Тройное дно [Павел Павлович Грахов] (fb2) читать онлайн

Тройное дно

ПРИМАНКА

Наступил 1947 год — из всех послевоенных самый трудный год для ленинградской милиции. Ведь во время войны преступный мир активизировался. Поэтому отдел уголовного розыска в Управлении милиции Ленинграда пришлось значительно расширить. В прежнем составе он уже не справлялся со своими обязанностями…

Был апрель. Набухли почки на уцелевших в блокадном лихолетье тополях, щетинка травы начала покрывать газоны, блестели стекла окон, вымытые накануне близких майских праздников.

В окнах бывшего Главного штаба, где в то время находилось Управление милиции Ленинграда, пылал долгий апрельский закат — провозвестник наступающих белых ночей… Но отзвонил, отскрежетал на повороте последний трамвай, и темнота опустилась на город.

Ленинград спал под мерный шум дождя, замер: ни стука шагов редких ночных прохожих, ни шелеста шин спешащих в ночи автомобилей.

Малолюдная даже днем, тиха была улица Кропоткина. Мимо закрытых по тому времени парадных и ворот домов, почти неслышно ступая, двигались четверо. Остановились. Чуть звякнули отмычки, бесшумно отворилась дверь. Луч карманного фонаря скользнул вверх по лестнице, высветил табличку с фамилией жильца, старинный круглый бронзовый звонок.

— Здесь, — шепотом выдохнул женский голос.

Как и вся просторная квартира профессора Лебеля, спальная комната была обставлена старинной мебелью: кровати с высокими резными спинками, массивное трюмо, диван с полочками и врезанными зеркалами, солидные кресла… Раскачиваемый ветром уличный фонарь-тарелка двигал по стене слабые блики света. Супруги спали.

Постепенно в шум дождя стали вплетаться какие-то неясные звуки. Первым проснулся Имант Артурович. Прислушался. Не желая будить Анну Григорьевну, он осторожно поднялся с кровати, зажег карманный фонарик и на цыпочках вышел в коридор. Прислушался: звуки доносились со стороны прихожей. «Похоже, доску пилят», — подумал Лебель. Постояв, начал красться к дверям, выключив фонарик.

Звуки стихли. Имант Артурович замер на месте. Снова послышался неясный шорох. Профессор зажег фонарь: в свете его луча стало видно, что два французских замка уже были открыты, крюк снят… И словно в дурном сне Лебель смотрел, как в щель выпиленной коробки двери стала медленно просовываться чья-то унизанная кольцами рука и начала ощупывать старинный массивный засов.

Сбросив оцепенение, Имант Артурович бросился вперед, схватил эту руку выше локтя, у запястья, и крепко прижал к двери, обшитой железом.

— Анна! — закричал он. — Проснись!.. Скорей звони в милицию! В милицию звони!

В квартире вспыхнул свет. Анна Григорьевна в ночной рубашке выскочила в коридор. Ахнув, кинулась к телефону, стоящему на столике недалеко от входных дверей.

— Имант, — упавшим голосом вымолвила она, — телефон не работает…

— В окно кричи! — приказал профессор. — Только не высовывайся. Соседей зови! Дворника!

— На помощь! Милиция!.. Дворник!.. Помогите! — донесся голос Анны Григорьевны из кухни.

А с другой стороны двери на лестничной площадке метались темные силуэты, шла отчаянная борьба: преступники старались освободить пленницу. Та тихо стонала от боли. Бандиты попытались выбить дверь, но безуспешно — надежный засов не поддавался.

Хлопнули выстрелы.

«Похоже, из револьвера», — привычно подумал Лебель, прижимаясь к двери и не выпуская руки неизвестной женщины. Железная обшивка делала его неуязвимым.

— Не трать патроны. Дверь железная, — сказал чей-то голос на площадке после того, как прозвучал шестой выстрел.

За дверьми все стихло.

— Анна! — крикнул Имант Артурович. — Неси скорее мой пистолет! Он под подушкой!

— Отпусти руку, падла, — донеслось с лестничной площадки. — Или мы прикончим тебя и всю семью, слышишь? Пусти — или всем вам конец! Я — Волк. Слыхал? Так отпусти руку!

Из спальни с большим пистолетом «ТТ» выбежала Анна Григорьевна и, не зная, что делать, остановилась в нерешительности.

— Сними с предохранителя и положи мне в карман! — скомандовал профессор.

Путаясь в полах широкого халата, жена сунула ему пистолет. Имант Артурович продолжал крепко держать руку пленницы. Он был еще достаточно силен для своих пятидесяти трех лет. С площадки донеслись громкие звуки. В это время рука неизвестной вдруг дернулась и обмякла. За дверью все стихло.

В окно Анна Григорьевна увидела, что по улице бегут два дворника и милиционер.

— Сюда! Сюда!! — закричала она. — В тридцатую квартиру! Скорее же!

Милиционер и дворники взбежали по лестнице. Постовой повернул ручку звонка.

Имант Артурович отпустил руку. Та безжизненно выскользнула в проем. Профессор открыл дверь. У порога лежала совсем молодая красивая женщина, светлые волосы ее разметались по кафельному полу. Все склонились над незнакомкой: та не подавала признаков жизни.

Скрипнули тормоза подъехавшей милицейской «эмки»: прибыла оперативная группа.

— Постовой Швайко. Докладываю, — обратился было к старшему милиционер.

— Пока отставить, — ответил тот. — Охраняйте место происшествия. Никого не допускать.

— Есть.

— Профессор Лебель? — обратился вновь прибывший к Иманту Артуровичу. — Нам позвонили ваши соседи. Я — капитан Перов, старший оперуполномоченный первого отдела Управления уголовного розыска. Это — сержант Крутов. Это — наш эксперт-криминалист.

— Очень приятно, — машинально поклонился профессор.

Крутов удивленно взглянул на чего.

— Займитесь потерпевшей, — приказал Перов коллегам и повернулся к Лебелю: — Итак, товарищ Лебель, слушаю вас.

— Вот… Да, — нерешительно начал тот, еще не оправясь от пережитого, — проснулся… Слышу: какие-то звуки.

От волнения Имант Артурович стал говорить с сильным прибалтийским акцентом.

— Посмотрел, — продолжал он указывая на прорезь в коробке двери, — здесь выпилено. Рука просовывается, начинает искать засов. Я схватил, полагал задержать. А ее, видите…

— Товарищ капитан, — вступил в разговор эксперт-криминалист, — как на прошлой неделе.

— Да. Похоже, снова банда Волка, — согласился Перов.

— Волка, вы сказали? — насторожился профессор. — Он именно так и представился.

— То есть?

— Когда грозил отомстить, — пояснил Имант Артурович.

— Этот постарается, — заверил Крутов.

Сердитым взглядом капитан приказал ему замолчать. Сержант виновато осекся.

— Хорошо, что быстро доехали, — вышла к собравшимся Анна Григорьевна, успевшая сменить ночное одеяние на домашнее платье. — Тут такая пальба была!

— Так, — рассуждал вслух Перов, осматривая дверь. — Телефон они вам отключили: проводку перерезали… Однако повезло вам с дверьми, товарищ профессор. Первую обшивку пули пробили, зато вторая спасла вас… Эксперт, извлеки-ка парочку пуль.

— Слушаюсь, — направился к дверям эксперт-криминалист и, проходя мимо Перова, что-то вполголоса сказал ему.

Капитан вместе с Крутовым склонился над неизвестной. Приподнял ей голову… Выпрямившись, задумался.

— Подумать только! — горестно ахнула Анна Григорьевна, только сейчас заметив неизвестную. — Убили… Такую молодую, красивую…

— Почему же убили? — чуть помедлив, повернулся к Анне Григорьевне Перов. — Нет… Только ранили. Правда, ранение тяжелое, но, думаю, она останется жива. Крутов, помоги эксперту и мне. Раненую — немедленно в машину и в нашу спецбольницу.

Обменявшись взглядами, они осторожно подхватили женщину и плавно начали спускаться по лестнице.

На кафельном полу, где лежала голова незнакомки, осталось небольшое темное пятно.

Женщину аккуратно уложили в машину. «Эмка» тронулась.

— Подожди, Игорь, — приостановил капитан сидящего за рулем Крутова. — Значит, запомни: дежурному сообщаешь немедленно. Пусть дают ориентировки по городу, сообщат патрулям.

— Слушаюсь, — кивнул Крутов и тронул машину.

Перов с экспертом-криминалистом вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Супруги Лебель ждали их в гостиной.

— Вот. — Эксперт выложил на скатерть круглого стола несколько извлеченных из двери пуль. — Револьверные.

— Образца тридцать шестого года, — кивнул капитан.

— Извините, перебью вас, — взволнованно заговорил Имант Артурович. — Я вспомнил, узнал ее… Это почтальонша. На днях заходила.

— Так-так, — вскинул голову Перов.

— Товарищ капитан, убитая приходила на днях.

— Не убитая — раненая, — мягко поправил его тот и добавил: — Я ведь воевал, разбираюсь… И зовите меня Василием Васильевичем.

— Хорошо, Василий Васильевич, — согласно кивнул профессор. — Итак, приходила она… в воскресенье. Точно, да. Принесла заказное письмо. Жена в это время отсутствовала.

— Я была у подруги, — поспешно уточнила Анна Григорьевна.

— Как можно подробнее, Имант Артурович, — попросил Перов. — С деталями, пожалуйста. Все, что помните.

— Буду стараться, — заверил Лебель.

Подавив волнение от только что пережитого, Имант Артурович заставил себя максимально точно воспроизвести недавние события.

В тот воскресный день квартиру Лебелей заливало щедрое апрельское солнце. В квартиру позвонили. Имант Артурович, вспомнив, что жена ушла к приятельнице, оторвался от бумаг и поспешил к входной двери.

— Кто есть там? — Кроме акцента еще и манера построения фраз иногда сразу выдавала в профессоре уроженца Прибалтики.

— Почта. Письмо заказное. Лебелю, — раздался в ответ мелодичный женский голос и, помедлив, уточнил: — Лебелю И. А.

Вначале Имант Артурович посмотрел на посетительницу, предусмотрительно не сняв дверную цепочку. Потом гостеприимно распахнул дверь:

— Прошу, пожалуйста. Лебель — это я.

В прихожую шагнула та самая незнакомка По виду ей было не больше двадцати лет. На боку, подчеркивая хрупкость фигурки, висела большая, набитая корреспонденцией сумка. У плеча к форменной тужурке был прикреплен круглый жетон с цифрой 9. Улыбаясь, девушка протянула конверт:

— Пляшите. И расписаться надо. — Достав разносную книгу, она заботливо указала нужную графу и протянула химический карандаш, предварительно послюнив его.

— Один момент. — Профессор расписался где положено и, чуть помешкав, достал из кармана и протянул девушке рубль.

— Нет-нет. Не нужно. Нельзя, — замотала головой та.

— Прошу простить. — Имант Артурович был слегка смущен.

— Вот… водички бы мне стакан. Жарко по этажам с этим бегать, — девушка похлопала по сумке ладошкой.

— Да. Конечно. Прошу, пожалуйста, — с готовностью пригласил ее хозяин.

С видимым усилием почтальон сняла с плеча и поставила у дверей свою объемную ношу. Взгляд ее между тем не отрывался от замков и запоров профессорской квартиры.

Вдвоем прошли они на просторную кухню. Имант Артурович снял с полки старинную мельницу с длинной ручкой:

— Кофе не желаете ли?

— Нет-нет. Спасибо.

— В таком случае я угощу вас соком. — Открыв дверцу небольшого холодильника, профессор вынул бутылку консервированного сока, ловко откупорил ее, наполнил стакан. — А чтобы он совсем прохладный был, поступим следующим образом…

Со старомодной галантностью он вынул из холодильника вазочку и серебряными щипчиками положил в стакан три кубика льда. Девушка с нескрываемым любопытством рассматривала холодильник.

— Ящик у вас какой интересный, — протянула она.

— Это холодильный шкаф, — учтиво разъяснил Лебель.

— Да? Никогда не видела, — прихлебывая сок, созналась девушка и, кивнув в сторону анфилады комнат, сказала: — Хорошая квартира… А соседей много?

— Соседей не имеем. Вдвоем с супругой живем, — ответил Имант Артурович и, помрачнев, добавил: — Сын на фронте погиб.

— Спасибо. Побегу, — допив сок, поднялась девушка.

В прихожей она вскинула на плечо свою ношу.

— Один момент. — Имант Артурович скрылся в комнате.

Ожидая его, девушка в задумчивости водила пальцами по замкам и запорам.

— Вот. Прошу принять презент. — Вернувшийся профессор протянул ей плитку шоколада.

— Спасибо. — Чуть смутившись, девушка опустила плитку в карман форменной куртки и стала безуспешно открывать замок.

— Так не есть правильно. Позвольте, я сам, — пришел ей на помощь хозяин.

Один за другим Имант Артурович открыл запоры и замки. Девушка напряженно-внимательно следила за его манипуляциями. Дверь наконец была открыта. Они попрощались…

Закончив рассказ, профессор некоторое время сидел неподвижно. Затем поднял взгляд:

— Так все и было. Да, так, — тихо подтвердил он.

— Понятно, — подытожил Перов. — Бандиты решили сначала квартиру посмотреть, замочки пощупать… Анна Григорьевна, Имант Артурович, не хочу вас пугать, но, возможно, они попытаются отомстить вам.

Анна Григорьевна привстала, но затем снова опустилась на стул.

— Боже мой, — тихо проговорила она. — Что же делать?

— В вашем кармане, — продолжал капитан, — я вижу пистолет, профессор.

— Мне положено ходить с оружием, — отозвался Лебель. — Я работаю над очень важной темой.

— Сегодня же поставим перед руководством вопрос об охране вашей семьи, — сказал Перов профессору.

— Нас всего двое, — кивнув на жену, ответил тот.

— Это облегчит задачу.

— Может, не стоит беспокоиться? — засомневался Лебель. — На службу и домой меня отвозит машина. Анна Григорьевна не станет покидать дом, поскольку продукты буду привозить я.

— Не могу же я вечно сидеть взаперти, — запротестовала та.

— А мы и не собираемся охотиться за этой бандой вечно, — возразил капитан. — Постараемся взять их в ближайшее время.

— «Ближайшее время» — понятие растяжимое, — ответила женщина.

— Анна! — довольно резко оборвал ее муж. — Данный вопрос не лежит в сфере твоей компетенции. Товарищам видней.

— На работу вас проводит сержант Кругов. Я пришлю его… А что было в письме, Имант Артурович? — продолжил Перов.

— Ерунда какая-то, — растерянно развел руками профессор. — Некая Муся сообщала мне, что приезд откладывается. Нет у меня таких знакомых…

Анна Григорьевна подозрительно покосилась на супруга. Эта короткая немая сцена не укрылась от внимания Перова.

— Письмо сохранилось? — уточнил капитан.

— Да, — кивнул Лебель.

— Дайте его, пожалуйста.

— Один момент. — Профессор скрылся в кабинете и, вернувшись с письмом, протянул его Перову.

Тот, бегло просмотрев текст, спрятал конверт в; карман.

— Давайте выпьем кофе, взбодримся, — предложил Имант Артурович. — Анна, накрой, пожалуйста. И завари покрепче.

— Спасибо. Но некогда, извините. Позавтракаете с сержантом Крутовым. Всего доброго.

Вместе с Перовым, простившись, ушел и эксперт-криминалист, закончивший к тому времени оформлять протокол осмотра места происшествия.

В конце рабочего дня в кабинете перед Перовым сидели сотрудники его группы: Игорь Крутов и Светлана Мальцева, двадцатилетняя девушка в звании младшего лейтенанта милиции. Из рук в руки передавали они снимки почтальона. С фотографий смотрело безучастное лицо с остановившимся, отрешенным взглядом.

— Работаем, работаем, а толку — чуть. — Поднявшись, капитан начал раздраженно расхаживать по кабинету.

— Да поймаем мы этого Волка, Василий Васильевич! Прямо за хвост, — почти радостно успокоила его Мальцева.

— Эка у нее все просто! Что ж раньше-то не словила?.. Которое дело уже, а новых улик практически нет, кроме… Ну ладно. Значит, так. Поезжайте в почтовые отделения. — Перов повертел в руках заказное письмо. — Поделите их между собой и начните с тех, что ближе к дому Лебелей. Нужно установить личность наводчицы. Жаль вот, штемпели на конверте смазаны… Наверняка специально. Не разобрать, откуда отправлено и каким почтовым отделением получено… Теперь насчет приманки.

— Товарищ капитан! — начал Крутов.

— Да?

— Есть предложение использовать в качестве приманки профессора. Обычай Волка — мстить тем, кто помешал налету.

— Отставить, — покачал головой Перов. — Лебель — ценнейший для нашей страны человек. Знаете, над чем он сейчас работает?

— Серьезнейшая тема у него, — ответила Светлана. — Я интересовалась.

— Верно, — кивнул капитан.

Крутов с явной гордостью покосился на девушку.

— Любой честный человек — великая ценность, — продолжал Перов. — Но при борьбе с преступниками имеем право рисковать жизнью только мы, сотрудники.

— Считай, с одного фронта на другой передислоцировались, — развил мысль Крутов.

— Именно, Игорь. Наша война продолжается.

— Василий Васильевич, — нерешительно начала Мальцева, — разрешите, приманкой буду я?

— С ума ты сошла! — неожиданно горячо заговорил Крутов. — Больше некому, как только ей! Ты хоть понимаешь, кто такой Волк? Бандит матерый. И терять ему больше нечего!

— Будешь, Света, обязательно будешь. — Перов опустил на стол твердую ладонь. — Лучше нее, Игорь, никто не справится. А ты станешь обеспечивать безопасность Светланы… Но сперва проведем операцию с газетой.

Раздались отрывистые звонки телефона прямей связи. Капитан снял трубку:

— Перов у телефона. Так точно. Есть — тщательно проинструктировать охранников… Значит, так, — сказал он, положив трубку на рычаг. — Охрану Лебелям выделили. Об этом полковник сейчас говорил. Стало быть, отправляйтесь в отделения связи. А ты, Светлана, начинай готовиться к мысли о приманке. Привыкай…

В небольшом кабинете одного из отделений связи Петроградской стороны Мальцева беседовала с живой полной женщиной, улыбчивое лицо которой украшали две задорные ямочки. Женщина внимательно рассматривала фотографию — одну из тех, что роздал подчиненным Перов.

— Узнала, как не узнать, — говорила женщина. — Это же Надя Васильева, почтальонша наша. Позавчера на работу не вышла. И в общежитие не вернулась… А что с ней?

— Ранена. Находится в спецбольнице нашего управления милиции. Состояние ее врачи определяют: средней тяжести. Скажите, Серафима Сергеевна, — попросила женщину Светлана, — как вы, непосредственный начальник, можете охарактеризовать Васильеву?

Серафима Сергеевна посмотрела на фотографию долгим, пристальным взглядом, словно видела лицо девушки впервые.

— Работница она очень… неровная, что ли, — начала Серафима Сергеевна. — Иногда, под настроение, все у Надежды в руках так и горит: сортировка ли, обработка ли. И доставку быстрее всех выполнит, хоть участок ее не из легких. А иногда — через пень колоду: все напутает. Да еще замечание не сделай — огрызается.

— А в личном плане? В быту?

— Ну, какой у них быт в общежитии, сама посуди, — протянула Серафима Сергеевна. — Что до личного плана, так девочки рассказывали, что не всякую ночь Надежда в общежитии ночевала. Ох, изменились за войну девки. Слыхала небось, как многие рассуждают? Война, мол, все спишет. Так-то. Сама видишь, сколько нас теперь на одного мужика приходится… Иной раз осудить язык не поворачивается.

Дослушав «теоретические выкладки» о нравственности, Светлана сказала:

— Серафима Сергеевна, мне очень нужен образец почерка Васильевой. Может, заявление ее или…

— Есть, как не быть, — певуче отозвалась Серафима Сергеевна. — О приеме на работу заявление.

Легко высвободив из-за стола свое полное тело, она направилась к сейфу, достала тоненькую папочку с надписью «Личное дело», извлекла оттуда листок с крупным, почти детским почерком.

Взяв заявление, Мальцева спрятала его в сумочку.

— О нашем разговоре пока — никому. Прошу. Если возникнет вопрос, объясняйте: Васильева больна, поправится не скоро. Всего доброго.

— Выполню в точности, — с готовностью заверила Серафима Сергеевна. — А Васильевой-то кланяйтесь. Пусть поправляется.

Кабинет редакции «Ленинградской правды» был похож на редакционные кабинеты всех газет: стол завален бумагами — машинописными, типографскими оттисками и просто рукописными материалами. На стене наколоты полосы будущих номеров.

Василий Васильевич Перов беседовал с сотрудником редакции Ремезовым, сухощавым мужчиной примерно его лет.

— Понимаешь, Егор, — говорил капитан, — для нас это — исключительно важный момент. И учти: есть доля риска…

— Изумляешь-таки ты меня своими разговорами, — покрутил головой Ремезов. — Да неужто после всего, что вместе на фронте прошли, я тебя понимать перестал? Считай, что в твоем подразделении я пожизненно. Идет? Ставь задачу.

— Идет, — кивнул Перов и протянул Ремезову листок с коротким машинописным текстом. — Происшествие это надо напечатать как можно скорее… Не исключено, что они станут дознаваться, от кого эта заметка исходит. Тут действуй так…

Четко, по-военному капитан проинструктировал фронтового товарища. Тот вдумчиво слушал, кивал.

— Ясно. Будет исполнено, — подытожил Ремезов деловую часть беседы и, помолчав, спросил осторожно: — Вася, а что насчет семьи слышно?

— Ничего пока, — помрачнел Перов.

— Напомни: в каком месте их эшелон разбомбили?

— Под Пермью.

— Как раз там у меня в областной газете однокашник проявился, черкну ему. Может, там, на месте, легче разузнать будет. Годы рождения их скажи.

— Валентина — девятьсот одиннадцатого, — вздохнув, начал перечислять капитан. — Дочки: старшая — тридцать пятого, а Верушка — сорокового, предвоенная.

— Сегодня же напишу… Что же касается материала, поставим на подверстку прямо в завтрашний номер. За моей подписью. — И, взяв макет почти полностью сверстанного номера, Ремезов отчеркнул на четвертой полосе место для информации.

На следующий день номер этой газеты просматривал Имант Артурович, сидя в гостиной своей квартиры. Заметку стал читать вслух. Анна Григорьевна слушала, покусывая губы.

— «Девятнадцатого апреля, — читал профессор, — в три часа ночи при попытке проникнуть в квартиру гражданина Л. была задержана некая Васильева Надежда Осиповна, двадцати двух лет. Ее сообщники, действуя по бандитским звериным законам, попытались убить Васильеву. Но врачам удалось спасти ей жизнь. Вскоре преступница предстанет перед судом. Предполагается организовать показательный судебный процесс, чтобы дать урок тем, кто взламывает квартиры честных тружеников, терроризируя население нашего города». И подпись: «Ремезов». Благодарение судьбе и докторам — девушка-почтальон жива.

— Это все ты! Ты! — почти срываясь на крик, заговорила Анна Григорьевна. — Ты виноват! Всё из-за тебя! Если бы не вцепился ей в руку, девушка была бы невредима… А если бы она умерла — ты стал бы убийцей!

И, закрыв лицо руками, Анна Григорьевна зашлась в беззвучном плаче.

— Ты не права, Анна, — растерянно пытался возражать Имант Артурович. — Рассуди здраво: то, чем ее ранили, предназначалось для нас. Затем — для других. Я не видел иного выхода.

— И теперь они станут нам мстить. — Жена подняла мокрое от слез лицо. — Ты же слышал, как этот Волк обещал. И Перов не скрывает, что у бандитов свой почерк есть. Значит, все планы Волку удаются. Ему, а не милиции.

— Это не есть разумные доводы, Анна, — успокаивал супругу профессор. — Такая заметка появилась в прессе не случайно. Капитан Перов — человек непростой. Он ведет тонкую игру… Я специально узнавал: Перов служил в армейской разведке. Мужчина с головой. Притом кавалер многих орденов.

Перов и Светлана Мальцева внимательно рассматривали почерки письма «от Муси», что получил профессор Лебель, и заявление Надежды Васильевой о приеме на работу.

— Ясно, — говорила Мальцева. — Письмо профессору писала сама Васильева. Смотрите, какое «в» характерное… «Р» и «к» — тоже.

— Согласен, — кивнул капитан. — Но все равно снеси в научно-технический отдел на экспертизу. Заключение в дело подошьешь.

— Василий Васильевич, — начала было Светлана, но умолкла на полуслове, поскольку зазвонил телефон.

Капитан Перов снял трубку.

Сквозь сильные помехи слышался далекий голос абонента:

— Перов? Это Ивановский из девятнадцатого. Читал-читал вашу заметку. Ловко это насчет убитой Васильевой придумали… Хорошая залепуха.

— Но она действительно жива, — прервал его капитан. — Поправится не скоро. Но жить будет. Полная гарантия… Стоп! А кто это говорит? Повторите фамилию.

В ответ послышались короткие гудки. Перов с удовлетворением положил трубку ка рычаг:

— Они клюнули, девочка! Клюнули!

Уставший после ночной работы, Ремезов неторопливо шел по пустынной улице. Внезапно его дернули за рукав и втащили в темную подворотню проходного двора. Сзади и сбоку приставили к сердцу ножи. Фонариком высветили знакомую заметку.

— Отдежурил в редакции и домой топаешь? — произнес в затылок незнакомый голос. — Ты писал?.. Ну, ты писал?

— Я. Да пустите же! Что вам надо? — дернулся Егор.

— В какой больнице Надька? — спросил тот же голос. — Быстро, если жить охота!

— В спецбольнице. Управления МВД, — чуть помедлив, проговорил Ремезов. — Идет на поправку… Больше ничего не знаю.

В это время в просвете проходняка показался силуэт и раздался знакомый голос Крутова:

— Патрульно-постовая служба! Что происходит? Попрошу предъявить документы!

Помня инструкции Перова, Егор тотчас распластался на асфальте. Почти одновременно раздались выстрелы. Один из бандитов упал навзничь, другой, петляя, бросился бежать проходными дворами. Кругов кинулся следом, свистя в милицейский свисток… Через некоторое время он вернулся, лучом сильного фонаря высветил фигуру неподвижно лежащего бандита, обследовал рану на его теле. Одет Игорь был в форму постового милиционера.

— Товарищ Ремезов, — Кругов направил на него луч фонаря, — поднимайтесь… Вы не ранены?

— Целехонек, — поднимаясь и отряхивая одежду, ответил тот. — Признаться, не ожидал, что события в таком темпе развернутся. Кстати, именно те вопросы и задавали. Я ответил, как Василий Васильевич проинструктировал. Этот — что? — И Ремезов кивнул в сторону лежащего бандита.

— Эх! — в сердцах вырвалось у Крутова. — Наповал его. Попадет мне от Перова…

В кабинете Перова кроме хозяина были Светлана Мальцева и Крутов.

— Формально, — заканчивал разбор операции Перов, — за качество стрельбы тебе, Игорь, высший балл полагается. А для нашего дела этот выстрел — промах. Да еще какой! Посадил бы тебя на губу, да ты мне в операции нужен. Раззява!

— Виноват, товарищ капитан, — огорченно оправдывался Крутов. — Я в темноте всегда так… Еще с тех пор, как стрельбе по-македонски обучался. Рефлекс.

— Рефлекс!.. Ну, а второго упустил? Тоже — рефлекс?

— Так его ж машина ждала. Он туда — и газу. Сразу за поворотом скрылся.

— Работничек, — процедил Перов мрачно. — Бандиты тебя сейчас с душевной благодарностью вспоминают. Милиция, мол, с нами в поддавки забавляется…

Крутов, уставившись в пол, молчал.

— Ладно, — продолжил Перов. — Убитого бандита надо предъявить для опознания потерпевшим. Кто узнает его, возможно, сумеет вспомнить приметы остальных. В частности — Волка. Ведь четких описаний у нас до сих пор нет.

— Как сговорились, — с готовностью подхватил Крутов. — Твердят в один голос: «Страшные такие… лица жуткие…»

— Их можно понять, — мягко вставила Светлана. — Ночь, темнота. Люди спят спокойно… И тут вдруг такое.

— Стало быть, — подытожил капитан, — за работу. Вызывайте потерпевших для опознания. Этот бандюга, когда живым был, много судеб покалечил. Так пусть теперь мертвый нашему делу послужит… Ты, Света, обзвони тех, у кого телефоны есть дома или на работе.

— Слушаюсь, — отчеканила Мальцева.

— Ты, Крутов, — продолжал Перов, — в машину и — в те адреса, где живут далеко и без телефонов.

— Есть! — вскочил тот.

Выйдя из кабинета Перова, Крутов и Светлана направились по коридору управления.

— Что Васильич такой смурной сегодня? — задумчиво спросил Игорь.

— Есть причина, — ответила Мальцева. — От розыскников насчет его семьи ответ пришел. Опять — ничего.

На следующий день капитан опрашивал тех, кому, предъявляли для опознания труп убитого бандита. В кабинете были также Игорь Крутов и Светлана Мальцева, которая вела протокол.

— Давай, — кивнул Крутову Перов.

— Суржич Олег Витальевич, — открыв дверь в коридор, пригласил Крутов.

В кабинет вошел сухощавый мужчина неопределенного возраста, отвесил присутствующим легкий поклон.

— Присаживайтесь, товарищ Суржич, — жестом указал на стул капитан. — Стало быть, вы утверждаете, что узнали покойного?

— Несомненно, — сев напротив Перова, подтвердил тот. — Это один из тех, кто меня ограбил.

— Нам крайне необходимо знать, как выглядели двое остальных налетчиков. Опишите их внешность, — настаивал капитан.

— Н-ну, — замялся Олег Витальевич, — обыкновенная внешность. Ничем не примечательная. Как говорится, среднестатистическая.

— А какие-нибудь особые приметы? — задавал наводящие вопросы Перов. — Там… усы, шрам. Или глаз, к примеру, косит?

— Извините, ничего такого не заметил. А потом — как же мне было их разглядеть? Вошли и сразу приказали: «Руки — за голову! Лицом — к стене!» Я так и простоял, пока они орудовали. Может, потому только и жив-то остался…

— Извините, как вы сказали? — прищурился капитан. — «Руки за голову»?

— Именно, — подтвердил Суржич.

— Что ж, Олег Витальевич, спасибо за сведения. Распишитесь в протоколе. И давайте пропуск отмечу, — завершил беседу Перов.

Суржич послушно расписался на листах протокола опроса, который вела Мальцева, степенной походкой направился к выходу. Капитан сидел задумавшись.

— Всего доброго, — откланялся у дверей Олег Витальевич.

— Да-да. Будьте здоровы, — ответил ему Перов и, обратившись к Крутову, распорядился: — Следующего, пожалуйста.

— Копорьева Настасья Федоровна, — пригласил Игорь из коридора.

На пороге кабинета появилась маленькая старушка, ладная и опрятная, из тех, кого ласково называют «чистенькими». Голова Настасьи Федоровны была повязана белым в синюю крапинку платком с синим узором окантовки. Быстро просеменив вдоль кабинета, она села напротив капитана.

— Стало быть, опознали того, Настасья Федоровна? — полувопросительно начал он.

— Узнала, соколик. Узнала супостата, — закивала Копорьева. — Он и был.

— Но ведь не один?

— Не один, точно. Кабы ты мне и других показал, я бы узнала — тот или не тот. А так не вспомнить, уж сколько выспрашивали… Вот барышню их хорошо запомнила. Молоденькая такая, беляночка. Нипочем не скажешь, что бандитка. А те? Мужики как мужики. Роста обычного. Волоса у них вроде пегие… Нос, глаза — всё на месте.

— Еще раз, Настасья Федоровна, — терпеливо попросил Перов, — повторите, как в тот вечер все произошло. С самого начала.

— Ну, стало-ть, дело так было, — степенно принялась за рассказ Настасья Федоровна, изредка утирая уголки губ длинными концами платка. — Я на кухне хозяевала. Николай Викторычу, как жена его померла, я нянькой вроде была — домрабой по-нынешнему. Он, стало-ть, работает сидит. Вдруг двери — звяк! Там люди затопотали. Ему шипят: «Лицом к стене. Руки — за голову». Потом — ко мне. Запихнули в кладовку, закрыли… Ну, обомлела, конечно, спервоначалу. Потом гляжу — щелка в двери. Я и приникла, И видать было, как Николай Викторыч с руками закинутыми, отвернувшись, сидит. А те мечутся — вещи собирают. Тут Николай Викторыч-то тихо рукой к ящику потянулся — у него там завсегда револьверт лежал. А бандит один, стало-ть, караулил: мигом подскочил, Николая Викторыча в голову…

Голос старушки сорвался, она замолчала.

— Успокойтесь, не плачьте, Настасья Федоровна, — сочувственно начал Крутов. — Может, водички или лекарства?

— А я и не плачу, милый, — обернулась к нему Копорьева. — В войну на всех трех сынов похоронки получила — слезы мои уж кончились. Просто подумалось: вот Николая Викторыча в блокаду ни бомба, ни голод не взяли. А тут в мирное-то время такую смерть принял… Разве ж это люди в тот вечер у нас были? Фашисты!

— Фашисты? Фашисты… — задумчиво повторил Перов. — Мы найдем их, Настасья Федоровна.

— Ну, помогай-то бог, — вздохнула старушка.

— Распишитесь, пожалуйста, в протоколе, — напомнила Светлана, — и дайте пропуск отметить.

— Распишись за меня, милая. Я ведь грамотна не больно.

После того как Настасья Федоровна ушла, некоторое время сотрудники сидели молча. Перов что-то задумчиво писал в рабочем блокноте, щурился на бьющее в окно солнце. Светлана и Игорь сидели, не решаясь нарушить его раздумья.

Тем же часом в квартире Лебелей Анна Григорьевна вышивала на пяльцах. Услышав телефонный звонок, сняла трубку.

— Здравствуй, Ксюша! Сегодня собираетесь? — обрадовалась она, но потом продолжала изменившимся тоном: — Нет, не смогу. Извини. Я нездорова… Да, не выхожу. До свидания.

Анна Григорьевна положила трубку, принялась было за вышивание, но с раздражением отбросила его. Подошла к окну и долго смотрела из-за портьеры на весеннюю улицу.

А в кабинете Перова продолжался опрос свидетелей. На этот раз перед ним сидела Дольская — женщина лет сорока в глубоком трауре: черном глухом платье, в черных туфлях, с черной сумкой в руках. Голову окутывал черный шарф.

— Ирина Георгиевна, — говорил Перов, — вы опознали одного из убийц?

Женщина утвердительно кивнула.

— Может, это восстановило в памяти приметы еще двух его соучастников?

Дольская, чуть помедлив, отрицательно покачала головой.

— Повторите еще раз, что произошло той ночью.

— Бесчеловечно… немилосердно, — выговорила она сквозь сдавленные рыдания, — заставлять меня еще раз пережить все это…

— Но у нас нет другого выхода, — извиняющимся тоном ответил Перов. — Иначе не сможем найти убийц вашего супруга.

Дольская некоторое время молчала.

— Хорошо, — начала она, немного успокоившись. — Я постараюсь… Как открыли дверь, мы не слышали. Бандиты ворвались в спальню, зажгли свет.

— Простите, — перебил капитан — окна спальни были закрыты шторами?

— Да, у нас очень плотные портьеры — еще со времен светомаскировки остались… Так вот: меня связали, заткнули рот. А муж боролся. Он очень сильный человек… был. — Женщина помолчала, стараясь подавить слезы. — Им, видимо, никак не удавалось его скрутить, и… тогда раздался выстрел. Муж перестал сопротивляться… Кто-то из бандитов сказал: «Красиво ты его. Хоть фотографируйся рядом». Боже, какие звери, садисты.

Перов вскинул на нее взгляд, обдумывая что-то. Дольская вновь с явным усилием взяла себя в руки.

— Не станем больше задерживать вас, Ирина Георгиевна, — поднялся из-за стола капитан.

Расписавшись в протоколе, отметив пропуск, Дольская ушла, молча кивнув на прощание.

— Итак, подведем итоги, — обратился к сотрудникам Перов. — Игорь, твои выводы?

— Бандитов было трое, — ответил Кругов. — Четвертая — наводчица Васильева. Один налетчик и Васильева выбыли из игры. Значит, похоже, осталось двое: Волк и напарник.

— Это — первое, — кивнул капитан. — Света, твои соображения?

— Особых примет нет ни у того, ни у другого, — задумчиво проговорила Мальцева.

— Это — второе. Ну что ж: «без особых примет — это тоже примета». И наконец, третье… третье… Это я сам сперва проверю, — сказал Перов, снимая телефонную трубку и набирая номер. — Михалыч? Пора кадры комплектовать. Выезжаем.

Выходящие на улицу побеленные снизу окна спецбольницы УМВД были забраны надежными решетками. По периметру глухого высокого забора тянулась колючая проволока.

Человек в белом халате, под которым угадывались погоны и галифе, заправленные в кирзовые сапоги, приколол у входа в спецбольницу издали заметное объявление. Текст был написан четкими крупными буквами, выведенными плакатным пером:

«Срочно требуются санитары (мужчины) для ночных дежурств. Допускается совместительство. Обращаться к начальнику отдела кадров, 3-й подъезд, 1-й этаж».

В это время по коридору спецбольницы шли двое санитаров с носилками, на которых лежала женщина. Лицо ее до самых глаз скрывала плотная марлевая повязка. Виднелись лишь светлые волосы. Веки были сомкнуты: видимо, больная или спала, или находилась без сознания.

Навстречу санитарам шла группа больных из числа заключенных. Группу сопровождал сержант войск МВД.

— Это еще кто? — поинтересовался сержант вслед санитарам.

Один из санитаров обернулся. Им оказался Игорь Крутов.

— Наводчица какая-то, — ответил Игорь громко. — Свои же, говорят, и подстрелили при налете на квартиру… Вот, выходили ее, жива осталась. Переводят теперь из хирургии.

Конвоируемые с понятным интересом прислушивались к разговору.

— А, та самая, — понимающе кивнул сержант. — Ну как же, как же. Получили инструкцию: ее приказано в отдельную палату. В восьмую отдельную — как барыню, со всем почетом.

Надпись на одном из кабинетов первого этажа спецбольницы гласила: «Начальник отдела кадров». В этом кабинете за столом сидел Перов. Он внимательно просматривал документы сидящего напротив мужчины с седыми висками и блоками орденских планок на кителе без погон.

— Уважаемый Глеб Максимович, — протянул капитан документы их владельцу, — с радостью бы, да не могу. Ранение у вас, инвалидность… А здесь работа тяжелая — носилки таскать, полы мыть. Да и больные — спецконтингент.

— Я всю войну в медсанбате, — с обидой проговорил мужчина. — Награды же имею.

— Не расстраивайтесь. — Капитан записал на листке бумаги несколько цифр. — Вот телефон. Свяжитесь с кадровиком, который ведет медотдел УМВД. Думаю, в поликлинике или стационаре работа для вас найдется.

— Вы так думаете? — с надеждой переспросил мужчина. Забрав листок с номером телефона, документы, попрощавшись, ушел.

Перов машинально отметил, как сильно тот хромает… Капитан задумался. В памяти возникали отрывки вчерашних опросов. Вспомнилось побелевшее лицо Настасьи Федоровны, ее голос: «Разве ж это люди у нас в тот вечер были? Фашисты!» И еще: «Руки — за голову! Лицом — к стене!» И еще: «Сфотографироваться бы — красивая работа».

В квартире Лебелей было солнечно. Анна Григорьевна, скучая в одиночестве, раскладывала пасьянс. В волосах топорщились рожки папильоток, тело окутывал просторный халат с драконами. Из черной тарелки репродуктора звучал бодрый голос Утесова: «Казаки, казаки! Едут-едут по Берлину наши казаки!»

Когда зазвонил телефон, Анна Григорьевна сняла трубку.

— Ну, здравствуй, хозяйка, — услышала она незнакомый голос. — Не вздумай только трубочку вешать.

— Кто это? — машинально спросила женщина с неподдельным испугом.

— Папашку твоего охраняют, видим, — продолжал голос. — Но захотим посильнее — и наша пуля все равно его достанет.

— Как вы смеете! — срывающимся голосом начала она.

— Если не хочешь получить его голову в посылке, говори правду, где наша девчонка? Жива или нет?

— Не понимаю, о чем вы… С кем я говорю?

— Мы те, кто всегда рядом. От Волка привет.

В это время через открытое окно влетел булыжник, упал неподалеку.

— Хулиганы! — взвизгнула Анна Григорьевна.

— Сильно сказано, — возразили ей на том конце провода. — Отвечай: где девчонка? А то гранату кинем. Взорвем тебя, ясно?

— Да жива, жива ваша девушка. Точно знаю. И оставьте нас! Оставьте!! Ну, прошу…

— Если обманула — подорвем, — пообещали ей.

Анна Григорьевна, теряя сознание, сползла с кресла на пол. Из повисшей телефонной трубки доносились короткие гудки отбоя.

А «кадровик» Перов в спецбольнице продолжал принимать кандидатов на должность санитара.

— Не подойдете, — сказал он моложавой женщине, возвращая ей документы. — Работа у нас сугубо мужская.

— Но я же на фронте санитаркой была, — горячо возражала та. — С передовой бойцов выносила… Живу вот рядом. Мне так удобно было бы.

— Понимаю. Все понимаю, — отвечал капитан. — Но, знаете ли, больные здесь необычные. Поэтому требуется обязательно мужчина. Так что извините.

— Бюрократ! — в сердцах поднялась женщина и вышла, сердито хлопнув дверью.

Зазвенел телефон, Перов снял трубку:

— Да, я. Так… Угрожали и окно разбили?.. Задержали? Еду.

После поездки капитан снова сидел за столом кабинета в спецбольнице. В окнах отливал бирюзой долгий апрельский закат. Перов снял трубку зазвеневшего телефона:

— Так точно, я, товарищ полковник. Да, наняли мальчишку-беспризорника. За трешку. Он по их знаку камень и кинул… Отправили пацана в спецприемник-распределитель. Нет, к их делам он отношения не имеет… Сижу здесь, пока безрезультатно. Сколько человек прошло — и вроде бы ничего похожего… Признаюсь: сомневаться начал, правильно ли мы рассчитали… Может, напрасно ждем?.. Есть продолжать.

Положив трубку, он задумался. В памяти снова возникло трагичное лицо Ирины Георгиевны Дольской… Всплыли слова: «Красиво ты его. Хоть фотографируйся рядом». Раздумья прервал стук в дверь.

— Войдите, — разрешил капитан.

В кабинете появился мужчина с ничем не примечательной внешностью, которую, отметил про себя Перов, нельзя было назвать и неприятной. Никакая — да и только. Взяв протянутые документы, капитан начал внимательно изучать их, то и дело переводя взгляд на владельца.

— Сразу, товарищ Званцев, — сказал посетителю капитан, — ответ дать не могу. Нужно выяснить еще ряд моментов.

— Мы понимаем, — широко улыбнулся тот. — Никаких претензий.

— Зайдите завтра. Примерно в это же время.

— Слушаюсь, — поднялся Званцев. — И рад буду по совести служить. Как на фронте.

Посетитель ушел. Перов приблизился к окну и стал незаметно наблюдать, как, выйдя из проходной, Званцев уверенной походкой зашагал по улице. Остановился, закурил и зашагал дальше.

Проводив Званцева взглядом, Перов стал в задумчивости ходить по кабинету.

Через несколько дней в помещении для отдыха персонала спецбольницы УМВД уютно сопели два примуса: на одном стоял котелок с картошкой, на другом — чайник. Готовился ужин. Вместе с фельдшером и санитаром его собирал и Званцев.

— Берите, берите, — доброжелательно приговаривал он, разворачивая на столе газету с бутербродами. — Мне брательник из-под Пскова присылает. Так что живем — не тужим.

Подавая пример остальным, Званцев взял бутерброд с салом и начал с аппетитом жевать, не забывая откусывать и от луковки. Внезапно его внимание привлек какой-то текст газеты, куда была завернута снедь. С набитым ртом он стал читать:

— «Девятнадцатого апреля в три часа ночи при попытке проникнуть в квартиру… гражданина Л. былазадержана… Вскоре преступница предстанет… Ремезов». Точка. — Званцев с удивлением обвел всех взглядом. — Братцы, это что ж выходит? Васильева-то, видать, здесь и лежит?

— Ясно. Тут и есть. Где ж ей, налетчице, быть? В восьмой, в отдельной, располагается. Со всем почетом.

— Дела… — протянул Званцев озадаченно.

Ночью разгулялся западный ветер, обычно приносящий в город непогоду. Неверные блики качающегося уличного фонаря-тарелки то освещали, то прятали в тень койку в палате номер восемь, где неподвижно лежала женщина с марлевой повязкой на лице. Ее койка была отгорожена высокой ширмой.

В коридоре спецбольницы дремал на посту сержант, и связка ключей слабо позвякивала в такт его дыханию. В мягких тапочках мимо него неслышно прошел Званцев. У палаты номер восемь тихо достал связку отмычек, уверенно выбрал нужную и вставил в замок двери.

В палате послышался легкий скрип: то ли уличного фонаря, раскачиваемого ветром, то ли пружин кровати… Дверь бесшумно отворилась, и фигура в белом халате двинулась к кровати.

— Это ты? — послышался женский шепот.

— Я, я, — так же шепотом ответил Званцев.

— Наконец-то, — вновь зашептала она. — Забери меня скорей отсюда, бежим…

Блеснуло узкое лезвие. Но женщина, мгновенно вскочив с кровати, перехватила руку Званцева. А сзади, из-за ширмы, на него набросился еще кто-то. Вспыхнул свет. Женщина сорвала с лица марлевую повязку. Ею оказалась Светлана Мальцева. Бывший за ширмою Игорь закрутил за спину Званцеву руки, защелкнул наручники. Звякнув, упало на пол узкое лезвие. Тотчас же в палату вошли Перов и сержант — дежурный по этажу.

— В камеру! — удовлетворенно распорядился Перов.

Крутов и сержант увели бандита.

В коридоре Перов набрал номер телефона:

— Задержали, товарищ полковник. Можно давать нарядам команду о начале операции. — Выслушав короткий ответ, капитан положил трубку.

— Каким нарядам? — поинтересовалась стоящая рядом Мальцева.

— Нашим, внутренним, — ответил тот. — Район в радиусе двух километров от больницы оцеплен. Везде засады. Будут прочесаны все улицы, переулки, дворы. Уверены, что сообщники этого «санитара» Званцева должны быть где-то рядом, ждать его. И, скорее всего, с машиной.

Вскоре в своем кабинете Перов допрашивал задержанного в результате проведения операции мужчину. Тот, сидя напротив, на вопросы отвечал спокойно, доброжелательно, очень словоохотливо.

Протокол допроса вел Игорь. Светлана находилась тут же.

— Введите арестованного, — распорядился Перов.

Конвоиры ввели в кабинет Званцева. Лицо задержанного мужчины не выразило ничего, кроме снисходительного недоумения. Скользнув по Званцеву равнодушным взглядом, он отвернулся к окну.

— Гражданин Званцев, вам знаком этот человек? — спросил капитан, указав на мужчину.

— Нет.

— А вы, гражданин Кирилюк, — обратился Перов к мужчине, — знаете Званцева, то есть арестованного?

— Никогда не видел, — ответил Кирилюк, добросовестно осмотрев Званцева.

— Уведите арестованного, — распорядился Перов, вызвав конвоиров.

Те выполнили приказ.

— Что-то шьете вы, товарищ начальник, — обратился к Перову Кирилюк, подчеркивая слово «товарищ», — да, видно, адреском-то и промахнулись… Не понимаю, за что я тут.

— Ну, через край хватили, Кирилюк, — не выдержала Светлана. — Машина, за рулем которой вас задержали, числится в угоне. А права ваши — поддельные.

— Но это только начало разговора, — оторвался от ведения протокола Кругов.

— Именно, — кивнул Перов и, нажав кнопку, обратился к вошедшим конвоирам: — Увести.

Кирилюка вывели из кабинета.

— Вот что, — за внешним спокойствием Перова угадывалась напряженная собранность, — завтра же проводим опознание на выборку. Вызывайте людей.

Мальцева и Крутов отправились по адресам, а Перов вскоре был в доме номер 4 по Литейному проспекту. Найдя в коридоре нужную дверь с надписью «Архив», открыл ее. Отдав дежурному сотруднику заявку, получил нужный ящичек и начал перебирать карточки. С видимым волнением нашел через некоторое время нужную. Вытащив ее, протянул сотруднику.

На следующий день в кабинете Перова кроме Мальцевой и Крутова был еще и следователь, который должен был вести протоколы опознания на выборку — следственного эксперимента.

— Начинаем, — скомандовал капитан.

— Дольская Ирина Георгиевна, — открыв дверь кабинета, пригласил Игорь.

Кроме сотрудников в кабинете на этот раз находились еще семеро мужчин — они сидели вдоль стены. Возрастом все были около сорока, с одинаково неприметной, «среднестатистической», как однажды выразился свидетель-потерпевший Суржич, внешностью. Даже взгляды их были одинаково безразличны.

Среди этих семерых сидели Званцев и Кирилюк. В кабинет вошла Дольская.

— Ирина Георгиевна, — приступил к своим обязанностям следователь, — посмотрите внимательно: не узнаете ли вы кого-нибудь среди этих людей?

Дольская взглянула на сидящих вдоль стены… растерянно и беспомощно оглянулась на Перова, Крутова… Лицо ее исказилось, и женщина опустилась на стул.

— Третий слева, — едва вымолвила она непослушными губами, — и второй справа… Это они мужа…

— Вам плохо? — забеспокоился Игорь. — Лекарство?

— Вы же видите, — громко сказал Кирилюк, который сидел третьим слева, — не в себе дамочка.

— Молчать, Кирилюк, — повысил голос капитан и, обращаясь к Дольской, спросил: — Попытайтесь вспомнить, Ирина Георгиевна, кто из них убийца вашего супруга?

Дольская растерянно переводила взгляд с Кирилюка на Званцева, заставляя себя задерживаться на том и другом.

— Кажется, — нерешительно начала женщина, — это…

Кирилюк чуть заметно сузил глаза.

— Нет… не помню, — выдохнула Дольская, отводя взгляд от сидящих у стены. — Не знаю.

— Товарищ Крутов, — обратился следователь, — проводите Ирину Георгиевну в медпункт.

Игорь, бережно поддерживая Дольскую под локоть, увел ее из кабинета.

А в квартире Лебелей Анна Григорьевна, непричесанная, в халате, бесцельно бродила по квартире. Взяла было книгу с полки, но, передумав, поставила томик обратно.

После Дольской в кабинет Перова вошел Олег Витальевич Суржич. Как и прошлый раз, он отвесил присутствующим легкий поклон. Следователь задал ему тот же, что и Дольской, вопрос. Суржич цепким взглядом посмотрел на семерых мужчин. Затем уверенно указал на Званцева и Кирилюка, хотя после «перетасовки» они занимали совсем другие места, Кирилюк лишь улыбнулся презрительно, Званцев смотрел перед собой напряженно.

Когда Олег Витальевич Суржич покинул кабинет, семеро мужчин по команде Перова снова поменялись местами. Вошла следующая приглашенная — Настасья Федоровна Копорьева. Подчиняясь предложению следователя, начала вглядываться в лица семерых, как вдруг произошло неожиданное: старушка кинулась к Кирилюку и сухонькими руками стала душить его.

Вернувшийся к тому времени Кругов оттащил Настасью Федоровну и отвел ее в другой конец кабинета.

— Он убивец! — исступленно повторяла старушка, не сводя взгляда с Кирилюка. — Николая Викторыча он и убивал!

— Набрали идиоток, — поправляя ворот сорочки, процедил Кирилюк. — Подтасовкой занимаетесь, начальнички!

— А еще вон тот! — указывая на Званцева, почти выкрикнула Настасья Федоровна. — Как на духу говорю! Истинно!

— Пиши, пиши, начальник! — вскочив, истерично заговорил Званцев. — На мне кровь. Верно старая говорит.

— Заткнись, недоносок, — прошипел Кирилюк.

— Он, — указав на Кирилюка, продолжал Званцев, — ни при чем. Я убивал! Судите!

Перов нажал кнопку звонка. У дверей встали конвоиры.

— Увести этого, — указав на Званцева, скомандовал капитан.

Конвоиры выполнили приказ.

— Игорь, — продолжал Перов, — займись им немедленно.

— Есть! — Кругов вышел следом.

— Все свободны! — Капитан командовал быстро, отрывисто. — Кирилюк! Кирилюк, сядьте сюда!

Кабинет сравнительно опустел. Кирилюк вальяжно расселся напротив Перова. Недовольно морщась, он продолжал разглаживать смятые Копорьевой уголки воротничка.

— Напрасно этот цирк затеяли, — первым заговорил Кирилюк. — Ну, допустим, участвовал… Убивал же тот, третий, о котором Суржич вспомнил. А, кстати, где он, третий? Ранен, что ли? Отчего очной ставки с ним не делаете? Я очень на ней настаиваю… Тот, третий, и есть убийца. А мы — что? Ну, будет срок за соучастие, за недонесение о преступлении…

— Не преступлении, а преступлениях, — нажимая на второе слово, поправил его Перов.

— Пусть так. Но даже если этот придурок, — Кирилюк кивнул в сторону места, где сидел Званцев, сознавшийся в убийстве, — упрется — с ним и валандайтесь. Может, и вправду кого убивал. А на мне крови нет.

— Крови на тебе нет? — с тихой яростью проговорил Перов. — Врешь, Баландин!

Тот вскинулся словно от удара. В глазах был неподдельный ужас.

— Путаете… Я не Баландин…

— А Новгород? А Псковщина?! Может, деревню Красуху забыл?! И это?!

Перов достал из объемистой папки и кинул на стол фотографию, где у сарая, держа в руках пылающий факел, стоял одетый в черную форму полицая Кирилюк-Баландин.

— А помнишь, Волк, — продолжал капитан, — кто был в этом сарае, который ты своей рукой поджег?.. Дети, женщины, старики — двести восемьдесят безвинных душ!

Кулаки Перова, лежащие на столе, судорожно сжались, побелели костяшки пальцев; огромным усилием воли он заставлял себя говорить спокойно:

— В архиве имеются другие снимки и документы… На днях приезжают свидетели твоих зверств, Будем проводить опознание, Волк.

Тот сидел обмякший. Потрясенный следователь следил за происходящим, забыв даже вести протокол.

— Об одном я, Баландин, ох как крепко жалею, — продолжал капитан. — Жалею, что нельзя тебя расстрелять, потом оживить — и снова. Оживить — и снова, Чтоб ты шкурой поганой своей расплатился за каждую — слышишь, Волк? — за каждую жизнь замученных тобою людей! За каждого ребенка, старика… За каждую женщину, за каждого бойца нашего.

Перов нажал кнопку, появились конвоиры.

— Увести эту… этого.

Конвоиры увели Волка.

Некоторое время капитан сидел неподвижно, измотанный тяжелым допросом. Прервать молчание решилась наконец Светлана:

— Василий Васильевич!

— Да? — поднял голову тот.

— Как же вам удалось выйти на то, что Волк — фашистский подручный? Или это секрет?

— Да какие секреты… Три детали меня замучили.

— Какие? — не выдержав, вступил в разговор следователь.

— Помните показания Суржича и Копорьевой? Бандиты командовали: «Руки — за голову, лицом — к стене!» Так командовали пленным фашисты. Русские говорят обычно: «Руки вверх!» Второе: жертву приканчивали выстрелом в затылок. И супруга Дольской, и Николая Викторовича, и даже сообщницу свою… А выстрел в затылок — это характерно именно для фашистов.

— Верно ведь! — поддержал его следователь.

— И третье: Дольская вспомнила, как один из бандитов сказал: «Красивая работа. Хорошо бы рядом сфотографироваться». А знаете ведь, как любили фашисты фотографироваться рядом с жертвами.

— Господи, как верно, — вздохнула Мальцева.

— Вот эти-то три детали и навели меня на мысль: либо Волк — фашист, скрывающийся под личиной русского, либо фашистский подручный, усвоивший их методы. В архиве нашел его без особого труда.

Спустя некоторое время по улицам воскресного Ленинграда неторопливо шли супруги Лебель. Анна Григорьевна оживленно поглядывала по сторонам. Имант Артурович был, как всегда, собранным. Он остановился у газетного щита, где был наклеен свежий номер «Известий», начал читать. Супруга тем временем подставляла лицо солнцу, зажмурив глаза.

Профессор внимательно читал полосу за полосой и вдруг взволнованно подозвал жену. Та подошла, и Имант Артурович указал ей на жирный заголовок: «Приговор приведен в исполнение».

Прочитав информацию, они пошли дальше с посерьезневшими лицами — на каждого нахлынули воспоминания о недавних событиях.

ДОМКРАТЧИКИ

Год 1957-й… Начало второго послевоенного десятилетия. Залечивший блокадные раны город набирал жизненную мощь…

Ленинград готовился отмечать свое 250-летие. Серьезные задачи вставали и перед милицией и ее общественными помощниками — бригадами содействия милиции (БСМ). Этих общественников в народе называли бригадмильцами.

Сумрачный февральский день промелькнул, будто его и не было: словно серенькое утро плавно переросло в вечер…

Начальник второго отделения Управления уголовного розыска майор милиции Максим Петрович Кречетов в своем кабинете заканчивал совещание. Его внимательно слушали оперуполномоченные — Феликс Бойков и Гасан Яганов — оба лейтенанты. На совещании были также Олег Алтайцев — студент университета, командир БСМ, и его заместитель — двадцатилетняя Рая Добкович — тоже студентка университета. И еще одна девушка была среди присутствующих — практикантка, студентка пятого курса юрфака Лена Томилина.

— Наше отделение, — продолжал Кречетов, — в дни празднования юбилея будет обеспечивать охрану общественного порядка во время массовых мероприятий. Вы, Яганов и Бойков, задействуетесь в общей системе нарядов.

Лейтенанты кивнули.

— Вы, — обратился к Томилиной майор, — хоть и практикант, работать станете на правах сотрудника.

— Понятно, Максим Петрович, — кивнула та.

— Как обычно, — говорил Кречетов, — с нами сотрудничают и бригадмильцы во главе с Алтайцевым и его боевым замом Раисой.

— Есть, — по-уставному четко отозвался Олег.

— Конечно-конечно, — поддержала его Добкович.

— Конкретный инструктаж, — продолжал майор, — будет проводиться ближе к весне. Ну, а потом нас ждет очередное важное событие…

— Всемирный фестиваль, — подсказала Рая.

— Молодежи и студентов, — уточнил Алтайцев.

— Правильно, товарищи студенты, — кивнул Кречетов. — И тогда-то задача перед нами будет посложнее: впервые за многие годы мы принимаем иностранцев в таком количестве…

Помолчав немного, он испытующе оглядел собравшихся:

— Какие, полагаете, правонарушения может повлечь такая ситуация? Ваши соображения?

— Шпионаж… Диверсии, — тихо, даже с испугом выдохнула Томилина.

— Ну, это навряд ли, — чуть улыбнулся Кречетов. — Еще какие будут мнения?

— Наверняка фарцовщики появятся, — снисходительно покосившись в сторону практикантки, поднялся Яганов.

— Верно, Гасан, — кивнул майор.

— Стиляги и прочая «плесень» к иностранцам приставать станут, — добавил Бойков.

— Поэтому, — утвердительно кивнув, продолжил Кречетов, — на время фестиваля нашему отделению поручено следить за порядком в гостиницах, где разместятся иностранцы. Руководство решило с деканатом университета вопрос о прикомандировании бригадмильцев к нашему второму отделению. Так что, Рая и Олег, бэсээмовцы во главе с вами конец летних каникул будут в Ленинграде. Объявите им это.

— Слушаюсь, товарищ майор, — отозвался Алтайцев.

— Сделаем, Максим Петрович, — почти одновременно заверила Раиса Добкович.

— Добкович и Алтайцев свободны, — ответил им Кречетов.

Олег снял пальто со стоящей туч же в углу вешалки, помог одеться Рае, оделся сам.

— Вернемся к непосредственной работе нашего отделения, — обратился к оставшимся майор. — На сегодняшний день сложилась непростая оперативная обстановка. Проблема номер один — нераскрытые дела с домкратчиками. Руководство требует решительных действий.

Последние слова Кречетова застали Олега и Раю уже у дверей.

— До свидания, всего доброго, — распрощались молодые люди с оставшимися.

— Всего доброго, — кивнул им майор и, когда Добкович с Алтайцевым вышли, продолжил: — Итак, учитывая все перечисленные признаки, можно с определенностью сделать вывод: кражи с применением домкрата совершила одна и та же группа. Ее предполагаемый состав…

Раздался телефонный звонок. Майор снял трубку:

— Кречетов. Да, товарищ дежурный. Так. Есть. Записываю. — Лицо его заметно помрачнело. — Понял.

Кречетов положил трубку на рычаг и оглядел собравшихся:

— Всему отделению вместе с оперативной группой срочно на выезд: снова домкратчики.

Комната, дверь которой украшали большие яркие буквы «БСМ», была завешана графиками дежурств, наглядной агитацией. Добкович и Алтайцев заканчивали в тот вечер дежурство.

— Скажи, Олег, — задумчиво спросила Рая, — а в чем смысл применения домкрата при краже?

— Во-первых, — обстоятельно начал тот, — требуется значительно меньше усилий, чем если бы долбить ломом.

— А во-вторых?

— С домкратом преступники действуют почти бесшумно. Вот в чем хитрость.

— Интересно, — помолчав, заговорила девушка, — а мы смогли бы чем-нибудь помочь отделению в этих делах с кражами?

— Пока, как видишь, мы не нужны, — пожал плечами Олег.

— Знаешь, когда Кречетов о домкратчиках заговорил, мне странноватая история вспомнилась…

— Какая же? — вскинул брови Алтайцев.

— Захожу перед сессией к сокурснице, — начала Рая, — конспект по политэкономии взять. Там компания веселится. Девушка эта… легкомысленная немного. Хотя учится хорошо.

— Бывает и так, — улыбнулся Олег.

— Заставила посидеть с ними немного. Иначе, мол, конспект не получу. Ну, анекдоты стали рассказывать, загадки всякие смешные… Один молодой человек свою загадал.

— Трудную? — поинтересовался Алтайцев…

В это время в кабинете Кречетова горел свет. Кроме майора здесь были Феликс Бойков и эксперт научно-технического отдела капитан милиции Илья Родионович Гвоздовский.

Один за другим Илья Родионович передавал коллегам фотоснимки места происшествия, где в последний раз «поработали» домкратчики. Офицеры разглядывали — уже виденные в натуре — выдавленные полы торговых залов, раскиданные в беспорядке вещи — свидетельство лихорадочных действий преступников.

— Взгляни-ка на это, майор. — Гвоздовский протянул Кречетову очередной снимок с отпечатками следов. — Слева — тот, что взят в подвале. А справа — с пола торгового зала.

— А следочки-то четкие, — заметил Феликс, глядя на снимки из-за плеча Кречетова.

— Четкие-то они, четкие, — с сожалением протянул Гвоздовский. — Да сами знаете: когда улика слишком «в нос шибает», скорее всего она подставная.

— Думаете, товарищ капитан, — уточнил Бойков, — преступники в сменной обуви работали?

— Почти не сомневаюсь, — кивнул тот.

— Разрешите? — В дверях кабинета появились Томилина и Яганов.

— Давайте-давайте, — жестом пригласил их майор. — Ну, какие новости на месте происшествия?

— Вот! — Гасан выложил на стол несколько целлофановых пакетиков с окурками. — Но, по всей видимости, старые.

— Все равно — на экспертизу, — распорядился Кречетов.

— Максим Петрович, — начала Томилина, выкладывая на стол два кирпича, — мне кажется, эти были на самом верху кладки. Видите круг от упора домкрата? — И Лена, составив кирпичи вместе, показала на них довольно отчетливо видный абрис.

— Молодец, девочка, приобщай к делу, — похлопал ее по плечу Кречетов.

Томилина совсем по-детски расцвела в улыбке. Гасан насмешливо покосился в ее сторону.

— Замок не был сорван, — продолжил рассуждения Бойков. — Стало быть, проникая в подвал, действовали методом подбора ключей.

— Замок на экспертизе? — спросил майор.

— Так точно, — заверил Феликс.

— И из подвала, и из торгового зала, — продолжил Кречетов, — собака взяла след и вывела в одно и то же место — в переулок. Там след оборвался. На снегу…

— На снегу, — подхватил эксперт Гвоздовский, — свежие следы покрышек. Полуторки. Вот эти снимки.

— Да, — напомнил Яганов, — свидетели с места позапрошлой кражи тоже говорили, что будто бы видели ночью полуторку, слышали характерный звук мотора.

— Ну-ка, ну-ка, — вгляделся в снимки Гвоздовский. — Вот это местечко… И тут… Интересная деталь: на левой задней покрышке характерная выбоина.

— Капитан, — обратился к нему Кречетов, — нужно размножить этот снимок. А мы вместе с ГАИ проверим все автохозяйства. Срочно.

— Разумно, — одобрил эксперт. — Хотя объем работы солидный.

— Займись этим, Феликс, — обратился к Бойкову майор.

— Есть! — Взяв снимок с отпечатком протектора, Бойков вышел.

— А это что? — размышлял Гвоздовский, всматриваясь в снимок общего плана переулка, откуда уехал грузовик. — Впечатление, будто в окне парадной силуэт какой-то… А может, просто блик или брак…

— Можно? — И, не дожидаясь разрешения, в кабинет стремительно вошла брюнетка лет сорока. На плечах ее были уложены две чернобурки. Их мордочки со стеклянными глазками свисали вниз. Ноги женщины облегали кокетливые румынки. И хотя офицеры были в штатском, она направилась прямо к Кречетову, цепким взглядом безошибочно определив в нем старшего. — Товарищ начальник, здравствуйте! Я — заведующая магазином Маженец Софья Семеновна. Только что из торгового зала. Подумать только, такая неприятность! Поверите ли, за многие годы ни одного нарушения не было! И вдруг — такое!

Софья Семеновна олицетворяла собой бурлящую энергию и напор.

— Причитания не помогут, Софья Семеновна. — Майору все же удалось как-то вклиниться в бурную стремнину ее монолога. — Завтра с утра вместе с коллегами из ОБХСС начинаем ревизию. Всего магазина в целом. По документации в сравнении с наличностью бригада должна быстро определить артикулы украденного. Ваша же, Софья Семеновна, задача — дать точное описание этих вещей. Их, так сказать, словесные портреты.

— Словесные? — еще больше оживилась Софья Семеновна и, воодушевленная последними предложениями Кречетова, затарахтела с готовностью: — Хорошо-хорошо. Я уже и сейчас на глазок могу сказать, чего недостает. Отрезы бостона коричневого цвета, точнее — шоколадного… Затем — габардин светло-серый. Костюмы габардиновые женские темно-фиолетовые в мелкую белую полоску — на них обратите внимание: партия уникальная. А мужские — темно-синие… Часы золотые мужские «Победа», женские — «Заря»…

— Отложим этот разговор до утра, — вновь вклинился в поток ее слов майор. — Когда ваши соображения могут быть подтверждены документами.

Утром следующего дня Кречетов вошел в свой кабинет, где уже расположились вокруг стола Бойков, Алтайцев и невысокий полноватый майор милиции Усоленко. На столе лежали гипсовые снимки с протекторов. Их придирчиво сравнивали с фотоснимками.

— Ну что, ГАИ, притомился? — приветствовал Кречетов давнего знакомого.

— Еще чего! — возразил тот. — Но похожего протектора пока не видно что-то…

— Стало быть, идем в следующее автохозяйство, — бодро подытожил Феликс.

— Какое у вас на очереди? — уточнил Кречетов.

— Третье, — сверившись со списком, ответил Усоленко.

— А успеем проверить до начала смены? — засомневался Алтайцев.

— Должны, — сказал Усоленко.

— Нам эта полуторка нужна, — вздохнул Кречетов. — Ох как нужна!

Через некоторое время посетительницей кабинета Кречетова стала Софья Семеновна. Закончив писать, она протянула майору пачку листов:

— Вот, Максим Петрович. По возможности точное и полное описание всех украденных вещей.

— Спасибо, — кивнул майор, взяв материалы.

— Позвольте мне высказать некоторые соображения, — продолжала женщина. — Я могу гарантировать, что преступники — хотя бы частично — станут реализовать товар через комиссионные магазины.

— Не исключено.

— А директора всех комиссионных, — доверительно понизила голос Софья Семеновна, — мои старинные добрые приятели… Хотите, составлю вам протекцию — предупрежу их?

— Благодарю, Софья Семеновна, — улыбнулся майор. — Весьма признательны. Но, думаю, управимся своими силами.

Вскоре некоторые продавцы комиссионных магазинов профессионально отметили разборчивых и придирчивых молодых покупателей, которые внимательно рассматривали вещи: костюмы с подкладными плечами… отрезы габардина… строгие мужские «двойки»… Это были Лена Томилина, Рая Добкович, Гасан Яганов.

Вечером они встретились в кабинете Кречетова.

— Думаю, — уверенно говорил Яганов, — преступники для начала вещички-то подзажали. Боятся сразу с ними засветиться.

— Практически все комиссионные обошли, — уныло подтвердила Рая: — И — ничего похожего на украденное.

— Не кисни, — подмигнул ей Гасан. — Возможно, в один из дней что-нибудь да всплывет…

— А теперь внимание, — прервал их диалог Кречетов. — Софья Семеновна подтвердила важную деталь.

— Какую? — встрепенулась Томилина.

— А вот какую, — отчетливо проговорил майор. — Украденные женские костюмы — десять штук голландского производства — в своем роде уникальны. Такой артикул не поступал в продажу ни в один из магазинов города. Эта партия выделена лично Софье Семеновне для плана. Из фондов Управления торговли.

— Стало быть, — понимающе кивнул Яганов, — заостряем внимание именно на этих женских «двойках». Очень хорошо… Ведь со шмотками по первым кражам работать много сложнее.

— По области приметы вещей распространены? — уточнил майор.

— Так точно, — кивнул Гасан.

— А если преступники украденное в другой город переправляют? — задумчиво предположила Томилина.

— И это не исключено, — согласился Кречетов. — Именно поэтому поиск вещей нельзя считать основной линией разработки. Вещички действительно могут находиться где угодно. А вот преступники — наверняка тут. Но у нас нет их примет. Ни единой… Рая, что дал поквартирный обход? Как твои бригадмильцы?

— Обход ничего не дал, Максим Петрович, — виновато отвела глаза Добкович. — Никто из жильцов никого в ту ночь не видал. Спали все.

— Похоже, на улицах вокруг места происшествия никто не страдает бессонницей, — невесело пошутил майор. — Завидую… А сколько квартир вы обошли с ребятами?

— Примерно пятьдесят пять процентов, — заглянула в блокнот Лена Томилина. — В остальных уже на работу ушли.

Раздался телефонный звонок, и майор снял трубку:

— Да, товарищ полковник. На очередном совещании я хотел бы выступить по линии наружной службы. Подготовлен проект приказа. В соответствии с ним участковые и квартальные уполномоченные совместно с дворниками обязаны следить за тем, чтобы чердаки и подвалы были не только закрыты на замки, но и опечатаны. Проверку проводить ежевечерне… Да, сторожевую и военизированную охрану также проинструктируем в плане профилактики. Есть.

Положив трубку, Кречетов обратился к собравшимся:

— Что же, малоутешительно подводить такие итоги, но приходится: итак, вещи пока не обнаружены.

— Разрешите? — в дверях появился Алтайцев.

— Проходи, Олег, садись, — приветствовал его майор и продолжил: — Примет преступников нет. И единственная — подчеркиваю: единственная ниточка, ведущая к воровской группе, — след автомобильной покрышки. Обход гаражей пока не дал ничего. Этой ночью пойдем по остальным.

— А нельзя приступить сейчас? — предложил Алтайцев. — Сразу бы…

— Днем большинство машин на линиях, — покачал головой Кречетов. — Да и народу в гаражах хватает. Будем работать ночью… А пока у нас задача — обойти оставшиеся квартиры, опросить жильцов. Вот закончим с поквартирным обходом — и по автохозяйствам.

— Максим Петрович, — негромко начала Добкович.

— Да?

— Может, это глупо, — неуверенно продолжила Рая, — но не идет из ума один случай.

— Какой же?

— В одной компании загадки всякие смешные загадывали. И вот молодой человек очень странную загадал.

— Опять за свое, — вполголоса неодобрительно проворчал Алтайцев.

— Не перебивай, Олег, — строго сказал майор. — Какую же загадку? Вспомни, Рая!

— Вроде бы так она звучала, — ободренная, продолжила Добкович. — «Ночная птица из-под пола стучится. Хозяев не спросит, а вещи выносит». Он потом хохотал как ненормальный. Изрядно пьян был.

— А отгадку назвал? — быстро спросил Кречетов.

— Не успел. Приятель его разозлился на эту выходку — увел на кухню: в чувство приводить.

— И ты, Рая, решила, — ухмыльнулся Яганов, — что отгадка тут — «домкратчики»?

— Н-нет, — сникла девушка. — Наверное, глупо все это…

— Ничуть, — убежденно заявил майор. — В нашем деле — тем более в теперешнем положении — любая информация полезна… А как звали этого молодого человека? И чем он занимается?

— Вроде бы его фамилия Шухман, — вспомнила Добкович. — На вид лет тридцать. Больше ничего о нем не знаю.

— Так узнай, — сказал Кречетов. — Узнай точную фамилию, род занятий… А теперь давайте поделим между собой номера квартир, где еще не беседовали с жильцами.

И вскоре сотрудники группы Кречетова беседовали с самыми разными людьми — возможными свидетелями последней кражи. Перед Бойковым, например, сидел крупный вальяжный мужчина.

— Скажите, — мягко спрашивал Феликс, — в ночь с семнадцатого на восемнадцатое вы ничего необычного на улице не заметили?

Мужчина хмыкнул:

— Я вечером семнадцатого встретил старинного приятеля. Буквально тысячу лет не виделись. Понятно, пошли по такому поводу в «Застолье». Каким образом домой пришел, — мужчина доверительно придвинулся к Бойкову, — помню нетвердо. Но точно скажу одно: супружница всю ночь меня пилила. Это я сквозь сон чуял.

— Извините за беспокойство, — поднялся лейтенант. — Желаю поскорее помириться с женой.

— А у нас уже мир, — благодушно констатировал мужчина.

Кречетов в это время беседовал с худенькой женщиной, живущей в доме напротив.

— Я мать троих детей, — словно извиняясь, говорила та. — Где уж нам в окошки глядеть, сами посудите… По ночам не слышу ничего. За день так намаюсь — только бы до подушки добраться. Сплю как убитая, честное слово… А муж сейчас в плавании.

— Извините за беспокойство, — откланялся майор. — Всего доброго вашему семейству.

В опрятной комнате с несколько старомодной обстановкой напротив Яганова сидел чистенький, исключительно аккуратно одетый старичок. Явно смакуя прошедшие события, он вспоминал:

— Ах, молодой человек, молодой человек! Что это была за ночь! Поверите ли, мне еще ни разу в жизни так не везло в преферанс… Какая карта шла! Беру это я прикуп…

— Простите, — не выдержав, перебил Гасан, — а до которого часу вы играли?

— Да уж светать начало, когда спохватились.

— Спасибо. Всего хорошего, — пожал старичку руку лейтенант.

С кокетливой, словоохотливой старушкой беседовала Лена Томилина.

— Ах, милочка! — взмахнула пухленькими ручками старушка. — Бессонница частенько меня мучит. Не дай вам бог узнать, что это такое. Тягостное состояние, просто не выразить.

— Простите, Капитолина Викторовна, — направляла беседу в нужное русло практикантка, — а нет ли у вас привычки в такие… сложные часы поглядывать в окно?

— Разумеется-разумеется, — с готовностью подтвердила старушка. — Я любуюсь городским пейзажем. Таким безлюдным, таким тихим…

— В ночь с семнадцатого на восемнадцатое тоже было безлюдно? Может, заметили что-нибудь необычное?

— Нет… А впрочем, да. Да! Чуть не забыла. Под самыми своими окнами я видела троих мужчин. Все они были с чемоданами… Лицо одного — того, что шел первым, — я запомнила. Весьма-весьма значительная внешность. Я бы даже сказала — артистичная…

— Опишите его как можно подробнее, — почти умоляюще сказала Томилина.

И вскоре Лена докладывала об этой беседе Кречетову, сидя в его кабинете:

— Выходит, Максим Петрович, приметы одного из преступников есть у нас теперь?

— Если предположить, — с сомнением ответил майор, — что те трое действительно домкратчики… Сделай, Лена, его словесный портрет. Раздадим всему личному составу.

— Сейчас.

Томилина направилась к выходу и в дверях столкнулась со стремительно идущими Ягановым и Алтайцевым.

— Есть! — Не пытаясь сдерживать радость, Олег протянул майору фотоснимок протектора и гипсовый слепок.

— Точно. Она и есть, — подтвердил Гасан.

— Верно, ребятки, — сличив слепок с фотоснимком, довольно констатировал Кречетов. — Водителя этой полуторки — срочно сюда!

Вскоре перед майором сидел молодой мужчина — невысокий, худощавый. Много юношеского сохранилось в его облике. Мужчина, поглядывая на Кречетова, заметно нервничал, хотя и пытался скрыть свое состояние.

Внимательно наблюдали за происходящим Томилина, Алтайцев и оба лейтенанта — Бойков с Ягановым.

— Стало быть, Желиба Тимофей Степанович, — говорил майор, внимательно просматривая документы мужчины. — Одна тысяча девятьсот тридцатого года рождения… Феликс, подготовь справку.

— Есть! — Бойков вышел из кабинета.

— Одна тысяча… Скажете тоже, — покрутил головой Желиба.

— И верно, — согласился Кречетов. — Дело не одной тысячей пахнет. А десятками. Иди даже сотнями.

— Какое дело? Ну какое дело? — тихо простонал Желиба. — Ничего не понимаю… За что вы меня?..

— Вы задержаны по подозрению в краже госимущества.

Желиба вскинулся, но тут же обмяк.

— Это… Этого не может быть, — еле слышно проговорил он.

— Проверим, — кивнул майор. — Итак, Тимофей Степанович, где вы были и чем занимались в ночь с семнадцатого на восемнадцатое этого месяца?

Желиба задумался, вспоминая. Напряженное выражение его лица неожиданно сменилось улыбкой:

— А! Дак на рыбалке! У меня ж полная неделя отгулов за тот год накопилась.

— Где рыбачили?

— А на Долгом. Под Лугой.

— С кем были?

— На этот раз один…

— А ночевали где?

— Мы с ребятами на берегу сторожку лесниковую нашли, — охотно продолжал Желиба. — Там и располагаемся. Печь хорошая есть. Да и сама избушка крепкая, хоть лесники в нее давно уже не заглядывали.

— И все же, Тимофей Степанович, — настаивал Кречетов, — кто может подтвердить, что вы в ту ночь на рыбалке были, а не… не в другом месте?

— Не рыбу ж мне в свидетели брать!

— Кстати, улов ничего был? — спросил Алтайцев.

— Середка-наполовинку, — повернулся к нему Желиба. — Окуни там… Красноперка, плотвица… Щук, правда, четырех вытянул. — И привычным жестом заядлого рыбака он показал на столе, какой длины были щуки.

В это время в кабинете появился Бойков. Покосясь в сторону Желибы, протянул Кречетову документ. Майор внимательно прочел и подытожил:

— Две судимости.

— И обе за кражи, — уточнил Феликс. — Квартирные.

После этих слов Желиба обмяк еще больше.

— Теперь, Желиба, выходит, — обратился к нему Кречетов, — на госимущество потянуло?

— Не знаю я, — затрясся тот в беззвучном плаче. — Ничего не знаю.

Раздался телефонный звонок, и майор снял трубку:

— Кречетов… Да. По телефону никак нельзя, Рая. Нет, даже по местному. Ты далеко?.. Ну, так поднимайся сюда поживее. — И, положив трубку, вызвал конвоиров. — Желибу увести.

Едва Желиба под конвоем покинул кабинет, как на пороге появилась Добкович:

— Максим Петрович! Ой, здравствуйте, товарищи… Слушайте: по-моему, я встретила костюм из той партии! Темно-фиолетовый в мелкую белую полоску. Голландское производство.

— Что за магазин, говори, — нетерпеливо подсказал ей Феликс Бойков.

— Магазин тут ни при чем.

— То есть? — удивился Гасан.

— Просто в магазине этом, — возбужденно продолжала Раиса, — женщина одна кофточку примеряла. Ну, естественно, пальто сняла. А под ним костюм. Той самой партии. Уверена!

— Кто эта женщина? Установить удалось? — спросил Кречетов.

— На почве костюма мы и познакомились, — оживленно ответила Добкович. — Ее зовут Коняева Вера Ивановна. Живет во Пскове. А костюм купила в Псковской области. В сельпо деревни Заплюсье. Там ее родная сестра живет. По дороге в Ленинград Вера Ивановна заехала ее проведать. В Ленинграде же — по делам наследства.

— А не заливала она тебе? — с сомнением проговорил Бойков.

— По-моему, правду говорила, — без прежнего энтузиазма ответила Рая. — Вот и адрес продиктовала…

— Заплюсье… Заплюсье, — подойдя к большой карте Северо-Запада страны, повторял Кречетов. — Да вот же оно: совсем на границе с Лужским районом.

— Ага, — довольно подтвердил Гасан. — Где Желиба рыбку свою ловил.

— Именно, — кивнул майор. — Кстати, он, наверное, уже успокоился. Пора продолжить допрос. Этим займется…

Бойков с Ягановым выжидательно подтянулись.

— …Томилина, — закончил фразу Кречетов.

Лейтенанты переглянулись.

— Да, вот еще, Рая, — словно не замечая реакции оперуполномоченных, говорил майор, — стало что-нибудь известно о вашем нетрезвом знакомом из студенческой компании?

— Его зовут Шухман, — с готовностью ответила Добкович. — Шухман Григорий Яковлевич, двадцати пяти лет. Учился раньше в Первом медицинском, но бросил… Потом поступил в химико-фармацевтический, но вот уже второй раз берет академический отпуск по состоянию здоровья. Учится все это время неважно. Вот его фотография.

— Молодец, девочка, — взяв снимок, одобрил Кречетов. — Когда же ты столько успела?

— Шухманом не я занималась, а наши бригадмильцы, — ответила Добкович.

— Значит, действуем так, — начал майор. — Гасан, вызывай Софью Семеновну. Она, ты и я едем в Заплюсье. Рая с бригадмильцами продолжает поиск костюмов этой самой уникальной партии — вдруг еще повезет.

— Я занимаюсь Желибой, — напомнила Лена Томилина.

— Прямо сейчас можешь и приступать, — кивнул майор. — А ты, Алтайцев, подежурь в проходной автохозяйства: не станет ли кто из посторонних Желибой интересоваться?.. Как действовать, знаешь.

— Не впервой, — солидно кивнул Олег.

— А я? — с оттенком недоумения протянул Бойков.

— Ты здесь за старшего остаешься.

— Есть!

— Сейчас свяжусь со псковскими товарищами, — продолжал Кречетов. — Пусть до нашего приезда это сельпо в Заплюсье на ревизию закрывают.

Он взялся за телефонную трубку, обдумывая разговор. Остальные направились к выходу.

— Ну, Елена, повезло тебе, — сказал Томилиной Феликс. — Расколешь Желибу — считай, все дело размотала. А он, думаю, уже готов — по собственному опыту чувствую… Какой отзыв о практике получишь! Весь курс ахнет.

В КПЗ — камере предварительного заключения — напротив Томилиной сидел безучастный Желиба. Разговор продолжался уже давно.

— Да хватит, в конце концов, мои кишки на барабан наматывать, — с тоской проговорил он. — Пишите! Все, что вам нужно, пишите… Я заранее со всем согласный. Что здесь за баранкой мантулить, что в зоне — разницы почти что никакой. Я ведь тренированный.

— Тимофей Степанович, — терпеливо настаивала Лена, — существует понятие презумпции невиновности. Слыхали о такой?

— Как же! Не единожды, — хмыкнул в сторону Желиба. — Перед тем как мне оба раза срок мотать.

— Ну, давайте вместе подумаем над вашим алиби.

— Дак вы не адвокат вроде, — помолчав, удивленно протянул тот, глядя на Томилину с явным недоверием.

— И все же попробуем поискать доказательства того, что вы были именно на рыбалке. Начните сами. Итак?

— Ну, обрывки лески могут в сторожке или у лунки валяться, — с неохотой начал Желиба. — Крючки… Может, поплавок какой оставил где…

— Вот-вот, — оживилась Лена.

— Что «вот-вот»? — скептически взглянул на нее тот. — А как доказать, что это не с прошлой рыбалки? А может, я всего-то день там провел, а потом пошел этим вашим делом заниматься? Тогда как?.. Нет! Ничего не выйдет. Хватит!

— Ладно, отдохните, — устало проговорила Томилина. — Я зайду еще.

Она направилась к выходу и скрылась за тяжело лязгнувшей зарешеченной дверью. Когда Лена вошла в кабинет Кречетова, то увидела, что за его столом, бессознательно подражая манерам начальника, устроился Бойков.

— Молодец, Олег, — продолжая телефонный разговор, кивал он. — Так и продолжай.

Феликс положил телефонную трубку и обернулся к Томилиной.

— А у тебя как дела, практикантка? Развалился Желиба?

Лена неопределенно пожала плечами.

— Нет? Что значит — реакция на женский характер. С мужчиной он давно бы заговорил. Вот у меня был дядя в следствии…

— Я, кажется, слыхала одну из историй о твоем дяде-следователе.

— Да? — горделиво оживился Бойков. — Серьезно? Какую?

— Однажды ученые-археологи никак не могли определить возраст мумии фараона.

— И что?

— Тогда они пригласили твоего дядюшку. Тот пробыл наедине с мумией совсем недолго. И вышел из кабинета, представь, зная не только точный год, но и месяц, и даже день рождения. «Как вы сумели?!» — изумились ученые. «Сам сказал», — ответил твой дядя.

— А ты язва, оказывается, — удивился Феликс и безо всякого перехода, доставая пачку листков, предложил: — Слушай, купи лотерейный билет. Я — распространитель.

— А сколько он стоит?

— Пять рублей. Я в первую лотерею вон что выиграл. — Бойков достал из нагрудного кармана авторучку, отвинтил колпачок.

— Желаю успеха в очередных тиражах, — улыбнулась Томилина.

— Ты, кажется, спросить о чем-то хотела? — перешел на деловой тон Феликс.

— Посоветоваться, — кивнула девушка.

Утром следующего дня Кречетов был уже на своем рабочем месте. В сборе и вся оперативная группа, кроме Олега Алтайцева.

— Рая? — продолжая совещание, выслушивал отчеты майор.

— Ничего нового, Максим Петрович, — огорченно ответила та.

— Стоит ли удивляться! Ведь остальные девять костюмов из этой партии, — Кречетов оглядел собравшихся, — мы обнаружили в Заплюсье. Восемь — в магазине. Девятый — у заведующей сельпо Екатерины Рюминой.

— Максим Петрович, а… эти восемь, простите, еще не раскуплены? — с чисто женским интересом не выдержала Добкович.

Мужчины переглянулись с улыбкой.

— Нет, Рая, — ответил ей Яганов. — Там у бабулек все больше «плюшки» — ну, плюшевые жакеты в ходу.

— Но костюмы — это не все, — вернулся к основной теме Кречетов. — Кроме ряда вещей, которые по артикулам совпадают с украденными, мы обнаружили еще кое-что.

Он достал и продемонстрировал присутствующим фотопортрет изрядного формата.

— Шухман! Григорий Шухман! — воскликнула Рая.

— Собственной персоной, — подтвердил Яганов. — Поклонник первой красавицы Заплюсья Екатерины Рюминой.

— Это скорее по совместительству, — уточнил майор. — Основное его занятие — поставщик краденого.

— Сейчас-сейчас. — Добкович начала лихорадочно рыться в блокноте. — Адрес его срочно нужно…

Чуть улыбнувшись, Яганов переглянулся с Кречетовым.

— Не волнуйся, Рая, — сказал Гасан. — Шухман уже здесь.

— И вышли мы на Шухмана, — продолжил майор, — вместе с Рюминой благодаря тебе, Рая. Молодец, девочка.

Добкович сидела смущенная и обрадованная.

— А что нам скажет другая представительница так называемого слабого пола? — обратился к Томилиной Кречетов. — Как Желиба? Перестал запираться?

— Перестал, Максим Петрович, — удовлетворенно кивнула та. — И поскольку алиби Желиба сам доказать не сумел, пришлось ему помочь.

Все слушали Томилину с интересом и вниманием.

— Дело в том, — продолжала она, — что Тимофей — отличный шофер.

— Да, — поддержал ее Бойков. — В гараже о Желибе самого высокого мнения как о водителе.

— …И машину свою знает… — Лена чуть замешкалась, подбирая слова, — как родное, живое существо. Вот я и попросила его описать характерные приметы колес полуторки. Ну, вроде как особые приметы человеческих лиц… Тимофей это сделал очень подробно. Даже нарисовал.

Томилина помолчала.

— Дальше, дальше, — кивнул ей Кречетов.

— Потом мы с ребятами помчались в гараж, — рассказывала Лена.

— И капитан Гвоздовский с нами, — напомнил Феликс. — Без НТО не управиться бы.

— И?.. — нетерпеливо подсказал майор.

— И ни одно из колес полуторки Желибы не совпало с его описаниями и рисунками, — раздельно сказала Томилина.

— Стало быть, подменили, — вслух подумал Гасан.

— И совсем недавно, — кивнула Лена, протягивая Кречетову листок. — Вот заключение эксперта Гвоздовского.

— Зато описания Желибы, — продолжил Феликс Бойков, — совпали с колесами совсем другой полуторки того же гаража.

— Кто водитель второй машины? — уточнил Кречетов.

— Красавин Матвей Михайлович, — ответила Лена.

— Немедленно в управление, — распорядился майор.

На этот раз лукаво переглянулись Бойков с Томилиной.

— А он уже здесь, — ответил Феликс. — Санкцию прокурора я получил — руководство поддержало.

— Отлично сработали, ребята… А где Алтайцев?

— В автохозяйстве, товарищ майор, — ответил Бойков. — Со своими бригадмильцами. На случай, если кто — особенно из посторонних — станет Красавиным интересоваться.

— С Желибой как? — спросил Кречетов.

— Домой отправили, — доложил Феликс.

— Извинились перед ним, — добавила Томилина.

— Все правильно сделали, — удовлетворенно подытожил майор. — Ни убавить, ни прибавить… Что ж, поговорим теперь с нашими добрыми молодцами. Первым Шухмана давайте.

И вскоре Шухман уже сидел перед Кречетовым. Держался более чем свободно. На вопросы отвечал подробно и словоохотливо.

— А теперь, — продолжал майор, протягивая Шухману машинописные листки, — ознакомьтесь с показаниями гражданки Рюминой Екатерины Тихоновны. Она весьма подробно излагает обстоятельства, при которых к ней попала изрядная партия украденного товара.

— Украденного? — расширил глаза Шухман. — Какой кошмар! А я на все сто процентов был уверен: потерянного. Иду это раз по улице. Точнее — по переулку. То ли Свечному, то ли Мучному… Наверняка не помню — нетрезвый был, извините. Гляжу — тюк лежит. Прямо на дороге. А, извините, что с возу упало — то пропало. Как говорится, чья потеря — моя находка!

— И находку эту, — прервал его рассуждения Кречетов, — вы решили сбыть незаконным путем через сельпо?

— Отнюдь! — благодушно возразил Шухман. — Проезжая мимо, заехал к знакомой, оставил тючок. А уж что потом сельская баба надумала с вещами делать — простите — неведомо.

— Она и об этом пишет, — сказал майор. — Прочтите, как вы требуете поделить вырученные деньги.

— Деньги?! — возмутился Шухман. — Ни о каких деньгах не знаю! Мало ли что напишет эта ненормальная. Она, между прочим, недавно переболела полиомиелитом и менингитом одновременно…

— Стоит ли так щедро бросаться терминами? Ведь, судя по отзывам обоих медицинских институтов, где вы пытались учиться, ваши познания далеки от совершенства. Отправляйтесь пока в камеру. Подумайте. Одиночество отрезвляет. — И, вызвав конвоиров, Кречетов распорядился: — Этого в камеру. Привести следующего.

И вскоре перед майором предстал «следующий».

— Красавин Матвей Михайлович, — говорил майор, просматривая его документы. — Двадцать пятого года рождения. Уроженец Ленинграда, шофер…

— В самую точку попали, — почти радостно подтвердил тот.

— Почему вы здесь, не догадываетесь?

— Думаю, сильно удивить меня решили. Не иначе.

С момента появления Красавина в кабинете Рая не переставала напряженно вглядываться в его лицо.

— Тогда ознакомьтесь с заключением нашего научно-технического отдела. — Кречетов выложил перед Красавиным несколько листков с машинописным текстом. — Итак, первое — это характерный след вашей полуторки. След этот обнаружен в ночь с семнадцатого на восемнадцатое невдалеке от места совершения кражи в крупном промтоварном магазине.

— Ну да?! — сочувственно ахнул тот.

— Второе: вот заключение, что колеса вашей полуторки недавно переставлены на грузовик Тимофея Желибы. И третье: в вашей полуторке найден домкрат… Товарищ Томилина, прошу.

Кивнув, Лена составила на отдельном столе два кирпича. На их поверхностях образовалось очертание единой окружности.

— Так вот, Красавин, — продолжил майор, подойдя к этому столу, — очертание этой окружности в точности совпадает с основанием вашего домкрата. Полностью идентичны и микрочастицы кирпичей, приставших к домкрату. Они — от этих…

Красавин слушал с доброжелательным вниманием.

— А найдены кирпичи, — завершил Кречетов, — в подвале магазина, откуда с помощью этого домкрата был совершен пролом пола в торговом зале. Что вы на это скажете?

Рая, вспоминая что-то, еще и еще всматривалась в лицо Красавина.

— И последний вопрос, Красавин: где вы были в ночь с семнадцатого на восемнадцатое? Слушаем вас.

— Да что тут отвечать? — застенчиво улыбнулся тот. — В ночь с семнадцатого на восемнадцатое я спал. Спал, как обычно, крепко. Спал у себя дома. В Горской. Там у меня домик-крошка в два окошка. Сами же по прописке видите.

— С кем проживаете?

— Один. Один я, мил человек… Ну, а касательно того, кто мне колеса перевинчивал, на кражу ездил, а потом домкрат подбросил, — это уж ваше дело разбираться… Я тут, как говорится, ни сном ни духом. В путевом листе у меня такой ездки нет. Это вам — на первое, на второе и на третье.

Кречетов молчал, изучающе разглядывая его лицо.

— Максим Петрович, — не выдержала Рая, — можно, Красавин выйдет? Мне кое-что сказать надо.

— Выведите задержанного, — кивнул майор, вызвав конвоиров.

Красавин вышел, насмешливо-снисходительно взглянув на явно взволнованную Добкович.

— Что у тебя. Рая? — спросил Кречетов.

— Максим Петрович, — горячо заговорила она, — да ведь Красавин — тот самый человек, который на вечеринке оборвал Шухмана. Когда он загадку свою стал…

— Очную ставку. Немедленно, — принял решение майор и, вызвав конвоиров, распорядился: — Верните Красавина. Потом сразу Шухмана приведите.

Вскоре конвоиры вернулись с Красавиным. Чуть позднее привели Шухмана. Те с безразличием оглядели друг друга.

— Шухман, — указав на Красавина, спросил Кречетов, — вам знаком этот гражданин?

— Откуда?

— Отвечайте по существу.

— Не знаком.

— Вам, — указав на Шухмана, продолжал майор, — знаком этот гражданин, Красавин?

— Не припомню что-то, — со смущенной улыбкой покачал головой Красавин.

— А эта гражданка, — указав на Добкович, спросил обоих задержанных Кречетов, — вам знакома?

Красавин и Шухман отрицательно покачали головами.

— Гражданка Добкович, знаете ли вы этих граждан? Если да, то при каких обстоятельствах познакомились? — обратился к Рае майор.

— Познакомились месяца полтора назад, — стараясь говорить совершенно спокойно, начала та. — На вечеринке у моей сокурсницы Татьяны Селецкой. Я запомнила их потому, что Шухман стал загадывать какую-то странную загадку… Что-то про ночную птицу. А Красавин его оборвал, увел из комнаты… Если Красавин и Шухман мои показания считают неправильными, можно пригласить Селецкую и еще тех, кто был в тот вечер.

— Не надо. Я вспомнил. Все так и было, — живо откликнулся Красавин и, кивнув в сторону Шухмана, добавил: — Мы с этим парнем там познакомились.

— Почему в тот вечер вы прервали Шухмана? — спросил майор.

— Показалось, что начал… это, похабень нести, извините. Набравшись был.

— Точно, — радостно удивился Шухман. — Я ведь и сейчас ничегошеньки не помню. Все смазано.

— А все потому, что закуси настоящей не было, — с пониманием оценил ситуацию Красавин и, обернувшись к Добкович, назидательно продолжил: — Так своей подружке и передай. Ежели уж мужиков приглашает, пусть насчет закуси потревожится: картошка, селедочка там, грибки, капустка. Горбуша тоже под водку идет… А то выдумала такое! Надо же: сладкий стол!

— Ну, натурально! — подтвердил Шухман и, сюсюкая, передразнил: — Ку́сайте, детоцки, тортик и конфетоцки… Наутро башка от шеи отделялась. А ливер внутри весь так и дрожал.

— Отставить эту тему! — приказал Кречетов.

— А вы, извините, ее сами начали, — возразил Красавин.

Раздался телефонный звонок. Майор снял трубку:

— Да, я… Так. Отлично, Олег. Давай его сюда немедленно. — И, положив трубку на рычаг, приказал вызванным конвоирам: — Увести этих двоих.

Шухман с Красавиным переглянулись. Их вывели порознь.

— Так, товарищи, — бодро продолжил Кречетов. — Алтайцев с бригадмильцами задержали у гаража некоего Рябова. Он интересовался Красавиным. Сейчас этот Рябов будет здесь.

— Елена, поведи протокол, — обернулся к Томилиной Бойков. — У меня рука уже затекла.

— У меня тоже, — поддержал коллегу Яганов.

— Эх вы, усачи мои! — покачал головой Кречетов. — Раскисли. Вот девчата на сей раз результативней вас работают.

— Этот сильный слабый пол, — продекламировала Рая.

— На, Елена, выигранную вставочку, — протянул Бойков авторучку. — Попиши. Тебе для практики полезно.

— Ладно, выручу, — приготовилась вести протокол Томилина.

В это время Алтайцев с конвоирами ввели Рябова.

— Садитесь, Рябов. Ваши документы? — начал майор.

— Документов при задержанном не оказалось, — доложил Алтайцев.

— Сейчас все объясню, — мягко, деликатно начал Рябов. — Вы поверите мне и без документов.

— Слушаем внимательно.

— Видите ли, родился я в Петропавловске-Камчатском в двадцать четвертом году. Отец мой — в войну он пропал без вести — был кадровым военным.

Томилина, забыв вести протокол, смотрела на Рябова.

— Ну, что же ты, протоколируй, — шепотом напомнил ей Гасан.

— Простите, перебью вас, — сказала Лена.

— Весь внимание, — предупредительно повернулся к ней Рябов.

— Товарищ майор, можно несколько слов в отсутствие задержанного?

— Выйдите ненадолго, — обратился к Рябову Кречетов и сделал конвою знак.

Рябова увели.

— Вы что, сговорились сегодня, девчата? — удивился майор, — В чем дело, Лена?

— Ну как же! — перешла на громкий шепот Томилина. — Неужели вы забыли? Или ничего не заметили?

В это время Рябов в коридоре переминался с ноги на ногу, провожая взглядом каждого, проходящего мимо. Из кабинета вышел Бойков и быстро направился по коридору. Взгляд Рябова стал чуть более напряженным.

— Заходите, Рябов, — пригласил его в открытую дверь Яганов.

— Итак, — продолжил беседу майор, — ваше имя, отчество, фамилия?

— Рябов Вадим Исаевич, — поклонившись, назвался тот.

— Продолжайте ваш рассказ, Вадим Исаевич.

— Я был совсем маленьким — едва исполнилось четыре года, как отца перевели служить в Ленинград.

— Где вы жили в Ленинграде?

— На Восьмой Красноармейской. Знаете, это район бывших рот Измайловского полка. В доме номер девять, — Тут Рябов грустно вздохнул. — Я побывал там: нашего дома больше не существует. Его номер присоединен к соседнему — одиннадцатому. Домовая книга сгорела в бомбежку, из бывших жильцов никого не нашел… Так тяжко, знаете ли…

— В сорок первом вам было уже семнадцать, — подсчитал Кречетов. — Затем воевали?

— Нет. У меня туберкулез легких. Это — наследственное. От него скончалась в эвакуации мама…

— Где? Когда?

— В эвакогоспитале. Под Челябинском.

— Номер? — спросил майор.

В это время раздался телефонный звонок, он снял трубку:

— Да, Феликс? Нашел? Молодец. Как скоро прибудете?.. Ясно, — И, положив трубку, обратился к Яганову: — Гасан, приступай.

— Есть! — Яганов направился из кабинета.

Рябов с чуть заметным выражением обеспокоенности поглядел ему вслед.

— Итак, — напомнил ему майор, — номер эвакогоспиталя, Вадим Исаевич?

— Мы подошли к самому главному, товарищ майор, — заговорил тот, — Дело в том, что с цифрами я всю жизнь не в ладах. А документы — решительно все — на днях у меня пропали…

— Вон как? Обстоятельства пропажи?

— Очевидно, — задумался Рябов, — похитили в трамвае. В час пик, когда я ехал оформляться на работу.

— Не похитили, а украли, Рябов, — поправил его майор, — Так будет точнее. Впрочем, дальше, прошу вас.

— По образованию я инженер-электронщик. Институт закончил в Новосибирске… Диплом вот тоже украли, — вздохнул тот. — Да, так работал я на различных предприятиях Зауралья — все перебирался ближе к родному Питеру… Потом списался со старым приятелем. Он предложил работать у него в КБ электроники. Приехал в Ленинград — а тут такая неприятность… Трудовая книжка, кстати, тоже пропала.

— И что же вы предприняли, чтобы уладить положение? — спросил Кречетов.

— Написал заявления в самые различные инстанции с просьбой восстановить утраченные документы. — Рябов с готовностью вытащил из кармана пачку бумаг и протянул собеседнику.

— И до сих пор не отправили? — удивился майор.

— Ну… Пока узнал, по какой форме писать, пока восстановил все адреса… И потом все же не теряю надежды, что документы найдутся, — звоню в стол находок. Слушаю каждое утро передачу объявлений. А может, милиция их где обнаружит?

— И каким же образом вам вернет? С прежнего места жительства выписаны. В Ленинграде не прописаны.

— Разумеется, ведь прописка возможна только после оформления на работу. А кто возьмет на работу без единого документа?.. В такой замкнутый круг я попал.

— Где же вы ночуете?

— Н-на… вокзалах, к великому стыду своему.

— Отчего же не у приятеля?

— У него крайне стесненные жилищные условия. Приятель и сам лишь недавно сумел вернуться в Ленинград.

— Напишите его имя, отчество, фамилию, — сказал Кречетов, протягивая Рябову лист бумаги, — а также рабочие и домашние координаты.

Тот быстро написал и вернул лист майору.

— Хорошо, продолжим, — кивнул Кречетов. — У проходной гаража вы интересовались неким Красавиным. Давно ли вы знакомы и для чего он был вам нужен?

— Видите ли, я, толкаясь по городу, познакомился с одним колхозником. Ему нужно было от Витебского вокзала на Сытный рынок товар отвезти. Сам достать машину он не сумел и от товара отойти не мог. Ну и попросил меня…

— За так?

— Н-нет, — смутился Рябов. — У меня, знаете ли, деньги на исходе.

— А почему именно Красавина спросили?

— Разузнал кое у кого из шоферов в проходной. Один Красавина для такого дела и назвал. Я спросил. Вот и всё.

Кречетов набрал номер внутреннего телефона и сказал только:

— Введите.

Вскоре в сопровождении конвоя в кабинет зашел Красавин. Рябов равнодушно оглядел его и отвернулся.

— Матвей Михайлович, — обратился к Красавину майор, — вам знаком этот человек?

— Впервые вижу, — с некоторым удивлением протянул тот.

— А вы, Рябов, — указав на Красавина, продолжал Кречетов, — знаете этого гражданина?

— Не встречал ни единожды, — уверенно ответил Рябов.

— Увести, — сказал конвоирам майор.

Те вывели Красавина из кабинета.

— Рая, — продолжил Кречетов, — пригласите всех для проведения эксперимента «на выборку».

Добкович вышла, и вскоре в кабинете появилась группа мужчин, возрастом и ростом походивших на Рябова. Среди них находились и Шухман с Красавиным. Рябов окинул всех равнодушным взглядом, ни на ком не остановив глаз. Занял свое место за столом следователь в форме капитана милиции, приготовился вести протокол. Лена с заметным облегчением отложила авторучку. Рая и Гасан устроились в сторонке.

— Прошу всех занять места, — попросил Кречетов.

Группа мужчин расселась в ряд вдоль стенки.

— И вас, Рябов, это касается, — заметил майор.

Тот, пожав плечами, неторопливо занял место где-то посередине ряда.

— Феликс! — позвал Кречетов.

Бойков по этой команде ввел в кабинет маленькую старушку, с которой в свое время беседовала на квартире Лена. Старушка была и сейчас бодра, подтянута. Сквозь старомодное пенсне со шнурком виднелись живые, пытливые глаза. Офицеры учтиво встали.

— Здравствуйте, — кивнула она.

— Здравия желаем, Капитолина Викторовна, — ответил за всех майор. — Присаживайтесь.

— Чем могу быть полезна?

— Вам, — приступил к своим функциям следователь, — предстоит сейчас внимательно посмотреть на каждого из этих мужчин и вспомнить, не встречали ли вы кого-нибудь из них. Прошу вас, подойдите поближе… Разглядите лица.

Капитолина Викторовна, проходя вдоль ряда, приостановилась напротив Рябова. Кречетов, Томилина, Бойков переглянулись, но старушка направилась дальше, внимательно рассматривая всех. Повернулась, еще раз прошла мимо всех и обратилась к следователю:

— Мне доводилось раньше видеть гражданина, который сидит в ряду пятым, если считать справа налево.

— Что за вздор! — возмутился Рябов, отсчитав свой порядковый номер.

— Помолчите, Рябов, — вмешался майор. — При каких обстоятельствах, Капитолина Викторовна, вы видели этого гражданина?

— Собственно, я уже рассказывала все вашей барышне, — кивнула в сторону Томилиной старушка. — Ей.

— Повторите еще раз, — попросил следователь.

— Видела этого гражданина в ночь с семнадцатого на восемнадцатое, — начала Капитолина Викторовна обстоятельно. — Думаю, это было уже восемнадцатое число. Иногда в бессонницу я имею обыкновение смотреть в окно: пейзажи ночного города так обворожительны… Я увидела троих мужчин с чемоданами.

Шухман скучливо зевнул.

Капитолина Викторовна продолжила.

— Этот, — указала она на Рябова, — шел первым. Он остановился, поставил чемоданы, закурил. Затем трое двинулись дальше.

— Что может различить ночью слепая старуха? — возмутился Рябов.

— Простите, молодой человек, — с достоинством возразила Капитолина Викторовна. — Но вы остановились под ярким фонарем. Кроме того, несколько секунд ваше лицо освещала спичка. Живу я в бельэтаже.

Рябов фыркнул и отвернулся в сторону.

— А эти стекла, — старушка старомодно-женственным жестом сняла пенсне, — почти без диоптрий. Я отлично вижу! По крайней мере в театре никогда не пользуюсь биноклем.

— А больше никого не узнали, Капитолина Викторовна? — спросил следователь.

— Нет, — уверенно ответила та.

— Благодарим вас, — сказал Кречетов.

— Прочтите, пожалуйста, и распишитесь на каждой странице. — Следователь протянул старушке протокол.

— Ваша повестка, Капитолина Викторовна, — напомнил Бойков. — И позвольте проводить вас.

Капитолина Викторовна подписала протокол не надевая пенсне.

— Всего доброго, — поклонилась она присутствующим.

— Будьте здоровы, — поднялся на прощание Кречетов.

Провожаемая Феликсом, старушка вышла из кабинета.

— Все свободны, — помолчав, обратился к присутствующим майор.

Встав, участники эксперимента направились к выходу.

— А с вами, Рябов, мне еще нужно побеседовать, — добавил Кречетов.

— Я и сам бы хотел продолжить разговор, — садясь напротив майора, ответил тот. — Пора же в конце концов развеять непонятное недоразумение.

— Всего один вопрос: нет ли у вас в городе или пригороде родственников?

— Никого, товарищ майор, — горько вздохнув, ответил Рябов. — Один я как перст.

— В таком случае продолжим разговор позднее, — подытожил Кречетов и, обращаясь к вызванному конвоиру, распорядился: — Уведите задержанного.

— Только позвольте напомнить, — мягко ответил Рябов, поднимаясь, — что вы имеете право задерживать меня не более трех суток.

После ухода Рябова в кабинете собралась вся оперативная группа.

— Что скажете, друзья? — обвел взглядом присутствующих майор.

— По-моему, все ясно, — немедленно откликнулся Алтайцев. — Преступники у нас, то есть у вас, в руках.

— Нет, Олег, — покачал головой Кречетов. — У меня тоже постоянно возникает чувство, что вот-вот… Но каждый раз все срывается из-за их…

— Увиливания, — подсказала Томилина.

— Именно, — кивнул майор. — Как угри скользкие… Смотрите, какие у нас линии в руках, — и все обрываются! Вышли на уникальную партию костюмов — с нее на Рюмину — от Катерины на Шухмана — бац: «Откуда взял?» — «Нашел».

— Да врет он! — не выдержал Яганов.

— Не сомневаюсь. Но это нужно доказать… Другая линия, — продолжал развивать свою мысль Кречетов, — протектора — подставная машина — настоящая полуторка — кирпичи — Красавин — бац: уверяет, что подставляют именно его.

— Зато удалось доказать знакомство Шухмана с Красавиным, — сказал Бойков. — Знакомство, которое они по каким-то причинам скрывали.

— Но сваливают-то все на обычное опьянение, — возразил майор. — Рая и сама говорила: Шухман был под изрядным градусом… Кстати, Раиса, удалось установить — были Шухман и Красавин знакомы раньше?

— Этого никто не знает, — огорченно ответила Добкович. — И еще: Селецкая — хозяйка квартиры, где была вечеринка, — ни в чем предосудительном не замечена.

— Ясно, — кивнул Кречетов и продолжал: — Нитка «Красавин — Рябов» вообще тонкая… И что же нам остается? Привлечь Екатерину Рюмину из сельпо?

— А костюмы?! А машина?! А домкрат?! — горячо заговорил Яганов. — Да что вы, товарищ майор!

— Не кипятись, Гасан, — чуть улыбнулся Кречетов. — Это я так — сгустил краски… Давайте-ка еще раз вытянем цепочку в направлении, обратном действиям преступников. Пусть кто-нибудь рисует.

Бойков взял лист бумаги, отвинтил колпачок авторучки.

— Итак: Екатерина Рюмина — это сельпо, реализация. Далее: Шухман — передатчик. Рисуй стрелку: Красавин — водитель. А от Красавина стрелка к Рябову. И что же получается? Наш бродяжка — начало цепи?.. Давайте думать, товарищи, где тут в цепочке этой недостающие звенья? У меня ощущение, что их осталось буквально одно-два. Ну?.. У кого какие сомнения, вопросы?.. Думайте, думайте!

Все по очереди придвигали к себе схему, размышляли.

— Я, например, — начал Феликс, — до конца не понял, почему Красавин так резко одернул Шухмана, когда тот по пьянке стал эту загадку загадывать. Кстати, совсем не похабную. Ведь Красавин разозлился? Так, Рая?

— Очень! — подтвердила Добкович.

— Напомни-ка нам слова, Раиса, — попросил Кречетов.

— «Ночная птица из-под пола стучится», — начала та.

— Какая такая птица из-под пола стучится? Нет в природе таких птиц! — перебил ее Яганов.

— Может, хотел на домкратчиков намекнуть? Порадовался своему тайному знанию? — предположила Томилина.

— А дальше какие слова, Рая? — спросил Бойков.

— «Хозяев не спросит, а вещи выносит», — сказала девушка.

— Не бывает таких птиц, — кивнул Алтайцев. — Похоже, и вправду на домкратчиков намекал… И загадка-то самодельная.

— А почему именно птица? — рассуждал Яганов. — А не зверь? Или вообще чудо-юдо морское?

— Он определенно намекал на кого-то! — заговорила Лена. — Кто на птицу похож внешне. Или фамилией.

— Или кличкой, — добавил Олег.

Глядя, как распаляются подопечные, Кречетов не в силах был скрыть улыбку, несмотря на серьезность момента.

— Стоп! Каких мы знаем ночных птиц? — обратился к присутствующим Бойков.

— Сова, — немедленно отозвался Яганов.

— Филин, — добавила Томилина.

— Сплюшка, — вспомнила Добкович.

— Сама ты сплюшка, — покосился в ее сторону Алтайцев.

— Нет, правда. Есть такая, — возразила Рая. — Я у Бианки в «Лесной газете» читала… А еще — выпь… И может, соловей?

— Вот что, Феликс, — прервал их рассуждения майор, — срочно оформляй командировку в Москву. Дашь запрос на всех ночных птиц в централизованной картотеке МВД. Отправляйся ближайшим рейсом.

— Слушаюсь, — ответил тот.

— Значит, понял? По внешности, по фамилиям, по кличкам.

— Есть! — Бойков вышел из кабинета.

— А вы, горе-орнитологи, — обратился к оставшимся майор, — к отлету Бойкова срочно узнайте в зоомузее и в зоопарке: какие птицы действительно к ночным относятся? А то станете на картотеке как ночную искать… кречета.

Дружный хохот был ему ответом.

Следующей ночью Феликс работал вместе с сотрудниками централизованной картотеки МВД СССР. Мелькали снимки подучетников — фас… профиль… дактилограммы… карточки учета.

А Кречетов дремал в своем кабинете. Раздался телефонный звонок, он схватил трубку:

— Кречетов слушает.

— Товарищ майор, — раздался из трубки знакомый голос дежурного, — немедленно к аппарату спецсвязи. Москва на проводе.

Почти бегом Кречетов устремился из кабинета.

На другом конце провода был Феликс Бойков. А рядом с аппаратом лежал увеличенный снимок Рябова.

— Это наш Рябов, — удовлетворенно говорил Феликс. — Санька-Филин. Аналогичные эпизоды: Одесса — пятьдесят третий год, Архангельск — пятьдесят пятый. Числится в союзном розыске.

— Связи, Феликс?! Связи его?!

— Дядя-инвалид, — ответил Бойков. — Свой дом в Толмачеве.

— Совсем рядом с Псковской областью! — подытожил Кречетов. — Ну молодчина! Возвращайся. А мы выезжаем в Толмачево.

Положив трубку, майор набрал номер местного телефона по другому аппарату:

— Дежурный? Володя! Опергруппу вместе с нами на выезд! От НТО — Гвоздовского.

Через два часа перепуганный щуплый старичок инвалид ковылял по невзрачному подворью, ошеломленный количеством наехавших людей.

— Я ничего не трогал, ничего, — причитал он. — Не знаю ни о чем. Саня привез. Сказал, мол, от жены-разведенки вещички схоронить надо. Не то, мол, отсудит, стервь… Здесь всё — на сеновале.

Слегка припорошенные сеном, на сеновале действительно стояли шеренги фибровых чемоданов. Гвоздовский с помощником без лишних слов приступили к обработке поверхностей. Другие члены группы освещали сеновал лучами сильных фонарей.

— О! Да тут отпечатков — полные коллекции, — констатировал Гвоздовский. — И четкие, как по заказу.

— Ну, теперь этим пташкам ночным не открутиться, — негромко подытожил Кречетов.

А уже следующим утром сотрудники дактилоскопировали и фотографировали в камерах мрачного Красавина, раскисшего вконец Шухмана.

Рябов же, пытаясь в бессильной злобе вырвать руку, всю ладонь испачкал черной краской. И этой черной рукой он старался закрыть свое перекошенное лицо от объектива фотокамеры.

ТАЙНА СИБИРСКОГО ПРИИСКА

В небольшом помещении дежурной части районного отдела вневедомственной охраны дежурили две молоденькие девушки — блондинка и брюнетка. Обе в новенькой милицейской форме. У окна листал журнал лейтенант милиции, прислушиваясь к голосу спортивного комментатора, звучащему из динамика.

«Лето нынешнего, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, — привычно бодрым тоном частил тот, — стало урожайным для наших легкоатлетов».

— Тридцать один — девяносто пять, под охрану приняла, Сигнал идет хорошо, До свидания, — сказала брюнетка в телефонную трубку и, опустив ее на рычаг, обратилась к лейтенанту: — Игорек, прикрути звук. Мешает же работать.

Игорь, укоризненно взглянув на нее, вообще выключил радио.

— А в чем, собственно, преимущество сферических датчиков? — поинтересовалась блондинка, продолжая проворно вязать что-то на спицах.

— В том, — неторопливо отвечал лейтенант, — что они реагируют на появление и перемещение в охраняемом объекте любого теплокровного существа.

— Выходит, даже если мышка бежала и хвостиком махнула — все равно сработает?

— Обязательно, — подтвердил тот.

— Но ведь это ложный вызов!

— А нечего мышей разводить, — зевнул лейтенант.

В это время послышался зуммер, и на пульте у блондинки тревожно замигала лампочка.

— Вот и ваша мышка, — усмехнулась брюнетка.

Блондинка, бросив вязание, быстро выдернула из картотеки регистрационную карточку и протянула лейтенанту:

— Игорек, это объект двенадцать — шестьдесят восемь: квартира.

Взяв карточку, лейтенант быстро вышел.

И вот уже милицейский «уаз» мчался по городу. Трое сотрудников внимательно слушали лейтенанта, рассматривали план-схему объекта.

— Квартира на пятом этаже. Ты пойдешь со мной с черного хода. — Игорь кивнул одному из парней. — А вы, ребята, — с парадного.

— Если закрыто, ломать будем? — поинтересовался сотрудник с внешностью борца-тяжеловеса.

— Все бы тебе ломать, сержант Петренко, — с шутливой укоризной ответил лейтенант. — Сначала подойди творчески, а ломать никогда не поздно. Ты и так меня на последней тренировке…

На лестничной площадке Петренко осторожно подергал дверь. Она была заперта. Его напарник нажал кнопку звонка. Оба прислушались, позвонили еще раз.

У черного хода заняли свои места Игорь с товарищем, сняли с предохранителей пистолеты, тоже прислушались…

За парадной дверью чуть скрипнула половица. Очевидно, кто-то прислушивался и с той стороны. Тогда Петренко громко сказал напарнику:

— Чего зря звонить? У тебя же ключи есть.

— Да забыл их внизу, в машине. А жена, видно, в магазин вышла. Спустимся во двор.

Они громко затопали вниз по лестнице, затем на цыпочках вернулись к двери.

Через несколько секунд у двери черного хода послышался еле уловимый шорох. Кто-то снял крюк, скрипнул засовом. И дверь стала медленно отворяться. Лейтенант рванул ее на себя, напарник бросился к неизвестному мужчине. Вдвоем защелкнули наручники.

— Кто там есть? Выходи! — Игорь с пистолетом в руке шагнул в квартиру.

Напарник крепко держал вора.

— Таки пардон, начальник, — с явным одесским акцентом сказал тот, — не пугайте пушкой пустоту. Один я… И прошу занести в протокол, что при задержании не сопротивлялся и ничего в квартире не взял… Мы же культурные люди.

— Не успел взять, — уточнил лейтенант.

Они вошли в гостиную. Коллеги, привлеченные шумом, уже бодро ломали парадную дверь.

— Быстро открой им, а то Петренко весь дом разворотит, — сказал напарнику лейтенант.

— Стой! Не ломай! — закричал тот из коридора. В дверях появились сотрудники.

Игорь запустил руку в карман задержанного, достал и кинул на стол связку ключей и отмычек.

— Джентльменский набор, — не без гордости пояснил тот.

Все невольно усмехнулись. Затем из внутреннего кармана владельца «джентльменского набора» лейтенант достал небольшую коробочку, открыл ее и высыпал на стол содержимое: десятка два колец из золота и примерно столько же золотых кулонов.

— Это моя личная собственность! — немедленно заявил задержанный. — Это не с кражи. Это мне досталось по наследству. Я докажу!

— Зачем же с таким солидным наследством квартиры вскрывать? — иронично поинтересовался Игорь.

— Таки жадность фраера сгубила! — с искренней досадой ответил задержанный.

Петренко хмыкнул.

— Пригласите понятых, — сказал лейтенант, строго взглянув на сержанта.

Начальник отдела БХСС полковник милиции Сергей Иванович Давыдов и старший инспектор Максим Владимирович Нечаев рассматривали большие цветные фотографии, на которых были изображены сильно увеличенные кулоны и кольца.

— Да, вне всякого сомнения, эти золотые штучки — кустарного производства, — сказал полковник. — Хотя и пробы, и именники проставлены.

— Но сделаны они по образцам промышленным, которые впервые поступили в продажу всего месяц назад. И следовательно, изготовлены недавно. Понятно, Сергей Иванович, почему нет заявления об их краже: очевидно, владелец или сам их изготавливает, или — как минимум — знает об их происхождении.

— Золота украдено тысяч на шесть, а владелец молчит. Значит, бизнес тут у них крупный. Где-то работает подпольная мастерская…

— …Или гравер-ювелир высокой квалификации.

— Да. Надо срочно давать шифровку в министерство.

В дверь заглянул лейтенант Емельянов, следователь:

— Разрешите?

— Привет следствию, — кивнул полковник. — Заходи, Олег, садись. Как дела?

— Был сейчас в инспекции пробирного надзора, демонстрировал наши изделия. — Емельянов высыпал на стол кольца, кулоны и сел рядом с Нечаевым. — В том, что это — самоделки, не усомнился ни один из экспертов. Проба на изделиях стоит пятьсот восемьдесят третья, а сплав ГОСТу не соответствует. То есть содержание золота в сплаве не соответствует пробе.

— Золота меньше? — полуутвердительно спросил Давыдов.

— В том-то и дело, что больше. А один из кулонов вообще почти из чистого золота — даже по цвету отличается… Вот он. — И Емельянов показал кулон присутствующим.

— Выходит, не исключено даже, что золото идет прямо с прииска, — предположил Нечаев.

— Час от часу не легче! — Полковник в волнении заходил по кабинету. — Это же ЧП!.. Ну а что ваш вор-рецидивист Шмаков?

— Темнит, товарищ полковник, — пожал плечами следователь. — Не хочет лишнего на себя брать. Хозяева квартиры, где его задержали, категорически утверждают, что ценности не их. Это уже подтвердилось. Шмаков же уперся. Заладил: «Наследство, наследство…»

— Наследство! — возмутился Нечаев. — Он еще не то наплетет. Тут мы промашку допустили. Надо было не следователю, а мне вначале заняться этим Шмаковым. Старый знакомец мой… Еще когда я до перехода в БХСС работал в угрозыске, он трижды мне за кражи попадался. Мы даже… привязались друг к другу. Что только я для него не делал! И работать после каждой отсидки устраивал, и с пропиской помогал… А он все за старое: отмычки — и по квартирам. Теперь опять полный срок получит.

— Пусть подумает, скажет: где и когда золото украл? А мы тогда постараемся его судьбу облегчить, — сказал Давыдов. — Да, ту квартиру держите под наблюдением.

Вскоре из окна своего кабинета майор Нечаев наблюдал, как во двор въехала спецмашина, лязгнули железные двери. Из ее кузова милиционеры торжественно выгрузили Шмакова и повели.

— Только без рук. Без фамильярностей. Я сам, — приговаривал специалист по квартирам.

— Черт знает что, — покачал головой майор и отошел от окна.

Едва успел устроиться за письменным столом, как в дверь постучали и на пороге показался конвоируемый.

— Кого я вижу! — с радостным удивлением поднялся навстречу Нечаев. — Снова Шмаков! Коля, ты ли?

— Я, Максим Владимирович, — отрапортовал Шмаков. — Лично.

— Товарищи, покурите, пожалуйста, в коридоре, — сказал майор конвоирам. — Мне со знакомцем поговорить надо. Тет-а-тет.

— Есть! — Козырнув, милиционеры вышли за дверь.

— Садись, Коля. Располагайся, дорогой, — шутливо засуетился Нечаев. — Кури вот. Сейчас чай будем пить.

По всему чувствовалось, что этот тон в общении со Шмаковым майор усвоил еще давно.

— Мерси, еще насижусь, — ответил тот, тем не менее удобно устраиваясь в кресле. — Когда пятнадцать лет назад я пылким, неопытным юношей прибыл сюда, в Петербург, в поисках призрачного таки счастья, то как чувствовал, что повстречаю исключительно интеллигентных людей.

— И за эти пятнадцать лет, Коля, тебя таки четвертый уже раз привозят ко мне в модном зарешеченном лимузине…

— Такова се ля ва, Максим Владимирович, — со вздохом согласился Шмаков.

— А ведь когда мы последний раз прощались, было так трогательно, ты помнишь? — На майора словно бы нахлынули воспоминания, он призадумался.

— И я со слезами на выразительных глазах отбыл-таки на лесоповал, — заполнил паузу Шмаков.

— Ну, а в зоопарке-то тебе что не работалось? — с досадой спросил Нечаев. — Должность приличная: накормил зверей — и отдыхай…

Шмаков многозначительно закатал рукав и показал затянувшиеся рубцы:

— Между прочим — следы зубов шимпанзе. Трудиться было опасно: человекообразные — народ тяжелый.

— Не сработались? — невольно усмехнулся Нечаев. — А помнишь, Коля, ты в последнюю нашу встречу дал слово джентльмена, что завяжешь навсегда и сюда больше никогда не попадешь?

— Как-то не завязалось, — посетовал Шмаков. — Почесал я раз репу, подумал, что призванию изменять нет смысла. Все-таки и навык у меня в этом деле есть, и авторитет: имя небезызвестное, в смысле паблисити…

Нечаев только руками развел.

— От науки ты, однако, отстал, — заметил майор.

— Точно. Не заметил, что квартира та техникой оборудована… Но нет худа без добра: мы снова вместе!

— Разрешите? — На пороге кабинета появилась симпатичная девушка с подносом в руках.

— Спасибо, Верочка, — кивнул Нечаев.

Она поставила на стол стаканы с чаем, тарелку с бутербродами и вышла.

— Исключительно внимательная юная особа, — заметил Шмаков. — Типичная мечта поэта.

— Угощайся. — Нечаев поставил перед ним стакан и тарелку.

— Мерси, — церемонно поблагодарил тот и отхлебнул из стакана. — Последний ленч в приличном обществе перед четырехлетней отсидкой. Весьма тронут.

Майор достал из стола коробку, высыпал на плоскость золотые кольца, кулоны, выразительно посмотрел на Шмакова. Едва взглянув на золото, тот заявил:

— Наследство от горячо любимой бабушки. — И, подумав, уточнил: — Двоюродной.

— Может, на улице нашел? — холодно спросил Нечаев.

— А какая разница? — ответил вопросом Шмаков. — Я на свою шею лишнюю петлю вешать не буду… Доказательства есть? Может, и нашел. Какая разница?

— Очень большая, — убежденно ответил майор. — Одно дело — четыре года лес валить от звонка до звонка. Другое дело — в той же колонии книжки выдавать.

— Сеять разумное, доброе, вечное? — деловито уточнил Шмаков. — Это как раз по мне. Но гарантии?

— Активное способствование раскрытию преступления, помощь следствию как смягчающее вину обстоятельство, — разъяснял Нечаев. — Суд это обязательно учитывает.

— Статья тридцать восьмая, пункт девять, — одобрительно кивнул Шмаков. — Гуманно.

— Именно, — согласился майор. — Так вот: покажешь, где золото взял, будешь в колонии библиотекарем работать. Ты, Коля, меня не первый год знаешь.

— Годится, — согласился Шмаков. — Мы же интеллигентные люди… Только вот номер дома и квартиры я почему-то не записал. Но по памяти показать смогу. Ведь только вчера там побывал — не успелось забыться.

— С одной кражи сразу на другую, — вздохнул майор. — Активный же ты, Коля, парень… Ладно. Доедай — и поехали.

Во дворе их ждала новенькая, сверкающая лаком «Волга».

— Хорошая модель, — похвалил Шмаков. — Я уже, было, накопил на такую…

— Лет через пять купишь, — успокоил его Нечаев.

Прикурив у следователя Емельянова, Шмаков, попыхивая сигаретой, уселся сзади между ним и Нечаевым. Ослепительную рубашку и модный галстук Шмакова дополнял берет, скрывающий редкую в наше время стрижку «под нуль».

— С кем из общих знакомых срок отбывал? — поинтересовался майор.

— Из приличных людей в колонии находился только Сися, — степенно ответил тот.

— Сися… А… Федя Козлин, — вспомнил Нечаев. — Ну и как он там?

— Ничего. Скоро выйдет. Мы с ним вместе стенгазету выпускали.

— А что на этот раз было после отсидки с личной жизнью? — спросил майор.

— Почему-то не сложилась, — пожал плечами Шмаков. — Познакомился тут как-то в баре с изысканно-модной девушкой… Жилье имеет — все как у людей.

Стал не на шутку о женитьбе подумывать. Но через недельку-другую пришлось вместо загса к врачу обращаться.

— И сейчас беспокоит? — насторожился следователь, инстинктивно отстраняясь.

— Мерси. Я уже здоров, — успокоил его Шмаков и похлопал водителя по плечу. — Тормози, мастер, приехали.

— Кстати, Коля, упаси бог, если надумаешь от нас рвануть, — предупредил Нечаев. — Ты меня знаешь…

— Я не слепой, — обиделся Шмаков. — За нами же еще две машины.

— Это не ваше дело, — прервал его рассуждения Емельянов.

Втроем они тихо поднимались по лестнице.

— Третий этаж, дверь направо, — шепнул Шмаков. — Надо бы зайти, извиниться…

— Я тебе извинюсь, — так же шепотом пригрозил майор.

В это время в двери щелкнул замок. Все трое взмыли этажом выше и замерли.

Из квартиры вышла привлекательная молодая женщина в модном зеленом платье, с копной пышных светлых волос. Когда она спустилась почти до первого этажа, Нечаев тихо, но отчетливо сказал в портативную рацию:

— «Ноль пятый»! Внимание! Блондинка в зеленом платье.

— Мечта поэта, — добавил Шмаков.

Полковник Давыдов и майор Нечаев ехали в машине, беседовали.

— Установлено: женщина, у которой Шмаков украл кустарные драгоценности, некая Малинина Зоя Семеновна, — докладывал Нечаев. — Эффектная, к слову сказать, дамочка. Работает продавщицей в ювелирном магазине «Сапфир».

— Весьма интересно, — оживился полковник. — Только нужно с ней поаккуратней.

— Хочу попросить вас немедленно подключить инспекторов со знанием иностранного языка, — предложил Нечаев.

— Сыграть под иностранцев — это хорошая идея, — кивнул Давыдов. — Иностранцев она, пожалуй, не заподозрит… Значит, так: возьмем Кима Строева и Володю Петрищева из второго отдела, Юру Трегубова из третьего. Они все с немецким.

— Позвольте пригласить их к вам, когда приедем? — спросил майор.

— Давай.

И вскоре в кабинете Давыдова кроме Нечаева сидели еще трое молодых людей.

— Все ясно, орлы? — заканчивая беседу, спросил их полковник и прибавил: — Старшим группы назначается товарищ Строев.

— Геноссе Строев, — усмехнулся Нечаев.

— Имена выберете себе сами, — тоже улыбнулся Давыдов. — Ты, Ким, будешь, например…

— Карлом, — ответил тот.

— Я — Отто, — привстал второй сотрудник.

— А Юра? — спросил майор.

— Юргенсом, — четко ответил третий.

В ювелирном магазине «Сапфир» в те годы было всегда многолюдно. Одним из прилавков завладела группа во главе с Карлом. «Иностранцы» шумно переговаривались на родном языке, рассматривали разложенные под стеклом витрины изделия. А Карл беседовал с продавщицей — привлекательной молодой женщиной с копной пышных золотистых волос. Это именно она вышла из квартиры в тотдень, когда туда привел оперативников вор-рецидивист Шмаков.

— Нам бы хотелось знать имя обаятельной фрау, — заманчиво улыбался Карл.

— Зоя Семеновна… Зоя, — отвечала она.

— О, Изольда! Красивое имя, — продолжал очаровывать Карл. — Имя такое же приятное, как сама владелица его. А меня зовут Карл… Приезжайте к нам в Веймар на конкурс красоты — премия вам гарантирована!

— Спасибо, — кивнула Зоя Семеновна. — Может быть…

— Мы желали бы купить что-нибудь в подарок нашим родным — матерям, женам, сестрам…

— Пожалуйста, все перед вами, — привычно улыбнулась она.

— О! — погрустнел Карл. — Это слишком дорогие вещи. Банк нам такой суммы не обменяет. Мы очень бы просили показать простые и недорогие кольца, кулоны, серьги или цепочки… Рублей так за сто — сто пятьдесят.

— Такие вещи пользуются большим спросом — их сразу раскупают. Да и бывают подобные изделия не каждый день. Нужно приходить к открытию. С утра, — посоветовала она.

— В какой же день? Конкретно? — настаивал Карл. — Нам очень хотелось бы приобрести…

— Завтра-послезавтра, — пожала плечами женщина. — Я не знаю точно, когда привезут товар.

— Позвольте вам звонить, — проникновенно попросил Карл. — Кстати, мы с несколькими друзьями, — он кивнул в сторону коллег, — будем делать товарищеский ужин в «Европейской». И хотим просить вас оказать честь — побыть с нами в тот вечер. Все мы — хорошие парни.

— Какой вы, однако, настойчивый, — заметила Зоя Семеновна.

— Позвольте позвонить вам домой и пригласить уже на конкретное число, — продолжал тот. — Кстати, для вас найдется набор симпатичных сувениров… Приятно проведем вечер, потанцуем… Так организуете для нас несколько недорогих штучек?

Она быстро написала на клочке бумаги номер телефона, незаметно протянула собеседнику, а вслух сказала громко:

— Товарищи, дорогие, посмотрели и отходите. Другие тоже желают попасть к витрине.

Группа «иностранцев» послушно отошла, их место сразу же заняли новые посетители.

Майор Нечаев наблюдал эту сцену, стоя за спинами коллег. Офицеры вышли на улицу, Максим Владимирович присоединился к ним. Ким Строев протянул Нечаеву бумажку с телефоном:

— Дала свой номер. Не побоялась.

— Действительно, домашний телефон, — подтвердил майор, взглянув на записку. — Спасибо, ребята… Далее: в ресторан с собой возьмите человек трех-четырех для фона. Больше не надо. От нас будут две девушки-сотрудницы. Якобы ваши знакомые.

— Все сделаем в лучшем виде, — заверил Ким Строев.

В ресторане интуристовской гостиницы «Европейская» царил мерцающий полумрак, который создавала цветомузыка. Оглушительные всплески оркестра переплетались с возгласами танцующих и просто веселящихся за столиками. Стоял тот характерный залихватский гам, который возникает обычно часам к одиннадцати вечера, когда в бутылках пусто, на танцплощадке тесно и вообще — дым коромыслом. Случайно оказавшийся в такой обстановке трезвый человек невольно думает про себя: «Смотрите-ка, что творится…»

Финны, латиноамериканцы, англичане, африканцы — кого только не смешала среди танцующих музыка!

Оркестр заиграл мелодию в стиле «ретро». Танцующие стихийно образовали круг, в центре которого оказались Зоя Семеновна с Карлом. В эффектном вечернем платье, с развевающимися золотистыми волосами, она напоминала танцующую Аниту Экберг — та же легкая небрежность и одновременно величественность манер. Группа латиноамериканцев в такт их па хлопала в ладоши.

Когда музыка закончилась, танцующие вернулись за столики. Шумно расселась и компания, в центре которой царила Зоя Семеновна. Мужчины налили дамам, а затем себе шампанского.

— Прекрасно танцуете, фрау Зоя, — сказал с улыбкой чуть запыхавшийся Карл. — Надо бы поучиться у вас этому танцу.

— Вы все еще такие молодые, — засмеялась она. — А мне уже под сорок… И лет эдак двадцать назад — во времена моей далекой юности — этим танцем были увлечены все. Повально, как говорится… Мода, видите, возвращается.

— За моду! За прекрасных дам! За любовь! — провозгласил тост один из кавалеров.

— За счастье, — ответила Зоя Семеновна, поднимая свой фужер. — За исполнение желаний, поскольку все вы очень славные.

Оркестранты ушли отдохнуть. В зале стало сравнительно тихо. Зоя Семеновна вдруг задумалась, глядя в сторону отсутствующим взглядом.

Отрывочные воспоминания мелькали в ее сознании: вот она, вся отдаваясь музыке, танцует в открытом ресторане южного курортного города… С танцплощадки видно море, украшенное огнями малых и больших судов… Вот в компании идет она по ночному приморскому бульвару…

Тут снова грянул отдохнувший оркестр. К Зое Семеновне неожиданно подскочил темпераментный кавказец и с жаром сказал:

— Несравненная! На танец приглашаю!

Но Зоя Семеновна, очнувшись от воспоминаний, покачала головой и ответила какой-то французской фразой. Кавказец растерянно оглянулся на собравшихся.

— Она сказала: «Перебьешься», — неожиданно «перевела» слова Зои Семеновны изумленному кавказцу одна из девушек и сурово добавила: — Ишь разлетелся…

— Этот танец французская гостья обещала мне, — любезно пояснил Карл и увлек очаровательную партнершу в гущу танцующих. Во время танца рассказывал:

— Семья наша не есть маленькая: два брата, три сестры. Живем все в Веймаре. Сестры уже замужем.

— А у меня здесь мать и младшая сестра. Но живу я одна, отдельно от них.

— Где, если не секрет?

— Рядом, на Желябова.

— Позвольте, мы проводим вас, — предложил Карл.

Вскоре, выйдя из ресторана, они неторопливо шли по вечернему Невскому. Редкие машины проносились мимо. Впереди, весело переговариваясь, шагали девушки в сопровождении приятелей Карла. Изредка оборачивались.

— Так как же все-таки любовь? — продолжал разговор Карл.

— У всех по-разному, — чуть улыбнулась Зоя Семеновна. — Моя, например, за тысячу километров отсюда — в Сибири.

— Даже так?

— Он работает там по договору. Создает нашу будущую, так сказать, материальную базу… И срок договора заканчивается, к сожалению, только через полтора года.

— Трудно жить в разлуке, — посочувствовал Зое Семеновне спутник. — Я, например, недавно уехал из Веймара, а уже так соскучился по своим…

— Нелегко, конечно, — согласилась она. — Но мы решили сперва заработать достаточно денег. Чтобы потом, когда насовсем будем вместе, не знать абсолютно никаких забот.

— Совсем без забот — разве так бывает?

— Надо постараться… Мы очень любим друг друга, и это поддерживает. Уверена: нужно, обязательно нужно стараться друг для друга. Я, прежде чем это поняла, сделала в жизни много ошибок… И мы почти пришли, — заметила Зоя Семеновна.

— Тогда позвольте поблагодарить вас за чудесный вечер, который вы украшали своим присутствием. Огромное спасибо за кулоны… Мы не мало денег дали?

— Нет! Что вы! Я же по госцене продала. Поверьте, оставила их просто из симпатии к вам.

— Спасибо! — с чувством произнес Карл и добавил: — А сувениры для вас в портфеле у Юргенса.

У подъезда Зои Семеновны компания остановилась. Женщине вручили пакет со словами:

— Косметика наших фирм. Будьте еще прекраснее, Лорелея!

— Спасибо, ребята, за приятный вечер. Будьте счастливы! — И, помахав на прощание рукой, скрылась в парадном.

Зоя Семеновна зашла в квартиру, включила неяркий торшер, присела у трюмо… Не спеша отстегнула от вечернего платья брошь, сняла перстни и, вспомнив что-то, выдвинула один из ящиков трюмо… Нахмурилась, перебрала все лежащие там коробочки и вещицы…

Выдвинула ящик, другой, третий… Перерыла в них всё. Кинулась к платяному шкафу и начала лихорадочно перебирать на полках вещи.

Того, что искала Зоя, не было нигде.

Ким Строев, бывший сегодня Карлом, шел по ночному Невскому. Редкие прохожие спешили по домам. Старинные здания образовывали величественные и одновременно несколько мрачные ансамбли. Матово светились витрины замерших магазинов.

Черная «Волга» затормозила рядом с ним, майор Нечаев приглашающе открыл дверцу. Ким сел рядом. Некоторое время они молчали. Потом Строев протянул коробочку. Нечаев открыл ее: внутри лежали золотые узорчатые кулоны.

— Между прочим, хорошая она женщина, — неожиданно сказал Ким. — Жаль мне ее стало, товарищ майор.

— Люди гибнут за металл, — ответил тот классической формулировкой. — И мы обязаны сделать так, чтобы как можно меньше их гибло. В этом тоже заключается жалость.

Машина затормозила у здания Главного управления внутренних дел.

Майор поднялся в кабинет Давыдова. Полковник нетерпеливо шагнул ему навстречу. Какой-то пожилой благообразный человек в штатском был за столом, где находились микроскоп, приборы, реактивы…

— Наконец-то, Максим! — сказал Давыдов. — А то неудобно, понимаешь: товарищ из инспекции пробирного надзора ждет. Сделает сейчас предварительную экспертизу… Знакомьтесь, Степан Степанович.

Нечаев представился.

— Очень приятно, — ответил эксперт и добавил: — А обо мне не беспокойтесь. Ради общего дела и подождать можно. Тем более что домашних я предупредил: вернусь поздно… Давайте-ка сюда эти изделия.

Майор протянул ему кулоны.

Степан Степанович потер один из них о пробирный камень, мазнул кисточкой, потом поднес к микроскопу.

Пока он занимался делом, Давыдов и Нечаев отошли к окну.

— Между прочим, — негромко сказал полковник, — шеф рекомендовал провести в магазине ревизию.

— Рано вроде, — возразил майор. — Спугнуть можем.

— Товарищи дорогие, — обратился к ним Степан Степанович, — это изделия нашего завода! Отнюдь не те самоделки, что были днем на экспертизе… И проба здесь абсолютно нормальная: пятьсот восемьдесят третья.

— Вот оно что, — протянул Нечаев. — Похоже, начинаю понимать, в чем тут может быть дело… Товарищ полковник, поблагодарим Степана Степановича и отпустим его домой.

— Разумеется, — согласился Давыдов. — Спасибо, Степан Степанович, огромное. Тысячу извинений за беспокойство. И — машина ждет вас у подъезда.

— Завтра напишу вам официальное заключение… то есть уже сегодня, — улыбнулся эксперт. — Пришлю с курьером. Как и договаривались.

Они обменялись рукопожатиями. Когда эксперт вышел, Давыдов выразительно посмотрел на майора.

— Все сходится, — сказал тот. — Сегодня утром, после самого открытия, она продала моему человеку обычным порядком — через кассу — кустарный кулон. А частным образом, как видите, торгует нормальными, заводскими изделиями.

— То есть в магазине она заводские заменяет кустарными изделиями и пускает самоделки в продажу.

— Внешне они практически неразличимы. А для неспециалистов — тем более.

— Ловко у красотки все продумано, — размышлял Давыдов. — Представь, если с самоделкой ее прихватить в магазине. Сделает наша Зоя большие глаза, скажет, что с завода такие прислали.

— А может, и не у нее вовсе купили, а у продавца рядом, — подхватил Нечаев. — Ответы, надо полагать, у Малининой уже хорошо отрепетированы.

— Значит, самоделки — через магазин. А настоящие изделия она уносит с собой и продает по госцене, копеечка в копеечку.

— Верно, — кивнул майор. — Даже если и попадется на продаже заводских изделий, скажет, что купила, мол, для себя. Деньги нужны позарез — вот и продаю. И раз по госцене — ее даже в спекуляции не обвинишь…

— С юмором дамочка!

— А вдруг не одна она этим занимается? Что, если в сговоре с кассиром вместе снимают деньги через кассу? — рассуждал Нечаев. — Прав генерал: если не ревизия, то хотя бы выборочная проверка изделий необходима. Но проводить это следует неофициально, ночью.

— Естественно, — кивнул Давыдов. — Пригласим директрису Ювелирторга. Она женщина надежная… Кого еще? Нашего эксперта из пробирного надзора.

— Товарищей из контрольно-ревизионного управления, — предложил майор.

— Да. И особо нужно позаботиться, чтобы в магазине до времени об этом не узнали.

— И все же доля риска остается, — ответил Нечаев. — Мало ли, кто случайно увидит…

— Не вижу другого варианта, — возразил полковник. — И если найдем «левое» золото — сразу официально закрываем магазин, проводим полную ревизию, допрашиваем.

Майор кивнул.

Утром следующего дня Зоя Семеновна вышла из дома. Выглядела она утомленной. Словно бы поблекли яркие краски ее лица.

В тихом переулке Малинина вошла в будку телефона-автомата. Покусывая губы, набрала номер.

— Это я, — сказала она, когда абонент ответил. — У меня из дома пропала последняя партия. Да, вся. Прямо с коробкой… Всюду обыскала — нигде нет. Последний раз видела… неделю, нет — пять дней назад… Нет, из одежды ничего… Голова кругом — не знаю, что и думать. Теперь слушай: вчера я отдала восемь штук заводских. Мне нужно срочно их заменить… Хорошо. Встречаемся, где всегда.

Женщина повесила трубку и заторопилась по улице. Неподалеку от работы ее окликнула молодая женщина в таком же, как и Зоя Семеновна, форменном костюмчике:

— Привет, Зоенька! Не опаздываем?

— Вроде нет, — ответила та.

— Что вялая сегодня? — поинтересовалась сослуживица.

— В ресторане вечером сидели… Перестаралась немного.

— А… Бывает, — серьезно и понимающе кивнула та.

Обе вошли в магазин «Сапфир».

Кабинет директора Ювелирторга напоминал рекламный проспект, популяризирующий отечественные ювелирные изделия. На цветных фотографиях красовались эффектные женщины, украшенные диадемами, серьгами, колье, браслетами и перстнями одновременно: исключительно элегантные мужчины с перстнями-печатками деловито проверяли время по золотым часам.

Хозяйка кабинета — серьезная пожилая женщина с депутатским значком на лацкане жакета — вместе с Давыдовым, Нечаевым и Емельяновым склонилась над чертежом.

— Вот торговый зал, — продолжала объяснять директриса. — Но не он нас в основном интересует. После закрытия магазина каждая продавщица запирает подотчетные ценности в своем личном сейфе. А сейфы стоят в служебном помещении. Однако обратите внимание на два момента: придется включать свет, сигнализацию же — наоборот — отключать.

— Это уж наша забота, — отозвался Давыдов. — Окна завесим глухими шторами, а дежурного вневедомственной охраны предупредим.

— Но как быть с сейфами? — озабоченно нахмурилась директриса.

— По сейфам у нас среди своих есть, — улыбнулся полковник, кивнув в сторону Емельянова. — Большой специалист.

— Молодец, мальчик, — абсолютно серьезно одобрила та.

— Итак, Екатерина Васильевна, — продолжал Давыдов. — Насчет наших кадров — полная ясность. А как обстоят дела с вашими?

— Пожалуйста, можете проверить. — Она открыла шкаф, в котором лежали груды папок. — Личные дела всех работников «Сапфира».

— И только? — насторожился Нечаев.

— Кроме того, еще четырех магазинов, — успокоила Екатерина Васильевна.

В машине, когда возвращались из торга, Нечаев продолжил начатый разговор:

— Строев выяснил, что у Зои Семеновны Малининой есть жених. Работает где-то на Севере — монету заколачивает.

— Чтобы первому встречному выкладывать о сердечных делах… — засомневался Емельянов.

— Зачастую со случайным попутчиком в купе люди бывают откровеннее, чем с родными. Психологам давно знаком этот феномен, — не согласился с лейтенантом Давыдов.

— Ким утверждает, — рассказывал майор, — что чувства у нее и жениха серьезные. Что дамочка она, несмотря на общительность, правил строгих: не допустила даже намека на флирт. Хотя наш коллега — парень видный и большой специалист в этой области.

— Однако замужем Малинина уже побывала, — заметил Давыдов. — Как говорится, «сходила замуж», судя по записи в личном деле.

— С кем не случается, — философски заметил лейтенант.

— Но в целом личное дело Зои Семеновны в порядке, — продолжал Нечаев. — Четырнадцать поощрений. И только один выговор — снятый — за опоздание из отпуска два года назад.

— От Черного моря не оторваться было, — сочувственно вздохнул Емельянов.

В служебных помещениях ювелирного магазина «Сапфир» ярко горел свет. Окна были тщательно занавешены плотной темной тканью. В складском помещении стояли с открытыми дверцами четыре сейфа. У пятого возился, звеня отмычками, Емельянов.

Его виртуозной работой любовались директриса Ювелирторга, полковник Давыдов и Нечаев.

В соседнем помещении вдруг зазвонил телефон.

— Пойду послушаю, — предложила Екатерина Васильевна.

— Ни в коем случае! — категорически ответил Давыдов.

Эксперт инспекции пробирного надзора Степан Степанович колдовал тут же за столом.

Две женщины — инспектора контрольно-ревизионного управления — подавали ему из сейфов золотые изделия, а проверенные клали обратно, на свои места.

В это время по пустынной улице неподалеку осторожно, крадучись, шел мужчина. Стараясь не попадать в свет фонарей, он приблизился к крайней витрине магазина «Сапфир» и на секунду прильнул к стеклу: из служебного помещения выбивалась узкая полоска яркого света. Мужчина заспешил прочь. У будки телефона-автомата огляделся и скользнул туда.

— Хоп! — сказал Емельянов. — И вся игра.

Дверца сейфа открылась. А телефон в соседнем помещении зазвонил снова. Все прислушались.

— Вот это очень мне не нравится, — сказал полковник.

Нечаев вышел в коридор, достал портативную рацию, проговорил негромко:

— «Ладога», я — «двенадцатый». Внимание! На объект следуют телефонные звонки. Срочно установите абонент. Как поняли? Прием.

— «Двенадцатый», я — «Ладога», — ответил голос радистки. — Вас поняла. Устанавливаем абонент. Ждите.

А телефон все звонил. В коридор вышел полковник, жестом подозвал Нечаева, сказал тихо:

— Подделки обнаружены только в сейфе Малининой… Что с абонентом?

— «Ладога» обещала установить. На АТС сейчас Бродов дежурит.

Пока они беседовали, телефон смолк, но тотчас же зазвонил снова.

— Не чисто дело, — уверенно сказал полковник, кивнув на дверь, из-за которой доносились звонки. — Видимо, кто-то ждал нашего появления здесь. Дай команду проверить ближайшие телефоны-автоматы.

Нечаев переключил на рации канал:

— Постам сто два и сто четырнадцать. Я — «двенадцатый». Проверьте ближайшие телефоны-автоматы.

Послышались ответы:

— «Сто четырнадцатый» понял вас.

— «Сто второй» понял.

В дежурной части Главного управления внутренних дел в зале «02» одна из дежурных сняла трубку:

— Милиция слушает.

В ответ послышался взволнованный мужской голос:

— Милиция! Милиция!!

— Слушаю вас, говорите.

— Милиция! Здесь грабят ювелирный магазин. Называется «Сапфир»… Знаете? Внутри какие-то люди.

— Высылаем наряд. Спасибо за сообщение. И не вешайте трубочку. Откуда вы говорите? Ваша фамилия?

Но уже раздались короткие гудки.

— На вычисление поставила? — спросила девушка, дежурившая за соседним пультом.

— Да, конечно, — принявшая вызов кивнула в сторону табло, укрепленного на пульте. — Звонят из автомата. Голос я тоже записала… А «Сапфир» — тот самый магазин, где сейчас работает бригада.

— Насчет магазина? — заглянул в дверь капитан милиции.

— Какой-то очень бдительный гражданин, — ответила дежурная.

В руках майора Нечаева запищала рация, послышался женский голос:

— «Двенадцатый», «двенадцатый», я — «Ладога». Вам звонят из телефона-автомата. Как поняли? Прием.

— «Ладога», я — «двенадцатый», — повысил голос майор. — Примите меры к установлению телефона-автомата и задержанию звонящего. Направьте экипаж ближайшей патрульной машины. Как поняли? Прием.

— «Двенадцатый», я — «Ладога». Вас поняла.

— Похоже, нас обнаружили? — спросила Екатерина Васильевна.

И Степан Степанович, оторвавшись от своих работ, с тревогой оглядел собравшихся.

В зале «02» та же дежурная сняла трубку:

— Милиция слушает.

— Милиция? Это снова я звоню, — услышала она знакомый мужской голос. — Что же вы не едете? Здесь грабят ювелирный магазин «Сапфир»! Что вы там себе думаете?! Вынесут же все ценности! Срочно примите меры! Или вас это не волнует?!

— Гражданин, прошу вас, не вешайте трубочку, — спокойно ответила дежурная. — Вы нужны нам как свидетель. Кто вы? Как ваша фамилия?

— Я прохожий… Иванов.

— Так вот, товарищ Иванов, наряд уже выехал. Большое вам спасибо за сигнал. Как только наши товарищи приедут, присоединяйтесь к ним. А пока я вас не отключаю. Увидите любую милицейскую машину — остановите ее и держите со мною связь.

Во время этого диалога темная мужская фигура стояла в телефонной будке. Далеко показалась мигалка милицейского патруля. Завидев ее, человек выскочил из будки, опрометью помчался прочь и скрылся в проходном дворе. Очевидно, встреча с милицией не входила в его планы.

Из патрульной машины, резко затормозившей у телефонной будки, выпрыгнули четверо милиционеров.

— Ушел, — сказал сержант. — Осмотреть близлежащую территорию!

Милиционеры разбежались по разным направлениям.

Миновав несколько проходных дворов, сержант заметил вдалеке идущего быстрой походкой человека и бросился ему вслед. Они сближались.

— Стой! — крикнул сержант.

В глухом переулке мужчина добежал до стоящих «Жигулей», рванул дверцу и с места дал полный газ. Темнота не позволила различить даже номер.

В магазине полковник снова отозвал Нечаева и сказал:

— Окончательный вывод: подделки только в сейфе номер два — сейфе Зои Семеновны Малининой. Так что самое время ехать за ней и допрашивать. Тем более что история с «прохожим Ивановым» мне весьма не нравится. Возьми следователя.

— Слушаюсь! — заторопился тот. — Емельянов! Поехали.

Зоя Семеновна проснулась от каких-то непонятных звуков. То ли по квартире кто-то ходил, то ли дергали дверь… Женщина села в постели и, не включая света, прислушалась. Тихо стучали в дверь с черного хода.

Накинув пеньюар, она вышла в коридор, зажгла свет и остановилась. Да, стучали с черного хода. Малинина прошла на кухню и, приоткрыв первую дверь, спросила:

— Кто?

— Это я, Зоя. Открой.

Она вздрогнула, но не открыла. Спросила совсем тихо:

— Что тебе нужно так поздно?

— Открой, говорю, — настойчиво повторили из-за двери. — Новость есть для тебя. Дело крайне срочное.

— Сейчас. — Женщина щелкнула засовом.

Машина подъехала к дому на улице Желябова, где жила Зоя Семеновна. Из машины вышли Нечаев и Емельянов. Когда поднимались по лестнице, майор заметил:

— Откуда-то газом пахнет.

Сотрудники заторопились наверх, подошли к двери нужной квартиры, прислушались.

— Отсюда и тянет, — сказал Емельянов, нажимая кнопку звонка.

В квартире была тишина. Лейтенант позвонил еще раз. И еще.

— Ждать больше нельзя. Давай ломать, — предложил Нечаев.

Разбежавшись, вышибли дверь и ворвались в помещение. Лучи фонарей заметались по темным углам.

— Свет не включай! Взорвемся! — крикнул майор. В комнате он распахнул окно.

Дверь на черную лестницу оказалась незапертой. Нечаев открыл ее и прошел на кухню. Там на столе стояла свеча. Сквозняк колебал ее пламя. В полутьме майор споткнулся обо что-то. В этот момент вошел Емельянов, сообщил:

— В квартире — никого, — и замер, увидев на полу человеческую фигуру.

Лучи их сильных фонарей скрестились: в окровавленном пеньюаре лежала Зоя Семеновна Малинина. Нечаев склонился над женщиной, проверил пульс и тихо сказал:

— Всё…

— Через несколько минут здесь наверняка был бы взрыв и пожар, — ответил лейтенант и задул свечу.

Утром в кабинете полковника Давыдова проходило оперативное совещание. Кроме Давыдова, майора Нечаева, лейтенанта Емельянова здесь присутствовало еще с полтора десятка сотрудников, преимущественно в штатском. Был и мужчина в прокурорском мундире.

На столе стоял магнитофон. Собравшиеся слушали запись. Знакомый голос взволнованно говорил:

— Милиция! Здесь грабят ювелирный магазин! Называется «Сапфир». Знаете? Внутри какие-то люди!

Наступила пауза.

— Это — первый звонок в дежурную часть, — пояснил Давыдов. — Сейчас будет второй.

Снова зазвучала запись:

— Милиция? Снова я звоню! Что же вы не едете?! Здесь грабят ювелирный магазин «Сапфир»! Что вы там себе думаете?! Вынесут же все ценности! Срочно примите меры! Или вас это не волнует?! — И после паузы другим тоном: — Я — прохожий… Иванов.

— Мнение эксперта? — спросил полковник, когда запись закончилась.

— Звучание достаточно чистое для того, чтобы сделать сравнительную экспертизу, — ответил молодой человек в форме капитана милиции.

— И еще вот это. — Давыдов продемонстрировал собравшимся маленький целлофановый пакетик. — Здесь волос, обнаруженный между пальцами правой руки убитой. Судя по всему, защищаясь, она схватила убийцу за волосы.

— И это всё? — с оттенком недовольства спросил прокурор. — Ни отпечатков, ни других следов?

— К сожалению, Иван Арсентьевич, — вздохнул Давыдов.

— Собака взяла след, — вступил в разговор Нечаев. — Вывела через черный ход во двор, затем — на улицу… И там след оборвался.

— Кто старший от уголовного розыска? — спросил прокурор.

— Подполковник Громов, — представился моложавый мужчина с пышной седой шевелюрой.

— С товарищами из угрозыска будем работать как всегда — рука об руку, — сказал Давыдов. — Ситуация складывается очень непростая: раскрытие убийства Зои Семеновны Малининой, на наш взгляд, непременно выведет на подпольную мастерскую или фирму. А возможно, позволит продвинуться дальше — выяснить место утечки промышленного золота… Подчеркиваю: дело на контроле в министерстве.

— И в прокуратуре Союза, — добавил Иван Арсеньевич.

— А зацепиться пока практически не за что, — продолжал Давыдов. — Поэтому, товарищи, будем начинать работу по классической схеме и постараемся не упустить ни одной мелочи. Нас должно интересовать все: круг родственников, друзей и знакомых убитой, образ ее жизни, взгляды и увлечения… То есть материал, из которого можно сложить предполагаемый образ убийцы… Прокуратура также активно включается в работу.

— Да, товарищи, — поднялся прокурор, — вам разрешаются все необходимые по данному делу санкции: обыски, аресты и так далее. В любое время суток мои коллеги и я — с вами.

— Все свободны, — закончил совещание Давыдов.

Среди деревьев и мраморных скульптур Летнего сада медленно шли Нечаев и привлекательная молодая женщина, очень похожая на Зою Малинину. Выглядела она усталой, темные волосы покрывал черный шарф. Кутаясь в плащ и теребя ремешок сумочки, женщина говорила:

— Я еще держусь, но на маму смотреть невозможно. Смерть Зои подкосила ее. Я и сама до конца не могу поверить в то, что произошло. Кажется, вот сейчас она позвонит или зайдет…

Женщина остановилась и задержала дыхание, чтобы не дать волю слезам.

Нечаев пошарил по карманам, достал капсулу, протянул ей:

— Танечка, это довольно сильное успокоительное. Примите.

— Не нужно. Все равно не поможет, — ответила та. — Попробуем поговорить о деле.

Пошли дальше, негромко беседуя.

— Так вот, — с усилием сосредоточившись, продолжала Таня, — меня не оставляет ощущение, что человек этот однажды нам звонил. Он разыскивал Зою… Но, быть может, я ошибаюсь… В таком состоянии, как теперь…

— Когда был этот звонок?

— Кажется, в начале лета.

— С сестрой вы были дружны?

— Не то слово. Очень привязаны друг к другу.

— Значит, вы постоянно были в курсе Зоиных дел?

— Нет. Сестра была не из тех, кто исповедуется.

— Зоя была скрытной?

— Скрытная — не то слово. Просто у нее не было потребности делиться с кем-нибудь своей внутренней жизнью. Она с самого детства была такой. Хотя других всегда внимательно выслушивала, сочувствовала искренне, поверьте… Советы давала от души. А вот о себе никогда не говорила.

— Уникальная для женщины черта.

— Да. Она вообще очень своеобразный человек… была, — осекшись, добавила Таня. — Зоя всегда жила как бы в двух измерениях: в реальности и в мечтах.

— То есть?

— Понимаете, ей с детства хотелось чего-то необычного… И с возрастом, я думаю, она все больше и больше тяготилась обыденностью каждодневности…

— Вот как?

— Не удивляйтесь. Я да и мама считаем — Зоя имела на это полное право. Мы всегда ею гордились: красавица, притом умна. И ум у нее не женский, а с мужской хваткой.

— В общих чертах характер Зои?

— Для окружающих такой характер очень удобен: добрая, отзывчивая, ровная, рассудительная… Она и профессию себе такую выбрала, чтобы находиться среди красивых вещей, людей ими радовать… Но ей самой со своим характером нелегко приходилось, я думаю.

— Простите, а личная жизнь Зои?

— Она у сестры не очень-то складывалась. Зоя была максималисткой. Человек должен был полностью соответствовать тому, что она хотела в нем видеть.

— «Все или ничего»?

— Вот именно.

— Однако трудно поверить, что у такой женщины никого не было.

— Я этого не говорила… Именно последнее время, думаю, был у сестры кто-то постоянный. Два года назад Зоя вернулась из отпуска такая счастливая, обновленная, что ли…

— Кто он, Зоя не говорила?

— Нет. Сама она, как обычно, не откровенничала. А выспрашивать у нас в семье не принято… Но чувствовалось, что это не просто южный роман… Мы с мамой решили, что у того человека есть семья. И сестра не может быть с ним, пока он несвободен…

— А первый ее муж — Борис Кирпичев?

— Отличный парень. Зря она его бросила… Говорила, что надоел, да еще скупой без меры. А он не скупой — просто хозяйственный. Жила бы с ним и жила Зоя как у Христа за пазухой…

— Где Кирпичев сейчас?

— По-моему, где и раньше. Работает мастером на «Дизеле». Зарабатывает, кстати, прекрасно… Восемь лет, как они с Зоей развелись, а он до сих пор так и не женился. Видно, забыть Зоеньку не смог.

— Они встречались эти годы?

— Насколько мне известно, никогда.

Таня и Нечаев неторопливо шли к выходу мимо Карпиева пруда, по которому плавали первые облетевшие листья, мимо Эльфдальской вазы, спорившей цветом порфира с багрянцем кленов… Через Шарлеманевы ворота вышли из сада.

День выдался пасмурный, но Садовая, как и Летний сад, казалась залитой солнцем: клены, окрасившие свои листья во все оттенки теплых тонов — от ярко-желтого до багрового, — словно возвращали тот солнечный свет, который вобрали в себя летом.

Таня и Нечаев распрощались.

Вскоре майор был уже на улице Союза Связи. Он подошел к старому зданию, у подъезда которого красовалась вывеска «Управление связи Ленгорисполкома». Нечаев поднялся по лестнице.

Начальник управления внимательно слушал Максима Владимировича. Майор поочередно протянул ему два листка бумаги:

— Вот об этом необходимо предупредить все отделения связи. А это — разрешение прокуратуры.

Начальник быстро просмотрел тексты и сказал:

— Хорошо. Такое указание дадим немедленно. Связь станем поддерживать через дежурных.

В оперативном зале Управления связи телетайпистка быстро ударяла по клавишам. Буква за буквой на широкой ленте появлялся текст, который дублировался на перфоленте:

«Начальникам всех отделений связи к исполнению с момента получения телетайпа. Обо всех почтовых, а также телеграфных отправлениях на имя Малининой Зои Семеновны срочно информировать дежурного по Управлению связи».

В сборочном цехе завода «Дизель» в конторке диспетчера зазвонил телефон. Женщина-диспетчер в косынке и в рабочей спецовке, стараясь перекричать шум механизмов, несколько раз переспросила:

— Кого-кого?.. Мастера Кирпичева — в завком?.. Хорошо, передам ему. — Она повесила трубку и пошла вдоль конвейера.

Мастер Кирпичев, наблюдая за работой молодого паренька, говорил с досадой:

— Да поршни, поршни проверь! Эх, голова… Разве так можно?

— Кирпичев! Тебя в завком зовут! — крикнула диспетчер.

— Сейчас, — с неохотой отозвался мастер.

Мужчина он был видный. С серьезным, приятным лицом.

— Что же получается, Кирпичев? — привычно назидательным тенорком говорил председатель завкома. — Опять, стало быть, твой Клюев прогулял. И целых три дня!

— Не три, а два. И не прогулял, а запил он опять… Из-за Людки своей убивается. Опять вильнула, стервь…

— Он, видите ли, запил! — возмутился председатель завкома. — На него же глядя, завтра другие запьют… А план?

— Вытянем, — пообещал Кирпичев. — Дадим даже процента три сверх. Я так мыслю… А Клюев рабочий неплохой — подтянется. Вы встаньте на его место — ваша жена была бы, как Людка его…

— Еще чего! — оскорбился председатель.

— То-то…

— Вот что, — прервал его рассуждения профсоюзный босс, — Людка не Людка, а завтра приходи со своим Клюевым на завком: разбираться будем… Всё, иди.

Кирпичев, укоризненно взглянув на профсоюзное начальство, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Председатель нажал кнопку переговорного устройства:

— Где этот товарищ? Пусть зайдет.

Вошел Емельянов с портфелем.

— Вот, пожалуйста. — Предзавкома протянул ему портативный магнитофон. Лейтенант нажал клавишу магнитофона, послышался голос Кирпичева: «…не три, а два. И не прогулял, а запил…»

Емельянов выключил магнитофон, положил в портфель и с чувством пожал руку предзавкома:

— Большое спасибо вам. Созвонимся.

На этот раз магазин «Сапфир» был закрыт уже на официальную ревизию. Стеклянные двери украшала табличка «Переучет». Невнимательные прохожие дергали двери, с любопытством заглядывали в окна.

В торговом зале застекленные витрины открыли. Продавщицы в форменной одежде предъявляли изделия контролерам, те сверяли их с артикулами в накладных и ставили птички, свидетельствующие о наличии товара.

Шла работа и в служебных помещениях, где находились сейфы. Неизменный Степан Степанович колдовал у своих приборов. Были тут и две моложавые женщины — сотрудницы контрольно-ревизионного управления, которые в свое время принимали участие в ночной проверке, а также несколько сотрудников УБХСС, присутствовавших на совещании у полковника Давыдова. И конечно, лейтенант Емельянов.

Нечаев и директор магазина — молодой еще человек в элегантном темном костюме — медленно прохаживались вдоль прилавков, негромко беседовали.

— Просто ошеломляющая новость, — огорченно говорил директор. — Зою Семеновну у нас уважали и ценили. Не то, чтобы она была душой коллектива, но приветлива и любезна исключительно… И по работе я всегда ставил ее в пример.

— А что вы могли бы сказать о личной жизни Малининой?

— Женщина правил была строгих. Прямо скажем — несовременная. Мой прежний заместитель попытался было за ней поухаживать, но не состоялось у него… Сотрудницы же считают, что был у Зои Семеновны какой-то постоянный мужчина. Но эту связь она скрывала… Может быть, какой-нибудь ответственный работник? Номенклатура? — Директор с нескрываемым интересом взглянул на майора.

— Не знаю, — покачал головой тот и добавил: — К сожалению, не знаю.

Взглянув на часы, Нечаев обратился к проверяющим:

— Ну как, уважаемые дамы? Финал близко?

— Заканчиваем, Максим Владимирович. Еще максимум полчасика, — ответила одна из них, видимо старшая.

— А результат, Людмила Сергеевна? — спросил Нечаев.

— Пока всё в порядке.

— Коллектив у нас здоровый, — начал было директор и неожиданно задал мучивший его вопрос: — Но зачем из инспекции пробирного надзора? Пробы-то зачем проверять? Сколько работаю — в первый раз вижу этих представителей в магазине…

В кабинете директора зазвонил телефон.

— Прошу прощения. — Он скрылся за дверью. И через секунду выглянул из кабинета. — Вас, Максим Владимирович.

Майор зашел в кабинет, взял трубку:

— Нечаев. Да, товарищ полковник.

Послышался голос Давыдова:

— Срочно приезжай в управление.

— Но… мы же ревизию заканчиваем.

— Срочно, тебе говорят, — приказал полковник. — Возникли чрезвычайные обстоятельства.

— Слушаюсь! — Майор повесил трубку и позвал: — Олег!

Вошел Емельянов.

— Останешься за меня, — сказал майор. — Подпишешь акты… Опять какое-то ЧП.

Нечаев взбежал по лестнице и с ходу распахнул дверь кабинета Давыдова:

— Разрешите?

Полковник и прокурор Иван Арсентьевич стояли у окна, о чем-то оживленно беседуя.

— Наконец-то, — приветствовал майора Давыдов и указал на стол. — Вот, полюбуйся, первая ласточка.

Нечаев поздоровался с прокурором и подошел к столу. Там находился фанерный посылочный ящик.

Крышка была снята. Майор запустил в ящик руку и достал пригоршню каких-то зерен.

— Кофе? — машинально спросил он.

— Кедровые орехи, урбанист, — усмехнулся полковник.

— А в орехах? — подсказал прокурор.

Нечаев порылся и извлек продолговатый матерчатый мешочек, туго набитый чем-то тяжелым. Майор развязал тесьму — на стол блестящей струей посыпались золотой песок и мелкие самородки.

— Золото… Приисковое, — выдохнул Нечаев и посмотрел на крышку, где был написан адрес. — Ага, из Красноярска, значит, посылочка. На имя Малининой Зои Семеновны. До востребования. А кто же отправитель?

— Мы уже звонили по «ВЧ» в Красноярск. В означенном адресе указанный гражданин не проживает. Этого, впрочем, следовало ожидать. Кто станет в данной ситуации оставлять свой адрес…

— Надо лететь в Красноярск. Я готов, — сказал майор.

— Уж очень ты быстрый, — ответил полковник. — Сначала специалисты должны дать заключение: с какого прииска это золото? На экспертизу уйдет дня два-три.

— За это время можно подготовить группу, — предложил Нечаев.

— Группу? — усмехнулся Давыдов. — И ты считаешь, что у меня много лишних рук и голов? Здесь-то кто работать будет?.. Полетите с лейтенантом Емельяновым. А на месте помогут красноярские товарищи.

— Передайте привет тамошнему прокурору Федотову, — сказал Иван Арсентьевич, — Мой фронтовой товарищ.

— Непременно, — кивнул Нечаев.

— Разрешите? — В дверях показался капитан милиции.

— Заходи, эксперт, заходи, — пригласил полковник. — Забирай этот ящик и посмотри повнимательнее: нет ли на внутренней бумажной обертке отпечатков пальцев или каких иных следов?

Совсем оголился Летний сад. Сиротливо белели особенно заметные теперь статуи. Но к ним уже подвезли высокие деревянные ящики, чтобы закрыть на зиму.

Это был один из тех угрюмых дней, когда весь город кажется серым: низкое мрачное небо, свинцовая неприветливая Нева, сырой асфальт, темный гранит.

Нечаев и Таня медленно шли по аллее. Жухлая листва шуршала под ногами.

— Я попросила вас о встрече, чтобы показать одно странное письмо. Вернее — записку, — в нерешительности заговорила Таня.

— От кого?

— От Зои. Но вот для кого, я не знаю. Она взяла с меня слово, что я не стану вскрывать конверт, а отдам человеку, который сам найдет меня и заведет о письме речь.

— Почему вы сразу не рассказали об этом письме?

— Поймите, Максим Владимирович, я была в таком состоянии… Только сейчас понемногу в себя приходить стала.

Нечаев взял записку и прочел несколько строк:

«Наверное, в жизни я любила и люблю только тебя одного. Нельзя было разлучаться нам тогда. Родной, последнее время меня мучают тревожные предчувствия. Если долго не будет весточки, тебе все расскажет сестра, В любом случае — береги себя. Мы все равно должны встретиться, чтобы потом уже навсегда оставаться вместе. Зоя».

— Ни имени, ни адреса, — добавила Таня.

— Стало быть, этот человек знает ваш адрес и знаком с вами хотя бы заочно, — предположил Нечаев. Но, внезапно сменив тон, сказал: — Послушайте, не слишком ли вы интригуете меня своими тайнами? Вы обязаны быть со мною предельно откровенной, а я чувствую, что вы чего-то не договариваете! Хотя убийца сестры еще не найден…

Таня, удивленно и обиженно посмотрев на майора, молча заторопилась прочь. Нечаев догнал ее, взял под руку:

— Простите, Танечка. Простите, ради бога. Я трое суток не спал. С ног сбился…

— Вы, кажется, думаете, что я сплю крепко и беззаботно, — со слезами в голосе сказала она.

Майор промолчал.

— С вашего позволения оставлю это письмо у себя, — начал он. — Кажется, начинаю кое о чем догадываться.

Порыв ветра принес хлопья первого снега. В конце аллеи двое рабочих надевали на статую Дианы ящик. Закрыли крышкой и начали заколачивать грубые доски гвоздями.

Таня слабо вскрикнула и, не сдержавшись, разрыдалась:

— Скорее отсюда! Идемте отсюда скорее! Я не могу слышать эти звуки!

— Позвольте проводить вас.

Они заспешили к выходу, а вслед неслись звуки заколачиваемых ящиков.

На здании аэропорта хорошо читалась крупная надпись: «Красноярск». В числе первых пассажиров спускались с трапа самолета Нечаев и Емельянов. Оба — в зимних шапках. На аэродроме было ветрено, мела поземка.

Рослый капитан милиции ждал их у трапа. Был он в зимней форме. Рядом стоял худощавый парень, одетый в полушубок и пушистую заячью шапку-ушанку.

— Майор Нечаев из Ленинграда, — представился Максим Владимирович.

— Рады гостям, — улыбнулся краснощекий здоровяк и представился в свою очередь: — Капитан Акимов Тихон Петрович, участковый инспектор.

— Старший лейтенант Ермаков Кузьма Ильич, — протянул руку парень в полушубке.

— Лейтенант Емельянов, следователь.

Они обменялись рукопожатиями.

— Ну что, товарищи дорогие, с дороги перекусить бы! Прошу в буфет, — приветливо пригласил капитан Акимов и подхватил их чемоданы.

— Не знаю, как вы, а нас только что кормили в самолете, — ответил Нечаев.

— Тогда в путь, — сказал Ермаков. — Постараемся прибыть на прииск до темноты. А там и поужинаем.

— Будьте уверены, — вновь улыбнулся Акимов. — Моя хозяйка такой стол соберет…

Газик-вездеход ждал их на стоянке. Капитан сел за руль. Рядом устроился Нечаев. Сзади — Емельянов и Ермаков.

— А далеко ли до прииска? — поинтересовался майор.

— Не-ет, — протянул капитан. — Сто сорок километров.

Машина тронулась.

— При такой погоде часа три ехать, — уточнил Ермаков. — Да еще дорога не ахти. А не дай бог буран — так в пути заночевать придется.

— Давно у вас зима? — спросил Емельянов.

— С месяц, считай, — ответил капитан, лихо крутя баранку. — Скоро пушнина пойдет зимняя.

— В Ленинграде еще осень, — сказал Нечаев.

— Наш новый театр оперы и балета, — кивнул в сторону красивого здания Ермаков. — Кстати, ленинградцы помогли нескольконовых спектаклей поставить. И главный там — тоже из Ленинграда… В выходные можем показать вам город.

— Если только у нас будут выходные, — ответил Нечаев. — Судите сами: работу будем начинать почти с нуля.

— В смысле? — спросил капитан.

— А в том смысле, что данных крайне мало. Очень надеемся поэтому на вашу помощь.

— Сделаем все, что можем, — заверил Ермаков.

Машина выехала на таежную дорогу. По сторонам мелькали покрытые снегом поляны. Высоко в небо уходили вековые кедры, пихты, сосны. Изредка с ревом проносились огромные самосвалы.

— Смерть Зои Малининой оборвала ниточку, которая могла привести к подпольным ювелирам, — рассказывал Емельянов. — Уверен, убийство — их рук дело.

— По химическому составу золота эксперты определили, что утечка идет именно с вашего прииска, — продолжал Нечаев. — Значит, где-то здесь, на прииске, живут и работают люди, которые знают Зою Малинину. Знают и подпольного ювелира. Найдя этих людей, мы решим две задачи: раскроем убийство женщины и пресечем утечку приискового золота.

— И прииск, и его драги — целиком мой участок, — вздохнул Акимов. — Я всех там знаю, и всяк меня знает. Конечно, за каждым человеком не уследишь… Кто поймет, что у иного в голове. Но — будем работать.

— Да, ловушку бы им придумать, — мечтательно произнес Ермаков.

— Насчет ловушки есть кое-какие соображения, — откликнулся Нечаев. — Во-первых, попробуем японский метод. Метод полковника Одзаки.

Участковый Акимов жил в большой добротной избе-пятистенке, сложенной из толстых бревен. На стенах висели охотничьи трофеи: медвежьи шкуры, рога сохатых, голова рыси…

Слова Тихона Петровича насчет ужина оказались не «пустой угрозой»: стол буквально ломился от простой, но сытной пищи. Дымилась гора картошки, на блюдах красовались соленые огурцы и помидоры, кочанчики квашеной капусты и грибы… Лежали ломти строганины и солонины. Была и красная рыбка, стоял традиционно-канонический студень.

— Мать честная! Ну и натюрморт! — с восхищением оглядывая стол, протянул Емельянов. — Кто же это все есть будет?

— Управимся, не сомневайся, — заверил Акимов. — Сами постараемся, да из соседей зайдет кто-нибудь…

— Соседи? — насторожился Нечаев. — А нужно ли, чтобы они знали о нашем приезде?

— Э, милок, — чуть улыбаясь ответил тот, — тут тебе не Питер. Тут каждый человек на ладони. Как ни поверни, завтра о вас все знать будут. А так, глядишь, за столом-то нужный разговор получиться может. Придут-то все — дружинники, общественность. Так сказать, опора моя.

Вскоре ужин был в разгаре. Это было ясно уже потому, что присутствующие с чувством пели популярную в тех местах песню «Златые горы». Непривычно и немного забавно выглядели в этих условиях издерганные горожане. Но чувствовали они себя здесь превосходно.

Хозяйка — уважительная женщина — подложила Емельянову рыбки.

— Вот так селедка! — удивился лейтенант, глядя на необыкновенной величины кусок.

— Э, брат, — погрозил ему Ермаков. — Какая же это селедка? Это — омуль! Настоящий. Попробуй-ка, пока его в Красную книгу не занесли.

— Ты груздей, груздей сахарных ему подложи, — руководил Акимов. И, обращаясь к Нечаеву, добавил: — Я нарочно велел хозяйке не рубить их, а целиком предъявить, так сказать… Пусть гости на сибирский груздь посмотрят. Царь-гриб! «Ешь груздь — долой грусть!» Вот так.

Соседи Акимова были как на подбор — крепкие серьезные мужчины с характерными «чалдонскими» лицами. Их голосистые бабоньки с интересом разглядывали гостей.

Песня кончилась. Слово взял хозяин:

— Товарищи дорогие! Гости и соседи! Глядите-ка, что получается: и страна наша велика, и народу в ней хватает. Но повсюду, в самой глухомани даже, на всяком северном острове, и в дальних самых городах, и вот в тайге нашей есть люди в милицейской форме. Сам по себе знаю: куда бы ты ни попал — везде есть свои ребята. Они встретят, они помогут… Предлагаю тост за наше милицейское братство. За дела наши! За друзей!

— Верно сказал… Так оно и получается, — одобрили тост присутствующие.

Оратор сел и, указав на мужиков, обратился к Нечаеву:

— Вот, Максим, посмотри на мою опору и поддержку, так сказать… Какие люди! Кремни. Вот Жилин сидит, шофер: один медведя заваливает. Третьего дня грузовик за ось поднял — один тоже… Или вот Двинских — лучший на драге механик. Газеты о нем пишут. Вообще-то люди у нас крутые. Сибирь слабых не любит…

Утром все четверо вышли из избы. Было ясно, морозно. Акимов шагнул было к газику, но Нечаев попросил:

— Слушай, Тихон Петрович, пройдемся лучше пешком.

— Утро-то какое приятное, — поддержал Емельянов.

— И драгу поглядим, — пообещал Ермаков.

— Пошли, — согласился Акимов.

Они шагали по центральной улице поселка золотопромысловиков. Кое-где из окон на них с любопытством посматривали. Прохожие здоровались со своим участковым. Тот степенно отвечал, давал по пути пояснения:

— Вон мой кабинет: радиостанция с пеленгатором, канцелярия… есть и камера для задержанных. На обратном пути зайдем. — И Тихон Петрович указал на небольшую избу с вывеской над крыльцом: «Участковый инспектор Акимов Т. П.». — А вот и школа наша.

— Здесь, похоже, контора прииска? — спросил Ермаков, кивнув в сторону деревянного барака.

— Она и есть.

— Надо будет посидеть, посмотреть личные дела… Директор что за человек? — спросил Нечаев.

— Управляющий-то? — переспросил Акимов. — Свой мужик. Наш отставник. До пенсии работал в городе — в ГАИ служил. А теперь перебрался в родные места — на природу.

Дорога привела на берег речки, где в клубах пара работала драга — небольшой земснаряд. Она размывала золотоносную почву, засасывала ее по трубам, подавая на промывочные и сполосочные сетки.

Грохотали поршневые лебедки, на которые были заведены укрепленные к прибрежным деревьям тросы. Эти тросы держали драгу в русле разработки и позволяли медленно продвигаться вперед.

Четверо сотрудников смотрели, как работает этот ревущий, пускающий пар «змей горыныч».

— Вот так сейчас дело-то поставлено, — не без гордости заметил Акимов. — А ведь еще недавно было, как в песне поется: «Ручеек бежит, золотишко моет…»

— Привет начальству! — донеслось с драги.

Несколько человек заметили их и помахали руками.

Акимов помахал в ответ и пояснил:

— Мефодиева Валентина тут работает, сполосчица. А еще — Тимофей Черемных и Васька Ардатов. Отличные кормовые машинисты. Охотники, скажу я вам, куда как заядлые. Вот пойдем вместе с ними как-нибудь на сохатого…

— Можно, — согласился Нечаев. — Когда дела сделаем.

— Будет что вспомнить, — отозвался Емельянов.

— Ну, а к золоту доступ большой крут лиц имеет? — поинтересовался майор. — Примерно?

— Ох и тяжелый ты вопрос задал, — вздохнул участковый. — Ковырни вот ногой — глядишь, и самородок выскочить может… Тут все от человека, только от человека зависит. Иной пойдет в тайгу, к заимочке своей заветной и намоет…

— Намоет, — вступил в разговор Ермаков. — Намоет лет двенадцать — пятнадцать строгого режима. Ведь если хотя бы крупицу у него найдут — все равно: суд и максимальный срок. И это каждый знает.

— Знать-то знают, — вздохнул Нечаев. — Но, как видите…

Служебный кабинет участкового Акимова, как и избу, в которой он жил, украшали охотничьи трофеи. У дверей вместо вешалки были приделаны рога, на которых висели сейчас шинель хозяина, тулуп и два пальто ленинградских коллег.

На топчане была брошена медвежья шкура. Другая закрывала стенку. В избе жарко натоплено. За окном уже мерцал голубой вечерний сумрак.

— Телефона пока не имеем, — говорил хозяин, продолжая демонстрировать кабинет. — Вот радиостанция вместо него: круглосуточная связь с главком, с городом, с другими поселками. А это — радиопеленгатор.

— Зачем? — удивился Емельянов. — Шпионов в тайге вылавливать?

— Очень нужная вещь, — возразил Акимов. — Тайга — не городской бульвар. Шаг ступил в нее — и, бывает, пропал человек, если без понятия. А где искать — не знаешь.

Он достал из сейфа какие-то продолговатые палочки, по виду напоминающие авторучки, раздал их коллегам и продолжил:

— Это и есть радиомаяки. Повесьте их рядом с авторучками… Включаются нажатием сюда. И носите с собой, чтобы я за вас не волновался… А то прошлой зимой городской один возьми и уйди на лыжах покататься. Пурга в это время да и начнись… Так и не нашли его. Тайга есть тайга.

— Хорошая штука, в самом деле, — пряча радиомаяк в нагрудный карман, оценил Нечаев. — У всех есть такие?

— Нет. Здесь у нас о них никто не знает пока. Прислали для оперативной работы. Два пеленга с разных точек — и я на карте покажу, кто где находится.

— Давайте, товарищи, — начал Нечаев, — определим наши задачи на ближайшие дни. У меня есть предложения.

Все присели к столу. Ермаков включил рацию на прием. Акимов положил пачку сигарет.

— На любителя, — пояснил он. — Сам-то я некурящий.

— Мы тоже, — поддержал Емельянов. — Да на таком воздухе вообще грех сигаретами баловаться.

— Истинно, — удовлетворенно кивнул Тихон Петрович, пряча пачку в стол.

— Так вот, — продолжил майор, — во-первых, предлагаю сделать сквозной списочный анализ.

— Метод полковника Одзаки? — понимающе улыбнулся Ермаков.

— Мы люди темные, — подмигнул участковый.

— Да, — серьезно продолжал Нечаев. — Нам нужно составить, как минимум, семь списков. Список первый: фамилии тех, кто имеет наиболее близкий доступ к приисковому золоту. Список второй: тех, кто часто ездит в Красноярск и, возможно, был замечен в отправлении посылок. В частности, кто был в Красноярске пятнадцатого октября, в день отправления посылки.

— Список третий? — нетерпеливо спросил Ермаков.

— Кому из Ленинграда приходили письма и у кого там есть знакомая женщина, — ответил майор. — Кто вообще имеет знакомых в Ленинграде. Кто выезжал с прииска накануне убийства Малининой. Дня на два-три. Далее: список четвертый. Кто два года назад в августе — начале сентября был в отпуске и отдыхал, предположительно, в Сочи. Или ездил на юг вообще. Список пятый: кто ранее был судим. Список шестой: кому по договору осталось работать на прииске примерно полтора года.

Нечаев задумался, прикидывая что-то.

— Ну, и седьмой? — нарушил молчание Акимов.

— А список седьмой, — отвечал Максим Владимирович, — составляется лично капитаном Акимовым. Кого ты, Тихон Петрович, и твои наиболее доверенные дружинники можете назвать в числе подозреваемых — просто исходя из интуиции, знания людей, личного опыта… И вот когда одна и та же фамилия или фамилии будут фигурировать во всех или в большинстве списков, увидим, с кого начинать.

— Гляжу, не только седьмой, но и все остальные списки мне составлять придется, — улыбнулся участковый. — Честно говоря, я и сам мыслил так к делу приступать. При чем тут японец Одзака?.. Тяжелая это работа, однако, товарищи… Ведь открыто дознаваться не станешь: есть, мол, у тебя баба в Питере или нет? Другой и пошлет. Здесь тонкий подход нужен. У нас ведь как? Одного-другого спросишь, а назавтра уже весь поселок знает. И тот, кто нам нужен, возьмет стрекача и задаст.

— Ограничься, Петрович, особо доверенными людьми, — вторично посоветовал Нечаев. — А мы пока личные дела изучим.

— Годится, — согласился Акимов.

В бане они с остервенением хлестались вениками. Потом сели в рядок на скамью. Тихон Петрович пустил по рукам ковш. Сказал, тяжело дыша:

— Домашний квасок. С изюмом, мятой там и прочими хитростями.

— Прелесть, — от души похвалил Нечаев и передал ковш Емельянову.

— Эх, париться, париться, чтобы не состариться! — вспомнил тот слова песни.

— Уж тебе-то, лейтенант, про старость вовсе рано думать, — заметил Акимов и уточнил: — Давно служишь?

— Третий год.

— Да… А я вот уже двадцать третий, — сказал участковый и, обратившись к Нечаеву, напомнил: — Ты ведь, Максим, байку какую-то рассказать обещался.

— Да не байку, — помотал головой тот. — Я все насчет дела… Мысленно попробовал составить портрет того, кого мы ищем. Приблизительно, конечно…

— Опять японские штучки? — уточнил Ермаков.

— Вроде, — улыбнулся Нечаев. — Так вот, слушайте: это — красивый мужик лет сорока с небольшим. Наверное, видный, высокий… Вероятно, с интересной судьбой, то есть — покидало его в жизни. Природный ум. Не исключаю даже интеллигентности. Смелый, щедрый. Наверняка любит деньгой сорить.

Майор замолчал, задумался, прикидывая…

— И?.. — нетерпеливо подсказал Емельянов.

— И был у них с Зоей Малининой года два назад, когда ездил он в отпуск, шикарный южный роман. Я так думаю, — продолжил Нечаев. — А может, и настоящая любовь. Договорились они, что тот станет посылать Зое золото. У Малининой же оказался знакомый гравер-ювелир… А осталось этому человеку на прииске работать года полтора-два.

Акимов с интересом взглянул на Нечаева:

— Не говоришь, а прямо-таки рисуешь… Поищем такого, Максим.

— Ну и работка у нас, — сказал Ермаков, плеснув из бадьи на камни. — Отдохнуть и то толком не позволяет.

Пар застлал баньку. Нечаев напевал негромко:

Стол в кабинете Акимова был завален бумагами, над которыми склонились все четверо. Ясный день смотрел в окно. Акимов выпрямился, разминаясь, бросил взгляд на календарь, один за другим оторвал несколько листков, покачал головой:

— Ох, времечко летучее.

— Не так уж плохо получается. Смотрите, — сказал Нечаев. — Пять фамилий проходят по большинству списков. Их нет только среди судимых. А вот с Ленинградом, гляжу, контактов никто не имеет. Значит, тот, кто имеет, тщательно скрывает это.

Ермаков взял бумажку, прочел фамилии:

— Федотов, Кирилюк, Черемных, Колобов, Ардатов…

— Интересная картина выходит, — задумчиво отозвался участковый. — Это всё холостые парни, заводные… Частенько собираются у Катерины. Есть тут одна… приветливая. Самогонка у нее — первый сорт. Да и сама баба на это дело слабая. Намедни Катька-то песок сахарный в лабазе брала — пуд без килограмма. А сегодня, по моим данным, как раз самогон варить собиралась. Вот мы ее и прихватим.

Дом Катерины стоял на краю поселка, у самого леса. Сотрудники подошли к крыльцу вчетвером. Акимов с грозным видом распахнул калитку и направился к крыльцу. Из трубы тянуло характерным сизым дымом. Участковый рванул дверь — все вошли в дом. Катька подбитой птицей заметалась по горнице, запричитала:

— Ой, родненькие, что же это?.. Ой! Гости дорогие… Ой!

Акимов отдернул у печки занавеску, и все увидели кипящий котел, прочую нехитрую самогонную конструкцию.

— Та-ак! Вот ты чем, Катерина, занимаешься! Мало тебе, видно, в прошлый раз показалось? Опять за преступление взялась! — патетически провозгласил он.

Хозяйка плюхнулась на лавку, обхватила голову руками, запричитала слезно:

— Петрович! Отец ты родной мой! Не губи. Прости, родименький! Ох, горюшко-то какое… Вовек больше не буду! Прости, за ради христа прости, Петрович!

— Молодежь спаиваешь! Развратом занимаешься! — распалялся Акимов. — Ну, всё. Доигралась. За тобой из министерства специальные товарищи приехали. Решили: хватит такое дело терпеть.

— Ой, что ты, что ты! — пуще прежнего запричитала она. — Ой, пожалейте меня, милые.

— Может, пожалеем бабоньку? Простим ее, в самом деле? — сомневаясь, предложил Нечаев.

— Ой, родненький! Заступись! — заверещала Катерина, простирая к майору руки.

Акимов сел рядом с ней, строго приказал:

— Ну хватит!

Та вмиг стихла. Слез как не бывало.

— Может, и пожалеем, — размышлял вслух участковый. — Только ты вот что скажи, стервь эдакая: у кого из твоих дружков баба есть в Ленинграде? Быстро!

— У Тишки! У Тимофея то есть, Черемных, — с готовностью выпалила Катерина. — Не раз и не два говорил по пьяному делу.

— Когда говорил?

— Считай, зимой.

— Эта? — Акимов показал ей фотографию Зои Малининой.

— Вроде эта. Красуля.

— А еще у кого бабы в Ленинграде? Ну, быстро же!

— Не знаю, родименький! Пожалей… Не хочу грех брать — напраслину возводить.

— Ты не знаешь, так я знаю, — заявил участковый и уже примирительно закончил: — Ладно, Катерина, прощаем тебя. Но в самый последний-распоследний раз. И еще: если кому скажешь, об чем разговор был, — не пощажу! Ты меня знаешь.

— Сохрани бог, Петрович. Уж отслужу тебе. — И, осмелев, предложила: — А, может, всем по стакашку? А?

— Чтоб сей секунд все вылила! — возмутился Тихон Петрович. — На моих глазах!

— Ой, миленькие, — начала было жалобно Катерина.

— Ну! — угрожающе нахмурился капитан.

— Сейчас. — Она с горестным вздохом взялась за котел.

Сотрудники вышли за калитку, осмотрелись. Сгущались сумерки.

— Что ж, — подытожил Нечаев, — нужно брать Черемных. Допрашивать, делать обыск… Что скажет следователь?

— И чем быстрей, тем лучше, — ответил Емельянов.

— А ведь ты, Максим Владимирович, в баньке Тимофея-то как живого описал, — сказал Акимов. — Я, признаться, еще в тот раз о нем подумал… Давай-ка зайдем к его избе с леса. Он там у хозяйки полдома снимает. Сам-то из Красноярска — мать в городе у него. А здесь только на заработках.

Прикрываемые заснеженным кустарником, они осторожно шли по протоптанной в глубоком снегу тропке.

Здоровенный мужик в тулупе, с двустволкой и патронташем, смотрел им вслед, прячась за деревьями. Его красивое лицо было суровым, взгляд — настороженным. Когда четверо скрылись за сугробами, он вышел из укрытия и заспешил к дому Катерины. Тихо открыл дверь избы и в сенях столкнулся с хозяйкой.

— Ой, Тиша, — вздрогнула она. — Ты?

— Т-с-с, Катюша… Спокойно. Зачем Петрович приходил?

— Просто беда, Тимоша. С самогоном меня опять ущучил.

— Не ври мне, Катя… Про меня, верно, спрашивал?

— Не про тебя, Тимоша. Про кралю твою ленинградскую. Но говорить об том никому не велел — не то… Упаси бог!

— Какую еще кралю? — удивился Черемных. — Нет и не было у меня там никого.

— А вот теперь ты не ври, Тиша. Знаю же, чье фото с собой носишь. Хвастаешь ею… Вот и давеча: ты спал, и я снова посмотрела. И у Петровича фото такое же… Тим, может, она бандитка какая-нибудь?

— Бандитка… Эх, знала бы ты! — Теперь уже Тимофей опустился на лавку, обхватив кудрявую голову.

Некоторое время сидел молча, а когда наконец поднялся, посмотрел на Катерину, лица его было не узнать.

— Кончена здесь моя жизнь, — просто сказал Черемных. — Просьба к тебе последняя: слетай к Ваське Ардатову. Пусть упряжку готовит, харчей соберет побольше и подгонит затемно к просеке. Мне уже домой никак нельзя. И… не будь шкурой, не закладывай меня больше. Хотя бы в память о том, что промежду нами раньше было.

Катерина непритворно горько заплакала.

Сотрудники тем временем подошли к изгороди и, миновав высокую длинную поленницу, оказались в палисаднике. Хозяйка — пожилая женщина — вышла на крыльцо:

— Здравствуй, Петрович. Здравствуйте, гостюшки! Пожаловали с чем?

— И ты, Васильевна, здравствуй, — кивнул Акимов. — Тимоха дома?

— Какое там! С утра ружьишко взял — да и на охоту.

— Гости вот к нему. Хочу у тебя расквартировать их на денек. Заодно Тимоху подождут.

— Гостям рада — места хватает, слава богу. А Тимофей?.. Кто его знает, когда вернется. Бывает, и заночует в лесу… Так милости прошу в дом — как раз к обеду.

Хозяйка скрылась в сенях. Мужчины, задержавшись, коротко посовещались.

— Я так себе мыслю, — начал Акимов. — Молодежь у Васильевны в засаде останется, а мы с тобой, майор, поиск организуем.

— Хорошо, — кивнул Нечаев. — Но надо бы из главка группу вызвать.

— И немедленно, — согласился участковый.

За окном уже было темно. В кабинете сидели Акимов и Нечаев. Капитан открытым текстом разговаривал с главком по рации:

— Это ты, Новикин?.. Снова Акимов. Может, лучше вертолет выслать? Быстрее получится. А костры мы здесь разведем… Да, и не забудьте проводника с собакой.

— Вертолет, говоришь, — отвечал невидимый собеседник. — А пароход с мачтой тебе не нужно?.. Вот костры действительно разведи. И пеки в них картоху.

— Черт лысый! — возмутился участковый. — Я же серьезно.

— И я серьезно, — сказал Новикин. — Выезжает к тебе группа, выезжает. На двух газонах с двумя собаками. Мало тебе?.. Все, отключайся, не зажимай эфир!

Акимов опустил переговорный рычажок и обратился к майору:

— Под утро приедут. Тогда и начнем поиск.

— Ладно… А пока минут на десять выйду, проветрюсь, — ответил тот. — Так голова разболелась что-то… Заодно засаду проверю.

Нечаев медленно шел по ночной улице. Снег поскрипывал под сапогами. Избы смотрели в ночь темными окнами. Крупные звезды горели в небе. Луна то выглядывала, то ускользала за гонимые ветром облака.

Сзади послышался какой-то шорох, Нечаев обернулся — никого не было… Когда он миновал старый колодец, из-за сруба выскочили двое мужчин и обрушились на него. Нечаев не успел даже защититься. Удар по голове свалил его с ног. Двое схватили майора, поволокли к лесу. Словно куль, бросили его в нарты собачьей упряжки, крепко привязали ремнями. Стали на лыжи, надели ружья. Высокий мужчина цокнул собакам, те дернули постромки и побежали. Один из мужчин, с подвешенным на груди фонарем, скользил на лыжах впереди, другой — позади упряжки.

Капитан Акимов вышел на крыльцо, вгляделся в темноту, позвал:

— Максим Владимирович! Максим!.. Эй, майор!

Стояла звенящая тишина.

— Что такое? — удивился участковый и захлопнул дверь.

А собачья упряжка двигалась по ночному лесу. Надсадно дышали лыжники. Луч фонаря метался по черным стволам деревьев.

Акимов зашел в избу, где квартировал Черемных. Там пили чай Ермаков с Ермолаевым. С печи выглянула хозяйка.

— Нечаев заходил? — спросил участковый.

— Не было, — ответил Емельянов.

— И там нет. А покурить вышел уже больше часа назад.

Они вскочили из-за стола.

— Плохо дело. Пойду дружинников поднимать. — Акимов шагнул к двери.

— Я с вами. — Емельянов уже натягивал пальто.

— Подежурю тут один! — вслед им крикнул Ермаков.

Теперь упряжка двигалась медленнее. Заметно было, что и люди, и собаки устали. Нечаев пришел в себя, пошевелился, незаметно высвободив руку, полез за пазуху: пистолета не было. Он нажал головку радиомаяка. Это движение заметили.

— Шпалер не ищи, — сказал один из мужчин. — Забрали мы его.

— Тимофей Черемных! Это ты. Я знаю, — ответил майор. — Ты сделал большую глупость. Поворачивай назад. Еще не поздно. Все равно от нас тебе не уйти.

— Молчи, пока цел, — отозвался идущий впереди.

В кабинете Емельянов, Акимов и дружинники — Жилин и Двинских — склонились над картой. На ней лежал большой компас. Рядом попискивал пеленгатор.

— Идет сигнал, идет, — в волнении приговаривал участковый. — Работает маячок…

Тихон Петрович начертил на карте линию, затем другую. В месте, где они пересеклись, ткнул пальцем и сказал удивленно:

— Это же километров восемнадцать отсюда — глушь… Там разве волки только рыщут.

— Уволокли его, — невесело подытожил Двинских.

— Будем вызывать вертолет. — Акимов включил радиостанцию.

Упряжка въехала в открытые ворота какого-то строения. Это был древний скит староверов, обнесенный полуразрушенной изгородью. Сруб тоже покосился. Рядом — по периметру — стояли сараи, амбары…

Черемных и Ардатов подхватили Нечаева, внесли в избу и положили на лавку. Тимофей зажег керосиновую лампу. Майор огляделся: чувствовалось, что люди в избе бывали постоянно, — висела одежда, у печи стояла посуда, лежали свежезаготовленные дрова.

Они подняли Нечаева, посадили к столу.

— Ты интересовался Зоей, — сразу начал Черемных, — так у тебя один выход теперь: рассказать всю правду. Иначе — под лед. Прорубь рядом.

— Расскажу, а потом все равно в прорубь, — с сомнением ответил Нечаев.

— Нет. Мое слово крепкое, — покачал головой Черемных. — Если почувствую, что правду говоришь, останешься жить… Продуктов разных в избе навалом: мука, крупа, макароны. Вода — в колодце. Вон — канистра со спиртом. Отдыхай тут до весны спокойно. Зимой тебе все одно не выбраться. Погибнешь. Хлипок ты против тайги. Дорог не знаешь. Да и обувь твою мы на всякий случай заберем. Дальше: что касается дров — их в сарае завались. Топи, грейся. Волков вот только не впускай… Так что если жить хочешь — не ври.

— Хорошо, Тимофей, — медленно начал Нечаев. — Возьми у меня в левом кармане пиджака письмо. Это тебе от Зои. Не успел раньше передать.

Черемных полез ему за пазуху, вынул конверт, который дала Нечаеву сестра Зои — Таня, начал читать:

— «…Только тебя… Нельзя было разлучаться… Мучают предчувствия… Все расскажет сестра… Береги себя… Должны встретиться… Зоя». — Он замолчал, тяжело дыша. — Что с ней, говори!

— Спокойно, Тимофей, — ответил Нечаев. — Твоя Зоя, как понимаешь, арестована. Ты лучше других знаешь, за что.

Черемных опустился рядом на стул, спросил:

— Кто же ее продал?

— Ты и продал. Твоя посылка с золотом. В багажном отсеке самолета на нее — случайно, конечно, — кинули большой груз: раздавили. Стали собирать орехи — нашли золото. А дальше — дело техники, как принято говорить. Ведь на посылке были ее имя, отчество, фамилия…

— Что Зое будет?

— Лет пять-шесть, — ответил майор. — За такие преступления меньше, как правило, не дают.

— А ювелира нашли?

— Нет. Пока что нет.

— Да что с ним чикаться, Тимка, — с ненавистью сказал Ардатов. — Поволокли и…

— Похоже, не врет, — кивнул в сторону майора Черемных. — А мокрухи разводить не дам. Пусть живет начальство.

— Дело ваше, парни, — сказал Нечаев, прислушиваясь к чему-то. — Но лично тебе, Тимофей, совет дать хочу. Если любишь Зою, бери золото, деньги и дуй отсюда побыстрее. Достанешь себе другие документы и жди, когда она освободится. Только не вздумай соваться к ней с передачами. И вообще замри. Потом встретишь — увезешь куда-нибудь.

— А прав ты… как тебя?.. Максим Владимирович, кажется, — чуть удивленно ответил Тимофей. — Я именно так дальнейшее планировал.

Он развязал майору руки, поставил на стол бутыль, кинул банку консервов, несколько соленых огурцов.

— Сейчас за знакомство выпьем, перекусим, — миролюбиво сказал Черемных. — А там нам в путь пора. Но ты уж кукуй тут до весны. Зарплата все равно ведь тикает. Считай, что на курорте: источники тут, говорят, целебные.

С печи достал увесистый пакет. Не таясь майора, положил рядом пачки денег, приговаривал:

— Золотишка у нас еще килограммов семь. Монета тоже имеется. Вот только Зоеньку мою жаль. Ее одну всю жизнь и люблю. Вам-то этого не понять. Мужики нынче хуже кобелей паршивых стали.

— Вот и жили бы, как все люди живут, — ответил ему Нечаев.

— Пей, Пинкертон, — перебил его Тимофей, наливая в стаканы. — А воспитывать меня не надо. Сам грамотный. У меня ведь аж университет за плечами — экономический факультет.

— Подозревал, — кивнул майор. — Жаль, не юридический.

— Пей-пей, — поднял стакан Черемных. — За твою долгую зимовку.

Все выпили. Теперь уже прислушались и Черемных с Ардатовым.

— Гром, что ли? — удивленно спросил Васька.

В окне блеснул луч света.

— И молния никак! — подхватил Тимофей. Он шагнул к двери, распахнул ее. — Васька! Вертолет! Бежим!

Нечаев смахнул со стола лампу. Стало темно. Потом вспышка прожекторов озарила избу. Нечаев сцепился с Ардатовым, они покатились по полу.

Во дворе заметались испуганные собаки. Бросились в ворота, а там — в лес.

Вертолет приземлился у крыльца, ослепив Черемных прожекторами. Из вертолета выпрыгнули люди, навалились на Тимофея. Когда Акимов и Емельянов ворвались в избу, Нечаев уже крепко держал Ардатова.

В кабинете участкового майор допрашивал Черемных, хотя беседа их мало походила на допрос.

— Как же так произошло? Ну почему, почему ваша с Зоей любовь, настоящая любовь, — чувство светлое и доброе по сути своей, — обратилась в преступление? — горячо говорил Нечаев. — Ты же экономист, Тимофей. Значит, отлично понимаешь, что значит подрыв валютной политики государства… Как ты мог пойти на это? Не понимаю.

— Сам не понимаю теперь, — тихо отвечал Черемных, опустив голову на руки. Вспомнился ему тот яркий, переполненный солнцем и радостью день…

Щедрое летнее солнце заливало уютный номер сочинского пансионата, где жила Зоя. Она сидела перед зеркалом, тщательно подводя губы помадой. Тимофей, подложив под голову руки, расположился на диване, наблюдая за женщиной. Зоя принялась собирать волосы в высокую прическу.

— Красота-то какая! — не выдержал Тимофей, встал и принялся целовать ее шею, которую украшала двойная золотая цепочка с висящими на ней ключиком и головкой Нефертити.

— Мешает. Сними. — Тимофей осторожно провел пальцами по цепочке.

— Золото? — Зоя удивленно повернулась к нему. — Золото, Тимоша, никогда никому еще не мешало и не может мешать!

Назидательно проговорив это, снова отвернулась к зеркалу.

— Если уж о золоте речь зашла, — начал Черемных, — знаешь, какое украшение тебе пошло бы больше всего?

— Какое же? — Она вопросительно улыбнулась, глядя на собеседника в зеркало.

— Кольцо. Обручальное!

Зоя снова улыбнулась.

— Давай поженимся. Пожалуйста. Ну сколько тебя можно упрашивать!

— Но тебе же еще два года на Севере по договору работать, Тимошенька.

— Черт с ним, с договором! Поженимся — и перееду я к тебе? А?

Зоя снова повернулась и посмотрела на Тимофея взглядом, каким взрослые смотрят на детей:

— Но ведь не привыкли мы в деньгах стесняться. Ни ты, ни я… И разобьется тогда наша любовная лодка о быт… Нет, Тимочка, все должно иметь под собой материальную базу. А любовь — в особенности. Так что потерпим. Ведь всего два года…

— Целых два, — вздохнул он.

Нечаев вскинул на Черемных взгляд. Тот по-прежнему сидел не шелохнувшись.

— Тебе очень плохо? Может, лекарство? — предложил майор.

— Плохо! Ох как плохо! — почти простонал Тимофей, не отнимая рук от лица. — Но никакими лекарствами тут не поможешь… Вообще ничем не поможешь… И все-таки я вам не до конца верю. Поверю, только когда увижу могилу Зои и поговорю с сестрой.

— Обещаю тебе и то, и другое. Хотя не меньше твоего желал бы видеть Зою живой. И в свою очередь не верю, что ты не можешь назвать убийцу. Ты должен знать его.

— В том-то и беда, что не знаю, — сказал Тимофей. — Зоя только один раз о нем, возможно, говорила… Тогда в Сочи…

В тот день Тимофей и Зоя сидели за столиком открытого ресторана. Ветер шевелил края скатерти. Залив спорил своей синевой с цветом неба. Над волнами парили чайки.

Зоя пригубила бокал шампанского. Тимофей не отрывал от нее взгляда, откровенно любуясь женщиной.

— Перстень какой красивый, — сказал он. — Словно на заказ для тебя сделан… Старинный?

— А вот и нет. Именно по заказу и сделан. У меня великолепный мастер. Гравер-ювелир… Когда-то был на «Самоцветах» ведущим. Потом поймали его с двумя граммами золота… Считает, что кто-то из завистников подбросил. Ну, понятно, дали ему срок. Отсидел. А обратно на работу не приняли. Он тогда переквалифицировался… Нравятся тебе мои туалеты?

— Блеск! — искренне ответил Тимофей.

— Вот у него и обшиваюсь. Один из лучших в городе закройщиков. Но ради хороших знакомых иногда вспоминает и о прошлой профессии. — Зоя сняла перстень и повертела его.

— Можно? — Тимофей, взяв украшение, стал внимательно рассматривать.

— Тимоша, — осторожно начала Зоя, — раз уж речь у нас зашла… Ты не мог бы мне иногда присылать… золото? Понемногу?

Тимофей вскинул глаза.

— Ты хоть понимаешь, что предложила? — сказал он спустя некоторое время. — Это же — преступление. Особо опасное.

— О! Абстрактные понятия, — беспечно отмахнулась она. — Я лично считаю, что преступление — это то, от чего людям плохо… А тут? Люди станут по недорогой цене покупать красивые дефицитные изделия. Мы с тобой обеспечим жизнь до самой старости — ведь ни ты, ни я не любим копейки считать… А государство? Пусть государство думает, что это золото ты просто не намыл. А? — И Зоя посмотрела Тимофею в глаза долгим взглядом.

В аэропорту у трапа самолета Нечаев и Емельянов прощались с красноярскими друзьями. Разжали наконец объятия. Расцеловались.

— Будь здоров, Петрович. В отпуск непременно в Ленинград приезжай!

— Приеду, Максим… Пиши, не забывай, — отвечал Акимов.

— Прощай, Олег, — улыбался Ермаков.

— Не прощай, а — до свидания…

В Ленинграде у трапа их встречал полковник Давыдов:

— Ну, северяне, добро пожаловать в наши южные края. Намаялись?

— Все нормально, — в один голос ответили они.

— Едем прямо в объединение «Самоцветы», — сообщил полковник. — Там подготовлено прослушивание.

В огромном цехе золотых изделий шла обычная работа. За столами, расположенными в шесть рядов, работали ювелиры. Кто-то трудился над кольцами, кто-то — над колье и кулонами… Неожиданно в цехе включилась трансляция:

— Товарищи! Внимание! Важное сообщение. Сейчас вы услышите запись. Тех, кто узнает говорящего, убедительно просим зайти в дирекцию… Итак, внимание!

Послышался щелчок, и знакомый голос взволнованно заговорил:

— Милиция! Здесь грабят ювелирный магазин, называется «Сапфир»! Знаете? Внутри какие-то люди…

В цехе с интересом слушали трансляцию. Голос слышался отчетливо:

— Что же вы не едете?! Здесь грабят ювелирный магазин «Сапфир»! Что вы там себе думаете?! Вынесут же все ценности!

— «Что вы там себе думаете», — повторил один из пожилых ювелиров и обратился к соседу: — Слушай, а ведь это Жиганин!.. Ну, помнишь такого? Его еще посадили…

— А ведь точно! — согласился сосед. — Пошли-ка в дирекцию.

— Что же, товарищи офицеры, — начал Давыдов, когда они возвращались в машине из объединения «Самоцветы». — Все, чем мы располагаем против Жиганина, — это его голос: запись, сделанная во время его звонков в милицию… А преступник опытен. Это несомненно. Взять хоть то, что он предвидел ночной обыск в магазине… Представьте: предъявляем мы ему улику — голос. А он?

— А он говорит: «Погулять вышел. Бессонница. Увидел свет. И, как всякий честный, сознательный человек, решил сообщить милиции о подозрительной ситуации», — ответил за воображаемого Жиганина лейтенант Емельянов.

— Примерно так, — кивнул Давыдов. — Вот я и думаю: нужно в первые же секунды создать для предполагаемого преступника стрессовую ситуацию. Не дать ему возможности опомниться.

— Есть одна мысль, — вступил в разговор Нечаев. — Что, если подключить к операции Таню Малинину?

В небольшой комнате, закрыв лицо руками, беззвучно плакала Таня. На коленях у нее лежало зеленое Зоино платье. Вокруг стола сидели Нечаев, Давыдов, Емельянов.

— Нет, не могу, — выговорила Таня, подняв лицо. — Такое выше моих сил…

— Танечка, это нужно сделать ради памяти о Зое, — мягко настаивал полковник.

— Примите успокоительное. — Нечаев протянул Тане таблетки.

Лейтенант принес из кухни воды. Девушка с трудом сделала несколько глотков.

— Хорошо… Я сейчас, — сказала она, глубоко вздохнув. — Подождите меня немного.

Офицеры покинули комнату, а через несколько минут оттуда вышла… Зоя Малинина: то же ярко-зеленое платье… Темные волосы скрывал светлый пышный парик.

Подражая сестре, Таня старалась держаться легко и свободно. И только взгляд выдавал, скольких мук стоило ей это преображение.

Машина подъехала к Дому мод. Из нее вышли Давыдов, Емельянов. Следом — Нечаев: открыл дверцу, подал руку Тане. Ее действительно невозможно было отличить от сестры.

Емельянов протянул девушке портативный магнитофон. Та, кивнув, положила его в сумочку.

Они поднялись в салон, где ждали приема у закройщиков несколько женщин. Таня скинула шубку на руки Давыдову и шагнула за портьеру одной из примерочных кабин.

Закройщик — мужчина лет пятидесяти с потасканным, морщинистым лицом — готовил для очередной примерки платье. Он даже не сразу обратил внимание на вошедшую. Таня молча смотрела на него. Мужчина поднял голову… покачнулся.

— Вот я и пришла за тобой, — медленно сказала Таня, глядя ему в глаза. — Тебе не удалось убить меня в ту ночь.

— Нет! Нет!! — в ужасе вскрикнул он, закрываясь от нее руками.

— Да, как видишь.

— Но похороны… Я же видел могилу.

— Инсценировка, придуманная милицией.

— Как же… Что же теперь будет? — забормотал он.

— Пока я еще не выдала тебя.

— Не выдавай! — страстным шепотом начал он. — Не выдавай меня! Я буду служить тебе, как прежде… Еще лучше… Не выдавай только!

— И снова при первой же возможности постараешься убить меня.

— Никогда! Никогда этого больше не случится, — начал было тот.

— Войдите! — громко сказала Таня в сторону ширм.

Оттуда вошли Давыдов, Нечаев, Емельянов.

— Возьмите, — Таня протянула им портативный магнитофон. — Здесь его признание.

ДАМСКИЙ ДЕТЕКТИВ

В большом универсальном магазине многие мужчины, несмотря на шум и толчею, наверняка обратили внимание на стройную, очень привлекательную женщину. Происходящее вокруг мало занимало ее: стоя у стекла витрины, она внимательно смотрела на улицу. А там, на противоположной стороне бульвара, из дверей крупного учреждения выходили закончившие работу служащие. Большие электронные часы показывали половину шестого.

Заметив кого-то, женщина заспешила на улицу. Она шла, настороженно наблюдая… Когда идущий впереди рослый солидный мужчина замедлил шаг у автобусной остановки, незнакомка тотчас скрылась в тени ближайшей арки.

На остановке мужчину ждал человек. Вместе они быстро зашагали дальше. Выйдя из укрытия, женщина заспешила следом и заметила, что оба садятся в такси. Она заметалась по краю тротуара и тоже остановила машину с зеленым огоньком:

— Будьте любезны, вон за той «Волгой». Побыстрей, пожалуйста…

— Какой номер? — уточнил водитель.

— Семь-четыре — ноль-шесть. Сзади двое мужчин.

Машины сближались, и женщина, надев большие темные очки, прикрыла лицо журналом. Водитель с интересом посмотрел на нее в зеркало заднего вида.

Вечером в дежурной части районного управления внутренних дел была обычная обстановка: ответственный переговаривался с экипажами автомотопатрулей, работал телетайп, вспыхивали на пульте лампочки.

— Разрешите? — В дверях дежурной части стояла незнакомка.

— Прошу. — Молоденький лейтенант милиции оторвался от разложенных на пульте бумаг и поднялся навстречу, явно заинтересованный ее внешностью.

Женщина нерешительно подошла к огромному пульту и спросила робко:

— Скажите, с кем я могла бы поговорить?

— Помощник дежурного Панко, — представился лейтенант и любезно уточнил: — По какому именно вопросу? Да присаживайтесь, пожалуйста.

Внимательно выслушав женщину, Панко зарегистрировал ее заявление и снял телефонную трубку:

— Товарищ капитан, помощник дежурного Панко. К вам можно направить сейчас заявительницу?.. Похоже — угроза убийством. Следователь, к сожалению, на происшествии… Фамилия заявительницы? Ильская. Лада Леонтьевна Ильская. — И, обращаясь к женщине, Панко уточнил: — В двадцать третий кабинет, к старшему оперуполномоченному уголовного розыска Борису Алексеевичу Кравцову, пройдите, пожалуйста, Это на втором этаже.

Когда Ильская вошла в кабинет и присела к столу, Кравцов изучающе посмотрел на нее. При электрическом свете лицо посетительницы выглядело утомленным. На нем видны были следы начавшегося увядания, которое, впрочем, весьма искусно скрывалось косметикой.

— Слушаю, — прервал молчание капитан.

— Очень неловко беспокоить вас, — начала женщина, — но такие странные вещи происходят со мной в последнее время…

Она опустила глаза, замялась, подбирая слова:

— Кто-то все упорней с каждым днем грозит мне… убийством. Звонки, письма… Сперва думала, чьи-то глупые шутки…

— Встречаются еще шутники, — не без иронии согласился Кравцов. — Недавно задерживал двоих таких… Дальше, прошу вас.

— Вот и решила обратиться в милицию. Я просто боюсь.

— Как сами можете объяснить происходящее?

— Ничего не разберу, — искренне ответила Лада Леонтьевна. — Совершенно непонятно: почему, для чего угрожают. Кто это может делать?.. У меня и врагов-то нет. Живу небогато. И главное — теперь постоянно боюсь. Боюсь быть дома, боюсь входить в подъезд: стараюсь дождаться кого-нибудь из соседей.

— Живете одна?

— С тех пор, как переехала от мамы. У меня однокомнатная квартира.

— Адрес?

— Озерная, тридцать четыре. Корпус один, квартира девять.

— Простите, вы замужем?

Она отрицательно покачала головой.

— А дети?

— Тоже нет. — Женщина вздохнула.

— Родственники?

— Только мама и младшая сестренка.

Кравцов быстро делал пометки на листке бумаги.

— Им известно об угрозах?

— Что вы! — вскинула голову Ильская. — Нет, конечно. Зачем их волновать? У мамы и так недавно инфаркт был.

— Письма при вас?

Она кивнула.

— Дайте их, пожалуйста, и расскажите подробнее о телефонных звонках, — попросил Кравцов.

Ильская протянула несколько конвертов:

— Одно и то же и в письмах, и в звонках: мне предлагают немедленно уехать из города. Насовсем. Иначе — убьют.

— Вам знакомы голоса тех, кто звонил? — спросил капитан, просматривая письма.

— Нет.

— Почерк в письмах явно измененный… Может, вам знакомы характерные речевые обороты или специфическое написание отдельных букв?

— Нет, Борис Алексеевич, — покачала головой женщина. — Вот голоса. Один раз я подумала на конкретного человека, но потом самой же стыдно стало… А сегодня нашла в почтовом ящике вот это.

Она протянула записку.

— «Шестнадцатого в семнадцать сорок пять, — взяв листок, начал читать Кравцов, — будьте на автобусной остановке «Лесная». Речь идет о вашей жизни». Так… Значит, завтра. Почерк не знаком?

— Нет… Так что же мне делать? Идти?! Я помощи, защиты у вас прошу!

— Ну-ну, успокойтесь, Лада Леонтьевна. Мы же вас не оставим.

Почувствовав, что посетительница готова разразиться слезами, капитан встал из-за стола, плеснул в стакан воды и отсчитал из пузырька капли лекарства.

— Отличное средство — пустырник. Лучше седуксена. И спатьбудете хорошо. А завтра в назначенное время обязательно придете на остановку. Вашу безопасность мы обеспечим.

— Благодарю. — Ильская вернула пустой стакан.

— Сделаем все, что в наших силах, — продолжал Кравцов. — Но и вы должны помочь нам распутать это дело.

— Каким же образом?

— Например, вы сказали, что один из голосов показался вам знакомым. Кто этот человек?

Женщина замялась.

— Поверьте, — настаивал капитан, — все, что говорится в милиции, здесь же и остается. Представьте — вы на исповеди.

— Исповедовались в грехах, — пожала плечами Ильская, — а мне себя упрекнуть не в чем. Всегда старалась делать людям только добро.

— Есть же поговорка, — усмехнулся капитан. — «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».

— Странно слышать ее от человека вашей профессии.

— Итак, откровенность нужна для пользы дела. Так чей же голос вспомнился вам, Лада Леонтьевна?

Женщина опустила глаза:

— По-моему, это звонил… Его фамилия Зорин. Кандидат наук. Занимается минералогией. Солидный человек, с положением. Прекрасная семья у него, ребенок… Назвав это имя, я просто выполнила вашу просьбу быть до конца откровенной.

— А вы уверены, — чуть помолчав, продолжал Кравцов, — что сам факт вашего существования не может оказаться для Зорина по каким-либо причинам… невыгодным?

— Каким? Да мы долгое время вообще не виделись.

— Кого еще могли бы вы назвать?

— Не хочется зря грешить на людей, — довольно твердо ответила Ильская. — Тем более что никого конкретно не подозреваю.

Белый «Москвич» несся по затихающему ночному городу. По домам спешили последние прохожие. Кравцов с Ильской сидели сзади. Водитель Петя азартно крутил баранку.

— Не исключено, что эта история — злой розыгрыш, — продолжал рассуждать Кравцов. — Но факт подпадает под статью.

— Мы почти приехали, — заметила женщина.

— Тогда стоп, Петя, — скомандовал водителю капитан. — Подождешь здесь, а мы пойдем пешком.

Миновав тихую безлюдную улицу, Кравцов с Ильской оказались во дворе ее дома.

— Вон мои зеленые занавески светятся, — показала женщина. — На третьем этаже.

— Там кто-нибудь есть?

— Не угадали, — качнула головой та. — Просто включаю, уходя, торшер. Боюсь появляться в темной квартире.

Они шагнули в парадную. Света там не было. И тотчас послышался непонятный шорох. Ильская, вскрикнув, инстинктивно прижалась к Кравцову. Тот немедленно включил карманный фонарь: яркий луч высветил две фигуры — юноши и девушки, почти подростков.

— Это наши, — обессиленно выдохнула Лада Леонтьевна. — Из соседних квартир.

— Марш по домам, — скомандовал им Кравцов.

Ильская открыла дверь своей квартиры.

— Пожалуйста, Борис Алексеевич, проходите, — пригласила гостя женщина. — Сейчас чайник поставлю… А если желаете — есть сухое.

— Благодарю, — отказался капитан, убедившись, что они зашли в пустую квартиру. — Машина ждет. Должен откланяться.

— Спасибо за ваше удивительно доброе отношение, — с чувством сказала Ильская.

— Я просто выполняю свой долг… Значит, условились, Лада Леонтьевна: завтра с утра вы, как обычно, на работу, А оттуда — к семнадцати сорока пяти — на остановку «Лесная».

Дверь за гостем закрылась. Ильская некоторое время сидела, глядя в одну точку. Потом с сомнением сняла телефонную трубку, набрала было первые цифры какого-то номера, но, передумав, положила трубку обратно на рычаг.

Еще светились кое-где окна домов… Когда Кравцов подошел к машине, Петя дремал, склонив голову на руль. Заслышав шаги, встрепенулся, включил зажигание.

— Возвращайся в райуправление, Петя, — сказал ему капитан. — Я сам доберусь.

Петя уехал, а Кравцов вернулся во двор дома, где жила Ильская, устроился в тени детской беседки. Вскоре в окнах Лады Леонтьевны погас свет. Через некоторое время появилась и она сама. Осторожно озираясь, прошла под аркой дома, оказалась на улице у телефона-автомата. Зайдя в будку, набрала номер.

— Да? — ответил мужской голос.

— Извини, что поздно, — торопливо и приглушенно заговорила женщина. — Очень тяжело. Случилась беда. Ты мог бы помочь.

— Это кто? — недовольно отозвался мужчина.

— Это я. Я, Ильюшенька…

— Здесь нет таких. Куда вы звоните? — донеслось из трубки.

— Может, слышно плохо, Илья? Я наберу еще раз, — просительно предложила Ильская.

— Слышно хорошо, — ответил тот, — но у вас неверный номер. Попрошу сюда больше никогда не звонить. Ясно?

Раздались гудки отбоя. Лада Леонтьевна некоторое время стояла с трубкой в руке. Затем решительно повесила ее и направилась домой.

Все это время Кравцов наблюдал за своей новой знакомой. Когда в окнах Ильской, снова загорелся свет, капитан вышел на улицу, остановил такси и уехал.

Был разгар часа пик. В потоке прохожих неторопливо шагала Ильская. Сверив свои часики с электронным табло у кинотеатра, она подошла к остановке «Лесная» точно в семнадцать сорок пять. Среди ожидающих автобус был и рослый мужчина. Обернувшись к Ильской, он сказал несколько слов и, достав из портмоне, передал ей какую-то бумажку. Вскоре подошел автобус. Лада Леонтьевна села в него, а мужчина остался на остановке.

За окном уже сгущался сумрак, когда Ильская сидела напротив Кравцова в его кабинете. Что-то жалкое сквозило в ее облике, печальные глаза смотрели, куда-то мимо собеседника.

— «Вероятно, прежние просьбы по каким-то причинам не дошли до вас, — читал Кравцов по телефону текст записки, — эта попадет к вам в руки непременно: в ближайшее время уезжайте из города. Иначе, лишитесь жизни». Все, товарищ полковник. Есть. Закончу и загляну.

На столе капитана были разложены фотографии, запечатлевшие моменты короткой встречи Ильской с неизвестным мужчиной. Снимки были довольно крупные — и в фас, и в профиль. Кравцов протянул фотографии собеседнице:

— Все же посмотрите внимательнее, Лада Леонтьевна. Может, вы видели его где-либо? Хотя бы мельком?

— Не припоминаю, Борис Алексеевич, — покачала та головой. — Честно говоря, от страха даже лица его толком не разглядела… А можно, возьму несколько фотографий с собой? Вдруг увижу этого человека, узнаю?

— Разумеется, — согласился Кравцов. — Имеет смысл также показать снимки знакомым. Есть шанс, что кто-нибудь вспомнит его…

Женщина с готовностью кивнула.

— Но если встретите этого типа, — капитан постучал пальцем по фотографии, — никаких действий сами, без нас не предпринимайте. А теперь повторите, что он сказал.

— Спросил, правда ли, что меня зовут Лада Леонтьевна Ильская? И что ему поручено, — женщина указала глазами на записку, — передать мне это.

— Что ж, на сегодня все, Лада Леонтьевна. Держите нас в курсе дел. И постарайтесь не нервничать. Вас охраняют. Молодые сотрудники — отличные ребята.

— Спасибо за все, Борис Алексеевич, — пряча фотоснимки в сумочку, поднялась Ильская.

Заместитель начальника райуправленйя полковник милиции Давыдов — невысокий полноватый мужчина лет пятидесяти — откупоривал бутылку «Боржоми», когда на пороге его кабинета появился Кравцов:

— Разрешите, Сергей Иванович?

— Заходи, Боря, докладывай. По-моему, ты слишком уж… плотно занялся этой красивой дамочкой, как ее… Лискина?

— Ильская. Но взгляните на это, — капитан протянул Давыдову снимки неизвестного мужчины. — Не нравится мне ситуация. Есть предчувствие, что за подобной историей может крыться что-то другое. Интуиция подсказывает.

— Ты мне факты, факты давай, — притворно ворчливо возразил полковник, пристально разглядывая фотографии. — А интуиция меня, как всегда, мало волнует… Где сейчас эта дамочка?

— Под охраной. Трое при ней.

— Кучеряво живете! Такой свите иной президент позавидует.

— А как же иначе, Сергей Иванович! Случись что — прокурор с нас семь шкур спустит.

— Кто он? — Полковник постучал пальцем по фотографии неизвестного мужчины.

— Упустили мы его, — с досадой сознался Кравцов. — Молодежь оплошала. Из-под наблюдения ловко ушел, профессионально…

— Если так — то он стреляный воробей.

— Вот я и думаю — дать фотографии в «Информационный бюллетень». Быть может, кто-нибудь узнает его.

— Мысль правильная, — кивнул Давыдов. — А текст?

— Текст простой: «Кто знает этого гражданина? Неизвестный подозревается в покушении на убийство».

— Что ж, действуй. А другие подозреваемые есть?

— И да, и нет, — уклончиво ответил капитан. — Но профилактическую беседу кое с кем провести нужно.

— Но только чтобы и людей зря не обидеть, и карт не открывать, — предупредил полковник.

— Именно в этом плане.

В кабинете начальника одного из отделов НИИ геологоразведки Зорина каждый квадратный сантиметр стен был завешан диаграммами и различными схемами, которые должны были проиллюстрировать взлет научной мысли хозяина кабинета. За стеклами стендов виднелись коллекции минералов. Но происходивший тут разговор был далек от научных проблем.

Настороженно поглядывая на Кравцова, Илья Аркадьевич говорил:

— Неожиданный визит. С кем конкретно имею честь?

Кравцов протянул ему красное с гербом удостоверение. Илья Аркадьевич внимательно изучил документ, вернул его владельцу:

— Старший оперуполномоченный… Это что-то новое в нашем доблестном уголовном розыске.

— Напротив, — возразил капитан, пряча удостоверение во внутренний карман. — Напротив. Это название существовало всегда. Термин «инспектор» появился в самом конце шестидесятых.

— Вот как? — Зорин приподнял брови.

— А теперь, — словоохотливо продолжал Кравцов, — в службах угрозыска и БХСС снова — оперуполномоченные. Это более точно отражает характер нашей деятельности.

— Возможно, — согласился Зорин. — И все же: чему обязан?

— Под вашим началом довольно долго работала некая Ильская…

— Да, я хорошо знал Ладу Леонтьевну. Это серьезная, очень порядочная женщина. Уверен: она не способна на какой-либо неблаговидный поступок.

— Не в этом дело, Илья Аркадьевич, — прервал его славословия капитан.

— А в чем? Простите мое любопытство, но почему Ильская заинтересовала милицию? Неужели что-нибудь натворила?.. На нее это никак не похоже, уверяю вас!

— Должен вам сказать, — продолжил Кравцов, тщательно подбирая слова, — что милиция занимается расследованием не только уже совершенных преступлений, но и предупреждением, скажем… готовящихся.

— Согласен, — чуть улыбнулся Зорин. — Но все же не совсем понимаю цель вашего визита. Да, я действительно знаком с Ильской. Ну и что? Мало ли, с кем я знаком!

Раздался настойчивый звонок телефона прямой связи. Зорин быстро снял трубку:

— У аппарата… Да, там карьер. Ведется открытая разработка. Сегодня же направлю на объект геодезистов и доложу вам. — Повесив трубку, Илья Аркадьевич с досадой посмотрел на Кравцова.

Тот понял его взгляд.

— Не стану больше задерживать вас, Илья Аркадьевич, — поднялся капитан. — Хочу только сказать, что у нас есть основания беспокоиться за судьбу и даже за… жизнь Ильской.

— А у меня, простите, — довольно резко отозвался хозяин кабинета, — таких оснований нет. Да и вообще мы не виделись с Ильской последнее время.

— Ясно. Всего доброго. И прошу о нашем разговоре никому не рассказывать.

Когда Кравцов закрыл за собой дверь, Илья Аркадьевич бессильно откинулся на спинку кресла.

Вечером в квартире Ильской была в гостях ее сестра — Ира, совсем молоденькая девушка. Обе сидели за столом, не обращая внимания на работающий телевизор.

— Вот и решили все списать на новенькую, — продолжала Ира. — Документы подменили, оформили задним числом.

— Не раскисай, Ириша. Сдаваться нельзя, — отвечала Лада Леонтьевна.

— Я, по совести, — не слушая сестру, говорила та, — приготовилась уже к самому худшему. Маму вот очень жаль. Тебя. И Сережу… Пока ничего ему не говорю, но о свадьбе теперь и речи быть не может. Не смею портить ему жизнь… Погорюет — найдет другую жену.

Лада Леонтьевна смотрела на сестру с жалостью и нежностью.

— Наши передачи окончены, — объявил с экрана диктор. — Спокойной ночи, товарищи.

— Поздно, сестренка, — выключив телевизор, подытожила Лада Леонтьевна. — Оставайся-ка у меня ночевать. Сейчас маму предупредим.

— Нет-нет! Рано утром мне адвокат будет звонить — обещал ознакомиться с делом.

— Тогда такси вызовем. — Лада Леонтьевна сняла телефонную трубку.

— Что ты! — Ирина придержала руку сестры. — Мне сейчас каждую копейку беречь нужно.

— Кстати, — Лада Леонтьевна достала из ящика конверт и протянула сестре, — это тебе, Ириша. Поэтому и попросила срочно заехать. Только никому — даже маме — не говори, что это от меня. Всю недостачу и покроешь.

Ира, открыв конверт, с изумлением вынула пачку крупных купюр:

— Откуда столько?!

— Выручили… добрые люди.

— Добрые, как правило, не очень-то богаты. А здесь такая сумма… Я ведь не скоро отдать смогу.

— Скоро и не нужно.

— Нет, не могу так, — положив конверт на стол, покачала головой Ира.

— И я иначе не смогу, — возразила сестра. — Это мои дела, Ириша. Пусть они тебя не заботят. И все будет в порядке — увидишь.

Лада Леонтьевна нежно обняла сестру. Та, не выдержав, расплакалась.

Утром следующего дня Кравцов беседовал во дворе райуправления с одним из сотрудников своей группы — Кириллом.

— Адрес установил? — уточнял Кравцов.

— Так точно. Там проживает ее мать. Ильская поехала туда после работы. Подозвала меня, отпустила на три часа. Сказала, что отдохнет у мамы.

— А ты?

— Поблагодарил. Ответил, что вернусь в назначенное время. Сделал вид, что ушел, сам же вернулся — поднялся этажом выше. Минут через десять мать ушла к соседке, а еще через десять минут в квартиру позвонил мужчина. Представительный такой, полноватый шатен. Ильская сама его впустила.

Из окна дежурной части показался лейтенант Панко:

— Кравцов! Срочно к полковнику Давыдову.

— Пошли, Кирилл. По дороге доскажешь.

Оба направились в здание райуправления.

— Так вот, — продолжал Кирилл, — а поздно вечером к Ильской приходила какая-то девушка. Но это уже на квартиру самой Лады Леонтьевны.

Полковник Давыдов поднялся из-за стола своего кабинета навстречу Кравцову:

— Хорошо, что ты здесь, капитан. Срочно поезжай в главк — к начальнику Управления БХСС. Там такие дела!.. Ты же, выходит, и заварил всю эту кашу. Поступаешь теперь в распоряжение полковника Спешнева. Всё. Моя машина у подъезда.

Начальник Управления БХСС полковник милиции Олег Юрьевич Спешнев проводил совещание. Кроме него в кабинете уже был Кравцов. Рядом устроился старший оперуполномоченный УБХСС майор Бабич Андрей Георгиевич и еще несколько сотрудников. «Информационный бюллетень» был открыт на той странице, где располагались снимки неизвестного мужчины с остановки «Лесная». Хорошо читался набранный жирным шрифтом текст: «Неизвестный подозревается в покушении на убийство».

— Как вы понимаете, товарищи, — продолжал Спешнев, — дело это миллионное. Имеет большое государственное значение. Утечка изумрудов с копей идет давно, а каналы сбыта все еще до конца не установлены… Да, капитан Кравцов, интуиция вас не подвела. — Полковник постучал пальцем по фотографии на «Бюллетене». — Знаете ли, кто он?

— Установить пока не удалось, товарищ полковник, — ответил тот.

— «Изумрудный Босс» — его кличка, — пояснил Спешнев. — Охотимся за этим типом давно и безуспешно. Последнее же время потеряли из виду. Ильская теперь — единственная ниточка, ведущая к преступнику. Если Босс снова появится в ее обществе, нам крупно повезет. Очевидно, по каким-то причинам она смертельно боится кого-то из членов преступной группы. На этом и сыграем. Скажем, что больше не считаем нужным охранять ее. А молодежь заменим на опытных сотрудников. И станем ждать.

— Мотивы поведения Ильской, — добавил Кравцов, — для меня пока неясны. Она, безусловно, что-то скрывает… Долгое время ее начальником, и, видимо, не только начальником, был некий Зорин. Сотрудник, ее охранявший, видел их встречу. Ильская же упорно утверждает, что они с Зориным долгое время не контактировали.

— Может, — вступил в разговор Бабич, — имеет смысл внезапно задержать Ильскую? Допросить?

— А если спугнем? — засомневался Спешнев. — Нет, пока рано. Нельзя рисковать миллионами государства. Сегодня же нужно вызвать Ильскую и сообщить, что охраны больше не будет.

— Интересное дело, — задумчиво добавил Кравцов. — Зорин-то ведь работает завотделом НИИ. Кандидат геолого-минералогических наук. К добыче и обработке камней непосредственное отношение имеет.

Выйдя из здания главка, Кравцов и Бабич устроились в машине сзади.

— В райотдел, пожалуйста, — попросил Кравцов.

Машина тронулась. Рация была включена, прослушивались переговоры других экипажей с центральной радиостанцией.

— Что же, Борис Алексеевич, — удовлетворенно сказал майор, — будем работать вместе. А понравится — переходите к нам в УБХСС.

— Ну, это вряд ли. Пятнадцать лет в угрозыске…

— У нас работа несравнимо интереснее — какие комбинации красивые. Вы в основном от совершившихся преступлений идете, а мы сами «выходим» на них.

— Не переубедить меня, старого патриота угрозыска, — покачал головой Кравцов. — А кто такой этот Изумрудный Босс?

— Темная личность, — вздохнул Бабич. — У нас лишь несколько его фотографий. Кто он, где живет — неизвестно… Недавно к Боссу поступила партия изумрудов. Очень крупных. Он получил их в посылке по чужому паспорту и исчез. Отправителя мы арестовали под Свердловском. Потом взяли еще двух человек, которые похищали изумруды на копях.

— По идее, эти люди должны быть знакомы с Боссом?

— В том-то все и дело, — с досадой ответил Бабич, — что посылки они отправляли «до востребования», не зная получателя. А единственный связной Босса, который передавал от него деньги, недавно умер. Теперь вся надежда на Ильскую…

В райуправлении Бабич и Кравцов быстро поднялись по лестнице. На площадке второго этажа прохаживался Кирилл.

— Ты почему здесь? — насторожился капитан.

— Вас ждут, — кивнул тот в сторону коридора.

У дверей кабинета Кравцова сидела Ильская. Со смущенной улыбкой поднялась навстречу:

— Здравствуйте, Борис Алексеевич. Можно к вам?

— Прошу вас. — Капитан открыл ключом дверь. — Что-нибудь случилось?

Втроем они зашли в кабинет.

— Присаживайтесь и знакомьтесь, Лада Леонтьевна, — продолжил Кравцов. — Мой коллега: Бабич Андрей Георгиевич, майор милиции.

— Очень приятно, — улыбнулась она.

— Слушаю вас, Лада Леонтьевна, — настроился на деловой тон капитан.

— Нет-нет, — чуть смущенно начала она. — Ничего не произошло. Мне, право, так неловко…

— И все же — в чем дело?

— Неудобно, что из-за меня столько хлопот. И вас, и других людей от дела оторвали. — Она вновь замялась. — Не нужно больше мною заниматься.

— Это наш долг.

— Звонки прекратились, — более твердым тоном продолжила Ильская. — Ни писем, ни записок. Я, знаете, просто ожила. Очевидно, вы напугали их, и они отказались от своих намерений. А если это и был розыгрыш — тем более испугались моей охраны.

Бабич, видимо, слишком пристально разглядывал женщину. Она отвела взгляд:

— Я бы хотела взять свое заявление обратно.

— Это невозможно, — покачал головой Кравцов. — Придется написать новое.

Он достал несколько листов бумаги, положил на столик у окна:

— Сюда присаживайтесь, пожалуйста. Обоснуйте свой отказ от продолжения дела. А мы минут на десять — пятнадцать покинем вас.

— Не скучайте, угощайтесь. — Бабич протянул гостье пакетик с разноцветными драже.

Та, взяв, улыбнулась ему.

Офицеры закрыли за собой дверь кабинета и направились по коридору.

— Какая милая дамочка! — сформулировал свои впечатления майор. — С двойным дном.

— Если не с тройным, — согласно кивнул Кравцов.

Они вошли в кабинет Давыдова. Кроме полковника там были еще четверо молодых людей в штатском. На столе лежал открытый номер «Информационного бюллетеня».

— А, вы уже здесь! — увидев молодых людей, обрадовался Бабич. И обратился к Давыдову, который кончил говорить по телефону: — Здравия желаю, товарищ полковник.

— Привет, майор, — кивнул Давыдов, кладя телефонную трубку. — Вот, принимай группу. Прибыли сменить молодежь. Ильскую вызвали?

— В том-то и фокус, — чуть нахмурился Кравцов, — что она сама пришла. И настоятельно просит прекратить дело.

— Или запугали ее, — задумчиво добавил Бабич, — или еще что…

— Запугали?.. — засомневался Давыдов. — Я вот о чем думаю: если бы Ильская была причастна к этим делам, — полковник постучал пальцем по фотографии из «Информационного бюллетеня», — то близко не подошла бы к милиции.

— Однако ее добровольное заявление наших планов не нарушает, — рассудил Кравцов.

— Конечно, — согласился полковник. — Сделаем вид, что дело прекратили, а работать с ней продолжим.

— Что ж, товарищи, — обратился Бабич ко вновь прибывшим сотрудникам. — По местам. Какой позывной вашей группы?

— «Ноль восьмой», — ответил один из четверых. — Работаем на пятом канале.

— Тогда — до связи.

В течение следующих суток не произошло ничего примечательного. А на другое утро Кравцов и Бабич вошли в кабинет Спешнева.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — по-уставному обратился капитан.

— Здравствуйте, Олег Юрьевич, — приветствовал начальника Бабич.

Хмуро кивнув, Спешнев протянул телетайпную ленту:

— Вот, дождались неприятностей. Только что министерство передало информацию — взяли из «Вестника Интерпола». Читай, Бабич.

— «Изумруды вместо наркотиков», — начал майор. — «Лондонская полиция и таможня морского порта по подозрению в провозе наркотиков задержала члена экипажа норвежского пассажирского лайнера «Ройял Викинг Скай», некоего Ольстрема. Однако в двойной стенке его портфеля представители властей вместо наркотиков обнаружили крупные обработанные изумруды. По ряду характерных признаков эксперты пришли к выводу: найденные изумруды добыты на Урале. За три недели до этого события «Ройял Викинг Скай» побывал в ряде советских портов. Ольстрем на первом же допросе показал, что получил эти камни от неизвестного ему человека, который изъяснялся на ломаном английском. Расследование ведет Скотланд-Ярд».

— Целую партию изумрудов упустили, — подытожил Спешнев. — И вон где она проявилась — в Лондоне. Через Инюрколлегию придется теперь возвращать.

— Судя по времени, — вступил в разговор Бабич, — это первая партия из тех, что похищались на копях. Постараемся не упустить другие.

— Руководство выделило дополнительные силы, — сказал полковник и, обращаясь к Кравцову, спросил: — А что наша Ильская?

— Пока никаких зацепок. Контакты имеет только на работе. Из дому — на работу. С работы — по магазинам. Из магазинов — домой.

— Нужно форсировать это направление, капитан, — подытожил Спешнев.

Бабич неожиданно хмыкнул, и Кравцов недовольно покосился в его сторону.

— Придется, товарищ полковник, — начал капитан, — искусственно навязать ей наши условия игры. И посмотреть, что она станет делать.

— Конкретно: какие предложения?

— Прежде всего думаем найти надежного человека из числа сослуживцев Ильской…

По пешеходным дорожкам контейнерного терминала одного из районов морского порта шли Кравцов и Бабич. Под погрузкой и выгрузкой стояло несколько огромных и поменьше лайнеров. Плыли по воздуху разноцветные контейнеры… Кравцов угрюмо молчал.

— Что с тобой, Боря? — заметил его состояние Бабич. — Нездоровится?

— Да. Старая болезнь: как увижу корабли — сердце жмет. Даже гудок услышу — все внутри Переворачивается. Ведь с юности я в торговом флоте плавал.

— Отчего же ушел?

— Да жена…

— Запилила, наверное, — понимающе кивнул Бабич. — Мол, что за семья? Мужа месяцами не вижу! Ребенок отца забыл!.. Угадал я?

— Нет. Тут другой поворот вышел: зарабатывал я тогда, понимаешь, прилично — решила супруга моя с работы уйти. Стану, говорит, с дочкой сидеть, квартиру холить — словом, выполнять основное женское предназначение.

— Очень хорошо!

— Квартиру мы тогда только-только получили. И вот жена в приобретения ударилась: люстра — сногсшибательная. Кафель супруге не иначе как итальянский подавай. Из гальюна филиал Эрмитажа сделала — зайти боязно.

— Намучился ты, бедняга, — не скрывая иронии, посочувствовал Бабич.

— Ну, — серьезно кивнул Кравцов. — Раньше, пока работала, в полном порядке была: прическа, маникюр, все такое… Из рейса когда ни приди — холодильник полон, в ресторанах так не кормят… А с работы ушла — все наоборот: даже ребенка матери моей подкинула. Только вечером навещать успевала — по телефону. Тряпья накупила, а носить некуда. Потом чувствую — не иначе, со спекулянтами связалась. А дальше — больше: вроде бы романчик у ней вырисовываться стал.

— Вещизм, Боря, — авторитетно пояснил майор, — это форма психического заболевания — разновидность помешательства.

— Именно. Вот и решил я на берегу остаться — вернуть свою супружницу в правильный фарватер… А тут по комсомольской путевке и предложили в милицию идти… Ты в органы как попал? Рассказывай.

— Проще не бывает, — охотно откликнулся Бабич. — С постовых начинал сразу после армии… Вот мы и у цели.

Они вошли в здание с вывеской «Торгмортранс. Склад промтоваров».

— И заведующий на месте, — сказал Бабич, открывая дверь одного из кабинетов. — Здравия желаем, Захар Матвеевич.

Им навстречу поднялся мужчина, похожий на актера из театра «Ромэн».

— Здравствуйте, товарищи. Милости прощу.

— Знакомьтесь, Захар Матвеевич, — представил капитана Бабич. — Мой коллега — Борис Алексеевич.

— Очень приятно, пожалуйте за мной. — Захару Матвеевичу, видимо, уже было в общих чертах известно о причине этого визита.

Втроем они прошли в складское помещение, где на полках располагались самые различные товары: мужские полуботинки и дамские сапожки, вазы из богемского стекла, изделия из фарфора… Чуть подальше — кожаные пиджаки и пальто, дубленки всех размеров и фасонов… Вельветовые, бархатные комплекты и сумки наимоднейших форм…

— Что именно вас интересует, товарищи офицеры? — осведомился завскладом после короткой обзорной экскурсии.

— Захар Матвеевич, — пояснил Кравцову майор, — обладает поистине тонким художественным вкусом. И не только лепит восхитительные скульптурные портреты членов своей семьи, но его фотоэтюды о природе регулярно публикуются в многотиражке пароходства.

Кравцов слушал с почтительным интересом, а Захар Матвеевич буквально расцвел от слов майора.

— И конечно же, — продолжал Бабич, — Захар Матвеевич лучше нас с тобой знает, что может понравиться молодой, утонченной, очаровательной женщине!

— Вашей жене? — уточнил Захар Матвеевич, ласково взяв Кравцова за пуговицу.

— Не совсем, — чуть замялся капитан. — И вообще мы сейчас зашли предварительно посмотреть, чем вы располагаете, сколько это может стоить… Прикидка, так сказать.

Через некоторое время, покинув гостеприимного Захара Матвеевича, офицеры направились обратно.

— Одно время, — усмехнулся Кравцов, — такой склад напоминала моя собственная квартира.

— А сейчас с супругой как?

— Нормально. Работает. Ребенка воспитывает. Хозяйствует — одним словом, образцовая милицейская жена. От вещизма, стало быть, вылечилась.

— Как говорится, — добавил майор, — вещизм — болезнь социальная. Я сравнительно недавно с такой формой столкнулся… О деле Кукасяна слыхал, может?

— В «Бюллетене» вроде бы отчет был?

— Вот-вот. Значит, делаем мы у него обыск на вилле — в солнечной республике. Поверишь ли: костюмов — девяносто семь, пар обуви — сто восемьдесят девять.

— И только для себя?

— Да! Но главное — книги. Сплошь уставлено — стен не видно.

— Антикварные? — уточнил Кравцов.

— Современные. Классика на русском языке.

— Библиофилом оказался?

— Да он по-русски — ни бельмеса!

— Ну? — покрутил головой капитан.

— На допросах через переводчика общались. А что касается книжек — он, кроме сберегательных, сроду не открывал.

— Знаешь, — помолчав, заговорил Кравцов, — мне этих миллионеров подпольных по-особому даже жаль. Ну, костюмов накупят — надеть-то всего один можно.

— И гло́тка у каждого только одна…

— И здоровья им не купить, и бессмертия.

— И пароход, — продолжал Бабич, — и самолет личный, и остров в синем море. И, как говорит полковник, в этом величайшая справедливость нашего строя: неправедные капиталы автоматически замораживаются.

— Остальное доделывает служба БХСС?

— Стараемся, — кивнул майор.

Перед Кравцовым сидела модно одетая женщина средних лет. В красиво уложенных волосах серебрились седые пряди. Держалась посетительница непринужденно и без кокетства:

— Меня направил к вам секретарь парторганизации. Сказал только, что нужно помочь.

— Остальное, Нина Ивановна, объясню вам я, — кивнул капитан. — Помощь ваша требуется в деле важном и тонком. Может, просьба эта покажется на первый взгляд несколько… странной. Но со временем мы откроем вам ее истинный смысл. И вы поймете, какое важное — не побоюсь сказать: в масштабах государства — дело вам поручено.

— Выполню все, что в моих силах, — просто ответила Нина Ивановна.

— Итак, с вами работает Лада Леонтьевна Ильская…

В небольшой, со вкусом обставленной квартире было тепло и по-настоящему уютно: горели парные торшеры, звучала негромкая музыка. За чайным столом сидели Нина Ивановна с Ильской.

— Так и живем вдвоем с мужем, — продолжала разговор Нина Ивановна. — У детей свои семьи: там скоро свои дети появятся. У обоих сразу.

— Славно у вас, — не сдержав тяжелого вздоха, оценила обстановку Ильская. — Настоящий семейный уют.

— Что вдруг взгрустнулось? — забеспокоилась хозяйка.

— Всегда немного горько одинокой женщине видеть чужое счастье.

— Вы же еще молоды, Лада! — возразила Нина Ивановна. — У вас многое впереди.

— Я про это «впереди» даже думать себе запрещаю. Мне оно чем-то вроде длинной-длинной дороги представляется. Ровной-преровной… Слева, справа какие-то люди мельтешат. А я иду одна. Совсем одна — до самого конца.

— Не гневите судьбу, Лада! — вновь возразила Нина Ивановна с искренним негодованием. — Кому-кому бы на одиночество жаловаться! Знаете, что за люди по бокам этой дороги? Ваши же поклонники! И в штабеля укладываются. Так-то… Возьмите хоть Комлева…

— Ну, этот действительно свалится. Если за литр перейдет.

— А Гальченков? А Петрик? А…

— Я во всем сама виновата, — перебила собеседницу Ильская. — Умею только на одну карту ставить. И сразу всё.

— Максимализм, — кивнула Нина Ивановна, — признак цельных натур.

— Однако хватит о глупостях, — подчеркнуто бодрым тоном заговорила Ильская. — Час поздний. Как говорится, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?.. Так что же вы мне показать собирались?

— Племянник из очередного рейса привез, — приступила к делу Нина Ивановна. — Но мне категорически не подходит: растолстела. Просто беда-обида. А вы у нас такая изящная…

С этими словами хозяйка достала из шкафа эффектное кожаное пальто, отливающее серебристой голубизной, оригинально тонированную дубленку и ультрамодные сапоги.

— Какая прелесть! — Ильская немедленно надела дубленку, а кожаное пальто и сапоги прижала к себе.

Нина Ивановна улыбалась, наблюдая эту чисто женскую реакцию.

— И сколько все это стоит?

— Посмотрите на ярлыки, — предложила хозяйка. — Оценено в комиссионке. Лишнего племяннику не надо.

— Сейчас у меня нет такой суммы, — с досадой проговорила Ильская, разглядев цифры. — А как долго ваш племянник может ждать?

— Вообще-то парень с женой в отпуск собрался. Деньги, сами понимаете, нужны. До завтра… ну, до послезавтра дело терпит.

— Попробую достать, — твердо пообещала Лада Леонтьевна. — Только умоляю: никому эти вещи не предлагайте. Даже не показывайте!

— Будь по-вашему, — заверила ее та.

Прошли еще сутки. В небольшой, очень скромно обставленной квартире своей матери Ильская вечером была одна. Заметно волнуясь, прохаживалась по комнате. Взглянув на часы, подошла к окну, осторожно выглянула из-за портьеры и вздрогнула от резкого звонка. Помедлив секунду, Лада Леонтьевна поправила прическу, вышла в прихожую и открыла дверь. На пороге стоял Зорин. Шагнув в квартиру, сперва прислушался, затем тихо прикрыл за собой дверь.

— Привет! А к чему такая конспирация? — поинтересовалась Ильская.

Убедившись, что в квартире они находятся вдвоем, Зорин начал зло:

— Мы же договорились встречаться раз в месяц. А не прошло и недели! В чем дело?

— Мне нужны деньги, — чуть виновато ответила она.

— Я уже объяснял тебе, детка, деньги всем нужны, — с откровенной злобой процедил Зорин. — Что же, так и будешь требовать каждый день? Тогда это действительно плохо для тебя кончится.

— Извини, Илья, так уж получилось. Даю слово не беспокоить тебя ближайшие два месяца… Сейчас мне нужно на сто пятьдесят меньше, чем в прошлый раз.

С ненавистью взглянув на Ильскую, Зорин отсчитал из бумажника купюры и театрально швырнул их к ногам женщины. Та стояла спокойно. Илья Аркадьевич шагнул к дверям, прислушался, открыл их и… в прихожую стремительно вошли Кравцов, Бабич, следом — двое сотрудников, понятые. Ильская, пошатнувшись, прислонилась к стене. Все смотрели на разбросанные на полу деньги.

— Так! Знакомые всё лица, — резюмировал Кравцов. — Не ждали?.. Бабич, гражданином Зориным займетесь на кухне. А вы, гражданка Ильская, пройдите в комнату.

— Не думала, что у него хватит смелости пойти в милицию, — вымолвила Ильская, презрительно глядя на Зорина. — Да, видно, жадность тут оказалась сильнее страха.

— Тварь! — с тихой злобой прошипел в ее сторону Зорин, приостановившись у входа на кухню.

— Разошлись! — скомандовал Кравцов.

Зорин шагнул на кухню. Ильская в сопровождении Кравцова вошла в комнату. Сотрудники и понятые начали осмотр квартиры.

— Милые бранятся — только тешатся, — успокоил Зорина майор, закрывая за ним дверь кухни. — А вот деньгами сорить грех. Отвечайте быстро: для чего вы оказались здесь и за что передали деньги Ильской?

— Это вы у нее спрашивайте, — взяв себя в руки, проговорил Илья Аркадьевич, — у этой аферистки.

— Извольте отвечать на вопросы.

А в комнате, закрыв лицо руками, безудержно рыдала Ильская. Капитан терпеливо пережидал законную женскую реакцию на происшедшее.

— Хорошо, — уняв наконец слезы, начала говорить Лада Леонтьевна. — Только постарайтесь понять меня. Моя сестра попала в беду. Страдает мать. Все мы мучаемся.

Сначала сбивчиво, потом все более связно и эмоционально Лада Леонтьевна попыталась рассказать о событиях, которые произошли совсем недавно. Одно из них — в той же квартире, днем…

Лада и мать беседовали, сидя на диване.

— Ах, мама-мама, — с запоздалой горечью говорила Ильская, — не нужно было Ирише идти на эту должность с материальной ответственностью. Кто-то растратил, а недостачу ей приписали. С Иришиной ли наивностью в торговле работать!

— Все так. Но что теперь-то делать? Как девочке помочь? — смахивала слезы мать. — И свадьба эта не ко времени.

— Ко времени, — вздохнув, возразила Лада Леонтьевна. — Дай-то хотя бы ей бог семейного счастья. Сергей — парень отличный. И если любит Иришку, поверит, что она не виновата. Поддержит морально.

— Лучше бы — материально, — резонно вставила мать.

— Ну, откуда студенту взять, посуди?

— И как приданое теперь справить? Может, продадим еще что-нибудь?

— Оставь, пожалуйста! — прервала причитания матери Лада Леонтьевна. — О приданом ли сейчас думать надо! Ведь если удастся собрать и внести деньги — наказание будет условным. Точно: я с адвокатом консультировалась. Продать… Мы и так уже все, что могли, продали. Осталось разве душу дьяволу. Хотя ради сестренки и на это готова.

— Что ты говоришь такое…

— Мама, — взглянув на часы, твердо попросила Ильская, — будь добра, пойди к соседке. Мне нужно говорить с ним наедине.

— Думаешь, Илья согласится помочь? — с надеждой проговорила женщина. — Он так любезно со мной говорил, когда я его сюда приглашала.

— Скорее удавится, — жестко ответила Лада Леонтьевна. — У нас иная тема беседы.

…Кравцов слушал рассказ внимательно, не перебивая. Ильская замолчала и застыла, глядя перед собой.

— И что же дальше, Лада Леонтьевна? — выждав некоторое время, нарушил ее оцепенение капитан.

— Дальше, — встрепенулась она. — Ах, дальше… Было так.

Стараясь держать себя в руках, не пропуская мелочей, она постаралась воссоздать следующий эпизод этого богатого событиями вечера…

Напротив Ильской за столом сидел Зорин. Говорил с явным раздражением:

— В чем дело, Лада? Ведь решили: между нами все кончено. И что же? Звонит твоя мать, умоляет зайти хоть на минутку. Я согласился, поверь, только уважая ее возраст. И вот меня встречает не почтенная матушка, а очаровательница дочь. Может, растолкуешь, в чем дело? Но предупреждаю: я крайне ограничен во времени.

— Чай? Кофе? — невозмутимо поинтересовалась та.

— Повторяю: у меня совершенно нет времени. Итак, чем объяснить нашу встречу?

— Охотно объясню, Илья. Только прошу не перебивать. Так вот: последнее время меня одолевают анонимными письмами и звонками. Содержание их сводится к следующему: мне предлагают немедленно и навсегда покинуть этот город. Иначе — убьют.

— Сочувствую, — сделал попытку подняться Зорин. — Но ничем не в состоянии помочь. Обратись в милицию.

— Я так и сделала. В райуправлении лежит мое заявление по этому поводу.

С подчеркнутым интересом Зорин обвел взглядом небогатую обстановку.

— Это — во-первых, — продолжала Ильская. — Во-вторых, я хочу, чтобы ты выплатил мне крупную сумму. Можно не сразу, а по частям — в ближайшие месяцы. Деньги, видишь ли, очень нужны.

— Только и всего? — саркастически усмехнулся Зорин. — Деньги, детка, всем нужны. Даже Рокфеллерам… Ну, мне пора. Твою шутку попытаюсь оценить на досуге.

— Минутку! — холодно прервала его Ильская. — Убийством мне угрожаешь ты.

Зорин застыл.

— Да-да, — подтвердила Лада Леонтьевна.

— Так вот почему приходил инспектор милиции, — со все возрастающим изумлением вглядывался в собеседницу Зорин.

— Вероятно, — невозмутимо продолжала та. — Ты — зять известного академика — испугался, что связь наша может получить огласку и решил выпроводить из города куда подальше.

— К-какая связь? Ведь мы же расстались, едва я познакомился с Ольгой. И ты сразу уволилась из нашего НИИ.

— Уволилась для того, чтобы наша связь не была так очевидна.

— Бред!

— Успокойся… Говоришь, связь наша кончена? А это? — Она выложила на стол фотографию, где обнявшись стояли в морском прибое загорелые и смеющиеся Ильская с Зориным. Белая надпись, сделанная пляжным художником, гласила: «Привет из Гагр. 1983 год».

Зорин ошалело смотрел то на фотографию, то на Ильскую.

— Но ведь это снято в Сухуми. Летом семьдесят девятого, — сообразил он наконец.

— Попробуй так и объяснить своей супруге. Тем более что летом восемьдесят третьего она ждала ребенка. А в Гаграх ты был якобы один.

— Я и был один!

— Мне об этом героическом поступке отлично известно, — с иронией ответила Ильская.

Зорин судорожно схватил фотографию.

— Можешь порвать, — со спокойной улыбкой разрешила собеседница. — Копий — сколько угодно. Так… Что у нас дальше по программе? Ага, вот это.

Зорин пристально смотрел, как Ильская раскладывала по столу снимки, которые она взяла у Кравцова. Лада Леонтьевна выкладывала их не торопясь, один за одним. Словно открывающий карту азартный игрок, уверенный в блестящей близкой победе.

— Итак, здесь я и твой новый приятель… Правда, отлично вышло? — Ильская неотрывно смотрела в глаза Зорину. — Мне кажется, у вас какие-то… странные дела.

Лицо Зорина на мгновение стало растерянно-жалобным. И это не укрылось от внимания собеседницы.

— К-какой приятель?.. Не знаю такого, — забормотал он, — первый раз вижу этого человека.

— Ну, хватит банальностей! — тоном приказа оборвала Ильская. — Я давно слежу и отлично знаю, что в одно и то же время он ждет тебя на остановке «Лесная». Потом ты выходишь с работы — вы вместе отправляетесь куда-то. Добрый десяток раз видела это.

— Не было этого! Не было!

— Еще фотографии предъявить?

Зорин вздрогнул.

— Итак, продолжим: я твоего приятеля знаю, он меня — нет. Эти снимки, — Ильская кивнула на разложенные по столу карточки, — сделаны сотрудниками милиции после того, как я заявила об угрозе убийством. А после разговора с твоим другом я передала в милицию вот это. Ну, будто бы он мне вручил.

Лада Леонтьевна положила на стол листок с рукописным текстом. Зорин завороженно уставился на него. Ильская снова усмехнулась:

— Это — копия. Оригинал, повторяю, в милиции… Фломастер узнаешь?

— Мой, японский, — тихо проговорил Зорин, взяв в руки листок. — Вот куда он исчез…

— Да, — невозмутимо согласилась та. — Взяла на добрую память о времени, когда была твоим секретарем и верной подругой. Верной… За это ты, не задумываясь, отшвырнул меня… Помнишь ту ночь?

Она попыталась поймать взгляд Зорина, но тот сидел, уставившись в пространство. Обоим вспомнилось…

Та тихая ночь была прекрасна, Весь мир, казалось, находился под ее обаянием.

Илья Аркадьевич, удобно расположившись в кресле, курил, пуская дым в открытое окно. Был он в модном стеганом халате и домашних туфлях. Время от времени Зорин поглядывал в сторону тахты, где, закинув за голову руки, спала Лада Леонтьевна. Губы женщины были сжаты, брови нахмурены. Видимо, ей снился тяжелый сон.

Зорин неосторожно звякнул пепельницей. Лада Леонтьевна вздрогнула и открыла глаза.

— Спи, Лада, спи… Еще и четырех нет, — тихо сказал он.

Ильская села, пристально вгляделась в его лицо, спросила:

— А ты почему не спишь?

— Как тебе сказать…

— Скажи, как есть. Наберись наконец мужества.

Илья Аркадьевич удивленно посмотрел на нее. Потом начал, осторожно подбирая слова:

— Видишь ли, Лада… Я долго не решался сказать тебе. Мучился, поверь, но обстоятельства иногда сильнее нас. К сожалению, мы не сможем больше быть… вместе. Так уж получилось. Прости.

— У тебя через месяц свадьба? Этоправда? — впрямую спросила она, приподнимаясь, протягивая руку за халатом.

— Ты уже знаешь? Откуда? — Зорин начал нервно ходить по комнате.

— Сказали… добрые люди. Да и я не слепая. Быстро же ты очаровал эту, с позволения сказать, красавицу.

— Дело не во внешности. В жизни все гораздо сложней.

— И чтобы разом преодолеть эти сложности, ты решил жениться на дочери академика, — перебила она. — Я слышала, тебя уже ждет повышение по службе?

Зорин молчал. Лада Леонтьевна продолжала:

— Престижная должность! Командировки за границу! Осуждать за эти стремления тебя, конечно, нельзя. Но вот способ, которым ты добиваешься желанной цели… — Женщина презрительно покачала головой.

Илья Аркадьевич, повернувшись к окну, по-прежнему молчал.

— Шесть лет я была тебе верной подругой. Ни разу не попросила о штампе в паспорте… И вот остаюсь одна. Неужели ты разлюбил меня? Это так?

— Нет же! Нет! — с непритворной мукой произнес Зорин, резко повернувшись к ней. — Прошу, очень прошу: пусть между нами все останется по-прежнему. Но только… мы не сможем встречаться больше так — открыто.

— Не понял ты меня за эти годы, — вздохнула Ильская и стала быстро одеваться. — Я, знаешь, не поверила, когда мне рассказали о существовании твоей невесты, боялась обидеть тебя вопросом. Решила сама убедиться: взяла отгулы, следила за тобой некоторое время. И узнала такое!..

— Что еще за ерунда! — В глазах Зорина промелькнула тревога.

Лада Леонтьевна вышла в прихожую зоринской квартиры.

— Куда ты? Ночь на дворе! — пытался остановить ее Илья Аркадьевич.

Взяв сумку, женщина решительно отстранила его и шагнула к двери. Она вошла в лифт, хлопнула старинной решеткой кабины. И когда лифт начал опускаться вниз, могло показаться, что Лада Леонтьевна проваливается в бездонную пропасть.

Илья Аркадьевич сидел напротив Ильской, по-прежнему уставясь в пространство.

— Считай, что сегодня наступила расплата за ту ночь, — вернул его к действительности голос Лады Леонтьевны.

— И все же я не припомню, — медленно начал Зорин, — что обещал быть с тобой вечно.

— Да-да, — охотно согласилась та, — стало быть, к делу… Итак, записка, переданная твоим приятелем. Текст банальный: угроза убийством.

Зорин вновь стиснул зубы.

— А главное — фломастер, — продолжала женщина. — Ты ведь привез его из Японии, и на весь город такой цвет пасты, уверена, единственный… Помнишь, как ты любил накладывать резолюции этим неповторимым колером? Так вот: стоит поднять из архива несколько документов с твоими резолюциями — сразу станет ясно, кто писал. Кстати, и почерк очень на твой похож: словно бы левой рукой исполнено.

— Так. А почему вдруг возникли эти снимки? — Илья Аркадьевич потянулся было к фотографии, на которой Ильская беседовала с мужчиной на остановке, но отдернул руку.

— В милиции накануне я показала записку, где в определенное время мне предлагалось быть на остановке «Лесная». А еще раньше заметила, что этот деятель каждый раз приходит туда ровно за пятнадцать минут до твоего появления… Так вот: увидела твоего приятеля — он дисциплинированно был на месте, — попросила разменять десять рублей… А в милиции заявила, что он передал мне эту записку. Логично?

Зорин вдруг начал истерично хохотать. Ильская заботливо отмерила в стакан капли, разбавила водой:

— Вот. Выпей, успокойся. Это — пустырник. Лучше седуксена… Учти: ты нужен мне здоровый и работоспособный.

— Ну ты и подонок! — выдохнул Илья Аркадьевич, одним глотком опустошив стакан.

— Слово «подонок» мужского рода, дорогуша, — поправила его Лада Леонтьевна.

— Значит, женщина-подонок, — убежденно возразил тот.

— Инсинуация, — беспечно отмахнулась Ильская. — Подведу вкратце итог и еще раз обрисую ситуацию: я была твоим секретарем и любовницей. Затем на горизонте появляется дочь академика. Меня ты срочно переводишь работать в другое место, женишься на ней. Карьера твоя после женитьбы ослепительна: с легкостью защищена кандидатская, назревает такая же необременительная докторская. А главное — благодаря тестю — бесконечные зарубежные поездки. Хрустальная твоя мечта. И вообще от перспектив дух захватывает. Далее: выясняется, что я жду от тебя ребенка.

Зорин, ошеломленный потоком информации, лишь молча смотрел на Ильскую. А она невозмутимо продолжала:

— Устроить это несложно — способ старый.

— Но я-то здесь при чем?

— А это ты будешь объяснять в милиции, супруге. А главное — тестю. Короче — ты боишься скандала и хочешь любым способом убрать меня из этого города или даже… убрать вообще. Это становится известным всем. Прощай блистательная карьера! Прощай докторская! А главное — прощайте навсегда зарубежные поездки с выплатой квартирных и суточных…

— Плевал я на карьеру, — неуверенно начал Зорин. — Сейчас же иду, рассказываю все в милиции и дома.

— Умница! — одобрила Ильская, — советую начать так: «Ты знаешь, дорогая, одна женщина — моя бывшая секретарша — утверждает, что беременна от меня; что мы вместе отдыхали в Гаграх, когда ты ждала ребенка. И что теперь я пытаюсь ее шантажировать, угрожая убийством. Так вот: все это — чистая неправда…» Супружница тебе сразу поверит. Тесть и милиция тоже… А что касается твоего наплевательского отношения к карьере, то — не смеши меня.

— Ну и дрянь!

— Опять не прав, дорогой. В свое время я любила тебя совершенно бескорыстно. Считай, что это была любовь в кредит. Теперь пора платить.

— Откуда деньги возьму?

— Ну, милый, не усложняй. Я-то отлично знаю, что у тебя всегда их было предостаточно. Ты из тех, к кому деньги сами липнут.

— Вот что, — снова начал Зорин уже более твердым тоном. — Я действительно иду сейчас в милицию и все рассказываю.

— Иди, — с улыбкой кивнула Лада Леонтьевна, — но учти: у меня на каждый твой ход припасено как минимум три. Тогда и я расскажу в милиции все. Еще не известно, чем ты со своим приятелем занимаешься, как вы эту самую монету делаете.

Зорин молчал.

— Итак, — деловито продолжала Ильская, — деньги ты будешь приносить сюда по моему звонку. Ко мне — ни домой, ни на работу — никаких визитов, звонков и прочего.

— Чертовщина какая-то, — растерянно заговорил Илья Аркадьевич. — Не может клевета так быть похожа на правду. И вообще… Я придумаю, как это доказать.

— Дерзай, мыслитель. Как только придумаешь — я непременно откажусь от своей идеи. А пока с тебя причитается. Ежемесячно.

— Что ж, я никогда не был жадным, — объявил Зорин неожиданно примирительным тоном. Достал бумажник, отсчитал несколько крупных купюр. — Полагаю, за прошлую любовь достаточно.

Илья Аркадьевич вышел в прихожую. Хлопнула входная дверь. Ильская, рухнув на диван, безудержно зарыдала.

Совсем стемнело за окнами. Кравцов внимательно слушал Ладу Леонтьевну.

— Вот и вся история, — вздохнув, сказала та. — Поверьте, в моем рассказе нет ни слова лжи.

— Тот факт, что вы признались, возможно, смягчит наказание.

— Наказание? — вздрогнула женщина.

— Ну да. Ведь ваши действия квалифицируются законом как преступление.

— Я так не считаю! — почти выкрикнула она. — Это Илья отнял мою молодость! Растоптал любовь! А потом отшвырнул… за ненадобностью. Бросил из-за легкой карьеры и денег.

— Сочувствую вам, но попрошу без лирики. Это — допрос.

— Я начинаю стареть, — с отчаянием продолжала Ильская. — Вам, мужчинам, не понять, как это страшно, когда увядает кожа, расплываются черты. Когда боишься попасть на яркий свет.

— Успокойтесь, у вас просто прелестная внешность.

— Ах, если бы вы знали, скольких это стоит трудов, — горько улыбнулась та. — И средств, между прочим.

— Потерпевший хочет сделать заявление, — заглянул в дверь Бабич.

— Это он-то потерпевший?! — вскипела Ильская.

— По закону выходит так, — подтвердил майор.

— Жаль, что у нас нет закона — судить за подлость! — с возмущением заявила она.

— Сейчас приду, — кивнул Бабичу Кравцов.

Тот вышел.

— Теперь о главном, Лада Леонтьевна, — продолжил капитан. — По-человечески я сочувствую вашей судьбе. Но как слуга закона категорически не согласен с вашими методами… Ничего определенного пока сказать не могу, но подчеркну: если будете искренни и поможете следствию — это, несомненно, смягчит вашу дальнейшую участь.

— Помогите мне! — Женщина с надеждой посмотрела на Кравцова. — Бога ради!

— Обязательно. При условии вашей откровенности. — Кравцов достал фотографии мужчины с остановки «Лесная», положил перед Ильской. — Правда ли, что Зорин хорошо знает этого гражданина?

— Абсолютная правда. Я не раз видела их вместе. Он ждал Илью после работы на автобусной остановке. Потом вдвоем шли куда-то.

— Не откажетесь от своих слов?

— Ни за что. Да, вот еще: Илья в эти дни ни служебной, ни личной машиной не пользовался. Они сперва шли пешком, потом брали такси.

— Вот как? — Кравцов быстро заносил показания в протокол допроса. — Подумаем, как вам помочь… Что же касается вашей сестры, уверен: товарищи из ОБХСС тщательно разберутся в ее деле. И вообще — нужно было сразу идти к нам, а не добывать деньги для покрытия недостачи. Тем более что сестра к ней непричастна.

— Мне нужно собраться с мыслями, — потирая лоб, сказала Ильская.

— Пожалуйста, — согласился Кравцов. — А я отлучусь ненадолго.

Капитан вышел в прихожую, жестом подозвал Бабича. Офицеры негромко поговорили о чем-то и появились на кухне, где за столом сидел Зорин.

— Я хочу сделать заявление о клевете, — поднялся им навстречу Илья Аркадьевич.

— Это совершенно необходимо, — кивнул Кравцов. — Пишите, пожалуйста. Мы передадим ваше заявление в прокуратуру.

Он вышел в прихожую и, достав портативную рацию, заговорил негромко:

— «Ноль восьмой», «ноль восьмой»! Я — «ноль второй». Прошу срочно подтянуться к адресу. Объект выйдет через три-четыре минуты. Примите, следуйте за ним, но без приказа не задерживайте. Как поняли? Прием.

— Поняли вас, «ноль второй», — послышался ответ по рации. — Выполняем.

— Написали? — спросил Зорина Кравцов, вернувшись на кухню.

— Пожалуйста, — протянул заявление Илья Аркадьевич.

— Можете следовать домой, — сказал Зорину Бабич. — В процессе проверки вас вызовут. И не волнуйтесь: государство надежно защищает интересы своих граждан.

— Но ведь будет следствие! Суд! Это же форменный скандал! — сетовал тот, глядя в непроницаемые лица офицеров.

Выйдя из дома, Зорин сел в свои «Жигули». Достал из портфеля большой амбарный замок, положил его в карман. Машина тронулась.

В боковом проезде стоял микроавтобус «Латвия» с надписью «Техпомощь». Кроме водителя там были еще двое молодых людей из группы Бабича.

Когда «Жигули» Зорина проехали мимо и удалились на некоторое расстояние, «Латвия» пошла следом. В зеркало заднего вида Илья Аркадьевич заметил преследователей и прибавил газ.

В кабинете Бабича сидели Ильская и Кравцов. За окнами уже была августовская тьма. Вошел сержант, держа на подносе стаканы с чаем и пирожки.

— Спасибо, товарищ сержант. Сам-то ужинал? — поинтересовался Бабич.

— Так точно.

Когда сержант вышел, Бабич обратился к женщине:

— Придется вам, Лада Леонтьевна, переночевать у нас в кабинете.

— Вы меня… арестовали? — с ужасом спросила она.

— Нет, успокойтесь, — чуть улыбнулся майор. — Это делается для вашей же безопасности. Так сказать, добровольный арест.

— Какая может быть опасность, не понимаю…

— Воздержитесь от лишних вопросов, — назидательно произнес Бабич. — И в итоге все может кончиться для вас не так уж плохо. Если, конечно, на этот раз не обманули.

— А что мне грозит?

— Если обманули? — Майор открыл «Уголовный кодекс». — Так… «Заведомо ложные показания»… От года до семи лет или исправительные работы…

— Это невозможно, — всхлипнула Ильская.

— Ладно. Человеку и так досталось. — Кравцов взял из рук майора «Уголовный кодекс», захлопнул его, сказал примирительно: — Давайте чай пить.

И капитан протянул женщине стакан:

— Угощайтесь.

Она признательно кивнула и как бы про себя заметила:

— Вы, наверное, меня презираете.

— Категорически не согласны с вашими методами, — ответил Кравцов. — Это противозаконно и вообще… неэтично. Признаться, не ожидал от такой женщины, как вы…

— Во имя сестры. Я должна была спасти ее.

— Тем более некрасиво, — вмешался в разговор Бабич. — Как можно восстановить справедливость путем беззакония?.. Конечно, Лада Леонтьевна, мы вас не оправдываем. Однако… Посмотрели бы вы на тех, кто прошел в свое время через этот кабинет. Для иных расстрел показался бы слишком мягкой мерой. Вы по сравнению с ними — ребенок.

— Спасибо за сравнение, — горько усмехнулась Ильская. — Но скажите, была в вашей жизни женщина, ради которой вы были бы готовы на все?

— Я?.. Нет, — слегка опешил Бабич. — Я еще не женат.

— Да я не о том спрашиваю.

— Понял вас, Лада Леонтьевна, — кивнул Кравцов. — Однако, полагаю, месть — не самый благородный путь. Даже в случае отвергнутой любви. А шантаж — не лучший способ поддержания отношений.

— Лучшего не нашлось, — жестко ответила Ильская. — А теперь все равно ничего не изменишь.

— Не согласен, — возразил майор. — В жизни можно многое изменить. Только нельзя терять достоинства.

В это время в кабинете заработал селектор. Послышался голос дежурного по ГУВД:

— Бабича и Кравцова — к радиостанции!

Офицеры поднялись.

— Пейте чай и располагайтесь на отдых, — сказал женщине майор.

Поздний вечер августа был прекрасен. Радуясь последнему летнему теплу, горожане не торопились домой, и, несмотря на поздний час, прохожих — в основном прогуливающихся — было довольно много. Эта обстановка чем-то неуловимо напоминала вечер на южном курорте.

Среди беззаботных гуляющих выделялся своей энергичной, целеустремленной походкой Илья Аркадьевич Зорин. Заметив зеленый огонек, он остановил такси:

— На Первомайскую, пожалуйста. И побыстрей.

— Попробуем побыстрей. — Водитель прибавил газ.

Такси неслось по городу. В пустынном переулке Зорин вышел из машины, и такси отъехало. Илья Аркадьевич осмотрелся и, когда вдалеке показалась легковая машина, шагнул под арку. Старинные чугунные ворота были открыты. Зорин свел тяжелые створки; достав из кармана амбарный замок, соединил их дужкой и побежал. Миновал двор, проходную парадную, еще и еще один двор.

Когда подъехала оперативная «Волга», из нее вышли трое сотрудников и кинулись к воротам: те были закрыты. Вчетвером — вместе с водителем — попытались развести створки: те не поддавались.

— Не хочется шуметь, а придется, — сказал один из оперативников и выстрелил в замочную скважину.

Замок упал на асфальт. Оперативники миновали арку и оказались в проходном дворе. Но Зорин был уже далеко. Заметив свободное такси, он остановил машину.

В дежурной части ГУВД Кравцов и Бабич сидели у пульта одной из радиостанций и слушали эфир. По обрывкам фраз они хорошо представляли себе картину происходящего.

— Свернул на Тупиковый, — слышалось в эфире. — «Ноль восьмой»! Подтянитесь — там же проходняки!.. Стоп! Он закрыл ворота на замок. «Ноль четвертый»! Срочно в обход!

— Ускользает, — сказал Кравцов. — Я чувствую.

Майор кивнул и попросил:

— Иди разбуди Ильскую. Объяви ей готовность номер один.

А в это время Зорин, замирая на каждом шагу, поднимался по лестнице. Дверь чердака была заперта на большой висячий замок. Илья Аркадьевич бесшумно открыл его своим ключом. Войдя в чердачное помещение, нащупал на косяке двери карманный фонарь, включил его. Взяв стремянку, приставил ее к балке перекрытия, поднялся на несколько ступенек. Луч фонаря высветил лежащий в углублении балки маленький пакетик. Зорин взял его, спустился со стремянки и, присев на ящик, стал снимать левый полуботинок…

В дежурной части ответственный дежурный по Главному управлению внутренних дел передавал по центральному селектору информацию:

— Внимание! Товарищи дежурные! Примите экстренную оперативную информацию особой важности! Всем подразделениям внутренних дел, отделам транспортной милиции ввести в действие типовой оперативный план «Кольцо» и принять меры к задержанию Зорина Ильи Аркадьевича, тысяча девятьсот тридцать шестого года рождения. Его приметы…

На темной пустынной улице Зорин зашел в будку телефона-автомата. Озираясь, набрал номер:

— Говорю из автомата. Все кончено. За мной хвост. Еле ушел. Лада навела… Домой мне уже нельзя. Готовь переправу и не забудь, что у них твои фотографии. В гриме. Срочно готовь переправу. Всё. До утра.

В кабинете Бабича двери в коридор были распахнуты. Ильская сидела рядом с майором, торопливо листала записную книжку.

— Как можно скорей! — подгонял ее Бабич.

— Сейчас, одну только минуту, — волнуясь, повторяла та.

В коридоре слышались быстрые шаги, звучали голоса.

— Вот, нашла, — сказала женщина. — Читайте: это — адрес брата Зорина, это — адрес матери Ильи… Вот адрес дачи. А эти — некоторых наших общих знакомых.

— Поехали, — показался в дверях Кравцов.

— В чем дело? — спросила Лада Леонтьевна. — С Ильей что-нибудь случилось? Или он в чем-то… виноват?

— Не волнуйтесь. Зорин жив-здоров, — уклончиво ответил капитан. — Просто нам нужно срочно с ним побеседовать. Он потребовался как консультант по минералам.

Офицеры вышли из кабинета, закрыв за собой дверь.

Со двора ГУВД выехало несколько оперативных машин. Не включая фар и сирен, они разъехались по разным направлениям.

Утром следующего дня в потоке народа шел к воротам морского порта Зорин. Узнать его было трудно: рабочая спецовка, из нагрудного кармана которой торчала пачка «Беломорканала»; старая, засаленная кепка, твердая, уверенная, чуть вразвалку походка. Предъявив, как и все, пропуск вахтеру, так же спокойно зашагал дальше.

В перспективе вырисовывались громады кораблей, слышался гудок одного из морских гигантов — густой бас. Зорин подошел к кирпичному зданию, построенному еще в прошлом веке. Скользнув взглядом по вывеске «Продовольственный склад», скрылся за его дверьми.

В тесной, отгороженной фанерой конторке Зорин снял спецовку и остался в элегантном модном костюме. Кто-то подошел к дверям, постучал негромко.

— Скорее. Давай скорее, — сказал негромкий голос.

— На моей посудине маршрут какой? — спросил Зорин, заканчивая приводить себя в порядок. — Уточнил?

— Круиз, — отозвался тот же голос из-за двери. — Английская фирма зафрахтовала. Из нашего порта сразу в Копенгаген. Потом — Лондон, Марсель, Сингапур и Канарские острова. Туристы все из капстран. Рейс практически еще только начинается.

— То, что нужно, — констатировал Зорин и проговорил в щелку двери: — Я готов.

— Войдешь в самый правый контейнер, — проговорил тот же голос. — Заставишься коробками из-под пива. Они — полупустые. После того, как таможенники проверят и опломбируют другие контейнеры, я перепаяю пломбу на твой. И тебя погрузят в трюм последним.

— Золотая ты голова! — ответил Зорин.

— Ну, а ночью, — продолжал голос, — отвинтишь внутренние гайки — засов отвалится… Давай, шагай. А то скоро таможенники придут… Счастливого плавания!

Вскоре один из пассажирских лайнеров медленно отходил от причала. Его прощальный гудок басовито задрожал в небесах.

В небольшом просмотровом зале менялись кадры диапозитивов на экране. Ильская сидела в первом ряду к внимательно смотрела на чередующиеся лица и группы людей. Кравцов и Бабич расположились у прохода.

— Стоп! — сказала женщина.

Изображение застыло. Рядом с мужчиной, который разменял Ильской деньги на остановке, стоял еще какой-то человек.

— Этого я тоже один раз видела вместе с Ильей, — уверенно сказала Лада Леонтьевна.

— Правильно, — шепнул Кравцову Бабич. — Тот самый связной, что возил от Босса деньги. С его смертью ниточка и оборвалась.

— Значит, — также шепотом ответил капитан, — цепочка на сегодняшний день такая: хищение с копей — Изумрудный Босс, получатель — Зорин, канал за границу.

— Да, — кивнул майор. — И кроме того, думается, Зорин — обработчик. При его-то специальности…

Чередование диапозитивов на экране закончилось. В зале загорелся неяркий свет.

— А что с Зориным? — после недолгого молчания спросила Ильская.

— Его мать, — ответил Кравцов, — обратилась в милицию с заявлением, что после того вечера он пропал. Домой не вернулся. И теперь мы вынуждены его искать.

— В больницы не доставлялся, — продолжал Бабич, — у друзей и сослуживцев не появлялся… А не мог Зорин покончить с собой?

— Вот уж нет! — вырвалось у Ильской. — Не тот характер.

Офицеры невесело усмехнулись.

— Пора к Спешневу, — напомнил Бабич.

Полковник Спешнев беседовал по телефону, когда Кравцов и Бабич вошли к нему в кабинет.

— Проводим комплексные мероприятия, — говорил полковник. — Да, совместно с таможней и пограничниками… Проверяем любую информацию, каждую мелочь. Подключили моряков из пароходства. Но пока — ничего. Буду докладывать. Есть.

Офицеры деликатно отвели взгляды, когда полковник, положив трубку, стал вытирать вспотевшее лицо.

— Москва каждые полчаса звонит, — сообщил Спешнев. — Генерал всему оперативному составу выходные отменил.

— Зорин, думается, пока отсиживается где-нибудь, — высказал предположение Бабич.

— А потом, скорее всего, попытается за границу рвануть, — продолжил Кравцов. — Ценности-то у него огромные.

— Да, — подытожил полковник, — обычные методы в разработке этой группы, судя по всему, не годятся. Поэтому настраивайтесь, ребята, на самые неординарные варианты. Шевелите мозгами. А пока попросим министерство объявить союзный розыск. — И Спешнев протянул офицерам листок со следующим текстом:

«Всем подразделениям внутренних дел страны принять срочные меры к задержанию особо опасного преступника Зорина Ильи Аркадьевича. Фотографии разыскиваемого передаются по фототелеграфу. Дополнительные приметы…»

Был поздний вечер. Сквозь щель контейнера Зорин видел часть продуктового отсека и дверь, ведущую на камбуз. Она была открыта. Мимо проходили повара, сновали официанты с подносами. Сонный кладовщик сидел к Зорину спиной, вяло листал накладные.

В отсек заглянул официант, обратился к кладовщику:

— Костик, дай нам пива немецкого. Того — в голубых банках.

— Завтра, — лениво пообещал Костик.

— Ну, будь другом, — протянул официант.

Костик медленно подошел к контейнеру, где скрывался Зорин, взялся было за засов. Зорин напрягся, затаил дыхание.

— Кто заказал? — уточнил Костик. — Англичане?

— Для команды, — ответил официант.

— Команда пусть утром опохмеляться приходит, — назидательно изрек Костик. — Или дай им «Жигулевского». Не стану, на ночь глядя, контейнер вскрывать. Утром буфетчики придут — вскроем честь по чести, пересчитаем.

Обиженный официант ушел.

Зорин приник к щели контейнера, прислушался… Было тихо, в отсеке царил полумрак. Он начал отвинчивать гайки, скрепляющие болты засова. Тот со стуком упал на пол. Зорин замер… Выждав некоторое время, осторожно приоткрыл дверь контейнера и выбрался наружу.

Дальше был камбуз. Одинокий повар убирал с огромных электроплит сковороды и кастрюли-котлы. Пригнувшись, прячась за плитами, Зорин незаметно пробрался за его спиной к двери, ведущей в ресторан. В пустом зале ресторана он почувствовал себя безопасней и уверенно направился к выходу, лавируя между столиками.

Вошел знакомый уже официант. Уборщики начали снимать со столов скатерти.

— Простите, закрыто, — по-английски обратился к Зорину официант.

— Я оставил здесь зажигалку. Вот она, — также по-английски ответил тот и вышел на палубу.

Залитый огнями теплоход, словно огромная светящаяся комета, разрезал густую тьму. Позади остался морской порт. Слева светились редкие огни бакенов, справа одинокой звездой мигал маяк. За кормой на горизонте сияло марево. Это миллиарды огней далекого города отражались в облаках. Зорин смотрел на это удаляющееся сияние остановившимся взглядом, не то сожалея о покинутом, не то проклиная его.

Через некоторое время Илья Аркадьевич спустился по трапу на нижнюю палубу и толкнул дверь бассейна. В неярко освещенном водном пространстве плавало несколько человек — видимо те, кому не спалось в эту теплую еще ночь.

На противоположном конце бассейна в воду прыгнула женщина. Зорин отметил ее стройную фигуру. Он прошел в кабину, разделся и с наслаждением опустился в прохладную воду. Нырнув, медленно проплыл под водой, словно бы смывая нечеловеческое напряжение последних суток.

Силы постепенно возвращались к нему. Несколькими мощными толчками Зорин пересек бассейн и проделал тот же путь в обратном направлении. Женщины невольно задерживали взгляды на его атлетической фигуре. Зорин же поглядывал на купальщицу, которую отметил раньше. Подплыв, заговорил с ней:

— Простите, не мог ли в прошлом году видеть вас на Майами? В отеле «Хилтон»?

— Нет, — плывя рядом, улыбнулась женщина. — Прошлым летом я отдыхала в Калифорнии.

Они поплавали еще немного. Потом женщина стала подниматься из воды по лесенке. Внезапно она села на тумбу, с выражением боли на лице подогнула ногу и стала ее растирать. Зорин подплыл, спросил участливо:

— Судорога?

Она кивнула. Илья Аркадьевич быстро выбрался из воды:

— Позвольте. Я хорошо знаю, как это нужно, делать.

Он подошел к женщине и стал умело массировать ее ногу.

— Благодарю. Все прошло, — признательно кивнула та. — Вы, видимо, медик?

— В том числе и медик, — улыбнулся он в ответ.

Илья Аркадьевич обратил внимание на то, что три дорогих изящных кольца украшали пальцы женщины. Но обручального среди них не было.

— Тоже путешествуете одна? — поинтересовался Зорин.

— Да. Мне так нравится… Однако я почему-то не видела вас раньше, — сказала она, с интересом взглянув на собеседника.

— Марк Престон, — представился он. — К вашим услугам.

— Мейзи, — ответила женщина. — Будем знакомы.

Она пошла переодеваться в свою кабину, Зорин — в свою.

На палубу Мейзи и Зорин вышли вместе. Молча остановились у перил. Она задумчиво смотрела в укутывающую теплоход влажную ночь… Высокие звезды горели в небе.

— Вы заметили, что каждое море имеет свой характер? — нарушил молчание Зорин.

— Более того: он передается людям, живущим у моря, — ответила Мейзи. — Не только мы, англичане, но и все народы Балтийского моря — мужественные люди, красивые, породистые… А вспомните историю Швеции, к примеру…

— Вы историк?

— Историк и этнограф, — улыбнулась она. — И немного антрополог.

— Любопытно…

— Кстати, Марк, вы по этническому типу не слишком похожи на англосакса, — заметила она.

— Я — стопроцентный британец, — с наигранной гордостью ответил Илья Аркадьевич.

Женщина замолчала, любуясь звездами. Внезапно совсем рядом зазвучала приятная музыка. Это заработала радиола в ночном валютном баре. В таких заведениях за свободно конвертируемую валюту можно выбрать напиток по вкусу, любимые сигареты…

Порыв ветра принес ночную прохладу. Мейзи зябко поежилась. Зорин, накинув ей на плечи свой пиджак, предложил:

— После купания глоток бренди вряд ли повредит… Не зайти ли нам в бар?

Она с готовностью кивнула.

В баре было шумно, накурено и весело. В центре находился круг для танцев. Лихо отплясывали две полуодетые негритянки. Рядом с ними смешно топтался маленький японец. И вообще — здесь каждый танцевал по-своему, а некоторые просто подпрыгивали. Мелодии звучали одна за другой. Те, кому не хватило места у стойки, держа бокалы с напитками, живописными группами сидели и лежали по углам, вдоль стен… Весь пол в баре, кроме танцкруга, был устлан мягким ковром.

Обходя одних и, перешагивая через других, Зорин и Мейзи протиснулись к бармену — респектабельному молодому человеку. Зорин достал из бумажника увесистую пачку фунтов и долларов, обратился к бармену:

— Два бренди и «Кент». Да, приятель, и сок со льдом.

Ловко подав сигареты и напитки, бармен осведомился:

— Как настроение, сэр? Не желаете ли заказать любимую мелодию для дамы?

— «Мой старый дом в Кентукки», — назвал Зорин популярную джазовую композицию. Опершись локтем о стойку, он улыбался Мейзи, смакуя напиток. Зазвучала мелодия «Мой старый дом в Кентукки».

— Знаете, Мейзи, я специально заказал эту вещь, чтобы потанцевать с вами.

Она с готовностью улыбнулась. Сперва Мейзи и Илья Аркадьевич танцевали просто рядом, оживленно переговариваясь. Потом она положила руки партнеру на плечи. Он привлек Мейзи за талию, стал что-то нашептывать. Женщина зажмурилась от этих слов.

А в это время в продуктовом отсеке главного камбуза отчаянно переругивались шеф-повар и кладовщик:

— Лазят тут, понимаешь, твои повара, как хотят! Хозяйничают, будто у себя в каюте… Контейнер вскрыли! Дожили, братцы!

— Заткнись-ка, Костик… Кому нужны твои макароны!

— Там пиво, пиво в банках было! Полконтейнера вынесли! Боже ж ты мой! Засов сорвали и…

— Где? Покажи!

Повар шагнул к контейнеру. Тот был наполовину пуст. На полу валялся засов. Повар внимательно осмотрел дверцы, заглянул внутрь:

— Ты не прав, Костик… Смотри сюда: или его, развалюху, таким поставили, или он вскрыт изнутри.

Костик стал удивленно рассматривать дверцы.

— Не нравится мне все это, — озабоченно сказал он.

— Надо срочно сообщить капитану. Пусть доложит на берег.

А в каюте Мейзи царил мягкий полумрак, который создавался неяркими бра и глуховатыми тонами драпировки спальной. Звучала негромкая музыка. Зорин и Мейзи сидели на тахте вдвоем, укрывшись одним пледом. Клубы табачного дыма их сигарет уползали в открытый иллюминатор, за которым чернела ночь и мелодично журчала разрезаемая лайнером вода. Мейзи с ласковым интересом смотрела на соседа, словно обдумывая что-то. Наконец спросила:

— А где твоя каюта? Может, зайдем к тебе?

— Зачем? — насторожился Зорин.

— Для разнообразия, — улыбнулась женщина.

— Мне у тебя больше нравится. К тому же поздно — третий час.

— Тебя ждет в каюте жена?

— Сразу и ревнуешь?

— Отвечать вопросом на вопрос неучтиво. Признавайся: ты — шпион?

Он рассмеялся и привлек женщину к себе:

— Почему это пришло тебе в голову?

Мейзи тихо и озорно сказала ему на ухо:

— Потому, что в самый… интересный момент ты сказал что-то на другом языке. И кажется, по-русски.

— Подслушивать нехорошо, Мейзи, — усмехнулся Зорин. — Но я рад, что ты сама обо всем догадалась.

Он прибавил громкость приемника и продолжал:

— Я — полковник британской разведки. Мне во что бы то ни стало нужно вернуться на родину. Чудом я проник на корабль. И теперь прошу твоей помощи. Не побоишься спасти меня?

— Британцы ничего не боятся… Только не стоило устраивать этот любовный маскарад. Я и так помогла бы тебе, как и каждая соотечественница.

— Прости меня, Мейзи. — Он поцеловал женщине руку. — Ты настоящая леди. И даю слово джентльмена, что искуплю вину перед тобой.

Мейзи грустно посмотрела на него:

— Расскажи о себе.

— Это любопытная история, — начал Зорин. — Семь лет назад я был заброшен в Союз со специальным заданием: речь шла о новом стратегическом оружии… Но человеческой подлости нет предела — нас выдал перевербованный чекистами провокатор. Я убил его, но при перестрелке в меня попали ампулой с паралитическим веществом. Я потерял сознание, был схвачен… Начались годы советской каторги. Наконец удалось бежать. Потом нашел своих. Честные люди помогли мне вырваться из коммунистического ада… И вот я здесь, А ты для меня сейчас — моя родина. — И Зорин поцеловал Мейзи.

Начальник Управления БХСС Спешнев, полковник Давыдов и майор Бабич внимательно слушали представительного моряка в форме торгового флота. В кабинет вошел Кравцов, сел у двери.

— Только что с теплохода «Александр Беляев» мы получили радиограмму, — рассказывал моряк. — В продовольственном отсеке вскрыт один из контейнеров. Вскрыт якобы изнутри. Быть может, Зорин на судне. Лайнер в конце дня будет проходить мимо Калининграда. Но на судах, к сожалению, нет фототелеграфов. Передать изображение можно лишь по телевизионному каналу, «врезавшись» в одну из передач. И то при условии, что судно находится в зоне приема, недалеко от порта. Что ж… Начнем согласовывать с Центральным телевидением.

— Простите, — вступил в разговор Кравцов, — мне кажется, не нужно ничего согласовывать. Есть другой способ.

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Спешнев.

Через пять минут Кравцов с Ильской шли коридорами ГУВД.

— Попытайтесь вспомнить, Лада Леонтьевна, крайне важно найти этот журнал, — говорил Кравцов и, открыв перед ней одну из дверей, пригласил: — Прошу в библиотеку.

В библиотеке за перегородкой миловидная девушка беседовала с сержантом милиции. Рядом у столика двое офицеров внутренней службы листали газеты.

— Оля! Здравствуй, это я, — приветствовал девушку капитан.

— Вижу, что ты, Кравцов, — ответила девушка, оглядывая Ильскую, — тебя давно разыскивают из общества «Знание». Хотят, чтобы ты повторил лекцию о вреде пьянства и алкоголизма.

— Вот те на! — изумился Кравцов. — Я же еще в прошлый раз окончательно убедил аудиторию, что пить вредно. Неужели опять рецидив?

Присутствующие рассмеялись.

— Вспомнила! — сказала Ильская. — Журнал называется «Знания — массам». За прошлый год.

— Слыхала, Оля? — попросил капитан. — Нам «Знания — массам» за прошлый год. Весь комплект.

И вскоре Кравцов стремительно вошел в кабинет Спешнева, где еще находились представитель пароходства и Бабич.

— Вот! — Капитан положил на стол Спешнева журнал «Знания — массам» и раскрыл его на странице, где был помещен отлично выполненный цветной снимок. А на снимке — в самом центре — Илья Аркадьевич Зорин, держащий в руках несколько крупных искусственных монокристаллов.

Присутствующие переглянулись.

— Хорошо, — с явным воодушевлением ответил Спешнев. — Готовься вылететь в Калининград ближайшим рейсом.

— Есть!

— Можно, мы вместе полетим? — спросил Бабич.

— У тебя и здесь много работы, — возразил полковник.

Белоснежный красавец лайнер продолжал свой путь по морю. В радиорубке «Александра Беляева» попискивала негромкая морзянка, и радист в наушниках переводил эти отрывистые сигналы в слова, диктуя текст стоящему рядом штурману. Тот записывал в блокнот следующее:

«Шифрограмма особой важности. Капитанам всех пассажирских и прочих судов. Найти в судовых библиотеках журнал «Знания — массам», номер тринадцать за 1984 год. Принять меры к выявлению и задержанию пассажира, фотография которого помещена на странице девять. В допустимых случаях произвести обыски в каютах и отсеках. Об исполнении радировать. Дополнительные приметы разыскиваемого…»

В просторном кинозале теплохода собрались те, кто смог хоть на минуту оставить вахту. Капитан судна оглядел собравшихся, спросил:

— Посторонних нет? Давай!

После этой команды двое моряков пустили по рядам журнал «Знания — массам». Портрет Зорина был обведен красным кружком.

Полный респектабельный бармен встал, подняв над головой журнал:

— Этот англичанин вчера вечером был у меня в баре!

В это время стюардесса, выйдя в салон самолета, объявляла:

— Пристегните, пожалуйста, ремни. Идем на посадку. Температура воздуха в Калининграде плюс шестнадцать градусов. Ясно. Ветер слабый. Экипаж желает вам всего доброго.

Кравцов сидел в кресле у прохода. И вскоре он был в рубке лоцманского катера, который мчался, разбрасывая пенистые брызги.

— Вот он, «Александр Беляев», — кивнул лоцман в сторону белоснежного красавца. Они приближались к теплоходу.

— Малый ход! — скомандовал капитан теплохода. — Подать левый бортовой трап.

С высокой рубки он наблюдал, как швартуется катер. Это же из-за портьеры наблюдали в иллюминатор Зорин и Мейзи. Они видели, как вышел из рубки катера Кравцов, как распрощался он с лоцманом и прыгнул на поданный трап. Мейзи, прижавшись к плечу Зорина, с тревогой поглядывала на его лицо.

— Дьявол! — процедил Зорин.

— Это за тобой? — тихо спросила женщина.

— Да, милая… Офицер госбезопасности Кравцов. Старый знакомый.

— Но откуда они узнали?

— Не пойму, — ответил тот.

— Что же будет, Марк?

— Ничего, — попытался улыбнуться лже-Престон. — Они не могут знать, что я именно у тебя. И уж конечно не посмеют зайти сюда. Идиоты!.. Решили, что я разгуливаю по палубе. Сегодня ты — моя крепость, Мейзи. Твой британский паспорт и каюта… Эти люди почему-то боятся общественного мнения, поэтому везде крупно прогорают. А пока ты со мной — ничего дурного не случится.

— Но чтобы не вызвать подозрений, я обязательно должна буду выйти к обеду.

— Закроешь меня на ключ.

Вскоре в каюте капитана корабля продолжал рассказ бармен Гриша. Капитан, первый помощник и Кравцов внимательно слушали его.

— Брал бренди и «Кент», — рассказывал Гриша. — Платил фунтами. Но были у него и доллары. Специально я не наблюдал, но, по-моему, он склеил какую-то туристку.

— А ты запомнил ее? Узнать смог бы? — спросил капитан судна.

— Постараюсь, — кивнул Гриша.

— Это очень важно, — подчеркнул Кравцов, взглянув на часы. — Так говорите, через двадцать минут у туристов обед? Надо будет проверить верхний и нижний рестораны. Если там не обнаружим — станем патрулировать по судну… Мне нужны несколько надежных парней из команды.

— Выделим, — кивнул капитан корабля.

— Через восемнадцать часов — Копенгаген, — напомнил первый помощник. — Выпрыгнет он в иллюминатор — и всё. Вода-то — уже не наша территория.

— А что ты предлагаешь? Тотальный обыск? Да кто нам разрешит! — встревоженно заговорил капитан лайнера. — В таком случае международный скандал гарантирован. А объявить, что на судне скрывается опасный преступник, — значит подорвать авторитет наших фрахтов, флота.

— Есть одна идея, — предложил Кравцов.

Через некоторое время бармен Гриша, сидя за служебным столиком у входа в ресторан, исподволь разглядывал входящих в зал туристов. Многие узнавали его, приветливо здоровались.

— С нами обедать и, как это… поддать? — предложил один из иностранцев, обнаружив незаурядные познания в русском языке.

— Благодарю. Как-нибудь в следующий раз, — вежливо отказался Гриша.

Зал ресторана наполнялся туристами. Бармен прошел между столиками, обратился к одному из «официантов»:

— Теперь пошли наверх.

Гриша и трое «официантов» вошли в зал верхнего ресторана. Туристы уже деловито приступили к обеду. Царил веселый гомон. То тут, то там раздавались звуки открываемых бутылок шампанского.

Вместе с Мейзи за столиком сидела пожилая английская чета и сухощавый джентльмен неопределенного возраста.

— Сегодня опять не видно вас в кегельбане, — обратился он к Мейзи. — Мы потеряли прекрасного игрока… Надолго?

— Мне попалась… интересная книга. Просто не оторваться. Вот и сижу в каюте, — объяснила она.

— Вероятно, роман? — догадался джентльмен.

Бармен Гриша заметил Мейзи не сразу. Прошел мимо стола, потом вернулся обратно и заглянул на раздачу.

— Третий от камбуза столик. По правому борту, — сказал он стоявшим там Кравцову и «официанту».

— Ключ приготовил? — уточнил у «официанта» капитан.

Тот кивнул, подхватил поднос с бульонами и заспешил к указанному столику. А Кравцов шепнул метрдотелю:

— Второе подавать только по нашей команде.

«Официант» подал блюда и нагнулся, заметив якобы что-то под стулом. Он поднял с пола ключ с резной деревянной биркой, но без номера.

— Это не от вашей каюты, мадам? — спросил он у Мейзи и обратился к соседям: — Проверьте ваши ключи, господа.

— Мой вот. — Мейзи вынула из сумочки ключ. «Официант» взглянул на него. На бирке была видна цифра «46».

— Наши тоже на месте, — ответили соседи по столику.

— Извините, — поклонился «официант» и заторопился на раздачу.

— Сорок шестая каюта, — сказал он Кравцову.

В капитанской каюте были первый помощник, Кравцов и капитан.

— Обед в разгаре. Еще второго не подавали, — взглянул на часы первый помощник.

— Думаю, все же он в каюте номер сорок шесть. У этой мадам, — сказал Кравцов. — Зорин часто предпочитал действовать с помощью женщин.

— Так, — решительно поднялся капитан. — Контрольный ключ от сорок шестой каюты! Предлог — сработала противопожарная сигнализация.

И через несколько минут уже в рубке капитан передернул ручку машинного телеграфа.

— Малый ход! — скомандовал он и обратился к штурману: — Вельботы с левого борта на воду! Проследите лично: пусть идут вдоль борта под иллюминаторами среднего отсека.

Плавно опустились шлюпбалки, скрипнули блоки, и моторные вельботы со спасательными командами на борту коснулись воды. Судно лежало в дрейфе.

В ресторане Мейзи спросила «официанта»:

— Где же наши бифштексы?

— Извините, господа. Еще буквально две минуты, — улыбнулся тот и поинтересовался: — Добавить напитков? Какие желаете фрукты?

— Пока вы без дела, приготовьте мне, пожалуйста, с собой несколько сандвичей. И чего-нибудь выпить, — попросила Мейзи.

— Будет исполнено, мадам.

А в сорок шестой каюте было тихо. Зорин сидел в кресле, листал журнал. Резко распахнулась дверь, в каюту ворвались Кравцов и моряки. Зорин вскочил с кресла, резко стянул левый полуботинок и кинулся к иллюминатору.

— Ни с места! Стреляю! — крикнул капитан.

Зорин попытался было выбросить полуботинок в иллюминатор, но не успел — его скрутили, защелкнули наручники.

Кравцов сказал деловито:

— Так, ребята, теперь в темпе уводим его!

Зорина увели. А первый помощник, сев к столу, быстро написал на листке бумаги несколько слов по-английски. Затем поставил на место перевернутый в суматохе стул, поправил сбитый ковер, сложил и спрятал в карман валявшийся на нем мужской галстук и вышел из каюты, заперев дверь.

Зорина привели к судовому карцеру. Зарешеченная дверь захлопнулась за ним. У двери встал часовой-матрос.

— Смотри в оба и будь с ним осторожен, — предупредил часового Кравцов.

В своем кабинете Спешнев говорил по телефону прямой связи. Бабич буквально ворвался туда, но остановился на пороге, увидев предостерегающий жест начальника.

— Так точно, товарищ генерал, —продолжал Спешнев. — На борту теплохода «Александр Беляев»… Есть.

Бабич даже губу закусил от нетерпения.

— Зорин арестован, — сообщил ему Спешнев. — Выходит, майор, угрозыск нам крупнейшие дела разматывает, а мы…

— Да глядите же, Олег Юрьевич, — забыв про субординацию, перебил его Бабич.

— Ну? — нетерпеливо приподнялся полковник, Бабич выложил на стол фотоснимок:

— Он отпускал продовольствие на «Александр Беляев».

— Так…

— А теперь смотрите! — Майор совместил с фотографией прозрачную пленку, на которую были нанесены дополнительные штрихи. — Вот!

Возникло лицо мужчины с остановки «Лесная».

— Ах ты! В гриме, стало быть, работал, — проговорил Спешнев. — Где он?

— Сегодня не его смена. Установлены квартира, адрес дачи, кое-какие связи.

— Группы — во все адреса! — распорядился полковник. — Срочно! Едем.

Мейзи открыла ключом дверь, вошла в каюту с полиэтиленовым мешочком в руке, позвала тихо:

— Марк, иди поешь… Где ты?

Она прошла в спальню, но и там никого не было. Женщина огляделась, заметила на столе записку, взяла ее, тихо прочла текст:

«Дорогая, извини! Интересы дела требуют моего присутствия в другом месте. Не ищи меня. Я сам свяжусь с тобой по прибытии в Лондон. Записку сожги».

Мейзи смахнула навернувшуюся слезу и послушно щелкнула зажигалкой.

Лада Леонтьевна, закрыв дверь кабинета Бабича, направилась по коридору к выходу. Внезапно женщина остановилась, не веря своим глазам: навстречу ей в сопровождении милиционеров, закованный в наручники и наголо обритый, шел Зорин.

Как во сне спустилась Лада Леонтьевна по лестнице — слезы застилали глаза. Постовой милиционер, взяв пропуск, сочувственно взглянул на нее.

А за окнами было туманно, накрапывал дождь…

На столе перед Бабичем красовался полуботинок Зорина. Полый каблук его лежал рядом. Майор пересчитывал маленькие зеленые камешки — изумруды, лучащиеся в свете настольной лампы.

— И сколько их в последней партии Зорина? — поинтересовался Кравцов, который курил, стоя у окна.

— Сто тринадцать, — ответил майор, закончив считать.

Вошел Спешнев.

— Поздравляю, капитан, — обратился он к Кравцову. — Вопрос о твоем переходе в Управление БХСС решен положительно.

— Спасибо.

— Прав я оказался, — добавил Бабич. — Переманили мы тебя.

— Хоть и непривычно как-то, — сознался Кравцов. — В угрозыске столько лет…

— Не робей! — положил ему руку на плечо Спешнев. — Потянешь! Мышление у тебя, должен сказать, прирожденно бэхаэсэсное… Бабич, сколько камешков в партии Зорина?

— Сто тринадцать, — повторил майор.

— Да у Босса, когда его на даче брали, — добавил полковник, — еще пятьдесят восемь оказалось… Только что звонили из Москвы: оказывается, у Зорина приличный счет в знаменитом банке Крюгера.

— Почему же он раньше за границей не остался при таких-то деньгах? — спросил Кравцов. — Ведь ездил же туда. И часто.

— Жадность сгубила, видно по всему, — усмехнулся майор. — Больше и больше нахапать хотелось.

— Сам себе приговор и подписал, — подвел итог Спешнев.

Кравцов задумался, глядя в окно. Курил, внимательно слушая Спешнева. Потом, видимо, заметил кого-то:

— Смотрите-ка…

Офицеры подошли к окну и увидели, как Лада Леонтьевна Ильская, ссутулясь, не замечая дождя, шла по улице, забыв даже раскрыть зонтик.

ПРИЗРАК

На заводе «Ленчермет», раскинувшемся вдоль одной из бухт невдалеке от порта, заканчивалась смена. Рабочие резали автогенными аппаратами корпуса старых кораблей. Суда эти отслужили свой срок — отходили мили по океанам — и теперь отправлялись на переплавку, чтобы воскреснуть в металле новых современных лайнеров.

Газорезчик Кузьма Степанович Лыков, разогнув усталую спину, прикрутил горелку автогена и закурил, подставив лицо морскому ветру.

Невдалеке виднелись подъемные краны Торгового порта, напротив — в рыбной гавани — швартовался траулер. Громкими скандальными голосами кричали чайки.

В свои пятьдесят Лыков выглядел старше — лет этак на шестьдесят с небольшим. Виной тому, как принято говорить, было вино. И хотя на работе Кузьма Степанович пьяным никогда не появлялся, дома зачастую позволял себе «расслабиться». Бывало, скандалил, недопив.

Жене это надоело. Вместе с дочерью уехали они в деревню — к матери. Обе поступили там работать в совхоз.

Осталась Кузьме Степановичу опустевшая квартира, которую выделил в свое время завод. По семье Лыков скучал сильно — неожиданно для себя самого. Оттого запил еще горше.

«Даже писем не пишут», — с привычной в последнее время обидой думал Кузьма Степанович.

За этими невеселыми мыслями и застал его конец смены. Молоденький парнишка, выпускник ПТУ, поздоровался бодренько:

— Сдавай вахту, Степаныч!

Лыков передал ему автоген и, скинув в каптерке робу, зашагал к проходной. Там встретил приятеля — Костю из соседней бригады. Дальше, не сговариваясь, пошли вместе.

Их увидала молодая темноволосая девушка в джинсах-«варенках» и модной куртке. Она прогуливалась у проходной, исподволь наблюдая за выходящими с завода. Направилась следом.

В трамвае девушка села с другой площадки, не выпуская Лыкова из поля зрения. Вместе вышли у станции метро «Кировский завод». Она продолжала наблюдение.

Кузьма Степанович зашел с Костей в распивочную, взял вина. Привычно чокнувшись стаканами, молча выпили.

— Семья-то пишет? — для зачина беседы спросил Костя.

— Какое там, — махнул рукой Лыков.

Костя сочувственно вздохнул и кивнул в сторону буфета: «Может, еще?»

Кузьма Степанович пошарил по карманам, разочарованно развел руками и вышел на улицу. Костя остался «соображать» дальше.

У станции метро темноволосая девушка догнала Лыкова:

— Вы с завода «Чермет»?

Тот остановился, удивленно взглянул на модницу:

— Да. А что?

— Дело у меня к вам. — Девушка возможно приветливее улыбнулась, взяла спутника под руку. — Дело-то в том, мил человек, что…

— Меня Кузьмой Степановичем зовут, — представился Лыков. — А тебя как величать?

— Галя. Фамилия — Цыганкова, — дружески кивнула девушка и продолжала: — Понимаете, Кузьма Степанович, наша семья получила участок. И строит дачу. А самый деловой человек… ну, добытчица — это я!

— Плотничать могу. Слесарничать, — понял Кузьма Степанович. — Но только в выходные и за приличную монету.

— Плотничать потом вас пригласим. И заплатим — в обиде не будете, — заверила Галя. — А сейчас очень нужны автоген и баллоны. По металлу работ много.

— Тяжелый вопрос, — нахмурился Лыков. — Строго сейчас с этим. Да и не люблю я такого…

— Триста, — твердо ответила Цыганкова. — И автоген непременно вернем, когда все закончим. Обещаю.

— Списанный разве починить, — вслух размышлял Кузьма Степанович.

— Лишь бы работал!

— Об этом не беспокойтесь. Однако аппарат на себе-то не вынесешь… Придется шофера просить.

— Вот сотня. — Девушка протянула деньги. — Это — задаток. Остальные — при передаче товара.

Немного поколебавшись, Лыков взял бумажки и сунул в карман. Был он на крепкой «мели», а до получки оставалась целая неделя. «Пить-есть надо», — заключил он, оправдывая себя.

Спустя несколько дней в пустынном переулке остановился грузовик. Лыков и водитель вышли из кабины, откинули задний борт кузова. Следом на новеньких «Жигулях» цвета морской волны подкатила Цыганкова. Открыла багажник. Мужчины перегрузили туда баллоны, шланги и автоген. Девушка расплатилась. На руках Галины были щегольские замшевые автомобильные перчатки цвета, как и машина, морской волны. Кивнув на прощание, она села за руль и умчалась.

Кузьма Степанович посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, достал пачку «Беломорканала», записал на ней номер «Жигулей». Закурил.

Был поздний час. В квартире уже спали. Тишину нарушали лишь звуки проезжающих под окнами автомобилей да еще какие-то непонятные шорохи…

Первой проснулась женщина, приподнялась на кровати, вслушалась: шорохи повторились. Она включила ночник, потрясла мужа за плечо:

— Послушай, кажется, кто-то открывает нашу дверь.

Тот встал с кровати, на цыпочках вышел в коридор, приблизился ко входу. Жена стояла сзади. Было тихо. Муж заглянул в дверной глазок: никого… Щелкнув замком, он резко распахнул дверь — лестница оказалась пуста.

Супруги вернулись в комнату. Вновь прислушались. Тихие звуки доносились откуда-то из-под пола. Затем, перекрывая их, заиграла музыка.

— Да это у Галки внизу. У соседки, — определил мужчина. — Не спится молодежи.

— Точно, — согласилась женщина. — Как развелась Галина — пошла ночная жизнь.

Они присели на кровать, не переставая вслушиваться.

— Электродрель как будто работает, — неуверенно заметил муж.

— Скажешь тоже, — усмехнулась женщина. — Там другие дрели…

— Пойду все же попрошу, чтобы потише шумели.

Мужчина накинул махровый халат и спустился этажом ниже. Подошел к соседской двери, приник: полная тишина… Звонить он не стал. Вернулся домой, сказал:

— Сами угомонились. Давай-ка и мы спать.

Перекресток с самого утра был весьма оживлен: бойко торговали овощные киоски. Сочные краски их натюрмортов бросали вызов пасмурной осенней погоде.

Небольшая очередь — люди в основном немолодые — сбилась под козырьком здания. На козырьке читались крупные зеленые буквы, словно выведенные рукой отличницы-первоклассницы: «Сберкасса».

Заведующая Маргарита Ивановна — средних лет женщина — подошла к дверям сберкассы в сопровождении двух молоденьких сотрудниц: Иры и Лены.

— Приступаем, девочки, — привычно сказала она, достала из сумки узкий футляр и, вынув оттуда ключ, вставила в замок.

Ира и Лена помогли ей развести створки первых дверей, открыли вторые.

В помещении сберкассы Маргарита Ивановна нажала несколько тумблеров, сняла телефонную трубку:

— Утро доброе, «Онега»! «Тридцать семь — одиннадцать» на объект прибыли. Все в порядке. Спасибо. — Она положила трубку, сняла плащ. — Теперь сейф, девочки.

Втроем прошли они в глубь помещения.

Щелкнул замок. Плавно открылась тяжелая дверь сейфа. Женщины, заглянув внутрь, в один голос ахнули и изумленно уставились друг на друга.

Маргарита Ивановна бросилась от сейфа, ее рука с силой нажала сигнал «Тревога».

Через считанные минуты по осевой, сверкая проблесковыми маяками, несся милицейский газик.

Едва он притормозил, оттуда выпрыгнули сотрудники. Один остался у входа в сберкассу, а лейтенант милиции, старшина с автоматом и двое сержантов побежали во двор.

Почти тотчас же здесь остановился желто-синий «уазик» с бортовой надписью: «Дежурный ГУВД». Из него вышла группа людей, выпрыгнул инспектор-кинолог с собакой.

Все направились в сберкассу.

Первой, предъявив часовому удостоверение, в помещение вошла единственная в группе прибывших женщина: хрупкая, с живыми синими глазами, ямочками на щеках и шапкой рыжеватых, красиво уложенных волос. Небольшой ее рост компенсировали высокие каблуки строгих черных туфель.

— Дежурный следователь Вересова Нина Александровна, — представилась она.

— Куртынина, заведующая, — тяжело поднялась навстречу входящим Маргарита Ивановна и, указав на Иру с Леной, сказала: — Наши сотрудницы.

— Майор Дивеев. Угрозыск, — кивнул вошедший вслед за Вересовой плечистый мужчина лет сорока и добавил: — Товарищи из научно-технического отдела, инспектор-кинолог.

— Понимаете, товарищ майор, — заговорила Маргарита Ивановна, — с охраны мы снялись нормально…

— Вечером сдавались обычным порядком? — спросила Вересова.

— Как всегда. Понимаете, товарищ майор…

— Извините, — перебил ее Дивеев, — вы к следователю обращайтесь. Среди нас главная — она.

Маргарита Ивановна недоверчиво покосилась ка женщину.

Та, стянув, повесила на спинку стула плащ и оказалась в сером мундире с подполковничьими погонами, щитом и мечом на петлицах.

— Итак, Маргарита Ивановна, — начала Вересова, — вы снялись с пульта охраны. Затем?

— Открыли сейф. По инструкции.

— Пройдемте к нему, — предложила всем Вересова.

Маргарита Ивановна открыла тяжелую дверь. Вересова, Дивеев и прибывшие сотрудники заглянули внутрь: сейф был пуст. В задней его плоскости, вплотную прилегающей к капитальной стене, зияло вырезанное отверстие, через которое просматривался интерьер примыкающей к сберкассе квартиры: стол, стулья, сервант…

— Так. — Вересова закрыла дверь сейфа. — Маргарита Ивановна, подготовьте, пожалуйста, справку о сумме украденного: отдельно — ценные бумаги, отдельно — деньги. Желательно, в каких были купюрах.

— Хорошо.

— А мы начнем с квартиры, — продолжала Нина Александровна. — Дивеев, понятых пригласи, пожалуйста.

— Есть, — кивнул тот.

— Остальных прошу со мной, — сказала Вересова.

У входа в парадную ей откозырял подоспевший лейтенант милиции:

— Старший группы захвата отдела вневедомственной охраны Кусков. Однокомнатная квартира, через которую была совершена кража в сберкассе, к моменту нашего прибытия оказалась пустой. По адресу проживает Цыганкова Галина Юрьевна, пятьдесят восьмого года рождения, библиотекарь Института культуры. Уроженка Киева. Семейное положение: разведена. А ранее — до развода — здесь был прописан также ее супруг Ковригин Ефим Григорьевич… Местонахождение Цыганковой устанавливается. Ведется поквартирный обход дома, опрос соседей. Обстановка на месте происшествия не нарушена.

— Понятно, — кивнула Вересова. И обернулась к кинологу: — Митя, попробуйте собачку на след.

Кинолог с овчаркой скрылись в подъезде. А когда вскоре появились, собака энергично тянула инспектора на улицу.

К стоящим у подъезда подошла Маргарита Ивановна, протянула Вересовой листок с записями:

— Вот! — Она провела пальцем по строчкам. — Это — деньги. Купюры самого различного достоинства. Это — облигации. Это — лотерейные билеты.

— Итого: сто пятьдесят восемь тысяч тридцать два рубля шестьдесят девять копеек.

Маргарита Ивановна кивнула и прерывисто вздохнула, готовая разрыдаться.

Скрипнули тормоза. Из подъехавшей черной «Волги» вышел сухощавый лысоватый мужчина в темном костюме.

— Здравия желаю, — вытянулся перед ним лейтенант.

— Здравствуйте.

Вернулся кинолог с овчаркой.

— След потерялся на автобусной остановке, — доложил он.

Собака виновато отводила взгляд.

— Признаюсь, — согласилась Вересова, — надежды на следы в соседнюю квартиру или парадную практически не было.

Кинолог развел руками.

— Понятые здесь. — Вместе с мужчиной и старушкой, из числа тех, кто был в очереди, подошел Дивеев.

Увидев подъехавшего на «Волге» мужчину, крепко пожал ему руку:

— Здравствуй, Михал Михалыч.

— Тогда так, товарищи, — подытожила Вересова, — Михал Михалыч со своим районным угрозыском займется Цыганковой Галиной Юрьевной, пятьдесят восьмого года рождения. Надо, сами понимаете, срочно связаться с УВД Киева. Выявить родственников, знакомых.

Михал Михалыч кивнул, сев в машину, снял трубку рации.

— Вы, лейтенант, — продолжала Нина Александровна, — обобщаете данные поквартирных опросов.

Кусков козырнул.

— Ты, Дивеев, займись бывшим мужем этой Цыганковой. Запиши: Ковригин Ефим Григорьевич. А мы с научно-техническим отделом примемся за квартиру.

— Нина Александровна, — обратился один из экспертов, — со следов начинать?

— Нет. Поработаешь фотокамерой… Андрей, — обернулась она к Дивееву, — попроси Олю Носову, когда сможет, приехать. Двоих экспертов мало.

— Попробую.

— Понятые! Пожалуйста, с нами, — пригласила Вересова, входя в парадную.

За нею шагнули эксперты. На плече одного была портативная телекамера. Другой приготовил фотоаппарат.

Следом прошли понятые — мужчина и бабуся.

— Товарищ майор, — Маргарита Ивановна придержала за локоть собравшегося уходить Дивеева. Понизив голос, спросила, указывая глазами на Вересову: — Чего она всеми-то раскомандовалась? Ведь тот, Михал Михалыч, — полковник. А у нее всего две звезды…

— Во время следствия главное лицо именно следователь. И будь Михал Михалыч, — Дивеев кивнул в сторону черной «Волги», — хоть генерал-полковник, все равно процессуально подчинялся бы ей.

— Ну да? — засомневалась Маргарита Ивановна. Посмотрев в сторону подъезда, озадаченно покачала головой.

Вересова со спутниками вошла в квартиру, которую охранял постовой. В комнате горел верхний свет. Окна были задернуты плотными портьерами.

У прилегающей к сейфу стены валялся ковер, прежде, видимо, закрывавший ее. В стене зияло отверстие.

— Стенку, похоже, разобрали заранее, — сказал эксперт с фотоаппаратом.

— Похоже, Гена. Мусора-то нет.

— Сейф резали автогеном. Охлаждали водой из пульверизатора. Вся технология налицо. — Второй эксперт указал на лежавший у проломленной стенки прибор, газовые баллоны, пульверизатор.

— Значит, — подытожила Нина, — на украденных купюрах, облигациях, лотерейных билетах могут быть следы ожогов, водных подтеков.

В это время за стеной послышался скрип. Пролом посветлел. Нина нагнулась к нему.

Глядя сквозь отверстие сейфа, ей кивнула русоволосая женщина.

— Оля! — обрадовалась Вересова. — Вот это оперативность. Заходи сюда. Следы поищем.

— Только сейф обработаю, — ответила Носова.

— Приступаем, товарищи, — обратилась к собравшимся Вересова, отвернувшись от пролома. — Гена! Займешься деталировкой.

Эксперт с фотоаппаратом кивнул.

— Володя! Включай камеру.

— Начали, — скучновато приступила Вересова. — Квартира отдельная, однокомнатная. Расположена на первом этаже кирпичного дома по адресу…

Внимательно следили за происходящим понятые.

— …Шкаф трехстворчатый платяной, — продолжала Нина, — в нем…

Жильцы, возвращавшиеся с работы и не знающие об утреннем происшествии, невольно замедляли шаг у квартиры, которую охранял сотрудник милиции.

— Проходите, товарищи, не задерживайтесь, — говорил сержант.

— А что случилось-то? — законно интересовались те.

— Ничего интересного.

Осмотр подходил к концу. «На десерт» оставалось трюмо, занимающее почетный красный угол. Подзеркальник был тесно уставлен всевозможными тюбиками, флаконами и коробочками.

— Похоже, хозяйка к хорошей косметике слабость питала, — заметила Ольга Носова, вовсю работающая с бригадой.

— Причем к импортной, — не отрывая глаза от камеры, добавил Володя.

— Духи «Кристиан Диор» пастозные, — аккуратно взяв за дно флакончика и верх пробки, диктовала Нина. — Не начатые, судя по всему.

Рядом Ольга тщательно обрабатывала поверхности, чтобы законсервировать предполагаемые отпечатки.

— Крем английский, — вставила она. — Тут следы пальцев есть. Но расплывшиеся.

— Набор… — Вересова открыла плоскую синюю коробку со всевозможными отсеками. — Набор… чего? — Она озадаченно замолчала.

— Называется «Всё для женщины», — назидательно объяснил Володя, не переставая фиксировать происходящее камерой. — Двадцать пять рэ… Знать надо!

— Понятно, — ответила Вересова. — Именно вы, Володя, расшифруете, подготовите фонограммы и протоколы осмотра.

— Всё, где есть хоть какие-то следы пальцев, беру с собой, — сказала Носова, аккуратно отставляя баночки.

— Конечно, конечно, — ответила Нина, глядя, как на темном подзеркальнике остаются контуры донышек: круглые, овальные, прямоугольные.

— В ванной тоже возьму, — предупредила Ольга. — Биологическую экспертизу проведем и пальчики поищем.

— Само собой.

— На плоскостях-то, — Носова обвела рукой мебель, — до блеска все протерто.

— А ведь особой чистоплотностью хозяйка, похоже, не отличалась, — задумчиво поглядела на подзеркальник Нина.

Зазвонил телефон. Она сняла трубку:

— Вересова… Успеем. Ясно.

Закончив разговор, сообщила собравшимся:

— В восемнадцать совещание у руководства. Доложим результаты.

На совещании у заместителя начальника ГУВД по уголовному розыску — моложавого генерал-майора милиции — были Вересова, Михал Михалыч, Дивеев, Носова, эксперты НТО Володя и Гена, еще несколько оперативников.

Все внимательно смотрели на экран монитора, где шла сделанная сегодня запись осмотра квартиры Цыганковой.

Комментировала Нина.

— …И наконец, — сказала она, когда мелькнули последние кадры, — пока нет никаких признаков, что в преступлении кроме Цыганковой участвовал еще кто-либо.

— А что известно о бывшем муже Цыганковой? И кто в этой квартире жил до него? — спросил генерал-майор.

Поднялся Дивеев:

— Бывший муж — Ковригин Ефим Григорьевич, пятидесятого года рождения. Уроженец Ленинграда. На Цыганковой женился два года назад. Прописал ее на свою площадь. Прожили около полугода — развелись. Ковригин оставил эту квартиру бывшей жене.

— Широкий жест, — заметил генерал-майор.

— …Сам же, — продолжал Дивеев, — перепрописался к матери. В двухкомнатную сугубо смежную квартиру. И вскоре после развода женился на Никифоровой Людмиле Ивановне, двадцати двух лет. Полгода назад у них родилась дочь. Живут все у матери Ефима. Работает Ковригин багажным бортпроводником Ленинградского управления гражданской авиации. Никифорова — там же, стюардессой. Ковригин третьи сутки в рейсе «Ленинград — Хабаровск». Ночью, когда произошла кража, был в Красноярске. Алиби — убедительней не бывает.

— Так. А кто занимался Цыганковой? — спросил генерал-майор.

Поднялся Михал Михалыч:

— Параллельно с поквартирным обходом этого и соседних домов нами была послана ориентировка в Управление внутренних дел Киева для установления родственных и прочих связей Цыганковой. Киевские товарищи сообщили: Цыганкова Галина Юрьевна в настоящее время проживает в Киеве.

Присутствующие насторожились.

— В ночь совершения кражи, — продолжал полковник, — находилась дома, что подтверждено многочисленными свидетельскими показаниями. И вообще в Ленинграде никогда не бывала. За отличную работу на трикотажной фабрике избрана депутатом Жовтневого райсовета. Но… — Михал Михалыч сделал умелую актерскую паузу, — но более двух лет назад у нее при неизвестных обстоятельствах пропал паспорт.

— Остается, выходит, сущий пустяк, — невесело пошутил генерал, — выяснить, — что за дама проживала в Ленинграде по паспорту депутата Цыганковой… Каковы итоги поквартирного обхода? Опроса свидетелей?

— Сводные данные такие: последний раз слышали ночью какой-то странный шорох и скрежет, но особого значения этому не придали… В институте, где Цыганкова якобы работала библиотекарем, такая никогда не значилась.

— Приметы? — спросил генерал-майор.

— Роста для женщины выше среднего: сантиметров сто семьдесят. Сложения спортивного. Лицо симпатичное, узкое. Большие карие глаза. Брюнетка. Брови тоже темные и довольно широкие.

Нина, слушая, машинально набрасывала в рабочем блокноте узкое лицо.

— Одежду, — продолжал Михал Михалыч, — предпочитает спортивного покроя. Пользуется дымчатыми очками. Походка легкая, пружинистая. Короче — типичный продукт эмансипации. Кроме словесного портрета мы составили и портрет на фотороботе.

Михал Михалыч передал всем присутствующим по два листка: один с текстом, другой — с портретом предполагаемой преступницы.

Получила такие листки и Нина. Внимательно посмотрела на снимок. Там было лицо с чертами, какими всегда отличаются образы, сделанные на фотороботе: словно бы нарисованные неумелой рукой начинающего художника.

— Решим вопрос с министерством. Оттуда портреты — словесный и визуальный — пойдут по фототелеграфу во все УВД страны, — сказал генерал-майор, вглядываясь в снимок. Вскинув голову, продолжил: — Итак, с учетом имеющихся данных какие будут соображения?

Взгляды всех невольно обратились к Вересовой.

— Разрешите? — поднялась она. — Ситуация обрисовывается следующая: неизвестная преступница переклеила фотографию в паспорте Цыганковой. Вышла за Ковригина замуж, легализовав свое положение. Затем супруги развелись. У лже-Цыганковой созрел замысел преступления и, думаю, появились сообщники.

Михал Михалыч, сомневаясь, пожал плечами.

— Другая версия, — продолжала Нина. — Преступление совершено по предварительному сговору с работниками сберкассы — прошлыми или нынешними. И при их участии.

— Не исключено, — кивнул генерал-майор.

— Столь квалифицированно, — рассуждала Вересова, — кражу могли организовать лица, ранее судимые за аналогичные преступления. Таким образом, в информационных центрах могут быть данные о них… Пока все.

— Сколько дел у вас сейчас в производстве? — обратился к ней генерал-майор.

— Три, Виктор Иванович, — с укоризной ответила та. — А из дела по хищениям на мясокомбинате три выделяю в самостоятельные производства. И сразу буду об отсрочках просить. Предупреждаю.

— И все же, — вздохнул генерал-майор, — придется возглавить группу… Что же касается других дел, направим вам Постникова. И еще двух следователей из районов. Вопрос об отсрочке тоже обещаю с прокуратурой уладить.

Нина молчала.

— Итак, — добавил генерал-майор, — в группе у вас Дивеев, сотрудники райуправления во главе с Михал Михалычем. Понадобятся дополнительные силы — постараемся, как и говорил, выделить. Успеха вам! И — все свободны.

Генерал-майор поднялся. Сотрудники вышли в просторную приемную.

— В таком случае заглянем ко мне, — пригласила Вересова.

Совещание продолжалось в небольшом ее кабинете.

— Оставим за всеми прежние линии, — говорила Нина. — Аппарату Михал Михалыча — отработку подучетного элемента. При этом следует особо тесно контактировать с научно-техническим отделом. Если ваши и НТО данные совпадут, считаем — повезло. Еще на вас — работники сберкассы. И прошлых лет, и нынешние.

— Приличный объем, — кивнул Михал Михалыч.

— Дивеев, — продолжала она, — вплотную займется бывшим мужем этой Цыганковой. Ковригин может дать ценные сведения. Кстати, что у него за рейс? Подробнее!

Майор открыл блокнот:

— Ленинград — Омск — Красноярск. Там — сутки отдыха. Затем — Якутск, Петропавловск-Камчатский, Хабаровск, Благовещенск, Иркутск. Там — снова сутки отдыха. Далее — Томск и Ленинград.

— Ничего себе, колечко по стране, — хмыкнул Михал Михалыч.

— Может, через руководство Аэрофлота вызвать Ковригина, опросить? — предложил Дивеев. — Не дожидаясь окончания его рейса, а?

— Полагаю, преждевременно, — возразила Нина. — Надо бы сперва поинтересоваться его связями.

— В таком случае попробуем получить фотографии знакомых Ковригина, — сказал майор.

— Разумно, — согласился Михал Михалыч.

— Теперь о деталях, — предложила Вересова.

Из следственного управления Дивеев с Ниной вышли, когда занялись сумерки.

— Проветримся немного, — предложил он.

— С превеликим удовольствием.

Дверь своей квартиры Нина открыла тихо. Стараясь не шуметь, разделась. С видимым удовольствием сменила высокие «шпильки» на тапочки. Заглянула в комнату дочери — та безмятежно спала. В другой комнате посапывал муж.

На кухне, заботливо укутанный полотенцем, ее ждал котелок с пюре. Женщина улыбнулась, взяв в руки записку, где фломастером было крупно выведено: «Меню». Она устроилась за столом.

Взгляд Нины упал на коробку конфет. Улыбка сошла с лица. Она вспомнила, как сегодня увидела в серванте лже-Цыганковой большую коробку ассорти, как аккуратно сняла за уголки крышку, заглянула внутрь…

Нина вышла в прихожую, достала из сумки рабочий блокнот, вписала туда короткую фразу, подчеркнула несколько раз одно слово.

Будильник показывал уже половину первого. Мирная тишина стояла в квартире.

В ванной Нина заканчивала перед зеркалом вечерний туалет: сняла с губ помаду, тушь с ресниц. Достала коробку с бигуди, задумалась вдруг.

Вернувшись на кухню, набрала номер телефона.

— Оля, — заговорила она тихо, — разбудила, прости… Пришли завтра пораньше в адрес Цыганковой эксперта. Нужно взять еще кое-что. Я там минимум до обеда пробуду.

А в это время «Цыганкова» набрала номер в телефоне-автомате и довольно долго ждала ответа.

— Аль-ле-ле, — нечленораздельно ответил наконец сонный мужской голос.

— Кузьма Степанович? Это вы? — спросила девушка.

— Сплю уже, сплю и все… Завтра звони. — В трубке раздались короткие гудки.

— Нализался, — подытожила «Цыганкова». Нырнув под арку, вышла проходными дворами на соседнюю улицу и остановила такси. А ехала она к Лыкову.

Гонорар, полученный от «Цыганковой», был им благополучно пропит, так что звонков в дверь Кузьма Степанович, конечно же, не услышал. «Цыганкова», надев перчатки, извлекла из кармана связку отмычек и распахнула дверь. Достав из сумки бутылку экспортной водки, она демонстративно внесла ее перед собой.

Увидев в кровати крепко спящего Лыкова, девушка поставила бутылку на стол. Огляделась: в квартире никого больше не было, Тогда она сунула в карман пиджака Кузьмы Степановича какой-то пакет, прихватила бутылку, запихнула в сумку и, прислушавшись у входных дверей, быстро выскользнула на улицу.

Во дворе, переведя дыхание, направилась к стоянке такси. Но, заметив милицейский патруль, словно вспомнив что-то, развернулась и пошла в другую сторону.

Утром следующего дня Вересова вошла в знакомую парадную, поднялась на первый этаж, окинула взглядом дверь бывшей ковригинской квартиры, потрогала пломбу и позвонила в соседнюю дверь.

— Иду-иду, — донесся оттуда немолодой голос.

Через минуту Нина уже сидела за круглым столом, покрытым скатертью с бахромой. Напротив устроилась низенькая старушка. Круглое доброе лицо ее выражало живейшее внимание к собеседнице. На вопросы отвечала с большой охотой.

— Знала-знала я Ефимушку. С того дня, как сюда въехал. Обменялся, стало-ть… Хоть куда, скажу тебе, парень: и пошутить, и на гитаре. И компании у себя собирал веселые. Но не нахальные. Потом подменили парня.

— В каком смысле?

— Ну, как сглазили, когда женился. Жена-то ему, не приведи господи, попалась: и курила Галька, и пила, и гуляла. Через это скандалы у них, почитай, каждый день, когда Ефим не в рейсе.

— Вам так подробно известно, почему они не ладили?

— Дело соседское: через стенку слыхать. Особливо в последнее время ссорились. А потом Ефим плюнул — вовсе ушел. Жаль вот только квартиру стерве этакой оставил. Гляди, чего она удумала!

— В каком же отношении изменился Ефим после женитьбы?

— Да нелюдимом заделался. Не то что компании водить перестал, а и соседей-то не каждый раз к себе пускали. — В голосе Елизаветы Ивановны послышалась обида. — Кофточка на тебе импортная будет?

— А? — не сразу «включилась» в неожиданный логический переход Нина. — Нет, племянница сшила.

— Симпатичненько.

— Как Цыганкова после развода жила?

— Вовсе редко видали ее. Пропадала где-то. По мужикам — не иначе. А два раза, — Елизавета Ивановна сделала многозначительную паузу, — я мужчину-то у ей засекла!

— Неужели? Как это было? Когда?

— Месяц-полтора назад, когда с Мардарием гулять вечером пошли.

— Мардарий… это внук? — неуверенно предположила Нина.

— Кот это. — И старушка указала на громадного дымчатого котяру, который уютно растянулся вдоль диванной спинки и с большим вниманием вслушивался в разговор.

— Простите, дальше…

— Ну, стало-ть, народу во дворе никого, почитай, не было. У телевизоров же все пропадают — а тут еще матч какой-то был… Гуляем, это, мы с Мардарием. Гляжу — хочет, проказник, в подвал шастнуть: там окошечко такое внизу маленькое. Я — к нему. Взяла животину на руки, чтобы не шмыгнул. А было это аккурат под окнами Галькиной квартиры — комнаты, стало-ть. Ну, заглянула я туда.

— Свет горел?

— Гореть-то горел, да окна у них завсегда темными шторами завешены. Сами знаете, как на первом этажу от посторонних глаз хоронются.

— Но вам удалось увидеть кого-то?

— Истинно, — удовлетворенно кивнула старушка. — Сбоку окна между шторой и стеной зазор у ей остался.

— И?.. — нетерпеливо подсказала Нина.

— И, — старушка понизила голос, — увидала: по комнате мужчина ходит. Молодой. Лет на тридцать Стрижен коротко.

— Так-так.

— А одет был, — Елизавета Ивановна прищурилась и сделала паузу, — одет был…

— Дальше…

— В плавках! — выдохнула собеседница.

— Еще что?

— Ну, под чужим-то окном долго стоять неудобственно, сама понимаешь. И пошли мы с Мардарием по домам.

Словно подтверждая слова хозяйки, Мардарий спрыгнул с дивана и потерся о ноги Нины.

— А еще приметы у этого молодого человека? — настаивала она. — Цвет глаз? Волос? Рост у него какой?

— Да ведь он только мельк — и нету, — посокрушалась старушка. — Мне ж и самой интересно было, не меньше, чем тебе. Волосом… Волосом, похоже, темный. Росту — ничего себе вроде.

— Вроде, — вздохнула Нина. — А второй раз?

— В другой раз позвонила я Гальке. Спичек хотела попросить. Галька ж курила! Ну — пепельница ходячая! Звоню это я, стало-ть, звоню. Наконец дверь ока открыть сподобилась. Волосы растрепаны, халат, видать, только-только напялить успела — даже не застегнула. Прямо из халатного кармана коробок мне сунула да дверью — хлоп. Перед самым моим носом. — В голосе старушки вновь прозвучали нотки оскорбленного самолюбия.

— Ну а мужчину-то вы видели? — теряя терпение, спросила Нина.

— Нет. Но знаю точно: он у ей тогда был.

— Почему?

— Уж в этих-то делах я разбираюсь, — с достоинством ответила Елизавета Ивановна. — А разведенок современных вовсе наскрозь вижу.

— Ясно. — Вересова сменила направление разговора. — Вы сказали, Ковригин въехал в эту квартиру по обмену. Кто там до него жил, знаете?

— Пенсионер один. Смолиным Петром Семеновичем звали. А до обмена его хулюганы довели.

— Ну?!

— Точно. Враги у Петра Семеновича завелись. И откуда б? Душевнейший человек! Так те враги ему по ночам и стекла били, и ящик почтовый жгли.

— У вас есть адрес или телефон Смолина? — живо спросила Вересова.

— А как же: Новоизмайловский, двадцать один, дробь два, квартира сто сорок шесть.

Нина записала в блокнот и поднялась:

— Спасибо, Елизавета Ивановна.

— Что ж рано так? — явно огорчилась хозяйка. — А то чайку бы попили. С пирожками. Домашними.

— Надо еще раз квартиру Галины посмотреть. Всего вам доброго.

В квартире лже-Цыганковой Нина перебирала и внимательно осматривала ее носильные вещи: бонлоны, блузки… Поднесла к свету и провела лупой вдоль ворота.

В уголке на стульях примостились понятые — супруги Петровы из квартиры выше этажом.

Раздался звонок в дверь. Нина открыла. На пороге стоял Дивеев.

— Ты как реактивный, — удивилась она.

— Да загс всего в двух минутах езды отсюда, — пояснил Андрей и, пройдя на кухню, понизил голос: — Сотрудницы загса фотографию Ковригина узнали сразу. Цыганкову тоже вспомнили. Пара эта показалась им странной, что ли.

— Чем же?

— Регистрировались на удивление буднично — без свидетелей. Словно торопились куда-то… Помнят их и по разводу. А теперь смотри, что я раздобыл: образец почерка лже-Цыганковой. — Дивеев достал из папки и протянул Нине анкету-заявление.

— Но она могла заранее и, кстати, втайне от жениха, заполнить это чьим угодно почерком, — возразила Вересова.

— В том-то и дело, что почерк подлинный. Хотя поначалу могло быть так, как ты предполагаешь. Анкета невесты оказалась заполненной неверно. И сотрудницы загса попросили ее тут же переписать. Так что почерк — лже-Цыганковой.

— Спасибо, Андрюша. Пожалуйста, отнеси это заявление Носовой. На нем могут оказаться отпечатки.

— Сделаем. А к нам когда заглянешь?

— Ближе к вечеру. Сначала к экспертам заеду. А пока хочу еще тут посмотреть. Крутится, понимаешь, мысль…

— Какая?

— Да никак не могу ее поймать.

— Лови. Я поехал.

Нина снова принялась за обследование квартиры. Достала из серванта большую нарядную коробку с надписью «Ассорти». Держа крышку за углы, осмотрела на свет глянец поверхности, потом заглянула на основание, где был оттиснут фиолетовый штемпель даты изготовления. Открыла крышку, задумалась…

В сберегательной кассе было довольно многолюдно. Подошла очередь Лыкова, и он протянул кассиру — женщине лет сорока — пачку облигаций.

— Поменяйте на деньги, — попросил Кузьма Степанович.

Кассирша начала было привычно считать облигации, но вдруг замешкалась… Однако, совладав с собой, закончила процедуру.

— Восемьсот рублей, — подытожила она. — Придется немного подождать — сумма большая. Сейчас от заведующей принесут, а у меня деньги на исходе.

Незаметно для посетителей она нажала под столом сигнал «Тревога».

В дежурной части загудел зуммер, вспыхнула лампочка.

— Тревога в сберкассе ноль двести пятьдесят восемь! — поднялся дежурный. — Хворостенко с группой! На выезд!

Сержант Хворостенко и двое милиционеров, на ходу проверяющих пистолеты, прыгнули в «уазик».

Как только кассирша сберкассы заметила в дверях сотрудников милиции, крикнула, указывая на ошеломленного Лыкова:

— Это преступник! Держите!

Милиционеры окружили Кузьму Степановича. Тот, впрочем, особо и не сопротивлялся.

— Вот они, облигации! — Кассирша торжествующе подняла пачку ценных бумаг.

— Ясно, — сказал сержант Хворостенко, хмуро взглянув на Лыкова.

Подруги беседовали в небольшом кабинете Носовой.

— Четких отпечатков на заявлении нет, — говорила Ольга. — Что же касается анализа почерка… Сама знаешь, Нина, определение характера человека по его почерку официальной наукой все-таки не признано. Так что выскажу просто кое-какие сугубо личные соображения.

— Давай, — нетерпеливо попросила Нина.

— Весьма и весьма интересная жена была у Ковригина, — задумчиво глядя на заполненные строки загсовского заявления, начала Ольга. — Человек характера авантюрного. Психически, думаю, неустойчивого, склонного к неожиданным решениям. Похоже, не лишенного некоторого артистизма.

— Так-так.

— И последнее: по типу почерк значительно ближе к мужскому, нежели к женскому.

Нина вскинула брови.

— Но повторяю: эти мои заключения никакой официальной силы не имеют, — подчеркнула Ольга.

— Да-да… И вот что: еще одна просьба. — Вересова достала несколько целлофановых пакетов. — Тут платья, бонлоны, свитера, блузки. Погляди, что из них носили, а что — нет. Если можно — побыстрей. Я пока у Дивеева. Ладно?

— Вот спасибо-то, — насмешливо протянула Носова. — А то я сижу и думаю, чем бы мне заняться. Совесть хоть поимей!

Зазвонил телефон. Ольга взяла трубку:

— Носова. Да. У меня. — Она передала трубку Нине.

— Задержали? — Вересова поднялась. — Бегу.

Остановившись в дверях, пояснила Ольге:

— Взяли одного — с обожженными облигациями.

В квартире Лыкова шел обыск. Понятые и оперативники во главе с Дивеевым тщательно осматривали ящики стола, комода, полки шкафа. Кузьма Степанович сидел у стола. Эксперт Гена брал у него отпечатки пальцев — смазывал краской и прижимал к специальному бланку — дактилокарте. Вересова, допрашивая Лыкова, быстро вела протокол:

— Стало быть, облигаций на тысячу сто рублей и деньгами шестьсот семьдесят. Это все?

— Мне-то откуда знать? — пожал плечами Лыков. — Может, еще что найдете… Я ведь тоже нашел. Говорю же: утром проснулся, полез за папиросами в карман пиджака — там деньги и облигации.

— Это не разговор, Лыков, — прервала его Нина. — Себе же вредите. Хуже делаете.

— Куда уж хуже, — буркнул тот.

— Если не назовете сообщников, — включился в разговор Дивеев, — совсем плохо будет. На всю катушку дадут.

— Никаких сообщников не знаю, — вяло ответил Лыков.

Потом его вели длинным коридором следственного изолятора.

— В одиночную, — сказал лейтенант конвоирам.

Пожилой сержант открыл замок, звякнул тяжелым засовом, и массивные двери захлопнулись за Кузьмой Степановичем.

В приемной следственного изолятора у окошечка, где принимаются передачи для содержащихся под стражей, скопилась очередь. Были здесь и старушки, купившие на скромную пенсию «вкусненького» своим заблудшим внукам. Уверенно расхаживали наглые малые «в коже», с массивными золотыми печатками на волосатых пальцах. Они слали своим «подопечным» «Кент» и «Малборо» в блоках, твердую колбаску.

Подошла очередь неприметного с виду подростка. Он протянул в окно полиэтиленовый пакет, сказал:

— Для Лыкова Кузьмы Степановича.

Женщина в форме старшего сержанта внутренней службы полистала список, ответила:

— Есть такой. Отец твой, что ли?

— Дядя… Передайте.

Женщина развернула пакет. Там были батон, кусок сыра, три пачки «Беломорканала».

— Недозволенного нет, — резюмировала она и пригласила следующего.

Пакет забрал сержант и передал его в небольшое соседнее помещение, где тщательно проверялось содержимое передач — резался хлеб, вскрывались пачки сигарет.

Один из сотрудников осмотрел сыр, нарезал батон, вскрыл пачку «Беломорканала», затем — вторую. В одну из папирос была вложена маленькая записка.

Сотрудник снял трубку местного телефона:

— Оперчасть? Тут Лыкову записка в передаче.

Вересова зашла к Дивееву.

— Ну, что я говорил, — начал майор, протянув Нине маленький клочок бумаги и лупу. — Читай.

Вересова села к столу, прочла вслух:

— «Кузя, молчи. Ты только продал девчонке баллоны — и все. А капусту тебе подбросили. Кто — не знаешь. Стой на этом — и доля твоя в сохранности, тебя скоро отпустят».

— Видишь, как просто, — начал майор.

— Слишком уж просто, — не разделила его радости Нина. — Считаю: пусть он получит эту записку.

— Ни в коем случае! Тогда Лыков упрется — и все. А так, может, разговорим его.

Нина пожала плечами.

В камере для допросов следственного изолятора Вересова беседовала с Лыковым. Тот сидел, опустив голову, курил, рассказывал:

— Когда я пить по-серьезному начал, жена с дочкой в деревню к теще уехали: на ферме там и работают. Обижен я на них за то, что бросили… Подумаешь — выпимши приходил. Все так приходют. Ну и что с того? Даже в вытрезвак ни разу не попадал. Выпью — и спать до дому.

— Судимостей у вас нет, Кузьма Степанович. Характеристики с работы — отличные просто. Тем более странно, что пошли на такое тяжкое преступление… Вот заключение экспертизы: наавтогенном аппарате и баллонах, с помощью которых был вскрыт сейф, отпечатки ваших пальцев. Прочтите.

Она положила перед Лыковым листки с заключениями экспертов.

— Не стану всякие глупости читать, — заупрямился Кузьма Степанович. — Автоген и вправду той девушке продал… Ну — Гале. Не отпираюсь. Приведите ее — поговорим.

— Поймите, Лыков, — напрямую сказала Нина, — положение ваше крайне тяжелое. Улики против вас. Если не назовете сообщников — суд определит максимум наказания… Так кто на самом деле Цыганкова? Где может скрываться?

Кузьма Степанович сосредоточился, начал вспоминать:

— Номер машины ее я записал, помнится… На пачке папирос. Как чувствовал — дело неладное. Коробка дома где-нибудь валяется. Поищите. Карандашом там записано.

Поздним вечером Вересова и Дивеев ехали в машине по Литейному проспекту в ГУВД.

— Так ничего из Лыкова и не выудила, — говорила Нина. — «Продал баллоны» — и все. Уперся… А что с «Жигулями» лже-Цыганковой?

— Нашли мы пачку «Беломора», — также с досадой ответил Дивеев. — Номер проверили. Машина была угнана в тот день. Потом обнаружили брошенную за городом.

— Это в день, когда — со слов Лыкова — девушка получила баллоны?

— Да, — кивнул тот и добавил: — Обычно при такой ситуации говорят: «Расследование зашло в тупик».

— Не стоит печалиться, — возразила Нина. — Есть еще идея… Кстати, как мое поручение?

— Зайдем — увидишь, — пригласил майор.

Они поднялись по лестнице, открыли дверь кабинета: на столе и подоконнике были разложены десятки фотографий.

— Ух ты, какой пасьянс! — обрадовалась Нина. — И всего за два дня.

— Постарались ребята, — одобрил Дивеев и добавил: — Ковригин позавчера прилетел.

Он обвел руками снимки:

— Вот все те, с кем Ковригин имел контакт. Еще не проанализировали толком.

— В основном — мужчины, — заметила Нина.

— Из женщин только мать, жена и коллеги, — рассказывал Андрей. — Встречи, предположительно, были по служебным вопросам. Как видишь, никого, похожего на Цыганкову нет.

— Дай мне, Андрюша, по экземпляру каждого снимка, — попросила Нина.

— Бери, — с готовностью ответил тот и продолжал: — Алиби у Ковригина железное. Да и подозревать его трудно: был в дальнем рейсе. Работник хороший. Жену свою теперешнюю любит. Очень рад рождению дочки. Однако поговорить с Ефимом надо: вдруг парень знает что-то интересное о своей бывшей супружнице.

— Отложим вопрос до утра. И заезжай за мной пораньше.

Домашние даже не слышали, что Нина открыла дверь и вошла в прихожую: квартира была наполнена бурными звуками шопеновской «Фантазии-экспромта». Женщина, сняв туфли на высоких «шпильках», сунула ноги в тапочки и опустилась на стул, сразу ощутив усталость от прошедшего дня.

Музыкальная фраза оборвалась на середине. Хлопнула крышка инструмента.

— В чем дело, Марья? — спросил мужской голос.

— Всё, папуля. Ровно десять часов, — ответил четкий девчоночий дискант и добавил: — В соответствий с решением горисполкома больше шуметь нельзя.

— Шуметь! Вот именно, — подхватил мужчина. — Грохот! Сплошное форте. Никаких интонаций, не говоря о полутонах! Скажи, ты можешь вообразить, что кто-то разговаривает на одном крике?

— Ты сейчас. Фортиссимо на все такты.

Нина хмыкнула.

— С такой подготовкой, — чуть помолчав, начал мужчина, — ты непременно провалишься на вступительных. Дочь завуча…

— Папочка, — ласково, но твердо прервала его дочь, — не буду я в музыкальное поступать.

— Ну, конечно, станешь юристом, как мама! Столько лет за инструментом! И так легкомысленно отказываться от профессии, которая почти уже в руках… Верный кусок хлеба.

— В будущем стану играть для души. Представляешь, прихожу с работы, расслабляюсь…

— Утопия о гармонически развитой личности, — незамедлительно отозвался отец. — Так станешь выматываться, что о душе вовсе позабудешь. Пример — твоя собственная мать. Ночь на дворе, а она все вкалывает.

— Дома я, дома, — поднявшись со стула, сказала Нина.

Вылетев в прихожую, пятнадцатилетняя Марья чмокнула ее в щеку.

— Не может быть! — удивился муж, выходя из комнаты. — Ты дома? В такую рань!.. Есть хочешь?

— Очень, — поцеловав его, созналась жена. — Маша, принеси, пожалуйста, фломастеры. Порисую, пока ужин готовится.

Муж и дочь вопросительно уставились на нее.

— Докажу, что и следователь может быть гармонически развитой личностью. Некоторые, я тут слышала, сомневаются.

Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды. Над чем-то негромко смеялись муж и дочь.

На столе в гостиной был разложен «пасьянс» из фотографий. Устроившись в кресле у торшера, Нина старательно водила по одной из них фломастером. Добавила еще несколько штрихов… Прищурившись, стала сравнивать свою работу с другим снимком.

Появились муж и дочь. Маша была в коротком хозяйственном халатике, муж — в капитальном переднике.

— Ужин подан, — хором объявили они.

— Спасибо, ребята, — рассеянно отозвалась Нина. — Как, на ваш взгляд, эта дамочка? — И протянула домочадцам снимок.

— Вполне. Достаточно симпатичная, — одобрила Марья, повертев фотографию.

— Все равно самая красивая — мама, — едва взглянув на изображение, заверил муж.

Утром следующего дня «Москвич» притормозил у подъезда бывшей ковригинской квартиры. Из машины вышли Вересова и Дивеев.

— Любишь ты загадки загадывать! Зачем хоть приехали сюда? — допытывался майор, входя в подъезд вслед за Вересовой.

— Это настолько неожиданно, что боюсь пока говорить, — вздохнула та, звоня в квартиру Елизаветы Ивановны.

— Иду-иду, — послышался из-за дверей голос хозяйки.

Втроем устроились за столом, покрытым скатертью с бахромой.

— Елизавета Ивановна, не знаете ли вы кого-нибудь из этих людей? — Нина положила перед старушкой десятка полтора снимков — мужских и женских фотопортретов.

Хозяйка поправила очки, наморщила лоб.

— Да вот же она! — уверенно заявила Елизавета Ивановна, выбрав одну из фотографий.

— Кто? — в нетерпении спросил Дивеев.

— Да Галька ж Цыганкова, бандитка, — удивляясь его непонятливости, пояснила старушка. — Она самая и есть!

Майор взял этот снимок, внимательно посмотрел, в недоумении обернулся к Вересовой:

— Откуда это?

— А теперь гляди, Андрюша, — проговорила та и, вынув из сумочки, положила рядом с первым снимком другой.

В немом изумлении Андрей глядел то на Вересову, то на портреты.

— Невероятно, — тихо вымолвил он.

К дому Ковригина Дивеев подвез Нину на служебной «Волге». Машина остановилась у здания постройки конца восемнадцатого века.

— Меня не жди. Поезжай в управление, — сказала майору Вересова. — И поручи своим орлам провести опознание лже-Цыганковой по этому фотопортрету. Пусть предъявят его соседям, оформят протоколы.

— И у Ковригина попроси ее фото, — усмехнулся Дивеев. — Как-никак женой ему была.

— Конечно, спрошу.

Дверь Нине открыла молодая хорошенькая женщина в домашнем платье, поверх которого был надет щегольской передник.

— Здравствуйте, можно видеть Ефима Григорьевича? — спросила Нина.

— Проходите, прошу, — пригласила женщина и крикнула: — К тебе, Ефим!

Ковригин вышел с дочкой на руках. Ей было месяцев шесть-семь.

— Извините за беспокойство, — начала Нина. — Я к вам по делам службы.

— К вашим услугам, — ответил Ковригин.

— Старший следователь подполковник милиции Вересова Нина Александровна, — представилась она, предъявив удивленным супругам удостоверение.

— Людмила, моя жена, — указал на женщину Ковригин.

— А малышку как звать? — улыбнулась Нина, желая смягчить впечатление.

— Мария! — гордо ответил молодой отец.

— Ну?! Как и мою дочь, — кивнула Вересова и продолжила: — Много времени у вас не отниму. Просто необходимо выполнить ряд формальностей. Для этого, Ефим Григорьевич, мы должны побеседовать. Желательно — наедине, но можно и вместе. Особых секретов нет.

Ковригин передал малышку жене и пригласил Нину:

— В комнату проходите, присаживайтесь.

Вересова села к столу, разложила бумаги. Ефим устроился напротив и посмотрел на нее с любопытством, вполне объяснимым в подобной ситуации.

— Я потому предложила говорить наедине, — начала Нина, — что речь пойдет о вашей бывшей супруге Цыганковой Галине Юрьевне. И беседа эта вашей жене может быть неприятна.

Ковригин признательно кивнул.

— Скажите, почему вы развелись? — напрямик спросила Нина.

— Видите ли, — чуть подумав, ответил тот, — хоть я и не принадлежу к числу тех, кто пытается очернить бывших жен, стараюсь быть объективным, но…

— Но?..

— Все же вину за наш разрыв целиком возлагаю на нее. Галина стала вести себя недостойно во всех отношениях.

— Пытались вы как-то повлиять на нее?

— Конечно. Убеждал завести ребенка, — признался Ковригин. — Думал: родит, остепенится… Та — ни в какую!

— Редкое для женщины упорство, — вскинула брови Вересова.

— Это и стало точкой в наших отношениях, — тяжело вздохнул Ефим. — А теперь, видите, я в полном порядке. Прекрасная жена, дочурка — радость наша. Живем душа в душу. Не ссоримся никогда.

— Ну а когда женились на Цыганковой, разве не видали, что представляет собой ваша невеста?

— Ах, Нина Александровна! Это — самая большая ошибка в моей жизни! Мы познакомились в рейсе. Все выглядело так романтично. И до женитьбы, и после — в первое время. Ну, а потом пошло-поехало. У нее появились поклонники… И так далее.

Вересова внимательно слушала.

— Простите, Нина Александровна, если не секрет… Чем вызван ваш интерес к Галине? — нерешительно начал Ковригин.

— Вот, посмотрите, — Нина протянула ему фотографии, — это снимки места происшествия. То есть квартиры, где вы жили с Галиной. Через отверстие в стене она проникла в сейф сберкассы и совершила кражу.

— Просто потрясен! Ошеломлен! — искренне изумился Ковригин. — Конечно, Галина — человек эксцентричный. Но такое!

— Ефим Григорьевич, вы давно в последний раз видели Цыганкову?

— При оформлении развода.

— И по телефону с ней потом не говорили?

— Нет. Зачем? О чем?

— Резонно. А не могли бы вы припомнить каких-либо ее знакомых — подруг, приятелей?

— Подруг у нее не было. А за приятелями Галины смотреть… Извините — характер не тот. Один раз, правда, самым банальным образом застал ее с мужчиной. Но документов, сами понимаете, спрашивать не стал. Подал на развод — и все. Точка.

— Ясно. Однако же, Ефим Григорьевич, если припомните кого-либо из знакомых Галины — позвоните, пожалуйста, нам. Цыганкова ведь исчезла. И еще одна просьба: для розыска нужна ее фотография. Выручите, дайте, пожалуйста.

— Было несколько, но выбросил.

— Что так?

— Подумал: Людмила увидит, приревнует к прошлому, — понизив голос, сознался Ковригин. Потом так же тихо и нерешительно спросил: — А… много денег украдено?

— Сто пятьдесят восемь тысяч тридцать два рубля и шестьдесят девять копеек, — четко ответила та.

— …Шестьдесят девять копеек, — занемевшими губами повторил Ефим.

— Что ж, мне, пожалуй, пора. Благодарю за откровенную беседу, — поднялась Вересова.

— Может быть, чашечку чаю? Кофе? — спохватившись, предложил хозяин.

— Тороплюсь, извините.

Нина и Дивеев устроились в «Волге» сзади. Вересова бережно придерживала прямоугольную коробку с тортом, у Дивеева в руках красовался букет гвоздик. Он рассказывал:

— Посмотрел личное дело Елизаветы Ивановны. Славная, скажу тебе, биография. Участница войны. Была вначале в партизанском отряде, потом — в действующей армии. Награды имеет.

— Да, бабулька симпатичная, — согласилась Нина. — Мне сразу понравилась. Думаю — не подведет.

— В нашем деле без помощи общественности никак нельзя, — рассудительно заметил майор.

Нина улыбнулась. Машина притормозила невдалеке от сберкассы.

— Дальше пешком пойдем, — сказал Дивеев.

Нина снова не сдержала улыбки.

Елизавета Ивановна была непритворно рада гостям. На заставленном разнообразной домашней выпечкой столе рядом с букетом гвоздик уютно и солидно сопел самовар, стояли расписные чашки. В пузатом графине отсвечивала рубином домашняя наливка. Хозяйка показывала гостям семейный фотоальбом.

— Это вот супруг мой покойный, Степан Егорыч. Царствие ему небесное, — говорила она. — Танкистом был. Головушку свою под Курском сложил. Как сейчас помнится: забежал к нам в медсанбат. До свидания, говорит, Лизонька, — в прорыв кидают…

Женщина утерла слезы, продолжала:

— Последний раз виделись. Я тогда уж Петрушей в тягостях была. Вскоре в тыл меня, значит, направили. Вот он, Петруня, сейчас-то какой! — Она с гордостью протянула фотографию, с которой смотрел симпатичный русоволосый мужчина лет сорока в форме моряка торгового флота.

— Плавсостав? — поинтересовался майор.

— Точно. Механиком на теплоходе, — пояснила Елизавета Ивановна. — И в Америку плавают, и в Японию… Да, почитай, везде бывают.

— Вы, как и многие, Елизавета Ивановна, в войну настрадались, — издалека начал Дивеев. — Но раны, как говорится, болят и зарубцовываются. А вот для людей нашей профессии война продолжается. Идет каждый день. Такие, как Нина Александровна, например, жизнь готовы отдать, чтобы спокойно жилось всем честным людям.

— Понятно-понятно, — закивала Елизавета Ивановна. — И дай-то вам бог здоровья всяческого. Служба, конечно, хлопотная. И риск есть.

— Поэтому, — настоятельно продолжал майор, — очень важно, чтобы все честные люди нам помогали.

— Истинно, — поддержала хозяйка. — Я ведь и сама, когда помоложе была, в дружину народную ходила. Она тогда бригадмилом называлась.

— В бригадмил? — оживился Дивеев. — Тем более правильно должны нас понять.

— Прости, Андрей, — не выдержала Нина. — Что ты все вокруг да около…

Тот пожал плечами.

— Тетя Лиза, — обратилась к хозяйке Вересова. — Извините, что попросту величаю. Большая просьба к вам: нужно помочь в одном деле. В деле тонком. Но так, чтобы никто об этом не знал. Очень просим вас.

— Да что меня уговаривать, ребятки? Надо — стало-ть, надо! А молчать мы умеем… Теперь расскажите-ка толком, что делать надо. И если это в моих силах — считай, все исполнено.

В служебном кабинете Нины перед ней сидел приветливый опрятный старичок. Кустистые бровки его несколько удивленно приподнимались при рассказе о минувших переживаниях.

— Квартиру ту, что рядом со сберкассой, мне дали от производства, — говорил он. — Незадолго до моего ухода на пенсию. А работал я бухгалтером на большом заводе. И вот более двух лет назад начались со мной непонятные, я бы сказал, таинственные приключения: сначала в окно влетел булыжник. Завернут в бумагу. А там надпись крупными буквами: «Уезжай отсюда». Иначе, мол, плохо будет. Потом подожгли почтовый ящик. Затем загорелась ночью дверь. И снова кто-то бросил в окно записку: «Уезжай из этой квартиры. Все равно житья тут не будет».

— Вы обращались в милицию?

— А как же! Неоднократно! Участковый наш — капитан Игнатьев — очень много занимался моим вопросом. В засаде на квартире с дружинниками сидел. Но все безрезультатно.

— Вы, Петр Семенович, сами кого-нибудь подозревали?

— Нет. Жизнь я прожил скромную, но достойно. Считаю: врагов у меня нет и быть не может. Видимо, просто хулиганы. — Старичок сокрушенно развел руками.

— При телефонном разговоре вы обещали принести несколько таких записок. От булыжников, — напомнила Нина.

— Да. Две вот сохранились. — Он протянул помятые листки бумаги.

— Пока оставлю у себя. — Взглянув на текст, Вересова заметила: — Почерк явно измененный… Ну а дальше события как разворачивались?

— Понятно, надоело мне это. И решил я меняться, — рассказывал Петр Семенович. — Пошел в райжилобмен. Там девушка-инспектор. Такая любезная. Сразу вариант мне предложила. На ваш дом, говорит, спрос имеется. Новая квартира оказалась в тихом месте, метражом чуть больше моей, Поменялся я с одним молодым человеком. Весьма заботливый — даже переезд организовать помог.

— И как ситуация на новой квартире?

— Прекрасно. Никто больше не беспокоит.

Ефим Ковригин с сосредоточенным выражением лица шагал по людному проспекту. Невдалеке следовали «Жигули», на заднем сиденье которых устроились Дивеев и Елизавета Ивановна. Машина притормозила, старушка вышла оттуда, заспешила следом за Ефимом. Он завернул в булочную, положил в портфель батон и кирпич серого. При выходе лицом к лицу столкнулся с Елизаветой Ивановной.

— Ефимушка! Здравствуй! — узнала она своего бывшего соседа.

— Тетя Лиза! — удивился тот. — Тысячу лет! Какими судьбами в наших краях?

— К куме вот заходила. А теперь — домой. Как здоровье твоих?

— Нормально. Спасибо. Ваше как?

— Какое в наши годы здоровье? Так — поскрипываю… А что ж не зайдешь никогда по старой памяти? На чаек бы, а? Совсем гляжу, соседку свою забыл.

— Не забыл я вас, тетя Лиза. Честно, вспоминаю… Да всё дела, дела.

— Ну, у кого дела, так это у нас, — полушепотом проговорила Елизавета Ивановна. — Такие уж дела — не приведи господь!

— Да чего мы стоим? Сядем на скамейку? Или ко мне зайдем — тут недалеко, — предложил Ефим.

— Лучше сядем. А к тебе — в другой раз. Сегодня нагостилась уж, — ответила Елизавета Ивановна.

Они заняли скамейку на бульваре — невдалеке от станции метро.

— Уж извини, коли старое помяну, — с интонациями сказительницы начала Елизавета Ивановна, — да только речь насчет твоей Гальки пойдет. Так вот: бандиткой она оказалась и сберкассу нашу ограбила!

— Знаю я это, тетя Лиза, — с досадой ответил Ефим. — Была у меня следователь, интересовалась… И рад бы помочь товарищам, да нечем. После развода всего-то раз с Галиной и виделись. Мотает ее где-то, аферистку. Опять дурака какого-нибудь вроде меня найдет, околпачит.

— Ох, настрадался ты с ней, Ефимушка! — сокрушенно покачала головой старушка.

— И не говорите, тетя Лиза, — вздохнул Ковригин. — Но ничего. Найдут ее! Куда она денется! И вот тогда за все ответит.

— Верно-верно! — охотно согласилась Елизавета Ивановна. — Куда ж ей, бандитке, деться? Ведь фото Галькино у всех милиционеров имеется.

— Какое фото? — насторожился Ефим.

— Дак ее ж, Гальки. Эта следовательница как пришла — много снимков разложила. Средь них — Галька. Мы все ее сразу узнали: и я, и соседи. Большие такие карточки — и профиль, и лицо.

— Как же так!

— Мне не веришь — у соседей спроси. Все, как один, ее признали, — подтвердила старушка и, сочувственно вздохнув, заметила: — Жалеешь ее, видно, по старой памяти.

— Дела… — протянул Ефим в ответ на свои мысли. — Ну, что же, тетя Лиза, рад был встретить, поговорить. Загляну, может, на днях. Потолкуем. Давайте провожу до метро.

Они поднялись и, беседуя, пошли по бульвару.

За окнами было темно. Стенные часы, освещаемые уличным лампионом, показывали начало второго. Настойчивый телефонный звонок, доносившийся из прихожей, разбудил Вересову. Стараясь не потревожить мужа, она соскользнула с кровати и, накинув халат, вышла в коридор. В трубке отчетливо слышался голос Дивеева:

— Нинуля! Привет. Началось.

— Что началось? — со сна не разобрала она.

— Клюнули. Заглотнули приманку.

— Каким образом?

— Наш фигурант внезапно выехал в Выборг. Возможно, для встречи с тем. Ребята еле успели следом.

— А если он решил ликвидировать того как важного свидетеля?

— Характера не хватит, — уверенно сказал Дивеев. — Здесь просто испуг. Реакция на неожиданность, А криминала в любом случае не допустим.

— Надо мне ехать, — сказала Нина.

— Стало быть, заскочим.

Нина повесила трубку, задумалась на мгновение. В пижаме вышел муж, привычно спросил:

— Снова вызывают?

Она кивнула.

Машина быстро шла по ночному Средневыборгскому шоссе. В свете фар мелькали придорожные гранитные валуны, стволы сосен. Местность была холмистой: «Волга» то брала подъем, то устремлялась вниз. Нина сидела рядом с водителем, Сзади устроились Дивеев и двое оперативников.

В небольшом ночном баре, какие имеются почти в каждом портовом городе, было немноголюдно. Несколько пар танцевало под бодрую мелодию музыкального автомата. В углу за столиком оживленно беседовала группа финских моряков. Они пили «Московскую», немецкое пиво. Один из них говорил официанту на ломаном русском языке:

— Карашё, та мало. Тавай еще!

Внимание многих привлекала пара танцующих. Это был Фарид Байрамов с Эльзой — стройной, совсем еще молоденькой девушкой. Светлые волосы ее разметались в танце. Эльза была высока — ростом с Фарида. Танец закончился — они поцеловались.

— Карашё! Браво! Карашё! — не унимался русскоговорящий финн. — К нам попить!

Фарид и Эльза подошли к финнам, с которыми, очевидно, были знакомы. Фарид сказал:

— Ты, Таппани, не суетись. Сегодня я угощаю. — Он взял у бармена бутылку, поставил на стол и, наполняя рюмки, провозгласил: — За дружбу!

— И любофф! — добавил Таппани, выразительно глядя на Эльзу.

— Любовь приходит и уходит, а выпить хочется всегда, — назидательно ответила Эльза, посмотрев на Таппани твердым взглядом.

— Карашё сказал! — рассмеялся тот и перевел ее слова друзьям.

Те дружным хохотом одобрили «мысль».

— А еще говорят: «Девушек некрасивых не бывает — бывает мало водки», — сострил Фарид.

Общее веселье охладил голос бармена:

— Товарищи и господа! Половина четвертого. Бар закрывается. Спокойной ночи. Будем рады видеть вас здесь завтра и всегда. Ай эм глэд ту си ю…

— Посошьёек! Посошьёек! — загалдели финны.

— Выучились у нас светским манерам, — заметил Фарид, наливая всем «на посошок».

В дежурной части Выборгского городского отдела внутренних дел совещались группа Дивеева, Вересова и еще несколько товарищей.

— Раз уж они всполошились, — говорил Дивеев, — нам остается пока только ждать.

— Минуту тишины, товарищи, — попросил дежурный — капитан милиции. — Сейчас должна пойти информация.

Заработала радиостанция. Послышался голос:

— «Центр!» Я — «третий». Они в баре. Бар закрывается. Как поняли? Прием.

— «Третий», «Центр» понял вас, — ответил капитан.

— По машинам, — поднимаясь, сказал Дивеев. — Помните, товарищи: не спугнуть! Осторожность и выдержка.

Сотрудники направились к выходу.

— Что водная милиция? — обратился к капитану Дивеев.

— Два дежурных катера на радиосвязи, — ответил тот и обернулся к Вересовой: — А вас, Нина Александровна, позвольте проводить в комнату отдыха.

— Не хочу спать, — запротестовала Нина, — я тоже поеду.

— Оперативная работа — наше дело, — назидательно сказал майор. — В тебе что ценное? Голова! Вот и береги ее — отдыхай как следует.

Фарид и Эльза вышли из бара и не торопясь направились в сторону набережной. Вечер был прохладным, девушка зябко куталась в плащ. Фарид обнял ее. Остановились у парапета набережной. Помолчали, глядя в темный морской простор. Где-то вдалеке светились огни большого транспортного судна. Вдоль горизонта скользнул прожектор пограничного сторожевика.

— Мы обязательно поедем ко мне на Кавказ, — продолжил разговор Фарид, — и отпразднуем свадьбу по горскому обычаю: с огромным столом прямо на улице. Жаль, родителей нет — не увидят красавицу такую. Зато жив дядя, братья… Эх, давно я там не был.

— Фарид, — помолчав, начала Эльза, — раньше как-то не было повода сказать… Я ведь уже была замужем. Он плавал штурманом на том пассажирском, где я буфетчицей служила.

Фарид вдруг расхохотался:

— Представь, я тоже был замужем! Замужним был!! Ха-ха!!

— Ты пьян! Замолчи, — оборвала его Эльза. — Мы же серьезно говорим.

— Прости, — осекся Фарид. — Кажется, действительно лишнее выпил. Надо проветриться.

Они снова пошли вдоль набережной, то попадая в свет фонарей, то погружаясь в темноту. Приобняв девушку, Фарид мечтал:

— А в ту пору как раз поспевает молодое вино. К свадьбе подарю тебе кольцо с великолепным, изумительным бриллиантом!

— Не нужно, — ответила та. — Я и сама не бедная. Лучше рассчитайся-ка с долгами. Кстати, сколько приятелю своему должен?

— Уже нисколько, — быстро отозвался Фарид. — Теперь приятель будет моим должником!

— А с работы тебя отпустят?

— Да плевал я на работу!

Эльза пожала плечами.

— Слушай, — просительно сказал Фарид, — ты должна помочь мне в одном деле. Давай не поспим сегодня ночью, а?

— Пожалуйста, — чуть удивленно отозвалась та. Они остановились у телефона-автомата. Фарид зашел в кабину, набрал номер, сказал только одну фразу:

— Утром у старой крепости к тебе подойдет Эльза и передаст. А нам с тобой больше встречаться нельзя. С острова вернусь рано утром.

Нине не спалось: подошла к окну и, не зажигая света, засмотрелась на ночную набережную, на залив, на огни проходящего вдали лайнера.

Фарид вел катер на хорошей скорости. В темноте белели пенистые барашки волн. Укрытая брезентом Эльза сидела рядом, на корме, Ветер свистел в ушах, обдавало брызгами.

Катер замедлил ход и ткнулся носом в песчаную отмель небольшого поросшего деревьями и кустарником острова — одного из сотен необитаемых островов Выборгского залива. Фарид спрыгнул в воду, взял Эльзу на руки, вынес на берег. Затем подтянул к берегу катер, пришвартовал его к стволу дерева.

Вдвоем подошли к старому, причудливо темнеющему среди деревьев, большому деревянному дому. Фарид высветил его фонарем.

— Старый хутор, — пояснил он.

Открыл скрипучий навесной замок, распахнул дверь, пригласил девушку:

— Прошу в мою саклю.

В комнате зажег несколько свечей, и стало ясно, что дом обитаем: окна были занавешены плотной тканью, большая кровать покрыта ковром. На столе стояли банки с консервами, в углу составлены спиннинги, удочки…

Эльза с интересом оглядывалась. Спросила:

— Интересно, какая по счету я твоя гостья здесь?

— Обижаешь! — вспыхнул темпераментный Фарид. — А, скоро сама все поймешь. Не торопись.

Пошарив среди лежащих в углу коробок, Фарид извлек бутылку шампанского и торжественно поставил на стол между двумя эмалированными кружками. Хлопнув пробкой, наполнил их:

— За нас!

Выпили.

— А тут мило, — одобрила Эльза. — Но прохладно. Я озябла что-то.

Жестом щедрого хозяина Фарид сорвал с кровати покрывало:

— Прошу! Здесь два пуховых одеяла. Вместо грелки — я!

Эльза рассмеялась, скинула платье, нырнула в постель. Фарид последовал за ней.

Два катера, обогнув остров и приглушив двигатели, подошли к берегу со стороны, противоположной той, где причалил катер Фарида.

Эльза еще нежилась в постели. Фарид же энергично одевался.

— Куда собрался? — спросила она.

— Пойдем, родная. Поможешь мне, К утру надо успеть вернуться в город.

Девушка надела платье, плащ. Фарид взял акваланг. Вдвоем вышли из дома, пробрались через кустарник к берегу — неподалеку от катера. Фарид скинул одежду, вооружился с помощью спутницы аквалангом и нырнул. Эльза видела в глубине лишь световое пятно мощного фонаря для подводного плавания. Она поежилась не то от страха, не то от холода.

Вскоре Фарид вынырнул с каким-то свертком в руках. Выйдя на берег, тяжело дышал, дрожал от холода. Они быстро зашагали к дому.

В комнате Фарид растерся полотенцем, накинул ватник, наполнил кружки, сказал коротко:

— Согреемся.

Они выпили. Фарид начал разворачивать тяжелый сверток:

— Сейчас фокус увидишь.

На стол драгоценным потоком посыпались золотые украшения: кольца, кулоны, браслеты, серьги… Эльза изумленно следила за этим. Фарид молча надел ей на палец кольцо с большим солитером, сверкнувшим в свете свечей.

— Тебе. И не только это. Половина ценностей наша. А другую половину утром передашь одному человеку. Он будет ждать в девять часов у старой крепости на мосту. Тебя знает. И подойдет сам.

— А я его знаю?

— Нет. Человек этот скажет: «Привет от Фарида». Отправишься за ним. Он завернет в парадную. Ровно через три минуты ты войдешь туда и отдашь ему…

Фарид не успел договорить. Дверь распахнулась, в комнате появился Дивеев, с ним — несколько сотрудников. Байрамов выбил раму и выпрыгнул в окно. Но крепкие руки подхватили его.

В комнате безутешно плакала Эльза.

Уже светало, когда три катера отошли от острова. Судном Фарида управлял сержант милиции. Эльза и Байрамов были на разных катерах. Дивеев для надежности усадил Фарида между собой и напарником.

— Молчи! Ничего не говори! — крикнул девушке Байрамов, но его голос потонул в шуме двигателей.

— Нам и так все известно, — «успокоил» его Дивеев.

Светало. Высоко в небо поднималась величественная башня стоящего на возвышении Выборгского замка, построенного шведами в 1293 году. Табличка внизу гласила: «Вход посетителей в музей с 11.00». Было около шести утра.

У самой вершины башни на площадке обозрения стоял с мощным морским биноклем Ефим Ковригин. Отсюда, с большой высоты, хорошо просматривался Выборгский залив, ближайшие острова.

Порывом ветра чуть не сорвало берет — Ефим сунул его в карман плаща, снова поднес к глазам бинокль: внимание сразу привлекли три суденышка, двигавшиеся в сторону порта. Они постепенно приближались. Ковригин узнал катер Байрамова. Два других были милицейскими.

Дрожащими руками Ефим достал платок, протер стекла бинокля, вспотевший лоб и снова приник к окулярам. Катера подошли еще ближе. И вот Ефим увидел Байрамова, узнал Эльзу. Покачнувшись, схватился за перила и по винтовой лестнице стал спускаться вниз. Резко распахнув тяжелую нижнюю дверь, лицом к лицу столкнулся с одним из сотрудников группы Дивеева. Ковригин, однако, совладал с собой и спокойно зашагал к мосту. Оперативник слегка замешкался, поняв, что может быть расшифрован.

Выйдя на пустынную набережную, Ковригин вдруг побежал так быстро, как может гнать только страх. Двое сотрудников бросились следом. К ним подрулила «Волга» — прыгнули туда.

За углом стоял мотоцикл. Ефим завел двигатель, быстро понесся по улице. Он специально выбирал узкие места, каких много в этом средневековом городе: пролетал под арками, колесил по дворам и переулочкам, где в состоянии разойтись лишь пешеходы. Вскоре он оторвался от преследователей… На пустынной окраине города спрятал мотоцикл в густых кустах и побежал по тропинке в сторону леса.

Один из кабинетов Выборгского горотдела внутренних дел был предоставлен ленинградцам. Вересова прохаживалась по нему вдоль зарешеченных окон. Она всегда немного волновалась перед решающей встречей с противником: годы следственной работы не сделали ее равнодушной.

В кабинет вошел Дивеев. Устало плюхнулся в кресло, сказал:

— Сбежал наш Ковригин. Упустили. Но на острове засаду оставили. А Байрамов — тип тяжелый. Не желает разговаривать. Про золото твердит: «От бабушки наследство».

— Видимо, успели обменять облигации и деньги на ценности. Но у кого?

— Мы с ребятами прикинули: эти золотые изделия, судя по артикулам, в прошлом году были украдены из универмага. Ну, помнишь? Там еще через крышу проникли?

— Помню. Нужно срочно найти в том деле список украденного, — озабоченно попросила Нина.

— Продиктуют по телефону из Ленинграда. Обещали. Так вот, не Байрамов ли засадил кражу? Ведь по этой статье он уже отбывал срок.

— Проверьте, — пожала плечами Вересова. — Тогда и то, что они взяли в сберкассе, может оставаться у них же.

— Ковригин, конечно, далеко не уйдет, — размышлял майор. — Но многое сейчас зависит от поведения Байрамова. Надо, надо его разговорить. Ты уж постарайся!

— Приводите, — кивнула Нина. — В случае чего — выложим главный козырь. А пока, Андрей, возьми объяснение у Эльзы.

Дивеев распахнул дверь в коридор:

— Давайте!

Оперативники ввели Фарида Байрамова и вышли. Нина писала что-то в протоколе, не обращая на него внимания. Подняв глаза, сказала приветливо:

— Ну, здравствуйте, Галина Цыганкова. Присаживайтесь.

Фарид стоял, словно окаменев.

— Садитесь же, Галя, не стесняйтесь, — ободрила его Вересова и, встав из-за стола, любезно усадила напротив.

Сложная гамма чувств отразилась на лице Байрамова, прежде чем он выдавил:

— Вы что-то путаете. Это недоразумение…

— Ничуть. Знаю, что передо мною — Байрамов Фарид Исмаилович. Но ведь некоторое время вы именовались Цыганковой Галиной Юрьевной. Когда были замужем за Ефимом Ковригиным.

— Зачем оскорбляете? — вспылил Байрамов. — Не знаю никакого Ковригина. У меня Эльза есть, невеста. Ваши люди и ее задержали. Спросите у нее, какой я мужчина. Или, — Фарид зло ухмыльнулся, — сами убедитесь. А то — Галина… замужем…

— Обижать вас, Фарид, не собиралась, — возразила Нина. — И давайте пока побеседуем без протокола. Поймите, что от вашего признания зависит все ваше будущее.

— Ничего говорить не стану, — ответил тот и безучастно отвернулся к окну.

— Хорошо, — согласилась Нина. — Говорить стану я. Нам действительно известно все. Итак, вы с Ковригиным спровоцировали пенсионера Смолина на обмен. И Ефим, поменявшись с ним, вселился в квартиру, примыкающую к сберкассе. Затем вы подбираете женский парик, гримируетесь под женщину и превращаетесь в невесту Ковригина. Подделываете украденный у настоящей Цыганковой паспорт — переклеиваете свою женскую фотографию — и оформляете с Ковригиным брак. Под видом жены Ефима прописываетесь в ту квартиру.

— Чепуха какая-то, — пробормотал Байрамов.

Нина, однако, заметила, что его лицо покрылось бисером пота.

— Затем, — уверенно продолжала она, — вы имитируете перед соседями семейные скандалы, разрыв на почве ревности и оформляете развод. Ковригин перепрописывается к матери и вновь женится. Теперь уже — по-настоящему. На любимой женщине. Она, кстати, рожает ему ребенка. То, что, как он утверждает, упорно не хотели сделать вы.

Фарид вздрогнул от обиды.

— Вы же, Байрамов, остаетесь «хозяйкой» квартиры, — продолжала Нина. — Идет подготовка к краже: по ночам разбирается стена. И наконец, вы намечаете день, когда Ефим находится в рейсе, а инкассаторы за деньгами не приезжают… И вот кража совершена. Вы пускаете нас по ложному следу — подставляете газорезчика Лыкова.

Байрамов молчал.

— После этого, — говорила Вересова, — вы снова превращаетесь в мужчину. И, таким образом, исчезаем те навсегда. А милиция, как вы полагали, продолжает энергично искать женщину. И, естественно, не находит. Поскольку поиск этот — всего лишь погоня за призраком.

— А как вы докажете, будто все это правда: что я женщина… и прочее?

— Наденем вам парик, женское платье, отвезем в Ленинград и покажем вашим соседям — Елизавете Ивановне и другим. Тогда — всё, Байрамов! Всё! — заключила Нина.

Фарид обмяк и сказал тихо:

— Хорошо. Я признаю… Пишите, что… добровольно.

— Обещаю, — кивнула Вересова, — но вы должны помочь разыскать Ковригина.

Байрамов поднял глаза:

— Можно вопрос?

— Пожалуйста.

— Откуда появилась моя фотография в женском обличье? Ее ведь не могло быть!

— А… Дело в том, что Ковригин поверил Елизавете Ивановне. На этом, кстати, вы и попались. Необходимо было подтолкнуть вас к активным действиям. Вы, наверное, считали себя сверхизобретательными, предусмотрительными. А на чистую воду вывела вас простая женщина. Правда, сделала она это по нашей просьбе и, в чем заключается истинный смысл ее поступка, конечно, не догадывается.

— Но эта женская фотография! Откуда?

— У нас были снимки большинства мужчин, с кем общался Ковригин после прилета. В том числе и ваши. Вы же встречались в аэропорту. К этим портретам мы пририсовали женские прически, и в одном из них — вашем, Фарид, — все узнали жену Ковригина.

— Ну а как вы догадались, что не женщина жила в этой квартире?

— Поначалу шестым чувством: все было как-то иначе… Потом появились доказательства: на бигуди — ни единого волоска. Из косметики тронуты лишь крем и тональная пудра. Коробка дорогих конфет вскрыта, но осталась целехонька… Из носильных вещей надевались лишь с закрытым воротом — чтобы замаскировать кадык и растительность на груди. На воротничках — характерная обтрепанность от щетины… Да еще много чего. Например, почерк «невесты» из загсовского заявления типично мужской. По нему эксперт даже возраст ваш примерный и характер определила. Кстати, довольно точно… Но мы отвлеклись. Итак, Фарид, где сейчас Ковригин?

— Не знаю. — Байрамов отвел взгляд.

— В ваших же интересах вспомнить, — настаивала Вересова.

Открылась дверь, быстро вошел Дивеев, протянул Нине лист бумаги:

— Список. Все совпадает. Вещи оттуда.

Вересова стала читать документ. Дивеев сел напротив Фарида, внимательно посмотрел на него. Спросил у Нины:

— Признался?

— Не полностью. Во-первых, скрывает местонахождение Ковригина. Во-вторых, еще не рассказал, как совершил кражу ювелирных изделий из универмага.

— Это не я! Я не крал их! Не вешайте лишнего! — взвился Байрамов.

— Как же «не вы», когда именно у вас обнаружили ценности, украденные из универмага в прошлом году? — спросила сухо Вересова. — И наказание вы отбывали уже именно за кражи.

— Не моя это кража! Памятью родителей клянусь!

— Вполне может стать вашей, если не посодействуете в поиске того, кто ее совершил, — убедительно сказала она и заметила: — Внушительный букет статей получается. Лет этак на двенадцать-тринадцать. А то и на все пятнадцать.

— Вам сейчас двадцать шесть, — обращаясь к Байрамову, прикинул Дивеев. — Выйдете — будет за сорок. А поможете следствию — суд учтет… Между прочим, Эльза сказала, что она в положении.

Фарид встрепенулся.

— Отпустили мы ее, — успокоил Байрамова майор. — Надеемся, Эльза не замешана.

— Она прекрасная, чистая, — начал Фарид. — И… И я все скажу вам. Универмаг не я подломал. А тот, у кого сейчас может быть Ковригин.

— Так-так, — ободрила его Нина.

— Это страшный человек. Все равно убьет меня, — обреченно сказал Байрамов.

— Надорвется, — заверил Дивеев и, встав, крикнул в коридор: — Приготовиться всем. Машины — к подъезду!

— Сегодня, — продолжал Фарид, — в девять часов у старого замка Эльза должна была передать Ковригину половину ценностей — его долю. Но вы нас задержали: Эльза в срок не пришла, а я не позвонил Ефиму в гостиницу. Значит, он догадался, что дело плохо, и прячется теперь.

— Где? У кого? — настаивала Вересова.

— Этого человека зовут Тихон. Настоящие имя и фамилию не знаю. В прошлом он — пахан, вор в законе, — рассказывал Байрамов. — Теперь уже пожилой. Работает лесником в сорок втором квадрате. Документы украл у кого-то, по ним и устроился. Живет постоянно в лесу: там глухо. Вооружен, между прочим, до зубов. На кражи выезжает раз-два в год. Не чаще. Готовится долго, но и берет по-крупному. Потом в глуши отсиживается. В прошлом году он это золотишко и взял. Разобрал крышу универмага, вскрыл сейф… Силы он огромной, несмотря на годы. Поехали — покажу его дом. Это по дороге на Приморск.

В кабинет зашли двое сотрудников. Дивеев указал им на Фарида:

— С нами поедет.

Оперативники увели Байрамова.

— Возьмите меня на задержание, — просительно начала Нина. — Хочу проветриться.

— Уж нет! — категорически отказал Дивеев. — Не имеем права. Сделала свое дело — спасибо тебе!

Через несколько минут Вересова из дежурной части звонила в Ленинград:

— Нужно немедленно отпустить Лыкова и извиниться перед ним. Кузьма Степанович невиновен. Это полностью доказано.

Машины тряслись по лесной дороге. В едущем впереди «уазе» рядом с майором сидел Байрамов, рассказывал:

— С Тихоном познакомился случайно, в ресторане. Он сам подсел. Чувствую, говорит, после отсидки ты, парень. По глазам, мол, вижу. Опытный он, Тихон. Взгляд — рентген. Ну, пожил я у него недолго: по хозяйству помогал — дровишки там, в магазин сходить. Еще куда сгонять. Потом устроился грузчиком багажа в аэропорту. Там с Ковригиным познакомился. Прописан я был в общежитии, а обитал в основном у Ефима — под видом жены.

— Кто же придумал взять кассу?

— Мы с Ковригиным иногда приезжали к Тихону поохотиться, рыбку половить, стюардесс… отдохнуть привозили. Ефим все жаловался, что с деньгами туго. Тихон нас всему и надоумил, когда узнал, что у Ефима отдельная квартира. Меняйся, говорит, туда, где сберкасса. Потом идею насчет женитьбы выдал. А когда кассу взяли, Тихон посоветовал: «Чего вам с деньгами и облигациями светиться? Отдайте мне. А я вам — золотишко». Вот и вся история.

Машины остановились, оперативники вышли на дорогу.

— Дальше — пешком, — скомандовал Дивеев. — Всем надеть каски и жилеты.

Офицеры надели пуленепробиваемые жилеты, напялили каски. Стали чем-то похожи на космонавтов.

— Окружаем, — сказал майор.

Впереди была старая деревянная изба, обнесенная изгородью и растущим вдоль нее кустарником. На участке вдруг тревожно залаяла собака.

В доме Тихон и Ковригин приникли к занавескам.

— Не к добру это, — пробурчал Тихон. — Неужто дружок заложил?

— Нет. Я Фариду верю… Может, туристы?

— Сюда они почти никогда не доходят. Далековато. И лай у пса какой-то…

Тихон снял со стены двустволку, протянул Ковригину пистолет:

— На. Если что — отходим к болоту. Тропу я знаю.

— Не нужно! — испуганно отшатнулся от пистолета Ефим.

— Тогда подыхай! — ответил Тихон.

В кустах показалась голова в каске.

— Ох ты! — Тихон выстрелил навскидку.

В ответ грохнули предупредительные выстрелы.

— Сдавайтесь! Дом окружен! — послышался усиленный динамиком голос майора.

— Сдался один, — с остервенением процедил Тихон.

Стреляя из окон по кустам, он продвигался к двери. Дивеев из-за забора метнул в окно газовую гранату, затем еще одну. Изба наполнилась клубами слезоточивого газа; голубыми струйками просачивался он из окон. Ослепшие Тихон и Ковригин метались по избе, ища выход. Тогда к дому двинулись оперативники в противогазах.

Преступников вели к машине. Они задыхались и кашляли. А собака заходилась от злобы, рвала цепь.

Тихона и Ефима развели по машинам. «Волга» и «уаз» тронулись в обратный путь. Остался лишь газик-вездеход. К нему подошел Дивеев. Оперативники высадили из машины Фарида. Все направились к избе.

В комнате Байрамов подошел к окну, выдернул доску подоконника. Под ней оказался тайник: там лежали аккуратные пачки облигаций и денег.

В Ленинград возвращались засветло на той же «Волге», что доставила их в Выборг. Машина шла неторопливо. Из приемника лилась приятнаямелодия. Нина, сидевшая рядом с водителем — Петровичем, — любовалась живописной дорогой и незаметно для себя задремала. Сзади оживленно переговаривались оперативники.

— Подумать только! Ведь мы с ног сбились! Год за этим типом охотились, а он в лесу отсиживался, — говорил Дивеев про Тихона.

Начал он фразу на громкой ноте, а закончил тихо, заметив, что Нина спит.

— Если бы не Нина Александровна… — вступил в разговор молодой оперативник.

— Тс-с-с… — прервал его Дивеев и, наклонившись к Петровичу, шепнул: — На поворотах осторожнее.

Тот понимающе кивнул.

Все с уважением посмотрели на спящую женщину.

СЛАВИНА СЛАВА

Разными путями идут отдельные подростки к правонарушениям или просто аморальным поступкам, не подпадающим, казалось бы, под статьи Кодекса, но таящим в себе немалую опасность для общества, коллектива, самих ребят. Часто на таком пути вольными или невольными пособниками нравственного падения становятся взрослые.

С подобной историей, случившейся в жизни шестиклассника Вячеслава Шурлыгина, и столкнулись сотрудники одного из отделений милиции.

Утром Славка — живой тринадцатилетний парнишка, — как всегда, открыл почтовый ящик. Выбрав из нескольких газет «Пионерскую правду», с интересом вчитался в строки первой полосы, просмотрел вторую, третью и, пробежав четвертую, разочарованно запихнул газету обратно. Закрыв ящик, направился в школу. «Проинформируют или нет? — размышлял он по дороге. — Нет, все-таки должны…»

И Славка прибавил шагу. Когда он вошел в вестибюль школы, у «молнии» гудела толпа ребят. Славка протолкался ближе. Вместо привычного яркого «Поздравляем» черной тушью было крупно написано: «В нашей школе ЧП».

— «Из радиоузла, — читали вслух ребята, — пропали портативные магнитофон и радиоприемник. Если кому-то известно что-либо о пропаже, сообщите дирекции школы или инспектору уголовного розыска двадцать девятого отделения милиции капитану Муромцеву Геннадию Николаевичу».

— Дела! — даже присвистнул Славка и направился в класс.

Вечером он сидел в своей комнате и, временами задумываясь, что-то сосредоточенно и увлеченно писал в общей тетради. Раздался звонок в дверь.

— Ма! Открой! — крикнул Славка, не отрываясь от работы.

В прихожей послышались приглушенные голоса, потом в дверь комнаты постучали.

— Прошу! — Он с интересом обернулся.

Вошла Марина, его одноклассница.

— А, это ты, — протянул Славка, — посиди пока. Я кое-что закончить должен.

Девочка села на диван и, помолчав немного, кивнула в сторону общей тетради, куда Славка одну за одной заносил быстрые строчки:

— Дневник?

Тот, не отрываясь, кивнул.

— А… про меня или Эллу ты тоже там пишешь? — решившись, тихо спросила Марина.

— На такие вопросы не отвечают. Так что у тебя?

— Хотела попросить «Детскую энциклопедию». Где про молнии разные написано. Помнишь, ты рассказывал?

— Момент! — Славка нашел нужный том и протянул девочке.

— Спасибо. И… принеси, пожалуйста, попить.

Славка вышел из комнаты. Марина быстрым движением потянулась к столу, взяла дневник и, положив его в сумку, задвинула ящик стола, куда Славка спрятал его.

— Прошу! — Вернувшийся Слава протянул ей стакан сока.

Та с удовольствием выпила.

— Пора мне. Через неделю верну, — попрощалась девочка.

На следующий день после уроков Славка вышел из школы вместе с гурьбой ребят. Но направился не домой.

Остановившись около трехэтажного особняка, он сверил вывеску со своей шпаргалкой. На вывеске было написано золотом по черному: «29-е отделение милиции». Слава шагнул в подъезд.

— Товарищ милиционер! — Он сидел напротив молодого подтянутого мужчины в форме капитана милиции. — Я нашел то, что пропало из радиоузла. Шурлыгин моя фамилия. Запишите… Давайте покажу, где это спрятано.

— Далеко отсюда? Какой адрес? — Инспектор с интересом разглядывал юного заявителя.

— Адрес не знаю. Не помню. Я так покажу.

— Ладно. — Капитан снял трубку. — Земсков, пригласи дежурного эксперта на выезд. А машину с улицы подгони… Есть.

— Зачем эксперт? — удивился Славка. — Пойдем возьмем вещи, принесем в школу — вдвоем управимся вполне… И все дела.

— Ну нет, парень, — усмехнулся Муромцев. — Наши дела так не делаются.

По темной старой лестнице недавно расселенного флигеля Славка вел эксперта и Муромцева, успевшего переодеться в штатское.

— Сюда, — сказал он, открывая скрипучую дверь чердака.

Тут было совсем темно. Эксперт включил сильный фонарь. Луч высветил обвисшие бельевые веревки, какие-то ящики… Вспорхнув, захлопали крыльями голуби.

— Теперь сюда. — Славка прошел в темный угол и указал на бесформенную груду тряпья.

В луче мощного фонаря Муромцев и эксперт откинули тряпки: там был опрокинутый вверх дном ящик. А под ним блеснули никелированные детали магнитофона и транзистора.

— Похоже, они, — сказал капитан.

— Да они самые, не сомневайтесь, — радостно подтвердил Славка.

— А ты откуда знаешь? — удивился эксперт.

— Я по школьному радио выступал. В радиоузле все наизусть знаю, — не без гордости пояснил тот.

Муромцев внимательно посмотрел на него. Эксперт сделал несколько снимков места происшествия.

— Теперь пальчики законсервируй, — попросил коллегу капитан.

— Какие там могут быть пальчики! — тоном превосходства заявил Славка. — Теперь каждый первоклассник знает: главное — не оставлять отпечатков.

Муромцев с экспертом, усмехнувшись, переглянулись. Эксперт проделал с найденными вещами какие-то манипуляции. Потом вместе с капитаном подвели под них петли и, спустив по лестнице, аккуратно погрузили аппаратуру в машину.

— Так что можете прекратить расследование и спокойно отдыхать, — довольно заключил Славка.

— Видишь ли, парень, — задумчиво ответил капитан, — смысл нашей работы не только в том, чтобы найти пропавшее. Хотя и это важно… Главное — найти того, кто это сделал. Иначе он решит, что ему все можно: воровать, грабить и… вообще.

— А ты как думал, — поддержал коллегу эксперт. — Что мы увидим эти вещицы, захлебнемся от радости, гордо отнесем их в школу и все?.. Нет, друг. Нам теперь по этому делу работать и работать. В полную силу.

Славка неожиданно помрачнел.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал он. — До свидания.

— Постой, — придержал его за плечо Муромцев. — Ты мне еще нужен. Поехали с нами.

В кабинете капитан продолжил разговор со Славкой.

— Скажи, как ты очутился на этом чердаке?

— Я… Мы… Мы в казаки-разбойники играть собирались, — помявшись, ответил тот. — Искал место, где спрятаться понадежней.

— В такой дали от своего дома?

— Мы… Мы обычно на большой территории играем.

— А как у тебя прошел вечер, когда была совершена кража?

— Н-не помню, — выдавил Славка. — Дома был, кажется… Или к Юрке, соседу, ходил… Вроде бы.

— Так… — Капитан откинулся на спинку кресла. — а родители твои работают?

— Оба, — кивнул Славка.

— Будь другом, дай напиться. — Муромцев кивнул в сторону журнального столика, где стояли две бутылки с минеральными водами.

Славка с готовностью взял одну из них.

— Другую, пожалуйста, — попросил Геннадий Николаевич. — Вот эту. И себе налей, если хочешь.

Славка откупорил бутылку, разлил шипучую жидкость по стаканам. Один протянул капитану, другой с удовольствием выпил сам.

— Ладно, Вячеслав, — сказал Муромцев. — Иди домой. Родители заждались.

— До свидания. — Славка закрыл за собой дверь.

Капитан снял трубку, набрал номер:

— Как дела, эксперт?.. Есть? Спасибо. Зайди ко мне. Тут для тебя еще кой-что имеется. — Взгляд капитана остановился на бутылках с водой и стаканах.

Этим же вечером Марина сидела в своей комнате и с жадностью читала дневник, надеясь там найти ответ на мучившие ее вопросы. Подвижное лицо девочки выражало в зависимости от прочитанного то жалость, то досаду, то радость, то истинное страдание.

Одна из последних страниц вызвала у Марины удивление настолько сильное, что она перечла эти строки еще и еще раз.

Утром, когда Славка вошел в вестибюль школы, увидел объявление. Оно гласило:

«Сегодня в 15.00 в актовом зале состоится сбор пионерской дружины. На повестке дня вопрос о пропаже аппаратуры из школьного радиоузла».

Как и все входящие в школу, Славка прочел эти строки. На его лице появилась понимающая улыбка.

В назначенное время пионерская дружина собралась в актовом зале. Присутствовали и ученики старших классов. На сцене в президиуме сидели директор школы Евгения Викентьевна, классная руководительница шестого «а» Марта Романовна, старшая пионервожатая, председатель совета дружины. Был в президиуме и Геннадий Николаевич Муромцев. Бойкая девочка с тремя нашивками на форменном платье объявила:

— Сбор пионерской дружины объявляется открытым. На сцену вызывается ученик шестого «а» Шурлыгин Вячеслав.

Славка явно ждал этого момента. Пружинистой походкой он прошел через зал, взбежал по лесенке. Из графина, стоящего на столе, плеснул в стакан. И только поставив стакан на край трибуны, взошел на нее. Привычно пощелкал пальцами по микрофону, проверяя качество звука, и обвел взглядом зал. Он отметил интерес на лице Эллы, безразличие Марины, глядящей в окно. То, что в последнем ряду сидели его родители, не удивило Славку.

Мама, как обычно, горделиво посматривала по сторонам. Папа сидел, уставившись в пол.

Слава отпил из стакана глоток, откашлялся, настраивая голос на солидные ноты, и, ухватив трибуну руками, заговорил:

— Всем известно, что в нашей школе было совершено исключительное по своей дерзости преступление: из радиоузла преступники похитили дорогостоящую аппаратуру.

Зал затих. Только смущенный вид папы, деланное безразличие Марины и странное выражение лица директора Евгении Викентьевны составляли контраст полному единодушию слушателей.

— Совесть не позволила мне остаться в стороне: я решил лично искать имущество, так необходимое родной школе. Для этого я применил индуктивно-дедуктивный метод. — Славка излагал с вдохновением оратора, долго томившегося без слушателей.

— Минутку, Вячеслав, — неожиданно прервала его Евгения Викентьевна.

Славка обернулся к ней с выражением, которое появилось бы у прославленного солиста, чье выступление перебил репликой из зала какой-то нетрезвый зритель.

— Представлю вам, — продолжила Евгения Викентьевна, — инспектора уголовного розыска двадцать девятого отделения милиции капитана Муромцева Геннадия Николаевича.

— Хочу зачитать, — поднялся из-за стола Муромцев, — заключение экспертизы, проведенной научно-технической лабораторией нашего отделения милиции. Но вначале расскажу, почему возникла необходимость в этой экспертизе. Через два дня после того, как наш угрозыск принял это дело в производство, ко мне обратился ученик шестого «а» Вячеслав Шурлыгин.

По мере того как Муромцев говорил, лицо Славки заливала алая краска. Сердце начало стучать так сильно, что он перестал слышать слова инспектора. Славка только видел, как выражение изумления появлялось на лицах одного слушателя за другим, как схватилась за щеки Марина, как вытянулись лица папы с мамой, и теперь они сидели очень похожие друг на друга, как Марта Романовна, их классный руководитель, порывшись в сумочке, заменила дымчатые очки на непроницаемо-черные, совершенно скрывающие глаза.

— Таким образом, в ходе предварительного дознания установлено, а также подтверждено научно-технической экспертизой, что кражу аппаратуры на общую сумму шестьсот семнадцать рублей девяносто три копейки из школьного радиоузла совершил Шурлыгин Вячеслав, — донеслось до слуха Славки.

Марина вдруг вскочила со своего места и, пробравшись через сидящих, бросилась к выходу.

Она бежала что было сил. Натыкалась на встречных прохожих, не дождавшись зеленого, под свистки постовых мчалась через перекрестки. Вот и ее дом, ее парадная… Через минуту Марина уже появилась на улице, прижимая к груди… Славкин дневник. Что было мочи девочка побежала обратно.

А в актовом зале инспектор Муромцев продолжал докладывать дело:

— Учитывая, что Шурлыгин характеризуется положительно, что ему нет еще четырнадцати лет и то, что он добровольно показал, где находится украденное школьное имущество, прокуратура, милиция, комиссия по делам несовершеннолетних сочли возможным уголовное дело прекратить, а материалы передать в школу для того, чтобы на оступившегося подростка воздействовал коллектив.

В это время в дверях актового зала показалась Марина. Она прислонилась к косяку, стараясь унять дыхание.

— Но, — продолжал Муромцев, — у нас осталось несколько не выясненных пока вопросов. Скажи, Вячеслав, куда ты поначалу намеревался сбыть краденое? Кому хотел его продать?

— Никому, — опустив голову, прошептал Славка.

Микрофон четко разнес его ответ по залу.

— У тебя были сообщники? Может, кто-нибудь из старших подтолкнул тебя на этот шаг?

Марта Романовна сидела, глядя прямо перед собой через непроницаемо-черные очки.

Славка покачал головой.

— Объясни же тогда: почему, зачем ты совершил эту кражу?

— Я не знал, что это — преступление. Просто хотел пошутить: спрятать, а потом отдать.

В зале загалдели.

— Послушайте меня! — перекрыл всех голос Марины.

Все еще тяжело дыша, девочка пошла к президиуму:

— Понимаете, не собирался он ничего продавать… Слава только очень хотел раскрыть какое-нибудь преступление… А их ведь нет… Ну вот он сам и… — Марина протянула инспектору Славкин дневник, открыв нужную страницу.

— Та-ак, — вчитался Муромцев и продолжал вслух: — «Как я раскрыл сложное преступление. Проект речи перед учащимися младших классов».

Славкин папа сидел, опустив лицо в ладони.

— Интересно, — хмыкнул инспектор и снова начал цитировать: — Вот: «Когда я узнал, что в школе совершена кража ценной радиоаппаратуры, я уже не смог жить по-прежнему. Мысль о том, что школе, любимой нашей школе нанесен огромный ущерб, не давала покоя…»

Муромцев перелистнул страничку назад и сообщил:

— Проект речи написан девятого числа этого месяца, а преступление совершено тринадцатого… Пожалуй, права девочка, — капитан жестом указал на Марину. — Ни сообщников, ни намерения сбыть краденое Вячеслав не имел. У меня все как будто…

В зале зашумели.

— Родителей Шурлыгина прошу в мой кабинет, — зычно объявила в микрофон директор.

Славка вдруг сорвался с места и, расталкивая ребят, изо всех сил кинулся к выходу. Его провожали взглядами.

В вестибюле, лицом к лицу столкнувшись с Эллой, он остановился как вкопанный. Элла посмотрела сквозь него и капризно бросила в сторону раздевалки:

— Валериан! Я сегодня в кожаном… Забыл?

Славка метнулся на улицу.

Убежав подальше от школы, он брел вдоль неширокой, забранной в гранит реки. На мосту со средневековыми цепями и башнями остановился, облокотился на перила.

Славка долго смотрел на искрящуюся зыбь воды… Губы его вдруг задрожали, на глаза навернулись слезы, и… вода стремительно двинулась навстречу.

В этот миг чья-то рука легла Славке на плечо. Он обернулся: рядом стояла Марина. Вслед за ней подбегали и другие ребята.

Итогом этого довольно бурного дня для многих участников истории стала бессонная ночь. Хуже всех было Славке. «Если бы я тогда вместе со всеми в кино пошел», — с отчаянием и тоской думал он, вжимая в подушку горящее лицо…

В тот день классное собрание подходило к концу. Аккуратный, серьезный подросток с нашивками председателя совета отряда на форменном костюме дочитывал последний листок выступления:

— …И наконец, есть еще один недостаток в успеваемости нашего шестого «а». Встречаются ребята, которые учатся хорошо, без троек; но это потому, что все предметы даются им легко. А если бы они занимались в полную силу, могли бы учиться только на «отлично». К числу таких следует в первую очередь отнести Вячеслава Шурлыгина. Он явно недостаточно времени отводит занятиям. А все потому, — председатель сделал многозначительную паузу, — что много внимания уделяет девочкам. Да и с дисциплиной у него не полный порядок…

— Это про то, что мы с Маринкой дружим? — немедленно откликнулся тот. — Так ты нам просто завидуешь. Сколько времени за ней бегал, а все зря.

Черноглазая Марина с досадой оглянулась на Славку.

— Сейчас же прекрати, Шурлыгин! — строго вмешалась классная руководительница, подтянутая элегантная дама, глаза которой не могла скрыть легкая дымка очков в модной оправе.

— А почему он общественное положение использует для сведения личных счетов? — не унимался Славка.

— Завтра явишься в школу с родителями, — таков был ответ классной руководительницы на его вопрос.

— Меня родители учили в глаза говорить все, что думаешь, — нисколько не смутился тот. — Да и вы, Марта Романовна, однажды целый классный час на это отвели.

Конец собрания был скомкан.

Из школы шестой «а» высыпал веселой гурьбой. Несколько ребят остановились, решая, что делать дальше.

— А что, акселераты, — предложил Юра, — пошли в кино?

Все одобрительно загалдели.

— Я не могу, — сказал Славка. — Обещал в магазин сходить.

— Ну давай… А мы тебе потом расскажем: очень плохой фильм или так себе.

В продовольственном магазине Слава подошел к окну и стал читать список продуктов, которые должен был купить:

— Так… Хлеб черный и серого половинку, пачку риса…

Вдруг за деревянной решеткой, прикрывающей радиатор центрального отопления, Слава заметил небольшой прямоугольный предмет. Это был кошелек. Солидный, кожаный, с тремя отсеками. В одном из них звенела мелочь, другой был наполнен разными рецептами, квитанциями… А третий — бумажными деньгами. Славка насчитал шестьдесят восемь рублей.

— Вот так номер! — изумился Славка. — Что же делать?

Сообразив, стал перебирать все рецепты, квитанции… И вот находка: на бланке прачечной были аккуратно вписаны в соответствующие графы не только фамилия с инициалами, но домашний адрес и даже телефон.

Слава немедленно направился к ближайшему телефону-автомату:

— Можно попросить Горбунову? — сказал он, набрав номер.

— Полину Антоновну? — ответили ему. — Сейчас.

— Слушаю вас, — произнес в трубке другой, немолодой голос.

— Полина Антоновна, вы минут через пятнадцать еще будете дома? Я зайду. Дело есть.

— Заходите, конечно… А кто это говорит?

— Объясню при встрече, — пообещал Славка.

Через несколько минут он был в небольшой квартире и беседовал с пожилой, болезненного вида женщиной.

— Полина Антоновна, вы сегодня ничего не потеряли?

— Вроде нет, — неуверенно ответила та. — А что случилось?

— Проверьте сумку, — попросил Слава.

Женщина взяла сумку, привычно открыла ее, вынула ключи, платок… Растерянно пошарила по дну… Лицо ее вытянулось.

— Кошелек, — упавшим голосом сказала Полина Антоновна.

— Точно, — радостно подтвердил Славка, протягивая ей пропажу. — Я его в продовольственном только что подобрал… Хорошо еще, адрес был на квитанции, а то как бы вас искать?

— Милый, — схватилась за сердце женщина. — Ведь там же почти вся моя пенсия…

— Другой раз будьте внимательнее, — назидательно изрек Слава и поднялся. — Ну, пора мне. До свидания.

— Как тебя звать-то? — крикнула вслед Полина Антоновна.

Но Славка уже сбегал вниз по лестнице. Из соседней комнаты вышла хмурая женщина и сказала:

— Да это же Славка Шурлыгин. Они с Томкой моей вместе учатся. Опять натворил что-нибудь?

— Адрес его знаете? — все еще не в состоянии успокоиться, спросила Полина Антоновна.

— Славкин-то?

— Школы его…

Через час после визита к Полине Антоновне Славка чистил дома картошку. В прихожей щелкнул замок, и на кухню вошла моложавая женщина.

— Привет, мам! — сказал Славка.

— Привет, — ответила мать, устало опускаясь на стул. — Продукты купил?

— Весь список, — заверил сын.

— Туфли из ремонта получил?

— Исполнено. — Славка кивнул в сторону прихожей.

В дверях кухни появился отец. Он полировал наждачной бумагой сучок можжевельника замысловатой формы.

— Устала? — сочувственно спросил у жены.

— Кошмар! Три аварийных ситуации. Руки потом дрожали. И все из-за частников. Я бы для них обводную дорогу построила — нечего дилетантам на одной трассе с профессионалами делать.

— Давно уговариваю: иди к нам в НИИ лаборанткой, — начал было отец.

— А жить на что? На твои инженерские доходы?.. И при моей-то зарплате только-только хватает. Вон опять до получки червонец всего остался… Ты бы рацэ или изобретение, что ли, какое придумал. За них хоть деньги платят. А то все деревяшками балуешься, кормилец…

Папа обиделся и ушел в комнату.

— Как день провел? — переключилась на Славку мать. — Было что-нибудь интересное?

— Нет. Ничего.

Он и вправду забыл о пенсионерке Горбуновой. А у Полины Антоновны вечером уютно светилась настольная лампа. Женщина сидела за столом и усердно писала. Четыре конверта с уже обозначенными адресами лежали перед ней наготове. Полина Антоновна перечла законченные послания, вложила по листку в каждый конверт, аккуратно заклеила их…

Не спалось и директору Евгении Викентьевне. Стараясь, чтобы под ее грузным телом не скрипел пол, осторожно ходила она по квартире. Заглянула в комнату, где спали внуки, — тихо прикрыла дверь. «И все же были истоки, первопричины такого поступка Шурлыгина…» — звучали в голове слова инспектора Муромцева.

Память вернула Евгению Викентьевну в тот день…

Когда урок географии в шестом «а» подошел к концу, дверь кабинета открыла секретарь директора — молоденькая девушка.

— Можно, Зоя Александровна? — предупредительно осведомилась она у преподавательницы.

Та кивнула.

— Шурлыгин Вячеслав? — Секретарша обвела взглядом ряды шестого «а».

— Здесь! — откликнулся тот.

— К директору.

— За что тебя? — встревоженно прошептала Марина, когда Славка направился к выходу.

Тот, недоумевая, пожал плечами.

Зоя Александровна озабоченно посмотрела ему вслед.

— Можно? — Слава приоткрыл дверь и надписью «Директор школы».

— Заходи, Шурлыгин, — сочным контральто ответила ему директор.

Славка остановился перед столом, выжидательно глядя на высшее школьное начальство.

Евгения Викентьевна положила перед собой письмо и конверт — один из тех четырех, что были на столе Полины Антоновны.

— Ну что же, Вячеслав, сигнал подтвердился. — Директор припечатала письмо твердой ладонью.

Славка настороженно молчал.

— Молодец! — продолжала женщина. Она не без усилия высвободила из-за стола свое массивное тело и, подойдя к Славке, с чувством пожала ему руку. — Молодец!.. Что ж, когда виноват — ругаем. А если по-хорошему отличишься — рады поздравить.

Славка, ничего не понимая, продолжал молчать.

— Так что завтра выступишь перед ребятами младших классов: расскажешь, как ты нашел кошелек и вернул владельцу.

— Какой кошелек? — не сразу сообразил Славка, а вспомнив, смутился. — Да чего там рассказывать… Нашел да отдал. Вот и все. Каждый бы…

— Ну, не скажи! — решительно возразила директор. — К сожалению, не все поступили бы так. Иной не только не вернет, а еще не потерянный утащить норовит. Вспомни Петрова из пятого «б»… То-то! Стало быть, дружочек, соберись с мыслями, выступи перед младшими. Да и перед своими не мешало бы — в параллельных классах.

— Не могу я! — почти взмолился Славка.

— Через «не могу»! — строго сдвинула брови Евгения Викентьевна. — А насчет текста не беспокойся. Ваш классный руководитель Марта Романовна поможет. Литератор как-никак…

И Марте Романовне вспоминался сейчас тот самый день, о котором думала Евгения Викентьевна. Женщина курила, выпуская дым в открытую форточку. Свет она не зажигала: Марта Романовна любила апрельские ночи: светлые, хоть еще и не белые.

В опустевшем тогда классе примостился за одной из парт Славка. Она, помнится, разглядывала подростка с некоторым недоумением.

— Признаться, не ожидала от тебя, Шурлыгин, — задумчиво протянула Марта Романовна. И потом, словно придя к какому-то выводу, добавила решительно: — Ну что ж! Шурлыгин так Шурлыгин… Скажи, Вячеслав, ты мог бы объяснить, как это у тебя получилось? Тот пожал плечами.

— Н-ну… каково было твое внутреннее состояние?.. О чем ты в данный момент думал? — пыталась она помочь Славке.

— О чем? — Славка скорчил привычную гримасу, словно припоминая невыученный урок. — Ну… о том, что ребята в кино пошли, а мне вот в магазин нужно.

Марта Романовна чуть заметно поморщилась:

— Да, Шурлыгин, не зря я утверждаю, что твоя четверка по моему предмету — натянутая. Тебе совершенно не удается психологический анализ образов… Сделаем так: завтра после уроков останься. Нужно будет обсудить твое выступление. Подготовлю его сама.

Назавтра Слава читал вслух текст своего выступления перед учащимися младших классов:

— «Этот кошелек буквально жег мне руки. Я не мог думать ни о чем, кроме того, что где-то неподалеку в данный момент есть человек, потерявший немалую сумму денег. Я представил состояние этого человека и почувствовал, что главное сейчас — найти его и успокоить…»

Сидящая за столом Марта Романовна одобрительно кивала головой. Славка передохнул, тоскливо посмотрел в окно и продолжил:

— «Это стремление не было случайным. Такое сильное и отчетливое стремление не могло не иметь своих предпосылок. Главные из них заключались в следующем…»

— Не стану я говорить всего этого! — категорически заявил Славка.

— Чистейший эгоизм, — отрезала Марта Романовна. — При такой ситуации ты можешь занять место лидера в масштабах школы. Это не только тебя касается. Речь идет о чести всего класса. Понятно?

— Хорошо, — обреченно согласился тот. — Но я — своими словами.

Вскоре с площадки второго этажа Марта Романовна могла видеть, как, на ходу засовывая листки с ее четким почерком в портфель, Славка спустился вниз по лестнице, где его ждала Марина. Девочка разглядывала какой-то яркий плакат, вывешенный на видном месте. Славка подошел к ней.

— «Молния», — прочел Слава крупный заголовок. Слова ниже гласили:

«Благородный поступок Вячеслава Шурлыгина — учащегося шестого „а“».

На него в упор смотрел собственный фотопортрет, увеличенный почти до натуральных размеров. А дальше шел текст, описывающий суть благородного поступка.

— Давай снимем? — предложил он Марине.

— Нельзя, — покачала головой та.

В это время к ним подошла очень красивая девочка. С интересом рассмотрев «молнию», обернулась на Славу:

— Ты и есть Шурлыгин? Поздравляю, — мелодично проговорила она и, поправив на плече изящную сумку с длинным ремешком, неторопливо направилась к выходу.

Слава с интересом, а Марина с наивной завистью смотрели ей вслед.

А Славке вспоминалось, как на следующий день он переминался с ноги на ногу перед второклассниками:

— …Вижу: кошелек лежит. Взял его, открыл. Там деньги. — Славка замолчал.

— И ты подумал: как горько сейчас тому, кто этот кошелек потерял, — помогла молоденькая классная руководительница.

— Подумал, — кивнул Славка и снова умолк.

— И конечно, решил во что бы то ни стало найти владельца, — с энтузиазмом продолжала она.

— Да.

— Как же ты нашел его?

— Квитанции там были. С домашним адресом.

— Вследствие чего ты вернул кошелек! — торжественно завершила классная и, не дождавшись ответа Славки, продолжала: — Поприветствуем старшего товарища, который показал, какими честными и принципиальными являются ученики нашей школы.

Раздались нестройные, но громкие детские аплодисменты.

И еще вспомнилось, как рукоплескали ему одноклассники, ликовала Марина. На доске цветными мелками было написано:

«Выручить человека — наш принцип. Молодец, Шурлыгин!»

Славка время от времени погружался в неглубокий сон. Проходила в сознании вереница дней…

Вот он закрывает за собой дверь с табличкой «6 а». И перед глазами, словно на табло электронного счетчика, с сухими щелчками стали быстро выскакивать, чередуясь в различных комбинациях, буквы и цифры: 4, 2, 5, 1, 6, 3, 7, 4… «в», «а», «г», «б», «а»…

Содержание рассказа в третьем «б» было таким: озабоченный Славка входит в магазин, сосредоточенно оглядывает все вокруг. Стоп! Кошелек. Вернувшись домой, он внимательно с помощью лупы изучает надписи на квитанциях. И вот адрес по крупицам, по буковкам восстановлен!

Славка рассказывал это с энтузиазмом. Явно заинтересованные, слушали его третьеклассники.

В четвертом «а» Слава начал рассказ так:

— Я шел и чувствовал, что сегодня на этом месте с кем-то случилась беда…

Дальнейшее повествование приобрело уже следующий вид: вот Славка, задыхаясь от усталости, бежит к дому Полины Антоновны… У ее подъезда — машина «скорой помощи». Слава взмывает по лестнице… Около постели Полины Антоновны хлопочет реанимационная бригада, врачи озабоченно переглядываются, покачивая головами.

Вошедший Славка протягивает кошелек. Больная открывает глаза, лицо ее постепенно озаряется улыбкой, и она поднимается с постели. Медики аплодируют спасителю.

Дружно аплодировали в тот день Славке и ученики четвертого «а».

В первом «б» рассказ героя украсили такие эпизоды: по дороге к дому Полины Антоновны Славу поджидала группа хулиганов, невесть каким образом пронюхавшая о кошельке. Наглецы хотели отнять находку, но Слава ловкими приемами самбо раскидал их и помчался дальше. Вторая группа хулиганов подстерегала Славу на лестнице, но их ожидала та же участь.

Первоклашки слушали не шелохнувшись. Глаза мальчишек горели восторгом. Девочки ахали и всплескивали руками. В испуге плакала малышка с бантом.

В седьмом классе, излагая события, Слава солидно расхаживал, заложив руки за спину. Речь он подкреплял своевременными убедительными жестами. Концовка этого выступления была такой: возвращенная к жизни Полина Антоновна одну за другой протягивает Славе купюры — рубль, трешку, пятерку и даже червонец! Но каждый раз герой гордо отклоняет предложение.

Концовка имела успех. Шурлыгин вновь сорвал аплодисменты. Аплодировала и красивая Элла, которая на днях поздравила его у «молнии».

Славка застонал и перевернулся на другой бок. Ему вспомнилось…

В мужском туалете курили восьмиклассники.

— А… Благородный поступок пришел, — сказал один, завидев входящего Славу, и протянул ему пачку «Кента». — Угощайся.

— Не курю, спасибо, — ответил Слава.

— Он у нас положительный, — прокомментировал второй.

— Дай мне, — попросил худенький, похожий на херувима, мальчик.

— Бери, Петров, бери, — похлопал его по плечу восьмиклассник.

Петров привычно закурил, лихо пуская аккуратные кольца дыма.

— Славик у нас образцовый, — продолжал восьмиклассник. — Он умеет кошельки искать и возвращать их старушкам.

— Приходи к нам, в восьмой «б», — предложил другой. — Поделись опытом. Деньги позарез нужны.

— А много в том кошельке было? — поинтересовался третий.

— Шестьдесят восемь рублей двадцать девять копеек, — с готовностью ответил Слава. — Плюс троллейбусные талоны.

— И все отдал! — Петров от возмущения даже поперхнулся дымом.

«Без двадцати три», — машинально отметила про себя Марта Романовна, взглянув на часы. Чиркнув спичкой, зажгла очередную сигарету. В памяти отчетливо вставали недавние события.

— Придется тебе еще раз выступить, Вячеслав, — сказала тогда Марта Романовна.

В опустевшем после уроков классе Славка сидел перед учительским столом.

— Я готов. А тема?

— Не совсем обычная. Выступить нужно будет на «Родительском университете». Рассказать об условиях, способствующих совершению положительных поступков. Но с точки зрения благополучного подростка.

— Вскрыть причины изнутри? — понимающе кивнул Славка. — Сделаем.

В президиуме на сцене сидели директор и Марта Романовна.

На трибуну к микрофону поднялся Слава и положил перед собой листки с четким машинописным текстом. Взглядом обвел собравшихся. В зале сидели взрослые. Некоторые удивленно перешептывались, иные выжидательно улыбались. Наиболее дисциплинированные достали конспекты и приготовились записывать.

В последнем ряду сидели родители Славки. Мама посматривала по сторонам с нескрываемой гордостью. Папа был мрачен.

— Уважаемые товарищи! — кашлянув, начал Славка. — Как вы уже знаете, тема сегодняшнего занятия: «В жизни всегда есть место для выдающегося поступка».

Слава поискал в своем ломающемся голосе солидные низкие ноты и продолжал говорить, усердно налегая на них:

— Выскажу по этому вопросу несколько своих соображений, основанных исключительно на личном опыте…

Папа безнадежно махнул рукой и стал пробираться к выходу.

Не спалось, совсем не спалось в эту ночь Славкиным родителям. Но, не подавая друг другу вида, оба лежали неподвижно, закрыв глаза. Папе вспоминалось…

Как-то он, обвязавшись передником, чистил на кухне картошку. Мама беседовала с приятельницей по телефону:

— Кто бы мог подумать, что в мальчике заложены такие способности. Хотя одна знакомая говорила, что череп у Славика совершенно уникальной формы. Как у этого… как его… Спинозы.

Папа бросил в ее сторону красноречивый взгляд, но от устных комментариев воздержался.

— Да? А почем? — Разговор мамы с приятельницей принял, судя по всему, новое направление. — Обязательно оставь. Непременно. Я возьму. Завтра вечером и заберу. Пока. — Мама положила трубку.

— Вот так, — подытожила она телефонный разговор, обращаясь к папе. — Римма оставила для Славика потрясающий костюм: вельвет натуральный в мелкий рубчик. Фирмы «Бронко». Дороговато, правда: сто восемьдесят…

— А как же мое пальто? — помолчав, осторожно спросил папа.

— Придется подождать. Мальчику обнова нужнее. Сам видишь: он часто выступает. Для представительства просто необходимо.

— Для представительства? — взорвался папа. — Сопляку?.. Костюм за две сотни?!

— Не смей так говорить о сыне! — голос мамы перекрыл папины реплики. — Мальчик на орбиту выходит, а ты препятствуешь? Хочешь, чтобы он вроде тебя инженеришкой стал?

Папа бросил в раковину нож, недочищенную картофелину и, забыв снять передник, ушел из кухни. Мама — следом.

— За эту выходку ты еще и ведро вынесешь, голубчик! — тоном, не допускающим возражений, добавила она. — А мальчику я вдобавок куплю часы. И обязательно марки «Слава».

Мама умела поставить точку в конце супружеского диалога.

Следующим утром уютную кухню заливало солнце. Из транзистора слышались тексты «Последних известий». Семья Шурлыгиных неторопливо допивала чай. За столом на правах своего человека была и Марина.

— Мариша, еще печенья? — Славина мама протянула ей вазочку.

— Спасибо, очень вкусное. — Марина с аппетитом ела затейливую, явно домашнюю, выпечку.

— Как решили выходной провести? — поинтересовался папа.

— В парк пойдем. На аттракционы. Может, в павильон игровых автоматов, — ответил Слава.

— Желаю успеха, — одобрила мама.

— Десять часов пятнадцать минут, — сообщила диктор. — Как всегда в это время начинаем концерт по заявкам.

Папа прибавил громкость.

— Первой, — продолжала диктор, — мы выполним просьбу Полины Антоновны Горбуновой. Для своего юного друга — пионера Вячеслава Шурлыгина, который в трудную минуту выручил ее из беды, Полина Антоновна попросила включить в концерт хорошую песню. Выполняем заявку.

Зазвенели серебряные голоса большого детского хора.

Папа с некоторым удивлением, а мама с нескрываемым ликованием смотрели на сына.

Лицо Славки расползалось в довольной улыбке.

пел хор.

Раздался телефонный звонок. Мама взяла трубку.

— Слушаем, слушаем, — радостно подтвердила она. — Да, именно для нашего Славы. Потом расскажу… Петуховы поздравляли, — сообщила мама, полог жив трубку.

продолжал хор.

Тут снова зазвонил телефон.

— Тебя. — Послушав, мама протянула трубку сыну. — Элла какая-то.

Славка, прихватив аппарат, вышел из кухни и закрыл за собой дверь. Марина помрачнела.

продолжали убеждать звонкие голоса детского хора.

Не спалось и Марине… Вспомнив продолжение того солнечного воскресного дня, девочка вздохнула с обидой…

В парке культуры Славик с Мариной катались на аттракционе, который имел зловещий вид осьминога и устрашающее название. Их то вздымало вверх, то бросало к самой земле, при этом люльки беспрерывно крутились вокруг своей оси. Лица ребят светились восторгом. Марина притворно пугалась. Потом они шли по аллее.

— Скажи, Элла тебе зачем звонила? — задала наконец Марина мучивший ее вопрос.

— Так. — Славка пожал плечами.

— Думаешь, ты ей нравишься? — напрямик спросила девочка, остановившись.

— Откуда мне знать…

— Подожди. — Марина придержала его за рукав. — Значит, ты и в самом деле так думаешь… Тогда слушай: эта Элла дружит только со знаменитостями. Сейчас — с Уткиным из тридцать восьмой школы. Он чемпион по теннису. И если бы не кошелек и вся эта шумиха, наша первая красавица даже не взглянула бы на тебя. Ее за это знаешь как прозвали? «Переходящий кубок».

— Ну и сплетницы же вы, девчонки, — помотал головой Славка.

Воспоминания не давали уснуть и Зое Александровне, преподавательнице географии…

В тот день, как обычно, звонок возвестил конец очередной перемены. Ученики потянулись в классы.

По пустеющему коридору деловито, о чем-то напряженно думая, шагал с сумкой через плечо Славка. Он чуть не налетел на преподавательницу географии.

— Вячеслав! Уходишь?

— Нужно, Зоя Александровна, — чуть виновато ответил он.

— Сегодня наша секция. Ты, конечно, вернешься?

— Не выйдет, — сокрушенно покачал головой тот. — Иду записывать выступление на радио. Общественное поручение… Не имел права отказаться.

И, объясняя, он отводил глаза от испытующего взгляда Зои Александровны.

Славка ворочался в полудреме-полубодрствовании…

Вот он вышел из подъезда и быстрым, деловым шагом направился к школе.

— Привет! — хлопнул его по плечу тех же лет парнишка.

— Здорово, Юрка.

— Я марки новые выменял. Приходи вечером посмотреть.

— Не знаю, смогу ли, — засомневался Слава. — Я, видишь ли, занят очень последнее время: выступления… То да се…

— Понятно, — с чуть заметной иронией протянул Юра, хотел было сказать еще что-то, но раздался мелодичный голосок:

— Шурлыгин!

Слава обернулся и увидел Эллу, Юра, оценив ситуацию, направился дальше один.

— Ну, помоги же мне, — тоном полуприказа продолжала Элла.

Слава подошел.

— Починить сумеешь? — Элла показала на свою объемистую сумку, ремешок которой с одного конца отсоединился.

Славка не без усилия скрепил металлическим кольцом две петли.

— Готово. — Он, держа за ремень, попробовал сумку на вес. — Зачем такие тяжести таскать?

— Удобно. Там и костюм физкультурный, и книги, к тетради… Да и фасон сейчас самый модный — «колбаса». Можешь донести ее до школы. Не возражаю. — И Элла плавной походкой направилась вперед.

Славка с двумя сумками — за нею. Некоторое время шли молча.

— Красивая у тебя фамилия — журавлиная…

— Какая? — изумился Славка.

— Шурлыгин, — задумчиво повторила Элла. — Это похоже на журавлиный клич. Правда-правда…

Девочка привычно лукаво посмотрела на спутника.

У подъезда своего дома, который был на полпути к школе, Славу, как всегда по утрам, ждала Марина. Завидев ее, тот растерянно сбавил шаг. Элла вопросительно посмотрела на него. Но Марина, развернувшись, уже шагала одна.

— Что интересного было? — продолжала Элла.

— Да вот вчера для радиопередачи записывался, — небрежным и чуть усталым тоном сообщил Славка. — Задергали последнее время: все выступления, выступления…

«И в заключение выражу твердую уверенность, — звучал из радиоприемника голос Славы, — так на моем месте поступило бы большинство ребят».

Славик и Элла слушали, удобно устроившись в креслах. На кухне внимала передаче мама.

— Убавь звук! — недовольно заметила она в сторону гостиной, где у телевизора папа напряженно следил за футбольным матчем.

«Выступлением Вячеслава Шурлыгина мы заканчиваем очередной выпуск радиожурнала „Для вас, школьники“. Желаем успехов, друзья. Пишите нам».

Зазвучала музыкальная отбивка. Мама заглянула в комнату сына:

— Чай готов. Прошу к столу.

— Спасибо. С удовольствием, — поднялась с кресла Элла.

Утром следующего дня Слава встречал Эллу у ее подъезда. Она вышла со знакомой объемистой сумкой.

— Доброе утро, Шурлыгин!

— Привет. Давай донесу. — Он перекинул через плечо широкий ремень с набором блестящих заклепок, пряжек и колец.

— Спасибо. — Другого предложения Элла и не ожидала.

Они шли неторопливо.

— Скажи, — начала она, — что чувствуешь, когда приходит известность?

Славка неопределенно пожал плечами. Начал накрапывать дождь.

— Прибавим шагу, а то вымокнем, — сказал он.

— Не беда. — Элла расстегнула на своей сумке молнию, вынула модный зонт из прозрачного пластика, одним движением распахнула его.

Слава и Элла шли по оживленной улице, но глубокий купол зонта словно бы отделял их от окружающих, оставив вдвоем. Было в этой ходьбе под прозрачным зонтом что-то неуловимо интимное. Славка рассказывал спутнице какую-то забавную историю. Элла с удовольствием хохотала.

Ребята, обгоняя эту парочку, понимающе перемигивались. Девчонки оглядывались. Но Слава и Элла не смотрели вокруг.

Выйдя из своего дома, Марина буквально остолбенела при виде такой идиллии. Однако Славка, продолжая увлеченно болтать, даже не заметил ее. А если бы обернулся, то увидел бы, что Марина смотрит вслед удаляющемуся прозрачному зонтику и по лицу девочки ползут то ли капли дождя, то ли слезы.

В вестибюле ещеиздалека был виден яркий заголовок — «Молния». Под нею толпились ребята. На лице Славки появилось понимающее и несколько скучливое выражение.

— Посмотрим, что там еще. — Прокладывая дорогу Элле, он протиснулся сквозь группу ребят. Взгляд стал недоуменно-растерянным.

«Ученик 76 класса Мохов Аркадий занял второе место в заочной олимпиаде по стоклеточным шашкам. Поздравляем!» — сообщал текст «молнии».

— Молодец, — протянула Элла. — А с виду такой незаметный…

— Подумаешь… Ведь второе, а не первое место занял, — пожал плечами Славка.

— Давай сумку, спасибо. — Элла стянула у него с плеча свою ношу и направилась к лестнице.

После школы Славка шел по оживленной улице, упорно глядя себе под ноги. Маршрут пролегал таким образом, что Слава не обходил своим вниманием ни один магазин: обследовал молочный и книжный, обувной и гастроном, универмаг и булочную… С особым вниманием заглядывал он за батареи центрального отопления и решетки, их прикрывающие.

Так же, не поднимая глаз, Славка обыскал небольшое помещение табачного магазина, не заметив, что из очереди у прилавка за ним наблюдает рослый восьмиклассник — один из тех, кто курил в туалете. Глаза юноши насмешливо сузились.

После «ревизии» торговых точек, которая не дала никакого результата, вялой походкой шел Славка домой. И вдруг… О, если бы Славка был охотничьей собакой, ну, скажем, сеттером… В какой прекрасной стойке замер бы он!

На середине тротуара — чуть ближе к углу дома — лежал… кошелек. Сразу было видно, как туго он набит. Славка оглянулся по сторонам, нагнулся и протянул к заветной находке руку. Но… кошелек внезапно отскочил в сторону. Славка нагнулся еще раз — кошелек с проворством лягушки отпрыгнул снова. Славка выпрямился, недоуменно глядя по сторонам.

За углом раздался дружный гогот, и оттуда показалась группа ребят, среди которых были восьмиклассники и хрупкий пятиклассник Петров.

— Что? Ускакал от тебя благородный поступок? — радовались они.

Петров изнемогал от хохота, вообще не в силах выговорить что-либо.

— Держи, выдающаяся личность! — Один из восьмиклассников бросил Славке кошелек на длинной веревке. — Там внутри твое выступление: «Как мне НЕ удалось совершить благородный поступок».

Ребята снова захохотали. Славка изо всех сил запустил в них кошельком и бросился домой.

Папа осторожно перевернулся на другой бок. Он вспомнил, как тем вечером Славка пришел домой, хлопнул входной дверью и, не сказав ни слова, скрылся в своей комнате.

Родители переглянулись.

— Не случилось ли у парня чего? — шепотом высказал предположение папа. — Может, с Маринкой поссорились?

— Славик — необычный ребенок. Нервная система его весьма возбудима, — так же шепотом ответила мама.

— Кто? — папа даже повысил тон. — Славка необычный? Он-то?

— Да, да, да! — с вызовом зашептала мама. — А что касается Марины, то она для Славика слишком… слишком простовата. Он сейчас дружит с Эллой. Не знаешь разве?.. Говорят, первая красавица школы.

Папа хотел с возмущением сказать что-то, но не нашел слов и только головой помотал.

Не могла, никак не могла отделаться от воспоминаний и Марта Романовна. Одну за одной курила и курила она сигареты…

…Первым уроком в тот день была литература.

— Итак, на сегодня задано стихотворение замечательного советского поэта Владимира Владимировича Маяковского «Кем быть?»… Все должны знать начало и фрагмент с тремя профессиями — по собственному выбору. Начало нам прочтет… прочтет… — Она вела кончиком авторучки вдоль списка класса.

Славка с тревогой следил, как ее рука продвигается к концу списка. Авторучка замерла и сделала точку в одной из клеток.

— Начало нам прочтет Вячеслав Шурлыгин.

Вид Славки отчетливо выражал лишь одно: «Влип!»

— Ну же, — приободрила его Марта Романовна. — Уж начало-то мы все знаем. С самого детства.

Славка поплелся к столу.

— Маяковский Владимир Владимирович. Замечательный советский поэт. Стихотворение «Кем быть?», — провозгласил он.

Марта Романовна одобрительно кивнула.

— У меня растут года… Будет… — Славка задумался, вспоминая. — Будет восемнадцать…

Класс взорвался хохотом.

— Перестаньте, — оборвала веселье Марта Романовна. — Оговориться может каждый… Давай сначала, Вячеслав.

— У меня растут года. Будет восемнадцать, — упорно повторил тот.

— И смогу быстрей тогда браком сочетаться! — давясь от смеха, выкрикнул подросток с последней парты — один из тех, кто по утрам регулярно видел Славу с Эллой.

Класс снова грохнул. Марина натянуто улыбалась.

— Окороков! — перекрывая смех, обратилась к подростку Марта Романовна. — Хочешь за поведение «неудовлетворительно»? И кое-кто с тобой вместе?

Смех постепенно угас.

— Вячеслав, — продолжила она, — возьми у меня на столе текст стихотворения и прочти с листа. Начни отсюда: «Сработать мебель мудрено».

Благодарно взглянув, он, помнится, взял томик Маяковского. Читал артистично, время от времени подкрепляя слова выразительными жестами. Она с удовлетворением кивала.

— Достаточно, — остановила Славу Марта Романовна. — За качество чтения ты заслуживаешь… четыре с плюсом. Что равнозначно пяти с минусом. Какую оценку ты бы предпочел?

Славка пожал плечами.

— Молодец, скромность украшает, — одобрила она. — Ставлю тебе пять с минусом.

Ребята удивленно переглядывались. Кто-то, не удержавшись, протянул: «Во дает! Ничего себе…»

Но Марта Романовна, постучав по столу концом авторучки, укротила класс строгим взглядом, подытожив:

— Таким образом, основной целью стихотворения замечательного советского поэта Владимира Владимировича Маяковского «Кем быть?» является постановка проблемы профессиональной ориентации школьников.

— Вопрос можно? — подняв руку, вклинился в мерное течение ее речи Окороков.

— Слушаю.

— Вчера по телевидению передача была. Там несколько иная трактовка предлагалась.

— Не смотрела.

— А зря. Передача была как раз из цикла «Час учителя».

Звонок, возвестивший о конце урока, раздался одновременно со смешками.

— Окороков! — обернулся к нему председатель совета отряда. — Будешь за дерзость отвечать перед коллективом.

И, достав рабочий блокнот, зафиксировал суть нарушения дисциплины.

— Надеюсь, вы не забыли, что сегодня после уроков идем в профцентр, — полуутвердительно сказала Марта Романовна и, посмотрев на Окорокова, добавила: — Все без исключения.

— Куда идем?

— В районный центр профессиональной ориентации школьников, — расшифровала она.

И вскоре вместе с Мартой Романовной шестой «а» поднимался по лестнице нового здания.

Ребята рассаживались в небольшой аудитории, где стены были сплошь увешаны диаграммами, схемами, графиками.

«Помни эти цифры», — гласил один из плакатов. Он был разбит на четыре отсека. В каждом двигались человечки, построенные в аккуратные шеренги. В первом отсеке был выделен каждый второй, в следующем — каждый четвертый, затем — каждый восьмой, а четвертый отсек заполнял выразительный знак вопроса.

Отсекам соответствовали надписи: «В 1980 году в вуз поступил каждый второй выпускник»; «В 1982-м — каждый четвертый»; «В 1984-м — каждый восьмой».

— Поступил? Молодец! — погладил пальцем одного из выделенных человечков Слава. — До чего ж на меня похож…

Ребята заулыбались.

— Лидер? — показав на него глазами, тихонько спросил Марту Романовну сотрудник центра — молодой темноволосый мужчина.

Она с видимой гордостью кивнула.

— Зовут меня Дмитрий Анатольевич, — представился мужчина ребятам. — Поговорим о специальностях. Итак, кто может сказать, сколько специальностей существует на земле?

Шестиклассники пожимали плечами, улыбались, переглядывались.

— Даже приблизительно не знаете?.. Ладно, скажу: свыше сорока тысяч.

— Ничего себе! — дружно изумились ребята.

— …И это только наиболее распространенных, — продолжал Дмитрий Анатольевич. — А в вашей жизни настал такой момент, когда из существующего множества нужно выбрать одну-единственную специальность. Одну на всю жизнь.

— Да, — протянул кто-то из парней. — Специальность — не жена.

Марта Романовна строго взглянула на остряка.

— Делятся же все эти специальности на пять основных групп… Для начала давайте уточним, какой группе соответствуют данные каждого из вас. В этом нам помогут тесты-анкеты. Прошу, прошу вас. — Дмитрий Анатольевич раздавал ребятам листки. — Здесь вопросы. Из каждой пары вы должны выбрать один. И внести ответ сюда, в таблицу.

— Вдруг меня вообще ни один из вопросов не заинтересует? — осведомился Окороков. — Как тогда быть?

— Это один из простейших тестов, — терпеливо объяснял Дмитрий Анатольевич. — А вообще их только в моем распоряжении более ста. Они, думаю, каждому помогут определить свою точку на нашем шарике.

Ребята читали: «Дифференциально-диагностический опросник „Я предпочту…“»

— Столько вопросов! Ух ты!

— Лечить животных или выполнять вычисления, расчеты? Я, наверное, животных…

— Работать на клавишных машинах.

— Наблюдать, изучать жизнь микробов. Не знаю, правда…

— Не тест, а рентген, — поделился кто-то своими впечатлениями.

— Все равно не верю в эти тесты. А если, предположим, стану врать? — поинтересовался Окороков.

Марта Романовна тогда бросила в его сторону очередной строгий взгляд. Дмитрий Анатольевич улыбнулся:

— Во-первых, каждый тест предусматривает так называемую шкалу лжи. Она дает довольно точную поправку в случае неверных ответов. Во-вторых, посуди, какой смысл обманывать? Опрос делается в твоих интересах, для твоей пользы.

Тем временем ребята закончили заполнение таблиц.

— Сейчас вы пойдете в кабинеты профессий, — объявил Дмитрий Анатольевич, — а потом вернетесь сюда. Давайте ваши листки.

Ребята выходили, оставляя свои анкеты на столе у Дмитрия Анатольевича.

Шестиклассников повели в кабинеты профессий, где каждая была разрекламирована самым привлекательным образом. Они поработали на кассовом аппарате, вкратце познакомились с историей вагоностроения; бойкая женщина рассказала об эволюции производства обуви. Узнали школьники о новшествах машиностроения и о наземных профессиях Аэрофлота.

Кто-то слушал с интересом, кто-то — с вежливым вниманием, а кое-кто откровенно скучал.

— Здесь вас познакомят с основными профессиями службы сервиса, — объявила сопровождающая, приглашая в следующий кабинет. Там демонстрировали свое умение ученики ПТУ, готовящего официантов. Двое юношей в смокингах ловко сервировали столы.

— Здорово! — восхитились девчонки.

— Прошу в следующий кабинет, — после недолгого пояснения пригласила сопровождающая.

— Лихо заманивают, — негромко сказал Окороков.

В кабинете строительных профессий о своем ПТУ рассказала миловидная девушка.

— Вопросы будут? — поинтересовалась она.

— Не утомляйтесь, — ответил за всех Окороков. — Вы уже доказали, что лучшее на земле место — ПТУ. Но, наверное, мы до него не доросли. Поэтому отмучимся в десятилетке и пойдем, бедолаги, в вузы…

— Понятно, — кивнула девушка. — Будешь еще четыре года у родителей на тетради трешки клянчить. И потом в вузе лет пять… А мы вот стипендию получаем. Плюс — на практике зарабатываем.

— Много? — хором спросили несколько ребят.

После осмотра кабинетов профессий шестиклассники вернулись в аудиторию, где их ждал Дмитрий Анатольевич.

— Прекрасно оформлены кабинеты, просто прекрасно, — поделился с ним своими впечатлениями Окороков. — А скажите, Дмитрий Анатольевич, отчего это у вас агитируют только за… рабочие профессии? На остальные, наверное, помещений не хватило? Да? А если я, положим, хочу стать академиком или космонавтом?

Марта Романовна снова нахмурилась.

— Статистика показывает, что подавляющее большинство замечательных людей, выдающихся личностей начинали свой путь именно с рабочих, — ответил Дмитрий Анатольевич. — Хотите, схожу в кабинет свой, принесу точные данные?

— Не нужно, — откликнулись ребята. — Верим…

— Примеры, — продолжал тот. — Гагарин закончил ПТУ, тогда еще ФЗУ. Знаете об этом?

— Да.

— Есть такой академик Климов — основатель отечественной научной профориентации. Он тоже начинал с рабочих. И это не случайно. Проанализируйте весь ход развития человечества и увидите: так называемые «интеллигентные» профессии порождены профессиями «рабочими». Хотя в наше время эти понятия очень смыкаются.

— Простите, Дмитрий Анатольевич, — вступил в разговор внимательно слушавший до этого времени Шурлыгин. — Если не указывать пальцем на… вас, отчего вы, к примеру, не токарь, а — кто по профессии?

— Психолог. Но начинал с рабочих. В свое время именно токаря-то из меня и не получилось. Психофизические данные не те.

— Много потеряли, — «посочувствовал» Окороков.

— Прекратить! — не выдержала Марта Романовна.

— Если говорить о зарплате, раза в три. Но работой доволен. Знаю, что занимаюсь нужным делом… Однако, если не указывать пальцем на вас, молодые люди, — невозмутимо отвечал скептически настроенным подросткам Дмитрий Анатольевич, — объясню: практика подтверждает, что чрезмерно высоким запросам сопутствуют, как правило, крайне заурядные способности. Так что стремление стать во что бы то ни стало личностями выдающимися характеризует вас далеко не лучшим образом.

Марина, прикусив губу, оглянулась на Славку.

— На сегодня достаточно. Результаты анкетирования вам сообщит Марта Романовна. Все свободны, — заключил Дмитрий Анатольевич.

— До свидания, спасибо, — говорили ребята, покидая кабинет.

Марта Романовна и Дмитрий Анатольевич остались вдвоем.

— Хочу извиниться за поведение ребят, — начала она.

— Типичный для их возраста способ самоутверждения, — улыбнулся тот, привычно быстро обрабатывая анкеты. — Души-то у ребят хорошие. Смотрите: на предложения «помогать больным людям» и «ухаживать за животными» подавляющее большинство ответило «да».

Марина вспомнила, как однажды вечером зашла к Славке.

— К тебе можно, сынок? — спросила мать, постучав в его дверь.

— Угу, — промычал тот.

Марина вошла. Славка работал при свете настольной лампы, сосредоточенно записывая что-то в общую тетрадь.

— Это ты, — протянул он, обернувшись. — Посиди пока. Скоро освобожусь.

И продолжал писать. Марина молча ждала.

— Ну вот, — захлопывая тетрадь и пряча ее в нижний ящик стола, подытожил Славка. — Что у тебя?

— Я… Мне… — растерялась от непривычного тона девочка.

— Смелее, — старательно налегая на нижние ноты голоса, подбодрил ее Славка.

— По алгебре задачка не выходит. Ты уже решил?

— И не брался.

— А что же писал? — Марина не умела скрывать любопытства.

— Для себя кое-что, — небрежно протянул тот. — Впрочем, тебе могу сказать: с некоторых пор, знаешь ли, веду дневник.

— Подробный? — В глазах девочки вспыхнул живейший интерес.

— По возможности.

— А зачем ты его завел?

— Дневник позволяет оценивать себя со стороны.

— А… — уважительно протянула Марина.

— Тот, кто ведет дневник, — солидно продолжал Славка, — получает возможность вскрывать корни собственных поступков, соотносить их с влиянием внешних факторов.

— Что? — изумилась девочка.

— Тебе, наверное, этого не понять.

— Куда уж! — с обидой протянула та. — Подобные тонкости только для Эллочки.

— А что ты против нее имеешь?

— Главное, что ты ничего не имеешь против, — ответила Марина, и губы ее предательски задрожали. — Разве я виновата, что не такая красивая, как Элка?

— Ты гораздо красивей! — Славка интуитивно пустил против женских слез мощнейшее оружие.

— Неправда, — горько вздохнула она. — Неужели я сама не вижу! Вот и дружить со мной больше не хочешь…

— Пойдем гулять, как только освобожусь.

— Завтра? — Лицо Марины озарилось надеждой.

Слава замялся.

— Ясно. С этой уже условились…

— Что вы за народ, девчонки! — искренне возмутился Славка. — К конкурсу я готовлюсь литературному! Понятно тебе?

Об этом же конкурсе по странному совпадению вспоминалось сейчас и Марте Романовне…

— Ну, молодец, молодец, — говорила она тогда Славке, который, оставшись после уроков, сидел на привычном уже месте — против учительского стола. — Любопытный, весьма любопытный опус на конкурс выставил… Кстати, еще раз подтвердил гармоническое начало своей личности.

Славка чуть смутился — для порядка.

— Интересный, чрезвычайно интересный стихотворный прием нашел, — продолжала Марта Романовна. — Поэтические образы, метафоры и… и все такое прочее.

Славка изобразил чуть большее смущение.

— Даже мне как литератору такой неожиданный тон, такой колорит поэтических произведений нечасто встречались. Можно сказать, никогда. Одно вот только осложняет дело.

Славка насторожился.

— На конкурс подано еще несколько очень и очень сильных работ из других классов… Но ничего, — успокоила себя и Шурлыгина Марта Романовна. — Я как-никак председатель жюри. Преимущество в том, что у тебя подборка — «Времена года». Будем бить количеством.

А Марина все думала, глядя перед собой широко открытыми глазами… Она вспоминала, как в тот день Славка подходил к школе словно в ритме бодрого марша, будто музыка звучала в его душе. Таким же маршевым шагом победителя Слава вошел в вестибюль и скосил глаза на то место, где традиционно появлялась «молния». В тот день под заголовком красовалось крупное слово: «Поздравляем». Хорошо читалось также: «6 а… Шурлыгин… 1-е место». Все было как надо. Одно только, показалось Марине, неприятно поразило Славку: кроме стайки малышей около «молнии» никого не было.

Жестом победителя Славка распахнул дверь и остановился на пороге. Шестой «а» никак не отреагировал на его появление. Вернее, старательно делал вид, что Шурлыгина не замечает.

Слава недоумевающе посмотрел по сторонам… на чистую доску и, немного помедлив, сел за парту.

После уроков шестой «а», смешавшись с другими классами, спускался по лестнице.

— Маринка! — позвал Слава.

Она остановилась на лестничной площадке.

— Слушай, чего это вы все взъелись на меня за первое место? — напрямик спросил Славка. — За кошелек поздравляли, а тут… Прямо бойкот какой-то.

— Неужели не понимаешь? — Вдвоем они начали медленно опускаться по лестнице. — Кошелек ты отдал не ради почета. Просто человека пожалел, верно? А тут из-за первого места стихи вдруг писать начал. По литературе ведь всегда так себе учился…

— Шурлыгин! — раздалось сзади.

— Здрасьте, Зоя Александровна, — ответил Славка, обернувшись.

— Поднимись, пожалуйста, в кабинет географии. Я сейчас туда приду.

Тот с готовностью кивнул.

Коротая бессонную ночь, Зоя Александровна взяла с полки томик в коричневом переплете. И в памяти отчетливо возникло, как она вошла в кабинет географии, держа в руках эту же самую книгу, но завернутую в непрозрачную обложку. В нескольких местах торчали бумажные ленточки закладок.

— Хотелось бы поздравить тебя, Вячеслав, — сказала Зоя Александровна, занимая место за учительским столом, — с победой в литературном конкурсе.

Лицо Славки осветила привычно скромная улыбка.

— Особенно это я люблю, — продолжила она и… раскрыла книгу в одном из заложенных мест. — «Бушует полая вода, шумит и глухо, и протяжно. Грачей пролетные стада кричат и весело, и важно».

Лицо Славки вытянулось. Кровь хлынула к щекам… Победитель литературного конкурса оцепенело смотрел, как преподавательница читает печатные стихотворные строки:

— «Кругом вода журчит, сверкает, крик петухов звучит порой. А ветер мягкий и сырой глаза тихонько закрывает».

Славка, уставившись в пол, молчал.

— Для конкурса ты выбрал превосходного поэта. Мало того: его усовершенствовал, — продолжала Зоя Александровна. — Вот Бунин написал: «А ветер мягкий и сырой глаза тихонько закрывает». У поэта Шурлыгина эти строки звучат так: «А ветер мягкий и сырой легонько флаги развевает».

Славка молчал.

— Бунин пишет, — с горечью продолжала она, — «Пустыня, грусть в степных просторах». Далее читаем: «Угрюмы, дики, как Сибирь». Пионер Шурлыгин поправляет его: «Величие в степных просторах» и «Великолепны, как Сибирь»…

Славка по-прежнему молчал.

— А вот еще, — Зоя Александровна раскрыла томик в другом месте. — Поэт Шурлыгин начинает свое стихотворение так: «Звенит звонок. Опять с зарею редеет долгой ночи тень». Бунин же написал не «Звенит звонок», а «Христос воскрес».

У победителя литературного конкурса горели не только щеки, но и уши.

— Как ты мог, Вячеслав?! — потрясенно глядя на него, проговорила Зоя Александровна и захлопнула томик стихов. — Как не побоялся разоблачения? Ведь председатель жюри — преподаватель литературы!

— Да откуда Марте Романовне Бунина знать! — вырвалось в сердцах у Славки. — Он же не входит в программу восьмилетки.

Зоя Александровна только руками развела:

— Но во имя чего, зачем ты поступил так?

— Хотел… Хотел призовое место занять, — с усилием выговорил тот, упорно отводя взгляд.

Зоя Александровна помолчала, тщетно пытаясь встретиться с ним глазами.

— Знаешь, — вымолвила наконец она, — быть просто порядочным человеком куда более почетная задача, чем выбиться в знаменитости таким путем.

Славка неопределенно кивнул.

— И еще, — продолжала она, — запомни: истинная слава приходит к тому, кто о ней меньше всего думает, а совершает выдающиеся поступки во имя науки, общего блага людей… Ты почитай биографии великих революционеров, путешественников… Кстати, это не помешает при поступлении в мореходку.

— Видите ли, Зоя Александровна, я раздумал поступать в мореходное училище.

— Вот неожиданность! Почему вдруг?

— Нас недавно водили в центр профориентации. После этого я пересмотрел свои взгляды на будущую профессию.

— И что же ты выбрал?

— Полагаю, — Славка привычно поискал в своем голосе солидные нотки, — самый оптимальный для меня вариант — профессия общественного деятеля.

— Ну и ну!

— Только для этого, — Славка вздохнул, — мне сперва придется стать передовиком производства.

— ?!

— Да-да.

— Дело твое, — сказала Зоя Александровна, помолчав. — Но я твердо знаю: никогда наше общество не сделает своим избранником того, кто труд будет использовать для корыстных целей. Пойми: честный труд — святое понятие. И люди очень сильно чувствуют истинное к нему отношение… Выходит, ты хочешь стать общественным деятелем, а потому пойдешь в рабочие… Так-так. А настоящие общественные деятели стремились стать хорошими рабочими, вот поэтому народ и выдвинул их.

Зоя Александровна поднялась, направилась к выходу:

— Обдумай это, Слава. Я ведь всегда другом тебе была.

— Зоя Александровна! — почти крикнул Славка.

Она обернулась.

— Зоя Александровна, только не говорите про Бунина никому… И Марте Романовне… Я больше не буду.

Лицо Зои Александровны угасло.

— Хорошо, — чуть помедлив, ответила она. — Я обещаю молчать. — И вышла из кабинета.

Через некоторое время она увидела, что после тяжелого для обоих разговора Славка стоял в рекреационном зале, где был оборудован живой уголок. Он смотрел и смотрел, как в колесе стремительно мчалась своим нескончаемым путем белка.

Вечером в учительской оставалось всего трое: молоденькая преподавательница младших классов, Марта Романовна и Зоя Александровна. Все сосредоточенно работали. Марта Романовна, продолжая читать ученические работы, машинально дотянулась до сумочки, нащупала пачку сигарет, щелкнула зажигалкой и, с наслаждением затянувшись, выпустила тугую струю дыма.

— Ой! А вдруг Евгения Викентьевна войдет? — совсем по-девчоночьи забеспокоилась молоденькая, глядя на дым.

— Она уже ушла, — заметила Зоя Александровна.

— Тогда ничего. — Молоденькая принялась проверять последнюю тетрадь и вдруг расхохоталась.

Зоя Александровна и Марта Романовна подняли головы.

— Уморили напоследок, — сквозь смех говорила та. — Вы только послушайте. Условие задачи: пятнадцать школьников отправились в поход. Для ужина было приготовлено тридцать семь картофелин. Как разделить картофель, чтобы всем досталось поровну?

— Ну, и?.. — улыбнулась Зоя Александровна.

— Смотрите. — Молоденькая протянула тетрадь, хохоча.

— «Нужно сделать пюре», — прочла та.

Все рассмеялись.

— У меня таких перлов из сочинений сотни, — сказала Марта Романовна.

— Однако всё. Хватит, коллеги, на сегодня, — сказала молоденькая. — До свидания. До завтра.

И, взяв сумку, она вышла из учительской.

— В самом деле, — взглянув на часы, согласилась Марта Романовна, — пора по домам.

— Вы не могли бы уделить мне несколько минут? — начала Зоя Александровна.

— Слушаю.

— Извините, что вторгаюсь в сферу вашего влияния, но, мне кажется, у Шурлыгина Вячеслава происходит… происходит крайне болезненная реакция.

— Какая реакция? На что?

— На пришедшую к нему популярность. Он не выдерживает испытания славой.

— Вот тебе и раз! — Марта Романовна даже сняла и протерла очки, чтобы лучше видеть собеседницу. — Все выдерживают, а он нет? В третьем «в», в пятом «а» вообще записные вундеркинды есть. И ничего. Живы.

— Быть может, дело в том, — Зоя Александровна медленно расхаживала по кабинету, — что к этим ребятам популярность приходила постепенно. На Вячеслава же свалилась внезапно… И образовалась определенная моральная перегрузка.

— Что ж из того?

— Он привык выделяться. Подросток искренне убежден в своей исключительности. И, главное, постоянно жаждет видеть отражение этой незаурядности в глазах каждого… У него совершенно исказился режим самооценки.

— Ох уж эти новомодные доморощенные теории!

— Это — сама жизнь. Поймите: парень непременно желает видеть себя первым во всем.

— И прекрасно! Я сознательно стимулирую в нем такие побудительные мотивы. Об этом даже — с разрешения руководства — написала в «Педагогический вестник».

— Но Шурлыгин — обычный, заурядный подросток. Как ни стимулируй, выше головы не прыгнешь. А он уже привык быть самым-самым. Как говорится, «самее всех». Представьте только разлад в его душе! Постоянное несоответствие между желаемым и действительным. Это состояние может породить хроническую зависть. А из зависти вырастают и цинизм, и подлость, и предательство, и… страшно даже подумать.

— Боже! Вы нарисовали сущий ад. А речь идет о подростке, почти ребенке.

— Марта Романовна, — покачала головой Зоя Александровна. — Если все дети ангелы, откуда взрослые-то подлецы берутся?

— Ну, знаете… В конце концов я имею право на эксперимент. А любой эксперимент предполагает определенный процент брака.

— Мы, педагоги, вряд ли имеем на такой процент право. Чем в дальнейшем этот процент становится?.. Жизнь — суровый ОТК, если пользоваться подобной терминологией.

— Ценю ваше внимание, — поднялась Марта Романовна. — И все же позволю себе остаться на прежней точке зрения: Шурлыгин — подросток, благополучный во всех отношениях. До завтра.

Марта Романовна решительным шагом покинула учительскую, аккуратно закрыв за собой дверь. Зоя Александровна опустилась на диван, задумалась.

А Славке вспоминалось совсем другое…

…Большая афиша украшала вход одного из Дворцов культуры. Она сообщала:

«Вечер-встреча с артистом театра и кино Михаилом Боярским. Популярный репертуар. Ответы на вопросы».

Интенсивно двигаясь по сцене, Боярский допел под фонограмму «Пора-пора-порадуемся», после чего объявил:

— Продолжим ответы на вопросы, — и прочитал одну из многочисленных записок, лежащих на рояле: — «Сколько вы зарабатываете?»

Зрители рассмеялись. Улыбались и Слава с Эллой, сидящие в третьем ряду.

— Месяц на месяц не приходится, — слегка засмущался Боярский. — Но вообще-то гораздо меньше, чем хотелось бы.

— Всё, как у людей! — перекрыв смех зала, крикнул кто-то.

— Еще вопрос, — актер развернул следующую записку: — «Как вы вживались во внутренний образ волка из фильма «Мама»?» Питался исключительно молодой козлятиной, — неотразимо улыбнулся он.

Зрители оценили шутку.

Боярский прочитал очередную записку.

— Вот интересный вопрос: «Как стать знаменитым на всю жизнь?»

Славка вытянул шею, весь превратившись во внимание. Элла понимающе лукаво скосила на него глаза.

— Основываясь на личном опыте, — устало-небрежно начал актер, — скажу так: талант и труд. Но, друзья мои, от души советую: не гонитесь за славой. Тяжелый это груз. Помню: лежу как-то на пляже. Мимо проходит женщина. Всплеснула она руками и воскликнула: «Боже мой! Сам Боярский загорает, как все мы!»

И актер ударился в воспоминания. Славка слушал, боясь пропустить хоть слово.

После концерта Слава с Эллой неторопливо шли по людным вечерним улицам.

— Погуляем, скинем лишний вес, — удовлетворенно подытожила Элла. — Мама говорит, что прибавление в весе прямо пропорционально уменьшает шансы женщины.

— А кем она работает?

— Женой моего папы.

— Кем?

— Это — главная женская профессия со дня сотворения мира. И очень-очень трудная профессия. Ей нигде толком не учат. А я вот все умею. Когда мама в отъезде или больна, дом полностью на мне.

— Элла, кем ты собираешься стать?

— Женой знаменитости. Каждой незаурядной личности нужна эффектная спутница жизни. Вот моя мама всю жизнь способствовала папиной карьере: создавала определенный стиль, дом содержала в полном порядке и папу…

— Давай поженимся после школы? — выпалил вдруг Славка.

— Ты что? — Элла, остановившись, выразительно покрутила у виска пальцем.

— А… зачем же мы тогда встречаемся? — оторопел тот.

— Для тренировки на будущее. Меня интересуют незаурядные натуры.

— Ты думаешь, — с надеждой уточнил Славка, — я незаурядный?

— Несомненно. Уже теперь ясно: ты — личность выдающаяся. И обязательно пробьешься в первые ряды. Может, по линии литературы. Это престижно. Но скорее всего — по общественной. Мама так думает.

— Почему?

— Она слышала, как ты выступал на «Родительском университете». Просто обалдела… Да, человек обязательно должен чем-то выделяться.

— А как ты собираешься выделяться?

Элла даже остановилась от неожиданности.

— Собираюсь? Меня, думается, уже выделила природа… Или не заметил?

— Заметил, — вздохнул Славка. — Но ведь это не навсегда. Когда-нибудь ты состаришься.

— Ерунда. Есть масса способов консервации молодости. Например, массажами: механический, гидрокосметический… А теперь вот карите в моду входит.

— Что?

— Есть такое растение. В Мали. Из его плодов добывают масло. — Элла излагала сведения, как урок, выученный на твердую пятерку. — Оно — волшебное средство против морщин. Знаешь, кто им пользовался? Нефертити и Клеопатра. Так-то… Стало быть, годы нам не страшны.

— Интересно.

— Еще бы! Вот мама на пять лет старше отца. А по виду — ну, будто моя старшая сестра. Так-то, дружочек. — И Элла заботливой рукой поправила Славин шейный платок.

Тот сомлел от счастья и даже не сообразил, что остановились они напротив окон Марины. Отведя занавеску, девочка наблюдала эту идиллию.

Славка осторожно открыл дверь своей квартиры и на цыпочках прошел в комнату. Папа с мамой уже спали. Стрелки настольных часов показывали 23.10.

Он тихо ойкнул и стал раскладывать на столе учебники. Заглянув в дневник, раскрыл «Географию» и атлас. Начал было изучать материал, но извилистые линии географических очертаний помимо воли образовывали улыбающееся лицо Эллы… Славка, отгоняя видение, помотал головой и снова всмотрелся в карту мира: на сей раз линии образовывали изящный профиль Эллы.

Не в силах бороться со сладким наваждением, Славка откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Сливаясь во все убыстряющемся кружении, замелькали цветные пятна… Из них выплывало улыбающееся лицо Эллы…

— Слава! Славочка! Да проснись же! — Мама ласково ерошила волосы спящего в кресле сына. — В школу опоздаешь. Совсем заучился, бедняжка.

Славка разлепил глаза. Будильник показывал без четверти девять. Как был со вчерашнего вечера в фирменном вельветовом костюме с пестрым шейным платком, Славка опрометью выскочил из подъезда и бегом кинулся в школу, на ходу кусая бутерброд.

Продолжая жевать, взбежал по лестнице, промчался по опустевшим коридорам и толкнул дверь класса. Зоя Александровна уже сидела за столом, и авторучка, занесенная над журналом, искала кандидатуру для ответа домашнего задания.

— Шурлыгин? Вот ты и будешь отвечать, — посмотрев на опоздавшего, сказала географичка.

Славка поперхнулся и, вытаращив глаза, закашлялся.

— Не могу, извините, — выдавил он.

— Ничего. Мы подождем, — невозмутимо настаивала та. — Положи портфель мне на стол и иди прямо к карте… Итак, на сегодня были заданы Скандинавские страны. Начни с географического положения.

Славка молчал.

— Прошу, не отнимай у нас время, рассказывай.

— Зоя Александровна, — подал голос Окороков. — А Шурлыгин теперь уроки наизусть не отвечает. Вы ему учебничек дайте. Он материал и прочтет. С выражением.

— В чем дело, Вячеслав? Почему не готов к уроку?

— Я… Я выступление в Доме пионеров готовил, — обрел голос, а вместе с ним уверенность в себе Славка. — Тема очень сложная, и объем большой.

— Да? — Зоя Александровна внимательно посмотрела на него. — Что ж, иди на место. Ты заработал…

— …Четыре с плюсом, что равнозначно пяти с минусом, — подсказал Окороков. — Меньше ему теперь нельзя.

— Я ставлю Шурлыгину твердую… двойку. А ты, Окороков, иди к доске отвечать.

Класс ахнул.

— Итак, слушаем, Окороков, — пресекла эмоции Зоя Александровна.

Славка еще некоторое время ошеломленно постоял у карты. Потом, прихватив портфель, направился на свое место.

Он не слышал ни слова из того, что говорилось на уроке. В ушах назойливо звучали мелодии вчерашнего концерта… На Славку оборачивались: кто с удивлением, кто с насмешкой. Марина — с сочувствием.

Неодобрительно поглядывая на него, что-то записывал в свой рабочий блокнот председатель совета отряда.

Звонок вывел Славку из оцепенения.

— Шурлыгин! Следующий классный час будет на тему «Неумение распределять время между общественными нагрузками и освоением программного материала», — заглядывая в свой блокнот, сказал председатель. — Готовься давать коллективу объяснения.

После уроков Славка брел по опустевшему коридору. Из учительской доносились знакомые голоса. Он остановился, прислушался.

— Зоя Александровна, — встревоженно говорила Марта Романовна, машинально царапая свежую оценку, стоящую против фамилии Шурлыгина. — Ведь эта двойка портит общий процент успеваемости не только класса, но и школы…

— Вячеслав совершенно не знал материал. Сперва он стал пропускать мои секции, потом уроки, а теперь вот…

— Отнесите это за счет аномалий переходного возраста, объективных причин… Двойка — такая тяжелая травма для талантливого подростка… Простите, может, вас задевает, что лидер не в вашем, а в моем классе?

— Я никогда не соглашусь с вами относительно лидерства или сверходаренности Шурлыгина. Самый обычный, рядовой подросток. Не без способностей, как и многие…

Славка закусил губу и на цыпочках бросился от двери прочь.

Раскрытая книга называлась «Игра на свежем воздухе с учащимися младших классов. Пособие для вожатых». Книга заслоняла лицо Славки. Лежа на диване, он внимательно изучал текст.

— Так, — сказал он и, захлопнув книгу, энергично поднялся с дивана. Быстро собравшись, вышел во двор.

В песочнице у горки-ракеты и у качелей возились малыши.

— Ребята, хотите, научу новой игре? — обратился к ним Славка.

— Да… Хотим, очень! — сперва недоверчиво, а потом радостно загалдели те, обступая Славку.

— Тогда слушайте.

Славка разделил ребят на две шеренги, дал в руки капитанам захваченные из дому карандаши. И… началась веселая эстафета. Малыши прыгали и визжали, болея за свою команду и вкладывая в игру весь запас эмоций.

Когда Славка вышел во двор на следующий день, они радостно узнали его. В этот раз он научил ребятишек играть в пятнашки — мячом у стены.

А в очередной раз малыши уже ждали Славу и с ходу облепили его. Тот рассказал о простой, но веселой и азартной игре «Море волнуется». Малыши резвились в полном восторге. Одобрительно поглядывали на эту картину не только бабуси с соседних лавочек, но мамы и даже папы из окон квартир.

На следующий день, вернувшись из школы, Славка бросил в прихожей портфель.

— Родители! — позвал он.

Никто не ответил. Славка снял телефонную трубку, набрал, сверяя с записью, номер.

— Алло! Это редакция газеты для школьников? — спросил Славка, изменив голос на глубокое контральто. — Хочу дать интересный материал: у нас во дворе ученик шестого класса устраивает интересные ежедневные игры с малышами. Возрождает забытые народные забавы. Малыши познают фольклор и также имеют активный отдых. Этого инициативного мальчика зовут… Как «не надо»? Слишком мелкая тема?

От огорчения последние слова он произнес своим обычным голосом. Положил трубку и, прикусив с досадой губу, задумался.

Вечером Славка перечитывал страницы дневника, и на лице его при чтении особенно приятных страниц появлялась мечтательная улыбка.

Утром следующего дня Слава с Эллой шли в школу. Он привычно нес ее сумку. В вестибюле возле листка с заголовком «Молния» толпилась группа ребят. Лицо Славки оживилось.

— Посмотрим, что новенького, — предложил он.

В тексте говорилось: «Поздравляем победителя районного чемпионата по дзюдо ученика 86 Валериана Валеева». А ниже была помещена фотография симпатичного юноши с наметившейся темной полоской над верхней губой.

— Валеев, — протянула Элла. — Кто бы мог подумать!

— Да разве это соревнование, — торопливо заговорил Славка. — Там всего-то три с половиной человека участвуют. Явился — считай, призовое место твое…

— Валериан Валеев, — задумчиво протянула Элла, не расслышав его слова. — Красиво.

Едва Славка показался во дворе, малыши с радостным писком облепили его:

— Славочка пришел! Славик! Во что сегодня играть научишь?

Но тот был непривычно вялый:

— Я, ребятки, никакой новой игры пока не вспомнил. Вспомню — научу.

— Ну тогда давай в лапту! Ну, Славик! — канючили малыши.

— Можно в пятнашки, Славочка! — попросила девочка с бантом, протягивая мячик.

— Некогда мне, мальки. Поиграйте сегодня сами, — сказал Славка и направился со двора.

Губы малышки обиженно задрожали. Надулись и другие ребята.

Вскоре Славка стоял под светофором оживленного перекрестка и высматривал кого-то. Завидев бабусю с полной хозяйственной сумкой, бросился к ней.

— Разрешите, помогу, — предложил он, одной рукой подхватив сумку, другой придерживая бабусю.

Дождавшись зеленого сигнала, Славик предупредительно перевел ее и некоторое расстояние пронес сумку. Умиленная такой заботой, старушка растроганно поблагодарила Славку.

Вернувшись на перекресток, Славка снова начал высматривать. И вот он засек еще одну бабусю. Тоже с кошелкой. Также с максимальной предупредительностью переправил через перекресток и ее. На прощание бабуся осенила пионера Шурлыгина крестным знамением.

На горизонте показалась еще одна пожилая женщина. Эта вначале не поняла благородного Славкиного порыва и, ни за что не желая отдавать сумку, упорно тянула ее к себе. Но и эту женщину Славка относительно галантно переправил через бойкий перекресток.

Потом его «клиентами» стали старичок с палочкой и две пожилые женщины, старушка с маленьким внуком, чета преклонного возраста и еще одна старушка с авоськой.

Переводя очередную бабусю, Славка вдруг застыл на полпути: по другой стороне улицы рядом с Валерианом Валеевым шла Элла. Чемпион-дзюдоист что-то оживленно рассказывал спутнице. Элла с готовностью хохотала.

— Родители! — позвал Славка, закрывая за собой дверь.

Дома никого не было. Он походил и, собравшись с мыслями, снял трубку. Перед глазами держал приготовленный текст.

— Алло! — искусственным контральто заговорил Славка, когда абонент ответил. — Это редакция радио? Для вас есть интересный материал. В нашем районе живет пионер, который каждый день после школы во время часа пик дежурит на оживленном перекрестке, помогает переходить дорогу пожилым людям. Его даже прозвали «хозяин перекрестка». Запишите фамилию: Шурлыгин Вячеслав. Да. Хорошо. Подумайте, посоветуйтесь и присылайте корреспондента. Ждем.

Славка положил трубку и довольно потер руки.

На переменке царило обычное оживление, когда в рекреационном зале показалась незнакомая женщина с портативным магнитофоном через плечо. Что-то спросив у ребят, она направилась к кабинету директора. А через минуту оттуда вышла секретарша.

Славка едва сдерживал ликующий взгляд. Ноги сами принесли его к кабинету директора. Славка нетерпеливо посматривал в сторону, откуда должна была показаться секретарша. И когда она появилась, вид Славки ясно говорил: «Вот же я! Здесь!»

— Здравствуйте. — Он радостно шагнул навстречу.

— Добрый день, — ответила та и скрылась за дверью. А вслед за ней прошел… Валеев.

Через минуту он вышел в сопровождении корреспондента. Та с профессиональным интересом о чем-то спрашивала у юноши.

Славка растерянно смотрел им вслед…

Вернувшись из школы, Славка задумчиво расхаживал по своей комнате. Снял с полки большой, ярко раскрашенный деревянный гриб с прорезью на шляпке. Это была копилка. Вздохнув, он снял шляпку гриба и высыпал мелочь на стол.

— Бумажными деньгами разменяйте, пожалуйста, — попросил он кассиршу, выкладывая горку мелочи.

— О, богатый какой, — улыбнулась та, и монетки запорхали в ее проворных пальцах. — Долго копил?

Вложив в небольшой кошелек десятку, трешку и оставшуюся мелочь, Славка вышел на людную улицу и стал кого-то высматривать. Взгляд его остановился на пожилой женщине с хозяйственной сумкой. Славка направился за ней следом и, словно подобрав что-то с тротуара, тронул ее за рукав.

— Гражданка! — громко и радостно сказал он. — Вы деньги потеряли! — И торжествующе поднял над головой… свой кошелек.

Женщина протянула было руку, но, спохватившись, заглянула в свою сумку:

— Нет,мальчик. Мой на месте… Граждане! Кто кошелек потерял?

— Дай сюда! — Помятый мужчина неопределенного возраста выхватил кошелек и немедленно заглянул внутрь. — Так и есть, граждане! Моя пропажа. Тринадцать с мелочью как раз было… Думал, не найду уж.

И, спрятав кошелек во внутренний карман, скорым шагом пошел прочь. Славка оторопело постоял, потом кинулся за ним следом.

— Дяденька, — догнав, дернул он за рукав мужчину. — Дяденька, я вам кошелек нашел.

— Денег не дам, — отрезал мужчина, не сбавляя шага.

— И не надо. Вы только напишите в мою школу, что я нашел кошелек и вернул владельцу. Запомните: Шурлыгин Вячеслав, шестой «а», запишите лучше…

— Слушай, мальчик, — сказал мужчина, остановившись. — Ни читать, ни писать я не умею… И не задерживай меня, а то до восьми не управлюсь.

И, кивнув в сторону маленького магазинчика, на вывеске которого было написано: «Водка. Крепкие напитки», мужчина резво исчез за его дверью. Славка готов был заплакать.

…Сейчас Славка ворочался в неудобной, сбитой в сторону постели. Перед глазами всплывали лица: непроницаемое Марты Романовны, холодно-равнодушное Эллы, снисходительно-изучающий взгляд инспектора Муромцева…

Славка спрятал лицо в подушку и застонал от жгучего стыда.

Шло время. Настало лето.

На безлюдном берегу Черной речки устроился с удочкой Славка. В банке уже плавало несколько рыбешек. Ожидая угощения, рядом с ним сидела кошка.

Вдоль берега стояли добротные дома из силикатного кирпича. На противоположном берегу расположились складские помещения. Речка не была забрана в гранит, и это придавало городскому пейзажу какой-то уютный провинциализм. Негромко работал транзистор, висящий у Славки через плечо.

«В разгаре пионерское лето, — сообщил бодрый женский голос. — Тысячи ребят во всех уголках страны проводят его в спортивно-оздоровительных лагерях. Об одном из таких…»

Славка вздохнул и перевел рычажок на другую волну. Зазвучала музыка. Славка, задумавшись, смотрел на воду. Вдруг озабоченно нахмурился и потянул носом. Оглянулся — из форточки окна на четвертом этаже валил дым. Портьеры были охвачены пламенем. Славка кинулся в парадную.

— Эй! — Ладонью он прижал кнопку звонка, ногой барабанил в дверь. — Открывайте! Есть кто?

Из-за двери послышался детский плач.

Славка позвонил в двери соседних квартир: никого. Метнувшись вниз, он стал отчаянно нажимать все подряд кнопки звонков. На втором этаже в дверь просунулась старушечья голова:

— Тебе чего?

— Телефон есть? — запыхавшись, спросил Славка.

— Ну!

— Срочно звоните «ноль один»! В тридцать шестой квартире пожар! «Ноль один»! — прокричал он, сбегая по лестнице.

— Беда! — Старушка зашаркала к телефону. — А Валентина-то, поди, в магазин вышла…

На улице, оценив обстановку, Славка подбежал к водосточной трубке. Его легкая фигурка быстро достигла четвертого этажа. Осторожно пройдя по карнизу, он разбил окно и проник в помещение. Это была кухня.

Славка вбежал в комнату. Горели портьеры, пылали бумаги на письменном столе… Отчаянно ревел в углу малыш лет трех-четырех. Рядом валялся большой коробок. По полу были разбросаны спички.

Славка метнулся на кухню. Не обращая внимания на порезанные об оконное стекло руки, подставил под кран кастрюлю. В ванной под струю — ведро воды. Сорвал портьеры и сунул горящие лохмотья в ведро. Сбегав за наполненной кастрюлей, обдал водой стол. Потом облил тлеющее кресло. Комната наполнялась дымом и паром. Славка метался из комнаты в кухню и ванную, заливая очаги огня все новыми и новыми порциями воды.

Огонь затухал.

Внизу послышалась сирена пожарной машины, и вот в окне показалась фигура со шлангом на изготовку. Пожарный, поднятый на телескопической вышке, взобрался в комнату.

— Все погашено, дяденька, — сказал Славка, размазывая по лицу копоть и кровь. — Вон он, поджигатель… — Славка кивнул в сторону малыша, который всхлипывал, забившись в угол.

— Ванечка! — Входная дверь распахнулась, и в комнату вбежала молодая, смертельно перепуганная женщина. Она кинулась к малышу, ощупывая его дрожащими руками. — Ты цел?! Не обжегся?!

— Порядок, — ответил ей Славка.

— А ты кто? Как попал сюда? — начиная приходить в себя, спросила женщина.

— Смотрю: горит. Ну, я и влез по трубе.

— Молодец, парень, — сказал пожарный. — Считай, представят тебя к медали. Тебя звать-то как? Где учишься? Фамилия?

— Фамилия? Звать? — меняясь в лице, забормотал Славка и, не ответив, направился к дверям.

— Куда ты? Умойся. Ведь в крови весь, — остановила его женщина.

— Так кто же ты такой? — приобнял Славку за плечи пожарный.

— Никто! — со слезами на глазах почти выкрикнул тот и рванулся вниз по лестнице. — Никто я!

Растолкав стоящих у подъезда любопытных, побежал прочь. Собравшиеся удивленно смотрели ему вслед.

А Славка убегал все дальше и дальше…

Оглавление

ПРИМАНКА

ДОМКРАТЧИКИ

ТАЙНА СИБИРСКОГО ПРИИСКА

ДАМСКИЙ ДЕТЕКТИВ

ПРИЗРАК

СЛАВИНА СЛАВА