Замужем за немцем [Света Беккум] (fb2) читать онлайн

Света Беккум Замужем за немцем

Предисловие

Везения не существует вообще,

есть лишь достаточная

либо недостаточная подготовка

для того, чтобы справиться

с совокупностью обстоятельств.

Р. Хайнлайн

Самолёт приземлялся в аэропорту Франкфурта-на-Майне, и я с интересом прильнула к иллюминатору.

А вот и они! – небоскрёбы финансовых центров – прямо под крылом самолёта. Даже страшно стало, что мы их зацепим.

Я закрыла глаза и унеслась в далёкое детство, на крошечную кухню советской хрущёвки.

Мы жили как все. Пластмассовая трёхъярусная люстра, ковёр над диваном и хрустальные вазочки в серванте.

Символы крепкой и благонадёжной советской семьи.

Для украшения жилища, помимо часов с кукушкой пензенского часового завода, большой популярностью у советских людей пользовались переводные картинки. Их можно было встретить на зеркале в прихожей, на кафеле в ванной, на полированном столе учащегося средней школы. И конечно, на гитарах дворовых пацанов.

На нашем кухонном шкафчике для посуды тоже красовалась заграничная наклейка. Переводилка с изображением утопающего в зелени сказочного города Франкфурт-на-Майне, так непохожего на наш пыльный район однотипных пятиэтажек.

По периметру на трёх языках латинскими буквами было написано The old and the new Frankfurt – Altes und neues Frankfurt – Francfort hier et aujourd‘ hui, и ни одной русской буквы! В этом состоял особый шик. По крайней мере, мне было ясно: в таком необычном месте должны жить совсем не обычные люди и там всё по-другому.

Как? Этого советские граждане знать не могли.

Никогда бы не поверила, что увижу этот город своими глазами. Но вот я стою посреди потока разноязычных пассажиров в аэропорту Франкфурта.

Молодящаяся дамочка обычной внешности. По профессии медсестра, обременена двумя детьми, отсутствием приличной жилплощади и средств к существованию. На лице боевая раскраска, нанесённая моей опытной рукой и не растёкшаяся даже при перелёте. Бежевый плащ в сочетании с брюками клёш из секонд-хенда, красный чемодан, купленный когда-то на курортах Крыма, и высоченные каблуки. Яркий благоухающий шарфик игриво закинут через плечо.

Лишь виза невесты в кармане давит, тянет вниз и не даёт расслабиться и легкомысленно предаться отпускному настроению.

Что я здесь делаю? Меняю жизнь, познаю новое, верю, надеюсь и, главное, не сдаюсь! Вон он, машет мне рукой – среднего роста, худощавый, с аккуратной седоватой бородкой, по-спортивному в джинсах и светлой парке – мой иностранный жених Леопольд. А по-нашему – Лёвушка.

Полтора года со времени знакомства пролетели незаметно, я и понять не успела, как в очередной раз собралась под венец.

– Светка вышла на международный уровень. Следующий будет межгалактический, – съехидничала моя лучшая подруга Марьяна.

Череда неудачных браков, официальных и не очень, вызывала у моих подружек смешанные чувства. Господи, хоть бы уж этот – последний!

Ну, посмотрим, как встретит заграница. Сколько романов ни читай и телевизор ни смотри – а всё же у всех по-своему.

Продолжаем учиться на своих ошибках.

(обратно)

Часть первая

Глава первая. Последний романтик

В тот год нам с Ванькой несказанно повезло.

Ванька – мой восьмилетний сын, шустрила и отличник. Хотя с тех пор, как его отец – любовь всей моей жизни Вадик – покинул нас ради молодухи, Ванька немного съехал в учёбе. Но в смекалке отказать ему было невозможно.

– Мама, мы что, едем на море?! – сразу догадался он, когда я с порога затянула: «Ты морячка, я моряк».

– Ванюшка, собирай чемодан. Мы едем в Турцию!

Я и сама не верила своему счастью. Рука невольно потянулась к коробке с фотографиями. Ванька, Вадик и я в обнимку с Гераклом на пляже Евпатории. От фотографии пахнуло солёным воздухом, и я услышала шум моря. «Эх, раньше были времена, а теперь моментики. Даже кошка у кота просит алиментики», – промелькнула в голове частушка моей бабушки. Я вздохнула, вспоминая этот единственный совместный отдых на море. Вскоре после него Вадик и ушёл. А я погрузилась в страдания.

Алименты бывший платил исправно. Но сумма их оставляла желать лучшего. Да и моя зарплата медсестры радости в жизни не прибавляла. По крайней мере, про заграничные курорты нечего было и мечтать.

Судьбоносную поездку в Турцию нам оплатила тётя Ира, мамина подруга, сумевшая после перестройки вписаться в новые правила жизни.

– Света, бросай ты эту канитель со страданиями. У тебя отпуск в сентябре, так вот, дарю тебе путёвку на юг. Возьми сыночка с собой, поезжай, развейся. Турция, пять звёзд, всё включено.

– Тётя Ира, спа-си-бо! Вы настоящий клад! Бегу покупать белые брюки.

«Море, море, мир бездонный…» Как же я по тебе скучала! Сразу после регистрации в отеле мы бросили сумки в номере, наскоро переоделись и рванули к тёплой волне.

Первый день я ходила открыв рот и прислушивалась к иностранной речи. Вот и русские, тоже здесь. Ну, слава богу, мы не одни.

Я расслабилась и, выдав Ивану «Инструкцию по поведению в заграничном парадизе», уютно устроилась около бассейна на лежаке.

Какой кайф!

Мамы меня поймут – кайфовать мне пришлось недолго. Очень скоро я поняла, что Ванька слинял в неизвестном направлении. Я растерянно оглянулась по сторонам в надежде найти очевидцев. Ближайшим соседом оказался мужчина с седоватой бородкой, одиноко читающий книжку в тени зонта.

«Точно не наш, иностранец», – подумала я, и моя догадка тут же подтвердилась.

– Литтл бой? – мужчина замахал руками, показывая мне в направлении площадки для мини-гольфа.

Смотри-ка, догадался. Я интенсивно закивала головой и вдруг ответила на школьном английском:

– Йес! Сэнкью!

Иностранец оживился. Он поднялся с шезлонга и направился в мою сторону, по пути прикуривая сигарету.

И тут начинается история, в которую я сама бы не поверила, если бы она не случилась на самом деле. Во мне неожиданно проснулись школьные знания английского, бережно привнесённые в наши светлые пионерские головы «англичанкой» Виолеттой в средней школе номер 33.

Все учителя иностранных языков в советских школах считали свои долгом быть модницами, выгодно отличались от остальной учительствующей братии, и даже имена у них были большей частью необычные. И я всегда с удовольствием ходила на урок, любуясь очередным Виолеттиным шедевром в виде бабочки-жабо.

Спасибо тебе, моя дорогая советская школа!

Несколько английских слов позволили нам понять друг друга. Разговор начался с разрешения на курение, перешёл на жаркую погоду и закончился обеденным временем.

Пунктуальный немец, как оказалось, уже отобедал. Я же поспешила откланяться. Во-первых, надо было найти Ивана, а во-вторых, я была немного ошарашена внезапным диалогом на английском.

На обратном пути я раздулась от гордости. Как это я так смогла – объясниться с иностранцем? Ничего себе, дела… Эксперимент захотелось продолжить.

На другой день я выбрала место в сторонке и решила понаблюдать, но незнакомец меня нашёл. Проходя мимо, помахал рукой: «Хэлло!» Потом пригласил на чашку кофе.

Последние три дня перед его отъездом пронеслись, как три часа. Мы болтали обо всём, не всегда хорошо понимая друг друга, играли вместе с Ванькой в теннис, листали турецкие газеты.

Я узнала, что его зовут Леопольд и что его жена ушла к другому. На этом пункте мы друг друга отлично поняли, и я поведала ему свою печальную историю, подкрепляя свой рассказ мимикой и жестами.

– Светлана, он не вернётся, забудь о нём, – его большие печальные глаза смотрели, казалось, прямо мне в душу.

«А ведь и правда, не вернётся», – как бы впервые осознала я простую истину. Интуиция подсказывала, что этому мужчине можно верить.

– Светлана, уехать в Германию очень сложно, но если официально оформить брак, то возможно, – как бы в подтверждение своих слов он взял мой безымянный палец и виртуально надел на него кольцо.

«Что это? – пронеслось в моей голове. – Это что, предложение? Бред, так не бывает, мы знакомы два дня. Да и не собираюсь я ни в какую Германию!»

Я попыталась отшутиться:

– Я люблю свою родину, там мои родители, друзья.

Но иностранец не отступал:

– Я улетаю завтра. В восемь утра меня заберёт такси. Давай проведём сегодняшний вечер вместе?

«Только бы это не было поводом затащить меня в постель, – думала я, надевая новенькие белые брюки. – Тогда сказка разобьётся на тысячи осколков, а в мою копилку добавится очередное разочарование».

Но всё прошло на удивление спокойно. Наш с Лео словарный запас сам собой закончился. Мы молча гуляли по аллее, дыша тёплым воздухом юга.

– Гуд найт!

Мы ни о чём не договорились. В глубине души я не верила в продолжение случайного знакомства.

Не обладая внешними данными Мэрилин Монро и имея в приданное лишь двоих детей (старшая дочь к тому времени уехала учиться в Питер), как я ни ломала голову, но так и не нашла ответа на вопрос, зачем я нужна этому аккуратному симпатичному немцу, который при желании мог бы найти себе вариант получше.

Тем не менее утром, ровно в полвосьмого, я была внизу на рецепшене. Он увидел меня издалека, подскочил с дивана, глаза радостно загорелись.

– Светлана! – он взял мои руки в свои ладони, и было видно, как он волнуется. – Я ждал, что ты придёшь. Оставь мне свой имейл, я напишу тебе. Придётся работать со словарём!

Ах, судьба моя, судьба… На развороте его маленькой дорожной книжки я написала свой электронный «…точка ру». Пора прощаться. Ни к чему не обязывающая мимолётная встреча? Или?..

Его большие красивые глаза наполнились грустью:

– Данке.

«Светка, ты ещё сомневаешься, – сказала я сама себе. – Посмотри на него, конечно же, это он, Последний Романтик! Это невероятно, что они ещё живы».

Уходя, мы обернулись одновременно, как в кино:

– Чао!

– Гуд бай!

Сразу по прилёте домой я побежала открывать электронную почту. Письмо! Небольшой текст сразу на трёх языках – немецком, английском и русском.

Переписка началась.

(обратно)

Глава вторая. Языковой барьер и доброжелатели

«Согласно библейскому преданию, после Всемирного потопа человечество было представлено одним народом, говорившим на одном языке. До того времени, пока люди в своём тщеславии не решили строить в городе Вавилоне башню высотой до небес, чтобы "сделать себе имя". Строительство башни было прервано Богом, который создал новые языки для разных людей, из-за чего они перестали понимать друг друга и рассеялись по всей Земле».

Я вздохнула и закрыла страничку энциклопедии.

Всю безответственность моих далёких предков я поняла только тогда, когда прочитала текст на ломаном русском: «Я надеюсь вы летали хорошо. В интернет является перевод на различный языки. Вам нужно вводим текст и нажмите передачи». Внизу стояла подпись почему-то в женском роде: «Ваша Леопольда».

Я кинулась к подруге, переводчице Маргарите.

– Ритуля, выручай! Что всё это значит? Вот ещё на английском текст, переведи!

Рита посмотрела внимательно:

– Так, пишет он на немецком, потом вставляет текст в программу-переводчик, найдёшь в интернете. Программа переводит на любые языки, вот это он до тебя и хочет донести. Но учти, перевод автоматический и несовершенный, так что мой совет: строй маленькие предложения, а то программа с ума сойдёт с нашим великим и могучим.

– Ритуля, миленькая, помоги! Напиши ему на английском.

Она посмотрела на меня сочувственно:

– Ладно, первый раз помогу. Но вообще-то, сама понимаешь, в наше тяжёлое время услуги переводчика не бесплатны. Он тебе, может, голову морочит от нечего делать. Развлекается, так сказать. А ты, дурочка, время и деньги на него тратить будешь. Их таких знаешь сколько, любителей по компьютеру поразвлечься.

Вторая подруга, свободная художница Марьяна, оценила ситуацию ещё круче. Высокая и красивая, она вела богемную жизнь: выставки, встречи с гениями, рестораны и фуршеты. Если бы мы не дружили ещё со школы, то в обычной жизни нас вряд ли что-либо связывало. Она была птицей свободного полёта, в то время как у меня – непутёвые мужья, рождение детей и тяжёлый труд медицинской сестры.

Выслушав историю моего случайного знакомства, которую я пролепетала уже не так уверенно, она посмотрела на меня с высоты своего роста и великолепия.

– Свет, ты меня просто поражаешь своей наивностью. Ты себя в зеркале-то видела? Это почти как у Хармса: «Ну, с дубинкой, ну, с метёлкой, ну ещё туда-сюда. Но романтик заграничный – это просто ерунда!»

Вердикты близких подруг вызвали в моей ошалевшей голове разброд и шатание. Но у меня ещё сохранялась надежда на девочек с работы. Они и так обзавидовались моей нечаянной заграничной поездке. И я с удовольствием представляла их вытянутые лица при выслушивании истории про заморского прынца.

В кардиологии пахло корвалолом и стерильными биксами.

– Светка, везучая, загорела-то как!

– Девочки, внимание. Все сели? Держитесь, а то упадёте. Я на курорте с немцем познакомилась! С настоящим. Истинный ариец, так сказать.

В воздухе повисла пауза. Не верить моему сообщению у девчонок не было никаких причин. Но и радости в глазах я тоже не увидела.

Первой пришла в себя старшая сестра. Многозначительно пожевав губами, она произнесла:

– Знаю я одну такую искательницу приключений. Вышла замуж за немца. Приехала к нему – квартира большая, но запущенная. Окна немытые, шторы нестираные, в шкафах пылища. Ну, думает, покажу я тебе, что такое настоящая русская хозяюшка. Ушёл тот немец на работу, а она давай стараться – перестирала шторы, перемыла окна, всё пропылесосила. Еле успела к приходу милого. А он вместо благодарности на развод подал! Сказал, что она его разорила, за один день столько воды и энергии истратила, что ему теперь год не рассчитаться.

– Это что. Я вот знаю, они наших девчонок разводят, чтобы они интимные фото высылали. Или ещё того хуже, раздевались перед камерой, – в унисон добавила её подружка Людка.

На этом утренняя пятиминутка закончилась, и мы молча разбрелись по рабочим местам.

Вечером масла в огонь добавила моя бабушка, большая поклонница передач Андрея Малахова.

– Ты не вздумай туда с Иваном ехать, – увещевала она меня. – Он у тебя ребёнка заберёт, а тебя вышлет обратно на родину. Ты потом по судам замучаешься ходить, а правды не найдёшь. А то ещё хуже – продадут на органы.

Эх… Мне стало грустно. Наверное, они правы. Размечталась. Поразмыслив над советами доброжелателей, я не без сожаления составила следующий текст:

«Привет, Леопольд. Сейчас у меня мало свободного времени, чтобы писать тебе письма. Я работаю, а вечером Иван требует внимания. По выходным я тоже стараюсь взять смену. Всего доброго, Светлана».

Ответ пришёл почти мгновенно. «Я очень понимать. 100 евро в месяц высылать. В любви, ваш Лео».

Ну вот, дело принимало совсем другой оборот! Речь шла даже и не об этой сумме. Для меня это был знак, что с его стороны всё серьёзно. Значит, я ему точно небезразлична и он рассчитывает на продолжение романа.

Так, милые мои подружки, больше ничего вам не скажу. Полагаюсь на интуицию, ведь я же его видела и чувствовала, что он настоящий. И потом, даже если есть подвох, что я теряю? Можно рассматривать предложение о переписке как дополнительный заработок.

И я окунулась с головой в мир иностранной речи и переводов.

Своё первое письмо я начала очень романтично. «Милый Лео. Мне приснился сон, что я приехала к тебе на машине». Дальше шла история с моими правами и опытом вождения. Надо же было с чего-то начинать.

Ответ от милого пришёл не сразу. И очень меня озадачил.

«Имею честь назвать меня сладеньким. Я исполнить твою мечту и купить тебе машину. Конечно ты иметь на это право».

Что за ерунда? Пришлось опять вызывать Маргариту. Ритка потыкала пальцами в компьютер и расхохоталась.

– Смотри сюда. «Милый» гугл переводит как Süßer. Süß по-немецки «сладкий». Это первое. Второе, «сон» и «мечта» по-немецки одно слово Traum. Отсюда подмена понятий. Он подумал, что ты мечтаешь о машине. Ну и третье – «права». В немецком языке этот документ называется совсем по-другому. Поэтому несчастный Леопольд понял твоё послание буквально, что ты имеешь право настаивать на исполнении мечты, чтобы он купил тебе машину!

Я густо покрылась краской.

Целый час мы с Ритулей писали оправдание моим наглым требованиям к незнакомому мужчине. В итоге все друг друга поняли. Но только до следующего раза.

В следующий раз я с тревогой прочитала следующий текст: «Сегодня быть осмотр злокачественные опухоли».

Это повергло меня в замешательство и одновременно расставило всё на свои места.

«Ах, так он, оказывается, тяжело болен? – тупо соображала я. – Так вот почему он решился на роман со мной… Последний шанс!»

– Как жаль, что ты болен!

– О майн готт, я совершенно здоров! Это профилактический осмотр.

– Экскьюзми, плиз…

Последней каплей стало его сообщение о том, что он видит из своего окна, как на поле растёт рапс – такая сельскохозяйственная культура.

Несчастный Лео, конечно же, и не подозревал всего коварства со стороны автопереводчика, который не краснея перевёл с немецкого слово Raps как «изнасиловать». Так что в итоге я получила письмо такого содержания: «Я видеть из моё окно на поле изнасилование».

Мне в очередной раз стало не по себе. Теперь уже точно с ним всё ясно. Сексуальный маньяк! Добрался до простодушной иностранки.

Несколько дней я не отвечала на его письма. Леопольд нервничал. Убеждая меня в своей благонадёжности, он слал мне фотографии с работы, от мамы, соседского кота и даже свои постирушки.

Я же терялась в догадках и не могла понять, что произошло в тот день, когда он смотрел в окно. И почему история с изнасилованием оказалась такой короткой? Вызвал ли он полицию? И вообще, как часто в Германии бюргеры наблюдают на полях подобного рода события?

Признаться Рите, что жених оказался сексуально озабоченным, было нелегко.

– Светик, это невероятно, но факт! – Рита сама была поражена такой интерпретации. – Он видел в окно рапс! Обычный рапс… Вот что, моя дорогая. Если ты хочешь продолжать эти отношения, берись-ка ты учить немецкий.

– Ритуля, пощади! Мне сорок с хвостиком.

– Любви все возрасты покорны. И потом, Светка, как же твой девиз: «Вижу цель, не вижу препятствий»?

В этом подруга была права. «Уж если я чего решил…»

И я взялась за дело со всем энтузиазмом. Всё, как в школе – алфавит, местоимения, глаголы, существительные. По вечерам, уединившись на кухне нашей маленькой однушки, я учила наизусть слова и предложения.

Сначала язык мне очень не понравился. Когда первый раз Леопольд, добрая душа, прислал мне по интернету лирическую песню на немецком, мне просто резануло слух: «Эсфельтмиршвер онедихцулебен едентаг цуедерцайт айнфах алесцугебен».

С непривычки это показалось мне каким-то противоестественным – песня про любовь такими колючими словами. Сразу вспомнилось советское детство и фильмы про войну: «Хенде хох» и «Гитлер капут».

Но к чести Маргариты, она сразу же встала на защиту языка Шиллера и Гёте:

– Это очень логичный язык. Если ты его почувствуешь, то обязательно полюбишь!

В общем, через полгода моих усилий я была готова принять первое приглашение в Германию, в гости к Лео.

Настало время переходить от теории к практике!

(обратно)

Глава третья. Культурный шок, или Сауна цузаммен

В аэропорт меня никто не провожал. Сын остался с родителями, а на работе я взяла две недели в счёт отпуска, невнятно пробубнив что-то про семейные обстоятельства.

Положив на колени самоучитель немецкого, с которым в последнее время не расставалась, я уютно устроилась в кресле самолёта.

Несмотря на полугодовую переписку, на то, что мой немец всячески старался расположить меня к себе и доказать свою благонадёжность, большой уверенности, что это не афера, у меня не было.

Успокаивало то, что я ехала по приглашению, где значились его данные. А также то, что мои усилия в изучении языка не пропали даром. По-крайней мере, в случае чего я смогла бы объясниться с официальными лицами.

За окном иллюминатора поплыли грязно-серые картинки тающего на полях снега в окружении чёрных голых лесов, а в голове варилась каша из фраз «Эх, где наша не пропадала» и «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское».

И только при пересадке в Домодедово, слившись с многоязычной пёстрой толпой, изумившись стойкой регистрации в виде аквариума с живыми рыбками и купив бутылку минералки по заоблачной цене, пришёл драйв, жажда приключений, а в голове чётко прозвучало: «Расслабься и получай удовольствие».

И заграничная сказка началась.

С этого момента я часто ловила себя на мысли, что как бы наблюдаю себя со стороны. Вот улыбающаяся и слегка испуганная дамочка в светлом дорожном плаще пытается на ломаном немецком вежливо уточнить у персонала, где происходит выдача багажа. Потом на паспортном контроле отвечает на вопросы дежурного (ура, получилось!). И уже на выходе пожимает руку поджарому элегантному господину с седоватой бородкой.

К чести Леопольда надо сказать, что он тщательно готовился к моему приезду и составил программу пребывания, как в лучших домах. Достопримечательности соседних городков, праздник Пасхи, еда, шопинг и… сауна.

Думаю, что идея с сауной пришла Лео в голову не сразу, но небезосновательно. Дело в том, что, прибыв к нему на квартиру и развесив вещи в специально приготовленном для меня шкафу, я всё ещё чувствовала себя морально не готовой к другим отношениям, кроме совместных прогулок и обедов. Лео тоже выбрал выжидательную позицию и предоставил мне возможность спать в отдельной кровати, ни на чём не настаивал.

И вот как-то под вечер, сидя перед нашим помощником и переводчиком компьютером, он произнёс:

– Светлана, ты любишь сауну?

– Конечно!

– Давай завтра съездим. Смотри, это сайт спортивного комплекса, – он открыл страничку в интернете.

Несколько бассейнов, солярий, разные типы сауны – это можно было понять по фотографиям. В таком огромном водном комплексе мне бывать ещё не приходилось.

– Да, я согласна, конечно, поедем!

– Это сауна цузаммен, что значит «вместе», – попытался он объяснить. Но я его не слушала, побежала доставать из чемодана купальник.

Уже на входе повеяло свежестью – этот особый банный запах, я его просто обожаю. Свежевымытые граждане, разрумянившиеся и с влажными волосами, покидали заведение. А мы в числе других счастливчиков, со спортивными сумками наперевес и выражением предчувствия удовольствия на лицах, разбрелись по кабинкам для переодевания.

В новеньком купальнике я предстала перед Леопольдом, который уже ждал меня, облачившись в белый махровый халат.

– Ну как?

Лео посмотрел на меня критически и отрицательно замахал руками. Словами и жестами он показал мне: иди, мол, обратно в кабинку, купальник снимай и надевай халат на голое тело.

Не поняла… С чувством, что меня хотят развести, я всё же переоделась и последовала за Леопольдом в зону купания.

Внутреннее убранство поразило меня своим масштабом: панорамные окна, лестницы и пальмы.

Справа на входе располагалась первая парилка. Не моргнув глазом, Леопольд снял халат и предстал перед моим изумлённым взором в костюме Адама.

У меня сомнения поползли: он нормальный вообще? Стоит в чём мать родила в общественном, между прочим, месте. Где я нахожусь?

Огляделась получше – батюшки! По помещению с невозмутимым видом перемещались абсолютно голые люди, в лучшем случае с полотенцем в руках.

Несмотря на тёплый тропический климат, у меня по спине пробежал холодок.

Леопольд дёрнул меня за руку и жестом пригласил последовать его примеру.

Что делать? Назвался груздем – полезай в кузов. «Сняла решительно халат наброшенный, казаться гордою хватило сил».

В предбаннике я поначалу растерялась от обилия обнажённых мужчин. «Ну всё, попала ты, мать. Тут тебя и оприходуют…» Так или иначе, я набралась решимости увидеть всё собственными глазами и уж конечно ни в коем случае не упасть в грязь лицом перед иноземцами.

В центре круглой парной лежали горячие камни. Мужчины и женщины рассаживались на лавочках, как бы соблюдая определённый ритуал. Мой Леопольд остался внизу, а я забралась наверх. Туда, где погорячее.

Когда амфитеатр, бельэтаж и галёрка были основательно заполнены, из двери показалось главное действующее лицо представления – мужская фигура, выделяющаяся из толпы наличием на себе широких спортивных трусов.

Фигура несла на подносе рюмочки с какой-то пахучей жидкостью, одну из которых я взяла по примеру других.

– Это нужно пить? – спросила я рядом сидящего молодого человека.

– Нет, – улыбнулся он, – мазаться надо.

Понятное дело! Маргарита тоже мазалась, прежде чем в ведьму превратиться. Сердце застучало так, что мне казалось, было слышно на расстоянии.

Мужик в трусах тем временем закрыл окно широким экраном. Стемнело, и откуда-то с потолка полилась приятная расслабляющая музыка.

«Наверняка это специальная сауна для секса», – думала я, с опаской озираясь по сторонам. Единственная мысль не давала мне покоя: зачем им делать это в парилке? Жарко же!

Я уже мысленно наметила себе пути к отступлению, так как ничего хорошего от всего этого действа ждать не приходилось.

Хорошо, что я не убежала! На экране пошли кадры с природой. Мужик поддавал пару и махал на нас огромным полотенцем. Люди потели, покрякивая от удовольствия. Через несколько минут сеанс был окончен.

И ничего не произошло.

На выходе из парной я, как отсталая женщина Востока, завернулась с ног до головы в полотенце и свернулась калачиком на лежаке. Из-под полузакрытых глаз я наблюдала, как обнажённые бабульки осторожно спускаются по лестнице в бассейн, а бодрые старички в распахнутых халатах, с двигающимся в такт шагам хозяйством, маршируют в сторону кафетерия.

Так вот, оказывается, как парятся немцы! Ничего себе, встряска для души и тела. Когда я наконец осознала, что нахожусь в полной безопасности, во мне проснулся дух авантюризма.

Летящей походкой я вышла из бани и скрылась из глаз в тёплых водах огромного бассейна, который начинался в помещении и продолжался по улице, во внутренний двор.

По берегам приветливо кивали разлапистыми ветвями пальмы в горшках. Мимо меня проплывали обнажённые тела со счастливым выражением на лицах, так что реально создавалось впечатление – я в раю!

И хотя меня тоже не покидала улыбка блаженства, но чувство от увиденного было смешанное: то ли это хорошо, то ли безобразие полнейшее. За годы своей медицинской деятельности я никогда не видела столько голых людей вместе.

В общем, ощущения у меня остались непередаваемые.

Дома я пытала Леопольда:

– Это нормально? В чем подвох?

– Нет никакого подвоха, везде в Германии так. Один день в неделю женский, остальные – цузаммен, что значит «вместе».

Стоит ли говорить, что, обогатившись необычными впечатлениями, в эту ночь наконец случилось то, что должно было случиться. И ради чего, собственно, женятся мужчины. Как русские, так и иностранные.

(обратно)

Глава четвёртая. Дядюшкино наследство

В этот вечер мы мирно сидели на кухне небольшой по местным меркам трёхкомнатной съёмной квартиры моего жениха. Воздух был пропитан ароматом молотого кофе и табачного дыма, сопровождавших Леопольда чуть ли не 24 часа в сутки. Несмотря на поздний час, мы пили кофе. Никогда в жизни я не пила его столько, сколько пришлось на время моего пребывания в Западной Германии.

Раздавшийся телефонный звонок взбудоражил Лёвушку. Он с досадой положил трубку и сообщил:

– Дядюшка Роберт умер! Помнишь, я тебе про него рассказывал? Мой единственный дядя, которому молва приписывает мифические богатства. Но как не вовремя! Что бы ему неделей раньше не умереть? У меня только невеста приехала. Теперь весь мой отпуск пойдёт коту под хвост. Надеюсь, организация похорон не ляжет на мои плечи.

С этими словами он поехал к своей маме, чтобы обсудить детали.

Наследство – одна из тем, которая всегда волнует человечество. И я оказалась не исключением.

«Ах, никогда ещё я не получала никакого наследства, – мечтала я, прихлёбывая горьковатый напиток. – Конечно, оно не моё – да-да, это понятно. Хотя… хм… всё может быть. У Леопольда нет детей, а из ближайших родственников только старенькая мама. Как же всё это интересно выходит. Может быть, не так уж я и прогадала, собираясь замуж за простого работягу, у которого на носу только пенсия?»

На другой день мы поехали осматривать владения умершего дяди.

– Никому не говори, – объяснял мне Лео по дороге. – Мы официально не имеем никакого права вступать на эту территорию, и я делаю это только по твоей просьбе.

Отношение Леопольда к ожидаемому наследству меня несколько удивляло. В то время как я мысленно потирала руки, мой жених был озабочен нежеланными хлопотами.

Старый деревянный дом дядюшки располагался за городом. К дому прилагались дворовые постройки, огород и поля под посевы, которые сдавались в аренду фермерам.

Заниматься хозяйством дядя по старости давно перестал, сад и огород заросли травой и стали похожи на непроходимые джунгли. В сарае тихо ржавел старенький трактор с прицепом, здания для животных зияли побитыми стёклами. На сам дом тоже было жалко смотреть: весь в паутине, со старым прогнившим скрипучим крыльцом, под которым приютились две серые кошки.

Интрига заключалась в том, что, исходя из его скромного образа жизни и традиционно хорошей для старого поколения пенсии, дядюшка слыл человеком при деньгах. Ходили слухи, что он покупал золотые монеты, которые прятал дома или во дворе. В общем, чем больше информации я узнавала, тем история с дядюшкиным наследством казалась мне всё более интересной.

Чем развлекаются бюргеры в маленьких городках Западной Германии? Оказалось, тем же, чем и мы с вами – телефонными разговорами. Со следующего дня моему жениху начали названивать заинтересованные лица.

Первым делом ему позвонили из городской администрации. Пробив по компьютеру ближайших родственников, они сообщили Леопольду, что он может забрать тело любимого дядюшки по такому-то адресу и с божьей помощью предать его земле.

К моему несказанному удивлению, Лео сразу объявил, что ни он, ни его мама похоронами заниматься не будут. Всем интересующимся данным вопросом, как то: звонившим нам домой соседям, дальним родственникам, представителям городской администрации – он объяснял, что очень занят на работе, не имеет ни минуты свободного времени. К тому же почему именно он должен это делать?

Но и никто другой не спешил взять на себя заботу о проводах дядюшки в последний путь. Народ пытался убедить племянника покойного, что это его святая обязанность. При этом все как один упоминали о дядюшкиных сокровищах.

На что Лео твёрдо отвечал, что он понятия не имеет о состоянии дядюшки, никогда на эту тему с ним не разговаривал и чужие деньги его не интересуют.

Звонили из общества охраны животных с просьбой забрать себе двух осиротевших кошек.

– А что, есть решение суда о том, что эти кошки мои? – возмущался в трубку Леопольд. – Ах, нет? Ну и прекрасно. Девайте их куда хотите.

Доброжелатели сообщали, что по ночам в дядюшкином доме кто-то бродит с фонариком.

– Дом опечатан, вход туда воспрещён, – громыхал Лео в ответ. – Если кто-то хочет вступать в конфликт с законом – пожалуйста. А лично я не имею права входить на территорию, которая мне не принадлежит.

Соседи фермеры интересовались, не собирается ли Леопольд поднимать арендную плату за пользование дядюшкиными полями.

– Была бы моя воля, я бы вам эти поля и так подарил, – с фермерами Лёвушка разговаривал голосом доброго самаритянина. – Вы на них всю жизнь работаете, а я человек городской, зачем мне поля? Но не могу, друзья мои, прав на них не имею.

Линии телефонной связи в нашем городке испытывали сверхнагрузку, разнося по бюргерам и бюргершам последние городские сплетни.

Я же по простоте душевной готовила место для кошек, рвалась по ночам ловить с поличным искателей сокровищ и изучала цены на недвижимость в местной газете.

Но никому из нас так и не удалось вывести Леопольда из равновесия.

Вычитав из местной газеты дату и время похорон, мы приехали в небольшую капеллу и заняли места в переднем ряду. Леопольд держался ровно и только кивал в ответ на соболезнования. Его мама – худенькая дама 85 лет, живущая отдельно на вдовью пенсию, – с интересом вертела головой в разные стороны, выискивая знакомые лица и радуясь возможности пообщаться с людьми.

Немногочисленные скорбящие шептались о том, что городская администрация хоронила дядю за свой счёт. Укоризненные взоры старушек, единственным развлечением которых остались встречи на похоронах друг друга, были обращены в сторону Леопольда. Так что по окончании официальной части мы удалились по-английски.

Мне запомнилась миловидная женщина в чёрном, новая соседка дядюшки. Окружённая тремя малолетними детьми, она тоже подходила к Лео. Пробормотав: «Мне очень жаль», она ушла так же тихо, как и появилась минутой раньше в полуосвещённом проходе церкви.

В последующие две недели тема дядюшкиного наследства Леопольдом не поднималась. И только по тому, как резво Лёвушка встречал почтальона по утрам, мне было ясно, что развязка впереди.

Наконец пришла бумага из суда.

Лео бросил на меня заинтригованный взгляд и нарочито медленно разрезал конверт ножиком для бумаг. По мере чтения документа выражение лица его менялось: любопытство, удивление, возмущение…

В итоге он разразился гомерическим хохотом и, размахивая перед моим носом бланком с синей печатью, возгласил:

– Я так и знал! Садись, а то упадёшь. Дядя Роберт написал завещание! Всё его имущество достаётся молодой соседке, купившей несколько лет назад домишко неподалёку. Ах, старый лис! То-то он пропал из виду…

Лео продолжал свою гневную речь, но я уже не слышала, какими эпитетами он награждал своего любимого дядюшку. Корона тихо сползала с моей головы, и мне становилось понятно, почему Леопольд так решительно отказывался раньше времени объявлять себя наследником.

– Представь себе, – заявил мне в итоге Лео, – что я оплатил бы похороны дяди. Это, между прочим, с поминками тысяч пять, не меньше. Кто бы вернул мне эти деньги? Ведь это была бы моя личная инициатива – ну и плати на здоровье! А если бы я ещё привёз домой двух кошек и сидел бы по ночам в кустах, выслеживая искателей сокровищ на «нашей» территории, то сейчас радости всей округи не было бы предела.

Неясным остался вопрос: знали ли получившие наследство лица о завещании? По крайней мере, они сидели тихо как мыши.

А я задалась вопросом: так кто же они, эти немецкие мужчины – расчётливые, себе на уме бюргеры или всё же искренние романтики, как показалось мне вначале?

(обратно)

Глава пятая. Чему бы грабли ни учили, а сердце верит в чудеса

Смогла ли я за короткий срок полюбить этого малознакомого жителя абсолютно чужого для меня мира? Я думала, что нет. Но почему-то, медленно проходя через зону дьюти-фри и рассеянно скользя глазами по прилавкам с мировыми трендами, я чувствовала, как сжималось моё сердце и текли по щекам слёзы.

Прощание в аэропорту было настолько трогательным, что я не удержалась и разревелась, глядя в два бездонных озера печали на его лице.

Я глубоко вздохнула, неосознанно наслаждаясь запахами парфюмерного отдела, и вытерла слёзы. Я боялась ошибиться, или лучше сказать – мне нельзя было больше ошибаться. Ну правда, хватит уже.

Принимая его игру и делая вид, что всё идёт по плану, в глубине души я не была уверена, насколько всё это серьёзно с его стороны. А главное, с моей. Готова ли я поменять нашу с Иваном жизнь на все 180 градусов?

Официального предложения он мне не делал. По крайней мере, не вставал на одно колено или что-то в этом роде. Для него это оказалось как бы само собой разумеющимся – раз я приехала, раз у нас секс, а главное, раз он показал мне свои скоросшиватели с домашней бухгалтерией, значит, намерен жениться.

Так объяснила мне тётя Ира, прожившая в своё время несколько лет в Восточной Германии:

– Немец никогда не посвятит постороннего человека в свои денежные дела. Факт того, что он пытался ввести тебя в курс своего финансового положения, говорит обо всём. Короче, готовься к свадьбе.

А я ещё и думать-то на эту тему не начала.

Я вспоминала тихие домашние вечера с этим беспрерывно курящим и много говорящим немцем, уютный диван и широкие кресла в зале, мелькающие картинки иностранного телевидения в его старомодно обставленной квартире и пыталась представить себя его женой, хозяйкой.

На самом деле, мне с ним было уютно. Но гораздо важнее собственного уюта было то, что он принимал моего сына. Не просто говорил, какой он хороший мальчик, а строил планы насчёт учёбы, кружков и будущей профессии.

Когда я звонила Ване и ласково называла его то Ванечка, то Иван, а то Иванушка, он удивлялся – так как же мальчика зовут? И я рассказывала ему, что русское имя имеет много вариантов в быту. Так на свет появились Светушка и Лёвушка, ставшие впоследствии нашими привычными обращениями друг к другу.

В слове «Светушка» ударение он ставил на букву «У», и это казалось смешно:

– Све-ту́шка, Све-ту́шка.

– Никакая я тебе не тушка!

Но слово прижилось.

Я ещё не успела добраться до дому, как Леопольд сообщил мне:

– Я ходил узнавать насчёт регистрации брака. Нужно подготовить кучу документов! Беру отпуск и еду к тебе.

Что же, пришло время позвонить моим подругам и раскрыть карты:

– Приезжайте, девочки, я, кажется, опять выхожу замуж.

Первой на семейный совет примчалась Марьяна. Вообще-то, в школе она звалась просто Маша. В наше пионерское время это имя было ужасно немодно и звучало как-то по-деревенски. Бедная Маша страдала по полной программе и все выражения типа «Манька с мыльного завода» или укоризненное «Ну ты и Маша!» воспринимала на свой счёт.

Поэтому, освободившись наконец-то от всезнающих и вездесущих одноклассников и став студенткой художественного училища, она стала представляться именем Марьяна, что звучало очень круто.

– Так, садись, рассказывай, – громовым голосом скомандовала Марьяна. – Я знала, что здесь что-то нечисто, две недели ни ответа ни привета. Ты с ума сошла, почему тайком? А если бы пропала?

– Родители знали, – пролепетала я в своё оправдание, ёрзая на стуле, как школьница, застигнутая врасплох с запиской неприличного содержания.

– Признавайся – было?

– Ну ясное дело, чего бы он меня приглашал. Он же не турфирма, чтобы просто так возить меня по достопримечательностям.

– Ой, ну рассказывай, – глаз Марьяны загорелся, – лучше наших? Дастиш фантастиш?

– Отстань, Маш, ну ей-богу, не до этого. Нормально всё, если хочешь знать. Тут проблема в другом. Он в загс уже сходил, всё узнал про документы. Приезжает через неделю.

Лицо Марьяны вытянулось, и выражение любопытства в глазах сменилось недоверием.

– Да ла-а-адно, – протянула она. – Не может быть. Ты чего там с ним сделала? Нет, это всё ненормально. Светка, пока ты не вляпалась по уши, надо разобраться в ситуации. Теперь без дураков, выкладывай всё начистоту.

Возникшая в дверях Ритуля оглядела нас с нескрываемым любопытством: «Ой, а что это у вас такие лица?»

– Светик собралась замуж за немца, – уже оправившись от первого шока, отчеканила каждое слово Марьяна.

– Да ну?!

– Ну да.

– И что же нам теперь делать?

Но в умной голове у Марьяны уже сложился план моего спасения.

– Сейчас мы разложим его по полочкам, и я докажу тебе абсолютную невозможность этой безумной затеи.

Мы сидели за кухонным столом, и я представляла Марьяну в роли судьи, Ритулю в роли адвоката, а себя саму, естественно, в роли обвиняемого.

– Ищет жену-домработницу.

– К нему раз в неделю приходит фрау, убирается. Но даже если и мне придётся, что я, не русская женщина? (Так и случилось!)

– Экономит, поди, на всём. Батареи дома включены? Горячей водой пользоваться разрешал?

– В спальне холодина, но сказал, так у них заведено – для здоровья полезнее спать в прохладном помещении.

– Спальный колпак купить не забудь! (И правда купила и сплю в шапочке!)

– Что с едой?

– Не знаю. Он дома не готовит, на работе в столовой питается, а меня кормил в общепите.

– Вот видишь, заморит голодом. (Ох, права оказалась подруга, раз в день горячее питание, а утром и вечером – бутерброды!)

– Курит, говоришь, как паровоз, да ещё не выходя из квартиры?

– Да, но он так привык, столько лет жил один.

– Задохнёшься, все вещи провоняют, будешь пахнуть как бомжиха. (Всё так и есть, просто мучение с этим табачищем!)

– Сильно разговорчивый? Замучаешься слушать весь этот мужской бред. Нашёл свободные уши! Да у тебя через месяц совместного житья голова кругом пойдёт. (Ещё как идёт!)

– Девочки! Ну хватит уже. Давайте думать о хорошем, – вступилась за меня Рита. – Светуле просто хочется пожить уже нормально как человек. Не пахать всё лето на огороде, а ездить в отпуск в тёплые страны. Не тащить с базара сумки, трясясь в грязной газельке, а складывать пакеты в багажник автомобиля. Не пугаться каждый раз, когда Иван приносит очередную записку из школы с просьбой сдать деньги на ремонт или охрану школы, а просто сказать: «Милый, нам нужно это оплатить». И вообще, скажите мне, какой дурак откажется от предложения пожить в Европе? – выложила она свои козыри.

– Лучше быть одной, чем с кем попало, – уже довольно вяло парировала убеждённая холостячка Марьяна.

– Вот как раз кем попало его не назовёшь!

– Обратимся к интернету,– примирительно сказала Рита и достала из своего портфеля всюду сопутствующий ей ноутбук.

«Немец считает себя скромным и довольно заурядным человеком. Дайте ему пиво, колбасу, немного уюта и человека, с которым можно было бы поспорить о политике или пожаловаться на жизненные неурядицы, и он будет доволен. Немцы любят помечтать и считают себя романтиками. В каждом немце есть что-то от неистового Бетховена, парящего над лесами и оплакивающего закат солнца в горах. Простой честный народ», – прочитала она мягким успокаивающим голосом.

Эти слова, написанные неизвестным автором, хорошо на нас подействовали. Девочки, которым, конечно же, в первую очередь не хотелось, чтобы я уезжала так далеко, мирно согласились: «Пусть приезжает, посмотрим на него!» А я, осмысливая все справедливые аргументы Марьяны, думала, что, возможно, наступаю на очередные грабли.

А может быть, вытягиваю счастливый билет?

(обратно)

Глава шестая. Я жду тебя, дорогой!

Представьте себе, что вам необходимо лететь в какую-то отсталую и, может быть, даже опасную страну, про которую вы, конечно, слышали, что она есть и что люди там живут, номало знаете, что там творится на самом деле. Возьмём, к примеру, Камбоджу.

По телевизору, известное дело, хорошего про Камбоджу не показывают. Всё больше камбоджийские деревни без водопровода и электричества, неумытые и голодные ребятишки, испуганные люди с тюками на головах, которые тянутся печальной вереницей под палящим солнцем. И обязательно лицо усталого солдата в запылённой каске цвета хаки.

Наверное, вы откроете путеводитель или энциклопедию, чтобы лучше осведомиться о стране пребывания. Пробежав глазами текст о политическом устройстве и климатических особенностях, вы обречённо остановитесь на словах: «Отклоняться от наезженных туристических маршрутов и населённых мест путешественникам не рекомендуется по причине большого количества мин, оставшихся со времён гражданской войны. Другие опасности (преступность, инфекционные болезни, змеи) оцениваются как незначительные».

Ну да, чего там, подумаешь, змеи. По сравнению с минами. Но лететь надо! Причём одному. Без знания кхмерского языка. И не в столицу Пномпень, а за сотни километров от неё. И знакомы-то вы с одним-единственным камбоджийцем, а остальным до вас и дела никакого нет.

Примерно в таком состоянии находился Леопольд после того, как принял безграничное по своей храбрости решение лететь одному в небольшой российский город в гости к русской невесте.

Его письма становились короче и непонятнее, незапланированные телефонные звонки озадачивали, и по голосу мне казалось, что он на меня за что-то сердится.

Или жениться передумал?

Мне уже хотелось сказать ему, что, мол, не хочешь – не лети. Но чувство такта и русское «поживём – увидим» останавливало. Тем более что мы с подружками вовсю готовились к приезду заморского гостя.

За три дня до его прилёта мы собрались, отпросив Риту у мужа, на девичник, чтобы обсудить приём со своей стороны. Я показывала подружкам фотографии Лео молодого, средних лет и сегодняшнего, которые стащила из его альбома.

– Ой, девочки, – протянула Рита, рассматривая фото с юным длинноволосым Леопольдом, – да он же просто хиппи!

Одетый в брюки клёш и батник с остроносым воротником, патлатый Лео сидел на лестнице подъезда, дружески обнимая свидетеля на его первой свадьбе— итальянца Джованни.

– Это в каком же году?

– Да мы как раз пионерили вовсю!

– Ой, девочки, а помните, как мы в школе на женихов гадали? Вырезав из газет и журналов мужские имена и фотографии артистов, мы призывали на помощь духов. И, перемешивая в коробке из-под туфель газетные вырезки, вытаскивали прототип суженого.

А теперь представьте себе, если бы тогда Светка вытащила фотографию заграничного хиппи по имени Леопольд! Этого просто невозможно было себе представить – фээргэшник, представитель загнивающего Запада! – засмеялась Рита.

– Так, давайте к делу, – Марьяна была самой практичной из нас. – Надо составить план работы с иностранцем. Не будете же вы всё время сидеть дома. Давайте его на нашу турбазу свозим? Там ельник шикарный – озеро, воздух! Шашлыков нажарим, водочки попьём. По-русски, так сказать!

– Надо сделать экскурсию по историческому центру города. Я попробую на английском подготовить. И в музей можно, там новая экспозиция по родному краю.

Подружки не сомневались, что и они в деле.

Мы сидели на моей крошечной кухне и записывали на листе бумаги все идеи, чтобы не забыть. Шампусик радостно пузырился в бокалах, отвечая нашему бесшабашному настроению, так что на третьей бутылке девчонки расслабились окончательно.

– А давайте его в аэропорту с хлебом-солью встретим, – веселилась Марьяна,– такие три матрёшки. Я и костюмы из художки принесу.

– Главное, много не пить, а то я обязательно скажу какую-нибудь глупость вроде «Гитлер капут», – подводила резюме своим особенностям пития Ритуля.

– Ха-ха-ха, а ещё – «руссиш швайн» и «дастиш фантастиш», – размахивала сигаретой Марьяна.

– Не вздумайте, девочки. Опозорите страну. Учите лучше «гутен таг» и «ауфидерзейн».

Телефонный звонок прервал наше веселье. Я плотно прикрыла за собой кухонную дверь.

– Тише, наверняка это он. Что, дорогой? Заболел? Что случилось? Диарея?! К врачу ходил? Пить чай с ромашкой и снотворное? Ну выздоравливай, до послезавтра время есть. Целую тоже.

«Да ведь это у него от страха перед поездкой в Россию, в незнакомую страну, к незнакомым людям, незнакомой еде и прочим неминуемым опасностям», – осенило меня внезапно.

Я вспомнила, как он утверждал, что, несмотря на падение всех стен, в том числе информационной, многие немцы плохо осведомлены о нашей жизни. Считают, что в России есть только два города – Москва и Санкт-Петербург, а всё остальное – Сибирь. Что за любым углом можно встретить белого медведя, а передвигаемся мы исключительно на санях или телегах.

Послезавтра самолёт, вот его и колбасит. И как я раньше не догадалась?

На другой день я накупила продуктов – хлеб, масло, «яйко, млеко» – всё, как он любит. Сфотографировала и выслала Лео с надписью: «Я жду тебя, дорогой!» К фотографиям я приложила наши вечерние труды с подробным описанием предстоящих развлечений.

Леопольд немного успокоился.

В назначенный час, где-то после полуночи, я стояла в нашем небольшом аэропорту в первых рядах встречающих самолёт из Домодедово, чувствуя себя одновременно девушкой Бонда и фокусником, который готовится вытащить зайца из шляпы неожиданно для праздной толпы.

– Халло! Халло, майн шатц! – облегчённо закричал издалека Леопольд, едва завидев мои глаза.

– Халло! Херцлих виллкомен! Виллкомен цухаузе! – замахала я рукой, стараясь с нужным акцентом произнести фразу приветствия, которую выучила накануне.

Иностранец с седоватой бородкой, по-летнему в белых брюках, светлой дорожной парке и с кожаным чемоданом на колёсиках, бросился в мои объятия. Победоносно оглядев застывших в недоумении, с открытыми ртами на полуслове моих соотечественников, я широким жестом пригласила Лео к выходу.

– Такси!

Фокус удался.

(обратно)

Глава седьмая. Приключения Леопольда в России. День первый

На другое утро я вызвала машину по одному из многочисленных телефонных номеров с одинаковыми цифрами, кажется, похожих во всех городах, чтобы ехать регистрировать Леопольда по месту пребывания.

Мы спустились вниз по лестнице с запахом последствий от вчерашнего загула группы хронически неработающих жильцов нашего подъезда.

Доверчиво усевшись на покосившейся подъездной лавочке, Лео привычно затянулся сигареткой без фильтра, которые он курил из убеждения, что «натуральный табак полезнее химических фильтров», а я отошла в сторонку. Во-первых, чтобы не дышать с утра противным дымом, а во-вторых, чтобы отправить довольный смайлик на нетерпеливую эсэмэску Марьяны с вопросом: «Ну как?»

Этим сразу же не преминули воспользоваться местные алкаши, которые брели своей жаждущей опохмела компанией мимо пустых в это раннее время скамеек и песочниц.

– Братан, дай три рубля! – мирно обратились они к единственному обитателю двора Леопольду. Лео слегка занервничал и изобразил непонимание, подняв руки ладонями вверх и пожимая плечами. – Да ладно, что, тебе жалко, что ли? – продолжали канючить алкаши. – Ну дай хоть закурить.

– Так, ну-ка, валите отсюда, денег нет! – поспешила я на помощь. Но добрый Лёвушка уже доставал из пачки курево, сообразив, в чём дело.

Из-за поворота вырулила старая «пятёрка» с грязными после вчерашнего дождика боками. Грузный дядька с папиросой, вяло вращая ручкой бокового стекла, глядел куда-то помимо нас:

– Такси заказывали?

Ну не везёт так не везёт! И на этой колымаге я должна везти иностранного гостя? Я вопросительно посмотрела на Леопольда.

– Такси?! – он вытаращил на меня свои большие глаза, но постепенно удивление во взгляде сменилось жаждой приключений.

– Поехали! – он бодро поднялся, затушив об асфальт сигарету, и бросил её в забитую пустыми пластиковыми пивными бутылками мусорку. Мы сели на обшарпанное заднее сиденье, и наивный Лео попытался найти там ремень безопасности.

Таксист выбросил папироску в окно, смачно сплюнул и затарахтел мотором. Облепленная по передней панели иконками железяка заскрипела по убитому после зимы асфальту.

– Куда едем? – таксист, которого я про себя окрестила Бывалым, подозрительно разглядывал Леопольда в зеркало заднего вида. Я назвала адрес, в глубине души молясь, чтобы мой немец не открывал рта. Конечно, шила в мешке не утаишь, но всё же чем меньше народу будет знать, тем оно спокойнее.

Но Лёвушка уже восторженно глядел в забрызганные окна:

– Светушка, смотри, электробус! (это он про троллейбус), кирха! (это церковь), циркус! (круглое советское здание цирка).

Бывалый засопел, удовлетворённый тем, что его подозрения оправдались.

– Это кто же тут у нас такой? – спросил он меня, как спрашивают о маленьком ребёнке, и заговорщицки подмигнул в зеркало.

– Ну кто, иностранец, – нехотя процедила я сквозь зубы. Но не тут-то было. Такой краткий и очевидный ответ Бывалого не удовлетворил.

– Откуда приехал? – напирал он.

– Да кто его знает, – соврала я неожиданно для себя, – из Европы.

Хм, – таксист почесал под козырьком засаленной кепки. – Вроде как скандинав, на норвега похож. Возил я тут как-то норвегов, приезжали к нам на градообразующее.

Я невольно хихикнула, представив обескураженные лица «норвегов», которые ездили на этой колымаге, и Бывалый замолк.

Лёвушка хлопал глазами и улыбался, а я была рада, что мы уже прибыли на главпочтамт, где можно было заполнить бумаги на регистрацию и отправить письмо в УФМС.

В старинном купеческом доме, где располагалась главная почта, было по-воскресному пусто. Толстая тётка за стеклянным окошком что-то озабочено писала и делала вид, что ужасно занята. На мой вопрос, где мне взять бланки, она, не поднимая глаз, буркнула: «Десять рублей, образцы – на столе».

«Вот зараза, – подумала я с досадой, – могла бы быть и поприветливее». После истории с такси теперь ещё недружелюбие маленьких чиновников. А ведь мне так хотелось показать нашему заграничному гостю хорошую Россию!

С неуютным чувством просителя, который в глубине души подозревает, что чиновник найдёт к чему придраться и торжествующе откажет, я заполняла бумаги «на регистрацию иностранных граждан на территории РФ», строго соответствуя образцу с данными некоего Мухамедова Али Мухамедовича, прибывшего из Джалал-Абада.

Бумаги я переписывала три раза, потом бегала через дорогу, чтобы сделать дополнительные копии (отдел копирования на почте, вопреки логике, к почте не относился и в воскресенье не работал), потом доплачивала за бланки.

Тётка была довольна, что сумела меня погонять, Лео безмятежно раскачивался с носка на пятку, рассматривая информационные стенды, Мухамедов подглядывал за нами с нечёткой фотографии.

Наконец конверт был заклеен, подписан и взвешен. И, выдавая мне квитанцию об оплате, почтовая работница, которая всё это время посматривала на Лео с некоторой опаской, всё же не удержалась:

– Леопольд. Имя какое-то…

– Кошачье, – услужливо подсказала я, лучезарно посмотрев ей в глаза. – Выходи, подлый трус!

Довольные, что победили, мы поехали на завтрак к маме с папой, где нас уже ждал мой маленький Ванька.

В отличие от моей однушки, расположенной в новостройке на окраине города, родители жили в центре, в уютной трёхкомнатной хрущёвке, которую папа получил много лет назад от своего предприятия.

Мою историю с возможным замужеством они приняли диаметрально противоположно.

– Неужели моей девочке наконец-то повезло, – со слезами на глазах вздыхала мама, – жених попался самодостаточный и обеспеченный.

Всю жизнь прожив за крепкой папиной спиной, она не уставала поражаться непорядочности героев моих романов и верила, что «всё ещё будет хорошо, и найдётся человек…»

– Ты куда это собралась? – кипятился папа. – У тебя и так всё нормально – работа, квартира, чего ещё не хватает?

Не знаю, но чего-то не хватало. Или, вернее, я знала чего, но объяснять это папе… По крайней мере, не сейчас.

Сейчас они мужественно встречали заграничного гостя. На столе стоял снятый с антресолей электросамовар, чайный сервиз с золотой каёмочкой, горкой румяные блины и три сорта маминого варенья.

– Переведи ему – со своего огорода!– громко прокричал папа.

Проголодавшийся от обилия впечатлений Леопольд радостно закивал головой:

– Я-я, мармеладе, блини.

Ванька, с порога получивший в подарок наручные часы, заботливо привезённые Лео с собой из Германии, таращил на него любопытные глаза.

– Ваня, ты помнишь Леопольда? Мы с ним на море в теннис играли.

Иван подумал и, отследив в умной голове отличника-третьеклассника цепь событий моей жизни, затаив дыхание, спросил:

– Мама, так что, у тебя уже третий парень?!

После весёлого и сытного завтрака, с чередой вопросов и ответов в моём слабом переводе, я уже знала, чем занять мужчин. Ещё в Германии я заметила, что Лео – большой любитель музыки 70-х, как и мой отец, который, в сущности, был всего-то на семь лет старше Лёвушки. Я подвела их обоих к коллекции папиных кассет и дисков.

– «Битлз»! «Роллинг Стоунз»! – продолжал кричать папа, искренне веруя, что иностранец так лучше его понимает, тыча пальцем в знакомые физиономии на фотографиях.

Ой, что тут началось! Пролетарии двух стран немедленно объединились на общей любви к ритмам молодости, а значит, счастья. А мы с мамой получили возможность посекретничать на кухне.

– Не слушай никого, доча, езжай. Мужчина он, сразу видно, хороший. Ивана в люди выведешь, доченьке поможешь, сама поживёшь как человек, да и мир посмотришь. А мы справимся, не переживай! Продадим огород, на кой он нужен, пенсия у отца хорошая, проживём!

О, мои дорогие, любимые, готовые на самопожертвование ради своих детей и внуков родители! Я пишу эти строки, и слёзы текут по моим щекам.

(обратно)

Глава восьмая. Приключения Леопольда в России. День второй

Под большим впечатлением от тёплого приёма, оправившийся от страха быть погибшим на чужбине, Леопольд стоял на балконе моего шестого этажа, любуясь закатом и покуривая свою неизменную сигаретку.

– Вот это по-русски! Первый раз такое вижу, – промолвил он, глядя куда-то вниз. – Светушка, иди сюда!

Я облокотилась о перила. Внизу на заднем дворе расположился рейсовый автобус ПАЗ. Его хозяин, он же водитель, ставил автобус под окнами дома и в тёплое время года сам же его ремонтировал с помощью мата и лома. В этот вечер ему помогал ещё один Данила-мастер в промасленных рабочих штанах и высоких резиновых сапогах.

Мужики разбортировали колесо. Засунув монтировку между резиной и обручем, они стучали по ней молотком и давили резиновыми сапогами. В радиусе трёх метров на земле лежали тряпки, верёвки, различные инструменты, в которых лично я не разбиралась.

– Такой народ не победить, – удовлетворённо констатировал Лео, часто рассуждавший на тему о том, какими дураками были немцы, когда вздумали идти войной на эту необъятную и жутко холодную страну. – Это надо же, своими руками! У нас никто бы так не смог, чуть что – на шиномонтаж.

Лично я ничего необычного в трудах наших водителей не увидела, но за отчизну была горда.

Мужики, попотев с перекурами часа два, поставили колесо на место, и Лёвушка наконец-то перестал бегать из комнаты к балкону, оставив свой наблюдательный пост до завтра.

На другой день с утра пораньше, сварив кофе, предусмотрительно привезённый с собой вместе с компактной кофеваркой, он уже опять стоял на своём посту, удивлённо наблюдая движение разношёрстного народа, спешившего по своим делам.

Особенно поразили Леопольда наши женщины. По-весеннему нарядные, с уложенными причёсками, ярким макияжем и в обуви на высоких каблуках.

– Неужели у вас так запросто гуляют по улицам женщины лёгкого поведения? – спрашивал озадаченный Лео. – И почему утром?

Леопольд никак не мог понять, что ковылять на шпильках, проваливаясь каблуками в трещины тротуара – это наша российская забава. И что русским женщинам совсем не лень проснуться на час раньше, чтобы навести марафет как перед выходом на сцену.

Когда я всё же пояснила ему, что это обычные жёны и матери, он удивился ещё больше.

– А это тогда кто? – вопрошал он, указывая на неряшливо одетых мужиков в спортивных штанах, которые несли в грязных клетчатых сумках пустые бутылки и притопнутые ногой жестяные банки в ларёк сдачи вторсырья.

– А это их мужья, – пригвоздила я Леопольда. – Сядь на табуретку, не высовывайся, а то всех соседей переполошишь.

Но он уже собирался по делам – первым делом, как говорится, самолёты. В нашем случае – подготовка документов к женитьбе по списку, выданному в его немецком загсе.

Граждане, выросшие в советский период, знают, что оформление и получение разного рода документов – задача непростая.

Никаких интернет-порталов тогда не было. Были километровые очереди в различные окошки, где мы стояли часами, иногда переругиваясь с лезшими по головам, чтобы «только спросить».

Поэтому к сбору документов я была готова. А Леопольд, естественно, нет.

Этот день он запомнил на всю жизнь. Холодные полуподвалы архивов, мраморные лестницы городской администрации, ободранные дерматиновые диваны в приёмной нотариусов, закрытые на ключ туалеты и отсутствие кафетериев вблизи данных учреждений.

И главное, толпы посетителей с озабоченными лицами.

– Светушка, что здесь делают все эти люди? – громко вопрошал он на чистом немецком языке, обескураженный непонятной ситуацией в наших казённых учреждениях, где в обычный рабочий день уныло мается по коридорам такое большое количество трудоспособных с виду граждан.

– То же, что и мы. Иди лучше покури, – пыталась я спровадить Лео, ругая себя за идиотскую идею взять его с собой. Но с другой стороны, не оставишь же его дома одного.

Единственным препятствием на пути к нашему счастью оказалась «Справка о брачной правоспособности» – документ, доселе неизвестный должностным лицам нашего города.

– Что это за справка такая? Первый раз слышу, – объявила замдиректора нашего загса не допускающим возражений голосом, боковым зрением не выпуская из виду экзотичного седобородого иностранца.

– Я не знаю. Судя по названию, что мне разрешено вступить в брак или что я в данный момент не замужем.

– Девушка, не морочьте мне голову, – ухмыльнулась она моей бестолковости. – Если вам есть восемнадцать (а по моему виду было ясно, что есть, и уже очень давно), то вам разрешено вступать в брак автоматически. А замужем вы или нет – откуда мне знать? В нашем городе я ещё могу посмотреть, а данных за всю страну у нас нет!

– Что же мне делать? – умоляюще всхлипнула я. – Они требуют!

При слове «они» служительница Амура покосилась на Лео, который озабоченно вращал глазами, чуя, что дело не ладится.

Нахмурив лоб под грузом ответственности перед лицом иностранного гостя за благообразный имидж Дворца бракосочетаний, дама решилась на телефонный звонок начальству.

Отвернувшись от нас на крутящемся стуле, она наклонилась почти под крышку письменного стола, хотя акустика от этих манёвров не пострадала. «Гражданка сочетается браком с гражданином Германии… Нет, не у нас… Справка о брачной правоспособности…»

– Вот что, девушка, – повесила она трубку. – Обращайтесь за справкой к тем, кто её от вас требует, то есть к немецким коллегам. Больше ничем, извините.

Домой мы прибыли уже под вечер, и под шипение кофеварочной машины я вяло отбивалась от недоуменного Леопольда, озадаченного таким огромным количеством людей, которые в обычный понедельник вместо того, чтобы содействовать экономическому развитию страны и находиться на работе, толкутся в присутственных местах.

«Да уж, с Германией не сравнить», – вспоминала я свою поездку.

Пережив утреннее движение автомобилей с шести до восьми часов утра, маленький немецкий город буквально замирал, не считая проснувшихся ещё в пять, но ждущих своего часа пенсионеров.

С шестнадцати до восемнадцати город ещё раз переживал нашествие спешащих к домашнему очагу автомобилистов, часов до семи вечера ещё можно было увидеть припоздавших с покупками, припаркованные около супермаркета авто, и – тишина.

Ни шороха, ни звука, как сказал бы поэт.

Но это там, у них. Почему наш российский народ копошился целый день вне пределов дома и рабочего места, я не знала. Попыталась пролепетать что-то про свою работу:

– Ну вот, смотри, например, медсестра. Она работает по сменам.

На что недовольный Леопольд съязвил, что «никогда не видел столько праздношатающихся вместе медсестёр», и прочее, и прочее.

Нашу полемику прервали стуки молотка по монтировке, раздавшиеся внизу под балконом. Охваченный смутным предчувствием наступающего дежавю, Лёвушка поспешил к балконной двери.

Так и есть! Водила пазика и его промасленный сотоварищ разбортировали то же самое, вчерашнее колесо.

(обратно)

Глава девятая. Приключения Леопольда в России. День третий

Как говорила моя бабушка, учившая меня жизни русскими народными пословицами, ночная кукушка дневную перекукует.

Утром Лёвушка опять пребывал в благодушном настроении, позабыв наш вчерашний спор на тему «Потеря денег и рабочего времени вследствие непрофессионального подхода к ремонту автотранспортных средств».

Я же убирала коврики, расчищая место для батарейщиков, которые обещали прийти с минуты на минуту. Воспользовавшись краткосрочным отпуском, я наконец решила заменить старую чугунную батарею на многообещающую биметаллическую.

Согласно объявлению в еженедельной газете, фирма, имевшая «все необходимые лицензии на проведение работ с отопительными устройствами», обещала, что «профессионализм сотрудников позволит быть уверенными в качестве выполняемой работы».

Лео, обложившись кофеваркой и сигаретами, приготовился к наблюдению за познавательным событием из жизни русских. Я же особо не переживала, памятуя об обещанном профессионализме сотрудников – пусть себе посмотрит.

Опоздав всего-то лишь на час, на протяжении которого Леопольд украдкой поглядывал на циферблат, батарейщики зашуршали сапогами по настеленным на полу газетам.

– Ну что тут у тебя, хозяюшка, показывай!

Чугунная старушка отделилась от стены, обнажая бетон с кусочками разных обоев, и, лихо обрезая металлопластиковые трубы, батарейщики привычно начали выстраивать замысловатую геометрическую конструкцию, соединяя уголки и вентили.

– Хорошо работают! – сглазил Лёвушка ничего не подозревающих российских мастеровых.

Дрель, включённая в розетку, заискрилась в районе вилки, и старший с досадой потянул за провод.

– Эх, всего-то и делов осталось… Хозяйка, дрель в квартире есть? – с надеждой крикнул он на кухню, заприметив в доме седобородого мужичка.

– Нету дрели.

– Да ладно тебе, Петрович, не переживай. Давай как в прошлый раз, – подбодрил его молодой.

Петрович крякнул, извлёк из широких карманов острый перочинный ножик и ловким движением руки молниеносно отрезал вилку от провода, не обращая внимания на остолбеневшего в дверном проёме Леопольда, у которого глаза постепенно выкатывались из орбит.

Потом разделил провод на два, изображая раздвоенный змеиный язык, и заточил каждый язычок от пластмассы, обнажив медные концы.

– Ну, поехали!

Петрович взял в руки дрель, и молодой, не моргнув глазом, сунул оголённые провода в хищные глазки розетки. Дрель заработала, Петрович яростно сверлил дыры в бетоне, а побледневший Леопольд держался рукой за косяк, вытирая носовым платком капельки пота, выступившие на лбу.

После ухода батарейщиков, уборки территории и поглощения борща в квартире сохранялась непривычная тишина. Леопольд находился в раздумьях.

Мы молча собирались в Центральный городской парк культуры и отдыха на запланированную встречу с моим репетитором, студенткой Анной.

Солнечная погода благоприятствовала прогулке по дорожкам парка. По вечерам здесь звучала музыка и, если успеть ретироваться до 22:00, было довольно чисто и мало пьяных.

Очаровательная Аня с широкой улыбкой уверенно щебетала по-немецки, и Леопольд оттаял. Мы облизывались мороженым, а Лео поражал воображение гуляющих громким иностранным хохотом и зажатой в руке пачкой саратовской «Примы» (других сигарет без фильтра в нашем городе я не нашла).

Я уже радовалась, что день заканчивается так удачно, но коварная судьба в это время потирала руки, готовя мне следующие испытания.

Навстречу нам по дорожке парка показалась стайка девушек. Увидев Анну, они бросились обниматься и целоваться, как это принято сейчас среди молодёжи.

Перекинувшись парой слов, Аня представила нам длинноногую и длинноволосую блондинку.

– Представьте себе, какое совпадение! Вика тоже выходит замуж за немца. В субботу самолёт – и сразу свадьба!

– Где познакомились? – сразу поинтересовался Леопольд.

– В интернете.

Ответ Леопольду не то чтобы не понравился, а скорее удовлетворил его мрачные ожидания.

– Очень рад, – бодро обратился он по-немецки к слегка смущённой девушке. – Расскажите немного о себе.

Растерявшаяся Вика молча переминалась с ноги на ногу на своих огромных шпильках. Но Лео не унимался:

– Вы уже бывали в Германии? Какие впечатления?

После маленькой заминки стало ясно, что Вика не понимает по-немецки. Леопольд помрачнел и перестал радоваться тёплому вечеру. Распрощавшись с девушками, мы сели на лавочку, и тут Остапа понесло:

– Говорили мне друзья, не ходи в русскую землю! Везде только обман и непорядок! Как раз вот такие девицы и дурят нашего брата, выходят замуж по расчёту, только чтобы уехать в благополучную Германию и больше никогда не работать! Как она может любить человека, с которым не в состоянии общаться? К тому же для замужества нужно сначала сдать экзамен на знание языка. Где она сертификат взяла?! Говорили мне, что здесь любую бумагу с печатью в переходе купить можно!

– Ну откуда ты знаешь? – попыталась я успокоить разбушевавшегося Лёвушку, тогда ещё не зная, что спорить с ним бесполезно. – Может, и правда любит. А немецкий потом в Германии выучит, она ещё молодая.

– Ах, так ты её ещё и защищаешь! – бешено завращал глазами Леопольд. – Значит, ты и сама такая! Тоже небось думаешь: вот, нашла дурака, который за всё платит!

Насчёт оплаты возразить мне было нечего. Лео и вправду оплачивал наши перелёты и встречи. Попросив однако никому об этом не рассказывать.

С трудом запихнув неунимавшегося Лёвушку в такси, я с силой захлопнула дверцу и прокричала обалдевшему водителю адрес. Ошарашенная Анечка отчаянно махала нам на прощанье:

– Светлана Владимировна, нужна будет помощь – звоните!

В машине досталось на орехи батарейщикам, не наученным приходить к клиенту вовремя и не имевшим ни малейшего понятия о правилах техники безопасности. В итоге таксист, махнув рукой, включил погромче радио.

Дома масло в огонь подлили стучащие как дятлы третий день подряд молотком по монтировке горе-водители. Чему, после всех событий, Леопольд уже не удивился.

– Это надо же, какие идиоты! Одно и то же колесо! Три дня по два часа – посчитай, сколько это будет? Целый рабочий день! Да на шиномонтаже им за 15 минут бы сделали, причём качественно и надолго! Этим людям совершенно наплевать на работу, да и деньги не нужны!

И так далее и тому подобное.

Я всхлипывала носом на кухонной табуретке, по умолчанию приняв на себя ответственность за все мыслимые и немыслимые грехи моих соотечественников, а ночная кукушка получила на сегодня выходной.

(обратно)

Глава десятая. Всё будет хорошо!

Утренняя погода полностью соответствовала обстановке в доме. Серые облака затянули вчерашнее голубое небо, и мелкий дождик старательно прибивал пыль на листьях деревьев соседней лесопосадки.

Леопольд сосредоточенно жевал свой бутерброд, бросая на меня недружелюбные взгляды. А потом молча уселся на балконной табуретке, выпуская клубы дыма в пасмурное небо, всем своим видом напоминая мне старого одноглавого дракона, только что проигравшего битву за прекрасную принцессу.

Я убрала постель, перемыла утренние чашки и спросила примиряющим голосом:

– Дорогой, что бы ты хотел сегодня на обед?

– У меня нет аппетита, – упрямо заявил Леопольд, подозревающий, наверное, что следующим шагом русских будет его отравление.

В глубине моей ни в чём не провинившейся души постепенно начинал нарастать протест.

«Да что он себе позволяет, этот немец? – возмущённо подстрекала меня моя чистая совесть. – Кто ему чего плохого сделал? Нечего со своим уставом в чужой монастырь соваться. Я, понимаешь, ношусь с ним как курица с яйцом, даже Ване некогда позвонить».

Я вдруг поняла, что ужасно соскучилась по Ваньке, которого не видела уже три дня.

– Ты куда собралась? – озабоченно осведомился Лео, намеревавшийся провести день в доказательствах своей правоты.

– Не твоё дело, – храбро ответила я, подозревая, что это может быть последним этапом в наших отношениях. Но обида за своих уже гнала меня дальше.

– Сосиски – в холодильнике. А тебя я закрою на ключ! – я мстительно хлопнула дверью перед носом растерявшегося от изумления Леопольда.

Трясясь в газельке проложенным маршрутом, я размышляла о правильности своего поступка. Сразу поскучневший от дождика, но всё равно любимый город мягко гипнотизировал мелькающими в окошке однотипными домами.

«Ну и бог с ним, с иностранцем… Погуляла – пора и честь знать… Где родился, там и сгодился… По Сеньке и шапка».

– Недолго музыка играла, – как всегда кратко, но в точку констатировал папа, с самого начала скептически относящийся ко всей этой истории.

Нацелованный мною Ванечка побежал обратно к компьютеру, а мама заговорщицки показала мне взглядом на кухонную дверь. Процесс задушевных разговоров был отработан до мелочей, мужчины при этом к разговору не допускались.

Вооружившись для конспирации заварным чайником с вишнёвой наливкой собственного изготовления и дополнив якобы мирную картину чаепития двумя чашками вместо рюмок, мы с мамой заняли свои позиции за кухонным столом.

За три с половиной часа моя мудрая мама, являющаяся беспрецедентным образцом женского терпения, прожившая с папой всю сознательную жизнь и потому знавшая все известные науке приёмы мирного сосуществования с этими «жизнеотравителями», уговорила меня вытереть слёзы и провести разведку телефонным звонком.

– Светушка, – жалобным голосом прохныкал несчастный Лёвушка в трубку, – где у тебя ромашковый чай? У меня живот болит…

Ах ты, господи! Чуть не угробила иностранца.

– Ивана возьми с собой, – наставляла мама, попутно доставая с полки коробку с ромашковым чаем. – Он при ребёнке постесняется с тобой ругаться. К тому же будет вам на вечер развлечение, пусть Ваня с ним в шахматы поиграет. Ну, давайте!

Притихший на диване Леопольд был искренне рад, что мы его размуровали.

Я с озабоченным видом, стараясь скрыть в глазах смешинки, заваривала на кухне чай. Иван разложил шахматную доску прямо на диване и привычно расставлял белые и чёрные фигурки.

Потом мы хохотали над проигрышами смущённого Лео, ужинали сосисками с картофельным пюре и решали, кто же будет спать на Ваниной раскладушке.

– Светушка, я тебя люблю, – шептал мне на ухо как ни в чём не бывало выздоровевший Лёвушка, и в этот момент я поняла: это судьба.

Никуда он от нас не денется. Не для того он пережил столько страхов, летел за тридевять земель и, что немаловажно, уже потратил столько денег, чтобы потерять свою любовь из-за какой-то чепухи.

– Всё будет хорошо, – я погладила его по плечу. И действительно, все остальные дни прошли как по маслу.

Он почти перестал обращать внимание на привычные нам, но необъяснимые его разуму вещи. И только иногда вежливо спрашивал. Например: «Почему бабушки торгуют около магазинов семечками?» Или: «Почему в супермаркетах обязательно дежурит секьюрити?»

Я объясняла как умела.

Мы гуляли с Иваном в парке аттракционов, куда мы ходили по большим праздникам из-за высоких цен на билеты, которые были мне не по карману.

Счастливый Ванька прыгал до неба на батуте, а не менее счастливый Лёвушка, который сам детей не имел, но, как оказалось, любил, вытирал слёзы умиления, когда Ваня в благодарность теребил ладошками седую бороду на Леопольдовых щеках.

Будучи ласковым от природы, Ванечка быстро проникся доверием к доброму немцу, который не только восхищался его шахматными талантами, но и считал его героем, невольно ответственным за наше случайное курортное знакомство.

Мы обедали под водочку у родителей, и папа так же громко продолжал кричать:

– При коммунистах мы жили хорошо! Переведи ему – и квартиры давали, и путёвки в санаторий!

А Леопольд не мог понять – шутит он, что ли?

Я же проявляла чудеса дипломатии, находясь между двух менталитетов. И, пытаясь сохранить мир в семье, переключала их от диктатуры с демократией к бытовым темам – дача, особенности национальной кухни.

Разрумянившийся от горячих маминых пельменей, Лёвушка хрустел солёными огурчиками и вовсю наслаждался ролью дорогого зятя.

Потом я знакомила Лео с нашим городским рынком, который в нашей местности называется «базар».

Пышнотелые торговки павильона «Молоко», в белых фартуках и косынках, наперебой зазывали растерявшегося от обилия женского внимания иностранца.

Мурлыча и причмокивая, пробовал Леопольд густую деревенскую сметану. Наливая в пол-литровую банку тягучую жидкость, торговки весело кивали на прощание необычному покупателю:

– Кушайте на здоровье!

А Леопольд благодарил сразу на двух языках:

– Данке! Пасиба!

Сидя под навесом ЧП «Баграмян», мы обедали шашлыком, приправленным большой порцией маринованного лука, и пили прохладное пиво прямо из бутылок.

«Открыты окна настежь, и музыка звучит», – разносил ветерок популярную мелодию.

И наконец, незадолго до отъезда, мы с подругами собрались вывезти Лео на природу, на облюбованную нами турбазу «Лесная сказка».

(обратно)

Глава одиннадцатая. Прощание славянки

На природу нас повёз Толик, Ритин муж.

Поработав после перестройки там и сям, он в конце концов купил в кредит газельку и возил пассажиров по одному из городских маршрутов. Иногда мы вынуждали его катать нас на шашлыки, за неимением других транспортных средств в нашей маленькой компании.

К нам, подругам детства своей Ритули, он относился с некоторым недоверием. Пережив наших с Марьяной мужей, а также пару просто знакомцев, он опасался нашего пагубного влияния на высокоморальные установки своей жены.

Какие скелеты он хранил при этом в своём шкафу – история умалчивает.

Погрузив с утра пораньше в свежевымытую «газель» запасы с едой, выпивкой и тёплыми вещами на вечер, мы дружно рассаживались по своим местам.

– Светушка, а что, у твоих друзей нет личных автомобилей? Они что, асоциальные люди? – потихоньку спрашивал Леопольд.

Несмотря на наши уважаемые и так нужные обществу профессии, иметь хорошую машину нам всем было не по карману. Ну а плохую тем более.

– У нас в Германии не иметь своей машины – это стыдно, – продолжал он беспокоиться за имидж своей невесты.

– Пусть будет стыдно нашему правительству. Мы все простые честные люди, работаем полный рабочий день, а то и с переработками. Всё, чем можем, как говорится, – отрезала я.

Начинались майские праздники. Солнце светило как на заказ. Поток автомобилей и автобусов с дачниками тянулся подальше от пыльного города. Закреплённые на капотах российские флажки трепетали на ветру, а из радиоприёмника раздавались торжественные звуки марша «Прощание славянки».

– Руссия! Карашо! – Леопольд сжал мою руку, а другой отбивал такт марша на своём колене. Чувствительный к музыке, он вбирал в себя раскатистые звуки литавр, и на его глазах выступили слёзы.

– Ну вот, тебе у нас уже и нравится! – я была довольна результатом. Впереди нас ждал хороший день.

Озадаченный моим предстоящим замужеством (что ей, наших мужиков не хватает?), Толик молча рулил, попыхивая в окошко папироской. Подружки весело щебетали на передних сиденьях, а сзади Иван общался со своим ровесником Васильком – Риткиным младшим сыном.

– А что, этот немец – настоящий? – услышала я взволнованный шёпот Василька и навострила уши.

– Самый что ни на есть настоящий! – серьёзно отвечал Иван.

– А вдруг придут русские солдаты и его расстреляют?

– Не расстреляют, он хороший немец.

Ну слава богу, приехали!

На турбазе решено было не ночевать. Во-первых, дешевле, а во-вторых, Леопольд уже и так намучился на Ваниной раскладушке и турбазовскую кровать с прогнувшейся панцирной сеткой точно бы не перенёс.

Кроме того, ему предстояло испытание уличным туалетом – деревянным домиком с дыркой в полу. Турбаза была средней руки и едва подремонтирована с перестроечных времён. В деревянных домиках стояли лишь кровати и маленькие прикроватные тумбочки. Зато на улице, в просторной беседке, овитой плющом, можно было закатить настоящий пир, расстелив клеёнку на широком столе. Тут же стоял довольно приличный самодельный мангал. Шампуры и мясо мы привезли с собой.

Шикарный ельник шумел полезным воздухом, а в нескольких шагах расстилалась гладь небольшого озера с белыми кувшинками. Красота!

Девочки доставали из пакетов запасы с едой и водой, а довольный Толик, который доверил мне сегодняшнюю доставку народа по домам и, соответственно, мог теперь выпивать, разводил огонь в мангале.

Всем нам знакома задушевная атмосфера отдыха на природе в хорошей компании. Практически непьющий Леопольд позволил себе немного расслабиться и вовсю общался с русским народом.

Девочки заранее заготовили темы для разговора, а сложности перевода взяли на себя я и Ритуля.

Было очень сложно, признаюсь. Три языка – русский, немецкий и английский – смешались у меня в какую-то кашу. Но с каждой рюмочкой интенсивность беседы только нарастала.

– Нет, вот ты погоди, – перебивал нас Толик. – Вот ты немец. Так скажи, какую машину лучше покупать?

– Покупай «мерседес», качество хорошее.

– Да ты обалдел, что ли? Где мне столько денег взять? Они ж дорогущие!

Любившая повеселиться, уже хорошенькая Марьяна затянула «Ой, то не вечер, то не вечер», и мы подхватили спевшимися за тридцать лет дружбы голосами. А потом зажигали вместе с детишками под «Пан пан Американо», крутя попами, как неприличные женщины.

Весёлый Леопольд отплясывал вместе с нами в свойственной только ему одному манере. Звёзды прыгали над нашими головами, и тут это и произошло.

Марьяна опрокинула рюмашку мимо рта на кофточку и, улыбаясь во весь рот, громко произнесла на чистом немецком языке, глядя Леопольду прямо в ясные глаза:

– Русишь швайн!

А стоявшая рядом Рита машинально добавила:

– Гитлер капут…

– Дастишь фантастишь! – вставила я свои пять копеек. И мы расхохотались как сумасшедшие по только нам одним известной причине.

Потом я развозила подвыпившую компанию по домам. Мы выгружали самовар, недоеденный шашлык и сонных ребятишек, и Лео обнимался с новыми русскими друзьями.

В день отлёта я провожала Леопольда в нашем маленьком аэропорту. В чемодане он вёз домой бутылку русской водки, блок саратовской «Примы» и платок из козьего пуха для мамы.

«Наступает минута прощания. Ты глядишь мне тревожно в глаза».

На огромном экране монитора шёл концерт, посвящённый Дню Победы. Взявшись за руки, проникновенно пели Зара и Дмитрий Певцов «Прощание славянки».

Всё перемешалось в моей голове: русские, немцы… А во влюблённых глазах Леопольда я прочла что-то другое. То, что влечёт друг к другу, несмотря на национальные и культурные различия. То, что, может быть, более важно для жизни обычных людей.

Простое человеческое счастье.

И, повинуясь нашему обычаю, я расцеловала Лёвушку троекратно, по-русски, в седобородые щёки.

– Не прощай! До свидания.

(обратно)

Глава двенадцатая. Все мы родом из детства

Я тихо сидела, обнявшись с тазиком оливье, и машинально наблюдала, как блондинка Надя пытается разбудить Женю Лукашина и как можно скорее выставить его за дверь, пока не пришёл Ипполит. Рядом с бутылкой «Советского шампанского» одиноко стоял хрустальный бокал цилиндрической формы.

Нет, до Нового года было ещё очень далеко, но ведь у каждого свой способ борьбы с депрессией, не так ли?

И ещё: все мы родом из детства.

Учёные говорят, что самый счастливый период в жизни человека – это детство. А самым счастливым временем моего детства были новогодние праздники!

Радости, которые уже тысячу раз описаны ностальгирующими поклонниками советских времён: зайчики и снежинки, утренники в детском саду, большие кульки с подарками, где среди конфет можно было найти грецкие орехи в скорлупе; шумная компания соседей – мамы в кримплене, с мишурой в кудрявых головах, папы в нейлоновых рубашках и наша разновозрастная детская компания в накрахмаленных марлевых юбках.

Пока мама готовила салаты и утихомиривала слегка подвыпившего папу, я наслаждалась просмотром праздничной телевизионной программы.

Любимые мультики. Чудесный рисованный «Снеговик-почтовик», где дети были похожи на настоящих детей, а не на жёлтую губку. Яркий и песенный «Дед Мороз и лето». Волшебный пластилиновый «Падал прошлогодний снег».

Тогда же пришла в мою жизнь и осталась там навечно «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова.

Сначала неосознанно, ассоциируясь с родным маминым смехом, с тем, как комично изображал папа нетрезвого Лукашина, с атмосферой семейного благополучия и защищённости не только от снежной вьюги, кидающей белую россыпь в украшенные бумажными снежинками окна, но и от всех в мире бед и несчастий.

А потом сознательно облюбованная, перепетая, заученная наизусть комедия стала для меня, как и для многих, не только атрибутом новогодних праздников, но и позволяла создать атмосферу абсолютного счастья в любое время года, независимо от календаря.

В этот августовский вечер «Ирония судьбы» опять мне понадобилась, чтобы успокоиться, переварить ещё раз и закопать навечно все обиды и неприятности, произошедшие со мной со времени отлёта моего заграничного жениха. И настроиться наконец на неотвратимо наступающие глобальные изменения в моей жизни.

Началось всё на работе, когда я вынуждена была открыть тайну и рассказать старшей, а значит, всей городской больнице, о Леопольде и иже с ними.

Старшая (мы именно так и звали её между собой – «старшая», и только при людях по имени-отчеству) просто потемнела в лице, как будто я сообщила ей, что картошка на её огороде вся поедена жуком. Всегда побеждавшая в соревновании на успешность, она чувствовала себя не толькоположенной на обе лопатки, но и жестоко обманутой моим предательским, почти годовым молчанием.

Со следующего дня она объявила войну потенциальной эмигрантке. Это были постоянные проверки и придирки, обвинения в непрофессионализме на общих пятиминутках, срочно переделанный к моему неудобству график работы и снятие коэффициента трудового участия. Самое обидное было, что никто не встал на мою защиту (всё равно уезжает, так чего со старшей отношения портить!), и я обречённо вздыхала от такой людской несправедливости.

С другой стороны напирал окрылённый Леопольд, справедливо рассудивший, что «чего тянуть кота за хвост», и приглашавший меня к себе на целый месяц сентябрь с тем, чтобы я на месте прошла языковой курс и получила необходимый для женитьбы сертификат. И чтобы мы наконец-то могли подать документы в загс. Лео выслал мне быстрой почтой приглашение и деньги на билет и ждал от меня решительных действий.

Очередной отпуск в этом году я уже отгуляла, никто на свете не отпустил бы меня на целый месяц за свой счёт, и становилось ясно, что увольнение неизбежно.

И вообще, шутки кончились.

Пришла пора отрываться от окошка с надписью «касса». Прощаться с коридорами, палатами и запахом больничных щей. Прощаться (я верила, что не навсегда!) с моими дорогими родителями и друзьями. Заканчивалась моя привычная жизнь со своими радостями и огорчениями.

К тому же пришла пора договариваться с отцом Ивана, без согласия которого ни о какой Германии не могло быть и речи.

Я любила этого человека. Любила страстно, больше жизни. Любила самозабвенно, так, как любят только один раз. Он ворвался в мою жизнь – широкоплечий, белозубый, обладающий юмором, и так же легко ушёл из неё – упрямый, холодный, влюблённый теперь уже в другую. Он дал мне надежду и навсегда разбил моё сердце.

Отношения после развода у нас сохранились дружеские. Он со своей стороны не хотел войны, исправно платил алименты и не только не лез в нашу жизнь, но как раз наоборот – отпочковался полностью, чтобы без помех приняться и цвести в другом саду.

Я, переживая, как и все брошенные женщины, бурю чувств от любви до ненависти, крепилась ради сына, памятуя о том, что детям очень плохо жить с мыслью, что один из родителей (всё равно, мама или папа) – «нехороший человек».

Ване я пояснила, что «папа тебя любит, но очень много работает, поэтому у него нет времени». Как иронично-песенно выразилась Марьяна, поражённая моей собачьей выдержкой: «Ты о нём не подумай плохого, подрастёшь – сам поймёшь всё с годами».

Пережив бурю эмоций, я взяла себя в железные рукавицы. И ни за какие коврижки не призналась бы никому, что утро и вечер на своём опустевшем диване-книжке я начинаю и заканчиваю абсолютно одинаково – в глухих горьких рыданиях под одеялом.

Сначала я довольно часто ему звонила, чтобы вежливо сообщить о Ваниных успехах, а на самом деле болезненно насладиться родным глубоким голосом, и потом втихаря продолжать свои милые сердцу страдания.

Потом по его односложным скучным ответам и таким же скучным нравоучениям в трубку печальному Ивану я поняла, что воспитанием сына мне придётся заниматься одной, а родной до боли голос лучше начать забывать.

Я сидела за столиком летнего кафе, не зная, какой реакции от него ожидать. А звали его Вадим.

– Куда-куда? За границу? В Германию? Ну ты, мать, даёшь!

(Оставшаяся с прежних времён «мать» сладко резанула по сердцу. Такой же красивый, только седых волос на висках стало больше. Ему идёт…)

– Да, Вадик.

– Я что-то такое слышал, но думал, врут.

(Кто бы сомневался, что уже донесли. А тебе проще, конечно, было бы поверить в Гришку-санитара из приёмного покоя. Эх, не оценил ты меня по достоинству…)

– Не врут, Вадик.

– Да как же ты умудрилась? И что, он прям жениться собирается? То-то я смотрю, ты какая-то не такая стала.

(А какая?! Красивая? Постройнела, правда? Видишь, причёску поменяла, укладку сделала, ногти нарастила…)

– Собирается, Вадик.

– Значит, оставляете меня тут, в матушке России, на произвол судьбы?

(Вадя, Ваденька, Вадюша, а ты что предлагаешь? Ну, посмотри мне в глаза и скажи – что ты предлагаешь?!)

– М-м-м, угу, – наращённые ногти в нервном ожидании стукнули по столику.

– Ну что, езжайте, конечно! Я все бумаги подпишу. Сыну там будет лучше. Другие перспективы.

(Что, вот так вот просто – езжайте? Другие перспективы, говоришь? Ребёнку отец нужен, а не перспективы! Это просто непостижимо, ты же сам хотел сына, ты же радовался и гордился, что сын похож на тебя – вылитая копия. Ты тайно копил все девять месяцев на золотую цепочку с Богородицей, а потом носил меня на руках. Ты же любил нас!)

– Спасибо, Вадик. Мне пора, я позвоню тебе.

Свежий летний ветерок гулял по головам пассажиров маршрутной газельки и трепал мою уже ненужную укладку. «А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь», – разносил ветерок знакомую мелодию из водительского радиоприёмника.

Всё правильно, Люба, как раз вовремя и очень актуально: «Рыцарем без страха и упрёка ты, увы, не стал, любовь моя».

Было нелогично грустно от того, что я так легко добилась, чего хотела. Хотя чему тут удивляться – Вадим сам вырос без отца и даже уехал сразу после школы из своего города, спасаясь от нового маминого мужа и двух свежеиспечённых младших братьев.

Родного папу он увидел уже много лет спустя, будучи взрослым человеком, незадолго до его смерти. Кроме обязательных алиментов, Вадик не получил в наследство от своего отца ничего, в том числе ни внимания, ни заботы, ни нужных папиных советов.

Как я могла судить его? Все мы родом из детства.

Всё закончилось одновременно – оливье, шампанское и мои печальные мысли.

– Вы считаете меня легкомысленной? – спросила Надя старенькую маму Жени Лукашина.

– Поживём – увидим.

Вот именно! И ещё, как говорила моя бабушка: «Что ни делается, всё к лучшему».

Я оставляю в прошлом все свои обиды и прошу прощения у тех, кого огорчила. Я не сжигаю мосты, я просто открываю новую страницу в своей жизни. Я обязательно добьюсь – и Лео мне в этом поможет! – чтобы Ваня вспоминал потом своё детство с такой же тёплой ностальгией и чтобы у него обязательно появился свой любимый фильм.

На другое утро я поехала покупать билет на самолёт.

(обратно) (обратно)

Часть вторая

Глава первая. Первые уроки

Сразу по приезде в Германию я сделала две вещи: спрятала подальше свою косметичку и сменила туфли на высоком каблуке на плоские полуботинки.

– Понимаешь, Светушка, – откашливаясь и смущаясь, пояснял мне Леопольд. – Хоть я и сам с удовольствием наблюдал ваших красавиц с профессиональным макияжем и на шпильках, но здесь так ходят только проститутки. Это, понимаешь, как бы их фирменный знак. Тебе надо будет привыкать к другой форме одежды.

Другой формой одежды оказались джинсы, футболки, свитера, две куртки – лёгкая и тёплая, и обувь на плоской подошве. Всё.

Бюргерши в возрасте от тридцати до плюс бесконечности дружно ходили в брюках, без тени косметики и с модным ёжиком на голове. Единственным развлечением несчастных золушек были длинные разноцветные платки, которые они многочисленными кругами наворачивали вокруг шеи.

Глаз радовала молодёжь – они выделялись из толпы татушками и пирсингом. Девушки носили мини-юбки, натянутые на разноцветные леггинсы, а парни – широкие штаны с печально повисшими до земли подтяжками и обманчиво глубоким гульфиком, называемым у нас в простонародье мотнёй.

Так я превратилась из разукрашенной и обвешенной бижутерией русской матрёшки в одну из особей европейской породы – женщину без возраста.

Со временем я оценила всю практичность этого стиля. Во-первых, это позволяло сократить до минимума статью расходов на одежду, а во-вторых, исключив из жизни каблуки, я позабыла об уставших к вечеру ступнях.

Урок первый. Как гласит русская пословица: «Будь скромнее, и люди к тебе потянутся».

Следующее, к чему мне надо было привыкать, был непоколебимый никакими мировыми катастрофами, созданный годами и на века Лёвушкин распорядок дня.

Каждый день он просыпался ровно в четыре часа пятьдесят минут. Варил кофе, курил сигарету и ровно в полшестого отчаливал на автомобиле в соседний городок на свою работу.

Этот порядок не нарушался и в праздничные дни, с тем отличием, что Лео не надо было ехать на работу, и он мог ещё пару часиков вздремнуть в зале на диване, укрывшись мягким пледом.

На мои вопросы, чего он так рано поднимается в выходные, Лёвушка выдал мне интереснейшую версию долголетия, основанную на реальном примере его любимого музыкального исполнителя, участника группы «Роллинг Стоунз».

– А знаешь ли ты о том, что врачи уже давно предрекли ему неминуемую погибель от сигарет и алкоголя? А он, понимаешь ли, уже к восьмидесяти потихоньку приближается. И до сих пор всё так же весел и здоров. И всё это потому, что он просыпается всегда в одно и то же время, независимо от того, в какой точке мира находится. Что касается вредных привычек, то, будучи заядлым курильщиком с юных лет, он просто не представляет себе, как можно начать день без сигареты, – рассуждал Леопольд.

Теперь мне было ясно, почему Лео вставал в одно и то же время и целый день не вынимал сигарету изо рта. Видимо, вдохновлённый примером гитариста, Лёвушка намеревался жить вечно.

Домой Леопольд приезжал ровно в пятнадцать ноль-ноль. После чего наступало время кофе, напоминающее мне английское чаепитие «файв-о-клок».

Ровно в девятнадцать мы замирали перед экраном телевизора. В стране наступал так называемый «файер-абенд» – время отдыха от праведных трудов.

К моему удивлению и возмущению, в вечернее время я не могла заниматься ничем иным, как сидеть с Леопольдом перед телевизором, выслушивая его комментарии к мелькающим на экране новостям.

После просмотра новостей и кинофильма, в двадцать два часа наступало время идти ко сну, которое мне уже хотелось по-солдатски назвать «отбой».

В первый день, когда осчастливленный Леопольд уехал на работу, а мои языковые курсы начинались только со следующей недели, у меня освободилось время для домашних дел.

Я гуляла по его трёхкомнатной квартире, по-женски оценивая состояние Лёвушкиного холостяцкого хозяйства.

В кухонных шкафах неплохо было бы навести порядок. Разобраться в батарее разнокалиберных бутылок. И – ага! – вымыть окна и постирать когда-то шикарные, но со временем пожелтевшие от табачного дыма шторы.

Начать я решила скромно, всего-то лишь с одного окошка, памятуя страшные истории о браках с иностранцами, услышанные мною в период подготовки к этому самому браку.

Леопольд звонил мне с работы с завидным постояннством два раза в день – в восемь утра и сразу после обеда.

В тот злополучный день я не стала тревожить его душеньку моими партизанскими намерениями и с готовностью согласилась, что после полдничного кофе можно пойти прогуляться по такой редкой солнечной погоде.

Успею до его прихода, и не заметит ничего. А потом – сюрприз! Поглядим на его реакцию.

Снимались шторы нелегко. Замысловатый механизм карниза заставил меня попотеть с тремя широкими и длинными полотнищами портьер гостиной, но всё же я их победила.

Вымыть пространное четырёхстворчатое окно не составило особого труда, не считая снимания с подоконника и постановку обратно многочисленных горшков с цветами, которые Лео поливал неизменно в воскресенье после обеда.

В тупик поставил меня вопрос, как правильно включить стиральную машинку.

Разобравшись кое-как с проводом электросети и двумя шлангами – вливающим и выливающим, я плотно застряла на картинках режимов стирки и, если честно, побоялась взять на себя ответственность за возможную порчу леопольдовского имущества. Я представляла его возмущение, если дорогие шторы вдруг придут в негодность.

«Вот незадача, – думала я с досадой. – Ну что же, придётся признаваться. Хотя можно и после работы за час постирать и повесить, и – гуляй, Вася!»

Но не тут-то было! Разложенный по полочкам распорядок дня Леопольда был порушен русскими незапланированными авральными работами, а сам Лео был сбит с толку совершенно.

Запихнув в машинку несчастные шторы, он разгуливал по квартире в рабочей одежде, курил одну за другой и нервничал, не представляя себе, как же он теперь эти самые шторы должен водворить на место.

Оказалось, что сам он никогда этим не занимался, а нанимал специальную фирму, которая в один день снимала все шторы в квартире, а на другой вешала обратно на вымытые домработницей окна.

– Ну, не переживай, дорогой. Раз я их сняла, значит, наверняка есть способ повесить их обратно. Ещё и погулять успеем.

Какой там! Он ещё не мылся, бутерброды не делал, маме не звонил…

Потом мы вместе вешали пахнущие свежестью молочно-белые шторы на чистое прозрачное окно. Леопольд неумело ломал пластмассовые крючки и искал в недрах своих хозяйственных ящиков их пожелтевших от времени собратьев. А я, стоя высоко на металлической домашней лестнице, пришивала их на скорую руку на верхнюю часть портьеры.

С сожалением заключив, что солнечная прогулка не удалась, Лео вынес резюме по моей сегодняшней инициативе:

– Пойми, Светушка. Это мне слишком дорого обходится – три часа с одной шторой работать. Если помножить стоимость моего рабочего часа на три, а потом эту сумму ещё на пять окон, то получится в два раза дороже, чем делает приглашённая фирма.

К тому же производительность труда моего завтрашнего дня страдает, я сегодня вечером не отдохнул как следует. Нерационально и бестолково.

Вот тебе и раз.

Урок второй – словами Вольтера: «Для великих дел необходимо неутомимое постоянство».

(обратно)

Глава вторая. Лингвистическая школа

Вскоре начались мои курсы немецкого.

После прощального утреннего Лёвушкиного поцелуя я спешила в лингвистическую школу.

Было что-то магическое в этой ранней прогулке по каменному тротуару старинного западногерманского города, который прилежно сохранял своё древнее очарование.

В центре возвышалось средневековое готическое здание католической церкви с многоцветными высокими витражами. Дорожки от церкви радиальными лучами растекались между старинными, белыми в чёрную полоску домами.

Железные кренделя булочных проплывали над моей головой, и я слегка завидовала беззаботным пенсионерам, спрятавшимся за раскрытыми утренними газетами в витринах кафетериев.

Я замедляла шаг, впитывая в себя незнакомые звуки и запахи: звонки велосипедов, гортанное гр-гр-гр остановившихся посреди улицы за случайной беседой бюргеров, запах кофе и свежей выпечки из открытых стеклянных дверей магазинов.

И наконец, проходя через широкий двор с велосипедной парковкой и похрустывая упавшими на землю сентябрьскими каштанами, я начинала приветственно кивать головой таким же замороченным, иностранно-разномастным ученикам лингвистической школы.

– Гутен морген, – обречённо приветствовала нас ровно в восемь ноль-ноль фрау Пфлюгер – пожилая поджарая немка с седыми кудрями, в коротком модном пиджаке, из-под полы которого сквозь ткань обтягивающих брюк угадывался силуэт узких слипов.

Добавляя образ легкомысленными шёлковыми платочками вокруг её морщинистой шеи, можно было с уверенностью предположить в ней бездетную старую холостячку, посвятившую свою жизнь борьбе с неграмотностью сначала немецкого, а впоследствии и понаехавшего народа.

– Я прошу абсолютного внимания, – не меняя интонации, глядя в окошко поверх наших ещё не угомонившихся от обмена утренними впечатлениями голов, призывала она к порядку.

– Битте, дамы и господа, рассаживайтесь по своим местам.

После третьего призыва джинсовые попы дам и господ слезали наконец-то с подоконников и крышек парт.

Мы разворачивались лицом к пожилой немецкой учительнице, которая, похоже, уже отчаялась победить непостижимую босяцкую недисциплинированность представителей не германской расы.

– Как думаешь, Флюгерша сегодня в настроении? Мне пораньше свалить надо, – толкал меня локтем сосед по парте, безработный русский немец Валера Бадер.

Валерий жил здесь уже больше пятнадцати лет, но ленился или не мог выучить немецкий и потому периодически вынужден был сидеть за школьной партой по направлению биржи труда.

– Сиди уже, Валера. Ученье – свет.

Свалить пораньше без разрешения Флюгерши могли себе позволить только лица, которые ходили на курс добровольно и сами же его оплачивали. В случае с Валерием, получавшим денежное пособие и ходившим сюда как на работу, это было невозможно, если только он не имел официальной бумаги, подтверждающей уважительную причину. В противном случае учительница моментально сообщала куда надо. И – опля! – выплату денег приостанавливали до выяснения, так сказать, обстоятельств.

Это сильно дисциплинировало.

– Начинаем разбирать домашнее задание, – фрау Пфлюгер прекрасно знала, что в ближайшие полчаса толку от этого не будет, но упрямо гнула свою линию по наработанному плану.

– Битте, господин Даниэль, рассказываем о себе.

Длинный и костлявый уроженец одной из африканских стран, Даниэль был абсолютно чёрный, как самая чёрная ночь. Каким ветром его занесло к немцам, мы не знали. В ответ на призыв он открывал рот, обнажая белоснежные зубы, и начинал шевелить розовым языком:

– Их коме аус Африка…

Дверь в класс отворялась, и появлялась первая опоздавшая в длинном балахоне и головном платке, повязанном по всем правилам своей религии.

Всего восточных красавиц в нашей группе было пять. Прибывшие из разных стран, они отличались между собой в основном способом ношения головного убора. В остальном их объединяло наличие большого количества детей, ревнивые мужья и склонность к опозданиям на занятия.

Начиналась сцена, повторявшаяся каждый день по одному сценарию.

Опоздавшая просила разрешения войти. Учительница интересовалась, в чём дело. Опоздавшая выдавала свою версию: дети, автобус и прочее. Учительница просила написать объяснительную. Опоздавшая покорно принималась марать ручкой по оторванному из тетрадки клочку бумаги.

Так как чернокожий Даниэль всегда начинал первым, а восточные женщины тянулись битых полчаса, мы так и не узнали до конца историю его жизни. Через 45 минут от начала урока объявлялся короткий пятиминутный перерыв.

Вопреки сложившемуся мнению о передовых немецких технологиях, наш класс был оборудован лишь обычной школьной доской и кусочком мела. Остальные ценные учебные пособия, как то: учебники и самодельные словарные карточки – были спрятаны в шкафу под ключ.

Справа под потолком висели на тонких верёвочках обветшалые макеты планет Солнечной системы, среди которых, оторвавшись от солнечного притяжения и улетев во вселенские просторы, печально отсутствовал Юпитер.

На большой перемене, выпроводив нас под предлогом проветривания помещения на школьный двор под ещё тёплое сентябрьское небо, фрау Пфлюгер одиноко пила кофе из термоса, наслаждаясь тихими звуками классической музыки из переносного магнитофона.

Во дворе наша двадцатиголовая группа делилась по языковому признаку – русаки, арабы, турки.

Разноцветные, непохожие друг на друга и в то же время объединённые одной целью – выжить в этом мире глобализации, братья по разуму представляли собой футуристическую картинку.

И мне хотелось, как когда-то сделал Леопольд, поднять руки к небу и вопросить: «Что здесь делают все эти люди?!»

В тот день на школьном дворе веяло любовью.

Спрятавшаяся за углом под сенью каштана удивительная парочка – хитрющий и пронырливый румын Григор и молодая толстуха-палестинка – нежно пожимали друг другу руки, «соприкоснувшись рукавами».

– Глянь-ка, как румын бабу обхаживает, – пускал слюнки Валера. – Никто из местных на него не клюёт, а закрепиться надо. А эта дурочка уши-то развесила. Вот узнает её папаша – накостыляет ему в три шеи, пешком до своей Румынии бежать будет.

– Завидуй молча, Валерик, твой поезд давно ушёл, – дразнила его украинка Злата, вышедшая замуж в Германию от экономической безысходности своей Николаевской области.

С огромной высокой грудью, Злата поистине являлась украшением нашей группы, радуя глаз юбками клёш и крепкими ножками на каблучках.

– Ну вот чего ты сюда припёрлась? – оборонялся Валера. – Думаешь, тебе здесь сладко будет? Я тоже так думал, дурак, когда свой дом с хозяйством в Сибири за копейки продавал. Приехал за хорошей жизнью, как же, историческая родина! Да только не нужны мы здесь никому, поняла? Суют подачки по безработице, а фирмы к себе не берут – то языка не знаешь, то работать не умеешь. Не любят они нас, поняла?

– Да поняла уже, Валерик, поняла.

– И пусть Флюгерша не надеется, – заводился дальше Валера. – Учить язык из принципа не буду, и так прокормят. Эх, жаль только, денег нет в Сибирь в гости съездить, тоскую я очень. «И всё так же ночью сни-и-и-тся мне дере-е-е-вня, отпустить меня не хочет ро-о-о-дина моя».

По дороге из школы домой я обдумывала Валерины слова, наверняка не лишённые истины.

Но ведь я-то не такая, я-то умная! И язык мне даётся, и профессия востребована. Да и Лёвушке я нужна, он меня любит. У меня всё получится!

И каждый вечер, под ободряющим взглядом Лео, я прилежно садилась учить заданные Флюгершей уроки.

(обратно)

Глава третья. Наши жёны

Выходные мы с Леопольдом проводили большей частью в разговорах на его длинном угловом диване в гостиной.

Наводящими вопросами я исподволь выпытывала историю его уже достаточно долгой жизни.

Его статус на данный момент был мне понятен – одинокий и бездетный. Имеющий постоянную работу и втайне мечтающий о пенсии. Ещё бодрый, но уже предпочитающий диван долгим прогулкам. Не богатый, но не представляющий своей жизни без походов в ресторан. Экономный, но не жадный для любимых.

А что же было раньше?

– Милый, у тебя сохранились альбомы со старыми фотографиями?

Вот так, просто и без затей, можно узнать историю жизни не только одного человека, но и всей его родни, а заодно и жившего в тот же период времени целого поколения.

Не зарегистрированный в социальных сетях, но тоже жаждущий похвальных комментариев и высоких оценок за свою, в большинстве своём праведную жизнь, Лёвушка с радостью доставал из шифоньера потёртые альбомы.

– Смотри, Светушка, это моя первая машина, – совершенно логично начинал разговор мужчина, скроенный Господом по одной выкройке со всеми представителями своего пола.

Красный с белой крышей микроавтобус «Фольксваген», вмещающий в себя всю дружную длинноволосую компанию парней и девушек, исповедующих одновременно философию хиппи и коммунистическое равноправие, стоял посреди ромашковой поляны.

– Светушка, ты не поверишь, но в начале 70-х мы все хотели быть коммунистами, бороться за социальную справедливость и ходили на демонстрации. И чего нам тогда не хватало?

– И это тоже ты? – указывала я на худенького с голым торсом юношу, обвешенного плетёнными из бисера бусами, похожего больше на Иисуса, чем на Леопольда.

– Эх, вот были времена, – вздыхал мечтательно Лео. – «Занимайся любовью, а не войной!»

А вот они уже на берегу океана. Лео и тонюсенькая тростинка с модной тогда причёской сэссон, взявшись за руки, выбегают из тёплой волны.

– Это моя первая жена Карин, – с гордостью рассказывал Леопольд. – Знаешь, где мы познакомились? Ну да, конечно, на ромашковой поляне. И сразу поженились.

Понимаешь, Светушка, мы тогда боролись не только за социальную справедливость, но ещё и за свободную любовь. И она быстро меня победила. Я имею в виду Карин. Мы ушли от родителей и сняли с ней вот эту самую квартиру.

Я невольно оглянулась по сторонам, выискивая по углам тени предыдущих жён, которых, как я знала, у Леопольда до меня было две. А он увлекал меня дальше в путешествие по своей молодости.

На страницах альбома замелькали фотографии на фоне пейзажей, традиционных для немцев мест отпуска: Италии, Испании, Марокко, острова Кипр, Канарских островов, Красного моря в Израиле.

– Ничего себе, буржуины! Да вы весь мир объездили.

– А что, денег нам тогда хватало. Мы оба работали, а детей не было. Каких только стран я не повидал! Правда, в швейцарских Альпах мне так и не удалось на лыжах покататься, все три раза болел простудой. Больше зимой в отпуск не езжу.

Я не переставала удивляться такой лихой растрате денег обычных граждан с обычными профессиями. И вспоминала свои молодые годы.

До тридцати с лишним лет я жила на съёмных, иногда без удобств квартирах. И не мечтала ни о каких путешествиях. Моим единственным горячим желанием было иметь хоть маленький, но свой собственный угол.

– Ну а чего ты дом не построил, если денег хватало?

– Да ты с ума сошла, это означало бы всю жизнь кредит банку выплачивать, а жить когда?

Карин любила хорошо одеваться, всегда покупала дорогие фирменные вещи. И, конечно же, две машины в семье – это норма, чтобы быть свободными и не зависеть друг от друга.

А насчёт жилья у нас так принято: проще снять квартиру и не беспокоиться о потёкшей батарее или смене газовой колонки – это всё забота собственника.

К тому же после 15 лет совместной жизни Карин от меня ушла. И нажитый к тому времени дом всё равно пришлось бы продавать.

– А почему Карин от тебя ушла? – я затаила дыхание, стараясь не спугнуть своим женским любопытством разошедшегося в воспоминаниях Леопольда.

– Типичная немка! – Лео обиженно поджал губы. – Захотела свободы и полной независимости. Так и живёт до сих пор одна. Работа хорошая, подруги есть, а мужа и даром не надо – зачем? Постоянно перед ним отчитываться, куда пошла и когда вернёшься. Обеды этому идиоту варить? Нет, Светушка, тебе этого не понять. Они здесь все такие: стоит один раз развестись – больше замуж не хотят. Проблем меньше, а на жизнь самой хватает.

Понять это мне было действительно сложно. Наши российские женщины упорно стремились жить как за каменной стеной, при этом стеной становились в большинстве своём сами жёны.

– Ну а твоя вторая жена? – продолжала я любопытничать.

– Вот она, Габи, на этой фотографии сидит справа от меня, – с неменьшей гордостью указывал мне Лёвушка на статную блондинку, по-женски трогательно прижавшуюся к плечу повзрослевшего Лео, волосы которого стали уже покороче.

У Габи было двое детей, что сразу отразилось на качестве семейного отдыха. Фотопейзажи сменились на более дешёвую Турцию и кемпинг на берегу Северного моря, куда семейство выезжало на своём автомобиле с домиком-прицепом.

– Я жил один, а у Габи муж пил. Мы с ней вместе работали, вот она меня и выбрала, – признавался Леопольд. – Но я не жалею! Я был рад, что у меня появилась подруга.

– А что, совсем без жены нельзя обойтись?

– Понимаешь, Светушка. Потеряв жену, ты автоматически становишься изгоем в нашем обществе. Бывшие общие друзья не приглашают тебя больше на вечеринки. Холостяки собираются исключительно в пивнушках. Но лично я столько не выпью.

– И что случилось с Габи?

– Побогаче нашла. Вдовца с двухэтажным домом, хорошей должностью, – вздыхал удручённый такой женской несправедливостью седобородый Лёвушка, в этот момент больше похожий на Кикабидзе, подводящего итоги своей жизни песней «Пускай я денег не скопил, мои года – моё богатство».

– Ах ты, мой хороший!

Любить и жалеть – слова-синонимы для русской женщины. И ещё мне становилось понятно, почему в конечном итоге Лео выбрал в жёны покладистую иностранку.

– А знаешь, хорошо, что так получилось. Иначе я бы не встретил тебя, моё сокровище. Теперь я знаю, куда мы будем постоянно ездить в отпуск – к тебе на родину, в Россию!

Ну вот! Скажи ещё: «Чтобы помогать твоим родителям копать картошку». А я-то, наивная, губы на путешествия раскатала…

Что касается наших жён, то они до сих периодически возникают в рассказах Леопольда. И со временем я к ним почти привыкла.

А Карин даже проявилась через пару лет нашей с Леопольдом совместной жизни. Всему виной оказались современные средства связи – мессенджеры. И в один прекрасный день Лео получил по Ватсапу сообщение такого содержания: «Здравствуй, дружок. Пишет тебе твоя первая любовь. Очень хотелось бы взять у тебя наши старые фотографии. Я их отсканирую и сразу же отдам. Можно ли заехать?»

Вежливый Лёвушка простосердечно ответил, что не имеет ничего против.

В назначенный день мимо нашего окна промаршировала нафуфыренная бабушка в узких голубых джинсах. Как говорится, сзади пионерка, спереди пенсионерка. В подъезде запахло дорогими духами. Слегка взволнованный, Лео сунул ей в руки старый семейный альбом, а птичка расчирикалась словами благодарности.

Как я и предполагала, в этот же вечер на Лёвушкин телефон посыпались сообщения.

«Ничего себе старушка, – думала я. – Ей уже за шестьдесят, как и Леопольду. Видимо, наконец-то стало скучно жить одной. Да и вообще, две пенсии лучше, чем одна. Это дело надо сразу пресекать».

Я набрала в лёгкие побольше воздуха и громовым голосом потребовала у Леопольда показать мне всю переписку. К моему удивлению, Лёвушка сразу же стушевался и беспрекословно открыл страничку в телефоне.

– Так! – скомандовала я дальше, не давая ему опомниться. – Садись и пиши под диктовку: «Я с недавнего времени счастливо женат! Чего и всем желаю».

Принимать альбом обратно вышла я сама. Широко улыбаясь, я шагнула в подъезд навстречу не ожидавшей такого поворота событий Карин. Бабушка смутилась и неловко сунула мне в руки фотоальбом и завёрнутый в подарочную бумагу портрет молодого Лео.

– В знак признательности, передайте ему, пожалуйста, – пробормотала она.

– А как же, обязательно, фрау Дингс! Будьте покойны.

Портрет и правда был хорош. Я отвезла его маме Леопольда. А куда он делся позже – понятия не имею. Исчез!

Больше наши жёны нас не беспокоили.

При этом история моей личной жизни так и осталась для Леопольда тайной за семью печатями. Выпытывая его пикантные подробности, я напрочь позабыла свои.

– Не помню! – и всё тут.

И Лёвушка остался с носом.

(обратно)

Глава четвёртая. Не нарушай!

В день моего экзамена я поднялась до рассвета, чтобы ещё раз повторить слова и выражения, знание которых мне предстояло продемонстрировать перед экзаменационной комиссией.

Три недели, проведённые среди носителей языка, благотворно сказались на моём умении разговаривать, и я не боялась.

Первой занимая очередь на устную часть, я мысленно выбирала, кого бы можно было взять с собой для ведения диалога.

И тут меня атаковал хитрющий Григор. Парень твёрдо решил перебраться в благополучную страну из своей бедной Румынии и всеми силами искал пути, чтобы закрепиться здесь навсегда.

Сегодня его целью было сдать экзамен и перейти на другой уровень. В напарники он выбрал меня, зная мою доброту и безотказность.

– Светлана, – проявлял Григор чудеса мужского обаяния, поглядывая при этом в сторону своей толстой подружки, обиженно поджимавшей губы в углу. – Пойдём вместе, ты же умная, пожалуйста, помоги мне! Я не могу по два раза платить за пересдачу. Мать и так последнюю корову продала.

И так далее.

Я писала письмо «О погоде», честно ругая холодный и дождливый под конец месяц сентябрь, а сидящий на соседнем ряду Григор шипел в мою сторону грамматическими и стилистическими вопросами.

– Господа, я требую абсолютной тишины, – угрожающе объявила фрау Пфлюгер, обеспеченная сегодня поддержкой директора школы. – В противном случае вы должны будете покинуть класс и пересдать письменную часть.

Конечно же, первой закончив ставить крестики напротив ответов нехитрого теста и ещё раз перепроверив письмо, я должна была тихо подняться и уйти. Но эта дурацкая женская жалость!

Несчастный Григор кряхтел, потел, возводил к небесам молящие голубые глаза и последовательно манипулировал пальцами в мою сторону, пытаясь выудить из формы моих губ заветные «А», «В» или «С».

Представив обнищалый, оставшийся без коровы румынский двор его родителей с покосившимся дырявым забором и сидящим на телеге без коня старым больным отцом, я беззвучно продиктовала ему правильные ответы.

Вредная (а на самом деле педантичная, как и мой собственный Леопольд) Флюгерша молниеносно ухватилась за возможность проявить свою власть и хоть немного поставить на место обнаглевших иностранцев.

Причём из двух провинившихся пострадала почему-то я одна.

Торжествующе глядя в моё густо покрасневшее лицо, она неумолимо написала красной ручкой поперёк моих листочков «аннулировано», и мне было предложено пересдать тест завтра с другой группой.

Я сидела дома на диване, ожидая Лёвушкиного звонка, и складывала в голове мозаику слов в порядке, позволяющем хоть немного остудить неминуемые громы и молнии.

– Светушка, ты сошла с ума! Как ты могла, это же экзамен, у нас здесь всё серьёзно, и документы за деньги не купишь. Эти иностранцы тебя, если что, не пожалеют.

Это было характерно для Лео – почему-то отделять меня от общего понятия «иностранцы».

Я опять всхлипывала в трубку. Лёвушка обладал удивительной способностью подавлять мой, как мне казалось, сильный характер и навешивать при случае на меня всех собак, поучая на каждом шагу.

По счастью выручила его мама: она позвонила на городской и попросила меня отвезти её за покупками, так как её машина всё ещё оставалась в моём распоряжении.

– Всё, дорогой, целую!

Пусть пока придёт в себя.

Его мама жила одна на пенсию, которую получала по потере кормильца.

Бойкая старушка 85 лет, глуховатая, но справлявшаяся сама с домашним хозяйством, поразила меня тем, что за покупками и дорогими её сердцу цветочными горшками она самостоятельно рулила на своём «ниссан микра».

Когда мама Леопольда осторожно спускалась с лестницы, крепко держась за перила и притоптывая ногой следующую ступеньку, а потом так же осторожно усаживала себя в кресло водителя, привычно нащупывая старческой рукой ремень безопасности, я невольно вспоминала миниатюру передачи «Городок»:

– Да как же он поедет?

– А как же он пойдёт?!

Это было про неё.

Не сделаю большого открытия, если скажу, что мама желала своему сыну счастья. Поэтому к моему появлению в их жизни она отнеслась скорее благосклонно, чем скептически.

В первое же воскресенье она устроила мне смотрины на её небольшой цветочной террасе, угощая бабушек-соседок неизменным кофе. Слегка взволнованный Леопольд чинно вёл беседы ни о чём, я дружелюбно кивала головой, а мама внимательно поглядывала на реакцию старушек-подружек.

В итоге бабки меня одобрили, и между мною и моей будущей свекровью воцарились мир и дружба.

Правда, к тому, что я должна была три недели ездить на её машине, мама отнеслась, наоборот, скорее скептически, чем благосклонно. Выдавая мне ключи, она заговорщицки переглядывалась с Леопольдом, заранее предвидя возможные неприятности от «русише фрау».

И она была права! Рулить по незнакомой стране было страшновато.

Вспоминая свои поездки на папиных «жигулях» на огород и обратно, я понимала, что ездить по Германии гораздо проще – и дороги хорошие, и правила все соблюдают.

Но всё равно я тряслась всю дорогу и сопровождала свои поездки боевой пионерской «Взвейтесь кострами!»

В тот злополучный день, когда пронырливый Григор помог мне провалить экзамен, я умудрилась нарушить ещё раз.

Ехавшая впереди меня легковушка неожиданно подала влево, замигав при этом правым поворотником. Такой хитрый манёвр я не сразу распознала. Мы нажали на педаль газа одновременно, и – бац!– я увидела широко раскрытые глаза чернокожей девушки с Карибских островов.

О, только не это и не сегодня! Опять «иностранцы», и опять я виновата! Не мой день…

Улыбчивые и дружелюбные полицейские, как в кино, парой – мужчина и женщина, похожая на мужчину, – оформили протокол и выбили нам штрафные чеки.

А я получила ещё одну возможность поупражняться в немецком, пересказывая свою версию аварии по мобильнику Лёвушке, который упавшим голосом пожелал мне «хорошо добраться до дома».

«Ох, нелегко в чужой стране адаптироваться», – думала я дорогой, покрепче вцепившись в руль и не замечая подмигивающих мне дальним светом встречных автомобилей. – И зачем я всё это затеяла, в моём-то возрасте! Выгляжу наверняка как дура, неумеха. «Чего сюда припёрлась», – правильно Валера Бадер сказал, и все они так и думают.

Хочу домой!

Когда я завернула на нашу тёмную, не освещённую фонарями улицу, неясное чувство беспокойства заставило меня очнуться и оглядеться по сторонам.

Ничегошеньки не видя в темноте и пробираясь на ощупь между припаркованными вдоль дороги машинами, я вдруг поняла, что происходит! И почему они мне мигали.

Расстроенная всей этой катавасией, я уехала с места происшествия, позабыв включить в машине фонари. И теперь удивлённым взорам редких прохожих предстал Корабль-призрак, управляемый постепенно терявшей веру в чудеса, но взамен продолжавшей получать уроки жизни, «руссише фрау».

Урок третий, словами инспекторов ГБДД: «Не нарушай!»

(обратно)

Глава пятая. Немного о политике

Лекция продолжалась уже два часа, и «докладчик» постепенно начинал уставать.

Просто удивительно, как добрый Лео мог в одну минуту превратиться в колючего, обличающего, разделывающего под орех своих виртуальных недругов демагога.

Причём причина и следствие не играли в выступлениях большой роли, а просто наставал час икс – и поехали.

Встретив меня этим вечером, Леопольд занял позицию посреди просторной гостиной – ноги на ширине плеч, руки в боки. Я тихо сидела на диване.

В конечном счёте много от меня не требовалось – слушать и кивать покорно головой. Давно решив про себя, что его невеста, как выходец из коммунистической страны, не может адекватно оценивать эту жизнь, Лео взял на себя тяжёлый груз ответственности за моё просвещение.

Виноватой я не была, и это уже радовало.

Виноватыми были все остальные «понаехавшие», «объединённые» и «воссоединённые», так круто изменившие за последние 20 лет простую, стабильную и приятную жизнь жителей Федеративной Республики Германии.

Я понимала Леопольда. Честный, непьющий и работящий народ старался, понимаешь ли, старался. Строил, так сказать, капитализм.

А тут мы!

9 ноября 1989 года рухнула Берлинская стена, почти 30 лет разделявшая восточный и западный Берлин. И западные немцы поначалу сильно радовались своим восточным братьям. Пока не наступили последствия такого стремительного объединения с немецкоговорящим, но абсолютно другим по менталитету народом.

В рассуждениях фрустрированного Лео это звучало примерно так:

– Строили мы, строили и наконец построили.

Лучшие в мире автомобили, станки, поезда. Как говорится, made in Germany.

Граждане ФРГ имели высокие зарплаты и пенсии. Доступное жильё. Дешёвые кредиты.

Каждый год – поездка в отпуск. Каждый второй год – новое авто. Предприятия развивались, акции росли, немецкая марка стабильно занимала одно из ведущих мест в рейтинге мировых валют.

И всё это на фоне чистоты и порядка, хороших дорог и беззаботно оставленных без присмотра велосипедов.

Да, ну так вот. Падение Берлинской стены – помню как сейчас, ко мне как раз в тот день Габи с детьми переезжала. Целый день мебель двигали, коробки с вещами разбирали, и вечером не до телевизора было. Да и не ждал никто!

Вдруг шум, гам в подъезде, и к нам звонят: «Сосед, ты что, новости не смотришь? Там такое! Визовый режим отменили, сотни тысяч восточных немцев устремились к стене, пограничники не знают, что им делать!»

Потом я честно радовался, что восточный блок рухнул и они тоже могли теперь наконец-то зажить как люди. О чём мы тогда не задумывались? А кто эту хорошую жизнь будет оплачивать?!

В то время как перемахнувшие через берлинскую стену «братья и сёстры» завистливо разглядывали наши города, мы на их стороне потирали глаза в надежде, что видим плохой сон. Разбитые дороги, давно не видевшие капитального ремонта дома, фабрики с устаревшим оборудованием.

Дальше Лео, надеющийся поразить моё воображение, рассказывал мне смешные и курьёзные истории из жизни граждан бывшей ГДР, лично мне абсолютно понятные и знакомые.

– Можешь себе представить, Светушка, они записывались в очередь на машину и ждали по 15 лет, чтобы её купить! А если в город привозили дефицит, например, бананы, то вся фабрика бросала работу и пускалась занимать километровые очереди.

В дефиците было всё: цемент для строительства домов, запчасти к автомобилям, ковры и продукты. Поэтому люди, имеющие доступ к этим товарам, считались очень уважаемыми и влиятельными, даже если это была глупая продавщица овощного магазина. И все принадлежали к одной партии! Никакой демократии, представляешь?

Я представляла.

Что могло служить утешением жителям ГДР? Ну конечно, любовь!

– Вся эта пропаганда с немецким сексом и нудистскими пляжами – это всё их работа. Вот это было у них разрешено – пожалуйста! Они все там голышом и ходили. Была даже книга такая – «365 дней хорошего секса». Там на каждый день позы были расписаны. Ну а чего? На работе они не уставали.

Ты можешь себе представить, Светушка, на нашем западном заводе работало, к примеру, две с половиной тысячи, а у них двадцать пять. Зато безработицы не было, скажешь ты.

– Угу.

– Хорошо, я согласен. Но почему тогда они ничего путёвого не производили? Чем они там целый день занимались? До сих пор многие предприятия восстановлению не подлежат – дешевле снести, чем модернизировать.

Итак, практически в одну ночь мы получили около 17 миллионов бедных родственников. А позже к ним быстро добавились до четырёх миллионов «двоюродных», которые потянулись с твоей, Светушка, родины. Так называемые русские немцы. И все они сразу стали гражданами Федеративной Республики Германии. Ну а страна наша добрая и граждан своих в беде не оставляет. За что мы сейчас и расплачиваемся.

Затем Леопольд выдавал мне свою версию обвального ухудшения за последние годы жизни простых людей, неофициальную, но очень популярную на западной стороне»:

– Огромная часть новоиспечённых граждан оказалась безработной, другая немалая – пенсионерами по возрасту. Всем неработающим были немедленно назначены пособия, а пенсионерам – достойные пенсии.

Всё бы ничего, но ведь в пенсионный фонд нашей страны они не платили! Соответственно, наши будущие пенсии стали медленно, но верно уменьшаться.

Сейчас моё поколение уже даже перестало мечтать о путешествиях, привыкая к словосочетанию «бедная старость», которое ежедневно звучит с экранов телевизоров.

Что касается молодых «понаехавших», они ринулись в поисках рабочих мест. И тут наши высокие зарплаты стали падать с горки вниз. Они были согласны работать за сумму, вполовину меньше общепринятой! Аработодателю в радость, экономия какая получается. С тех пор о прежних тарифах только мечтать приходится.

Были и полностью обрусевшие, языка не знавшие. Не все смогли (или не захотели) выучить немецкий, да так на пособиях и остались. И живут не тужат, за наш счёт.

Понаехали…

А сколько миллиардов только на восстановление бывшего ГДР выкинули? С меня до сих пор налог на солидарность отчисляют, аккурат каждый месяц с зарплаты.

Я ещё понимаю беженцев, война – дело плохое. В последние годы, правда, поток сильно увеличился, власти не знают уже, где селить. Благородное дело помощи превратилось в бизнес, «торговлю живым товаром» или что-то вроде этого. Поддельные документы или того хуже – едут нелегально, прячутся между двойных стенок грузовиков. Стоят голодные по двое суток, чего только не терпят в мечтах о заграничном рае.

А ведь и правда – рай. «Азюлянты» получают место в общежитии. Для семей отдельные комнаты, питание, одежда и опять же, денежное пособие.

Раньше им меньше платили – только чтобы прожить. А они недавно собрались и в суд подали – чем, говорят, мы хуже остальных? И что ты думаешь – выиграли! С этого года получают как все, на уровне социальной помощи. Работать-то им всё равно первые годы не разрешено, а потом уже и сами не хотят, к халяве быстро привыкаешь. Лежат себе на койках в общежитии, как раньше под банановой пальмой, дети в школу ходят – благодать!

Лечат их тоже бесплатно, не оставлять же живого человека без медицинской помощи. Депортировать их обратно очень трудно, они здесь детей рожают, потом аргументируют – куда я с маленьким ребёнком?

– А ты давай, Леопольд, ходи дальше на работу и лучше всего не болей! – увещевал сам себя Лёвушка, прогнувшийся под грузом мировых проблем. – Ты до 65 лет трудиться обязан, чтобы их всех прокормить.

Ну а потом ещё эта катастрофа – Европейский союз!

Нет, начиналось-то всё чинно-благородно. Сначала шесть сильных государств – Германия, Бельгия, Италия, Люксембург, Нидерланды и Франция – объединились с целью экономической интеграции. Все надёжные партнёры, и людям вышло облегчение – безвизовый режим и свободная миграция рабочей силы.

Потом потихоньку начали расширяться, и на сегодняшний день – пожалуйста, 27 стран! Так что теперь нам и думать не надо, куда деньги девать. Болгария, Румыния… Сама же криминальные сводки каждый день по телевизору смотришь. Нет границ – нет проблем.

Ну а я, всю жизнь честно трудившийся на благо – даже и не знаю чего, получу в итоге нищенскую пенсию, которую едва хватит оплатить непомерно высокие коммунальные платежи. Казна пуста!

Утомившийся Леопольд, уже и не помнивший, с чего он всю эту кашу заварил, но честно выдавший свою правду-матку наивно-бестолковой русской медсестре, поймал глазами мелькающую в телевизоре картинку последних на сегодня новостей и обессилено упал в кресло.

А я, укрывшись тёплым пушистым пледом, прикрыла глаза и незаметно уснула.

И приснился мне сон.

(обратно)

Глава шестая. И приснился мне сон

Мы сидим с папой под навесом нашей дачной веранды и пьём прохладный вишнёвый компот. Всё уже посажено аккуратными грядками, которые папа всегда делал строго по натянутой между двумя кольями верёвочке. Майское солнышко рисует веснушки на моём носу, а маленький Ванечка заливисто смеётся, раскачиваясь на качелях.

Деревянная калитка нашего добротного забора скрипит, и мимо клумбы с тюльпанами к нам спешит взволнованная мама. Вероятно, мама приехала из города, потому что одета в кримпленовое платье и держит в руке последний выпуск газеты «Правда».

– Вова, почитай, – мама усаживается на зелёную лавочку, заново покрашенную к новому сезону. – В одной из наших братских союзных республик засуха, а в другой наоборот – наводнение. Мы должны принять детей-беженцев!

Папино лицо принимает упрямое выражение.

– Вот, говорили мне – не бери в жёны учительницу. Мало того, что ты в этой своей школе днюешь и ночуешь, так ещё и в отпуске намереваешься превратить нашу замечательную дачу в пионерский лагерь!

Сердобольная мама кладёт руку папе на плечо:

– Ну это же ненадолго! Они там быстренько всё восстановят и уедут обратно.

Мягкосердечный папа удручённо чешет в затылке:

– Ну, если только ненадолго…

– Я всегда знала, что не зря вышла за тебя замуж!

И вот уже июнь заканчивается, а чумазые ребятишки в тюбетейках на стриженых головах всё прибывают и прибывают «по правительственной линии». Озабоченный папа привозит из города раскладушки, а перепачканная в муке мама умилённо наблюдает эту разновозрастную компанию, уплетающую за обе щёки пирожки с картошкой.

Наевшись пирожков, не очень хорошо воспитанные братские дети рвут с корнями клубнику и топчут босыми пятками молодой зелёный лук.

– Житья нет от этих огольцов, – жалуется маме соседка тётя Тоня. – Как саранча, ей-богу. Галя, ты хорошо их кормишь?

– Господи, ну конечно, ты же меня знаешь!

– А чего они тогда по чужим огородам лазят, и топчут, и рвут? Как помочь попрошу – так их нет, только бы на качелях качаться. Дикие какие-то, как из Африки.

– Бедненькие они, ты же знаешь. Ну, пусть хоть у нас посмотрят на хорошую жизнь. Не обеднеем за лето, а в сентябре уедут.

– Ненормальная ты, Галина, скажу я тебе. Ты сколько денег на одну зелёнку с бинтами уже потратила! А если заболеют чем? И охота тебе возиться.

– Кто-то должен научить их добру.

– Ну, смотри сама. Они тебе беседку уже раскурочили, летний душ сломали и мусор за собой не убирают. Эх, понаехали…

Место действия моего сна перемещается на веранду тёти Тони, разливающей озабоченным членам садоводческого общества мятный чай в эмалированные кружки. Вечерние бабочки бьются в стекло веранды, привлечённые светом настольной керосиновой лампы, и тётя Тоня заботливо закрывает за опоздавшим соседом сетчатую дверь.

– Слыхали новость? Приказом свыше объявлено, что с завтрашнего дня все заборы между участками убираются, и, таким образом, мы объединяемся в один «Дачный Союз». Просто так, чтобы ходить было удобнее.

И с завтрашнего дня, сменив застиранные семейники на спортивные трусы с китайского рынка, объединённые мужики-соседи начинают осмотр объединённых огородов.

– Николай, ну кто так картошку сажает! У тебя прямо гулять по грядкам можно. Ближе надо, ближе – больше урожая соберёшь!

– Знаешь что, Петрович, если бы я тебя сто лет не знал, никогда бы не поверил, что ты строитель. Ну кто так строит? Низкая теплица у тебя получилась и после обеда под тень попадает. Выше надо, выше!

После ревизии «общего» имущества становится заметно, кто победнее, а кто и побогаче.

А дальше – больше!

Первыми на правах всеобщей дружбы помощи попросили лентяи с улицы Гречишной, которые и огорода-то нормального не сажали – так, цветочки и газоны. Теперь вдруг выяснилось, что и они зимой хотят варенья, и общим союзным собранием было решено выделить им с каждого участка по ведру ягод.

Халява оказалась заразительной, и хитроумное население улицы Солнечной заявило, что ягод-то у них своих хватает, а вот с сахаром напряжёнка. И мама, охая и вздыхая, развязывала большой мешок, рассыпая его по килограмму в пластиковые пакеты.

Потом вдруг решили поделить излишки инвентаря, и папа, чертыхаясь, прятал грабли с лопатами под наши раскладушки.

Я сплю дальше и вижу, как щедрая мама насыпает в просящую ладошку неизвестного ей доныне соседа с Вишнёвой улицы, в моём сне сильно похожего на Шарикова, мелочь из своего кошелька.

Дальше выясняется, что Шариков с Вишнёвой – беспробудный пьяница, а на Липовой тайно собирается группа для ночного похода за союзными огурцами.

– Люди! Не воруйте! Попросите по-хорошему, я вам и так дам, смотрите, сколько у меня посажено.

– Ну конечно дашь, куда же ты денешься. Мы же теперь одна семья, заборов-то больше нету. Сами по ходу сорвём!

И вот мы уже непривычно сидим своей семьёй не на улице, где то и дело шмыгают по грядкам объединённые «братья и сёстры», а в нашем домике, покрепче заперев дверь на засов.

На дворе заканчивается сентябрь, но чумазые ребятишки и не думают уезжать на свою бедную родину. Одевшись потеплее в старые Ванины куртки, они жарят на костре привезённые мамой из города колбаски, и ветер гоняет по земле вместе с жёлтыми листьями обёртки от конфет.

– Шариков! – кричит отчаявшийся понять всю эту новую несуразную систему папа из открытого окна. – Забери хоть ты своих детей домой, мне этих бы прокормить!

В окошке появляется большая голова обнаглевшего от союзной свободы и безнаказанности пьяненького соседа, проглатывающего на ходу наш последний огурец, и говорит словами из книжки:

– Что-то вы меня больно утесняете, папаша. То «не плевать». То «не кури». Туда не ходи… Чисто, как в трамвае. Чего вы мне жить не даёте?

Я выхожу на крошечный балкончик второго этажа и вижу сидящего на нашей шикарной, стоящей посреди дачного участка вековой берёзе героя Александра Абдулова из кинофильма «Гений».

Он внимательно осматривает беззаборные окрестности дачного союза в армейский бинокль и, подмигивая в мою сторону, произносит свою знаменитую фразу: «Страна непуганых идиотов».

А потом, приближаясь ко мне по воздуху, как в замедленной съёмке, теребит меня за рукав:

– Светушка, просыпайся! Просыпайся, кому говорю! О майн готт!

Я открываю глаза и вижу склонившегося надо мною, одетого в пижаму Лёвушку.

(обратно)

Глава седьмая. Справка о брачной правоспособности

На другое утро мы с Леопольдом торжественно собрались подавать документы в загс. Собственно, никакого Дворца бракосочетания в большом и красивом смысле этого слова в его городе не было.

Была комната подачи заявлений, она же регистрации брака, в здании мэрии сразу налево после вахтёра. Пришли мы, как обычно, пораньше и до восьми часов ждали в пустом коридоре, рассматривая свадебные рекламные проспекты, разложенные на журнальном столике.

Я покорилась судьбе, Лео выглядел немного нервным.

От нечего делать я взяла его за руку и для очистки совести серьёзно спросила, не передумал ли он брать на себя такую ответственность, пока ещё не поздно.

Лёвушка вытаращил на меня глаза, как на последнюю идиотку, и потряс перед моим носом стопкой документов:

– А для чего мы всё это делали и уже заплатили такую кучу денег?!

Действительно, для чего?

Вопрос отпал сам собой, и я приземлилась, вспомнив, что выхожу замуж третий раз, и излишний романтизм уже как-то неуместен.

Ровно в восемь ноль-ноль Лео вежливо постучал и слегка приоткрыл белую пластиковую дверь с табличкой «Тихо! Идёт регистрация брака». Застигнутая врасплох фрау Абель спешно спрятала пилочку для ногтей в выдвижной ящик стола и пригласила нас садиться.

Это была женщина-колосс, мощная, с отточенными движениями и словами, повидавшая всякое за тридцать лет службы в качестве государственной чиновницы.

Весь её вид – костюм, укладка, маникюр и низкий голос – сразу же указывал брачующимся на своё место и напоминал, что с этой минуты их судьба находится в её руках. Подателей заявлений она профессионально видела насквозь и каждый раз, говоря одни и те же слова, с помощью выражения лица и интонации голоса изменяла их смысл.

В нашем случае, с первой секунды признав во мне иностранку, она уже заранее про себя решила, что всё в порядке быть не может.

Полуприкрыв глаза и сделав скучное лицо, она открыла страничку в компьютере и заученно предупредила, что документы должны быть в наличии соответственно списку, в противном случае… ну и так далее.

Леопольд задвигал носом и засопел, предвкушая бессмысленную и беспощадную дуэль обычного гражданина с чиновником, а потом, крякнув, выложил на стол внушительную стопку бумаг.

Фрау Абель подняла бровь и сменила выражение лица на удивлённо-уважительное.

– Ну-с, начнём! – толстая золотая авторучка блеснула в её руке, как кинжал.

– Паспорта.

– Пожалуйста!

– Свидетельства о рождении.

– Есть!

– О предыдущих браках и разводах.

– Вот!

– Зарплата жениха.

– Хватает!

– Метраж жилплощади.

– Подходит!

– Сертификат невесты о сдаче немецкого языка на уровень А1.

– В наличии!

Стопочка уже почти закончилась, но мы рано радовались. Подвела злосчастная и неизвестная российской юриспруденции «Справка о брачной правоспособности», которую мы так и не смогли раздобыть в России.

Фрау Абель удовлетворённо вздохнула и отложила в сторону ненужное ей больше золотое оружие.

Как ни пытался Леопольд доказать, что нам нужно срочно, что сегодня среда, а в субботу невеста улетает, фрау Абель была неумолима.

Поучающим педагогическим тоном она объясняла нам порядок выдачи документа, а на её лице было написано: «Не всё так просто в этой жизни, мои хорошие. Никто ещё не уходил живым от фрау Абель. Так что придётся вам побегать. А мне торопиться некуда, я тут сидела, сижу и дальше ногти пилить буду».

Дальнейшие события развивались стремительно. В четверг со всеми вышеперечисленными документами мы побежали к немецкому нотариусу. Задав мне вопрос «Какое сегодня число?» и получив мой немного обескураженный правильный ответ, он выдал бумагу, в которой заверял, что мой заграничный паспорт не просрочен, что я понимаю по-немецки, что я два раза была замужем и имею двух детей и что в случае неверных сведений с меня имеют право взыскать три тысячи евро.

В пять утра пятницы с этим странным, на мой взгляд, заявлением мы выехали на Бонн в российское консульство. И хорошо, что рано – после нас к открытию собралась длиннющая очередь, но мы были первыми.

От российского консула я получила наконец-то «Справку о брачной правоспособности», в которой он ещё раз всё подтверждал и заверял.

Мы, довольные, что важные лица, осмотрев меня, не нашли недостатков, препятствующих браку с таким ценным человеческим экземпляром, как гражданин Германии, помчались на всех парах обратно к ожидающей нас и окончания рабочего дня фрау Абель.

Заявления были подписаны, документы приняты. Сроки рассмотрения, как обычно, когда дело касается ведомств по делам иностранцев – шесть месяцев.

Каникулы Бонифация закончились, пора лететь домой…

После подачи документов мы ещё полгода ждали от немецких властей ответа. Всё это время я находилась в России. А Лёвушка, скучая и волнуясь, мужественно летал ко мне в гости.

После того, как разрешение на брак было получено, Леопольд выслал мне его быстрой почтой в Россию. И я смогла получить так называемую «визу невесты».

И вот я, молодящаяся дамочка с претензией на девушку, стою с визой невесты в кармане среди потока разноязычных пассажиров в аэропорту Франкфурта. Меняю жизнь, познаю новое, верю и надеюсь.

А мой иностранный жених Леопольд – среднего роста, худощавый, с аккуратной седоватой бородкой – улыбается и машет мне рукой.

(обратно)

Глава восьмая. Наш медовый месяц

Свадебные наряды было решено покупать новые. И хотя я предлагала обойтись повседневными вещами, Лео, к моему удивлению, настоял на посещении дорогого бутика. А ещё мы заказали свадебный букет и записались в парикмахерскую.

Вечером за чашкой кофе Леопольд пояснил мне свои расточительные действия:

– Понимаешь, Светушка, я в этом городе родился, и многие хорошо знают мою фамилию. Поэтому наша свадебная фотография, размещённая по традиции в еженедельной газете, станет своего рода маленькой сенсацией и вызовет временную перегрузку телефонной сети между родственниками, коллегами по работе и просто знакомыми. Так вот. Я хочу им всем утереть нос красавицей невестой.

Ну что ж, понятно.

И вот девятого апреля («А чего не девятого мая?» – съязвила моя лучшая подруга Марьяна) я сидела со своим немцем и свадебным букетом перед длинным и широким столом фрау Абель. На столе в праздничном порядке были разложены: большое мраморное сердце, красная папка с документами, фарфоровые фигурки жениха и невесты и магнитофон с маршем Мендельсона.

Леопольд никого не приглашал на свою третью свадьбу. А его старенькая мама дожидалась нас дома, покрыв свежие хрустящие булочки тонкими ломтиками сервелата.

Итак, церемония началась.

Совершенно перевоплощённая в радушную хозяйку, искренне радующуюся нашему счастью, приветствовала нас нарядная фрау Абель, излучая доброжелательность, свет и тепло.

Потом я узнала, что в нашем небольшом городке всю брачную миссию – подача заявлений, собственно регистрация, выдача свидетельства о браке и архивных справок – несла на себе одна и та же чиновница. Как говорится, «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Поэтому умение быть в образе соответственно ситуации было ей просто необходимо.

И получалось это у неё просто замечательно!

Удобно усевшись на чёрных офисных стульях, мы с полчаса вели спокойную беседу о семейных ценностях: Лео вспоминал, как мы познакомились и свои впечатления от посещения далёкой России. Фрау Абель делала акцент на слиянии двух культур и увещевала набираться терпения и умения понимать друг друга.

Затем она проникновенно прочла нам стихотворение Гёте, которое Леопольд сам заранее выбрал. Потом мы разобрали это стихотворение в прозе. И наконец, пришла пора вставать со стульев под марш Мендельсона.

– Согласны ли вы, господин Л, взять в жёны госпожу С? Идти с ней по жизни, быть вместе в радости и в горе, в здравии и в болезни, в богатстве и в бедности…

Я стояла рядом с сияющим Леопольдом и думала, как изменится выражение лица артистичной Абель, если я скажу «нет»?

Но, конечно же, ничего подобного не произошло. Все сказали «да», подписали необходимые бумаги и обменялись кольцами.

Получив в субботу городскую еженедельную газету, я моментально отсканировала страницу и разослала всем своим подружкам на электронные почтовые ящики.

Поздравления посыпались как из рога изобилия, и я опять была королевой, пока дотошная Марьяна, внимательно изучив зарубежную страничку, не задала мне ироничный вопрос:

– Как изволите понимать заголовок под фотографией? Случайное совпадение или намёк?

Ну надо же! Я сразу и не заметила…

Прямо под нашим снимком, на котором седобородый Леопольд в строгом чёрном костюме и галстуке заботливо придерживал за локоть «молодую», начиналась колонка объявлений «Секонд-хенд».

Молодая была немолода…

Ну и пусть!

Пережив по жизни каждый свою бурю страстей, мы с Лёвушкой начинали нашу третью, осознанную и (мы сильно на это надеялись) последнюю попытку построения семейного счастья.

Мы и правда были счастливы в наше медовое время. Время между свадьбой главных героев и словами «тут и сказочке конец», в течение которого будущие недостатки друг друга кажутся безобидными милыми странностями.

Я потихоньку продолжала узнавать своего удивительного и неповторимого мужа.

Во-первых, Лео обладал большими ораторскими способностями и, на мой взгляд, мог бы прилично зарабатывать в «театре одного актёра». Обогащённый телевизионными знаниями из политических дискуссий и передач по типу «Вокруг света», он с удовольствием рассказывал мне интересные истории, размахивая дымящейся сигаретой. Умиляясь на первых порах моей совковой политической безграмотности, он прощал мне незнание многих вещей, одновременно радуясь «свободным ушам» и возможности проявить свои таланты.

Я нахваливала.

Во-вторых, Лёвушка любил и умел фантазировать. При этом ему было, в общем-то, неважно, на какую тему. Получалось это у него по ходу разговора и как-то само собой. Например, читая криминальные новости, он кипятился и входил в роль некоего Бэтмена – защитника справедливости.

– Был бы я Брюс Уиллисом, я бы преступника – раз! – и скрутил бы. Раз! – и об землю!

Или, узнав, что вблизи планеты Земля пролетит крупный астероид, он широко раскрывал руки, пытаясь пояснить мне огромность размеров небесного тела, а потом виртуально «бросал» его об пол.

– Представляешь, на наш город упадёт – бац! – и нет нас больше. Только огромная воронка. Дай-ка посчитать, сколько километров в диаметре… Короче, уголь можно будет добывать, не копая шахту. И тогда мне не надо будет на следующей неделе к врачу. Впрочем, доктор и сам в нашем городе проживает, так что – ха-ха – ждать меня в приёмной будет некому. А вот как же с теми, кто в отпусках? Приедут – батюшки светы! Вместо города – огромная дыра…

И так далее.

В-третьих, Леопольд оказался человеком, который разговаривает с телевизором. Он здоровался и прощался с телевизионными ведущими и комментировал по ходу информацию из новостей.

Он давал советы политикам, боролся с атомной энергией и улучшал жизнь голодающего населения Африки, шагая из гостиной на кухню, где у него стояла пепельница. И ещё – добрый Лёвушка всегда переводил неизменные пять евро на счёт немецкого Красного креста в качестве пожертвования пострадавшим от землетрясений или наводнений.

Следующим шагом было посещение мною автошколы.

Мои российские права были действительны здесь лишь в течение полугода, и для постоянной жизни на территории Германии нужно было их сменить. А для этого мне предстояло «всего-то лишь» сдать два экзамена – теоретический и практический.

– Уже и так тебя осматривали, и сяк. И полгода твои документы перепроверяли. А теперь вот ещё чего! Ну чем им права-то российские не угодили? – ворчал он, заводя в компьютер программу с экзаменационными билетами, которые, по счастью, разрешено было учить и сдавать на русском.

– Сбор денег с населения – больше и сказать-то нечего!

Расходы от женитьбы на иностранке росли, прибыли пока что было не видно.

Больше всего страху натерпелась я на автобане. Дорога для скоростного движения автомобилей имела по три полосы в каждую сторону, и нужно было ехать не меньше 120, чтобы не мешать основному движению.

Верхней границы скорости на автобане не существовало.

– Если ты Шумахер, то можешь хоть 300 лететь, – пояснял мне Лео, косясь боковым зрением на моё бледное лицо с широко раскрытыми от страха глазами. – И ты должна в этом потоке плыть, как рыба в косяке, не тормозить и перестраиваться.

Я перестраивалась, машинально снижая скорость до привычной мне садово-огородной, чем вызывала раздражённую реакцию едущих сзади нормальных людей, вовсю мигающих и бибикающих мне в спину.

– Газуй! Газуй! – весело кричал Леопольд, и под «Господи, помоги» я топила в пол правую педаль и чувствовала себя космонавтом.

В будние дни мы сидели вечерами на его просторном балконе первого этажа и жарили колбаски на электрогриле, по субботам катались на велосипедах по дорожкам городского парка, а в воскресенье любовались весенним цветником на маминой террасе.

А в предпоследние выходные совершенно случайно мы посетили необыкновенный литературный вечер.

(обратно)

Глава девятая. Литературный вечер

Приглашение пришло на дом само, ногами местной переводчицы Хелены, которую мы знали ещё со времён подачи заявления в загс – она переводила мои русские документы и вводила меня в курс общественной жизни.

В этот раз она заехала на своём «стареньком, но ещё ого-го» велосипеде с коробкой рафаэлки к нам на чашку кофе. То, что она трудилась последнее время над переводом книги московской писательницы, мы знали. И вот теперь – тра-та-та-там!

Авторский литературный вечер, чтение отрывков на немецком и прочие радости.

Название книги звучало интригующе, и в первую очередь для немцев: «Тайны русской души». Ну что ж, лучше не придумаешь, если хочешь свой продукт продать за границей. Это тайну можно ещё тысячу лет разгадывать, всё скучно не будет.

Леопольд засобирался. Став моим официальным мужем, он теперь близко принимал к сердцу всё, что касалось неизведанной и потому привлекательной в его глазах России. На работе уже прослыл знатоком (аж два раза был, не побоялся!), и коллеги на полном серьёзе обращались к нему с вопросами о жизни россиян.

И вот, все в джинсе и при параде, мы отправились в Софиин зал библиотеки соседнего городка.

Старинное здание библиотеки с большими вертикальными окнами и колоннами оказалось в прошлом женской гимназией. Небольшой по размерам Софиин зал с лепниной на потолке и двумя греческими полуграциями был когда-то физкультурным залом.

Всё это мы сразу же узнали от местных пенсионерок, которые пришли на чтения, прочитав объявление в газете. Люди, объединённые хотя бы на время одной идеей, здесь быстро вступают в контакт друг с другом и общаются по-простому.

Вообще, вся организация чтений была устроена по-домашнему и, конечно, с русским акцентом. Самовар с русскими пирогами и попурри из песен типа «От Москвы до самых до окраин».

«Нам песня строить и жить помогает», – подпевала потихоньку магнитофону переводчица Хелена и отбивала такт ногой.

Пока Леопольд с гордостью вещал немецким бабушкам о его положительном всем на удивление опыте общения с Россией и с россиянами, я рассматривала писательницу из Москвы. Интересные эти творческие личности, они даже выглядят как не от мира сего.

Это была маленькая женщина неопределённого возраста с взлохмаченной кудрявой головой, в мешковатых штанах чёрного цвета, ядовито-зелёной атласной блузке под белым атласным коротким жакетом. Как-то само собой в моей голове образ дополнился круглой чёрной картонной шляпкой, ещё маленькую гармошку в руки – и можно уже начинать широко улыбаться в ожидании комических куплетов.

Она сохраняла отрешённый вид на протяжении всего вечера, читала ли она стихи или пела на гитаре. Возможно, мысленно она уже писала главы своих новых рассказов.

Наша шикарная Хелена объявила литературный вечер открытым, и на сцену из боковой двери потянулись русские красавицы в длинных красных сарафанах. Красавцы же были представлены немногочисленно. Русская тенденция нехватки мужского пола сохраняется и на чужбине.

«Летят у-утки-и-и-и и два гу-у-ся-я-я-я», – запели 15 русских немцев с немецкими паспортами и русской душой.

«Кого люблю-ю-ю-ю, не дожду-у-у-ся…»

Лео радостно засопел и дёрнул меня за рукав:

– Светушка, Светушка, они поют «льюблю!» – узнал он знакомое слово. Его словарный запас был пока невелик, и он всегда радовался, когда удавалось распознать что-то по-русски.

Собственно, презентация книги заключалась в чтении некоторых отрывков, которые специально обрывались на самом интересном, чтобы мы могли купить книгу и почитать сами.

Особо впечатлили Леопольда два рассказа. Первый – про обманутую цыганкой женщину, которая, раскрыв обман, думает: «Бедная цыганка, ей, наверное, нечего есть. Если бы она мне всё сама рассказала, я бы ей ещё больше отдала».

И второй – про мужа-пьяницу. Классический случай, когда муж пьёт и бьёт, а баба любит.

Леопольд был немного расстроен:

– Я, – сокрушался он, – такой менталитет понять не могу. Цыганку эту в полицию надо сдать и в тюрьму посадить. Мужа-пьяницу можно попытаться вылечить, а если не захочет – ауфидерзейн и гуд-бай! Это непроходимая глупость – с таким мужем жить.

Но самым познавательным для моего Лёвушки оказался рассказ из военного времени.

Хелена, читая рассказ, пояснила, что во время войны немцы называли всех русских «иванами», а русские называли немцев «фрицами».

Лео очень удивился. Оказывается, про «иванов» он слышал и считал это нормальным. А вот про «фрицев» – в первый раз!

После перерыва и буфета (бесплатные русские пироги пришлись немцам по вкусу) нам зачитали отрывок из эротического рассказа. Тут я мало что поняла. Утренняя сцена в постели была описана завуалированно, а я на тот момент была ещё не сильна в немецком.

Рассказ вызвал активную положительную реакцию зала, так как немцы по старинке продолжают считать, что «в СССР секса нет». А тут на тебе, пожалуйста!

И под конец гвоздём программы был представлен дуэт.

Маленький, чёрный, цыганского вида мужичок – в широкополой шляпе, в чёрной рубахе с рисунком на рукавах, обмотанный красным шарфом, аккомпанировал на гитаре.

Его партнёрша – дама в годах, полноватая, в чём-то длинном и блестящем, с платками и монетками, как цыганка, с глубоким надрывным голосом.

Ах, как они пели!

С чувством, со всеми вытекающими по ходу текста выражениями лица, жестами и поклонами.

Это был романс «У камина», в котором два уставших друг от друга, но всё ещё любящих сердца предлагают «всё простить и всё начать сначала».

Где бы я ещё такое увидела? Только в небольшом западногерманском городке, на сцене бывшего физкультурного зала бывшей женской гимназии.

Остаток вечера Лёвушка вёл себя немного странно. Пропустив мимо ушей такие важные для каждого порядочного гражданина вечерние новости, он хихикал сам с собой и ушёл пораньше спать.

На другой день за завтраком мы обсуждали литературный вечер. Лео, казалось, был всем доволен, но по хитринкам, мелькающим в его глазах, я видела, что на языке у него что-то вертится.

Наконец он выдал:

– Светушка, я фриц!

Ах, вот что не давало ему покоя! Я со смехом согласилась:

– Конечно, фриц, а кто же ты ещё?

И пошло-поехало.

Все выходные он вставлял это слово всегда, когда речь шла о немцах. Называл свою Германию «Фрицен-ланд». И даже немецкая овчарка из сериала была переименована во «фриц-собаку».

Улыбаясь его открытиям, я собирала в дорогу чемодан, и мне было уже немного жаль оставлять Лёвушку одного со своими «фрицами», как он немедленно окрестил своих коллег по работе.

Но дома меня ждал Ваня и очередные великие бумажные дела – аномальные сложности процедуры под названием «Воссоединение семьи».

(обратно)

Глава десятая. Юридические казусы, или «Блинова и Ко»

Я и не подозревала, какое это непростое дело – уехать на ПМЖ.

К тому моменту я уже довольно бойко научилась заполнять всевозможные анкеты и формуляры.

Про нас хотели знать всё. Свидетельства о рождении, паспорта, справки с работы, в том числе о зарплате, наличие жилья, смены фамилии и данные бывших супругов, политическую деятельность, правонарушения, есть ли родственники за границей, профессия, хронические болезни…

И конечно же, всегда свежайшие цветные биометрические фотографии.

– Главное, – предупреждал меня Леопольд, – не врать, как бы ни хотелось приукрасить свою историю. Иначе, если тебя выведут на чистую воду, ты попадаешь в чёрный список неблагонадёжных, и – прощай, Европа!

Основную проблему представлял вопрос, как вывезти на ПМЖ Ивана. Подсказать мне было некому. И я штудировала сайт немецкого консульства.

«Выезд несовершеннолетних детей с одним из родителей в рамках воссоединения семьи юридически обоснован только в том случае, если этот родитель обладает единоличными родительскими правами».

Я призадумалась. Проблема была в том, что никакими «единоличными родительскими правами» я не обладала и даже не знала, что это такое и где их берут.

Плавая по просторам интернета, я вышла на юридический сайт. И тут я опять столкнулась с ситуацией, когда юриспруденция бессильна.

– Девушка, ну откуда вы взяли такое понятие – «единоличное родительское право»? – отвечал мне юрист в роговых очках и с окладистой чёрной бородой. – Что за ерунда приходит в голову мамашам? Такого понятия, а тем более документа не существует!

Ну конечно. Отец ребёнка был жив и здоров и даже вполне себе упитан. И обладал всеми правами наравне со мной.

Стоп! Кажется, я близка к истине… Начинаем рассуждать логически.

Вероятно, чтобы подтвердить «единоличное родительское право», мне нужно предоставить германским властям один из двух документов: либо решение суда о лишении отца ребёнка родительских прав, либо свидетельство о его смерти!

Начать я решила с менее кровопролитного варианта и позвонила Вадиму.

Сухо поздравив меня с бракосочетанием, он деловито поинтересовался, как у нас с Иваном обстоят дела по поводу отъезда за границу.

– Вадик, нужна твоя помощь! Они не впустят ребёнка, если не лишить тебя родительских прав! Или нам нужно свидетельство о твоей смерти – но это дело, сам понимаешь, в Божьих руках.

Жить Вадим собирался долго и счастливо, поэтому, подумав, он нехотя предпочёл первый вариант:

– Знаешь, мать, вообще-то, в мои планы не входило родительских прав лишаться. Иван всё же мой сын, и, что бы ты там ни думала, я его люблю (Ах вот как! Что же ты его бросил-то? А чужого воспитываешь…)

– Я знаю, Вадик.

– Но я подпишу в его же интересах всё, что нужно. Пусть хоть он поживёт как человек. Мы тут, сама знаешь, какими ложками хлебаем. (Ох, хлебаем, миленький! Ещё как хлебаем…)

– Спасибо, Вадик.

С этими его словами я и направилась в адвокатскую контору, ближайшую к дому и, по слухам, не очень дорогую.

Адвокатское бюро «Блинова и Ко» располагалось на первом этаже облупленной пятиэтажки, по лестнице налево. Несмотря на тёплую погоду, там было прохладно и пахло сыростью.

«Наверное, трубы где-то подтекают», – подумала я, заметив следы зелёной плесени на выкрашенных когда-то коричневой краской грубых деревянных плинтусах.

Спаянные между собой дерматиновые стулья около грязноватой двери оказались, на удивление, пусты. Постучав для приличия, я вошла в кабинет, представляющий собой прямоугольную тусклую комнату с густо зарешёченным немытым окном.

Около оклеенной дешёвыми обоями стены стоял старенький письменный стол, а на самих обоях, хранящих следы от липкой ленты, висели различные «правила», «образцы» и «прейскуранты» вперемешку с афоризмами типа: «Ты прав, даже если ты не прав».

– Чего хотели, девушка? – произнёс холодный женский голос, доносившийся откуда-то из-за стола.

Клубы дыма от затушенной сигареты создавали в комнате некое подобие тумана.

Прищурившись, я разглядела сидевшую спиной ко мне приземистую фигуру с чёрными как смоль прямыми волосами, аккуратно прикрывающими оттопыренные уши. На столе вместо привычного компьютера лежала толстая бухгалтерская книга, которая издалека напоминала мне своими затёртыми корочками магические «Дневники волшебника Мерлина».

И ещё мне было непонятно, откуда сидящая ко мне спиной фигура узнала, что я «девушка».

– Мне бы консультацию для начала…

– Пятьсот рублей по прейскуранту, – невысокая и непропорционально сложенная женщина, развернув на 180 градусов крутящийся офисный стул, повернулась «ко мне передом, а к лесу задом».

Стукнув об пол тяжёлыми башмаками, она поднялась со стула и ткнула коротким толстым пальцем без ногтя в одну из настенных бумажек.

– Да я только хотела спросить… – неуверенно пролепетала я.

В асимметрично расположенных глазах адвоката Блиновой промелькнула насмешка, и рот неожиданно растянулся от уха до уха:

– Девушка, я не для того шесть лет в институте училась, чтобы бесплатно давать консультации. У меня каждое слово – золотое, и время тоже. Будем оплачивать?

Неясный шорох за моей спиной заставил меня вздрогнуть и обернуться. Из заднего угла внезапно нарисовался размытый образ секретарши, такой же низкорослой и, по-моему, хромоногой.

Старомодные круглые очки крепко сидели на кончике её длинного носа, а их мягкие дужки были старательно заведены за остроконечные уши. Гладко зачёсанные назад жидкие с проседью волосы были закручены на затылке в маленькую бобошку, призванную вернуть форму приплюснутой голове.

Призывно хрюкнув, секретарша протянула ко мне свою костлявую руку.

Я чуть было не перекрестилась.

Пятисотрублёвая купюра исчезла вместе с уродливой секретаршей в её тёмной обители, где вместо ожидаемых связок с высушенными летучими мышами я заметила очертания кубического монитора старого образца, и мне было предложено присесть.

– Лишить отца ребёнка родительских прав очень сложно, но, в принципе, возможно, – надменная Блинова, давно потерявшая веру в человеческие добродетели, зловеще продолжала гипнотизировать мои изумлённые глаза. – Будет прекрасно, если отец сам напишет письменный отказ от своих прав, мы включим это в заявление.

На слове «отказ» она хищно вздрогнула ноздрями и с мрачным удовлетворением прищурила косящий левый глаз:

– Давайте все ваши данные, я подготовлю документы для суда. Стоимость – согласно прейскуранту.

Я вырвалась на свет божий и глубоко вздохнула. Это правда или мне показалось?

Зелёной плесени в углу коридора стало больше, а за захлопнутой дверью затрещали стены, пропуская через себя толстые корявые ветви вековых дубов, сплетающиеся между собой в дремучий лес.

Когда-то я читала маленькому Ване сказки про таинственных волшебных гоблинов, которые были от природы хитры на выдумку и умели создавать такие вещи, которые ни один из смертных не имел возможности сделать. Поэтому, согреваясь под июньскими тёплыми солнечными лучами после аномально холодного адвокатского бюро «Блинова и Ко», я уже была почти уверена в успехе.

Оставалось только сообщить Вадиму это неприятное условие, выдвинутое изобретательной адвокатшей Блиновой – нотариально подписанный отказ от нашего дорогого Ваньки.

(обратно)

Глава одиннадцатая. Воссоединение семьи

Мы сидели с Вадимом, как прежде, за столиком нашего летнего кафе.

Было жарко, и я, согласно новому образу, оделась на эту встречу скромно: брюки, майка и шлёпки на босу ногу. Вадик же выглядел празднично – в цветной гавайской рубашке и с модными молодёжными очками на седеющей голове. Но вид при этом у него был какой-то потерянный.

– Света, что тебе заказать? – расстроенный Вадик глухим голосом неожиданно съехал с привычной «матери».

– Да ладно, Вадим, сама закажу. Что я, не фрау, что ли? – попыталась я шуткой разрядить обстановку.

Но Вадиму было не до шуток.

– Ты знаешь, я вот только сейчас, когда у нотариуса отказ от собственного ребёнка подписывал, понял, как он мне дорог! Я так рад был его видеть, пока ты замуж выходила. И знаешь, он совсем большой стал и такой интересный! На меня похож – вылитая копия.

Я поражалась запоздалым открытиям своего Вадика.

– Спасибо тебе, Вадик, ещё раз за понимание. Думаю, когда Ваня вырастет, он поймёт всю эту нелепость с «отказами», «лишениями прав» и прочее. И потом, я всегда говорила ему, что папа его любит.

Я уже вставала из-за столика, когда Вадим задержал меня, взяв руку в свою ладонь.

– Свет, ты точно всё решила? А может…

Сердце моё замерло и сорвалось в галоп.

Ну что «может»? Где ты раньше был со своим «может»? Любимый! Мы сами всё испортили, и не вернуть, не исправить. Всё поздно! «Ты нашёл моложе, чем я, у тебя другая семья, что же это было, скажи? – Миражи»…

– Прощай, – я наклонилась и поцеловала его в губы. Ушла быстрым шагом, не оглядываясь, и уже на улице ветер высушил мои слёзы.

А Леопольд, как будто чувствовал издалека, что мне нужна поддержка в эту минуту, замелькал седобородой фотографией на экране зазвеневшего мобильника.

– Всё хорошо, дорогой, не волнуйся! Скоро я получу «единоличное право»!

Но это был ещё не конец истории воссоединения с терпеливо ожидавшим своё новое семейство Лёвушкой.

На другой день, заплатив по тарифу полторы тысячи рублей, я держала в руках «Исковое заявление на лишение родительских прав», которое нужно было отнести в суд по месту жительства бывшего мужа.

Я присела тут же, во дворе адвокатской конторы, на деревянную лавочку около подъезда и, погружаясь с каждой строчкой в полный моральный шок, читала Блиновские вирши.

На трёх листах опытная в своём деле дама, потерявшая веру в человеческие добродетели, разносила в пух и прах несчастного Вадима, обвиняя его во всех земных грехах. Она приписывала ему поступки, от которых в этот жаркий день у меня опять по коже пошёл мороз.

Это был «запойный, никогда не интересовавшийся ребёнком тип, устраивавший скандалы и драки и плохо влияющий на детскую психику».

В конце злая волшебница добивала его позорным отказом от собственного сына, так что припёртым такими аргументами судьям можно было долго и не раздумывать.

Фу, какая гадость!

Густо покраснев, я недрогнувшей рукой разорвала труды Блиновой на мелкие кусочки и выбросила в стоявший рядом мусорный бачок.

Нет, такими грязными методами я действовать не буду. Мне потом ещё перед Иваном отчитываться, когда он подрастёт. Как же мне ему в глаза смотреть? Пусть как хотят эти немцы, так и решают. Скрывать мне, собственно, нечего. Да и что за чепуха такая? Почему я не могу просто так забрать своего собственного сына на новое место жительства?

В надежде на чудо я отправила запрос в Генеральное Консульство ФРГ, игнорируя по умолчанию пункт с родительскими правами.

Ответ пришёл через два месяца – отказ! Обоснование: «Мы не поняли, почему ребёнок не может остаться с отцом в России? А вы езжайте, мамаша. Лично вас никто не держит».

Лыко да мочало, начинай сначала…

В конечном итоге Лео взял ситуацию в свои руки и пошёл искать справедливости у немецкого юриста, после посещения которого выслал мне на имейл очередную подросшую колонку цифр под заголовком «на Светлану».

Леопольд честно продолжал оплачивать расходы, связанные с женитьбой. Но регулярно ставил меня в известность, сколько денег у него на это уже ушло. Это меня несколько коробило. Но после первой же моей обиды Лео сильно возмущался и объяснял необходимость обоих супругов знать, куда уходят деньги, чтобы делать соответствующие выводы и уметь контролировать расходы.

Пораздумав, я отнесла его «счета любимой женщины» к особенностям немецкого менталитета и замолчала на эту тему навсегда.

Отдавать мне так и так было нечем.

Когда за дело взялся немецкий юрист, всё пошло быстро и как по маслу.

Бойкий и не боящийся даже чёрта, не то что Генерального консульства, он развёл ситуацию в три счёта, обзвонив Берлин, Москву и, может быть, Гаагу.

Оказалось, что забрать ребёнка можно, доказав наличие «особо сложной ситуации». Про которую я тоже читала, но никто не подсказал мне вовремя – а что же это значит?

От Вадима потребовалось «согласие на выезд несовершеннолетнего сына на постоянное место жительства в Германию» и «заявление», где он признавался, что по характеру его разъездной работы просто физически не может воспитывать сына.

Ура! Особо сложная ситуация было доказана, и мы с Ваней получили желанные визы «Воссоединение семьи», датированные в один конец.

Почему российские юристы так плохо осведомлены о законах, касающихся международных брачных дел? Это так и осталось загадкой.

В аэропорт нас отвозил Вадим. Я сама его об этом попросила. Мне хотелось, чтобы он сам, своими собственными руками посадил Ивана в самолёт.

«А всё могло бы быть по-другому, вся жизнь могла пойти по-другому, и гораздо больше друг другу мы с тобой могли бы дать… Но ты – мой добрый старый знакомый, как тебя ещё назвать?»

Эту песня, звучащая из автомагнитолы, как нельзя лучше подходила к ситуации.

«Старый знакомый».

Я и не знала раньше, что он тоже умеет плакать. Вадим всегда былсильным и упрямым, за что я так им восхищалась.

Но в тот день он позволил себе быть слабым, а может, это было просто невыносимо – смотреть в глаза своего собственного сына, которого мы все, в общем-то, немного обманывали.

«Всё будет хорошо», – эту универсальную фразу твердили мы Ивану как загипнотизированные. А я задавалась вопросом: «Что будет хорошо? Когда? И главное – кому? Ведь ребёнок не может быть счастлив, потеряв навсегда одного из любимых родителей, и Ваня не был исключением. Он этого просто пока не понимал».

Мы договорились держать связь и, устроившись поудобнее в высоких креслах самолёта, махали в иллюминатор удаляющимся от нас российским полям и лесам в осенней золотисто-багряной красе.

В Германию мы прилетели в конце октября.

Счастливый Лёвушка привёз нас в квартиру, всячески подчёркивая, что мы теперь дома.

В детской комнате, переделанной из его бывшего кабинета, стоял новый диванчик и ещё пахнущий опилками двустворчатый шифоньер. А на маленьком столике у окна примостился – «Мама, погляди!» – первый собственный Ванин ноутбук, к которому внимательный Лео присоединил клавиатуру с русскими буквами.

На тумбочке стоял телевизор, настроенный на детские программы, на полке – радиобудильник, а на стене красовалось разноцветное «Расписание уроков» с пока ещё пустыми строчками.

– Спасибо тебе, Лёвушка, ты самый лучший муж на свете!

При этом я несильно лукавила, а смущённый Лео вздыхал в седую бороду:

– Наконец-то, Светушка, наконец-то мы снова вместе.

Воссоединённая семья начинала заново изучать друг друга, а я установила в «Одноклассниках» новый статус:

«Да здравствует новая жизнь!»

(обратно) (обратно)

Часть третья

Глава первая. День сурка

Третьего января, в первый рабочий день после новогодних праздников, пришла непривычная зима – ночью было до минус десяти, но без снега. От этого, а ещё от высокой влажности, обычной в этих местах, казалось, что мороз ударил под тридцать.

Недовольный Лео, расслабившийся на двухнедельных рождественских каникулах, ушёл на работу ещё с полчаса назад, поцеловав меня холодными сжатыми губами, и я намеревалась, собственно, встать пораньше. Но в нашей неотапливаемой спальне был такой дубак, что мне совсем не хотелось вылезать из-под тёплого одеяла. И я позволила себе вздремнуть ещё минуту, натянув до носа вязаную спальную шапочку.

Настроение было сырое и неуверенное в себе. А если ещё честнее, настроение было чемоданное.

Шёл третий месяц с момента нашего официального вселения в прокуренную леопольдовскую квартиру, а мне казалось – третий год.

Уже с первого месяца совместной жизни втроём наши прежние «безобидные милые странности» начали превращаться, как и положено, в большие недостатки. Но если мы с Ваней старательно терпели новые правила игры, то радушный прежде Леопольд, потеснённый со своей помеченной территории новым иностранным семейством, становился с каждым днём невыносимее.

В результате за время новогодних праздников, которые мы провели большей частью дома, мы переругались с ним совершенно.

Я перевернулась под одеялом на другой бок, и горькая слезинка покатилась вниз по щеке.

– Если ты не перестанешь на меня давить, – вспоминала я итог вчерашней ссоры, – то я соберу чемодан и уеду домой!

Это был мой последний аргумент, призванный привести Лео к порядку и перестать наконец-то яростно доказывать мне каждый день, «что такое хорошо и что такое плохо».

Его ответ меня, конечно, удивил:

– Ты взрослая женщина и должна сама знать, чего ты хочешь.

Странно, я же точно знала, что Лёвушка меня любит и терять ни в коем случае не собирается. Тем не менее упрямство победило, и этот его ответ означал только одно: мы должны жить исключительно по его правилам.

Я окончательно проснулась и поняла: либо доставать свою заначку и покупать билет на самолёт, либо от нашей прежней безалаберности придётся избавляться.

Нельзя сказать, чтобы мы с Иваном были невоспитанные или совсем уж некультурные граждане – вовсе нет. Но по ходу нашей жизни как-то так сложилось, что каждый имел свой собственный распорядок дня и был сам себе голова.

Моя сменная работа научила Ивана самостоятельно вставать в школу по будильнику, иногда забывая завтрак на столе или сумку со спортивной формой на обувной полке. Если смена выпадала ночная, то после моего звонка, в перерыве между выписками назначений из историй болезни и разведением антибиотиков, я могла только верить на слово, что «компьютер выключен, уроки сделаны и зубы уже почищены».

Телефонное воспитание, чего греха таить.

И вот теперь, в этой чужой и далёкой стране, я понимала страдания героя фильма «День сурка».

Волнения улеглись, и бесконечные одинаковые дни, расписанные задолго до моего приезда, на течение и смысл которых я никак не могла повлиять, приводили меня в уныние своей предсказуемостью и однообразием.

Каждое буднее утро я просыпалась ровно в шесть тридцать утра, под весёлую перепалку ведущих из радиобудильника. Я открывала глаза, осматривала очертания чужого старинного гарнитура в тёмной комнате с закрытым снаружи рольставнями окном и удивлялась, что «сон про то, как я в Германии жила», продолжается.

Разочарованно вздохнув, я закрывала покрепче глаза и вспоминала, что же такого приятного и хорошего я видела сегодня ночью в своих разноцветных видениях, которые являлись единственным развлечением, неподвластным воле вездесущего Лео.

Сны из своей прошлой жизни я смотрела каждый день и с удовольствием пережидала вечер, радуясь наступающей ночи. Там я ставила капельницы пациентам первой городской, общалась с мамой и выгружала из багажника папиных «жигулей» ящики с проросшей семенной картошкой, вдруг понимая, что посадить-то я всё равно не успею – мне же нужно не опоздать на самолёт!

И тогда из подсознания всплывал образ седобородого немца, выпускающего вместе с клубами дыма поток ненужной информации, и я вспоминала, что у меня теперь есть муж и другие обязанности.

Привыкшая целый день быть на ногах в борьбе за выживание, я ощущала полнейшую бесполезность своего существования и ненужность взращённой мною ежедневным преодолением российских трудностей женской смекалки.

Организация домашнего хозяйства Леопольдом проходила под девизом «Экономика должна быть экономной» и не терпела вольнодумства.

По понедельникам я проводила генеральную уборку, пытаясь одним ведром вымыть всю недельную пыль квартиры и балкона (экономия воды и газа!).

По вторникам разрешено было включать посудомоечную машину, в которую мы всю неделю складывали грязные тарелки и многочисленные, специально для этого и купленные столовые приборы (экономия воды, моющих средств и электроэнергии!).

По средам я совершала прогулку на городской рынок, впрочем, для блезиру – покупать там было дорого (экономия денежных средств!).

В четверг я пылесосила (экономия электричества и мешков для сбора пыли!).

По пятницам мы ездили отовариваться в самый дешёвый супермаркет АЛДИ и закупали продукты на неделю.

И если поначалу я всерьёз воспринимала леопольдовские экскурсии по полкам, сопровождающиеся рассказами о разнообразии вкусной и здоровой немецкой пищи, то скоро стало понятно, что покупать мы будем всегда примерно одно и то же, соответственно вкусам и привычкам эгоистичного в этом вопросе Лёвушки.

По субботам он заводил свою стиральную машину, засовывая, к моему ужасу, вместе с грязной рабочей одеждой светлые кухонные полотенца, трусы и носки, и я представляла полуобморочное лицо моей мамы, если бы ей довелось увидеть эту «кашу» (экономия воды, электроэнергии и стирального порошка!).

По воскресеньям ровно к одиннадцати часам утра мы ездили к его маме на обед (экономия продуктов, воды, электричества, моющих средств и личных трудов!). А больше в этот день и делать было нечего – все магазины были закрыты, и страна «вымирала» до понедельника, принуждая своих граждан к просмотру телепередач на домашнем диване (экономия сил для предстоящей трудовой недели!).

Всё это сильно отличалось от нашей прежней жизни, где мы пылесосили, когда хотели, и стирали белое бельё отдельно от чёрного. Не говоря уже о перекусах бутербродами по дороге к компьютеру – как теперь выяснилось, «основному потребителю дорогостоящей электроэнергии».

И я дискутировала с Лёвушкой, пытаясь отвоевать личное жизненное пространство для себя и неприятно удивлённого новыми правилами жизни Ивана.

Однако все мои усилия оказались тщетны, и понимания у немца, как его прозвал вначале Ваня, не вызывали.

Ровно в семь ноль-ноль я входила в детскую и поднимала железный занавес рольставней:

– Сыночек, просыпайся, пора в школу!

На тёмной улице отъезжали от нашей трёхэтажки спешившие на работу соседи.

– Мама, не хочу я в эту школу. Дети там все тупые, а учителя ещё тупее. Два плюс два сложить не могут, детский сад какой-то, а не школа. По религии училка меня не любит, да и не понимаю я этой религии.

– Ну и бог с ней, с религией! Зато ты математик самый лучший. Давай, радость моя, мы же папе обещали.

Образ папы, который «тебя любит, но очень занят на работе», неясно витал в нашей новой жизни, и я продолжала держать марку, улыбаясь Вадику по скайпу и спокойно докладывая ему о Ваниных делах. Ванька же, почему-то хихикая, прятался за Лёвушкиной спиной и на папины вопросы отвечал радостным мычанием.

Было это, правда, всего два раза – сразу по приезде и вот сейчас, на Новый год.

Я подозревала, что на онлайн-конференции Вадима подвигало скорее простое любопытство, а вовсе не беспокойство за ребёнка. Да и о чём можно было беспокоиться? Наивный Вадик полагал, что мы попали в сказку, и, познакомившись с Лео через экран монитора, был уверен, что его сын теперь обрёл заветные «перспективы».

Но сказка сказке рознь. И если уж переводить мои ощущения на сказочный язык, то всё это время я чувствовала себя как Алёнушка, оберегающая своего Иванушку в Кощеевой темнице, хозяин которой начинал страшно вращать глазами и кипятиться, если Ваня вдруг вспоминал после семи часов вечера, что ему ещё учить природоведение.

Тогда мы закрывались в Ваниной комнате, повторяли урок и советовались – что же нам делать дальше?

– Мама, я буду хорошим, – обещал мне милый Ванька, по опыту зная, что сегодня маме ещё долго придётся выслушивать леопольдовские нравоучения по поводу «организации режима дня младшего школьника».

– Ну молодец, – я целовала Ваню в стриженную макушку и шла на свою Голгофу.

День сурка в нашем варианте предполагал ежедневную, без праздничных и выходных, леопольдовскую демагогию, направленную на перевоспитание своих «большевиков», как научили его на работе польские немцы, с ударением на «И».

К слову сказать, перевоспитывал нас Лёвушка не со зла. Немцев он считал высокообразованной нацией, говоря при этом, что они не знают всего, они просто знают всё лучше других.

«В любой точке Вселенной женщина может прослыть "очаровательной", если слушает, пока говорит мужчина», – эту цитату я вычитала в одной из книг Роберта Хайнлайна.

И первое время я послушно сопровождала согласное кивание головой междометиями типа: «Да-да», «Так и есть» или «Ты прав, дорогой».

При этом я витала мыслями в облаках, пока озабоченный решением глобальных мировых проблем Лео не призывал меня поучаствовать в дискуссии. Тогда я мямлила в ответ какие-то глупости, стараясь по выражению его лица угадать, чего он хочет.

Но если сначала моя политическая безграмотность Леопольда умиляла, то со временем он стал всё больше раздражаться. Как я могу не знать, например, что за люди эти русские немцы, триста лет прожившие на русской земле? И почему они за триста лет забыли родной язык и разучились готовить по немецким рецептам?

Откуда я знала почему?!

– Не знаю, милый.

В клубах сигаретного дыма передо мной вырисовывалось убеждённое в своей правоте сердитое седобородое лицо, требующее от меня невозможного. Мне становилось нехорошо от громких слов и табачного дыма. И ощущение нереальности происходящего не покидало: «Как я здесь оказалась? И что я здесь делаю?»

Сначала я надеялась, что, высказав до конца свою гражданскую позицию, неугомонный Лео успокоится. Но когда он перешёл от экономической и миграционной политики к рекомендациям по мытью окон, воспитанию детей и лечению болезней, тут моё терпение лопнуло.

Кому, как не мне, знать это лучше Лёвушки? Вот это наглость – учить меня быть женщиной!

И я начала спорить.

Какая ошибка!

Как оказалось, непоколебимый Леопольд терпеть не мог оппонентов, забывая при этом, что оппонент – его любимая Светушка.

Он краснел и повышал и без того громкий голос, размахивая перед моим носом журналами «Домоводство» и «Здоровье», завалявшимися на его полках, судя по потрёпанным и пожелтевшим обложкам, с «времён Очакова и покоренья Крыма».

И тогда в моей голове всплывала другая цитата, от нашего великого Салтыкова-Щедрина: «Арина Петровна сразу не залюбила стихов своего мужа, называла их паскудством и паясничаньем. А так как Владимир Михайлыч, собственно, для того и женился, чтобы иметь всегда под рукой слушателя для своих стихов, то понятно, что размолвки не заставили долго ждать себя».

Ну точно про нас!

Ключ к разгадке: «…для того и женился, чтобы иметь всегда под рукой слушателя».

«Мне нужно остановить наш День сурка, иначе я сойду с ума, а Ваня одичает в своей детской комнате», – отчаянно думала я в последний день каникул и неожиданно, глядя прямо в глаза разъярённого Лео, выдала:

– Если ты не перестанешь на меня давить, то я соберу чемодан и уеду домой!

– Ты взрослая женщина и должна сама знать, чего ты хочешь.

Ну что ж, понятно. Оставалось только решить, чего же я действительно хочу.

И помог мне в этом случай.

(обратно)

Глава вторая. Колобок и карлик Нос

Свою подругу с языковых курсов Злату я встретила случайно на блошином рынке. Тогда нам было не до разговоров, но я успела записать её мобильный. И вот сейчас пришло время для добрых дружеских советов.

Злата жила замужем за немцем уже два года. И если не она, то кто поможет мне в трудную минуту? На мой призыв о помощи она сразу же откликнулась, и мы договорились встретиться в кафе соседнего городка.

Я села в свою легковушку, ткнула пальцем в кнопку с музыкой и порулила на девичьи посиделки. Рождественские и новогодние праздники закончились, и люди уже выставили на улицы свои ёлки. Ветер гнал по улицам остатки мишуры, и от этого мне стало ещё грустнее.

Я припарковалась у итальянского кафе. Сквозь прозрачную витрину я увидела на мягком угловом диванчике ожидающую меня Златку. На столике стояли чашки с капучино и десерт тирамису.

– Златка!

– Светка!

Мы коснулись друг друга щеками.

Усевшись поудобнее, я рассматривала бывшую соседку по парте с моих первых немецких курсов, которую не видела больше года.

Злата выглядела иначе, чем раньше. Высокая украинская грудь сдулась, румяные прежде щёки опали, а покоцанные каблучки дерматиновых сапожек указывали на финансовые трудности.

– Рассказывай!

– Нет, сначала ты! Ты ж первая позвонила!

И я начала плакаться в жилетку.

– Злата, он домашний тиран. Мне кажется, что у него прям потребность поскандалить. Пилит меня каждый день и злится при этом, что я не знаю, откуда у нас в России после перестройки появилось столько олигархов. Или почему все турецкие отели заполнены русскими туристами. Или почему в дорогущих бутиках Дюссельдорфа одеваются русские, специально прилетающие для этого каждую субботу из Москвы.

Он хочет знать, откуда у нашего народа столько денег, а у меня нет на это вразумительных ответов.

– Хорошенькие новости! Так и скажи: «А я знаю?» Ты же из бедной семьи.

Эти слова меня немного покоробили, но Злата была совершенно права.

– Он этого не понимает. Считает, что граждане своей страны должны всё про неё знать. И думает, что я его обманываю и скрываю секретную информацию.

– Вот они чудаки со своей демократией! Чего он ерундит? Да нас всю жизнь дурили, дурят и дурить будут. А до правды дознаваться – глухой номер.

– Точно, Златка. А ещё заставляет меня носить хлопчатобумажные майки и одевать под джинсы тёплые колготки.

– Кино и немцы! А чего говорит?

– Говорит, чтобы пот впитывался и яичники не простывали.

– Фу-у-у, как это не секси. Ладно, не бери дурного в голову. Носи, раз он хочет, от тебя не убудет.

– В тоже время экономит на отоплении – включает два раза в день. И я весь день хожу, как матрёшка, в пуховом платке. Ванну принимать дорого, под душем холодно. А в спальне вообще батарея выключена!

– Спальную шапочку купила? Ну, вот и привыкай. Ты вспомни сказки Андерсена – чепчики и ночные колпаки. Они в своих Европах всю жизнь в спальнях мёрзнут.

– Я тут по хозяйству плиту немного покорябала – три дня выслушивала правила ухода за стеклокерамикой с комментариями, – вздыхала я. – А у самого в квартире десять лет ремонт не делался, где отваливается, где отстаёт. И теперь угадай, кто виноват? Конечно, новая жена. Как увидит, что плинтус отошёл, так и кричит: «Светушка, что это такое?!»

– Ой, ну это проще пареной репы. Подходишь к нему так, без шума и пыли. Делаешь квадратные глаза и спрашиваешь: «Дорогой, что это ты наделал? Как же ты мог так неосторожно?»

– Артистка ты, Златка! Ладно, попробую, посмотрю на его реакцию.

А ещё учит меня всё время, как Ивана воспитывать. Всю плешь проел своим режимом. А Ванька не привык, чтобы его зажимали. Он у нас «сам по себе Иван, свой собственный».

В прошлый раз сидели, ужинали, Ваня возьми и скажи: «Вот немцы уже две мировые войны начинали. А когда третью начнут?»

Как он разошёлся, ты не представляешь! Прямо пена на губах: «Кто, – говорит, – внушает ребёнку такие вредные мысли?! Мы за мир во всём мире!»

– Кошмар и сумасшедший дом! Хотя знаешь, что я тебе скажу? Разбаловала ты больно своего Ивана. Как немцы говорят? Орднунг мусс зайн. Трохи дисциплины мальчику не повредит.

– Но самая большая катастрофа – это с едой.

– Догадываюсь. Но послушать интересно, валяй!

– Короче, он меня сначала по всем супермаркетам провёл, демонстрируя разнообразие продуктов на немецких полках. Меня, конечно, этим сейчас не удивишь, и в России всего полно, были бы деньги. Удивляюсь я другому – как только я ему говорю: «Ну и хорошо. Давай это и купим», так он сразу прямо в лице меняется: «А что ты с этим куском мяса делать будешь?»

Требует от меня, понимаешь, названия блюда. И если это название не совпадает с тем, что у него уже отложено в голове за много лет в списке «Меню Леопольда», то он тут же начинает меня критиковать за глупое предложение купить того, чего не надо.

– В чём суть проблемы?

– В соусах! У них на каждое блюдо особый соус полагается. Если куриный шницель – то соус кисло-сладкий, а если куриная грудка – то фруктовый карри-соус. К говядине одно, к свинине другое, к рыбе соус горчичный…

– Дешевле утопиться.

– Вот именно, Злата! А я раньше вообще никаких соусов никогда в жизни не готовила! Если только майонез с кетчупом в одной миске смешать – к пельменям.

– Где уж нам в Союзе было, – поддержала меня подруга. – До перестройки пустые прилавки, потом талоны… А теперь – кушайте на здоровье, если зарплата позволяет. Только грошей таких у людей нема, чтобы с соусами эксперименты ставить. Положил кусочек масла в кашу – и будь здоров!

– Вот-вот, а кашу они совсем не едят, да и когда? Горячее питание один раз в день – в обед. А утром и вечером – бутерброды! Я сначала думала, он шутит, и пыталась на ужин для Вани гречку с котлеткой приготовить. Ты что! Скандал!

– А у моего знаешь какие закидоны с едой? – подключилась Злата к злободневной теме. – Сырой фарш на булочке! Или того хуже – чёрный хлеб кладёт на белый – вот такой смешной бутерброд. Или купит смердючий сыр – специально такой, понимаешь? Хоть из дома беги! Я бы сдохла давно от такой еды, а он ничего, как огурчик.

– А мой всё режет тонко-тонко, прозрачными ломтиками. Иначе, говорит, гешмак, вкус то есть, не чувствует. Он меня с этим своим «гешмаком» просто вводит в замешательство. Представь, помнит все случаи своей жизни, когда он ел что-то вкусное. Вот, подожди, перечислю: самый вкусный рис он ел в Дюссельдорфе в семье японцев, самую вкусную пиццу – в Берлине, малосольные огурчики – в бывшей ГДР и какие-то «чёрные корешки» – не знаю точно, что это, – в семье своего дядюшки тридцать лет назад! И это ещё далеко не полный список едовых воспоминаний, которыми он кормит меня по вечерам, медленно и с любовью размазывая варёное всмятку яйцо по кусочку хлеба.

– Свет, они, по-моему, все здесь такие пижоны. Мой всю жизнь забыть не может, как ему в лондонском ресторане подали говяжий стейк. Он специально поехал в трёхдневный тур, чтобы его отведать. Целый день ничего не ел, пускал слюни. И потом так шикарно заказал и ждал, когда принесут. Принесли, но под мятным соусом! Он таки челюсть на пол уронил. Давай этот соус скорее соскребать ножиком, но куда там… Мята – она въедливая. Так и ушёл голодным и с тех пор не может простить англичанам этой неимоверной дурости. Но самое интересное – сколько лет тому назад, а он всё помнит!

– Да уж, представляю. Мой тоже к маме на обед за час раньше приезжает, и ходит по кухне, и водит носом туда-сюда – аппетит нагоняет. И сокрушается каждый раз: «Мама, ты куда столько наготовила? Светлана столько не ест!» А мама варит строго по одной картошке на каждого, плюс одну про запас. И я не понимаю этого юродства, ведь видно же, что он голодный. Он потом после обеда эту несчастную «лишнюю» картошку чуть не целиком проглатывает. А дома кофе догоняется – по два литра в день, с молоком и сахаром. Но всё равно до ужина – ни-ни!

Злата улыбнулась:

– Даёт он тебе оторваться! Жаба давит, что ли? Ну а ты его чем удивила, кроме пельменей?

– Вот из-за того и разругались в последний раз, хоть разводись. Он же на рождественских каникулах две недели дома сидел, и мне приходилось готовить. Ну, я и старалась как могла удивить его русской кухней. Блинчики, пироги с мясом, пельмени, беляши, пирожки, манты, чебуреки, макароны по-флотски…

– М-м-м… Смачно звучит!

– Ну да, я тоже так считала. А он каждый раз твердил: «Не хватает приправ», – и поливал всё соусом «Магги» из своей заветной бутылочки. И под конец каникул выдал мне всё, что он о нашей любимой еде думает.

– И что же?

– Если коротко, то он не понял, как можно каждый день есть тесто с фаршем! Один и тот же вкус, или, вернее, полное его отсутствие. Приправы ему подавай! А я так гордилась своим умением работать с выпечкой…

– Ха-ха-ха, шоб мне пропасть! – Злата заливисто рассмеялась. – Я знаю, кто вы с Леопольдом!

– Кто?

– Колобок и карлик Нос! Как говорят в Одессе – две большие разницы.

– Точно, Златка! По амбару поскребла, по сусеку помела, наскребла горстку муки, водички добавила и испекла колобок. Всего-то и делов у русской бабы!

– Да что они понимают в колбасных обрезках? Тесто – самый простой и потребляемый продукт у бедного народа, так уж испокон веков сложилось. И у нас на Украине то же самое – вареники и галушки. А что до карлика Носа, помнишь его историю?

– Ну конечно! Изысканные блюда, душистые коренья, пряности и благоухания. Он работал поваром у герцога. Потом для паштета редкостную травку искал. Герцог чуть не прибил его из-за этой специальной приправы! Ха-ха-ха, Злата, ты – золото!

– Потому меня так и зовут. Эту сказку ведь немец написал? Ну вот. А ты говоришь – разводиться. Держи фасон! И ещё – ищи травку, дорогая, ищи травку!

Последовала короткая умиротворяющая пауза. Довольные друг другом, мы молча допивали свой капучино, наблюдая сквозь прозрачную витрину, как не привыкшие к морозу немцы, без шапок и в тонких пальто, быстро пробегают улицу к своему спасительному авто.

Посыпал долгожданный снег, и жизнь становилась заметно веселее.

– Пойдём покурим? – Злата потянулась к вешалке за розовой зимней курточкой. – Я расскажу тебе мою историю.

(обратно)

Глава третья. История Златы

Мы вышли на улицу и встали под навесом кафетерия, наблюдая нарастающий снегопад.

– Красотища-то какая!

Злата прикурила сигарету, придерживая одной рукой сползающий на лоб капюшон. И я удивлялась, как она не мёрзнет в своей короткой юбке и капроновых колготках с чёрной змейкой сзади, уходящей прямо в каблучки коротких «казаков».

– Златка, ты куришь? Это же ужасно дорого! Мой Лео покупает самые дешёвые, и то по шесть евро пачка выходит.

– Места знать надо, – улыбнулась ровными зубами Злата, выпуская дым в морозный воздух. – Здесь русаки в магазинах сигареты не покупают, а курят контрабандные, в два раза дешевле. Но я не об этом с тобой потолковать хочу.

Я приготовилась слушать.

– Я вот смотрю на тебя, Света, и дивлюся, – начала она, покачав с упрёком головой в мою сторону.

– Избалованная ты, однако, баба. Не обижайся, это я любя. И в России жила неплохо, и сюда приехала на всё готовое. Гляди – не работаешь, ждёшь спокойно своих курсов. Приехала на своей машине. Муж любит. Деньги есть. И самое главное – сын при тебе растёт, и в хороших условиях! Твоей голове и болеть-то не о чем.

– Ну, в принципе… Наверное, так оно и есть.

– Я тебе раньше не говорила, – продолжала Злата, – а ведь у меня в Николаевской области дочка осталась, с мамой моей. Четырнадцать скоро стукнет. А когда я замуж уезжала, ей было двенадцать, с тех пор только по скайпу и видимся.

– Как же так, Злата?! – охнула я. – Ты почему её с собой не забрала?! А что муж говорит?

– Муж…– Злата криво усмехнулась. – Это тот ещё деятель! Но лучше я тебе с самого начала расскажу, так понятнее.

Мы с мамой жили вдвоём в маленьком городке, где кроме детского сада, школы и больницы и работать-то негде было. Отца своего я никогда не знала, и мама на эту тему говорить не любила. Она всю жизнь нянечкой в детском саду трудилась, от него же и квартиру получила в новом доме. Правда, однокомнатную.

А после школы я уехала в Николаев на продавщицу учиться. Поселилась в общежитии и сразу начала искать подработку – денег мать присылать не могла, самой еле хватало. Сначала уборщицей бегала после занятий, потом с чужими детьми сидела. Ну, всякое такое, сама знаешь.

Юбки и туфли снашивались, на новые не хватало, а хотелось быть красивой. Тогда меня подружки по общаге и надоумили. Только, Свет, никому, ладно? Короче, николаевские девочки ездили на выходных в соседние порты, понимаешь? Херсонский, Одесский, Южный. А те – наоборот, к нам в Николаев.

Ну, чего ты на меня уставилась, как баран на новые ворота? К морякам, на заработки. За одни выходные можно было на новый наряд заработать и ещё на сало с картоплёй оставалось.

Лицо моё вытянулось, и Злата опять усмехнулась в мою сторону, покачав головой.

– Света, я тебя умоляю, не будь ханжой. Ничего такого в этом нет, времена весёлые были! А я такая лялечка была, рядом со мною остальные барышни мелко плавали. Мы занимали столик в портовом ресторанчике, заказывали заливное и сто коньяку, а «женихи» потом сами находились, да так, что отбою не было.

Ах, Одесса, жемчужина у моря! Как мы танцевали! – Злата притопнула каблучками. – К концу вечера надо было определяться – кого бортануть, а с кем пойти. Это видно было – кто не жадный. Иной раз, помню, стоишь посреди зала и думаешь: в парадных дверях ждут, с заднего хода тоже, хоть в трубу вылетай!

Я молча проглотила тайну Златы. Вот так студенческая юность.

– Зато всю неделю можно было потом спокойно жить и не думать о деньгах. И, ты знаешь, я хорошо училась, почти отличница была. Ну а потом забеременела и поздно спохватилась. Поехала к маме, родила и там же, у мамы, оставила малышку. Думала, как училище закончу, устроюсь на работу, так и заберу. Но в Николаеве ничего не вышло, пожила с одним чудаком, потом с другим. Жильё от государства к тому времени давать уже перестали, снимать – дорого, пришлось возвращаться в свой «колхоз 8 марта».

Устроилась на работу, зарплата – гроши, стали жить втроём. Тихий ужас. А к местным мужикам у меня выработалось полное отвращение, даже в их сторону смотреть не могла.

– Всё понятно, красотуля. Ну а что с немцем твоим? Где ты его-то нашла?

– Вот здесь и начинается самое интересное, как я попала на любовь. Мужиков ненавижу, а одной прожить никак не получается. Дочка подрастать начала, и я задумалась о её будущем. Не век же нам с мамой жить. И я решила: если уж продавать себя, то подороже. Начала искать на сайтах знакомств с иностранцами, хотела именно в Германию – здесь уровень жизни высокий. К тому же в школе когда-то немецкий учила, так что как раз.

– Злата, расскажи про сайты! А то меня теперь часто девочки спрашивают, как им в интернете немца найти.

– Ну, пойдём обратно в кафешку, а то я замёрзла, бр-р-р… – Злата затушила сигарету и стояла, обняв себя руками и поёживаясь от холода. – У меня времени ровно полчаса, – она глянула на экран простенького мобильника, – а потом за мной приедут.

– Муж? – мне было ужасно интересно посмотреть на загадочного «деятеля».

Злата снова усмехнулась:

– Муж – объелся груш. Увидишь. Пошли!

Мы опять уселись за свой столик, и я навострила уши.

– Желающих познакомиться на сайтах полным-полно, двенадцать штук на дюжину, – продолжала Злата свой рассказ. – И на всё на это уходит куча времени, так что первое, что нужно, – это запастись терпением. И ещё – уметь отличить желающих просто поразвлечься от потенциальных женихов. По компьютеру да ещё с плохим знанием языка это дело, сама понимаешь, труба. Я же два раза на свидания ездила, прежде чем нашла более-менее подходящего.

– Ага!

– Первый раз поехала за свой счёт по приглашению молодого парня. Этот охламон врал мне, что работает, но денег на билеты или там на визу прислать не может. Ну, я собрала свои грошики – и в дорогу. Оказалось – малахольный, бледный вид и розовые щёчки. Сидит целыми днями с пивом и чипсами в интернете, живёт на социале. Вот я, дурёха, попала! Во-первых, с деньгами, а во-вторых, уже один раз засветилась в германском консульстве, а они это чётко отслеживают – кто, куда и зачем едет.

Во второй раз выбрала дядьку постарше, пятьдесят с гаком, но в Германию не поехала. Поехала по туристической путёвке в Польшу – не так далеко и не так дорого. Сказала ему: если есть интерес – приезжай в Варшаву, погуляем. Ради него и ехала! Такой сурьёзный на сайте был, до невозможности, прямо соловьём разливался, как ему одному плохо живётся и как он хочет себе жену. Набрехал, старпёр, с три короба, а сам не приехал. Спрашивается: чего голову девушке морочил?

Я как второй раз на бабки попала, так и решила: всё, хорош, кому надо, сам приедет. В конце концов, такую барышню, как я, им всем иметь за счастье.

Ну а третий – он и есть, мой Ферхарт. Он намертво в меня вцепился, и надо было мне сразу заподозрить, что неспроста.

– А что с ним не так?

– Во-первых, псих похуже твоего. А во-вторых, без денег оказался. Но строил из себя! Ты не представляешь, прямо «риба золотая». Приехал фраером, костюмчик тютелька в тютельку, лаковые туфли. Сидел нога на ногу, важный такой, я даже лёгкий мандраж ощутила. Ну, думаю, такой случай – один раз на миллион, надо брать.

Он чуть не с ходу – жениться. Влюблён, говорит, не по-детски.

Я и купилась на его обещания. Потом к нему съездила, поглядела, как он живёт – квартира, работа, машина – как бы всё в порядке. Сам разведён, и двое детей школьного возраста. Я ему про свою дочу талдычила-талдычила, он вроде всё понял. А на самом деле тогда уже знал, что её в Германию не забрать. Но промолчал – так приспичило жениться, и не просто на хабалке, а на красивой девушке.

– Зачем?

– У него с бывшей женой война. Она его в полный рост на бабки кинула, ушла к другому мужику и при этом отсудила всё, что можно, в том числе на себя и детей хорошие алименты. Он и остался без штанов. Захотел ей отомстить и доказать, что не лох и что ещё кому-то нужен. Местные мадамы знают, что разведённый кавалер с двумя детьми и неработающей бывшей женой – это долговая яма, и даже не смотрят в их сторону. Вот они и ищут по интернету дурочек вроде нас. Вот, смотри. Чтобы мою дочку забрать, от него требуется «приглашение-обязательство», где он обязуется нести за неё полную ответственность во всех вопросах, в том числе и материальных. А ему не дают!

– Почему?

– Светка, не зли меня, а то раскипячусь, как тот агацин паровоз. Дохода у него не хватает, говорю же!

– Господи, Злата, да как же так, – я поняла всю безнадёжность ситуации, вспоминая, какими холодными оставались чиновники к материнским чувствам сбежавших за границу от экономической безысходности своих провинций безответственных мамаш.

– Короче, пролетела я, как фанера над Парижем. Ну, сама виновата, чего теперь разбухать. Как говорится – можете жаловаться в центральную прачечную. Но назад отсюда в свой Мухосранск я уже не поеду!

– Что дальше делать собираешься? Другого мужа здесь искать? – я уже немного освоилась со Златкиным отношением к представителям сильного пола.

– Чего шило на мыло менять, они все тут не фонтан. Я уже два года со своим тютей нервы мотаю. Ещё год продержаться – получу разрешение на постоянное проживание. Потом – поглядим, кто кого.

Златка подмигнула мне задорно и по-боевому, так что стало ясно, что какой-то план у неё в голове уже есть.

– Сейчас пока сижу на попе ровно, хотя… Вон оно, моё утешение!

Я посмотрела сквозь витрину кафетерия и обомлела. Из старенького, по местным меркам, «фольксвагена» призывно махал нам рукой похудевший до неузнаваемости Валера Бадер.

(обратно)

Глава четвёртая. Ты ж медичка!

Я не поверила своим глазам. Скромник Валера! К тому же стопроцентный женатик. И с работой у него тогда, по-моему, было туго.

– Злата, у тебя что, с Бадером роман?!

– Не, это у него со мной роман. А у меня так – развлекуха. С моим немцем-то и не поболтаешь ни о чём, он моих шуток не понимает, а я его. Ну и помогает мне Валерик всем, чем может. Даже на работу устроился, нашёл-таки место, чтобы копейка в кармане на девушку была. Влюбился по уши, дурачок ну, а чем ещё себя развлечь в этой скукотище? А ты и не заметила.

– Ой, Злата, удивила ты меня. Он же женат!

– Ну и флаг ему в руки! Пусть себе и дальше будет женат.

Мне стало немного не по себе.

– Злата, нельзя так играть с чувствами людей.

– Я дико извиняюсь, а кто виноват? – Злата возмущённо надула пухлые губки. – Меня всю жизнь поражает в мужиках, что они не головой, а головкой думают. Вот пусть и расплачиваются, чудаки. Так что, Светик, не делай мне беременной голову. И не рассказывай никому, это всё временное явление.

– Оно мне надо? – заговорила я незаметно для себя самой на её манер.

– Ну и молодец. Иду, иду! – махнула она в сторону «фольксвагена». – Поеду, покатаюсь, пока время до работы есть.

– Златка, подожди! А как же мне советы? Ты же обещала!

– На комплименты нарываешься? – Злата надела розовую в цветочек курточку и одёрнула короткую юбку. – Ты и так вся в шоколаде. Ну ладно, скажу, что я про всю эту твою холеру думаю.

– Давай!

– Ты чего меня на уши поставила со своими проблемами? Ты сравни вот хотя бы со мной. Мини-джоб, муж денег не даёт, маме надо помогать, дочь надо вывозить. После восемнадцати её забрать вообще невозможно будет! И я тут такая не одна. А у тебя что? Сейчас окончишь курсы, подтвердишь диплом, найдёшь нормальную работу. Сын при тебе, родители в порядке. При соблюдении некоторых правил проживёшь как у Христа за пазухой.

– Каких ещё правил? – после всего услышанного мои симпатии к Злате слегка поубавились, но в здоровой жизненной смекалке ей отказать было нельзя.

– Во-первых, наберись терпения, пока не получишь через три года разрешение на постоянное проживание. До этого момента ты здесь никто – помни это! И Леопольд – твой официальный «хозяин».

Отсюда сразу «во-вторых» – возьми полтона ниже и перестань делать погоду. Пусть думает, что он во всём прав. Ты ж медичка, вот и вспомни психологию или там психиатрию, чего учила. И научись готовить по местным рецептам, как я уже сказала – ищи травку! Он сразу и успокоится.

В-третьих, не забывай, что мы сами кузнецы своего счастья. Живи в кайф и ищи радости на свой вкус. В чём – сама думай. Может, на фитнес ходить, а может, по магазинам шастать. Деньги тебе муж, в отличие от моего, даёт, так и не стесняйся! И не бойся ты его, ничего он тебе не сделает. Здесь законы такие – пожениться легче, чем развестись. Никуда он от тебя не денется. Вот, возьми телефончик адвоката русскоговорящего на всякий пожарный. Куда тебе рыпаться, сама подумай? Кто тебя дома ждёт? Живи тихо-мирно. Ты баба толковая, не финтифлюшка какая-нибудь, у тебя получится. Ну всё, пошла я в темпе вальса. Дай бог тебе здоровья и ни в чём себе не отказывать!

И Златка унеслась навстречу новым приключениям.

Я тоже поспешила домой.

Когда я без десяти двенадцать заскочила в квартиру, телефон уже разрывался стандартными гудками. Я посмотрела на высветившийся номер – Леопольд! Сделав для начала два спокойных вдоха и выдоха и откашлявшись, я взяла трубку:

– Что случилось, дорогой?

– Светушка, где ты была? – прохрипел в трубку осипший Лео. – Я тебе уже пять минут звоню.

– Мусор выносила.

Конечно же, можно было ещё вчера ему сказать, что я встречаюсь со знакомой, и поехать на встречу со Златой вполне легально. Но я же знала Лёвушку. Он бы захотел узнать поподробнее её историю и в конечном итоге разразился бы критикой, как всегда, когда это касалось нелюбимых им «иностранцев».

– Так что случилось, дорогой?

– Светушка, похоже, я заболел. Сейчас пообедал в столовой и еду домой, а точнее, к врачу. Горло болит и температура.

Ну что за невезение! Только я, понимаешь ли, порадовалась, что бесконечные каникулы закончились, так теперь больничный лист. «Опять психосоматика, – подумала я. – Душевные переживания выливаются в ангину. Тело требует заботы, а душа – тепла».

Ну что же, медик – это не профессия, медик – это судьба. Наверное, это действительно то, что нам обоим сейчас нужно.

И выпалила в трубку:

– Ах ты, господи! Бедняжка. Приезжай скорее, я жду тебя дома.

Через два часа присмиревший и потерявший голос Лёвушка тихо лежал в кровати, под двумя одеялами и с компрессом на шее. Окно приоткрыто, шторы приспущены, телевизор в спальне выключен. На тумбочке около кровати – электронный градусник и чашка с горячим молоком.

По счастью, если Леопольд заболевал, то сразу же послушно прекращал курение, бестолковые разговоры и укладывал себя в постель. Но сегодня, внезапно онемевший, он выглядел особенно беспомощным.

Я вставила в уши фонендоскоп и присела на край кровати, сделав серьёзное лицо:

– Милый, давай измерять давление.

Давление Лёвушке измерили на приёме у врача, но женская забота никогда не бывает излишней, не правда ли?

– Ох, Светушка, Светушка… Что бы я без тебя делал… кхе-кхе… – почти беззвучно прошептал умиротворённый Леопольд под впечатлением вида моих умелых действий с тонометром.

«Ага! Вот так-то лучше», – подумала я, нежно улыбнувшись больному.

– 120 на 80. Пульс – 72. Давай, дорогой, допивай молоко и немного поспи. Тебе полезно.

Я помогла ему приподнять голову, и Лёвушка зачмокал губами по ободку чашки. Вот и хорошо! Нечего изображать из себя всезнайку и выносить мне мозг. Ну, уеду я домой, что ты один делать-то будешь? Кому ты нужен, кроме старенькой мамы? С таким характером.

С ощущением выполненного долга я закрыла за собой дверь спальни и уселась перед экраном монитора. Что там Злата говорила мне про психологию? «Ты ж медичка». Хм, действительно, чего я торможу?

Я открыла страницу поисковой системы. Характер… Типы нервной системы… Темперамент… Вот! Четыре типа темперамента. Ну-ка, почитаем.

Я сразу же нашла своего Лёвушку. Безо всякого сомнения, он – холерик!

«Человека холерического темперамента можно охарактеризовать как порывистого, неуравновешенного, склонного к бурным эмоциональным вспышкам и резким сменам настроения. Они плохо сдерживают себя, легко взрываются. Зачастую подобные личности идут до последнего даже вопреки здравому смыслу, т. к. считают, что всё, что они делают, – правильно. Их разум может легко затуманить гордыня. Холерик знает всё обо всем. Выражается безапелляционно и относится к другим так, будто они подчинённые. Ему не стоит возражать, потому что он обожает спорить и может доказать, что вы не правы, даже тогда, когда правда на вашей стороне».

На добром десятке сайтов разными шрифтами я прочла наконец-то всю голую правду о характере своего дорогого Леопольда. А я до сих пор всё списывала на то, что он немец!

Поставив Лёвушке «правильный диагноз», я налила себе кофейку и с чувством глубокого удовлетворения откинулась на спинку кресла. Жить становилось лучше и, как говорится, веселее.

Как мы учили в медучилище? Если есть болезнь, значит, есть способ, как её лечить!

Допив последний бодрящий глоток, я снова подсела к монитору, теперь уже в поисках добрых советов.

Так, пишем. «Как ужиться с холериком?»

Поисковая страница запестрела синими жирными строчками.

«Ужиться с холериком может флегматик».

«В общении с холериком нужно соблюдать некоторую предосторожность. Откажитесь от давления на него, от критики, требований. Убеждайте его мягкой речью и логическими доводами. Холерику нецелесообразно перечить, когда он возбуждён. В семье холерика нужно помещать в условия удобства и комфорта».

Отлично! Спасибо тебе, поисковая система! У меня появилась уверенность в завтрашнем дне. Стараясь не разбудить разомлевшего Лео, я прошла на цыпочках в спальню и достала из ящика с бельём свою записную книжку. Надо бы сделать пару заметок, чтобы не забыть. А также для истории.

И к первым трём урокам, приобретёнными мною за три с половиной года знакомства с моим немцем, прибавились следующие строчки:

Урок четвёртый. На просторах интернета: «Не спорь с холериком – себе дороже будет».

Урок пятый со слов Златы: «Ищи травку, дорогая!», что в переводе – «Хочешь быть любимой женой – осваивай национальную кухню!»

Урок шестой, опять же от неё: «Добейся статуса и знай законы. Тогда преодолеешь все препоны!»

Нет, назад уже дороги быть не может. Тысячи женщин со всех концов моей необъятной родины, как оказалось, каждый день выходят на сайты знакомств в надежде поймать свою Синюю птицу. Да они были бы просто счастливы оказаться на моём месте, а я разнылась при первых трудностях.

«Выше нос, русская баба! Коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», – подмигнула я в зеркало своему отражению.

Деловито и по-хозяйски поправив больному одеяло, я пошла на кухню варить куриный бульон.

(обратно)

Глава пятая. Карнавал

«Ах, карнавал, удивительныймир,

Где перемешан Париж и Памир,

Если ты с нами всю ночь танцевал,

Снова приедешь на наш карнавал!»

Не помню – что за фильм? Кто автор? Кто исполнитель? Я даже не помню название нашего телевизора – «Рубин», «Электрон»? – практически единственное окно в мир советского школьника, в котором симпатичная девушка в полосатой кофточке и белом берете с красным помпоном пела об удивительном празднике с новогодним названием "Карнавал". Но несмотря на много-много серпантина, было понятно, что это не Новый год.

Бледнолицый клоун с разрисованными фломастерами щеками и музыканты в белых рубашках, опоясанные широкими разноцветными поясами, создавали впечатление чего-то абсолютно ненашенского. Потом я узнала, что карнавал бывает в Венеции – с масками и гондолами, и в Бразилии – с полуголыми загорелыми танцовщицами в перьях.

И каково же было моё удивление, когда второго марта, в среду, Лёвушка заявил, что с завтрашнего дня он взял отгулы на неделю с тем, чтобы «как положено отпраздновать карнавал».

– Где? В Бразилии?!

– В какой ещё Бразилии, Светушка, бог с тобой! У нас, в нашем родном католическом городке!

Я изумилась.

– Как так? И как тебя отпустили на целую неделю, ты же говорил, работы невпроворот.

– Здесь ты права. Моя работа расположена в городке протестантском, и они над карнавалом только посмеиваются, а сами не празднуют. Но ты же знаешь, как любят немцы соблюдать традиции, возраст которых больше десяти веков! Пусть попробуют не отпустить – мой адвокат в два счёта выиграет процесс.

Ну что же, очень интересно! Никогда я ещё не бывала на настоящих карнавалах, не считая советских демонстраций 1 мая и 7 ноября.

Когда и откуда появилось само слово «карнавал», я прочитала в «Википедии»: «Самая распространённая версия принадлежит католической церкви, которая утверждает, что слово произошло от латинского carne vale, что означает "прощание с мясом": церковь использовала старинный праздник для подготовки христиан к самому длинному в году посту – Великому посту перед Пасхой».

И точно. Согласно церковному календарю, оставалась ровно неделя до начала Великого поста.

Сюрпризы начались третьего марта, в четверг. Вставший, как обычно, рано утром, Леопольд провёл свои водные процедуры и нырнул обратно под одеяло, прижавшись к моему лицу неожиданно голой и гладкой щекой.

– Ой, что это? – я дотронулась пальцем до прикроватной сенсорной лампы. – Лео, я не узнаю вас в гриме.

– Ха-ха, не бойся, майн шатц, ведь сегодня Weiberfastnacht («Бабий четверг«)! И по моей личной традиции каждый год, в этот самый четверг, я…

– Хожу в баню?

– Нет, сбриваю начисто свою бороду! Так я наряжаю сам себя, ведь оставаться без костюма в карнавальное время неприлично. Сегодня мы пойдём с тобой смотреть «бабье шествие».

Без привычной бороды Лёвушка выглядел помолодевшим и смешным, и я предвкушала реакцию Ивана, который должен был пораньше прийти из школы.

Когда Ваня был совсем маленьким, Вадим вдруг решил отрастить в зиму густую окладистую бороду. Мы так привыкли к его чёрной и кудрявой бороде, что когда по весне Вадик её сбрил, то Ванечка не признал его и не хотел идти домой из детского сада с «чужим дядей». Я прибежала на помощь: папа смеётся, а ребёнок в шоке – голос-то остался папин! Мы пошли домой втроём, взявшись за руки, и маленький Ванька старался не смотреть на папу, а смотреть строго себе под ноги, и мы хохотали и были счастливы.

Но в тот «Бабий четверг» ожидания мои не оправдались. Иван пришёл из школы через два часа от начала занятий, взъерошенный, помятый, в недоумении и в губной помаде. Даже не поглядев на сияющего голощёкого Лео, он кинул портфель в угол и задумчиво уселся на свой диван.

– Ивановский, ты что, ничего не замечаешь? – Лео, подбоченившись, стоял в дверном проёме детской комнаты.

– Лепольдовский, скажи мне, почему все девочки в школе сегодня сошли с ума?

После принятия мною твёрдого решения адаптироваться к Лёвушке и к местной жизни Ваня интуитивно понял, кто в этом доме хозяин, и всерьёз подружился с Леопольдом. А может, он просто проникся Лёвушкиными заботами о «своём сыне», как представлял его Лео на классных собраниях.

Я отдаю должное порядочному во всех отношениях Леопольду – он беспрекословно платил за комплексные школьные обеды и учебники и, узнав, что Ване требуются брекеты, заказал у стоматолога самые лучшие и дорогие. Экономить на обучении и здоровье ребёнка он не собирался, и уже за одно это можно было научиться сносить его холерический темперамент, что у меня получалось со временем всё лучше и лучше.

Запомнив рекомендацию из интернета, что «ужиться с холериком может флегматик», я выработала свою тактику семейной жизни, делая упор на такие флегматические качества, как «невозмутимость» и «спокойное созерцание происходящего».

С Ваней же они сошлись, большей частью, на футбольных и компьютерных делах, прозвав друг друга на манер фамилии известного футболиста Левандовского. Было смешно, и эти домашние прозвища быстро прижились.

Итак, Ивановский был смущён и обижен девочками своей начальной школы, которые, нарядившись в этот особенный четверг в разноцветные карнавальные костюмы, мазали мальчишек помадой и срезали им шнурки на ботинках. И Лео, посмеиваясь, объяснял ребёнку, что ничего тут не поделаешь, такая, мол, традиция!

В «Бабий четверг» мужчинам, не ищущим на одно место приключений, лучше оставаться дома.

В одиннадцать часов и одиннадцать минут мы стояли на городской площади – «праздник на площади, праздник для всех!» – и наблюдали необычную демонстрацию – вереницу женщин, по группам разряженных в костюмы колокольчиков, ведьм, крестьянок и проч.

Особенностью местных костюмеров было умение приспособить воздушные платья на тёплые куртки так, чтобы барышни не выглядели базарными толстушками. На головах дамы тоже пристраивали что-то невероятное – цветы, фрукты, звёзды и остроконечные шляпы с широкими полями. Флейтистки в треуголках с перьями, гусарских пиджачках и коротких белых юбках играли синими губами походные марши и завидовали тёплым перчаткам барабанщиц.

Процессия потянулась по городским улицам, бросая в прохожих и сторонних наблюдателей вроде нас карамельными конфетами. Ваня вытаращил глаза на падающие с неба конфеты и не знал, что ему с таким счастьем делать.

– Давай собирай! – подбодрил его Леопольд.

Я замёрзла через двадцать минут:

– Лео, пойдём домой, я всё поняла.

– Ничего ты не поняла. Самое интересное начнётся после шествия. «Бабы» потянутся группами по пивнушкам и ресторанам, устраивая в каждом заведении маленький сабантуй с песнями и плясками. При этом они обязаны задевать всех мужчин, которых встретят. Разрешено целоваться, отрезать галстуки, а в худшем случае – далеко за полночь – могут даже снять штаны и порезать их на ленты.

«Дикий народ», – подумала я. Почему-то эта идея меня не вдохновила.

Впрочем, в одиночку отрывались «бабы» только один день. С пятницы к ним присоединялись мужчины, одетые крестьянами, матросами или индейцами.

Пивнушки опять наполнялись, к удовольствию их владельцев, ликованием. И, положив друг другу руки на плечи, немцы качались из стороны в сторону за длинными деревянными столами, распевая песни, ритм и музыку которых можно прочувствовать, вспомнив клип Кабаре-дуэта «Академия» «Когда муж пошёл за пивом».

В субботу мы опять стояли на городской площади и наблюдали, как бургомистр с большой трибуны передавал ключ от города карнавальному принцу, которого в нашем городке выбирали тайно, создавая тем самым у населения интригу до последнего дня. Группа поддержки в костюмах из кинофильма Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен» зачитывала «Указ о временной передаче города в руки карнавалистов», и музыканты громыхали литаврами.

В воскресенье Иван разжился конфетами на «Детском карнавале» (Kinderkarneval), где маленькие копии барабанщиц в треуголках с перьями и коротких белых юбочках маршировали под предводительством взрослых «унтер-офицеров».

А в «Розовый понедельник» (Rosenmontag) ровно в одиннадцать часов и одиннадцать минут потянулись по городским улицам огромные самодельные карнавальные повозки – кульминация праздника!

Повозки мастерились каждый год на злобу дня самими членами многочисленных карнавальных сообществ. И я представляла, сколько трудов положили карнавалисты на украшение бумажными цветочками пятиметровой пчёлки Майи. Каждая группа наряжалась в тон повозки, а если её к тому же сопровождали свои музыканты – это был просто шик!

Стоявшие на повозках «принцы и принцессы» приветственно размахивали народу руками, и опять летели с неба сладости и были переполнены пивнушки.

Дома восторженный Ваня рассортировывал на кухонном столе свой сладкий улов, а мы смотрели до самого вечера по телевизору многочасовые шествия из Дюссельдорфа и Кёльна – самых главных карнавальных столиц Германии.

Но и это было ещё не всё!

В «Фиалковый вторник» (Veilchendienstag) проходила передача ключа обратно бургомистру. А завершался «пятый сезон», как называли его немцы, «Пепельной средой» (Aschermittwoch), когда притихшие и частично болеющие с похмелья граждане дружно шли на службу в церковь, где священник рисовал им на лбу пеплом крестик, что означало начало Великого поста и конец гулянью.

Мы с Лёвушкой всю неделю карнавалили «на сухую» и только в последний день веселья, «Фиалковый вторник», тоже решили расслабиться.

(обратно)

Глава шестая. Бабушки русские и зарубежные, или О пользе чтения газет

В тот самый «Фиалковый вторник» мы решились посетить любимое заведение Лео – трактир «Три короны», где можно было угоститься блюдами национальной кухни и свежайшим самоваренным пивом.

Созвонившись накануне со Златой, мы заказали столик на четверых. Злата обещала прийти не одна. И не говорила, с кем, сохраняя тем самым интригу вечера.

«Три короны» были небольшим уютным заведением. Направо, за закрытыми стеклянными дверями банкетного зала, распевала песни большая карнавальная компания («За пивом, за пивом, ха-ха! Тра-ляй-ля-ля! Когда муж пошёл за пивом»), а посредине за барной стойкой тусовались бюргеры в растрёпанных ветром разноцветных париках.

Официантка посадила нас за небольшой квадратный столик прямо у окна в левой половине заведения, где было потише. Рядом уже расположились завсегдатаи – старички пенсионеры, развлекавшие себя по вечерам игрой в картишки.

– Света! Лео! – в дверях показалась элегантная девушка, на ходу поправляющая свои тщательно уложенные локоны. Злата выглядела сегодня шикарно и не по-карнавальному. Тряхнув кудрями, она небрежно сбросила модное пальто на руки сопровождавшего её молодого человека.

Её спутник оказался высоким, худым, с чёрной бородкой типом. В чёрной одежде, с огромными серебряными перстнями на пальцах, один из которых был спаян, согласно современной моде, в форме черепа.

– Познакомьтесь – Валентин, – представила нам Злата своего загадочного друга.

– Он что, русса?! – догадался Леопольд по имени.

– Я-я, русса! Прямиком из Иваново, – засмеялась Злата.

Парень поправил очки на бледном носу и смущённо произнёс:

– Г-гутен абенд.

По-немецки он говорил медленно и правильно, обдумывая заранее своё предложение. Неуклюже отодвигая стул для Златы, он одновременно разматывал свой бесконечный, вязанный крючком шерстяной шарф.

Оказалось, что Валентин – компьютерщик и уже не первый раз приезжает в Германию по делам российской фирмы, на которой работает программистом. Я уже было хотела сократить «Валентин» до привычного мне «Валя», но Злата меня остановила.

– Не сбивай с толку своего Лёвушку. Ты со временем поймёшь, как важно для немцев знать «правильное» имя, чтобы не обидеть собеседника.

А ведь и правда! За этот короткий период своей германской жизни я уже не раз замечала эту разницу в употреблении имён.

У них есть Танья, но нет Татьяны. Есть Юлья, Катья, Сонья. Но если девушку зовут, к примеру, Катарина или София – то тут уж, пожалуйста, называйте правильно. И никогда Маргарита не станет Ритой, а Александр – Сашей. Потому что это четыре абсолютно самостоятельных полных имени.

– А вы что же, не празднуете карнавал? – спросил Валентин, вежливо обращаясь на «вы» к моему Лёвушке.

При этом он имел в виду, конечно же, наш внешний вид. Добропорядочный бюргер Леопольд сидел, не изменяя своему привычному образу, в клетчатой, застёгнутой на верхнюю пуговицу фланелевой рубашке. Я тоже оделась в тон мужу – ноль косметики плюс свитер с джинсами.

– Молодой человек, – Лео уселся поудобнее, откинувшись на спинку стула, и сложил руки на груди, что значило начало как минимум получасового монолога. – Знаешь ли ты, сколько времени и денег это стоит – состоять в клубе карнавалистов?

Дальше Лео продолжил уже слышанный мною рассказ о «трудностях настоящего карнавалиста» и почему он им не стал. А мы со Златкой обсудили её нового знакомого.

Парень скромный, молодой, не женат, немного заучка. Познакомились на улице, на карнавале, случайно. Хотел бы переехать, старается, шансов нет.

Официантка принесла нам пиво и горячие колбаски с горчицей, и, чокаясь бокалами, мы одновременно произнесли традиционное местное приветствие:

– Прост!

Сначала атмосфера за столом царила благодушная. Лео, довольный, что парень так внимательно и вежливо выслушал его историю, задавал ему вопросы о России. Злата украдкой поглядывала в карманное зеркальце – не съела ли она свою помаду. Я же была настороже, зная Лео и его взрывной характер.

Не дожидаясь, пока Лёвушка перейдёт от вопросов экономической политики к понятию «демократия», я встряла в разговор:

– Леопольд, дорогой! Злата с Валентином собираются на литературный вечер. Приезжает известный автор – Владимир Каминер. Ну, ты его знаешь, у тебя на полке стоит его книга – «При социализме секса не было». Не хочешь присоединиться?

– О! – Лео забыл про политику и оживился. – Это отличный писатель! Единственный, кто пишет правду о своём советском прошлом, и с таким юмором! Обхохочешься. Представляете, он пишет, что в СССР были пионерские отряды. И бедные дети получали нелепые пионерские задания. Например, переводить бабушек через дорогу. А так как эти отряды имели нормативы и соревновались между собой, то, чтобы добиться показателей, они мотали туда-сюда одну и ту же бабушку! Ха-ха-ха, это надо же, какой идиотизм!

Я криво усмехнулась. Любители всё же эти немцы посмеяться над нелепостями прошлой жизни жителей восточного блока. И бывший москвич, а ныне берлинец Владимир это быстро понял. Спекулируя на нашем печальном совковом прошлом, он написал здесь уже больше десятка смешных книжек и стал большим любимцем германского народа.

– Т-точно, я же его в-видел! – Валя при волнении немного заикался. – К-круто юморит! Г-говорит, что немец, у которого весь шкаф не заставлен па-папками со скоросшивателями, где хранятся всякие к-квитанции, собираемые г-годами, ничего не достиг в этой жизни. Хе-хе-хе!

«Сто процентов, – одобрительно подумала я про себя. – У моего Лёвушки с десяток только действующих скоросшивателей в книжном шкафу стоит, не считая необъятного архива».

– Или г-говорит, что немецкий чиновник каждую бумажку ещё и в п-прозрачный файлик вкладывает. Вот он и по-посчитал, во сколько миллионов это обходится к-казне! Хе-хе, какая нелепость!

– Что, так и говорит? – Лео убрал с лица улыбку и насторожился.

– Натюрлих!

Леопольд покраснел, завращал глазами и расстегнул верхнюю пуговицу фланелевой клетчатой рубашки.

Я поняла, что на сегодня мы «приехали».

– А над чем тут смеяться? – начал возмущаться Лёвушка. – Над тем, что в документах у немцев присутствует порядок? Это же и так ясно, что порядок – это самое главное в жизни. И очень печально, что вы (кого он при этом имел в виду – всех россиян или конкретно нашу троицу, я не поняла) этого не знаете! Поэтому и страна у вас не передовая, а у нас передовая. Тоже мне, писатель. Не буду больше его книжки покупать!

– Лео, успокойся, – мне стало ясно, что на литературный вечер мы не попадаем. – Конечно, ты во всём прав. Всё так и есть, как ты говоришь, порядку у немцев можно только поучиться.

Я по привычке старалась подстроить разговор под диалог холерика с флегматиком, но Валя таких дипломатических тонкостей общения с Леопольдом знать, конечно же, не мог.

– А что с Россией-то не т-так? – вступил в дискуссию компьютерщик из Иваново. – Может, страна и не п-передовая, но и у нас есть много чего хорошего. Вот, например, у нас в городе…

– Не знаю, как у вас, – перебил его Лео, остановить которого было уже довольно трудно, – а лично я своими глазами видел, как русские бабушки сидят с утра до вечера на улице возле магазинов и продают всякую всячину. Семечки, например! У меня эта картина до сих пор не выходит из головы. Это просто стыдно, когда пожилые люди, трудившиеся всю жизнь на благо страны, вынуждены на старости лет терпеть все капризы погоды и сидеть с протянутой рукой! Где, спрашивается, их дети и почему они не помогают своим престарелым родителям?!

Ну надо же! Я и не подозревала, что история с нашими старушками так сильно затронула Лёвушкино сердце. Тогда, в России, я пыталась объяснить ему, что, пенсии у стариков очень маленькие и торговля всякой мелочью – это некое подспорье в процессе выживания. Но часто были среди торговок и просто любительницы провести время в хорошей компании, которые ходили к магазину, как на работу с дружным коллективом.

– Пе-пенсии маленькие, вот и выживают как могут, – согласился с очевидностью очкарик Валя. – Здесь и с-спорить не о чем.

Мы дружно замолчали.

Наш интернациональный вечер подходил к концу. Официантка убрала пустые тарелки, справа за стеклянной дверью банкетного зала стихли песни, и ряды посетителей за барной стойкой постепенно начали пустеть.

И в наступившей паузе мы услышали, как рядом с нами, за столиком завсегдатаев, заканчивающих свою карточную партию, старожилы обсуждают свежую газетную статью.

– Гляди-ка, Курт! Вот до чего мы уже докатились. Читал свежую BILD? Прямо на первой странице – «Бабушка Хельга торгует телом!»

Наши четыре спины застыли в позе «само внимание».

– Дай-ка сюда, Ганс… Ага. Хельга, 82 года, пенсия маленькая. Пошла в публичный дом подрабатывать, но продержалась только 15 месяцев. Устала от напряжённой работы, слишком много клиентов желали провести время со старушкой.

– Ну и почём старые кости? – Ганс укоризненно покачал головой, набивая табаком свою трубку.

– Для клиента – 140 евро. А Хельге на руки – 60.

– Эх-эх-эх… Куда катится этот мир…

Я не верила своей удаче. Вот она, правда жизни!

А ты говоришь – семечки.

Мы поднялись из-за стола и по традиции пожали друг другу руки на прощание.

Мужчины галантно подали дамам пальто, и, попадая рукавами в свой тёплый пуховик, я незаметно для других шепнула немного обескураженному такими газетными новостями Лео на ушко:

«Русские бабушки торгуют семечками, а немецкие – телом!»

Один-ноль в нашу пользу.

Мы поехали домой и больше о произошедшем не вспоминали.

(обратно)

Глава седьмая. Практика. Начало

– Девушка, берите, не сомневайтесь! Белое вам очень к лицу.

Брать нужно было в любом случае, и сомневалась я только в покрое медицинской курточки – на пуговицах или на замочке? Простые белые брюки подходили в любом случае. И вообще, главное в этом рабочем комплекте было качество материала – согласно этикетке, костюм медицинской сестры можно было стирать при температуре 90 градусов, обеззараживая его таким образом от будущих больничных бактерий и вирусов.

– Светушка, бери на пуговицах – так практичнее.

Мой муж, довольный, что полугодовая переписка с чиновниками закончилась наконец-то разрешением пройти мне практику в больнице, был готов оплатить самый дорогой вариант костюма, а также белые кожаные рабочие тапочки.

Я скептически посмотрела на себя в зеркало. Да уж, последний год прибавил мне морщин и килограммов.

Нельзя сказать, что с момента нашего прошлогоднего заседания в «Трёх коронах» в моей заграничной жизни произошло много событий. Скорее, меньше, чем я ожидала. Наскоком иностранцу здесь ничего не взять, и я продолжала трепыхаться в подвешенном состоянии, согласно темпу работы немецких чиновников под девизом «Тянем-потянем».

В июле я закончила свой «интеграционный курс», успешно сдала экзамен и получила сертификат о знаниях немецкого на уровне В2. В августе мы съездили в Россию в отпуск. А в сентябре я записалась на приём к специалисту городской биржи труда.

Пора было начинать трудовую деятельность!

От биржи мне пришло длиннющее письмо с вопросами типа: «Какими умениями и навыками вы владеете?» К вопросам прилагался список документов, и я весь вечер старательно заполняла графы и писала свою биографию.

Толстый конверт мы выслали специалисту. И вскоре я сидела напротив моложавой служащей в красивых розовых очках.

– Что у вас? – торопливо застучала она по клавиатуре.

– Что значит – «что»? Я же все документы выслала и всё там написала! Я медсестра, ищу работу.

Дамочка удивлённо поправила очки на переносице и вопросила:

– А чего вы ко мне записались? Медсёстры везде нужны. Вы что, газет не читаете?

Милое начало. Мне стало ясно, что моё толстое письмо никто не открывал и вообще, меня не ждали.

После разрезания конверта и беглого изучения наиболее важных бумаг, дама поняла, в чём суть проблемы. Работать по специальности здесь мне было не разрешено, а нужно было сначала подтверждать диплом. Но и в этом вопросе она помочь мне тоже не могла:

– Пишите в Дюссельдорф, в Комиссию по признанию медицинских дипломов иностранных граждан.

Что я и сделала.

Видимо, работы у чиновников было невпроворот. Только ответ из этой комиссии я получила через полгода, в канун уже следующего карнавала.

Перепроверив мой школьный аттестат, диплом и трудовую книжку, мне милостиво было разрешено пройти практику в больнице.

При этом признать диплом мне стопроцентно никто не обещал, а написали – «посмотрим». Но я и этой малости была ужасно рада! Такой ленивой жизнью, как здесь, в Германии, я никогда ещё не жила.

Леопольд продолжал ходить на работу, Ваня – в школу, и только мне не было места в этой скучной, расписанной по дням недели жизни. Работать как неквалифицированный персонал мне не хотелось, да и Лео не пускал.

– Только начни полы мыть – потом так и останешься на низкооплачиваемом труде. Жди ответа, чего тебе дома не сидится?

И вот теперь я снова была полна надежд!

Место практиканта в больнице Святого Франциска соседнего городка я получила сразу. При больнице находилась медсестринская школа, и я надеялась, что практика пройдёт успешно.

– Мы рады приветствовать вас в нашей больнице, – сообщила мне крупная женщина с дежурной улыбкой Людоеда, одновременно отвечая на звонки и сортируя разбросанные по столу бумажки.

– Вы говорите по-немецки? Очень хорошо! Можете приступить с завтрашнего дня? Отлично! Да, ещё чуть не забыла – практика не оплачивается, форму покупать самим, талоны на завтрак получите у секретаря. Да, господин директор… Бегу, господин директор…

Она бросила трубку и, выпроводив меня в холодный коридор офисного блока, помчалась в сторону закрывающегося лифта.

«Бедняжка в стрессе», – пожалела я сорванную с места грозным директором фрау Вигенборн и поднялась по лестнице на третий этаж стационара.

– А, практикантка! Русская, значит? И хочешь за шесть месяцев всему научиться? Какие практиканты шустрые пошли.

Слегка насмешливый тон старшей медсестры с польской фамилией не предвещал ничего хорошего.

– Богухвала, – представилась «старшая», по виду – моя ровесница. – Садись, сейчас забьём тебя в график работы.

Я не успела оглянуться, как Богухвала заткнула мною дыры в компьютерном графике работы на ближайший месяц.

– Ну, до завтра! – она грузно захромала по коридору мимо больничных палат, слегка приволакивая правую ногу.

Времени на лишние разговоры у местного начальства не было.

Вечером мы с Лёвушкой долго не могли уснуть, с энтузиазмом обсуждая предстоящие события. Почти каждый день с экрана телевизора мы слышали о катастрофической нехватке медицинского персонала в стране, так что правительство уже не знало, что и делать. Показывали передачу из Китая, где молоденькие выпускницы медучилища проходили сейчас годовой курс немецкого, чтобы затем прибыть на работу в Германию.

Острую нехватку персонала в немецкой больнице я почувствовала сразу, в первый же день работы в 1-й хирургии. На утренней пятиминутке выяснилось, что опять кто-то заболел, а студентка медучилища, проходящая здесь практику, переводится в другое отделение, где сразу две сестры ушли в декрет.

Две прибывшие на работу одинакового вида – маленькие, конопатые и с большими руками медсёстры Казимира и Катаржина, поворчав между собой и разделив пациентов на двоих, когда должно быть четверо, побежали по палатам. Первым делом необходимо было подготовить больных к предстоящим на сегодня операциям.

Мне было велено подготовить пациента к операции «паховая грыжа», и, вооружившись резиновыми перчатками и одноразовыми бритвенными станками, я осторожно постучала в дверь.

Промелькнувшая мимо меня по коридору Катаржина (или Казимира?) торопливо бросила в мою сторону ехидный взгляд: «Давай-давай, работай! Ты ж медсестра!»

– Гутен морген, майне херрен! – я решительно вошла в палату и включила свет.

Пациентом с паховой грыжей оказался молодой, что называется «в самом соку», накачанный парень с ровным загаром и чёрной бородкой эспаньолкой.

Тонкие восточные черты лица «Тамерлана» выражали растерянность и страдание.

Впечатление было такое, что он никогда не болел даже насморком и теперь впервые в своей жизни оказался в больнице. Поэтому всех работников в белых халатах изначально воспринимал как потенциальных мучителей.

Моей задачей было выбрить начисто паховую область вместе с прилегающими к ней мужскими органами. Затем переодеть больного в операционную рубашку, одноразовую медицинскую шапочку и белые эластичные противотромбозные чулки. И ещё раз предупредить, что есть, пить и курить до операции категорически запрещено.

И тут возникли две проблемы. «Тамерлан» не хотел бриться. Он хотел курить.

Конечно, врач ему всё объяснил! Конечно, он понимает, что грыжу надо удалять! Ну да, а для этого надо бриться. А для этого надо снять трусы… Ой, мучение какое в этой больнице… Ну ладно, вот она… Брейте…

Я сменила семь станков, пока добилась результата. Наконец-то операционное поле было подготовлено, и мы оба облегчённо вздохнули. Восточный красавец надел на голое тело чистую широкую рубаху до колен с завязками на спине и нехотя натянул противотромбозные чулки и зелёную одноразовую шапочку.

– Ложитесь под одеяло и ждите, – скомандовала я. Время начала операции я не знала, но была довольна результатом – лежит, понимаешь, как огурчик, к хирургическому вмешательству готов!

Остаток смены я провела в катании кроватей с пред- и послеоперационными больными до оперблока и обратно.

Кровати были тяжёлые, бледные от переживаний больные боялись за свою жизнь, оперблок находился на самом верхнем этаже, а у лифтов, как обычно, стояла очередь. Поэтому путь «без кровати» я проделывала по лестнице пешком, и у меня от непривычки заныло колено.

В тот день нехватка персонала оказалась заразной. Операционная очередь продвигалась очень медленно, и бедный «Тамерлан» нажимал каждые полчаса кнопку вызова с единственным вопросом: «Когда?»

На пятый раз я перестала заходить в палату, и парень выбрался наружу сам.

Он вышагивал гигантскими шагами по коридору, огромный, загорелый «воин Тамерлан» в белых чулках, зелёной шапочке и завязанной сзади операционной рубашке, сквозь полы которой мелькал его крепкий голый зад, и сопровождал мою беготню с кроватями укоризненными страдальческими взглядами.

Через три часа безответного ожидания он не выдержал и накурился в туалете.

Приговор хирургических сестёр польского происхождения был строг и обжалованию не подлежал:

– Домой!

О следующей возможности привести в порядок свою грыжу больному было обещано сообщить по телефону дополнительно.

Потирая правой рукой разнывшееся колено, я ехала на своей легковушке домой, когда вдруг в голове всплыли строки поэта, писавшего когда-то на персидском языке:

«И зноем дня не будет опалён

Тот, кто в терпенье гордом закалён».

Больному «Тамерлану» терпения сегодня явно не хватило.

Хватит ли мне?..

(обратно)

Глава восьмая. Волонтёрство

Дни шли за днями, недели за неделями, а я всё продолжала катать кровати, мерить пульс и убирать за больными подносы с остатками обедов.

Мои робкие попытки влезть в более специфичные сестринские дела тут же пресекались вызовами в палаты всегда чего-то хотящих пациентов, которые жали на красные кнопки возле своих тумбочек. И тогда Казимира, разливающая микстуры в пластмассовые рюмочки, переглядывалась с Катаржиной, строчащей сестринские «репортажи» в истории болезни, и они нервно-вежливо просили в один голос:

– Светлана, не могла бы ты посмотреть, чего хотят больные?

Конечно, я могла.

Послеоперационные больные хотели пить и писать. И я подавала стакан с минералкой и подставляла судно или утку. Или они хотели получить карту доступа к телефонному аппарату. И я бежала на первый этаж и покупала карту в больничном автомате. Или они хотели повернуться на другой бок…

Выполняя эти нехитрые задания, не требующие от меня никакой квалификации, кроме умения быстро перемещаться от одного объекта к другому, я вежливо улыбалась пациентам, польским медсёстрам и самой Богухвале.

По выражению её лица было видно, что она меня недолюбливает, но я не могла себе представить, за что.

Немногочисленные немки появлялись на работе чаще во вторую смену и работали на полставки. На меня они смотрели сквозь пальцы, не утруждая себя излишними вопросами – кто я, откуда и зачем.

И это было странно.

Странным мне казалось и то, что вместо привычных санитарочек, которые в России назывались «младший медперсонал», в немецкой больнице работали различные помощники. Индийские сёстры милосердия католического ордена, абитуриенты, не поступившие в этом году, студенты медицинской школы и сердобольные пенсионерки.

Трудилось большинство из них, так же как и я, абсолютно бесплатно. В лучшем случае они получали какие-то деньги от биржи труда. Из своего российского опыта я не припоминала в нашей первой городской больнице никаких бесплатных помощников, кроме родственников с банками горячего куриного бульона.

Здесь можно сделать небольшое отступление и остановиться на теме бесплатного общественного труда, а по-немецки Ehrenamt.

Словарь переводит это слово на русский язык как «волонтёрство».

В моей молодости все организованные свыше акции на нашей работе всегда были добровольно-принудительными. Российские медсёстры подметали больничный двор на городском субботнике, сажали деревья и проводили в школах просветительские беседы.

Но мне и в голову бы не пришло назвать всё это волонтёрством.

И только здесь, в Германии, я удивилась, какой большой объём абсолютно бесплатной работы несут на себе граждане этой страны.

Каждый год на нашем местном телевизионном канале проводился конкурс на «самого ангажирующего себя обществу бюргера», заявки на который высылали втайне от самого героя его родные или друзья. И тогда съёмочная группа заставала героя в разгар его добрых дел.

Сюрприз!

Смущённый бюргер, разливающий горячий суп бездомным, не хотел расставаться с половником и отмахивался от благодарностей известной фразой «Каждый на моём месте поступил бы так же». Но его всё равно выводили в центр, хлопали в ладоши, и я умилялась перед телевизором таким человеческим добродетелям.

– Лео, это же просто здорово! А как же ты? Не хочешь сам стать добровольцем?

– Светушка, ты думаешь, что говоришь? Они же все либо пенсионеры, либо студенты. Вот и помогают от нечего делать. А я каждый день на работе устаю, в выходные маму навещаю. Вот, теперь вы с Иваном у меня есть. Тоже, считай, благотворительность.

Интересная позиция.

Та же позиция проявилась у него при известии, что, кроме завтрака больничной булочкой, его любимой жене не положено ни цента европейских денег.

– Да что это за рабство такое?! – возмущался вечерами Леопольд, наблюдая моё неподвижное тело, лежащее пластом на диване гостиной. – И это в двадцать первом веке и в передовой стране! Они тебя просто используют!

То, что меня используют, я поняла не сразу. Откатав три месяца кровати и придавив себе колёсиком до черноты ноготь большого пальца левой ноги, я вдруг осознала, что до изучения медсестринской документации дело так и не дошло.

И тут меня осенило.

Я – волонтёр!

Ну конечно! Раз медсестринской практикой эту беготню назвать было никак невозможно, значит, судьба предоставила мне уникальную возможность прочувствовать на себе, каково же на самом деле быть волонтёром-альтруистом, работающим без выходных и праздничных, без расчёта на денежное вознаграждение, а лишь с тайным ожиданием благодарного взгляда нуждающегося в помощи.

Вдохновлённая новой идеей, я с энтузиазмом взяла под свою опеку две стариковские палаты в отделении ухода за пожилыми.

В женской палате каждое утро меня ждали три бабушки.

У стены лежала неподвижно, как куколка в пелёнках, розовая, полная, с белыми пушком на голове старушка «божий одуванчик».

Она лежала и безразлично сносила все трудности общего ухода с переворачиванием два часа на другой бок. Её было как-то особенно жаль. Возможно, меня впечатлила её покорность судьбе и одновременно очень хороший аппетит.

Она безмолвно кряхтела, пока я, страшно напрягая спину, проводила с ней утренний туалет. И потом жадно ждала завтрака, широко открывая рот навстречу бутерброду с сыром. Сопя и причмокивая, выпивала «божий одуванчик» полный поильник кофе с молоком, и я удовлетворённо вытирала ей рот чистой салфеткой, уже заранее зная, что ровно через час нужно прийти менять ей памперс.

Другая бабушка, посередине, могла вставать сама. Но, к сожалению, сразу же забывала зачем. Каждое утро она привычно интересовалась, где она находится. И я так же привычно объясняла ей про отделение для пожилых людей, намазывая пасту на зубную щётку, одновременно напоминая, как ею пользоваться.

Третья, у окна, к моей великой радости оказалась русской немкой. В отличие от первых двух «чисто немецких» бабушек, дети которых навещали их строго в выходные дни, присев на пять минут на дерматиновые табуреты, к этой приходили каждый день уже с раннего утра многочисленные родственники, помогавшие ей вставать, умываться и закреплять широким деревянным гребнем на затылке седую косу.

Будучи в ясном уме, «наша» бабушка просто так болезням сдаваться не хотела и до последнего держалась за свою независимость. Даже необходимую помощь со стороны персонала она принимала неохотно. И отвечала смущённо: «Ладно тебе, деточка, я уж как-нибудь сама».

Повеселее было в палате мужской. Главным действующим лицом там был мужчина средних лет, неизвестно как примкнувший к пожилому отделению. Он всегда сидел лицом к окну, устроив на прикроватном столике маленькое рабочее бюро со словарями и тетрадями в линейку и разговаривал с медсёстрами на разных языках.

– Бонжорно! – приветствовал он деловито итальянку Бамбину. – Дзень добри! – полячку Казимиру.

Мужчина был серьёзен и выжидал реакции сестёр. И только когда женщины начинали улыбаться и отвечать на родном языке, он тоже смеялся и добавлял ещё пару заученных фраз.

На двух соседних койках ему внимали в восторженном оцепенении два деда-инвалида. Старички замирали каждый раз, когда в палате раздавался иностранный диалог, и посмеивались незнакомым выражениям.

– Хм, это ещё что! Ты подожди, вот русские придут, – приговаривал дед у стенки народной поговоркой времён Второй мировой.

И тогда я, снимая с его старой жилистой руки манжету тонометра, делала «страшные глаза» и серьёзно объявляла:

– Русские не придут. Они уже здесь!

– Ты ли, чё ли? – удивлялся дед.

– Я, родимый.

Мы оба улыбались шутке, и я бежала дальше «волонтёрить».

(обратно)

Глава девятая. Всего вам самого доброго

Ровно за две недели до окончания практики в отделение вернулась русская немка Татьяна. Я видела её мельком в первый день работы, но рано радовалась. Татьяна, как и многие медсёстры, работающие на полную ставку, вскоре ушла на длительный больничный.

Возиться со мной было некому, и до местной компьютерной программы дело тоже не доходило.

И вот теперь я была рада поговорить с Татьяной. И вообще, я жутко была рада тому, что моя волонтёрская деятельность подходит к концу.

Скажу откровенно – несмотря на то, что я изо всех сил каждый день уговаривала свою совесть, приводила сама себе примеры из телевизора, мой энтузиазм быстро угас. К концу шестого месяца меня уже тошнило от бесплатной работы.

Ежедневный стресс часто болеющего персонала, сломанный тонометр, нехватка функциональных кроватей… Я не ожидала, что в немецкой больнице, пусть даже и провинциальной, я столкнусь с похожими проблемами.

– Ну, как твои дела? – поинтересовалась отдохнувшая на больничном листе Татьяна.

– Честно – не знаю, – ответила я, не желая вводить в заблуждение бывшую соотечественницу. – Хожу, тружусь. Вечерами «стандарты» учу. Вигенборн сказала – соберёмся после практики, обсудим мою работу.

– Здрасте, – усмехнулась Татьяна. – Ты в дирекцию сходи, она в отпуске уже неделю!

Я тихо охнула и присела. То-то я её дежурную людоедскую улыбку давно в коридорах не встречала! Что же теперь со мной будет?

В тревоге за свою судьбу я поворачивала ключ в замке, надеясь на разъяснения со стороны всезнайки Леопольда.

Выслушав историю про внезапно ушедшую в отпуск начальницу, он сильно озаботился.

– Светушка, они все там, в больнице, немного того? Вы как с ней договаривались?

Как я узнала гораздо позже, чем надо было бы узнать, устные договорённости в Германии не считались.

В понедельник рано утром с неприятным чувством я постучала в дверь дирекции.

– Что у вас? – нервно защёлкал ручкой «самый главный директор», маленький, толстый и лысый Херр Шранк.

Ситуация напомнила мне приём у специалиста на бирже труда. Херр Шранк понятия не имел, кто я и что я здесь делаю.

– Приходите завтра, – устало отмахнулся он.

Наконец, наступило заветное завтра. Не глядя мне в глаза, директор перебирал на рабочем столе бумаги, к моей практике явно не относящиеся.

– Дорогая фрау, – начал он унылым голосом. – Согласно отчёту старшей медсестры Богухвалы, вы не смогли освоить полный объём сестринской работы. И я, соответственно, не могу дать вам полноценную характеристику.

– Что это значит? – с тоской спросила я, понимая в глубине души, что проиграла.

– Вы не освоили работу на компьютере. Нашу специальную больничную программу. Предлагаю вам продолжить практику до полного завершения, согласно параграфа… статьи…

Но дальше я его уже не слушала. С красными пятнами на щеках я поспешила к Богухвале.

Это был момент триумфа, сладкий и долгожданный «момент истины», о котором полячка Богухвала, вероятно, мечтала все полгода со дня нашей встречи.

– А ты что же себе думала? – зашипела она зловеще в моё отчаянное лицо. – Ты думала, за полгода с булочки на зарплату перескочить? Да ты знаешь о том, что я в своё время полтора года немцам попы мыла! Молчала, угождала, унижалась. Несла самую тяжёлую работу, плакала по ночам, прежде чем они меня признали?! А ты думала, что ты самая умная? Иди работай дальше.

– Богухвала, что я тебе сделала, зачем ты так?! Я же старалась…

– Этого мало, детка. Будешь ещё год бесплатно пахать, а там посмотрим.

Я тихо ревела в раздевалке, примостившись на стульчике возле одинаковых железных шкафчиков, Татьяна пыталась меня утешить:

– Мне было уже за тридцать, когда я в медучилище пошла – ох и тяжело мне пришлось! Поблажки никакой никто не делал, а как раз наоборот – так и выжидали, выдержу или рухну на полпути. Специально валили на экзаменах. И я учила по ночам чуть ли не до обморочного состояния. Не любят они нас.

Подобное выражение я уже неоднократно слышала от наших переселенцев и потихоньку начинала привыкать к этой мысли.

– Таня, а почему так много иностранок? Немки-то где?

– Работа тяжёлая, а платят мало. Местные за такие деньги лучше дома будут сидеть или, в крайнем, на полставки. А иностранки тащат на себе молча, как рабочие лошадки. У всех уже по двести часов переработки, за которые денег не заплатят. Вот и приходится хитрить с больничными листами, чтобы хоть немного продыху себе давать. А про санитарок здесь никто никогда и слыхом не слыхивал! Политика такая – искать добровольных помощников.

Всё понятно. Конечно, я слышала каждый день по телевизору, что у обычных городских больниц давно нет денег. Согласно статистике, каждая вторая больница Германии schreibt rote Zahlen, то есть нерентабельна.

На семейном совете Лёвушка рвал и метал, оскорблённый в лучших чувствах за свою красавицу и умницу Светушку.

Никаких аргументов принимать он не хотел. Он хотел видеть свою молодую жену вновь спокойной и счастливой и гулять с ней в выходные по дорожкам парка. Или сидеть тёплыми августовскими вечерами на своём широком балконе. Поэтому он позвонил Херр Шранку:

– Будьте любезны, пришлите нам характеристику. Мы увольняемся!

– Да ради бога. Всего вам самого доброго!

Последний день работы выдался тяжёлым. Мало того, что я чувствовала себя обманутой и использованной по полной программе, так ещё и пациенты в этот день звонили в свои кнопки как умалишённые. И больше всего старалась внезапно ожившая бабушка «божий одуванчик».

Её опять привезли накануне, только теперь с диареей.

Осмотревший её доктор прописал ей голодовку. И бабушка находилась в полнейшем недоумении – время завтрака в разгаре, а её никто не кормит!

Упаковывая её в памперс, я пыталась объяснить ей ситуацию, но тщетно. Она совсем не хотела меня слушать и молча жала на звонок, требуя свой законный больничный бутерброд.

Дежурная сестра, посовещавшись недолго со своей совестью, убрала от неё кнопку вызова подальше.

И тут случилось чудо.

Безразличная к гигиеническим процедурам и безмолвная обычно бабушка заговорила!

Сначала тихо: «Сестра, сестра», потом всё громче. Так что к обеду (и к окончанию моей смены) её тревожный голос раздавался уже по всему отделению:

– Помогите! Сестра! На помощь!

Но перегруженные работой сёстры молча пробегали мимо. И только сердобольная, добровольно-принудительнаярусская практикантка Светлана, работающая без расчёта на денежное вознаграждение, а лишь с тайным ожиданием благодарного взгляда нуждающегося в помощи, изредка заглядывала к ней в палату, сочувственно поправляя одеяло.

Мы много пережили вместе с ней за это время. И мне было опять её искренне жаль.

Она дрожала от голода, мычала, сердито смотрела мне в лицо и наконец, надышавшись обеденными запахами и поняв окончательно, что ничего не дадут, вдруг набрала в себя побольше воздуха и завопила на чистом немецком языке:

– Уберите от меня эту русскую! Я не могу больше видеть её рожу!

Я молча прошла в сестринскую комнату, взяла свою сумочку из шкафа и, проходя мимо женской палаты к выходу, печально усмехнулась и помахала ей рукой в приоткрытую дверь:

– Всего вам самого доброго!

(обратно)

Глава десятая. Дискотека

«Розовые розы, а-а-а,

Светке Соколовой, у-у-у,

Светке Соколовой —

Однокласснице мо-е-и-ей».

Разноцветные огни мелькали под потолком огромного танцпола, на нашем столике играли бликами бокалы, украшенные маленькими бумажными зонтиками, и я давно уже не была такой красавицей!

Я не знала точно, можно ли было назвать коктейльным моё новое платье – с цветами по синему шёлку, отрезное по талии и без рукава. Но настроение у меня было точно коктейльное! И не только после двух бокалов, а уже с самого начала, как только мы со Златой появились на входе русской дискотеки «Элвис».

Дискотека была «для тех, кому далеко за», поэтому мы обе чувствовали себя как рыбы в воде.

Мало того, что девушки выглядели как кинозвёзды на Каннском фестивале – в шикарных платьях, с тщательно уложенными волосами, на шпильках и при макияже. Но и непривычно многочисленные парни тоже были хоть куда – чистенькие, напомаженные, с модными ёжиками на головах и пахнущие дорогим парфюмом.

К тому же все говорили на русском языке и танцевали одинаковыми знакомыми движениями под ритмы «Дискотеки 80-х».

Сердце моё стучало быстрее, и я была на седьмом небе от восторга. Наша музыка, наше время и наши люди!

Наконец-то.

Впрочем, Злата уже давно предлагала мне оторваться в её любимом клубе. Но сначала я была на практике, потом мы с Лео ждали злополучной характеристики, и мне было недосуг.

И вообще, я была не очень уверена, что Лёвушке это понравится, несмотря на его позицию демократа и борца за равноправие полов.

Наверное, без особой причины ему бы точно не понравилось. Но эту дискотеку я, конечно, заслужила.

Все четыре года с момента нашего знакомства я вела себя примерно и даже образцово-показательно. Я слушалась во всём своего мужа, я уехала с насиженного места, я экономила на новых платьях, я не видела три года свою дочь. Но всё это время я надеялась и верила в законы справедливости!

И вот теперь я отрывалась, махнув рукой на неподвластные мне больше обстоятельства.

Характеристику Херр Шранка мы добывали целый месяц. Несмотря на его устное обещание по телефону, наш почтовый ящик продолжал оставаться пустым. Наконец, разозлённый Лео решил в ближайший понедельник взять офис Шранка штурмом.

Мы подловили его в полвосьмого, посредине холодного офисного коридора, с чашкой кофе в руке и бумагами под мышкой. Увидев нас, он заметался между двух дверей, как Трус между Балбесом и Бывалым, и сделал выбор влево, к кабинету благополучно забывшей обо мне фрау Вигенборн.

Какое счастье, что Леопольд пошёл со мной!

Одна я в жизни бы не поняла всех этих «параграфов» и «законов», названиями которых апеллировали в своей дискуссии два умных немца.

Шранк настаивал на продолжении добровольной помощи, Лёвушка – на окончании бесплатной беготни. Вернее, это был уже не Лёвушка, а самый настоящий Лев.

Застегнув верхнюю пуговицу клетчатой фланелевой рубашки, он вращал своими большими глазами и с пеной у рта защищал свою «высокообразованную, с огромным опытом работы и кучей благодарностей» русскую жену перед слегка перепуганным Шранком.

Получив в итоге документ, мне было уже, собственно, неважно, что в этой вялой характеристике отсутствовали необходимые чиновникам слова, дающие мне право на мою профессию.

Бог с ними со всеми!

Я была жутко горда своим защитником Леопольдом, который, разочаровавшись в любимой местными политиками программе «Быстрая интеграция иностранных граждан в ФРГ», легко отпустил меня в субботний вечер потанцевать со Златой.

– Да ладно тебе, подруга, – хохотала Злата над моей историей, потягивая из трубочки необычный синий коктейль с большущим куском льда на дне бокала. – Думаешь, ты здесь одна такая? Ты посмотри по сторонам, вот они все – бывшие учителя, врачи и инженеры – на этом самом танцполе зажигают. Пойдём лучше попляшем!

«Розовые розы, а-а-а,

Светке Соколовой, у-у-у».

– Ой, смотри, какой хорошенький! – заморгала Злата в сторону очередного «молодца». Лёгкий флирт входил в программу развлечения, но дальше этого дело не шло. Злата продолжала жить со своим немцем, выжидая получения разрешения на постоянное проживание в Германии.

«Розовые розы, а-а-а,

Я дарю ей снова, у-у-у,

В память наших школьных,

В память наших школьных

Дней!»

Мы завершили танец одновременно, крепко стукнув по паркету каблучками и, довольные друг другом, уселись за свой столик отдышаться.

– Накрась губы, губы накрась, кому говорю. – Злата сунула мне в руку розовую помаду. – А то сидишь бледня бледнёй. Чего лицо не нарисовала? Я же тебе говорила.

– Ой, представляешь, отвыкла! Одичала совсем в Лёвушкиной квартире.

– Не вешай носа и заканчивай хандрить. Давай, мы с девочками в пятницу вечером в баню едем, присоединяйся.

– Не-е-е, в пятницу вечером не могу. Леопольд же с работы придёт! Как я его одного оставлю?

Злата сложила губки в ехидную улыбку:

– Свет, я не пойму, ты что, у него рабыня Изаура? Да он на тебя, такую умницу, молиться должен! Ему здесь такую, как ты, ни за что не найти. Я в пять за тобой заеду. Да, и не забудь – червонец на массаж, пятёрку на солярий.

Рациональное зерно в словах подруги было. И поднявшийся из моего бокала ядовито-зелёного цвета змей-искуситель начал нашёптывать мне на ушко:

«Соглашайся, чего ты тормозишь… Ты же его всё равно не любишь по-настоящему, как когда-то любила Вадима».

– А не захочет – мы ему быстро замену найдём, – уверенно продолжала сбивать меня с прямой дороги Злата. – Это тебе не матушка Россия, тут с женихами напряга нет. А, да вот они как раз! Только скажи «чёрт» – и рога появятся.

Она призывно замахала в сторону.

Нарядные мужчины и женщины рассаживались по своим обычным, заранее заказанным на каждую субботу местам. Мы оказались между двух «молодых людей» нашего возраста, которые о чём-то спорили и одновременно пытались галантно ухаживать за сидящими рядом дамами.

– Герман.

– Костик.

– Что будем пить?

Третий коктейль был ярко-оранжевого цвета, и у меня потихоньку начала кружиться голова.

– Смотри, Светик, – продолжала сплетничать мне в ухо Злата, – блондинчик Костик. Он неудачник, два брака, два развода, алименты на троих детей. С работой тоже швах – то там, то сям. А вот чернявый Герман – другое дело! Он с родителями ещё до перестройки сюда приехал. Получил здесь местное образование и потому работает специалистом, часто по командировкам, денег – куры не клюют. Они с Костиком здесь каждую субботу на политические темы спорят, нашли место!

– Разрешите пригласить? – протянул Златке руку тот самый «хорошенький», которого она заприметила вначале. Шурша юбками, она упорхнула на танцпол, а я с упоением замурлыкала себе под нос слова знакомой песни:

«Летний вечер

Тёплый самый

Был у нас с тобо-о-ой,

Разговаривали с нами

Звёзды и прибо-о-ой».

Голова моя плыла от цветных крепких коктейлей, запахов мужского парфюма, мелькающих огней прожекторов и любимых медляков восьмидесятых.

Я чувствовала себя юной девушкой в красивом платье. Словно не было за моими плечами этих трудных лет поиска себя и своего счастья. И не было никакой Германии с её жёсткими чужими правилами. И будто вся моя будущая жизнь лежала передо мною белым листом, где я ещё обязательно напишу свою «правильную», чистую историю.

– Нет мне здесь жизни, и нет мне здесь места, – услышала я краем уха жалобы неудачника Костика. – Вчера опять с очередной работы выгнали. Подумаешь, прошёл по территории без каски! Задолбали своей техникой безопасности. Я, между прочим, оператор ЭВМ! А не разнорабочий на их грёбаных стройках. Уеду я обратно в свой Казахстан.

– Ну какой ты оператор, Костик, – голос у Германа был очень приятный – низкий, раскатистый и с небольшим акцентом. – Был, да весь вышел. И никуда ты не уедешь. Нет больше «твоего» Казахстана. Чужая страна. Ты бы пил поменьше.

– Прав! Прав, дружище, – Костик обнял Германа за плечи. – Там меня тоже никто не ждёт и никто не нальёт. И я больше не оператор. Я банкрот. Банкрот!

Для банкрота выглядел Костик довольно прилично – в новеньких модных джинсах и расстёгнутой наполовину шёлковой рубашке, с большим золотым крестом на груди.

– Ну-ну, будет тебе. Завис ты между двух миров, пора бы уже где-то приземлиться. Надежда умирает последней, Костик. Ты посмотри лучше, сколько красивых девушек вокруг!

На этих словах Герман вдруг повернулся ко мне лицом и пристально посмотрел в мои глаза.

Где-то я уже видела этот взгляд! И вообще, в его облике было что-то неуловимо знакомое и даже, кажется, родное. Стройное мускулистое тело, чёрная курчавая борода, небрежные и одновременно сильные движения свободного и довольного своей жизнью человека. Я вдруг вспомнила семейный альбом Леопольда. Точно, он! Лео в молодости.

– Потанцуем, Светлана?

Я вздрогнула. Растерялась. Допила коктейль. Решилась. Споткнулась. Забыла позвонить Леопольду. Задерживалась. Парила в облаках. Была в 80-х. Стучала каблучками и вторила движениям яркой, бросавшей вызов всему миру, веселящейся назло судьбе компании моих бывших соотечественников, зависших между двух миров.

Эх, гуляй, русская душа, где наша не пропадала!

Потом были «Малиновки заслышав голосок», «Синий-синий иней» и – после тоста «За любовь!» – «На теплоходе музыка играет».

Всё мелькало у меня в глазах. Вдруг с потолка посыпал белый снег, и незаметно для себя я очутилась в объятиях красавца Германа.

«Снег кружится, летает, летает, и, позёмкою клубя,

Заметает зима, заметает всё, что было до тебя».

Я положила руки на его сильные плечи и сомкнула веки, качаясь в такт знакомой музыке.

Обожаю танцевать!

Он прижал меня к себе поближе, и тут я почувствовала, что кто-то пристально смотрит мне в затылок.

Повинуясь неумолимой силе энергетики, я обернулась и увидела смотрящие на меня из пёстрой толпы огромные, как два бездонных озера, печальные Лёвушкины глаза.

(обратно) (обратно)

Эпилог

С тех пор прошло немало лет.

На дискотеку я больше не ходила. И со Златой мы тоже больше не виделись. По слухам, как только её муж подписал необходимые для ПМЖ бумаги, Злата съехала в отдельную квартиру и занялась разводом.

«Откуда деньги?» – спросите вы. Ну, это очень просто. Она нашла хорошую работу!

Посменная работа в зале игровых автоматов приносит Злате не только официальный доход с обязательным вычетом налогов и страхованием в больничной кассе, но и даёт уникальную возможность неофициально разводить местных лопухов на деньги и любовь.

Говорят, что Злата расцвела, поменяла дерматиновые «казаки» на натуральные и даже прикупила старенький «фольксваген». Хотя, возможно, это был прощальный подарок Валеры Бадера. К тому же – это главное! – ей наконец-то удалось забрать в Германию свою несовершеннолетнюю дочку.

Китайские медсёстры уже почти выучили немецкий язык и потихоньку собирают чемоданы. Директора немецких больниц заботливо приготовили для них опустевшие кельи сестёр милосердия католического ордена. И даже положили им заработную плату. Зарплаты китаянок ожидают, правда, небольшие. Зато им разрешено поставить в угол кельи фигурку Будды и бесплатно питаться в больничной столовой. Я желаю им от всей души успеха и надеюсь, что на немецких курсах их научили вместо риса есть картошку.

Мы с Леопольдом привыкли к странностям друг друга и живём весело.

Я выучила на немецком «Розамунду», мелодию которой все знают по фильму «Покровские ворота», а Лёвушка остановился на строчках первого куплета «Во поле берёза стояла». А ещё мы ежегодно празднуем карнавал и любим путешествовать. По вечерам мы вместе смотрим телевизор, а по выходным совершаем велосипедные прогулки на новеньких электровеликах.

Характер не исправишь. И иногда холерик Леопольд всё так же упражняется в ораторском искусстве, мороча нам с Иваном головы. Пришлось мне побороться за личное пространство.

Не скрою, мысли были всякие. И пару раз я даже собирала чемоданы. В итоге победила дружба и… любовь.

Как только Ване исполнилось 18 лет, нам позвонил Вадим. И сообщил, что «сын наконец-то стал совершеннолетним, и больше я вам ничем не обязан».

Ну что же. Типичный российский мужской менталитет.

Старое постепенно забывается, и похоже, что мы прижились в Германии надолго. Хотя моя душа осталась там, на лоджии моей однушки, под окнами которой вечерами всё так же ремонтируют свой пазик российские мастеровые.

С любовью, ваша Света Беккум.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть первая

  Глава первая. Последний романтик

  Глава вторая. Языковой барьер и доброжелатели

  Глава третья. Культурный шок, или Сауна цузаммен

  Глава четвёртая. Дядюшкино наследство

  Глава пятая. Чему бы грабли ни учили, а сердце верит в чудеса

  Глава шестая. Я жду тебя, дорогой!

  Глава седьмая. Приключения Леопольда в России. День первый

  Глава восьмая. Приключения Леопольда в России. День второй

  Глава девятая. Приключения Леопольда в России. День третий

  Глава десятая. Всё будет хорошо!

  Глава одиннадцатая. Прощание славянки

  Глава двенадцатая. Все мы родом из детства

Часть вторая

  Глава первая. Первые уроки

  Глава вторая. Лингвистическая школа

  Глава третья. Наши жёны

  Глава четвёртая. Не нарушай!

  Глава пятая. Немного о политике

  Глава шестая. И приснился мне сон

  Глава седьмая. Справка о брачной правоспособности

  Глава восьмая. Наш медовый месяц

  Глава девятая. Литературный вечер

  Глава десятая. Юридические казусы, или «Блинова и Ко»

  Глава одиннадцатая. Воссоединение семьи

Часть третья

  Глава первая. День сурка

  Глава вторая. Колобок и карлик Нос

  Глава третья. История Златы

  Глава четвёртая. Ты ж медичка!

  Глава пятая. Карнавал

  Глава шестая. Бабушки русские и зарубежные, или О пользе чтения газет

  Глава седьмая. Практика. Начало

  Глава восьмая. Волонтёрство

  Глава девятая. Всего вам самого доброго

  Глава десятая. Дискотека

Эпилог