Музыка нас связала... [Сергей Линник] (fb2) читать онлайн

Музыка нас связала...

Глава 1

Я — как Евгений Онегин. Не в том смысле, что молод и завсегдатай светских тусовок. Я тоже попал в деревню не по своей воле. И можно сказать, что тоже из-за наследства. Вернее, живу сейчас в городке небольшом, типичная провинция. А деревня — маленький дачный поселок неподалеку. Но это уже частности. Просто мне сделали предложение, от которого нельзя отказаться. И вовсе не мафиозный босс, а двоюродная сестра. Кстати, не помню, у Пушкина есть кто-то, отправивший молодого повесу в ссылку к дяде? Надо как-нибудь почитать, освежить память.

Но сначала краткое содержание предыдущей жизни. Чтобы потом вопросов не возникало. Базилевич Александр Станиславович. Пятьдесят три, холост, высшее экономическое, трудовой стаж отдан бухгалтерии в разных организациях, нет, папа (которого я никогда не видел) был чистокровным белорусом, не привлекался, бывал, не скажу, жилплощадь имею.

Так случилось, что я потерял работу. Это почти со всеми бывает. Но когда тебе тридцать — это одно: все дороги открыты и шансов найти новый источник пропитания много, надо только приложить минимум усилий. А когда пятьдесят с хвостиком — совсем другое. Оказывается, что ты не очень-то и нужен. Пришлось распотрошить кубышку, буквально спуская в унитаз накопления. Загашник оказался так себе, дно увидел уже через полгода, хотя я даже пытался экономить. Вот тут предложение и поступило.

Любимая сестра отправила меня к нашей тете, восьмидесяти трех лет. В славный город Новоторск. Чем славен? В основном тем, что там родился я, и смог оттуда сбежать. Как оказалось, не навсегда.

Несмотря на почтенный возраст, тетя Женя была еще ого-го, но испытывала две очень серьезные проблемы. Во-первых, из-за больных ног она не в состоянии самостоятельно ходить в магазин. Во-вторых, из-за ухудшающегося зрения эта достойная женщина не могла читать. Первую проблему решить не удалось, так как служба доставки в Новоторске всё еще пребывала в зачаточном состоянии. А вот вторую смогли решить аудиокниги. А мне оставалось попытаться навести порядок в здоровенной четырехкомнатной сталинке, мебель в которой большей частью была приобретена еще при жизни вождя народов или при последующем волюнтаризме, а также в сарае, стоящем во дворе. Такой бонус иногда прилагался к квартирам в провинции при советской власти.

Морковка, висящая в метре от моего носа, выглядела следующим образом: "Когда жизненный путь моей тети закончится, я окажусь хозяином всего её движимого и недвижимого имущества”. И хоть цены на жилье в Новоторске намного меньше, чем на Манхэттене, бонус всё равно светил немалый. Сестра на наследство не претендовала. Как ни странно, я ей верил.

***

Зачем я полез в сарай, уже не помню. Что-то там надо было взять. Вернее, попытаться найти. В этих залежах я еще не разбирался, но уже получил разрешение вынести всё на помойку. Как сейчас помню: поставил я фонарь, чтобы виднее было, на край верстака. Уж что там помешало ему, не знаю. Просто в один прекрасный момент осветительный прибор вдруг решил упасть, сделал это, покатился по полу, и благополучно нырнул в погреб, крышку которого я приоткрыл для проветривания.

Я даже увидел, как он мигнул, ударившись о земляной пол, потом загорелся, и покатился куда-то. Пришлось, самокритично ругнувшись на криворукого обалдуя, полезть вниз, надеясь, что лестница еще не сгнила и выдержит мой вес. Главное, не забыл пошарудить веником перед собой, а то все многолетние залежи паутины собрал бы. Кого там планировали ловить пауки в прохладе и темноте, не знаю. Может, у молодой паучьей поросли здесь тренировки проходили.

В погребе царил пипец. Вряд ли сюда кто заглядывал последние триста лет. На чудом уцелевших полках сиротливо торчали старинные банки с закруточками, покрытые вековой пылью поверх проржавевших крышек. Подумал, что здесь нужно вычищать всё, чтобы в один прекрасный момент вся эта конструкция не сложилась на голове у сунувшегося сюда.

Фонарь манил тусклым светом из темного угла. Я с помощью всё того же веника осуществил профилактику налипания пыли на голову, встал на четвереньки, и полез за ним. Плюнь я на изделие безымянных китайских ремесленников, всё сложилось бы иначе. Но слюны не хватило, и я нарушил правила безопасности при работе в старом подвале. Правило номер один, написанное большими буквами, гласит: "Не лезь под стеллажи, какими бы крепкими они не казались!".

Фонарь, стоило мне протянуть к нему руку, покатился дальше. Работай у меня головной мозг, могла бы прийти мысль, что фонарь уже давно за пределами периметра погреба, но я только крякнул и продолжил ролевую игру «вьетнамский партизан в подземных лазах». Тут сзади заскрипело, весьма противно и протяжно, и гнилая доска пребольно ударила по нижней трети спины, потом добавился треск раздавленного стекла, и на ушибленное место полилась какая-то холодная жижа. Инстинктивно я дернулся вперед, протянув руку... и вывалился из дыры.

***

И снова я в подвале, только побольше. Треклятый фонарик еще раз мигнул, потом снова начал работать, разве что свет стал чуть тусклее. Так как тетиженин сарай упирался в больничную стену, то похоже я как раз в больничке и оказался. Сзади завалы, поэтому туда лучше не соваться. Вот когда выберусь отсюда, вернусь, и постараюсь навести порядок. Стеллажи доломаю, вытащу наверх, выброшу. А потом уже и пролом этот заделаю. Какие-то деятели, конечно, там работали, в полкирпича наляпали.

Больничный подвал, судя по всему, популярностью не пользовался, и ничего тут путного не хранили. Так, какие-то ящики в углу, немного досок разной длины там же свалено. Мусорка, короче. С другой стороны, площадь здесь не очень большая, вообще непонятно, на кой ляд тут всё городили. Фигня. Правда, наверх вполне пристойные ступеньки ведут...

Увы, как и в любом нормальном учреждении, дверь оказалась закрыта. Я на всякий случай постучал изнутри, но никто не пришел. Место тут глухое, сюда даже бухать никогда не ходили. В детстве я слышал страшилку, что здесь есть специальная труба, в которую бросают органы после операций. Мне даже показывали ее, но я не поверил — слишком уж узкой она была.

Лезть назад не очень хотелось: разгребать отсюда завалы казалось затеей малоперспективной. А ну как в процессе мне на голову обвалится кирпичная стена? Если она от древности держится на честном слове и одном крыле, то ну его в болото, рисковать. Куртка, в кармане которой лежал телефон, висела на гвоздике в сарае. Так что оставалось надеяться только на внезапно выглянувшее солнышко, потому что начало апреля в Новоторске традиционно отличается довольно прохладной погодой.

***

Помощь пришла относительно скоро. Часа через два, в течение которых я лупил по двери сначала ногами, а потом обломком доски. Жаль, мысли в моей голове появляются редко, а то сразу сообразил бы, что от кроссовок звук глухой, и к тому мне попалась не самовосстанавливающаяся модель.

— И чего шумим? — раздался чей-то сиплый баритон вскоре после очередного сеанса стука в дверь. — Кто там?

— Откройте, пожалуйста, — попросил я в меру сил уверенно и вежливо. — Я в сарае из погреба сюда провалился, а там внутри стеллаж упал, назад лезть боюсь.

— Чей сарай? — продолжил допрос обладатель баритона, не торопясь выпускать меня на волю.

— Евгении Максимовны.

— Женьки, что ли? Из четвертой квартиры?

— Да, я племянник ее.

— Чтой-то сдается мне, ты брешешь. Всех племяшей ее знаю — Дашку, Сашку и Лёньку. Твой голос на мамин совсем не похож, — фальшиво и издевательски пропел мой потенциальный спаситель. — Вызову-ка я ментов, пусть они разбираются.

— И что бы я украл в том сарае? Обломки раскладушки? Или банку варенья тридцатилетней давности? Да и у вас здесь особо не поживишься. А с милицией придется время терять, ждать, пока протокол составят, в отделение потащат. А меня выпустят, потому что документы лежат у тетки в квартире. Зато вам от моей свободы прямая выгода. Благодарность с закуской.

— Ладно, жди.

Неужели голос разума в кои-то веки победил? Или местный сторож позарился на обещанный гонорар за освобождение? Нет, это дело святое, вот доберусь до куртки, сбегаю в магаз, и принесу бакшиш, что скажет, мне нетрудно.

Минут через пять снова проскрипел гравий под подошвами, звякнул ключ. Впрочем, звука, издаваемого открытым замком, я не услышал.

— Отойди-ка к задней стенке и отзовись оттуда, — велел голос спасителя.

Я включил фонарик, который, естественно, давно потушил для экономии заряда, и шагнул назад.

— Всё, дальше некуда, — объявил я.

— Доску брось.

— Так она вон, возле двери лежит.

— Вернись и забери, а потом бросишь.

— Готов! — крикнул я, выполнив вполне разумные требования из-за двери.

— Открываю. Смотри у меня, не вздумай дурковать!

Звякнул еще раз ключ, потом рявкнул засов, и дверь открылась. Наконец-то! Я шагнул к свету, и тот самый голос вдруг удивленно произнес:

— Стас? Ты откуда здесь взялся?

***

В первый момент я подумал, что это сын дяди Феди, который в нашей горбольнице работал за сторожа, дворника, слесаря и электрика. И вообще, старшим куда пошлют. Жил он как раз в том же доме, что и моя тетка, только во втором подъезде, где квартиры были, как политкорректно называли, «с общей кухней». А потом вспомнил, что никаких детей у вредного мужика не имелось. И жены тоже. Он племя младое и хорошо ему знакомое на дух не переваривал. Так нам казалось в детстве.

— А вы Федору э-э-э, запамятовал отчество, родней приходитесь? — спросил я, чтобы по возможности уйти от ответа на заданный вопрос.

Тема моего портретного сходства с умотавшим в эмиграцию из родной семьи моим папашей в детстве, отрочестве и юности иногда возникала. Время от времени находилась какая-то звезда, которая, картинно вздыхая, говорила: «А на отца-то похож! Две капли воды! Ой, Верочка, прости, не подумала!». И даже мне, сопляку с мозгами размером с булавочную головку, становилось понятно, что твари эти специально подкатывают, чтобы маме было плохо.

Последние лет тридцать про две капли никто не вспоминал. Да и маму я забрал к себе, как только заработал немного денег даже не на покупку, а на съем пристойного жилья. Но это совсем другая история.

— Какая нафиг родня? Я и есть Федор. Других не знаю.

Я шагнул на улицу. Освободитель мой и вправду выглядел именно как дядя Федя — худой как щепка, со сморщенным лицом, напоминавшим старую картофелину, чудом пролежавшую год в укромном месте. Вот и кепку-восьмиклинку точно такую он постоянно таскал, и зимой и летом, как артист Боярский свою шляпу. И куртка болоньевая, в пропалинах и лоснящаяся от старости и грязи.

— Спасибо, что выручили, — сказал я. — Мне вас где сейчас найти можно будет? Здесь? Я мигом, только в «Пятерку» сбегаю. Вам пиво? Полторашку? Две? Или водку?

— Не, не Стас. Но похож...

— Да убили вашего Стаса. В девяносто втором, в Иркутске. Нам извещение зачем-то прислали. Наверное, вместо алиментов за всю жизнь.

— В каком девяносто втором? Доме, что ли? — удивился Федор.

— Году, конечно. Уж тридцать лет как прошло.

— А ты тогда кто?

***

Восемьдесят четвертый год! Охренеть и не встать! Как такое может быть? Сорок, блин, лет, год к году. Они где? А я что?

Первым, как ни странно, пришел в себя абориген. Мы с ним долго вели разговор глухого со слепым, но в конце концов пришлось поверить. Странный он, этот Федя. Фаталист до мозга костей. Будущее? Ладно, хрен с ним. Рассказать, что дальше случится? А зачем? Жизнь, она ведь от этого не изменится. А будешь кричать на каждом углу, так хорошим это не кончится. И даже возможность выиграть в «Спортлото» отверг. Сказал, что от шальных денег добра не бывает. Удивительно рациональный человек.

Это я бегал курицей с отрубленной головой, и выдавал идеи, одна глупее другой. Начал с лотерейных билетов, а закончил поиском кладов. Долго я не мог свернуть с пути внезапного обогащения. И только потом пришла та самая мысль. Лёнька, братик мой. Ведь ему осталось...

Спасибо Федору, он-то как раз голову на месте крепко держал. И задал самый рациональный в этой ситуации вопрос:

— А назад к себе теперь сможешь? Или насовсем сюда?

Второго варианта мне только и не хватало. Без средств к существованию, без документов, без ничего! Даже если и получится убедить свою родню, что я тот, за кого себя выдаю, то дальше-то как? Без трудовой книжки при советской-то власти... Наверное, можно, но очень трудно...

Пока я предавался рефлексии и устраивал похороны себя, любимого, Федор на месте не сидел. Отобрав фонарь, он полез смотреть, что там творится у той дыры, через которую меня сюда занесло.

Светодиодное освещение его ни грамма не смутило. Похоже, достижения цивилизации Федора вообще мало трогали. Отношение к вещам у него было утилитарным. Светит — и ладно, хуже, если наоборот. Сначала он ногами отбросил в сторону вывалившиеся кирпичи, потом стал на четвереньки и посветил в пролом.

— Говно вопрос, сейчас очистим, будет тебе торная дорога.

Мне показалось, наверное, но это он произнес несколько чересчур уверенно?

— Может, попытаться с той стороны?

— Чудак-человек. Ты же сам отсюда появился? Это как в анекдоте про пьяного, который ключи под фонарем искал, потому что только там светло. Но если хочешь, пойдем, проверим.

И я как телок поплелся за ним к больничным воротам, потом во двор дома. Сарай стоял закрытый на навесной замок, совсем не тот, который открывал я. И дверь была не такой рассохшейся. Ну да, сорок лет. Происходящее казалось мне сном, и я совершенно равнодушно смотрел, как Федор достает из секретного места в щели над косяком тетиженин ключ и отпирает замок.

— Ну давай, Саня, полезай, — картинно распахнул он дверь. — Но смотри, если сейчас ты на сорок лет из своего времени попал, вдруг в сорок четвертом окажешься? — и засмеялся, закончив похохатывание кашлем. — Да лезь, не бойся, покурю тут пока, присмотрю. На крайний случай, немцев уже не было у нас тогда.

Он достал из кармана куртки мятую пачку «Примы», вытащил сигарету, из которой тут же просыпался на землю тонкой струйкой табак. Федор даже не расстроился, закрутил папиросную бумагу, чтобы сберечь остатки, и закурил. А я уже и забыл про такую фигню.

В погребе было чисто. Целый и крепкий с виду стеллаж выкрашен кузбаслаком, а доски на полках местами даже не потемнели. И закруточки стояли ровными рядами: помидоры в трехлитровых банках отдельно, маленькие огурчики, еще не получившие красивое название «корнишоны» — отдельно. И варенье тоже не смешано. Я помнил, как лазил сюда по заданию тети Жени и приносил заказанное ей в квартиру.

Полез под стеллаж, на то самое место, и увидел довольно ровную кладку. Ни один кирпич даже не шатался.

***

Вернулся я быстро — Федор не успел досмолить тот куцый огрызок.

— Я же говорил, искать надо, где потерял, — он хмыкнул, сделал большую затяжку, и бросил окурок на землю, притоптав его каблуком кирзового сапога. — Пойдем назад. Сарай только закрою.

Мы побрели к месту старта. Ощущение сна усиливалось. Мимо нас проехала «скорая» на базе «рафика». Их же сто лет назад выпускать перестали, а этот почти новый. Встреченная по дороге дама в белом халате и накинутом на плечи ватнике посмотрела на меня и поспешно отвернулась. Теперь точно пойдет слушок, что папаша объявился.

Деваться было некуда, и мы с помощью обломка доски и принесенного Федором лома проход расчистили. Будь мое телосложение не таким субтильным, не пролез бы, но вроде бы теперь должен протиснуться.

— Ну не стой столбом, пробуй. Один хрен лезть придется. Неприятное надо делать быстро, — сказал Федор, и грубовато толкнул меня в плечо. — Пошёл!

— Погоди. Если получится...

— Да я постою, посмотрю. Надо будет, я тут замок врежу и ключ дам. Иди уже. Хотя... слушай, а когда... да хрен с ним, не надо.

Я встал на четвереньки и полез в дыру.

Глава 2

Преграда ощущалась как паутинка. Или тоненькая пищевая пленка, которая разошлась, стоило к ней прикоснуться. Мне вдруг стало еще страшнее, чем до этого. Когда я лез в дыру, было просто стремно, а сейчас боязнь остаться на той стороне прямо-таки гнала вперед, так что я дернулся, пока возможность двигаться вперед не пропала. Что-то впилось мне в спину, и продрало кожу, натянув старенький свитер, который ещё пару секунд удерживал меня на месте, а потом с глухим треском отпустил.

Я снова был в погребе. Фонарик я забыл на той стороне, но опять лезть назад... Даже смотреть назад не стал, хотел сразу вскарабкаться по лестнице вверх, к свету, и оставить недавнее приключение позади. Но навалилась такая слабость, что в глазах потемнело, и я сидел, обливаясь противным липким потом, еще минут десять. И только после этого, отдыхая на каждой ступеньке, выкарабкался наружу. Здесь всё было без изменений. Даже куртка никого не заинтересовала. Посмотреть бы на телефон, но для этого придется встать. Нет, ребята, только не сейчас. Посижу еще минуточку, потом поднимусь. Или нет. Пить хотелось неимоверно, будто вчера отрывался по полной, заедая спиртное исключительно соленой рыбой и сыром «косичка». Я бы сейчас водички и из лужи хлебнул, да только где она? Снег сошел, грязь подсохла. Кое-как, на силе воли и в надежде быстрее добраться домой и попить, поднялся, опираясь на дверной косяк. Телефон. Два пропущенных, от тети Жени. С интервалом ровно в час. Вернусь, отвечу напрямую. Но нет, она решила добиться своего. Завибрировавший при звонке аппарат еле удержал в руке. Дрожащим пальцем потянул зеленую трубочку на экране.

— Ты где ходишь, Сашка? — без предисловий начала она. — Смотрю из окна, дверь открыта. А ты пошел на пятнадцать минут, сам сказал. Думала уже спасателей вызывать.

— Да я там в погребе...

— Говори громче, не слышно тебя! Домой иди, нечего деньги тратить на ерунду.

Запер сарай, и посмотрел на щель выше косяка, из которой Федор доставал ключи. Я, конечно, такого делать не стал. Да и вряд ли дотянулся бы. Любое движение давалось с трудом, руки тряслись так, что со стороны я, наверное, напоминал дистрофика, решившего изобразить Джо Кокера. Подъем на наш второй этаж занял минут пятнадцать, не меньше. Открыл дверь и ввалился в прихожую.

— Где тебя носит, Сашка?

Голос тети Жени придал сил, и я попер на кухню. Прямо на звуковой ориентир. Мне бы в ванную, но она дальше.

— Ну, куда ты грязнючий такой заперся? Не разулся даже! Давай в ванную, переодеваться! Не пей из крана! Сашка, ирод, прекращай уже!

Но я не слушал. Вожделенная вода лилась мне прямо в сложенные ладони, и я пил ее, не в состоянии насытиться, всё казалось — для полного счастья нужны еще буквально пара глотков. Момент, когда организм внезапно понял, что воду девать уже некуда, я пропустил. Меня шумно начало выворачивать прямо в мойку, в носу защипало от рвоты. Потом просто потемнело в глазах больше, чем до этого, и я отключился.

***

Сознание вернулось постепенно, какими-то непонятными бормочущими голосами. Мужской, незнакомый, и тетя Женя.

— Сказано тебе, не сын он мне. Племянник. Про здоровье не докладывал.

Тут я, очевидно, подал признаки своего присутствия, и услышал того мужчину, которого только что ругали.

— Глаза можете открыть? — и я послушно выполнил просьбу.

Надо мной склонилось полноватое мужское лицо с как минимум трехдневной щетиной, выдающимся носом с горбинкой, лохматыми бровями, напомнившими покойного партийного деятеля эпохи ранней Пугачевой, и всклокоченной куцей шевелюрой — рыжей с проседью. И разноцветные глаза — один карий, другой зеленый.

— Здравствуйте, — попытался сказать как можно увереннее.

— И вам не хворать. Александр Станиславович, вы диабетом болеете давно? Какие сахаропонижающие препараты постоянно принимаете? Сегодня сколько?

— Не принимаю. И не болею. Всё в порядке у меня с этим. Недавно диспансеризацию проходил, сахар в норме.

— Может, голодали? Знаете, бывает, несколько дней без пищи, и...

— Утром позавтракал плотно. И накануне ужинал хорошо.

— Тогда у меня для вас плохие известия, Александр Станиславович. Непонятно почему у вас сильно упал уровень глюкозы в крови. Чуть не до нуля. Извели лекарств на вас — уйму. Причин не очень много, самые очевидные вы отвергаете.

— Доктор, а если сразу, без предварительных ласк? Говорите.

— Ну вот, сарказм появился, рад. Возможно, это опухоль поджелудочной железы. Провериться надо. А на будущее — если почувствуете слабость, конфетку съешьте. Носите с собой сосательные. Чуть что — под язык, там всасывается быстрее, и подождать.

— Спасибо.

Скорая собрала свои чемоданы, и умотала по другим неотложным делам. Я выдержал допрос от тети Жени, пообещал, что больше так не буду, и пополз в ванную.

Свитер и рубашку — только на свалку. Вот джинсы, хоть и древние, местами вытертые до состояния марли, еще можно отстирать и дальше использовать. Развалятся — жалеть не буду, но и торопиться не стоит. Покряхтел, и влез в ванну. Сначала отмокать, а потом уже считать мы будем раны.

Вот вроде и мылился, и мочалкой терся, а полотенцем сразу грязную полосу поймал. Где хоть? Беглый осмотр организма в зеркале дал довольно утешительные результаты — кроме ссадин ничего. Спину я ободрал знатно, пришлось долго изображать балерину в попытках достать до нужных мест ватной палочкой, смоченной в зеленке. А потом еще и пластырь туда клеить. Почему скорая не обработала рану? Потому что вызов был на потерю сознания. А ссадины в другом месте лечат. Думаю, если бы тетя Женя на время вступила в профсоюз больных и передала членские взносы через врача, все ранки нашли бы и обработали. А так порекомендовали конфеты таскать и обследоваться где-то.

Коль скоро ко мне вернулась способность мыслить, до меня быстро дошло, что жизненные силы высосало обратное путешествие. Так что в поликлинику в другой раз пойду. Переживут как-нибудь без моей поджелудочной железы. А сейчас лучше надену свежее белье, да в кроватку. И ничего, что еще рано, почитаю на сон грядущий.

Впрочем, книга не шла. Я даже пару раз включал экранчик телефона, хотя читалка настроена на пятнадцать минут ожидания. Всё крутил в голове путешествие. Полезу я туда еще? Вдруг в следующий раз глюкозы в крови не хватит, и моя мумия будет долго валяться в погребе, пока тетя Женя не вызовет кого-нибудь?

Когда я уснул, то увидел брата Леньку. Мы сидели на железнодорожной станции, он в парадке почему-то, с какими-то значками непонятными, точно не армейскими, рассказывал байку про дембеля, который повесил на китель потыренную где-то медаль «Мать-героиня». Я всё пытался показать брату, что и у него форма не в порядке, но ни слова произнести так и не получилось. Потом Ленька встал, взял чемодан, огненно-красный «Самсонайт», шильдик ярко отсвечивал на солнце, и сказал: «Не бзди, Саня, всё будет ништяк!». Сразу после этого сел в поезд, только сейчас замеченный. А я остался думать, откуда такой чемодан в восемьдесят четвертом году взялся.

Проснулся, Три часа ночи. Сна ни в одном глазу. Так и проворочался до утра.

Глупый сон. Покойники вроде к дождю снятся, хотя сегодня по прогнозу осадков не ожидается. А попрощался Ленька со мной именно такими словами, как и почти сорок лет назад, когда уехал и не вернулся. Вот и думай теперь.

***

— На завтрак сырников поджарила. Сметанка осталась еще, бери. Или тебе с вареньем? А на обед суп сварю на курином бульоне, — тетя Женя начала обсуждение широкого ассортимента блюд. — С вермишелью, как ты любишь.

На самом деле нет, но крутить носом перед этой женщиной — затея безнадежная. Это я еще в глубоком детстве уяснил. С тех пор ничего не изменилось. При упоминании варенья перед глазами встал стеллаж с закруточками. Знал бы вчера, добыл прямо на месте закаменевшее сахаросодержащее вещество, не доводил себя до цугундера. Интересно, скоропомощному доктору в детстве тоже по голове прилетело, как Дэвиду Боуи? Певец ведь после драки с дружбаном обзавелся разноцветными глазами.

— Слушай, а помнишь, во втором подъезде жил дядя Федя? В больнице кем-то работал. Что с ним?

— Федька? Так еще в восемьдесят... пятом, что ли? Не, раньше. Горбача еще не было. Кучера как раз с днем рождения поздравляли, хорошо помню, я от парткома тогда телеграмму отправляла... Восемьдесят четвертый, значит. Шел с работы, тут три метра от ворот больничных, напали на него, избили. Им аванс в тот день давали. Он и помер. Ты ж еще в школу тогда ходил, не помнишь? Через неделю после него Лёнька уехал... А что ты спрашиваешь?

— Да так, похожего на него мужика увидел.

— Нет, слушай, сколько лет прошло уже, а такое помню. Надо же, партийного вождя с днем рождения всей страной поздравляли... А ты говоришь, что таблетки для памяти пить надо.

Кучер, он же генсек Костя Черненко, получивший непрестижную кличку по инициалам и первым буквам фамилии. Ни фига не помню, чем он был славен. Я тогда в седьмом классе учился, и вожди нас интересовали исключительно потому, что давали дополнительный день отдыха от занятий, когда они умирали. Полез в интернет. Точно, Константин Устинович родился двадцать четвертого сентября, Лёнька уехал — тридцатого.

— Теть Жень, дай пол-литру. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы мусор из сарая вынесли.

— Куда ты пойдешь? Вчера тут валялся, чуть не помер. Отдохни, куда спешить?

— Да всё нормально. Хочу закончить, пока погода хорошая. Вон, конфет сейчас возьму, как доктор говорил. Воды в бутылку наберу.

— Доктор, скажешь тоже... Фельдшер он, Венька Пичугин. Алкаш хренов. Только и смотрит, чтобы поднесли, других мыслей в дурной голове нет. Три раза женат был, с каждой детей прижил...

Я понял, что подвергаюсь реальной опасности узнать всю подноготную фельдшера, его жен, отпрысков, и прочей родни. Предела потоку сведений, если тетя Женя начинала вещать, не было.

— Слушай, пойду я. Дашь пол-литру?

— Чекушки хватит с них за глаза. Ты, Саня, алкашню нашу не балуй. И вперед не давай, а то нахлещется сразу, а работать не станет. Конфет вон, в вазочке возьми, они давнишние уже, я потом из пакетика свежих досыплю.

***

На этот раз я к экспедиции подготовился, как следует. Первым делом приладил в сарае изнутри крючок, чтобы можно было закрыться. Вытащил из подвала обломки стеллажа и осколки банок. Как я вчера не порезался о них — ума не приложу, сегодня казалось, что стеклом усеян весь пол. В тот самый угол я старался не смотреть, будто боялся сглазить удачу. Да и что там в потемках можно увидеть?

Зато перетаскивание мусора на близлежащую помойку хорошо прочистило мозги. И вчерашнее, когда я чуть не на четвереньках лез по ступенькам на второй этаж и из последних сил пёр к крану на кухне, казалось уже не таким страшным.

Остался только сон — яркий и простой. Мысли крутились вовсе не вокруг брата, а лезли к чемодану. Помню, как-то во времена финансового благополучия, бывшего в прошлой жизни, хотел купить такой, но жаба задавила. Как представил, что это чудо швыряют грузчики в аэропорту на ленту багажного конвейера, сразу плохо стало. И я приобрел дешевый ноунейм, не такой шикарный внешне, но до сих пор целый.

Сколько ни тяни, а пробовать придется. Еще раз проверил карманы куртки — больше на той стороне я мерзнуть не хотел. Телефон и блютуз наушники, заряженные до упора. Перчатки матерчатые, их я сейчас надену, как и вязаную шапочку. Конфеты — часть с собой, остаток — на полке, положил так, чтобы сразу дотянуться, когда назад полезу. Воду в пластиковой бутылке туда же. И тетиженина чекушка — для Федора, я ведь в прошлый раз не отдал ему обещанное. А так нельзя — меня за язык никто не тянул, сам предложил.

Застегнул все карманы на «молнии», выдохнул, как перед прыжком в воду, и опустился на четвереньки. Мелькнула мысль перекреститься, но не стал. Всю жизнь считал себя агностиком, и в прошлый раз обошлось без ритуальных жестов, значит, не нужно.

И если вчера я на окружающую обстановку по дороге туда внимания не обращал, то сейчас останавливался чуть не каждую секунду, и пытался понять: а как оно? А никак. Нора, по которой я ползу. А назад когда лез — просто вывалился в подвал.

И только задумался о такой разнице, как оказался на той стороне.

***

Здесь всё было точно то же самое. Разве что мой угол, в котором я сейчас стоял в несколько унизительной позе, был убран. Федор, наверное, подметал. Спасибо ему.

Я встал, отряхнул руки, но перчатки снимать не стал. Вон, сейчас доску с заусенцами брать придется, наверное, опять надевать надо будет. Поднялся по ступенькам и подергал дверь. Ожидаемо закрыта. Пойду проверенным путем: начну громыхать подручными средствами, пока Федор не услышит.

Но сегодня повезло. Не успел я спуститься, как услышал снаружи:

— Кто? Саня, ты?

— Я. Откроешь?

Все любят риторические вопросы. Даже если не ответят, не обидно.

Дверь открылась, явив мне Федора, сегодня щеголявшего в плащ-палатке, с которой стекала вода. Да и на улице тоже капало. Хоть и весна. Каждый год случается, и почти всякий раз с дождями и слякотью.

— Пришел всё-таки, — сказал он.

— Получилось.

— И как оно?

— Лихо было, думал, коньки отброшу. Еле домой дошел. Сахар сильно упал. И пить хотелось... Но я подготовился. Набрал конфет, и вода в подвале стоит. Да, чтобы не забыть, возьми, — я достал чекушку. — Вчера обещал ведь.

Федор молча взял бутылку, покрутил ее в руках, хмыкнул пару раз, покачал головой и вернул.

— Не, не надо. Выпивать я не особо люблю, а тут... У тебя бутылка плоская, в наших магазинах таких не продают. Увидит кто — вопросы начнутся. Объясняй потом, что такое АО «Татспиртпром», и с какой радости у них гост две тыщи тринадцатого года. Вот эти полосочки — что значат?

— Специальным прибором считывают, там информация о производителе, и прочие сведения.

— Вот, а у нас такого нет. Понимаешь? Вся эта бутылка — сплошное палево. Вот и подумай, стоит стакан водки возможных неприятностей, или нет? Вкурил? Пойдем, сядем лучше, а то торчим тут в дверях, будто неродные.

Это мне показалось, что всё так же. Ящиков этих в прошлый раз не было, это я хорошо помню. Зато сидеть на них очень удобно. Федор снял плащ-палатку и небрежно бросил ее на обломки досок.

— Ну давай я тебе сигарет принесу. Мальборо. Целый блок, — предложил я.

— Саня, «Прима» стоит четырнадцать копеек. Говно, конечно, полное, но я привык. Мне зарплаты на нее с головой хватает. Я что, пацан сопливый, перед девками этими твоими «Мальборо» форсить? И продавать я их не понесу, там, небось, таких полосочек, — кивнул он чекушку, которую я так и не спрятал еще в карман, — тоже со всех сторон налепили. Не надо мне ничего, не переживай. Ты вот что ответь. Вернулся ведь не просто так? Надумал чего? Не ради экскурсии в прошлое?

— Есть такое. Брат мой, Лёнька... — выдохнул я.

— Что с ним? — полюбопытствовал мой собеседник.

— Убьют его в этом году. В сентябре в отпуск приедет, и не вернется.

Федор вытащил ту самую «Приму», которая четырнадцать копеек, закурил, сделал первую глубокую затяжку, и спросил:

— Афган?

— Да. Он же в цирковое после армии поступал, не прошел. А ему кто-то сказал, что надо прапором на войне один срок отслужить, тогда примут. Он и пошел в сверхсрочники.

— Циркачи, твою ж налево, — сплюнул Федор не то налипший на губу табак, не то восторг от действий советской власти.

Он курил молча, то и дело стряхивая пепел и рассматривая остаток сигареты после каждой затяжки. Бычок, совсем крохотный, который держал кончиками пальцев, бросил на пол, и затоптал каблуком.

— И как ты собрался брата спасать?

— Не знаю пока.

— Хороший план, не придерешься, — с издевкой оценил мою задумку Федор.

— Так я ведь даже не знал, смогу ли сюда второй раз попасть. Теперь думать начну.

— Письмо напиши. Так и так, Ленька, это твой брат Саша из будущего. Ты в Афган не ездяй, а то тебя там прихлопнут. А в конце — семь номеров из «Спортлото», как ты мне вчера предлагал. Сразу поверит.

— Петросян, блин. Придумаю что-нибудь. Время есть. Слушай, ты спрашивал... хотел узнать... про себя, да? Я выяснил! Ты вот что...

— Молчи! Сказал: не надо. Не хочу слышать даже. Может, я от смерти сберегусь, а из-за этого погань какая случится? Нет уж, проживу, сколько отмеряно. Но и тебе мешать не стану. Это твоя ответственность. Замок врежу, ключ... да возле двери повешу. Жрать захочешь, или переночевать — заходи. А делать что-то — и не проси даже. Договор? — и он протянул руку.

— Договор. Пойду я тогда.

Уже возле лаза я повернулся и спросил:

— А ты не хочешь со мной?

— Чудак-человек. Конечно, нет. Что я там забыл? Сигареты с полосочками? Хотя фонарик годный, хорошо светит, батареек для него принеси, вот подарок и будет. Я их потом в краске утоплю, как сядут. К тому же — дело опасное. Я ведь на твоей стороне окочурился уже? А теперь следи за работой мысли. Вот я появляюсь там внезапно живой, а вселенная вдруг решит это дело исправить. Как в книжке про миллиард лет до конца света, я в нашей библиотеке читал, в журнале «Знание-сила». И что тогда? Потянешь назад, чтобы ожил? Так ты в это время конфеты лопать должен будешь, а то рядом ляжешь. Так что давай, не боись, я тебе тут как в лучших отелях организую. Ты только когда на улицу выходить будешь, оглядывайся по сторонам, чтобы не спалили.

Глава 3

Возвращение оказалось легким и простым. Странно, но общая слабость была намного меньше вчерашней. И даже спина почти не вспотела. Но я потянулся за сосательной конфетой. Так, на всякий случай. Оставил пригоршню на полке с таким расчетом, чтобы, даже пребывая в полуобморочном состоянии, достать без проблем. Пальцы скользнули по деревяшке, и уперлись в холодный бок пластиковой бутылки. Фантазия сразу заработала, подсовывая один вариант хуже другого: параллельная вселенная, в которой конфет не было, следующие сорок лет, добавленные счетчиком за лишний переход, инопланетчики, еще какая-то дичь. Наконец я включил фонарик. Всё то же самое, бутылка от «Святого источника», я в нее утром сам воду набирал. И крышечка на которой неродная, желтая, от сладкой газировки, потому что синяя закатилась под холодильник и мне было лень доставать ее оттуда.

А вот и ответ на вопрос «Куда делись конфеты?». В виде огрызков обертки, разбросанных по полке. Крысы влезли и потырили сладости. Сейчас найду их нору, которую они вряд ли сильно маскировали, натолкаю туда осколков, будут знать, как на чужое добро зариться. Леденец я достал из кармана и запил водой.

Прислушался к ощущениям. Да нормально всё! Голова не кружится, в глазах не темнеет, руки не трясутся. Аккуратно встал, полез по лестнице вверх. Пойду-ка я лучше домой, права тетя Женя, спешить некуда.

Жизнь безработного, она ведь имеет кучу плюсов. Не надо вставать по будильнику, срочно с утра бежать, думать, а есть ли чистая глаженая рубашка. Побриться можно не с утра, а после обеда. Или бороду начать отпускать. А самое главное — всегда можно отложить на завтра то, чего делать не хочется. Если не срочно, конечно, типа больного зуба или протекающей трубы.

***

Тетя Женя приготовила якобы любимый мной суп. Как и обещала. И я поел его, выражая совершенно неискренние, хоть и довольно вялые восторги. Вернее, сказал: «Спасибо, вкусно».

— А что ж ты один барахло на мусорку таскал? — спросила она. — Не нашлось никого?

Удивительная метаморфоза со зрением у нее произошла. Читать не может, зато из окна до сарая видит во всех подробностях.

— Да я подумал, что справлюсь. А выпью сам.

— Ты что? Эту гадость я только для алкашни покупала. Погоди, налью тебе хорошей, правильной.

— Ну, давай, сто грамм выпью. С таким супчиком в самый раз пойдет.

И я выпил. Ровно сто грамм, как в аптеке. Больше не налили. А потом пошел наводить порядок в библиотеке.

Книжек у тети Жени много. Работа на партийном посту, хоть и не очень высоком, при советской власти давала множество привилегий. В том числе и в приобретении дефицита. А что самое недоступное в самой читающей стране в мире? Правильно, подписные издания. Ряды разноцветных переплетов, большей частью спокойных и холодных тонов, до сих пор служили пылесборниками. Даже «Библиотека приключений» серо-голубая с редкими исключениями. Хотя вот Майн Рид красный. И Дюма. «Библиотека всемирной литературы»? Да ну, кусочек суперобложки, не в счет. Мне всё это богатство надо для одного, и это вовсе не чтение. Просто в книгах люди любили делать заначки. А я собрался в гости, а потому надеялся разжиться неучтенными денежками.

Улов оказался не очень богатым. Две красные десятки в третьем томе Шолом Алейхема и трояк в пятом томе Жюля Верна, как закладка в «Таинственном острове». Заодно нашел три новогодние открытки, одну первомайскую, а также не очень удачную фотографию, на которой тетя Женя руководит субботником. Ну и пыль протер тоже, как без этого.

***

Не могу сказать, что мы с мамой бедствовали. Как-то она крутилась, что-то делала, и мы с Ленькой были одеты-обуты, и супчик у нас был с мясом, а не на картофельном бульоне. В подробности я не вдавался никогда. Она не говорила, а я не спрашивал. Как-то меня это не интересовало, пока она жива была. Но думаю, что от неожиданного подарка судьбы не откажется.

Я уже придумал, как всё сделаю. Поеду завтра с утра, когда дома нет никого, и втихаря войду в квартиру. Кому как не мне знать все способы сделать это незаметно. Деньги суну в трюмо, к остальным. Пускай думает, откуда лишняя двадцатка взялась. А потом схожу на рынок, к нумизматам местного разлива. Или те, кто собирает купюры, это бонисты? Да неважно, у них советские деньги, наверное, на вес купить можно. А пока так, разведочку проведу.

***

Утром, сразу после завтрака, я усадил тетю Женю в компании со свежей аудиокнигой. Специально скачал накануне. Я как раз обувался, когда прозвучала фоновая оркестровочка, и хорошо поставленный баритон с расстановкой произнес: «Пролог. Штурм Серингапатама. Письмо из фамильного архива. Я пишу эти строки из Индии к моим родственникам в Англию, чтобы объяснить, почему я отказал в дружеском рукопожатии кузену моему, Джону Гернкастлю...». Кто там кого в этой книге убил, я уже толком не помнил. Но заявки слушателей — это святое. Захотела пожилая женщина классический детектив — да на здоровье, мне нетрудно.

Забежал в магазин низких цен и купил большую упаковку алкалиновых батареек для фонарика. Федору надолго хватит. Уж не знаю, как он будет прятать штрихкоды вместе с остальными не очень советскими надписями. Разберется.

В погребе сухо и спокойно. Тишина. Крысы решили, что халявная вкусняшка может и не повториться, и забитая битым стеклом нора стала для них пока непреодоленным препятствием. Проверил карманы. Вроде ничего не забыл. Полезли, что ли. Пора.

Федин подвал радовал новинкой: врезанным в дверь замком на защелке, именуемым в прошлом английским, и ключиком к нему, висящим на гвоздике у выхода. Я положил на ящик батарейки, завернутые в синий пакет-майку, который мне дали на кассе в магазине. Поднялся к двери, и прислушался. Снаружи вроде тихо. Снял ключ, вставил его, и повернул. Со второго оборота открылся. Захлопнул, и пошел. Одет я вполне обычно по местным меркам — кожаная куртка, довольно старая, джинсы, кроссовки невзрачные. Кепка без опознавательных знаков, которую я надвинул пониже, чтобы поменьше возникало соблазнов принять меня за папашу. Покатит.

До больничных ворот я дошел спокойно. Никто не останавливал, не кричал в спину: «Эй, ты что здесь делаешь?!». Перед выходом на улицу я пристроился в фарватер какой-то женщине в болоньевом синем плаще, которая несла в авоське кирпичик черного хлеба поверх крупных антоновских яблок. И почему-то мне показалось, что всё будет хорошо. Не может быть иначе.

Из ворот мне на автобусную остановку. Пешком махать почти три километра до нашего дома не хотелось. А десятикопеечную монетку я обнаружил в коробке с инструментами, стоящей в сарае. В самый раз хватит туда и назад прокатиться.

Какой-то автобус выехал из-за угла. Номер отсюда не различить, но к остановке мы должны прибыть одновременно. Я чуть раньше, даже прогулочным шагом.

Оставалось метров двадцать, не больше, когда я уперся во что-то. То есть видимых препятствий не было, но идти дальше не мог. Кажется, в компьютерных играх это называется «застрять в текстурах». Странно, но у меня это почему-то не вызвало удивления. Может, совсем немного. Я даже подумал, что наверняка можно найти обходной путь, и пройти к остановке. По сравнению с порталом на сорок лет это казалось сущей ерундой.

Преграда не была жесткой, она вроде как мягко подавалась, но не очень сильно. Но и не пружинила. То есть, разогнавшись со всей дури, лоб не разбить, но и назад не отбрасывала. Блин, я же просто хотел прокатиться на автобусе. Который, кстати, уехал, пока я тыкал в несуществующую для всех остальных стену. Номер маршрута так и не выяснил.

Обследование прохода не выявило. Преграда никаких лазеек не имела. Наверняка я смотрелся как придурок, неумело разыгрывающий пантомиму. Ну там есть такой прием, когда мим изображает, будто упирается в невидимую стену. Может, у меня какое-то психическое отклонение возникло в результате всех этих шастаний во времени? Наверняка ведь есть такое, когда больному кажется, что он пройти не может, хотя ничего не мешает. А если попробовать сделать это с закрытыми глазами? Мозг просто не будет знать, что вот как раз здесь идти нельзя? Но результат совпал с точностью до нескольких сантиметров. Я остановился возле того же смятого спичечного коробка. Пнул его, и объект переместился в пространстве согласно приданному ускорению. А если бросить что-то свое? Порылся в карманах, нашел смятый бумажный носовой платочек. Который спокойно пролетел два метра до урны, и даже попал в нее.

Больше я экспериментировать не стал. Остальное выбрасывать было жалко. Как мне потом доставать назад, к примеру, ключ? Просить прохожих? Искать длинную палку? Кстати, вот с этим надо попробовать чуть позже. Если меня не пускает, то удастся ли что-то сделать предметом, который держу в руках?

Мне даже интересно стало, как далеко простирается моя свобода передвижения. К счастью, психиатров никто вызывать не стал, и я долго, часа три, ходил, тыкая перед собой пальцем и передвигаясь боком.

В конце концов, я нашел границы доступного мне пространства. Форма его была неправильной, почти грушевидной, только один бочок был чуть сильнее вздут, и утоньшение не совсем ровное. Вернусь домой, распечатаю карту, и нарисую. Вот только с принтером беда: он остался у меня дома. Ну от руки схему набросаю, ничего сложного.

Я мог пройти вдоль дороги, зайти в гастроном на площади, но только постоять и посмотреть, дальше никак. Потом — зайти во двор и посетить подъезды аж двух хрущевок, в одной из них я добрался аж до третьего этажа. Затем — постоять на ступеньках ресторана «Торица». Имелась в виду река, а не иудейская религиознаялитература. Хотя шуточки на эту тему были настолько древними, что над ними не смеялись даже пэтэушники. Но с общепитом облом — и в вестибюль зайти не получалось. Зато мог купить хлеба в булочной. В ней я почти добрался до служебного хода. Мог заглянуть в овощной магазин, и зайти в студию звукозаписи, записать там на гибкую пластинку голосовое письмо, или заказать запись на кассету или пленку.

Потом — больница. Приемное отделение — почти всё. Лаборатория, которую обследовать не удалось, дверь была закрыта. Аллейка, по которой все, кроме меня могли добраться до администрации. Опять же, не пустили на второй и третий этажи лечебного корпуса из-за отсутствия сменной обуви. Тоже на потом оставлю. И двор тетижениного дома. Предложением Федора заночевать я воспользоваться не смогу — во второй подъезд хода нет. А к тетке — запросто. Правда, ее нет дома, она в санатории еще две недели будет. Это я узнал от соседок, судачивших у подъезда. Не очень-то и хотелось. Зато чердак проверить не смог — заперто оказалось.

Напрашивались эксперименты по попытке преодоления преграды в транспорте. Сесть, допустим, возле приемного отделения в «скорую». Что будет? Остановится? Или меня внутри не заметит? А если кто-то поднимет меня и попытается перенести через преграду? А в тележке вывезти? Но единственный человек, который хотя бы теоретически мог мне помочь в опытах, куда-то задевался. Может, кран где-то чинит. Или заболел и дома отлеживается. Главное, что нет Федора в поле зрения.

Зато мне преградили дорогу назад. Возле самого подвала сошлись две дамы бальзаковского возраста, скорее всего, санитарки, и делились новостями за последние два месяца в кратком изложении. Стоять и пялиться, выслушивая бесконечную сагу о дамских переживаниях, полных душещипательных подробностей, я не стал. Не хватало еще привлечь к себе внимание. И я побрел назад, к больничным воротам. Стоять при температуре почти ноль градусов не хотел — замерзнуть так в моей довольно легкомысленной одежке проще простого. Да я и так задубел уже порядком, пока играл в юного географа. Схожу в булочную, или навещу студию звукозаписи.

— Стасик! Здравствуй! Давно приехал? Позвонил бы хоть...

Дама, опознавшая во мне папашу, довольно грубо нарушила мое личное пространство, схватив под локоть. А я ведь уже видел ее! В первый день, мы шли с Федором, она стояла у ворот. Скорая проехала еще. Точно, телогрейка на плечи накинута была. Отвернулась от меня, стоило увидеть.

— Задрали вы со своим Стасиком! — рявкнул я на нее. — Шагу не ступишь! Он у вас тут что, всех баб перетоптал? Или в долг взял, а потом не вернул?

Чуть неловко было отвечать так грубо, но как еще отвадить эту совершенно ненужную мне собеседницу? Пусть обижается и уходит. Мне с ней беседы разводить не хочется. А то ляпнешь что-то не то, начнутся подозрения всякие.

— Извините, пожалуйста, — совершенно спокойно ответила женщина. — Просто вы так похожи... Я вас с Федей еще когда увидела, удивилась. Идет и делает вид, что незнаком.

— Всё-таки вы ошиблись. Меня зовут Александр. Александр Борисович.

На всякий случай соврал я отчество, чтобы избежать вопросов о родстве. Вот интересно, Стаса в Новоторске уже лет пятнадцать нет, а помнят его. И эта вот... Симпатичная вроде, довольно молода, на вид — лет тридцать пять, наверное. Но бросилась, расспрашивает. Бурная молодость припоминается?

— И голос его, — задумчиво произнесла дама. — Ну что же, будем знакомы. А я — Алла Викторовна, — вдруг улыбнулась она. — Заведую терапевтическим отделением здесь. Так что заходите, если понадобится. Вы же живете здесь?

— В гости приехал, — буркнул я. — И на здоровье пока не жалуюсь. Если у вас всё, то пойду я. Приятно было познакомиться, — попрощался я таким тоном, что даже женщина в поисках призрачных приключений прошлого поняла бы: ни хрена не приятно, и вообще.

Я зашагал в сторону булочной. Попытался изобразить походку человека занятого и сильно торопящегося. Потому что чувствовал — смотрит вслед терапевтша. И, сдается мне, поверила не до конца. Надо расспросить у тети Жени про нее. Что за фифа такая? С какой радости через столько лет отца искала? Правда, тут бы повод подходящий найти. А то проявишь интерес, а что это за дама такая симпатичная терапией заведовала сорок лет назад, так после этого последует сеанс ролевой игры «Испанская инквизиция», причем сразу на самом сложном уровне. И без стоп-слова, кстати. Впрочем, есть более независимый источник информации. Федор расскажет, возможно, даже такое, о чем тетка моя и не догадывалась. У мальчиков, как и у девочек, тоже есть секретики. Вот увижу его, и спрошу, что может заставить женщину преследовать знакомого даже через пятнадцать лет после расставания.

Гривенник пригодился. Я купил здоровенный и свежий, еще горячий, бублик с маком. Всего за пятачок. Съел тут же, не отходя от прилавка. Эх, запить бы молочком, прямо из бутылки. Прохладным таким. Двадцать две копейки, я видел, молочный отдел непосредственно у входа в гастроном, витрину я рассмотреть мог. А подойти — уже нет. Пока мечтал, не заметил, как от бублика остались прилипшие к ладони маковые зернышки. Купил еще один, потратив только что полученную сдачу. Этот съел, пренебрегая советами специалистов, на ходу. Якобы тем самым нанося своему здоровью непоправимый вред. А мне понравилось.

Подружки разошлись, и теперь мне никто не мешал. Я осмотрелся по сторонам, изображая шпиона из плохого фильма, и открыл дверь. Похоже, Федор даже петли смазал, не скрипнуло. А в первый раз вроде довольно громко открывалось. Захлопнул за собой, а потом еще и провернул ключом оборот, чтобы осталось, как было.

Батарейки лежали на месте. Да и кто их заберет кроме хозяина? Я посветил фонариком в угол — вроде и здесь без изменений. Встал на четвереньки, и полез.

Глава 4

Так хреново мне и в первый раз не было. Я выпал из треклятой норы на грани собственного подыхания. В глазах не темно — черно стало. Сердце колотилось как у мыши, рука еле поднялась, чтобы залезть в карман, и слабые пальцы конфетку не удержали, она вывалилась, хорошо хоть, недалеко упала. Со второй попытки дотащил ее до рта и из последних сил раскусил, как была, прямо в бумажке, и почувствовал растекающуюся по языку сладость.

Какая там полка? О чем я думал? Карман — вот он, совсем рядом, руку опустить, и то, еле засунул в рот карамельку. Толку с нее было — с гулькин хвост. Пичугин тогда сказал — глюкозы извели много. Десять ампул, я считал. Сорокапроцентной. В ампуле — четыре грамма, для избавления от сниженного сахара ушло в десять раз больше. Хватит мне карамелек? Вторая легче пошла, тоже не заморачивался, понимал, что сил явно недостаточно. Выплюнул бумажку, прилипшую к щеке. Но третью конфетку уже развернул, как сердечник валидол, и сунул в рот. И даже запил водой потом.

И лишь когда способность соображать вернулась, и я смог думать о чем-то постороннем, а не только о поглощении сладкого, начались размышления. Почему так? В первый раз с трудом, но дошел домой. Второй — даже спина не взмокла. И сегодня — еле рукой шевелил. Всегда считал себя умным. Да я в банке подпись максимум с пятого раза ставил так, чтобы совпадала с образцом! Цитируя того же Пичугина — сарказм есть признак хороший. И единственная гипотеза у меня была — время. Самый первый раз потратил три с лишним часа, пока дождался Федора и мы потом расчистили проход. Вчера — от силы минут двадцать. А сегодня? Не меньше пяти. Проверять гипотезу не очень хочется. Просто надо себе поставить лимит. Часа два, допустим, не больше, на путешествия. Потому что получается, стоит мне в прошлом посидеть хотя бы сутки — и назад лучше не возвращаться, если прямо здесь не будет ждать реанимационная бригада. Может, и они уже не помогут.

И готовиться тщательнее надо. Термос со сладким чаем. Банку с медом. Съеденное на той стороне не помогает? Ведь я заточил два бублика, в них глюкоза тоже должна быть. Почитать надо, что там диабетики от этого применяют. Снижение уровня глюкозы. Красиво звучит. Драматично. Бьюсь об заклад, у докторов для такого дела есть специальное малопонятное слово. Вот попаду домой, и узнаю.

Интересно, сколько стоит портативный приборчик для определения этой самой глюкозы? Можно бы поэкспериментировать. Но если вместо него проще купить подержанный самолет, то нет.

***

Тетя Женя даже не повернулась, когда я вошел. Неведомый чтец как раз после оркестровой отбивочки начал новую главу. «Второй рассказ, написанный Мэтью Бреффом, стряпчим с Грейс-Инн-сквер», — совершенно не уставшим голосом произнес он.

— Саша, где ты был хоть? Выключай эту шарманку. Завтра дослушаю. Ты разогрей себе супчику, я перекусила недавно.

— В сарае, потом погулял немного.

Сворачивая плеер, я посмотрел на временную отметку. Семь часов пятьдесят минут. Нет, больше я такого насилия над своим телом устраивать не буду. Думать можно и здесь, лежа на диване, и слушая музыку в наушниках.

Вопрос номер один: как мне организовать встречу с Ленькой? У нас дома нет телефона — болезнь советской провинции. Потом, через десятилетия, все, особенно пенсионеры, будут отказываться от этой радости в пользу мобильников. Далее: как его убедить, что я тот, за кого себя выдаю, и говорю серьезно? Мой брат был чемпионом мира по упрямству. Даже если он согласится меня выслушать, не факт, что поверит. И реакция может быть самой неожиданной. Засмеется, к примеру. Или морду набьет.

Полез смотреть, сколько стоит глюкометр. Так называется прибор для измерения сахара в крови. Оказалось, они разные! Ужас! Пришлось разбираться. Навороченный, непрерывного измерения, я отмел сразу. Мало того, что дорого, так еще этот датчик где-то на себе постоянно таскать. Такой прибор нам не нужен. Остались два вида — с протыканием пальца и без такового. По относительно небольшой цене. Но вроде бы очевидные модели без повреждения кожи были не только в три раза дороже, так еще, по отзывам пользователей, брехали как телевизор. Китайские браслеты, дешевые и красивые, я даже рассматривать не стал. Купить эту фигню, чтобы через неделю выбросить? Ищите дурачков в другом месте.

В итоге я надумал поддержать отечественного производителя — у него тест-полоски оказались доступными и дешевыми. Деньги решил использовать свои: не такой уж я нищеброд, кое-что осталось. Это крупные покупки типа холодильника заставят меня сильно задуматься, а надо ли оно мне. А на такое могу выделить. И буду изучать гипогликемию. С третьего раза получилось выговорить без запинок. Врачи, конечно, мастера придумывать всякие малопонятные слова. Бухгалтера с их куцым заимствованием жаргона потомков лангобардов нервно курят в сторонке. В действиях, естественно, запутать могут, некоторые кудесники прячут неимоверные деньги на ровном месте, да так, что и найти никто не в состоянии, куда подевался бюджет целого города за три года. Но это не про меня. Ни разу не финансовый гений, скромный сводчик дебета с кредитом в равновесное состояние.

***

Набирался я смелости целую неделю. За это время тетя Женя дослушала «Лунный камень» и плавно перешла к приключениям Эркюля Пуаро. Жаль, что фильмы она смотреть не может по причине избирательного зрения — сериал с Дэвидом Суше мне когда-то очень нравился.

Я же честно перечитал пять томов Шолом-Алейхема. Шестой малодушно отнес и поставил назад, не открывая. Видать, наелся «Блуждающими звездами» до отвала. А также переслушал все альбомы «King Crimson». Нет бы остановиться на любимом с молодости «Red», но я с маниакальным упорством слушал все новые вариации сумасшествия Роберта Фриппа в тщетной надежде, что он сделает что-то похожее на песню про отсутствие звезд, но так и не получил нужного результата.

Заказ с глюкометром пришел, тетя Женя подняла средней силы скандал, посвященный оскорблению величия и оплате дорогостоящей фигни из личных средств. Это мы проходили не раз, иммунитет, приобретенный в молодости, стойкий и нерушимый. Но зато я научился определять уровень глюкозы в крови. Могу сказать, что организм справляется. Никаких отклонений от нормы я не обнаружил, хоть и извел на это дело больше десятка полосок.

И я решился. Опять подготовился, будто ехал в кругосветную экспедицию. Набрал карамелек, завернул в полиэтилен глюкометр, и полез.

***

Единственным доказательством, что Федор в подвале побывал, было отсутствие батареек. Но ничего более. Записки со перечнем желаний я точно не обнаружил. Поднялся по ступенькам, и только в самую последнюю секунду решил прислушаться, нет ли снаружи звуков, издаваемых посторонними. Хорош бы я был, окажись сейчас перед бубнящими что-то секретное дамами. Видать, давешние санитарки облюбовали дальний закуток, где можно встретиться и вволю посплетничать. Пришлось ждать минут пятнадцать. Сам разговор, кроме возгласов «Да ты что?» и «А она?» я не слышал, только невнятный бубнеж. Но я хорошо помню, где они стояли. Любая степень осторожности при выходе наружу не спасла бы меня от опасности быть замеченным.

Наконец, кумушки разошлись. Может, притащить и спрятать в кустах дохлую крысу? Запах заставит любительниц поговорить переместиться в другое место. Осталось только найти труп животного.

В конце концов, мне даже выходить на улицу не надо. Для эксперимента достаточно посидеть часок и здесь. Но мне почему-то захотелось снова прогуляться в том вольере, который мне был доступен. Надо хотя бы в каких-то местах выборочно проверить, осталась ли граница там же. Вот и занятие будет.

Но стоило мне бодрой походкой двинуться к воротам, как меня схватили за руку. Честно говоря, в первую секунду я немного струхнул. А ну, если здесь несет службу патруль времени, и бравые хранители главной исторической последовательности влепят мне штраф за несанкционированное проникновение в прошлое? Надо поменьше читать низкопробную фантастику на ночь, тогда и мысли глупые в голову не полезут. Потому что тормознула меня доктор Алла.

— Здравствуйте, Александр, — проворковала она. — А я вижу: идете, по сторонам не смотрите. Дай, думаю, остановлю. Хоть поздороваться.

— Мадам, мне кажется, вы меня преследуете, — буркнул я, но на всякий случай в конце фразы улыбнулся.

Кстати, сейчас я бы ее возраст определил как сорок с хвостиком. Наверное, в прошлый раз освещение другое было. Или макияж тщательнее наложен. Женщины просто чудеса иногда творят с этими баночками и тюбиками.

— Мадемуазель, если быть точной. А вы у нас какими судьбами? И да, встретила я вас случайно, просто возвращаюсь из морга, — она показала довольно толстую папку, на которой кривовато было выведено «История болезни». — Некоторые вопросы приходится решать лично.

— Федора искал, — выдал я железобетонную отмазку. — Да только нет его нигде.

— И не найдете. Он позавчера взял неделю в счет отпуска и уехал в деревню. Что-то там кому-то чинить, не то стена перекосилась, не то кровля рухнула.

— Всё-то вы знаете, везде-то вы побывали, — ответил я фразой из старинного анекдота.

— Так при мне заявление писал в отделе кадров, — объяснила Алла. — Кстати, а не хотите ли пойти и выпить чаю? — совсем без связи с предыдущими словами предложила она.

— Далеко?

— Нет, вон, в отделение, — махнула она рукой на корпус больницы. — Я бы и домой пригласила, но работать надо.

Ого, а дамочка откровенно навязывается. Прямым текстом практически. С чего бы? Не поверила в рассказ про папашу и хочет еще что-то выяснить?

— Чай хоть хороший? — спросил я.

— Пристойный. Но с конфетами. Шоколадными.

Конечно, у наших врачей редко бывает, что на работе с кондитеркой напряженка. Кто-нибудь да принесет.

И хоть в результате я был уверен не до конца, но пошел. Судя по конфигурации границы, трудностей возникнуть не должно. В крайнем случае скажу, что плохо стало. Живот прихватило. Или утюг выключить забыл.

Но на второй этаж мы поднялись спокойно. И до двери с табличкой «Зав. отделением» прошли без сюрпризов со стороны мироздания.

— Раздевайтесь, располагайтесь поудобнее, — показала Алла на вешалку, стоящую у дивана.

— Вы уж извините мой внешний вид, я как-то по гостям сегодня не планировал... — начал было я.

— Не прибедняйтесь. Весь в импорте с ног до головы, — засмеялась хозяйка кабинета. — Немало людей за такой затрапезный вид много отдали бы.

— Да что вы в самом, деле, ерунда какая.

— А футболочка специально на этот год?

— Нет, это в честь книги.

— Той самой? — охнула Алла, догадавшись, о чем я. — Она же...

— Так у меня текста нет. Кроме одной цитаты, — ткнул я в надпись «War is peace. Freedom is slavery. Ignorance is strength» мелкими буквами. — К тому же планы показывать ее кому бы то ни было отсутствовали.

Надо осторожнее подходить к выбору одежды. Федор про полосочки тогда правильно сказал. Нечего внимание к себе привлекать. Драные джинсы и кроссовки, в которых пятый год хожу, еще куда ни шло. А вот антисоветская, как выяснилось, футболка — о-го-го какое палево. Осталось бейсболку напялить, в которых только персонажи голливудских фильмов сейчас ходят. В этот раз я отговорился междометиями и туманными объяснениями, что купил, так как была возможность. А хозяйкина фантазия заморские страны сама придумает, без моего участия.

Зачем меня Алла пригласила, так и не понял. То ли гардероб мой ее с мысли сбил, то ли передумала сразу расспрашивать, но дальше светской беседы о погоде да предложений «съесть вот эту вот конфету, мне очень нравятся» дело не пошло. И когда хозяйка кабинета приступила к допросу, мол, кто да откуда, в дверь аккуратно, но интенсивно постучали, не дожидаясь ответа, открыли, и возникшая в проеме медсестра сообщила, что Борисову плохо. Очевидно, без заведующей ситуацию разрешить не получалось никак. Алла извинилась, предложила подождать, но я отказался. И так пора возвращаться, испытания без меня проводить некому.

***

За три часа уровень глюкозы не снизился даже до нижней границы нормы. Вполне пристойно. Надо бы повторить, но для чистоты эксперимента в следующий раз не есть на той стороне конфеты «Ассорти». Впрочем, и любые другие тоже. Чувствовал я себя вполне пристойно, незначительная слабость и легкая тряска рук не в счет. Даже не вспотел. Карамельки остались неиспользованными. Жалеть не буду, очень уж они приторные, по своей воле я такое есть не стал бы. Ладно, безопасное время раздвинем на час. Мало ли что там может случиться.

Ого, Александр Станиславович, да ты, похоже, уже решил покобелировать слегка на той стороне? А как же думки, что симпатичной врачихе ты нужен исключительно для получения сведений о Стасе? Забыл уже? Стоило одинокой дамочке угостить тебя грузинским чаем и взяточными конфетами, и ты сразу поплыл? Реалистичнее надо на вещи смотреть, дорогой товарищ. Ты сам — ни разу не образчик мужской красоты. Тощий, слегка сутулый. Оно понятно, что во времена позднего Союза каждый обладатель импортных джинсов сразу получал плюс десять очков к привлекательности. Но даже если она одинокая и подходящих кавалеров не было довольно давно... Что-то там не то, конечно. Но мне интересно. Я тоже... из одиноких, знаете ли.

Спасибо Агате Кристи за плодовитость. Теперь тетя Женя выпала из действительности надолго. Как я вернулся, даже не заметила. Уже другой баритон, чуть ниже тоном, но так же вдохновенно вещал: «Я уже описывал Эркюля Пуаро в записках. Необыкновенный человек! Рост пять футов четыре дюйма, голова яйцевидной формы слегка наклонена набок, глаза, загорающиеся зеленым огнём в минуты волнения или гнева, жесткие военные усы и колоссальное чувство собственного достоинства». Видать, там нешуточное преступление свершилось. Тётка сидела в кресле, то ли тщательно вслушивалась, то ли дремала. У стариков такое часто случается: выдуманный мир намного приятнее имеющегося.

Пошел на кухню, поставил чайник греться. Выбросил остатки вчерашней заварки, заметив, что пора уже выносить мусор. На всякий случай открыл холодильник. Да, у меня тоже бывает, что откроешь его без очевидных намерений, постоишь, да и закроешь. Но сейчас взгляд упал на контейнер с остатками сырников, которыми тетя Женя меня на завтрак кормила. Целых пять штук. И вдруг я понял, что голоден. Съел один холодным, остальные сунул в микроволновку. Так, сметанки еще для полноты вкусовых ощущений... Самое то. Вот чего мне, оказывается, не хватало.

Заваривать чай стало лень, и я бросил в кружку пакетик. Зеленый, потому что это тетьженин, у нее от черного изжога. Были еще какие-то аргументы, но я их не помню. Наверное, про мнимую полезность. Мне, в принципе, без разницы, но предпочитаю всё же, чтобы дно в начале чаепития видно не было.

Глотнул слишком много и ожег язык. Куда торопился? Поставил кружку на стол, повернул ее синими цветочками к себе. Мне почему-то, глядя на них, думается лучше. Что у меня в активе после сегодняшнего похода? Если подумать, то не очень много. Ну выяснил, что три часа на той стороне — безопасно. И всё. Никак к Леньке это меня не приблизило. Потому что вовлекать в процесс эту Аллу — последнее, что можно представить. Если папашу она знала, то подпускать ее к моим... Да уж, глупее не придумать. Наверняка мама ее помнит. Может, не только она. И брат тоже. Возможно, юная докторица и вовсе стала причиной развала нашей семьи. Или поводом. Не эта, так другая.

Я допил чай, помыл посуду, и пошел к себе в комнату. Буду читать Грина, старый томик из «Библиотека приключений». Оказывается, ни «Золотую цепь», ни «Дорогу никуда» я не читал никогда. Хотя в детстве вроде не пропустил ни одной книги этой серии.

Глава 5

Вот уж не ждал от себя. Только позавтракали с тетей Женей, и я пошел в прихожую. Зачем? Странный вопрос — мне надо туда. Может, мне хочется узнать, как себя чувствует больной Борисов. Смог ли он с помощью врачей улучшить свое состояние? А не купить ли каких-нибудь гостинцев? Конфет, или шоколадку какую. Сказано — сделано.

Вспомнив заветы Фёдора, я озаботился проблемами аутентичности. Шоколад, как выяснилось в «Пятерочке», никак не подходил. Сплошные штрих-коды, сроки годности, текст на иностранных языках. С конфетами тоже засада. Спасли рафаэлки. Там все криминальные надписи на упаковке, а на самом фантике только название. По-русски точно ничего. Коробку в мусор, а конфеты — в пакетик. А с какого года, интересно, их выпускают? Хотя какая разница? Ну расскажет Алла подругам о волшебных импортных сладостях. Поохают, да и забудут со временем.

И когда отошел от магазина метров на пятьдесят, остановился и чуть не хлопнул себя по лбу. Апельсины! Безошибочный подарок! Не такая редкость как, допустим, бананы, которые дальше Москвы в наших краях мало куда попадали, но и не ширпотреб, просто так доступный в овощном. Думаю, притащи я ананас или совсем уж неведомое советскому человеку помело, то получил бы славу добытчика неимоверных дефицитов. Или подозрения, что обворовал горком партии.

Но с цитрусами я уверен — покупал буквально пару дней назад, удачно. Сочные и сладкие. И две штуки в карман влезут — не выпирают и выглядят «по-советски». Решено.

Перед выходом посмотрел на себя в зеркало еще раз. Вроде ничего выдающегося с точки зрения человека той эпохи. Рубашка явно заграничная, купленная в сети дешевого ширпотреба «Вайкики», но в мою легенду побывавшего за рубежами нашей родины вписывается. Джинсы старые и без ярлыков, кроссовки тоже древние, но довольно пристойные. И куртка кожаная, тертая, но еще вполне приличная. Остатки эпохи финансового благополучия.

— Собираешься, как на свидание, — заметила тетя Женя. — Опять в сарай, да? Что ты там хоть делаешь?

— Бункер оборудую, вдруг ядерная бомбардировка.

— В этом случае рекомендуется воспользоваться простыней, Саня. Тщательно завернуться и ползти в сторону ближайшего кладбища, чтобы похоронным командам работы меньше было.

Советский народный юмор, могучий и дубовый. Сколько лет этой шутке? А жива до сих пор.

***

Мне показалось, или нора «сопротивлялась»? Обычно преодоление занимало ровно двадцать три «шага» — считал не раз. Но сегодня словно что-то притормаживало. Нужно будет проверить. А то вот так в один чудный день залезешь и не выберешься, и всё потому, что вовремя не оценил нестабильность перехода.

Я выбрался на ту сторону и, привычно отряхнув колени, осмотрелся. Мир прошлого встречал меня прохладным воздухом и слабым запахом сырости. Угловатые ящики в сарае выглядели ещё более чуждыми, чем обычно. Следов визита Федора не было, да и откуда им взяться, если он уехал и вернется только через неделю?

Поднялся по ступенькам к двери и прислушался. Похоже, устный выпуск журнала «Новоторск и окрестности» перенесли на другое время. И это хорошо, не придется сидеть, когда сплетницы разойдутся.

Погода снаружи соответствовала интернетной. Очень удачно какой-то краевед выложил архив метеосводок с семьдесят пятого года. Плюс пятнадцать, мелкий моросящий дождь, ветер северо-западный, до двух метров в секунду. Осадки, к счастью, сделали перерывчик небольшой. Асфальт влажный, но с неба не капает. Может, из-за этого санитарки и не собрались сегодня здесь, а рассказывают сказки в более комфортном месте.

В отделение я зашел как к себе домой, ни на кого не оглядываясь. А как же, я тут с заведующей чаи распивал, дорогу знаю. Не хамел, ноги о влажную тряпку, расстеленную у входа, вытер, и уверенно прошёл к двери кабинета Аллы Викторовны. Только занёс руку для стука, как меня окликнули:

На пороге отделения я не замедлил шага, уверенно прошёл к двери кабинета Аллы Викторовны. Только занёс руку для стука, как меня окликнули:

— Вы к заведующей? А её нет.

Голос молодой медсестры звучал так, словно она только что выиграла лотерею. Я взглянул на неё: лет двадцать пять, чуть уставший вид и подозрительная улыбка. Нехватка сна или привычка злорадствовать?

— А когда будет?

— Она мне отчёта не дает.

— Понятно.

Я развернулся уходить. Не то чтобы никакого волнения, но переживал не особо. Мы не договаривались, никто никому ничего, так что прогуляюсь — и домой.

— Подождите, — остановила меня медсестра. — А вы не Александр Борисович?

— Он самый, — с любопытством посмотрел я на нее.

— Алла Викторовна просила вас позвонить. Подождите, я вам номер запишу. Или, если хотите, на посту телефон есть.

***

Позвонил я из таксофона, висящего на стене перед приемным покоем. Наверное, их на всякий случай выпускают уже поцарапанными. Никогда целого не видел. Но главное, он работал. Я скормил ему гривенник, что выглядело бы крайне расточительным поступком, увидь кто. Я помню как совершенно взрослые люди таскали в кармане просверленные монетки с привязанной леской, чтобы обманывать телефоны-автоматы. В основном, конечно, пятиалтынные для межгорода, но и двухкопеечными для внутригородских разговоров не брезговали.

— Здравствуйте, Алла Викторовна. Это Александр, помните?

— Здравствуйте, Саша! — голос в трубке был далёким, словно сигнал проскочил далекую галактику. — Спасибо, что позвонили. У меня тут настоящий хаос, но я почти закончила. Заходите, жду!

— Может, неудобно? Да и адреса вашего я не знаю.

— Вы откуда звоните?

— Из автомата, в больнице.

— Выйдите из ворот, поверните направо. Следующий дом, второй подъезд, третий этаж, квартира девятнадцать. Увидимся.

Хорошее место, целиком входит в границы моих передвижений. С запасом. Нет вероятности, что не смогу переступить порог квартиры. Или пойти в ванную.

Настроение продолжало улучшаться, я даже поймал себя на том, что напеваю строчки:

«East of the sun and west of the moon,

We’ll build a dream house of love, dear...»

Отголоски вчерашнего джазового вечера. Но как только дошёл до «Just you and I, forever and a day», нос к носу столкнулся с Калерией Борисовной.

Офигеть какая встреча! Каля, моя школьная классная руководительница и преподавательница русского языка и литературы, заодно автор множества психологических травм, которыми можно было бы обвесить целую стену. Гимназеры должны были заучивать наизусть учебник критики, и воодушевленно читать партийные гимны стихоплетов, включенных в школьную программу. Как вспомнишь, так и вздрогнешь. «Под солнцем Родины мы крепнем год от года, мы беззаветно делу Ленина верны. Зовет на подвиги советские народы Коммунистическая партия страны!». Блин, а я думал, что забыл всё.

Я помню Борисовну перед смертью — развалину в инвалидном кресле, перенесшую не поддающееся подсчету количество инсультов. Ни капли не жалел ее. Сейчас она шла по тротуару с уверенностью регбийного защитника-тяжеловеса: расставленные руки, будто готовые отбить любую атаку, чеканный шаг. Точно, она же живет рядом!

За мгновение до столкновения я успел отойти в сторону. Мы даже не обменялись взглядами — весовые категории не совпадали тогда, не совпадают и сейчас. Хороший привет из детства, ничего не скажешь.

Я уже взрослый, меня твердолобые училки не прошибут, но песню петь я перестал. Настроение пропало.

***

Да меня тут ждали! Видно же: следы недавней уборки, пол местами еще не высох, на кухне, словно специально, начал посвистывать чайник.

— Здравствуйте, Саша, проходите, — Алла встретила меня радостной улыбкой, будто мы сто лет не виделись.

— А я к вам на работу зашел, сказали, у вас дома что-то приключилось.

— Соседи сверху чуть не залили. Вон, на кухне пятно, — и она показала на потолок, кусок которого был виден из прихожей.

Я покосился на предполагаемое место катастрофы и пожал плечами.

— Выглядит не слишком угрожающе, — осторожно заметил я. — Подсохнет, забелить можно.

— Мне позвонили, что потоп, я и побежала. А когда выяснилось, что не очень и страшно... Да решила прогулять, как школьница! — засмеялась Алла. — Будет что-то срочное, позвонят. Проходите, переобувайтесь. То есть наоборот, конечно, — снова улыбнулась она, запутавшись в собственной фразе.

Гостевые тапочки мужские, новые. Размер примерно сорок пятый, чтобы любая нога влезла.

— Руки помыть можно?

— Да, конечно. Вот ванная. Хотя тут всё рядом — комната, кухня, ванная. И балкон. Вот и всё мое жилище.

В санузле всё скромненько, по-советски. Никаких следов, что здесь еще кто-то живет кроме хозяйки, нет — ни лишних зубных щеток, ни случайно неспрятанного помазка. А полотенце для рук гостевое — есть, свежее, не пользованное.

Квартира Аллы тоже была на редкость простая, ни метражом, ни наполнением не поражала: однокомнатная, с тесной кухонькой метров шесть и комнатой максимум двадцать. Полы — крашеные дощатые, обои — самые простые. Мебель — стандартная местная, «стенка» из тёмного полированного шпона и светлые пластиковые накладки на кухне. Но зато — центр города и отдельная квартира. А главное — с телефоном. По нынешним временам это уже признак «богатой невесты».

Помыл руки и вытащил из кармана куртки скромные гостинцы.

— Вот, возьмите. Мой вклад в чаепитие. Простите, на большее не рассчитывал, — я положил на стол пару крупных апельсинов и пакетик с конфетами.

— Ого, какие огромные! — Алла схватила один апельсин, вдохнула аромат и засияла. — Какой запах! А это что?

— Конфеты, «Рафаэлло». Там вафельная оболочка, внутри миндаль, а снаружи — кокосовая стружка.

— И вы так спокойно... Можно попробовать? — глаза её блеснули неподдельным любопытством.

— Конечно, — засмеялся я. — Ешьте, для вас принёс. А я, честно говоря, не большой фанат. Эта стружка потом в зубах застревает — только зубочистку искать.

На лице Аллы промелькнуло лёгкое удивление, а я, кажется, только что заработал плюс сто к загадочности. Кто в здравом уме скажет про импортные конфеты, что они ему не подходят по такой ерундовой причине? Только сноб, который из-за границы не вылезает. И при этом ходит в древней куртке.

— А давайте я музыку включу! Подруга принесла послушать, свежие записи! Флэш ин зы наааайт, — слегка фальшиво вывела она.

Что же тут свежего? «Секретный сервиз» уже должен успеть надоесть всем. Хотя могу и ошибаться, в евродиско я не специалист.

Качество, конечно... Не айс, даже рядом не лежало. Высокие частоты срезаны напрочь, от басов осталось нелепое бумканье. В мое время такое проходит в разряде «только для коллекционеров», прочие подобное сразу отодвинут в сторону.

— А где записывали? — спросил я из вежливости.

— А у нас студия звукозаписи, рядом совсем. Там такой спец работает, что угодно достанет!

Я хмыкнул про себя. Понятное дело, звукачу не позавидуешь: сплошной дефицит, ему пленки привозят неведомо откуда, сто раз переписанные. Да и он тоже тиражирует на откровенный мусор, в лучшем случае на пленку десятого типа производства объединения «Свема» из Сумской области. Редко когда счастливчикам перепадает гэдээровская «Агфа». А уж про «Сони» и мечтать не стоит, это из области фантастики. Источники музыки — отдельная песня. Если ты не пользуешься только официальными каналами, то в записной книжке есть список меломанов, которые имеют доступ к загранице. Или к черному рынку. А те за определенную мзду делятся сокровищами. Кошмаром с шумом иглы в запиленной дорожке, ага. Короче, бизнес тот еще.

Алла выставила на стол явно гостевые чашки — элементы чрезвычайно модного ныне сервиза «Мадонна» производства Восточной Германии. Символ достатка, однако. Некоторые так и вовсе не вынимали богатство из шкафа, только гостям показывали. На самом деле никакой мадонны на посуде не было. Использовались две картинки какой-то художницы семнадцатого века. Наиболее распространенная изображала дамочек, которые бросают в купидончика всем, что попадется в руки. Я же сейчас лицезрел второй вариант оформления: двух тетенек с избыточным весом, одна из которых откровенно намекала второй на явно непристойное продолжение беседы. И та, кстати, не возражала.

Запела какая-то девичья банда, вот этих я никогда даже не пытался запомнить, потому что отличить их просто невозможно — что «Алякарт», что «Мэйвуд», два притопа, три прихлопа. И в этот момент Алла опрокинула на меня розетку с вареньем. Как это случилось, я не заметил — пытался вспомнить, кто это приглашает прогуляться в Пасадену. Размечтался, короче. И расслабился. Потому что вроде бы хозяйка сидела довольно далеко, если это можно сказать про шестиметровую кухню, на которой половина площади занята холодильником «Минск», газовой плитой, хоть и двухконфорочной, и мойкой для посуды. Но коленками мы точно не соприкасались. И варенье это, грушевое, не возле меня было.

— Ой, как я неловко, — засуетилась Алла. — Сейчас, подождите, давайте вытру, — и она начала пытаться удалить содеянное кухонным полотенцем.

— Да ничего страшного, я сам, — попытался я взять всё в свои руки. — Только намочить бы лучше.

— Да, снимайте рубашку, я застираю быстро, сладкое же, липнуть будет, — тут же отозвалась хозяйка. И даже начала расстегивать на мне пуговицы.

Слишком похоже на сценарий фильма для взрослых. Но мы ведь в обычной жизни, так же? И хотя возраст и жизненный опыт сильно укорачивают конфетно-букетный период, но не на второй же встрече переходить в горизонтальную позицию. На такое у меня расчета не было. Так, посидеть, поговорить, определить возможные точки соприкосновения. У нас общения до этого — суммарно хорошо если полчаса. Так что я спокойно встал, снял рубашку, и подал Алле. Хотя вовсе не это имел в виду, когда предлагал смочить. Я про полотенце говорил.

Сижу, прихлебываю чай из парадной кружки — не люблю остывший. Алла из ванной переместилась с моей рубашкой в комнату, и, судя по звукам, принялась сушить ее горячим утюгом. Дамочки в магнитофоне успели сообщить про любовь, застигшую их в первый раз, и я получил возможность прекратить светить голым торсом. Тем более, что демонстрировать там особо нечего — кожа да кости. Не Аполлон.

Но когда я встал и протянул руку за своим имуществом, Алла застыла аки жена Лота, соляным столбом, и уставилась куда-то в то место, где находится печень.

— Точно не Стас, — пробормотала она.

Не сдержалась. Выдала себя. Что ей сдался этот алкаш, скрывшийся с горизонта сто лет назад? Я, как очень быстро выяснилось, ей вообще не нужен был. Исключительно для проверки версии про Стасика.

— Благодарю за рубашку, — я забрал одежду и принялся одеваться, одновременно продвигаясь к выходу. — Спасибо за чай, конечно, за гостеприимство, и прочее. Надеюсь, что удовлетворил ваше любопытство. До свидания.

— Подождите, Саша, — попыталась она не пустить меня в прихожую. — Извините. Вы просто не так всё поняли.

— Мне даже интересно стало, как я должен был понять, — отодвинув Аллу, я всё же пробился к своим кроссовкам и начал одеваться.

Больше она ничего не сказала, и даже не стала смотреть, как я ушел.

Глупо вышло, конечно. Как в плохом романе. В обычной жизни она должна была промолчать, а не высказывать свои соображения вслух. А потом втихаря сворачивать общение, если вдруг стало неинтересно. А тут... Дурь какая-то. Может, я участвую в реалити-шоу? Сейчас выскочат из подъезда и закричат: «Вас снимает скрытая камера!»

Но пока я дошел до того самого подвала, то почти успокоился. На что я рассчитывал? Да и сам не знаю. Легкий флирт, наверное. Ну, может, еще что-нибудь. Да, симпатичная дама. Я бы был не против. Но нет — и ладно. Никто ведь не умер? И даже материально почти не пострадал. Рубашку вон погладили, кстати.

Когда я открывал уже замок на двери в подвал, предварительно оглядев окрестности, меня осенила гениальная мысль. А я ведь точно знаю, как спасти Леньку. Теперь знаю.

Глава 6

Есть у меня слабость, которая запросто превращается в страсть. Религия такое не любит, потому что над таким чувством человек не властен. А очень даже наоборот. Я - меломан. И немного - аудиофил. Музыка. Нет, это больше, чем музыка. Стиль жизни. То, что не выбираешь, а что выбирает тебя. Для меломана важен сам звук, каждая мелодия — как кусочек пазла. А для аудиофила звук — это всё, его форма, текстура, глубина. Если ты думаешь, что это одно и то же, лучше не начинай спор — мы с тобой точно на разных частотах.

Заболел я этим давно, еще в школе. Услышал по радио песню, как сейчас помню, “The Cars”, “Double Life”. Не хит, не гимн эпохи — обычный трек, который многие и не заметили бы. Она, кажется, даже в сборники не входила, так, рядовой балласт на записи, чтобы место заполнить. Но меня это не волновало. Заболел. Хотелось всё узнать об этой группе, услышать альбом, а потом и все остальные, какие есть в природе. А в доступе - только вот эта студия звукозаписи, где про Пасадену и вспышку в ночи. Никакого Майлза Дэвиса и “Кинг Кримсон”, голимый мейнстрим, да и тот урывками. Тогда про музыку узнавали из рассказов, начинавшихся одним и тем же зачином: “Вчера у пацана одного записи слушал…”.

Альбом “Candy-O” я услышал целиком лет через пять, наверное, а его эпатажную обложку увидел уже будучи лет тридцати от роду. Возможность была и раньше, но к тому времени новая волна меня интересовала мало - я переключился на джаз. Дэвис, Колтрейн, Брубек, Петруччиани, Рейнхардт… Но попутно слушал всё, до чего дотягивались руки.

Одним из первых больших приобретений в моей жизни была хорошая акустика. Ну, мне так тогда казалось, по сравнению с самопальными усилками, спаянными кое-как по схемам из журнала, с ручками от тюбиков зубной пасты и кривовато выведенными надписями на английском. Потом я менял, продавал, покупал новое, и перед крахом был обладателем вертушки Rega Planar 3 с картриджем Elys 2, усилителя Cambridge Audio CXA81, и напольных колонок KEF Q550. Плюс мелочевка типа кабелей AudioQuest Rocket 11. Не супер, но для моих ушей вполне хватало. Звучало это так, что казалось, будто весь мир растворяется в звуке. Винила было не очень много - сотни три дисков примерно, плюс минус. Это как личная галерея, только вместо картин — музыка.

Потом всё рухнуло. Коллекция, акустика — ушло, как и прежняя жизнь. Продал, когда понял, что работы нет и уже не будет. Зачем мучиться иллюзией того, чего больше нет? На замену я выделил десять процентов от вырученного. Пару лет назад только посмеялся бы над таким вариантом, но сейчас плеер Fiio M11S с наушниками Sennheiser HD 560S для меня - очень серьезная покупка. Пятьсот долларов просто так я из кармана вытащить не смогу. Чувство не то же самое, что было, но это хотя бы спасает от тишины.

И парня из студии звукозаписи я знал. Не совсем близко, он продержался на этой работе не очень долго, но лицо его помнил, и почему он ушел потом - тоже, хоть и без подробностей. Вот как раз этот Валера и слыл одним из основных источников музыкальных новостей.

Но поход к нему требовал подготовки. Уровень повыше, чем покупка конфет в “Пятерочке”. План был простой как сюжет третьесортного боевика: посадить парня на меломанскую иглу. Все знают, как это работает: к хорошему люди привыкают почти мгновенно, а вот отказываться потом… Лично проверено.

Слушать как? Основные наушники я не потащу, жалко, вдруг потеряю. А те, что в кармане для походов в сарай - на блютузе. Представляю его лицо, если предложу надеть эти китайские “уши”. Сто сорок шесть процентов, решит, что я сумасшедший. Но можно прицепить фальшивый кабель, примотать универсальной синей изолентой. Даже спрашивать не будет, очень правдоподобно. В восемьдесят четвертом, если что-то ломается, то это чинят, а не выбрасывают. Для убедительности шильдики сдеру: такого бренда тогда не существовало. А на такие вещи внимание обращают. Внешний вид — это полдела. Сигнал “уши” держат хорошо, без обрывов.

А вторая часть моей обманки - обычный телефон. Для непривередливого слушателя звук с него сойдет, особенно если заранее подстроить эквалайзер. А уж для советского человека, который в основном знаком с музыкой разве что по хрипящим радиоприемникам, это будет как симфония ангелов. Даже если использовать в качестве источника презренный формат mp3. В рюкзак для объема можно хоть обувную коробку положить. Пусть думает, что у меня там магнитофон. Главное, чтобы выглядело правдоподобно.

Всякого музыки восемьдесят третьего и текущего, восемьдесят четвертого, я накачал вдосталь. Правда, новинки этого года пришлось сверять по дате выхода, а то хорош бы я был с каким-нибудь декабрьским релизом. Хотя вот как раз с этим можно особенно и не выпендриваться. Очень хорошо помню, что у звукача даже не все альбомы Led Zeppelin и Pink Floyd были, ему что угодно покатит.

***

Вот до чего человека безделие доводит: мне даже захотелось что-нибудь сделать. Но я ведь по профессии бухгалтер, а значит, за долгие годы приобрел навык перепроверки уже сделанного. Сел, еще раз подергал шнур на наушниках. А то отвалится в самый ответственный момент. Проверил сопряжение с телефоном. Выборочно - музыку. Добавил чуточку басов в эквалайзере. Контроль еще раз, на той стороне.

- Теть Жень, схожу, погуляю, - сообщил я любительнице детективов. - Что слушаешь? “Смерть лорда Эджвера”?

- А ты откуда знаешь? Читал?

- Нет, у тебя на экране ноутбука написано.

-Вот поганец, - засмеялась тетя. - Иди уже. Долго не задерживайся, опять разогревать придется. Ты же знаешь, что в микроволновке еда портится, там канцерогены.

- Ты научилась пользоваться интернетом? - с затаенным ужасом спросил я.

- По радио говорили. А для интернетов у меня ты есть.

Тетя Женя поудобнее села в кресле, а потом положила больные ноги на специальную банкеточку, которую я ей смастерил из старой мебели. И выбрасывать меньше, и человеку приятно.

Выходил из дома я под уверенный баритон, сообщивший о смерти какого-то барона. Хорошо, что тетя Женя еще не узнала о возможности слушать на повышенной скорости, а то на нее аудиокниг не напасешься.

Уже стоя в подвале на коленках перед лазом, проверил запас карамелек. Хоть и не пришлось пользоваться после того ужаса, а всё же таскаю с собой.

Наверное, в прошлый раз показалось появившееся сопротивление. Ничего подобного я сегодня не ощущал. Да и как его зафиксируешь, это сопротивление? Я несколько раз пытался рассмотреть ту самую “пленку”, сквозь которую прохожу. И ничего. Ни глазом в свете фонаря, ни на фото телефоном. Нет там ничегошеньки!

В подвале на той стороне немного сыростью пахнет. На улице третий день идет мелкий моросящий дождик и прохладно, даже для апреля. Зато наружи опять никого не слышно. Я сел в углу на пустой ящик, как раз где мы с Федором посиделки устраивали. Вон, спичка сгоревшая валяется.

Проверил еще раз свой “инструмент”: всё на месте, всё работает. Что нужно, чтобы поймать на крючок меломана? Удача и немного терпения, что же еще?

Вот кого не хотелось бы встретить, так это Аллу. Даже не так: мне неприятно было бы с ней сейчас разговаривать. И не только о происшествии с разлитым вареньем, а вообще - о чем бы то ни было. Наверное, потом это пройдет. Но пока - нет.

Спасибо осадкам, они намного уменьшают количество прохожих. И я шел по тротуару между голых еще и нестриженых кустов в гордом одиночестве. Наверняка Фёдор их и приводит в порядок. Вот приедет из своей деревни, и займется. Никаких фигур, голимое выравнивание по струнке.

Внутри уже был посетитель: парнишка лет двадцати с тонкими усиками и зачатками бороды. Облокотившись на прилавок, он с важным видом пересказывал байки из меломанской копилки.

— …А битлы-то два альбома записали перед распадом, да. Но не издали, положили в сейф швейцарского банка. Ограничения на выпуск до девяностого года. Осталось шесть лет ждать. Вот тогда-то и услышим!

Вот такую лапшу народ друг другу вешал долго и упорно. Сказка о секретном альбоме, или даже двух, была второй по популярности у битломанов после концерта в Шереметьево, сыгранного экспромтом во время пересадки. Легенда! Вот только никто не спрашивал, где они аппаратуру для выступления взяли и зачем вдруг решили сыграть бесплатно. Всем известно, что западные звезды ночами не спят, мечтают выступить в Союзе. Даже вот так, захватив аппаратуру в транзитный зал аэропорта.

Естественно, в девяностом никто ничего не издал. Наверное, дверца в сейфе сломалась. Или бумажку с паролем потеряли.

- Вчера, кстати, по радио слышал “Van Halen”. “Прыжок”, прикинь! Начало пропустил только, но потом до конца… Такое качество звука, Валер, представить не можешь!

- Обещали недели через две подвезти, — ответил Валера, не отрываясь от раскладки кассет. — Сам альбом целиком не слышал еще, но говорят, что крышу сносит. Дам знать. Извините, вы что-то хотели? - спросил он меня.

Я как раз пытался не засмеяться вслух, отвернувшись к висевшему на стене прейскуранту. “Прыжок”! Хаха три раза. Какое качество звука он поймал в своем приемнике с единственным динамиком, даже представить боюсь. Но рыба уже почти на крючке, осталось закинуть удочку. Как раз “1984”, лучший альбом “Van Halen”, у меня был с собой. Как знал.

- Нет, спасибо, я так, осматриваюсь, - ответил я и вышел на улицу.

Сел на лавочку, на самый край, чтобы прикрытый кожаной курткой тыл только уместился. Мокрая ведь. Покопавшись в рюкзаке, нашел в телефоне искомое, включил, поставил на паузу. Минут пять еще пришлось ждать, когда посторонний выйдет, а потом я пошел завоевывать душу этого молодого человека.

***

- Решили заказать что-то?

Валера сидел за прилавком с чашкой чая, на которой был нарисован красный заяц. Я подошел поближе, примерно на то место, где недавно стоял знаток швейцарской банковской системы.

- “Van Halen”, новый альбом. Послушать не желаете?

- Что? Нет, у нас только официальные поставки, мы не берем записи у населения.

Боится, что я из ОБХСС? Решил поймать на незаконной сделке? А глаза загорелись, хочется ведь!

- Вы меня неправильно поняли. Я ничего не продаю. Предлагаю послушать. Как профессионал профессионалу.

- Весь альбом? Сейчас? Ну давайте, - протянул он чуть подрагивающую от нетерпения руку. - Пленка или кассета?

- Условие: слушать только в моих наушниках. И никаких вопросов. Устраивает?

- Да!

- Хочешь слушать - выходи. Вот здесь хоть стой, хоть сиди, но рюкзак я тебе не дам. И то, что внутри - тем более, - сказал я чуть грубовато, сразу перейдя на “ты”.

Не продумал я длину кабеля, но да ничего. Это совсем мелочь. Валера притащил стул и сел напротив меня. Устроился, склонив голову набок, как будто пытаясь понять, кто я. Пацан совсем, лет двадцать пять, наверное. Но одет с претензией: джинсы вельветовые в мелкий рубчик, почти новые, рубашка неплохая, с лейблом на кармане.

Он надел “уши”, предварительно покрутив их в руке и хмыкнув, но не презрительно, а удивленно как-то. Я нажал "плей". Первая инструменталка — короткая, но эффектная, заставила его вытаращить глаза, Валера жестом показал, чтобы я поставил на паузу.

- Охренеть! А громче можно? Совсем немного! Извините, я дверь закрою!

Закрылся изнутри, и снова сел, молча протянув руку. Я и включил, слегка увеличив громкость. Не мой слух гробится лишними децибелами, не жалко.

Оставшиеся до конца альбома полчаса Валера просидел в полной прострации, не двигаясь, как будто слушал голос какого-то пророка. Наверное, при желании можно было вынести отсюда всё, он и не заметил бы. Но я сидел и читал Александра Грина. Ни разу не анахронизм, даже если кто увидит, вопросов не возникнет. Да и зачем бы мне это барахло? Кассетники второго класса, да и катушечники… “Маяк” - только если больше ничего не будет, тогда и включу. Хотя для своего времени неплохой массовый магнитофон был.

- Спасибо, - пробормотал Валера, когда понял, что всё, конец фильма. - Но где?.. Такое качество… Запись с диска, да? Можно переписать? Двадцать… пять рублей! - выпалил он.

- Нет, нельзя.

- Но такое… Да…

— Это последний альбом с Ли Ротом. Он уходит из группы, — добавил я интриги. — Ладно, пойду.

- Подождите! - Валера явно не мог отпустить такого человека просто так. - А что у вас есть еще в таком качестве?

- Много чего, — улыбнулся я. — Да не переживай, зайду как-нибудь, с новинками.

— Спасибо… Ой, меня Валера зовут.

— Дядя Саша. Только давай договоримся: обо мне никому. И слушать — только здесь. Перезаписи не будет.

Он кивнул, как заговоренный.

Я бы, может, и поделился, но для этого нужен переходник на местный штекер, который даже не помню как выглядит... Да и ладно, так таинственнее будет: загадочный незнакомец с сокровищами в рюкзаке. Ничего не просит взамен, от денег отказывается. Сказка, да и только.

***

Настроение у меня моментально взлетело. Если этот Валера такой увлеченный, то зацепить его будет совсем не трудно. Главное, не перекормить, записи выдавать дозировано. По альбому в неделю, не чаще. А там…

Захотелось вдруг того самого бублика, горячего и свежего. И я пошел в булочную, купил, и съел, как говорится, не отходя от кассы. Подумал - и взял еще парочку. Принесу домой, чаю попью. А вторым теть Женю угощу. Мне покупку завернули в серую бумагу, нарезанную явно вручную. И даже закрепили черной резинкой. Они, кстати, производились на месте из велосипедных шин. Резал их обычно доверенный сотрудник, у которого не дрогнет рука и изделия получатся одинаковые и нужной толщины.

Бублики я убрал в рюкзак. Местные жители, кажется, не понимали, зачем взрослому мужику такая вещь. Здесь рюкзак — атрибут школьника или туриста, а у меня он походил ещё и на какую-то иномирную диковинку: слишком много молний, плотная ткань. Да и пусть. Я же из-за границы приехал — мне можно.

В приподнятом настроении я неожиданно поймал себя на том, что мурлычу: “Love me or leave me and let me be lonely…”. Конечно, у меня это получалось куда хуже, чем у великой Нины Симон, но я ведь никого слушать и не заставляю.

Я поймал тот самый ритм, и уже не просто напевал, а пел почти в голос. Мне нравился этот день, хоть и с не очень приятной погодой, радовало всё. Я шел по той самой больничной аллейке, дождевые капли дрожали от ветра на голых ветках, было вроде и неуютно, но я радовался. У меня получилось!

Но стоило мне дойти до слов: “Say, I want your love, don't wanna borrow”, то есть почти до конца песни, как я услышал сзади цокот каблучков. И оглядываться не надо, чтобы понять, кто. Напрасно я думал про Аллу, приманил, получается. Накаркал.

Но не будешь ведь бегать от нее? К тому же направление у меня осталось единственное: вон за тем кустиком метрах в десяти повернуть, обогнуть холмик, и упереться лбом в дверь подвала. А чужие там ходить не должны.

- Здравствуйте, Алла, - поприветствовал я ее. Довольно холодно.

- Саша, а я вас звала, а вы не отзывались…

- Не ожидал, что меня здесь кто-то будет окликать.

Она что, как царица у Пушкина, целый день из окна меня высматривала? Ну не может ведь такого быть, чтобы она всякий раз случайно замечала. Как вариант, на проходной кто-то сидит и сигналит. А что, пара шоколадок халявных, и бесплатный информатор совмещает приятное с полезным.

- Саша, я поступила неправильно. Приношу извинения за свое поведение.

- Принято, - ответил я и замолчал.

Ну давай, рожай! Твой же разговор, ты и рассказывай, за чем бежала по лужам в не совсем подходящей для этого обуви.

- Саша, у меня к вам вопрос: а вы кто?

Глава 7

Интересные вопросы дама задает. Я бы даже сказал, неожиданные.

— В каком смысле? Метафизическом? — спросил я, стараясь казаться невозмутимым. Первая отговорка, что пришла в голову, обычно помогает. — Человек.

— В приземленном, — парировала Алла, не давая мне шанса уйти от темы. — Сказали, что в гости приехали, но никто не видел, что вы идете к кому-то домой. Вас видят входящим на территорию больницы, а потом вы пропадаете где-то. И конфеты! Никто не видел таких, даже не слышал!

— А почему вы вдруг решили, что я должен отвечать на ваши вопросы?

— То есть не скажете?

— Ладно, — вздохнул я, будто сдаваясь. — Исключительно ради вашего душевного спокойствия. Где я в гостях — мне кажется, вопрос некорректный. Через больницу хожу, потому что там удобная дырка в заборе, дорогу срезаю. А конфеты купил в Стамбуле, на улице Истикляль.

Пауза. Алла удивлённо подняла брови, а я продолжил с нарочитой лёгкостью:

— От Таксима идёшь прямо, от памятника, где товарищ Ворошилов с Ататюрком красуются, в самом начале улицы справа кондитерская лавка. Там и купил. Для дам. Им всегда нравится. Две лиры пятьдесят курушей за килограмм. Можете проверить, если желание будет.

Естественно, даже при очень большом желании Алла еще как минимум лет пятнадцать не сможет прогуляться по Истикляль и посидеть у Немецкого фонтана на Султанахмет, так что врать на эту тему можно спокойно. Хотя такое количество подробностей, недоступных советскому человеку, сразит кого угодно. В том числе и заведующую терапевтическим отделением Новоторской городской больницей.

— Извините, — пробормотала она, явно растерянная. — Просто... Я думала много, и вот...

— И снова принято, — кивнул я, переходя в почти насмешливый тон. — Вы бы, Алла, плащ надели, или зонт взяли. А то дождь, прическу испортите.

— Да... конечно... извините... — её голос звучал всё тише, пока она, пятясь, уходила к зданию больницы.

— До свидания! — бросил я ей вслед. — Приятно было пообщаться.

Она ничего не ответила. То ли обиделась, то ли задумалась. Переживать буду... может, даже ночью уснуть не смогу.

Но дождь становился всё сильнее, и мне пора было двигаться дальше. Вот холодная капля за воротник попала, бр-р-р. Хоть и не люблю зонты, но сейчас я был бы не против.

***

Вылез из норы, включил фонарик, отряхнул одежду. Дождь меня капитально промочил, оказывается. Решил проверить рюкзак: как там внутри?

Расстегнул молнию и замер, будто участвовал в немой сцене из «Ревизора». Одинокий актёр, выражающий шок и отчаяние. Я смотрел в одну точку, медленно осознавая масштабы проблемы.

Коробка на месте. Внутри плёнка с пузырьками, телефон. Наушники лежат, со своим фальшивым проводом. Всё, как было. Но... где бублики?

Я точно помню, что положил их сверху, аккуратно завернул в пакет. Вот он — пакет. Только внутри какая-то пыль. Серая, как пепел, без запаха. Я вытащил всё из рюкзака, лихорадочно надеясь, что свёрток завалился куда-то в угол. Нет. Только эта субстанция, слабо напоминающая следы давно забытой еды.

Что это значит? Получается, я не могу ничего перенести оттуда сюда? Всё стареет на сорок лет? Разрушается по дороге? Фёдор был прав — вселенная действительно приводит всё к своему состоянию, восстанавливая баланс?

Но ведь раньше я носил. Вот же рюкзак. Фонарик. Продукты. Всё целое. Со мной тоже ничего такого, кроме... Да, пониженный сахар. Теперь и это объясняется. Наверное.

Если я думал устроить бизнес на спекуляции всякими дефицитами, то пора прощаться с этой идеей. Хотя эксперименты провести всё-таки стоит. Может, это только с едой так?

А как насчёт живого? Кошку притащить? Жалко, вдруг умрёт. А вот крысу — легко. Их я терпеть не могу. Или муху. Таракана!

Посадить в спичечный коробок и проверить, что станет. С металлом как? С золотом? Хотя, где я его возьму? Гвоздик с деревяшкой за глаза хватит.

В любом случае сначала нужно всё тщательно обдумать. У меня есть время: следующий раз я планировал не раньше, чем через неделю.

***

Ещё на лестнице я услышал крик. Он доносился, кажется, из нашей квартиры. Сердце ёкнуло. Остановился, прислушался. Теперь тишина. Ну что гадать? Сейчас зайду — всё узнаю.

Стоило открыть дверь, как на меня обрушился голос:

— Сашка! Быстрее! Скорую вызывай!

От неожиданности я подавился карамелькой, которую рассасывал на всякий случай от гипогликемии. Застряла в горле, но я кое-как проглотил.

— Что случилось?!

Я даже не стал развязывать шнурки, стащил кроссовки так, посмотрел на пол в поисках тапочек — одного ожидаемо нет, надо доставать из-под полки. Некогда. Помчался дальше в носках.

— Звони уже, у меня телефон под диван упал. Ой!!! Ох, твою ж... Лихо мне, Сашка! Грыжа ущемилась! О-о-о-о-о!!! — протяжно и громко взвыла она. — А ты ходишь хрен знает где!

— А номер-то какой? — растерялся я, хотя и знал ответ.

— Сто три! Совсем с головой плохо?! Быстрее!

Руки дрожали, пока я тыкал пальцем в клавиатуру телефона. Едва услышал ответ:

— Слушаю, скорая. Диспетчер Кругликова.

Сама карета прибыла минут через десять. Я только успел собрать вещи. Громко сказано: у тети Жени всё было заготовлено заранее — и сумочка с документами, и пакет с одеждой и обувью. А также посуда в отдельном свертке.

Медики, врач и фельдшерица, вошли с лаконичной строгостью. Доктор, мощный, как трактор, осмотрел живот, померил давление и температуру, кивнул:

— Ущемлённая грыжа. Молодцы, что сами вправлять не пытались.

— Носилки! — скомандовал он. Белый халат, казалось, сидел на нём неестественно, как на случайно завернувшем в город деревенском трактористе.

— Сашка, — простонала тётя Женя. — Сходи в пятую квартиру, Диму попроси помочь вынести меня. Ой, как будто гроб заказывать собираюсь... Тьфу ты! Он ведь на смене сегодня! И больше никого нет, одни старики да калеки вокруг.

Она поморщилась и добавила:

— Дай доктору пятьсот рублей. Он сам поможет. И укол сделает, уж не пожалеет.

Врач, казалось, выключился из реальности. Но когда я протянул ему купюру, мгновенно заграбастал ее, спрятав в карман так быстро, будто тренировал движение до автоматизма долгое время. Хотя почему «будто»?

Вместе с доктором мы аккуратно доставили щупленькую тётю Женю к машине скорой помощи. Уселись, и я задумался: что быстрее — поехать с ними или добежать пешком?

— Саша, иди сюда, — позвала тётя, развеяв мои сомнения.

Я уселся на приставное сиденье. Она тут же, тяжело дыша, начала:

— Слушай, деньги гробовые...

— Я помню, — перебил я. — С прошлого раза ничего не изменилось.

— Не умничай, — строго отрезала она. — Одежда в пакете, на второй полке. Синее платье...

Репетиции похорон у тёти Жени случались стабильно два раза в неделю. У меня уже был полный набор чётких инструкций: что где лежит, кому звонить, какой гроб заказать и меню поминального обеда. Всё в подробностях. Я даже завёл отдельный листочек, где записал её «ценные указания», надеясь однажды сократить этот ритуал, но тщетно. Каждый раз церемония соблюдалась безупречно. Сегодня, правда, ей не дали времени разгуляться: до больницы добрались быстрее, чем успели разобрать все нюансы.

Приёмный покой выглядел знакомым — будто и не прошло сорока лет. Хотя, пожалуй, нет. Раньше тут стояли деревянные скамейки, теперь — пластиковые. Персонал тоже изменился: хирургические костюмы вместо традиционных халатов, и те, что были, уже не завязывались сзади, как раньше.

Вскоре в отделении появился хирург. Невысокий, но плечистый, с кавалерийскими усами, которые явно компенсировали недостаток роста. Он вздохнул тяжело, будто ему пришлось прервать что-то важное, зашёл в смотровую, натянул перчатки, скрылся за ширмой.

Осмотр он произвел быстро. Когда вышел, его взгляд сразу наткнулся на меня:

— Родственник?

— Да.

— Кровь надо будет сдать. Два человека. Если своих нет, — он кивнул куда-то в сторону, — на станции переливания есть желающие. С утра подойдёте, пока не рассосались. Направление выпишут.

— Вы же её оперировать будете? — спросил я, дождавшись его кивка, и полез в карман. — Я вас попрошу...

— Потом, — буркнул он, не раскрывая рта, глядя куда-то мимо меня, над плечом. — Не здесь.

И ушёл. Я обернулся, пытаясь понять, что так привлекло его внимание, пока он изображал чревовещателя. И тут заметил: в углу потолка висела камера. Вот так, чуть не влип.

Представил: сижу у следователя, объясняю, что хотел не взятку дать, а показать фотографию с отдыха в Анапе. А деньги случайно приклеились к снимку. Из-за сырости.

***

Операция, как мне сказали, продлится часа полтора-два. А потом тетю Женю всё равно в реанимацию поместят, так что мне в больнице делать совершенно нечего. Хирург, которого я нашел в более интимной обстановке, без пристального взгляда старшего брата, назвался Евгением Александровичем, взял не очень большую мзду, записал номер телефона, и заверил, что сообщит результаты.

Я пошел домой, радовать двоюродную сестру. Она же меня сюда отправила. Мы постоянно созванивались, новости про тетю Женю сообщал ей регулярно. Так что первый звонок — ей.

— Привет, что случилось? — спросила Люба, показавшись на экране смартфона. — Ты обычно по субботам звонишь.

— Да, тетю Женю в больницу положили сегодня. Грыжа ущемилась. Сейчас оперируют уже, наверное. Я лечащего врача мотивировал, но он говорит, что надо понимать — в таком возрасте...

— Конечно, — закивала Люба. — Само собой. Смотри, если что, мы...

— Вот только ты не начинай. Сегодня в очередной раз про синее платье и гробовые деньги узнал.

— Тушеная картошка с мясом и пирожки с капустой, по одному на человека. Думаешь, ты один это слушал тысячу раз?

Я сел на диван и вдруг услышал какое-то бормотание из комнаты теты Жени. Будто телевизор за стенкой. Пошел посмотреть и увидел, что аудиокнига осталась невыключенной, и Пуаро продолжает кого-то разоблачать. Только динамик ноутбука оказался прикрыт подушкой, вот его и заглушило почти полностью. Ничего, вернется из больницы, послушает сначала.

Вдруг захотелось жареной картошки. Наверное, после разговора с Любой. Тете Жене такую пищу есть тяжеловато, да и сам я ее ем не очень часто. А тут вдруг слюнки потекли, когда я представил поджаренные ломтики и запах. А кто мне может помешать? Пойду и сделаю.

И тут зазвонил телефон. Евгений Александрович. А быстро они, всего полтора часа. Или?.. Какое-то предчувствие тревожное появилось.

— Да, доктор?

— Всё закончилось хорошо, — голос хирурга звучал спокойно, без намека на драму. — Пациентка стабильна, пока полежит в реанимации — возраст, сами понимаете. После наркоза в себя еще не пришла. Будут новости — я позвоню. А вы не забывайте про сдачу крови. Не затягивайте с этим. Всего доброго.

И сразу легче стало. Зашипел ломтик картофеля в разогретом масле, и с души будто камень сняли. Живи, тетя Женя, и выздоравливай.

***

Кровь я сдал утром. Свою. Говорят, это даже полезно делать время от времени, организм обновляется. Может, правда, а может, это придумали специалисты службы крови, которым надо выполнять план и заманивать людей. Есть даже звание «Почетный донор», за него энтузиасты кровопускания получают огромные льготы. Какие именно, я не дочитал, там шрифт на стенде мелкий, да и очередь моя подошла. Я сдал направление, с моей профессиональной точки зрения, являвшееся просто клочком бумаги, подтолкнул привлеченного специалиста по имени Толик, который под дверью станции переливания честно зарабатывал себе на опохмел, и пошел сдаваться. Осуждать алкоголика не буду — у каждого свой путь.

Процедура хоть довольно муторная, но времени много не занимает. Когда меня осматривал терапевт на предмет совсем уж жестоких противопоказаний, я поинтересовался, как же насчет качества продукта у всяких толиков, которых здесь довольно много. Врач, женщина лет пятидесяти с профессионально-спокойным лицом, меня заверила:

— У нас всё проверяется, причём неоднократно. Цельную кровь вообще редко переливают — её разделяют на компоненты. Так что опасаться нечего.

После процедуры голова чуть кружилась, о чем меня честно предупреждали. Заставили выпить стакан посредственного чая, даже с бутербродом, на который я смотрел с подозрением, но всё-таки съел. И я пошел домой, слегка отдохнуть. На выходе я позвонил вчерашнему хирургу, Евгению Александровичу.

— Пока всё идёт штатно, — сказал он спокойно. — Пациентку к обеду переведут в отделение, там уже можно будет навещать. Вот телефон, по которому уточнять. У меня дежурство закончилось, свою часть работы я сделал. Всего доброго вам и вашей тете.

Не то чтобы отфутболил, но аккуратно сориентировал на движение в нужном направлении. Обижаться было не на что. За те деньги, которые я ему отдал вчера, в Москве меня бы никто слушать не стал.

Сел на лавочку, позвонить Любе. Стоит, кстати, на том самом месте, где я ожидал, когда освободится Валера. Естественно, студии звукозаписи нет уже очень много лет. Мелькнула мысль узнать о судьбе моего знакомца, но я ее отогнал. Не надо привносить в это дело личные привязанности. Пусть остается как было: здесь одна жизнь, а там — совсем другая. И они никак не пересекаются.

Люба на отсутствие новостей отреагировала сдержанно.

— Ну, хоть всё по плану, — вздохнула она. — Ладно, я на связи.

Разговор оборвался, но через секунду она сама перезвонила.

— Забыла что-то важное? — улыбнулся я в экран.

— Может, приехать? Я бы взяла неделю в счет отпуска. Помогу тебе.

— Поможешь мне что? Прекращай глупости говорить. Приготовить поесть я себе в состоянии, стиральную машинку включать недавно научился. Уходя из дома, выключаю электроприборы и проверяю краны. Или тебе там скучно стало? Так я тебя разочарую — ничего здесь интересного не происходит. Надо будет, позову.

— Эх, Саня... — вздохнула сестра. Но продолжать не стала.

Она у меня очень тактичная, и ни разу в жизни ничем не попрекнула. И даже самый популярный вопрос про женитьбу ни разу не задавала. За что я ее и люблю. Но здесь ей делать нечего. Не дай бог, полезет за чем-нибудь в сарай. Просто посмотреть, по старинной женской привычке. Нет уж, будем любить друг друга на расстоянии.

***

Я даже задремал слегка дома. Немного непривычно было в тихой квартире, без стука по полу палки, на которую опиралась тетя, без бормотания радио и аудиокниг, с утра до вечера развлекавших хозяйку поиском безжалостных убийц в английской глубинке.

Проснулся, позвонил в отделение. Рано еще, сказали. После четырнадцати подходите.

Занялся обычной домашней рутиной: подмел пол, подумал, стоит ли затевать стирку, но отложил это дело на будущее — на полную загрузку стиралки грязной одежды еще не хватало. Решил поесть, но готовить было откровенно лень. И я взял остатки вчерашней картошки, две сосиски, три яйца, и приготовил блюдо под названием «Холостяк пирует». Так-то я готовить стараюсь более полезное, и желательно, чтобы можно растянуть на несколько дней. Но не сегодня.

Пока готовил, решил выбрать, чем поражу Валеру в следующий раз. Что тут выходило в восемьдесят четвертом? «Whitesnake»? За три месяца мог и добраться уже. Да и не очень он мне нравится, если честно. Да, Кавердейл собрал отличную команду, смог привлечь Джона Лорда, Кози Пауэлла, Джона Сайкса, но на выходе получилось очень уж гладко и слащаво. «Квины»? Да ладно, если «The Works» еще не привезли, то что тут вообще есть? А вот «Скорпов» даже сам захотел послушать. Великий альбом. И приторная «Still Loving You» его не смогла испортить. Надел наушники и включил. О, да! Я даже подпевать начал: «Here I am, rock you like a hurrricane!». Чуть не сжег свой обед.

В больницу пришел ровно к двум. Коль скоро сказали еду не носить, то я взял на всякий случай ночную рубашку. Да, в пакете всё было, но мало ли что.

В отделение пустили, заставив переодеться в халат, надеть бахилы и медицинскую маску. Хорошо, что всё это у меня было с собой — не пришлось покупать втридорога в киоске в вестибюле.

Медсестра на посту показала палату, и я уже даже шагнул в нужном направлении, когда как раз оттуда вышла... Алла. Секунда — и сердце ухнуло куда-то вниз. Не может быть. Алла? Если только она каким-то чудом прожила восемьдесят лет и умудрилась не постареть. Хотя... цвет волос другой. Но это же не показатель — у женщин он меняется чаще, чем времена года.

— Здравствуйте, — сказал я, когда мы сблизились до пары шагов.

Она бросила на меня быстрый взгляд, буркнула короткое «Здрасьте» и пошла дальше.

Не узнала? Или я обознался?

Глава 8

Тетя Женя лежала на больничной кровати как королева, и выражение лица соответствовало титулу. Ни крашеные болотной зеленью стены, ни постельное белье, которое явно пережило лучшее время, не могли испортить этого впечатления. Всё здесь выглядело... чистым, но обескураживающе простым.

Я поздоровался с соседками по палате — их было трое — и взял стул у двери, присев рядом с тетиным ложем.

— Привет. Как ты?

Она улыбнулась и махнула рукой, будто отмахивалась от моей заботы:

— А что мне сделается? Готова к труду и обороне!

— Больше не болит?

— Ноет, но терпимо, — пожала плечами она. — Уколы делают. Кусок, слава богу, не отрезали, так что швы снимут, и...

— А мне сказали, что три недели самое малое.

— Как бы не так! Буду я еще здесь валяться! — ответила она с таким возмущением, будто я предложил ей провести в больнице давно ожидаемый отпуск.

Наступила пауза. Ну, такая, как у людей, довольно долго живущих рядом. Они не чувствуют необходимости заполнять тишину словами немедленно. Им и без слов хорошо.

— Слушай, теть Жень, а вот эта женщина, которая передо мной из палаты вышла, она кто?

— Лечащий врач, Ирина Михайловна, — ответила она сухо.

Её голос чуть зашипел ядом — инстинктивно, на уровне привычки. Так она всегда отзывалась о людях, которые ей чем-то не нравились. Почтальонша, постоянно говорящая при выдаче пенсии, что мелочи нет, фельдшер, заподозренный в выманивании мзды... Тон был один и тот же.

. Но я решил дожать ситуацию до конца:

— Знаешь, в детстве я здесь, в больнице, видел женщину, на которую эта Ирина Михайловна очень похожа.

Тетя чуть заметно напряглась, губы её поджались.

— Не помню таких, — бросила она, глядя куда-то мимо меня.

Ставлю все свои деньги против одного рубля: неправда.

Она быстро перевела разговор:

— Ты мне воды принеси, без газа. Простой. Только не минералку, не люблю я ее. Лучше в литровой бутылке. А этот пакет забери, — она кивнула на что-то под кроватью. — Сегодня больше не приходи, я сама справлюсь. Всё, давай.

Тон её не оставлял места для возражений.

Я не в обиде на нее. Возраст плюс болезнь. Ну и весьма вероятное участие в ситуации покойного папаши, упоминание о котором у нас в семье было тем еще табу. Папа-которого-нельзя-называть. И Саша Базилевич в роли мальчика, который выжил. Ничего, я знаю, у кого спросить, и кто точно правду скажет. Ждать недолго осталось.

***

Дни потянулись совершенно одинаковые. Всё то же, что и раньше, но теперь добавились визиты в больницу дважды в день. Вот тут и оценишь удобство жизни, где всё рядом, в пределах короткой пешей прогулки. А всякие супчики и прочее — сущая ерунда. Забросил продукты в кастрюлю, довёл до ума, отнёс, почитал часок вслух, и дальше гуляй себе, не скучай.

Ирину Михайловну я после той странной встречи видел всего один раз, но разглядел как следует. День был ясный, солнце било прямо в окна больницы, освещая её лицо. Я поднимался по лестнице, а она спускалась мне навстречу. Молодая — от силы тридцать лет. Лет на десять младше той Аллы Викторовны, что я помнил из восемьдесят четвёртого. А лицо — один в один.

Если рассуждать логически, то родилась она в начале или середине девяностых, когда заведующей терапией уже полтинник стукнул. Нет, в новостях постоянно мелькают сюжеты о дамах, которые рожают в весьма преклонном возрасте, но это сенсации. Большинство в пятьдесят уже о таком и не думают. Значит, скорее всего — внучка.

Я специально подождал на день больше, чтобы уж точно Федор оказался на месте. Хочется мне про эту семейку Аллы Викторовны узнать подробности. Не то чтобы кушать совсем не мог, но желание не пропадало. Да и к Валере сходить пора уже. Ждет ведь парень. Непонятно, оно всегда пугает и манит. В выборе альбома я утвердился, но на всякий случай и запасные варианты никуда не дел.

В назначенный самому себе день я с утра сходил к тете Жене, посидел у нее гораздо дольше обычного, чтобы у нее точно не возникло никакого желания вызванивать меня. Потом — Люба, стандартный доклад. Пришел домой, попил чаю, и полез в подвал.

На той стороне снова всё, как и в прошлый раз. Ключ висит на гвоздике. Кстати, я ведь его к себе не таскал. И не буду, потому что до конца еще не выяснил, что с ним может случиться.

Произвел привычный уже ритуал акустической разведки — никого вроде. Хотя по прогнозу сегодня солнечно и плюс семнадцать при небольшом юго-восточном ветре. Вышел на улицу: красота! Всё зеленеет, и душа радуется. И в голове глупая ничем не подкрепленная уверенность, что всё получится.

Где могут сообщить о местонахождении Федора? Наверное, в приемном покое. И правда, знали и сказали. В подвале протечка случилась, и он там с каким-то Володей трубу латает. Уже легче. Где это находится, я с детства знаю.

Но стоило мне спуститься по ступенькам, как я уперся в тугую границу своего пребывания. Вот так нежданчик! Ведь сверху у меня полно свободного места! Я могу это здание вокруг обойти! Вселенная пытается оградить себя от попыток сделать подкоп? Или боится, что я стану шахтером?

Пришлось переходить к «плану Б» — голосовая разведка:

— Фёдор!!! — завопил я так, что эхо разнеслось по коридору.

Через пару секунд гулкие шаги отозвались эхом. На пороге появился Фёдор, вытирая руки о спецовку.

— О, Саня, привет, — ничуть не удивившись, сказал он. — Занят я сейчас, тут у нас... — махнул он рукой. — Час еще провозимся, не меньше. Если что, жди меня... ну там, да... я подойду.

— Хорошо, через час ждать буду.

***

По дороге в студию звукозаписи пришлось огибать очередь, не уместившуюся в гастрономе. Давали курицу. Синюю птицу счастья советской торговли. Те, кто стоял в конце, гадали, хватит ли на всех, а счастливчики выносили добычу, кто в полиэтиленовом пакете, кто просто завернутую в газету. Один такой покупатель чуть не впечатал в меня мёртвую лапу, торчащую из авоськи. Я вовремя увернулся.

Валера, увидев меня, оживился. Быстро принял заказ у каких-то гимназеров, и закрыл за ними дверь, вывесив наружу какую-то табличку. «Учет» или «Обед» — неважно, смысл тот же: готов к труду и обороне. Парень совсем ещё, эмоции подростковые, но горящие глаза выдают — сейчас будет праздник.

— Здравствуйте, дядя Саша! — протянул он руку.

— Привет. Ну что, послушаем свежачка?

— А что у вас?

— Даю тебе возможность выбора. Три позиции, твоя одна. Итак, первый — Whitesnake, «Slip It In». Ты же помнишь Кавердейла, который в Deep Purple после Гиллана пел? Его группа. Но альбом так себе вышел. Крепкий середнячок, не советую.

— Мне кажется, после второго состава у Пёплов всё хуже стало. Недаром от них Ричи ушел.

— Блэкмор ушел, потому что говнюк по жизни, — прервал я рассуждения о временах, когда трава была зеленее. — А «Burn» и вовсе отличный альбом. Но мы не об этом. Вторая позиция — Queen с альбомом «The Works».

— Слышал. Хороший, — кивнул Валера. — Исправились после кошмара с «Hot Space».

— Ну тогда мы сразу переходим к главной бомбе. Поверь, эту музыку и спустя лет сорок слушать будут с удовольствием. Scorpions, «Love at First Sting». Не слышал?

— Скорпов слышал, конечно. Blackout... Сильная вещь. Вокалист у них мощный.

— Мелкий, но голосистый, — улыбнулся я, вспомнив Клауса Майне. — Повыше Дио, конечно, но пониже большинства остальных мужчин. Ну что, включать?

— Да! — Валера схватил наушники, как ребёнок, которому впервые дали поиграть с дорогой игрушкой.

Я достал из рюкзака первый том Вересаева, старое издание в холщовом переплёте, и принялся читать «Записки врача». Странно, что книга вроде известная, но на первый план её не вытаскивают. Может, потому что, почитав, понимаешь: в жизни докторов мало что изменилось со времён проклятого царизма?

На Валеру стоило посмотреть. Он замер, чуть наклонившись вперёд, закрыл глаза и положил руки на колени, отбивая ритм по бедру. Вышел в астрал. Не тревожить.

Первый раз с чем-то познакомиться можно только единожды.

Спустя сорок минут он шумно выдохнул и разочарованно снял наушники, поняв, что кино кончилось.

— Дядя Саша, спасибо, — сказал он, вставая со стула. — Последняя вещь...

— Still Loving You. На сладкое купился, — усмехнулся я. — Номер один среди рок-баллад. Шенкер, конечно, молодец, спорить трудно.

— Да нет, весь альбом — просто праздник.

— То ли еще будет, — туманно намекнул я на следующие посещения. — Летом много свежака выйдет — Кокер, Джони Винтер, Тина Тернер, Металлика.

— А вы откуда знаете? — удивился Валера.

— Чудак-человек, звукозаписывающие компании анонсируют выход пластинок, чтобы магазины заказ могли сделать. Рекламщики не дремлют, нагнетают, мол, осталось две недели до выхода долгожданного диска. Надо дать время пионерам выцыганить денежку у родителей. Бизнес, чтоб его.

— А где можно это почитать?

— В школьной библиотеке, — засмеялся я. — Тебе остается Сева Новгородцев и «Голос Америки» по пятницам. Ладно, сейчас давай серьезно поговорим. Музыку я тебе буду давать слушать. И денег за это не возьму. Будет одна просьба потом. Нет, это не про крепкую мужскую дружбу, — успокоил я Валеру, который при словах о просьбе тревожно встрепенулся. — Выполнишь, только если согласишься. Родину продавать не придется, в женское платье переодеваться — тоже.

— Я сделаю, дядя Саша! А переписать можно? — спросил он таким тоном, будто у Деда Мороза подарок просил.

— Никогда не соглашайся на сделку, не уточнив условий, — покачал я головой. — Так можно остаться и без штанов, и без квартиры. Выполнишь просьбу — дам переписать что захочешь. Обещаю.

***

Федора я ждал еще минут двадцать. Наверное, труба никак не сдавалась. Но ничего страшного. Времени у меня — вагон и маленькая тележка. И это — до минимального уровня гипогликемии, когда проблему можно спокойно решить парой карамелек.

В подвале царила интимная полутьма, так что я продолжил читать с телефона. Ту же книгу. Пришлось немного полистать, вспоминая, где остановился в студии звукозаписи, но это не беда. Когда услышал, как в замке провернулся ключ, успел одолеть страниц десять.

— О, ты уже здесь, — удивился Федор. — А мы только закончили. Ну, спрашивай, что там у тебя за вопросы возникли.

— Первое. А расскажи-ка мне об Алле Викторовне. Очень уж она повышенный интерес ко мне проявляет.

Федор чертыхнулся, вытаскивая из пачки почти пустую «Приму».

— Неудивительно. Старая любовь, она не ржавеет... Вот же зараза, как можно выпускать такую дрянь? Зато моль не заведется — все карманы в табаке.

— Какая еще старая любовь? — вернул я разговор в нужное русло.

— Обычная, каком кверху. Стас, он же кобель тот еще был. Если какую бабу не оприходует, это для него как вызов было. А тут приехала врачиха молодая, симпатичная. Он к ней, она не против. Туда-сюда, с полгода они повстречались, и папаша срулил к твоей мамке. А Алка — беременная. Ходила, скандалила, да только толку с того? Такая история. Неинтересная.

Федор нашел наконец целую сигарету, закурил, и мы молчали, слушая потрескивание табака во время затяжки.

— А кого родила? — спросил я.

— Мишку. Он сейчас в институте учится.

— Значит, племянница, — протянул я.

— Ты о чем? — удивился Федор.

— Да вот, сейчас покажу.

Я вытащил телефон, пролистал немного — вот, сразу за показаниями счетчиков. Ирина Михайловна. Снимал ее на ходу, но вышло вполне сносно.

— И что же, вот этой финтифлюшкой фотографировать можно? — ткнул пальцем Федор. — Дорогая, наверное?

— У каждого бомжа есть, и у малолетних детей тоже.

— Во намайстрячили! А это кто? — показал он на экран.

— Сейчас, погоди, — и я увеличил масштаб пальцами. — Смотри.

— Ну Алка вылитая, — удивился Федор. — Родинки только на виске не хватает.

— Получается, внучка ее, Ирина Михайловна. Хирургом в больнице работает. Только она не родилась еще.

— Вот дела...

— Поэтому тетя Женя и не захотела о ней разговаривать.

— К ней на кривой козе не подъедешь, эта да, — Федор докурил сигарету до малюсенького бычка, который удерживал кончиками пальцев, буквально с полсантиметра длиной, бросил его на пол и затоптал. — Ну, а второй вопрос... Самый интересный, да?

Я достал из рюкзака плитку «Риттер-спорт».

— Шоколадку будешь? С миндалем.

— Сейчас нет, — ответил он, но лакомство забрал. — Вечером с чаем съем.

— И об этом второй вопрос. Выяснилось, что таскать вещи я могу только оттуда сюда. А назад не получается. Бублики купил в булочной, а на выходе одна труха.

— А ты ж хотел меня туда целиком затащить, — напомнил Федор. — Я бы тоже, как те бублики, рассыпался. Только зуб железный на память остался бы, — он щелкнул по фиксе в нижнем ряду. — Но ничего страшного в этом не вижу. Значит, и всякая гадость по дороге дохнет.

— Хотел испытать на других материалах. Дерево, стекло, металл.

— А на хрена? Ты хотел тут по дешевке тысяч пять кирпича купить и к себе перетаскать? Или спекуляцию затеять? Это гиблое дело. Сам ты до ювелирного не дойдешь, граница твоя не пускает. А я, даже если захочу, куплю там барахла только один раз. На второй ко мне ребята в серых костюмах придут и начнут спрашивать, откуда у меня такие богатства. Им что отвечать? «Знакомый из будущего попросил для коллекции?» И ты особо не разбогатеешь, и мне неприятности. А с братом что?

— Работаю над этим. Нашел тут одного...

— Без подробностей, Саня, — махнул рукой Федор. — Действуй, дело твое. Только вот подумай: а на хрена ты это делаешь?

Я молчал.

— Сорок лет прошло, — продолжил он. — Что тебя тянет вытаскивать Леньку?

— Мама, — сухо ответил я.

Федор кивнул. Я посмотрел на него и добавил:

— Она до самой смерти каждый день его вспоминала. И плакала. Не напоказ, а втихаря, у себя в комнате. Думала, не вижу. Знаешь, как это было?

Федор ничего не ответил.

— Мне хотелось, чтобы ей было хорошо.

***

Вечером я сходил к тете Жене — исполнил обязательную программу: накормил, почитал вслух, забрал вещи для стирки. Но когда вышел из больничных ворот, свернул в другую сторону. Просто так, без особой цели.

Остановился у дома Аллы и взглянул на окна. Свет горит — кто-то есть. Можно заглянуть на огонек. Но зачем? Если она жива, то что я скажу восьмидесятилетней женщине? В этой версии вселенной мы даже не знакомы.

Развернулся и пошел обратно.

«I’m sentimental, if you know what I mean», — вспомнилась строчка из старой песни. Да уж. Становлюсь сентиментальным. Возраст и безделие делают свое дело.

Дома загрузил стиралку и устроился на кухне. В ожидании, пока закипит вода, раскрыл томик Вересаева. Пожелтевшие страницы, ощутимый вес книги в руках — я снова начал находить в этом удовольствие. Даже закладка, случайная, но какая-то уютная.

Фотография. Та самая — с тетей Женей на субботнике. Я всегда смотрел только на нее. Она не очень удачная, потому что тетя отвернулась от объектива и лицо почти не видно. Но сейчас взгляд зацепился за задний план.

Трое. Алла. Мой непутевый отец, подающий ей грабли. И еще один мужчина. Высокий, почти на голову выше Аллы. В темном плаще, на лацкане которого поблескивает значок. Прямоугольник, приколотый к ткани. Что это?

Может, спросить у тети Жени? Отличная идея... если хочешь, чтобы фото тут же оказалось уничтожено. Лучше уж поговорить с той, что тянет руку за граблями.

Вода в кастрюле зашумела, подавая сигнал о скором закипании. Я встал, потянулся за солью.

И тут в прихожей скрипнула половица.

Я замер.

Тишина.

Дом старый, тут все скрипит... Я уже собрался списать это на случайность, но скрип повторился. Блин, на секунду я почувствовал себя персонажем фильма ужасов.

Иногда сигара — просто сигара. А иногда — нет.

Глава 9

Вот откуда здесь взялся этот рыжий кот? Когда я заходил, точно помню — на площадке никаких животных не было, между ногами у меня никто не пробегал. Вошел в квартиру, дверь закрыл. Форточки и балкон заперты. И сидит наглая рыжая морда, вся в шрамах, с надорванным левым ухом, и спокойно облизывает себе лапу.

— Заблудился? Давай, на выход, — я открыл входную дверь и приглашающе помахал рукой. — Вперед, товарищ! Вы здесь не живёте!

Реакции — ноль целых хрен десятых. Нет, лапу поменял, правую на левую. Котейка не очень крупный, худощавый, редкой породы «русская дворовая». В общем ухожен, хотя грязноват несколько. Типичный представитель тех, кто всё ещё гуляет сам по себе, но поестьприходит домой. И меня покидать не собирается. Я к вам пришел навеки поселиться.

— Могу, конечно, тебя покормить, но ничего специального. Суп будешь? С фрикадельками?

Со стороны посмотреть — понимает. Потому что встал и совершенно по-хозяйски попер на кухню. Направление угадать просто — даже я запах еды чувствую. А уж кот — и подавно. Пришел, сел посредине, и начал меня гипнотизировать: ты же приглашал, наливай свой суп. Разогрел ему в розеточке, обычно используемой для варенья, но с недавних пор перешедшей в резерв по причине появления скола на краю. Сам я бы выбросил, но у тети Жени к посуде очень трепетное отношение — в мусорку отправляется исключительно совершенно непригодное к использованию.

Ел котейка аккуратно, я бы сказал, интеллигентно: неспешно, сначала вылакал жидкую часть, и только после этого приступил к поеданию картошки и двух фрикаделек. Съел всё, и на всякий случай посмотрел вопрошающе: больше ничего не будет? Я и так отдал тебе треть своей порции, теперь только варить свежий суп, что я, кстати, и собирался делать. Помыл тарелку и налил воды. Как вещал один из дикторов в постоянно бубнящем на кухне радио: если вам хочется есть, то в большинстве случаев вы ошибаетесь, и вам всего лишь надо попить. На себе я эту теорию не проверял, а на госте могу запросто.

Пора спросить мнение эксперта. Несмотря на ухудшившееся зрение, тетя Женя знает всё и обо всех. А уж про домашнюю живность — и подавно. И еще не поздно.

— Привет, — сказал я в трубку после привычного «Алё».

— Здоровались сегодня. Чего хотел?

— Слушай, тетя Женя, рыжий кот, простой, не старый, с надорванным левым ухом, он чей?

— В нашем доме таких нет. И не видела.

— Забрел в квартиру, как сквозь стену прошел. Всё заперто, откуда он мог взяться, ума не приложу.

— Было бы что прилагать, — проворчала тетя Женя. — На кровать не пускай, еду спрячь. Давай, до завтра.

***

Кот оказался на редкость пристойным гостем.

На кровать не лез, ночью не устраивал концертов, не носился тыгыдыком по квартире, не орал душераздирающе под дверью, требуя еды или выхода.

Утром скромно поел суп с куриной кожей — я её всё равно выбрасываю, а тут пригодилась. Подождал, пока я позавтракаю, помою посуду, и только потом боднул меня в ногу, показывая направление к входной двери: давай, выпускай.

Молча.

Золото, а не животное. Я бы его даже оставил — уговорил бы тетю Женю. Видно же: умный, воспитанный, терпеливый. Некоторые племена в Африке верят, что обезьяны умеют говорить, но молчат, чтобы их не заставили работать. Вот и этот рыжий явно мог бы заговорить, но не считает нужным.

Подумал — и забыл.

Занялся рутиной: сбор в больницу, утренние хлопоты. Надо бы наконец научить тетю Женю пользоваться плеером на телефоне, пусть слушает свои книги. Потому что меня этот Эркюль Пуаро уже достал. Я люблю детективы, но не в таких количествах.

Настроение у тети было так себе.

Еще вчера на перевязке выяснилось, что рана заживает хуже, чем хотелось бы, а потому планы на раннюю выписку окончательно перешли в разряд фантастики. А сегодня выписали её соседку по палате, которая поступила позже. И плевать, что операцию ей делали совсем другую — без разрезов, только проколы.

— Я тут лежу, лежу, а она уже ушла! Неделю всего полежала!

— А что, если бы тебе тоже сделали лапароскопию?

— Так мне резали!

— Ну да...

Спит она тоже плохо — кровать, видите ли, плохая. Одно только хорошо — сегодня тете Жене не до Агаты Кристи.

Послушал я всё это, да и пошёл к лечащему врачу.

Надо бы это дело прекращать, потому что иначе мне придётся слушать дальше. И просто так пройдет вряд ли, я со своей тетей давно знаком.

Ирина Михайловна сидела в ординаторской одна, и по старинной врачебной традиции что-то быстро печатала. Раньше от руки писали, теперь вот клавиатуре покоя не дают.

— Здравствуйте, я по поводу Василенко.

— Евгении Андреевны? Присаживайтесь, пожалуйста.

— Нельзя ли добавить ей что-нибудь для... как бы это сказать... легкой седации? Настроение никакое, жалуется, спит плохо. Я понимаю — возраст, но...

— Я посмотрю, что можно сделать, — Ирина Михайловна что-то чиркнула ручкой на перекидном календаре. — У вас всё?

Я уже собрался уходить, но не удержался:

— Извините, а Алла Викторовна... кем вам приходится? Просто внешне...

Доктор даже не удивилась.

— Очень похожи?

— Да.

— Моя бабушка.

— Вы с ней знакомы?

Вот оно, очарование молодости, когда все, кто на десять лет старше, кажутся одного возраста.

— Нет. Просто помню. Видел в детстве.

— С ней всё в порядке?

— Да, она сейчас у папы живёт.

Вот и вся информация. А что я у пожилой женщины выяснял бы? Может, она и не узнает уже никого. Спросить я могу и у более молодой версии, если будет желание. Осталось помириться.

Странное, конечно, дело, я сам себе удивляюсь. Прожил столько лет, а вот историей семьи только сейчас заинтересовался. И зачем? Участников тех событий уже и в живых не осталось почти.

***

Кот вернулся вечером. И снова — как? Ни хлопка двери, ни скрипа замка. Только еле слышный звук — будто по полу прошёл сквозняк. Скрипнула половица — и вот он, наглый рыжий гость, устроившийся в кресле, словно жил здесь всегда.

Молчит, не просит еды, не выпрашивает ласки. Но я-то уже знаю: стоит разогреть супчик — и он тут как тут.

Поужинал, попил воды — и улёгся у моих ног, пока я переслушивал всю дискографию Стиви Рэй Воэна. Студийных альбомов у него всего шесть, если считать совместный с братом, и они короткие — по сорок минут. Второй, «Couldn’t Stand the Weather», вышел в мае восемьдесят четвёртого. Не знаю, как Валера относится к блюзу, но мимо этой гитары, что тянется прямо к душе, мало кто проходит равнодушным. Вряд ли он слышал дебютный альбом, про наводнение в Техасе, но этот даже лучше. Каково это будет, такое чудо услышать первый раз?

Если уж подбирать запасной вариант, то возьму «Alchemy» — концертный альбом «Dire Straits». Всё равно в Союзе Нопфлера пока мало кто знает. Они станут по-настоящему популярны только через год, после триумфа «Brothers in Arms».

Я живые альбомы очень любил в молодости, мне казалось, что они несут в себе энергию общения исполнителя с публикой. А потом охладел. В студии музыканты сидят месяцами, выбирают для записи лучшие дубли, пробуют микшировать в разных вариантах. А концерт — это всегда лотерея. Одна попытка, нервы, ошибки. К тому же, потом всё равно редактируют, соединяют куски, переписывают вокал. Бывают исключения, конечно, но большая часть концертников — шлак. А будет настроение, и оба релиза дам послушать. Вот какой я добрый.

Котейка лежал спокойно, встрепенувшись всего один раз, на вступлении к «Voodoo Child». Он вскочил на ноги, и посмотрел на меня, будто только что перед нами приземлилась летающая тарелка с инопланетными котиками. Порванное ухо встало торчком как антенна. Всё, что звучало раньше, оставляло его равнодушным. А тут — реакция.

Что-то в этом было.

Наутро — всё по расписанию. Завтрак, пара минут у порога — и рыжий уходит, как ни в чём не бывало.

Я встал у окна, посмотреть, куда пойдёт. Но он меня перехитрил.

Прямо перед подъездом сел, щурясь на солнце, словно никуда и не собирался.

Наблюдает.

***

С утра сходил в больницу. Наверное, Ирина Михайловна всё же добавила к лечению каких-то волшебных таблеток, потому что тетя Женя была поспокойнее. Ночью спала, о выписке в режиме «вот срочно бегом» не заговаривала. Поела, переоделась, послушала про Пуаро, и задремала. Всегда бы так. Надо спросить, чем это ее накормили, вряд ли что-то из тяжелой артиллерии. Купить и дома давать, когда вредничать начнет в очередной раз. Но доктор была на операции, а без нее сообщать детали лечения медсестры не стали. Ничего, не последний день, узнаю позже.

Дома посидел на дорожку, и начал собираться. Уже привычно напихал в рюкзак всё, что мне может понадобиться. Проверил заряд аккумуляторов, подергал кабель-обманку, не отвалится ли он от наушников в самый неподходящий момент. Добавил шоколадку для Федора. Долил воды в бутылку. На всякий случай бросил еще несколько карамелек. Вроде всё.

Вот замок смазать надо, как-то ключ туговато входить начал. И проветрить, потому что чувствуется сырость. Может, мне кажется, но вот эта смесь плесени, мокрой земли и чего-то гниловатого меня напрягает. Хотя вычистил же всё, мусора не осталось. Вот вернусь, и займусь. И погодка как раз подходящая: тепло и солнце пригревает.

Подошёл к порталу, посветил фонариком. Вроде всё на месте, никуда не пропало. Поставил в сторону рюкзак, чтобы не мешал становиться на четвереньки. У меня здесь всё цивильно — постелил на пол старую клеенку. Зачем-то погладил стенку подвала, даже не знаю с какой целью, наклонился, согнул в колене правую ногу, в спине что-то хрустнуло, и... АААААААА!!! Поясница!!! О-ох... вдохнуть бы! В глазах потемнело, и я рухнул на бок, ничуть не беспокоясь, что могу испачкаться или что-то порвать. Плевать, лишь бы не болело! При приземлении испытал новую порцию непередаваемых ощущений. В поясницу будто забили кол, и любое движение отдавалось там новыми вспышками боли.

Я не знаю, сколько времени прошло, пока я смог найти положение тела, в котором мог бы спокойно вдохнуть. Упал я не очень удачно: фонарик освещал в основном мои кроссовки. Так что думал почти в темноте. Телефон? В рюкзаке.

Рюкзак? Примерно в метре.

А я? Вне игры.

Сначала я пытался успокоиться, дышать ровно. Получилось не сразу. Потом — сосредоточиться на чем-то другом. Например, на мыслях, что я — идиот. Ну, правда. В мои годы так вот бодро прыгать в порталы, даже не размявшись?

Внезапно захотелось воды. А бутылка с ней где? Правильно, в рюкзаке, до которого и рад бы дотянуться, да поясница не дает. Остается только лежать и слушать, как где-то за стенкой возятся мои старые враги — крысы. Вот сейчас самое время отомстить — быстренько прокопать новую нору вместо порушенной мной, и можно спокойно потырить всё конфеты, шоколад, и даже покусать меня — всё равно я толком сопротивляться не могу.

Сейчас мое оружие — плавность движений. Никаких резких рывков и перекатов. По миллиметру, по миллиметру, останавливаясь каждый раз, когда поясница сигналила: «Эй, дружок, а ну-ка прекращай! У меня всё под контролем!»

Левой рукой нащупал лямку рюкзака. Подтянул его к себе — а он, как назло, завалился набок, застёжкой вниз. Прекрасно.

Я дышал медленно, как будто обманывал собственное тело. Знал: резкое движение — и меня опять переклинит.

А если не двинусь вообще — так и останусь тут, в темноте, среди пауков, плесени и запаха сырой земли. Ну и крысы тоже. Нет уж.

Пальцы дрожали, но я расстегнул рюкзак. Достал воду и выпил чуть не пол-литра, присосавшись к горлышку. Блин, чуть не потерял крышечку. Начал доставать телефон, и наткнулся пальцами на упаковку таблеток. Как я мог забыть? Я же сам их сюда укладывал, микроаптечку на всякий пожарный. По одной-две разных, на все случаи жизни. Что тут у нас? Парацетамол. Он от температуры? Но вроде и обезболивает. Сюда его. Порошок, надо растворять в воде, но думаю, если высыпать в рот и запить, то действие будет то же самое. Омепразол — не подходит, это от желудка. Порошок от изжоги... а это что? Диклофенак, две таблетки! Настоящий клад! И сразу следом за ним — кеторол. Помню, зуб болел, помогло. Не сразу и не окончательно, но это лучше, чем ничего. Возможно, лекарства просрочены, но не в моем положении обращать внимание на такие мелочи.

Выковырял таблетки из упаковок, бросил в рот, торопливо запив их водой. И только когда собрался высыпать парацетамол в рот, понял, что мозг у меня всё же находится примерно там, где сейчас болит. Я же могу бросить порошок в бутылку и растворить там. Ведь так он точно быстрее всосется в желудке и подействует. Осталась в ней ерунда, меньше половины. Как раз хватит. Разболтал и выпил. Теперь оставалось ждать.

Ждать, пока боль отступит. Ждать, пока тело вспомнит, как двигаться.

Ждать... и слушать, как в темноте за стенкой пищат крысы. Что-то они слишком разошлись. Наверное, у них там день рождения. А может быть, свадьба. Или семейный скандал. Да уж, как пел Чиж... Хотя мне сейчас ближе не блюз, а чистый, концентрированный стон боли.

Наверное, прошло минут двадцать, пока таблетки всосались и начали действовать. Или чуть больше. Но постепенно боль стала не такой резкой. Кол остался там же, но у него несколько затупились острые шипы.

Можно попробовать ползти. Я осторожно начал подниматься на четвереньки. Один хрен придется на них вставать, чтобы забраться на лестницу. Так что незачем изображать из себя летчика Мересьева. Тут расстояние — метра полтора. Ну два, не больше.

Как в детстве говорили: на три-пятнадцать. Рывок — и я снова в аду. С первого раза не получилось. Просто лежать. Просто дышать. Просто повторять про себя, что это не навсегда. Тем более, что я вроде понял, где допустил ошибку.

Подняться получилось с третьего раза.

Я выбирался как черепаха, сантиметр за сантиметром, плавно перенося вес с одной руки на другую и пытаясь подтягивать ноги так осторожно, как только это возможно.

Ладони скользили по холодной земле, плечи заныли от нагрузки. Но я знал: так я дотянусь до лестницы. А там — подтянусь и попробую встать.

Последние сантиметры. Я ухватился за выступ. Тихо выругался сквозь зубы — но не от боли, а от злости. Встал. Медленно, осторожно, как будто подо мной лёд, готовый треснуть.

И всё-таки... я стоял.

Лестница — отдельная песня. Восемь ступенек я преодолевал минут двадцать. Хорошо, что таблетки к этому времени подействовали как следует, и я оказался способен не только вылезти из погреба, но и выбраться наружу. Рюкзак остался внизу вместе с фонариком. Надо кого-нибудь попросить спуститься и забрать. Отсыреет же всё, да и как без телефона?

Помог мне соседский мальчишка лет двенадцати. Хорошо, что мы почти столкнулись у подъезда — я как раз собрался схватиться за перила, чтобы передохнуть в согбенном положении. Просто пацан был в наушниках, и просто окликнуть его вряд ли получилось бы.

— Здрасьте, дядь Саша, — сказал он, пытаясь обогнуть препятствие.

— Послушай, не мог бы ты спуститься в погреб и достать мой рюкзак и фонарик? У меня со спиной... проблемы.

— Ага, сейчас, — отозвался он, протягивая руку. — Давайте ключ.

— Осторожно там, — бросил я ему вдогонку, но он уже натянул наушники обратно и, скорее всего, не услышал.

Вернулся он буквально через минуту. Я даже не успел преодолеть все четыре ступеньки.

— Вот, возьмите, — сначала он протянул мне ключ, потом рюкзак. — Может, вам домой помочь дойти? А то вы... как-то не очень.

Спасибо, безымянный мальчик, который не только довел меня до квартиры, но еще и помог разуться! Денег за услугу он брать не захотел.

Кое-как я добрался до спальни и рухнул на кровать. Все. Сил больше нет. Надо только тете Жене позвонить, предупредить, что сегодня не приду...

И вдруг к моей измученной пояснице прикоснулось что-то мягкое и горячее. Тепло растеклось по спине, и на миг стало так хорошо, так легко, что я едва не застонал.

— Ну надо же, — пробормотал я. — А говорят, кошки не лечат...

Глава 10

В себя я приходил почти неделю. Передвигался по квартире исключительно по треугольнику «спальня — туалет — кухня». Освоил хождение с тетижениной тростью. Съел кучу таблеток, производители которых обещали решение проблем с поясницей максимум с одного приема. Если бы не говяжья косточка, на которой я сварил кастрюлю супа, пришлось бы питаться пельменями из морозилки. Не уверен, что кот захотел бы их есть — там наверняка мяса ни грамма нет, одна голимая химия. А терять личного физиотерапевта, греющего больное место по ночам, не хотелось.

Но вот ровно через семь дней я решился и пошел проведать тетю в больнице. По дороге выбросил мешок с мусором, сразу увеличив свободную площадь на кухне вдвое. Квест был как раз в спуске с лестницы. Вроде и не болит, а страшно.

А уж про портал я думать начал еще через неделю — очень уж свеж был в памяти тот самый писк не на шутку расходившихся крыс. Может, яду им какого злого подсыпать? Чтобы в следующий раз не так стремно лежать было.

— Что ж ты творишь, Сашка? — искренне обрадовалась моему приходу тетя Женя. — Как тебя угораздило? Ты учти, таскать тебя не смогу!

— Я и не предлагал, — буркнул я.

Каждый день по три раза я подвергался психологическому насилию. На современном птичьем языке — абьюз. Мне старательно впихивалась в голову мысль, что я виноват в столь небрежном отношении к собственному здоровью. Естественно, церковь шестнадцатого века тоже на моей совести. Но вариант с телефоном был хорош тем, что можно отложить и не слушать.

— Ты не умничай! Чтоб купил корсет и пояс из собачьей шерсти!

Представил, как по летней жаре я слегка пропотею и буду благоухать псиной. К средствам народной медицины у меня и так некоторое предубеждение, а уж к таким — и подавно. Но я кивал и ничего против не говорил. Потому что уже не одно десятилетие знаю: это совершенно бесполезно. Лучше последую старинной мужской мудрости: послушай женщину и сделай наоборот. Хотя вот вариант с корсетом надо поисследовать. Надеть его в подвале, а на той стороне снять. Так что будет занятие на вечер.

Выяснилось: поддержка спины — дело очень демократичное в смысле цены. До двух тысяч можно выбрать и переживать за поясницу чуть меньше. И доставка всего за два дня. Беру!

***

Тетю Женю я забрал домой через неделю. Исключительно из гуманитарных соображений. Потому что эта хрупкая щупленькая женщина затерроризировала медицинский персонал хирургического отделения жалобами не хуже маньяка-социопата из голливудского триллера. Я понимал, что она таким образом хочет побыстрее уйти. И персонал тоже никаких иллюзий не питал. Но каждый божий день в палату заходил заведующий отделением, начмед и главная медсестра больницы. А главный врач через день. Я сам отобрал два письма в прокуратуру. Так что как только ситуация позволила, тетю Женю выбросили на летнюю жару.

И тут же она превратилась в обычную пенсионерку, спокойно жарящую сырники на завтрак и слушающую аудиокниги про Эркюля Пуаро. Опыт победил систему. Вечерние появления котейки она игнорировала, будто и не видела рыжую морду, молчаливо взирающую на нее.

А я решил, что оттягивать нечего, и так больше месяца перерыв получился. Валера там уже, наверное, трижды впал в отчаяние. И я собрал сумку, взяв для убийства времени томик Жюля Верна. «Вокруг света за восемьдесят дней» — моя любимая книга. Впечатление не испортили даже посредственные экранизации и глупые мультсериалы. Вот так надо писать приключенческие романы: ни одного убийства, ни одной постельной сцены — а держит крепче любого триллера.

Мне стало страшно. Осознал я это, когда полез в подвал. Вот вроде всё, готов, ничего не болит, корсет затянут так, что барышни прошлых веков от зависти бы удавились, но стоило мне опуститься на колено, как я понял — нет. Не смогу. Еще и глаза закрыл, и сразу вспомнил крысиный писк. А ведь пока по поверхности гоголем ходил, спокоен был. Вообще никакого страха.

Вставать не стал. Подумал, что глупо бросать после уже сделанного. Есть такой эффект: люди продолжают даже заведомо провальные дела, потому что жаль затраченных усилий. Но я просто вспомнил маму, вздохнул — и полез дальше.

Примерно на середине пути у меня под рукой что-то прошмыгнуло, но я даже испугаться не успел, увидев в свете фонарика победно задранный вверх рыжий хвост. А ведь я заперся изнутри на крючок, и хорошо помню, что мохнатый товарищ за мной не заходил.

Странно, но на выходе кота не увидел. Конечно, можно рассмотреть вариант, что он поднялся по вертикальной стене и пролез в отдушину, но мне это показалось маловероятным. Наверное, есть еще какая-нибудь дыра. Вон, в углу, за ящиками. Я даже полез туда, отодвинул тару в сторону и посветил фонариком. Ничего. Надо вернуть всё на место, а то перед Федором неудобно будет: влез без спросу, так еще и беспорядок после себя оставил.

Легок на помине — в замке щелкнул ключ, скрипнула дверь, и появился негласный хозяин моего укрытия.

— Привет, Саня. Что это ты, решил костер разложить? Больше ни на что это барахло не годится, — улыбнулся он.

— Здравствуй. Кот за мной забежал, куда делся — непонятно.

— Рыжий, что ли? С ухом рваным?

— Да, — удивился я.

— Призрак. И не пытайся искать.

— Какой еще призрак? Настоящий. Я его кормил, он мне спину грел даже. Не могло же мне показаться.

— Зовут так. Давно здесь ходит. И молчит всё время. Никто не слышал, чтобы он даже муркнул, не то что мяукнул. Побил всех окрестных котов, кошек в гарем забрал. И всё без единого звука. Ну, знаешь, как по весне они вопят? А Призрак — нет. Подойдет, посмотрит — и девка его навеки, — засмеялся Федор. — Что это у тебя?

— Корсет. Спину прихватило. Неделю ползал по квартире, как летчик Мересьев. Этот вот, — кивнул я в сторону, где раньше был кот, — поясницу грел, спасал.

— Дай глянуть.

Федор покрутил приспособление, прикинул на себя.

— Годная штука, под любой размер подойдет. Сможешь мне такую купить? А то спину иной раз...

— Через неделю постараюсь притащить. Сегодня закажу, пока доставят...

— Я и забыл, что у вас все домой приносят. Чудно как-то.

— В пункт выдачи заказов. Вроде как на почту посылка. В Новоторске курьеров не хватает. Кто может — в Москву едет работать в этом качестве. Там за это платят намного больше, чем здесь.

Федор покачал головой, хмыкнул.

— Странный ты, Саня.

Я только усмехнулся в ответ.

***

Погода отличная — плюс двадцать два, солнышко, небольшой западный ветер. Красота, остается только жизни радоваться. Пока шел до студии звукозаписи, именно этим и занимался. И даже попытавшийся стрельнуть у меня мелочь пьяница не испортил настроение.

— Мужик, дай семнадцать копеек, не жмотись! Трубы горят, не похмелюсь — припадок трепанет! — двинул он на меня, благоухая сложным сочетанием ароматов немытого организма, перегара и дешевого табака.

— Налички нет, извини, — привычно ответил я и начал обходить его по широкой дуге.

— А что ты мне, чек выпишешь, как в кино про заграницу? — загоготал алкоголик. — Поскреби в карманах, может, тарахтит там мелочь?

— Мент идет к нам, ты, браток, поаккуратнее, — попытался я припугнуть его.

— А что он мне сделает? Рабочему человеку? На сутки отправит? Или в трезвяк заберет? Мне в ночную сегодня, а перед работой могу отдохнуть как хочу! Вертел я твоего мента вот где! — алкоголик для верности показал ось вращения, хорошо, через одежду. — О, красавица, дай семнадцать копеек! — отвлекся он на проходящую мимо женщину, и я быстро прошел мимо.

Уже позади я слышал, как «красавица» костерит похмельного на чем свет стоит, а тот оправдывается. Это он точно с бодуна ошибся. А мне надо за языком следить. Это у нас там фраза про отсутствие наличных никого не удивляет. В принципе, можно довольно долго жить, пользуясь только банковской картой, если ты не покупаешь ничего на рынке.

Валера моему появлению искренне обрадовался. Конечно, к хорошему быстро привыкаешь. А к эксклюзивно хорошему — тем более. Начинаешь думать как пёс из «Собачьего сердца» — а не согрешила ли моя бабушка с водолазом? И даже искать на морде белое пятно как свидетельство этого случая.

— Здрасьте, дядь Саша, — скороговоркой сказал он и бросился из-за стойки ко мне, протягивая руку для приветствия. — А я уже думал — не вернетесь.

— Ты же помнишь наш договор? Ты слушаешь музыку и исполняешь желание. Мне пропадать невыгодно. Так получилось. Но за это я сегодня тебе целых два альбома на выбор из трех возможных дам послушать?

— Сейчас, я только закроюсь, а то придет еще кто, — Валера бросился к двери, чтобы уж точно жаждущие «Арабесок» или Тото Кутуньо не могли ворваться и потребовать свою любимую музыку.

— Есть вода? Что-то пить захотелось.

— Давайте я чай заварю, мне принесли, индийский, со слоном.

— Не возражаю.

— Так что слушать сегодня, дядь Саша? — чуть не пританцовывая у электрического чайника, спросил Валера.

— Настоятельно рекомендую Стиви Рэй Воэна. Ты про него вряд ли слышал, но поверь — не пожалеешь.

— Ну если вы советуете, не откажусь. А остальные?

— Тоже неизвестная для тебя команда, «Dire Straits», с двойным живым альбомом «Алхимия». Качество местами не то, но драйв — на зависть.

— Вообще никогда не слышал про таких. Ну не томите, наверное, самый класс напоследок приберегли?

— Роджер Уотерс, «Pros and cons hitch hiking». Ты же знаешь о распаде «Флойдов»?

— Как? — Валера широко открыл глаза. — Не может быть!

— Запись «Final Cut» довела разногласия до крайности. Уотерс выгнал Райта, запретил остальным вмешиваться в аранжировки, а когда Гилмор попросил паузу, чтобы поработать над своими песнями, отказал. В итоге даже имя Гилмора убрал из продюсеров альбома.

— Охренеть... Ничего не слышал...

— Собственно, задумка диска довольно старая, обсуждалась перед «Стеной», но тогда группа решила, что это идея для сольного альбома. Обложка там хорошая. Не просто картинка — целая история. История мужчины, которому снится тревожный и соблазнительный сон про автостопщицу, пока его брак катится в пропасть.

— Правда?

— Нет, конечно, просто голая девка с рюкзаком на плечах голосует на обочине задом к зрителю. Но зато на гитаре там Клэптон играет.

— Пожалуйста, поставьте!

Магия «Флойда» еще долгие годы будет работать. Сначала они создавали репутацию, потом продавали откровенно слабые альбомы — Гилмор свою беззубую лирику, Уотерс свои левацкие загибы. Но старый материал играли и те, и другие, потому что понимали: новое работает хуже.

***

Я попил чаю, довольно посредственного, кстати. Многие культовые вещи из Советского Союза на поверку оказались не столь хороши. Ностальгия — она по себе прошлому, а не по легендарному вкусу пломбира. Нет в нем ничего выдающегося. Как пели те же «Флойды» — трава была зеленее, солнце светило ярче. Нет, если сравнивать опилки под видом грузинского чая и вот этот продукт — слон лучше. Просто один плохой, а второй — никакой. Но под приключения Филеаса Фогга пошел. Я тайком съел еще и карамельку из кармана, надежно спрятав фантик во избежание всяких несуразиц.

Сорок минут спустя Валера стащил с головы наушники. Конец последнего трека, значит.

— Ну как? — спросил я.

— Запись очень качественная, — дипломатично ответил юный меломан. — Но не самая крутая в музыкальном плане.

— А послушал бы меня, получил бы очень хороший концертник. Ничего, отрицательный опыт тоже нужен. Не будешь вестись на имя. Ладно, зато Стиви Рэй Воэн действительно хорош. Запомни это имя. Он гений. Делает с гитарой то, что другим не снилось. Сразу ставить, или отдохнешь немного?

— Сейчас, чайку хлебну только, в горле пересохло чуток.

И Валера через пару минут начал слушать тот самый «Couldn’t Stand the Weather». Для меломана — сладкий подарок. Гитарные партии идеальны, запись отличная. И душу слышно в каждой ноте. Завидую ему, такое в первый раз в жизни слушать — надолго запомнишь.

— Ох, это просто праздник какой-то! — воскликнул парень, когда у него в ушах наступила тишина после последнего трека. Вроде бы грусть, но вот надежда живет. Очень светлый альбом. И Хендрикса он сыграл будто своё. Есть еще что-нибудь его?

— Первый альбом, «Texas Flood». Будет тебе в следующий раз. Парень выступал на джазовом фестивале в Монтрё, когда не было ни одной студийной записи. Мик Джаггер устроил, услышав его игру. Кто-то потом студию бесплатно предоставил. Боуи просил его сыграть на своем альбоме.

— И ни одной лишней ноты, ни добавить, ни убавить. Красота!

— Хороший блюз — не обязательно красивый. Можно и «грязно» сыграть так, что закачаешься.

— Как это?

— Сейчас, подожди. Сегодня у меня просто аттракцион невиданной щедрости.

Есть вещи совершенно иррациональные, логике не поддающиеся. Я уважаю Джека Уайта как гитариста. Он очень техничен и не стесняется применять новые приемы. Но вот не лежит у меня душа к его творчеству. Может, виной этому внезапная популярность «Seven nation army», затмившей более достойные его вещи — не знаю. Короче, очень спокойно отношусь. Но есть у него концертное исполнение старого блюзового стандарта «Death letter», которое меня тронуло до глубины души. Вот просто одна из любимых вещей вообще. Как писал Тургенев по немного другому поводу, во дни сомнений, во дни тягостных раздумий эта вещь меня поддерживала и продолжает это делать. Студийная версия, очень качественная и хорошо сделанная, почти никаких эмоций не вызывает.

Понимаю — анахронизм, я зарекался это делать без крайней нужды, но вот такое настроение сегодня. Ничего страшного не случится от одной песни.

— Вот, нашел, — протянул я Валере наушники. — Только слушай до самого конца. Считается, что «Death letter» — один из самых грустных блюзов вообще. Но этот вариант твердо держит в моем рейтинге первое место. Рассказчик получает письмо, что его любимая умерла, и спешит на похороны. Простая история, тут главное как подать.

Включил и представил, как парень слышит Джека, небрежно играющего начальные аккорды, Мэг, не всегда попадающую в ритм на барабанах, вокал с проглоченными окончаниями слов — и даже точно поймал тот момент, когда началось гитарное соло. Валера широко распахнул глаза, будто увидел спускающийся с неба инопленетный корабль. Или живого Джона Леннона. И так и сидел, не мигая, до конца.

— Это... дядь Саша, да как же... он будто умирал со своей девушкой... такое отчание... Кто это? — спросил Валера, вытирая мокрые щеки грязноватым носовым платком.

— Никто. Художественная самодеятельность, — буркнул я, сбивая пафос.

— Можно еще разочек?

— Нет.

Я отобрал наушники, спрятал в рюкзак.

— Всё, давай. До следующих встреч.

Валера нерешительно пожал мне руку.

Грубовато я с ним расстался, так у нас и не свидание, и не дружба. У меня на этого парня иные планы. И хоть я не окончил школу манипуляторов, думаю, вот такой небольшой облом должен показать ему, что всё можно потерять. Я продавец бус аборигену? Может быть. Но мне плевать.

Настроение было отличное. Всё идет по плану. Еще немного — и этот парень будет готов на что угодно за свежий альбом.

Если что, я и деньгами помогу. Пусть купит нормальную аппаратуру. Старые деньги — боны — продаются в изобилии. Я не боюсь повторения сюжета про чувака, который таскал в прошлое купюры, а обратно — золото, и спалился на номерах. Сумма небольшая. Тысячу могу дать — никто проверять не будет.

И вдруг я увидел маму... Она шла навстречу мне по другой стороне улицы, и, близоруко щурясь, смотрела на витрину продуктового магазина. Наверняка от тети Жени идет, решила заглянуть, не дают ли чего дефицитного. Без очков, значит, я для нее — совершенно невнятное расплывчатое пятно. Можно не бояться быть узнанным.

Остановился и подождал, когда она выйдет. Очередей внутри не было, она ничего не купила. Хлеб возле дома продают, незачем его в автобусе тащить.

Я пошел за ней.

И вдруг — столкнулся с границей.

А мама пошла дальше.

Глава 11

Старенький ушатанный «ЛиАЗ» давно уехал, а я продолжал стоять и смотреть на разбитый асфальт тротуара. Мама. Как хорошо было вновь ее увидеть. И как больно. Поняла бы она, подойди я к ней, что вот этот сутуловатый мужик — её сын? И что бы я сказал? «Ма, прости, ни хрена хорошего в твоей жизни больше не будет?». Но вот что интересно: а зачем она приходила к тёте Жене? Будний день, после работы. Я же помню, как она уставала, а тут внезапно такой крюк? Да она почти час потеряла, пока сюда добиралась, а потом домой ехала. Кое-какие догадки у меня появились, благое дело, есть у кого спросить.

Развернулся и побрел к больнице.

По сторонам не смотрел — что я там такого не видел? Пейзаж этот в мозгу так крепко отпечатался, что вряд ли что его оттуда уберет. Говорят, при деменции последнее, что остается у человека — профессиональные навыки. Бывший каменщик уже не помнит собственное имя, но способен замесить раствор и уложить кирпич. Вот у меня Новоторск еще глубже застрял. Очень я не люблю это место за всё, что здесь произошло.

Наверное, я слишком сильно погрузился в свои мысли, и если до полноценной медитации на ходу не дошел, то самую малость. Зазевался, короче. А потому слегка запыхавшийся милиционер передо мной оказался полной неожиданностью.

— Гражданин, почему не останавливаетесь?

— А, извините, отвлекся. Чем могу помочь?

Мент молодой, лет двадцать пять, наверное. Сержант. Один, без сопровождения. Форменная рубаха застирана уже, да и фуражку трудно за новую принять. Опытный, судя по внешнему виду. Прослужил некоторое время, так точнее будет. Кстати, пуговица на воротничке держится буквально на одной нитке — того и гляди, потеряет. Брился, наверное, наспех, да еще и дешманской электробритвой — остров щетины на правой щеке, очертаниями напоминающий Новую Гвинею, бросался в глаза весьма и весьма. У них же там разводы какие-то проводят перед началом смены, или построения? Начальство за внешний вид должно было взгреть.

Я так подробно стража правопорядка разглядывал, потому что тот взял паузу. То ли забыл, что хотел, то ли мой вопрос о помощи его в тупик поставил. Мы стояли возле проходной больницы, уже за воротами, и на нас смотрела вахтерша и какая-то дама, пребывавшая у неё в гостях. Они повернулись к нам, чтобы ничего не пропустить из бесплатного спектакля.

— Документики предъявите, гражданин, — наконец родил требование милицанер.

— На каком основании, товарищ сержант? Мы находимся на режимном объекте?

— Документы, — заладил он, чуть упрямее.

— Представьтесь для начала, — я начал наезжать на него со своей стороны.

— Сержант Лощилов, — буркнул тот. — Предъявите...

— Еще раз повторяю вопрос: на каком основании? Я просто иду по улице, ничего не нарушаю. Не пьяный. Может, вы придумаете ориентировку, приметам из которой я соответствую? Только сразу фамилию скажите, будет интересно сравнить. О, еще есть проведение оперативных мероприятий! Это они сейчас, да? — чуть насмешливо спросил я.

— Грамотный сильно, — буркнул сержант. — Предъявлять будете?

— Так нечего показывать, — развел я руками. — Ничего не взял с собой. Как и подавляющее большинство граждан, кстати.

— Где проживаете?

— Дома.

— Гражданин, пройдем в отделение.

— Вам придется дать мне справку, удостоверяющую факт привода. А то жена не поверит, скажет, у любовницы был.

Мне вдруг стало весело. Что сержант сделает, когда поймет, что перетащить меня дальше границы не получается? Вызовет подмогу? Ага, так и объяснит: ребята, не могу мужика с места сдвинуть. Придется ли после этого пробираться в студию звукозаписи партизанскими тропами? Не окажется ли под угрозой мой замысел?

— Послушайте, товарищ сержант, давайте закончим этот не совсем уместный спор. Ну не взял я паспорт, невелик грех. Хотите я вам адрес скажу, если вам так интересно. Если честно, некогда, идти надо.

— Вот сразу бы так сказал, отпустил. Теперь в отделение, — закусил удила сержант.

Убежать от него? Это вряд ли получится — я против этого почти пацана долго не продержусь. Метра на три, может, оторвусь, да и то ненадолго. Денег ему предложить? Ага, взятка должностному лицу при исполнении. К тому же налички, как я сказал алкашу, у меня нет. Впрочем, плодотворную дебютную идею я додумать не успел.

Кажется, в древнегреческом театре это называлось «бог из машины». Это когда в сюжете всё складывается плохо, и вроде выхода нет, на сцену спускается бог и всё решает ко всеобщему удовольствию. Вот и ко мне примчалось неожиданное спасение.

— Лощилов, вы зачем терроризируете моего пациента? — раздался за моей спиной довольно знакомый голос.

Милиционер дёрнулся — коротко, почти незаметно, но я заметил.

— Здрасьте, Алла Викторовна, — смутился сержант. — Да тут вот гражданин подозрительный... идет куда-то, зову его, не слышит. Документов нет, опять же.

— У меня тоже нет, Лощилов, — заметила Алла.

— Так я же вас знаю, вы меня позапрошлой зимой от воспаления легких лечили.

— А я знаю Александра Борисовича, ему пора на процедуры, кстати, а он гуляет неизвестно где. Спасибо, Юра, маме привет передавайте.

Мы пошли — я чуть впереди, Алла за моим левым плечом. Через десяток шагов я повернул голову:

— Моё почтение, Алла Викторовна. Вы только что спасли меня от застенков.

— Это не стоило таких благодарностей. Юра — парень хороший, но... чересчур старательный. Ему очень хочется поймать настоящего преступника. Чтоб портрет на доску почёта повесили. Вот он и проверяет всех подряд.

— Тем более спасибо. У меня с собой вообще ничего нет. Я ваш должник.

— Горсть «Рафаэлло» поможет искупить вину, — с улыбкой сказала она. — Я ведь те все сама съела, никого не угостила даже.

— Самое малое, что я могу для вас сделать.

— Тогда приходите завтра. Часов в шесть. Чай попьём.

Я вскинул брови:

— Просто чай?

— А у вас были другие предложения?

— Пока нет. Но что-то мне подсказывает, что они появятся.

Алла чуть замедлила шаг и, кажется, улыбнулась.

— Тогда жду звонка.

Она ушла первой, оставляя после себя лёгкий шлейф духов и ощущение чего-то необъяснимо тёплого.

***

Всё-таки я немного пересидел в прошлом. Стоило мне оказаться в подвале на своей стороне, как почувствовал головокружение, слабость, да к тому же и потом облило капитально. И я сидел на полу, рассасывая целую пригоршню карамелек, запивая их водой. Вспомнил почему-то песню «Summer in the city», ту строчку в начале, про потную и грязную шею. Блин, у меня та же фигня, но не из-за жары.

Вот как может человек, который не различает даже крупный шрифт в очках, замечать состояние одежды в темной прихожей? Надо бы рассказать об этом ученым, грядет открытие масштаба нобелевки. Правда, зная отношение тети Жени к медикам, у них вряд ли что получится.

— Опять ты, Сашка, в своем сарае сиде пол дня, — завела она шарманку, стоило мне переступить порог. — Рубаху совсем свежую извозюкал. На тебя не настираешься.

— Стирает машинка. Да и летом не всегда получается второй день вещь носить, — начал я оправдываться. — Сейчас душ приму, переоденусь.

— Вот сменю замок и заберу ключ, чтобы не сидел там сиднем...

Пожалуй лучше было промолчать. Иногда жизнь ничему не учит.

— Я скачал тебе книги про миссис Марпл. Пуаро всего прослушала?

— Ладно, послушаю, раз другого ничего нет. Не люблю я эту пенсионерку, она как Галька Харитонова, у нас в бухгалтерии работала. Всюду нос свой сует, умничает постоянно, а толку чуть.

— Но мисс Марпл убийц разоблачала. Давай Вудхауза скачаю? Хорошо писал.

— Хочешь сказать, я не знаю кто это? Сашка, да я в жизни прочитала больше, чем ты подумать даже можешь!

— Ничего не хочу. Выразил свое мнение. Ты чего злая такая? Со здоровьем что не так?

— Запор у меня, — буркнула тетя Женя. — Выпила слабительное, а оно не действует. Завтра еще попробую.

— Масло вазелиновое надо — ложку выпил, а потом только за унитаз держись, чтобы не улететь.

— Вспомнила бабка как девкой была. Где ж ты его купишь сейчас? Одна дрянь разноцветная в аптеках, настоящие лекарства перестали выпускать.

Ну вот, разговор ушел в привычное русло про более зеленую траву и людей, которых больше не делают. А масло я ей куплю, продается в аптеке нашей, сам видел, как бабуля покупала буквально на днях.

Монолог о несправедливости жизни плавно перетек на кухню, где тетя Женя удовлетворилась кружкой чая с жасмином, который она ставила выше остальных сортов. Вот тут я и подступил со своим вопросом про далекое прошлое.

— Теть Жень, а ты маме деньги давала? Ну, когда мы с Ленькой маленькими были?

— Зачем в это лезть? Маруси нет уже давно, что тебе с ее жизни?

— Здрасьте. Она моя мама, вот мне и интересно. Мы ведь не бедствовали, хотя зарплата у неё была не ахти. Только потом я понял, чего это ей стоило.

— И что? Дело давнее.

— Тем более.

Тетя Женя замолчала, допивая чай. Сняла очки, протерла стекла подолом халата, снова надела.

— Да, помогала. Сестра же... У меня самой никого нет, а она с двумя пацанами одна осталась. Почему бы не помочь?

— Брала?

— С боями. Гордая была, Марусечка наша, — она вздохнула тяжело, отставила кружку. — Налей еще половинку, Саня, пить хочется. Вот зачем ты этот разговор завёл? Как вспомнишь... Папаша твой, кобелина... Говорила ей, не водись с этим козлом... Не послушала. Да и потом... Может, стоило промолчать, и не умотал бы Стас, остался. А, не в тот раз, так в следующий... Я же сказала — половинку лей! Это тебе хорошо, кроме спины, не болит ничего, а тут... Каждый раз боюсь, что не добегу.

— Так что там с отцом случилось?

— Отстань, Саня. Не береди душу. Я за свои ошибки уже покаялась... Всё мы хорошие, да только не без греха.

Она вздохнула и прикрыла глаза, устало опершись локтем о стол.

— Сашка, Сашка...

***

Свидание с дамой — дело ответственное. Они всё замечают — от дырки на носках до плохо выглаженного воротничка, не говоря уже о таких серьезных вещах как парфюм или стрижка. Мне немного легче, у меня уже есть репутация чудаковатого, но загадочного незнакомца, но пытаться повторить стиль жизни Сержа Генсбура, покорявшего признанных красавиц небритым и в несвежей рубашке, не стоит. Что позволено Генсбуру, не позволено Базилевичу. У него — культовый образ, у меня — риск услышать вежливое «спасибо, но нет».

Как-то так, наверное.

Я проковырял небольшую дыру в бюджете покупкой «Рафаэлок». Дорогое удовольствие, хоть и не такое бесполезное как цветы. Это хотя бы съесть можно. Да и букет в прошлое я тащить не собираюсь. А то выяснится, что альстромерии еще неизвестны жителям СССР, а таких хризантем не видывал даже сам ботаник Николай Вавилов. И появятся новые вопросы о моем происхождении. Останусь не то моряком, не то инженером, имеющим доступ к ближней загранице. Это, кстати, отлично объясняет моё праздное времяпровождение и остальные непривычные для рядового советского гражданина вещи.

Рассчитываясь на кассе в «Пятерочке», посмотрел на другие изделия, непременные атрибуты успешного свидания. Впрочем, я лишь мельком изучил ассортимент. Что-то мне подсказывает, что время тончайшего латекса, сдобренного фруктовыми ароматами, еще не пришло.

Оделся скромненько, безо всяких провокационных футболок и прочих выделяющихся из советской действительности вещей. А то вдруг бдительный милиционер Юра вдохновится моим гардеробом и повторно попытается потащить в околоток? Даже солнцезащитные очки, старенькие Ray-Ban Wayfarer, в таких еще Рой Орбисон ходил, не забыл оставить дома. В шесть вечера солнце светит не очень сильно, особенно в наших широтах.

Когда я вылез из портала, то увидел рыжего пришельца. Он сидел у двери на улицу и будто ждал, когда его выпустят на волю. Хотя вроде как стеныдля него не препятствие. Но котейка подергивал рваным ухом в нетерпении — давай, человек, открывай!

— Что ж ты не приходишь? — спросил я. — Вчера котлеты были куриные. Уж тебе бы точно досталось.

Но ответа, как всегда, не было.

И я просто открыл дверь, пустил вперед шмыгнувшую рыжую тень, и пошел уже знакомой дорогой.

Алла явно к моему приходу готовилась. Надела лёгкое, но совсем не домашнее платье, подчеркнувшее фигуру. Макияж — аккуратный, незаметный, только немного теней, чуть ярче губы. Запах духов — удивительно свежий, даже неожиданный.

Это всё я заметил, когда дверь открыла хозяйка.

— Добрый вечер, — с улыбкой сказал я. — Это здесь требуются конфеты?

— Хороший пароль, ответила Алла. — Почти как про славянский шкаф. Проходите, пожалуйста.

Помню эти тапочки, обувал уже. И дорогу на кухню не забыл. То есть у нас не официальный прием за столом, сервированным хрусталем и специальными праздничными тарелками, а дружеские посиделки на кухне.

Хотя нет, это уже полноценный ужин — с салатом, уже появившейся в продаже молодой картошкой и козырным рецептом советских женщин — мясом по-французски. Плюс традиционная колбасно-сырная нарезочка, откровенно обозначающая доступ к дефицитам. Венчала это великолепие бутылка импортного алкоголя: красный полусухой горячий привет от болгарских братушек под названием «Медвежья кровь».

— Ну вот, а говорили, чаю попить, — опечалился я. — Знал бы, что такое великолепие... Предупреждать надо, озаботился бы посильным участием.

— Да бросьте, Александр, — махнула рукой Алла. — Не обеднею. Советского врача благодарное население напоит и накормит.

— Но в следующий раз выпивка за мной.

— Ого, а вы уже назначаете мне свидание? — усмехнулась она. — Времени не теряете.

— Ну, мало ли. Вдруг понравится.

— Ну-ну. Мойте руки, ваше полотенце синее, слева висит.

Мясо оказалось пристойным — не пересушенным и не слишком жирным. Под бокал красного пошло просто идеально.

— А вы рассказывали про Стамбул, — ввернула в разговор Алла, когда я смаковал вино. — Много раз там были?

— Много. Хороший город, красивый. Только одна беда — ровного места нет, одни горы. За день можно так набегаться, что ног не чувствуешь. И жуликов много.

— Как это?

— Ну представьте: идете вы, никого не трогаете. Впереди чистильщик обуви вдруг роняет щетку. Вы поднимаете, и говорите: «На, брат, потерял». Он тут же предлагает почистить вам ботинки, якобы в благодарность. А потом выставляет цену, будто обувь вам продал.

— Ужас какой. И что же делать?

— Да не поднимать ничего. В кафе могут принести меню, там цены — просто праздник, за копейки пообедать можно. А потом выставляют счет и показывают другое меню, где цены в десять раз выше. Или принесут воду, думаешь, просто так, но в конце требуют оплатить. Нация торгашей, — презрительно добавил я.

— Так что же, голодным ходить?

— Зачем? Есть столовые от местных властей, там дешево и сердито, то что надо советскому гражданину, — засмеялся я.

Врать про Турцию можно что угодно. Кто знает, существуют сейчас ресторанчики с буквами IBB в названии? Главное, проверить это невозможно. И, конечно, стоит уворачиваться от вопросов о ценах. А то я даже примерно не представляю, какой курс лиры к рублю в восемьдесят четвертом. Но обошлось. Видать, у Аллы голова кругом пошла от описаний Айя-Софии, Сулеймание, Голубой мечети и Галатской башни в смеси с рассказами о стрит-фуде. Советскому человеку что шавуха, что балык-экмек — недоступная экзотика. А новость про сокодавилки на каждом шагу, где хоть гранатовый, хоть апельсиновый фреш приготовят при тебе, и вовсе вогнала бедную женщину в ступор.

Я говорил, говорил, говорил. Алла слушала внимательно, но постепенно её глаза начали слегка рассеянно блестеть. Роль Синдбада-морехода начала откровенно утомлять. Карьера блогера, способного трындеть несколько часов не умолкая, не для меня. Да и Алла начала уставать от такого количества информации. К тому же в голове не пропадала мысль, что сегодня я впервые полез в портал второй раз за день. Как бы это не привело к нежелательным последствиям.

— Спасибо огромное, — сказал я, вставая из-за стола. — Но мне пора.

— Да что вы, Александр, время детское совсем, посидите еще, — предложила хозяйка.

— Не сегодня, Алла. Мне и вправду идти надо.

Она вдруг подошла ближе. Её губы легко коснулись моих. Раз. А потом, почти без паузы, ещё раз — дольше, крепче.

Я осторожно положил руки ей на талию, пытаясь притянуть ближе, но она вдруг отстранилась.

— Нет. Хватит. Не сегодня.

В голосе прозвучало что-то такое, что отбило любое желание спорить.

Что ж, значит, не сегодня.

Глава 12

Вернулся я домой воодушевленным. Не сказать, что вприпрыжку — возраст не тот, да и стиль не мой. Но шаг стал пружинистей. И, кажется, это заметила даже тётя Женя, обладая своим, сугубо избирательным зрением.

— Радостный ты, Сашка, какой-то. С чего бы? Неужели бабу нашел? Дело, конечно...

— Ты помнишь, мы договаривались? — оборвал я её матримониальные рассуждения. — Так что подумай, стоит ли продолжать этот разговор?

Эти границы я обозначил сразу, в первый же день по приезде. Помощь — да, участие в моей личной жизни — нет. Может, тёте Жене и хотелось бы обсудить «почему я потерял работу и как это было» или «сколько можно жить бобылем», но угроза уехать подействовала. Я не шутил, и она это поняла. И с тех пор правила соблюдались.

Женат я был дважды. Один раз — по любви и безболезненно, второй — по глупости, но тоже почти без потерь. После этого понял, что длительное совместное существование — не моё. Отношения — пожалуйста, если обе стороны уважают границы. А семья? Нет, спасибо. Аргумент про стакан воды на смертном одре меня не убеждал. В конце концов, я ведь тоже могу поинтересоваться, почему сама тётя Женя, овдовев в далёкой уже молодости, так и осталась одна в четырехкомнатных хоромах. Но это было бы больно. А боль причинять я не хотел. Так что сохраняем нейтралитет, и всем от этого только лучше.

А с Аллой... Честно — не знаю, что на меня нашло. Не влюблённость. И даже не вожделение. Просто не хочется, чтобы всё это вдруг прекратилось. Она чем-то зацепила. Спокойствием? Улыбкой? Тем, как держит дистанцию? Неважно. Главное — теперь на той стороне кто-то вроде бы ждёт. А значит, и сам я там — не просто турист.

Это в школьную пору чудесную девочке достаточно кафе-мороженого и похода в кино. Дамам постарше нужны более весомые аргументы намерений мужчины. Конфеты — хорошо, но мало. Да, можно купить еще «рафаэлок», практика показала — это работает. Но надо что-то посущественнее. Какой-нибудь хрестоматийный дефицит.

Цветы — мимо. Думал уже об этом. нет. А вот еда — универсальный ключ. Колбасу с сыром видел, Алла сама говорила, что носят. Особенно заведующим. Всё через них — дефицитные лекарства, оформление посыльного листа для получения инвалидности, сроки выписки, правильность диагноза. Они могут как помочь, так и навредить. Идем дальше. Заморские фрукты? Вон, в «Пятерочке» этого добра навалом — от мифических бананов до совсем уж невиданной при советской власти экзотики под названием помело. Или грейпфрутов. И никаких штрих-кодов. Вот только объяснить их появление... Я ведь, согласно легенде, в Новоторске уже неведомо сколько отдыхаю. Какой банан выдержит такой срок хранения? Икра! В этом году явно случился кризис перепроизводства, ее предлагали везде, причем по акции, что говорило о серьезном затоваривании складов. С качеством можно было и проиграть, читал о таком. Но я сделаю хитрее: баночку куплю, а содержимое, чтобы никаких опознавательных знаков не осталось, переложу в безымянный пластиковый контейнер. Заодно и попробую. Сойдёт за контрабанду — мол, приятель с Камчатки передал. Ни упаковки, ни этикеток, чистый подарок.

Операция по подготовке серьезного презента завершилась в кратчайшие сроки. А что там готовиться? Зашел в магазин, потратил деньги, и получай, что хочешь. Уже подходя к кассе, я оглянулся на витрину с колбасой. Вот Фёдор ни разу не заведующий, а я ему за помощь только копеечный фонарик отдал. А подарок переложу в простой полиэтиленовый пакет. Конечно, в подвале наверняка есть грызуны, но можно подвесить сверток к потолку. Вот это я молодец. Сам удивляюсь, насколько.

***

Как хорошо, что не надо гадать о времени суток — вот сколько здесь, столько и там. Так что перелез я в пять вечера. Алла в это время точно после работы домой пойдет. Она сама говорила, что не любит задерживаться. Позвоню из телефона-автомата, чтобы не быть хуже татарина. В любом случае даме надо подготовиться — макияж поправить, прическу освежить.

Минут пять я потратил на прилаживание свертка с подарком для Федора. Под самым потолком очень удобно висела лампа, вернее, ее останки. Пока подтащил поддоны, пока приладил. Зато получилось на славу, ни одна крыса не доберется. Хорошо, что сегодня прохладно — всего плюс восемнадцать, пришлось надеть ветровку. Вот в карманы куртки все гостинцы и уместились.

Интересно, кот Призрак грызунов ловит? Проверить трудно, после того случая, когда я забил нору крысам битым стеклом, они вроде не появлялись. И здесь я следов пребывания не замечал.

Блин, с колбасой этой позабыл об осторожности. Сунул ключ в замок, повернул два раза, собрался уж выходить, и только тогда услышал, как кто-то, тяжело вздыхая, идет по дорожке. Так и простоял, держась за ключ в замке, несколько минут, пока не удостоверился, что никого нет.

Будка с телефоном-автоматом стояла на том же месте. А куда ей деваться? Бросил в прорезь двухкопеечную монетку, набрал выученный наизусть пятизначный номер. А в ответ — одни гудки. Попробовал еще раз — тот же результат. Может, в магазин вышла? Или мусор выносит? В конце концов, я не предупреждал. Ладно, погуляю минут пять, попробую еще раз.

Начал открывать тяжеловесную металлическую дверцу, и услышал сзади возмущенный женский возглас:

— Смотреть надо!

А что я могу? Будочка довольно узкая, разворачиваться в ней — то еще испытание, вот и выходишь наружу, пятясь.

— Ой, Александр, это вы?

Я буркнул что-то в ответ, и вдруг понял, кто меня окликнул. Да уж, многозадачность — не моя суперсила.

— Здравствуйте, Алла. Представляете, звонил вам, никто не отвечает. Шел вот мимо, знаете, думаю, дай, позвоню.

— На работе пришлось задержаться. Бумаг много скопилось. Ну раз вы тут случайно оказались, — довольно иронично заметила Алла, — приглашаю к себе. Или у вас другие планы были?

— Так, собственно, за этим... Вот...

Странно, откуда такой приступ косноязычия? Вроде всю жизнь был из тех, кто за словом в карман не лезет. А тут блею как влюбленный восьмиклассник на первом свидании.

Ладно, с морально-волевыми разобрался, рядом с дамой пристроился, можно идти. В помощи та не нуждается — в руке держит только сумочку

— Сразу предупреждаю: у меня дома бардак. Утром так спешила, что убраться не успела.

— Да лишь бы сверху не лилось.

Шутки за триста — наше всё. Но что еще говорить, когда звучит такое вот заявление? Я был совсем недавно в этой квартире, максимум бардака, который там можно увидеть — немытая чашка в мойке. Кокетство, короче.

Не угадал. Не только чашка, прямо на кухонном столе, но еще и тарелка с ложкой. Для среднестатистического мужика бардак — это туалет пивного бара в пятницу вечером. А когда надо ерунду какую-то в пределах одного помещения переместить, и сделать это можно за пару секунд, то не в счет.

Я, конечно, стоял в прихожей и делал вид, что долго разуваюсь, пока не получил разрешение:

— Ну не стойте, проходите.

— У меня тут для вас сюрприз. К чаю, наверное.

Я вернулся в прихожую, вытащил из кармана контейнер, в который совсем недавно переложил содержимое двух баночек икры. Чуть крупновата и слегка пересолена, но вполне съедобная. Для советской гражданки, даже и с некоторым доступом к дефициту, самое то. Не вынос мозга, но событие не рядовое.

— Ого, — сказала Алла, взяв контейнер и повращав его, будто пыталась заметить какое-то несоответствие. — Неожиданно. Серьезный гостинец.

Дешевле «Рафаэлок», кстати. Но то ж конфеты, хоть и иностранные, а это икра — один из главных символов достатка.

***

Как-то общение стало... слегка натянутым, что ли. Нет, мы болтали, Алла вполне искренне смеялась над моими шутками и анекдотами «на грани». Но чувствовалась какая-то недосказанность. Вот вроде прямо сейчас она параллельно с нашим разговором думает над чем-то еще. Может, на работе проблемы какие-то? Но нет, я не буду ее спрашивать.

Музыку Алла включила чуть позже, и даже извинилась, что сразу этого не сделала. Как же назывались эти сборники для дам среднего возраста? Обычная фоновая музычка, саксофон непритязательно выводит нечто легкое и романтичное. Но вот сейчас вспомнил — пользовалась эта жвачка устойчивым признанием. На третьем месте после «Арабесок» и альбома Челентано «Soli». Спрошу у Валеры, если не забуду. Вернее, если будет интересно.

К поцелуям мы перешли довольно неожиданно. Для меня — так точно. Переход между моментом, когда я еще сижу и пью чай и тем, когда мы уже стоим и пытаемся одновременно проникнуть в одну и ту же точку пространства с разных сторон, как-то вылетел из головы. В памяти не сохранился.

В любом случае мне это понравилось. Очень свежо. Давненько я такого не переживал.

И вроде переход к следующему шагу был логичным. Мы же не пионеры, люди взрослые, что тянуть? В зрелом возрасте есть свои плюсы, не может не быть. По крайней мере присутствие некоторой упрощенности в отношениях — один из них. Но что-то пошло не так. Стоило мне начать исследования поясничной области хозяйки, как она сразу оттолкнула меня. Не грубо, не, довольно мягко даже, но весьма прямолинейно.

— Нет, Саша, — выдохнула она. — Пожалуйста, не надо. Прошу вас.

Ладно, я не горячий горец в состоянии гона, я всё понимаю. Но говорить ничего не собираюсь. И не потому что дышу как загнанная лошадь, что неудивительно, после таких-то экзерсисов. Просто у меня никаких претензий вот прямо до этой секунды не было. Так пусть их выскажет другая сторона.

— Извини, — Алла внезапно перешла на «ты». — Просто... Я слишком боюсь этого... Мне кажется, что я потеряюсь в этом, если... Понимаешь? В итоге ты пропадешь, и это... будет больно.

— Окей, — сказал я. — Никаких обид. Пойду я тогда, наверное. Извини, что побеспокоил.

А вот плакать было явно чересчур. Не стоило этого делать. Более поганым бывает только предложение дальнейшей дружбы.

Уже обуваясь, я увидел висящую на стене декоративную тыковку. Помнится, читал о старинном украинском обычае дарить тыкву неудачливому жениху. Пипец как символично.

***

На улице уже я точно успокоился. Что произошло? Да, в сущности, ничего. Ну, сорвалось приятное времяпровождение — не трагедия же. Да, дама симпатичная. Да, были намерения. И что? Жизнь большей частью состоит из несбывшихся желаний.

Сдается мне, тут не последнюю роль сыграло мое внешнее сходство известно с кем. А у Аллы, похоже, сценарий брошенки крепко засел в подкорке. Мол, один раз уже доверилась — и хватит, второй раз в ту же реку не полезет. Или её отпугнула моя таинственность, и риск, что я исчезну внезапно и навсегда. А может, и то, и другое. Непонятный мужик с внешностью козла из прошлого. Как-то так. Но обидно, себя-то обманывать незачем.

Ну и всё. Пора домой. Лягу, включу какого-нибудь старого блюзмена, и слегка себя пожалею. Lord, I work five long years for one woman... and she had the nerve to kick me out. Вот ведь в тему. Прямо не песня, а диагноз.

Я уже подходил к подвалу, когда услышал изнутри, как голос диктора объявил: «А сейчас для слушателей „Маяка“ звучит „Бразильская бахиана“ композитора Вилла-Лобоса».

— Задрали своей бахианой, — пробормотал Фёдор. — Каждый божий день, сколько можно уже? Давай «Траву у дома»! — и запел, неимоверно фальшивя: — Земля, гля буду, в на́туре...

Я постучал в дверь и покашлял.

— Саня? Заходи! — крикнул Фёдор. — Давно тебя жду.

— Привет. А как ты узнал, что я здесь?

— Элементарно, Ватсон, — прокряхтел он, подражая голосу актера Ливанова. — Ключа на гвоздике нет, значит, ты снаружи. Сам рассказывал, что долго здесь находиться не можешь, вот я и решил подождать. За колбасу, кстати, спасибо. Духовитая.

— Мировой закусон?

— Так я не бухаю. Так, с чаем бутерброды поем.

— Тебе чай черный или зеленый?

— О, на горизонте появились богатые родственники, — с издевкой произнёс Фёдор. — Говорено уже, не хрена к хорошему привыкать. Краснодарский номер тридцать шесть — наше всё. Или слона доктора подгонят за услугу какую. Мне пойдет. Вон, аванс получил сегодня — уже и праздник.

Слова об авансе больно ткнули. Я вспомнил, что Фёдору осталось жить всего два месяца — его изобьют до смерти в этот же день, только в сентябре. Тут, и правда, сорт чая — мелочь.

— Чего молчишь? Задумался что-то.

— Да так, вспомнилось... грустное. Слушай, а ты обычно когда с работы уходишь?

— Бывает в шесть, или даже позже. Что мне дома делать? На стены выть? У меня даже телевизор поломался. А приемник — вот, с собой. На кухне еще радиоточка висит. Тоже «Бахиану» крутят, будь она неладна. Как заведут, аж душу вынимает. Или еще хуже, сонату для фортепиано номер двадцать три. Чрезвычайно примечательно, дорогие слушатели, что «Аппассионату» очень любил Владимир Ильич... Тьфу, — Фёдора даже передернуло. — А меня с неё мутит.

— Слушайте, Харитон Прокофьевич, свои «Валенки» и не выпендривайтесь, — вспомнил я старинный анекдот.

— Да уж, — хохотнул Фёдор. — Про меня.

Может, сказать? И плевать на фатализм. Обидно, что этот хороший мужик вот так глупо погибнет. Я даже набрал воздуха, чтобы начать говорить, но потом передумал. Мысли по этому поводу есть, но лучше я их озвучивать не буду. Вместо этого я спросил:

— У тебя в авансе есть какой-нибудь рубль мятый и рваный? Давай поменяемся. Я тебе металлический дам взамен, с любителем Бетховена.

Порылся в кармане и достал монетку с профилем Ленина.

— Всё эксперименты ставишь? Если ветхий, до твоего времени не доживет? Ну, держи, — Фёдор вытащил тощую стопку купюр из кармана, перебрал, и дал мне рубль.

Бумажка и правда, непонятно почему задержалась в обращении — когда я взял ее, она повисла в руке как тряпочка.

— И гвоздик какой-нибудь. Или шурупчик.

— Этого добра у меня валом. Держи. Бесплатно.

***

Переход дался тяжко. Не знаю, по какой причине, но всего лишь трехчасовое путешествие вызвало жесточайшую слабость. Чтобы прийти в себя, съел целую горсть карамелек, только после этого отпустило. Измерил глюкозу — три и две десятых. Бросил в рот еще конфетку, и полез в карман за вещами из прошлого. Что и следовало доказать — ни рубль, ни пара болтиков путешествия в будущее не выдержали. Труха какая-то.

Положил поудобнее фонарик, чтобы было видно, куда вставать, и узрел Призрака. Котейка сидел, совершенно неблагородно пытаясь поймать зубами блоху на правой задней лапе. Наконец у него получилось, и он тут же уселся, уставившись немигающим взглядом.

— Что смотришь? Посмеялся бы, да не можешь? Ничего у меня сегодня не вышло. Пойдем домой, покормлю тебя.

Кот подошел ко мне, потерся лбом о ногу — и ушел в тот угол, откуда я только что вылез.

Да уж, даже загадочная животина не желает со мной общаться...

— Саша, дорогой, где тебя носит? — начала тётя Женя, стоило мне войти в квартиру. — Завари мне чай, будь добр. И не пускай ты сюда этого кота уже! Он на меня смотрит, словно я должна! Представляешь? Сидит, пялится, а я начинаю думать, что этой скотине отдать, чтобы отстала?

— Я видел его на улице. Так что успокойся, больше он тебя сегодня не побеспокоит. Сейчас поставлю чайник. Только сделаю ромашковый. Ты и так спишь плохо.

— Ирод ты, Санька. У меня жизнь хреновая, и ты со своей бурдой еще...

— Хорошо, если не ромашка, то мелисса с мятой.

Я пошел на кухню, завозился с чайником, и вдруг услышал из тетижениной комнаты грохот. Упала, что ли? Бросился туда, и увидел мою тетку, лежащую навзничь на полу. Она раскинула руки, будто пыталась начать обнимать кого-то.

— Теть Жень, ну что же ты? Давай, подниму. Не ушиблась?

И только сунув ладонь ей под затылок, я вдруг понял, что она не дышит.

Глава 13

Наверное, когда я увижу Аллу в следующий раз, надо поблагодарить ее, что отшила. Иначе я попал бы домой слишком поздно, а потом бы корил себя, что мог помочь. На самом деле никто бы не помог. Сердце просто остановилось, а удачные домашние реанимации, да еще и в таком возрасте, это ненаучная фантастика. Это мне судмедэксперт сказал. А мнению специалиста стоит доверять.

Первые минуты я пребывал в ступоре. Просто не знал, что делать. Позвонил в «скорую», там отреагировали спокойно. Сказали, что приедут. Прибывшие медики зафиксировали смерть, вызвали ментов. Мол, надо вскрытие, такие правила. Короче, закончилось все не скоро. И я успел позвонить инициатору — двоюродной сестре.

Люба ответила не сразу. Может, спала уже — двенадцатый час, будний день. Но первое, что спросила, было:

— Умерла?

— Да. А ты прямо телепатка.

— Саша, ну о чем ты можешь звонить в такое время? Не о прокисшем молоке, правда?

— Это Бродский...

— Слушай, вот только стихи осталось обсуждать. Что с похоронами?

— Не знаю пока. Её забрали на вскрытие.

— Блин... Послушай, иди тогда с утра в морг... Ну где они там вскрывают? Узнай, когда дадут справку о смерти. Наверное, у них есть похоронное бюро. Короче, узнай, сообщи потом. Как не вовремя... У меня тут... Извини, Саш, это я спросонку, наверное. Нужна будет помощь, свистни, я Колю отправлю к тебе.

Вот только Любиного мужа мне тут не хватало. Бывает же такая несовместимость — человек вроде не козёл, не чавкает за столом, даже вежливый. А рядом находиться не можешь. Как Фёдор про «Бахиану» сказал — аж душу вынимает.

Ничего сложного, в отличие даже от недавней истории. Как в магазине — заплатил, выбрал, получил. Ситуация упрощалась еще и тем, что родственников у тети Жени было совсем мало — только я один, да Люба со своей семьей. Ну и плюс соседки. Камерные похороны.

***

После поминального обеда, когда Коля пошел курить, сестра снова села за стол, с которого только что убрали тарелки.

— Садись, Саша, разговор есть.

Признаться, сказано это было таким тоном, что я на секунду заподозрил, что сейчас договоренности порушатся, и она начнет требовать свою долю. Всё же я знал Любу с детства, но люди и за гораздо меньшее разборки прямо на краю могилы начинают устраивать.

— Говори, — ответил я, располагаясь напротив.

— Вот, это тебе, — она расстегнула сумочку и вытащила оттуда большой конверт из плотной бумаги. В такие запечатывают документы, чтобы не складывать их.

Она достала сначала бумаги на квартиру и подала мне. Я видел копии, и даже удивился, что тетя хранит оригиналы где-то отдельно. Но детальных раскопок не проводил. Потом — завещание. Всё официально: гербовая бумага, штампы, подпись нотариуса. Взглянул на дату — за месяц до моего приезда. Текст был довольно лаконичным. Квартира и денежные средства, находящиеся на счетах аж в трех банках, доставались единственному наследнику — Базилевичу Александру Станиславовичу, родившемуся пятого декабря одна тысяча девятьсот семьдесят первого года в городе Новоторск.

А ведь она могла просто... не показывать. Всё в руках у Любы было. Мало что кому обещал.

— Спасибо, конечно, — я зачем-то перевернул бланк завещания, будто ожидал увидеть там дополнительную информацию.

— Сашка, вот скажи, что ты за человек такой? Подумал ведь сейчас, что я тебя намахать могла?

— Подумал. Но ты же не обманула.

— Эх, Саня, — она наклонилась через стол и разворошила мне волосы на темечке. — Я же люблю тебя. У меня ты один остался. Неужели я за сколько-то там тысяч баксов совесть продам? Договора из банков, теть Женя говорила, где-то в ящике комода.

— Я видел.

— Ну да, чтобы счетовод деньги не заметил, — грустно улыбнулась Люба. — Всё, мы поедем. Завтра на службу. На один день всего и отпустили. Звони.

***

На ту сторону я собрался только после того, как отметили сорок дней со дня смерти тети Жени. Я не забыл, просто впал в какую-то апатию. Ничего не хотелось. И мысли про ту сторону я лениво отгонял. Ну что там сейчас делать? Валеру охмурять? Он уже давно завербован с потрохами. Каждый раз как прихожу, начинает смотреть влюблёнными глазами. Не на меня, слава богу. На рюкзак, в котором лежит очередное богатство.

Наконец, я отогнал лень, выбрал на той стороне день с хорошей погодой, собрался, и полез в портал. Давненько меня здесь не было: даже паутиной проход затянуло, и она противно налипла на лицо. Встав на той стороне на ноги, я вытерся влажной салфеткой, а потом долго думал, куда ее деть: анахронизм ведь. В итоге сунул в кармашек рюкзака.

Валера встретил меня как родного брата, вернувшегося из дальних странствий.

— Дядя Саша, здравствуйте! А я уже думал, не случилось ли с вами чего?

— Жив, как видишь. Готов?

— Как пионер, дядь Саш. Ради хорошей музыки...

— Будет тебе хорошая. Садись.

Пока меломан наслаждался музыкой, я читал. Всё тот же Жюль Верн, славный двенадцатитомник с серыми обложками, издававшийся еще в пятидесятых. Наверное, шестой том будет последним. Сил моих больше читать это нет. Как я в детстве от этого всего с ума сходил? Ну «Вокруг света за 80 дней» еще куда ни шло. Но вот это «В стране мехов» — за гранью. Скука смертная и снег. Дошел до четвертой главы и от нечего делать начал читать в конце тома статью какого-то Щербакова о Филеасе Фогге. Вот как надо писать научпоп: всё по делу, простым языком, доступно. Даже я понял всю правду о линии смены дат.

— Хороший альбом, — с видом знатока сообщил Валера, снимая наушники. — Кто это?

— Сноуи Вайт. Перевести можно как «снежная белизна». Несмотря на псевдоним, похожий на стиральный порошок, играет качественно. Обратил внимание на песню «Bird of Paradise»? Одиннадцать недель в британском хит-параде. Такая вещь не может быть без подражателей. Уверен, года не пройдет, кто-нибудь похожее выдаст.

Хорошо делать предсказания, когда знаешь наперед. Brothers in Arms — великая песня, спору нет. Но похожа, что ни говори.

— А еще разок можно послушать?

— Только одну песню.

— А новый альбом Гилмора слышали?

— Это какой? About Face? Слышал, конечно. Состав там собрался звездный. От Стива Винвуда и Рэя Купера до Джона Лорда. Но на выходе... Я бы сказал, что на любителя. Даже добавлю слово «большого». Ничего выдающегося. Если хочешь, принесу в следующий раз.

— Ну раз вы так говорите... Хотя Лорд...

Валера — пёпломан. Он с придыханием говорит о всех альбомах группы, даже первых двух, с Эвансом, которые слова доброго не стоят. Слышал всё, с ними связанное. Даже жалкие потуги Гилана и сольники Гловера и Лорда. И это добро без исключения получало от него самые высокие оценки. Ладно, Whitesnake — временами вполне годный проект, спору нет. Из песен Rainbow можно соорудить неплохой сборник, часа на два, наверное. Но такое почти религиозное поклонение... Это пройдет со временем, конечно. Но сейчас я собираюсь этим фанатизмом воспользоваться на полную катушку.

— Кстати, слышал, Deep Purple воссоединятся? В золотом втором составе. Альбом скоро выйдет.

— Да нууууу... — Валера сел на стул, глядя, будто узнал от меня, что за углом приземлилась летающая тарелка с инопланетчиками. — Когда?

— Узнаю подробности — сообщу. Ладно, до встречи.

***

Я честно выждал две недели. Валера должен был дозреть. У него сейчас качественно новый этап начался. Перед этим он просто новую музыку слушал. В хорошем качестве, но не невесть что. Прошло бы время, и всё это появилось своим чередом. А тут на горизонте то, во что и не верил даже.

Нет, один раз я на той стороне был — отнес Фёдору пакет с продуктами. К колбасе добавил чай. Будет знать, как издеваться.

Валере я скачал бутлег Rainbow. Оказывается, у них и в восемьдесят четвертом были концерты. Три штуки в Японии. Качество так себе — кто-то писал из зала, но сам факт...

Вот что значит дефицит желаемого продукта! Это понять очень трудно, когда ты можешь скачать все альбомы, лениво рассуждая, чем германский релиз хуже японского, и где звук чуть глуше, да еще и перебор с высокими частотами. И бутлеги за все годы существования группы лежат одним архивом, и ты можешь только посочувствовать и музыкантам Rainbow, и персоналу, когда они фигачили по сотне концертов в год, производя натуральный чёс по Европе и Японии. А тут до сих пор разговоры из серии «у одного чувака есть знакомый, который встречался с моряком, и тот в Швеции ходил на Блэкмора». А там, может, и зал не полный был, и билеты в последний час продавали за копейки, так что и советский моряк мог купить.

Валера слушал. Я не мешал. У меня вон, есть пятый том Стивенсона. Отличный писатель, как я мог предпочесть ему Жюля Верна? Наверное, у меня что-то в голове не в ту сторону сдвинулось. «Уир Гермистон» — супер роман. Жаль, не закончен. Намного сильнее «Острова сокровищ». Потом еще раз перечитаю. А сию минуту надо возвращаться к Валере. Он уже теребит в руках наушники. Закончилось, значит.

— Ну что?

— Мощно, — ответил он.

Я, собственно, других оценок не ждал. Это ж Блэкмор, живое воплощение гитарного бога.

— Помнишь, я говорил, что выпустят новый альбом пёплов? — лениво спросил я, засовывая в книгу закладку.

— Да? — насторожился Валера.

— В октябре выйдет. Двадцать девятого числа. Называется «Perfect Strangers». Восемь треков, ровно сорок минут звучания.

— Полтора месяца почти, — разочарованно сказал Валера, тяжело вздохнув.

— Одну песню можно послушать сейчас.

— Так что же вы молчали?! Пожалуйста!

Да уж, только что было битых два часа концертной записи любительского уровня, и тут в уши парню хлынул чистейший звук — сначала клавишные, потом быстрый отбив баса, и вот уже Гилан поёт бодрую песню, полную прозрачных намеков про заход через заднюю дверь. В полный осадок Валера выпал от гитарного соло Блэкмора на четвертой минуте. Сомнений тут остаться не должно — никакие подражатели такое не сыграют.

— Отпад, — только и сказал Валера.

— А весь альбом услышать хочешь? — слегка улыбаясь, спросил я.

***

Валера поверил сразу. Думаю, к этому моменту он пребывал в твердой уверенности, что у меня прямой канал связи с EMI, или «Полидором», не помню уже, где Deep Purple записывалась тогда.

— И... что надо? — задал он ключевой вопрос.

— Сущая ерунда, — я помолчал, пока сворачивал наушники и складывал их в рюкзак. — Надо нанести травму одному молодому человеку.

— В смысле?

— В прямом. За слова отвечать надо. Я тебя за язык не тянул, когда ты клянчил новые альбомы, и обещал, что сделаешь за это что угодно. Говорил?

— Да, — растерянно кивнул Валера.

— Не переживай, убивать и калечить никого не придется. Сильный ушиб, перелом конечности, не более того. Просто чтобы человек недельку-другую отдохнул.

— Но как?..

— Ты парень взрослый, физически крепкий. Придумаешь как. Бери бумажку, пиши. Базилевич Леонид, двадцать два года, Красных Конников, пятнадцать. Записал? Знаешь, где это?

— Да, — прошептал Валера.

— Он ходит на дискотеку в ДК железнодорожников, в пятницу, субботу, и воскресенье. Домой возвращается ближе к полуночи. Понял? Он высокий, метр восемьдесят пять, брюнет. Носит небольшие усы. Запомнил? Валера!

— Да, дядь Саша.

На моего подельника было тяжело смотреть. Он будто сморщился в два раза. Лишь бы плакать не начал.

— Сроку тебе — до понедельника. Понял?

Я наклонился ближе и тихо сказал:

— Валера, без истерик. Всё предельно просто.

— А за что его?

— Кажется, мы договаривались. Спрашивать могу только я. Кроме этого, дам тебе денег на семьсот сорок седьмой «Акай». Ты же сам говорил, что есть на примете.

— Две тыщи, — Валера широко открыл глаза. — Правда, дядь Саша?

Сработал козырь. Akai GX-747 — мечта любого советского меломана. Неубиваемый аппарат с отличными характеристиками. Ценник конский, конечно, но как раз я могу себе покупать такие вещи довольно часто. Правда, только здесь и без возможности экспорта, но это уже, как говорится, нюансы.

— Правда. Я своё слово держу. Записи, дека — всё будет твоим, как только я увижу указанного человека в больничке и в гипсе.

— Сделаю!

Надежда на Валеру у меня твердая: не пройдет и года, как он сядет за хулиганку, в пьяной драке раскроив кому-то лицо «розочкой». Ведь не первый раз в жизни он будет драться?

***

В понедельник, двадцать четвертого сентября, всё прогрессивное человечество отмечало день рождения славного сына советского народа, верного ленинца, Генерального Секретаря ЦК КПСС Константина Устиновича Черненко. В просторечии — Кучера. Сегодня он заслуженно станет трижды Героем Социалистического Труда. Короче, днюха у мужика.

Я за именинника рад, но не до того сейчас. Я иду в студию звукозаписи. Десять утра, как-никак, должна быть открыта уже. Деньги нёс с собой. Купил по объявлению, как раз утром получил. Сотки, полтинники, четвертаки и червонцы. Всего две с половиной тысячи. Мне, как уже говорил, не жалко. Если эти фантики могут спасти брата и тем самым не прекращать мамину жизнь в бесконечный кошмар, я принесу ещё.

Прямо на улице практически столкнулся с тетей Женей — моложавой, в модном бордовом плаще, на голове — умопомрачительная завивка. Почти ноль косметики, разве что губы чуток подкрашены. Именно так должен выглядеть освобожденный парторг крупного советского завода.

Хорошо, что я ее вовремя заметил и обошел по широкой дуге. Как-то не очень хотелось с ней встречаться. Не только Алла способна уловить портретное сходство со Стасом. Так что — нет. Да и что бы я ей сказал?

Странно, но у Валеры было еще закрыто. И лампочка сигнализации горела, значит, с охраны не снимал никто. Замели в кутузку? Или сам огрёб от брательника?

Но нет, опоздал просто. Вон, идет, понурясь. Что, Иванушка, невесел, что головушку повесил? Сейчас узнаю.

Валера отпер замок, вошел внутрь. Через минуту погасла сигнализация — значит, отзвонился на пульт охраны. Мой выход.

Входная дверь здесь слегка поскрипывает. Думаю, Валера специально не смазывает петли, чтобы слышать, если кто пришел. Вместо колокольчика.

— Через десять минут приходите! — крикнул Валера из кладовки, в которой хранились пленки. — Еще не открылись!

— Да мне всё равно.

— Здравствуйте, дядя Саша, — уже не так уверенно сказал парень.

— Ну, не томи! Сделал? Деньги я принёс.

Он покраснел, потом побледнел, на лбу выступили капельки пота.

— Я... Я не смог, — выпалил он. — Что хотите, делайте, я такое...

«Да ты что, Валера...» — попытался я сказать, но голос не вышел. Только рука непроизвольно сжалась в кулак. Что мне с ним делать? А ничего. Это ни на секунду не остановит Лёньку, точно так же, как и тогда, он скажет своё: «Не бзди, Саня, всё будет ништяк!», и уедет, чтобы уже не вернуться.

Что-то мне совсем тяжко стало. Пошел и сел на лавочку, по-стариковски, с подкошенными ногами. На кой ляд я водил хороводы вокруг этого Валеры? Хвост распушал, эрудицией козырял. Надо было познакомиться с каким-нибудь санитаром в больнице, напоить его пару-тройку раз, и всё...

Да ничего бы не получилось... Как говорил Фёдор — гомеопатическая вселенная не даст. Или гомеостатическая? Какая, к чёрту, разница? Ни хрена у меня не вышло!

— Ой, мужчине плохо, — защебетал возле меня девичий голос. — Ира, давай посмотрим, видишь, не в себе человек! Может, ему в больницу надо!

Я поднял голову. Точно, девчонки из медучилища, наверное, на занятия идут, белые халаты в руках держат свёрнутыми.

— Спасибо, девчата, — как можно спокойнее сказал я. — Всё нормально. Так, задумался просто.

И чтобы доказать свою состоятельность, встал и пошёл в сторону больницы. Пойду домой, а там мне никто не помешает.

И уже возле ворот, поравнявшись с будкой телефона-автомата, я увидел того странного милиционера, который хотел меня отвести в участок для выяснения личности. Как его? Алла ведь называла фамилию. Вот память дырявая! Вспомнил!

— Лощилов, слышь...

— К представителю...

— Да замолчи, Лощилов! Хочешь поймать преступников?

Глава 14

Вот ведь наивных граждан в милицанеры при советской власти записывали! Вот уж не знаю, в каком учебном заведении товарищ Лощилов постигал науку охраны общественного порядка, но учился он там явно спустя рукава. Он даже не поинтересовался моими паспортными данными! А историю, достойную сценаристов телеканала НТВ, съел и не поморщился. Я же сообщил, что слышал, как трое молодых людей планировали гоп-стоп, причем именно в отношении конкретного гражданина и в определенное время. Даже на вот этом самом месте.

Спрашивается, а почему я порушил довольно недвузначно высказанное желание подчиниться судьбе? Хочу проверить, это мне просто не повезло, или всё же вселенная сопротивляется. Может, не стоит складывать лапки? Пойти, допустим, к тёте Жене, и припрячь её? Да, придется открывать своё инкогнито, рассказывать про портал, и даже доказывать его существование, но пусть так и будет. Зато она с изяществом асфальтового катка возьмет дело в свои руки. Даже не спрашивая, отвесит Лёньке подзатыльник, и запрёт в кладовке. Хочешь — не хочешь, а неделю он никуда не поедет. Она способна...

Сам я спасать Фёдора не пойду. Во-первых, я ни разу не боец. Последняя драка с моим участием произошла классе в восьмом, наверное. Никаким спортом я не занимался. То есть, если дело дойдет до мордобоя, то я могу запросто лечь рядом с жертвой преступления. Ведь они избили до смерти крепкого и ни разу не старого мужика только потому, что тот сопротивлялся. А какие-нибудь подручные средства типа палки, велосипедной цепи, или арматуры тоже требуют тренировок и опыта. Поэтому привлечение представителя власти мне кажется вполне оправданным. Надо будет — впишусь. Но очень надеюсь, до этого не дойдет. Скорее всего, увидев Лощилова, они крикнут «Атас, мент!», или что там вопят об опасности на этом временном промежутке, и разбегутся.

Я занял наблюдательный пост в укромном месте, когда на часах было без четверти шесть. Фёдор ещё не ушёл — где-то он лениво переругивался с невидимым собеседником. Голос, которому позавидовал бы Том Уэйтс, трудно спутать с чьим-то еще.

Где спрятался Лощилов — не знаю. Может, и вовсе не пришел, оценив информацию как попытку розыгрыша. На такой случай я прихватил в подвале кусок трубы, но опять же — это больше для самоуспокоения.

Вот вроде и светло, и не поздно, и географически практически центр города — а возле больничных ворот никого. Пять минут назад процокала каблучками женщина лет сорока с авоськой, в которой несла что-то округлое, завернутое в газету. Еще перед этим прошли какие-то пионеры, наверняка собравшиеся на спортивную секцию — один из них нес подмышкой кеды. И всё. Тишина, будто не седьмой час вечера, а третий ночи.

А вот и Фёдор. Остановился, вытащил из кармана брюк пачку «Примы». Выудил сигарету, сунул в рот, достал спички. Первая не загорелась — только вспыхнула, чтобы сразу погаснуть. Он затолкал её обратно в коробок, и от второй уже прикурил.

Пока я разглядывал крайне увлекательную процедуру с участием легендарной «Примы» и не менее знаменитых советских спичек, на сцене появились новые персонажи. Эти? Идут вдвоем, о чем-то спорят жестикулируя. Поравнялись с Фёдором... и прошли мимо.

Он пошёл в сторону нашего дома. А куда ему ещё идти? Может, тётя Женя ошиблась, и нападение случилось не в этот день? Столько лет прошло, могла и ошибиться. А я не проверял. Идёт, никого вроде. Вот до моей засады осталось метров двадцать, не больше...

— Мужик, дай закурить, — услышал я.

***

Откуда они взялись? Как чёртик из табакерки... Угадал — трое. Фигуры подростковые. Не очень рослые, кстати, Фёдор выше любого из них. В детстве не хватало животного белка в пище?

Фёдор выдохнул дым, бросил взгляд в сторону подошедших и, не вынимая сигарету с губ, сказал:

— Свои иметь надо.

— Чё? — удивился один.

— Сигареты, говорю, свои иметь надо.

Немая пауза. А потом короткая разминка по хрестоматии:

— Дядя, не хами.

— Папку своего дома поучишь, как себя вести.

Ударил первым тот, что стоял до этого чуть в стороне. Красиво изобразил, в челюсть. Нокаута не случилось, но нокдаун — точно. Фёдор явно поплыл, пошатнулся, сделал шаг назад. Нападавшие стояли и ждали. Вот просто смотрели, опустив руки, как сторонние наблюдатели. И между собой не говорили. Но на попытку дать сдачи отреагировали, уже втроём.

Когда Фёдор оказался на земле, я понял, что медлить больше не стоит. Это именно то нападение, и добром оно не кончится. Я ринулся из кустов, сжимая в руке кусок трубы, и тут же, по закону подлости, споткнулся, и упал, больно ударившись коленом. Пока встал, пока поднял отлетевшее в сторону оружие, прошло секунд пять, наверное. Для драки — довольно большой промежуток. Я могу и опоздать.

Новый звук ворвался в вечерний воздух неожиданно. Прямо резанул по ушам. Да уж, давненько я такого не слышал. В жизни — разве что на футбольном поле. Трель милицейского свистка. Он что, серьезно? В барабан бы еще постучал.

Но когда я наконец выбрался, диспозиция радикально изменилась: Фёдор лежал в гордом одиночестве, и даже пытался подняться. Я отбросил в сторону ставшую ненужной железяку, и подбежал к нему.

— Ты как? Цел? Идти можешь?

— Товарищ, вы знаете этих хулиганов? — спросил Лощилов.

— Откуда? Первый раз в жизни видел, — выдохнул Фёдор, сплюнув густую кровавую жижу и вытерев рот рукавом.

Да уж, рановато милицанер свистеть начал. Подкрался бы поближе.

Он посмотрел на меня, уже без злости, скорее с усталостью.

— Ты здесь откуда?

— Просто был рядом.

— Так это... сегодня?

— Да.

И тут в нём будто что-то оборвалось.

— Ну ты и жук, Саня. Говорил же тебе — не лезь в мою жизнь.

— Я просто хотел помочь...

— Уйди... помощник, блин. Видеть тебя не хочу.

***

Настроения мне всё это не подняло, конечно. Я тормознул, спору нет. Нечего было высовываться. Увидел, что всё закончилось сравнительно неплохо — и давай дёру. Завтра бы всё узнал. А так... Вот забьет Фёдор в расстроенных чувствах выход из портала досками, или бетоном зальёт — и всё, кончились мои походы.

Останется только начать выпивать, жалея себя. Хотя нет, бухать не получится — очень уж я хреново пьянку переношу. Ладно, как говорилось в сказках — утро вечера мудренее. Пересплю с этой мыслью, а там видно будет.

Утром, как назло, сломался замок на входной двери. Пришлось выкручивать его, чтобы запереть на единственный оставшийся. Пришлось вызвать слесаря, чтобы тот врезал новый замок. В итоге я освободился только часа в два. Лезть сейчас? Или подождать до пяти, когда тётя Женя точно вернется домой?

Решил дождаться вечера. Набрал фотографий более поздних периодов — для доказательств.Надо будет, быстро метнусь назад, еще что-нибудь принесу. Лишь бы она поверила и начала действовать. Времени осталось мало.

Когда я вылез из портала, то сразу увидел Фёдора. Судя по плотности табачного дыма, сидел он давно. Даже в ненадежном тусклом свете сорокаваттной лампочки было видно, что досталось ему неслабо: Глаза превратились в щёлочки, нос разбух до размеров яблока, губы — словно специально подкачал для инстаграма гиалуронку.

— Привет, Саня. Думал, ты раньше придёшь.

— Привет. Да там... замок сломался, пришлось задержаться. Ты меня извини, что я...

— Не мог так оставить, — перебил он. — Понимаю.

Он вздохнул и встал, с кряхтением, как старик.

— А ты меня прости. Считай, жизнь спас, а я... Ну, ты сам видел. Не просил — не значит, что не признателен. Короче, мир, — он протянул руку.

— Ладно, пойду, — я повернулся и пошёл к выходу.

— Ещё не решил с братом? Что этот дрищ из звукозаписи?

— Не получилось. Спёкся пионер. Как в анекдоте — плыл, плыл, а на берегу обосрался. Пойду к тётке, пусть она помогает.

— Стой! — крикнул Фёдор, и тут же скривился от боли. — Не ходи!

— Почему?

— Не понимаешь? Ой, дурак, — схватился он за голову. — Вот что ты, Саня, усложняешь всё? Женька как узнает, матери твоей всё раззвонит, не удержит. Объяснить придется, почему она так делает. И будет Машка после этого до конца жизни вокруг Лёньки хороводы водить. Ни ему покоя не даст, ни себе. Всё будет думать, что смерть его ищет. Дошло?

Я молчал. Он продолжил:

— Ты её таким знанием только убьёшь. Она слабее, чем кажется. Поэтому — не надо. Пусть всё пойдёт, как шло.

— Может, и так, — остановился я. — И что мне делать?

— Бегать. Говорят, для здоровья полезно. Какой там адрес у вас?

— Красных Конников, пятнадцать, квартира восемь.

— Иди, Саня, назад, пока не натворил лишнего. Приходи... послезавтра, часиков в десять утра.

— Хорошо, — кивнул я, ничего не понимая.

— И это... Есть фотография с могилой?

— Да. Минуту, найду, — я вытащил из рюкзака конверт. — Сейчас... Вот, — протянул я ему снимок. — Мама и я, это первая годовщина...

Он взял, глянул быстро, сунул в карман.

— Годится. Только раньше не приходи. А то я тебя знаю — натворишь ещё чего.

***

Я вытерпел. Трижды до назначенного срока я подходил к сараю, один раз даже открыл замок. Блин, я не читал и не слушал музыку. Питался одной яичницей, потому что лень было что-то готовить. Звонила Люба, но я притворился, что куда-то бегу и перезвоню позже.

Целый день сидел и перебирал фотографии. Сначала отделил от общей кучи те, что с мамой, потом раскладывал их в подобии хронологического порядка. Сложил в отдельную стопку те немногочисленные, которые были после гибели Лёньки. И думал, как они могли выглядеть, если бы...

Естественно, я полез раньше. И наткнулся на сюрприз: ключа на привычном месте не было. Выход из подвала мне был перекрыт. Фёдор решил перестраховаться.

Я с собой ничего не брал. Так что битый час я занимался высокоинтеллектуальным занятием — водил пальцем по шарикам одного цвета, возникающим на экране телефона. Голова была забита совсем не этим, и я продувал партии одну за другой.

Что будет? Сможет ли Фёдор убедить моего брата? И что они сделают для отсрочки отъезда Лёньки? Много вопросов, и ни одного ответа. Мозг нагромождал всё новые гипотезы, одна нелепее другой. Но самое главное не это. А то, будет ли ответ вообще.

Наконец, замок скрипнул, и дверь открылась, запустив вместо невразумительных лучиков полноценный поток дневного света.

— О, ты здесь уже?

— Договаривались в десять, а сейчас половина одиннадцатого уже!

— Не кипешись. Пойдём, чего покажу. Только не спеши!

Я вышел из подвала следом за Фёдором. Мы прошли буквально шагов десять, и вдруг он резко остановился. Я не успел затормозить и уткнулся ему в спину.

— Тихо ты, и так нога болит, — прошипел Фёдор. — Смотри.

На скамейке сидел Лёнька, живой, целый, в больничной пижаме, и охмурял практиканток из медучилища. Рассказ явно был из серии «пишу тебе на броне горящего танка», потому что брательник оживленно жестикулировал, а девицы стояли с открытыми от восторга ртами.

— Ну вот, кровотечение из язвы желудка у человека обнаружилось, — сказал Фёдор. — Месяцок полежит, а там смотришь, комиссуют.

— И как?.. — задал я, наверное, риторический вопрос.

— Говорил я тебе — давно тут работаю, мне многие должны. Так что — службишка, не служба. Пойдёшь к нему?

— Нет, конечно. Я тут чужой. Лучше домой. На вот, — я вытащил из кармана чехол с очками, достал их и дал Фёдору. — Носи. А то на тебя смотреть страшно.

— Импортные, — хмыкнул Фёдор. — Дорогие, небось?

— Не дороже денег.

Я развернулся и пошёл к подвалу, тихо напевая:

Times have changed and times are strange,

Here I come but I ain’t the same.

Mama, I’m coming home...

Не люблю Оззи, но очень уж к случаю песня.

Замок закрыть было нечем, но такая мелочь меня сейчас не беспокоила. Я стал на четвереньки и полез назад, в своё время. Здесь делать больше нечего. Вдруг голова упёрлась во что-то упругое. Я боднул неожиданную преграду раз второй — ничего. Я теперь здесь что, навсегда останусь?

Включил фонарик. Впереди — туман. Вдруг что-то шмыгнуло под рукой. От неожиданности я выронил телефон, а когда поднял, то увидел Призрака, стоящего хвостом ко мне буквально в полуметре. Он повернул голову, будто спрашивая: «Ну что стоишь? Пойдём, ты мне котлеты обещал!», а потом лениво потрусил вперед.

***

Посвящается Лёне Коваленко, моему однокласснику, погибшему в Афганистане, и его маме, тёте Рите

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14