Длинные ножи [Ирвин Уэлш] (fb2) читать постранично

Ирвин Уэлш

ДЛИННЫЕ НОЖИ

Перевод и примечания Е. Сидоренко

Эта книга посвящается бессмертной памяти Брэдли Джона Уэлша.

Каждый день скорбим о тебе, всегда наполнявшем нашу жизнь вдохновением.

Противник – это тот, кого вы хотите победить. Враг – это тот, кого вы хотите уничтожить. С противником бывает полезно пойти на компромисс: в конце концов, сегодняшний противник завтра может стать союзником. Но с врагом компромисс – лишь слабовольное соглашательство.

В наше время мы часто не можем различить, кто для нас враг, а кто – противник.

Пролог

Раздетый, в одних трусах, он сидит на пластиковом стуле, привязанный за запястья и лодыжки. Холодно, он дрожит, покрываясь гусиной кожей. Кроме полосатых трусов, на нем еще только коричневый кожаный капюшон, который мы натянули ему на голову. Я смотрю на него с другого конца огромного, пустого склада. Ни звука. Я молча сажусь напротив на такой же стул, разглядывая его поближе.

Всегда нужно чему-то учиться. В этой игре, как и вообще в жизни, абсолютного знания достичь невозможно. Все, что у нас есть, – это личный опыт, то, что мы наблюдаем и познаем с помощью органов чувств, подпитываемых, в лучшем случае, небольшим количеством воображения. И, конечно, тем качеством, которого так не хватает людям вроде него: состраданием. Большую часть времени нехватка этого чувства, в каком-то смысле, им помогает, пока они бездумно гонятся за достижением "амбициозных целей" и "максимальных прибылей", не осознавая, что сами тоже являются частью мира, который так целенаправленно губят.

Мне сложно представить себя на месте этого дрожащего человека. Ладно, попробую: я внезапно оказался в каком-то незнакомом, совершенно ужасном месте. Сквозь удушающий капюшон, закрывающий голову и лицо, я ничего не вижу, кроме части своего собственного тела и деревянного пола. (Эта одежда странным образом придает этому пленнику зловещий вид, как будто он здесь злодей. Но нет, он полностью в нашей власти.)

Не знаю, как у меня получается, но очевидно, что ничего хорошего его в этом месте не ждет. Честно говоря, мне даже самому тут не по себе, а уж каково ему приходится, сложно представить. Меня охватывает легкое чувство тошноты. Интересно, если я подойду, оно усилится? Я встаю и подхожу к нему, ступая почти на цыпочках, чтобы не нарушать тишину. Думаю о том, что с каждым шагом смогу больше узнать о его эмоциональном состоянии.

Да... он еще раз пытается избавиться от пут. Бесполезно. Его запястья и лодыжки намертво прикручены к стулу. Годы лени и порока сделали его руки дряблыми и слабыми. Жилы на его нелепых, как-то странно сложенных плечах напрягаются, а мужские сиськи дрожат.

Полагаю, под этим капюшоном сейчас его разум мечется в панике. Тонкая кожа капюшона прогибается внутрь, и, вдыхая, он, видимо, языком периодически выталкивает его наружу и пробует на вкус кожу мертвого животного, из которой он сделан. Может быть, он прищуривается, смутно различая какой-то источник света у себя под подбородком, где его лучи проникают через прорезь в маске, сделанную, чтобы он мог дышать. Теперь он явно пытается собраться с силами – вот это восхитительно, – еще больше напрягая все тело, глубоко дыша, а затем рычит:

– КАКОГО ХЕРА...

Это не первый его крик с тех пор, как он пришел в себя, но он снова слышит только свой приглушенный голос, разносящийся по огромному, похожему на холодную пещеру пространству. Он, наверное, думает о том, как он сюда попал и что так внезапно нарушило его безмятежное существование. Его верная Саманта, как он ее подвел. Но эта стерва была просто создана для разочарований, приучена, как и многие подобные ей женщины, терпеливо переносить душевную боль и тихо плакать по ночам в подушку или, может, в объятиях любовника, на людях оставаясь преданной и стойкой подругой. А их дорогие дети, Джеймс и Матильда; для них это, наверное, было тяжелее. Ну, их в жизни ждет еще много проблем. Из-за работы у него не было времени обсудить с ними эссе, заданное в колледже, и посетить матч по регби или школьную постановку; но сейчас это его заботит меньше всего. Этому уроду надо было раньше думать обо всем этом, прежде чем делать несчастными других людей. Его сестра, Мойра, адвокат – а как же она? Полагаю, ей будет тяжелее всех потерять его. Вся эта скучная домашняя жизнь, которой у него на самом деле никогда не было – коррупция и обогащение уже и без того богатых отнимали все его время – как же он, должно быть, теперь жалеет о ней. Что же стало причиной его несчастья?

Теперь моя очередь: пора вернуть его обратно – в тот мир, с которым он вроде бы покончил, если не считать визитов к сестре, чтобы повидаться с детьми.

Вот он снова затих. Я отступаю, сохраняя молчание, в угол просторного склада и опускаюсь обратно на стул. Ему, должно быть, очень