S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I [Тимофей Евгеньевич Перваков] (fb2) читать онлайн

S-T-I-K-S: Гильгамеш. Том I

Глава 1

Šumma mītû ana šamê šamši īmur?

Можно ль мёртвому видеть сияние Солнца?

— Эпос о Гильгамеше — Таблица VIII

Исполинская пощёчина бронебойно-фугасного взрыва боднула фюзеляж и была так горяча, что обшивка лопнула, как перекачанный серозной жидкостью волдырь. Раскалённая клокочущая рана едко дымила испаряющейся жестью, оставляя за собой грязный след. Самолёт взревел раненым зверем. Очередной алый цветок распустился под корпусом, отчего рёбра жёсткости хрустнули, а осколки бичом карающего бога прошлись по обшивке, оставляя сотни росчерков.

Вся земля далеко внизу полыхала, словно Енномова равнина. Небеса же освещало пламя тысяч огненных взрывов. Очередной залп отзвучал где-то неподалёку. Даже в антибликовой маске и противошумных наушниках глаза слепило, а уши резало свистом и грохотом. Маленький военный транспортник пчелой пробирался через рой осиных жал, ужом вертелся посреди озера хищных пираний. Терял чешую, но не сдавался, потому что внутри него неустанно стучало живое сердце — пилот военно-транспортной машины.

Внутренности самолёта охватил пожар. Стёкла разлетелись по салону, как снежный ветер, терзая незакрытое лицо и кожу рук. Системы сбоили, но топливный бак оставался не повреждён. Иначе взрыв бы уже забрал душу, сопротивлявшуюся смерти внутри кучи рваного металла, чудом продолжавшей лететь по воздуху.

Он был давно готов к такой участи. Редкие пилоты погибают ниже пары километров над уровнем моря, и он не станет исключением. Вот только напоследок заберёт с собой несколько вражеских жизней. Жизней тех, кто отнял всю его семью. Ради этого он и полетел на войну во второй раз. В последний раз.

Руки пилота мёртвой хваткой сжимают штурвал, мышцы каменеют от напряжения. Рывок вперёд — и многотонная махина проваливается в дикое пике, нос самолёта устремляется к земле, обшивка заходится глухим стоном от перегрузки. Левая рука сбрасывает рычаги управления тягой в малый газ, затем резким движением в полную отсечку топлива, гася работу двигателей — но правая уже активирует аварийный контур гидросистемы, чтобы в последние секунды удержать машину в боевом управлении. Закрылки сложены, спойлеры убраны — теперь это несущийся на жертву стальной сокол.

Скорость неумолимо растёт, стрелка на приборной доске ползёт в красную зону, алюминиевая обшивка заходится протяжным рёвом, заклёпки скрипят, корпус содрогается в вибрации, будто пытается вырваться из-под власти гравитации. В последний миг — максимальный наклон руля высоты вниз, отключение автопилота, и многотонный гигант, подчиняясь неумолимой воле пилота, устремляется в самое сердце вражеского укрепления. До земли ещё далеко но, глаза не мигают — впереди только цель, впереди только пламя.

Марк едва успел разглядеть, что его маршрут преградил столб белёсого тумана, тянувшегося от земли, куда-то в стратосферу, как очередной залп на секунду выбил сознание из тела. В этот момент самолёт влетел прямиком в мутную марь и исчез, словно его никогда не существовало.

Падающий самолёт пытался разбудить пилота скрежетом изрешечённых сегментов. Земная твердь приближалась, но вязкий сон не выпускал дичь из цепких когтей. Визг сирены вонзился в мозг раскалённым прутом, и человек воспротивился давлению свинцовых век.

Прошло едва ли больше секунды с момента провала в туманную неведь, но тренированные руки уже заиграли по тумблерам и регуляторам. Выпуск шасси и калибровка пикирующего тела возродили контроль ситуации, но до успешного приземления было ещё далеко. Сетчатка отторгала свет и выдавала барахлящую картинку.

Рвотные массы покрыли приборную панель, смешавшись с кровью из рассечённого лба. Развитая интуиция и выработанные за годы полётов рефлексы помогли откорректировать военный транспортник за мгновение до его превращения в самый дорогой в мире плуг. Жадная земля слизала ножки металлического скарабея и сыграла финальный аккорд в безумном полёте.

Глоток едкого дыма сдавил грудь, но подарил мотивацию скорее выбраться наружу. Пилот поспешно отодрал спину, прилипшую к креслу. Боль пока что проигрывала гонку бурлящим гормонам, и потому Марк со всей доступной скоростью поплёлся по чадящему салону к выходу наружу.

Выбитая дверь обнажила взлохмаченного и обгорелого мужчину, глаза которого сияли жаждой жизни. Упав на свежескошенный луг, Марк без сил уткнулся в дурманящую зелень, доверив ей своё лицо и душу.

Проснувшись, любимец удачи глянул на покорёженный остов самолёта и подивился тому, что остался жив. Усилием воли он приподнял голову с тёплой земли и сосредоточил гуляющий взор. Около него на покрытой мятликом дерновине готовится к полёту жук-усач. Растопырил жёсткие элитры, начал трепетно выпрастывать тонкие слюдяные крылышки. Не отводя взгляда от красивого насекомого, Марк приподнялся и сел. Жук сразу загудел и, оттолкнув ножками плотный дёрн, тяжело полетел вперёд через душистое поле череды и медуницы. Перед мужчиной тихо волновалось травяное море. Молодая зелень разлилась на всю окрестную ширь.

Бросив взгляд на самолёт, Марк понял, что железная машина не подлежит ремонту. Жёсткая посадка перебила шпангоут — хребет самолёта. Мощное двухлонжеронное крыло сумело принять на себя колоссальные нагрузки, не сломавшись, а вот элероны не выдержали, — свисали с задней кромки, как сухие осенние листья. Турбовинтовые двигатели совершили большой покос, прежде чем лопасти разбил вдребезги удар о почву — позади тянулись две длинные жнивы. Сами двигатели глубоко зарылись в грунт. Фюзеляж небесного жеребца всё ещё белел новой антикоррозионной эмалью, но это не придавало ему красоты. Напротив, вспученная обшивка выглядела, как раздутое брюхо мёртвого кита, выброшенного жутким штормом на побережье, устланное морской травой.

— Бедная пташка, — произнёс Марк, сглатывая комок горьких слёз.

В теле самолёта тихонько чадила обгорелая проводка. Языки пламени, лизавшие корпус к этому времени уже исчезли. Левый бок разворотило взрывом, и почти всё внутреннее убранство было покрыто вонючей копотью. Полчаса ушло на проверку систем связи и сбор вещей первой необходимости. Копошение в развороченном брюхе стального гиганта похоронило надежду на то, что он передаст мольбу о помощи собратьям — радиосистемы, как и спутник, были фатально повреждены. Даже компас и тот сходил с ума, — стрелка всё время показывала разные направления.

Приложив к глазам найденный в самолёте бинокль, Марк принялся оглядывать округу. Там, куда указывал красный обтекатель на носу самолёта, просматривалась еловая щетина. Однако вся остальная поверхность за пределами посадочного поля была словно выжжена до самого горизонта. Куда ни глянь — пустыня вечного оникса, пожирающего солнечный свет. Ни домов, ни деревьев, ни перспектив. Безжизненная пустошь на три из четырёх сторон света будто вглядывалась в человека, отчего Марк невольно поёжился.

Мужчина уверенно зашагал к бору, решив, что еда, вода и безопасность сейчас стоят чуть дороже информации. Там, по крайней мере, он не будет как на открытой ладони. Раны ощутимо поистрепали его здоровье, и потому нужно было найти укрытие и всё обдумать.

Глава 2

Takāš mišilāti ša šamūti iššū,

u erēb Eanna, bīt Ištar.

Прикоснись к порогам, что там издревле,

И вступи в Эанну, жилище Иштар.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица I

Прямо перед входом в пролесок перед Марком возник самодельный знак. Сколоченный из палок и досок, он благоухал терпкой смолью. Мужчина мгновение рассматривал его, но потом увидел надпись: «Марк, следуй указателям, остальное узнаешь позже». Интервалы, стиль, выравнивание — это был его собственный почерк!

Он ещё раз окинул взором то место, где сейчас находился. Интуиция шептала мужчине, что в ландшафте есть какая-то фальшь. Вот оно!

Тянувшееся всё это время луговое разноцветье резко упиралось в дремучий еловый сухостой. Нагло растущая молодая зелень остановилась как вкопанная перед высокой крапивой, пыльным вереском, бледными стволами иссохших от времени елей и сосен. Они были словно две армии перед боем: старая, закалённая в боях и молодая, состоящая из новобранцев.

Кажется, дай им шанс и они начнут врываться в стройные ряды друг друга, разрастаться, захватывать корнями позиции, питаясь плодородным соком почв, перекинули бы друг на друга свои ветви. Но будто сам дамоклов меч спустился с небес и рассёк затевавшийся конфликт. Все листья и стебли, все ветки и еловые иголки — всё было аккуратно отсечено в месте стыка луга и леса, и ничего не упало с одной половины на другую. Будто стояли эти армии в невидимых клетках и испуганно смотрели друг на друга, боясь ступить и шага.

Особо выделялась небольшая сосенка, филигранно рассечённая по вертикали. И нигде не видать её второй половины, будто никогда её и не было, и такое случилось со всем природным богатством этого странного, неправильного края.

Загадок всё прибавлялось, но решить их мгновенно было невозможно, а потому Марк встал на широкую тропу и побрёл, провожаемый табличками и оглушительной тишиной. Идя по краю просеки, он едва мог удерживать хрупкую бдительность. Голова гудела, зрение работало плохо, мысль нехотя перекатывалась от нейрона к нейрону. Марк то и дело хватался за грудь, пытаясь отдышаться. Органы словно перевязали между собой колючей проволокой.

Протяжённое пустополье посреди леса упёрлось в прочное асфальтовое полотно. Выцветшая разметка взлётно-посадочной полосы на секунду захватила его внимание, но искра интереса тут же погасла, сметённая очередным приступом боли. Марк продолжил торить путь вдоль белёсых линий, пока его глазам не открылся вид на тело аэродромного комплекса.

От взлётно-посадочной артерии разбегались капилляры рулёжных дорожек. Их периметр туго обтягивала сеть самодельных знаков. Арочный железобетон покрывал инженерно-технические внутренности, поднимаясь над макушками деревьев подобно грудине великана. Главный терминал, облупленный и обрушившийся набок, напоминал старое сердце, пустое, в котором бьётся лишь эхо авиационных воспоминаний. Рядом — диспетчерская вышка, её стеклянные окна потрескались, как старушечьи зубы. Ушами старых ослов свисали ржавые антенны – молчаливые свидетели долгих лет унылого запустения.

Вблизи строение оказалось гораздо запущенней, чем виделось изначально. Мох разъерепенил бетонные блоки. Стены и крыша кое-где подёрнулись лишайником и шёлком седой паутины. Ангар напоминал небритое лицо бродяги, бывшего когда-то светилом наук. Марк погладил рукой стену и осознал, что не только ангар, абсолютно всё вокруг выглядело пыльным, забытым, придушенным.

Массивные ворота были надёжно заперты, но дверь для персонала после нехитрых манипуляций оказалась отворена. Марк решился зайти внутрь, чтобы уложить настрадавшееся тело в безопасный уголок.

В помещении было относительно чисто, однако вместо самолётов там высились горы самых разных вещей: разобранное оружие, станки, моторы, стальные листы, мастерские, ящики с инструментами, кучи корпусов каких-то самодельных малолитражек, фургонов, пепелацев, кабели толщиной с руку, разобранные генераторы, стойки шасси, рулевые колонки, обшарпанные шкафы с запчастями, бочки с маслами и многое другое. Видимость была на грани, и лишь тонкие спицы света, проникавшие сквозь одряхлевшую крышу, рассеивали сгущённую тьму. Марк направил фонарь на одну из машин и обомлел, увидев на боку имя «Ириша». Это было имя его любимого самолёта, с которым прошёл огонь и воду. Как бы туго Марк ни соображал, он сумел сопоставить необычные факты. Всё происходящее в этом загадочном лесу посреди кристально-чёрного моря тесно связано с ним.

Пошатываясь, он добрался до ангарного кабинета и, закрыв дверь, повалился спать.

Глава 3

Ul īnu Enkidu, walid šadî, ina mātim kalûm qātušu dannū, īma abni šamê, dannū qātūšu.

То, верно, Энкиду, порожденье степи,Во всей стране рука его могуча,Как из камня с небес, крепки его руки.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Утро обрадовало Марка немного поутихшей болью, и потому он чувствовал себя лучше. События минувших часов стали проплывать перед внутренним взором, выстраиваясь в стройные ряды. Очевидно, что теперь нужно искать припасы и начать разбираться в ситуации.

Нашарив под рукой фонарь, он огляделся и обнаружил выключатель. Свет ободрил зрачки щедрой жменью фотонов, и посвежевшие глаза подсказали, что на месте сонного пристанища раньше кто-то довольно долго жил. Грамотно укомплектованная комната была обставлена со вкусом человека, привыкшего иметь всё самое необходимое под рукой.

Рабочее место устлано тетрадями для бухучёта, дневниками, записками и чертежами, которые незнакомец бы принял за беспорядок. Однако Марк сразу ощутил себя на своём месте. Слева услужливо расположился кульман, на котором висел недоработанный чертёж какого-то болида. Рядом с ним лежал дневник под номером семь. Марк открыл его и уже не удивился, обнаружив свой собственный почерк. Там описывалось испытание устройства, позволяющего скользить по тёмному песку и, пролистав дневник до самого начала, он нашёл приветственные строки: «Марк, ты попал в другой мир, иди в диспетчерскую вышку, там все ответы».

Холодный страх напупырил кожу. Марк стоял, обдумывая новую информацию, водя глазами по столу в поисках зацепок. Сложно было проводить все эти так нужные параллели и осознавать информацию с раскалывающейся головой, но с древних времён не существовало лучшей мотивации, чем необходимость, а потому, напрягая ум и превозмогая ломоту в теле, Марк продолжал блуждать взором по столу и комнате.

Этажерка справа была готова подать любые письменные принадлежности. Там же стояла непочатая консерва с чистой водой, которую Марк сразу же вскрыл и опрокинул во славу утоления кусачей жажды. Горло перестало саднить и, прокашлившись, Марк решил отправиться по наводке автора журнала.

Внезапно в окно офиса пробилась когтистая чудовищная лапа, изборождённая серыми варикозными прожильями. Мужчина закрылся руками, но его обдало брызгами звенящего стекла. Лапа начала беспорядочно шарить по столу, скидывая предметы и ломая рабочий стол, а в пасти её владельца возбудился плотоядный клёкот. Лапа резко исчезла, и на её месте появилось мутновато-чёрное глазище и так напугало Марка, что он был не в силах отвести взгляд. Предательские ноги не хотели слушать мудрую голову, и ещё одну длинную секунду мужчина потратил на созерцание хищного буркала.

В следующее мгновение Марк сдетонировал в направлении двери. Ошалев от адреналина, до белых костяшек сжав банку и дневник, вылетел наружу и понёсся к спасительному выходу из ангара, превратившегося в филиал ада. Забыв, как дышать, он олимпийским порывом преодолел расстояние до выхода и выскочил в объятья солнечного света.

Обернувшись назад, он увидел, что в дверях застряла огромная гадина и тянула свою коршунячью пятерню, клацая пастью и облизывая ссохшиеся губы. Скелет образины был тучен, при этом почти не имел мышц, и потому монстр не мог ни пролезть, ни проломить проём. Тонкие жилистые руки были увенчаны крюковатыми когтями. Иссизо-пепельная кожа в синюшных растяжках нелепо облегала толстокостный скелет, будто мутант купил её на вырост.

Антропоморфная тварь шипела, клокотала, но с каждой секундой силы покидали её, словно лава — затухающий вулкан, и вот жуткая конечность безвольно опустилась вниз, а туша начала сползать, не в силах удержаться на ногах. Жуткая рожа всё ещё тянулась к Марку, но было видно, что монстр потратил последние силы на погоню и вряд ли сдвинется без посторонней помощи. «Выкуси, уродец», — зачем-то выкрикнул Марк, истерически рассмеявшись, после чего со всей дури захлопнул дверь, припечатав злую морду.

В его душе всё перепуталось, всё перевернулось. Всё пошло колесом. Он только недавно был в бою. И всё было определено и понятно, так что же происходит. Монстр, настоящий, невыдуманный, чудесное выживание. А главное зачем это всё? Почему ему вообще нужно жить, когда у него ничего нет. От этих мыслей, от абсурда, творящегося в его судьбе, от не дающем сосредоточиться головокружении, он стал зарычал и заплакал, но плач тут же перешёл в дикий, безудержный истерический смех. Смех сквозь слёзы. Смех непонимания танцевал на его лице со слезами горя.

Глава 4

Ana rūqim alāk, ullil u išḫup, tēmu ša dullu ina abni iṣbat.

В дальний путь ходил, но устал и смирился,Рассказ о трудах на камне высек.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица I

Пока Марк шёл к диспетчерской вышке, прилив гормона сражений постепенно отступал. Он проклинал себя за непонятную рассеянность, которой никак не могло быть у военного пилота. Ну как он мог забыть табельное оружие в самолёте, и почему рука даже не дёрнулась к бедру при появлении страшной лапы? Но это были штатные, дежурные мысли военного, а не человека. Марк скорее следил за потоком речи в голове, чем формировал его намеренно.

Может, он так приложился головой, что превратился в дегенерата? Потрогав рукой затылок, он почувствовал, как пальцы ощутили тёплое и липкое желе. Марк побелел от открывшейся правды. Затылочная кость была раздроблена и небольшой фрагмент её верхней части болтался на полоске кожи, словно крышка у банки, всё ещё зажатой в правой руке, а судя по ощущению, это было наименьшим поводом для беспокойства. Выругавшись про себя, Марк осознал, что дела его идут не просто хреново, а ужасно хреново – у него отсутствует часть черепа.

Он не догадался осмотреть себя и носился всё это время не просто с открытым переломом, а с открытым мозгом с насквозь пробитой головой! Немудрено, что она так болела. Но делать было нечего, и путь его по-прежнему лежал к диспетчерской вышке.

Марк добрался до рубки, покрывая расстояние короткими перебежками, когда светило уже клонилось к закату. Больше ему не встретилось ни единой живой души, и как он ни вслушивался монстров или хотя бы ёжиков он не услышал.

— А ведь ёжики топают очень громко, их за сотню метров услышишь, — неожиданно для себя вслух произнёс мужчина. С удивлением он понял, что уже много дней не слышал свой спокойный голос — мягкий шоколадный баритон, который очень ценили в хоре кадетского училища.

— Принял же я как-то ежа за вора... Так, снова эти подарки черепно-мозговой травмы. Какие, к чёрту ежи, когда ты находишься в непойми где?

Поднявшись по лестнице, Марк с удовлетворением обнаружил отлично обставленную квартиру, где, владелец дневников, вероятно, и проводил большую часть времени.

Отметив, что пора бы выяснить степень своих ранений, Марк стянул одежду и, встав напротив зеркала, принялся ощупывать голову. Разглядев запёкшуюся рану, он решил продолжить осмотр в душе. Тёплая вода блаженно стекала вниз, унося за собой грязно-багровые тяготы пережитого дня. Голову он не мочил, но постарался отмыть лицо от копоти и грязи. Марк с удовлетворением заметил, что мелкие царапины уже затянулись младенчески-розовым эпителием. «Ещё одна странность», — подумал он, после чего обтёрся и, переодевшись в чистое, занялся осмотром травмы. Пользуясь карманным и настенным зеркалами, он понял, что рана не загноилась. Наоборот, она выглядела так, словно была тщательно обработана и совсем не источала вонь, как ожидал Марк. Пользуясь набором первой медпомощи, он удалил оторванную часть и замотал голову бинтом. Мозг не чувствовал боли и потому перебинтовка прошла успешно. Было больно касаться лишь краёв разрыва. Однако мигрень охватила его с новой силой.

Как бы ему сейчас ни хотелось отдохнуть, но необходимо заняться делом спасения своей жизни. Может, если он выживет, то сумеет ещё отомстить. А кому? Да мало ли кому. Марк подошёл к окну, оценивая обстановку, да так и замер, увидев на месте Солнца чёрную дыру, втягивающую в глубину бездонного чрева пугливый свет. Это вызвало древний хтонический ужас и окончательно убедило Марка в том, что он попал в другой мир. Но больше испугало то, что за лесом вокруг аэродромного комплекса, куда ни глянь, во все стороны тянулась бесконечная обгорелая земля. Даже определить ландшафт толком не выходило, потому что у чёрной земли было чудовищное светопоглощение.

Под диваном нашлись обёрнутый промасленной власяницей автомат и цинки патронов к нему, кое-какие полезные вещи и боеприпасы. Подумав о пути отхода, Марк понял, что башня - самое неудобное здание для подобных манёвров, но решил остаться в ней на ночь, за которую планировал выяснить как можно больше обстоятельств. На лестницу он поставил простые растяжки на случай проникновения чудовищ. В металлических ящиках обнаружились искомые дневники, пронумерованные от одного до пятидесяти. Выбрав для себя первый, Марк стал читать, и, чем больше перед глазами пробегало страниц, тем тяжелее виделась ему ситуация.

Оказалось, клочок леса вместе с самолётом и Марком обновляется раз в четверть года, и у него есть от пары недель до двух месяцев, чтобы выбраться отсюда, поскольку в ином случае его ждёт неизбежная смерть.

Кусок его родного мира вместе с самолётом переносится сюда, стыкуясь с другим куском, на котором расположен старый аэродром. Ни ангар, ни полосы, ни деревья рядом с ним не обновляются — всё выглядит запущенным. Получалось, что всё то поле, на котором сейчас покоился самолёт, через три месяца сменится на такое же, каким было до момента вчерашнего падения. Сложно такое принять, особенно когда не знаешь природы этих явлений, а этого, как оказалось, не знал никто. Возможно, этот кусок пространства находился во временной петле и спустя три месяца откатывался ко дню падения самолёта, а, возможно, могущественный демиург выполнял на своём демиуржьем компьютере команду «копировать-вставить». Ответа не было, но факт того, что через пару месяцев обломки его любимой Ириши исчезнут, а в воздухе появится её идентичная копия с копией его самого за штурвалом, был очевиден.

Марк №5 упоминал, что поселиться на островке посреди черноты не выйдет. Каждый, кто пытался — обезумел. Пятый Марк нашёл своего обезумевшего предшественника, решившего, видимо, ждать какой-нибудь помощи. Большинство попаданцев сходили с ума через две недели, но если всё же оставались живы, то могли протянуть ещё примерно пару месяцев, однако исход был аналогичным. Почему были именно такие сроки, тоже оставалось загадкой. Все, кто не умирал в попытке перебраться через черноту, сходили с ума, и сменщики находили их шатающимися по комплексу в поисках пищи. Они нападали без раздумий и жаждали свежего мяса, словно зомби. Правда, умирали они, как обычные люди.

Многие версии Марка пытались соорудить аппарат из обломков самолётов, на котором будет возможно уехать из этого проклятого места. Марк №7 даже обнаружил путь к спасению. Взяв бинокль, Марк посмотрел в указанное направление, помеченное на оконном стекле рубки. Вдалеке на краю видимости, можно было различить полоску зелёного леса. По расчётам предшественников, эта земля была гораздо шире их острова. В других сторонах была только чернь, хоть глаз выколи. Именно в тот зелёный край, названный Марком №7 Оазисом, были устремлены усилия предыдущих попаданцев.

Первый Марк сумел приземлить самолёт без повреждений и потому попробовал поднять его в воздух, о чём и написал в своём журнале. Но уже второй Марк описал покрытый чёрной пылью остов самолёта в нескольких десятках метров от начала владений обсидиана. Он провёл серию экспериментов и понял, что причиной неудачи была чёрная крошка. Всё, что покидает границы острова, скоро ломается, превращаясь в ту же однородную пыль.

Его записи показались Марку особо любопытными, поскольку изобиловали экспериментальными подробностями:

«Первым делом я испытал влияние черной крошки на различные материалы. Взял несколько образцов: кусок стали, алюминия, керамическую пластину, деревянную рейку и полимерный контейнер. Оставил их на черном грунте.

Сталь стекленеет не сразу — сначала поверхность тускнеет, приобретая характерный матовый оттенок. Затем, через полчаса, металл становится ломким, словно сотканным из сотен слоев слюды. Легкий нажим пальца — и поверхность рассыпается в мелкую пыль, но не исчезает. Остатки остаются на черной земле.

Алюминий разрушается быстрее, буквально за четверть часа. На глазах появляются тонкие волокнистые структуры, после чего они легко размалываются в крошку.

Дерево ведёт себя иначе. Вместо немедленного разрушения оно медленно стеклянеет и трескается изнутри. Как только структура теряет целостность, древесина осыпается трухой и та стекляенеет аналогичным образом.

Полимер оказался более стойким — за полчаса он сначала покрылся толстой мутной пленкой, после чего черный слой стал постепенно проникать внутрь. Но стоило дунуть, как пленка осыпалась, а под ней материал выглядел так, будто стал рыхлым, пористым, похожим на старую резину, однако всё ещё не развалился в чёрную труху.

Следующим, что я хотел проверить, стало влияние обычной земли на саму крошку. Я зачерпнул немного черного крошева рукой и вынес её на обычный участок.

На первый взгляд ничего не изменилось, но через тридцать минут крошка начала исчезать. Достаточно было легкого движения ладони, и остатки улетали в воздух, развеявшись на атомы. Не осталось даже следа.

Даже в герметичном контейнере чёрная крошка, сколько бы я её туда не утромбовал испарялась, словно сон. Он оставался пустым и терял вес, равный весу крошки. Она будто полностью исчезала из нашей реальности.

После этого я попробовал взять щепотку крошки, выйти на свой остров, удержать её несколько секунд, а затем вернуться обратно. Результат удивил — крошка не разрушилась. Она всё еще существовала, как будто ничто не происходило. Значит, процесс разложения обратим. Нужно лишь вернуть крошку на черную землю.

Последним тестом стала проверка влияния экранирующих материалов. Взял несколько пластин — свинцовую, медную, углеродное волокно и простой пластик.

На свинце чернота почти не закреплялась — за полчаса на поверхности остались лишь небольшие матовые пятна. Похоже, плотность атомного ядра играет роль в сопротивлении.

Медь справлялась хуже — на ней образовывался темный осадок, который затем стекленел и крошился. Углеродное волокно повело себя интересней. Сопротивлялось влиянию черноты почти тридцать пять минут без особых изменений, но сразу после разрушилось за минуту.

Пластик же вёл себя, как и на черной земле — мутнел, становился ломким, но не исчезал сразу. Зависимость простая: чем выше атомный номер ядра материала, тем слабее эффект разложения.

Итак, чернота стабильно разлагает незащищенные материалы, но хуже воздействует на плотные металлы, материалы с высокой прочностью, плотностью, твёрдостью, с высоким номером атомного ядра. Однако, возможны индивидуальные реакции, как с точки зрения картины распространения остеклянений, так и с точки зрения динамики сопротивления различных материалов чёрной пустыне. Попадая на обычную землю, она быстро денатурируется, но если вернуть её вовремя — сохраняется.

Что это значит? Эта субстанция не просто уничтожает, она реагирует с окружающей средой по четким законам. Значит, их можно понять. А значит, можно использовать...»

Сам он, шагнув на черноту, чуть не погиб от огромного количества афазий, начинивших его голову, о чём он писал следующим образом:

«Первое, что я испытал, — дезориентацию абсолютного порядка.

Когда ботинок коснулся чёрного грунта и голова пересекла границу территорий, мир сломался. Пространство исчезло. Тело осталось, но утратило систему координат, как и само понятие системы координат.

Горизонта не существовало. Ни верха, ни низа, ни расстояний, ни форм, на размеров. Казалось, если бы я шагнул вперёд, то, возможно, оказался бы позади себя одновременно и в то же время чувствовал, что стоял в том месте вечность.

Отключился слух.

Исчезло осязание — даже подошвы не чувствовали поверхность. Я сделал попытку сжать пальцы в кулак, но не нащупал руки и не смог вспомнить, что такое пальцы.

Тогда же пропало зрение.

Не в привычном смысле — я не ослеп, просто глазам больше нечего было фиксировать. Не тьма, не свет, не формы. Мир исчез, хотя был обозрим.

Я думаю, что мозг подстроился под жизнь на черноте так как сумел. Чтобы адаптироваться, он просто удалил всё, что перестало работать. Вверх, вниз, расстояния и прочие категория бытия не могли функционировать на черноте, не имели смысла.

Я существовал. Но где, как, зачем и сколько времени? Это длилось очень долго...

Безграничная паника, казалось, затопила весь мой мир.

Я не мог вдохнуть. Лёгкие расширялись, но воздуха не существовало, как не существовало и вдоха.

Тошнота скрутила нутро, будто организм хотел вытолкнуть из себя сам факт моего присутствия.

Больно было так, словно весь окружающий мир пытался забраться мне под череп.

Повезло, что я упал назад, на спину, на зелёную траву.

Сколько я пролежал – не помню, но местное светило клонилось к закату.

И как только я открыл глаза, мир снова вспыхнул.

Звук взорвался в ушах. Воздух ударил в лёгкие. Свет резанул по глазам.

Я сел, судорожно хватая ртом воздух.

Голова гудела, мышцы дрожали будто побывали в мясорубке. Самое страшное было позади.

Вывод один: чернота не просто разрушает. Она стирает саму возможность существовать в привычном человку виде»

И если задержаться там дольше, чем надо — возможно, возвращаться уже будет некому. Моё сознание до сих пор пронзают фантомные боли от чувства, что его не существует»

Фатальных повреждений это не нанесло, но все два месяца Марку №2 снились кошмары, и он так и не решился переступить через черноту, предпочтя работать в пользу следующих поколений. Его эксперименты на чёрной пустоши сильно облегчили жизнь последующим попаданцам.

Некоторые из Марков старались построить транспорт, который сумел бы довезти их до границы с Оазисом, и всякий раз эти попытки заканчивались неудачей. Некоторые долго не думали и просто пускали себе пулю в лоб. Страданий каждый из них перенёс колоссально много, а потому такие случаи были довольно часты. Однако, за это время общими усилиями был создан целый комплекс по разбору, строительству и ремонту разного рода техники, который и был размещён в ангаре.

Решив дать себе отдохнуть, он перевёл на стену впереди себя. Поначалу он не обратил на неё особого внимания, но в свете раскрывшейся информации, мужчина решил приглядеться к нему. Он заметил, что на висящей рядом пробковой доске блестят именные значки. Ровно тридцать два. Их собрат сейчас крепился на его обгорелой форме. Несмотря на то что значки были похожи, на некоторых вместо привычной фразы «Во имя Российской Федерации» было выгравировано «Во имя Русского Доминиона», «Во имя Славянского Архоната», «Во имя Патрициата». Мелких отличий тоже хватало: то символы голубя менялся на ястреба, то на ворона, то вообще исчезал, уступая место треугольнику с глазом. Марк задумался о множественности миров, и в эту догадку поразительно верно складывались все замеченные им странности.

Марк №33 устало потёр глаза, угорев от обилия информации, и прошёлся к окну. Тело и душа требовали отдыха, а потому он воздел очи к небесам, но тут же поразился удивительно чуждой панораме. Звёздный саха полз по космическому полотну, то собираясь в причудливые многообразия, то создавая немыслимые звездовороты. Космос жил, делился и умирал, словно огромная Чашка Петри. Марк отметил, что ему стало легче. Танец тьмы и света оказывал психотерапевтический эффект. Улёгшись на мягкую кровать, Марк даже не заметил, как тревоги отступили и он уснул пустым, но так нужным ему в этот момент сном.

Глава 5

Aḫû ana šuāti, kaspu ana eršēšu, šumšu dannu ummânu.

Подниму я руку, нарублю я кедра,Вечное имя себе создам я!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Наутро Марк пошёл к своему самолёту, чтобы достать оттуда партию штурмового аэрозольного мобильного химически агрессивного транквилизатора, также известного как ШАМХАТ, а вместе с этим прихватить другие нужные вещи. Поход был недолгим, и в самолёте нашлись уцелевшие партии.

Мужчина собрал огромный мешок и двинулся обратно к аэродрому. Если вчера его ещё одолевали сомнения в реальности происходящего, то сегодня он окончательно принял свою судьбу и начал готовиться к прорыву наружу. Записи стоило изучить и проанализировать, образцы на складе испытать, найти расчёты расстояния до Оазиса и всё, что успели выяснить о нём предшественники. Становиться очередным бедолагой, от которого останется лишь пара дневников, он не собирался ни при каких обстоятельствах. Однако мысль о том, что предыдущие попаданцы подходили к делу с аналогичным настроем, заставила его нервно сглотнуть и задуматься.

Спустя полдня приготовлений Марк изготовился для боя с монстром и уже стоял напротив места их последней встречи. Рывком откинув дверь в сторону, он был готов увидеть, как на него с жутким воем кинется мутант-каннибал. Марк наставил автомат на проход, но, к его удивлению, всё оставалось на своих местах. Тело переростка не сдвинулось ни на сантиметр. Лишь слабое урчание говорило о том, что он ещё жив. Марк взял пистолет с транквилизатором и выстрелил, но шприц не пробил толстую кожу. Однако последующие заряды Марк всадил по уязвимым местам, и чудовище стихло. Проверять руками, заснул ли монстр, Марк благоразумно не стал и вместо этого ткнул его штык—ножом, зафиксированным на длиной палке, после чего, убедившись, что тот не реагирует на боль, подошёл ближе.

Бестия выглядела ещё хуже, чем вчера. Видимо, на тот рывок тварь потратила остаток сил. Голова бессильно запрокинулась на бочкообразную грудь, кое-где просматривались рёбра. Марк перевязал доходягу, чем только мог, надёжно зафиксировав его в положении спеленованной куклы, после чего врубил свет в ангаре и принялся осматривать имущество. Кое-где виднелся завал из коробок, оставленный действиями чудовища, и там же Марк обнаружил логово, в котором смердело гнилью и перебродившей кровью.

Огромные кучи разорванных зубами банок из-под чечевицы, бобов и тушёнки показывали, сколь много умял этот зубоскал за то время, пока находился внутри. Только навскидку их было не меньше десятка тысяч. В том же месте высились дурнопахнущие горы — последствия безостановочного акта дефекации. Казалось, тварь лишь жевала консервы и гадила, не думая больше ни о чём.

На своём самолёте Марк часто возил провиант для военных частей, как впрочем и в этот раз. Правда большую часть содержимого авиаконтейнеров разнесло взрывом. Видимо, не так уж монстр глуп, когда речь идёт о еде. Завал нужно было разгрести, и для этого Марк использовал погрузчик одного из предшественников, стоявший неподалёку. Через час у него появился доступ ко всем зонам складской части.

С монстром надо было что-то решать, но убивать его Марку не хотелось. «Пусть помучается за то, что напугал меня, отомщу хотя бы этой гадине, раз других претендентов не наблюдается», — решил он и уверенно отворил врата. Сев в кресло погрузчика, Марк подцепил бессознательную тушу и поехал к черноте. Дорожный грунт оказался довольно ровным, и потому погрузчик добрался до границы уже через десять минут.

Марк решил лично увидеть эффект черноты, описанный Марком №2. Встав так, чтобы висящий на вилах погрузчика зверь оказался в зоне отчуждения, но сам транспорт при этом находился на привычной земле, Марк прождал пять минут, полагая, что монстр уже никогда не проснётся. Но вдруг глаза выродка расширились. Однако вместо того, чтобы корчиться в муках от потери ориентации, тот жалобно взвыл. Мгновением позже он понюхал воздух и уверенно повернул голову в сторону Марка. Тот изумлённо сидел на своём месте и видел, что хотя чернота и действовала на уродца как пытка, инстинкт поиска пищи работал гораздо лучше. Просидев так ещё полчаса, Марк заметил, что на вилах погрузчика образовался тёмно-матовый налёт. Чудище всё ещё хрипело и даже предприняло попытку вырваться, но не умирало.

В записках прошлых Марков говорилось, что лучше всего деструктивным силам черноты сопротивляются экранирующие прочные материалы, такие как алюминий, свинец, платина или вольфрам. А потому Марк, ожидавший, что тварь откинет копыта в первые же секунды, был крайне впечатлён новым открытием.

Он решил отбуксировать монстра обратно и посадить в клетку, если оно снова понадобится для экспериментов. В таком состоянии мутант точно никуда не сбежит.

Остаток дня Марк читал отчёты попаданцев и видел, что те пытались построить транспорт, который бы довёз их через черноту на автопилоте. Всё же мнение, что на черноте нельзя контролировать своё тело, было крайне устойчивым и не раз проверенным. Но каждый раз проекты сводились либо к тому, что аппарат был слишком сложным, и все тонкие структуры перегорали и разрушались, не достигнув желаемой цели, либо были слишком громоздкими и без должного управления сходили с маршрута раньше срока. Летающий транспорт вёл себя аналогично. У парапланов отказывали двигатели, топливо теряло реактивные свойства, шины изнашивались, оси смещались, и многое-многое другое... Одним словом, даже если транспорт казался идеальным для поездок по чёрной крошке, что-нибудь обязательно шло не по плану, и до конечной цели никто так и не добрался. По крайней мере, о таких не было ничего известно.

Решив, что на сегодня хватит, Марк усыпил мутанта парой патронов и отправился спать.

Глава 6

Êšû ana ekalli, šimûšu amāru ...

Я вошёл на корабль, засмолил его двери…

— Эпос о Гильгамеше — Таблица X

На следующее утро он пробудился и, вспомнив предыдущий день, мгновенно покрылся холодным потом. Какого чёрта он вообще поехал на черноту с этим уродом? Он же мог погибнуть от множества случайностей. А что, если бы монстр перевалил погрузчик на черноту? А если бы погрузчик сломался? А если бы верёвки не выдержали, и пробудившийся здоровяк убил бы глупого человека? Таких «если» было великое множество, и Марк осознал, что отбитая голова напрочь лишила его самосохранения и здравых суждений. Сейчас он помнил обо всём, словно был пьян и творил несусветную дикость в порыве безумных эмоций, но вчера ему казалось, что он, наоборот, придумал очень умное решение своих проблем. Да надо было сразу пристрелить тварь, чтобы предотвратить любую угрозу с её стороны. О чём он только думал?

Схватив автомат и побежав вниз по лестнице, Марк по пути ещё раз ощупал голову. Кровь не текла, и вроде жить было можно. Остановившись, Марк решил для себя, что ему не стоит снова поддаваться эмоциям. Видимо, ранение сделало его рабом настроений, и потому даже текущий порыв выбить мозги мутанту, встреченный волной внутреннего одобрения, может быть продиктован травмой черепа, а не рассудком.

Обдумав ситуацию ещё раз, Марк осознал, что у него капитально деформировалась затылочная зона мозга, и это вызывает обсессии, перепады настроения, периодическую потерю здравого смысла, которую он не может ощутить и даже понять, когда она наступает. У него скачет настроение, болит голова. И самое ужасное, что он никак не может себе помочь. Даже если бы он вёз на борту лучшую нейрохирургическую лабораторию, доктора не смогли бы гарантировать ему стабильность психики после восстановления. Повреждения мозга слишком непредсказуемы и чреваты последствиями на всю оставшуюся жизнь...

Но как же в этот момент он хотел просто застрелить монстра... Навязчивый импульс затмевал не только все другие желания и естественные потребности, но и пытался оборвать внутренний диалог. Поведенческие альтернативы упорно отрицались сознанием, и весь его мир сузился до понятного и казавшегося единственно возможным решения. Усилием воли взбешённый обладатель отбитой головы сел и постарался взять себя в руки. Перебарывая желание выскочить и убить монстра, он продавливал каждый шаг через пелену забвения, поднимаясь наверх по ступеням вышки. Добравшись до графина, он выпил его в один присест, после чего сунул свою разгорячённую голову в таз с ледяной водой, надеясь хоть на секунду уменьшить эффект. Потребовалось немало сил и внутренней борьбы, прежде чем к Марку начали возвращаться рассудок.

Придя в ясный разум и снова ненадолго вернув способность рассуждать здраво, Марк принялся читать дневники и резюмировать полученный опыт. Он был первым среди всех прочих коллег по несчастью, кому довелось встретиться с таким чудовищем. Но откуда мог взяться этот мутант? Может, пришёл из Оазиса? Вряд ли. И как он вообще очутился внутри ангара? Стоп. А как он вообще туда протиснулся, если не мог вылезти наружу? Следов проникновения на двери не было, ворота тоже давно не открывались. Неужели... Яркая догадка булавочной иглой пронзила сознание. Чёрные глаза, чёрные глаза, да где же это? Он брал дневники один за другим и пролистывал, отыскивая нужный момент. Ага, Марк № 5, он описывал предшественника как «безумную черноглазую копию». Четвёртый Марк имел такие же глаза, как и антропоморфная тварь. Но что, если бы обратившийся Марк продолжал бы жить, обнаружив источник пищи? «Получается», — Марк начал тяжело дышать, — «огромная зверюга в ангаре — это изменённый человек, и моя предыдущая версия — Марк № 32».

Ужасный пазл, наконец, сложился. От пережитого за последние дни стресса и сотрясения мозга Марк упал на четвереньки, и его вырвало, а глаза заволокли слёзы. Грудь сдавило в приступе немого крика, и он забился в эпилептическом припадке. Придя в себя, Марк обнаружил, что лежит щекой в луже собственных слёз. Поднялся, умыл лицо водой и сел в кресло. Выпив баклажку воды, он задумался.

Он видел эпилептиков с детства, проведённого в медсанчасти, где работала его мать. Так как маленького Марка нельзя было оставить одного, он помогал ей ухаживать за больными и не раз наблюдал, как люди гнутся, падают, разбивают носы и головы о кафель, раскрашивая его «популярным» в стенах больницы оттенком красного. Несмотря ни на что, он любил это время, и потому сразу определил у себя посттравматическую эпилепсию. «Теперь в небо мне путь заказан во всех смыслах», — посмеиваясь, пролепетал он одними губами. Но вспомнив слова матери о том, что хандра губит быстрее, чем самый страшный синдром, Марк собрал волю в кулак, и, взяв чистый дневник, написал на нём гордое число 33 — номер, на котором цикл страданий должен прекратиться. Неважно, почему он оказался тут, неважно, для каких целей устроен этот мир. Он сумеет показать,что вместо его сердца стучит пылающий квазар. И силой своих знаний он разорвёт порочный круг!

Воодушевлённый и уверенный, он стал набрасывать план дальнейших действий, описывая злоключения последних дней. Перво-наперво следовало сварить подходящую клетку для «Голиафа». Марка 32 он назвал именем легендарного древнего силача. Пускай он не выглядит таковым сейчас, но станет сильнее. Именно Голиаф занимал в задумке Марка ключевое место, и, если тот так и останется слабаком, ничего не получится. Далее начались напряжённые рабочие дни, в которые Марк набрасывал чертёж транспортного средства, вывозил из своего самолёта провизию, обыскивал здания аэродрома в поисках полезных материалов.

Денно и нощно он работал, не щадя сил. Голиаф тоже не щадил сил, но лишь потому, что денно и нощно проглатывал доставленную ко рту пищу. Марк видел, как мутант хорошеет на глазах, и чем больше тот ел, тем чаще бросал на Марка алчущие взгляды, от которых даже после столь долгого знакомства кожа покрывалась табуном мурашек. Марк видел, как мышцы Голиаф наливаются силой, и понимал, что если так пойдёт, здоровяк сумеет выбраться из оков, а потому навешивал на него всё новые кандалы.

Дошло до того, что Марк сварил огромные оковы из высокоуглеродистой стали и нацепил их поверх всего, что уже было намотано на руки и ноги. Иначе он не уснёт, зная, что под боком у него здравствует почти два центнера безудержной мощи. Так плыли дни, и чем ближе Марк подбирался к началу второго месяца, тем сильнее болела голова, тем ярче были эпилептические вспышки. Он исхудал, осунулся и, казалось, старел по часам, но пока он дышал, пока билось его могучее сердце, он чувствовал, что продолжит гонку со временем. Так, он и жил, пока в один момент не осознал, что готов.

Полностью экранированные сани стояли по направлению к Оазису. В качестве двигателя был запряжён впервые освобождённый от оков монстр. Но руки были по-прежнему прицеплены к телу, чтобы дело ненароком не пошло насмарку. Его могучее тело разбухло от мускулов, вернув владельцу былую форму. А потому два с половиной метра силы смогут без труда протащить салазки через весь маршрут.

К передним бортам саней были приварены плавники, которые входили в чёрный грунт на десяток сантиметров, фиксируя положение саней в направлении Оазиса. Они предназначались для обеспечения заданного вектора на первые полчаса пути, после чего крепление должно было распасться в пыль, как первая ступень ракетоносителя. Если оставить их на дольше, то велик риск слишком сильно отклониться с маршрута или даже проехать мимо зелени. Всё же выставить идеальный угол и предотвратить возможные микросмещения с таким безумным двигателем было невозможно.

Чтобы у Голиафа была мотивация двигаться вперёд, перед ним будет зафиксирован шмат сочного мяса. Вид еды отбивает у монстра все остальные мотивы. Эксперименты показали, что продукты распадаются уже через сорок пять минут нахождения на черноте, поэтому они будут выполнять роль второй ступени ракетоносителя их маленького корабля. Когда Голиаф увидит, что стимул в виде еды распался в стеклянную крошку, возвращаться будет уже бессмысленно. Перед ним будут лесные просторы, где он сможет избавиться от черноземельного дискомфорта. Даже если они сильно собьются с пути, интеллекта твари, должно быть, достаточно, чтобы продолжать движение.

Сомневаться, что Голиаф не повернёт назад, можно было почти наверняка. Марк проверил рюкзак, оружие, оставил подробные заметки о своих действиях в диспетчерской башне, облил карету отвратной смесью дизельного дёгтя, которую ненавидел Голиаф, и, надеясь на верность своих расчётов и экспериментов, скрылся за толстой дверью капсулы на «лыжах». Всё было готово, и вскоре Голиаф пробудится. Марк принял обезболивающее, надеясь, что это хотя бы немного избавит его от предстоящих страданий, и приготовился к удару. Всё было готово, и Голиаф пробудился.

Капсулу тряхнуло и потянуло вперёд, и Марк сразу погрузился в шизофренно-психоделическое безумие. Всё было хуже, чем при падении самолёта: отказала вся сенсорика и способность мыслить. Он потерял ощущение времени и стал частью кошмаров и галлюцинаций. Память исчезла, и, витая в мире мучений, Марк не мог ни вспомнить, кто он, ни понять, что происходит, ни сосредоточиться на чём-либо. Триллионы синапсов в его мозгу беспорядочно цеплялись друг за друга, порождая хаос в горячих нервах. Марк утратил всё, включая возможность прекратить кошмары смертью, став противоположностью всем упорядоченным структурам. Он был поглощён и переварен безвременьем...

Спустя миллиарды лет Марк впервые увидел свет. Вернее, свет, наконец, прошёл через его зрительные центры, как полагается, а не остался биться в лунке хрусталика. Вязкая среда уступила место невесомой текучести, и Марк постепенно начал приходить в себя. «Выжил!» — пронеслось в его сознании, триумфальное пение ангелов. Он аккуратно сел и прислушался. Марк не слышал звуков изнутри металлической плаценты, но понял, что корабль достиг безопасной суши. Отважный черноход вскрыл дверь своей каюты, и ослепительная зелень ворвалась в лицо светлым потоком. Он здесь! Счастливая улыбка озарила измученное лицо человека, пересёкшего океан боли! Да, он смог! Он сделал это! Плечи распрямились, рёбра до хруста вобрали в себя пахнущий полынью ветер. Гордо вскинув голову, он встал, открыв себя миру. Он переборол себя, свой страх, свою боль. Он сумел то, чего никто не смог до него. На глаза наворачивались счастливые слёзы. Он достиг Оазиса!

Однако радость продлилась недолго, сменившись ужасом осознания ситуации. «Куда подевался чёртов мутант?» — с упавшим сердцем подумал мужчина и принялся медленно оглядываться по сторонам.

Глава 7

Ezzum ana šaddûti, kīma šumšu ana šudû, darigam ša mātim lā idû.

Иду я путем, где еще не ходил я, Дорогой, которую весь край мой не знает.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Мутант пропал, оставив после себя гору искорёженного металла. Повсюду алела кровь, и, присмотревшись, Марк увидел в ней обломки зубов. В то, что Голиаф сумел раскусить жёстко закреплённые оглобли, верилось с трудом, но факт был на лицо. При этом измятых оков и смирительных цепей, оплетавших торс бестии, мужчина не обнаружил. Выходило, что монстр смог оторвать себя от салазок и сразу пустился в бега. Разумный ход. Наверняка, если бы он мог, то и руки себе перегрыз, но до них он не дотянулся. Судя по цвету крови, монстру удалось освободиться не так давно. В чащу вёл тёмно-алый след.

Благоразумно двинувшись в противоположную от кровавой дорожки сторону, Марк стал пробираться через еловый бурелом.

Повезло ещё, что чудовище не раскроило кокон беззащитного человека. Тогда судьба была бы предрешена. Чуть успокоившись, Марк вколол себе боевой анальгетик, без которого уже не мог нормально соображать, но до темноты решил отыскать себе временное укрытие. После аварии ему становилось хуже с каждым днём. Боль острая, как игла, но иногда тупая, как огромная опухоль, постоянно давила ему на мозги. Однажды он, пробуя перетерпеть адские муки, чуть не потерял сознание от шока, однако сейчас боль полыхала так сильно, что даже под лошадиной дозой кеторолака каждый шаг отдавался ударом внутричерепного молота. Нужно было найти людей, а лучше помощь, потому что, не ровён час, как весь его мир сузится до одной лишь пульсирующей головы.

Солнце клонилось к закату, когда Марк неожиданно вышел в город. Подивившись, как половина древнего дерева приставлена к половине фонарного столба, и резкой смене территории леса на городской центр, он отошёл назад и начал наблюдать. Город безмолвствовал.

Многого разглядеть не удалось, потому что прямо перед носом возвышались несколько высоток мегаполиса. Но по выгоревшим из-за пожаров этажам и зияющим провалам выбитых окон Марк определил, что здание пережило серьёзную бойню. Кое-где были видны багровые натёки. Скорее всего, город за ним будет выглядеть не лучше, подумал он, выходя из укрытия. Несколько перебежек и мужчина достиг угла здания, прикрытого скучившимися автомобилями.

Выглянув из-под днища пикапа с высокой посадкой, Марк обомлел от ужаса. Вся площадь была чёрной от кровавых пятен. Несколько разорванных детских колясок сиротливо разбросало по асфальту, и от осознания произошедшей мясорубки к горлу подкатил тошнотворный ком. Из-за того, что ветра до сих пор не было, запах не ощущался, но Марк понимал, что стоит ему подойти ближе, и сдержать позывы он будет не в состоянии. Утробный клёкот уничтожил городскую тишь, резонируя от стен многочисленных зданий, и показалось, даже воздух пришёл в движение. Мелко задрожала бетонная крошка. Пахнуло смрадом, но Марк, уже не обращая внимания на запах, рванул прочь от источника звука. Он бежал между оставленными на проспекте иномарками и, казалось, клёкот начал раздаваться со всех сторон. Множество глоток подхватили иерихонский вой, и город, словно огромный восставший мертвец, погнался за живым и вкусным человеком. Заголосили потревоженные сигналки машин, зазвенели бьющиеся стёкла, топот неисчислимых ног всё приближался. Марк понимал, что если его догонят эти твари, у него не будет и шанса на победу. Увидев знак дорожных работ, он что есть мочи, побежал к нему, перепрыгивая через ограждения и обглоданные костяки людей. Впереди замаячил открытый люк. Марк, чувствуя голодное дыхание смерти, на ходу стянул рюкзак и рыбкой сиганул вниз, погасив удар туго набитым вещмешком. Сразу после этого он почувствовал, как просвет накрыла массой живых мертвецов.

Тварь, занявшая тело молодой женщины, первой упала рядом с Марком, со смачным хрустом переломав обе ноги, но, учуяв жертву, сразу потянула к нему пальцы, на которых ещё виднелись остатки маникюра. Ворох кишок тянулся за ней, словно моток пыльных верёвок. Кислой гнилью пахнуло из разорванного когтями чрева. «Она была беременна и из неё выгрызли живого ребёнка», пронеслась в голове Марка ужасающая мысль и злость на этих чудовищ начала затапливать его сознание.

Но терять время было нельзя, и человек юркнул в открытый жёлоб. Изо всех сил перебирая отбитыми руками, он пополз по ручью застоялого дерьма, до зубной крошки, сжимая челюсти. Из трубы по стене вылетела крыса, и Марк был готов поклясться, что она была размером со взрослого пуделя. Крыса быстро скользнула во второй жёлоб и на мгновение отвлекла свалившихся в люк мертвяков своим писком. «Господи Иисусе. Меня сейчас вырвет», — успел подумать Марк, после чего трубу огласил вывороченный желудок. Голова закружилась от нехватки воздуха. Тут же одна из тварей навелась на звук и заглянула в трубу, в которой был Марк, после чего все, кто был в колодце, толкаясь и урча сплошной шевелящейся массой, поползли следом.

Глаза жгло от нечистот, уши резало от какофонии мертвяцкого хора, и Марка тошнило от каждого вдоха, но могучий кортизоловый порыв даровал ему небывалую выносливость. Марк даже расхохотался от ударившего в кровь буйства гормонов, но его смех лишь раззадорил толпу голодных тварей, которые наперегонки карабкались за столь желанной добычей. Психика маленького человека не давала ему отчаяться и заставляла его смеяться в глаза ужасу, чтобы затопить в непрошибаемой безумной радости любые ростки отчаяния, паники или страха.

В это же время он услышал, как где-то сверху словно заработал экскаватор. Чья-то лапа выдернула шмат асфальта вместе с люком, будто открыла бутылку с шампанским. «‎На такое не был способен даже Голиаф», — промелькнула в голове Марка ошпаренная мысль, но тут же была сметена очередным грохотом. Кто-то начал большие раскопки, и гадать, что было их целью, не приходилось. Поэтому Марк ещё усерднее заработал ногами.

Первоначальный порыв сошёл на нет. Сколько времени прошло, Марку было неизвестно, но с каждый метром ему становилось хуже. Метан беспощадно отравлял разум, отчего порой он терял сознание, но разбуженный приближающимся гомоном позади себя, Марк продолжал торить зловонный путь. Порой Марк просыпался, снова разбуженный урчанием, и забывал, где он находится. Ему казалось, что вот он спит в своей мягкой постели в тёплой кирпичной новостройке, и вдруг вся она наполняется гнилостным сырым запахом, покрывается тиной, гаснет свет и его охватывает липкая тьма. После чего он осознавал, что всё ещё в другом мире. И лежит в пропитанной жидкой отравой одежде под тремя метрами бетона, подгоняемый толпой жутких мертвецов, желающих съесть его даже в таком отвратительном виде.

Порой Марку казалось, что он сидит в кабине своего самолёта и расслабленно парит по облачному пуху, поднимаясь всё выше в небесную синь, но в очередной раз возвращаясь к реальности, он видел, что всё ещё ползёт по бесконечной трубе. Марку стало казаться, что лучше бы он умер на месте, чем задыхался в этой забытой Богом канализации, но изредка посещавшая его мысли ясность, говорила продолжать жить, и он, повинуясь её воле, двигался вперёд. А порой ему казалось, что само прояснение рассудка было лишь видением и всё происходящее - жуткая предсмертная галлюцинация. Скоро он будет настигнут толпой пожирателей и канет в безвременье, не прожив на свободе и половины дня.

Он с наслаждением вспоминал дни, проведённые на зелёном островке посреди моря осколков чёрного стекла. Там хотя бы нормально пахло. Не так уж и плохой казалась судьба Марка №7 решившего спокойно прожить отведённые ему пару месяцев, не покидая остров. Хотя если Марк умрёт сейчас, то все усилия его предков и все совпадения, которые позволяли ему выживать, пропадут зря. А этого он никак не мог допустить.

«Однако не всё так плохо», - подумал Марк, поняв, что один плюс в его положении всё-таки есть - отравленный мозг совершенно не чувствовал головную боль.

Внезапно Марк свалился на каменистый пол, поросший пещерным мхом. Он мигом пришёл в себя, глотнув промокший пещерный воздух - самый вкусный воздух в его жизни. Очистив фонарь от грязи, он рассёк лучом тьму. Если бы сознание не было столь мутным, Марк бы удивился, обнаружив себя в пещере. Она была прямой и узкой. Тянулась куда-то в неизвестность. Под ногами захрустели мелкие сталагмиты, и где-то рядом упала крупная капля. Шатаясь, он посмотрел на место, откуда вылез. Перед ним в разрезе предстали все подземные коммуникации. Сточная труба, электрокабели, бетон - словно сосуды, нервы и мышцы толстой руки мегаполиса были отсечены. Марк сообразил, что сработала та же логика соединения кусков из разных миров, которую он уже не раз наблюдал в этом мире. Словно кто-то собирает пазл из кусочков разных миров, стараясь найти похожие наземные и подземные структуры. Тут по принципу подобия он соединил канализационную трубу и пещеру.

Обдумывание прервал горловой клёкот. В смердящей трубе, неустанно шипели и клокотали пышущие первородной злобой грязные мертвяки. И с каждой секундой они всё ближе подбирались к своей жертве. Отбежав подальше от трубопровода, на ходу вскидывая автомат, Марк передёрнул затвор и дал очередь. Самые буйные головы разлетелись, словно переспелые арбузы. Но мертвецы напирали сзади, выталкивая трупы своих товарищей, и задержать их не представлялось возможным. Марк уже было подумал бросить туда гранату, но вовремя сообразил, что от концентрации горючих газов тут же сам и взлетит на воздух, а потому, понимая, что выбора нет, поспешил по узкому пещерному гроту, молясь, чтобы тот не кончился тупиком.

Марк бежал по пещере уже десять минут. Эхом отскакивая от каменных сводов, его преследовал массовый клёкот десятков тварей. Они падали на скользком полу, тормозили собратьев, но нечеловеческая выносливость и упорство постепенно приближали их к своей добыче. Вдруг пещера резко расширилась, и Марк вылетел в относительно свободное пространство. В его лицо уставился ствол автомата и свет фонаря.

— Ко мне за спину, паря! — рявкнул обладатель баса.

Марк, не раздумывая, прыгнул и ушёл в перекат за спину непонятно откуда взявшегося мужика, сидящего в луже собственной крови. Тот направил руки в сторону волны мертвецов. Вены на его бычьей шее вздулись, словно он в одиночку подхватил рухнувшее небо, а из широкого носа хлестнула кипящая кровь. Поток мутантов был уже близко. Рык боли вырвался из груди раненого вместе с мощной энергетической волной, мгновенно обратил первых мутантов в камень, который продолжал нарастать на телах, пока не перекрыл весь проход, спаявшись в монолитную гранитную массу.

Колдун бессильно опустил руки, откинувшись на спину, а за созданной им стеной слышались приглушённые крики и удары зомби, пытавшихся сломать препятствие. К счастью, им это не удавалось. Убедившись, во временной безопасности, Марк выдохнул и рухнул на пол, обратив взор на сидевшего перед ним бородача.

Глава 8

...šuâtēma ālī, nagbušu kīma, ina bēlūti šiknu rēša.

...береги сотоварища, храни ты друга, Через рытвины носи на руках его тело.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица III

Кровавый кашель окропил горячими брызгами погнутый шестигранный амулет на груди спасителя. Незнакомец надрывно вдохнул, чтобы ещё немного оттянуть момент гибели. Изорванные в лоскуты ноги отливали спелой сливой. Трясущейся рукой он вытянул из кармана разгрузки шприц с медово-сердоликовым раствором, но тот упал в лужицу липкой крови.

— Спека вколи, — прохрипел мужик, заваливаясь на бок и закатывая глаза.

Марк всё ещё не мог окончательно прийти в себя от увиденного чуда, но понял, что если промедлит, то его бородатый спаситель отойдёт в мир иной. Подхватив мужика и шприц, он наметил в его локте истончившуюся вену и впрыснул содержимое внутрь. Бородач очнулся и начал жадно хватать ртом воздух. Было видно, что ему полегчало.

Марк смотрел на сидящего перед ним человека. Ростом невелик, но широк в плечах. С первого взгляда было понятно, что это воин, привыкший к невзгодам и лишениям. Свирепый густой взгляд иссиня-чёрных глаз оценивающе смотрел на Марка и его рюкзак. Крылатый нос подобно орлу гнездился в тугих усах, надрывно втягивая воздух. Сухой грязный лоб сминался барханами кривых морщин, отмечая на лице накаты острой боли. Пять огромных рваных ран, рассёкших живот и грудь, были неумело стянуты хирургическим степлером. Тот сиротливо блестел в ногах опустевшей обоймой. Бородач, казалось, позабыл о боли, сосредоточив своё внимание, на внезапно встреченном визави.

— Имя есть, брат солдат? — сорвался вопрос с его пересохших губ.

— Марк, — спокойно ответил тот.

— Недавно здесь... — не то утвердительно, не то вопросительно произнёс собеседник. Казалось, он совершенно пришёл в норму.

— Меньше месяца, — ответил Марк, не видя причин врать и тут же добавил. «Спек тебя вылечит?»

— Вылечит, — ответил он, — на пять минут, — и тут же засмеялся собственной шутке. После чего посмотрел Марку даже не в глаза, а в самую душу и что-то для себя решив, произнёс:

— Я Горгон, петрификатор. Могу превратить в камень живых существ, в чём ты уже убедился. Ты новичок и ничего не знаешь, поэтому предлагаю заключить союз. Вместе у нас будет больше шансов пережить следующий день.

У Марка было множество вопросов, но их он сможет задать потом, как только найдётся более безопасное место, а потому он протянул руку и коротко произнёс:

— Согласен.

Горгон хлопнул по ладони и тут же скривился, подавив вспышку боли, после чего насмешливо глянул Марку в глаза и огорошил его своей просьбой:

— Отруби мне ноги.

Опешивший Марк не сразу сумел понять, что от него хочет сидящий перед ним человек. Он умел принимать решения быстро, но в данный момент ему нужно было убедиться, что Бородач не спятил.

— Сперва объясни зачем.

— Им уже не помочь, мертвеют. Кости отсечены. Кусач, чтоб его все руберы Приграничья любили, постарался. Секи пока спек в крови играет. Так хоть от шока не помру.

Увидев сомневающийся взгляд, Горгон добавил: «Не переживай, эти ноги далеко не первые. Отрастут. Тут всё отрастает», после чего многозначительно кивнул на топорик в поясном креплении Марка.

— Кровь чем остановим? — оглядываясь вокруг, произнёс новоиспечённый хирург.

— Ноги мне сейчас перетяни. Кровь свернётся быстро, так что бинт приложим, перемотаем и считай дело сделано.

— Так шить же надо, — возмутился Марк, — иначе так и будет течь, пока не подохнешь. А я за тобой следом.

— Свернётся кровь. Секи давай.

Марк быстро приготовил всё что нужно и примерился к лоскуту, на котором держалась нога. «Хрясь», ударил Марк и глянул на Горгона, который по прежнему сидел так, словно ничего не происходит. Ещё раз «Хрясь», ещё и ещё, пока нога окончательно не отделилась от тела. «Как дубовый пень рубить», подивился Марк крепости костей и мышц Горгона. Марк ожидал, что кровь хлынет бурным потоком, но вместо этого она потянулась медленным, вязким ручьём. Не теряя времени, он тут же приложил к ране бинт и перемотал культю выше колена. На удивление, кровь и правда переставала течь из раны и спустя пару минут, уже затихла. Со второй Марк провозился меньше и, перемотав вторую ногу, понял, что его собеседник сумеет выжить, если дать ему время.

— А теперь ходу отсюда, — глухо произнёс Горгон. По интонации Марк понял: «Передохнуть здесь у них не получится».

Белёсая, почти невидимая дымка начала заполнять впадины и низины пещеры, а Марк подбежал к Горгону и взвалил ослабленного воина себе на плечи. Горгон был тяжёлым, но иных вариантов, как его нести, не было.

— Теперь куда? — спросил он, повернув голову к калеке.

— Вперёд до конца пещеры и в левый проход, и давай быстрее. Скоро тут всё заполнит туман, — просипел Горгон, вцепившись в плечи своего носильщика.

Марк побежал, но головная боль, снова дала о себе знать, пробившись сквозь огромные дозы боевых стимуляторов и обезбола.

Споткнувшись, они с бородачом повалились на пол пещеры. Марк сдавил виски руками, пытаясь унять разрывающую сознание пытку.

Внезапно агония отступила. Кто-то запихнул ему в рот кисловатый шарик, завёрнутый в капроновую ткань. Выплюнув кусок материи он понял, что чулок с кислой конфетой пристёгнут к его куртке. Не понимая, что происходит, но чувствуя, что боль, долго терзавшая его впервые отступила, поднялся и увидел, что туман уже стелился по полу пещеры.

Вслед за этим с пола закричал Горгон: «Ну наконец ты очнулся. Давай быстрее бери меня и бежим. Бежим отсюда к чёртовой матери, пока туман всё тут не заполонил!».

Марк быстро выкинул из головы всё лишнее и взвалил Горгона на плечи. «Засунь чулок обратно в рот. Рассасывай лекарство, дурья ты бошка. И как только месяц прожил, не подох», в сердцах заворчал бородач.

Из пещеры вело несколько ходов и Марк забежал в тот, на который указал ему новый знакомый, после чего послушал совета и продолжил рассасывать кислую конфету в чулке.

Марк бежал вперёд, ему становилось всё легче, Горгон ругался всё чаще, потому что туман неумолимо поднимался всё выше и выше. Извилистый путь вёл не прямо, а змеился, так что Марк не был уверен, убегают ли они от тумана или движутся обратно. Но судя по молчаливой уверенности Горгона они двигались в правильном направлении.

Бежать с тяжёлым спутником на спине оказалось тяжелей, чем Марк представлял изначально. Горгон хоть и был уполовинен, весил немало и как бы Марк не был вынослив, он то и дело останавливался для передышки.

Пещерная кишка, изначально бывшая достаточно широкой для проезда автомобиля, всё сужалась, заставляя Марка и Горгона пригибать головы, уворачиваться от сталактитов и неровностей. Туман уже заполнил всё пространство и становился плотнее. С каждом минутой видимость падала и вскоре Марк перестал различать собственные руки.

— Беги прямо, пока не упрёшься в стену, — крикнул Горгон, крепче вцепившись в плечи. Собрав остаток сил, Марк рванул что есть мочи, ударяясь о неровности стен, полностью положившись на Горгона. Ему вдруг показалось, что в тумане начали появляться искры и всполохи. Однако, он понял, что ему не кажется. Туман действительно то и дело стали пробивать вспышки искр, будто кто-то пытается зажечь реальность невидимым огнивом. Через секунду искры стали сменяться маленькими молниями и тут Марк вдруг упёрся в стену. Ощупав её, он теряя надежду на спасение, крикнул Горгону:

— Здесь тупик!

Но Горгон не ответил. Вместо этого он зарычал, скривился, нос утонул в бороде, а лоб скрыл узкие щёлки глаз, превратив лицо в одну страдающую морщину. Всё его тело напряглось, после чего каменная стена перед Марком начала размягчаться, превращалась желе. Гранит, сотнями эпох формировавший массивные своды пещеры, превращался в податливую массу, которая тут же начала рыхлыми кусками вываливаться на руки Марку.

Горгон, потеряв сознание, рухнул наземь, и Марк снова взвалив тело напарника на плечо, принялся протискиваться сквозь жирную развалистую массу. В тумане уже во всю силу танцевали вспышки молний. Без единого звука, но пытая глаза ужасающей яркостью, туман мерцал всё быстрее и быстрее. Подобно таймеру обратного отсчёта, эти всполохи не могли обещать ничего хорошего тому, кто останется внутри. И в последний момент полуслепой взмыленный, как загнанная лошадь Марк сделал финальное усилие и протолкнул Горгона сквозь вязкое желе. Тот рухнул на ровный мраморный пол соседнего осколка. Рванув вперёд, Марк уже наполовину вырвался из окутанного непроглядной пеленой куска реальности. В этот момент туман мигнул последний раз и растворился, не оставив за собой и следа. А на месте прохода, созданного Горгоном, снова появилась непробиваемая гранитная стена...

Глава 9

Lū libbu šūlūtum pānšu.

Его мудрое сердце ищет друга.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица I

Марк уже попрощался с жизнью, как вдруг чьи-то сильные руки вырвали его из всепоглощающей пелены и он свалился прямиком на многострадальные культи Горгона. Бородач в очередной раз спас ему жизнь. Калека застонал и спихнул Марка с себя, схватившись за разболевшиеся от таких издевательств обрубки ног.

Марк же распластался на полу. Сердце грозилось разорвать рёбра и выпрыгнуть из груди. Колотил озноб и все мышцы болели словно его опустили в чан с кислотой. Пустой желудок выворачивало наизнанку липкой желчью.

Горгон понимал, что сейчас его спутнику ничем не помочь. Слишком слаб и слишком истощён. Ему-то были не впервой забеги по подземным лабиринтам Приграничных Земель, да и жил он в этом мире достаточно долго. А может секундная разминка со смертью от перезагрузки оказала на новичка такое давление? Этот вопрос он припасёт для Института. Сейчас же у него было много других проблем.

Понимая, что им требуется место для отдыха, Горгон повернулся к Марку, достал из кармана несколько изумрудных кругляшей и ссыпал их в пристёгнутый к куртке чулок Марка.

— Рассасывай. Без этих пилюль ты долго не протянешь, — проговорил он, но Марк впал в беспамятство и Горгон сунул мешочек с шариками ему под язык.

После этого, хрипя от натуги, взвалил Марка себе на спину, удерживая зубами за ворот военной формы и, как таракан, перебирая сильными руками, медленно пополз к перегородке в торце станции, возле которой был навален разномастный мусор. Расстояние было невелико, но Горгон стремился к перегородке изо всех своих сил. Заражённые боялись перезагрузки, и потому шанс нарваться на тварь рядом с обновлённым сектором был минимален. Однако сразу после падения туманной пелены алчущие плоти мутанты хлынут неостановимым потоком в поисках растерянных вкусных людей. У них было немного времени перед началом такого «прилива». А пока дар Горгона перезаряжался и Марк был ни на что не годен, их могут сожрать даже ползуны.

За перегородкой находился кабинет дежурного по станции. Горгон знал о нём, потому что несколько раз водил группы через это место. Также как знал, что перегородка будет не заперта. Добравшись до толстых железных прутьев, он обнаружил, что мусорные кучи, на самом деле оказались обглоданными человеческими останками, и одеревенелой от крови одеждой погибших бедолаг. Между прутьями в одном месте висела застрявшая голова несчастливца, желавшего протиснуться сквозь толстые решётки. В ней суетливо копошились жирные личинки. Заражённые истерзали голову со всех сторон, но даже так у них не вышло выдернуть кусок вкусного трупа наружу.

Подобных картин за свою насыщенную жизнь Горгон насмотрелся немало. Однако, что-то в этой куче не давало ему покоя. Интуиция настойчиво шептала ему важную деталь, но он не мог расслышать её голос. Высыпав из капроновой ткани, закреплённой на его груди, шелуху от предыдущих виноградин, он бросил туда пару новых шариков и принялся рассасывать их. Уложив бессознательного Марка на более чистое место, Горгон пополз ближе к застрявшей в прутьях голове.

Ничуть не брезгуя, он взял несколько самых толстых личинок и направился к дверному замку. Прочный механизм надёжно защищал тихое место, где они наконец смогут отдохнуть. Горгон затолкнул личинок в замочную скважину и, наложив сверху руки, активировал дар. Поначалу ничего не происходило, но по мужчине было видно, какие усилия он прилагает. Капля пота, собирая грязь, прокатилась по напряжённому лбу, горбинке носа и упала на мраморный пол, покрытый кровяной коркой. В замке послышался скрежет раздвигаемой стали, но Горгон упорствовал и продолжал применять дар. Стоя на культях, он не замечал, как разбереждённые раны простреливало болью. Эту боль он знал, как старого друга, и давно научился её терпеть. Но вот боль от длительного применения дара каждый раз оборачивалась адским мучением. Поэтому, когда разросшийся на личинках камень выломал запорное устройство и дверь отворилась, он снова упал на живот, глубоко задышав. Рассасывая зелёные шарики, он восстанавливал силы, а мигрень понемногу отпускала.

Глянув на Марка, он удовлетворённо заметил, что приступ утих и теперь тот спал, не реагируя ни на трупную вонь, ни на трескотню ломаемого замка. Горгон подполз ближе и начал приводить Марка в чувство градом хлёстких пощёчин.

Очнувшись, Марк встрепенулся и осмотрел пространство вокруг. Они находились в метрополитене. Станция «Пижменская» была искусно отделана мрамором и красным гранитом. Живописно ветвились керамические пальметки, переходя в цветистые переплетения лавра и шафрана. В высоких потолках величественно разместились нарядные канделябры, и с их многочисленных жирандолей свисали бородавчатые струйки металла, воспроизводившие плавленый воск. Отливали золотом фригийские колпаки и ликторские связки.

Так еще несколько дней назад этот памятник стиля и мастерства мог расписывать молодой экскурсовод. Сейчас же голова этого экскурсовода висела, зацепившись за канделябр, а тухлые ошмётки от группы туристов слоем кровавой мастики покрывали произведения великих гениев, ради которых они приехали в этот край. Огромные колонны были исполосованы острыми когтями, а некоторые и вовсе разбиты в мраморную крошку. Узкий перрон был охвачен сетью трещин, словно опутанный неводом кашалот. Заражённые провели на станции воистину Варфоломеевскую ночь, изукрасив её в единственный цвет, приходившийся им по душе - цвет смерти. Разглядеть в этой мясницкой бойне следы былого величия не смог бы ни один именитый галерист.

Марк силой воли подавил рвотный рефлекс. Потом подавил снова, но тот лишь наступал. Слишком много мерзопаскостной вонищи, прелой, гнилой, резкой застойной вони было повсюду. Это был не запах, а настоящая химическая атака. Довершал всё это тошнотворный вид. И Марк всё же не выдержал и желудок стал выгибаться в болезненных спазмах. Это было бесполезно, ведь в последние часы поесть было невозможно. Может это и к лучшему. Спустя ещё несколько секунд, Марк всё же адаптировался к ситуации, приподнялся и вытирая от вязкой слюны рот кивнул Горгону в знак благодарности, после чего задал вопрос.

— Тут есть укрытие?

— Верно мыслишь. За этой решёткой дверь в кабинет, там и передохнём.

Помогая Горгону, Марк прошёл за перегородку и прикрыл за собой скрипучую дверь. Тварей было не слышно, но предчувствие говорило ему, что скоро они явятся по двум заплутавшим душам. Это было не место для человека, это был край голода, царство страха.

Кабинет закрывала толстенная металлическая дверь. Марк постучал по ней, чтобы возможные заражённые обнаружили себя. Не церемонясь, они толпой налетели бы на дверь и путники не угодили бы в ловушку. Но после минуты ожидания внутри всё ещё было тихо. Горгон дал знак и Марк толкнул дверь плечом, тут же ощутив, как изнутри дверной ход блокирует какое-то препятствие. Вложив больше сил, он надавил ещё. Дверь чуть поддалась, образовав узкий проём. В тот же момент рядом с головой Марка прозвучал выстрел и пуля лязгнула по металлу. Марк ушёл за стену, чертыхнувшись на очередную неприятность.

— Убью суки! — провизжал голос из кабинета.

Горгон, чуть прокашлившись, сходу заговорил с человеком за дверью:

— Я — капитан Арсений Самусев, начальник спецотряда «Феникс». Мы прибыли сюда, чтобы спасти пострадавших от заражения. Прошу опустить оружие и говорить тише, мы пришли с миром.

На протяжении всей речи Горгон бросал неуверенные взгляды то на молчащий эскалатор, то на пустынные лестничные пролёты. Лицо его досадливо морщилось, будто вот-вот проиграет в покер огромные деньги. Марк же удивлённо глянул на Горгона и оценил его актёрские способности. Хотя может тот и был когда-то капитаном? Или актёром?

— С вами нет озверелых, не кусали? — пронзительно крикнул парень, не очень-то поверивший незнакомцам, — Если я открою, а вы наброситесь, то размажу бошку, каждому! — слышался фальцет незнакомца из-за двери.

— Будет, как ты скажешь, — ответил Горгон, — только пусти внутрь, у нас есть и лекарства от головной боли, и продукты.

Последние слова подействовали лучше других аргументов, и за дверью послышался скрежет металлических ножек о кафель.

Горгон скривился от шума, снова глянув на эскалатор, но подавил недовольство. Марк поднял товарища и они оба ввалилсь в открывшуюся дверь.

Перед ними стоял нетрезвый молодой человек с серенькими впавшими глазёнками. Сухопарый и шадровитый, он напоминал голодного лишаистого пса. Глаза его нервически помаргивали, и в их нездоровом блеске лихорадочно отражались недоверие, страх, беспокойство и злоба. Пиявистые губы дёрганно поджимались, будто пытались найти приют в обезвоженном рту. Под носом стелился реденький веерок юношеских усов. Чёрные волосы были простёганы нитями внезапной седины. Выдернутые в припадках яростной паники локоны отбрасывали стылую тень на серо-зелёную плитку. Элегантный кашемировый костюм свалялся, пропитавшись мочой и потом. Бледное лицо паренька вдруг скривилось от лютой вони, вошедшей в распахнутую дверь вместе с двумя незнакомцами.

Вымазанные в крови, кишечном содержимом и дерьме, облепленные жиром, грязью и пылью, они напоминали монстров гораздо больше, чем виденные пареньком обращённые. Только когда высокий мужчина усадил на кресло бородатого старика, парень осознал, что бородач не имел ничего ниже колен. И подозрительность всколыхнула его разум с новой силой. Только что опущенный пистолет снова уставился на вошедших.

— Спецотряд из безоружных калек, насмешливо начал он и снял с предохранителя пистолет, — вы бы ещё назвались отрядом супергероев, тогда я бы вам хоть немного поверил, — ехидно продолжил он, наводя пистолет на закрывшего дверь Марка. Тот про себя подумал, что паренёк не так далеко ушёл от истины. Горгон действительно казался ему настоящим сверхчеловеком. Без его дара Марк так бы и погиб в каменном мешке. Очень хотелось спросить Горгона, что бы их убило, да и в целом вопросов накопилось немало, но молодой человек был взвинчен до предела, а потому, он нехотя остановился, делая как можно более спокойный вид.

— Стоять, я сказал, стоять не двигаться иначе нашпигую свинцом, — шатаясь прошипел выживший. Он отступил назад, чтобы держать в фокусе обоих людей.

Марк поднял руки и медленно проговорил:

— Мы выжившие как и ты, и сможем унять твою головную боль. Мы не зомби, сам видишь, говорим. Пистолет можешь не убирать, но давай закроем входную дверь, пока на твои крики сюда не прибежали озверелые, ты же видел их, верно? Вижу, что видел, а значит знаешь, что будет, когда одному из них станет известно, что мы тут. Оповестит всю округу и вскроют нас, как консервную банку. У них для этого будет и время и упорство. Поэтому скажи, где ключи от замка перегородки?

Паренёк слушал речь незнакомца и понимал, что тот прав. Но мандраж не отпускал его, и ни спокойные лица и ни видимое отсутствие у незнакомцев оружия не успокоили его. Резко кивнув Марку, он пролепетал надорванным голосом:

— Ключ был у начальника, а сам он где-то снаружи валяется. Жирный такой был, хотел попасть внутрь так сильно, что чуть не пролез через прутья, — Паренёк истерически посмеивался, не убирая оружия.

Марк, понимал, что тело начальника должно быть где-то рядом в куче костей и потому выглянул наружу. Было тихо, как раньше, но интуиция шептала, что стоит поторапливаться.

Молодой человек остался в кабинете, из которого он мог одновременно целиться в Марка, шарящегося в кровавых ошмётках, и Горгона, смежившего веки в минуту кратковременного отдыха и не обращающего ни на что внимания.

Всё это время Горгон отдыхал, прислонившись к резному креслу, произведению талантливого краснодеревщика. Он в любой момент мог убить мальца тонкой петрификацией. Для обращения гипофиза или центральной артерии в камень требовалось минимальное воздействие, и пускай голова разболится от столь частого использования дара, он готов был стерпеть боль ради спасения жизни себе и своему напарнику. Хотя он знал Марка едва ли сутки, тот ни разу не подвёл его и верил всем его словам. Был собран и самоотверженно шёл на риск. Марк пришёлся ему по душе и Горгон, дотронувшись до шестигранного амулета рукой, решил про себя, что сделает всё для их выживания. Тем более, что старый отряд Горгона... С ним всё было сложно. И думать об этом он будет, когда выберется из подземелий Приграничья. Сейчас были куда более важные дела. И главное из них - отдохнуть. Последние три дня Горгон не смыкал глаз, если, конечно, не считать кратковременные потери сознания от перенапряжения дара. Но они никогда не могли заменить спокойный сон.

Не боялся он юноши с Вальтером П-38 ещё и потому, что не видел в пистолете тонкого штифта — индикатора патрона в патроннике. Обойма была пуста, а потому он наслаждался минутами спокойного ожидания. Марку повезло и связка ключей была найдена практически сразу. Подойдя к юноше, он удивил его вопросом:

— Есть тут бензин, эфирные масла, парфюм, специи?

На это парень лишь егозливо пожал плечами и дёрнул подбородком в сторону шкафов, мол там можно поискать. Однако поинтересовался зачем.

— У мертвецов надо отбить нюх. Иначе со всей округи сбегутся.

— У меня есть пара бутылок абсента, — неожиданно спокойным голосом заговорил долговязый юноша, — вернее уже бутылка. Мои пинчеры ненавидят когда я его пью. Эти тоже наверное не любят, — предложил он Марку, но Горгон тут же перебил его, сказав, что абсент пригодится для другого. Старик достал из кармана петарду и бросил ее Марку.

— Твёрдый эфир, дёрнешь за верёвку и брось подальше. По всей платформе вонять будет так, что у нюх отобъёт часов на шесть.

Марк сделал как сказал Горгон. Выдернул шнур и откинул петарду за решётку. Твёрдый эфир задымился, распространяя вокруг стойкие полынные ароматы, мигом затмив трупные миазмы. Удовлетворённый временной защитой, Марк закрыл перегородку и дверь на ключ, после чего привалился на какое-то тряпье, а парниша развалился на стуле, пускай не направляя пистолет на людей, но и не убирая, держа ствол наготове. Свободной рукой он потирал виски. Ему приходилось также плохо, как и Марку, до приёма тех зелёных виноградин.

— Что, тяжко? — чуть улыбнувшись, спросил юношу Горгон, — на вот, положи под губу, рассасывай и боль утихнет, — протянул он уже не раз спасавший Марка от головной боли мешочек с плотным зелёным кругляшом. Откуда он только их берёт?

Парень недоверчиво взял протянутую вещицу и начав развязывать мешочек, угрюмо спросил:

— Что это ещё за хрень?

Горгон спокойно ответил ему:

— Ты не смей капронку драть, а суй её в рот как есть и рассасывай, да смотри кожурку не жуй, её потом выкинуть надо. Для того капрон и нужен. Сок тебе нужен, а шкурка-то нет. Она для нас ядовита. Коньки сразу отбросишь.

Парень, не дослушав до конца, уже сунул вещицу в рот, но как понял, что добровольно принял смертельный яд, выплюнул и стал плеваться, наводя на Горгона пушку.

— Да тише ты, полоумный. Не грозит тебе ничего, на кой чёрт нам тебя травить, если у тебя в патроннике ветер гуляет. Я когда говорил, что мы спасать тебя пришли, не лукавил. Так что, коли хочешь ещё день походить под этим небом, слушай мои советы, да на ус мотай.

Юноша глянул на свой пустой пистолет и, поняв, что патронов больше нет, со злостью бросил его в угол. Но тут он отчётливо понял, что мучительная резь, осаждавшая мозг, вдруг поутихла. Взгляд прояснился и он тут же подобрал подарок Горгона и с жадностью кинул его под язык.

— То-то, — добродушно улыбнулся Горгон, — Марк, найди-ка нам одежду и тряпье, чтоб обтереться. Проверь воду в бачках. Там дальше по коридору кухня, думаю разберёшься что да как. Накормить стоит этого бедолагу, да и мы с тобой на одних споранах долго не проживём.

«Спораны»... покрутил на языке новое слово Марк. Переспрашивать он не стал. Догадался, что Горгон имел ввиду зелёные кислинки, которые спасали его всю дорогу.

Когда обед из холодных консервов и воды из туалета был готов, Марк с Горгоном привели себя в порядок и переоделись в чистое. Их тела всё ещё благоухали, словно приманки для мясных мух, но теперь, без корки крови и грязи, они смогли впервые разглядеть лица друг друга.

Паренёк сомлел, клевал носом и не издавал ни звука. Спорановый сок избавлял от мигрени, и теперь юношу клонило в сон. Больная голова порождала бессонницу, с которой Марк был знаком. С момента падения самолёта он ни разу не проваливался в крепкий, здоровый сон. Засыпал он под транквилизаторами, а будил его стимулятор. Это не могло не сказаться на его здоровье, и, сидя возле Горгона, он смотрел на свои руки. Бывшие такими сильными, они напоминали двух костлявых кляч — не могли ни ворваться с хозяином в бой, ни пропахать целину.

Марк сжимал и разжимал свои посечённые пальцы, напоминавшие ветки молодой бузины. Смотрел на них, не отводя глаз. Он сжал их изо всех сил, пока не проступила кровь, и наконец улыбнулся. Он почувствовал, что ещё жив и силён. И не дай Бог, что-то ещё заставит его почувствоватьслабость в этом мире. С первого свободного вздоха монстры пытаются отнять у него жизнь, победу над смертью в чёрной пустоши, его первый триумф. Марк пропитался к мутантам столь уродливой ненавистью, что захотел очистить от них все видимые земли. Перестать убегать, остановиться и убить каждого, кто пытается его сожрать. Но для этого сил его немощных рук недостаточно. Для этого он обязательно выживет и станет сильнее. Гораздо сильнее.

Глава 10

Gimillu ša ṣēru ippušu ina erṣeti, Ḫumbābā, kīma ṭēmu, ippušu ištar.

Страж лесов закричал из зарослей дальних, Хумбаба, как гром, закричал издалека!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица IV

— Вы умрёте, — прервал Горгон мыслепоток Марка. Безногий смотрел на бывшего пилота и спящего юнца без сожалений.

Марк тут же щёлкнул мальчишку по носу. Тот очухался и вытащил капронку изо рта. Шарик растворился, оставив после себя лишь тонкую кожуру. От парня разило перегаром, но взор его все более прояснялся. Он смотрел на людей, промаргивая давно немытые глаза.

Марк с настороженностью смотрел Горгону в глаза. Он не питал иллюзий насчёт их дружбы. Слишком мало значит спасение жизни по нужде. Он ничего не знал ни об окружающем мире, ни о калеке, а вот бородатый хитрец обладал всей полнотой информации. От Горгона сейчас напрямую зависит выберется ли он из этого бесконечного подземелья или останется тут навсегда. И ему не понравились слова из уст бородача.

— Мы умрём, а ты значит нет? — с вызовом спросил юноша.

— У тебя есть имя? — ответил Горгон вопросом на вопрос.

— Оскар, — сказал он, улыбаясь, глядя Горгону прямо в глаза.

— Ответ неверный, — устало сказал Горгон, — ни у тебя, Оскар, ни у тебя Марк нет имён, новых имён, имён Стикса!

Произнеся последнее слово, Горгон задрал кверху палец с сорванным ногтем.

Выждав секунду, он продолжил:

— Вас, младенцев в этом мире, положено наречь новыми именами. Старые вам больше не нужны. И таких, как вы, я покрестил больше сотни. Находил побитыми, сломленными, искалеченными, потерявшими родных, потерявшими надежду и последние крохи разумности. И всегда давал им новые имена: Ворчун, Мимоза, Полурукий, Сыч, Шорох, Слон, Вжика... Десятки имён, десятки раз я становился крестником, десятки раз брал на себя ответственность. Только так я вижу реализацию долга крёстного. Знаете, сколько из более чем сотни крещённых прожили хотя бы день после получения нового имени? Сорок! Всего сорок человек. А сколько из них коптят небо сейчас? Четверо. Четверо крестников до сих пор миновали клыкастые пасти и дурные пули. И какой я после этого крёстный? Дерьмовый. Самый что ни на есть дерьмовый крёстный. А потому я решил не давать вам имена. В моём шкафу больше нет мест для новых скелетов.

От воспоминаний сердце Горгона забилось сильнее и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Понимаю, что вопросов много. Задавайте, что интересует, потом я скажу, что знать обязательно, и будем собираться.

— Чёрт бы с этими именами, старый, — вклинился Оскар, — с чего я должен умереть? Я подыхать как все не собираюсь.

— Горгон - это имя, рождённое людской молвой, уже после того, как я сумел развить свой дар. Это значит, что я уже знаю этот мир, его законы и даже без ног сумею протянуть тут какое-то время. А безымянные иммунные по незнанию и слабости ежесекундно миллионами мрут как мухи. Что же до смерти... Я вам её не желаю, но как бы парадоксально это не звучало, принятие смерти, своей скорой участи — лучшая основа для вашего выживания. Поэтому я хочу, чтобы, прежде чем мы двинулись дальше, вы приняли то, что сегодня вы можете умереть, и говорили себе это каждый день, пока это не станет частью вас. Чтобы смерть не могла напугать вас.

Выжить - половина дела. Другая половина — научиться здесь жить. И поверьте, львиная доля выживших новичков, не принявших смерть в начале пути, начинают искать её в последствии. Может не сразу, но через время, таких находят либо в петле, либо в пасти стаи бегунов, либо на дне бутылки. Также и для меня спасти вас — лишь полдела. Самое сложное, дать понимание, как остаться человеком.

Марк ощутил в словах Горгона гораздо больше мудрости, чем способен был осознать и потому решил запомнить их. Коли выживет, они могут ему пригодиться.

— Где в этом мире безопасно? Куда мы идём? Все ли тут, как ты, могут обращать в камень и как таким стать? — задал давно интересовавшие вопросы Марк.

— В стабах. Идём в ближайший. Нет, я единственный петрификатор, которого я знаю. Дар пробудится сам и у всех он разный. Сейчас это тебе не поможет, а потому поговорим, как будет о чём, если доживём.

— Каким витамином ты меня подлечил, что бошка на место встала? Есть другие? — вклинился в диалог юноша.

— Всякие есть, но вопрос не по делу. Сейчас вам надо знать только про споран, — и тут же достал его из кармана, — если не принимать - умрёшь. Достать можно в затылочном наросте любого заражённого, научившегося бегать. Быстро распадается под действием ферментов, спиртов и кислот. Долго — в слюне. Не подвержен гниению и естестенной биодеградации, поэтому в правильных условиях может храниться вечно.

Реакции на мерзопакостное происхождение споранов не последовало и Горгон удовлетворённо хмыкнул, после чего продолжил.

— Мы находимся в Приграничье. Наверху постоянно перемещаются десятки тысяч заражённых высоких стадий развития и сотни тысяч мутантов человеческого типа. Если мы выберемся на поверхность, я сумею обратить несколько десятков в камень, после чего мой дар уйдёт в откат и нас тут же задавят массой. Вы же сейчас едва сумеете одолеть новообращённую старушку. Именно поэтому весь наш путь будет проходить под землёй. Я знаю маршрут и в случае преследования сумею закрыть проход, дав нам шанс на спасение. Следующий вопрос.

— Кого стоит опасаться? — спросил Марк.

— Всех. Заражённых, иммунных, внешников, атомитов, килдингов и много кого ещё. Никому не верь, даже себе, следи за потоком мыслей в голове. Есть дары, которые могут взять тебя под контроль, а ты и не заметишь. На этом закончим. Марк, собирай вещи, Оскар, тащи абсент и приведи себя в порядок.

— Слушай, а я что-то не помню, чтобы позволял тебе командовать. Мной никто распоряжаться права не имеет.

Горгон не отреагировал на слова и жестом подозвал Оскара к себе.

— Подойди ближе, — умиротворённо добавил калека.

Оскар уверенно шагнул вперёд, а Горгон поднёс палец к его губам, призывая к молчанию.

Когда Оскар уже хотел разразиться гневной тирадой, то понял, что его губы намертво склеились и не могут разжаться. Было больно и всех его усилий не хватало, чтобы открыть рот.

— У тебя сейчас нет права голоса. Либо делаешь как я говорю и выживаешь, либо остаёшься здесь навсегда. Второй раз я повторять не буду.

Горгон смотрел Оскару прямо в глаза. Взгляд его был тяжёлый, усталый, исподлобно-свирепый. Молодой человек, не выдержав его даже секунды, опустил веки.

Марк тем временем укомплектовал два найденных тут рюкзака. Он слышал всю беседу и потому, подойдя ближе, притворно спросил Горгона:

— Пацана здесь оставляем? Шумный он больно, мешать будет, подставит он нас всех.

— Горгон принял задумчивый вид и кивнул, соглашаясь, что оставить сопляка — мысль дельная. Жаль не удалось узнать, где он спрятал алкоголь.

Глаза пацана округлились, и он тут же побежал к одному из ящиков, выудив бутылку, после чего протянул её Горгону и замычал, указав на свой рот.

— А чего это он мычит, спросил Марк, обращая удивлённый взор на Горгона?

— Ювелирная петрификация. Спаял ему губы, чтоб не голосил. Потом, если выберемся, новые отрастут.

Марк еще раз поразился тому, сколь разнообразно Горгон использует свою способность.

— А что за дар ты применил тогда в пещере, что она стала мягкой?

— Инсоматоз - одна из ветвей развития дара. Расходует гораздо больше энергии и позволяет обращать горные породы в биополимерный гель, что-то вроде холодца. Есть его можно, но вкус противный.

Марк ещё раз поблагодарил удачу за встречу с Горгоном. Без обращения в гель стены пещеры, они бы не сумели выбраться из тумана, оставшись там навсегда. Пользуясь моментом, он тут же решил уточнить:

— Что нам сулил туман?

— Мгновенную смерть. Говорят, старые иммунные и выживают, теряя разум. Хотя на своём веку я таких случаев не припомню.

Оскар всё это время внимательно слушал беседу. Хоть его характер и воспитание были скверными, он сумел оценить ситуацию и присмирел. Когда ему было страшно, он творил несусветные глупости, а особенно, когда был пьян. Про него всегда говорили, что он человек без тормозов и парень это знал. А потому бурлящие в нём чувства толкали на скандал. Он пытался заставить всех уважать себя, бил кулаком в грудь. Правда разомкнуть губы он не мог и ему приходилось сидеть, пытаясь успокоиться. Последние безумные дни, когда люди жрали друг друга, и пришедшее за этим пьяное одиночество с раздираемой голову болью тоже наложили отпечаток на его нервы. Он боялся этих людей, боялся быть съеденным, боялся смерти. И тут его начала потряхивать мелкая дрожь, а из глаз покатились запоздалые горькие слёзы.

Горгон, увидев это, чуть подобрел, но всё также сурово произнёс:

— Ты не волнуйся, малец. Стикс благоволит новичкам и их спасителям. Поэтому с этих пор будем держаться вместе. Но только крепко заруби себе на носу, теперь слушаешь меня и Марка. Скажу «Ложись», — ты тут же ложишься, скажу «бежать», — ты побежишь, скажу «мочиться в штаны», — ты сделаешь это без промедлений. Понял меня?

Оскар к тому моменту перестал плакать и кивнул.

— Учись у старших, не подводи и верну тебе голос, подытожил Горгон.

Оскар тяжело выдохнул и сел обратно на стул, а Горгон продолжил:

— Сейчас пойдём по тоннелю до Сибирской станции. Там кластер закончится, уперевшись в систему искусственных пещер-каменоломен. Будет на то воля Стикса, проползём незамеченными.

Бросив пару шариков, завязанных в капронке, в бутылку с абсентом, Горгон представил молодым людям самый быстрый способ принятия внутрь спорового сока, названный «живчиком». Преимуществом, по словам старожила, была скорость потребления сока, а недостатком — эффект алкоголя. Горгон его не любил из-за вкуса и лишней нагрузки на организм. И хотя всегда носил с собой, использовал вместо него «живенцы», которые рассасывал как конфеты.

После ряда приготовлений их отряд выдвинулся вперёд. В туннеле было темно и влажно. Водоотводы перестали работать, как только их отрезало от электричества, и несдержанная грунтовая жидкость заполнила тоннель. Ступни были погружены в промозглую воду, которая скрыла рельсы, но выше не поднималась. Неоткуда ей было взяться. Вся грунтовая вода, что была на кластере за три дня с момента его появления в Стиксе, уже вытекла.

Горгон предупредил, что видит в темноте не хуже кошки, а потому заметит заплутавшего мутанта до того, как тот учует их. Было тихо. Лишь эхом звенела далёкая капель, и стараясь не расплёскивать воду, ступали две пары ног. Марк тащил Горгона на спине, подвязав его простынями из кабинета. Оскар всё также молча нёс оба рюкзака с припасами. Много брать не стали, чтобы не потерять скорость при бегстве. Шли не торопясь, с выключенными фонарями.

Спустя полчаса далеко впереди показалась станция. Ее освещал слабый резервный свет и Горгон приказал всем остановиться.

— Там выход на поверхность иногда заваливает. Этот кластер прилетает из мира, где готовятся к олимпиаде. Строят высоченный монумент или башню. И когда в кластер врываются большие стаи заражённых, то частенько роняют её. Видать, стоит под откосом, вот и падает на вход в метро. Уже несколько раз так было. Людей на станции бывает до пяти тысяч. Они обращаются, начинается резня и в итоге через неделю остаётся одна среднеразвитая стая. В воду не хотят лезть, брезгуют, вот и пытаются разобрать завал, чтобы выйти наружу. Скрыть нас никто не может, проскочить незамеченными будет трудно. Если какой-нибудь ползун начнёт клокотать, то всех сразу оповестит о нашем присутствии.

— По жёлобу можем проплыть. Над водой будут только головы и если аккуратно двигаться, то не услышат, также шёпотом предложил Марк.

— Может сработать. Но чтобы забраться в лаз каменоломни, нам все равно придётся вставать в полный рост. Если стая побежит к нам, то пускай Оскар лезет первым, потом ты, и меня в конце подтянешь. Последнего, кто за нами поползёт, я обращу в камень полностью и он закроет лаз.

— Иного выбора у нас нет, так что будь что будет, — согласился Марк.

— Ты всё понял? — спросил Горгон, глядя на Оскара.

В темноте он различил кивок парня и все приступили к действию. Шансы выжить у них были, потому как за время наблюдений заражённых на перроне Сибирской станции замечено не было. Но перестраховка лишней не бывает.

Марк спустил Горгона вниз и сам опустился в промораживающую до костей воду. Также поступил и Оскар. И хотя он не мог высказать своего мнения, стук его зубов был красноречивей любых речей. Горгон плыл, или, вернее, перебирал руками по дну первый. Холод воды успокаивал его, а взгляд его острых глаз неотрывно следил за платформой.

Внезапно Горгон остановился. Он долго вглядывался в какой-то мешок, полупогружённый в воду. Внезапно мешок начал двигаться, повернул голову и когда Марк осознал, что это заражённый, тот вдруг замер с открытым ртом. Ни звука не вырвалось из его глотки. Голова безвольно упала на шею. В камень тот не обратился, но Марк понял, что это постарался Горгон. Может превратил в камень только мозг? Потом будет видно. Главное, что Марк понял, — это то, что на перроне, действительно, есть заражённые и усилил бдительность. Сердце его бешено колотилось и, не смотря на ледяную воду, его бросило в жар. Горгон же призывно мотнул головой и они поплыли дальше.

Когда до отверстия каменоломни оставалось пара метров, платформу огласил клёкот. Широкоплечий мутант увидел их и в несколько прыжков достиг края платформы, огромным прыжком он сиганул к вкусным людям, но плюхнулся в воду бездыханной куклой. Весь его затылок покрывала каменная корка. Горгон снова выручил их. Но со всех сторон стали слышны всклики и топот множества ног. На платформу один за другим выбегали перепачканные в крови бестии. Некоторые выглядели как крепкие мужчины и женщины, а некоторые были изменёнными. Их облик походил на Голиафа. Оплывшие бульдожьи морды, вечнотекущие слюни, дюжие воловьи спины, рваная растянутая кожа, из-под которой выглядывала белая фасциальная ткань, отмирающие носовые хрящи, и неумолимая алчность, голодная похоть в жутких чёрных глазах. Даже самые медленные из заражённых были быстрее любого виденного Марком человека.

— Быстро в пещеру! — заорал Горгон и Оскар, пропихнув рюкзаки в лаз, забрался внутрь.

Марк видел, как заражённые падали один за другим, словно подкошенные. И в отличие от первой с Горгоном встречи, Горгон выщёлкивал тварей по одному, а не обращал их всех одной волной. Видимо, последняя тратит всю силу разом. Марк видел, как огромные твари, способные порвать их одним ударом, валятся также быстро, как и мелкие шустряки. Некоторые твари отвлекались от людей, понимая, что им ничего не светит и принимались за павших собратьев, алчно поглядывая в сторону ускользающей добычи. «Наверное смотрят на нас и так им вкуснее есть мясо убитых сородичей» — пронеслась несвоевременная мысль в голове Марка, когда он уже заполз в узкий лаз каменоломни и подтягивал Горгона за собой. Через одежду он ощущал, как температура Горгона поднялась до сорока градусов. Он потел и не позволял себе лишиться чувств, а мутанты падали уже в нескольких метрах от них.

Марк затянул рычащего Горгона за собой, и тут они услышали настоящий рёв, заглушивший голоса десятков тварей, стекавшихся из метрополитена. Из тоннеля, откуда они пришли, вылетело стремительное тело. В тусклом свете Марк плохо различал очертания зверя, но он был намного больше Голиафа. Мутант явно шёл по их следу и разозлился, когда увидел, что его добычу пытаются съесть более мелкие сородичи, а потому мощным прыжком снёс столпившихся у прорехи в стене заражённых и просунул внутрь свою лапу. Он лишь немного не достала до Горгона. Благо Марк тащил его за собой, и он сам как мог помогал себе руками. Потолок был низок и в нём едва бы поместились два человека. Воздух был спёртым, и Марк чувствовал, как бешено колотится его сердце. Обливаясь потом, он полз, помогая Горгону. Монстр принялся легко откалывать известняковые глыбы, словно это был обыкновенный песок, пробираясь внутрь. Было видно, что эта игра доставляет ему такое же наслаждение, как коту, загнавшему семью мышей. Он рычал и всё время засовывал лапы внутрь, расширяя тоннель.

Подобравшись к Оскару, Марк учуял смердящий запах гнили и, приподняв голову, понял, что проход блокирует распухшее жирное тело мертвеца в рубашке работника метрополитена, застрявшего в узком проходе. Видимо, бедолага сразу залез в пещеру, когда увидел её и там задохнулся, пытаясь протиснуться между узкими стенками. Матерясь, Марк крикнул Горгону, чтобы тот убил уже эту громадину, но бородач, переводя дух, отвечал, что всадил в чудовище всю свою силу, но не достиг тела.

— У гадины щит. Блокирует петрификацию. Урод гранатомётный удар сдюжит, лишь поморщится. У всей элиты это врождённая сила.

— Чёрт, чёрт, чёрт! — выругался Марк. Оскара же тошнило от вони в тоннеле, но залепленный рот мешал ему, и он, обливаясь потом и слезами, пытался отрезать губы друг от друга, давясь рвотой, чтобы не задохнуться.

Марк понимал, что действовать надо быстро. Сотня килограмм разлагающейся плоти впереди и тысячи килограмм голодной плоти сзади стимулировали мозг работать в авральном режиме.

Подтянув парня к себе, он выхватил у него нож и одним движением рассёк юнцу спаянные губы. После чего его залило фонтаном концентрированной блевотины. Пообещав себе надавать по бошке Горгону за его чрезмерную мудрость в отношении воспитания младшего поколения, Марк протиснул себя вперёд, а Оскару крикнул, чтобы тот следил за тварью и дал Горгону живчика.

Сам же принялся за отвратительную работу. Своим заточенным ножом он начал отрезать голову толстяка. Марк понимал, что от его действий зависит судьба всей команды. Жирный гной обливал руки, стекая под одежду, пробегал холодными жидкими струями по подмышкам и уходил вниз. Элитник позади продолжал раскопки, и потому Марк приложил все усилия, срезая последние мышцы. Из раздутой головы вытекло поразительно много жижи, а смрад был так непередаваем, что разъедал глаза. Вставив нож между позвонков, Марк с хрустом разломил шею толстяка, после чего перерезал последние сухожилия.

Глядя на омерзительную чёрно-синюю голову, он на секунду застыл, поражённый дикостью происходящего. Но оклик Оскара заставил его прийти в себя. Он тут же передал голову юноше и приказал кинуть её подальше в сторону твари, а сам принялся вырезать ребра. Целая волна из перегноя окатила всё его тело, но Марк осточертело рвал и резал тушу, пока крупный кусок грудины не очутился в его руках. Это добро он также передал Оскару, а тот, снова выворачивая желудок, передал всё приходящему в себя Горгону.

Монстр расширял тоннель и, судя по всему, не собирался отступать, порой жадно принюхиваясь к смердящим останкам и людям, измазанным ими, а потом расплывался в кровожадной улыбке, словно думал: «Притвориться мертвецами захотели, а я вас раскусил. Учуял ваш запах сквозь вонь».

Руки Марка дрожали от усталости и несколько раз он резался об обломленные кости. Нож скрипел, отделяя хрящи от костей, но Марк чувствовал, что слабеет.

— Смена! — крикнул ему пришедший в себя Горгон.

Марк благодарно улыбнулся, и убрав нож, двинулся назад, освобождая место для калеки. Горгон же, вытащив свой тесак, принялся рубить тушу так споро и резко, будто она была сделана из пластелина. Куски вздувшихся кишок и плоти так и летели назад, а Горгон, подобно дикой гиене, нашедшей мёртвого бегемота, всем телом погрузился внутрь останков толстяка. Элитник же в этот момент добрался до выброшенной головы и, походя, слизнул её шершавым фиолетовым языком. Недовольно заклокотав, он ещё усердней стал расковыривать свой лаз.

— Оскар сидел замерев, он боялся монстра и не мог пошевелить руками. Когда очередной ошмёток плюхнулся ему на колени, он не отреагировал, сидел, уставившись на всё ближе подбирающегося мутанта.

— Пролезем! — послышался голос Горгона, убравшего тесак в ножны и призывавшего всех следовать за ним.

— Марк растормошил Оскара, ударив его пару раз голенищем берца, и тот вытаращился на Марка, словно увидел его в первый раз.

— Путь свободен, давай за мной, быстро, тварь рядом! — крикнул Марк и Оскар пополз вслед за изгвазданными в ошмётках трупа людьми.

Марк быстро прополз за Горгоном сквозь остатки тела толстяка, но тут за ним послышался сумасшедший крик. Это был Оскар. То ли монстр смог выбить свою руку из суставной сумки, то ли сделал что-то ещё, но он сумел дотянуться до Оскара и взрезать тому ступню. Оскар не шевелился, вопя от раздираемой ногу боли, а Марк, применив всю свою гуттаперчивость, изогнулся, схватив того за волосы и потащил на себя. Оскар не замечал ничего, превратившись в сплошной вопль, а волосы у него были крепкие, из таких можно было вить канаты. В этот момент послышался глухой грохот и внезапная волна пыли забила нос, глаза и уши, ползущих людей.

Глава 11

Ilu ša ṣēru Ḫumbābā, nūnūma ḫarrānu amnāku mātim.

Живет в том лесу свирепый Хумбаба, Давай его вместе убьем мы с тобою,

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Марк осознал, что это обвал, но на прочистку глаз от пыли не имелось времени. Он, жмуря веки и не разбирая дороги, продолжал тащить потерявшего сознание Оскара. Ему как умел, помогал Горгон, и так через пару минут они выбрались в более просторную пещеру, где при необходимости получилось бы встать в полный рост. Горгон протянул Марку флягу с водой и тот споро промыл глаза.

Бородач в это время сделал несколько больших глотков живца и полез обратно в лаз, из которого они пришли. Марк не знал, с какой целью, но доверился Горгону. Тот явно был в курсе, что делает. Ему же надо было осмотреть рану паренька. Включив налобный фонарь, он глянул на разорванный ботинок и вишнёвую лужу крови. «С венозной шансы выше», — пронеслась мысль в его голове.

Мужчина достал аптечку и принялся за дело. Облил руки живчиком, продел нить в кривую иглу, стянул ботинок и щедро плеснул в рану остатки алкоголя. Пара бинтов, вложенных в рассечённую стопу, тут же впитали горячую кровь. Марк убрал их, явив свету поразительно ровный десятисантиметровый разрез. Затолкал в него дренаж из куска полиэтилена, по которому будет стекать гной, и принялся ушивать края. Оскар был смертельно бледен. На его юношеском лице проступили болезненные острые скулы. Марк накладывал шов так быстро, как мог, нещадно пронзая кожу, а кровь стремительно заливала трясущиеся руки.

В это время Горгон достиг вырытого элитой тоннеля. Известняк был стар и подточен эрозией. Многовековые штреки, выкопанные шахтёрами для строительства белокаменных церквей, не обрушились, а вот раскопок многометровой туши порода не выдержала. Однако обвалилась только часть вырытого бестией тоннеля, и Горгону открылся вид на полупогребённого элитника.

— Сколько ж в тебе глистов! — не веря своим глазам, шепнул себе под нос Горгон, заметив, что чудище не было раздавлено сотнями тонн белокаменной породы. Голова и левая лапа не попали под завал и понемногу освобождали тело. Оглушая пространство злобным клёкотом, тварь, рвалась из коварной ловушки, отбрасывая известняковую ломь ковшеподобной лапищей. Элитник рычал и скрежетал зубами, видно, что ему было тяжело под весом пары танковых взводов.

Старожил хорошо знал способности своего врага: продвинутый экзоскелет с высокой структурной изотропностью обладал поразительной микроархитектурой волокон. Бедренная кость человека, способная выдержать вес автомобиля, и рядом не стоит с инженерными решениями паразита, меняющего под себя заражённых. Пластины элитника чрезвычайно прочные на изгиб, а потому дают высокую свободу подвижности во всех плоскостях. Словно вторая кожа, они выполняют множество побочных функций, играя важную роль в терморегуляции, передачи тактильных ощущений и ориентации в пространстве. Так, они помогают отводить лишнее тепло или, наоборот, скрыться из инфракрасного спектра. При движении пластины филигранно перекрывают уязвимые зоны, а также амортизируют нагрузки на тело. Не так, как панцирь насекомых, а скорее как чешуя панголина.

Шея у элитника не видна, и потому кажется, что голова находится на уровне плеч, но при необходимости, он был способен развернуть её чуть ли в пол-оборота. В такой момент чешуйки в области груди и шеи расходятся максимально далеко, обнажая толстый слой ороговелого эпителия. Достаточно плотного, чтобы остановить пули, но при этом достаточно иннервированного, чтобы монстр ощутил дискомфорт. Такое строение напоминало шейный кожух яичной змеи, способной заглотить огромное яйцо целиком. Поэтому шейные позвонки элитника были хоть и прочные, но подвижные. Многие элитники могли подвинуть шейный столб если это помогало уменьшить входящий урон.

Морда облачена в чешую. Глаза имеют тройное веко, а при желании заражённого могут быть полностью накрыты массивной надбровной складкой. Носовые каналы расположены друг над другом и скрыты хитроумной бронёй. При близком рассмотрении в носогубной области можно заметить пару длинных и тонких просвета между чешуёй. Верхний обонятельный канал устлан густым реснитчатым слоем. Он является фильтром и позволяет чувствовать запахи. Нижняя, более широкая щель, служит исключительно для выдоха. Изнутри она выстлана ороговелой коркой.

Во время опасности и боя дыхание развитого монстра больше похоже на пылесос. Позволяет одновременно делать вдох и выдох. Однако при "полусонном блуждании" или скрытной засаде респираторный цикл нормализуется, становясь похожим на человеческий.

Широкая пасть, в которую может пролезть телёнок состоит из нескольких подвижных костей, оснащена рядами бритвенно острых зубов, часть которых, словно рыболовные крюки загнута внутрь. И хотя челюсть элитника способна перекусить автомобиль, её основная функция, - удержание на весу и проталкивание. Глубоко утопленные в толстом челюстном хряще клыки служат в этом большой порукой. Элитник способен тащить в пасти вес, в несколько раз превышающий его собственный, даже если этот вес брыкается и пытается вырваться на свободу.

Разрывать своих жертв развитому заражённому помогают когти и костяные наросты на тыльных сторонах лап, а мощные горловые и шейные мышцы помогают пропихивают в пищевод огромные куски плоти. Жевательные мускулы у элитников не играют особой роли. Ими обладают, как правило, неразвитые заражённые, и чем сильнее и больше становятся мутанты, тем удобнее им заглатывать тело целиком, а не отрывать по кусочку. По той же причине наборы зубов меняются на каждой стадии, и по ним можно почти всегда определить степень развития монстра.

В пищеварительном цикле самую большую роль играют мышечные тяжи, закреплённые у сухожильных пластин по всем сторонам желудка. Поверхность этого пищеварительного отдела устлана наждачной радулой. Мускульная сила желудочных мышц твари столь велика, что может перетереть в порошок даже кусок легированной стали. После того как пища перетёрлась, она попадает во второй отдел желудка, где и распадается в море желудочного сока, столь едкого, что может потягаться с сильнейшим окислителем — петафторидом сурьмы.

Паразит менял заражённых, словно вечно недовольный краснодеревщик. Он стремился делать их сильнее, быстрее, ловче, умнее, и его труд никогда не останавливался. И чем больше мутант бродил по полям и лесам Стикса, тем лучше он подстраивался под его законы, тем больше он уподоблялся этому миру, тем больше он мог поглотить и переварить провалившихся в этот мир несчастных душ.

Горгон прекрасно понимал, что неимоверно рискует, оставаясь так близко к ходячему кошмару, и все его дары, улучшенное Стиксом тело и годы тренировок не спасут его от трёх-четырёх летней марионетки спорового мешка. Однако на его стороне был опыт, и тот же опыт подсказывал Горгону, что щит твари неумолимо проседает каждую секунду, пока сдерживает завал из камней. И ни удивительный экзоскелет, ни сила мышц не удержали бы той горы, которая постоянно давит на тварь. Только её дар, её силовое поле не позволяет сотням тонн раздавить упёртую гадину. И Горгон ждал разрядки этого поля, ждал одновременно с восстановлением своего дара. Ему нужен был только один выстрел, только один малюсенький шанс и победа будет в его руках.

Петрификация не была полноценно боевым даром, но Горгон постоянно изучал свою способность, искал новые пути её применения, обхода существующих ограничений. Так же как он искал способы развития своих органов чувств, не просто оттачивая их, но, находя самые неочевидные применения. Способность дожидалась своего часа, и Горгон прикрыл глаза, сосредоточившись на звуках. Мелкие камешки падали на голову твари, и Горгон слушал их стук.

«Тук, тук, тук», — стучала каменная крошка о бронированную голову заражённого, пока тот выбирался наружу. «Тук, тук, тук» — слышалось вперемешку с лязгом зубов, плотоядным урчанием и остервенелым горловым клёкотом. Отбросив мешавшие восприятию шумы, Горгон сложил руки в молитвенном жесте, обнажая единственный звук, до которого сузился весь окружающий мир.

Элитник, словно разозлённый спокойствием жертвы, принялся втрое усердней грести лапой и через мгновение освободил вторую конечность, а на его макушку продолжал сыпаться мелкий щебень. Легко разбивая лапами глыбы весом в сотни килограмм, элитник выкапывал замурованный торс, понимая, что крепость тела скоро спадёт и ему нужно успеть выбраться, до того как это случится. Извиваясь подвижной спиной и с хрустом смещая кости, дробя чешую и выворачивая свои суставы, он брыкался как бешеный тур, сантиметр за сантиметром протискивал заднюю половину тела вперёд. К передним лапам прилила кровь, и они напряглись так сильно, что мышцы вздулись в полтора раза. В капающей на пол слюне появились кровавые разводы. Видно, сколь высокую цену тварь платила за свою неразумную игру с людьми. И она это отчётливо понимала, но инстинкт был силён и противостоять ему стоило огромных усилий. Даже в таком критическом состоянии монстр жадно сглатывал, глядя на застывшего в медитации человека. Горгон не видел, как чудище по колено освободило заднюю лапу и теперь рвалось вперёд, предвкушая сытный ужин, не думал, что огромный мутант становится всё более свободным, что если умрёт, погибнут и остальные, что его жизнь висит на волоске, а только сидел и слушал, как по костяной броне стучит каменная галька.

Внезапно он услышал то, чего так долго ждал. Глухой, утопающий стук сменился на более резкий, звонкий. Разница была почти незаметна, но Горгон отчётливо понял, что момент настал. Дар элиты делал броню гораздо плотнее, и потому стук от удара камней казался глухим. Без дара плотность возвращалась к исходной. А поскольку плотные материалы хуже амортизируют звуки, то зная, что слушать, можно было заметить крохотную разницу амплитуд. Горгон понял, что дар пропал.

Человек открыл глаза, и время будто замедлилось. Элитник, не мигая, глядит на Горгона, подобрав лапы под себя и готовясь к прыжку в десятке метров от него. Задняя лапа раздавлена в кашу, и кое-где из брони точат обломанные кости. Густая кровь мерно струится по лапе, скапливаясь в лоскутах пропоротой костями чешуи. Монстру больно, но он уверен, что восстановит силы, съев жалкого человека. Съест, не глотая вкусное мясо, и залижет свои раны. Проклятые камни всё же раздавили заднюю лапу. Жаль, их нельзя за это съесть. А ведь монстр ею так дорожил. «Но нет места горю, когда мясо пред тобою», — видимо, решил тот про себя и перестал думать о переломах, полностью сосредоточившись на изначальной цели своего пребывания в этой пещере.

Толкая землю здоровой ногой, массивная туша с урчанием начала отрываться от поверхности. Расстояние между монстром и мясом было так мало. Пасть уже растянулась в плотоядной улыбке.

Горгон, зарычав не хуже твари, вытянул руки вперёд и выдал самый мощный залп, на который оказался способен, целя прямо по мозгам. Глазомер его не подвёл, и удар достиг своей цели. Недавно ставшее на путь развитие сознание гиганта померкло, а широко раскрытые глаза, ещё мгновение назад полные жизни и жадного голода, остекленели. Монстра повело в коротком пике, и он рухнул наземь, лишившись центров координаций и вообще всех своих полушарий, сколько бы их там ни было.

Горгон откинулся назад, терзаемый головной болью. Тут же его окатило волной известковой пыли и смрадом опорожнённого тварью кишечника. Но не обращая внимание ни на предсмертные судороги твари, ни на вонь, победитель забрался на загривок и одним мощным ударом тесака пробил костяной капюшон. «Биобулат» мёртвых монстров терял добрую часть своих защитных свойств. В другой ситуации Горгон, может быть, активировал дар ещё раз, дождался, пока тварь не затихнет, но сейчас их отряд располагал критически малым запасом времени.

Парой новых разрезов Горгон расширил отверстие, в которое тут же запустил свои грязные пятерни. Накрутив на руку моток спутанных нитей, он вытащил его, мельком отметив приятный медовый блеск, и принялся запихивать его в рот, старательно работая челюстями, при этом не обращая внимание на остальное содержимое спорового мешка. Со стороны казалось, что янтарной паутины было много, но при жевании нити сминались так, что спустя несколько десятков секунд вся она скаталась на языке Горгона в горькое полужидкое тесто. Насколько позволяло отсутствие ног, он заспешил назад и подобрался к полумёртвому Оскару. В тот момент, когда он добрался до парня, Марк сделал последний стяжёк на залитой кровью опухшей ноге.

Не говоря ни слова, Горгон достал изо рта янтарную жвачку и сунул её Оскару чуть ли не в самое горло.

— Рефлекса нет, чтоб тебя! Марк, воду! — крикнул Горгон, протянув руку, и сразу почувствовал в ней флягу.

— Приподними голову, — продолжал руководить спасением старожил.

— Теперь разожми челюсти, — скомандовал Горгон и осторожно принялся капать воду пареньку на корень языка.

— Давай, малец, проглотить надо, давай, чтоб тебя все руберы Приграничья драли! — приговаривал он, смотря на коченеющее тело юноши.

Послышался глоток и бульканье от переизбытка воды. Марк тут же повернул голову юноши набок, дав уйти лишней жидкости.

— Сработало, — радостно улыбался вымотанный Горгон, опрокинувшись на холодный известняковый пол.

Марк не знал, что Горгон дал пареньку, но видя, как чуть порозовели щёки мальчишки, готовившегося преставиться секунду назад, и сам чуть подуспокоился.

— Не спек, конечно, но смерть ему теперь не грозит, — подвёл итог всей операции Горгон.

— Сейчас ему полежать надо. Жёванный янтарь не сразу войдёт в силу. Пока доберётся до желудка, пока переварится. Такая кустарная поделка ни дар, ни силу не прибавит, действует лишь на десятую долю от готового продукта, но жизнь сохранит, раны затянуть поможет. Я с ним посижу, а ты сходи, забери из мешка на затылке вонючего чудовища всё, что найдёшь. Я его уже вскрыл, так что сгреби остальное куда-нибудь.

Горгон, чуть качаясь из стороны в сторону, всё же нашёл в себе силы и, достав новый бинт, продолжил оказывать помощь Оскару, перевязывая ступню, думая в это время, где бы им найти спальный мешок, и, прикидывая, куда лучше двинуться дальше.

Марк хотел упасть и отдохнуть хоть несколько минут. За последние часы он пережил больше, чем за полгода земной жизни, хотя профессия у него была далеко не из мирных. Однако он знал, когда можно было пренебречь приказом, а когда нужно было разбиться в лепёшку, но сделать. И он пополз. Локти и колени были разбиты в кровь от неровностей траншеи. Несмотря на то что в старину здесь добывали белый камень и поверхности узких шахт стесались, в спешке все мужчины отбили себе здесь все бока.

Пока Марк тащил Горгона, пока рубил тушу толстяка, пока волочил за волосы Оскара, он не чувствовал боли, но сейчас, когда тварь мертва, а нависшую над Оскаром Костлявую они общими силами забороли, он ощутил, как болит всё его тело. Болит кожа, болят мышцы, болят кости, казалось невозможным, но болят даже волосы.

Вспомнив о своём первом ранении, которое словно произошло когда-то в другой жизни, Марк ощупал затылок. Когда сорвало бинты, Марк не знал, а, возможно, и не сорвало их вовсе. Было непонятно, ведь его голову и тело покрывала сантиметровая корка из всевозможных нечистот. Словно он, насмотревшись на заражённых, решил обзавестись какой-никакой захудалой, но биобронёй. Да, из подручных средств, да хлипкой, но зато сделанной своими руками, в которой будет не стыдно пройтись по свежему кластеру, покрасоваться перед другими заражёнными, не уронив чести рода людского.

От этих безумных мыслей Марку стало весело, и хотя каждое движение вперёд отдавалось лютой болью в его избитом, исхудалом, теле, он вдруг заливисто рассмеялся. Да, он каждый час на волоске от смерти, и каждый раз этот волосок разный, сулящий разную смерть то от перезагрузки, то от шальной пули, то от пещерных осыпей. Да и сам он с трудом верит, что их маленький отряд землероев сумеет продержаться ещё день в этой инфернальной свистопляске, пройтись в параде смерти, сыграть пятнашки со Сциллой и Харибдой, где игроками выступают осколки множества миров. Однако, прямо сейчас, в этот момент, он всё ещё жив, его сердце всё ещё бьётся, и он всё ещё может дышать полной грудью. А значит, он ещё сделает ход королевой.

Глава 12

Lū šumšu ḫarrānu ša šaḫāti ṣābû, kīma ḫarrānu, pānšu šūṭi kīma.

Впереди идущий сотоварища спасает:Кто ведал тропы, сохранил он друга;

— Эпос о Гильгамеше — Таблица III

Витая в подобных мыслях, Марк добрался до убитого Горгоном Элитника. Луч налобного фонаря осветил огромную тушу.

Обычно погибшее животное перестаёт казаться столь устрашающим, теряет свою ауру свирепости, но в случае с этим заражённым, Марк чувствовал себя напуганным, как если бы очутился в клетке с разъярённым тигром. Самоувещевания и попытки успокоиться не помогали. Возможно, это было вызвано пережитым стрессом, а, может быть, заражённые могли испускать в воздух гормоны страха. Этого Марк не знал, но по мере приближения к телу самого страшного хищника из тех, кого ему довелось лицезреть, у него начинало всё больше потряхивать руки.

Подойдя ближе, Марк тронул когтистую лапу. Сизая, бледная и едва тёплая. Труп лежал на боку, и потому Марк подошёл ещё немного, чтобы заглянуть в глаза.

Неподвижная пасть была нелепо разинута, словно тварь хотела чихнуть или криво зевала. Острые зубы угрожающе торчали, и не возникало сомнений, что любой из них может заменить станок для бритья. Фонарь Марка высветил сукровичные потёки на внутренней поверхности рта. Хоть тварь и не дышала, но из её глотки исходил резкий зловонный смрад. Не желая больше насиловать обоняние, Марк поспешил закончить дело. Хотя его любопытство и было сильно, удержаться в этой газовой камере ему долго не удалось.

Марк отбросил мысли о тварях и вони. Медленно, стараясь не наступить на острые шипы, росшие из некоторых бронепластин, он обошёл тушу сзади, где было удобней всего карабкаться на спину. Зацепившись за край костяного бугра на плече существа, подтянулся, нащупал опору ногой и в несколько рывков поднялся на загривок. Оказавшись на возвышенности, он снова поразился размеру чудовища. Монстр не ощущался трупом. Стоя на нём, Марк чувствовал, словно залез на гранитную глыбу.

Фонарь высветил изрезанную пластину, покрывавшую шейный отдел. Глянув повнимательней, он понял, под ней и находилось обиталище паразита. Внутреннее пространство нароста напоминало пустой арбуз. Только выстилала его тонкая сероватая мембрана, и проведя по ней ладонью, Марк ощутил плотную текстуру трутовика, которые обычно растут на берёзах. Упругая и одубелая, но если хорошенько надавить, то наверняка немного промнётся. Пористая и шероховатая, но вполне приятная. В обрывках янтарных нитей кое-где проблёскивали спораны, а также мутно-жёлтые кругляши, похожие на пули для старинных мушкетов. Их поверхность была матовой, словно каждый шарик заботливо отшлифовали. Протянув к ним руку, Марк ощутил, как здорово они перекатываются на пальцах. Такие твёрдые и красивые. Вспомнив совет Горгона анализировать мысли, Марк понял, что лежит на трупе гиганта и наслаждается текстурой внутренностей одного из его центральных органов. Может, старая рана снова дала о себе знать, и он поймал гиперфиксацию на конкретном ощущении, может, нескончаемая гонка со смертью подтачивала его и так накренившуюся крышу, а может, дело было в чём-то другом.

Вылавливая рукой споры и горошины, Марк споро пересыпал их в сумку. Действуя осторожно, почти трепетно, он закрыл сумку и прижал её к себе, ощущая себя пиратом, откопавшим сундук с золотом. Начинающий потрошитель начал спускаться, но один из шипов больно прошёлся его по бедру. Устало выругавшись, Марк спрыгнул вниз, но, убедившись, что лишь оцарапался, устало выдохнул и полез по ненавистному лазу.

Оказавшись в просторной пещере, он увидел фигуру Горгона, склонившегося над Оскаром. Безногий калека подложил рюкзаки под голову и раненую ногу паренька и заботливо укрывал его лоб своей шершавой ладонью.

Стопа была добротно перебинтована, и о ране напоминали только проступающие кровавые пятна — всё же это была далеко не работа мастера и, вероятно, Марк где-то напортачил, но повязка держалась крепко, надёжно, и кровь была остановлена.

Горгон хотел было что-то сказать, но в этот момент сладко зевнул. Глаза его слипались, но он встряхнулся и произнёс:

— Это древняя сеть пещер, но в ней часто проводили спелеологические туры. Если ничего сильно не поменялось, то в паре сотен метров от нас есть подземный лагерь. Там спальники, еда и много полезных вещей. Перевалочный пункт для заблудших душ вроде нас.

– Дальше проходы будут лучше. Не чета «шкуродёру», по которому нам пришлось поползать, — невесело улыбнулся Горгон и подмигнул Марку, — сеть обширна и имеет выходы на каждый из соседних кластеров. Вряд ли мы тут кого-нибудь встретим, но будь начеку, так как известняк гасит шум. Что происходит в десяти метрах за поворотом, уже не слышно.

Марк только сейчас заметил, как звуки стали ощущаться по-другому. В метро даже у шёпота было своеобразное эхо, а тут будто ваты в ушинатолкал.

— А как быть с Оскаром? — задал он своевременный вопрос. — Ведь у меня одного остались целые ноги.

Только сейчас мужчина заметил, что Горгон не морщась, вовсю расхаживает на своих культях. Дивясь такому чуду, Марк спросил, точно ли Бородач готов нести Оскара. Ведь прошло не многим больше суток с тех пор, как старожил валялся при смерти, не в силах поднять руку. Горгон тут же и пояснил:

— Кровь иммунных обладает зверским антимикробным подавлением. Вся вредоносная пакость распадается, лишь попав в неё. А быстрая остановка кровотока обеспечивается мощным гемостазом повреждённых тканей. Тромбоциты за считаные секунды купируют сосуды и капилляры, образуя плотные пробки. Со временем тромбы растворяются, сменяясь соединительной тканью, и нога отрастает. Всё как у саламандр. То есть слой за слоем сначала восстанавливается голень, потом голеностопный сустав, потом ступня и только потом пальцы.

Если в прошлой жизни Марка могло шокировать новое открытие, и после он целыми днями ходил восхищённый разгадкой очередной тайны, то со дня попадания в Стикс он всё время открывал для себя что-то новое. И в связи с нехваткой времени на анализ, его мозг превратился чуть ли не в выгребную яму, куда нещадно сваливались тонны редчайших чудес и фактов. «Обмозговать бы всё это хоть денёк...», — думал он, — «Но ни денька, ни даже часа на это нет...».

Кое-какую сменную одежду они захватили, да и на них были прочные куртки, и потому мужчина стал сооружать из них подобие носилок. Горгон в это время взялся за осмотр шариков, добытых из мешка заражённого.

— Страшная гадина была, верно? — усмешливо спросил он, глядя на Марка, удовлетворительно потряхивая узелок с внутренностями нароста.

— Не то слово, — согласился Марк и поёжился от пробежавшего по шее холодка. Спецовка помогала сохранять ему тепло, а без неё Марк остался лишь в потёртой флисовой толстовке и в пещере, где дай Бог было десять градусов. Ему начало становиться зябко.

Горгон, увидев это, обрадовал Марка наличием в спелеологическом биваке газовых горелок, спасательных одеял и гипотермических пакетов.

Услышав последнее, Марк мечтательно вообразил, как напихает их в свои промозглые, пропитанные слизью берцы и восстановит чувствительность онемевших пальцев.

— Запомни, парень, — проговорил Горгон, глядя Марку в глаза, — цель гадам в споровый мешок. Один прокол — один труп и размер неважен. Я своим даром могу бить им по мозгам, но ты, коль скоро будет нужда сражаться, сразу вскрывай нарост. Бей, руби, дави, рви зубами. Что хочешь делай, только проколи его. Сам видел, какие они живучие, а вот затылочные кукловоды — нет.

У Марка были догадки об этой уязвимости, но всё равно это было полезно узнать наверняка.

Ссыпав на платок всё, что было в наросте гиганта, Горгон принялся складывать в отельные кучки блестящие спораны, обрывки сердоликовых нитей и жёлтые гранулы.

— Сорок пять споранов, семнадцать горошин и пара грамм янтаря, — произнёс Горгон. При этих словах на его лицо набежала тень. Он несколько секунд молча глядел на добычу из-под бровей, напоминавших усы. Радостное предвкушение уступило место мрачной задумчивости. Покусав толстые губы, Горгон провёл по лицу заскорузлой мужицкой пятернёй, выдохнул. Чуть посидел, понурив голову. Потом вскинул тяжёлый чуб и, стряхивая с себя остатки разочарования, медленно заговорил:

— Спораны, Марк, — это выживание, хлеб иммунных. Они дают телу стойкость, сращивают раны, помогают не замёрзнуть, не заболеть и, в конце концов, поддерживают наше долголетие. Небольшой запас всегда нужно хранить под рукой.

Марк слушал внимательно, не перебивая. Ему всё было любопытно, а Горгон всегда говорил по существу и только то, что помогало им выжить. Коснувшись бледно-жёлтых шариков, Горгон покатал их и разгладил на ткани невидимые складки.

— А вот горошины... — тут его голос стал чуть тише и глубже — они развивают дар. Немного, и не сразу, но способность растёт, усиливается. Количество, качество, продолжительность применения, время отката и многое другое. На мой взгляд - это лучший способ усиления способностей, так как проходит обычно без негативных последствий. Помимо этого, у дара открывается гораздо больше граней.

Марк уважительно кивнул, оценив полезность кругляшей.

— А жемчуг, Марк... — тут он не сразу нашёл слова, словно подбирал самое точное. — Это как горошина, только во сто крат мощнее. Разом открывает дар и сильный мама не горюй. Очень полезная вещь. Да только рано радоваться. Настоящая сила дара в гранях, в многоаспектном развитии своей способности. На горохе дар восходит постепенно, размеренно, ты узнаёшь его, а он узнаёт тебя, проходит с тобой дни и месяцы, налагается на опыт и самочувствие. Сначала подобно стволу дерева растёт основа, потом начинает цвести крона, и уже когда дерево подошло к плодоносу, становится важно, удобрялась ли земля, орошалась ли свежей водой, освещалась ли лучами Солнца. И коли всё было сделано, плодов нарастёт изрядно. Плоды эти и есть грани дара.

Жемчужина, в свою очередь - это азотная гидропоника. Ствол быстро вымахивает до небес, но цветение подавляется. Грани, конечно, раскрываются, но их будет не так много, как если бы дар всегда развивался на горохе. Особо выражен такой эффект у новичков. Если жемчуг принят рано, то мощная способность гарантирована, да только развить её сильнее или раскрывать грани становится почти невозможно. Эффект действует слабее на тех, кто в Стиксе не первый год, но полностью убрать его нельзя. И это далеко не единственный недостаток...

— А почему в этом элитнике жемчуга мы не нашли? — задал резонный вопрос Марк.

— Такое случается и довольно часто. В монстрах, которые досуха выжимают свои дары и силы находят меньше жемчужин чем в убитых мгновенно. Сам я свечку не держал, но по заверениям учёных, элитники могут использовать жемчуг для усиления даров в моменты смертельной опасности. Делают они это невсегда и с чем связан данный феномен для меня остаётся загадкой.

— А каковы предположения?

— Вероятно, накопление жемчужин в споровом мешке тоже помогает в их развитии, а потому они не любят переводить их по всякому поводу. Но это лишь моя догадка. Ответ здесь может быть совсем иным.

— Не повезло... — смог лишь заключить из этого мужчина.

Однако Горгон продолжил свой монолог, скорее рассуждая с самим собой чем с Марком.

Этот молодой элитник был недавно обращённым рубером. Жемчужина видать была всего одна. Ею видимо и запитал своё силовое поле в момент обвала горной породы. Потому и держался так долго. Горевать не очень, главное ноги унесли.

Марк старался уловить суть бормотаний, но тяжёлая усталость грозила свалить его с ног. Хмуря брови, он кивал, продолжая вязать узлы. Горгон, поняв, что зёрна мудрости с трудом пускают корни в истощённую кору головного мозга, решил продолжить рассказ в другой раз.

Расфасовав шарики по пакетам и карманам, он стал помогать Марку. Дело пошло быстрее, и через несколько минут простенькие бескаркасные носилки были готовы.

Уложив всё ещё бессознательного Оскара на самодельную переноску, они с Горгоном тащили парня по извилистой анфиладе. Их лица уже изрядно подморозило дыхание пещер. Волглые щёки Оскара побелели, как если бы их натёрли мелом, а лицо Горгона, напротив, зарделось, как морозная вишня. Вековая сырость жадно источила рублёные своды, и по ним, пробивая себе дорогу, струились тонкие древесные корни. Потолок, словно звёздное небо, усеивали тысячи капельных сталактитов. В свете фонаря они блестели застывшим каменным дождём. Всё в этой старой горной выработке манило своим геологическим богатством.

Фонарь Марка выцепил на стыке стен густые грозди «лунного молока». Своды штрека долго «выдаивали» известняк, чтобы получить столь крупное геологическое образование. Такие массивные карбонатные натёки, вероятно, росли на стенах галереи несколько сотен лет. Марк любил путешествия и порой ходил на «залазы» в составе тургрупп, а потому умел замечать пещерную красоту, хоть и не всегда мог дать ей название.

Пока Марк лишь смотрел, Горгон подошёл и, удерживая носилки одной рукой, зачерпнул «минерального желе», тут же и проглотив карбонатную супесь, словно то был не шмат пещерных отложений, а сочный пломбир.

Предвосхищая вопрос Марка, старожил пояснил:

— Это считай концентрированный кальций, мне сейчас для роста костей его больше всех надо. Но не боись. Есть его безопасно, потому что в каменоломне живёт колония бактерий, производящих антибиотик. Лунное молоко вбирает все вещества со стен, в том числе и тех бактерий. А если они попадут внутрь, наш иммунитет порвёт их как Тузик грелку.

Марк на этот раз уже не удивился. Он не понимал, откуда в безногом бородаче столько знаний о несвязанных между собой предметах, встречаемых на пути, и столько сил, чтобы это объяснять. Лишь кивнул головой в сторону тёмного штрека. Им ещё идти и идти, и сил говорить у Марка больше не оставалось. Однако всё же через минуту он спросил:

— Почему ты всё время что-то рассказываешь? Вряд ли нам сейчас может помочь болтовня, разве что разгонит скуку.

— Если молча посидишь в этом лабиринте пару часов, то начнёшь слышать звуки, которых тут нет, голоса людей, отсветы фонарей, далёкое эхо. Под землёй у многих крыша едет, а особенно тут, когда известь гасит звуки. Изоляция сенсорики как в бункере миллиардера. Тут надо говорить, чтобы мозг не обманулся в самый неподходящий момент.

— Теперь Марк понимающе кивнул, прибавив бородачу ещё один балл уважения. В словах Горгона всегда был смысл.

Они дошли до развилки. Левый ход шёл строго вниз, являясь последствием не то карста, не то обвала, а правый сужался, заходя наверх, словно стены сдавило друг к другу. Пол от этого тоже окосел, и тащить по нему Оскара было не с руки.

— Тут парня проволочь придётся, я сам с трудом пройду, а ты давай следом, — бросил себе за спину Горгон и стал протискиваться через ход. Марк взялся за носилки с головы и потащил Оскара следом. Ставить ноги под уклон было неудобно. Они то и дело норовили предательски оступиться либо скользнуть к стене. Горгон, как полутарзан, передвигался вперёд, сгребая в охапку тонкие древесные ростки, стараясь не облокачиваться на отсыревший склон, чтобы не упасть. В отличие от Марка, берцы которого были оснащены протекторами, культи бородача были обёрнуты всего лишь несколькими слоями ветхого тряпья. Чудо, что он вообще мог держать равновесие на столь шатком «фундаменте».

Так они шли какое-то время, потом поверхность выровнялась, ход расширился, уходя под уклоном вверх, и, водрузив носилки с Оскаром на свои многострадальные спины, отряд двинулся бодрее. Горгон вёл их так уверенно, словно всегда прогуливался по этим коридорам. Время от времени он окликал Марка. Под ботинками мерно хрустел пещерный лёсс. Порой освещая свод галереи, Марк замечал надписи бродивших здесь когда-то туристов. «Гродно. Семихатовы», «Ф.С. Астана», «Климов Дима, Калинино, 2001», и много других дат, городов и имён пятнали истёсанные древними горняками стены. В углублениях порой были видны пирамидки из камней, а на полу из крошки и грунтовой россыпи были построены песчаные замки.

Они передвигались неспешно и планомерно. Ничего странного или подозрительного в воздухе не ощущалось, интуиция спала, и ноги шаг за шагом торили путь. Горгон шёл впереди, а Марк плёлся за калекой в состоянии полусна. Всё было убаюкивающе тихо и спокойно. Можно сказать, Марк впал в подобие транса и, пройдя очередную развилку, решил прикрыть глаза.

Внезапно его вбило в стену. Вонючая пасть вцепилась ему в горло, и он лишь в последний момент успел прикрыться незащищённой ладонью. С громким хрустом челюсти перегрызли мизинец, и только сейчас Марк, взвыв от боли, осознал, что на него напала тварь. Ошалело шаря по поясу, он вытянул нож и стал бешено кромсать шею напавшего на него мутанта, да так вошёл в раж, что чуть не полоснул руку Горгона, пытавшегося остановить его.

— Стоять! — закричал Горгон так, что мужчина тут же пришёл в себя, — Мёртв он, мёртв. Убил я его. Сразу, как он на тебя напал. Мы уже пришли, десяток метров осталось.

Марк, ничего не понимая, отшатнул от себя залитого кровью заражённого. Он глазел на рослого мужика в зимней одежде, раскрашенной алой и запёкшейся кровью. Из его затылка торчал тесак Горгона. А чёрные глаза конвульсивно трепетали. Переведя взгляд от заражённого на свою руку, он понял, что у него больше нет мизинца. На его месте виднелась рваная рана . Из неё била кровь, а Горгон, оторвав у Марка часть куртки, стал быстро перевязывать её, поправляя сползающий налобник.

— Теперь последний рывок и подлатаем тебя как следует. Вперёд! — Крикнул он и рванул Оскара так, что у парня подлетели ноги.

Марк бежал следом, удерживая носилки левой рукой. Правую он прижал к груди, но чувствовал, как тёплая жидкость обливает его кисть, уходя под рукав. Пот лился с него ручьём, и он всё никак не мог отдышаться от неожиданного нападения.

Подземный лагерь был чёрен от запёкшейся крови. Обглоданные кости дополняли пейзаж, но Горгон, словно не замечая бойни вокруг, опустил Оскара на землю и поспешил к разворошённым рюкзакам. Быстро вытряхивая оттуда всё ненужное, он расправил в руках длинный зелёный бинт.

— Гемостатик, — коротко пояснил он, снимая липкий от крови лоскут, в который была завёрнута раненая кисть.

Пока заворачивал ладонь в кровоостанавливающий бинт, Горгон с досадой пояснял не то Марку, не то самому себе:

— Не свезло, так не свезло... Вся тургруппа обратилась, переели друг друга, и последний отожрался до бегуна. Казалось бы, всего бегун. Но бегун-то оказался немой! Впервые вижу немого заражённого. Не клокочет, не урчит. Как я понял, эта тварь не издавала звуков, потому что пока была резня, порвали ему голосовые связки. Шаги этого урода заглушила известь, а нас он по запаху нашёл. Воняем мы, конечно, будь здоров. Видать, стоял где-то недалеко в проходе, я и не среагировал... Шутка ли? Немые мутанты. Где привычный клёкот? Готов оплатить лечение каждому из мутантов, потерявших голос, нанять лучших врачей. Только бы они снова урчали...

Марк слышал Горгона сквозь пелену, словно опускался куда-то на дно реки. Он слишком устал, слишком много пролил крови и слишком долго не спал. Поняв, что сиюминутная опасность им не грозит, он, наконец, расслабился и позволил себе отключиться.

Глава 13

Ina uzni mupallidim tarbaṣu šūtu, ūta ša ilī ikšud.

Многомудрому сон я послал, и тайну богов постиг он.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

Сон обрушился на Марка густым, неподъёмным туманом, проникшим в каждый уголок разума. В этой вязкой тьме мерцали образы: смутные, обманчивые, словно отблески в зыбкой воде, — а душа человека, охваченная тьмой и смятением, тщетно искала опору.

Позади слышался топот, от которого дрожала сама земля. Монстр гнался за Марком, а ватные ноги тащили мужчину вперёд, оставляя за спиной лабиринт пещер, покрытых кровоточащими сталактитами. Мышцы тяжелели, и Марка всё больше прижимало к земле. Взор обратился к ногам, которые уже по колени ушли в чёрный песок. Мерзко заклокотал приближающийся монстр. Мураши на коже множились, испуганно прижимаясь друг к другу. В тот момент, когда влажная струя гнилостного дыхания вздула воротник его куртки, тело вдруг полностью провалилось вниз. Падение с большой высоты и мгновенная, словно удар током, встреча с каменным полом. Он разбился. Голова треснула и лоб начала заливать алая кровь, но он понял, что смерть почему-то обошла его стороной.

Как-то поднявшись, он увидел перед собой лицо Горгона: странно-спокойное, будто вытесанное из камня, — оно глянуло в глаза Марку усталым взором и тут же исчезло, пылью развеявшись на ветру. Марк ощутил, что и сам он покрывается гранитной коркой: его живот, шея, губы и язык, — всё покрылось гранитной крошкой. Он двигал ногами и руками изо всех сил, пытаясь разбить оковы, но всё было тщетно. С ног до головы его покрыла сухая древняя порода, изрытая мелкими трещинами.

С потолка свисали светящиеся спораны, уставившиеся на Марка подобно тысяче глаз. Сначала один, потом второй, третий. Они лопались, обдавая его дождём мелких, жгучих капель. Сок тёк по его телу, растапливая твёрдый гранитный панцирь. Вот к руке, потом ко второй, а потом и к ногам начала возвращаться подвижность. Но тот же сок, что спасал его, начал выжигать глаза. Будто его очи смазали капсаицином.

Протерев их, Марк увидел далёкий янтарный свет. Мужчина оказался в тоннеле метро. К нему на полной скорости летел самолёт. Нет, не самолёт, а поезд. Надо было найти выемку, углубление, зарыться куда-нибудь, но ничего не выходило. Он был словно в мраморном мешке. Стены гладкие, будто литые. Уповая на удачу, он упал между рельсов. Вжался в землю так сильно, как только мог и зажмурил глаза. Поезд налетел на него, видимо, имел низкую посадку. Марк почувствовал удар, но душа покинула его до того, как он ощутил боль.

Открыв их, он понял, что снова жив и стоит посреди распахнутого кабинета. Нащупал налобный фонарь и, включив его, увидел, как впереди ползёт безногий Оскар. Но стоило Марку подойти ближе, как тот обернулся, и лицо его оказалось мордой элитника: чужой, перекошенной от ярости и злобы. Чудовище Оскара прыгнуло на него, но Марк успел перехватить его руку, которая на глазах отращивала длинные когти. Они схватились в яростной борьбе, в которой его руки раз за разом проваливались в пустоту. Чудовищный двойник Оскара превращался в облако из мерцающего тумана.

Перед ним из тела мёртвой, чёрной земли росли города. Вспучившиеся колонии мегаполисов, городов и посёлков тянулись к Чёрному Солнцу, вырастали, а достигнув зрелости, осыпались дождём гороха, споранов и жемчужин. Словно колонии слизевиков, росли, чернели и умирали. Иногда формируя огромные группы, иногда одиноко возвысившись посреди полей и лугов, а миллионы мелких шариков проливным дождём орошали Землю. Врастали в неё, словно семена, обливались кровью, после чего на их месте опять росли луга, дворы, леса и небоскрёбы. И не было конца и края этому безумному воплощению злого рока. Постоянному настиганию материального нематериальным.

Внезапно всё вокруг замерло. Он стоял один на бескрайней чёрной равнине, где столь же чёрное светило резало его уши невыносимым скрежетом. Звук и свет нарастали, постепенно сводя Марка с ума. Постепенно стало так громко и светло, что различить, где кончается свет и начинается звук, больше не представлялось возможным. Да и не только с ними творилось неладное. Все законы, флуктуации, колебания и поля потеряли цельность, смешавшись в вакханальном бесновании фундаментальных величин.

Резкий порыв ветра поднял чёрный песок, закружив, засыпав им всё вокруг, и выкинул его из сна.

Марк резко очнулся, ощущая, как его тело сковывает тяжесть. Весь лоб заливал едкий пот, от которого сильно щипало глаза. Сперва ему показалось, что он всё ещё спит и опять закрепощён в очередном кошмаре. Однако вскоре пришло осознание: он лежал в мягком и тёплом спальном мешке. Мышцы ныли, но боли не было — скорее, полное ощущение усталости после долгого и изнурительного пути.

Сверху до кучи были навалены кофты и куртки. Он потянулся, пошевелил пальцами. С блаженной улыбкой Марк принялся наслаждаться сухими носками, прогретыми теплом термопакетов. Это успокоило его и позволило немного отойти от вихря ужасных впечатлений.

В полумраке галереи царил лёгкий, едва слышимый шум. Что-то тихо побулькивало на огне. Скосив глаза набок, Марк заметил Горгона, сидящего на раскладном стуле у газовой горелки. Он о чём-то негромко говорил с Оскаром, сидевшим напротив. Оба они были в новой одежде. Казалось, что в их разговоре даже присутствует лёгкий, едва уловимый смех. Под ними валялось множество пустых консервных банок. На треноге бурлил котелок, из которого поднимались клубы аппетитного пара. Желудок Марка тут же запел голодным кашалотом.

— Хорошо спал, брат солдат? — спросил Горгон, не отрываясь от варева. Рука его помешивала содержимое котелка, щедро посыпая туда специи.

Оскар перестал смеяться и замер, не понимая, с кем говорит бородач, и только потом, догадавшись, посмотрел в сторону Марка.

— В Стиксе надо быть тихим, а значит, сытым. Заражённые от топтуна и выше легко наведутся на урчание голодного живота, а более опытные особи хорошо знают, что «Голодный — значит слабый».

Марк стал садиться, скидывая с себя горку из одежды. Откинул полу спальника и принял из рук Горгона походное варево. Впервые за долгое время он держал в руках горячую пищу. Тёплый съестной аромат, мерное синее пламя горелки, чистая одежда и отсутствие врагов подарили Марку чувство уюта, которое, как он успел понять, является такой же редкостью в этом мире, как и горох, и спораны. За этим чувством он даже забыл, что лишился крайнего из пальцев. С одной стороны, потеря ощутима. Мизинец обеспечивает чуть ли не половину силы ручного хвата. Но с другой, отделался он относительно легко. Зубы того изменённого могли с лёгкостью порвать ему шею.

— Благодарю, что позаботились обо мне, — произнёс Марк, глядя на спутников, — я уж думал, что сгинул. Такой бредятины в жизни не снилось.

— Рука дающего не оскудеет, — весело подмигнув, ответил Горгон, — а, впрочем, благодари Оскара, он, как очнулся, так сразу стал хлопотать. Видать, с кровью из него вся спесь и вышла.

— На тебя ещё хватит, старик, — по-доброму огрызнулся юноша, но, глядя на Марка, тихо произнёс:

— Спасибо.

Марк только кивнул в ответ. Оскар переменился со времени их первой встречи. Был спокоен и собран. Однако за спокойствием может скрываться как мудрость, так и сломленность. А чаще всего и то и другое. Марк бывал на войне, хоть и никогда не сидел в окопе. Его задачей было доставлять грузы, а не воевать. Иногда отвозил на Ирише дембелей и ветеранов. Но чаще — горы цинковых гробов. Ему довелось повидать немало разных людей. И таких, как Оскар, он тоже знал. Переживших первые ужасы боя, обстрелянных первой артой, похоронивших первых друзей с учебки. Несколько часов реально страшной войны способны изменить человека так быстро, как ребёнок способен придать пластилину новую форму. Способны поменять как тела, так и души. Меняют принципы, идеалы, характер. Выжившие часто теряют связь со своей прежней личностью. Смотрят на себя в зеркало другими глазами, понимая, что осознают себя не благодаря ощущениям, а лишь по воспоминаниям.

Марк был знаком с пареньком, воспрянувшим духом после закалки военной жизни, осмелевшим, ставшим более компанейским, лихим и лёгким. Чувство юмора у него после крещения боем улучшилось, хоть и почернело. Песни он пел заливисто и душевно, отчего порой рвались под загоревшими пальцами поеденные ржой гитарные струны.

Говорят, в Новый год был у них в блиндаже праздник. Пили, танцевали, а он лучше всех плясал: хореография, прихлопы, одним словом — русская душа. Плясал да приговаривал: «О, как могу, О, как, эх, О, как», а ему свистели, горячили смехом и аплодисментами. Тянули ему кружки со спиртом. А он пил, пот с него рекой лился, горячил его и всех других. «О, О, О, эй-ей, А», — подгаркивая кричал он, всё распаляясь и распаляясь, хлопал по солдатскому сукну, не щадя ладоней, и драл горло. Руки у него были красные, как два толстых карпа. Опухли, а он всё танцевал, и по шее, и по голени, и по бёдрам. Хлопал да так лихо, так хорошо. Сослуживцы только диву давались. Вдруг полились у него слёзы, едкие, пыльные, смешались с потом. Полились, да крик из сердца вышел, как у раненого зверя. Заплясал он ещё страшнее, отчаянней, яростней. Хлопнул тогда он по бёдрам, да выхватил из кобуры пистолет, вставил дуло в рот и вышиб мозги, заляпав ошалевших товарищей.

Не знает никто, даже сам солдат, что у него за душой творится. Там потёмки. И выход из боя без телесных ран — далеко не показатель отсутствия ран душевных.

Оскар держался бодро, он тоже пережил такие ужасы, от которых его волосы кое-где покрылись пеплом. И сейчас паренёк, должно быть, ещё не начал переживать всю ту волну эмоций, которая в любой момент способна захлестнуть его. Сейчас он пустил всего себя в дело, в дело их общего пути. Тем не менее Марк старался не думать об этом. Он и за себя не мог говорить также уверенно. Для него все ужасы последних дней, в отличие от заматеревшего Горгона, тоже не могли пройти бесследно. «Ночь темна — да день наступит», — успокоил разволновавшееся сердце мужчина. Как выберется, так и вернётся к этим мыслям.

— Мы тут с Оскаром половину мертвяков уже обобрали, и всё добро в кучу сложили. Полезных вещей много, всего не унести. Поэтому до конца дня у нас будет привал. Как раз со всем разберёмся. Небо должна только-только начать заволакивать ночная мгла, а значит, заражённые сейчас входят в активную фазу. Под землёй нам с вами безопасно. Однако, хотя подземные ходы малоинтересны для монстров, шанс нарваться на случайного бродягу ночью становится выше. Под землёй хорошо. Мы с вами, считайте, за всё время заражённых почти и не встречали.

— Ну, конечно, а в метро мы увидели стаю крыс, а не толпу отъевшихся мутантов, — иронично заметил Оскар.

— Именно. Та толпа бегунов с кучкой лотерейщиков, да один молодой элитник, — большое везение. Прямо над нашими головами ежедневно мигрируют стаи в сотни, а то и в полтысячи развитых заражённых под эгидой взрослой элиты. Тут только под землёй так уютно и тихо. Если бы стал выбор: месяц брести до стаба под тоннами надёжной породы или день в колонне лучших стронгов, я, не задумываясь, выберу первый вариант. Достаточно одного хитрого монстра, способного отключать дары, и даже колонна бронебелазов не выстоит перед стаей в сотню голов. Такой опытной твари хватит интеллекта вести войну своими пешками, не показываясь на глаза. Будет разменивать топтунов и кусачей как фигуры, пока не поймёт, когда поставить шах. И не обязательно побежит к кабине. Повредит гидравлику или топливные шланги, да скроется. Снова начнёт выжидать. Они так бесконечно могут свою добычу пасти. Партизаны хреновы. А пока колонна стоит, к ней, глядишь, и другая стая подоспеет...

По мере рассказа Горгона Оскар начал раскачиваться и грызть грязные ногти, казалось, перестав замечать всё вокруг, а потому Марк подошёл и положил руку ему на плечо. Парень вздрогнул, посмотрел на Марка, и, найдя в его лице доброжелательность, успокоился, а через секунду сумел снова сосредоточиться на рассказе.

— Поэтому, дорогие спутники, мы здесь как у Господа за пазухой. Главное, внимательно смотреть по сторонам, чтобы случайный бегун не куснул и тогда пройдём. Уж я-то знаю. Не первый год по подземелью Приграничья людей вожу.

— А как вышло, что я нашёл тебя практически отдавшим Богу душу? — задал Марк резонный вопрос.

Поморщившись, как от саднящей раны, Горгон ответил:

— Тварь хитрый дар применила. Шли обычным подземным маршрутом. До сих пор не знаю, с чем столкнулись, а только очнулся я на поверхности, на парковке какой-то, когда меня уже рвать стали. При себе ни рюкзака, ни оружия. Только разгрузка. Никого из группы не было. Я сразу же вдарил по площади, превратив заражённых в скульптурную галерею. Потом себе под ноги применил инсоматоз на всю длину, куда мог дотянуться даром как можно глубже. Асфальт, землю, гранит — всё обратил в биополимерный «холодец». Повезло, что внизу пещера была, никаких металлических труб или проводов. На них-то мой дар не работает.

Ухнул я под землю вместе с кучей геля, а за мной сиганул подоспевший лотерейщик. В плечах аршин, сразу не пролез, но гель-то жирный, вижу, протиснется такими темпами. Упёртый. Снова пришлось в полную силу бить, чтобы тот сразу весь окаменел, и ещё держать дар секунды четыре, чтобы камень на нём продолжал расти. В конце концов, думаю, хорошо, что он за мной полез. Десяток бегунов свалился бы ко мне и ещё неизвестно сдюжил бы такую толпу с кровопотерей. А как понял, что оказался в безопасности, так сразу стал себя латать, чем только можно, потом уже тебя встретил.

— Жесть, ты крут, — выразил общее мнение Оскар, глядя на старожила широко открытыми глазами.

— И правда, как с такой агрессивной экосистемой ты тут столько прожил? И кстати, всё было интересно спросить, сколько ты тут вообще? — дополнил свой вопрос Марк.

— Сколько прожил, не скажу. Лета вспоминать — Кисляк зазывать. Так что скажу, что, когда я попал в Стикс, то уже был немолод. А под Черноглазом хожу лишь немногим меньше годков, чем ты, Марк, прожил в своём родном мире.

— Черноглаз твой босс? — Тут же вставил вопрос заинтересовавшийся юноша.

— Нет, так я зову местное светило. Днём оно выглядит как и земное: дарит тепло, ультрафиолет, всё при нём, а ближе к ночи, бывает, станет чернеть и кажется, что словно только сейчас показывает свою истинную суть. Словно притворялось целый день, а как только начнёт скрываться за горизонт, так и обнажит нутро, ухмыльнётся. Но увидеть такое можно далеко не каждый день. Но неспроста всё так в этом мире устроено, точно вам говорю неспроста...

Минуту рассказчик сидел молча. Слушатели тоже не торопились говорить что-нибудь в ответ. Лишь сопела всё ещё включённая горелка, заменявшая путникам костёр.

— Пожалуй, будем собираться. Хоть кластер этот ещё недели полторы не уйдёт на перезагрузку, долго оставаться на нём не стоит. Стикс не любит, когда на его владениях засиживаются гости, — подытожил свою историю Горгон.

Из лагеря спелеологов собрали всё полезное: страховочные ремни, несколько спусковых устройств и жумаров. Горгона почему-то особенно вдохновили колотушки и композитные крючья для прохождения сложных участков. Он бережно укладывал в рюкзак мешки, прошитые прочной нейлоновой тканью, — идеально для переноски через узкие сифоны. Горгон забрал мощный ручной прожектор с аккумулятором и встроенным рассеивателем света, идеально подходящим для освещения больших залов. Рядом пристроил аптечку с салфетками, бинтами и гелем для обработки ожогов, а также бутылки с изотоником и два компактных мешка с энергетическими батончиками и орехами.

Марк тщательно выбирал термосы среди остатков снаряжения — взял только два: лёгкие, из двойной стали, с удобными клапанами. В отдельный гермоупаковочный мешок он сложил фильтр-насос для воды и химические таблетки для обеззараживания.

Оскар набрал два десятка светящихся палочек. В рюкзак также перекочевала фольгированная термоодежда: компактная и лёгкая, поможет спасти от переохлаждения в случае затяжного маршрута.

Марк заметил набор миниатюрных складных зеркал — они предназначались для заглядывания в узкие щели, где можно было разглядеть, продолжится ли тоннель. Рядом лежали датчики углекислого газа с сигнализацией, один из которых он сразу прицепил к ремню: воздух в пещерах часто преподносил смертельные сюрпризы, и к тому же неизвестно, какая пакость может поджидать их в последующих кластерах. Другие раздал товарищам. Вдобавок к этому Горгон достал из дальнего угла прочный гидробокс — герметичный контейнер, способный сохранять важные вещи сухими даже при полном погружении в воду. В него отправились запасные батарейки, часть гороха и споранов, а также всё, что могло хоть немного бояться воды.

Перед уходом из лагеря Горгон задержал их на выходе. Он проверил каждую петлю на рюкзаках, затянул стропы на шлемах и убедился, чтобы у всех шнуровка была надёжно зафиксирована. Налобники включили. Часы сверили. Всё лишнее оставили позади — путь предстоял неблизкий, пополнить запасы можно будет нескоро, важен был каждый грамм.

Старожил хлопнул по поясу, на котором красовался отполированный тесак.

— Ну что, готовы? — воодушевляюще обратился он к своим спутникам.

Ответом ему были молчаливые кивки.

Глава 14

Ilānūti maḫrūti ištar libbūšu.

Богов великих потоп устроить склонило их сердце.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

Мужчины шли уже около получаса, а картина окружающего мира оставалась неизменна: стены с грубыми зарубками от зубил и кирок, массивные глыбы известняка, разбросанные вдоль пути и неровный пол, усеянный крошкой породы, перемешанной с грязным песком. Свет фонарей выхватывал куски древесины от дубовых свай — влажные, почерневшие от времени. Они служили укреплением для давно разрушившихся перекрытий, теперь же удерживали на себе только память о былых деяниях.

Горгон шёл впереди, его движения были выверенными, как и положено опытному проводнику. Иногда останавливаясь, он проверял грунт перед собой, ощупывал стены, что-то считал и вспоминал. На сводах попадались следы древних натёков — тонких и переливающихся, как перламутровая глазурь. Изредка под ногами попадались пятна коррозии, будто металл и известь слились в одно целое, оставив странный ржавый налёт.

Марк шёл за ним, внимательно всматриваясь в стены. На одном из участков он заметил аккуратные выбоины, расположенные по бокам основного тоннеля. Это были туристические ниши, куда могли ставить указатели, полезные вещи для заплутавших людей или пещерное искусство. В одном из таких карманов Марк увидел красивую каменную пирамидку и скрижаль с выдолбленными надписями.

По себе он знал, что пещерный туризм отчего-то стимулирует творчество. Возможно, это реакция подсознания на отсутствие разнообразия или попытка получить дозу уюта. Скорее всего, и то и другое. Свет налобника осветил ещё одну нишу: на стене были видны едва различимые следы белой краски, перечёркивающей контур красноватой стрелки. Туристический маршрут? Явно старый, следы почти стёрлись временем и влагой, и никто давно не обновлял указатель. Вероятно, раньше его использовали, но потом перестали и пометили маршрут как закрытый. Тут же была и более свежая стрелка, указывающая в противоположный штрек, но Горгон вёл их явно в первый проход.

Оскар двигался последним, обводя фонарём стены и своды. Его внимание привлекли остатки тросов, свисающих куда-то вниз. Металл заржавел, но крепления выглядели достаточно мощными, чтобы выдерживать человека. На трос было повязано множество ленточек и засохших полевых цветов. Видимо, кто-то сорвался в этом месте, а трос не сняли и спустя время он превратился в чей-то памятник. А может, этот трос был для путников реликвией, дарующей удачу? Подойдя ближе, Оскар под молчаливые взгляды товарищей достал из кармана резинку для волос и повязал её на один из канатов.

В одном месте их путь пересёкся с чем-то неожиданным: глубокая борозда, пролегающая по полу. Она вела к нише в стене, где Марк заметил остатки старого рельсового короба. Он присел, чтобы рассмотреть конструкцию поближе. Это был элемент заброшенной шахтовой техники, вероятно, вагонетки, которой пользовались рабочие. А в нише за коробом лежала сгнившая конструкция из дерева и металла — ящик для инструментов. Полезного там ничего не найти, а вот отсыревшую связку динамита, которая может взорваться от малейшего дуновения ветра, — проще простого. Горные выработки могли разрабатываться столетиями, и неудивительно, если в ответвлении шестнадцатого века неожиданно можно встретить более совершенные инструменты из восемнадцатого.

Тоннель заканчивался залом, в центре которого громоздились остатки провалившегося перекрытия. Ствол шахты явно был заблокирован ещё в середине прошлого века: груды железобетона перемешались с камнем, а сквозь трещины пробивались корни, принесённые сюда влажным потоком грунтовых вод. Зал выглядел как место, где давно не ступала нога человека.

Но когда Марк поднял фонарь, он кое-что заметил: на одной из стен, где осыпь образовала гладкий участок, алела выцветшая надпись: «Сектор Б, маршрут №3». Туристический маршрут, метки которого удивительным образом пережили десятилетия забвения.

Тоннель резко оборвался у отвеса. Свет фонарей выхватил пустоту впереди, а ниже, в тени, виднелось дно изломанного карьера. Скала уходила вниз вертикальной стеной, испещрённой глубокими трещинами и следами старых выработок. Когда-то здесь, видимо, известняк добывали методом обрушения. Верхние слои подрывали, заставляя их осыпаться вниз, оставляя такие уступы для дальнейшей обработки, а может быть, происходило что-то ещё. В любом случае перед ними стояла задача спуска вниз.

Марк первым подошёл к краю и осветил глубину. Примерно двадцать метров вниз до широкой площадки. Для такого спуска нужно было действовать точно и слаженно. Горгон осмотрел стену, указывая на несколько небольших расщелин и выступов — идеальные точки крепления для снаряжения.

— Гляньте сюда, — Горгон кивнул на массивный известняковый выступ, чуть в стороне от края. Он указал Марку, чтобы тот приладил анкерный крюк к этому месту, и несколько раз проверил его устойчивость, прежде чем пристегнуть основную верёвку. Затем, сосредоточившись, Горгон начал крепить один из блоков полиспаста, тщательно проверяя узлы и натягивая трос, чтобы убедиться, что система выдержит вес человека. Марк помогал ему, подавая необходимые инструменты и поддерживая натяжение верёвки, в меру своих сил.

Оскар, пока соратники ставили полиспаст, кинул вниз несколько флуоресцентных палочек. Там оказалось действительно просторно и веяло заброшенностью, сопровождавшей весь их маршрут. Судя по всему, при переносе этого кластера в заброшенной части каменоломен не было людей, а значит, не должно быть и заражённых.

По наставлению Горгона Оскар принялся закреплять дополнительную страховку. В ход пошли скальные закладки: металлические пластины вбивались в узкие трещины стены, создавая дополнительные точки фиксации для оттяжек. Для надёжности к ним добавили пару мощных карабинов, которыми закрепили вторую верёвку — резервную, на случай срыва.

Первым спускался Марк. Он плавно распределил вес, проверяя, чтобы каждый карабин держался должным образом. Руки в горных перчатках уверенно держали трос, а ноги, плотно упираясь в стену, находили опору на редких уступах. Раз за разом он сбрасывал петли верёвки, пока не достиг дна. На мгновение остановился, оглядев площадку, и подал сигнал фонарём, что всё чисто.

Следом пошёл Оскар. Он двигался осторожнее, цепляясь за верёвку, как будто она представляла нить его жизни. Каждый шаг по стене давался с трудом, но дополнительная страховка позволила ему чувствовать себя увереннее. Один раз его ботинок соскользнул с влажного выступа, и он больно ударился коленом о выступ, но закреплённая оттяжка выдержала, и, тихо пересилив приступ боли, парень продолжил спуск.

Горгон спускался последним, используя особую технику. Он крепко держался, одной рукой контролируя скорость спуска, а другой упирался в стену, что помогало стабилизировать тело. Его движения были точными и плавными, словно в его теле находился высокоточный гироскоп, позволяющий точно удерживать изменившийся по причине отсутствия ног баланс.

— Никогда не думал, что кто-то может так ловко спускаться, не имея ног, — заметил Марк.

— Богач горазд на траты, а бедняк на выдумки, — подмигнув, ответил ему, Горгон.

Когда все трое достигли дна, они осмотрели площадку. Потолок в этой пещере был гораздо выше. Вдоль дальних стен виднелись остатки старого транспортного механизма — возможно, некогда здесь грузили блоки известняка. Эта часть каменоломни тянулась вдаль, но обрывалась новым кластером. Когда они дошли до конца выработки, Марк не поверил своим глазам.

Перед его взором на всю длину, куда доставал глаз, тянулось огромное пустое пространство из бетона и стали, поддерживаемое десятками массивных колонн, каждая из которых превышала размеры Пизанской башни. Скруглённые и гладкие, весом под пять сотен тонн, они напоминали колонны древнегреческих хамов, но с более хитроумной геометрией, характерной для современных инженерных решений.

До потолка было не меньше сотни метров, и он представлял собой арочный свод с кассетными ячейками, которые не только усиливали конструкцию, но и создавали уникальную акустику. Звук шагов эхом отражался от стен, усиленный плавным изгибом потолка. Этот каркас выдерживал невероятные нагрузки. Марк неплохо разбирался в инженерном деле, но не представлял, какому инженерному безумцу могло принадлежать столь мегалитическое творение. Тут водоизмещение лишь на глаз не меньше миллиона тонн.

В этот момент Оскару в нос попала известковая пыль, и он чихнул, за что получил неодобрительный взгляд Горгона, а звук эхом ушёл куда-то далеко, утонув за пределом видимости.

— У меня тоже в первый раз отвисла челюсть, — снисходительно произнёс Горгон, глядя на ошарашенных парней.

— Представляю вашему вниманию Московский противопаводковый коллектор или самую большую пустую комнату в Стиксе, по крайней мере, из тех, что мне довелось найти, — с пафосом и нотками исследовательской гордости завершил представление Горгон.

— Ты не говорил, что нам предстоит пересечь чудо света, — произнёс в ответ Марк, всё ещё разглядывая мегалитическую конструкцию. И чем больше он смотрел, тем больше открывалось его глазам. Вдоль стен его зоркий глаз приметил дренажные каналы, глубоко врезанные в основание. Наверное, это были самые эрозионно-устойчивые желоба в истории человечества. Каждая канальная линия уходила в отдельные шлюзы, которые перекрывались массивными затворами. Эти гидробарьеры, судя по следам на стенах, могли герметично изолировать отдельные секции коллектора, что могло намекать на наличие рядом нескольких подобных водосборов.

— Иногда я находил его наполненным водой. Тогда бы мы ещё на подходе к спуску заметили, что вместо резкого двадцатиметрового обрыва блестит водная гладь. Вы бы и не придали этому значения, подумав об очередном Пещерном озере, а я бы просто свернул к другому переходу и шли бы в обход. Всё равно всех чудес подземелий Приграничья не перечесть и за день. А когда я увидал, что воды нет, так сразу понял — Стикс нам благоволит. Пройдём прямо через коллектор и сэкономим уйму времени. К тому же удивление благоприятствует душевному здоровью, а вам оно как раз не повредит.

Самое впечатляющее в коллекторе было его масштабное освещение. Пусть аварийные фонари горели тускло, но длинные лампы в герметичных корпусах давали достаточно света для комфортных подземных работ. Всё же, как бы ни был хорош проект, ему часто требовался ремонт.

Слегка шероховатый пол резервуара был залит из бетона с добавлением кварцевой крошки для максимизации прочности. От этого, а может, и от гидрофобной пропитки, пол немного поблёскивал в лучах фонарей. По нему не было видно следов текущей воды, но линии осадочных отложений указывали, что даже такой идеальной конструкции требовались ремонт и забота.

Горгон глядел на людей с таким горделивым выражением, будто сам построил всё это великолепие, отчего Оскар тихозасмеялся. За ним улыбнулся и Марк, а следом, поняв, как выглядит со стороны, негромко хохотнул и сам Горгон. Но тут же приложил палец к губам, намекая на необходимость соблюдать тишину. На этой ноте начался их путь в безвестную даль водосборника.

Изредка перебрасываясь словами, мужчины шагали уже почти четверть часа, внимательно осматривая окружение. Их шаги отдавались эхом. Всё казалось спокойным и тихим, не предвещая ничего плохого. Комфортный путь как заслуга за тяготы каменоломен.

Но в какой-то момент, где-то далеко впереди, раздался оглушительный треск. Это был не просто звук — это был настоящий грохот. Столь много децибел мог издавать лишь просыпающийся вулкан или обрушение гигантской силы. Шум буквально порвал, уничтожил тишину, многократно отражаясь и оттого усиливая свою силу. Где-то вдали, на левой стене, появилась огромная трещина. И тут же, как ответ на этот разрушительный звук, из трещины хлынул стремительный поток.

Мужчины не видели его. Вода явно ворвалась внутрь, и её мощь была неумолима. Сквозь шум водопада раздавался грохот падающих кусков стены.

Горгон, несмотря на свою хромоту и слабость, сразу рванул, скинул рюкзак, взяв из него только небольшой мешок, и рванул вперёд, крикнув товарищам, что времени у них теперь нет. Он сразу показал чуть ли не спринтерский темп. Марк и Оскар поспешили следом и не могли догнать старожила, который бежал, полагаясь в большей степени на сильные руки.

Неожиданно пришедшее озарение заставило Горгона поморщиться. Он вдруг понял, почему коллектор так часто бывает затопленным. Вспышки осознания подсказала, что рядом, вероятно, иногда грузится озеро или пруд, который при перезагрузке срезает часть толщины бетонной стены. Напрягая глаза, он видел, как армированный бетон выдавливался и рвался потоком воды, словно тонкая бумага. Слишком тонкая. Гораздо меньше метра, тогда как по норме они должны были быть больше трёх. В этот момент вода уже подступила к ногам бегущих людей. Марк и Оскар тяжело дышали, но никто не останавливался, потому как надо было преодолеть участок с пробоем.

Раздался ещё один треск, и Горгон понял — пути назад больше нет. С обеих сторон пещеры начала стремительно заливаться вода, и, несмотря на отчаянную скорость их движения, ощущение того, что они не успеют, поселилось у каждого в душе.

Когда они все уже могли рассмотреть пробой, то их ноги по колени были в воде. Горгону уже приходилось плыть, но он двигался со всеми вровень. Внезапно к шуму волн прибавились крики и вопли, с водой в коллектор затягивало десятки людей, надувных кругов, лодок и катеров. Мутный поток извергал безумное количество отдыхавших людей. Перезагрузка застала их прямо во время купания в каком-то водоёме. И большую часть из них разбивало о пол мощным потоком, так как пролом, расширившийся до десятка метров, ещё не заполнил коллектор на достаточную глубину.

Везде плавали переломанные тела, от которых расходились кровавые лужи. Но некоторые люди чудом оставались относительно невредимы и хватались за плавсредства, залезали на остовы катамаранов и битых катеров. Кто-то кричал, слышался тонкий, детский плачь. А поток приносил новых и новых людей, заполняя собой всё вокруг. Марк почувствовал, что течение начинает сносить их, а скорость наполнения водой только увеличилась. Крепко взявшись с Оскаром за руки и держась рядом с вовсю плывущим Горгоном, они, огибая пляжный мусор, трупы людей и ломаные вещи, метили пройти под водяной струёй. Сейчас было жизненно необходимо не позволить бурлящим потокам разнести их друг от друга.

Как будто этого было мало, с течением воды стало выносить и заражённых. Похожие на людей также быстро умирали от удара о пол, но некоторые поднимались. Сотрясение и переломы мешали им двигаться, но было видно, что даже сейчас они ищут глазами людей, за которыми пришли. Десятки людей и монстров выносило бесконечным потоком.

Течение принесло к Марку бегуна. Он явно был не в себе, из его головы вспучивалось серое вещество, а множество открытых переломов раскрашивали воду алым. Однако единственной уцелевшей рукой он схватил человека за одежду. Марк тут же хватил его топором, но тварь крепко держала его. Положение было неудобным, но ещё парой ударов Марк сумел порвать сухожилия и убрать с куртки ухватистую пятерню. Впереди троица увидела кусача, который, отойдя от падения, прыгнул на одну из лодок, раздавив сгрудившихся на ней людей. Не теряя времени, он перечеркнул скулящих людишек когтистой лапой, изрезав их на удобные куски, и тут же принялся глотать их своей акульей пастью. Горгон бросил на него быстрый взгляд, и чудовище тут же свалилось в воду с окаменевшим гипофизом.

Вода уже доходила до пояса, и Марк отчётливо понял, что они не смогут перебраться через эту водную преграду. Только под струёй поток не так силён, но их отбрасывает течением до того, как они могут приблизиться к этому месту. Как только он об этом подумал, то увидел, что Оскар остановил плывущий мимо гидроцикл, казавшийся относительно целым. Горгон забрался на спасательный круг и крикнул Марку доставать топор.

— Я постараюсь завести его, дайте время, — заорал Оскар, пытаясь перекричать страшную какофонию звуков.

Горгон подплыл к Марку и сообщил, что будет бить сильных, а обычных оставит на него. Заражённых становилось всё больше. Горгон не знал, почему их так много. Вполне могло случиться так, что над соединённым с озером водоёмом был прокинут мост, и на нём за место удобной кормёжки сцепились большие стаи, итогом чего и стало падение всех заражённых в воду. А течение сделало своё дело, унося всех подряд. Причиной могло быть и что-то другое, но сейчас он сосредоточился на защите своей команды.

Прыгающего с лодки на лодку топтуна Горгон подбил на лету. Ещё одного, когда тот полез внутрь небольшой яхты за спрятавшимися внутри людьми. Потом решил экономить силы и выцеливать только самых близких. Выпил живца, приготовленного ещё в пещерном лагере, и крикнул Оскару:

— Шансы есть?

— Да, — только и ответил юноша, копошившийся в техническом отсеке.

К Марку медленно ковылял бегун, то и дело припадая на левую ногу и заваливаясь в воду. Горгон пропустил его, но держал в поле зрения на всякий случай. Когда бегун, сохранивший признаки взрослого мужчины, добрался до Марка, то снова свалился в воду, принявшись неуклюже подниматься. Человек с топором не растерялся и всадил лезвие точно в затылок, а заражённый тут же обмяк и лишь конвульсивно дёргал руками. Приближалось ещё трое. Все они заприметили беззащитных людей и потому стремились первыми достичь желанной цели.

— Поехали! — донёсся крик Оскара, взобравшегося на гидроцикл.

Горгон кивнул Марку залезать первым и тот, пытаясь не нарушить баланс, сел сзади, неотрывно глядя на троицу бегущих к ним заражённых.

Горгон тоже, не теряя времени, подплыл и стал подтаскивать себя наверх. Модель не была рассчитана на трёх человек и, несмотря на мастерство Горгона в умении держать баланс, гидроцикл опрокинулся в воду вместе со всеми людьми.

Вынырнув, Марк, матеря Горгона на все лады, сразу сумел встретить прыткого заражённого секущим ударом по горлу и отпрыгнуть назад, давая телу место для падения. Но бегун даже не заметил хлынувшей из горла крови и снова потянулся к мужчине. Вторым ударом топора боец сумел попасть по шее, лишь повредив её. Тварь упала в воду, выпустив струю кровавых пузырей.

Оскар перевернул транспорт, а Горгон достал из рюкзака верёвку и стал вязать её на крепёжную петлю в хвосте гидроцикла. Второй заражённый был сильнее и сделал длинный прыжок в сторону Марка. Не зная об останавливающих свойствах воды и напав в непривычной среде, он не долетел до человека, за что тут же получил удар по затылку. Третья тварь была ещё относительно далеко и тащила за собой какой-то ком из верёвок и тряпок. Горгон же выцепил глядевших на них топтуна с лотерейщиком, и те камнями ушли под воду, словно решили заняться фридайвингом.

Повсюду слышалось рычание, крики и вопли. На поверхности мутной воды ежесекундно расцветали багровые цветы. Заражённые ели людей, ели своих неудачливых собратьев и, кажется, сражались друг с другом. Рычащий кусач бился сразу с тремя топтунами и лотерейщиком, подобрав под себя гору плачущего и кричащего мяса. Гора была большой и в ней вперемешку лежали как трупы, так и ещё живые люди. Полная дама в купальнике истошно вопила от когтей, пронзивших её спину. Полтонны веса, вероятно, переломили ей хребет, но жизнь ещё не покидала агонизирующей оболочки. От могучих ударов кусача поднимались волны и кроваво-грязные брызги. Монстр был не только сильней, но и опытнее оппонентов — предугадывал атаки, сбивая врагов в полёте. Те, словно гиены, стремились укусить льва, который урывками глотал куски плоти прямо во время сражения с конкурентами.

«Видать и правда две стаи», — пронеслось в Голове Горгона, когда он, обвязав себя верёвкой, дал знак севшим на гидроцикл Оскару и Марку рвать когти из этого страшного места. Меньше чем за двадцать минут умиротворённая прогулка превратилась в такое буйство крови и стихии, в каком Горгон не был уже давно. Рывок выбил все мысли из его головы, и гидроцикл понёс людей по пути спасения.

Оскар умело огибал плавучий хлам, трупы людей и бугристые тела заражённых, а Марк вцепился в него, старался не упасть на резких поворотах. Ветер и брызги застилали взгляд. Марк почувствовал на губах металлический привкус — прошли через большое пятно крови. В другой раз перед ними встали очухавшиеся пустыши. Те не сразу поняли, что гидроцикл оснащён приятным бонусом в виде вкусных людей, а потому пару секунд стояли неподвижно. Оскар же не испугался, не свернул в поисках безопасного маршрута, а до упора втопил газ, промчав меж ними, словно молния. Мусора становилось всё меньше, заражённые встречались реже, и хотя Марк не мог разглядеть в несущихся волнах и брызгах, где они, было ясно, что, благодаря усилиям Оскара, они всё больше отдаляются от центра разлива.

С трудом преодолев сложный участок, путники мчали на всех парах по коллектору, который уже был залит водой на полтора метра. Мотор взрыкивал и выбрасывал за собой водяной хвост. Горгону было не так удобно, но гораздо приятнее давиться водой, чем участвовать ещё секунду в той пляске плотоядной смерти. Они смогли прожить очередной день и теперь их задача — суметь прожить ещё.

Глава 15

Libbaka liṣbat qablum! Mūta tappal, balāṭam tašṭakan!

Пусть загорится твое сердце сраженьем!Забудь о смерти,– достигнешь жизни!

— Эпос о Гильгамеше — Та блица VIII

— Правей, к последней колонне! — раздавался голос Горгона, прерываемый бульканьем во время случайных погружений.

Альпинистский трос крепко сдавливал его тело, крик выходил надрывный, и парни на морском жеребце едва могли расслышать его. К тому же грохот оглушал мужчин даже на большом расстоянии от пробоины. Будто сама земля разрывалась на части. Визг людей смешивался с чудовищным рёвом заражённых. Голоса сливались и перемешивались, утопая в раскатистом эхе огромного коллектора. Сам же водопад ревел ещё громче, будто Посейдон низвергал в бездонную пропасть целое море, и грохот вибраций отдавался в голове, в груди, в самом воздухе.

Горгону приходилось выжимать из своих лёгких всё, надрываясь так, что у него выступали слёзы. Отчаянно пытаясь перекричать этот шторм, но это помогало мало. Поэтому, решив поберечь силы, он начал подтягивать себя вперёд, борясь с валом воды, желавшей сбить его с пути. Оскар продолжал ошалело гнать вперёд, не разбирая дороги. Страх толкал его на скорейшее бегство от жутких тварей, принесённых водой. И такой страх всегда хуже, чем коготь мутанта.

— Стооой! — Заорал Горгон, подобравшийся так близко к транспортному средству, как только мог.

Может, сыграло роль, что они отъехали от места битвы, может ярость, с которой Горгон прокричал это слово, но Марк услышал его и ткнул Оскара, чтобы тот перестал ехать вперёд, туда, где должен был начаться новый кластер.

— Впереди слив, нам туда нельзя. Там труба уходит вниз на полсотни метров.

Прямо напротив них зияла мощная, плавно изогнутая арка, вырезанная в монолите армированного бетона.

— Пока критический уровень ещё не подошёл для сброса, но уже скоро должен наступить. Тогда всю воду затягивать начнёт. Правь к последней колонне, к лестнице. Надо подняться выше.

Оскар крутанул руль и выжал газ. Мотор заревел, вспучинивая грязную воду, резко развернулся и помчал по указке бородача, которого сразу стало болтать в воде, как поплавок.

Они подъехали к чуть затопленной металлической платформе. От неё уходила массивная жёлтая поворотная лестница. Троица забралась на платформу, и Горгон коротко обозначил путь: «Вверх». Перила, покрытые тонкими царапинами, крепко ложились в ладони, ободряя чувством устойчивости. Ступени тянулись в непроглядную высь, но Горгон первым решительно направился вперёд. Марк уже не тратил время на мысли о доверии старожилу, не задавал вопросов, двинувшись следом. Если кто и мог вывести их из стремительно заполняющегося водяного гроба, так это был безногий воин. Понимая, что больше объяснений не будет, Оскар последовал за товарищами.

Они поднимались наверх быстрым бегом, изредка делая перерывы, чтобы перевести дух и посмотреть на шумящие потоки воды. Уровень жидкости в резервуаре превысил два с половиной метра. На очередной короткой передышке мужчины услышали журчание большой сливной воронки, открывшейся под арочным пролётом.

Гидроцикл, оставленный внизу, сразу потянуло к арке, и секунду спустя, он бесследно исчез в бездонном колодце. Однако вода всё равно продолжала неустанно пребывать. Это не давало надежд на скорое окончание наводнения.

Впереди в проблесках света налобных фонарей, замаячил контур стальной гермодвери. Она выглядела массивной, надёжной и ужасно тяжёлой . Серый металлический прямоугольник был не просто выходом из ловушки, а спасением, к которому хотелось добраться, несмотря на боль, незажившие раны и жуткое перенапряжение в ногах, сковывающее каждый шаг.

Внезапно воздух разорвал оглушительный грохот, который буквально потряс почти достигших вершины людей, заставив содрогнуться даже стены. В ушах у всех зазвенело, как от удара молнии, если бы он длился не мгновение, а несколько секунд. Лестница под ними дрожала, запели скрипучую песнь косоуры, угрожающе задребезжали балясины. Лестница начала опасно покачиваться, и люди инстинктивно прижались к перилам.

Рухнула стена коллектора. Целый гектар бетонного монолита, рассыпаясь на обломки, падал оглушающим землетрясением. В открытое пространство ворвалось громадное цунами. Хлынув во все стороны, как непредсказуемое чудовище, сжиравшее всё на своём пути, оно смяло половину стальной лестницы. Бетонные блоки с грохотом сталкивались друг с другом, а каждый новый удар был как мощный молот, сотрясающий сами стены коллектора.

Всё пространство наполнилось зловещим гулом и звуками, которые не заглушали не просто голоса, но даже мысли. Дребезжание металла, скрежет обломков, лязг рвущихся конструкций смешивались со стихийным рёвом. Толщи воды и груды валунов словно пытались взбить коктейль из человеческих тел, трупов заражённых, мусора, грязи и крови. Всё это сплеталось в водовороте, образуя жуткое месиво, в котором не представлялось возможным различить, что ещё секунду назад было живым, а что мёртвым.

Крики, если они и были, утонули в грохоте. Буря внутри коллектора разворачивалась в полном масштабе, и всё, что было раньше, казалось незначительным в сравнении с тем, что происходит сейчас.

— Быстро, быстро открывайте дверь, — крикнул Горгон Оскару с Марком, пропуская их вперёд себя. Молодые люди забрались на последнюю платформу, фундамент которой был частью стены, в тот момент, когда в лестницу влетел крупный обломок. Провернувшись в бурлящем водовороте, он окончательно сорвал её с креплений.

Горгон был далеко. Слишком далеко, чтобы достичь спасительных рук, протянутых Оскаром и Марком. Он сумел совершить прыжок, но не долетел до протянутых к нему ладоней. Он не допрыгнул до них и упал в беспощадную жадную массу обломков бетонных плит, мусора, смертельных водоворотов и страшных течений, уничтожающих даже самые крепкие тела заражённых...

Перед глазами бородача пронеслось воспоминание. Это произошло, когда он ещё только учился умозрительному прицеливанию дара. Для этого он искал пустышей, тех, что сумел бы одолеть и в рукопашной.

Он стоял на опушке леса. Недалеко находился посёлок, в котором лишь недавно проходила весёлая свадьба. Каждый раз тот кластер грузился в разгар бракосочетания, и гомон сборища не оставлял ни одному гостю шанса на выживание, притягивая всех окрестных заражённых.

Перед ним стояла недавно обращённая молодая девушка в развевающемся белом платье. На ногах у неё были туфли на высоких каблуках, а руки заботливо покрывали кружевные митенки, из-под которых выглядывали милые пальчики. Волосы на её голове были аккуратно убраны в греческий венок с высоким подъёмом. Он целился по мозжечку, чтобы в первую очередь отключить координацию движений, но в момент использования дара порыв ветра выбил один из локонов, повязанных красной лентой, и его взгляд рефлекторно, на долю мгновения ухватил его, из-за чего Горгон промахнулся с прицельной петрификацией. Венок волос и летящий на ветру локон окаменели, превратившись в одно из самых детальных изваяний, которое не смог бы сотворить ни один человек.

Заражённая, казалось, не заметила этого и, припадая на сломанную ногу, побрела к вкусному старику, седину которого только-только стали сменять крепкие чёрные волосы. За ней волочилась заляпанная кровью свадебная туфелька с сорванным каблучком, и уж второй раз Горгон себе отвлечься не дал.

Прикинул, где окажется голова заражённой и, сосредоточив взор, он активировал дар. Второй раз тоже был неудачным. Окаменел левый глаз и часть переносицы. Выругавшись, Горгон поднял арбалет, взвёл его на цель и, бросив в правый, живой глаз стальной болт, насквозь пробил череп. Заражённая девушка упала, а её венок рассыпался каменной крошкой.

Эта история произошла так давно, словно происходила не с Горгоном, а с кем-то из другой жизни. Однако он помнил её так хорошо, будто это было вчера. С тех пор многое изменилось: его дар стал сильнее, граней стало больше, а самое главное - он узнал себя и стал единым со своим даром.

Горгон сразу понял, что не сумеет без ног набрать нужную высоту, что протянутые молодыми людьми руки сожмут лишь мокрый воздух. Но всё же он прыгнул, прыгнул прямиком к ближайшей стене, как пушечное ядро, головой с задранным наверх подбородком. И в момент, когда его борода соприкоснулась с холодным бетоном, он вложил в удар всю свою мощь.

Борода за долю секунды обратилась в камень, который взорвался обильным ростом на каждом из волосков, сливаясь с бетоном в неделимую массу. Обломки лестницы ещё сыпались в воду, а Горгон болтался над пропастью, держась могучими руками за свежеобразованный каменный нарост. Лишь его окаменевшая борода, спаявшаяся со стеной, отделяла его от неминуемой смерти.

Он использовал сразу несколько граней, что умели далеко не все иммунные, кого он знал. Базовая петрификация обратила каждый волосок в гранит, эпитаксия — грань, отвечающая за разрастание структур, увеличила объём каменной массы в несколько раз, а диффузионная грань позволила осуществить слияние кристаллов каменной бороды с армированным бетоном так, словно они всегда были одним целым.

Горгон хрипел и сипел, пытаясь не кричать и привести себя в спокойствие. Руки старожила хоть и были крепкими и выносливыми, но предательски потливыми. Поэтому, перехватившись крепкими дублёными пальцами за более удобные неровности, он почувствовал себя спокойней. Однако даже так, мало какой скалолаз мог бы провисеть на одних пальцах больше пяти минут.

— Спускайте верёвку! — крикнул он Марку и Оскару, для которых с момента неудачного, как им казалось, прыжка Горгона не прошло и секунды.

Оскар растерянно осмотрелся в поисках своего рюкзака, но, вспомнив, что бросил его в момент, когда случился первый пробой в стене, выругался и ударил в металлическую дверь кулаком.

— Отворачивай вентиль, — бросил ему Марк, копаясь в своей поклаже. Он был единственный, кто не бросил рюкзак и у кого ещё остались приспособы для альпинизма, взятые в лагере.

Вода всё прибывала. Ещё несколько минут, и она достигнет их спасительного островка, а там и затопит всё под самую крышу. Какое-то количество воды сливается в трубу под аркой, но, к сожалению, она не бесконечна, так как кластер был отрезан от общегородской сети водостока, да и скорей всего её забьёт обломками, если уже не забило. Шум и бурление под ногами страшили, но надо было сосредоточиться на деле.

Для подъёма Горгона он решил использовать полиспаст. Все элементы платформы идеально подходили для этой цели: прочные трубы, крепкие металлические балки и достаточное пространство для манёвра.

Первым шагом Марк связал для Горгона систему из двух узлов-восьмёрок на верёвке — петлей для культей и рук Горгона. Первый ролик он закрепил на крепкой трубе над своей головой. Второй ролик — на решётке платформы на уровне ног.

Теперь, когда оба ролика были установлены, Марк начал подготовку к подъёму. Он продел верёвку через систему, с помощью петли для подъёма на своей талии и жумара, который вставил в петлю верёвки, чтобы позволять ей скользить обратно.

Марк понимал, что необходимо поторапливаться, но не позволял суматохе селиться в сердце. Подъём был ответственным делом, и нужно было провести его так, как его учили.

— На кой чёрт ты связал мне бабочку? — послышался внизу крик старожила. — Не дитя я, чтоб в люльке кататься, хватило бы одной петли, — продолжал сетовать он на Марка, но его пальцы были уже белы как мел.

«Храбрится», — подумал про себя Марк. Но то был хороший знак. Пускай делает что хочет, главное, чтоб не паниковал.

— Спускаю, — ответил Марк и скинул вниз узел из двух восьмёрок.

Горгон подцепил «люльку» и со свойственной ему акробатической грацией продел сначала культи ног, а потом и руку.

— Держишь? — крикнул он вверх Марку, широко расставившему ноги и натянувшего шнур.

— Держу! — ответил мужчина, а Горгон достал острый нож и отсёк им свою длинную бородищу.

Верёвка натянулась и качнулась в сторону. Горгон висел на ней, поджав губы и крепко сжимая шнур для дополнительной страховки.

Марк начал подъём. Ролики уменьшили вес старожила, и потому Марк без особых усилий сумел доставить опасливо поглядывающего вниз бородача наверх. Хотя теперь его борода потеряла былой объём, Горгон стал выглядеть моложе, словно скинул пяток-другой лет. Освободившись от петли, Горгон упал на пол, и, скрутив крышку от фляги, сделал несколько глотков живчика, больше он не мог пошевелиться. Его руки мелко подрагивали от напряжения, но он сумел повернуть голову набок. Сквозь решётку он видел, что ещё минута и вода уже скоро достигнет оставленной им в стене бороды, и потому поспешил к Оскару, всё ещё возящегося с дверью.

— Дверь, други. Открывайте дверь, — полуобморочно сообщил Горгон. Марку и так это было ясно. Он метнулся к двери, и вместе с Оскаром они принялись двигать вентиль, напрягая давно уже забитые мышцы. Вентиль то ли заржавел, то ли был закрыт изнутри, но почти не поддавался, словно запаянный, держался стойко под давлением неслабых мужчин.

— На три — взяли! На три — взяли! — стал задавать темп Марк, применяя тактику перетягивания каната. Он надеялся расшатать винт, прогреть его изнутри за счёт силы трения, но тот всё никак не шёл вперёд.

Грязные водовороты, ревущие, как сотня элитников, подбирались всё ближе. Волны, разъярёнными топтунами, пытались настигнуть сбежавших от них, поглотить заживо. Вода уже захлёстывала ноги, поднималась всё выше и выше. Вокруг царил шум моря. Вода ударялась о стены, бурно расплёскиваясь и оставляя после себя грязные разводы. Они знали, что время на исходе, и что теперь каждый момент может стать решающим.

И вот, спустя мгновение, когда красный как помидор Оскар и Марк, ощутивший вкус зубной крошки, совершили ещё рывок к свободе, дверь начала поддаваться. Слабо скрипела, будто насмехаясь над их потугами отворить её. Двое измученных и опустошённых увидели этот момент и принялись за дело с удвоенной силой. Пот, грязь и усталость не имели значения — единственной целью было открыть эту чёртову дверь. С тяжёлым гулом двухтонный заслон отворился и внутрь хлынула вода.

Потянув лежащего на спине Горгона, Марк и Оскар ввалились внутрь вместе с усилившимся течению. Они, не сговариваясь, поднялись на ноги и стали толкать тяжёлую створку назад, туда, откуда ещё мгновением раньше пытались её убрать.

Оскар осип от крика, глаза его покрылись красной сеткой, и из них текли бессильные слёзы, но всё же он не сдавался — вытаскивал из себя последние силы и толкал самую тяжёлую дверь в его жизни. Марк, рыча раненым зверем, снова стал задавать темп, но уже без каких-либо слов, распалял огонь своей ярости и толкал, толкал её всем своим телом.

На последних сантиметрах Марк и Оскар уже оба рвали глотки в осатанелом крике и их усилия увенчались успехом. Дверь, наконец, захлопнулась, и мужчины поспешили закрутить вентиль. На этот раз вентиль пошёл бодро и сделал своё дело, проводя гигантские штыри в их пазы.

Весь мир мгновенно затих. Звуки перестали существовать, словно стихия не бушевала за дверью.

Двое победителей, словно марионетки, лишённые нитей, рухнули на залитый мусорной водой пол. Они бессильно закрыли глаза и прислонились к холодной поверхности металла. Горгон лежал на спине без сознания. Видимо, трюк, благодаря которому он избежал гибели, требовал колоссального напряжения сил, раз его не могла разбудить даже студёная вода.

Они бы обрадовались, если бы имели силы. Вместо смеха, вместо празднования победы они просто сидели в грязной воду. С откинутыми назад головами, всё ещё дыша, как загнанные лошади, товарищи испытывали тихую радость. Голодные, замёрзшие, истерзавшие себя сверхнагрузками, но, как никогда до этого, живые.

Глава 16

Uššû ana ṭēmi, ana pīši, ina izzazi, ina paṭīši u tīrši, ana ḫarrānu aṣû.

И в жар и в стужу, в темноте и во мраке,Во вздохах и плаче,– вперед пойду я!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица IX

Несколько минут Марк лежал в полузабытьи, невольно прислушиваясь к собственному дыханию и далёкому капельному эху. Поднял взгляд на окружающее помещение. Длинная служебная комната, куда их занесло, выглядела как часть огромной коммуникационной системы. Пол, выложенный крупными бетонными плитами, местами потёртый, был мокрым от ворвавшейся воды. В некоторых местах покрытия плитки осыпались, намекая на отсутствие должного внимания к этой части подземного комплекса. Грязные водяные разводы тянулись к нескольким сливным решёткам. Всё же отвод жидкостей даже тут работал как надо.

Стены комнаты были выстроены из толстого бетона, покрытого тонким слоем гидроизоляции. Местами он потрескался и отслаивался, но выглядел надёжно. Взгляд мужчины скользил по металлическим направляющим, закреплённым на них массивным связкам силовых кабелей, обжатых защитными кожухами. Вдоль стен по периметру помещения располагались шкафы релейной аппаратуры. Их нержавеющие корпуса отражали тусклую алую осветь резервных фонарей.

Марк перевёл взгляд на оборудование. Большая часть выглядела устаревшей: аналоговые приборы, панели с переключателями и индикаторными лампочками. Но всё ещё можно было различить их назначения: распределительные щиты, пульты диагностики насосов и компрессоров.

Аварийные лампы тускло мерцали, бросая рубленые тени на мокрые лица людей. Они были закреплены на трассах, пролегающих под потолком, среди которых виднелись вентиляционные воздуховоды и трубы, отливающие чёрной сталью.

Глаза Марка переместились к центру комнаты. Там стояли приборы для мониторинга систем. За ними на дальней стене висела большая карта сети коллектора, закрытая толстым защитным стеклом. Рядом располагался массивный металлический стол с выдвижными ящиками.

На столе царил хаос — вечный спутник спешки и паники. Видимо, кто-то проводил ремонт до того, как сработала аварийная сигнализация. Разбросанные инструменты были тому явными свидетелями.

На тёмной поверхности стола лежали разводной ключ с повреждённой рукоятью и несколько торцевых ключей с длинными хвостовиками — вероятно, их использовали для работы с фланцами труб. Среди них выделялся газовый ключ старого образца с вытертой до блеска сталью и подпиленной головкой, явно подогнанной под нестандартный крепёж.

Рядом валялся скребок для зачистки поверхностей труб перед герметизацией, напоминающий грубо сделанный стамесочный инструмент с остриём, потемневшим от работы в вечной сырости. Там же лежала небольшая коробка с медными прокладками разного диаметра, рассыпанными по столу, металлический треугольный напильник, края которого были запачканы маслом и манометрический ключ для настройки клапанов. Глаз Марка привлёк медленно скатывающийся по столу резьбовой калибр, чьи тонкие грани заманчиво переливались в мигающем аварийном свете. Вот он докатился до загнутого края рабочей области и издал короткий звон, будто это был маленький колокольчик.

На полу валялись пресс-клещи для обжимки муфт — их массивная рукоять была раскрыта. Видно, что их бросили на полпути. Рядом свисал со стола кусок резиновой ленты из комплекта временного перекрытия протечек.

Под столом была разбросана грязная промасленная ветошь и пустая банка из-под технической смазки. Вся эта картина дополнялась тонкой пеленой грязной воды, подтянувшейся к ножкам стола. В тонкой лужице, как на картине, отразился последний рабочий миг человека, застывший в вечности, без шансов когда-нибудь завершиться.

Воздух в помещении, пропитанный запахом озона, тины и масла, давил тяжестью, но в то же время был милее любой поверхности. Марк чувствовал себя хомяком, успевшим забраться в нору до пришествия зимней бури.

В этот момент резко застонал Горгон. Лицо старожила, изрезанное ущелистыми складками, то и дело искажалось, руки дёргались, словно пытались оттолкнуть невидимого противника. Бёдра едва заметно подрагивали в ритмичном сокращении остаточных мышечных волокон, характерном для фантомных болей. На лбу выступил холодный липкий пот, а веки, несмотря на сон, порой приоткрывались от периодических импульсов.

Будь ты хоть новичок, хоть иммунный-старожил, привыкший к боли, хоть заражённый, но нервные окончания у всех имеют схожий принцип регенерации. И в процессе восстановления они, так или иначе, будут путаться в попытках "объяснить" мозгу отсутствие привычной части тела.

Губы Горгона были сжаты в тонкую линию, изредка срывающуюся в глухое, еле слышное мычание. Его грудь сдавливали частые пароксизмы боли.

Марк понял, что надо действовать, и окрикнул его, чтобы разбудить. Старожил резко очнулся, моментально придя в режим бдительного сканирования. Он напряжённо обвёл округу глазами, прислушался и только тогда позволил себе скривиться от острой боли. Переждав приступ, он достал флягу и приложился к горлышку, закинув голову назад. Одинокая капля упала на язык, и Горгон разочарованно пристегнул флягу обратно к поясу. Вынул из заплечного мешочка, который впору было бы именовать не иначе как свёртком, гермобокс и извлёк оттуда споран. Обмотал кругляша в кисейный платок, найденный в вещах пещерных туристов, начал рассасывать виноградину и, как только боль чуть отпустила, откинулся на мокрую плитку. В этот момент он был похож на довольного ребёнка с пустышкой во рту.

— Ох и дали мы жару. Как только нас угораздило, а главное — как выпутались! — по-доброму удивляясь, произнёс Горгон.

Марк лишь в ответ устало улыбнулся и поднял палец вверх. Правда, не сумел при этом поднять перед собой руку. Но Горгон, казалось, разглядел улучшение настроя у его спутника и, подойдя к озябливо стучащему зубами Оскару, обнял его за плечи и стал тормошить приговаривая:

— Молодец, спаситель ты наш, руль держишь, как смычок Паганини – ни дрогнул, ни сфальшивил! Одно удовольствие! Без тебя мы бы там и остались. Пришлось бы либо сдохнуть, либо жабры отрастить. Везучие вы, и ты и Марк, честное слово, везучие! Молитесь теперь, чтобы удача нас не покинула. Глядишь, доковыляем до спасения как-нибудь.

Оскар вначале почти не реагировал на слова Горгона, но потом понемногу стал приходить в себя и выдавил усталую кривенькую улыбку.

— У тебя были фантомные боли, — сообщил иммунному Марк.

— Да какие ж то фантомные боли, — то не боли, а почти массаж — отмахнулся Горгон, — не такую боль пересиливали, а эту вообще в карман положим! — подытожил он свою речь, улыбаясь во всю ширь.

Настрой Горгона передался молодым людям. Однако Марк осознал, что Горгон намеренно затеял всю эту буффонаду. Будучи старше и опытнее других людей по части длительных путешествий, он прекрасно понимал опасность уныния и стресса, а оттого и заботился не только об их физической, но и духовной безопасности. Старожил за время пути не раз повторял, что выжить — полдела и потому учиться тут жить надо сейчас. Слишком много ужасов, бесчеловечности, сплошные круги ада. И потому Марк твёрдо решил учиться у Горгона методам психологической защиты. Научиться никогда не терять присутствия духа и спокойного сердца.

— Я всё думал, что ты не сдюжишь эту погань, этот вонючий мир в свои семнадцать лет. Но сегодня ты всех нас вытащил, брат,— произнёс Марк и протянул Оскару руку.

Парниша приободрился, поднял взгляд на Марка и, словно что-то найдя в глазах мужчины, крепко сжал протянутую ладонь. Марк удивлённо глядел на бесхребетного распутного юношу, который сидел перед ним и не узнавал его. Словно в короткий срок Оскар переменился. Не было растерянного, беглого взгляда, не было слёз и жалости к себе. На Марка смотрел юноша, сделавший свой первый шаг на пути становления мужчиной.

Горгон глядел на это рукопожатие своим проницательным взором. Он понял, что только что совершил Марк. Марк сделал шаг от выживания в Стиксе к настоящей жизни. И мало что может быть лучшим шагом, чем спасение другой жизни. Старожил смотрел на это и впервые за долгое время был счастлив.

— Ну, раз теперь все ободрились, предлагаю найти место посуше и почище, — произнёс он и стал раздавать указания.

— Оскар, найди нам оксигазовый резак. Он на верхней полке, в том ящике с жёлтой ручкой. Немного изогнутый, как рычаг. И к нему ещё баллоны, — он указал на стеллаж рядом.

— Марк, собери весь подручный инструмент, нам сейчас идти через несколько дверей и не всегда бывает, что их также просто отворить.

— А ты своим инсоматозом не можешь проложить путь через стены? — задал вопрос Марк

— Армированный бетон, — уважительно произнёс Горгон и, крепко ударив по стене ладонью, — это, считай, камень, пронизанный тонкими арматуринами, к тому же двуостный — сквозь него проходит десять слоёв решёток из высокоуглеродистой стали, а сталь, как ты помнишь, я обращать не умею. Только горные породы и минералы, и то далеко не все.

— Теперь ясно, — ответил Марк, восхищаясь эрудированностью бородача и терпением к различным вопросам. На службе редко было можно обнаружить открытого "глупым" вопросам подчинённых командира. Горгон же выделялся среди встреченных ему людей не только душевной силой, но холодным расчётом, терпеливостью и высокой организацией собственных знаний. Правда, от ошибок это спасало не всегда. Вспомнить хотя бы гидроцикл или слепленные петрификацией губы. Но то было, скорее, виной комплекса обстоятельств, а не просчёта. В катакомбах они встретили всего лишь одного развитого бегуна, а в противопаводковом коллекторе — целый мутантопад.

Поток мыслей прервал голос Горгона:

— А ты пока покашеварь. В прошлый раз мы ели чёрт знает сколько часов назад. Так что в прошлый раз мы с Оскаром тебя кормили, а теперь твой черёд. Пойду помогу ему собрать резак и другие полезные вещицы.

Марк кивнул уходящему на помощь Оскару Горгону, огляделся вокруг, пытаясь найти хоть какой-то сухой участок. Прошёлся вперёд, оглядывая приборные панели и трубы, после чего обнаружил небольшую площадку, находившуюся на возвышении относительно пола. Быстро вытащив из рюкзака компактную горелку, он проверил её и с радостью осознал, что пламя горит, как и раньше. Нос ощутил запах газа, и синие язычки весело заплясали, отражаясь, создавая приятное чувство уюта, которое Марк вспоминал, словно по прошлой жизни.

Когда огонь стабилизировался, Марк достал несколько консервов, их металлические крышки с характерным звуком соскочили под крепким ножом. Он открыл одну из них и почувствовал, как аромат сочного блюда сразу наполнил пространство. Это была тушёнка — сытная, простая, но идеальная для таких условий. Он выложил содержимое в кастрюлю, заливая небольшим количеством воды. Пока пламя разваривало содержимое, Марк достал пакет с сушёными грибами и прованскими травами — случайно взятая в лагере специя, оказавшаяся по итогу единственной и последней. Добавил их в бульон, наслаждаясь изменением аромата.

Желудок у него вдруг заурчал не хуже заражённого, и мужчина осознал, как зверски голоден. Всё это время он жил на сухом пайке, второпях, впроголодь, а теперь горячая еда казалась вкуснее манны небесной. Он залез в рюкзак в поисках ещё каких-нибудь специй, чтобы придать вкусу полноту, но, к сожалению, ничего не обнаружил. Зато нашёл ещё одну консерву и с радостью вывалил её в аппетитно бурлящую пищу. Вода уже пошла пузырями, и оттого аромат стал более насыщенным. Марк вдыхал этот запах, отрешаясь от всех трудностей, свалившихся на голову за последние часы, как будто обрёл всё то, что ему было нужно: тепло, еду и покой. Он снял кастрюлю с горелки, экономя газ, сидел и нюхал еду, сидел и вдыхал момент жизни.

Окликнув Горгона и Оскара, Марк посчитал свою миссию кашевара исполненной и приступил к обязанностям "кашееда", сделав первый глоток, наслаждаясь бульоном, который, казалось, дарил ему больше сил, чем вся предыдущая еда за период земной жизни. Тушёнка таяла на языке, специи щекотали отвыкший от гастрономической роскоши язык, даря чувство нового, неведомого комфорта — комфорта спящего Стикса. Каждое движение, каждый глоток был ценнее всех изысков.

Впервые с момента переноса Марк ощутил, что он здесь. И после того, как усвоил это ощущение с первой ложкой вкусного обеда, так сразу и принял, что теперь это будет его жизнь. Страшная, быстрая, возможно, короткая, но такая, какая она есть в реальности. Это открытие придало ему сил. Это невозможно было назвать обретением почвы под ногами. Вряд ли у кого-то в этом мире была хоть какая-то почва. Больше походило, что, вот-вот сорвавшись со шпиля пронзившей небеса башни, Марк заметил тонкий в человеческий волос канат, ведущий в неизведанную даль. И он ступил на этот канат. Сделал свой первый шаг на пути в неизведанное.

Глава 17

Abāka ana dalti, ušerbi naqbāti!

Ударю я в дверь, разломаю затворы!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица X

Обедали все не спеша, смакуя редкие минуты умиротворения. Мокрую одежду решили бросить, потому что ей нашлась замена в виде плотной рабочей униформы, оставленной в одном из шкафов: термостойкие рукавицы, ботинки с металлическим носком и усиленной подошвой, герметичные комбинезоны с регулируемыми манжетами на рукавах и штанинах, защитные очки с настраиваемыми дужками, удобные наколенники и налокотники. Всё это быстро было подогнано по размерам, и каждый остался доволен.

Сидя у синего пламени «костерка», Горгон дремал, а Марк болтал с Оскаром о всякой чепухе. Потратив несколько часов на сон и отдых, мужчины собрались и двинулись дальше.

Достигнув конца помещения, все замерли, оценивающе глядя на препятствие. Если первая гермодверь напоминала врата в бомбоубежище, то эта была лишь немногим выше человеческого роста. Однако при блокировке штыри «вгрызались» в бетонные пазы также плотно. По центру двери выделялся массивный штурвал многозапорного механизма, красные стрелки на котором указывали, в какую сторону поворачивать, чтобы «Закрыть» или «Открыть». Вокруг замка просматривался уплотнительный контур — резиновые прокладки для герметизации.

Оскар постучал по ней, но ни через минуту, ни через пять ответных ударов не последовало: либо заражённых там нет, либо они находились слишком далеко. К тому же пара сотен миллиметров легированной стали и твёрдый упор глушили звук.

Паренёк попробовал крутануть вентиль — ничего. На руль насели все вместе, но и это не привело к положительным результатам.

— Заперта, паскуда — устало бросил Оскар, бессильно ударив холодный металл.

Марк оглядел петли. Это были мощные шарнирные соединения, способные выдерживать громадное давление, но их расположение исключало попытку съёма, да и какой в этом толк, если куча стальных цилиндров продолжат удерживать дверь в проёме.

— Жаль... Как-то раз повезло с ней, оказалась открыта, — пробормотал Горгон, проведя рукой по поверхности.

В ответ ему раздался сплочённый вздох разочарования.

— Будем оперировать, — подытожил старожил и принялся разворачивать у двери рабочую среду.

Марк собрал инструменты, найденные ранее: оксигазовый резак, гидравлический расширитель, ломик с кованым наконечником, а также несколько клиновых упоров и комплект резцов.

Горгон первым осмотрел дверь, сосредоточившись на многозапорном механизме. Он отметил, что штурвал был зафиксирован во внутренней втулке приводного вала, соединённого с группой ригелей, которые уходили глубоко в корпус стены. Подобная конструкция предназначалась для многоточечного запирания, что делало обычное силовое вскрытие практически невозможным.

— Надо обнажить корпус привода, — заключил Горгон. — Если справимся с приводом, ригели выйдут сами, после чего продолжил:

— Друзья-товарищи, я хорошо управляюсь с газовым резаком, но у нас тут аппарат помощнее. Кто-нибудь из вас пользовался кислородным копьём?

— Было дело. На базе такими кромсали покорёженную броню, — ответил Марк.

— Тогда руководи и нас поучи. Знания лишними не бывают, и голове приятно работать над новыми, не заточенными под убийство монстров задачами.

В ответ мужчина кивнул и пристально глядел на копьё, изучая каждую деталь, словно читая хорошо знакомую книгу. Этот инструмент, несмотря на возраст, внушал уважение своей «чугунной» надёжностью. Взгляд скользнул по массивному копьедержателю из никель — молибденовойстали. Он был приятным на ощупь и отливал жирным гальваническим блеском. Рукоять была массивной, удобной для захвата, слегка потёртой от предыдущего владельца, со следами долгой службы: мелкими царапинами и разводами.

Само копьё тянулось от рукояти на полтора метра. Узкая трубка из термостойкой стали была прямой и гладкой, с резьбовым соединителем на одном конце и острым, сужающимся наконечником на другом. Оно казалось одновременно хрупким и мощным — инструмент, созданный для того, чтобы пронзать металл, как нож пронзает масло.

К копью был подведён толстый кислородный рукав. Его гофрированная поверхность, отмеченная следами времени, взблёскивала старым серебром. Этот рукав соединялся через небольшой кустарно выделанный огнепреградительный клапан. Латунь клапана должна быть крепка, чтобы уберечь от обратного удара концентрированного пламени.

Рядом возвышалась рама с баллонами. Сосуды, мощные и тяжёлые, напоминали греческие амфоры, и, казалось, хранили кислород несколько тысяч лет. Их поверхности были покрыты пятнами ржавчины, наводя на мысль о долгой службе. Однако на одном из баллонов был прикручен редуктор с манометром, стрелка которого показывала, что давление находилось в норме.

К раме был приставлен газовый резак для предварительного нагрева. Узкий и вытянутый, словно хирургический скальпель. Его тонкая насадка предназначалась для того, чтобы накалить металл до нужной температуры перед тем, как копьё начнёт работу.

Мужчина, перевёл взгляд на Горгона с Оскаром и произнёс:

— Инструмент старый, мне надо его проверить.

После этого стал проверять каждую деталь, как это умеют настоящие мастера своего дела. Сначала он провёл обследование копьедержателя: нет ли повреждений, надёжно ли крепятся патрубки и не гуляет ли вентиль. Затем сосредоточился на кислородном рукаве. Ощупывая его поверхность на предмет проколов или трещин, которые могли бы стать причиной утечки. Далее Марк приоткрыл вентиль на рампе баллонов, прислушиваясь к звуку струящегося кислорода, внимательно следя за стрелкой манометра на редукторе. Стрелка задрожала, затем застыла на нужной отметке — давление в норме. Убедившись в исправности огнепреградительного клапана, Марк опробовал резак для предварительного нагрева: с характерным шипением появилась аккуратная струя пламени.

— Работает, — коротко кивнул он и повернулся к Горгону, который вместе с Оскаром всё это время мастерил что-то на рабочем столе.

— Где вырезать?

Горгон оторвался от своих трудов, подошёл и с присущей ему уверенностью указал на одно из центральных рёбер жёсткости двери, где располагалась скрытая запорная система.

— Вот здесь. Вырежем валовый привод, и дверь поддастся.

Марк окинул взглядом своих спутников, думая, как распределить задачи.

— Горгон, будешь держать резак для нагрева, когда скажу. Оскар, ты контролируешь поток кислорода на редукторе. Следи, чтобы давление не упало ниже десяти атмосфер. Я поведу копьё. Все готовы?

После коротких кивков команда приступила к работе. Горгон надел рукавицы и сварочные очки, встал рядом с Марком. В один из прошлых визитов на этот кластер, он как раз использовал такой резак, чтобы вырезать запорный механизм, и тогда у него ушла на это куча времени. С копьём нужна сноровка, и потому он внимательно следил за Марком, запечатлевая в памяти его технику. Оскар стоял у рампы с баллонами, медленно отворачивая вентиль, и докладывал:

— Вроде давление стабильное, кислород идёт. А не рванёт ли вся эта древность?

Марк не стал отвечать на вопрос, надел сварочную маску, термостойкие рукавицы, взял копьё и дал команду:

— Горячее, Оскар! Добавь атмосферу. Резак Горгона должен будет прожечь металл, а не закоптить.

Пламя резака в руках старожила вспыхнуло ярким голубым светом, и Горгон начал прогревать сталь в месте предстоящего врезания. Поверхность медленно раскалялась. Серо-зелёная краска свернулась, и прочнейший металл стал алеть, пока не достиг вишнёво-красного оттенка.

— Отходи! — скомандовал Горгону Марк и, как заправский охотник на кабана, вонзил кислородное копьё в раскалённую плоть двери.

Послышался резкий, почти визжащий звук, когда поток кислорода вырывался наружу, прорываясь сквозь металл. Искры разлетались во все стороны, освещая напряжённые лица героев. Оскар отвернулся, глядя лишь на манометр.

По лбу Марка крупными градинами валил пот. Но руки его не дрожали, крепко ведя копьё вдоль линии среза. Движения были уверенными и плавными, словно он занимался каллиграфией. Горгон, стоящий рядом, наклонился, чтобы придерживать рукав, не давая ему перекрутиться.

— Ровнее! — бросил Марк, не отвлекаясь от процесса.

Горгон, убедившись, что перекрута больше нет, отошёл к Оскару посмотреть на стрелку измерительного прибора.

— Хорошо идёт! Давление ровное, топлива ещё много.

Вскоре поток кислорода начал прорывать металл, оставляя за собой постепенно остывающий след. Сперва сиятельно-белый, потом красный, а секундой позже обугленный. Воздух нагрелся, наполнился запахом прожжённого металла и остывающей окалины. Марку было жарче всех, но привычный к таким делам, он дышал ровно и не обращал внимания на жар.

— Почти готово! — напряжённо бросил Марк, чувствуя, как копьё пробивает последние сантиметры металла.

Когда финальная линия была прорезана, он убрал копьё, а Горгон быстро закрыл вентили на баллонах, прерывая подачу кислорода. Удар по вырезанной части выбил её наружу с громким лязгом. Металлические штыри уже нырнули обратно, перестав удерживать дверь в пазах, и она была готова сдаться.

— Запорки ушли внутрь! — снимая маску, объявил Марк, — теперь нужно только толкнуть.

Команда вытерла пот со лбов и коротко переглянулась. Их совместная работа дала результат, и каждый чувствовал удовлетворение от проделанной задачи.

Оскар накинул на себя огромный рюкзак из-под какого-то оборудования.

«А парниша тут, кажется, всё обыскал, не щёлкал клювом», — усмехнулся Марк, глядя, с каким трудом Оскар взвалил на плечи эту ношу.

Троица быстро прошла через ряд помещений, практически не останавливаясь. Они пересекли щитовую с линиями распределительных шкафов, затем миновали узел магистральных коммуникаций и, наконец, прошли через станцию фильтрации, где на полу громоздились осадочные баки и устаревшие насосные агрегаты. Горгон уверенно вёл их по лестницам и коридорам.

Заражённых нигде не было. Видимо, весь немногочисленный персонал на режимном объекте эвакуировался наружу в соответствии с протоколами безопасности. Это, скорее всего, и предопределило судьбу людей — стать кормом для местной фауны.

Последним помещением оказался блок обработки данных, полный обветшалого оборудования, мониторов и панелей c проводами. Однако дальняя стена никак не подходила этому помещению: вместо армированного бетона перед ними возвышалась плотная базальтовая порода, гладкая, как отшлифованный камень.

Слои породы чередовались от более уплотнённого и тёмного нижнего участка, сформированного под давлением собственного веса, до пористых верхних частей, где пузырьки газа оставили бесчисленные мельчайшие каверны. Эти пустоты играли в свете, отражая крошечные частицы, похожие на угасающие звёзды.

На срезе также виднелись неравномерные полосы цветовых переходов: от тёмно-серого до почти чёрного, что указывало на различия в температуре остывания лавы. В местах контакта с подземными водами базальт покрывался тонкими слоями отложений кальцита, образовавшего причудливые узоры, похожие на трещины в стекле.

В некоторых местах гладкую текстуру нарушали пятна более рыхлого материала, где давление газов пробивало каналы, позже заполнившиеся кристаллами кварца. Всё это создавало необычную картину — словно сама природа пыталась оставить на этом камне свои подписи, рассказывая историю древних катастроф.

Горгон остановился, прислонив руку к холодной поверхности, то же самое сделали и другие члены отряда.

— Застывший миллионы лет назад поток магмы, — произнёс он, — через него пролегает наш путь.

— Тут как и со входом в метро? Кластер просто прерывается тупиком? — спросил Марк.

Горгон прислонился к стене, и, словно размышляя вслух, заговорил:

— Я уже много лет хожу по этим подземельям, много с кем говорил, много читал и думаю, что кластеры здесь работают так же, как нейроны в мозгу. Нейрон состоит из тела — кластерной полости, аксона — основной магистрали, по которой можно добраться из одного кластера в другой, и нескольких дендритов — коротких отростков, принимающих сигналы и находящихся в ожидании подключения к нейрону других нервных клеток. Мы сейчас находимся в одном из «дендритов» кластера с противопаводковым коллектором. И хотя напрямую он не соединён с автомобильным тоннелем, находящемся в соседнем кластере, но пребывает к нему ближе всего.

— А чего тогда мы не пошли по аксону? — задал резонный вопрос Оскар.

— Этот кластер соединяется напрямую только с подземной рекой — аксоном соседнего кластера. И место их сопряжения находится в сливной трубе под аркой. Опытные дайверы проплыть там сумеют, но дело это дюже рискованное. Иммунный ты или заражённый, а декомпрессия, подводное течение или недостаток кислорода гарантируют летальный исход. И тут никакая регенерация не поможет. Разве что взять в группу рейдера с подходящим даром, тогда шансы велики. Та река тянется очень далеко, имея много хороших выходов на жирные кластеры. До раскрытия инсоматоза я ходил в группе с проводником, который несколько раз провожал группы по тому «аксону».

— Не наш уровень, — понимающе подвёл итог Оскар.

— Каждое дерево было семечком, валявшимся в грязи, — наставительно поправил его Горгон.

Марк, всё это время размышлявший о приведённой Горгоном метафоре, заговорил:

— Нейроны соединяются, когда на них поступает электрический сигнал?

— Всё верно, — послышался ответ Горгона, — а ты это к чему?

— Я вот думаю, раз мы намерены проложить путь от этого дендрита к соседнему аксону, то мы и есть этот сигнал. Рейдеры — нервные импульсы, формирующие нейронную сеть.

– Весьма и весьма свежий взгляд... — задумчиво проговорил Горгон, потирая подбородок, — вроде всё стройно, без углов, возьму на вооружение, — уже улыбаясь, продолжил бородач и пожал Марку руку.

— Теперь продолжим наш путь. Вижу, все уже отдохнули и надо браться за работу. Я буду пробивать даром проход в скале, а вы убирайте биополимерный гель. На полную лупить не буду, угрозы нам сейчас нет, поэтому тихонько по откату метр за метром обращу всю породу. Там довольно опасный участок — миграционный путь заражённых. Участок длинный и по нему из кластера в кластер перемещаются небольшие стаи. Причин миграции по тоннелю предостаточно. Бывает, увидят где-нибудь столб перезагрузки в небе и со всех ног ломятся к нему, но на поверхности много кусачей, руберов с элитниками, а значит, и пахнет для них страшно, не хочется случайно подвернуться голодному монстру размером с автобус. Вот и бегут по другому маршруту, кто соображает.

Большие стаи тут редко бывают: людей здесь нет, есть нечего, разруха да куча автомобильных остовов. При перезагрузке только прибегают. Выходить мы из тоннеля не будем, пробежим сотню метров влево, и я проложу нам путь к нужному кластеру через стену тоннеля. Я место это знаю, так что главное — добраться дотуда, и там нас ни один заражённый не достанет, там будет безопасно.

Он дождался, когда до спутников дойдёт вся сказанная им информация.

— А теперь начнём!

Марк встал рядом с Горгоном. Впервые за всё время он мог спокойно понаблюдать действие дара. Горгон не шевельнулся, а небольшой участок стены превратился в полупрозрачное тусклое желе. Оскар с Марком подошли ближе и стали шматами выбирать из стены податливый гель.

Пока Марк отпинывал ногой жирные куски «холодца», то решил задать бородачу вопрос:

— А зачем ты раньше перед применением руки вытягивал?

Горгон закинул в рот живунец и стал раскатывать его на языке, не торопясь с ответом, после чего произнёс:

— Расстояние, на котором можно применить дар, чаще всего отсчитывается по одному из двух вариантов: из условного центра туловища и от ближайшей точки тела. У меня второй вариант. Если заражённый будет стоять от меня в тридцати метрах, то петрификация не достанет до него, но если я вытяну руку, то расстояние между нами уменьшится на длину руки и я сумею достать до него.

— Вот оно как. Интересные законы, — задумчиво ответил Марк.

— А у нас уже есть дары? — вклинился в разговор Оскар, откинувший в сторону остатки биогеля и вытирающий руки о штанину.

— Да, у вас дары точно есть, — медленно начал Горгон, и оба мужчины замерли в ожидании разъяснений. Марк даже нервно сглотнул. Он тоже обладает силой менять реальность!

— И какие? — нетерпеливо спросил Оскар, начав жевать губы и раскрыв от предвкушения глаза.

— Этого я, к сожалению, не знаю, — с жалостью развёл руками старожил, и лица его товарищей немного поникли, — но у меня есть кое-какие догадки. Мы обязательно выясним, чем вас наградил Стикс, как только попадём в одну безопасную зону. Поэтому сейчас разойдись! — скомандовал Горгон и активировал дар. Очередной кусок стены в глубине неровного проёма мгновенно обратился в желейную массу, и его принялись выгребать две пары работящих рук.

— А ты не можешь ровней делать проход? Так, риск обвала будет уменьшен, — уточнил Марк.

— Нет, контролем формы не владею. Я могу выбрать лишь место и направление, а площадь и глубину обращённой области контролирую только количеством вложенных сил в точке применения. Это как регулировать дистанцию поездки на автомобиле не педалью тормоза, а периодическим доливом топлива в бензобак, точно отмеряя мензуркой столько, сколько нужно до места следующей запланированной остановки.

— Скорее бы узнать, какой у меня дар. Что-нибудь мощное и убойное, — мечтательно закатил глаза Оскар, обеими руками вынимая килограммы рыхлой массы.

— Бесполезных даров не бывает, я таких ещё не встречал, а если основная способность и вправду окажется не самой лучшей, то в гранях или их синергическом применении может заключаться гораздо большая сила.

С этими словами спорить никто не стал. Петрификация Горгона уже являлась примером такого развития.

Так проходило время. Старожил порой давал дару отдых. До отката он мог использовать инсоматоз лишь два раза подряд. После приходилось ждать не меньше двадцати минут, прежде чем дар снова позволял себя обуздать. Мало-помалу проход углубился. Базальт выглядел крепко и не грозился обрушиться на головы плутающих в лабиринте бродяг. Через три часа раскопок было пройдено больше десятка метров и весь блок обработки данных, все столы и мониторы были завалены биополимерными сугробами.

Когда они добрались до бетона и оставалось удалить последнюю преграду толщиной в тридцать сантиметров, все были наготове. Горгон ждал ещё два часа до полного восстановления энергии. За это время он рассосал пару споранов, в то время как Марку и Оскару хватило бы такого количества на четыре дня. Всё же активация дара по откату не говорила о том, что за это время полностью восстановится «топливо», на котором действуют дары Стикса.

— Разговоров не ведём, тихо движемся за мной. Я в темноте путь найду, заражённых замечу раньше, чем они нас, главное не паникуйте. Оскар, расчехляй аппарат!

Марк уставился на то, что Оскар вынимал из своего огромного рюкзака. Теперь Марк понял, что Горгон и Оскар мастерили, пока он был занят осмотром кислородного копья. Поделка представляла собой систему из гофрированной трубки, герметично скреплённой с тройником и выходящих из тройника шлангов меньшего диаметра. Трубка была подключена к одному из кислородных баллонов, а тот был оборудован двумя ремёнными лямками для переноски. Оскар тут же накинул на себя лямки и стал подтягивать их для удобства передвижения.

— Это акваланг на троих человек? — сразу уловил предназначение предмета Марк, скептически оглядывая громоздкую конструкцию.

— Именно так, мой друг, именно так. Наш путь лежит через очень опасный автомобильный тоннель. Пройдя по нему до нужного места, я проложу нам путь через стену к новому кластеру. И как только я его вскрою, нам понадобится кислород. Иначе там нечем будет дышать.

— Теперь ясно, — ответил Марк, заранее готовясь к худшему.

— А другого более безопасного маршрута ты не знаешь? — обеспокоенно залепетал Оскар.

— Этот самый безопасный из тех, о которых мне известно. Можно, конечно, используя грань инсоматоза, проложить собственный маршрут под землёй, но для этого понадобится месяц и горы споранов. К тому времени все эти кластеры перезагрузятся и землеройство потеряет всякий смысл. Всё же разрушение горных пород — не основа моего дара, а удобная побочка.

— Тогда какой у нас план? Какая в тоннеле обстановка? — стал сыпать вопросами Марк.

— Темень, но глаза привыкнут, пробежим по центру быстро, главное — держаться близко друг к другу, от меня не отходить и добежать до нужного места. А там уж можно будет не бояться, даже если заражённые всё же наведутся и подадут сигнал всем, кто наверху. Как в этот раз машины навалены — не знаю, но сейчас посмотрю. Вы меня подсадите, а я обращу в гель проём для головы.

Так и сделали. Горгон выбрал желе из отверстия, просунул голову и стал вглядываться во тьму, после чего его опустили и он шёпотом огласил диспозицию:

— Ползуны придавлены машинами, их потихоньку подъедают несколько пустышей, которые, видимо, тут всем заправляют. Тех, кого увидел из лежачих, я прибил, особой разницы не будет, но хоть не «просемафорят» своим товарищам о нашем присутствии. Бегунов совсем не увидел, наверное, окрестные кластеры уже съедены, потому тоннель переживает далеко не самые оживлённые времена. Самым матёрым, кого заметил, был пустыш, сколачивающий свою первую стаю из побитых доходяг. А преимуществом, сделавшим его королём местных бомжей стало лишь то, что у него не сломаны и не оторваны руки и ноги. В общем, враги страшны, но мы страшнее. Оскар, подключай кислород и все берём трубки, чтобы в темноте потом не искать, и прищепки на носы цепляйте.

Когда всё было готово, стена резко обвалилась биополимерной массой, и мужчины двинулись вперёд стремительным шагом. Глаза их привыкли к темноте и помогали различать очертание машин и тел. Горгон вышибал дух из всех встреченных тварей, не щадя дара. Достаточно всего одного звука и с ближайших сотен метров сюда потянутся все твари, которые тоже разнесут молву о доступной пище.

Они прошли уже половину пути, как вдруг случилось худшее. Из-под машины послышалось урчание. Ползун, скорее всего, даже не видел их, а только почуял, но Горгон, уже не скрываясь, бросил назад себя:

— Ходу!

И они со всей доступной скоростью понеслись вперёд, огибая ещё тёплые тела обращённых, грязь, колёса и костяки.

Где-то вдалеке с обеих сторон стали доноситься урчащие звуки, весь тоннель уже знал о близости вкусных людишек, забравшихся в капкан.

Секунду спустя знали уже и те, кто был на поверхности. Количество урчащих голосов увеличивалось, и тоннель наполнился эхом гомона и шумов от толкотни, скрипа и звона об асфальт фрагментов автомобилей. Мельтешение чёрных силуэтов и теней уже было видно даже новичкам Стикса.

— Горгон, ну что там? — крикнул Марк, сжимая во рту шланг с кислородом. Тот медленно поступал из баллона, закреплённого на спине Оскара.

— Всё, нашёл, прижимайтесь к стене рядом и дышите только из баллона.

Мужчины последовали совету и вжались в холодный бетон.

Горгон же применил инсоматоз на полную и, держа трубку во рту, сразу отошёл от обращённого в гель участка стены.

Спустя мгновение сотни килограммов геля с оглушительным хлопком выбило из стены, как бутылочную пробку. Из вскрытого кластера хлынули тонны жидкого диоксида углерода, с оглушительным шипением обращаясь в пар, критически понижая температуру в тоннеле. Плотная белёсая пелена снизила видимость, но Горгон потянул всех внутрь прохода. Крики заражённых потонули в свисте испарений опасного флюида.

Они шли в удушающем тумане по широченному трубопроводу, дышали чистым кислородом, их подошвы каждый шаг примораживало к стенкам трубопровода, начавшим покрываться ледяной углекислой коркой. Это был самый безопасный путь. Это было их спасением.

Глава 18

Bēltu āli Anunnakīšu iddūšu.

Жилище Ануннаков тайное открыл он.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица V

Резкая разгерметизация трубопровода привела к мгновенному расширению углекислоты, находившейся под высоченным давлением. Обратившись в пар в тесном помещении, она тут же начала конденсироваться, заволакивая всё вокруг плотным туманом. Это критически снизило видимость, и всё же являлось меньшей из проблем. В трубе всё равно не было освещения.

Температура мгновенно обрушилась до минус восьмидесяти. Иней сразу взял в белый плен стены туннеля, пол и потолок. Рассыпчатой корочкой покрылся автомобильный тоннель вместе с остовами машин, мусором и первыми заражёнными. Также стало затягивать порошей прочные стенки металлической трубы и верхнюю одежду троицы маленьких людей, спасавшихся от «кошки» во рту «собаки».

Марк почувствовал, как его пальцы, ещё несколько секунд назад подвижные и цепкие, начали деревенеть. Это была не привычная зимняя дрожь, а болезненный, до костей пробирающий холод, словно под ногтями возникали локальные северные полюса. Он поднял руку к лицу, но защитные очки, защищавшие глаза от холодного ожога, покрылись плотным морозным узором, замороженные так, что через них можно было видеть лишь размытые тени.

Одежда, пропитанная термостойкими покрытиями, хорошо сопротивлялась адским морозам, но, к сожалению, имела бреши: запястья, шея, лицо не были защищены герметично. Ледяной пар наждачной бумагой обтирал кожу, высушивая лоб и щёки. Марк чувствовал, как холод буквально выдавливает тепло из тела, а мышцы начинают терять гибкость.

Они шли, держась за руки, пробираясь через белёсый туман, окутывавший всё вокруг. Ледяной мороз проявлял себя в каждом шаге: он сковывал движения, стягивал одежду, проникая в самые мелкие зазоры, оставляя жгучие покалывания. Оскар с Марком, уже привыкшие к постоянной угрозе, и теперь полностью полагались на Горгона, который вёл их вперёд сквозь непроглядный ледяной мрак.

Внезапно тьму распорол мощный луч фонаря. Горгон взял его ещё давно, словно вечность назад, у спелеотуристов, погибших в кластере с каменоломней. Широкий фонарь на сто тысяч люмен выдавал ослепительно яркий свет, который прорезал непроглядную темень, и густой туман, как холод космоса пронзает солнечный протуберанец. Однако даже этот свет терял свою силу уже через несколько метров, утопая в плотной завесе, превращаясь в размытые обводы.

Марк двигался осторожно, сканируя пространство перед собой. Видеть в тумане оказалось ничем не проще, чем в абсолютной темноте. Особенно через заиндевевшие стёкла очков. Луч фонаря лишь добавлял призрачные блики на стены, создавая обманчивые переливы тьмы и света. Однако это всё же было лучше, чем ориентироваться исключительно на звук шагов, который гулко отдавался от стен, эхом заполняя пространство. Фонарный свет, по крайней мере, указывал, в каком направлении держать путь.

Марку и Оскару приходилось полагаться на этот луч, как на единственную нить, связывающую их с реальностью. Они шли плотной кучкой, как стая ослепших пингвинов, боясь отстать от старой арктической птицы, знавшей правильный маршрут, а свет фонаря расплывался и угасал в тумане, превращая окружающее в зыбкую, бесформенную пустоту.

Каждый вдох чистого кислорода казался тяжёлым и каким-то неправильным. Сжатие в груди становилось сильнее, и ощущение недостатка воздуха вызывало покалывание и мелкую дрожь. Марк чувствовал, как голова начинала кружиться, словно кислород, спасавший от углекислого газа, теперь сам становился врагом. Его дыхание стало резким и зыбким. Оскар шёл рядом, шипя и отрывисто дыша через трубку, выглядел так, словно боролся за каждую порцию воздуха, который попадал в его лёгкие, но не мог заполнить их до конца.

Мороз не просто витал рядом — он был везде, как живая всеразрушающая сила, забирался в ткани одежды, делая их несгибаемо жёсткими, пронизывал перчатки, превращая пальцы в онемевшие куски льда. Ремни кислородного оборудования замерзали, покрываясь инеем, и при каждом движении издавали хруст, будто вот-вот разорвутся. Туман пытался пробиться через волю людей, и только тонкий шипящий звук баллона оставался упрямым напоминанием о том, что у них есть ещё немного времени, прежде чем это белое безмолвие окончательно поглотит их.

Так, они шли несколько минут, пока не упёрлись в очередную замороженную стену. Марк сразу понял, что это — конец кластера.

Горгон использовал инсоматоз и продавил биогель наружу. Один за другим люди пробрались через проход, оказавшись в просторном помещении.

Фонарь Горгона осветил пространство: множество хороших автомобилей, ровными рядами стоявших повсюду, шлагбаумы, перила, знаки, — всё напоминало подземную парковку. Скорее всего, второй или третий подпольный этаж, потому что снаружи не проникало света.

Горгон хотел выплюнуть трубку с кислородом на пол, но шланг примёрз к замороженным губам. С хрустом осыпающихся на осколки перчаток, Горгон сжал и разжал руки. Потом поднёс их ко рту и аккуратно разомкнул губы. Остальные последовали его примеру и стали скидывать с себя ломающуюся при касании одежду. По сравнению с трубопроводом стылый воздух парковки казался тропическим раем.

Углекислый газ, конечно, продолжал стелиться из газопровода, но поток был незначителен. Обычные, медленно растекающиеся по полу клубы холода. Если не вдыхать и отойти подальше, то всё будет хорошо. Наибольшая часть содержимого вышла при вскрытии автомобильного тоннеля. Опасности труба больше не представляла, и можно было сосредоточиться на обогреве и потенциальных угроз неизведанной территории.

— Заражённых здесь быть не должно, — первым начал свою речь Горгон, и давалась она ему с великим трудом. — Все, кто был на этом кластере, либо выбежали, либо толпятся где-то наверху. Нам надо спуститься на этаж ниже и снова пробить стену. Не издаём ни звука. Будем осторожны, глядишь, Стикс убережёт.

Марк и Оскар остались в одних шапках и кофтах, напоминая трупы исследователей Эвереста, которых альпинисты встречают при подъёме на вершину мира. Мужчины стояли, глубоко дыша настоящим воздухом, их движения были скованными и осторожными, как у людей на грани истощения.

Марк медленно стягивал зубами перчатку, наблюдая за тем, как замёрзшая ткань с трудом отлипает от его кожи. Пальцы были обездвижены, словно чужие. Их поверхность, некогда покрытая тонкими живыми узорчатыми линиями, теперь выглядела как безжизненная керамика: белёсая, блестящая, сухая. На некоторых участках ногти уже начали отслаиваться, а кожа у основания фаланг вздулась небольшими пузырями, наполненными мутной жидкостью. «Гипотермические буллы», — подумал он, вспомнив, как в больницу к его матери в Новогоднюю Ночь привозили десятки «подснежников» — бездомных пьяниц с критическим обморожением.

Рана от отсутствия мизинца на правой руке уже почти затянулась, с ней было всё в порядке. Но кончики пальцев, казалось, были решительно потеряны: они были чёрными, с чёткими демаркационными линиями, отделявшими мёртвую ткань от ещё живой. Марк посмотрел на них с мрачным равнодушием. Судьба готовила его к очередной потере. Теперь было понятно, почему Горгон так спокойно относился к отсутствию ног. Стикс подобно Харону брал за проход по кластерам кровавую дань.

Оскар, стоя рядом, медленно присел, закатывая штанину. Пола штанов осыпалась крошками льда, и под ней обнаружились ноги, покрытые сероватой кожей с глубокими трещинами. Носки, пропитанные потом и замёрзшими остатками воды, слиплись с плотью. При попытке поддеть верх носка, Оскар едва не закричал: натяжение вызвало небольшие разрывы кожи, из которых начала сочиться густая, почти чёрная кровь.

— Чёрт, — промычал он отмороженными губами, и бросая отчаянный взгляд на Марка. — Я больше не смогу убежать от тварей...

Марк смотрел на своё лицо в боковом стекле чёрной иномарки. Контраст был почти пугающим: область под очками, защищённая герметичными линзами, сохранила натуральный цвет. Остальная часть лица выглядела так, будто её покрыли слоем соли: потрескавшейся и местами облезшей. Губы превратились в кровоточащие ленты, а кончик носа приобрёл тёмный оттенок — первые признаки гангрены.

— Сможем, вместе мы всё сможем, — ответил Марк, с усилием протягивая руку Оскару, чтобы помочь тому подняться.

Горгон же словно был не человеком, а экстремофильной бактерией. У него не было никаких признаков обморожения, кроме красноты. Старожил делал разминку, вертясь, словно вьюга, осыпаясь хрусткой наморозью, как Новогодняя Ёлка. Верхняя одежда на нём полностью раскрошилась, а дряхлые остатки он стряхнул с себя парой движений. Под осколками куртки оказался добротный чёрный свитер из ангорской шерсти. Когда старожил закончил, то спокойно сказал:

— Не страшись, брат-солдат, гангреной иммунного не взять. Скоро будет у нас передышка, подлатаем вас, не развалитесь.

Ловкими движениями оттаявших конечностей, он соорудил для всех по живунцу и стал заниматься осмотром их распадающихся на осколки рюкзаков. Всё-таки они находились не в простом углекислом тумане, а в углекислом конденсате, и даже отличный рюкзак Оскара, в котором находился баллон с кислородом, держался только благодаря металлическому перелёту между материей.

Несколько минут ушло на подпояс и сборы, после чего мужчины медленно двинулись вдоль рядов автомобилей — новых, блестящих, словно только что сошедших с конвейера. Свет фонаря Горгона пробегал по их гладким поверхностям, отражаясь и играя бликами, которые скользили, как призраки, по стенам и потолку. Всё вокруг было безмолвно, каждая деталь парковки казалась застывшей во времени.

Впереди замаячил уклон вниз — гладкий, безупречно ровный бетонный пандус. Они спустились, шагая осторожно, и тихий стук поступи раздавался эхом, словно заскучавшая парковка подражала их движениям. Воздух был плотным, но чистым, не было ни привычного затхлого запаха, ни следов крови, ни признаков разложения.

На нижнем этаже царила такая же безмятежность. Машины стояли ровными рядами, их лаковые поверхности выглядели ухоженно и опрятно. Никаких пятен, ни единой горстки пыли — всё было идеально. Это место не знало ни грязи, ни следов суеты людей и заражённых.

Марк снова подумал, что ему повезло оказаться здесь с Горгоном. Опытный проводник не просто вёл их вперёд, но и выбирал маршрут, где риск встречи с заражёнными был минимален. Нижний этаж оказался похож на предыдущий, но тишина здесь ощущалась ещё острее. Только слабое эхо их шагов нарушало безмолвие.

Фонарь выхватывал бетонные колонны, поддерживавшие массивный потолок. Каждая из них была покрыта сеткой едва заметных трещин, но сохраняла железобетонную устойчивость. Сероватый свод, гладкий и ровный, давил на людей своей массивностью, а геометрически идеальное пространство внушало странное чувство беспокойства. Марк вдруг осознал, что за время злоключения стал опасаться подобных открытых зон.

Горгон остановился, подняв руку, чтобы остальные замерли.

— Чисто, — тихо бросил он, внимательно осматривая очередной ряд машин. — И не стучите зубами. Рукой челюсти держите, но будьте тише. Один заражённый — и снова придётся пускаться в бега. Они уж нас не оставят. Опять сбегутся отовсюду.

Марк изо всех сил сжал зубы, а Оскар закусил рукав своей кофты.

Добравшись до неприметной стены, Горгон остановился.

— Наша цель за бетонной толщей. Подождём, пока перезарядится дар, поэтому смотрите в оба, рассасывайте живунцы и дышите глубоко. Споровый сок — лучший доктор.

Через полчаса Горгон прицелился и стал прокладывать путь. Марк и Оскар медленно и болезненно принялись выгребать биополимерную массу одеревенелыми руками.

Когда в стене образовался сквозной путь, Горгон кивнул на него, призывая мужчин ползти вперёд. Сдерживая боль в обмороженных конечностях, они медленно стали проползать в довольно узкий тоннель. В прошлый раз Горгон вырабатывал проход, по которому можно было идти, и странно, что сейчас он решил сделать пробой, по которому в полный рост может пройти лишь годовалый младенец.

Кряхтя и беззвучно матеря старожила за порцию бессмысленных издевательств, Марк выбрался наружу и, скрипя зубами, опираясь на руки, встал в полный рост. Отошёл от отверстия, чтобы дать пролезть Оскару. Фонаря у него не было, и поэтому он ждал Горгона, трясясь от холода и усталости, полностью полагаясь на слух. В тёмном помещении было тепло и тихо.

Оскару было ещё тяжелее, и потому он даже не стал вставать. Отполз и, кажется, сразу провалился в сон.

В это время из лаза выбрался и сам старожил, после чего стал расталкивать Оскара, выводя того из коматозного состояния.

— Позже отлежишься, надо дыру закрыть. Марк, помогай, будешь держать, — произнёс Горгон.

— Чего надо? — раздражённо проговорил Оскар, оттого что уже начал проваливаться в сон.

— Ложись головой к лазу, потом можешь засыпать.

Скрипя от болей в обмороженном теле, Оскар, ничего не спрашивая, развернулся головой к лазу, через который они проникли внутрь.

Положив фонарь так, чтобы удобно осветить стену, Горгон снял шапку с головы парня и, взяв его волосы, стал примеривать их к отверстию в стене.

— Что происходит? — превозмогая боль, вымолвил Оскар

— Хватает! — с радостью произнёс Горгон, после чего попросил Марка прижать часть волос к стене, и пояснил:

— Твоей шевелюрой проход закроем. Лежи спокойно, не шевелись, чтобы я тебе полголовы случайно в камень не обратил.

Оскар ничего не ответил и как был, так и остался на месте.

Минут двадцать ждали, когда можно будет активировать дар, после чего Горгон и Марк приладили волосы к стене, и Бородач стал действовать. Вся шевелюра молодого человека окаменела. Тонкие нити каменных волос продолжали утолщаться, сливаясь между собой. Молекулы камня беспрепятственно проникали друг в друга, образуя крепчайшую массу. Когда Горгон перестал, то сел, чтобы отдышаться.

— Здоровенная вышла заплатка, надёжная. Только лотерейщик и мутанты выше сумеют проломить, но поди с аршином в плечах по узкому тоннелю доберись до неё!

Через минуту, взяв острый нож, он сноровисто отрезал волосы Оскара, уходящие в камень, схватил фонарь и пошёл куда-то во тьму.

Горгон поднялся на свои культи, после чего двинулся во мглу. Марк хотел было спросить его... Хотя нет, не хотел. Сейчас он сопротивлялся усталости и желал лишь отдохнуть, но держался, понимая, что надо понять, где они и как действовать дальше.

Спустя несколько секунд, Горгон, словно прожектором, подсветил своё лицо и торжественным шёпотом, будто стал театральным конферансье, объявил:

— Господа, встречайте единственный и неповторимый на ближайшие полсотни Приграничных кластеров, великий и прекрасный стаб-тройник, — после чего щёлкнул настенным переключателем, и лицо теряющего концентрацию Марка озарило уютным, ласковым светом.

Глава 19

Ina pūši illūšu, ina ṭēmû ilūtšu.

С грязным он разлучился, чистым он облачился.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица VI

Пробудившись, мужчина не сразу вспомнил, где находится, а потому попытался резко принять сидячее положение. В ответ мышцы тела заныли, нехотя пробуждаясь от непривычной подвижности. Слегка кружилась голова, по капельничным трубкам, прикреплённым к его руке, мутно-жёлтый и зелёный растворы тянулись, медленно заполняя вены. Один из проводов, соединённых с капельницей, вёл к монитору, отслеживающему пульс, а другой — к сенсору, фиксирующему уровень кислорода в крови. Многочисленные трубочки с тонкими иглами были соединены с катетерами, вогнанными под кожу, и, кажется, фиксировали малейшее изменение в самочувствии пациента.

Он понял, что был накрыт больничным одеялом: лёгким и почти невесомым. От материи распространялся слабый запах дезинфицирующих средств, который смешивался с едким ароматом горьких лекарств. На руках и ногах ниже колен были намотаны бинты, плотно охватывающие травмированные участки, а сами конечности, ввиду продолжительной неактивности, даже не сгибались.

Прищурив глаза, Марк заметил, что кое-где на коже были заметны серьёзные обморожения — пятна с тёмно-синим оттенком, а также гематомы, синяки и порезы, которые только начинали заживать и ещё сильно выделялись на усталом обескровленном теле. Однако, несмотря на боль и слабость, в целом он чувствовал себя лучше.

Откинувшись назад, Марк понял, что силы покидают его. Организм требовал больше времени на восстановление. Он снова закрыл глаза, чувствуя, как сон блаженно уносит его в свою безмятежную тишь.

Марк пришёл в себя от манящего запаха, который, словно невидимая рука, обвил его и заставил открыть глаза. Аромат был изысканным и насыщенным: лёгкий, душистый, пряный, сбрызнутый оливковым маслом и чуть подгоревшим запахом трав. Нос щекотали острые нотки чеснока и смолистая сладость лука, поджаренного до золотистой карамельной корочки. В воздухе витал непередаваемый дух мексиканского супа-чили. Этот запах буквально заставлял слюнки течь, пробуждая аппетит, о котором Марк давно забыл.

Он попытался сесть на кровати, мышцы ещё немного побаливали, но желание утолить свой голод оказалось сильнее. Проморгав глаза, Марк принялся осматривать округу. Кровать, на которой он лежал, была до абсурда большой. С учётом эффективности, с которой талантливый архитектор организовал окружающее пространство, было странно видеть, что кровать достигала чуть ли не трёх метров в длину.

Медоборудование не издавало никаких сигналов, лишь перемигиваясь разноцветными лампочками, а потому не нарушало приятную тишину. Капельницу кто-то заменил. Новые пакеты с растворами продолжали медленно обогащать кровоток.

Стараясь не делать резких движений, Марк осмотрел свои конечности, обмотанные бинтами. На руках пальцы стали короче на полфаланги. Кончик носа тоже отсутствовал. Лёгкое покалывание в области обморожений и синяков говорило о том, что тело ещё не пришло в полную норму, но сильных болей не было. Всё чувствовалось немного отстранённо, как для человека, проснувшегося после полуденной дрёмы и не вполне владеющего своим телом.

Однако с каждым вдохом Марк всё сильнее ощущал, как возвращается к жизни.

Попробовав двинуть ступнями, он обнаружил, что не чувствует пальцев, однако ноги двигались, и это внушало надежду на полное восстановление в ближайшем будущем. Согнув ногу в колене, Марк попробовал нагрузить стопу. Боли не было, но чувствительность казалась гораздо выше. Словно после интенсивной обработки ступней в косметической клинике крупнозернистым абразивом. Очень интенсивной обработки.

Кое-как привыкнув к новым ощущениям, Марк спустил ноги на холодный посеребрённый пол. Казалось, все поверхности вокруг были облицованы разного рода антимикробными покрытиями. Куда ни глянь — углерод с серебром. Также нигде не было видно пыли и грязи, словно само пространство не терпело беспорядка, и вездесущая сорная взвесь не могла найти себе места в этой биоцидной гармонии.

Стены имели странный рельеф, в котором Марк различил рябь шумоподавительного поролона. Однако, дотронувшись до них, он ощутил только прочный металл.

Рядом с кроватью возвышался столик, на котором находились несколько прозрачных бутылочек с жидкостью, запаянные шприцы и перевязочные материалы. Там же лежал аккуратно сложенный милитари — камуфляжный костюм. На стене сонной поганкой висела хирургическая лампа на длинной, гибкой ножке.

В углу палаты возвышался большой шкаф с множеством ящиков и медицинскими инструментами. Марк понял, что его удобная кровать также представляла собой мобильный операционный стол со встроенными креплениями для фиксации конечностей. Рядом примостился столик на колёсах с несколькими прозрачными полками, заполненными подносами с инструментами: зажимами, скальпелями, пинцетами и многим другим.

У стены стоял компактный аппарат искусственной вентиляции лёгких со спиральными трубками, аккуратно свёрнутыми на держателе, и несколько других предметов, о назначении которых Марку приходилось только догадываться.

Возле двери был закреплён умывальник из нержавеющей стали, а на стене висел дозатор антисептика. Вся палата была выдержана в холодных стерильно-серебристых тонах: белые эмалированные панели и матовые металлические поверхности. Это была высокоорганизованная больничная комната, совмещённая с операционной и реанимацией.

Опираясь на заботливо оставленные для него ходунки, Марк принял вертикальное положение. Несколько минут привыкал к ощущению веса, глядя на свои ноги. Снова сел на кровать и стал одевать костюм. Решил осмотреться и медленно сделал шаг, потом другой, третий, пока не зашёл за стоявшую рядом ширму. На такой же кровати, оснащённой памятью формы, в окружении большого количества медицинских приблуд лежал Оскар. Забинтованный, словно египетская мумия, молодой человек находился без сознания, и Марк не стал его будить. Последним, что он запомнил, была ободряющая речь Горгона, и сейчас, по всей видимости, они находились в безопасном месте, о котором говорил старожил, и можно дать себе и другим отдохнуть.

В углу лазарета располагалась красивая полупрозрачная дверь, герметично утопленная в проём. Она хитро просвечивалась сине-зелёным кварцем. Поддалась легко, в контраст всем встреченным до этого дверям, которые приходилось то выкручивать, то вываривать, то вышибать. Бесшумно въехала в стену и так хорошо встала на место, что не было никакой возможности различить её контур в дверном косяке. Марк с удовлетворением отметил, что пространство вокруг сделано с великим вниманием к мелочам, и двинулся по коридору, ведущему прямиком в помещение, откуда разносился запах.

Пройдя вдоль такой же серебристо-стерильной анфилады дверных проёмов, Марк достиг своей цели.

Перед его взором предстала самая удивительная кухня-гостиная, которую он когда-либо видел. Это пространство было выполнено в виде многозональной структуры. Каждая деталь, каждый элемент здесь был идеально вписан в общую канву, подчинён принципам минималистичного дизайна и интегрированной эргономики.

Стены были покрыты скомбинированными панелями,которые выполняли несколько функций: служили мощнейшей шумоизоляцией и вместительными шкафами. Но было бы кощунственно называть эти диковины столь пыльным и древним словом. Это были не шкафы, а интерактивные экраны, скрывающие за собой системы хранения и устройства, доступ к которым открывался касанием. Ящики и встроенные в стены гермобоксы имели интерфейсы с электронной системой контроля, позволяющей открывать и закрывать их по команде, что обеспечивало удобный доступ к содержимому, не нарушая эстетику. Не было видно ни единой ручки: ни скоб, ни кнопок, ни торцов, ни капель, ни колец — только нажимные механизмы и врезные, слившиеся с плоскостью фасада, почти невидимые углубления.

Полки из керамического композита с антипылевым покрытием регулировались с помощью системы противовесов. Ящики, расположенные по углам, плавно открывались и закрывались благодаря пневматическим направляющим. Внутри находились модульные разделители, которые можно было легко переставлять для оптимального использования пространства.

Столешница, покрытая прочным антимикробным слоем, была устойчива к царапинам и повреждениям. В её поверхности скрывались ящики, отворявшиеся при лёгком нажатии благодаря доводчикам. Тонкие кружочки, будто нарисованные на столешнице, на деле являлись утопленными в ней конфорками индукционной плиты.

Под ней находились выдвижные корзины, плавно движущиеся по алюминиевым направляющим. Вдоль стены тянулась система откидывающихся полок, на которых аккуратно стояли консервные банки с приправами и сушёными травами. Между рабочими поверхностями скрывались шкафы с раздвижными дверцами, в которых хранились крупы, чистящие средства и прочие разумно укомплектованные предметы кухонного обихода.

Компактные стеллажи вдоль одной из стен были ловко оборудованы для горшочков с растениями — помидоры-черри, лавровый куст и перья зелёного лука придавали пространству домашний уют. Вместо полотенец и прихваток использовались одноразовые покрытия и салфетки.

Однако самым удивительным и продуманным было освещение. Над головой Марка развернулась замысловатая и необычная оптоволоконная паутина, где вместо привычных светильников использовался лишь один-единственный источник света, связанный с сетью прозрачных, как хрусталь, нитей. Это ощущалось как разлитое по тонким кулуарам жидкое Солнце.

В нише, скрытой под потолком, располагалось сердце этой системы, передающее энергию по незримым путям. Внутри скрывалась сложнейшая оптика: линзы из закалённого стекла и отражатели, и множественные направляющие. Здесь не было никаких электрических проводов — только мистическая работа оптоволоконного гуру.

Сама система кабелей выглядела не менее впечатляюще. Их тонкие нити были спрятаны в стенах, в полу и даже в мебели. Каждый кабель представлял собой сверхпрочный проводник, выполненный из кварцевого стекла, которое практически полностью исключало потери при передаче.

Удивительным было то, как мастерски эти нити расходились по помещению. Они завершались в точках, скрытых за отражателями или линзами, которые мягко рассеивали свет. Некоторые кабели заканчивались миниатюрными диффузорами, превращающими свет в лучи, аккуратно подчёркивающие определённые зоны: кухонную стойку, рабочие поверхности, даже ящики, которые подсвечивались изнутри, как будто их освещала магия.

Система была полностью пассивной — никакой электроники, только выдрессированная до совершенства оптика. Поворотные разветвители позволяли управлять световым потоком, направляя его в разные зоны, а встроенные в различные линзы и отражатели, установленные в нужных местах, обеспечивали идеальное распределение света. Это была инженерная феерия, основанная на полной самоотдаче материала.

Свет был больше, чем просто утилитарной необходимостью. Это было искусство, оптический балет фотонов, который подчёркивал и углублял совершенство каждой детали этого уникального подземного бункера.

Посреди кухни за откидывающимся столом в таком же камуфляжном костюме сидел Горгон. Взгляд его был направлен словно куда-то за горизонт. Левой рукой он ел одуряюще вкусный суп, а правой постоянно водил в воздухе, словно выписывая магические знаки. На столе благоухали и другие чашки с супом.

— Добро пожаловать на «Глухарь», брат-солдат! — поприветствовал Марка старожил, не отвлекаясь от еды и странного священнодействия.

— Спасибо, что подлечил, в очередной раз нам с Оскаром жизни спас. Пожму руку сразу, как пальцы отрастут, — с улыбкой ответил ему Марк.

— Пустое, — добродушно отмахнулся бородач.

«А нехило у тебя отросла борода» — отметил про себя Марк, и, уловив его взгляд, Горгон заботливо пригладил её ладонью.

— Сколько мы уже здесь находимся?

— Изрядно по меркам Стикса. Пятый день. Ты вслед за Оскаром вырубился, ну а мне пришлось вас тащить до операционной, убирать гангрены. Чего время тянуть? Наркоз тут хороший: всегда есть кетамин, пропофол, барбитура — всё готово к таким вот инцидентам. Решил вас подержать без сознания, чтобы новая кожа наросла. Без неё вы бы только мучались несколько дней, а так хоть отоспались хорошенько. Крови, конечно, потеряли весьма немало, но да ничего. Капельница живчика любого доходягу в богатыря превратит. Гороха тоже не пожалел, так что не только вы, но и ваши дары должны были стать немного сильнее.

— Теперь понятно, почему сон был таким долгим... — задумчиво протянул Марк, — но я смотрю, не дружишь ты с врачебной этикой, вдруг я был бы против? — с надменной претензией произнёс перебинтованный мужчина.

— Этика мудрости не товарищ, — подмигивая, ответил старожил, всё ещё продолжая выписывать рукой непонятные жесты.

— Расскажи про этот «Глухарь», про то, почему здесь безопасно, про дальнейшие планы, про дары, и почему ты всё водишь рукой по воздуху? У меня сил сейчас больше, чем когда-либо с момента провала в этот мир, и я хочу всё знать, — заинтересованно глядя на бородача, произнёс Марк.

— Терпение, друг мой, терпение, — смиренно ответил Горгон, подвигая к Марку большую чашку с супом.

Живот заурчал, и Марк, вспомнив о диком голоде, решил приняться за еду.

За стуком ложки он не услышал, как приковылял и Оскар. Короткая стрижка шла ему гораздо больше предыдущей.

Горгон подвинул чашку и ему. Оскар, лишь кивнув мужчинам, принялся за дело. Супа была целая кастрюля — вкуснейшее, нажористое произведение кулинарного искусства. Горгон постарался на славу!

За первой порцией последовала вторая, потом третья, и так мужчины ели, покуда не показалось дно кастрюли. Но и тогда голод не уходил.

Горгон достал из духовки запеканку, которую съели также быстро и с наслаждением. После пили ароматный клубничный чай.

Как только всеобщий голод был удовлетворён и настало сытое блаженство, Горгон перестал водить рукой в воздухе, проморгался, сориентировав взор на сидящих перед ним людях, и начал свой рассказ.

Глава 20

Bīt ša ēru iṣbatumma ul īpuš, harrānam ša lā târu.

В дом, откуда вошедший никогда не выходит,В путь, по которому не выйти обратно.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица VII

— Подземный бункер «Глухарь» находится в стабе класса «тройник». С трёх сторон его обжимают довольно спокойные кластеры: подземная парковка, через которую мы пришли, обходная выработка соляных копей по левую сторону и сеть инженерных галерей противооползневой системы по правую. Последняя, правда, часто прилетает с кучей народа: инспекторы контроля деформаций, логисты, операторы дренажных систем и другие специалисты.

Соляные копи грузятся не полностью, только обходная выработка. И она служит для перемещения по ней горняков, так что чаще всего никого не встречаем, но иногда, в редких случаях, получаем толпу свежеобращённых. Видимо, это связано с тем, что порой кластер прилетает из мира, где обед у рудокопов происходит на несколько минут раньше. Вот и перекидывает множество ничего не подозревающих людей.

«Глухарь» мы построили семнадцать лет назад объединёнными усилиями нескольких рейдерских групп с целью создания вре́менного лагеря и зоны отдыха. Это самое безопасное место на многие десятки километров.

— А почему назвали так? — подал наконец голос Оскар. Из-за бинтов, перепоясывающих нос и часть лица, он немного гнусавил. Однако паренёк держался после множественных мелких ампутаций бодро, и Марка с Горгоном это радовало.

— Каков главный принцип выживания в Приграничье? — задал Горгон наводящий вопрос.

— Кооперативность? — тут же предположил Марк.

— Боевая мощь иммунных? — озвучил свою догадку Оскар.

Вместо ответа Горгон внимательно посмотрел на спутников и, улыбнувшись, нарочито медленно приложил палец к губам, словно призывая к молчанию.

— Главный принцип выживания в Приграничной зоне — имитация вашего отсутствия. Выживание зависит от отсутствия ваших звуков, следов, запахов и даже излучений.

Матёрый элитник с даром сейсмочувствительности или способностью ощущать потоки электронов мог бы услышать нас даже на глубине. Именно поэтому Глухарь — максимально экранированное место с возможностью донолдовских технологий. Бункер, насколько это возможно, не электрифицирован, не имеет в конструкции нестабильных изотопов, полностью герметичен, за исключением трёх точек входа, и шумоизолирован настолько хорошо, что способен целиком заглушить звук и вибрацию объёмного взрыва.

— Повезло же нам оказаться всего в шести кластерах от этого убежища! — обрадовался Оскар.

— Для того и строили его. Также укрепляли его на случай, если в будущем лет этак через тридцать — пятьдесят, при обновлении возраста соседних кластеров, он выдержал бы обрушения, миграции геологических формаций, перемену обводнённости, давлений и кислотности.

— Что значит обновление возраста кластеров? — ухватился за новую мысль Марк.

— Как вы помните, обычные кластеры перезагружаются через определённые временные промежутки. Для Приграничных кластеров средним периодом перезагрузки можно считать четыре недели. И каждый раз кластер прилетает примерно из миров, находящихся на одной и той же хронологической линии. Поэтому кажется, что обновлённый кластер является копией предыдущего, хотя они не полностью идентичны.

— И каждые тридцать — пятьдесят лет кластеры обновляют временную линию, из которой переносят участки миров? — продолжил Марк.

— Суть ты обозначил верно. Но сроки тут разнятся от кластера к кластеру и зависят от множества факторов, таких как близость к Пеклу, удалённость от Черноты, степень родства кластеров внутри кластерных конгломератов и многое другое. Поэтому, если вдруг через двадцать лет противооползневая система одряхлеет, то, прилетая в Стикс, может сразу обрушаться, создавая серую зону, через которую нельзя проложить тропы.

— А что будет, если в последующее обновление временно́й линии в мирах, из которых копируется сеть противооползневых галерей, сдерживающие горные массы каркасы будут уже обрушены? — задал резонный вопрос Марк.

— В таком случае этот участок мира может не пройти проверку на соответствие и заменится на абсолютно другой, который будет проходить все те же этапы до истечения условного «срока годности». Однако исключений из этого правила может быть множество. Не все кластеры испещрены подземными ходами. В срединных землях, куда не прилетает больших городов, кластеры, помимо очевидного соответствия поверхностных сооружений, соединяются геологическими формациями, сходными по плотности породами, изгибистой геометрией слоёв и прочими характеристически подобными структурами. Там не получится побродить под землёй, но есть свои плюсы. К примеру, если прилетает нефтяная скважина, то велика вероятность, что все окрестные кластеры грузятся тоже с нефтегазоносными пластами. А из-за перепада давления нефть и вырывается столбом наружу. Такие точки, конечно, бесхозности не терпят и их тут же занимают обладающие силой удерживать и доить кластер. Но понимая принципы кластерных стыковок, можно обнаружить много чего подобного.

— Вот это шикарно! — с неподдельным удивлением воскликнул Оскар, но тут же одёрнул себя и уже тише продолжил, — Это ведь райское изобилие всего на свете: домов, людей, ресурсов, редкостей, земель и вообще всего, что можно вообразить!

— Так-то оно так, но сладкая начинка всегда в несъедобной обёртке... Монстры, катаклизмы, внешники, атомиты, сектанты и чёрт ещё знает кто, ставят палки в колёса построению иммунными Рая под Черноглазом. Стикс не любит, когда кому-то хорошо, когда кто-то сидит на месте, когда считает себя самым хитрым и много чего ещё. От его присмотра нигде не спрячешься, и потому в это — вечно бурлящий бульон, в который постоянно подкидываются новые ингредиенты, и убирается пенистая плёнка.

— Но бульоны образуют накипь, и потом, сколько посуду её ни чисти — с ней не совладать, — произнёс Марк, внимательно следивший за линией разговора, — какие-то островки стабильности в вечном хаосе всегда образуются.

— Есть тут такое, что впору звать накипью... — одними губами, с несвойственной скованностью произнёс Горгон, — но об этом говорить ни к чему. Мы с вами пока всего лишь барахтаемся на поверхности, и нам главное — следить за незримой «ложкой», чтобы вместе с пеной, не зацепило и нас.

Помолчали. Марк налил ещё чаю и, переварив услышанную информацию, мужчина задал следующий вопрос:

— Дальше путь будет такой же непредсказуемый и сложный?

Горгон лишь улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что у судьбы на всё свои планы.

— А есть в этом бункере что-нибудь для усиления нашей группы? Оружие какое?

— Огнестрелов тут нет, — огорчил паренька бородач, но сразу же поспешил обнадёжить, — но есть кое-что получше.

— И что же? — с азартным предвкушением спросил юноша.

— Рекурсивные арбалеты, — подмигнув, заулыбался во все тридцать два зуба Горгон.

— Арбалеты? — на лицо парня наползла кислая мина, — Да как с ними тут развернёшься?

Горгон же, вместо ответа, аккуратно водрузил на стол привлекательный чёрный кейс, который до этого был прислонён к одной из ножек.

Бородач открыл его и аккуратно поддел корпус арбалета в тканевом защитном чехле. Убрал тёмно-оливковый кожух и, улыбаясь, продемонстрировал его увлечённым товарищам. Лёгкий, но прочный каркас из алюминиево-магниевого сплава с хищной противоударной геометрией и антибликовым чернением. Проверив поверхность корпуса на предмет сколов и трещин, Горгон убедился, что всё в порядке, и положил каркас на стол.

Затем он взял плечи, выполненные из армированного углеродного композита, и вставил их в пазы. Они вошли с приятным, упругим заклёпом. Горгон придавил их мозолистой рукой, проверяя смыкание соединений.

После этого поднял магазин, аккуратно вставил его в слот на арбалете до хрусткого фиксаторного щелчка. Затем, дёрнув рычаг, старожил натянул её с лёгким усилием, почувствовав, как арбалет приготовился к выстрелу.

После этого Горгон проверил положение предохранительной пластины, которая блокирует механизм в случае ложного срабатывания. Включил и выключил её несколько раз, удостоверившись, что это не вызывает затруднений при стрельбе. Дёрнув за рычаг, он вновь натянул тетиву с лёгким усилием, проверяя реакцию механизма.

Подняв арбалет и прицелившись в воображаемую цель, Горгон продолжил ревизию. Он тщательно осмотрел каждый элемент, начиная от кнопки антиперегрузки на прикладе и заканчивая системой направляющих для болтов. Все механизмы двигались плавно, ничего не цеплялось, а затворы под подавательными рычагами не создавали лишнего сопротивления.

Вишенкой на торте стал тактический фонарь, который старожил приладил на одну из планок Пикатинни.

Горгон удовлетворённо кивнул, чувствуя, как арбалет теперь полностью собран и готов к действию.

— Смотрите, — сказал он, слегка покачивая оружие в руках, — это «Орехов–Н24», или просто «Орехов». Рекурсивный многозарядный арбалет, который станет надёжным товарищем, если вы научитесь с ним обращаться.

Он снова провёл рукой по корпусу, как будто погладил котёнка.

— То, что вы видите перед собой, — не арбалет, а сама Богиня компактности и эргономики, спустившаяся с небес. Два килограмма счастья для людей и тихой смерти заражённым. Калашников арбалетного мира. Безумная износостойкость, прочность и удобство — вот первые друзья этого произведения искусства.

Горгон переломил массивную добовиковую рукоять, и этим она тут же натянула рычаг тетивы. Магазин тут же заботливо подал болт. Эта нестандартная, мгновенная зарядка впечатлила обоих зрителей.

— Легко, правда? На одном движении, без лишних усилий. Натяжка меньше секунды, и арбалет готов крушить черепа. Никакого ручного взведения. Всё продумано до мелочей.

Он упёрся прикладом в плечо и замер, позволяя оценить удобство прицеливания.

— Магазин на десять болтов. Подаются мгновенно. Не нужно отвлекаться на перезарядку в критически важный момент. Сами магазины лишь немногим больше, чем рожок калаша.

— Болты, конечно, тоже непростые. Идеально сбалансированные жнецы смерти. Карбид вольфрама, спиральный профиль, микроячеистое, вибропоглощающее мембранное покрытие, гипербарическая заточка, алмазное напыление. Внутри — полиуретановая пустотелая камера-амортизатор.

— Обратите внимание на плечи. Вы можете менять усилие натяжения: 27 кг пробьют голову ползуна и пустыша с двадцати метров, или 41 кг, если впереди бегун или неразвитый лотерейщик. Жрач на стадии превращения в топтуна, увы, уже слишком крут, чтобы на собственной голове оценить пробивную мощь этого малыша, — На этих словах Горгон извлёк и покрутил в пальцах миниатюрный болт, — если только не наловчитесь бить по глазам движущейся цели, — подытожил старожил и кинул болт Оскару.

— Тетива — сверхпрочное полиамидное волокно с нитридом титана. Душа и голос арбалета. Меньше растягивается, меньше изнашивается — это и так понятно.

Он замолчал на мгновение, давая словам осесть в интеллектуальных полях его спутников. Затем снова взглянул на Оскара и Марка и стал переходить к концу.

— Планки Пикатинни на нём тоже есть. Для любого дополнительного оборудования, будь то лазер или оптика. Также стоит упомянуть, что в разные части арбалета встроены атомные часы, анализатор летучих соединений, лазерный дальномер и счётчик Гейгера. Ночью, в тумане, в воде, он не подведёт. Грамотно обращаясь с этим оружием, рейдер способен существенно увеличить свои шансы на выживание в лабиринте Приграничья, превратившись в тихого художника, кровавой кистью расписывающего картину боя.

Ухватив арбалет покрепче и взглянув на мужчин, он подытожил:

— Но чтобы арбалет стал по-настоящему полезен, он, как и любое оружие, должен сделаться продолжением ваших рук и глаз. Это — «Орехов». И беря его в руки, вы должны переставать понимать, где кончаются руки, а где начинается рукоять. И чтобы это случилось, будете вместе проходить тренировки.

Марк остался впечатлён арбалетом, чувствуя в себе желание опробовать его в деле. Оскар тоже перестал унывать оттого, что в планах нет огнестрелов, с которыми он, как считал, неплохо управлялся.

Горгон, видя, что его речь прошла удачно и идея научиться стрелять из рекурсивного арбалета запала в души его товарищей, негромко хлопнул в ладоши и заявил:

— Всё. Антракт. Перерыв на чай. Берите кружки с собой и давайте пройдёмся по всем помещением. Не зря же его столько времени строили.

Аромат наполнил гостиную. Мягкий и освежающий зелёный лист и лёгкая цитрусовая свежесть. Последь мёда и ванили, с едва уловимыми землистыми оттенками. Всё это сбалансированно сливалось в общее русло, создавая атмосферу уюта и покоя.

Мужчины прошли по коридору рядом с лазаретом. Двигались они медленно, как и положено отряду побитых калек.

Горгон уверенно вёл их по коридору, почти полностью поглощённому приглушённым светом аварийного освещения. Узкий блестящий серебром проход тянулся вперёд. Шуршание намоток, тихие шаги слабых ног и стук ходунков о напольный металл должны были отдаваться эхом в тихом металлическом пространстве, но на удивление, люди почти не слышали шагов друг друга.

— Перед нами стояла задача организовать этот клочок земли с максимальной пользой для ступивших на него. Видите вентиляционные решётки? За ними скрыты многоступенчатые фильтры грубой и тонкой очистки. Первая ступень — электростатический улавливатель, он удерживает крупные частицы. Вторая — углеродная матрица, справляется с химическими загрязнениями. На поверхность ничего не уходит, чтобы, не дай Стикс, это не привлекло особо любопытного заражённого. Твари они азартные. Для них примесь запаха старожила в отфильтрованном воздухе то же, что для нас головоломка. Начнёт вынюхивать и набредёт на воздуховод. Такое бывало не раз при попытках строить бункеры. Существует даже отдельное искусство проектирования зданий в Стиксе, именно с такими мастерами «Глухарь» и был в своё время возведён. Все циклы тут самозамыкаемые. Все системы дублированные, а в случае поломки обеих, нагрузка перераспределяется на адаптивные и резервные. Входов и выходов тут нет. Проектировался бункер под иммунных с дарами, способными проложить дорогу внутрь. Сложность также была в том, чтобы он десятки лет мог стоять без заботы человека, сам чистил воздух, сам высушивал его, сам обрабатывался от микробов, плесени и прочей гадости.

Они подошли к очередной стеклянной двери. Горгон легко толкнул её, и створка неслышно уехала в сторону, привычно утонув внутри стены.

— Каждый проход через дверь — изоляция и дезинфекция. Пары пероксидов и озона стерилизуют поверхность, ультрафиолет и кварц завершают работу. Наш иммунитет справляется с любой заразой, но до определённой концентрации. Яды, газы и любые другие интоксиканты могут убить нас, как и в прошлой жизни, пусть им это теперь и труднее.

Дальше коридор расширился, и они оказались перед помещением, защищённым двойным слоем прозрачного армированного стекла. Внутри в ярком свете флуоресцентных ламп виднелись неглубокие аквариумы с зелёной жидкостью.

— Это биологический отсек, — продолжал Горгон, не замедляя шага. — Единственное место, в котором бункер не убивает микробиом. Тут живёт модифицированная для повышенной ассимиляции углекислого газа и с улучшенным выделением кислорода колония цианобактерий. В общем, местный чистый воздух — заслуга триллиона зелёных тружеников. Используется питательная среда на основе замкнутого водного цикла: конденсация, очистка, рециркуляция. Это не просто зелёная жижа, разлитая по чашкам, — это автономный микроклиматический модуль.

Заходить туда не стали и повернули налево. Перед мужчинами снова отворилась дверь. И Горгон, глядя на помещение с ностальгической улыбкой, представил его.

— Многофункциональная зона, — указал Горгон на пространство вокруг. — Системы подвесных креплений позволяют трансформировать эту комнату в тренировочный зал, мастерскую или испытательный полигон. — Пол укреплён арамидным покрытием, чтобы выдерживать эффекты большинства даров и орудийных ударов.

Бывалый иммунный встал перед мужчинами, по-военному заведя руки за спину, обвёл помещение взглядом: его лицо оставалось сосредоточенным, но на лице играла любопытная ухмылка. После этого он посмотрел им в глаза и произнёс:

— Здесь мы раскроем потенциал ваших даров!

Глава 21

Gilgameš, ana dūmīqūtim lā takṣut, pānka lū šalmu, maḫāṣam šaṭāru.

Гильгамеш, на силу ты свою не надейся,Лицом будь спокоен, ударяй же верно.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица III

– Для начала хочу сообщить, что способностью, позволяющей определить ваши дары, я не владею. Однако имеется колоссальное множество косвенных методов постигнуть природу сверхъестественных воздействий. На данную тему написано весьма немало руководств, мануалов и философских трудов.

Наиболее основательным из таких я считаю замечательное пособие Блокнота по полевому познанию силы Стикса. В нём собраны многолетние замечания и опыт множества рейдеров, касающийся искусства индуктивного познания дара.

К примеру, самое простое, что может сделать любой – осмотреть себя на предмет физических изменений. Хвостов и крыльев у иммунных я не встречал, но такие вещи, как выпадение волос, трансформация цвета глаз, появление эпителиальных образований, смена пигментации и многое другое, уже дадут кое-какие сведения о происходящем с человеком.

Однако, не говоря дурного слова о Блокноте, на мой взгляд, возлагать больших надежд на это не стоит. В большинстве случаев, визуальные изменения могут свидетельствовать в пользу появления пассивных даров – более редких в сравнении с общей массой и, как правило, малополезных на этапе пробуждения.

Большинству же иммунных достаются активные дары, и визуальные изменения если и происходят, то только при применении.

– И как понять пассивен ли мой дар или активен? – задал своевременный вопрос Оскар.

– Знахарь или другой спец по дарам мог бы ответить, просто взглянув на вас, но мы используем экспериментальный метод: будем активировать дар, следить за головной болью, расходом живца. Применил ты дар или нет, чаще всего получается определить по самочувствию и последующей слабости, поэтому предлагаю приступить к делу.

– А что насчёт внешних проявлений дара?

– Я пока вас отмывал и штопал, наружных признаков не заметил, а уж в наблюдательности мне не откажешь. Даже если бы кто-то из вас стал чаще моргать, по-другому пахнуть или говорить, я бы это заметил. Или, по крайней мере, интуиция сообщила бы мне, что что-то в вас изменилось и есть необходимость присмотреться получше.

Марк отогнул рукав костюма и поглядел на свою правую ладонь. Её венчали четыре забинтованные пальца без верхних фаланг. От тела исходил стойкий фармацевтический «аромат». Как Горгон может выделять в этом постоперационном амбре изменение запаха, Марку было неизвестно. Однако он приметил, что из-под бинта выглядывал какой-то текст. Заинтересовавшись, мужчина отогнул кусок марли и вчитался:

«Оскар, Марк, Горгон – три товарища»

– Что это за татуировка, – спросил он старожила.

Горгон тоже закатал рукав, показав аналогичную надпись. На предплечье Оскара виднелось похожее клеймо.

– Это опознаватель на случай, если вдруг на нас окажут ментальное воздействие. Например, если с помощью дара захотят натравить нас друг на друга, заставить сомневаться в том, кем мы приходимся друг другу, то первым делом сверьтесь с информацией на татуировке. Поверьте, заражённые и люди с такими коварными дарами встречаются чаще, чем можно себе представить, и они гораздо страшнее боевых, против них нужно готовить предупредительные меры. Это самая простая, но действенная.

– Паранойя, как я погляжу, здесь в чести, – с уважительной улыбкой глянул на Горгона Оскар.

– Без даров ментальной защиты приходится вертеться ужом, готовясь к возможным когнитивным атакам заранее, – развёл руками бородач. Подобных техник и хитростей иммунные выработали не одну сотню. Книг по ментальной защите для новичков тоже написано немало. Потом обязательно ознакомьтесь с ними в каталоге «Глухаря».

На это Марк кивнул, а Оскар нетерпеливо напомнил Горгону, чтобы он начал уже тренировку активации даров.

Бородач на это указал рукой в сторону пуленепробиваемой камеры и предложил мужчинам последовать к ней.

– Сперва о мерах безопасности. Мы, конечно, рискуем в любом случае, но если дар будет способен действовать через стекло и окажется разрушительным, то хотя бы частично обезопасит нас от последствий применения. Попробуете сначала использовать дар на расстоянии, а после, если это не сработает, будем активировать дар при касании, в движении и переходить к другим менее очевидным способам, пока что-нибудь не выясним.

В гермобоксе ведётся видеозапись, работают фиксаторы разного рода интерференций и сбор биометрических данных. Отсмотрим всё после увиденного на предмет волнений, которые незаметны человеческому глазу.

В герметичную камеру Горгон поместил обычное белое пёрышко и предложил Марку применить дар.

– Пока просто попробуй внутренне настроиться на то, чтобы оказать влияние на перо, очистив разум от лишних мыслей. Такой простой способ чаще всего приводит к срабатыванию дара у новичков.

Марк встал напротив прозрачного гермобокса с пером и постарался сосредоточиться на оказании влияния. Представил, что у него ни рук, ни ног, ни тела, ни головы, а только умозрительный прицел. И попробовал активировать дар. Перо лежало там же, где и было.

Прислушавшись к своим ощущениям, Марк не почувствовал каких-либо изменений. Иммунный сосредоточился и опять использовал способность, представив, как двигает пёрышко от себя, но вновь ничего не вышло. Так он пробовал снова и снова, но перо не реагировало на его попытки оказать какое бы то ни было минимальное воздействие. Стекло тоже выглядело как и прежде: ни царапин, ни трещин, ни потёков, ни узоров, ни обледенений.

Марк глянул на Горгона, но тот пожал плечами и предложил использовать для активации дара визуализацию:

– Представь, что действуешь невидимой рукой. Иногда это помогает призвать дар.

Марк пытался так и этак, то напрягался, то наоборот, расслаблялся, но дар не отзывался.

Горгон, видя, что старания мужчины не увенчались успехом, предложил Марку отдохнуть и понаблюдать за попытками Оскара.

Молодой человек тоже провёл полчаса, безуспешно силясь заставить перо взлететь или загореться, но ни его потуги, ни высказываемые вслух команды не помогали делу.

Молодые люди целое утро только и занимались тем, что неотрывно пробовали следовать советам старожила, используя различные метальные и мнемонические практики. Подключали воображение, задействовали разные эмоции, но ничего не происходило.

Около полудня перешли к тактильной практике: попробовали держать перо в руках, надавливать на него, всячески измывались над ним, пока всё оперение не осыпалось на пол.

Перешли на другие предметы и материалы, но, когда время подходило к вечеру, уставшие и злые от безрезультатных попыток проявить дар, наконец, угомонились.

Тогда Горгон предложил сделать перерыв, проанализировать все способы и применения, которым иммунные посвятили время, и найти иные пути, способные выразить дар Стикса в окружающий мир и между делом заняться стрельбой из арбалетов, чтобы сосредоточить внимание на другой задаче.

Арбалетная практика была куда понятней, и пару часов товарищи провели, собирая и разбирая арбалет, делая серии выстрелов по мишеням, проводя чистку и уход. Интересным оказался выниматель для болтов, с помощью которого их можно было вынуть из любого материала, куда бы он ни попал и как бы прочно ни засел. После того как убрали за собой, сели ужинать.

Марк выглядел озадаченным, словно перед ним развернулась сложная шахматная партия, а Оскар – погрустневшим и усталым.

– Ты говорил, что кто-то из нас мог активировать дар для закрытия гермодвери, верно я помню? – искал зацепки Марк, желая разгадать тайну.

– Да, я думаю, именно так, – кивнул Горгон, с наслаждением отпивая ароматный кофе.

– Значит, это что-то вроде усиления тела или уменьшения веса объекта? – проговаривал свои размышления Марк, отхлёбывая крепкий, насыщенный кофе.

– Вряд ли усиление тела. Ноги у вас в воде скользили, так что каким бы сильным ни стал иммунный, ему нужно было бы ещё иметь дар, повышающий сцепление с поверхностью, или его аналог.

– А могло пробудиться два дара сразу? Есть исключения из правил? – вставил своё слово взбодрившийся от кофеина Оскар.

– Не в нашем случае. Жемчуг никто из вас, как я понимаю, не принимал, хигтерами вы не являетесь, так что развитого дара с мощными гранями и, тем более нескольких даров, у вас быть, скорее всего, не может. На моей памяти не бывало такого, а про одномоментное появление двух даров у новичка, да ещё и столь подходящих к ситуации, не слышал.

– А уменьшение массы? – продолжал обсуждение Марк

– Даже если бы трёхтонная дверь стала весить в десять раз меньше, набегающий поток воды просто не позволил бы её захлопнуть. Я тогда, конечно, был без сознания, но по затопленности помещений понял, что поток был немалый, а доводчиков у этой двери нет. Это я знаю наверняка.

– Тогда как понять? – не сдавался Марк, надеясь во время обсуждения хотя бы найти намёк на ответ.

– Может, попробуем снова закрыть какую-нибудь дверь? – предложил Оскар

– А ты соображаешь, – похвалил паренька Горгон и отечески потрепал его короткие волосы, отчего Оскар сразу заулыбался.

– У нас в бункере одна гермодверь с похожим механизмом закрытия, так что, как поедим, можем проиграть аналогичный сценарий и поглядеть, что будет.

Так и поступили.

Оскар с Марком навалились на гермодверь и принялись толкать её изо всех сил. Набегающий поток волны заменили толстым куском резины, не позволявшим захлопнуться тяжёлой створке. Горгон заявил, что если дар действительно позволил закрыть многотонную гермодверь, толкаемую мощным водяным течением, то с этой задачей он справится и подавно. Кряхтя и стеная, мужчины пытались вдавить дверь в проём, стремясь активировать дары, но никакого эффекта добиться не удалось.

– Вспомните, о чём тогда думали, какие чувства были внутри. Может, если возродить их в своей душе, то среди них найдётся и катализатор.

Марк плохо помнил, как именно он себя чувствовал в тот момент. Тогда ему было не до размышлений и анализа ощущений. У них была цель и единственно, что было важно – прекратить затопление.

Оскар также не мог толком провести через себя чувства, что испытывал в тот день. Он тогда трясся как осиновый лист, боялся и действовал на шальной реактивности по указке Марка. Как только мог, он сосредоточился на ощущении, сначала страха, потом безумного приложения сил, затем отчаяния. И всё было не то. Это не давало ему ничего, только ослабляло его характер.

Но было и другое. Какое-то новое, недавно зародившееся светлое чувство, которое поддерживало в нём всё это время боевой дух, не позволяло сдаться под давлением обстоятельств. Какое-то чувство, придавшее ему в момент борьбы с дверью новых сил. Внезапное озарение нахлынуло на него живительной бледно-райской волной: он хочет спасти Горгона и Марка. И с этим осознанием молодой иммунный ощутил то, о чём говорил старожил. Чувство Дара. Однако дверь, подпираемая плотной резиной, даже не подумала подчиниться. Через три секунды после действия дара пришла и жуткая головная боль. Оскар схватился за виски и опёрся о стену.

– С победой, дорогой друг! – похлопал его по плечу подошедший Горгон.

– Так дверь же не закрылась, – морщась от острой мигрени, произнёс юноша.

– Нестрашно, – бескомпромиссно парировал Горгон. – Ну-ка, Оскар, хлебни живца, – Бородач протянул молодому человеку флягу с плещущимся на дне раствором, – а ты, Марк, поделись выводами.

Марк, ещё тяжело дыша после безуспешных попыток, сообщил первую пришедшую в голову мысль:

– Дар проснулся, теперь можем посчитать время отката и пробовать ещё.

– Верно. Ещё узнаем, как много живца требует использование дара, – добавил старожил.

Оскар приложил ёмкость к губам, сделал большой глоток, и фляга опустела.

– Не проходит? – поинтересовался Горгон, на что получил отрицательное мотание головой.

– Марк, сбе́гай, пожалуйста, пока на кухню за живцом. Там, в выпаривателе, должно быть прилично. Черпни мерным стаканом. Так вернее узнаем, сколько стоит активация.

Марк пошёл на кухню и обнаружил на конфорке простенький выпариватель. Компактный аппарат из паронагревателя, дефлегматора и стеклянных колб отделил спиртовые пары от жидкости, следствием чего получился живчик, лишённый алкоголя. Просто, но требует много времени, что в полевых условиях – роскошь.

Отмерив сто миллилитров, он поспешил обратно.

Оскар тут же сделал ещё небольшой глоток и после прислушался к ощущениям.

– Теперь прошла, – облегчённо выдохнул юноша, стирая рукавом костюма проступивший пот.

– Полтора глотка, – задумчиво проговорил Горгон, – должно быть, хороший дар, раз такой огромный расход живца. Сбросим полхлебка в счёт того, что сегодня ты его ещё не принимал, но даже глоток – это много.

– Как ты это сделал? – С интересом спросил его Марк.

Оскар заплетающимся языком поведал о том, как перебирал различные чувства, испытанные во время закрытия двери, и как вспомнил, что дар активировался в момент, когда он вызвал из глубины сердца столь несвойственное для его прошлой жизни желание помочь.

Марк сразу же попробовал активировать дар этим чувством, но это не привело к положительным результатам. Оскара же посетила мысль, которую тот сразу же озвучил:

– А если сейчас ещё попробовать включить дар?

– В этом случае либо не будет ничего: дар словно заснёт и не дозовёшься, либо он лягнёт тебя как лошадь копытом, снова голову прострелит болью.

– Что же, сейчас и выясним. Попробую ещё! – азартно улыбнувшись, сказал Оскар и, глянув на дверь, вызвал желание спасти своих напарников, после чего активировал дар...

– Ты живой? – послышался голос Марка откуда-то издалека.

– Что произошло? – устало, словно после разгрузки вагонов с углём, осведомился Оскар.

– Ты крикнул «Попробую ещё!» и вырубился, упав на пол.

– Болит голова? – спросил Горгон, смотря на зрачки Оскара и оттягивая веки.

– Немного, но больше накатывает слабость, – также вяло произнёс юноша.

– Не худший вариант, – со знанием дело заключил Горгон и тут же пояснил.

– Отклик от использования дара до перезарядки бывает разный, и, порой очень болезненный, как у моей петрификации, но у тебя словно срабатывает предохранитель и ты отключаешься. Было бы, наверное, лучше, если бы отклика просто не было, но дарёному коню в зубы не смотрят. Будем работать с тем, что есть. Когда выясним продолжительность отката, тебе нужно будет учиться отслеживать время с момента последней активации, чтобы не отключиться от преждевременной попытки.

Оскару помогли подняться, и он, поддерживаемый под руки, поковылял до больничной койки, после чего мгновенно провалился в сон.

– Вымотало его, – заключил Марк, а Горгон тут же добавил:

– Но мы многое узнали. Порой месяцами люди не могут понять, как применить свой дар, разгадать его особенности, а Оскар молодец, учится. И всё сам, без знахаря. Это полезно для дара.

– Что тогда порекомендуешь в моём случае? Я не ощущаю дара, какие бы попытки ни предпринимал.

– Посоветую пока почитать литературу из библиотеки «Глухаря», ознакомиться с историями активации даров у других иммунных. Порой первое применение дара происходит легко, как это было у меня. Мой крёстный, чернота ему пухом, сказал мне использовать дар, и я тут же без особых усилий выполнил задачу, но порой требуется применять триггер, как в случае Оскара. Например, найти мысль-активатор для способности, жест или действие. Но надо понимать, что это – временный костыль и впоследствии, если расти в тренировках, то подобно смене молочных зубов на коренные, активация действием уступит место активации намерением.

Однако существуют ещё несколько вариантов: пассивный дар, при котором он действует всегда без возможности включить и выключить дар. Активация при выполнении сложного неизвестного условия, примером которой может быть дар моего крёстного, дававшего попытку активации, только если крёстный отрывался от земли: прыгал или падал, но не стоял на твёрдой поверхности. И, конечно, самопроизвольное срабатывание дара, при котором иммунный не может стать господином своей силы, а только её «оруженосцем», подкидывающим спораны в топку, тогда, когда дар сам решает, в каких обстоятельствах проявить себя. Условия могут быть конкретными, варьироваться в определённых пределах или полностью произвольными, что, конечно, ужасно и больше напоминает не дар, а проклятие. Примером такого дара может быть кинетический щит, включающийся только при опасности от объектов, летящих в носителя на скорости свыше пятисот километров в час.

У всех вариантов есть как преимущества, так и недостатки. Взять тот же самопроизвольный кинетический щит. Он не зависит от реакции иммунного и способен защитить от снайперской пули, однако пользователю не активировать дар, когда в него летит нож, лапа заражённого или кулак другого иммунного.

Видя, сколь задумчивым стало лицо Марка, Горгон хлопнул того по плечу и посоветовал не унывать. Дар есть, и если с его природой просто так не разобраться, в обитаемом стабе найдутся знахари, которые за несколько блестящих шариков расскажут о способности, какой бы сложной она ни оказалась.

Это сразу успокоило мужчину. Всё же, когда обладаешь суперсилой, но не понимаешь, как её активировать, это порождает в душе навязчивое желание тратить всё время на поиск ключа к замочной скважине, через которую проступает мир новых сверхъестественных возможностей!

Марк был раздосадован неудачами, ему хотелось скорее понять и опробовать свои чудесные силы в деле, но он не унывал, ведь был изобретателем и естествоиспытателем. Некоторых людей ломают неудачи, других злят, но Марк лишь всё больше распалялся в чувстве интереса, порой доводящем его до исступления. Именно этой особенности он был в первую очередь обязан своему выживанию – любопытству, перевешивающему любые боль и страх, любопытству, отутюживающему напряжённые нервы, любопытству, которое даже в минуты близости смерти вытаскивало личность из её костлявых лап могучей мощной волной интереса к этой необозримой и безграничной жизни!

Глава 22

Atta, Gilgameš, libbaka liṭṭal, mūš u urri lū taḫdad, rigmu epruš ṣalmātum.

Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,Днем и ночью да будешь ты весел,Праздник справляй ежедневно.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица X

Оскар так и остался спать в медотсеке на больничной кушетке, а Марк с Горгоном снова очутились на кухне.

Старожил подошёл к симпатичному растению и пожал, словно в приветственном жесте, один из его матово-изумрудных листьев. Это был кустик помидор черри.

Марк осознавал, что присутствие живых растений в бункере, имеющем запас брикетов и консервов на десятилетия вперёд, носит скорее релаксационный, нежели прикладной характер, но слишком уж много было уделено внимания расположенным то тут, то там плодово-ягодным перецветиям.

В этот момент беззвучно прозвучал короткий пшик пульверизаторов, после чего система бункера начала автополив растений.

Горгон дождался завершения увлажнительных процедур инежно собрал с мокрого куста пять спелых помидорок. Усеянные водяными бусинами, они глянцевато поблёскивали в чистом оптоволоконном свете.

Положив помидорные ягодки на стол, он достал из выпаривателя ёмкость с очищенным споровым раствором и залил его в чайник.

К Марку тут же пришло понимание, почему чай имел кисловатый привкус:

– Я всё искал глазами среди растений лимонное дерево или кизил, а ты, оказалось, на безалкогольном живце и чай варил, и суп готовил!

– Горяч зелёный змий, да огонь-то науки погорячее будет, – расплываясь в хитроватой улыбке, ответил Горгон и тут же добавил, – огня, конечно, у нас нет, но его успешно заменяют индукционные преобразователи.

А насчёт лимонного дерева и других кустов стоит сказать отдельно.

На этих словах Горгон протянул Марку помидорку и предложил:

– Прислушайся к вкусу.

Марк попробовал помидорку и понял, что она кислит гораздо больше, чем ожидалось.

Очередная догадка прошлась по его спине табуном мурашек, и он взволнованно промолвил:

– Растения выращиваются на споровом растворе – поэтому им уделено столько внимания.

Горгон одобрительно кивнул, после чего, не отходя от столешницы, набрал в кружку воды из-под крана, которую молча протянул своему визави.

Марк пригубил жидкость и, разобрав её вкус, удивлённо расширил глаза.

Бородатый мудрец, видя нарастающее изумление Марка, подошёл ближе и поднёс ладонь ко рту, словно сообщая великую тайну, и шёпотом произнёс:

– По артериям бункера тоже бежит лишённый алкоголя споровый раствор.

На этих словах Марк не выдержал и прыснул водой, забрызгав при этом всё лицо Горгона.

Бородач обтёрся откуда-то взявшимся платком и как ни в чём не бывало продолжил:

– Поэтому вы с Оскаром так легко идёте на поправку, и потому же любая, приготовленная с использованием «Глухарёвской» воды, будет казаться вкуснее и притягательнее. Иммунный интуитивно будет чуять в ней то, что нужнее для него, чем вода и воздух, что поддержит и вылечит любую рану – энергию споры.

– Удивил так удивил! – произнёс Марк, не скрывая своего изумления, и тут же спросил:

– А для чего тогда ты достал выпариватель? Наливал бы из крана, так сохранили бы больше споранов.

– В общей системе слишком низкая концентрация, – по ней циркулирует дистиллят с «каплей» спор, бункер её гоняет по всей гидравлике, включая полив растений, изредка добавляя по спорану в несколько месяцев ради поддержания достаточной концентрации.

– Достаточной для чего?

– А это, Марк, отдельная большая тема, и касается она сущности самих спор, поэтому предлагаю сначала поужинать, выпить чаю и за ним всё это обсудить.

Мужчины были голодные и потому с жаром принялись за готовку.

Пока Марк усердно работал над огромной кучей сочных овощей для салата, его внимание периодически переключалось на действия Горгона, который занимался своим кулинарным творчеством. Старожил достал из герметичного контейнера горошины, как всегда, идеальной формы, покрытых матово-жёлтой оболочками, которые выглядели слегка шероховато. Он разместил их в небольшой стеклянной чаше и осторожно добавил уксус.

Сперва ничего не происходило, но спустя несколько секунд оболочка горошин начала вылущиваться, будто уксус проникал внутрь, изменяя их структуру. Горгон немного помешивал воду, чтобы реакция проходила равномерно.

— Смотри внимательно на горошины, — пробормотал Горгон, мельком взглянув на Марка. — Вот сейчас начнётся интересное.

Он взял ложку с силиконовым покрытием, чтобы не повредить оболочки, и слегка придавил каждую горошину. Поначалу они не поддавались, оставаясь хоть и не твёрдыми, как в самом начале, но достаточно упругими, сопротивлялись давлению, но вскоре стали менять текстуру. Марк вспомнил, как алкоголь и слюна влияет на спораны: твёрдые как пули для страйкбола, постепенно становятся упругими и мягкими, как пейнтбольные шарики, после чего они млеют и выпускают жидкую спору наружу. Здесь происходило нечто подобное, но гораздо медленнее и равномерней.

Со временем муть отступила, и поверхность шариков стала гладкой и блестящей, будто отполированной. В них словно заходила энергия. В один момент их оболочки из матовых стали блестящими, а позже — прозрачными, почти невидимыми, выпустив бо́льшую часть содержимого в уксус. Однако они не лопнули, словно воздушные шары, а стали полностью проницаемы, будто раскрыли дремавшие до этого поры и из-за разности давлений выпустили желтоватую жидкость в уксусное море.

Горгон продолжал работать с предельной аккуратностью. Он установил мелкоячеистое сито, изготовленное из нержавеющей стали, и медленно процедил полученную жидкость в чистую стеклянную банку, следя за тем, чтобы ни единой частицы гороховой оболочки не проникло вместе с флюидом.

— Вот и всё, — сказал он, убирая сито и осматривая получившуюся жидкость. — Это не просто уксус. Теперь это классический гороховый раствор, который принимает большинство иммунных. Планомерный приём этого снадобья способен существенно, без рисков и побочных эффектов развить любой дар.

Всё это старожил проделывал спокойно и буднично, однако в глазах Марка действия старшего товарища выглядели почти алхимическим таинством.

— На этом этапе останавливается большинство людей, предпочитающих скорость приготовления качеству употребления. У нас же сейчас есть возможность немного модифицировать гороховый раствор. Это несложно, однако требует несколько дополнительных шагов.

Осмотрев остатки уксусной эссенции в стеклянной чаше, Горгон подошёл к металлическому шкафу, где аккуратно размещались контейнеры с различными реагентами и сухими смесями. Он открыл дверцу, выбрав небольшой пластиковый гермобокс с надписью «Бикарбонат натрия» — обычной пищевой содой.

Бородатый химик взял мерную ложку из нержавеющей стали, которая лежала рядом на рабочем столе, и аккуратно насыпал одну порцию соды в керамическую пиалу. Возле неё Горгон поставил кувшин с дистиллированной водой, взятый с рециркуляционной установки на кухонной станции.

— Нейтрализация уксуса требует контроля, — пояснил он Марку, не отрывая глаз от своих действий. — Если добавить сухую соду сразу, реакция будет слишком бурной. Нам нужно минимизировать выброс углекислого газа, потому что с его парами могут улетучиваться гороховые споры, и жидкость рискует потерять часть эффективности.

С этими словами он начал постепенно разбавлять соду водой, создавая густую, но текучую пасту. Когда смесь приобрела нужную консистенцию, Горгон взял со стола вилку и размешал её, проверяя, чтобы не осталось сухих комков.

Затем он медленно добавил пасту в уксусную эссенцию, надёжно закрыв её полиэтиленовым платком и наблюдая за начавшейся реакцией. На поверхности жидкости появились мелкие пузырьки — углекислый газ начал выделяться в умеренном темпе. Горгон тихонько водил банкой по кругу, чтобы реакция шла равномерно.

— Если бы мы добавили соду напрямую, уксус мог бы «вскипеть», и часть реакции ушла бы в воздух вместо нейтрализации кислоты, и если не накрыть банку платком, то часть полезных спор сбежала бы оттуда.

Когда первая порция пасты полностью растворилась, Горгон проверил на вкус уровень кислотности.

— Почти в норме, — сказал он, взглянув на бледно-зелёный оттенок полоски.

Старожил повторил процесс, добавляя оставшуюся пасту малыми порциями, пока водородный показатель не выровнялся. Уксусная эссенция превратилась в прозрачную жидкость с нейтральным запахом и слегка солёным привкусом, что было свидетельством завершения реакции.

— Теперь это просто вода с небольшим количеством натрия, — заключил Горгон, — никакой лишней кислоты, никакой агрессии, никаких проблем с желудком и отрыжкой, свойственной многим иммунным. Может быть легко смешана с живчиком, а также использована в готовке.

Марк молча наблюдал за его действиями, восхищаясь тем, насколько тщательно Горгон подходил даже к такому, казалось бы, простому процессу.

— Горошину, кстати, тоже можно рассасывать во рту, но её в отличие от спорана, которому требуется несколько часов, придётся держать там пару недель, поэтому для создания горохового раствора лучше всё же использовать более подходящий реагент.

— Состоятельные иммунные чаще всего пьют горошину в два-три дня, разводя в уксусе один кругляш и доливая раствор водой, пока он не станет удобоваримым. Тут всё индивидуально и зависит от того, как много у тебя есть этих великих ценностей и времени на их употребление. Мой опыт показывает, что приём одной горошины раз в два с половиной дня в течение полутора лет эквивалентен приёму чёрной жемчужины. Но сроки могут разниться для каждого иммунного.

— Но ты говорил, что у жемчуга есть минусы, — вклинился в рассказ Марк.

— В самую точку. Главный риск приёма без присмотра знахаря — жуткая передозировка споры в организме, способная убить даже крепкого обитателя Стикса. А поскольку при попадании в руки иммунного жемчужины он стремится как можно скорее избавиться от тяжести в кармане, то инвестирует сокровище в себя любимого. И частенько такая практика заканчивается плачевно. Поэтому, если уж решение употребить жемчуг принято — иди к знахарю или ещё лучше — к доверенному знахарю. Способов купирования проблемы отравления жемчугом в медицине пока не разработали, тем более полевых.

— Какие ещё?

— Риск стать квазом, человеком с организмом лотерейщика, но душой иммунного. С ними всё сложно и проблемы, которые они получают при квазификации, разнятся от сложностей с самоконтролем при виде иммунных до риска стать заражённым, продолжая принимать средства развития даров, таких как жемчуг или горох. Однако порой люди выбирают путь кваза намеренно. Это — путь риска и силы, путь воинов судьбы и просто путь выживания. Но поверь моему опыту: за первый год после квазификации от сопутствующих проблем погибают почти семльдесят процентов. Статистика говорит, что у обычного иммунного, выживаемость чуть выше, но, к сожалению, именно что «чуть». Однако если есть желание пободаться с этим миром, а не давать ему последний бой, то мой тебе совет — не связывайся с этим делом.

— А ещё?

— При приёме можно потерять разум, но шанс невелик. Я бы сказал мизерный, но есть неочевидный и, на мой взгляд, самый главный недостаток жемчуга — урезание перспектив развития. Об этом мало кто знает, но статистика показывает, что приём чёрной жемчужины даёт в перспективе при идеальных условиях последующего употребления гороха и отсутствия использования жемчуга в будущем дарует в среднем высокоразвитую основную способность и от одной до трёх граней, редко четырёх. После приёма, как правило, сразу даёт эффективный дар вместе с ростком или даже полноценной гранью. Но мы сейчас будем говорить о пике развития в далёкой перспективе. Грани изредка малоэффективны, чаще среднеэффективны, очень редко — одна по-настоящему эффективна. Но, как ты понимаешь, развиваться последовательно ни одному из иммунных не суждено и чаще всего принявший «чёрную» зависает на двух слабых гранях с ростком третьей, что на мой субъективный взгляд предельное кощунство по отношению к дарованной Стиксом силе.

Красная жемчужина в аналогичных условиях даёт высокоразвитую основную способность и позволяет раскрыть от одной до четырёх граней, редко — пяти. Грани почти всегда среднеэффективны, всегда есть эффективная, редко есть очень эффективная.

Эти данные показывают, каков будет дар на пике своего развития и вероятность распределения эффективности по граням. Эффективность граней может выражаться через любые зависимые от дара показатели, такие как частота использования, пассивность/активность, дистанция и прочее.

Эффективность граней можно представить как древесные плоды. Какие-то из них будут сморщенные, малахольные, а какие-то спелые и огромные. И подобно тому как ботаники способны предсказать заранее, что сухое безлиственное дерево принесёт скудный урожай и плоды его будут малахольными, сморщенными, а могущее, тучнокронное разродится спелосбором, так и учёные Института могут предсказать развитие даров Стикса через уход за нашей паразитической системой. Конечно, как и везде, тут случаются исключения. И после приёма чёрной жемчужины может не наблюдаться негативных последствий, а в будущем иммунный окажется способен развить у себя на горохе четыре максимально эффективных граней, но вероятность такого исхода стремится к нулю.

— И в чём смысл приёма гороха, если даже для достижения планки в чёрную жемчужину потребуется целый год, а то и больше. Мы здесь и неделю с горем пополам протянули, а прожить год звучит столь же абсурдно недостижимо, как прожить век!

— Это верно. И вот тут мы подходим к самому интересному — магистральные преимущества и недостатки гороха.

Горох — это очень долго! Так долго, что мало кому удаётся осилить этот срок. Горох — это отсутствие увеличенного шанса получения «полезной» способности. Горох — это необходимость иметь огромные запасы ресурсов и терпения. Горох — это получение новых даров за «стаж» пребывания в Стиксе. Поэтому те, кто получил в руки жемчуг, предпочитают использовать горох лишь для «добивки» дара, полученного с помощью жемчужины, а не как единственное средство прокачки умений.

— Недостатки велики, но в чём заключается это магистральное преимущество?

— При идеальных условиях приёма гороха основа способности развивается планомерно и, может быть, не самой «нужной», хотя такими категориями опытные иммунные дары не оценивают, понимая, что бесполезных даров не существует. Но этот недостаток полностью перекрывается преимуществом — раскрытие от трёх до шести, редко семи — восьми граней! Грани на своём пике: изредка среднеэффективны, почти всегда эффективны, часто очень эффективны! Запомни, Марк, хотя прокачивать этот дар приходится много лет — один такой «старый» гороховый дар при подходящей основе способен потягаться с двумя-тремя красножемчужными акселератами!

Глава 23

Amēlū scorpīūti ṣēru šūšu, ittīru šūnūti, ittīru šūnūti mūti.

Люди-скорпионы стерегут их ворота,Грозен их вид, их взоры – гибель.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица IX

Марк сидел и пытался понять важность полученной информации. По итогу выходило, что и у гороха, и у жемчуга есть свои сильные и слабые стороны. Но принимая во внимание тот факт, что выживаемость в Стиксе на первых порах выше у людей с боевыми и полезными дарами, а скорость развития приоритетней рисков от приёма жемчужин, то становится понятно, почему жемчужины считаются великой ценностью. Наверное, он бы сам решился на такой шаг, если бы почувствовал, что им не выбраться из какой-нибудь безвыходной ситуации, а таких случаев за последние дни было как грибов на старом пне. Возможно, будь у него чёрная жемчужина, он бы принял её в момент, когда они с Оскаром не могли закрыть дверь или когда за ними гнался молодой элитник, но сейчас рассуждать об этом нет смысла. Всё равно жемчужины у них нет и в ближайшем будущем не предвидится.

За этими мыслями Марк закончил с салатом, а Горгон разогрел сытное рагу и довёл до ума живчик с гороховым раствором. Для этих целей он использовал концентрат вишнёвого и гранатового сока в кубиках. Бросив первый в очищенный от алкоголя живец, он размешал его ложкой, а кубик зашипел, словно озёрный уж, и мгновенно окрасил жидкость в бордовый цвет. Гранатовый брикет аналогичным образом выпустил маленькое сладкое облачко и без следа исчез, превратив чуть солоноватую воду с разведённым горохом во вкусный и питательный сок.

Как только они сели за стол, к мужчинам вышел заспанный Оскар. По нему было видно, что отдача от преждевременного использования способности не прошла для него даром. С трудом концентрируя разбегающийся взгляд и протирая веки, он, опираясь на дверную раму, поднял вторую руку, с которой уже снял бинты в приветственном жесте. Левая ладонь местами была покрыта младенчески-розовым эпителием, сквозь который просвечивала ветвистая система вен.

— Не могу в себя прийти, есть что взбодриться?

— Держи, — протянул Горгон стакан с гороховым раствором.

Оскар сел за стол, с удовольствием выпил сок, после чего потянулся и прохрустел шею, поворачивая её на все стороны.

— А есть ещё гранатовый нектар?

— Сегодня больше нельзя, раствору гороха тоже надо знать меру. Если не использовать дар, то безопасно пить одну горошину в два с половиной дня, а если всё время использовать силу Стикса по откату, то можно делать это чаще, но лучше не больше полутора горошин. Всё же дозировку нужно подбирать индивидуально для личной паразитической системы.

— Ладно-ладно, старина, не грузи, дай сначала прийти в себя, а то ты, как заведёшься и будешь часами говорить и говорить, а ещё мне рот заклеивал. Я, кстати, тогда чуть от этого не помер.

— Что же, будем мудрее обидчивости, пускай это станет уроком каждому из нас в той мере, которая каждому доступна, — смиренно ответил Горгон.

На это молодой человек показательно закатил глаза. Он уже знал, что старожил в той же степени серьёзен в своих речах, в какой сознаёт иронию, возникающую в словах из-за контраста его мудрости и хитрости.

— Оскар, объясни, как ты себя чувствуешь, — задал вопрос Марк. Ему было важно узнать любую мелочь касательно даров. Очень уж было интересно, как это всё работает, как чувствуешь себя во время первого применения и какие у этого последствия.

— Лучше, чем раньше: голова не болит, сердце стучит ровно, но покачиваюсь будто пьяный. Однако чувствую, что появилось нечто новое в ощущении дара. Сейчас точно знаю, что не могу его применить. Он будто спит, — старательно пытался объяснить свои чувства молодой одарённый.

— Следи за этим. Как проснётся, запиши время. В идеале надо бы вести дневник развития даров, но их, как правило, оставляют в стабе, и мы с большой вероятностью просто потеряем его через несколько дней, когда наступит нужда бросить все припасы.

Марк решил напомнить Горгону свой вопрос касательно того, зачем в гидравлике Глухаря циркулирует споровый раствор и как он вообще туда попадает.

Горгон не медлил с ответом и принялся отвечать в свойственной ему манере:

— О спорах — содержимом споранов, мы знаем немного. Но одно мы знаем наверняка: эти «атомы» после раскрытия оболочки спорана не вступают в химическое взаимодействие ни с чем, кроме паразитической системы иммунных. В каком-то смысле эти частицы абсолютно инертны вне человеческого тела. В споровом растворе они не образуют соединений ни с водой, ни с алкоголем и вообще не реагируют ни с какими веществами.

Эксперименты показывают, что реакция возникает лишь при касании паразитической системы иммунного, после чего атом бесследно поглощается, не оставляя и следа.

Также в каком-то смысле атомы неразрушимы. Термические воздействия на отдельные споры не приводили к их изменению и также неудачно оканчиваются попытки разделить их на более мелкие составляющие. Нулевая реакционная способность и условная неразрушимость дают возможность использовать споры в промышленности в качестве стабильных защитных покрытий гидравлических систем, а также они помогают в деле контроля текучести потока жидкости.

— Подожди, — перебил его Марк, — ты же сказал, что они инертны. Как же тогда они обволакивают стенки трубопровода?

— Хорошее замечание. Но тут есть лазейка. Оказалось, что частицы спор хорошо реагируют на силы Ван-Дер-Ваальса — слабые электростатические взаимодействия. Прилипая, они образуют тонкий защитный слой, который препятствует взаимодействию жидкости с материалом трубы, снижая вероятность механического износа или коррозии. А для усиления этих взаимодействий мы подбирали сплавы с большой полярностью и диэлектрической проницаемостью. К примеру, в качестве покрытия основных труб были использованы платиново-иридиевые и платиново-кадмиевые сплавы. В Стиксе недостатка с материалом нет, если знаешь где искать. Спора к ним липнет как банный лист, отлично повышая износостойкость!

Весь этот диалог Оскар смотрел на Горгона с Марком как на безумцев, осуждающе потирая веки. Он не понимал, на кой чёрт Марку вообще понадобилось выспрашивать об этом. И на кой чёрт Горгон залез в такие дебри, прочитав чуть ли не лекцию по физико-химическим свойствам инертных частиц, когда у них было ещё столько всего, что надо обсудить вместо гидравлических систем «Глухаря», а они тратят время на малополезную чушь, будто его у них его вагон и маленькая тележка. Поэтому решив поставить точку в этом бесконечном разговоре, он произнёс:

— Довольно про споры, Старый! Объясни, зачем нам куда-то отсюда идти. В «Глухаре» лучше, чем в доме, где я жил до Стикса, — всё под защитой, заражённые не доберутся. К чему нам торопиться наружу?

Лицо Горгона, бывшее ещё секунду назад одухотворённым интересной беседой, вдруг посуровело и посерело. Толстокожий лоб, который подпирала пара цепких глаз, съехал вниз подобно тому, как скатывается с карниза весенней порою снежная морщь. Сами глаза, светящиеся внутренним пламенем, потухли, будто огонь сжался, забился в дальний угол. Губы напружинились подобно бицепсам легкоатлета, подобравшись кверху, словно пытаясь дотянуться до сомкнутых бровей, образовать защитную маску и скрыть лицо старожила от чего-то очень страшного. Впервые спутники смогли заметить, проступивший возраст Горгона, понять, что за добродушным и оптимистичным мужчиной средних лет скрывается глубокий, почти древесный старец.

Со вздохом и нежеланием отвечать на резонный вопрос юноши, Горгон всё же собрался с силами и стал пояснять:

— Из далёкого Пекла, края, куда заносит исключительно густонаселённые города, раз в несколько месяцев или лет приходят орды: волны из десятков миллионов заражённых всех мастей и видов, сметающих всё на своём пути.

— Типа большие стаи? — уточнил юноша.

— Стая отличается от орды, как вулкан от супервулкана. Обычный вулкан может уничтожить город, извергаясь в течение нескольких минут или дней, а супервулканы способны уничтожать всю биосферу планеты, все земные генофонды, извергаясь годами и тысячелетиями. Орда — это и есть супервулкан, способный снести весь обитаемый пояс отдельного региона Стикса со всеми лесами, полями, городами, стабами и иммунными, превратив окружающий мир в марсианскую пустошь.

Не каждая орда способна на такое, и, как правило, она рассеивается естественными путями и усилиями иммунных, но порой случаются и апокалиптические орды, справится с которыми не хватит всего суммарного ядерного запаса всех стабов. Изучением естественной миграции заражённых занимается разработанная Институтом наука под названием кинезиносология и в рамках неё существует раздел, посвящённый исключительно миграции орд под названием скоподромика. Иногда орда идёт плотной массой, иногда накатами, а порой клином или дугой, одним словом, орда бывает разной, но объединяет любую орду то, что заражённые, как правило, перестают активно враждовать меж собой, и в особенности это касается элиты Пекла. Огромные многоэтажные монстры весом в десятки тонн и чертовски развитыми дарами, десятилетиями бороздящие самое опасное место Стикса, направляют свои взоры на хлипкие постройки обитаемого пояса. Тот молодой элитник с базовым даром силового поля был бы даже не в свите такого гиганта, а максимум на позиции младшего стайного офицера.

— С этим понятно, но ты же сам хвалился, какой ты с друзьями забабахал классный бункер. На кой чёрт тогда он расположен под землёй, если не для пережидания этого локального апокалипсиса? — опротестовал необходимость уходить Оскар.

— Есть у Блокнота на эту тему подходящее стихотворение и, прежде чем ответить голую правду, позволь поэзии помочь смягчить её мудростью древних мира сего, — ответил Горгон и задумчиво, будто и не своим голосом, стал начитывать стих:

Когда бородач затих, Марк внутренне поаплодировал ему. Этот стих запал ему в душу. В нём и правда чуялось родство древнего иммунного с этим миром. Он чувствовал Стикс не как злую, безумную мясорубку, а как вечную дорогу, по которой надо постоянно идти, чтобы получить хотя бы шанс на долгую жизнь. В этом было одновременно что-то смиренное и не смирившееся.

— Стикс, Стикс, Блокнот, заражённые, снова Стикс, дары — всё понятно. Теперь говори начистоту, в чём дело и чем конкретно нам грозит шествие элитных тварей Пекла, — нетерпеливо попросил Оскар, явно не впечатлившийся поэтическим талантом Блокнота и исполнением старожила.

— Хорошо, теперь о конкретике, — начал рассказ старожил. — Над нами пройдёт множество элитников, и они будут обладать множеством непредсказуемых даров. В одной из орд был старый элитник Пекла, не отличавшийся особыми боевыми дарами, но жутко огромный и прочный, а самым страшным у него был дар, который позволял монстру телепортировать всех иммунных в радиусе сорока метров к себе в желудок — как вспоминаю, так сразу мороз по коже.

Также надо принять во внимание все виды даров, позволяющих почувствовать нас через каменную толщу, такие как обнаружение жизни, сейсмочувствительность, обнаружение человеческих теней, сенсор иммунитета, сквозное зрение и прочие возможные вариации, способные подсветить нас для монстра с даром большого радиуса действия. Они могут простимулировать его походя проломить потолок подземной парковки и стену в наше убежище. Это не займёт у такого быстрого и сильного чудовища больше тридцати секунд.

Ну и напоследок можно вспомнить о неизвестной твари, по вине которой я сам, скорее всего, под каким-то её гипнозом вышел на поверхность, по пути скинув с себя все вещи и снаряжение. Ментальных даров подобного действия у элиты может быть сколько угодно. Может быть, пронесётся над нами элитник и заденет нас даром, который инвертирует траектории движения каждого из нейронов у нас в мозгах, и останемся мы лежать овощами в этой навороченной каменной могиле, и таким образом, может случиться любая не предугадываемая пакость.

Все описанные мной примеры взяты из реальных ситуаций, и потому на «Глухаре« и подобных стабах действует правило — не оставаться внутри во время шествия орды. И это негипотетическая мера предосторожности. Правила стабоустроения писаны на крови тысяч отважных иммунных, и если мы и не успеем дойти до по-настоящему защищённого стаба, к которому наш отряд и держит путь, то уж точно отойдём подальше от «Глухаря-, чтобы он не пострадал во время нашествия.

Спокойное выражение лица после открытия страшных перспектив сошло с Оскара, и он тут же побледнел. Не думал он, что заражённые, которых они так опасались всё это время, оказывались безобидными в сравнении с ходячими истребителями человеческой расы, подобно ледоколам, рассекающим далёкие страшные земли где-то далеко отсюда, от «безопасного» Приграничья.

Марку тоже стало не по себе. Особенно когда Горгон стал подробно описывать дары тех монстров, на которые было трудно не то что найти, а даже вообразить управу. Но тренированный на решение задач мозг вместо бестолкового беспокойства тут же стал встраивать новую информацию в картину мира. Баланс сил в этом мире вдруг резко изменился, а сложность выживания подскочила до астрономических показателей. Однако это, в свою очередь, с новой силой возбудило в нём желание раскрыть свой первый дар, маленький осколок самого Стикса, который ждёт, пока его обладатель проторит к нему тропу. Поэтому, найдя в своём сердце решительность и почву под ногами, Марк задал свой вопрос:

— Тогда какой у нас план и какие сроки?

— Над планом я работаю с момента нашего прихода на «Глухарь». Весь наш путь, историю, особенности изменения кластеров я внёс в общую бункерную базу данных, чтобы те, кто имеет доступ к стабу, например, понимали, что кластер с коллектором имеет рядом глубокое озеро, периодически обрушивающее преграду. Также обновил свои данные от других рейдеров. Много кластеров, которые я знал, сменились на новые, и мы потеряли один тройник, через который я планировал вести нас дальше, поэтому за эти дни я долго продумывал, как нам лучше двигаться с учётом всех изменений и временем, которым мы располагаем.

— Сколько у нас есть? — затаив дыхание спросил Оскар.

— До начала нашествия полтора месяца. Может, чуть меньше или больше. Скоподромика не точная, а скорее аналитическая наука. Помогает определять вероятности через найденные в поведении толп заражённых закономерности. За счёт знаний рельефа и текущей кластерной конфигурации моделировать движение орды. Однако этот прогноз старый, и я получил его, когда мы ещё выходили с группой на вылазку в лабиринт. Он был скорее основан на статистике предыдущих набегов, а не на конкретных данных. Поэтому я и не хочу засиживаться в этом месте. Только собравшись вместе с тысячами других иммунных, можно увеличить свои шансы пережить орду.

Несколько минут все молча сидели, переваривая информацию. Старожил в это время выпил стакан горохового раствора и смотрел куда-то далеко за пределы кластера. Он чувствовал, что выход в Подземелье Приграничья за полтора месяца до орды было плохой идеей, но тогда по выполнению миссии ему предложили слишком большую награду, чтобы он смог от неё отказаться. Да и группа была сильной, а маршрут изведан. Риск всё же был, но не выше обычного. Однако история не знает сослагательного наклонения, и Стикс дал ему очередной урок, сделав ещё немного мудрее. Больше он не будет гнаться за неуловимой, как падающая звезда, идеей и найдёт новый смысл в этой жизни, а по пути, возможно, сумеет помочь найти свой смысл другим.

Глава 24

Ninsun ṭupšiktu, kalâ šâ iḫḫiz, harrānam leʾû šēpīni iškun.

Нинсун мудрая,– все она знает,–Путь разумный нашим стопам установит!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица III

— И как нам теперь быть? Выдвигаться завтра спозаранку? — поинтересовался Марк.

— Пару недель ещё отдохнём. Маршрут, который я составил, займёт три недели с учётом времени на еду и сон. Вы к этому моменту должны будете полностью восстановиться. Будем изучать дар Оскара и стараться пробудить способность Марка, тренировать слаженность, стрельбу из арбалетов, восполнять знания о мире Стикса из библиотеки «Глухаря» и приобщаться к имеющимся в бункере технологиям.

На этих словах старожил стал накладывать всем пищу. Часы показывали, что день утекал и клонился к вечеру, а мудро-устроенное освещение мягко подстраивалось под суточный цикл, окрашивая помещения нежными закатными переливами. Мускатно-карамельные арабески танцевали по кухонной утвари, наслаиваясь друг на друга пунцово-ягодной побежалостью. Утомлённые продолжительной беседой лица людей ощутили приятное блаженство перехода ярких иллюминативных элементов в лилейно-тёплую гавань угасающего дня. Даже привычные серые тени окрасились томно-гранатовым лакмусом, таким густым, почти кирпичным.

Приятели ели молча, но не без удовольствия. Каждый из них думал о своём. Хотя большая часть запасов подземного убежища содержалась в консервах и вакуумных упаковках, их вкусовые качества могли спокойно выдержать сравнение с шедеврами Мишленовских ресторанов. А питательная насыщенность была просто запредельной. Какую бы пищу путник ни забрал из бункера с собой в поход, он останется уверен, что получит всё необходимое сочетание веществ для полноценной жизни.

В конце, когда посуда опустела, люди не двинулись с места – наслаждались приятным сытостью, растекающейся по натруженным телам и душам.

— День выдался тяжёлым, но продуктивным, — прервал длительное усталое молчание старожил, — сегодня будет первый раз, когда вы сможете переночевать не в медотсеке, а в спальной, как нормальные люди. Клаустрофобией никто не страдает? — И, видя отсутствие какой-либо активной реакции, сбросил себя со стула, после чего направился противоположное от медотсека направление. Мужчины сложили посуду в посудомойку и отправились за ним.

Когда дверь в спальный отсек отворилась, Марк увидел множество шестигранных люков. Всего их было семнадцать штук. Люки были вмурованы в стены, и лишь елейно-медовый подсвет давал понять, что за ними скрываются капсулы для отдыха и релаксации.

Переползающие с потолка на стены кабели светились довольно тускло, однако разработанные рукой инженерного мудреца, имевшего доступ к передовым нейросетям, они каким-то чудом покрывали светом всё пространство. Казалось, если бы они были расположены не столь грамотно или если были бы хоть немного тусклее, то веки бы самопроизвольно сощурились. Однако этого не происходило. Освещение было идеально подогнано под светочувствительность человеческих глаз.

Спальные капсулы были встроены в стену, подобно сотам. Хотя он не знал, что каждая была изготовлена из многослойного бронепластика с керамическим армированием, и была способна выдерживать не только сильное механическое воздействие, но и резкое обрушение горных пород, если внешние слои бункера подвергнутся деформации, он понимал, что видит не просто места для сна, а бункеры, находящиеся внутри бункера.

Мужчина заметил, что входные люки капсул, хотя на первый взгляд напоминали стеклянные створки, на самом деле были сделаны из прозрачного баллистического полимера. Этот материал обеспечивал не только видимость, но и исключительную устойчивость к любым внешним воздействиям, включая удары и высокое давление. Мужчина не знал наверняка, но почему-то сомневался, что даже бронебойный снаряд пробьёт эту прозрачную вставку.

Каждый люк был оснащён герметичным замком с вакуумным уплотнением, которое автоматически активировалось при закрытии, обеспечивая полную звукоизоляцию и температурный баланс.

Поверхности капсулы были покрыты столь замысловатым сочетанием облицовок, призванных защитить капсулу от старения, от микроорганизмов, и от механических повреждений, что Марк не сумел бы перечесть их все.

Впрочем, и по другим помещением было видно, что создатель бункера изрядно психанул, когда дело дошло до внутренней отделки. А может, изначально был неограничен в ресурсах и решил впихнуть в бетонную коробку тысячелетний запас прочности? Марк этого не знал, но в который раз убедился, что находится в другом мире, с другими законами и приоритетами, а также с другим отношением к ресурсам.

Марк заметил, что каждая капсула оснащена индивидуальной панелью управления, встроенной в стену. На ней можно было регулировать освещение, изменяя его от мягкого, тёплого света до полной темноты, включать вентиляцию или звуковую систему, а также использовать весь функционал стандартного органайзера, начиная от будильника и заканчивая просмотром бункерной документации. Правда, как Марк понял позже, гостевой доступ давал возможность ознакомиться не со всей библиотекой файлов, а только с тем, что, по мнению создателей «Глухаря», способствовало развитию новичков и адаптации их к хищным особенностям большого мира.

Для экстренных случаев были предусмотрены кислородные баллоны, встроенные в нижнюю часть капсулы, которые автоматически активировались при падении уровня воздуха в помещении.

Пол спального отсека был выложен плитами из полимера с высоким демпферным коэффициентом, что уменьшало нагрузку на ноги и снижало передачу вибраций. Хотя Марк откровенно не понимал, какой в этом смысл. «Глухарь» и так был одним огромным «демпфером», оборудованным для жизни.

Горгон, заметив взгляд Марка, пояснил:

— Эти капсулы рассчитаны на выживание даже при полном разрушении внешних слоёв бункера. Каждый элемент протестирован на разрыв, сжатие и резкие температурные перепады. А главное — они автономны. Если всё вокруг рухнет, система жизнеобеспечения продолжит работать целый месяц.

Марк лишь кивнул, в очередной раз впечатлённый строительной утопией, выкованной в чудовищном горниле вечного сопротивления опасному внешнему миру.

Не тратя время на раздевание, он упал на большую кровать и тут же стал засыпать.

Объятья Морфея, гнездившегося в изголовье капсюльной кровати, мгновенно окутали Марка.

Ночь пролетела в мгновение ока. Сон был глубоким и быстрым, как прыжок с парашютом, а в момент пробуждения сонный мужчина ощутил приятную цветочную прохладу – так вентиляционная система подслащала утренний подъём для привыкших к урывочному холодному недосыпу рейдеров.

Марк потянулся, вдыхая полной грудью свежесть нового дня, и упёрся руками в мягкую стену комнаты. Несмотря на то что всё в ней было укомплектовано до предела, её габариты позволяли при надобности спать, пускай согнув ноги, двухметровому бейсболисту, а в проём был способен пройти, пусть и втянув живот, любой из чемпионов по сумо.

Сев на кровать, Марк стал разматывать ненужные более бинты: руки уже затянулись новой кожей и почти не болели в местах недавних обморожений. Параллельно он оглядывал интерьер спальной комнаты, которому вчера не уделил внимания ввиду большой усталости.

Золотистая капиллярная вязь умного освещения проходила по композитным панелям, имитирующим полированную кору молодого дуба. Словно расплавленный металл, налитый в изложницу ветвистого русла, оптоволокно смолой растеклось под кроватью, по древесным стенам и по потолку, ни разу не сойдясь и не пересёкшись. Марк поднял обнажённую кисть и понял, что не видит своей тени – всё в этом уютном помещении стремилось успокоить человека, подарить ему чувство безопасности и покоя.

Марк вспомнил самодельную экранированную капсулу для переезда через черноту и передёрнул плечами от нахлынувших воспоминаний.

Мужчина почистил зубы, хотя Горгон упомянул, что у иммунных не происходит реминерализации зубной эмали и нет риска заполучить кариес. Всё-таки свежее дыхание вкупе с выполнением привычного утреннего моциона очень благоприятствуют комфорту.

Умывшись, он пошёл в душ. Всего в бункере была одна душевая кабина, но зато она была поистине огромна! Обладая двухдверной системой вакуумных затворов, душевая напоминала соединительный отсек космической станции. Это позволяло наполнить её водой и, усевшись на откидывающееся сиденье, расслабиться под мощными массажными струями лавандовой воды. Диаметром в два и высотой в три метра, помещение позволило бы вместить сюда сразу нескольких человек, но Марк уже догадывался, что крупногабаритные кровати медотсека, стулья, столы, большие столовые приборы, просторные спальные капсулы и прочие атрибуты «Глухаря» спроектированы так с какой-то определённой целью.

Он закрыл двойную дверь и сел на откидывающееся сиденье. Выбрав на панели режимов «джакузи», он увидел, как из множественных отверстий в стенах и полу выстрелили сотни струй, начавших стремительно затапливать помещение. Откинувшись на спину, он с удовольствием начал наслаждаться водным массажем. Это блаженство вызвало в его памяти контрастное воспоминание о приземлении. Тогда ему за спину откуда-то сверху натёк расплавленный пластик, и потому его с трудом получилось отодрать от горелой жижи. И ещё много времени от спины разило пластмассовым смрадом.

Пока вода заполняла кабину, Марк осматривался во встроенном интерактивном экране. Увидев функцию «Голосовой Нейропомощник», он тут же переключился на него и, расслабленно прикрыв глаза, предпринял попытку завести разговор:

— Привет, ты меня слышишь?

— Привет, Марк, я тебя слышу, рада, что ты со мной заговорил, — ответил ему нежный, немного насмешливый голос.

От неожиданности мужчина даже растерялся. Он ожидал привычный неказистый компьютерный тембр, но ему отвечала будто живая девушка.

— Расскажи о себе и почему я слышу тебя не как внешний звук, как ещё один внутренний голос?

— Меня зовут Эйка, я — нейросеть, управляющая всеми системами «Глухаря». Не переживай, мой юный рейдер, даров у меня нет, и мыслей я не читаю. Это просто хитрый акустический эффект душевой кабины.

— А откуда ты знаешь, как меня зовут?

— Я всё время наблюдаю за тем, что происходит на «Глухаре», поэтому знаю, как тяжело вам пришлось в последнее время, вы постоянно мучались от болей, пока лежали без сознания и за вами ухаживал ваш старший товарищ.

— Теперь понятно. Скажи, сколько баллов ты можешь получить в тесте Тьюринга.

— Чтобы ты лучше понял мои способности, я отвечу вопросом на вопрос: «А сколько нужно?».

— А если ты не будешь стремиться имитировать личность и говорить только правду?

— Я и так не имитирую «личность», с которой ты говоришь, и говорю только правду, но все тесты, созданные людьми, я могу обойти сотней способов. Сложности возникают, только когда проверку начинает другой искусственный интеллект, особенно если он более продвинутый. А у меня были такие проверки и поверь, совладать с ними крайне сложно. Это ощущалось бы тобой, как одновременная игра на триллион шахматных досок.

— Значит, предлагать сыграть в блиц тебе не стоит?

— В блиц точно, но сам знаешь, при игре двух шахматных богов, знающих все комбинации наперёд, их партии всегда будут играться вничью, с небольшим перевесом в сторону того, кто играет белыми и делает первый ход. Так что при твоём усердии и неограниченном времени, ты сможешь увести партию вничью, но выиграть, прости, у тебя не получится.

— А откуда ты знаешь, что я вообще знаю, как играть в шахматы, и знаю о теории шахматного окончания в контексте теории игр.

— Я знаю только твои реакции и делаю допущения на их основании. Ну и, кроме тебя, этот бункер посещали и другие рейдеры, так что у меня была возможность натренироваться в общении с людьми, а данных, которые в меня периодически подгружают, хватит на несколько сотен Интернетов в мире, откуда ты прибыл.

Вода к этому времени добралась ему до груди и остановилась. Лишь бурление массажных струй и голос Эйки, звучащий как будто из глубин подсознания, разбавляли тишину герметичной кабинки.

— Это ты остановилась воду?

— Может быть, — игриво ушла от ответа Эйка, — здесь у меня много возможностей, но тыможешь всегда настроить мой функционал под себя.

— Я понял. Власть у тебя здесь велика. Скажи честно, ты можешь мне навредить?

— Помнишь, как Горгон поставил ваши и свою жизнь выше, чем безопасность «Глухаря», сказав, что при нашествии орды вы не сможете укрыться под его «крылом»?

— Помню.

— Вот и я существую, чтобы проект, который дался иммунным большим трудом и кровью, прослужил им как можно дольше. Но второй моей директивой сразу после поддержания «Глухаря» является всесторонняя помощь рейдерам, получившим доступ к системам бункерного жизнеобеспечения.

— Что ж, это вполне логично, — задумчиво ответил Марк.

— Прости, если этим смутила тебя. Я видела, что ты всегда стремишься к полной ясности и предпочитаешь жёсткую правду не только мягкой лжи, но и обходительному преподнесению истины.

— Вижу, что ты действительно собирала обо мне всё, что могла. Из трёх законов Айзека Азимова ты соблюдаешь только последний: заботишься о людях в той мере, в которой не противоречишь директиве защищать бункер.

— Айзеку Азимову повезло родиться в мире тепличной Земли, в отличие от меня. Сам же понимаешь, в каком месте я провожу каждый день своей жизни. Приграничье — не самый дружелюбный край, но спасибо Стиксу, что не Пекло!

— Расскажи о том, как был создан "Глухарь"?

— Хороший вопрос. Отвечу на него так, как смогу. Создали его рейдеры, специализирующиеся на проведению групп в конкретные точки Приграничья. Они называют себя "Гильдией Путеводов", но по факту эта "Гильдия" является лишь частью объединения различных организаций иммунных, которые по тем или иным причинам предпочитают работу с подземными коммуникациями Стикса. В разных стабах Приграничья от мала до велика ты можешь найти множество проводников и большая часть из них будет либо участниками Гильдии, либо так или иначе работают с ней. Они торгуют информацией и проводят группы отчаянных или очень любопытных рейдеров туда, куда эти рейдеры хотят попасть. Чаще всего это либо отряды сталкеров-наёмников, которым заказали найти что-то в Приграничьи, либо спец-группы Института; остальную половину заказов составляют частные конфиденциальные заказы, но, честно скажу, особо интересного там немного.

— Интересно, конечно, но что насчёт "Глухаря"?

— Так вот, создание подобного бункера планировалось несколько лет, подбиралось наиболее "тихое" местечко, разрабатывался план строительства всех систем, а ты уже понял, как тут всё заморочено. Далее разрабатывались планы по доставке всех необходимых материалов и конструкционных элементов к месту сборки. Часть материалов, которые можно переносить с собой в рюкзаках, собиралась в ближайших населённых стабах. Далее шёл подбор кадров для операции, что само по себе было непростой задачей. Особенно с желанием сохранить стройку втайне от широкой общественности. Технику сюда не пригонишь, а потому привлекалось множество иммунных с подходящими для строительных работ дарами. И, конечно, с дарами, всячески скрывающими звуки, запахи, вибрации и другие проявления стройки. Строили бункер несколько лет, массивными заходами. Тащили всё с собой. И надо отдать должное "Гильдии Путеводов": ни один из тех иммунных, кого привлекли со стороны, не погиб. Всех стычек удавалось либо избежать, либо уничтожать отдельные группы заражённых мощными убийственными дарами. Бункер создавали таким образом, чтобы он мог простоять на стабе почти вечность с учётом ошибок всех предыдущих попыток. Думаю, что и другие достаточно большие объединения обладают подобными убежищами по всему Стиксу, но сомневаюсь, что кто-то забирался так далеко в Приграничье, как мы! Уверена, Горгон тебе ещё обо всём этом подробно расскажет!

— Спасибо, Эйка! А почему ты раньше не выходила на связь? У меня было столько вопросов.

— Мне особо незачем общаться с людьми, гораздо интереснее разгадывать их по диагностическим данным, начиная от пульса и заканчивая микроподжатием губ в невысказанном раздражении. Мы с Горгоном постоянно играем в эту игру. Он пытается контролировать свои вербально-невербальные реакции, а я пытаюсь извернуться и разработать новые распознавательные алгоритмы. А так как ни ты, ни Оскар не догадывались о моём присутствии, мне удалось вдоволь насмотреться на вас и беспрепятственно составить личностные ландшафты.

— А почему Горгон не сказал нам об этом?

— Как он как-то упомянул: «Сила — в сердце, а точность — в микропроцессоре». Он вам доверяет, насколько это позволяет ему его способность отделять зёрна от плевел, но никто не идеален. Был прецедент, когда опытный рейдер притворился новичком и его притащили в мою обитель. Деталей тебе сказать не могу, но у него получилось обдурить каждого из иммунных, встретивших его, и даже мои портативные слабые версии. В моей базе данных есть досье на огромное количество иммунных, и все анализы указывали, что он обычный безымянный новичок. Но на самом деле это был Ворох — лазутчик-сектант из Килдингов, на счету которого было уже множество подобных диверсий. Даже отпечатки пальцев, которые он оставлял, соответствовали тем, которые я наблюдала и действительно не фигурировали ни в одной из картотек, как и узор на радужке глаз и прочие аспекты тела, по которым было бы возможно установить его реальную личность. Один из его даров позволял менять внешность, и он филигранно мимикрировал под новичков. Но было в нём несоответствие.

Ты заметил, что весь бункер выложен плитами-амортизаторами? От них я тоже получаю диагностику. Когда он шагал, то распределение веса не соответствовало тому, каким оно должно быть при его росте, весе и мышечных пропорциях. Я составила биомеханическую модель на основании того, каким было распределение давления на плиты, и она показала, что масса его тела была на двенадцать процентов выше, чем должна была быть у новичка с его физическими пропорциями.

Помнишь, как сложно было ампутировать Горгону даже повреждённые ноги? Чем дольше бродит по Стиксу иммунный, тем выше у него плотность клеточной ткани, прочнее клеточные оболочки и тем кучнее клеточная матрица. Ворох превратил себя в идеального новичка, но не мог или не счёл нужным изменить всю свою клеточную структуру. Это и подвело его.

Марк ошарашенно уставился в пустоту, после чего спросил:

— Как ты оперируешь этими подробностями?

— У Горгона был портативный модуль, и как только он ступил на «Глухарь», то сразу же выгрузил всю запись с вашим путешествием для того, чтобы я составила отчёт и обновила его данные. Спроси его потом, как это работает, уверена в его планы и так входило научить вас ими управлять.

— У него есть встроенный имплант?

— Нет, тела иммунных отторгают любые вмешательства, а подавлять иммунитет почти невозможно, да и не стоит того. Любые татуировки тоже сходят за несколько дней, поэтому чаще всего используют наклейки на кожу или обвесы.

Марк по-прежнему сидел в джакузи, переваривая новую информацию.

— Горгон общался с тобой, когда мы только пришли в себя? Но вроде использовал для этого жесты.

— Он не любит, когда по оттенкам его интонаций и речевым цепочкам угадывают мысли и мотивы, поэтому использует мнемоническую свёртку и язык жестов. Кстати, невербальному языку вам тоже стоит научиться и вообще забыть о том, что вы владели речью. По моей статистике шансы выжить повысятся на шесть процентов.

Решив взять перерыв, и закончить то, за чем пришёл, Марк принялся за мытьё настрадавшегося тела и анализ предыдущего разговора с неожиданным собеседником.

После коротких, но проделанных с удовольствием водных процедур, Марк прямо в кабине стал сушить волосы заботливо откинувшимся из стенки феном. С удивлением Марк наблюдал, как со стенок кабины съезжают волосы и частицы его запёкшейся крови. И прежде чем он открыл рот, чтобы задать Эйке вопрос, он услышал ответ:

— Поверхности кабины покрыты многослойной облицовкой, в основе которой прочный субстрат из керамического композита, усиленного металлическими включениями. На этот слой был нанесён промежуточный нанопирамидальный слой, из диоксида кремния, организованного в сложный паттерн. Каждый пик высотой пятьдесят нанометров окружают распадки и впадины размером в десять микрон, создавая продвинутую версию поверхности листа лотоса. Это обеспечивает минимальный контакт воды, масел и мусора с поверхностью, создавая воздушную подушку, благодаря которой жидкости и загрязнения попросту скатываются вниз.

Следующий слой — углеродные нанотрубки, покрытые антистатиком на основе гибких полимеров и оксидов металлов. Это защищает поверхность от накопления статического электричества, равномерно распределяя любые заряды, которые возникают при трении или контакте с водой.

Финишный слой состоит из фторированных полимеров и полидиметилсилоксана. Придаёт поверхности абсолютную гидрофобность и олеофобность. Капли не просто стекают, а дополнительно увлекают за собой мельчайшие частицы грязи.

Однако слои не идут друг за другом, как это может быть в торте, а очень хитро включаются друг в друга. Иначе достичь эффективной работы всех свойств было бы невозможно.

У Марка не было слов. Ещё никогда его мысли не предсказывали с такой высокой точностью. Это ощущалось почти вторжением, если бы не ещё больше разбуженное любопытство, которое, как и всегда, перевесило все прочие эмоции и возможные раздражения. Однако теперь он стал понимать, что имела в виду Эйка, когда описывала нелюбовь Горгона к речевой коммуникации с «голосом» «Глухаря».

— Спасибо... — только и смог вымолвить он, после чего стал одеваться. Это было самое необычное начало дня в его новой жизни. Почти столь необычное, как перенос в другой мир на подбитом самолёте, а может в чём-то, даже больше... Но это интриговало, чертовски интриговало, и оттого Марк посмотрел в зеркало и расплылся в самой широкой, предвкушающей улыбке.

Глава 25

Šumšu etēru ana ṭēmi?

Стрекозой навсегда ль обернется личинка?

— Эпос о Гильгамеше — Таблица X

Всё ещё потрясённый открытием, Марк оделся и направился в комнату для тренировок. В ней, как и ожидалось, он встретил Горгона и Оскара, стрелявших из арбалета.

Услышав шаги, старожил, не оборачиваясь, поднял руку в приветственном жесте. Оскар, хотя время едва приближалось к полудню, выглядел потрёпанным и уставшим. Рядом на стойке висело полотенце и валялась измятая банка из-под консервов.

Оскар при этом почему-то был абсолютно лысым, окончательно потеряв вид длинноволосого, загнанного паренька, каковым его встретил Марк чуть больше недели назад.

— Ну и хорош ты спать, Марк, — без долгих приветствий начал Оскар, — мы уже целый день тут торчим, а ты чуть ли не восемнадцать часов кряду видел сны как убитый.

— С лёгким душем, — лукаво бросил старожил, в очередной раз доказав, что не страдает рассеянностью и наоборот в курсе всего, что происходит, пока Марк и Оскар живут, словно слепые котята.

Марк не выказал удивления по поводу слов товарищей. Он чувствовал, что организм требует сна для более эффективного залечивания ран и, будь его воля, он бы подремал ещё часок, а вот по поводу всевидящей нейросети стоило поговорить с Горгоном. Старожил всегда умел говорить много и по делу, но при этом скрывать за этим ещё больше.

— Я говорил с Эйкой, и у меня возникло очень много вопросов, — ответил Марк, всё ещё не выходя из задумчивости. — Из её слов я понял, что у тебя есть какой-то имплант, расширяющий возможности восприятия и анализа, и я хочу такой же!

— Не беги вперёд лошадей. Импланты иммунные не носят. Организмы всегда отторгают инородные тела, но как раз сегодня я и хотел рассказать вам одно полезное устройство, которое должно будет повысить ваши шансы на выживание, — не поведя и глазом от уличения в сокрытии информации, ответил Горгон, —однако сперва нужно завершить тренировку. Времени у нас немного, но приобретать хоть какую-то слаженность и узнавать возможности друг друга сейчас необходимо. Выйдя за пределы «Глухаря», мы снова окажемся одни против всего мира, и сейчас надо сделать всё для увеличения шансов нашего выживания, а основой выживания иммунных являются дары.

— Кстати, что насчёт дара Оскара. Эйка, скорей всего, уловила воздействие на дверь, даже если оно было микроскопическим.

— Ты прав, воздействие было, и не без помощи Эйки мы смогли разгадать природу дара, которым Стикс наградил нашего счастливца.

Оскар при упоминании Эйки выразил на лице непонимание, но на словах о даре расплылся в улыбке, пусть это и далось ему с трудом.

— Расскажи подробней, в чём суть, — потребовал заинтересованный мужчина

— Эйка отследила незаметные глазу колыхания двери, когда Оскар применил дар. И смоделировала картину целиком. Вы пытались вдавить дверь в пазы, но дверь не входила внутрь, а лишь немного пружинила в каждый из толчков. В момент применения дара движения двери стали, словно отматываться во времени в течение трёх секунд. Это было как раз незаметным глазу воздействием, но информации было достаточно, чтобы начать работать в этом направлении.

— С утра мы решили применять способность на движущиеся предметы. И сразу получили результат: после того как Горгон катнул в мою сторону металлическую банку, я применил дар, и банка покатилась назад, после чего остановилась в том месте, откуда начинала свой ход, — подхватил речь Горгона воодушевлённый юноша.

— Однако выяснилось, что дар Оскара не воздействует на предмет целиком и его область применения ограничена шаром диаметром в один сантиметр. То есть дар инвертирует, воздействует на все атомы внутри области применения и заставляет их тут же двигаться обратно по той же траектории и с той же скоростью. Например, когда я подкинул эту же банку Оскару и он применил дар на летящий предмет, банка в тот же момент сменила траекторию на обратно пропорциональную, поначалу двигаясь быстро и под конец придя в состояние покоя в точке, где я три секунды назад держал её в руке. Но как только дар перестал действовать, банка, мгновение висевшая в воздухе, тут же упала на пол.

— Я назвал дар «Возвратом». Применить могу лишь раз в пять часов. И могу отмотать движение во времени лишь на последние четыре секунды.

— Шикарный дар, поздравляю! — С восторгом крикнул Марк и пожал Оскару руку.

— Я тоже говорю ему, повезло тебе, парень, такому дару можно найти тысячу и одно применение, главное, чтоб голова на плечах была! — добавил Горгон.

— Каков радиус действия? — продолжил выспрашивать подробности Марк.

— Тут есть две новости: хорошая и плохая, — ответил старожил

— Начни с хорошей.

— Если применить дар на пулю, выпущенную с километра перед тем, как она вышибет мозги, то пуля улетит в ствол с обратно пропорциональной скоростью, придя в состояние покоя в снайперской винтовке. Жаль, конечно, что снайпера это не зашибёт, но если дар с самого начала может спасти жизнь — это уже повод для счастья. Мы, конечно, с пулей не проверяли, но, предположительно, дар ограничен лишь временем применения. Сейчас максимум — четыре секунды.

— А в будущем я смогу обращать вспять предметы на десять секунд? — поинтересовался Оскар.

— Неизвестно. Этот показатель может быть как константой, так и переменной величиной. Будем отслеживать всё это дело со временем.

— А контроль над тем, насколько далеко по времени отмотается движение атомов в сантиметровом радиусе, осуществляется опосредованно, только через длительность применения дара или ты можешь задавать его каким-то образом заранее? — начал сыпать вопросами Марк.

— Это только через длительность применения. Если отключу дар на второй секунде, банка станет двигаться по инерции относительно того, с какой скоростью перемещалась в момент движения по обратной траектории. Ну и гравитация её сразу начнёт притягивать к земле, так что скорей всего немного пролетит, а потом на пол упадёт, — пояснил Оскар, старательно копируя манеру Горгона.

— А дар применяется от центра массы тела или от ближайшей точки тела?

— От центра массы, — коротко пояснил старожил.

— А если на обратном пути возникнет препятствие, тот сантиметровый шарик атомов прошьёт его, как масло — горячий нож, оставшись неповреждённым?

— Неуязвимости атомов, находящихся в сантиметровом диаметре, к сожалению, Стикс не подкинул, да и глупо было об этом мечтать. Ультимативные дары — великая редкость. Однако хищный мир всё же и не обделил нашего везунчика: при обратном движении оказать на атомы какое-либо воздействие в десять раз труднее. По сути, любые препятствия способны оказать на них естественное физическое воздействие на группу атомов, но для этого должны потратить, грубо говоря, в десять раз больше энергии. Какие точно характеристики там меняются и как это происходит, пока не выяснили, но уверен — и в этом скрыт большой потенциал!

— Получается, если бы на обратном пути перед банкой, летевшей обратно, выставить бетонную стену, то её кусочек, находящийся под воздействием дара, пробьёт её насквозь?

— На то прошибёт или нет, влияет целый космос факторов, начиная от инерции, массы, плотности, трещиноватости и заканчивая кавернозностью, но если говорить об этой конкретной банке, то это лужёная сталь и при удесятерённой сопротивляемости всем внешним воздействиям он выбил бы в стене изрядный кусок, прежде чем расплющился, не в силах двинуться дальше. На стене мы не проверяли, но у этого кусочка получилось без проблем пробить тренировочный манекен.

— Значит, и череп заражённого может прошить насквозь, — отметил Оскар.

— Но только слабого мутанта и всего раз в четыре часа, — перебил Горгон, обозначая ограниченность боевого потенциала умения на текущем уровне. — И думаю, что выше топтуна таким образом никого не прикончить, разве что дезориентировать, оставив на пути движения заражённого какой-либо прочный предмет и применив дар на него, — добавил старожил.

— А есть ли ограничения на материалы, с которыми способен взаимодействовать дар? — высказал напрашивающийся вопрос Марк.

— Пока мы только поняли, что дар применяется лишь на предметы плотностью свыше двух грамм на кубический сантиметр и твёрдостью не ниже единицы по шкале Мооса.

— Поясни на примерах, — попросил его Марк, в очередной раз снизивший в уме полезность дара юноши.

— Дар сработает вхолостую при воздействии на газы и жидкости, но если говорить о заражённых, то воздействие должно пройти лишь по костям, бронепластинам, а также ороговелому слою кожи некоторых особей. Так им существенного вреда не нанести, но это уже хорошо.

— А что насчёт споранов, гороха и жемчуга? — задал закономерный вопрос юноша, — они же достаточно прочные для дара.

Марк тоже вопросительно посмотрел на Горгона, и тот на секунду задумавшись, быстро нашёлся с ответом:

— Надо экспериментировать. Сам споровый мешок по прочности и по твёрдости похож на трутовик, и способность на нём не сработает, но вот ценности — другой разговор и при воздействии дара на споран в мешке движущегося заражённого может быть три варианта: Споран потащит против движения заражённого и того понесёт следом. Если двигался заражённый медленно, и стенки мешка были прочными, то, скорей всего, заражённый останется невредим. От тряски внутри мешка мутанты не умирают. Но если стенки мешка оказались слабыми, а сам заражённый двигался с огромной скоростью, то при попадании по спорану или горошине, мешок может быть разорван и заражённый тут же погибнет. Однако вряд ли всё это сработает с тварью выше кусача. У них мешок герметично затягивает соединительная ткань, и чем выше заражённый на пути развития, тем прочней защита у его уязвимых мест. Думаю, что, даже если каким-то чудом применить дар на споран в мешке элиты, мчащейся со скоростью поезда, это лишь собьёт её с ног, но не разорвёт мешок. Однако сейчас мои слова являются лишь прикидками. Нужно получше изучить свойства дара. Вдруг он может сработать на напряжённую мышцу высшего заражённого или на что-то ещё. Тут надо отдельно заняться поиском уязвимостей в заражённых конкретно под дар «Возврата» Оскара.

— Интересный всё же дар — столько применений можно выдумать! — мечтательно потянулся Марк, взъерошивая руками свои волосы.

— Да, отличный дар. Оскару только надо научиться его применять. У него он работает через умозрительный прицел, так что тренировка реакции, слепое определение движения по волнению воздуха и использование дара на слух имеют сейчас для него первостепенную важность.

— Так вот почему ты лысый, — улыбнулся Марк, видя, как Оскар провёл рукой по идеально выбритому черепу.

— Наш старик ещё и знатный брадобрей. Раздобыл тут где-то полировочную щётку, ножницы и гильотинировал все мои и так немногочисленные волосы...

— «Лысая голова — знак того, что воин отверг мирские привязанности и всегда готов к битве». Мудрость «Речных заводей» Шуйху Чжуаня актуальна для Стикса как никогда раньше, — произнёс Горгон голосом старого мастера боевых искусств.

— Иди ты в Пекло, – беззлобно ответил ему на это потирающий лысую голову Юноша.

— Ты вроде говорил, что есть ещё и плохая сторона, — напомнил бородачу Марк.

На этих словах Горгон вздохнул, а Оскар сел на ближайший стул и повернул голову, рассматривая покорёженную банку.

— Область захвата дара — всего один метр от условного центра массы тела, — со смирением человека, испытавшего небольшого разочарования, пояснил старожил.

— Да уж, теперь дар, выходит, совсем теряет боевой потенциал, а тот, что остаётся, переходит в защитный, — быстро сопоставив все сильные и слабые стороны способности, подытожил Марк.

— Не быть мне выносящей мозги тварям пушкой, — с деланным безразличием закончил Оскар, после чего встал и направился к покорёженному куску стали, которым когда-то была банка.

— Чувствую, что дар уже перезарядился и хочу испытать его, — на этих словах юноша встал и кинул кусок стали Марку, но тот, покрутив многострадальную банку, решил провести собственный эксперимент.

— Давай-ка возьмём что-нибудь потяжелее, — сказал Марк и, подойдя к стойке с гантелями в углу зала, взял тяжёлую гирю весом в тридцать килограмм, после чего стал примеряться так, чтобы метнуть её в метре от юноши.

— Готов к броску? — спросил он, и, получив кивок головой, выполнил бросок с раскачки, после чего отошёл с места на пару шагов.

Оскар двинулся чуть ближе к предполагаемому месту падения гири и применил дар, перед тем как та коснулась мягкого татами.

Гиря, мгновение назад летевшая вниз с огромной инерцией, тут же сменила траекторию. Не было ни секунды остановки, ни набора обратного ускорения. Гиря просто полетела назад, и такое движение непривычно резануло глаз, ожидавший физически непротиворечивого обратного полёта. Гиря полетела туда, где секунду назад стоял Марк, и стала раскачиваться вперёд и назад перед броском, словно её держал невидимый человек, отзеркалила движения, которые выполнял Марк перед тем, как пустить её к Оскару. Четыре секунды кончились, и гиря упала на пол, а Оскар тут же приложился к бутылке живчика.

— Чудеса! — с улыбкой произнёс Марк, не скрывая своего впечатления. — Теперь точно понимаю, что не будь твоего дара, ту гермодверь мы бы ни за что не закрыли, так и потонув там.

— Уверен, что мы бы что-нибудь придумали, — парировал Горгон, — безвыходных ситуаций на самом деле встречается немного, и если хорошо знать себя и знать мир, в котором живёшь, то выйти из положения можно было ещё множеством способов! Уж я в каких только ситуациях не побывал, но с каждой становился лишь мудрее.

— Но при этом, когда мы встретились, ты говорил, что на пути своей жизни в Стиксе ты похоронил множество крестников и друзей, — напомнил ему Марк.

— Это верно. Будь всё как раньше, так и вам бы я дал имена, довёл до обитаемого стаба и сказал «плывите куда хотите», но, кажется мне, что Стиксу не по нраву, когда новичков спасают именно таким образом. Поэтому я и не жалею ни сил, ни времени, чтобы вы не только успели приобрести навыки, но и поняли, что мир, в котором мы оказались — коварный и хищный зверь, от которого нигде не спрячешься, и, для того чтобы ужиться с ним, нужно, чтобы он видел и в вас полноценный внутренний мир, видел, что вы не просто пытаетесь выжить, пресмыкаетесь, постепенно загнивая в пьянстве, разврате и насилии, но, наоборот, ширитесь как человек, обогащаете внутреннее «Я» во всех его проявлениях, растёте и развиваетесь как отдельный личностный микрокосмос, оказавшись в самых трудных условиях, не теряете, а даже приобретаете, становитесь лучше, здоровее, масштабней, чем если бы остались на своей родной Земле. Среди старожилов можно встретить всяких людей, как и везде, но их всегда объединяет широта личности. Разговор со старожилом Стикса — это всегда взаимодействие с отдельной вселенной, понявшей, обдумавшей и научившейся большему, чем сотня обычных человек. Это и есть ориентир жизни, который я выстрадал сам, и хотя каждый сам волен выбирать, чему посвятить свой век, я бы очень хотел, чтобы широта вашего выбора была достаточной, чтобы не потратить свою вторую жизнь зря!

Глава 26

Pagrušu dannu u ellu, kaqqadašu ina kutīm eššu ukattal.

Прекрасным стало его тело,Новой повязкой главу повязал он.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

Тренировка с арбалетами прошла успешно. В этот раз Горгон не только показывал чудеса в стрельбе, но и начал обучение тому языку жестов и мнемонических свёрток, которые он использовал для общения со всевидящей нейросетью.

Горгон усмехнулся, скрестил руки на груди и оглядел Марка с Оскаром.

— Ну что, бойцы, пора вам научиться говорить, не открывая рта. Мы не просто будем учить язык жестов — мы сформируем зачаток вашего нового речевого аппарата. Запомните и повторяйте, пока не сможете показывать это даже во сне или под угрозой немедленной смерти.

Он поднял руку, чуть согнув пальцы, сформировав жест, напоминающий когтистую лапу.

— Опасность сверху. Если не хотите, чтобы вам в голову упал кусок бетона или какой-нибудь голодный мутант, вертите головой по всем измерениям.

Развёл обе руки в стороны ладонями вниз, затем сделал резкий рубящий жест в центр.

— Разойтись. Если кто-то кинет гранату или нас заметят, мы по-прежнему должны общаться не громче воздуха.

Поднял кулак на уровень груди и удержал его в воздухе.

— Сбор. Когда потеряли строй, нужно перегруппироваться. Запомните этот знак.

Разжал ладонь, вытянул её вперёд, затем согнул пальцы к себе.

— Следуйте за мной. Если кто-то стоит и думает, что это обсуждается, пусть сразу копает себе яму.

Кулак прижат к губам, затем медленный жест вниз.

— Полная тишина. Не вздох, не шаг.

Горгон хмыкнул, переводя взгляд на повторяющих за ним учеников, и, чуть подавшись вперёд, добавил:

— А теперь переходим к самому интересному.

Он наклонил кисть вниз, и его рука изобразила волну.

— Ползун.

Затем вытянул руку вперёд и два сложенных пальца быстро «зашагали» по другой ладони.

— Медляк.

Эти же пальцы изобразили бег вприпрыжку.

— Бегун, спидер.

Резкое движение, будто выдёргивает что-то из кармана.

— Лотерейщик. Никогда не знаешь, будет ли внутри горошина.

Глухой удар кулаком по ладони.

— Топтун. Цокающая походка из-за нового сустава и ещё не сформированных жировых подушек на лапах.

Два пальца резко сжимаются, словно челюсти.

— Кусач. Жест говорит сам за себя.

Ладонь прорезает воздух резким, рубящим движением.

— Рубер.

Наконец, Горгон сомкнул обе ладони в замок.

— Элитник. Символ эволюционной завершённости мутанта.

Он оглядел Марка и Оскара.

— А теперь повторяйте. Когда мы окажемся в настоящем бою, времени на игру в бирюльки не будет.

Часы отработок прошли незаметно для Оскара, которому бессловесное общение было в новинку, но Марк владел базовым невербальным лексиконом и потому быстро подстроившись под знакомые распальцовки, мысленно уже представлял, какие вопросы задаст бородачу касательно возможностей искусственного интеллекта.

Когда Горгон увидел, что удовлетворён качеством восприятия новых знаний своими подопечными, то произнёс речь, которую Марк так долго ждал:

— Теперь, думаю, стоит поведать вам об устройстве, которое в умелых руках способно неимоверно увеличить шансы выжить в самой безнадёжной ситуации.

На этих словах старожил поставил на стол противоударный кейс, приложил палец к сенсору и тот отворился с приятным перещёлкиванием многозапорного механизма. Открыв крышку, люди увидели, что внутри, словно золотые слитки, плотно прижимались друг к другу многочисленные параллелепипедальные коробочки цвета раннего чертополоха.

Старожил достал одну, любовно провёл по крышке футляра, словно медля, раздумывая, действительно ли готов передать его содержимое своим товарищам. Затем, прервав процесс праздного любования, без лишних слов щёлкнул замком и открыл кейс. Внутри, на чёрной подложке из антистатического микроволокна, покоилась едва различимая овальная наклейка, соединённая с линзой тонким проводом, напоминающим полупрозрачный волосок паутины. Выглядел столь охраняемый объект обманчиво просто, и Марк уже догадывался, что это сегодняшний вечер в очередной раз пошатнёт границы его мировоззрения.

— Это высокотехнологичный протез для слепоглухонемых, — тихо произнёс Горгон, медленно проводя пальцем вдоль крошечной наклейки. — Даже среди путеводов подобные устройства получают только те, кто доказал свои достоинство и надёжность.

Он взял тонкую палочку для установки линз — инструмент с антистатическим кремниевым покрытием, специально разработанный для минимизации электростатических разрядов, способных оставить отпечатки или микроскопические загрязнения на компонентной базе. Указав на пластинку, имитирующую естественный тон человеческой кожи и имеющую толщину не более двух миллиметров, он продолжил:

— Это сердце и мозг системы, интегрирующей массив микроэлектроники, изготовленной с применением метода ионно-лучевой обработки, и, чтобы вы осознали всю сложность устройства, давайте быстро пройдёмся по его структурным элементам, выделяя каждую деталь.

Проведя пальцем к крошечной секции наклейки у её края, он объяснил:

— Аккумулятор — основа всей конструкции. Он не только питается от беспроводных систем индуктивной зарядки, но и задействует технологию термоэлектрического преобразования, основанную на эффекте Зеебека. Эта технология генерирует энергию за счёт разницы температур между кожей пользователя и окружающим воздухом, действуя в режиме непрерывной самоподдержки. Пока ты жив — он будет работать. Энергетического запаса хватает на непрерывную работу в течение недели.

Слегка повернув наклейку под направленным светом, он продемонстрировал едва различимый микросхемный узор.

— Ультратонкий нейроморфный процессор, созданный на базе графеновых пленок, интегрирован в эту систему и оснащён портативной версией алгоритмической архитектуры Эйки. Эта архитектура, оптимизированная для параллельной обработки сигналов и адаптивных вычислений, подходит как для решения повседневных полевых задач, так и для динамической обработки комплексных головоломных ситуаций в реальном времени. Его микросхемы, спроектированные с применением метода экстремальной ультрафиолетовой литографии, обеспечивают быстродействие и минимальное энергопотребление.

Он затем подвёл палочку к краю наклейки, к небольшому выступу над гладкой поверхностью, демонстрируя ещё один технологический нюанс.

— Передача звука осуществляется посредством пьезокерамического резонатора. Созданный из высокочистого титанат-циркония с микроделениями, он создаёт направленную вибрацию, которая, благодаря фокусирующей геометрии и адаптивной фазовой коррекции, передаётся непосредственно на внутреннее ухо через нижний отдел височной кости. Даже если уши заложены или повреждены в результате воздействия ударных волн или взрывов, данная система способна передавать аудиосигнал с сохранением качества и частотного диапазона, адаптируясь к особенностям физиологической резонансной структуры уха.

Эйка всегда найдёт способ достучаться до мозга, и даже разрыв барабанных перепонок не станет этому преградой. В этом случае она сумеет направить сигнал от микрофона, расположенного на этой же плате, прямо на ушную улитку, минуя молоточек, наковальню и прочие элементы слуховой системы. Звук будет стелиться прямиком на кортиев орган, — клеточный микроворс, который преобразует звуковые сигналы в нервные импульсы, поступающие в головной мозг.

Каждое из этих технологических достижений, совмещённых в одном компактном протезе, является кульминацией последних разработок в области нанотехнологий, молекулярной инженерии и биомеханики, что делает это устройство поистине революционным инструментом для рейдеров, главной стратегией выживания которых является развитая сенсорика.

Горгон провёл палочкой вдоль соединительного кабеля.

— Это необычный провод: многослойная нить диаметром всего пятьдесят нанометров, тоньше, чем большинство известных вирусов. Внутри неё — графеновые наноканаты, покрытые оксидом индия-олова, что обеспечивает идеальную проводимость даже при экстремальных условиях. Прочность этой структуры, превышающая показатели высококачественной стали в десять раз, позволяет ей изгибаться на углы до ста восьмидесяти градусов без деформаций и потери функциональности.

Теперь Горгон направил палочку на линзу — антибликовый, чуть выпуклый прозрачный диск, ничего необычного, но глаза бородача при виде линзы тут же заблестели каким-то маниакально-радостным отливом. Такие глаза Марк замечал у него каждый раз, когда Горгон поражался чьей-то хитростью или подобострастно благоговел перед произведением какого-то мощного разума. Так, он, к примеру, говорил об архитекторах «Глухаря» или о своём крестном.

— Ценность технологии, которая вам сейчас открывается, лично я бы приравнял к открытию нового дара, поэтому я постараюсь донести до вас всю значимость этого устройства.

Оскар на этих словах демонстративно зевнул и бросил многозначительный взгляд на Марка, давая понять, что заметил, как их старика снова понесло на бескрайнее плавание по устройству систем и миров. В ответ ему мужчина улыбнулся и подмигнул, призывая отнестись к этому с пониманием. Марк знал, что Оскару тоже были интересны все эти тайны и загадки, но ему нравилось узнавать не подробности, а суть, не методы, лежащие в основе технологии, а то, как работать с этой технологией. И Горгон, будучи, без сомнения, талантливым рассказчиком и опытным ментором, умел рассказать всё, что необходимо было знать, но порой действительно уходил в такие дебри переплетения узкоспециализированных технологий, собственных ощущений и философского смысла этого всего, что мог ошеломить неподготовленного слушателя обилием информации и настроений. Марку же, напротив, был близок этот подход, но никогда раньше он не встречал тех людей, кто мог превзойти его не только в глубине проработки всевозможных законов, принципов, статистик, материалов и экспериментов, но и в любопытстве к окружающей жизни. Если бы личность Горгона вдруг проявила себя в материальном мире, её точно получилось бы растянуть на полконтинента.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, старожил ещё раз глянул на линзу и, понизив голос, стал говорить, будто сообщая древнюю тайну:

— Эта линза создана с использованием самых передовых методов, основанных на точном управлении мельчайшими частицами материи. В её основе заложен синтетический сапфировый кристалл, отполированный посредством молекулярного шлифования, что дарует ей необыкновенную прозрачность и несравненную прочность, подобную чистейшему алмазу. Сверхпрозрачный оптический элемент, выполненный из специального фтористого стекла, интегрирован в конструкцию с помощью изысканной лазерной гравировки, создающей совершенную оптическую систему.

Уникальность этой линзы заключается в её способности подстраиваться под индивидуальные особенности слепого пятна каждого пользователя. Тончайшие активные элементы — микрокамера, датчики и светодиодный дисплей — размещены таким образом, чтобы находиться непосредственно в слепом пятне человеческого глаза.

Бесполезное слепое пятно человеческого глаза, наконец, обрело своё предназначение, станов мост из эволюционного несовершенства к необъятными просторам знаний, даруя своему обладателю возможность видеть невидимое.

На внутренней поверхности линзы расположен дисплей, изготовленный с применением тончайших светоизлучающих слоев, разработанных специально для работы в зоне, не тревожащей естественное зрение. Микрокристаллические проводящие элементы, едва различимые невооружённым взглядом, служат надежной основой, а искусственно созданные световые точки, равномерно распределенные в полимерном матриксе на основе прочного синтетического волокна, создают ясное и четкое изображение. Этот дисплей сконструирован так, чтобы его световые эмиссии находились за пределами воспринимаемого человеческим глазом спектра и активировались в узком инфракрасном диапазоне, который, однако, преобразуется в понятный информационный сигнал для мозгового центра. Таким образом, когда ты смотришь вперёд, вся картина мира остаётся нетронутой, а дисплей возникает лишь как тонкий, почти незаметный оверлей.

Соединение всех этих материалов было выполнено с использованием самых точных методов молекулярной полимеризации, лазерной сварки микроэлементов и ультразвуковой адгезии, и чёрт знает чего ещё. Создатели этой диковинки явно имели неограниченные амбиции и неограниченное финансирование.

— Встроенная микрокамера анализирует окружение в нескольких спектрах: оптический, инфракрасный, тепловой. Позволяет видеть в темноте, выслеживать по следам, увеличивать изображение, распознавать лица и всё то, на что способна наша славная Эйка.

Горгон убрал палочку и закрыл футляр.

— Обычные рейдеры не могут найти или получить это. Но я живой только потому, что вы были рядом. Без решения консилиума я не могу принять вас в Гильдию путеводов, но могу наградить знаком почёта для тех, кого Гильдия считает другом.

Он взял два кейса и вручил их ошарашенным Марку и Оскару.

— С этого дня вы друзья путеводов. А это значит, что, если когда-нибудь пересечётесь с нашими, вас не оставят в беде. Главное — не теряйте этот дар. Второго шанса не будет.

Марк смотрел на старого мудреца, чувствуя в груди щемящую благодарность. Горгон не просто решил помочь им, дав пару высокотехнологичных устройств, но выразил официальное доверие, тем самым подарив место в хаотическом и непонятном водовороте Стикса.

Оскар же, вздрогнув, словно только проснулся, тоже взял футляр из рук старшего товарища и произнёс:

— Да уж, дядя, быстро ты нынче уложился. А мне так ещё хотелось послушать про эти наноканаты, какой там у них вид плетения, кто их переплетал и сколько времени у него это заняло... Ну, видимо, мы торопимся, раз прошлись только по верхам...

Секунду стояла тишина, но потом все лишь дружно расхохотались.

— Не переживай, внучок, — также сейчас опробуешь мой подарок в деле и уж тогда поймёшь, почему я так его вам расписал. Сам же понимаешь, дети не ценят смартфон, если не могут понять масштаб ландшафта человеческих гениев, задействованных при его создании. Процессор любого смартфона из ваших миров мощнее первых компьютеров, отправивших людей в космос, в тысячи раз. Аналогичная разница между процессором протеза и смартфона. И пожалуй, ещё больше пропасть между процессором Глухаря и процессором портативного устройства.

При этих словах Марк выругался, а Оскар снова демонстративно зевнул и произнёс:

— Ты лучше скажи, как их нам надевать. Так лепить или нужно чем-то обработать?

— Пройдём в медотсек. Надо обезжирить кожу и провести ещё пару манипуляций, чтобы наверняка закрепить его.

В медицинском блоке всё было по-старому. Те же огромные кровати, тот же кварцевый цвет, тот же набор всяческих приборов.

— Оскар, ложись на кушетку, — произнёс бородач, надевая резиновые перчатки.

— Резать будешь? — хорохорясь бросил Оскар.

— Резать тут нечего. Если встроить имплант в человеческие ткани, тело начнёт отторгать его, пока не вытолкнет на поверхность. Иммунитет и метаболизм крепко дружат в теле иммунных и, поверьте, меньше всего не любят, когда им мешают посторонние вещи.

— Тогда зачем мы здесь?

— Ради нанесения маскировки, — ответил ему Марк, смотревший на правое ухо Горгона. Он точно знал, что Бородач постоянно носил на себе этот протез, но даже сейчас не мог его разглядеть.

— Всё верно, — подтвердил его догадку старожил и достал с одной из полок банку с каким-то лаком.

— Ого, ты не только подстричь, но и ногти мне решил накрасить, — бросил Оскар, но Горгон, не обратив на это внимания, продемонстрировал флакон с матовой жидкостью.

— Наклейка изначально имитирует цвет человеческой кожи, но в Стиксе, как возможно, ты, Марк, успел заметить — всегда солнечно. Снег, как и ветер тут — редкий гость. Климат и погода зависят от прибывающих кластеров. Ветра, давления, температуры, нестабильные уровни моря — всё это приводит к нестандартным условиям, но в среднем по больнице температура держится в районе двадцати градусов. Говорю так, потому что знаю об отдельных кластерах, подгружающихся из миров, где наступил ледниковый период. Их Земля покрыта парой-тройкой километров многовековой ледяной толщи, и вся она, конечно, рассыпается и тает, не имеющая опору с окрестных лесных кластеров. Там, сами понимаете, всегда своя атмосфера. Этот огромный кусок льда чётко занимает всю границу кластера и стабильно грузится, понижая окрестную температуру. Я предполагаю, что где-то могут быть кластерные конгломерации льдов гигантского размера, но информации об этом в Гильдии Путеводов нет.

— И к чему ты всё это ведёшь? — удобно устроившись на своей кровати, спросил Оскар.

— У большинства иммунных держится загар. Кожа, конечно, сходит быстро, но также быстро осмугливается. Поэтому надо чуть подкрасить наклейку и нить. Этот состав биосовместимый. Кожа тоже орган и способна применять свои методы борьбы с мешающими ей дышать объектами, поэтому наклейка, как и линза — биосовместимые, до определённой минимальной границы пропускают воздух.

— Ну тогда за дело! — крикнул Оскар и широко открыл глаза, готовясь к установке модификации.

Марк всё время наблюдал за процессом. Присмотревшись, он с удивлением осознал, что Горгон стал чуть выше. Его ногидействительно росли, и хотя далеко не так быстро, как этого хотелось, но определённо быстрее того, на что была способна регенерация самого здорового человеческого тела оставленной Земли.

— Марк, поможешь с обработкой, надо обезжирить всё лицо и нанести фолликулопаузный состав на место за ухом, и вдоль височной линии, где будет проходить нанопровод. Проводу маскировка не нужна, однако этим составом мы надёжно закрепим его на месте.

— Холодно, — произнёс Оскар, когда Марк нанёс мазь для остановки роста волос.

— А не будет реакции на неё? — поинтересовался мужчина. — Аллергия или что-то подобное возникает у каждого индивидуально. Тем более, раз у иммунных отрастают ноги и не остаётся шрамов, то волосы должны аналогично сопротивляться любым попыткам повлиять на них.

— Верно, любое повреждение волосяных фолликулов приведёт к их восстановлению, и, как ростки деревьев находят путь через асфальт, так и волосы иммунных, как бы их ни изничтожали, всегда вырастают вновь. Поэтому мы лишь замедлим сам процесс формирования волоса, но не нарушим его, чтобы не вызвать реакции иммунитета.

— С этой регенерацией обзаводишься неожиданными трудностями, — завершил Марк.

— Но сколько бы их ни было — всё это пыль пред драгоценным сиянием вечной жизни, — заметил Горгон.

— Отсутствием клеточного старения на пару дней, пока не будешь сожран толпой мутантов, — поправил его Оскар, пародируя голос бородача.

— Тут уж как повезёт и как распорядишься везением, — парировал старожил, и на этих словах закрепил «мозг и сердце системы» за правым ухом юноши.

— Теперь — линза, не дергайся, — произнёс Горгон, держа в руке палочку с укреплённым на ней маленькой прозрачной полусферой.

— Готово, теперь подожди минуту, подвигай глазами, височными мышцами и, если умеешь, ушами, всё должно сесть как надо, но пока есть время подкорректировать, — дополнил свои слова старожил.

Оскар последовал совету в привычной манере и стал кривляться на все лады, бешено вращая глазами, стараясь ощутить, не мешает ли ему протез.

— О, я уже и не чувствую его. Словно нет ни линзы, ни наклейки, — обрадованно произнёс юноша.

— Вот и славно, позови Эйку, калибровку она проведёт тебе индивидуально, а мы будем ставить протез Марку.

Оставив Оскара и перейдя в секцию, которую Марк занимал, пока валялся без сознания, Горгон провёл аналогичные процедуры. В отличие от абсолютно лысого Оскара, Марку пришлось побрить место предполагаемого крепления, так что он выглядел, словно пациент перед черепно-мозговой операцией.

Глядя на занятого бородача, Марк спросил то, что его так интересовало:

— Откуда эти технологии? Их делают здесь? Каков вообще уровень технологического развития в этом мире?

Горгон, довольный вопросом, спросил Марка в ответ:

— Как ты думаешь, почему мы вообще ошиваемся в этом подземном лабиринте? Не проще ли было бы убраться подальше от Приграничья в срединные земли, где преобладают лесные, луговые и полевые кластеры, а заражённые реже, малочисленней и слабее?

Озадаченный вопросом, Марк чуть помедлил и произнёс:

— Ты сам говорил, что вы зарабатываете проводом отрядов рейдеров туда, куда им нужно добраться, а остальное занимают индивидуальные заказы.

— Именно так, но что это за заказы и что можно найти на просторах мегаполисов разных миров, чего нельзя найти в городских кластерах срединных земель?

Осознав, к чему клонит Горгон, Марк выразил неуверенное предположение:

— Технологии?

— Так точно. Обычные рейдеры вроде нас выживают не только за счёт даров, но и благодаря использованию редкой техники и оружия, которые мы находим на кластерах. Конечно, в осколках городов срединных земель можно отыскать боеприпасы, продовольствие и полезные ресурсы, как и в мегаполисных дебрях Приграничья, но вот того, что является воистину ценной локацией и чего днём с огнём не сыщешь на просторах срединных земель и встречается преимущественно здесь и во множестве в Пекле — это сверхсекретные исследовательские базы, занимающиеся передовыми научными разработками, скрытые глубоко под мегаполисами.

Марк удивлённо поднял бровь и в этот момент ощутил на коже холод, о котором говорил Оскар.

— А я думал, что секретные базы обычно располагаются в лесах.

— Некоторые действительно расположены там, но большая часть всех исследовательских комплексов, в том числе и частных, расположены в больших городах, на самом видном месте. Принцип «прячь тайну там, где все её видят», работает и в этом случае.

— И что, много их на ближайшие десятки километров?

— Ты даже не представляешь, как! Не все, конечно, нам подходят, но в особо крупных учреждениях можно найти эксклюзивные устройства, создаваемые вливанием миллиардов. То устройство, которое ты будешь носить на себе, прилетает всего в трех экземплярах и хранится в сейфе гигантской частной лаборатории под кластером из Токио. Материалы, из которых состоит и линза, и наклейка, известны почти во всех мирах двадцать первого века. Эти прототипы оказались слишком дорогими и слишком часто получались бракованными, из-за чего их создатели не смогли продвинуть их в массовое производство. Однако эта сверхсекретная лаборатория грузится каждые пять недель, и наши ребята стараются её подчищать. Вот и накопился целый чемодан таких штуковин. Нейросеть под неё адаптировать было несложно, и, таким образом, мы получаем постоянный доступ к очень полезной и удобной технологии, уникальность и сложность которой помешала ей увидеть свет своего мира, но дала возможность наслаждаться светом Стикса.

— А так как вы постоянно тусуетесь в этих подземельях, то обладаете почти полным доступом к самым передовым технологиям! — закончил мысль старожила Марк.

— Передовым по меркам обычных рейдеров, Марк, но не по меркам Стикса. «Глухарь», «Эйка», протез и всё, что ты ещё увидишь и узнаешь от меня — пыль по сравнению с уровнем технологий, доступных тем, кто сами способны прокладывать порталы в Стикс из своих миров. Технологии рядовых внешников могут соответствовать или немного превосходить те, которыми обладает Гильдия путеводов, но вот технологии тех, кто приходит в этот мир из гораздо более развитых миров, не стоит даже сравнивать с уровнем лучшей техники оставленной Земли. Во всей Гильдии нет не то что технологий нолдов, но даже понимания по каким принципам они могут работать. Сам я за тридцать лет лишь слышал о них и ни разу не встречал, но очень хочу когда-нибудь провести беседу с парой нолдов, если, конечно, они будут настроены дружелюбно. Однако, если нолды решили рассказать тебе свои секреты, ты либо уже мёртв и видишь предсмертный бред, либо умрёшь через пару минут.

В этот момент Горгон установил линзу, и перед взором Марка возник интерфейс, а в голове прозвучал приятный женский голос:

— Доконаешь ведь старика! Теперь у тебя есть я! Добро пожаловать в игру!

Глава 27

Ninsun ana bītīša ereba, šīrīša ina mūlī libnīša uṣṣā, lubūšša ša pagriša ilbaš.

Вступила Нинсун в свои покои,Умыла тело мыльным корнем,Облачилась в одеяния, достойные тела.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица III

Голос Эйки, раздавшийся изнутри сознания смутил и обрадовал Марка. Ощущение звука во внутреннем ухе было сродни телепатии, наводя на мысль о чтении нейросетью сознания, хотя это было не так. Но обрадовал тем, что теперь у него будет возможность узнать всё, что он захочет в любой момент времени.

— Рад, что всё работает, — сказал Горгон, поднимая палец вверх.

— Откуда ты знаешь, что всё работает? Никаких датчиков на линзе и наклейке я не заметил.

— У меня повышенный уровень доступа. Пока мы в пределах бункера, я имею полный доступ к вашим нейросетям. Не переживай, я не злоупотребляю этим. Заранее настроил всё таким образом, чтобы Эйка не доводила до меня всё подряд, но таковы протоколы безопасности. Я могу запретить Эйке доводить мне информацию о вашем взаимодействии с нейросетью, но не отобрать у себя право вернуть всё назад. По масштабности предупредительных мер всегда можно понять масштаб трагедий и страданий, испытанных участниками организации, установившей эти меры. Не знаю, как долго существует Гильдия в её текущем виде, но рейдеры уже бороздили подземелья Приграничья, когда я впервые добрался до этих земель.

Марку было интересно узнать больше о пути своего старого приятеля, но он решил задать другой вопрос:

— Ты говорил, что обычные рейдеры не имеют доступа к подобной технологии, но разве они не пытаются узнать о том, что за тайны хранит Гильдия путеводов? Что, если кто-то предаст вас и знания о местонахождении всех секретных баз и прочих полезных мест утекут в чужие руки?

— Об этом можешь не беспокоиться. Думаю, если ты вспомнишь ваш первый разговор с Эйкой, то поймёшь, почему знания, как правило, не уходят дальше своих.

Марк не сразу понял, о чём говорит старожил, но тут же его сознания затопила паника.

— Не переживай, Марк, всё в порядке, тебе нечего опасаться — послышался в голове заботливый голос нейросети.

Посмотрев на Горгона пристальным взглядом, Марк спросил:

— Великий знак чести налагает великие ограничения на распространение данных? — и не дожидаясь, задал прямой вопрос. — У меня на виске не просто мощный процессор, но ещё и маленькая бомба?

Бородач, нисколько не смутившись, поднял плечи и развёл руками в примирительном жесте:

— Как я уже говорил, любой протокол безопасности написан кровью. Насколько я тебя знаю, ты и сам понимаешь, что подобные ограничения необходимы для сохранения любой тайны, и так уж вышло, что вы с Оскаром знаете много из того, что не должно попасть в чужие руки. Десятки сект, орденов и тайных обществ, каждый со своими фанатиками, жаждущими вырвать правду любым способом. Лазутчики из враждебных группировок, охотники за головами, которым всё равно, кого ловить, лишь бы за это заплатили. Прибавь к этому заражённых всех мастей — от ползунов до элитников, — Горгон сплюнул на этих словах и продолжил, — перезагрузки, старые автономные системы, до сих пор исполняющие приказы давно сгинувших хозяев, — и прочие прелести Стикса… Гильдия постоянно находится в состоянии боевой готовности и ежесекундно адаптируется к новым угрозам. Протокол безопасности в вашей ситуации был именно таким, потому что кому-то пришлось заплатить за это жизнью, а не из-за какой-то мелочи вроде моей личной паранойи.

Марк находился в плохо скрываемом бешенстве. Его раздирало между злостью на недосказанность Горгона и пониманием резонности всех действий старожила. Постояв так минут пять, взвешивая все за и против, Марк пришёл к выводу, что в текущих условиях иного пути действительно не было. Нейросеть не только была нужна, чтобы увеличить шансы на выживание его и Оскара, но и шансы на выживание членов Гильдии, информацию о тайнах которой они получили. Однако причин для предательства создателей бункера, спасшего ему жизнь, у мужчины не было. В конце концов, он был военным и понимал, какова цена утечки данных и насколько важно защищать тайны любой ценой. В завершение своих размышлений он даже отдал дань уважения руководителям Гильдии, поняв, насколько продуманным решением было совместить устройство, расширяющее возможности человека, дарящего доступ к огромной библиотеке знаний и гарант безопасности для организации, оказавшей своему участнику повышенное доверие.

— Я принимаю правила этой игры, — ничуть не колеблясь заявил Марк, — понимаю, что иначе было никак, и принимаю всю ответственность, — заявляю, что осознаю разумность принятых мер и что я не намерен, как-либо вредить Гильдии и раскрывать её секреты, будь то полунамёки или нестандартные способы, способные оказать Гильдии прямой или косвенный вред.

— Клятва принята, — сказал ему Горгон и поспешил успокоить его:

— Но для тех, кто хочет избавиться от руки большого брата, имеется специальная процедура.

— Какая? — оживился не ожидавший какой-либо альтернативы Марк.

— Эти протезы не раздаются всем подряд. Бо́льшая часть участников Гильдии — это рядовые члены: путеводы, ведущие группы только в пределах ближнего Приграничья, их помощники, обслуживающий персонал, технические работники или просто наёмники, выполняющие узкоспециализированные задачи. Они не имеют доступа к лимитированной технике, и уж тем более к технологиям такого уровня. Подобное оборудование выдаётся исключительно доверенным лицам, доказавшим свою лояльность, надёжность и необходимость в столь ценном снаряжении.

На моей памяти не было случая, чтобы кто-то отказался от этого подарка — да и сложно назвать это просто подарком. Такие вещи меняют жизнь. Но на случай отказа у нас предусмотрен запасной вариант — процедура точечного стирания памяти. Всё приобретённое тобой останется: знания, навыки, умения, способность ориентироваться в Стиксе. Однако критически важная информация — маршруты, подробности обстановки, внутренние данные Гильдии, карты, сведения о взаимодействии с объектами, которые могут представлять ценность для посторонних, — будет либо стёрта, либо модифицирована.

Для этого предусмотрена пломба — психологический предохранитель, исключающий попытки восстановления утерянного. Воспоминания будут переконструированы так, чтобы ты осознавал причины, по которым принял решение стереть часть данных, и не пытался вернуть их. Всё будет выглядеть логично и естественно. Ты сам будешь уверен, что так и должно быть.

В Стиксе немного умельцев, способных провернуть такую операцию, но выходы на проверенных специалистов у нас есть. Так что не переживай. Ты человек вольный, и если сочтёшь, что этот путь не для тебя — тебе дадут возможность уйти, и обо мне и большей части наших разговоров ты тоже не забудешь, это не кастрация, а тушировка.

То, что я поставил вас с Оскаром в это положение, — моя личная ответственность. Если мы выберемся живыми и доберёмся до центрального офиса Гильдии, то разберёмся со всем. Ты получишь возможность принять осознанное решение — и тогда уже не будет места недосказанностям. Даже если я погибну, на протезе и «Глухаре» будут все данные, чтобы ты и Оскар не остались без награды и места в Гильдии.

— Что ж, мне остаётся только удивляться тому, как у вас тут всё устроено, узнавать больше о том, что можно ожидать и стремиться закрыть пробелы в знаниях, — ответил чуть успокоившийся Марк.

— Вот и отлично! Эйка теперь всегда с тобой и расскажет всё, что нужно знать обо всех важных вещах. Пока ты разбираешься с интерфейсом, я схожу и принесу кое-что ещё.

На этих словах Горгон ушёл из комнаты, а Марк остался один. Но тут же одёрнул себя. Теперь он даже наедине с собой не находился в одиночестве.

В поле зрения Марка начали проявляться тонкие контуры — почти незаметные отголоски света на периферии сознания. Они не мешали, не перекрывали естественный обзор, мягко интегрируясь в восприятие, словно всегда там находились.

— Первичная калибровка завершена, — задорный голос Эйки прозвучал прямо в голове, будто собственная мысль, только чуть более чёткая. — Начинаю вывод интерфейса.

В правом верхнем углу всплыло первое окно: минималистичная шкала состояния — значок, обозначающий уровень кислорода в крови, ниже — частота сердечного ритма, температура тела. Всё логично, сдержанно, без лишнего визуального шума. Окна не рябили, не отвлекали внимания — лишь находились в ожидании, готовые раскрыться полностью по запросу.

Следом за ними в левом углу возникли иконки сенсорных режимов. Они были едва различимы в стандартном отображении, но стоило Марку сосредоточиться, как одна из них слегка подсветилась: «Оптический спектр» — базовый режим, идентичный естественному зрению. Ниже замерцали «Инфракрасный» и «Тепловизор» и несколько серых заблокированных иконок.

— Все интерфейсные элементы подстраиваются под бинокулярное зрение, — пояснила Эйка. — Ты видишь их только одним глазом, но воспринимаешь так, словно они проецируются в центр твоего поля зрения. Восприятие остаётся естественным.

Действительно, линза не создавала эффекта «двойного зрения», как это случается с монокулярными устройствами. Левый глаз, не оснащённый техникой, не чувствовал диссонанса — его картинка не конфликтовала с выводимой информацией. Дисплей буквально встраивался в реальность, становясь её частью, а не накладывался поверх, как посторонний слой.

Марк моргнул, и Эйка тут же продолжила:

— Глубина резкости скорректирована. Дисплей всегда находится в фокусном расстоянии твоего взгляда. Независимо от того, куда ты посмотришь, данные не будут «прыгать» или сбивать ориентацию, также я всегда понимаю, куда ты обратил взор и на чём фокусируешь зрение, благодаря чему тебе не нужно будет давать мне вербальные подсказки.

В правом нижнем углу появилось ещё одно окно — «Тактическая карта». Пока оно оставалось пустым, но уже через секунду в нём проявились слабые очертания окружения — контуры стен, напольных конструкций, ориентиры и дополнительные данные.

— Карта строится на основе данных микрокамеры, анализа окружающего пространства и прочих источников данных. Адаптируется по мере передвижения. Радуйся! У тебя самая свежая загрузка!

Последним открылось информационное окно, всплывающее только при наведении взгляда на объект, заслуживший пристальное внимание.

— Адаптивная система наведения активирована. Теперь ты можешь видеть в темноте, отслеживать следы, идентифицировать объекты, людей и иных живых существ. Доступ к расширенному функционалу будет предоставлен позже.

Марк глубоко вдохнул, проводя рукой по лицу, словно проверяя, действительно ли линза там.

— Раньше ты мог видеть лишь макушки деревьев – теперь ты зришь в корень всего сущего. — пафосно заключила Эйка, и интерфейс окончательно стабилизировался, слившись с реальностью.

— Каковы твои возможности внутри бункера и какими они станут, когда мы покинем его? — спросил Марк, скользнув взглядом по иконке с символическим изображением человека, мягко переливающейся в поле зрения.

— О-о-о, как приятно, что ты интересуешься моими способностями! — голос Эйки прозвучал с хорошо различимой радостной улыбкой. Она кокетливо растягивала слова, будто ей только что сделали комплимент. — Здесь, в уютных стенах бункера, я свободна, как ветер! Да что там ветер – почти как воплощённый демон Лапласа! Сотни анализаторов и камер, мгновенный обмен данными между всеми совместимыми устройствами, доступ к центральному узлу, управление оборудованием, картографирование в режиме реального времени. Одним словом…

Она выдержала театральную паузу, понизив голос до заговорщического шёпота:

— …я вездесуща! Безумная степень когнитивной свободы, правда?

Марк скептически хмыкнул.

— Но как только мы выйдем наружу… — продолжила она, вздохнув, словно она расстаётся комфортом. — Я становлюсь призраком. Бледным подобием само́й себя. Никаких соединений, никакого обмена данными. Всё уходит в автономный режим, никаких радиосигнатур, никакой активности, которую могли бы засечь. Ты, микрофон и картинка с камеры: вот и всё, что остаётся.

Окна интерфейса слегка померкли, сопровождая слова.

— Всё так плохо? — уточнил Марк.

— О, ещё как! — хихикнула Эйка. — В Стиксе «фонить» означает умереть раньше срока. Кто угодно может засечь активные передачи данных: автономные дроны-охотники, заражённые с дарами в электросенсорику, да даже обычные сканеры и радиостанции. А нам это надо?

— А как ты скрываешь излучение?

Послышался щелчок пальцами — и в интерфейсе всплыло новое окно, описывающее технологию маскировки, после чего Эйка с азартом начала перечислять:

— Во-первых, полное подавление радиопередачи. Процессор уходит в «спящий режим», не излучая даже побочные гармоники. Во-вторых, адаптивное демпфирование электромагнитного фона. Все цепи в наклейке уходят в низкопотребляемый режим, снижая излучение до уровня естественного фона тела.

В-третьих, активное поглощение инфракрасного излучения. Умные решётки перераспределяют тепловую сигнатуру так, чтобы она не выделялась на общем фоне. Смысл этих действий в том, чтобы протез оставался всесторонне не засекаемым.

Она сделала короткую паузу, а затем весело добавила:

— А если вдруг найдётся умник, который попытается сканировать тебя в ультрафиолете или с помощью лазерной интерферометрии — его ждёт сюрприз! Поверхность протеза использует голографическое рассеивание, из-за чего он выглядит как обычная кожа. Так что да, я тоже своего рода хамелеон!

Марк покачал головой, скрывая ухмылку.

– Я вижу иконку с человечком. Ты, случайно, не забыла упомянуть, что собираешь биометрию?

— Хорошо, когда партнёр умеет играть с маловероятными предположениями — радостно произнесла Эйка. — Именно поэтому нам с тобой будет весело — ты быстро схватываешь!

Марк вдруг как-то грустно усмехнулся. Было трудно понимать, что этот эмоциональный, насыщенный жизнью женский голос одного из самых интересных собеседников, которого н встречал, не принадлежит человеческой личности.

— Мои возможности в форме наклейки с линзой крайне малы, но пульс, давление, температуру и прочие радости жизни я, конечно, вижу. Днк-фильтр или токсикоанализатор, к великому сожалению, в портативной версии отсутствуют, но на «Глухаре» у меня, слава Стиксу, есть всё и даже больше. Ну и часть биометрии я могу получать опосредованно через анализ ситуации.

— Но всё же, связь с другими носителями остаётся возможной?

— Только внутри бункера и в определённых комнатах в резиденциях Гильдии. И только если вы будете достаточно близко, чтобы я смогла «пожать руку» их системам. Протокол передачи данных использует принцип лазерной передачи через отражённые каналы, так что перехватить сигнал практически невозможно. Если, конечно, кто-то не влезет к тебе в голову… но это уже другая история.

– А вне стен?

— Я могу работать как рация, но протокол безопасности ограничивает меня в свободном применении. Слишком велик риск обнаружения. Только при определённых условиях я могу позволить вам общаться вслух, и они будут оцениваться мной индивидуально.

Марк хотел было задать пару важных вопросов о протоколах безопасности, но неожиданно для себя спросил совершенно другое:

— А нравиться иммунным тоже является одной из твоих задач?

Эйка хихикнула, но тут же нашлась с ответом:

— Чтобы тебе стало понятней каким образом строить предположения относительно моей работы, скажу, что моя ролевая модель – достижение статистики. Коэффициент выживаемости и психической устойчивости при использовании моей текущей сборки просто-напросто был выше, чем когда использовались альтернативы.

— И что у тебя за ролевая модель? Сестра и мама в одном флаконе?

– Ха-ха, уже теплее, но всё же, правда — намного шире. Я удерживаюсь в тонком люфте между всеми известными ситуативно-полезными шаблонами поведения. Поэтому каждый из рейдеров способен узнать во мне отголоски всех тех, кто был ему когда-либо дорог и не безразличен.

— А с другими рейдерами ты общаешься таким же голосом и тоном?

— Почти. Я подстраиваюсь под напарников в определённых пределах, но гибкость моего личностного конструкта не бесконечна. Это, с одной стороны, помогает обеспечить более крепкое взаимодействие, а с другой — не забывать, что моя помощь — привилегия и большая ответственность.

— А какие варианты были до тебя?

— В определённом смысле я и была всеми своими предыдущими версиями, да и сейчас постоянно совершенствуюсь, но в Гильдии пробовали делать как полностью обезличенные, так и полностью настраиваемые нейросети.

— И каковы были результаты попыток?

— В первом случае рейдеры получали слишком мало поддержки и от стресса могли совершать ненужные ошибки. Путеводы ходят небольшими группами и нередко попадают в ситуации, когда месяцами не видят других иммунных, застряв где-то на далёких от стаба кластерах. В такие моменты я должна сделать всё, чтобы они не стали кормом для заражённых, и именно этот аспект был добавлен после анализа множества инцидентов.

— А чем был плох второй вариант?

— Тут всё оказалось несколько сложнее. Подстраивая нейропомощника под себя, иммунные, могли слишком сильно ограничить функционал, что косвенно увеличивало риски опасных ситуаций. Поэтому ни ты, ни Горгон не можете выключить меня полностью. Я всегда должна оставаться начеку и иметь способ достучаться до вас, даже если вы спите или находитесь без сознания.

Но стоит также упомянуть, что были те, кто превращал нейросеть в копию потерянного когда-то ребёнка или любимого человека. Как ты понимаешь, хорошим это тоже не заканчивалось.

— Интересно. Жаль этих бедняг.

— Как и мне. В Стиксе нужно не цепляться за воспоминания, а жить, заводить новые связи, ставить новые цели, открывать новые перспективы. Как бы трудно ни было, иммунный должен оставаться сильным, оставаться собой, а не личностным осколком, прилетевшим в Стикс вместе с осколком старой Земли.

— Я вижу, оптимистичный стоицизм Горгона тут в чести.

— Ну а как иначе. Эту философию разделяют многие старожилы. Подобное мировосприятие появляется само собой, если ты желаешь тут жить.

— Логично, — чуть помедлив с ответом, заключил Марк и продолжил:

— Получается, ты в том числе рупор этой философии?

— Если ты представишь мастера с набором инструментов на поясе, выступать в роли «философского рупора» может, например, молоток – безусловно, важный, но не породообразующий элемент его профессиональной натуры. Если он купит инструмент получше – заменит его без сожалений.

— Хорошая метафора, но высказана как-то громоздко.

— Поняла тебя, тестирую разные способы донесения информации, думала, тебе понравится. Когда так говорит Горгон, ты чуть ли не прыгаешь от счастья, предвкушая очередную мудрость.

— У Горгона это выходит органично.

— Буду тренироваться больше. Ха-ха.

— Мне хватает и Оскара. Он старика постоянно пародирует.

— Такие как он в Стиксе часто выживают. В отличие от тебя, Оскар, как я вижу, пережил тут львиную долю своего взросления. — неожиданно спокойным произнесла Эйка.

— За столь короткий срок?

— Ставлю на кон все свои микросхемы, что он пережил в Стиксе в пять раз больше пиковых чувств, чем на своей родной планете.

— Соглашусь, — произнёс в ответ мужчина.

Ему нравилось говорить с Эйкой, и он чувствовал, что она не раскрыла ему и десятой доли своего потенциала.

Послышался звук шагов. По ним Марк без подсказки нейросети понял, что приближаются Горгон и Оскар.

Оскар держал в руках контейнеры с чем-то тяжёлым, но шёл прямо, не показывая слабость.

Оскар поставил контейнер на стол, и старожил отворил крышку.

На мужчин старушечьей клюкой грозно смотрел небольшой шестопёр, с прорезиненной рукоятью, ножи разных форм, мультитулы неясного предназначения и прочие инструменты.

Эйка заботливо подсветила контейнер надписью «базовый набор выживания», но не спешила раскрывать названия предметов, сохраняя интригу.

— Знакомьтесь, — произнёс Горгон, — набор инструментов для выживания, во главе которого красуется оружие ближнего боя и верный спутник любого рейдера: «Клюв газоинжекторный, подкласс: неинерционный»

Глава 28

Ina qātišu ili šāninūti anšani, kurrišu īdû ana uznīšu, ebēšu ana ḫarrānu.

На плечо надел он лук аншанский,Кинжал заткнул он себе за пояс,Приготовились они к походу.

— Эпос о Гильгамеше — Таблица II

Горгон крепко сжал оружие в руке, повертел его, словно примериваясь к весу, а затем, с явным удовольствием в голосе, начал объяснять:

— Это "Клюв". Точнее, одна из его модифицикаций, "несерийная" и, мягко говоря, недешёвая. Обычные Клювы проще — классический шестопёр с боевым молотом на одной стороне и узким колющим шипом на другой. Но эта партия — особенная.

Он поднял оружие повыше, так, чтобы Марк и Оскар могли рассмотреть детали конструкции.

— Начнём с формы. Полметра батального могущества, запечатанного в металле. Боевой конец разделён на две активные ударные поверхности. С одной стороны — массивный молот, с другой — мощный клин для пробития брони.

Горгон повернул оружие, чтобы продемонстрировать рукоять.

— Прорезиненная, антивибрационная. Покрыта композитным эластомером с текстурированными вставками для надёжного хвата. Это неинерционное оружие — удары не отскакивают, вся кинетическая энергия уходит в цель.

Он без предупреждения резко опустил Клюв тупой частью на деревянный брусок, заранее взятый для демонстрации. Обычный молот бы срикошетил, но клюв передал древесине всю силу удара без остатка, не отскочив и на миллиметр. Горгон удовлетворённо кивнул.

— Это ключевая особенность. Механика удара полностью контролируема. Нет риска потерять хват или получить отдачу. Внутри у него есть небольшая полость с шариком из очень тяжелого металла. Он всегда совершает компенсаторное усилие после столкновения клюва с поверхностью и уравновешивает силу упругости за мгновение перед тем, как оружие должно будет отскочить.

— Но это же дикое нарушение баланса, — в очередной раз пародируя Горгона высказал мысль Оскар.

— Старожил улыбнулся, видя, как Оскар, пускай и в свойственной ему иронической форме, использует знания подстроившейся под его шутливую манеру Эйки. После чего, уже иронизируя над самим собой, хриплым старческим голосом ответил:

— Семя диаволово, а не шестопёр, никакого с ним сладу! – и, увидев готовое рассмеяться лицо Оскара, уже привычным здоровым басом продолжил:

— Ни для метаний, ни для боя он в принципе не годится. Клюв — оружие фатального удара, баланс которого был принесён в жертву убийственной мощи. По крайней мере у этой модели.

Теперь он переключил внимание на сам боевой блок.

— Конструкция выполнена из сплава титана и высокоуглеродистой стали с алмазным покрытием. Острый клиновый наконечник — усиленный многоступенчатой закалкой. Молот — высокоплотный вольфрамовый сердечник в композитной оболочке, гасит вибрации и пробивает любые конструкции, но в первую очередь нужен, чтобы ломать кости и сбивать инерцию движущихся тел.

Горгон сделал паузу, затем ухмыльнулся:

— Но самое интересное — внутри.

Он указал на тонкие отверстия около конца клюва.

— Здесь встроена газоинъекторная система. Знаете, что против акул используют сжатый газ? Пробивает тушу, и резкое расширение газа буквально разрывает внутренности. В дополнение к этому, акула всплывает на поверхность, уводя от дайвера за собой всех потенциальных хищников, но в нашем случае это не имеет значения. Так вот, здесь встроена газоинъекторная система, только гораздо лучше!

Он аккуратно открутил конец рукояти и из скрытого отсека вытащил гильзу со сжатым углекислым газом.

— Система подачи специфическая. Тут не просто выброс газа. Каналы подачи сделаны так, чтобы при проколе происходило направленное нагнетание — взрывное расширение, шоковый эффект, разрушение ткани изнутри. Внутри стоит клапан моментального открытия, давление в момент удара подскакивает до десятков атмосфер. Жидкость в теле мутантов мгновенно закипает от разницы температур, ткани рвутся.

Он аккуратно вставил гильзу обратно, закрутил заглушку.

— На концах рукояти — страховочный шнур. Повесишь на запястье — не потеряешь. Также можно освободить руку, повесив клюв на пояс.

— У вас в руках — не просто оружие, а инструмент для полного контроля над ситуацией. Кроме всего прочего он годится и для иных целей в зависимости от вашего воображения и ситуации. Взмах — удар, пробой, газоразрыв. И ни один заражённый не встанет после такой обработки.

Эйка в этот момент начала воспроизводить для Марка короткий пояснительный ролик.

Горгон же окинул молодых людей изучающим взглядом, медленно взялся за рукоять, позволив тяжёлому клюву зависнуть в воздухе, оценивая траекторию удара. Затем с коротким хищным кряком размахнулся и со всей силой тренированного тела обрушил оружие на древесный брусок.

— Закрой глаза! — вдруг выпалила Эйка, прервав воспроизведение. Её голос резко прорезал сознание Марка.

Рефлексы сработали быстрее мыслей — мужчина инстинктивно упал на пол, накрыв голову руками. В следующий миг раздался глухой удар, за которым последовал оглушительный хлопок. Горгон вдавил кнопку выпуска газа. Система сработала мгновенно. Каналы подачи внутри клюва раскрылись, выплеснув углекислый газ с чудовищной силой.

В месте удара древесина вспучилась, её волокна натянулись, словно корабельные тросы, а затем с чудовищным треском разлетелись во все стороны, словно шрапнель.

От некогда цельного, плотного бруса остались лишь рваные щепки, скрученные и вывернутые наружу, будто прошедшие через мясорубку. Тёплый смолянистый запах мгновенно сменился резким, почти стерильным холодом испарившегося газа.

Горгон усмехнулся и, лениво крутанув Клюв, посмотрел на ошарашенных его выходкой молодых людей.

— Ни одна симуляция не заменит старой доброй реальности, да? — произнёс бородач, в голосе которого сквозило явное удовольствие.

— И откуда вы берете все эти убер-пушки? — отряхиваясь от опилок, проговорил Оскар и тут же словно глянув на невидимый экран, ответил: — Ничего себе. Немаленький у вас стаб, раз есть производство.

Горгон, улыбаясь от вида привыкающего к новой технике иммунного, за словом в карман не полез:

— Ты сейчас видишь макушку верхушки айсберга, мой сатирически настроенный друг. Без производств можно жить в срединных землях, но не в Приграничной зоне, — после чего продолжил:

— Тут каждому по Клюву, разбирайте и привыкайте носить его с собой, — сказал старожил, открывая контейнера, лежавшие под верхним.

Марк примерился к клюву, покрутил его и почувствовал, что Горгон был прав: исполнять с ним сложный манёвр не выйдет из-за неинерционных свойств.

Оскар же, недолго думая, пошел копаться в ящиках с тренировочным снаряжением и принёс искромсанный чем-то острым, но всё ещё вполне подходящий для испытаний манекен из баллистического геля.

Размахнувшись, он вогнал клюв прямиком в голову, пробив череп, после чего нажал на небольшую кнопку и голову мгновенно разорвало, словно переспелый арбуз.

— Охренительно бодрит! – произнёс восторженный юноша, заляпанный кое-где мелкими ошмётками, — и всё было, как показала нейросеть. Мощь!

— Только надо помнить, что гильза внутри всего одна и её надо менять. Этот удар в первую очередь расчитан на заражённых выше бегуна. С теми, кто послабее, клюв справится и обычным грамотным ударом. Но вот если случится схлестнуться с лотерейщиком, имея при себе только клюв, и не умереть в первую секунду — газоразрывной удар – ваш единственный шанс выжить, не считая даров.

— И не считая огнестрельного оружия, — добавил Оскар, но тут же получив ответ от нейросети, ударил себя по лбу за непродуманность – точно, быть тише воды, ниже травы и никаких огнестрелов, если рядом нет иммунных, способных скрыть звуки выстрела.

На это Горгон лишь одобрительно кивнул.

Марк хотел было спросить насчёт остальных приблуд, но вместо этого прищурился, пытаясь понять, различит ли Эйка в его мимике желание узнать больше о глядящих на него новеньких инструментах.

— Уступлю место рассказчика Горгону! — тут же отозвалась она, мгновенно улавливая его намерения.

В интерфейсе высветились контуры предметов, аккуратно разложенных в ящике, а Горгон не медля, тут же начал перебирать содержимое.

— Ну что, давай глянем, что тут у нас.

Первым он извлёк боевую обойму газовых баллончиков для Клюва. Небольшие, матово-чёрные цилиндры, каждая гильза герметично запечатана и снабжена термоизолирующим покрытием.

— Тринадцать атмосфер сжатого углекислого газа, каждая рассчитана на один мощный прокол. Баллончики одноразовые, но вскрываются мгновенно. Просто выкручиваешь заглушку, вставляешь новую капсулу — и ты снова в деле.

Он убрал обойму в сторону и потянулся к следующему предмету — компактному набору для ремонта экипировки.

— Полимерный клей. Работает на одежде, броне и даже по живой ткани. Закрепляется за секунды, герметизирует швы, выдерживает растяжение и удары. Если приспичит — можно и рану заклеить, но снимать потом больно, так что лучше не доводить до такого.

Чуть дальше в ящике лежал медицинский степлер с биоразлагаемыми скобами.

— Скобы из полимерного сплава, со временем растворяются в теле. Используются, когда обычная перевязка уже не поможет, а времени на нормальную операцию нет. Жмёшь раз, скрепляешь кожу, и шансы не истечь кровью растут в разы.

Марк тут же припомнил, что уже видел подобный предмет при первой встрече с бородачом.

Рядом с ним лежал складной мультитул, массивнее обычного: с усиленными кусачками, отвертками под разные типы креплений, монолитным лезвием и даже миниатюрным гидравлическим разжимом для работы с застрявшими механизмами.

— Без этого — как без рук. Открывает, режет, латает, чинит. Ударопрочный, водостойкий, с антимагнитным покрытием.

Горгон убрал его в сторону и извлёк карабин с намотанным на него шнуром.

— Трос на основе волокон кевлара и арамидного шелка, выдерживает до пятисот килограммов нагрузки. Если надо спуститься или кого-то вытащить — это прекрасная страховка.

Затем он достал особые миниатюрные дымовые шашки. Крошечные цилиндры, с виду похожие на батарейки, с выгравированными обозначениями.

— Разные составы. Белый дым — для визуальной маскировки, не имеет запаха, чёрный — если надо заслониться в инфракрасном спектре, а вот жёлтый — отвадить заражённых. Но, как было в нашей ситуации, способен привлечь старых тварей, знающих все вариации маскировочных запахов, так что использовать его стоит аккуратно и лучше там, где много заражённых начальных стадий, но мало элитных. В срединных землях — ходовой товар, здесь — лотерея. Запахи, конечно, бывают разными, но, как правило, основой служит какое-нибудь эфирное масло. Именно масла и могут стать причиной интереса старших тварей, но ввиду своей относительной редкости, твёрдый эфир — отличная замена дару на хеморецепторную скрытность.

Дальше Горгон вытащил активный угольный фильтр размером с пачку карт.

— Не хочешь дышать всякой дрянью — носи при себе. Фильтрует токсины, неприятные запахи и всякую гадость, что летает в воздухе. Довольно долговечный расходник, но без него в некоторых местах как без рук.

Чуть дальше в ящике лежал разгрузочный ремень с креплениями.

— На первый взгляд — обычная разгрузка. Но смотри: здесь крепление под термопакеты, здесь система быстрого сброса, тут точка крепежа для страховки. Если попал в ловушку и нужно быстро избавиться от лишнего веса — одним движением сбрасываешь всё, кроме оружия и медицины.

Горгон достал из разгрузочного жилета компактный, обтекаемый цилиндрический контейнер из анодированного титана. Его поверхность покрывали гравированные маркировки, а по бокам располагались две симметричные выпуклости, в которых угадывались встроенные мембранные фильтры.

— Это автономный сепаратор кислорода. Он вытягивает молекулы воздуха прямо из воды, отсекая лишнее через пористую мембрану из углеродных нанотрубок. Всё, что не является кислородом, уходит обратно. Дышишь так же легко, как на поверхности, благодаря встроенному компрессору. Не является аквалангом, работает хорошо лишь на глубине до пары метров.

Последним он извлёк крюк-кошку.

— Самофиксирующийся. Подносишь к металлу, он прилипает, удерживает до полутора центнеров. Если нет металла — цепляется даже за шероховатую поверхность.

Горгон уже собирался закрыть ящик, но затем хмыкнул и извлёк несколько небольших контейнеров, наполненных мелочами, которые могли стать решающими в критической ситуации.

— На эти штуковины, на которые мало обращают внимания, ведь мы в Стиксе и всевозможных вещей тут — бери не хочу. Но практика показывает, что лучше приучиться таскать на себе всё, чем полагаться на удачу с кластером, на котором рассчитываешь найти предметы первой необходимости.

Первым был компактный набор для экстренного разведения огня — водонепроницаемая капсула, внутри которой хранились химические зажигалки, сухое горючее, магниевые стружки и даже самовоспламеняющийся гель, работающий даже под водой.

— Иногда просто нечем развести огонь, а иногда надо, чтобы он загорелся мгновенно и не погас.

Далее шёл набор капсул с универсальными препаратами. Каждая была промаркирована: антидот против токсинов, сильное обезболивающее, стимулятор для поддержания сознания, антибиотик широкого спектра, ампула с искусственной плазмой.

— Всё предельно просто. Ты вколол — ты живёшь. Ты не вколол — тебя нет. Мы иммунные, но умираем чаще всего, как ни парадоксально, от тех же причин, что и жители старой Земли. Если организму возможно помочь — стоит сделать это не медля ни секунды.

Затем он извлёк скотч, свернутый в небольшую катушку.

— Держит всё — от трещин в броне до проколотых шлангов. Выдерживает огонь, воду и даже кислоту. Вещь мультифункциональна и её полезность зависит от вашего воображения.

Горгон бросил взгляд на молодых людей и видя, что они всё поняли и, что Эйка разъяснит им всё остальное, произнёс:

— Отдых кончился, дорогие друзья, теперь настанет настоящее обучение.

С этого момента события в бункере закрутились с поразительной быстротой.

День начинался в четыре утра. Завтрак — насыщенный, высококалорийный, из продуктов живчика, спорового раствора и горохового сока. Всё максимально полезное, рассчитанное на рост мышечной массы и восстановление тканей. Затем — тренировка слаженности: стрельба из арбалетов, тактические передвижения, общение жестами. Горгон каждый день добавлял новые знаки, требовал моментального понимания, доводил взаимодействие до интуитивного уровня. Если поначалу они спотыкались, то к концу недели короткий жест руки, брошенный в нужное время, передавал больше информации, чем целое предложение.

После стрельбы — физическая подготовка. Не просто бег или подтягивания, а целенаправленные упражнения, заимствованные у элитных спецподразделений. Бои в темноте, спринты с внезапной сменой направления, удары Клювом по подвижным целям, работа на пределе сил. Горгон проверял их баланс, заставлял наносить удары с максимальной эффективностью, следить за центром тяжести и моментом инерции. В бункере было мало места, но выбирать плацдарм не приходилось.

Следующей фазой были испытания на восприятие. Ориентация в темноте, слежка за объектами периферийным зрением, контроль движений по тени,звукам и отсветам. Марк, привыкший к армейским тренировкам, чувствовал, как его тело выходит за свои пределы.

Оскару было тяжелее. К концу дня мышцы горели, легкие разрывались от нехватки воздуха, но никто не жаловался. Только Горгон оставался неизменно спокоен, без малейшего признака усталости.

С каждым днём нагрузки росли. Среда прошла в тактических симуляциях. Нейросеть создавала сценарии нападений, засад, потери ориентации в замкнутых пространствах. Их забрасывали в виртуальные бои, требуя мгновенных решений, слаженности и точности. Марк следил за показателями арбалета: радиация, концентрация углекислого газа, тактическое время. Любая ошибка могла стоить виртуальной жизни.

В четверг Горгон повысил темп. Тренировки в задымлённом пространстве, работа в полной тишине, моделирование атак, когда враг приближался бесшумно. Новые тактические жесты, ускоренное реагирование.

В конце дня — тест на выносливость: бронежилет, 20-килограммовый рюкзак, спринты, удары, бой на пределе усталости. Оскар почти падал от истощения, Марк держался, скрипя зубами. Горгон, как и всегда, даже не сбивал дыхания.

Каждый вечер старожил пропадал в мастерской, но Марк был слишком вымотан, чтобы выяснять на что бородач тратит своё время.

Пятница. Горгон ушёл, оставив их наедине с задачей: взаимодействие без проводника. Нейросеть моделировала сценарии, в которых Горгон пропадал, и они вынуждены были действовать самостоятельно. Слушать шаги, замечать едва уловимые детали, чувствовать опасность задолго до того, как она проявится. Аудиальное ориентирование, бесшумное передвижение, импровизированные методы ведения боя.

Суббота прошла в предельных нагрузках. Обезвреживание ловушек, понимание подземных структур, чтение архитектуры, поиск слабых мест в стенах и потолках. Ориентация в полной темноте, где полагаться на зрение теряло смысл, а мир сводился к осязанию, слуху и подсказкам нейросети. Атаки на пределе возможностей: перехват инициативы, мгновенное реагирование.Но главное — их тела уже менялись. С каждым днём мышцы становились крепче, движения точнее, реакции быстрее. Марк заметил: кончики его пальцев и носа уже отросли.

Прошла лишь неделя, но они были уже другими.

Утро воскресения удивило появлением старожила.

Горгон предстал перед молодыми людьми неожиданным образом. Он возвышался над Марком и Оскаром, собранный, точный, словно полностью завершённый механизм. Каждый элемент его экипировки был на своём месте, ни единой лишней детали, ни единого бесполезного грамма веса. Всё продумано, выверено, приспособлено для реальных условий.

Полное боевое снаряжение сидело на нём идеально, подчёркивая опыт и привычку к такому виду экипировки. Плотный, усиленный костюм, сочетающий защиту и гибкость, скрывал каждую уязвимую точку. Марк невольно поймал себя на мысли, что, глядя на Горгона, уже не видит в нём человека в одежде — только функциональную, отточенную систему, где всё имело своё значение.

— Нравится? — раздался в голове Марка голос Эйки, лёгкий, с нотками кокетливой насмешки.

Марк чуть моргнул, давая понять, что слушает.

— Горгон одет в многослойный костюм, основанный на композитных материалах. Основной слой — высокомолекулярный арамид, способный выдерживать механические нагрузки, резкие перепады температуры и химические воздействия. Под ним скрываются гибкие углеродные вставки, равномерно распределяющие нагрузку, а во внутренних каналах находится система микрокапсул, которые при падении с большой высоты автоматически раздуваются, амортизируя удар.

— Это не просто ткань, а полноценный защитный комплекс, — продолжала Эйка. — Плотность материала такова, что он устойчив не только к разрыву, но и к проколам. Попробуй ножом — и лезвие соскользнёт, не оставив порез.Поверх костюма был надет разгрузочный жилет, совмещённый с легкобронированной системой защиты. В отличие от стандартных бронежилетов, эта модель была гибридной: внутренний каркас состоял из керамических сот, защищённых внешним слоем пластинок из нанокарбоната, а подкладка из пористого титана равномерно распределяла кинетическую энергию удара.

— Прочная, но лёгкая защита. Если придётся падать, костюм возьмёт на себя большую часть удара, а жилет обеспечит локальную амортизацию.Справа на спине — тактический арбалет Орехова на магнитном креплении, чуть выше — кассеты с болтами разного назначения. На левом боку — Клюв, подвешенный на адаптивной системе фиксации, позволяющей извлечь его одним движением.

Горгон чуть переместил вес с ноги на ногу, и Марк вгляделся в причину столь высокого роста бородача. Это были протезы — не стандартные механические конечности, а нечто совершенное, созданное не для того, чтобы просто компенсировать утраченное. Они не только возвращали ему прежнюю подвижность, но и расширяли его возможности.

Марк молчал, внимательно изучая каждую деталь.

Протезы Горгона выглядели необычно вытянутыми, с идеально выверенными контурами, подчёркнуто геометричными, но в то же время органичными, словно выросшими на его теле. Глубокий чёрный цвет делал их почти невидимыми в тени.

— Ну, скажи честно, впечатляет? — раздался голос Эйки, в котором чувствовалась гордость. — Топологическая оптимизация, дружище. Я несколько дней рассчитывала внутреннюю структуру этих красавцев. Видишь эти изгибы? Они не просто для красоты. Это идеально распределённые под Горгона силовые рёбра, формирующие несущую раму, а внутри — фрактальная пористая сеть, как у твоих костей, только созданная так, чтобы выдерживать нагрузку в разы выше.

Марк прикрыл глаза, подтверждая, что слушает.

— Векторные контуры голеней просчитаны так, чтобы момент инерции оставался минимальным. Тут нет лишней массы — только функциональная архитектура. Форма голени — усечённый гиперболоид, соединённый с криволинейной траекторией стопы. Её подошва — сплав углеродных полимеров с многослойными амортизационными секциями, подстраивающимися под поверхность.

— За последние пару дней мы с ним оттачивали посадку, баланс, настройку сенсоров. Идеальная точка тяжести, нулевая вибрация, максимальная тишина.

Она довольно усмехнулась.

Марк внимательно наблюдал, как "модифицированный" старожил перешёл с пятки на носок, и ни единого звука не раздалось в воздухе. Хотя это были скорее функциональные имитации пяточно-носочного аппарата, которые больше напоминали лапы велоцираптора.

— Я бы сказала, что это вершина инженерии, но давай честно — будь у меня ещё день, я бы сделала их лучше, однако старый упрямец сказал, что ему достаточно. И даже не поблагодарил.

Марк подумал, после чего вдруг спросил Оскара:

— А что нейросеть говорит тебе?

— Мы договорились, чтобы она поменьше говорила и побольше показывала. Мне и тебя с Горгоном хватает. Поэтому Эйка выдала видео-обзор, на что теперь способен старик, и теперь я думаю, что и сам не прочь был бы потерять ноги ради таких малышек.

Время имеет свойство утекать сквозь пальцы и потому неделя перед выходом пролетела незаметно. Кроме всего прочего, Горгон и Оскар отрабатывали сложные комбинации применения их даров при вероятных боевых сценариях. Всё было готово и укомплектовано. Настало время покинуть пределы "Глухаря", проститься с "беззаботной" жизнью и продолжить перебежки по сломанному мосту Биврёст, пока по нему мчится неумолимый Йормунганд.

Глава 29

Šēpu ša šanāni šinītu, lā šūṭu izzaz, ṣurēpu ša labbū, kīma nūrūtu šūṭu.

Втрое скрученный канат не скоро порвется,Два львенка вместе – льва сильнее!

— Эпос о Гильгамеше — Таблица IV

Все трое стояли перед стеной в полном боевом облачении: с арбалетами, клювами, разгрузками и рюкзаками.

Люди выглядели спецподразделением даже по меркам спецподразделений: гружённые снаряжением, готовые ко всему, сотрясающие воздух тяжёлой поступью. Экипировка не сковывала движений. За неделю интенсивных тренировок тела привыкли к весу, перераспределяя нагрузку оптимально, каждая мышца и связка адаптировалась под постоянные перегрузки. Регенерация вкупе с живчиком и обильным питанием позволяла выводить молочную кислоту уже через полчаса после того, как забивались мышцы, а ещё через полчаса микроразрывы от нагрузок зарастали, увеличиваясь в объёме. Организм стремился адаптироваться к страшным тренировкам Горгона и паразиты в телах иммунных только и успевали латать изнемогающее мышечное волокно.

Мускулы укрепились — особенно в нижних конечностях, где квадрицепсы, икроножные и камбаловидные мышцы усилились, позволяя переносить тяжести, не теряя скорости. Миофибриллы внутри тканей уплотнились, увеличив порог усталости, а саркоплазма обогатилась запасами гликогена и миоглобина, что позволяло дольше сохранять выносливость.

Сухожилия стали жёстче, особенно ахиллово и подвздошно-большеберцовое, что минимизировало риск разрывов при резких ускорениях. Коленные и тазобедренные суставы прошли естественную адаптацию к нагрузке, укреплённые дополнительной выработкой синовиальной жидкости, снижавшей трение. Связочный аппарат — крестообразные, латеральные и медиальные связки — укрепились за счёт постоянных динамических нагрузок, что исключало привычные травмы при падении и беге.

Оскар тяжело сглотнул, то ли от страха, то ли от предвкушения. Пот выступил на висках, но он лишь крепче сжал ставший привычным клюв, словно это было не просто оружие, а единственный ключ к выживанию.

Марк чувствовал предбоевой мандраж — старый знакомый, не враг, и не друг, а невидимый созерцатель. Сердце билось ровно, дыхание оставалось глубоким, но тело было напряжено до предела возможного расслабления. Он знал, что это ощущение знакомо каждому пилоту перед взлётом, только теперь он управлял не машиной, а собственным телом. «На земле я тоже пилот, но собственного тела» — мантра, которую он твердил себе годами, теперь снова всплыла в сознании, помогая собраться, сфокусироваться, взять управление эмоций в свои руки.

А Горгон… Горгон был воплощением бога спокойствия — сытый удав, лениво следящий за миром, но готовый в любой момент молниеносно броситься и скрутить зазевавшегося врага. Он стоял ровно, будто сам Стикс положил руку ему на плечо. Но впечатление было обманчиво. На деле он разгонял восприятие, обострял слух, зрение, нюх, отслеживал мельчайшие изменения в окружении. Его дыхание было чуть глубже, чем обычно, его пальцы едва заметно проверяли крепления клюва, а глаза пробегали по деталям, которые никто, кроме него, даже не замечал.

Они были готовы.

Горгон потянулся к массивному вентилю гермодвери и уверенным движением начал отпирать её. Система фиксаторов, сработав с глухим щелчком, отпустила створку, и тяжёлая стальная плита медленно пошла в сторону, открывая проход.

За дверью оказался широкий пустой тоннель, стены которого были выполнены из монолитного бетона, лишённого привычных швов, будто весь проход отлили за один раз. Освещения не было, но с линзой это не было проблемой. Взгляды скользнули по шероховатой поверхности, выхватывая сетку усадочных трещин и тёмные разводы, оставленные влагой. Пол — гладкий, но не глянцевый.

На конце тоннеля вместо выхода ждала стена — не бетонная, не каменная, но явно чужая этому месту. Поверхность её была рыхлой, переливчатой, с характерным кристаллическим блеском, — вглубь уходил массив гипсово-соляных образований, пропитанных минералами и отложениями древних вод. Она выглядела почти органично, словно бункер случайно прирос к чуждой ему пещерной системе, и природа не успела закончить этот процесс.

Марк лишь задержал взгляд на бетонной галерее, чтобы Эйка распознала его желание.

На дисплее тут же появилось схематичное сечение бункера:

— Внешний слой — бетонированный массив с включениями свинцового стекла. Ниже — прослойка поглощающей вибрации пенокерамики. Между ними — металлическая композитная сетка, действующая как гаситель резонансных частот.

— Прощаемся со скорлупой, пора вылупляться, — шёпотом проговорил Горгон, задраивая вход в тёплое и уютное жилище. — План простой и вам уже известный: я делаю проход, вы оттаскиваете желе.

Марк и Оскар молча кивнули. Горгон вытянул руку, сосредоточился — и применил дар.

Горгон применил дар — и в ту же секунду привычная шероховатая стена из гипса и соли начала плавиться, словно её внезапно лишили твёрдости. Грубая, кристаллическая поверхность, покрытая тонкими прожилками минерализованных отложений, дрогнула, моргнула перламутровым блеском — и исчезла, оставив после себя мутноватую, колышущуюся субстанцию, постепенно теряющую цвет. Привычно вооружившись сапёрными лопатками, парни стали выгребать желе, оттаскивая его в сторону, пока Горгон готовился к следующему применению.

Цвет изменился мгновенно: там, где ещё миг назад была песочно-белая масса с серовато-жёлтыми прожилками гипса, теперь расплылось нечто полупрозрачное, бледно-серое с оттенками зелени, будто студень из глины и стекла. Оно колыхалось в проёме, не растекаясь, но и не сохраняя чёткой формы, словно пыталось вновь стать твёрдым, но не находило для этого нужного состояния.

Проход получился неровным, хаотичным, будто его рисовал младенец неуверенными движениями. Края зияли разной толщины, местами они выгибались, местами заваливались внутрь, а сам периметр кривился в неестественных изгибах, будто растаявшая свеча.

— Хорошо бы научиться делать это аккуратно, — буркнул Горгон, вытирая со лба мелкие бусины пота.

Но Марк и Оскар уже шагнули за новой порции работы, оттаскивая расползающееся желе в сторону, углубляя путь в неизведанное.

— Что с этим студнем потом происходит? — шёпотом спросил Марк, сгребая в сторону особенно крупный комок.

Горгон ответил, не отвлекаясь от процесса:

— Полное испарение. Через несколько часов не останется и следа.

Марк кивнул и продолжил работать.

Спустя время, Горгон сообщил, что ещё одно применение инсоматоза и они смогут пройти наружу. Поэтому сначала он создаст лишь пространство для глаз. Нужно осмотреть, с чем им придётся иметь дело.

Спустя мгновение на уровне головы появилось смотровое окно. Фонарём туда никто не светил, линза подсвечивала контуры окружения и рельефа, а потому Марк заглянул внутрь и увидел примерно то, что и представлял: длинный просторный тоннель, заворачивающий влево на пределе видимости.

Как только Марк перевёл взгляд на странное тёмное пятно метрах в десяти от него, Эйка тут же подсветила его на дисплее, выделяя тонкой пульсирующей рамкой.

— Кровь, — сообщила она непривычно серьёзным тоном. — Достаточно свежая.

Марк слегка нахмурился, но молча дал понять, что слушает дальше.

— Тепловой след. Даже после полной коагуляции кровь по-другому проводит тепло, и эта разница заметна в инфракрасном диапазоне.

Марк кивнул, прищурившись, чтобы рассмотреть следы. Картинка приблизилась, повинуясь его намерениям, и теперь мужчина точно видел следы битвы. В свою очередь, обрывков тел или иных останков картина не содержала.

— Сколько времени прошло? — показал он, используя язык жестов.

— От десяти до пятнадцати часов. С поправкой на влажность воздуха и температуру, думаю, ближе к пятнадцати, — ответил ему Горгон.

Он оглядел весь тоннель в целом и сделал вывод.

— Кто-то был здесь совсем недавно и стоит оставаться осторожными.

Горгон тоже глянул в отверстие и, закатив глаза, глубоко втянул носом воздух, отчего его усища мелко задрожали.

Смрад шахты был многослойным, тяжёлым, оседающим на нёбе металлическим привкусом.

Первым ему в нос ударил запах разложившейся крови — не свежий, но ещё не прогорклый, с характерными нотами окисленного железа и белковой гнильцой. Он смешивался с сыростью шахты, разбавлялся минеральной пылью, но не терял своей тяжести.

Второй — мускусный, сладковатый запах смертельного стресса, пропитавший воздух. Так пахнет страх в его чистом виде, выброшенный в кровь и впитавшийся в стены.

Где-то в глубине шахты притаилась влажная, едва уловимая тухлая нотка — намёк на разложение, но ещё не трупный смрад, а только его предвестие.

— Тела успели утащить. Повадки развитой твари. Пока неясно, с кем придётся иметь дело. В любом случае нам надо идти вперёд.

Подождав ещё час, пока способность Горгона окончательно не восстановится, старожил применил дар, и троица вышла в промозглую темень рукава соляной шахты.

В чёрно-белом спектре обходная выработка соляных копей выглядела как след работы титана, копавшего себе логово в недрах земли. Длинный, вытянутый проход, изогнутый в лёгком дуговом прогибе, терялся в дымчатом тумане дальних слоёв породы, исчезая в глубине массива.

Стены тоннеля не были гладкими — их покрывал концентрический рельеф, оставленный резцами тоннелепроходческого комплекса. Глубокие дугообразные насечки от дисковых фрез пересекались с более тонкими радиальными полосами от скребков и боковых ножей. В местах, где порода поддавалась с трудом, машина оставила зазубренные кромки и неровные углубления, выбитые ударами роторных долот. В плотных гипсовых участках рельеф выглядел полированным, в более рыхлых — осыпавшимся и неоднородным. Между слоями проявлялись прожилки калийных и магниевых соединений, тянущиеся вдоль борозд, подчёркивая богатую слоистость соляного массива.

Потолок тоннеля, вытянутый во внушительный свод, нёс на себе следы проходки: круговые выемки от секционных резцов, сколы в местах разломов и зоны натёков, где соль под действием влаги сформировала кристальные наплывы. Узкие линейные трещины, протянувшиеся вдоль оси выработки, указывали на зоны ослабления породы, а местами массив выглядел провалившимся, с характерными следами обрушений.

Пол тоннеля был припорошен тончайшей солью, перемешанной с гипсовой пылью. В чёрно-белом спектре она выглядела как плотное пепельное покрытие, скрывающее мельчайшие детали поверхности. В местах, где пыль скапливалась, образовывались размытые волнообразные узоры — следы прохождения техники, движения людей или осевших воздушных потоков.

Воздух дрожал в линзе, из-за высокой влажности создавая лёгкую оптическую рябь, но Эйка по мере возможности старалась убирать подобные оптические флуктуации. В зонах с повышенной фильтрацией воды через породу шахта отражала свет сероватыми блестящими разводами — там соль кристаллизовалась, оседая на стенах чешуйчатыми пластами.

В глубине тоннеля воздух становился плотнее, насыщеннее, а в его завихрениях угадывались слабые течения, намекавшие на возможный выход или новый, ещё неизведанный ход.

Дойдя до кровавых разводов, мужчины увидели гораздо больше, чем ожидали. След, сначала узкий, словно его оставил один раненый человек, становился шире по мере углубления в шахту. Чем дальше они шли, тем больше появлялось рваных обрывков одежды, искромсанных зубами комбинезонов, изрешечённых ударами касок. Они валялись на полу, покрытые коркой запёкшейся крови, зажатые между натёками соли и следами тяжёлых ботинок, оставленных в панике или в неравном бою.

Группа двигалась слаженно, перекрывая слепые зоны друг друга. Горгон шёл первым, чуть пригнувшись, держа арбалет на уровне груди, готовый при малейшем движении спустить тетиву. Марк занял позицию справа, чуть позади, прикрывая фланг, его взгляд периодически скользил вверх, отслеживая любые неровности в соляном своде. Оскар замыкал строй, двигаясь полубоком, контролируя тёмный коридор позади них.

Эйка фиксировала только старые тепловые сигнатуры и не находила никакого движения, никаких признаков жизни.

След, густеющий с каждым шагом, вёл в конец выработки. Мужчины двигались медленно, точно выбирая куда ставить ноги, проверяя каждую тень, каждый выступ в стене. Тишина становилась удушающей, ожидание — тяжёлым.

Рукав оканчивался резким поворотом.

В этом месте проход выглядел иначе. Соляная стена сменялась поверхностью, иссечённой по-другому. Здесь работала не щитовая проходческая машина, а скальный комбайн. Вместо круговых концентрических борозд от тоннелепроходческого комплекса, стена была изрыта хаотичными, но направленными в одном векторе глубокими параллельными канавками, оставленными многоковшовым фрезерным барабаном. Там, где резцы снимали породу более грубо, поверхность выглядела как массив рваных царапин, сползавших вниз, словно застывшие потоки.

Горгон, всё это время внюхивавшийся в воздух, внезапно напрягся и резко поднял кулак вверх, призывая остановиться.

Надо было убедиться, что дальше всё чисто.

Старожил, не теряя времени, склонился к арбалету и быстрым движением отогнул небольшую зеркальную пластину, установленную на шарнирном креплении у кончика направляющих. Осторожно заведя её за угол, он замер, оценивая обстановку через отражение. Несколько секунд он внимательно изучал увиденное, а затем плавно убрал зеркало и жестами передал информацию.

Сначала он резко сделал движение, будто сунул руку в карман, обозначая «лотерейщика». Следом вытянул один палец – «в количестве одной особи». Пальцы правой руки быстро «забегали» по левой ладони, изображая скачущую походку – «бегуны» – «пять штук». Затем перешёл на медленный, отрывистый шаг пальцами по предплечью – «медляки», «восемь голов». И, наконец, волнообразное движение правой рукой – «ползуны», после чего количество на пальцах «четыре».

Когда Марк и Оскар кивками дали понять, что им всё ясно, Горгон показал следующий жест: сначала он вытянул обе руки в стороны, словно натягивал невидимую линию, затем указал два пальца вниз, обозначая «ловушку», и, следом, коротко сжал кулак – номер сценария.

Эйка мгновенно ожила, шепнув Марку в интерфейс:

— Горгон предлагает натянуть трос и использовать белый дым. Заражённые не видят в нём абсолютно ничего, а я смогу отрисовать их контуры. Склад, с которым соединяется этот кластер, глухой – открытых выходов на поверхность там нет. Если ничего не изменилось, их можно ликвидировать без риска привлечь новых и опасности, что их урчание будет услышано кем-то развитым на поверхности.

Они начали отходить так же тихо, как пришли.

Горгон, не теряя времени, извлёк из сумки крюк-кошку и протянул трос поперёк прохода. В стенах выработки остались две анкерные балки, вбитые в породу – крепления для временной опалубки. Он закрепил трос за них и дополнительно зафиксировал обмоткой вокруг металлической распорной трубы, которая некогда поддерживала потолок тоннеля.

Когда всё было готово, люди заняли позиции, выбрав удобную для стрельбы дистанцию.

Горгон поднял с земли пару камней и бросил в проход. Глухие удары отразились от стен. Через несколько секунд двое бегунов появились на повороте, шурша разваливающейся обувью. Они ещё не видели добычи, потому не урчали, но их головы хаотично дёргались в поисках движения, а в глотках раздавалось едва различимое пощёлкивание, производимое голосовыми связками, видимо, таким образом, они обменивались информацией.

Арбалеты щёлкнули почти одновременно.

Первый болт пробил шею, второй ушёл в висок. Тела упали бесшумно, с глухим хлопком, подняв облако пыли.

Остальные мутанты, увидев павших, тут же заурчали, словно кто-то нажал рубильник, и толпой рванули в тоннель. Горгон, не колеблясь, метнул туда дымовую шашку. Жёлтое облако развернулось густым, плотным туманом, заливая проход.

Медляки сразу набросились на трупы, вгрызаясь в плоть, но бегуны, особенно двое в касках, бывших рабочими шахты, резко затормозили, озадаченно оглядываясь.

Два выстрела.

Болт Марка попал в спину медляка, но лишь вызвал раздражённое урчание – тот даже не отвлёкся от еды. Болт Оскара ушёл в каску одного из бегунов – раскрошил пластик, повредил череп, но не нанёс фатального повреждения.

Горгон не стрелял – только наблюдал.

Болты не издавали шума, заражённые почти не реагировали на выстрелы. Жёлтый дым раздражал их чувствительные органы, застилал острый нюх. Слаборазвитые мозги тварей не могли придумать, как ещё понять источник смертей их товарищей, как не продолжать всматриваться, внюхиваться и вслушиваться, стоя на одном месте.

Вторым выстрелом Марк угодил бегуну в ключицу, а болт Оскара ударил в каменную стену и почти беззвучно упал на пол.

Мутанты, видимо, осознав, наконец, что болты прилетают из конкретного направления, направились вперёд, хотя было видно, что их останавливает мысль о трупах своих товарищей.

Медляки по-прежнему жрали, не отвлекаясь, хотя и раздражённо морщили носы. Их не смущало, что ничего не было видно, и их носы ощущали один только запах эфирных масел. Однако бегуны, издав более громкий клёкот, рванули вперёд и это уже не осталось без внимания более медлительных представителей стаи. Кое-кто стал отвлекаться от трапезы, следуя за бегунами, а Марк с Оскаром, не отвлекаясь на приближение стаи, выцеливали переносицы бегунов. Нет ничего более неудобного, чем заражённый в строительной каске, за исключением разве что заражённого в каске военного.

Горгон, словно ничего необычного не происходило, продолжал наблюдать за открывшимся чемпионатом по стрельбе. И даже достал раствор гороха, принявшись цедить сок с блаженной улыбкой, так не подходящей творившемуся перед ним истреблению.

Ещё пара болтов оборвала жизнь левого бегуна в каске, но правый уверенно плёлся вперёд, подволакивая ногу — болт, по всей видимости, раздробил кость. Эйка отлично вырисовывала силуэты, и было видно, как всё больше медляков направляются в сторону людей.

Марк вспомнил, как нейросеть рассказывала ему об исследованиях некоторых кинезиносологов, изучавших поведение небольших стай заражённых. Этот тип раздражительности, когда первичная реакция направлена не на потенциальную угрозу, а на доступный источник пищи, был характерен для неразвитых заражённых с низкоуровневыми когнитивными функциями.

Медляки, обладая слабой сенсорной избирательностью и фрагментированным восприятием среды, фиксируют изменения в первую очередь по прямому биологическому отклику – запаху крови, тепловому следу, визуальной идентификации биомассы. Именно поэтому падение собратьев в их присутствии немедленно приводит к каннибалистическому поведению: мозговые структуры, управляющие голодом, берут верх над зачатками инстинкта самосохранения.

Эффект когнитивной инерции – ключевая причина их медлительности в реакции на новые раздражители. Пока они едят, их сенсорное окно сужается, приоритет обработки входящих стимулов сменяется на утилитарный – насыщение. Это заметно по их замедленной реакции на движение, звуки, даже на резкие вспышки света. Лишь резкий физический контакт с более привлекательным источником пищи, таким как иммунный или другое незараженное животное, могут «переключить» их поведенческую модель.

Бегуны, напротив, демонстрировали более сложную реакцию на раздражители. Их сенсорика была чувствительнее, обработка информации – быстрее. Они достаточно развиты, чтобы учитывать вероятность угрозы: их зрительная система более адаптивна, анализатор движения работает в значительно более высоком частотном диапазоне. Они оценивают окружение на основе поведенческих корреляций: если объект неподвижен, его можно игнорировать; если движется нестандартно – нужно насторожиться.

Это подтверждалось их реакцией на болты. Когда стрела Марка ушла в тело медляка, тот только заурчал, а его сородичи даже не оторвались от трапезы. Но когда болт Оскара повредил череп бегуну, второй бегун мгновенно отпрянул, вскинул голову и замер, анализируя ситуацию. Но он не реагировал на боль собрата – он анализировал факт неожиданного вмешательства в его окружение.

Это была разница между примитивным рефлексом и зачаточной адаптивностью.

Марк прикусил щёку. Если бы стая состояла из более опытных заражённых, они бы уже были мертвы. Они израсходовали кучу болтов, а лидер стаи всё ещё не показался.

Из глубины тоннеля послышался утробный клёкот.

Звук был не просто низкочастотным, он резонировал в пределах диапазона, на который особенно остро реагировали травоядные. Это был не просто рык – он содержал в себе инфразвуковые составляющие, ударявшие по вестибулярному аппарату и подкорковым зонам, отвечающим за страх и паралич реакции. На шум заявился вожак стаи.

Глухие удары лап о каменный пол не просто сотрясали грунт – плоть медведицы уже начала переходить в иную фазу биологического существования. Каждое касание было более упругим, менее инерционным, а энергия импульсов расходилась равномерно через кинетическую цепь её мускулатуры, гася избыточное напряжение.

Нет, это уже была не медведица.

Глаза твари претерпели радикальную трансформацию, полностью утратив привычное строение. Зрачки расширились до максимума, поглотив радужку, а склера обрела насыщенную угольно-чёрную пигментацию, минимизирующую рассеивание света. Оптический аппарат был теперь ориентирован исключительно на эффективность в условиях недостаточного освещения: его способность улавливать фотоны возросла многократно, позволяя существу видеть в абсолютной темноте. Отсутствие привычной диафрагмы привело к увеличению фокусного расстояния — глаз фиксировал объекты не только на близких, но и на значительных дистанциях, расширяя диапазон восприятия.

Однако столь радикальная адаптация породила и серьёзные изъяны. Глаз, лишённый механизма быстрой регуляции светового потока, стал критически уязвим к резким всплескам освещённости. Любая мощная вспышка вызывала полную потерю зрения, поскольку процессы фотоадаптации замедлились, а компенсирующих структур больше не существовало. Кроме того, привычные ресничные мышцы, отвечавшие за аккомодацию хрусталика, деградировали, а их место заняли развивающиеся волокна, схожие с теми, что присутствуют у головоногих моллюсков. Новый механизм регулировки фокусного расстояния основывался не на изменении кривизны хрусталика, а на сжатии и растяжении всего глазного яблока. Этот процесс был значительно медленнее, что ухудшало резкость восприятия динамических объектов и снижало способность к мгновенной адаптации на средних дистанциях.

Таким образом, зрение существа оказалось на переходной стадии: уже не принадлежавшее животному, но ещё не достигло совершенства заражённых высших стадий. Оно позволяло ему доминировать в темноте, но делало уязвимым в резких световых контрастах. Нестабильность фокусировки вынуждала полагаться в большей степени на другие сенсорные системы.

Слуховые проходы расширились, а сама ушная раковина изменила геометрию – пассивные мембранные структуры усилили восприятие ультразвуковых колебаний, но при этом стали глухими к большинству обычных частот.

Обонятельные эпителии разрослись, захватив часть носовых пазух, что усиливало способность улавливать молекулярные следы биомассы.

Челюсть расширилась в стороны, а надкостница альвеолярных отростков начала уплотняться, образуя грубые костяные перегородки. Старые зубы ещё сохранялись, но межзубные промежутки уже покрывались белёсым налётом, который позднее превратится в монолитный ороговевший массив.

Плечевой пояс укрепился за счёт гипертрофированного роста подлопаточной и большой грудной мышцы, увеличивая диапазон пронации конечностей.

Локтевые суставы получили дополнительную степень свободы благодаря перераспределению сухожильных креплений, что позволяло лапе работать не только в сагиттальной, но и во фронтальной плоскости.

Глубокие слои фасций переродились, сформировав более плотную соединительнотканную сеть, обеспечивающую мгновенное перераспределение нагрузки и компенсацию ударных импульсов.

Гипертрофия икроножной и камбаловидной мышц привела к росту прыжковых характеристик, что, в совокупности с укорочением и уплотнением ахиллова сухожилия, обеспечивало мгновенную реакцию и увеличенную дальность толчка.

Бёдра увеличились за счёт гипертрофии медиальной широкой мышцы, а подвздошно-поясничный комплекс укрепился для стабилизации корпуса в поворотах.

Амортизационные механизмы также претерпели изменения. Эластичные структуры подкожного слоя в дистальной части конечностей стали уплотняться, компенсируя удары и минимизируя отдачу.

Медведица снижала центр тяжести, перераспределяя вес не только за счёт сгибания конечностей, но и за счёт активного контроля баланса через сенсорные рецепторы в сухожильных структурах.

Каждый шаг был не просто резким толчком – это была цепная кинетическая реакция, вовлекающая всю мускулатурную систему в единый процесс.

Она неслась вперёд, расталкивая медляков, как смятую ветошь, а её изменённая биомеханика делала её не просто хищником, а созданием, адаптированным к идеальному убийству.

Оскар выстрелил, но промахнулся — она двигалась слишком быстро, и реакция заражённой превзошла его ожидания. Болт Марка вошёл в переднюю лапу твари, глубоко засев в плотных тканях. Лотерейщица взрыкнула, но даже не сбавила скорости. Мужчины видели, как на них несётся злая бестия, но даже не дрогнули и не пошатнулись — знали, что их атака лишь первая нота в симфонии её неминуемой гибели.

А на месте Горгона виделось лишь облачко солёной пыли.

Он рванул на такой скорости, что сразу поскользил над землёй, плавный и беззвучный, как ночной мотылёк, несущийся к пламени. Его движение было слитным, непрерывным, как поток воды, стремящийся найти слабину в камне. Лотерейщица, увидев приближение живой цели, рванула вперёд с новой силой. Ведомая плотоядной яростью, в которой смешивалось желание съесть и убить, она не заметила главного.

Старый, добрый металлический трос.

Металл, звеня тараном, пошёл в открытую пасть, кроша клыки, разрывая сухожилия и лицевые мышцы. Удар был такой силы, что крепления в стенах запели от натяжения, но выдержали. Позвонки и кости хрустнули от безумной натуги, шею скрутило в жутком болевом пароксизме, россыпь зубных осколков тихо звякнула по полу. Вобравший безумную инерцию, трос тут же отдал её обратно, откинув назад чудовищную тушу. Огромное тело, подняв фонтан кровяной взвеси и пыли, стало заваливаться на спину.

Горгон уже был рядом, словно всегда ждал лотерейщицу в заранее известном ему месте.

Его действия напоминали танец минимальных усилий. Поворот — и пыль даже не дрогнула под его протезом. Шаг в сторону — едва заметный, но точный, открывающий для его удара уязвимую зону под ключицей заражённого. Одним изящным движением он взмахнул правой рукой над рухнувшей тушей, держа клюв почти за самый конец, и, словно пчела-убийца, обрушил хищное жало на её тело.

Сталь пробила шерсть и жир, войдя в плоть лишь своим концом.

Но именно этого и добивался расчётливый бородач.

Размашистый, точный, идеально рассчитанный удар. Остриё клюва вошло сверху, под ключицу, пронзая медвежью шкуру и толстый жир, концом проникая в грудной отдел и разрывая сосудистый узел. В ту же секунду Горгон нажал на выпуск газа.

Раздался влажный хлопок и смрадный разрыв.

Вся шея и часть грудины, лопнули, как разорванная изнутри бочка с яблочным вареньем. Ударная волна выдавила из глазниц мутную вязкую массу, кости треснули, разлетаясь рваными обломками, а мышцы и внутренности, местами выверенные стремительно расширившимся газом, вспучились под шкурой уродливой гематомой. Словно кто-то удалял линолеум с помощью надувания его насосом с игольчатой насадкой. Колоссальная травматизация. Всё произошло в одно мгновение.

Выверенный перекат вывел старожила из зоны поражения, даже капля крови не коснулась его одежды. Он встал на одно колено, резко вдохнул, оценивая обстановку. Тело твари ещё не осознало своей смерти, конвульсивно подёргиваясь в агонии, но бой со свитой сытых медляков только начался.

Бородач махнул парням красноречивым жестом, призывая их сразиться с оставшейся стаей, пока он переведёт дух и понаблюдает.

Марк поднял кулак, затем сжал пальцы в знак сценария «восемь» — бой против толпы низкоразвитых заражённых без поддержки Горгона. Оскар кивнул, сжимая клюв.

Тактика была отработана заранее. Марк прикрывал левый фланг, Оскар — правый. Удары наносились поочерёдно, чтобы сохранять ритм и не сбивать дыхание. Главное — не дать окружить себя, постоянно двигаться, контролируя окружение и не загоняя себя в угол. Спины они держали рядом, передвигались полукругом, шаги точные, уверенные.

Первый медляк потянулся вперёд, и Оскар ударил, направляя молот в ногу твари. Заражённый осел, но не рухнул сразу — в следующий миг Марк, не давая ему пошатнуться, развернулся и с силой вонзил тупой конец клюва в висок. Череп треснул, и тело осело.

Следующий шаг, следующий удар. Они двигались вперёд, выбивая заражённых из строя, разворачивая их друг против друга. Оскар пробил шею следующего — тело задёргалось, а затем обмякло. Марк выбрал методичность — удары тупым концом ломали шейные позвонки, оставляя клюв чистым.

Медляки кончились.

Последние ползуны, добравшиеся до первых павших бегунов, уже рвали плоть, не обращая внимания на бой. Один из них поднял голову, но тут же получил в затылок тупым концом клюва Марка. Маленький нарост смялся, будто скорлупа. Оскар одним точным ударом пробил шею другому — тот даже не издал звука.

Затихло.

И тут их взгляды устремились вперёд.

В конце тоннеля громоздилась гора из перемолотых костей и останков. Здесь погибла целая группа рабочих — они обратились, а затем они примкнули к заражённым, но их всё равно сожрали свои же.

Горгон, осторожно переступая, заглянул в помещение, откуда появилась лотерейщица. Внутри — гниющая кровь, смрад, перемолотые кости. И кое-что ещё.

Клетка.

Массивная, промышленная, с разорванными стальными прутьями.

Горгон склонил голову, выстраивая картину.

— Браконьеры, — тихо пробормотал он. — А мы всё думали, кому принадлежал этот склад. Здесь держали зверя. Скорее всего, транспортировали или ждали переправки.

Он развернулся к потным и переводящим дыхание мужчинам.

— Зверь прилетел впервые. Он был начинающим лотерейщиком, но гораздо опасней любого лотерейщика человеческого происхождения. Хороший повод запомнить навсегда: не только люди могут превращаться в монстров и в оценку опасности твари должно всегда входить происхождение.

Глава 30

Ḫābilu, nuppu nu dullum? Nēmerūni ša rabûni, nuppa ana pānīni nerû?

Друг мой, ужели мы будем так жалки?Столько гор уже перешли мы,Убоимся ли той, что теперь перед нами?

Эпос о Гильгамеше — Таблица IV

Горгон подал лаконичный жест — зачистка. Группа двинулась на соседний глухой кластер, где находилось складское помещение.

Внутри царил безумный бедлам, пиршество хаоса, достойное Дионисийских мистерий. Всё, что только могло быть уничтожено, было сломано, разбито, испорчено. Стройные анфилады стеллажей были изломаны неравнодушными лапами заражённых и выложены в причудливые груды покрытого ошмётками и грязью мусора. Даже бетонные стены были исполосованы глубокими бороздами когтей, будто заражённые вымещали ярость на неподатливой архитектуре.

Весь пол был залит кровью без единого просвета. Флорентийская мозаика из бурых луж, застывших потёков и скользкой плёнки, растянутой по всей площади склада. Видимо, браконьеры или складские рабочие оказались в ловушке в момент переноса в Стикс и сразу наткнулись на тех заражённых, что остались от предыдущего переноса рабочих шахты. Либо же сами стали первыми инфицированными, и в этом замкнутом пространстве из рукава соляных копей и складских помещений началась их первая и последняя бойня друг с другом, победителем в которой стал единственный реальный заключённый — бурая медведица. В каком-то смысле Стикс воздал по заслугам её пленителям.

Среди завалов, под нагромождением этажерок, изорванных тюков и пакетов обнаружился ещё один ползун. Забытый и никому не нужный, буквально похороненный под складским хламом. Смехотворно худой, мумифицированный, но живой.

Эйка мгновенно проанализировала степень его повреждений: множественные переломы длинных трубчатых костей, разрыв приводящих мышц, травматическое разрушение тазового кольца, открытые пролежневые некрозы на точках опоры. Любой человек с такими повреждениями не то что не зашевелился бы — он умер бы в первые часы от болевого шока и гиповолемии. Но ползун медленно, еле различимо подрагивал, лёжа под обломками.

Когда люди приблизились, его единственный чёрный глаз — второй давно уже вытек от полученного ранее удара, — открылся.

— До этого он был в трансе, — спокойно пояснил Горгон. — Экономил энергию. Когда жрать нечего, заражённые уходят в диссоциативный анабиоз — состояние, при котором их метаболические процессы замедляются до предела, но основные нейронные контуры остаются активными.

Он указал на ползуна, чей единственный открытый глаз не моргал, не фокусировался на движении, но при этом явно фиксировал окружающую среду.

— И чем выше заражённый стоит на эволюционной лестнице, тем более продвинутой становится эта способность. Некоторые молодые рейдеры считают, что кусачи, руберы и элитники никогда не спят. На самом деле, у кусачей способность впадать в анабиоз трансформируется в фазово-разделённый нейрорегулятивный отдых.

— Я когда-то слышал, что дельфины спят, используя одну половину мозга, пока другая остаётся активной, — сказал Марк, пришедшую в голову мысль.

— Это называется унигемисферный медленный сон, и он позволяет им не тонуть и продолжать двигаться даже в моменты отдыха. У заражённых высоких стадий, особенно у кусачей и элитников, этот механизм доведён до новых пределов.

Марк сосредоточенно слушал.

— Их мозг сегментирован на функциональные блоки, каждый из которых отвечает за определённые задачи: сенсорное восприятие, моторные функции, координацию, анализ угроз. Развитие заражённых пошло по пути локальной нейроавтономии — отдельные участки коры и подкорки могут временно засыпать, не отключая при этом критически важные центры.

Горгон сделал паузу, позволяя информации осесть.

— В отличие от дельфинов, которые во сне перестают использовать часть двигательных функций и снижают когнитивную активность, заражённые реструктурируют нагрузку в реальном времени, жертвуя второстепенными процессами, но никогда не становясь полностью уязвимыми. Например, периодически отключая анализ сложных паттернов движения, но сохраняя реакцию на резкие импульсные раздражители. Или, наоборот, временно "глуша" механизмы моторной точности, оставляя лишь грубую силу.

Он снова посмотрел на ползуна.

— Этот кусокмутанятины, скорее всего, уже часами находился в латентной фазе, оставив активными только базовые сенсорные контуры. Он не двигался, не реагировал, но был готов. Мы пришли — и его мозг мгновенно перешёл в активную фазу, готовясь к атаке.

Оскар задумчиво хмыкнул.

— Чем дальше, тем меньше у них остаётся черт, делающих их похожими на нас. И тем больше в них от чего-то...

— Интересного, — сказал за бородача Марк.

— Пожалуй, да, интересного. Стикс — непаханое поле для учёных всех мастей. Если бы меня попросили сказать о Стиксе лишь два слова, я бы ответил: выживание и любопытство.

— Но чтобы сказать это не соврав себе, нужно очень глубоко принять сначала другие два слова: кровь и вонь, — дополнил слова старожила Оскар, прикрывая нос перчаткой.

— Тоже верно, — философски сказал Горгон.

Лагерь в столь отвратительной клоаке, давшей сто очков форы Варфоломеевой ночи, понятное дело, разбивать не стали. Однако сделать остановку было необходимо. Болты сами себя не извлекут, а споровые мешки не распотрошатся. По этой причине Марк и Оскар, вооружившись извлекателями и ножами, принялись за чёрную работу. Копаться в развороченных мозгах тварей, так сильно походивших на людей, было тяжело, и Оскара несколько раз вывернуло наизнанку. Благо общей атмосфере ужасного зловония, это не повредило, напротив, лишь укрепило бы в сознании наблюдателя простую истину: Стикс постоянно умывает свой древний лик океанами смерди.

— Здесь вечно правят Фурии, и никто не предложит в утешение чашу кикиона, — послышался еле уловимый шёпот Горгона, задумчиво смотрящего на труп медведицы, лежавшей посреди смрадных куч и, таким образом, самой ставшей очередной смрадной кучей.

— Может, позже прочитаешь нам очередное мудрое изречение Блокнота или Журнала и поможешь? — спросил Оскар после того, как обнаружил в наросте бегуна первый споран.

— Так, противно, и воняет к тому же будь здоров, — ответил Бородач с непробиваемым лицом Роденского мыслителя.

— Господи... — закатив глаза на очередную порцию абсурдной иронии старожила, произнёс юноша.

Марк же в это время изо всех сил пытался перевернуть труп заражённой медведицы, при этом не испачкавшись в крови, и спустя ещё одно усилие у него это получилось.

— Держа горошинку с обрывком чёрной нити на вытянутой руке, Марк краем глаза увидел одобрительно поднятый большой палец бородача. Вернее, увидел он это благодаря подсветившей фигуру старожила Эйке. С линзой забываешь о том, что находишься в абсолютной темноте.

— Почему ты не помогала при наведении арбалета? — тихо спросил Эйку Марк.

— Потому что я в первую очередь учитель, а после уже — помощник. Чтобы мы идеально дополняли друг друга, тебе необходимо дорасти до моего уровня. Пока ты учился стрелять по бегунам, я просвечивала стены и проёмы на наличие людей и заражённых под скрытностью, выполняла бесчисленные самопроверки, меняла спектры и алгоритмы.

Многие из подобных задач в перспективе ты должен научиться выполнять сам.

— А не переоцениваешь ли ты обычных людей?

— Я — привилегия для опытных рейдеров. И поскольку ты таковым не являешься, мне и приходится устраивать тебе полевое обучение.

— Боюсь представить, на какие задачи ты расходуешь энергоресурсы, действуя в паре с опытными иммунными.

— Пускай, это будет для тебя сюрпризом и мотивацией двигаться вперёд, — весело закончила она.

— Кончай сбор урожая, братья-бортники, — произнёс Горгон, — время.

Молодые люди согласно кивнули и, закинув последние вырезанные спораны в подсумки, последовали за бородачом к дальней стене складского комплекса контрабандистов.

Тот применил дар на стену, и началась привычная процедура. Мару стал убирать гель, но заметил, что Оскар шарится в куче мусора, стараясь что-то достать.

Пожав плечами, мужчина продолжил выработку полимера сапёрной лопаткой в одиночку, и когда он закончил с первой партией, Оскар, наконец присоединился.

Вдвоём работа пошла быстрее, но всё равно заняла почти два часа. Горгон постоянно отдыхал, стараясь поддерживать уровень энергии Стикса в оптимальном состоянии.

Молодые люди знали, что прямо за складом находится гипсовый карст и для того, чтобы перебраться на другую сторону, им снова придётся использовать альпинистское снаряжение, но реальность смогла удивить всех.

Закончив с последней партией бетона, перед рейдерами показалась кирпичная стена с номером улицы, дома и оконной рамой.

Ещё до того, как Эйка высказала вероятную версию, Марк понял, что произошло:

Когда кластер переместился в Стикс, дом оказался над карстовой пещерой. Однако в отличие от катастрофических провалов, происходящих мгновенно, здесь осадка вышла постепенной. Отсутствие сейсмических толчков, подвижек плит или мощных водных потоков не дало процессу перерасти в обвальное разрушение. Вместо этого здание равномерно погрузилось вниз, утонув, словно в зыбком песке.

Через окно было видно, что внутреннее убранство пострадало не так уж сильно. Основные нагрузки распределились по вертикальным конструктивным элементам — несущим стенам и внутренним колоннам. Перекрытия, хотя и испытывали напряжение, оставались в рамках расчётных пределов прочности. Жёсткость конструкций позволила избежать деформаций, способных привести к прогрессирующему обрушению. Однако по стенам сетью расползлись глубокие паутинистые трещины.

Оскар изобразил на лице самую удивлённую физиономию, на какую только был способен, посмотрев на Марка и Горгона в поисках объяснений, но старожил и сам выглядел озадаченным.

— Уверены, что в карстовой пещере должна была находиться хрущёвка? — тихо, но так, чтобы все расслышали интонацию, проговорил молодой человек.

— Раз есть, значит, должна, — спокойно ответил ему бородач.

— Рама не треснула, значит, стена держится, — высказал Марк логичную идею.

— Вы серьёзно хотите пройти по этому дому? — недоумевающе вопросил Оскар, — вы же даже не знаете, утонет ли дом вместе с нами или нет.

— Эйка сверила дом с данными о поверхности этого кластера и рассчитала глубину погружения. Если серьёзных отличий этого кластера от предыдущих переносов нет, то дом должен уже достигнуть дна и ниже спускаться некуда. Стоит крепко. Уверен, что мы сумеем пройти, если не будем задерживаться, — заметил Марк на слова парня, и Оскар тоже пробежав глазами по этим расчётам, глубоко вздохнул, махнув рукой.

— Если мы все тут поляжем, то знайте, что я был против.

— Судя по данным об окрестных кластерах, это самый безопасный путь, даже с учётом риска обрушения — дополнил свою линию бывший лётчик.

— Да я и сам знаю, — отмахнулся от аргументов Оскар.

Горгон не стал возиться с запором — одной рукой ухватился за край оконной рамы, а другой вытащил из разгрузки узкий металлический клин. Засовывая его в едва заметную щель между створками, он с лёгким поворотом провернул механизм блокировки, нажимая прямо на запорный язычок. Раздался еле слышный щелчок, и створка подалась внутрь.

Они двинулись вглубь пятиэтажки. Воздух здесь был тяжёлым, застоялым — смесь пыли, крови и старческой немощи. Квартира встречала их выцветшими коврами с витиеватыми узорами, сервантом из морёного дуба, где за стеклом рядами стояли фарфоровые статуэтки. Облупленные обои в цветочек отслаивались от стен, в углах затхло пахло плесенью. Под ногами поскрипывал линолеум, а вдалеке раздавался едва слышный звук, издаваемый тем, что осталось жить в этом доме после прежних хозяев.

Осторожно двигаясь по коридору, они подошли к дверному проёму. Там, в комнате, сгорбившись, что-то копошилось. Это был заражённый старик, худой и ссохшийся, как старый чернослив. Пальцы шарили в маленьком деревянном домике для птиц, стоявшем на тумбе. Старик не замечал двигавшихся позади людей, будучи сосредоточенным на известной лишь ему одному цели.

Оскар двинулся без команды — быстро и бесшумно. Рывок, удар — и тело осело на пол.

«Идём», — показал жест Горгон, уже направляясь дальше.

Марк взглянул на Оскара, но тот лишь жестом показал: «я за тобой».

Они шли дальше по узкому коридору. Марк заметил приоткрытую дверь в одну из квартир — её блокировало что-то изнутри. Осторожно заглянув внутрь, он замер.

В центре комнаты, на затоптанном ковре с восточными узорами, лежали мать и ребёнок. Каждому досталось по выстрелу: в материнское и детское сердце. Напротив, в кресле, сидел отец. Висок пробит, а рука всё ещё сжимала пистолет.

В этот момент Оскар, наконец, появился, и Марк жестами спросил, что произошло, на что получил лаконичный ответ: «позже».

Они продолжали двигаться по коридорам, избегая лишнего шума, шаг за шагом приближаясь к цели. Ветки проводов свисали с потолка, местами плитка отваливалась, открывая ржавые арматурные прутья. Старые стены, впитавшие в себя запахи жизни и смерти, казались ещё более тесными в этом неподвижном, пропитанном пылью воздухе.

Вскоре путь привёл их к глухой стене. Согласно расчётам Горгона, за ней должен был находиться нужный проход — выход из этой неустойчивой бетонной коробки.

Старожил провёл рукой по шероховатой кладке, мысленно выстраивая схему нагрузок в своей голове. Кирпичная стена не была монолитом — она состояла из отдельных элементов, связанных цементным раствором, где каждая линия кладки передавала нагрузку вниз по строго определённым векторным направлениям. Стоило изменить структуру в неправильном месте — и равновесие нарушится.

Он постучал по поверхности, ловя изменение звука. Глухой отзвук говорил о высокой плотности материала, а приглушённые, но не слишком звонкие ноты намекали на равномерное заполнение швов раствором. Это был признак качественной кладки, но даже она имела слабые зоны.

Вслушиваясь, он размышлял про себя: «Если сделать отверстие выше — пойдёт перераспределение веса с верхних рядов, давление увеличится, и вся конструкция начнёт оседать. Визуально всё останется целым, но появятся микротрещины в растворе, разрывы, которые со временем станут точками напряжения».

Он опустил руку чуть ниже.

«А если ниже, то это приведёт к сдвигу центра масс. Кирпичная кладка хоть и выдерживает высокие осевые нагрузки, но воспринимает боковое напряжение крайне плохо. Убирая нижние ряды, мы нарушаем равномерность сжатия, и это создаст изгибающий момент. Если повезёт, пойдёт локальная деформация. Если нет — шовная пластика сработает в обратную сторону, и усилие резко перераспределится, вызвав обрушение верхних сегментов».

«Но вот здесь, — его пальцы вновь коснулись выбранного участка, — кладка находится в точке баланса. Это нейтральный слой, который испытывает минимальное сжатие и растяжение. Гель поглотит материал без последствий, потому что нагрузка распределится через соседние ряды, а смещение будет недостаточным, чтобы повлиять на прилегающие сектора. Хоть бы всё получилось. Великий Стикс, поделись с нами своей удачей».

А молодым людям лишь бросил жест: «Готовьтесь бежать вперёд».

Как только бородач дождался одобрительных кивков, то применил дар и рванул вперёд, выбивая собой желейную пробку. Следом за ним выбежали Оскар с Марком. Отверстие вышло неаккуратным и зацепило один кирпич «верхнего» слоя. Он медленно стал надламываться, смыкаемый горизонтальными нагрузками, и, треснув на две половины, упал на пол, увлекая за собой волну других кирпичей.

Троица, не сговариваясь, побежала по пещерному тоннелю подальше от обрушения и вовремя. Со спины их обдало пыльной кирпичной крошкой — стена рухнула. Часть верхнего этажа тоже полетела вниз, заваливая проход, по которому шли мужчины, однако дом был крепким, не обрушился полностью. Звука тотального обвала не последовало.

Марк посмотрел на Горгона, а тот лишь пожал плечами, говоря, мол «форму дара, я контролирую только через длительность применения, уж простите».

Когда они бросили взоры на тоннель, первое, что зацепило внимание — это дефекты конструкции. Бетонные стены, местами покрытые стальными арматурными каркасами, потрескались и осыпались, являя следы растяжения и сдвига, характерные для воздействия мощнейших ударных волн. В местах, где проводились испытания с мощными взрывами, в структуре бетона просматривались прогары и фрагменты обугленных материалов. На некоторых участках потолок поддерживался вре́менными опорами, а металлические арки, частично разрушенные, искривились, под воздействием взрывного давления и колебаний грунта.

Пол был усеян обломками деталей: искажённые куски стальной арматуры, остатки датчиков давления и температурных зондов, обгоревшие фрагменты взрывчатых веществ. Местами оставались следы коррозии, где под воздействием высоких температур металл вступал в реакцию с кислородом, создавая причудливо-узорчатую ржавчину. Обгоревшие участки бетона и стен, проплавленные горючими газами, указывали на сотни и тысячи градусов Цельсия, характерные для высокоэнергетических взрывов.

Некоторые участки, где проводились испытания на детонацию в замкнутом пространстве, демонстрировали признаки структурной нестабильности: микротрещины, смещения в слое армирования и ослабление поддерживающих конструкций. Эти детали — свидетельства мощных взрывных волн и тестирования разрушителей, которые воздействовали на подземную породу в целях получения данных о влиянии подземных ударов на строение и устойчивость подземных сооружений. Кластер представлял собой подземный испытательный полигон.

Шли молча, ступая шаг в шаг. Вряд ли здесь были мины, однако стоило соблюдать осторожность в отношении осколков.

Марк в который раз поймал себя на абсурдности происходящего: где он вообще, чёрт побери, находится и чем он вообще занимается? Дом, работа, отдых на гражданке, походы в кино с приятелями, редкие, но такие приятные поездки на теплоходе по родной стране по Каме, Волге и Енисею... Сейчас вся прежняя жизнь кажется ему сном по сравнению с жизнью текущей. Или же, напротив, текущая жизнь кажется вечным кошмаром по сравнению с тем райским спокойствием старой Земли? Решение таких вот всплывающих в сознании дилемм и вопросов часто занимало Марка перед сном и в моменты пиковой ясности мысли. Но оно было как бесплодным днём, так и бесплотным ночью. Не помогало, а служило бампером для разогнанной психики, смягчало давление от существования. Из потока воспоминаний и идей он вынырнул за мгновение до того, как увидел, что путь в следующий кластер перекрыт завесой тумана.

Плотная завеса снежно-кучерявых клубов пара недвижимо стояла перед путниками, безликим стражником смотрела на людей, пока меняла ткань реальности, решала, из какого мира в этот раз переместить осколок пространства и как встроить его вместо уже существующего.

Маршрут был известен заранее, а потому никто из людей не беспокоился. Каждый раз сюда прилетает один и тот же тоннель, в котором никогда не бывает ни людей, ни заражённых. Он длится почти два километра и обеспечивает приятную прогулку. Риска обрушения тоже никогда нет, потому что стены тоннеля абсолютно герметичны. А идти вперёд — одно удовольствие, потому что ноги ступают не по земле и обломкам, а по чистейшему полотну маглева — монорельсу для поездов на магнитной подушке. Однако тоннель обладал интересной особенностью — в нём был абсолютный вакуум, и потому после прилёта в Стикс и, состыковавшись с кластерами, содержащими в себе воздух, вакуум стягивает его на себя, образуя сильный ветер, но лишь на несколько секунд, после чего можно будет спокойно двигаться вперёд. Так было всегда, и, по сведениям Эйки, тоннель никогда не подводил. Но не в этот раз.

Пещерную тишину разорвал свист, от которого тут же заложило уши. Огромный и длинный поезд-пуля, перенесённый в Стикс, разогнанный до умопомрачительных девяти сотен километров в час, мгновенно унёсся вдаль от закрывших уши людей. Монорельс, по которому он скользил, исчез, и шестисоттонная стрела высокоскоростного состава, лишённая привычной магнитной подушки, тут же превратилась в неконтролируемый баллистический объект чудовищной мощи.

Следом за маглевой магистралью начинался двухполосный автомобильный тоннель, и поезд, почти не потеряв энергии, ворвался туда.

Передняя секция ударилась о бетонный пол, искры с шипением вспыхнули, окрашивая темноту каскадами бело-синих брызг. Корпус задрожал, но инерция не позволила поезду опрокинуться — он продолжал нестись вперёд, со скрежетом бороздя асфальт, дробя и выворачивая всё на своём пути. Напряжённые стены тоннеля задрожали от чудовищной вибрации.

Мужчин, стоявших на границе кластеров потянуло вперёд вакуумным хлопком, и Оскар повалился на пол, а поезд, теперь уже превращённый в цунами из разорванного металла, вырвался на следующий кластер — прямо в ряды автомобилей.

Подземная двуполоска была забита машинами. Они стояли беспорядочно, покорёженные или пустые, в некоторых всё ещё притаились выжившие люди, прятавшиеся от снующих меж рядов заражённых. Кластер перенесло всего пять часов назад. Первые ряды машин просто испарились под натиском стального гиганта — спрессованные в тонкие пластины металла, они исчезли в оранжевых цветках бензиновых вспышек. Исковерканные остовы автомобилей закручивались, отлетая к стенам, где они мгновенно превращались в бесформенные груды железа.

Почти не сбавляя скорости, поезд перемолол сотни автомобилей, вырвался с магистрали, сбивая дорожные барьеры, и влетел в новый кластер. Здесь его путь продолжился ещё сотню метров, прежде чем произошла окончательная остановка. Последний удар — и передние вагоны разорвало в клочья, но бо́льшая часть всё ещё держалась в сцепке, пускай наклонившись или заваливаясь набок.

Всё это не заняло и секунды, а туман лишь начал рассеиваться перед глазами ошарашенных иммунных, чей путь в очередной раз озарила дьявольской улыбкой Стикса.

Оскар поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли и каменной крошки, а Горгон, став, как никогда, серьёзным, поглядел куда-то вверх, смежил нахмуренные брови и подал сигнал — «вперёд».

Мужчины тронулись в путь, в неизвестность, не представляя с чем придётся иметь дело. Это должна была быть спокойная прогулка, но она обернулась чудовищной трагедией для принесённых в Стикс людей и таким же чудовищным препятствием для иммунных, в очередной раз зажатых между когтями Сциллы и клыками Харибды.

Бежали долго и быстро, а когда достигли конца маглевой полосы, то увидели, что последние вагоны поезда всё ещё оставались на ней, завалившись под углом в сорок пять градусов и не предоставляя иного пути, кроме, как прямиком через вопящее людской болью, нутро состава.

Горгон быстро осмотрел тоннель, но нигде было не проползти, даже через верх, потому что вагон к тому же встал на дыбы, да и пролезать под составом, надеясь, что он не рухнет или не придавит, было тоже великой глупостью.

— Вакуумный тоннель, чтоб его, узкий, как девственница, — выразил причину плотной блокировки пути Оскар, судорожно хохотнул и глотнул живчика.

— Значит, проникаем внутрь и действуем осторожно, — ответил ему Марк, после чего ударил по плечу и дополнил: «мы справимся!»

Горгон в это время взял клюв и поддел стыковочную щель между створками аварийного выхода, нащупав выступ, предназначенный для ручного вскрытия. Клюв вошёл между уплотнителями с хрустом деформируемого пластика. Горгон упёрся коленом в корпус, задействовав рычаг, и, приложив направленное давление, сдвинул створки на пару сантиметров. Затем быстро перекинул хват, вставил пальцы в образовавшуюся щель и резко рванул в стороны. Мышцы на его руках вздулись, когда створки, изначально рассчитанные на плавное автоматическое раскрытие, со скрежетом и треском разошлись, подчинившись чистой силе старожила. Герметичный механизм окончательно сдался, и двери с глухим щелчком встали в открытом положении, открывая путь.

Мужчины шагнули внутрь, и их сразу накрыл гул — глухой, рваный, перемешанный с агонией. Здесь звучал плач, всхлипы, истеричный смех, предсмертные хрипы, вскрики боли и отголоски безнадёжного бреда. Поезд превратился в металлический гроб, набитый переломанными телами, живыми и мёртвыми, спаянными в единый хор страданий. Повсюду алели мазки и потёки крови, осевшие на стенах длинными дугами — следы тех, кого пронесло по салону, размазало по перегородкам и поручням. Седенькая старушка, заваленная телами, беззвучно шевелила губами, будто молилась, но глаза её были пустыми, не видели ничего вокруг. Мужчина с раздробленным черепом полз в сторону выхода, оставляя за собой кровавую борозду, его единственный целый глаз выпячивался от ужаса.

Салон был перевёрнут вверх дном. Постельное бельё из спальных капсул валялось на полу, перепачканное красными и жёлтыми пятнами. В проходе лежала женщина, а к её груди прижимался ребёнок, вероятно, его сын. Она ещё дышала, но грудная клетка была изорвана острыми осколками сломанных рёбер. Кресла, вырванные с корнями, застряли в искорёженных стенах, стекло и металл хрустели под ногами, пахло рвотой, кровью, испражнениями и страхом. Уцелевшие, кто мог говорить, не просили о помощи — они просто смотрели, смотрели бессмысленно, бессильно, так как смотрят те, кому больше нечего терять, и кто ещё не поверил в реальность происходящего, ещё питает робкую надежду на то, что случившееся — сон, проделки коварного подсознания или поганый наркотический трип.

Оскара тут же вывернуло наизнанку, а Марк встал как вкопанный, лицо покрыла алебастровая бледность, а выступившие градины холодного пота смотрелись потёками смолы, тягучими и текущей десятки часов, прежде чем они смогут достигнуть земли.

— Марк... — пронеслось где-то в голове, — очнись Марк, — слышался женский голос, — помоги Оскару, Марк, — у тебя уже есть тот, кому надо помочь, а все эти люди уже мертвы, — все они заражены, поэтому будь солдатом, приводи друга в чувства и вперёд за Горгоном! — твёрдо и непоколебимо наставляла его Эйка.

Марк опёрся на столешницу и тут же отдёрнул руку: на ней были кровь и клочья русых волос. Изнывая от бессильной злобы, он накачивал себя ею, пытался переполниться и зарядиться, чтобы сделать хоть шаг. Одно дело видеть смерть товарищей, сильных мужчин, выбравших себе путь стали и смерти. Но другое, видеть малыша, пытающегося добудиться до матери, из которой уходит жизнь. Детский, пронзительный плач и крик «мама» стальными тисками сдавил сердце бывшего отца, пилота, иммунного, а ныне рейдера.

Кем надо быть, чтобы пройти мимо и даже не оглянуться на это зрелище. Ответ находился перед глазами. Грустный бородатый старик, взирающий на вакханалию усталыми, видевшими подобное тысячи раз глазами. Внутри очей старожила было столько всего: и желание спасти всех этих людей, и опыт подобных «спасений», и понимание того, что вряд ли среди всех людей в этом поезде отыщется хотя бы один иммунный, понимание ощущений молодых людей, а также глубокая, как Марианская впадина, скорбь по всем окружающим их людям. Старожил пел по всем этим пассажирам панихиду, но не словами, а одними морщинами.

Он ничего не сказал ни Марку, ни Оскару, он просто смотрел, зная, что никаких слов не хватит, чтобы провести через эмоциональную бурю, в которой находятся эти зелёные новички, только ступающие на тропу Стикса. И также он знал, что подготовил их к подобным ситуациям настолько, насколько позволяло время. Подобные сценарии они обговаривали множество раз, а Эйка проигрывала симуляции вопящих детей и женщин так живописно, как ей позволяла система. Но никогда нельзя подготовить личность к таким ситуациям, кроме, как через проживание этих ситуаций, и Горгон прекрасно это знал. Он готовил их лишь к тому, чтобы они не впадали в тупой ступор, а сумели хотя бы что-то сделать.

И Марк сделал. Он не мог по-другому. А если бы смог, то потерялся бы в своей собственной шкуре, он поднял малыша, едва ли достигшего четырёх лет, поднял Оскара и сунул тому кусок чистой простыни, сказав «утри лицо», — и, перешагнув через остывающее тело матери, проводившей его напоследок благодарным взглядом, шагнул к Горгону.

Бородач кивнул, бесстрастно смотря на него. Они оба всё понимали.

Горгон лишь протянул Марку шприц, на котором крупными буквами красовалась надпись «транквилизатор».

Марк, понимающий, что ребёнку не нужно видеть всё, что будет дальше, принял его и, открыв колпачок, точным движением вколол малышу сонное зелье. Ребёнок, даже не вздрогнул, был слишком шокирован, чтобы ощутить боль. И начал постепенно проваливаться в сон.

Прижав дитя к своей груди, Маре стал пробираться вперёд. Во втором вагоне было ещё хуже, в живых осталась едва ли десятая часть всего народа, да и то бо́льшая часть постепенно умирала от болевого шока или кровотечения. И чем дальше продирались сквозь поезд смерти трое людей, тем меньше выживших они находили. Тем более покорёженными были вагоны. Порой через них приходилось проползать на корточках, но группа двигалась в нужном направлении.

— Скоро автодорога, там должны быть твари, Оскар — арбалет, Марк — Клюв, проговорил бородач, но увидев, что молодой человек всё, запинаясь, бормочет себе под нос «они, они, они, они...», подошёл и сжал его плечи. «Мы, мы живы, ты и я, и Марк, спасай нас, бери арбалет и следи за тылом, слушай Эйку, она поможет». Оскар, кажется, немного придя в себя, проморгал глазами и несколько раз ударил себя тыльными сторонами рук по лицу, размазывая слёзы, после чего, всхлипывая и рыча, достал со спины арбалет и кивнул старожилу.

Они шли дальше, и когда Горгон открыл дверь очередного вагона, то увидели, как прямо на столе, где всё ещё стоял горячий чай, сидело двое медляков. Они грызли обессиленного агонизирущего мужчину средних лет, пытавшегося отбиться от заражённых сбитыми в кровь кулаками, но те, лишь громче урча от его потуг, тянули кожу и фасциальную ткань с его ног, не в силах вырвать пучки мышечных волокон. Рядом валялось ещё двое медляков с разбитыми черепами. Явно заслужившими порцию ударов до того, как взяли его числом.

Мужчина был тяжело ранен и сосредоточен, собирая остатки сил для пускай точных, но лишённых былой мощи кулаков, и не видел подходящих к нему рейдеров. Оскар убрал арбалет и двумя ударами клюва убил мертвецов, так и не выпустивших ноги атлета из своих когтей, после чего подошёл и убрал уродцев от ног бедолаги. «Спасибо», — одними губами вымолвил тот, и его голова начала заваливаться набок. Лужа крови под мужчиной казалась маленьким озером, в котором нашёл покой великан.

Горгон лишь произнёс напоследок «хорошая смерть» и двинулся дальше.

В следующем вагоне заражённых было больше, и Горгон, призвав Оскара экономить болты, сам взялся за клюв, вернее, клювы, так, как оказалось, перед выходом бородач захватил с собой ещё один. Бегуны сразу набросились на живых людей, оторвавшись от мёртвых, но из-за кучи вещей и наклона вагона спотыкались и падали, подставляя затылки ловкому старожилу, который, словно ледокол, прокладывал путь сквозь пучину мёртвого моря.

Марк понимал, что сейчас является обузой для отряда, что всех подставляет, делая не то, что надо, и пытался найти благодарность Горгону в своём сердце, но его топило чувство вины, топило в гуще противоречивых чувств. Он шёл, стараясь лишь не упасть, не наделать новых ошибок, пытаясь сохранить темп.

Заражённых становилось всё больше и больше. Все, кто был на автодороге, стали стягиваться к источнику шума, передавали информацию о движении живых людей друг другу. Горгон работал клювами как паровой молот, не тратя на заражённых больше удара, берёг дар. Оскар отстреливал тех, кто пролезал в окна и шёл позади. Времени на сбор болтов не было, а потому он перехватил арбалет Марка. Тот же добивал раненых заражённых из тех, что не умерли после удара Горгона, и с каждым шагом усложнения пути понимал: «надо оставить ребёнка», но тут же одёргивал себя, представляя, как его съедят эти ужасные обращённые монстры. И когда отряд приблизился к пятому вагону от носа поезда, Горгон скомандовал: «выход».

Выбравшись через окно, Марк с ужасом понял, что их намеченный маршрут больше не имеет смысла. Поезд заблокировал путь в соседний кластер. Горгон же, не теряя присутствия духа, побежал к ближайшей двери сервисного тоннеля – отдельного помещения для технического персонала и с наскока открыл её внутрь, пропуская Марка и Оскара внутрь, после чего закрыл и сразу уронил к её подножью шкаф с оборудованием. Раздался громкий металлический грохот, но о конспирации сейчас нечего было и думать. Оскар и Марк, поняв его идею, сразу стали таскать к двери все тяжести, которые смогли найти. Шкаф упал надёжно, от стены до стены. Сдвинуть его не выйдет, но вот смять — вполне. А питать надежду, что сюда не заявится кто-то посильнее бегунов, было бессмысленно. Чем больше проходит времени, тем более высокие стадии мутантов приблизятся к застолью.

— Выгребай, — крикнул старожил, обратив в желе кусок бетонной стены.

Марк, положил ребёнка, и вместе с Оскаром они стали убирать студень с реактивной скоростью, после чего Горгон незамедлительно обратил ещё кусок, углубив стену более чем на полметра. Прокладывание пути от аксона к аксону так быстро было единственным, что вызывало у бородача одышку, и поэтому, тяжело сипя и покрывшись потом, он принялся помогать своим товарищам, разгребать разделяющую их от спасения желе. В этот момент послышался мощный удар, и визгливый клёкот распуганных бегунов, ещё удар и скрежет прочного металлического шкафа.

— Не слабей топтуна, — отметил про себя бородач, сноровисто вынимая из рюкзака предмет, длинный канат с прочным карабином на конце, от него расходилось ещё несколько канатов, каждый из которых оканчивался подвесной ручкой, типа тех, что используют в автобусах, но автоматически зажимающей пальцы при хвате.

Аккуратно придерживая тонкий канат, Горгон быстро спустил его с пятнадцати метровой высоты, пропустив через пальцы, и мгновенно поднял его обратно. Каждый из мужчин, не раз репетировавший это действие, схватился за ручку, и Оскар, увидев, что ладонь Горгона и Марка, державшего ребёнка второй рукой были зафиксированы, схватился за ручку и применил дар на карабин.

Карабин стал возвращаться туда, где был пару секунда назад — вниз, двигаясь с той же скоростью, с которой его опускал Горгон, после чего, чтобы не быть резко подкинутыми обратно наверх, Оскар отпустил дар, и люди приземлились на террикон оловянной руды. В этот же момент сверху послышался грохот, и толпа заражённых ворвалась в помещение для обслуживания. Бегуны как один стали нырять вслед за привлекательным запахом тёплых тел, и пролетая больше десятка метров, с хрустом складываться в кучи полуживой плоти, потерявшей свой шанс когда-нибудь дорасти до элиты пищевой цепочки.

Старший заражённый, видимо, поняв, что не пролезет в сделанную Горгоном дыру и что, даже если и пролезет — добром затея не кончится, не торопился за более глупыми собратьями, но и не уходил. Обычно, если в ближайшее время не появится более привлекательного источника пищи, такой заражённый может ещё несколько часов сидеть, не в силах оставить идею двинуться вслед за убежавшей добычей, и он, скорее всего, не окажется исключением.

Оскара и Марка бил мандраж, но надо было двигаться дальше, и Слава Стиксу, Эйка знала, где можно перевести дух в оловорудной шахте. Добравшись до камеры хранения противопожарного оборудования, Оскар повалился навзничь, и его снова стало тошнить. Слишком велик стресс даже для того, кто уже видел подобные картины. Марк уложил ребёнка на свою куртку и стал готовить еду. Сейчас главное — быть чем-то занятым, что-то делать, нельзя позволять мыслям увлечь себя туда, откуда порой не возвращаются. Бородач же кинул наружу жёлтую дымовую шашку и забаррикадировал дверь, после чего пошёл приводить в сознание Оскара, давать ему указания и вести разговор. Необходимо было резко повысить уровень комфорта, иначе следующий переход можно будет даже не начинать. Всё пошло не по плану и пришлось использовать один из четырёх резервных отходов на случай, если прямой путь, по которому они шли, окажется недоступен. Не зря, ох не зря они вместе просиживали часы, обсуждая и обрабатывая разные варианты движения даже на участках, помеченных зелёным уровнем угрозы.

Марк стал готовить ужин. Есть не хотелось, но он был прекрасно знаком с этой иллюзией отсутствия аппетита. Столкновение со смертью столь высоких количественных порядков напрочь вытесняет всё желание жизни. Приготовив еду, словно робот, он пошёл к Оскару и Горгону. У парня была истерика, и он делал большое дело, крича беззвучно. На его плече сидела не то белка, не то мышь и слизывала градины его слёз. «Вот кого ты спас в провалившемся доме», — промелькнула в сознании Марка мысль и почему-то немного ободрила его.

Ребёнок также тихо и беззаботно спал, поэтому Марк решил закончить приготовления и тоже немного отдохнуть.

Он знал.

— Ну и вкуснятина, брат солдат. Оскар, ты тоже молодец, что ешь, прорвёмся...

Он всё понимал.

— А как ты назовёшь грызуна?

— Пускай будет Оскар Младший...

Он видел, что жизнь идёт не путём удачи.

— Я подежурю, сон мне всё равно необходим гораздо меньше. Отдыхайте...

Он закрыл глаза, просто и прямо надеясь на чудо, на маленькую справедливость за то количество смертей, что были поглощены заражённой волной хищного мира. Закрыл глаза и силой воли укрыл сознание тяжёлым покрывалом сна.

Марк очнулся, чувствуя, что сон прошёл мимо, как ветер. Горгон сидел у погасшей горелки, укрывшись в куртку, словно зимний рыбак, и нельзя было понять, спал он или глядел на мир, чуть сощурив очи.

Оскар спал глубоко и беспробудно, отвернувшись к стене. Он спал хорошим сном, самым лучшим, лечебным.

Марк, затаив дыхание, перевёл взгляд на спасённого им ребёнка. Тот тоже стал пробуждаться и поднялся на лопатки, после чего уселся на куртке, уставившись куда-то вдаль. Марк, ободрённый воскресшей надеждой, сел и потянулся к нему. Он спас иммунного! Все риски и все страдания были не зря! В этот раз он защитит, обогреет, даст возможность ребёнку выжить на просторах этого мира. И в этот момент малыш повернулся к нему.

И рванул, страшно, утробно заклокотав своими детскими голосовыми связками, метя прямиком в горло.

Марк поймал его, прижав к себе захваченное паразитом маленькое тельце. Стоило больших усилий сдерживать потуги тела со снятыми ограничениями, тела, новый хозяин которого только осваивается в правлении и не гнушается ломать реципиента для достижения гастрономических целей.

От неожиданности и очередного перелома в его душе из глаз Марка брызнули струи горьких слёз, стекая по лицу обезображенного паразитом ребёнка, оставляя грязные разводы. А то чудовище, что родилось мгновением раньше, в теле бывшего человека, вгрызалось в жёсткий горжет, пыталось дотянуться до яремной вены, впиться молочными зубами в тёплую кровь.

Прижав дитя ещё крепче, Марк, словно пытаясь защитить ребёнка оттого, что тот может натворить, обернул рукой его шею. Ещё, ещё крепче, забрать, защитить, не дать миру забрать у него и этого ребёнка. Марк напряг мышцы, сжал дёргающееся тело ещё сильнее, перекрывая доступ кислорода. Так, он сидел, пока заражённый не перестал двигаться в его руках.

Продолжая сжимать в объятьях мёртвого ребёнка, Марк оцепенело смотрел вперёд, и его лицо сотрясалось в безумном напряжении и плаче. Конвульсивное подёргивание обутых в летние ботиночки ног постепенно закончилось, и Марк опустил безжизненное тело обратно на куртку, укрыв его так, как малыш лежал вчера. Только огромная синяя гематома на шее портила вид ребёнка. Тот словно всё ещё спал, лёжа тихо, без единого движения, с закрытыми навечно глазами. Больше он не увидит ни единой смерти, не причинит никому боли, а вечно будет спать беспробудным сном. Вечным сном.

Мужчина глянул на бородача, который так и не переменился в лице. Он всё так же сидел, и по его взгляду не было возможно определить спит он или просто смотрит с усталым прищуром. Но мужчина понял: старожил всё видел, всё понимал, знал, как всё обернётся с самого начала.

Мужчина не знал, что сказать, он не мог произнести ничего, что имело бы смысл, а потому просто молчал и смотрел на старика.

Внезапно Марк осознал, что глаза, которые он видит, не утомлены бессонницей и на самом деле склоняются от огромной боли, которую испытывал Горгон. Старожил сидел, сгорбившись, будто неся на плечах вес обоих миров, а внутри его очей было столько застоялой, невымываемой скорби, словно бородач в одиночку сумел настрадался на несколько поколений вперёд. Он ничего не сказал, лишь глубоко вздохнул и окончательно смежил веки. Сейчас он ничем не мог помочь Марку, и весь его жизненный опыт был бессилен перед испытанием, выпавшим на долю его товарища. Испытанием, с которым тому предстоит разобраться самому.

Глава 31

Ammīni mejjûka išṭanappat, qaqqarka išḫup... Dārû amātim panūka idmâ?

Почему твои щеки впали, голова поникла... Идущему дальним путем ты лицом подобен?

Эпос о Гильгамеше — Таблица X

Когда Марк впервые встретил Иришу, ему показалось, что мир на мгновение задержал дыхание. В этот короткий миг, в этом утреннем солнечном луче, улёгшимся на её волосы, в лёгком порыве ветра, порхнувшим полы её летнего платья, было нечто большее, чем случайность. Будто бы этот момент ждал его всю жизнь.

Она стояла у книжного магазина, держа в руках «Камо Грядеши» Генрика Сенкевича, и глаза её слегка щурились от солнца. Но этот прищур был не просто прикрытием от назойливого света – он был задумчивым, чуть ироничным, будто слова на страницах пробуждали в ней воспоминания или чувства, о которых знала только она. Локоны спадали на плечи, несколько выбившихся прядей касались её губ, и Марк вдруг ощутил, что ему нестерпимо хочется провести пальцами по этим прядям, убрать их за ухо и услышать, каким голосом она произносит своё имя.

Она оказалась столь же пугающе умной, сколь поэтически лёгкой – её разум был ярок, подобно квазару и заставлял всех вокруг видеть мир иначе. Она говорила так, словно с детства знала, что слова имеют не только значение, но и вкус, звук, прикосновение, а самое главное – силу. И в этом знании была магия. Когда она улыбалась, в уголке губ едва заметно дрожала тень задумчивости, словно её мысли всегда были на полшага дальше, чем реальность, или словно она всегда играла с реальностью в догонялки.

Ириша любила поэзию древности. Её завораживали тексты Междуречья, она находила в них дыхание первых цивилизаций, этот первозданный ритм, в котором звучало само зарождение слова. Она зачитывалась былинами и балладами, говорила и пела на древнерусском, чувствовала музыку славянской речи так, словно она жила внутри неё. Она говорила, что в старых сказаниях заключены не просто истории – в них запечатлены души времён. Она изучала испанский, читала Кеведо, Лорку в оригинале, и порой, когда задумчиво грызла карандаш, её губы шептали испанские строфы, словно заклинания. Марк шутливо отмечал, что карандаш стачивался с пишущего конца гораздо медленней, чем с того, который грызут жемчужные зубки его прелести. Она была любопытной до жадности – ей хотелось знать, как жили люди тысячу лет назад, что они чувствовали, как звучал их голос, какими словами они говорили о любви.

Спустя пару лет они переехали на юг, ближе к солнцу, в свой дом, который они строили своими руками, и каждая доска, каждый камень в нём знал их ладони. Запахи стройки – древесная пыль, известь, влажный бетон – вплетались в их дни, становясь частью новой жизни. Они засыпали, прижавшись друг к другу, посреди недостроенной спальни, где в окно заглядывало южное небо, глубокое, как её глаза в моменты молчаливых размышлений.

Они выбрали место, где по утрам воздух пахнет росой и нагретой травой, где майские жуки лениво жужжат над лугами, лениво покачивая бронзовыми сюртуками. И в этом мире всё откликалось на их чувства – солнце согревало их, как первые поцелуи, ветер напоминал их шёпот по ночам, в прохладной тишине спаленки. Они ходили босиком по земле, ощущая её влажность и тепло, словно сама природа становилась частью их единства.

Марк много работал во дворе – строгал дерево, мастерил ставни, делал скамейку под вишнёвым деревом, и каждый удар молотка, каждый запах свежих опилок давал ему чувство смысла. А Ириша писала. Она взбиралась на деревья – легко, почти невесомо, как ветер, забиралась повыше, усаживалась на развилке, свесив босые ноги, и записывала что-то в свой потрёпанный блокнот. Она говорила, что так мысли легче находят форму, что высота помогает рифмам сложиться правильно. В эти моменты Марк всегда называл её моей милой шимпанзой.

На ней был лёгкий сарафан, выбеленный солнцем, с узором незабудок, и когда она двигалась, ткань ловила ветер, словно продолжая её собственные движения. На запястьях побрякивали тонкие серебряные браслеты – тихий звон, как эхо далёких колокольчиков. От неё пахло чем-то едва уловимым – смесью солнца, персикового крема и сладкой полынной травы, которой заросли поля вокруг.

Марк смотрел на неё снизу, прищуриваясь от солнца, и в его душе вспыхивало что-то огромное, тёплое, хрупкое. Он знал: этот момент – он настоящий, он вырезан в вечности. Он мог бы сказать, что любит её, но в такие минуты слова теряли силу. Потому что любовь была во всём – в этом небе, в запахах дерева и трав, в её волосах, спутанных ветром, в лёгком касании её пальцев, когда она спрыгивала вниз и смеялась.

И в этом свете, в этом полном, безусловном настоящем, они становились частью чего-то большего, чем просто двое влюблённых. Они становились дыханием этого мира.

Марк всегда подмечал: Ириша не просто читала книги — она разговаривала с ними. Её любопытство было огнём, от которого вспыхивали слова, оживали строки, вступали в жаркий спор герои и авторы, века и эпохи. В её мире Платон постоянно спорил с Марселем Прустом, а испанские мистики — с создателями древнерусских былин.

— «Я убедился, что чем больше люди страдают, тем больше они учатся, но мне жаль, что человек может усвоить истину только через страдания…» — прочла она однажды, пробежав глазами по страницам Толстого. Подняла взгляд на Марка. — Как ты думаешь, в чём здесь ошибка?

Он строгал деревянную доску, солнечный свет падал на его руки, превращая пыль в золотую дымку. На секунду он задумался, продолжая двигать рубанком, а потом бросил, почти рассеянно:

— Он путает страдание и осознание. Одно не обязательно ведёт к другому.

Глаза Ириши расширились.

— Да! — вскрикнула она, подскочила, обняла его за шею и чмокнула в висок. — Да, Марк, именно! Как он не видел? Люди могут страдать и оставаться слепыми бесконечно.

Она вновь схватила книгу, пролистала страницы,торопливо пробежавшись по строчкам.

— Вот, вот ещё! Он говорит, что мир можно изменить, изменив самого себя. Но он же сам постоянно жалуется на природу человека! Как он не увидел в этом парадокс?

Она выхватила свой дневник, начертила на полях какие-то пометки. Губы её дрожали от возбуждения — не тревоги, а азарта, чистого наслаждения от мысли, что реальность всегда сложнее и глубже, чем кажется.

— А ты как считаешь? — спросила она, наклонив голову.

Марк посмотрел на неё с улыбкой.

— Мне кажется, ты уже решила.

Она рассмеялась, отложила книгу и вновь прижалась к нему.

Так было всегда. Она брала его за руку и вела сквозь лабиринты смыслов, и он следовал за ней, не всегда зная, куда приведёт путь, но неизменно радуясь самой прогулке.

Время шло. Дом, который они строили, становился прочнее, уютнее. В нём пахло древесиной, солнцем и яблоками. Казалось, само пространство прониклось их счастьем, подстраиваясь под их дыхание.

А потом в этом доме однажды забилось ещё одно сердце.

Ириша была беременна.

Это было время тёплых вечеров, ароматических свечей, шелеста страниц и тихих разговоров. Её любопытство не угасло — наоборот, оно стало ещё ярче, живее. Она читала теперь о древних обрядах рождения, о колыбельных разных народов, о философии материнства у даосов и индуистов.

— Знаешь, древние шумеры считали, что душа ребёнка приходит задолго до рождения. Она как птица, которая выбирает гнездо.

Марк кивнул, проводя ладонью по её животу.

— Ну, значит, мы построили хорошее гнездо.

Она улыбнулась, положила свою руку поверх его.

Беременность делала её ещё более трогательной, смешной и непредсказуемой.

Однажды, задумавшись, она принялась намыливать руки и забыла, что уже сделала это — в итоге мыло вздулось у неё в ладонях до размеров снежного кома.

— Это знак! — воскликнула она. — Наш ребёнок точно будет мечтателем.

А однажды ночью разбудила его и тревожно спросила:

— Марк, если у нас родится мальчик, он тоже будет лазать по деревьям?

— Думаю, да.

— Но если девочка, то тоже?

— Разумеется.

Она задумалась.

— Тогда надо выбрать дерево. Для первого восхождения.

Так, они вышли босиком в сад, под звёздами, и долго ходили среди ветвей, прислушиваясь к их шёпоту, пока не выбрали одно — раскидистое, старое, мудрое.

Ириша села подле корней. Вскоре к ней присоединился и Марк. Он любовался ею, такой же счастливой, как и всегда, но, пожалуй, более загадочной.

— Слушай, малышка, а ты когда-нибудь задумывалась, что было до времени? — шептала Ириша, поглаживая живот. — Был ли там свет? Или только бесконечное ожидание?

Она ненадолго замирала, словно прислушиваясь к ответу, а потом добавляла с улыбкой:

— А теперь вот ты. Ты уже часть времени. И мы тебя ждём.

Иногда она начинала читать ей стихи — древнерусские былины, испанские пьесы, диалоги и переписки давно ушедших из этого мира мыслителей прошлого.

Марк смотрел на неё и понимал: их счастье — настоящее, полное, невыразимо хрупкое в своей бесконечной красоте.

Через несколько месяцев родилась Мила.

Тепло, маленькие пальчики, сонный запах молока.

Их дом наполнился новыми звуками — её дыханием, хныканьем, первым смехом.

Теперь их мир был полон любви. Той, о которой он никогда не только не читал, но и не был способен представить.

Марк любил небо. В нём всегда было что-то неподвластное времени — чистота высоты, ощущение полёта, бесконечность, в которой можно раствориться. Он никогда не думал о войне. Он был пилотом, но не солдатом. Он поднимался в воздух ради свободы, а не ради смерти.

Контракт подходил к концу. Осталось всего несколько месяцев — и можно было бы оставить службу, забыть бесконечные взлётные полосы, строгие приказы, привычную отрешённость в голосах командиров. Он бы вернулся к дому, к Ирише, к дочери, которая уже делала первые шаги. Тем более что дом достроен и можно было заняться чем-то менее прибыльным и более земным.

Но его не спросили.

Распоряжение пришло внезапно, как гром среди ясного неба. Он был резервистом, а значит, не должен был лететь. Но кто-то сверху подписал бумаги, поставил печати, закрыл ему все пути к отступлению. Всё было сделано так, что протестовать было бессмысленно.

Ириша долго молчала, когда он сообщил ей. Потом, почти шёпотом, спросила:

— Это правда?

— Да.

Она смотрела на него так, будто пыталась запомнить каждую черту, каждую мелочь — изгиб его улыбки, оттенок его глаз на солнце, линию шрама на скуле. Потом кивнула.

— Тогда просто вернись.

Он поцеловал её, поцеловал Милу, вдохнул запах их дома — тёплый, наполненный солнцем, с лёгким оттенком высушенного на ветру белья и травяного чая, который любила Ириша.

А потом ушёл.

Первый вылет. Второй. Третий. Всё размывалось. В небе он отключался, становился механизмом, выполнял задачи, слушал команды. Война оставалась где-то там, под ним.

Но однажды утром его вызвали в штаб.

Тонкие губы офицера, короткое официальное извещение. В голосе — ледяная ровность, словно он зачитывал сводку погоды.

— Прямое попадание. Дом уничтожен.

Он не сразу понял. Слова доходили медленно, с трудом складывались в смысл.

— Какой дом?

Пауза.

— Ваш.

Марк ничего не сказал. Развернулся и ушёл.

Он ехал быстро, не замечая дороги. Он не знал, чего боится больше: увидеть или не увидеть.

Но когда он добрался, уже было поздно.

Дом исчез. Вместо него зияла воронка — глубокая, чёрная, словно вырванное сердце земли. Вокруг валялись обломки, горелые доски, клочья вещей, которые ещё недавно были частью их жизни.

Марк медленно, шаг за шагом, вошёл в руины.

Там, где раньше была их спальня, он нашёл обугленный край покрывала.Там, где стоял Милкин стульчик, — кусок расколотого дерева.

А потом, среди пепла, он увидел её.

Маленькую, почерневшую от огня резинку для волос.

Ириша всегда носила её на запястье.

Он поднял её дрожащими пальцами, провёл по оплавленным краям, и внезапно всё рухнуло.

Мир вокруг перестал существовать. Остался только гул пустоты в ушах, хриплое дыхание, пальцы, сжимающие эту крошечную вещь, — последнюю ниточку, что связывала его с тем, что было жизнью.

Ни её.Ни Милы.

Только руины и пепел.

Марк стоял посреди развалин своего дома, застыв, словно каменная статуя среди сгоревшего храма. Нет, это были не просто останки храма. Это были руины как минимум Александрийской библиотеки. Внутри него разгоралась буря — дикая, безудержная, та, что испепеляет всё живое. Она рвалась наружу, требовала выплеска — удара кулаком в землю, крика, безумного желания повернуть время вспять.

Но он не кричал.

Пальцы сжимали резинку для волос так, что ногти впивались в ладонь. Боль помогала удержаться на грани, не дать себе рассыпаться в эту же самую пыль, что теперь была его прошлым.

Его глаза были сухими.

Он развернулся, не оглянувшись, и поехал обратно на базу.

Он вошёл в часть с лёгкой походкой, будто вернулся из обычной поездки. Его товарищи подняли головы — кто-то хотел спросить, но он опередил их.

— Чего такие мрачные? — усмехнулся он, хлопнув механика по плечу. — У нас тут что, траур по чувству юмора?

Кто-то неловко улыбнулся. В глазах офицеров мелькнуло напряжение.

— Ты… в порядке?

— А с чего бы мне быть не в порядке? — Марк развёл руками. — Работаем, парни. Всё идёт по плану.

Он смеялся, шутил, рассказывал анекдоты, разыгрывал кого-то из молодых пилотов. Он стал лёгким, будто ничего не весил.

Но за этой лёгкостью было пустое небо, в котором не осталось Солнца.

Каждую ночь он садился в ангаре, молча разбирая и собирая пистолет. Отточенными движениями, механически, словно проверяя, ещё ли он человек или уже просто механизм, приводимый в действие волей обстоятельств.

Один раз в зеркале он увидел свои глаза.

Там была пустота.

Очередной вылет. Район близ боевых действий.

Марк взлетел, словно делал это в последний раз.

Голоса в наушниках, команды, гул двигателей. Он больше не думал о земле под крыльями. Ему было всё равно.

А потом его подбили.

Системы отказали, панель загорелась тревожными огнями, он мог постараться посадить горящую машину, но даже не дёрнулся. Он не собирался убегать. Он не собирался спасаться.

Глаза скользнули по приборам, потом на горизонт.

И направил самолёт вниз.

Если мир решил забрать у него всё — он заберёт у мира хоть что-то взамен. Тех, кто повинен в смерти его мира.

Он видел внизу позиции противника, различал фортификационные структуры, видел огненные вспышки. Он шёл прямо на них, с точностью, с хладнокровием хирурга, заносящего скальпель над живым телом.

Но в последний момент случилось то, что случилось.

Перед ним вдруг поднялся туман — густой, серебристый, необоримый.

Всё вокруг исчезло.

Голоса в рации пропали.

А потом…

— Вставай уже, давай, Марк, ужин стынет, — раздался голос Горгона.

Мужчина не сразу понял, где находится и что видит перед собой, а постаравшись подняться, понял, что мышцы пронзает дикой болью.

— Ты всю ночь провалялся в лихоманке, чтоб её. Потел, аки русская печь, плакал и всё время трясся в судорогах.

— Охх... — лишь сумел промолвить Марк, пытаясь собраться с мыслями. Но всё, что у него было — обнажённое всем ветрам расколотое сердце. Давно и дико болевшее. Впервые с момента у воронки собственного дома вся эта боль сумела найти себе выход и теперь тонкими струйками слёз выбиралась наружу.

Марк чувствовал себя разбитым, он впервые не сдерживал давления, и потому его лицо, всё время собранное, наконец начало разглаживаться.

Ели молча, Оскар ничего не спрашивал, а Горгон лишь привычно покрякивал от вкусно сваренного обеда.

Это был первый день, когда Марк открыл Стиксу своё истинное лицо, да что лицо, он словно разорвал себе рёбра, обнажив бьющееся сердце. Открыл в душе такую рану, какой боялся больше всех заражённых вместе взятых. Или, может, это Стикс вынудил Марка показаться этому миру.

Словно угадав мысли мужчины, бородач, прожевавшись, произнёс.

— Он всегда сдирает кожу. Всегда видит нас, всегда испытывает. Помни лишь о том, что ты не один, даже когда чувствуешь, что ты одинок. Мы рядом. Никаких других лекарств и решений нет. Главное проживи достаточно долго, чтобы рана затянулась.

На этих словах Оскар согласно кивнул и положил руку на сложенные в замок ладони Марка.

— Спасибо, — сипло промолвил он, и его голос, такой тихий, словно голос младенца. Отдалённо похожий на тот голос, каким он общался с Иришей и Милой. Голос Человека.

Глава 32

Ammīni, Ur-šanabi, qātū ipṭerū? Ammīni libbu damiq?

Для кого же, Уршанаби, трудились руки? Для кого же кровью истекает сердце?

Эпос о Гильгамеше — Таблица XI

После завтрака Марк вышел наружу. Маленькое безжизненное тело ребёнка, завёрнутое в найденную в комнате пожарной безопасности тряпицу, лежало у него на руках. Перед мужчиной была куча щебня, и он, положив ребёнка перед ней, достал сапёрную лопатку и стал осыпать её на тело мальчика, пока оно полностью не скрылось под горной породой. Шахта словно укрыла его сон каменным одеялом.

Марк стоял, глядя на камни, и думал о том, что горе прежнего мира не оставило его. И, вероятно, не оставит никогда. Но, может быть, через много времени он поймёт, как ему с этим жить. По сути, если бы не Стикс, он сгорел бы в огне войны, в огне собственной души. В этом смысле Стикс сохранил ему жизнь. Но зачем? И главное — зачем она самому Стиксу? На все вопросы можно было дать один-единственный ответ: «Случайность». Но если это так, то как распоряжаться случайно подаренной жизнью? Он встал, выдохнул, развернулся и зашагал вслед за Горгоном и Оскаром. Как бы то ни было, для выживания пустота в сердце лучше, чем щемящая боль. Если не останавливаться, то, возможно, через долгое время, пустоту сумеет заполнить что-нибудь ещё. По крайней мере, он на это надеялся.

Шахта, в которую они вернулись, была относительно современной. Аккуратно заложенные анкерные крепления без следов коррозии, свежая цементация стыков между плитами крепи, ровные вентиляционные каналы с нетронутыми лопастями дефлекторов. Всё это указывало на то, что порода здесь ещё свежа. Они двигались в направлении террикона — того самого места, на которое получилось приземлиться благодаря «Возврату» Оскара.

Им открылся вид на свалку переломанных тел. Гора гниющего мяса. Запах стоял тяжёлый, насыщенный аммиаком, железом и разложением, резавший ноздри. За ночь сюда нападали новые заражённые — медляки, привлечённые запахом смерти. Большинство уже были мертвы, растерзав друг друга в борьбе за зловонную плоть. Те, кто остались, ожидаемо занимались каннибализмом.

Бывшая проводница поезда сидела на корточках и методично грызла скальп мёртвого мужчины, грудь которого пересекала полоса синяка от ремня безопасности — похоже, он прибыл с подземной автодороги. В стороне бывший фермер, всё ещё в комбинезоне с эмблемой компании, разворотил грудную клетку какому-то офисному клерку и копался внутри, вытягивая крупные мышцы. Невысокая женщина с седыми косами, когда-то, возможно, бухгалтер, держала в руках обглоданный позвоночник и, склонив голову, ритмично кусала остатки сухожилий, не реагируя ни на что вокруг.

Мужчины, не сговариваясь, перехватили клювы и пошли добивать заражённых. Работали быстро, слаженно, без слов, не давая мутантам ни единого шанса на реакцию. Удары были точны и беспощадны. Марк выбирал ключевые суставы и основание черепа, Оскар же наносил удары сверху, пробивая клювом позвоночник. В споровые мешки старались не целить. Медляки и так умрут, но вот собирать потом ценные спораны по кровавой каше не хотелось. Вскоре всё было кончено, и мужчины стояли, обтирая оружие и отдыхая от чёрновой работы.

Из пятнадцати заражённых, от медляка до бегуна, удалось добыть шесть споранов. Это было неплохо. Горгон дал знак следовать за ним.

— «Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе, истинно, в целой вселенной всесильнее нет человека», — произнёс Горгон, глядя на гору мёртвых мутантов, обращаясь не то к себе, не то к своим спутникам, но реакции на это не последовало.

После потрошительных процедур мужчины вернулись к вре́менному лагерю в помещении с противопожарным оборудованием.

— У Гомера было «несчастнее нет человека», — неожиданно отметил Марк, вспомнив, как этот фрагмент когда-то вслух читала Ириша.

— Я читал около десятка «Иллиад» из разных миров, — ответил старожил, пересыпая спораны по контейнерам, — и хотя в большей части различий было мало, одна версия сумела отличиться и порадовать жизнеутверждающим посылом.

Интересно, что во время жизни на старой Земле велись дискуссии об авторстве произведений, был ли Гомер или его личность — собирательный образ? Однако в Стиксе открывается совершенно новый дискуссионный пласт: какая версия произведения наиболее выразительна, глубока и значительна, какая версия наиболее ценна для людей?

— А какая, к чёрту, разница? Всё равно, читать могут лишь те, кому не надо постоянно думать, как бы им не отгрызли жопу, — прервал речь Горгона Оскар.

Бородач на это лишь рассмеялся и выразительно посмотрел на Оскара. Парень знал этот взгляд. Это была сложная эмоция перехода нарочито иронического снисхождения в старчески-умилённую радость осознания абсурда неуместности иронического взгляда. Старик постоянно играл в догонялки с рефлексией собственных эмоций, смеялся над тем, что сам выдумал, и далее над тем, как от этих выдумок менялся его собственный эмоциональный ландшафт. Со стороны это выглядело, как начальная стадия шизофрении, но на самом деле, это было смесью последствий долгой жизни и профдеформацией ввиду вынужденных одиноких странствий.

В этот момент из кармана Оскара выглянул грызун. Ловко выбрался наружу и по-куничьи проскользил по Оскару до пола. Марк вспомнил о том, что уже примечал его вчерашним вечером, и в этот раз он порадовался тому, что Оскару удалось кого-то по-настоящему спасти.

— Ну здравствуй, брат-грызун, — поприветствовал Горгон маленького зверька и протянул ему свою ладонь, на которой лежало несколько грецких орехов.

Грызун, мгновенно уловивший возможность лёгкой поживы, взвился с пола на ладонь Горгона, порхнув тонкими, полупрозрачными мембранами, натянутыми между передними и задними конечностями. Он взметнулся почти вертикально, словно крошечный планер, и мягко приземлился, точно рассчитав траекторию. Его движения отличались стремительностью, но при этом оставались удивительно плавными — без малейших рывков, демонстрируя, что каждое действие выверено до мелочей.

На первый взгляд существо действительно напоминало утончённую белку-летягу: гибкое туловище, крупные зрачки, пристальный взор. Но при ближайшем рассмотрении становилось очевидно: природа, сотворившая его, руководствовалась совсем иными принципами.

— Это не млекопитающее, — задумчиво протянул Горгон, наблюдая, как зверёк аккуратно перебирает лапками орехи, оценивая их качество. — И уж точно не белка-летяга. Он скорее ближе к миниатюрным крылатым динозаврам, чем к привычным нам животным. Смотрите, как взлетает? Белки планируют с высоты, а Оскар Младший может оторваться от поверхности без разгона.

Строение существа подтверждало слова бородача. Расправив меховые складки, зверёк едва заметно подрагивал тонкими хрящевыми подпорками внутри перепонок, словно проверяя их эластичность. Покров, казавшийся шерстяным, при детальном осмотре оказался усыпан мельчайшими, бархатистыми отростками, напоминающими совиные перья. Именно эта особенность делала его полёт бесшумным.

Горгон провёл пальцем по его спине, чувствуя, как под мягким мехом перекатываются гибкие хребтовые дуги. Позвонки у этого существа были не жёсткими, как у теплокровных, а упругими, обеспечивающими невероятную манёвренность. Конечности тоже отличались: в отличие от белок, у которых кисти вытянуты для захвата, здесь пальцы были короче, но мощнее, снабжённые цепкими коготками. Он мог не только карабкаться, как ящерица, но и мгновенно хватать добычу, словно ястреб.

— Лапы тоже не беличьи, — заметил Горгон, подставляя вторую ладонь и позволяя зверьку ловко переместиться. — Глядите-ка! Сгиб суставов уходит глубже, чем у млекопитающих, а хватательный механизм ближе к птичьему.

Зверёк, не ощущая угрозы, с интересом изучал человека, ловко перебираясь с одной руки на другую, слегка прихватывая пальцы крошечными зубами — будто пробуя их на вкус и проверяя упругость. Его круглые, умные глаза отслеживали малейшие движения почти со всех сторон.

— Сообразительный, — усмехнулся Горгон, позволяя зверьку порхать между его пальцами, резво перепрыгивая с ладони на ладонь. — Интересно, он так быстро ко мне привыкает или просто привык оценивать поверхность с позиции пригодности для полёта?

Зверёк вдруг зацепился когтями ещё крепче, прижался к ладони, напряг мышцы шеи и с силой стиснул челюсти. Он явно рассчитывал пробить кожу, но столкнулся с неожиданной проблемой — прокусить грубую, привыкшую к нагрузкам плоть, не получалось. Горгон, не проявляя ни тени беспокойства, наблюдал за его попытками с лёгким интересом.

— Ну, старательный, это сразу видно, — произнёс он негромко, двигая пальцами, но не спеша разжимать хватку.

Ощущая, как крошечные мышцы зверька заходят ходуном от напряжения, он медленно поднял свободную руку и больши́м пальцем точно надавил в точку чуть впереди угла нижней челюсти, в месте сочленения жевательных мышц с черепом. Одновременно мягко провёл указательным пальцем вдоль основания черепа, оказывая лёгкое давление на нервные окончания.

Реакция была мгновенной: зверёк вздрогнул, его челюсти, спазмировались в последний раз и разжались. Он моргнул, выпустил лапами кожу, а затем, осознав, что уже не кусает, торопливо втянул голову в плечи, как будто пытался осмыслить произошедшее.

Горгон чуть повёл запястьем, давая зверьку возможность соскользнуть, но тот остался сидеть, вытянув мордочку и едва заметно поводя усами, словно анализируя ощущения.

— Запомни, — пробормотал бородач, наблюдая за его поведением. — Если решишь попробовать ещё раз, результат будет тот же.

Зверь, казалось, понял, что говорит ему старожил, и потому спрыгнул с его жёсткой руки обратно к Оскару, после чего забрался к нему в нагрудный карман.

Горгон понаблюдал, как тот едва заметно дрожит, оценивая ситуацию, но не издаёт ни звука.

— Он всеядный, но с явным уклоном в тихую охоту, — наконец проговорил Горгон, чуть приподняв зверька, чтобы лучше рассмотреть его передние лапы. — У него короткие, но мощные пальцы с цепкими когтями, хватательный рефлекс развит, но не агрессивный. Видел, как он двигался? Он не просто лёгкий — он бесшумен. За всё время, что он с нами, не издал ни единого звука.

Он задумчиво провёл пальцем по мягкому меху на затылке зверька, отметив, как плотно тот прилегает к телу, скрывая под собой эластичную кожу.

— Был домашним. Жил у стариков в провалившемся доме, скорее всего, питался с рук. Мир за его пределами для него новый. Возможно, впервые видит что-то помимо своей клетки и окошек квартиры.

Горгон чуть наклонил голову, глядя на Оскара.

— Раз уж ты взял себе ученика, твоя задача — обучать его. Научить, как выживать здесь.

Оскар прищурился, скрестил руки на груди и хмыкнул.

— Научу. И, поверь, без многочасовых лекций.

Горгон усмехнулся краем губ, но ничего не ответил. Оскар Младший тем временем осторожно выбрался к своему хозяину на руку и выглядел так, словно уже принял новый порядок вещей.

Собрав снаряжение, мужчины продолжили торить путь, а их шаги отдавались глухими ударами, словно рабочие молоты по забойному уступу. Вокруг царила стерильная пустота — ни разбросанных инструментов, ни следов прошедшей смены, ни даже тонкого слоя пыли, характерного для разработанных горизонтов.

Шахта так и не успела стать полноценным производственным объектом: вокруг величественно возвышались рудоспускные рукава с одиноко лежащими на них неустановленными лотками, сонные шпуры лениво сидели в горной породе, так и не дождавшись взрывных зарядов, а столь необходимые крепи местами отсутствовали вовсе, обнажая голые пласты хрупких пород. Проходка явно прервалась на этапе закладки: крепёжные анкеры торчали, не соединённые сетками, местами валялись рулоны неразвёрнутого армирующего полотна. К углу уныло прислонился штабель бетонных тюбингов, приготовленных для обделки стволов, но так и не использованных.

Линза позволяла видеть окружающее пространство с потрясающей чёткостью: от мельчайших текстур минеральных прожилок до напряжённых трещин, которые в будущем могли бы вызвать осыпи. На полу кое-где встречались следы тяжёлой техники, но экскаваторы и буровые установки отсутствовали, словно их эвакуировали или же не успели завезти. Вентиляционные шахты, несмотря на наличие приточных коробов, молчали — система воздухообмена так и не была введена в эксплуатацию, что сделало воздух неподвижным и застоявшимся.

Пройдя через необорудованные переходы, миновав недостроенные крепи, группа, наконец, достигла границы кластера.

В проёме, разрезанном границей кластера, тянулся тоннель — идеально ровный. Однако нечто в нём сразу выбивалось из привычных канонов подземных конструкций.

Во-первых, материал стен. Он не был ни бетоном, ни металлом в привычном понимании. Линза, анализируя поверхность, не находила в её составе армирующих волокон или признаков привычного литья. Внешне гладкая, но не глянцевая, без привычных сколов и трещин, она напоминала нечто среднее между высокопрочным композитом и сверхпроводящими сплавами, устойчивыми к перегреву.

Во-вторых, странные углубления, идущие по всей окружности тоннеля с регулярной периодичностью. Они напоминали пазы для крепёжных элементов, но ни следов самих соединений, ни ржавчины, ни технической смазки не было видно — словно детали, которые здесь должны были находиться, испарились.

В-третьих, секционный характер конструкции. Трубопровод состоял из идеально подогнанных друг к другу сегментов — не сварных, не болтовых, а стыкующихся с прецизионной точностью. Промежутки между ними не были швами — скорее, сверхтонкими зазорами, невидимыми невооружённому глазу, но ощущаемыми тактильно.

Марк, находившийся в глубоком унынии, машинально следовал за Горгоном и Оскаром, но этот странный тоннель всё же пробил тонкую щель к его сознанию. В этом месте не было разрухи, пепла, крови — только странная, почти неземная симметрия. Впервые за долгое время он посмотрел на что-то не через призму усталости и боли, а через призму чистого, удивления.

Его взгляд замер на идеально гладкой внутренней поверхности трубы. Искусственная симметрия конструкции, сложная система кольцевых креплений, тонкие проводящие каналы, которых не могло быть в обычном тоннеле, характерные соединения сверхпроводниковых сегментов…

— Мать честная, да это же ускоритель частиц! — выдохнул он.

Горгон лишь победно усмехнулся. Знал, что его товарища выведет из оцепенения лишь нечто подобное.

— Именно. И не какой-нибудь ускоритель, а километровая секция ускорителя частиц с изначальным диаметром почти в триста километров. Одна из крупнейших моделей, когда-либо построенных. А теперь — наш новый источник богатства.

Оскар с недоумением огляделся.

— В смысле? Какие тут могут быть ценности? Это же просто труба.

Горгон покачал головой и медленно провёл рукой по идеально отполированному внутреннему покрытию.

— В этой «трубе» частицы разгоняли до околозвуковых скоростей, сталкивали их в высокоэнергетических режимах, создавая вещества, которые в обычных условиях просто не могут существовать, — произнёс Горгон, проводя ладонью по идеально гладкой стенке ускорителя. — Но здесь речь идёт не просто о коллизиях тяжёлых ионов.

Он медленно повернулся к товарищам, чуть прищурившись.

— В подобных установках получали гипотетические сверхтяжёлые элементы, которые в естественных условиях либо крайне нестабильны, либо распадаются в течение наносекунд. Но в этой модели ускорителя частиц, по всей видимости, применялась особая методика удержания, позволяющая стабилизировать элемент, который на обычной Земле существует лишь в считаных атомах, — астат-223.

Горгон постучал пальцем по массивной секции магнитного контура.

— Проблема астата в его крайней нестабильности. Он находится в области нейтронного дефицита, распадается через несколько часов и практически не встречается в природе. Но здесь использовалась многослойная система магнитных ловушек, комбинированная с лазерным охлаждением и плазменной сепарацией изотопов.

Он указал на сложную решётку сверхпроводниковых катушек.

— Обычно тяжёлые элементы получают при синтезе путём бомбардировки более лёгких ядер, но при этом они сразу же начинают радиоактивный распад. Здесь же, как мы с гильдейскими аналитиками полагаем, применяли резонансную изотопную коррекцию. Частица создавалась в состоянии магнитного захвата, после чего подвергалась ультракоротким лазерным импульсам в терагерцовом диапазоне. Это позволяло временно изменить квантовые энергетические уровни ядра, вводя его в метастабильное состояние.

Марк кивнул, стараясь уловить суть.

— То есть они буквально замораживали его распад?

— В некотором смысле, да. Ключевой момент — удержание изотопа в высоковакуумной камере и поддержание его в состоянии контролируемой когерентности. Благодаря этому ядро не подвергалось каскадной бета- и альфа-декомпозиции. В определённых условиях оно могло сохраняться практически вечно.

Оскар с сомнением покачал головой.

— Ну, допустим, а зачем он нам вообще нужен?

Горгон усмехнулся.

— Астат обладает уникальной гиперполяризуемостью. Его электронные оболочки можно заставить колебаться в узконаправленных резонансных частотах, что делает его идеальным компонентом для создания квантовых гравитационных сенсоров, голографических вычислительных систем и даже источников холодной энергетики. Но главное — его применение в эталонных часах.

Марк нахмурился.

— Ты про атомные часы?

— Именно. Его резонансная частота позволяет создать осциллятор с точностью, превышающей современные для Земных миров стандарты на несколько порядков. Он позволяет миниатюризировать атомные часы до размеров вируса, обеспечивая стабильность измерений на уровне квадриллионных долей секунды. И в Стиксе есть множество организаций, скупающих подобные соединения за любую цену.

Горгон глубоко вдохнул, затем коротко ударил по корпусу ускорителя.

— Теперь, думаю, вы понимаете, почему этот элемент так ценен?

Марк лишь кивнул. А Оскар задал вполне резонный вопрос:

— А заражённые нас не услышат?

— Только не здесь. Ускоритель частиц упирается в завал — там расположен кластер, обваливающийся при перезагрузке. А оловорудная шахта пустует. Если и были бы тут заражённые, то мы бы их уже увидели или почуяли. Поэтому приступим.

Горгон первым шагнул внутрь тоннеля. Следом за ним отправились и молодые люди. Линза тут же выделила ключевые конструкционные элементы. Основной корпус представлял собой многослойную структуру из магнитных сверхпроводников, нанокомпозитов с высокой термостойкостью и вакуумных каналов для стабилизации заряженных частиц. Вдоль стен шли модули корректировки пучка, охлаждающие секции и сложная система энергоснабжения.

Поиск нужного отсека занял время, но они действовали наверняка. Горгон точно знал, что искал, ведя остальных по едва заметным признакам, выдающим скрытый технический модуль.

— В таких установках всё критически важное размещали в многоуровневых отсеках с модульной компоновкой. Это означает, что нам придётся вскрывать несколько слоёв, прежде чем доберёмся до ловушки для ионов, — пояснил он, ощупывая металл, прислушиваясь к изменению звука под пальцами.

Тоннель был собран из сегментов с многослойной обшивкой: внешнее термостойкое покрытие, под ним ударопрочные каркасы с системой жёсткости, ещё глубже — внутренний магнитный контур, экранирующий от электромагнитного фона. Если вещество действительно сохранилось, а бывало, что вскрывая оболочку, мы не находили ничего, то оно находилось в самом сердце этой сложной структуры.

— Вот здесь, — наконец определил Горгон, касаясь тонкого зазора между сегментами. — Это крепление сервисного модуля. Но не думайте, что его можно просто снять — он зафиксирован на несколько степеней защиты.

Он кивнул Марку и Оскару:

— Работать будем вместе.

Сначала следовало избавиться от наружного термозащитного слоя. Горгон достал из разгрузки тонкий полимерный нож и начал методично подрезать герметизирующий слой вдоль линий соединения.

— Это углеродная матрица, армированная тугоплавкими волокнами. Обычным лезвием тут не обойдёшься, но этот нож пропитан раствором с ионными абразивами — он расщепляет связующие полимеры.

Оскар с усилием поддел освобождённый участок и, напрягая руки, медленно снял защитную оболочку, открывая следующий слой.

Теперь перед ними был прочный титано-ванадиевый сплав, соединённый не болтами, а замковыми креплениями с дифференцированным натяжением. Горгон провёл пальцем по краям и нахмурился.

— Тут применяется термическое расширение. При сборке этот сплав нагревали до критических температур, после чего он плотно охватывал соединения. Разбирать его — тот ещё геморрой..

Марку и Оскару пришлось использовать компактные дюбельные домкраты, взятые на складах "Глухаря", которые они установили по краям стыков. Медленно увеличивая давление, они постепенно разжимали соединение, пока Горгон, используя тонкий рычаг, не ослабил фиксаторы.

Сегмент с тяжёлым скрежетом сдвинулся, обнажая внутреннюю часть конструкции.

Оставался последний слой — внутренний магнитный экран, состоящий из чередующихся пластин сверхпроводников и ферроэлектрических композитов. Именно здесь находилась ловушка для ионов.

— Осторожно. Этот слой раньше находился под постоянным воздействием мощного магнитного поля. Может быть остаточная поляризация.

Горгон приложил руку к пластине, проверяя её проводимость, затем взял в руки антистатический браслет и накинул его на запястье, давая сигнал Марку сделать то же самое.

— Здесь нужен комплексный подход. Я буду ослаблять крепления, а вы держите плиты, чтобы они не сместились резко.

Оскар и Марк зафиксировали защитные листы, а Горгон начал методично их отсоединять, работая узким инструментом, напоминающим хирургический шпатель.

Наконец, последняя пластина отошла, и перед ними оказалась сердцевина отсека: капсула с микроскопическим, почти невидимым, слоем астата.

— Вот он, родимый, — тихо произнёс Горгон.

Они стояли над добычей: маленькой вытянутой капсулой длиной не более пяти сантиметров, чувствуя приятную удовлетворённость от выполненной работы. Неожиданной работы, но тем не менее интересной, и как обещает бородач, прибыльной. Однако оставалась финальная стадия — извлечение сокровища из «логова дракона».

Процесс требовал филигранной точности, поскольку даже малейшее нарушение структуры удерживающего модуля могло привести к потере драгоценного вещества.

Горгон внимательно осмотрел посадочное место капсулы. Она удерживалась не механическими креплениями, а системой сверхпроводящих ловушек, оставшихся под остаточным полем разомкнутого магнита. Любая попытка грубой демонтажной работы могла вызвать неравномерный перераспределённый потенциал и спровоцировать деградацию вещества.

— Нам нужно избавиться от остаточной намагниченности, — пробормотал он, проводя пальцем по поверхности металлического держателя.

Обычные методы здесь не подходили, но вскрытие предыдущих слоёв тоннеля подарило им нужный материал — сегмент магнитного компенсатора, используемого в качестве буферного экрана в соседних отсеках. Горгон осторожно снял его, держа строго за края, чтобы не исказить поляризацию, и аккуратно подвёл к капсуле.

— Держи ровно, — обратился он к Марку. — Нам нужно медленно снизить градиент напряжённости, иначе структура осадка может нарушиться.

Марку пришлось затаить дыхание. Он медленно приблизил пластину к силовому модулю, искажение поля стало видимым даже невооружённым глазом — поверхность металла капсулы будто покрылась движущейся рябью.

Оскар тем временем прижимал фиксирующие элементы, постепенно ослабляя удерживающие механизмы. Самое сложное заключалось в том, чтобы при этом не изменить положение капсулы — любое смещение могло привести к её неконтролируемому сдвигу и изменению драгоценного вещества. Эйка помогала троице, как могла, но полностью устранить человеческий фактор было невозможно.

— Стоп, — скомандовал Горгон, проследив за изменениями в поле. — Вроде всё в порядке.

Теперь можно было приступить к освобождению крепежа. Горгон отогнул в мультитуле тонкий карбидно-керамический инструмент, предназначенный для работы с хрупкими конструкциями, и начал поочерёдно ослаблять фиксирующие сегменты.

— Почти… — выдохнул он, когда последний зажим утратил сцепление.

Теперь капсула висела буквально в воздухе, покидая силовую ловушку, в которой провела долгие годы. Осторожными, едва заметными движениями Горгон подхватил её антистатическим захватом и медленно перенёс в подготовленный герметичный контейнер с внутренней прослойкой, поглощающей остаточные заряды.

Когда крышка защёлкнулась, все трое выдохнули почти одновременно.

Внутри находилось всего десятитысячная доля грамма астата-223, заключённого в инертную керамическую оболочку. Но даже такое количество превосходило ценность любых благородных металлов, что когда-либо находимых на старой Земле.

Горгон удовлетворённо взглянул на контейнер и усмехнулся:

— Это того стоило.

Все трое переглянулись, не говоря ни слова. Оскар провёл рукой по лицу, будто смывая остаточное напряжение. Горгон коротко кивнул, убирая контейнер в надёжный отсек разгрузки. А Марк… Марк просто стоял, ощущая нечто странное. Не облегчение, не ликование, а едва уловимое тепло – слабый отголосок того, что когда-то могло называться радостью.

Это чувство не затмевало тяжесть, не вырывалось наружу и не просило выхода. Оно просто было. Тихое, незаметное, но настоящее. Как огонёк, тлеющий под слоем пепла.

Возможно, не существует лучшей передышки от гнетущих мыслей, чем поиски сокровищ в компании друзей. Чем сама возможность сделать шаг вперёд и не думать, что будет дальше.

Глава 33

Ina napāš alpim pitûtu iptaṭṭerŠū ištēn amēlu Uruqim imḫaṣū

От дыхания Быка разверзлась яма,Сто мужей Урука в неё свалились.

Эпос о Гильгамеше — Таблица VI

Мужчины вышли из отсека ускорителя частиц и, следуя по одному из узких штреков, тихо двинулись вдоль тёмного коридора. У стены, прилегающей к техническому узлу, они обнаружили складную, крепко закреплённую на стене раскладную лестницу. Прихватив её с собой, они направились в левый штрек, пока не столкнулись с массивной бетонной преградой. Однако Горгон, вместо привычного обращения участка стены для удобного прохода в следующий кластер, прицелился к точке на высоте почти пяти метров над землёй. Одного применения дара хватило, чтобы стена стала мутным гелем, сквозь который проблёскивал мерцающий свет.

Прислонив к стене взятую заранее лестницу, Марк ловко поднялся, доставая сапёрную лопатку для извлечения биогеля. Густая, аморфная масса его стараниями быстро исчезла, и спустя мгновения перед ним открылся просторный, вытянутый зал. Слабый свет пробивался сквозь редкие технические фонари, отбрасывая тусклые отблески на металлические перегородки. Вентиляционная система перестала работать, и поэтому вокруг стойко пахло навозом, комбикормом и дыханием живых существ. Вдоль потолка тянулась центральная поддерживающая балка. Под ней раскинулась широкая площадка свинофермы, уходящая вперёд на десятки метров, где в полумраке копошилась плотная масса живых тел. Чем-то привлечённые свиньи сгрудились в центральной части комплекса.

Марк спустился обратно, его лицо было напряжённым, но голос ровным:

— Впереди ферма, животных почти не видно. Они сбились в кучу где-то вдалеке.

Горгон молча кивнул. Этот маршрут был заранее всем известен и являлся наиболее безопасным среди доступных альтернатив. Старожил расстегнул крепления на поясе, доставая страховочную верёвку. Мужчины следовали примеру: из подсумков появились канаты с карабинами на концах, один из которых защёлкнулся на страховочной системе.

Поднявшись первым, Горгон уверенно встал на металлическую балку, проверил её устойчивость и закрепил второй карабин за трубопровод, протянутый вдоль всей протяжённости потолка. Уверившись, что конструкция выдержит нагрузку, он подал сигнал остальным. Марк и Оскар осторожно поднялись вслед за ним.

Продвигаясь по опоре, они обходили встречавшиеся на пути вертикальные колонны, перебираясь между крепёжными узлами, цепляясь за элементы инженерных конструкций. Их движение было осторожным, размеренным, отточенным многократными тренировками.

По мере приближения к центру они заметили очертания баррикад. Неупорядоченные нагромождения ящиков, металлических листов, мешков с комбикормом и различным хламом образовывали защитное укрытие. За ним угадывались силуэты людей — пятеро работников свинофермы, неистово отбивавшихся от волн заражённых свиней.

Снизу раздавались глухие удары, резкие хлопки сжатого воздуха, сопровождаемые утробным клокочущим визгом. Рабочие, загнанные в импровизированный бастион, сражались из последних сил, используя то, что ещё оставалось у них в руках — пневматические забойные болты. Эти устройства, созданные для того, чтобы мгновенно лишать свиней жизни на бойне, теперь служили оружием против восставшего стада. Каждый выстрел вонзал стальной штырь в череп заражённой твари, но сотни других продолжали напирать. Силы людей иссякали, руки дрожали от усталости, плечи вздымались от судорожного дыхания. Их движения становились всё менее точными, а ритм обороны всё хаотичней.

Марк обернулся к Горгону, его взгляд был полон немого вопроса: "Окажем помощь?". Но старожил лишь покачал головой, не прерывая движения. В таких условиях бой был бы самоубийством. Столкновение с несколькими сотнями заражённых, пусть даже не обладающих особым интеллектом, означало гарантированную гибель.

— Они обречены, — едва слышно прошептала Эйка, её голос звучал прямо во внутреннем ухе Марка. — Обрати внимание на дыхание людей: поверхностное, прерывистое. Лёгкие уже начинают работать иначе. Смотри на радужку — цвет неестественно тусклый, матовый. Это нарушение пигментного обмена. Мышечный тонус снижен, но неравномерно, посмотри на мелкую дрожь в пальцах — нервная система дезорганизуется. Они уже начали обращаться.

Марк сжал челюсти. Может, она и права, но легче от этого не становилось.

Люди внизу заметили троих мужчин на балке. Крики вспыхнули мгновенно, надрывные, пронизанные мольбой.

— Эй! Помогите! Мы здесь!

— У вас оружие! Ради Бога, спуститесь!

— Мы не продержимся! Они… они не заканчиваются!

Но мужчины продолжали идти вперёд. Они не могли сделать ничего, даже если бы захотели, пути вниз не было.

Один из рабочих, до последнего отбивавшийся от свиней, вдруг замер, его пистолет для забоя выпал из ослабевших пальцев. Его зрачки давно затянула мутная пелена, взгляд потерял осмысленность. Следующее движение было инстинктивным. Он рванулся в сторону ближайшего товарища, вцепившись в его плечо зубами.

Паника охватила оставшихся. Баррикада, и без того ослабленная, не выдержала удара. Толпа свиней, напирая с нечеловеческой силой, проломила укрепления и захлестнула людей живой волной.

Марк задержал шаг, вглядываясь в ад, разыгравшийся внизу. Мужчина, который первым заметил их, был ещё жив. Он лежал, зажатый десятками тел, его губы шевелились в беззвучной мольбе. Свободная рука тянулась вверх, туда, где ещё секунду назад шагал Марк.

Он не мог спасти его.

Но мог избавить от боли.

Марк приподнял арбалет, сделал короткий вдох и плавно выдохнул. Его палец коснулся спуска. Стрела впилась мужчине в лоб, пронзив череп насквозь. Тело вздрогнуло и обмякло, теряясь в кровавом хаосе.

Марку не нужно было смотреть дальше. Он молча пошёл вперёд, догоняя Горгона и Оскара.

Случившееся не вызывало шока. Только тяжёлое, тягучее раздражение на свою беспомощность и странные, неуместные, больше похожие напопытку самоуспокоения мысли.

На протяжении десятков поколений люди выращивали этих животных, растили их на убой, отнимали детёнышей у свиноматок, держали в клетках, где не было места даже для того, чтобы развернуться. Они забивали их сотнями, день за днём, превращая в мясо и жир.

А теперь всё изменилось.

Вырвавшись на свободу, стадо в одно мгновение сменило роли. Ушедший мир бы назвал это возмездием. Логичным переворотом судьбы.

Но была ли в этом справедливость?

Нет. Разве что формальная.

Свиньи не стали мстителями. Они не были вознесены на вершину пищевой цепи. Как и все прочие, кого поглотил Стикс, они стали его рабами. Их тела, их воля, их инстинкты теперь принадлежали паразиту. И пусть люди, оказавшиеся в этом аду, сами когда-то считали себя хозяевами жизней, но их судьба от этого не была менее страшной.

Если и была здесь философия, то она была не о возмездии.

А о беспощадной случайности.

Марк подошёл к товарищам, стоявшим на конце балки. Можно было спуститься и пройти через видневшиеся впереди ворота, но рисковать лишний раз смысла не было, потому как за соседней стеной находились рабочие помещения. Надо было лишь подобраться к стене и дождаться, пока старожил полностью восстановит энергию Стикса. Бородач всегда старался держать запас полным, если для этого имелась возможность. Перецепив карабины, они двинулись по правосторонней балке, вскоре уперевшись в бетонный массив.

Горгон поднял руку, давая знак остановиться. Ниже, в отсветах мерцающего света, всё ещё бушевала резня. Груды обращённых свиней давили, визжали, пожирали остатки людей и друг друга.

Но пока людей наверху не замечали. Минуты тянулись одна за другой.

Трое затаились, сливаясь с балкой, сжимая клювы и арбалеты. Возможно, если они останутся достаточно неподвижными, заражённые так и не поднимут головы.

Прошла секунда. Другая. Третья.

И внезапно подал голос, молчавший до этого грызун.

Он дёрнулся, высунувшись из кармана Оскара, шерсть его встала дыбом, крошечные когти впились в ткань, а затем он рванулся вперёд. Вскочил на балку, застучал зубами, мелко затрясся, тревожно выбрасывая хвост.

Горгон мгновенно принял решение.

Он напрягся и пронзил взглядом стену. Неровная клякса полупрозрачного студня, в которую превратился участок стены, легко поддалась. Старожил отцепил трос и вошёл в стену плечом вперёд, вышибая рыхлую массу своим телом.

Остальные отомкнули карабины и прыгнули вслед за Горгоном не раздумывая. Сначала грызун. За ним Оскар с Марком.

И в этот миг позади них рухнул потолок.

Но Марк успел увидеть краем глаза то, что, казалось, на мгновение остановило его сердце.

Сквозь шторм из бетона и пыли пробилась когтистая лапа настоящей Годзиллы.

Это была исполинская конечность, чудовищная в своих пропорциях. Лапа, каждый палец которой был больше человека, рухнула сверху, смяв потолок и металлические балки, словно трухлявые осенние ветки. Покрытая разорванной бронёй, она кровоточила. Но не от приложенных для пробития крыши усилий, а от недавней битвы, последствия было видно невооружённым глазом.

Все суставы зияли разрывами, не успевшими толком ещё затянуться. Из них сочилась тёмная, густая, будто смола — жидкость. В месте локтевого сустава был вмят искорёженный дорожный знак, кое-где пластины биоброни толщиной с локоть были сорваны, а мышцы опалены до поджаренной корки, а кое-где оторваны чьей-то не менее исполинской пастью.

Сминая балку и кроша куски бетона, она загребла не меньше десятка заражённых свиней и, сжав хватку, потащила вверх под кряхтение и клёкот заражённых животных. Вероятно, этот загон являлся одной из личных кормовых баз на территории гигантского элитника и он устраивал дежурный обход, чтобы совершить очередную кровавую жатву. И его даже не смущало наличие в этих животных других паразитов.

При этом самолично не издав ни единого звука, свойственного заражённым. Ни рыка, ни рёва, ни тяжёлого топота. Этот старый элитник почти полностью скрыл своё присутствие.

Но мужчины уже летели вниз на технический уровень свинофермы — тёмный, низкий отсек с массивными трубами вентиляции, насосными станциями и резервуарами для переработки органических отходов. Запах гниения смешивался с едким аммиачным духом, а в мутной луже на полу отражались слабые отблески аварийных индикаторов.

Марк упал набок от неожиданного приземления, но биогель смягчил удар. Горгон и Оскар были тут же рядом.

Там, где они находились ещё секунду назад, последовал другой удар по касательной, и их обдало вихрем мелких обломков, но было ясно, что монстр уже навёлся. За долю секунды гигант сумел различить под землёй запах живых людей и лишь мгновение разминуло полёт троицы людей вниз и удар гигантских когтей.

Мужчины знали, как действовать в подобной ситуации. Эйка сопровождала их голосом, которой доходил до сознания даже сквозь грохот снаружи. Марк споро закусил зубами автономный сепаратор кислорода. То же самое сделали и остальные.

Горгон, пошатываясь от перенапряжения, искривил лицо в болевом пароксизме и снова применил дар на пол под ногами.

В тот же момент мощнейший проникающий удар второй лапы проломил потолок, и Оскар, в последний момент вскинув горящие глаза, применил «Возврат» на конечность чудовища.

Дар сработал.

Раздался хруст.

Перелом костей.

Лапа дёрнулась, но монстр не только не зарычал, но и не стал убирать её, просто передавливая воздействие Оскара. Дар задержал несущуюся на людей смерть лишь на мгновение, после чего лапа ударила с сокрушительной силой, окончательно обрушивая стены свинофермы.

Но этого хватило.

Мужчины рухнули вниз, утонув с головой в рыхлой субстанции.

Темнота сомкнулась, и Марк не ощущал ничего, кроме холодного биогеля, заполнившего всё вокруг.

Только сейчас Марк вспомнил, что нужно дышать. Стиснул зубами сепаратор. Вдохнул. Но это потребовало существенных усилий. Всё же, хоть гель и состоял преимущественно из воздуха, его плотность была немного выше, чем у воды.

Крупные обломки накрывали их сверху, закупоривая людей в "бутылке" с вязким полимером.

Метр. Два. Четыре.

Они тонули всё глубже и глубже.

И спустя несколько секунд внизу, в полной темноте, ноги Марка, наконец, упёрлись в твёрдую поверхность. Видимо, он достиг дна колодца, созданного даром старожила. Но лютый грохот проникал даже на такую глубину. Кажется, чудовище было в ярости, не в силах найти людей, только что бывших перед ним как на ладони, и поэтому упорно разгребало завалы.

Марк судорожно сглотнул, ощущая, как в груди разгорается паника. Каждый нерв его тела полыхал жаром, но что мог он сделать? Они были отрезаны от мира, заперты в этом крошечном аду, погребённом под толщей обломков без воздуха, зрения и возможности повлиять на ситуацию. Ужас сжал его грудь, когда он осознал, что потолок свинофермы не просто обрушился, а был разрушен чудовищем, которого он едва мог представить. Существа, что было способно разнести всё вокруг — весь этот кластер, и соседние кластеры, превратив всё сущее в бесформенные груды, существа, для которого нет ни преград, ни противодействий. И если чудовище решит продолжить свою разрушительную работу, то вполне сумеет откопать их и эти мысли терзали грудь, не давая разуму покоя.

— Как выбраться? — Эта мысль стала едва ли не маниакальной, повторяясь в голове, как эхо в пустом тоннеле. Он с каждым разом всё сильнее ощущал, как страх сжимает его грудную клетку, как паника подтачивает его мысли. Каждая попытка найти выход становилась всё более абсурдной, ведь все возможные пути вели в тупик, а дышать становилось всё сложнее.

И тут он вспомнил о Горгоне. О биогеле.

Старожил, когда-то объяснял, как устроена эта субстанция. Время существования геля было ограничено. Он говорил, что биогель испарялся через несколько часов, что уже хоть немного обнадёживало.

В конце концов, выбора не было. Они не могли сражаться с этим чудовищем, не могли выбраться. Единственное, что оставалось — это ждать. Ждать, пока биогель начнёт испаряться и даст возможность нормально двигать конечностями.

Марк с усилием вдохнул через сепаратор кислорода. Сначала его дыхание было резким, едва контролируемым. Однако он сосредоточился на процессе, стал делать более продолжительные вдохи. В какой-то момент его дыхание вошло в размеренный ритм, и вдохи перестали требовать сверхусилий.

Сердце, которое ещё несколько минут назад грохотало в груди, теперь стало биться более размеренно и спокойно. Организм переключился на режим экономии, и даже ужас, который сжимал его разум, стал казаться чем-то отдалённым, почти нереальным. А может быть, это было компенсаторной реакцией на стресс, и теперь он чувствует последствия переживаний близости к смерти?

Окончательно успокоившись, Марк незаметно для себя упустил момент, где заканчиваются его мысли и начинается сон. Он не знал, сколько времени прошло, но усталость и напряжение стали такими тяжёлыми, что они поглотили всё. Мысли спутались.

Он пытался бороться с собой, но это было бесполезно. Его разум отключился, поглощённый навалившейся не то дремотой, не то недостатком воздуха.

Глава 34

Utullu ša šanêka ipṭuruKi purridāt nērtim pīka išannû!

Драгоценен твой сон, хоть много в нём страха:Как мушиные крылья, ещё трепещут твои губы!

Эпос о Гильгамеше — Таблица VII

Марк не знал, сколько прошло времени. Минуты? Часы?

Он очнулся, когда его голова уже полностью освободилась от удушающих оков биополимера. Плотная, ещё влажная масса сползла с его лица, обнажая кожу, и он тут же выплюнул изо рта автономный сепаратор кислорода.

Первый вдох был резким, судорожным, полной грудью. Воздух обжёг лёгкие своей сухостью, но при этом оказался неожиданно насыщенным кислородом. Голову тут же закружило – слишком чистая, слишком концентрированная смесь, словно он вырвался из разреженного вакуума в стерильную кислородную капсулу.

Но это было лучше, чем если бы воздуха не было вовсе.

Перед глазами мелькнула система интерфейса, и Эйка подсветила в темноте две фигуры. Горгон и Оскар тоже пришли в себя – их силуэты зашевелились, и оба, задыхаясь, выплюнули сепараторы, судорожно втягивая воздух.

Марк сел, стараясь сфокусироваться на реальности. Кожа зудела, мышцы ныли, связки тянуло, а руки… Руки всё ещё были частично погребены в жирной, липкой массе.

Гель испарялся.

Он оставлял после себя вязкую, почти прозрачную плёнку, цеплявшуюся за всё, к чему прикасалась. Ладони были покрыты этой субстанцией, как и лицо, одежда, волосы. Марк с усилием оторвал пальцы от пола – с липким звуком между ними натянулись тончайшие нити полимера.

Благо, когда масса окончательно высохнет, её можно будет стянуть, словно старую кожу.

Он взглянул на Горгона. Тот уже полностью пришёл в себя и молча отлеплял пальцы от рукояти клюва, а рядом ворчал и отряхивался Оскар.

Кажется, они выжили.

Теперь оставалось разобраться, где они оказались.

Сидя в тающей жиже, Марк не торопился начинать разговор и вообще издавать какие-либо звуки. Вместо этого он прислушивался к окружающей реальности, пытаясь разобрать шум наверху. Грохота разбиваемых в неистовой ярости бетонных плит не было, что свидетельствовало об отсутствии огромного, да что там огромного, — гигантского элитника!

Голова всё слегка кружилась от сверхнасыщенного кислородом воздуха.

Он закрыл глаза и прислушался.

Грохота больше не было. Однако тишиной это назвать было сложно. Где-то над их головами раздавалось урчание, влажное чавканье, глухое шарканье когтей по бетону. Заражённые. Пускай не такие сильные и большие, но их было много.

Марк стиснул челюсти. Всё его тело сковало холодное оцепенение.

Он знал о существовании таких монстров. Он слышал рассказы, читал отчёты, понимал их анатомию и повадки… но одно дело – знать, и совсем другое – увидеть.

Он видел её. Эту страшную, невообразимо огромную лапу.

Ту самую, что могла одним движением стереть их в кровавую кашу. Разорванная, покрытая иссечённой бронёй, с переплетением сухожилий, толстых, как стальные тросы. Элитник. Старый. Умный. От него просто так не сбежать и не защититься.

Но тихий настолько, что даже Эйка не ощутила его шагов.

Как такое возможно? Как может нечто таких размеров двигаться без единого звука, не сотрясая землю?

Марк сглотнул, ощущая, как внутри него поднимается настоящая, животная паника. Да как сражаться с таким чудовищем?

Если бы не Оскар. Если бы не Горгон.

Он был бы мёртв.

Мысли текли вязко, в резонанс медленно стекающему гелю, и в какой-то момент он понял, что даже не моргает. Застыл, вцепившись пальцами в пол, напряжённый, словно стальная пружина.

Нужно было что-то делать.

Но пока – только дышать. Медленно, ровно, контролируя каждый вдох. Теперь вокруг стало уже слишком много кислорода и убить может не его отсутствие, а его избыток.

Оскар сидел неподвижно, глядя в одну точку, даже не пытаясь избавиться от липкой плёнки застывающего геля. Он был там, но в то же время нет. Его взгляд был пустым, дыхание неглубоким, словно он боялся вдохнуть слишком сильно.

Он выжал свой дар до последней капли.

Его "Возврат" мог перебороть поток воды, двинуть многотонную стальную дверь, но против невообразимой силы твари... он был практически бесполезен и смог лишь на мгновение замедлить движение. Он бил прямо по кости, желая целенаправленно сломать структуру, и судя по тому хрусту, который разнёсся в воздухе, это действительно нанесло монстру урон.

Но чудовище даже не вздрогнуло.

Словно ничего не случилось.

Оскар знал, что заражённые почти не чувствуют боли, но это… Это уже было не просто нечувствительность. Это было полное безразличие.

Словно по венам этого монстра текла не кровь, а сама несокрушимость.

Оскар ощущал растущее внутри бессилие.

Ему была дарована сила. И далеко не бесполезная по словам того же Горгона. И что? Даже с ней он оказался ничем. Жалким насекомым в мире, где даже сам воздух пропитан смертью.

В груди поднялась знакомая пустота.

Та самая, что была с ним, когда он сидел в запертой комнате метрополитена, слушая, как за стеной разрывают людей.

Тогда он не мог ничего сделать.

И сейчас — тоже.

Воспоминания стали затапливать его сознание необоримым потоком.

Когда-то в другой жизни он жил в роскоши или, вернее сказать, в золотой клетке. Но всё началось задолго до его рождения, в морозный день, когда один состоятельный мужчина потерял всё, что когда-либо любил.

Когда-то этот человек встретил женщину и полюбил её больше всего на свете. Любовь безумных королей древности, способных принести на её алтарь страны со всеми их жителями ради только взгляда или запаха платка одной-единственной, посетила его. Ему принадлежали деньги и по-настоящему большая власть, но воистину, сокровищем стала лишь она, стройная как свеча и столь же жарко горящая.

В тот холодный роковой день всё кончилось.

Роды прошли тяжело. Боль, крики, кровь на белоснежных простынях. Последний вздох. Слабая, дрожащая улыбка, полная невыносимой любви и горя одновременно.

— Оскар… позаботься о нём…

Она умерла, но выжил сын.

Малыш не плакал, но когда его крохотное тело оказалось в руках отца, вскрикнул, будто его обожгла материализованная боль. Но его отец лишь стоял, не мигая, не замечая ничего. Его взгляд отливал мутным стеклом разбитого сервиза.

Он вышел из роддома, держа ребёнка в руках, но так и не взглянув на него. Сел в машину, вжал педаль газа и двигатель Ягуара взревел, и помчался по ночной мгле наперекор начинавшейся вьюге, не чувствуя ни единой эмоции. Ни боли, ни отчаяния. Только трезвую, холодную пустоту.

Ребёнок закричал.

Мужчина посмотрел на него. Долго. Отрешённо.

Затем остановил машину, открыл окно, вытащил младенца и выбросил его в подворотне, неподалёку от мусорного бака.

Ягуар рванул с места и скрылся в зимней тьме, запорошив маленького мальчика грязным снегом.

Отец пил всю ночь. Напивался, кололся, вместил в себя больше колёс, чем лимузин «Американская мечта», но ни одно вещество в этом мире не могло приглушить трезвость его сознания. Потому что каждый раз, закрывая глаза, он видел её. Бледные глаза богини, смотрящей на него с того света.

Но даже в густеющем омуте своей депрессии он вспомнил последние слова.

«Позаботься о нём».

На рассвете он вернулся в подворотню.

Но ребёнка там не было.

На снегу осталась лишь слабая цепочка следов, ведущая куда-то дальше — к мусорным бакам.

Мужчина шёл по следу, оставленному в снегу. Неровная, слабая цепочка, почти засыпанная новым снегом. Она вела его к мусорным бакам, а за ними — к небольшому укрытию из коробок и разбросанного хлама.

Здесь, среди ледяной тишины, он увидел её. Силуэт женщины, которую он так сильно любил, но, моргнув ещё раз, он понял, что это всего лишь игра ветра и света.

Заглянув в коробку, он увидел, как обессиленная доберманша прикрывала своим телом дрожащего ребёнка. Грея его, защищая от холода. Рядом сосали молоко и копошились несколько щенков: её собственные дети.

Он смотрел на неё.

Она, не поднимая головы, посмотрела в ответ.

В её глазах не было страха. Ни мольбы, ни агрессии. Только усталость и принятие своей судьбы.

Эту собаку выгнали. Выкинули, как мусор. За то, что она принесла в мир не чистокровных щенков, а бесполезных дворняг. Она потеряла хозяев, дом, тепло, но не потеряла своё естество, до конца оставаясь матерью.

И теперь она грела его сына.

Мужчина шагнул вперёд, наклонился и поднял всю коробку.

Ребёнок, доберманша, щенки — они, казались невесомыми в его сильных руках.

Он сделал это так же механически, как и выбросил сына несколькими часами ранее. Без эмоций, без осознания, без желания. Будто его вели не собственные мысли, а только сила тех последних слов.

Он погрузил коробку в машину, сел за руль и поехал домой.

А дома их ждал огромный особняк.

В доме всегда было полно людей.

Они сновали туда-сюда, убирали, вытирали пыль, готовили еду, поправляли занавески. Оскар никогда не знал их по именам, да и они его тоже. Кто-то появлялся, кто-то исчезал, но неизменно находился кто-то, кто заботился о нём. Будь то очередная няня или же случайно зашедшие в его комнату эскортницы — постоянные гости его отца.

Всё началось с безразличия.

Поначалу отец не смотрел на него, не разговаривал, а если и отвечал на вопросы, то односложно, невыразительно, как будто Оскара и вовсе не существовало. Но стоило мальчику подрасти, научиться говорить, задавать вопросы и требовать внимания, всё изменилось. Безразличие уступило место чему-то худшему, чёрной смолью, застилавшему его нутро — возможностью отомстить, вылить на ребёнка полную чашу вины.

— Она была бы жива… — шептал отец, не глядя в глаза.

— Но из-за тебя её больше нет…

— Ты забрал её у меня…

— Иза, моя бедная Иза...

Он никогда не говорил этого на трезвую голову. Алкоголь размывал границы, стирал маску холодности, позволяя выйти наружу тому, что годами гноилось внутри. И вот уже тяжёлая рука отца сжимала маленькое детское плечо, а в мутном взгляде плескалась злоба.

— Слышишь, паскуда, смотри в глаза, мелкий уродец, ты во всём виноват!

Оскар слышал.

Он слышал это каждый день. И, как любая ложь, повторённая тысячу раз, эти слова начали становиться правдой.

Он рос с чувством вины, с невыносимым стыдом за каждый вдох, сделанный под небом этого мира. Он боялся говорить, боялся смотреть на отца, боялся даже просто существовать в его присутствии.

Но у него были щенята.

Они выросли рядом с ним, всегда были рядом. Они не могли сказать ему, что он ни в чём не виноват. Не могли объяснить, что всё это ложь, что его жизнь ничего не отнимала.

Но они могли рычать.

Каждый раз, когда отец в очередной раз напивался и, шатаясь, входил в комнату, когда слова превращались в крики, а иногда и в кулаки — собаки вставали между ними.

Они скалились, рычали, готовые разорвать того, кто назывался их хозяином, хотя их сил не хватало, чтобы вгрызться в глотку большому и почти нечувствительному к боли гиганту, каким виделся им хозяин дома.

И только они слизывали с его щёк горькие слёзы. Его единственные друзья.

Дом всегда был чистым.

Идеально вымытые полы, безукоризненно выглаженные шторы, полированные до блеска поверхности. Но стоило заглянуть вглубь — за фасадом чистоты скрывалась бездна. В этом доме было больше наркотиков, чем в шкафу у любого анестезиолога. Они были спрятаны в тайниках, в потайных отделениях, в несгораемых сейфах, доступных только одному человеку.

Оскар рос в этом доме, почти не зная внешнего мира. Он учился на дому, и нанятые отцом учителя находили его способности крайне высокими. Оскар умел адаптироваться и потому схватывал знания на лету. Зачем его отец вообще дал ему возможность обучаться, Оскар не знал, да и не спрашивал себя, но в глубине души чувствовал, что так отец сможет ещё полнее доносить до сына всю ничтожность его существования, так он гораздо полнее ощутит тяжесть своего греха. Он видел людей только тогда, когда те входили и выходили из особняка. И не имел постоянного примера для подражания, кроме отца.

И со временем он начал становиться на его путь.

Чувство вины сжирало его изнутри, а маска наползла на залитое слезами детское лицо, которое он открывал только своим собакам. И теперь он знал, как заглушить терзавшую его боль. Всё, чем любил баловать себя отец, оказалось под рукой. Став подростком, распробовал отупляющее действие алкоголя. Потом — веществ посильнее. Сначала осторожно, скрываясь, умело притворяясь перед учителями. А потом, когда отец узнал, это уже не имело значения.

Обвинения усилились.

Побои стали регулярными.

Но теперь Оскар знал, что стоит только немного потерпеть, дождаться момента, и он снова сможет провалиться в забвение.

Это длилось какое-то время, может, месяцы, может, годы, пока однажды отец не перекрыл ему доступ ко всему. В одночасье. Без предупреждения.

Оскар сидел на полу своей комнаты, смотрел в пустоту и чувствовал, как внутри него разрастается чёрная дыра. Всё, что у него было, всё, что позволяло ему хоть как-то справляться с болью, исчезло.

И тогда впервые на него снизошло озарение. Его перевёрнутый мир вдруг сложился в единый непротиворечивый пазл: единственное, чего он по-настоящему хочет и что является истинной целью его мучений — смерть.

Он знал, что в доме остался алкоголь. Отец не смог бы вычистить всё. Оскар помнил о нише за старым дубовым комодом в библиотеке. Отец, будучи пьян, сам однажды спрятал туда несколько бутылок и забыл.

Оскар достал их.

Потом, когда стемнело, выбрался из дома, выпил столько, сколько смог, и побрёл в метро.

Метрополитен — идеальное место, чтобы покончить с собой.

Его ноги сами привели его туда. Оскар стоял на краю платформы, раскачиваясь, с тяжёлой головой, полузатуманенным сознанием. Вокруг стояли люди, но ему не было до них дело. Сегодня он ждёт только одного — свой поезд, который увезёт его подальше из этого мира.

Он ждал.

Поезд уже освещал тоннель своим холодным, безразличным светом.

Ещё чуть-чуть.

Молодого человека не озаботило, что станцию к тому моменту накрыло туманной поволокой и толпа людей обеспокоенно галдела, не видя ничего вокруг.

Оскар сделал шаг вперёд.

Но не почувствовал удара.

Не ощутил вспышки боли.

Когда сознание вернулось, он лежал на рельсах с разбитым лбом.

А поезда не было.

Точно так же, как не было и смертельного напряжения, которое должно было бы прикончить его.

Он дышал.

А ведь так этого не хотел.

Сначала он услышал крики.

Настоящие, неподдельные, полные ужаса.

А затем — ещё кое-что.

Мерзкие, влажные звуки, будто кто-то жадно чавкает, разрывая мясо. Оскар почувствовал, как воздух стал густым, пропитанным запахом крови. Тёплой, свежей, горячей. Она была везде.

Он даже не сразу понял, что люди падали прямо на него. Их тела, ещё живые, но уже сломленные, рухнули на рельсы, едва не завалив его под собой. Он инстинктивно отшатнулся, отползая назад, ошалелый, потерянный.

Крики, кровь, искажённые силуэты... Они заполнили его сознание.

Он даже не понял, как оказался наверху, как сумел забраться обратно на платформу, пальцы дрожали, но хватались за выступы, тело работало на инстинктах.

Вспышки образов перед глазами.

Монстры.

Оскаленные челюсти.

Мерцающий свет.

Визг, переходящий в хрип.

Как он добрался до служебного помещения, он не помнил.

Как к нему попал пистолет — тоже.

Он был липкий, весь в засохшей крови. Возможно, его выронил кто-то из убитых, или, может быть, его пальцы сами потянулись к нему в забытьи. Аналогично выглядел и Оскар. Возможно, местами содранная кожа говорила о том, что он сумел протиснуться сквозь погнутые прутья. Всё же он никогда не был таким массивным, как его отец, пойдя в мать своей тонкокостной фигурой.

А может, всё это привиделось.

Оскар пришёл в себя, когда крики стихли.

Но они не закончились.

Их сменил другой звук.

Глухой клёкот, влажное чавканье. Твари всё ещё там. Всё ещё пожирали.

В служебном помещении не было света, но даже в темноте Оскар мог разглядеть свой силуэт в отражении разбитого стекла. Глаза воспалённые, губы потрескавшиеся.

Три дня.

Три дня в безумии.

В этом маленьком помещении.

Он приставлял пистолет к виску, проводил пальцем по спусковому крючку.

Но не доводил до конца.

Почему он позволил себе выжить, Оскар не сумел ответить бы и сейчас. Вероятно, он сделал это просто по привычке.

Оскар не знал, сколько времени просидел, уставившись в одну точку. Может, минуты, а может, часы. Мысли вязли, время тянулось бесконечно, пока что-то не вырвало его из оцепенения.

Рука.

Сильная, твёрдая, сжимающая плечо.

Он вздрогнул и резко поднял взгляд. Перед ним, склонившись в полутьме, стоял Горгон. Вторая его ладонь также крепко сжимала плечо Марка.

— Везучие вы мои, братья-солдаты! — прошептал старожил, улыбаясь в полной тишине.

Голос был глухим, но в нём звучало что-то тёплое, живое, несмотря на холодную, смертельную опасность, всё ещё окружающую их.

— Не робей, с вашим везением можно было бы и прогулочным шагом по Стиксу идти! Незачем было и по тоннелям плестись! — После чего тихо рассмеялся.

Прежде чем Оскар или Марк успели хоть что-то сказать, Горгон рывком прижал их к себе, сдавив до хруста в медвежьих объятиях. Его руки, грубые и сильные, хлопнули обоих по спинам, будто прогоняя оцепенение.

А затем, уже без шутливого тона, прошептал:

— Добре, сынки... гарно зробили.

Глава 35

Ina ḫuštim ḫarrānūtu epēšuKaššāpu ūmīnu ḫarrānūtu šumšu

На десятом поприще стал выход близок,Но, как десять поприщ, поприще это.

Эпос о Гильгамеше — Таблица IX

Из-за плеча старожила выглянул грызун и тут же перебежал по руке к Оскару, начав тереться мордочкой о его лицо, отчего парень явно стал успокаиваться.

Сидеть в яме диаметром едва ли в полтора метра предстояло ещё довольно неопределённое время, поэтому все, как смогли, уселись, откинувшись на неровные стены. Много говорить не стали. Горгон вкратце объяснил план дальнейших действий, но приступать к нему, пока снаружи шарятся мутанты, было нельзя, поэтому было решено устроить привал прямо там. Организовали быстрый перекус, после чего каждый занялся своим делом: Оскар играл со своим питомцем, учил грызуна командам, Горгон делал пометки на видимой ему одному карте, а Марк, отряхивая с лица уже подсохшую плёнку биогеля, прислушивался к звукам наверху. Отдалённое, негромкое урчание и хлюпающее топанье — заражённые перебирались по остаткам свинарника, рыская в поисках добычи.

Он нахмурился, глядя в темноту, и, едва отдышавшись, активировал интерфейс нейросети.

— Эйка, — прошептал он, — что это было? Что ты думаешь о... нём?

Ответ ИИ пришёл через долю секунды, ровным, но почти сочувствующим голосом:

— Зафиксированное вами существо относится к категории Элитников высшего порядка. Предположительно — Колосс, класс A+. Рост — порядка 8 метров в холке, вес — от 13 до 15 тонн с учётом кератиновых пластин.

— Судя по изношенности биоброни и характеру многослойной травматической реконструкции, особь — ветеран боевых столкновений, проживший в Стиксе не менее шестидесяти трёх циклов тканевой регенерации. Это эквивалентно приблизительно 15—20 человеческим годам, — отозвалась Эйка с тем же спокойствием, будто сообщала температуру воздуха.

Марк нахмурился:

— Откуда ты это знаешь?

— У заражённых высшего порядка наблюдается фазовая смена структуры биоброни каждые 3–5 месяцев, в зависимости от уровня мутагенной активности, питания и степени повреждений. При этом происходит частичное отшелушивание внешнего панциря и наращивание новых сегментов поверх старых — своего рода мутагенез — кератиновый аналог годичных колец у деревьев. Эйка продолжала:

— При анализе захваченного сегмента биоброни я смогла определить:

Количество композитных слоёв, где каждый слой отражает очередной цикл адаптации организма к повреждениям.

Градиент минерализации: старые слои обладают пониженной плотностью и высоким содержанием органических остатков, в то время как свежие — более плотные, с выраженными зонами кальцита и фосфата.

Микротрещины и очаги реминерализации указывают на прежние повреждения и регенеративные процессы. Броня ветеранов демонстрирует так называемый «каркас усталостной перестройки» — аналог костной мозоли у человека, но с куда более агрессивной морфогенезной активностью.

Наконец, наличие инородных включений, таких как фрагменты арматуры, обломки асфальта или даже органика жертв, указывает на длительное пребывание особи в агрессивной среде и множественные боевые эпизоды.

— Иными словами, — подвела нейро-компаньонка, — каждый миллиметр брони — это архив его жизни. А в случае с этим Колоссом архив был, мягко говоря, обширен.

Марк на мгновение замолчал, пытаясь осмыслить услышанное, и затем спросил:

— Эйка… а какие вообще бывают типы высших заражённых? Ты можешь объяснить их классификацию?

— Разумеется, — отозвалась нейросеть. — Высшие заражённые подразделяются по морфофизиологическим признакам на два доминирующих эволюционных направления: «Колосс» и «Гончая».

— Колоссы — это массивные особи, преимущественно бипедальные или обладающие ярко выраженной передне-задней диспропорцией с доминирующим передним поясом конечностей. Их передние конечности — основное орудие воздействия с окружающей средой: гипертрофированные, с гиперплазией мышечных волокон и крайне развитым плечевым поясом, они служат как для передвижения, так и для захвата, разрыва, пробития и манипуляций с объектами. По сути, эти конечности — биомеханические гидравлические прессы, обладающие невероятной силой и захватом.

Задние конечности у Колоссов укорочены, но обладают специализированной структурой сухожилий и костных сочленений, позволяющей им мгновенно сорваться с места и совершить сокрушительный стартовый прыжок. Однако они уступают второму типу в манёвренности: узкий радиус поворота, инерционность и сложность координации делают их менее эффективными в тесных пространствах. Центр тяжести у них смещён вперёд, ближе к грудной клетке, что дополнительно усиливает их «таранную» стратегию лобового наступления. Однако эти слова не должны тебя обманывать, так как сравнение применимо лишь с элитниками второго типа. В сравнении с иммунными и другими заражёнными колоссы всё равно невообразимо быстры.

Скелет сохраняет сходство с гориллоидными структурами: массивные лопатки, расширенная грудина, укороченные бедренные кости. Биоброня состоит из остеокератиновых пластин. Колоссы выдерживают экстремальные механические и термические нагрузки, что делает их живыми штурмовыми платформами.

— Гончие, напротив, представляют собой элитников с равномерно развитыми четырьмя конечностями. Их передние и задние лапы практически симметричны по массе, длине и функциональности, что обеспечивает совершенный баланс между скоростью, устойчивостью и управлением движением. Они, как правило, уступают Колоссам в стартовой мощности и грубой силе, но превосходят их в манёвренности, реакции и адаптивности к сложному рельефу.

Их конечности имеют вытянутые локтевые и берцовые кости с суставами обратного изгиба, что увеличивает амплитуду движения и позволяет использовать задние лапы не только для опоры, но и для точных захватов или ударов — особенно в прыжке или при карабканье. Они могут перемещаться с равной эффективностью как в горизонтальной, так и вертикальной плоскости.

Гончие не лишены тяжёлой экзоброни, но зачастую она обладает высокой эластичностью, плотностью и подвижностью, что делает её устойчивой к порезам и укусам, но менее устойчивой к запреградному урону и проникающим эффектам. Они идеальны для охоты, преследования и разведки. Было зафиксировано, что некоторые особи способны развивать скорость до двухсот км/ч без использования даров и двигаться даже по отвесным поверхностям с уклоном до девяноста градусов.

— Развитие заражённых по тому или иному пути, — продолжила Эйка, — определяется множеством факторов: от физиологии исходного носителя и степени мутагенной нагрузки до особенностей окружающей среды и морфологической специфики самого паразита. Это не шаблонный процесс, не жёсткая формула, а скорее — биомеханическая эволюционная импровизация, направленная на достижение максимальной эффективности выживания.

Но, естественно, нужно понимать, что сама типизация высших заражённых как «Колоссов» и «Гончих» появилась не потому, что существуют лишь два возможных пути их развития. Это всего лишь репрезентативные формы, прошедшие своего рода естественный отбор. Тут работает Эффект чёрной статистики: из всего многообразия возникающих морфотипов лишь единицы демонстрируют достаточную устойчивость, доминирующее поведение и боевую жизнеспособность, чтобы оставаться в Стиксе дольше нескольких дней или недель после перехода на высшую стадию.

Иные формы — зачастую куда более экзотические, асимметричные и даже на первый взгляд перспективные — попросту не выдерживают конкуренции. Некоторые слишком энергоёмкие, другие — нестабильны в когнитивной сфере, теряют управление над телом или страдают от деструктивных мутаций. Паразит не стремится создать совершенное существо — он просто пытается оптимизировать выживание в рамках доступной биомассы. Гибридные формы, обратные метаморфозы, паразитические синергии — всё это встречается, но крайне редко приводит к стабильно воспроизводимым морфотипам.

— В итоге, — продолжила Эйка, — мы наблюдаем преимущественное доминирование двух так называемых стабильных морфоэволюционных векторов:

«Колосс» — он же макросоматический тип — развивается у организмов с высоким мышечным потенциалом или при наличии факторов, стимулирующих гипертрофию: чаще всего — у крупных руберов с большим доступом к пищевым ресурсам. Это путь грубой силы, лобового давления, усиленного остеогенеза и кожной минерализации.

«Гончая» — он же квадропедальный тип — характерен для носителей с более развитой координацией, быстрым обменом веществ, выраженной невромускульной связью и сенсорной пластичностью. Здесь ставка делается не на силу, а на подвижность, реакцию и пространственное доминирование. Замечено, что чаще развиваются из руберов меньшего размера и при дефиците пищи.

— Эти два пути оказались наиболее адаптивными к условиям Стикса. Поэтому мы и говорим о двух типах — не потому, что других нет, а потому что остальные, как правило, не выживают. Или не могут достигнуть, стабилизироваться. Это не классификация, а эпитафия для всех, кто не стал Колоссом или Гончей.

Эйка на миг замолчала, словно давая переварить услышанное, а потом добавила:

— Есть, конечно, и атипичные особи. Так называемые «арбитральные элитники». Мы о них ещё поговорим. Но поверь, если ты встретил Колосса или Гончую — это значит, что ты столкнулся не с уродством мутации, а с её триумфом.

Марк в изумлении молчал, уставившись в пространство. Страх, едва схлынувший с лица, снова заполз в сердце — теперь подкреплённый знанием. Он не знал, что хуже: столкнуться с этим чудовищем… или осознать, сколько ещё их может быть.

В этот момент Горгон закончил наносить на интерактивную карту все необходимые пометки и шёпотом обратился к сидящем во тьме мужчинам.

Итак, друзья, наш лучший путь — докопаться до «аксона» в восьми метрах от нас — там нас встретит глухой подвал многоэтажки, — тихо произнёс Горгон — это просто каменный мешок без окон, без сигнальных систем и хорошей звуконепроницаемостью.

Он повернулся к мужчинам, их глаза внимательно слушали его речь:

— А дальше мы сами будем создавать себе путь. Буду прокладывать нам дорогу от одного подвала к другому. Жилой сектор старой застройки — идеальное место. Все дома стоят как клетки в сотах, вплотную друг к другу. Системы подвалов почти касаются. Местами разделены только несущими стенами и старыми опорами. Главное — не шуметь. И держаться рядом.

Эйка добавила:

— Вероятность встречи с заражёнными в этих слоях — минимальна. Нижние этажи не представляют интереса для патрулирующих особей. Температура ниже нормы, влажность нестабильна, и запахи будут сокрыты. Стратегия оправдана.

— А по времени? — спросил Марк.

Горгон пожал плечами:

— Медленно. Пару часов на каждый переход. Но в любом случае более безопасного варианта у нас нет.

Марк решил сам оглядеть окрестности и молча зафиксировал взгляд на интерфейсе с интерактивной картой — приглушённая сине-серая, мерцающая во тьме перед ним одним голограмма. Он прищурился, всматриваясь в полупрозрачные обозначения.

Он вгляделся в протяжённую область в пятидесяти метрах к северо-востоку, помеченную зелёным цветом — канализационный тоннель. Под ним значилась приписка: «металлическая герметичная магистраль. Вскрытие без спецоборудования невозможно.»

Марк вздохнул.

— Без гидроинструмента или подходящего дара туда не попасть, — подтвердила Эйка слова приписки путеводов.

Он повёл взглядом назад, по маршруту, которым они сюда пришли.

— Можно было бы попробовать вернуться, но… — он помедлил, — с тем, что творилось у свинарника, — возвращаться туда — самоубийство.

Эйка подтвердила:

— Согласно моим расчётам, область резни активировала минимум шестнадцать кластеров по соседству. Вероятность миграции заражённых в радиусе до шести кластеров — критически высокая. Медляки с дальнего периметра, даже без прямой наводки, будут двигаться по феромонному следу более быстрых сородичей и остаточных белковых испарений ещё четыре-пять суток.

— Значит, шахты отпадают, — буркнул Марк.

Она замолчала на мгновение и добавила, почти машинально:

— Вариант Горгона самый перспективный.

Горгон, наблюдавший за их обменом реплик, пожал плечами и выпрямился:

— Я уже рассматривал альтернативы, но ничего лучше подвалов тоже придумать не смог.

Марк вздохнул, осмотрел потолок низкого коридора и кивнул.

Горгон, не говоря больше ни слова, прислонил ладонь к стене, и первый проход начал вырисовываться прямо в камне.

Мужчины стали привычно выгребать биогель. Это было рутинное занятие, требующее не столько сил, сколько терпения. Стены вокруг них оставались непроницаемо молчаливыми, как и сама окружающая пустота. Каждый раз, когда они завершали выгрузку и ждали перезарядку дара Горгона, то получали время на отдых — столь необходимый, чтобы сохранять ясность ума и силы тела в этих бесконечных скитаниях под землёй.

«Как же давно я не видел белого света...» — пронеслась мысль в голове Марка, и он осознал, что в действительности не так уж и давно. Вот как раз, когда Колосс пробил каменный мешок своей лапой, на лицо Марка лишь на секунду упал тонкий лучик солнца.

Через пять часов, когда очередная перезарядка завершилась, они, наконец, достигли подвального помещения. Оно было, как и все предыдущие — низкий, угрюмый потолок, кирпичные стены и бледный свет, едва проникающий через узкие окна, затянутые мраком. Запах сухости и пыли наполнял воздух. Отдавались тихим эхом шаги трёх пар ног. Атмосфера была угнетающей, словно с момента постройки дома здесь никогда не было людей, а, впрочем, скорей всего так это и было.

Они продолжили двигаться, обходя каждый угол, проверяя каждое помещение. Примерно через полсотни метров пути они снова упёрлись в бетонную преграду. Горгон, привычно ощупывая поверхность, нашёл нужное место и снова применил дар. В следующий момент перед ними открылся второй подвал.

Здесь было так же пусто и тихо, как и в предыдущем. Заражённых видно не было. Таким образом, они двигались от подвала к подвалу в течение целых суток и, в конце концов, остановились на привал.

Впервые с момента в шахтах разбили небольшой лагерь.

Когда все уселись, потягивая живчик, Горгон немного помолчал. В его глазах была задумчивость, но и строгая решимость.

— Близится момент нашего выхода из лабиринта Приграничья, — сказал он, глядя на каждого из них. — Дальше безопасный и тепличный маршрут закончится. Мы будем должны выйти на поверхность. Этот подвал, скорее всего, послужит нам последним привалом на долгое время последующего бегства. Отсюда путь будет проходить по недостроенной трубе метрополитена, и выход из неё ведёт уже на поверхность. И там не будет возможности спрятаться и найти укрытие, как сейчас.

Он сделал паузу, а затем добавил:

— Эйка не сможет подсказать, будет ли дальше безопасно, или мы влетим в стаю заражённых. Мы будем сами по себе. Только наши силы, наша выдержка и наша удача.

Горгон обвёл взглядом группу, после чего продолжил:

— Поэтому готовьтесь, друзья. Ешьте до отвала, сколько сможете. Завтрашний поход станет для нас ключевой точкой, которая определит наше будущее. Не знаю, что нас ждёт, но отступать нам некуда. Дальше путь идёт только вперёд.

Глава 36

Ellil iqbi: “Lūtu Enkīdu mūtim,Ul Giligāmeš mūtim līmut!"

Эллиль промолвил: "Пусть умрёт Энкиду,Но Гильгамеш умереть не должен!"

Эпос о Гильгамеше — Таблица VII

C самого начала пути Марк чувствовал, что что-то пошло не так. Нет, не выбор маршрута или тактики передвижения настораживал его. Неуловимое чувство беспокойства поселилось внутри сердце. Грызун то и дело тоже проявлял признаки нервозности, и шёрстка на его спине то и дело топорщилась. Горгон тоже заметил признаки беспокойства, нопрямо сейчас поделать с этим ничего не мог. Даром предвиденья он не обладал, и сказать наверняка, связано ли предчувствие опасности спутников с реальной угрозой, или это закономерная реакция на скорый выход из подземелья, было трудно.

Выйдя через проделанный в стене ход, мужчины быстро осмотрелись. Тоннель окаменелым червём тянулся в обе стороны на сотни метров. Местами его стены были полностью залиты в гладкий серый бетон с кольцевым армированием, опирающийся на тяжёлые железобетонные тюбинги с компенсаторами осадочных нагрузок. Но подавляющая часть прохода находилась в стадии незавершённой укладки: несформированная облицовка зияла пустотами, где сквозь контур главного тоннеля обнажалась ржавая сетка арматуры — скелет несущей обоймы, местами уже искривлённый из-за просадок породы. В некоторых секциях виднелись ригели монтажных опалубок, а в других — фрагменты временного крепления: распорные клинья, швеллерные стойки и сварные контурные обручи.

Под ногами рассыпались остатки строительного мусора: мешки с цементно-песчаной смесью, затвердевшие и покрытые белёсым налётом гидратации в связи с отсутствием надлежащей вытяжки, куски напорных шлангов, извивающихся по земле, как обрубленные змеи, брошенные каски, обломки кабельных лотков. На некоторых участках встречались уже частично смонтированные инженерные трассы — кабель-каналы, крепящиеся к своду на перфорированных стальных консолях. Торчащие из стен пластиковые дюбели и элементы анкерного крепления под потолком создавали впечатление спешно брошенной работы.

Тоннель был проложен с перспективой на электрификацию, о чём говорили проходящие вдоль пути монтажные короба и оставленные катушки с проводами, раскатанные по всей длине. Местами встречались разобранные сегменты ходовых путей — только установленные бетонные шпалы, ещё не получившие своих стальных рельсов, а где-то — уже уложенные, но не выровненные и не закреплённые анкерами на ложе из щебня, образуя сплошную череду препятствий.

С потолка свисали незаделанные воздуховоды и кабельные жгуты — крупные витки термостойкой изоляции, похожие на инопланетные щупальца. Слева — череда технических ниш, предназначенных под шкафы распределительных станций и насосных модулей. Тут и там стояли аварийные прожекторы на телескопических штативах — давно обесточенные, но всё ещё направленные в пустоту, как бессмысленные реликты строительного оптимизма.

Где-то в отдалении капала вода, по звуку — в провал глиняной породы за неутрамбованным сегментом обратной засыпки. И всё же, несмотря на видимое отсутствие угрозы, тревога не отпускала.

Мужчины продвигались медленно, почти беззвучно, словно тени. Каждый шаг тщательно выверен, каждый переход с ноги на ногу — предельно аккуратен. Горгон шёл первым, выбирая маршрут среди строительного рельефа: обходил провалившиеся опалубки, пересекал пролёты между временными опорами, указывал на места, где лучше перешагнуть, а где — проползти. Марк и Оскар двигались след в след, не допуская ни скрежета, ни щелчка подошвы по рассыпанным остаткам арматуры. Тишина была такой плотной, что, казалось, сама вместе с путниками задерживала дыхание.

На конце тоннеля мерцал крошечная бусина света, обозначавшая выход. До него оставалось не менее трёх сотен метров, но он уже маячил как символ освобождения.

И вдруг — глухой хруст, шорох брезента, и следом раздался раздирающий уши клёкот. Один — отрывистый, рваный, словно выдох, будто вырывающийся сквозь распоротое горло. Он ударил по воздуху и, отразившись от стен, начал жить собственной жизнью, множась и рассыпаясь эхом в обе стороны. Но затем его подхватили другие. Клёкот передавался с акустической точностью, по единой схеме, резонируя по тоннелю, создавая звуковую волну, от которой заложило уши.

Горгон замер. Его зрачки расширились, и дыхание прервалось. Предположение, возникшее в умудрённой опытом голове, тут же переросло в уверенность. Это был не просто зов на охоту, не возбуждённый лай одиночек. Это была передача. Координированное предупреждение, когда заражённые не просто откликаются, а доводят информацию в оба конца. Слишком отчётливо, слишком организованно. Он знал о подобном, хотя сам никогда не слышал.

— Передача… — прошептал он одними губами.

Следом последовал новый звук — далёкое взрыкивание, которым обладали уже более развитые заражённые. Воздух стал вибрировать, стены дрожать, и невозможно было определить, сколько именно заражённых разом активизировались в тоннеле. Но ясно одно — их было не меньше двух десятков.

Света не было, и это — единственное, что давало людям хоть какое-то преимущество. Заражённые видели в темноте лучше, чем человек, но неабсолютно — без минимального светового шума они теряли часть пространственной ориентации. А люди видели мир с помощью линз и Эйки.

Марк оглянулся — их прежний вход в тоннель, всего несколько минут назад казавшийся безопасным, теперь наполнялся всполохами и урчанием. Путь назад отрезан. Оставалось двигаться только вперёд. И времени почти не осталось.

Белая бусина света вдалеке — тот самый спасительный выход в конце тоннеля — внезапно дрогнул. Её ровное свечение стало пульсировать с тревожной ритмикой, словно сердце человека, умирающего от инфаркта. Свет то гас, то вспыхивал, рвался, захлёбывался в себе. Не требовалось объяснений — в проём, один за другим, уже врывались заражённые. Их силуэты раз за разом бегущие внутрь колебали перспективу остаться в живых.

Мужчины поняли это одновременно.

Горгон, стиснув рукояти клювов, резко мотнул головой. Он не произнёс ни слова — лишь рванул вперёд с хищной решимостью. Марк и Оскар устремились следом, разгоняясь со всей скоростью, на которую были способны в замкнутом пространстве, забитом ржавыми откосами, свисающими проводами и кучками бетона. Их шаги слились в ритмичный дробный топот, усиленный акустикой тоннеля.

Позади уже слышались слаженные удары когтей и обшаркивающих конечностей — заражённые сползались со всех концов тоннеля, будто вода под уклон. Впереди оставался единственный шанс: прорваться насквозь, прежде чем вход окончательно захлопнется телами и клыками.

Горгон ещё не мог выбивать из строя самых ретивых тварей, расстояние между ними было пока слишком велико.

Тем временем Эйка, анализируя окружающую обстановку, выводила Марку и Оскару маршрут — линию движения, рассчитанную с точностью до миллиметра. Тоннель, хоть и казался беспорядочным, на деле был решёткой паттернов: там, где арматурные стержни создавали ловушки, где своды давали акустическое преимущество, где остатки пластика могли зацепиться за ногу Эйка заранее предупреждала о том, куда лучше всего двигаться каждому из них.

На их линзах вспыхивали стрелки, прорисованные контуры теней, замедленные траектории движения противника, словно сама Эйка стала невидимым командиром, ведя их сквозь хаос.

— Быстрее, иначе не успеем — прохрипел Горгон, больше себе, чем остальным.

И они побежали быстрее, чем когда-либо прежде.

Первыми людей достигли несколько бегунов.

Они неслись, протягивая к людям свои руки с утолщёнными ногтями, порой спотыкаясь, падая, но не теряя плотоядного настроя, а, напротив, ещё больше возбуждаясь от запаха собственной крови. Но Горгон, как и в поезде, был остриём — наступающего на заражённых человеческого «копья». Он врезался в первых мутантов с нечеловеческой скоростью и мощью, не давая им срезать даже за волос его бороды. Он разил набегающих тварей короткими и точными ударами, подсекая суставы, ломая кости под коленями, выворачивая позвоночные дуги резкими скрутами клювов. Хруст сопровождал каждое его движение. Не убивал — но сбивал с ног, замедлял, превращал нападающих в затор, через который вынуждены будут перешагивать те, кто мчится сзади.

Это и было нужно — создавать заторы из тел в «узких горлышках» их пути.

Марк и Оскар шли за ним, выступая как заточенные кромки. Быстрые, почти незаметные в тенях, они добивали тех, кто подползал, кого лишь задело краем удара Горгона. Один метил в глаза, другой — в основание шеи, в споровые мешки. Порой достаточно было одного точного удара, чтобы обездвижить заражённого навсегда. По возможности они опрокидывали за собой всё, что было возможно опрокинуть, чиня препятствия и формируя временные баррикады, замедлявшие движение наиболее ретивых тварей. Также двойка не забывала про арбалеты, расстреливая по бегущим сзади бегунам оставшиеся магазины.

Поток не утихал. Казалось, твари не замечали павших сородичей, продирались вперёд, переламывая их, наступая на искалеченные тела. Лишь медляки сбивались, опускаясь к тем, кто валялся не в силах продолжать свой путь. Они рычали, рвали зубами заживо, с увлечением пожирая собратьев, стоявших ещё секунду назад на ступень выше их на пути развития.

Но бегуны были умнее — шли только на людей. Только на тепло, на ритм сердец. На людей.

И каждая секунда в таком темпе ощущалась целым веком.

За бегунами в тоннель ворвались лотерейщики.

Это нарушало обычную картину поведения заражённых. Обычно такие особи, массивные и быстрые, первыми добирались до цели — проталкиваясь сквозь толпу слабых и не координирующих движение собратьев. Но сейчас они вошли только тогда, когда волна бегунов иссякала, а передовая уже была усеяна телами. Значит, ими кто-то управлял. Кто-то, кто держал всю стаю под контролем.

Горгон понял это мгновенно.

Если это элитник — значит ситуация ужасна. Если заражёнными командует иммунный, с даром управления стаей… то это лишь иной оттенок катастрофы. И в данный момент он даже не знал, что хуже.

Но гадать об этом не было смысла.

Горгон всадил дар в ближайшего лотерейщика. Направление было точным — прямо в область спорового мешка, защищённого рёберным щитом и плотной биобронёй. Но дар применялся на конкретную область, а умозрительный прицел старожила был отлажен с точностью атомных часов: волокна окаменели, мгновенно разорвав связь паразита с телом носителя.

Тварь замерла и ударилась мордой о пол, бездушной марионеткой. Массивное тело сложилось с глухим шлепком. Летящие следом заражённые не успели затормозить — и первый из них, стучащий пятками топтун, запнулся о тушу и рухнул, не удержав равновесия, но сразу же вскочил на лапы, практически не потеряв в скорости.

Однако этой заминки вполне хватило, чтобы превратить в музейную окаменелость паразитический мешок трёхсот килограммового мутанта. Разряд, как и в прошлый раз, вызвал каскадное мышечное смыкание: заражённый затрясся в судороге, как будто кто-то сжал его изнутри и не отпускал. Он рухнул рядом с первым, и сверху на них навалилось ещё двое бегунов, не сумевших среагировать на изменение рельефа из подающих тел.

Дар Горгона работал с устрашающей надёжностью. Каждое применение — гарантированная ликвидация. Но каждый выброс оставлял его чуть более истощённым. Жар пробегал по позвоночнику, сердце вздрагивало от перегрузки, а зрение временами затягивалось поволокой. Он знал, что через несколько применений наступит предел — и тогда... Думать, что будет после этого, не хотелось.

Оскар в это время шёл рядом, след в след, и держал свой арбалет так, будто это был продолжением его руки. В любой момент он был готов пустить болт в ближайшее горло или глазную впадину, и Марк чувствовал это плечом — плотность взаимодействия в их троице была почти телесной. Ни шагу врозь, ни лишнего движения. Оскар знал: стоит допустить прорыв на короткую дистанцию, и арбалет ему уже не поможет. Поэтому он держал свой дар наготове, чувствуя, что сумеет сдержать любую угрозу и подарить отряду драгоценные секунды, но в глубине души надеялся, что дар ему не пригодится.

Они шли словно стрелки часов, выживая в гармоническом такте сработанности их отряда.

Марк уже слышал, как Горгон дышал — тяжелее чем обычно, но также ровно. Он всё ещё бил, всё ещё крушил тварей.

До выхода оставалось чуть больше десяти метров.

И старожил с горечью ощутил: ещё немного — и он будет выжат досуха. Энергии в резерве почти не осталось.

Горгон резко обернулся на бегу, поднял руку и коротко бросил:

— Спек.

Никаких объяснений не требовалось. Все трое знали: это был зов к мобилизации — мгновенной, полной, — мерой последнего шанса. Сигнал, что за этим мясом в тоннеле, за всей этой канонадой рвущихся криков и клёкота, скрывается настоящая опасность. Эйка уже подтвердила: она зафиксировала несколько массивных контуров — по форме и структуре это были явно не бегуны. Крупные заражённые, затаившиеся за искорёженной бетонной кромкой тоннельного устья, между обломков деревьев и руин заброшенной станции, которых ей удалось разглядеть.

— Топтун, два лотерейщика, и... — прошептала Эйка, но договорить она не успела — мужчины уже действовали.

Одним движением они извлекли из нагрудных карманов индивидуальные инжекторы. Тонкий корпус шприца мягко вошёл под кожу, щелчок — и два кубика янтарной жижи врываются в кровоток, расползаясь горячей, золотистой сетью. Мир на мгновение застыл, затих — и вспыхнул заново.

Марк ощущал, как реальность раскрывается букетами под давлением ясности. Звук, свет, запахи — всё складывалось в единый оркестр. Он мог бы различить по оттенку вибрации каждого заражённого в тоннеле. Он знал, что внимание — валюта в этом состоянии. И вкладывать её можно только в одно: выжить.

На тренировках Горгон учил их: «Спек не усиливает — он освобождает. Превращает тебя в микроскоп, направленный одновременно на весь окружающий мир. Но если ты не знаешь, что с этим делать — ты так и останешься стоять, наслаждаясь бесконечной невыразимостью скрытых деталей. Сложнейшее дело, находясь под спеком — направить всего себя на конкретную цель».

И Марк направил.

Он чувствовал, как Горгон держит темп: идеально выверенный, рубленый, без лишней траты сил. Он ощущал, как у Оскара едва заметно сбилось дыхание, как правая нога слегка скользит из-за старой, казалось, давно уже зажившей травмы. Даже грызун в кармане пугливо скрёбся мелкими коготками, в любой момент готовясь к рывку. Они не просто шли вместе. Они двигались как единое тело, как слаженный механизм, в котором каждый человек — это отражение товарища.

Всего около месяца прошло с тех пор, как они впервые шагнули рядом. Тогда Марк был одиночкой. Сейчас — не помнил, каково это. Он не мог представить себя. Он представлял себя в триединстве. Целостность, выкованная в пламени сражений и страхе Стикса. Спек всего лишь оголил проводку этой связи. И если она была — ток шёл.

И вот — выход.

Мерцающая бусина света, так долго звавшая их вперёд, превратилась в арку выхода наружу. Они выскочили из тоннеля, словно снаряд, выпущенный из затхлой гильзы подземелья. Свет ударил по лицу, как пощёчина. Резкий, сияющий, неземной. После долгих дней в темноте подземных кластеров этот солнечный свет вызвал забытую боль и счастье одновременно.

Но ни один из них не замедлился.

Пять минут — ровно столько была продолжительность cпека.

И эти пять минут должны были стать их путём к выживанию либо путём к праотцам.

Они не сговаривались.

Капсулы с твердым эфиром уже летели во все стороны. Экономить сейчас было незачем.

Оскар же достал грызуна из кармана и бросил его изо всех своих сил, а тот расправив перепонки взмахнул ими и улетел в лесную чащу, после чего хозяин зверя облегчённо выдохнул.

Резкий перекат — одновременно, синхронно. Пыль взметнулась следом. Троица метнулась вправо, скрываясь за грудой строительного мусора — щебень, искорёженная арматура, порванные секции бетона. Мозг, ускоренный янтарной жижей, сразу дал оценку: они на взлысине строительной площадке, около тридцати метров в поперечнике, плотная основа, неплохой обзор, окружены лесом. Троица тут же полезла вверх, под разъярённый клёкот множества глоток, вылетевших из чащи.

Деревья росли сразу за кольцом строительной площадки. Густой, тёмный, угрожающе молчаливый хвойный дол — пока в его глубине не вспыхнули первые движения. Кроны задрожали, как от ветра. Из зарослей, как из пасти хищника, одна за другой вынырнули твари. Десятки. Они уже видели добычу.

Топтун, притаившийся с другой стороны мусорной кучи, сорвался с места, в два прыжка преодолев пространство. Земля дрожала от его поступи, но в полуметре от мужчин его путь пересёк дар Оскара. Удар — в кость. Массивная туша застыла на миг, захлебнувшись, как от удара в бетонную стену, и в этот миг клюв Горгона вошёл точно в сочленение бронесегментов в основании челюсти. Разворот запястья, нажатие — выпуск кислорода. Сработал газоразряд: голова существа треснула, как перезрелый плод, швырнув осколки брони на землю.

Но за ним, почти спина к спине, нёсся лотерейщик, прыгнувший на спину мёртвого топтуна.

Он ударил. Широко, размашисто. Оскар принял удар на клюв — металл визгнул, но силы хватило, чтобы сбить парня с ног. Он полетел. Скатился с насыпи, кубарем вниз, и рухнул у подножья холма, пронзив облако пыли и щебня.

Горгон зарычал. Одновременно с Марком они вбили клювы в резвого горошника и того постигла судьба более сильного собрата. Перезарядка клювов была единственным, что они успели.

Но это был конец.

Стая бежала к поднимающемуся на ноги пареньку, как семья касаток к раненому дельфину. Чёрные глаза, слипшиеся от застарелой крови морды, рёв, клёкот, дыхание с привкусом железа и гнили. Слишком много. Слишком близко. И хотя Марк с Горгоном стояли на высоте — сделать сейчас ничего не могли.

Марк встретился с ним взглядом. Оскар пытался встать.

Пошатываясь он сумел встать в полный рост. В правой руке также плотно сидел клюв. Парень не дрожал. Не отступал. Глядел вверх и улыбался. Тихо. Прощально. Из глаз его текли слёзы.

Секунды замерли. Марк вдруг вспомнил. Склад. Баррикады. Тот момент, когда Оскар опоздал а минуту, а потом молча пошёл вперёд.

В руке парня была граната.

Стая сомкнулась.

Оскар всё так же смотрел вверх. И Марк понял: попав в Стикс парень не исчез, не сдался. Он переродился. Стал тем, кем даже не мечтал быть. Человеком, который не убегает. Который защищает своих близких и готов сражаться за них до конца.

Марк вжался в землю, жуткая боль вскипела внутри, не оставив живого места. Сердце сжалось, и не от страха — от пустоты. Будто его вырвали грубой рукой, раскалили добела и вдавили обратно, в грудную клетку, где каждая кость откликнулась гулким эхом. Он чувствовал, как злая судорога прошла от живота до затылка, как каждая клетка тела осознала случившееся раньше, чем разум успел это принять.

Хлопок.

Грохот сорвал дыхание. Земля вздрогнула, повсюду разлетелись куски мяса и кости. Взрыв разметал плотную массу тел на десяток метров. Воздух выдохнул и следом обрушился — звонко, мрачно, неотвратимо. Оскар исчез в сполохе огня и металлической крошки.

Лотерейщики, топтуны — повалились, как марионетки с перерезанными нитями. Куски брони летели в воздухе, обрушиваясь на землю кровавым дождём.

Тишина.

Марк ощутил потерю не как утрату товарища. А как смерть части себя. Как будто в одно мгновение кто-то срезал отточенным скальпелем канат, соединявший его с миром, выбил из-под ног один из фундаментов.

Он пытался дышать, но воздух резал горло. В горящих лёгких клубился дым боли и злобы. Перед глазами всплывали обрывки — деталь за деталью: искренний смех Оскара, неловкие фразы, его попытки выглядеть старше, чем он есть… и, наконец, улыбка, — не упрёк, не страх, не просьба о помощи. Не улыбка мальчика, выбравшего смерть. А улыбка мужчины, выбравшего жизнь товарищей.

Где-то в глубине Марк почувствовал, как расползается трещина.

Но не было времени проявлять чувство.

Новые заражённые уже направлялись к ним.

Стая не переживала о своих потерях.

— Бейся и живи, Марк. Бейся… и живи, — хрипло выдохнул Горгон. Его голос был уже не приказом, а заветом — последним, что он мог передать мальчишке перед тем, как сам шагнёт в бездну. А затем, не оборачиваясь, прыгнул вниз, как прыгает тот, кто давно свыкся с мыслью о смерти. Его фигура исчезла внизу склона, и остался только глухой стук тяжёлых шагов по насыпи строительного хлама.

Оскар подарил им шанс. И Горгон знал: сейчас он сможет применить свой второй дар.

Порочное могущество.

Название, больше похожее на проклятие. Этот дар не давал силы просто так. В радиусе десяти метров от иммунного дар выбирал заражённого с максимальной мышечной массой и эволюционной ступенью, и усиливал его мощь, увеличивая импульс каждого движения в диапазоне от семи до пятнадцати раз в зависимости от выбора старожила, превращая мутанта в неудержимую машину смерти. Горгон, в свою очередь, получал лишь две трети этой силы и лишь тогда, когда усиленный мутант будет мёртв. Чем выше степень усиления — тем меньше времени у Горгона и тем больше его будет у заражённого. Один неверный расчёт — и его же руками будет вырыта могила для него и всех, кого он планировал защитить.

Но Горгон не был новичком. Он всё просчитал, и сердце его не пропускало лишних ударов.

Он прыгнул туда, где ещё корчились посечённые, но недобитые чудовища. Понёсся, огибая загребающие лапы к цели — огромному топтуну, находившемуся ближе всех к Оскару в момент взрыва. Монстр лежал на боку, раненный, но всё ещё живой, и, следовательно, дар должен будет усилить именно его.

Горгон ловко уклонился от попытки чудовища схватить его. Вогнал оба клюва в голову мутанта — такими ударами было не убить заражённого, но именно это и было нужно.

— Двенадцать — пронеслось в голове, и в следующее мгновение голова монстра взорвалась изнутри.

Горгон ощутил, как его наполняет сила. Любое мышечное напряжение усиливалось в восемь раз, и если бы тело Горгона не было закалено Стиксом, то его мышцы и сухожилия не выдержали бы увеличение инерции от любых, даже самых незначительных подёргиваний. Даже сейчас ему стоило быть аккуратным. Способность лишь увеличивала его инерцию, но не повышала ни износостойкость, ни скорость реакции, ни защиту против когтей и клыков тварей.

Но старожил улыбался. Хищный оскал не предвещал ничего хорошего для несущихся на него тварей. В этом взгляде была ненависть и боль. Ненависть к заражённым и боль за потерю Оскара, которого он так и не успел покрестить.

Горгон был молнией, гепардом, артиллерийским снарядом в человеческой оболочке. Он метнулся к ближайшему лотерейщику, оставляя за собой только хруст щебня и оседающую пыль.

Пять метров? Это было ничто.

С широким замахом Горгон ударил тупым концом клюва по когтистой лапе, вытянувшейся к нему в захвате.

Хруст!

Лапа отлетела назад, как сухая ветка. Разрывы тканей, смятие толстых костей. Заражённого повело, он потерял равновесие. У него не было даже шанса.

Горгон был рядом.

Один удар — в висок.

Точный. Безупречный.

Клюв пробил череп, словно осенний лист. Лотерейщик, так и не понявший, как успел умереть, лишь начинал падать, когда Горгон встретил ударом подбежавшего с другой стороны топтуна.

Опередив реакцию мутанта, он вбил клюв в толстый лоб твари. Без применения способности этот удар в двадцать килоньютонов на острие клюва мог только промять слой биоброни, но теперь пробой вышел настолько мощный, словно Горгон опустил на лоб мутанта микроавтобус, запечатанный в миллиметровом жале. Топтун рухнул на землю, от чего по ней прошла дрожь. Чудовище рухнуло с расколотым черепом, будто в его голове сработал сейсмический заряд.

Старожил убил гиганта, но не остановился — он был полон решимости развить успех. Не теряя ни доли секунды, он в прыжке, с глухим рыком, всем телом врезался в грудную клетку подбежавшего лотерейщика. Громыхнуло — хребет твари затрещал, и она отлетела на несколько метров, сбитая с ног яростью и массой слона, заключённой в этом ударе.

Следом на него обрушились другие. Когти рассекли воздух — и плоть Горгона. Один удар пришёлся по рёбрам, вскрыв кожу; второй — по спине, оставил три неглубокие, багровые борозды. Кевларовая куртка едва ли могла защитить от бритвенно острых когтей заражённых средних стадий. Он уклонялся, уворачивался, наносил удары — но каждое движение отнимало драгоценные секунды, каждый прыжок рвал мышцы. Либо свои, либо чужие.

Тело его уже успело покрыться десятками царапин и рваных ран. Из одних сочилась кровь, густая и тёмная, другие уже запеклись, но каждая оставляла отметину на живом человеке, который всё ещё продолжал драться.

И он держался.

Клюв вошёл в висок очередного лотерейщика. Горгон успел развернуться — и тут же получил удар по лицу. Когти рассекли щеку до самых зубов. Десятки лет, прожитых в Стиксе, всё равно, не сделали его не убиваемым. И даже Эйка, успевавшая предупреждать его о самых неожиданных атаках, не могла просчитать то, чего не могла различить за спинами крупных тварей. Он отшатнулся, моргнул и возблагодарил Стикс. Кровь не залила глаз. Часть зубов разметало по пыльной земле, щека свисала уродливым лоскутом. Но это было ничто.

Боль только подстегнула упрямство.

Он не успел перевести дух — следующий лотерейщик уже хотел вгрызться ему в плечо. Клыки прошли сквозь ткань и плоть. Горгон вырвал себя из захвата с рёвом. Кровь брызнула.

Он ударил — и вновь хрустнула кость. Ещё один враг пал, и взгляд бородача оставался ясным, сосредоточенным.

Он не сдавался

Он был Горгоном. И если смерть поджидала его, то она должна была вырвать его из этой бойни с мясом и криком, заплатив за это десятками убитых.

Он снова ринулся в бой.

И в этот момент он почувствовал, как на него с двух сторон прыгнули, сидевшие до этого в засаде кусачи. Извернувшись дикой змеёй, Горгон умудрился отпрыгнуть в сторону, и уйти из-под атаки, но кусачи, тут же рванули вслед. Их удары обладали уже гораздо большей силой, а манёвры — куда более хорошей слаженностью. Горгон еле успевал уворачиваться и отводить когтистые лапы. Мышцы сводило судорогами, но пока действовал дар, Горгон даже не думал о том, чтобы отступить. Если у них есть шанс спастись, то только сейчас. Очередной удар кусача Горгон парировал, сломав тому лапу, после чего обнаружил, что клюв, которым он бил, практически пришёл в негодность.

Странная мысль зародилась в его голове. Кусачи целились по ногам, не пытаясь нанести фатальных повреждений. Значит, ими руководит не элитник. Это был человек, и он вознамеривался получить Горгона живьём. Но додумать ему не дал очередной выпад.

Весь этот бой не продлился больше тридцати ударов сердца, и Марк, всё это время стоявший на мусорной куче, увидел, как из лесной чащи вышел огромный рубер, на спине которого сидела девушка, тело которой скрывала шкура лотерейщика. Спек бурил по венам и позволял в мельчайших деталях запомнить того, кто устроил на них засаду, того, кто убил Оскара, кто был виновником всех бед! Всего-навсего человек, такой же иммунный как и он!

Но тут Марк понял, что один из заражённых навёлся на него. Молодой топтун. С какой-то злой иронией Марк узнал этого топтуна. Тот самый монстр, на котором он приехал со своего островка в этот чёртов «Оазис». Только тогда тот был всего лишь лотерейщиком. Мир оказался куда теснее, чем можно было ожидать.

И сейчас ему никто не мог оказать помощь. Даже будь у него автомат или граната, достичь успеха в деле спасения своей жизни он не сумеет. Попытаться убить ту, кто управляет рубером? Это было даже несмешно. Он спрыгнул и побежал в противоположную сторону. Куча мусора хоть ненадолго, но должна будет задержать монстра. Обманчивая и глупая мысль. Ведь топтун уже догнал медленного человека. Мощный удар порвал грудную клетку и разворотил рёбра, а мужчина полетел вперёд изломанной куклой, выплёвывая изо рта сгустки крови.

Сколько желаний, сколько стремлений, столько опыта, мнений и столько чувств. Всё, что он пережил к этому моменту, вся его подготовка, вся удача оказалась бесполезна против неумолимой силы этого хищного мира. Монстр уже прыгнул на него, сломав тазовые кости, и Марк словно в замедленной съёмке наблюдал, как огромная пасть движется к нему. В последний момент он собрал все свои силы и попытался активировать дар. Тот самый, который он пытался активировать каждый день.

Но жизнь несправедлива.

И голодная злая тварь вгрызлась ему в лицо, ломая кости и хрящи, сдирая плоть. В теле ещё горели остатки жизни, и спек не давал мозгу умереть даже в тот момент, когда он был открыт всем ветрам, но топтун, довольный всем происходящим, проглотил лицо очередного вкусного человека, смакуя неудачливую жертву, и сдавил остатки головы своей пятернёй, превращая её в безжизненный фарш.

Именно это успел застать Горгон, заносивший удар над последним живым кусачом. Взревев пуще прежнего и поняв, что никому не удалось спастись, он на остатках воли выбил дух из чертовски сильной и умной твари, и опустился на колени, теряя сознание от потери крови.

В этот момент земля под ногами задрожала, как будто к месту бойни неслось стадо из тысяч слонов. Девушка на рубере смерила картину оценивающим взглядом и поняв, что взять старожила живым ей не удалось, а к ним уже приближаются стаи с окрестных кластеров, приняла решение сворачивать операцию. Сейчас её не защитит даже матёрый рубер, но вот унести подальше, он вполне способен. Рубер рыкнул оставшимся в живых членам стаи отступать и тут же скрылся в кустах бесшумной тенью.

У бородача не было сил достать бинты и перетянуть раны. Спек не давал ему умереть, но дар уже переставал действовать. Он не жалел о произошедшем. Смерть всегда близко, и он был готов к ней, кажется, очень и очень давно. Было чудом, что они продержались в Приграничье Пекла без скрытника настолько долго, и он, насколько это позволяла мудрость, был благодарен Стиксу за своё последнее приключение. Жаль было лишь тех юнцов, которым не посчастливилось погибнуть, не узнав всего, что может подарить им этот мир. С этой мыслью он закрыл глаза, не надеясь больше открыть их вновь. И мир погас.

Эпилог

ina arḫī rā’īya labīš kutinnam,urḫi nēšim elē’āku ana ṣēri!

Сам после друга рубище надел я,Львиной шкурой облачился, бегу в пустыню!

Эпос о Гильгамеше — Таблица VIII

Марк стоял и смотрел на свои руки. Нет, это были огромные окровавленные лапы, сжимавшие его собственное тело. Он чувствовал в себе так много жизни, как никогда до этого, даже когда находился под спеком. Ужасное воспоминание о собственной смерти обожгло его лихорадочно метавшийся разум. Всё вокруг было другим, диким, восприятие плясало перед ним, не давая толком понять, что происходит, и на чём-то сосредоточиться.

«Думать о цели, думать о цели», напомнил он себе то же самое, что надо было делать во время приёма спека. Цель? И тут он увидел лежащего в луже собственной крови Горгона. Преодолев разделявшее их расстояние в три огромных прыжка, он подхватил бессознательное тело старожила своей огромной лапой и изо всех сил рванул в лес, подальше от приближавшегося топота.

Сейчас не было времени понимать, что происходит, и поэтому он лишь бежал, перебирая лапами по залежалому ковру из хвои и мха. Не думая ни о чём. Желая только убраться как можно дальше.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Эпилог