Шеф с системой. Битва на Ярмарке [Тимофей Афаэль] (fb2) читать онлайн

Шеф с системой. Битва на Ярмарке

Глава 1

Я развернулся и вошел в дом.

Внутри царила гнетущая тишина. Дети разбрелись по своим комнатам. Варя укладывала Машу. Матвей стоял возле стола с тряпкой в руках. Пытался вытереть просыпанную муку, но руки дрожали так сильно, что только размазывал белые разводы по дереву.

Я прошел мимо него в свою комнату, сел на лавку, достал из ножен свой поварской нож. Взял точильный брусок и начал точить. Так мне всегда легче думалось.

Ш-ш-шорк. Ш-ш-шорк.

Монотонный звук разрезал тишину, как лезвие — ткань. Я водил ножом по бруску медленно, не торопясь. Лезвие становилось острее с каждым движением. Мысли — четче.

Они думают, что все заберут и таким способом убьют сопротивление.

Ш-ш-шорк.

Варя появилась в дверном проеме. Остановилась на пороге, смотрела на меня грустным взглядом. Открыла рот, собираясь что-то сказать.

Я не поднял головы. Продолжал точить нож. Она постояла еще немного, потом развернулась и ушла. Через минуту в дверях появился Матвей. Замер, глядя на меня. Я слышал его дыхание — частое, сбивчивое.

Ш-ш-шорк. Ш-ш-шорк.

Он не решился войти. Постоял, потом тоже ушел.

Дети боялись подходить. Наверное, чувствовали то, что я сам едва сдерживал — беспощадную ярость, сжатую в тугой узел где-то под ребрами. Ярость, которая просила выхода. Требовала крови. Но не сейчас. Сейчас мне нужно думать. Я провел пальцем по острию ножа. Холодный, идеально острый клинок.

Дураки. Огонь не в железе.

Я коснулся виска.

Огонь здесь. В голове, в руках. В моих умениях.

Образы начали складываться в голове.

Сколько денег осталось? Три серебра. Может, чуть больше. Жалкие гроши.

На что хватит? Мука. Самая дешевая — ржаная, грубого помола. Корнеплоды, которые никто не хочет брать. Сало. Может быть, немного соли.

Я перебирал варианты, как карты в колоде.

Что из этого приготовить? Что привлечет толпу на ярмарке?

Лепешки. Жареные, горячие, с хрустящей корочкой. Простые, но если сделать правильно — люди оторвут с руками.

Но для этого нужен жар. Сильный, постоянный жар, чтобы корочка схватывалась мгновенно, а внутри оставалось мягко.

Я представил сковороду на огне. Нет, не сковороду — жаровню. Плоскую поверхность, раскаленную добела.

Обычная печь? Нет. Слишком медленно разогревается. Жрет дрова. Жар неравномерный.

Мне нужно что-то другое. Что-то, что даст максимум жара при минимуме топлива.

Вертикальная тяга. Эффект дымохода.

Образ вспыхнул в голове — ракетная печь. Примитивная конструкция, гениальная в своей простоте. Труба вертикально. Воздух входит снизу, поднимается, создает тягу. Пламя ревет, как дракон. Жар в три раза сильнее обычного. Можно собрать из того, что под рукой. Камни и глина, что осталась после колесницы. Металлическую трубу можно у Сидора взять. Я представил конструкцию целиком. Увидел, как она работает. Как пламя бьет внутри, раскаляя металл.

Это сработает.

Нет. Это ДОЛЖНО сработать.

Я резко поднялся на ноги. Точильный камень с глухим стуком упал на пол.

Вышел из комнаты. В доме стояла тишина. Дети давно разошлись по комнатам. Из-за закрытых дверей доносилось тихое сопение, мерное дыхание. Они спали. Только Варя не спала. Сидела на лавке у окна в общей комнате, обхватив колени руками, смотрела в темноту за стеклом. Услышав мои шаги, обернулась. Лицо бледное, под глазами темные тени.

Матвей дремал за столом, положив голову на скрещенные руки.

Я бросил взгляд на окно. Небо за стеклом из черного становилось темно-синим. Первые признаки рассвета. Скоро начнет светать. Рынок откроется.

Я подошел к Матвею, тронул за плечо:

— Вставай.

Он дернулся, резко поднял голову. Глаза красные, опухшие. Несколько секунд смотрел на меня непонимающе, потом сообразил где он, и быстро выпрямился:

— Александр? Что делаем?

— Сколько денег осталось? — спросил я. — До последней медяшки.

Матвей моргнул, не сразу сообразил. Полез в карман, достал потертый кошелек, высыпал содержимое на стол. Монеты звякнули, раскатились.

Он начал считать, губы беззвучно шевелились:

— Три серебра… и восемь медяков.

Я кивнул — должно хватить.

— Одевайся. Идем на рынок.

Матвей уставился на меня:

— На рынок? Сейчас? Но еще ночь же…

— Рассветает, — коротко бросил я. — Торговцы разворачивают лотки. Идем.

Варя встала с лавки, шагнула ко мне:

— Александр… — голос тихий, надломленный. — Зачем? У нас ничего не осталось…

Я посмотрел на нее:

— Осталось.

— Что? — выдохнула она.

Я накинул тулуп и дернул дверь на себя:

— Я.

Холодный предрассветный воздух ворвался в комнату. Матвей схватил свой и бросился за мной.

* * *

Рынок Слободки просыпался медленно, нехотя. Серое предрассветное небо нависало низко, тяжелыми облаками. Первые лучи солнца только начинали пробиваться сквозь них, окрашивая снег в бледно-розовый цвет.

Торговцы разворачивали свои лотки, кряхтя и переругиваясь. Зевали во весь рот, потирали озябшие руки, пытаясь согреться. Кто-то разводил маленькие жаровни с углями. От них поднимался тонкий дымок, пахло дровами и золой. Я шел быстро, почти не оглядываясь по сторонам. Матвей семенил рядом, пытаясь не отставать. Мешок за его спиной болтался пустой — пока.

— Александр, — начал он осторожно, запыхавшись. — Ты… ты можешь хоть намекнуть? Что мы будем покупать?

— То, на что хватит денег, — коротко бросил я, не сбавляя шага.

Матвей помолчал, потом попробовал снова:

— Но… но для чего? Что ты собираешься готовить?

Я остановился так резко, что он чуть не врезался в меня. Обернулся, посмотрел ему в глаза:

— То, что заставит людей забыть обо всем. То, ради чего они выстроятся в очередь и будут ждать, даже если Гильдия прикажет им уйти.

Матвей сглотнул, кивнул. Больше не спрашивал.

Первым делом — мука.

Я подошел к лотку старика-торговца, который торговал зерном и мукой. Лицо морщинистое, как печеное яблоко. Руки узловатые, с темными пятнами. Он смотрел на меня сонными, полузакрытыми глазами.

— Мука, — сказал я. — Ржаная. Самая дешевая, что есть.

Старик кивнул молча, нагнулся под прилавок и вытащил мешок. Небольшой, потертый. Развязал горловину, показал содержимое. Я взял щепотку, растер между пальцами. Грубый помол. Много отрубей. Активировал Анализ Ингредиентов:

Мука ржаная грубого помола

Качество: Простое

Состояние: Свежая, с примесями отрубей

Потенциал: Отлично подходит для деревенского хлеба, лепешек. Грубая структура даст плотную текстуру

Для нищих Слободки это была хорошая мука. Без плесени, без гнили. Такая, на которой можно прожить зиму.

— Беру, — сказал я.

Старик назвал цену — один серебряный за мешок. Я отсчитал монеты, положил на прилавок, потом закинул мешок на плечо.

Дальше — овощной ряд.

Я остановился у лотка, где торговали корнеплодами. Не теми красивыми, ровными овощами, что продавали в центре города для богатых горожан. Здесь лежали те, что остались после отбора — кривые, с трещинами, местами побитые морозом.

Но для меня это не было проблемой. Я начал перебирать. Брал каждый корнеплод в руки, ощупывал, нюхал, иногда слегка царапал ногтем кожуру.

Активировал Дар.

Репа — чуть подвяленная, но еще годная. Сладковатая. Запечется отлично, даст сок.

Репа

Качество: Хорошее

Состояние: Слегка подвяленная, но структура целая

Потенциал: Сладковатая, сочная при запекании. Хорошо держит форму

Брюква — жесткая, волокнистая, но не гнилая.

Б рюква

Качество: Простое

Состояние: Жесткая, старая.

Потенциал: Требует долгой термообработки, но размягчится и даст насыщенный вкус

Морковь — кривая, тонкая, но сладкая. Такую никто не покупал для стола, но для начинки — идеально.

Чеснока еще взял, хрена.

Я набрал лучших экземпляров, что только можно найти. Сложил в мешок Матвея. Торговка смотрела на меня с любопытством:

— Ты че, повар, что ли? Так внимательно выбираешь.

— Что-то вроде того, — усмехнулся я и протянул ей несколько медяков.

Она пересчитала, кивнула довольно.

Специи.

Я нашел лоток, где торговали солью, перцем и сушеными травами. Торговец — тощий парень лет двадцати пяти с жадными глазами и потрескавшимися губами — смотрел на меня с недоверием.

— Соль нужна, — сказал я. — Крупная и перец, если есть недорогой.

Парень достал мешочек с серой крупной солью и маленький сверток, завернутый в тряпицу. Развернул — черный перец, горошком.

Я взял щепотку, растер между пальцами, поднес к носу. Аромат слабый, но есть. Не подделка, не древесная кора. Настоящий перец, просто старый.

— Два медяка за соль, три за перец, — сказал торговец, глядя на меня испытующе.

Дорого для такого качества.

— Один за соль и два за перец, — выдвинул встречную цену я. Торговец нехотя кивнул и я отдал монеты.

Последнее — жир.

Я направился к мяснику, который торговал на краю рынка. У него не было хорошего мяса — то продавали в центре. Здесь лежали обрезки, кости, куски сала.

Мясник — мужик лет сорока, с круглым лицом и жирными пальцами — усмехнулся, увидев меня:

— Что тебе, парень? Косточек на бульон? Или ноги на студень?

— Сало, — сказал я. — Какое есть подешевле.

Он хмыкнул, достал из-под прилавка кусок желтоватого сала. Старое, с легким запахом, но я активировал Дар:

Сало свиное

Качество: Простое

Состояние: Старое, но без признаков порчи

Потенциал: Отлично для вытопки смальца, жарки.

— Три медяка, — сказал мясник, взвешивая кусок на ладони.

— За два заберу.

— Идет.

Я кивнул и отдал монеты из кошелька. Когда мы вернулись домой, солнце уже поднялось над крышами. В окна лился холодный утренний свет.

Матвей дотащил мешок с овощами до стола, сбросил его с плечей с глухим стуком и застонал, потирая затекшую шею:

— Господи… тяжелый же… — Он перевел дыхание, посмотрел на мешок, потом на меня. — Это… это правда все, что мы купили? — он словно не верил своим глазам.

Я окинул взглядом наши покупки, разложенные на столе. Мешок ржаной муки. Корнеплоды — репа, брюква, морковь — все кривые, побитые. Мешочек соли. Крошечный сверток с перцем. Кусок желтоватого сала. Простая еда. Самая обычная. Такая, на которой люди в Слободке жили всю зиму, растягивая каждую крошку, но в правильных руках, с правильным подходом…

— Этого достаточно, — сказал я негромко, но твердо.

Матвей посмотрел на меня с сомнением. Открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал. Только спросил: — Что дальше, мастер?

От шума дети проснулись. Послышались голоса, шарканье ног, зевота. Через минуту в кухню начали заходить — сонные, растрепанные, с заспанными лицами. Тимка зашел первым, потягиваясь и почесывая затылок. За ним — Петька и Семка. Маша вышла последней, прижимая к груди старую тряпичную куклу. Варя спустилась следом. Лицо бледное, круги под глазами еще темнее, чем ночью. Она почти не спала.

Все остановились у стола, уставившись на наши покупки. Тишина повисла тяжелая, неловкая. Варя подошла ближе, посмотрела на мешок муки, на овощи, на кусок сала. Долго молчала. Потом подняла взгляд на меня:

— Александр… — голос тихий, осторожный. — Я понимаю, что на три серебра больше не купишь. Этого хватит, чтобы мы неделю не голодали. Но…

Она замялась, подбирая слова.

— Но ты же не собираешься торговать ЭТИМ на ярмарке? Против Гильдии? Они придут с жареными утками, пирогами с мясом, медовыми коврижками… А у нас — ржаная мука и репа?

Я не ответил. Подошел к очагу, взял записи Матвея и начал чертить. Дети молча сгрудились вокруг, смотрели с любопытством.

Я рисовал быстро, уверенно. Прямоугольник. Внутри — вертикальная труба, толстая линия вверх. Камера сгорания внизу, маленький квадрат. Воздуховод сбоку — стрелка, показывающая направление.

— Что это? — тихо спросил Матвей, наклоняясь ближе.

— Драконий Горн, — сказал я, не поднимая головы. Угольный карандаш скрипел, оставляя черные линии. — Печь такая. Простая конструкция, но очень мощная.

Я указал углем на нижнюю часть чертежа:

— Здесь — камера сгорания. Сюда кладем дрова или уголь. Совсем немного, буквально горсть. Воздух входит снизу, вот здесь, через этот канал. — Я провел стрелку. — Поднимается вверх, через трубу. Создается естественная тяга. Очень сильная.

Тимка присел рядом, нахмурившись:

— И что, печка от этого лучше греет?

— Не просто лучше, — я посмотрел на него. — Жарче. Намного жарче любой обычной печи. Пламя будет реветь, как дракон. Отсюда и название.

— Реветь? — переспросила маленькая Маша, глаза расширились. — Как дракон из сказок?

Я кивнул:

— Примерно так. Будет очень горячо.

Тимка все еще хмурился, не до конца понимая:

— Но зачем труба вертикальная? Почему нельзя как обычно, в сторону?

— Эффект дымохода, — объяснил я, снова указывая на чертеж. — Горячий воздух всегда поднимается вверх. Чем выше труба — тем быстрее он поднимается, а когда горячий воздух уходит вверх, он втягивает за собой новый, холодный, снизу. Получается постоянный поток. Огонь не гаснет, не тлеет — он ГОРИТ. Ярко и жарко.

Петька и Семка переглянулись, явно ничего не поняв, но кивнули.

Варя стояла поодаль, скрестив руки на груди. Качнула головой с недоверием:

— Хорошо. Допустим, эта… печь… правда будет такой мощной, но ты собираешься собрать ее из чего? — Она обвела рукой пустую кухню. — У нас ничего нет, Александр. Совсем ничего.

Я поднял голову, встретился с ней взглядом:

— Есть. Камни с улицы — их полно. Глина, которая осталась после колесницы, помнишь? Мы обмазывали раму. Еще есть.

— Этого мало, — возразила Варя. — Тебе нужна труба, ты сам нарисовал. Металлическая. Откуда?

— Закажу у Сидора-кузнеца, — спокойно ответил я. — Одну трубу. Это не дорого.

— А на чем ты ее повезешь на ярмарку? — не унималась Варя. — Или думаешь тащить на руках?

— Тележка, — сказал я. — Попрошу у Степана плотника на время. Думаю, он мне не откажет.

— На какие деньги ты закажешь трубу⁈ — голос Вари сорвался на крик. — У нас больше НЕТ денег! Ты потратил последнее на эту муку и овощи!

— Найду, — твердо сказал я.

— Где⁈ — Она шагнула ко мне, глаза блеснули. — Откуда ты возьмешь деньги, Александр⁈ Скажи мне!

Я медленно поднялся, посмотрел на нее:

— Найду или договорюсь. Сделаю сам, если придется, но печь будет готова к завтрашнему утру.

Варя открыла рот, хотела возразить, но я поднял руку:

— Хватит. Это сработает, потому что должно сработать. Потому что у нас больше нет выбора.

Повисла тишина.

Маша осторожно подошла ближе, посмотрела на чертеж, потом на меня. Тихо спросила:

— Александр… а что мы будем готовить на этой печке?

Я присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне. Посмотрел в ее широко распахнутые глаза. Потом перевел взгляд на стол — на мешок муки, корнеплоды, кусок сала.

— То, что заставит всю ярмарку сбежаться к нам, — сказал я тихо, но так, чтобы услышали все. — То, от чего у людей потекут слюнки. То, чего они никогда в жизни не пробовали.

Маша моргнула:

— Из… из этого?

Я кивнул:

— Из этого.

Дети переглянулись. В их глазах читалось сомнение, страх, но и надежда. Хрупкая, как первый лед на луже. Варя стояла молча, сжав руки в кулаки.

Я встал, отряхнул ладони:

— А теперь за работу.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Угрюмый. Массивный, как медведь. Плечи широкие, заполнили весь дверной проем. Лицо хмурое, но не злое. За его спиной маячил Волк.

— Дядя Угрюмый! — тоненько пискнула Маша и бросилась к нему.

Угрюмый поймал ее одной рукой, легко поднял и посадил себе на плечо. Провел огромной ладонью по ее растрепанным волосам:

— Привет, малявка. Как спалось?

— Плохо, — честно призналась Маша, обхватив его голову руками. — Стража приходила. Все забрали.

Угрюмый поморщился. Осторожно снял девочку с плеча, поставил на пол:

— Знаю. Слышал. Иди к Варе, ладно? Мне с Александром поговорить надо.

Маша кивнула и отбежала к Варе.

Угрюмый вошел в кухню, оглядел припасы на столе, чертеж. Тяжело вздохнул. Подошел к столу, присел на лавку — та жалобно скрипнула под его весом.

— Ну что, Александр, — сказал он устало, потирая лицо ладонью. — Приехали, значит.

Я кивнул молча.

Он посмотрел на мешок муки, на горстку корнеплодов:

— Это все, что осталось?

— Пока да.

Угрюмый молчал. Потом покачал головой:

— Слушай… я понимаю, что ты упрямый, но, может, хватит? А? Ярмарку пропусти. Переждем. Я помогу — денег дам, людей подключу. Через месяц-другой все уляжется, и…

— Нет, — перебил я. — Я иду послезавтра.

Угрюмый поднял бровь:

— Куда идешь?

— На ярмарку.

Он уставился на меня. Потом на стол. Потом снова на меня:

— С… с этим? — Он ткнул пальцем в мешок муки.

— С этим.

Несколько секунд он просто смотрел на меня. Потом рассмеялся — коротко, без веселья:

— Ты совсем, да? Окончательно? — Он встал, подошел ко мне. — Александр, послушай. Я уважаю твою волю, правда, но это самоубийство. У Гильдии будет вкусная, дорогая еда из хороших продуктов, а у тебя — горсть репы. Тебя затопчут.

— Может быть, — согласился я спокойно. — Но я все равно иду.

Угрюмый смотрел на меня долго. Потом выдохнул и махнул рукой:

— Упрямый ублюдок. Ладно. Твое дело.

Он отошел к окну, постоял. Потом развернулся. Лицо стало жестким:

— Знаешь, что меня бесит больше всего в приходе стражи? — Голос стал тише, злее. — Меня бесит, что они устроили это на МОЕЙ территории. В Слободке. Привели стражу, разгромили дом, запугали детей. Под моим носом.

Он сжал кулаки:

— Кто-то слил им все. Про твои заказы у мастеров и кухню передвижную. Кто-то из наших.

Волк за его спиной молчал, но глаза сузились.

— Я найду эту крысу, — процедил Угрюмый. — И когда найду… Гильдия пожалеет, что сунулась сюда.

Он направился к двери. На пороге остановился, обернулся:

— Ты точно идешь?

— Точно.

Угрюмый усмехнулся. В его глазах мелькнуло уважение:

— Ну, удачи тогда, безумец. Если выживешь — приходи. Расскажешь, как оно было.

Он вышел. Волк последовал за ним. Дверь закрылась.

Вечер опускался на город медленно, окрашивая небо в темно-синий цвет. Первые звезды проступили сквозь облака. Мороз крепчал — щипал щеки, пробирался под одежду.

Я накинул тулуп, застегнул на груди и вышел из дома. Матвей вскочил с лавки:

— Александр, подожди! Я с тобой!

Я покачал головой:

— Оставайся. Присмотри за детьми, ужин приготовь.

Матвей хотел было возразить, но я положил руку ему на плечо:

— Я вернусь быстро. Обещаю.

Он неохотно кивнул.

Узкие улицы Слободки были почти пусты. Снег скрипел под ногами — жесткий, промерзший. Фонари горели редко — один на три дома, не больше. Тусклый свет едва пробивался сквозь закопченное стекло. Холодный ветер свистел между домов. Где-то вдалеке лаяла собака. Из окон домов пробивался свет — теплый, уютный. Пахло дымом из печных труб, вареной капустой, печеным хлебом.

Кузница Сидора была на краю Слободки, почти у самой границы с Ремесленным кварталом. Старое приземистое здание из серого камня. Из трубы валил густой дым. Дверь была распахнута настежь, несмотря на мороз. Я переступил порог — жара ударила в лицо, как волна. Внутри пылал горн, языки пламени плясали, отбрасывая прыгающие тени на закопченные стены. Пахло раскаленным железом, углем, потом.

Сидор стоял у наковальни спиной ко мне. Массивный, широкоплечий, в кожаном фартуке, перепачканном сажей. Молот взлетал и падал — мерно, ритмично. Удар. Еще удар. Искры брызгали во все стороны. Он бил по раскаленной полосе железа, придавая ей нужную форму. Металл краснел, сгибался под ударами. Я подождал, пока он закончит, потом кашлянул.

Сидор обернулся. Увидел меня — поднял бровь, опустил молот на наковальню:

— Александр? — Он вытер лоб тыльной стороной ладони, размазав копоть. — Не ожидал тебя увидеть. Думал, после вчерашнего ты сиднем будешь сидеть.

— Слышал, значит, — сказал я.

Он хмыкнул:

— Вся Слободка слышала. Стража нагрянула, все вынесли подчистую. — Он нахмурился. — Жаровню тоже забрали?

— И жаровню.

Сидор выругался сочно, швырнул щипцы на верстак:

— Сволочи. Хорошая вещь была, я старался. — Он покачал головой. — Ну что теперь? Ярмарки, значит, не будет?

— Будет, — твердо сказал я. — Но мне нужна твоя помощь. Еще раз.

Сидор прищурился, подозрительно:

— Помощь? Какая еще помощь? У тебя вообще деньги остались?

— Остались, — ответил я и достал из кармана сложенный листок бумаги. Развернул, протянул ему.

Сидор взял, поднес к свету горна. На листке был грубый набросок — труба, примерно метр длиной, с отверстиями внизу.

Он изучал чертеж, хмурясь:

— Труба? Железная?

— Да. Метр в длину с ладонь шириной. Вот здесь, внизу, нужны отверстия для воздуха. — Я указал на рисунок. — Четыре-пять штук, по кругу.

Сидор почесал бороду, оставив на ней черный след:

— А это для чего, если не секрет?

— Для печи.

Он поднял голову, непонимающе:

— Для печи? Какой еще печи?

— Драконий Горн, — сказал я. — Новая конструкция. Вертикальная тяга. Даст жар сильнее, чем обычная печь в два-три раза.

Сидор присвистнул, снова уставился на чертеж:

— Хитро придумано. Никогда такого не видел. — Он поднял взгляд на меня. — Ты это где откопал?

— Сам придумал, — коротко ответил я.

Сидор усмехнулся:

— Ну ты даешь, повар. — Он отложил чертеж на верстак. — Сделать-то сделаю, но когда надо?

— К завтрашнему утру.

Он замер. Уставился на меня:

— К утру? Ты серьезно?

— Абсолютно.

Сидор выдохнул, покачал головой:

— Александр, это быстро. Очень быстро. Я должен раскатать железо, согнуть трубу, проделать отверстия…

— Я знаю, — перебил я. — Но у меня нет времени. Ярмарка послезавтра. Мне нужно успеть собрать печь завтра.

Сидор молчал, глядя на меня. Потом тяжело вздохнул:

— Ладно. Черт с тобой. Сделаю, но работать буду всю ночь. Глаз не сомкну.

— Сколько? — спросил я и полез в карман.

Он назвал цену. Я достал последние монеты — те, что припрятал на самый крайний случай — и положил на верстак.

Сидор пересчитал, кивнул:

— Приходи на рассвете. Труба будет готова.

Я пожал его руку — ладонь горячая, мозолистая:

— Спасибо.

— Не благодари. Просто не дай мне зря всю ночь проработать.

Я усмехнулся:

— Постараюсь, — и вышел из кузницы в холодную ночь.

* * *

Мастерская Степана-плотника была в двух кварталах, ближе к центру Слободки. Небольшой дом с пристройкой.

Я толкнул дверь — она поддалась со скрипом.

Внутри горела лампа. Степан сидел у верстака, склонившись над доской. Рубанок скользил по дереву, снимая тонкую стружку. Она падала на пол, закручиваясь спиралью.

Услышав мои шаги, он поднял голову:

— Александр! — Он отложил рубанок, встал, вытирая руки о фартук. — Слышал, что у тебя стража вчера была. Все забрали?

— Все, — подтвердил я.

Степан выругался, качнул головой:

— Гниды. Колесницу тоже?

— Даже ее.

Он присвистнул:

— Жалко, брат. Хорошая штука получилась. Я старался. — Он посмотрел на меня внимательно. — Ну что теперь? Ярмарка отменяется?

— Нет, — сказал я. — Но мне снова нужна твоя помощь.

Степан прищурился:

— Слушаю.

— Могу я тележку твою взять? Мне на ней печь надо довезти на ярмарку и припасы, — спросил я его.

— Конечно, какие разговоры? Бери и порви их там! Вижу, ты решительно настроен!

Я кивнул и вышел обратно в ночь.

Когда я вернулся домой, в доме было тихо. Дети давно спали в своих комнатах. Только Варя не спала — сидела у очага, укутавшись в платок, и смотрела на угасающие угли. Огонь почти погас, только красные искорки мерцали в пепле.

Услышав мои шаги, она подняла голову. Лицо усталое, осунувшееся:

— Ну что? Получилось?

Я кивнул, стянул плащ, повесил на крючок у двери:

— Сидор сделает трубу. К рассвету все будет готово. Степан даст тележку.

Варя медленно кивнула. Потом тихо спросила, глядя на угли:

— Александр… ты правда веришь, что это сработает?

Я подошел к чертежу, провел пальцем по углю, размазывая линии. Грубый рисунок. Простая конструкция.

— Они забрали наше оборудование, — сказал я негромко, больше себе, чем ей. — Забрали продукты. Думают что этого достаточно, чтобы торговец пирожками заткнулся и больше не отсвечивал.

Я поднял голову, посмотрел на Варю. В свете тлеющих углей ее лицо казалось бледным, почти призрачным:

— Но они ошиблись. Они забыли главное.

— Что? — прошептала она.

— Огонь. — Я встал, отряхнул колени. — Они не могут забрать наш огонь. Потому что он не в железе. Он здесь. — Я постучал себя по груди.

Варя смотрела на меня молча. В ее глазах медленно разгоралась надежда — хрупкая, как первый огонек в печи.

Я повернулся к ней:

— Спать. Завтра будет тяжелый день.

Она кивнула, поднялась с лавки На пороге остановилась, обернулась:

— Александр… спасибо.

— За что?

— За то, что не сдаешься.

Я остался один на кухне. Посмотрел на чертеж, на наши скудные запасы. Из этого я должен создать чудо. Накормить толпу. Победить Гильдию.

Я усмехнулся: Загнанный в угол зверь — самый опасный.

Послезавтра я принесу огонь на эту ярмарку.

И пусть вся эта гребаная Гильдия попробует его остановить.

Глава 2

Я проснулся от стука. Резкий, настойчивый. Три удара — пауза — еще три. Кто-то не собирался ждать. Я открыл глаза. За окном было то предрассветное время, когда ночь уже отступает, но солнце еще не показалось. Серый полусвет, холодный и неприветливый.

Стук повторился и стал громче. Я сбросил одеяло, вскочил с постели. Ноги коснулись ледяного пола — я поморщился, но не остановился. Накинул рубаху, штаны, босиком пошел к двери. В доме было тихо. Дети еще спали. Из-за закрытых дверей доносилось ровное дыхание, тихое сопение.

Я спустился по лестнице, прошел через кухню и распахнул дверь. Холодный воздух ударил в лицо. Мороз крепчал. На дворе стоял Сидор-кузнец. Массивный, широкоплечий, лицо красное от мороза и бессонной ночи, под глазами темные круги. За его спиной на снегу лежала длинная железная труба и решетка, которую он сделал, хотя я и не просил.

— Красота, а за решетку отдельное спасибо, — сказал я.

Сидор хмыкнул, слегка поправил шапку:

— Обещал к рассвету — вот и принес. Хотя чуть не заснул над наковальней раза три. — Он кивнул на трубу. — Смотри. Метр, как просил. Ширина — ладонь. Отверстия внизу для воздуха — пять штук, по кругу. Железо толстое, не прогорит быстро.

Я присел на корточки рядом с трубой, осмотрел ее. Отверстия внизу — круглые, одинакового размера, расположены точно по окружности. Настоящая работа мастера.

— Отличная работа, — сказал я, поднимая голову. — Спасибо.

Сидор махнул рукой:

— Не за что. Теперь дело за тобой. — Он кивнул на решетку рядом. — Вот это для печки твоей. Сделал на всякий случай. Я верю в тебя, Алексендр. Ты мужик, не отступаешь даже в такой ситуации. Уважаю.

Я кивнул, пожал протянутую руку и принялся осматривать решетку. Прямоугольная, из толстых железных прутьев. Тяжелая, прочная. Выдержит вес сковороды, котла, чего угодно.

— Спасибо, Сидор, — подтвердил я. — Где наша не пропадала, да? — почему-то вспомнилась именно эта поговорка, которую повторял один мой друг из прошлой жизни.

Сидор присвистнул:

— Хорошо сказал. Именно так, Александр. Считай, вклад мой. Трактир откроешь у меня приборы закажешь, — он подмигнул и спросил. — Драконий Горн, так ты его назвал? Сегодня собирать станешь?

— Сегодня соберу, — сказал я, поднимаясь. — До полудня.

Сидор покачал головой:

— Ты упрямый, Александр. Очень упрямый. — Он посмотрел на дом, на темные окна. — Дети еще спят?

— Да, но скоро подниму.

— Ну ладно. — Сидор повернулся к воротам, потом остановился. Обернулся. Лицо стало серьезным. — Слушай… я не знаю, что ты задумал, но если эта печь правда сработает так, как ты говоришь… если ты правда выйдешь на ярмарку и дашь бой Гильдии… — Он помолчал, подбирая слова. — Повторяю, я за тебя. Понял? Если что — приходи. Чем смогу — помогу.

Я посмотрел на него. Кивнул:

— Спасибо, Сидор. Это много значит.

Он усмехнулся:

— Да ладно тебе. Просто порви их. Эту гребаную Гильдию. Заодно и за меня.

Он развернулся и зашагал к воротам. Я смотрел, как его фигура растворяется в предрассветной мгле. Потом посмотрел на трубу и решетку. У меня будет огонь, как только я соберу эту печь.

Я вернулся в дом и спустился на кухню. Разжег очаг — несколько щепок, сухая солома, искра от кремня. Огонь вспыхнул, затрещал весело. Подбросил дров покрупнее, подождал, пока разгорится как следует.

Достал овсянку. Засыпал в большой котел, смешал воду с молоком, залил и поставил на огонь. Добавил щепотку соли, помешал деревянной ложкой. Каша начала булькать, по кухне поплыл запах. Наверху послышались голоса, шарканье ног. Дети просыпались. Видимо, запах еды сделал свое дело — лучше любого будильника.

Первым спустился Матвей, зевая и потирая глаза. За ним — Тимка, растрепанный, в перекошенной рубахе. Потом Петька, Стёпка, Антон. Один за другим подтягивались остальные — Сенька, Федька, Лёшка. Все сонные, но уже более-менее на ногах.

Варя спустилась последней. Лицо бледное, под глазами темные круги. Она молча прошла к очагу, посмотрела в котел:

— Каша?

— Да, — кивнул я. — Сейчас будет готова.

Она кивнула и начала доставать миски из шкафа.

Я разлил кашу по мискам — щедрые порции. Дети уселись за стол, принялись есть. Голод делал свое дело — никто не болтал, не смеялся. Только стук деревянных ложек о миски. Я ел стоя, прислонившись плечом к стене возле очага. Каша была горячей, густой, прилипала к ложке. Не самая вкусная, все же молоко с водой без меда и без масла, но сытная — то, что нужно перед тяжелым днем.

Смотрел на детей за столом. Они ели молча, сосредоточенно, склонившись над мисками. В их глазах снова была жизнь. Не то безнадежное, потухшее выражение, что было вчера после рейда стражи. Что-то изменилось. Может быть, горячая еда. Может быть — то, что я не сдался.

Когда последняя ложка каши исчезла в последней миске, я отставил свою в сторону и выпрямился:

— Матвей, Тимка, Петька, Стёпка, Антон.

Пятеро старших мальчишек подняли головы.

— Одевайтесь потеплее. Нам нужно выходить.

Матвей вытер рот рукавом:

— Куда мы идем?

— За камнями, — коротко ответил я.

Тимка нахмурился, не понял:

— За какими камнями?

— Для Драконьего Горна. Помните? Вчера показывал.

Петька покосился на Матвея, потом недоверчиво посмотрел на меня:

— То есть… мы правда будем это строить? Прямо сегодня?

— Прямо сегодня. До полудня печь должна стоять.

Стёпка почесал затылок, явно сомневаясь:

— Александр, а… а откуда камни-то брать? Мы же не каменщики, не знаем где…

— По Слободке полно, — перебил я. — На старую мельницу сначала пойдем. Если там не наберем, то в заброшенные дворы за пьяным переулком. Ищем большие, плоские камни, которые можно использовать для кладки.

— А сколько нам надо натаскать? — спросил Сенька.

— Много, — ответил я, глядя ему прямо в глаза. — Столько, сколько сможем часа за два. Чем больше — тем лучше.

Мальчишки замолчали. Переглянулись между собой. В их взглядах читалось сомнение — печь из камней звучало безумно, но никто не возразил вслух. Никто не сказал «не пойду» или «это глупо».

Они уже научились мне доверять. Даже когда не понимали зачем.

Я оттолкнулся от стены:

— Одевайтесь. Тулупы, шапки, рукавицы. На улице мороз, пальцы отморозите за пять минут, если без рукавиц таскать камни.

Мальчишки закивали и начали подниматься из-за стола. Табуретки заскрипели. Кто-то зевнул во весь рот. Они потянулись к своим углам, где висели тулупы и лежали шапки.

Варя все это время стояла у очага, облокотившись о каменную кладку. Смотрела на меня настороженным взглядом. Лицо непроницаемое, но в глазах — что-то темное. Страх? Злость? Отчаяние?

Когда мальчишки ушли одеваться, она тихо спросила:

— Александр… — голос глухой, усталый. — Ты правда думаешь, что это сработает? Что ты построишь печь из обломков и камней, и она… что, будет работать?

Я посмотрел ей в глаза. Не отвел взгляд. Держал паузу.

— Должна, — сказал я просто.

Варя покачала головой. Медленно и, похоже, не веря.

— Должна, — повторила она с горечью. — Но что если нет?

— Она будет работать, — я посмотрел ей в глаза. — Никаких если.

Она выдохнула, опустила взгляд. Развернулась к столу и начала молча собирать грязные миски. Движения резкие, злые. Одна миска звякнула о другую слишком громко.

Я вышел из кухни, а через несколько минут мы собрались во дворе.

Рассвет уже полноценно начался — небо на востоке окрасилось в нежно-розовый и бледно-оранжевый, словно кто-то размазал акварель по холсту. Солнце еще не показалось, но свет уже был — серый, холодный, зимний. Длинные тени от домов ложились на снег.

Мороз крепчал. Дышать было больно — воздух обжигал легкие, оседал инеем на бровях и ресницах. Снег под ногами скрипел так громко, что казалось, весь квартал должен проснуться.

Я обернулся. Передо мной стояли пятеро мальчишек в тулупах, шапках и толстых рукавицах.

— Слушайте внимательно, — сказал я, глядя на каждого по очереди. — Камни нужны крепкие, которые не крошатся, не трескаются. Ищите плоские, чтобы укладывать один на другой. Размером вот такие. — Я показал руками — примерно с голову взрослого человека. — Больше можно, меньше — нет. Понятно?

— Понятно, — кивнул Матвей.

— До полудня печь должна быть собрана, — продолжил я. — Это значит, что камни нужны через два часа. Максимум — три. Чем быстрее притащим, тем быстрее начнем строить.

Тимка потер ладони друг о друга, согревая:

— А если не успеем?

Я посмотрел на него:

— Успеем, потому что иначе нельзя.

Он кивнул.

— Тогда вперед, — сказал я и первым двинулся к воротам.

Мальчишки последовали за мной. Мы вышли за ворота — в холодное, просыпающееся утро Слободки.

Мы шли по узким улицам, где дома стояли так близко друг к другу, что крыши почти соприкасались. Из труб поднимался дым. Снег под ногами был утоптанный, грязный, смешанный с золой.

Я шел впереди, мальчишки — следом гуськом. Тимка рядом, остальные чуть поодаль.

— Куда сначала? — спросил Матвей, перепрыгивая через замерзшую лужу.

— К Степану, — ответил я, не оборачиваясь. — Заберем тележку. Иначе на себе камни таскать будем до вечера.

Тимка кивнул с облегчением:

— Точно, а то я уже думал, как мы все это потащим.

До мастерской мы дошли быстро. Я открыл дверь и из проема повалил пар — внутри явно топили печь.Тепло ударило в лицо, приятное после мороза. Пахло свежей стружкой.

Степан стоял у верстака, строгал доску. Услышав наши шаги, обернулся. Лицо усталое, под глазами темные круги — видно, всю ночь проработал.

— Александр! — Он отложил рубанок, вытер руки о фартук. — Пришел за тележкой?

— За ней, — кивнул я.

Степан усмехнулся:

— Думал, ты передумаешь или еще спишь после вчерашнего. — Он кивнул на угол мастерской. — Вон она. Я ее немного в порядок привел для тебя. Ночь не спал.

Я подошел. В углу стояла простая двухколесная тележка — деревянная рама, две оси с колесами, длинные ручки для толкания.

— Спасибо, дружище. Очень она нас выручит, — сказал я, оборачиваясь к Степану.

Он пожал плечами:

— Не новая, конечно, но крепкая, не развалится. Что собираешься на ней везти?

— Для начала камни, а потом очаг на не соберу, — коротко ответил я.

Степан присвистнул:

— Камни? Для печи твоей?

— Для нее.

Он покачал головой:

— Ну ты даешь, Александр. Упертый как баран. Уважаю, — Он помолчал, потом усмехнулся. — Ладно. Бери. Только смотри, не перегружай — ось треснет.

— Не перегружу, — пообещал я и взялся за ручки тележки.

Мальчишки помогли мне выкатить ее на улицу. Колеса заскрипели по снегу — тяжеловато, но терпимо.

— Спасибо, Степан, — бросил я через плечо.

— Да ладно, — махнул он рукой. — Только верни целой и если печка твоя сработает — расскажешь, как оно.

Я кивнул и мы двинулись дальше на старую мельницу. Мальчишки рассказали, что там можно разжиться камнями.

Старая мельница стояла на краю Слободки, почти у самой реки. Когда-то здесь мололи зерно, но лет десять назад крыша обрушилась, колесо сломалось, и мельницу забросили. Теперь это была куча обломков, большую часть которых растащили местные, но кое-что осталось.

Мы подкатили тележку к краю развалин. Я остановился, оглядел местность. Камни лежали везде — большие, маленькие, плоские, круглые. Часть завалена снегом. Часть торчит наружу.

— Вот, — сказал я, указывая рукой. — Берем отсюда. Ищите плоские, размером с голову или больше. Проверяйте, чтобы не крошились. Грузим на тележку.

Тимка присел на корточки, откопал один камень из-под снега. Поднял, повертел в руках:

— Этот подойдет?

Я посмотрел. Плоский, серый, с ровными краями. Активировал Анализ:

Камень известняк

Качество: Хорошее

Состояние: Крепкий, без трещин

Потенциал: Отлично держит жар, не трескается при нагреве

— Подойдет, — кивнул я. — Такие и ищите. Складывайте в тележку аккуратно, чтобы не перегрузить.

Мальчишки разошлись по развалинам. Начали копать снег руками, выковыривать камни из замерзшей земли, переворачивать обломки.

Я работал рядом с ними. Руки быстро замерзли, даже в рукавицах. Камни тяжелые, холодные, как лед. Пальцы коченели, но я не останавливался.

Матвей нашел большой плоский камень, еле поднял. Понес к тележке, уложил на дно. Петька откопал несколько поменьше — ровных, хороших. Тоже понес грузить. Тимка с Антоном работали вдвоем — находили крупные булыжники, поднимали вместе, тащили к тележке. Стёпка работал молча. Находил камень — проверял — нес к тележке.

Тележка постепенно наполнялась. Слой за слоем. Камни укладывались плотно, один на другой.

Я проверял каждый перед погрузкой. Активировал Дар. Отбраковывал треснутые, крошащиеся. Оставлял только лучшие.

Прошло около часа. Тележка была загружена почти доверху. Много камней набрали, причем очень приличных. Повезло.

Я выпрямился, потер поясницу. Спина ныла. Руки дрожали от холода и усталости.

— Хватит, — сказал я. — Этого достаточно. Едем домой.

Мальчишки закивали, отряхивая снег с рукавиц. Лица красные от мороза и напряжения, но в глазах — удовлетворение. Мы справились.

Я взялся за ручки тележки. Потянул — тяжело, но едет. Колеса заскрипели под весом камней.

Тимка и Матвей подошли сзади, начали подталкивать.

— Вместе, — сказал я. — На счет три. Раз, два, три!

Мы рванули. Тележка тронулась с места, покатилась по утоптанному снегу.

Мы везли ее обратно через Слободку. Останавливались передохнуть каждые сто шагов. Тяжело, но дотащить нужно.

Когда вкатили тележку во двор, солнце уже поднялось выше. Стало немного теплее — градуса на два, не больше.

Мы остановились у крыльца, тяжело дыша. Пар валил изо ртов.

— Отлично, — сказал я, вытирая пот со лба. — Первый шаг сделали. Осталось построить нашу печь.

Я посмотрел на мальчишек:

— Отдыхайте, отогрейтесь дома. Потом начинаем разгружать.

Они закивали и побрели в дом, к очагу. Я остался во дворе, глядя на тележку с камнями. Первый шаг сделан. Теперь — самое сложное.

Пять минут отдыха пролетели быстро.

Мальчишки вернулись из дома — отогретые, с румяными щеками. Варя дала им горячего отвара, и теперь они снова были готовы работать.

Я стоял во дворе рядом с тележкой, глядя на груду камней. В голове уже выстроилась вся конструкция — от основания до трубы. Оставалось только воплотить.

— Слушайте внимательно, — сказал я, когда все собрались вокруг. — Печь будем строить прямо здесь, на тележке. Иначе потом не вытащим — слишком тяжелая.

Тимка нахмурился:

— На тележке? Но она же на колесах… неустойчиво.

— Поэтому сначала зафиксируем, — ответил я. — Подложим камни под колеса, чтобы не каталась. Потом начнем укладывать основание.

Матвей кивнул:

— Понял, а что с глиной? На морозе же замерзнет.

— Замерзнет, — согласился я. — Поэтому будем работать быстро. Глину разведем в доме, в тепле. Будем выносить порциями — ведрами. Укладывать сразу, пока не застыла. Ясно?

— Ясно, — хором ответили мальчишки.

— Тогда за работу. Петька, Стёпка — найдите камни покрупнее, подложите под колеса тележки. Остальные — начинайте разгружать. Самые большие и плоские камни — в сторону. Они пойдут на основание.

Мальчишки рассыпались, каждый занялся своим делом.

Петька и Стёпка нашли во дворе несколько тяжелых булыжников, подкатили их под колеса тележки. Она встала намертво, перестала качаться.

Остальные начали разгружать камни, сортируя их по размеру и форме.

Я же пошел в дом готовить раствор. На кухне у очага стояли два больших деревянных таза. В углу, в старом сундуке, лежали остатки огнеупорной глины — та самая, что я покупал для колесницы. Два мешка, может чуть больше.

Я вытащил их, развязал. Глина была сухая, комковатая, серого цвета. Высыпал в один таз. Налил воды из ведра — теплой, почти горячей, из котла над очагом. Начал месить руками. Сухая глина превращалась в теплую вязкую массу. Липла к пальцам, тянулась. Я добавлял воды понемногу, месил, разминал комки.

Когда первая порция была готова — густая, как тесто, но текучая — я выпрямился:

— Варя, помоги. Нужно носить глину на улицу. Быстро, пока не остыла.

Она молчала несколько секунд. Потом медленно кивнула, взяла ведро и зачерпнула глину из таза.

Мы вышли во двор. Я поставил ведро с глиной рядом с тележкой и обернулся к мальчишкам:

— Слушайте, как будем работать. Антон, Сенька, Федька — вы идете в дом. Там у очага стоят тазы и мешки с глиной. Высыпаете в таз, заливаете горячей водой из котла, месите. Как готово — выносите сюда ведрами. Быстро, пока не остыла. Понятно?

Антон кивнул:

— Понятно. Сколько воды лить?

— Чтобы как густое тесто получилось, — показал я руками. — Не жидкая, но и не сухая. Текучая. Попробуете — поймете.

Трое мальчишек побежали в дом.

Я повернулся к остальным:

— Матвей, Тимка, Петька, Стёпка — вы со мной. Будем укладывать камни. Я показываю, вы подаете и помогаете. Работаем быстро.

Они выстроились вокруг тележки.

Я зачерпнул глину из ведра, взял первый большой плоский камень, положил на деревянную раму тележки. Густо обмазал глиной со всех сторон — снизу, сверху, по бокам. Толстым слоем, не жалея.

— Смотрите внимательно, — сказал я, не останавливая работу. — Глина — это не просто клей, а огнеупорная изоляция. Она защитит дерево от жара, не дастзагореться. Слой должен быть толстый — палец толщиной, не меньше.

Взял второй камень, приложил вплотную к первому. Еще глина — в щель между ними, сверху, замазывая стык.

— Матвей, подай вон тот камень, плоский, — кивнул я.

Матвей схватил указанный камень, протянул мне. Я уложил его рядом, снова обмазал глиной.

— Тимка, следующий. Вон тот, серый.

Тимка подал. Я укладывал один камень за другим. Руки работали почти автоматически — выбрать камень, обмазать глиной, уложить, прижать, замазать стыки. Снова и снова.

— Петька, Стёпка, вы подавайте камни. Выбирайте самые плоские, большие. Матвей, Тимка — промазывайте глиной, где я покажу.

Работа закипела.

Из дома выбежал Антон с ведром дымящейся глины:

— Александр, готово! Еще месим!

— Ставь здесь, — кивнул я, не отрываясь от работы.

Он поставил ведро, побежал обратно.

Я продолжал укладывать камни. Слой за слоем. Поддон рос — сплошное основание из камня и глины, покрывающее всю раму тележки. Пар валил — теплая глина на морозе дымилась, словно живая.

Руки по локоть в глине, пальцы коченеют, но я не останавливаюсь. Камень. Глина. Камень. Глина.

Матвей и Тимка помогали — промазывали стыки там, куда я не дотягивался, придерживали камни, пока глина схватывается. Петька и Стёпка таскали камни — выбирали из кучи, подносили, складывали рядом, чтобы под рукой были.

Сенька прибежал с новым ведром глины, забрал пустое, умчался обратно.

Первый слой — поддон — был готов через тридцать минут.

Я выпрямился, потер поясницу. Спина ныла, но на тележке теперь лежало сплошное основание из камней и глины — толстое, прочное, ровное.

— Хорошо, — сказал я, переводя дыхание. — Теперь стенки очага. Формируем камеру сгорания.

Взял кусок угля, начертил прямоугольник на поддоне — там, где будет топка. Показал рукой:

— Здесь — камера, где будут гореть дрова. По периметру укладываем камни, формируем стенки. Высота — три камня, не меньше. Изнутри обмазываем толстым слоем глины. Снаружи тоже. Это будет держать жар. Понятно?

— Понятно! — хором ответили мальчишки.

Я взял следующий камень, начал укладывать по периметру начерченного прямоугольника. Вертикально, один на другой. Глина между ними — густо, плотно.

Стенки росли. Камень на камень. Я укладывал, проверял уровень, добавлял глину, замазывал щели. Матвей и Тимка подносили камни, Петька и Стёпка — глину.

Семка выбежал из дома с очередным ведром:

— Еще глина!

— Отлично, ставь, — бросил я, не отрываясь.

Пот тек по спине, несмотря на мороз. Рубаха под тулупом прилипла к телу, но я не останавливался.

Конструкция становилась выше, массивнее. Прямоугольная камера в центре поддона. Спереди оставил широкое отверстие — для загрузки дров. Сзади — выход для трубы.

Стенки готовы.

Я отступил на шаг, оглядывая работу. Прямоугольная камера сгорания — топка — стояла в центре поддона. Стенки из камня и глины. Спереди — широкое отверстие для загрузки дров. Сзади — отверстие для трубы.

Теперь самое важное — труба и жаровня.

Я взял железную трубу, которую принес Сидор.

— Матвей, Тимка, помогите, — позвал я. — Нужно вставить трубу в заднее отверстие. Вертикально.

Мы втроем подняли трубу. Я направил нижний конец в отверстие в задней стенке топки. Труба вошла плотно, почти без зазора.

— Держите, — сказал я и быстро начал обмазывать место стыка глиной. Густо, толстым слоем, заполняя все щели. Прижимал, разравнивал, добавлял еще. — Чтобы дым не просачивался. Весь жар должен идти вверх.

Когда стык был промазан со всех сторон, я кивнул:

— Можете отпускать.

Мальчишки убрали руки. Труба стояла вертикально и не шаталась. Как глина подсохнет еще крепче будет.

Я обошел печь вокруг, проверяя. Топка внизу. Труба торчит вверх из задней стенки. Жар будет подниматься из топки, обтекать стенки, уходить в трубу.

Оставалась жаровня.

— Петька, Стёпка, тащите решетку, — сказал я, указывая на железную решетку, которую тоже принес Сидор.

Мальчишки подошли, взялись за края, подняли вдвоем, понесли к печи.

Я показал:

— Кладем сверху на стенки топки. Аккуратно, ровно.

Они начали укладывать. Решетка легла на край ближней стенки. Петька и Стёпка начали двигать ее, чтобы положить на противоположную стенку тоже.

Но глина на стенке была еще влажная. Решетка поехала, съезжая вбок.

— Стойте! — крикнул я, бросаясь вперед.

Петька попытался придержать, но решетка тяжелая, пальцы соскользнули. Она накренилась, один край съехал со стенки.

Если упадет внутрь топки — разобьет всю кладку.

Я схватил за ближний край, пытаясь удержать. Окоченевшие руки скользнули по холодному металлу.

— Тимка, хватай! — выдохнул я.

Он бросился, но не успевал. Решетка кренилась все сильнее.

И тут из дома выбежала Варя. Быстро, не раздумывая. Подскочила к тележке, протянула руки, схватила за противоположный край решетки. Рванула на себя, выравнивая.

Наши взгляды встретились через печь. Ее лицо напряженное, губы сжаты в тонкую линию. Руки дрожат от веса железа, но она держала крепко.

Я быстро подтолкнул свой край решетки, укладывая ровно на стенку. Варя сделала то же самое с другой стороны.

Решетка легла ровно на обе стенки одновременно.

— Держите, — сказал я. — Сейчас закреплю.

Я схватил глину, быстро промазал места, где решетка лежит на стенках. Толстым слоем, чтобы зафиксировать. Прижал прутья, разровнял глину.

Глина начала схватываться на морозе.

— Можно отпускать, — выдохнул я.

Варя медленно убрала руки. Решетка не сдвинулась. Лежала ровно, прочно.

Она отступила на шаг. Посмотрела на свои руки, потом на меня. Потом на печь.

— Тебе… нужна еще глина? — спросила она глухо.

Я кивнул:

— Да. Последняя порция. Нужно обмазать края решетки.

Она кивнула и пошла в дом. Мальчишки молчали. Они все видели.

Матвей тихо спросил:

— Она теперь с нами?

Я посмотрел вслед Варе:

— Да. Теперь с нами.

Следующие полчаса работа шла быстро.

Варя выносила глину — молча. Ставила ведро, возвращалась за следующим.

Я обмазал края решетки там, где она лежала на стенках. Укрепил стыки. Прошелся по всей конструкции еще раз — проверил каждый камень, каждый шов, каждое соединение.

Все держалось крепко. Печь была готова.

Я отступил на шаг. Вытер лоб тыльной стороной ладони. Передо мной стояло мое творение. Примитивное. Грубое. Куча камней и глины на тележке. Прямоугольная топка внизу. Железная труба, торчащая вверх, жаровня.

Больше похоже на какое-то чудовище, чем на печь. Делал ракетную, а получилась какая-то странная смесь ракетной и помпейской печи. Ну ничего, главное, чтобы работала.

Варя вышла из дома, вытирая чистые руки о фартук. Остановилась рядом со мной, глядя на печь молча.

— Она… — голос сел. — Она правда будет работать?

Я кивнул:

— Сейчас проверим.

Я обернулся к мальчишкам:

— Тимка, Матвей — нужны дрова. Сухие, тонкие. Щепки, лучины, что найдете. Быстро.

Они кивнули и побежали к сараю.

Я подошел к печи, присел на корточки перед топкой. Заглянул внутрь — камера сгорания пустая, темная. Стенки из камня и глины, еще влажные. Пахло сырой землей и холодом.

Сейчас узнаем. Либо это работает, либо я потратил пол дня впустую.

Тимка и Матвей вернулись с охапками щепок и немного дров притащили. Сбросили рядом с печью.

— Этого хватит? — спросил Тимка.

Я кивнул:

— Достаточно. Для начала — горсть щепок. Не больше.

Взял несколько тонких лучин, сложил их в топку. Крест-накрест, чтобы воздух проходил между ними. Сверху — щепки помельче. Немного соломы.

Мальчишки столпились вокруг. Варя стояла на крыльце, обхватив себя руками. Смотрела молча.

Я достал кремень и огниво. Ударил раз. Искра упала на солому, погасла. Ударил еще. Еще одна искра — тоже погасла.

Третий удар.

Искра попала точно в центр пучка соломы. Задымилась. Я наклонился, тихо подул. Дым стал гуще. Появился маленький оранжевый огонек. Еще подул. Огонек вспыхнул ярче, перекинулся на щепки. Пламя побежало по лучинам. Затрещало. Задымилось.

Я отстранился, встал на ноги.

Огонь разгорался в топке. Небольшой, слабый. Языки пламени лизали камни. Дым поднимался вверх — медленно, вяло. Я подбросил пару дров покрупнее.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом я услышал тихий гул. Низкий, почти неразличимый. Словно кто-то вдохнул глубоко-глубоко. Пламя в топке вздрогнуло. Изменилось. Из оранжевого стало желтым.

Вдруг огонь в топке усилился. Из трубы вырвался язык пламени — тонкий, почти прозрачный, с синим оттенком у основания. Он бил вверх над краем трубы. Я кинул дрова и они взялись почти мгновенно. Пыхнуло жаром.

Мальчишки шарахнулись назад. Тимка прикрыл лицо руками:

— Ух, горит как!

Матвей уставился на печь с открытым ртом:

— Это… это…

— Дракон, — тихо закончил я.

Пламя гудело, разгораясь все сильнее. Железная решетка над топкой начала медленно нагреваться, появился дымок.

Я подошел ближе, поднес ладонь над решеткой — в десяти сантиметрах от поверхности. Обжигало так, что пришлось отдернуть руку. Горячо.

Я обернулся. Мальчишки стояли полукругом, не в силах оторвать взгляд от ревущего пламени. Лица освещены оранжевым светом. Глаза широко распахнуты.

Варя подошла ближе. Остановилась рядом со мной. Смотрела на печь, не мигая.

— Это… — она сглотнула. — Я никогда не видела ничего подобного.

Она повернула голову, посмотрела на меня:

— Ты правда думаешь, что сможешь на этом… что сможешь победить Гильдию?

Я смотрел на гудящее пламя, на огонь, бьющий из трубы. У меня почти не было припасов, не было оборудования и денег, но теперь у меня был огонь.

Я повернулся к Варе:

— Да. Смогу.

Она смотрела на меня, о чем-то думая, потом медленно кивнула. Впервые за два дня в ее глазах появилась надежда.

Я посмотрел на небо. Практически полдень наступил. Пол дня осталось, чтобы отработать рецепт. Подготовить команду.

Мы уже сделали невозможное. Из камней, глины и ярости — мы выковали наше оружие.

Глава 3

После того как Драконий Горн был собран и опробован, я отправил всех мыться и обедать. Дети были измотаны — грязные, уставшие, с трясущимися от напряжения руками. Варя молча нагрела воды, и мы по очереди отмывали глину, сажу и пот.

Обед был простым — остатки каши с утра, похлебка, хлеб. Не шиковали, но и на еде я не экономил. Я прорвусь. Знал это и поэтому не собирался экономить на детях. Они уставшие ели молча, не поднимая голов от мисок. Потом я дал им час отдохнуть.

Сам не спал. Сидел за столом на кухне, смотрел на жалкую кучку припасов перед собой и прокручивал в голове план. Из этого надо было создать блюдо, которое заставит людей забыть про жареных гусей Гильдии.

Невозможно? Нет. Просто сложно.

Когда солнце начало клониться к закату, я поднялся и позвал:

— Матвей. Варя. Старшие — Тимка, Петька, Стёпка, Антон. Все на кухню.

Они подтянулись один за другим, рассаживаясь за длинным столом. Варя села напротив меня, скрестив руки на груди. Матвей рядом с ней. Мальчишки вдоль стола.

Младшие остались спать — им это пока не нужно.

Я встал во главе стола, положил руки на столешницу:

— Слушайте внимательно. Завтра ярмарка. Я покажу вам, что мы будем готовить и как.

Тимка потер лицо ладонями, прогоняя сон:

— Из чего мы будем готовить? У нас же почти ничего нет.

Я кивнул на припасы:

— Из этого. Мука, овощи, сало, специи.

Петька скептически покосился на репу:

— Люди на ярмарке это купят? У них репы и дома хватает.

— Хватает вареной, — твердо сказал я. — У нас будет не просто репа, а интересное блюдо. Не обязательно иметь дорогие продукты, чтобы приготовить вкусную еду. скоро вы в этом убедитесь.

Варя тихо спросила:

— Что именно ты собираешься готовить?

Я обошел стол, подошел к очагу. Подбросил дров — огонь разгорелся ярче.

— Лепешки из ржаной муки — тонкие, жареные на жиру. Овощи — нарезанные тонко, обжаренные до хруста. И соус. — Я повернулся к ним. — Соус — это наше главное оружие. То, ради чего люди будут стоять в очереди.

Матвей нахмурился:

— Какой соус? Из чего?

Я усмехнулся:

— Сейчас покажу. Смотрите внимательно.

Я поставил на очаг чугунную сковороду. Она нагревалась медленно — чугун не любит спешки.

Пока она грелась, я взял кусок сала. Положил на разделочную доску. Достал свой поварской нож. Начал нарезать тонкими ломтиками. Нож скользил легко, почти сам. Сало ложилось на доску полупрозрачными пластинами.

Все смотрели молча. Когда сковорода раскалилась, я бросил первый ломтик сала. Шипение. Яростное, громкое. Жир начал таять немедленно, растекаясь по сковороде блестящей лужицей. Запах ударил в нос.

Маленький Федька, который незаметно прокрался на кухню, шумно втянул носом воздух:

— Вкусно пахнет…

— Еще рано, — сказал я, не отрывая взгляда от сковороды.

Я бросил еще несколько ломтиков. Сало шипело, жир кипел и плясал. Ломтики сжимались, темнели по краям, становились золотистыми. Я переворачивал их, вытапливая каждую каплю жира. Запах становился плотнее, гуще — такой, что слюна сама наполняла рот.

Варя смотрела, не мигая:

— Ты вытапливаешь жир?

— Да, — кивнул я. — Это основа соуса. Жир — носитель вкуса. Он свяжет все остальное.

Когда шкварки стали темно-золотистыми и хрустящими, а весь жир вытопился, я снял сковороду с огня и вылил жир в глиняную миску. Получилось почти полмиски чистого, прозрачного, янтарно-золотистого жира. Шкварки я посыпал солью и протянул в миске им вместе с хлебом. Вкуснятина.

— Основа готова. Теперь — острота.

Я взял связку чеснока. Мелкий, жесткий — такой растет в бедной земле. В таком чесноке аромата и остроты больше, чем в крупном. Начал чистить. Сдирал шелуху, обнажая белые, влажные зубчики. Один за другим очистил всю связку. Затем взял нож и начал рубить.

Тук-тук-тук-тук. Быстрый ритм. Нож стучал по доске, чеснок превращался в мелкую крошку. Сок выступал, блестел на лезвии. Запах становился сильнее.

Тимка поморщился, отвернулся:

— Как же он воняет…

— Пахнет, — поправил я, не останавливаясь. — Это аромат жизни и нашей победы. Он запоминающийся.

Я продолжал рубить, пока чеснок не превратился в почти однородную пасту — влажную, маслянистую, источающую едкий дух.

Отложил в сторону. Взял корень хрена. Сухой, узловатый, покрытый землей. Я счистил грязь ножом, обнажая белую, твердую мякоть. Понюхал — слабый аромат, но я знал, что внутри прячется злая острота. Достал крупную терку. Начал тереть. Хрен сопротивлялся — жесткий, волокнистый, не хотел поддаваться. Рука быстро устала, но я продолжал. Терка скрежетала. Белая стружка падала в миску.

И тут запах хрена едкий, острый и злой ударил в нос. Он бил в нос, в глаза, в горло одновременно. Заставлял кашлять, чихать. Слезы потекли сами собой. Я сморгнул и улыбнулся.

Петька вскочил, отпрыгнул от стола:

— Что это⁈ Глаза режет!

— Хрен, — выдохнул я сквозь слезы, продолжая тереть. — Корень. У нас нет острого перца, но хрен даст нужную остроту.

Варя прикрыла нос и рот платком:

— Это невыносимо…

— Потерпите, — сказал я. — Это того стоит.

Я дотер корень до конца. В миске лежала горка белой, влажной стружки. От нее глаза слезились даже на расстоянии вытянутой руки.

Матвей вытирал слезы рукавом:

— И ты хочешь накормить людей этим?

— Не этим, — ответил я. — Тем, что из этого получится. Смотрите.

Я взял каменную ступку, высыпал в нее чесночную пасту. Добавил тертый хрен. Щедро сыпанул крупную соль. Взял пестик и начал растирать. Медленно, круговыми движениями, надавливая весом тела. Соль скрежетала о камень. Чеснок и хрен смешивались, превращаясь в однородную массу. Сок выступал, масла высвобождались. Запах становился невыносимым — концентрированным, агрессивным.

Даже я морщился, хотя привык. Дети отодвинулись от стола. Варя отвернулась, прикрывая лицо.

Когда масса стала совсем гладкой — маслянистой, однородной, словно паста — я активировал Анализ Ингредиентов:

Чесночно-хреновая паста

Качество: Высокое

Острота: 9/10

Аромат: Едкий, пронзительный, агрессивный

Потенциал: Способна перебить любой вкус. Требует балансировки жиром и кислотой

Хорошо.

Я взял миску с горячим жиром. Зачерпнул ложку. Медленно влил в ступку поверх пасты. Жир зашипел, встречаясь с влажной массой. Паста задымилась. Аромат поплыл — чеснок и хрен, встретившись с горячим жиром, усилились в десять раз.

По кухне прокатилась волна запаха — плотного, маслянистого, обжигающего ноздри. Я быстро размешивал все пестиком. Жир впитывался в пасту, превращая ее в густую субстанцию. Еще ложка жира. Размешал. Еще одна. Консистенция менялась на глазах — из сухой крошащейся пасты соус превращался в текучую, маслянистую, тягучую массу.

Я активировал Создание Рецепта:

Создание нового рецепта

Основа: Топленый свиной жир

Острота: Чеснок + хрен

Текущий баланс: Недостаточный. Требуется кислота для уравновешивания жирности

Точно. Кислота.

Я взял кувшин с квасом — домашний, кислый, с резким запахом. Плеснул в ступку. Размешал. Соус изменился мгновенно. Стал светлее, более текучим. Кислота прорезала жирность, уравновешивала агрессивную остроту.

Система откликнулась:

РЕЦЕПТ СОЗДАН: «Соус Ярости»

Острота: 8/10

Баланс: Оптимальный

Вкусовой профиль: Жгучий, дымный, с долгим послевкусием

Эффект: Шоковый удар по вкусовым рецепторам. Вызывает сильную реакцию

ВНИМАНИЕ: Не рекомендуется детям младше 10 лет и людям с чувствительным желудком

Я усмехнулся. Именно то, что нужно.

Последний штрих — еще щепотка соли. Размешал. Взял нож. Зачерпнул на кончик крошечную каплю соуса. Поднес к губам.

Лизнул.

Острота ударила мгновенно. Жгучая, пронзительная, как удар кнута. Чеснок взорвался во рту, бил в нос изнутри. Хрен обжигал язык. Жир обволакивал, смягчал удар, но не гасил его. Кислота кваса давала контраст — свежесть посреди огня. На секунду перехватило дыхание. Потом острота схлынула, оставив соленое послевкусие. Рот горел, но хотелось еще. Я сглотнул. Выдохнул. Кивнул удовлетворенно.

— Готово.

Я поднял ступку, показал всем за столом:

— Вот наше оружие. Соус Ярости.

Дети смотрели на густую, маслянистую, золотисто-белую массу в ступке с опаской и любопытством.

Варя прищурилась:

— Это… съедобно вообще?

Я усмехнулся:

— Сейчас узнаешь. А теперь смотри, что мы будем из этого делать.

Я поставил ступку с соусом на стол и обернулся к команде:

— Теперь делаем остальное. Тесто и овощи. Здесь, в тепле. Готовить будем на улице, на Драконьем Горне, но подготовка — тут.

Варя кивнула:

— Что нужно?

— Миску большую для теста. Воду. Овощи — вымыть, почистить, но не резать. Режем только перед жаркой, чтобы не заветривались.

Она встала, начала доставать миски. Матвей и Тимка принялись таскать овощи к столу — репу, брюкву, морковь. Петька притащил ведро с чистой водой. Я высыпал в большую миску несколько горстей ржаной муки. Добавил щепотку соли. Плеснул воды — понемногу, чувствуя тесто руками, начал месить.

Тесто было грубое, плотное — ржаная мука не дает той эластичности, что пшеничная, но оно держало форму, не рассыпалось. Я месил, подсыпая муку, когда липло к рукам, добавляя воду, когда становилось сухим. Через несколько минут получился упругий ком теста.

— Готово, — сказал я, прикрыв миску чистой тряпкой. — Пусть отдохнет, пока мы овощи подготовим.

Варя уже мыла репу в тазу с водой, счищала грязь. Матвей помогал — чистил морковь ножом. Я взял нож, присоединился. Мы работали молча, сосредоточенно. Счищали кожуру, обрезали подгнившие места, откладывали чистые корнеплоды в сторону.

Через полчаса на столе лежала горка вымытых и очищенных овощей. Белая репа. Желтоватая брюква. Оранжевая морковь.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь выходим. Пора жарить.

Мы вышли во двор. Вечер уже полностью опустился — небо почти черное, звезды яркие и холодные. Мороз крепчал.

Драконий Горн стоял там, где мы его оставили.

— Матвей, Тимка, разжигайте, — скомандовал я.

Они бросились к сараю, вернулись с охапками щепок и лучин. Я помог сложить растопку в топке — крест-накрест, чтобы воздух проходил. Сверху подсунул солому. Высек искру кремнем.

Огонь вспыхнул. Затрещал. Языки пламени заплясали, обхватывая щепки.Я подождал, пока разгорится, подбросил дров покрупнее. Печь ожила. Тяга пошла хорошая — воздух затягивало в топку снизу, дым и жар уходили вверх через трубу. Двор наполнил ровный шум горящих дров, потрескивание, тихое гудение тяги.

Из трубы повалил дым — серый, густой. Потом огонь разгорелся сильнее, дым стал прозрачнее. Над трубой появились языки пламени — небольшие, желто-оранжевые, трепещущие на ветру.

Я подошел ближе, поднес руку над решеткой. Жар шел сильный — ощутимый, но не обжигающий на расстоянии. Решетка постепенно нагрелась до рабочей температуры.

— Отлично, — сказал я. — Готова.

Я поставил на решетку чугунную сковороду. Пока сковорода грелась, я взял кусок теста, оторвал кусок размером с кулак. Бросил на присыпанную мукой доску, которую Стёпка вынес из дома. Раскатал скалкой очень тонко. Круглая лепешка получилась неровная по краям, но это не важно.

— Смотрите, — сказал я, показывая лепешку детям, столпившимся вокруг. — Тонко раскатываем. Чем тоньше — тем быстрее жарится, тем хрустящее будет.

Я плеснул на сковороду ложку жира из ступки с соусом. Жир растекся, задымился. Бросил лепешку. Лепешка задымилась, начала пузыриться. Края быстро темнели, покрывались золотисто-коричневыми пятнами. Запах пошел — ржаной, с нотками жареного жира.

Десять секунд. Я подцепил лепешку, перевернул. Вторая сторона. Еще десять секунд — и готово. Снял лепешку на доску. Она получилась тонкая, хрустящая по краям, мягкая в центре. Дымилась, пахла так, что слюна наполняла рот.

— Первая готова, — сказал я. — Теперь овощи.

Я взял репу с доски, где лежали подготовленные овощи. Положил на разделочную доску, взял нож и начал очень тонко нарезать. Нож скользил сквозь белую мякоть легко, ровно. Ломтики падали на доску — почти прозрачные, одинаковой толщины, ровные.

Я резал быстро, не останавливаясь. Вся репа превратилась в стопку тонких ломтиков меньше чем за минуту.

Матвей смотрел, не мигая:

— Как ты так ровно режешь?

— Острый нож и практика, — коротко ответил я. — Овощи должны быть тонкими. Толстые не прожарятся — останутся сырыми. Тонкие станут мягкими, карамелизуются, дадут сладость.

Я плеснул еще жира на сковороду. Она зашипела. Бросил горсть ломтиков репы. Шипение стало громче. Жир кипел вокруг ломтиков, они быстро темнели по краям — золотистые пятна проступали, сахар карамелизовался. Запах пошел сладковатый.

Я взял сковороду за ручку. Резко дернул на себя и вверх. Ломтики репы взметнулись в воздух, перевернулись, упали обратно на раскаленную поверхность — теперь другой стороной вниз. Жир брызнул, несколько капель попали на открытое пламя в топке.

Вспышка. Язык огня взметнулся из топки на мгновение — яркий, желто-оранжевый. Потом исчез.

За моей спиной кто-то ахнул. Я не обернулся. Снова дернул сковороду — ломтики подпрыгнули, перевернулись. Еще капли жира на огонь — еще короткая вспышка пламени. Я работал быстро. Подбрасывал, ловил, переворачивал. Сковорода двигалась в руке легко, послушно, как продолжение моей ладони. Ломтики танцевали в воздухе, переворачивались, падали точно обратно.

Еще одна вспышка огня. Еще одна.

— Мать честная… — выдохнул Тимка за спиной.

Я усмехнулся, не останавливаясь. Когда ломтики стали мягкими, золотистыми с обеих сторон, я резко наклонил сковороду. Они соскользнули на доску рядом с лепешкой — ровной стопкой, ни один не упал мимо.

Я поставил сковороду обратно на решетку и обернулся. Дети стояли как вкопанные. Матвей с открытым ртом. Петька с широко распахнутыми глазами. Стёпка замер, забыв закрыть рот. Даже Антон, вечно настороженный, смотрел с нескрываемым восхищением.

Федька дернул Матвея за рукав:

— Он… он с огнем представление показывал!

— Верно, — поправил я спокойно. — Просто готовил, но готовка бывает разной

Варя стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди. Смотрела на меня. Её губы тронула едва заметная усмешка:

— Ты специально устроил представление?

Я пожал плечами:

— Завтра на ярмарке люди должны не просто есть. Они должны смотреть. Запоминать. Рассказывать другим. — Я кивнул на сковороду. — Бой завтра это не только вкус, но и зрелище.

Матвей сглотнул:

— И ты нас этому научишь?

Я посмотрел на него:

— Пока нет. Для этого нужна практика, а у нас времени нет. Вы будете делать другое — готовить тесто, резать овощи, подавать. Принцип тот же: быстро, четко, красиво. Чтобы люди не могли оторвать глаз.

Тимка выдохнул:

— Понял.

Я кивнул и повернулся обратно к доске:

— Собираем, — сказал я.

Взял лепешку. Положил на нее горячие ломтики репы — три-четыре штуки, чтобы покрывали поверхность. Сверху зачерпнул ложкой Соус Ярости из ступки. Густой, маслянистый, золотисто-белый соус лег на горячие овощи. Начал таять, растекаться. Аромат ударил мгновенно — чеснок, хрен, жареная репа. Все вместе.

Я свернул лепешку пополам, как конверт, применяя к блюду навык Эмоцональное воздействие. Получился небольшой сверток — дымящийся, источающий запах, от которого слюна текла сама собой.

Создан новый рецепт: Огненный Язык

Качество: Необычное

Эффекты: Согревание (среднее), Утоление голода (среднее), Кратковременный прилив бодрости (слабое), Эмоциональное Воздействие: Воодушевление (слабое).

Примечание: Острота и неожиданный вкус блюда вызывают у цели чувство приятного удивления и желание поделиться впечатлениями.

— Огненный Язык, — сказал я, поднимая его. — Наше блюдо.

Дети смотрели молча, завороженно. Варя стояла рядом, с интересом разглядывая получившееся блюдо.

Я протянул ей сверток:

— Попробуй.

Она посмотрела на меня. На дымящийся Огненный Язык. Потом медленно взяла.

— Если я сдохну, — тихо сказала она, — тебе не поздоровится.

Я усмехнулся: — Не сдохнешь.

Она поднесла сверток к губам. Откусила. Первые две секунды ее лицо ничего не выражало. Она жевала медленно, осторожно, как будто проверяя каждый оттенок вкуса.

Вы успешно применили блюдо «Огненный Язык» к цели «Варя»!

Получено 15 ед. опыта за создание и успешное применение нового рецепта в сложных условиях!

Цель «Варя» находится под действием эффектов: Согревание (среднее), Утоление голода (среднее), Кратковременный прилив бодрости (слабое), Эмоциональное Воздействие: Воодушевление (слабое)

И тут ее глаза расширились. Она резко втянула воздух сквозь зубы. Щеки мгновенно покраснели.

— Ох ты ж… — выдохнула она, прикрыв рот рукой. — Дерет… Но… вкусно?

Она сделала еще один укус, теперь уже смелее. Жевала быстрее.

— Странно, — пробормотала она, доедая. — Острое, простое… а оторваться не могу. И… тепло стало. В ее глазах впервые за сутки появилась искорка жизни. Искра удивления и зарождающейся надежды.

— Это… неплохо, — признала она, и уголок ее губ чуть дрогнул в подобии улыбки.

— Остро? — спросил Тимка с любопытством.

— Острее всего, что я пробовала, — выдохнула Варя, вытирая выступившие слезы. — Глаза слезятся. Рот горит. Нос… нос вообще не дышит.

Она замолчала. Посмотрела на надкушенный сверток в руке. Нахмурилась, подбирая слова:

— Но это… это не просто остро. Там жир смягчает. Овощи вкусные с лепешкой хорошо сочетаются, а этот чертов соус… — Она покачала головой. — Он злой. Агрессивный. Но… цепляет. Хочется откусить еще, понять, что там такое.

Она посмотрела на меня:

— Как ты вообще это придумал?

Я пожал плечами:

— Работал с тем, что было.

Она молчала, глядя на остаток Огненного Языка в руке. Потом снова откусила. На этот раз жевала быстрее, увереннее. Доела до конца. Вытерла рот тыльной стороной ладони. Глаза блестели — то ли от слез, то ли от чего-то еще.

— Это безумие, — тихо сказала она. — Репа, ржаная мука и адский соус. Но… это работает. Черт возьми, это правда работает.

Матвей шагнул вперед:

— Можно мне?

Я кивнул:

— Всем попробуете. Сейчас сделаю еще.

Я быстро раскатал и пожарил еще несколько лепешек. Нарезал и обжарил овощи — репу, брюкву, морковь тонкими ломтиками. Собрал Огненные Языки, раздал.

Матвей откусил первым. Глаза расширились, он закашлялся, но продолжил жевать. Потом кивнул, вытирая слезы:

— Острое, зараза. Но… вкусное.

Тимка попробовал — сморщился, прикрыл рот рукой, но дожевал и сглотнул:

— Ого. Это… это сильно.

Петька откусил, зашипел сквозь зубы:

— Пекёт! Но ничего, терпимо.

Стёпка и Антон пробовали молча, но по их лицам было видно — шок от остроты, потом удивление, потом нечто похожее на азарт.

Федька, который увязался за старшими, откусил кусочек у Тимки и сразу выплюнул:

— Ай! Горько! Не буду!

Я усмехнулся:

— Тебе рано еще такое есть.

Когда все старшие доели, я посмотрел на их лица. Румяные от холода, жара печи и остроты. Глаза блестят. Снова поверили в меня и в себя. Готовы идти завтра.

Блюдо «Огненный Язык» успешно применено к 5 членам команды!

Боевой дух команды восстановлен!

Получено 75 ед. опыта за успешное применение нового рецепта для поднятия морали союзников.

Матвей вытер рот рукавом: — Александр… если люди попробуют это… они правда купят?

Я посмотрел на Драконий Горн — ровно горящий, дающий жар. Потом на команду — измотанную, но уже не сломленную.

— Купят, — сказал я твердо. — Потому что они такого не пробовали. Никогда.

Варя подошла ближе. Остановилась рядом. Смотрела на печь, на пустые доски, на остатки соуса в ступке.

— Что дальше? — спросила она тихо.

Я обернулся к команде:

— Дальше — готовимся по-настоящему. У нас одна ночь. Нужно все подготовить, отработать процесс, чтобы завтра на ярмарке работали как единый механизм.

Тимка выпрямился:

— Что конкретно делать?

Я начал перечислять:

— Первое — делаем большой запас соуса. Несколько горшков. Чтобы хватило на весь день.

— Второе — готовим тесто. Большой ком, в несколько раз больше, чем сейчас.

— Третье — все овощи моем, чистим. Складываем в мешки и корзины. Резать будем на месте, перед жаркой.

— Четвертое — инструменты. Ножи, доски, скалки, сковороды. Все чистим, проверяем. Ножи затачиваю до бритвы.

Я посмотрел на них:

— И последнее — тренировка. Будем репетировать весь процесс. Раскатать, пожарить, нарезать, обжарить, собрать, подать. Снова и снова, пока не научитесь делать это с закрытыми глазами. Я покажу каждому, кто что делает. Понятно?

— Понятно! — хором ответили они.

Голоса звучали твердо. Уверенно.

Я кивнул:

— Тогда за работу. Начинаем сейчас.

Когда все доели свои Огненные Языки, я дал команду:

— Старшие — в дом. Матвей, Тимка, Варя, Петька, Стёпка, Антон. Остальные спать.

Младшие загалдели — недовольно, обиженно. Федька дернул меня за рукав:

— А мы? Мы тоже хотим помогать!

Я присел на корточки, посмотрел ему в глаза:

— Ты поможешь завтра. Будешь дома следить за порядком, за остальными. Это тоже важная работа. Понял?

Он надулся, но кивнул. Младшие нехотя поплелись наверх, а мы со старшими вернулись на кухню.

Я встал у стола, оглядел шестерых перед собой:

— Слушайте внимательно. Завтра нас будет мало, поэтому каждый должен знать свое дело. Никаких ошибок, никакой суеты. Понятно?

Они кивнули.

Я начал распределять роли:

— Варя, Петька — вы отвечаете за тесто. Варя раскатываешь лепешки, Петька помогает и передает мне готовые. Работаете быстро, без задержек. Как только я снимаю лепешку со сковороды — у вас уже следующая готова. Успеете?

Варя выпрямилась:

— Успеем.

Петька кивнул решительно.

— Матвей, Тимка, — я повернулся к ним. — Вы режете овощи. Тонко, ровно, быстро. Как я показывал. Работаете на столе вдвоем — один режет репу, второй морковь и брюкву. Нарезали — сразу подаете мне на вторую сковороду. Ясно?

— Ясно, — отозвался Матвей.

Тимка кивнул.

— Стёпка, Антон, — я посмотрел на них. — Вы отвечаете за подачу и соус. Как только я собираю Огненный Язык — Стёпка берешь его и отдаешь покупателю. Антон следит, чтобы соус был всегда под рукой, в тепле. Чтобы не кончился, не остыл. Понятно?

— Понятно, — сказал Стёпка.

Антон кивнул молча.

Я оглядел их всех:

— Я буду в центре. У меня две сковороды на жаровне. На одной — лепешки, на второй — овощи. Жарю, переворачиваю, собираю Огненные Языки, передаю Стёпке. Если не буду успевать собирать — будете мне помогать. Всё остальное — на вас. Вопросы?

— Я хочу собирать! — послышался крик с лестницы.

Я обернулся. там стояла Маша, сжав кулачки: — Я буду собирать!

Первым моим желанием было запретить, а потом я вдруг подумал, а почему нет? Ребенок хочет помочь, так пусть поможет. Сколько сможет будет собирать, потом отправлю домой отдыхать.

— Хорошо, — кивнул я головой. — Ты в команде.

— Ура-а-а! — запрыгала она.

Остальные помошники удивленно переглянулись, но спорить не стали.

— Хорошо. Тогда начинаем готовить запасы, а потом — тренировка. Работаем до тех пор, пока не будете делать всё с закрытыми глазами.

Первым делом — соус. Я поставил на стол три большие ступки. Разложил ингредиенты: чеснок, хрен, соль, жир, квас.

— Варя, Матвей, подходите, — позвал я. — Научу делать соус. Если завтра закончится, вы должны уметь сделать еще.

Они подошли. Я показывал медленно, подробно. Как чеснок почистить побыстрее, как хрен натирать. Варя повторяла за мной — сначала неуверенно, потом тверже. Матвей взялся за вторую ступку, старательно копируя мои движения. Через час на столе стояли три глиняных горшка, наполненные Соусом Ярости доверху.

— Хватит на сотню порций, может больше, — сказал я, накрывая горшки крышками. — Держим у очага, в тепле.

Дальше — тесто. Варя засыпала в огромную деревянную миску муку. Я помогал вливать воду, месить. Тесто было тяжелое, сопротивлялось, но мы справились. Получился огромный серый ком. Варя накрыла его влажной тряпкой, поставила у очага.

— Отдохнет до утра, — сказала она, вытирая руки о фартук. — Хватит на весь день.

Я кивнул:

— Хорошо. Теперь овощи.

Овощи мыли все вместе. Счищали грязь, чистили кожуру, обрезали гниль. Складывали в большие корзины. Работали молча, сосредоточенно. Через два часа все было готово. Чистые, высушенные овощи ждали нарезки.

Я выпрямился, потер поясницу:

— Достаточно. Теперь инструменты.

Я достал все ножи в доме. Проверил остроту. Некоторые затачивал до бритвенной остроты. Варя приготовила доски, миски и вообще все. что нам может завтра понадобится.

Матвей смотрел:

— Зачем так остро?

— Острый нож режет быстрее, — ответил я. — Ломтики ровнее. Устаешь меньше. Завтра будешь резать весь день — поймешь.

Когда все ножи были готовы, я завернул их в чистую тряпку. Затем снова разжег Драконий Горн во дворе, но сковороды ставить не стал.

— Слушайте, — сказал я, оборачиваясь к команде. — Продуктов у нас мало. Все, что есть — на завтра, на продажу. Поэтому сначала репетируем без еды. Отрабатываем движения, скорость, координацию. Понятно?

Они кивнули.

— Варя, Петька — к столу. Варя, представь, что раскатываешь лепешку. Петька, подхватываешь и передаешь мне. Начали.

Варя взяла скалку, начала водить ею по пустой доске — имитируя раскатывание. Движения неуверенные, медленные.

— Быстрее, — сказал я. — Ты не разминаешь тесто, ты раскатываешь. Сильнее надавливай, резче движения. Еще раз.

Она повторила. Лучше. Петька стоял рядом, протягивал руки к воображаемой лепешке, передавал мне.

— Матвей, Тимка, — повернулся я к ним. — Режете овощи. Матвей — репу, Тимка — морковь. Только без овощей. Движения ножом. Быстро, ровно, одной толщиной. Начали.

Матвей взял нож, начал водить лезвием над пустой доской — вверх-вниз, имитируя нарезку.

— Держи нож правильно, — остановил я. — Пальцы подгибаешь, чтобы не порезаться. Рука движется ровно, без рывков. Вот так. Попробуй.

Он повторил. Движения стали плавнее.

— Быстрее. Нож не останавливается. Режь, режь, режь. Руки должны запомнить сами.

Матвей ускорился. Тимка рядом делал то же самое. Я развернулся к воображаемым сковородам на решетке Драконьего Горна. Протянул руки, словно держал ручки:

— Смотрите. Левой рукой переворачиваю лепешку. Правой — подбрасываю овощи. Одновременно. Вот так.

Я показал движения.

— Стёпка, — позвал я. — Я собираю Огненный Язык, передаю тебе. Ты берешь двумя руками, разворачиваешься к покупателю. Говоришь: «Огненный Язык, свежий с огня, попробуйте!» Попробуй.

Стёпка протянул руки, взял воображаемый сверток, развернулся:

— Огненный Язык… э-э… свежий…

— Громче! Увереннее! Ты не сомневаешься, ты знаешь, что это лучшая еда на ярмарке. Еще раз.

Он повторил громче, с улыбкой:

— Огненный Язык, свежий с огня, попробуйте!

— Лучше. Теперь все вместе. С начала до конца. Без остановок.

Мы начали. Варя раскатывала воздух. Петька подхватывал, передавал мне. Я бросал на воображаемую сковороду, переворачивал. Матвей резал пустоту. Тимка тоже. Я подбрасывал воображаемые овощи, собирал Огненный Язык, передавал Стёпке. Мага тоже училась и старательно собирала. Не так быстро, но ничего страшного. Степа принимал, подавал.

Сначала медленно, сбивчиво. Варя не успевала. Матвей останавливался. Стёпка ронял воображаемый сверток. Я останавливал, исправлял, заставлял повторять. Через полчаса движения стали плавнее. Через час — почти без сбоев.

Варя раскатывала быстро, ритмично. Матвей резал уверенно, не глядя на руки. Я жонглировал двумя воображаемыми сковородами. Стёпка принимал и подавал четко.

— Еще раз, — сказал я. — Последний. На скорость.

Мы прошли весь процесс за сорок секунд. Без ошибок.

Я выдохнул:

— Хорошо. Теперь по-настоящему.

Я поставил две сковороды на решетку Драконьего Горна. Дождался, пока нагреются.

— Варя, тесто. Раскатывай по-настоящему. Десять лепешек — не больше. Это наш ужин и последняя проверка.

Она кивнула, оторвала кусок теста от большого кома. Начала раскатывать — быстро, уверенно. Движения такие же, как в тренировке, но теперь с настоящим тестом. Протянула мне первую лепешку.

Я плеснул жир на сковороду, бросил лепешку. Шипение. Она задымилась.

— Матвей, репу, — бросил я.

Он взял репу, начал резать — быстро, ровно. Ломтики падали на доску одинаковой толщины.

— Хорошо, — одобрил я. — Давай сюда.

Он скинул мне нарезанную репу с доски прямо в сковородку. Я перевернул лепешку. Подбросил сковороду с репой — ломтики взлетели, перевернулись. Жир брызнул на огонь — короткая вспышка. Варя протянула вторую лепешку. Я снял первую, бросил вторую. Собрал первый Огненный Язык — лепешка, овощи, ложка соуса. Свернул.

— Стёпка, — протянул ему.

Он взял уверенно, двумя руками, развернулся к воображаемому покупателю:

— Огненный Язык, свежий с огня, попробуйте!

За воротами раздался низкий, насмешливый голос:

— Ну и попробую.

Мы все замерли. Из темноты во двор вошел Угрюмый. Огромный, в тулупе. За ним — Волк, молчаливый и настороженный.

Угрюмый оглядел двор. Драконий Горн, горящий ровным жаром. Две сковороды на решетке. Нас, застывших на месте.

— Не останавливайтесь, — сказал он, подходя ближе. — Я просто проходил мимо. Пахнет интересно.

Я хмыкнул, вернулся к работе. Перевернул лепешку, подбросил овощи. Угрюмый подошел к Стёпке, который все еще стоял с Огненным Языком в руках, не зная, что делать.

— Так ты говорил, свежий с огня? — Угрюмый протянул руку. — Давай попробую.

Стёпка моргнул, растерянно посмотрел на меня. Я кивнул. Стёпка неуверенно передал сверток Угрюмому.

Тот взял, понюхал. Усмехнулся:

— Чеснока не пожалел. — Откусил.

Жевал медленно, задумчиво. Лицо не изменилось. Сглотнул. Выдохнул.

— Соус дерет глотку, — сказал он спокойно. — Хорош.

Он доел Огненный Язык до конца, вытер рот тыльной стороной ладони. Кивнул Волку:

— Бери себе. Попробуй.

Я уже собрал второй. Передал Стёпке. Тот, уже увереннее, протянул Волку. Волк взял, откусил. Жевал молча. Кивнул коротко — одобрительно.

Угрюмый достал из кармана монеты, вложил Семке в руку:

— За двоих. Считай, первая выручка.

Я усмехнулся, не отрываясь от сковород:

— Спасибо за поддержку.

Угрюмый обошел Драконий Горн, оглядывая его со всех сторон. Присвистнул:

— Так это правда работает. Думал, ты блефуешь.

— Работает, — коротко ответил я, переворачивая лепешку.

Он постоял, глядя на огонь, на работу команды. Варя раскатывала тесто, не поднимая головы. Матвей резал овощи быстро, уверенно. Стёпка стоял с готовым Огненным Языком, ждал следующего «покупателя».

Угрюмый кивнул с одобрением:

— Слаженно работаете. Это хорошо.

Он подошел ближе ко мне, понизил голос:

— Александр. Нам нужно поговорить. Наедине.

Я снял сковороду с огня, кивнул Варе:

— Продолжайте без меня. Отработайте оставшиеся языки.

Мы с Угрюмым отошли к воротам. Волк остался у печи, молча наблюдая за работой детей.

Угрюмый повернулся ко мне, лицо стало серьезным:

— Слушай, Александр. Пока ты тут свои печки строишь, я тоже не сидел сложа руки.

Я кивнул:

— Слушаю.

— Гильдия думает, что Слободка — их задний двор? — Он сплюнул. — Ошибаются. Я начал чистить свою территорию. Нашел пару гнид, что слишком громко обсуждали твои «тухлые пирожки». Языки у них теперь заплетаются… если вообще есть чем говорить.

Он помолчал, глядя на меня тяжелым взглядом:

— Здесь, в Слободке, Гильдия больше рот не откроет. Это моя земля.

Я кивнул:

— Понял.

— Но, — продолжил Угрюмый, голос стал жестче, — это капля в море. Они бьют по тебе не здесь. Там, в городе. И кто-то им слил информацию о твоей колеснице и о продуктах. Я в этом уверен…

Он сделал паузу.

— Потому что нашел одну крысу в своих рядах.

Я насторожился:

— Кто?

Угрюмый покачал головой:

— Не твоя забота, Александр. Мои люди — моя головная боль. Главное — разобрался с ним. Больше утечек не будет. С этой стороны.

Он посмотрел на меня:

— Но не факт, что он один. Гильдия умеет покупать людей. Будь начеку.

Я кивнул медленно:

— Буду.

Угрюмый повернулся к Драконьему Горну, где дети продолжали работать. Варя раскатывала. Матвей резал. Я жарил. Стёпка подавал.

— Ты все же безумец, повар, — сказал он тихо. — Идти на ярмарку с репой и ржаной мукой против их гусей и пирогов… Не знаю, что ты задумал, но будь готов ко всему. Они ударили раз — ударят иснова.

Я посмотрел на него спокойно:

— Я знаю, но меня это не волнует. Я ударю так, что они не встанут. Готовься. Мне скоро понадобится твоя помощь.

Угрюмый смотрел на меня задумчиво. Потом усмехнулся со смесью скепсиса и уважения:

— Хорошо. — Он хлопнул меня по плечу. — Мои люди будут на ярмарке завтра. Присмотрят за тобой, ну и посмотрим, как ты будешь гореть, повар.

Он развернулся, кивнул Волку:

— Пошли.

Они вышли за ворота, растворились в темноте. Я вернулся к печи. Дети закончили последний Огненный Язык. Десять штук лежали на доске — дымящиеся, пахнущие.

— Садитесь, ешьте, — сказал я. — Заслужили.

Они набросились на свертки.

Варя ела медленнее. Доела, вытерла рот:

— Что он сказал?

Я посмотрел на нее:

— Что завтра будет тяжело, но мы справимся.

Матвей доел свой Огненный Язык:

— Александр… мы правда готовы?

Я посмотрел на них. Уставшие, но с горящими глазами.

— Готовы.

Мы вернулись в дом. Дети рухнули на лавки.

Я остался стоять:

— Завтра будет тяжелее. В десять раз. Толпа, крики, работать быстро надо. Еще Гильдия рядом. Они будут ждать, когда мы сорвемся.

Пауза.

— Но мы не сорвемся. Потому что у нас есть огонь, потому что мы команда и у нас есть блюдо, которое они никогда не пробовали.

Матвей поднял голову:

— Мы справимся.

Варя:

— Справимся.

Я кивнул:

— Так, всем спать. Встаем до рассвета.

Они разошлись по комнатам.

Варя задержалась:

— Спасибо, — тихо сказала она.

— За что?

— За то, что не сдался, когда я уже сдалась.

Она ушла. Я остался один. Смотрел на остывающий очаг.

Завтра начнется моя война.

Глава 4

Рассвет пришел холодный и серый. Я проснулся раньше всех — если это вообще можно было назвать сном. Пара часов забытья. Тело болело, спина затекла, руки ныли от вчерашней работы, но времени на отдых не было.

Я поднялся, размял плечи. На кухне все было готово. Три глиняных горшка с Соусом Ярости стояли у очага, накрытые крышками. Огромная миска с тестом под влажной тряпкой. Корзины с чистыми овощами — репа, брюква, морковь.

Инструменты сложены на столе. Ножи в тряпке. Скалки. Сковороды. Собрали все, что у нас было.

Я вышел во двор. Мороз крепчал — воздух обжигал легкие. Небо посветлело, но солнце еще не взошло.

Драконий Горн стоял на тележке, остывший и тихий. Камни, глина, железная труба, торчащая вверх. Решетка-жаровня сверху, покрытая тонким слоем инея. Я обошел печь вокруг, проверяя. Камни держатся. Глина не потрескалась. Труба сидит плотно. Все на месте.

За спиной скрипнула дверь. Обернулся — Варя вышла на крыльцо, кутаясь в платок. Лицо бледное, под глазами темные круги. Она тоже почти не спала.

— Который час? — тихо спросила она.

— Скоро рассвет, — ответил я. — Пора будить остальных.

Она кивнула, вернулась в дом. Через несколько минут во двор начали выходить дети. Один за другим. Сонные, взъерошенные, но уже одетые в дорогу.

Матвей. Тимка. Петька. Стёпка. Антон.

Они собрались вокруг тележки с Драконьим Горном. Молчали, ежились от холода. Дышали паром.

— Слушайте внимательно, — сказал я. — Говорю один раз.

Они выпрямились, подтянулись ближе.

Я положил руку на край тележки:

— Через час мы будем на Ярмарочной площади. Там — толпа, шум, гам. Гильдия со своими павильонами. Масштаб большой. Они богатые. Мы — нет.

Пауза. Никто не перебивал.

— Мы идем туда с тем, что есть, — продолжил я. — Наше оружие — не дорогие ингредиенты, а скорость, огонь и дерзость. Не боимся, работаем быстро и слаженно, как репетировали вчера. Понятно?

— Понятно, — отозвались они хором. Голоса тихие, но твердые.

Я кивнул:

— Хорошо. Теперь конкретно.

Я начал перечислять:

— Как только придем на место — разжигаем Драконий Горн. Быстро, без промедления. Матвей, Тимка — вы отвечаете за растопку и дрова. Чтобы огонь не гас ни на секунду.

Они кивнули.

— Варя, Петька — тесто и раскатка. Как вчера лепешка за лепешкой.

Варя кивнула.

— Стёпка, Антон — подача и соус. Стёпка, помнишь, как Угрюмый у тебя покупал? Вот так со всеми. Уверенно, с улыбкой. Антон следит за соусом — чтобы не остыл, не кончился.

Стёпка выпрямился:

— Понял.

Я обвел их всех взглядом:

— Я буду в центре. Две сковороды. Жарю, переворачиваю, собираю Огненные Языки. Все остальное — на вас. Каждый знает свое дело. Делаете быстро, четко, как вчера на тренировке. Вопросы?

Тишина.

Потом Матвей поднял руку:

— Александр… а если нам не хватит продуктов? Что тогда?

Я посмотрел на него:

— Денег у нас почти нет. Первые заработанные медяки пойдут не в карман, а на закупку новых продуктов. Матвей, Варя — будьте готовы бежать к торговцам, как только появятся деньги. Покупаете все, что нужно — овощи, муку и прочее. Соуса должно хватить на весь день, его на ходу готовить не придется. Нам нужно продержаться как можно дольше.

Варя нахмурилась:

— А если денег не будет?

Я усмехнулся:

— Будут. Нет никакого если. Мы идем побеждать, поняли?

Она посмотрела на меня, потом медленно кивнула.

Я выпрямился:

— Еще что-то?

Тимка поднял руку:

— А если… Гильдия попытается помешать? Как тогда?

Я посмотрел на него:

— Тогда работаем еще быстрее. Не обращаем внимания. Наша задача — готовить и продавать. Все остальное — не наше дело.

Он кивнул, но в глазах читалась тревога.

Я сделал шаг вперед, ближе к ним:

— Слушайте. Я знаю, что вы устали, знаю, что страшно. Это нормально. — Я посмотрел на каждого. — Но сегодня мы идем туда не просить милостыню. Выкиньте это из головы. Мы идем показать, что можем и развеять слухи, которые про нас распространяют. Мы не нищие, которые кормят людей помоями, мы лучше всех этих богатеньких купчишек, лучше местных поваров, просто люди об этом не знают, но они узнают.

Тишина. Только ветер свистел в трубе Драконьего Горна.

Я положил руку на холодный камень печи:

— Мы идем туда с репой, ржаной мукой и адским соусом, с самодельной печью на тележке. Но мы идем и мы покажем им, что значит настоящий огонь.

Матвей выпрямился. Тимка сжал кулаки. Петька кивнул решительно. Варя смотрела на меня, и в ее глазах больше не было сомнения.

Я кивнул:

— Тогда собираемся. Грузим припасы, быстро завтракаем и выходим через двадцать минут.

Они бросились в дом. Я остался во дворе, глядя на посветлевшее небо. Солнце вот-вот взойдет.

Сегодня — день битвы.

* * *

Через двадцать минут мы были готовы.

Драконий Горн стоял на тележке. Рядом сложены корзины с овощами, миска с тестом под тряпкой, горшки с соусом, завернутые в старые одеяла, чтобы не остыли. Мешок с дровами и углем. Инструменты в ящике. Стол тоже взяли. Без него мы не сможем раскатывать тесто. Я еще взял пару досок и камни, на случай если стола не будет хватать.

Я встал впереди, схватился за ручке телеги, Матвей за другую:

— Пошли.

Мы вышли за ворота и двинулись по улице.

Слободка просыпалась медленно. Из труб поднимался дым — люди топили печи, готовили завтрак. Кое-где открывались ставни.

Мы шли молча, свернули на главную улицу, ведущую к центру города. Здесь было более многолюдно. Горожане спешили на ярмарку — нарядные, в праздничных одеждах. Смех, разговоры, ожидание веселья.

Мы выделялись на их фоне. Тележка с грубой каменной печью. Корзины с овощами. Ящики с инструментами.

Люди останавливались, смотрели. Показывали пальцами. Перешептывались.

— Это те самые… торговец пирожками…

— Говорят, нищие. Из Слободки.

— Что они везут? Печь какую-то?

— Гильдия их прикрыла, а они опять лезут…

Я не оборачивался. Смотрел вперед, шел ровным шагом. Дети тоже молчали, но я видел, как Петька сжимает ручку корзины. Как Стёпка опускает голову ниже. Варя шла рядом со мной, прямая, с поднятым подбородком. Лицо бесстрастное, но губы плотно сжаты.

Чем ближе к центру, тем плотнее становилась толпа. Люди текли к Ярмарочной площади со всех улиц — семьями, компаниями, поодиночке. Торговцы тащили тележки с товаром. Шум нарастал. Смех, крики, музыка вдалеке.

Мы протискивались сквозь толпу. Тележка с Драконьим Горном застревала — люди расступались неохотно, недовольно бурча.

— Эй, куда прешь!

— Смотри, чуть не задавил!

— Что за чудовище везете?

Наконец мы вырвались из самой плотной толчеи и вышли на широкую улицу перед площадью и я увидел Ярмарку.

Площадь была огромной. Центр города, окруженный каменными зданиями. Посреди — десятки павильонов, палаток, лотков. Флаги и вымпелы трепещут на ветру. Музыканты играют на помосте. Толпа гуляет, смеется, торгуется.

Но главное — павильоны Гильдии.

Они стояли в лучших местах, у самого центра площади. Большие, крытые, с резными столбами и расписными вывесками. Над ними развевались знамена Гильдии.

Перед павильонами уже толпились люди. Запах жареного мяса, печеного хлеба, пряностей плыл над площадью. Дым поднимался из труб жаровен.

Я остановился. Масштаб подавлял. Богатство. Размах, а у нас — тележка с самодельной печью. Корзины с репой. Горшки с соусом.

Варя остановилась рядом, окинула площадь взглядом, а потом тихо прошептала:

— Александр…

Я обернулся. Ее лицо было бледным. В глазах — страх, сомнение.

— Может, Угрюмый был прав? — Голос дрожал. — Как мы можем тягаться с… с ЭТИМ?

Она кивнула на наши скромные пожитки. На Драконий Горн. На детей.

— Посмотри на них., а потом посмотри на нас. Мы… мы же ничто.

Дети замерли. Матвей и Тимка остановились, тяжело дыша — они помогали мне тащить телегу. Петька, Стёпка, Антон стояли с корзинами в руках, глядя на меня. Все ждали ответа.

Я посмотрел на площадь. На богатые павильоны, на толпу и знамена Гильдии.

Потом посмотрел на Варю:

— Красивые, богатые, организованные, правда? — Я сделал паузу. — Вот только они не голодные

Она нахмурилась:

— Что?

— Они сыты, — сказал я. — Довольны. Торгуют тем же, что торговали вчера, позавчера, десять лет назад. Те же блюда, колбасы, вкусности. Все чинно и благородно.

Я кивнул на Драконий Горн:

— А у нас — огонь. Настоящий, живой, яростный огонь и у нас есть вкус, которого они не пробовали. Никогда.

Варя смотрела на меня молча.

Я показал на площадь рукой:

— Смотрите внимательно. Видите богатые павильоны Гильдии?

Они кивнули.

— А теперь посмотрите на людей перед ними.

Дети прищурились, всматриваясь в толпу.

— Народу мало, — заметил Матвей.

— Точно, — подтвердил я. — Потому что дорого. Жареный гусь целиком — три-четыре серебра. Не каждый может позволить. Только зажиточные.

Я повел рукой дальше:

— А теперь посмотрите на средние лавки. Те, что попроще.

Варя посмотрела, ахнула:

— Там… очереди.

— Огромные очереди, — кивнул я. — Видите? Люди стоят, толкаются, ждут. Потому что там доступно. Пирожок с капустой — два медяка. Пирожок с мясом — три-четыре. Жареная колбаса — шесть-семь медяков. Вот туда идет народ. Простой люд. Ремесленники, торговцы, работники. Те, кто хочет праздника, но не может отдать серебрушку за кусок гуся.

Тимка нахмурился:

— А бедняки?

Я кивнул на край площади, где стояли простые лотки с хлебом:

— Те покупают хлеб и уходят или вообще ничего не могут позволить. Просто смотрят.

Я повернулся к ним:

— Мы не тягаемся с Гильдией за богатых. Пусть едят своих гусей. Мы бьем туда, где очереди. Где люди хотят чего-то вкусного, горячего, необычного — но по цене, которую могут заплатить.

Матвей медленно кивнул:

— Наш Огненный Язык… сколько будет стоить?

— Три медяка, — сказал я. — Дороже простого пирожка, дешевле колбасы, но в десять раз интереснее и такого они нигде больше не купят.

Варя смотрела на площадь другими глазами теперь:

— То есть… мы не конкурируем с Гильдией напрямую?

— Мы бьем в их слепую зону, — ответил я. — Гильдия смотрит на богатых. На тех, кто может платить большие деньги. Они даже не видят эти очереди у средних лавок. Не видят этих людей, которые ждут чего-то доступного и вкусного. А может и видят, но не привыкли обращать на них внимание.

Я постучал кулаком по краю тележки:

— А мы их видим и дадим им вкус, который они запомнят. По цене, которую могут заплатить. И когда толпа пойдет к нам — Гильдия оглянется и поймет, что проморгала рынок.

Петька выдохнул:

— Ух… это… это может сработать.

— Сработает, — твердо сказал я. — Потому что мы не играем по их правилам. Мы делаем свою игру.

Матвей перехватил оглобли:

— Тогда чего стоим? Идем рвать!

Тимка усмехнулся:

— Порвем всех.

Я повернулся к площади:

— Идем дальше.

Мы двинулись к входу на площадь. Протискивались сквозь толпу. Тележка скрипела. Драконий Горн покачивался на ухабах. Люди оборачивались, смотрели с любопытством, удивлением, насмешкой. Я не обращал внимания.

Теперь дети шли по-другому. Спины прямее. Шаги тверже. В глазах — не страх, а предвкушение боя. Мы подошли к самому входу на площадь. Шум, гам, музыка обрушились волной.

И тут из боковой улочки, расталкивая толпу, появилась Маша.

Она протискивалась сквозь толпу — решительно, напористо. Люди расступались перед ней нехотя. Маша была в рабочем переднике, волосы растрепаны, лицо красное от спешки. В руках — большой сверток, туго перевязанный бечевкой.

— Повар! — крикнула она, еще не дойдя. — Стой!

Я остановился. Команда замерла рядом. Маша подбежала, тяжело дыша. Остановилась передо мной, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони.

— Слышала, что Гильдия сделала, — выдохнула она. — Твари.

Я кивнул молча.

Она сунула мне сверток:

— Бери. Приберегла тут для тебя. Не самое лучшее, но свежее. Хорошее.

Я взял сверток — пахло мясом. Развязал бечевку, приоткрыл край ткани. Внутри — куски говядины, свинины. Килограмма три, может больше. С прожилками жира, темно-красные.

Я посмотрел на Машу:

— Маша…

— В долг, — оборвала она. — Отдашь, когда заработаешь. Я знаю, что отдашь.

Она вытерла руки о передник, посмотрела на меня прямо:

— Покажи им на ярмарке, повар. Покажи этим гнидам из Гильдии, как плюют в лицо тем, кто пытается нас сломать. Они думают, что могут давить всех, кто им поперек? Пусть подавятся.

Голос звучал зло, яростно.

Я стоял, держа сверток. Мясо. У нас снова есть мясо.

— Спасибо, — сказал я и улыбнулся.

Маша махнула рукой:

— Не благодари. Просто не подведи. — Она обернулась к детям, кивнула. — Удачи вам.

Развернулась и так же быстро исчезла в толпе, не дожидаясь ответа. Я остался стоять с тяжелым свертком в руках.

Варя подошла ближе, заглянула в сверток:

— Это… мясо?

— Да, — выдохнул я.

Матвей уставился на меня:

— Но… как? Откуда?

Я посмотрел туда, куда ушла Маша. Ее уже не было видно.

— Союзник, — сказал я. — У нас есть друг.

Тимка шагнул вперед:

— Александр, это же… это меняет все! Мы можем…

Команда не успела опомниться от появления Маши.

С другой стороны площади, протискиваясь сквозь толпу, появился Фрол-мельник. Жилистый, с седой бородой. В телеге — тяжелый мешок. Он шел быстро, решительно. Люди расступались перед ним.

Фрол протиснулся к нам, остановился. Опустил мешок на землю с глухим стуком. Выпрямился, потирая поясницу, посмотрел на меня исподлобья:

— Александр.

Я кивнул:

— Фрол.

Он окинул взглядом нашу процессию — тележку с Драконьим Горном, детей с корзинами, сверток с мясом в руках Матвея. Усмехнулся криво:

— Слышал, что у тебя неприятности и что стражники пришли и забрали всё — муку, мясо, припасы. По приказу Гильдии.

— Слышал правильно, — ответил я.

Фрол сплюнул в сторону:

— Торгаши проклятые. Совсем оборзели. Думают, что весь город им принадлежит, что могут давить всех, кто им поперек дороги.

Он указал на мешок:

— Бери. Пшеничная, белая, лучший помол. Мешок — пуда полтора, может больше.

Я посмотрел на мешок, потом на Фрола. Он держался жестко, но в глазах читалось что-то вроде одобрения:

— Ты купил у меня муку всего один раз, но и ту отобрали. Потом услышал, что ты всё равно идешь на ярмарку. Один, с детьми, против всей Гильдии.

Он скрестил руки на груди:

— Хочу посмотреть, что из этого выйдет.

Я присел на корточки, развязал мешок, заглянул внутрь. Мука белая, мелкого помола, почти как пух. Пахло свежестью, зерном. Отличная мука, лучшая.

— В долг, — добавил Фрол. — Отдашь, когда заработаешь или не отдашь — тогда хоть посмеюсь над тобой потом.

Голос звучал насмешливо, но без злобы.

Я поднялся, посмотрел ему в глаза:

— Отдам. Спасибо, Фрол.

Он кивнул коротко, повернулся к детям:

— Работайте как следует. Не позорьте своего хозяина.

Матвей, все еще прижимавший к груди сверток с мясом, выпрямился:

— Не подведем.

Фрол усмехнулся:

— Посмотрим. Я, пожалуй, останусь. Интересно мне, как вы будете Гильдию побеждать. — Он оглядел Драконий Горн на тележке, покачал головой. — С такой печкой на ярмарку…

— Печка это не самое главное, — ответил я.

Фрол хмыкнул, но в глазах мелькнуло что-то вроде уважения.

Я остался стоять посреди толпы. В руках — сверток с мясом от Маши. У ног — мешок с белой мукой от Фрола. Рядом — тележка с Драконьим Горном, корзины с овощами, горшки с Соусом Ярости, миска с ржаным тестом.

Тишина среди шума ярмарки.

Дети смотрели то на меня, то на новые припасы — глаза широко распахнуты, рты приоткрыты. Они не могли поверить в то, что произошло.

Варя первой нашла голос, и он дрожал от смеси надежды и растерянности:

— Александр… это же… у нас теперь мясо и белая мука. Мы можем сделать что-то совсем другое! Что-то лучше!

Матвей подхватил, голос звучал возбужденно:

— Можем печь пироги! Или блины с мясом! Или жарить котлеты! Мы же…

— Подождите, — оборвал я, поднимая руку.

Они замолчали мгновенно, уставившись на меня. Я смотрел на припасы перед собой. Мясо. Белая мука. Овощи. Ржаное тесто. Соус Ярости. Драконий Горн.

Мысли метались, перебирая варианты и возможные риски.

План с утра был четким: Огненные Языки — ржаные лепешки, овощи, адский соус. Команда отработала процесс до автоматизма вчера. Теперь у нас мясо и белая мука. Можем сделать что-то совсем другое — сложнее, интереснее, дороже, но времени нет. Ярмарка начинается. Надо занять место, разжечь печь, готовить.

Если сейчас начну импровизировать — рискую сорваться. Дети знают один процесс, отработали его вчера. Если дам новое блюдо прямо сейчас — они не успеют освоиться, собьются, наделают ошибок.

Но не использовать мясо и муку — это глупость.

Варя сделала шаг вперед, голос тихий, почти умоляющий:

— Александр? Что будем делать?

Я поднял голову, посмотрел на нее, на детей, на Фрола, который стоял поодаль, скрестив руки, наблюдая. На площадь за их спинами — толпа, павильоны, флаги Гильдии.

Решение пришло. Я усмехнулся многообещающе:

— Узнаешь на месте. А пока — идем дальше. Нам нужно занять позицию, и времени мало.

Глава 5

Я остановился, подняв руку. Команда замерла — мы протолкались сквозь самую плотную часть толпы и оказались у края площади, где можно было перевести дух. Тележка с Драконьим Горном остановилась со скрипом. Матвей и Тимка тяжело дышали — везти печь по неровной мостовой было нелегко.

Я обернулся к команде:

— Слушайте внимательно.

Они мгновенно подтянулись ближе, образуя тесный круг. Лица напряженные, взгляды прикованы ко мне. Варя стояла справа, сжимая край корзины с овощами. Матвей слева, все еще прижимая к груди сверток с мясом от Маши. За ними — остальные, молчаливые, ждущие.

— Мы готовим два блюда, — сказал я четко. — Не одно. Два.

Матвей нахмурился, переглянулся с Тимкой:

— Два? Но мы же отрабатывали только…

— Отрабатывали одно, — оборвал я. — Огненные Языки. Ржаные лепешки с овощами и Соусом Ярости. Это остается. Три медяка за штуку.

Я кивнул на сверток с мясом в руках Матвея, потом на мешок с белой мукой у ног Тимки и Петьки:

— Но теперь у нас есть мясо и белая мука, поэтому делаем второе блюдо. Более дорогое.

Варя сделала шаг вперед, глаза блеснули — то ли от надежды, то ли от страха:

— Какое?

Я посмотрел на нее, потом обвел взглядом всю команду:

— Пламенное Сердце. Белая лепешка — мягкая, воздушная. Овощи — те же самые, жареные до золотистой корочки. Мясо — тонко нарезанное, быстро обжаренное на сильном огне, чтобы снаружи корочка, внутри сочное. Сверху — тот же Соус Ярости. Все сворачиваем, как Огненный Язык. Блюдо такое же по форме, но улучшенное и более дорогое. Это для того, чтобы не переучиваться на ходу. Просто добавим в процесс готовки обжарку мяса. Что-то другое брать никакого смысла нет, так как у нас уже все отработано.

Тимка уставился на меня, приоткрыв рот:

— А сколько будет стоить?

— Шесть медяков, — ответил я. — Вдвое дороже простого, но это оправдано, потому что внутри мясо и белая мука, а не ржаная.

Петька нахмурился, сжал край мешка с мукой сильнее:

— Александр… мы же не тренировались с мясом. Не знаем, как…да и разное тесто…

— Процесс тот же, — оборвал я, глядя на него твердо. — Варя раскатывает лепешки — только часть из ржаного теста, часть из белого. Матвей и Тимка режут овощи — как вчера. Плюс режут мясо — тонко, как овощи, одной толщины. Я жарю на двух сковородах — лепешки и начинку. Собираю два вида. Стёпка подает — Огненные Языки по три медяка, Пламенные Сердца по шесть. Понятно?

Они переглянулись. В глазах Матвея — растерянность. У Тимки — сомнение. У Вари — напряженная готовность. Но у всех у них еще во взгляде был азарт.

Варя медленно кивнула, выдохнула:

— Понятно. Но… ты уверен? Мы можем не успеть, сбиться…

Я посмотрел на нее, не смягчая взгляд:

— Вы полвечера вчера учились, чтобы сбиваться? Верьте в себя. Мы не сбиваемся. Вчера отработали базу — значит справимся с усложнением. Главное — не паниковать, работать четко.

Я повернулся ко всем, обводя каждого взглядом:

— Огненный Язык — для народа. Пламенное Сердце — для тех, кто хочет большего. Не бойтесь возможности, которую нам дали Маша и Фрол. Мы должны использовать ее полностью.

Тишина. Вокруг гудела ярмарка — музыка, крики торговцев, смех толпы, но в нашем круге было тихо. Дети смотрели на меня, потом на припасы — сверток с темно-красным мясом, мешок с белой мукой, корзины с чистыми овощами, миску с серым ржаным тестом под тряпкой.

Стёпка первым выпрямился, расправил плечи:

— Я понял. Буду предлагать оба варианта. 'Огненный Язык — три медяка, попроще. Пламенное Сердце — шесть, с мясом, посытнее.

Я кивнул:

— Правильно. Пусть выбирают сами.

Антон, молчавший до этого, тихо спросил, не поднимая взгляда:

— А соуса хватит на оба блюда?

— Хватит, — ответил я. — Соус один и тот же. Он универсальный. С овощами работает, с мясом тоже. Просто порции контролируем.

Варя все еще хмурилась, но в глазах появился огонек:

— Хорошо. Я справлюсь. Как придем на место, сразу тесто заведу — поставлю к печке, чтобы подошло. Хорошо, что воду с собой взяли. Буду раскатывать и ржаное, и белое. Петька будет подавать мне куски теста — сначала ржаное, потом белое, по очереди.

Петька кивнул твердо:

— Понял.

Матвей перехватил сверток с мясом поудобнее, прижимая его к груди:

— Я буду резать и овощи, и мясо. Тимка тоже.

Тимка выпрямился, сжал кулаки:

— Справимся.

Я оглядел их всех. Измотанные дорогой, шокированные неожиданными дарами Маши и Фрола, растерянные от внезапного изменения плана — но готовые. Спины прямые. Взгляды твердые. Они верили мне. Верили, что это сработает.

Я кивнул:

— Тогда идем. Нам нужно занять место. Лучшее место.

Варя нахмурилась:

— Какое?

Я усмехнулся с вызовом, как перед боем:

— Прямо напротив самого богатого павильона Гильдии.

Их глаза расширились. Матвей открыл рот, но я не дал ему сказать:

— Идем. Быстро. Времени мало.

Я схватился за ручку тележки, толкнул вперед. Драконий Горн качнулся, колеса заскрипели.

Мы толкали тележку сквозь толпу, протискиваясь между гуляющими горожанами, торговцами, музыкантами. Площадь была огромной — мощеная камнем, окруженная высокими зданиями из потемневшего кирпича. Посреди — десятки павильонов разного размера, от простых деревянных лотков до крытых шатров с расписными вывесками. Флаги и вымпелы трепетали на ветру. Музыка гремела с помоста — гусляры, дудочники, барабанщики. Запах жареного мяса, печеного хлеба, меда, пряностей смешивался в густой аромат праздника.

Я вел команду вперед, оглядывая павильоны. Большинство уже работали — дым поднимался из жаровен, торговцы зазывали покупателей, перед лотками стояли очереди.

Павильоны Гильдии выделялись сразу. Они занимали центральную часть площади, лучшие места. Большие, крытые, с резными столбами и яркими вывесками. Над ними развевались знамена с гербом гильдии.

Я искал взглядом самый роскошный.

И нашел.

В самом центре площади стоял павильон, перед которым остальные казались жалкими лачугами. Огромный шатер из плотного полотна, расписанного золотыми узорами. Резные столбы, поддерживающие крышу. Широкий навес, под которым стояли столы, накрытые белыми скатертями. Жаровни из кованого железа дымились по краям. На вывеске над входом — золотыми буквами: «ЗОЛОТОЙ ГУСЬ».

Перед павильоном уже собралась небольшая толпа — зажиточные горожане в добротных кафтанах, купцы. Они неспешно прогуливались, рассматривали выставленные блюда, вдыхали ароматы.

На жаровнях жарились утки и поросята — кожа золотистая, блестящая от жира. На подносах лежали нарезанные куски мяса с гарниром, пироги, коврижки. Цены на досках — от полусеребра за кусок утки до шести серебряных за целого поросенка.

Я остановился в пятнадцати метрах от павильона. Оглядел пространство перед ним.

Прямо напротив «Золотого Гуся», через узкий проход между потоком гуляющих, был небольшой пустой пятачок — метров пять на пять, вытоптанная земля, никаких лотков, никаких павильонов. Видимо, его оставляли свободным специально — чтобы не загораживать вид на роскошный павильон Гильдии.

Идеальное место.

Я указал на пятачок:

— Вот там. Становимся.

Матвей проследил за моим взглядом, побледнел:

— Мастер… ты уверен? Это же… — Он запнулся, сглотнул. — Это же павильон «Золотой Гусь». Самого старосты гильдии рестораторов!

Варя тоже посмотрела на павильон, потом на меня. Лицо напряженное:

— Они нас просто с грязью смешают. Прямо здесь, на виду у всех.

За моей спиной послышался низкий голос — Фрол-мельник, который все еще следовал за нами, скрестив руки на груди:

— Плохая идея, повар. Очень плохая. Это прямой вызов. Гильдия не простит.

Я обернулся к нему, усмехнулся:

— Идеальная идея.

Фрол покачал головой, но в глазах мелькнуло что-то вроде восхищения безумием.

Я повернулся к команде:

— Становимся там. Быстро.

Матвей открыл рот, чтобы возразить, но я толкнул тележку вперед. Драконий Горн покатился к пустому пятачку. Мы выкатились на свободное место и остановились. Тележка заскрипела, печь качнулась. Я придержал край, чтобы не опрокинулась.

— Разгружаемся, — скомандовал я. — Быстро. Ставим стол, раскладываем припасы. Матвей, Тимка — разжигайте печь.

Дети бросились выполнять. Петька и Антон стащили с тележки стол, поставили рядом с Драконьим Горном. Варя начала выставлять корзины с овощами, миску с тестом. Матвей и Тимка полезли к топке печи с растопкой.

Я оглядел пространство. Мы стояли прямо напротив входа в «Золотой Гусь», через проход шириной метров в десять — пятнадцать. Любой, кто шел к павильону Гильдии, видел нас. Любой, кто выходил из павильона — тоже.

Толпа вокруг уже начала останавливаться, оборачиваться. Люди смотрели с любопытством на странную картину — тележку с каменной печью, детей в простой одежде, суетящихся вокруг.

— Что это?

— Откуда они взялись?

— Прямо напротив «Золотого Гуся»… смелые.

Я не обращал внимания. Смотрел на павильон Гильдии.

Из-под навеса вышел мужчина — лет сорока, в дорогом кафтане из темно-синего сукна, подбитом мехом. Лицо холеное, гладко выбритое, волосы зачесаны назад и смазаны маслом. Руки скрещены на груди. Взгляд презрительный, оценивающий.

Он остановился у края навеса, оглядел нас — тележку, печь, детей, припасы. Усмехнулся, повернулся к своему помощнику, стоявшему рядом — молодому парню в фартуке:

— Фи-и, — протянул он брезгливо. — Что эти оборванцы собираются готовить из своих отбросов? Кашу из топора?

Голос был громкий, расчетливо громкий — чтобы слышала толпа. Помощник хихикнул, поддакивая.

Холеный мужчина — видимо, управляющий павильоном — покачал головой:

— Пустая трата времени. Скоро сами разбегутся.

Он развернулся и неспешно вернулся под навес, к своим жаровням и белым скатертям.

Я проигнорировал его слова. Продолжал руководить разгрузкой. Матвей и Тимка подбросили щепок в топку Драконьего Горна, высекли искру. Огонь вспыхнул, затрещал. Дым пошел вверх по трубе.

Стол был готов — на нем лежали доски для нарезки, скалки, ножи в тряпке. Варя поставила рядом миску с ржаным тестом, мешок с белой мукой. Корзины с овощами стояли у края стола. Сверток с мясом Матвей положил на отдельную доску.

Горшки с Соусом Ярости расставили у печи, чтобы не остывали.

Я выпрямился, оглядел наше рабочее место. Примитивное, но организованное. Все под рукой.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь ждем, пока печь нагреется.

Толпа вокруг росла. Люди останавливались, смотрели, перешептывались. Кто-то показывал пальцем. Кто-то посмеивался, но всем точно было интересно, что мы отчебучим такого.

И тут из толпы вышел еще один мужчина.

Он был одет проще управляющего «Золотого Гуся», но держался с властью. Кафтан добротный, но без излишеств. На поясе — кожаный мешочек с монетами и связка ключей. Лицо суровое, усы подкручены. В руке — деревянная дощечка с записями.

Распорядитель ярмарки.

Он подошел к нам быстрым шагом, остановился в двух шагах от меня. Оглядел нашу импровизированную стойку, печь на тележке, детей. Лицо недовольное.

— Эй! — рявкнул он. — Кто вам разрешил здесь становиться?

Я повернулся к нему спокойно:

— Никто. Место свободное, мы заняли.

Распорядитель побагровел:

— Здесь могут торговать только члены Гильдии с оплаченным местом! Вы член Гильдии?

— Нет, — ответил я.

— Вы оплатили место?

— Нет.

Он ткнул пальцем в сторону края площади:

— Тогда убирайте свой мусор отсюда! Немедленно! Или я позову стражу!

Толпа вокруг притихла, слушала. Все взгляды — на нас.

Я посмотрел на распорядителя спокойно:

— С каких это пор Гильдия владеет всей площадью?

Он нахмурился:

— Что?

Я повел рукой, указывая на площадь:

— Ярмарка — место для всех. Или вон тот почтенный торговец леденцами тоже член вашей Гильдии?

Я кивнул на старичка с лотком в десяти шагах от нас — согбенный дед, продающий самодельные леденцы из меда на палочках.

Распорядитель запнулся, посмотрел на старичка, потом на меня:

— Это… это другое. Он…

— Он торгует без разрешения Гильдии, — оборвал я. — Как и десятки других мелких торговцев здесь. Ярмарка открыта для всех жителей города или закон изменился?

Распорядитель открыл рот, закрыл. Лицо краснело. Он явно не ожидал, что ему будут возражать.

— Ты… ты дерзишь! — выдавил он. — Я доложу старшине! Мы тебя…

— Докладывай, — спокойно сказал я. — А мы пока будем готовиться.

Я развернулся к нему спиной, вернулся к столу. Распорядитель стоял, тяжело дыша, сжимая дощечку в руке. Потом развернулся и быстро зашагал прочь, в сторону павильона Гильдии.

Толпа загудела. Кто-то засмеялся, некоторые зааплодировали.

Матвей подошел ближе, голос тихий:

— Александр… он вернется. С подкреплением.

Я кивнул, не отрываясь от проверки инструментов:

— Знаю, поэтому работаем быстро.

Варя стояла у стола, сжимая край миски с тестом:

— А если приведет стражу?

Я посмотрел на нее:

— Тогда пусть приводит, но пока они дойдут, мы уже начнем. А когда начнем — остановить будет сложнее.

Я выпрямился, оглядел команду:

— Готовим рабочее место.

Они бросились выполнять.

Драконий Горн начал набирать жар. Из трубы поднимался дым — сначала серый, густой, потом светлее, прозрачнее. Огонь внутри разгорался, потрескивал. Матвей и Тимка подбрасывали дрова, следили за тягой.

Я оглядел наше рабочее место.

Стол стоял слева от печи — прочный, широкий, поверхность чистая. На нем разложены инструменты: три разделочные доски, две скалки, ножи в тряпке. Рядом — миска с ржаным тестом под влажной тряпкой, мешок с белой мукой, небольшой кувшин с водой.

Справа от печи — зона подачи. Чистая доска на импровизированной подставке из ящиков. Здесь будут лежать готовые Огненные Языки и Пламенные Сердца перед тем, как Стёпка отдаст их покупателям.

Все на своих местах. Компактно, логично, под рукой.

Варя подошла к миске с ржаным тестом, сняла тряпку. Тесто за ночь набрало силы, стало более эластичным, податливым. Она отщипнула кусок, размяла в руках, кивнула:

— Хорошее. Готово к раскатке.

Она открыла мешок с белой мукой, зачерпнула горсть, растерла между пальцами:

— Мука отличная. Мелкий помол. — Она посмотрела на меня. — Нужно замесить белое тесто отдельно?

Я кивнул:

— Да. Быстро. Небольшой ком, на двадцать лепешек. Успеешь?

Она выпрямилась:

— Успею.

Варя высыпала муку в чистую миску, плеснула воды из кувшина, начала месить быстрыми, уверенными движениями. Пальцы работали ловко.

Матвей и Тимка стояли у стола с овощами. Матвей взял нож из тряпки, проверил остроту на ногте. Лезвие скользнуло легко — острое как бритва. Он кивнул удовлетворенно, положил нож на доску.

Тимка сделал то же самое. Проверил нож, положил рядом.

Стёпка и Антон стояли у зоны подачи, оглядывая толпу вокруг. Люди не расходились — наоборот, собиралось все больше. Десятки лиц, смотрящих на нас с любопытством, насмешкой, ожиданием.

— Что они вообще делают?

— Собираются готовить прямо здесь?

— На этой печке? Серьезно?

— А что у них в корзинах? Репа? Они будут жарить репу?

Смех, перешептывания, показывания пальцем.

Я не обращал внимания. Проверял каждую деталь. Сковороды — две чугунные — стояли у печи, готовые к установке на решетку. Жир в небольшом котелке рядом.

Драконий Горн разгорелся полностью. Жар шел сильный — я поднес руку над решеткой, почувствовал волну тепла. Еще пара минут — и можно ставить сковороды.

Все готово.

Я выпрямился, оглядел команду. Варя месила белое тесто — быстро, ритмично. Матвей и Тимка стояли у разделочных досок, ножи наготове. Петька рядом с Варей, готовый подавать куски теста. Стёпка и Антон у зоны подачи.

Все на своих местах.

Я посмотрел на павильон «Золотой Гусь» напротив.

Из-под навеса снова вышел холеный управляющий — тот самый, что презрительно бросил реплику про «кашу из топора». Он стоял у края навеса, скрестив руки на груди, и смотрел на нас.

Лицо все еще презрительное, усмешка на губах, но теперь в глазах было внимание. Он наблюдал за нами — за тем, как мы готовим рабочее место, как команда двигается слаженно, быстро, без суеты.

Рядом с ним стоял его помощник. Управляющий что-то сказал ему тихо, не отрывая взгляда от нас. Помощник кивнул, скользнул взглядом по нашей печи, по столу, по командеи хмыкнул — но уже без прежней насмешки. Неуверенно.

Управляющий повернулся к нему, сказал громче — так, чтобы слышали ближайшие посетители павильона:

— Смотри и учись, Миша. Вот так выглядит отчаяние. Они даже не понимают, во что ввязались.

Голос уверенный, насмешливый, но руки он держал скрещенными крепче, чем раньше.

Толпа вокруг нас разрослась. Теперь это был уже не круг любопытных — это была плотная масса людей, человек пятьдесят, а то и больше. Они стояли полукругом, оставляя проход между нами и павильоном Гильдии, смотрели, ждали.

— Они правда будут готовить?

— Прямо на площади, на глазах у всех?

— Интересно, что получится…

— Да ничего не получится. Это же нищие из Слободки.

Кто-то в толпе узнал меня:

— Эй, это же тот торговец пирожками! Которого Гильдия прикрыла!

— Точно! Это он!

— Говорят, он из тухлятины готовит!

Гул усилился. Я слышал обрывки фраз — «тухлое мясо», «гнилые овощи», «обман», «нищие».

Слухи работали. Гильдия постаралась. Варя рядом со мной побледнела, услышав это. Сжала край миски с белым тестом — оно уже было готово, упругий ком.

Я коротко посмотрел на нее:

— Не слушай. Сейчас покажем им правду.

Она кивнула, выдохнула.

Я оглядел толпу. Десятки лиц — недоверчивых, насмешливых, любопытных. Они пришли посмотреть на провал. На то, как нищие из Слободки опозорятся прямо в центре ярмарки.

Пусть смотрят. Я поднес руку к решетке Драконьего Горна. Жар ударил в ладонь — сильный, ровный. Печь готова.

Я выпрямился, оглядел команду:

— Всем на позиции. Начинаем.

Они мгновенно подтянулись. Варя встала у стола с тестом, скалка в руках. Матвей и Тимка у досок с овощами, ножи наготове. Петька рядом с Варей. Стёпка и Антон у зоны подачи.

Я встал в центре, между печью и столом. Оглядел рабочее пространство последний раз.

Все готово. Теперь — самое важное.

Я сделал шаг вперед, к краю нашего пятачка, лицом к толпе. Поднял руку, привлекая внимание. Гул стих. Все взгляды — на меня.

Я говорил громко, четко, чтобы слышали все:

— Добрый люд Вольного Града!

Тишина. Даже музыка на помосте стихла — музыканты прервались, смотрели на меня.

— Меня зовут Александр! — Голос звучал твердо. — Меня и моих людей обвинили во лжи!

Я сделал паузу, оглядывая лица в толпе.

— Говорят, мы используем тухлое мясо! Гнилые овощи! Что мы обманываем и травим людей!

Гул снова нарастал. Кто-то кивал. Кто-то перешептывался.

Я повысил голос:

— Сегодня я покажу вам правду! Смотрите сами, из чего мы готовим!

Я резко обернулся к команде, махнул рукой:

— Несите!

Матвей первым подхватил корзину с репой, шагнул в толпу. Протянул корзину ближайшему мужчине — крепкому ремесленнику в кожаном фартуке:

— Смотрите! Трогайте! Нюхайте!

Мужчина недоверчиво взял репу из корзины, повертел в руках. Понюхал. Нахмурился, удивленно:

— Свежая…

Тимка вынес корзину с морковью, сунул женщине в переднике:

— Вот! Гнилая? Нет! Чистая, свежая!

Женщина взяла морковь, осмотрела, потерла пальцами. Покачала головой:

— Хорошая морковь. Не гнилая.

Петька и Антон вынесли сверток с мясом — развернули прямо перед толпой. Темно-красные куски, с прожилками жира, пахнущие свежестью.

— Нюхайте! — крикнул я. — Есть здесь хоть капля гнили⁈

Несколько человек подошли ближе, наклонились. Понюхали. Переглянулись.

— Мясо свежее…

— Пахнет хорошо…

— Не тухлое…

Варя вынесла мешок с белой мукой, высыпала горсть на ладонь, поднесла к носу пожилого торговца:

— Вот! Мука! Лучший помол! От Фрола-мельника!

Торговец растер муку между пальцами, понюхал:

— Отличная мука. Белая, чистая.

Гул в толпе изменился. Недоверие сменялось удивлением. Насмешки — вопросами.

— Так они правда не из гнили готовят?

— Продукты хорошие…

— Откуда у них такое мясо?

— Может, слухи врали?

Я стоял в центре, оглядывая лица. Видел, как меняются взгляды. Недоверие тает. На смену приходит любопытство и интерес.

Управляющий «Золотого Гуся» все еще стоял под навесом, но руки теперь опустил. Лицо напряженное. Он что-то быстро говорил своему помощнику.

Распорядитель ярмарки появился на краю толпы — с двумя стражниками в кожаных доспехах. Он показывал на нас, что-то объяснял. Стражники смотрели, но не двигались. Ждали приказа.

Я дождался, пока гул стихнет. Поднял руку снова.

Тишина.

— Вот, — сказал я громко. — Это то, из чего мы готовим. Свежее мясо. Лучшая мука. Чистые овощи. Никакой гнили.

Я сделал паузу, обводя толпу взглядом:

— А теперь…

Я резко развернулся к столу, взял нож. Подбросил его в воздух — лезвие сверкнуло на солнце. Поймал за рукоять, не глядя.

Толпа ахнула.

Я повернулся обратно, держа нож в руке. Взгляд жесткий, горящий:

— А теперь я покажу вам то, чего вы никогда не видели!

Я махнул рукой команде:

— По местам!

Они мгновенно заняли позиции. Варя у стола с тестом. Матвей и Тимка у досок. Стёпка и Антон у зоны подачи.

Я встал в центре, между печью и столом. Поставил сковороды на решетку Драконьего Горна. Они начали нагреваться — чугун потрескивал, расширяясь от жара.

Я обернулся к толпе последний раз. Поднял нож высоко, чтобы все видели:

— Представление начинается!

Глава 6

Я повернулся к столу, где лежали корзины с овощами. Взял крупную репу — белую, чистую, размером с кулак. Положил на разделочную доску.

Нож в руке. Лезвие острое как бритва.

Я поднял взгляд на толпу. Встретился глазами с несколькими людьми в первом ряду. Они смотрели выжидательно. Опустил нож. Первый рез — быстрый, четкий. Репа раскололась пополам. Вторая половина упала на доску. Я не останавливался.

Рез. Рез. Рез.

Нож двигался быстро, ровно, почти не касаясь доски. Ломтики репы падали один за другим — тонкие, полупрозрачные, одинаковой толщины. Лезвие мелькало, отражая свет.

Толпа подалась вперед. Кто-то ахнул. Я закончил с репой — за двадцать секунд. Стопка ровных ломтиков лежала на доске.

Взял морковь. Положил на доску. Нож снова в движении. Рез, рез, рез — быстрее, еще быстрее. Морковь превращалась в тонкие оранжевые кружочки. Нож почти не виден — только мелькание стали.

— Господи… — выдохнул кто-то в толпе.

— Он режет как… вы видали⁈

— Вот это скорость!

Я не останавливался. Брюква. Еще одна репа. Еще морковь. Доска заполнялась стопками овощей — ровные, тонкие, идеально нарезанные. Руки двигались сами, автоматически. Годы практики. Тысячи нарезок.

Через минуту на доске лежали порезанные овощи — готовые к жарке. Я положил нож, выпрямился, посмотрел на толпу. Они смотрели на меня с открытыми ртами. Даже насмешки исчезли. Только изумление.

Я повернулся к Матвею и Тимке:

— Ваша очередь. Режете так же. Тонко, быстро, ровно.

Они кивнули, схватили ножи. Встали у досок. Я взял горсть нарезанной репы, подошел к Драконьему Горну. Сковороды раскалены. Жар бил в лицо. Я плеснул жир на первую сковороду — он мгновенно растекся, задымился.

Бросил ломтики репы.

Ш-Ш-Ш-ШШШШШ!

Шипение взорвалось громом. Жир вскипел вокруг овощей. Репа задымилась мгновенно — белый дым поднялся столбом, понесся вверх. Несколько капель жира брызнули на открытое пламя в топке.

ВСПЫШКА!

Язык огня выстрелил из топки на секунду — яркий, желто-оранжевый, высотой в полметра. Потом исчез.

Толпа охнула, отшатнулась.

А я уже подбрасывалсковороду. Ломтики репы взлетели, перевернулись в воздухе, упали обратно — другой стороной вниз. Еще капли жира на огонь — еще вспышка. Запах ударил по площади волной — жареная репа, горящий жир, карамелизующийся сахар.

Следом догнал запах лепешки от Вари, которая уже пекла первую на второй сковороде. Сладковато-дымный, с нотками ореха и жареного масла. Запах, от которого слюна наполняла рот сама собой.

Я слышал, как люди в толпе глубоко вдыхают. Шепотки пошли:

— Пахнет… боже, как пахнет…

— Я никогда такого не чувствовал…

Я не смотрел на них. Работал дальше. Переворачивал репу, снимал со сковороды на чистую доску. Бросал следующую порцию — морковь. Шипение. Дым. Еще одна вспышка огня.

Варя протянула мне первую лепешку — тонкую, горячую, только что с огня. Края золотисто-коричневые, серединка мягкая.

Я взял ее, положил на доску. Выложил сверху жареную репу — три-четыре ломтика, дымящихся, блестящих от жира. Зачерпнул ложкой Соус Ярости из горшка у печи.

Густой, маслянистый соус лег на горячие овощи. Начал таять, растекаться. Аромат усилился — чеснок, хрен, жир смешались с запахом жареной репы. Я быстро свернул лепешку конвертом. Получился плотный сверток — дымящийся, пахнущий одуряюще.

Первый Огненный язык.

Я поднял его высоко, чтобы все видели:

— Огненный Язык! — крикнул я громко. — Три медяка!

Тишина. Толпа смотрела на сверток в моей руке. Дым поднимался от него тонкой струйкой. Запах плыл над площадью, но никто не подходил.

Я стоял, держа Огненный Язык. Секунды тянулись. Десять. Двадцать. Люди переглядывались. Шептались, но не подходили.

Я слышал обрывки фраз из толпы:

— Что это вообще такое? Лепешка с репой?

— Три медяка за репу? Дорого…

— Пахнет странно… остро как-то…

— А вдруг невкусно? Кто первый пойдет?

— Смотрите, никто не берет… Может, оно того не стоит?

— Репа жареная… Кто ж репу жарит? Её варят обычно…

Новизна пугала их. Непонятное блюдо с незнакомым запахом. Странный способ готовки прямо на улице. Страх потратить деньги впустую и быть первым, кто ошибется. Я опустил руку с Огненным Языком и посмотрел на толпу спокойно. Ожидал этого, ведь первый барьер — самый сложный.

Варя рядом протянула мне вторую лепешку. Я молча взял, начал собирать второй Огненный Язык. Жарил морковь. Подбрасывал. Вспышки огня. Шипение. Дым. Собрал второй сверток, затем третий и четвертый. Они лежали на доске перед Стёпкой — дымящиеся, ароматные, но очередь не формировалась.

Толпа росла. Человек сто уже стояли полукругом, смотрели, но не покупали.

Из павильона «Золотой Гусь» напротив донесся насмешливый голос управляющего:

— Видите? — он говорил своим посетителям под навесом, но достаточно громко, чтобы слышала площадь. — Они даже свой хлам раздать не могут! Кому нужна эта уличная стряпня?

Из его павильона послышался смех. Я не обернулся и продолжал работать.

Пятый Огненный Язык. Шестой.

Варя бросила на меня тревожный взгляд. Матвей резал овощи медленнее — руки дрожали, но я не останавливался.

Седьмой. Восьмой. И тут что-то изменилось. Из толпы вышел мужчина. Крепкий, высокий. Лицо усталое, руки в мозолях. Явно ремесленник. Он медленно подошел к нашему столу, остановился перед Стёпкой.

Толпа притихла.

— Сколько? — хрипло спросил мужчина.

Стёпка вздрогнул, выпрямился:

— Три медяка!

Мужчина молча достал из кармана три медные монеты. Положил на край стола. Взял Огненный Язык.

Все смотрели на него. Он поднес сверток к губам, откусил.Потом его глаза расширились. Он выдохнул — громко, шумно:

— Твою мать… — прохрипел он.

Секунда тишины. Откусил еще раз и еще, с жадностью на этот раз.

— Это… это…

Он не нашел слов. Просто доел Огненный Язык до конца за несколько больших укусов. Вытер рот тыльной стороной ладони.

Вы успешно применили блюдо «Огненный Язык» к новой цели

Получено +15 ед. опыта.

Повернулся к толпе:

— Острое! Очень острое! Но… боги, вкусно!

Он посмотрел на меня:

— Еще один! Давай еще! — бросил на стол еще три медяка.

Стёпка подхватил второй Огненный Язык, протянул ему. Мужчина схватил, откусил прямо на месте. И толпа дрогнула. Кто-то шагнул вперед. Потом еще один. Еще.

— Дай мне попробовать!

— И мне!

— Сколько стоит⁈

Очередь начала формироваться. Я не останавливался. Жарил. Подбрасывал. Собирал. Передавал Стёпке. Варя раскатывала лепешки. Петька подавал ей куски теста. Матвей и Тимка резали овощи — тонко, ровно.

Стёпка принимал медяки, отдавал свертки. Голос окреп:

— Огненный Язык — три медяка! Свежий, горячий!

Очередь росла. Десять человек. Двадцать. Тридцать.

Монеты звенели на столе. Я жарил не останавливаясь. Девятый. Десятый. Двенадцатый.

Запах стоял над площадью густой волной — жареные овощи, дымный жир, острый соус. Люди в очереди вдыхали, облизывались, нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

Я поймал взгляд Вари. Она улыбалась — впервые за весь день. Усталая, но счастливая улыбка.

Очередь росла, но я видел — это только начало. Огненные Языки шли хорошо, люди покупали, но это был народ попроще. Ремесленники, торговцы, работники. Те, кто пришел на ярмарку с несколькими медяками в кармане.

А вот зажиточные горожане, купцы, те кто сидел в павильонах Гильдии — они смотрели на нас с любопытством, но не подходили. Слишком низко для их статуса есть уличную еду, стоя в очереди с простолюдинами.

Пора было менять это.

Я посмотрел на Матвея:

— Мясо. Давай.

Он кивнул, схватил сверток с мясом от Маши, начал быстро резать. Тонкие ломтики говядины падали на доску — темно-красные, с прожилками жира.

Варя уже подготовила белое тесто. Оторвала кусок, быстро раскатала. Белая лепешка получилась тоньше ржаной.

Я плеснул свежий жир на сковороду, дождался пока задымится. Бросил ломтики мяса.

ШШШШ!

Шипение было громче, резче, чем с овощами. Мясо задымилось мгновенно — густой белый дым с запахом жареной говядины поднялся столбом. Жир кипел, брызгал. Несколько капель попали на открытое пламя.

Огонь взметнулся — выше, ярче, чем раньше. Толпа ахнула.

Я подбросил сковороду. Ломтики мяса взлетели, перевернулись. Упали обратно — теперь другой стороной, показывая сторону, покрытую золотисто-коричневой корочкой.

Запах ударил по площади новой волной — горящий мясной жир, карамелизующийся белок. Хороший запах, плотный. Совсем другой, чем от овощей.

Я слышал, как люди в очереди глубоко вдыхают. Видел как замирают, сглатывают.

— Это… это мясо?

— Он мясо жарит!

— Боже, как пахнет…

Я снял мясо со сковороды, не давая пережариться. Секунд двадцать на каждую сторону — снаружи корочка, внутри сочное. Бросил на доску.

Варя протянула белую лепешку, пахнущую свежим хлебом. Я взял ее, положил на доску. Выложил жареное мясо — четыре-пять ломтиков. Сверху добавил жареные овощи — репу и морковь. Зачерпнул ложкой Соус Ярости.

Густой соус лег на горячее мясо и овощи. Начал таять, растекаться, смешиваясь с мясным соком. Аромат стал еще сильнее — мясо, овощи, чеснок, хрен. Я быстро свернул белую лепешку конвертом. Получился сверток крупнее Огненного Языка.

Перед глазами мелькнуло полупрозрачное окно системы:

Вы создали новое блюдо: Пламенное Сердце

Качество: Редкое

Свойства: +10% к выносливости на 2 часа

Эффект «Жар изнутри»: согревает в холод

Получено +50 ед. опыта за создание нового блюда.

Окно исчезло. Я поднял Пламенное Сердце высоко:

— Пламенное Сердце! — крикнул я. — С мясом! Шесть медяков!

Очередь притихла. Люди смотрели на сверток, пахнущий мясом.

— Шесть медяков? — переспросил кто-то. — За одно?

— Дорого…

— Но там мясо…

Они колебались. Шесть медяков — это уже серьезно. Почти пятая часть серебряной монеты. Не каждый мог себе позволить.

Но запах… запах был невыносимым.

Я не стал ждать. Начал готовить следующие — и Огненные Языки, и Пламенные Сердца. Чередовал. Овощи, мясо, овощи, мясо. Обе сковороды работали не останавливаясь. Варя пекла лепешки — ржаные и белые по очереди. Матвей и Тимка резали овощи и мясо. Стёпка раздавал готовые свертки, принимал монеты.

Очередь за Огненными Языками не уменьшалась. Люди покупали, ели прямо на месте, уходили довольные.

Но Пламенные Сердца лежали на доске. Пять штук. Шесть. Семь. Никто не брал. Слишком дорого для простого народа и слишком просто для богатых.

Я продолжал работать, не показывая разочарования. Жарил, подбрасывал, собирал. Вспышки огня. Шипение. Дым.

И тут из павильона «Золотой Гусь» вышел молодой человек.

Лет двадцати пяти, не больше. Одет богато — кафтан из хорошего сукна, отороченный мехом, высокие кожаные сапоги, шапка с серебряной пряжкой. Лицо гладкое, холеное. Руки без мозолей — сын купца или мелкий дворянин.

Он стоял у края навеса павильона, смотрел на нас. Нос морщил — то ли от запаха, то ли от презрения к уличной еде, но глаза… глаза смотрели с любопытством.

Он повернулся к своим спутникам под навесом — еще двое молодых людей в дорогих кафтанах, сидели за столом с кружками эля:

— Пойду гляну, что там, — бросил он небрежно.

— Серьезно? — один из друзей усмехнулся. — Ты будешь есть уличную стряпню?

— Почему бы и нет? — молодой человек пожал плечами. — Любопытно же. Вон народу сколько, да и новое что-то.

Он решительно шагнул через площадь — прямо к нашей точке. Толпа расступилась перед ним. Люди в очереди оборачивались, смотрели с удивлением.

Молодой человек остановился перед столом, окинул взглядом свертки на доске:

— А ну-ка, дай попробовать вот это… пламенное, — бросил он Стёпке.

Стёпка замер, потом быстро схватил один из Пламенных Сердец:

— Шесть медяков, господин.

Молодой человек даже не посмотрел на него. Достал из кармана серебряную монету — бросил на стол:

— Сдачи не надо.

Взял сверток, развернулся. Толпа смотрела на него молча. Он поднес Пламенное Сердце к губам, откусил — большой кусок, не церемонясь.

Жевал несколько секунд. Лицо непроницаемое. Потом его глаза медленно расширились. Жевание замедлилось. Он остановился на месте, как вкопанный.

Проглотил. Секунда тишины.

Потом он выдохнул — долго, шумно, с явным потрясением:

— Твою… — голос сел. Он откашлялся. — Твою же мать…

Откусил еще раз быстро. Жевал, не отрывая взгляда от свертка в руке. Проглотил. Голос стал громче:

— Это… Я никогда… — Он покачал головой, не находя слов. — Вот это нихрена ж себе! Это что такое⁈

Вы успешно применили блюдо «Пламенное Сердце» к новой цели

Получено +25 ед. опыта.

Он развернулся к павильону, где сидели его друзья. Крикнул через всю площадь — громко, чтобы все слышали:

— Эй! Идите сюда, идиоты! Немедленно! Вы не знаете, что теряете!

Друзья переглянулись. Один нехотя поднялся, подошел. Второй последовал за ним.

Молодой человек сунул одному из них остаток своего Пламенного Сердца:

— Откуси. Давай, не тяни!

Друг недоверчиво взял, откусил. Лицо изменилось мгновенно — от скепсиса к шоку:

— Что… что это⁈

— То-то же! — молодой человек развернулся к Стёпке. — Давай еще два! Нет, три! Всем попробовать!

Он бросил на стол еще две серебряных монеты. Стёпка, не веря своему счастью, быстро выдал три Пламенных Сердца.

Молодые люди ели прямо на месте, не церемонясь. Один из них выдохнул с восторгом:

— Мясо… оно снаружи хрустящее, а внутри… сок течет!

— А соус! — добавил второй, вытирая рот. — Он жжет, но так… так вкусно жжет!

— И лепешка! — третий доедал свой сверток. — Она мягкая, впитывает весь сок…

Они говорили громко, не скрывали восторга.

Лед тронулся, толпа заволновалась.

Если богатые господа едят эту еду и в восторге — значит она действительно хороша! Статус больше не имел значения. Условности рухнули.

Люди ринулись к нашей точке — не только из очереди, но и те, кто просто стоял и смотрел. Даже несколько человек из соседних павильонов рванули к нам.

— Дайте мне Пламенное Сердце!

— Мне два!

— У вас еще есть⁈

— Я заплачу! Вот, держите!

Монеты посыпались на стол — медяки, серебряные. Стёпка не успевал принимать. Антон бросился ему на помощь — собирал деньги, отдавал свертки.

Я жарил не останавливаясь. Обе сковороды дымились. Вспышки огня одна за другой. Варя раскатывала лепешки с бешеной скоростью — руки мелькали, тесто превращалось в тонкие круги. Петька едва успевал подавать ей куски. Матвей и Тимка резали овощи и мясо — ножи не останавливались ни на секунду.

Я поднял взгляд на павильон «Золотой Гусь».

Его хозяин стоял под навесом, скрестив руки на груди. Лицо багровое от ярости. Его павильон пустел на глазах — посетители уходили, бросив недоеденных гусей и недопитый эль. Шли к нам пробовать

Наконец он развернулся, быстро зашагал внутрь павильона. Через минуту оттуда выбежал молодой парень — посыльный. Он рванул через площадь прочь, в сторону центра города.

Гонца послал, но мне было некогда об этом думать. Руки двигались автоматически — подбрасывать, переворачивать, снимать, собирать. Огненные Языки и Пламенные Сердца уходили один за другим. Очередь не уменьшалась — наоборот, росла.

Но я видел проблему.

Корзины с овощами пустели. Матвей резал последнюю репу. Тимка доставал со дна корзины последние морковки. Мясо тоже заканчивалось.

Мука еще была, а вот подготовленное тесто уже подходило к концу.

Я бросил быстрый взгляд на Варю. Она поняла без слов — лицо побледнело. Матвей тоже заметил, переглянулся с Тимкой со страхом в глазах. Очередь огромная. Деньги текут рекой, а у нас кончаются припасы.

Если сейчас остановимся — все потеряем. Толпа разочаруется, разойдется. Первый триумф обернется провалом.

Я жарил собирал Пламенные Сердца, а голове лихорадочно прикидывал — сколько еще можем сделать? Тридцать Огненных Языков? Около пятнадцати Пламенных Сердец? А потом?

Варя раскатала белую лепешку. Протянула мне — руки дрожали. Я взял, собрал Пламенное Сердце. Передал Стёпке.

Я выпрямился, вытер пот со лба. Посмотрел на очередь — человек восемьдесят еще стояли, ждали. Лица нетерпеливые, голодные.

Варя подошла ближе, прошептала:

— Александр… у нас все кончается. Что делать?

Глава 7

Я лихорадочно соображал, что делать. За овощами Матвея посылать, а вот что с мукой и мясом? Да и дрова уже на исходе. Лихо народ наши блюда разбирает, очень лихо.

Пока я размышлял кого отправлять за припасами первым, к нам сквозь толпу пробился Фрол.

Старый мельник толкал перед собой небольшую тележку — на ней лежали три мешка. Два больших, один поменьше. Лицо красное от напряжения, дышал тяжело. Он протиснулся к нашей точке, остановился, вытер пот рукавом:

— Держи, повар! — выдохнул он. — Не зря я с собой запасец притащил! Как чувствовал, что пойдет у тебя!

Он кивнул на мешки:

— Два мешка белой муки. Один ржаной. Лучшая мука в городе! С моей мельницы!

— Ах, ты, старый плут! — рявкнул я радостно. — А что же ты молчал⁈

— Посмотреть хотел как дела пойдут! — хохотнул он. — Принимай и муку, и работника!

Я шагнул к тележке, быстро развязал первый мешок. Заглянул внутрь — белая мука, мелкий помол, отличное качество.

Ах ты, старый хитрован, — подумал без злобы и с благодарностью.

Фрол не ушел. Развернулся к толпе, выпрямился, крикнул громко — чтобы все слышали:

— Эй, добрый люд! Видите эту муку? — Он ткнул пальцем в мешки. — Это с мельницы Фрола! Лучшей мельницы в Вольном Граде! Вот из чего повар печет для вас! Не из гильдейской дряни, разбавленной мелом! А из настоящего зерна, молотого на каменных жерновах!

Толпа зашумела. Люди смотрели на мешки, на Фрола, переговаривались.

— Это Фрол-мельник!

— Говорят, у него лучшая мука…

— Моя бабка всегда у него брала!

Фрол усмехнулся, довольный реакцией. Повернулся ко мне, сказал тише:

— Вот так, повар. Ты мне клиентов возвращаешь, я тебе — репутацию. — Голос стал грубее, но в глазах читалось одобрение. — Это в долг. Отдашь потом, а пока — гони их всех к чертям.

Он махнул рукой в сторону павильона «Золотой Гусь»:

— Гильдия — твари. Пусть подавятся.

Он не ушел. Стянул с себя тяжелый тулуп, бросил на телегу, засучил рукава:

— Где месить тесто? Покажи, я помогу.

Варя удивленно посмотрела на него:

— Вы… вы будете помогать?

— А что, стар уже? — Фрол усмехнулся. — Руки еще работают. Тесто месить — не мешки таскать. Справлюсь.

Он подошел к столу, где стояла миска. Варя быстро высыпала белую муку из нового мешка, плеснула воды, начала месить. Фрол встал рядом, взял вторую миску, повторил. Руки у него были узловатые, сильные — привыкшие к тяжелой работе. Тесто мял уверенно, без суеты.

Варя облегченно выдохнула:

— Спасибо…

Но у нас все еще не было мяса и это грозило проблемами:

— Матвей, — шепнул я своему ученику. — Готовься бежать за мясом.

Тот кивнул, споро дорезая овощи.

Я жарил последние овощи, собирал Огненные Языки. Пламенные Сердца делать не мог — мясо кончилось, а люди в очереди требовали именно их:

— Дайте Пламенное Сердце!

— С мясом! Хочу с мясом!

— У вас еще есть⁈

Стёпка растерянно мотал головой:

— Пока нет… скоро будет…

Я видел, как лица в очереди темнеют. Разочарование. Недовольство. Сейчас начнут уходить.

И тут сквозь толпу, расталкивая людей локтями, пробилась Маша. Мясничка была без фартука, волосы растрепаны, лицо красное от бега. На плече — огромный сверток, туго перевязанный бечевкой. Видно тяжелый, так как она еле его тащила.

Она протиснулась к столу, с грохотом опустила сверток:

— Держи, повар! — выдохнула она, тяжело дыша. — Видела как ты тут раздаешь и поучаствую!

Развязала бечевку резким движением. Сверток раскрылся — внутри мясо. Много мяса. Говядина, свинина. Килограммов шесть или семь, может больше. Свежее, темно-красное.

Из толпы донеслись удивленные возгласы:

— Это же… Маша?

— Маша Малая! Дочь старого Малого!

— Лучший мясник в городе!

— Так она работает еще? Думал, Гильдия её прикрыла!

Шум усилился. Люди вытягивали шеи, смотрели на Машу с удивлением и уважением. Имя Малого все еще помнили. Его дочь — тоже.

Маша выпрямилась, бросила на толпу короткий взгляд. В глазах — вызов:

— Да, это я Маша Малая! И это мясо из моей лавки! Лучшее мясо в городе!

Она повернулась ко мне, голос стал тише:

— Дери их, повар. Покажи этим торгашам, как надо работать.

Я кивнул и радостно улыбнулся:

— Покажу. Спасибо, Маша.

Она не ушла, а засучила рукава:

— Где резать? Мясо — это мое. Я быстрее вас всех.

Матвей молча указал на свободную доску. Маша подошла, взяла нож, проверила остроту на ногте. Кивнула удовлетворенно. Положила кусок говядины на доску. Нож пошел в ход.

Она резала быстро, профессионально, виртуозно. Ломтики мяса падали один за другим — тонкие, ровные, идеальной толщины. Нож мелькал так быстро, что я едва видел лезвие. Это была работа мастера. Настоящего мясника. За минуту она нарезала больше, чем Матвей и Тимка за пять.

Я подхватил первую порцию, бросил на раскаленную сковороду. Шипение. Вспышка огня. Запах жареного мяса снова поплыл над площадью.

— Есть Пламенные Сердца! — крикнул Стёпка в толпу. — С мясом!

Очередь ожила. Недовольство сменилось радостью:

— Наконец-то!

— Дайте два!

— Мне три Пламенных!

Я жарил, собирал, передавал. Варя и Фрол месили тесто. Вдвоем у них получалось намного быстрее. Маша резала мясо — профессионально, без остановок.

Варя бросила на меня тревожный взгляд:

— Александр… овощи…

— Матвей, готовься брать Тимку, бери тачку и бегите за овощами, как мы и планировали! — сказал я ему, уже раздумывая как переставить ребят на временную замену.

Вдруг Волк протиснулся к столу, поставил корзину с грохотом:

— Не надо бежать, я уже сбегал, — сказал он коротко. — Репа, морковь, брюква, лук. Как чувствовал, что не хватит вам. Потом с Угрюмым рассчитаешься.

Второй парень — Гришка — поставил свою корзину рядом:

— И еще капуста. Покажи им, повар.

Я замер на секунду, глядя на корзины полные до краев. Потом рассмеялся — громко, от души. Впервые за весь день. Варя обернулась, удивленно посмотрела на меня. Матвей с Тимкой тоже.

Я схватил нож, подбросил высоко в воздух — лезвие сверкнуло на солнце, провернулось, я поймал за рукоять. Толпа ахнула, кто-то зааплодировал. Свистнул резко, громко.

— Погнали, ребята! — крикнул, развернувшись к команде. — Весь день впереди! У нас есть всё! Покажем им, как надо работать!

Команда ожила. Варя улыбнулась. Матвей с Тимкой рассмеялись, схватились за новые овощи. Толпа загудела громче, одобрительно.

Волк снял свой тулуп, бросил на телегу Фрола:

— Где таскать? Что подносить?

Я кивнул на корзины:

— Чистите овощи и ребятам на нарезку!

Волк и Гришка встали у корзин. Пошла работа. Мы работали как единый механизм. Каждый на своем месте. Без суеты, без остановок. Руки двигались автоматически. Никто не мешал друг другу.

Танец огня, стали и команды.

Я поймал взгляд Маши. Она резала мясо, но краем глаза смотрела на меня. Усмехнулась — зло, триумфально:

— Вот так, Александр. Вот так их.

Я посмотрел на павильон «Золотой Гусь». Пусто. Ни одного посетителя. Столы накрыты белыми скатертями, жаровни дымятся, жареные гуси лежат на подносах, но никого нет. Все ушли к нам.

Управляющего не было видно — он скрылся внутри павильона, но я знал — он там. Смотрит. Видит и бесится.

Я усмехнулся. Битва продолжалась.

Система мелькала перед глазами короткими сообщениями:

Вы успешно применили блюдо Огненный Язык к новой цели

Получено +15 ед. опыта.

Вы успешно применили блюдо Пламенное Сердце к новой цели

Получено +25 ед. опыта.

Вы успешно применили блюдо Огненный Язык к новой цели

Получено +15 ед. опыта.

Сообщения сыпались одно за другим. Я не обращал внимания и работал дальше.

Люди приходили с дальних концов площади. Даже лоточники подходили и брали на пробу. Я видел краем глаза — торговец пирожками, колбасник, даже пекарь. Все стояли в очереди.

Музыканты на помосте прекратили играть — смотрели на нас, переговаривались.

Вся ярмарка смотрела на нас.

А мы работали.

Солнце уже клонилось к закату. Тени удлинялись. Площадь начинала пустеть. Другие торговцы сворачивали лотки, уходили, но наша очередь держалась. Пятьдесят человек. Сорок. Тридцать.

Я жарил последние порции. Мясо заканчивалось снова — Маша резала последние куски. Овощи тоже на исходе. Мука — Фрол месил последний ком.

Двадцать человек в очереди. Пятнадцать. Десять. Я собрал последний Огненный Язык. Передал Стёпке.

Пять человек.

Последнее Пламенное Сердце. Передал.

Три человека.

Еще два Огненных Языка. Последние овощи. Последнее тесто.

Один человек — пожилой торговец, усталый, но довольный. Купил Огненный Язык. Откусил, улыбнулся, ушел жуя.

Очередь кончилась.

Я выпрямился. Снял сковороды с Драконьего Горна. Вытер пот со лба — рука дрожала от усталости.

Посмотрел вокруг. Площадь почти пустая. Солнце село за дома — сумерки сгущались. Фонари зажигались один за другим.

Все молчали. Слишком устали, чтобы говорить.

Стёпка подошел ко мне, протянул деревянный ящик — тяжелый, края потемнели от копоти:

— Александр… посмотри…

Я взял ящик обеими руками, почувствовал вес. Заглянул внутрь.

Монеты. Много монет.

Медяки лежали горами — тусклые, потертые, но их было много. Между ними блестели серебряные — яркие пятна среди меди, ловящие отблески огня от факелов.

Я медленно закрыл ящик. Посмотрел на команду.

Варя стояла у стола, оперевшись на край — лицо грязное от копоти, волосы выбились из косы, глаза красные от усталости. Матвей и Тимка сидели на земле, прислонившись спинами к столу. Фрол стоял у своей тележки, вытирал лицо тряпкой — дышал тяжело, грудь вздымалась. Маша держала нож в руке, смотрела на меня — глаза горели, но руки дрожали от напряжения. Волк с Гришкой стояли чуть поодаль — молчаливые, грязные, но довольные.

Все молчали. Смотрели на ящик. Ждали.

Я выдохнул медленно:

— Собираемся. Идем домой. Там посчитаем всё, разделим по-честному.

Никто не возразил. Слишком устали, чтобы спорить или спрашивать.

* * *

Мы добрались до дома, когда стемнело совсем.

Луна взошла над крышами — полная, яркая, заливала улицы серебристым светом. Звезды высыпали густо на небо, мерцали холодно. Воздух остыл, пахло вечерней прохладой и дымом из труб.

Слободка спала — окна темные, двери закрыты.

Мы загнали тележку во двор тихо, стараясь не шуметь. Занесли припасы в дом — пустые корзины, доски, ножи. В доме было тепло — ребятки топили печь.

— Наши пришли! — крикнула Маша, которая первой нас увидела. — Наши! Ну что⁈ — она подскочила ко мне, глядя на наши уставшие лица. Дети, которые оставались дома, бежали к нам со второго этажа чуть ли не кубарем.

— Мы победили, — улыбнулся я. — Сделали этих козлов.

— Ура-а-а! — заверещала и запрыгала Маша вместе с остальными.

Дети собрались вокруг стола мгновенно — все, кто остался дома. Маленькие, большие. Петька, Антон, Стёпка, еще трое младших. Смотрели на нас широко распахнутыми, любопытными глазами

Фрол, Маша, Волк с Гришкой тоже зашли следом. Расселись на лавках вдоль стен, у очага. Молчали, ждали.

Я поставил ящик на стол. Открыл. Перевернул.

Монеты высыпались с грохотом. Зазвенели, покатились по столу. Дети ловили их с радостными визгами. Медяки звенели глухо, серебряные — звонко, чисто.

Все ахнули разом. Глаза расширились.

Даже Фрол присвистнул тихо:

— Ну и ну…

Маша замерла, глядя на гору монет, не моргая.

Варя прикрыла рот рукой:

— Это… — голос сорвался. — Это всё мы сегодня заработали?

— Да, — кивнул я коротко. — Все мы заработали своим упорством и трудом.

Сел за стол, придвинул монеты ближе и начал считать.

Раскладывал медяки стопками — по десять штук в каждой. Десять стопок — сто медяков. Откладывал в сторону. Снова считал. Еще десять стопок. Еще сто.

Потом считал серебряные — поштучно, внимательно. Стопки по десять. Раз, два, три…

Все молчали. Даже не дышали, казалось. Смотрели, как растут стопки монет, как серебро блестит в свете очага.

Я закончил считать. Выпрямился. Посмотрел на них всех.

— Двести восемнадцать серебряных, — сказал я медленно, чеканя каждое слово. — Плюс шестьдесят два медяка.

Повисла мертвая тишина. Никто не шевелился и, казалось, не дышал. Варя открыла рот. Закрыла. Снова открыла — но слов не нашлось. Просто стояла, глядя на монеты с лицом белее мела.

Матвей медленно, очень медленно опустился на лавку — ноги подкосились, не держали. Уставился в стол, не моргая.

Тимка прикрыл лицо руками, плечи затряслись. Он плакал — тихо, сдавленно, стараясь не издавать звуков.

Фрол побледнел, губы задвигались беззвучно:

— Две… две сотни… — прохрипел он наконец. — За один гребаный день…

Маша стояла как вкопанная, глядя на серебро с открытым ртом. Нож выпал из руки, звякнул о пол.

Волк за моей спиной выдохнул тихо, с благоговением:

— Угрюмый… Угрюмый не поверит, когда расскажу…

Я дал тишине повисеть. Пусть осознают и почувствуют свою победу.

Потом заговорил — спокойно, деловито:

— Фрол.

Старый мельник вздрогнул, посмотрел на меня.

Я начал откладывать монеты — отсчитывал по одной, клал стопкой перед ним:

— Пятнадцать серебряных за муку. Хорошую муку, которая приехала вовремя. — Отложил три монеты. — И еще семь за работу сегодня. Ты месил тесто как мастер.

Отложил еще семь. Двадцать два серебряных лежали перед Фролом. Он молча протянул руку, взял монеты — пальцы дрожали. Сжал в кулаке. Кивнул, не находя слов.

— Маша, — продолжил я.

Мясничка подняла голову, встретила мой взгляд.

Я отсчитал двадцать семь серебряных:

— Двадцать за мясо. Лучшее мясо, какое я пробовал. И семь за работу — ты резала быстрее всех нас вместе взятых.

Протянул ей монеты. Маша взяла, сжала в кулаке так, что костяшки побелели:

— Спасибо, повар, — голос хриплый, низкий. — Спасибо, что веришь.

— Волк, — позвал я. Он шагнул ближе.

Я отсчитал двадцать серебряных:

— Семь тебе. Семь Гришке. — Протянул ему. — За помощь сегодня. За овощи, за дрова пять серебряных Угрюмому передай.

Волк взял монеты, спрятал за пазуху. Усмехнулся криво:

— Спасибо, Александр. Детишкам сладкого куплю.

Я посмотрел на оставшиеся деньги. Медленно обвел взглядом детей — Варю, Матвея, Тимку, Петьку, Антона, Стёпку, младших. Все смотрели на меня не дыша.

— Это наше, — сказал я тихо, но чтобы каждый слышал. — Прибыль, заработанная честным трудом. Нашими руками и потом.

Варя смотрела на монеты, губы шевелились беззвучно:

— Двести… серебряных… за один день… — прошептала она, словно не веря. — Это… это невозможно…

Матвей тяжело выдохнул, голова упала на руки:

— Я никогда… никогда не думал, что можно столько заработать… — голос дрожал.

Младшие дети молчали, смотрели на серебро как на чудо.

Я встал, выпрямился. Обвел всех взглядом — каждого, по очереди:

— Сегодня мы победили, — сказал я негромко, но твердо. — Мы показали Гильдии, что можем. Показали городу, что мы не нищие попрошайки. Не обманщики. Не воры.

Пауза. Все слушали, не дыша.

— Мы мастера, — продолжил я жестче. — И завтра мы это докажем снова.

Еще пауза.

— Но завтра битва будет еще сложнее, — предупредил я. — Гильдия не простит нам сегодняшнего дня. Они придумают что-то новое. Ударят сильнее.

Я выпрямился, посмотрел в глаза каждому:

— Отдыхать некогда. Пора наступать.

Все в комнате вытаращились на меня — глаза широкие, рты открыты.

Варя первой нашла голос:

— Наступать⁈ — выдохнула она. — Александр, ты… ты серьезно? Мы едва выжили сегодня! Еще чуть-чуть — и всё бы рухнуло!

Матвей кивнул, лицо бледное:

— Она права… мы на пределе… если завтра так же…

— Завтра будет по-другому, — оборвал я. — Завтра мы будем готовы.

Тишина.

Все смотрели на меня, словно я спятил.

Глава 8

Тишина затянулась. Все смотрели на меня — Варя сжимала край стола. Матвей облизнул пересохшие губы. Тимка моргал, не понимая. Дети замерли у очага. Фрол потер седую бороду. Маша скрестила руки на груди, мускулы напряглись. Волк с напарником стояли у двери, не шевелясь.

Варя первой отошла:

— Александр… какого черта ты несешь?

Я встал из-за стола. Ножки скрипнули по полу. Выпрямился, оглядел всех медленно, встречаясь взглядом с каждым.

— Сегодня мы победили. — Голос прозвучал ровно, без эмоций. — Заработали огромные деньги. Показали Гильдии, что можем драться.

Огонь в очаге затрещал. Искры взметнулись вверх.

— Но это только первый бой, а еще два дня. Завтра они уже будут готовы. У них уже будет план как бороться с нами.

Матвей нахмурился, провел рукой по лицу:

— Значит что? Готовимся держать удар?

— Нет. — Я покачал головой. — Оборона — это смерть. Медленная смерть.

Шагнул к столу, оперся костяшками о деревянную поверхность.

— Мы должны наступать.

Тимка моргнул:

— На… наступать? На Гильдию?

— Именно так. Мы должны быть на шаг впереди, — поправил я. — Сегодня мы были уличниками. Лепешки на бегу — схватил, съел, пошел дальше. Завтра мы должны немного, но видоизмениться, чтобы снова привлечь покупателей. Показать что-то новое. Ударить так, как они не ждут.

Я выпрямился, обвел взглядом комнату:

— Гильдия владеет павильонами. Люди могут сидеть, есть спокойно. Праздник. Комфорт.

Варя открыла рот, словно хотела что-то сказать, но остановилась. Провела рукой по волосам, которые прилипли ко лбу от пота и жара. Потом спросила тихо, с недоверием в голосе:

— Александр… ты серьезно? Ты хочешь чтобы и у нас люди сидели? На улице? Прямо на площади?

Я кивнул, обводя взглядом всех собравшихся. Дети у очага прижались друг к другу, слушали с широко распахнутыми глазами. Фрол сидел на лавке, сгорбившись. Старик устал.

— Именно это я и хочу сделать. Столы, стулья, посуда — все как в настоящем заведении. Завтра мы будем не просто уличными торговцами с жаровней. Мы станем местом, где люди смогут сесть и поесть по-человечески. Добавим немного лоска.

Фрол прищурился:

— Хорошо, допустим. А что подавать собираешься? Те же лепешки, только за столом?

— Лепешки останутся, — ответил я, чувствуя как адреналин все еще бежит по венам после сегодняшнего триумфа. — Огненные Языки и Пламенные Сердца — это наше оружие, но завтра мы добавим кое-что новое.

Пауза. Все замерли в ожидании. Где-то в углу один из младших детей шмыгнул носом. Огонь в очаге потрескивал, отбрасывая пляшущие тени на стены.

— Суп.

Молчание растянулось на несколько секунд. Матвей переглянулся с Тимкой. Варя нахмурилась.

Фрол почесал бороду сильнее:

— Суп? Ты правда хочешь варить суп на улице? В котелке над углями, как бродяги?

— Не в котелке, — поправил я, представляя картину в голове — дымящиеся миски, аромат бульона, лица довольных клиентов. — Я буду подавать его в мисках. Горячий мясной бульон, прозрачный как слеза, наваристый. С тонкой лапшой, кусками жареного мяса, половинкой вареного яйца, свежими овощами.

Маша фыркнула, скрестив мускулистые руки на груди:

— Суп он и есть суп, повар. Чем твой будет отличаться от того, что каждая бабка варит в своей избе?

Я посмотрел на нее жестко, не отводя взгляда:

— Всем. Абсолютно всем. Это не обычный суп с капустой и остатками вчерашнего мяса, а бульон, который нужно варить шесть часов на говяжьих костях с костным мозгом. Каждая составляющая готовится отдельно — лапша свежая, замешанная и нарезанная при клиенте. Мясо жареное на сильном огне до корочки. Яйцо вареное, чтобы желток был кремовым. Овощи бланшированные, хрустящие. А потом все это собирается в миске прямо перед глазами клиента.

Я повернулся к Варе, которая все еще выглядела сомневающейся:

— Огненные Языки — это еда на перекус. Схватил, откусил, пошел дальше. Суп — это представление. Зрелище. Праздник. Люди будут приходить просто посмотреть, как я собираю миску, как наливаю кипящий бульон, как поднимается пар. А когда попробуют…

Я сделал паузу для эффекта:

— Они больше никуда не пойдут. Им не захочется возвращаться к жареным гусям Гильдии.

Варя медленно кивнула, но сомнение все еще читалось в ее усталых глазах:

— Это звучит… очень сложно, Александр. Мы даже не знаем, с чего начать.

— Сложно, — согласился я, ощущая твердую уверенность внутри. — Именно поэтому никто другой такого не делает. Гильдия жарит своих гусей, кладет их на блюда и думает, что достигла вершины кулинарного мастерства. Мы покажем им и всему городу, что они ничего не понимают в настоящей еде.

Матвей нерешительно поднял руку, как ученик на уроке, желая задать вопрос учителю:

— Александр, а где мы возьмем все эти миски? Ложки? Столы со стульями? Это же…

Он не закончил. Дверь распахнулась с таким грохотом, что все вздрогнули. Холодный ночной воздух ворвался в теплую комнату, заставив свечи на столе яростно заколыхаться. Пламя в очаге отклонилось, бросив длинные тени.

Угрюмый переступил порог, и его широкие плечи почти полностью заполнили дверной проем. За ним, бесшумный как призрак, скользнул Волк. Угрюмый остановился, оглядел комнату. Его глаза — темные, жесткие — зацепились за груду серебряных и медных монет на столе. Губы тронула кривая усмешка, в которой читалось и уважение, и удивление:

— Половина города только о вас и трещит, — сказал он хриплым голосом, в котором звучала искренняя признательность. — Мой человек прибежал час назад, еле дышит, словно за ним стая псов гналась. Рассказывает байки про очереди длиной до самой городской стены.

Он шагнул к столу, тяжелые сапоги гулко стучали по деревянному полу. Провел толстым пальцем с ободранными костяшками по верхней стопке монет, и они тихо зазвенели:

— Поздравляю, Александр. Ты перевернул весь город с ног на голову. Гильдия, наверное, сейчас бьется в истерике.

Он оглядел собравшихся — Фрола на лавке, Машу у стены, детей, прижавшихся друг к другу у очага. Усмешка стала шире:

— Вижу, боевой штаб собрали. Планируете, как завтра окончательно Гильдию добить?

Я кивнул, встречая его взгляд:

— Ты пришел вовремя, Угрюмый. Как раз говорил о тебе.

Я пододвинул его долю к краю стола.

Угрюмый поднял одну бровь, на лице появилось выражение насмешливого любопытства:

— О? Льстишь мне, Александр? Это что-то новенькое.

— Нет, — ответил я спокойно, глядя ему прямо в глаза. — Просто констатирую факт. Мне нужны столы. Стулья. Миски. Ложки. Штук пятьдесят каждого. Можешь достать?

Угрюмый замер. Его лицо на мгновение окаменело, словно он не расслышал или не понял слова. Прошла секунда тишины. Потом еще одна. Наконец он медленно, с нарастающим недоумением в голосе спросил:

— Что… повтори?

— Столы, стулья, миски, ложки, — повторил я четко, отчеканивая каждое слово по слогам. — Завтра мы открываем трактир прямо на ярмарочной площади. Людям нужно где-то сидеть и из чего-то есть.

Угрюмый моргнул. Потом еще раз, словно пытаясь прогнать наваждение. Открыл рот, закрыл его снова. Выдохнул медленно, и с каждой секундой в его голосе нарастало раздражение:

— Повар. Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь? Я контролирую всю Слободку. У меня тридцать человек под началом. Я бандит, а не проклятый краснодеревщик или торговец посудой!

— Знаю, — кивнул я спокойно, не отводя взгляда. — Прекрасно знаю, кто ты, но ты хочешь уничтожить Гильдию или нет?

Угрюмый сжал кулаки так сильно, что костяшки хрустнули:

— Конечно хочу! Я об этом мечтаю каждую ночь! Но какое, твою мать, отношение это имеет к столам и стульям⁈

— Самое прямое, — ответил я, и в моем голосе появилась сталь. — Без столов мы не сможем расширяться. А если не расширимся — нас просто задавят числом. Гильдия завтра притащит на площадь еще три павильона, еще десять поваров. Мы останемся с одной жаровней и лепешками.

Я шагнул ближе к нему. Угрюмый не отступил, но я видел, как напряглись мышцы на его шее:

— Сегодня мы показали городу, что можем драться. Завтра мы должны показать, что можем выигрывать. Для этого нужно постоянно бить на опережение. Всегда быть на шаг впереди противника.

Угрюмый смотрел на меня не мигая. Глаза сузились до щелочек, челюсть сжалась так, что желваки заходили под кожей. Он молчал долго, и в этом молчании чувствовалась угроза. Потом тихо, с явной угрозой в каждом слове:

— Ты правда думаешь, повар, что можешь просто так приказывать мне?

— Я не приказываю, — ответил я, держа его взгляд. — Я предлагаю сделку на равных. Ты хочешь уничтожить Гильдию — я тоже. Я даю тебе реальный шанс это сделать, но для победы мне нужна помощь.

Пауза повисла в воздухе. Огонь в очаге тихо потрескивал. Кто-то из детей в углу сглотнул так громко, что это было слышно через всю комнату.

— Столы, стулья, посуда, — продолжил я размеренно. — У тебя есть люди по всему городу. Есть связи на каждом рынке. Ты контролируешь половину торговли в Слободке. Найти мебель и посуду для тебя — плевое дело, если захочешь.

Угрюмый молчал. Лицо оставалось нечитаемым, но я видел работу мысли в его глазах.

Потом он медленно выдохнул — долго, с явным раздражением и усталостью:

— Допустим, найду. А кто, мать его, ее мыть будет? Миски, ложки — это же горы грязной посуды каждый чертов час!

— Твои люди, — сказал я без колебаний. — Волка поставь руководить. Он крепкий и рукастый парень.

Волк за спиной Угрюмого дернулся всем телом, словно его ударили:

— Эй, Александр, не борщи…

Ты сегодня очень нам помог, Волк. Без тебя и других нам бы пришлось тяжело. Так в чем проблема развить успех?

Угрюмый медленно обернулся к нему. Даже не сказал ни единого слова — просто посмотрел с таким выражением, что Волк мгновенно закрыл рот и отвел взгляд в пол.

Угрюмый повернулся обратно ко мне. Молчание затянулось. Я видел внутреннюю борьбу на его лице — гордость против расчета, авторитет против возможной выгоды.

Наконец протянул, медленно, сквозь стиснутые зубы:

— Ты берешь меня в оборот, повар. Понял? Меня и всех моих людей.

— Понял, — кивнул я. — Но у тебя есть выбор, Угрюмый. Либо ты помогаешь мне — и мы вместе топим Гильдию. Либо отказываешься. Я выиграю и без тебя. Найду выход, потому что всегда находил его. Только не пожалей потом, Игнат.

Тишина растянулась — долгая, тягучая, почти физически ощутимая.

Угрюмый стоял неподвижно, сжав челюсти. Смотрел на меня оценивающе, взвешивая каждое слово. Потом резко, со смесью ярости и обреченного понимания выдохнул:

— Твою мать, повар!

Он резко развернулся к Волку:

— Идем! Найдем столы, стулья, всю эту чертову посуду. К рассвету все должно стоять на площади, понял⁈

Волк кивнул молча, с явным облегчением на лице.

Угрюмый бросил на меня последний взгляд — тяжелый, полный невысказанных обещаний:

— Но если завтра проиграешь, повар — я тебе лично шею сверну. Голыми руками. Медленно.

— Медленно шею не сворачивают. Это неудобно, — ответил я спокойно, с абсолютной уверенностью. — Рассчитываю на вас.

Угрюмый развернулся и вышел. Дверь не хлопнула — он закрыл ее тихо, почти аккуратно, что было даже страшнее громкого хлопка. Волк бесшумно исчез за ним, как тень.

В комнате снова повисла тишина. Огонь в очаге громко затрещал, словно тоже выдохнул с облегчением.

Маша — мясничка тихо присвистнула, качая головой с явным восхищением:

— Ты только что заставил самого Угрюмого, криминального авторитета Слободки, таскать мебель и организовывать мойку посуды. Ну и жесток ты, повар. Зря я тебе угрожала, — это она добавила в шутку и улыбнулась широко.

Фрол усмехнулся, потирая седую бороду

— Смелый ты человек, Саша. Отчаянный, я бы сказал, но если бы таким не был, мы бы не победили сегодня.

Я повернулся к ним, чувствуя как усталость начинает наваливаться на плечи после всего напряжения:

— Иногда, Фрол, это одно и то же.

Я оглядел Варю, Матвея, Тимку. Они смотрели на меня широко распахнутыми глазами, в которых читались и страх, и восхищение, и полное непонимание того, что только что произошло.

А потом мы все засмеялись. Кто-то нервно, кто-то во весь голос, но смеялись все от души, выпуская нервное напряжение последних дней.

Я подождал, пока стихнет смех. Варя все еще улыбалась, но усталость читалась в каждой линии ее лица. Матвей потер глаза, Тимка зевнул, прикрывая рот ладонью. Дети у очага начали клевать носом.

Но останавливаться было нельзя.

Я повернулся к Маше. Она стояла у стены, скрестив руки на груди, на лице читалось любопытство смешанное с настороженностью:

— Маша, — сказал я прямо. — Завтрамне понадобится мясо. Много мяса. Но главное — кости.

Она подняла бровь:

— Кости? Сколько?

— Килограммов десять, — ответил я, представляя в голове огромный котел с кипящим бульоном. — Говяжьи. Лучше всего — суставы с костным мозгом, хребтовые кости, ребра. Чем больше соединительной ткани и мозга — тем лучше.

Маша прищурилась, явно прикидывая в уме:

— Это… много. У меня столько нет сейчас.

— Найдешь до утра? — спросил я жестко, не давая ей времени на раздумья.

Она помолчала, потом медленно кивнула:

— Найду. Есть пара мясников, которые мне должны. Могу выбить у них остатки после разделки туш. Кости обычно на бульон для нищих идут или собакам скармливают.

— Отлично, — кивнул я. — Плюс к костям — еще килограмма три мяса для готовки. Говядину, лучше бедро или грудинку. Что-то с жирком.

Маша усмехнулась:

— Ты меня не щадишь, повар. Всю ночь по городу бегать придется.

— Заплачу хорошо, — ответил я. — Как сегодня. С накруткой за срочность.

Она махнула рукой:

— Да ладно, не в деньгах дело. Мне просто интересно, что ты из этого всего сотворишь. — Она подошла ближе, глаза блеснули. — Этот твой суп… он правда настолько хорош?

— Увидишь сама, — сказал я. — К рассвету кости должны быть на месте. Привезешь?

— Привезу, — кивнула Маша. — Тележку одолжу и прямо домой к тебе привезу.

Она повернулась к двери, накинула платок на плечи:

— Пойду, пока совсем не стемнело. Нужно обойти всех своих людей.

— Спасибо, Маша, — сказал я.

Она обернулась на пороге, усмехнулась:

— Не благодари раньше времени. Посмотрим, что выйдет завтра.

Дверь закрылась за ней тихо.

Я повернулся к Фролу. Старик сидел на лавке, опершись спиной о стену, глаза полузакрыты. Выглядел измотанным — весь день месил тесто, таскал мешки, работал без передышки.

— Фрол, — позвал я.

Он открыл глаза, посмотрел на меня с усталой внимательностью:

— Слушаю, Саша.

— Мука, — сказал я. — Мне нужна мука для лапши. Много муки. Белая, мелкого помола. Самого высокого качества, какое у тебя есть.

Фрол почесал бороду:

— Сколько?

— Килограммов десять на первый раз, — прикинул я быстро в уме. — Может больше, если пойдет хорошо.

Старик присвистнул:

— Десять кило… это ж сколько мисок супа?

— Штук сто, если экономно, — ответил я. — Плюс Огненные Языки и Пламенные Сердца — на них тоже мука нужна.

Фрол медленно встал с лавки, потянулся — спина хрустнула:

— Мука есть. У меня на мельнице всегда запас держу на такие случаи. Привезу с утра пораньше, до рассвета. Мешков пять-шесть.

— Отлично, — кивнул я. — Только смотри, чтобы мука была свежая. Для лапши это критично.

Фрол усмехнулся:

— Учишь меня, мельника, про муку? Знаю я, какая нужна. Будет лучшая.

Он направился к двери, взял свой тулуп с крючка:

— Пойду, подготовлю мешки. Мне еще назад до мельницы тащиться, а это не близко.

— Спасибо, Фрол, — сказал я искренне.

Старик махнул рукой, не оборачиваясь:

— Не за что. Мы теперь одна команда, Саша. Гильдию валим вместе.

Дверь закрылась.

Я остался в комнате с Варей, Матвеем, Тимкой и детьми. Они смотрели на меня выжидательно — усталые, но все еще готовые работать.

Я подошел к столу, где лежали остатки муки в мешке. Высыпал немного на деревянную поверхность — белая горка осела, запылила.

— Варя, Матвей, Тимка, — позвал я. — Подойдите сюда. Сейчас я покажу вам, как делать лапшу.

Они подошли, встали вокруг стола. Лица внимательные, несмотря на усталость.

— Лапша, — начал я, зачерпывая муку и формируя в ней углубление, — это просто тесто, но не такое, как для лепешек. Оно должно быть плотнее, эластичнее, чтобы лапша не разваливалась в кипятке.

Я плеснул в углубление немного воды из кувшина. Добавил щепотку соли:

— Соль укрепляет структуру теста. Делает его более упругим.

Начал месить. Мука впитывала воду, тесто собиралось в ком. Я месил сильно, надавливая основанием ладони, переворачивая, снова надавливая.

— Месить нужно минут десять, — объяснил я, продолжая работать. — Пока тесто не станет гладким и упругим. Если прилипает к рукам — добавляете муки. Если слишком сухое — воды.

Варя наклонилась ближе, смотрела внимательно:

— Оно выглядит плотнее, чем для лепешек.

— Именно, — кивнул я. — Для лепешек нужно мягкое тесто, чтобы легко раскатывалось. Для лапши — жесткое, чтобы держало форму.

Я закончил месить. Тесто получилось гладким, желтоватым, блестящим. Скатал его в шар, положил на стол:

— Теперь тесто должно отдохнуть. Минут двадцать-тридцать. Накрываете влажной тряпкой, чтобы не засохло.

Я накрыл ком тряпкой, посмотрел на них:

— Пока оно отдыхает, готовите рабочее место. Стол чистый, посыпанный мукой. Скалка. Острый нож.

Матвей кивнул:

— Понятно, а дальше?

Я подождал минут десять для наглядности, потом открыл тряпку. Взял тесто — оно стало еще более гладким, податливым.

— Раскатываете, — сказал я, беря скалку. — Очень тонко.

Начал раскатывать. Скалка двигалась быстро, равномерно. Тесто растягивалось, становилось тоньше, шире. Через несколько минут на столе лежал тонкий пласт — почти как бумага.

— Вот так, — показал я. — Теперь посыпаете мукой с обеих сторон, чтобы не слиплось.

Посыпал обильно. Мука осела белым покровом на тесте.

— Теперь сворачиваете, — продолжил я, начиная сворачивать пласт в рулон. — Плотно, но не слишком.

Рулон получился аккуратным, ровным.

— И режете, — я взял острый нож. — Быстро, тонко, одной толщины.

Я резал быстро, ровно — полоски лапши падали одна за другой. Тонкие, как нитки, одинаковой ширины. Через минуту на столе лежала горка свежей лапши — бледно-желтая, припорошенная мукой.

Я выпрямился, посмотрел на них:

— Вот и все. Это просто. Главное — тесто должно быть правильной консистенции, раскатано тонко, нарезано ровно.

Варя протянула руку, осторожно взяла несколько нитей лапши:

— Она такая тонкая… Я боюсь, что порвется.

— Не порвется, если правильно месили, — заверил я. — Тесто крепкое. Попробуй сама.

Я подтолкнул к ней мешок с мукой:

— Делай прямо сейчас. Я посмотрю, поправлю, если что-то не так.

Варя неуверенно зачерпнула муку, высыпала на стол. Начала формировать углубление. Руки дрожали от усталости, но она старалась.

Я наблюдал, не вмешиваясь. Она плеснула воды, добавила соль, начала месить. Движения неуверенные, медленные.

— Сильнее, — подсказал я. — Не бойся. Давить нужно всем весом.

Она усилила нажим. Тесто начало собираться быстрее.

— Хорошо, — одобрил я. — Продолжай.

Матвей и Тимка смотрели, запоминая каждое движение. Через десять минут у Вари был готов ком теста.

— Отлично, — сказал я. — Теперь пусть отдохнет. Матвей, твоя очередь.

Матвей взялся за работу. Потом Тимка. Оба справились — не идеально, но достаточно хорошо.

К концу обучения все трое могли замесить тесто. Не так быстро, как я, но правильно.

— Завтра утром, — сказал я, глядя на них, — вы встанете до рассвета. Часа в четыре. Замесите тесто, раскатаете, нарежете. Нужно сделать килограммов пять-шесть лапши. Успеете?

Варя кивнула устало:

— Успеем. Если вместе — успеем.

— Хорошо, — я выпрямился. — Тогда спать. Всем. Прямо сейчас.

Дети у очага уже спали, свернувшись калачиками. Мы подняли их и отправили в свои кровати. Варя, Матвей и Тимка поплелись следом. Ну и я пошел спать. Нужно хорошо отдохнуть перед завтрашним днем.

Меня разбудил стук в дверь.

Я открыл глаза — в комнате было темно, только угли в очаге тлели тускло-красным.

Стук повторился — настойчивый, громкий.

Я поднялся с кровати, быстро оделся и открыл дверь.

На пороге стояла Маша.

Рассвет только начинался — небо на востоке серело, звезды гасли одна за другой. Маша выглядела измотанной — волосы растрепаны, на щеке след от подушки, но глаза горели.

— Привезла, — сказала она коротко, кивая на тележку за спиной.

Я вышел во двор. Холодный воздух ударил в лицо, разогнал остатки сна. На тележке лежал огромный сверток, туго перевязанный бечевкой. Пахло сырым мясом и кровью.

— Кости, — сказала Маша, развязывая бечевку. — Пятнадцать кило. Суставы, хребет, ребра. Все с мозгом, как просил.

Сверток раскрыли. Внутри — груда костей. Массивные говяжьи суставы, толстые куски хребта с позвонками, ребра с остатками мяса. Все свежее, розово-красное.

— Отлично, — кивнул я, оглядывая кости. — Это именно то, что нужно.

— Плюс три кило мяса, — Маша достала второй сверток поменьше. — Грудинка. С жирком, как ты хотел.

Я взял сверток, развернул. Мясо хорошее — темно-красное, с белыми прожилками жира.

— Ты молодец, Маша, — сказал я искренне. — Как тебе это удалось за одну ночь?

Она усмехнулась устало:

— Есть свои способы. Пришлось потрясти пару должников. Один мясник пытался отказать, но я ему напомнила, кому он должен.

Маша потерла лицо ладонями:

— Теперь моя очередь вопрос задать. Ты правда из этих костей что-то съедобное сделаешь?

— Увидишь, — ответил я. — К обеду попробуешь.

Она фыркнула:

— Ладно. Я пошла. Мне еще мясо на сегодняшний день готовить нужно. Если твой суп пойдет — придется резать еще.

— Пойдет, — заверил я. — Спасибо, Маша.

Она махнула рукой, развернулась и пошла прочь, таща пустую тележку. Скрип колес растворился в предрассветной тишине.

Я затащил свертки в дом. Дети еще спали, поэтому старался делать все тихо. Им еще тяжелее чем мне. Все же весь день работали.

А мне нужно было разжечь огонь и начать бульон. Подбросил в очаг сухих дров, раздул угли. Пламя вспыхнуло, потрескивая. Тепло начало расходиться по комнате.

Поставил над огнем самый большой котел, какой был — литров на двадцать. Налил воды почти до краев. Развернул сверток с костями. Отличные кости и рамен тоже будет превосходный. Я начал укладывать кости в котел. Они погружались в воду с тихим плеском, оседали на дно.

Когда все кости были в котле, вода поднялась почти до края. Теперь нужно было довести до кипения, снять пену, а потом варить на медленном огне шесть часов.

Я подбросил еще дров. Пламя разгорелось ярче, жарче. Вода в котле начала нагреваться — сначала появились мелкие пузырьки на дне, потом они поднимались все чаще.

Через полчаса вода закипела. Бурлила, пенилась. На поверхности поднималась серая пена — кровь, белок, мелкие частицы. Я взял большую ложку, начал снимать пену — медленно, тщательно, не оставляя ни одного сгустка.

Снимал минут десять, пока вода не стала чище. Пена все еще образовывалась, но уже меньше.

Теперь огонь нужно было убавить. Я немного разгреб угли. Кипение стало медленнее, спокойнее. Пузырьки поднимались лениво.

Идеально. Теперь долго варим. Бульон будет вариться шесть часов на медленном огне, отдавая в воду весь вкус костного мозга, жира, коллагена. К моменту выхода он станет густым, наваристым, золотистым.

Я выпрямился, вытер руки о тряпку. Процесс запущен. Теперь можно будить остальных.

Я поднялся на второй этаж, подошел к Варе, тронул за плечо:

— Варя. Вставай. Пора.

Она открыла глаза медленно, непонимающе. Потом сфокусировалась, вспомнила. Резко села:

— Который час?

— Начало пятого, — ответил я. — Нужно делать лапшу.

Варя кивнула, поднялась. Разбудила Матвея и Тимку. Они встали — сонные, помятые, но быстро пришли в себя.

— За работу, — сказал я. — Времени в обрез.

Они подошли к столу. Я выставил мешок с белой мукой, кувшин с водой, соль.

— Делаете как вчера показывал, — напомнил я. Варя зачерпнула муку, начала. Матвей и Тимка встали рядом, готовя свои порции.

Я наблюдал несколько минут, поправляя ошибки:

— Варя, добавь воды. Тесто суховато.

— Матвей, меси сильнее. Руками давить нужно, не гладить.

— Тимка, хорошо. Продолжай.

Они работали молча, сосредоточенно. Руки двигались быстрее, увереннее, чем вчера.

Я вернулся к котлу, проверил бульон. Кипел ровно, спокойно. На поверхности плавали капли жира — золотистые, блестящие. Запах начинал наполнять дом — глубокий, согревающий.

Рядышком я поставил вариться кашу, отрезал немного мяса и кинул на жаровню. Нужно сегодня плотно поесть всем перед работой.

Дверь снова скрипнула. Вошел Фрол, таща за собой два огромных мешка.

— Мука, — сказал он, опуская мешки у порога с глухим стуком. — Десять кило белой. Лучшей, какая у меня есть.

Он распрямился, потер поясницу:

— Еще три мешка на тележке оставил. Ржаной, для лепешек.

— Спасибо, Фрол, — сказал я. — Как раз вовремя.

Старик подошел к очагу, понюхал воздух. Прищурился:

— Это… бульон? Пахнет хорошо.

— Это основа супа, — ответил я. — Еще четыре часа варить.

Фрол присвистнул:

— Четыре часа… Терпеливый ты, Саша.

Он оглядел Варю, Матвея и Тимку за столом:

— Лапшу делают? Могу помочь.

— Помоги, — кивнул я. — Нам нужно килограммов шесть готовой лапши. Чем быстрее — тем лучше.

Фрол снял тулуп, засучил рукава, подошел к столу. Зачерпнул муку из мешка, начал месить свою порцию. Он на лету ухватил как делать правильно. Все таки знание материала сказывалось, а фрол его чувствовал интуитивно — опыт.

Теперь их было четверо. Работа пошла быстрее.

Я ходил между ними, проверяя, поправляя:

— Варя, отлично. Продолжай.

— Матвей, раскатывай тоньше. Видишь, как Фрол делает?

— Тимка, хорошо режешь. Ровно.

К семи утра на столе лежали горы свежей лапши — белая, припорошенная мукой, свернутая в аккуратные гнезда. Килограммов шесть. Достаточно на сотню порций супа.

Варя выпрямилась, потерла поясницу. Лицо усталое, но довольное:

— Готово.

— Молодцы, — сказал я. — Теперь отдыхаем. Будите детей, позавтракаем и через пару часов выходим на площадь.

Я подошел к очагу, проверил бульон. Варился уже три часа. Вода стала золотистой, почти янтарной. На поверхности плавали капли жира, переливающиеся в свете огня. Запах усилился — мясной, с легкой сладостью костного мозга.

Я взял ложку, зачерпнул немного бульона. Подул, попробовал.

Горячий. Насыщенный. Глубокий вкус говядины, с нотками костного мозга и жира. Но еще не готов. Нужно еще время, чтобы вкус стал еще глубже, бульон гуще, а потом можно и приправить.

Я накрыл котел крышкой, убавил огонь еще немного.

Пока бульон готовился мы с Матвеем и Тимкой сбегали на рынок. Купили еще овощей, хрена, чеснока и даже успели наготовить соус Ярости. Еще купили и отварили яиц для нашего супа.

К девяти утра бульон был готов.

Я снял котел с огня, процедил в другую емкость. Кости остались в тряпке — выбеленные, отдавшие весь вкус. Бульон стёк прозрачный, золотой.

Я попробовал еще раз. Вкус — концентрированный, глубокий, согревающий изнутри. Перелил бульон обратно в котел, накрыл крышкой.

Варя подошла, заглянула в котел:

— Это… то, из чего будет суп?

— Это основа, — кивнул я. — Самая важная часть. Без хорошего бульона суп не получится.

Она понюхала, глаза расширились:

— Пахнет… невероятно.

— Подожди, пока попробуешь готовый суп, — усмехнулся я.

Я оглядел комнату. Лапша готова. Бульон готов. Мясо от Маши лежит в свертке. Мука от Фрола в мешках. Дети проснулись, позавтракали.

Все готово.

— Собираемся, — скомандовал я. — Грузим все на тележку. Выходим через десять минут.

Все заработали, упаковывая лапшу и другие ингредиенты.

Фрол помог погрузить все на тележку:

— Тяжелая поклажа сегодня. Вчера легче было.

— Зато сегодня будет интереснее, — ответил я.

Через пятнадцать минут мы были готовы. Тележки загружены под завязку. Драконий Горн возвышался в центре, вокруг — корзины, мешки, котел с бульоном.

Я встал впереди, взялся за оглоблю:

— Пошли на площадь.

Мы двинулись через просыпающийся город. Небо на востоке розовело, улицы наполнялись бледным светом. Холодно, морозно, дыхание паром.

Я предвкушал второй день моего боя.

Глава 9

Еремей Захарович Белозёров сидел за массивным дубовым столом в своем кабинете и смотрел в окно. Рассвет окрашивал небо в бледно-розовые тона. Город просыпался — из труб поднимался дым, на улицах появлялись первые прохожие, торговцы тащили тележки к рынкам.

Это должно было быть обычное утро, но сегодня оно не было обычным, к сожалению.

Белозёров не спал всю ночь. Сидел в кабинете, обдумывая ситуацию. Перед ним на столе лежал лист бумаги — донесение от Кирилла Семеновича, управляющего павильоном «Золотой Гусь».

Он перечитал его в третий раз. Слова не изменились.

«Очередь в сто пятьдесят человек. Выручка около двух сотен серебряных за день. Павильон пуст. Клиенты ушли к нему. Весь город говорит только о нем.»

Белозёров медленно сложил лист, положил на стол. Пальцы сжались в кулак. Двести серебряных за один день.

Уличный торговец без поддержки, с кучкой нищих детей заработал столько, сколько его лучший павильон на ярмарке в прошлый год. Это было невозможно представить и все же — случилось.

Дверь кабинета распахнулась. Вошел Кирилл Семенович — лицо красное, глаза налиты кровью, одежда измята. Он явно не спал тоже.

— Еремей Захарович, — начал он хрипло, голос дрожал от ярости и усталости. — Я пришел, как вы велели.

Белозёров не повернулся. Продолжал смотреть в окно:

— Садись, Кирилл.

Управляющий опустился на стул напротив стола. Руки дрожали — он сжал их вместе, чтобы скрыть.

Белозёров медленно повернулся к нему. Окинул бесстрастным взглядом:

— Расскажи мне еще раз подробно. Что произошло вчера.

Кирилл сглотнул, кивнул:

— Они появились утром. Поставили жаровню на колесах прямо напротив нашего павильона. Начали готовить… лепешки с начинкой. Огненные Языки называли. Три медяка за штуку.

Он провел рукой по лицу:

— Сначала никто не покупал. Люди боялись — вы же слухи распустили про тухлое мясо, но потом… один ремесленник попробовал и сказал, что вкусно. Очень вкусно. Ну и народ к нему пошел…

Кирилл сжал кулаки:

— А потом появились те трое. Богатые. Купеческие сынки или мелкие дворяне. Они попробовали другое блюдо — Пламенное Сердце, с мясом и начали кричать на всю площадь, что это лучшая еда, какую они ели.

Он замолчал, тяжело дыша.

— Продолжай, — приказал Белозёров ровным голосом.

— После этого толпа… — продолжил Кирилл горько. — Все побежали к ним. Очередь все росла и росла, словно народ к нему со всей площади сбегался. Они покупали по две, по три штуки.

Он поднял взгляд на Белозёрова:

— А наш павильон опустел, потому что запах от этой его дешевки был такой, что даже мне захотелось попробовать, чего уж скрывать. А потом мой павильон будто невидимым стал. Все подходили к этой толпе, интересовались, покупали.

Повисла тишина.

Белозёров смотрел на Кирилла долго, не мигая. Потом медленно, очень медленно выдохнул:

— Двести серебряных.

— Да, — подтвердил Кирилл. — Мой человек подсчитывал их прибыль на всякий случай. Может что и пропустил, но, в целом, сильно не ошибся.

Белозёров встал из-за стола. Подошел к окну, оперся руками о подоконник. Смотрел на город, который просыпался под утренним солнцем.

— Кто он? — спросил Кирилл семенович. — Этот повар. Откуда он взялся?

Белозеров пожал плечами:

— Никто не знает. Появился месяц назад. Купил дом в Слободке. Пирожками начал торговать. Интересную схему для продажи придумал. Стал расширяться быстро. Мы прикрыли его по обычной процедуре. Ты это и так знаешь. Потом он готовился идти на ярмарку, я отправил стражу, они отобрали у него продукты и телегу с жаровней, но он все равно пришел.

Белозёров повернулся, посмотрел на Кирилла:

— Ты видел, как он готовит?

— Видел, — кивнул управляющий. — Он… мастер, Еремей Захарович. Настоящий мастер. Руки двигаются так быстро, что не уследить. Нож мелькает. Огонь вспыхивает. Он подбрасывает сковороды одновременно двумя руками. Это настоящее представление.

Кирилл вздохнул:

— Люди приходили не только за едой. Они приходили смотреть на него, словно на ярмарачного музыканта или фокусника.

Белозёров медленно кивнул. Вернулся к столу, сел. Пальцы сложил домиком, подпер подбородок.

— Сегодня второй день ярмарки, — сказал он размеренно. — Он вернется. Снова поставит свою жаровню и будет готовить.

— Да, — подтвердил Кирилл. — Наверняка.

— И если мы ничего не сделаем, — продолжил Белозёров, — он повторит вчерашний успех. Может заработает еще больше, а мы потеряем лицо окончательно.

Он поднял взгляд на Кирилла:

— Гильдия не может позволить себе проиграть уличному торговцу. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Кирилл.

Белозёров встал, прошелся по кабинету. Руки за спиной, голова слегка наклонена — он думал.

Наконец остановился, повернулся:

— Мы испольуем все ресурсы и закроем его. Для начала попробуем надавить через власть.

Кирилл поднял бровь:

— Через власть?

— Именно, — кивнул Белозёров. — Он занял место на площади без нашего разрешения. Это самозахват.

— Но разве законом не разрешено торговать в любом месте на ярмарке? — спросил Кирилл Семенович.

— Разрешено, но кто помнит об этом законе? — Белозеров тонко улыбнулся. — Много лет гильдия регулирует торговые места на ярмарке. Так будет и впредь.

Он подошел к столу, взял колокольчик, позвонил. Дверь открылась — вошел слуга, поклонился.

— Позови Семена Петровича, — приказал Белозёров. — Немедленно.

Слуга кивнул, исчез.

Кирилл нахмурился:

— Скворцов? Помощник городского управляющего?

— Он самый, — подтвердил Белозёров, возвращаясь на свое место. — Семен Петрович отвечает за соблюдение порядка торговли в городе. Формально у него нет власти на ярмарке — это нейтральная территория. Но…

Он усмехнулся холодно:

— Он может создать видимость законности. Придет с парой стражников, предъявит обвинения, потребует убрать точку.

Кирилл медленно улыбнулся:

— Понял. Давление через закон.

— Именно, — кивнул Белозёров. — Мы не можем прямо запретить ему торговать — ярмарка открыта для всех, но можем заставить его оправдываться, тратить время, нервничать. Пока он разбирается с чиновником — клиенты уйдут. Потеряют интерес.

Через некоторое время дверь снова открылась. Вошел мужчина лет пятидесяти — худой, с длинным носом и грустными глазами. Одет в добротный кафтан темно-коричневого цвета, на поясе — кожаная сумка с печатями и бумагами. Семен Петрович Скворцов, помощник городского управляющего.

Он поклонился Белозёрову:

— Еремей Захарович. Вы звали меня?

— Садись, Семен, — Белозёров указал на свободный стул.

Скворцов сел, положил руки на колени. Лицо внимательное, настороженное.

Белозёров не стал тратить время на любезности:

— На ярмарке появился незаконный торговец. Занял место без разрешения, без согласования с Гильдией. Мешает проходу, создает беспорядок.

Скворцов кивнул медленно:

— Слышал об этом. Весь город говорит. Повар какой-то с жаровней.

— Именно он, — подтвердил Белозёров. — Мне нужно, чтобы ты разобрался с этим сегодня.

Скворцов прищурился:

— Разобрался… как именно?

Белозёров наклонился вперед, голос стал тише, жестче:

— Приди на площадь. Возьми с собой двух-трех стражников. Предъяви обвинения — самозахват места, несогласованность с Гильдией, блокировка прохода. Потребуй убрать лавку немедленно. Если откажется — арест.

Скворцов молчал несколько секунд. Потом проговорил медленно:

— Еремей Захарович… формально я не имею власти на ярмарке. Это территория городского совета, а не управляющего.

— Знаю, — кивнул Белозёров. — Но ты можешь создать видимость. Прийти, пригрозить, надавить. Этого достаточно. Мне не нужно его арестовывать. Мне нужно, чтобы он потерял время, нервничал, а толпа увидела, что у него проблемы с законом.

Он достал из ящика стола кошелек, бросил на стол перед Скворцовым. Кошелек тяжело упал, звякнул:

— Двадцать серебряных. Сейчас. Еще двадцать — когда закончишь.

Скворцов посмотрел на кошелек. Облизнул губы. Взял, спрятал во внутренний карман кафтана:

— Хорошо. Скоро буду на площади.

— С стражниками, — напомнил Белозёров. — Двое-трое. Чтобы выглядело серьезно.

— Будут, — кивнул Скворцов.

Он встал, поклонился и вышел.

Кирилл смотрел на дверь, потом на Белозёрова:

— Думаете, сработает?

Белозёров откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди:

— Не знаю, но попытаться стоит. Этот повар слишком опасен, чтобы оставлять его в покое.

Он посмотрел в окно — солнце поднималось выше, заливая город золотым светом:

— Разумеется, это будет не единственный удар. Было бы слишком недальновидно оставлять такого живучего жука на одного Скворцова.

* * *

Мы добрались до площади, когда солнце только поднималось над крышами. Утренний холод еще не отступил — дыхание превращалось в пар, пальцы мерзли даже сквозь перчатки.

Площадь была почти пустой. Несколько ранних торговцев разворачивали свои лотки, музыканты на помосте настраивали инструменты. Павильоны Гильдии стояли закрытые — еще час до открытия.

Но наше место…

Я остановился, глядя на пятачок напротив «Золотого Гуся».

Там стояли столы. Пять длинных деревянных столов, грубо сколоченных, но на вид крепких. Вокруг каждого длинные лавки. Итого мест на тридцать, может больше.

У края нашего пятачка высилась гора — ящики с мисками, связки ложек, стопки тряпок для протирки. Рядом стояли два больших бочонка с водой для мытья посуды.

И Угрюмый.

Он сидел на одном из столов, скрестив руки на груди, и смотрел на нас с усталой усмешкой. Рядом стоял Волк с еще пятью парнями из их банды — все с красными глазами, явно не спавшие.

Я подкатил тележку ближе. Остановился перед Угрюмым.

Варя ахнула за моей спиной:

— Боже… столы… откуда⁈

Угрюмый спрыгнул со стола, потянулся — спина хрустнула:

— Откуда, откуда… Всю гребаную ночь по городу мотались! — Он зевнул широко, не прикрывая рот. — Столы позаимствовали у трактирщика на Речной — тот мне должен по старой дружбе, так что не жалко ему. Лавки выбили у плотника Кузьмича.

Волк подал голос, потирая затылок:

— А миски с ложками — это вообще целая история была. По всей Слободке собирали у гончаров и не только. Несколько харчевен шефу должны, вот и поделились, так сказать.

Второй парень хмыкнул:

— Старуха Марфа из «Кружки» сковородкой огрела.

Угрюмый махнул рукой:

— Да ладно, потом вернем.

Я обошел столы, проверяя крепость. Качнул один — устойчивый, не шатается.

— Хорошая работа, Игнат. Это дело. С такими столами можно наступать.

Угрюмый фыркнул, но я заметил довольную усмешку:

— Не привык, чтоб меня за мебель хвалили, повар. Обычно за другие дела.

Он повернулся к Волку, ткнул пальцем в бочонки:

— Ну давай, показывай что придумал, а то я спать хочу уже.

Волк подошел к бочонкам, указал на деревянное корыто рядом:

— Смотри, Александр. Я тут вот что придумал придумал. Грязные миски складываем вот сюда, — он ткнул носком сапога в пустой ящик. — Один моет в корыте, второй вытирает тряпкой, третий чистые относит обратно. Воду для бочонков подогревать будем немного на жаровне, — он указал на небольшую жаровню, похожую на мою печку.

Волк почесал бороду:

— А то я прикинул — если каждый сам за собой мыть будет, мы через час в посуде утонем по уши.

Матвей присвистнул:

— Ничего себе. Ты реально думал об этом?

Волк обиделся:

— Чё, я дурак что ли? Я тоже башкой соображаю!

Я хлопнул его по плечу:

— Молодец, Волк. Правильно придумал. Справишься с мойкой?

Он выпрямился, гордо:

— Да я хоть сто мисок в час перемою! У меня еще вон Гришка с Лёхой помогать будут, — кивнул на двух парней. — Втроем вообще легко. А Пашка с Витькой вам в помощь. На разнос или еще куда.

Угрюмый подошел ближе, понизил голос так, что только я слышал:

— Слушай, я тут еще законника поискал. Думается мне, что могут они попробовать тебя прижать.

Я насторожился:

— Нашел?

— Нашел, — кивнул Угрюмый, оглядываясь по сторонам. — Григорий Федорович Ломов. Капитан городской стражи. Двадцать лет служит, честный как… как, — он не смог подобрать подходящее сравнение и цыкнул недовольно. — Короче честный. Гильдию ненавидит так, что аж трясется когда про них слышит.

— И почему же? — спросил я тихо.

Угрюмый сплюнул в сторону:

— Пять лет назад его брат пекарню открыл. Хорошую пекарню, народ очередями стоял. Гильдия, естественно, прибежала — давай, мол, к нам входи, взносы плати, цены наши ставь. Брат послал их… ну, ты понял куда.

Он сжал кулаки:

— Через месяц пекарня сгорела. Ночью. Официально — свеча упала, случайность. Только все знают чья это работа.

— И что с братом? — спросил я.

— Спился, — коротко ответил Угрюмый. — За год спился в говно. Ломов его хоронил. С тех пор точит зуб на гильдию, да только что он сделает? Гильдию просто так не подвинуть. Я до сих пор не уверен чем твое предприятие закончится.

— Где Ломов сейчас?

— Дома. Я к нему с утра гонца послал, сказал — тебе капитан нужен срочно. Он придет к полудню, сказал ждать сигнала, — Угрюмый усмехнулся. — Когда я ему объяснил кого ты гнобишь, он аж расцвел. Говорит — это мой долг.

Я выдохнул с облегчением:

— Спасибо, Игнат. Серьезно выручил.

Он пожал плечами:

— Да ладно тебе. Мне самому интересно, как ты их сегодня по башке стукнешь.

Угрюмый зевнул снова, потер лицо ладонями:

— Все, повар, я валю. Спать надо, а то на ногах засну. Волк с пацанами остаются, будут твоими посудомойками.

Он махнул Быку и еще одному громиле рукой:

— Пошли, мужики. Дела еще есть.

Они ушли, тяжело ступая. Волк остался, начал проверять корыто, плескать водой.

Я повернулся к команде. Варя, Матвей, Тимка, Петька, Антон, Стёпка — все стояли вокруг тележки, смотрели на меня выжидательно.

— Ну что, герои вчерашнего дня, — сказал я с усмешкой. — Разгружаемся. Быстро. Времени мало.

Они кинулись к работе как угорелые.

Матвей с Тимкой схватились за телегу с горном, принялись устанавливать подпирать колеса, чтобы не шаталась:

— Тяжелая зараза! — выдохнул Матвей.

— Терпи! — огрызнулся Тимка. — Давай, еще немного!

Я сразу начал разжигать — щепки, искра, пламя вспыхнуло.

Варя с Петькой тащили корзины с лапшой:

— Осторожно! — шикнула Варя. — Не перетряси, а то слипнется!

— Не трясу я! — обиделся Петька.

Антон и Стёпка вынесли котел с бульоном — тяжеленный, еле вдвоем несли, да я бросился помогать:

— Мать его… — прохрипел Стёпка. — Куда ставить?

— На стол! — крикнул я. — Осторожно, не расплескай!

Они опустили котел с глухим стуком. Я открыл крышку — бульон золотистый, ароматный, пар поднялся.

Варя подошла, понюхала:

— Ох… это пахнет так, что есть хочется сразу.

Матвей подтащил мешки с мукой:

— Куда их?

— Слева от печи! — указал я. — И корзины с овощами туда же!

Тимка разложил инструменты — ножи, доски, скалки. Все быстро, четко, без лишних слов. Через десять минут все было готово.

Я выпрямился, оглядел рабочее пространство. Драконий Горн гудел, разогреваясь. Столы на местах. Припасы разложены.

— Слушайте сюда! — крикнул я, собирая всех вокруг. — Сегодня у нас не просто повтор вчерашнего. У нас новое меню.

Все насторожились.

— Огненные Языки и Пламенные Сердца остаются, — продолжил я. — Но добавляем суп. Горячий мясной суп с лапшой в мисках. Цена — десять медяков.

Варя ахнула:

— Десять⁈ Это ж… это дороже Пламенного Сердца!

— И он этого стоит, — ответил я жестко. — Поверьте мне.

Тимка неуверенно поднял руку:

— А… а люди купят? За десять медяков? Это действительно многовато…

— Купят, — уверенно сказал я. — Когда попробуют — еще добавки попросят.

Я начал распределять роли быстро, четко:

— Варя, Петька — тесто и лепешки. Вы вчера доказали что можете. Сегодня так же.

Варя кивнула решительно:

— Справимся!

— Матвей, Тимка — нарезка. Овощи, мясо, тонко и быстро. Плюс огонь — следите чтобы не гас, подбрасывайте дрова.

— Понял! — Матвей стукнул кулаком в ладонь.

— Стёпка — лепешки раздаешь, как вчера. Антон — собираешь супы. я покажу как. — Парни, — обратился я к мужикам Угрюмого. — На вас посильная помощь. Суп отнести, передать что-нибудь. В общем, наготове будьте.

Посмотрел на них всех:

— Вопросы есть?

Молчание.

— Тогда по местам! — крикнул я. — Через полчаса открываемся, а Гильдия пусть смотрит и плачет!

Они разбежались по позициям с воодушевленными лицами.

Я подошел к Драконьему Горну, поставил сковороды на решетку. Чугун начал нагреваться, потрескивая. Оглянулся на площадь.

Она наполнялась жизнью. Торговцы открывали лотки, зазывали покупателей громкими голосами. Музыканты заиграли веселую мелодию. Запахи еды смешивались — жареное мясо, свежий хлеб, пряности.

Павильоны Гильдии распахнули двери. «Золотой Гусь» напротив ожил — под навесом засуетились повара в белых фартуках, жаровни задымились.

Кирилл Семенович вышел из павильона. Остановился, скрестил руки на груди, посмотрел на нас. Лицо каменное, в глазах — плохо скрытое раздражение.

Я встретил его взгляд спокойно. Не отвел. Держал не моргая.

Кирилл первым отвернулся и скрылся внутри павильона.

Я усмехнулся, повернулся к команде:

— Начинаем, ребята. Покажем им день второй!

* * *

Площадь заполнялась народом. Толпа росла с каждой минутой — сотни людей гуляли между лотками, рассматривали товары, торговались, смеялись. Смотрели представления, участвовали в конкурсах. Дети бегали, музыканты играли, запахи еды смешивались в аромат праздника.

Я стоял у Драконьего Горна, проверяя сковороды. Раскалены, готовы. Варя раскатывала тесто, Матвей резал овощи. Все на позициях. Я с Тимкой и Матвеем отварили лапшу, Яйца, подготовили морковь.

— Александр! — позвал Стёпка. — Смотри!

Я обернулся. К нашей точке уже подходили первые люди — десяток человек, потом еще, еще. Они останавливались, смотрели на столы с любопытством.

— Что это? Вчера столов не было!

— Они теперь как настоящий трактир!

— Смотрите, миски! Они что, суп будут варить?

Толпа собиралась, но пока не покупала. Ждали. Помнили вчерашний успех, но осторожничали.

Я взял горсть нарезанной репы, бросил на сковороду. Ш-Ш-Ш-ШШШШ! Шипение взорвалось громом. Жир вскипел, репа задымилась. Вспышка огня из топки.

Толпа ахнула, подалась вперед.

— Началось! — крикнул кто-то.

Я жарил не останавливаясь — овощи, мясо, лепешки. Варя подавала тесто, Матвей резал. Стёпка принимал готовые Огненные Языки и Пламенные Сердца.

Очередь начала формироваться. Десять человек. Двадцать.

— Огненный Язык! Три медяка!

— Пламенное Сердце! Шесть медяков!

Монеты звенели. Люди хватали лепешки, ели прямо на месте, уходили довольные. Я ждал момента, чтобы представить новинку.

Когда очередь выросла еще немного сильнее, я повернулся к Антону:

— Готовь миску. Показываю один раз.

Антон выпрямился, внимательно смотрел.

Я взял чистую глиняную миску и поставил на стол перед собой. Зачерпнул отваренную лапшу, окунул в кипяток. Опустил в миску — она легла аккуратным гнездом на дне.

Потом взял кусок жареного мяса с доски — говядина, с золотистой корочкой, еще дымящаяся. Положил сверху на лапшу. Добавил вареное яйцо — половинку, желток кремовый, белок упругий. Несколько ломтиков бланшированной моркови — яркие, хрустящие. Посыпал мелко нарезанным луком.

И наконец — бульон.

Я взял половник, зачерпнул из котла золотистый бульон, прозрачный как янтарь, капли жира блестели на поверхности.

Медленно полил содержимое миски.

Ш-Ш-Ш-Ш…

Кипящий бульон залил лапшу, мясо, яйцо. Пар взметнулся вверх — белый, ароматный. Запах ударил волной — мясной бульон со специями, жареная говядина, свежая лапша, лук.

Толпа замерла. Люди вытягивали шеи, смотрели.

— Что это? — выдохнул кто-то.

— Суп… но какой суп…

Я поднял миску высоко, чтобы все видели. Пар поднимался, бульон золотился на солнце.

— Суп! — крикнул я громко. — Горячий мясной суп с лапшой! Десять медяков!

Молчание на секунду. Потом из толпы вышел мужчина в дорогой одежде.

Он подошел к столу, посмотрел на миску, принюхался, потом глянул на меня:

— Десять медяков за суп… не дешево, но вчера твои языки были что надо. Давай порцию супа.

Достал из кармана медяки, отсчитал десять. Положил на край стола. Взял миску из моих рук.

— Пашка! — крикнул я одному из парней Угрюмого. — Проводи гостя за стол!

Пашка подхватил ложку и вилку, повел мужчину к ближайшему столу. Усадил на лавку. Вся толпа повернулась, смотрела.

Мужчина сел, взял ложку. Зачерпнул бульон с лапшой, подул. Поднес к губам. Попробовал и замер. Глаза медленно расширились.

— Втягивай лапшу! Как отвар горячий! — крикнул я ему. — Так, чтоб аж хлюпало! Вкуснее будет!

Он покосился на меня и втянул. Народ захихикал.

Потом он выдохнул — долго, потрясенно:

— Ох! Ну и вкуснота же!

Зачерпнул еще, втянул. Лапша скользила в рот. Откусил кусок мяса. Жевал с закрытыми глазами.

— Бульон… он… он согревает изнутри, — пробормотал он, не останавливаясь. — Мясо тает во рту. Лапша… не знаю, что это такое, но вкусно, бесы побери!

Он съел половину миски за минуту. Поднял голову, посмотрел на толпу. Лицо раскрасневшееся, глаза горят:

— И что вы смотрите⁈ — крикнул он громко. — Эта похлебка стоит каждого медяка! Нет, стоит больше! Идите, пробуйте!

Перед глазами мелькнуло полупрозрачное окно:

Вы успешно применили блюдо Мясной суп с лапшой к новой цели

Качество: Редкое

Получено +35 ед. опыта.

Окно исчезло.

Толпа дрогнула. Кто-то шагнул вперед. Потом еще один. Еще.

— Дайте мне! — крикнула женщина. — Я тоже хочу!

— И мне! — подхватил купец.

— Десять медяков! Вот, держите!

Они ринулись к столу. Очередь взорвалась — люди толкались, тянули руки с монетами.

Я развернулся к Антону:

— Видел как я делал?

— Да! — выпалил он, глаза горели.

— Тогда работаем! Собирай блюда, я буду тебе помогать, по мере возможности. Пашка с Витькой носят к столам!

Я начал жарить мясо партиями — большие куски говядины на раскаленной сковороде. Шипение, дым, вспышки огня. Снимал, резал на порционные куски. не забывал и про основные блюда на вынос. Их стали брать в дополнение к нашему супу.

Антон работал быстро — миска, лапша, мясо, яйцо, овощи. Раз за разом. Пар взметался, аромат усиливался.

Пашка и Витька хватали готовые миски, несли к столам осторожно, чтобы не расплескать, принимали деньги.

Столы заполнялись. Пять столов — тридцать мест — все заняты.

Люди сидели, ели, кряхтели от удовольствия, хлюпали:

— Ох, как вкусно…

— Бульон такой наваристый…

— И эта, как ее, лапша интересная такая!

Система продолжала выдавать сообщения:

Вы успешно применили блюдо Мясной суп с лапшой к новой цели

Получено +35 ед. опыта.

Вы успешно применили блюдо Мясной суп с лапшой к новой цели

Получено +35 ед. опыта.

Я не обращал внимания. Работал дальше. Жарил, резал, наливал. До уровня было еще далеко. Если повезет, то получу его сегодня к вечеру.

Очередь не уменьшалась. Подходили новые люди, покупали и суп, и лепешки. Кто-то брал Огненный Язык на перекус, потом возвращался за супом. Кто-то сразу заказывал Пламенное Сердце и суп.

Монеты сыпались на стол — медяки, серебряные. Стёпка и один из парней Угрюмого складывали их в ящик под столом.

Варя раскатывала лепешки без остановки. Матвей с Тимкой резали овощи и мясо. Антон собирал супы — уже быстрее, увереннее.

Волк с Гришкой и Лёхой мыли посуду — грязные миски падали в корыто, чистые возвращались. Конвейер работал.

Я поднял взгляд на павильон «Золотой Гусь». Пусто. Почти пусто. Народ у них все же был, но не так чтобы много.

Прошел час. Мы продали тридцать порций супа. Плюс Огненные Языки и Пламенные Сердца — еще штук сорок.

И тут в поле моей видимости появились трое. Один впереди — худой мужчина лет пятидесяти, в добротном темно-коричневом кафтане. Лицо длинное, нос острый, цепкий, бегающий взгляд.

За ним — двое стражников в кожаных доспехах. Они шли прямо к нашей точке. Толпа расступалась перед ними. Остроносый остановился перед нашим столом. Оглядел печь, столы, миски, людей за столами. Лицо недовольное, брезгливое.

Потом посмотрел на меня:

— Ты главный здесь?

Я вытер руки о тряпку, выпрямился:

— Я.

Скворцов достал из сумки свиток, развернул:

— Именем городского управляющего, я, Семен Петрович Скворцов, предъявляю обвинение в незаконной торговле, самозахвате места на ярмарочной площади и нарушении порядка!

Голос громкий, писклявый. Толпа притихла. Все смотрели.

Скворцов продолжал:

— Ты занял это место без разрешения Торговой Гильдии! Поставил столы без согласования! Блокируешь проход! Это грубое нарушение городского устава о торговле!

Он свернул свиток, посмотрел на меня сверху вниз:

— Я требую немедленно прекратить торговлю и убрать все это! — он махнул рукой на столы. — Или я прикажу стражникам арестовать тебя прямо сейчас!

Стражники сделали шаг вперед.

Толпа замерла.

Я стоял, глядя на Скворцова спокойно.

Глава 10

Я стоял, глядя на Скворцова спокойно. Не отводил взгляда. Толпа вокруг замерла — десятки людей, только что стоявших в очереди, теперь молчали, смотрели на нас с напряжением.

Скворцов свернул свиток, спрятал в сумку. Посмотрел на меня сверху вниз — лицо надменное, уверенное. Он привык, что его слушаются.

— Ты слышал, что я сказал? — повторил он медленно, отчеканивая каждое слово. — Немедленно прекратить торговлю. Убрать столы. Погасить огонь. Или арест.

Я выдержал паузу. Потом ответил ему спокойно, без эмоций:

— По какому закону?

Скворцов моргнул, не ожидая вопроса:

— Что?

— По какому закону ты требуешь это? — повторил я громче, чтобы слышала толпа. — Ярмарка открыта для всех жителей города. Я не нарушаю порядок. Не мешаю проходу. Торгую законно.

Скворцов поджал губы:

— Ты занял место без разрешения Торговой Гильдии!

— Гильдия не владеет площадью, — ответил я жестко. — Ярмарка — нейтральная территория. Любой житель города может торговать здесь. Это прописано в городском уставе или ты его не читал?

Толпа зашумела. Люди переглядывались, кивали. Кто-то сказал громко:

— Он прав! Ярмарка для всех!

Скворцов побагровел. Шагнул ближе, голос стал тише, злее:

— Ты смеешь спорить со мной? Я представитель городского управляющего!

— А я — законопослушный торговец, — ответил я, не отступая. — И требую назвать конкретный закон, который запрещает мне здесь готовить.

Скворцов сжал кулаки. Молчал несколько секунд, лицо каменное. Потом резко развернулся к стражникам:

— Эта печь! — он ткнул пальцем в Драконий Горн. — Открытыйогонь! Это угроза безопасности! Пожарная опасность!

Он повернулся обратно ко мне, голос стал официальным, громким:

— Именем городского управляющего, я объявляю твою печь источником пожарной опасности! Она должна быть немедленно погашена!

Толпа заволновалась. Это звучало серьезно. «Пожарная опасность» — законный повод для немедленных действий.

Скворцов кивнул стражникам:

— Убрать этот шалман! Живо!

Один из стражников шагнул вперед — молодой парень лет двадцати пяти, лицо напряженное. Он явно не хотел этого делать, но приказ есть приказ.

Стражник положил руки на край котла.

— Эй! — рявкнул я и рванулся вперед, отталкивая Матвея. — Руки убрал!

Встал прямо перед котлом, грудью к стражнику, демонстрируя, что он пройдет к котлу только через мой труп.

Стражник замер, растерянно посмотрел на Скворцова:

— Господин Скворцов…

— Делай, что велено! — взвизгнул Скворцов, багровея. — Убрать его!

Стражник неуверенно попытался обойти меня справа. Я сдвинулся, преграждая путь:

— Попробуй только, парень. Попробуй.

Он замер. Я видел в его глазах сомнение — он не хотел драки.

Скворцов топнул ногой:

— Да что ты там возишься⁈ Оттолкни его! Это приказ!

Второй стражник — постарше, со шрамом на щеке — шагнул ко мне, схватил за плечо:

— Не геройствуй, торговец. Хуже будет.

Я не шелохнулся, впился взглядом в его лицо:

— Шесть часов я этот бульон варил. ШЕСТЬ ЧАСОВ! Это весь мой день! Мой товар! Ты собрался его разлить, шкура⁈ — рявкнул я, сбрасывая его руку с плеча.

Стражник дернулся, посмотрел на котел, потом на меня:

— Я… я просто выполняю…

— Да плевать мне! — рявкнул я. — Я ничего не нарушаю и ты это знаешь!

Толпа ахнула, поползли шепотки.

Варя за спиной всхлипнула:

— Александр, не надо…

Волк шагнул вперед, голос низкий, опасный:

— Стражники, вы же мужики, не мальчишки. Неужто честное имя так дешево стоить стало?

Толпа загудела:

— Правильно говорит!

— Че вы к нему прицепились⁈

Скворцов взвизгнул, ткнув пальцем в меня:

— Это подстрекательство! Он сопротивляется власти! Хватай его! Оттащи силой!

Стражник со шрамом стиснул зубы, схватил меня за плечи обеими руками:

— Прости, торговец. Приказ есть приказ.

Рванул меня в сторону, я крутанулся и боднул его головой в грудь. Стражник поскользнулся и упал на задницу, очумело глядя на меня.

В это время молодой стражник, воспользовавшись моментом, метнулся к котлу, схватился за край.

Волк рыкнул, рука метнулась к ножу:

— Только тронь, сука!

Матвей и Тимка дернулись вперед. Котел качнулся. Золотистый бульон плеснул к краю. Еще немного — и все.

Толпа заорала:

— Не дайте!

— Звери!

— Это беспредел!

Стражник со шрамом подскочил, попытался снова меня схватить, но я увернулся, схватил сковороду за ручку, готовый со всей силы врезать ей по харе молодому уроду.

Бульон уже дошел до самого края, капли упали на землю.

И в эту секунду раздался громкий, властный окрик, прорезавший весь гвалт:

— СТОЯТЬ, Я СКАЗАЛ! ИМЕНЕМ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ!

Все замерли. Стражник отпустил котел — тот качнулся, но устоял. Бульон расплескался, но не вылился.

Через толпу к нам шел мужчина. Высокий, широкоплечий, лет сорока пяти в форме капитана городской стражи — кожаный доспех с гербом города на груди, дубинка на поясе. Лицо суровое, обветренное, с глубокими морщинами. Седые виски.

Толпа расступалась перед ним. Он шел медленно, тяжело, каждый шаг гулко стучал по камням. Остановился перед нашей точкой, оглядел всех — меня, Скворцова, стражников, толпу.

Потом посмотрел на стражника у котла:

— Что ты делаешь?

Стражник вытянулся, побледнел:

— Григорий Федорович! Я… я просто…

— Чей приказ исполнял? — рявкнул Ломов.

Стражник дернулся, ткнул пальцем в Скворцова:

— Его! Господина Скворцова!

Ломов медленно повернулся к чиновнику. Молчал. Просто смотрел внимательно. Скворцов побледнел, но попытался держаться:

— Капитан Ломов! Какая неожиданность… Я действую по прямому поручению городского управляющего! Этот торговец нарушает…

— Торгует, — оборвал Ломов коротко. — Как сотня других здесь. Или у тебя, Семён Петрович, к ним тоже претензии?

Он шагнул ближе. Скворцов непроизвольно отступил на шаг.

— Ярмарка, — продолжал Ломов медленно, отчеканивая слова, — это территория городского совета. Не твоего управляющего. Не Гильдии, а Совета. Здесь по закону может торговать любой житель города. Или ты городской устав не читал?

Скворцов сглотнул, облизал губы:

— Читал, конечно, но… но он же создает пожарную опасность! Эта печь…

— Какая печь? — Ломов развернулся к Драконьему Горну.

Подошел вплотную, присел на корточки, заглянул внутрь. Провел рукой по трубе. Проверил расстояние до деревянных столов.

Выпрямился, повернулся обратно:

— Огонь закрыт. Труба цельная, дым уходит. Искр нет. Дерево на безопасном расстоянии. — Он ткнул пальцем в сторону павильона «Золотой Гусь». — А вон там что? Открытые жаровни! Угли на ветру! Жир капает прямо в огонь, полыхает как факел!

Голос стал жестче:

— Так где настоящая опасность, Семён Петрович? Здесь? Или там, где твои дружки из Гильдии сидят?

Скворцов покраснел, открыл рот, но Ломов не дал ему вставить слово:

— Ты еще говорил про самозахват места. Покажи мне закон, который требует разрешение Гильдии для торговли на ярмарке. Ну? Статью назови!

Тишина.

— Не можешь? — Ломов усмехнулся без тени улыбки. — Еще бы. Такого закона не существует, Семён.

Он повернулся к стражникам, голос стал громче:

— Вы! Чьи приказы вы тут исполняете? Вот этого? — кивнул на Скворцова презрительно. — Или капитана стражи?

Оба стражника как по команде вытянулись:

— Ваши, господин капитан!

— Вот и славно, — кивнул Ломов. — Тогда отойдите от торговца. Живо. Он закон не нарушает, а вы мешаете ему работать.

Стражники отскочили как ошпаренные.

Ломов развернулся к Скворцову. Шагнул ближе — вплотную. Чиновник попятился.

— Слушай внимательно, Семён Петрович, — голос Ломова стал тихим, но страшным. — Ты превышаешь полномочия. У тебя нет власти на ярмарке. У твоего управляющего — тоже нет. Здесь власть только у закона и у меня, пока я его блюду.

Скворцов побледнел до синевы:

— Но… но городской управляющий велел…

— Пусть подает официальную жалобу в совет, — оборвал Ломов. — Через секретаря, с печатью, по всем правилам. А пока…

Он наклонился ближе, буквально нависнув над чиновником:

— А пока убирайся с площади. Пока я тебя сам за шкирку не выволок. За нарушение общественного порядка.

Скворцов постоял секунду — лицо перекошено, руки дрожат. Потом резко развернулся и побежал. Да, именно побежал, чуть не сбивая людей.

Толпа замерла на мгновение. Потом взорвалась.

— Ух ты!

— Видели, как он драпанул⁈

— Так их, этих мерзавцев!

Аплодисменты, свист, крики. Ломов не обратил внимания на них, будто не слышал вовсе.

Повернулся ко мне, кивнул:

— Торгуй, повар. Закон на твоей стороне, — сказал он мне и развернулся, чтобы уйти.

— Капитан! — крикнул я.

Он остановился, обернулся:

— Что?

Я схватил чистую миску, быстро собрал суп — лапша, мясо, яйцо, морковь. Залил кипящим бульоном. Пар взметнулся.

Подошел, протянул ему:

— Спасибо вам. От всего сердца. Примите… это немного, но от души.

Ломов посмотрел на миску. Потом на меня. Лицо чуть смягчилось — едва заметно.

Взял миску, понюхал. Брови поднялись:

— Пахнет… хорошо.

— Попробуйте, — сказал я. — Суп объедение, точно вам говорю.

Ломов взял ложку, зачерпнул. Попробовал. Кивнул:

— Действительно хорошо. Давно такого не ел.

Он зачерпнул еще, потом еще. Доел половину миски прямо стоя, не отходя.

Вытер рот тыльной стороной ладони:

— Спасибо, повар. Эти гильдейские совсем охамели.

Протянул пустую миску обратно. Посмотрел мне в глаза серьезно:

— Если еще будут проблемы — зови. Я недалеко.

Кивнул и пошел прочь. Толпа расступалась с уважением.

Волк хлопнул меня по плечу:

— Угрюмый мужика правильного нашел! Железный капитан!

Матвей и Тимка облегченно засмеялись, обнимая друг друга.

Очередь начала формироваться снова — но теперь она была огромная. Люди шли толпой — кто из солидарности, кто из любопытства, а кто просто потому что видели: сам капитан стражи за нас заступился.

— Дайте мне суп! Тот самый, что капитан ел!

— Огненный Язык! Три штуки!

— И мне Пламенное Сердце!

Монеты посыпались дождем.

Я вытер лицо, развернулся к печи:

— За работу! Быстрее! Нужно использовать момент!

Команда ринулась выполнять, но я знал — это только первый раунд.

* * *

Кирилл Семёнович Воронцов стоял в глубине павильона «Золотой Гусь», за толстой дубовой колонной, откуда хорошо просматривалась вся площадь, но сам он оставался в тени. Руки скрещены на груди, лицо спокойное, почти безразличное. Только глаза выдавали — внимательные, острые, следящие за каждым движением на противоположной стороне площади.

Он наблюдал.

Наблюдал, как этот проклятый капитан Ломов разносил Скворцова в пух и прах. Как чиновник — купленный, обещавший «решить всё за час» — бежал с площади как побитая собака, красный от унижения. Как толпа взрывалась аплодисментами, поддерживая уличного торговца против Гильдии.

Как повар — этот чёртов безымянный повар с жаровней на колесах — стоял у своей печи спокойный, уверенный.

Кирилл не мотался из угла в угол и не ругался, как сделал бы на его месте любой другой управляющий, увидев провал плана. Он просто смотрел и анализировал.

За его спиной, в глубине павильона, слышались голоса поваров — приглушённые и нервные. Они шептались, бросали взгляды в сторону площади, кто-то из них явно паниковал. Они видели пустоту под навесом «Золотого Гуся» — пятнадцать столов, ни одного клиента, а напротив — очередь под пятьдесят человек.

Это катастрофа для любого заведения, но Кирилл не паниковал. Паника — для дураков. Для тех, кто не умеет думать под давлением.

А Кирилл Семёнович Воронцов умел.

Ему было сорок два года. Он управлял «Золотым Гусём» — самым прибыльным трактиром Гильдии — последние восемь лет. До этого он прошёл путь от простого помощника повара в захудалой харчевне на Рыбацкой улице до владельца лучшего трактира.

Восемнадцать лет в торговле едой. Восемнадцать лет борьбы, интриг, предательств, побед и поражений.

Он родился в семье мелкого лавочника — торговца мукой, который еле сводил концы с концами, постоянно должал Гильдии, пытался выкрутиться, платил взятки, брал кредиты под безумные проценты. Кирилл видел, как отец сгорал изнутри, как мать плакала по ночам, как младший брат умер от лихорадки, потому что не было денег на лекаря.

Когда Кириллу было пятнадцать, отец повесился в лавке на собственном ремне. Долги съели всё — лавку, дом, последние крохи. Мать ушла в монастырь. Кирилл остался один. И он дал себе клятву: никогда больше не быть снизу. Никогда больше не унижаться и не зависеть от чужой милости.

Кирилл пошёл работать. Мыл полы в харчевне за три медяка в день. Чистил котлы. Резал овощи с утра до ночи. Учился, наблюдал и слушал. Он видел, как устроена торговля едой. Понимал, что важно не просто хорошо готовить, а уметь продавать. Знал, что деньги делают не на качестве, а на объёме, на скорости оборота, на правильной цене.

Через два года он стал помощником повара. Через пять — старшим поваром в той же харчевне. Через семь — её управляющим. Он был безжалостен. Выжимал из работников всё до последней капли, экономил на каждой щепотке соли. Харчевня приносила прибыль — небольшую, но стабильную. Белозёров заметил его. Предложил войти в Гильдию.

Кирилл согласился без колебаний.

Он знал: внутри Гильдии власть, деньги, защита. Снаружи — только борьба за выживание и медленная смерть от конкурентов. Белозёров поставил его управляющим небольшого трактира на окраине города. Кирилл превратил его в прибыльное предприятие за год. Потом Белозёров дал ему «Золотой Гусь» — флагман Гильдии, самое престижное заведение. Кирилл оправдал доверие. «Золотой Гусь» приносил огромные деньги.

Сейчас он смотрел на этого торговца и чувствовал, как внутри медленно, очень медленно разгорается что-то такое, какое-то забытое уже чувство.

Это было… чувство профессиональной обиды. Словно его только что назвали посредственным поваром.

Этот повар — с его дешевой жаровней, ржаными лепешками, обрезками мяса — устроил цирк. Огонь, дым, вспышки пламени, подбрасывание сковород. Представление для толпы, как у ярмарочного фокусника.

И толпа охотно брала это. Платила деньги, аплодировала, выстраивалась в очередь на сотню человек. А «Золотой Гусь» — флагман Гильдии, павильон с лучшими поварами города, с качественным мясом, с проверенными рецептами — стоял пустой.

Кирилл медленно сжал кулаки. Эта его еда настоящее оскорбление для них.

Он взял ржаную лепешку, бросил в неё обрезки, залил это пламенем — и толпа съела это оскорбление с благодарностью. Он показывает этим, что высокая кухня Гильдии — ничто. Что жареный гусь проигрывает дерьмовой лепешке за три медяка.

За его спиной, в глубине павильона, продолжали шептаться повара.

— … видели? Капитан сам за него заступился…

— … очередь не тает, люди прямо ломятся…

— … мы что, закрываться будем?..

Кирилл резко обернулся. Повара у разделочных столов мгновенно замолчали, уставившись в доски.

Он прошёл через павильон медленно — каждый шаг гулким эхом отдавался под высоким деревянным потолком. Остановился у длинного стола, где толпились все десять поваров в белых фартуках.

Старший повар — Иван Петрович, толстый мужик лет сорока с красным лицом и седой бородой — увидел Кирилла, сглотнул тяжело, подался вперёд:

— Кирилл Семёнович… что будем делать? Народ весь к нему ушёл! Мы сегодня…

— Молчи, — оборвал Кирилл тихо.

Так тихо, что Иван мгновенно захлопнул рот, побледнел. Кирилл оперся руками о край стола, посмотрел на поваров — все десять человек замерли, не дыша. Молчание затянулось.

Потом Кирилл заговорил ровным голосом, от которого становилось не по себе:

— Белозёров думал, что можно напугать этого повара стражей. Идиот.

Иван моргнул, не ожидая, что Кирилл так открыто назовёт главу Гильдии идиотом.

Кирилл выпрямился, скрестил руки на груди:

— Нельзя арестовать идею, Иван. Этот повар — не просто торговец. Он знает, что делает. У него есть защита и есть план. Грубая сила против него не работает.

Он повернулся, прошёлся вдоль стола, глядя на каждого повара:

— Он бьёт нас не ценой и не качеством. Он бьёт нас презрением. — Голос стал жёстче. — Он взял ржаную лепёшку, бросил в неё обрезки мяса, пожарил с фокусами — и толпа сожрала это как величайшее блюдо. Потому что он устроил им цирк.

Кирилл остановился, посмотрел в окно на площадь, где очередь к повару всё росла:

— А мы… мы жарим гусей. По старинке. Как двадцать лет назад. Как пятьдесят лет назад. И удивляемся, почему народ уходит к фокуснику с огнём.

Иван неуверенно откашлялся:

— Так что… что делать-то, Кирилл Семёнович?

Кирилл медленно повернулся обратно. В его глазах что-то изменилось — появился блеск. Что-то внутри него просыпалось. Медленно. Нехотя, но просыпалось.

Когда он в последний раз чувствовал это? Лет десять назад? Пятнадцать?

Тогда он еще боролся. Еще не сидел на вершине монополии, считая прибыль и штрафуя поваров за недосол.

В то время он еще был голодным.

Он усмехнулся:

— Мы ответим ему, Иван. Сыграем по его же правилам и ответим своим блюдом.

Иван нахмурился:

— Как?

Кирилл подошёл ближе, оперся о стол:

— Его лучшее блюдо — Пламенное Сердце. Шесть медяков. Лепёшка с говядиной, жаренной на огне. Быстро. Просто. Дёшево.

Он выпрямился:

— Но у него нет того, что есть у нас.

— Чего? — спросил Иван.

Кирилл повернулся к нему, глаза блеснули:

— Времени и ресурсов.

Он прошёл к дальнему углу кухни, где стоял огромный котёл на медленном огне. Приподнял крышку. Запах ударил волной — мясной, пряный. Пар поднялся вверх.

— У нас осталось рагу из телятины, — сказал Кирилл, глядя в котёл. — То, что мы готовили сегодня, но его никто так и не купил. Шесть часов томления в красном вине с травами.

Он опустил крышку обратно, повернулся к Ивану:

— Его Пламенное Сердце — это сырое мясо, которое он жарит. Это грубо и примитивно. — Голос стал тише, опаснее. — А мы дадим им настоящую кухню. Шестичасовое рагу, упакованное в формат его дешёвой лепёшки.

Иван медленно кивнул, начиная понимать:

— То есть… мы возьмём это рагу как начинку?

— Именно, — Кирилл усмехнулся. — Мелко поруби его. Добавь карамелизированный лук. Тесто — самое тонкое, на яйцах сделай. Заворачивай начинку и жарь в масле до золотой корочки.

Он шагнул ближе к Ивану:

— Назовём… «Золотые Полумесяцы».

Иван почесал бороду, прикидывая:

— Можно сделать… но масло нужно разогреть, тесто замесить…

— Сколько времени? — оборвал Кирилл.

— Час. Может чуть больше.

— Делай за час, — приказал Кирилл жёстко. — Первую партию — штук двадцать. Потом будешь жарить по мере надобности.

Иван кивнул, развернулся к помощникам:

— Слышали⁈ За работу! Мука, яйца — замешиваем тесто! Рагу мелко рубим! Лук подготавливаем! Масло в котел и на огонь!

Повара бросились выполнять — засуетились у столов, печей, котлов. Кто-то таскал мешки с мукой, кто-то разбивал яйца в миску, кто-то рубил мясо из рагу острым ножом.

Кирилл остался стоять, глядя на их работу. Руки за спиной, лицо спокойное.

Но внутри… внутри что-то разгоралось и это было непривычно. Азарт? Нет. Слишком громкое слово. Интерес? Может быть.

Он не чувствовал этого годами. Управление «Золотым Гусём» было рутиной — считать прибыль, следить за поставками, отчитываться перед Белозёровым. День за днём. Месяц за месяцем.

Скучно. Предсказуемо. А этот повар… этот выскочка с жаровней…

Он бросил вызов. Не Гильдии или Белозёрову, а ему лично. Бросил вызов Кириллу как повару. Впервые за долгие годы Кирилл чувствовал, что хочет ответить. Не через стражу или интриги, а своей кухней.

Повар против повара. Он усмехнулся — едва заметно, одними уголками губ.

Иван обернулся от стола, где месил тесто:

— Кирилл Семёнович, а цену какую ставим?

Кирилл задумался. Его Пламенное Сердце — шесть медяков. Суп — десять. Народ покупает оба. Если поставить слишком дорого — не купят, испугаются. Слишком дёшево — не поверят в качество. Нужна цена, которая скажет: «Это дороже его дешёвки, но ненамного. Это доступное качество от лучшего трактира в городе».

— Семь медяков, — сказал Кирилл уверенно.

Иван присвистнул:

— Семь? За жареный пирожок?

Кирилл повернулся к нему резко, глаза прищурились:

— Это не пирожок, Иван. — Голос стал холодным. — Это шестичасовое рагу из телятины в вине и травах, карамелизованный лук и тесто, жаренное до хруста. Это лучшая кухня, в уличной упаковке!

Он шагнул ближе:

— Его Пламенное Сердце — шесть медяков за тридцать секунд работы. Наш Золотой Полумесяц — семь медяков за шесть часов работы и телятину высшей пробы. Всего на один медяк дороже, но это то, что люди захотят, потому что никто еще не ел блюда «Золотого Гуся» за семь медяков!

Он наклонился ближе к Ивану:

— Народ заплатит. Потому что они увидят разницу.

Иван медленно кивнул, вытирая руки о фартук:

— Понял, Кирилл Семёнович.

Кирилл развернулся, прошёл к выходу из павильона. Остановился на пороге, посмотрел на площадь. Повар работал — жарил, готовил, подавал. Очередь не таяла. Люди ели за столами, смеялись, хлюпали суп, платили монетами.

Наслаждайся, повар. Пока можешь. Через час я покажу тебе, что значит воевать не с Белозёровым и его идиотскими чиновниками.

А со мной. Кухня против кухни. Мастерство против мастерства. Посмотрим, кто сильнее.

Он вернулся в павильон. Налил себе вина из графина на своём столе в углу. Сел, откинулся на спинку стула. Пил медленно, не торопясь, глядя на поваров, которые работали как проклятые.

Иван раскатал тесто в тонкий пласт — почти прозрачный, как бумага. Нарезал круглыми заготовками. Выкладывал на каждую ложку начинки — рубленое рагу с луком, щепотку соли, каплю соуса. Складывал пополам, защипывал края, формируя полумесяц.

Двадцать штук. Аккуратные, одинаковые, красивые.

Он опустил первую партию в кипящее масло. Масло взорвалось шипением. Полумесяцы побелели мгновенно, начали золотиться, пузыриться, хрустеть. Запах поднялся невероятный. Через три минуты Иван вынул их шумовкой. Положил на чистую тряпку, чтобы стёк лишний жир.

Он взял один, поднёс Кириллу:

— Готово, Кирилл Семёнович.

Кирилл встал, подошёл, взял полумесяц. Откусил.

Хруст теста. Сочность начинки. Глубина вкуса рагу. Всё смешалось, взорвалось во рту богатством оттенков. Он медленно прожевал. Проглотил.

Кивнул:

— Хорошо. Очень хорошо.

Иван выдохнул с облегчением.

Кирилл положил остаток полумесяца на стол, вытер пальцы тряпкой:

— Готовьте следующую партию и зови глашатая.

Иван кивнул, побежал выполнять.

Кирилл вернулся к окну, посмотрел на площадь.

Сейчас начнётся.

Глава 11

Я жарил мясо, когда услышал барабан. Глухой, ритмичный бой — бум-бум-бум — прорезал гул площади. Громкий и настойчивый, он привлекал внимание.

Я замер, сковорода застыла над огнём. Обернулся.

С противоположной стороны площади, от павильона «Золотой Гусь», выходил человек в ярко-красном камзоле. В руках — большой барабан, палочка стучала по нему мерно, громко.

Бум-бум-бум.

Толпа на площади начала оборачиваться. Разговоры стихли. Музыканты на помосте замолчали. Все смотрели на глашатая. Он остановился посреди площади — ровно между нашей точкой и павильоном. Ударил в барабан три раза — громче, резче.

БУМ! БУМ! БУМ!

Площадь замерла. Глашатай поднял руку вверх, развернул свиток. Его голос прогремел, слышный на всю площадь:

— Внимание, добрые люди! Павильон «Золотой Гусь» объявляет новинку!

Я медленно опустил сковороду на решётку. Не сводил глаз с глашатая.

Он продолжал, голос звенел:

— «Золотые Полумесяцы»! Горячие! Хрустящие! Начинка из отборной телятины с травами! Завёрнуто в тесто и обжарено до золотой корочки!

Толпа зашумела — удивлённо и заинтересованно.

— Шесть часов?

— Телятина⁈

— Это ж дорого наверное…

Глашатай поднял руку выше, голос стал громче:

— Всего семь медяков! Семь медяков за шедевр кухни «Золотого Гуся»!

Он развернулся, указал на павильон «Золотой Гусь»:

— Первая партия готова! Спешите попробовать!

Ударил в барабан ещё раз — долгий, торжественный удар.

БУУУУУУМ.

И площадь дрогнула.

Я видел, как люди в нашей очереди замерли. Повернули головы в сторону павильона Гильдии. Переглянулись между собой.

— Семь медяков…

— Это всего на один больше, чем Пламенное Сердце…

— Шесть часов томили? Это ж серьёзно…

— Может попробовать?

Один мужчина — стоял примерно в середине очереди — медленно вышел из строя. Посмотрел на нас, потом на павильон Гильдии. Пожал плечами и пошёл к «Золотому Гусю». За ним женщина с корзиной. Потом третий. Четвёртый.

Я стоял у печи, смотрел, как наша очередь тает. Пять человек ушли. Семь. Десять.

Варя за моей спиной ахнула тихо:

— Александр… они уходят…

Матвей сжал кулаки, лицо побледнело:

— Что делать? Они нас обходят!

Тимка замер с ножом в руке, глядя на уходящих людей с ужасом. Очередь редела на глазах, но ничего удивительного. Люди не хотят стоять в очереди, тем более что появилась не такая дорогая новинка, которую можно попробовать без очереди.

Я перевёл взгляд на павильон «Золотой Гусь». В дверях стоял управляющий. Руки скрещены на груди. Лицо спокойное, но глаза… Он смотрел на меня с уверенностью и он улыбался.

Триумфально. Как человек, который только что нанёс идеальный удар и знает это.

Я смотрел на него, он смотрел на меня. Секунда тянулась как вечность. Две.

И вдруг что-то внутри меня щёлкнуло. Напряжение, сжимавшее грудь, исчезло разом — растворилось, сменилось азартом, который я не чувствовал уже долгое время.

Я усмехнулся, покачал головой. Это не интрига Белозёрова с его чиновниками и стражей. Не административное давление, угрозы или попытки задавить силой. Управляющий «Золотого Гуся» бросил мне вызов — повар против повара, кухня против кухни, мастерство против мастерства. Именно то, чего мне не хватало с самого начала.

Я рассмеялся — коротко, негромко, от души.

Варя обернулась, посмотрела на меня с непониманием и страхом в глазах:

— Александр? Ты… ты чего? Что с тобой?

Я не ответил. Просто снял фартук, бросил его на стол и повернулся к команде:

— Продолжайте готовить, а я прогуляюсь.

— Мастер, как-то вы улыбаетесь странно. Точно все нормально? — с беспокойством спросил Матвей.

Я кивнул, взял чистую миску со стола и начал собирать суп, не глядя на них. Зачерпнул отварную лапшу, окунул в кипяток, чтобы разогреть, опустил в миску аккуратным гнездом. Добавил кусок жареного мяса. Половинку варёного яйца, морковь, лук. Залил кипящим бульоном из котла, и пар взметнулся вверх густым белым облаком, пахнущим мясом и специями.

Потом взял свежее Пламенное Сердце.

Варя схватила меня за руку, пальцы сжались крепко:

— Александр, что ты делаешь⁈ Куда ты с этим⁈

Я посмотрел на неё, встретил её испуганный взгляд и улыбнулся — спокойно, уверенно:

— Иду знакомиться.

Развернулся и пошёл через площадь, не оглядываясь. Прямо к павильону «Золотой Гусь».

Толпа расступалась передо мной медленно, удивлённо — люди останавливались, смотрели, переглядывались, шептались между собой:

— Это ж… повар с той стороны!

— Куда он идёт? К Гильдии⁈

— С едой в руках⁈ Что он задумал?

Шум нарастал волной. Люди вытягивали шеи, пытаясь разглядеть получше. Вся площадь смотрела.

Я шёл медленно, не торопясь — миска с супом в левой руке, Пламенное Сердце в правой. Пар поднимался от супа тонкой струйкой, запах плыл за мной, и я видел, как люди принюхиваются, сглатывают.

Кирилл Семёнович стоял в дверях своего павильона и смотрел, как я приближаюсь. Улыбка на его лице исчезла, сменилась настороженностью. Глаза сузились, наблюдая за каждым моим шагом.

Я подошёл ближе и остановился в трёх шагах от него — посреди площади, на виду у сотен людей.

Повара Гильдии, человек десять в белоснежных фартуках, замерли внутри павильона, глядя на меня с открытыми ртами. Кто-то держал нож в руке, кто-то половник, кто-то тряпку для протирки — все застыли как статуи, не в силах пошевелиться.

Кирилл молчал, просто смотрел на меня изучающе — будто пытался прочитать мои мысли, понять, что я задумал.

Я встретил его взгляд прямо, не отвёл, держал, не моргая.

Потом протянул ему миску с супом и Пламенное Сердце:

— Кирилл Семёнович, — сказал я ровно. — Меня зовут Александр. Я принёс вам попробовать мою еду.

Повисла мёртвая тишина, в которой слышалось только потрескивание факелов да далёкий лай собаки.

Кирилл смотрел на миску, потом на лепёшку в моей руке, потом снова на меня. Лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнуло что-то — удивление? Интерес? Уважение к наглости?

Он усмехнулся, и это была холодная, без тени юмора усмешка:

— Какая дерзость, повар.

Шагнул вперёд, взял миску и лепёшку из моих рук.

— Хорошо, — сказал он тихо. — Я попробую.

Он повернулся, прошёл внутрь павильона тяжёлыми шагами, поставил миску на длинный деревянный стол и взял ложку. Зачерпнул бульон с лапшой, поднёс к губам, попробовал.

И замер.

Жевал медленно, не двигаясь, будто время остановилось. Глаза прикрылись, лицо изменилось — брови поползли вверх, губы сжались, на лбу появилась морщина сосредоточенности.

Он проглотил, открыл глаза и посмотрел на миску так, словно увидел её впервые. Зачерпнул ещё — лапшу, кусок мяса, жевал дольше, внимательнее, разбирая каждый оттенок вкуса.

Потом взял Пламенное Сердце и откусил большой кусок.

Я видел, как его челюсть замерла на мгновение, как глаза расширились едва заметно — реакция профессионала, распознавшего что-то неожиданное и сложное.

Соус Ярости. Он почувствовал его глубину, сложность, тот самый баланс остроты и сладости, который я выстраивал. Он дожевал медленно, проглотил и опустил лепёшку на стол с осторожностью. Словно это была странная и опасная штуковина.

Повернулся ко мне, посмотрел, потом кивнул — один раз, коротко, но в этом кивке было больше, чем в тысяче слов:

— Это… — голос прозвучал тихо, но каждый в павильоне услышал. — Это уровень, повар. Серьезный уровень.

Повара Гильдии ахнули разом, как по команде. Кто-то выронил нож, и тот звякнул о каменный пол с резким звоном.

Кирилл шагнул ближе ко мне, глядя с неприкрытым любопытством:

— Как можно готовить подобное на этой печи? — он кивнул в сторону Драконьего Горна через площадь. — На самодельной жаровне, сделанной из бочки и железных прутьев?

— Важна не печь, уж тебе ли не знать, — ответил я спокойно, без гордости и без ложной скромности.

Кирилл медленно покачал головой, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на уважение:

— Невероятно. Просто невероятно.

Он повернулся к одному из своих поваров — толстому мужику с седой бородой:

— Иван! Принеси Золотой Полумесяц. Быстро!

Иван дёрнулся, кивнул и схватил щипцы, вынул один полумесяц из большого подноса. Положил его на чистую фарфоровую тарелку и поднёс Кириллу.

Кирилл взял тарелку и протянул мне с вызовом в глазах:

— Попробуй моё.

Я взял тарелку, посмотрел на Золотой Полумесяц — он был идеален. Хрустящая золотистая корочка, форма правильного полумесяца, от него шёл запах жареного теста, мяса. Запах, который заставлял рот наполняться слюной.

Откусил большой кусок.

Хруст теста взорвался во рту — тонкое, идеально раскатанное, рассыпающееся на языке. Потом начинка раскрылась — мясо невероятно сочное и нежное, пропитанное густым соусом. Вино чувствовалось сразу. Травы добавляли сложности. Лук карамелизованный давал сладость, которая балансировала всё остальное.

Глубина вкуса поразила — это были слои и слои оттенков, раскрывающихся один за другим, как лепестки цветка.

Я прожевал медленно, с наслаждением, проглотил и посмотрел Кириллу прямо в глаза:

— Томлёное рагу, — сказал я и улыбнулся. — Часов шесть, не меньше. В красном вине с розмарином и тимьяном. — Я выдержал паузу. — Отличная работа.

Кирилл усмехнулся, и на этот раз в усмешке читалось настоящее уважение:

— Ты распознал с первого куска. Значит, можешь оценить и такое.

— Я повар, — ответил я просто. — Лучший повар в этом городе.

Мы стояли друг напротив друга — два повара, два мастера, разделённые тремя шагами и пропастью разных миров, но объединённые одним — пониманием кухни.

Толпа на площади молчала, не дышала. Все смотрели, боясь пропустить хоть слово.

Я сделал шаг ближе и поднял голос, чтобы слышала вся площадь:

— Ты сильный повар, Кирилл Семёнович. Один из лучших, кого я встречал в своей жизни.

Он кивнул медленно, принимая комплимент без ложной скромности:

— И ты тоже, Александр. Не промах. Настоящий мастер.

Я усмехнулся и выложил то, зачем пришёл:

— Тогда давай решим наш спор как два повара.

Кирилл нахмурился, глаза прищурились:

— Что ты предлагаешь?

Я выпрямился во весь рост, вдохнул полной грудью и посмотрел ему прямо в глаза:

— Я предлагаю битву. Завтра — последний день ярмарки. Давай заключим спор. Кто завтра заработает больше денег — тот и победил.

Кирилл смотрел на меня, не моргая, лицо застыло в неподвижности статуи.

Потом медленно, очень медленно его губы растянулись в улыбке — опасной, полной азарта:

— Спор, — повторил он тихо, смакуя слово. — Ты хочешь заключить со мной спор? Ты, уличный торговец с жаровней на колёсах, против меня, управляющего флагманом Гильдии?

— Да, — ответил я твёрдо, не дрогнув.

Он рассмеялся — коротко, резко, почти с восторгом:

— Какая дерзость… невероятная дерзость… — Голос стал жёстче, острее. — Хорошо, повар. Я принимаю твой вызов, но если выигрываю я…

Он шагнул ко мне вплотную, так близко, что я чувствовал запах вина из его дыхания.

— … ты закроешь свою лавку навсегда и пойдёшь работать на меня. Шеф-поваром «Золотого Гуся». С хорошим жалованьем, с уважением, с почётом — но под моим началом. Идёт?

Толпа ахнула разом, загудела.

Я не дрогнул, не отступил, смотрел на него спокойно и с улыбкой:

— Идёт. Но если выигрываю я…

Я выдержал паузу, дал словам повиснуть в воздухе.

— … ты, Кирилл Семёнович, и твой трактир «Золотой Гусь» признаёте моё право торговать здесь, на этой площади и в любом другом месте города. И никогда больше не будете чинить мне препятствий — ни прямо, ни косвенно, ни через Гильдию, ни через кого бы то ни было. Навсегда.

Кирилл усмехнулся, в глазах вспыхнул огонь азарта:

— Сделка.

Он протянул руку. Я протянул свою. Мы пожали друг другу руки крепко на виду у всей площади, на виду у сотен свидетелей.

Толпа взорвалась.

Крики, свист, аплодисменты, топот ног, гул голосов слились в один оглушительный рёв:

— ПАРИ! ОНИ ЗАКЛЮЧИЛИ ПАРИ!

— ЗАВТРА БИТВА! ПОВАР ПРОТИВ ПОВАРА!

— Я ставлю на повара! А ты⁈

— И я на повара! Так, стоп, а ты на какого повара?

Кирилл не отпускал мою руку, смотрел мне в глаза жёстко, но с уважением:

— Готовься, повар. Завтра я покажу тебе, что такое настоящая готовка. Ресурсы, опыт, мастерство — всё, что мы копили годами.

Я усмехнулся, сжал его руку сильнее:

— Жду с нетерпением, Кирилл Семёнович.

Я отпустил его руку, развернулся на каблуках и пошёл обратно в к своей точке, не оглядываясь. Толпа расступалась, обсуждала, кричала, но я не обращал внимания — шёл прямо, смотрел вперёд.

Дошёл до нашей точки. Команда стояла как вкопанная — Варя, Матвей, Тимка, Стёпка, Антон замерли с лицами белее мела, глаза широко распахнуты.

Варя первой нашла голос, прошептала срывающимся шёпотом:

— Александр… что ты наделал?.. Что ты только что сделал?..

Я посмотрел на них и улыбнулся спокойно:

— Заключил пари с Кириллом Семёновичем. Завтра решающая битва.

Варя схватилась за голову обеими руками:

— ТЫ С УМА СОШЁЛ⁈ ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ⁈ Ты поставил на кон свою свободу⁈ Против их денег, их ресурсов, их опыта⁈

Матвей стоял молча, лицо застыло в шоке, губы шевелились беззвучно, будто он пытался что-то сказать, но слова не выходили.

Я выдохнул медленно, посмотрел на них всех по очереди — встретил взгляд каждого:

— Успокойтесь. Паниковать некогда. У нас есть работа, и времени мало. Завтра мы должны приготовить достойный ответ.

Я выдержал паузу, дал словам дойти.

— Мы должны приготовить шедевр.

* * *

Кирилл Семёнович стоял в дверях павильона и смотрел, как этот дерзкий повар уходит через площадь обратно к своей жалкой жаровне на колёсах. Толпа гудела вокруг, обсуждала пари, но он не слышал ни слова — в ушах звенела тишина, а в груди горел азарт. Так горел, что аж перехватывало дыхание.

Азарт от вызова, от соперника, достойного уважения.

Когда он в последний раз чувствовал это? Десять лет назад? Пятнадцать? Так давно, что он уже забыл, каково это — сражаться. Кухня против кухни, мастерство против мастерства, без интриг, без политики — просто два повара и их блюда.

Он медленно усмехнулся, покачал головой.

Этот Александр… невероятный человек. Наглость его поражала — прийти сюда, в павильон Гильдии, на глазах у всей площади, протянуть свою еду и сказать: «Попробуй». Как будто они равны. Будто между уличным торговцем и управляющим флагманского павильона нет пропасти в статусе, опыте, ресурсах.

Но его еда…

Кирилл закрыл глаза на секунду, вспоминая вкус того супа. Бульон был глубоким, наваристым, со сложностью, которая говорила о долгой варке и правильных пропорциях. Лапша? Он так вроде ее назвал — свежая, сделанная утром, не вчера. Мясо жареное с той самой корочкой, которую так сложно достичь на примитивной жаровне. И этот соус в Пламенном Сердце… боги, этот соус был шедевром. Острота, сладость, глубина — всё в идеальном балансе.

Это была кухня очень высокого уровня.

Нет. Правильнее будет сказать — это была кухня, которая могла его превзойти, если дать этому повару ресурсы, время, правильное оборудование.

И завтра они сразятся.

Кирилл открыл глаза. На губах его расцвела улыбка — широкая, полная предвкушения.

Он развернулся и вошёл в павильон. Его повара стояли вдоль стен, смотрели на него с опаской, с непониманием, с любопытством. Иван Петрович стоял ближе всех, держа половник в руке.

Кирилл остановился в центре кухни, обвёл всех взглядом.

— Собраться! — приказал он негромко, но голос прорезал тишину как нож. — Все ко мне. Сейчас же.

Повара сдвинулись ближе, образовали полукруг вокруг него. Десять человек — лучшие в городе, каждый мастер своего дела.

Кирилл смотрел на них молча несколько секунд, давая напряжению нарасти.

Потом заговорил, и голос его звучал иначе, чем обычно — с живым огнём, которого они от него давно не слышали:

— Этот повар поставил на кон всё. Он безумец.

Кирилл выдержал паузу.

— И завтра мы покажем ему, что такое трактир «Золотой Гусь». Мы покажем ему опыт, мастерство — всё, чем мы гордимся.

Он шагнул ближе к Ивану, посмотрел ему прямо в глаза:

— Завтра у нас будет совершенно новое меню. Блюда, которых этот город ещё не видел. Мы будем готовить не для прибыли, не для отчётов перед Белозёровым, а, чтобы победить.

Повара переглянулись, в глазах засветилось понимание, интерес, азарт.

Иван первым нашёл голос:

— Что вы задумали, Кирилл Семёнович?

Кирилл усмехнулся, и в этой усмешке читалось предвкушение битвы:

— У нас есть вся ночь на подготовку. Мы будем сражаться с ним на его поле. На поле быстрой и эффектной еды.

Он обвёл всех взглядом:

— Иван! Ты будешь отвечать за мясные блюда. Я хочу что-то быстрое, горячее, эффектное — но с глубиной вкуса, которая заставит людей забыть про его Пламенные Сердца.

Иван кивнул решительно:

— Сделаю, Кирилл Семёнович.

— Пётр! — Кирилл повернулся к худому повару слева. — Ты мастер теста. Придумай что-то с выпечкой — пирожки, пироги, что угодно, но чтобы это было незабываемо.

Пётр выпрямился:

— Есть идея, Кирилл Семёнович. Сладкие пирожки с яблоками и корицей, жареные в масле, с мёдом сверху. Горячие, хрустящие.

— Отлично, — кивнул Кирилл. — Делай. Григорий! Ты займёшься супами. Этот повар силён в супах, но мы можем быть сильнее. Придумай что-то, что заставит их плакать от вкуса.

Григорий, молодой парень с рыжими волосами, усмехнулся:

— Справлюсь.

Кирилл развернулся ко всем, и голос его стал громче, жёстче, полным энергии:

— Мы работаем до утра. Готовим, пробуем, совершенствуем. Завтра, когда рассветёт, у нас будет меню из пяти новых блюд — каждое шедевр. И мы раздавим этого выскочку его же оружием. Понятно?

— ПОНЯТНО! — хором ответили повара, и в их голосах звучал азарт, энтузиазм, который Кирилл не слышал уже много лет.

Он улыбнулся — широко, искренне.

— Тогда за работу! Времени нет!

Повара рванулись к столам, печам, кладовым. Зашумели, загремели ножи, заскрипели разделочные доски. Павильон ожил, наполнился энергией, движением, жизнью.

Кирилл стоял в центре этого хаоса и чувствовал, как внутри него разгорается пламя, которое он считал давно потухшим.

В этот момент в павильон вбежал человек.

Молодой парень в грязной одежде, запыхавшийся, с красным лицом от бега. Посыльный. Он огляделся, увидел Кирилла, подбежал:

— Кирилл Семёнович! От Белозёрова! Срочное!

Протянул сложенный листок бумаги, запечатанный красным воском с печатью Гильдии. Кирилл взял записку, сломал печать, развернул. Читал быстро, и с каждой строчкой лицо его каменело.

' Кирилл.

Слышал, что Скворцов провалился. Хватит играть в честную конкуренцию. Этот повар — угроза, которую нужно устранить радикально. Подкупи его поставщиков, чтобы не продали ему ни грамма продуктов завтра.

Я пришлю людей, которые займутся Угрюмым и его бандой, чтобы те не мешали.

Действуй быстро. Это приказ.

Белозёров.'

Кирилл медленно смял записку в кулаке. Челюсть сжалась так, что зубы заскрипели. Посыльный стоял, ждал ответа, переминался с ноги на ногу.

Кирилл поднял голову, посмотрел на него убийственным взглядом:

— Передай Белозёрову от меня.

Голос был тихим, но каждое слово падало как камень:

— Пусть не лезет. Это моя битва. Моя личная война с этим поваром. Если кто-то из его людей — хоть кто-то, понял? — подойдёт к лавке Александра, если кто-то тронет его печь, его продукты, его людей…

Он шагнул ближе к посыльному, нависая над ним:

— … я лично сломаю им ноги. Обе. По очереди. Понятно?

Посыльный побледнел, кивнул быстро-быстро:

— П-понятно, Кирилл Семёнович…

— Тогда беги и передай точно, слово в слово.

Посыльный развернулся и выскочил из павильона как ошпаренный.

Кирилл остался стоять, сжимая в кулаке смятую записку, глядя в пустоту. Повара замерли, смотрели на него с опаской.

Иван осторожно подошёл:

— Кирилл Семёнович… что там было?

Кирилл медленно разжал кулак, бросил смятую бумагу на пол:

— Белозёров хочет саботировать повара.

Иван ахнул:

— И… и что вы ответили?

Кирилл повернулся к нему, и в глазах его горел огонь — яростный, живой:

— Я запретил. Это моя дуэль. Без этих его грязных интриг!

Он усмехнулся холодно:

— Если я не смогу победить его честно — значит, я не достоин побеждать вообще.

Повара переглянулись, и в их взглядах появилось что-то новое — уважение, восхищение, гордость за своего шефа.

Кирилл хлопнул в ладоши громко:

— Хватит стоять! За работу! У нас есть ночь, чтобы создать шедевры! Двигайтесь!

Повара ринулись к работе с удвоенной энергией.

А Кирилл стоял посреди кухни, смотрел на своих людей и думал об Александре — о том дерзком, талантливом, безумном поваре с жаровней на колёсах.

Завтра, Александр. Завтра мы сразимся по-настоящему. И пусть победит сильнейший.

* * *

ТОЧКА АЛЕКСАНДРА

Я стоял у Драконьего Горна, глядя на угли, которые медленно остывали после долгого дня работы. Команда собирала вещи молча, потрясённые тем, что я сделал.

Варя подошла ко мне, голос дрожал:

— Александр… ты правда думаешь, что мы сможем победить их завтра?

Я посмотрел на неё, встретил её испуганный взгляд:

— Конечно сможем. Это же весело!

Я положил руку ей на плечо:

— Завтра мы выложимся полностью. Каждый грамммастерства, каждая капля таланта, всё, что у меня есть — всё пойдёт в бой.

Я повернулся к команде, обвёл всех взглядом:

— Идём домой. Отдыхаем и готовимся к этому веселому соревнованию.

Глава 12

Мы вернулись домой, когда серые вечерние сумерки уже сменились тьмой ночи. В доме было тепло — очаг пылал ярко, дрова потрескивали, языки пламени отбрасывали пляшущие тени на стены.

Дети встречали нас радостные. Воды нагрели и даже яичницу на всех зажарили в большущей сковороде.

Все говорили разом.

Маша сидела на лавке у стола, опершись локтями о край, и размахивала рукой, как будто резала воздух ножом:

— Говорю же вам! Нам нужен объём! Что-то большое, но недорогое, что можно продать тысячу раз! Кирилл будет бить сложностью, а мы — количеством!

Фрол, устроившийся на другой лавке, качал головой и перебивал её хриплым басом:

— Глупости, Маша! Размер без особых качеств — гиблое дело! Я говорю — сладкие булки надо делать! С мёдом и корицей! Вот где победа!

Матвей стоял у очага, греясь после долгого дня на холоде, и вмешивался в спор с жаром молодости:

— Вы оба не правы! Кирилл — повар Гильдии, настоящий мастер! Он точно будет делать сложные, но дешевые блюда. Может, даже себе в убыток! Мы должны сделать что-то изысканное, многослойное, чтобы показать, что мы не хуже! Может, мясо в трёх соусах? Или пирог с начинкой из пяти ингредиентов, как Мастер делал!

Тимка сидел рядом с Варей, кивал Матвею, но неуверенно:

— Да, но… но сложное же долго готовить… как мы успеем…

Варя перебила его, голос звенел от напряжения:

— А я вообще не понимаю, зачем нам что-то новое! У нас есть Огненные Языки, Пламенные Сердца, суп. Эти блюда нормально работают и люди покупают! Зачем рисковать и менять всё накануне последнего дня?

Волк сидел чуть поодаль, у двери, скрестив руки на груди, и слушал молча. Гришка рядом с ним ковырял ножом щепки, не вмешиваясь. Они присутствовали здесь уже как часть команды. Ребята вложили в наше дело много сил.

Наконец Волк не выдержал, поднял руку, останавливая спор:

— Может, я не такой опытный, как вы все, — сказал он медленно, выбирая слова. — Но мне кажется… не лучше ли подавать одно блюдо и не добавлять ничего сложного в последний день?

Маша фыркнула:

— Сидеть сложа руки? Когда «Золотой Гусь» будет готовить новые блюда всю ночь⁈ Это самоубийство!

Фрол вздохнул тяжело, откладывая ложку и выдохнул, вытирая усы:

— Волк прав в одном — риск есть, но и не рисковать тоже риск. Мы должны…

— Нет, мы должны думать о прибыли! — перебила Маша. — Если мы…

Голоса наслаивались друг на друга, спор разгорался всё жарче, перебивая друг друга, каждый настаивал на своём, и никто не слушал остальных, а я сидел в центре этого хаоса и считал монеты, не обращая внимания на гвалт вокруг.

Передо мной на столе лежала вся выручка второго дня — высыпанная из ящика гора монет, которая блестела в свете очага медью и серебром. Я раскладывал их стопками — медяки отдельно, серебро отдельно. По десять штук в каждой стопке.

Медяки — раз, два, три… десять. Стопка. Откладываю в сторону.

Серебро — раз, два, три…

Руки двигались автоматически, но голова работала на полной мощности.

Я слушал их спор краем уха и видел, где они ошибаются. Даже Волк, который был ближе всех к истине.

Я отложил последнюю стопку серебра, посмотрел на общий результат подсчёта, быстро прикинул в уме. Сегодня чуть меньше чем вчера, но всё равно больше ста восьмидесяти серебряных — Золотые Полумесяцы Кирилла оттянули часть очереди, но мы всё равно заработали огромные деньги.

Это просто превосходно.

Я начал откладывать монеты отдельными кучками — для Маши, для Фрола, для Волка и его людей, отдавая каждому должное за помощь.

Спор вокруг становился всё громче:

— … я говорю, что сладкое — это…

— … а я говорю, что мясо должно быть…

— … но люди хотят сытное!..

— … нет, люди хотят вкусное!..

Я закончил раскладывать монеты. Выпрямился. Посмотрел на них всех — на Машу, Фрола, Матвея, Варю, Тимку, Волка. Они всё ещё спорили, не замечая, что я закончил.

Взял одну серебряную монету из центральной кучки — нашей, заработанной честным трудом. Положил её перед собой на стол и постучал по ней пальцем.

Тук.

Спор оборвался мгновенно. Все головы повернулись ко мне.

Варя первой нашла голос, и в нём звучали усталость, напряжение и опасение:

— Александр… — она посмотрела на меня с упрёком. — Ты поставил на кон свою свободу. Всю нашу жизнь. При этом ты сидишь и считаешь монеты, пока мы тут…

Она осеклась, не закончив.

Я не поднял головы сразу. Продолжал смотреть на серебряную монету перед собой.

Потом медленно поднял глаза и встретил её взгляд. Улыбнулся — спокойно, с теплом:

— Я не считаю монеты, Варя.

Я выдержал паузу.

— Я просчитываю нашу победу.

Ещё пауза.

Я обвёл всех взглядом — каждого по очереди:

— А вы все… думаете не о том.

Матвей нахмурился:

— Как это «не о том»?

Я постучал пальцем по серебряной монете снова — тук, тук:

— Вы думаете, как ремесленники или торговцы. — Я выдержал паузу, дал словам дойти. — Это ошибка. Мы не пир готовим и не состязаемся с Гусем в дороговизне блюд или ингредиентов. Мы на войне за это.

Я поднял монету высоко, чтобы все видели, как она блестит в свете огня.

— За серебро и за выживание, а серебро и медь нам несут люди. Вы думаете как победить Кирилла, но не думаете о людях, вот в чем ваш просчет.

Маша открыла рот, чтобы возразить, но я поднял руку, останавливая её:

— Послушайте меня. Все вы спорите о еде. О том, что вкуснее, что сложнее, что ароматнее, но мы уже который день продаем не еду

Я встал, оперся руками о стол, наклонился вперёд:

— Мы продаём новый опыт и комфорт вот что самое важное.

Тишина стала ещё глубже.

Я выпрямился, прошёлся вдоль стола медленно:

— Посмотрите на толпу. Не на блюда, не на рецепты — на людей. Что им нужно? — Я остановился, обвёл всех взглядом. — Они пришли не есть, а веселиться. Это ярмарка, последний день праздника. Они хотят гулять, смотреть, покупать, пробовать — всё сразу, быстро, на ходу.

Варя медленно кивнула, начиная понимать.

Я продолжал, голос стал жёстче:

— Они хотят есть, не останавливаясь. Они хотят представление — огонь, дым, звуки, запахи. И больше всего на свете…

Я выдержал паузу, дал словам повиснуть в воздухе.

— … они ненавидят очереди.

Фрол улыбнулся, глядя на меня с новым пониманием:

— Продолжай, повар.

Я кивнул:

— Мы не знаем, что Кирилл приготовит завтра, но знаем, что у него есть — хорошие повара, огромный павильон, дорогие ингредиенты и оборудование, какое только можно представить.

Я посмотрел на Матвея:

— Матвей, ты прав — он будет бить по разнообразию и сложности. Потому что он должен оправдать эти ресурсы. Кирилл так привык. Он покажет всё, на что способен «Золотой Гусь» — много блюд и каждое шедевр.

Матвей выпрямился, гордый, что оказался прав.

Я усмехнулся холодно:

— И в этом — его гибель.

Все вздрогнули.

Я прошелся вдоль стола:

— Разнообразие — это хаос. Для примера, десять поваров, готовящих десять блюд — это десять очередей внутри одной кухни. Они будут мешать друг другу, толкаться, ждать своей очереди к печи, к жаровне. Но даже если не будут мешать, сложность — это время. Каждое блюдо требует внимания и точности.

Я выпрямился:

— А люди на площади будут ждать. Стоять в очереди. Смотреть, как повара суетятся внутри павильона. Много блюд — это выбор. Людям нужно будет выбрать из нескольких интересных блюд, а если хочется все? А если нет денег на все? Тогда они потеряют терпение и уйдут, если появится достойная альтернатива. Где быстро, вкусно и интересно.

Маша медленно кивнула, понимание расцветало на её лице:

— А мы…

— А мы, — подхватил я, — ударим туда, где он слаб. Мы дадим им скорость, как давали до этого. А еще мы дадим им возможность попробовать нечто новое, не делая сложный выбор.

Я обвёл всех взглядом:

— Завтра мы создадим одно блюдо. Только одно, но оно будет идеальным.

Повисла напряженная тишина.

Варя прошептала:

— Какое?

Я молчал, давая моменту созреть. Все смотрели на меня, не дыша, ждали следующих слов как приговора или спасения. Затем откинулся на спинку стула, думал, выбирал слова, складывал план в правильном порядке, чтобы они поняли сразу, без лишних вопросов.

— «Пламенное Сердце», — сказал я негромко, но чётко. — Убираем.

Варя ахнула:

— Что⁈ Но оно…

Я поднял руку, останавливая её:

— «Суп с лапшой» — тоже убираем.

Матвей выпрямился, лицо побледнело:

— Александр, ты… ты серьёзно? Это наши лучшие блюда! Люди их обожают!

— Именно поэтому их нужно убрать, — ответил я спокойно. — Они слишком медленные. «Пламенное Сердце» требует времени на сборку — лепёшка, мясо, овощи, соус, всё по слоям. «Суп» ещё медленнее — лапша, мясо, яйцо, бульон, подача к столу. Каждая порция в подготовке занимает слишком много времени.

Я шагнул ближе к столу:

— А завтра нам нужна бешеная скорость. Мы должны обслуживать сто человек в час. Двести. Триста, если повезёт. Эти блюда будут нас тормозить.

Тимка неуверенно поднял руку:

— Но… но что мы будем готовить вместо них?

Я улыбнулся, и в этой улыбке было предвкушение битвы:

— Одно новое, эффектное блюдо, которое можно приготовить моментом, если у нас будут заготовки, а они будут.

Пауза. Все ждали продолжения.

— «Драконьи Жемчужины».

Фрол нахмурился, повторяя название про себя:

— Драконьи… Жемчужины? Что это?

Я встал, подошёл к столу, взял кусок хлеба из корзины, начал мять его в руках, формируя шарик размером с грецкий орех:

— Мясо, — сказал я, показывая шарик всем. — Рубленое, не фарш. Говядина или свинина, без разницы. Мы его заранее маринуем в эле с добавлением перца, мёда и кориандра. Мясо пропитывается, становится сочным, ароматным.

Маша прищурилась, изучая шарик в моей руке:

— Маринуем когда? Сколько времени нужно?

— Ночью, — ответил я. — Пока мы спим, мясо маринуется. К утру оно готово. Утром мы обваливаем его в панировке из муки с солью и специями. Если мясо у нас закончится, мы сможем замариновать еще прямо там.

Я сжал хлебный шарик сильнее, показывая плотность:

— Шарики небольшие, на один-два укуса. Плотные, чтобы держали форму.

Матвей кивнул медленно, начиная понимать:

— А как их жарить? В масле?

— Именно, — ответил я. — Сначала жарим в котле с раскалённым маслом. Бросаем туда шарики, жарим до золотистой корочки и полной готовности. Это быстро — две-три минуты, не больше и вынимаем.

Я сделал паузу, дал им представить процесс.

— А потом — второй котёл. С «Соусом Ярости». Разогретым, но не кипящим. Мы бросаем горячие шарики из масла прямо в соус.

Я хлопнул в ладоши громко — ПАХ!

— И слышим «ПШИК!»

Все вздрогнули от неожиданности.

Я усмехнулся:

— Звук. Шипение. Вспышка пара, когда мясо встречается с горячим соусом. Это будет слышно далеко и будет нашим представлением. Люди развернутся на этот звук, как собаки на свист.

Варя медленно кивнула, глаза загорелись пониманием:

— Они придут на звук…

— Не только на звук, но и на запах, — подхватил я. — «Соус Ярости» с раскалённым мясом — аромат ударит волной. Острота, сладость, жареное мясо, специи. Никто не пройдёт мимо.

Фрол присвистнул тихо:

— Хитро, повар. Очень хитро.

Я кивнул:

— Но это ещё не всё. Нам нужна подача. Люди должны есть на ходу, не останавливаясь, не садясь за столы.

Я повернулся к Варе и Фролу:

— Варя, Фрол — вы будете печь хлебные стаканчики.

Варя моргнула:

— Хлебные… что?

Я взял ещё один кусок хлеба, начал сворачивать его в конус, показывая форму:

— Тесто — ржаное или пшеничное, без разницы, с добавлением приправ, чтобы дополняло аромат мяса. Раскатываете немного толще, чем для языка. В него мы и завернем наши шарики. Просто скручиваете его корзинкой, а потом туда накладываем наши шарики.

Я постучал костяшками по столу:

— Прочные, чтобы держали горячее мясо и соус. Это наша «посуда», которая позволяет есть на ходу, не пачкая руки.

Фрол почесал подбородок, прикидывая:

— Можно сделать… Нужна будет форма для сворачивания. Так быстрее будет и на ней прямо можно запекать…могу попробовать такое сделать.

— Сделай, — уверенно сказал я. — У тебя руки золотые. Вы справитесь с этим, я уверен.

Варя кивнула решительно:

— Справимся. Сколько нужно?

— Много, — ответил я коротко. — Поэтому лучше испечь очень большой запас дома, чтобы на месте этим не заниматься. Да и не очень удобно там будет это делать.

Варя кивнула:

— Верно, если будет нехватать, то проще домой сбегать и допечь в печи.

Я повернулся к Матвею и Тимке:

— «Огненный Язык» мы тоже меняем. Те же жареные овощи с соусом, но теперь подаём их в лепешках со специями. Тесто будет то же, что и для Жемчужин.

Матвей кивнул:

— Понятно. Это быстро.

— Очень быстро, — подтвердил я. — «Огненный Язык» будет нашей дешевой едой, но за четыре медяка можно добавлять мясные шарики. Для тех, кто хочет попробовать, но не готов тратить много.

Тимка поднял руку неуверенно:

— А «Драконьи Жемчужины» сколько стоят?

Я выдержал паузу, дал вопросу повиснуть:

— Семь медяков.

Маша присвистнула:

— Как «Золотые Полумесяцы» Кирилла.

— Именно, — кивнул я. — Мы бьём туда же, но с нашей скоростью и нашим шоу. Кирилл будет продавать изысканность. Мы — продавать удобство и зрелище.

Я обвёл всех взглядом:

— Но самое главное все правильно настроить. Два котла рядом. Я управляю обжаркой, Матвей, например, соусом. Шарики из масла — сразу в соус и в стаканчик. Подаём клиенту за секунды.

Волк, молчавший до этого, наклонился вперёд:

— А что с супом? Совсем убираем? — видимо, ему не хотелось оставаться не у дел.

Я покачал головой, усмехнулся:

— Нет. Суп остаётся, но как дополнительная возможность.

Все нахмурились, не понимая.

Я объяснил медленно:

— Рядом ставим третий котёл — с бульоном. Наваристым, как всегда. Клиент покупает «Драконьи Жемчужины» в стаканчике за семь медяков — это быстрая еда на ходу. Берёт и идёт дальше.

Я выдержал паузу.

— Но если он хочет сесть и поесть по-настоящему — он платит ещё три медяка. Мы даём ему глиняную миску бульона. Он сам высыпает свои «Жемчужины» из стаканчика в миску и получается полноценный суп. Ну или запивает бульоном. Так что Волк, парни частично освободятся и будут работать в нарезке ну или еще где. Без дела не останетесь.

«Бандиты» заулыбались. Зарабатывать хорошие деньги им явно нравилось.

Тишина. Все переваривали информацию.

Потом Фрол медленно расплылся в улыбке:

— Гениально, Саша. Просто гениально. Ты берёшь с них деньги дважды за одно блюдо.

— Не дважды, — поправил я. — Я даю им выбор. Быстро за семь — или медленно за десять. Ноль времени на дополнительную сборку с нашей стороны. Клиент всё делает сам. Максимум прибыли, минимум работы.

Маша хлопнула ладонью по столу:

— Это идеально! Александр, ну ты и голова!

Варя смотрела на меня с восхищением и облегчением:

— Мы действительно можем победить…

Я поднял руку, останавливая их восторг:

— Подождите. Есть одна проблема.

Все замерли.

Я медленно обвёл их взглядом:

— Это блюдо горит. «Жемчужины» полностью глазируются в чистом «Соусе Ярости». Это будет остро и вызывать жажду.

Матвей мгновенно понял, глаза расширились:

— Оно требует…

— … чтобы его запили, — закончил я с улыбкой.

Тишина повисла напряжённая.

Я схватил свой тулуп с крючка у двери, набросил на плечи:

— И для этого нам нужен союзник.

Варя вскочила:

— Куда ты⁈

Я обернулся к ним, стоя в дверях, одной рукой на ручке:

— Искать пивовара. Этому огню нужен эль.

Я посмотрел на команду — на каждого по очереди:

— Готовьтесь, отдыхайте. Скоро я приду и начнем подготовку!

И вышел в ночь, закрывая за собой дверь.

Глава 13

Я шёл по тёмной улице Слободки, и ночь окутывала меня со всех сторон. Луна висела высоко, заливая улицу серебристым светом, который превращал знакомые дома в чёрные силуэты с острыми углами. Снег скрипел под ногами и этот скрип эхом отражался от стен.

Я только что озвучил команде план «Драконьих Жемчужин» — рассказал про хлебные стаканчики и апселл с бульоном. Они остались готовиться, а я шёл к пивовару, потому что без эля и кваста для детишек мое блюдо будет не таким интересным.

Адреналин, который кипел во мне весь вечер, начал уходить. Я шёл медленно, размеренно, дышал глубоко, выпуская напряжение с каждым выдохом. И в этой тишине, в этом спокойствии, я решил проверить Систему и итоги дня.

Перед глазами вспыхнул интерфейс.

Производится итоговый подсчет очков опыта

Получено +8500 ед. опыта

УРОВЕНЬ ДАРОВАНИЯ ПОВЫШЕН: 14 → 15

Получено +1 очко навыков

Свободных очков: 2

Я остановился под тусклым фонарём, который висел на столбе у перекрёстка, качаясь на ветру и отбрасывая дрожащие тени на землю. Посмотрел на интерфейс внимательно, изучая цифры.

Восемь с половиной тысяч опыта за сотни проданных блюд. За два дня ярмарки накапал аж на целый уровень. Еще и два свободных очка навыков имеются.

Пора решать куда я вложу эти два очка.

План «Драконьих Жемчужин» — это шоу не хуже чем приготовление Огненных языков. Может даже и лучше. Аромат Соуса Ярости, смешанного с жареным мясом привлечёт толпу, заставит их остановиться, подойти, посмотреть.

Но мне нужен удар — тот самый крючок, который зажжет толпу, который настроит их на нужное вкусовое ощущение.

Их реакция — вот что создаст настоящий ажиотаж. Один человек попробует, похвалит — и вся толпа вокруг него кинется покупать. Стадный инстинкт. Я видел это десятки раз даже за последние два дня. Разница только в том, что Кирилл Семенович будет пользоваться тем же, а значит у меня должно быть все лучше.

Значит, мне нужно вложить в «Драконьи Жемчужины» два разных эффекта. Два удара — один по вкусу, второй по эмоциям. Я мысленно коснулся строки. Создание тактических блюд (ур.1). Мне нужен был не просто базовый эффект, а двойной эффект.

Свободное очко навыков перетекло из резерва в навык. Интерфейс вспыхнул ярким светом Ветви Влияния.

Создание тактических блюд: Уровень 1 → Уровень 2

Доступно создание сложных, многокомпонентных тактических эффектов (до 2-х слоев)

Теперь я видел, как с помощью дара создать идеальное оружие. Новый уровень позволял мне вложить в блюдо сразу два тактических эффекта, которые сработают один за другим.

Слой 1: «Питьевой Крючок» как я его назвал. Физический удар. «Огненная Жажда» от Соуса Ярости, которая тут же сменялась «Незавершённым послевкусием» — скрытыми нотами маринада (мёд, эль), которые требовали эля или кваса для завершения вкуса.

Слой 2: «Восторг». Эмоциональный удар. Концентрированный взрыв воодушевления, который заставит первого же съевшего радостно улыбнуться от того, что он попробовал новое блюдо.

Я усмехнулся. Вышло идеально. Теперь оружие мое будет полностью заряжено.

Главное не забыть о том, что мне нужно будет приготовить сотни порций этого оружия. Маринад должен быть стабильным. Я не могу позволить себе брак или сбой в партии.

Я посмотрел на второе очко и перевел взгляд на другую ветку — Ветвь Познания. Создание рецепта (ур.2). Это было моё «узкое место».

Я направил второе очко в эту строку. Интерфейс вспыхнул лазурно-синим светом.

Создание рецепта: Уровень 2 → Уровень 3

Повышена стабильность рецептур при массовом производстве. Снижен риск брака.

Я выдохнул медленно. Два очка потрачены.

Теперь у меня был не только «заряженный пистолет» Создание тактических блюд ур.2, но и «завод по производству патронов» Создание рецепта ур.3, который гарантировал, что каждый выстрел будет точным.

Я пошёл дальше по улице, сворачивая к пивоварне мастера Ивара.

* * *

Пивоварня «Горький Хмель» стояла на краю Слободки, у самой реки — приземистое деревянное здание с толстыми стенами и маленькими окнами, из которых пробивался тусклый свет. Воздух даже на улице пах солодом. Про эту пивоварню и ее хозяина мне рассказывал Угрюмый. Он говорил, что пивовар мужик правильный. Как-то умудряется и под гильдию не ложиться и те его не трогают. Скорее всего из-за продукта отменного качества, который он варит.

Я толкнул тяжёлую дверь и вошёл.

Внутри было тепло. Вдоль стен стояли деревянные бочки разного размера. Были как небольшие, так и в рост человека, а парочка так вообще огромных. У дальней стены горел очаг, над которым висел большой медный котёл.

За длинным рабочим столом посреди помещения стоял мужчина. Мастер Ивар.

Высокий, широкоплечий, лет сорока, с густой седой бородой. Он склонился над бочонком, что-то проверял, нюхал, записывал мелом на доске, висевшей на стене. Услышав скрип двери, поднял голову и посмотрел на меня изучающим взглядом.

Молчал несколько секунд, оценивая.

Потом выпрямился, вытер руки о фартук:

— Никак сам Александр-повар, заноза в заднице гильдии ко мне пожаловал. Слышал, ты шумишь на площади, повар, — голос его был низким и хриплым. — Слышал про твоё пари с Гильдией. Опасно шумишь.

Я закрыл за собой дверь, подошёл ближе, игнорируя его выпад:

— Я пришёл к тебе как к мастеру, Ивар. Мне нужны напитки, которые идеально подойдут к моему завтрашнему блюду.

Ивар хмыкнул, скрестил руки на груди:

— «Идеально»? Громкие слова для уличного торговца.

Я встретил его взгляд спокойно:

— Приходи завтра на ярмарку. Попробуешь мою еду — поймёшь, что это не громкие слова.

Ивар смотрел на меня ещё несколько секунд, потом кивнул коротко:

— Идеально подходить должен, говоришь? Ну, попробуй мой лучший для начала.

Он повернулся, взял деревянную кружку с крюка на стене, подошёл к одной из больших бочек, открыл кран и наполнил кружку до краёв. Подал мне.

Я взял, поднёс к носу. Запах ударил сразу — плотный, тёмный эль с ярким хмелевым ароматом и нотами жжёного солода.

Сделал глоток.

Вкус мощный, насыщенный. Горечь хмеля доминировала, перекрывая всё остальное. Плотность высокая. Послевкусие долгое, тяжёлое.

Я активировал Дар. Интерфейс вспыхнул перед внутренним взором:

Анализ: Эль «Горький Хмель»

Качество: Отличное

Вкусовой профиль: Ярко выраженная горечь (хмель), засыпь светлый и жженый солод, высокая плотность

Отличный напиток, да только мне такой не подходит. Плотные эли не годятся для таких блюд как жареное мясо в панировке.

Я опустил кружку на стол.

— Это превосходный эль, мастер, — сказал я спокойно. — Но он слишком сильный. Он будет драться с моим блюдом, а не дополнять его.

Ивар нахмурился:

— Это мой лучший эль. Самый сложный и дорогой. Как это он не подходит?

— Я не спорю с качеством, — ответил я. — Я говорю о назначении. Твой эль словно самостоятельное блюдо, а мне нужно дополнение к моему. Нужно что-то лёгкое, с солодовой сладостью вместо хмелевой горечи. То, что будет гасить огонь, а не подливать свой. У тебя есть светлый эль?

Я разбирался в сортах, так как обожал этот напиток еще в прошлой жизни.

Ивар смотрел на меня с удивлением — явно не ожидал профессионального запроса вместо торга или лести. Молча кивнул, повернулся к другой бочке, наполнил вторую кружку и подал мне.

Я попробовал. Совсем другое дело. Лёгкий, «питкий», с мягким солодовым вкусом и чистым послевкусием. Минимум горечи. Освежает, а не давит.

Анализ: Эль «Солнечный»

Качество: Отличное

Вкусовой профиль: Лёгкая солодовая сладость, минимальная горечь.

Скрытый профиль: Идеальный «очиститель» рецепторов.

Я опустил кружку, посмотрел на Ивара:

— Вот. Это то, что нужно.

Ивар почесал бороду, недоверчиво:

— Этот? Это ж мой самый простой эль… Обычный светлый. Чем он тебе приглянулся?

— Он самый правильный, — ответил я твёрдо. — Смотри.

Я достал из-за пояса небольшую фляжку. В ней был Соус Ярости, который я специально взял из дома перед уходом. Я шёл сюда не просто искать эль — я шёл заключать союз, и пришёл подготовленным.

Открыл фляжку, капнул несколько капель соуса на чистую ложку, что лежала на столе.

Протянул Ивару:

— Попробуй.

Ивар взял ложку, понюхал осторожно, потом слизнул соус. Лицо дёрнулось — острота ударила мгновенно.

— Пряно, — выдохнул он, морщась. — Насыщенно. Хорошо, но горит.

— А теперь запей, — сказал я, кивая на кружку с тёмным элем. — Сначала этим.

Ивар сделал глоток «Горького Хмеля» и скривился сильнее. Горечь эля наложилась на остроту соуса, усилив оба вкуса до неприятного, режущего ощущения. Он поморщился, сглотнул с трудом.

— Гадость, — пробормотал он.

Я усмехнулся:

— А теперь попробуй соус снова и запей светлым.

Ивар капнул себе ещё соуса на ложку, слизнул. Острота снова ударила. Он быстро запил «Солнечным» и замер. Глаза медленно расширились. Он жевал воздух, смакуя послевкусие, явно не веря в столь удачное сочетание.

Лёгкая солодовая сладость эля мгновенно погасила остроту, «смыла» жирность, оставив во рту только приятное послевкусие с медовыми и хлебными нотками.

Ивар поставил кружку на стол, посмотрел на меня с новым уважением:

— Ты… ты знал. Ты специально подобрал. Как ты умудрился подобрать? Ну-ка поделись!

— Я повар, Ивар, а не хрен с горы. Лучший повар в этом городе. Моё блюдо завтра будет как огонь. Оно будет вкусным само по себе, но оно будет идеальным только с твоим светлым элем. Моё блюдо создаёт пожар. Твой «Солнечный» — тушит его.

Я замолчал ненадолго, дав пивовару переварить то, что я ему сказал.

— И ещё мне нужен квас, — добавил я. — Эль у тебя хороший, значит и квас должен быть отличный. Не все пьют эль, поэтому людям нужна альтернатива. Да и детям алкоголь категорически нельзя.

Ивар кивнул медленно, понимая логику:

— Квас у меня есть. Хороший, на ржаном солоде. Как раз то, что ты описал.

Он налил третью кружку из другой бочки, подал мне. Я попробовал. Кислый, освежающий, с лёгкой сладостью и хлебным послевкусием.

Дар подтвердил — синергия высокая. Квас гасил остроту не хуже эля, но по-другому — кислотность нейтрализовала жир, оставляя чистоту.

— Идеально, — сказал я.

Ивар скрестил руки на груди, посмотрел на меня серьёзно:

— Слушай, повар. Я понял, что ты не дурак, но давай говорить прямо. Зачем ты пришёл? Купить бочку эля и бочку кваса? У меня и так покупают. Зачем мне с тобой связываться, когда ты воюешь с Гильдией?

Я встретил его взгляд:

— Тебе не нужно ничего мне продавать, Ивар. Я предлагаю партнёрство.

Он нахмурился:

— Какое?

— Завтра ты приезжаешь на площадь с тремя бочками «Солнечного» и двумя бочками кваса. Ставишь их рядом с моей точкой. Продаешь эль по три медяка за кружку, квас по два. Я даю тебе лучшее место на площади, потому что оно будет рядом со мной. Сотни людей, которые будут есть моё острое блюдо и требовать напитки.

Ивар задумался на секунду.

— Взамен я получаю один медяк с каждой проданной кружки эля и полмедяка с каждой кружки кваса.

Ивар присвистнул тихо:

— Треть с эля и четверть с кваса? Это дерзко.

— Это заслуженно, — ответил я. — Без моего блюда ты продашь двадцать кружек за день. С моим — двести, может триста. Ты заработаешь в десять раз больше, даже отдав мне долю.

Ивар молчал, прикидывая, смотрел на меня тяжёлым взглядом.

Потом медленно усмехнулся:

— Ты уверенный сукин сын, повар. Мне нравится.

Протянул руку:

— Договорились. Встретимся на ярмарке, мастер Александр. Привезу три бочки «Солнечного» и две кваса. Но если гильдия…

Я пожал его руку крепко:

— Я разберусь с Гильдией. Ты разбирайся с напитками. И продай мне маленькую бочку эля сейчас. Для маринования.

Ивар кивнул, отпустил мою руку и взял с полки бочонок литров на десять. Я отсчитал деньги, взял бочонок, развернулся и вышел из пивоварни в холодную ночь.

* * *

Трактир «Золотой Гусь» готовился к битве.

Кирилл Семёнович стоял посреди кухни, скрестив руки на груди, и смотрел, как его повара готовятся к завтрашнему дню. Десять человек двигались по павильону размеренно, каждый занят своим делом — промывали котлы, раскладывали ингредиенты на столах, проверяли остроту ножей.

Чистота. Порядок. Профессионализм. Кухня была его империей и завтра она покажет всему городу, что такое настоящее мастерство.

Кирилл чувствовал, как внутри него горит ярким костром азарт, которого он не испытывал много лет. Пари с Александром вернуло ему то, что он считал давно потерянным — радость от настоящего соревнования с мастером их общего дела.

Он вспомнил вкус того супа, который Александр принёс ему попробовать. Глубокий вкус бульона, свежая лапша, идеально прожаренное мясо. И тот соус — «Соус Ярости», как назвал его сам повар — сложный, многослойный, с остротой и сладостью, которые танцевали на языке.

Кирилл собирался ответить Александру его же оружием — взять его простоту подачи и наполнить её мастерством Гильдии.

Он хлопнул в ладоши громко, привлекая внимание:

— Собраться! Все ко мне! Сейчас!

Повара бросили свои дела и сошлись к центру кухни, образовав полукруг вокруг него. Десять лиц смотрели на Кирилла с вниманием, с готовностью, с уважением.

Кирилл обвёл их всех взглядом медленно, давая моменту созреть.

Потом заговорил, голос звучал твёрдо, уверенно:

— Забудьте о стандартной подаче. Забудьте о сложных гарнирах, о соусниках, о декоре на тарелках. Завтра мы сразимся с Александром по его правилам.

Он выдержал паузу.

— Мы будем продавать еду, которую можно взять и съесть быстро — стоя, на ходу, не садясь за стол, но это будет наша еда. Наша сложность, которую мы адаптируем к скорости. Качество, поданное в простом виде.

Иван Петрович кивнул медленно:

— Что вы задумали, Кирилл Семёнович?

Кирилл усмехнулся:

— Завтра у нас будет пять блюд. Вы разделитесь по двое на каждое. Это позволит отсечь толкотню и бардак внутри кухни — только скорость и качество.

Он шагнул к большому столу, на котором лежали ингредиенты, разложенные аккуратными группами.

— Первое блюдо, — начал Кирилл, указывая на телятину. — «Золотые Полумесяцы». Они остаются. Это наш успешный ответ его «Пламенному Сердцу». Рагу надо поставить рано утром, чтобы к моменту открытия оно было готово. Иван, ты отвечаешь за них.

Иван кивнул:

— Сделаю, Кирилл Семёнович.

Кирилл повернулся к следующей группе ингредиентов — куску свинины, размером с половину поросёнка:

— Второе блюдо — «Медовые Рулеты». Его лепёшка с мясом — это быстрое мясо, жареное за минуты. Наш ответ — долгое мясо. Вот эта свинина, — он похлопал по куску, — мы томим её восемь часов. Начинаем сейчас. К утру она развалится от одного прикосновения. Утром мелко рубим, глазируем медовым соусом и заворачиваем в тонкий яичный блинчик. Время отдачи — очень быстрое. Цена — шесть медяков. Пётр, Григорий — это ваше.

Пётр, худой повар с острым носом, кивнул:

— Понял. Начинаем томить прямо сейчас?

— Да. Ставьте котёл на медленный огонь. Вино, лук, морковь, лавровый лист. Закрываете крышкой и не трогаете.

Кирилл переместился к мешку с яблоками:

— Третье блюдо — «Яблочные Пышки с Корицей». Мы привлечём толпу ароматом. Ставим котёл с кипящим маслом на виду, у самого входа. Жарим пышки с припёком прямо при клиентах. Запах пойдёт на всю ярмарку. Цена — три медяка. Фёдор, Степан — ваша работа.

Фёдор, молодой рыжий парень, усмехнулся:

— Они будут идти на этот запах как пчелы на мед.

— Именно, — кивнул Кирилл.

Он повернулся к большому котлу, который уже стоял на столе:

— Четвёртое блюдо — «Золотой Бульон с Печёным Пирожком». Его суп неплох. Нужно ответить на его вызов и дать в ответ роскошь. Мы варим бульон на белой рыбе. Подача в глиняных мисках. В центр миски кладем один маленький печёный пирожок с грибами и сметаной. Время отдачи — десять секунд. Цена — десять медяков. Василий, Матвей — это ваше.

Василий, старый повар с проседью в бороде, кивнул уважительно:

— Достойный суп, Кирилл Семёнович.

— Достойный противник требует достойного ответа, — просто ответил Кирилл.

Он подошёл к последней группе ингредиентов — рассольному сыру, яйцам, муке, клюкве:

— Пятое блюдо — «Сырные Шарики с Клюквой». Он использует дешёвую репу для своего «Огненного Языка». Мы используем сыр. Второй котёл с маслом, рядом с пышками. Вы скатываете шарики — сыр, яйцо, мука — сейчас ночью. Жарите на виду утром. Подаём в лепешках с клюквенным соусом. Время отдачи очень быстрое. Цена — пять медяков. Андрей, Кузьма — это ваше блюдо.

Кузьма, крепкий мужик с шрамом на щеке, кивнул:

— Будет сделано.

Кирилл отступил на шаг, обвёл всех взглядом:

— Итого. Пять блюд. Пять потоков клиентов. Деньги принимает человек отдельно, у входа. Михаил будет принимать деньги и выдавать жетоны. Клиент платит, получает жетон, идёт к нужной выдаче, отдаёт вам жетон — получает еду. Никакой путаницы и хаоса. Здорово я придумал?

Мужики закивали искренне. Они давно не видели шефа на таком взводе. Его энтузиазм передавался и им.

Кирилл сделал паузу, дал им переварить план.

— Александр выбрал скорость, но у него один поток, а у меня потоков пять. Он может обслужить сто человек в час. Мы можем обслужить триста.

Повара переглянулись, в глазах загорелся азарт.

Иван усмехнулся:

— Мы его задавим объемом.

— Нет, — покачал головой Кирилл. — Мы задавим его выбором. Клиент придёт к нам и увидит пять разных блюд. Мясное. Сладкое. Суп. Закуска. Полумесяцы. Разное на любой вкус и кошелёк. А у него только — три блюда и острота. Мы заберём всех, кто не любит острое. Тех, кто хочет разнообразия и тех, кто хочет попробовать что-то новое.

Тишина. Все смотрели на Кирилла с восхищением и боевым настроем.

Кирилл выпрямился, голос стал жёстче:

— За работу. Пётр, Григорий — ставьте свинину томиться. Василий, Матвей — начинайте осветлять бульон. Андрей, Кузьма — катайте сырные шарики. Фёдор, Степан — готовьте тесто для пышек. Остальные — проверяйте оборудование, точите ножи, раскладывайте посуду. К рассвету мы должны быть готовы как войско перед битвой. И еще у кого жетонов к концу дня будет больше всех, тому выделю денег сверх жалования в качестве приза. Понятно?

От такой новости повара не то что разошлись, они разбежались по своим станциям мгновенно. Началось соревнование между станциями. Трактир ожил — зашумели котлы, застучали ножи, загремели сковороды.

Кирилл стоял в центре этого упорядоченного движения и усмехнулся холодно, с уважением:

— Ты бросил мне вызов, повар. Заставил меня вспомнить, что значит быть мастером, а не управляющим. Завтра я покажу тебе, что такое настоящая сила.

Он отошёл от окна, вернулся к своим поварам.

Впереди была долгая ночь работы.

И завтра — величайшая битва его жизни.

Глава 14

Я вернулся домой с бочонком эля, когда ночь уже окончательно поглотила город. Луна висела высоко, холодный ветер гулял по улицам Слободки, но в нашем доме было жарко как в кузнице — печь пылала вовсю, воздух был насыщен запахом теста и специй.

Когда я вошел, то сразу окунулся в организованный хаос — люди двигались, работали, кричали друг другу через шум, каждый был занят своим делом.

Цех Маринада развернулся у дальней стены.

Маша уже была здесь — она приехала, пока я ходил к Ивару, и привезла с собой гору свежего мяса. Пятнадцать килограммов говядины и свинины лежали на длинном столе, который Волк и Гришка притащили из сарая. Маша стояла над этим столом с тесаком рубила мясо на куски размером с кулак. Волк рядом с ней орудовал вторым тесаком, разрубая куски на более мелкие. Гришка складывал нарубленное мясо в большие деревянные миски.

Маша подняла голову, увидела меня с бочонком:

— Эль привёз?

— Привёз, — кивнул я, ставя бочонок на стол. — «Солнечный». Светлый, лёгкий. То что нужно.

Маша усмехнулась:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, повар.

— Конечно знаю, — ответил я.

Волк, не прекращая рубить, бросил через плечо:

— Сколько ещё резать?

Я оглядел стол — примерно половина мяса уже нарублена.

— Режь сразу все, — сказал я. — Потом я займусь маринадом.

Цех Выпечки работал у печи.

Фрол сидел на низкой скамье, окружённый десятками самодельных конусов. Когда он их успел сделать ума не приложу, но успел. Варя стояла у печи, раскатывала тесто тонкими пластами, оборачивала вокруг конусов, формируя хлебные стаканчики. Петька помогал ей — смазывал формы маслом, складывал готовые стаканчики в корзины.

Печь пылала жарко, дрова потрескивали, запах свежеиспечённого хлеба заполнял дом.

Фрол поднял голову, увидел меня:

— Сколько нужно этих стаканчиков, Александр?

— Минимум три сотни, — ответил я. — Если что, завтра будете допекать здесь в доме, а ребята принесут нам на ярмарку.

Варя вытерла пот со лба тыльной стороной ладони:

— Успеем. Фрол наделал форм как на целую пекарню.

Фрол усмехнулся:

— Я не зря столько лет с мукой, да с выпечкой, девочка.

Цех Бульона занимал угол у очага.

Матвей стоял над огромным котлом, который висел на крюке над углями. В котле кипел бульон — кости, овощи, травы. Матвей был сосредоточен, серьёзен — лицо красное от жара. Он снимал пену длинной деревянной ложкой, подбрасывал дрова в очаг, проверял температуру.

Это был первый раз, когда он отвечал за бульон самостоятельно — без моего надзора и без подсказок.

Я подошёл, заглянул в котёл. Бульон был прозрачным, ароматным, цвет правильный — янтарно-золотистый.

— Хорошо, — сказал я коротко.

Матвей выдохнул с облегчением:

— Я стараюсь. Пену снимаю каждые десять минут, как ты учил.

— Продолжай, — кивнул я. — К утру он должен стать ещё насыщеннее. Огонь держи ровный, не давай кипеть сильно.

— Понял.

Цех Подготовки развернулся у входной двери.

Тимка, Антон, Сенька и остальные дети сидели на полу вокруг трёх больших деревянных тазов и смешивали сухую панировку — мука, соль, молотый перец, кориандр. Руки по локоть в муке, лица сосредоточенные. Тимка, как старший, командовал:

— Ещё соли добавь, Антон! Не жалей!

— Уже добавил!

— Мало! Ещё!

Я подошёл, зачерпнул горсть панировки, растер между пальцами, понюхал. Правильно — баланс соли и специй точный.

— Хорошо делаете, — сказал я. — Продолжайте. Нам нужно три полных таза.

Тимка кивнул серьёзно:

— Сделаем, Александр.

Я обошёл весь дом, оценивая работу каждого цеха, и чувствовал, как внутри меня растёт уверенность. Команда работала как единый организм — каждый знал своё дело и выкладывался полностью.

Но самая важная работа оставалась за мной.

Я вернулся к столу Маши. Мясо было полностью нарублено — горы мелких кусков лежали в мисках, готовые к маринованию.

— Всё, — сказала Маша, откладывая тесак. — Пятнадцать килограммов. Нарубили как надо?

— Идеально, — кивнул я.

Я взял самый большой чан, который нашёл в доме, поставил его на стол. Начал смешивать маринад — открыл бочонок эля, налил щедро, почти до половины чана. Добавил мёд из глиняной крынки, молотый кориандр из мешочка, чёрный перец горошком, который раздавил плоской стороной ножа.

Перемешал длинной деревянной ложкой и пока перемешивал активировал Дар.

Сначала Целевая настройка — я представил, как маринад станет носителем для эффектов.

Интерфейс вспыхнул янтарно-золотистым светом Ветви Влияния.

Активация: Целевая настройка

Цель выбрана: Маринад (Носитель).

Потом Создание тактических блюд (ур.2) — я вложил в маринад «Питьевой Крючок».

Применение навыка: Создание тактических блюд (ур.2) Проектирование эффекта: «Питьевой Крючок» (Физический шок: Жажда + Вкусовая синергия: Завершение)…

Эффект «Питьевой Крючок» успешно вложен в носитель.

И наконец Создание усиливающих блюд (ур.4) — я настроил «Тактический Восторг».

Применение навыка: Создание усиливающих блюд (ур.4) Проектирование эффекта: «Тактический Восторг» (Эмоциональный взрыв: Воодушевление/Мораль)…

Эффект «Тактический Восторг» успешно вложен в носитель.

… Целевая настройка завершена. Оба эффекта интегрированы. Стабильность: 99%.

Я открыл глаза, чувствуя легкую усталость от напряжения. Маринад был готов.

Маша осторожно подошла ближе, посмотрела на чан:

— Что ты сделал?

— Приготовил отличный маринад, — ответил я просто.

Я кивнул Волку и Гришке:

— Загружайте мясо в маринад. Всё, до последнего куска. Перемешивайте, чтобы каждый кусок был покрыт жидкостью. Потом накрываем тканью и оставляем до утра.

Они принялись за работу — опускали мясо в чан горстями, перемешивали.

— Всё, — сказал я громко, чтобы слышали все. — Мясо замариновано. Бульон Матвей оставь на самых слабых углях, он дойдет сам. Стаканчики Фрол испек. Панировка готова.

Я посмотрел на их вымотанные лица.

— Ужинаем и…

Варя моргнула:

— Спать?

— Почти, — я усмехнулся. — Осталась одна, самая важная проверка.

Они непонимающе переглянулись.

— Мы не можем идти в бой, не проверив оружие, — сказал я.

Я подошел к тазу с готовой сухой панировкой. Взял кусочки заряженного мяса из чана с маринадом. Оно, конечно, не промариновалось как надо, но это ничего. Если сейчас будет вкусно, то завтра еще вкуснее. На углях очага, где Матвей томил бульон, у меня уже стоял небольшой котелок с кипящим маслом.

— Смотрите, — сказал я. — Завтра это будет делать Тимка или Матвей, но сейчас покажу я.

Я быстро обвалял куски мяса в панировке. Они мгновенно покрылись ровным сухим слоем.

— Панируем и сразу в масло, — я бросил мясо во фритюр.

Масло яростно зашипело. Через минуту я вынул их шумовкой — идеальные, золотисто-коричневые, хрустящие шарики.

— А теперь…

Я взял ковшик с подогретым «Соусом Ярости», который стоял тут же, у огня. Высыпал туда горячие «Жемчужины», но не все. Для самых маленьких я не стал делать жемчужины острыми.

— ПШИК!

Звук был резким, громким. Густое облако ароматного пара ударило в потолок. Команда вздрогнула, а дети, которые клевали носом, мгновенно проснулись.

Вы создали новый рецепт: «Драконьи жемчужины»

Бонус за создание необычного блюда + 500 единиц опыта.

Дополнительный бонус рецепта: приготовленные жемчужины дольше не остывают.

Я быстро разложил по одному дымящемуся, глазированному шарику в их миски.

— Пробуйте. Я думаю, что это будет объеденье.

Они с опаской взяли шарики. Откусили. И я увидел, как по ним ударили эффекты.

Это было мгновенно. Сначала «Восторг». Усталость на их лицах сменилась удивлением. Глаза Варирасширились, а Фрол крякнул, поперхнувшись.

Следом ударил «Питьевой Крючок».

— Ох! — выдохнул Матвей, прикрыв рот. — Остро!

— Горит! — Тимка замахал рукой у рта. — Но… вкусно как!

— Нужно… — Маша посмотрела на меня, — … нужно немедленно это запить!

Я спокойно пододвинул им глиняные кружки и налил из того самого бочонка, что принес от Ивара, но только взрослым эль, а детям налил квас, который имелся у нас дома.

— Запейте.

Они с жадностью припали к кружкам. Сделали глоток и замерли.

Я видел, как синергия, которую я спроектировал, сработала.

— Дьявол… — прошептала Маша, глядя в кружку. — Вкус… он изменился.

— Огонь ушел… — Матвей смотрел на «Жемчужину» с благоговением. — А эль… он стал сладким! Раскрылись… медовые ноты!

— Вот это да! Мало того что блюдо необычное. Интересное, хрустит, так и запах такой приятный, — Фрол стукнул кружкой по столу, и его глаза горели. — Повар, ты гений!

Вы успешно применили блюдо «Драконьи жемчужины» к цели.

Получено 30 ед. опыта.

Получено 30 ед. опыта.

Я мысленно присвистнул. Это ж сколько опыта я завтра получу? Даже интересно посмотреть.

— Ух! — выдохнул Волк. — Идеально сочетаются. А детишкам ты не стал острые делать? — он кивнул в сторону самых маленьких, с аппетитом уминающих свои шарики.

— Им нельзя острое. Малы еще, — ответил я. — Поэтому завтра для детей мы не опускаем шарики в соус ярости, понятно?

— Понятно, — ответили все хором.

Их боевой дух взлетел до небес. Усталости как не бывало. Теперь они верили в план.

Я посмотрел на них.

— А вот теперь едим похлебку и спать. Варя, проводи Машу и Фрола в гостевые комнаты. Остальные — по своим кроватям.

* * *

Проснулся я от лёгкого прикосновения к плечу.

Открыл глаза — надо мной стоял Тимка:

— Александр. Рассвет через час.

Я сел, потёр лицо руками. Голова ясная, тело отдохнувшее — сон сделал свое дело. Удивительно, я сегодня проснулся не самый первый.

В доме стояла тишина. Все ещё спали. Я спустился на кухню, подошёл к столу с маринадом. Снял ткань. Мясо лежало в жидкости, полностью пропитанное, набухшее. Запах ударил сразу — эль, мёд, специи слились воедино. Я взял один кусок, понюхал, сжал пальцами. Мясо мягкое, сочное, маринад впитался глубоко. Идеально получилось.

Я повернулся к Тимке:

— Буди всех. Собираемся. Через час выступаем.

Тимка кивнул и пошёл будить команду, ну а я поставил кашу на молоке с маслом и медом. Все же теперь мы не бедствовали и могли себе это позволить. Дом начал оживать — люди поднимались, потягивались, умывались. Матвей проверил бульон — он стал ещё насыщеннее за ночь, цвет глубокий, аромат мощный.

Я обошёл все «цеха», проверяя готовность.

Маринад — готов. Панировка — готова. Стаканчики — готовы. Бульон — готов. Соус Ярости — готов. Я сам проверил котёл, который стоял у стены. Всё на месте.

Я посмотрел на команду — они ели кашу, лица серьёзные, но глаза горели. Вчерашний тест сделал своё дело — они знали теперь, что у нас есть оружие, которое работает. Сомнений не осталось.

Допил свою кружку кваса, встал, подошёл к окну. Небо начинало светлеть — серая полоска на востоке медленно расширялась, прогоняя ночь. Перед выходом я должен понять, хватит ли нам того, что мы приготовили. Если нет — нужно решать сейчас и доделывать. Вчера в любом случае было поздно доделывать и нам всем нужен был отдых.

Я закрыл глаза на секунду, активировал Дар. Предварительный расчёт — пассивный навык, который я редко использовал, полагаясь на свои знания и интуицию, но сейчас он был необходим.

Интерфейс вспыхнул перед внутренним взором серебристо-белым светом.

Анализ ингредиентов.

Маринованное мясо: 15 кг → ~150 порций «Драконьих Жемчужин»

Сухая панировка: 3 таза → достаточно для 500+ порций

Хлебные стаканчики: 320 шт.

Бульон: 1 котёл → ~80–100 порций

Соус Ярости: 1 котёл → достаточно для 400+ порций

Прогноз реализации при активной торговле:

Первая волна (замаринованное мясо): 150 порций = 2-3 часа торговли

Я открыл глаза, повернулся к Маше:

— Маша, нам хватит замаринованного мяса на первые два-три часа. К полудню нужна будет вторая партия. Сможешь довезти мясо пораньше, чтобы мы успели замариновать?

Маша кивнула уверенно:

— Без проблем. Привезу как можно скорее, чтобы мариновалось подольше.

— Хорошо.

Я посмотрел на всех:

— Итак, грузим все наши запасы на телеги и отправляемся. Фрол, ты можешь остаться у нас. Как только понадобятся стаканчики — мы сообщим. Варя, ты сама решай. Хочешь с нами, а хочешь с Фролом оставайся.

— С вами пойду и если что, добегу сюда и мы начнем печь, — упрямо ответила она.

Погрузка прошла как по маслу. Двадцать минут, и все телеги были забиты до отказа — аккуратно, плотно, всё на своих местах.

Я обошёл телеги, проверяя крепления. Всё надёжно. Ничего не упадёт, не разобьётся. Выпрямился, посмотрел на команду. Они стояли рядом с телегами, ждали команды. Лица серьёзные, собранные, готовые.

Я выдохнул медленно. Вспомнил, как мы впервые шли на ярмарку — жалкая процессия с одной телегой, кучкой детей и самодельной печью, которую никто не воспринимал всерьёз.

Сейчас всё было иначе. Сейчас мы шли на войну. Организованные. Вооружённые. Готовые.

Я поднял руку:

— Кирилл будет бить по сложности и разнообразию, а мы ударим по психологии. Мы продадим им не еду, а звук, аромат, зрелище и вкус, который они никогда не забудут.

Я опустил руку:

— Выступаем.

Город уже просыпался. Наша колонна двигалась уверенно, как военный обоз.

Мы свернули на главную улицу, ведущую к ярмарочной площади. Здесь людей стало гораздо больше. Они направлялись в ту же сторону, что и мы — к площади. Торговцы с тележками, ремесленники, просто горожане, желающие попасть на последний день ярмарки.

Кто-то оборачивался, видел нашу колонну, останавливался, смотрел с любопытством.

— Это ж те, с Драконьим Горном! — услышал я чей-то голос.

— Которые с Гильдией поспорили?

— Да, они самые!

— Смотри, сколько они всего везут!

Слухи о пари распространились по всему городу — это было неизбежно. Публичная дуэль двух поваров, ставки на свободу, последний день ярмарки — всё это привлекало внимание.

Мы вышли на площадь, когда рассвет окончательно вступил в свои права — солнце поднялось над крышами, залив площадь золотистым светом.

И я замер на месте.

Площадь была не просто многолюдна, она была полна народа. Сотни человек толпились между палатками, лавками, помостами. Они гуляли, разговаривали, смеялись, но многие стояли именно здесь — в центре площади, между двумя точками.

Между нашим местом и павильоном «Золотой Гусь». Они ждали начала дуэли.

Я выдохнул медленно, посмотрел на наше место — пустое пространство у края площади, где мы стояли два предыдущих дня и увидел, что мы не одни. Мастер Ивар уже был здесь.

Высокий, широкоплечий, с седой бородой, он стоял рядом со своей телегой, на которой возвышались пять больших деревянных бочек — три с элем «Солнечный», две с квасом. Рядом с ним стоял молодой парень, видимо его помощник, с деревянными кружками в руках.

Ивар увидел меня, кивнул, подтверждая: «Я здесь. Как обещал.»

Мы подкатили телеги к нашему месту. Парни Угрюмого и он сам уже были здесь, разгружая столы и лавки. Матвей с Тимкой осторожно снимали котлы с телеги, ставили их на землю рядом с Горном.

Я посмотрел на своего будущего оппонента. Павильон «Золотой Гусь» преобразился.

Он больше не был единым зданием с одним входом. Кирилл разделил его на пять отдельных станций — каждая со своей вывеской, своим поваром.

Станция 1 — «Золотые Полумесяцы». Старший повар стоял у котла, готовый жарить.

Станция 2 — «Медовые Рулеты». Два повара готовили яичные блинчики.

Станция 3 — «Яблочные Пышки». Котёл с маслом уже кипел, запах яблок и корицы плыл по площади.

Станция 4 — «Золотой Бульон». Огромный котёл с прозрачным бульоном стоял на виду.

Станция 5 — «Сырные Шарики». Повара катали шарики из творога, готовые к жарке.

И посреди всего этого стоял Кирилл Семёнович. Руки скрещены на груди, лицо спокойное, уверенное. Он смотрел на свой павильон, оценивал готовность каждой станции.

Потом медленно повернул голову в мою сторону. Наши взгляды встретились. Он смотрел на меня с интересом. Потом кивнул — не как врагу, а как равному сопернику. С уважением.

Я кивнул в ответ.

Толпа между нами замерла, почувствовав момент. Разговоры стихли. Все смотрели то на меня, то на Кирилла. Тишина повисла напряжённая.

Я повернулся к своей команде. Они стояли вокруг Горна, ждали команды. Матвей, Тимка, Варя, Сенька, Антон, Волк с Гришкой, — все смотрели на меня.

Я улыбнулся с предвкушением:

— Матвей. Разжигай Горн.

Глава 15

Нам нужно было время. Пятнадцать минут минимум — разгрузить, расставить, разжечь Горн, раскалить котлы, а павильон «Золотой Гусь» был уже полностью готов.

Я видел это, отдавая команды — Кирилл Семёнович спокойно расхаживал между своими пятью станциями, проверяя готовность каждой. Десять поваров стояли на местах и ждали только сигнала.

Матвей присел, начал укладывать трут между щепками. Я помог Волку установить последний стол, выпрямился, вытер пот со лба и в этот момент увидел, как Кирилл Семёнович остановился посреди своего павильона.

Он повернулся лицом к площади и медленно поднял правую руку вверх.

Толпа замерла.

Кирилл держал руку несколько секунд словно дирижёр перед оркестром. Потом резко опустил руку вниз. Он решил атаковать первым, пока мы готовимся. Правильно сделал. На его месте я поступил бы также, чтобы организовать себе преимущество.

В павильоне «Золотой Гусь» началось движение.

Повара на «Яблочных Пышках» мгновенно схватили противни с подготовленными к обжарке пышками и начали опускать первые порции в кипящее масло. Через десять секунд по площади ударил аромат. Настоящий Арома-бомба.

Сладкий запах яблок, корицы и жареного теста окутал площадь как тёплое одеяло. Он был везде — в воздухе, на коже, в носу, в горле. Невозможно было не чувствовать его и, тем более, невозможно игнорировать.

Толпа ахнула разом — сотни голосов слились в один протяжный выдох удивления и восторга.

— Что это⁈

— Пахнет так вкусно и празднично!

— Яблоки! Корица!

Люди начали двигаться к павильону Кирилла — сначала медленно, неуверенно, потом быстрее, решительнее. Очереди формировались мгновенно — к каждой из пяти станций.

Итого — больше ста пятидесяти человек встали в очереди Кирилла за первые две минуты. Другие люди пока прогуливались, смотрели на начинающееся представление у сцены.

Ивар повернулся ко мне, лицо побледнело:

— Повар… они все у него. Зря мы…

Я улыбнулся ему оборяюще. Ну и что что он привлек людей. Так даже интереснее. Вот это настоящее состязание.

— Котелки на огонь! — крикнул я команде. — Живо! Один — масло для обжарки! Второй — Соус Ярости, греть медленно!

Команда рванулась выполнять. Тимка выставил таз с сухой панировкой рядом с Горном. Антон с Сенькой заняли место на сервировке.

Я подошёл к чану с замаринованным мясом, снял ткань. Запах эля, мёда и специй ударил в нос — мясо впитало маринад полностью, набухло, стало ароматным. Тимка схватил мясо. переложил в миску и начал обваливать его в панировке.

Я посмотрел через площадь на Кирилла. Его павильон работал слаженно. Повара двигались синхронно, клиенты получали еду быстро, очереди не останавливались. Аромат корицы всё ещё доминировал на площади.

Я повернулся к Горну. Масло в первом котле уже начинало дымиться — признак того, что оно достаточно раскалено.

Посмотрел на команду:

— Готовы?

Матвей кивнул, вытирая пот со лба. Варя сжала кулаки. Тимка поднял таз с панированным мясом.

— Тогда начинаем нашу войну.

Я взял миску, зачерпнул шумовкой полную горсть панированного мяса и медленно опустил в раскалённое масло.

Шшшшш.

Масло зашипело громко, резко. Белый пар взметнулся вверх. Толпа, стоявшая в очередях Кирилла, дрогнула. Несколько голов повернулись в нашу сторону, глядя на нас с любопытством.

Но аромат корицы всё ещё доминировал. Люди вернулись к своим разговорам.

Я стоял над котлом, наблюдая, как мясо жарится. Панировка темнела, становилась золотистой, потом золотисто-коричневой. Масло бурлило вокруг кусков, выдавливая влагу, запечатывая вкус внутри хрустящей корочки.

Готово.

Я зачерпнул шумовкой все «Жемчужины» разом — горячие, дымящиеся, идеально прожаренные — и поднял их над котлом, давая маслу стечь.

Варя стояла рядом с пустым хлебным стаканчиком в руках, готовая принять порцию.

Я развернулся на каблуках и опрокинул всю шумовку прямо в котел с Соусом Ярости. Раскалённые, жирные от масла шарики упали в горячий соус разом.

И площадь услышала.

«ПШШШШИК!!!»

Звук разнесся как удар кнута. Густое облако пара взметнулось вверх, расширилось, окутало нашу точку белым туманом. Следом ударил запах. Агрессивный аромат жареного мяса, чеснока, перца, эля, мёда и специй прорезал воздух как нож, разрывая сладкое облако корицы. Это был запах войны, запах пира после битвы — первобытный и мощный.

Все головы повернулись в нашу сторону синхронно, как по команде.

Очереди Кирилла застыли. Люди, стоявшие с деньгами в руках, готовые платить, остановились на полушаге. Смотрели на нас, принюхивались, пытались понять — что это было?

Я не обращал на них внимания. Зачерпнул шумовкой «Жемчужины» из соуса — они блестели теперь, покрытые глазурью, дымились, источали аромат, от которого текла слюна. Высыпал их в хлебный стаканчик, который протянула Варя.

Я выпрямился, поднял стаканчик высоко над головой и крикнул во весь голос:

— «Драконьи Жемчужины»! Семь медяков!

Толпа смотрела на меня, на дымящийся стаканчик, на облако пара, которое всё ещё висело над нашей точкой.

Никто не двигался. Секунда. Две. И тут из самого конца очереди к Станции «Медовые Рулеты» вышел мужчина. Высокий, широкоплечий, в кожаном жилете и грубых сапогах — похожий на торговца или ремесленника. Он стоял в конце длинной очереди и ждать ему нужно было еще минут десять минимум.

Он посмотрел на павильон Кирилла. Потом на меня. Потом снова понюхал воздух и решительно пошёл через площадь прямо к нам. Люди в его очереди оборачивались, смотрели с удивлением и ожиданием.

Мужик дошёл до нашего стола, высыпал семь медяков в ящик Антона.

— Давай, — сказал он хрипло. — Попробуем, что это у тебя так шипит.

Я протянул ему стаканчик с «Жемчужинами».

Он взял, поднёс к носу, понюхал — глаза прикрылись от удовольствия.

— Вот это запах, — пробормотал он.

Потом, не церемонясь, кинул в рот сразу целую «Жемчужину». Начал жевать. Дар сработал мгновенно. Его глаза расширились. Лицо застыло в выражении шока.

Он проглотил, открыл рот, чтобы сказать что-то — и не смог. Только выдохнул:

— Бесы… это… это…

Прожевал ещё раз, пытаясь осознать вкус. Тут же сработал второй эффект.

Острота Соуса Ярости ударила по его рецепторам с полной силой. Лицо покраснело, глаза увлажнились, он замахал рукой у рта:

— Огонь! Ох, как горит! Но вкусно, бесы побери. Ух! Запить бы! Есть чем запить?

Конечно, вон мастер Ингвар, — я ткнул пальцем в пивовара. — Хочешь эль, хочешь квас.

Мужик кивнул и кинулся к нему:

— Плесни мне кружечку, добрый человек!

Ивар, готовый к этому моменту, спокойно налил кружку «Солнечного» из бочки. Протянул мужику:

— Три медяка.

Мужик отдал ему монеты, схватил кружку и сделал глубокий, жадный глоток.

Замер.

Я видел, как синергия сработала. Огонь в его рту погас, как острота ушла, как лёгкая солодовая сладость эля «смыла» жирность панировки и раскрыла скрытые ноты маринада.

Его лицо озарилось блаженством.

— Оно… — прошептал он, глядя то на стаканчик, то на кружку. — Вкус стал… стал вдвое лучше! Ну и дела! Это… это магия какая-то!

Он повернулся к толпе — к очередям Кирилла, которые всё ещё стояли и смотрели на него.

Поднял высоко стаканчик с «Жемчужинами» в одной руке и кружку эля в другой.

И заорал во весь голос:

— ВЫ ИДИОТЫ! ВСЯ МАГИЯ ЗДЕСЬ! ОНО РАБОТАЕТ ТОЛЬКО ВМЕСТЕ! МЯСО И ЭЛЬ — ВМЕСТЕ! ВОТ ГДЕ НАСТОЯЩИЙ ВКУС!

Толпа дрогнула. Несколько человек из конца очереди к «Пышкам» переглянулись, вышли из строя, пошли к нам. Потом ещё трое из очереди к «Рулетам». Потом ещё пятеро из очереди к «Шарикам».

Они шли, притягиваемые запахом, звуком, криком довольного клиента. За минуту перед нами выстроилась очередь — человек двадцать, может тридцать.

Толпа разделилась.Часть людей осталась у Кирилла — те, кто пришёл за сладким, за роскошным бульоном, за изысканностью Гильдии. Часть пришла к нам — те, кто хотел мяса, остроты, шоу. На площади теперь было два гигантских, конкурирующих «муравейника».

Битва шла на равных.

Я усмехнулся, повернулся к команде:

— Матвей, Тимка — на позиции! Панируем, жарим, глазируем! Варя — стаканчики! Антон, Сенька — принимайте деньги! Работаем без остановки!

Команда рванулась выполнять.Я снова зачерпнул шумовку мяса и опустил в кипящее масло.

Война ароматов началась.

Следующие три часа были сплошным безумием. Я стоял у Горна и работал как машина — зачерпывал панированное мясо, опускал в фритюр, ждал минуту, вылавливал, переворачивал шумовку в Соус Ярости — ПШИК! — вылавливал глазированные Жемчужины, высыпал в стаканчик, передавал Варе.

Снова и снова. Без остановки.

ПШИК!

ПШИК!

ПШИК!

Звук разносился по площади, привлекая внимание, заставляя людей останавливаться и смотреть.

Тимка работал рядом со мной на панировке — хватал куски мяса из чана с маринадом, обваливал в сухой смеси, складывал в миску. Руки двигались автоматически, лицо красное от жара Горна, но глаза горели азартом.

Варя пересыпала готовые жемчужины в стаканчики и передавала клиенту.

Матвей стоял у котла с бульоном, обслуживая тех, кто хотел «апселл» — наливал горячий бульон в миски, давал клиентам, которые сами высыпали туда свои Жемчужины.

Антон с Сенькой принимали деньги — монеты звенели, падая в ящик, руки едва успевали считать.

А рядом с нами Ивар работал не менее яростно — наливал кружку за кружкой светлого эля или кваса. Три медяка за эль, два за квас. Люди хватали кружки жадно, запивали огонь Жемчужин, стонали от удовольствия, когда синергия раскрывалась.

У нас была очередь, но она не росла, потому что мы работали настолько стремительно, что люди получали свою еду моментально. Парни волка работали тоже слаженно. Мыли тарелки, кружки Ивара, помогали пивовару обслуживать клиентов.

Лицо у него было такое, словно он бога увидел. Несколько раз кивал мне благодарно, потому что если бы не парни, он бы даже с помощником не успевал.

Я украдкой смотрел через площадь на Кирилла.

Его павильон тоже атаковали люди. Пять станций выдавали еду непрерывно — Полумесяцы, Рулеты, Пышки, Бульон, Шарики. Очереди к каждой станции были длинными.

Мы и «Золотой Гусь» работали на пределе.

Площадь гудела. Люди ели, пили, смеялись, переговаривались, сравнивали. Кто-то пробовал и наше, и у Кирилла. Кто-то выбирал одну сторону и стоял только там.

— Жемчужины острее, но как вкусно с элем!

— А Пышки у Гильдии — просто тают во рту!

— Бульон у Гуся роскошный, но дорогой…

— Зато у повара всё быстро! Не ждёшь!

Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони, не прекращая работать. Жар от Горна обжигал лицо, но я не останавливался.

Вскоре Варя убежала домой — готовить стаканы вместе с Фролом.

Где-то к середине утра к нам подошла Маша с новой телегой.

— Александр! — крикнула она через шум. — Привезла вторую партию! Двадцать килограммов свежего мяса!

Я кивнул:

— Отлично! Волк, Гришка — к Маше! Разгружайте мясо в резервный чан! Начинайте мариновать прямо здесь!

Волк с Гришкой бросили свои дела, подбежали к Маше. Начали таскать мясо, рубить его прямо на месте на большой разделочной доске, складывать в чан, заливать маринадом из запасной бочки.

Наш конвейер работал идеально — пока мы продавали первую партию, вторая уже маринировалась на месте. Гибкость против мощности. Скорость против разнообразия.

Ещё через час к нам прибежал Петька — запыхавшийся, красный, но довольный.

— Александр! Варя с Фролом напекли ещё! Вот! — он протянул огромную корзину, набитую свежими хлебными стаканчиками.

Я усмехнулся:

— Молодец, Петька! Вторая ходка скоро будет нужна. Беги обратно! Пусть пекут ещё!

Петька кивнул и рванул обратно через площадь.

Я снова посмотрел на Кирилла и заметил, что кое-что изменилось.

Станция 2 («Медовые Рулеты») замедлилась. Повара там суетились, переговаривались, один из них побежал внутрь павильона за чем-то.

Очередь к этой станции начала ворчать:

— Эй! Что там стряслось?

— Почему не выдаёте?

Я прищурился, присмотрелся внимательнее и понял — у них кончились ингредиенты для рулетов.

Вот оно узкое место, которое Кирилл не учел, решив состязаться со мной на моем поле. Его блюдо требовало долгой предварительной подготовки. Наверняка, они не рассчитали время подготовки и новая порция еще не дошла.

Станция 2 встала, а через десять минут я увидел панику на Станции 1 («Золотые Полумесяцы»).

Та же история — телятина кончилась. Иван Петрович стоял с пустыми руками, лицо растерянное.

Две станции из пяти заглохли. Очереди к ним начали расползаться — люди переходили к другим станциям Кирилла или… уходили к нам.

Наша очередь выросла ещё на двадцать человек.

Я не радовался. Кирилл не тот противник, который просто так сдастся.

Смотрел на Кирилла и думал: «Что ты будешь делать, Мастер? Сдашься? Или ответишь?»

Кирилл Семёнович стоял посреди своего павильона, смотрел на умершие станции, и лицо его было тёмным — не от страха или паники. От ярости на ситуацию, на себя, на просчёт.

Он стоял так несколько секунд. Потом резко сорвал с себя дорогой камзол, остался в простой льняной рубахе, закатал рукава.

Развернулся к своим поварам и рявкнул во весь голос:

— ИВАН! СКОВОРОДУ СЮДА! МАСЛО! ОСТАТКИ ГРИБОВ ОТ БУЛЬОНА И СЫРНЫЕ ШАРИКИ — ЖИВО! НЕСИТЕ ВСЁ!

Повара замерли на секунду от неожиданности, потом рванулись выполнять.

Иван притащил огромную сковороду, поставил на огонь, плеснул масла. Другой повар принёс миску с остатками жареных грибов, которые шли в Золотой Бульон. Третий принёс готовые сырные шарики.

Кирилл встал к огню лично.

Взял грибы, высыпал на сковороду — они зашипели, запахло лесом и маслом. Добавил сырные шарики прямо туда же, начал обжаривать всё вместе, помешивая деревянной лопаткой. Плеснул остатки клюквенного соуса сверху.

Импровизация на глазах у всей площади.

Толпа замерла, люди смотрели на него с интересом.

Через две минуты он зачерпнул готовое блюдо — грибы, шарики, соус — и выложил в миску. Протянул клиенту из очереди:

— НОВОЕ БЛЮДО! «Праздничное»! ПЯТЬ МЕДЯКОВ! КТО ХОЧЕТ⁈

Клиент взял миску, попробовал.

Глаза расширились:

— Ммм, вкусно! Грибы с сыром!

Очередь зашевелилась — люди потянулись к Кириллу снова.

Я смотрел на Кирилла через площадь — на его закатанные рукава, на его руки, которые работали с той же скоростью, что и мои, на его лицо, полное азарта и ярости и думал: Не сдаешься значит? Хорошо. Было бы обидно, если бы ты так просто проиграл. Еще повоюем!'

Битва продолжалась.

Глава 16

Кирилл Семёнович стоял посреди своего павильона и смотрел на поле битвы.

Пять его станций работали как часы — повара двигались синхронно, очереди не заканчивались. «Яблочные Пышки» дымились, источая сладкий аромат корицы. «Золотой Бульон» разливали в миски, а «Сырные Шарики» жарились партиями и отдавались довольным покупателям.

Для Кирилла это было очень интересно и ново. Он привык обслуживать состоятельных клиентов — важных, степенных людей, а здесь… Здесь были обычные люди, которые кусали, жевали и не скрывали своих эмоций, не строили из себя гурманов.

Кириллу было приятно видеть смех и радость, что приносит его еда. Впервые за много лет…

Но он смотрел не только на свой павильон, но и через площадь — на жалкую точку уличного повара с самодельной печью, которая три дня назад казалась ему насмешкой, а сейчас превратилась в настоящую угрозу.

ПШИК!

Звук разнёсся по площади снова — резкий, громкий, привлекающий внимание. Белое облако пара взметнулось над Драконьим Горном. Толпа повернула головы, принюхалась — агрессивный запах жареного мяса, чеснока и специй прорезал воздух.

Кирилл прищурился.

Александр и его команда работали очень быстро — жарили, глазировали, раздавали. Очередь у его точки была небольшой, в отличие от его павильона, но все это только потому что команда Александра обслуживала покупателей моментально. Рядом с ним пивовар наливал кружку за кружкой.

«Он выбрал копье против моего молота. Очень умный ход, но у такого хода есть и обратная сторона. К сожалению, такая сторона есть и у меня,» — подумал Кирилл с мрачным уважением. «Ты заставляешь меня попотеть, повар. Не думал, что мы будем состязаться на равных.»

Он прикинул время, взглянув на небо — почти полдень.

И в этот момент до него донёсся крик:

— ШЕФ!

Кирилл обернулся.

Иван Петрович, его старший повар, стоял у Станции 2 («Медовые Рулеты») с пустым лотком в руках. Лицо красное, глаза широкие — он явно паниковал.

— Шеф! «Рулеты» — всё! Свинина кончилась! Последняя порция ушла!

Кирилл не двинулся с места. Посмотрел на Станцию 1.

Там другой повар держал почти пустой лоток с телятиной для «Золотых Полумесяцев» и беспомощно оглядывался по сторонам.

Две станции из пяти встали.

Вот и «узкое место» моего плана.

Люди в очереди к ним начали ворчать:

— Эй! Что случилось?

— Почему не выдаёте⁈

— Мы полчаса стоим!

Повара вокруг Кирилла замерли, смотрели на него с тревогой, ждали команды.

И Кирилл засмеялся коротко и зло — это был рык азарта, звук хищника, которому бросили вызов.

Повара вздрогнули, переглянулись — не понимая, что происходит.

— Как забавно вышло! Вы думали, я не знал, что это случится? — спросил он тихо.

Повара переглянулись.

— Я рассчитывал, что первая партия протянет чуть дольше полудня. — Он усмехнулся. — А она кончилась намного раньше. Забавно, очень забавно! Впервые в жизни я так не рассчитал…

Он развернулся к Ивану:

— Ты поставил вторую партию свинины и телятины как я сказал?

— Да, шеф. Им еще часа два нужно, чтобы дойти, — кивнул Иван.

— Правильно, — кивнул Кирилл. — Вторая партия томится еще два часа, а у нас уже все закончилось. — Он посмотрел на песочные часы. — Мы на два часа без ингредиентов для двух основных блюд. Ну что же, придется выручать вас, — хмыкнул он.

Кирилл сорвал с себя дорогой камзол, бросил на стул, остался в простой льняной рубахе. Закатал рукава.

Повара выпрямились — глядя на своего шефа. Их Мастер лично пошел в бой.

Кирилл развернулся к ним и рявкнул:

— ГРИГОРИЙ! Сковороду сюда! Большую! Масло! МАТВЕЙ! Остатки грибов от бульона — неси! ФЁДОР! Сырные шарики с пятой точки — давай половину запаса!

Повара бросились выполнять, двигаясь с той же скоростью, что и в начале дня.

Григорий притащил огромную чугунную сковороду, поставил на открытый огонь у входа в павильон — на виду у всей площади. Плеснул масла щедро.

Матвей принёс миску с остатками жареных грибов — те самые, что шли в «Золотой Бульон» как добавка.

Фёдор принёс готовые сырные шарики.

Кирилл встал к огню лично. Взял грибы, высыпал на раскалённую сковороду — они зашипели громко, запахло лесом. Добавил сырные шарики прямо туда же, начал обжаривать всё вместе, помешивая деревянной лопаткой. Грибы темнели, шарики золотились, масло бурлило.

Толпа на площади замерла, смотрела на него с удивлением. Невиданное дело, мастер «Золотого Гуся» готовил лично, на виду у всех.

Кирилл плеснул остатки клюквенного соуса сверху — красный, кислый, контрастирующий с жирностью сыра и грибов. Перемешал ещё раз.

Через две минуты он зачерпнул готовое месиво большой ложкой, выложил в глиняную миску. Протянул клиенту из замершей очереди к Станции 2:

— НОВОЕ БЛЮДО! «Праздничное»! Грибы, сыр и клюква! ПЯТЬ МЕДЯКОВ! КТО ХОЧЕТ⁈

Клиент взял миску с опаской, понюхал, попробовал.

Глаза расширились:

— Вкусно! Ох, вкусно-то как и с кислинкой…

Очередь зашевелилась — люди потянулись к Кириллу снова, протягивая монеты.

Кирилл жарил партию за партией — грибы, шарики, соус. Он не смотрел через площадь на Александра, но знал, что тот смотрит на него.

«Так вот как ты дерёшься, повар?» — думал Кирилл, переворачивая грибы на сковороде. «Ты заставил меня импровизировать? Это весело! Как же весело! Ну держись. Через два часа моя вторая партия дойдёт и тогда посмотрим, кто из нас устанет первым.»

Кирилл семенович веселился. Его подчиненные никогда не видели его таким. Глаза горят, спина мокрая и он сам с улыбкой, готовит и готовит, соревнуясь со странным поваром напротив.

* * *

Александр

Прошло два часа непрерывной работы — жарить, глазировать, раздавать. Руки двигались автоматически, спина ныла, лицо горело от жара Горна, но я не останавливался.

ПШИК!

Очередная партия Жемчужин упала в Соус Ярости, облако пара взметнулось вверх. Толпа уже не оборачивалась так резко, как в первый раз — звук стал привычным, ожидаемым.

И это было проблемой.

Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони, украдкой посмотрел на нашу небольшую очередь. Интерес к нашей еде немного схлынул. Все кто хотел уже попробовали.

В это же время Кирилл Семёнович стоял у своей импровизированной станции, жарил на сковороде своё «Праздничное», демонстрируя людям шоу. Он работал быстро и улыбался, отдавая людям еду.

Он затыкал просчет в своём плане, но это и привлекало людей. Вряд ли кто-то хоть когда-нибудь видел этого человека таким.

«Он продержится так ещё час, может два,» — думал я, жаря очередную партию мяса. «Но без томлёного мяса он теряет свою главную силу. Наверняка мясо у них уже доходит и Кирилл просто устраняет кризис таким вот способом. Умно»

В этот момент я заметил, как его повара притащили пару здоровенных котлов из кухни и принялись суетиться вокруг них — значит мясо дошло.

Кирилл выпрямился у своей сковороды, посмотрел на лотки, усмехнулся. Вытер руки о фартук, надел камзол обратно. Его повара уже рубили мясо и готовились продолжить работу. Станции 1 и 2 ожили.

Кирилл отошёл от жаровни, вернулся в центр павильона. Поднял руку — отмашка. Все пять станций заработали снова.

Аромат томлёного мяса накрыл площадь волной — сладковатый, насыщенный, роскошный. Люди принюхались, повернули головы к павильону Кирилла.

— О! «Полумесяцы» вернулись!

— И «Рулеты» тоже!

— Я так их ждал!

Очередь к павильону Кирилла, которая начала редеть, снова разрослась — люди переходили от других лавок, возвращались из нашей очереди.

У нас назревала проблема и заключалась она в отсутствии разнообразия.

Матвей подошёл ко мне, лицо обеспокоенное:

— Александр… люди уходят. Они говорят, что наше блюдо они уже попробовали, теперь хотят что-то другое.

Я кивнул медленно.

«Драконьи Жемчужины» — это хит, но это один хит. Я бил по силе первого удара, по эффекту, по синергии с элем.

Но Кирилл бил по ширине. Пять разных вкусов. Сладкое, солёное, острое, роскошное, простое. Блюда на любой кошелёк и любой вкус. Он мог провалиться из-за этого и провалился бы, если бы сам не встал к сковороде.

Я поймал его взгляд. Кирилл стоял, сложив руки на груди и улыбался, глядя на меня. Словно говорил мне: «Ну, чем ответишь Александр? Еще немного и у тебя не останется клиентов. Все уже наелись твоими Жемчжинами».

«Он бьёт по разнообразию,» — думал я, глядя на павильон. «Ну а мне нужна гибкость.»

Я опустил шумовку, посмотрел на свою команду.

Маша стояла у чана с мясом, нарезала куски для маринада. Тимка панировал. Матвей помогал мне с обжаркой. Варя раздавала стаканчики. Волк с Гришкой мариновали вторую партию.

Все работали на пределе, но этого уже недостаточно. Мне нужно ответить чем-то новым, чтобы снова заинтересовать людей. Чем-то, что я мог создать прямо сейчас, из того, что у меня есть.

Я огляделся по сторонам — котлы, тазы с панировкой, чан с мясом… А что если…

Интересная мысль пришла мне в голову и я тут же решил ее осуществить: — Тимка, Матвей! Бегом за луком и сыром! Купите мешок лука и сыра побольше.

Матвей с Тимкой вытаращились на меня как на умалишенного.

— Чего? — протянул наконец Матвей.

— Меньше вопросов! Бегом, ребята! — хлопнул в ладони я.

Парни схватили тележку и бросились выполнять задание. Минут через двадцать они вернулись с луком и сыром.

Кирилл Семенович глядел на нас заинтересованно.

Ничего. Сейчас увидишь что я придумал…

Я развернулся к Маше:

— МАША! Бросай мясо! Лук! Режь лук кольцами! Толстыми!

Маша подняла голову, не понимая:

— Что⁈

— ЛУК! Кольцами режь!

— Поняла!

Она схватила луковицу, очистила, начала резать.

Я повернулся к Тимке:

— Тимка! Пересыпь часть панировки во второй таз и макай кольца!

Тимка моргнул, потом рванулся выполнять — хватал луковые кольца, обваливал в панировке.

Я посмотрел на Матвея:

— Матвей! Ты встаёшь на второй котелок! Жарь эти кольца в панировке!

Матвей кивнул, подошёл ко второму котлу, взял шумовку. Через две минуты первая партия луковых колец была готова — золотистые, дымящиеся, пахнущие сладковато и аппетитно.

Я взял одно кольцо, откусил. Оно было хрустящее, сладкое внутри от лука, солёное снаружи от панировки.

Идеально.

Я поднял кольцо высоко над головой и заорал:

— НОВИНКА! «ЗОЛОТЫЕ КОЛЬЦА»! Хрустящий лук! ДВА МЕДЯКА!

Толпа повернулась.

Кирилл Семенович с открытым ртом глядел на меня из своего павильона.

Два медяка. Это было дешевле даже «Огненного Языка». Дешевле всего что есть на площади.

Люди заколебались, потом начали подходить — сначала один, потом трое, потом десяток.

— Давай попробую!

— Два медяка? Да ладно, возьму!

Матвей жарил партию за партией. Варя раздавала кольца в тех же стаканчиках. Очередь снова начала расти.

Я усмехнулся, глядя на Кирилла через площадь.

Ты думал, я сдамся? Нет, Мастер. Я только начал.

«Золотые Кольца» пошли влет. Два медяка — цена импульсивной покупки. Люди брали, пробовали, возвращались за добавкой. Матвей жарил партию за партией, Тимка едва успевал панировать, Варя раздавала стаканчики без остановки. Петька унесся к Фролу за новой партией стаканчиков. Мельник пек их дома, а младшие ему помогали.

Очередь снова выросла, но я знал, что это временно.

Кольца — это приманка, дешёвая закуска. Они привлекли людей обратно, но они не были хитом — тем, ради чего люди готовы стоять в очереди.

Мне нужно кое-что ещё. Завершающий штрих. Я посмотрел на сыр, который Матвей с Тимкой привезли вместе с луком. Две большие головки молодого рассольного сыра.

«Пора и тебя пустить в дело…»

Я повернулся к Волку:

— Волк! Режь сыр кубиками! Размером с два пальца!

Волк поднял голову от чана с маринадом, вымыл руки:

— Сыр жарить будем?

— Да! Быстрее!

Волк взял сыр, начал резать. Кубики получались разного размера, но это было неважно.

Я крикнул Матвею:

— Матвей! Чередуй! Партия колец — потом партия сыра!

Матвей кивнул. Тимка начал панировать кубики сыра — обваливал их в той же смеси муки и специй, что и лук. Сыр покрывался ровным слоем панировки, становился похожим на белые камешки в пыли.

Матвей бросил первую партию сыра в кипящее масло. Шипение. Запах молока и жареного теста. Через минуту он вынул их.

Я взял один кубик, откусил. Горячо. Панировка хрустела. Сыр внутри расплавился частично, стал мягким, тянучим. Когда я отвел кубик от рта, за ним потянулась тонкая нитка сыра.

Идеально получилось.

Я поднял кубик высоко над головой, чтобы толпа видела тянущуюся нитку сыра, и заорал:

— НОВИНКА! «ПЛАЧУЩЕЕ ЗОЛОТО»! Горячий тянущийся сыр! ПЯТЬ МЕДЯКОВ!

Толпа заволновалась. Люди увидели нитку сыра, услышали цену — пять медяков, дороже колец, но дешевле Жемчужин.

Одна девушка шагнула вперёд:

— Давай попробую это «Золото»!

Матвей выложил порцию сыра в стаканчик, отдал ей.

Она откусила — и ее лицо озарилось улыбкой. Она жевала, улыбалась, кивала:

— М-м-м вкусно! Солёное, горячее, тянется так интересно!

Очередь заволновалась. Люди хотели и Кольца, и Золото. Матвей жарил то одно, то другое, не останавливаясь.

Теперь у меня было три потока.

Котёл 1 — я жарил Жемчужины.

Котёл 2 — Матвей жарил Кольца и Золото, чередуя.

Всё это работало с одного конвейера — одна панировка, один Горн, одна команда.

Я посмотрел через площадь на Кирилла. Он стоял у своего павильона, смотрел на нас, лицо задумчивое. Не злое, не испуганное — задумчивое.

«Он понимает,» — подумал я. «Видит, что я делаю. Три блюда из одного конвейера. Он не может так. Его станции слишком сложные для подобного».

Я усмехнулся, вылавливая Жемчужины из фритюра.

И в этот момент услышал знакомый голос из очереди:

— ПОВАР!

Я обернулся.

Тот самый мужик — «перебежчик», который первым попробовал Жемчужины в начале дня. Он стоял в очереди, лицо растерянное, руки разведены в стороны:

— Повар! Я не могу выбрать! Я хочу и Жемчужины, и Кольца, и Золото! А можно… можно всё вместе⁈

Я замер. «Точно.»

Идея вспыхнула в голове как молния.

Я взял хлебный стаканчик, поднял высоко:

— Можно! Сейчас сделаю! — я закинул партию жемчужин в него.

— Матвей! Партию Колец!

Матвей вынул золотистые кольца, я забрал их шумовкой, высыпал в тот же стаканчик поверх Жемчужин.

— Матвей! Партию Золота!

Матвей вынул кубики сыра и высыпал их сверху.

Это был идеальный баланс. Острое. Сладкое. Солёное. Все это я слегка присыпал свежим лучком и заорал во весь голос:

— «СОКРОВИЩА ГОРНА»! Мясо, лук и сыр!

Послышались крики:

— ХОЧУ!

— Давай мне!

— Я беру!

Перебежчик первым протянул деньги Антону:

— МНЕ ПЕРВОМУ!

Я передал ему стаканчик. Он схватил его, откусил сразу всё, потом шумно отхлебнул из кружки.

Его глаза закатились от удовольствия. Он прожевал, проглотил, заорал на всю площадь:

— Ух хорошо! Вот это праздник так праздник сегодня! Лучшая ярмарка на моей памяти!

Народ с ним громко согласился. Люди толпились, протягивали деньги, кричали:

— Мне Сокровища!

— И мне!

«Как ты отразишь это Кирилл?» — думал я, собирая очередные Сокровища. « Мой финальный удар».

Битва вышла на финишную прямую. Следующие три часа пролетели как одна минута в непрерывной, яростной, изматывающей работе.

Я жарил Жемчужины глазировал, высыпал в стаканчики. Матвей жарил Кольца и Золото, чередуя партии. Варя, присоединившаяся к нам, раздавала порции двумя руками, едва успевая.

Антон с Сенькой принимали деньги — монеты звенели, падая в ящик.

Ивар наливал эль и квас без остановки. Бочки пустели, он откатывал пустые и выкатывал полные из запаса.

Петька бегал к Фролу и обратно — приносил свежие стаканчики, уносил пустые корзины.

Волк с Гришкой мариновали третью партию мяса и помогали всем, разгружая нас по-очереди, чтобы можно было перевести дух.

Маша нарезала лук, сыр, мясо — без остановки.

Площадь праздновала и гуляла. Музыканты, конкурсы, сотни голосов, смех, крики, запахи. Два гигантских муравейника — наш и Кирилла — работали на пределе, не останавливаясь ни на секунду.

Я украдкой посматривал через площадь.

Кирилл тоже работал без остановки. Его пять станций выдавали еду непрерывно. Полумесяцы, Рулеты, Пышки, Бульон, Шарики — всё шло потоком. Повара суетились, лица красные от жара, рубашки мокрые.

Кирилл стоял в центре павильона, отдавал команды, проверял качество, иногда сам становился к огню, чтобы помочь.

Его очередь не редела. Моя не редела.

Солнце медленно ползло по небу, тени удлинялись. Площадь не пустела — наоборот, к вечеру людей стало ещё больше. Последний день ярмарки, последний шанс попробовать всё.

Я вытер пот со лба, посмотрел на небо. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая площадь в золотисто-красные тона. Сумерки начали опускаться на площадь. Мороз немного усилился.

«Уже сумерки,» — подумал я, жаря очередную партию Жемчужин. «Скоро всё закончится.»

И вдруг, сквозь шум площади, я услышал.

БАММММ.

Громкий, протяжный удар с башни городской стражи на краю площади. Звук прорезал воздух, заставил всех замереть. Площадь стихла мгновенно. Разговоры оборвались. Люди подняли головы, смотрели на башню.

БАМММММ.

Второй удар. Ещё громче, ещё протяжнее.

Я замер с шумовкой в руке. Жемчужины дымились в масле, готовые к вылавливанию.

Клиент перед нашим столом замер, протягивая монеты Антону.

БАММММ.

Третий удар.

Удар в колокол означал конец ярмарки. Мы могли еще оставаться и торговать, но официально ярмарка подошла к концу.

Мы отдали последние заказы, затем я посмотрел на команду. Уставшие, красные от жара, лица в саже от горна. Затем бросил взгляд на павильон напротив.

Кирилл Семенович тоже отдавал последние заказы. Он смотрел на меня, а толпа не рассасывалась. Все ждали чем закончится наше соревнование.

Никто не знал, кто победил. Я не знал и Кирилл не знал.

Ящик Антона был полон монет — я видел, как они блестели в лучах заходящего солнца. Но сколько? Тысяча медяков? Две? Три?

— Ну что, Кирилл Семенович? Время подводить итоги⁈ — крикнул я ему весело улыбаясь.

Впервые Кирилл улыбнулся мне в ответ: — Точно. Идем узнаем с каким отрывом я тебя выиграл!

Глава 17

Народ с площади не расходился.

Торговля прекратилась, но люди стояли. Сотни человек толпились между нашей точкой и павильоном «Золотого Гуся», переговаривались, ждали.

Они пришли на дуэль и они хотели знать, кто победил.

Я стоял у Горна, тяжело дышал, вытирал пот со лба. Руки дрожали от усталости, спина ныла, но я не садился. Смотрел через площадь на Кирилла.

Кирилл Семёнович стоял у своего павильона в окружении поваров. Он тоже не садился. Лицо усталое, но собранное.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд.

Потом я набрал воздуха в грудь и крикнул через площадь:

— Ну что, Кирилл Семёнович⁈ Время подводить итоги⁈

Кирилл усмехнулся, крикнул в ответ:

— Точно, Саша! Идём узнаем, с каким отрывом я тебя выиграл!

Толпа загудела, засмеялась. Кто-то свистнул. Кто-то крикнул: «Сейчас узнаем!»

Я оглянулся на свою команду. Матвей, Тимка, Варя, Волк, Гришка, Маша стояли вокруг меня, смотрели снадеждой и тревогой. Антон с Сенькой сидели у сундука с деньгами, руки на крышке.

Мне нужен судья. Кто-то, кому доверяли бы обе стороны.

Я огляделся и увидел на краю площади знакомую фигуру — высокий мужчина в форме городской стражи, с короткой бородой и тяжёлым взглядом. Капитан Ломов стоял со своими людьми и следил за порядком.

Я подошёл к нему:

— Капитан Ломов. Прошу вас выступить гарантом подсчёта. Нам нужен беспристрастный судья.

Ломов посмотрел на меня, потом на Кирилла, потом на толпу. Хмыкнул:

— Ты хочешь, чтобы я считал деньги на виду у всего города?

— Да. Иначе люди не поверят.

Ломов молчал секунду, потом кивнул:

— Ладно. Пособлю вам, так и быть. Начнём с Гильдии.

Он прошёл через площадь к павильону «Золотого Гуся». Толпа расступилась перед ним. Я пошёл следом, команда за мной.

Кирилл встретил нас у входа в павильон. Кивнул Ломову с уважением:

— Капитан. Спасибо, что согласились.

Ломов не ответил, только посмотрел на помощников Кирилла:

— Несите выручку. Считать будем здесь, при всех.

Повара Кирилла вынесли пять тяжёлых деревянных ящиков, поставили их на стол перед павильоном. Открыли крышки. Внутри блестели горы медных и серебряных монет.

Толпа ахнула. Даже я не ожидал увидеть столько денег разом.

Ломов подозвал двух своих стражников, приказал им помогать. Они начали считать — вынимали монеты горстями, складывали стопками, записывали на доске мелом.

Площадь замерла. Слышен был только звон монет и скрип мела по доске.

Я стоял рядом, смотрел, как растут цифры. Первый ящик. Второй. Третий. Ломов считал медленно, тщательно, проверяя каждую стопку дважды. Никто не торопил его.

Четвёртый ящик. Пятый.

Наконец он выпрямился, посмотрел на доску, повернулся к толпе и объявил громко:

— Павильон «Золотой Гусь». Итоговая выручка — пятьсот десять серебряных монет!

Толпа разразилась криками. Люди свистели, хлопали, кричали:

— Пятьсот десять!

— Вот это сумма!

— Гильдия непобедима!

Кирилл стоял спокойно, руки скрещены на груди. Не улыбался, но выглядел уверенно. Пятьсот десять серебряных за один день — это была чудовищная выручка.

Ломов посмотрел на меня:

— Теперь твоя очередь, Александр.

Мы вернулись к нашей точке. Антон с Сенькой с трудом подняли деревянный сундук, который я дал им утром для денег. Поставили на стол перед Ломовым. Открыли крышку.

Внутри тоже блестели монеты — медные, серебряные, даже несколько золотых, но они лежали не так аккуратно, как у Кирилла.

Ломов хмыкнул, начал считать. Толпа снова замерла. Я слышал как Варя шепчет молитву рядом, как Матвей нервно постукивает пальцами по бедру.

Ломов считал. Монета за монетой, стопка за стопкой.

Я не смотрел на доску. Смотрел на его лицо, пытаясь понять по выражению — много или мало, но лицо Ломова был непроницаем.

Он досчитал последнюю монету, записал финальную цифру на доске, выпрямился. Посмотрел на меня заинтересованным взглядом.

Потом повернулся к толпе и объявил:

— Точка Александра. Итоговая выручка — пятьсот десять серебряных монет.

Повисла звенящая тишина. Толпа не кричала. Не свистела. Просто стояла и смотрела то на меня, то на Кирилла.

Пятьсот десять. Ровно столько же.

Ничья.

Я выдохнул медленно. Не победа, но и не поражение. Мы сравнялись с Гильдией. Уличный повар с самодельной печью сравнялся с Мастером и десятью поварами, но меня такой результат не устраивал.

Посмотрел на Кирилла через площадь. Кирилл стоял бледный. Не злой или испуганный — просто бледный. Он явно не ожидал подобного. Пари зашло в тупик.

Толпа начала переговариваться:

— Ничья? Как так?

— Пятьсот десять на пятьсот десять!

— Что теперь будет?

Я посмотрел на Ломова и усмехнулся.

— Капитан, — сказал я негромко, но так, чтобы слышала толпа. — Вы забыли про моего союзника.

Ломов поднял бровь:

— Союзника?

Я кивнул, повернулся к толпе и указал на Ивара.

Мастер Ивар стоял у своих бочек рядом с нашей точкой, вытирал руки о фартук. Лицо усталое, но довольное.

— Мастер Ивар, — сказал я громко. — У нас был договор. Ты продаёшь свой эль и квас рядом с моей точкой, я получаю долю с каждой кружки. Верно?

Ивар кивнул медленно:

— Верно, повар.

— Сколько кружек ты продал за день?

Ивар достал свою дощечку с записями, посмотрел на цифры. Лицо его побледнело.

— Пять бочек, — сказал он тихо, потом громче, обращаясь к толпе: — Пять бочек эля и две бочки кваса. Это… это девятьсот кружек эля и шестьсот кружек кваса.

Толпа загудела. Кто-то присвистнул:

— Полторы тысячи кружек за день⁈

— Ничего себе….

Ломов посмотрел на меня, прищурился:

— И какая твоя доля, повар?

— По нашему договору, — ответил я, — я получаю один медяк с каждой кружки эля и половину медяка с каждой кружки кваса.

Ломов молчал секунду, считая в уме. Потом кивнул:

— Девятьсот кружек эля по одному медяку — это девяносто серебряных. Шестьсот кружек кваса по половине медяка — это тридцать серебряных. Итого сто двадцать серебряных монет.

Он повернулся к толпе, поднял руку, чтобы все услышали:

— Поправка! Выручка Александра составляет пятьсот десять серебряных с его точки… плюс сто двадцать серебряных от партнёрства с мастером Иваром! Итого — шестьсот тридцать серебряных!

Площадь загомонила. Люди кричали, свистели, топали ногами. Кто-то заорал: «Он выиграл!» Кто-то захлопал в ладоши. Толпа превратилась в бурлящий котёл эмоций.

Я посмотрел на Кирилла.

Кирилл Семёнович стоял неподвижно, смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Не со злостью, а с изумлением. Он просчитался. Не учёл синергию — «Питьевой Крючок», который я заложил в Жемчужины, заставив людей запивать. Полторы тысячи кружек за один день. Это была чудовищная цифра для напитков.

Моя команда кричала и радовалась, обнимаясь.

Матвей схватил Тимку за плечи, тряс его, орал что-то нечленораздельное. Варя обнимала Машу, обе смеялись и плакали одновременно. Волк с Гришкой колотили друг друга по спинам. Антон с Сенькой подпрыгивали на месте.

Ивар подошёл ко мне, протянул руку. Я пожал её крепко. Он усмехнулся:

— Повар, ты гений. Я за двадцать лет пивоварения не продавал столько за день. Никогда.

Я усмехнулся в ответ:

— Спасибо, что поверил в мою идею, Ивар.

Толпа всё ещё ревела вокруг нас. Люди обсуждали результат, спорили, пересчитывали в уме.

Я посмотрел через площадь на Кирилла снова. Он всё ещё стоял неподвижно. Потом медленно выдохнул, распрямил плечи. Повернулся к своим поварам, что-то сказал им тихо. Они кивнули, начали убирать ящики с деньгами обратно в павильон.

Кирилл пошёл через площадь ко мне. Толпа расступалась перед ним, затихала, смотрела. Он дошёл до нашей точки, остановился в двух шагах от меня. Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Потом Кирилл поклонился. Низко, по-настоящему, как кланяются Мастера друг другу.

— Ты победил, Александр, — сказал он негромко, но так, чтобы слышала толпа. — Я препятствий тебе чинить не буду. Обещаю.

Он выпрямился, и на его лице появилась усмешка:

— А теперь… я не могу отпустить Мастера, не попробовав его «Сокровища Горна». Приглашаю тебя и твою команду к нам в павильон. Отпразднуем.

Я моргнул, не ожидая этого. Посмотрел на свою команду. Они смотрели на меня с надеждой, усталостью и голодом в глазах.

Я усмехнулся, кивнул Кириллу:

— Принимаю приглашение, Мастер.

Из толпы послышались крики одобрения.

Павильон «Золотой Гусь» был пуст. Толпа разошлась по площади, ярмарка закрылась, торговцы убирали лавки. Только мы остались — моя грязная, измученная команда и чистые, вымотанные повара Кирилла.

Мы сидели за длинным деревянным столом внутри павильона. Кирилл распорядился принести всё, что осталось от дневной торговли — Полумесяцы, Рулеты, Пышки, Бульон, Шарики. Его повара расставили блюда перед нами, а я попросил Матвея принести последние порции наших Сокровищ Горна.

Кирилл сидел напротив меня, смотрел на стаканчик с Сокровищами, который я поставил перед ним. Тёмно-красные Жемчужины, золотистые Кольца лука, белые кубики сыра, присыпанные свежим луком.

Он взял одну Жемчужину, понюхал, откусил. Жевал медленно, закрыв глаза с сосредоточенным лицом. Проглотил, потом открыл глаза и посмотрел на меня:

— Острота бьёт мгновенно, но она не убивает вкус, а раскрывает его. Я чувствую мёд, эль, кориандр… это маринад?

Я кивнул:

— Пять часов маринования в эле с мёдом и специями.

Кирилл взял кольцо лука, откусил, прожевал и усмехнулся:

— Сладость лука гасит остроту, но не полностью. Хороший баланс.

Потом взял кубик сыра. Откусил, и нитка сыра потянулась за ним. Он прожевал, кивнул:

— Соленость хороший финальный штрих. Три вкуса — острое, сладкое, солёное. Они не конфликтуют, а дополняют друг друга.

Он взял кружку эля, которую Ивар принёс с собой, отпил. Замер.

Лицо его изменилось. Глаза расширились.

— Ух! Так вот оно что! Оно раскрылось, — прошептал он. — Эль смыл жирность, острота ушла, а вкус… вкус стал вдвое ярче. Ах, ты, жук.

Он посмотрел на меня внимательно:

— Ты специально создал блюдо, которое требует напиток. Ты заставил людей пить. Это было частью плана с самого начала, да?

Я усмехнулся:

— Называется «Питьевой Крючок». Двухслойный эффект. Первый слой — огненная жажда от острого соуса. Второй слой — незавершённое послевкусие, которое раскрывается только с напитком.

Кирилл молчал секунду, потом рассмеялся. Коротко, с уважением:

— Гений. Ты чертов расчётливый гений. Я проиграл не потому, что готовил хуже, а потому, что ты думал шире.

Он поднял кружку эля:

— За тебя, Александр. За Мастера, который обыграл Гильдию. Хотя нет, не Гильдию, а меня.

— Зато как соревновались, а Кирилл Семенович? — рассмеялся я. — Я давно такого не чувствовал!

— И я, — нехотя признался он.

Я поднял свою кружку, чокнулся с ним. Выпили. Потом я взял Золотой Полумесяц с его тарелки, откусил. Тесто хрустело снаружи, но внутри было мягким, воздушным. Начинка — томлёная телятина — таяла на языке, распадалась на волокна, отдавая глубокий, насыщенный вкус вина, трав.

Я закрыл глаза, прожевал, проглотил.

— Это хорошее блюдо, — сказал я честно. — Глубина вкуса невероятная. Даже добавить нечего.

Кирилл усмехнулся: — Надеешься, что мне будет менее обидно, раз похвалил меня? Я рассчитываю на реванш, Александр.

— В любое время, — отсалютовал кружкой я.

Мы замолчали, ели молча, наслаждаясь едой друг друга.

Вокруг нас наши команды тоже ели — Матвей с Тимкой пробовали Пышки и Бульон, Варя с Машей дегустировали Рулеты, Волк с Гришкой уплетали Шарики. Повара Кирилла пробовали наши Сокровища, переглядывались, кивали с уважением.

Потом Кирилл налил себе ещё эля, посмотрел на меня:

— Твое «Праздничное», который ты готовил днём, — сказал я, — было гениальной импровизацией. Грибы, сыр, клюква, но если добавишь туда не клюкву, а каплю моего Соуса Ярости… огонь грибов и сыра раскроется по-новому.

Кирилл поднял бровь:

— Серьёзно?

Я кивнул: — Матвей, принеси немного соуса, пожалуйста.

Матвей принёс маленькую мисочку с остатками Соуса Ярости. Кирилл взял ложку, капнул соус на тарелку с грибами и сыром, перемешал. Попробовал.

Замер. Лицо его сделалось удивленным. Проглотил, выдохнул:

— Надо же, ты прав. Острота раскрывает солёность грибов и жирность сыра. Очень хороший баланс получается.

Он посмотрел на меня с интересом:

— Ты делишься рецептом с конкурентом. Почему?

Я пожал плечами:

— Потому что ты Мастер. Мастера должны учиться друг у друга, а не воевать.

Кирилл усмехнулся, кивнул:

— Тогда я тоже поделюсь. Твой лук можно сделать еще лучше. Хочешь научу как?

Я наклонился вперёд, заинтересованно:

— Хочу.

Следующий час мы провели, обсуждая техники. Наши команды слушали, общались, обмениваясь опытом. Война закончилась.

Потом Кирилл откинулся на спинку стула, посмотрел на меня задумчиво:

— Александр… что дальше? Неужто так и останешься на улице? Такой талант…

Я открыл рот, чтобы ответить и в этот момент дверь павильона открылась.

В павильон вошёл мужчина. Высокий, в дорогом камзоле из тёмно-синего бархата с золотым шитьём. Волосы седые, аккуратно уложенные. Лицо холодное, надменное. Глаза серые, жёсткие.

Я его не знал, но Кирилл точно знал. Он увидел его и поморщился. Лицо стало жёстким, руки сжались в кулаки под столом.

Мужчина подошёл к нашему столу, остановился, посмотрел на меня сверху вниз. Усмехнулся:

— Ну здравствуй, Александр. Поздравляю. Ты победил моего человека.

Он кивнул в сторону Кирилла и я понял, кто это. Глава гильдии.

Белозёров стоял у нашего стола, руки за спиной, улыбался покровительственно.

Я медленно поставил кружку эля на стол, посмотрел на него. Вблизи он выглядел ещё более напыщенным — камзол расшит золотыми нитями, на пальцах три массивных перстня.

— Я лично решил прийти, — продолжил Белозёров, — и предложить тебе закончить эту войну. Ты талантливый повар, Александр. Гильдии нужны такие люди. Работай на меня. На Гильдию. Я сделаю тебя богатым.

Вся моя команда замерла. Маша сжала руки в кулаки. Фрол перестал жевать. Волк с Гришкой напряглись, готовые вскочить.

Повара Кирилла тоже замерли, смотрели то на Белозёрова, то на меня.

Кирилл сидел неподвижно, лицо каменное. Он не смотрел на Белозёрова. Смотрел на меня, ждал ответа.

Я молчал несколько секунд. Смотрел на Белозёрова, на его самодовольную улыбку, на его дорогой камзол, на его руки, которые может и держали нож, но очень давно. Он мне напомнил Сержа — моего бывшего начальника.

Я медленно встал напротив него.

Белозёров перестал улыбаться, прищурился.

Я посмотрел ему в глаза и сказал тихо, но чётко:

— Нахер пошёл.

Повара Кирилла ахнули. Маша прикрыла рот рукой. Даже Кирилл вздрогнул, не ожидая такого.

Белозёров побледнел, потом покраснел. Лицо исказилось от ярости:

— Что⁈ Ты… ты понимаешь, с кем разговариваешь⁈

— Понимаю, — ответил я спокойно. — С человеком, который хотел оставить этих детей голодать.

Я указал на Тимку, Антона, Сеньку. Они сидели рядом, смотрели на меня широко раскрытыми глазами.

— С человеком, который украл у нас телегу и все припасы, даже не оставив ничего на еду, для того, чтобы я не вышел на ярмарку.

Белозёров дёрнулся, открыл рот, чтобы возразить, но я продолжил:

— С человеком, который мешает работать честным людям.

Я кивнул на Машу и Фрола. Фрол поднял голову, посмотрел на Белозёрова с ненавистью.

— И после всего этого у тебя хватает совести предлагать мне работать на тебя? Решил сделать мне одолжение?

Белозёров позеленел от ярости. Руки дрожали, голос сорвался на крик:

— Ты не знаешь, с кем связался! Я раздавлю тебя! Ты больше никогда не сможешь работать в этом городе! Я…

— Заткнись, — перебил я его.

Белозёров захлебнулся, замолчал от шока.

Я сделал шаг к нему, глядя в глаза и прорычал:

— Я разнесу тебя и твою империю.

Пауза.

— Чтобы ты знал, я собираюсь открыть в Слободке трактир. «Веверин». И я сделаю его лучшим трактиром в этом городе. Лучше, чем всё, что есть у Гильдии. Лучше, чем всё, что ты когда-либо видел.

Я сделал ещё шаг, почти вплотную к Белозёрову. Он попятился, лицо побледнело.

— И хрен ты мне помешаешь. Вошь канцелярская.

Глава 18

Белозёров стоял неподвижно.

Лицо из бледного стало мертвенно-белым, как у утопленника. Руки дрожали, сжатые в кулаки. Он дышал тяжело и прерывисто.

Павильон «Золотой Гусь» замер в абсолютной тишине. Повара Кирилла не двигались. Моя команда не дышала. Даже Кирилл сидел неподвижно, смотрел на Белозёрова настороженно.

Потом Белозёров медленно выдохнул и улыбнулся мерзкой, гадливой улыбочкой.

— Вошь канцелярская, — повторил он тихо, почти шёпотом. — Интересно.

Он сделал шаг ко мне, посмотрел в глаза.

— Ты думаешь, ты победил? — спросил он так же тихо. — Ты думаешь, что выиграл спор и теперь можешь плевать мне в лицо?

Я молчал, держал его взгляд.

— Я уничтожу тебя, Александр, — продолжил Белозёров, голос стал жёстче, громче. — Я сгною твой трактир прежде, чем ты забьёшь первый гвоздь. Я перекрою тебе все поставки в этом городе. Никто тебе ничего не продаст кроме гнили.

Он наклонился ближе, почти шепнул мне в лицо:

— Твои дети будут есть гниль, Александр. Твоя драгоценная команда будет голодать. И когда ты приползешь ко мне на коленях, умоляя о работе, я плюну тебе в лицо и захлопну дверь.

Маша за моей спиной вздрогнула. Варя прикрыла рот рукой.

Я не шевелился. Смотрел на Белозёрова спокойно и улыбался, что раздражало его еще сильнее. Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент послышались тяжелые, уверенные шаги сзади.

Подошедший капитан Ломов, встал рядом со мной, посмотрел на Белозёрова холодно.

— Господин Белозёров, — сказал Ломов негромко, но голос прозвучал жестко и многообещающе. — Я, капитан городской стражи Ломов, зафиксировал прямую угрозу жизни и здоровью граждан города. Лучше бы вам крепко подумать о том, что вы только что сказали.

Белозёров обернулся к Ломову, лицо исказилось от ярости:

— Ты⁈ Ты смеешь вмешиваться в дела Гильдии⁈

— Я вмешиваюсь в дела закона, — ответил Ломов спокойно. — Угрозы отравлением — это преступление. Вы только что совершили его публично, при свидетелях.

Он кивнул на поваров Кирилла, на мою команду, на самого Кирилла.

— Если с этим человеком или его командой что-то случится, — продолжил Ломов, — я буду знать, к кому идти первому.

Белозёров стоял, тяжело дышал, смотрел то на Ломова, то на меня. Лицо красное, руки дрожат. Он снова потерял контроль и потерял лицо. Его публично унизили дважды — сначала я, потом Ломов.

Кирилл сидел за столом, смотрел на Белозёрова молча. Не вмешивался и даже не пытался защитить своего босса.

Белозёров посмотрел на него и понял, что остался один. Он медленно выпрямился, одёрнул камзол. Посмотрел на меня последний раз, взглядом полным ненависти

— Это ещё не конец, Александр, — сказал он тихо, развернулся и вышел из павильона.

Повисла тишина. Я хмыкнул, посмотрел на Ломова. Он кивнул мне коротко, вернулся к столу, сел.

Затем я посмотрел на Кирилла. Кирилл сидел неподвижно, глядя вслед Белозерову. Лицо его было задумчивое и мрачное. Потом он медленно повернулся ко мне и так же мрачно усмехнулся.

— Ты псих, Александр, — сказал он тихо. — Ты только что подписал себе смертный приговор.

— Смертный приговор, скажешь тоже, — я презрительно поморщился и сел обратно за стол, взял кружку эля, отпил. — Он уже пытался меня задушить и у него ничего не вышло. Не выйдет и дальше.

— Глупо было рассказывать ему свой план, — добавил Ломов. — Теперь он будет знать как тебе помешать.

Я только улыбнулся многообещающей улыбкой в ответ. Она как бы говорила: «Будет знать и что? Пусть попробует что-то сделать».

Я не переоценивал свои силы и не бравировал. Прекрасно осознавал риски, но остановиться уже не мог. Этот тип пришел и с такой наглостью сделал мне одолжение. После всего, что он натворил по отношению к нам.

Кирилл покачал головой, а потом уставился в свою кружку.

— Теперь у него зуб и на меня. Он не сможет меня уволить, — сказал он тихо. — «Золотой Гусь» — моё детище, но он сделает мою жизнь невыносимой. Он уже считает меня предателем за то, что я не вмешался. За то, что я не встал на его сторону, когда ты его оскорбил.

Он поднял голову, посмотрел на меня:

— Мы оба теперь враги Белозёрова. Ты понимаешь это?

Я кивнул медленно и подумал: 'Это идеально.

Белозёров теперь будет воевать на два фронта. Он будет пытаться уничтожить меня — выскочку с улицы, а также он будет давить на Кирилла — предателя Гильдии, который не защитил босса.

Кирилл — известный Мастер, уважаемый в городе. Он станет громоотводом. Он примет на себя главный удар, пока я буду строиться в Слободке.

Кирилл хмыкнул:

— Впрочем, я сам сделал выбор, когда не встал на его сторону.

Он замолчал, допил эль. Поставил кружку на стол.

Я смотрел на него и думал. План формировался в голове.

Мне нужно, чтобы Кирилл остался сильным. Чтобы он не сломался под давлением Белозёрова. Потому что если он сломается — весь удар перейдёт на меня.

Значит, мне нужно дать ему оружие. Что-то, что сделает его «Золотой Гусь» настолько сильным, что Белозёров не сможет его прогнуть.

Я наклонился вперёд, посмотрел Кириллу в глаза:

— Кирилл, сегодня ты увидел, что я, несмотря на разнообразие твоих блюд, шел с тобой на равных и победил. Все дело в новизне.

Он нахмурился:

— О чём ты?

— У твоего «Золотого Гуся» великолепная кухня. Томлёное мясо, изысканная выпечка, но это старое меню. Люди знают эти блюда. Они приходят за привычным вкусом.

— И что в этом плохого? — Кирилл напрягся.

— Ничего. Но что, если я скажу тебе, что могу дать тебе новое меню? Блюда, которых нет ни в одном трактире города. Которые заставят людей валом валить к тебе.

Кирилл прищурился, недоверчиво:

— Ты, конечно, мастер, но ты себя переоцениваешь, Саша. Неужели ты думаешь, что я не смогу сам разработать новое меню? Это, знаешь ли, обидно.

— Не хотел тебя обидеть, Кирилл, но я действительно могу тебе помочь, — я вздохнул, глядя на нахмурившегося управляющего и примирительно улыбнулся. — Впрочем, решай сам. Если вдруг тебе понадобится помощь — обращайся и я помогу. Мы же теперь вместе воюем с этим хмырем…

Я встал из-за стола, кивнул своей команде. Они поднялись следом.

Посмотрел на Кирилла последний раз:

— Белозёров идёт войной на нас обоих. Мы в одной лодке. Так что если у тебя будет новое меню, которое создаст ажиотаж… Белозёрову будет очень сложно с тобой разобраться.

Я вышел из павильона. Команда пошла за мной. Я не оглядывался, но знал, что Кирилл сидит за столом и смотрит мне вслед. Он не верит мне сейчас. Кирилл слишком гордый, чтобы сразу попросить помощи, но он точно запомнит и когда Белозёров начнёт давить, когда он почувствует давление… он придёт сам.

Мы шли через тёмную площадь к дому. Ярмарка закончилась, торговцы разобрали лавки, площадь опустела. Только редкие фонари мерцали на столбах.

Матвей шёл рядом, поглядывая на меня:

— Александр, а какое меню ты бы ему сделал?

Я усмехнулся:

— Не знаю. У меня в голове десятки блюд. Надо смотреть на умения его поваров и отталкиваться от них.

— Например?

— Жареные жуки под клюквенным соусом, — я ухмыльнулся. Матвей сначала вытаращился, а потом прыснул со смеху.

— Звучит заманчиво. — Поддержал шутку Тимка. — Вкусно будет?

— Пальчики оближешь, — хлопнул я его по плечу, Варя скривилась, видимо представила себе. — Я, когда выживал, жуками питался, вполне ничего так…

— Правда что ли?

— Конечно…

— Да ты врешь…

* * *

Мы вошли в дом, и первое, что я увидел — свет. Все свечи горели. Весь дом был освещён, как в праздник. За столом сидел Фрол с младшими детьми. Угрюмый тоже был здесь.

Дети вскочили, как только мы вошли:

— Ну⁈ Ну что⁈ Как⁈

Я усмехнулся, кивнул Антону с Сенькой. Они с трудом внесли наш деревянный сундучок, поставили его на стол с глухим стуком. Открыли крышку и гора серебряных монет блеснула в свете свечей.

Дети облепили стол и смотрели на деньги широко раскрытыми глазами.

— Ешкин кот… — прошептал Фрол. — Это всё наше или вы по дороге несколько лавок обнесли?

— Наше, — ответил я, улыбаясь.

Фрол встал, подошёл к сундуку, провёл рукой по монетам. Лицо его было недоверчивым и счастливым:

— Сколько?

— Шестьсот тридцать серебряных, — сказал Матвей, не сдерживая улыбки. — Мы выиграли!

Фрол обернулся ко мне, глаза влажные:

— Александр, ты смог. Надо же. Чудо настоящее сотворил.

Он не договорил. Шагнул вперёд, обнял меня крепко, по-отцовски. Я обнял его в ответ.

— Мы смогли, Фрол, — сказал я тихо. — Вся команда.

Младшие дети танцевали вокруг стола, кричали от радости. Волк с Гришкой стояли у двери, улыбались широко. А Угрюмый сидел за столом, смотрел на это всё и хохотал. Громко, раскатисто, от души.

— ВОШЬ КАНЦЕЛЯРСКАЯ! — заорал он, ударяя кулаком по столу. — ВОШЬ КАНЦЕЛЯРСКАЯ! Повар, да я готов тебе памятник поставить! Ты сделал то, о чём я мечтал десять лет — растёр Белозёрова по полу!

Он встал, подошёл ко мне, хлопнул по плечу так, что я пошатнулся:

— Весь город уже знает! Мой человек прибежал ко мне сразу после подсчёта, рассказал всё! Про ничью, про эль Ивара, про твою победу! И про то, как ты назвал Белозёрова вошью!

Он снова рассмеялся, вытирая слёзы:

— Боги, как бы я хотел видеть его лицо!

Я усмехнулся:

— Оно того стоило.

Угрюмый налил себе кружку эля из бочонка, который принёс с собой, поднял её:

— За Александра! За повара, который победил Гильдию!

Все подняли кружки, чашки, что было под рукой. Выпили. Закричали «Ура!» так громко, что, наверное, разбудили всю Слободку.

Я стоял посреди этого хаоса радости, смотрел на свою команду — грязных, уставших, счастливых — и чувствовал тепло в груди. Мы выиграли этот бой. Когда казалось, что все потеряно, когда никто в нас не верил. Мы победили и от этого было только приятнее.

Потом шум начал стихать. Дети сели обратно на лавку, зевая. Варя начала убирать со стола. Матвей с Тимкой опустились на скамью, обессиленные.

Я сел рядом с Угрюмым, посмотрел на него:

— Мне нужна твоя помощь. Ты слышал — я открываю трактир «Веверин». Мне нужно здание.

Угрюмый перестал улыбаться. Лицо стало серьёзным, заинтересованным:

— Здание?

Он задумался на секунду, потом усмехнулся:

— Есть одно место. Старый трактир «Гнилая Бочка». Огромный, да еще и на два этажа, каменный подвал.

Я наклонился вперёд:

— По глазам вижу, что есть какое-то «но». Так почему никто его не берёт?

Угрюмый хмыкнул:

— Потому что это Слободка и потому что он проклят. Три хозяина подряд там померли. Никто не хочет его брать. Он принадлежит сейчас одному мужичку. Тот его никак продать не может. Отдает фактически за бесценок. Думаю, он с радостью его тебе продаст, если не боишься.

Я усмехнулся:

— Проклятый трактир.

Угрюмый кивнул:

— Да, но если кто и может снять проклятие с места… так это ты, Александр. Ты же уже покупал проклятый дом, — он заговорщически ухмыльнулся.

Да, этот дом тоже считался проклятым, когда мы его взяли. Теперь он был полон жизни, смеха, тепла. Я посмотрел на свою команду. Варя стояла у печи, наливала отвар. Фрол сидел с младшими и слушал рассказы Тимки про ярмарку. Маша улыбалась, глядя на сундук с деньгами.

Мы превратили проклятый дом в дом. Я превращу проклятый трактир в лучший трактир города.

Я посмотрел на Угрюмого:

— Завтра на рассвете посмотрим.

Угрюмый усмехнулся, кивнул:

— Договорились, Александр.

Он допил эль, встал, хлопнул меня по плечу:

— Отдохни, ведь бой продолжается, да?

— Именно так. Бой продолжается. — я улыбнулся.

Матвей к этому времени уже подсчитал деньги. Я раздал всем их доли.

Дом начал затихать. Дети легли спать. Угрюмый со своими ушел. Маша с Фролом тоже засобирались по домам.

— Сильно не расслабляйтесь, — сказал я им. — Готовьте припасы. Скоро мы продолжим наступление.

— Договорились, — улыбнулись они и ушли в ночь.

Я поднялся по лестнице в свою комнату, лёг на кровать, посмотрел в потолок. Дом затих — все спали, уставшие после долгого дня. Слышалось только тихое потрескивание углей в печи внизу.

Битва выиграна. Шестьсот тридцать серебряных только за один день, а за три дня так больше тысячи — внушительная сумма денег.

Но я не мог уснуть. Мысли роились в голове.

Завтра мы пойдём смотреть «Гнилую Бочку». Купим здание. Отремонтируем. Купим столы, стулья, посуду. Все подготовим.

Деньги у меня есть, команда, рецепты есть.

Но какой в этом толк?

Я перевернулся на бок, посмотрел в окно. За ним темнела Слободка — узкие улочки, покосившиеся дома, грязные переулки.

Как я заставлю состоятельных людей прийти сюда? В Слободку? В проклятый трактир? В район, где правит Угрюмый, где боятся ходить даже днём?

Они боятся этого места. Презирают его. Для них Слободка — это воры, бандиты, грязь.

Я могу готовить лучшую еду в городе. Могу создать меню, которого нет нигде, но они никогда не придут, потому что боятся.

Я сел на кровати, потёр лицо руками.

Мне нужно изменить репутацию целого района. Сделать Слободку… приемлемой. Безопасной. А лучше — модной.

Но как это сделать? Как превратить страх в интерес? Опасность в экзотику?

Ответ летал где-то на грани сознания, но я никак не мог его ухватить за хвост и вот пока хватал вспомнил о системе. За всей суетой я даже забыл, что мне пришли новые уведомления.

Перед глазами вспыхнул интерфейс

УРОВЕНЬ ДАРОВАНИЯ ПОВЫШЕН: 16

Получено +1 очко навыков

Свободных очков: 1

Много же мы продали блюд, однако. Аж больше десяти тысяч опыта накопилось.

Интерфейс продолжал разворачиваться перед глазами:

Условия выполнены:

— Достигнут уровень 16

— Управление командой 10+

— Создано 5+ уникальных рецептов

— Успешное управление логистикой и союзниками

РАЗБЛОКИРОВАНА НОВАЯ ВЕТКА ДАРА

Я выпрямился, сердце застучало быстрее. Новая ветвь?

Интерфейс развернулся полностью. Я видел три знакомые ветви — Синюю (Познание), Зелёную (Преобразование), Золотую (Влияние).

И рядом с ними загорелась четвёртая.

Серебристая и холодная, как клинок.

ВЕТВЬ УПРАВЛЕНИЯ

Доступные навыки:

— Экономика Трактира

— Обучение Персонала

— Анализ Логистики

— Создание Репутации

Я смотрел на список, не веря глазам.

Четыре новых навыка. Управление трактиром, обучение команды, логистика…

И последний.

Создание Репутации.

Я мысленно коснулся строки, и интерфейс развернул описание:

Создание Репутации (ур.1)

Позволяет считывать коллективное восприятие объекта или территории населением.

Эффекты (ур.1):

— Диагностика статуса: Отображает текущие ассоциации и ярлыки, закрепленные за местом.

— Карта страхов и желаний: Показывает доминирующие эмоции целевой аудитории по отношению к объекту.

— Анализ факторов: Выявляет конкретные причины текущей репутации (слухи, визуал, история).

Я замер, глядя в таблицу. Этот навык огромное подспорье. Система ответила на мой вопрос.

Как изменить репутацию Слободки? Как сделать опасный район модным местом?

Этот навык подскажет мне ответ.

Я усмехнулся в темноте комнаты и откинулся на подушку, посмотрел в потолок, закрыл глаза, чувствуя, как усталость наконец накрывает меня.

Завтра начнётся новая битва. Битва не за еду, а за репутацию. За имидж. За то, чтобы люди захотели прийти в Слободку.

Глава 19

Я проснулся на рассвете.

За окном было темно, морозно. Ветер свистел, гнал по улице сухой снег. Стекло затянуло узорами — тонкие ледяные перья расползались от углов к центру.

В доме было тепло. Я спустился вниз, на кухню. Матвей уже был там, разжигал печь. Тимка сидел за столом, зевал, тёр глаза.

— Рано, — пробормотал Тимка.

— Привыкай, — усмехнулся я. — Повара встают раньше всех.

Матвей закрыл заслонку печи, выпрямился:

— Александр, мы идём на рынок?

Я кивнул:

— Да. Сегодня готовим настоящий завтрак. Нужно отпраздновать нашу победу.

Мальчишки переглянулись, улыбаясь.

Мы оделись, вышли в холодное утро. Рынок просыпался — торговцы раскладывали товар, зазывали первых покупателей. Мы прошлись между рядами и впервые за всё время я не смотрел на цены. Покупал то, что хотел.

Хорошую рыбу — судака, толстого, с белым мясом. Белый хлеб. Молодой сыр. Сливочное масло. Яйца. Молоко.

Матвей смотрел на меня с удивлением:

— Александр… это же дорого.

Я усмехнулся:

— У нас есть деньги. Можем позволить себе нормальный завтрак. Нужно показать детям ради чего мы бились.

Мы вернулись домой с полными корзинами. Разложили продукты на столе.

— Начинаем, — сказал я.

Тимка вскочил:

— Что я делаю?

— Режь хлеб. Толстыми ломтями, в палец толщиной.

Тимка взялся за буханку, начал резать. Матвей смотрел на меня:

— А я?

— Рыбу чисти. Затем снимай филе и режь порционными кусками.

Матвей кивнул, взял нож.

Я разжёг огонь посильнее, поставил две сковороды. В одну бросил кусок сливочного масла — оно зашипело, растеклось золотой лужей. Сладкий, молочный запах наполнил кухню сразу.

Взял миску, разбил в неё три яйца, плеснул молока, взбил вилкой. Тимка подал мне нарезанный хлеб.

Я опускал ломти в яичную смесь по одному, пропитывал с обеих сторон, выкладывал на сковороду. Хлеб зашипел, начал золотиться. Я переворачивал его, следя, чтобы корочка была ровной.

Когда гренки почти дошли, я посыпал их сыром — толстым слоем. Сыр начал плавиться, течь по краям, пузыриться. Запах был невероятный.

Матвей подал мне филе судака — белые куски, без костей. Я посолил их, посыпал сушёными травами, выложил на вторую сковороду. Рыба зашипела громко. Я жарил её быстро, на сильном огне.

Варя спустилась по лестнице, за ней младшие дети. Они остановились на пороге кухни, принюхались.

— Что это? — прошептала Варя.

— Завтрак, — ответил я, улыбаясь.

Я начал выкладывать еду на большое блюдо. Гренки с расплавленным, подрумянившимся сыром. Рядом филе рыбы.

Поставил блюдо на стол. Все расселись, весело переговариваясь.

— А что это за хлеб такой интересный? — спросила Маша.

— Это солнечный хлеб, — я улыбнулся.

— Солнечный? — спросил маленький Гриша. — Потому что до него солнце дотронулось?

— Конечно, — рассмеялся я. — Матвей знаешь как бегал, чтобы солнечные лучи поймать? Поэтому ешьте.

Дети набросились на гренки. Откусывали, и сыр тянулся длинными белыми нитями. Они жевали, закрывали глаза от удовольствия.

Варя попробовала рыбу. Откусила кусок — мясо распалось на белые хлопья. Она прожевала, проглотила, посмотрела на меня:

— Александр… это…словно и не было той недели. Как вспомню, аж вздрагиваю.

Она не договорила. Ну а я улыбнулся в ответ и сел рядом, взял гренку, откусил. Это был вкус тепла, вкус дома, которому ничего не угрожает. Ну и вкус победы, разумеется.

Я глянул на остальных. Дети ели, смеялись, тянулись за добавкой. Матвей с Тимкой уплетали рыбу, переглядывались, улыбались. Варя резала гренку на маленькие кусочки для самых младших.

И я подумал: Вот ради этого я дрался.

Победа над Гильдией ради самой победы ничего не стоит. Я воюю с ними ради того, чтобы они ели рыбу, а не пустую кашу. Смеялись за столом, а не голодали. Были в тепле, а не мёрзли.

Вот она, настоящая победа.

Дверь открылась резко, впустив порыв холодного воздуха.

На пороге стоял Угрюмый в длинном тулупе, покрытом снегом. За его спиной виднелись двое его парней — Волк и ещё один, которого я не знал. Широкоплечий, с бычьей шеей и маленькими глазами.

— Доброе утро, повар, — усмехнулся Угрюмый, стряхивая снег. — Вижу, празднуем победу?

Я кивнул на стол:

— Присоединяйтесь. Есть ещё рыба.

Угрюмый замялся, потом всё же вошёл, сел за стол. Его парни тоже уселись, когда я кивнул.

Варя подала им тарелки. Угрюмый попробовал гренку, прожевал, кивнул с уважением:

— Неплохо. Не праздничный пир, но хороший завтрак.

Он допил отвар, вытер рот тыльной стороной ладони, посмотрел на меня:

— Готов смотреть здание?

Я встал:

— Готов.

Мы оделись — я, Матвей, Тимка. Варя осталась дома с младшими. Сказала, что потом придет. Угрюмый повёл нас через Слободку. Сначала мы шли по знакомым улицам — тем, что я уже видел. Дома покосившиеся, но обжитые. Дым из труб, голоса за заборами, дети, бегающие по снегу.

Потом район начал меняться. Дома стали ниже, грязнее. Заборы сломанные. Улицы уже, темнее. Снег здесь не убирали — он лежал толстым слоем, перемешанный с грязью и золой.

Угрюмый шёл впереди, парни по бокам. Он оглянулся через плечо:

— Здесь глухие места, Александр. Тут даже мои парни ходят по двое, но территорию мы держим. Чужаки сюда не лезут.

Я кивнул, оглядываясь. В проёмах между домами мелькали люди. Кто-то смотрел на нас из окон, прячась за шторами. Чувствовалось напряжение — словно район затаился, наблюдая.

Мы свернули за угол и я услышал голоса.

Впереди, на небольшой площади перед пустырём, собралась толпа. Человек двадцать, может тридцать. Мужчины, женщины, подростки. Они стояли кучками, переговаривались, смотрели в нашу сторону.

Когда мы вышли на площадь, один из мужчин заметил меня. Ткнул локтем соседа, зашептал:

— Это он! Тот повар!

Шёпот прокатился по толпе. Люди начали поворачиваться, смотреть на меня. Сначала один, потом пятеро, потом вся толпа.

Угрюмый остановился, усмехнулся:

— Слава идёт впереди тебя, Александр.

Люди начали подходить. Сначала робко, потом смелее. Окружили нас неплотным кольцом. Смотрели на меня с любопытством, надеждой, отчаянием.

Один из мужчин — худой, в латаном тулупе шагнул вперёд:

— Мастер… это правда? Ты Гильдию победил?

Я кивнул:

— Правда.

Толпа загудела. Кто-то присвистнул, кто-то хлопнул соседа по плечу.

Но тут же посыпались вопросы — громкие, перебивая друг друга:

— А трактир правда откроешь⁈

— Когда начнём⁈

— Работа будет⁈

Я поднял руку, и толпа затихла. Затем оглядел их всех внимательно:

— По порядку. Да, трактир открою. Здесь, в Слободке. Начнём как только куплю здание.

Широкоплечий мужчина протиснулся вперёд:

— Мастер, я плотник. Иван зовут. Двадцать лет в артели проработал — и дома ставил, и крыши крыл, и резьбу делал. Хозяин разорился, нас всех распустил. Вот уже год без дела сижу. Возьмёшь?

Я посмотрел на его руки. Да, это руки мастера — пальцы искривлены от работы с инструментами, шрамы.

— Возьму, Иван. Плотники мне нужны.

Иван выдохнул, будто гора упала с его плеч. Кивнул благодарно.

Женщина с ребёнком на руках протиснулась вперёд. Лицо исхудавшее, но глаза горят:

— А мой муж каменщик, мастер! Николаем зовут! Руки золотые, клал печи и стены по всему Посаду! Только в Слободке каменщики никому не нужны — тут всё дерево да глина. Вот уже полгода без работы!

Я кивнул ей:

— Каменщики мне тоже нужны. Пусть приходит, когда начнём.

Старик с седой бородой, согнутый, но крепкий, подошёл ближе:

— Я печник, мастер. Фёдором кличут. Сорок лет печи клал — и в богатых домах, и в трактирах. Знаю, как тягу правильную сделать, чтоб дым не шёл, чтоб жар держался. Но спину сорвал три года назад, тяжести таскать не могу. Никто не берёт. Говорят — старый, негодный, но руки-то помнят, мастер! Я ещё могу!

Я посмотрел ему в глаза. Видел гордость, отчаяние, надежду.

— Фёдор, мне нужен печник. Не грузчик, а именно печник. Чтоб печь сложил правильную, чтоб кухня работала как надо. Справишься?

Старик выпрямился, глаза засветились:

— Справлюсь, мастер! Клянусь!

Подросток лет пятнадцати, худой, в рваной шапке, выкрикнул:

— А я таскать могу, мастер! Сильный! Вот, смотри! — он согнул руку, показывая небольшую, но крепкую мышцу.

Толпа засмеялась — не зло, а по-доброму.

Я усмехнулся:

— Как зовут?

— Гришка!

— Придёшь, Гришка. Грузчики нужны.

Ещё один мужчина протиснулся вперёд:

— Мастер, я поваром работал! В трактире «Медный Кабан» на Посаде, три года! Могу и мясо рубить, и суп варить, и тесто месить, и соусы делать! Потом хозяин помер, а наследники закрыли заведение. Всех выгнали. Возьмёшь на кухню?

Я прищурился:

— Как зовут?

— Пётр.

— Что лучше всего умеешь готовить?

Пётр замялся, потом сказал честно:

— Бульоны. Меня в «Кабане» на бульоны ставили. Хозяин говорил, что у меня рука лёгкая.

Я кивнул:

— Пётр, приходи. Попробую тебя на кухне.

Вопросы снова посыпались один за другим:

— Мастер, а когда точно начнём⁈

— Сколько платить будешь⁈

— А чужих возьмёшь или только слобожан⁈

— Правда, что с Белозёровым воюешь⁈

— Гильдия не помешает⁈

Я снова поднял руку. Толпа затихла.

— Начнём, как только куплю здание и осмотрю его. Платить буду справедливо — по работе. Кто работает хорошо, получает больше. Возьму всех, кто умеет работать — хоть слобожан, хоть посадских. Мне всё равно, откуда ты. Главное — чтоб руки золотые были.

Я сделал паузу, посмотрел на них серьёзно:

— С Белозёровым я действительно воюю. Гильдия может попытаться помешать, но я не отступлю и если вы со мной — я не дам вас в обиду.

Толпа замолчала на секунду. Потом кто-то выкрикнул:

— Мы с тобой, мастер!

— Мы за тебя горой!

— Ты Гильдию умыл, ты наш!

Иван-плотник наклонился ближе, сказал тихо, чтобы слышал только я:

— Мастер, мы не забулдыги какие ты не подумай. Мы мастера. Просто жизнь нас придавила. Дай шанс — не подведём.

Я посмотрел ему в глаза и кивнул:

— Верю.

Толпа начала расходиться — медленно, оглядываясь, но расходилась. Люди переговаривались, обсуждали.

Мы пошли дальше. Матвей, который шел рядом, тихо сказал:

— Александр… они смотрят на тебя как на героя.

Я покачал головой:

— Да будет тебе. Героя нашёл. Скорее они смотрят как на возможность. И винить их за это нельзя.

— Это не одно и то же?

Я не ответил.

Мысли крутились в голове: Получается. я теперь не просто торговец или повар, который выиграл пари.

Я каким-то образом умудрился стать надеждой Слободки. Они верят, что я изменю их жизнь. Дам работу. Еду.

Мы свернули в узкий переулок между покосившимися сараями и впереди, в конце улицы, я увидел здание. Оно выбивалось из общего ряда так резко, что казалось чужеродным.

Оно стояло особняком, отдельно от изб, на довольно широкой площади. Высокое, мрачное. Стены серые, из тёмного камня. Окна узкие, как бойницы. Крыша острая, покатая, покрытая красной черепицей. Над входом виднелась статуя горгульи, кажется, но половина морды откололась.

Я остановился, глядя на него с удивлением. На массивную дубовую дверь, на ливневки в виде тех же маленьких горгулий. Здание выглядело чужим. Мрачным. Словно маленький замок, затерянный среди нищеты.

Мы подошли ближе. Матвей рядом присвистнул тихо:

— Вот это да…

Тимка поёжился:

— Страшное какое.

Угрюмый усмехнулся:

— Вот она. «Гнилая Бочка». Красавица, правда?

У входа топтался мужичок. Невысокий, худой, в потрёпанном тулупе. Лет сорока, может сорока пяти. Лицо серое, усталое. Он увидел нас, вздрогнул, отступил на шаг.

Угрюмый подошёл к нему, кивнул мне:

— Это владелец. Зовут… как тебя там?

— Семён, — пробормотал мужичок, не глядя на Угрюмого. — Семён Кривой.

Он действительно косил одним глазом — левым.

Я подошёл ближе, протянул руку:

— Александр. Я хочу купить это здание.

Семён посмотрел на мою руку, потом пожал её быстро, нервно. Ладонь влажная, холодная.

— Купить? — переспросил он недоверчиво. — Вы… вы правда хотите купить?

— Правда.

Семён облизнул губы, посмотрел на здание, потом на меня:

— Вы знаете, что это место… проклято?

Я пожал плечами:

— Слышал. Расскажи подробнее.

Семён замялся, потом вздохнул:

— Здание старое. Его строил… приезжий. Лет тридцать назад, может больше. С Запада он приехал, говорят из-за моря. Богатый был и странный. Говорил чудно, одевался не по-нашему. С дочкой приехал — девочка лет десяти, болела какой-то хворью. Кашляла кровью, кожа белая как у мертвеца.

Он замолчал, сглотнул.

Угрюмый хмыкнул, добавил:

— Я тогда пацаном был, но помню. Народ его боялся. Говорили, что он колдун, что дочь его — не живая, а мертвая.

Семён кивнул:

— Он построил этот дом за полгода. Сам рисовал, сам камень выбирал. Нанял каменщиков, плотников. Платил золотом, но работать было тяжко — он орал на всех, требовал чтоб всё было как на его рисунках. Окна узкие, стены толстые, дверь тяжёлая. Словно крепость строил.

— Чтоб спрятать дочь от смерти, — тихо сказал Угрюмый. — Так говорили.

Семён кивнул снова:

— Он её не выпускал. Держал в комнате наверху, за запертой дверью. Никого не пускал кроме лекарей. Сам ухаживал, сам кормил, но она всё хирела, хирела… А потом умерла. Зимой.

Он замолчал. Ветер свистнул между домами, поднял снежную пыль.

— И что потом? — спросил я с интересом.

Семён поёжился:

— Потом отец сошёл с ума. Он не хоронил её. Держал тело в комнате, запер дверь, никого не пускал. Говорил соседям, что она спит. Что скоро проснётся. Говорят, по ночам ходил по дому, бормотал что-то. Говорил, что слышит её шаги. Что она зовёт его.

Матвей рядом поёжился. Тимка побледнел.

— А потом его нашли, — продолжил Семён тихо. — В главном зале. Висел на верёвке, привязанной к балке. Лицо синее, глаза выпучены. На полу под ним стоял опрокинутый стул.

Угрюмый хмыкнул:

— Похоронили и его, и девочку. Потом здание перешло в руки города, потом его продали. Первый хозяин — торговец — держался год. Потом спился и умер от удара. Второго — трактирщика — зарезали в этом же зале. Говорили, что грабители это были., но ничего не взяли и это странно. Третий хозяин продержался три месяца и сбежал из города, побросав всё. Только прежде здание продал моему дяде. Он хотел харчевню открыть, да не срослось. Только название дать успел.

Семён кивнул мрачно:

— А мне оно досталось по наследству. Я пытался сдать его в аренду — никто не берёт. Пытался продать — никто не покупает. Пять лет уже. Оно стоит пустое, гниёт. Я сам туда боюсь заходить.

Он посмотрел на меня:

— Вы правда хотите это купить? Я человек честный, как видите. Все вам рассказал. Мне, конечно, деньги нужны, да и избавиться я от него хочу, но и не предупредить не могу.

Я посмотрел на здание. Узкие окна смотрели на меня как пустые глаза. Место давило. Даже снаружи чувствовалось что-то тяжёлое, холодное. Словно само здание отталкивало людей.

Угрюмый стоял рядом, смотрел на дом настороженно. Волк и второй парень молчали, переминались с ноги на ногу.

Матвей шепнул:

— Александр… может, правда не надо?

Я не ответил. Посмотрел на Семёна:

— Можно войти?

Семён замялся, потом полез в карман, достал связку ключей. Подошёл к двери, вставил ключ в замок. Повернул с трудом — замок заржавел.

Дверь открылась медленно, с протяжным скрипом. Изнутри пахнуло холодом, пылью и запахом старого дерева, сыростью, запустением.

Семён отступил назад:

— Я… я подожду здесь.

Угрюмый хмыкнул, но тоже не двинулся с места.

Я шагнул вперёд. Переступил порог и вошёл внутрь.

Внутри было темно. Свет проникал только через узкие окна — тонкие полосы, пробивающиеся сквозь пыль. Они высвечивали пол, стены, но не рассеивали мрак.

Я остановился, дал глазам привыкнуть и начал рассматривать главный зал.

Высокие потолки — метра четыре, не меньше. Тёмные деревянные балки пересекали их, массивные, почерневшие от времени.

Пол каменный, покрытый толстым слоем пыли. Стены тоже каменные, голые. В дальнем конце зала — огромный камин из чёрного камня.

Слева — широкая лестница, ведущая наверх. Деревянные ступени выглядели ненадежно. Лестнице точно требовался плотник.

Справа — проход, наверное, на кухню или в подсобку.

Пахло пылью, сыростью, старым деревом и было холодно — холоднее, чем на улице. Словно стены не держали тепло, а отталкивали его.

Место давило. Тяжесть висела в воздухе, словно кто-то невидимый стоял за спиной и смотрел.

За мной вошли Матвей, Тимка, Угрюмый с парнями.

Матвей прошептал:

— Тут… тут тяжело дышать.

Угрюмый хмыкнул:

— Говорил же — душно тут. Может, ну его, Саша?

Я не ответил. Шёл по залу медленно, оглядывался. Смотрел на стены, на потолок, на камин и видел не грязь и мрак, а пространство, высоту, величие.

Высокие потолки — можно повесить люстры. Сделать освещение драматичным, снизу вверх, чтоб тени играли на стенах.

Камин — огромный, центральный. Почистить, растопить, пусть пламя горит постоянно. Живой огонь притягивает людей.

Каменные стены — оставить их как есть. Не штукатурить, не белить. Пусть будут серыми, мрачными. Это создаёт атмосферу.

Лестница — починить, но не убирать скрип. Пусть скрипит. Это добавляет аутентичности.

Я остановился посреди зала, посмотрел вверх на балки.

И активировал навык, который выучил в новой ветви.

Создание Репутации

Интерфейс вспыхнул перед глазами.

Объект: Здание (бывш. «Гнилая Бочка»)

Текущая репутация локации:

— Статус: «Проклятое место»

— Восприятие: «Дом Мертвецов»

— Фактор страха: 95% (Мистический ужас)

— Привлекательность для обывателя: 0%

Ключевые факторы репутации:

— История: 3 смерти, самоубийство, безумие

— Архитектура: чужеродная, готическая, отталкивающая

— Атмосфера: давящая, холодная, тревожная

— Локация: Слободка (опасный район)

Целевая аудитория:

— Обыватели: интерес (0%)

— Богатые: интерес возможен (15%)

Я хмыкнул — анализ только подтвердил мои мысли:

— Я беру это здание, — проговорил я, оглядывая удивленных спутников и остановив взгляд на Семёне. — За сколько продаешь?

— Триста серебряных, — оживился тот, боязливо поглядывая на Угрюмого.

Ну скулах у того заиграли желваки, а руки сжались в кулаки. Я тут же понял, что Семену сейчас прилетит.

— Сто серебряных, Семен, или продавай и дальше свой дом, — флегматично пожал я плечами. — Ну или сделай мне здесь ремонт и тогда я дам тебе три сотни. Это мое последнее слово.

— Согласен на сотню, — вздохнул Семён, но судя по взгляду, он и этой сумме был доволен.

— Саш, ты уверен? — осторожно уточнил Угрюмый.

— Более чем.

Глава 20

Кирилл Семёнович стоял у окна своего кабинета на втором этаже «Золотого Гуся» и смотрел на утреннюю улицу.

Несколько дней прошло с ярмарки, которые он провёл в напряжённом ожидании удара, но удара не было.

Вчера зал был полон. Люди приходили посмотреть на «того самого повара, что спорил с уличным торговцем». Выручка была хорошей — не рекордной, но стабильной. Кирилл думал, что пронесло. Что Белозёров не станет мстить.

Он ошибся.

За окном остановилась телега, запряжённая двумя лошадьми. На борту — надпись «Митяй и сыновья. Мясо отборное». Кирилл улыбнулся. Старый партнёр. Двадцать лет работы, ни одного срыва поставок.

Он спустился вниз, вышел на крыльцо. Дядя Митяй — грузный мужик лет пятиидесяти, в засаленном фартуке и меховой шапке — уже выгружал туши.

— Доброе утро, Семёныч! — крикнул он весело. — Привёз лучшее! Телятина — загляденье, птица — первый сорт!

Кирилл подошёл, осмотрел мясо. Действительно — отборное. Телятина розовая с белыми прожилками. Птица крупная, откормленная.

— Мясо отличное, Митяй, — кивнул Кирилл. — Как всегда.

— Стараемся, Кирилл Семёнович, — Митяй вытер руки о фартук. — Для лучшего трактира — лучшее.

Кирилл взял список, пробежал глазами. Телятина — три туши. Птица — двадцать штук. Сумма внизу: двести сорок серебряных. Дорого, конечно, но он привык. Качество стоит денег.

Он достал кошелек и передал деньги Митяю.

— Принято. Спасибо, Митяй.

Митяй кивнул, убрал в карман. Помощники стали затаскивать мясо на кухню.

Кирилл вернулся внутрь, посмотрел на часы — десять утра. Через два часа начнётся обед. Время готовить.

Он спустился на кухню. Повара уже разделывали мясо — рубили, зачищали, мариновали. Запах свежей телятины наполнил воздух.

Кирилл остановился у разделочного стола, посмотрел на работу Ивана. Тот ловко снимал кожу с птицы.

— Иван, сегодня делаем «Золотые Полумесяцы» они еще с ярмарки хорошо идут. думаю, нужно их оставить.

Иван кивнул:

— Понял, Семёныч.

Кирилл прошёлся по кухне, проверяя работу. Всё шло по плану.

* * *

Полдень.

Кирилл вышел в зал и сразу почувствовал что-то неладное.

Зал был почти пуст. Из двадцати столов занято всего два — за одним сидела пожилая пара, постоянные клиенты, которые приходили каждый день, за вторым одинокий купец доедал суп. В это время обычно зал был забит под завязку, официанты едва успевали разносить блюда.

Кирилл нахмурился, оглядел пустые столы. Может, люди задерживаются? Случайность?

Дверь открылась, и вошли двое купцов в добротных тулупах. Кирилл их хорошо знал — постоянные клиенты, приходили строго в полдень и всегда зазывали одно и то же. Они остановились у входа, посмотрели на доску со списком блюд и ценами. Переглянулись. Развернулись к выходу и вышли, не сказав ни слова.

Кирилл замер на месте, не веря глазам.

Через минуту дверь снова открылась. Семья — муж, жена, двое детей. Тоже постоянные клиенты, приходили каждую неделю. Они посмотрели на меню, муж что-то прошептал жене, и они ушли, даже не присев.

Холодок прополз по спине Кирилла, сжал желудок. Это уже не случайность.

Он бросился к двери, распахнул её и выскочил на крыльцо. Семья уже отходила по улице, муж вёл детей за руки.

— Пётр Ильич! Подождите!

Мужчина остановился, обернулся. Лицо виноватое, взгляд бегающий.

Кирилл подбежал к нему, стараясь не показать волнения:

— Пётр Ильич, вы куда? У нас сегодня свежая телятина, только утром привезли!

Пётр Ильич замялся, отвёл глаза, помялся на месте:

— Прости, Кирилл Семёнович, уважение тебе, конечно, мы всегда у тебя обедали… но напротив, у «Сытого Монаха», такой же обед в два раза дешевле. Времена нынче тяжёлые, сам понимаешь… семья большая, расходы…

Кирилл почувствовал, как земля уходит из-под ног:

— В два раза⁈ С ума они посходили что ли… Как это в два раза?

— Да вот так, — Пётр Ильич пожал плечами. — Птица там по пять за порцию, а у тебя по десять. Телятина тоже…

— Но это же… — Кирилл запнулся, пытаясь осмыслить услышанное. — Это же ниже себестоимости! Мясо одно столько стоит!

Пётр Ильич снова пожал плечами, и ответил на этот раз более жёстко:

— Может быть, Кирилл Семёнович, но я плачу за еду, а не за твои расходы. У меня семья, мне надо кормить детей.

Он развернулся и повёл семью дальше по улице, не оглядываясь.

Кирилл стоял на крыльце и смотрел им вслед, чувствуя, как внутри всё сжимается в тугой узел. Потом медленно повернул голову и посмотрел через улицу на трактир напротив.

«Сытый Монах» — трактир среднего уровня, который он всегда считал забегаловкой для тех, у кого нет ни вкуса, ни достатка. Дешёвая еда и такая же обстановка.

Сейчас оттуда валил народ. Люди заходили внутрь и выходили с довольными лицами, жуя на ходу, смеясь, переговариваясь. В окна было видно как люди едят, как официанты бегают. В зале была полная посадка.

А его «Золотой Гусь» — лучший трактир района — стоял пустой, как склеп.

Кирилл сжал кулаки. Он уже понял что произошло.

Это происки Белозёрова. Он обрушил цены. Классический приём — убить конкурента ценами, продавая в убыток, а потом поднять цены обратно, когда конкурент сдохнет.

Он развернулся и вошёл обратно в трактир, уже зная, что делать дальше. Нужно срочно резать расходы и начать следует с поставок.

Кирилл влетел на кухню как ураган. Повара обернулись, испуганно глядя на его лицо. Иван замер с ножом над разделочной доской.

— Где Митяй⁈ — выкрикнул Кирилл.

— Там, — Иван кивнул в сторону служебного входа. — Отвар пьёт с Петром.

Кирилл рванул к служебному входу, распахнул дверь.

Дядя Митяй сидел на скамье у стены, держал в руках кружку с отваром и неспешно беседовал с одним из помощников повара. Увидев Кирилла, он улыбнулся:

— А, Семёныч! Отварчику не хотите? Хороший, с мятой…

— Митяй, — Кирилл подошёл вплотную, голос напряжённый. — Скидывай цену. Срочно.

Митяй моргнул, улыбка сползла с лица:

— Что?

— Цену на мясо. Скидывай. — Кирилл говорил быстро, сбивчиво. — Соседи цены сбросили в два раза. Я не могу продавать это мясо по старой цене, я прогорю! Мне нужна скидка хотя бы процентов тридцать, понимаешь?

Митяй медленно поставил кружку на скамью. Лицо стало серьёзным, даже мрачным. Он посмотрел на Кирилла, потом отвёл глаза, начал мять шапку в руках.

— Не могу, Семёныч, — сказал он тихо.

Кирилл почувствовал, как внутри что-то оборвалось:

— Как это «не можешь»? Митяй, мы десять лет работаем! Ты знаешь, что я всегда платил вовремя, никогда не торговался! Я прошу не бесплатно отдать, а просто скинуть цену на время! Ты хочешь, чтобы я закрылся⁈

Митяй сжал шапку сильнее. Он всё ещё не смотрел на Кирилла.

— Не могу, — повторил он ещё тише. — Был… был приказ.

— Какой приказ? — Кирилл шагнул ближе.

Митяй поднял голову, посмотрел Кириллу в глаза. В его взгляде был страх и стыд:

— Из Гильдии. Лично от Него. — Он не называл имени, но Кирилл и так понял. — Мне сказали: если я скину тебе хоть медяк с цены — меня лишат места на бойнях. Понимаешь? Меня вышвырнут и сыновей моих вышвырнут. Нас не пустят ни на одну бойню в городе. Мы останемся без дела и без хлеба.

Он замолчал, глядя на Кирилла с мольбой о понимании в глазах.

— Прости, Семёныч, — прошептал Митяй. — Я бы рад, клянусь Богом, я бы рад, но не могу. Цена прежняя или… или я увожу мясо обратно.

Кирилл стоял неподвижно, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Белозёров перекрыл ему поставки. Не полностью — это было бы слишком грубо и заметно. Он просто заморозил цены. Кирилл может купить мясо, но по стандартной цене, а продавать вынужден по заниженной, потому что конкуренты цены сбросили.

Стратегия удушения «ножницы». Цены сжимаются с двух сторон, как лезвия, разрывая его прибыль в клочья.

Если он купит мясо — будет продавать в убыток. Если не купит — останется без товара и закроет кухню. В любом случае это путь к разорению.

Кирилл медленно выдохнул, разжал кулаки.

— Оставляй, — сказал он глухо.

Митяй вздрогнул:

— Что?

— Оставляй мясо. Я беру.

Митяй облегчённо выдохнул, кивнул:

— Спасибо, Семёныч. Я… я правда не хотел…

— Я знаю, — оборвал его Кирилл. — Иди.

Митяй поднялся со скамьи, взял шапку, надел. Посмотрел на Кирилла последний раз — виноватым, несчастным взглядом. Потом быстро пошёл к выходу, почти убежал.

Кирилл остался стоять один у служебного входа.

Он всё понимал. Белозёров не просто мстил ему за непокорность. Он так учил остальных. Показывал кто здесь хозяин и что бывает с теми, кто не встаёт на колени по первому требованию.

Кирилл сжал челюсти.

Он думает, что я сломаюсь. Что приползу обратно, буду просить прощения.

Ошибается.

Он развернулся, вошёл обратно на кухню. Повара смотрели на него с тревогой.

— Работаем, — сказал Кирилл жёстко. — Готовим как обычно. Качество не снижаем. Если Белозёров думает, что задушит меня ценами — он ошибается. Моё мастерство перебьёт его низкие цены.

Иван неуверенно кивнул:

— Понял, Семёныч.

Кирилл прошёл через кухню к выходу в зал. Остановился у двери, посмотрел через стекло.

Зал был всё ещё пустой. Только пожилая пара допивала сбитень за своим столом, а напротив, через улицу, «Сытый Монах», да и не только он, но и другие трактиры ломились от посетителей.

Кирилл стиснул зубы.

Продержусь. Обязательно продержусь.

Но в глубине души он уже знал, что проигрывает.

* * *

Белозёров сидел у окна на втором этаже «Сытого Монаха» и пытался наслаждаться обедом. Столик был лучшим в заведении — угловой, с видом на улицу и прямо на «Золотого Гуся» напротив. Белозёров специально выбрал его. Он хотел видеть свой триумф.

Перед ним стояла тарелка с полумесяцами — теми самыми, которые «Монах» скопировал и продавал по пять медяков. Белозёров разрезал один, отправил в рот, прожевал медленно, оценивая вкус.

Мясо жёсткое. Тесто суховатое. Специй мало, вкус плоский. Он проглотил, запил вином, усмехнулся.

Отвратительно, но дёшево, а дешевизна — это оружие, которое бьёт без промаха.

Белозёров посмотрел в окно, на улицу внизу. Поток людей шёл мимо «Золотого Гуся». Они смотрели на цены, качали головами и шли дальше — прямиком в «Сытого Монаха».

Белозёров отпил вина, откинулся на спинку стула. План работал безупречно. Финансовые клещи — простая и элегантная схема.

Он приказал всем трактирам Гильдии в этом районе снизить цены вдвое. Да, они работали в убыток. Да, это стоило денег, но Гильдия компенсировала убытки из общего фонда. В нем хранились деньги, которые стекались со всех трактиров города. Несколько недель такой работы — это капля в море для Гильдии.

А для Кирилла — это смерть, потому что Кирилл теперь платил из собственного кармана. У него не было общего фонда и не было такого запаса прочности.

Белозёров улыбнулся, отрезал ещё кусок полумесяца.

Через неделю, максимум две, Кирилл обанкротится. Придёт просить пощады и тогда Белозёров купит «Золотого Гуся» за копейки. Превратит его в склад или сдаст в аренду кому-нибудь покорному.

А Кирилл… Кирилл может остаться поваром, если захочет. Простым поваром на чужой кухне, без гордости и без амбиций.

Будет уроком для всех остальных.

Белозёров посмотрел в окно напротив, на второй этаж «Золотого Гуся». Кирилл стоял у окна своего кабинета, смотрел вниз на улицу и смотрел на толпу у «Сытого Monахa», на пустоту перед своим трактиром.

Потом он поднял голову и посмотрел прямо на Белозёрова. Их взгляды встретились через улицу. Белозёров медленно поднял бокал с вином. Отсалютовал Кириллу, затем поднёс к губам, не отрывая взгляда. Лёгкий, издевательский салют.

Твоё здоровье, бывший партнёр.

Он отпил, поставил бокал на стол.

Кирилл стоял неподвижно, глядя на него с ненавистью, а потом резко развернулся и исчез из окна.

Белозёров усмехнулся. Сейчас Кирилл злится. Это хорошо. Злость мутит разум, заставляет совершать ошибки. Он попытается бороться, вложит последние деньги в попытку удержаться на плаву.

И утонет быстрее.

Белозёров допил вино, вытер губы салфеткой.

Через несколько минут дверь в зал на втором этаже распахнулась с грохотом. Белозёров даже не обернулся. Он и так знал, кто пришел.

Тяжёлые шаги застучали по полу. Охранник у лестницы дёрнулся, схватился за дубинку, но Белозёров лениво махнул рукой:

— Пустите.

Кирилл подошёл к столу, остановился напротив. Лицо его было мокрым от пота и ярости.

Белозёров посмотрел на него спокойно, почти скучающе:

— Кирилл. Присаживайся. Вина хочешь?

— Зачем⁈ — выкрикнул Кирилл, не садясь. — Зачем ты это делаешь⁈ Я приносил в казну Гильдии больше, чем любой другой трактир в этом районе! Ты режешь свою лучшую корову!

Белозёров отрезал кусок полумесяца, отправил в рот. Прожевал, проглотил и только после этого ответил:

— Ты приносил золото, Кирилл, но ты перестал быть покорным, а без покорности твоё золото опасно. Насмотрелся на того выскочку-повара, который завтра исчезнет?

Кирилл ударил кулаком по столу, бокал подпрыгнул:

— Ты разоряешь меня из-за своих дурацких обид!

Белозёров посмотрел на него с холодком во взгляде:

— Я учу тебя покорности и всех остальных на твоем примере. У тебя есть выход, Кирилл. Очень простой выход.

Он наклонился вперёд, сложил руки на столе:

— Приди на Совет Гильдии. Публично покайся. Скажи всем мастерам, что этот Александр — мошенник. Что его еда — отрава для желудков. Что он обманул народ дешёвыми трюками. Скажи это громко, при всех.

Он сделал паузу, улыбнулся:

— И цены на мясо для тебя… волшебным образом упадут. Митяй вернётся с извинениями. «Монах» прекратит снижать цены. Всё вернётся на свои места.

Кирилл смотрел на него молча. Лицо его стало бледным, руки задрожали.

Потом он медленно выпрямился, сказал тихо и с ненавистью:

— Пошёл ты. Я ведь знаю, что все это красивые слова. Я знаю тебя, Белозеров, лучше чем кто бы то ни был.

Он развернулся и пошёл к выходу.

Белозёров спокойно отпил вина, крикнул ему в спину:

— У тебя неделя, Кирилл. Через неделю я куплю твой трактир и сделаю из него склад для муки. Подумай об этом.

Кирилл не обернулся. Вышел, хлопнув дверью.

Белозёров откинулся на спинку стула, посмотрел в окно.

Через улицу «Золотой Гусь» стоял пустой и тихий, а здесь, в «Сытом Монахе», кипела жизнь.

Белозёров улыбнулся и вызвал официанта:

— Принеси ещё вина. Только хорошего.

* * *

Кирилл вернулся в «Золотого Гуся» и прошёл через зал, не глядя по сторонам.

Пожилая пара уже ушла. Зал был абсолютно пуст. Стулья аккуратно задвинуты под столы, скатерти свежие, приборы блестят. Всё готово к приёму гостей.

Но гостей не было.

Он поднялся в свой кабинет, закрыл дверь, прошёл к окну и посмотрел вниз на улицу.

«Сытый Монах» всё ещё работал в полную силу. Люди входили и выходили бесконечным потоком. Белозёров превратил посредственную забегаловку в магнит для всего района — просто опустив цены.

Кирилл сжал кулаки, прислонился лбом к холодному стеклу.

Неделя, — повторил он мысленно слова Белозёрова. Через неделю он купит мой трактир.

Он попытался посчитать в уме.

Двести сорок серебряных за сегодняшнюю поставку мяса. Из этого мяса он не продаст ничего, а послезавтра оно уже будет несвежим. Если продавать по той же цене, что и «Монах» в любом случае — катастрофа.

А ещё зарплаты поварам, официантам. Дрова. Всё это требовало денег.

Даже если он вынет деньги из кубышки, ничего не поменяется. У него нет денег воевать с гильдией себе в убыток.

Кирилл медленно выпрямился, отошёл от окна. Прошёлся по кабинету и остановился у стола. Здесь лежали бухгалтерские книги — записи доходов и расходов за последние годы. Он открыл последнюю страницу, посмотрел на цифры.

Капитал «Золотого Гуся»: восемьсот серебряных. Этого хватит на четыре дня. Может, пять, если урезать зарплаты. Он закрыл книгу, сел за стол, опустил голову на руки.

Как управляющий я мёртв. Белозёров играет в игру, где у него бесконечные ресурсы, а у меня — горстка монет.

Я не могу победить его деньгами.

Он поднял голову, посмотрел в окно снова.

Но я повар. Мастер. Моя сила не в монетах, а в руках. В моих знаниях. В умении создавать вкус, который заставляет людей возвращаться.

Если бы у меня было что-то новое… что-то, чего нет ни у кого в городе… что-то, ради чего люди готовы платить больше, чем у конкурентов…

И тут в голове всплыли слова Александра.

«Я могу дать тебе новое меню. Блюда, которых нет ни в одном трактире города. Они заставят людей валом валить к тебе.»

Тогда это звучало как наглость. Дерзость уличного повара, который ничего не понимает в высокой кухне.

Сейчас это выглядело как единственный выход. Кирилл встал, подошёл к окну, посмотрел в сторону Слободки.

Александр победил его на ярмарке. Три блюда из одной печи против пяти. Скорость, гибкость, новизна. Люди стояли в очереди не за качеством томлёного мяса, а за эмоциями, за «пшиком», за чем-то, чего они раньше не видели.

Он знает что-то, чего не знаю я. Что-то, что работает и заставляет людей забыть о цене и думать только о вкусе.

Мне нужно его знание.

Кирилл сжал челюсти. Идти к Александру за помощью было унизительно. Это означало признать, что он, мастер, не может справиться сам, что уличный повар знает больше.

Но что хуже — унижение или смерть?

Он посмотрел на «Сытого Монаха» через улицу. На довольное лицо Белозёрова в окне второго этажа.

Если я не сделаю ничего — через неделю мой трактир станет складом, а я стану нищим.

Если я пойду к Александру… может быть, у меня появится оружие, против которого у Белозёрова нет защиты.

Кирилл развернулся от окна, прошёл к двери и спустился на кухню. Повара готовили ужин, хотя никого в зале не было. Иван стоял у плиты, помешивал бульон.

Кирилл остановился на пороге, посмотрел на них. На свою кухню, команду. Все это было его жизнью.

Я не сдамся Белозёрову. Никогда.

Он снял белый китель — символ мастера, символ чистоты и порядка. Повесил его на крючок у двери и надел простой тёмный тулуп.

Иван обернулся, увидел его, удивился:

— Кирилл Семёнович? Вы домой?

Кирилл остановился у выхода, посмотрел на заместителя:

— Нет, Иван. Я иду в ад. Говорят, там сейчас подают лучшее мясо.

Иван моргнул, не понимая.

Кирилл вышел в ночь, направляясь в сторону Слободки.

Глава 21

Я стоял посреди главного зала «Гнилой Бочки» и весело смотрел на свою команду. Час назад я отдал Семёну сто серебряных монет, и теперь это мрачное каменное чудовище принадлежало мне.

Факелы, которые принёс Волк, горели неровно — языки пламени метались на сквозняке, отбрасывая дёргающиеся тени на стены. Окна подернулись инеем, так как мы здесь уже изрядно надышали. Пахло сыростью, старым камнем и затхлым воздухом. Немудрено, ведь тут давно не проветривали.

Все расселись на ящиках, которые мы нашли в подвале. Угрюмый устроился напротив меня, откинувшись назад и скрестив руки на груди. Его тяжёлый взгляд скользил по высоким сводам потолка.

Волк сидел рядом с ним, молчаливый как всегда. Только его глаза двигались — медленно, обшаривая каждый угол зала.

Варя, которая пришла недавно, куталась в свой тулуп, поджав ноги под себя. Она то и дело бросала взгляды на потолок — боялась, что оттуда что-нибудь упадёт.

Тишина затягивалась. Они ждали.

Угрюмый первым не выдержал:

— Ну что, повар, — он кивнул на стены, покрытые плесенью и паутиной. — Объясни мне, зачем нормальному человеку покупать этот склеп за сто серебряных? Даже для тебя это странно.

Я усмехнулся:

— Потому что никто больше не додумался бы его купить. В этом наше преимущество.

— Какое преимущество? — Варя поёжилась. — Здесь холодно, страшно, и пахнет… не знаю чем, но плохо.

— Именно, — я кивнул. — Это здание пугает, а Слободка пугает богатых. Купцы из Верхнего города сюда не суются. Дворяне тем более. Но что если я скажу вам…

Я прошёлся по залу, позволяя паузе повиснуть в воздухе.

— … что именно этот страх мы и будем продавать?

Матвей поднял голову от записей:

— Страх продавать? Как это?

— Не страх, — я остановился у огромного камина, провёл рукой по холодному камню. Под пальцами ощущалась шершавость. — Мы будем продавать безопасность посреди страха. Ощущение того, что ты храбрец, который осмелился прийти туда, куда другие боятся.

Угрюмый прищурился:

— Продолжай.

Я развернулся к ним:

— Богатые люди скучают. Их жизнь — это одни и те же трактиры, те же лица и разговоры. Они ищут новизну. Острые ощущения, но… безопасные острые ощущения, понимаете?

— Не очень, — призналась Варя. — Мы из Слободки. Мне в прошлом острых ощущений на всю жизнь хватило.

— Смотрите. Слободка — самое опасное место, но что если богатый купец сможет приехать сюда, поужинать в самом сердце трущоб и вернуться домой целым и невредимым?

Я обвёл их всех взглядом:

— Знаете, что он сделает на следующий день?

— Что? — спросил Матвей. — Свечку за здравие поставит, что выжил здесь?

Угрюмый с Волком загоготали, даже Варя улыбнулась. Шутка вышла хорошая, мне понравилась.

— Он будет хвастаться. На каждой купеческой попойке, в каждом разговоре. «А я, знаете ли, вчера ужинал в самой Слободке. Да-да, в той самой. Меня сопровождала Чёрная Гвардия Угрюмого».

Варя нахмурилась:

— Но кто захочет рисковать ради хвастовства? Хотя тут и риска нет, если ты знаешь Слободку.

— Это ты знаешь, а они нет. Рисковать захотят все, — я усмехнулся. — Потому что риска не будет. Будет только иллюзия риска.

Я повернулся к Угрюмому:

— Григорий, твои люди станут частью легенды этого места. Личной гвардией заведения.

Угрюмый выпрямился. Я видел, как что-то изменилось в его взгляде — появился интерес.

— Это как? — спросил он медленно.

— Одинаковые чёрные кафтаны у каждого твоего бойца. Головные уборы. Никакой самодеятельности — только дисциплина и порядок.

Я начал расхаживать по залу, выстраивая картину:

— Богатый гость приезжает на карете к границе Слободки. Там его встречают пятеро твоих людей в чёрных кафтанах. Молча окружают карету со всех сторон. Провожают через весь район — мимо тёмных переулков, мимо подозрительных типов, которые расступаются при виде твоих бойцов.

Угрюмый слушал, не отрывая взгляда.

— У входа в «Веверин» — так я назову этот трактир — стоят ещё двое. Проверяют приглашение. Впускают. Внутри — двое охранников у стен. Стоят как тени, не шевелясь, не разговаривая. Просто присутствуют как постоянное напоминание: ты в безопасности, потому что здесь правит Угрюмый.

Волк подался вперёд:

— «Веверин»? Это что за название?

— Белка по-старому, — ответил я. — Зверёк быстрый, ловкий, запасливый. Символ того, что мы умеем выживать там, где другие сдохнут. Ну или «Виверна» самый злой дракон.

Варя и Матвей округлили глаза, затаив дыхание.

Угрюмый медленно кивнул. Я видел — мысли уже закрутились в его голове. Он представлял картину и себя в ней.

— То есть… — он сделал паузу, подбирая слова. — Я не просто бандит. Я страж порядка в элитном заведении?

— Именно, — я кивнул. — Ты становишься частью легенды. Человек, который держит порядок там, где другие боятся ступить. Проехать через Слободку под конвоем твоих людей — это станет знаком храбрости. Статусом.

Угрюмый замолчал надолго. Настолько долго, что Варя начала ёрзать на ящике.

Он смотрел в пол, но я видел — считает. Прикидывает риски. Взвешивает выгоду. Угрюмый не был дураком — он не велся на красивые слова.

Наконец он поднял голову:

— А если другие попытаются начать шуметь? Те же из Заречья или с Пристани? Скажут, что я продался богатеям, что забыл, откуда сам.

— Пусть говорят, — я пожал плечами. — Ты будешь зарабатывать больше, чем они все вместе. Причем легально. Без рисков облав стражи.

Угрюмый прищурился:

— Сколько?

— Доля с прибыли. За каждого гостя, которого твои люди сопровождают — процент. За охрану зала — процент. Мы партнеры, Григорий.

Угрюмый медленно выдохнул. В его глазах появился огонёк — я видел этот взгляд у амбициозных су-шефов, когда им предлагали возглавить собственную кухню.

— Личная гвардия… — он повторил, словно пробуя слова на вкус. Потом усмехнулся с удовольствием. — Мне нравится. Чёрная Гвардия Угрюмого. Звучит.

Он откинулся назад, скрестив руки:

— Хорошо, повар. Ты меня убедил, но мои парни должны быть достойно обучены. Я не хочу, чтобы они выглядели как переодетые бандиты.

— Не будут, — заверил я. — Я сам проведу с ними несколько тренировок. Научу стоять, двигаться, говорить с гостями. Они будут выглядеть как настоящая гвардия. Либо, мы наймем капитана Ломова. Уж он-то их обучит как надо.

Угрюмый кивнул:

— Тогда по рукам. Ломов точно сделает все как надо.

Волк хмыкнул:

— А как ты рассчитывать будешь оплату сопровождения?

— Включим в счёт, — ответил я. — Охрана — часть услуги. Элитная, дорогая, эксклюзивная. Гость платит не просто за еду. Он платит за опыт. За возможность сказать: «Я был там».

Угрюмый медленно выдохнул. Он молчал, но я видел — идея въелась в него, как крючок в рыбу.

— Сколько людей нужно? — спросил Волк.

— Для начала человек десять — пятнадцать. Самых дисциплинированных. Тех, кто умеет держать язык за зубами, не пить на работе да и вообще не пить. Те кто могут обучаться. Остальные — в резерве, для сопровождения.

— Десять найдутся, — кивнул Угрюмый. — Меня только соседи беспокоят. Как бы они к нам не полезли на такую крупную рыбу.

— Наймем больше людей, — я пожал плечами. — Либо парней Ломова наймем.

Угрюмый усмехнулся:

— Умно, Александр. Очень умно.

Варя подняла руку:

— Подожди. А как мы вообще будем работать? Кто будет приходить?

Я повернулся к ней:

— Вход только по приглашениям.

Повисла тишина.

Варя моргнула. наверное ей показалось, что она ослышалась:

— Что?

— Личным приглашениям, которые я буду выписывать сам.

Матвей выронил карандаш:

— Ты хочешь сказать, что люди с деньгами не смогут просто прийти и поесть?

— Именно.

Варя нахмурилась, сжимая край платка:

— Это… это глупо. Подожди, я не понимаю! Мы откроем трактир, но не будем пускать гостей? Будем сидеть в пустом зале?

— Не пустом, — я покачал головой. — Варя, ты не понимаешь психологию богатых.

— Объясни, — она выпрямилась, всё ещё скептически глядя на меня.

Я подошёл ближе, присел на корточки перед ней:

— Слушай внимательно. Богатый купец узнаёт, что его конкурент получил приглашение в «Веверин», а он — нет. Что он сделает?

— Плюнет и пойдёт в другой трактир? — неуверенно предположила она.

— Нет. Он будет добиваться этого приглашения. Подкупать, торговаться. Потому что для них это не просто ужин, а статус. Это возможность сказать: «Я был там, где ты не был».

Я встал, обводя взглядом всю команду:

— Нет ничего более желанного для богатых, чем-то, что они не могут купить просто за деньги. Мы создадим ажиотаж. Когда в городе будут шептаться: «А ты слышал про Веверин? Туда пускают только своих», — знаете, что произойдёт?

— Что? — спросил Матвей.

— Очередь из тех, кто хочет стать «своим».

Варя всё ещё выглядела скептически:

— А если никто не захочет? Если мы прогадаем?

— Не прогадаем, — я усмехнулся. — Потому что первые приглашения получат самые влиятельные люди города. Те, на кого равняются остальные. А когда они придут и распробуют нашу еду…

Я сделал паузу.

— … они сами начнут приводить других. Право ввести кого-то в «Веверин» станет валютой. Услугой. «Я введу тебя в круг избранных, но ты мне должен».

Угрюмый расхохотался:

— То есть богатые будут платить за то, чтобы почувствовать себя смельчаками? За иллюзию опасности при полной безопасности? И ещё будут унижаться ради приглашения?

— Именно, — я кивнул. — Добро пожаловать в мир элиты, друзья.

Варя медленно кивнула, но я видел — сомнения всё ещё грызли её:

— Хорошо. Допустим. Но… а еда? Чем мы их кормить будем? Опять мясо на углях?

Вот оно. Момент, которого я ждал.

Я усмехнулся:

— Нет, Варя. Здесь будет кухня, которой нет больше нигде в Вольном Граде.

Матвей навострил уши, уже готовый записывать.

— Я назову её «кухней далёкого Юга», — начал я. — Портовых городов, где купцы и моряки едят быстро, сытно и дёшево, но вкусно. Основой будет паста.

Снова повисла тишина.

— Паста? — переспросил Матвей. — Это что?

— Лапша, — я улыбнулся. — Но не в супе как мы делали, а с густыми соусами.

Матвей поморщился:

— Лапша… без бульона? — он попытался представить. — Это же будет сухо. Как её есть?

— Не будет сухо, — я покачал головой. — В этом и есть секрет. Соус мы не варим отдельно. Мы создаем его прямо в тарелке. Представь: горячая лапша, только из котла. Мы бросаем её к обжаренной грудинке, пока жир ещё шкварчит. Туда же — сыр и сырые желтки. Жар от лапши плавит сыр, желтки густеют, смешиваются с мясным соком и превращаются в густой, глянцевый крем. Без капли сливок или молока. Это чистый вкус.

— Стоп, — Матвей вскинул голову. — Сырые желтки? В горячую лапшу? Они же свернутся комками!

— Если делать как дурак — свернутся, — согласился я. — Но если правильно — они превратятся в шёлковый крем. Это называется темперирование. Тепло лапши медленно прогревает желток, он густеет, но не сворачивается. Цвет становится золотым, как закатное солнце. Текстура — как жидкий бархат.

Я видел — Матвей всё ещё сомневался, но записал.

— Первое блюдо назовём «Золотые нити», — продолжил я. — Второе — «Подушечки купца». Квадратики теста с начинкой. Как вареники, только тесто тоньше, а форма квадратная. Начинка из творога с рубленым укропом и чесноком или мясной фарш с луком. Подаются с топлёным маслом и травами.

Угрюмый кивнул:

— Это похоже на наши вареники.

— Похоже, но не то же самое, — я поднял палец. — Тесто делается только из муки и яиц, без воды. Раскатывается тонко, почти до прозрачности. Ещё форма важна — идеально ровные квадраты, красивая подача. Люди едят сначала глазами.

Варя нахмурилась:

— А это точно съедобно? Может, лучше что-то привычное? Жареную утку, пироги…

— Привычное есть везде, — отрезал я. — А мы продаём уникальность. То, чего нет больше нигде. Третье блюдо — «Лепёшки моряков». Тонкие, как блины, но из пресного теста. Запекаются в печи на камне. Сверху — тёртый сыр, копчёное мясо, лук, травы.

— Как открытый пирог? — спросил Матвей.

— Да, но тесто хрустящее и очень тонкое. Ещё одно блюдо — «Похлёбка рыбака». Густой суп, но не уха. Несколько видов рыбы, томлёные овощи, чеснок, пряности. Подаётся с сухариками, натёртыми чесноком и маслом.

Варя сморщила нос:

— Много чеснока.

— На юге его едят от морских болезней, — пожал я плечами. — Плюс специи — перец, гвоздика. То, что купцы везут, но не знают, как использовать.

— Дорого выйдет, — подсчитала Варя.

— Паста и лепёшки — дёшево, — возразил я. — Основа: мука, яйца, сыр. Дорого будут стоить только специи, но их нужно чуть-чуть. Продавать же будем втридорога — за экзотику, атмосферу, и за право быть здесь.

Я обвёл их взглядом:

— Вопросы?

Матвей поднял руку:

— А ты сам пробовал эту… пасту?

Я усмехнулся:

— Пробовал и вы тоже попробуете. Я сделаю порцию, чтобы вы поняли, о чём речь.

Варя медленно кивнула, но всё ещё выглядела неуверенно.

Внезапно за дверью раздались крики — громкие и полные ярости.

— А ну пошли от меня! — орал мужской голос, хрипло. — Я знаю повара Александра! Мне нужен Александр!

— Какого Александра⁈ — рявкнул грубый голос. — Дядя, не юли и тулупчик скидывай, пока по-хорошему говорим!

Глухой удар — будто кто-то врезался в стену. Потом ещё один.

— Я сказал — пошли! — голос прозвучал снова, теперь с нотками отчаяния. — Мне нужен Александр! Срочно!

Грохот — что-то упало, покатилось по мёрзлой земле.

— Да ты охренел, дядя⁈ Тебя ж щас вообще порешат!

Волк вскочил мгновенно, рука потянулась к поясу, где висел нож. Он рванул к двери, распахнул её — холодный ветер ворвался в зал вместе с уличным шумом.

Я тоже встал, напрягся.

Волк высунулся наружу, оглядел происходящее. Секунда. Две.

Потом он обернулся, и на его обычно безэмоциональном лице мелькнуло удивление:

— Кирилл Семёнович, — сказал он коротко. — Один. Дерётся с нашими.

Угрюмый поднялся с ящика:

— С нашими? Зачем?

— Говорит, что знает Александра. Требует его видеть.

Кирилл дерётся с охраной Угрюмого, чтобы попасть внутрь.

Я обменялся взглядом с Угрюмым. Тот усмехнулся:

— Ну что, повар. Похоже, твоя крупная рыба приплыла сама.

Я кивнул Волку:

— Впусти его.

Глава 22

Я обменялся взглядом с Угрюмым. Тот усмехнулся: — Крупная рыба на пороге.

— Впусти его, — сказал я Волку.

Волк кивнул, вышел за дверь. Команда притихла. Все понимали — сейчас начнётся что-то важное.

За стеной послышался спокойный голос Волка: — Отпустите. Он свой.

— Какой нахрен свой⁈ — рявкнул кто-то. — Дядя лезет без спроса, дерётся! Мы его щас…

— Я СКАЗАЛ — ОТПУСТИТЕ!

Раздался грохот. Что-то упало. Потом — вопль: — Ты че творишь, урод⁈ Он же меня в глаз!

— А ты че руки распускаешь⁈ Гость же!

— Какой гость⁈ Да я ему щас…

БАХ.

Угрюмый подошел к двери, затем распахнул ее с такой силой, что она чуть не слетела с петель. Затем шагнул наружу.

— ВЫ ЧЕ ОХРЕНЕЛИ⁈ — рявкнул он так, что в зале задрожали факелы.

За дверью мгновенно наступила мертвая тишина.

— КТО ТАКИЕ⁈ — Угрюмый шагнул дальше. — БЫСТРО ИМЕНА!

— Угрюмый, мы… — начал кто-то дрожащим голосом.

— ЗАТКНИСЬ! — Угрюмый перебил. — У НАС ВАЖНЫЙ ГОСТЬ! А ВЫ ВЕДЁТЕ СЕБЯ КАК БАНДЮГАНЫ КАКИЕ-ТО! КАК ДЕРЕВЕНСКИЕ МУЖИКИ НА ДРАКЕ!

Повисла пауза, а потом жалобный голос ответил: — Так он же сам полез…

— МНЕ ПЛЕВАТЬ! — Угрюмый, судя по звуку, схватил кого-то за грудки. — Я ЧЕ ГОВОРИЛ⁈ ГОСТЕЙ НЕ ТРОГАТЬ! ОСОБЕННО ТЕХ, КТО К ПОВАРУ!

— Так мы ж не знали…

— НЕ ЗНАЛИ⁈ — голос Угрюмого стал ещё громче. — А СПРОСИТЬ СЛАБО БЫЛО⁈ «ЗДРАВСТВУЙТЕ, ВЫ К КОМУ?» — ВОТ ТАК! ПО-ЧЕЛОВЕЧЕСКИ!

Внутри зала Матвей прыснул, быстро прикрыв рот. Варя прикусила губу, сдерживая смех. Я сам еле сдерживался.

За дверью продолжалось: — Гриша, ну он же дрался…

— А ВЫ Б НА ЕГО МЕСТЕ НЕ ДРАЛИСЬ⁈ КОГДА ДВОЕ ГРОМИЛ ХВАТАЮТ ЗА ВОРОТ⁈ — Угрюмый, кажется, треснул кого-то по затылку — раздался глухой звук. — ИДИОТЫ! ЩАС ПОВАР ВЫЙДЕТ И ДАЖЕ Я ВАМ НЕ СМОГУ ПОМОЧЬ!

Я чуть не поперхнулся от такого заявления. Ну и репутацию он мне создает….

— Гриш, не надо повара…

— ЗАТКНУЛИСЬ! — рявкнул Угрюмый. — И ИЗВИНИТЕСЬ ПЕРЕД ГОСТЕМ! НОРМАЛЬНО! КАК ЛЮДИ!

Тут же неуверенные голоса протянули почти хором: — Извините, мужик… то есть, господин…

— Кирилл Семёнович, — прозвучал хриплый голос Кирилла.

— Извините, Кирилл Семёнович, — пробормотали оба разом. — Мы не знали…

— ВОТ И МОЛОДЦЫ! — рявкнул Угрюмый. — А ТЕПЕРЬ ВАЛИТЕ ОТСЮДА! И ЧТОБ ТАКИХ КОСЯКОВ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО!

Послышался топот ног.

Угрюмый вздохнул тяжело, потом его голос стал мягче: — Кирилл Семёнович, проходи. Извини за этих… — он запнулся, подбирая слово, — недотёп.

Дверь скрипнула. Вошёл Угрюмый — лицо всё ещё хмурое, но в глазах мелькала усмешка. За ним — Кирилл Семёнович.

И я едва сдержал удивление.

Кирилл дышал тяжело. На щеке — свежая ссадина, губа разбита, из неё сочилась кровь. Тулуп разорван на плече, из-под него торчал клок рубахи. Волосы растрёпаны. Он вытер кровь с губы тыльной стороной ладони, размазав её по подбородку.

Пару дней назад на ярмарке передо мной стоял генерал перед парадом — белоснежный колпак, расшитый серебром кафтан, холёное лицо,уверенные движения. Каждый его жест говорил: я — лучший, и все это знают.

Сейчас передо мной стоял разбитый человек, но надо отдать должное — он прошёл через ночную Слободку один, пешком, дрался с охраной Угрюмого, чтобы попасть сюда.

Это был поступок либо безумца, либо человека, которому терять уже нечего.

Угрюмый хмыкнул, глядя на Кирилла: — Извини за приём. Парни новые, ещё не обучены. — Он усмехнулся. — Хотя им тоже досталось, судя по крикам.

Кирилл криво усмехнулся, поморщившись от боли в губе: — Одному зуб, кажется, выбил. Второму промеж ног заехал. Надеюсь, не сильно.

Угрюмый расхохотался: — Ничего, переживёт. Зато научится спрашивать сначала, а потом хватать. — Он кивнул на ящик. — Садись, Кирилл Семёнович. Отдышись.

Он сел тяжело, словно каждое движение давалось с трудом. Кивнул всем присутствующим — Угрюмому, Волку, Варе, Матвею. Взгляд скользнул по лицам, но ни на ком не задержался.

Варя молча налила ему кружку отвара из фляги. Кирилл взял её обеими руками — я заметил, как дрожат его пальцы — и сделал долгий глоток.

Угрюмый сидел, откинувшись назад, и разглядывал гостя с профессиональным интересом. Он видел сломленных людей и умел читать их состояние.

— Не думал, что окажусь здесь, — наконец выдавил Кирилл, не поднимая глаз. — В трущобах вечером. Прося помощи у…

Он запнулся.

— У уличного повара? — я усмехнулся. — Можешь не стесняться, Кирилл. Я и есть пока уличный повар и этого не стыжусь.

Он поморщился, сжал челюсти, но промолчал.

Пауза затянулась. Факелы потрескивали.

— И что привело мастера «Золотого Гуся» в наши трущобы? — спросил я, прекрасно зная ответ.

Кирилл поставил кружку, посмотрел мне в глаза. В них читалась ярость — не на меня, а на самого себя.

— Белозёров, — выдохнул он, как проклятие. — Он душит меня. «Сытый Монах» и не только он, но и другие трактиры, продают блюда вдвое дешевле. Он поставщикам запретил давать мне скидки. Я покупаю дорого, продавать вынужден дёшево, иначе вообще никто не придёт.

Он сжал кулаки:

— «Гусь» сегодня был пуст. Утром зашли трое. В обед — никого. Вечером — один купец, и тот ушёл, увидев цены.

— Один день, — я прищурился, — и ты уже здесь?

Кирилл ударил кулаком по ящику. Глухой звук эхом прокатился по залу:

— У меня четыре дня! Может, пять, если урежу расходы до минимума! Восемьсот серебряных капитала. При текущих убытках — через неделю, а то и меньше, я буду должен больше, чем стоит «Гусь». И тогда Белозёров купит его за долги. За гроши.

Он поднял голову, и я увидел в его глазах что-то, чего раньше там не было — отчаяние, смешанное с яростью:

— Я мастер. Двадцать лет работаю. Я готовил для воевод, бояр. Для самых богатых купцов Вольного Града. Мои блюда восхваляли. Мне кланялись. А теперь меня… уничтожает какой-то…какая-то крыса канцелярская, которая даже нож держать не умеет! Которая не отличит бульон от помоев!

Голос его сорвался. Он замолчал, тяжело дыша.

В зале повисла тишина.

Угрюмый хмыкнул:

— Гильдия играет жёстко. Такое я видел в разборках между бандами. Душат конкурента, пока не задохнётся.

— Поэтому ты здесь, — сказал я спокойно. — Потому что понял: в войне цен ты проиграешь. У Белозёрова денег больше. Он может продавать себе в убыток, только чтобы тебя добить. А ты — не можешь.

Кирилл кивнул, не поднимая глаз:

— Именно так. Я даже пробовать не стану цены снижать. Это бессмысленно. Я только в долги себя загоню. Я проиграл, Александр. Мне нечем крыть.

— Ты проиграл в их игре, — поправил я. — В игре на цену. Но кто сказал, что ты должен играть по их правилам?

Кирилл поднял голову:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знал, на что идёшь, когда отказался поддержать Белозёрова на ярмарке, — сказал я. — Ты выбрал мою сторону осознанно или нет. Теперь Гильдия решила сделать из тебя пример для остальных. «Смотрите, вот что бывает с теми, кто идёт против нас».

— Все так, — кивнул Кирилл. — Но…

Он замолчал, стиснув зубы.

— Но тебе нужна помощь, — закончил я за него. — Ты пришёл сюда, потому что на ярмарке я говорил, что могу дать тебе новое меню. Блюда, которых нет ни у кого.

— Да, — Кирилл выпрямился, собираясь с духом. — Это правда? Или это была просто болтовня?

— Правда, — я кивнул. — Но сначала ответь на вопрос: ты готов учиться?

Он нахмурился:

— Что?

— Я не дам тебе просто рецепты, Кирилл. Список ингредиентов и инструкций тоже не дам. Я научу тебя новому подходу к еде. К тому, как думать о вкусах, текстурах, подаче.

Кирилл поморщился:

— Я мастер с двадцатилетним опытом…

— И это твоя проблема, — перебил я.

Повисла тишина.

Кирилл смотрел на меня, словно не веря своим ушам.

— Что? — выдавил он.

— Ты готовишь прекрасно, — продолжил я спокойно. — Но предсказуемо. Жареная утка, томлёная телятина, пироги с начинками. Всё это есть в любом приличном трактире Вольного Града. Отличается только качество исполнения. Ты — лучший, это факт, но ты не уникальный.

Кирилл сжал кулаки:

— Я отдал кухне двадцать лет. Я изучал рецепты старых мастеров, ездил в другие города, учился у лучших…

— И всё равно готовишь то же самое, что и они, — закончил я. — Потому что ты варишься с ними в одном котле, а я предлагаю тебе выйти за его пределы.

— Как? — он наклонился вперёд.

Я встал, прошёлся по залу:

— Белозёров бьёт тебя ценой. А что, если люди будут готовы платить дороже за то, чего нет больше нигде? Что, если очередь в «Золотого Гуся» станет длиннее, чем в «Сытого Монаха», несмотря на разницу в цене?

— Невозможно, — покачал головой Кирилл. — Люди всегда выберут дешевле при одинаковом качестве. Это закон торговли. Они будут готовы переплатить только за уникальность.

— Вот именно. Люди выберут уникальность, — возразил я. — Статус. Возможность попробовать то, о чём будут говорить на весь город. Возможность сказать: «А я ел в „Золотом Гусе“ новое блюдо. Ты не пробовал? Ах, тебе надо обязательно!»

Я повернулся к нему:

— Ты сам говорил на ярмарке — еда должна быть искусством. Так вот, я дам тебе то, чего здесь не видели. Кухню, которую я называю кухней Тайной Школы.

Кирилл прищурился:

— Тайной Школы? Что это значит?

— Это традиционные рецепты земель далеко на западе, — соврал я.

— Откуда ты их знаешь? — недоверчиво спросил Кирилл.

— Разве это важно сейчас? — я пожал плечами и уселся напротив Кирилла.

— Вот моё предложение. Я дам тебе несколько рецептов для начала. Научу готовить блюда, которые поставят «Золотого Гуся» в отдельную лигу. Если они сработают — дам ещё. Со временем я сделаю из твоего трактира место, куда люди будут ходить не за едой, а за возможностью прикоснуться к искусству.

Кирилл слушал, не сводя с меня глаз.

— Взамен, — продолжил я, — я хочу тридцать процентов от чистой прибыли «Золотого Гуся». Пожизненно.

Кирилл застыл.

Потом вскочил так резко, что ящик чуть не опрокинулся:

— ТРЕТЬ⁈

Голос его грянул эхом по пустому залу. Варя вздрогнула. Матвей отпрянул.

Кирилл побагровел:

— Ты хочешь треть моего заведения за несколько рецептов⁈ Ты спятил⁈

— За спасение твоего заведения и за обучение новым приемам готовки, — спокойно поправил я, не вставая. — Есть разница.

— Это грабёж! — Кирилл начал мерить шагами, размахивая руками. — Обычный грабёж! Я — мастер! Моё заведение! Мои двадцать лет труда! И ты хочешь взять треть⁈

— Ты прав, — кивнул я. — Это твоё заведение. Твои двадцать лет. Только вот скоро всё это станет собственностью Белозёрова.

Кирилл замер.

— Давай считать, — я поднял палец. — Семьдесят процентов от работающего «Гуся» или сто процентов от ничего. Что выгоднее?

Кирилл развернулся ко мне:

— Дай мне рецепты за фиксированную сумму! Сто серебряных. Нет — двести! Я заплачу! Но не долю!

— Нет, — коротко ответил я.

— Почему⁈ — он сжал кулаки. — Ты же получишь деньги сразу!

— Потому что я не продаю рецепты, Кирилл. Я вкладываю в твоё заведение. Тот кто вкладывает получает долю, а не разовую выплату.

— Тогда… — он запнулся, подбирая слова. — Тогда десять процентов. Это справедливо.

— Нет.

— Пятнадцать!

— Нет.

— Двадцать! — голос Кирилла сорвался. — Двадцать процентов — последнее предложение!

Я откинулся назад, скрестив руки на груди:

— Справедливо было бы пятьдесят процентов. Потому что без меня через несколько дней у тебя будет ноль процентов от несуществующего заведения.

Кирилл замер, глядя на меня широко открытыми глазами.

— Ты же мастер, — продолжил я мягко. — Посчитай сам. Семьдесят процентов от полного зала или сто процентов от пустоты?

— Я… — голос его дрожал. — Я не могу просто отдать треть. Это моя жизнь. Двадцать лет. Я вложил в «Гуся» всё, что у меня было. Все деньги, силы и время.

— Я знаю, — кивнул я. — Поэтому я и спасу его, но за это ты заплатишь. Не деньгами — долей. Потому что я вкладываю не рецепты, Кирилл. Я вкладываю знания, которых больше нет ни у кого в этом городе, понимаешь?

Кирилл медленно сел обратно. Провёл обеими руками по лицу, потёр виски. Плечи опустились. Руки легли на колени — безвольно, как у человека, который больше не может бороться. Внутри него шла война. Гордость против отчаяния. Мастерство против банкротства.

Наконец он поднял голову. Глаза его покраснели — то ли от усталости, то ли от сдерживаемых эмоций. Голос, когда он заговорил, дрожал:

— Хорошо. — Он выдавил это слово, как будто оно обжигало язык. — Тридцать процентов. Пожизненно.

Кирилл сказал это как человек, подписывающий приговор самому себе. Голос звучал глухо, без прежней ярости. В нем слышалась горечь

Я встал, протянул руку:

— Мы оба слишком многое поставили на кон, чтобы проиграть Белозёрову.

Кирилл посмотрел на мою руку, потом на моё лицо. Секунда. Две.

Потом он встал и крепко пожал её.

— Александр… — он помедлил, подбирая слова. — Почему ты помогаешь мне? Мы же были врагами. Я почему-то думаю, что доля это не самое главное.

— Мы были конкурентами и здорово поспорили. Ты дрался честно и показал себя хорошим человеком, Кирилл. Если бы не это, я бы не стал тебе помогать, — поправил я. — А теперь у нас общий враг. Враг моего врага…

— … мой друг, — закончил Кирилл. Он кивнул, будто эта старая истина впервые обрела для него смысл. — Логично.

Он сделал шаг к двери, но я остановил его:

— Кирилл, подожди.

Он обернулся.

— Нам нужно начинать завтра с утра. Времени в обрез — четыре дня, помнишь?

— Помню, — кивнул он мрачно. — Что мне подготовить? Какое мясо? Дичь? Осетрину? — в его голосе прозвучала надежда. — У меня ещё остались связи. Могу достать что-то редкое. Оленину, может быть или дикого кабана.

Я усмехнулся:

— Никакого мяса пока. Запоминай что нужно.

Кирилл замер, нахмурившись:

— Как это — никакого мяса? Мы же будем готовить блюдо для элиты…

— Запоминай или запиши, — повторил я, не обращая внимания на его недоумение.

Он неохотно вытащил из кармана свои принадлежности. Приготовился писать.

— Сливки, — начал я, отсчитывая на пальцах. — Самые жирные, какие найдёшь. Литра три.

Кирилл записал.

— Белое вино. Хорошее, не помои. Кувшина два.

— Дорого, — заметил Кирилл, но записал.

— Сливочное масло лучшего качества.

— Это не проблема. — Кирилл поднял голову. — Что еще?

— Записывай дальше. Сыра фунта два. Если потверже найдешь — будет хорошо.

Кирилл кивнул, записывая. Пока всё звучало дорого, но логично.

— Свежий тимьян, лавровый лист и чеснок.

— Травы, — пробормотал Кирилл, записывая. — Хорошо.

— Белый хлеб. Вчерашний, чтобы был чуть подсохший. Буханки две.

— Для сухарей? — уточнил Кирилл.

— Именно.

Он записал, всё ещё не понимая, к чему я клоню.

Я сделал паузу. Выдержал эффектную тишину. Варя, Матвей, Угрюмый и Волк смотрели на меня с любопытством.

— И ещё, — я сказал это медленно, наслаждаясь моментом, — несколько мешков репчатого лука.

Кирилл замер, не поднимая головы от блокнота.

Варя тихо ахнула. Матвей переглянулся с Тимкой — оба вытаращили глаза.

Потом Кирилл медленно поднял взгляд: — Что?

— Несколько мешков лука, — повторил я, будто речь шла о самой обычной вещи на свете. — Репчатого. Среднего размера. Главное, чтобы был без гнили.

Кирилл моргнул: — Несколько… мешков… лука?

— Да, и ещё говяжьи кости. С мозгом и хрящами. Можешь взять самые дешёвые — те, что мясники почти даром отдают. Бери много сразу.

Кирилл стоял, глядя на меня, как на умалишенного. Матвей прикрыл рот рукой, сдерживая смех. Варя покачала головой, будто не веря услышанному.

— Лук? — переспросил Кирилл, словно не веря своим ушам. — Кости?

— Именно.

— Ты… — он сделал шаг вперёд, голос задрожал. — Ты хочешь, чтобы я спасал элитный трактир… луком и костями?

Я кивнул:

— Да.

— Это же… — Кирилл провёл рукой по лицу, пытаясь сохранить остатки самообладания. — Это еда бедняков! Лук! Из него же варят похлебку нищие!

— Да, но у вас так не будет, — возразил я спокойно. — У вас из них сварят один из самых дорогих супов в мире.

Кирилл застыл:

— Луковый суп? — он покачал головой, будто пытаясь прогнать безумный сон. — Ты предлагаешь мне луковый суп? В «Золотом Гусе»? Заведении, где подают жареных гусей целиком, поросят с яблоками, осетрину?

— Не луковый, — я поднял палец. — Луковый суп — это когда ты нарезал лук, кинул в воду и сварил. Это действительно еда бедняков.

Я подошёл ближе, глядя ему прямо в глаза:

— А то, что я покажу тебе завтра, называется «Суп Короля». Это совсем другое дело.

— Суп… Короля? — Кирилл нахмурился, но в его голосе появилась нотка интереса, несмотря на скепсис.

— Карамелизация лука, — начал я, отсчитывая на пальцах. — Медленный огонь, постоянное помешивание. Лук превращается из белого в тёмно-золотой, сладкий.

Кирилл слушал, но всё ещё недоверчиво морщился.

— Бульон из костей, — продолжил я.

Матвей что-то записывал. Варя слушала, приоткрыв рот.

— Карамелизованный лук заливается вином, — я продолжал, видя, что внимание Кирилла поймано. — Оно даёт кислинку, которая режет сладость. Тимьян и лавр — для аромата. Потом заливается бульоном и всё это томится ещё час.

— И это… всё? — спросил Кирилл неуверенно.

— Нет, — я усмехнулся. — Подача. В глиняный горшок наливается суп. Сверху кладутся гренки из белого хлеба, натёртые чесноком. На гренки — толстый слой тёртого сыра. И всё это ставится в печь.

Кирилл стоял молча. Я видел как в его голове разворачивалась картина.

— Это… — он запнулся. — Это правда может быть вкусно?

— Вкусно? — я рассмеялся. — Кирилл, это блюдо подают при дворах. Простые ингредиенты, превращённые в чудо чистым мастерством.

— Безумие. Долго жарить лук, — пробормотал Кирилл, всё ещё пытаясь осмыслить. — Это же… трата времени, дров.

— Это вклад, — возразил я. — Ты потратишь медяки на дрова, а продашь одну порцию за серебряный. Может, за два, если правильно подать легенду.

— Легенду? — переспросил Кирилл.

— «Тайный рецепт Западных Мастеров», — я развёл руками. — «Рецепт супа, который хранился веками в узком кругу посвящённых». «Блюдо, требующее терпения и истинного мастерства».

Угрюмый хмыкнул с одобрением. Кирилл медленно нагнулся, поднял свои оброненные записи с пола. Стряхнул пыль. Посмотрел на список, который записал.

— Лук, — прочитал он вслух. — Кости. Сливки, вино, сыр.

Он поднял голову:

— А остальные два блюда?

— Завтра покажу, — я усмехнулся. — Если первое тебя убедит.

— И ты правда думаешь, что это сработает? — в его голосе всё ещё звучал скепсис, но уже не такой яростный. — Что люди придут в «Золотого Гуся» ради… лукового супа?

— Не лукового, — поправил я в третий раз. — Ради «Супа Короля». Ради блюда, о котором никто не слышал и возможности быть первым, кто его попробовал.

Я подошёл к нему вплотную, глядя прямо в глаза:

— Завтра этот «лук» будет стоить дороже золота. Я научу тебя готовить суп так, как его едят короли. Ты готов увидеть, Кирилл? Или ты боишься, что я прав?

Это был вызов. Кирилл сжал челюсти. В его глазах вспыхнула гордость, которую невозможно было задавить даже отчаянием.

— Завтра, — сказал он твёрдо. — Всё будет готово.

— До завтра тогда, партнёр, — я протянул руку.

Он пожал её снова, на этот раз — увереннее.

Кирилл развернулся и направился к выходу. Волк открыл дверь. Холодный ветер ворвался в зал, заставив факелы затрепетать.

Кирилл остановился на пороге, обернулся:

— Если ты меня обманываешь… если это всё окажется пустышкой…

— Не окажется, — я усмехнулся. — Иначе мы оба проиграем, а я не люблю проигрывать.

Кирилл кивнул и шагнул в ночь.

— Волк, проводи Кирилла Семеновича, — сказал ему Угрюмый.

Волк кивнул и вышел следом за поваром.

Я повернулся к команде. Все смотрели на меня с разными выражениями лиц.

Угрюмый усмехался:

— Ну что, повар, — он откинулся назад. — Крупная рыба на крючке. Теперь надо её вытащить, не порвав леску.

Варя нахмурилась: — Лук? Правда? Ты не шутишь?

— Не шучу, — я сел обратно на ящик, внезапно почувствовав усталость.

Переговоры выматывали не меньше, чем смена на кухне.

Угрюмый встал, потянулся:

— Ладно. Мне пора. Завтра утром начну собирать людей для Гвардии. Десять человек, говоришь?

— Для начала, — кивнул я. — Самых надёжных. Кто умеет держать язык за зубами.

— Найду, — пообещал Угрюмый.

У двери Угрюмый обернулся: — Знаешь, повар, мне нравится, как ты играешь. — Он усмехнулся с удовольствием. — Агрессивно. Умно. Ты не просто готовишь еду, а строишь легенды. — Он кивнул. — Теперь я верю, что у нас получится. — и вышел за дверь.

Варя подошла ближе:

— Ты правда веришь, что это сработает? С Кириллом, с луком, со всем этим?

— Конечно, — я посмотрел на факел, языки пламени плясали в темноте.

Матвей отложил записи:

— А если Кирилл завтра попробует суп и скажет, что это чушь?

— Не скажет, — я усмехнулся. — Потому что это просто отличный суп, — я встал. — Пошли домой. Завтра сложный день. Нам нужно выспаться.

Мы погасили факелы, вышли из «Гнилой Бочки» и закрыли за собой тяжёлую дверь.

Я посмотрел на небо. Звёзды горели ярко и холодно, как осколки льда.

Завтра война продолжится.

Глава 23

Здание трактира «Золотой Гусь» стояло в самом центре Торгового квартала — каменное, с вывеской, на которой красовался позолоченный гусь с расправленными крыльями. Когда-то эта вывеска внушала уважение. Сейчас она выглядела как памятник былому величию.

Улица перед трактиром была пуста. Ни одной телеги, ни одного посетителя. Только холодный ветер гнал снежную пыль по брусчатке.

Матвей и Тимка переглянулись. Я видел — они нервничали. «Золотой Гусь» был легендой. Элита города.

— Спокойно, — сказал я негромко. — Держитесь уверенно. Мы здесь не гости. Мы пришли здесь работать.

Тимка сглотнул, кивнул. Матвей выпрямил плечи.

У входа нас ждал Кирилл. Он стоял у двери в тёмном тулупе. Волосы растрёпаны, лицо осунувшееся. Не спал — это было видно по тёмным кругам под глазами, но держался жёстко. Спина прямая, челюсти сжаты.

Увидел нас, кивнул:

— Пришли. Хорошо.

Он толкнул дверь:

— Пошли. Мои люди уже там.

Кирилл провёл нас к двери на кухню. Остановился, обернулся:

— Они знают тебя, Александр. Еду твою пробовали.

Он помолчал, потом добавил жёстко:

— Но не верят, что ты можешь научить их чему-то новому. — Он посмотрел мне в глаза. — И я, если честно, тоже не уверен.

Я выдержал его взгляд:

— Сейчас увидишь.

Кирилл толкнул дверь.

Кухня «Золотого Гуся» была залита светом свечей и утренних лучей из высоких окон. Над одним из трех очагов стоял огромный котёл. Судя по запаху, там медленно булькал бульон. Медные кастрюли висели на стенах, дубовые столы отполированы до блеска. Связки трав под потолком — тимьян, розмарин, лавр.

У центрального стола стояли десять поваров. Они уже работали — кто-то резал овощи, кто-то проверял запасы. Когда мы вошли, все остановились.

Су-шеф Иван стоял у очага, помешивая содержимое котла длинной деревянной ложкой. Седая борода клином, широкие плечи. Он поднял голову, увидел нас, усмехнулся:

— А, вот и наш герой ярмарки.

Он отложил ложку, вытер руки о фартук, подошёл ближе:

— Александр, не стану ходить вокруг да около. — Он протянул руку. — Ты хорошо сработал и мы это признаём.

Я пожал его руку.

Молодой повар — худощавый, с узким лицом — кивнул:

— Твоё мясо было отличным. Луковые кольца, сыр — всё на уровне. Ты знаешь своё дело.

Коренастый мужчина с красным лицом добавил:

— Мы не из тех, кто не признаёт чужое мастерство. Ты победил нас честно.

Я кивнул:

— Спасибо.

Иван скрестил руки на груди, прищурился:

— Но вот что интересно. Ты умеешь готовить для улицы. — Он сделал паузу. — А сможешь ли ты чему-то научить нас — людей, которые много лет готовят для бояр?

Молодой повар добавил:

— На улице главное — скорость, а здесь — изысканность. Баланс вкусов. Подача.

Пожилой повар с проседью кивнул:

— Мы не сомневаемся в твоём ремесле, парень, но сомневаемся, что ты знаешь нашу кухню.

Кирилл стоял рядом, молча. Он не вмешивался — давал мне самому взять власть или провалиться.

Я подошёл к центральному столу, с громким стуком положил на него свой нож. — Вы правы. Уличная еда и высокая кухня — это разные миры.

Иван кивнул, довольный ответом.

— Но, — я поднял палец, — вы ошибаетесь, думая, что я знаю только улицу.

Иван прищурился: — Тогда покажи.

Я потянулся к завязкам фартука, чтобы поправить его.

В этот момент коренастый повар скрестил руки на груди и похоже чуть не сплюнул на пол: — А может, не надо нам ничего показывать? Может, ты просто языком чесать горазд? Мы здесь готовим для лучших людей города, а ты предлагаешь нам варить лук и требуху? Я не буду превращать кухню в помойку ради таких как ты.

Повисла мертвая тишина.

Я медленно убрал руки от фартука. Повернулся к коренастому. Подошел вплотную — так близко, что он дернулся, но устоял.

Я смотрел ему в глаза, не мигая. Секунду. Две. Три.

— Ты сейчас не кухню защищаешь, — сказал я тихо, но так, что слышно было в каждом углу. — Ты защищаешь свое право быть посредственностью.

Коренастый побагровел, открыл рот, но я не дал ему сказать.

— Вали отсюда, — резко рыкнул я. — Дверь открыта.

— Ты не имеешь права… — начал он.

— Вон! — рявкнул я.

Он отшатнулся, посмотрел на Кирилла. Тот стоял с каменным лицом. Коренастый сорвал с себя фартук, швырнул его на пол и выбежал, хлопнув дверью.

Я обвёл взглядом оставшихся. В их глазах больше не было насмешки.

— Кто ещё считает, что я трачу ваше время — выход там же. — Я сделал паузу. — Остальные — забыли, кем вы были вчера. Сегодня вы либо учитесь, либо вылетаете на улицу. Выбирайте.

Повара переглянулись. Молодой повар сжал челюсти и выпрямился по струнке. Иван медленно кивнул, глядя на меня уже без улыбки, но с уважением: — Хорошо, парень… Хорошо, шеф. Покажи, на что ты способен.

— Сейчас покажу, — я наконец закатал рукава. — Только заткнитесь и смотрите. Вопросы — потом.

Молодой повар хмыкнул, но промолчал.

Я повернулся к Кириллу:

— Бульон готов?

— Да, — кивнул он. — Поставил ночью заранее, чтобы время не терять.

Я подошёл к котлу, заглянул внутрь. Бульон был идеальным. Зачерпнул половником, попробовал. Вкус насыщенный, обволакивающий язык.

— Хороший бульон, Кирилл, — сказал я. — Ты молодец.

Он кивнул, но ничего не ответил.

Я обернулся к Матвею и Тимке:

— Матвей, тащи два мешка лука сюда. Тимка, помогай.

Они кивнули, побежали к складу.

Я подошёл к очагу, снял со стены чугунную сковороду. Поставил её на решётку над углями с глухим звуком.

— Масло, — сказал я. — Сливочное.

Кирилл принёс глиняный горшок. Матвей и Тимка притащили мешки.

— Отлично, начинайте его очищать.

Я взял нож, выбрал первую луковицу. Срезал корень и верхушку двумя точными движениями — шелуха полетела на стол. Разрезал пополам, положил срезом вниз.

— Смотри, — бросил я молодому.

И рука пошла. Сначала медленно — тук… тук… тук… — задавая ритм, а потом я отпустил тормоза.

Тр-р-р-р-р-р-р!

Звук слился в единую дробь. Нож превратился в размытое серебряное пятно. Я не смотрел на лезвие, а чувствовал его, ведя костяшками пальцев левой руки, поджатых в «коготь». Луковица таяла на глазах, рассыпаясь в стружку.

Молодой повар, который подошёл ближе, дёрнулся, будто ожидая увидеть кровь. Его глаза расширились так, что стали похожи на блюдца. Он переводил взгляд с моих рук на гору идеально нарезанного лука и обратно и даже дышать перестал.

— Как… — выдохнул он, когда я закончил с первой луковицей за пять секунд. — Я даже лезвия не видел…

Он потянулся, взял один ломтик — посмотрел на свет. Тонкий, как пергамент. Идеально ровный.

— Магия какая-то… — прошептал он.

— Техника, — поправил я, беря следующую. — Матвей, режь, — сказал я, не останавливаясь, наслаждаясь тем, как «белые кители» застыли вокруг, загипнотизированные ритмом.

Он взял нож, начал резать рядом. Медленнее, чем я, но тоже хорошо. Все же практика сказывалась.

Тимка тоже взялся за нож. Его навыки неплохо так подросли.

Через двадцать минут гора нарезанного лука была готова. Я вытер нож, бросил масло в сковороду. Оно вспенилось, готовое принять лук.

Я зачерпнул его двумя руками, засыпал в сковороду до краёв. Лук зашипел, начал оседать, уменьшаясь в объёме.

— Много, — заметил старый повар. — Зачем столько?

— Увидишь, — ответил я коротко.

Я добавил ещё лука и ещё. Сковорода была полна до краёв.

— Соль, — сказал я.

Кирилл подал солонку. Я щедро посыпал. Взял деревянную лопатку, начал медленно перемешивать. Лук шипел, оседал, выделяя воду.

— Теперь доводим до готовности три часа, — сказал я, глядя на Ивана. — Постоянно помешивая.

Молодой повар расхохотался — громко, демонстративно: — Три часа⁈ Жарить лук⁈ — Он оглянулся на других поваров, ухмыляясь. — Ребята, а может, мы ещё репу три дня томить будем? Или капусту неделю?

Несколько поваров хмыкнули. Один из них возмутился: — Да это же безумие! Трата времени, дров, денег! Кто будет платить за суп, который готовится полдня⁈ Мы что, одно блюдо в день делать будем?

— Тот, кто хочет настоящего вкуса, — ответил я, не отрываясь от сковороды. — А не быстрой жрачки для пьяных купцов.

Молодой повар побагровел: — Ты о чём вообще⁈ Мы готовим для бояр! Для самых богатых людей города!

— Вы готовите ингредиенты, — я повернулся к нему, не выпуская лопатку из рук. — Гуся, свинью, рыбу, а я готовлю вкус. Вы продаете еду, чтобы набить брюхо. Я продаю эмоцию. Вот в чем разница.

Молодой повар засопел обиженно, но промолчал.

Я продолжал мешать. Лук медленно менялся — становился прозрачным. Запах терял резкость.

— Матвей, — протянул я ему лопатку через десять минут. — Твоя очередь. Мешай медленно, со дна, чтобы не пригорел.

Матвей взял лопатку, начал мешать. Лицо его было сосредоточенным и серьезным.

Я отошёл к Кириллу:

— Печень нужна. Куриная или утиная. Сливки, настойка крепкая, чеснок.

Кирилл кивнул и принёс всё на подносе.

Я вернулся к столу, начал готовить паштет.

Печень быстро зачистил от плёнок острым ножом. Нарезал кусками размером с большой палец. Лук мелко нашинковал. Чеснок раздавил плоской стороной ножа — он лопнул с хрустом, выпустив едкий сок.

Поставил на огонь небольшую сковороду, бросил масло. Когда оно зашипело, кинул лук и чеснок. Запах пошёл мгновенно — сладковатый и пряный.

Через минуту добавил печень. Тут же запах жареной печени разлился по кухне — насыщенный, чуть сладковатый.

Повара подошли ближе.

— Две минуты жарим, — сказал я, помешивая. — Не больше. Внутри печень должна остаться розовой, иначе станет жёсткой и горькой.

Печень быстро меняла цвет — из розовой становилась коричневой снаружи. Ровно через две минуты я снял сковороду с огня. Печень была золотистой снаружи, розовой внутри.

Взял бутылку с крепкой настойкой, плеснул в сковороду.

ВСПЫШКА.

Алкоголь вспыхнул синим пламенем — языки огня взметнулись вверх на секунду, осветив лица поваров.

Молодой повар отшатнулся:

— Бесы! Что это⁈

— Это фламбирование, — ответил я спокойно, наблюдая, как пламя гаснет. — Алкоголь выпаривается, забирает горечь печени, оставляет только аромат.

Я добавил сливки и перемешал. Смесь загустела, стала кремовой, цвета слоновой кости с коричневыми вкраплениями.

Затем снял с огня, переложил всё в каменную ступку. Взял пестик и начал толочь круговыми движениями. Печень превращалась в пасту, сливаясь со сливками и луком.

Повара молча смотрели.

— Зачем толочь? — спросил пожилой повар. — Можно же просто порубить.

— Текстура, — ответил я, не останавливаясь. — Рубленая печень — грубая, зернистая, а пробитая — гладкая и тает на языке.

Через десять минут паштет был готов — однородный, кремовый, цвета тёмного золота.

Я переложил его в глиняную мисочку, разровнял поверхность ножом, поставил в холодный угол кухни:

— Должен остыть. Через час попробуете.

Я вернулся к луку. Прошёл уже час.

Лук изменился. Из белого и прозрачного он стал золотистым. Запах тоже изменился — резкость исчезла, появились тёплые, сладковатые нотки.

Иван, который всё это время стоял у своего очага, подошёл ближе. Наклонился над сковородой. Вдохнул глубоко и замер.

— Пахнет… — он нахмурился, будто не веря себе. — Совсем не как лук.

Молодой повар, который до этого сидел на ящике с презрительной миной, тоже не удержался. Поднялся, подошёл, понюхал. Лицо его изменилось. Скепсис сменился удивлением.

— Это… — он запнулся. — Как мед или орехи жареные

— Это уже не лук, — сказал я, продолжая мешать. — Это сахара, которые распались под действием тепла и превратились в новый вкус.

Пожилой повар с проседью подошёл, вдохнул, покачал головой: — Как такое возможно? Это же обычный репчатый лук…

— Обычный, — согласился я. — Но время и огонь превращают его в нечто другое. — Я посмотрел на Ивана. — Вот что такое мастерство. Не скорость или украшения, а понимание, что происходит с продуктом.

Иван медленно кивнул. В его глазах больше не было скепсиса.

— Продолжай, — сказал он тихо.

Молодой повар сел обратно на ящик, но теперь он не ухмылялся, а смотрел на сковороду, не отрываясь.

Прошло два часа.

Лук стал тёмно-золотым, густым. Сковорода опустела наполовину. Он усел, превратившись в вязкую массу. Теперь пахло карамелью, жареными орехами, чем-то древесным и сложным.

Кирилл стоял рядом и смотрел не отрываясь. Он явно пытался понять, как простой лук может так меняться.

Прошло три часа.

Лук стал тёмно-коричневым, почти шоколадным. Тягучая, густая масса прилипала к лопатке. Запах сводил с ума — сладкий, с горчинкой карамели, с глубиной, которую невозможно описать словами.

— Да-а, — прошептал молодой повар. — Я никогда… никогда не видел, чтобы продукт так менялся.

Иван молчал, но я видел в его глазах уважение.

Я взял лопатку у Тимки, перемешал лук последний раз. Он стал густым как паста, блестящим от масла и собственных соков.

— А теперь — магия, — сказал я.

Я взял белое вино и щедро плеснул в раскаленную сковороду.

ШШШШШШШ!

Облако пара с ароматом винограда, кислинки и жареного лука ударило в потолок. Повара отшатнулись.

Я тут же начал яростно скрести лопаткой по дну сковороды, смешивая вино с луком.

— Что ты делаешь? — спросил Иван, наклонившись ближе и щурясь от пара.

— Деглазирую, — ответил я, не останавливаясь. — Вино растворяет пригоревший сахар на дне. Собирает весь вкус, который прилип к металлу, и возвращает его в соус. Плюс мы выпариваем спирт, оставляя только аромат.

Жидкость в сковороде забурлила, загустела, смешиваясь с маслом и луком в единую эмульсию. Резкий запах спирта ушел, остался только сложный, богатый дух.

— Готово, — сказал я.

Подошёл к котлу с бульоном. Зачерпнул его половником и влил в сковороду к луку и вину. Снова зашипело, но тише. Карамелизованный лук с вином встретился с мясным бульоном. Кухня наполнилась запахом, от которого у всех присутствующих, казалось, подкосились колени. Настолько он был обволакивающим.

Все повара встали, подошли ближе, втягивая носами воздух.

Я добавил тимьян, лавр, перемешал. Запах стал ещё сложнее — к карамели, мясу и вину добавились травы.

— Томить час, — сказал я, накрывая крышкой. — Чтобы вкусы поженились.

Повара молча расселись на ящиках. Никто из них больше не смеялся.

* * *

Час спустя.

Я снял крышку с котла. Суп был готов. Запах… Запах был таким, что даже я, приготовивший это сотни раз в прошлой жизни, сглотнул слюну.

— Горшки, — скомандовал я.

Кирилл принёс. Я разлил густой, темный бульон с луком половником.

— Теперь хлеб. Ты приготовил?

— Да, подсохший, как просил.

Кирилл подал буханку. Я быстро нарезал её толстыми ломтями, подсушил на решётке над углями до золотистой корочки и щедро натёр чесноком. Положил по гренке в каждый горшок — она плавала на поверхности супа.

— Теперь сыр, — я протянул руку. — Купил?

Кирилл кивнул, доставая сверток: — Рассольный. Хороший, жирный.

— Давай сюда.

Я взял тёрку и начал тереть сыр прямо над горшками. Белая стружка падала густо, полностью закрывая гренку и края горшка «шапкой».

— Этот пойдёт, — сказал я, оценивая жирность на ощупь. — Главное, чтобы плавился хорошо и давал корочку.

Я поставил горшки в печь, на самый жар.

— Пять минут, — сказал я.

Мы все стояли, не отрываясь глядя на устье печи. Ждали.

Запах начал меняться. Сыр плавился, шипел. К аромату карамелизованного лука и бульона добавился мощный дух жареного сыра и чесночных гренок.

Дзинь!

Перед глазами вспыхнуло сообщение Системы. Я едва заметно улыбнулся.

Создан новый рецепт: Луковый Суп «Королевский»

Качество: Шедевр

Примечание: Идеальный баланс вкусов, достигнутый из простейших ингредиентов.

Эффекты:

Глубокое тепло: Мгновенно снимает эффекты холода и легкого обморожения.

Сытость: Высокая питательность при малом объеме.

Эмоциональный резонанс: Вызывает чувство глубокого уюта и доверия к повару.

Получено +500 ед. опыта за создание Шедевра

Получено +100 ед. опыта за технику «Карамелизация»

Через пять минут я достал горшки щипцами. Сырная корочка была идеальной — золотисто-коричневая, местами с подпалинами.

Аромат ударил в нос такой силой, что все на кухне — и Кирилл, и Иван, и повара — непроизвольно сделали шаг вперед, вытягивая шеи.

Я поставил дымящиеся горшки на стол. Оглядел их ошарашенные лица.

— Пробуйте.

Глава 24

Иван первым разбил сырную корочку — она хрустнула, как тонкий лёд. Под ней — густой, дымящийся, темно-коричневый суп.

Он зачерпнул. Подул. Попробовал и замер. Ложка так и осталась у рта.

Иван не двигался, глядя в одну точку. Его лицо, вечно хмурое и скептичное, вдруг разгладилось, стало растерянным, как у ребенка.

Он медленно проглотил. Моргнул. И тут же, без слов, зачерпнул вторую ложку. Потом третью и начал есть жадно, быстро, забыв про манеры.

— Ваня? — тихо позвал пожилой повар.

Иван опустил ложку и посмотрел на меня шальным взглядом: — Это не лук… — прохрипел он. — Этого не может быть. Здесь же нет мяса. Почему это вкуснее, чем моя телятина?

Молодой повар тоже попробовал. Его глаза округлились.

— Магия… — выдохнул он. — Сладкое, соленое… оно тает!

Тишину на кухне разорвал звон ложек. Остальные повара набросились на горшки. Скепсис исчез мгновенно. Остался только голод и шок.

Кирилл взял свою порцию последним. Он отправил ложку в рот. Закрыл глаза и застыл, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Прошла секунда. Две.

Кирилл открыл слегка увлажнившиеся от невыразимого облегчения глаза.

— Двадцать лет… — прошептал он, глядя в пустой горшок. — Двадцать лет я искал этот вкус по всему свету. В дорогих продуктах, в специях…

Он поднял на меня взгляд. В нем больше не было гордыни управляющего. Только уважение ко мне.

— А он был здесь. В обычном луке и терпении. Поразительно.

Кирилл отложил ложку и низко, искренне поклонился мне: — Спасибо, Александр. Ты не просто спас нас. Ты открыл мне глаза.

Иван, который уже выскребал горшочек хлебом, подошел к моей сковороде. Провел пальцем по остаткам карамелизированного лука, лизнул.

— Три часа… — пробормотал он, качая головой. — Ты жарил его три часа, чтобы добиться этого?

— Да, — кивнул я.

— Это безумие, — выдохнул Иван, но потом посмотрел на меня с восхищением. — Гениальное безумие.

— Не безумие, — поправил я, обводя взглядом притихшую, потрясенную команду. — Это вкуснотень и скоро весь город будет стоять в очереди, чтобы это попробовать.

Тут же о себе дала знать система:

Критический успех!

Блюдо «Луковый Суп по-Королевски» вызвало эффект «Гастрономический Шок» у целей с высоким сопротивлением (Профессиональные Повара).

Результаты воздействия:

Сломлен скептицизм: 100%

Повышение авторитета: Максимальное

Лояльность персонала: Установлена

Получено +150 ед. опыта за каждого Мастера (Кирилл. Иван)

Получено +50 ед. опыта за каждого повара ИТОГО: +550 ед. опыта

— Теперь паштет, — сказал я.

Я достал из холодного угла мисочку. Внутри лежала масса нежно-розового цвета, гладкая, как сливочное масло. Взял ломтик поджаренного на углях хлеба — он был еще теплым. Зачерпнул ножом паштет. Он лег на хлеб плотным слоем, не крошась и не разваливаясь.

— Пробуйте, — я протянул первый кусок молодому повару.

Тот взял его с опаской, словно ожидал подвоха. Понюхал. Пахло не требухой, а сливками и тонкими травами. Он откусил. Хруст гренки — и тишина. Повар замер, его глаза расширились, стали круглыми. Он судорожно сглотнул и посмотрел на недоеденный кусок в своей руке так, будто тот превратился в слиток золота.

— Это… печень? — прошептал он севшим голосом. — Та самая дешёвая куриная печень?

— Она самая.

— Но как⁈ — он поднял на меня взгляд, полный неверия. — Она же должна быть жесткой… зернистой… горчить… А это… это как облако!

Я усмехнулся, намазал второй кусок и протянул Ивану. Су-шеф взял его молча. Он не стал нюхать, а сразу откусил решительно, готовый критиковать. Его челюсти сжались и тут же расслабились. Он закрыл глаза.

На его суровом лице появилось выражение блаженства. Он прожевал, проглотил, слизал крошку с губы. Посмотрел на меня задумчивым взглядом.

Дзинь!

Создан новый рецепт: Паштет «Шёлковый»

Качество: Шедевр

Примечание: Полная трансформация текстуры. Субпродукт низкого ранга преобразован в деликатес.

Эффекты:

Иллюзия Роскоши: Вкус воспринимается как элитный, повышая статус заведения.

Текстурный восторг: Мгновенное усвоение и приятное послевкусие.

Получено +300 ед. опыта за «Алхимию Вкуса»

Получено +150 ед. опыта за закрепление авторитета перед Мастером (Иван)

— Ты сделал из требухи блюдо, с которым очень тяжело тягаться, — сказал он медленно и впервые обратился ко мне без тени превосходства: — Ты доказал. Какие еще блюда ты хочешь ввести в меню?

Я достал из кармана список, развернул на столе:

— Ещё четыре блюда. Каждое из них уникальное, требует мастерства и понимания.

Я указал на первую строчку:

— «Петух в вине». Его разделывают на части, обжаривают до корочки. Потом тушат в красном вине с луком, морковью, чесноком и травами. — Я посмотрел на них. — Три часа. Не два. Не четыре. Ровно три.

— Зачем так долго? — спросил молодой повар. — Как с луком?

— Потому что за три часа жёсткое мясо распадается. Вино проникает внутрь, отдавая кислоту и аромат. Мясо становится настолько мягким, что падает с костей от одного прикосновения вилки. — Я сделал паузу. — А соус густеет до консистенции патоки.

Повара слушали, не отрываясь.

Я указал на вторую строчку:

— «Картофель Дофинуа». Картофель нарезается тонко — как пергамент. Укладывается слоями в форму. Каждый слой — сливки, тёртый чеснок, соль, перец. Сверху — толстый слой сыра. Запекается в печи до золотистой корочки.

Молодой повар нахмурился:

— Картофель? В элитном трактире?

— Да, — кивнул я. — Потому что это не просто варёный картофель. Хрустящая корочка снаружи, нежная текстура внутри. Подаётся как гарнир к мясу. Один кусок — и гость больше ничего не хочет.

Иван медленно кивнул:

— Интересно.

Я перешёл к третьей строчке:

— «Яйца Орсини». Это блюдо для завтрака. Белки отделяются от желтков. Белки взбиваются в жёсткую пену — до тех пор, пока не будут держаться на венчике. Потом из них формуются облака на противне. В центр каждого облака — желток. Аккуратно, чтобы не растёкся. — Я посмотрел на них. — Запекается три минуты. Не больше. Белок схватывается, становится воздушным. Желток остаётся жидким внутри.

— Как это вообще возможно? — прошептал молодой повар.

— Температура и точность исполнения, — ответил я. — Одна лишняя минута — и желток свернётся. Одной минутой меньше — и белок не схватится.

Пожилой повар покачал головой:

— Это же ювелирная работа.

— Да, — согласился я. — Но результат того стоит. Гость разрезает облако вилкой, и желток вытекает золотой лавой. Смешивается с белком. Это… — я сделал паузу, пытаясь придумать сравнение, — как есть воздух, пропитанный солнцем.

Повара смотрели на меня обалделыми глазами.

Я указал на последнюю строчку:

— «Террин». Мясная запеканка. Свинина, телятина, куриная печень — всё рубится, смешивается с яйцами, сливками, травами. Укладывается в форму, выстеленную тонкими ломтиками шпика. Запекается два часа на водяной бане. Подаётся холодным, нарезанным толстыми ломтями.

— Холодным? — переспросил пожилой.

— Да. Потому что за ночь в холоде желатин застывает. Террин держит форму. Его можно резать, как хлеб. А вкус… — я усмехнулся. — Концентрированный. Насыщенный. Каждый кусок — взрыв мяса, трав и пряностей.

Повара переглянулись. Скепсис исчез полностью. Теперь в их глазах был только жадный интерес.

Дверь на кухню резко распахнулась с грохотом. Все обернулись.

В проёме стоял мужчина в дорогом кафтане — зелёном, расшитом серебром, слишком ярком для утра. Лощёный, напомаженный, волосы зализаны назад. Узкое лицо, хищный взгляд, тонкие губы растянуты в ехидной улыбке. Запах резких духов ударил в нос, перебивая аромат супа.

Он окинул взглядом кухню — горшки с остатками супа, довольные лица поваров, хлеб с паштетом на столе.

— Что это? Праздник нищеты? — он подошёл к столу, заглянул в один из горшков. — Луковый суп? Серьёзно, Кирилл?Ты кормишь своих людей луковым супом?

Кирилл стоял у очага, с непроницаемым лицом и только недобро смотрел на незваного гостя.

Мужчина не ждал ответа. Он взял со стола кусок хлеба с паштетом, понюхал, поморщился:

— И печёночный паштет? — он фыркнул. — Боже, Кирилл, как низко ты пал. Печень! Еда для собак!

Он бросил хлеб обратно на стол с презрительным жестом.

Иван сделал шаг вперёд, лицо потемнело:

— Павел, убирайся. Кто тебе дозволил сюда врываться? Ты здесь не…

— Не что? — Павел развернулся к нему, улыбка стала шире. — Не желанный гость? О, Иван, не обижайся. Я просто проходил мимо и решил зайти. Проверить, как дела у конкурента.

Он произнёс последнее слово с издёвкой, растягивая слоги.

Павел прошёлся по кухне, оглядывая стены, очаги, столы:

— Знаешь, Кирилл, я слышал, что ты закрылся вчера на весь день. — Он обернулся, сложил руки за спиной. — Интересно, зачем? Готовил что-то особенное? Или просто решил сэкономить на дровах?

Кирилл молчал. Только кулаки сжались ещё сильнее.

Павел подошёл ближе к нему, наклонил голову:

— Слушай, я понимаю. Дела плохи. «Сытый Монах» забирает всех твоих клиентов. Это бизнес, ничего личного. — Он похлопал Кирилла по плечу покровительственно. — Но зачем мучиться? Зачем цепляться за тонущий корабль?

Он отступил на шаг, развёл руками:

— Закрывайся. Продай здание. Я могу даже помочь — найду покупателя. А ты… ну, ты найдёшь работу. Может, даже у меня. Я всегда ценил твоё мастерство.

Его голос был сладкий, как мёд, но в нём сквозила издёвка. Молодой повар сжал зубы, сделал шаг вперёд, но Иван удержал его за плечо, покачал головой.

Павел обернулся, посмотрел на поваров:

— А вы, ребята, подумайте о своём будущем. «Золотой Гусь» тонет. Через неделю вы останетесь без работы. — Он достал из кармана кошелёк, небрежно перебросил его из руки в руку. — Но «Сытый Монах» всегда ищет хороших поваров. Приходите — поговорим об условиях.

Иван шагнул вперёд и прорычал угрожающим голосом:

— Павел, я сказал — убирайся.

Павел поднял руки в примиряющем жесте:

— Ладно-ладно, не кипятись, старик. Я уже ухожу. — Он повернулся к выходу, но остановился у двери, обернулся: — Кстати, Кирилл…

Он улыбнулся — широко, показывая зубы:

— Вчера у нас был полный зал. Очередь на улицу. Людям нравится хорошая еда по низкой цене. — Он сделал паузу. — А у тебя сколько было? Трое? Двое?

Кирилл стоял молча.

Павел усмехнулся: — Вот и я о том же. Прощайте, господа. Удачи вам.

Он развернулся, сделал шаг к двери.

— Стой, — мой голос хлестнул его по спине, как мокрое полотенце. Не громко, но так, что он замер.

Павел остановился и медленно обернулся, демонстрируя брезгливую гримасу на лице: — А ты еще кто? Очередной поваренок?

Я не стал отвечать. Вместо этого демонстративно поморщился и помахал рукой перед носом, разгоняя воздух.

— От тебя несет как от дешевой портовой девки, — сказал я спокойно. — Ты зачем на кухню в таком виде приперся? Здесь едой должно пахнуть, а не твоим парфюмом.

Повара прыснули. Улыбка Павла сползла, сменившись красными пятнами на щеках.

— Ты как разговариваешь, щенок⁈ — взвизгнул он. — Ты знаешь, кто я⁈

— Знаю, — я шагнул к нему, загоняя его в угол своим спокойствием. — Ты — Павел. Тот самый «гений», который решил, что если разбавить вино водой, оно станет вкуснее.

Павел задохнулся от возмущения: — Да я… Да ты… Ты хоть понимаешь…

— Заткнись, — я оборвал его на полуслове. — Ты пришел сюда поглумиться? Зря. Ты сейчас стоишь посреди кухни, которая через неделю тебя уничтожит.

Павел, пытаясь вернуть самообладание, скривил губы: — Уничтожит? Чем? — Он ткнул пальцем в сторону стола. — Этим? Уличной стряпней? Я слышал про тебя. Ты тот выскочка с ярмарки. Решил, что жарить репу и высокая кухня — это одно и то же? Это как звать цирюльника лечить…

— Ты даже метафоры воруешь, как и клиентов, — перебил я его снова, не давая закончить мысль. — Скучно, Павел.

Я подошел вплотную. Он был выше, но инстинктивно отшатнулся от моего взгляда.

— Ты прав в одном: уличная еда и высокая кухня — разные вещи, но у тебя есть проблема.

— Какая еще проблема? — прошипел он.

— Ты не разбираешься ни в той, ни в другой.

— Что⁈ — глаза Павла полезли на лоб.

— Ты управляющий, который не умеет готовить, — я говорил жестко, не отрывая взгляд от его глаз. — Ты не отличишь карамелизацию от обжарки. Деглазирование от тушения. Для тебя еда — это просто товар. Мешки с мукой. Цифры в отчете.

Павел набрал воздуха, чтобы заорать, но я повысил голос, перекрывая его: — А мой помощник, — я небрежно махнул в сторону Матвея, — знает о вкусе больше, чем ты и вся твоя свора вместе взятая. Потому что он учится, а ты только считаешь медяки.

Павел затрясся.

— Ты… Ты пожалеешь… Я тебя…

— Скоро «Золотой Гусь» откроется, — добил я. — И мы дадим людям то, чего у тебя никогда не будет. Искусство.

Я оглядел его с головы до ног — медленно, с профессиональным презрением, задерживаясь на кривоватом шве его дорогого кафтана и пятне на сапоге.

— А твоя беда, Павел, в том, что ты и делом управляешь так же, как выглядишь.

— Как⁈ — выплюнул он.

— Дёшево, — я сделал паузу, наслаждаясь моментом. — И неряшливо.

Тишина. Павел стоял, раскрыв рот. Лицо пошло красными пятнами. Он набрал воздуха, чтобы что-то крикнуть, но посмотрел на ухмыляющиеся лица поваров, на ледяной взгляд Ивана… и захлебнулся словами.

Он круто развернулся и вылетел за дверь, хлопнув ею так, что с потолка посыпалась побелка.

Молодой повар прыснул. Через секунду хохотала вся кухня. Напряжение, висевшее в воздухе всё утро, лопнуло.

Иван усмехнулся — сухо, но с одобрением: — Ты его уничтожил, парень.

Кирилл стоял у очага. На его лице была улыбка — первая за эти дни. Злая, но живая. — «Дёшево и неряшливо», — повторил он. — Ух, как же его перекосило.

Иван подошёл ко мне: — Ты нажил врага, Александр. Павел побежит жаловаться Белозёрову.

— Знаю, — кивнул я. — Но он и так был врагом. Просто теперь он боится.

Я не стал говорить вслух, что это только начало. Что Белозёров ответит, и ответит жестко. Сейчас команде нужна была победа, и они её получили.

Кирилл подошёл, посмотрел мне в глаза: — Спасибо. Не за Павла. За… — он кивнул на пустые горшки. — За то, что ты показал сегодня. За то, что поверил, когда я сам уже сдался.

— Мы только начали, Кирилл. Впереди ещё много работы.

— Я знаю, — он выпрямился, расправил плечи. — И я готов.

Иван хлопнул в ладоши, прерывая момент: — Ладно, господа! Представление окончено. У нас мало времени, чтобы вбить эти рецепты в руки. За работу!

Повара кивнули, расходясь по своим местам. В их движениях больше не было ленцы — появился азарт.

Молодой повар подскочил ко мне: — Александр… научишь меня делать этот суп?

— Научу, — кивнул я. — Всех научу.

Кирилл посмотрел в окно — солнце уже стояло высоко.

— Открываемся через три дня, — сказал он твёрдо. — Нужно успеть.

— Успеем, — ответил я. Потому что выбора не было.

Либо мы побеждаем — либо нас сметают.

И я не собирался проигрывать.

Глава 25

Павел ворвался в кабинет Белозёрова, не постучав. Лицо его было красным, кафтан помят, волосы растрёпаны. Запах дорогих духов смешался с потом. Он задыхался, будто пробежал через весь город.

Еремей Белозёров оторвался от бумаг. Поднял бровь, глядя на Павла с раздражением.

— Павел, — сказал он спокойным голосом. — Ты забыл постучать.

— К чёрту стук! — Павел подошёл к столу, оперся на него руками. — Еремей! Этот уличный выскочка! Александр! Он у Кирилла!

Белозёров замер. Пальцы, державшие перо, сжались.

— Этот нищий выскочка? — переспросил он тихо. — У Кирилла?

— Да! — Павел пытался отдышаться. — Он сегодня готовил на кухне «Золотого Гуся»! Учил поваров! Я сам видел!

Белозёров медленно отложил перо. Откинулся в кресле. Лицо оставалось бесстрастным, но в глазах появился холодный блеск.

— Рассказывай всё по порядку. Постарайся вспомнить все детали.

Павел выпрямился, начал рассказывать сбивчиво и эмоционально.

Он пришёл к «Золотому Гусю» утром. Хотел посмотреть, как дела у Кирилла, ну и поглумиться над ним. Зашёл на кухню и увидел Александра. Того самого уличного щенка, который выиграл пари на ярмарке.

Он стоял у очага. Рядом — его помощники, мальчишки. Повара Кирилла сидели вокруг, ели что-то из глиняных горшков с закрытыми глазами. Как будто это было лучшее, что они пробовали в жизни.

— Что он готовил? — спросил Белозёров.

— Не знаю точно, — Павел поморщился. — Я успел увидеть только горшки. Суп какой-то тёмный из лука и паштет из печени.

— Суп из лука? — уточнил Белозёров.

Павел кивнул:

— Да, кажется. Я слышал, как они говорили про лук. Карамелизацию какую-то.

Белозёров медленно кивнул. Встал и подошёл к окну.

— Продолжай.

— Он их учил! — Павел сжал кулаки. — Объяснял какие-то блюда. Петух в вине, картофель… я не запомнил всё, но повара слушали его как… как учителя!

Белозёров стоял у окна, глядя на город и молчал.

— А потом, — Павел побагровел, — этот щенок меня унизил. Прилюдно. Сказал, что я управляю кухней дёшево и неряшливо.

Белозёров обернулся:

— И что ты сделал?

— Ушёл, — Павел отвёл взгляд. — А что мне еще было делать? Я сразу решил сообщить о случившемся…

Белозёров медленно вернулся к столу. Сел. Налил себе и Павлу вино, сделал глоток.

— Значит, так, — сказал он наконец. — Кирилл побежал к Александру за помощью.

Он усмехнулся презрительно:

— Я не ожидал этого. Думал, гордость не позволит ему просить у уличного повара, но, видимо, отчаяние сильнее гордости.

Павел нахмурился:

— Ты знаешь этого Александра?

— Знаю, — Белозёров покрутил бокал в руке. — Очень хорошо знаю.

Он встал, подошёл к карте Вольного Града на стене. Провёл пальцем по Слободке.

— На ярмарке он обыграл лучших поваров города. Включая людей Кирилла. — Белозёров усмехнулся. — Я лично пришёл к нему. Предложил вступить в Гильдию. Хорошие деньги. Защиту. Будущее.

— И?

— Он послал меня, — Белозёров развернулся. В его глазах сверкнула ярость. — При Кирилле, при других людях. Сказал, что будет строить свой трактир в Слободке. И что я ничего не смогу с этим сделать.

Павел присвистнул:

— Какой наглец.

— Наглец, который теперь помогает Кириллу, — Белозёров вернулся к столу. — Кирилл тогда не вмешался. Промолчал. Я именно тогда и понял, что он откололся от Гильдии. Решил идти своим путём.

Он сел, пальцы сложил домиком:

— Я планировал раздавить Кирилла медленно и показательно. Чтобы все видели — вот что бывает с теми, кто идёт против Гильдии. — Он сделал паузу. — Но я не ожидал, что он сразу побежит к Александру.

— Что теперь? — спросил Павел.

Белозёров усмехнулся:

— Теперь я размажу их обоих. Одновременно.

Он встал, прошёлся по кабинету:

— Три удара, Павел. Пора бить быстро и жестко. Без всякой жалости.

Павел подошёл ближе:

— Какие удары?

— Первый — персонал, — Белозёров развернулся. — И я говорю не только о поварах.

Павел нахмурился:

— Не понял.

— Повара — это руки, — Белозёров подошёл к столу, взял список. — Но без официантов, управляющих и слуг кухня ничего не стоит. — Он положил список перед Павлом. — Завтра ты идёшь к каждому работнику «Золотого Гуся». Повара, официанты, посудомойки, уборщики. Идешь ко всем.

Павел взял список. Пробежал глазами:

— Здесь… двадцать человек.

— Двадцать три, — поправил Белозёров. — Иван — су-шеф, жена и трое детей. Пётр — повар, старая больная мать. Андрей — повар, долг перед ростовщиком. Марья — старшая официантка, копит на приданое дочери. Фёдор — официант, кормит младших братьев. Список длинный.

Он сел:

— Ты предлагаешь каждому место в «Сытом Монахе» или другом трактире. Зарплату вдвое выше и аванс двадцать серебряных сразу в руки.

Павел присвистнул:

— Это дорого.

— Это инвестиция, — Белозёров взял перо. — Ты напоминаешь им, что «Золотой Гусь» закроется через четыре дня. Кирилл станет банкротом. Он не выберется и если они откажутся — Кирилл потянет их за собой. Они останутся без работы и без средств прокормить семьи.

Он начал писать:

— Стабильность. Безопасность. Деньги или нищета. Выбор очевиден.

Павел медленно кивнул:

— Без персонала Кирилл ничего не сделает.

— Именно, — Белозёров отложил перо. — Даже если этот Александр научит их новым блюдам — готовить будет некому. Подавать некому. Обслуживать некому.

Он встал:

— Второй удар — долги.

Белозёров развернул перед Павлом документ — расписку, скреплённую печатью ростовщика.

— Кирилл должен восемьсот серебряных. Я выкупаю его долг у ростовщиков. За шестьсот.

— Выкупаешь? — Павел вытаращил глаза.

— Да. Когда долг станет моим, я потребую немедленной выплаты. — Белозёров откинулся в кресле. — Кирилл не сможет заплатить и яподам в суд. Здание конфискуют. Я выкуплю его за бесценок.

Павел расхохотался:

— Гениально!

— Это не гениальность, а простой расчет, — Белозёров покачал головой. — Рынок жесток.

Он подошёл к карте на стене:

— Третий удар — Слободка.

Павел подошёл ближе:

— Что Слободка?

— Александр живёт там. Строит свой трактир. — Белозёров провёл пальцем по серому пятну на карте. — Слободка — гнойник на теле города. Власти давно хотят её снести, но нет денег.

Он обернулся:

— Я предложил сделку. Гильдия спонсирует снос. Выделяет деньги на застройку. Взамен получаем земли под склады и новые трактиры.

Павел медленно понял:

— Когда?

— Через две недели — выселение. Через месяц — снос. — Белозёров усмехнулся. — Александр потеряет дом. Потеряет трактир, который строит. Его «семья» разбежится.

Он вернулся к столу:

— Три удара, Павел. Персонал. Долги. Слободка. — Он налил себе вино. — Кирилл рухнет через неделю. Александр — через месяц.

Павел усмехнулся:

— Этот щенок пожалеет, что связался с нами.

— Нет, — Белозёров покачал головой. — Он просто исчезнет.

Он поднял бокал к свету. Вино переливалось красным.

— Он думал, что может послать меня? Сказать, что я ничего не смогу сделать? — Белозёров усмехнулся холодно. — Посмотрим, кто окажется прав.

Павел поднял свой бокал:

— За победу.

— За победу, — кивнул Белозёров.

* * *

Конец пятой книги.

Ссылка на 6 том: https://author.today/reader/519942

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25