Врач. Жизнь можно подарить по-разному [Аня Вьёри] (fb2) читать онлайн

Врач. Жизнь можно подарить по-разному

Глава 1

Катя

Стою посреди палаты совершенно потерянная. Смотрю на светлые стены, казенное покрывало, пустую тумбочку. Это какой-то бред! Это ошибка! Нам сюда не надо!

У Мишеньки просто ушиб. Наверное, хватило бы какой-то рассасывающей мази… Но… Нет. Я отказываюсь понимать. Нам не надо в хирургию! Нам нечего делать в детском хирургическом отделении онкоцентра!

– Мамочка, вы уже устроились?

Появляется главврач. Мы только что у него были на приеме.

– Позвольте представить, – раскатисто басит этот слегка старомодный мужчина, – ваш лечащий врач Захарский Марк Александрович!

Кто? Нет! Не может быть! В палату пружинящим шагом входит молодой энергичный мужчина. Рукава халата едва прикрывают его дерзкие татуировки, в ухе серьга, виски почти выбриты. Он отрывает цепкий, колючий взгляд от планшета и замирает, глядя на меня.

Мое сердце пропускает удар. Это не совпадение. Это он. Тот, из-за кого я рыдала ночами. Тот, кто бросил меня. Променял меня на возможность уехать из нашей дыры.

– А… – понимаю, что вместо моего голоса звучит сдавленный хрип, откашливаюсь. – А можно нам другого врача?

– Это у нас вообще-то лучший хирург отделения! – возмущенно вскидывает бровь главврач. – В каком-то смысле, – мужчина откашливается, – вам повезло.

Захарский подходит к нашей с Мишенькой кровати. Оказывается ко мне почти вплотную. Его губы искривляются в ироничной усмешке.

– Ну что, может, хоть сейчас ты порадуешься, что я уехал учиться?

Глава 2

За несколько дней до этого 

Катя

– В смысле на неделю? А мне что тут одному делать? – мой муж изогнул брови и смотрит на меня возмущенно и ошарашенно, будто я от него на курорт уезжаю.

Хотя, похоже, он и его мама именно так и считают.

– Кость, ну это же всего семь дней… Я все постираю, наглажу тебе рубашек, еды наготовлю, – пытаюсь оправдаться я.

– И мне что, несвежее себе разогревать? Ты отравить меня хочешь? Чтобы я тоже в больницу попал… – он возмущенно скидывает с себя пиджак.

Тихо подбираю его с дивана, вешаю в гардеробную.

– Костя, ну это же не моя прихоть!

У нашего малыша выскочила шишка на коленке… Просто шишка. Ударился, наверное. Он такой живчик. Весь в отца! Думая об этом, я на мгновенье улыбаюсь, но тут же сжимаю губы и горько хмурюсь.  В отца. Не в моего мужа. Поэтому-то Косте и плевать. Он осознанно взял меня замуж беременной, я никого не обманывала, но… Я не думала, что это будет так.

Вижу, что муж старается, но его хватает только на то, чтобы не высказывать открыто свою неприязнь к ребенку. Он выбрал другую стратегию. Он его игнорирует. Ну что ж… Наверное, даже за это я должна быть благодарна. Мишенькин отец попросту бросил меня. Костя хотя бы рядом.

– Кость, его шишка очень долго не проходит, – в который раз повторяю я. – Врачи настаивают на консультации в Москве.

– Делать больше нечего, как в эту Москву ехать! – фыркает мой муж. – А тебе ребенок, конечно, важнее мужа!

– Костя, не говори так! Ты же взрослый человек! Ты можешь сам о себе позаботиться! – я уже чуть не плачу.

Он вымотал меня этими постоянными уколами. Изо дня в день. Ревность. Дикая ревность к ребенку, переходящая все границы разумного. Дошло до того, что он чуть не запретил кормить мне сына грудью, потому что ему было неприятно, что «из меня что-то сочится»!

– Я что, тебя содержу, чтобы самому о себе заботиться? – муж багровеет и начинает откровенно орать.

– Костя! – я округляю глаза. – Не кричи, разбудишь!

Я еле уложила Мишеньку. Ножка ему не дает покоя. Он стал капризным, плохо ест. Я попробовала уже и бабушкины методы, и мази. Ничего не помогает. Поэтому и пошла к врачу. И вот вердикт. На консультацию в Москву.

– Слушай, ну это же явно просто ушиб! – возмущается мой муж. – Он же ходит! Значит, не перелом и не вывих! Что там еще может быть?

– Костя, – смотрю на него уверенно, – вот для того, чтобы выяснить, что там еще может быть, мы и едем!

Мой муж фыркает, отворачивается. Не хочет этого показывать, но сдается. Я тоже меняю тон.

– Вот, я тебе сварю кастрюлю борща, заполню морозилку… – начинаю рассказывать о своих планах.

– Да не напрягайся уж, – отзывается он с явным презрением в голосе, – пообедаю в столовой.

У Кости важная работа. Он – чиновник городской администрации. На это уходит много сил и нервов. В последнее время его рабочий день сильно увеличился – он стал приходить затемно. Мишу и не видит совсем. А мне приходится через силу полуночничать, чтобы встречать мужа. Но это окупается. По меркам нашего маленького городка муж неплохо зарабатывает.

– Кость, можно я билеты на поезд, а не на автобус возьму?

Поезд ощутимо дороже, но и комфортнее. Особенно с больным ребенком.

– Что значит, ты билеты возьмешь? – удивляется Костя. – Это же направление? Вас разве не больница везет?

– Нет, – тихо качаю головой.

– Ну и бардак! – фыркает мой супруг, уходя на кухню. – Надо поднять этот вопрос на следующем совещании по здравоохранению! А если людям не за что ехать? Больница назначила, больница должна и везти, – продолжает свои рассуждения он, а насчет поезда так и не отвечает.

Ну ладно. У меня остались еще какие-то крохи с декретных. Мама иногда помогает. Думаю, в одну сторону билеты на поезд я вполне потяну. А там же нам деньги ни к чему? Мы будем в отделении, на полном обеспечении.

По спине бегут мурашки. Что покажет эта диагностика? К чему готовиться? О возможных расходах сейчас хочется думать меньше всего. Если честно, выскребла бы все свои копилки до копейки, лишь бы услышать в Москве: «Мамочка, да у вас просто ушиб!»

Глава 3

Марк

– Марик, здорово!

Раздражающий своей жизнерадостностью Колян хлопает меня своей лапищей по спине.

– Еще раз меня так назовешь, в морду дам! – ненавижу сокращение своего имени.

– Не дашь! – хмыкает Колян. – Ты же главная ценность нашего отделения! Золотые пальцы! А хирургу руки беречь надо!

– А я ногами, – делаю морду кирпичом, но не могу не заржать, глядя на то, как вытягивается его рожа. – Да ты не боись! – хлопаю его по плечу. – У меня ж золотые пальцы! Потом сам же и зашью! Лучше прежнего!

Тут Колян наконец понимает, что я его троллю, и тоже начинает ржать.

– Туды ж тебя, Захарский, – он даже слезы утирает. – Ты кофе уже пил?

– Пил, – отзываюсь нехотя, – литра два…

– Когда успел? – басит он, отхлебывая кофе из давно не мытой кружки. – Ты чего, ночевал тут?

– Ага, – поддакиваю, – в подсобке.

Это шутка, конечно. Дома я ночую… Почти всегда. Иногда действительно сплю на работе, даже вне дежурства. Особенно когда кто-то сложный есть.

Чего мне дома делать? В звенящей тишине абсолютно пустой квартиры даже уснуть не получается. Но сегодня я просто приехал раньше Кольки. У меня байк. Пробки мне нипочем. Так что в семь утра уже тут как штык! Смотрю на мониторе снимки.

– Что у нас сегодня вкусненького? – склоняется над моим плечом Колян.

– Четыре биопсии и двое с метастазами в легких, – отвечаю монотонно.

День онкохирурга уныл и однообразен. Опухоли, метастазы, снова опухоли… Перевязки, шрамы, заплаканные матери… Безбожно часто меняющиеся заплаканные матери…

– А это у нас кто такой красивый? – Колька присаживается на корточки и смотрит вместе со мной на снимок детской ножки.

В проекции ясно виден отчетливо выраженный опухолевый остеоид в мягкотканном очаге верхней трети бедра.

– Это у нас, – открываю титульный лист карты, хотя хорошо запомнил имя пациента, – Юрочка Потоцкий пяти с половиной лет от роду. Шишка на колене. Будем делать биопсию и ставить катетер.

– Эх, – вся бравада слетает с друга вмиг, – всего пять с половиной.

– Шанс есть, Колян, – закрываю карту, встаю. – Поборемся.

– Да ясен пень! – снова балагурит мой самый близкий друг. – За этим мы сюда и приходим каждое утро!

– Погнали, – выхожу из ординаторской.

Обход.

Глава 4

Катя

– Так, Катюха, не реви! Ты нужна ребенку сильная!

Лучшая подруга сжимает меня в крепких объятиях, стараясь скрыть собственную нервозность.

– Да не реву я, чего реветь-то? Обследуемся и через неделю вернемся, – я вздыхаю.

Очень хочу сама верить в то, что говорю, но за прошедшие сутки я полазила по интернету…

– Давай я тебя в поезд хоть посажу. А то ты и с чемоданом, и с ребенком!

Светка перехватывает мою сумку на колесиках, которую она гордо обозвала чемоданом. Я беру поудобнее Мишутку.

– Все-таки Свиридов твой редкостный мудак! – ворчит моя подруга, затягивая мой багаж на ступеньки крыльца. – Понимает, что ты с ребенком на руках, но проводить не приехал!

– Свет! Ну я тебя прошу! Не начинай снова! – молю ее я. – У него важная работа!

– Да у него все, кроме тебя и сына, важное, – психует моя подруга.

– Свет, – поникаю я, – ну ты же знаешь.

Подруга одна из немногих, кто знает. Наверное, поэтому Костик ее и невзлюбил. А она, со свойственным ей размахом, отвечает ему взаимностью.

– Что я знаю, что я знаю? – Светка ставит на попа тяжелую сумку. – Что он взял тебя пузатую? Так ты ж его не обманывала? Чего он сейчас весь в белом и весь в работе? – спрашивает меня она, и тут же сама себе отвечает: – Того, что мудак!

– Свет! – я чуть не плачу, и моя подруга наконец это замечает.

– Прости, – она еще раз прижимает меня к своей могучей груди. – Тебе своих нервов хватает, еще я, – по-матерински гладит меня по волосам. – Так! – хватает за плечи, отстраняет. – Как приедете – звони! У меня в Москве двоюродная тетка живет и Димки моего сестра! Если что нужно будет…

Я улыбаюсь, киваю.

– Конечно, Свет, – быстро целую ее в щеку. – Спасибо тебе.

– Ну давай! – она заталкивает мою сумку в поезд, который сейчас напоминает, скорее, современную электричку.

Всего четыре часа, и мы будем на месте. Ну, точнее, в Москве. Как добираться с вокзала, я еще не придумала.

Глава 5

Марк

– Марк Александрович, Марк Александрович! – по коридору за мной бежит бабулька с крючковатым носом.

Надо же, куда-то дела свой темный платок.

– Марк Александрович!

– Да, Зульфия Рахимовна, – склоняюсь над ней. – Что случилось?

– Не ест! – она вскидывает руки в молитвенном жесте, чуть не падает передо мной на колени. – Опять не ест!

– Так, – смотрю время на экране смартфона, – через час зайду!

– Хвала…

Кому хвала, я так и не дослушал… Меня ждет Борисов. Если главврач вызывает вот так, вне летучки, значит, что-то срочное.

– Олег Георгиевич, вызывали? – киваю всем собравшимся.

В кабинете человек пять хирургов.

– Вызывал, Марк, – он коротко мне кивает и снова возвращает взгляд на большой монитор, в который смотрят все собравшиеся. – Что скажешь?

– Ни фига ж себе! – у меня реально глаза полезли на лоб. – Простите, – откашливаюсь. – Вырвалось.

Передо мной на мониторе холангиокарцинома больше двенадцати сантиметров в длину.

– И он еще жив?

– Она! Жива, – хрипло тянет Борисов. – Своими ногами пришла.

– А чего она так тянула-то? – я подхватываю мышку и начинаю крутить все проекции опухоли.

Рак печени. Девочка должна была испытывать почти постоянную боль в спине и тошноту.

– А симптомов вторичных не было! – притворно бодро восклицает Колян. – Девчонке спину лечили! Гоняли на лечебную физкультуру и массаж. В конце концов, отправили к гинекологу, а та назначила УЗИ. Старенькая врач-узист в органах малого таза патологий не нашла и решила посмотреть пошире…

– Слава богу… – выдыхаю я, оглядываю коллег. – Резать надо срочно.

– Что, без химии?

– Она ж на волоске! Нужна эмболизация артерии как можно скорее! Она ела? Ее можно сегодня под наркоз?

– Говорит, на завтрак пила чай, – тихо тянет Колька.

– Я против того, чтобы оперировать без химии! – восклицает стоящий слева от меня Миронов. – Хотя бы один курс!

– Сергей Иванович, – поворачиваюсь к нему, – у нее может не быть недели.

– Марк, ты возьмешься? – главврач не отрывает глаз от монитора, видимо, он для себя все решил.

Тяжело вздыхаю. Вообще-то не мой профиль. Я больше по саркомам, но тут… Она до профильной клиники просто не доживет.

– Возьмусь, – киваю.

– Тогда экстренная госпитализация, быстро все анализы….

Не вслушиваюсь. Это все сделают медсестры. Я смотрю на снимок и уже просчитываю, где поставить зажим, как пойдет скальпель. Артерии. Там очень много сосудов. Печень. Будет непросто.

– Марк! – рявкает рядом Борисов.

– А? Что? – тыкаю пальцем в экран. – Можно это мне?

– Я как раз об этом и говорил, – хмыкает главврач. – Все снимки сложил в твою папку. Сможешь посмотреть у себя в кабинете.

– Да! Спасибо! – разворачиваюсь на выход, тут же понимаю, что еще не отпустили. – Еще что-то?

– Нет! – Борисов улыбается. – Иди готовься.

– Конечно! – киваю.

Мне повезло с начальником.

Я полгода как вернулся из Англии. Выиграл грант, когда был на последнем курсе мединститута. Ординатура в Лондоне. Круче некуда! Только вот дорогого стоила мне та поездка. Но уехал. Чуть не сорвался в первый же день обратно, но… Уехал. Отучился у звездных хирургов. Насмотрелся на уникальные операции. Закончил блестяще. Меня еще оставили на практику.

Если честно, возвращаться не хотел. Зачем? Меня тут никто не ждал. С родителями я всегда был в прохладных отношениях. Девушка бросила меня, узнав об отъезде. Буквально через два месяца выскочила замуж за другого. Так любила…

Кстати, первую татуху я наколол из-за нее. Какая-то нуарная фигня. Ее уже забили. Ну да. Татуировки. Для Лондона это было почти нормой. Никто не обращал внимания на руки, покрытые рисунками.

Зато в Москве я сразу почувствовал себя белой вороной. Сказать, что на меня косо смотрели, ничего не сказать. Серьга в ухе, почти в рукав забитые руки, специфическая стрижка. Но вот Борисов взял меня в штат без лишних вопросов. Даже не настаивал, чтобы я серьгу снял. Просто посмотрел записи моих операций и взял.

Не сказать, что я старался оправдать доверие. Мне просто нравился главврач, я видел, что тут классно подобрана команда и вообще отделение хорошее. Ну и впахивал как мог. Чтобы стало только лучше. Вот уже себе имя заработал. На консилиумы зовут. А татухи… Им я тоже нашел применение.

Распахиваю дверь палаты детского отделения.

– Кто тут есть не хочет?!

На стуле сидит сгорбившаяся сухонькая старушка, а на кровати поразительно напоминающий ее внук.

В семье пять детей. Младшему вроде два месяца. С Вахой в больнице лежит бабушка. Она, кажется, пыталась прогнать шайтана, когда первый раз меня увидела. А сейчас вот сама зовет.

– Марк Александрович, – она вскакивает мне навстречу, с придыханием выговаривая мое имя.

– Да не вставайте вы, Зульфия Рахимовна.

Беру стул, сажусь рядом с кроватью, тянусь за тарелкой.

– Ну рассказывай!

Ваха смотрит на меня волчонком, но на губах коварно играет улыбка.

– Что сегодня рисовать будешь?

– Мотоцикл! – тут же выпаливает он.

Понятно! Он, значит, мои руки уже изучил и рисунок себе подобрал!

– Условие знаешь! – зачерпываю ложкой вполне приличный суп.

Вахе еще нет и четырех. Ему пока не стыдно, когда его кормят. Достаю из нагрудного кармана спиртовые маркеры, рассыпаю перед мальчишкой, а он покорно открывает рот, проглатывая ложку за ложкой.

– Я уж ему и раскраски купила, – причитает рядом его бабушка, вытирая платком слезы. – А он… вот…

Я просто улыбаюсь.

Мне смешно.

Если бы тот синеволосый парень, что набивал мне этот мотоцикл где-то в Эшере, знал, что его будут использовать как раскраску… Уверен, он бы оставил побольше незабитых мест! Рисуй, Ваха, рисуй. Жалко, тех, что постарше, нельзя так же накормить.

Глава 6

Катя

– Вот этой справки нужна копия, вот здесь нужно поставить на третьем этаже штамп, сейчас идете занимаете очередь в поликлинике, а пока там ждете, пусть кто-то сходит подпишет вот это в кабинете у заведующей, – женщина в регистратуре перебирает бумаги, не поднимая глаз.

Она даже не смотрит на меня. А я, если честно, готова упасть и умереть прямо тут. Мысленно почти согласилась с Костей, что нам не нужно было сюда ехать.

Началось все еще на вокзале. Я и не подозревала, что на такси могут быть такие цены! Поехала на метро. С сумкой.

Меня еще дома предупредили, что ребенка до больницы лучше не кормить, тогда все анализы сразу возьмут. Мишутка капризничал и просил есть, я тащила его на руках, то и дело спотыкаясь о бордюры. Колесики моей сумки норовили провалиться в сливные решетки! А когда я дошла до спуска в метро, то просто расплакалась. Вместо пандуса – две наваренные рельсы. Под таким углом, что я просто не удержала бы свою поклажу.

Хорошо, что какой-то мужичок совершенно молча подхватил мою сумку, спустился с ней к началу лестницы. Я его даже поблагодарить не успела. Он поставил сумку и побежал дальше. Они все тут бегают.

До нужной больницы добиралась больше часа. Прокляла все на свете. Подумала, что надо было купить коляску. Свою-то мы давно выбросили за ненадобностью. Потом подумала, что с коляской мне было бы еще сложнее. Было бы проще, если бы я была не одна, но…

– Я одна, – еле слышно лепечу я тетке в регистратуре. – Мне некого оставить в очереди. Я с ребенком одна.

– В смысле? – женщина впервые поднимает на меня глаза, удивленно поправляет очки. – Что ж вы? – она вскидывает брови. – Как же вы! – хмурится и выходит из-за своей стойки. – Марь Степанна! – громко кричит в коридор.

Откуда-то выходит старенькая техничка в очаровательном розовом халате.

– Марь Степанна, найдите девушке кресло инвалидное для ребенка, а то она одна! – старушка охает, качает головой. – Да покажите ей, где грузовой лифт!

– Пойдем, милая, – Марь Степанна берет меня за руку. – Одной-то тяжко…

Я молча сглатываю слезы. Выдержу. Мишутке я нужна сильная.

***

– Вы пока без соседей, но это ненадолго, – медсестра средних лет провожает меня в палату, а я следую за ней как оглушенная.

Врач в поликлинике едва взглянул на снимок и сразу же отправил в хирургию. В детскую хирургию онкоцентра.

Я-то думала… Я думала, нас просто обследуют. Ну, может, МРТ какое… Что-то еще. Но биопсия? Онкология? Да вы что?! Нет! Нам сюда не надо!

И тут как гром среди ясного неба голос главврача, к которому я зашла из поликлиники:

– Ваш лечащий врач Захарский Марк Александрович.

О боже! Еще это? Я не выдержу! Коленки дрожат, а рядом звучит такой любимый и такой ненавистный голос:

– Может, хотя бы теперь ты порадуешься, что я уехал учиться?

А я не могу вымолвить ничего, кроме как:

– Здравствуй, Марк. Я не знала, что ты вернулся, – бледнею.

Прижимаю к себе Мишутку.

– Михаил Свиридов, – медленно тянет Марк, глядя в планшет. – Дата рождения…

Он поднимает на меня замутненный взгляд, а у меня подкашиваются ноги. Поймет. Сейчас поймет…

Глава 7

Марк

Смотрю на дату рождения мальчика и понимаю, что она забеременела практически сразу после моего отъезда. Если не до…

Черт! Мерзко-то как! Так вот почему они так быстро поженились. А я, идиот, еще не понимал, чего она из мухи слона раздула. Устроила истерику на пустом месте. Ей просто нужен был повод, чтобы типа меня козлом сделать. А я рвался назад. Выяснить, поговорить. Хорошо, что остановили. Угробил бы свою карьеру! Ради кого? Ради чего?

Стискиваю зубы, заставляю себя выдохнуть, но на душе все равно погано. Тяжеленный камень в груди и горечь во рту. Я же думал, что научился жить один, Катька! Нет. Не так. Я думал, что научился жить без тебя! Но вот стоило тебе появиться рядом…

Отворачиваюсь, заставляю себя посмотреть на ребенка. Забавно. Мальчишка мне кажется симпатичным. Может, потому что в нем нет ничего от отца? Светловолосый, сероглазый. Я бы не сказал, что вылитая Катя, но явно не Свиридов.

Присаживаюсь перед ним на корточки.

– Привет, – стараюсь ему улыбнуться. – Тебя как зовут?

Карапуз, насупившись, молчит и с опаской на меня поглядывает.

Еще раз смотрю в карту. Парню неполных три. Может, он еще не говорит? Оборачиваюсь к Кате.

– Он разговаривает?

– Что? – у той даже глаза на пол-лица распахнулись. – Да! Конечно!

Понятно. Значит, ты натерпелся столько, что всех белых халатов боишься.  Ну да. Мало того, что нога болит, так и анализов из тебя еще сегодня выкачали.

Оглядываюсь, беру стул, сажусь напротив него.

– Я – Марк, – закатываю рукава халата, чтобы не быть похожим на типичного доктора.

И взгляд мальчишки тут же падает на мои татухи! Класс! Бинго! У меня тут еще один художник завелся!

– Нравится? – спрашиваю его.

Катин сын по-прежнему молчит, но глаза блестят. И уже уползти от меня не пытается.

– Давай меняться, – прищурившись, предлагаю ему. – Я тебе дам посмотреть свои руки, а ты мне дашь посмотреть свои ноги!

Катя у меня за спиной, кажется, икнула от неожиданности, но ее сын после секунды раздумий резко кивает. А мне только того и надо.

Быстрым движением скидываю халат. Под ним спортивная майка, руки видны почти полностью. Миша тут же принимается выискивать привычные ему образы, а я, не привлекая к себе лишнего внимания, берусь за его коленку.

Отек явный, но не обширный, с четко очерченными границами. Ну да. У малышей чаще всего так. Очень похоже на обычный ушиб колена. Аккуратно проверяю однородность. Оп!

– Ай!

Шишка! Ему больно. Зараза…

– Прости, – убираю руки от коленки малыша, виновато смотрю ему в глаза. – Но чтобы вылечить твою ножку, мне придется ее трогать.

Он шумно сопит и смотрит на меня обиженно.

– Давай как мужчина с мужчиной, – чуть придвигаюсь к нему, понижаю голос до заговорщического шепота. – Приятного будет мало, – я карикатурно морщу нос, а мальчишка мне отвечает вдруг совершенно такой же гримасой.

Так смешно! Только смеяться мне сейчас нельзя. Склоняюсь еще чуть ближе к нему, аккуратно касаюсь коленки.

– Но я обещаю тебе вот эту гадость убрать, – смотрю ему прямо в глаза. – Я обещаю! – а когда на детском личике появляется оживление, добавляю самое противное. – Но тебе надо будет мне помочь! Готов?

И мальчишка кивает. Ну конечно! Ты же классный мальчишка. На секунду даже забываю, что он – Свиридов. Для меня это просто еще один совершенно классный мальчишка. Чья жизнь в моих руках.

Катя

В груди все обрывается, ладони потеют. Как же так вышло? Почему из всех врачей Москвы нам попался именно этот?

Я не смогу с ним, просто не смогу! Врачу надо верить. Доверять. Я должна доверить этому человеку самое дорогое. Человеку, который может просто взять и променять любимую на деньги. Любимую? Любил ли он меня когда-нибудь? Наверное, нет! Еще одно доказательство, что ему верить нельзя!

Нет! Я сегодня же пойду к главному. Нам нужен другой врач. Выдумаю что-то. А не поверит – напрямую расскажу! Моему сыну… Сыну…

Ой, как он с Мишкой-то говорит! Выдыхаю и забываю, как вдохнуть… А ноги становятся ватными. Сидит рядом с ним на корточках, в глаза ему смотрит.

Сынок мой сегодня столько натерпелся. Нет, он у меня стойкий товарищ. Он почти не плачет. Костя ненавидит, когда он плачет. Но тут… Ему дважды кололи пальчик – кровь никак не хотела идти. Он же не пил и не ел ничего. А когда дошли до забора крови из вены…

Стоп! Что происходит? Марк… Александрович… Он скидывает халат и садится перед Мишкой на стул. Очень близко. Ай, какие же у него плечи!

У Кости совсем не такое тело. Он… Он тощий, сутулый. Если честно, когда уехал Марк, я думала, что больше никогда не буду с мужчиной. Мне все были противны. А Костя… Костя не настаивал.

И даже когда мне запретили половую жизнь в беременность, он уверял меня, что потерпит. Подождет. Что не это для него главное. А потом были тяжелые роды и восстановление после них. Потом я поняла, что меня раздражает, а не возбуждает вид моего мужа.

В общем, я решила, что у меня, наверное, гормональный фон изменился и я теперь того… асексуальная. Я серьезно так думала. До этой минуты.

Но вот сейчас я стою и, задержав дыхание, смотрю, как мой сын несмело трогает рисунки на руках своего отца. И понимаю, что готова многое отдать, чтобы вот так же касаться его предплечья, чтобы вести кончиком пальца по вот этой линии, ведущей на плечо, уходящей на шею…

Ах! Марк! Что же ты наделал, Марк? Как же теперь жить?

И тут он что-то шепчет Мишке и морщится. А тот гримасничает в ответ. И у меня все замирает внутри. Боже! Как же вы похожи!

Как же хорошо, Захарский, что ты не видишь сейчас вас со стороны. Хорошо? И тут я впервые думаю… А что было бы, если бы Костя мне не рассказал?

Глава 8 

Марк

– Так, – поднимаюсь со стула, поворачиваюсь к Катерине.

Черт! Ну что ж ты такая… Стискиваю зубы, отворачиваюсь вроде как за халатом. Не могу ее видеть. Ее расстроенные глаза, ее дрожащие губы, тонкие пальцы, которыми она нервно царапает свою ключицу. Катя! Коза ты…

– Так, – начинаю снова, – вам медсестра рассказала план на завтра?

– Д-да, – она судорожно кивает и тут же отрицательно машет головой. – Нет! Нет, еще не успела. Наверное, – смотрит на меня жалобно и с надеждой.

Что ты хочешь услышать, Катя? У твоего сына рак. Одна из худших его форм. Я уже сейчас могу сказать тебе, что ты сюда приехала месяцев на восемь. Это если тебе повезет, и там нет неоперабельных метастазов.

– Значит, анализы будут готовы сегодня после трех, но там, скорее всего, ничего неожиданного, у вас же из поликлиники свежие, – надеваю халат, убираю руки в карманы.

Так легче бороться с желанием обнять ее, прижать к своей груди и рассказать ей, какая она сволочь. Надо же, как меня кроет… А ведь мы с ней так нормально и не поговорили тогда. Выдыхаю. Продолжаю:

– Если ничего страшного мы не увидим, то завтра берем вас на биопсию и, скорее всего, постановку зонда.

– Постановку чего? – Катя хмурится.

– Зонд, – повторяю ей. – Ты наверняка видела у детей здесь, через подключичную вену выведено.

– А, подключичка, – хмурится Катя.

– Нет, – качаю головой. – Мы ставим зонд напрямую в сердце. Это для химиотерапии. Так эффективнее.

– Что? – Катя медленно оседает на кровать. – Но… – вскакивает. – Марк… Александрович…

Запинается! Твою ж… Я для нее Марк Александрович! Не могу…

– Катерина, – стискиваю руки в кулаки, опускаю взгляд, нет, не буду называть ее по отчеству. – Точный диагноз вашего сына вам назовут завтра, – смотрю куда-то в стену над ее головой, не могу смотреть в глаза. – Но химиотерапия ему понадобится. Не переживайте, – набираюсь сил и перевожу взгляд на ее лицо, – операция по постановке зонда – это несложная отработанная процедура. Лично я их делаю не меньше трех каждый день.

– Но, Марк… Александрович, – опять спотыкается на отчестве, – это же просто ушиб! Почему вы так уверены? Наши врачи нам ничего такого не сказали…

– Я без биопсии не могу вам сказать ничего более конкретного.

Могу на самом деле. Почти все сказать сейчас уже могу. Только политика отделения такова, что объясняться с ней будет завтра Борисов. Думаю, что, наверное, попрошу у него поприсутствовать при разговоре как лечащий врач.

Катя всхлипывает. Смотрю на нее и понимаю, что больше всего на свете хочу сейчас взять ее в охапку и прошептать ей в макушку: «Успокойся. Ты должна быть сильной!» Пообещать, что буду рядом. Черт. Да я и так, и этак буду рядом!

Нет… Не могу. Разворачиваюсь, иду к выходу из палаты.

– Марк Александрович, – кричит мне вслед.

– Катя, – замираю, оборачиваюсь, – не зови меня по отчеству, пожалуйста.

Катя

«Не зови меня по отчеству». Да как же… Как?

Оседаю на кровать рядом с Мишуткой, прижимаю его к себе и мысленно улетаю в те времена, когда вот этот татуированный дядька доктор был для меня просто Марик. Он всегда злился, когда его так называли другие. Разрешал только мне. Наедине. Шепотом.

Грудь больно обжигают воспоминания, желудок завязывается в тугой узел, а из горла сам собой вырывается болезненный вопль. Сын смотрит на меня недоуменно, а я, стараясь скрыть слезы, беру его на колени.

– Все будет хорошо, малыш, – чуть покачиваю моего красавчика, – дядя доктор сказал, что все будет хорошо.

– Дядя холосый, – тянет Миша, а я плотнее прижимаю его к себе, вдыхаю запах его волосиков.

Дядя… «Не зови меня по отчеству…» Он вечно ссорился со своим отцом. Из-за мачехи.

Мама Марка умерла от рака легких, когда тот был подростком. Отец почти сразу привел в дом другую женщину. Марик был уверен, что эта связь началась еще при жизни матери… Винил отца, что именно из-за его измены мама не хотела жить, не хотела бороться с болезнью.

Не знаю, была ли в этом хоть доля истины, но мачеху Марк люто ненавидел. Особенно когда она, как покойная мать, пыталась звать его Мариком.

Озлобленный на весь мир подросток, кажется, все совершал не благодаря, а вопреки. Но как совершал!

Его отец был простым водителем. Вечно отсутствовал дома. Мачехе до него не было никакого дела. Марк был полностью предоставлен сам себе. И он очень специфически пользовался своей вседозволенностью. Кажется, в четырнадцать он заявил, что будет великим ученым и найдет лекарство от рака.

Наверное, так и началась его карьера. Все кружки в школе, все дополнительные занятия, все возможные бесплатные курсы при городском центре образования. Он собрал все. В одном из таких кружков мы, кстати, и познакомились. Мы со Светкой занимались перед областной олимпиадой, Костя просто так вечно терся рядом с нами, а Марик… Марик, кажется, знал ответы на все вопросы. И был так не похож на всех, кто меня окружал.

Уже в девятом классе решил, что будет поступать в медицинский. И действительно же подал документы. Ох, как тогда орал на него отец! Мужчина, накрученный второй женой, кричал, что ни копейки не даст на поступление. И ни дня не будет содержать тунеядца-сына.

Марк просто молча сходил на экзамены. А потом, когда уже стало ясно, что он прошел, поехал, прописался к своей бабке в область и подал заявку на общежитие. Он был настолько ярким студентом, что ему не отказали. Переехал в общагу и больше, насколько я знаю, ни разу не разговаривал с отцом. Никогда.

Хотя… Все ли я о нем знаю? Тогда, в детстве, мне казалось, что вся его жизнь у меня как на ладони. Учились в параллельных классах, гуляли в одной компании, потом вузовская тусовка, зависания на квартире. Сколько я себя помню, рядом всегда были Марк, Светка и Костя. Но того, что потом случилось, я не могла предположить.

В страшном сне не могла себе представить, что Марк променяет меня на деньги. Хотя это же было так очевидно. У него была великая цель, и он рвался к ней изо всех сил. И это был просто очередной этап. Конкурс и ординатура в Лондоне. Ординатура, за которую он заплатил отказом от меня…

Ирония заключалась в том, что он продал два по цене одного. Думал, что бросает меня, а бросил еще и сына, о котором тогда не знала даже я. Но теперь я ему уже не скажу. Теперь Мишенька Свиридов для него просто пациент.

Всхлипываю, утираю со щек слезы.

– Обед! – несется из коридора.

– Мишка, – сжимаю сына с шутливым восторгом, – еду принесли!

Марк

Не могу выкинуть ее из головы. Ну что такое? Ну зачем ты снова в моей жизни? Какой еще урок я не прошел? Что нельзя верить женщинам? Вообще их лучше в свою жизнь не пускать? Пока они там не разгромили все, не растоптали и не испепелили…

В нагрудном кармане вибрирует телефон. Мелодия с личной симки. Кого ж там?.. Достаю, смотрю на дисплей. А-а-а-а… Понятно. Вот он и урок.

Дергаю зеленую трубку на смартфоне:

– Да, Марина?

Глава 9 

Катя

Сижу в кабинете главврача и пытаюсь заставить себя слушать.

– Самое страшное в этой форме рака, что она развивается стремительно, но вам повезло, – у меня звенит в ушах, все плывет перед глазами, – вы на ранней стадии, – приободряет меня бородатый мужчина с умными добрыми глазами. – Я уверен, что химия даст положительный результат…

Марк тут же, в кабинете. Стоит позади меня, не вижу его, но чувствую. Была бы одна, наверное, уже бы сознание потеряла.

– В ближайшее время вам назначат КТ и радиоизотопное исследование. На него достаточно длинная очередь, скорее всего, придется подождать, но химиотерапию вы начнете получать уже завтра…

Я оглядываюсь на Марка. Он сложил руки на груди, склонил голову, уперся губами в свой же кулак. На меня не смотрит. Но по его виду я совершенно точно понимаю, что это все не шутка. Что мне никто уже не скажет: «Мамочка, да у вас просто ушиб!»

Из кабинета главврача выхожу пошатываясь. Во рту все пересохло, не могу сглотнуть, но при этом к горлу подкатывает тошнота. Откуда? Как? Почему с нами? Опираюсь на стену, поднимаю взгляд на Захарского.

– Марк, – произношу почти шепотом, – а у твоей матери был же рак?

– Кать! – он хватает меня за плечи, встряхивает. – Да, у моей матери был рак, но она могла выжить, если бы лечилась! Она боялась, понимаешь? Испугалась! На химию не пошла, от операции отказалась. Ее никто не поддержал!

Я чувствую, что из моих глаз текут слезы, а Марк вдруг шумно выдыхает и прижимает к себе.

Боже! Только не отпускай! Только держи! Мне безумно страшно. Я без тебя не справлюсь! Тычусь носом в его сильную большую грудь, всхлипываю.

– Кать, – он проводит рукой по моим волосам, кажется, дышит мне в макушку, а мне от этого так хорошо.

Впервые за эти три года я чувствую, что я не одна.

– Кать, это трудно, но надо бороться! Понимаешь, не прятаться от болезни, а бороться! И в нашем случае быстро! Шанс есть! Мы победим!

«Мы»… «Наш случай»… Боже, Марк! Если бы ты только знал…

Он чуть отступает, трет меня ладонью по спине, пытается заглянуть мне в глаза.

– Ну? – чуть улыбается. – Надо быть сильной! Ради сына!

Ничего не стесняясь, приобнимает меня, и мы медленно возвращаемся в отделение. У него под мышкой настолько уютно, что мне, пока он рядом, все кажется возможным. Почему же он тогда так поступил?

Сами собой вспоминаются слова Кости: «Не вини его. Это была его мечта… Ты же понимаешь, мать…» Тогда я ничего не понимала. Тогда я схватила телефон, набрала Марка…

Даже не помню, что орала. Что он бросил меня, что я никогда ему этого не прощу, что пусть подавится своей учебой, только меня он уже не получит! Не помню, говорил ли он что-то в ответ. Кажется, он не понял ничего. Ну да. Он же не был готов к тому, что я узнаю…

В тот же день я занесла его телефон в черный список, и если он звонил с других номеров, то я сразу же бросала трубку. А потом… Потом я узнала, что беременна.

Хотела поделиться со Светой, но… У нее уже был Димка. Ей было не до меня. А вот Костя был рядом. Он всегда был рядом. Тогда… Не сейчас…

– Пойдем, шов посмотрю, – вздрагиваю.

Мы уже около палаты. Оглядываюсь, ловлю удивленные взгляды медсестер, но Марку, кажется, все равно. Он распахивает дверь палаты и подходит к кровати.

Мишка выглядит страшно. Колено все разворочено, выведен дренаж. Когда его только перевели из реанимации, бледного, заплаканного, я думала, сорвусь в истерику. Сейчас чуть лучше. Хотя эта капельница, к которой он подключен… Капельница, по которой без остановки подается обезболивающее. Не могу видеть своего сына, утыканного трубками. Мне хочется все их сорвать и увезти его отсюда. Хочется забыть разговор в кабинете главврача. Хочется убедить саму себя, что это просто ушиб!

Но… рядом Марк. Марк, который говорит, что шанс есть, только если бороться. И у меня больше нет выбора. Я обязана ему доверять.

– Привет, боец, – Марик присаживается на корточки у изголовья кровати, чтобы смотреть Мишутке в глаза. – Как настроение?

Миша молчит и обиженно сопит.

– Тебе больно, я знаю, – Марк усаживается на пол по-турецки, протягивает руку, гладит сына по волосам. – Я знаю, – повторяет чуть тише, и Мишка вдруг рвано всхлипывает.

– Ну, – Марк утирает ему слезы, сжимает его плечо, – придется потерпеть, брат… Деваться некуда.

Мишутка еще раз всхлипывает, но не плачет.

– Можно я посмотрю? – вдруг спрашивает у сына Марк.

Миша напрягается, но, нахмурив бровки, кивает. Марк аккуратно откидывает одеяло и… И точно так же хмурит брови.

Боже ж ты мой! Не могу это видеть. Отворачиваюсь.

– Это ты зря, – совершенно не поняв меня, тихо проговаривает Марк, – тебе за швом следить надо.

Он чуть придавливает место вокруг дренажа, аккуратно пробует опухлость.

– Пока все в порядке. Дренаж в ближайшее время снимем.

– Она не плосла, – лопочет Мишутка.

– Не прошла, – поджав губы, тянет Марк. – Это только начало, – его голос, его взгляд – все полно сочувствия, и Мишка не плачет.

Он лишь тяжело вздыхает.

– А ты вылечишь? – серьезно спрашивает мой сын.

– Вылечу, – уверенно кивает Марк, и даже я ему сейчас верю.

Мишка облегченно вздыхает, наш врач встает.

– К тебе сейчас придут онкологи, – Марк отошел от кровати. – Первую химию мамам пережить тяжелее всего, – он не смотрит мне в глаза. – Но я зайду, – зачем-то обещает он. – А вы пока выздоравливайте! – поворачивается к Мишке. – Тебе сейчас надо набираться сил! – подмигивает ему.

– Он не ест ничего, – поджимаю губы я.

Марк хмурится. Смотрит на моего сына.

– Чего хочешь? – спрашивает его. – Шоколада? Мармелада? Сейчас тебе можно все! Даже мороженое!

– Албус, – несмело произносит Мишутка.

– Что? – Марк удивленно смотрит на меня.

– Арбуз, – я пожимаю плечами, качаю головой. – Миш, ну где я тебе тут возьму арбуз? Нет их сейчас! Да и…

Не хочу говорить при Марке, что у меня совсем нет денег, но ему, кажется, все равно. Он уже направился к выходу из палаты.

– Да, – тянет задумчиво, – арбуз так себе еда, но хоть что-то… Кстати! – оборачивается резко. – У тебя какая группа крови?

Глава 10 

Марк

Так… Иду по коридору, тру лицо, задумавшись. Я сегодня с суток. Устал как собака.

У Катьки группа крови первая… Значит, у Свиридова третья. Сказал ей, чтобы он кровь мальчишке сдал, а она побледнела. Говорит, что он вряд ли приедет.

Что-то странное. Не так далеко ему сюда ехать… А она и на госпитализации одна была, и вообще… Ну ладно. Это их дела. В это точно не полезу. А вот кровь пойду сдам.

У меня же тоже третья, как у Мишки… И даже тоже отрицательная… Вот уж совпадение так совпадение. Ему препаратов крови понадобится много, так что сдам. Конкретно под него.

Только не сегодня. Вчера жирного наелись. В двенадцатой палате папа приехал маму сменить. Они с Белгородчины, понавезли магарычей домашних. Мы с Коляном ночью сала нажрались! Хорошо пошло с черным хлебом и чесноком! Ржали как кони, что приходится кофе сало запивать.

Значит, сейчас арбуз, потом выспаться, а потом можно и в отделение переливания зайти. Как раз сутки пройдут. Сало мы часа в два ночи наворачивали.

Подъезжаю к модному супермаркету здорового питания, захожу в отдел фруктов. Ну да. Тут, наверное, и зимой арбузы есть. Интересно, они хоть сладкие? Ищу глазами консультанта.

На мой призывный взгляд быстро откликается приятная женщина в униформе.

– А продегустировать можно?

– Конечно, можно. Мы можем даже продать половину или треть…

Ну еще бы. Ягодка по цене крыла самолета. Вы, наверное, и за треть полпоставки отобьете. Но сейчас на это плевать.

– Не, я целый возьму, но мне послаще.

– Возьмите вот этот! Он без косточек! Испанский сорт.

Женщина надрезает арбуз, подает мне треугольник. Серединка сладкая. Пойдет. Мишка все равно много не съест.

– Возьму, спасибо.

Иду к кассе, и тут у меня звонит телефон. Черт! Маринка! Я обещал перезвонить и забыл.

– Да! – стараюсь звучать приветливее. – Ой, Марин, слушай… Я с суток. Чуть живой. Прости, не до пикника.

Вот же… И не обещал ей ничего и никогда. Черт, да даже не намекал. Так, улыбнулся пару раз. Очень надо было. Система нужна была с защитой от ультрафиолета. Семья не могла купить, а Маринка у нас снабженец. У нее есть все. А если чего нет, так она точно знает, где достать.

– Мариш, я вот прям очень извиняюсь, но из меня очень фиговый бойфренд получится. Мне жена не позволит!

Слышу в трубке заикание и чуть не ржу, хотя ситуация скорее грустная.

– В смысле не женат? А работа? – произношу излишне пафосно, и Маринка тоже начинает хохотать.

Ну, может, она хоть сейчас поймет, что ей ни фига не обломится.

– Да, завтра в день, да… Можно будет и кофе выпить, – если ты вдруг застанешь меня в ординаторской, что вряд ли.

Стараюсь проститься с ней по-дружески, но, если честно, уже начинает нарастать раздражение. Надо будет ей как-нибудь намекнуть, что я категорически против служебных романов.

Нет, затворником я не живу, но три года назад дал себе зарок, что никаких отношений! И женщин никогда не обманывал. Всегда был честен. А Маринка вот не понимает.

Расплачиваюсь, пакую драгоценную покупку в кофр мотоцикла и беру курс снова на больницу. Все равно не люблю днем спать.

Катя

– Галина Викторовна, что вы такое говорите?

Я позвонила свекрови. Собралась унижаться, чтобы выпросить у нее денег. Муж отказал.

Я сообщила Косте диагноз, примерный план лечения. Единственный его вопрос был: «Это ты что, до выходных не приедешь?!» Причем мне показалось, что в его тоне была скорее надежда, чем раздражение.

«Нет, Кость, не приеду, – я и не ждала поддержки от мужа, но не такого же однозначного пренебрежения. – Ни на этих выходных, ни на следующих, и, скорее всего, вообще нескоро приеду».

Костя в ответ хмыкнул что-то неопределенное и положил трубку. Я даже не успела спросить его о деньгах.

Попробовала перезвонить, но он звонок отбил. Прислал СМС: «У меня совещание». Ну да. Вот в эту секунду началось.

Также сообщение набрала: «Костя, мне нужны деньги!» Ответ был краток: «У вас все по ОМС». Да что же за издевательство такое! И этот человек обещал поддерживать, быть рядом, говорил, что любит!

Зажимаю на клавиатуре телефона верхний регистр и снова набираю: «КОСТЯ, МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ!» А на это он попросту не ответил.

Я покрутилась по палате, прижав телефон к губам, вышла в коридор и решила набрать свекровь.

– Здравствуйте, Галина Викторовна!

Общаться со свекровью я не любила. Она по любому поводу высказывала свое недовольство и презрение. И с Мишей видеться отказывалась. Когда Галина Викторовна поняла, что Костя ведет в ЗАГС меня уже беременную, она чуть не расстроила нашу свадьбу! Во мне тогда играло скрытое злорадство. Что, не видел купец, какой товар берет? Два по цене одного вас не устраивает? Хотя… Костю мне было жаль. И за то, что его мать изначально создала эту идиотскую ситуацию. И за то, что она отказывалась принимать его выбор.

Но как бы я ни относилась к свекрови, понимала, что деньгами в семье, в том числе и в нашей, управляет она. Я вообще никогда не знала, сколько конкретно муж получает. А она знала.

– Галина Викторовна, вам Костя, наверное, говорил… – начинаю несмело. – Мы с Мишей попали в больницу.

– Да, говорил, – нехотя тянет женщина. – Шишка какая-то.

– Галина Викторовна, это рак, – я впервыевыговариваю это слово, и мне самой становится страшно. – Остеосаркома, – медленно и четко проговариваю диагноз.

В трубке повисает пауза. Мне кажется, что женщина ошарашена и удручена, но…

– Мне очень жаль, – надменно и почти нехотя произносит та, кого Миша считает бабушкой.

Я рвано выдыхаю, но сейчас не время думать об отношении этой женщины к нам. Мне нужны деньги.

– Галина Викторовна, – быстро начинаю я, – почти все лечение за счет больницы, но тут часто нужны расходники, Мише плохо, он почти не ест, просит что-то вкусненькое, а мне даже купить не за что. Вы не могли бы…

– Послушай, – перебивает меня свекровь, – а не проще ли не мучить ребенка?

– Что? – я не верю своим ушам.

– Я слышала, что с такими диагнозами очень мало выживают, – она явно прочла какую-то статью, и ей этого хватило.

Миша для нее очень быстро превратился просто в циферку в статистической отчетности.

– Так зачем тратить силы, средства? Проще не мучить ребенка…

– Что значит «проще не мучить ребенка»? – почти ору я в телефон, и тут у меня вырывают трубку.

Глава 11 

Катя

Резко оборачиваюсь. Марк!

– Не смей! – в его глазах полыхает самая настоящая ярость.

– Что?

– Если хочешь у меня лечиться, даже думать об этом не смей! – его грудь вздымается, зубы стиснуты.

– Марик, – меня срывает в рыдания, – я не… Это… – я качаю головой. – Это свекровь, – отзываюсь почти шепотом.

– Не смей больше с ней говорить, – он протягивает мне телефон, но вид у него такой, что забирать аппарат мне страшно. – Ты должна верить! Мишка маленький! Он сам еще не понимает, он твои эмоции считывает! Если дрогнешь ты…

Он не заканчивает, а я качаю головой.

– Нет… Он будет жить! Я верю! Я все для этого отдам, – всхлипываю. – И я найду, за что купить ему этот арбуз, и…

– Пойдем, – Марк вдруг становится миролюбивым, кладет руку мне на спину, тянет в палату. – Арбуз я купил.

Марк

Что за… Как такое вообще можно сказать матери больного ребенка? Что за люди?! Что вообще у нее в семье происходит?

Убить готов! Своими руками. Нет! Руки беречь надо… Зубами глотку перегрыз бы! Скоты… И, значит, я правильно понял… У нее нет денег. Все, что было с собой, кончилось, нового семья не присылает. Что за ерунда? Неужели они не понимают?

Здесь мамашки на детей по полмиллиона тратят…  И даже не на лечение. Тут же каждое желание, считай, каприз умирающего… Черт! Не хочу об этом думать.

Уже подходим к двери палаты, как неожиданно сталкиваемся с медсестрой.

– Ой, Марк Александрович, – широко распахивает глаза жгучая брюнетка.  – А вы же сменились.

– Сменился, Нин. Что-то случилось?

– Нет-нет, – девица опускает глаза в пол, и я вспоминаю, что она вроде как дружит с Маринкой.

Черт! Доложит же! Нет. Надо эту тему радикально закрывать. Никаких служебных романов.

Заходим в палату.

– Мишка, привет.

Здороваюсь с пацаном, который мне почему-то кажется очень прикольным. Есть в нем что-то такое… Будто родное.

– Пливет, – с несмелой улыбкой тянет мальчик.

Я достаю свой складной нож.

– Мишка, я арбуз привез. Будем есть? – подмигиваю ему заговорщически.

– Будем! – мальчишка улыбается еще шире, а я забываю и его идиотку бабку, и навязчивую Маринку.

Классная у тебя улыбка, парень!

– Кать, – оборачиваюсь к его матери, – дай тарелку.

А она замерла в дверях бледная. Блин. Что это с ней? Сама-то ест?

– Кать, ты чего?

– Марк, – подходит несмело, – а если ты не на дежурстве, то что ты тут делаешь?

Черт! Ну и вопросики у тебя. Отворачиваюсь, поджав губы, но… А действительно! Что я здесь делаю?

Катя

Он что, приехал специально накормить Мишу арбузом? То есть он отработал сутки, поехал, нашел в Москве в мае арбуз и вернулся в больницу. И только не говорите мне, что он ко всем пациентам настолько неравнодушен.

Как? Что происходит? Марк? Марик?

Это настолько не вяжется с твоим поступком. Хотя… когда я узнала обо всем, я думала так же… Что этот твой отъезд совершенно не в твоем стиле. Что Марик, которого я знала, никогда бы так не поступил! Мой Марик… Он, скорее бы, отработав сутки, понесся больному ребенку арбуз добывать. Где же ты настоящий? Где же правда?

К горлу подкатывает тошнота, ноги подкашиваются. Так… Стоп…

– Кать?

Он смотрит на меня, нахмурившись.

– Что с тобой?

Подходит, пробует рукой висок.

– Ты сама-то ешь?

Возвращается к столу, отрезает два кусочка красивой красной мякоти, один кладет Мишутке, второй прямо на ноже протягивает мне.

– Кать, я понимаю, страшно, нервно, тяжело, но ты нужна сыну.

Он смотрит мне прямо в глаза, а я медленно, как во сне, беру предложенный кусок.

– Если я правильно понимаю, – Марк понижает голос, – у него же больше никого нет.

И тут я не выдерживаю…

Марк

Какого хрена? Катя?! Подхватываю ее, укладываю на свободную койку, выбегаю в коридор.

– Нин, – кричу постовой медсестре, – дай тонометр!

Нинка тут же влетает с квадратными глазами. Первым делом кидается к койке ребенка.

Молодец, профессионалка. Только…

– Нет! Тут мать в обмороке.

На самом деле Катя в сознании, но ей явно плохо. Надеваю манжету на руку.

Восемьдесят пять на шестьдесят… Ну да, сильно так себе…

– Кать, ты в своем уме?

Злюсь на нее. Дико злюсь. И на себя. Какого черта? Почему мне это все достается? Почему я сейчас не дома? Нет… Не так… Почему я сейчас не хочу быть дома?

– Кать, мне кем заниматься? Твоим ребенком или тобой? – спрашиваю с откровенным наездом.

– Марик, – ей, кажется, стыдно.

– Что Марик? Ты сама-то ешь? Проблемы с давлением? Что?

– Я ем, – кивает она мне несмело.

– Может, чашку кофе? – несмело предлагает Нина.

– Лучше крепкого чая, – поворачиваюсь к ней я. – Сладкого.

Она кивает, поворачивается уходить.

– Спасибо, Нин, – чуть запоздало благодарю ее я, возвращаю тонометр.

– Да я сейчас приду, – отмахивается самая жгучая брюнетка нашего отделения и выбегает в коридор.

 Катька пытается сесть.

– Лежи, пожалуйста.

– Мама? – испуганно окликает ее Мишка.

– Миш, мама просто устала, – сажусь рядом с его койкой я. – Сейчас все будет хорошо.

Смотрю на Катю, думаю, уколоть ей кордиамин или обойдемся цитрамоном.

– Я попрошу завтра зайти к тебе кардиолога.

– Не надо, – шепчет она и снова пытается сесть.

– Лежи, я сказал! – почти рычу на нее.

Получается, похоже, грубо. Потому что вошедшая Нинка испуганно замирает.

– Нин, у нас цитрамон есть? И какой-нибудь новопассит? – поднимаю на нее глаза.

– Нет, – пожимает плечами, – откуда? Не наши препараты.

– Ладно, пойду к Михееву метнусь. Посматривай на них через дверь, ладно? А то еще и одни в палате…

– Конечно, – кивает медсестра, аккуратно ставит чашку рядом с Катей.

Хорошая девка. Но Маринке меня сдаст с потрохами. Да и плевать. Этот намек на роман – совершенно неуместный фарс.

Иду по коридору, никого не замечая вокруг. Мне нужно на второй этаж, в кардиологию.

Таблетку цитрамона раздобыть не проблема. И, наверное, побуду с ней в палате еще часок. Она у меня сильно стойкой никогда не была. Не Светка. Та – кровь с молоком. Катька моя всегда была тонкой, как былинка. И такой же хрупкой. К горлу подкатывает комок, подозрительно напоминающий тошноту…

И как Костя мог допустить, чтобы она во всем этом варилась одна? Она же не выдержит! Не моя Катя!

Черт! Останавливаюсь как вкопанный прямо посреди лестничного пролета.

Глава 12 

Марк

Осознание того, что я сейчас трижды в своих мыслях назвал ее своей, накрывает с головой. И ты еще сам себя спрашиваешь, что ты тут делаешь, Захарский? Не-ет. Ни за что! Я не пойду в это еще раз! Нет!

Какого черта? Что за… Но как я уеду сейчас домой, когда она в таком состоянии и Мишка напуган? Это же… Это же просто бесчеловечно! Ладно…

Я смогу пробыть там еще час. Но только с Мишкой. Не с ней!

Катя

Покорно лежу на койке и смотрю на его спину. Он сидит около Мишутки… Мои эмоции, приглушенные успокоительным, ушли, оставив после себя звенящую пустоту. Я просто безучастно слушаю их тихую болтовню.

Сын уже наелся. От арбуза отказывается, но Марк уговорил его еще выпить чаю с булочкой. С маслом. Раньше это было Мишкино любимое лакомство. А сейчас надо уговаривать. У меня не получается. У Марка вот вышло.

Он о чем-то спрашивает Мишутку. Тот лопочет что-то в ответ. Марк явно не все понимает, но ко мне за переводом не обращается. Переспрашивает, вслушивается. Мишка терпеливо объясняет, а иногда фыркает, и они оба тихо смеются. Но на меня не оборачиваются. Марк просто хороший врач. Он внимателен к своим пациентам. Никакого повышенного внимания ко мне.

Я ошиблась. Мне просто показалось. Мне очень захотелось поверить. Нет. Костя тогда не обманул. Такими вещами не шутят. Марк действительно меня продал.

Я вспоминаю лицо своего мужа. Тогда еще влюбленные глаза. Как он страдал, как он выбирал слова. Он чуть не расплакался, рассказывая мне. И ему от этого было больно и стыдно одновременно.

Тем летом Марк должен был отправиться в Англию на конкурс. Он выиграл межвузовский этап, потом региональный. Его как лучшего студента готовили представлять честь России. Конечно, он не надеялся на премию, но даже сам факт поездки!

У него блестели глаза, и он только о ней и мог говорить. Кажется, весь июнь я слушала, что «там же будет сам Роджер Дэнси! Светило мировой онкологии! А еще Андреа Гросс и Фортуни! И они будут оперировать, и можно будет смотреть и задавать вопросы в реальном времени! А потом конкурс на манекенах…»

Я тогда училась на технолога молочного производства и понимала от силы половину того, что мне рассказывал Марк. Но я видела его восторг и искренне разделяла его. А еще я очень не хотела расставаться.

Мы тогда были вместе уже почти четыре года. И, если честно, я уже ждала от Марка предложения. Но… Он по-прежнему жил в общежитии. Учеба занимала почти все его время и была, как мне казалось, гораздо важнее меня.

Мои родители морщились и явно наш с Марком союз не одобряли. Наверное, мама бы попробовала меня отговорить встречаться с Захарским, только вот ей было уже не до моего романа. Как раз в том году мама с папой решили развестись.

И вот поездка Марка. Он улетел. А я для себя решила, что, как только он вернется, уговорю его жить вместе. Пусть и в общаге.

Марк много писал. Присылал фото. Кампус, университет, аудитории, какие-то ребята… Даже английские клумбы мне фотографировал.

День конкурса! Куча сообщений, состоящих в основном из междометий. А потом вдруг тишина. И… И через день словно гром! «Я выиграл!» Я визжала от восторга ему в трубку! Прыгала, понимая, что он меня не видит, но… Я тогда еще не понимала. Выиграл. Значит, останется на стажировку.

«Кать… Ну… Я найду тут способ подрабатывать, я прилечу на новогодние каникулы. Или потом на пасхальные. Как накоплю. Или пришлю тебе деньги, ты прилетишь ко мне… Кать?»

Я только поддакивала, но… Но внутри все обрывалось. Я понимала, что очень долго его не увижу. Что тут у него нищета, отец с мачехой, общага, а там… Там возможности, карьера, ординатура… Но я-то тут…

Ходила дня два как в воду опущенная, а потом позвонил Костя. Он предложил сходить погулять, развеяться. Я с самого начала видела, что с ним что-то не так.

– Кость, что происходит? – спросила напрямую, глядя ему в глаза.

– Кать… – почти прохныкал и отвел взгляд.

– Говори, Кость.

– Кать, я тебя прошу, прости, я не знал! Это не я!

– Ты сейчас о чем?

– О Марке, – выдохнул Костя.

– Что о Марке…

– Кать, он не вернется.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я знаю… Мама рассказала…

– Что? Какое отношение к этому конкурсу имеет твоя мама?

– К конкурсу никакого, – Костя отвернулся, но продолжал говорить. – Но… К его отъезду самое прямое…

– В смысле.

– Она дала ему денег.

– Денег? Зачем?

– Чтобы он уехал. И остался там.

– Зачем? – я, кажется, уже кричала.

– Из-за меня, – промямлил Костя, но тут же кинулся ко мне, схватил мои руки. – Я не просил, пожалуйста, поверь мне, я не просил! Мама сама! Она решила! Она видела, что я… Что…

– Что ты что?

– Она видела, что я тебя люблю… – выдохнул Костя.

Тогда у меня все оборвалось внутри. Костя? Меня любит? Никогда не замечала этого. А Марк? Чего я еще не замечала?

Костя сказал, что его мать дала Марку денег с условием, чтобы он уехал и расстался со мной. Оформила это все как выплату на участие в конкурсе. Что на самом деле Марк там ничего не выиграл. Куда ж ему? Из нашей деревни и в Лондоне выигрывать. Он просто взял деньги и остался там. Много денег.

– Только, – Костя испуганно раскрыл глаза, – я тебя прошу, не рассказывай никому! А то ты ж понимаешь! Подлог… Мама потеряет должность.

Его мать была чиновницей… и тащила на свое место сына. Костя учился на юридическом. Еле-еле учился, надо сказать. Но тогда эти нюансы меня не интересовали. У него все выходило четко и гладко.

Марк взял деньги. Это была его мечта. Из-за матери. Учеба всегда была для него важнее всего. Да, кивала я. Учеба всегда была для него важнее всего. Марк не вернется. Почему-то тогда это очень хорошо наложилось на мое ощущение покинутости.

Я в слезах набрала Марика. У него вокруг было шумно. Какая-то пирушка.

– Марк, ты вернешься?

– В смысле, Кать? – он, кажется, был нетрезв и не понимал, что я говорю.

– Я спрашиваю, ты вернешься? Сюда, домой?

– Ну… В смысле? Нет. Тут же ординатура. Приеду на каникулы… Постараюсь. Но… Может, еще работать оставят. Тут же деньги, Кать! А у нас там что? Я даже на съем квартиры у нас не заработаю… А что за вопросы? Кать?

Но я уже не слушала. В голове набатом звучало «нет» и «деньги».

Вот тогда я и накричала.

– Будь проклята твоя учеба! Ты просто предатель! Ты променял меня на свой Лондон! Ты не вернешься! И знать я тебя больше не хочу! Строй свою карьеру! Оперируй ультразвуком!

А потом я гордо не отвечала на его звонки. И вообще чувствовала себя почти героиней. Недели три. Ровно до тех пор, пока не поняла, что у меня задержка.

Глава 13 

Марк

– О! Какие люди! И даже позже меня! – меня встречает радостное жужжание кофемашины.

Колян, как обычно, балагурит. В ординаторской я появляюсь действительно позже него. Но говорить ему о том, что задержался, потому что сдавал кровь, не хочу. Не опоздал же, в конце концов.

Странная вообще тема. Мы же регулярно кровь сдаем у себя. Раз в месяц так точно. А тут я почему-то не хочу это обсуждать.

– Колян, сделай и на меня, – киваю другу на свою чашку.

– Да не вопрос!

Он запускает кофемашину еще раз, отходит, с громким сербанием втягивая в себя обжигающий напиток.

– Чего у нас сегодня вкусного? – включаю свой комп, жду, когда загрузится профиль, чтобы посмотреть назначения.

– Да как обычно! Плановые операции, плановые пункции, – фыркает Колька. – Вот прям сейчас и начинаем, – довольно улыбается один из лучших хирургов нашего центра. – Сегодня плановых семь!

– При-ивет!

В ординаторскую, плавно покачивая бедрами, вплывает Маринка. Красивая она. В этом ей не откажешь. Но в отношения играть не хочу. Вообще ничего сейчас не хочу! Тем более на работе! Хватило мне… Одни только вчерашние откровения и осознания чего стоят.

В висках звонкими молоточками бьются мысли, которые я гонял по кругу всю ночь. Вместо того чтобы спать после суток. Не моя Катя. Не моя! И никого я своей больше называть не желаю!

– Угостишь кофе? – Маринка усаживает свою круглую попу на край моего стола.

– Да всегда пожалуйста, – поджимаю губы, понимаю, как это выглядит со стороны, но встаю и запускаю кофеварку.

– Колян, у нас там сколько до планерки? – вроде как невзначай спрашиваю своего друга.

– Да уже, считай, опаздываем, – подыгрывает мне тот, пряча усмешку в чашке.

– Я ненадолго, – Маринка отталкивается от стола ладошками и садится поудобнее, закинув одну ногу на другую.

Ага. Плавали. Знаем. Спасибо, не хочу! Иди лесом!

– У меня для тебя сюрприз! – очаровательно улыбается мне наша фам фаталь и… протягивает фольгированный пакет.

Красная система. Да твою ж…

– Твоя Свиридова, говорят, – тянет наша богиня снабжения, – ничего себе купить не может, – бесценный пакетик покачивается, зажатый между Маринкиных пальцев. Дразнит, стерва. – Ну вот я решила помочь, – система звонко шлепается на мой стол, – страждущим! – как-то очень жестко заканчивает Маринка и сверкает глазами.

Красная система. Для красной химии. Прикол в том, что этот препарат распадается под действием УФ-лучей. Его нельзя капать на свету. Только по специальным системам, которые у нас в стране не выпускаются и не входят в ОМС.

Мамочки заказывают их в частном порядке за большие деньги. Заранее. Ну, или оборачивают все фольгой. Но это риск. Особенно с малышами.

– Спасибо, Марин, – протягиваю ей стакан с кофе. – Но ты можешь и сама передать на пост. Все в курсе назначений.

– Да, говорят, ты там чаще медсестер бываешь, – язвит девица, заставляя меня скривиться и прикусить губу, чтобы не ляпнуть гадостей.

– Бываю, – смотрю ей прямо в глаза.

– И даже после суток, – Маринка явно заводится.

Ну что ж. Сама начала.

– И даже после суток, – невозмутимо отвечаю я, не пряча взгляд.

– Ну так и передай сам! – фыркает она и вылетает из ординаторской, совершенно неуместно хлопнув дверью.

Вот же! Женщина!

– Кхм, – Колька то ли откашливается, то ли смеется. Ставлю на второе. – Это тебя теперь в снабжение не посылать?

– Колян, иди ты! – чуть не ору на него. – Еще этого мне не хватало, – указываю рукой на закрытую дверь. – Блин, зашел один раз не в дежурство в палату, так устраивают мне тут…

Я реально зол. Но не сливать же это на Кольку.

– Один раз, – он, как назло, хохочет. – Да тут уже легенды ходят о том, как ты Свиридову на руках носишь, Марик, – выделяет Колька обращение, и я понимаю почему.

– Колян, – рычу. – Мы выросли вместе! Учились в параллельных классах. Я с ней и с ее мужем все детство в одной компании гулял!

– Ага, – лыбится этот громила, – я так и подумал!

– Ветлов, Захарский! – прилетает откуда-то из-за двери сердитый голос Сергея Ивановича. – Планерка!

– Я ж говорил, опаздываем, – заливисто ржет Колян и выходит из кабинета.

Я выдыхаю, пытаясь сбросить градус напряжения, ставлю так и нетронутый кофе на стол, разворачиваюсь к двери. Замираю. Медлю секунду. А! Черт с вами! Подхватываю красную систему, убираю в карман халата. На пост передам. Все равно уже принесла.

Катя

Я этого просто не выдержу. Не выдержу.

Мишутка всю ночь плакал от боли. Точнее… вечером плакал, под утро просто стонал. Если вначале нам хватало обезболивания часа на четыре, то за вчерашнюю ночь я сбегала на пост, кажется, раз шесть. Медсестры уже стали отказывать мне в лекарстве.

Их можно понять. Такие сильные препараты. И я просто баюкала моего малыша. Целовала ему лобик, пела песенку, держала за ручку. Всю ночь. Кажется, под утро все-таки уснула. Сидя перед его кроватью, головой на его подушке.

Его боль. Столько боли. Я этого не выдержу. Одна. Я совсем одна. Даже Марк не заходит. Даже в палату никого не подселяют. Ой… Соседка!

Смотрю, как в палату заходит тучная женщина с девочкой лет семи.

– Ох, а кушетка-то какая… – недовольно цокает языком она. – Ой… И тумбочка… – морщится. – Ну ладно, хоть санузел чистый, – кричит она из туалета своей, наверное, дочери.

Девочка молчит. Она прозрачная, с синяками под глазами, и ей явно больно.

– Меня Тамарой зовут, – шумно представляется вошедшая дама. – Это Люсенька.

Девочка пытается кивнуть и вдруг заваливается на бок.

– Ой, деточка! Люда! Люся! – Тамара, чуть не рыдая, подхватывает дочку, аккуратно укладывает. – Доча, ну все, мы попали к Захарскому, попали! Все будет хорошо! Раз у него, то все будет хорошо.

О боже! Это они про Марика? Это на него люди молиться готовы.

– Свиридовы? – к нам подходит медсестра из онкологии. – Это вам!

Она выставляет на окно пять литровых фляг.

– Что это? – округлив глаза, спрашиваю я.

– Это промывка, – спокойно отвечает медсестра. – Я вам ставлю препарат химиотерапии. Когда он заканчивается, вы ставите флягу с промывкой. Когда по назначению нужно, я приду поставлю следующий препарат. Когда он заканчивается, – женщина выделяет голосом местоимение, – ставите следующую флягу с промывкой. И так двое суток, – вздыхает медсестра и начинает устанавливать капельницу. – Ребенка можно не кормить, не поить. Не будет просить, не настаивайте. Да! – оборачивается медсестра. – Обязателен контроль мочи. Собираем, взвешиваем, записываем. Нельзя допустить застоя жидкости. Препарат химиотерапии должен обязательно вымыться из организма.

Женщина продолжает свои манипуляции с системой.

– Когда пойдет красная химия, моча будет красная. Не волнуйтесь. Это нормально.

– А! Да! Красная химия. Я вот… – подхватываю рулон фольги. – Мне передали.

В отделении меня научили, как обойтись… Все ведь уже заметили, что у меня денег нет.

– Зачем? – вскидывает бровь медсестра. – Марк Александрович для вас передал, – на окно рядом с флягами ложится «красная» система.

Я немею, а Тамара, наоборот, встревает в наш разговор:

– Марк Александрович – это Захарский?

– Захарский, – тянет медсестра, настраивая скорость капельницы.

– Он и наш врач тоже! – довольно заявляет вновь прибывшая.

– Ну, значит, вам повезло, – улыбается медсестра онкологии.

– А он зайдет?

– Как из операционной освободится, наверное, зайдет, – пожимает плечами женщина, наблюдая, как по трубочке бежит смертоносное лекарство. – В хирургии сегодня аншлаг.

Я присаживаюсь на стул, беру Мишку за ручку, включаю ему в телефоне мультики.

– Ну что? – улыбаюсь сыну. – Лечимся?

Он тут же залипает в любимый сериал про дракончика, а я могу думать только о том, сколько стоит эта чертова система, где Марк ее достал и почему не зашел сегодня.

Глава 14 

Катя

Мультики уже не нужны. Миша не может их смотреть. Первый час он переносил капельницу, можно сказать, нормально. Потом начал тихо хныкать. Потом просто лежал и смотрел в потолок.

На третьей фляге он вдруг тяжело вздохнул, повернулся ко мне и тихо прошептал:

– Мамочка, я устал.

Я могла только стиснуть его прохладные тонкие пальчики и быть рядом. Сидела, целовала. Мне показалось, что он уснул, но… Но вдруг его начало рвать. Он же не ел ничего и даже не пил!

Тамара бегает по палате и охает:

– Сестру надо! Сестру!

Забежала Нина, ввела что-то в катетер… Сказала – противорвотное. Но… Ничего не помогло. Моего малыша без остановки скручивает спазмом. Он плачет, а остановиться не может.

– Нина, пожалуйста, – вылетаю на пост я, – можно хоть что-то с этим сделать?

– Терпите! Сейчас промывка пойдет, ему станет легче!

Она не злая. Просто для нее это очень привычная картина. Я жмурюсь, стискиваю зубы, иду в палату.

– Ну неужели ничего нельзя сделать? – причитает рядом Тамара.

А я просто стою на коленях около Мишиной кроватки, глажу его живот, вытираю лицо.

Хлопает дверь. Марк! Кидаюсь к нему на грудь, забыв обо всем:

– Марк, его рвет уже час. Там в желудке уже ничего нет.

– Противорвотное кололи? – он хмурится, смотрит на зеленого Мишку.

– Да, приходила медсестра.

Он достает телефон.

– Нин, – спрашивает требовательно, – что Свиридову колола?

Ответ медсестры не слышу, но Марк повышает голос:

– Что, ондансетрона нет?  Блин, ну ты же знаешь, что я всегда назначаю! В операционной был!

Менее чем через минуту в палату забегает медсестра. У нее поджаты губы, она сверкает в мою сторону глазами, но при враче послушно что-то вводит в катетер.

Марк внимательно наблюдает за Мишей.

– Сейчас на уколе рвота остановится. Я тебе чуть позже занесу таблетки, – он смотрит время на телефоне. – Их давать раз в четыре часа по одной. Завтра весь день.

– Марк, – выдыхаю я и понимаю, что рядом с ним сейчас могу разреветься.

– Так, Кать! – он обхватывает меня за плечи, чуть встряхивает. – Кать, я понимаю, каково тебе сейчас, но это лечение! – он повернул меня так, чтобы Миша меня не видел, и говорит шепотом. – Сейчас ему плохо, но химия убьет опухоль, и уже завтра ему будет лучше! Поверь мне, Катя! Он у тебя завтра бегать будет!

– Бегать? – еле сдерживая слезы, лепечу я.

– Бегать, – уверенно кивает Марк и… притягивает меня к своей груди.

Не выдерживаю, прижимаюсь к нему всем телом. Хоть на секунду почувствовать его силу, хоть на мгновение вдохнуть его запах, хоть на миг поверить, что я не одна.

– Марк Александрович? – разрушает мою маленькую иллюзию Тамара. – А мы у вас новенькие.

– Да, я видел вашу карту, – он отпускает меня, поворачивается к ней. – У меня сегодня еще две операции, но я на сутках. Я подойду к вам. Сегодня в любом случае у вас никаких процедур, просто обустраиваетесь, о режиме дня на завтра вам все сообщит медсестра.

– Ага, – говорит Тамара и поспешно добавляет: – Мы так старались к вам попасть.

– Не переживайте, – Марк ей сдержанно кивает, смотрит на Люсеньку. – У вас хорошие показатели крови, вы очень вовремя приехали. Вы молодцы.

Тамара расплывается в довольной улыбке, а я вдруг понимаю, за что его тут все любят. А еще я очень хорошо вижу, что к новоприбывшим он относится совсем не так, как к Мише и… ко мне.

– Так, я пошел, – Марк обеспокоенно смотрит на часы. – Мыться пора. Я к тебе еще приду, – смотрит на меня, – ондансетрон принесу.

Выходит, не прощаясь, а Тамара смотрит на меня почти осуждающе.

– Мы из одного городка, – зачем-то объясняю ей я. – Дружили в детстве.

– Ну я ж и вижу, – тянет она, – что вы не простая.

– Да простая я, – хмурюсь, но больше объяснять ничего не хочется.

Мишу наконец-то прекратили мучить рвотные спазмы, я подхожу к его кроватке, вытираю влажной салфеткой ему лицо, принимаюсь убирать тазики, думаю, что надо помыть пол… Надо чем-то занять себя, чтобы пережить этот день. Марк сказал, что завтра будет лучше. Я ему верю.

Марк

Иду и в голове собираю все маты, которые помню… На двух языках. Нет! Мишка в порядке настолько, насколько может быть в порядке ребенок на химии. Злюсь я из-за его матери. Точнее… из-за своей реакции на нее!

Какого черта больше всего на свете мне хочется ее обнять, поддержать, защитить? Какого черта я между операциями лечу к ней в палату? Что я творю?! Катя! А как приятно было почувствовать ее на своей груди…

Ну она же просто боится. У нее ребенку плохо. Ей страшно и нужна поддержка. Это ничего не значит. Прошло больше трех лет. Она вышла замуж за другого. Она не любит меня. И неизвестно, любила ли. Но черт возьми! Как она прижималась!

– Марк? – окликает меня Колька. – Мойся, быстро!

– Что такое? У нас же еще двадцать минут.

Я искренне собирался если не пообедать, то хотя бы пирожок проглотить.

– Марк, там такое! Всех хирургов собирают! Третья операционная!

Да что за день-то? Это не моя пациентка!

Моюсь, вхожу в стерильное пространство. Над вскрытой брюшной полостью собралось уже шесть хирургов. Но руки у всех над столом.

– Ух ё! – тяну я, рассматривая опухоль.

– Вросла в перикард, видишь? – Миронов показывает на сердечную оболочку.

– А чья пациентка, степень дифференциации какая? – тихо спрашиваю коллег.

Если опухоль низкодифференцированная, то операция практически не имеет смысла. Она просто возобновит свой рост. Слишком агрессивная зараза.

– Средняя, – произносит Миронов.

– Тогда я бы попробовал убрать, – высказываю свое мнение. – Метастазов много?

– Да по всему телу, даже в голени, – хмыкает Сергей Иванович. – Но хорошо реагируют на химию.

– Кардиологов ждем?

– Ждем.

– Можем снизу начать.

– Там чистой ткани печени почти нет. Радикальную резекцию сделать не выйдет.

– Ну… Можно пойти скальпелем здесь и здесь…

– Тут сосуд.

– Обойдем. Помните съемку операции Ланского?

Миронов морщится, а Колька кивает. Он знает, о чем я, мы вместе смотрели.

– Точно, если попробуем, как он…

***

Выхожу из операционной почти в семь. Получается, что мои плановые перенеслись на завтра и у меня будет шесть операций. Ничего. Если никого вот такого, как эта девочка, то выдержу.

Жутко хочется куда-нибудь спрятаться и посидеть в тишине, но… Лучше уж после обхода. Навожу себе кофе, беру рабочий планшет. У меня там сегодня трое после операции и еще один тяжелый ребенок. И Свиридов. Свиридов не тяжелый, но к нему пойду в последнюю очередь.

***

– Добрый вечер, – захожу в Катину палату почти в девять.

Ее сын спит, и я тут же перехожу на шепот.

Молча протягиваю ей ондасентрон, подхожу к койке ее соседки.

– Итак, – открываю историю болезни, – предварительный диагноз у вас хондрома, – смотрю на маленькую измученную девочку. – Послезавтра берем вас на операцию. По результатам операции делаем биопсию. Если нет злокачественного перерождения, то на этом ваши приключения и будут закончены.

Улыбаюсь им ободряюще, не произнося второе «если». Мать довольно улыбается, девочка настороженно на меня смотрит.

– Завтра диета, послезавтра перед операцией полное голодание, – напоминаю им я.

– Да-да, медсестра говорила, – поспешно соглашается женщина.

Удовлетворенно им киваю, оборачиваюсь к Кате.

– Так, контроль мочи давай!

– Вот, – она подает мне блокнот и при этом забавно краснеет.

Смешная. Стоп. Что-то не сходится… Вышло больше, чем влили.

– Он пил?

– Нет, – качает головой.

– Кать, ошиблась где-то, – открываю назначения, пересчитываю. – Двести пятьдесят миллилитров во входящих не хватает.

– Как? Я…

– Наверное, стояли одновременно и химия, и промывка. А ты посчитала что-то одно.

А если ошибка в двести пятьдесят миллилитров, то задержка почти в двести.

Открываю карточку, назначаю мочегонное.

– Задержка жидкости идет. Сейчас медсестра уколет мочегонное, собираешь, считаешь, часа через три принесешь мне покажешь.

Смотрю на своего пациента. Миша бледный, но мордашка спокойная. Малыш просто спит.

– Это очень плохо?

У Кати опять продольная морщинка на лбу.

– Ничего, прорвемся, – улыбаюсь ей.

Она рвано вздыхает, а я вдруг понимаю, что снова хочу прижать ее к себе, почувствовать ее дыхание на своей груди, зарыться носом в ее волосы и тихо прошептать, что все будет хорошо! ВСЕ! БУДЕТ! ХОРОШО!

– Завтра будет еще лучше, – отойдя от нее на пару шагов, говорю я. – Будете на стойке кататься.

– На стойке? – удивляется Катя.

– Ага! – улыбаюсь. – Только медсестрам на глаза не попадайтесь, они за это ругаются, – подмигиваю ей, уходя из палаты.

Мне надо зайти еще в седьмую, и очень хочется поужинать. Или пообедать. Или позавтракать. А главное – уйти от Кати подальше…

Глава 15 

Катя

В начале двенадцатого подхожу к ординаторской, аккуратно стучу.

– Да, – кричит Марк.

– К тебе можно? – приоткрываю дверь, заглядываю.

Марк растекся по большому дивану. Еще, скорее, сидит, но откинулся на спинку, вытянул ноги, что-то смотрит в телефоне.

– Да! – отвечает и резко встает. – Входи, – распахивает передо мной дверь и тут же ее захлопывает, едва я переступаю порог.

– Вот, – я ему протягиваю лист учета водного баланса, – ты велел тебе показать.

– Ага, давай, – забирает мои записи, открывает у себя назначения в планшете. – Кофе сделать? Мишка спит?

– Нет, да, – я смущаюсь, путаюсь, а он улыбается. – Спит, – резко киваю.

– Тогда выпей со мной кофе. А то останусь сейчас один в тишине – точно усну, – хмыкает он, не отрываясь от планшета. – Сейчас все в норме, – возвращает мне табель. – Тебе все так же несладкий с молоком? – смотрит на меня призывно.

Пожимаю плечами, кажется, краснею, несмело киваю. А он как ни в чем не бывало берет со шкафа две чашки.

– Тебе когда капельницу менять? – спрашивает он, включая кофемашину.

– Там еще почти на час флакона, – присаживаюсь на край дивана. – А Миша правда завтра встанет? – спрашиваю я Марка.

Наверное, я как-то глупо выгляжу в этот момент, потому что он вдруг смеется. Очень тепло, но смеется.

– Правда, – отвечает. – Я сам его подниму, надо, чтобы на ногу нагрузка была. Пора.

Марк тоже садится на диван. Вполоборота лицом ко мне, правда, достаточно далеко. Упирается локтем в спинку дивана, подпирает рукой голову. Смотрит внимательно, будто изучает.

– Да? Дальше будет легче? – уточняю я.

– Будет, – уверенно кивает он. – Три дня, – и прячет нос в чашке.

– А, – дергаюсь я, чуть не разливая горячий напиток. – А потом?

– А потом упадут лейкоциты, – спокойно отвечает Марк. – Да не бледней ты так! Это нормально! Это обычное течение лечения! Откапаем, если надо будет, кровь перельем. Посидите пару дней в карантине, – рассуждает он. – И, скорее всего, без перерыва начнем вторую химию. Надо будет с онкологами посоветоваться, ну, и Мишкины анализы посмотреть.

Его голос звучит так буднично, так естественно, что мой ужас куда-то отступает, и я начинаю верить, что все в порядке, все получится. Как и все в присутствии доктора Захарского… Доктора Захарского. Поднимаю на него взгляд.

– А ты давно тут работаешь? – спрашиваю тихо.

– Ну, как вернулся, так тут и работаю, – пожимает плечами, – почти год.

Молчу. Пауза очень неловкая.

– К отцу не заезжал? – зачем-то спрашиваю.

– Нет, – усмехается он. – Даже мыслей таких не было.

Замолкает. Молчу и я.

– А твои где? – вдруг спрашивает.

– Кто?

– Ну твои родители, – хмурится, пожимает плечами. – Тут же недалеко ехать! В отделении только успевают отбиваться от бабушек, тетушек… А ты одна…

– Ой… Ты же не знаешь, – поднимаю на него взгляд. – Они развелись.

– Давно?

– В тот год, когда…

Когда ты уехал, продав меня. Когда я вышла замуж… В тот замечательный во всех отношениях год…

Не произношу этого вслух. Перескакиваю, а он и сам все понял.

– Они квартиру продали, папа взял свою часть денег и уехал к бабушке, в Красноярский край. Мы с ним созваниваемся иногда… – опускаю взгляд.

Последний раз папа звонил поздравить меня с днем рождения, правда, попутал месяц: вместо июля позвонил в июне.

– А мама, – вздыхаю, – мама снова вышла замуж, – стараюсь улыбнуться. – Даже еще раз родила, представляешь? – усмехаюсь. – У Мишки есть тетушка на год младше его. Она с новой семьей в Дмитровку уехала, – мой голос вздрагивает.

Вспоминаю, как мама купила дом, но… Но не дала мне туда въехать. Не для меня он был. «Тебя хороший мужчина замуж зовет, вот и иди! И я еще личную жизнь устрою!» Поднимаю на Марка глаза.

– Вроде недалеко, но видимся редко. Каждый в своих заботах.

– Понятно, – Марк сжимает губы в тонкую линию, а его глаза вдруг темнеют, как если бы он злился.

– Ну, – стараюсь улыбнуться, – как-то так! Из близких осталась одна Светка, но она работает пятидневку. Будут длинные выходные, она появится…

– А муж? – спрашивает Марк резко.

– Муж…

– Марк Александрович, – дверь вдруг распахивается без стука.

На пороге стоит красивая девица с округлыми формами. Она одета в белый халат, но под ним явно выходное красное платье, сексуально обтягивающее все ее выпуклости. Волосы уложены, нанесен яркий макияж, на груди неуместное для больницы колье. Она совершенно точно хотела произвести впечатление.

– Марк? – с наездом спрашивает девица, испепеляя меня взглядом.

– Ой, – подскакиваю. – Я совсем забыла! У меня же капельница! – вылетаю из кабинета, кажется, пунцовая.

Боже, что со мной творится? И от чего я задыхаюсь? Кто я такая, чтобы… Чтобы что? Ревновать? Какое я имею право ревновать Марка, если сама замужем?

Влетаю в палату, стараясь не шуметь, смотрю на флакон, в котором болтается еще почти четверть, и медленно оседаю на кушетку, захлебываясь от рыданий, которым не могу дать волю…

Марк

Внутри все дрожит и вибрирует. Катька! Отчего же ты сводишь меня с ума? От твоего запаха бегут мурашки по коже, от близости с тобой в животе все свернулось тугим узлом.

Ты здесь. Рядом со мной. И больше никого. Черт, только не уходи! И не шевелись. Иначе я за себя не отвечаю. Просто какое-то животное желание заграбастать тебя, подмять под себя и никуда не отпускать! Спрятать от всех и всего и никому не отдавать. Даже такую: измученную, бледную, заплаканную!

Какого черта я так тебя хочу?! Может, ты у меня незакрытый гештальт какой-то?

О-па! А вот и вполне себе открытый гештальт!

– Марин, ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, дождавшись, пока Катя убежит.

– Марк, я… – вскидывает подбородок девица.

– Марк Александрович, – встаю напротив нее, убрав руки в карманы халата.

– Что?

– Вы, Марина Викторовна, очень правильно назвали меня Марком Александровичем, когда вошли, – не знаю, что отражается на моем лице, но Маринка бледнеет. – Так что вы хотели?

– Уже ничего! – шипит она. – Совсем ничего.

Хлопает дверь, раздается совершенно неуместный в отделении стук каблуков… Ну и прекрасно.

Закрываю глаза, тру переносицу пальцами. Хорошо, что она пришла. Черт меня дернул спросить про мужа. Горит, болит, но… Не хочу знать! Не хочу! Пошло все к черту! И она! И Костя и… Нет…

Я мастер себя обманывать. Я хочу знать почему. Почему женщина, которая тысячу раз тихо шептала мне «люблю», ради которой я жилы рвал, чтобы из нищеты вырваться, чтобы… Почему она меня променяла на лизоблюда Костика?

До боли закусываю губу, оборачиваюсь. Водный баланс. На диване остался Мишкин табель. Беру, думаю пару секунд. Да пошло оно все!

Распахиваю дверь, выхожу из ординаторской.

Катя

Сижу на кушетке, вцепившись руками в ее край. Завороженно смотрю, как капает лекарство в системе. Кап-кап-кап… Кажется, в том же ритме у меня сейчас текут слезы. Не вытираю их. Вообще не шевелюсь.

Вдруг открывается дверь, поворачиваюсь. Марк. Он не остался с ней. С той девицей. Он здесь. Со мной.

Понимаю, что мое лицо освещают лампы из коридора, но вытирать щеки поздно. Марк молча протягивает мне лист учета водного баланса, который я забыла в его кабинете, бросает беглый взгляд на капельницу и… не сказав ни слова, уходит.

Марк! Вскакиваю, кидаюсь к двери! Нет… Нельзя. Не имею права. Я замужем. А он – лечащий врач. Даже не мой, а моего сына. Мне он никто.

Глава 16 

Катя

– Мам, я есть хотю!

Подскакиваю на своей кушетке, как громом оглушенная, и хочется смеяться!

– Мишка! – тянусь к сыну. – Ты выспался?

– Ага!

Мой мальчик! Он сидит в кровати и любопытными глазками смотрит по сторонам. Задерживает взгляд на Люсе и Тамаре. Несмело улыбается.

– Пливет!

– Мишка, – я подрываюсь со своей кушетки, – давай посмотрим, что у нас тут на завтрак?

Буфетчица уже разнесла еду, но я ночь почти не спала из-за капельниц и просто отставила ее на окно, чтобы съесть попозже.

– Смотри, запеканка! – он всегда любил творог.

Нам повезло.

– Не, – вдруг кривится он. – Не хотю…

– А что хочешь?

Сын хмурится, раздумывает и, наконец, выдает:

– Суп, как у бабы!

Вот это да!

Я знаю, о чем он говорит. Это куриная лапша, которую вечно варит моя мать. И Мишка ее ненавидит, потому что мама не убирает из бульона кожицу.

– Миш, – я теряюсь.

Как достать в отделении лапшу? Боже, Катька! Ребенок не ел почти два дня. Хоть из-под земли, но доставай!

– Я сейчас поищу!

Выхожу, иду к буфету, там на стенде висит меню. На обед будет рассольник.

Мишка всегда его любил. Но… Творожную запеканку он тоже всегда любил! А сейчас не хочет.

– Катя, ты чего потеряла?

Рядом появляется женщина из соседней палаты.

Гульнара, Зульнара… Шумная и бойкая татарка, которая знает, кажется, все на свете. Никак не могу запомнить. А вот она меня знает. Она тут давно и уже считается кем-то вроде старшей среди мамочек.

– Гуль, а ты не знаешь, где лапшу купить можно? – спрашиваю ее.

Она лежит с девочкой. Тоже саркома. Но у ее дочки степень тяжести выше. Я боюсь с ней дружить.

– Какую лапшу? Роллтон? Вон лежит, пойди возьми!

– Ой, нет, Гуль… – даже если я зову ее неправильно, она не подает вида. – Куриную просит. Два дня не ел, а тут просит и только лапшу.

– Ах ты вай! – она всплескивает руками, отворачивается к двери одной из палат. – Мария! Ты говорила, у тебя бульон есть?

– Гуль, да ты что? – хватаю ее за руку.

Но татарка не обращает на меня никакого внимания.

– Светланочка Валерьевна, мы потихоньку закипятим? – она уже улыбается медсестре.

– Гуль, – шепчу я, сжав руки на груди.

– Мила, – кричит она в другую палату, – дай макароны!

В коридор выходят бледные женщины. Такие же, как я. Волосы в пучок, губы поджаты, заходят в мамскую – специальную комнату для вещей сопровождающих матерей. Та, которую Гуля назвала Марией, лезет в холодильник. Другая снимает с полки короб с крупами.

– Бери, – протягивает мне Мария банку с домашним бульоном.

– Да мне неудобно, – я готова сквозь землю провалиться.

– Не тебе даю, ребенку даю. Бери! – у нее очень строгие глаза, и мне кажется, если я откажусь, она начнет ругаться.

– Вон мультиварка, – показывает мне Гуля. – Соль в шкафу стоит, ты только все не соли! Лучше в тарелке ему дай попробовать! У всех вкус меняется! – с видом знатока учит меня женщина, пролежавшая тут уже полгода. – После себя мультиварку помой и спрячь! Врачи увидят, ругаться будут, – тихо продолжает она. – Ой!

В дверях мамской стоит Захарский.

– Марк Александрович, мы чуть-чуть, – начинает уговаривать его Гуля. – Мы быстро. Совсем быстро. Да, Катя?

– Мишка лапши просит, – шепчу я, глядя на него, как нашкодивший ребенок.

– Я ж говорил, будет есть, – улыбается Марк и мне, и Гуле. – Что еще просит?

– Пока только суп, – пожимаю плечами.

– Марк Александрович, мы быстро! – Гуля перехватывает у меня банку, выливает в мультиварку.

– Да я вообще уже сменился. Нет меня тут, – хмыкает Марк и с улыбкой уходит.

– Любит он тебя, – уверенно кивает мне Гуля, засыпая макароны в закипающий бульон, – по глазам вижу!

– Не говори глупостей, – пытаюсь выглядеть естественно. – Мы просто в детстве дружили.

– Ага, – кивает Гуля. – Любит, – и снова уверенно кивает.

Уже через пятнадцать минут я иду в палату с большой миской почти правильной домашней лапши.

– Ми-ишка! – радостно усаживаюсь около кровати сына.

Он нетерпеливо ерзает, и на душе у меня становится тепло и светло. Дую в ложечку, аккуратно кормлю сына. В палате мы одни.

У Люси сегодня диета, и чтобы не дразнить дочь запахами запрещенной ей еды, Тамара вывела ее в коридор. Не испытываю по этому поводу ни малейших угрызений совести. Напротив, петь готова оттого, что сын ест.

– Пливет! – вдруг радостно здоровается он с кем-то за моей спиной.

– Привет, – широко улыбается ему Марк. – Кать, держи, – прежде чем я успеваю что-то понять, мне на тумбочку ложится пластиковый прямоугольник. – ПИН-код двенадцать восемнадцать. На ней тысяч сорок. Потратишь, еще доброшу. Будешь что-то заказывать – выбирай оплатить картой при получении, потому что, если будешь платить через интернет, магазиныбудут по СМС код запрашивать.

– Марк! – я вскакиваю, едва не пролив такой драгоценный суп.

– Что? – смотрит на меня невозмутимо.

– Я не могу… – запинаюсь. – Ты не должен…

– Не должен, – кивает. – Исключительно добровольная инициатива, – берется за дверную ручку.

– Марк, не надо! – хватаю карту, пытаюсь отдать.

– Кать, – оборачивается и смотрит на меня вдруг очень серьезно, – у тебя всего три дня, чтобы побаловать сына, – и ворчливо добавляет. – Вообще, хватит меня мучить этими спорами! Я с суток – спать хочу.

Распахивает дверь, уходит, а я так и стою посреди палаты оглушенная. «Тысяч сорок». «Потом еще доброшу».

Держу в руках кусочек пластика, на которых латиницей выгравировано имя отца моего сына. Всего три дня… Медленно сажусь на стул.

– Мам, дай суп! – настойчиво просит Мишутка,

Я убираю карту в карман, снова берусь за ложку. Нет! Я не могу этого себе позволить!

– Давай, мой хороший, – кормлю ребенка, а сама думаю, что плевать на приличия. Всех сейчас обзвоню!

Мишка съедает почти всю тарелку, смотрит на меня радостно и заявляет:

– Ябока дай!

Яблока… Такая простая вроде бы просьба… Не арбуз. А у меня даже слезы наворачиваются.

Умываю Мишутку, оставляю его играть с вернувшейся Люсей в детское домино и берусь за телефон.

– Алло, мам? – она просит, чтобы я ей писала, но сейчас хочу поговорить.

– Да, дочь, как вы там? – слышу приветливый, но вроде как отсутствующий голос матери.

– Мам, сегодня лучше, – набираю воздуха в легкие, чтобы попросить денег.

– Ну и хорошо! – быстро резюмирует моя мать. – Лена! Куда ты лезешь? – кричит она в сторону. – Ой, Кать, я так с ней устала! Она такая непоседа, ты не представляешь! Мне кажется, ты была намного спокойнее, вот только сегодня утром она…

– Мам, – прерываю этот монолог, – Миша есть начал, он вот твоего супа попросил и яблок.

– Я рада! – раздраженно отзывается мама.

– Мам, у меня нет ничего… – пытаюсь объяснить ей я.

– Кать! – фыркает мама. – Ты что придумала? Что я должна супа наварить и тебе в Москву везти? Или яблок?! – в ее голосе искреннее возмущение и недоумение.

– Нет, мам, но… – мнусь. – Может, хотя бы денег?

– Кать, что, курица так дорого стоит, надо за этим матери звонить? – начинает возмущаться она. – У тебя Костя хорошо зарабатывает!

– Мам, он не дает мне денег! – почти кричу я.

– Значит, плохо просишь! – резко отвечает мать. – Лена! Лена, куда ты…  Так, Кать! Ты еще чего хотела?

– Нет, мам, больше ничего, – отвечаю тихо.

Ей, кажется, все равно. Не попрощавшись, она отбивает звонок, а я так и замираю с телефоном у уха.

Вздыхаю. Набираю папу.

– Катенька! Как я рад тебя слышать! – голос отца кажется таким близким и таким далеким одновременно. – Как вы? Вас уже выписали?

Я писала ему, что мы в больнице, но без подробностей.

– Нет, пап, не выписали. Мы в онкологии. Мне деньги нужны, – говорю прямо.

– Ох, – у него сразу меняется тон, – ты точно как твоя мать. Тебе тоже только деньги нужны.

– Пап, мне ребенка кормить не на что.

– Я услышал тебя, Катя, – говорит он отстраненно. – Получу зарплату, пришлю сколько смогу. После пятнадцатого.

– Спасибо, папа, – шепчу я, но он тоже отбивает звонок до того, как я с ним прощаюсь.

Снова долго смотрю на телефон и все же решаюсь набрать мужа. Гудок. Еще. Снова гудок и… «Абонент, которому вы позвонили, занят…» Он сбросил вызов. Я стискиваю зубы, снова набираю. «Абонент выключен или находится вне зоны досягаемости». Вот так.

Еще раз внимательно смотрю на кусочек пластика, на котором написано «Zakharskii Mark», выхожу в коридор.

– Гуля? А где вы обычно фрукты заказываете?

Марк

Захожу в квартиру, бросаю ключи… Не люблю спать днем, но сегодня просто валюсь с ног. Один из послеоперационных затемпературил ночью. Кажется, я не спал от слова совсем.

Есть не хочу. Только душ. Скидываю одежду, открываю горячую воду. Минут десять стою под тугими струями воды, но в какой-то момент понимаю, что усну сейчас прямо в ванной.

Выхожу в чем мать родила. Все равно один. Вечно в этой квартире один. Но сегодня эта мерзкая звенящая тишина почему-то особенно раздражает. Уехать, что ли, на вечер опять в отделение? Растираю волосы, бросаю полотенце прямо на пол и валюсь на сложенный диван.

Я купил эту квартиру, когда вернулся из Англии. Тратить там я не стремился – жил почти затворником. С учетом разницы курсов денег привез я много. Хватило на приличную просторную двушку. Только она слишком велика для меня. Одну комнату даже не обставлял. Просто закрыл пустой. Да и во второй особо не усердствовал. Какая-то случайная мебель, подарки из больницы… Если честно, я просто не представляю, чего хочу. Понятия не имею, как устроить свое жилье так, чтобы мне было приятно сюда возвращаться.

Доставать постельное лень, нахожу на кресле декоративную подушку, натягиваю на себя плед, и тут дзинькает телефон.

СМС. Спустя минуту еще одна. Что это? Открываю.

«Покупка в магазине “ФруктВилл” оплачена. Баланс…»

«Покупка в магазине “Ягодный Рай” оплачена. Баланс…»

«Покупка в магазине “ТИгроУшки”…»

Губы сами собой расползаются в улыбке. Умничка! А родственники у тебя уроды.

Точно, сейчас высплюсь и поеду в отделение. Несмотря на усталость, никак не могу улечься. Диван сегодня кажется на редкость неудобным. Ворочаюсь, думаю, что в эту комнату вполне можно поставить полноценную двуспальную кровать. А потом в полусонное сознание приходит мысль, что из маленькой комнаты получится хорошая детская – там окна на юг. В этот момент наконец-то приходит призрачное ощущение уюта, и я, улыбнувшись, засыпаю.

Глава 17 

Марк

Просыпаюсь после трёх. Совершаю привычный вояж между ванной и кухней. Открываю холодильник, смотрю на красивые упаковки из магазинной кулинарии и думаю о том, что безумно хочу вот той самой домашней лапши.

Черт! Ну это бред! Даже если она осталась, объедать Мишку будет смешно.

Раздраженно захлопываю несчастный агрегат так, что он вздрагивает, решаю поесть в городе. Можно дойти до торгового центра. Но там только фастфуд. Что-то приличное есть на проспекте, но это ж байк заводить. В принципе, почему бы и не прокатиться. Дел на вечер я все равно не планировал.

Обожаю это ощущение, когда ты несешься вдоль едва ползущих машин, на скорости врезаешься в плотный воздух, и если разогнаться, то любой порыв ветра чувствуешь будто кожей. Будто и нет на тебе защиты. Ты не прячешься в металлической коробке, ты оголен и напряжен, словно нерв, и все зависит от малейшего движения твоего тела, словно ты и хирург, и скальпель одновременно!

Кайф! От поездки ловлю самый настоящий кайф! Но, когда прихожу в себя, хочется просто материться. Я на повороте к больничной парковке. Вот так, да? Все-таки решил домашней лапши поесть? Да пошло оно все!

Заезжаю, паркую байк. Только ленивый в отделении не судачит о любимой пациентке доктора Захарского. А значит, никаких репутационных потерь. И вообще, я собирался сегодня Мишку на ноги ставить.

Катя

– Миша! Да не егози ты! Ну куда? Подожди! Миша, угомонись!

Мой сын вдруг ожил. Совершенно чудесным образом! Ему нужно есть, играть, рисовать и куда-то бежать одновременно. И, если честно, я не справляюсь.

– Миш, капельницу вырвешь! – упрашиваю сына я. – Не надо вставать!

– Что значит «не надо», когда надо? – раздается от дверей.

– Марк! – выдыхаю я и вдруг понимаю, что улыбаюсь от облегчения.

Глупость, но я абсолютно уверена, что вот ровно в эту секунду все мои мучения закончились.

– Вставать надо! – он протягивает Мишке руку, а мой сын с удовольствием принимает помощь своего врача.

– Он же на капельнице, – хмурюсь я.

– Кать! Вы тут полсрока пребывания будете на капельнице! – смотрит на меня укоризненно, поворачивается к Мишке: – Держись за меня!

Он подхватывает его подмышки, аккуратно ставит.

– Надо ходить, чтобы не было застоя суставной жидкости, – говорит, наверное, мне, а потом Мишке: – Пробуй шагать.

Мишутка опирается на руку Марка и несмело шагает. Раз, еще, другой.

– Отлично! – Марк поднимает на меня довольный взгляд. – Мы пойдем! Там клоуны приехали.

В смысле «пойдем»? В смысле «клоуны»?

– Марк? – я не понимаю, что происходит.

– Что? – смотрит на меня невозмутимо.

– Ты пойдешь с ним к клоунам? – у меня это в голове не укладывается.

– А почему нет? Детям там весело! Ты тоже можешь куда-нибудь сходить, – смотрит на меня хитро. – Например, выпить чашечку кофе.

– В смысле? – неожиданное, надо сказать, предложение.

– Внизу у большого аквариума кофейный автомат и диван, – кивает на выход из отделения Марк, – обычно все там релаксируют.

– Я же Мишу не могу оставить, – качаю головой.

– Почему? – а он, кажется, обижается. – Ты мне не доверяешь? – нет, не обижается, смеется.

– Ну ты же не можешь быть только с ним, – я пожимаю плечами.

– Почему не могу? Могу, – он смеется. – Я не на смене, – и что-то очень озорное появляется в его взгляде. – Считай, частный визит!

И я только сейчас понимаю, что он не в халате. На нем форменные брюки и футболка, но он не в халате. И без бейджа.

– Марк! – я вспыхиваю.

– Так! Иди! – командует он. – А то мы клоунов пропустим! Придешь – накормишь нас. Лапша еще осталась?

А я не знаю, что сказать. Марк смеется и уводит Мишку в коридор. Там уже слышен необычный для отделения шум. Два человека с красными носами и в ярких париках идут по коридору.

Марк

– Привет! Я – Кнопочка!

Вообще-то это Ложкина Ирина Степановна. Кажется, педагог-переводчик. И еще наш почетный донор. У нее четвертая группа крови. Выкачиваем из нее по пол-литра каждые две недели. Она склоняется над Мишкой, свернув из длинного шарика цветок.

– Сегодня у нас репортаж, – и тут она делает вид, что очень удивлена тем, что говорит в ромашку. – Ой!

Ирина Степановна смешно гримасничает, а дети смеются. Мишка тоже. Я сижу на корточках, давая ему на себя опереться. Мне надо, чтобы он двигал суставом и давал на него нагрузку, но не сразу же на максимум.

– Подожди! Ты опять все забыла! – Кнопочку от нас оттесняет пузатый клоун в ярко-оранжевом парике и шляпе волшебника.

Почти такой же шарик, как у Ирины Степановны, у него выполняет роль волшебной палочки.

– Ахалай-махалай, имя свое называй! – он легонько бьёт Мишку шариком по макушке.

Мальчик стесняется и сильнее в меня вжимается, прячась от клоунов.

– Хм! Странно! Не работает? Давай еще раз! Ахалай-махалай, – в этот раз удар шариком достается мне.

– Федя! – смеясь, отвечаю я.

Хотя уверен на сто процентов, эти двое меня узнали. Несмотря на отсутствие халата.

– Неплавда! – возмущается Мишка и еще штук пять детей вокруг. – Ты Малк!

Мамочки вокруг смеются, дети, азартно перекрикивая друг друга, напоминают мне мое собственное имя.

– У тебя палочка бракованная! – кричит Кнопочка и пытается повторить то же самое заклинание со своим цветком.

– И… Ахалай-махалай, – делает какие-то невероятные пассы руками, – имя свое называй! – шлепает меня ромашкой по голове.

– Марк! – больше не прикалываюсь.

– Вот! Работает! Работает! – грузный мужик, президент гильдии юристов Северо-Западного округа, весело прыгает, размахивая своей шляпой.

– Так, – он смешно перебирает ногами. – Еще раз! Ахалай-махалай!

Шарик касается Мишутки.

– Миша, – тихо отвечает Катин сын, чуть шепелявя.

– Миша! – в восторге прыгает Кнопочка. – Вы слышали! Его зовут Миша!

Все. Он вовлечен в игру!

Катя

Наверное, это дикость. И неправильно. И я не должна этого себе позволять. И… и плевать на все! Впервые за неделю я могу отдохнуть.

У моего сына сейчас все в порядке настолько, насколько может быть в порядке при нашем диагнозе. Лечение пусть и тяжелое, но работает. Он ест, двигается, шкодничает и капризничает. А сейчас он в надежных руках. В самом прямом смысле этого слова. И я могу позволить себе минут пятнадцать не думать о том, что я – мать ребенка, лежащего в онкологии, а побыть просто Катей. Откинуться на спинку дивана, вытянуть ноги, вдохнуть аромат вполне приличного кофе.

Первые минуты три я, кажется, просто сижу, прикрыв глаза. Потом мне становится скучно, и я принимаюсь рассматривать рыбок. Потом я вдруг понимаю, что за эту неделю даже новостей не смотрела. Открываю телефон, выхожу в соцсети, и мне почти сразу прилетает сообщение от знакомой: «Катюха! Поздравляю!!!»

Ух ты… Меня поздравляют с тем, что у меня сын болен? Неожиданно. Ничего не успеваю ответить, как приходит новое сообщение: «Выглядела ты вчера великолепно! Я не все разглядела издалека, но платье просто шикарное! Не успела к тебе подойти в ресторане, вы с Костей убежали! Но тебе ж все равно вчера было не до меня! Он так страстно тебя целовал! У вас что, второй медовый месяц?»

Глава 18 

Катя

Замираю. Кажется, даже перестаю дышать. Все обрывается внутри. Набираю в чате: «Спасибо, но ты, наверное, нас кем-то спутала». И строчку смущенных смайликов.

«Не скромничай! Ну миловались на людях. И что? Ничего в этом стыдного нет! Вы же муж и жена! Пусть другие завидуют! – отвечает мне она и тут же добавляет: – Тебя только со спины видела, но Костю хорошо рассмотрела, пока он с официантом расплачивался!»

Руки потеют, к горлу подкатывает комок тошноты.

«И все-таки ты ошиблась», – пишу я, не вдаваясь в подробности, и закрываю переписку.

Вскакиваю с дивана, тру лицо. Не хочу в таком состоянии возвращаться в отделение. Марк меня отдохнуть отправил, а я вернусь в слезах. Резко разворачиваюсь и чуть не врезаюсь в ту самую Марию, что давала мне бульон.

– Ой! – стараюсь улыбнуться. – Извините.

– Да ладно! – сейчас женщина выглядит приветливее, чем утром. – Куда так спешишь? Там только играть начали!

– Да я… – отвожу взгляд. – Я…

– Выпей со мной кофе, – берет женщина меня под руку. – У меня Илюша постарше, но тоже, когда в химии, так не отойдешь. А сейчас вот вырвалась. Надо насладиться этими драгоценными секундами, – усмехается Мария, выбирая напиток в кофемашине.

– Я… – смущенно смотрю на карточку Марка. – Я уже пила. Но могу с вами посидеть.

– Что, с деньгами плохо? – сочувственно тянет женщина.

– Да, – признаюсь я. – Что-то плохо, – и вдруг нахлынувшая на Костю обида прорывается в неожиданное. – Муж по ресторанам ходит, а меня убеждает, что у него лишней копейки нет.

– Ох, – женщина берет меня за руку, – не твой один такой. У Лиды из седьмой ее благоверный вообще деньги фонда выпросил, якобы кредит заплатить. А ей потом всю ночь соседи звонили, что сейчас милицию вызовут. Он перевод получил и устроил пьянку на полквартала.

– Ну, мой у меня вроде не выпрашивает, – шепчу я, пожалев уже, что ляпнула. – Может, у него и правда нет. Я не знаю, сколько он сейчас получает. У них, бывает, иногда задерживают.

– А кто он у тебя? – Мария купила себе большой капучино и с интересом меня слушает.

– Он в городской администрации уполномоченный по вопросам школьного и дошкольного образования.

Моя собеседница давится кофе.

– И им задерживают?!

– Ну, – пожимаю плечами, – он так говорит. Я, – тяну смущенно, – если честно, не знаю. Только с его слов.

– А хочешь, я узнаю? – вдруг бойко предлагает женщина.

– Ты? – звучит удивительно.

– Ага! – кивает она уверенно. – Я ж прокурор! Любой запрос! И муж у меня в системе!

– Ой, да… – и тут мой взгляд снова падает на карточку Захарского.

А почему, собственно, нет? Я сейчас трачу деньги, по сути, чужого человека, а Костя мне в элементарном отказывает, и при этом сам…

– А давай! – киваю соседке по отделению. – Только, если можно, чтобы он не знал.

– Да без проблем! – хмыкает она. – Тогда мужа подключу. Он умеет тихо, – женщина коварно улыбается, а мне вдруг становится весело.

И я совершенно четко понимаю, что на факт Костиной измены мне плевать. А вот это его скотское к нам отношение жутко надоело.

Марк

– Становись на стойку!

Находил я Мишку по первое число! Хватит ему на сегодня нагрузки. Показываю ему, как устроиться на основании для капельницы и, урча, словно мотор, везу к палате.

– Кто катается? – слышу сзади окрик.

Ну да, блин! Запрещено.

Подхватываю мальчишку на руки, оборачиваюсь.

– Все, мы больше не будем!

– Ой, – запинается старшая сестра, – Марк Александрович!

Прячусь в палату под ее ошарашенным взглядом и под Мишкин тихий смех. Нравишься ты мне, парень! Плевать, что Свиридов.

– Будем ужинать?

По отделению идет буфетчица. Сегодня рыбные котлеты, пюре и какао. Тамара с Люсей снова уходят, чтобы не соблазняться ароматами. Их очередь сидеть на диванчике у аквариума. А я с Мишей и его матерью беру котлеты на троих. Черт! Лучше всякого ресторана на проспекте.

Катюха уже вернулась. Суетится, смущается. Глаза блестят, щеки покрыты румянцем. Забавная. Не могу смотреть на нее без улыбки.

– Не люблю лыбу, – кривится Мишка, ковыряя больничную котлету.

– Ты лапшу тоже не любил, – уговаривает его Катя.

– Попробуй, она тут классная! – подмигиваю ему я, и после такой рекомендации он позволяет матери положить себе в рот один кусок.

Задумчиво жует. Будто прислушивается сам к себе.

– Вкусно? – спрашиваю с тайной надеждой доесть его лапшу.

– Вкусно, – кивает он и тянется к вилке сам.

Катя облегченно вздыхает, принимается нарезать яблоки, обрывает с кисти виноград.

– Ты фруктов много не покупай, – киваю на пакет я. – Сейчас лейкоциты упадут, ему ничего сырого нельзя будет.

– Ой, – она опять пугается, – а как их поднимают? Лейкоциты?

– Иногда сами восстанавливаются, – пожимаю плечами. – Вам, скорее всего, препараты крови будем капать.

– А… – бледнеет. – Я думала это только после операции… Мы же донора так и не нашли…

– Да уж найдется в больнице, – хмыкаю я, ловлю ее взгляд и зачем-то добавляю. – У меня третья отрицательная, я на Мишку сдавал, – ее глаза расширяются, губы приоткрываются.

Неужели от страха? Блин. Зачем ляпнул? Решаю обернуть все в шутку.

– Надеюсь, твой муж не будет против, что в Мишке будет течь моя кровь?

Катька чуть не роняет нож, которым чистит яблоко.

– Марк! – она вспыхивает. – Марк, я должна… – запинается. – Ты… Ты должен знать…

Глава 19 

Марк

– О! Марк Александрович!

Я вздрагиваю! Черт!

– Николай Сергеевич, – пожимаю руку Коляну, – что вы тут делаете?

– Что я тут делаю? Я-то с обходом! А вот что вы тут делаете?

Судя по его фейсу, Колька еле сдерживает смех. И для обхода рановато.

– Что, не видишь? Ужинаю! – нагло выдаю я, и Кольку пробивает на смех.

Ну да, угадал я. Пришел именно по мою душу похохмить.

– Вы смотрите, – притворно строго грозит он Кате, – а то придется вам врача другого искать! А такого, как Марк Александрович, найти сложно.

– П-почему менять? – Катёнка моя заикаться стала.

И глаза, как у куклы, распахнуты. Колян, сволочь, застращал.

– Ну как же, – разводит руками он, – своих не оперируем! Таков закон джунглей! – смешно пыжится. – Ой, простите, хирургов!

И с громким ржаньем он выходит из палаты, подмигнув мне.

– Пф, – фыркаю, – я думал, у нас клоуны строго до шести, однако цирк продолжается, – поворачиваюсь к ней. – Так что ты хотела сказать? Что я должен знать?

– Ой, – Катя краснеет, – я забыла.

– Ну и ладно, – усмехаюсь. – Забыла, значит, не важное. Если важное – вспомнишь!

Она отводит взгляд, кивает, а у меня в кармане пиликает телефон. Сообщение от Коляна: «Зайди в ординаторскую, что ль?» Понятно…

– Сейчас вернусь.

Дохожу до нашего кабинета, настроенный выслушать очередную порцию плоских шуток на свой счет, но… Колян как никогда серьезен.

– Слышь, Захарский, – смущаясь, начинает он, – я понимаю, что лезу не в свое дело, но этого тебе никто, кроме меня, не скажет…

– Ты хорошо подумал? – мне уже понятно, что речь пойдет о Кате.

И понятно, что мне не понравится то, что он хочет мне сказать.

– Я – да, а ты? – с наездом вскидывает подбородок Колян.

– В смысле?

– Ты что творишь? Девочка вообще-то замужем! У мальчишки отец есть! – Колька закипает.

– Где? – рычу я. – Где он, этот муж и отец?

– Да твое какое дело? – рычит на меня Колька. – Ты что, не знаешь, как наши диагнозы людям крышу сносят? Может, он сейчас на работе убивается, лишь бы в пустой дом не приходить… Да даже если пьет в черную, чтобы забыть о болезни сына. Это их семья! Это их дело!

– Колян, – пытаюсь остановить его, но…

– Нет, ты меня выслушай! – он тычет пальцем мне в грудь. – Девчонка на тебя молится! Она на любого бы сейчас молилась. От врача жизнь ее ребенка зависит! Все, что она любит, сейчас в твоих руках. А ты и рад! Ты сам-то понимаешь, что делаешь? Ты страх и признательность с любовью путаешь!

– Коль, ты же ни хрена не знаешь, – еще спорю с ним я, но что-то в моей груди уже дрогнуло.

– Да плевать мне, чего я там не знаю, – шипит мой друг. – Когда такие диагнозы дамокловым мечом висят, отношения не строятся! Уймись, Захарский! Гормоны играют – так вон в снабжение сходи! А девку замужнюю не тронь!

– Коль, – стискиваю зубы, а возразить нечего.

Он прав. Во всем. А я придурок. Открываю рот, чтобы выдать порцию ругательств, но… Смотрю другу в глаза.

– Спасибо, – выдавливаю из себя и выхожу из ординаторской.

Слетаю вниз, в фойе, подхожу к кофемашине.

– Черт! Черт! Черт! – долблю по железному автомату, падаю на кресло, обхватываю голову руками. – Он прав… Он, черт возьми, прав…

Вдох, выдох. Встаю, все же покупаю себе кофе. Киваю хмуро поглядывающему на меня охраннику и выхожу на улицу.

Нечего мне здесь делать. У них своя жизнь. И я действительно о ней ничего не знаю. И то, что Костика здесь нет, ни о чем не говорит. Катя его жена. Миша – его сын. А я – просто их врач.

Выбрасываю смятый стаканчик, возвращаюсь в свое отделение. Сначала в палату.

– Кать, – не захожу, говорю из дверей, – я поеду, – подмигиваю Мишке. – До завтра.

Она поднимается, чтобы ко мне подойти, но я делаю вид, что не замечаю, и уматываю вдаль по коридору. Переодеться и прочь отсюда. Прочь.

Парковка, выезд, шоссе… Еду без цели. Просто дорога, просто скорость. Стрелка спидометра почти ложится, меня чуть не уносит в повороте, но адреналин заглушает боль и злость, и они уже не рвут грудь на куски, а тихо и нудно стучат в висках. Шоссе, эстакада, мост… перед глазами только асфальт и небо. Полное ощущение свободы. Призрачное ощущение полета…

А, черт! Сбоку вой сирены. Мотопатруль. Два байка прижимают меня к отбойнику. Сдаюсь. Накосячил.

Вполуха слушаю их имена и звания. Молча подаю им права.

– Это что? – удивленно восклицает гаец.

– Блин, – я подал им пропуск. – Извините. С работы еду, – достаю карточку прав.

– Хирург, значит? – лейтенант почему-то и права уже не смотрит. – В детском онкоцентре?

– Хирург, – киваю головой.

Мужик смотрит задумчиво.

– С работы едешь?

– С работы, – снова киваю.

– Ты давай, – возвращает мне права, – аккуратнее.

– В смысле? – я, если честно, даже не сразу понял.

– Езжай домой, говорю, аккуратнее, – рычит на меня мужик. – Тебе завтра детей оперировать…

Хмурюсь. Вдох, выдох. Звон в ушах. Черт! А он ведь прав. А я – просто эгоист! Гребаный эгоист! От меня столько жизней зависит. В том числе и Мишкина… А я…

Киваю лейтенанту, забираю права, выруливаю на свою улицу. На цокольном этаже моего дома есть дешевый алкомаркет. Сейчас мне туда, а на завтра завести штук пять будильников.

Все. Сегодня доктора Захарского больше нет.

Глава 20 

Катя

– Да они все у него на тебя похожи! – выпаливает Светка.

Видит мой ошарашенный взгляд, запинается, краснеет, отворачивается…

Мы сидим около того самого аквариума. Мишутка пошел на мастер-класс по рисованию на воде, а значит, у меня есть почти час, чтобы пообниматься с подругой! Именно пообниматься! Она прижала меня к своей широкой теплой груди и не отпускает. А я, если честно, даже не пытаюсь отодвинуться. Мне очень нужно чувствовать кого-то рядом.

– Прости, – морщится она, – я не хотела тебе говорить.

Это я ей рассказала о том сообщении в соцсетях. Косте я в тот день звонить не стала, но он набрал меня сам. Впервые за все время, что мы в больнице. Интересовался ходом лечения, говорил какие-то ободряющие слова, спросил, не нужно ли нам чего… Словно что-то почувствовал.

А я слушала его и думала: сколько же я прожила во лжи! Все эти три года я была уверена, что он совершил благороднейший поступок, а я даже не могу отблагодарить его как следует. Корила себя за то, что не могу его любить, что не могу терпеть его прикосновения, мучаю его.

А он не сильно-то и мучился. Оказывается, эта девица у него не первая. Более того, не единственная.

– Он перебрал в городе, кажется, всех мелких блондинок, – фыркает Света, видя, что я не расстраиваюсь. – Как еще у него на работе ничего не всплыло! Не иначе, его матушка всем рты затыкает.

Ком тошноты подкатывает к горлу. Но не от ревности или обиды. От осознания того, в каком дерьме я жила все это время. Я и мой ребенок. Ведь Костя Мишу просто игнорировал. А иногда и злился на меня, видя, что я проявляю свою любовь к сыну. Однажды, выпив, не удержался и ляпнул: «Все никак не можешь забыть своего Захарского!» И я потом долго оправдывалась, что любая мать любит любое свое дитя. И Марк тут ни при чем. От кого бы ни родила, все равно бы любила. Костя не поверил.

– И что ты теперь будешь делать? – с грустью и надеждой в глазах спрашивает меня подруга.

– Лечить сына, – невозмутимо пожимаю плечами я. – Сейчас для меня важно только это.

На самом деле я твердо решила уйти от Кости, но это надо обдумать самой. Без эмоциональных подруг под боком.

– Свет, а знаешь, как зовут Мишиного лечащего врача? – спрашиваю я ее тихо.

– Как? – тон у подруги скучающий.

Ей явно интереснее обсуждать Костиных любовниц.

– Захарский Марк Александрович…

– Да ладно! – вопит она на все фойе и вскакивает. – Скажи мне, что это совпадение! Что это не он!

– Это он, Свет, – еле слышно отзываюсь я. – И он тут лучший хирург отделения. Надежда всех отчаявшихся матерей.

– Катя, это судьба, – моя подруга не кричит.

Просто эмоционально говорит. Но нас слышит, кажется, весь первый этаж.

– Кать, ты должна ему сказать!

– Свет, – пристыженно оглядываюсь, беру ее за руку, тяну вниз, почти принуждаю снова сесть. – Свет, они не оперируют своих, – произношу почти шепотом.

– В смысле?

– Есть такой негласный закон, – объясняю я ей сбивчиво. – Хирург не оперирует родных… – смотрю в глаза подруге. – А он лучший, понимаешь?

В глазах подруги немой ужас и осуждение.

– Кать…

– Я потом скажу! Я обязательно скажу, – убеждаю ее страстным шепотом. – Вот сейчас вторая химия, потом операция – и я скажу!

Света хмурится, но не спорит. Смотрит на меня проникновенно, взглядом говорит втрое больше, чем словами…

– Света, – умоляю ее я, – ну пойми ты… С Мишкиным диагнозом выживают двое из десяти, – у меня по щекам катятся слезы. – А Марк лучший!!! Он единственный наш шанс!

– Я понимаю, Катюш, – она порывисто притягивает меня к себе и снова обнимает, давая плакать на своей груди.

И я плачу. Кажется, впервые даю выйти всей той боли, которая еще неделю назад была заморожена ужасом и страхом. Всхлипываю, вздрагиваю…

– Какие прогнозы-то? – тихо спрашивает моя самая близкая подруга.

– Хорошие, – я отстраняюсь, вытираю слезы. – Делали после химии КТ. Марк говорит, что опухоль хорошо реагирует на терапию. Сейчас сразу вторую, чтобы она окончательно закапсулировалась, и потом операция, – хмурюсь.

Марик аккуратно попытался мне рассказать, что нас ждет. Будут удалять коленный сустав, скорее всего, бедренную кость и, возможно, бедренный сустав. Мне жутко страшно.

– Как он к тебе относится-то? – очень тихо и почти сочувственно спрашивает Света.

– Кто? Марк? – я действительно удивлена ее вопросом. – Хорошо, – киваю. – Как ко всем. Он такой, знаешь… – молчу, подбираю слова. – Рядом с ним очень легко верить, что все получится.

Подробности рассказывать даже подруге не хочу. Ни про мои слезы на груди у Марка, ни про ту раскрашенную даму, что заявилась среди ночи в его ординаторскую, ни про банковскую карту Захарского, что до сих пор у меня. Ведь он действительно относится к нам с Мишей как ко всем. Он помог нам пережить самую ужасную первую химию. Помог принять диагноз и необходимость такого страшного лечения. А сейчас… Сейчас он просто врач. Он нас лечит.

Мы видимся на обходах. Пару раз Миша мне рассказывал, что доктор Марк заходил, пока я была в постирочной. Но в общем и целом сейчас мы с ним почти не общаемся. Он всего лишь следит за ходом лечения. Внимательно. Так же, как у других своих пациентов. Но я его почти не вижу. Была пара дней, когда я его совсем не видела.

Наверное, это правильно. Наверное, так и должно быть. Ведь отношения между нами окончены. Он – Мишин отец. И я ему об этом обязательно скажу. Тем более сейчас я уже приняла твердое решение о разводе.

Костя выжег в моей груди все остатки благодарности. Ничего от него больше не хочу. Сейчас для меня важен только сын.

Марк

Где она?! Где она, черт возьми? Почему в палате нет ни ее, ни Мишки?

Не видел ее с ночи. Да, я заставил себя не подходить к ней. Я даже не говорю с ней. Но не видеть? Увольте. Это мой наркотик. Оставьте мне хотя бы его…

Толкаю дверь.

– Где Свиридовы? – требовательно спрашиваю у Тамары.

– На мастер-классе мальчик, – улыбается мне она.

– К ним кто-то приехал, – одновременно с матерью выдает Люся.

– Появятся, скажите, чтоб зашли на перевязку!

Кто-то приехал? У меня в груди взрывается бочка с порохом, оглушая, оседая горечью на языке… Костя? Ну логично же. Длинные выходные. Мать вряд ли, хотя могла и она. Нет. Это Костя.

Я троих детей на перевязку позвал. Мишку можно бы и пропустить, но я не мог. Не могу.

Ноги сами несут меня в фойе. Ну я же должен этому мудаку хотя бы про кровь сказать! Меня в отделении переливания уже послали. Сказали, слишком часто. Запас в банке есть, конечно, и это не такая уж большая проблема, но… Я должен ее видеть. Я должен их…

Злой, почти разъяренный, вылетаю в фойе. Стоп! Света!

Глава 21 

Марк

– Марк! – восторженно приветствует меня Светка на все фойе.

Черт, уже заметила. Тихо смыться не получится. Натягивая формальную улыбку, подхожу.

– Привет, давно не виделись.

– Ух ты, какой ты стал! – тянет она с восхищением и блеском в глазах. – Одни татухи чего стоят.

– Да, – смотрю на свое предплечье. – Мне тоже нравятся, – быстро перевожу взгляд на Катю.

А у нее глаза на мокром месте. И все равно красивая!

– Мишка где? – спрашиваю коротко.

– На рисовании, – спохватывается Катёнка.

– Во сколько заканчивает?

– До часа вроде, – она достает телефон, смотрит на время.

– Ему на перевязку надо. Забери его чуть раньше, – призывно смотрю на нее. – Жду, – и киваю Светке: – Пока!

Сбегаю в отделение. А у самого словно крылья за спиной. Не Костя. Света. И Катя ревет у нее на груди. Еще одно подтверждение тому, что я прав, а Колян – нет. Мне безумно хочется в это верить.

Катя

– Фига себе! – у моей подружки глаза блестят от восторга.

– Ты бы видела, с каким азартом эти татушки дети разрисовывают, – пытаюсь немного перенаправить градус восхищения я.

Хотя ее впечатлили, кажется, не только рисунки на его руках. Неудивительно. Марк весь такой, что закачаешься.

– Относится как ко всем, говоришь? – вскидывает бровь подруга.

– В смысле? – понимаю, что тему мне не сменить.

– Я тут что-то не вижу врачей, – она демонстративно крутит головой, – бегающих за своими пациентами! – она игриво поднимает бровь, закидывает ногу на ногу. – На перевязку.

– Свет, – я краснею, – ты не понимаешь! У него ж времени свободного полчаса может быть! Они всегда так по отделению собирают! «Ты, ты, ты! Идем, бегом!»

– Ага! – кивает моя подруга, поджав губы. – Иди давай, – она усмехается. – Бегом!

***

Вторая химия переносится легче, чем первая. Мною. Мишей также. Но теперь я уже знаю, что это лечение, что это пройдет, что буквально через два дня ему будет лучше и он снова будет есть, бегать, играть и проситься на улицу.

Внимательно слежу за капельницами, в этот раз без ошибок записываю всю входящую жидкость. Мы заранее начали пить ондансетрон, и рвоты нет. Только тошнота, да и та не сильная. Проходит на промывке.

Марк периодически заходит, но не более чем на пару секунд. Смотрит, какой капается препарат, бросает короткий взгляд на Мишу и уходит. Ну да, что ему тут делать? У нас все хорошо. Все по плану.

Мы капаемся два дня и три ночи. Следить нужно круглосуточно. Инфузомат пищит, когда лекарство заканчивается, но к этому звуку быстро привыкаешь, и лично я завожу себе будильник. Без него третий раз за ночь подняться безумно трудно. Кажется, я только легла, но… Срабатывает телефон. Открываю глаза, а в палате Марк.

– Спи, я поменял.

Четыре утра! Что он делает в нашей палате в четыре утра? Не успеваю додумать эту мысль. Вымотанная уходом за ребенком, тут же снова проваливаюсь в сон. Завтра уже будем без капельниц.

Марк

Она тихо спит. Губы чуть приоткрыты, веки подрагивают, Катюшка лежит на боку, и одна рука свисает с кушетки. Я в коридоре напротив их палаты. Смотрю в стеклянные двери. Сколько я тут уже стою? Минут двадцать, не меньше. Безумно хочется поправить прядь, упавшую ей на лицо. Безумно хочется кончиками пальцев провести по ее скулам, склониться ближе, сжать ее плечи и… И спросить: какого черта ты меня не дождалась? Почему ты вышла замуж за Свиридова?! И зачем ты так на меня смотришь сейчас?!

В этом Колян прав: в нашей с ней ситуации очень легко спутать любовь и признательность. Мне надо понять, что она ко мне чувствует. И что я чувствую к ней. Но во всем другом…

К ней никто не приезжает. Один раз Света. Нет никаких передач или свежих вещей ни у нее, ни у мальчика. И она потихоньку продолжает тратить деньги с моей карты. Только на что-то самое нужное. Из дорогого заказала ему магнитный конструктор. При этом подошла, спросила. Смешная.

Я ей сказал, что она может это считать моим подарком ему на день рождения. Катюшка, заикаясь, уточнила на какой. «Не важно, – отмахнулся я. – Ведь я три пропустил! Если считать сам факт его появления на свет».

Тут она побледнела и так на меня посмотрела! Я решил, что сейчас точно карту вернет. Сбежал. Выдумал себе какой-то срочный вызов и смылся в хирургический блок, не дав ей опомниться.

Мне сложно с ней общаться и держать дистанцию. Это пытка. Но не видеть ее не могу. В свое дежурство вот так замираю около их палаты по ночам. Пока медсестры спят.

Стою и думаю. А что было бы, если б… Или что будет, если… Вижу, что промывка подходит к концу. Вхожу, чтобы сменить флакон. Но тут же в палате раздается тихий писк. Черт! У нее будильник заведен. Спи, Катёнка. Я поменял.

Ее не могу коснуться, но наклоняюсь, глажу Мишку по лысинке. Два дня назад его побрили. Волосы почти полностью выпали от вводимых лекарств. Ничего. Это не самое страшное. Они отрастут.

Клевый ты мальчишка. Мы обязательно со всем справимся! Ты же настоящий боец!

Убеждаюсь, что система работает как надо, и выхожу из палаты. Четыре утра. Сейчас начнут вставать медсестры, брать кровь на анализы. Все в отделении знают, как я отношусь к Свиридовым. Но видеть меня у их палаты персоналу ни к чему.

Катя

Снимаю последний флакон. Ночью мне приснилось, что в палате был Марк. Наверное, приснилось. А капельницу я, похоже, поменяла на автомате. Второй курс химии окончен.

– Ты сегодня домой? – перехватывает меня в коридоре громогласная Гуля.

Все-таки Гуля, а не Зуля. Я не выдержала и спросила. Она долго смеялась.

– Не знаю еще, – пожимаю плечами. – Врач ничего не говорил.

– Ты все с собой домой не вези, – учит меня старшая мамочка, которая, похоже, не сомневается, что нас отпустят. – Тут в подвале можно сумки оставить. Посуду, игрушки, кофты в пакет упакуй да подпиши, – объясняет мне она. – Тебя дождется.

Возвращаюсь в палату, думая, что надо бы позвонить Косте. А то вдруг действительно сегодня выпишут.

С того самого дня мы не разговаривали. Денег не прошу, а больше тем для общения у нас, оказывается, и нет. Он один раз писал. Спросил, как дела. Я ответила, что нормально. И все.

А если у нас сейчас и правда анализы хорошие? По идее, до падения лейкоцитов у нас дней десять. Согласно нашему курсу лечения, это десять дней отпуска. Те, кто живет далеко, остаются в гостинице при больнице. Те, кто близко, проводят их дома.

Если честно, я не представляю, как буду общаться с Костей, что буду отвечать на рассказы матери о Леночке и как буду реагировать на поджатые губы свекрови. Это другой мир. Совершенно чужая жизнь. Не моя и не Мишкина. Параллельная реальность.

Вздыхаю, беру трубку.

– Алло, Костя? – он, к моему удивлению, отвечает почти сразу.

– Да, – ощущение, что говорит на бегу. – Говори, только быстро.

Я замолкаю. Теряюсь от его напора и равнодушия.

– Ну чего ты хотела? – раздраженно переспрашивает Свиридов.

– Кость, нас выписывают, – начинаю я.

– Как? Уже? – он почти возмущен. – Ты же говорила, что вы там на полгода!

У меня все обрывается внутри, вскипает все то, что я ему хотела высказать.

– А что? – шиплю я. – Если сейчас приедем, твоим свиданиям мешать будем?

– Каким свиданиям? Что ты несешь? – Костя звучит откровенно враждебно.

– Обычным! В ресторане! Говорят, ты туда уже всех блондинок города сводил, – ерничаю я, хотя мне даже живот сводит от боли.

Костя молчит. Я успеваю пожалеть, что начала этот разговор по телефону, приготовилась извиняться, как слышу:

– А тебе что, завидно? Или ты думала, на тебе, фригидной, свет клином сошелся? Так ты не одна на свете! – выплевывает он слова, и каждое из них обжигает меня, словно яд. – В кои-то веки ты решила поинтересоваться моей личной жизнью, – это звучит почти как упрек. – Да! Да, Катя! Да! У меня есть любовница! Даже любовницы! И были! И будут! И я буду водить их куда захочу! В том числе и к себе домой, пока вас нет!

– Ты кого-то приводишь в нашу квартиру? – я просто немею от отвращения.

– ДА! – орет он. – И сплю с ними в нашей постели! Ты, кстати, белье, поприличнее не могла купить? Какие-то идиотские цветочки, облачка…

Мне становится тошно, я вскакиваю. Кажется, не отбив звонок, бросаю телефон. Бегу к умывальнику. Зачерпываю воду, растираю по лицу, по груди… Нет, меня не рвет, но… Противно. Мерзко. Настолько гадко, что я боюсь даже посмотреть на себя в зеркало.

Стою так, наверное, не меньше десяти минут. Руки немеют от холода, но ледяная вода приводит в чувство. На негнущихся ногах возвращаюсь в палату. С отвращением смотрю на телефон.

– Свиридовы, поздравляю! – слышу сзади очень радостный голос Марка. – Анализы хорошие, можно ехать домой!

Оборачиваюсь.

– Кать? – все веселье исчезает с его лица. – Тебе плохо?

– Марк, – шепчу, – а можно нас сегодня не выписывать? Мне, кажется, некуда ехать…

Глава 22 

Марк

– Так, – стискиваю зубы, сжимаю руки в карманах.

Лишь бы не броситься к ней сейчас с утешениями.

– Кать, коротко и по существу, что происходит у тебя дома?

Она замирает, но ее мордашка вдруг становится спокойной, взгляд ясным.

– Я развожусь.

Да уж. Куда еще короче.

– Кать, – я даю последний шанс Свиридову, – когда такое в семье творится… – киваю на Мишу.

– Нет, – она машет головой, – это тут ни при чем. Все уже давно было плохо, – она отводит взгляд. – Просто сейчас я уехала, и это стало очевидно, – снова смотрит мне в глаза.

Да твою ж… Как вот это выслушивать? Так, Захарский. Сам спросил. Наслаждайся.

– При больнице же есть гостиница? – доносится до моего сознания ее вопрос.

– Что? – хмурюсь.

– Мы же иногородние, – несмело пожимает плечами. – По идее, можем претендовать на гостиницу. Можно позвонить? Узнать, есть ли места? Или как это делается?..

Она старается казаться невозмутимой, но я вижу, как побелели костяшки на ее стиснутых пальцах, и слышу, как дрожит ее голос.

– Ну, – продолжает она с деланным равнодушием, – если нет, я тогда Свете позвоню. У ее Димки есть дача! – улыбается своим рассуждениям. – Там воды, правда, нет. Но зато ж русская печка, свой двор! Деревня!

– Угу, – киваю. – Сейчас что-нибудь придумаем. Я займусь. Собирайся.

Выхожу из палаты. Светке она позвонит. На дачу без воды и отопления поедет. Да конечно! Внутри все дрожит от дикой смеси страха, злости и ликования. Да к черту!

– Свиридовых готовьте на выписку, – бросаю постовой сестре.

Сам иду в ординаторскую. Операций у меня на сегодня уже нет. Надо перевязать ребятню. И Мишку. Мишку тоже надо.

Катя

Знаю, что не время, знаю, что это ничего не изменит, но… Трясущимися руками открываю приложение «Госуслуги».

Развод. Долго заполняю форму, наконец жму «отправить». Это всего лишь заявление. Будет потом приглашение в суд. И, скорее всего, я смогу на него поехать только после операции. Это будет не скоро, но от того, что сделан первый шаг, мне легче! Ощущение, что я от какой-то грязи отмылась. Отмываюсь.  Ни секунды больше не хочу быть Свиридовой.

Как буду справляться одна – совершенно не представляю. Квартира принадлежит его матери. Алименты он однозначно оспорит. А я как на последнем курсе ушла в декрет, так и не работала.

Потом придумаю. В конце концов, я почти доучилась! Если все сложится благополучно, то я смогу куда-нибудь устроиться… Удивительно, но мне не страшно. Наоборот, я в предвкушении чего-то хорошего.

– Кать? – голос Марка вырывает меня из раздумий. – Ты в курсе, что в подвале есть камеры хранения?

– А? Да! – киваю. – А ты нас все-таки выписываешь?

– Выписываю.

– Гостиница ответила?

– Почти. Мишку на перевязку давай.

Сына подгонять не надо. С любимым врачом он готов хоть на край света. Спокойно смотрю им вслед. Почему-то вспоминается, как Миша его боялся первый день. И как я нервничала… А сейчас? Мне очень тяжело не признаться Марку. Но нельзя. Сейчас нельзя.

Вздыхаю, берусь за вещи. У меня с собой немного. Девчонки, что живут тут месяцами, обрастают даже личной мебелью. У меня же выходит два пакета в подвал и одна спортивная сумка с собой.

В палату возвращается Мишка. Рядом с ним Захарский.

– Так, сегодня ветрено. Обязательно кофту и обязательно кепку или бандану, – строго инструктирует Марк.  – Относи вещи, выходите в фойе, ждите меня, – и он снова куда-то убегает.

Как скажете, доктор. Все ваши инструкции готова выполнять беспрекословно.

Менее чем через час стою у знакомого дивана, с тоской поглядываю на кофемашину. Интересно, а сколько на карточке? Это будет большим ударом по бюджету Марка, если я куплю себе стаканчик?

Мишке не терпится выбежать на улицу. Как же! За окном такое солнце! Сына даже ларек с выпечкой не соблазняет. Вдалеке виднеется больничная детская площадка, они не такие, как в нашем городке.Каждая из них моему сыну кажется полноценным парком развлечений! Он не сводит с нее глаз.

– Мам, пойдем туда? – зовет восторженно.

– Погоди, малыш, доктор велел его дождаться здесь, – глажу сына по спине.

– Доктол Малк? – уточняет Мишка.

– Доктор Марк, – киваю я.

– Пойдемте!

Ой! К нам быстрым шагом подходит… Марк? Черные плотные брюки, кожаная куртка, тяжелые высокие ботинки. На руке шлем.

– Что, не узнала? – смеется в ответ на мое изумление.

– Без халата непривычно, – краснею я, а ему весело.

– Пойдем, такси уже ждет.

– Такси?

– Ну, – оценивающе прищуривается, – тебя могу забрать на байке!

– Марк! – смотрим на него. Я с осуждением, а Мишка с восхищением.

– Что? – опять смеется. – Пойдем, Кать.

Подхватывает Мишку на руки и идет к выходу. А ведь Света была права. Обычным отношением тут и не пахнет.

Вздыхаю, закусываю губу, покорно иду к желтой машине. Мишка уже пристегнут на бустере. Я тоже сажусь назад.

– Так, у водителя адрес есть, – Марк почему-то не смотрит мне в глаза. – Я поеду следом.

– Да, ну… Если там есть места, то зачем тебе ехать? – мне дико неудобно его утруждать.

– Я что, тебе надоел? – смотрит с вызовом.

– Марк! – я опять краснею, а он опять хохочет.

Господи, Захарский! Ну что ты со мной творишь?!

– Давайте, – он отходит от машины, хлопает по крыше. – Скоро увидимся.

Из окна такси Москва кажется пестрой, суетной, необъятной. Мой взгляд цепляется за какие-то странные здания. Это что-то в сталинском стиле, это из стекла и бетона, а тут мультимедийный экран высотой двадцать этажей.

Мишка же смотрит на машины.

– Мам, смотри, это джип! Мам! Смотри, машина без крыши, мам, смотри! Мам! Доктол Малк!

Сын толкает меня в бок, и я вижу справа мотоциклиста. Он вместе с нами остановился на светофоре. Замер, смотрит в наше окно.

Точно Марк? Сквозь непроницаемое темное стекло шлема не видно лица. И защита, кажется, у всех черная! Тут включается зеленый, мотоциклист салютует Мишке и трогается, сильно обгоняя поток. Точно Марк. И Мишка его узнал. Надо же…

После этого светофора такси почти сразу сворачивает с шоссе в какой-то боковой проезд. Поворот, еще один – и мы въезжаем во двор. Водитель останавливается около подъезда самого обычного жилого дома. Выходит. Открывает багажник.

– Вы ничего не попутали?

Мне вдруг становится чуточку страшно. Куда это он нас завез? Это точно не больничная гостиница.

– Какой адрес дали, туда и приехал, – пожимает плечами мужчина.

Я кручу головой и вдруг замечаю у подъезда Марка. Он уже идет к нам.

– Давай сумку, – забирает мою ношу, отпускает водителя.

– А можно там погулять? – Мишка и тут уже увидел детскую площадку.

– Давай чуть позже, брат, – Марк берет его за руку. – Пойдем пока устроимся.

– Марк, это же не гостиница? – я оглядываю дом.

Он что, снял нам квартиру?

– Не гостиница, – качает головой, но уверенно ведет моего сына к лифту.

Я теряюсь, не знаю, что сказать, но Марк спокоен. Мы поднимаемся на четвертый этаж, он открывает одну из дверей.

– Заходите! – отступает, приглашает нас внутрь жестом. – Чувствуйте себя как дома!

Бравирует, но я вижу, что он нервничает. Переступаю порог, оглядываюсь. Чисто, но… Мебели мало, никаких памятных мелочей, картин или фотографий по стенам. На кухне нет даже штор. Это вполне могло бы быть посуточное жилье, если бы не… Если бы не тонкая куртка на вешалке и пара мужских кроссовок под ней.

– Марк? – у меня куда-то пропал голос. – Ты привез нас к себе?

Глава 23 

Марк

Нет, черт возьми! К Папе Римскому! Вдох-выдох… Можно просто проигнорировать вопрос?

– Марк? – переспрашивает.

– Да, это моя квартира, – киваю. – Не переживай, это двушка. Вам отдам большую комнату, – демонстративно бросаю сумку на диван.

– Но…

Бледнеет, краснеет, глаза распахнуты.

– Марк, – говорит почти шепотом, – почему ты это делаешь?

– Ну и вопросы ты задаешь, Катюх! – фыркаю, показываю всю степень глупости сказанного.

– Мам, – раздается Мишкин голос из кухни, – я есть хотю!

– Упс, – кривлюсь я. – А вот с этим у меня не очень, – мне почти стыдно. – Я себе не готовлю.

Катя идет на кухню, оглядывается, распахивает холодильник.

– Сейчас что-нибудь сообразим, – тянет задумчиво.

Слава детям! Ей резко стало не до дурацких вопросов.

– Можно в магазин сходить, – присоединяюсь к разглядыванию пустого холодильника. – Супермаркет через дом, – киваю в нужном направлении. – Но это лучше без Мишки. Слишком много людей в помещении.

– Ты сходишь? – она хмурится.

– Давай лучше ты! – возмущенно морщусь. – Ненавижу магазины! – улыбаюсь. – А у тебя на карте по-прежнему сорок тысяч.

– Но, – у нее даже голос срывается.

– Мы пока погуляем, – заговорщически подмигиваю Мишке.

Тяну его в коридор, не давая ей возможности отказаться.

– Там хорошая кулинария, – говорю Кате.

Сам завязываю шнурки. Мишка тут же подставляет ногу, как-то на автомате помогаю обуться и ему.

– Можно взять какую-нибудь запеканку или пирог, – беру ее сына за руку, открываю дверь.

– У тебя дома даже хлеба нет, – тихо произносит Катюха, – Ни яиц, ни молока…

– Купи все, что надо, – согласно киваю. – Только не тащи сумки сама, – смотрю на нее строго. – Позвони с касс, я подойду забрать.

Она выходит на площадку, я вызываю лифт, закрываю дверь, протягиваю ей ключи:

– Там при входе мастерская, – объясняю ей. – Сделай себе дубликат.

– Марк… – начинает она, натыкается на мой взгляд и замолкает.

Хм, жалко. Мне даже интересно, что ты хотела сказать?

Катя

Картошка, морковь, свекла. О! Кабачки! Тогда еще укропа, косточку на бульон, немного свинины потушить… Боже, как же все дорого! Но в сорок тысяч точно уложусь! Сорок тысяч. Для меня даже на месяц это много… Костя выделял на хозяйство значительно меньше.

Ух ты, осетинские пироги! Гуля такой заказывала. В духовке подогреть и будет вкусненько! Интересно, а духовка у него работает? Блин! У него… Как так вышло, что мы все сейчас у него?

Ой, молоко. Можно еще творог. Возьму яйца, сделаю сырников утром. Разрыхлитель, ваниль, мука… Хлеб, батон. Масло сливочное в холодильнике я видела. А у него есть дома гречка? Или рис? Да елки-палки! Ну как так можно жить? Как… Как одинокий холостяк… Без женщины. Совершенно точно. Замираю. В эту квартиру он никого не приводил. Кроме нас. Кроме меня… Марк…

Блин, пакеты действительно тяжелые. Ну ладно. Тут идти-то полквартала. Не буду звонить.

Делаю дубликат ключа на выходе. Два от квартиры и магнитный от подъезда. Стою, смотрю, как мастер, заигрывая, предлагает мне красненькую основу. На шутки отвечаю невнятным согласием. Мне не до этого старого кавказца. У меня в голове бьется беспокойной птицей одна-единственная мысль: «Я себе делаю ключи от квартиры Марка. Я. От квартиры Марка. Я сейчас буду жить у него. Я и Миша. У Марка».

Ладно. Это временно. Отпуск между химиями. На следующий раз что-нибудь придумаю. Подам заявку в гостиницу заранее.

Забираю ключи на красненькой основе, беру пакеты. Здесь недалеко: до угла, там свернуть во дворы… Захожу и замираю в изумлении. С детской площадки слышны крики и хохот.

Там установлено какое-то странное кольцо. Оно под наклоном и, похоже, движется под весом человека: нужно удержаться и пробежать по кругу. И эти двое, хохоча и крича от азарта, балансируют на детской карусельке. Мишка в восторге. Он с трудом удерживает равновесие, но не падает. И, кажется, уверен, что справляется с этим сам, хотя конечно же, просто Марк его постоянно ловит. От восторга оба смеются, шумят…

– Мама, – сын замечает меня.

Марк тоже. Спрыгивает, идет мне навстречу. Смотрю на них во все глаза и не могу произнести ни слова.

– Ты чего не позвонила? – берет пакеты Марик. – А мы что? Ждем гостей? – удивленно смотрит на покупки. – Мне кажется, втроем это съесть нереально!

– Ну, – смущаюсь, – это вроде как на всю неделю.

Марк удивленно вскидывает брови, а Мишка вдруг становится рядом с ним.

– Я возьму! – пыхтит мой мальчик, пытаясь подражать взрослому мужчине.

И прежде чем я успеваю крикнуть: «Нет! Тяжело», Марк освобождает одну из ручек.

– Давай вместе.

Мишка цепляется и, конечно, больше мешает Марку, чем помогает, но выглядит при этом ужасно гордым.

Вот так рядышком они идут к подъезду, а я остаюсь, словно вкопанная. Смотрю им вслед. Как? Как у него это получается? Почему Костя, который меня из роддома забирал, ни разу с Мишей не гулял? Почему Марк, который узнал о нас три недели назад, ведет себя так, будто мы с ним всю жизнь прожили?

– Кать, открой дверь, у меня руки заняты! – слышу его голос.

Подхожу, достаю свой ключ.

– О! Красненький, не попутаем, – улыбается Марк, а я опять смущаюсь.

У меня есть ключ от его квартиры. Красненький.

Марк

С моей кухни несется дурманящий запах осетинского пирога. Еще там весело булькает мясо в кастрюльке и тушатся на плите овощи. Я туда заходить боюсь! Холодильник вдруг стал полным, откуда-то досталась сковорода и целых три кастрюли! Три! Вообще не помню, чтобы их покупал. Мистика какая-то!

Украл у Катьки Мишку, и режемся с ним в приставку. Нашел гонки с совершенно детской анимацией. Возможностей у игрока минимум, но пофиг. Нам весело. Хотя желудок от ароматов уже сводит.

– Мужчины, мыть руки и ужинать! – раздается Катин голос, и я понимаю, что перестаю дышать.

Мишка, конечно, ничего не замечает. Послушно бросает джойстик и несется в ванную, а я смотрю ему вслед…

Решение привезти их сюда я обдумывал секунды три. Ну, может быть, пять… Пока она там рассуждала, что поедет к Светке. Потом заставлял себя не возвращаться к этому. «Все, – говорил сам себе, – дело сделано. Поздняк метаться!»

А вот сейчас захожу на свою кухню, смотрю на красиво накрытый стол, на чуть раскрасневшуюся Катюшку, на ерзающего от нетерпения ребенка. Оба поднимают глаза. Они ждут меня. Когда я сяду. Эта женщина и этот ребенок меня ждут.

Стою и думаю: а что, можно жить вот так?

Глава 24 

Марк

Мишка налопался и смылся из-за стола к телевизору. Мы остались пить кофе, но в кухне вдруг стало тесно. Неловко. Почему-то даже мне, хотя я, кажется, все для себя решил. А уж Катёнка вообще не знает, куда себя деть. Подхватывает свою еще не пустую чашку, включает воду в раковине.

– Я сам! – встаю из-за стола.

Черт! Она даже вздрогнула. Это что, я такой страшный?

– Ты готовила, я убираю, – пытаюсь улыбнуться, – все честно.

Она несмело кивает и отступает в сторону.

– Марк, я хотела спросить… – начинает и замолкает.

А тут уже я напрягаюсь. Что ты хотела спросить? Я далеко не на все смогу тебе ответить…

– Мы же можем с Мишей куда-то ездить?

Фух… Выдыхаю. Это просто. Это моя стихия.

– Конечно, – отзываюсь спокойно и уверенно. – Вас ограничивает только его самочувствие. А так, – пожимаю плечами, – старайся избегать закрытых помещений и большого скопления людей. Маска, – оборачиваюсь, – где-нибудь в парке можно без нее, но опять-таки, если толпа…

– Хорошо, – она успокоенно кивает.

– Куда ты хотела? – спрашиваю просто, чтобы поддержать разговор.

– Не я, – она вдруг очень нежно улыбается, – он. Еще дома увидел рекламу парка развлечений! Я подумала… – и тут она замолкает.

Ну да… В их ситуации много чего можно подумать.

– Мы же здесь и сейчас живы, да? – вдруг со страстью в голосе переспрашивает она. – Неизвестно, что будет завтра. Даже если не диагноз! Мало ли! – в ее глазах появляется лихорадочный блеск. – Может, кирпич на голову упадет! Но здесь и сейчас мы живы, и надо жить! Так, как можем! Да?

– Да, – киваю ей с улыбкой.

Мне нравится ее позиция. Мамочки и особенно бабушки, которые с первых дней лечения надевают траур и принимаются ребенка оплакивать, жутко бесят. Таких детей и вытащить сложнее.

– Где парк?

– Ой, – она смущается, лезет за телефоном, – я еще не смотрела. Вот, – протягивает мне скрин рекламы.

– М… Крылатское.

Другой конец Москвы. Общественным транспортом больше часа. Пока она Мишку туда довезет, ему уже не до горок будет.

– Слушай, а я бы тоже туда с удовольствием съездил! – закрываю воду, снова сажусь за стол, пытаюсь сделать воодушевленное лицо. – Там есть и взрослые горки, – коварно улыбаюсь, вскидываю брови.

– Марк! – Катя хохочет.

Какая же ты красивая, когда смеешься.

– Ты же не думаешь, что…

– А почему нет? – не даю ей закончить фразу.

Ты просто не справишься с ним одна. Его уже после часа прогулок можно будет только на руках носить. А еще домой везти. Но и выставлять себя героем в твоих глазах сейчас не хочу. Я хочу на горки. И точка.

– У меня завтра утром две операции, а потом попробую отпроситься, – запускаю пальцы в волосы. – У меня там вроде переработки были. Если не прилетит ничего экстренного, Георгич отпустит.

Она внимательно на меня смотрит. Боится переспросить.

– Ну, в общем, даже если не отпустит, то я в полчетвертого буду дома, – меняю тон на беззаботный. – На байке тут быстро. Времени нам хватит с головой! Если вы, конечно, за утро не упрыгаетесь.

– Да ну, – она краснеет, а я попросту не могу отвести от нее глаз. – Мы, наверное, и выходить-то не будем.

– Почему? Ты же сама сказала: живем здесь и сейчас, – пожимаю плечами. – У тебя есть ключи, – еле сдерживаю ухмылку.

Единственная женщина в мире, которой я дал ключи от своего жилья. Второй раз. От комнаты в общаге у нее тоже был ключ. Черт! Настроение резко меняется, но я пытаюсь продолжать разговор в прежней тональности:

– Если пройти дворы насквозь, там через дорогу маленький сквер. Так, ничего особенного, но пруд с уточками и разнообразные качели присутствуют.

– Хорошо, – она кивает, улыбается, глядя мне прямо в глаза, а у меня перехватывает дыхание.

Я вдруг понимаю, что пора спать. А здесь и сейчас нам с Катей предстоит ночевать в одной квартире.

Катя

Уже рассвело. Лежу и смотрю в потолок, разглядывая тени от штор. Мишка тихо сопит у меня под боком, а в соседней комнате Марк.

Там нет мебели. Вообще. Он достал надувной матрас. Рассказал, что его друг и коллега, тот самый Николай Сергеевич, однажды поругался с женой и пару ночей у него спал. Потом, сволочь наглая, ругался, что тут матрас неудобный, и гордо заявил, что это достойный повод помириться с женой.

Марк, рассказывая это, смеялся. А я не могла произнести ни слова. Нет, я не ощущала никакого чувства вины за то, что мы спим на единственном в этом доме диване. Марк так решил. Если он решил, то будет так и никак иначе.

Думала я о другом. О том, что его квартира – это не более чем место, чтобы отдохнуть между дежурствами. Чем он живет? Похоже, только работой. Будто и не живет. Будто есть только его отделение. Как же так, Марк? Ты же всегда был… Такой яркий. Такой… живой. Именно живой. Не нахожу других слов… И вдруг…

Мне тяжело. И больно. Ищу хоть какое-нибудь доказательство того, что это не из-за меня. Не из-за расставания, но… И тогда я ничего не понимаю. Ведь он сам… Ведь это он… От этих бесконечных мыслей уже раскалывается голова, и я тихо встаю. Почти шесть. Он встанет через час.

Тихо иду на кухню, навожу себе кофе. Почему-то страшно с ним встречаться с утра. Глупость. Я живу у него. Но…

Достаю из холодильника яйца, мелко крошу лук, обжариваю на сковороде бекон. Надеюсь, у него не изменились вкусы?

Кипячу чайник и за пятнадцать минут до семи заливаю содержимое сковородки взбитым яйцом. Без молока. Он не любит омлет. Не любил… Дожидаюсь, когда яйцо затвердеет, накрываю крышкой, выключаю. И слышу, как хлопает дверь его комнаты.

Глава 25 

Марк

Блин! Голова аж гудит! Кажется, сегодня я не спал! Всю ночь вслушивался в то, что происходит в зале. Мишка просыпался, хныкал. Катя вставала за водой. Мне тоже дико хотелось встать. К ней. Дико!

Не могу! Это пытка! Она рядом! Вот здесь, в соседней комнате. И я не могу ее коснуться. Или могу?

Краснеет, бледнеет, смущается… Это понятно, она всегда была такая. Но что… Что, если Колян был прав и она просто не готова к отношениям со мной? Или к отношениям вообще.

Разводится. Да. Но это же не значит… Или значит? Если бы она сама хоть полшага мне навстречу сделала, хоть намек, хоть что-то, чтобы я понял, что она еще помнит… Что я могу попробовать…

До звонка будильника еще минут двадцать, но лежать уже нет сил. Колька был прав! От этого матраса ребра болят! Пару ночей на нем поспишь и поедешь с женой мириться. В моем случае не с женой, но… Блин, надо запатентовать способ решения семейных конфликтов!

Резко встаю, натягиваю джинсы, футболку, выхожу на кухню. А там… Катюха. Готовит завтрак. Яичница с луком и беконом. Без молока. Болтушка. Как я люблю. Как она всегда мне делала.

Та-ак. Еле сдерживаю безумно довольную улыбку, готовую расползтись по моему лицу.

– Доброе утро.

– Привет.

Опять краснеет. На ней длинная футболка. И все. Сквозь тонкий трикотаж хорошо просматриваются контуры ее тела. Почти не изменилась. Стала чуть более округлой. Но ей это идет. Черт! Хорошо, что я в джинсах, а не в спортивных штанах.

– Я тут… – она мнется, пытается ретироваться, но я стою в дверях.

– Позавтракай со мной.

Ну давай! Хватит этих игр.

Смотрит мне в глаза, кажется, боится дышать, но и я взгляд не отвожу.

– Останешься? – говорю тихо. И сейчас я не о завтраке.

– Да, – выдыхает она также еле слышно.

Резко шагаю вперед, оказываюсь почти вплотную к ней…

– Мам!

Мишка проснулся.

– Ой, – она огибает меня, бежит в комнату.

Черт возьми! Вот так, да? Издержки наличия детей. Но мне не обидно. Наоборот, чуть не смеюсь! Я же получил ответ на свой вопрос! Давно забытое ощущение счастья заполняет меня всего до краев, и хочется петь, кричать, хохотать в голос! Только еще не время.

Разворачиваюсь, тоже иду в зал.

– Привет, боец, как спалось?

Мальчик сидит на диване растерянный. Да, он еще маленький. Ему сложно привыкнуть к смене обстановки.

– Испугался? – улыбаюсь ему, подхожу ближе, присаживаюсь на корточки.

– Неть, – хорохорится он, хотя я вижу, что да.

Протягиваю руку, глажу его по лысой макушке.

– Там мама завтрак сделала, хочешь есть?

– Ага, – кажется, со мной он готов на край света, не то что на кухню.

Ну и славно. Значит, уживемся.

– Миш, рано еще, поспи, – шепчет Катя.

– Да ладно, – отмахиваюсь, – вздремнете днем, – смотрю на часы. – Почти больничный же режим.

Катюха покорно вздыхает, а я, задавив в себе жадность, делю свою яичницу на двоих. Катя ненавидит жареный бекон. Она бутерброды будет.

Достаю сыр, заливаю полный френч-пресс кофе.

– Мишка! – слышу удивленный Катюшкин голос. – Ты же никогда не ел омлет.

Хм. Уплетает за обе щеки. Хочешь сказать, что ты никогда так дома не готовила? Да? Это было только для меня? Ну, значит, точно все Колькины нравоучения нафиг. Молча улыбаюсь, съедаю свою половину. Как, оказывается, кайфово завтракать дома!

Подмигиваю Мишке, ухожу в душ. Пятнадцать минут на «побриться», защита, бутсы, шлем и… И они выходят в коридор меня проводить. Черт! Как не хочется на работу! По-взрослому жму Мишке руку, Катю не трогаю. Пока… Только взгляд, от которого она даже ротик приоткрывает.

Вылетаю во двор просто окрыленный. Завожу байк. Вот он – настоящий полет. Настроение офигительное! И меньше чем через полчаса я на работе.

Планерка, обход, операции… День проходит как обычно. За исключением одной мелочи. Часов в десять я не выдерживаю и пишу ей сообщение:

«Как вы там?»

«Гуляем», – приходит ответ.

И потом фото Мишки на качелях.

«А ты?»

Я? А я сейчас на операцию пойду. Диагностическую. Забор материала на биопсию.

«Операция сейчас», – пишу ей.

И в ответ прилетает:

«Ты самый лучший, ты все сделаешь как надо!»

Ух ты! Глупость, но ловлю себя на том, что улыбаюсь. И уже не могу убрать телефон.

«Мы пекарню нашли», – пишет минут через двадцать.

Ага. Я знаю этот павильон.

«У них там шикарные ржаные булки с чесноком. Купи мне!»

А в ответ фото пакета с булочками. Три ржаных, одна с маком, одна с творогом. Хочу домой, елки-палки! Хочу вот туда, к ним в парк! Купить кофе навынос и вот эту булку!

Заруливаю к главному.

– Олег Георгиевич, – стучусь в косяк.

Дверь у него всегда приоткрыта.

– Да, Марк Александрович.

Он всегда соблюдает пиетет! Не, он может звать меня просто по имени. Особенно на консилиумах, но это не знак панибратства, а скорее, проявление дружбы.

– Олег Георгиевич, а можно я сегодня уйду чуть раньше? У меня сейчас вторая биопсия, и я вроде все разбросал…

– Марк! – он даже очки снимает. – Ты отпрашиваешься?

– Эм-м, – я быстро пытаюсь сочинить что-то уважительное, но…

Борисов вдруг широко улыбается.

– Рад за тебя! После операции свободен!

Прикидываю время, достаю телефон.

«Кать, через полтора часа буду дома».

«Хорошо, – пишет она тут же. – Ждем тебя».

И это «ждем» теплой нежностью растекается по груди. Ведь ждут. Действительно ждут. Понимаю, что у меня опять идиотское выражение лица, убираю телефон в карман и… ловлю взгляд Коляна. Этот гад стоит напротив меня и иронично кривится.

Глава 26 

Марк

– Скажи мне, – гримасничает Колька, – я умоляю тебя, скажи мне, что я не знаю, как ее зовут.

– Кого? – делаю морду кирпичом.

Достал!

– Понятно, – сокрушенно вздыхает мой товарищ. – Значит, знаю.

– Коль, – начинаю я, но мой друг меня тут же перебивает.

– Но нет худа без добра, правда? – улыбается он мне во все свои тридцать два. – Если я опять с Риткой поссорюсь, то твоя Катя меня точно не выгонит. Она до-обрая, – тянет с елейной мордой Колька.

И тут меня пробивает на смех! На дикий, почти нервный смех! Мне почему-то живо видится Катюха, застилающая мой жуткий матрас для Коляна. А ведь он прав, не выгонит!

– Тебе придется спать на кухне! – хлопаю его по плечу.

– А ты матрас не поменял? – картинно морщится мой друг, заставляя меня только сильнее ржать.

– Не, – мотаю головой. – Так что лучше не ссорься!

– Он омерзительный! – друг пристраивается рядом со мной, мы идем по коридору в сторону оперблока.

– Да, – киваю, – согласен.

– Да ладно! – фыркает. – Я думал…

– Все чуть-чуть сложнее, чем ты думаешь, – смотрю другу в глаза. – Но я надеюсь, что он мне скоро не будет нужен!

– Блин! Выкидывай его без сожалений! К тому же будет повод… – предлагает Колька, но я ему уже не отвечаю.

Мы подошли к оперблоку.

Катя

– Ты будешь обедать?

Пытаюсь за своей суетой скрыть ту неловкость, что накрывает меня в его присутствии.

– Не, не хочу, лучше потом.

Марк спешит. Скидывает свои тяжелые ботинки, заходит в зал, что-то достает из шкафов. Ну да. Ему надо переодеться после работы.

– Кать, такси еще не вызывала? – кричит мне из ванной.

– Такси? – я хмурюсь.

Ни разу не вызывала в Москве такси.

– Ага, – выходит в свежей футболке, в обычных джинсах. – Понял, не вызывала. Ты себе приложение поставь.

– Марк, я… – отвожу взгляд, поправляю волосы за ухо. Что угодно, лишь бы на него не смотреть.

– Мою карту привяжешь, – отзывается категорично. – Ту, что у тебя.

Берет телефон, что-то вбивает.

– Ну вы готовы? Заказываю? – смотрит на меня вопросительно.

– Да, но…

Но почему не метро? Не успеваю об этом спросить, Марк поднимает взгляд от экрана смартфона:

– Машина у подъезда через семь минут. Пойдем вниз!

В коридоре вдруг становится тесно.

– На голки! – щебечет Мишка. Боится опоздать.

Марк застегивает ему кроссовки так, будто всю жизнь это делал.

– Кать, взяла воду? – спрашивает меня, не поднимаясь.

– Да, – киваю. – Вода, салфетки, печенье.

– Отлично! Сейчас, погоди, – быстро проходит в кухню, достает из своего аптечного шкафчика упаковку нурофена, бросает в мою сумку. – И чтоб он нам не понадобился!

Меня тут же сковывает страх. Но только на одно мгновение. Ловлю взгляд Марка, который уже стоит с Мишей у лифта:

– Ну ты чего?

– Иду!

И закрываю квартиру своими красненькими ключами.

***

– Так, выбираем сначала то, что хочется больше всего!

Мишка сидит у Марка на плечах и с открытым ртом рассматривает детский сектор парка.

– Туда! Туда! – он аж подпрыгивает, указывая в сторону малышковых американских горок.

– Ты уверен? – настойчиво уточняет Марк.

– Да!

Мне даже кажется, что я тут лишняя. Так… Кофту подержать приехала.

– Ну, погнали!

В громыхающий поезд они тоже садятся вдвоем.

– Маму не зовем, она трусиха! – с важным видом заявляет Захарский Мишке, и мой сын довольно и чуть-чуть высокомерно хохочет.

А мне остается только закатывать глаза.

Они кричат на поворотах оба, хотя перепады для взрослого смешные. Мишка даже подпрыгивает от восторга и уже тянет Марка на детскую версию башни свободного падения.

– Кать, пойдем с нами! – подмигивает мне Захарский. – Я буду держать тебя за ручку!

– Мам! – у сына глаза горят от азарта. – Пойдем!

Они су-мас-шед-ши-е! Просто сумасшедшие! Чтобы я еще раз! Добровольно! На вот это! Ни! За! Что!

Марк смеется, Мишка доволен, а я вылетаю за пределы аттракциона и пытаюсь глубокими вздохами подавить тошноту.

– А там еще взрослая есть, – Марк заговорщическим взглядом указывает мне на башню выше этой раз в шесть.

Я молчу, но выражение лица у меня, видимо, такое, что эти двое опять заливисто хохочут.

– Не дрейфь, – Марк ловит мою ладонь. – Я никому не позволю над тобой так издеваться! – и в это же мгновение его взгляд становится по-мальчишески озорным. – Если только сам. Чуть-чуть.

– Марк! – возмущенно кричу я и луплю его Мишкиной кофтой по плечам. Плевать, что на них весь вечер ездит мой сын.

Захарский смеется, а Мишутка бросается его защищать. Из нас получается какая-то волшебная куча мала, и мне тоже уже смешно. Совершенно забываю обо всем, что с нами творится вне этого парка. Веселье и детская беззаботность переполняют меня, прорываясь наружу улыбками, фырканьем и блеском в глазах.

– Теперь туда! – с деловым видом указывает Мишка, вновь забравшись на шею Захарского.

– Хорошо подумал? – строго спрашивает тот.

– Да! – без запинки отвечает мой решительный малыш.

Вздыхаю. В кого бы это он такой?

– Ну смотри! – вижу, что Марк сомневается, но еще позволяет Мише беситься.

Это карусель – самолеты. Она раскручиваются с какой-то невероятной скоростью, что мне даже смотреть страшно. Но эти двое выдерживают и, кажется, снова довольны.

– Теперь туда? – Миша, вроде как сомневаясь, указывает на качающийся молот, а Марк в этот раз его не поддерживает.

Внимательно всматривается в его лицо, утирает выступившую испарину на его височках.

– Пойдем передохнем, брат! – тяжко вздыхает Марк. – Что-то ты совсем меня укатал, я устал!

Я поджимаю губы, но молчу. Мишка снова оказывается у Марка на руках, и мы тихо идем по аллее вдоль громадных фигур динозавров.

– Ой! – вскрикивает мой сын. – Он живой!

И вдруг прямо за моей спиной раздается громкий рык!

– А!

Я подпрыгиваю и оказываюсь в объятиях Марка.

– Трусиха! Трусиха! – азартно дразнится мой сын, а я замираю, прижимаясь спиной к тому, кого до сих пор люблю.

Ведь люблю же. И только рядом с ним чувствую себя спокойно и хорошо.

Марк улыбается. Улыбается точно так же, как Мишка, сидящий у него на предплечье.

– Испугалась? – спрашивает почему-то тихо, а я немею.

– Я есть хотю!

Резко дергает ногами мой сын.

– Э! – Марк перехватывает его чуть удобнее. – Будешь так дергаться – свалишься!

Мне кажется, что все волшебство того мгновения уже разрушено, но тут я ловлю взгляд Марка… Он улыбается. Не Мишке. Мне. Чуть закусывает губу, отворачивается.

– Хотю пончик!

Из ларька, находящегося метрах в пяти от нас, несется дурманящий аромат жареного теста и ванили.

– Давай купим пончик! – вздыхаю я.

– Вы что, с ума сошли? Вам завтра анализы сдавать. Вы подумали, что там врач увидит? – вдруг возмущается Марк, а я замираю.

Смотрю на него недоумевающим взглядом. А он хмурится.

– А, блин! – трясет головой, смеется. – Ладно! Я буду знать, откуда там холестерин!

Выдыхаю, смеюсь. Смеется и Марк, а Мишка смотрит на нас и не понимает. Захарский тоже забыл. На эти пару часов он забыл обо всем, что происходит вокруг. Улыбается, смешно трясет головой, идет к ларьку.

– Держи! – Мишке достается картонный конверт с тремя пончиками, щедро усыпанными сахарной пудрой. – А это тебе.

Молочный коктейль! Клубничный! Как в детстве! Любимый вкус.

– Боже! Я его лет пять не пила! – мне жутко приятно, и я снова будто вернулась в беззаботное прошлое.

Мой сын сейчас счастлив, и я абсолютно уверена, что с ним все будет хорошо. Мне самой легко и весело.

– Марк! – беру его за руку, чуть сжимаю. – Спасибо!

– Как мало надо для счастья! – улыбается он, не отпуская моей руки. – Карусель и пончики!

И мне сейчас не хочется думать о том, что это совсем не мало. Я просто улыбаюсь вместе с ним. Смотрю на Мишку, перемазанного сахарной пудрой, и мне тепло, смешно и хорошо…

– Мишка, еще тут не хватает! – Марк присаживается, набирает на палец сладкого белого порошка и пачкает моему сыну ухо.

– Эй! – возмущается тот. – Тогда на тебе!

Прижимает сладкий кружок к щеке Марка.

– Да ну нифига себе!

Захарский возмущается, делает вид, что собирается мстить, а Мишка улепетывает от него со звонким смехом. Марк его, конечно же, догоняет. Опять поднимает на руки, кружит, и эти двое снова хохочут, и я вместе с ними, и мира вокруг больше не существует.

Глава 27 

Катя

Открываю квартиру тоже я. Мишка уснул прямо в машине. Что-то попытался проворчать, когда Марк доставал его, но тут же, причмокивая, прижался к его груди и снова провалился в сон.

– Я сейчас расстелю диван, – шепчу Марку, снимая ботиночки с сына.

Марк заносит его в ту комнату, где мы спим, аккуратно укладывает. Не могу не улыбнуться, глядя, как сын раскидывает ручки по подушке. Классная вышла прогулка! Благодаря Марку. Перевожу на него сияющий взгляд.

– Пошли ужинать, – все еще шепчу, касаясь его плеча.

В кои-то веки не стесняюсь и не смущаюсь. Сейчас он настолько близок мне, что я просто улыбаюсь ему и, совершенно счастливая, иду в кухню греть ужин. Мы находились по первое число, но я почему-то полна сил. Что-то напеваю себе под нос и, кажется, даже пританцовываю.

– Ты будешь суп или… – оборачиваюсь и замираю.

Марк стоит в проходе и так смотрит на меня…

– Катя, – выдыхает он, и в следующую секунду я оказываюсь прижата его бедрами к столу.

Не успеваю сказать ни слова, накрывает мои губы, берет в ладони мое лицо, целует, целует, целует, будто пьет и не может напиться!

– Марк! – отрываюсь я от него и вижу абсолютно пьяный взгляд. От близости со мной пьяный.

Да наплевать на все! Я люблю его! Безумно люблю его! Обхватываю руками его шею, подтягиваюсь и впиваюсь в его губы сама.

– Катюшка!

Он смеется. Подхватывает меня за бедра, усаживает на столешницу, прижимается ко мне вплотную, оказываясь у меня между ног…

Каждое его прикосновение обжигает меня: его поцелуи, его дыхание, его пальцы на моей спине. Не отрываясь от моих губ, он медленно спускается под блузку, а я чувствую, что мне просто сводит низ живота от желания, от этих ощущений, от его страсти. Стискиваю его торс бедрами, путаюсь пальцами в его волосах, чуть царапаю его плечи, тяну вверх край его футболки.

– Катька! – шепчет он мне, кусая за мочку. – Ты просто с ума меня сводишь, Катя…

Расстегнулась моя рубаха.

– Марк, – падает на пол его футболка, мои пальцы скользят по татуировкам на его плечах.

Он смотрит за движениями моих рук, лукаво улыбается и снова впивается в мои губы. Опускается ниже, на шею, расстегивает бюстгальтер… А я могу только выдыхать, только стонать.

– Не могу без тебя, – шепчет мне, не отрываясь от моего тела. – Это были три года пытки, Катя, – прикусывает мое плечо. – Ты не представляешь, как ты нужна мне…

– Марк! – его признания пронизывают меня как молнии… Замираю, отстраняюсь. – Но ведь ты же сам, Марк! Ведь это ты нас продал…

Марк

– Что?

До моего перевозбужденного сознания не сразу доходит, что она сказала.

– Что значит «я продал»?

– Ну ты же взял деньги, – она стыдливо запахивает свою рубашку, хмурится, будто вот-вот заплачет.

– Какие деньги, Катя?

– Для Англии? Я… Пожалуйста, не надо… Я… Я все знаю, Марк… Я… – слезы текут по ее щекам. – Я простила.

– Прекрасно! А теперь объясни мне, что ты простила? – меня трясет, хочется орать и бить посуду, но я вижу, что она и так дрожит как былинка на ветру.

Молчит.

– Катя? – давлю. – О чем ты сейчас говоришь?

– О деньгах, которые тебе заплатила Костина мать, – отзывается она еле слышно, – чтобы ты уехал и не возвращался… Он рассказал мне… Я…

– Стоп! – все-таки ору. – Костина мать мне ничего не платила! Вообще с ней виделся только мельком на награждении!

– Марк, – Катя кривится, будто ее ударили. – Ну… Пожалуйста… Давай хоть сейчас не врать друг другу, – всхлипывает. – Костя тогда рассказал мне… Я понимаю, такой грант не выиграть, и…

– Что?!

Мне сносит башню… Вылетаю в комнату… Черт! Даже свет не включить – Мишка спит. Почти на ощупь достаю все свои папки с документами, возвращаюсь в кухню, бросаю их на пол, падаю сам на колени.

Эта… Высыпаю на пол содержимое. Нет, это аттестация. Эта? Цветные бумажки летят в кучу. Нет… Это оформлял интернатуру. Вот! Вот оно!

– Держи! – протягиваю ей.

– Марк, – она присаживается на пол рядом со мной, плачет. – Не надо, Марк…

– Читай! – рычу сквозь зубы. – Английский не забыла? Это письмо и сертификат на награждение. Это, – впихиваю ей в руки банковские выписки, – документы о переводе… Почитай! Почитай, кто делал перевод и откуда! Это был фонд под эгидой Красного Креста. Перевод делался непосредственно в Лондон. Тебе не кажется, что у Свиридовой кишка тонка для такого уровня?!

– Ты хочешь сказать… – листы в ее руках мелко дрожат. – Ты…

– В России мне никто никаких денег не давал, Катя, – констатирую факт, но…

Что-то с ней не так. Она выглядит, будто…

– Катя?

Роняет бумаги, хватается за грудь, за горло. Черт! Она задыхается!

– Катя!

– Марк, – это почти хрип. – Марк… Он же… Он…

– Подожди! – встряхиваю ее, силком поднимаю на ноги. – Стоп! Дыши! Вдох!

Рывком открываю ящик с медикаментами. Черт! У меня даже примитивной валерьянки нет. Ну хотя бы просто вода. Набираю стакан, подаю ей.

– Кать, глоток.

Слушается… Глаза на пол-лица, бледная, зубы стучат по стеклу… Не помню, чтобы у нее были такие приступы.

– Марк, он сказал… – опять хрипит.

– Катя! – опять хватает ртом воздух как рыба.

– Костя мне сказал, что ты продал нас! – выпаливает.

И ты поверила… Не знаю, от чего больнее, от того, что мы расстались на три года, или от того, что она поверила. Как же это все… Почти невыносимо. Молчу.

– Я же звонила тебе… Ты сказал… Ты говорил…

Черт! Опять не вдохнет.

– Кать, глоток воды…

Отвлекается… Дышит…

– Я помню твой звонок, – шепчу ей. – Я был навеселе и нес какую-то чушь, – действительно ляпнул что-то про то, что именно тут возможности, а в России пустота. – А потом уже не мог до тебя дозвониться…

– Ты не приехал, – шепчет.

– Не приехал, – сокрушенно киваю.

Мне доложили, что она выходит замуж. И я, идиот, решил, что больше мне в России делать нечего.

– Должен был… Даже зная, что ты вышла замуж, должен был…

– Ты знал? – она вздрагивает.

– Конечно, – фыркаю. – Не думаешь же ты… – и тут у меня у самого перехватывает горло.

Замолкаю, тру лицо.

– Я хотел приехать тогда же, летом, но… Но фондом был предусмотрен билет только в декабре, а денег у меня не было, – горько усмехаюсь… Такая вот ирония судьбы. – Занять незнакомому русскому тоже никто не спешил. Тем более по такой непонятной для продуманных карьеристов причине. Парни успокаивали, что если девушка любит, то дождется. Но ты… – прикусываю губу до боли. – Ты вышла замуж в ноябре, – мой голос срывается, – и я решил, что прилетать в декабре уже нет смысла…

– Марк, – ее трясет, слезы текут градом. – Марк, ты не понимаешь. Это только потому, что… Я же была…

– Кать! – не могу ее видеть такой, но во мне бурлит уже, казалось, забытая обида и злость. Стискиваю зубы, жмурюсь. – Вот что тебе стоило три года назад со мной просто спокойно поговорить? Я же сказал, что вернусь! Я улетал и говорил тебе, что выучусь и вернусь!

– Ма-арк, – она просто сгибается пополам.

– Катя… – ловлю ее на руки, аккуратно сажаю на пол, опускаюсь рядом, но…

Черт! Звонит телефон.

Глава 28 

Марк

– Блин… – достаю телефон, принимаю звонок. – Да, Олег Георгиевич? Да. Могу. Да. Полчаса, – отбиваю звонок. – Кать, – смотрю на нее строго, – меня вызывают, – тянусь за своей футболкой, которая валяется тут же, под бумагами. – Я сейчас уеду на экстренную операцию, но я вернусь, – произношу твердо. – Слышишь меня? Дождись, пожалуйста. Я вернусь!

Резко встаю, выхожу в коридор. Менять джинсы на защиту я не буду, но обуваюсь, конечно, в бутсы.

Катька так и сидит бледной тенью на кухне посреди бумаг. Не выдерживаю. Больно. Чудовищно больно. Возвращаюсь, падаю перед ней на колени, ловлю в ладони ее лицо. Катя…

– Я вернусь, – впиваюсь в ее губы, о которых мечтал больше трех лет. – Дождись меня.

И ухожу. Уже не оборачиваясь.

Катя

Как дальше жить? Зачем? Во рту горечь, в ушах – звенящая тишина, я, кажется, слышу биение своего сердца. Тук, тук, тук… Вздох… Еще один… Медленнее… Если бы можно было просто лечь и умереть. Просто перестать дышать…

Зачем Костя это сделал? И что делать теперь мне? Я не могу… Я не смогу… Сил встать нет. Я падаю на бок как подстреленная. Прямо поверх этих бумаг, доказывающих, что я – предательница. Я предала и своего любимого, и своего сына. И себя… Больше нет смысла…

– Мама…

О боже, Миша… Какая же я эгоистка! Сын тихо хнычет, просит воды.

Поднимаюсь. Ноги покалывает. Сколько я не двигалась? За окном уже густая темнота. Наверное, прошла целая вечность. Что мне теперь эта вечность? Зачем я вообще?

Миша… Сынок, есть только ты. И вся моя жизнь теперь только для тебя… Провожу рукой по шелковистой макушке. Все будет хорошо, мой маленький. Мама очень постарается, чтобы тебя все-таки вылечил лучший хирург лучшего онкоцентра. Потому что если что-то с тобой случится, то мне просто незачем будет жить. Не для кого. То, что случилось, не перечеркнуть, не забыть. Марк не простит. И я сама себя не прощу.

Костя. Боже… Я столько лет считала тебя благодетелем. Зачем? За что? Что же я тебе такого сделала, чтобы так растоптать мою жизнь? И все, что у меня осталось, сейчас в руках Марка. В руках того, кого я так жестоко предала…

Марк

Ребенок с синдромом верхней полой вены. Редкая и мерзкая штука. Одна из самых страшных ситуаций, которая может случиться в онкологии. Пациент умирает даже не от поражения органа опухолью, а от того, что перекрыт ток крови.

Рак легкого. Поступили утром. На их снимке из поликлиники ничего нетипичного не было, а у нас КТ еще не сделали. Сдали анализы, устроились в палате, собрались спать, и вдруг… Девочка начинает хрипеть и биться в судорогах…

Оперируем без единой химии. Ненавижу так. Но здесь нельзя по-другому. Опухоль не имеет четких границ и подрастает к грудной аорте. По-хорошему, счет идет на часы. У малышки в любой момент может остановиться сердце.

Нас у стола двое: Миронов и я. Понимаю, почему Олег Георгиевич меня выдернул. Сергей Иванович из тех врачей, которые сделали себе имя на конференциях, а не в операционных. Он очень хорошо знает, что происходит. В теории. А на практике я вижу все его сомнения. Ему Борисов сказал, что вызвал меня из-за того, что я сегодня отпросился. Дескать, не доработал. Но я прекрасно понимаю, зачем главврачу понадобился сегодня второй хирург. Ему очень хочется, чтобы эта девочка жила. И я делаю для этого все возможное.

На каком-то этапе принимаем решение вызвать еще и дежурного кардиолога. Похоже, опухоль все же проросла в медиастинальную плевру и средостение. Удаляем все, что можем, восстанавливаем кровоток, на месте прорастания опухоли устанавливаем стент… Все. На сегодня все.

К сожалению, резать мы эту малышку будем еще не раз и не два. Но, даст бог, уже после химиотерапии.

Выхожу из операционной почти в полночь. Завтра у меня сутки. Очень подмывает упасть спать прямо на любимый диван в ординаторской. В любой другой день я бы так и сделал, но не сегодня. Я обещал. Я ей сказал, что вернусь. Значит, надо вернуться, хотя бы в этот раз. Какого черта я струсил тогда? Ведь ее же тоже обманули!

Костя. Он увивался за ней все детство. Катюха наивно ничего не замечала, но я… Я же видел. Даже когда мы уже с ней по-детски официально стали встречаться, Костя пытался… И разговор у меня с ним тогда был. Этот козел, размазывая кровавые сопли и слезы по своим щекам, орал, что он своего добьется! Все равно добьется!

Вот и выполнил угрозу. Стоило мне уехать, целую паутину сплел! Мерзкое насекомое! И я хорош! Узнал про свадьбу и бросил все попытки дозвониться, приехать. Надо было поговорить, надо! Я тоже в каком-то смысле предал Катю. Ей-то Костя черт-те чего в уши лил, а мне? Мне-то что мешало изменить ситуацию?

Стискиваю раскалывающуюся от усталости и всех этих мыслей голову, откуда-то из груди вырывается стон… Черт! Я сейчас просто обязан ехать домой. Я не имею никакого права ее оставлять одну. Больше никогда. Ни на секунду.

***

Ночной город пуст. Всегда любил такие дороги, а сейчас вот все равно. Даже разгоняться особо не хочется. Почти не нарушая скоростной режим, заруливаю в свой двор.

Шуршит лифт, послушно щелкает замок, открывается дверь. В квартире темно и тихо. Бросаю шлем, скидываю бутсы, прохожу в кухню. На столе ровными стопками сложены бумаги. От их вида в груди нарастает тяжесть.

Зачем? Зачем я сегодня на нее орал? Придурок! Выплеснул трехлетнюю обиду. И что? Стало легче? Раздраженно хмыкаю, оборачиваюсь и вздрагиваю.

В проходе безмолвной тенью стоит моя Катёнка. Она оперлась плечом и виском о стену, будто боится упасть. Подхожу к ней. Точно так же приваливаюсь к косяку. Стою. Смотрю на нее.

– Ты чего не спишь?

– Ты сказал, чтобы я тебя дождалась.

Вот так, да? Черт! Все! Больше не могу! Плевать на всех! Это моя женщина! Это моя Катя. Наклоняюсь, ловлю ее губы, притягиваю ее к себе.

Моя! Навсегда моя! И всегда была моя! По-хамски лезу под ее тонкую футболку, поднимаю ее за бедра, впечатываю в стенку. Катя!

Она запускает пальцы мне в волосы, втягивает в себя мой язык, не размыкает поцелуй даже для того, чтобы вздохнуть! Катя!

Перехватываю ее поудобнее и утаскиваю в маленькую комнату. Сегодня и навсегда. Ты будешь моей.

Глава 29 

Катя

Его поцелуи с привкусом кофе и ветра. Чуть солоноватые, но безумно горячие. Одна его рука на моем затылке, вторая блуждает под футболкой, словно заново изучая мое тело. Стесняюсь. Мне кажется, я перестала бытькрасивой. Я совершенно точно перестала быть желанной.

– Катюшка, – шепчет с усмешкой. – Ты чего?

– Не знаю, – пожимаю плечами, пытаюсь спрятаться.

– Глупенькая, – целует мои плечи прямо через ткань футболки. – Ты такая классная, – рука соскальзывает вниз, задерживается на талии, переползает на животик. – Такая женственная, – он шумно вздыхает, прижимаясь ко мне бедрами. – Невероятная, – целует.

Целует шею, плечи, оттягивает вырез, находит губами ямочку между ключиц. И мне безумно хорошо. Я забываю обо всем, я всем телом и душой хочу близости с ним. Сама не понимаю как, но моя футболка вдруг оказалась поднятой. А его губы скользят по моим самым чувствительным местам.

– Марк! – выдыхаю, но он, конечно же, молчит.

Только сильнее вжимается языком в мое тело. Нежно прикусывает, и я от этого вздрагиваю, словно пронзенная молнией. Это электричество, которое пульсирует во мне, отзывается разрядом от каждого касания его губ, кончиков его пальцев, от прикосновения его тела, его обнаженной груди к моей. Прижаться как можно плотнее, слиться воедино. Навсегда. Не могу без него! Не хочу без него!

Слышу его восхищенный вздох, чувствую его плоть в себе. ДА! Еще раз! Да! Пожалуйста! Забери меня. Бери меня. Я ведь твоя, только твоя, вся, навсегда твоя.

Страсть и жар пульсируют во мне, заставляя двигаться ему навстречу, заставляя насаживаться на него, заставляя прижиматься к нему как можно сильнее. Только не останавливайся!

Мои пальцы впиваются в его спину, носом я уткнулась в его плечи. Мы сейчас одно целое! Мы дышим в одном ритме, мы двигаемся в одном ритме, наши сердца бьются в одном ритме, оглушая сумасшедшей пульсацией.

ДА! Чувствую то, что могла почувствовать только с ним. Это взрыв и полет, это ярость и радость, это крик на вдохе, это бесконечность и вспыхнувшее мгновение. Выгибаюсь, замираю. Он дрожит! Еще один толчок! А! Марк!

Навсегда… Я буду твоя навсегда. Только не отпускай. Больше никогда не отпускай.

Марк

Мы валяемся на полу.

Заниматься сексом на надувном матрасе, наверное, весело. Надо будет попробовать. Потом. Сейчас не хочу. Стащил с него одеяло, укутал Катюшку, словно в кокон. Притянул ее к себе, обхватил руками, обвил ногами. Моя! Никому не отдам!

Мне безумно хорошо и сладко, тепло растекается по телу. Чувствую, что проваливаюсь в сон.

– Катёнка моя любимая, – шепчу, первый раз за все это время называя ее вслух нашим прозвищем.

Она дергается, всхлипывает.

– Ты чего? – тру ее по спине. – Прекрати!

– Марк! – утыкается мне носом в грудь. – Как такое с нами могло произойти?

– М… Надеюсь, ты не об этой ночи? – спрашиваю с наездом.

– Блин! – шлепает меня ладошкой по груди. – Как ты!..

А я просто смеюсь.

– Катька, – наваливаюсь на нее, прижимая к полу, целую, – в детстве нам было невдомек, что жизнь чертовски сложная штука, – отвечаю ей шепотом и совершенно серьезно. – Зато теперь мы знаем этому всему цену.

Она вжимается в меня, кажется, перестав дышать, а я глажу ее по волосам.

– В конце концов, сейчас важнее не то, что произошло, а то, что произойдет… Давай думать о будущем?

– И что у нас в будущем? – спрашивает еле слышно.

– Нормальная кровать! – отзываюсь категорично.

– Блин, Захарский! – смеется, смеюсь и я. – Ты вообще умеешь быть серьезным?

– Зачем? – пожимаю плечами сквозь смех. – Хотя насчет кровати я абсолютно серьезен, – слышу ее возмущенное сопение, ощущаю ее дыхание на своей груди и понимаю, что вот оно, счастье. – Давай спать? – предлагаю тихо, опасаясь спугнуть этот момент.

– Давай, – укладывается мне на плечо. – Ты завтра на сутки?

– Угу, – я уже проваливаюсь в дрему. – А вы на анализы. Вместе уедем. Мишку утром не кормить.

– Марк, – зовет меня Катя. – Миша, он… – пытается что-то сказать, но я уже провалился в сон.

Единственное, что слышу, ее дыхание и биение сердца. Или своего? Нашего. Биение нашего сердца…

Катя

Тихо выползаю из-под одеяла… До будильника еще полчаса, но, если честно, на полу настолько неудобно, что решаю встать. Марк спит, смешно скомкав одеяло под щекой. Ну да, подушка-то была у меня.

На цыпочках крадусь в коридор, заглядываю к Мишке в зал. Он сопит, подпирая щеку кулачком, и в этот момент он так похож на отца, что я не выдерживаю и хихикаю. Эх, Захарский. Не видишь ты себя со стороны!

Иду на кухню. Мишу кормить нельзя, но Марка можно. И даже нужно. Кажется, он вчера вообще без ужина остался. Что там было тех пончиков в парке. Вздрагиваю от воспоминаний о вчерашнем дне. Как можно всего за двадцать четыре часа испытать столько счастья, боли, отчаяния и снова счастья?

Достаю из холодильника молоко, одно яйцо… Сделаю гренки. Раньше он их очень любил. Можно чуть подсоленные. Тогда надо поменьше молока и побольше яиц. Получается вроде как булочка в омлете. А можно обсыпать сахаром и зажарить на раскаленном масле. Получится почти карамель.

Думаю пару секунд, достаю еще ветчину, сыр и решаю делать соленые. Беру чайник, отворачиваюсь к раковине, чтобы набрать воды, и тут!..

– Марк! – подпрыгиваю.

Не кричу, конечно, но очень возмущенно шепчу. Он обхватывает меня со спины, прижимается! А я… смущаюсь. Мне почему-то казалось, что мы должны вести себя как прежде. Что эта ночь она была как бы случайностью или… секретом.

Чайник переполняется, брызжет вода, Марк хохочет, закрывает кран. Счастливый. Абсолютно счастливый. И я не могу не улыбнуться.

– С добрым утром, – тихо говорит он и впивается в меня губами.

– У меня гренки подгорят, – совершенно не хочу вырываться, но пытаюсь.

– Да и черт с ними! – подсаживает меня на столешницу.

– Марк! – запускаю пальцы в его волосы, обхватываю его бедра.

Что, правда? Это все происходит со мной на самом деле?

– Катька, – вдруг отрывается от меня и смотрит очень озорно, – а ты на развод подала?

Я бледнею, немею, рвано вздыхаю…

– А… А что?

– Жениться на тебе хочу, блин! – подхватывает меня на руки, кружит по кухне. – Пойдешь за меня замуж, Катёнка?

– Марк! – я смеюсь, хватаюсь за его плечи. – Опусти меня.

– Ни за что! Не опущу, пока не ответишь!

– Марк! – луплю его по плечам. – Да успокойся ты, – стараюсь не кричать, чтобы не разбудить раньше времени Мишку. – Конечно, пойду!

Он вдруг становится очень серьезным. Смотрит мне прямо в глаза, по-прежнему не опуская на пол.

– Я люблю тебя, Кать, – закусывает губу. – И хочу, чтобы ты стала моей женой, а Мишку готов растить как сына.

У меня все обрывается внутри.

– Марк!

– Ой! – он резко ставит меня на пол, тянется к плите. – Черт! Действительно сгорели!

– А! – срываю сковороду с плиты. – Еще нет! Это сыр, – смущенно улыбаюсь, – сейчас все поправлю.

– Фига се! Катька, обожаю, как ты готовишь, – отворачивается к ванной. – Не, на тебе точно надо жениться!

И с довольной усмешкой скрывается за дверью, а я стою с трясущимися руками. Не получается сказать. Наверное, это знак. Надо потерпеть еще недельку.

Глава 30 

Катя

– Сейчас, погоди, – Марк отодвигает от уха телефон и уводит нас по запутанным коридорам. – Не! Давай через отделение! Я так быстрее анализы увижу.

Он уже в белом халате, в руках планшет. Ехали мы порознь. Он – на своем мотоцикле, мы – опять на такси.

Заставил меня установить приложение, привязать карту, вбить его адрес в закладку «Дом»… У меня не было зарегистрированного профиля, так он попросту привязал меня к своему, выбрав семейный тариф. Семейный.

Я, шумно сопя и боясь посмотреть ему в глаза, послушно училась вызывать машину, отслеживать ее приближение. Когда указанная агрегатором «Рено-Логан» прибыла во двор, Марк заботливо усадил нас и ушел к байку.

По идее, мы должны были сдать кровь в поликлинике, но… Наверное, теперь не получится отмахиваться от Гулиных шуток. Марк твердо решил заявить всему миру, что мы – его личная ответственность. И какой тогда смысл не говорить, что…

– Кать, давай в процедурку! – он распахивает передо мной дверь. – Лен Сергевна? – вопросительно смотрит на женщину средних лет в маске и перчатках.

– А! Да! Марк Александрович, давайте. Как раз еще не относила.

Марк подталкивает меня вглубь процедурного кабинета.

– Давай! Потом иди на пост, вас куда-нибудь поселят. Я попросил на вас завтрак оставить. У меня сейчас летучка, потом зайду.

Мишка хнычет и сопротивляется, а я ловлю себя на мысли, что вот если бы тут был Марк… Марк…

О Косте в таких ситуациях я и не думала. Никогда. За все то время, что жила с ним, он ни разу не попытался помочь мне с ребенком. Зачем же он сделал это? Зачем? Разрушил нашу жизнь! Я бы еще поняла, если бы он любил меня. Но ведь не любил! Ни секунды не чувствовала себя нужной или важной. Обязанной. Задолжавшей. Обреченной. Но не нужной.

Стискиваю зубы, уговаривая сына потерпеть, прижимаю его к себе, глядя, как медсестра ловко набирает кровь для анализов.

– Ну вот и все! – с нежностью бабушки приговаривает Елена Сергеевна. – Все! Можешь бежать кушать! Там, говорят, сегодня каша! – она понижает голос, заговорщически округляет глаза.

Мишка обиженно сопит, но уже не хнычет. Я веду его за ручку по коридору отделения.

– Катя, – первой мне встречается все та же Гуля, – ты же должна быть дома!

У нее лицо уставшее, потемневшее, но глаза блестят, голос звонкий.

– Гуль, мы на анализы, – беру ее за руку. – А ты чего расстроена?

– А! – отводит глаза. – Не спрашивай.

– Гуль, – шепчу, – все будет хорошо!

Она вдруг резко, порывисто обнимает меня.

– Будет! – кивает утвердительно. – Обязательно будет.

– Свиридовы, – около нас появляется медсестра, – в седьмую палату пока идите.

Гуля непонимающе на меня смотрит, а я смущенно пожимаю плечами.

– Мы с Марком приехали, – шепчу ей.

Она тут же расплывается в улыбке, но уже не успевает ничего сказать. Ее зовет дочь.

В седьмой палате лежит женщина с девчушкой лет восьми. Может, старше, но выглядит на восемь. Девочка не отрывается от планшета, женщина со скучающим видом что-то листает в телефоне.

– Здравствуйте, – киваю я.

– Ой! – удивляется женщина. – А я думала, мы будем одни.

– Одни, – улыбаюсь, – мы пока в отпуске.

Она что-то хочет спросить, но не успевает – заходит буфетчица.

– Мамочка, – смотрит на меня призывно, – вас просили накормить.

Я, кажется, краснею, но раздатчице все равно. Мы получаем свои две тарелки овсянки и какао с булочкой. Соседка по палате смотрит на меня подозрительно, но молчит.

– Не хотю кашу! – возмущается Мишка.

– В смысле «не хотю»? – слышу от дверей почти возмущенный возглас Марка. – Тогда я съем!

Он совершенно бесцеремонно плюхается на стул, затягивает Мишку на колени и пододвигает к себе тарелку. А я смотрю на него, и мне становится почти весело. Просто оттого, что он рядом. Как же мне с ним хорошо! Безумно хочется коснуться его, тронуть его волосы, провести пальцами по щеке, но… Мы здесь не одни. Нужно потерпеть до вечера.

– А может, мы поедем домой? – чувствую себя отпрашивающейся с уроков школьницей.

– Подожди часик. Биохимия и развернутый будут вечером, но общий сейчас придет, если там норма, то поедете, – зачерпывает кашу и делает вид, что собирается съесть, а Мишка провожает ложку возмущенным взглядом.

– Что? – Марк смотрит на него недоуменно. – Ты же не хотел?

Мишка смешно дует губы, сопит.

– Ну, блин, – вздыхает Марк, – давай на двоих, – ложка отправляется Мишке, и тот, кажется, с аппетитом ее проглатывает.

Марк снова зачерпывает кашу, с нескрываемым сожалением скармливает ее нашему сыну. Тот довольно ерзает на коленях у своего отца, а я чуть не смеюсь, настолько комичная эта картина! Чуть с опозданием ловлю взгляд соседки по палате. Та смотрит на Марка, раскрыв рот от удивления, а я вспоминаю про Гулю.

– Марк, – тихо спрашиваю, – а что с?.. – киваю на Гулину палату.

– Не спрашивай, – он отвечает мне той же фразой, что и Гуля, и тоже мрачнеет.

Я вижу, что он переживает. Сильно. А если то же самое будет происходить с его ребенком? Если он сейчас узнает, что мальчик, которого он пытается вылечить – его сын?

Сейчас я начинаю понимать по-другому вот это «не берем своих». Если что-то пойдет не так, он же это сам не переживет. Будет до конца жизни себя винить. Нет. Николай Сергеевич был прав.

Хорошо, что я утром ничего не сказала. Нельзя лечить своих. И сейчас я понимаю, что Марк не откажется оперировать Мишку. Но каков груз этой ответственности? Нет. Об этом поговорим после. Пусть пройдет операция, контрольные анализы. Если все будет хорошо, то сказать всегда успею. А если так, как сейчас у Гули… Там же явно что-то страшное. С трудом решаюсь спросить:

– Только не говори, что… – слова застревают у меня в горле.

– Не говорю, – прерывает меня, – надо эту неделю пережить.

Я рвано вздыхаю. Как хорошо было дома. Забыть и почувствовать себя нормальными. Живыми. Почти здоровыми.

– Ладно, – он ссаживает с коленей активно жующего Мишку. – У меня сейчас операция, а потом я к вам снова приду. Скорее всего, ОАК уже будет готов.

Быстрым шагом выходит из палаты, а мне без него, кажется, даже дышать становится сложнее. Смотрю ему вслед, хмурюсь.

– Как же похож, – качает головой соседка.

– Что? – не сразу понимаю, о чем она.

– Мальчик, говорю, – она указывает взглядом на Мишу, – так на отца похож.

Глава 31 

Марк

Черт! Черт! Черт! Толкаю дверь палаты. Вхожу. Катёнка какая-то напряженная, будто боится чего. Неужели чувствует? Мать же все-таки.

– Что? – встает мне навстречу.

– Холестерин, – вскидываю бровь.

Вижу, что она расслабляется, улыбается.

– И все?

– Нет, – сажусь на стул, смотрю на нее внимательно. – Лейкоциты упали.

У нее округляются глаза, вздрагивают губы.

Промолчу-ка я про тромбоциты.

– Значит… – ее голос вздрагивает.

– Значит, сегодня мы все вместе ночуем тут, – произношу бодро, наплевав на ее соседку по палате.

– Марк, – она почти стонет.

Да, малышка, я тебя понимаю. Но это нормально. Это не страшно. Лейкоциты и сами могут восстановиться. В отличие от тромбоцитов. Что там у нас с препаратами крови?

– Я же даже вещи не забирала, – у нее в глазах слезы.

– Кать! Ну это такая мелочь! – встаю, притягиваю ее к себе. – Сейчас народ после четырех разойдется, съездишь за вещами.

– А… – хлопает ресницами.

Ну что? Посижу я с твоим сыном! С пяти до семи врачей обычно не дергают.

– Уф, – шумно выдыхает, утыкается носом мне в грудь, а у меня все собирается в комок где-то в солнечном сплетении.

Катя! Как же кайфово иметь возможность тебя обнять! Почувствовать твое тепло, знать, что могу коснуться, могу утереть твои слезы и даже поцеловать твою макушку. Моя девочка. Моя любимая.

– Сейчас подпишу госпитализацию. Устраивайтесь! – сжимаю ее плечи. – У тебя же еще в камере хранения что-то, – говорю ей, стараясь звучать спокойно.

Она часто-часто кивает, а я улыбаюсь и касаюсь кончика ее носа.

– Ну! Мне без вас было бы на сутках скучно! – подмигиваю Мишке.

Он ничего не понимает и совершенно лучезарно улыбается. Отвечаю на его улыбку и слышу, как ахает Катина соседка по палате.

Черт! Я уже и забыл про нее.

– Ладно, – отстраняюсь от Катюшки, мимоходом глажу Мишку по голове, – у меня еще три операции сегодня, но я буду заглядывать.

Подмигиваю Мишке, ухожу, оборачиваюсь в дверях, чтобы еще раз посмотреть на любимую, но Катя смотрит не на меня, а на женщину напротив.

Катя

– Вы ошибаетесь, – шиплю я сквозь зубы, – вам просто кажется!

Соседка, представившаяся мне Печенкиной Инессой Ивановной, недовольно отворачивается, а у меня внутри нарастает раздражение. Все, что я испытываю к этой женщине, можно собрать в одно слово: «неуместно». Неуместно комичное имя, неуместное поведение для их диагноза, неуместное любопытство, неуместное желание влезть не в свое дело!

Вот так получается. Когда мы здесь появились, Миша для всех был Свиридов. Никому и в голову не пришло искать родственное сходство с Захарским. А эта женщина… Она – тот самый свежий взгляд. Она ничего о нас не знала. Просто увидела сына на коленях у отца. Просто увидела, что они очень похожи. Как же уговорить ее молчать?

Боже, дай мне сил доиграть свою роль. Не надо сейчас Захарскому знать, что Миша его сын. Пусть лечит спокойно. Вылечит, тогда скажу. Не вылечит – значит, никогда и не узнает. И тут же в голове начинает пульсировать дикая мысль: а если он сам поймет? Сделает какие-нибудь анализы, или найдутся вот такие вот доброжелатели?

Внутри все сжимается, во рту появляется горечь страха. Он бросит меня. Он снова бросит меня. Только в этот раз, когда назовет предательницей, будет прав. Жмурюсь, утираю выступившие слезы.

– Мам? – Мишутка обеспокоенно смотрит на меня.

– Все хорошо, сынок! – улыбаюсь. – Мы тут с доктором Марком переночуем. Да?

– Дя! – снова улыбается Мишка и тянется к моему смартфону. Мультики. А что еще делать на карантине?

Включаю ему его любимый сериал, сама иду в камеры хранения. Такая будничная суета: найти свои пакеты, распаковать, подумать, что нам еще нужно из дома. Ну, кроме смены белья и зубных щеток. Да, по сути-то, и ничего!

Мишкин засыпательный медведь остался в квартире, а так… Постирать пару раз в раковине то, что на нас, не проблема. Зарядное для телефона? Сейчас пойду у девчат спрошу. В мамской всегда лежит несколько шнуров. Зубные щетки? Да выйду куплю. Щетки и пасту. Мыло пойдет и больничное.

Вздыхаю, достаю зеленый пластиковый прямоугольник с фамилией нашего лечащего врача.

– Присмотрите за Мишей? – прошу свою соседку.

Сын мой почти дремлет в обнимку с телефоном, не сильно за него беспокоюсь. Излишне любопытная женщина с готовностью кивает, а я иду к выходу из отделения. Лестница, переход, первый этаж, ларьки.

В голове разброд и шатания. Никак не могу сконцентрироваться на том, что нужно. Щетки, влажные салфетки. Взять Мише мармеладки? Ой, нельзя же сладкое! А вот раскраска. Как раз мотоциклы! Улыбаюсь, вспоминая замалеванные зеленым маркером руки Марка. Раскраска вряд ли с ними сравнится, но надо же что-то делать! Не мультики же круглые сутки смотреть. Тогда вот еще фломастеры и… Карандаши для аквагрима! Они мягкие и легко стираются. Это не Мише. Это кое-кому другому подарю!

– Катя! – окликает меня знакомый голос.

– Маша!

Та самая прокурорская жена, которая когда-то выручила меня куриным бульоном. И которой я нажаловалась на Костю сгоряча. Она выглядит не такой измученной.

– Как вы? – беру ее за руку, спрашиваю, абсолютно искренне переживая за нее и ее мальчишку.

– Хорошо, – Мария. – Вчера результаты КТ пришли! Ремиссия!

Ах это волшебное слово! Я ахаю от радости и облегчения и свободной рукой притягиваю к себе почти незнакомую женщину. А она всхлипывает и горячо отвечает на мои объятия.

– Катя! – отстраняется, утирает выступившую слезу счастья. – Хорошо, что я тебя увидела. А то в чате такие вещи писать неудобно, а нас должны выписать… – она берет меня за руку, ведет на любимый всеми диван у кофемашины.

– Что случилось? – не могу скрыть своего беспокойства.

Взгляд у Маши очень серьезный.

– Помнишь, мы с тобой о муже говорили, – она понижает голос. – О твоем.

Вздрагиваю. Да. Помню. Это было тогда, когда я узнала, что Костя шляется по ресторанам с любовницами. А я здесь живу на деньги Марка. Тогда ведь… Тогда же и речи не было о…

– Так вот, – Маша начинает говорить почти шепотом, – моему мужу там кое-что показалось интересным, – женщина многозначительно кивает. – Он у меня молчун, но я так понимаю, там все серьезно, раз он мне позвонил и спросил.

– Что спросил? – хмурюсь я.

– Спросил, стоит ли копать, – Маша поджимает губы. – Это же несанкционированное расследование, Кать. Одно твое слово и…

Глава 32 

Катя

– И? – я хмурюсь.

Кажется, я и так понимаю, о чем говорит Маша, но в моей реальности жизни людей никогда не зависели от моего слова. И мне становится страшно.

– Дальше копать? – напрямую спрашивает Мария. – Там головы полетят. Вполне возможно, не только твоего мужа.

– Маш, – я сжимаюсь в комок, от нахлынувшего чувства ответственности подташнивает, – если можно, то… – качаю отрицательно головой. – Мне бы с ним сейчас спокойно развестись.

– Понимаю тебя, – сочувственно качает головой моя соседка по отделению. – Я бы, конечно, поступила по-другому, но я тебя понимаю.

– Он и его мамаша очень хорошо умеют портить жизни, – сдавленно шепчу я.

– Держись, – Маша сжимает мою руку. – Ты правильно делаешь, что разводишься.

Я понимаю, что у меня слезы наворачиваются, пытаюсь отвернуться, но Маша вдруг притягивает меня к себе и порывисто обнимает.

– Все будет хорошо! Все правильно! И да! – смотрит на меня строго. – Требуй с него алименты. Зарплата у него пятизначная, – поджимает губы. – И ни разу не задерживали.

– Да ты что? – у меня перехватывает горло. – А я же… Он мне… Он мне говорил…  – на глаза наворачиваются слезы. – И всегда отчета по чекам требовал… Ничего, кроме продуктов, купить не могла… Игрушки у сына только те, что бабушка да крестная подарили.

Чувствую, что сейчас расплачусь, а Маша смотрит сочувственно.

– Может, все-таки его… – она воинственно сжимает руку в кулак.

– Нет! – машу головой. – Надо развестись.

Марк

– Она в ларек вышла! – с готовностью отвечает на мой незаданный вопрос Печенкина.

Странное впечатление от этой женщины. Вроде такая простая, открытая, немного суетная… Но общаться с ней не хочется. Согласно киваю и спокойно прохожу к Мишке. Пять минут у меня есть.

– Что смотришь?

На кровать его не сажусь, пододвигаю стул, но Мишка тут же переползает ко мне на колени. Эх ты, пацан! Не хватает тебе мужского внимания! Что ж твой папашка, блин! Ну, а с другой стороны, оно и лучше. Однозначно, после того как вас к себе перевезу, мы не часто будем его видеть…

Соседи по палате многозначительно отводят глаза, но мне плевать. Так, как мы с ними появились в отделении, кажется, ни у кого не оставило никаких вопросов. Даже Колян шутить не пытается. Всё. Все точки над «і» расставлены.

У ребенка в телефоне бегают смешные мишки, пытаются усовершенствовать удочку.

– Ни фига себе, как это у него так получилось? – не то чтобы мне было интересно, я просто хочу с Мишкой поболтать.

– А он к удочке приделал мотолчик… – с деловым видом начинает объяснять мне карапуз.

– Ну оно ж так не работает! – физику знаю в рамках школьного курса, но и этого хватает, чтобы понять всю фантастичность мультика.

– Если вставить баталейку… – начинает Миха, но я смеюсь.

– Не, фигня! Я тебе потом покажу! Там вообще все по-другому, – а сам всерьез думаю, где в Москве можно нормально порыбачить.

Мишка поднимает на меня горящий взгляд, а на экране вдруг всплывает сообщение. Абонент «Костя». Я экран смартфона не трогаю, но в превью вижу начало. «Дрянь! Гадина! Я тебя…» Дальше текст не виден, само сообщение скрывается, но я понимаю, что у меня внутри все холодеет и руки сами собой в кулаки сжимаются. Это он ей пишет? Это он ей так пишет! Скот, уничтожу!

Почти решаюсь открыть переписку и попросту удалить эту мерзость, чтобы Катя не видела. Да и телефон бы мне Костин. Пообщаться с ним, так сказать, по-мужски, но тут дверь распахивается, и я вижу Катюшку, прижимающую к себе зубные щетки, детский журнал и еще что-то.

– А, привет, – улыбается смущенно. – Я подумала, что если куплю зубные щетки, то вроде и не надо ехать домой. Ну, – пожимает плечами, – пару суток без футболок потерпим точно.

Боже! Как же ты боишься быть неудобной! Что же этот мудак с тобой сотворил за эти три года? Ты всегда была нежной и трепетной. Но никогда забитой. Никогда запуганной. Моя ласковая, чувствительная Катюшка, что же с тобой случилось?

Встаю, подхожу к ней, молча целую в макушку, провожу рукой по волосам, убираю выбившуюся прядь ей за ухо.

– Все купить – отличная идея! Ты умничка! – касаюсь костяшками пальцев ее щеки. – Но ты все равно пиши, чего тебе не хватает. Я из дома привезу. Сегодня вы без капельниц. Просто на карантине. Следи, чтобы он не прыгал, не бесился. Завтра повторно берем кровь, смотрим динамику и тогда уже думаем о лечении!

Катюшка несмело улыбается, выдыхает, кивает.

– Это же не ухудшение, да? – смотрит на меня обеспокоенно. – Это же нормально с нашим диагнозом?

– Классика! – фыркаю я пренебрежительно. – Почти как по учебнику! – смотрю на Мишку с легким сожалением. – Я думал, еще хотя бы денек на свободе погуляете, ну а с другой стороны, – хулигански улыбаюсь, – что вам в городе сутки без меня делать?

Катюха прыскает со смеху, и даже Мишка смотрит на меня с довольным видом. Действительно! Чего нам порознь делать? Да, пацан?

Я подставляю Мишке ладонь, как мишки в его мультике, и он с удовольствием по ней шлепает. Мимолетно касаюсь Катиной руки и выхожу из палаты. Вроде тоже с улыбкой, но меня никак не отпускает мысль, что она сейчас прочтет. Вот то, что ей этот козел написал, не выбирая выражений. Сейчас прочтет.

Глава 33 

Катя

Уже поздний вечер. Мишка спит, а я хочу сбежать в мамскую, отдохнуть от суеты. Беру телефон, а там опять входящее от Кости. Он получил уведомление о начале бракоразводного процесса.

Рвет и мечет. Восемнадцать сообщений за день. Восемнадцать! Это при том, что я не отвечаю. Обвиняет меня в том, что я – дрянь неблагодарная, решила нанести урон его репутации перед новым назначением. А я отчужденно смотрю на экран и думаю о том, какой же мразью может быть человек.

То, что он не дает денег жене, требует отчет по чекам, не наносит урон. То, что он любовниц по ресторанам таскает и домой в мое отсутствие, тоже нормально. То, что к онкобольному ребенку он больше чем за месяц не приехал ни разу, само собой разумеется. А вот развестись перед новым назначением – это жена дрянь.

Что же я сделала тебе такого, Костя, что ты со мной так? Ты же все знал. Все с самого начала знал. И ты специально. Это ты сделал!

Отмечаю сообщение прочитанным, закрываю. Очень хочется занести его номер в черный список, но мне бы еще вещи из его квартиры забрать. Диплом, документы. Постараюсь восстановиться и закрыть последний курс экстерном. Тогда, если Мишкино состояние позволит, выйду на работу.

А если не позволит… Об этом я даже думать не хочу. Позволит! Марк говорит, что надо верить. И я верю. В первую очередь в Марка.

Будто почувствовав, что я думаю о нем, Захарский присылает мне сообщение: «Что делаешь?»

Захарский. Смешно. Он у меня в телефоне так и записан: «Захарский М. А.» Когда мы только поступили и я еще не теряла надежды сменить врача, то вот таким вот официозом хотела отгородиться от воспоминаний.

Захожу в карточку контакта, нажимаю кнопку «редактировать» и записываю его так, как он всегда был сохранен в моих телефонах: «Любимый мой».

Я не знаю, как и чем это все закончится. Но все происходящее со мной, с Мишей очень хорошо показывает важность момента. Здесь и сейчас. Здесь и сейчас мы с Марком. Здесь и сейчас мы счастливы. Здесь и сейчас я люблю его. И всегда любила. Даже когда думала, что он бросил меня. Умирала, вспоминая о нем. Возрождалась, глядя на сына. Всегда любила и всегда буду любить.

Возвращаюсь к диалогу с абонентом «Любимый мой» и пишу: «Мишку уложила, хочу чаю выпить».

«Приходи ко мне. Тоже кофе пью».

Улыбаюсь. Да! Конечно! Я соскучилась. Нет, он заходил к нам в палату сегодня раз шесть. Но… Но это же не то. Эта Инесса Ивановна вечно со своими взглядами. Да и вообще. Он же работает! И… Он незаменим на своей работе. В какой-то момент мне даже стало стыдно, что я вроде как ворую его время.

Проверяю Мишкин сон, поправляю одеялко и выскальзываю из палаты. Отделение, конечно, еще не спит – слышу тихий разговор в мамской. Постовая медсестра что-то пишет в журнале. На секунду отрывается, смотрит на меня. Понимает, что я не к ней, и тут же теряет ко мне всякий интерес. Ну и славно! Идти так поздно в ординаторскую мне почему-то неудобно, хотя… Ну я же могу просто хотеть о чем-то спросить нашего лечащего врача. Или что-то ему сказать. Или просто обнять его! Ну могу же.

Ныряю в приоткрытую дверь и почти сразу попадаю в такие желанные объятия!

– Марк! – выдыхаю, прижимаясь к нему, ищу губами его губы, пальцами путаюсь в его волосах.

Как же я соскучилась! Как же он мне нужен!

– Марик, – повторяю уже чуть тише, а он улыбается так, как может только он, тянется к двери, тихо поворачивает замок, и я карикатурно вскидываю брови. – А как же кофе?!

Марк

Боже! Как же мне с ней хорошо! Смеюсь, прижимая ее к себе, трусь носом о ее висок, блуждаю пальцами по ее спине.

– А тебе кофе в постель? Или в чашечку? – ее очередь хохотать над глупой детской шуткой.

Нас переполняет дофамин и серотонин, чуть приправленные адреналином. Мы, как подростки, спрятавшиеся в темном углу школьного коридора! Нас просто трясет от перевозбуждения, мы счастливы, совершенно независимо от той чуши, которую несем.

Подхватываю ее под бедра, сажаю к себе на пояс.

– Марк, ты с ума сошел, – шипит, вцепившись в мои плечи.

– Угу, – обожаю ощущение ее пальчиков, впивающихся в мою спину.

– Марик, – уже не ругается, уже льнет, целуя, сжимая своими губами мои, аккуратно трогает язычком.

М-м-м, крышесносно! Плюхаюсь на диван, оставляя ее сверху, точно там, где хотел бы, чтобы она сидела, только без одежды.

Чертовы форменные брюки нифига не скрывают, и Катька ошарашенно ахает, раскрыв удивленно глаза. Что? Ты не знаешь, как ты на меня действуешь? Ни за что не поверю! Нахально улыбаюсь, беру ее покрепче за талию, прижимаю к себе. Веду руками по ее телу. Она в спортивных лосинах и футболке, и все происходящее еще можно было бы назвать целомудренным, если бы… Если бы мои брюки не были такими тонкими.

– Боже, Марк.

Не выдерживаю и ныряю рукой ей под одежду. Она дико возбуждена, и от осознания этого мне даже низ живота сводит. Резко отрываюсь от спинки дивана, властно накрываю ее рот своим. Втягиваю, прикусываю, облизываю… И почти те же движения повторяю рукой. Той, что сейчас у нее внизу живота.

Стонет, извивается, сводит меня с ума! Черт! Катька! Резко сталкиваю ее на пол. Она от неожиданности встает, а я оказываюсь перед ней на коленях, рывком стягиваю ее лосины.

– Марк! – ее глаза распахиваются.

Нет, она правда надеялась просто чаю со мной попить? Разворачиваю ее, толкаю на диван, а сам тут же оказываюсь у нее между бедер. Рывок! Толчок! И закрыть ее рот своим, потому что стонет. Так сладко!

Катя. Она настолько на грани, что ей, кажется, нужна всего пара движений. Черт! Я сделаю с тобой это! Опускаю руку, чуть прижимаю пальцами и… Впиваюсь сильнее в ее рот, потому что кричит! Реально кричит! Стискивает меня бедрами, вся пульсирует, пытается выгнуться. Не отпускаю. Не отдам. Ни секунды этого кайфа не отдам. Рывок, еще один. Боже, какое же наслаждение! Почему именно с ней? Почему только с ней! ДА! Замираю. Она рвано дышит, кажется, на глазах выступили слезы.

– Какая же ты клевая, – шепчу ей, когда понимаю, что могу оторваться от ее рта.

Она вся обмякла, тычется носом в мое плечо, прячет лицо.

– Только с тобой, – отзывается еле слышно.

Что? Правда? О-фи-геть! Кажется, я понял, почему Костян стал такой сволочью. Он ведь не получил ни грамма того, чего хотел! Вот этот кайф – он как был, так и остался только мой! Потому что эта женщина моя! Только моя! И никто этого не изменит.

По груди разливается совершенно абсолютное счастье, и я блаженно смеюсь.

– Моя! – прижимаю ее к себе, подхватываю под колени, стаскиваю на пол, усаживаю к себе на руки. – Моя Катя!

– Твоя! – соглашается.

Еще бы! А мне настолько кайфово! Это единение, но это не про секс. Это про ласку, про нежность, про вздох один на двоих, про биение сердца в одном ритме.

Никому ее не отдам! Никому не позволю ее обидеть! Черт! И тут я вспоминаю утренние сообщения Свиридова.

Глава 34 

Катя

– Кать, – вдруг нарушает он нашу томную тишину, – а дай мне Костин телефон?

Что? Зачем? Что он задумал? А я при госпитализации телефон мужа называла? Нет. Указала мамин запасным. И зачем Костя Марку?

– Зачем? – спрашиваю его, и все то тепло и счастье, что только что музыкой звенели в ушах, с треском растворяются.

– Поговорить с ним хочу, – в глазах у Марка блестят молнии, голос звучит угрожающе. – Что, думаешь, нет повода?

– Марик, не надо, – тру лицо ладонями.

Нет, я все понимаю, Захарский не может просто стоять в стороне, но… Но сейчас у меня еще есть шанс хотя бы наши с Мишей вещи забрать, а если Костя узнает про Марка…

– Кать, ну что за глупости? – он злится.

Вскакивает, отрывает бумажное полотенце, вытирает за нами диван. Я тянусь к своим лосинам.

– Марк, я прошу тебя, давай не сейчас, – мой голос дрожит, и я понимаю, что все эмоции отражаются на моем лице, но…

– А какая разница? – Захарский щурится, вижу, что взбешен.

– Марк, он же сейчас благодаря своей матери у нас в городке царь и бог, – ну как он не понимает. – Дай мне хоть документы от него забрать спокойно? – смотрит с жалостью. – Он же меня сейчас выпишет принудительно и все инстанции об этом уведомит! Я где направление буду на лечение брать?

– Я тебя пропишу, – отвечает с нажимом.

– Но это же время!

– Кать, это все выеденного яйца не стоит!

– Ты не знаешь, ты просто не понимаешь!

Он давно уже у нас не живет. Он забыл, что такое ссориться с местными царьками.

– Даже так? – цедит сквозь зубы.

Боже, что происходит?! Нет! Только вот не сейчас! Костя легко может испортить нам жизнь, это уже проверено! А уж его мамаша!

– Марк, Костя вполне способен сделать так, что я останусь ровно с тем, что со мной здесь в больнице, – говорю сдавленным шепотом. – Без прописки, без вещей, без документов. Он это сделает по щелчку пальцев.

– Кать, у тебя есть я!

Точно! Только я этого не хочу! Опять висеть на шее мужчины, опять быть ему всем обязанной и во всем от него зависеть.

– Марк, ну потерпи немного, я прошу тебя, – уже не знаю, как его уговаривать. – Дай мне с ним просто развестись! Я смогу! Я справлюсь! Меня около него уже ничего не держит! Да! Я знаю! Уходить от него к тебе было плохой идеей! Так нельзя! Надо было сначала все закончить там, но…

– Что значит – уходить ко мне было плохой идеей? – Марка даже передернуло.

Боже, что я ляпнула. Он просто звереет на глазах.

– Потому что надо было сначала закончить все с ним, а потом… – я замолкаю.

Несу чушь и понимаю это. Но Марк уже не замечает.

– Ну надо же! – вскидывает руки в картинном изумлении. – А три года назад ты себя ничем подобным не утруждала! Ничего мне не объяснив, ушла к нему и все!

Что? То есть…  я для него предательница и навсегда виноватая. Вот это «понял и простил» было всего лишь словами? Нет! Боже! Как же так? Какая же я дура! Нет! Ни за что! Никогда! Он никогда не сможет простить. Он никогда не забудет, что я была за другим замужем. Я и до сих пор за другим замужем.

Что я делаю? В кого я превратилась? Боже… Нет, я так не могу. Я просто… гулящая женщина. Вот так… Прочь отсюда. Бежать!

– Катя! – окликает меня.

Дверь заперта, но замок быстро поворачивается.

– Катя! – несется мне вслед, но я уже в коридоре.

На меня изумленно смотрит постовая медсестра, но сейчас мне на все плевать. Быстрее в свою палату. Кажется, у меня за спиной закрывается дверь ординаторской.

Марк! Зачем ты появился в моей жизни? Зачем ты показал мне, что может быть по-другому, и тут же все забрал? И как мне теперь с этим со всем жить?

Марк

Сижу за своим столом и смотрю в одну точку. Вспоминаю. Пытаюсь не упустить ни одной детали. Конкурс, награждение… Тогда ведь действительно говорили о каком-то призе. Почему Костя сочинил именно это? И сочинил ли? С фантазией у него всегда было не очень. Может, там и должны были быть какие-то деньги? Должны были, но вот не было.

Мозг уже буксует, и самое время бы поспать, но едва мне стоит посмотреть на диван, как… Вспоминаю Катю в своих руках, вспоминаю то счастье, что заполняло нас. Именно нас. Не ее или меня по отдельности, а нас.

И к чему мне понадобилось начинать этот разговор именно сейчас? В конце концов, мог бы найти телефон Костяна и по-другому. Выбрали мы место и время поругаться, конечно. Нет, я понимаю, что персонал здесь уже перемыл все косточки мне и «моей Свиридовой», но это ж не повод…

Никуда ты, Катюха, от меня не денешься. Сейчас остыну я, перепсихуешь ты… Помиримся. Но вот Костю я в покое не оставлю.

Остыв, я, в общем, даже стал понимать Катю. Она столько лет жила полностью в его власти. Зависела от него во всем. Эти его сообщения. Если для них такое общение было допустимо, то, конечно, она мечтает просто о свободе. Ни о чем другом. Но вот я хочу Костяна растоптать! Мразь! Увести у меня женщину. Просто чтобы поиздеваться! И надо мной, и над ней! Да еще и…

Надо успокоиться. Подумать, чем я могу его поддеть. Как не хватает источников информации! Все связи в городе оборвал. Хоть бы справки навести, чем он сейчас там занимается. Запрос, может, какой…

Блин! У меня же тут целая прокурорская жена в отделении! И ребенок у них в ремиссии! Они сейчас счастливы и молиться на меня готовы! Это же даже не злоупотребление! Надо найти документы по моей стажировке… И попросить начать с матери Свиридова. Катя говорила, она до сих пор курирует образование. И сыночка своего туда тянет. Уверен, там найдется что проверить.

Глава 35 

Марк

Иду по коридору быстрым шагом. Прокурор за женой приедет в час или около того. Нужно бы успеть метнуться за бумагами.

Распахиваю дверь той палаты, где лежат «мои Свиридовы».

– Кать, можно тебя?

Говорить в коридоре так себе идея, но не в меру любопытная Печенкина дико бесит.

Катюха дуется. Во время обхода она старательно прятала взгляд, отвечала односложно. Ничего. С этим мы справимся.

Выходит в коридор, обхватывает себя за плечи, смотрит в пол.

– Мне домой метнуться надо, – начинаю буднично. – Что из ваших вещей привезти?

– У нас все есть, – пожимает плечами, по-прежнему не поднимает взгляд.

– Кать? – внутри меня все бурлит, я честно не понимаю, с чего она взбесилась. – Слушай меня внимательно, – говорю тихо, вокруг нас люди. – Ты всегда была и всегда будешь моей, – и вот здесь она наконец-то поднимает глаза. – И что бы ты себе ни придумала, я тебя больше никуда не отпущу, – говорю твердо.

В общем-то, это ж правда. Это то, что я чувствую.

– Мы оба вчера наговорили друг другу много интересного. Я примерно понимаю, на что ты обиделась, но только примерно. Успокоюсь, подумаю, может, пойму лучше. А пока просто скажи мне, что из дома привезти. Сегодня вряд ли еще раз поеду.

Она смотрит на меня, не отрываясь, и я вижу, что у нее дрожат губы. Да твою ж мать! Устало прикрываю глаза.

– Сейчас опять в ординаторскую утащу, – говорю почти шепотом.

– Не утащишь, – она шмыгает носом и, кажется, пытается улыбнуться. – Там дневные врачи.

– Только Колька, – хмыкаю. – Он молча смоется.

И тут у нее все же прорывается смех. Сквозь слезы. Делаю шаг вперед, стою к ней почти вплотную, чувствую, что больше всего на свете ей сейчас хочется, чтобы я ее обнял. Почти невинно беру ее за плечи.

– Я люблю тебя, – шепчу, чуть сжимаю пальцы.

– И я тебя, – плачет.

– Мне надо уехать и к часу вернуться, – шепчу, – если что-то нужно…

– Привези Мишкину пижаму, – утирает слезы. – И медведя своего он просит.

– Хорошо, – киваю с улыбкой.

– И… – всплескивает руками. – Давай я тебе напишу?

– Напиши! – улыбаюсь, подмигиваю ей и ухожу.

Представление для медсестер окончено. Уже почти одиннадцать. А дороги даже без пробок – полтора часа туда-обратно.

Катя

И как у него так получается? Просто подойти и сказать: «Я потом вспомню, о чем мы вчера там поссорились, сейчас скажи, что привезти!» Марк! Марк!!! Внутри все ноет и поет одновременно.

Я всю ночь лежала, ревела. Прощалась со своими мечтами о счастливом будущем Екатерины Захарской. А он… «Да, мы поругались. Когда будет время, я над этим подумаю, но это ничего не меняет». И для него это действительно ничего не меняет. Он любит меня. И точка.

Марк. По щекам опять текут слезы, я в порыве эмоций притягиваю к себе и стискиваю Мишку.

– Мам, ты почему плачешь? – обеспокоенно хмурится мой сын.

– Я не плачу, – кручу головой. – Точнее, плачу, но все хорошо!

– А так бывает? – с сомнением спрашивает мой карапуз.

– Бывает, мой хороший, – улыбаюсь. – Очень редко, но бывает.

– Когда ты плакала дома, это было плохо, – очень рассудительно выдает мой кроха.

– Мы больше не поедем домой, малыш, – шепчу ему, – больше не будет плохо.

Утром пришло еще несколько сообщений от Кости. От оскорблений он перешел к угрозам. Специально их не удаляю. Наоборот. Регулярно сохраняю скрины. Мне кажется, это может мне пригодиться. Сократить количество проблем, которые он решил мне доставить.

Марк

Нет, все же удачно мы с Катькой тогда разбор полетов устроили. В смысле оплат. Сейчас бы искал документы фиг знает сколько. А так, вот они. Под рукой. Так! Это все о русской части конкурса. Эту папку я при Кате не потрошил. Заявки, маршрутные листы, итоговые свидетельства. Да! Оно. Подхватываю файл, бросаю в рюкзак.

Мишина пижама, Катин домашний костюм, плюшевый медведь, пару футболок, мальчишке трусы. Ей, наверное, тоже нужны, просто постеснялась написать. Смешная. Сгребаю все с полок в пакет. Сворачиваю, запихиваю все в тот же рюкзак.

Блин, есть хочу, но время. Придется опять в столовке порцию выпрашивать. После Катькиных обедов наша больничная еда не кажется такой уж вкусной.

Можно будет попробовать утащить Катюшку на часик в кафешку. У торгового центра есть вполне себе сносная. Если получится найти няню Михе. Что там у него еще с кровью. Сейчас уже должны быть анализы. Хотя я почти уверен, что там тромбоцитов ноль. Кровь заказал? Заказал. Как раз мою должны подготовить.

Черт! Надо было все-таки выспаться ночью – в голове жуткий сумбур! Ладно. Сегодня мне ночевать дома. И одному. Высплюсь.

Вздыхаю. Я бы предпочел другой вариант развития событий. Оглядываю комнату, думая, не забыл ли чего. Кровать! Улыбаюсь, вспоминая это. Надо купить кровать!

Катя

У нас в палате один из дневных дежурных врачей. Кажется, Сергей Иванович. Я его видела только один раз.

Соседей наших нет, они ушли на КТ. Врач пришел непосредственно к нам. Утром мы сдавали повторные анализы. Вероятно, сейчас будут обсуждать лечение, ведь вчера мы ничего не кололи и не капали. Так, просто соблюдали карантин.

Сергей Иванович что-то листает в планшете, хмурится, хмыкает.

– Что-то не в порядке? – я привыкла, что у Марка всегда все «именно так, как и должно быть» или «точно по учебнику».

– Да нет, – отвечает Сергей Иванович нараспев. – Я просто думаю, на каком основании ваш лечащий врач делал вам назначения.

Глава 36

Катя

– А что в моих назначениях вам не нравится?

Марк!Он без халата, но в рабочем костюме. И с большим пакетом в руках.

– Разве сегодня ваша смена, Марк Александрович? – дневной врач, кажется, недоволен.

– Нет, – абсолютно спокойно отвечает Марк, – я просто им вещи привез, – он достает Мишкиного плюшевого медведя.

– Вы привезли им вещи? – Сергей Иванович кривит губы, словно говорит о чем-то мерзком.

– Вчера была экстренная госпитализация, – объясняет Марк с совершенно невинным видом. – Мы же просто на анализы приехали.

– Ну, знаете, с этими вашими особыми отношениями, – оборачивается ко мне, – похоже, вам мои услуги не нужны!

И демонстративно выходит в коридор.

– Ты ему не нравишься? – спрашиваю тихо.

– Он считает, что я его подсиживаю, – передает мне пакет с вещами. – Меня слишком часто в последнее время ставят с ним в операционную.

– Почему?

– Он теоретик, – Марк невинно пожимает плечами. – Очень хороший, глубоко вникающий, но теоретик. Классный преподаватель, кстати! Читает два курса в мединституте. Но… Главный считает, что у меня руки лучше работают. Поэтому часто ставит нас в пару. Вроде как я должен поучиться теории у него, а он закрывает глаза на то, что, если мы в операционной вдвоем, оперирую фактически я… Так думает Борисов. Но вот Миронов другого мнения, – Марк что-то загружает в свой планшет. – Слушайте! Ну лейкоциты-то пошли в рост! – сообщает нам радостно.

– Это хорошо? – я в данный момент в ужасе от того, что у моего ребенка в крови вообще нет тромбоцитов, ничего другого мне не сказали.

– Конечно! Стимулировать не надо! Остальное сейчас накапаем, – поворачивается к Мишутке. – Да, боец? – подставляет сыну кулак.

– Да! – Мишутка толкает руку Марка своим кулачком, и они оба совершенно одинаково смеются.

Марк

Я устроился рядом с Мишкиной койкой так, что он вроде как лежит у меня подмышкой.

Мы с ним тихо рассматриваем детские кровати.

Катюха, когда поняла, что я подбираю обстановку для детской, округлила глаза и даже воздуха в легкие набрала, чтобы что-то мне высказать, но…  Я-то знаю, чем покорить мальчишку!

– Возьмем кровать как машину? Или как пиратский корабль?

Если честно, я бы предпочел «корабль». Машина низковата. Пока Мишка будет с адапташкой вместо протеза, ему будет неудобно вставать. А с другой стороны… Ну сколько он с адаптационной конструкцией будет. Месяца три-четыре? Все равно бо́льшую часть времени будем его на руках таскать. Главное – матрас купить правильный.

Он выбрал, конечно, машину! Я почему-то даже не сомневался.

Никогда не думал, что мне будет настолько нравиться чужой ребенок. Тем более ребенок Свиридова. Но… Надо признаться, от Кости ему не досталось ровным счетом ничего. А фамилию поменяем. Думаю, если Костян тут за полтора месяца ни разу не появился, то плевать ему, на кого записан его сын.

Вытащить Катю на обед не получается. Капаем кровь. Надо постоянно быть рядом. Хотя мои тромбоциты ему подходят идеально. Даже удивительно. Обычно такая совместимость только с родственниками.

К нам в палату заглядывает трансфузиолог, но, увидев, что я здесь, хмыкает и с фразой «если что – наберешь» исчезает. Наберу, конечно. Особенно если что. Но пока все штатно. Слежу за капельницей, за Мишкиным состоянием. Он жмется ко мне, как прижимался бы любой малыш к своему взрослому в надежде облегчить мучения. Ведь я старше, сильнее, умнее. К кому же еще идти за помощью, как не ко мне?

Я вдруг понимаю, что этот крошечный человечек мне всецело доверяет. Сам этого не понимает, но он доверяет мне всего себя. Свою жизнь. И, наверное, в эту секунду приходит осознание, что он мне не посторонний. Он – мой. Он – мальчик, за жизнь которого я отвечаю, и я сейчас не о долге врача.

Внутри что-то екает, инстинктивно прижимаюсь губами к его колючей макушке и тут же слышу рваный Катькин вздох. Ну и? И чего ты так смотришь? Вот только не вспоминай сейчас Колькино «своих не оперируем». Никого к его ноге не подпущу.

Мишутка, кажется, дремлет. Я, если честно, тоже не отказался бы поспать. Можно и тут, на его подушке.

После стычки с Мироновым в ординаторскую не выхожу, хотя, конечно, ни для кого ни секрет, что я здесь.

Вижу по Катькиным глазам, что ее подмывает поговорить. Блин, не хочу возвращаться ко вчерашнему. Если только не к разговору… Но в чем-то она права. Лучше сразу все вычистить, чтобы не оставалось нарывов. После чего она взбесилась? Я ей напомнил, как она ушла от меня к Косте? Черт! Ну я тоже хорош. А можно просто все свести в койку?

Катя

В палате мы по-прежнему одни. Девочка Печенкина на уроке. А ее мать вышла в постирочную, не забыв нас одарить многозначительным взглядом.

Я вижу, что Марк устал. Лицо осунувшееся, глаза красные, он их постоянно трет. Значит, тоже ночь не спал.

Мишка задремал, Марк просто сидит рядом, по-прежнему обнимая его. Сажусь напротив, беру его за руку. Удивленно поднимает взгляд, смотрит на меня так, будто я ему только что отдалась. Ну… В принципе, это так и есть. Ни к чему все наши разборки. Смысл ссориться, если это ничего не меняет? Захарский решил, что мы его семья. А мне остается только смириться. И тихо наслаждаться этим счастьем.

– Ты домой поедешь?

– У нас сейчас должен быть большой консилиум, – поднимает глаза на капельницу, она почти закончена. – Завтра сложную девочку оперируем.

– А десять минут есть? Пойдем кофе выпьем? – тянусь к его щеке.

Он перехватывает мою ладошку, прижимается к ней губами.

– Катюшка, – шепчет страстно.

Ох, кроме нас тут никого, но двери-то стеклянные.

Остаться в больнице наедине – невыполнимая задача.

Склоняюсь, аккуратно касаюсь его губами.

– Пойдем вниз.

Он молчит, а я тону в его мечтательном взгляде…

Глава 37

Марк

– Захарский!

Дверь палаты распахивается, и на пороге нарисовывается безумно довольный Колян.

– Блин, чего орешь?! – фыркаю возмущенным шепотом. – Мальчишка только что уснул, – хотя взбесило меня, конечно, не это.

– Ой! – смешно тушуется этот громила. – Погнали к главному. Все собрались.

– Уже? – как же легко рядом с ней потерять счет времени! Встаю, достаю телефон. – Вызова-то еще не было.

– И что? Все ж знают, что ты тут! – тут взгляд Ветлова становится слегка игривым. – И даже все знают где!

– Да иди ты! – фыркаю, тру лицо.

– Иду! Пойдем вместе! – хохочет Колян и скрывается за дверью.

Блин! Тянусь к Катюшке, целую ее. Не так, как хотел бы, но… Медицинский костюм нифига не скрывает! Поэтому короткий поцелуй и…

– Сейчас вернусь, – подмигиваю ей, выхожу, догоняю Коляна.

Консилиум собрали по поводу девочки-подростка. Молодая спортсменка из маленького городка. У нее тот же диагноз, что и у Мишки, только попала она к нам в значительно худшем состоянии. Ее почти год упорно лечили согревающими мазями, убеждая родителей, что ее боли – это возрастное.

– Там еще онкоортопед опаздывает, но Борисов решил начинать, – на ходу сообщает мне Колька.

– Алгологи пришли? – очень хочу отловить одного из них и посоветоваться насчет обезболивающих для Михи.

Мне не понравилась его реакция на кеторол. И это ж еще смешная доза после биопсии была. А сейчас нам предстоит удаление сустава.

Мы тихо открываем дверь, я пристраиваюсь недалеко от входа.

Катя

Мишка проснулся. Я думаю, не из-за громогласного доктора Ветлова, а из-за того, что Марк, к которому он прижимался несколько часов подряд, ушел. Вставать сын не хочет. Играть или рисовать тоже.

Глажу его по голове, мурлычу ему его младенческую колыбельную. Но спать, в общем-то, еще рано, и в ход опять идут мультики. Пару минут смотрю, как мой сын улыбается нарисованным бумажным зверушкам, а потом все же решаю выпить кофе. Пусть и без Марка.

На кухне малознакомые мамочки обсуждают, как провести время после выписки. Одна из них из Хабаровска.

– Ой, девочки, летать боюсь до слез, – жалуется она, кутаясь в шаль.

– Ну так не лети! – хмыкает немного высокомерная чувашка.

– Так на поезде – неделю! – она вскидывает полные руки в отчаянии.

– У тебя ж дома младших нет! – разводит руками очень душевная чеченка, у которой пятеро детей. – Я понимаю, когда семеро по лавкам и уже невмоготу, по другим детям соскучилась. А так… – она делает многозначительную паузу. – Оставайся здесь!

– Тут можно хорошо провести время, если неплохо себя чувствуете! – включаюсь в болтовню я. – Мы успели в парк аттракционов сходить. Зоопарк. Океанариум хвалят, – перечисляю я местные детские достопримечательности.

– Ой, – снова всхлипывает мамочка из Хабаровска, – если б еще не так дорого жилье было снять.

– А ты в гостиницу звонила? – спрашивает чувашка, которая, несмотря на свое высокомерие, постоянно между химиями живет именно там.

– Звонила, – кивает мамочка. – Не селят.

– А ты просто поезжай! – советует ей чеченка. – Они иногда места не подают, а приедешь – койку поставят. У них всегда есть резерв! Еще вроде никого не выгнали!

– Да? – с надеждой спрашивает хабаровчанка.

– Да, – кивает чувашка. – Я сама однажды третьей в комнате спала. Ничего. Одну ночь можно. А потом женщина уехала в отделение, а я уже на ее место.

Мамочки переходят к обсуждению системы брони гостиницы, кто-то рассказывает, какая там кухня, кто-то вспоминает о своем общении с тамошней директрисой, но я это слушать уже не хочу. В конце концов, кажется, в Москве мне есть где жить. Ополаскиваю свою чашку и, со всеми мило попрощавшись, ухожу в палату. Все же у нас карантин.

Марк

– О! Захарский! – радостно машет мне рукой нейрохирург.

Мы с ним уже встречались за операционным столом. Хороший специалист. Попрошу его со мной Мишку оперировать.

Тут полный набор из всех отделений центра: и химиотерапевт, и онколог, и флеболог, и гематолог. И те самые алгологи, которых я хотел перехватить. Один из них по первой специальности анестезиолог, второй – невролог. Набор врачей на все системы организма. По-другому качественную жизнь ребенку не вернуть. Только в такой команде.

– У нее метастазы частично парализовали внутренние органы, – как раз нейрохирург рассматривает снимок. – Блокирован грудной участок позвоночника, и нервный сигнал попросту не проходит, – он водит ручкой, указывая нужные ему участки. – Оперировать надо срочно.

У Мишки пока только два относительно крупных метастаза в правом легком и несколько мышечных. Мышечные, если капсулируются, наверное, даже удалять не буду. Легочные, конечно, надо будет убирать. Постараюсь лапароскопией. Правда, там один из них очень близко к перикарду, но вроде в росте остановился. Мишка хорошо реагирует на химию.

Мы с нейрохирургом и флебологом обсуждаем работу с мышечными метастазами нашей гимнастки. Они крупные и плохо капсулируются. У девочки обе голени поражены. Если удалять все подчистую, придется срезать чуть ли не всю мышцу. Вырисовываем на снимках сложные узоры, предполагая, как опухоль снять и при этом хоть часть мышц юной спортсменке оставить. Будем делать параллельную пересадку мышечной ткани с других зон. Девчушке придется заново учиться ходить. Но, я думаю, с ее характером это для нее не станет проблемой.

Флеболог показывает снимки в восьми плоскостях. Будет затронуто слишком много сосудов. У Мишки пока все проще, но я слушаю внимательно. Мне интересно, как сосудистый хирург решит вопрос с подколенной веной. Он хочет попытаться обойтись без искусственных сосудов. Герой. Если у него получится, это будет круто.

Если честно, увлекаюсь и не замечаю, как пролетает почти три часа.

Глава 38

Марк

Консилиум вроде все обсудил, но мужики гудят, разбившись на кружочки.

Подхожу к флебологу, который стоит около нашего Георгича и что-то оживленно рассказывает. Мы с ним еще не общались.

– Здравствуйте, – протягиваю руку.

– О! Захарский! – специалист смежного центра горячо жмет мне руку. – Наслышан.

– А можно получить вашу консультацию? Тоже саркома коленного сустава. Мальчик, три года…

– Что, решил своего особенного пациента обсудить? – язвит Миронов.

– Одного из многих, – улыбаюсь ему, хотя от недосыпа готов повестись на провокацию.

Точно запишу мальчишку на свою фамилию. Пусть все утрутся своими шутками.

Время уже почти семь. Нетипичная история для отделения, но почти все здесь присутствующие утром оперировали. Поэтому и консилиум так поздно.

Договорившись с флебологом, возвращаюсь в палату.

– Ну? Как дела?

– Отлично, – улыбается Катюха. – Сестра сказала, что идеальная совместимость тромбоцитов!

– А разве могло быть иначе? – фыркаю. – Моя ж кровь!

Мне это кажется шуткой, но Катька бледнеет.

– Марк!

Ну блин! Давай все разговоры отложим на завтра. Уже в ушах звенит от усталости.

– Катюх, я поеду, наверное, – поворачиваюсь к Мишке. – Боец, если каких вкусняшек хочется, заказывай!

– Халвы! – выкрикивает тот.

– Халвы? – произносим мы с Катей почти в один голос и с одинаковой интонацией. – Ну и вкусы у тебя, товарищ, – смеюсь я, но сам думаю, где купить халву.

Желательно порционную, чтобы не сильно грязь в палате разводить.

– Будет у тебя завтра халва, – киваю.

А Катюшка молча подходит ко мне, становится на цыпочки и скромно целует.

– Люблю тебя, – шепчу ей, наплевав на ее соседку по палате.

– И я тебя, – отвечает так же тихо. – Выспись, пожалуйста.

– Конечно, высплюсь, – хмыкаю. – Что мне еще остается ночью без тебя делать? – и с удовольствием наблюдаю, как она краснеет. Причем от смущения и удовольствия одновременно.

Катя

Анализы у Мишки берут в пять утра. Наверное, нервничаю, поэтому просыпаюсь. Слышу, как ночная сестра аккуратно заходит в палату, возится с Мишиным катетером.

Еще минут двадцать ворочаюсь, пытаюсь уснуть, но ничего не выходит. Тихонько встаю. Почему-то очень тревожное состояние. Ловлю себя на том, что жутко хочется написать Марку, и я специально для этого жду семи часов!

Вот же! Быстро ты, Катерина, привыкла к хорошему. Без Марка и не спится теперь! Иронично хмыкаю своим мыслям и на цыпочках выхожу в кухню. Там пока тихо, и я спокойно делаю себе кофе.

Телефон неожиданно мигает, и я радостно его подхватываю. А вдруг Марк тоже не спит? Но, к моему разочарованию, это совсем не Марк. Костя. Его сообщения стали совсем уж странными. Если до вчерашнего вечера он просто детально расписывал все неприятности, которые он мне доставит, то вот сейчас в сообщении он мне рассказывает, что он со мной сделает при встрече. Это настораживает. Я не собираюсь с ним встречаться. Если только в здании суда.

Делаю очередной скрин, тяжело вздыхаю. Как я могла так ошибаться в этом человеке? Хмурюсь.

Растворимый кофе почему-то кажется омерзительно горьким, и я без сожаления выливаю содержимое чашки в раковину. Да. У Марка дома хорошая молотая арабика. И все другое уже не кажется вкусным. Все без Марка кажется невкусным.

Злая и раздраженная, ухожу в свою палату. Быстрее бы он приехал!

Марк

Боже, ну почему не арбуз?! Его я хотя бы знаю где покупать! Обычная халва в любом супермаркете, но она крошится! Я же сам за такое в палате и расстреляю. Взять в виде конфеты в шоколаде? Ну, допустим… А чего еще? Зефирки! Катя всегда любила! И мармелад! Это я люблю! Я же буду с ними чай пить! Если тромбоциты до сих пор не в норме. Если поднялись, то еще на пару дней домой заберу. Нагулять кровь перед операцией.

Выхожу к кассам, сам посматриваю на часы. Понимаю, что нервничаю. Считаю время до готовности анализов. По идее, к обходу должны быть готовы. Может, уже и раньше увижу.

Блин! Как же хочется сейчас забрать их домой. Ну ладно, забрать хочется ее. Мишку я просто принимаю как данность. Хороший мальчишка – уживемся. Где-то в глубине души я уже начинаю к нему привязываться. Сейчас думаю: а какого черта я квартиру двушку взял? Есть же деньги. От коммерческих операций доход такой, что хоть сейчас жилье меняй. И меня постоянно на них ставят. Более того, часто пациенты выбирают именно меня. Но лучше не спешить тратиться. Мало ли как пойдет лечение. Фонды фондами, но… Подождет жилье. Двух комнат на троих вполне достаточно.

Забрасываю покупки в кофр, вывожу байк на проспект. Через сорок минут я буду на работе. А еще через полчаса у меня в планшете будут анализы.

Катя

Брожу из угла в угол как загнанный зверь. Ну что за дурацкое ощущение? Почему у меня сегодня все не на месте! Что там у нас в анализах? А вдруг Марк приедет и скажет, что у нас все плохо?

Смотрю на Мишку. Он совершенно такой же, как вчера. Я бы сказала, даже чуть более веселый. Чувствует, конечно, мое состояние и не задевает лишний раз. Я ему вручила раскраску с фломастерами. Внутри журнала нашла забытые карандаши для аквагрима. Что я за человек? Купила же для Марка и забыла отдать!

Боже! Надо чем-то заняться. Полы я с утра уже помыла. Готовка?

– Миш? – окликаю сына. – Чего на завтрак вкусненького хочется?

– Халвы! – уверенно отвечает мой сын, а я закатываю глаза от бессилия и безысходности.

До халвы еще час! Не меньше! Он на работу приезжает к девяти. И тут дверь палаты распахивается!

Глава 39

Катя

– Эй! Чего кислые?! – входит Марк.

– Привет! – наплевав на все, бросаюсь к нему с объятиями.

– Ты чего? – смеется, обнимает, глаза блестят.

– Без тебя жуть как страшно, – у меня даже слезы наворачиваются.

– Катька! – смеется. – Ну что ты? Все отлично! Пришли анализы. Все хорошо.

– Что? Прям хорошо? – не верю в это.

– Настолько, насколько может быть в нашей ситуации!

В нашей… Он сказал – в нашей. Марк не замечает, насколько меня поражают его слова. Оборачивается к Мише:

– Держи! – протягивает пакет со сладостями. – Там не все тебе, там на всех!

Мишка подхватывает покупку, азартно заглядывает в мешок, на его мордашке тут же появляется довольная улыбка.

– Все съесть до обеда! – командным голосом отдает распоряжение Марк. – Вы у меня сегодня на выписку!

– Да?! – я подпрыгиваю от неожиданности.

– Да! – его забавляет моя реакция. – Пару дней еще погуляем!

Я безумно счастлива, а он по-детски целует меня в носик.

– Я ж говорил, все хорошо!

– Когда ты рядом, – шепчу ему и вижу блеск в его глазах.

Он не может мне сказать все, что хочет, словами. Но я все читаю в его взгляде. Улыбается, касается моей щеки кончиками пальцев.

– Давайте! У нас тут серьезная операция намечается, часов на шесть, наверное. Так что я документы прямо сейчас все подготовлю, ты, как соберешься, вызывай такси, – смотрит на меня лукаво. – С замком справишься?

– Справлюсь, – улыбаюсь в ответ.

Да, я поеду в твой дом. И буду ждать там тебя. Ты же именно об этом спрашиваешь?

– Отлично! – он закусывает нижнюю губу от предвкушения. – Тогда, как получишь документы, поезжайте. Я, скорее всего, буду в операционной, – притягивает меня к себе, целует почти невинно и направляется в коридор, потом вдруг оборачивается к Мишке: – И бумажек от конфет чтоб не было! Приду – проверю!

Звучит строго, но мне смешно! Я его люблю. Как же хорошо, что он рядом.

Марк

Из их палаты – прямиком в ординаторскую. Надо быстро заполнить Мишкину историю. Чего их держать весь день в отделении? Пусть домой едут. Катюха напуганная, хоть успокоительным отпаивай… Или… не успокоительным? Может, купить на вечер бутылочку чего-нибудь и устроить романтический ужин? Потом об этом подумаю. Сейчас летучка.

– Что у нас сегодня? – спрашиваю Кольку.

Пока Борисова нет, можно переброситься парой слов.

– Ну что у нас? – фыркает Колян. – Гимнастка!

– Ага! Я помню. В двенадцать заходим?

– Мы в двенадцать, – кивает.

Работать будут три бригады. Флебологи, неврологи и мы. Открытие на нас, они придут чуть позже. Это все займет часов шесть-восемь. Не меньше. Дай бог к ночи выйти. Обычно такие крупные операции назначаются на утро, но тут у всех свои графики, а девочку брать надо срочно. И так отложили или перенесли все, что могли.

– Еще биопсия с утра.

– У тебя тоже? – просматриваем свои истории.

– Последние новости слышали? – в ординаторскую заходит Олег Георгиевич.

Он непривычно взволнован.

– Что за новости? – не нравится мне выражение его лица.

– В нашей гостинице ротавирус, – сдавленным голосом выдает главврач.

Твою ж… Ротавирус в гостинице для онкобольных! У меня дыхание перехватывает. Совершенно эгоистично загадываю, чтобы там не было никого моих. И хорошо, если приедут с рецидивом. А если больше не приедут?

– Какая-то мамаша оставила ребенка с папой, а сама к подруге поехала. Отдохнуть от больницы. А там пятилетка в семье. Посещает детский сад. Инкубационный период три дня.

Продолжать не надо. Мы все понимаем. И винить некого. Женщина имела право отдохнуть. Подружка ее о вирусе, скорее всего, не знала. Дикое, ужасное совпадение. Погости она у подруги на пару дней дольше… Но нет… Привезла.

Колька даже колпак свой снял, комкает в руках.

– Так! – пытается взбодриться Борисов. – У нас пока ничего подобного нет, так что мы работаем, – поворачивается к нам. – Гимнастка на двенадцать?

– На двенадцать, – подтверждаем в один голос с Колькой.

– И две биопсии, – загружает истории главный, – у каждого по одной.

Киваем. Все так. Этот план давно расписан.

– По палатам неожиданностей нет? – уточняет Борисов.

– Ефимовым отложили химию, – отзывается Колька. – Лейкоциты упали.

– Понял, – кивает главврач, переводит взгляд на меня. – А с твоими что?

– Тромбоцитов накапали, – отчитываюсь, даже не спрашивая, кого из моих шестнадцати пациентов он имеет в виду. – Сейчас на выписку. Пару дней кровь нагуляем, и по плану на операцию.

– Ага, – листает что-то в планшете. – Литвиновы?

Это Коляна палата.

– Изменили протокол, – морщится он, – смотрим реакцию.

– Плохо, – вздыхает Олег Георгиевич.

Колян тоже вздыхает. Конечно, плохо – не берет парня химия. Уже третий раз протокол меняют.

– Ну ладно! – Борисов увидел все, что хотел, откладывает планшет. – Обход и в бой! И дай бог сегодня всем остаться в живых!

Его обычная присказка. Каждый день произносит. Не каждый срабатывает.

Катя

Не могу сказать, что мое дурацкое волнение полностью прошло, но мне легче. Я знаю, что Марк рядом, и мне легче. Это уже прямо какая-то зависимость! Ругаюсь сама на себя, заставляю не думать о глупостях. Может, новопассита у девчат попросить? Что творится в моей голове?

Ладно. Потом разберусь. Сейчас надо паковаться. По старой схеме укладываю пакеты, отношу в камеру хранения. Теперь я знаю, куда еду, и немного по-другому сортирую вещи. Забираю кое-что на стирку. Книжки, игрушки тоже забираю с собой.

Вроде все разложила, выхожу в коридор, киваю той самой Нине, которая когда-то не вовремя уколола нам ондансетрон. Медсестра провожает меня излишне внимательным взглядом. Если я правильно помню, она подруга несостоявшейся пассии моего Марка. Эх, дружный женский коллектив!

Лифт, подвал, камера хранения. Еще раз смотрю пакеты. Ну ладно! Даже если что-то забыла, то мы же тут. В Москве. Не трагедия. Мне становится почти спокойно на душе. Осталось только дождаться выписки.

Поднимаюсь, иду в палату.

– Свиридова! – окликает меня Нина.

И у нее как-то странно блестят глаза.

– Да? – подхожу ближе.

Какие-то вопросы по документам?

– Ваша выписка, – медсестра вручает мне документы. – И, – кажется, она еле сдерживает какую-то коварную улыбку, – к вам приехали!

– Ко мне? – я удивляюсь.

Мама поглощена новой семьей, Света бы написала заранее.

– Кто?

Нина чуть щурится и с явным удовольствием громко отвечает:

– Муж!

Глава 40

 Катя

– Муж, – ахаю, хватаюсь за стену, чуть не падая.

Нина встает, очень взволнованно на меня смотрит.

– Нет! – кручу головой, мне сразу вспоминаются все его сообщения.

Так вот что он имел в виду! Ну конечно! Приехал! Боже! Так вот почему все утро сердце замирало!

– Не-ет, я к нему не пойду! – меня накрывает паника. – Нина! Мы же уже выписаны! Вы можете сказать, что нас тут нет?

– Я, – Нина хмурится, – уже сказала, что вы сейчас спуститесь, – вижу, что она не хотела сделать ничего плохого.

Немного мелочного злорадства, но она же не знала.

– Нина! Я не смогу! – у меня перехватывает дыхание, звенит в ушах.

– Он там буянит внизу, – она понижает голос почти до шепота, между ее бровей появляется глубокая складка. – Начал кричать, что сейчас до главврача дойдет, что он из администрации какой-то, запрос в Министерство напишет.

Я жмурюсь, трясу головой.

– Он может, – это почти стон.

Закрываю лицо руками, думаю секунду.

– Нин, присмотрите за Мишей.

Придется идти. И это хуже, чем казнь.

– Там же охрана! – пытается оправдаться Нина, хотя…

Она же не понимает. Она ничего не понимает.

На ватных ногах спускаюсь вниз, подхожу к фойе.

– Ах, вот она! – мерзким тоном орет Костик. – Явилась!

Марк

Заканчиваю обход, корректирую назначения, пишу запрос онкологам… В одной из палат мне не нравятся анализы у подростка. Надо бы проконсультироваться. Обычная рутина. До биопсии еще минут двадцать. Зайти, что ли, к Катюшке? Так… Риторический вопрос. Я уже около их палаты.

– Привет, боец! – Мишка один, у него включены мультики, но он нетерпеливо ерзает на кровати, смотрит больше на дверь, чем на экран смартфона. – А где мама?

– Мама вышла!

Мальчишка волнуется, хмурится. Подхожу, присаживаюсь рядом.

– Она сейчас вещи соберет, и домой поедете.

– Мама сказала, что мы больше не поедем домой, – хмурится малыш.

– Ко мне домой, – уточняю.

– К тебе? – в его глазах блестит надежда.

– Угу, – улыбаюсь, – завтра твою кровать привезут! Будем собирать?

– Ага!

Мишутка успокаивается, расплывается в улыбке. Я доволен, что мне удается успокоить мальчонку, но Кати по-прежнему нет. Что за фигня? Не похоже на нее. Выхожу в коридор.

– Нин? А где?.. – указываю головой на палату.

Язык не поворачивается называть ее Костиковой фамилией.

– К ней приехали, – отвечает медсестра и странно отводит глаза.

– Кто?

Что-то недоброе происходит!

Нинка высокомерно вскидывает подбородок и гордо заявляет мне:

– Муж!

– Муж? – переспрашиваю ошарашенно.

– Да! – Нина картинно качает головой. – У нее же есть муж!

– Черт! Свиридов! Урод! – наплевав на Нинкину реакцию, несусь вниз как ужаленный.

Только тронь ее! Уничтожу!

Катя

– Дрянь неблагодарная! – Костик орет, не стесняясь ни пожилого охранника, ни редких в этот час посетителей в фойе. – Я для тебя все! Я тебя кормил, одевал, терпел твоего…

– Костя! – собираю силы в кулак.

– Заткнись! – его перекошенное лицо превращается в мерзкую гримасу. – Решила мне карьеру испортить? Вот так решила мне отплатить?!

– Карьеру? Ты мне жизнь испортил! – выпаливаю, наконец решившись, но перекричать Свиридова сложно.

– Ах вот как ты заговорила? Значит, я тебя подобрал! Нищую, бездомную… Считай, бомжиху! А ты!.. Да я тебя!.. Ты побираться будешь! Я тебя родительских прав лишу! А ребенка твоего в детдом сдам! Дрянь! Мерз… – и тут Костя замирает на полуслове.

Его лицо вытягивается, бледнеет. Смотрит в этот момент он не на меня, а куда-то мне за спину. Нет! Только не это! Оборачиваюсь… Марк!

Марк

– Катя, иди в палату.

Она трясется, как мышь, сжалась, обхватила себя руками, втянула голову в плечи, а этот скот просто нависает над ней! Но, увидев меня, немеет. Замирает в какой-то неестественной позе словно оглушенный.

Вот сейчас мы с тобой и поговорим, Свиридов.

– Иди в палату, – повторяю Катюшке, – Мишка волнуется.

– Марк, – тихо лепечет она, но хватает лишь одного моего взгляда, чтобы пресечь все возражения.

Нечего тебе здесь делать, малышка. Дай нам с Костиком поговорить. По-мужски. Но двигается она – отмирает и Костя.

– Ах вот оно что! – этот скот начинает мерзко ржать. – То есть ты меня еще и рогоносцем сделала!

– Катя, уходи! – по взгляду Свиридова понимаю, что она замерла на лестнице.

Но вот он смотрит не на нее, а мне в глаза. Значит, ушла. А он сразу стал не такой борзый.

– Свиридов, что ж ты за мразь такая?

– Я мразь? То есть это я чужую жену трахаю?!

Скот орет так, что, наверное, на улице слышно!

– Ты ничего не попутал? Или там в твоих Англиях так принято? Ты вообще с таким моральным обликом какое право имеешь тут работать? Тут детское отделение! Я с этим разберусь! Значит, в палате, мою жену…

– Заткнись, подонок! Ты попросту бросил ее! За два месяца к онкобольному ребенку не приехал ни разу! Ты понимаешь вообще, что такое ребенка после химии выхаживать? Когда он сутками не спит от боли и блюет дальше, чем видит? Что? Слабо? Противно? Деньги ей отправить тоже противно? Да твою ж… Хоть бы, сука, кровь Мишке приехал сдал!

Свиридов цепляется почему-то только за последнюю фразу.

– А нафига ему моя кровь?

– Блин, включи остатки мозга! Его же постоянно капают! От родственников же совместимость всегда лучше! У Кати первая, значит, у тебя должна быть третья! Ты ж отец!

И тут этот скот замирает, на мгновение замолкает, а потом начинает гомерически ржать. Просто до судорог, до икоты.

– Так… Так она тебе… не сказала?

– Не сказала что? – что-то не сходится.

Не такой реакции я ждал. А он аж задыхается.

– Не сказала!!! А! У… У меня вторая… Вторая группа крови, Захарский! – он вдруг становится спокойным и очень довольным. – Вторая положительная! – подходит на шаг ближе и спрашивает очень тихо, вкрадчиво. – А какая группа крови у тебя, Марк?

Глава 41

Марк

В моей голове вдруг на секунду воцаряется звенящая тишина. Не могу даже вздохнуть. Все, что клокотало во мне, замерло колючей ледяной пылью прямо в легких. Мир на мгновение перестал двигаться и вообще существовать.

– Что? – тихо произношу я, но Костик, кажется, уже не слышит.

Он упивается моментом. Хохочет в голос и направляется к двери, чувствуя себя победителем. Не-ет… Нет! Этого не может быть! Она не могла! Нет! Те самые осколки льда взрываются в моей груди жесткими, все рвущими брызгами! Нет!

Ноги сами несут меня к лестнице. Коридор, отделение, чуть не врезаюсь в Нинку, полностью игнорирую какой-то ее возглас, врываюсь в палату. Катя одна. Напуганная. Ревет. Плевать!

– Чей он сын? – хватаю ее за плечи.

– Марк!

– Мишка мой сын?

У нее трясутся губы, она молчит, но мне и не нужен ее ответ. Ребенок, ни капли не похожий на Свиридова, ребенок, с которым у нас куча похожих черт характера, ребенок, которому идеально подходит моя кровь.

– Как ты могла? – вырывается у меня на выдохе.

У нее расширяются глаза, она распахивает рот, ничего не может сказать. Вижу, что пугаю ее, но плевать! Как? КАК ОНА МОГЛА?!

– Ты хоть что-то сказать можешь? Ты вообще разговаривать умеешь? – ору на нее. – Рот открывать и словами говорить! Три года назад?! Сейчас?! Катя!

Слышу за спиной стук, покашливание. Оборачиваюсь.

Нинка. Бледная, испуганная не меньше Кати.

– Прошу прощения, – почти шепчет медсестра, – из оперблока звонят…

Черт! Биопсия. Достаю свой телефон. Да. Мне тоже звонили. Только я не слышал.

– Езжайте домой! Потом поговорим, – бросаю Кате через плечо, вижу, что она медленно оседает на стул.

Плевать. Меня всего трясет, а мне сейчас человека открывать. Потом разберусь. Ни слова не сказав Нинке, выхожу в коридор.

Заставляю себя считать от ста до единицы. Сбиваюсь где-то на восьмидесяти, начинаю снова. Теперь дошел до шестидесяти. Еще раз! К тому моменту, как вымыл руки, уже отсчитывал одиннадцать, десять, девять…. Вдох, выдох. Работа. В моих руках сейчас жизнь ребенка.

Катя

– Катя! Катя! Вы чего?!

Я не знаю, что такого она видит на моем лице, но кидается ко мне с выпученными глазами. Трясет, бьет по щекам.

– Подождите! Подождите! Я сейчас…

Выбегает из палаты, кажется, почти сразу возвращается с какими-то каплями. Не понимаю, что это. Послушно выпиваю.

– Где Миша? – голос не слушается меня, выходит скорее хрип.

– Там мастер-класс по рисованию песком. Я его отправила, а то он нервничал.

– Хорошо, – я медленно киваю, оглядываю палату.

Все стало какое-то чужое. Чуждое. Он прав. Во всем прав. Я виновата. И тогда, и сейчас… Я сама. И… И все. Медленно закрываю глаза, чем, похоже, очень пугаю Нину.

– Катя! – получаю шлепок по щеке. – Катя!

– Я в порядке! – откашливаюсь.

В ушах звенит. Перед глазами все плывет.

– Так! – она резко встает, выбегает в коридор. – Гуля!

Около Нины тут же останавливается пара мамочек. Слышу, что она что-то объясняет им. Ей нужно идти, а меня оставлять она боится. К ее чести, причину не объясняет.

В палату тут же входит Гуля, с ней та самая чувашка, что учила вчера на кухне селиться в гостинице, еще одна женщина. Кажется, ее зовут Лариса.

Кто-то берет меня за руку, кто-то расстегивает кофту, влажным полотенцем отирает мне грудь. В руках появляется стакан с крепким сладким чаем.

Меня почти насильно заставляют сделать глоток, и в этот момент появляются слезы. Они тихо струятся по щекам. Никаких рыданий, просто очищение. Просто осознание, что это – конец. Опускаю руку в карман. У меня всегда есть бумажные платки для Мишки. Но пальцы натыкаются на что-то другое. Твердое, железное. Достаю это, разжимаю руку. На моей ладони ключи с красненьким магнитом для подъездной двери.

Марк

Биопсия штатная. Дрожь в руках унял, смог сконцентрироваться. Норм. Прорвемся. Час времени на текучку – и на гимнастку идти.

Захожу в отделение, иду вроде как к себе, но не могу не пройти мимо Катиной палаты. Пусто. Койки убраны. Хорошо.

Захожу в ординаторскую, беру телефон. Вижу сообщение в приложении. Классная штука – семейный профиль. Катя заказывала такси. Отлично. Дома поговорим.

Спокойно открываю карты, начинаю заполнять. И тут… В дверь даже не стучатся. Скребутся.

– Да?

– Марк Александрович?

Никогда не видел Нинку такой. Она же всегда бойкая. Любого за пояс заткнет. А тут… Глаза в пол, голос еле слышный.

– Что случилось?

– Вот… Тут вам просили передать…

И она протягивает мне заклеенный конвертом лист А4. Еще не понимаю, что это. Беру, разрываю. Ключи… и карта, но плевать на нее. Ключи!!!

– Куда она поехала? – вскакиваю, оттолкнув к стене кресло.

– Я не… – крутит головой.

Только не это…. Куда ей деваться в Москве, кроме как в?..

– Куда она поехала? – опять ору.

– Ее Гуля провожала, – широко распахивает глаза Нинка.

Лечу в отделение. Пятая. Нет. Восьмая. Наша старшая мамочка.

– Гульнара Ришатовна?

Женщина встает, отводит взгляд.

– Вы же знаете! Куда она поехала?

– Сказала, гостиницу попробует, – непривычно тихо отзывается Гуля, а у меня все обрывается внутри.

– Когда?

Хватаю телефон. Сообщение с номером машины было пятнадцать минут назад. Да что б вас! Туда ехать-то полчаса.

Набираю ее номер… Гудки. Не берет трубку.

– Гуля, позвоните ей! Звоните! Чтобы она ни в коем случае туда не вошла! У них ротавирус.

Вижу, как старшая мамочка бледнеет, хватается за телефон, я сам бегу в ординаторскую. На ходу срываю халат, подхватываю со стола ключи от мотоцикла… Одна надежда на пробки! Ненавистные московские пробки! Не подведите!

Парковка, байк. Охранник пытается поднять шлагбаум, но слишком медленно. Просто подныриваю. Он машет руками, кажется, что-то орет, но мне на это настолько плевать.

Проспект, шоссе. Как они поехали? Черт, надо было загрузить навигатор. Скорее всего, через Кедрова. Сворачиваю. Да! Затор! Стоят, миленькие! Вижу четыре машины такси.

Черт! Светофор включается. Быстрее! Лавирую между рядами. Эта? Нет! Другой номер. Эта? Они! В правом ряду. Уже тронулись, набирают скорость. Фига вам! Я быстрее!

Подрезаю машину, заставляю прижаться к обочине, торможу перед ними.

– Ты что, обалдел? – из-за руля выскакивает мужик средних лет. – Тебе жить надоело?

Да пошел он! Рывком открываю заднюю дверь.

– Выходи.

Она вжалась в сиденье, смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

– Выходи, я сказал! – вытаскиваю ее из машины. – Ты мне ребенка убить хочешь?

Глава 42

Катя

– Ч-что?

Что происходит? Откуда он здесь? Он вообще на операции! Я все продумала. Сейчас гостиница, после операции поеду к Светке, попробую забрать документы у Свиридова. Я же…

– В гостинице ротавирус! У Мишки лейкоциты один и три! Он оттуда живой не вернется! – орет на меня, но я вижу в его глазах не ярость, а страх.

Настоящий страх за Мишкину жизнь. О боже! Я чуть не… Я… Ноги подкашиваются…

– Катя! – хватает меня за плечи. – Ты когда-нибудь говорить научишься? Вот просто разговаривать, что, так сложно, Кать? Вот что сложного было сказать мне о Мишке?

– Марк! – у меня даже голос пропал от мысли, что мы могли сейчас…  – Я хотела сказать, но как бы ты тогда! Ты же… А если ты его не вылечишь? Как ты жить потом будешь? Вы же не просто так своих не берете…

– Да что за чушь! – он со всей дури бьет по крыше машины. – Мишка мне когда был чужим? Ребенок женщины, которую всю жизнь люблю, он что – не свой?!

«Всю жизнь люблю?» – это он обо мне? Я? Он… Марк… Не могу больше.

– Катя! – он просто подхватывает меня, прижимает к своей груди. – Ну что ты себе придумала?! – тихо говорит, уткнувшись носом мне в волосы.

Я вздрагиваю от рыданий, поднимаю на него глаза. Он тоже жмурится, как от боли. Аккуратно касаюсь пальцами его лица.

– Марк, – всхлипываю тихо.

Смотрит на меня. Смотрит с такой любовью, как не смотрел никто и никогда.

– Поезжайте с Мишкой домой, прошу тебя, – шепчет мне.

Марк поднимает глаза на таксиста.

– Отвезите их на Нагорную, – просит его и снова склоняется надо мной, вкладывает мне в руку ключи от своей квартиры. – Береги нашего сына.

Я вздрагиваю, слезы катятся просто ручьем, а он снова сжимает меня в объятиях, будто боится отпустить.

– Катюш, мне в операционной через полчаса надо быть, – тычется носом мне в висок. – Сейчас просто поезжай домой.

Отступает. Ловит через стекло Мишкин взгляд, подмигивает ему, улыбается.

– Нагорная, тридцать два, – повторяет таксисту адрес и идет к мотоциклу.

Он забавно смотрится в медицинской униформе и черном шлеме, но понимаю, что это его сейчас волнует меньше всего. Заводит мотор, сигналит, кажется, чтобы привлечь Мишкино внимание. Точно. Показывает большой палец, и сын через окно машины повторяет его жест.

– Какой подъезд? – возвращает меня к реальности голос таксиста.

– А? – я смотрю вслед Марку, уходящему на разворот. – Четвертый, – откашливаюсь, сжимаю в руке свой комплект ключей. – Нагорная, тридцать два, четвертый подъезд…

Квартира сорок семь. Но это таксисту знать необязательно.

Глава 45

Марк

Возвращаюсь в больницу, лечу по коридору. Еще нет двенадцати. Без десяти. Мыться! И переодеться!

– Захарский! – меня тормозит возмущенный голос главного. – Что вы себе позволяете?

Черт! Что выдумать? А ничего!

– У меня Свиридовы чуть в гостиницу не уехали, – выдаю, глядя ему в глаза. – Мы поругались, она трубку не брала…

У Георгича округляются глаза.

– Успел? – выдавливает он из себя сиплым шепотом.

– Успел, – киваю.

– Ты в норме?

– Уже да.

– Мыться! Бегом!

Не отвечаю. Сворачиваю в ординаторскую за свежим костюмом и в оперблок.

Наша девочка с саркомой. Сложнейшая операция. И везет медсестрам – они хотя бы меняются. Только по ним и чувствуешь время. Когда просишь инструмент у Елен Сергевны, а подает его тебе вдруг Тамара Николаевна…

Все внимание поглощено процессом. Как и хотел, детально изучаю работу флеболога. Да, он крут. Попрошу его на Мишку.

Искусственные сосуды не умеют самоочищаться. Всю жизнь мальчишке кроворазжижающее пить? Он же мальчишка! Начнет забывать. Начнутся проблемы. Все, что можно оставить живым, надо оставить живым.

Выходим из операционной сильно после десяти. Выходим – это громко сказано. И я, и Колька просто падаем на диван, вытянув ноги. С нами еще один врач из нейрохирургии. Он тоже работал до последнего.

– Мужики, что по шкафам есть? – сипло спрашивает он.

– Вы издеваетесь? – фыркает Колян. – У нас детское отделение! Нам тортики возят!

Все трое устало смеемся. Колян, конечно, кривит душой, но сейчас я его всецело поддерживаю.

– Давай просто крепкий кофе? – поднимаюсь переодеваться. – Я за рулем.

– Можно даже сказать, на руле, – продолжает изгаляться в глупых шуточках Колька.

– А! Иди ты!

Медленно встаю, включаю кофемашину, беру свои вещи…

***

Дома появляюсь почти в двенадцать. Квартира встречает тишиной. На секунду внутри опять все напрягается, но тут же в прихожей вижу аккуратно расставленную Катину и Мишкину обувь и выдыхаю. Они дома. Просто спят. Отлично. Значит, и мне можно спать. Завтра выходные.

Скидываю с себя одежду, ополаскиваю лицо. Хочется заглянуть в большую комнату, но боюсь их разбудить. Иду к себе. Открываю дверь, тянусь к свету и… замираю. На краю моего матраса, свернувшись калачиком, спит Катя. Не знаю, что творится в душе у меня в этот момент! Какая-то волна умиления, облегчения и спокойствия захлестывает меня. Все напряжение вмиг улетучивается, и я опускаюсь рядом с ней.

Наша постель качается, но Катюха не просыпается, только чуть поворачивается. Ровно настолько, чтобы мне было удобно ее обнять. Прижимаю ее к себе, вдыхаю запах ее волос, ее кожи и… проваливаюсь в теплую, мягкую темноту.

Все хорошо. Я дома. Они рядом. Можно просто спать…

***

Утро встречает ярким светом и вкусными запахами. Лежу, смотрю на окно, на которое я даже шторы покупать не стал, и думаю, что этот вопрос надо решить сегодня же! Восточная сторона! Мишка будет в пять утра просыпаться.

Катюшки под боком нет, но по тихому скворчанию и аромату жареного теста я отлично понимаю, где она. Губы расплываются в улыбке. А можно просто все перешагнуть? К черту все эти объяснения! Просто жить с этой секунды и дальше. У меня есть Катя, у меня есть… cын? Жутко хочу его увидеть.

Встаю, приоткрываю дверь в зал, замираю, опершись о косяк. Он смешно подпирает щеку кулачком и чему-то хмурится во сне. Рассматриваю черты его лица: скулы, носик, подбородок. Черт возьми, почему я не видел этого раньше? Сам же себе говорил, что в ребенке нет ничего от Кости. А тогда от кого? Об этом не подумал?

Безумно хочется взять его на руки, прижать к себе! Сколько всего я пропустил! Мальчишка… Мой мальчишка. Михаил. С опозданием понимаю, что в квартире стало тихо. Отрываюсь от созерцания спящего карапуза, перевожу взгляд. Так и есть. В коридоре стоит Катя и смотрит на меня. Закусила дрожащую губу, глаза красные.

– Доброе утро, – шепчу, подталкивая ее к кухне.

Нечего Мишку будить.

– Марк, я…

– Безумно вкусно пахнет!

Не хочу никаких разборок! Не хочу!

– Марк, да выслушай же ты меня! – а она чуть ногой не топает.

– Хорошо, – киваю. – Слушаю.

Любимая женщина очень хочет мне рассказать, почему лишила меня сына. Ну что ж, придется слушать.

– Я хочу, чтобы ты понял, мне важно, чтобы ты понял! – она пытается унятьдрожь в голосе, но слезы все равно прорываются наружу.

Вздыхаю, скрещиваю руки на груди. Жду. Слушаю.

– Я же вроде как была замужем, – она кривится. – Я думала, раз у ребенка уже есть семья… – выдавливает из себя, но тут же страстно шепчет: – Я только из-за Мишки за Костика пошла!

Черт! Больно. Опускаю взгляд, а она рвано вздыхает.

– Я не знала! Очень долго не знала! Ты же помнишь, у меня всегда цикл был дурацкий! А тогда еще ревела без остановки из-за… – машет рукой в мою сторону. – Костик, он такого наговорил…

Стискиваю зубы, хочется орать.

– Когда поняла, что ребенка жду, то первым делом пошла к матери, – Катя переходит на шепот. – А она начала на меня кричать! – дергается в беззвучных рыданиях. – Настаивала на аборте, даже записала меня, а я… я…

Не выдерживаю, стискиваю ее в своих объятиях.

– Марк, я так хотела его родить, – она скулит, уткнувшись в мое плечо. – Он мне был так нужен! Ведь вместе с ним у меня всегда был немножечко ты…

Она срывается в рыдания, а я молчу. Не могу сказать ни слова, потому что горло перехватил предательский комок, потому что убить всех хочется, и Костика в первую очередь. Если бы я знал… Если бы я был рядом…

– Катя, – шепчу, справившись с голосом. – Катя, спасибо тебе большое, что ты его родила, – утыкаюсь лбом в ее лоб. – Спасибо, что подарила мне сына.

– Мам? – вдруг раздается из прохода.

– Миша! – Катя оборачивается к малышу.

Хочет взять его на руки, но я ее опережаю.

– Доброе утро, боец, – подхватываю Миху, – иди к нам!

– Мама подалила тебе сына? – удивленно спрашивает мальчишка, который явно услышал последнюю фразу.

– Угу, – довольно улыбаюсь, любуюсь им.

– А он где? – сонно вскидывает брови мальчик. – Твой сын?

Катька нервно смеется, отворачивается, а я чуть подкидываю Мишку на руке.

– Ну вот он! – смотрю на него, будто предлагаю ему шалость. – Будешь моим сыном?

– Твоим сыном? – Мишутка закатывает глаза, явно что-то обдумывая, а потом вдруг довольно кивает. – Буду!

Слава тебе, детская непосредственность! Ты еще ничего не понимаешь! Смеюсь, обнимаю его. Прижимаю к нам Катю.

– Я есть хотю, – трет глаза Мишка.

– Я тоже! – на кухне действительно стоит дурманящий аромат.

Катя

Они что, соревнуются? Кому быстрее плохо станет? Я нажарила штук двадцать оладий, а на дне миски болтается сейчас три.

– Э! Мужчины! Тормозите!

Они смеются, друг друга дразнят! Марк усадил Мишку на руки, и тот это воспринимает как должное. Даже не пытается слезть.

– Хотю сгущенки!

– И так весь липкий!

– Тогда варенья!

– Ты хоть чаем запивай!

– Это мой оладушек!

Я просто тихо смеюсь, наблюдая за ними. Такая шумная, теплая суета, которой никогда не бывало у нас дома!

– А ты покатаешь меня на мотоцикле?

– Мал еще! И нефиг дуться! Ты же даже до руля не достанешь!

– А я у тебя на коленках!

– Блин! Это запрещенный прием! – Марк довольно улыбается. – Ладно, только по двору!

– Марк! – вскидываю на него ошарашенный взгляд.

– Кать, – смотрит на меня осуждающе.

Нет, тут мне можно промолчать. Он совершенно точно знает, что делает.

– А пойдем сейчас?

– Нам скоро должны твою кровать привезти, – Марк тянется к телефону. – Дождемся доставку, тогда пойдем.

Он снимает блокировку с экрана, кажется, хочет найти время доставки, но цепляется взглядом за какое-то сообщение.

– Вот же с… – он сдерживает ругательство, но на его лице появляется очень злорадная улыбка.

Поднимает на меня взгляд.

– Прости, Катюх, я не дам тебе спокойно развестись.

Глава 44

Марк

Тихо лежим на диване, рассматриваем сереющие тени на потолке. Я рассматриваю. Катюшка дремлет. Вдыхаю аромат ее волос, вожу пальцами по ее запястьям, по локтевому сгибу. Чуть вздрагивает от щекотки, смешно фыркает, льнет ко мне.

Девочка моя нежная, былиночка моя тонкая… Сколько же ты всего натерпелась, чтобы родить от меня ребенка. Сколько всего тебе пришлось вынести… Моя несгибаемая крошка.

Только сейчас со всей ясностью понимаю, в каком аду она жила эти три года. Свиридов, скотина, на меня заявление накатал. Как раз о моральном облике и праве работать с детьми. Скот! Ладно бы моральным обликом ограничился! Я чуть не взорвался, когда мне преданные родители бывших пациентов текст переслали. Было сложно сдержать эмоции и не сказать об этом Кате, но ей ни к чему еще и это. Все сделаю, чтобы грязь от Свиридова больше ее не коснулась.

Те, кто доложил мне о поступившей дисциплинарке, честно признались, что потеряют ее на тридцать дней. Дольше не могут. Потом придется рассматривать. Характеристика на меня с работы более чем приличная. Заявление о расторжении брака давно подано. Тут Катюшка молодец. Так что никаких вопросов к моральному облику. К моему.

А вот к облику Свиридова вопросов масса. Нанятый мной адвокат просто полистал местные чаты, форумы, соцсети и нашел многократные свидетельства аморального поведения, два случая пьяного дебоша, дошедшие до полиции и тщательно замятые его матерью… Складываю это все с его хамскими СМС, с тем, что у нее все время денег не хватало, и понимаю: он попросту издевался над ней. Знал, что берет не со своим ребенком, но все время попрекал этим. И унижал. А она терпела. Потому что меня не было рядом. Я уехал. И не вернулся.

Адвокат еще намекнул, что ему будет что подкинуть моему знакомому прокурору. Там явно есть случаи злоупотребления. Пока нет доказательств. Ребята же просто навскидку прошерстили интернет, чтобы понимать, в какую сторону лучше копать. Но они найдут.

Раздавлю скота, как клопа. А если смогу, то и мамашку его. Вот просто за тот телефонный разговор, когда она читала Кате нотацию, что надо дать ребенку спокойно умереть. Моему ребенку. Тому самому, который сейчас тихо сопит в своей бело-синей кроватке в виде гоночного болида. Собирали ее полдня. Я бы один, конечно, за час управился. Или меньше. Но так прикольно было видеть, как этот маленький старательный человечек пытается вставить болт в отверстие, а потом, высунув кончик языка, закручивает его шуруповертом! Срывается, начинает все снова. Упрямый! Сказал это вслух, Катюха рассмеялась. Ну да… Моя черта характера. Черт возьми, мне с самого начала очень нравился этот мальчишка!

– Марк, – Катюшка возвращает меня к реальности тихим сонным голосом.

– М? – прижимаю ее к себе.

– Как ты его оперировать будешь?

Боже, девочка моя! Ну о чем ты думаешь?!

– Очень, очень осторожно, – произношу озорным шепотом, шагая пальцами по ее ребрам.

– Марк! – смеется, выкручивается из моих рук. – Я серьезно…

– Кать… – серьезно так серьезно. – Не знаю, как буду чувствовать себя с ним в операционной, но точно знаю, что никому другому его не доверю. Не смогу. Это моя ответственность, понимаешь? Я за это отвечаю! И я знаю, как сделать так, чтобы все было хорошо!

– Правда? – ее голос дрожит.

– Конечно, правда!

– У него поражен сустав? Его полностью убирать?

– Сустав и кость…

И, возможно, еще и бедренный сустав, но об этом молчу. Убирать бедренный сустав – это совсем другая история.

– А потом?

– А потом ставим спейсер…

– Это что?

– Имитация кости. Временный протез.

– А сразу настоящий нельзя?

– Нет, – смеюсь. – Не ясно до конца, что и как убирать будем. Вот вычистим опухоль, закончим курс химиотерапии.

– Сколько еще?

– Две химии, – дай бог, чтоб две. – Потом уберем метастазы.

– И все?

– Почти, – замолкаю.

Даже при самом хорошем исходе Мишкино «все» наступит года в двадцать три – двадцать пять. А до того каждый год открывать ногу и раздвигать протез. А потом и вовсе менять согласно возрасту.

– Протез фонд заказывает?

– Угу, – я уже думал об этом. – Я, думаю, позвоню кое-кому, – поворачиваюсь на спину, вытягиваюсь, – остались у меня друзья с интернатуры. Думаю, что можно будет заказать что-то поинтереснее, чем обычно приходит.

– Да?

– Угу… А через фонд тогда оформим и привезем.

– Хорошо бы…

– Все будет хорошо, – глажу ее по волосам.

– Если ты так говоришь, то будет, – шепчет.

– Обязательно будет, – улыбаюсь.

– Я верю тебе.

Катя

Снова больница. Самые замечательные выходные закончились. Выходные, когда мне дали выспаться. С чистой совестью и абсолютно спокойной душой спала почти до обеда. Проснулась от хохота и запаха чего-то подгоревшего. Эти двое решили приготовить мне завтрак. Ну ладно! Сами решили, сами и отмыли все. Мне не жалко.

Марк почти насильно отправил меня в магазин товаров для дома. Занавески, комод для Мишкиных вещей, кое-что из посуды, комплекты постельного белья…

У меня даже голова закружилась! Честно, боялась не уложиться в эти самые сорок тысяч, которые почему-то никак не заканчивались на моей карточке. Но все коварство плана Захарского я оценила, когда вернулась! Эти двое сбагрили меня подальше, чтобы покататься на мотоцикле! Блин! Исключительно по двору, конечно. Но у меня сердце ушло в пятки, когда Мишка начал мне рассказывать, что, чтобы повернуть, надо не руль крутить, а наклониться!

Марк! Он молчал! И укоризненно смотрел на сына. Что, Захарский, неужели ты думал, что он мне не расскажет? Интересно, если бы мы приехали с синяками на госпитализацию, что бы нам сказал наш лечащий врач? А, Марк? Но, конечно, в больницу мы вернулись целыми и невредимыми. И… спокойными. По крайней мере, я… Я совершенно точно знала, что все будет хорошо.

Мы приехали, сдали анализы, подготовились к РИД. Исследование, расшифровка и… И операция.

Марк

– Я считаю, что бедренный сустав убирать обязательно!

Глава 45

Марк

Стиснув зубы, слушаю решение консилиума.

– Данный вид опухолей часто непредсказуем! – с деловым видом выступает Миронов.

– РИД показывает, что кость не поражена, – стою на своем. – Значит, бедренный сустав можем не трогать.

– РИД может быть неинформативен! Многолетняя практика, которую вы должны были совсем недавно изучать, – кривится старый хрыч, – доказывает, что это самый агрессивный вид опухолей! Лучше перестраховаться!

– И ампутировать мальчишке ногу?

– Что вы выберете: ногу или жизнь? – ядовито брызжет слюной Сергей Иванович. – Вы сейчас сохраните сустав, а через три года получите рецидив!

– Да с чего, если он чистый! – ломаю ручку, которую сжимаю в пальцах. – Давайте все кости у него уберем! Так! На всякий случай!

– Вы сейчас рассуждаете не как врач, а как любовник его матери, – фыркает Миронов.

Дергаюсь! В ушах звенит! По воцарившейся тишине, по побледневшей морде этого козла, по упирающейся в мою грудь Колькиной руке понимаю, что чуть не нарвался на реальную дисциплинарку. Вот бы Свиридов порадовался.

– Я всегда рассуждаю как врач, – хриплю в ответ. – И я настаиваю, – смотрю на Борисова, – что решение об ампутации сустава надо принимать на столе!

– Я считаю, – начинает скрипучим голосом Миронов, – что Марк Александрович перестал быть объективным. Есть риск потерять пациента!

Да скот такой! Он что, хочет у меня Мишку забрать? Нет! Не отдам! Не знаю, что выражает мой взгляд, но Георгич долго молчит, жует губы…

– Исключительно под вашу ответственность, – наконец произносит он.

– Спасибо, – выдыхаю и шагаю к дверям. – Прошу прощения, – замираю.

Черт, что я творю?

– Могу вернуться к пациентам?

– Конечно, – кивает Георгич, а Миронов провожает меня кислым взглядом.

– Слышь, ты чего взбесился? – Колька догоняет меня у кофейного аппарата.

Ни к каким пациентам я, конечно, не пошел. Выдохнуть для начала надо.

– Колян, эта крыса канцелярская решила меня зеленым юнцом выставить! – разворачиваюсь на месте.

Шаг в сторону, назад, еще разворот.

– Да не мельтеши ты! – он хватает меня за предплечье. – Георгич в тебя верит!

– Ага… Считай, на Мишке мне испытательный срок поставил!

– Ну ты же знаешь, что делаешь? – Колька говорит очень дружелюбно, но при этом смотрит мне прямо в глаза. – Ты же не обманываешь себя, чтобы сберечь ногу не чужому пацану?

– Коль, я открывал его! Я видел эту опухоль! Нет ее на бедре! Нет! Он отлично реагирует на химию!

– Ну я ж и говорю, – все так же миролюбиво продолжает Колька, – ты знаешь, что делаешь…

Выдыхаю, запускаю руки в волосы. Знаю. Я знаю! Знаю? Или хочу сберечь сыну ногу? Вашу ж мать… Знаю!

Катя

И вот сейчас я уже не боюсь никаких Печенкиных. И вообще никого не боюсь. Даже спокойно смотрю в глаза Нине. Приветливо улыбаюсь. И она мне. Кажется, искренне. Да. Устроили мы тут шоу.

Вздыхаю, вспоминая визит Свиридова, но тут же гоню от себя эти мысли. Это уже совершенно не важно. Бракоразводный процесс запущен, Марк все знает. Сейчас важна только операция.

– Катюша, дорогая, – меня хватает за руку одна из мамочек, та самая чувашка, – у вас все хорошо?

– Ай, – сжимаю ее ладонь. – Да! Спасибо. Все хорошо. Вот сдали анализы. Пришла расшифровка РИДа… Если тромбоциты в норме, то завтра операция.

Привычная уже кладовка, вещи, мамская, кухня, соседки. Вижу новые лица. Улыбаюсь, но знакомиться не хочу. Слушать чужие истории не хочу. Достаточно нам своей.

– Катя! – в палату практически на бегу заглядывает Марк, он взъерошен, взволнован, но, конечно, не скажет, в чем дело. – У нас все хорошо, – как-то мимоходом целует меня, притягивает к себе Мишку. – Анализы отличные, завтра оперируемся, позже снова зайду, – выдает скороговоркой и скрывается где-то в коридоре.

Смотрю ему вслед с полуулыбкой. Мой самый лучший. Умный, сильный, дерзкий. Тот, кто всегда добивается того, чего хочет. Он хочет, чтобы у Мишки все было хорошо. Значит, так и будет.

Марк

Пересматриваю результаты Мишкиных исследований. Внутри ледяное спокойствие. Разрозненные фразы из расшифровок и описаний складываются в единую, четкую картинку.

«В дистальном эпиметадиафизе правой бедренной кости определяется смешанная деструкция…

Корковый слой неравномерный, местами с перфорациями.

Бедренный сосудисто-нервный пучок проходит по заднему краю опухоли».

Я знаю, что происходит у него в ноге. И я знаю, как это убрать.

– Готов? – в ординаторскую заглядывает Колян.

– Готов…

***

Работают анестезиологи. Около Мишки воркует медсестра. Подхожу к нему, стягиваю маску.

– Привет.

– Пливет, – в глазах почти паника.

– Я буду с тобой, – жутко хочется взять его за руку, но я уже вымылся. Все стерильно.

– Всегда? – почему-то спрашивает мой малыш.

– Всегда, – отвечаю, не задумываясь.

Мишка глубоко вздыхает, прикрывает глаза. Поднимаю взгляд на анестезиолога. Он смотрит показатели, кивает мне.

– Готов.

Можно.

Все, Захарский. Перед тобой не твой сын. Перед тобой великолепный конструктор, созданный природой. Там поломка. Надо исправлять. Ты знаешь как. Руки над столом.

– Приступаем!

Глава 46

Катя

Самое страшное именно то, что от меня ничего не зависит. Ничего. Я могу только ждать. И молиться. А молитвы-то ни одной и не знаю.

– Гуля, – дергаю старшую мамочку за рукав, – Гуля, ты молитвы знаешь?

– Катя, я ж мусульманка.

– Гуля, все равно…

Она садится около меня, обнимает за плечи. Как бы я хотела, чтобы рядом был Марк. Но Марк сейчас там. С ним. Мои два самых любимых человека сейчас не со мной. Но они вместе.

– Все будет хорошо, Катя, – гладит меня по спине Гуля. – Все будет хорошо. Там твой Захарский.

– Он и его… – шепчу.

– Что?

– Он его… Он не только мой, он его… – поднимаю глаза на старшую мамочку. – Гуля, как он жить будет, если что-то пойдет не так?

– Все пойдет так! Все так! Рая, – обращается Гульнара к кому-то, кого я не вижу, – принеси успокоительного. А то она эти восемь часов не проживет!

– Гуль, а у тебя сколько дочку оперировали? – спрашиваю ее тихо.

– Четырнадцать часов, моя хорошая, – надломленным голосом отвечает Гуля. – Четырнадцать часов. Две бригады.

– Как ты выжила? – у меня по щекам текут слезы.

– А у меня большое заселение было, – вдруг усмехается моя подруга. – Мне было не до того, дорогая. Я работала!

– Гуль, – смотрю ей в глаза. – Гуль, не надо успокоительного. Дай я что-нибудь поделаю?

– Да? – хмурится, оценивает меня. – Ну пойдем, – встает, кряхтя. – Холодильники мы перебираем. Пойдем…

Холодильники. Проверить упаковку, подпись, срок годности. Хвала всем богам и беспечным мамочкам. Монотонная работа спасает, и я вдруг вздрагиваю, когда слышу пиликанье телефона. Пришло сообщение. Замираю. Новости?

Марк

Восемь часов. Восемь долбанных часов! Черт! Вот же волшебный организм хирурга! Ни пить, ни есть не хочется.

Мишка в реанимации, а я нарезаю круги по ординаторской. Можно я в отделение уже не пойду? Не могу! Где биопсия? Где, вашу мать, биопсия?

Колян сочувственно смотрит на меня.

– Ну чего ты? Ты же сам все осмотрел! Не было там опухоли.

– Хочу биопсию.

– Значит, все-таки сомневаешься.

– Нет! Хочу биопсию.

Уже почти четыре часа, как им отправили материал на исследование! Уже должны! Подхватываю свой планшет, загружаю Мишкину карту. Пусто. Еще раз! Пусто! Черт! И тут звук входящего сообщения! Да!

«В криостатном срезе мелкие обломки костных балок, обрывки гемопоэтического и жирового костного мозга. Клетки опухоли не обнаружены. 

В краях резекции мягких тканей клетки опухоли не обнаружены».

– Да! – отшвыриваю гаджет, падаю на диван. – Да, черт возьми, – запускаю руки в волосы. – Да!

– Да-а, – насмешливо тянет Колька. – Экзамен на профпригодность прошел!

– Да плевать я на него хотел, – фыркаю.

И это правда. О Миронове и Борисове сейчас думал меньше всего.

– Значит, все-таки его мать для тебя очень много значит, – хитро смотрит на меня Колян, но сейчас все его шутки чертовски мимо.

Опускаю руки, собираюсь с силами.

– Он сам по себе для меня очень много значит.

– С чего бы это? – насмешливо фыркает мой друг.

– Коль, – смотрю другу в глаза, – это мой сын.

Катя

Оскорбления. Грубые, противные, грязные… Он сравнивает меня с животными, он поносит на чем свет стоит моего сына. Я и не знала, что тот человек, которому я приписывала благородство, способен так выражаться. Костя шлет их пачками, чаще чем раз в час. Почему именно сегодня? Хотя… Хорошо, что именно сегодня. Мне настолько не до него, что ни одно из этих мерзких слов не достигает своей цели.

Все мои мысли, все мои чувства сейчас там. В операционной. Достаю телефон, пиликнувший в очередной раз. Скриню все то, что пришло, не вчитываясь. Мне все равно. Мне почти все равно. Лишь бы не увидел Марк.

Марк

– Как? – Колька словно поперхнулся непонятно чем.

– Что как? – смотрю на него. – Рассказать тебе, откуда дети берутся?

– Нет, но… – он машет руками, смотрит на меня выпученными глазами. – А почему? Почему он Свиридов?

– Потому что, – огрызаюсь. – Я ж тебе говорил, что ни хрена ты не знаешь! – поднимаю на друга усталый взгляд. – Она, кстати, и молчала из-за твоей фразочки, что своих не оперируем.

– Она молчала? – у Кольки глаза лезут на лоб.

– Угу, – киваю. – Свиридов постарался. Ляпнул, – морщусь. – Чего ж мы с ней тогда и погрызлись…

– Когда она в гостиницу рванула?

Киваю. Устал. Да и не хочу ничего объяснять.

– То есть получается, что Миша… – Колька сглатывает, не договаривая. – И… И ты его сейчас?.. – опять обрывает вопрос. – И что теперь?

– Заканчивать химиотерапию! – фыркаю, поднимаюсь с дивана. – Я дойду до реанимации.

Мне нужно сейчас видеть сына. И Катю. Мне чертовски нужно сейчас их увидеть и обнять. Ее, конечно. Мишку не получится. Ему в реанимации лежать суток трое. Не меньше. Сейчас он вообще еще в медикаментозном сне. Будем смотреть за показателями.

Из Мишиной палаты выходит алголог, которого я просил проследить за обезболиванием. Меняют протокол, и врач за этим очень внимательно наблюдает. Препараты такие, что мама не горюй. А по-другому никак. Из человека кость вытащили. Пожимаю ему руку, перекидываюсь парой фраз. Его ждут другие пациенты, а меня – мать моего ребенка.

Катюха стоит бледная. Ее тоже можно понять. Тут и мне-то Мишку тяжело видеть. Хотя я, пожалуй, лучше всех знаю, что все, что с ним происходит, не просто норма, это хорошо.

Надо ее успокоить. Тихо подхожу сзади, аккуратно обнимаю, а она… О-па…

Катя

Только бы не увидел. Только бы не прочел. Только бы не понял. Сейчас ему нельзя. Он только с операции.

Сейчас есть только Миша. Я выдержу. Я все вынесу. И все равно разведусь. Как я могла? Как я вообще могла? Жить с этим…

Марк! Нет!

Марк

Катька вздрагивает и быстро прячет в карман свой телефон.

– Кать? – спрашиваю тихо.

– Все хорошо, – но глаза ее выдают с потрохами.

– Кать, дай телефон, – почти шепчу, но вижу, что у нее дрожат губы. – Кать…

– Марк, я с ним разведусь, и все закончится, как страшный сон!

– Дай телефон, Кать, – просто протягиваю руку.

Мне в ладонь ложится ее дешевенький смартфон. Экран еще не успел заблокироваться, и я вижу сообщения. Их несколько десятков за день. Но все однотипные:

«Дрянь, сука! Со свету сживу и тебя, и твоего ублюдка».

Это он о моем сыне? И о моей женщине! Подонок! Порву! Уничтожу!

– Так, – убираю ее смартфон к себе в карман, чтобы не видеть, чтобы не раздолбать его нафиг, – это пора заканчивать! Немедленно оформляем запрос на оператора с распечаткой текстов СМС и с подтверждением того, что ты владелица телефона. И передаем адвокату.

– К-какому адвокату? – она вся трясется.

– Такому! – у меня внутри все бушует. – Против Костика дело ведется. Неспроста же из него все это дерьмо лезет.

– Марк?!

– Катя! – понимаю, что не могу уже бездействовать. – Делай, что я сказал. Немедленно! Пишешь запрос, я звоню адвокату.

Выхожу из отделения! От напряжения даже в ушах звенит. Со свету сживет. Моего сына. И Катю. Мразь…

Набираю своего юриста. Не берет трубку. Значит, в суде. Пишу сообщение. Трижды правлю опечатки, жму «отправить».

Черт! Скотина! Ненавижу!

Моя смена закончена час назад, Кольки в ординаторской нет, поэтому никого не удивляет то, что я переодеваюсь и ухожу. Я себе еще повторяю, что не собираюсь делать глупостей. Что с этим надо разобраться цивилизованно. Что я просто хочу сбросить злость на дороге, но… Но я уже взял курс на выезд из города.

Шоссе, пересечение с МКАД… Сам себе перестал врать километрах в сорока от Москвы. Давно пора нам с тобой поговорить, Костик. По-мужски. Давно пора.

Глава 47

Марк

Три с половиной часа дороги – и вот я в городе своего детства. Аккуратно кручусь по улицам и переулкам, выискивая нужный мне адрес. Я не знаю этой квартиры. Данные взял из Катиной карты.

Новый дом, хороший район. Мамаша расстаралась. Самое смешное, что эта квартира была куплена как раз на мою премию. Ту, что мне якобы удвоили, чтобы я уехал. Это ж надо быть такими циниками!

Боже, за что ты вообще нас свел с этими людьми? Ну ничего, сейчас все ваше грязное белье вытрясем. Хорошие ищейки да не аффилированная прокуратура. Если посадить не смогу, то должностей лишитесь точно. И вы оба это уже чувствуете! Иначе с чего бы это тебе, Костик, столько грязи на Катю лить?

Поднимаюсь на нужный этаж, звоню в дверь. Время уже позднее, но в квартире гремит музыка. Красота! Чуваку весело. Ребенок, которого он с рождения растил, в реанимации, а мужик гуляет!

Пару минут просто смотрю на дверь. Понимаю, что делаю глупость, но больше этого выносить не могу. Очень хочу, чтобы он оставил в покое мою Катю. И моего сына. Я его с того света вытаскиваю по капле, а ты, падла, ему смерти желаешь…

Стискиваю зубы, нажимаю звонок. Раз, второй, третий. Никакой реакции. Зажимаю, держу. Наконец-то. Пьяные крики за дверью. Голос Костика, женский смех. Ур-род. Распахивает, вероятно, не посмотрев в глазок, и тут же замирает. Довольная улыбка сползает, морда бледнеет. Красавчик. Что, сразу в штаны наложил?

– Поговорим? – спрашиваю тихо.

– О чем? – вскидывает свой тощий подбородок. – О том, как ты чужих жен по коридорам детской больницы зажимаешь?

За его спиной мелькают две женские фигурки, Костя воровато оборачивается, делает шаг ко мне, захлопывая за собой дверь.

– Что ты приперся? – кидается он на меня, как шавка. – Что ты вообще из своей Англии приперся? Пока тебя не было, все было нормально! И эта дура тихо сидела, и никто в мои дела не лез!

– Какой же ты мудак! Что ж ты так скурвился? Ты ж ее любил!

– Я? Ее? – и эта мразь пискляво ржет. – Да мне просто тебе нос утереть хотелось! Я тебя всю жизнь ненавидел!

– Меня? – реально не понимаю. Что я ему сделал? – За что?

– За то! – орет, слюной брызжет. – Почему ты всегда добивался того, чего хотел? Почему ты мог? Решил, сука, стать ученым и стал им? С какого хрена? Ты мразь из грязи! Сирота! Ты должен был побираться и подаяния просить! У меня! У таких, как я! Ты должен был ползать передо мной и унижаться! А я бы решал, жить ли тебе, и если жить, то как! А ты, гад, даже без денег в Англию прорвался! За мечтой! Так подавись же своей мечтой! Ее я отобрать не смог, но вот все остальное у тебя забра-ал, – и он довольно хохочет мерзким голоском.

Твою ж мать… Этот подонок просто всегда мне завидовал. Мне. И издевался над моей любимой и моим сыном именно поэтому…

– А, – кривлю губы в усмешке, – тебе просто нужна была моя жизнь? Моя семья? Мои деньги, чтобы себе квартирку купить? Да?

И тут он понимает. Несмотря на то, что пьян, понимает.

– Ты, – шипит, сцепив зубы, – ты! Так расследование – это ты!

– Я, – киваю. – А ты думал, я просто так позволю тебе издеваться над моей женщиной? И над моим сыном? Ты вылетишь с должности, Костян! А если не прекратишь ей слать вот это все дерьмо, – достаю Катин телефон, – то еще и сядешь за угрозы! Я постараюсь психиатрическую экспертизу добавить… Как помешавшемуся от неразделенной любви! Распространенная причина, знаешь ли.

И тут этот задохлик бросается на меня с кулаками. Он. На меня. Не наоборот. Просто смешно! Уклоняюсь, перехватываю его руку, выворачиваю, прижимаю его к стене.

– Ах ты… – но договорить не успеваю.

Этот гад начинает верещать на весь подъезд!

– Помогите! Убивают! Вызовите полицию!

У меня за спиной щелкает дверной замок. Я понимаю, как выгляжу. Татуированный мужик в коже на голову выше Костика приперся к нему домой, руки выворачивает.

– Ну ты и подонок, – шиплю я, а Костя ржет.

Реально нагло ржет.

– Что здесь происходит? – несмело спрашивает за моей спиной мужик лет сорока.

– Ничего, – отхожу от него, – пытался поговорить по-мужски, да не с кем.

Делаю шаг в сторону лестничного пролета.

– Вызывать полицию? – испуганный женский голос.

– Не надо, – все тот же мужской.

Да… Не очень популярен ты здесь, Костик.

– Захарский, – летит мне вслед.

Замираю.

– Я все равно тебя уничтожу, Захарский! Будешь гнить в канаве! На обочине!

Оборачиваюсь. Он стоит, шатаясь, держится за стену.

– Костик, ты что, все мозги пропил уже? – качаю головой. – Гнить будешь ты! Только не в канаве, а на нарах.

– Ты! Да ты! – но оступается и падает, и я слышу все тот же спокойный голос его соседа.

– Шли бы вы домой, Константин… А то, правда, полицию вызовем. Время, между прочим, уже почти полночь, а у вас музыка вовсю!

– Да вы! Да я… – начинает орать Костик, но это я уже слушать не хочу.

Выхожу на улицу, останавливаюсь у подъезда, запускаю руки в волосы. И зачем приезжал? Сказать подонку, что он подонок? Дурак! Ну ладно! Злость сбросил, и то ладно… Хорошо, что сосед вышел. Сломал бы я этому уроду нос, был бы лишний козырь у него в суде. А так, пока все козыри у меня.

Завожу байк, медленно выруливаю на трассу. Только сейчас понимаю, что устал как собака. Восемь часов в операционной, ожидание биопсии, четыре часа дороги… Ну и хорошо. Спать буду как убитый.

Разгоняться в таком состоянии неохота. Еду спокойно, прокручиваю в голове план действий. Снять у оператора историю вызовов, если получится, распечатать тексты. С СМС так точно можно сделать, а вот с тем, что он шлет в мессенджер – не уверен. Хорошо, что Катюха все скринит, а то этот мудак сейчас протрезвеет, догадается затереть сообщения.

Занятый этими мыслями, не замечаю, как сзади меня появляется машина. Мощный внедорожник. Вижу его в зеркала, но не нервничаю… Встречка пустая, вперед, чувак!

Машина прижимается, словно готовится к обгону, но на маневр не идет. Да что за?.. Беру правее, иду почти вплотную к обочине, и тут этот мудак ускоряется и… Он пытается меня таранить!

Выкручиваю ручку акселератора, но он слишком близко! И лошадей под капотом у него, наверное, больше, чем у меня. Рву вперед со всей дури, но это не спасает.

Слышу, как ревет его мотор, чувствую толчок! Байк повело! Все! Не удержу! Понимаю, что сейчас меня накроет моей же машиной! Отталкиваю его от себя! Сильнее! Лечу вниз. Где-то на задворках сознания мысль: не сломать бы руки. А в ушах громкий, протяжный звук клаксона приближающейся фуры…

Глава 48

Марк

– Живой? Живой! Парень? Але?

Чьи-то руки стягивают с меня шлем, аккуратно приподнимают голову.

– Живой… – сиплю, пытаюсь подняться.

– Погоди! Не шевелись! Вдруг что сломано…

Вдох, выдох. Еще раз. Ребра не сломаны. Поворачиваю голову. Надо мной склонились два взъерошенных мужика в шортах и тапочках. Дальнобои. Как мой отец.

– Мужики, я сам хирург. Сейчас.

Аккуратно шевелю пальцами рук, ног. Все чувствую. Позвоночник целый. Приподнимаю локоть, кручу запястьем, сажусь.

– Вроде цел.

Правая сторона сильно ноет. Ощупываю колено, бедро. Перелома нет.

– Ушиб сильный, – шепчу сам себе. – Не похоже на растяжение.

– Ну слава богу! – выдыхает тот, что постарше. – А то мы уж… Мы не видели, куда ты слетел! Мотоцикл твой под джипом полностью!

– А там кто? – я так и не понял, какого хрена меня таранили.

– Мудак какой-то пьяный!

И тут я слышу до боли знакомый голос:

– Какого черта вы меня заперли?! Вы знаете, кто моя мать?

***

Патрульная служба приехала неожиданно быстро.

– Меня здесь незаконно удерживают, – распинается Костик.

Дальнобои заблокировали его машину.

– У вас будут большие проблемы в администрации.

Молоденький лейтенант с сомнением смотрит на корочку Свиридова.

– У нас записи с регистраторов! – выпячивает грудь один из водил.

– Три! – отзывается кто-то из тех, кто вытаскивал меня из кювета.

– У меня с ночным режимом, – хмурый бородач смотрит лейтенантику в глаза, недвусмысленно намекая на то, что ему не отвертеться.

– Так что произошло на дороге? – откашливается ДПСник.

– Он просто таранил его, – вскрикивает молодой парень в шортах.

– Да он же пьян в зюзю! – басит все тот же бородач.

– Давайте выслушаем потерпевшего! – прикрикивает на них лейтенант.

Я молчу. Вспоминаю все заветы адвокатов. Формулирую.

– Думаю, что имела место попытка предумышленного убийства, – отзываюсь спокойно.

– Даже так? – лейтенант явно офигевает.

– Похоже, что так.

– Это наглая ложь! – орет Свиридов. – Он нарушил ПДД! Подрезал меня! Я просто не успел затормозить! И вообще! Я заместитель главы администрации по вопросам…

– Это мы уже слышали, – обрывает его лейтенант. – Давайте поэтапно восстановим картину происшествия.

– Что? – не унимается Костик. – Да кого вы слушаете? Я – сын главы отдела образования, а он! Мразь! Голытьба! Сын дальнобоя! – поворачивается ко мне. – Ты, скот, сторчаться должен был, сдохнуть в подворотне, а не хирургом становиться!

Наступает такая оглушительная тишина, что слышно потрескивание рации из патрульной машины.

– Ты что, правда сын дальнобоя? – обалдело спрашивает один из водил.

– Ага, – киваю, – есть такое.

– А сейчас хирург? – уже громче спрашивает другой.

– Хирург, – тяну, – онколог.

– Этот гад мою жену трахает! – зачем-то визгливо орет Костик, подписывая себе приговор.

Я молчу.

– Что, действительно? – спрашивает заинтересованный лейтенант.

– Не совсем, – закусываю губу, думаю, как бы подать информацию. – Но женщину мы действительно не поделили. Мы с гражданином Свиридовым давно знакомы, – поднимаю на него взгляд. – Очень давно. Со школы. Его жена с ребенком сейчас лежат у меня в отделении. У мальчика саркома.

– Что, Захарский! Познакомился с сыном поближе? – вдруг ржет Свиридов. – Посмотрел на него, – начинает кривляться, – так сказать, изнутри!

– Костик, что ж ты такой подонок? – не выдерживаю я. – Он же тебя отцом считает, а ты за два месяца к нему в больницу ни разу не приехал!

– Мужик, – обалдело спрашивает его вдруг посерьезневший лейтенант, – ты что, правда, к больному сыну ни разу не приехал?

– Да нафиг он мне не нужен! И Катя не нужна! Да лучше б они там сдохли оба! – Свиридов слюной брызжет, оборачиваясь ко мне. – И ты вместе с ними!

– Так, – лейтенант захлопывает свой планшет с документами, – давайте-ка грузить гражданина! Кто у нас свидетели?

– Я могу остаться, – отзывается бородатый.

– И я, – соглашается молодой.

– Ждем карету скорой, – оборачивается ко мне.

– Да, в принципе, не надо, – я понимаю, что если я становлюсь на ногу, то там не более чем ушиб. – Быстрее до своего отделения доеду.

Очень повезло, что не стояли отбойники. Очень повезло, что улетел в мягкий кювет.

– Ну тогда оставляйте свои координаты и ждите повестку.

– Я на Москву. Добросить? – снова водилы.

– Спасибо, мужики, – окидываю грустным взглядом груду металла, в которую превратился мой байк.

А, и черт с ним! Все равно семье нужна машина! А я найду более безопасный способ выплескивать адреналин.

***

– Э, хирург, – дальнобой аккуратно тормошит меня за плечо.

– А! Я уснул, – встряхиваюсь, тру лицо.

– В город мне нельзя. Пропуска нет. Куда тебе?

– А сколько времени? – ищу глазами магнитолу в кабине.

Оба смартфона, что были у меня: и мой, и Катюхин – разбиты в хлам.

– Пять утра.

– Черт, – поправляю ноющую ногу. – А останови прямо тут, на заправке. Я сейчас такси поймаю.

– Тебе б все же в больницу, – с сомнением тянет водила.

– Да в больницу и поеду! – хмыкаю. – В свою, – откидываю козырек, смотрю в зеркало. – Что, фейс не пострадал, детей не напугаю.

– Ну смотри!

– У меня две операции сегодня. И сын в реанимации. Мне надо.

– Давай, хирург! Держись!

– Спасибо!

Крепко пожимаю ему руку, спрыгиваю на асфальт. Пустой таксист стоит прямо тут.

– Мужик, можно мне в какой-нибудь круглосуточный магазин электроники, а потом вот сюда, – протягиваю ему свой пропуск с адресом.

Не понтуюсь, нет. Просто понимаю, какое произвожу впечатление. Сейчас не повезет никуда. А мне надо.

В отделении появляюсь через час. Душ, переодеться. Дежурит Миронов. Прошу его посмотреть ногу. Кривится, как от прокаженного, но накладывает тугую повязку.

– Сходи на рентген.

Киваю и иду в реанимацию. Катя сидит у Мишкиной койки, держит его за ручку. Сегодня он уже должен бы проснуться. Хватит медикаментозного сна.

– Привет, – шепчу ей.

– Привет, – ее глаза округляются. – Ты чего хромаешь?

– А! Не обращай внимания. Ударился.

– Марк!

– Держи, – протягиваю ей новый аппарат, – симку можно переставить старую.

– А что случилось с телефоном? – взволнованно сипит она.

– Ударился, – отвечаю я так же, как о ноге, лукаво улыбаясь.

– Марк!

– Кать, все хорошо, – притягиваю ее к себе, целую в висок. – Все хорошо.

– Марк, по поводу сообщений Кости…

А, блин… Ну да… Мы же на этом вчера расстались.

– Он не будет больше писать, – машу головой. – Не переживай.

– Что ты сделал, Марк? – Катюха моя в ужасе.

– Ничего, – пожимаю плечами. – А вот он, – вздыхаю, – кое-что сделал.

– Что?

– Не важно. Сейчас он в СИЗО. Оттуда он тебе писать не будет.

– Марк!

Катя явно желает знать подробности, но тут на кроватке начинает копошиться Мишка.

– Мама, – его еле слышно, мой ты малыш.

Катюха падает перед ним на колени, смотрит внимательно, а он почему-то переводит взгляд на меня.

– Доктол Малк.

– Привет, боец, – стараюсь улыбнуться.

– Доктол Малк, а ты сказал, что я твой сын, – вспоминает он наш разговор в квартире, а у меня мурашки идут по коже.

– Сказал, – киваю. – Так и есть.

– Если я твой сын, значит, – продолжает думать мальчишка, – значит, ты мой папа?

И в этот момент я забываю, как дышать. Катюшка всхлипывает, а у меня в ушах звенит и горло перехватило что-то твердое и горячее.

– Да, Миш, – глажу его по шелковой голове, – я твой папа…

Эпилог

Марк

– Заплыв брассом на дистанцию сто метров, – зычно, так, что и без микрофона слышно на весь бассейн, объявляет один из тренеров. – В возрастной группе девять-десять лет побеждают… – длинная пауза, хотя все и так уже видят победителей. – Первое место – Игнатов Степан. Второе место – Захарский Михаил, третье место…

Подлетаю к жутко расстроенному сыну:

– Мишка! Поздравляю!

– Пап! – он отворачивается, чуть не плачет. – Я не первый! Я не победил!

– Мишка! – стискиваю его в объятиях, наплевав на то, что уже почти год это у нас называется «телячьи нежности». – Ты победил! Ты не представляешь, насколько ты их всех обыграл, сын!

– Мишка! – ему в живот врезается шестилетняя сестра.

Да, что-то с предохранением у нас с Катей всегда было не очень. Когда на последней химии ее начало рвать вместе с Мишкой, Колян подарил мне большую пачку презервативов.

Ржали долго! Хотя подарок я не принял. Сказал, что у нас так было задумано и пошел он… Ну… Куда можно пойти с пачкой презервативов в руках? К жене разве что…

– Ура! – беззубая сестренка прижимается к брату всем телом. – Ты герой! Ты медаль получил!

– Ну, Оль, – он пытается вывернуться. – Я же мокрый!

– Мишенька!

Катюшка, как самая правильная мать, подходит с халатом.

– Сынок, дай я тебя поцелую.

К ней Миха подходит очень аккуратно, пытаясь обхватить ее громадный живот.

Это, пожалуй, первая наша с ней запланированная беременность. С сыном после протезирования и с крохотной Ольгой на руках было тяжеловато, поэтому мы решили подождать. Но там наверху кто-то поиздевался и решил, что если мы раз в три года не рожаем, то нате вам на шестой год двойню.

Катя уже еле ходит. Былиночка моя прозрачная. А еще почти месяц остался!

– Так, семья! – обхватываю всех и сразу, желая увести с мокрого кафеля. – А пойдемте отметим? Хотите в кафе? Или закажем пиццу домой?

– Домой! – вопят дети в один голос.

Ну конечно! Дома им весело. Батут, бассейн, свой двор. В тот год, когда посадили Свиридовых, я продал квартиру и купил дом в Подмосковье. Достаточно удаленно от мегаполиса, чтобы был свежий воздух, но достаточно близко, чтобы можно было ездить на работу.

После того как Катя узнала, что действительно произошло в ту ночь на трассе, о мотоцикле не могло быть и речи. Да я и сам не рвался. Сейчас у нас две машины. Большая семейная, которой рулит в основном Катюха, и маленький джип подо мной.

Кстати, в ходе следствия часть средств, похищенных Свиридовой, мне вернули. Правда, я не стал их забирать. Отправил в образовательный фонд. Надеюсь, они помогут вырасти еще парочке врачей.

Костик сел по уголовке. До сих пор сидит. А вот мать его по экономической. Уже должна была выйти. Если честно, мы не в курсе. В нашей жизни они больше не объявлялись. Вообще, из прошлого с нами осталась одна Светка со своим мужем и… Как ни странно, мой отец, который успел развестись с мачехой за те годы, что мы не общались. Процесс против Свиридовых наделал много шума в городке, и однажды я увидел его в зале суда. Он очень аккуратно спросил, может ли он познакомиться с внуком. А потом… В общем, сейчас он у нас частый гость. И действительно помогает Катюхе с детьми, когда я на сутках.

– Ну домой так домой, – треплю Мишку по волосам. – Пойдем сушиться. Там дед ждет!

– Захарский?

Оборачиваюсь, но это не меня. Это моего сына.

– Михаил Захарский, – к нам подходит незнакомый тренер, пожимает мне руку, кивает жене. – Я хотел обсудить, а вы не хотите в школу олимпийского резерва? У вас хороший потенциал! – мужик смотрит на меня, объясняя. – Он в дыхании ошибается! Выставить – и поплывет на золото!

– Так, – хмурюсь я, – он же…

А у Мишки вдруг глаза засияли.

– Миш! – смотрю на него внимательно.

Как его лечащий врач я просто обязан сейчас его остановить. Такие нагрузки с протезом…

А как его отец…

– А вы в курсе, что ребенок инвалид? – я поворачиваюсь к тренеру.

– Как? В смысле?

– У него имплантат вместо бедренной кости и коленного сустава, – опускаю взгляд на жуткий шрам вдоль всей его ноги. – Поэтому ему нужен индивидуальный расчет нагрузок.

– Офигеть! – ничего не стесняясь, восклицает мужик. – Беру! С такой волей к победе. Беру! – тут же переводит взгляд на меня. – Если вы не против… Что там врачи говорят?

Тяжело вздыхаю:

– Врачи говорят, что нам надо пойти серебряную медаль отметить!

– Пап, – Мишка таранит меня в грудь, – ну ты же пустишь, пап?

– Да куда ж я денусь? – вздыхаю. – Вот же характер!

А Катька закатывает глаза:

– И в кого он такой?

Катя

В старой песне поется: «Счастье – это когда милый рядом».

Подумать только, Костик пытался его убить. Он однажды уже сделал так, что Марка не было в моей жизни, и пытался сделать это же второй раз. Только… До сих пор вздрагиваю, когда вспоминаю.

Моя мать, несмотря на все вскрывшиеся подробности, отреагировала совершенно неадекватно. Она заявила мне, что я предала человека, который помог мне в сложной ситуации. Это она говорила про Костю. Она даже передачки ему в СИЗО носила. А я испытала истинное облегчение, когда оказалось, что мне больше не надо ничего выслушивать про ее новую дочь.

Мой отец никак не отреагировал. Новости дошли до него с опозданием. Просто в очередной созвон я сообщила ему, что развелась с Костей и вышла замуж за Марка. А он и не понял. Спросил, где мы познакомились. Я помолчала и ответила, что это наш лечащий врач. Отец вздохнул и пожелал удачи… Он не помнил. Ничего из моей жизни он не помнил. Ему было не до меня все эти годы. Ну что ж. Хорошо, что у него есть возможность жить сейчас так, как ему нравится. Я тоже живу именно так, как мне нравится.

Мы перешагнули этот страшный порог в пять лет. Я видела, как тщательно Марк обследовал восьмилетнего Мишку, как гонял его на анализы, просвечивал на всех аппаратах и во всех плоскостях. Я видела, что Марку страшно. Но нам повезло. Нам очень повезло с лечащим врачом, к которому мы попали! Никаких рецидивов.

В карте у ребенка записано «условно здоров». Условно, потому что инвалидность. Хотя он и с искусственной костью многим фору даст. Вот второе место взял. И расстроен. Ну еще бы. Весь в отца! Максималист. А Оленька тихая и мягкая. Марк говорит, что в меня. Наверное, поэтому они с братом так хорошо дружат. Даже удивительно.

Кладу руку на свой огромный живот. Интересно, эти двое будут дружить? Там ведь тоже девочка и мальчик. Кто-то позаботился, чтобы у нас в семье всегда было равновесие.

Мой свекор в шоке.Говорит, что никогда не думал, что у него будет целых четыре внука! Марк ему на это отвечает, что это еще не предел и вообще! Мы молоды, а дом большой! Полный дом Захарских!

Я молчу. Я просто смотрю на свою семью и молчу. Ведь счастье любит тишину. Особенно когда это настоящее женское счастье.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8 

Глава 9 

Глава 10 

Глава 11 

Глава 12 

Глава 13 

Глава 14 

Глава 15 

Глава 16 

Глава 17 

Глава 18 

Глава 19 

Глава 20 

Глава 21 

Глава 22 

Глава 23 

Глава 24 

Глава 25 

Глава 26 

Глава 27 

Глава 28 

Глава 29 

Глава 30 

Глава 31 

Глава 32 

Глава 33 

Глава 34 

Глава 35 

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 45

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Эпилог