Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3 [Стас Кузнецов] (fb2) читать онлайн

Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 3

Глава 1

Я думал о своём предназначении, думал о том, как сильно этот мир изменил меня…

Однако пафос моих возвышенных мыслей значительно поубавился, как только я встретился с отцом, который опять смотрел на меня так, словно я ходячее недоразумение.

Некоторое время мне пришлось безрезультатно походить, поискать его по замку — слуги видели герцога то там, то здесь. Зато Альфред с порога сообщил мне, что его светлость Герберт меня повсюду ищет и велел, как только я найдусь, сразу же доложить ему. Вот только и сам Альфред не знал, где сейчас хозяин, чтобы добросовестно исполнить данное ему поручение.

Помыкавшись, и уже подумывая оставить эту затею, я застал отца у него в кабинете. Однако, радовался я раньше времени — мне пришлось подождать, примостившись в уголке, потому что у него на приеме находился новый начальник городской стражи.

Я оценил отцовский выбор, этот парень был полной противоположностью предыдущего начальника стражи толстяка Стена, который в конечном итоге оказался предателем.

А этот новый — подкаченный, уверенный, но не наглый, с умными и честными глазами. Говорил он мало, а то, что говорил, то было строго по делу, без чинопоклонничества и лизоблюдства. Нового начальника стражи звали Дик, и даже на первый взгляд, он внушал уважение и доверие.

Судя по их разговору, отец велел созвать всех стражников и проверить их на проф. пригодность. Это тоже было очень даже логично. Также отец просил направить лучших стражников в пострадавшие кварталы и провести перепись населения, при этом, отметив, кто и как пострадал и какая помощь требуется.

Получив все эти указания, Дик откланялся, а я остался с отцом один на один. Отец жестом велел мне сесть.

Между нами сразу же заискрились громы и молнии, я своих позиций сдавать не собирал, отец своих, по-видимому, тоже.

По отцу уже было трудно определить все тяготы нашего недавнего путешествия — он привел себя в порядок, переоделся, подстриг бороду и вернул себе ту властную величественность, которая делала диалог с ним делом непростым и выматывающим.

— Ты разочаровываешь меня, сын мой! — без обиняков заявил он, смотря на меня так, точно я просрал все данные им в моё распоряжение возможности для правильной жизни и уже умер от алкоголизма где-нибудь под забором.

— Чем же? — отстраненно поинтересовался я, сдерживая желание отзеркалить его слова, ведь он, бросив Харви в беде, разочаровывал меня не меньше, а то и больше.

— Эрик, ты должен понять, что ты не можешь делать всё, что тебе вздумается, — тихо выговаривал мне отец, нервно меряя комнату размашистыми шагами. — На нас лежит огромная ответственность за людей, которые вверили нам свои жизни. Мы их подвели, мы не просто бросили их в беде, мы стали причиной их бед. Город полон обездоленных, испуганных людей. Мало кто из них в состоянии справиться с обрушившимися на них несчастьями. В конце концов, если в тринадцатом герцогстве решат, что мы не справляемся, то нас могут судить и лишить всех привилегий, чтобы найти более ответственный управителей.

— Что ты хочешь от меня? — откинувшись на спинку кресла, с показной ленцой уточнил я, демонстрируя, что меня на самом деле мало волнует, что он от меня хочет.

Меня раздражали слова отца и то, как он ходил туда-сюда. Я едва сдерживался, но пока сдерживался. Может потому, что в его словах была доля какой-то правоты, а может и потому, что он был мне все-таки отцом и я на уровне инстинкта чувствовал, что должен подчиняться его воле.

— Чтобы ты вел себя соответственно своему положению! Чтобы ты был тем, кем рожден быть! — рявкнул отец, в лицо ему бросилась кровь, от чего оно стало пунцовым. — Именно ты, а не Томаш, должен был закрыть плотину, именно ты должен был навестить пострадавшие кварталы сегодня. А еще заготовить речь, выступить на площади с обещаниями и заверениями, что мы отстроим заново город и восстановим порядок. Кроме того, нужно изыскивать средства из казны, разработать план, как именно мы решим теперь все эти проблемы. Мы оба знаем, что скоро может начаться война, мы же к ней не то, что не готовы, мы теперь даже к миру не готовы!

— Мы в ответе за всех своих подданных, — согласился я. — Но то, что ты говоришь, больше похоже на показуху, а не на реальные дела.

— Показуха значит… — как-то обреченно повторил за мной отец. — Может и так, только эта показуха жизненно необходима людям. Пойми, они же, как дети, они должны чувствовать над собой власть и силу. Должны понимать, что о них позаботятся. Иначе они слабы и уязвимы, заметь, как легко их склонил Арчибальд на сторону зла и смерти. Отчаявшиеся, голодные, обездоленные люди намного легче поддаются своей темной стороне. Если мы не наведём порядок, город погрузиться в хаос. И мы проиграем эту войну, Эрик, и все принесенные жертвы будут напрасны…

Я вспомнил грязные разрушенные улицы, дезориентированных, обозленных людей, цапающихся друг с другом, и к своему неудовольствию осознал, что отец во многом прав, что порядок нужно навести в кратчайшее время.

— Ты прав, — неожиданно для отца согласился я. — Однако на мне лежит и другая ответственность, и она не менее важна, чем та, о которой ты говоришь. Я в ответе за тех, кого приручил. За тех, кто встал со мной плечо к плечу в борьбе с темными силами. Если мы так просто будем разбрасываться нашими самыми лучшими и преданными сторонниками, кто потом пойдет за нами? Тебя совсем не волнует судьба Харви? Он — твоя правая рука! Таких верных и способных людей — один на сотню!

О том, что я уже вернул Харви харму, я пока умолчал.

— Конечно, меня волнует его судьба! — возмутился отец, он сел и положил голову на руки, потирая виски. — И будь моя воля… Но я вынужден выбирать… Харви меня понимает, он не ребёнок и знает, что сотни человеческих жизней важней одной…

— А ведь сегодня умереть должен не только Харви, в этой подвеске погибнет и его харма, — вспомнив слова плешивого, сообщил я.

Отец побледнел, видимо, для него это тоже была новость.

— Что ты хочешь от меня? — вернул он мне мой же вопрос.

— Я хочу, чтобы ты дал мне время, а стало быть возможность спасти моего оруженосца, который пожертвовал собой ради спасения меня. Мне нужно только время, чтобы спасти Фила. Потом, я весь в твоём распоряжении.

— Фила невозможно спасти! — возразил отец.

— Все возможно, если очень захотеть, — не согласился я. — Сегодня я вернул Харви его харму. У тебя есть на кого опереться в делах города, а я должен найти свою мать, Аве указала мне на нее.

Отец помолчал, выстукивая пальцами по столу какую-то затейливую дробь.

— Я благодарен тебе за Харви, Эрик, — медленно произнес отец. — Однако ты напрасно потратишь силы и время. Фила невозможно спасти, Беллу не найти, если она сама того не захочет.

— Почему бы ей не захотеть поговорить со своим сыном? — вопросительно поднял я бровь.

— Она много лет не хотела видеться ни с тобой, ни со мной… — в голосе отца послышалась горечь.

Мне, конечно, не хотелось расковыривать его раны, но это была осознанная необходимость, я должен был узнать всю правду из первых рук, а потом послушать что скажет мать и, сопоставив, сделать свои выводы…

— Об этом я и пришел сюда поговорить. Мне нужно знать почему? Мне нужно знать, что случилось? Любая зацепка…

— О чем здесь говорить⁈ — развел руками отец. — Ты и так уже все знаешь, я ничего тебе нового не скажу. Она оборвала все нити.

— Мне известно всё по слухам и сплетням. Мы с тобой об этом никогда не говорили. У меня картинка происходящего не складывается от слова совсем.

— Что у тебя не складывается? — раздраженно спросил отец.

Глаза у него стали красные, видимо, подскочило давление. Из-за своего дара сокола моя чувствительность к чужой боли очень обострилась и, мучая отца, я мучил и себе. У меня тоже стало стучать в висках.

— Почему ты позволил ее казнить? — безжалостно для нас обоих поинтересовался я. — Я не хочу домысливать все неправильно. Я хочу услышать твою версию событий от начала до конца и сделать свои выводы.

Я подошел к отцу и положил руку ему на голову. Нащупал узел боли. Он тянулся от сердца к голове, я понял, что этот узел медленно, но верно его убивает. Медленно стал распутывать комок заскорузлой боли, исцеляя отца. Закончив, я сел на место. Взгляд отца прояснился, он как-то даже выглядеть стал бодрее и моложе.

— Спасибо, — сдавленно поблагодарил он. — Это никакой не секрет, если ты хочешь услышать правду из моих уст, я объясню тебе. Все очень просто, Эрик, я позволил её казнить потому, что она была виновна.

— В том, что отдала дар Матери-Богини матери Фила? — уточнил я, отец кивнул. — А зачем она это сделала?

Отец помолчал будто, собираясь с мыслями.

— Эрик, ты должен понимать, я любил твою мать, но я не мог ее понять… — тяжело вздохнув, начал объясняться он. — И чем дальше, тем мне было сложнее… В ней всегда будто сосуществовало две личности. Одна женщина была нежной, любящей, доброй, а вторая — агрессивной, дикой, непредсказуемой. В такие моменты я боялся ее, она становилась мне совсем чужой… Перемены в её настроение усугубились после твоего рождения. Она стала просто сумасшедшей, — отец прикусил язык, будто сказал лишнее, видимо о матери своего сына он все же не хотел говорить плохо.

— Что произошло дальше? — желая, чтобы он продолжал, я подбодрил его вопросом.

— Однажды она заявила, что её сын погибнет из-за даров Матери-Богини, и мы должны уничтожить тот дар, который у нас есть. Как я не старался убедить её, что дары Матери-Богини по природе своей призваны защищать жизнь и не способны навредить, всё оказалось безрезультатным… Дар рода Гербертов был украден, она не успела его уничтожить, хотя очень хотела. Об этом и заявила на суде, что жалеет только о том, что не уничтожила как можно больше даров Матери-Богини. Её осудили и приговорили к смерти, я лично видел её казнь…

Отец оказался прав, ничего особо нового я не услышал, и зацепиться в его рассказе было не за что. О многом я уже и сам догадался. Я даже понял, почему он считал её виновной… Даже это я смог понять…

— Поэтому я позволил её казнить, — нарушил затянувшееся молчание отец, — хотя это было нелегко, Эрик, это моя кара, она останется со мной на всю жизнь, а может и после…. Ты считаешь меня чудовищем?

— Нет, — честно ответил я, твердо глядя отцу в глаза.

Глаза у отца заблестели, горло свело судорогой.

Он закрыл глаза, перехватывая контроль за своими эмоциями, и через пару мгновений уже взял себя в руки.

— Спасибо, сын, — хрипловато поблагодарил он.

Видимо, он не один год избегал этого разговора, боясь, что сын осудит его. Будь я действительно семнадцатилетним пацаном, у которого ветер в голове, у меня могло, действительно, перемкнуть, но я был уже взрослым мужиком и понимал, что жизнь сложнее наших идеалистических представлений о ней.

— Говорят, ты опечатал всё западное крыло замка, в котором жила мать, — вернулся я к нашим баранам. — Мне нужно осмотреть её комнаты, может там, я найду подсказки.

Отец поскреб бороду, словно раздумывая, потом взял ключ с пояса и открыл ящик стола. Стал там лазить.

— Эрик, если тебе хочется в этом покопаться, покопайся, но не закапывайся слишком глубоко — это губительно, знаю по себе. До полного обращения Фила в медведя осталось девять дней. Я даю тебе ровно девять дней на то, чтобы найти ответы и попытаться спасти твоего друга. Обещай, что после, ты будешь помогать мне.

Отец встал и протянул мне связку ключей.

— Это ключи от её комнат.

— Спасибо, — поблагодарил я, зажимая ключи в кулак.

— Эрик, я должен предупредить… — помешкав, сказал отец. — Там что-то не то твориться. Я опечатал её покои неспроста, не потому что сентиментален…. Вот тебе факты, три служанки, которых я поочередно просил сметать там пыль, покончили с собой. Разумеется, прислуга стала бояться туда ходить… Понимаешь, там постоянно что-то происходит, идёт потусторонняя жизнь. Картины двигаются, голоса, плач, стоны… Я и тогда, после её казни не мог там находиться больше нескольких минут, да и никто не мог. А теперь и близко не подхожу — меня, будто некие силы не пускают на порог. Прошу тебя, будь осторожен.

Отец, действительно, выглядел встревоженным, а его не так просто было испугать. Мне стало немного не по себе. Я кивнул.

— Я буду осторожен. Через девять дней я спасу Фила, и помогу тебе в твоих делах.

На том мы и расстались. В целом, мы поняли друг друга, и это было очень даже не мало.

Прежде чем заняться поисками матери, я решил навестить Фила, чтобы принести ему еды и воды, да и вообще проверить как он.

Я взял на кухне курицу, положил её в мешок. Пока шёл, раздумывал, что нужно будет попросить кого-нибудь присмотреть за Филом, пока сам я буду отсутствовать. Сначала я вспомнил про Ганса, но потом решил, что не всякое родительское сердце выдержит, если сделать его свидетелем вот таких нечеловеческих страданий сына. С Аделаидой и Лейлой я связываться не хотел, знал, что в итоге окажется себе дороже… Леона я планировал взять с собой.

Я вошел в подземелье замка Гербертов, мимоходом заметив, что оно всегда освещалось ровным светом факелов. Мне стало интересно, ведь кто-то их, должно быть, менял, или это какие-то неперегорающие факелы. Скорее всего, второе, потому что в темнице я ни разу никого не видел.

В этом же подземелье находился наш родовой склеп. По идее, там ведь должны покоиться останки моей казненной матери. В склепе я никогда не был, надо бы, когда появится время, сходить, взглянуть на месте ли её тело или исчезло вместе с чудесным воскрешением.

Я повернул в коридор с темницами, прошёл буквально несколько шагов и замер на месте, как вкопанный. Из камеры Фила слышался какой-то жутковатый разговор.

— Ты не победишь, медведь! — горячо шептал Фил.

— Я уже победил, — хрипло прорычал кто-то.

— Нет, — противился Фил, — я человек!

— Посмотри на себя! — засмеялся неизвестный. — У тебя шерсть растет!

— Всё равно… это не я!

— Я это ты! Ты это я!

— Нет!

— Да, — насмешливо прохрипел чужой голос, — прими это, и мы будем делать великие дела!

Я сжал кулаки. Кто смеет науськивать Фила и почему он не один в камере? Я подкрался и заглянул в решетчатое окошко двери.

Фил сидел на корточках, закрыв уши руками. В свете факелов казалось, что под кожей у него что-то ползает, шевелиться. Больше в темнице никого не было, кроме уродливой горбатой тени на стене, в которой угадывался силуэт медведя.

— Тебя никто не спасет. Смирись! — опять раздался противный хриплый голос, раздался не откуда-то, а из груди самого Фила.

— Эрик, он спасет меня! — в отчаянии крикнул Фил.

— Это тот, что наблюдает сейчас за нами? Не торопиться он тебя спасать, судя по всему, — рассмеялся медведь внутри Фила.

Фил поднял на меня глаза. Я невольно вздрогнул, это были налитые кровью глаза зверя. Лицо и руки у него по локоть заросли коричневой шерстью. Он отвернулся и, будто бы стесняясь своего вида, стал рвать на себе шерсть. Сначала потихоньку, потом, всё более увлекаясь и наконец, совершенно безумно, с воплями и стонами принялся вырывать клоки шерсти вместе с кусками кожи.

Потом, словно проиграв эту битву, он кинулся к решетке двери и хрипя стал биться в нее, лицо его исказила страшная гримаса, сильно напоминающая медвежий оскал. Дверь, к счастью, держалась крепко и лишь подрагивала под мощными ударами Фила.

Фил, в очередной раз, с разбегу, ударившись о дверь так, что кости затрещали, вдруг повалился на пол и затих. Я думал, что он потерял сознание, но Фил пошевелился и глянул на меня с мольбой в глазах.

— Эрик, я это я…ещё я, — как-то жалко пролепетал он.

— Ты это, ещё ты. Ему не победить, Фил, ты сильнее его, — заверил я Фила, но голос у меня предательски дрогнул. — Я спасу тебя, Фил, не сомневайся!

Так и не решившись открыть дверь камеры полностью, я торопливо открыл только маленькое окошко, закинув в него мешок с курицей для Фила, точно он был уже не человеком, а зверем. Стыдясь своего поступка, я поспешил прочь.

Заботу о Филе я решил поручить Альфреду, у старика были стальные нервы, он проявил себя человеком честным, справедливым, к тому же, к Филу он всегда относился по-отечески покровительственно.

Завершив дела связанные с вынужденным заточением Фила, я поспешил в комнату своей матери, надеясь, во чтобы то ни стало, найти ответы на свои вопросы.

У материнских покоев я на мгновение замер не решаясь шагнуть дальше. И в ту же секунду мне в спину ударил откуда-то взявшийся сквозняк, словно подталкивая меня. Я поёжился.

Затем достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке.

Глава 2

Достал ключ и тяжело, со скрежетом, провернул его в замке, потянул за ручку. Дверь со скрипом, медленно подалась на меня. Я сделал шаг, переступив порог.

Воздух был спертый, тяжелый. В нос ударила, потревоженная моими ногами, пыль, я поморщился и чихнул.

Сквозь плотные наглухо задернутые шторы свет почти не проникал и в комнате царил зловещий полумрак.

Я был напряжен донельзя. Вовсю работала накрученная отцом жуть, еще и мрак этот в комнате… Первым делом я пошел к окну. Шаги в тишине глухо стучали и отдавались в висках. Я раздвинул тяжелые бархатные шторы. Пыль словно искрящимися пузырьками шампанского затанцевала в воздухе подсвеченная лучами вечернего солнца. Свет ударил по глазам, я сощурился и вновь, не удержавшись, чихнул.

Я огляделся, прислушался к себе. Пока никаких из обещанных отцом голосов и галлюцинаций у меня не наблюдалось. Апартаменты отличались только большими размерами, роскошью времен Людовика XIVи запустением. На пыльном полу, извилистой тропкой, оставались отпечатки моих ног. В комнате, рядом с кроватью стояла большая золотая ванна, большое трюмо с зеркалами, для одной комнаты зеркал вообще было многовато: зеркальный потолок, зеркала на стенах и на шкафах. Как будто кто-то страдал синдромом нарцисса.

Кроме зеркал, повсюду висели ещё и картины, но, что на них изображено, из-за слоя пыли разглядеть было сложно. Так как горничных сюда заманить не представлялось возможным, с их тряпками и штучками для уборки, я сдернул с кровати тяжелое покрывало, решив смахнуть пыль с картин им.

Картину я выбрал самую большую, чуть ли не во всю стену, ту, что висела как раз напротив кровати. Чтобы очистить её от пыли пришлось подставить стул и не один, а два, взгромоздив их один на другой. Надо сказать, что на этой неустойчивой конструкции размахивать тяжелым покрывалом было не самым большим удовольствием.

Вдруг за спиной раздался резкий хлопок, я вздрогнул, стулья подо мной качнулись, и я с чудовищным грохотом полетел на пол. Мало того, что я хорошо приложился головой, так еще один из дубовых стульев, чуть не переломал мне ребра, свалившись на меня сверху.

Я отшвырнул от себя стул и в следующую секунду уже был на ногах с мечом наготове, а затем медленно обернулся на испугавший меня звук хлопка. Однако тревога была ложной, оказывается, это всего лишь сквозняк закрыл дверь.

На мгновение у меня даже закрались подозрения, что отец спецом меня так настроил, а сам стоит где-нибудь за шторкой и посмеивается в кулак над моей трусостью, но я быстро взял себя в руки и отогнал эту абсурдную мысль.

Я отошел на несколько шагов назад от картины, чтобы лучше её разглядеть. Большую часть пространства на полотне занимало голубое небо, на заднем фоне росло одинокое дерево, соединяя небо и землю, своими красными ветками. Оно было похоже на то самое, в котором я еще недавно оставил кольцо и нашел подвеску с хармой, на то, из которого вышла богиня жизни Аве и даровала мне силу сокола. Только местность сильно отличалась, эта была голая равнина, покрытая золотистым ковром трав.

На переднем плане стояла женщина с младенцем на руках. Она, опустив глаза, улыбалась ему. Лица мальчика не было видно, а вот женщина на холсте определенно, как две капли воды, была похожа на мою мать.

Я смотрел и так и сяк — картина как картина, сюжет добрый, полный любви и материнской нежности, сюжет даже где-то божественный, ничего тут ни страшного не было, ни полезного для меня. Местность определить я тоже не мог.

Я отвернулся, осматриваясь дальше. Решил обыскать шкафы, может быть там найдутся подсказки. Но в шкафах обнаружился лишь гардероб матери, состоящий из дорогих и пышных шляпок, перчаток, юбок, платьев, их было так много, что их при желании хватило бы чтобы обрядить полгорода.

Бабские тряпки меня интересовали мало, поэтому очень скоро я закрыл шкаф и полез в трюмо.

Несколько ящичков оказались заперты. Я подергал их, но тщетно. Стал думать, как взломать, пока не догадался воспользоваться данной мне отцом связкой ключей. Открыл. Обнаружил там шкатулки с такими украшениями, что даже присвистнул. Серьги, кольца, браслеты, подвески, ожерелья. Все было сделано из чистого золота и платины, все камни драгоценные. Особенно мать отдавала предпочтения рубинам и алмазам, хотя были и сапфировые комплекты.

— А отец жалуется, что в казне нет денег, чтобы город восстановить, — проворчал я, закрывая ящики. — Да, продав эти побрякушки, можно вообще город снести и отстроить заново. Еще и на сдачу, провизией на пару лет запастись.

Краем глаза я уловил какое-то движение. Резко повернулся и встретился взглядом в зеркале с самим с собой. Ощущения в комнате действительно были какие-то неприятные. Всё время казалось, что за тобой кто-то наблюдает и, кажется, разгадка лежала на поверхности — всё из-за злосчастных зеркал. Усмехнувшись, найденному объяснению, я снова стал рассматривать содержимое ящика.

Внимание мое привлекла одна красивая резная деревянная шкатулка. Она была небольшой и выделялась на фоне остальных, обтянутых бархатом шкатулок, своей скромностью. Я долга не мог ее открыть, пока интуитивно не догадался, что там нужно хитро надавить с двух сторон на крышку.

В шкатулке лежал красивый гребень. Деревянные зубья от времени почернели и рассохлись, а вот гребешок уцелел — он был выполнен очень искусно, на одной стороне сидел на ветке черный ворон, а на противоположной ветке сидел янтарный сокол. Ветки между птицами сплетались в один узел. Сам гребень был теплый и как будто энергетически заряжен силой. Я закрыл шкатулку и положил ее в карман.

В одном из ящиков, на дне, в тайнике я увидел тоненькую книжечку, переплет был перетянут атласом, похоже, что-то вроде дневника. Я жадно схватил её и стал листать, но страницы были пусты. Я автоматически сунул занятную тетрадку себе за пояс, чувствуя, что там что-то есть такое, чего я пока просто не вижу.

Я намеревался было уйти, машинально обернулся и бросил взгляд на картину… И сердце упало в пятки. Небо на картине заволокло тучами. Дерево обогрело сверху донизу, горизонт пылал ярким пламенем пожара. А женщина теперь смотрела не на младенца, а прямо на меня и в глазах её плясал огонь безумия. Ребёнок у неё на руках начал исчезать, растворяясь точно мираж. Она опустила голову, взглянула на свои опустевшие руки, а потом запрокинув голову, горестно закричала.

Первым моим порывом было делать отсюда ноги. Но мои ноги, как будто прилипли к полу, и делать ничего не желали. Я как в трансе всё смотрел на женщину, точнее на свою мать. Она вдруг замолчала и вновь подняла взгляд на меня.

Фон за ее спиной стремительно менялся. Небо становилось то светлей, то темней, мелькали леса, незнакомые города, храмы, деревни….

— Ищи меня там, — хрипло прошептала она, поворачиваясь ко мне спиной и уходя все дальше, вглубь картины, потом всё же обернулась и договорила. — За болотной пустошью, в старом городе есть храм Матери-Богини, я буду ждать тебя с моим гребнем там, сокол.

— А почему не сын, а сокол? — с вызовом поинтересовался я у матери, пусть картинка, но могла бы быть и подобрее к своему сыну.

Однако моя мать уже скрылась за дверьми какого-то полуразрушенного храма, который зловещей громадой заслонял собой хмурое небо.

Я еще постоял какое-то время, задумчиво глядя на картину, надеясь, что может быть, она ещё чего-нибудь покажет, но больше ничего не происходило. Кроме чудовищной усталости, что так сильно на меня навалилась, аж голова закружилась и виски сдавило. Я поспешил выйти из проклятой комнаты и запереть за собой дверь.

Нужно было срочно узнать у кого-нибудь, где и насколько далеко этот храм находиться. Успею ли я добраться до него раньше, чем Фил окончательно лишиться разума.

Однако шаг за шагом мне становилось только хуже, ноги делались все более ватными и непослушными, в висках колотило, во рту пересохло. Из носа закапала кровь.

Благо я заметил дверь в уборную. Только бы успеть дойти, напиться, умыться и тогда точно полегчает. Дойти я успел и даже повернул вентиль, но напиться мне так и не удалось. В глазах потемнело, и я рухнул на каменный пол.

Очнулся я ночью от того, что замерз. Вода, перелившись через край раковины, хлестала прям на меня. Я вымок до нитки. Собравшись с силами, я поднялся, хлюпая по полу водой, закрыл вентиль.

Я вышел из уборной. Глянул в окно. Из черного неба на меня смотрел желтоватый глаз луны. Время — ночь, я провалялся в уборной весь вечер. Мне было всё еще хреново, но больше всего я жалел о попусту потраченном драгоценном времени.

Сейчас оставалось только помыться и лечь спать, а утром пойти к сэру Артуру и расспросить про старый город. Утро вечера, как говориться, мудренее, стараясь немного себя успокоить вспомнил я старую истину.

Утром я встал на рассвете. Быстро принял душ, оделся, сделал разминку: отжался поприседал, поразмахивал руками и ногами. Позавтракал на кухне, тоже очень быстро и пошел к сэру Артуру.

Старика я застал буквально на чемоданах. Он, поджав тонкие губы, собирал вещи — основой его вещей были книги и склянки с зельями.

— Сэр Артур, доброе утро! Вы куда-то собрались? — спросил я, взяв сверху со стопки книг верхнюю и автоматически полистав ее.

— Доброе утро, ваша светлость, — не отрывая взгляд от своих книг, которые он перетасовывал из кучи в кучу, видимо решая, какие взять, а какие оставить, поздоровался сэр Артур. — Да, ваша светлость, мой путь в стенах вашего замка окончен. Я стар и мне пора уходить на покой, последние события мне это отчётливо показали.

Старик говорил с упрёком, видимо досадуя, что ему пришлось пережить пленение и унижения от сэра Арчибальда.

— Куда же вы пойдете? — растеряно поинтересовался я, откладывая книгу на место и внимательно наблюдая за вознёй старика.

— В храме тринадцатого герцогства давно для меня есть келья, — старательно не глядя в мою сторону, продребезжал сэр Артур. — Там я смогу спокойно дожить свою старость, занимаясь науками и книгами. Более того, вы должны понимать, что мой долг, рассказать жрецам Триликого о случившемся здесь. И про то, что пострадали люди, и про то, что вас не было на месте, чтобы нас защитить, хотя это ваш долг.

Вот оно что. Стало противно до тошноты. Побежал, значит, как крыса с тонущего корабля стукачить, что его бедного не защитили. Именно этого, по всей видимости, опасался отец, а то, чего больше всего боишься, обычно и случается.

Я решил не выказывать своего презрения к поступку старика. Лучше всё же расстаться с этим стукачом на хорошей ноте, может быть, это повлияет на то, как именно он расскажет заготовленную историю.

— Ну как же мы без вас? — спросил я, делая вид, что я ничего не понимаю и очень опечален его уходом.

— Из тринадцатого герцогства вам, скорее всего, направят нового монаха и наставника, возможно, его влияние будет больше, чем у меня. — с какие-то непонятным намеком ответил старик.

— Очень жаль, что вы уходите, — вздохнул я. — Вы были мне хорошим учителем.

— Не льстите мне, ваша светлость, — махнул рукой сэр Артур. — Всё чему я вас научил, так это крепкому сну под мои лекции.

Возразить мне старику, в этом пункте, было нечего, я действительно на его уроках спал и почти ничего, из того, что он мне говорил, не помнил. Но виной тому была скука, которую он нагонял своим монотонным голосом.

Спрашивать его про старый город, теперь было бы просто глупо и недальновидно. Теперь он играл на другой стороне, и эта другая сторона, могла оказаться нам совсем не дружеской.

— Что ж тогда прощайте, сэр Артур, — грустно покачал я головой. — Пусть ваша старость больше не омрачается никакими потрясениями.

— Спасибо, ваша светлость, — поблагодарил меня сэр Артур и я уже было развернулся, чтобы уйти, но не успел. — Ваша светлость, вы, кажется, хотели что-то спросить.

— Пустяки, Сэр Артур, я уже и сам забыл, зачем приходил, — рассмеялся я.

— Что ж, неудивительно. Это потому, что вы не тренируете свою память, — скептически улыбнулся мне в ответ старик. — А ведь именно память делает человека, человеком.

— Придется исправляться, — развел я руками.

— Да, ваша светлость, вам как никому, нужно человеком остаться, вы ведь стоите на страже жизни. Вот вам от меня подарок, возможно, он поможет вашу память разбудить, если вы приложите к этому хоть какое-то усилие.

С этими словами сэр Артур протянул мне книгу, в кожаном переплете. Я взял ее и, поблагодарив, вышел.

Я вышел в смешанных чувствах. Злиться на старика я больше не мог, его даже можно было понять. Его так воспитали, для него долг — превыше всего, а доложить, он считает именно своим долгом. Да и стресс он пережил на старости лет такой, что иному, на целую жизнь бы хватило заикой остаться. Шутка ли, угроза быть публично сваренным заживо…

Надо было все-таки его спросить про старый город, про эти болота и храм, что я видел на картине. А теперь вот куда идти, не к отцу же с прояснением своих видений

Так я шёл пока не наткнулся на Томаша и Леона, о чем-то беззаботно болтающих меж собой в коридоре. Мне даже завидно стало от их беззаботности.

— Эрик, а мы тебя повсюду искали, — неожиданно обрадовался мне Томаш.

— Зачем интересно? — чуя подвох, настороженно буркнул я.

— Мы с семьей уезжаем, — простодушно сообщил Томаш. — Я и Стелла хотели с тобой попрощаться. Она хотела спросить тебя, можно ли ей забрать всех девочек с собой. И вообще, Стелла, как будто хотела тебя увидеть.

— Девочек пускай забирает, конечно, я уверен, она сумеет о них позаботиться, — я замешкался. — Не очень люблю прощаться и полагаю, что моя невеста там меня и будет поджидать, что-то не очень она к Стелле. С чего бы это?

— Так оно и будет, а в коготки этой пантере лучше не попадаться, — расхохотался Томаш. — Ну что ж, тогда я Стелле сам передам твоё «до свидания».

— А как насчет того, чтобы прогуляться со мной до старого города? Мне не помешает ваша помощь, — скороговоркой предложил я, терпеть не могу кого-то о чем-то просить, но помощь мне и вправду нужна, а Томаш и Леон наверняка знали про этот город.

— Еще бы, — расхохотался вдруг Леон. — Прогулка-то не из приятных.

— Я бы даже сказал из смертельно опасных, — заметил Томаш.

— Ну я-то с тобой сокол, — заверил меня волк. — Теперь уже до конца.

— Я пас, — тяжело вздохнул Томаш. — Через две недели меня ждут в академии, а у нас накопилось много дел в герцогстве. И эти ворогды тревожат, вдруг у нас объявятся. Не могу, Эрик, извини.

— Понимаю, Томаш, я не в обиде, учись хорошо, — я пожал Томашу руку, искренне пожал, поняв, что за всё это время сильно привязался к этому высокомерному засранцу.

Томаш ушел. Я подумал, что так и не выяснил, кто они такие эти чудовища — ворогды и откуда они вообще взялись на свете белом, а поставил себе крестик, чтобы у кого-нибудь потом спросить.

— А зачем тебе в проклятые земли, сокол? — полюбопытствовал волк, выводя меня из раздумий. — Тебе жить надоело?

— Что за проклятые земли? — не сразу понял я.

— Понятно, почему ваш учитель истории поспешил убежать, — снова рассмеялся Леон. — Это знает всякий ребёнок.

Взгляд у меня затяжелел.

— Объясни, — терпеливо велел я.

— Когда была великая война, там находилась столица, — не стал спорить волк. — И за эту столицу велись нешуточные бои. В итоге ворон победил. Столица была разрушена. Долгое время даже воздух там был сладковатый от запаха человеческих трупов. Земли вокруг обратились в болота, говорят там живет нечисть, хармы не упокоенных воинов, бродят по ночам и поют грустные песни о смерти. Ну и прочие небылицы. Но небылицы небылицами, а болота вокруг города действительно гиблые. Вообще, многие храбрецы туда ходили за подвигами, и молва говорит, что никто не вернулся.

— Далеко эти земли отсюда?

— Три-четыре дня пути, если на конягах, да без приключений, — пожал плечами Леон.

Я прикинул, осталось восемь дней до полного превращения Фила в медведя. Значит, учитывая путь туда и обратно, времени на все про все у нас впритык.

— Когда выдвигаемся? — словно подслушав мои мысли, спросил Леон.

— Прямо сейчас, Леон. Прямо сейчас. Берём провизию, одежду, встретимся у конюшни через полчаса.

Собрался я быстро. Нашел Альфреда и дал ему указания насчет Фила, предупредив, что нужно, в случае чего, укрепить дверь камеры и Фила не выпускать оттуда ни при каких обстоятельствах.

Альфред спокойно выслушал меня и заверил, что все исполнит в точности. И всё же старик не удержался от вопроса.

— Ваша светлость, вы спасете мальчика? Я знал его с детства.

— Да, Альфред, спасу.

У конюшни меня ждал не только Леон, но и маленькая Венди.

— Ты почему не уехала со Стеллой⁈ — строго спросил я, едва не застонав от отчаяния, еще и ребенок на мою бедную голову свалился.

— Потому что моё место здесь, — ответила малявка. — Но ты не переживай, сокол, я пока побуду с той тётей, которая хочет выйти за тебя замуж. С Лейлой, она мне очень обрадовалась.

Я едва сдержался, так и хотелось взять ремень и надавать девчонки по заднице. Но она и так себя наказала — ей предстоит восемь дней провести с капризной злыдней, которая будет относиться к ребенку, как к рабыне.

— Как только я приеду, ты отправишься к Стелле, — сказал я, жалея, что у меня нет времени отправить девочку к Стелле сейчас же.

— Хорошо, — девчонка подбежала и обняла меня, так как роста в ней было всего ничего, получается, что обняла за ноги. — Удачи тебе, Эрик.

Я взял девчонку на руки и прижал к себе.

— Спасибо, Венди! Жди меня, и Лейле, себя в обиду не давай!

— Я ей нравлюсь, она хорошая, просто не показывает этого, — беззаботно улыбнулась девочка.

— Ага, хорошая, когда спит зубами к стенке, — хмыкнул я.

— Вот, это тебе поможет в трудную минуту.

Она протянула мне огромный медвежий коготь и, спрыгнув с моих рук, убежала. Мне хотелось тут же выбросить эту мерзкую штуку, но я, пересилив себя, спрятал коготь в карман.

— Должно быть, жалеешь, что я не убил эту настырную девчонку, когда была такая возможность, — усмехнулся Леон.

— Плохо ты меня знаешь, волк, поехали, — буркнул я, пришпорив своего чудесного гнедого коня.

Глава 3

Истекая потом под палящим солнцем, мы двигались по равнине на Север. В горле было сухо, как в пустыне, глаза слезились, голову сильно напекло, по такому солнцу очень не хватало широкополой ковбойской шляпы.

Вопреки тому, что мне хотелось о многом расспросить Леона, ехали, молча, я все время прикладывался к фляжке с водой, но не пил, а просто смачивал губы.

Хорошо, что хоть тряска на гнедом почти не ощущалась. Мое измученное, не успевшее восстановиться после прошлых приключений тело, просто спало в седле, живя своей отдельной жизнью. Если бы не жара, да тревожные мысли, так вообще можно было по кайфу.

Но и проблема жары вскоре решилась. Вдалеке показался лес, мы с Леоном, не сговариваясь, ускорились, спеша спрятаться под кронами деревьев. И понемногу нас захлестнул азарт, и мы погнали коней уже наперегонки.

Мой гнедой двигался легко и плавно, едва касаясь земли, будто и не конь вовсе, а мягколапая пантера, однако я все равно умудрялся болтаться в седле, как говно в проруби.

Серенькая кобылка Леона тоже была довольно резвой, а сам волк, в отличие от меня, умелым наездником. Казалось, он слился с лошадью в единое целое. И нёсся ровно, стремительно, точно серая волна по полю.

Какое-то время мы шли ноздря в ноздрю. Потом мой гнедой сердито фыркнул и дал жару. Понёс так, что мне пришлось вцепиться за поводья едва ли не зубами, чтобы не вылететь из седла, рискуя сломать себе шею.

Мы с гнедым стремительно пошли на опережение, а вскоре серая волна осталась позади. Однако очень близко за моей спиной продолжал раздаваться упрямый топот копыт.

Лес быстро приближался, а волк не думал отставать. Сердце билось в висках. Еще немного и волк бы меня сцапал, как в страшной детской песенке, когда мама настоятельно просила меня не ложиться на бочок. Гнедой, словно почувствовав мою совершенно иррациональную, поднятую из глубины веков, панику, ещё поднажал, и мы ворвались в лес.

Потихоньку тиски страха стали разжиматься, уступая моменту первобытного ликования. Я победил. Гнедой, чувствуя, что дело сделано, стал потихоньку сбавлять обороты.

Но радовался я недолго, так как вместо того, чтобы смотреть вперед, я всё время оглядывался назад, желая теперь предъявить свою победу волку. Поэтому не заметив низко свесившейся над дорогой ветки, я на всем скаку, а неслись мы всё ещё довольно быстро, налетел на неё грудью.

Ветка затрещала, но всё же осталась на месте, а вот меня, саданув по ребрам и пробороздив по лицу, вышибло из седла. Конь продолжал скакать, в то время как я шмякнулся на землю и закрутился от боли, безуспешно пытаясь поймать губами воздух.

А все-таки гнедой был самым настоящим чудом, другой конь убежал бы, а этот наоборот, вернулся ко мне и виновато фыркая, склонил свою гриву, мол, залезай человек.

Сзади кто-то неудержимо заливался хохотом. Это Леон — его угораздило появиться именно в тот момент, когда я растянулся на земле, поэтому про всякий момент триумфа можно было забыть навсегда.

Волк спешился и поспешил ко мне, но вовсе не для того, чтобы помочь мне подняться, как я было подумал, а к моему коню.

— Ая-яй, не конь, а чудо! — прицокивая языком стал нахваливать он гнедого, оглаживая его по морде. — Тебе б еще достойного всадника. Эрик, а может, продашь мне его! Я за такого коня, харму бы отдал.

— Шиш тебе с маслом, а не моего коня, — обиженно буркнул я, поднимаясь с земли и цепляясь по мере распрямления за гриву гнедого.

Потрогал рассеченный лоб, затем болевший бок. Дышать было всё еще больно, из-за чего я понял, что и мне, как когда-то первому мужчине на земле, пришлось принести в жертву пару ребер, только в отличие от Адама не на строительство женщины, а в угоду собственной глупости. Хотя не сказал бы, что лежала уж такая большая разница между этими двумя результатами. Хорошо ещё, что процесс регенерации уже запустился, и через полчаса я должен быть как новенький.

— Эх, — грустно вздохнул Леон. — Тебе бы тогда научиться, хоть немного держаться в седле, ты ведь мучаешь и себя и животину такой ездой.

Так и хотелось послать волка на три веселых буквы. Но, к сожалению, он был прав, я действительно, абсолютно не умел держаться в седле. А вот то, как это делал сам Леон, просто завораживало.

— Так научи, — смирив гордыню, предложил я.

— Это я могу, — оскалился волк. — Урок первый, дай коню имя.

Я посмотрел на коня, он, будто соглашаясь с волком, фыркнул и махнул мордой сверху вниз.

— Будешь Чудом? — предложил я.

Конь переступил с ноги на ногу, мол, хоть горшком назови, только в печку не сажай. Я вопросительно поглядел на Леона.

— Чудо, так чудо, — пожал плечами Леон, взбираясь на свою лошадь.

Я тоже сел на своё чудо, и мы продолжили путь под покрикивания Леона:

— Пользуйся ногами! Выпрями спину! Поймай ритм!

Вскоре у меня заныли и спина, и ноги, и голова от постоянных подзуживаний Леона. Привалов мы почти не делали и двигались как можно быстрее, иногда переводя коней на трусцу.

Солнце стало склоняться к горизонту, так и день проскакал вместе с нами, пора было останавливаться на ночлег.

Мы нашли недалеко от дороги полянку, спешились. Набрали дровишек, разожгли костер. И хоть у меня мышцы ныли, усталость эта была скорее приятная, в общем, пока мы чувствовали себя на эмоциональном подъёме, как в походе в детском лагере.

— Неплохой мы сегодня путь проделали, — оценил волк. — Завтра к вечеру будем уже в гиблых землях. Может и хорошо, что к вечеру доберемся, сможем отдохнуть перед тем, как вступить в темный край.

— А что там в этих гиблых землях? Чего люди так бояться болот? Неприятно, ноги промочить? — я поспешил задать давно назревшие вопросы. — В конце концов, мы можем обернуться и проскочить их побыстрей, в звериных обличиях.

— Там не работает магия жизни, да и магия Триликого крайне ослаблена, — ответил Леон, глядя в огонь и помолчав, добавил. — Ты как будто только что на этот свет родился, о мире, в котором живешь, не знаешь ничего. Оно и понятно, совсем пацан… Другое непонятно…

— Не переживай, волк, я быстро учусь, — попытался отшутиться я.

— Ты чистый лист, сокол, — продолжал выговаривать мне волк. — У тебя нет никаких знаний, верхом ты ездить не умеешь, меч держишь так, что порой страшно, как это ты сам себя ещё не зарезал. Ты импульсивен, идешь напролом, думаешь, но не просчитываешь, всё на интуиции… Но что-то есть в тебе такое, что склонило самую прекрасную и милосердную женщину одарить тебя необычайно великим даром, выбрав своим заступником. Загадка для меня.

Тут мне уже стало не до шуток, обида ударила в голову. Да, я и сам себе часто задавал подобные вопросы, но я-то мог, а какая-то шавка серая, нет, уж, пусть тявкает в другом месте.

Я подскочил на ноги и материализовал меч.

Волк, казалось, только этого и добивался. Он тоже уже был на ногах и материализовал свое оружие. Это был серповидный меч, заточенный с одной стороны. Эфес был сделан как крючок, такой меч хрен выбьешь из рук, разве что с рукой. Фальката откуда-то припомнилось мне, может с учебки, там мы много всякого оружие перевидали.

Леон и я, с оружием наготове, молча сделали круг, зло глядя друг другу в глаза.

Сошлись, сначала медленно, словно пробуя друг друга на вкус. Потом всё более и более ускоряясь. Если бы не мгновенные реакции сокола, я бы вообще не смог уловить движения клинка Леона, так быстро и умеючи он им махал — его меч для глаза обычного человека походил бы на светящуюся белую полоску, точно молния рассекающая воздух.

Фалькату, как вид меча, вряд ли можно было назвать изящным оружием, он рубил напролом, не лучше топорика Фила, однако в руках волка, фальката двигалась изящно и стремительно.

Если поначалу волк явно поддавался, видимо, давая возможность раскрыться мне как бойцу, то совсем скоро взялся за дело посерьёзнее, и время от времени мне стало попадать. Причем затупил он свою фалькату не сильно, и она рубила вполне ощутимо.

Тяжелыеудары последовали по плечу, ноге, запястью. И вот фальката у моего горла. Ещё раз и ещё… Мне не помогала даже ярость, итог был один — мгновение и холодный металл щекочет мой кадык.

— Тебе не победить, ворона, мальчишка, — как-то обреченно констатировал волк, в очередной раз, уложив меня на лопатки. — Ты супротив него ничто. Ни в мечах, ни верхом, ни в магии.

— Это мы еще посмотрим, — просипел я, поднимаясь на ноги и принимая боевую стойку, однако тело мне не подчинялось и стойка получилась скорее комичной, чем боевой.

Леон, игнорируя мою готовность к драке, убрал оружие и сел у костра. Подбросил в затухающий костер дров. Я не стал настаивать на очередном своём поражении и тоже спрятал меч.

— Тут и смотреть нечего, мы с вороном прошли большую войну. Я всегда считался средним бойцом, тогда как ворон… равных ему в бою я не видел. Тебе до него, как до луны, не дотянуться, мальчик.

— Я смогу победить, — упрямо, процедил я.

— Если ты хочешь победить, сокол, — задумчиво ответил волк. — Тогда возьми себя за жопу. Прекрати жалеть свое изнеженное тельце и тренируйся! Только воля, помноженная на волю, сможет помочь тебе не умереть вместе со всеми твоими милыми друзьями. Скоро грядет война. Ворон ещё не расправил свои крылья после долгого сна, он еще не восстановил свои силы. Но очень скоро он войдет в силу и тогда….

Леон говорил с горечью, но ровно, не повышая голоса, словно просто констатировал факт. И нельзя было отрицать, что факт был именно таким — не внушающим оптимизма, ни ему, ни мне, ни моему отцу, в чём я был тоже уверен, даже не спрашивая его мнения.

— Что тогда? — тихо спросил я.

— Ты слишком слаб, чтобы бросить ему вызов! — продолжил волк. — Ты спрашиваешь, почему земли называются гиблыми…. Когда-то давно там располагалась великая столица империи Мира. Во время столетней войны за неё шла ожесточённая борьба. Бои шли годами. Мы в них потеряли много своих людей… Но Вард всё-таки одержал верх. После взятия города были убиты все: женщины, дети, старики, младенцы и, конечно, все воины, оборонявшие город. Замки и храмы, что многие столетия являлись символами этого города, были разрушены вороном до основания, город сожжен и разграблен. Великое зло, совершенное вороном, позволило приумножить свою злую силу и отравить даже саму землю вокруг. Он не просто убил всех воинов, он заключил их хармы на вечные страдания, привязав к этой земле.

— Это как? — поинтересовался я, всё еще сомневаясь в подлинности всей этой мифической белеберды, так порой бывает, что после войны, многое обрастает выдумками.

— С помощью кровавого ритуала. Земля, пропитана кровью и в городе и на много миль вокруг. Трупы воинов не были преданы земле, их рвали падальщики. Оттого земля обратилась в болота. Хармы мечутся не в силах осмыслить, что их путь на земле окончен. Из страха и боли рождается тьма. Тринадцать возведенных Вардом идолов держат хармы на этой земле, не давая им продолжить свой путь.

— Что если идолов уничтожить? — спросил я.

— Много прославленных героев до тебя тоже так думали и пытались это сделать. Насколько мне известно, ни один не вернулся из этих земель… У тебя страшный враг, сокол. Ты же слаб, но ты наша единственная надежда…

Я смотрел на Леона, если всё что он говорит правда, а скорее всего так оно и есть, он, возможно, сам лично во всём этом дерьме участвовал. Нет, не возможно, а наверняка, и участвовал на стороне ворона.

— Как ты мог служить такому чудовищу? — побелевшими губами спросил я, наконец-то начиная понимать ненависть отца к волку.

— Я не просто служил, сокол, — возразил Леон. — Я был и есть такое же чудовище, как и ворон. Мы с ним из одного теста.

— И отчего же ты тогда здесь со мной, а не там с ним?

Волк какое-то время молчал, глядя в огонь. Огонь плотоядно потрескивал. Я заметил, что Леон сжал в руках фляжку так сильно, что костяшки побелели.

— Личные счеты, — тихо ответил он.

Я понял, что дальше допытываться бесполезно, да и ни к чему. Не так важно, что движет человеком в тот или иной момент, важно, что он представляет из себя в целом.

— Тогда спи, волк, я подежурю первым, — сглатывая окончания в зевке, сказал я.

Волк не стал спорить, закутался в свой походный плащ и моментально уснул. Волку полностью доверять было нельзя. Да, он спас мне жизнь, но у меня опасные и хитрые враги, и это могло просто быть частью какого-то их плана.

Более того, меня настораживало, почему волк, зная, про непроходимость гиблых земель, так легко согласился пойти сюда по моей просьбе.

Жаль, что Томаш не отправился со мной в этот поход. Я впервые понял, что этот прямодушный парень был мне надежным плечом…

— Вставай сокол, рассвет близко, — разбудил меня Леон в конце своего дежурства.

Ещё не рассвело, и можно было минут пятнадцать запросто поспать.

— Рано, — буркнул я, пытаясь снова упасть в теплое забытье.

— Не рано, — возразил волк. — Нам ещё потренироваться, надо успеть.

Послать, конечно, волка очень хотелось, но это делать было бы слишком глупо. Судя по всему Леон, решил взяться за меня по полной. А мне нужно было не упустить шанс перенять у него все знания, которыми он со мной решил поделиться.

Я встал, мы размялись, а потом вновь сошлись на мечах. Леон оказался более терпеливым наставником, чем мой отец. Он показал мне несколько хитростей в позициях, которые помогали держать баланс и пару интересных приемов.

Наскоро позавтракав, мы оседлали коней и вновь отправились в путь. Двигались мы быстро, иногда переходя на трусцу. Но и во время скачки мне не было покоя, приходилось следовать указаниям Леона.

Привал мы сделали только в полдень. К тому времени в каждой клеточке моих мышц поселились усталость и боль.

Я хоть и рисковал остаться в глазах Леона слабоумным недорослем, всё-таки задал еще один интересующий меня вопрос. Я знал, что учиться можно, только спрашивая.

— А кто такие ворогды? Откуда они взялись?

— Это слуги ворона, — пояснил Леон. — Самые преданные его слуги. В какое-то время образовался культ Варда. Появился орден Ворона. Тринадцать его основателей, с помощью магии, ритуалов, зелья… и боги только знают, чего ещё, трансформировали свои тела и хармы вот таким вот образом. На них не воздействует никакая магия. И убить их нельзя полностью, они потом возрождаются. Питаются человечиной, причем и мясом людей и их негативными эмоциями: болью, страхами. В общем, эта такая дрянь, которую, по-моему, побаивается даже сам Вард.

Да, фанатики во всех мирах одна из самых опасных зараз. Они добрые-то идеи наизнанку выворачивают, а уж когда поклонятся злу…. Горько и страшно становилось от того, что эти жуткие существа были когда-то людьми.

Мы вновь отправились в путь.

Во второй половине дня погода и пейзаж стали стремительно меняться. Лес редел, всё чаще появлялись полянки с больными, чахлыми деревьями. Налетел холодный ветер. Небо потихоньку затягивала хмарь, оно сделалось стальным, как металл. Несмотря на ветер, воздух был каким-то тяжелым, напитанным влагой и сладковатым запахом тлена, который все больше усиливался.

Я поёжился, достал плащ и поплотнее закутался в него. Кони тоже стали вести себя тревожно. Моё-то Чудо еще держалось, а вот кобылка волка меленько так подрагивала, то и дело поводя ушами и мотая мордой.

Стало темнеть, по земле пополз туман. Деревья стали попадаться сплошь мёртвые.

— Вот они гиблые земли. Предлагаю заночевать здесь. На границе. А потом отпустить наших лошадок и двинуться туда пешком.

Отпускать Чудо оказалось делом нелёгким, но Леон был прав, толку от коня в болоте немного, а загубить его здесь — проще простого.

— За какое время мы доберёмся пешком? — напряженно спросил я.

— Если бы мы шли в те времена, когда не было болота, то добрались бы до города послезавтра к полудню, а то и чуть раньше, скорым шагом, перебежками да с небольшими привалами. А с этим проклятым болотом, не думаю, что мы вообще из него выберемся.

Я прикинул, в лучшем случае трое с половиной суток на дорогу до города. А обратно без лошадей.

— Без лошадей обратно не поспеем…

— Если мы вдруг всё-таки сможем выбраться. Ты обратно сможешь полететь соколом, а я побегу волком. Тебя я конечно не догоню… Но ты сможешь долететь за день, ну максимум за два.

Я не стал говорить волку, что так надолго никогда в сокола не обращался и уж тем более не летал. Решил, раз он считает что смогу, значит, пусть так и будет.

Мы поели, Леон всё-таки заставил меня помахать железяками, хотя после целого дня в седле, размяться, действительно оказалось делом приятным. Я, усвоив ещё кое-какие хитрости, даже один раз достал Леона мечом.

Затем мы легли спать. Оба понимали, что сегодня нужно отдохнуть, как следует перед нелегкой дорогой, поэтому дежурство отменялось.

Первое, что я почувствовал, когда открыл глаза, это жгучий холод. Потом услышал шёпот Леона. Сдавленный и испуганный.

— Сокол, — хрипел Леон.

Я открыл глаза, но ничего кроме тьмы не увидел, вообще ничего. На миг я даже испугался, что ослеп как в прошлый раз, когда вылечил Аделаиду. Но у этой тьмы были другие свойства. Она была плотной, осязаемой. И она вполне ощутимо навалилась на нас с волком. Навалилась с одной целью — задушить. И ей это, похоже, удавалось.

Воздуха в легких становилось всё меньше и меньше.

Глава 4

Воздуха в легких становилось всё меньше, а страх и отчаяние разрастались всё больше. Я в панике замахал руками, пытаясь отбиться от тьмы, но она становилась только плотнее и осязаемей.

— Леон, — прохрипел я.

Ответом мне была тишина. Я материализовал меч и рубанул им густую черноту, но меч прошёл сквозь тьму, не причинив ей никакого вреда, зато в моих легких осталось ещё меньше кислорода.

В затухающем сознании разбитыми осколками зеркала кружились воспоминания из прошлой жизни, причудливо сплетаясь в воспоминаниях с жизнью этой. Детский смех. Игра в жмурки. Затаённое дыхание, пока чьи-то руки водят в миллиметре от лица… Рука всё ближе… Сердце падает в пятки. Визг…. Придет серенький волчок и укусит за бочок….

— Не бойся темноты, — прошептал женский голос из глубины памяти.

Мама умерла рано, мне тогда было лет пять, я ее почти и не помнил, вот разве что запах её крема для рук и ещё — голос. Отец все мамины фотографии по пьянке сжёг, и я не знал, как она выглядела. А сейчас увидел её, с большими золотистыми глазами, как у матери Эрика, как у меня. Сейчас, и там, в прошлой жизни…

— Мама, мне страшно, — шепчу я детским голосом. — Там в темноте кто-то есть.

— Тьма это лишь отсутствие света, — смеется мама. — Стань светом и тьма исчезнет!

— Так просто? — недоверчиво переспрашиваю я.

— Все самое сложное в жизни — оно же есть самое простое, — вздыхает она, и я чувствую, как её теплые губы нежно касаются моего лба.

«Стань светом и тьма и исчезнет» — билось в угасающем сознании.

Я оперся на эти слова и из последних сил зажег в себе свет магией.

И сам ослеп от яркой золотой вспышки, которая загорелась вокруг меня. Тиски, сжимающие мою шею, разжались. Я жадно схватился за воздух.

Отдышавшись, замахал горящими руками, разгоняя тьму и уже в пространстве света пытаясь разыскать Леона. Тьма вокруг клубилась рваными ошмётками, противно шипя и нехотя отползая всё дальше в туман гиблых земель, откуда она и была родом.

Леон лежал на земле вниз головой, рядом со своей издохшей кобылкой. Чудо тоже завалился неподалеку от них, но по тому, как судорожного дыхания раздувались и опадали его бока, я с облегчением понял, что мой конь жив.

Первым делом я подбежал к Леону. Он тоже был жил, просто потерял сознание. Я спешно влил ему в лёгкие магией добрую порцию кислорода и волк задышал. Немного успокоившись, я оставил его, рассчитывая, что скоро он должен прийти в себя.

Кобылу волка спасти мне не удалось, похоже, она умерла от разрыва сердца. Чуду тоже понадобилось немного кислорода. Конь был испуган и, как собака, жалостливо уткнулся мне в плечо, я успокоил его как мог, поглаживал по морде.

Хорошо, что магия Аве здесь ещё работала, хотя на исцеления и магический огонь я истратил энергии наверное больше половины и сейчас сам чувствовал себя неважнецки. Башка кружилась, подташнивало.

Небо медленно серело, оголяя унылый пейзаж и серость земли, отражённые в небе, как в кривом зеркале. Позади нас из земли, изрытой норами, вздымался уродливый частокол мертвых деревьев. Впереди, над болотами, висел густой туман, и разглядеть, это просто марево или обитаемая субстанция, не представлялось возможным от слова совсем.

Леон била мелкая дрожь, и чтобы трястись меньше он обхватил себе руками, уставившись безумными глазами куда-то в себя и судя по его виду, ничего хорошего там он не наблюдал.

— Ты как? — обеспокоенно спросил я, выкорчевывая растущий рядом сухостой на дрова.

Определённо, что огонь сейчас был нужен.

— Я не пойду с тобой, сокол, — затряс седой головой Леон. — Я не могу…

Я наломал веток и поскорее зажёг костер.

Внимательно приглядевшись к Леону, я понял, что и ему, видимо тоже что-то показала тьма. Он словно бы опять состарился, прибавив не менее тридцати лет к тому уверенному и насмешливому мужчине, что учил меня держаться в седле и драться на мечах — от того Леона не осталось и намека. Он превратился в жалкого испуганного старика.

— Значит, я пойду один, волк, — тихо заявил я.

— Не называй меня так! — вздрогнул Леон.

— Как скажешь, — не стал спорить я.

Я занялся мертвой кобылой, снял с неё все снаряжении и поклажу Леона. Накрыл волка его серым плащом. Набрал воду в котелок, засыпал туда травяного чая и поставил на огонь. Затем оттащил лошадь с помощью магии подальше в лес, а там зажег магическим огнем, чтобы не бросать здесь труп несчастного животного. Огонь ел кобылку жадно и быстро. Меня же качнуло от еще одной траты энергии.

Истощенный и энергетически, и физически я плюхнулся на землю, прислонившись спиной к теплому боку Чуда. Надо было хоть немножко восстановиться перед дорогой. Волк молчал с отсутствующим видом. Я добавил в костер дрова, разлил чай по кружкам.

— Леон, что это было? — спросил я, протягивая волку его чай. — Это тьма, что нас чуть не прикончила, что это?

Леон взял кружку, обхватив её двумя руками, посмотрел на меня, словно только что заметил, что я вообще здесь с ним рядом всё это время находился.

— Всё просто, — пожал плечами волк. — Зло порождает зло, тьма, порождает тьму. Раньше гиблые земли были меньше. Сейчас границы сильно сместились, тьма потихоньку разрастается, становится плотней. Она столько лет питалась страхами и отчаяниями, что нажралась до самой черноты и накопила большую силу, такую большую, что может при желании доползти до вашего Веросити, но пока что-то её удерживает.

— Как ты думаешь, что?

— Думаю, отсутствие пищи, пока люди живут в относительном мире, не зная страхов и отчаяний войны, ей нет туда дороги, но, когда начнется война, она придет к вам… — Леон плотнее закутался в плащ и с тоской посмотрел в огонь. — Эти полнолуния, всегда сводят меня с ума…Тебе не пройти по этим болотам, мальчик, оставь эту затею. Это верная гибель, не только тела, но и хармы.

— Что тебе показала тьма? — не обращая внимания на зловещее пророчество, продолжал допытываться я.

Волк громко отхлебнул из кружки с горячим чаем. Кажется, даже не почувствовав, что явно обжёгся кипятком.

— Я проклят, — тихо сказал он. — Я стал волком, потому что меня прокляли. Знаешь, ли ты, что значит быть волком? Это не тот светлый дар, что у тебя, сокол. Быть волком — это вечная тоска по человеку в себе. Я в плену тьмы, что вечно алчет. А луна будит во мне лютую злобу и голод. Меня прокляли, и ладно бы просто безликие сотни и тысячи людей, чьи жизни я сгубил во время войны в борьбе за власть. Меня прокляли самые близкие.

Волк замолчал. Снова припал к кружке, выпив остатки чая залпом, долил себе из котелка. После отставил кружку, взял веточку, зажег её о костер и стал внимательно наблюдать, как огонь, поедая дерево, всё ближе подбирается к его пальцам.

— Кто? — не вытерпел я затянувшейся паузы.

— Моя собственная мать, — огонь дошел до руки Леона и погас, словно бы его затушила оторвавшаяся от пальцев, тьма. — После гибели младшего брата. Моя мать меня прокляла, плюнув мне в лицо. Она была служительницей богини Аве и презирала мой выбор. Богиня жизни отвернулась от меня, оставив без своей защиты, а богиня смерти за это преподнесла мне свой дар, а точнее проклятье!

Мать, которая служит жизни, вряд ли стала бы обрекать своего сына на вечные муки, только за его выбор, скорее всего, за выбором следовало что-то ещё. И младший брат упомянут здесь не случайно.

— Как погиб твой брат?

Я осторожно отпил из своей кружки всё еще горячий чай, и, ошпарив себе язык, выругался.

— А ты не глуп, — невесело рассмеялся Леон. — Да, ты угадал, сокол. Я…я убил его… Здесь, на поле брани. Натан всегда был восторженным романтиком, что с возрастом обычно лечится. Но ему не дали на это времени. Его глупостью воспользовались мои враги, натравив братишку на меня. Я не знал, что он выступит с остатками защитников города против моего конного отряда. Я не хотел его убивать… Это вышло случайно…

Леон обхватил голову руками и закачался, словно пытаясь утешить свою боль. Потом как пружина выпрямился и продолжил с каменным лицом.

— Мне сообщили, что против нас в очередной раз выступила из города горстка воинов. Они были закованы в доспехи. Мы вышли в поле, наши войска сошлись. Натан, всегда, вместо того, чтобы, как грамотный военачальник, управлять войсками на расстоянии, точно дурак, бежал вперед всего войска, дыбы личным примером вдохновить своих людей. Я видел лишь придурка в прекрасно сделанных доспехах, на порядок выше других, явно вожака стаи и понимал, что эта моя главная мишень. Я взял арбалет и выстрелил в него, я попал ему в отверстие в плече, но стрелы были отравлены… Потом началась заварушка. Он какое-то время даже держался на ногах, размахивая мечом. Натана вынесли его войны с поля боя и унесли умирать в город к нашей матери. Я не хотел убивать Натана! Я даже не сразу узнал, что убил своего брата…

Волк опять надолго замолчал, жадно отхлебывая из кружки, руки у него дрожали.

— Через месяц, после этого ничем не примечательного для меня сражения мы взяли столицу. Я первым делом пришел в храм к матери. Она встретила меня недобро, не гнала, но и будто совсем не замечала, словно я был ей совсем чужой. Когда я спросил ее про Натана, она показала мне его могилу, стрелу и доспехи. Я узнал те доспехи, они были славно выкованы, я узнал и мою стрелу, которой я убил Натана. Когда-то в детстве нас научил мастерить такие стрелы отец, их отличало особое оперение, которое позволяло им бить без промаха в любую цель, мы охотились ими в лесу на кроликов. Секрет изготовления этих стрел был нашей семейной тайной, — Леон горько рассмеялся. — По моей реакции, мать убедилась в своих подозрениях и после этого прокляла меня.

Леон снова зажег ветку и снова огонь пополз к его пальцам, но на этот раз навстречу огню поползла тьма, явственными щупальцами отделившись от руки волка, и с шипением затушила огонь.

— Я испугался горя и гнева матери и ушел бродить по городу, где царствовал хаос. Но я ничего не замечал вокруг. Мне стало так тоскливо и одиноко. Тогда впервые я почувствовал звериную тоску. Тогда впервые я выл на луну. Я пришел к матери на следующий день, знал, что она не простит, но не мог не прийти. Однако к тому времени её, как и других служительниц Аве, уже убили, надругавшись над ней… Я не подумал, почему-то, что её нужно взять под защиту… Проклятье окрепло, так как это предсмертное проклятье и я стал… тем, кем стал…

Теперь многое в истории Леона становилось более ясным.

— Поэтому ты решил уйти от ворона? — озвучил я свою догадку. — И зачем он тебя потом пытал?

Я подбросил в костер еще дров. Несмотря на яркое пламя, было холодно и влажно.

— Нет, — возразил Леон, — даже после случившегося я был готов служить ворону. Хотя… что-то во мне тогда сломалось. После того, как мы взяли столицу. Я еще мог понять жестокость к живым, отчасти мог понять, но не к мёртвым… Для меня было диким, что Вард решил привязать хармы всех воинов и жителей, обороняющих город к земле, и помножить их страдания на вечность. В том числе и страдания моего брата и матери. Да, сокол, хармы Натана и моей матери тоже здесь. Бродят заключенные в вечной ненависти ко мне. Потому я и решил с тобой пойти…Я подумал, что, возможно, ты сможешь что-то сделать, а я, возможно, смогу помочь тебе в этом…. Но я ошибался. Они обречены.

— Значит, ты ушел от ворона, после этого ритуала? — продолжал проявлять свое любопытство я.

— Нет, сокол, я был с вороном до самого конца… Запомни, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Хотя, к чему тебе мёртвому эта наука? — усмехнулся волк. — Я ошибался.

— Ты не ошибался, Леон, — уверенно возразил я. — Я разрушу эту богомерзкую магию. С тобой или без тебя, я пройду эти болота, уничтожу идолов и освобожу все хармы, что томятся здесь в неволе, а потом спасу Фила. Ты сам говорил, что только крепкая воля поможет победить. Так настало применить теорию на практике.

— Воля, а не глупость, — поправил меня Леон, недовольный, что оказался бит своей же картой.

— Некоторые считаю, что глупо делать лишние движения, что глупо бороться, а если ты отказываешься бороться то, как ты намерен победить? — заметил я. — Впрочем, не мне тебя учить, волк.

— Я же сказал, что я не волк! — раздраженно процедил Леон, оголяя клыки.

Я не обратил на его агрессию ни каплю внимания. Я стал собираться в болота. Расседлал Чудо, взял все необходимые вещи для похода по болоту, остальное решил оставить.

— Ты не можешь изменить своего прошлого, волк. Я тебя не судья. — задумчиво рассудил я. — Но сейчас… Сейчас ты сам определяешь, кто ты есть сейчас, а имя тоже нужно заслужить. Для меня ты был и остаешься волком. Прощай.

Я погладил Чудо. Заглянул коню в его умные глаза.

— Давай, Чудо, беги обратно домой и жди меня там, — велел я. — Я скоро вернусь!

Конь фыркнул, переступил с копыта на копыто, мол, еще чего удумал, никуда я не пойду двуногий.

— Не выёживайся! — буркнул я. — Всё-таки я тут главный.

Конь заржал, выказывая недоверие к моему авторитету всем своим наглым видом. Я хотел было уже показать, кто тут в доме хозяин, но передумал.

— Ну, не упрямься, друг, — зашел я с другой стороны и попытался объяснить коню, почему ему лучше не ходить со мной, — так будет лучше, ты мне еще пригодишься, иди, здесь от тебя нет никакого проку. Ты погибнешь зазря! Чудо, здесь я должен идти один.

На этот раз конь мои аргументы принял и, развернувшись, опустив морду, медленно побрёл в лес. У кромки остановился, оглянулся на меня, словно спрашивая, не передумал ли я. Я кивнул, мол, иди-иди, и конь трусцой поскакал прочь.

Я глубоко вздохнул и как в детстве, ныряя сразу с головой в холодное озере, так и сейчас решительно двинулся в туман. Туман плотно окутал меня, так что на расстоянии вытянутой руки стало ничего не видно. Под ногами вскоре опасно захлюпало, но я худо-бедно нащупал какую-то козью тропку.

На самом деле я был далеко не так уверен в себе, как старался показать волку, просто у меня не было выбора. Я знал одно, что я или пройду начатый путь, или останусь в этих землях. А еще я интуитивно чувствовал, что волку нужен уверенный лидер, ему нужен вожак. Он сам говорил, что пойдет только за сильным. И я должен был это право сильного, всё время отстаивать, а я в какой-то момент дал слабину, вот и вышло, что вышло.

Я не просчитался. Вскоре за моей спиной раздались хлюпающие шаги. Мы какое-то время просто шли молча. Я не хотел задевать гордость Леона, какой-нибудь неосторожной шуточкой, а он видимо боялся, что я его гордость не пощажу.

Однако вскоре мне стало как-то не по себе. По спине катался жутковатый холодок, будто мне в затылок не Леон дышал, а смерть.

Я развернулся, чтобы уже покончить с этой игрой в молчанку с идущим вослед воздыхателем. И оказалось, что очень вовремя, так как едва успел увернуться от удара огромной когтистой руки, который могла бы легко снести мне голову с плеч.

Я, перекувыркнувшись, крепко встал на ноги, в ужасе взирая на существо, которого чуть было не принял за Леона. Оно было похоже на человека лишь очертаниями фигуры, но на этом сходство заканчивалось. Существо было выше меня на добрые две головы. Тощее, обтянутое бледной желтоватой кожей, с длинными непропорциональными руками. На лысой голове, где-то в области лба горели два красных глаза, а посредине, вместо носа было большое ротовое отверстие без губ, но зато с обилием клыков, которые располагались во рту в форме спирали.

Я выругался, как сантехник, уронивший ключ на ногу, и материализовал меч. Существо оказалось довольно проворным для своего роста и комплекции, а ещё прыгучим, точно саранча. Мне тоже пришлось попрыгать, уворачиваясь от его ударов и наскоков.

Все же мой меч разрубил тварь пополам. Крови не было. Тело распалось на две части и, словно сдулось, упав к моим ногам бесформенным комком слизи. Очень быстро слизь впиталось в болотистую почву.

Я скривился от отвращения, но, тем не менее, вздохнул с облегчением. Еще раз внимательно осмотревшись по сторонам, спрятал меч и пошел дальше.

Однако вдруг меня кто-то схватил за ноги и сильно дернул, повалив на землю. Скользкие руки твари потащили меня в болото.

В панике я брыкался, пытался ухватиться хоть за что-нибудь, но меня затягивало все глубже и глубже…

Глава 5

Я запоздало вспомнил про магию. Запоздало, потому что почти не чувствовал её в себе, как будто электричество закончилось, отчего свет в лампочке был тусклый, горел с перебоями, а иногда и вовсе гас.

Я ударил по болоту, концентрируя в удар всю оставшуюся энергию. Мой удар хлюпнул в воде и там бесславно потонул. Тем не менее, хватка упыря ослабла, но теперь уже меня крепче всяких рук держало болото. И не подворачивалось под руку ничего такого, за что я мог бы уцепиться, чтобы выкарабкаться на волю. Чем больше я дрыгался, тем сильнее опускался ко дну.

Я попытался обратиться в сокола, но если магия Триликого хоть как то ощущалась, то дар Аве был задавлен намертво. Я загрустил. Конец меня в итоге настиг довольно бесславный. Надо же было так оплошать в самом начале пути. Склизкая каша уже достала до подбородка, я задрал его повыше, из последних сил продолжая цепляться за жизнь.

Много чего мне было жаль терять вместе с этой жизнью: золотых волос Стеллы, её теплых касаний, горячего шепота, милой улыбки…. И когда я успел так привязаться к девушке? Жаль было нашей болтовни с Филом. Горьковатого вкуса пива на губах. Свое сильно молодое тело я тоже пожалел. А еще, мне почти до слез стало жаль не прожитые годы своей собственной жизни…

— Не слишком ли ты, сокол, задрал нос? — послышался из-за спины насмешливый голос Леона.

Мне было обидно, что волк застал меня в таком виде, зафиксировав моё поражение, но я был ему бесконечно рад, как, наверное, еще никому и никогда в жизни. Какая-то сила стала медленно выкорчевывать меня из болота, словно морковку-переростка из грядки.

— Я принимаю грязевые ванны, — высокопарно парировал я, чтобы хоть немного спасти своё несчастное чувство собственного достоинства и, скорее, в переносном, чем в прямом смысле, не падать в грязь лицом перед каким-то волком.

— Так мне может и не мешать? — делано засомневался Леон.

Мое движение наверх приостановилось.

— Тяни давай, — буркнул я, понимая — я не в том положении, чтобы сейчас выкаблучиваться, а мое достоинство могло и потерпеть до лучших времен.

Вскоре я оказался на суше. Стоял мокрый, замёрзший, весь в склизкой, вонючей дряни, и тупо смотрел на Леона. Моему достоинству стало ещё больше не уютно, под насмешливым взглядом волка. Да я и сам себе был противен, то и дело, подавляя подступающий к горлу комок тошноты. От полного разгрома меня спасало только то, что я был жив, тогда как ещё чуть-чуть и оказался бы мертв.

Леон щелкнул пальцами и из моей одежды повалил едкий пар. Через мгновение она уже была чистой и сухой, хоть и вся в зеленовато-коричневых разводах. Я вздохнул с облегчением — вроде мелочь, а приятная мелочь, благодаря которой я сразу вернул себе уверенность и определенную долю достоинства. Такую бытовую магию я видел впервые, и вообще было интересно, почему Леон мог использовать свою энергию, а я нет.

— Спасибо, Леон. Как тебе удалось применить здесь магию? — нарушил молчание я. — Здесь же ни черта не работает.

— Здесь не работает светлая магия, сокол, а темная магия наоборот усиливается, — пояснил Леон.

— Но ты же спас меня, разве это темная магия?

Одежду-то мне Леон почистил, а вот волосы так и остались выпачканными, и с кончиков продолжало капать. Я решил эту проблему радикально, материализовал меч и откромсал часть вымокшего хвоста. Леон одобрительно хмыкнул.

— Один хороший поступок не может изменить суть человека, сокол, — вздохнул волк. — Это же на первом курсе академии магии изучают или там вообще разучились учить. Ты судя по уровню силы уже должен был два курса точно пройти.

— Я не был принят в академию, магия во мне проснулась не так давно, — признался я и, почувствовав, что краснею, отвернулся.

— Не перестаешь удивлять. Но теперь хотя бы понятно, почему ты ничего не знаешь. Не потому что дурак, а потому что неуч, — резюмировал Леон. — Первый курс, вторая четверть, лекция первая гласит, что магия у нас дуальна, как и человек. Если ты обращаешься к темным богам за помощью, она темная, если к светлым, то светлая. Нельзя всю жизнь делать зло, а потом один раз помочь кому-то и сделаться вмиг добреньким. Тебя просто не отпустят твои темные боги, они очень ревнивы и мстительны. Впрочем, рассказать эту тему с наскоку просто невозможно. Курс природа магии рассчитан на три лекции, два семинара и одну практику.

Я вспомнил некоторых бандитов из своего мира, которые нажили свои состояния, грабя и убивая людей, а потом, пытаясь отмыться от грехов, строили церкви, чтобы купить себе прощение у высших сил. Природа человека везде одинакова, магия же — это лишь отражение того, какую часть себя человек показал миру, — лучшую или худшую.

— Я очень сомневаюсь, что мне понадобится столько времени, чтобы понять такие элементарные вещи, — усмехнулся я.

— Довольно самонадеянно, сокол, возможно, это тебя погубит.

Я не стал спорить и перевел разговор в другую сторону.

— Почему ты вернулся? — задал я глуповатый, но важный вопрос, который просто не мог не задать.

Леон помолчал, испытывающе глядя на меня.

— Считай, что ты меня убедил, сокол, — словно бы нехотя признался он. — Ты мне напоминаешь кое-кого.… Одному тебе точно здесь не пройти.

Я понял по заминке, что под кое-кем, Леон подразумевает своего младшего брата.

— Я рад, что ты передумал, — совершенно искренне сказал я,

— Еще бы, — хмыкнул Леон, а потом все же добавил. — Как ни странно, я тоже.

Пора было двигаться в путь. Я осмотрелся. Туман и не собирался рассеиваться, даже наоборот, казалось, делался только гуще. Потихоньку до меня стало доходить, что в борьбе за свою жизнь с упырем и болотом, я потерялся и теперь не знал, откуда я пришел. Спросить же у Леона — значило выставить себя полным идиотом, а я и так подмочил свою репутацию. Поэтому я, сделав морду тяпкой, уверенно шагнул в туман.

С каждым хлюпающим шагом я понимал, что безнадежно заблудился. И в какой-то момент мне даже показалось, что мы ходим кругами. Кроме того, размякшая почва под ногами становилась более болотистой, зыбкой. Чтобы не угодить в топи, всё чаще приходилось перепрыгивать с островка на островок.

Долго ли коротко, туда ли обратно, мы так понемногу двигались, но в какой-то момент, путь нам, окончательно отрезали болота. Мы могли идти только назад, но, даже отступая, мы не попадали в свои следы и вновь оказывались в окружении болот. Таким образом, все попытки отыскать дорогу потерпели неудачу.

Закончилось тем, что я провалился по колено в топь. Леону пришлось снова помогать мне выбираться, и щелкать пальцами, подсушивая мне ноги.

— Сокол, ты уверен, что мы идем правильно? — поинтересовался Леон, потирая подбородок.

— Ты издеваешься⁈ — раздраженно процедил я. — Я же ни черта не вижу здесь! Я вообще не удивлюсь, если мы кругами ходим!

— Что же ты мне не сказал⁈ — возмутился Леон. — Я думал, ты её видишь, ты же избранный!

— Вижу что⁈ — не на шутку уже разозлился я.

Накопившаяся усталость и отчаяние давали о себе знать, да и Леон, который постоянно требовал от меня быть сильным вожаком, а сам утаивал от меня важную информацию, бесил.

— Вечную звезду! — в тон мне рявкнул Леон. — Ты же так уверенно шел, я ещё удивился, потому что по моим ощущениям не в ту сторону, но подумал, что тебе виднее.

— Что за вечная звезда, етишь тебя за ногу⁈ — заорал я в ответ, сжимая кулаки и едва сдерживая желание пристукнуть волка.

— Эта звезда раньше указывала путь к идолам! Но теперь, я не могу её разглядеть из-за тумана!

— А я как должен был её разглядеть⁈ Представляешь, волк, я в тумане тоже видеть не умею, тем более, когда не знаю, куда нужно смотреть!

— Ты же избранный, ты шел так, будто всё знаешь. А ты ни черта не знаешь!

— А толку, что ты что-то знаешь⁈ Ты же всё равно привык пользоваться чужими мозгами!

Мы уже были готовы подраться, как вдруг услышали вдалеке пронзительный женский крик и, столько в этом крике было отчаяния, что душа забилась в пятки. Я кинулся было на помощь, но на пути встало проклятое болото. Я старательно вертел головой, вглядываясь в туман, но ничего не мог разглядеть в этом проклятом мареве.

Не зная, что предпринять я растерянно посмотрел на спокойно стоящего со скрещенными руками волка.

— Какого черта ты так спокойно стоишь⁈

— А что здесь можно поделать? — равнодушно пожал он плечами.

Вопль повторился, но теперь уже с другой стороны. Я кинулся туда, но и там топь не дала мне дороги.

— Не трать силы сокол, возможно, это нечисть с тобой играет.

— А если нет⁈

— Откуда здесь взяться людям?

А ведь волк был прав, во всяком случае, звучало это вполне логично. Однако я не мог представить, чтобы у нечисти, получился такой человеческий, полный муки и отчаяния, женский плачь.

И тут совсем близко от нас послышался всплеск.

— Помогите! — жалобно попросил испуганный девичий голос. — Вытащите меня!

В тумане мелькнула темная копна волос.

Я ринулся на помощь. Однако девушка была не так близко, как хотелось бы, и я сам едва не ушел в болото.

— Попробуй магией! — повернувшись, попросил я Леона.

— Не получится, — покачал он головой, даже не пытаясь сделать вид, что хочет помочь бедняжке.

Я ругнулся про себя и быстро оценил обстоятельства. Спорить с волком — пустая трата времени, значит, нужно просто делать, что должно, а там, будь, что будет.

— Тогда держи меня за ноги, волк! — процедил я.

Я лег на брюхо и осторожно пополз к девушке. Леону ничего не оставалось, как помогать мне.

Вот уже я увидел хорошенькую головку над топью. Девушку утянуло в болото по самую шею. Большие широко распахнутые глаза затравленной лани с мольбой глядели на меня. Я протянул ей руку.

— Умоляю, на помощь! — хрипловато прошептала девушка, видимо за долгое время от криков надорвав голос.

— Возьми меня за руку! — подсказал я. — Ну же хватайся!

Девушка протянула мне холодную руку, и я потащил её из болота, а Леон в свою очередь, потащил и меня вместе с ней. Вскоре мы все уже стояли на островке суши, и я мог повнимательней разглядеть попавшую в сети рыбку.

А девушка была чудо как хороша. Хоть и предстала перед нами в самых расстроенных чувствах. Длинные каштановые волосы намокли и тяжелыми прядями свисали до самых пят. Намокшее платье совсем легкое не по погоде, плотно льнуло к телу, подчеркивая прекрасные формы девушки. Девушка была стройная, с широкими бедрами. Большая, высокая грудь колыхалась в волнении.

— Спасибо, ваша светлость, — прошептала она.

— Ты совсем замёрзла, вот глотни, согреешься, — я протянул ей фляжку с коньяком, который стащил у отца из кабинета накануне.

— Я не замёрзла, ваша светлость, — потупилась девушка и фляжку не приняла.

— Леон, ты можешь сделать свой фокус и просушить ей платье? — подсказал я волку.

Однако Леон отрицательно покачал головой.

— Не могу, это не со всеми получается, — недовольно буркнул волк и отвернулся.

Я скрипнул зубами. Довольно подлая месть, отыгрываться за нашу размолвку на бедной девушке — это было просто низко.

Я стащил с себя плащ, пусть он тоже не являлся образцом мечтаний и порядком вымок, но все же это была хоть какая-то одежда, хоть какое-то тепло. Девушка прикрылась. С одной стороны, этот факт немного меня огорчил, я больше не мог созерцать ее прелести, а вот с другой, порадовал: и девушка отогреется и меня отвлекать перестанет.

Я поднапряг силы и сотворил маленький золотистый костерок, решив передохнуть и погреться. Требовалась пауза, чтобы подумать и расспросить девушку, что да как, прежде чем вновь бегать искать идолов по болоту.

Леон, с презрением глянув на скромные плоды моих усилий. Махнул рукой и алое пламя, сожрав золотое, разгорелось в большой теплый костер, возле которого, действительно, стало возможно и обогреться, и дух перевести.

Девушке же костер не понравился, она вздрогнула и отодвинулась от него подальше, недобро посмотрев на Леона исподлобья. Кажется, их неприязнь стала взаимной.

— Ты кто и как здесь оказалась? — требовательно спросил я девушку.

Хотя я в ней и не чувствовал никакой опасности, но это совсем не означало, что ее не было.

— Я леди Маргарет, а вы? — она вопросительно глянула на меня.

— Я Эрик, а он Леон, — без лишнего официоза представился я.

— Я заблудилась, Эрик, — девушка, не сдержавшись, все же расплакалась и продолжала свой рассказ, то и дело жалобно всхлипывая. — Я пошла в деревню, меня позвали к больному ребёнку, требовалась срочная помощь во врачевании, но я заблудилась… Что, если я не успела и он умер?.. Бедный ребёнок, он еще совсем кроха, ему и трех лет еще не исполнилось. Я обещала помочь…

Маргарет закрыла лицо руками и на некоторое время дала волю своему горю. Даже сейчас эта леди переживала не за себя, а за то, что не успела спасти ребёнка. Это делало ей честь, немногие люди на такое способны, обычно все только о своей шкуре и пекутся.

— А как давно вы здесь? — сменил я тон на более почтительный. Всё же передо мной оказалась не просто деревенская девка, а благородная девица, а они на деле являлись слишком уж ранимыми дамочками и требовали особого обращения с ними.

— Я… я не знаю, — растерянно покачала головой Маргарет, — по ощущениям уже много-много лет… как будто целую вечность

Я задумался, по-хорошему девчонку нужно отправить домой, подальше от этих мест, но где её дом я понятия не имел, а если бы и знал, то вывести её куда-либо из этого тумана не представлялось возможным. Кажется, мы все здесь оказались запертыми в ловушке.

Маргарет вдруг посмотрела наверх и улыбнулась сквозь слезы.

— Как красиво… — задумчиво сказала она. — Только эта красота не давала мне всё это время сойти с ума, совсем поддавшись отчаянию.

Я проследил за ее взглядом, но не увидел ничего, кроме проклятого тумана вокруг.

— Вы о чём, миледи? — подозревая, что Маргарет всё же тронулась умом и ловит приходы, осторожно поинтересовался я.

— Я про звезду, — она указала пальцем в небо, но я по-прежнему ничего не видел. — Она иногда показывается на небе, всего на несколько минут, а потом вновь исчезает. Однажды я шла за ней, надеясь, что звезда выведет меня отсюда, однако она ведет в нехорошее место…

— К идолам, — подсказал я.

— Да, к стражам смерти и тьмы… Откуда вы знаете?

— Ты можешь отвести нас туда, Маргарет? — попросил я девушку, проигнорировав её вопрос.

— Это плохое место… — поёжилась она.

— Нам очень надо туда, мы хотим сделать это место хорошим. Мы хотим помочь, — честно ответил я.

Девушка вдруг вперилась своими беззащитными карими глазами в меня, будто впервые увидев.

— Эрик, я не знаю, получится ли вам пройти в тех местах, — немного помолчав, словно собираясь с мыслями, виновато проговорила Маргарет, — а если получится, то обратно, скорее всего, дороги уже точно не будет.

— Почему у нас может не получиться?

— На определенном участке там начинается сплошное болото. Спасает, что рядом много погибших, но ещё крепких кустов акации. Я отламывала ветки и пробегала, но я легкая, а вот вы…

И правда, каждый из нас, вместе со всей своей амуницией, а облачены мы были в облегченные доспехи, весил раза в два больше маленькой, хрупкой Маргарет.

— Не беда, прорвемся! — уверенно улыбнулся я, отпив из фляги коньяка. — Нам главное туда попасть.

Я вытащил из мешка вяленого мяса, слава всем ликам Триликого мешок был кожаным и его содержимое не намокло. Я протянул девушке кусочек мяса.

— Я не голодна, благодарю, — вежливо отказалась она.

Я не стал настаивать, мало ли, может она из-за стресса пока есть не может, слышал, что у женщин такое бывает. Я-то от нервов, всегда, наоборот жрать хочу.

Леон тоже жевал из своих запасов. Недовольно поглядывая на меня, словно я полный идиот. Я его взгляды игнорировал.

Мы еще немного посидели и я нехотя встал.

— Веди! — скомандовал я, вставая.

Мы отправились в путь за Маргарет.

Глава 6

Маргарет шла легко, даже казалось порой, что она земли совсем не касается, будто порхает над болотом. Девушка выглядела очень женственной и грациозной, наблюдать за ней было одно удовольствие. Даже удивительно, как при её проворстве и знании этих мест, болоту всё же удалось почти что утянуть её в свои топкие объятия.

Несмотря на накопившуюся усталость, у меня как будто второе дыхание открылось. Благодаря Маргарет мы чётко знали, куда и как идти. Теперь мы ступали не по проваливающейся каше, а по твердым тропкам.

Меня восхищала эта девушка, её сила и отвага то, как она держалась в этих непростых обстоятельствах, не позволяя себе унывать и давать слабину. Другая бы на её месте, да та же Стелла, всё время рыдала бы и падала в обморок, сделавшись для нас не помощницей, а обузой. Но Маргарет явно была не из этих знатных ломак.

Однако волк всем своим видом выражал недовольство и вёл себя так, будто Маргарет вообще не существовало, подчеркнуто не смотря в её сторону и обращаясь исключительно ко мне одному. Меня же это подбешивало. Поэтому, я наоборот болтал с Маргарет, рассказывал ей, то про свои приключения с грибами, то историю с заказом одежды у портнихи. Рассказал и про то, как мне пришлось явиться к отцу в доспехах.

Маргарет оказалась благодарной слушательницей,к тому же смешливой и умеющей в строчку отпускать остроумные замечания. Я старался не отставать — тоже острил и шутил. Сам не заметил, когда мы в какой-то момент перешли с ней на откровенный флирт. И спохватился только тогда, когда разглядел, что Маргарет смотрит на меня с неуёмным восторгом и обожанием. Я смутился и сбавил обороты. Ни к чему давать юной девушки лишние надежды, я всё же как никак почти женатый человек. Вспомнив про свою невесту, я загрустил. Лейла всё же была мне не по душе, хотя и проявила себя вполне достойно с экипажем…

Через какое-то время в однообразной картине болот слившихся с туманом, стало кое-что меняться. Из-под булькающей зеленовато-коричневой жижи с характерным звуком начали выходить газы и чем дальше мы шли, тем с большей интенсивностью это происходило.

В моей утробе в унисон болоту тоже стали происходить подобные процессы. Кишки свело судорогой, а потом медленно разжало с громкими урчащими звуками. Слава всем ликам Триликого, этот звук можно было приписать не мне, а болоту. И оскорбленных взглядов Маргарет в мою сторону пока не последовало.

Однако от этого было немногим легче, я остро почувствовал, что хочу в туалет. Если бы мы были только с волком, я б и глазом не моргнул, не стесняясь и не затрудняя себя поиском укромного места, наворотил бы целую кучу, но так опозориться перед симпатичной девушкой, мне капец как не хотелось. Да лучше уж провалиться сквозь землю.

Я зажал жопу в кулак, стараясь перетерпеть разыгравшуюся бурю. Однако с ужасом осознавал, что мочи терпеть, уже нет. Еще немного и я не сдержавшись, пущу такой громогласный ветер, от которого восторженный взгляд Маргарет сдует так, словно его и не было.

Я не мог понять, с чего меня так подпёрло, ничего кроме сухарей и вяленного мяса я уже несколько суток не ел, а перед болотами сделал все грязные делишки в кустах. Кишка опять стала бить кишке по башке, желая найти выход скопившимся во мне газам и дерьму.

Глаза у меня полезли на лоб. Существовал только один выход из сложившейся ситуации, в который я и поспешил выйти, чтобы совсем не опозориться и сделать свое черное дело втайне от Леона и Маргарет. Потихоньку я стал отставать от них, сначала замедлившись, а потом и сдавая назад.

Когда очертания спины Леона совсем стали теряться в тумане, я дал себе волю и выпусти из себя такой ураган, что едва пукан не порвался, мне даже показалось, что я взлетел на пару метров над болотом. Испугавшись, что на звук сейчас прибегут Маргарет с Леоном, я вгляделся в туман. Нет, они не кинулись проверять, что это такое было, видимо списали все на происки болота.

Наступило облегчение, чтобы закрепить результат я стал расстегивать ремень, но тут же замер. Интуитивно почувствовав опасность. И не зря. Газы, исходящие из болота стали концентрироваться в нечто материальное, зловонное, пока не обрели контуры здоровенных упырей, слепленных из самого первосортного говна.

Я медленно стал отступать, но было уже поздно. Меня плотно окружили здоровенные говноупыри.

— Даже посрать спокойно нельзя! — возмутился я, материализовывая меч.

Я одним махом отсек нескольким говножуям головы. Но эти твари прекрасно обходились и без них, очень быстро наращивая себе новые. Я стал рубать уже без прицела, разбрасывая мечом, будто лопатой дерьмо направо и налево.

Вскоре я весь перепачкался в фекалиях, но, несмотря на эти жертвы, итог этого сражения вырисовывался далеко не утешительный — на месте одного порубленного чудовища у меня на глазах вылеплялось несколько новых.

Дураку стало бы ясно, что круг говна вокруг меня неумолимо смыкается все крепче, а мое махание мечом ни к чему не ведет и только усугубляет ситуацию. Материализованная перчатка, тоже не дала никаких результатов.

Окрикнуть Леона я не решался. Ведь вместе с ним кинется на выручку и добродушная Маргарет, а подвергать девушку такой опасности было ни в коем случае нельзя, она итак натерпелась за сегодня.

Нет, рассчитывать я мог только на себя. Я сконцентрировал всю магическую энергию, которая у меня еще сохранилась, и очерчивая полукруг махнул рукой, пытаясь отшвырнуть говноупырей прочь.

Однако тщетно, чудовища продолжали надвигаться на меня как ни в чем не бывало. Все чего я добился, это лишь сбил куски говна с передних рядов говноупырей.

Подумалось, что утонуть в болоте, всё же выглядело куда более привлекательной участью, чем оказаться задавленным говном. Но вместе с тем, недолгая отсрочка дала мне возможность спасти Маргарет. Они с Леоном, наверняка, смогут выбраться. И это было хоть и слабым, но утешением.

Не успел я себя, как следует похоронить и оплакать, как меня что-то толкнуло сзади, мимо пронесся мощный поток свежего воздуха. Говноупырей отбросило прочь на пару сотню метров.

Я повернулся. Леон стоял у меня за спиной и был бледнее мела. Кажется, даже его усилившийся здесь тёмный магический дар пришлось использовать на всю катушку, хотя бы для того чтобы, не имея возможности справиться с этим говном, просто отодвинуть его подальше.

— Бежим! — быстро сориентировался я, пока у нас была фора перед говноупырями в те самые двести метров.

И мы помчались вслед за быстроногой Маргарет как угорелые, с некоторым облегчением, чувствуя по запаху, что погоня за нами явно не поспевала.

Однако бежали мы недолго. Маргарет вдруг встала как вкопанная. Я, не успев сбавить ход, влетел в спину Леона, перепачкав его всего с ног до головы говном.

— Да что ты за бедствие такое, Эрик? — брезгливо морщась, поинтересовался Леон.

Он щелкнул пальцами и очистил свою, а заодно и мою одежду.

— Какой есть! — огрызнулся я, тем не менее, чувствуя себя намного веселее, оттого что теперь стою перед Маргарет чистым. — Маргарет, что там? Почему стоим?

— Дальше пути нет, Эрик, — объяснила Маргарет, — помните, я вам говорила. Здесь топь, её можно пройти, только повалив деревья, но я не уверена, что они выдержат ваш вес.

Я посмотрел вперед, оценивая ситуацию. Тропа и вправду закончилась. Впереди тянулись непроходимые болота. То там, то сям из их недр торчали чахлые деревца и кустики акации, каким-то чудом умудряясь ещё не истлеть в этой сырости.

Маргарет была права, наш с Леоном вес эти трухлявые деревья, скорее всего, не выдержат. Однако на раздумья времени не оставалось. Судя по надвигающемуся запаху, говноупыри должны были появиться здесь с минуты на минуту.

Я достал меч и легко срезал два ствола. Деревца послушно повалились в болото, образовав хлипкий мостик. Переправа распадалась под нашими ногами, едва мы успевали на нее ступить, отрезая нам путь назад, но и не давая пути к нам столпившимся у края говноупырям.

Чтобы не провалиться в болото приходилось на ходу поспевать рубать новую порцию деревьев. Я рубил с одной стороны, Леон с другой.

Невесомая Маргарет бежала вперед, под ней деревья едва шевелились.

Тогда как подо мной и Леоном они просто тонули, от чего наши сапоги быстро набрякли водой. Я уже порядком выдохся, как к слову сказать, и Леон, а топи не было видно ни конца ни края.

Когда уже казалось, что мы здесь так и сгинем, мы наконец-то ступили на твердую землю. И очень вовремя — едва наши ноги коснулись земли, стало стремительно смеркаться. Мы еще немного прошли в сумраке, пока нас не накрыло куполом тьмы.

— Поляна с идолами неподалеку, — подала голос из темноты Маргарет, — но я не вижу ничего, придется ждать утра.

Время поджимало, и ждать мне совсем не улыбалось, но выбора у нас не было. Во-первых, тьма висела очень плотная, и хоть что-то в ней разглядеть, не представлялось возможным. Во-вторых, мы все очень устали, устали так, что даже ногами передвигали с трудом, а уж что говорить о том, чтобы взять откуда-то силы для уничтожения идолов. Поэтому привал пришлось принять как неизбежность.

Леон разжег костер. Маргарет снова отказалась от предложенных мной сухарей и мяса. Я попытался настоять на том, что ей нужно поесть, чем едва не довел девушку до слез. Леон молчал и в наш спор не вступал.

Мне пришлось извиниться и заверить девушку, что ничего страшного, что я всё понимаю — после пережитого у нее нет аппетита.

— Эрик, — спустя некоторое время позвала меня Маргарет, глядя в огонь.

— Да? — тихо откликнулся я.

— Эрик, мне очень страшно, — пожаловалась она, обхватив себя руками.

— Не бойся, Маргарет, мы обязательно отсюда выберемся, — заверил я девушку.

— Нет, мне не выбраться отсюда, я здесь навсегда, — всхлипнула Маргарет.

Ну вот, и она туда же, всё-таки женщины, они везде одинаковы. Соображал я уже туго и признаться говорить мне уже о чем-либо не хотелось, тем более быть для кого-то утешительной жилеткой.

— Ну-ну, что ты, ты же такая умница, Маргарет… Все будет хорошо, вот увидишь, не отчаивайся, — заговорил я общими фразами, пытаясь остановить этот поток жалобных звуков.

— Эрик, ты очень сильный, намного сильнее всех те, кто приходил сюда до тебя. Пообещай мне, Эрик, пообещай, что ты уничтожишь их, — скороговоркой заговорила девушка.

— Кого уничтожу? — не понял я.

— Тех, кто держит нас всех здесь взаперти! Их личины скалятся во тьме.

Запоздало я понял, что Маргарет говорит про идолов.

— Обещаю, я уничтожу их! — заверил ее я.

— Я верю тебе… — сонно пробормотала она и затихла.

Я почувствовал облегчение и вскоре не то, чтобы уснул, а как будто выключился. Меня разбудил Леон. Было ещё темно, костер едва тлел.

Я сделал огонь поярче. И сразу обратил внимание на то, что не вижу возле костра Маргарет. Место где она спала оказалось пустым. Я поднялся и осмотрелся внимательней, девушки нигде не было.

— Где Маргарет⁈ — взволнованно поинтересовался я

— Я отпустил её, — спокойно ответил Леон.

После этих слов в моих руках как само собой разумеющееся оказался меч. Во мне клокотал гнев. Вспомнился её испуганный шепот, карие глаза… Сердце сжалось в кулак.

— Что значит, отпустил⁈ — процедил я. — Она же там погибнет одна!

— Не горячись, Эрик! Выслушай сначала! — поднял руки Леон, словно пытаясь меня успокоить.

— Ничего я слушать не буду, волк! Твоему поступку нет оправдания.

С этими словами я бросился в бой. Леон легко отбил мой удар фалькатой, появившийся за одно мгновение до моего удара. Я наступал, он защищался.

— Не глупи, сокол! — пытался увещевать меня Леон. — Девчонку все равно не спасти, она свою функцию выполнила!

— Это не тебе было решать! — зло прорычал я и усилил атаку.

Удар ещё удар, посыпались искры. Поворот, шаг и я применил ту самую уловку, которой несколько дней назад меня научил Леон. Я выбил фалькату и мой меч оказался у горла волка.

— А ты обучаем, — прохрипел волк. — Эрик, девчонка уже сотни лет как мертва! Ты не можешь её спасти при всем желании, ты можешь только освободить её!

— Я не верю тебе! — по инерции возразил я. — Что значит мертва? Я видел её. Я держал её в руках…она. она живее всех живых!

— А то и значит, если бы ты думал головой, а не энным местом, ты бы давно об этом догадался, как это сделала она сама. Сядь и я тебе все объясню! Что за глупая привычка, хвататься чуть что за свой здоровенный меч.

Я еще не верил волку, но во мне уже зарождались сомнения, данный факт действительно мог бы многое объяснить в поведении девушки. Отказ от еды и питья, походка, и этот странный разговор накануне….

— Хорошо, я выслушаю тебя, волк, — нехотя убирая разгоряченный меч от горла волка решил я.

Мы уселись у костра.

— Так слушай. Девчонка давно мертва. Быть с нами для неё мучительно, поэтому я сжалился и отпустил её. Она здесь бродит сотни лет и один и тот же кошмарный день, для неё, сотни лет повторяется заново. Она блуждает по болоту, тонет и на следующий день, болото выбрасывает её наружу и она, забыв, что это уже было, вновь бродит по болоту. И всё повторяется по кругу. А благодаря тебе этот круг разомкнулся на время и она поняла, что умерла, впервые за сотни лет, осознала, что мертва и блуждать здесь обречена вечность! Ты представляешь, каково ей это осознавать⁈ Я отпустил её, чтобы она вновь утонула и забыла этот день и эту встречу. Единственный способ ее освободить, это уничтожить идолов!

— Но почему так⁈ Ведь я думал, что все хармы стали нечистью?

— Нет, далеко не все. Есть хармы, в которых совсем нет тьмы, они чисты, они светлы и их обратить у Варда, конечно, не получалось. Но они здесь в плену. Таких чистых, конечно, не так много, война все-таки сделала с людьми своё черное дело, но они есть. И эта девочка, что лечила деревенских детишек одна из них.

Меня пробил озноб. Никто не заслуживал такой страшной участи, а тем более чистые светлые существа, которые этот мир делали лучше. В голове не умещалось, как отец и другие герцогства, могли жить спокойно, когда у них под боком творилось такое тёмное дело! Однако у волка я спросил про другое.

— Как ты мог служить отъявленному чудовищу⁈ После вот этого!

— После вот этого, я и не служил ему, — отрезал Леон. — Об этом я тоже хочу тебе рассказать, перед тем, как мы пойдем к идолам. Как ты думаешь, почему Вард просто взял и исчез после всех этих блистательных побед на сотни лет?

— Я об этом не думал, — честно признался я.

— Он ведь фактически выиграл эту войну. Осталась горстка непокорных, но их уничтожение было лишь вопросом времени. Почему он просто взял и исчез?

— Ну и почему же?

— Потому что мы его победили, сокол. Я тайно связался с группой сопротивления и согласился с ними сотрудничать. Они долго не доверяли мне, но выбора у них не оставалось. Мне передали древний артефакт. Яйцо, а в яйце игла. Мне нужно было сделать так, чтобы ворон уколол этой иголкой себе палец. Это не гарантировало нам победу, лишь давало отсрочку, до тех пор, пока у ворона не появится достойный противник, который сможет его победить. Я сумел убедить Варда, что в игле содержится сила, что сравняет его с богами, сделав бессмертным. Отчасти это было правдой, потому что теперь, пока иглу не сломать, Варда, действительно, нельзя убить. Умолчал я только о побочном эффекте этого бессмертия. Через тринадцать дней, после того, как Вард укололся иглой, он уснул на триста лет. И пробудился, как только в мире появилась сила, способная победить его, эта сила, сокол, досталась тебе. Ты назначен судьбой.

— А почему ты ещё жив? — спросил я.

— Потому что я проклят своей матерью. И это проклятье помножено на вечность, в которой мои близкие обречены страдать в этих гиблых землях, не дает мне жить нормальной жизнью, а равно умереть нормальной смертью. Вард за тринадцать дней до того как уснуть, понял что я его предал, выяснил он и все обстоятельства. Он подверг меня жестоким пыткам, но этого ему показалось мало, он заключил меня в плен, плен длинною в несколько столетий. Меня освободили вы… Но важно не это, сокол, не для того я тебе рассказываю всё это.

— Да, Леон, — согласился я. — Важно то, что смерть Варда в яйце на конце иглы.

— Именно так. Ты должен будешь сломать эту иглу. И он станет смертным.

— А где это яйцо сейчас, ты, конечно, не знаешь? — усмехнулся я.

— Яйцо спрятано и ты прав, я не знаю где, но я знаю, как его найти. И это я тебе тоже расскажу, Эрик. Знания о том, где искать яйцо есть в тринадцатом герцогстве в Академии магии Триликого, эту тайну хранит совет профессоров. Еще одну часть знаний передали мротам. Еще один осколок ты найдешь в храме в бывшей столице, куда ты и держишь сейчас путь.

— И только теперь ты решил поделиться своими знаниями со мной? — настороженно спросил я.

— Потому что чувствую, рассказать нужно. Пора. Как бы там дальше не сложилось, эти знания должны быть у тебя. Эрик, ты должен победить.

— Да, эти знания мне пригодятся, как только я освобожу пленников этой земли, я займусь уничтожением твоего бывшего дружка, — пообещал я, сжимая кулаки.

— Так тому и быть!

Волк щелкнул пальцами. Костер взмыл до небес, освещая близлежащие окрестности. Совсем недалеко от нас, на холме стояли идолы. Огонь плясал на отполированных временем личинах, которые кривились в самодовольном торжестве вечного зла, наслаждаясь муками пленных.

А вокруг идолов клубилась тьма. Во тьме кружили тени, хармы невинных, которые сотни лет бродили по замкнутому кругу вечных мук.

Глава 7

Я глянул в небо, пытаясь определить, хотя бы приблизительно, сколько сейчас времени. Небо продолжало оставаться чёрным, глухим, ничего в нём не предвещало появления солнца, а по ощущениям, определенно, пора было уже солнцу вставать.

— Когда рассвет? — спросил я, уже догадываясь, каков будет ответ волка.

— Здесь не появляется солнце, — подтвердил мою догадку Леон. — Здесь рассвет не наступит никогда.

— Ну, тогда пойдем, чего стоим, — игнорирую зловещие нотки в голове волка, постановил я.

Я наклонился и поднял с земли свой плащ, которым Маргарет накрыла меня, пока я спал, сняв с себя, перед тем как уйти, уйти навсегда в вечный кошмар. От её заботы сердце у меня защемило. Я накинул на себя плащ, ещё хранивший тепло моего сна, как отпечаток жизни девушки на этой земле, и уверено шагнул к холму с идолами.

Волк на несколько мгновений замешкался, словно хотел что-то сказать, но подавил в себе это желание и пошел следом.

Я всё ждал, что сейчас, на подходах, нас что-то начнет хватать за жопы, прощупывая на серьезность намерений. Однако всё было спокойно. Лишь холодный ветер бил в лицо непонятно откуда взявшимся сырым и колючим снегом. Тревога же от этого затишья только нарастала, как и внутреннее напряжение. По опыту я знал, что от такого затишья можно было ожидать только бурю.

Однако мы без всяких препятствий взобрались на холм. Я осмотрелся. Идолы грозными истуканами нависали над нами, вокруг, вперемежку со снегом клубилась тьма. У меня отчего-то холодок прокатился по спине, я поёжился.

— И всё?..Всё так просто? — удивился я.

— Не так и просто, сокол, — покачал головой Леон, плотнее запахиваясь в свой плащ, его била крупная дрожь, а на лбу выступила испарина, — досюда, насколько мне известно, ещё никто не добирался и это за несколько сотен лет. Мы оказались первыми.

Я материализовал меч и перчатку и хотел было уже лупануть по одной из злобно скалящихся на меня идоловых рож, но Леон, вздрогнув, поспешил остановить мою руку.

— Стой, сокол, не торопись, — напряженно посоветовал Леон. — Разве ты не знаешь, что истинных идолов всего три, остальные десять существуют для отвода глаз и, если ты лупанешь не по тому, тебя просто сожжет на месте.

Я поспешно спрятал меч и перчатку, судорожно сглотнул, понимая в какой близости от смерти только что был и вопросительно глянул на Леона, который, как будто всё время, что мы находились здесь воевал сам с собой.

— И как распознать этих истинных? — подсевшим голосом поинтересовался я. — И что с тобой, чёрт возьми, твориться⁈

— Это место влияет на меня сильнее, чем я мог ожидать. Оно взывает к моей тьме внутри, сокол, и пытается толкнуть меня на нехорошие поступки, — Леон провёл рукой по своей шее, жестом показывая, к чему именно хотят его подтолкнуть. — Но не бойся, я держу себя в узде и соблазну не поддаюсь. Идолы питаются болью и горем. Лучшим выражением этого всегда были кровь и слёзы, вот, что заставит истинных идолов открыть глаза и проявить себя. Кровь от отца, слезы от матери, открой свои сердце и разум…

Откровенность Леона меня не удивила и не испугала, я давно заметил, что волку здесь туго приходится, однако он справлялся с собой, и я был уверен, что и дальше будет справляться. А вот про слёзы и кровь было уже сложнее, я задумчиво почесал подбородок.

— Ну, кровь понятно… а как со слезами-то быть?

— Придется расковыривать свои внутренние ранки, сокол, — насмешливо сверкнул желтыми глазами волк.

Я вздохнул. Поранить себя физически — невелика беда, а вот откапывать в себе унылых скелетов вовсе не хотелось. Да и не так просто это было — взять и расплакаться. Мне с детства вбивали, что мужики не плачут. И я этот урок отлично усвоил на всю жизнь. Я попытался вспомнить, когда было в последний раз, чтобы я слезу пустил, и не смог этого сделать.

Даже когда Лёшку — моего боевого товарища, с которым мы вместе прошли и огонь, и воду, и медные трубы пришлось хоронить. Он на мине подорвался. Я так и не смог его оплакать, стоял у гроба с таким холодом внутри, словно это я труп, а слёз так и не пролил.

— А если механически себя плакать заставить? Ну там, лук понюхать, или ты мне в глаз хорошенько ударишь, чтобы я прослезился? — закусив губу, в отчаянии попытался схитрить я.

— А-ха-х, — кашляще рассмеялся волк, согнувшись пополам. — Я, конечно, с радостью тебя треснул бы, но идолам нужна именно боль и горе, и они должны быть глубинными родовыми… Сомневаюсь, что луковые слёзы тебе в этом помогут. Мне кажется, у тебя в семье поводов для слёз хватает…

Я сердито зыркнул на Леона, мол, не твое собачье дело. И задумался. Ну да, погрустить было о чём. Но прям рыдать-то мне про что?

Мать разве что из-за меня, получается, казнили. Ведь она, по словам отца, пыталась уберечь меня от какой-то мнимой опасности. Но ведь она не умерла, а просто бросила меня и отца. Что, казалось бы, даже хуже чем, если бы просто умерла. Но рассуждения на тему ложно казнённой матери меня не трогали, так как эта женщина мне просто была чужда…

Вообще-то, ни в этом, ни в том мире, я никогда толком и не знал, что такое мать. Так… понаслышке от друзей одноклассников. Да в армии, на войне товарищи часто матерей вспоминали. Мальчишкой, конечно, грустил по этому поводу, что мамки у меня нет. Эту грусть усилили недобрые мачехи, точнее собутыльницы отца. Их было так много, что я их и не запомнил толком, разве что, первую, пропахшую потом и табаком, которая, когда я попадал в её поле зрения орала матом или отвешивала тяжелые затрещины. А остальные, так… чаще всего принеси, подай, пошел нахрен, не мешай… Не повезло мне с мачехами.

Поэтому я мальчишкой часто запирался в шкафу, забивался в угол и представлял, что рядом сидит моя мама. От мамы пахло кремом и зубной пастой, руки у нее были нежные, а улыбка печальной… А вместо лица размазанное пятно…

Но всё это терялось в тумане, как будто и вовсе не со мной было. А что со мной? Холодный взгляд Белы, женщины, которая была мне матерью, но без тепла в глазах к родному сыну. Да и у меня к ней ничего. На месте матери вечная пустота. Пустота, которую нечем заполнить.

Я почувствовал влагу на лице и автоматически вытер глаза. С удивлением посмотрел на свою руку. Надо же, не сдержался, размяк — прошибло на слезу. Обычно и времени-то нет рассусоливать, жалеть себя. Да и хорошо, что нет на это времени.

Теперь нужно было пустить себе кровь. Я достал меч, который тут же, подчиняясь моей воле, переплавился в кинжал. Всё-таки, чтобы пустить себе кровь, тоже нужно было преодолеть в себе что-то. Я никогда не был склонен к суицидальным наклонностям.

Тут мне вспомнился отец, герцог не стал бы с этим медлить и, пожалуй, моё замешательство не одобрил бы, расценив как слабость, а он у меня был сильным и слабость презирал и в себе и в других. Я всегда гордился, что так или иначе, являюсь частью этой силы, однако принадлежность к ней требовала от меня доказательств, которые я не всегда готов был предъявить.

А сейчас видимо, я уж больно разомлел от недавнего сеанса саможаления. Не раздумывая больше, я сделал неглубокий разрез на ладони.

Слезы смешались с кровью, и несколько капель упало на землю. Ветер зло ударил по щекам и стих.

Глазницы трех идолов действительно вспыхнули. Одного из них красным пламенем, другого — голубым, взгляд третьего был черен, как бездна.

Однако, после прошлого раза, сразу подпрыгивать на них я не решился, а вопросительно глянул на Леона.

— Чтобы сразиться с ними, нужно по очереди заглянуть в глаза каждому, — устало пояснил Леон, — но предупреждаю, Эрик, заглянув в их глаза, ты встретишься воочию с собственными страхами и слабостями. Они будут взывать к темной стороне твоей души и единственное, что ты можешь им противопоставить — это свет. Трижды подумай, прежде чем идти на это…

— Некогда думать, — отмахнулся я.

Я знал, что не идеален, и что тёмных грешков за мной водится с избытком, поэтому обратиться идолам явно будет куда. Но знал я и то, что чем больше начну об этом раздумывать, тем сложнее будет потом на что-то решиться. Иногда нужно просто брать и делать, а не сопли на кулак мотать.

Вот я и сделал. Подошел к тому, который стоял ко мне ближе всех, им оказался синеокий истукан со свирепой рожей.

Я твердо глянул ему в холодные глаза и…ощутил легкое покалывание во всем теле. Все мои способности двигаться сковала какая-то сила. Веки отяжелели, и я моргнул. После чего почувствовал, что попал в сон, где не мог полноценно действовать, зато являлся участником межличностных отношений, с теми, кто мне стал очень близок в этом мире, с теми, кого мне предстояло спасти.

Дунул ветер, сметая реальность. Локация поменялась. Истукан исчез, тьма и холм растаяли в туманной дымке. В следующую секунду я уже оказался возле дверей темницы. Тьму тускло освещал факел. Помимо своей воли ч поднял руку и толкнул дверь. Она со скрипом подалась.

За дверью, скрестив руки на груди, стоял Фил. Он выглядел абсолютно таким же, каким был до того, как принял молоко медведицы. Рыжий парнишка, вот только от прежнего добродушия и открытости не осталось и следа, лицо его было каким-то чужим, злым, надменным.

— Ну, спасибо тебе, сокол, — с нескрываемым сарказмом, не разжимая тонких губ, процедил мне Фил. — Как будто выручил, но вот только как же моя сестра? Ты обещал спасти Киру! Ты обещал! Лучше бы ты помог ей, а я бы как-нибудь без твоей заботы обошелся!

Его слова припечатали меня, как могильной плитой. Даже дышать стало как-то тяжко.

Я хотел было заверить Фила, что всё в порядке, что я помогу и Кире, только всему своё время.

Но вдруг внутри меня раздался голос…

Это был как будто мой собственный голос, он вкрадчиво стал нашептывать мне вполне здравые вещи, которые прежде мою голову не посещали.

Что же мне с того, что я спас Фила? Бегаю, как блаженный идиот по этому миру, спасаю всех, а даже сраное спасибо не всегда скажут, ещё и в обратку зачастую летят упрёки, да недовольство. Не успеешь одного спасти, в беде уже другой оказался, а я непременно назначаюсь крайним.

Я стал возражать себе, мол, не за спасибо же я близким помогаю. Да и все те, кому я помог, зачастую были мне благодарны. Я сразу вспомнил семью трактирщика, их горячую признательность за спасенную мной дочку, и за их собственное спасение тоже.

Но тут же у меня перед глазами появилась другая картина. Воспоминания о том, как Аделаида после своего спасения стала вести торги со мной и заставила объявить помолвку с Лейлой.

— Люди алчны, — шепнул мне голос. — А я ведь тогда чуть коньки не отбросил, спасая эту жабу.

Картинка с Аделаидой потухла и перед глазами появилась разъяренная Стелла, бросившаяся на меня с кулакам, после того как я спас её, рискуя жизнью и пожертвовав Кирой. Стелла тогда, с перекошенным лицом кричала на меня, что это я во всем виноват, что все её беды в её жизни из-за меня.

Обида ещё сильнее сдавила грудь. Меня словно придавило к земле каким-то булыжником.

Из тьмы появилась Кира, повернулась ко мне.

— Это ты во всем виноват, из-за тебя я делю постель с вороном. Посмотри на меня, Эрик.

Я послушно посмотрел, вся её спина была покрыта шрамами, оставленными на её нежной коже плетью.

— Это твоя вина!

Я отвернулся и вновь увидел свирепый взгляд Стеллы, презрительный — Фила, полный упрека — Киры.

Во мне поднялась волна яростного протеста. С чего я им должен-то? Почему они считают, что могут предъявлять мне за свои шкуры.

Для чего, я это делаю⁈ Я мог бы жить спокойно в родовом замке, жить припеваючи, в соответствии со своим положением. Я мог бы наслаждаться всеми привилегиями герцога. Любая женщина, и Стелла первая, могла бы по щелчку пальца оказаться в моей постели. Я мог бы скопить уже не хилое богатство, стать независимым от отца. Прокачать силу, меня бы боялись и уважали.

А в итоге, что я имею? Невинность Стеллы взял какой-то конченный мерзавец, мне в невесты досталась стервозная сука, которую я не выбирал. А почему я вынужден жениться на суке и не быть с той, которая мне нравится? Опять же, потому что добренький, хотел помочь другу семью обрести и оруженосцем стать.

Зачем я беру на себя лишнюю ответственность, лишние проблемы? Они же давят меня. Я прямо физически ощутил, что давят. Даже более того, они вот-вот грозили раздавить меня в лепешку.

И тогда я вспомнил птенца сокола. Зачем я его тогда спас? Мне с этого ничего кроме проблем не грозило. Но я спас, спас жизнь маленького птенца, чтобы он смог потом расправить крылья. За что и был вознагражден великим даром от богини жизни. Она выбрала меня из тысяч людей и одарила своим поцелуем, потому что знала — я всегда приду на помощь, не ища, при этом, выгоды для себя.

С большими способностями приходит и большая ответственность. Не для многих эта простая истина очевидна. Я спасал всех, потому что знал — я их последняя надежда и если им не помогу я, то не поможет никто. А я спасу и наградой для меня станет их жизнь, их счастье.

Тиски, которые душили меня и не давали двигаться, разжались. Груз с плеч упал, я резко повернулся.

За моей спиной стоял я сам. Вот только как будто взрослее и выше. Волосы у меня были длинными, седыми, синие глаза смотрели холодно. Лицо было злым.

Я материализовал меч. Синеглазый материализовал свой меч, он был как две капли воды похож на мой собственный, однако как будто выкован из льда.

— Я спасу всех и тебе, чурбан, меня не остановить! — заявил я собственной тени.

— Ты никого не спасёшь, я раздавлю тебя, мальчишка, — моим голосом ответил мне синеглазый.

— Это сейчас сказал тот, у которого даже нет ни собственного голоса, ни собственного тела. Ты всего лишь моя тень!

— Я — это ты, Эрик, а ты, это я. Прими себя и вместе мы сможем сделать по-настоящему большие свершения. Просто дай мне главную роль, и я сыграю её лучше тебя, — предложила моя тень.

— Ну уж нет! — прорычал я и ринулся в бой. — Не примазывайся ко мне тварь!

Синеглазый легко отражал град моих ударов и, а когда я выдохся сам перешел в наступление, с точностью повторяя все мои приемы. Я отбивался, пока не поймал себя на том, что тоже копирую защиту синеглазого, как он копирует мою атаку.

Я попытался выйти из этого замкнутого круга, прокрутив восьмерку, но бестолку, синеглазый, как мартышка скопировал мое движение. Я будто с собственным отражением дрался.

И что бы я не делал — наталкивался на паясничанье со стороны синеокого. Вскоре руки и ноги у меня задрожали от усталости, пот лил ручьем, меч было поднимать всё труднее. Если бы эта тень хотела, она давно бы меня уже прикончила.

Я попробовал использовать магию, но магию в себе не обнаружил от слова совсем.

Можно ли тьму в себе победить мечом или магией? Я только что на практике показал, что нельзя. А как тогда можно?

Долгой и кропотливой работой над собой может быть и можно тьму из себя изжить, а сейчас, сейчас с ней можно только смириться и держать в узде.

— Я принимаю, что ты есть, но ты — не я, — пряча меч, сказал я. — Ты всего лишь малая часть меня, которая подчиняется мне, а не наоборот.

Синеокий тоже спрятал меч и недовольно посмотрел на меня. Я сделал шаг к своей тени. Тень вздрогнула, потеряла объем и безвольным черным пятном упала на стену, корчась в свете факела.

В глазах у меня почернело, и я провалился во тьму. Очнулся я, лежа на холодной земле, от того, что меня бил по щекам Леон. Небо надо мной было всё так же черно и глухо.

— Эрик! Эрик! У тебя получилось! — восхищенно говорил Леон, указывая мне за спину. — Ты справился. Гляди! Ты уничтожил его!

Я повернулся и посмотрел на идола. Деревянный истукан, корчась и треща, горел синим пламенем. Два других, злобно скалились на нас с волком из тьмы.

— Это еще не победа, — тихо сказал я.

— Еще нет, — подтвердил Леон. — Но это большая надежда на победу.

Глава 8

— Как ты, герой? — помогая мне подняться, обеспокоено поинтересовался Леон.

Так хреново мне не было очень давно. В голове гудело, ноги и руки тряслись. Я с трудом удерживал себя в вертикальном положении. Чтобы не свалиться, приходилось использовать Леона в качестве опоры. Реальность перед глазами расплывалась в смазанные пятна. Во рту было сухо и горько.

— Как будто меня поезд переехал, — осипшим голосом, ответил я.

— А что такое поезд? — полюбопытствовал Леон, протягивая мне фляжку с водой.

Я жадно припал к фляжке. С каждым глотком чувствуя, что худо-бедно ко мне возвращаются сознание и силы. Как только я утолил жажду, во мне проснулся звериный голод.

— Железная повозка, которая передвигается с помощью пара по железной дороге, — автоматически пояснил я, ковыряясь у себя в сумке в поисках еды.

Нашел мяса и сухарей и поспешно запихал их в род, отметив при этом, что на обратный путь не осталось ни крошки.

— Неужели пока я спал, такое удумали! А как она выглядит? И что такое железная дорога? — в глазах волка читался неподдельный интерес.

Однако удовлетворять любопытства волка о научно-техническом прогрессе, который в этом мире пока еще не случился, у меня не было ни сил, ни желания.

— Да ничего, просто неудачная шутка, — отмахнулся я.

Интерес в глазах волка сменился разочарованием и досадой.

Я посмотрел за спину волка на красноокого идола. По-хорошему, мне требовался перерыв, но времени не было. Мы без того опаздывали и могли просто не успеть спасти Фила. Спасти Фила…. Рана, которую мне причинили видения синеокого истукана была ещё свежа. А я, к тому же, так не осторожно её растормошил. Внутри всё заныло, отдаваясь в голове жуткой болью. Я поморщился.

Волк перехватил мой взгляд, и лицо его стало медленно вытягиваться.

— Ты с ума сошел, Эрик⁈ — возмутился Леон. — Даже не думай, тебе нужно отдохнуть. Хотя бы несколько часов, а лучше день-два.

— Нет времени, — вздохнул я, потирая виски, боль понемногу отпускала. — Ты же знаешь, Леон, ещё немного и Филу уже ничем нельзя будет помочь!

— Идол просто тебя прикончит, и ты вообще никому не поможет. Ты на ногах едва держишься, — здравомысляще возразил Леон.

Это было верно, но физическая слабость была лишь верхушкой айсберга. Больше всего меня тревожили именно душевные раны, которые мне нанес синеокий.

Внутри всё ныло, болело. Хотелось просто выть кричать, рыдать, а лучше лечь и глядеть в потолок. Но времени, чтобы жалеть себя, не было, покончить со всем этим требовалось сейчас же.

— Я готов, — уверенно заверил я волка, — если сдирать пластырь, то быстро.

— Что такое пластырь? — опять не понял волк.

Я махнул рукой, мол, не важно. Еще раз отпил из фляжки, но уже из той, в которой хранился отцовский виски. С грустью отметив, что и он заканчивается. По телу разлилось приятное тепло, душа немного отмерла, как будто я принял обезболивающее.

Я собрал волю в кулак и нетвердым шагом, покачиваясь, как матрос, шагнувший с палубы на сушу после долгих лет странствий, подошел к красноокому идолу. Распрямил плечи и, затаив дыхание, заглянул ему в глаза.

Взгляды скрестились. В груди что-то затеплилось, а потом стало жечь, нестерпимо до боли, аж, слезы из глаз побежали.

За дымкой слёз я увидел Стеллу. Мою Стеллу в объятиях ухмыляющегося Роджера. Они неистово целовались, рука Роджера ласкала её грудь. Стелла, откинула голову назад, так что золотые волосы заструились по земле и протяжно застонала.

— О, Роджер, ты лучше, Эрика, — горячо зашептала Стелла. — Не зря я выбрала тебя стать моим первым, стать мне мужем!

Стелла вдруг повернулась ко мне. Роджер обнял её сзади, уткнувшись лицом ей в волосы.

— От тебя одни беды, Эрик! Ты не сможешь сделать меня счастливой! Роджер лучше тебя. Он сделает меня счастливой! А ты принёс мне только страдания!

Роджер одарил меня взглядом полным совершенно идиотского торжества и самодовольства.

Я сжал кулаки. Руки зачесались, нестерпимо захотелось задушить эту стерву, а потом прикончить Роджера. В руке проявился меч. Я занес руку для удара и… И встретился с глазами Стеллы. Это были не её глаза… Чужие, холодные, мёртвые глаза на лице Стеллы…

И это меня отрезвило. Кулаки медленно стали разжиматься. Я ведь точно знал, что не могу быть ни в чем хуже Роджера, я лучше его. Более того, Стелла не выбирала Роджера, его для неё выбрала её семья, а она как аристократка не могла противиться воле родителей. И в этом я был уверен на все сто, а значит всё что я вижу сейчас — это ложь и провокация.

Я задавил свою боль и обиду и отмахнулся от этого ведения, как от назойливой мухи.

Мираж растаял. Реальность медленно переплавилась в другую. Я увидел отца.

Герцог сидел в своём кабинете и, откинувшись на спинку кресла, не мигая глядел вперёд. Спустя некоторое время он наклонился, достал сигару, закурил и вновь откинувшись в кресле, стал пускать дым ровными кольцами. Рядом стоял стакан с виски.

Я почувствовать то, что происходило у него внутри, услышал его мысли. Наши разумы как будто сплелись в одно целое, и я на миг стал своим отцом.

А внутри у отца царило такое смятение, такое разочарование, что впору было ложится в гроб и помирать. А причиной этого разочарования был никто иной, как я собственной персоной.

— Мой сын…мой сын… — крутились в его голове обрывки горьких мыслей, он отпил из бокала виски, но даже не поморщился, будто не виски, а сока глотнул. — Что будет с нашим герцогством, если меня не станет? Эрик, очевидно, не сможет управлять им. У мальчишки нет ни желания, ни способностей, ни элементарных знаний и опыта. Что же мне делать с сыном? Должно быть я плохой отец, если он вырос таким оболтусом… Он не поступил в академию, не оброс связями, а сейчас ему плевать на вверенных нашей ответственности людей. Я один… Был бы у меня сын такой как Томаш, я бы горя не знал. Ответственный, благородный… сразу видно сын герцога… И почему я не женился после смерти Беллы? Мой долг был оставить наследника. Достойного наследника. Эрик, очевидно, таким наследником стать не способен… Не зря моя позиция повсюду встретила непонимание. Мы не имеем права давать волю своим чувствам. Мы Герберты, прежде всего должны думать о своем герцогстве и роде….

Так думал мой отец, пуская дым в потолок.

Сердце у меня сжалось в тиски. К горлу подступил комок. Горечь в каждом слове отца отравляла меня. Должно быть именно так человек умирает, когда его сердце разрывается…

— А Белла… — продолжал я подслушивать то, о чем сожалеет мой отец. — У неё с самого начало было отторжение к сыну, ещё даже до того, как он на свет появился. Она, видимо, интуитивно чувствовала в нём свою погибель и мой рок. А я дурак не понимал её…

Перед глазами у отца, а, следовательно, и у меня, промелькнули воспоминания. Мать с отцом в спальне. Герцог стоит, а Белла упав на колени и, обняв ему ноги, горько рыдает, моля отца позволить ей приготовить зелье для предотвращения беременности. Отец, поднимает её с колен, укладывает в кровать, ложится рядом, гладит её по волосам, утешает, заверяя, что она напрасно боится, что всё будет хорошо. Она потихоньку затихает у него в руках, проваливаясь в сон.

Это воспоминание сменяется другим.

Мне около года, может чуть больше, я, держась за перекладины, нетвердо стою на толстых ножках и жалобно реву что есть мочи. Над кроваткой нависло лицо матери.

Белла берет меня на руки, качает, напевая какую-то песенку, затем укладывает притихшего меня обратно в кроватку. Берёт вышитую шёлковой гладью подушку со знаком сокола и вновь наклоняется ко мне. Близко-близко, так, что я чувствую её запах — молока и мяты. Но я и вижу это сейчас со стороны — она прикладывает подушку к моему лицу и начинает душить… душить своего ребёнка.

Я задыхаюсь. В груди разгорелся пожар из боли и обиды. Пожар выжигает в груди пустоту.

К счастью отец появился вовремя и оттащил мать до того, как она успела совершить непоправимое.

Герцог бьет её по щеке, с такой силой, что мать падает на пол. Белла, свернувшись на полу клубком, содрогается в рыданиях, с ужасом глядя на свои руки, на вновь расхныкавшегося меня. Отец берет меня на руки, пытается утешить.

— Я не хотела, — шепчет Белла. — Герберт, я не хотела! Что со мной творится⁈ Этот ребёнок сводит меня с ума!

Воспоминание обрывается вспышкой боли. Отец выпустил новое кольцо дыма. И снова приложился к виски.

Я был бы не прочь сейчас присоединиться к его занятиям. С каким бы удовольствием я сделал бы затяжку и глотнул алкоголь, только бы хоть на мгновение затушить эту боль…

— Рождение Эрика принесло нам с Беллой столько страданий, — продолжал рассуждать отец. — Было бы лучше, если бы он вовсе не рождался. Тогда Белла не сошла бы с ума, и мы были бы счастливы…

И вновь наплыли видения. Отец обнимает совсем юную мать за плечи. Она смотрит на него доверчиво, нежно. Игриво шепчет в ухо, что любит…

— Может и лучше, если Эрик не вернется… — выносит приговор отец. — А я тогда женюсь, я ещё могу иметь наследника. Я ещё не так стар… Есть шанс всё исправить…

Жжение в моей груди усилилось. Сердце стучало как бешенное. Я чувствовал ненависть к ним обоим, ненависть и боль. Я отвергнут родителями, они поставили на мне крест, до того, как я появился на свет. Я не знал их любви, их заботы…. Поэтому и сам я не мог никого любить…

Я сделал над собой усилие и, отодвинул обидку на родителей далеко на задний план, зацепившись за то, чем был все эти годы для них я сам. И вид со стороны был далеко не из приятных.

Все эти годы я находился очень далеко был далек от понятия «образцовый сын» и уж точно не являлся лучшим наследником целого герцогства. Вопреки всем усилиям отца, который нанял мне целую свору учителей, я не поступил в академию. Я не интересовался ни тренировками, ни занятиями, ни делами герцогства. Все это время я интересовался только собой, бегал по девкам, и вёл праздный образ жизни. Я был так плох, что собственный отец легко поверил, что я способен на воровство и подлость.

Но то был и не я вовсе, то был слабый избалованный сопляк.

А я… я тоже не идеален… И тоже показывал себя не с лучшей стороны, то опаздывал на тренировки, то демонстрировал своё невежество, то пренебрегал своими долгом и светским этикетом… Так что, в какой-то мере, отношение отца ко мне было справедливым.

Однако, как только я проявлял себя с положительной стороны, то почти всегда получал от отца и поддержку, и благосклонность. Я вспомнил, как во взгляде отца появилась гордость, когда выяснилось, что меч достойного принадлежит мне по праву, и что богиня жизни Аве выбрала меня своим избранником и наградила даром сокола.

Нет, отец любил меня… Просто, мне нужно доказать ему, что я заслуживаю не только его любовь, но и уважения. И я докажу ему. Он поймет,что я достойный наследник, и что он может мне доверить дела герцогства.

Жжение в груди прекратилось, дышать стало легче. Ко мне вернулись способность думать и действовать.

Я повернулся к тому, кто нашептывал мне мерзости.

Я ожидал увидеть опять самого себя. Но передо мной с горящими алым пламенем глазами стояли мать и отец. Они держались за руку, смотрели на меня холодно, с презрением.

— Без тебя нам было лучше! — покачал головой отец.

— Я не должна была дать тебе родиться! — подхватила мать.

Опять сделалось больно в груди.

— Мы никогда не любили тебя и не будем любить! Как бы ты не старался заслужить нашу любовь!

В глазах потемнело. Я понял, что не дышу уже долгое время и жадно схватился за воздух.

Я вновь усилием воли, задавил в себе обиду. Посмотрел на отца, на мать…

— Пусть так, — тихо согласился я с ними. — Я вас прощаю.

— Что ты делаешь? — удивился отец.

— Я не удостоился вашей любви, что ж пусть так. Однако вы дали мне жизнь… Я прощаю вас и иду дальше. Пусть ваша любовь не благословляет мой путь, значит, мой путь будет труднее, но это не определяет того, кем я буду в этом мире, свой путь определяю только я сам. Я не буду оправдывать свою тьму тем, что вы меня недолюбили. Я прощаю вас!

Это были не просто слова, они шли от сердца. Я почувствовал, как обида и боль теряют свою власть надо мной.

Медленно образ отца и матери развеялись черной дымкой. Идол на моих глазах рассыпался в прах. Его останки подхватил ветер и понес к проясняющемуся горизонту.

В глазах стало темно, и я упал в эту тьму. Она кричала голосом моей матери, таким жутким, что кровь стыла в жилах.

Очень медленно и тяжело я возвращался к свету. И сразу же меня стало выворачивать наизнанку. И потом опять меня накрыла тьма, но она уже была теплой и уютной.

И снова меня призвал к себе свет. Я с трудом разлепил глаза. Было сумеречно. Рядом потрескивал огонь. Обеспокоенный Леон ходил вокруг костра с видом полководца, обдумывающего тактику сражения. Как только он увидел, что я очнулся, то сразу же бросился ко мне.

— Эрик, слава всем ликам Триликого ты очнулся! Вот попей, — он поднес к моим губам фляжку, я жадно отпил. — Ты победил! Я не ошибся, что пошел за тобой! Ты одолел еще одного! Теперь сюда вернулся свет, пусть и сумрачный, но всё лучше, чем тьма… Ты облегчил их страдания…

— Как долго я был в отключке? — напряженно спросил я, прерывая дифирамбы в честь моего сомнительного подвига.

— Часов шесть, наверное, уже, как бы не больше, — нехотя ответил Леон.

Сердце у меня похолодело. Болезненно сжалось. Времени, чтобы спасти Фила оставалось всё меньше. Шансы таяли.

Я попытался подняться и не смог. Тело было как будто свинцом налитое.

— Эрик, ты не торопись, попросил Леон. — Я понимаю, ты хочешь спасти всех. И друга, и пленённые здесь хармы, но не всегда и не всех можно спасти. Ты пойми, тебе не одолеть ещё одного идола в таком состоянии. Нужно отдохнуть. Это жизненно необходимо!

— На том свете отдохну, — упрямо стиснув зубы, возразил я и снова, собрав всю воля в кулак, попытался встать.

На этот раз у меня получилось сесть, но долго я в этом положении не продержался и снова бухнулся на спину.

— Дурак! — проскрежетал Леон.

— Я должен успеть! — упрямо процедил я.

— Ты не переживешь этого, если даже победишь! — обреченно покачал головой Леон. — В тебе жизнь едва теплится, твоя харма изранена. Эрик, не будь ослом! Думай головой, а не сердцем.

— Тогда я стану Вардом, — возразил я. — Лучше помоги мне встать. Я сделаю то, что должен!

— Это убьет тебя!

Идол был не так далек. Я прикрыл глаза. Я измучен это правда. Правда и то, что последний идол имеет все шансы меня добить. Однако я должен выдержать. Я должен успеть спасти Фила. И не потому, что обещал там что-то ему… А потому что рыжий был мне нужен, как друг, как оруженосец, как соратник…

— Лучше помоги мне сделать то, что должно, — процедил я.

— Я не могу тебе помочь, Эрик, я темный, — стал скороговоркой оправдываться Леон. — Как только мы встретимся взглядами. Идол призовет к моей тьме, я сам стану идолом. И вместо одного врага ты получишь двух!

— Леон, я прошу тебя, помочь мне подобраться к этому гаду, а не бороться вместо меня. Это моя битва!

— Это самоубийство, я не стану тебе в этом помогать!

— Ну и в жопу тебя! — разозлился я.

Я перевернулся на бок, поднялся на четвереньки и медленно пополз на карачках. Хоть расстояние и было небольшим, даже такой способ передвижения изрядно меня утомил. На лбу выступила испарина. Голова закружилась.

Подобравшись к идолу. Я материализовал меч и, опираясь на него, тяжело поднялся. Достал фляжку, допил виски и заглянул в глаза тьме.

На этот раз не было никаких картинок. Просто тьма плотная, осязаемая, вечная накинула мне на шею удавку и стала душить. Тьма во мне парализовала волю, не давая обратиться к свету. На задворках сознания прокатилось понимание, что из этой тьмы я уже не выберусь никогда. А еще то, что Леон оказался прав…

Меня что-то больно толкнуло, буквально вырывая меня из этого облака тьмы. Я открыл глаза, чтобы увидеть, как Леон встал на мое место. Тьма в его глазах встретилась с тьмой в глазах идола. Тело волка содрогнулось и стало переплавляться в деревянного истукана. Он истошно заорал и почти сразу затих.

Однако все случилось не так, как говорил Леон. Идол на холме остался один. На месте рассыпавшегося в прах черноокого идола, на меня взирал идол с серыми глазами. Это то, что осталось от Леона. Я, не успев ничего обдумать, заглянул в эти стальные глаза, чтобы в последний раз поранить свою душу….

Глава 9

Мне показалось, что я попал в ледяную воду, и мое тело пронзили сотни острых кинжалов. Дыхание перехватило.

Я сделал над собой усилие и вынырнул. Точнее не я, тело принадлежало не мне, а тому — за кем я наблюдал и кого чувствовал, как свое естественное продолжение. Я как будто парил над плавающим в реке подростком лет тринадцати, что был копией Леона, только с глазами не жёлтыми, как у волка, а серыми, как глыбы льда.

Холод шёл не от воды, а от этих глаз.

— Лео-он! Лео-он! А-а-а, вот ты где! — на берегу реки появился мальчик помладше, примерно лет десяти-одиннадцати и, активно жестикулируя, стал звать к себе Леона.

— Чего тебе, Натан⁈ — грубо ответил Леон, тем не менее подплывая к берегу и выходя из воды.

— Отец вернулся! — восторженно заявил Натан, он был очень похож на старшего брата, только черты мягче, а выражение лица добрее. — Нужно скорее ехать его встречать! Все уже готовы. Матушка и слуги повсюду тебя ищут!

— Ну и езжайте, если вам нужно! — с неприязнью ответил Леон, медленно натягивая рубашку на ещё мокрое тело.

— Но, Леон, мама сказала, что мы с тобой должны присутствовать — это наш сыновий долг!

— Беги, пожалуйся мамочке, ябеда, — скривился Леон. — Ты же теперь наследный принц, исполняй свой долг!

— Скажу тогда, что я тебя не видел, — грустно покачал головой Натан.

— Значит, ты ещё и лгун! Ты соврешь отцу и матери, глядя прямо в глаза?

Леон уставился на брата с неподдельным отвращением.

— Иначе тебя опять накажут, Леон, — жалобно возразил Натан.

— Не надо меня жалеть! — разозлился Леон и отвесил Натану хорошую затрещину. — Врун и лицемер! Если бы отец знал, какой ты на самом деле!

Натан потер затылок и умоляюще посмотрел на брата.

— Не сердись Леон, ты прав, я, действительно, хотел поступить дурно. Спасибо тебе, что ты предостерёг меня. Просто не хочу, чтобы отец опять тебя выпорол…

— Пойдем! — буркнул Леон.

В горле у Леона стоял ком. Умом он понимал, что Натан ни в чём перед ним не виноват. Однако, именно Натан отнял у него любовь отца. Как только брат появился на свет, в их семье, всё закрутилось вокруг него. Если мать ещё уделяла внимание Леону и по-прежнему была ласкова и добра с ним, то отец, как будто совсем перестал замечать старшего сына.

Всё лучшее отец отдавал Натану. У брата были самые красивые игрушки, самые дорогие вещи, самые роскошные украшения, о таком Леон мог только мечтать. Даже наставника для Натана выбрали лучше, чем для Леона. Однажды, отец даже разрешил Натану примерить свою корону, чего Леону никогда не дозволялось.

Леон нещадно ломал все игрушки брата, рвал его вещи, прятал украшения. Натан же никогда не упрекал его и никому не жаловался, хотя знал, что это дело рук старшего брата.

Леон ненавидел брата, люто ненавидел. Он хорошо помнил ту точку невозврата, когда он больше не смог вернуться к свету, и навсегда смирился с тем, что он плохой по своей сути.

Это произошло не так давно чуть меньше двух лет назад. Отец в день единения всех ликов Триликого дарил подарки родным и близким. Наконец-то, и Леону был преподнесен достойный подарок. Это был обоюдоострый, двухсторонний кинжал, с рукоятью посредине. Один его конец наносил раны, а другим — можно было эти раны исцелять.

Леон искренне поблагодарил отца и с торжеством покосился на младшего брата. Натан, восторженно приоткрыв рот, потихоньку попросил посмотреть кинжал. Леон милостиво разрешил. Натан одним концом уколол себе палец, выступила капелька крови. Он коснулся ранки другим концом и пален исцелился.

Леон всё ждал, что лицо брата перекосится от зависти, но Натан, наоборот, вернув ему кинжал, расплылся в благодушной улыбке. Казалось, он радовался за него больше, чем за себя. Это подпортило впечатление от подарка. Леон почувствовал себя ущербным, ведь сам он на месте Натана не смог бы скрыть досады и зависти — его зависть всегда проявлялась каким-либо образом.

Настала очередь получать подарок Натану. Ради этого отец даже встал с трона и с улыбкой вручил ему довольно упитанного лохматого щенка, который обещал стать здоровенной собакой. Щенок тут же лизнул Натана в нос, звонко тявкнув при этом. Родители рассмеялись, а следом за ними и наконец-то поверивший своему счастью Натан.

Они стояли, обнявшись втроем, а Леона как будто и вовсе не замечали. Он как всегда оказался лишним.

От жгучей обиды Леон, на глядя, метнул кинжал. Кинжал вонзился отцу в плечо. В ужасе от того, что сотворил, Леон кинулся прочь из залы. Да, рану этого кинжала легко излечить, но сам факт того, что он поранил отца был нестерпим.

Леон долго бродил по городу раздумывая о случившемся. Обида угасла, и он решил, что нужно поговорить с отцом. Он впервые осознал, что должен попросить прощение. До этого момента он никогда не извинялся, даже когда ему это было выгодно, даже когда знал, что виноват, не мог пересилить себя и сказать это слово: «Прости».

Когда он вернулся во дворец, все уже готовились ко сну. Он долго топтался под дверью родительской спальни, не решаясь войти. И вдруг услышал разговор отца с матерью, разговор шел о нём.

— Милый, надо было всё-таки и Леону подарить щенка… — упрекнула отца мать. — Ты же видишь, какой он вспыльчивый и обидчивый?

— Вижу, от того и не подарил. Дорогая, сердце Леона ещё не готово к заботе о ком-то, боюсь, что никогда не будет готово. Он холоден, как лёд…

— Поэтому ему и нужно больше твоего тепла.

— Прежде, чем взять тепло, его нужно сначала научиться отдавать, дорогая…

Дальше Леон не стал слушать. Ярость, боль и обида с новой силой ударили в голову и зажгли в сердце холодную тьму. Да так, что в глазах потемнело.

Он в бешенстве забежал в общую залу, где на ковре у камина, положив морду на передние лапы, дремал щенок. Щенок поднял на Леона сонную морду. Распознав двуногого друга, сразу вскочил на четыре лапы и, высунув язык и виляя хвостом, подбежал к Леону, рассчитывая, что с ним поиграют.

Леон махнул рукой, и щенка отбросило прочь. Щенок ударился об пол и обиженно взвизгнул. Поднявшись, с непониманием посмотрел на Леона.

Леон решил, что если отец видит в нём только холод, то он докажет, что способен и на тепло, не просто на тепло, а на самый настоящий жар. Леон усмехнулся, глядя на уже забывшего обиду щенка, который стал гоняться за своим хвостом.

— Весь в бестолкового хозяина! — процедил Леон.

Под его взглядом шерсть пса загорелась. Только вот огонь был не теплый, а холодный голубой. Запахло паленным. Пес жалобно заскулил, завизжал.

Леон вздрогнул, глядя на мечущийся по залу комок огня. Ему стало жаль собаку. Он попытался отозвать огонь, но тщетно, огонь, наоборот, от его усилий становился лишь сильнее.

— Что я наделал? — одними губами прошептал Леон, из глаз покатились слёзы.

На визг в зал прибежали родители, Натан, слуги, стража.

Отец махнул рукой, щенок прекратил метаться в огне и обугленной тушкой обмяк на полу. Отец ещё раз махнул рукой, и тело собаки исчезло. Жалобный скулёж, наконец-то, стих.

Последнее, что Леон увидел, как Натан размазывает слезы по лицу, горько всхлипывая. А в следующий момент Леон почувствовал, что его подняло в воздух и, как щенка, швырнуло на пол, с такой силой, что ребра хрустнули.

Отец вытащил плеть и нанес первый удар, потом второй, третий, четвертый… Всё происходило в зловещей тишине, на глазах у изумленной дворни.

Леон не чувствовал боли. Он был в шоке от содеянного, и с его губ не слетело ни звука. Отец бил его до тех пор, пока Леон не потерял сознание.

— Не убивай его, он же наш сын! — через наползающую тьму услышал он мольбу матери.

— Он выродок! — процедил отец, однако удары прекратились.

Леону не дали зелья, чтобы исцелиться с помощью магии Триликого. И полгода он был прикован к постели.

Страдания закалили характер Леона, окончательно сделав похожим на глыбу льда. За эти месяцы он не проронил ни слова, погружаясь всё глубже в омут своей обиды. Человек в нём, как будто умер. Его стали одолевать кошмары. В нём шевелились тьма и холод, порождая бесконечную ненависть ко всему сущему. Отныне, Леон люто ненавидел всех: мать, отца, брата, слуг, дворню, а главное — самого себя.

За ним ухаживали мать и Натан, но он не замечал их доброты. Натан ни словом, ни жестом не упрекнул брата за гибель щенка. Но Леону всё время казалось, что он притворяется.

Окончательно его добило решение отца. Король изменил порядок престолонаследия и теперь наследным принцем стал Натан, а Леон теперь был никем.

Поэтому Леон делал всё поперек. Ехать встречать отца он хотел меньше всего на свете. А так как знал, что за непослушание будет наказан, решил хотя бы помотать всем нервы, вынужденной задержкой.

Король на несколько месяцев тайком уезжал со своим оруженосцем из столицы по делам государственной важности. Откуда-то исходила большая угроза всеобщему благоденствию, и он никак не мог понять откуда. В последнее время что-то тёмное и страшное виделось отцу в будущем всего королевства, впрочем, отец ни с кем не делился подробностями своих видений. Дар короля предчувствовать судьбу страны и менять её в лучшую сторону, который проявлялся в их семье после коронации, не давал ему покоя. Он ходил мрачнее тучи, похудел, под глазами залегли чёрные тени.

Все знали, что видения короля изменчивы и особо не переживали. Все кроме него самого. Он не мог предотвратить назревающую беду и как не старался, она становилась только ближе и неотвратимей.

По прибытию гонца, извещавшего о возвращении короля, вся его семья со свитой должна была встретить его в роще за городом, потому что по этикету королю, хоть и при ограниченной монархической власти, в одиночестве путешествовать не положено.

Сидя в карете, Леон смотрел в окно на толпу зевак, что собралась поглазеть и поприветствовать, выехавших из дворца, монарших особ. Глядя на них, Леон думал, как хорошо было бы, если бы отец совсем не вернулся больше в столицу. Тогда Леон стал бы королём и получил бы дар предвиденья. Натан был совсем маленький и слишком добрый, Леон знал, что у него хватило бы силы и воли взять власть в свои руки, даже вопреки указу отца. Более того, он бы вернул их дому прежнее величие, покончив с этими герцогами, которые возомнили себя равными королю и смели ограничивать его власть.

Когда они со свитой и стражниками подъезжали к роще, до слуха начали доноситься звуки битвы. Леон один из первых сообразил — что-то случилось. На ходу выпрыгнув из кареты, он вскочил на коня и помчался вместе со стражниками на помощь к отцу.

Оказалось, что отец с оруженосцем попали в засаду к разбойникам. Однако, при таком раскладе неизвестно кому в итоге требовалась помощь — разбойникам или королю.

Для отца и его оруженосца десять человек, кое-как вооруженных и экипированных было так… размяться. Когда появился Леон со стражниками, они уже добивали последних бандитов.

Поняв, что героически спасти отца у него не получится, Леон натянул поводья и отстраненно стал наблюдать за битвой. Стражники тоже решили не вмешиваться, так как смысла в этом уже не было.

Но расслабились они совершенно напрасно. Отец отсек последнему разбойнику голову. И в тот же момент из-за деревьев в него полетела стрела. Это была роковая стрела, угодившая ему в щель между нагрудным панцирем и шлемом прямо в шею. Отец медленно завалился на бок.

Леон, спешился и вместе с оруженосцем, матерью и Натаном, которые тоже уже подоспели к месту битвы, подбежал к еще живому королю. Взгляд его загорелся золотом, он стал объявлять свою последнюю волю, и шепот его гремел над всей рощей.

— Натан отныне король! — объявил отец. — Регент при нем моя жена — королева и моя правая рука — Стив. Леона посадить в темницу и не выпускать до конца его дней. — Отец посмотрел прямо в глаза старшего сына и с горечью добавил. — Я породил волка! Не дайте ему…

Взгляд отца погас и застыл, устремившись в небо, голова откинулась назад. С этим король и умер.

Леон резко выпрямился. Увидев, что особо рьяные стражники уже собрались исполнять повеление отца, Леон в один прыжок оказался у лошади, поймал её за поводья, сиганул в седло и стремглав поскакал прочь. В след ему кричали Натан и мать, кажется, уговаривали вернуться.

Но Леон был не дурак и не собирался остаток жизни провести в заключении, пусть и в комфортных условиях. Он знал, что последняя воля короля — закон и её никому нельзя нарушать, так как считалось, что в последние минуты король зрит будущее.

Слова отца бились в висках, жгли сердце обидой и непроходимой ненавистью. А плечи придавило чувство вины — не опоздай они, отец не погиб бы, разбойники прост не решились бы напасть на вооруженный отряд знати. А опоздали-то из-за него — Леона.

Леон пару лет скитался по на чужбине, пытаясь убежать от самого себя. Пока не встретил паренька с таким же диким холодным взглядом, как у него самого. Он почувствовал в нём родственную душу. Паренька звали Вард, он научил его, как не бояться собственной тьмы и как в холоде находить удовольствие.

Через годик Леон нашел убийцу отца. Убийцей оказалась дочь того разбойника, которому король отрубил голову. Он в отместку соблазнил девушку, переспал с ней и бросил на позор, убить же её, как изначально хотел, не смог… Её убил для него Вард.

Мрачные воспоминания катились, как снежный ком: война, предательство, скрежет металла, предсмертные крики людей, насилие, кровь, кровь, кровь… Итог всего — стрела, пущенная в брата. Проклятье матери.

«Я породил волка!» — вот что значили последние слова короля.

Волчья тоска по человеку в себе. Харма Леона становилась всё темнее, и лютый холод пробирал насквозь даже в самый жаркий день…

И теперь я тонул вместе с ним во тьме и в холоде. Но свет не до конца угас в харме Леона, что-то еще теплилось на задворках его души, и я воззвал к этому свету.

— Леон! Вернись! Не сдавайся! Борись!

— А зачем? — холодно спросил Леон.

— Потому что свет стоит того, чтобы за него бороться! Твоя семья стоит того, чтобы победить свою тьму, ради них. Ради самого себя, ты должен.

— Поздно!

— Никогда не поздно покаяться и обратиться к свету. Ты уже многое сделал на этом пути, Леон! Ты не дал Варду уничтожить весь мир. Ты не раз, и не два помог мне в добром деле! В итоге ты спас меня! Не перечеркивай всё то хорошее, что ты сделал за последнее время. Не обесценивай это! Вернись к свету, Леон!

Я почувствовал в себе свет. Почувствовал, что стал для хармы Леона маятником. И я стал гореть, гореть как можно ярче, чтобы помочь потерянной душе найти путь к самому себе. Пока наша связь не разорвалась.

Я медленно поднял тяжелые веки. Ясное небо надо мной было разукрашено в нежные краски рассвета. Солнце выкатилось из горизонта уже наполовину. Как я был рад этому небу, этому солнцу, этому свежему воздуху.

Над холмом кружили лёгкие золотые тени. Это были хармы людей, которых мы освободили. Тысячи харм.

Я поднялся, с грустью посмотрел на идола Леона с живыми серыми глазами, и сердце у меня сжалось. Волк пожертвовал собой, чтобы я мог идти дальше.

— Ты молодчина….Ты справился….У нас получилось их всех спасти! Ты посмотри только на это!

Я не договорил. Прямо с неба на холм спустились две золотые тени, по очертаниям — мужчина и женщина.

Они с двух сторон коснулись идола. И он загорелся золотым огнем. А потом рассыпался в прах. Из него появился Леон.

— Ты заслужил ещё один шанс, — мелодично сказала женщина. — Ещё одна жизнь, чтобы искупить всё то зло, что ты причинил этому миру. Я отзываю проклятье.

Она коснулась его лба. Из Леона вылетело серое облачко и рассеялось в ничто. Глаза его сделались из золотистых — серыми, лицо прояснилось. Он улыбнулся и я заметил, что на щеке у него есть ямочка.

— Я всегда любил тебя, брат, даже, когда ненавидел, — сказала золотая тень мужчины. — Я прощаю тебя! И верю, ты найдешь путь к свету и когда-нибудь воссоединишься с нами.

— Спасибо, — тихо отозвался Леон. — Я постараюсь искупить свою вину.

Золотые тени матери и брата Леона вновь взмыли в небо и растворились в красках рассвета.

К холму подлетела ещё одна золотая тень. На этот раз я понял, что это по мою душу.

— Благодарю тебя, Эрик, — прошептала тень голосом Маргарет.

И, подлетев ко мне, коснулась губами моих губ, с тем и исчезла. Лишь на груди у меня на всю жизнь остался небольшой солнечный зайчик, что грел меня даже в самые холодные ночи.

Я повернулся к Леону.

— Ты оказывается голубых кровей, волк…

— Я не волк и кровь у меня, как у всех, красная.

— И тело теперь как у всех — смертное, — хмыкнул я.

На необходимую передышку времени не оставалось. Судя по времени, я не успевал спасти Фила, мы проблуждали в болотах слишком долго. Теперь вся надежда на то, что я успею долететь обратно соколом…

Глава 10

Туман рассеялся. Хармы обрели покой, и это место перестало быть бессрочной тюрьмой для десятков тысяч людей, хотя и продолжало нести на себе отпечаток вековых страданий.

Впереди, насколько хватало глаз, тянулась голая равнина, без единой травинки, без чахлого деревца. Вид был унылый, но после поганых болот, подернутых блевотной поволокой, даже он радовал душу.

Над нами простиралось голубое небо. Воздух сделался свежим, легким, вкусным. Я почувствовал, как во мне расправились соколиные крылья, измученная харма наполнялась энергией, пробуждалась магия. Но физически тело было измотано, поэтому перекинуться в сокола я по-прежнему не мог, да и вообще, по правде говоря, мало что уже мог. Слишком много тьмы прошло через мою харму, и часть её не могла не осесть во мне. Теперь эту тьму мне предстояло каким-то образом изжить из себя.

Мы, спотыкаясь, спустились с опустевшего холма. Идти по земле было на порядок легче, чем по проваливающейся топкой каше болот. Однако, несмотря на твёрдую почву под ногами, мы к этому времени уже слишком устали, ноги и руки тряслись, их сводило судорогой, сознание то и дело намеревалось сделать ручкой.

Мы молчали, упрямо сопя, шли вперед, но старания наши большого успеха не возымели — мы с Леоном едва ползли. Приходилось держаться друг за друга, чтобы не упасть без сил.

— Долго ещё до города? — нечленораздельно спросил я, язык во рту стал большим и неповоротливым.

— Таким черепашьим ползком — часов шесть, а то и все семь. Нормальным шагом часа три-четыре, — буркнул Леон. — Надо бы отдохнуть, сокол, хотя бы пару часиков.

— Если присядем, потом уже не поднимемся, — не согласился я.

Я прекрасно знал, что стоит дать себе хоть на миг слабину, потом собраться в кучку будет гораздо сложнее.

— А если не присядем, то через часок, а то и раньше, мы просто свалимся, — резонно возразил Леон.

— Я вообще не понимаю, почему ты до сих пор со мной, — психанув, разозлился я. — Теперь ты не волк, проклятье снято, тебе не обязательно избирать себе самого сильного хозяина, чтобы служить ему. Ты волен делать всё, что душе угодно!

От усталости я был раздражен донельзя. Да и после того, как я побывал в башке у Леона, он мне внушал определенные опасения, слишком уж там много водилось тараканов, таких, что хрен вытравишь за один раз.

Я потратил слишком много сил на эту речь. Окончательно сдувшись, я неуклюже ступил и растянулся на земле. Леон то ли инстинктивно, то ли случайно отшатнулся от меня, не давая мне увлечь его за собой.

Подняться сил уже не хватило. Я лежал, глядя в голую высь неба и мечтал, расправив крылья улететь прочь от собственной слабости.

— Эрик, ты мне указал путь к свету, — присаживаясь рядом со мной, беззлобно ответил Леон. — Ты вывел меня из такой тьмы, из которой, казалось, нет выхода. Я буду держаться тебя. Даю тебе клятву, что не предам и не оставлю тебя и твое дело отныне и во веки веков.

— А корона не будет жать? — позволил себе усомниться я.

Вышло грубовато, но слишком много я узнал про Леона потаённых гадостей, чтобы взять и так просто ему довериться.

— Я никогда не был носителем короны, — пожал плечами Леон. — Отец лишил меня этого права. Я с этим давно смирился и даже считаю это правильным решением.

— Разве тебе не в лом служить какому-то герцогу? — продолжал проверять на прочность я Леона.

— Я этим переболел много лет назад, сокол, — вздохнул Леон. — Как ты помнишь, я предал Варда и служил сопротивлению, то есть герцогам, которые все, как один, презирали и ненавидели меня. Да и Вард был не королевских кровей.

Сомнений не оставалось, Леон говорил правду, по крайней мере, верил в то, что говорит правду. А это в его случае, уже не так мало.

— Тогда я принимаю твою клятву, Леон, и сам в свою очередь обязуюсь помогать тебе на твоём пути, в борьбе с тьмой. А в случае опасности, я приду на помощь, как всякому, кого взял под свое соколиное крыло, — вспомнив из исторических фильмов обмен клятвами сюзерена и вассала, пафосно изрек я.

Кажется, я попал в точку, так как Леона не хило торкнуло. Мне даже показалось, что он прослезился.

Мы помолчали, глядя в небо. Нестерпимо стало клонить в сон. Я пытался заставить себя подняться. Однако всё, что мне удалось, так это сесть, прислонившись спиной к Леону.

Выбора не оставалось, приходилось смириться с тем, что нужно отдохнуть. В животе у меня громко заурчало, организм требовал еды. Я полез в мешок, но оттуда вытряслись только жалкие крошки сухарей, я, разозлившись, отшвырнул мешок.

Однако бросок был слабый, и ветер тут же отомстил мне, бросив мешок обратно мне в лицо.

— Тебе нужно научиться контролировать свои эмоции, сокол, — усмехнулся Леон, протягивая мне из своих запасов кусок вяленого мяса и сухарь. — Ты или подчиняешь себе эмоции или они подчиняют тебя, и тогда они начинают тебя разрушать…

— Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было, — не удержался я, от невольного желания уколоть.

— Не в бровь, а в глаз, — с усмешкой подтвердил Леон.

Моя острота опять прошла мимо цели.

Я взял еду, удостоверившись, что Леон оставил и себе часть. Мы принялись есть.

Немного подумав, я сообразил, что всё к лучшему, и я зря парюсь. Ведь после отдыха, я восстановлю силы, и смогу перекинуться в сокола. Тогда на крыльях, до города я долечу за час, а то и быстрее.

Я поделился своими соображениями с Леоном и он поддержал мой план. Только при этом заметил, что, так как в волка он больше перекидываться не может, нам на время придется разминуться. А в городе меня могло ждать всякое, в том числе и какая-то подстава.

Однако делать было нечего, приходилось рисковать. Леон объяснил, где находится храм. Заблудиться не представлялось вохможным, так как храм располагался рядом с королевским дворцом, в самом центре города.

— Слушай, Леон, — уже в полудрёме, шутя, полюбопытствовал я. — А вот мне всегда было интересно, вот вы принцы, вам же на принцессах жениться полагается?

— Ну, — Леон задумчиво почесал отросшую щетину. — Можно и на герцогинях на худой конец, ну вообще, да, ищут принцесс…

— А что если все принцессы и герцогини страшилы, каких свет не видывал?

— Бывало и такое, приходится терпеть, — засмеялся Леон.

— А вот еще мне интересно. Королем же мужик должен быть. Вот, что если королева одних девок рожает? Вы что тогда делаете? Наследника из-под подола служанки вытаскиваете?

— Нет, Эрик, тогда старшую принцессу поскорее замуж отдают и ждут внука. Богиню Аве на помощь зовут, чтоб подсобила. Но это не худший расклад, плохо тогда, когда детей вовсе нет, — уже серьезно ответил Леон.

— Что вы делаете, когда их нет?

— Когда их нет, мы приходим в отчаяние. И делаем глупости, — грустно ответил Леон. — Например, из такой вот глупости родился я. У матери долго не было детей, и отец обратился сначала к служительницам жизни. Они ответили ему, что нужно ждать. Но отец не мог ждать. И тогда он обратился к служительницам смерти. Они дали ему зелье, но предупредили, что я буду посвящён Амадей. Отец так был напуган, что пошел на эту страшную сделку. Так появился я. А потом… потом родился Натан. Надо было подождать всего чуть больше двух лет…

Это многое объясняло, мне стало жаль Леона, все же несправедливо, когда твой путь предопределен не твоим собственным выбором, а выбором твоих родителей.

— Твой путь не может определять какое-то зелье, Леон. Человек сам делает свой выбор.

— Да, теперь я это знаю.

С этим я почувствовал, что проваливаюсь в сон. Такой нужный моему телу и душе сон.

Проснулся я от того, что по всему телу ползли щекотки. Ощущения были такими, будто по мне бегали сотнями мелкие насекомые. Вокруг, гремя доспехами, странно извиваясь всем телом в каком-то припадочном экстазе, скакал Леон.

Вскоре, к его танцевальному номеру пришлось присоединиться и мне, так как щекотки стали просто невыносимыми. Мы, туповатые спросонья, как два дебила, ругаясь на чем свет стоит и хлопая себя по доспехам, бегали взад-вперед, пытаясь стряхнуть с себя странное наваждение.

Наконец-то, я сообразил, что нужно скинуть снаряжение и одежду. Леон тоже до этого дошел и стал быстро раздеваться.

Как назло доспехи не хотели сниматься, заело какие-то крючки. Не сразу, с горем пополам мне удалось скинуть с себя всё. Обнаружилось, что по мне бегают мураши. Видимо, их привлекли крошки от сдобной булки, которые я выкинул.

Стряхнув с себя мелких тварей, мы с Леоном вздохнули с облегчением. Какое-то время мы тупо смотрели друг на друга. Потом как по команде отвернулись, смутившись наготы.

— Тебе бы надо привести себя в форму, сокол, у тебя мышечная масса неравномерно по телу распределена, более того, ты слишком худой. Руки как спички. Тебя в первом же бою, как тростинку переломают. Ты абсолютно не готов к войне…

Крыть мне было нечем, так как сам Леон был в идеальной форме. Не раскаченный шкаф, которые только и могут, что громко падать, а поджарый боец. Мышцы по всему телу прорисовывались равномерно, рельефно.

— Зато у меня ялдык больше, — буркнул я, зная, что аргумент детсадовский, но уж больно правда колола мне глаза.

Я бы и рад был заняться тренировками, но на меня валилось то одно, то другое, когда мне было успевать прокачать свою форму. Я и так значительно окреп, в сравнении с тем, каким сюда попал, но это же не объяснить Леону.

Я глянул на небо, солнце уже стало клониться к горизонту, нужно было успеть прилететь в город до темноты.

— Пора тебе, сокол, встретимся в Веросити, — верно истолковав мой взгляд, заметил Леон и начал, отряхнув одежду, снаряжаться в путь.

Я же задумался. Одежду мне придётся оставить здесь, но предстать перед матерью голым как-то не очень улыбалось. Мелочь, конечно, но мелочь очень неприятная.

— Слушай, Леон, а там, в городе, как думаешь, одежду можно какую-нибудь сыскать.

— За сотни лет даже то, что было, всё, скорее всего, истлело, — ответил Леон. — Хотя… Мой брат очень любил шёлк. У него полно было шёлковых рубашек. Наш дворец стоит рядом с храмом. Его комната в южной башне, там ещё на крыше вырезана фигурка сокола. Может и найдёшь что…. Вдруг уцелело.

Я кивнул и, больше не теряя времени, обратился в сокола. Как давно я этого не делал. Душу мою опять захлестнул почти детский восторг, и я поднялся в небо.

Я расправил крылья и, почувствовав ветер в перьях, понесся вперед. Навстречу — солнце. Очертания города показалось уже минут через десять. Город выглядел громадным, к тому же, в отличие от Верасити с высотными домами этажей под девять, а то и больше. Поэтому, хоть я и видел город, он приближался медленно, и только через минут сорок я достиг его границ.

Вид города был величественный. Колонны, замки, многоэтажные дома. Но всё полуразрушено, одни здания просто выгорели дотла, другие — обращены в груду руин. На улицах города то там, то сям белыми костями скалились истлевшие останки людей. Судя по позам, смерть многих застала в разных обстоятельствах и часто неожиданно.

Вид удручал. Я поспешил, чтобы не травить душу быстрее пролететь над этой частью павшего города и полетел в центр, туда, где возвышался королевский дворец.

Башню Натана я нашёл быстро. Залетел в окно. Покои были очень скромно обставлены. Видимо, Натана роскошь не прельщала. Я перекинулся в человека и стал рыться в его вещах.

Многие вещи истлели в прах, однако шёлковые рубашки, действительно, уцелели, то есть, почти уцелели…

На счастье, рубашки были длинными, доходила мне до самых колен. Однако, когда я напялил одну из них на себя, то с досадой обнаружил, что шёлком полакомилась моль.

Я ещё полазил в шкафу в надежде найти что-то вроде штанов. Нашёл шёлковые чулки, с горем пополам натянул их, все лучше, чем сверкать голыми ногами. Посмотрел вниз, заметив про себя, что с моими кривыми подставками вместо ног, только чулки и носить.

Подошел к зеркалу, желая оценить результат в целом. Смахнул рукой пыль и вздрогнул. Вместо моего отражения, я увидел в зеркале Натана. Он, молча, указывал мне на тумбочку.

Я послушно подошел к тумбочке. На ней лежал золотой обруч с черным камнем посредине, и я сразу понял, что это корона. Как же я её раньше не приметил? Рядом с короной лежал свиток. Запечатанный печатью с оттиском короны. Я отомкнул печать и развернул свиток.

Строки побежали перед глазами, утягивая меня куда-то вглубь чужого сознания.

«Дорогой мой брат, я скоро умру и хочу напоследок раскрыть правду о тебе самом. Я знаю, ты не хотел меня убивать, даже, несмотря на то, что твоё сердце отравлено ненавистью. Я нашел женщину, которая отравила тебя, дав эту ложку яда. Когда тебе было семь лет, служительница смерти по имени Белла рассказала тебе историю того, как ты якобы появился на свет. Я знаю, по её словам, выходило, что ты родился с помощью тёмной магии и посвящён Амадей. Леон это не так! Я выяснил у матери, что они с отцом действительно обращались за помощью к служительницам смерти, но узнав их цену, бросили зелье в огонь. Ты не принадлежишь ей. Тебя обманули. Я помню, что ты был мне добрым старшим братом, ты многому меня научил, а потом в тебе посеяли семена лжи, и они проросли в тебе, изуродовав твою харму завистью и злобой. Эта гнусная женщина исчезла из темницы, опасайся её, она страшный враг. Вернись к свету Леон, займи место короля и искупи свои грехи, людям нужен король, ты нужен людям! Я прощаю тебя, надеюсь, и у тебя хватит сил простить себя».

— Я передам ему письмо, Натан. Письмо и корону, — пообещал я, спрятав свиток и обруч в сумке, и заглянув в зеркало. — Даю слово!

Натан кивнул и исчез. Я встретился взглядом самим с собой. Выглядел я ожидаемо нелепо, но это сейчас интересовала меня меньше всего.

Мне не давало покое имя в свитке. С одной стороны, мало ли, сколько на свете могло быть Белл, да и события происходили триста лет назад, но, с другой стороны, я был отчего-то уверен, что речь в письме идёт о моей матери! Вокруг неё витало слишком много загадок. И этот клубок нужно было поскорее распутывать. Мне требовались ответы.

Я покинул дворец и зашел в храм. Он был сделан из хрусталя и малахита, и переливался всеми цветами радуги. Через стеклянный купол потолка в храм проникали красные лучи заходящего солнца.

Я осмотрелся. В храме никого не было, от слова совсем. Я встал в самый центр, сосредоточился, но в голову ничего не лезло кроме единственной мысли, что вряд ли мать меня здесь специально поджидает много лет. Но всё же, здесь должно было быть что-то такое, что могло помочь мне её как-то призвать.

Вокруг меня стояли тринадцать зеркал, но все они были повернуты задней стенкой к центру. Я вспомнил световые ловушки древних египтян. И стал переворачивать зеркала одно за другим.

Зеркала поймали в ловушку кровавый луч солнца, и в них замелькала жутковатая чёрная тень. Она перебегала из зеркала в зеркало. Словно собираясь в нечто целостное, и наконец, в тринадцатом зеркале возникла моя мать. Картинка начала наливаться цветом, а образы стали более внятными. Я будто в плазму заглянул.

Я увидел мать, во главе отряда служительниц смерти. В их числе была заметна и похудевшая, с черными глазами от употребления специй Хлоя, она стояла напротив Янко. Чувствовалось, что Янко явно вне себя от страха. Он жался к растущему рядом дереву, словно ища у него защиты.

До меня начал доходить звук.

— Эта женщина по имени Хлоя была под защитой служительниц смерти! — без капли тепла в голосе, зачитывала приговор мроту Белла. — Ты поступил с ней жестоко, Янко, обманул её и обрек на медленную, мучительную смерть. Хотя знал, что она под нашим покровительством.

— Мне нужно было вернуть кольцо! Я не виноват, — вне себя от страха бессвязно бормотал Янко. — Вот возьми кольцо, только пощади, могущественная!

Белла подошла к мроту очень близко. Ласково погладила его по щеке, взяла кольцо, надела на свой палец. Задумчиво повертела руку. И одним резким движением вырвала Янко сердце. Сердце ещё лихорадочно трепыхалось в её руках, а в глазах Янко медленно затухал ужас, затем тело повалилось на землю.

Белла брезгливо выкинула сердце прочь и повернулась лицом к служительницам смерти.

— Ты отомщена, Хлоя, прощай, ты сослужила нам хорошую службу, — равнодушно подвела итог жизни легкомысленной продавщицы огурцами Белла.

Она щелкнула пальцами, и тело Хлои загорелось золотисто-красным огнём.

После этого она повернулась ко мне и все вокруг неё потемнело. Она шагнула из зеркала прямо в зал храма.

— Ну, здравствуй, сынок, не ожидала тебя так скоро увидеть, — холодно улыбнулась Белла.

Рука у неё всё еще была по локоть в крови.

— Не ожидала, а я пришел, — в тон ей усмехнулся я, чувствуя, как моё сердце сжалось в ледяной кулак и заныло, скучая по человеческому теплу.

Глава 11

Белла достала белоснежный батистовый платок с монограммой платок и стала тщательно вытирать им перепачканную кровью руку.

Какое-то время я, заворожённый этим действом, скрестив руки на груди, разглядывал мать. Она была красива, аристократически красива. Длинные каштановые волосы, золотые глаза, высокие скулы, бледная матовая кожа, хрупкая фигура. Она казалась очень молодой. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, от силы — тридцать. Истинный возраст угадывался разве что по глазам.

Я, с накатившей словно волна неприязнью, понял, что сильно похож на неё.

— Что ж, подозреваю, — нарушила затянувшееся молчание Белла, — ты проделал такой путь и оторвал меня от важных дел не затем, чтобы просто обнять свою мать.

— Угадала, не затем, — с готовностью согласился я. — Я прервал тебя от вырывания мужских сердец, потому что мне нужна твоя помощь и ответы на кое-какие вопросы.

Белла так быстро глянула на меня из-под полуопущенных ресниц, что я не успел считать выражение её глаз. Мать снова занялась стиранием крови с рук, затем скомкала платок, зажав его в кулаке, через мгновение разжала руку, платок вспыхнул и исчез. Она стряхнула пепел на пыльный пол.

— Хорошо, — вздохнула Белла. — В чём тебе нужна моя помощь, сын?

— Мне нужно спасти Фила, — в лоб заявил я.

— Что с ним? — равнодушно спросила Белла.

— Он выпил молока медведицы и завтра ночью сам должен навсегда превратиться в медведя, — сбивчиво изложил я суть проблемы.

Я слишком устал и, по правде говоря, временами подтупливал.

— Не худшая доля, — пожала плечами мать, — сила, власть, покровительство Амадей… Многие, о таком только мечтать могут.

— А для меня ты бы хотела такой доли?

— А причём здесь ты?

— Он пожертвовал собой ради меня, — попытался я пробудить в матери хоть толику сочувствия, но на её лице не дрогнул ни один мускул, поэтому я попытался сделать заход с другой стороны. — А его мать убили, потому что ты ей передала родовой дар Матери-Богини.

— Так это сынок Лили… — задумчиво протянула мать, сняв кольцо мрота со своего пальца, с интересом стала его рассматривать. — Лили должна была уничтожить амулет, но этого не сделала, поэтому он уничтожил её. Лили убили из-за её глупости, а не по моей вине, если ты хотел воззвать к этому чувству, то мимо, Эрик.

Мне хотелось схватить эту чужую мне женщину и хорошенько встряхнуть, пробудить хоть каплю человечности и милосердия в её давно остывшем сердце.

— Значит, ты не хочешь помочь Филу? — уточнил я, чувствуя, что начинаю закипать.

— Я мало чем могу ему помочь, как, впрочем, и ты, — помешкав, призналась Белла.

— А кто может? Всегда должен кто-то быть, — упрямо заявил я.

Белла внимательно посмотрела на меня, словно оценивая, стоит ли ей что-либо говорить или лучше промолчать.

— Если кто и может помочь Филу, то только он сам, — с неохотой пояснила она. — Я могу только дать ему выбор, и я очень, сомневаюсь, что Фил предпочтет растущую в нём силу зверя, какому-то чахлому человеческому существованию.

— Сделай, что можешь.

— Ты должен понимать, Эрик, что даже если каким-то образом человек победит, Фил никогда не будет прежним. Зверя в нём сможет держать на цепи лишь сила его воли. И если он будет часто оборачиваться в медведя, то зверь всё равно возьмет своё и сломает человека.

— Просто расскажи, чем я могу ему сейчас помочь, а там мы сами разберёмся.

Мать кивнула. Достала из воздуха флакончик с золотистой жидкостью, уколола палец и капнула туда свою кровь. Протянула флакончик мне.

— Вот зелье, тебе нужно как-то напоить его, а потом поставить передвыбором, кто он: человек или зверь?

— Как это сделать? — не понял я.

— Очень просто, кинь к нему в клетку кого-нибудь, если в Филе победит человек, то жертва останется жива, если зверь, то он разорвет несчастного в клочья.

— Как два пальца об асфальт, — буркнул я.

Я не стал указывать матери на нравственные стороны вопроса и предлагать кинуть в клетку к Филу её саму. Во-первых, понимал, что бесполезно, во-вторых, времени у меня итак было в обрез, в-третьих, яйца курицу не учат.

— И помни, Эрик, — напутствовала Белла. — Если вдруг Фил всё же останется человеком, ему нельзя оборачиваться в медведя столько, сколько он захочет, если за год он обернется тринадцать раз, то так и останется навсегда медведем.

Я кивнул, мотнув её предупреждение себе на ус.

У меня накопилось слишком много вопросов, которые требовали ответов. И нужно было успеть их задать. Не самый важный, но просившийся наружу вопрос про Леона, я задал первым.

— Зачем тебе понадобилось обманывать Леона?

Я ещё не был уверен, что в письме Натана речь шла именно о моей матери. Ведь, в конце концов, как она могла жить три сотни лет назад? Но чутьё подсказывало мне, что так оно и было. Поэтому я решил проверить, не откладывая в долгий ящик.

— Ах, это всё было так давно, — отмахнулась мать, — я порой страдаю забывчивостью.

— Неужели, — приподнял я бровь.

— Не помню, чтобы обманывала волка, — нехотя, но всё же ответила мать, — я лишь рассказала ему, что родители обращались к служительницам смерти и те дали им зелье, а дальнейшие выводы он сделал сам.

— Зачем тебе это было нужно?

— Об этом тебе знать уже поздно, мальчик мой, — твердо отрезала мать, и я понял, что больше она ничего мне пояснять за ситуацию не станет.

— Почему ты считала, что дары Матери-Богини могут мне навредить? Зачем, ты сама пыталась задушить меня ребёнком? Как ты выжила после казни? Почему не вернулась к отцу? Как ты могла жить три сотни лет назад? — пулеметной очередью выпустил я вопросы.

— А об этом тебе знать еще рано, — снисходительно улыбнулась мать. — Ты не готов.

— Кто решает мою готовность⁈ — раздраженно поинтересовался я.

— Только ты сам.

— Ну да, — хмыкнул я.

— У тебя есть подсказки, Эрик, воспользуйся ими правильно. Ты кое-что взял у меня из комнаты. Эти вещи откроются тебе в своё время.

— Что значит откроются?

— Достань гребень, — велела мать.

Я послушно достал из сумки гребень. На гребне остался один зубчик, остальные были истерты у самого основания. Кажется, раньше он выглядел немного иначе.

— И?

— Когда время соединится в одной точке между рано и поздно и ты внутренне будешь готов к правде, то гребень снова станет целостным. Ты расчешешь им волосы, и завеса тайн приоткроется пред тобой.

— Что мне для этого нужно сделать?

— Этого тебе никто не скажет. Если ты будешь идти правильно — зубчики будут появляться, если собьешься — зубчики будут ломаться, пока гребень не исчезнет совсем.

Я достал гребень из коробочки и демонстративно попытался расчесаться им прямо здесь и сейчас. Но сделал я это совершенно напрасно, так как стоило мне коснуться гребнем головы — она тут же взорвалась чудовищной болью. Я скривился, мать усмехнулась, мол, я же говорила. Я положил гребень обратно в коробку и спрятал в сумку.

— Если хочешь успеть попытаться спасти своего друга, тебе пора отправляться в путь, — равнодушно предупредила Белла.

— Последний вопрос, — спохватился я. — Ты хоть немного любила меня?

Белла подошла ко мне и дотронулась ледяными пальцами до щеки. Я невольно отшатнулся. Она убрала руку.

— Всё, что я делала и делаю, продиктовано любовью.

— А верится с трудом, — недружелюбно сказал я и всё же добавил, — мама.

— Так и должно быть, Эрик. Иногда, именно любовь делает из нас чудовищ, ведь её обратная сторона всегда ненависть. Ты всё поймешь в своё время. И, возможно, сможешь меня простить.

Белла развернулась и не спеша вошла обратно в зеркало. Зеркало поглотило её, и я увидел в нём своё мрачное уставшее отражение в сгущающихся сумерках потухшего дня.

Времени на раздумья и самокопания у меня уже не оставалось. Я перекинулся в сокола и полетел спасать Фила.

Я боялся, что в темноте не буду знать, куда лететь, но оказалось, ночью я видел ничем не хуже, чем днём, хотя зрение и отличалось от привычного мне дневного виденья. Как отличался и сам мир вокруг меня. Было довольно красиво; мириады светлячков, бесшумные совы, хищный взгляд желтых глаз какой-то кошки….

Проделав около половины пути, летя уже над лесом, я почувствовал, что если сейчас не передохну, то упаду замертво.

Я приземлился на дерево. До рассвета оставалось часа два. Решил это время потратить на отдых, при этом, не расходуя энергию на перекидывание в человека, остался дремать на ветке соколом. Сон у птиц отличается от человеческого, он более чуткий и легкий.

С рассветом я снова отправился в путь. Полёт уже давался мне не так легко как прежде, я с удивлением заметил, что роняю по дороге перья. И каждый взмах отдавался в моей птичьей голове болью.

Когда впереди стали показываться очертания Веросити я вздохнул с облегчением. Часы на башне города показывали без пяти минут пять. Времени, до полнолуния оставалось ещё много. Я успевал.

Я подлетел к замку с восточной стороны, чтобы сразу же, не тратя времени, с улицы влететь в темницу. Однако случилась какая-то чертовщина и к замку подлететь я почему-то не мог. Словно невидимая преграда то и дело отталкивала меня, не давая проникнуть за ограду владений Гербертов.

Сначала подумал, что мне это показалось, но на поверку пришлось признать, что не показалось. Что-то не пускало меня в мои владения.

Я приземлился чуть в сторонке, в кустах и перекинулся в человека. Башка кружилась, меня пару раз вывернуло наизнанку, но блевать было нечем, желудок мой уже давно оставался пустым.

Немного опомнившись, я, стараясь не обращать внимания на слабость, попробовал перелезть через забор. Надо сказать, что лазать по заборам, когда ты абсолютно обнажён, занятие не из приятных, но не смотря на некоторые неудобства, отменный навык лазанья по забором у меня имелся ещё из прошлой жизни.

Однако, и здесь ничего не вышло, как только я перекинул ногу на другую сторону, то вновь каким-то образом оказался стоящим снаружи. И так раз пять.

Потом я материализовал меч и перчатку и попытался попросту снести забор, но опять результат оказался нулевым. Ограду-то я снес, но невидимая преграда по-прежнему не давала мне пройти.

Выбора у меня не оставалось кроме как обойти ограду и зайти с главного входа. Во мне кипел гнев, и я собирался дать ему волю, потребовав у стражников объяснений, какого хрена меня, наследного герцога, не пускают в собственный замок⁈

Конечно, представать перед стражниками голожопым не очень-то хотелось, но мне было не привыкать, и выбора особого не оставалось.

Стражники при моем появлении и ухом не повели, будто я невидимка. Соизволили они отреагировать только тогда, когда я попытался войти.

На моем пути встал здоровяк. Первое, что бросалось в глаза в его внешности, был огромный, свернутый вбок нос.

— Ты куда рога свои пилишь, блаженный? — гнусаво спросил он.

— Домой, — буркнул я. — И если не хочешь, чтобы я вправил тебе нос в другую сторону уйди с моего пути.

— Не велено никого пускать, — более миролюбиво ответил второй. — И не хорошо это вы про дом… Ваш дом под лавкой в трактире, судя по всему, а здесь уважаемые герцоги живут

— Я и есть герцог Герберт! — рявкнул я, сжимая кулаки, и думая, как бы мне не убить ненароком этих идиотов.

— Не слыхали о таких, иди, куда шел проходимец! Пока мы тебя не поколотили, — снова вмешался стражник со сломанным носом.

— Рискни⁈ — попросил я.

Хоть я едва стоял на ногах, знал, что сил навалять этим чурбанам мне хватит.

Стражник замахнулся. И я с большим удовольствием вправил ему нос, как и обещал. Раздался хруст, из носа брызнула кровь. Стражник взвыл и с ревом помчался на меня. Но я увернулся, и он врезался в стену ограды, ударившись с размаху лбом. И сразу обмяк, свалившись на землю.

Я на всякий случай прощупал магией пульс. Стражник был живее всех живых — просто отключился.

Второй отчего-то не спешил ввязываться в драку, то ли растерялся, то ли просто верно оценил свои силы.

Я разбираться в тонкостях не хотел. Вместо этого уверенно пошел к воротам. И опять не смог войти, раз, другой, третий.

— Вы не войдете, — спокойно констатировал стражник. — Замок защищен родовой магией владельцев.

— Значит моей магией! Магией моей семьи — герцогов Гербертов.

— Магией герцогов Глостеров, не одно столетие защитников Веросити! — возразил стражник.

— Что за чушь! — я был вне себя.

Время поджимало, стоять в шаге от цели и стать настолько бессильным, чтобы её в конечном итоге не достичь, все это казалось чьей-то злой шуткой.

Я мог бы подумать, что может от усталости перепутал город, но стражник четко говорил про Веросити.

— Пойдемте, — позвал стражник, и, развернувшись ко мне спиной, куда-то пошел, мне ничего не оставалось, как пойти за ним.

Выглядело так, как будто стражник выжил из ума, но я решил, что в любом случае, сделаю, как он просит, а там будь, что будет…

Мы подошли к небольшой калитке. Это был вход для прислуги. Стражник позвонил в колокольчик и через пару минут появился слуга.

— Позови Альфреда, — велел ему стражник, — скажи, что он здесь.

Услышав знакомое имя, мне сразу сделалось спокойней на душе. Альфред свой, он расскажет, что здесь твориться.

— Кто он? — зевая во весь рот, переспросил парень.

— Просто передай, что я сказал, иначе Альфред потом тебе покажет, кто он.

— И чего сразу угрожать, — буркнул слуга и исчез.

— Альфред просил меня и еще нескольких толковых служивых предупредить его, если появиться странный паренек, возможно, голый и станет пытаться войти, называясь неким герцогом Гербертом, — пояснил мне стражник, с любопытством разглядывая меня. — Я делаю это из уважения к старику, но если ты навредишь ему, я найду тебя, кем бы ты ни был, и отомщу.

Я оценил серьезность намерений, такие как этот парень словами не раскидывались, поэтому я не стал его ставить на место, а даже зауважал.

В калитке появился, запыхавшийся Альфред, увидев меня, старик просиял.

— Ваша светлость, слава всем ликам Триликого вы здесь! — обрадовался он, потом видимо решив, что слишком сильно проявил свои чувства, добавил уже намного сдержанней. — Спасибо тебе, Дерек, вот держи.

Альфред протянул парню увесистый кошелек, но тот его не взял.

— Из уважения к вам, и за то, что он, наконец-то, вправил нос Сэму, — усмехнулся Дерек и с явной неохотой ушел.

— Альфред, какого черта здесь происходит⁈ Что с Филом⁈ Почему я не могу попасть в замок⁈

— Фил сидит в темнице, но мне пришлось очень постараться, чтобы там его удержать… — стал сбивчиво докладывать обстановку старик. — На второй день после вашего ухода из Тринадцатого герцога приехали послы и обвинили вашего отца в измене. Взяв герцога Герберта под стражу, его увезли на суд в Тринадцатый город. Как водится в таких случаях, воспоминания о нём в городе подчистили, чтобы народ не стал волноваться и устраивать бунты. Временно в ваш замок поставили наместниками Глостеров, как не странно не Крайкосов, думаю, что скорее всего, они просто отказались…

— Если воспоминания о нас подчищены, почему же ты помнишь? — не желая верить в случившееся, нашел я брешь в словах Альфреда.

— Те, чьи сердца верны, не могут забыть… — объяснил старик. — Их обычно вычисляют и выселяют из замка, хотя, всё равно остальные сочтут их россказни бредом…

Только сейчас до меня стало доходить, как старик рисковал, помогая мне.

— Альфред, спасибо…Времени, чтобы спасти Фила, осталось до полуночи, иначе он навсегда останется медведем. Мне нужно пробраться к нему во что бы то ни стало.

— Я знал, что вам понадобиться войти, поэтому узнал, как впустить вас, — хитро прищурившись, ответил Альфред.

— Надеюсь, обойдемся без жертв, — пошутил я.

— Достаточно с нас многострадального носа Дерека, — усмехнулся старик и затем, убрав с лица улыбку, уже серьёзным тоном провозгласил. — Дозволяю вам войти гостем его светлости Глостера и ручаюсь за то, что вы не навредите этой семье.

— Так просто? — недоверчиво спросил я.

— Все гениальное, всегда просто, — улыбнулся Альфред.

Я попробовал войти в калитку и у меня, действительно, получилось. Мы поспешили в темницу.

Я понял, что волнуюсь, сильно волнуюсь, в сущности, у меня не было чёткого плана, как именно я буду спасать Фила.

Вход в камеру Фила оказался заварен уже не одной, а тремя решетками. Толстые прутья на двух из них были погнуты.

Я заглянул в темницу. Из темноты на меня медленно надвигался медведь. Он открыл пасть и зарычал, я вздрогнул и инстинктивно попятился.

Я опоздал.

В камере не было Фила. В камере находился огромный и злобный медведь.

Глава 12

Мы встретились глазами с медведем и там… там, на самом дне я увидел едва различимое, но живое сознание Фила. Нет, рано я его похоронил, рано сдался. Фил был ещё жив, Фила ещё можно успеть спасти. Вот только как? Этого я пока не знал. А в том знании, которое имел, не был уверен.

Медведь, как будто услышал мои мысли, перестал рычать, обиженно отвернулся и скрылся в глубине темницы, словно давал мне понять, что нам с ним больше не о чем говорить.

Я хотел его позвать, шагнул ближе к клетке, но тут в дальнем конце коридора раздались приглушенные шаги и голоса.

— Здесь определенно кто-то есть, ты слышал⁈ Кто-то рычит⁈ — испуганно прошептал некто, невидимый мной.

— Да чё, ты как девка, Билл⁈ — смачно сплюнул другой, тоже пока мною невидимый. — Нет здесь никого, просто эхо!

— Сам ты девка, Клиф! — буркнул Билл. — Я чую задницей, здесь кто-то есть.

— Вот все у тебя, через заднее крыльцо! — проворчал Клиф.

Я, действуя на инстинкте, махнул рукой. И почувствовал, как меня, а заодно и вход в темницу Фила скрыла прозрачная завеса, сделав нас невидимыми. И вовремя, из-за поворота вырулили два стражника, и, ведя за собой невысокого человека с мешком на голове, пошли по коридору. Нас с Филом, они, слава всем ликам Триликого и вовремя сработанной магии, не заметили.

Один, громко гремя ключами, стал открывать соседнюю камеру, второй — продолжал держать малорослика.

Вдруг маленький человек развернулся и, что есть силы, лягнул держащего его стражников прямо в щиколотку. Я отметил про себя, что это было умно, малорослик знал, куда надо бить, место и вправду было больнючее.

Стражник охнул и выпустил пленника из рук, чем тот, тут же воспользовался, дав деру. На бегу, пленник сдернул мешок с головы, и я невольно похолодел — это была маленькая Венди. Кулаки непроизвольно сжались.

— Куда, недоношенная дрянь⁈ — вскрикнул побитый девчонкой стражник, кривясь от боли, он попытался схватить Венди, но маневренности не хватило, и он плюхнулся на пол.

Опомнился и Клиф, перепрыгнув через побитого напарника, он резво кинулся в погоню за Венди, по дороге костеря Билла на чем свет стоит.

— Билл, трусливая задница! Даже самое простого тебе доверить нельзя!

Если бы не Клиф, Венди удалось бы убежать, но от здорового дядьки ребёнку убежать явно не по силам. Через несколько минут Клиф, взвалив Венди на плечо, как мешок с картошкой, вернулся к уже открытой темнице.

Я порывался вмешаться, но Альфред положил мне руку на плечо, мол, подождем. Я подумал и с Альфредом мысленно согласился — пока можно было повременить. Звуки борьбы могли привлечь внимание, да и не понятно кто ещё мог прийти этим двоим на подмогу. Однако, долго щит невидимости я тоже не смогу продержать, магия потихоньку подтачивала мои и без того истраченные в пути силы. Да и за Венди было тревожно.

— Пустите меня, смердящие ошмётки оленины! — брыкалась в руках Клифа Венди.

— Заткнись, мелкая! — рявкнул Клиф. — Сейчас мы покажем тебе смердящую шкуру!

— Рожи ваши — куриные гузки! — ругалась Венди.

— Сама ты гузка! — обиделся Билл.

Я подавил подступивший к горлу смешок — откуда она набралась такого, оставалось только гадать.

— Вяжи нахалку! — приказал Клиф, бросая Венди на стул. — Сейчас мы ей покажем гузки! Недоросла еще, чтоб так со старшими разговаривать!

— Боитесь, тухломозглые крысы⁈ И поделом, вот вернется Эрик, он с вас шкуры спустит, — пообещала девочка.

Значит, помнит меня, значит, её сердце осталось верным. И узнать это, было почему-то чертовски приятно, но как она здесь оказалась? Хотя Лейла вполне могла сдать девочку, как только узнала, что она осталась верна Гербертам.

— Не знаем таких! — отмахнулся Клиф. — А ты, малявка, скоро узнаешь нас! Эта особая пытка — называется сковородка!

Они приделали к животу Венди сковородку.

— Сейчас мы её немного накалим, — смакуя детский испуг, стал объяснять Клиф, — или много накалим, и ты по-другому запоёшь!

— Ну что, козявка, допрыгался? — оскалился Билл, пытаясь зажечь факел. — Теперь-то мы тебе зададим огоньку! Подпалим твою мелкую задницу!

— Что ты эту задницу везде суешь⁈ — раздраженно буркнул Клиф.

Однако я не давал огню разгореться, факел шипел и гас.

Клиф сердито отобрал факел у Билла и попытался сам зажечь, но с тем же успехом. Только я для верности добавил еще дымку. Клиф закашлялся.

— Чёт тут сырое всё, — откашлявшись, нашёл объяснение он, — слушай, ослиный хвост, я там по пути видел комнату с книгами…как её… а — библиотеку, ты, сходи по-быстрому книг набери, они хорошо горят, подсушим.

Билл кивнул и, слегка припадая на одну ногу, помчался исполнять поручение. Клиф остался с Венди, но не оставил девочку в покое — он достал из кармана кинжал.

Дольше выжидать было просто опасно для Венди и бессмысленно. Я снял щит невидимости, подкрался к Клифу сзади и тюкнул его по голове. Всё произошло так быстро, что он даже пикнуть не успел. Я придержал его обмякшее тело, чтобы он не загремел каской по каменному полу и отволок в сторонку.

Знаком показал Венди не шуметь. Быстро отвязал девочку, она тут же кинулась мне на шею.

— Эрик! Я знала, что ты меня спасёшь! — радостно зашептала мне в ухо Венди.

— Иначе и быть не могло, — улыбнулся я. — Но тебе предстоит многое объяснить. Как ты здесь оказалась⁈ Кто-нибудь ещё знает, что ты здесь? — добавив в голос строгости, начал выпытывать я.

— Лейла дала мне важное поручение, попросила меня отправить весточку Арчибальдам. Я всё делала, как она учили, но эти двое, что-то заподозрили и пошли следом, а я не заметила. Я подвела её, а это было очень важное задание, — сбивчиво зачастила Венди. — Стражники не докладывали про меня. Они бояться Глостеров. Если окажется, что они потревожили их по пустякам, то их казнят. Поэтому хотели сами выяснить, что в письме. Послание-то зашифровано, вот они и решили силой выпытать. Но я им ничего бы не сказала честно-честно.

Венди смело подошла к Клифу и достала у него из кармана маленький, свернутый в трубочку, клочок бумаги и протянула его мне. Я автоматически сунул его в карман.

— Ясно, — скрипнул я зубами от злости и добавил, видя, что девочка приняла мой гнев на свой счет — Ты молодец Венди и ты — очень храбрая.

Выспрашивать дальше времени не имелось, да и смысла не имело, Венди была слишком взволнована. Из путанного рассказа девочки становилось ясно главное, что стражники действовали в одиночку, и значит, каких-то других визитов не ожидалось. А ещё, что после того, как я решу вопрос с Филом, я прибью Лейлу. Всё-таки я поступил очень опрометчиво, оставив Венди с этой змеюкой. Догадаться использовать ребёнка для своих дурацких интриг, это уже было за гранью даже для неё.

Чтобы хоть немного дать выход своему гневу, я подошел к Клифу и посади его на место Венди. Привязал Клифа к стулу и даже сковородку не забыл прикрепить.

Мы отошли опять к темнице Фила. Я украдкой смахнул рукавом кровь из носа, что неизменно текла, когда я расходовал слишком много энергии. А её мне требовалось ещё предостаточно.

Вскоре послышались шаги и пыхтеж возвращающегося Билла.

Этого дурака можно было конечно убрать с помощью грубой силы, но я придумал план поинтереснее, и хотел его испробовать на практике. Расчет у меня был на то, что, если у меня получилось сделать завесу невидимости, то, может быть, я смогу навести и морок. Я попробовал и кажется, удалось.

Билл забежал в камеру и обратился к пустоте.

— Вот Клиф, принёс, — запыхавшись, отчитался он.

— Так чего встал⁈ Разжигай! — приказал я голосом Клифа.

— Ага, сейчас, Клиф!

Билл поспешно расстребушил одну из книг и зажег факел. И тут в себя пришел Клиф.

— Билл, какого хрена⁈ — вытаращился он на напарника, — почему я связан⁈

— Всё, мелкая козипопина, сейчас ты у нас заговоришь, — оскалился Бил, поднося факел к сковородке. — Все расскажешь! И что на башне делала и голубей кому слала!

— Ты, чё, Билл⁈ — уже не на шутку испугался Клиф. — Ты чё не видишь, что это я⁈

— Сейчас ты нам все расскажешь! Говори, задница от енота!

— Идиот, больно же! Пусти меня! Иначе я тебе шею сверну, как освобожусь!

— Не скули, не поможет! Говори, кому голубей слала!

— А-а-а, ты совсем спятил, дебил пустоголовый! Больно-больно же, — визжал Клиф.

Рядом со мной Венди зажимала рукой рот, чтобы не расхохотаться. Я тоже старался сдержаться себя. Однако представление пора было заканчивать, во-первых, энергетические запасы магии не бесконечны, и они стремительно истаивали, во-вторых, у Фила оставалось мало времени.

Я потихоньку закрыл двери камеры, бесшумно повернул ключ. И скинув шумовую завесу с нас, перекинул её на соседнюю темницу, чтобы стражников никто не услышал, пока мы будем заниматься Филом. Точнее, пока я буду заниматься.

Конечно, хорошо было бы увести Фила и сделать всё необходимое в более спокойной обстановке, но времени на это не имелось. Решить нужно было всё здесь и сейчас.

— Фил, Фил, — позвал я. — Позволь мне тебе помочь!

Из глубины рыкнул медведь. Я понял, что других вариантов у меня нет, и что мне придется войти в бкамеру. И еще я понял, что идти туда, мне страшновато.

— Альфред, дай ключи, — попросил я, слегка охрипшим голосом.

— Зачем вам, ваша светлость? — голос Альфреда дрогнул.

— По другому я не смогу ему помочь, — спокойно пояснил я. — Если вдруг со мной что-то случится, позаботьтесь о девочке.

— Как скажете, ваша светлость, — покорно склонил седую голову Альфред, протягивая мне ключи.

— Я сама о себе могу позаботиться, — скрестила руки на груди Венди.

— Да, конечно, храбрая медведица, — я рассеянно потрепал девчонку по голове.

Мысленно я уже готовился к встрече с медведем. Было ясно как день, что уговорить медведя принять зелье добровольно не получится и придётся поить его силком. А потом, у Фила будет выбор — прикончить меня или остаться человеком.

Я вошёл за первую решетку, и закрыл её за собой.

— Ваша светлость, простите меня, — тихо сказал Альфред мне в спину.

Я повернулся, насколько позволяло пространство между решетками, и увидел, что в глазах старика блестели слёзы.

— За что? — удивился я. — Ты, верно служил нам, Альфред, тебе не за что просить прощения.

— Я долгое время считал, что из вас не выйдет ничего путного, ваша светлость, что вы не достойны носить имя своего отца. Но теперь вижу, что ошибался. Вы храбрый юноша и прекрасный друг.

— Спасибо, Альфред, — кивнул я, и открыл последнюю решетку.

Из темноты на меня с ревом помчался медведь. Я этого ждал и уже держал зелье наготове. Я выплеснул содержимое в воздух и с помощью магии сконцентрировал зелье в шарик, не давая ему растечься и упасть на пол. Потом, добавив шарику ускорения, отправил его прямо в разинутую пасть медведя. Сам же, перекувыркнувшись, отпрыгнул в сторону.

Шарик попал в цель. Медведь удивленно замер. Клацая зубами он попытался выплюнуть проглоченное зелье. Поняв тщетность своих попыток, он зло глянул на меня, подождал ещё немного, словно рассчитывая на какой-то эффект, но так его и не дождавшись, разъярился пуще прежнего.

На этот раз зверь действовал медленно — он, как будто упиваясь своей силой и моим инстинктивным страхом, размеренным шагом пошел в мою сторону.

— Фил, у тебя есть выбор! Слышишь! Теперь у тебя есть выбор! Ты человек, ты не зверь!

— Ты опоздал, — страшно проревел медведь. — Я есть Фил — Фил есть медведь! И я очень голоден!

— А как же Кира, Фил? Нам нужно спасти твою сестру, слышишь⁈ У неё остался только ты! Что с ней будет, если ты сдашься⁈

Медведь на миг замер. По морде у него прошла волна, словно отражение внутренней борьбы. Это было то, на что я надеялся… Но через мгновение, борьба человека со зверем была проиграна. Медведь снова оголил клыки и двинулся на меня.

— Медведю по силам справиться с вороном, а Филу нет. Фил слаб. Медведь силён.

— А смысл? — отчаявшись, спросил я. — Медведь ничем не лучше ворона. Какая разница, в чьих лапах будет Кира? Когтистая лапа не заменит человеческой руки!

Но Фил меня уже не слышал. Он слишком сросся со своей медвежьей шкурой, может быть, приди я немного раньше, ещё и был бы шанс, а сейчас…

Сейчас, судя по всему, мой друг откусит мне голову, отстраненно промелькнуло у меня в этой самой голове, что не желала быть откушенной.

И вот уже моего лица коснулось зловещее дыхание смерти. Острые клыки впились мне в кожу, легко пронзая плоть. Еще мгновения и моя голова расщёлкнется, как грецкий орех и наружу потекут мозги.

Я заорал от боли и обиды. Я до последнего верил, что вопреки всему Фил сможет остановиться. Что человек победит. Ведь Фил был самым человечным парнем из всех, кого я знал прежде.

Но видимо, даже в лучших из нас, тьма сильнее света.

И если тьме дать хоть немного воли, она неизбежно победит.

Глава 13

Я уже попрощался с жизнью, однако медвежьи клыки, так и не сомкнулась на моей черепушке.

— Пусти его, Локсис! — тихо потребовал детский голос за моей спиной.

Медведь вздрогнул от неожиданности, осторожно ослабил смертельную хватку, выпустил мою многострадальную голову, и мы одновременно, с недоумением уставились на непонятно откуда взявшуюся в клетке Венди.

Девочка, между тем, бесстрашно подошла к медведю вплотную, с ощеренных клыков которого ещё стекала моя кровь. Венди протянула руку и положила свою маленькую ладошку ему на мохнатую грудь.

— Ты медведь, а харма у тебя человеческая, — заглянув в глаза медведю, заявила Венди. — Отпусти его, Локсис, пусть его тело живёт со своей хармой в мире! Ты возьмешь своё, когда придёт для этого время. Даю тебе клятву медведицы, Локсис.

Мне показалось, что между ними сверкнули разряды молнии. Медведь задрал голову и страшно зарычал. Я, собрав последние силы, бросился к глупышке и оттолкнул её, закрывая девочку собой от разъяренного зверя.

На большее сил не было, я с трудом удерживал сознание. Сердце ныло, я-то ладно, всё равно почти уже мёртв, а ребёнка жалко. И ведь даже моя жертва не спасёт Венди, следующей будет она, хотя призрачная надежда, что медведь насытится мной теплилась. Сытое животное редко нападет, конечно, если это животное не человек.

Почему Альфред не остановил её? Как ей удалось войти в темницу? Я же закрывал решетки. Вспомнил, что закрыть-то закрыл, а ключи оставил в замке. Запоздало осознал, что я вот-вот расстанусь с жизнью, а мысли какие-то… не о том, и как-то слишком долго не о том.

Почему-то я все ещё был жив, и медведь до сих пор не разорвал меня на куски. Я медленно приподнял тяжелую голову и посмотрел на медведя воспалившимися глазами.

Но медведя в темнице больше не было. Вместо него, скрючившись на полу, лежал Фил. Он весь зарос рыжей волоснёй. Его била мелкая дрожь. Со лба стекали крупные капли пота.

Я отступил от Венди и вопросительно посмотрел на девочку. Она, казалось, ничуть не испугалась и не удивилась произошедшей метаморфозе, будто знала наперёд, что всё так и должно было случиться.

— Венди, как тебе удалось? — спросил я.

— Локсис — я обещала себя медведю, он принял мою клятву. Это судьба, — загадочно ответила Венди. — Я его судьба, в своё время ему и мне придётся подчиниться ей.

— Белиберда какая-то, — заметил я.

— Это очень древний обряд, сокол. Обычаи медведей людям не понять, — совсем по-взрослому ответила Венди.

— А он теперь медведь или человек? — шевельнулось у меня подозрение.

— Он человек настолько, насколько можно быть человеком будучи медведем, и медведь настолько, насколько ему позволяет человек.

— Будем посмотреть, — махнул я рукой.

Стало ясно, что выспрашивать дальше смысла нет, да и времени тоже.

Интуиция подсказывала мне, что нам всем срочно нужно отсюда выбираться, а с некоторых пор этому чувству я верил. Да и, судя по рассказу Венди, Глостеры не будут стесняться пользоваться темницами, и могли нагрянуть в любой момент. Вообще всякое могло случиться.

Из-за того, что я истратил всю энергию, процесс регенерации работал очень медленно. И как всегда, когда я слишком злоупотреблял магией, происходила отдача. В глазах темнело, меня мутило. При всем желании и опасности мы с Филом далеко не уползём, а значит, прятаться придется у всех на виду — в замке.

— Фил, ты как? — спросил я.

— Как будто меня наизнанку вывернуло и выпотрошило все внутренности, — сухим, слабым голосом обозначил себя Фил. — А ещё, есть очень хочется, только не крыс…

С этими словами Фила стало выворачивать наизнанку, наверное, вспомнил, как он еще недавно лакомился хвостатыми тварями.

— Надо отсюда поскорее выбираться, — я попытался подняться, но безрезультатно. — Мы должны как-то отсюда выползти!

К сожалению, я не мог помочь Филу подняться. Без посторонней помощи нам было не обойтись, и эту помощь должна была оказать явно не Венди.

Я посмотрел на распахнутые решетки, но Альфреда не было видно. Голова соображала туго, однако старик бы не бросил нас вот так в беде, в этом я был уверен.

— Альфред? — потихоньку позвал я. — Нам нужна ваша помощь.

— Извини, Эрик, — виновато проговорила Венди. — Он пытался помешать мне, и я…я не специально, честно…. Он сам споткнулся…

Я, держась за стул, поднялся. Стиснув зубы, раскачиваясь, точно моряк, после долгого плаванья сошедший с палубы, на негнущихся ногах подошел к выходу из темницы. Выглянул в коридор, побелевшими пальцами вцепившись в решетку.

Старик, распластавшись, лежал посреди коридора с окровавленной головой.

— Он…он умер, да? — испуганно прошептала Венди. — Я…я вправду не хотела, Эрик.

Девочка всхлипнула, по-детски размазывая слёзы кулаком по лицу. Я не стал тратить силы на то, чтобы утешить девочку. Да и желания такого не возникало.

Я подошел к Альфреду и встал перед ним на колени. Прикрыл глаза, нащупал линию жизни. Она едва теплилась в нём, угасая с каждым вдохом и выдохом. Однако причиной была не рана на голове. Старика подвело сердце. И такое с сердцем обычно делал сильный испуг.

Я стал быстро восстанавливать разорванные сосуды. Из моего носа побежала кровь и в голове мелькнула слабая мысль, что после того, как спасу старика, сам окажусь на грани жизни и смерти, а значит, мне отсюда не выбраться на своих двоих. Старику же меня не вынести. А это значит, что я опять куда-то вляпаюсь.

Я, отбросив сомнения, собрал остаток сил и запустил сердце Альфреда. И на долю секунды мне стало радостно от того, что я опять выполнил свой долг, а в следующую секунду я уже провалился во тьму.

По тёмным туннелям с шипением ползла большая змея. Она раскрыла пасть и прыгнула прямо на меня. Я не смог увернуться, и она поглотила меня.

Однако я продолжал всё видеть. Змея, ожидаемо обернулась в Амадей. Плащ из змеиной шкуры шлейфом тянулся за ней, платья облегало её красивую фигуру. По коридору незнакомого замка с напором стучали её тонкие шпильки.

Амадей с грохотом распахнула двустворчатые двери тронной залы и стремительно ворвалась внутрь.

Вард и Мерлин стояли над столом и изучали карту. Мерлин что-то тихо внушал Варду, водя длинным пальцем по карте, Вард согласно кивал.

— Пошел прочь! — зло прошипела Амадей Мерлину.

Мерлин не заставил себя ждать и немедленно покинул зал, нырнув в какую-то боковую дверь.

— Если так пойдёт и дальше, моя госпожа, у нас может не остаться союзников, — насмешливо заметил Вард. — Мерлин очень горделив.

— Пока ты развлекался со своей молодой женушкой, — не удостоив ответа шутку Варда, ядовито предъявила претензию богиня. — Сокол освободил столицу! Теперь страдания её жителей перестали питать мой чакры! А значит, я стала слабее. Намного слабее!

— Я в курсе, — сдержано ответил Вард. — Соколу просто сильно повезло, да и Леон помог ему. Но мы приобрели гораздо больше, чем потеряли, моя госпожа.

— И что же мы приобрели⁈ — поинтересовалась Амадей.

Смахнув карту и облокотившись локтями о стол, она оказалась нос к носу с Вардом и зло прищурила свои зелёные глаза.

— Союзников, — спокойно ответил Вард. — Мы сумели расколоть блок герцогов, теперь почти половина знати на нашей стороне, а остальные сомневаются в моём существовании. Такими темпами мы выиграем войну не успев начать её.

— Я по-прежнему не понимаю, где здесь моя выгода⁈ — прорычала Амадей. — Или ты забыл, что мне нужна война⁈ Нужны страдания, нужны насильственные смерти! Без этого моя сила просто истает, а без моей силы и ты Вард станешь ничем!

— Я всегда справлялся со своей задачей, моя госпожа, — спокойно ответил Вард, не дрогнув ни единой жилкой на лице. — Я не имел в виду войны между людьми, их мы не прекратим никогда, я имею в виду войну с вашей сестрой и её соколом. Когда мы уберём их с пути, достойных противников не останется, и мы будем множить смерть и страдания столько, сколько захотим, так как установится моё правление и ваше владычество.

Амадей выпрямилась, задумчиво теребя в пальцах прядь своих смоленных волос.

— Не подведи меня, ворон! — Амадей подошла к Варду и лизнула его в щеку. — Мы давно не развлекались. Ты так увлечён женой?

— Нет, я увлечен противостоянием. Я хочу раздавить сокола. Жену я не видел уже давно. Она мне наскучила.

— Ну хорошо, ворон, — усмехнулась Амадей, её буквально распирало от самодовольства, мол, я так и знала, что так оно и будет, — я жду результатов. И помни, слабею я, слабеешь и ты.

Амадей развернулась на каблуках. И вскоре её шаги затихли в дальнем конце галереи.

Вард налил себе в бокал виски и сел на трон. Лицо его оставалось пустым и ко всему безучастным, так что было трудно предположить, о чём что он сейчас думает.

Спустя какое-то время в комнате вдруг появилась Кира. Выглядела она прекрасно — красивое платье, волосы, уложенные в причудливую прическу, в ушах поблескивали изумрудные серьги.

— Вард, ты не очень занят? — робко спросила она.

— Для тебя, нет, — вздохнул Вард, выражение его лица как будто немного смягчилось. — Что ты хотела?

— Я не поняла один момент в книге, которую ты мне дал почитать, меня это просто сводит с ума, мозг кипит, — размахивая толстым фолиантом у ворона перед носом, пожаловалась Кира. — Поможешь разобраться?

— Да… Я всегда к твоим услугам.

Кажется Вард обманул Амадей, что его жена ему наскучила, кажется, Кира не очень-то и страдала замужем за Вардом. Или это какая-то игра?

Но я так и не узнал продолжение их разговора — меня вытолкнуло куда-то во тьму.

Я попал в темницу, где на цепях, прикреплённых к стене, висел отец. Он поднял на меня уставшие глаза.

— Спаси наш род, Эрик! Ты Герберт — помни это!

И вновь тьма. Верёвка больно впилась в запястья. На меня вылили ведро ледяной воды. Я инстинктивно махнул башкой, с волос полетели брызги. Рядом кто-то зло ругнулся.

Я поднял осоловелый взгляд. Всё вокруг плыло, и я ничего, кроме какого-то смазанного пятна не увидел, поэтому поспешил снова закрыть глаза.

— Как ты оказался в темнице⁈ Говори, кто ты такой⁈ — потребовал человек.

— Конь в пальто, — огрызнулся я.

Мне врезали по морде, так что из лопнувшей губы брызнула кровь. Но боли я не почувствовал. Тело было еще слишком слабым. Из чего я заключил, что в отключке я находился не дольше двух-трех часов, а этого крайне мало, чтобы восстановить свои силы.

— Ответ неверный, — прорычала пятно надо мной.

— Другого не жди! — буркнул я, облизав кровь с губ.

Губы были сухие и потрескавшиеся, как наждачка, мутило и хотелось пить.

— Зря ты это, парень, — миролюбиво заговорило опять пятно. — Советую тебе сейчас всё мне рассказать по-хорошему, а иначе будет по-плохому.

— Я весь жажду плохого, — снова напросился я, но удара не последовало.

— Долго ждать не придётся. Когда его светлость Глостер проснётся, ему о тебе доложат, а он очень жесток. Уж поверь, я-то знаю…

— Я буду ждать его визита с нетерпением! — процедил я.

Глава 14

Пятно еще что-то там бубнило, старательно устрашая меня Глостерами, но бить не било.

Я перестал слушать, закрыл глаза, экономя силы и пытаясь думать. Однако подумать ни о чем я не успел, поскольку вскоре к первому пятну присоединилось еще два. Судя по голосам — это были Клиф и Билл. Значит, их нашли и освободили, а это было уже опасно. Кольнула тревога за Фила, Венди и Альфреда, сумели ли они спрятаться или сидят в соседней камере? Хорошо, если бы им удалось скрыться, но к сожалению, в последнее время мало что складывалось удачно.

Кто-то из стражников ударил меня в челюсть. Из-за слабости боли я не ощутил, лишь башкой немного дёрнул по инерции. Комментировать тоже ничего не стал, экономя силы.

— Обожди, Клиф, дождемся хозяина! Вдруг его бить нельзя! Да и его светлость сам допрашивать любит, а ты изнахратишь раньше времени мальчишку, Глостер потом сорвёт злобу на нас!

— Да знаю я, прав ты, но… я нюхом чую, Микки, что это из-за него у Билла мозги скрутило. И он мне зверски брюхо прожег, ты только глянь, — плаксиво пожаловался Клиф и похоже, задрал рубаху.

— Ну ты, Билл — зверь! — ошеломленно присвистнул Микки. — Это же шрамы теперь на всю жизнь останутся. Должно быть жесть как больно.

— Не то слово…

— Да говорю же, морок на мне был! — Биллу явно разбили нос, поэтому говорил он гнусаво. — Я был уверен, что эту гузку наглую допрашиваю!

Клиф свирепо запыхтел и Билл затих. Не зная как справиться со своим гневом, Клиф сорвал с меня сумку.

— Посмотрим, что здесь у тебя⁈

Первой он извлек из сумки дневник, который я взял из комнаты матери.

— Что, смазливый, дорога тебе вот эта вещица⁈ — он полистал пустые страницы. — А если я её сожгу, что ты скажешь⁈

— Рискни, — равнодушно пожал я плечами.

Равнодушие моё конечно было напускное, и бог с ней тетрадкой, а вот гребень и корона Леона в руки к этим идиотам точно попасть не должны были.

— Не надо, Клиф! — взмолился Билл. — Вдруг на этой книжки проклятье. Я слышал, если…

— Заткнись, Билл! — прервал Билла Клиф, тем не менее, тетрадка была поспешно отброшена в сторону. — Посмотрим, что ещё тут есть!

Следующим предметом, который Клиф достал из сумки, судя по восхищенным ахам и вздохам, стала корона.

— Гляньте, что у этого проходимца в сумке! — наконец-то обрел дар речи Клиф.

— Красотища-то какая! — прогнусавил Билл. — Это же бриллианты, как пить дать! Корона времен столетней войны — возможно даже королевская!

— Да, если её продать, можно себя на всю жизнь обеспечить, ещё и детям достанется! — заметил Клиф.

— Размечтался! — хмуро одернул его Микки. — Это все принадлежит его светлости Глостеру!

— Микки, не будь дураком! Он тебе и спасибо не скажет!

— Да, надо спрятать её, а потом продать и поделить всё поровну между нами!

— Если его светлость узнает!..

— Не обязательно поровну, тебе Билл хватит и двадцати процентов, а нам с Микки по сорок.

— А почему это мне двадцать⁈

— А потому что ты дурак и рожей не вышел, вообще радуйся, что двадцать, ты мне всю жизнь за эти шрамы должен будешь!

— На свою рожу погляди, а потом уже на чужие кивай! Ты мне за мой нос тоже кое-что должен!

— Я требую шестьдесят процентов, иначе отдаём корону Глостерам и точка, — заявил Микки

Стражники ожесточенно заспорили меж собой. Я перестал вслушиваться в их препирательства, зная наперёд, что победит жадность, и они раздерутся. Если бы в запасе имелось хоть немного времени, то можно было дождаться, пока они прикончат друг друга. Но время поджимало.

Нужно было сообразить, как отсюда смыться до прихода Глостеров, что в моём состоянии представлялось очень непростым. Однако Глостеры, в отличие от этих пеньков, знали меня в лицо, и потому ничем хорошим наша встреча с ними не могла закончиться.

После своего видения я был уверен, что арест отца не досадная ошибка, а результат заговора против нашего дома и Глостеры в этом заговоре играли не последнюю роль, раз им отдали наш замок.

Раздался хруст костей. Это Клиф таки врезал по жадной роже Микки, Микки не растерялся и вдарил в ответ. Билл, не желая оставаться в стороне, тоже ударил Клифа.

Я решил больше не размусоливать, а просто пользуясь ситуацией, начать действовать, а там уж видно будет, куда моё действо меня приведёт.

Проверил крепость пут — эти дураки явно не подозревали, с кем имеют дело, раз связали меня обычными веревками, а не сковали цепями. Ну что ж, за всякую ошибку нужно платить.

Я подпалил верёвку магией. И сразу почувствовал, как к сознанию вновь подступила тьма, желая схватить меня в свои тиски. Я усилием воли отогнал её.

Посидел еще пару минут, собираясь с силами и просчитывая, стоит ли материализовывать меч. Если материализую, то стражники, в обяз Глостеру доложат про меч и тогда моё пребывание здесь окончательно раскроется.

Значит, нужно обходиться без меча. Да и, похоже, противников у меня осталось только двое, так как Клиф с Биллом, судя по звукам, всё-таки прирезали Микки. И тяжело дышали, восстанавливая дыхание, после убийства товарища.

Я встал и схватил первое, что попалось мне под руку — железный стул, на котором сидел. Зараза, он оказался тяжеленным. Увидев, что я освободился Билл с Клифом быстро поднялись на ноги и приготовили мечи к бою.

Мгновение мы стояли друг против друга. Нервы Билла не выдержали, и он истошно завопил, точно девка, увидев мышь. Я швырнул в него стул, и Билла сшибло с ног. Он, как подкошенный рухнул на пол и отключился

Остался один Клиф. Я вовремя ушел от удара мечом, который едва не разрубил меня пополам. Перехватил рукой его руку, и, вкладывая в удар всю скопившуюся за это время досаду, врезал головой ему в лоб. Глаза Клифа закатились, и он так же как Билл рухнул на пол, освобождая мне путь к выходу.

У меня вокруг головы, как в мультиках, закружились звездочи. Я игноря кровь из носа собрал свои вещи в сумку — корону и материну книжку, стащил связку ключей умёртвого Микки, и на ватных ногах добредя до выхода, закрыл камеру.

Я навалился на решетку и прикрыл глаза, тяжело дыша.

— Далеко собрался? — самодовольно хмыкнули за спиной. — Помощь нужна?

Голос был не Глостера. По всей видимости, эти недоумки, всё же догадались выставить у дверей часового, да ещё и здоровенного. Правда часовой умом не отличался и явно куда-то отходил, вероятней всего, по нужде. Что ж, стражники оказались не такими идиотами, как я о них думал. Никогда не следует недооценивать противника, а за ошибки всегда приходится платить.

— Да ты главное не мешай. Сам справлюсь, — нагло посоветовал я.

Я понимал, что если сейчас ввяжусь в драку, я этого громилу, конечно, всё равно одолею, но сил куда-то уползти у меня уже не останется и я, скорее всего, опять потеряю сознание. А этого сейчас допускать было нельзя.

— Ага, умником себя возомнил? Шуруй обратно в темн…. — часовой не договорил, рухнув, будто мешком с картошкой, мне в ноги.

На его месте возник Фил с топориком в руках.

— Эрик, слава всем ликам Триликого, ты очнулся! — обрадовано затараторил Фил. — Бежим скорее, Глостер будет здесь с минуты на минуту!

Я не стал тратить силы на объяснения и поспешил за рыжим пятном. Пятно раскачивалось, меня мутило.

Беспокоило, что Фил пришел один — Альфреда и Венди с ним не было, но Филу я доверял и надеялся, что он позаботился о старике и ребёнке.

Фил обернулся и, заметив, что я не поспеваю за ним, вернулся. Взяв меня под руку, помог мне идти.

Вдалеке послышались голоса и стук сапог, а нам и спрятаться было негде в прямом коридоре. Еще мгновение и встреча стала бы неизбежной. И я ведь даже отпор не смог бы дать. Как же я себя презирал сейчас за свою слабость и беспомощность, Фила еще подвел под монастырь.

В самый последний момент Фил увлек меня в темный проход. Мы затаили дыхание, шаги прогрохотали мимо нас. Но вдруг замерли. Сердце у меня замерло в унисон.

— А там что за проход? — поинтересовался скрипучий голос Глостера, мне показалось, что его взгляд прожег меня насквозь, и сейчас он сделает несколько шагов и вытащит меня, как нашкодившего щенка, за шкирку в коридор.

— Ваша светлость — это же ваш семейный склеп, — немного стушевавшись, напомнил стражник.

— Ясно. Если вы меня зря потревожили, колесую всех! — пригрозил Глостер и снова замаршировал по коридору.

Вскоре шаги стихли. Мы вынырнули из склепа. И дальше, стараясь не топать, пошагали в замок.

Шел я уже на автопилоте, абсолютно не различая дороги. Открылись двери, и мы ввалились в какую-то светлую комнату. Я опять отключился и уже через тьму различил взволнованный голос Лейлы.

— Во имя всех ликов Триликого, Фил, он живой⁈ Сколько крови! Почему он опять весь в крови⁈

В этой тьме уже не было видений, она была глухой и плотной и ещё очень тихой. Мне стало спокойно и уютно в этой тьме.

Так продолжалось, пока на меня не вылили ушат ледяной воды. Я взвыл, соскакивая с постели.

— Тиши, Эрик! На твои вопли сейчас сбежится весь замок! — возмутилась Лейла.

Она стояла с пустым кувшином, мало того, что окатила меня водой, так ещё и возмущается тем, что мне это пришлось не по нраву. Больше всего мне сейчас хотелось свернуть Лейле голову.

— А по-другому нельзя было меня разбудить⁈ — прорычал я, скидывая с себя мокрую рубаху.

— По-другому ты не просыпался! — Лейла покраснела до кончиков волос и поспешно отвела взгляд от моего голого торса. — А дрыхнешь ты уже вторые сутки! Через три дня будет суд над твоим отцом!

— Если бы ты не послала ребёнка исполнять свои капризы, мне не пришлось бы терять столько времени! — заметил я, отжимая рубаху.

Судя по всему, я находился в спальне у Лейлы, удивительно, что это ведьма до сих пор не сдала меня Глостерам. Шторы были плотно задернуты, но даже через них в комнату пробивалось солнце.

— Капризы⁈ — возмущенно всплеснула руками Лейла.

— Да, капризы! — я стряхнул и снова надел на себя мокрую рубаху, рассудив, что на мне она быстрее высохнет. — Голубков она слала своим воздыхателям!

— Воздыхателям⁈

— А кому же еще⁈ А Венди из-за твоего легкомыслия чуть не подвергли пыткам! Она же могла погибнуть! О чём ты думала⁈ Я доверился тебе!

— Легкомыслия⁈

— Ты попугай что ли⁈

— А ты…а ты! Ты гадкий…неблагодарный индюк, да индюк, а никакой не сокол! Индюк, который возомнил, что он павлин!

Лейла вдруг всхлипнула и отвернулась.

За спиной старательно прокашлялись. В комнате мы были не одни: здесь же находились Венди, Фил, и Альфред. Они с немым укором смотрели на меня, будто я сейчас свершил какую-то величайшую несправедливость.

— Что⁈ — не выдержал я, скрестив руки на груди.

— Ваша светлость, леди Лейла верна вам, иначе она не помнила бы вас, — тихо заметил Альфред. — Позволю себе заметить что, вы неверно истолковали ситуацию.

— Ну, так просвети меня Альфред!

— Я покажу, — скала вдруг Лейла вытирая глаза платком. — Если ты захочешь увидеть.

— Покажи, — хмуро согласился я.

Лейла достала из волос большую острую шпильку, её черные волосы рассыпались по плечам. Она уколола себе палец. Затем потребовала мою руку, я неохотно протянул ей руку. Она уколола палец и мне, а затем сцепила свою руку с моей. Да так крепко, что я даже поморщился от боли.

Я стал куда-то проваливаться. Мое сознание потускнело, и я, словно попал в чужую голову. В голову к Лейле, на несколько дней назад, в тот день, когда моего отца увезли в темницу, чтобы посадить под арест, и она, осталась здесь одна. И я видел происходящее не со стороны, и не глазами Лейлы, а будто считывая события из её памяти.

Глава 15

Лейла стояла у окна замка и провожала взглядом черный экипаж больше похожий на тюремную повозку, чем на дорожную карету. Сердце в груди билось часто-часто, но лицо девушки оставалось спокойным.

Именно в этом экипаже сейчас сидели её мать и отец, публично отказавшиеся присягнуть Глостерам, теперь их будут судить вместе с герцогом Гербертом, которому они пожелали остаться верными до конца. Лейла же поступила хитрее, и хотя выглядело это довольно некрасиво, если не сказать большего, она пообещала присягнуть Глостерам, но только тогда, когда свершится суд над Гербертами, и их вина будет доказана.

Аделаида после заявления дочери побледнела, но, поджав губы, промолчала. Ганс же в сердцах махнул рукой.

— Вырастили доченьку на свою голову! — с горечью сказал он и с упреком посмотрел на жену.

От этих слов Лейле сделалось больно и обидно, но она сдержала свои эмоции. Не время было раскисать и поддаваться сиюминутным порывам, ей нужно было остаться в замке.

Лейла осознавала — вполне возможно, что она видела родителей в последний раз. Ведь, если верить Глостерам, Эрик мёртв, а значит, их некому будет спасти. Хотя Лейла и не до конца верила в смерть своего жениха, но при его неуёмном желании всех спасать, вполне можно было допустить и такой исход. А значит, надеяться она могла только на себя.

— Грустишь, девица? — проскрежетал сзади голос одного из Глостеров.

— Не вижу для этого никакого повода, — спокойно ответила Лейла, поворачиваясь к Джейкобу — представителю одной из ветвей семьи Глостеров.

Седовласый мужчина далеко за сорок с колючими глазами и тонкими губами, смотрел на неё, точно удав на кролика. Глостеров было много и это сильно усложнило им жизнь и испортило характер. Семья насчитывала семь представителей династии, две девочки и пять мальчиков. Девочки-то вышли замуж и уехали, а вот пятерым братьям предстояло как-то делить одно наследство.

В сущности, в таких случаях о делении никакой речи, естественно, быть не могло, главный титул и замок по праву получал старший брат и его семья. А остальные братья становились кем-то вроде обычных лордов. Им выделялись какие-нибудь владения на правах обычного вассала или подыскивали жену с владениями.

Однако Глостеры были исключением, дурная слава о них пошла ещё, когда старший брат вдруг скоропостижно скончался, так и не оставив наследника. Было даже следствие, приезжали представители Тринадцатого герцогства, но признаков преступления не обнаружили. Через пять лет скончался следующий брат — на охоте его понесла лошадь и снова никакого состава преступления не нашли.

Глостеров осталось трое. И в глазах общественности эти трое выглядели, как гиены, ищущие поживу, часто ссорились с соседними герцогствами, своими и чужими лордами и друг с другом.

В замок Гербертов они пожаловали все трое со своими семьями, похоже, не доверяя друг другу, и не дожидаясь суда, уже стали делить шкуру не убитого медведя.

— Неужели вам не жаль родителей? — допытывался Джейкоб, продолжая сверлить Лейлу бесцветными глазами.

— Они сделали свой выбор и взяли на себя ответственность. Я же сделала свой, готова точно также нести за это ответственность, — пожала плечами Лейла.

— И тебя вознаградят за твою преданность, девочка, — Джейкоб протянул руку и его сухие холодные пальцы коснулись щеки Лейлы, не сдержав эмоций она всё-таки вздрогнула от прикосновения, но не отстранилась. — Так как твой жених мёртв, тебе окажут честь и примут в семью Глостеров.

— Что вы имеете в виду? — стараясь, чтобы голос звучал ровно, спросила Лейла.

— Я, как известно, вдовец, и мне нужна жена, — он взял Лейлу за подбородок и покрутил её голову из стороны в сторону, как будто проверял лошадь на пригодность, потом его рука стала опускаться все ниже и ниже. — У тебя приличное приданное, ты не дурна собой, твоя кандидатура мне подходит, Лейла.

Лейлу затаила дыхание, её сковал ужас. Джейкоб, словно наслаждаясь испугом немного помедлил, прежде чем убирать руку с груди девушки.

Лейла старалась взять себя в руки, но страх в отличие от рук Джейкоба не отпускал её, сковав грудь холодом. Дело было даже не в том, что возможный кандидат ей в мужья был старше её более чем вдвое, и даже не в том, что внешность его отталкивала и пугала Лейлу. Дело было в том, что Джейкоб уже был женат трижды. И все его жёны погибли. Первая жена скончалась при родах, ребёнок, как и мать не выжил. Вторая — наоборот долго не могла зачать и умерла после восьми лет брака от переохлаждения. Третья опять же не могла родить Джейкобу наследника — её смерть вызвала много вопросов, но ни одного ответа так и не нашлось.

— Вопросы брака решаю не я, а мои родители, — сдавленно выдавила из себя Лейла.

— Верно, девочка, — хищно улыбнулся Джейкоб, — но, когда твоих родителей не станет, мой брат возьмет тебя под свою опеку и удовлетворит мои притязания.

— Не торопите события, ваша светлость, всему своё время, — улыбнулась в ответ Лейла.

— У тебя есть возражения, дитя моё? — притворно удивился Джейкоб.

— Я знаю свой долг и своё место и буду вести себя в соответствии со своим положением, — высокомерно изрекла Лейла.

— Вот и умница, — холодно покачал головой Джейкоб.

Лейла кивнула и, подобрав пышные юбки, горделиво, точно королевна, пошла на выход из главной залы, щеки её пылали, а руки подрагивали, но держалась она достойно. Хотя на выходи и споткнулась, едва не упав.

— Породистая кобылка, — хохотнул ей вслед Джейкоб

Лейла забежала в свою комнату. И прислонилась спиной к дверям, стараясь сдержать рвущиеся наружу слёзы. Сердце колотилось, будто желая покинуть её тело и найти укрытия в более надёжном месте.

Лейла прикрыла глаза, стараясь успокоится. Рано поддаваться панике, даже если Эрик и вправду мёртв, она найдет выход сама.

Она посмотрела в замочную скважину, не пошёл ли этот противный Джейкоб за ней не прослушивают ли её. Убедившись, что слежки за ней нет, Лейла вздохнула с облегчением. Достала ключ и провернула его в замке. Затем прошла к окну и задернула шторы.

Ей очень хотелось сейчас принять ванну, липкие касания Джейкоба до сих пор ощущались на коже, однако у неё были дела поважнее.

Из кармана Лейла достала ручное зеркальце. Точнее, что-то похожее на зеркальце, так как там, где должна была находиться отражающая поверхность, её не было.

Лейла трижды потёрла его о подол платья, а затем дыхнула на золотистую поверхность зеркальца. Оно несколько раз вспыхнуло золотым огнем, а затем его покрытие стало медленно, словно лед на солнце оттаивать, обнажая зеркальную гладь. Но в нём отразилось не Лицо Лейлы, а взволнованная лицо Томаша.

— Тебе удалось остаться в замке? — напряженно спросил он.

— Да. Родителей арестовали. Глостеры уверены, что Герберта казнят, Джейкоб намерен взять меня в жены. Эрик не объявлялся. Я уверена, что это заговор и руководит им скорее всего ворон. Судя по разговорам, в нём участвуют Лемосы про остальных не знаю. Знаю еще, что точно не участвуют Аркосы…

Стекло стало медленно затягивать опять золотистой пленкой. Томаш исчез. Лейла выругалась и снова потерла зеркальце и подышала на него.

— Слушай, Лейла, — взволновано заговорил Томаш. — Из того, что ты сказала следует, что, так как Лемосы — предатели и соседствуют с Аркосами, то Аркосы, в большой опасности Тебе нужно как-то предупредить Аркосов о заговоре против них. Крайкосам они не поверять, так как мы всегда были во вражде с Гербертами, да и сообщение должно поступить из замка. Справишься?

— Я постараюсь.

— Будь осторожна. Сделай и беги из замка. Крайкосы тебя приютят.

В дверь постучались. Лейла вздрогнула. Стекло вновь затянулось пленкой, Лейла спрятала его в платье.

— Кто там? — голос все-таки прозвучал испуганно, от чего Лейла поморщилась.

— Лейла, это я Венди, — отозвался голос за дверью.

Лейла вздохнула с облегчением и запустила девочку в комнату.

— Лейла, вам нужно срочно бежать из замка, — скороговоркой затараторила Венди. — Я слышала, как его светлость Джейкоб говорил со своим братом. Джейкоб не терпится взять тебя в жены. И они… они говорили всякое такое… Лейла…

Венди обняла Лейлу.

— Венди, не бойся, девочка, — Лейла погладила её по голове. — Мы с тобой обязательно убежим, но вначале мне нужно сделать одно дело.

— Какое дело?

— Мне необходимо как-то послать весточку Аркосам. Предупредить их о заговоре, иначе, Венди, их могут убить, и мы лишимся союзников.

Венди наморщила маленький лобик.

— Можно послать почтового голубя. Они живут на башне.

— Отлично, значит я так и сделаю.

— Нет, вам нельзя! Лейла, они следят за вами… за каждым вашим шагом. — испуганно зашептала девочка. — Доверьте лучше мне это задание. Я справлюсь, честно-честно!

— Нет, Венди, я и так, подвергла тебя большой опасности.

— А тут нет никакой опасности, — стала уговаривать Венди. — Меня не замечают, я всего лишь ребёнок. Вам же это просто не по силам….

Они еще поспорили, но Лейла понимала, что девочка права, сама она не сможет и до башни дойти — её сразу же поймают, поэтому всё же уступила…

Реальность стала сворачиваться в комок, как неудавшийся рисунок. Я стоял и держал за руку Лейлу.

— Откуда у тебя это зеркальце? — еще не до конца придя в себя спросил я.

— Мне его дала Стелла, чтобы иметь возможность через него видится с Венди. Когда к Крайкосам приехал посол из Тринадцатого и предложил им занять место Гербертов, расширив свои владения. Однако Крайкосы отказались, так как не поверили в виновность его светлости Герберта и наоборот решили свидетельствовать на суде в его пользу. Томаш связался со мной, попросил понаблюдать за тем, что твориться в замке.

Осознание своей неправоты к девушке пробивалось в сознание медленно, нехотя. Лейла опять оказалась намного лучше, чем я о ней думал. Было жаль, что ей пришлось пережить весь этот кошмар, и еще больше жаль, что я так несправедливо отнесся к ней. Отплатив черной неблагодарностью за её верность и помощь.

— Я был не прав, Лейла, — тихо признался я, заглянув девушке в глаза. — Приношу свои извинения. Вы с Венди обе вели себя очень храбро и самоотверженно!

— Извинения приняты! — сдержано кивнула Лейла. — А теперь нам нужно отсюда уходить до того, как Джейкоб… — договорить Лейла не успела, в дверь настойчиво постучали.

Глава 16

Стук делался всё громче и настойчивей, и к такому повороту событий мы оказались вообще не готовы.

— Да-да⁈ Кто там⁈ — растерянно спросила Лейла.

— Прелесть моя, зачем вы заперлись среди бела дня⁈ — раздался за дверью елейный голос Джейкоба. — Я волнуюсь за вас.

— Мне нездоровится, — на удивление убедительно соврала Лейла, испуганно глядя на меня, словно спрашивая, что ей делать. Однако, я еще не до конца очухался после сна и соображал туговато. — Заперлась, так как ходят слухи, что из темницы сбежал какой-то бандит!

— Если вы сейчас же не откроете, радость моя, то я сделаю вывод, что вы сами прячете у себя этого бандита, помогая нашим врагам, — шутливо, но с тонким намеком на толстые обстоятельства, откликнулся из-за двери Джейкоб.

Мы, затаив дыхание, переглянулись и, не сговариваясь, на носочках, дружно двинулись к здоровенному камину, решив спрятаться там. Места в камине оказалось для всех нас недостаточно. Как мы не старались втиснуться, неизбежно, наружу выпирала или чья-то спина или чья-то нога.

Я посмотрел наверх, труба была широкая и вполне годилась для того, чтобы в неё пролез даже толстый Санта, а что уж говорить про нашу честную компанию стройных и находчивых.

— Выбирайтесь через трубу, — едва слышно, одними губами, велел я, — постарайтесь, найти и подготовить экипаж Лейлы. Будем убегать на нём.

Фил понимающе кивнул.

— Одну минуту, ваша светлость, мне… мне нужно одеться! — между тем нашла предлог для отсрочки Лейла.

Сначала в трубу подсадили шуструю Венди, за ней пополз Альфред, последним, нырнул Фил.

В трубе загрохотало так, будто по рельсам поехал гружёный товарняк. Лейла гневно сверкнула на меня глазами, будто именно я издавал все эти звуки, а не проклятое эхо в трубе. Странно, а Санта в фильмах всегда пролазил в чужие дома бесшумно.

— Вы испытываете мое терпение! — в голосе Джейкоба зазвенел металл. Он со всей дури лупанул по дверям, так, что она затрещала. — Если вы сейчас же не откроете, я сделаю это сам с помощью магии.

— Сделай что-нибудь! — прошипела мне Лейла.

Я вздохнул. Отошел вглубь камина и с помощью магии заглушил звуки в трубе.

После чего Лейла подбежала к двери и наконец-то открыла её для нежеланного гостя, впрочем, гость на обстоятельство, что он нежеланный, явно чихать хотел.

Джейкоб, не тратя времени на церемонии, оттолкнул девушку, мешавшую ему пройти, и вбежал в комнату. Огляделся. Тонкие крылья его носа хищно подрагивали, бесцветные глаза внимательно всматривались в полумрак.

Первым делом герцог раздернул штору, заглядывая за неё.

Лейла охала, прикрывала глаза рукой, изображая, что мучается от мигрени, а дневной свет усиливает её страдания. В моей невесте явно умирала великая актриса.

Джейкоб зло оглянулся на неё и, усмехнувшись, раздернул вторую занавеску, убедившись, что и там никого нет, он на этом не остановился и заглянул под кровать, потом в шкаф. Перебирая все платья Лейлы.

— Если вы закончили досмотр, — процедила Лейла, поправляя прическу перед зеркалом, — то прошу покинуть мою спальню!

С этими словами Лейла гордо прошествовала к окну и вновь задернула шторы.

Джейкоб на мгновение замер, заложив руки за спину, а затем развернулся на каблуках и стремительно заглянул в камин, словно бы что-то чуял змей подколодный. Однако я оказался быстрее и успел опустить завесу невидимости между собой и им.

Джейкоб замер в нескольких сантиметрах от меня. Я затаил дыхание. В нос мне ударил едкий запах пота и еще чего-то сладковато-горького, что я не сразу определил, а определив, удивился. Так пахла специя, точнее, так пахли люди под специей, но глаза Джейкоба оставались прозрачными, бесцветными, вовсе не похожими на черные провалы вместо глаз, какие бывают от употребления этой гадости. Однако же мне не могло показаться, этот запах не с чем не спутаешь.

Джейкоб протянул руку, я вжался в стенку камина, понимая, что весь перепачкался в саже. Его короткие толстые пальцы, увешанные перстнями, так и не дотянулись до моего лица, хотя были очень близки к этому. Схватив пустоту, Джейкоб задумчиво посмотрел на свою руку, словно всё ещё надеялся, что в неё сейчас появится беглец.

— Что ж, радость моя, как говорится — доверяй, но проверяй, — разочарованно подвел итог своим поискам Джейкоб, вылезая из камина. — Вы же не станете на меня дуться из-за такой мелочи? Все ради вашей же безопасности, дорогая.

— Вы поступили так, как сочли должным, свои же чувства по этому поводу, я оставлю при себе, — холодно ответила Лейла. — Теперь вы можете идти, моей безопасности ничего не угрожает.

Я усмехнулся, остра все-таки девчонка на язык. Джейкоб простучал сапогами по направлению к Лейле, явно нарушая светскую дистанцию, положенную по этикету между мужчиной и женщиной.

— Мне нравится, что вы с характером, дорогая, — заверил Лейлу Джейкоб.

— Здесь вы в меньшинстве, — невольно улыбнулась Лейла. — Обычно, это мое качество мужчинам не внушает симпатии.

— Их можно понять, радость моя, — развел руками Джейкоб. — Они просто не знают, что с вами делать, а я…мне эта наука известна.

— Неужели вы собираетесь откровенничать со мной на этот счет? — насмешливо поинтересовалась Лейла, прямо давая понять, что ей до лампочки про то, что там известно Джейкобу и что ему уже давно пора выметаться из её спальни. Говоря, она потихоньку отступила от Джейкоба на пару шагов.

— У меня нет от вас секретов, моя прелесть, — явно давая понять, что и ему до лампочки, что Лейле до лампочки его откровения, улыбнулся Джейкоб, снова сокращая дистанцию. — Понимаете ли, я всегда любил укрощать животных. Особенно большая страсть у меня к собакам. Суки всегда нужно показать, что ты её хозяин, а для этого, Лейла, знаете, что лучше всего применить?

— Полагаю, комплекс мероприятий, которые называются дрессировкой, — пожала плечами Лейла, старательно продолжая намекать, что разговор она поддерживает исключительно формально и из вежливости. И снова делая шаг назад

— Да, дрессировка, дорогая, — Джейкоб схватил девушку за руку, удерживая на месте, — и знаете, как я дрессирую собак?

— Как же? — отстраненно поинтересовалась Лейла.

Джейкоб вдруг выкинул другую руку и наотмашь ударил Лейлу. Лейла охнула и, не удержавшись на ногах, повалилась на пол. Джейкоб трескуче рассмеялся. Наслаждаясь, своей властью.

— Я бью сук до полусмерти и те, что выживают, потом слушаются меня беспрекословно, — похвастал он. — Они становятся как шелковые, Лейла. Я подчиняю их своей воле, подавляя их волю навсегда.

Джейкоб прыгнул на девушку, спешно расстегивая ремень на своих штанах. Возбудился садист. Я рванул было на помощь к девушке, но зацепился за что-то и никак не мог высвободиться.

— Отпустите меня! — потребовала Лейла, вырываясь из рук Джейкоба, затрещало платье. — Как вы смеете⁈ Я аристократка! За меня отомстят!

— И что⁈ — снова засмеялся Джейкоб, и входя в раж перескочил на «ты». — Твои родители через два-три дня будут казнены! Жених мёртв. За тебя некому отомстить, моя прелесть. Я могу делать с тобой всё что захочу, дорогая. Могу даже не жениться на тебе после того, как возьму. Скажу больше, если ты не понесёшь от меня, то я и не женюсь.

— Я подам жалобу в Тринадцатое герцогство! Я подам в суд! Я не оставлю это так…

— Кто тебе позволит это сделать, сука⁈ Я тебя объезжу и…

Договорить он не успел, так как я стащил его с Лейлы и отшвырнул эту падаль в сторону.

— Чернокожий человек⁈ — ошарашено глядя на меня, пробормотал Джейкоб. — Откуда ты⁈ Слышал, что такие водятся на краю Земли. Ты что с края свалился⁈

Я скосил глаза в зеркало, сажей я был измазан по самые уши, от чего действительно стал похож на негра.

— Ага, и прямо тебе на голову, — хмыкнул я.

Удивление на лице Джейкоба сменилось гневом. Ещё бы, не дали насладиться новой игрушкой.

— Слышал, у черномазых между ног здоровенный ялдык, — Джейкоб поднялся на ноги и погрозил пальцем Лейле. — Ах ты, маленькая шлюшка! Завела себе тайного трахаля. А я сразу всё про тебя понял! Что ты непростая штучка. Я сейчас кастрирую твоего негра, а тебя заставлю глотать то, что тебе так нравится. Будет в тебе сразу два мой и его. И сравнишь, какой тебе приятней.

Даже меня, мужика искушенного в прошлой жизни интернетом, от этого говноизвержения перекосило. Каких только извращенцев на земле не водится. Лейла же, несмотря на всю свою бойкость, побагровела, как рак.

— Хлеборезку захлопни, мразь! Я тебе сейчас твой поганый язык в жопу засуну, говножуй недоделанный! — процедил я.

— Глянь, он даже по-нашему калякать научился, — мерзко хохотнул Джейкоб, материализовывая меч. — Что ж, черномазый, будет тебе наука. Тебе и ей!

С этими словами он стремительно пошел на сближение, ожидая одержать легкую победу. Я ушел от его удара и материализовал свой меч. Он оказался в два раза больше меча Джейкоба, что, видимо, опять вызвало у герцога комплексы.

— Да кто ты, черт возьми, такой⁈ — испуганно спросил Джейкоб

— Конь в пальто! — ответил я.

Я не боялся, что этот урод опознает меня по голосу, так как Джейкоб меня никогда не видел — у нас на приёме гостил старший Глостер.

Мы снова сошлись. Джейкоб, по моим меркам, оказался неплохим фехтовальщиком, хотя явно уступал моему отцу, а уж до Леона ему было как до Москвы раком.

Джейкоб стал меня теснить к окну. Спальня явно оказалась несколько тесноватой для фехтования. Я запнулся о ковер и едва не вывалился в окно. Чудом удержав равновесие. Младший Глостер попытался закрепить успех. Однако, не тут-то было. Я, так уместно вспомнив уроки Леона, воспользовался его приёмчиком и в считанные мгновения выбил меч из рук Джейкоба, приставив острие меча ему к горлу.

Джейкоб не растерялся и сразу попробовал подать голос. Однако я быстро отбил у него эту охоту несколькими тяжелыми ударами в челюсть, а потом еще добавил под дых, уже просто отводя душу. Заломив ему руки, уткнул мерзавца мордой в пол, как это любят делать ребята из спецподразделений.

Лейла, не теряя времени даром, уже изорвала простыню на лоскуты, чтобы я мог связать Джейкоба. Чем я и занялся.

— Что ты хочешь со мной сделать? — промычал Джейкоб через разбитые губы.

— Собираюсь кастрировать, а яйца скормлю твоим сукам, — серьезно ответил я.

Подбородок Джейкоба затрясся, он не сомневался, что с ним так и поступят, ведь сам он такими методами никогда не брезговал.

— Ты…ты не посмеешь… — захныкал он. — Кто ты, во имя всех ликов Триликого, такой⁈ Послушай, чёрный, что тебе надо? Золото? Земли? Или хочешь её? Я устрою вам свадьбу?

— Заткнись, — велел я, вставляя Джейкабу в рот кляп. — Я сам себе свадьбу могу устроить.

Вскоре Джейкоб стал похож на забинтованную мумию.

К нему подошла Лейла и от всей души врезала ему между ног несколько раз. Кажется, в штанах Джейкоба получился омлет. Он болезненно застонал, а из глаз буквально брызнули слёзы.

— Теперь тебе, Джейкоб, наследников точно не видать, — заметил я.

Я отвел Лейлу в сторонку.

— Лейла, выходи к конюшням и помоги Филу с экипажем. Меня не ждите, уезжайте из города, я, если что, вас потом соколом нагоню. Мне нужно допросить этого гада, а после, я вылезу через трубу.

— Это разумно, Эрик. И… спасибо тебе, — она смущенно опустила голову, очевидно, благодарить эта девушка не привыкла.

— И тебе спасибо, Лейла. А теперь иди. И будь осторожна!

— И ты тоже, — тихо ответила она.

Лейла встала на цыпочки, чмокнула меня в щеку, при этом, вновь залившись предательским румянцем, и поспешила прочь из комнаты.

Глава 17

Дверь за Лейлой закрылась, и мы с Джейкобом остались один на один. Я молчал, пристально уставившись на младшего Глостера. Излюбленный приёмчик следаков. Джейкобу быстро стало некомфортно, он занервничал и завертелся, словно уж на сковородке. Было бы больше времени, я бы дожал мразину, но времени оставалось в обрез.

Я наклонился и обшарил его карманы. Достал связку ключей, огарок черной свечи и портсигар. Красивый серебряный короб с фамильным гербом поблескивал в моих руках. Я открыл крышку и демонстративно принялся изучать ровный ряд толстых сигар.

— Теперь, когда дама нас оставила, можно поговорить и серьёзно, по-мужски, — заявил я.

Так же демонстративно достал и понюхал сигару, табак был прекрасен — высший сорт, так тянуло закурить, давно я об этом мечтал и так бы и сделал, если бы к дивному запаху табака не примешивался другой запах, запах проклятой специи.

Я брезгливо сунул сигару обратно и закрыл крышку.

— У меня есть несколько вопросов. Или ты отвечаешь мне быстро и четко или я медленно и жестоко тебя убиваю.

Я достал меч, который по моей воле неохотно трансформировался в кинжал. Отметил про себя, что пора бы обзавестись обычным кинжалом и не испытывать терпение своего меча. И тут же усмехнулся тому, что стал считаться с мнением железяки, точно это был не меч, а живой человек, настоящий друг. А почему нет? Так оно, по сути, и было.

Я вытащил кляп из-за рта Джейкоба и тут же услышал скрипучий смех.

— Нет, черножопый, времени у тебя в обрез, это как пить дать, так что на медленную пытку тебя не хватит. Я тебе ничего не скажу, можешь не пыжиться.

— Это ты зря, Джейкоб, — цокнул я. — Времени у меня и вправду немного. Но для медленной пытки его много не требуется.

— Я весь во внимании, — насмешливо скривился Джейкоб.

— Я призову знания и силу моего народа и сделаю на тебя куклу вуду… — с этими словами я отрезал у Джейкоба клок волос и стал мастерить куклу из обрывков простыни и веток цветов, которые стащил из стоящей на тумбочки вазы.

— Что это за хрень такая — куклу вуду? — напряженно спросил Джейкоб, облизывая окровавленные губы.

— Это магия смерти, — зловеще прошептал я, старательно нагоняя жути. — Мы делаем слепок с человека в виде куклы. Потом с помощью заклинания связываем куклу с жертвой. После этого всё, что я сделаю с куклой отобразиться на тебе. Скажем, сломаю я ей руку, рука сломается и у тебя. Исколю иголками, больно будет тебе. Решу утопить, задыхаться начнешь ты… И так до бесконечности.

— Что за мерзость⁈ Такой магии не существует, а если и существует, то это запрещено законами Тринадцатого герцогства!

— А-а-а, вот ты теперь как заговорил, про закон вспомнил? — подколол я.

— Тебя четвертуют за это, выродок! Ты не посмеешь этого сделать!

— Я уже это делаю, злыдень ты писюкатый, — улыбаясь как можно блаженней, заметил я.

Я наклонился и укол Джейкобу палец, он вздрогнул от неожиданности и боли, а я обмазал кровью Джейкоба смастеренное мной чучело. Получилось и вправду зловеще. Я продемонстрировал куклу Джейкобу.

— Зря стараешься, меня этим не запугать! — тем не менее испуганно, проскрежетал Джейкоб.

— Итак, вопрос первый: в сигарах есть специя, ты явно её употребляешь, но при этом твои глаза не чернеют, и ты не становишься безвольной марионеткой Варда. Я хочу знать, почему.

Джейкоб молчал. Я склонился над куклой и стал шептать всякую белиберду. С помощью магии добавил спецэффекты, кукла стала светиться жутковато кровавым светом. Затем шевельнула одной рукой, потом другой.

— Стой! Хватит! Не надо! — испуганно взмолился Джейкоб, я оторвал взгляд от куклы и вопросительно изогнул бровь. — Хорошо, я скажу тебе про специю!

Повисла напряженная тишина, да такая, что было слышно, как муха бьется в оконное стекло.

— И? — поторопил я Джейкоба.

— Нам поставляют очищенную специю, я же не идиот принимать её в грязном виде. Не в сточной канаве себя нашел! Очищенная специя не делает из тебя живого мертвеца подвластного воле Варда. Но дает ряд преимуществ.

— Каких, например? — брезгливо скривился я.

— А ты попробуй, кайфани хоть раз в жизни, черномазый! Или трусишь⁈

— Или обойдусь, — жестко отрезал я. — Отвечай на вопросы, а то я сейчас начну твои сигары тушить об куклу.

Джейкоб снова провел толстым языком по губам.

— Кроме запредельного кайфа, который лучше всякого секса с любой из баб, специя обостряет твою интуицию, увеличивает магические способности. Именно чуйка, которая пробуждается при курении специи, привела меня сюда.

— А вот тут явная промашка вышла, не находишь? — усмехнулся я. — Не туда тебя твоя чуйка завела, мразь. Вопрос номер два: почему ты так уверен, что Герберт проиграет суд?

— Потому что он идиот! Такой же дурачок, каким был его непутевый сыночек.

— А если по фактам⁈

Я отметил между делом, что Глостеры, действительно считают меня мёртвым. Это хорошо, это играло мне на руку.

— А по фактам я не скажу тебе больше ни слова, колдун, и своей игрушкой ты меня не запугаешь.

Я вновь стал бормотать страшным голосом над куклой, гортанно подвывая на манер чукчей. Потом выпрямился, поднёс куклу к глазам Джейкоба и, выкрикнув нечто несуразной в виде заклятия, сломал ей руку. Параллельно с этим, с помощью магии сокола, нащупал мысленно кость на руке Джейкоба, ломая и её.

Раздался треск. Джейкоб взвыл. Меня качнуло, на лбу проступила испарина, из носа пошла кровь, всё-таки так распоряжаться даром целителя богини жизни Аве было чревато. Я собрал волю в кулак и приглушил вопли Джейкоба.

— Да кто ты такой, во имя всех ликов Триликого⁈ — простонал Джейкоб.

— Твоя кара! — пафосно изрек я.

Из глаз Джейкоба текли слезы, подбородок его подрагивал, зубы выбивали дробь. Но он по-прежнему не вызывал во мне ни капли жалости, лишь отвращение.

— Если я тебе скажу всё, что ты сделаешь с куклой? — с ужасом глядя то на меня, то на куклу, поинтересовался Джейкоб. — Мне нужна гарантия, что, когда я перестану быть тебе нужен, ты не завершишь своё черное дело и не оторвешь кукле голову?

Язык чесался ответить, что оторву всё что сочту нужным и не обязательно голову, но я подавил в себе ребяческое желание поиздеваться и пояснил.

— Я произнесу заклинание, разрывающее вашу связь, и сожгу куклу на твоих глазах. Устроит?

— Хорошо, — медленно согласился Джейкоб, — я скажу те…

Договорить Джейкоб не успел.

Горло его сдавила судорога, глаза закатились, а потом сделались абсолютно черными. Откуда ни возьмись, дунул ледяной ветер пробирая до костей. А Джейкоб потерял сознание.

— Нет, сокол, он ничего тебе не скажет, — прохрипел через Джейкоба Вард. — Он мой!

— Ага, чистая специя, говоришь, как же, держи карман шире, — невесело пробормотал я.

Я закусил губу. Плохо было, что Вард узнал меня. Даже очень плохо. Это все очень усложняло.

Я спрятал портсигар, свечку и ключи к себе в карман. Сжег куклу. Вставил кляп и завязал рот Джейкобу, что до сих пор в сознание не пришёл.

Времени не осталось совсем. Нужно было ещё припрятать Джейкоба и для этого, камин, просто напрашивался сам собой. Я оттащил Джейкоба в камин, затем вернулся и застелил кровать покрывалом.

Теперь ничего здесь не указывало на наше присутствие, и можно было тикать отсель далеко и надолго.

Я полез в трубу, как вдруг услышал, что дверь спальни открылась. Я замер. Раскорячив ноги и руки.

Раздались шаги, женский смех и приглушенные голоса.

— Это спальня госпожи Лейлы, ваша светлость, — испуганно прошептал женский голос, — она может объявиться в любую минуту и мне тогда точно достанется…

— Как объявится, так и исчезнет, это теперь моя спальня, как и весь замок, милочка, — пьяно икнув, засмеялся мужик.

Голос его показался мне знакомым.

— Да, ваша светлость, вы абсолютно правы, просто леди Лейла такая злюка…

— Это не твоя забота! Давай, крошка, — раздался шлепок, — лучше разведи камин. В этом чертовом замке холодно, как в склепе. И шевели попкой!

Точно, это был голос старшего Глостера.

— Как пожелаете, ваша светлость, — хихикнула женщина.

Видимо, Глостер не стеснялся служанок по углам зажимать. Но ни времени, ни желания на то, чтобы разбираться, у меня не было.

Когда служанка зажжет камин, то запахнет жаренным. Эта мразина Джейкоб очнется и поднимет шум, да и сам я могу задохнуться от дыма. Поэтому нужно было уже поскорее выбираться отсюда, хотя я бы с удовольствием поглядел на сцену находки негра в камине — о том, чтобы перепачкать рожу Джейкоба в саже я позаботился.

Я не стал дальше лезть человеком, а перекинулся в сокола и вылетел в трубу, удивляясь, почему раньше до этого не додумался.

Осмотрелся. Было не высоко, только второй этаж. Рядом росло большое дерево и, очевидно, именно по нему и спустились вниз мои товарищи. Я оценил их храбрость, особенно престарелого Альфреда

Сделав небольшой круг я полетев мимо конюшен, решив, на всякий случай, проверить удалось ли забрать экипаж Лейлы.

И как, оказалось, полетел я так не зря, потому что возле одной из конюшен намечалась потасовка. По одну сторону баррикад находилась моя компания во главе с Лейлой, а по другую — семь стражников.

Я не спешил себя проявлять, сел на ветку растущего поблизости дерева и прислушался к спору.

— Почему я не могу прогуляться на своем экипаже по саду! Это возмутительно! — настаивала на своём Лейла.

— Просим прощения леди Лейла. Но его светлость Глостер велел, ни при каких обстоятельствах экипаж вам не выдавать! — робко бормотал один из стражников.

— И более того, — бойко подхватил, судя по одежде, конюх, — мы будем вынуждены сообщить, его светлости, что вы сначала подговорили слуг выкрасть экипаж, а потом оказывали на нас давление, чтобы мы уступили вашей просьбе. Но мы, не поддадимся на ваши уговоры!

— Да как вы смеете со мной так разговаривать, пресмыкатели! — уже не на шутку разозлилась Лейла, уперев руки в бока, она, казалось, вот-вот расплачется и затопает ногами как маленькая девочка.

— Да мы чё, мы ни чё, не серчайте, леди, но приказ есть приказ, — пробормотал один из стражников.

Я понял, что в целях безопасности стражников и экономии драгоценного времени необходимо срочно вмешаться. Но перекинуться в человека я не успел.

Так как дверь конюшне затрещала и разлетелась в щепке, а из неё вырвался на свободу экипаж Лейлы. Стражники дружно бросились в разные стороны, благоразумно унося ноги. Лишь один из конюхов растерялся и замер на месте, раскрыв рот.

Экипаж застыл в нескольких сантиметрах от него. Лейла быстро вскочила в экипаж, остальные последовали её примеру.

— Я…я не уйду, — дрожащим голосом пропищал конюх.

Я со свистом пролетел у конюха над головой, и это стало для него последней каплей. Храбрость окончательно покинула бедолагу, и он лишился чувств.

— Идиот, — констатировала Лейла.

Фил, ругнувшись, выскочил из экипажа и оттащил обмякшего конюха в сторону. К этому времени стражники уже пришли в себя. И Филу пришлось прыгать в экипаж на ходу, при этом, он умудрился выкинуть из экипажа подоспевшего первым стражника.

Мы выскочили из сада, но дальше ехать мешали люди. Сверху я видел, что в городе нарастает суета. Только бы успеть, билось в моей голове.

Мы уже были совсем близко от ворот, когда на башне пробили часы. И над городом прогремел зычный голос глашатая.

— Закрыть ворота! В городе опасные преступники! Черный человек, а с ним ведьма, которая притворяется леди Лейлой! Закрыть ворота и никого не выпускать!

И ворота у нас на глазах стали медленно закрываться.

Мы опять оказались в ловушке.

Глава 18

Я оценивающе посмотрел на сомкнувшиеся створки ворот — кованные, высотой как минимум в два этажа. Их и тараном-то пробить было не реально, что уж говорить про экипаж — нас просто сомнёт в лепешку. Это только дураки из псевдоисторических фильмов пытаются попасть в осажденную крепость через закрытые ворота.

Даже, если каким-то чудом мы не разобьемся на кусочки об эти ворота, нас добьют копья, выползающие с двух сторон из стен, а отступить назад не даст опускающаяся сверху решетка. Коридор смерти — всё как в учебниках по истории.

Я лихорадочно соображал, как нам быть. Я-то могу перелететь над стенами, но оставлять друзей в городе с этими уродами — Глостерами, было опасно, особенно для Лейлы.

На башне снова зловеще пробили часы.

— Внимание всем, — объявил глашатай, — преступники передвигаются на колдовском экипаже без лошадей! Всем, кто заметит данный экипаж, немедленно сообщить стражникам!

Стражники у стены, до этого грёбанного объявления мирно жевавшие яблоки, обратили свои осоловелые взоры на нас родименьких. Ну, теперь-то мы точно пропали.

И именно в этот момент, когда казалось, что всё пошло по одному месту, я почувствовал — несмотря на то, что жителям города стерли память, а сам город пострадал от наводнения и пожара, права на эту землю и ответственность за этих людей оставались у Гербертов. Город по-прежнему был с Гербертами, город сохранил преданность своему истинному хозяину.

Я перехватил управление экипажем у Лейлы и дал ему сигнал мчать на ворота. Лейла, потеряв бразды правления, в ужасе смотрела вперёд, лихорадочно пытаясь затормозить. Стражники кинулись за нами, но, увидев траекторию выбранного нами направления, сбавили ход, решив, что можно теперь никуда не торопиться, и мы убьём себя сами.

Я же знал, что произойдет, я чувствовал всем своим естеством, что этот город отпустит меня и моих друзей, чтобы однажды я в него вернулся. Вернулся победителем, отвоевав его у этих ничтожеств Глостеров, у специи и Варда. И я мысленно дал ему это обещание.

В нескольких метрах от ворот, ожидая столкновения, Лейла и Венди испугано завизжали, обнявшись, и уткнувшись друг в друга. Заорали и Альфред с Филом, инстинктивно закрываясь руками. С грохотом за нашими спинами закрылась решетка, из стен стали наползать копья. Стражники за спиной довольно ухмылялись.

И тут произошло то, что никто не ожидал, кроме меня. Ворота просто вынесло с корнем, створки отлетели далеко за стены города, будто по ним чудовищной силы взрывная волна прошла.

А экипаж помчался дальше. Ошарашенные стражники ещё долго оторопело провожали нас взглядами. Сами пассажиры экипажа тоже не менее ошарашено переглядывались друг с другом. Какой-то стражник всё же вышел из оцепенения и выпустил нам в след стрелу, его примеру попытались следовать и остальные.

Но мы уже были вне поля досягаемости стрел и мчались всё дальше и дальше на запад к напитанной полоске леса. Я почувствовал, что истратил больше половины восстановленных сил, как магических, так и физических и отдал бразды правления Лейле.

С перекидыванием в человека я решил повременить до того момента, как мы скроемся в лесу. Сверху город становился всё меньше, люди там суетились, точно в муравейнике. Однако в погоню пока никто не отправился, ждали, по-видимому, команды от Глостеров. Это играло нам на руку — угнаться за экипажем Лейлы на лошадях было и так непросто, а с такой форой, можно сказать, и вовсе нереально.

Вскоре мы заехали в лес. Проехав совсем недолго,экипаж начал замедлять движение, а затем остановился совсем, так как Лейла потеряла сознание. Кажись, девушка слишком впечатлилась произошедшими событиями.

Я спустился вниз и обернулся в человека. Благо всем ликам Триликого, Фил позаботился об одежде для меня. Одевшись, я осмотрел Лейлу, как я и предполагал, причиной обморока послужило слишком сильное нервное напряжение.

Я решил дать ей отдохнуть, сев за управление экипажем. Ехали мы быстро, только деревья мелькали. Фил с Альфредом, отойдя от шока, стали восхищаться тем, как я лихо разнёс ворота. Я попытался им объяснить, что дело было не во мне, но судя по их лицам, они мне не поверили и остались при своём.

Солнце быстро скрылось за горизонт. Наступила ночь. Мои спутники клевали носом, да и я тоже, и вдруг дорогу нам преградили два мужика, закутанные с ног до головы в какие-то обмотки.

Мужики были здоровые, на лошадях и при оружии. Судя по их, на первый взгляд ленивым, но довольно быстрым и ловким движениям — опытные бойцы. Я быстро научился таких отличать — это ведь был вопрос жизни и смерти. От мысли, что мне опять придётся махать мечом, сделалось как-то тоскливо, хотелось просто нормально лечь в кровать и выспаться, а не это вот всё.

Но нечего не оставалась делать, как выпрыгнув из экипажа сразу же материализовать меч, надеясь, что разбойники устрашатся моей лопаты и убегут обратно в лес за более легкой добычей. Но надеялся я напрасно, разбойники и бровью не повели.

— Зачем он меч вытащил? — сипло спросил один из них у другого.

— Вот и я думаю, нахрена? Он же им все равно пользоваться не умеет, — хмыкнул второй.

Голос показался мне смутно знакомым.

— Глянь, а вон и другой, вылитый дровосек с топориком, — хохотнул опять первый, указывая на Фила, что уже стоял за моей спиной, подоспев ко мне на помощь.

— Сосны видимо решил напугать, — уже совсем знакомо, пошутил второй.

— Леон⁈ — все еще не веря своим ушам, спросил я.

— Надо же, дошло, — заржал Леон, спешиваясь.

— Но не до конца, — хрипло засмеялся второй, тоже опускаясь на землю.

— Томаш! — радостно вскрикнула Лейла.

Казалось, она вот-вот кинется к младшему Крайкосу на шею, такие бурные эмоции моя невеста на моей памяти выражала впервые и они касались не меня.

Впрочем, Лейла быстро взяла себя в руки и сбавила обороты. Ну, и на том спасибо.

— Это и правда я, Лейла, — тепло улыбнулся ей Томаш, заговорив уже нормальным голосом.

Он тоже как будто едва сдерживался, чтобы не заключить девушку в объятия.

— Какого черта вы оба здесь делаете? — слегка задетый тем обстоятельством, что не сразу их узнал, а эти двое еще и вдоволь над этим постебались, и ещё реакцией Лейлы с Томашем друг на друга, буркнул я.

— Вас едем спасать, — хором откликнулись Томаш с Леоном.

Ко мне подошел конь, который нёс Леона и по-дружески уткнулся ко мне в плечо.

— Чудо! — узнал я и погладил своего коня по морде, отчего тот тихонько всхрапнул. — Рад тебе, друг.

— Встретил меня твой конь, ждал нас с тобой на обратном пути. Чудо, а не конь, много чего я бы за такое чудо отдал, — мечтательно вздохнул Леон, алчно глядя на моего коня.

— Завидуй молча, — посоветовал я.

То, что за нами, наверняка, всё же выдвинулся вооруженный отряд, сомнений не оставалось, впрочем, как и в том, что всем был необходим отдых. Нужно было обменяться информацией, а там уже вместе решать, что да как будем делать.

Мы разбили лагерь на опушке, неподалеку от дороги. Развели костёр.

Я рассказал всё с самого начала. Леона очень заинтересовало то, как человек в Филе победил медведя, он расспрашивал меня так дотошно, что стал уже подбешивать и не только меня, Фил тоже сердито сдвинул брови.

Леон задумчиво посмотрел на Венди.

— И ты, готова исполнить в своё время то, что обещала, дитя? — загадочно спросил он.

— Я уже не дитя! — горячо возразила Венди, а так горячо отрицать своё детство может только ребёнок. — Медведи всегда держат слово!

— Но зачем ты дала такую страшную клятву⁈ — с жалостью глядя на девочку, допытывался Леон.

— Это судьба, так предназначено, — загадочно ответила Венди. — Волк этого никогда не поймёт, для этого волк должен стать королём.

— О чём вы говорите⁈ — первым, не выдержав, раздраженно рявкнул Фил.

— Ты узнаешь это в своё время, — быстро ответила Венди. — Даже если бы я могла, то не сказала бы тебе.

— Если это касается меня, я хочу знать сейчас! — потребовал Фил, недобро глядя на Леона.

— Поверь мне, не хочешь, Фил, — покачал головой Леон. — Я тоже не могу тебе ничего сказать, даже если я объясню тебе, ты забудешь, хотя от этого останется боль. Могу только сказать тебе, что отныне твоя судьба и судьба этой девочки связаны, как — потом будет видно.

Что-то в этом разговоре таилось зловещее. Но я понимал, что спорить сейчас бесполезно, да и времени на это не оставалось, нужно будет потом выведать у Леона, о чём речь.

— Я сам знаю, без подсказчиков, что я хочу, а что нет, — жестко ответил Фил. — Не хотите говорить, что же я сам всё узнаю!

Я, чтобы как-то сгладить ситуацию, вернулся к рассказу о случившихся в городе событиях. На моменте, когда Лейлу попытался изнасиловать Джейкоб, Томаш вскочил и стал ругаться, как сапожник, костеря Глостеров так, что уши в трубочку сворачивались. Я попросил его угомониться и, наконец-то, смог окончить свой рассказ. Повисла тишина, лишь костёр потрескивал во тьме.

— Мне очень жаль, Эрик, — вздохнул наконец-то Томаш, переглянувшись с Леоном. — Но тебе не успеть спасти своего отца. До Тринадцатого герцогства, даже если мы будем гнать экипаж не щадя сил, больше двух суток.

— Так суд же как раз примерно через трое суток — заметил я, — успеем, если что соколом долечу.

— И соколом не успеешь — суд состоится на рассвете, — покачал головой Томаш. — Его перенесли. Сегодня всё переиграли. Видимо, Вард не дремлет.

Мысли заметались, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. И не находя его, эмоции одерживали вверх над разумом.

— Но суд — это же только суд… — зацепился я за соломинку. — Ведь его могут и оправдать.

— Доказательства против Гербертов неоспоримые, множество свидетелей… Обвинение уверяет, что ворон не вернулся, а Герберты распространяют эту ложь, чтобы вершить свои тёмные дела. Его не оправдают, Эрик, прости, — Томаш положил руку мне на плечо.

— Но даже если суд утром и его приговорят к смерти, — не сдавался я, стряхнув руку Томаша с плеча, — у нас есть какое-то время до самой казни.

— Обычно в таких случаях приговор подлежит исполнить сразу в зале суда, — тихо пояснил Леон.

Я не мог позволить казнить своего отца, просто не мог допустить, что такое возможно. Я вдруг впервые за все время, которое здесь находился, осознал, что это не просто человек, что это мои корни на этой земле. И если их подрубить, то меня можно будет выкорчевать всерьез и надолго из этой земли.

— Скотина! — взвыл я от отчаяния. — Чертов ворон! Я выщипаю тебе все перья, петух сраный!

Вдалеке, на дороге послышался глухой топот копыт, я понял, что это погоня за нами и что придется сейчас опять драться, но на этот раз я с радостью готов был выпустить пар.

Враги мои, трепещите, я почувствовал силу и расправил крылья.

Глава 19

В руке моей нетерпеливо подрагивал меч. Я шагнул в сторону дороги, желая дать выход обуревавшим меня эмоциям, но путь мне преградил Леон.

— Обожди, сокол, не торопись, — попросил он, кладя руку мне на плечо. — Почто людей, причём своих же, зазря кромсать собрался?

— А ты предлагаешь, чтобы они нас кромсали? — процедил я, стряхивая руку Леона и подавляя желание оттолкнуть его с дороги.

— Зачем такие крайности? — усмехнулся Леон. — Сейчас мы их пустим по ложному следу.

И не дожидаясь моего согласия, а точнее моего возражения, Леон закрыл глаза, раскинул руки и закружил на месте вокруг себя, бормоча какую-то абракадабру.

Всё это было похоже на приступ безумия. Я, скрестив руки на груди, решил подождать для приличия, когда план Леона провалится, и уже потом, с чистой совестью покромсать всех на фарш.

Топот копыт и лай собак слышались всё ближе. Вдруг звуки замерли совсем близко от нас. Я снова материализовал меч.

— Почему встали⁈ — рявкнул неподалёку знакомый голос.

Лейла невольно вздрогнула и съежилась. Значит, лично гаденыш Джейкоб решил возглавил травлю. Я скрипнул зубами. Ну что ж, даже хорошо, сейчас я довершу то, что нужно было сделать сразу. Я уже сделал было шаг вперед, но замер, как вкопанный, услышав ответ Джейкобу.

— Собаки потеряли след, ваша светлость, — дрожащим голосом доложил стражник.

— Искать! Ну же! — разъяренно крикнул Джейкоб.

Послышался свист плетки, затем раздался собачий визг, видимо сука попала под горячую руку и тут же скулеж оборвался. Отмучилась животина.

И тут же вновь грянул собачий лай.

— Ваша светлость, след найден! — с явным облегчением объявил стражник.

— Больше в моей стае ни одной суки не будет! — процедил Джейкоб, видимо, натягивая перчатку. — Вперед!

Я усмехнулся про себя — кажется, Лейла оставила в сердце этого мужика кровоточащую рану.

План Леона сработал. Топот копыт стал быстро удаляться. Леон же, обливаясь потом, сел на землю. Лейла подскочила к нему и стала махать платочком. Леон очень галантно платочек у Лейлы умыкнул и использовал по назначению, а именно, вытер пот со лба.

— Сработало, — ворчливо заметил я, все же испытывая разочарование, что не прикончил Джейкоба, понимая, что эта гнида ещё сыграет свою отрицательную роль в моей судьбе.

— Еще как сработало, — хрипловато ответил Леон, прикладываясь к фляжке с водой. — К утру они, сделав круг по лесу, вернутся к замку.

— Вот только моему отцу от этого ни холодно, ни жарко, — устало заметил я, чувствуя, как меня захлестывает отчаяние.

Но я не привык просто сложив ручки покорно ждать приговора судьбы, нет, решил я, буду бороться до последнего, а там…там будь что будет, а я сделаю все, что могу.

— В любом случае, я попытаюсь доскакать до города на Чуде. Я знаю, не подведет, меня конь…

Я подошел к Чуду, стал горячо нашептывать ему, как нужно мне в город и для чего нужно.

Глаза у коня разгорались, а потом на руку мне капнули кристально чистые слезы. Принял конь свою участь, понял, что выше его сил моя просьба, а значит, не вернуться ему живым, и ради меня и дела моего, он должен будет себя сгубить, но доставить меня в город вовремя.

У меня самого перехватило дыхание от осознания того, на что я обрекаю коня, но делать нечего, я должен был спасти отца любой ценой. Я, не рассусоливая больше, полез в седло.

— Погоди! — опять встал у меня на пути Леон. — Пожалей коня, не губи животину почём зря!

— Пока мы тут разглагольствуем!.. — нетерпеливо дернулся я. — Уйди, Леон, с дороги! Прошу последний раз по-хорошему!

— Ты выслушай меня, я кое-что смекнул, не гони лошадей! — взмолился Леон.

— Говори быстро, — решился я, планы Леона почти всегда срабатывали, да и больно жалко мне было загонять Чудо ради призрачной надежды спасти отца.

— Ты, сокол, сказал, что позаимствовал у Глостера кое-какие вещички. По всей вероятности шибко ценные то были вещи, раз он лично из своей норы выполз. Огласи, пожалуйста, что это?

— Ключи, свечка и портсигар. Портсигар фамильный с сигарами, отравленными специями, вот именно из-за них он и переполошился, очевидно. Ну и оскорбленное чувство собственного достоинства… Это мне никак не поможет.

— Нет, сокол, сдается мне дело не в сигарах, — перебил меня Леон, — а в свечке. Покажи мне её.

Я нетерпеливо пошарил в карманах, извлекая из него сначала ключи, а потом уже свечку и протянул её Леону.

Тут лица у всех стали медленно вытягиваться. Томаш всплеснул руками.

— Твою ж!.. Это то о чем я думаю? — сдавленно пробормотал Фил.

— Свеча из бликов света луны… — тихо прокомментировал Томаш.

— Именно она самая, господа, сразу видно, что Томаш в отличие от Эрика уроки не пропускал, — менторским тоном подтвердил Леон.

Я не стал возражать, что Фил и без всяких уроков многое знает, понимая, что этот аргумент явно не в мою пользу.

— Что за хрень ещё? — нахмурился я.

Мне было не очень-то удобно наблюдать за всем из седла, поэтому пришлось опять спешится. Про себя я решил, если Леон заговаривает мне зубы, то я ему все зубы повыбиваю, чтоб впредь не повадно было.

— Лунная свеча — это свеча, сделанная из бликов луны с помощью зеркал и крови единорога, — продолжал наставлять меня Леон, окончательно войдя в роль всезнающего профессора, вещающего с высоты кафедры. — Ритуал сложный и запрещённый во всех тринадцати герцогствах, так как единороги большая редкость и возлюблены самой Матерью-богиней и мужем её Триликим. Для исполнения ритуала, в день, когда луна становится полной, в круг ставят тринадцать больших зеркал. А посредине круга располагают пойманного заблаговременно единорога. Ровно в полночь единорогу пронзают сердца, острой иглой. Животное при этом и не думает сопротивляться, так как не способно на агрессию. А зеркала в этот миг тут же направляют на луну, чтобы она узрела эту кровь безвинного. И тогда луна, видя страдания единорога, начинает плакать, проливая на землю блики. И блики эти создают свечу. Отсюда и пошло название — лунная свеча.

На поляне воцарилась тишина, которую нарушила Лейла.

— Однако Леон, разрешите вам возразить, насколько я знаю, этим никто сейчас не промышляет, потому как луна проклинает всех причастных. Это проклятье хуже смерти!

— Именно так, Лейла, вы не только красивы, но и очень умны, — похвалил девушку Леон, от чего щеки её зарделись румянцем. — Вы правы, каждое полнолуние после данного ритуала негодяи будут обречены оборачиваться против своей воли в шакалов, при этом, терпя страшные муки и лишаясь рассудка. Вот только наличие данной свечи здесь, говорит, что кто-то не испугался подобной участи.

— Видимо, польстились на возможности, которые дает свеча, — внес свою лепту Альфред.

Повернувшись на голос, я заметил, что Венди, свернувшись клубочком, уже спала в экипаже, привалившись к плечу старика.

— И что дает эта свеча такого важного? — поинтересовался я, всеми фибрами, надеясь, что потерянное мной сейчас время не пропало зазря.

— Её свойства очень кстати, совпадают с нашими потребностями — она может перенести человека в любое желаемое место за долю секунды, — торжественно провозгласил Леон. — И так тринадцать раз. Или ты можешь взять двенадцать товарищей и перенестись так один раз.

Я дико обрадовался, аж, сердце подпрыгнуло, но все же для вида нахмурился, меня подбешивал, честно говоря, Леон со своим пафосом.

— Так бы сразу и сказал, — буркнул я, отбирая у Леона свечу. — Обязательно было выпендрёжничать. Давайте тогда уже махнём все в город⁈

— Всем не получился, — поправил меня Леон.

— Ты же сказал, что я могу с собой хоть ораву из двенадцати человек утащить? — удивился я.

— Свечой уже пользовались, как минимум девять раз, осталось на три раза, или ты можешь взять двух человек с собой в помощь, — тонко намекнул Леон.

Леон был прав, мне действительно нужны были товарищи. Я был абсолютный ноль в здешних обычаях и без подсказок мог наворотить дел, да и помощь лишней никогда не бывает. Но взять можно только двоих и выбор был не так-то прост.

Я сразу решил — Фила возьму с собой однозначно, он меня точно не подведет, что доказывал уже ни раз. А вот выбрать между Томашем и Леоном оказалось сложнее. Более того, ребром вставал вопрос, как быть с Лейлой, Венди и Альфредом — о них нужно было кому-то позаботиться.

Впрочем, времени на колебания у меня не было и, в сущности, выбор напрашивался сам собой.

— Томаш, у меня к тебе просьба, — тихо обратился я к Крайкосу, — пожалуйста, позаботься о Лейле, Венди и Альфреде. Это очень важно для меня. Я ведь могу на тебя положиться?

Томаш немедленно кивнул, соглашаясь и принимая моё решение.

— Да, Эрик. Я отвезу их в своё герцогство. Однако Крайкосы там тоже не совсем в безопасности. Как только расправятся с Гербертами перекинуться на нас. Мы знаем, что уже собирают силы против Крайкосов. Поэтому вот, — Томаш протянул мне зеркальце. — Держи с нами связь через Лейлу. И обещай, что не оставишь в случае нападения в беде!

— Спасибо, Томаш, обещаю, я вас не оставлю, тем более у тебя моя невеста, — я взял зеркальце, спрятал его в карман и пожал Томашу руку. — Мы всех победим.

— Так и будет, сокол, — грустно улыбнулся Томаш.

Я подошел к Чуду, прижался лбом к горячей морде коня.

— Отменяется приятель! Я вернусь за тобой, не грусти, — пообещал я, — И спасибо тебе, друг, за твою готовность меня выручить из любой беды!

Конь посмотрел на меня умными глазами, и казалось, все-все про меня понял. Ткнулся носом, мол, обращайся.

Я ещё раз погладил его по морде и развернулся к Филу с Леоном.

— Ну и как мне действовать? — сжимая свечу в руке, поинтересовался я.

— Тебе нужно четко представить место, где ты хочешь оказаться и силой мысли зажечь свечу, — выдал инструкцию Леон.

— А как я представлю место, которое никогда не видел⁈ — возмутился я.

— Но, Эрик, ты же всего год назад ездил с отцом на вступительные экзамены в Тринадцатое герцогство, — удивленно глядя на меня, возразил Фил. — Ты ещё потом всё время ругался, что город похож на муравейник, так там грязно и суетно.

— Я после того, как меня побил Томаш с дружками, страдаю провалами в памяти, — нагло соврал я.

Томаш, стоявший неподалеку недовольно хмыкнул.

— Это многое объясняет, — пробормотал Леон. — Давай мне свечу, я сделаю всё в лучшем виде, и не забывай за меня держаться, а то отлетишь.

Я отдал свечу, и ухватился за локоть Леона, Фил встал с другой стороны. Не успел я додумать, что значит: «отлетишь», как в ушах у меня засвистел ветер. Меня швырнуло куда-то в небытие, после чего я вцепился в руку Леона что было сил, до боли в пальцах.

И последнее, что мелькнуло у меня в голове, что я забыл про письмо Натана Леону. Леон должен узнать, что стал королём.

Глава 20

Я, распластавшись, валялся на каменном полу. В кромешной темноте. От пола веяло могильным холодом и вскоре мне стало зябко и неуютно.

— Леон! Фил! — тихо позвал я, вертя башкой по сторонам, но кроме черноты, перед глазами ничего не наблюдалось.

— Здесь, — откуда-то сбоку простонал Леон.

— Где мы? — уже всерьёз опасаясь, как бы снова не лишиться зрения, поинтересовался я.

— Черт знает где, — буркнул Леон, а значит, действительно, было темно, как в жопе негра и со зрением у меня все норм.

Однако ответ меня всё равно не удовлетворил. Тем более, Фил, до сих пор так и не отозвался.

— Фил⁈ Фил, ты здесь⁈ — снова позвал я своего оруженосца.

Фил не откликался. Я не на шутку встревожился, ещё и темень эта, хоть глаз выколи. Я поднялся, окоченевшее тело слушалось с трудом. Пока мы не поняли, куда угодили, зажигать свет было опасно, но без света мы рисковали, так этого и не понять.

— Кто здесь? — услышал я чей-то испуганный, ломанный голос, по всей видимости подростка.

— Мы, — хором отозвались мы с Леоном.

— А-а-а-а! — испуганно завопил в ответ подросток. — Мертвецы разговаривают!

Следом послышался топот, но я не дал мальчишке далеко убежать, перехватив его на полпути, схватив за шкварку.

Кажется, тут-то парень совсем обосрался. Сначала замер на мгновение, а потом, тело его затряслось в конвульсиях.

— Во имя Трилкого, пусти, мертвяк! — заблажил он, неуклюже размахивая руками и пытаясь вырваться.

— Да не ори ты, дурак! — тряхнул я паренька.

— А ты свои грабли убери, мертвяк! — огрызнулся парнишка.

— С чего ты взял, что мы мертвые-то? — не понял я.

— А чего живым-то в склепе делать⁈ — резонно спросил паренек.

— Ты тоже мертвяк? — даже в темноте было понятно, что парень отрицательно замотал головой. — А что тогда здесь делаешь⁈

— Спор выигрываю! — в запале признался парнишка.

— Какой это спор⁈

— Что мертвяков не существует, — гордо объявил парень.

— Поддерживаю, — проскрежетал Леон, исторгая воздух из легких со страшными стонами и хрипами. — Нас не суу-щест-ву-ет….

— А-а-а-а-а! — опять завопил парень.

— Да, тихо ты!

Чтобы осмотреться, я зажег-таки огонек, прикрывая его ладонью.

— Пусти, чего тебе от меня надо⁈ — захныкал паренек.

Теперь я мог его рассмотреть — на вид лет четырнадцать пятнадцать, не многим младше меня самого. Весь как будто состоящий из углов, долговязый мальчишка.

— Хотим харму твою взять в услужения, отрок, за нарушения нашего покоя, — замогильным голосом продолжал стебаться над мальчишкой Леон.

Парень опять завопил и задергался.

— Заткнись! — Рявкнул я, паренек съежился и притих, повиснув в моих руках безвольной тряпкой. — Леон, хорош хрень болтать! Какого черта ты нас сюда занес и где Фил⁈

— Малость промахнулся, — виновато пробормотал Леон, перестав валять дурака. В его руках тоже загорелся огонёк. — Я здесь давненько не бывал. Насчет Фила не знаю… он был рядом…

— Фил! Фил! — опять крутя башкой в разные стороны и вглядываясь в тёмные углы позвал я, а паренек попытался воспользоваться тем, что я отвлёкся, но я вновь сцапала его за капюшон. — Держи этого.

Я толкнул паренька в лапы Леона, тот с хищным оскалом принял его, чем спровоцировал новый приступ воплей.

— Леон, если он еще раз заорет, я тебе башку сверну, — серьезно пригрозил я.

Мне показалось, что я что-то услышал, в одном из гробов, возможно мышь поскребла, но возможно и не мышь. Я приблизился и приложил ухо к тяжелой каменной плите. Плита была ледяной.

— Эрик! Я здесь! — едва различил я искаженный голос Фила.

По-видимому, сраная плита глушила все звуки.

Я попытался отодвинуть плиту — хрен бы там. Она словно приплавилась к стенкам усыпальницы.

Я попробовал магией и к моему удивлению — тоже ничего. Крышка даже не шелохнулась.

— Леон, помоги отодвинуть крышку! — засунув свою гордость в жопу, попросил я.

— Что вы такое творите⁈ — дрожащим голосом прошептал подросток. — Это же усыпальница самого Седрика Тёмного!

— Да по мне хоть папы римского! — нетерпеливо буркнул я.

— Не знаю, кто такой папа, но мальчишка прав, эту плиту не отодвинуть, Эрик и не надо даже пытаться! — встревожено вставил своих пять копеек Леон.

— Что значит не отодвинуть⁈ Там Фил! — я материализовал меч.

— Отпустите меня, а? — жалобно попросил мальчишка. — Я не хочу быть проклятым!

— Понимаешь, Эрик, если бы ты учился в академии, как по всей видимости делает вот этот юноша со взором горящим, то ты бы знал легенду об Седрика Тёмном. И не стал бы так бездумно пытаться эту плиту отодвинуть.

— Ну давай, умник, поведай мне эту сказочку, — скрестив руки на груди, раздраженно потребовал я.

— Седрику Тёмному приписывают близкое родство с вороном. Даже более того, по легенде его считают отцом Варда. Человеком Седрик Тёмный был жестоким и кровожадным, прошедшим не одну битву и проявившим себя там как самый настоящий зверь. Поэтому детство у нашего ворона было не из легких, говорят, Седрик Тёмный затравил его мать до смерти, и всё это происходило у него на глазах. Да и сына не щадил. Его сводная, горячо любимая сестра пыталась помочь Варду бежать, но Седрик убил и свою дочь. Именно, чтобы отомстить отцу ворон обратился сначала с мольбами к богине жизне Аве, а после того, как не получил её поддержки — к богине смерти Амадей, пообещав ей свою харму в обмен на силу. Когда сделка была совершена, и Вард обрел силу, то он жестоко отомстил отцу за все свои злоключения. По легенде в этой могиле заточен живой мертвец, так как Вард привязал харму отца к разлагающемуся телу на веки вечные… Тот, кто отомкнет могилу будет проклят… И принесет в этот мир его тень, — зловеще закончил Леон.

У мальчишки вырвалось что-то вроде подвывания. Из могилы Седрика, судя по всему, приглушенно заматюгался Фил.

— Мать твою, Леон, из-за твоих тупых сказочек мы теряем время! Там вообще-то Фил, и я его освобожу оттуда, даже если в гробнице целоя армия мертвецов.

С этими словами я материализовал меч, перчатку и принялся уже без всяких церемоний крошить плиту. Если там действительно лежала такая мразь, как этот Седрик Тёмный, то мне не жалко было нарушить его покой, живой он там или мертвый. Однако молотить по плите было равносильно тому, чтобы долбать кувалдой по броне танка.

Я весь взмок и всё чего добился — пары-тройки отколовшихся камешков, которые, отлетев, поцарапали мне скулу, да какое-то навязчивое гнетущее ощущение, то ли под впечатлением от рассказанной Леоном сказки, а то ли под воздействием моей интуиции, что орала благим матом: остановись!

— Таким образом, ты ничего не добьёшься! — заметил Леон. — Нужны ключи. Видишь отверстие?

Я присмотрелся. В плите и вправду зияло три продолговатых отверстия.

— Может ты вместо того, чтобы раздавать глупые советы мне все-таки поможешь⁈ Где по-твоему я должен взять эти долбанные ключи⁈ — отбросив всякие церемонии заорал я.

— Как это ни странно ключи у тебя в кармане, — зловеще ответил Леон.

— У меня не… — я осекся, вспомнив, про связку здоровенных ключей, которые забрал у Джейкоба, их на кольце как раз было три. — Неужели?

Я автоматически сунул руку в карман и извлек оттуда почерневшие от слоя ржавчины ключи. Стало реально жутко от такого совпадения и, честно говоря, я был уверен, что это нифига не совпадение. Так всё и должно было быть в происходящем, хотя от осознания этого, мне не стало легче.

— Я бы советовал не рубить с плеча и не геройствовать в этот раз! — как через вату раздалось предостережение Леона.

— Я не геройствую! — искренне возразил я, о геройстве сейчас я думал меньше всего.

— Именно геройствуешь. Ты на пролом постоянно прешь, не раздумывая о последствиях. Точно не в жизни, а в сказке живешь.

— Некогда думать! Я друзей не бросаю!

— Это и называется геройство — ты не на пядь от своих принципов никогда не отступаешь, а жизнь она сложнее. И тебе нужно, Эрик быть сложнее и уметь верно расставлять приоритеты!

— Нет, Леон, в жизни как раз все просто, — покачал головой я.

Мне в своем мире опротивела эта серая мораль, с которой все бегали, как списанной торбой. Мол, человек существо сложное и плохое в нем — это такая же норма, как и хорошее, а значит, и плохое в себе нужно холить и лелеять.

— Есть добро и зло. — Я уже не мог остановиться, так мне хотелось выговориться — Человек эти два полюса хорошо отличает, внутри есть компас — называется совесть. Но идти по пути зла всегда легче, чем по пути добра. Человек может себе придумать тысячу убедительных теорий, оправдывая в себе говно и то почему он вместо того, чтобы бороться с ним, его поощряет, это как будто делает его таким не одномерным, сложным, но на самом деле, это делает его всего лишь подлецом, гадом и трусом. Расчеловечивает человека в нем, обращая вот в такого зверя, как тот же Седрик. Ты, Леон, уже шел по этому пути, и это привело тебя в ад. Я буду лучше простым и одномерным, буду против течения и ветра идти, но я буду держаться светлого полюса.

— О-о-о, как загнул, — восхищенно выдохнул подросток. — А это толково…

— Ага, — недовольно хмыкнул Леон. — Объяснил нам неразумным истину с чувством, с толком, с расстановкой. Вот только опять мы с этим вот всем угодим в какую-то жопу. И я вовсе не уверен, что она такая уж светлая, как вещает этот блаженный.

Я уже не слушал ворчания Леона, а втыкал ключи. Они вошли, как влитые. Я со скрежетом провернул три раза до упора сначала один потом второй, потом третий, но ничего не произошла.

— Видимо, для героических поступков кроме отваги и вдохновенных речей, Эрик, нужно ещё включать мозги, — с противными назидательными нотками прокомментировал мой неуспех Леон. — Ты же видишь, что под отверстиями расположен отпечаток ладони. Нужно приложить руку. Но, Эрик, ни к чему хорошему это не приведет, тебе придется заплатить кровью…

Но я, уже не тратя время и силы раздумья, положил свою клешню в отверстие. Руку тут же обжог холод, а затем жар, инстинктивно постарался её отдернуть, но ни тут-то было, рука, как приклеилась к плите. И тут её будто пронзило разом тысячью иголок. Я взвыл от боли, паренек завыл мне в унисон. Моя кровь потекла по причудливому узору на плите, медленно заполняя пустоты.

И тут сзади нас раздался голос Фила. Я медленно развернулся. В склеп, как ни в чем не бывало, зашел Фил собственной персоной.

— Слава всем ликам Триликого я вас нашел! — с облегчением затараторил Фил, заходя в склеп. — А что вы тут делаете?

— Выпускаем Седрика Тёмного из могилы, — спокойно констатировал Леон.

Руку мою отпустило. Я слишком резко её отдернул. И, пошатнувшись, приземлился на пятую точку. В могиле опять что-то защелкало. И плита сама по себе стала потихоньку сдвигаться. Откуда не возьмись, налетел ледяной ветер, и хлестанул нам по лицам.

Сердце у меня от ужаса замерло, а потом застучало в висках, перехватив доступ к кислороду.

А может, Леона и нужно было послушать…

Глава 21

В гробовой тишине, плита, даже не скрипнув, отодвинулась и плавно приземлилась возле могилы. Я поднялся, чувствуя, что ноги стали ватными, ощущение было, будто я в каком-то кошмаре. Затаив дыхание, я заглянул в могилу. Ветер ударил в нос запахом тлена и сырости, пробирая до костей. В могиле лежал наполовину разложившийся труп.

Я повернулся, посмотрел на стоящего рядом Фила. Он, как и все остальные, в немом ужасе пялился на труп. И думаю, что мы так бы ещё долго стояли в полном оцепенении, если бы не произошло следующее. Труп громко вздохнул и, сев в могиле, уставился на нас абсолютно живыми, черными глазами.

— Наконец-то! Так вас растак! — проскрежетал он в тишине. — Свободен!

Я почувствовал, как волосы у меня встали дыбом, как рисуют в мультяшках. Мы все, как один, завопили, перекрикивая друг друга.

Земля под ногами в унисон нашим воплям задрожала, зашумела. На головы нам посыпались камешки и комья грязи. Пространство стало раскачиваться, накреняясь то вправо, то влево.

— Валим! — Перебив всеобщий ор, велел я, сообразив, что началось землетрясение и после ещё нескольких толчков склеп рухнет нам на многострадальные головы.

Все рванули на выход. С потемок, яркий свет ударил по глазам. На горизонте солнце уже засветило свой рыжий край. Мы, спотыкаясь и падая, как сумасшедшие мчали по пляшущей, влажной от утренней росы земле через проваливающиеся надгробья и ломающиеся деревья.

С горем пополам мы все же сумели выбраться с кладбища. И как только мы выскочили за его пределы, земля под ногами успокоилась, ветер стих. Всё встало на свои места.

Впереди на холме возвышался гранитным массивом Тринадцатый город. В блеске золочёных крыш высотных каменных домов и дворцов, он выглядел, чуть ли не мегаполисом из моего мира. Красиво и величественно.

Я хотел посмотреть, что там сделалось с кладбищем. Но нечто внутри меня предупреждающе екнуло. Интуиция вновь сработала безотказно.

— Не оглядывайтесь! — закричал я, предупреждая остальных.

Однако мои-то друзья-товарищи, что привыкли мне доверять беспрекословно, послушались, а вот отрок — сделал всё поперёк. Оглянулся дурачок и упал замертво точно мешок с костями, нам в ноги.

Я взвалил его на плечо, и мы побежал дальше к городу. Оборачиваться дураков больше не нашлось.

По дороге я просканировал парня, устанавливая, можно ли ему помочь. Определил, что остановилось сердце. Я попытался запустить его. Раз-другой-третий. С третьего раза получилось. Однако, хотя жизненные функции паренька я восстановил целиком и полностью, паренек не спешил приходить в себя и, судя по всему, ещё долго собирался прибывать в отключке. Оно и неудивительно — для организма умереть всё-таки не шутка.

Как и не шутка вытащить кого-то с того света. Меня прошиб пот, ноги руки тряслись, шаги стали заплетаться в косичку. Я остановился. Фил понял все без лишних разъяснений, перехватил у меня паренька и переложил под дерево.

Я отдышался. Очень хотелось всё же посмотреть, что там происходит сзади нас. Я прислушался к себе и почувствовал, что уже можно, тем не менее, оглянулся на кладбище с большой осторожностью. Мои спутники последовали моему примеру.

Отсюда виднелись контуры надгробий, памятники, каменные склепы и покрытые мхом деревья. Все было на месте, в целости и сохранности. Только в небе, аккурат над кладбищем зависла небольшая черная туча, которае, как будто потихоньку набухая, едва заметно разрасталось.

— Что дальше, герой? — иронично спросил Леон, скрестив руки на груди.

— Действуем по плану. Спасём отца. А потом видно будет, — хмуро ответил я, досадуя на очередную неудачу.

— Ты разбудил самое настоящее лихо. И потом — может не наступить… Всё как обычно, из огня да в полымя, Эрик.

— Иди в жопу, Леон, без тебя тошно. В конце концов, этот Седрик, просто ходячий зомбак. А мальчишку я исцелил, так что всё под контролем.

Мы с Леоном скрестили взгляды. Напряжение между нами, хоть ножом можно было резать.

— А зачем вы его выпустили-то? И как оно получилось? — разрядил обстановку Фил.

— Мы думали, что ты там, — буркнул я. — Вот я особо и не стал думать…

— Ясно, — медленно кивнул Фил. — Спасибо тебе, Эрик.

— За что спасибо-то⁈ — вознегодовал Леон. — Тебя там не было!

— Но если бы я там был, то Эрик меня спас бы, как всегда. За это я ему очень благодарен.

— С кем я связался? — возвел очи к небу Леон.

Мы с Филом промолчали. Фил взвалил паренька на плечо, и мы пошли к воротам города. Времени было в обрез. Суд должен был уже начаться. И судя по всему, этот суд был очень скор на расправу.

У врат в город дорогу, нам неожиданно преградили доселе мирно подрёмывающие стражники. Их было по двое с каждой стороны ворот.

— В город и из города сегодня ходу нет! — прогремел один из четырех громил.

— А чем это день сегодня особенный? — спросил я.

— Не твоего ума дело! — выкатив грудь вперед, небрежно отозвался стражник с рябым лицом и квадратным подбородком.

Мне тут же инстинктивно захотелось эту грудину пробить, аж кулаки зачесались, но пришлось свой инстинкт побороть.

— Служивые, давайте жить дружно, — миролюбиво ухмыльнулся Леон. — Нам просто нужно в город позарез. Паренёк чёт захворал, вот, лекарю его показать хотим, каждая минута на счету.

— В город всякую заразу тащить собрались⁈ Сказали: не пустим! — Опять гаркнул грудастый. — Пшли прочь!

Я сжал кулаки, и хотел было уже хорошенько вдарить, как вдруг со сторожевой башне на стене раздался зычный командный голос.

— Да погоди ты, Морти, что как нелюдь-то. Не можем мы вас пустить. Указ тринадцати братьев Триликого. Пока идёт суд над герцогом Гербертом и вплоть до того, как будет исполнен приговор, никого в город не впускать и из города не выпускать. Обождите пару часиков.

— Ага, скоро уже должны этому герцогу башку отрубить, тогда и зайдёте, — дружелюбно кивнул второй стражник, стоящий у ворот.

Хотя новость была и хреновая, но утешало одно, башку моему отцу пока не отрубили. Я стал просчитывать варианты, обернуться в сокола я сейчас не мог, так как истратил слишком много сил на мальчишку, а их у меня без того не было от слова совсем. Ввязываться в драку со стражниками было тоже чревато, слишком хорошо охранялся вход в город. Оставалось только одно — договориться, а этого я делать совершенно не умел.

Мы отошли немного в сторону, чтобы взвесить все за и против.

— Может их подкупить, а? — тихо спросил я Леона.

— Нет, их слишком много, — не поддержал идею Леон, — не подкупишь, видишь же на стене контролер.

Леон задумчиво потер подбородок, но видимо, ничего ему в голову не лезло, как и мне.

Фил, по-видимому, устав держать пацана на руках, шумно сгрузил его прямо на землю. Я рассеяно скользнул взглядом по бледному лицу мальчишки. Потом посмотрел на небо — солнце важно выкатилось в небо своим округлым телом и начинало прожаривать землю. Времени не оставалось совсем.

Единственным вариантом попасть в город для меня было обращение в сокола. Я стал собирать силы, для трансформации, понимая — несмотря на то, что она может стоить мне жизни, я должен спасти отца, спасти, во что бы то ни стало…

Но меня остановил чей-то громкий оклик.

— Эй, вы! — к нам бежал контролер, что кричал со стены, такой крепкий мужик лет сорока, с очень длинными седыми усами и лысой башкой. — Где вы нашли этого мальчишку⁈

— На кладбище, — не подумав даже, что можем проколоться, хором признались мы.

— Что вы с ним сделали⁈ — склонившись над парнишкой, забормотал контролер. — Это же сын Лесли одного из тринадцати братьев Триликого! Вы хоть представляете, что он с вами сделает, проходимцы!

— Точно — это парнишка Диксен, — хором подтвердили стражники, подтянувшиеся следом за контролером.

— Взять их под арест! — велел седоусый контролёр, подняв Диксена на руки. — С ними будут разбираться после суда над герцогом. Мальчика я снесу к лекарю. Не дай Триликий с ним что-нибудь серьёзное, не сносить нам всем голов!

Мы в окружении стражников потопали в город. Одна проблема решилась, назревала следующая, как сбежать из-под стражи до того, как нас где-нибудь запрут.

Двое стражников остались на страже у ворот, контролер с мальчишкой на руках, опередив нас, исчез из поля зрения. С нами же осталось только трое надсмотрщиков. Видимо, они в суматохе решили, что мы не особо опасны.

Что же, это было нам только на руку.

Когда ворота закрылись за нами и мы немного отошли от стены, я испробовал самый тупой, но самый действенный метод — посеять панику.

Я взял и поджег плащ грудастого выскочки Мориса, и вместе с ним рукав другого.

— А-ааа, Морис, ты горишь! — завопил я.

— Он и вправду горит! — поддержал мою панику другой стражник.

— А у тебя рукав в огне! — заметил третий.

— А-а-а-а! Горю!

Они заметались и стали сбивать огонь друг с друга.

А мы с Леоном и Филом между делом рванули на утёк. Стражники опомнились не скоро. Но всё же, опомнившись, бросились за нами в погоню да с такой отборной бранью, что уши у меня скрутились в трубочку и закурили с тоски по местам, в которых я не был.

Улицы были узкие и грязные. Вблизи город терял всё своё великолепие и на поверку оказался просто воняющей дырой, состоящей из серого камня и канав со сточной водой. Людей на пути почти не попадалось.

Вскоре я понял почему. Все собрались на Главной площади, смотреть, как отрубают голову моему отцу.

Ближе к центру город становился светлей, а улицы шире. Появлялся воздух, островки зелени, фонтаны.

Сначала мы услышали рокот, а потом уже узрели такую толпу, будто оказались на Чемпионате мира по футболу. На огромной площади яблоку негде было упасть.

Я увидел его сразу. Отец стоял в самом центре толпы, на высоком помосте. Он был закован в кандалы. Но держался гордо. С одной стороны от него стоял палач с огромным топором, с другой стороны, глашатай со свитком в руке. Над толпой и помостом были сооружен балкон, там, чинно в ряд, сидели тринадцать мужиков с невозмутимыми лицами и равнодушно наблюдали за происходящим сверху.

Засмотревшись на отца, я не заметил как грудастый Морис, подкравшись сзади, схватил меня за запястья и потянул к себе.

— Попался, щенок! — довольно процедил Морис.

Тут-то я и отвел душу. От сердца к сердцу — пробил ему грудину. Мориса согнуло пополам, он жадно стал хватать воздух ртом.

Я же вновь попытался пробраться через толпу людей к отцу. Но толпа стояла стеной, толпа гудела, словно растревоженный улей.

— Именем Триликого, по приговору Тринадцати братьев ордена Триликого и ученого совета Академии Триликого, герцог Герберт признается виновным в измене и клевете в целях захвата власти и свержения существующего строя. А также, в смерти собственного сына — герцога Эрика Герберта, который был намеренно отправлен им в гиблые земли. Данные злодеяния караются лишением всех титулов, земель и смертной казнью через обезглавливание, — между тем громогласно зачитывался смертельный приговор моему отцу. — Данный приговор вступает в силу прямо сейчас и обжалованию не подлежит. Приговоренный может сказать последнее слово.

Отец поднял глаза, посмотрел поверх голов собравшихся людей и ничего не сказал, лишь слегка вздернул подбородок, выражая своё презрение. Это разозлило толпу, как всегда желавшую хлеба и зрелищ. Послышались оскорбления, в отца полетели огрызки.

Я, устав от бесплодных попыток пролезть через толпу зевак, решил, что сейчас самое время показать себя во всей красе.

Я просто стал раздвигать толпу, как Моисей море, и двигаться к помосту. За мной по проторенной мной дороге шли Леон и Фил.

Уже в установившейся гробовой тишине я подошел к помосту, поднял голову на Тринадцать братьев и отчетливо, усилив голос магией так, чтобы слышали все, объявил.

— Я герцог Эрик Герберт сын герцога Герберта. Я требую справедливости! Мой отец не виновен ни в одном из тех злодеяний, что были перечисленный и я тому весомое доказательство!

— Эрик! — с облегчением выдохнул отец. — Живой!

Глава 22

Тишина разом взорвалась от криков толпы. Один из Тринадцати братьев встал — на нём красовалась багряная ряса, его длинные волосы, заплетенные во множество тонких косичек, были убраны в высокий хвост. На смуглом лице с высокими монгольскими скулами щелками обозначились раскосые глаза.

Он медленно поднял руку, соединил большой палец с указательным, показав толпе образованный пальцами круг, так обычно америкосы из моего мира показывали, что все у них океюшки, в круге пальцев мне померещились электрические разряды. Над головой пронесся легкий свист, как будто в воздухе кнутом щелкнули. Я почувствовал, как на всеобщую волю бросили аркан и не желая в том аркане находиться, легко скинул его с себя.

— Тихо, — спокойно, но, вместе с тем, властно повелел брат с косичками и толпа, как по команде, стихла, в едином порыве задрав головы и внимая речи брата. — Я брат Морган хочу сказать следующее. Эрик Герберт, против вашего отца и вашей семьи в целом были выдвинуты серьезные обвинения и предъявлены весомые доказательства пятью герцогами. Хочу напомнить, что никогда за всю историю существования суда Триликого не выносилось приговоров, которые бы осуждали невиновных и были бы кем-то обжалованы. Ваше заявление опрометчиво, молодой человек!

Я слушал, мотал на ус, и между делом, мысленно освободил толпу от воздействия на неё воли Моргана. Это было не трудно, узелок развязывался легко. И всё же, потребовало от меня определенных затрат.

— Это потому, уважаемый брат Морган, что осужденным очень быстро отрубали головы! — нагло заметил я. — А тех, кто мог бы за них вступиться, не впускали в это время город!

После моих слов толпа опять колыхнулась, и вновь начал нарастать шум. Краем глаз язаметил, что стражники, преследующие нас, растеряно стоят поодаль, не решаясь предпринять каких-либо действий, видимо, ожидая удобного момента, чтобы проявить свое служебное рвение, или наоборот — не проявлять этого рвения вовсе.

Братья растеряно переглянулись, похоже, не ожидая такого поворота. На подмогу Моргану с места поднялись ещё два брата. Один здоровенный альбинос с прозрачными жутковатыми глазами, второй седой мужчина с сеткой очень мелких морщинок по всему лицу и цепким взглядом. Они тоже сомкнули свои большие и указательные пальцы в знак круга, и вновь затрещал воздух, опять сковав волю толпы.

Я, кажется, теперь на практике понял, что значит метод кнута и пряника.

— Молчать! — велел седовласый брат, толпа вновь подчинилась требованию. — Дерзкое замечание, мальчик. Вы подрываете доверие в наш суд и порядок, на котором зиждется все герцогства и в том числе — этот прекрасный город.

— Я лишь констатирую факт! — не растерявшись парировал удар я, почувствовав легкие вибрации воздуха, сопротивляющегося звуку моего голоса.

— Это еще нужно доказать! — дернул губой альбинос.

— Одно мое присутствие здесь уже доказывает очень многое! — самодовольно ухмыльнулся я, чувствуя нервозность братьев и хоть сильно подавленную, но ощутимую поддержку людей, которую я интуитивно использовал, распутывая узелки, сковывающие их недовольство.

— Ваше присутствие доказывает лишь то, что вы живы и слухи о вашей кончине оказались преждевременны, — поморщился седовласый брат, вцепившись в меня своими глазищами, будто желая просверлить насквозь, я ответил ему тем же. — Однако это вовсе не снимает остальных обвинений с герцога Герберта, и более того, не исключает вашего участия в заговоре вашего отца!

— Вот она ваша справедливость! Если не умер, значит, соучастник и нужно поскорее добить! — сокрушенно покачал головой я, растянув последний узелок.

Толпа одобрительно зашушукалась. Тут уже поднялись все братья.

— Справедливость у каждого своя, — высокопарно сказал чернобородый коренастый брат. — А порядок Триликого един, и мы стражи этого порядка! И со дня уничтожения ворона мы храним этот порядок. Кто ты, чтобы оспаривать то, что было до тебя и будет после?

— Я сокол — защитник жизни, избранник богине Аве и мне чихать на ваш порядок, если в нём нет справедливости и правды! — не задумываясь, резанул я правду матку и сказал я её с чувством, с толком, с расстановкой, так чтобы к каждому сердечку эта весть пришлась.

— Вот ты и обличил самого себя во лжи! — яростно проскрежетал брат Морган. — Ты всего лишь мальчишка! А то, что тебе внушили, что ты якобы избранник Аве — ложь! Вот и доказательство, что приговор обостнованный и заговор имел место быть!

— А почему я не могу быть избранником Аве? — весомо приподнял бровь я. — Видимо, это ложь только потому, что нарушает ваш порядок? Или потому, что вам эта правда не угодна? Вы предпочитаете решать все вопросы отсечением голов. Нет человека — нет проблем. И угрозы вашей власти!

Толпа в очередной раз зашумела, откликнувшись на мои слова. Так что братьям снова пришлось призывать всех к тишине, и на этот раз им это удалось не сразу. Только после того, как они хлопнули в ладоши и я, прям физически, ощутил сильное магическое воздействие. Братья явно были очень могучими засранцами, но и я не лыком шит — дёрнул плечами и сбрасил путы. И, кажется, моя манипуляция не прошла не замеченной. Братья переглянулись и похоже, коллективно решили, что проще уступить, чем бодаться сейчас со мной при всем честном народе.

— Что ж, Эрик Герберт, мы предоставим вам возможность доказать, что вы и ваш отец говорите правду, — степенно заговорил брат Морган. — Именем Тринадцати братьев Триликого назначаю суд на завтра. В случае, если вы сумеете доказать свою правду, обвинения с вас и вашего отца будут сняты.

Я почесал затылок. Пока была такая возможность этих снобов нужно было дожать и попытаться выгадать побольше из этой ситуации.

— И кто будет выступать судьей? — уточнил я.

— Естественно, мы! — заговорив вразнобой, удивленно вскинули брови братья и сделали это почти синхронно.

— То есть, хочу отметить для всех, — менторским тоном стал рассуждать я. — Что судьи, будут заинтересованы в том, чтобы признать меня и моего отца виновными. Так как в противном случае, им придется признать свою ошибку и то, что порядок, на страже которого они стоят, не гарантирует справедливость и правду для человека, а значит, осудить на смерть могут любого здесь присутствующего. Отсюда следует, что вы не беспристрастны, господа судьи, и наши судьбы при любом раскладе предрешены.

Мои слова подействовали, как спичка на керосин. Рокот возмущения затопил площадь.

— Это провокация! — возмутился Морган.

— Что вы предлагаете⁈ — сквозь зубы поинтересовался чернобородый, легко перебивая рокот толпы.

— Предлагаю выбрать беспристрастного судью, который не будет заинтересован в исходе дела, — спокойно сказал я, чувствуя поддержку людей.

— Кого же, позвольте узнать? — елейным тоном спросил брат Морган.

Спросил так, что не оставалось сомнений — он пытается подвести меня к опрометчивому ответу. Поэтому я не стал рубить с плеча и глубоко задумался. Как назло, мне никто не приходил в голову. Единственный, кто мог бы претендовать на эту роль — это Леон. Однако тогда пришлось бы раскрыть, кто такой Леон, а Леон и сам пока не знал, кто он, — я вспомнил про письмо, от его брата, которое никак не мог вручить ему, — и какая на короля реакция будет у этих братков, я понятия не имел. Хотя предполагал, что реакция будет бурная и явно отрицательная.

— Если я выдвину кандидатуру, то она будет справедливо отвергнута вами, — осторожно ответил я, — так как и я заинтересован в исходе данного дела.

— Получается, круг замкнулся, — холодно сказал чернобородый.

— Неужели в этом огромном городе, порядок и процветания которого держится под вашей защитой столько лет, не найдется того, кому бы вы доверили это дело. Вы не доверяете своим гражданам? — с едкой усмешкой вступил в перепалку Леон.

— Каждый в нашем городе занимается своим делом — это основа порядка, — с явным чувством превосходства ответил Морган.

— Основа порядка — это честный непредвзятый суд, — заметил Леон.

— Тебе не давали слово, оборванец! Знай свой место слуга! — с презрением скривил губы альбинос.

Я только сейчас обратил внимание, что Леон действительно выглядел так, будто был закоренелым бомжом из моего мира. Весь перепачканный, лицо наполовину замотано, низко на глаза сдвинута какая-то нелепая шляпа.

— Весомый аргумент, — усмехнулся Леон. — Слово простого человека ничего не значит.

Толпа одобрительно загудела на его замечание, поддерживая обиду за простой люд.

— Суд назначаем на завтра, — со стула поднялся тринадцатый брат, он выглядел обычным среднестатистическим мужчиной средних лет, но его голос завораживал. — Каждый из братьев приносил клятву самому Триликому, а значит, в ответе перед ним за свои решения и не может руководствоваться в своих суждениях личной выгодой, как намекает на то его светлость, Эрик. Мы сохраним порядок и докопаемся до истины, даю слово людям этого города. А пока юного герцога и его друзей стража проводит в темницу.

Я материализовал свой меч и перчатку. Фил — топорик. Только Леон оружия доставать не торопился. Но и нашего скромного арсенала оказалось достаточно, чтобы произвести на народ неизгладимое впечатление.

По толпе прокатилось удивление, отовсюду слышалось: «Это же меч Триликого» «Глянь, глянь, а в руках перчатка!» «А топорик-то тоже не прост!».

— В темницу мы не пойдем, — спокойно сообщил я.

— Что же, тогда мы снимаем ответственность за вашу безопасность в городе, — развел руками брат Морган.

— Как вы видите, мы сами в состоянии позаботиться о своей безопасности.

— Господа стражники, герцога Герберта старшего можно увести, — приказал чернобородый. — Люди могут расходиться.

Я закусил губы, понимая, что требовать освободить отца сейчас никак не могу. Отца увели. Братья кивнули людям, видимо таким образом раскланиваясь и обозначая, что разговор закрнчен.

— Порядок превыше всего. Триликий не оставит нас, — подытожил тринадцатый брат вкрадчивым голосом. — Да прибудет с вами мир Триликого и его порядок!

Братья застыли точно истуканы, даже зрачки глаз не шевелились и глаза не моргали. Толпа стала неспешно расходиться.

— Брат Лесли, позвольте, к вам обратиться, — вперед боязливо вышел седоусый контролер, который унес мальчишку Диксена к лекарю, видимо освободившись, он пошел разыскивать нас и не обнаружив у ворот, пришел на площадь.

— Я даю вам свое дозволение, — величественно кивнул тринадцатый брат Лесли.

— Пользуясь случаем, спешу сообщить вам печальную весть, эти господа принесли в город вашего сына Диксена. Мальчик в забытье и не приходит в себя. Лекарь не знает, что с ним, — торопливо стал выбалтывать контролер.

Толпа, уже было рассосавшаяся, стала вновь подтягиваться к площади. Контролёр, не привыкший и не умеющий говорить на публику, смущенно стих.

— Продолжайте, — подбодрил седоусого контролёра Лесли.

Лицо тринадцатого брата не выражало абсолютно никаких эмоций, словно на сына ему было все равно и ему рассказывали, о ком-то абсолютно постороннем мальчики.

— Господа заявили, что нашли Диксена на кладбище и сбежали из-под стражи, — наябедничал контролёр.

— Я полагаю, его светлость Эрик Герберт спешил на выручку своему отцу и пренебрег таким пустяком, как закон, — неожиданно с сожалением вздохнул Лесли. — Чтобы не затягивать разбирательства. Я приглашаю вас и ваших спутников на обед, где вы расскажите все детали произошедшей трагедии с моим сыном, возможно, это поможет привести его в чувства. Вас же достопочтенный контролёр я сердечно благодарю и прошу доставить моего сына домой.

Я не знал, какую игру затеял этот тринадцатый брат Лесли, но понимал, что сейчас мы далеко не в самом выигрышном положении. Рассказывать братьям и толпе, что мы случайно пробудили некоего Седрика Тёмного, из-за чего и пострадал сей безмозглый отрок, и, что возможно, в скором времени больше не придётся беспокоиться о порядке, так как всё сгинет к чертовой матери, было бы, мягко говоря, опрометчиво. А врать на публику тоже идея так себе, если нас уличать во лжи, если толпа хоть на миг усомниться в нас, то всё потеряно, и мы дружно отправимся на плаху.

— Благодарим вас, брат Лесли, за радушное предложение, — с улыбкой поклонился я. — Мы с почтением принимаем ваше предложении, тем более, нам, действительно есть, что рассказать. Уверяю вас, с мальчиком не случилось ничего страшного и очень скоро он придёт в себя. Мы же совершенно не причастны к его недомоганию.

— Я буду ждать вас к часу, — кивнул Лесли.

Я заметил явное недовольство братьев тем, как повернул дело Лесли, но оспаривать его решение почему-то никто из них не стал.

Люди, поняв, что теперь спектакль окончен всерьез и надолго, вновь стали расходится. Я посмотрел на часы, до обеда оставалось чуть больше двух часов, а нам предстояло как-то синхронизировать свои действия и придумать, что врать.

— Пойдемте в трактир что ли, чего здесь отсвечивать? — предложил я.

— Есть здесь неподалеку местечко, — согласился Леон.

Местечко называлось «Хромая русалка». Людей почти не было. В целом, трактир был чистеньким, на окнах даже висели занавески. Мы заказали у грудастой, но довольно страшной официантке по порции жареной картошки с отбивной и по стакану пива.

Леон таки наше в себе какое-то желание шлепнуть по её толстой попке. Официантка рассмеялась, но вяло и, пресекая дальнейшую инициативу, поспешила выполнять наш заказ. Очевидно, внешний вид Леона отпугнул даже повидавшую многое на своем веку бабу.

— Леон, какого черта ты выглядишь как чучело? — с ухмылкой поинтересовался я.

— Я в этом городе легко могу быть узнанным, а это твоему делу совершенно не поспособствует, — мрачно заявил Леон.

— Вполне возможет статься, что наоборот, — пробормотал я, неожиданно почувствовав, что волнуюсь.

Письмо жгло карман, а я никак не мог решиться его отдать.

Картошку принесли быстро. Мой живот громко поприветствовал еду, только сейчас я понял, что голоден, как волк.

Картошка была вкусной, с зажаренным лучком и салом. А вот отбивная подкачала, мясо было точно подошва от башмака, но я слопал и его. Отчистив тарелку до блеска, я заметил, что мои товарищи смотрят на меня с нескрываемым любопытством.

— Ты умял порцию за три минуты, — констатировал Леон.

— Меньше, — поправил Фил. — Две минуты семнадцать секунд.

— Это армейская привычка, — довольно ухмыльнулся я, чувствуя, как восполняется запас сил.

— Что значит армейская? — приподнял бровь Леон.

— Не важно, — отмахнулся я, поняв, что снова сболтнул лишнего. — Надо придумать, что говорить этому Лесли. Я отпил из кружки холодного пива и вытер рукой пену с губ.

— А ничего не будем говорить, — пожал плечами Леон,

— Это как? — не понял я.

— А просо не пойдем туда и все, — Леон тоже отпил из кружки, но губы промокнул салфеткой.

— Поясни?

— Там может быть что угодно, — объяснил Леон. — Братья же сказали, что за твою безопасность в городе не несут ответственности, а значит, если тебя убьют, то они вообще ни при и чем. Я бы тебя прирезал, потом выкинул где-нибудь на дороге, а опосля сказал бы, что ты пренебрег своим обещанием и не пришел ко мне на обед.

— Резонно, — заключил я. — Но плохо ты все-таки Леон думаешь о людях. А что если это наш возможный союзник? И более того, я дал слово пойти, значит, идти придётся.

Леон тяжело вздохнул, возведя очи к облепленному мухами потолку.

— Ты неисправим, мальчик, тебя непременно в этой истории должны прибить. Характер один в один Натана!

— Мы идём, Леон, — упрямо покачал головой я. — Действовать будем по обстоятельствам. Версия такая, мы по дороге в город немного заблудились и вышли к кладбищу, у склепа нашли мальчика, решили оказать ему помощь.

— Хреновая версия, нас этот Лесли быстро раскусит. Это тёртый калач, Эрик, он собаку съел на таких вот ситуациях.

— Значит, мы разделимся. Вы с Филом подождете меня здесь. А я так и заявлю этому достопочтенному брату, что если он меня убьёт, то будет кому рассказать, что я был убит на его обеде.

— Не сработает, ты думаешь слова двух оборванцев чего-то стоят. Фила хоть и признали, но он сын предателя Ганса, а я вообще никто, — как Леон ни старался, слово «никто» у него вышло очень горьким.

— Ты король Леон, — серьёзно заявил я.

— Нет, я магический выродок, посвященный Амадей, волк… Я не король и тебе это известно лучше других, Эрик.

— А Натан считал иначе, и я с ним согласен, — с этими словами я протянул Леону письмо.

Он как будто нехотя взял его, развернул и принялся читать.

Глава 23

Понемногу, письмо стало мелко подрагивать в длинных пальцах Леона. Он отложил его в сторону, поставив локти на стол, упёрся в ладони подбородком, прикрыл глаза и, потирая виски, застыл в такой позе. Я достал корону и, молча пододвинул к нему. Леон даже не посмотрел на неё.

— Нет, — покачал головой Леон. — Убери корону, Эрик, не показывай эту штуку в городе никому. Сначала я должен сделать одно важное дело.

— Какое? — тихо поинтересовался я, уже, впрочем, догадываясь, что ответит Леон.

Корону я прятать не спешил, надеясь, что она напомнит Леону, что на самом деле важно для него и для людей.

— Найти эту дрянь Беллу и придушить, — прошипел Леон, глаза его блеснули нездоровым блеском. — Эта сука сломала мне жизнь! И пока я не отомщу, я не успокоюсь.

— Но это было очень давно, Леон, возможно, её уже нет в живых? — осторожно попытался я остудить пыл Леона.

— Нет, эта дрянь живуча. Я знаю, что она до сих пор топчет эту землю. И я найду её, — уверенно покачал головой Леон. — Она за все ответит.

— А как же твоё предназначение? Ты должен возглавить народ. Сейчас он нуждается в тебе, как никогда, — заметил я.

— Корону я не заслуживаю, сокол, — как от зубной боли скривился Леон, — так как первое, что я хочу, это отомстить, а не созидать. Убери её, так будет лучше для всех.

Я нехотя, но всё-таки спрятал корону в сумку. Говорить Леону, что женщина, которую он так жаждет убить — моя мать, я не торопился. То, что она моя мать для Леона абсолютно ничего не меняло, как и для меня, в общем-то. Я не чувствовал к этой женщине никакого тепла и не горел желанием бросаться на её защиту, считая, что она заслужила гнев Леона.

Леон, аккуратно сложил письмо и положил в нагрудный карман. Затем залпом осушил кружку пива и с тяжелым вздохом поднялся со стула.

— Дальше, сокол, тебе придется обходиться без меня, — заявил он, надвигая шляпу на глаза. — Я могу только посоветовать тебе не лезть на рожон. А тебе Фил сдерживать своего друга. Прощайте, может когда-нибудь, ещё свидимся.

— Прощай, Леон, я сохраню корону для короля! — не стал удерживать Леона я. — Я верю, что он может вернуться.

Леон развернулся и, не оглядываясь, пошагал прочь. Я заказал еще одну порцию картошки.

Фил задумчиво смотрел в окно, на растворявшуюся в толпе людей высокую фигуру Леона. Я ухомячивал за обе щеки картошку. И чем больше я наедался, тем сильнее тянуло в сон.

— Почему ты не остановил его? — сердито поинтересовался Фил.

Он неожиданности картошка встала поперек горла, аж, на слезу прошибло. Я с горем пополам откашливался, старательно проталкивая картошку водой.

— Никого нельзя удержать насильно, Фил. Он вольный человек и вправе делать выбор.

— Но это, очевидно, подлый выбор.

— Не суди, да не судим будешь, — вспомнил я правило из своего мира.

— То есть, если я сейчас развернусь и уйду спасать Киру, ты отнесешься к этому так же спокойно? — в запале поинтересовался Фил.

— Нет, Фил, не так же, — покачал головой я. — Я отнесусь к этому, с намного большим пониманием и горечью — ведь ты мой друг, а с Леоном у нас немного иные отношения. Я знаю, что тебе кажется, будто я совсем забыл про нашу сестричку Киру и занимаюсь только своими проблемами. Но я помню своё обещание.

— Тогда отчего же не торопишься его выполнять? Ведь Кира там — эта пернатая тварь… мне даже представить страшно, что он там с ней делает в своем логове! И пока мы здесь занимаемся твоими проблемами, которые уж извини, Эрик, от твоих способов их решать разрастаются, как снежный ком, она там… Она там, и я не перестаю думать об этом…

Фил был прав, хотя обида и подступила к горлу, но я её в себе придушил. За своими проблемами я действительно как-то упустил вполне обоснованные переживания друга за свою сестру. Сам же я за Киру не особо тревожился. Я научился доверять своим снам. А в моём последнем сне, она выглядела как будто даже счастливой, во всяком случае, не забитой жертвой. Хотя у Амадей явно на девчонку имелся какой-то зуб и копилось недовольство Вардом, а это черт знает во что могло вылиться. Однако это все терпело.

Я не учел одного, что Фил всего этого не знал. Ситуация требовала от меня объяснить другу в чем дело, но вместе с тем, объяснить, что с Кирой все в порядке, потому что я видел это во сне, было той еще задачкой.

— Тебе нужно спасти отца, тебе нужно разобраться теперь с Седриком Тёмным, тебе нужно разобраться со всеми предателями герцогами, — подскочив со стула и нависнув надо мной, загибал пальцы Фил. — И я уверен, что спасти мою сестру не в приоритете. Поэтому вполне логично, если мы разделимся, и я сам выкраду её из замка Варда!

Я наблюдал за Филом. После того, как Венди спасла его от медвежьего проклятья, он вел себя очень сдержано, стал молчалив и задумчив, а сейчас, распалившись, он выглядел, точно разъяренный медведь, мне даже казалось, что в голосе слышны рычащие нотки и вот-вот он обернется опять в здоровенного медведя. На нас стали с опаской коситься посетители трактира.

Я встал. Схватил друга за плечи, Фил весь горел, мышцы расперло, вены на шее вздулись, его била дрожь, со лба стекал пот. Я чувствовал — в нем пробуждается зверь, а это было чревато последствиями, этого допустить было никак нельзя.

— Фил! — встряхнул я друга, заглядывая в глаза, зрачки у него были огромными на всю радужку. — С Кирой все хорошо! Слышишь, я точно знаю, что она в порядке! Я видел, сейчас он её не обижает.

— Где ты мог это видеть⁈ — фыркнул Фил, скидывая с себя мои руки.

— Это трудно объяснить, но между мной и Вардом есть какая-то связь. Я вижу его во снах, он сейчас в своем замке. Сам замок расположен на скале, в него пробраться можно только по воздуху, — спокойно пояснил я. — Замок, он как будто живой и связан со своим хозяином, понимаешь, я думаю, Вард знает, о каждом чихе в этом замке.

— Ты хочешь сказать, что Киру спасти невозможно⁈ — зарычал он мне в лицо.

— Я говорю лишь то, что одному тебе в этом деле не справиться, — монотонно продолжал я убеждать Фила. — И даже если я сейчас все брошу и пойду с тобой, у нас нет шансов победить ворона в его владениях, мы не сможем выкрасть Киру, даже если в лепешку расшибемся, и сами угодим в капкан. Ни единого шанса, Фил, нет. Ты прав, так как я стараюсь спасти всех, я не думаю наперед, я делаю все интуитивно, так как думать, у меня просто не хватает времени. И часто становится только хуже.

— Что же ты предлагаешь оставить Киру ворону? — с горечью прошептал Фил, зрачки его медленно стали сужаться.

— Нет, Фил, мы ему не оставим ничего, тем более мы не отдадим ему нашу Киру. Но всё это звенья одной цепи. Мы должны заручиться поддержкой, найти союзников. В одиночку войну не выиграть, а эта война. Именно поэтому Вард пытается всех рассорить разъединить и уничтожить по одному. Он нашел себе уже немало сподвижников. Наша задача сейчас собрать силы и нанести ему удар, такой, чтобы он выполз из своей норы. И тогда уже у него не будет столько времени, чтобы быть при Кире, и мы сможем её спасти.

Фил с грохотом опустился на стул. Залил в себя бокал пива. И застыл, неподвижно глядя в окно. Я тоже сел и тоже стал глядеть в окно.

— Ты прав, сокол, хотя мне это всё и не нравится… — хрипло сказал Фил. — Ты говоришь, что у тебя с Вардом связь. Обещай мне, дай своё слово, что если ты почувствуешь, что Кире грозит реальная угроза, ты скажешь об этом мне. И вообще, не забывай мне передавать, как она там…

— Я обещаю, Фил, если Кире будет грозить реальная опасность. Я не только предупрежу тебя, но и помогу тебе как смогу.

— Добро, сокол. Извини, сам не знаю, что на меня нашло, — Фил устало провел рукой по лицу. — После этого зелья медведицы я сам не свой, постоянно чувствую в себе какую-то ярость.

— Мы справимся, Фил, — пообещал я.

Я посмотрел на часы, мы опаздывали к брату Лесли. Я задумчиво поскреб подбородок. Все-таки после предостережения Леона меня терзали сомнения, стоит ли туда ходить. Я попытался взвесить все за и против. Интуиция молчала.

Дело могло повернуться как за, так и против нас.

— Ну что, Фил, волков бояться в лес не ходить, — усмехнулся я. — Пойдем, я тут баню видел. Попаримся, и на званый обед.

Мы, насколько смогли привели себя в порядок, и отправились к брату Лесли. Я и понятия не имел, где этот брат живет, но на наше счастье, об этом знала чуть ли не каждая собака в городе. Дом его оказался довольно приметен, так как домом его назвать язык не поворачивался, это был даже не замок, а самый настоящий дворец.

— А не плохо эти братья устроились, — присвистнул я.

— Да, более чем, — поддакнул Фил.

Нас проводили в роскошную залу, где уже был сервирован стол к обеду. Вскоре появился брат Лесли. Без пурпурной рясы, в обычной одежде, он выглядел совсем иначе. Крепкий статный мужчина, довольно приятный и в манерах и в обращении.

Мы уселись за стол, и, не смотря на то, что я недавно умял две порции картошки, я без зазрения совести набросился на еду и здесь. Хотя и стараясь при этом соблюдать все нормы приличия.

— Извините, я ожидал три персоны, — мягко улыбнулся брат Лесли.

— Нашему другу пришлось отлучиться по неотложном делу, — вежливо ответил я.

Брат Лесли понимающе покивал. Мы для начала, как водится, поболтали ни о чем: о погоде, о ценах на зерно и красотах города.

— Итак, господа, а теперь позвольте узнать, что случилось с моим сыном?

— Так получилось, брат Лесли, что мы ночью сбились с пути и забрели на кладбище. И там оказался Диксен. Он очень напугался нас, приняв за мертвецов, и упав в обморок, он ударился головой об камни. Поэтому мне пришлось с помощью силы полечить его. Я уверен, что скоро он придет в себя и подтвердит наши слова.

Лесли, во время моего рассказа пристально смотрел на меня. Я нагло выдержал его взгляд. Я уже и сам верил, что так и было, а это

— Знаете, я буду с вами откровенен, — вздохнул брат Лесли. — Дело вашего отца, при внимательном изучении показалось мне фальсифицированным от начала до конца. Я, в отличие от своих братьев, верю и готов к тому, что ворон может вернуться. И что в вас, Эрик или в ком-то вроде вас, может пробудиться соколиная сила. Так как хроника говорит, что ворон не был побежден, а был лишь отправлен в спячку. Так как пророчества твердят нам, что главные битвы впереди. Но братья свято верят, что на их век мира хватит, а в глубине души страшно бояться, что это не так. Судя по их настроению, они будут отрицать даже самые очевидные факты, только чтобы ещё немного насладиться иллюзией мира и благоденствия, где они на вершине пирамиды.

Лесли осторожно промокнул губы салфеткой. И отпил из бокала с красным вином.

— Не возражаете, если я закурю сигару? — спросил Лесли, откинувшись на стуле.

— Я даже не возражаю угоститься, — Лесли протянул мне и Филу портсигар.

Я взял сигару, Фил от предложения отказался.

— Вы очень убедительно выступили на площади, Эрик, — пуская кольцо дыма, сказал Лесли. — Вы явно не глупы, но все же на редкость самонадеянны, что делает вас просто дураком при всем вашем уме.

Я, оказывается, успел отвыкнуть от курения. В горле запершило. Закашлялся.

— Поясните свои выводы, — попросил я, наконец-то справившись с кашлем и вновь делая затяжку.

— Я позвал вас, чтобы выслушать ваши доводы и увидеть доказательства, а потом помочь вам правильно преподнести их на суде. Я хотел быть вам другом, Эрик. Я чуть было вам не поверил!

— Почему же в прошедшем времени, — выпустил кольцо дыма я. — Что вас разубедило?

— Дело в том, что мой сын очнулся. И ваши версии событий сильно разняться. Я склонен доверять своему сыну больше, хоть он и разгильдяй, но всё же, не склонен к вранью, а вот вы врете. А солгавший раз, как говориться, солжет и впредь.

— Что же рассказывает ваш сын? Может, ему с перепугу почудилось?

— Он рассказывает, — сердито пояснил брат Лесли, — что вы были в склепе Седрика Тёмного и пытались выпустить его, чтобы он помог вам выиграть суд! Диксен же предотвратил ваш ритуал, из-за чего и пострадал.

Мы с Филом недоуменно переглянулись, зачем мальчишка нагородил отцу такую ахинею?

— Но всё было иначе! — хором возмутились мы.

— Завтра вам предстоит это доказать! А на сегодня достаточно! Я не позволю вам быть на воле и довершить свои черные дела! — властно отрезал брат Лесли и повелительно щелкнул пальцами. В зале появились стражники, их было десятка два не меньше. — Проводите этих людей в мою темницу! Надеюсь, у вас хватит ума не сопротивляться!

Глава 24

— Надеюсь, у вас хватит ума не сопротивляться!

Благодаря предостережению Леона, я был вполне готов к такому повороту событий, и хотя конкретного плана у меня не существовало, но и врасплох меня не застали.

— Об этом, брат Лесли, тебе нужно было позаботиться до того, как ты решил на нас напасть, — самоуверенно усмехнулся я, материализовывая меч и перчатку, а рядом со мной встал Фил и достал топорик. — А теперь уже пеняй на себя!

Обычно один вид моего меча производил на людей неизгладимое впечатление, а в купе с перчаткой и топориком Фила, внушали им священный ужас. Я заметил, как замешкались стражники, не решаясь напасть на нас, а ещё смятение стражников заметил и брат Лесли, который сам слегка оторопел от моей наглости.

— Схватить их! — опомнившись, коротко велел брат Лесли.

Я почувствовал, что в голос он добавил силы и уже автоматически поставил блок.

Стражники нехотя, но всё же двинулись к нам. Точно оловянные солдатики, подчиняясь чужой воле, они стали плотнее смыкаться кольцо. Один из них, особо ретивый, зажмурившись и стиснув зубы, сжимая меч побелевшими пальцами, бросился на Фила.

Фил, попридержав топорик, легко отмахнулся от стражника рукой, как от какой-то невесомой пушинки. Стражник отлетел на несколько метров и с грохотом приземлился на стул, разнесся его в щепки. Я отметил, что, с тех пор, как на моего оруженосца обрушилось проклятье медведя, силёнок у него явно прибавилось.

Однако пока я дивился ловкости и силушке Фила, мне чуть не раскроили череп. Один из стражников не постеснялся подкрасться ко мне сзади, чем, кажется, возмутил даже своих собратьев по оружию и своего хозяина в том числе.

Каким-то чудом мне удалось в самый последний момент убрать из-под удара голову, и секира вонзилась мне в плечо, застряв там, так, что стражник не смог её из меня выдернуть.

Я страшно взревел и, развернувшись, долбанул трусливого засранца перчаткой в грудину так, что у него захрустели кости. Стражник отлетел в противоположный конец зала. И, обмякнув, приземлился на каменный пол, оставшись там лежать точно мешок с говном.

Я быстро проверил его жизненные показания, не хотелось бы мне убить говнюка, в сущности, ни за что ни про что, да и силы я мог лишиться, а это сейчас было равнозначно смерти. Стражник хоть и был основательно поломан, но оставался жив и при надлежащем лечении даже мог выздороветь без особых для себя последствий.

Секира продолжала торчать из моей спины, кровь заливала пол. Фил подошел и, пользуясь всеобщим замешательством, выдернул из меня секиру. Я слегка пошатнулся, но равновесие сохранил, чувствуя, как запустился процесс регенерации. Фил осмотрел секиру и, тщательно обтерев её платком, решил прикарманить, закрепив трофей у себя за спиной.

Стражники с открытыми ртами наблюдали за нами. Никто больше рыпаться не решался, но, скорее всего, пока не решался.

Я решил больше не рисковать и, действуя на интуиции, быстро очертил мечом вокруг себя и Фила просторный круг. А потом хлопнул в ладоши, добавив спецэффекты. Контур вокруг нас засветился золотым светом.

— Триликий наградил меня и моего оруженосца великими дарами, избрав нас своими защитниками. Это круг Триликого, кто сделает за него шаг, тот будет проклят, — зловеще прогремел я, щедро снабдив слова силой.

— Нет такого круга! — возмущенно выпучил на нас глаза брат Лесли. — Вы лжец и богохульник, Эрик! Немедленно взять их!

Однако на этот раз стражники не шелохнулись. Страх перед проклятьем оказался намного сильнее, чем страх перед хозяином.

— Послушай, брат Лесли, отпусти своих людей, — спокойно предложил я. — Мы не договорили. Закончим разговор, а потом мы с Филом добровольно погостим у тебя до завтра.

— Мне не о чем говорить с лжецами и предателями, — сквозь зубы процедил брат Лесли.

— Если бы я был предателем и лжецом, зачем бы я к тебе пришёл, зная, что твой сыночек вот-вот проснётся и выдаст меня с потрохами? — резонно поинтересовался я. — Тогда было бы логично прирезать мальчишку, как ненужного свидетеля прямо на кладбище, а не тащить его к тебе в город. Я, действительно, сказал тебе не всю правду, но в свете новых событий, готов выложить карты на стол.

Брат Лесли задумчиво потер подбородок, кажется, я попал в яблочко и в его душе снова зародились сомнения. Стражники смотрели на него с мольбой. Он махнул рукой, отсылая своих недоделанных охранников. Дождавшись, пока стражники уйдут, захватив с собой поломанного сослуживца, я хлопнул в ладоши и контур погас.

— К чему этот цирк, Эрик? Я же знаю, что это пустышка! — раздраженно поинтересовался брат Лесли. — Ваши фокусы просто нелепы!

— Я лишь сохранил жизнь вам и вашим людям. Не стоит меня за это благодарить, — самодовольно хмыкнул я.

Брат Лесли подошел ко мне вплотную. Он был немного ниже меня, но достоинство при этом сохранял, и это уже делало ему честь. Он положил руку мне на плечо, туда, куда пришелся удар топора и слегка надавил. Посмотрел на свою ладонь, которая оказалась чистой. Внимательно взглянул на уже затянувшуюся тонкой кожицей рану. И поджав губы, молча, отошел в сторону.

— Итак, разговор нам предстоит длинный, поэтому вам лучше сесть, — я вольготно сел в кресло и снова закурил сигару.

— Здесь я решаю, что лучше! — рявкнул брат Лесли, но в кресло, всё же сел. — Я готов вас выслушать, Эрик, но, если вы и дальше собираетесь пудрить мне мозги, то не советую тратить на это ни своё, ни моё время, так как меня за мою жизнь не обманули ни разу.

— Один раз всё же был, точно, — усмехнулся я. — Ваш сын вам соврал.

— Чисто теоретически, — поморщился брат Лесли. — Если бы мой сын мне, действительно, соврал, мой дар оказался бы здесь бессилен. Кровные родственники, как вам известно, имеют некоторый иммунитет. Но у меня нет причин сомневаться в словах моего сына, тогда как в ваших словах у меня нет причин не сомневаться.

Я покачал головой. Мальчишка, очевидно, соврал отцу не для красного словца, а с тем умыслом, чтобы навредить нам. А навредить нам он захотел точно не по своей воле, а по воле Седрика. Значит, Седрик, как-то, подчинил волю мальчика и влияет на него, а то и хуже, Диксен и Седрик — одно целое. Я поспешил отогнать от себя эти мысли, если это так, то ответственность за это лежала целиком на мне.

Ситуация, конечно, складывалась патовая. Вовсе не факт, что брат Лесли, после того, как я ему все расскажу, примет нашу строну и вообще этот брат Лесли был личностью сомнительной. Однако, для меня самым простым способом избежать многих проблем в жизни, было одно простое правило — говорить людям всегда только правду. И проблемы у меня возникали чаще всего тогда, когда я это правило нарушал.

Я неспешно стал рассказывать брату Лесли всё, что ему услышать было необходимо. Начал я практически сначала. Умолчав естественно про свое попаданчество в тело Эрика, да и вообще, опустив многие детали наших злоключений. Закончил я свой рассказ, когда за е окном уж стали собираться сумерки.

В зале зажглись свечи, в определённой степени придавая атмосфере домашний уют и теплоту. Вошли слуги и принялись деловито накрывать на стол. Подошло время ужина. Когда стали вносить ароматные блюда, я по воплям своего живота понял, что опять голоден, как волк, регенерация все-таки не хило подточивала мои силы.

Брат Лесли задумчиво вышагивал по комнате.

— На этот раз вы как будто не лжете, Эрик, — наконец-то, вынес свой вердикт брат Лесли, с беспокойством поглядывая на меня. — Но если это правда… то мы все в большой беде! Вы хоть представляете, какое лихо выпустили на волю⁈

— Я догадываюсь, — сдержано ответил я, осушив стакан воды. — Но это лихо будет загнано обратно в ту дыру, из которой вылезло. Об этом я позабочусь.

Брат Лесли позвонил в колокольчик, сию же минуту в комнате появился слуга, как будто только и ждал зова хозяина. Лесли спросил, где его сын и когда ему дали ответ, что в семейной библиотеке, нахмурился и попросил срочно привести Диксена к нему.

— Я прежде не замечал за своим сыном тяги к знаниям, — пробормотал брат Лесли.

Наконец-то мы сели за стол и приступили к ужину. Я, не стесняясь, придвинул к себе цельную курицу и стал жадно поглощать её бедра, крылья, сочную грудку. Утоляя голод, я, честно говоря, совсем забыл о приличиях, и только слопав курицу, понял, что брат Лесли наблюдает за моей трапезой с ужасом. Вполне возможно, именно с таким выражением лица какой-нибудь культурный римлянин, наблюдал за повадками дикого варвара.

— А нечего было натравливать на меня всякий дураков с секирами, — хмуро проворчал я.

Осторожно вытирая руки о салфетку я продолжая трапезу уже в более сдержанной манере.

Мы уже успели отужинать, но слуга все никак не появлялся. Потеряв терпение, брат Лесли позвонил в колокольчик. Слуга на этот раз появился далеко не сразу.

— Прошу прощение, брат Лесли, мы нигде не можем найти Диксена, — виновато доложил слуга.

— Ищите, — махнул рукой брат Лесли, отсылая слугу.

Брат Лесли поднялся и вновь подошел ко мне вплотную. В его руке сверкнул кинжал. Если он рассчитывал меня испугать, то ему это не удалось. Я и бровью не повел. Лесли, кажется, остался довольным моей реакцией

Однако, по-видимому, основной целью было вовсе не напугать меня, а проверить мой дар целителя. При этом он не мог обойтись без театрализованных церемоний. Лесли вдруг торжественно и глубоко порезал себе ладонь. На пол закапала кровь.

— Эрик, я недавно лицезрел то, как вы в считанные минуты исцелили себя, разрешите воспользоваться вашими услугами? Вы мне не поможете с рукой? Случайно порезался, — попросил он.

Я усмехнулся и, прикрыв глаза, легко исцелил ему руку.

Брат Лесли покрутил рукой, внимательно оассмотрев её. Понажимал на ладонь и, удовлетворенно кивнув, сел обратно в кресло, закинув ногу на ногу, и закурил сигару.

— Допустим, я все же поверю вам, Эрик, — осторожно заговорил он. — Знаете ли вы, что суд вам с вашей историей ни за что не выиграть, будь она трижды правдива?

— Отчего же так? — удивился я уверенности брата Лесли. — Вы не верите в правосудие вашего самого честного суда?

— Увы, не верю и уже довольно давно, — с неожиданной болью признался брат Лесли. — То, что вы рассказываете, угрожает всему миру, который мы знаем и любим. Прямо сказать, ваша информация ставит под угрозу власть нашего братства в целом. Гораздо проще убедить себя и других, что вы просто зарвавшийся щенок, желающий оттяпать кусочек власти.

— Но я могу доказать, что я не щенок, — резонно возразил я.

— Хотите обратиться в сокола и начать исцелять тяжело больных на глазах у изумленных судей? — насмешливо поинтересовался брат Лесли.

— Если понадобится продемонстрировать свой дар, я его продемонстрирую, — пожал я плечами, не понимая ироничного тона брата Лесли.

— Это их не убедит, ваша светлость Герберт младший, как и демонстрация вашего меча и перчатки, как и слова вашего отца и тех немногих, кто выступал в его защиту, — возразил брат Лесли. — В лучшем случае, признают, что у вас незаурядные способности иллюзиониста. И вы хорошо наводите морок.

— Что же вы предлагаете, брат Лесли? — понимая, что он явно думал об этой ситуации не один день, спросил я.

— Лучшим выходом для вас было бы не участвовать в суде и как можно скорее бежать из города, — прямо заявил брат Лесли. — То, что ворон пробудился, скоро станет общеизвестным фактом. Как ни стараются его сейчас отрицать, шило в мешке не утаишь. И когда ворон себя проявит этому миру, тогда вы будете оправданы и сможете вернуть себе своё положение, репутацию и усилите влияние.

— Вы знаете, что пока в лапах вашего правосудия мой отец, это невозможно, — возразил я, пытаясь почесать плечо, которое на огонь исходило.

— Да, я подозревал, что так вы мне и ответите — это достойно, — похвалил брат Лесли. — Я был одним из тех немногих братьев, которые выступали за оправдательный приговор для вашего отца, его оруженосца и друга Ганса с супругой, но нас было трое против десятерых. В сущности, откровенно говоря, я бы мог помочь организовать побег для вашего отца и его верных сподвижников. Но…

Брат Лесли споткнулся и не стал договаривать. В комнате повисла напряженная тишина.

— Что же вам мешает? — я приподнял бровь, понимая, что Лесли прав во всем и вариант, который он нам предлагает, действительно, один из самых выгодных.

— Одна загвоздка, — вздохнул брат Лесли, — теперь, благодаря вам, у нас кроме ворона, есть еще Седрик Тёмный и непонятно, какая напасть хуже. Кроме того, непонятно, где мой сын и что с ним случилось. Это мой единственный наследник и я по своему привязан к мальчику, следовательно, я просто не хочу вам помогать, так как мой сын пострадал из-за вас.

— Помогите мне организовать побег отца, а я помогу найти вам вашего сына, — быстро сориентировался я. — И, в случае, если Седрик тёмный завладел его сознанием, то я изгоню его из сознания Диксена. Вы знаете, брат Лесли, что кроме меня, в этом деле вам никто не поможет. А я, явственно осознаю свою ответственность за случившееся.

Брат Лесли глубоко задумался, пуская кольца дыма в высокий потолок. Кольца медленно поднимались ввысь. По мере своего взлета, становясь все бледнее, и теряли свои четкие очертания.

— Вы должны дать клятву, что поможете моему сыну, — наконец-то потребовал брат Лесли.

— Ну, тогда вы должны в свою очередь поклясться, что поможете бежать из города мне, моему отца и нашим друзьям, — выдвинул я встречное требование.

Мы обменялись клятвами. Ритуал оказался не из приятных. Для ритуала нужно было через кровь обменяться потоком энергии. Мы пожали окровавленные ладони и произнесли свои клятвы, поминая Триликого, а потом мое тело будто пронзили тысячи ледяных кинжалов, так продолжалось с минуту, которая показалась мне вечностью.

После этого действа пришлось присесть, так как голова кружилась, и я рисковал свалиться в обморок.

Брат Лесли тоже сел в кресло. Но как только пришел в себя, встал и вновь позвонил в колокольчик.

— Как продвигаются поиски моего сына? — Ровным голосом спросил он у бледного слуги.

— Мы обыскали все покои и сад, брат Лесли, к сожалению, мальчика нигде нет, — дрожащим голосом проблеял слуга.

— Поиски продолжите завтра, — кивнул Лесли, — а сейчас можете отдыхать.

Слуга поспешно кивнул и вышел из залы.

— Ваш отец и его подвижники в городской темнице, — стал объяснять свой план брат Лесли, стряхнув с себя невидимую пылинку. — Эта темница строилась еще во время войны и имеет надежную магическую защиту, сбежать оттуда невозможно. Выпустить заключенного может только один из тринадцати братьев. На ваше счастье, здесь один такой имеется. Однако кроме магической защиты, есть еще и стражники. Их там тоже более достаточно. Я предлагаю, дабы не вызвать подозрений, сделать вид, что я взял вас под стражу и веду в темницу, чтобы провести допрос.

— Отлично, войти в темницу не самая большая проблема, как насчет того, как из нее выйти? — спросил я, скрестив руки на груди, невзирая на клятву, всё это выглядело, как ловушка.

— Я выведу вас через подземный туннель, — объяснил брат Лесли. — О нём даже не все братья знают. Я уйду вместе с вами, так как иначе меня повесят. Мне нужно немного времени, чтобы приготовить всё необходимое. Вам придется посидеть пока в дворцовой темнице, все должны считать, что я взял вас под стражу.

Я кивнул. Это было логично. На том и порешили.

Двое стражников сопроводилинас Филом в камеру. Решетка за нами с грохотом закрылась, отрезая путь к свободе. Фил сел на стул и положив руки на стол, мгновенно захрапел. Я прилег на лавку и тоже провалился в тревожный сон.

Глава 25

Потянулись лабиринты тёмных коридоров. В неровном свете факелов по ним с шипением, извиваясь скользким телом и хищно высунув раздвоенный язык, ползла огромная змея. Я двигался в такт с ней.

Затем я очутился в большой зале, с высоченными потолками. Окна, высотой под самый потолок были распахнуты настежь. Ветер трепал белоснежные занавески, донося запах моря. Слышалось, как об скалы бьются волны. За окном синело небо, подсвеченное россыпью звезд и желтоватым серпом месяца. Скалы чёрными зубьями скалились небу.

У окна стоял Вард. Мышцы на его голой спине, испещрённой глубокими шрамами, подрагивали, чёрные волосы разметались по плечам. Взгляд ворона застыл в одной точке, как у безумца, губы беззвучно шевелились. Казалось, он вот-вот бросится в окно, чтобы оставить на скалах свой кровавый след.

В комнату, ежась от холода, тихонько вошла Кира. Шелковая сорочка струилась по её нежной коже, сбегая до самого пола, подчеркивая все изгибы её точёного тела. Длинные медные волосы вились, заканчиваясь у поясницы. Так и тянуло поиграть завитками её роскошных волос.

— Вард, — испуганно позвала Кира. — Что с тобой?

Ворон медленно развернулся. По-птичьи склонил голову на бок. Лицо Варда было перекошено от злобы, он словно и вовсе не замечал, кто перед ним и, казалось, ещё мгновенье и он попытается задушить стоящую перед ним девушку. Сердце у меня сжалось от страха за Киру.

— Он вернулся! — через стиснутые зубы прорычал Вард.

Кира вздрогнула, но вместо того, чтобы убежать, сделала несколько шагов навстречу ворону.

— Вард это я… Ты пугаешь меня, — дрожащим голосом проговорила Кира, доверчиво протягивая ему руку. — Что случилось?

— Ты боишься меня, Кира? — поинтересовался Вард.

Ворон поймал её ладонь и прижал к своей щеке.

— Сейчас, да, — тихо призналась Кира.

Вард осторожно взял в пальцы пружинистый локон её волос и легонько потянул вниз, расправляя волосы, а потом опустил кудряшку, она качнулась, пружиня под собственным весом. Черты лица Варда смягчились. На губах у ворона заиграла почти детская улыбка.

— Не бойся, Кира, я никогда не причиню тебе зла! И больше никому не позволю тебя у меня отнять! — пообещал он. — Ты моя!

— Расскажи мне, что случилось? — попросила Кира. — Что-то с моими братом…или с Эриком?

— Эти безголовые олухи — и твой брат в их числе, выпустили его, Кира! Твой отец вернулся!

— Вард, о чем ты говоришь? — растеряно спросила Кира. — Сэр Арчибальд никуда и не уезжал. Или я чего-то не знаю?

— Сэр Арчибаль бледная тень человека, — с презрением скривился Вард. — Он лишь гомункул, который замещает пустоту на месте Седрика Тёмного. У него нет даже хармы.

— Я тебя не понимаю, — пробормотала Кира.

— Ты же знаешь, мой дар связан со смертью.

— Твое проклятье… — поправила Кира.

— Называй как угодно, — отмахнулся Вард. — Я отомстил Седрику Тёмному за смерть твоей прошлой ипостаси и своей матери. Я убил его, затем воскресил и привязал к его разлагающемуся телу харму навеки вечные. И запер его в склепе. Но природа не терпит пустоты и мне пришлось создать гомункула. Арчибальд — это лишь слепок с Седрика Тёмного. У него нет хармы, нет воли, есть только блеклые черты от своего хозяина.

— Вард… — жалобно пискнула Кира.

— Скоро ты всё вспомнишь и поймешь меня лучше, зелье почти готово… Седрик завладел сейчас телом мальчишки, но его хватит ненадолго. Мальчишка не протянет и недели. За это время Седрику нужно найти Арчибальда, только это тело сможет принять его харму. И когда они воссоединятся…Впрочем, я его с превеликим удовольствием снова загоню в склеп!

— Вард, бедный Вард, тебе нужно остановиться, — Кира обняла ворона и расплакалась у него на груди. — Пожалуйста, эта ненависть убьет нас!

— Не плачь, медная девочка, это ничего…

Меня стало выталкивать из сна. Я снова пополз по коридорам, погружаясь в темноту.

— Эрик! Эрик! Да вставай же ты! — тряс меня за плечо Фил. — Поднимайся!

— А? Что⁈ — спросонья пробормотал я. — Где я⁈

— В темнице! Нам пора выдвигаться! — нетерпеливо ответил Фил.

Я сел на лавку, протирая глаза. Всё ещё оставаясь в непонятках, повертел головой. Медленно ко мне вернулось осознание происходящего. В дверях стоял брат Лесли и двое стражников. Он явно нервничал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Возле меня нетерпеливо сопел Фил.

Я быстро встал, на ходу плеснул себе в лицо холодной водой из стоящей в углу бочки и вышел из темницы. Фил последовал за мной.

— Эти люди мне верны, им можно доверять, — кивнув на стражников, объяснился брат Лесли. — Вам придётся надеть кандалы. Это для виду, кандалы обычные, без блокировки магии, можете проверить.

Он протянул нам кандалы. Признаваться, я понятия не имел, как проверять эти кандалы на наличие в них способности блокировать магию, поэтому, чтобы не выглядеть дураком и не задавать глупых вопросов, деловито повертел их в руках. На вид кандалы были основательно, тяжелые и крепкие, моя интуиция молчала.

Я скрепя сердце сам надел на себя путы. Фил последовал моему примеру. Мы вышли из замка и, сев в экипаж, двинулись к городской тюрьме через тёмные улицы.

По дороге я стал обмозговывать приснившуюся мне хренотень. Подумать было о чём. Во-первых, картинка рисовала мне, что не только у ворона есть к Кире какие-то чувства, но и она совершенно определенно прониклась к нему нехилой симпатией. А он хочет её еще и каким-то зельем опоить, чтобы она ко всему прочему его понимала лучше. Во-вторых, ворон сказал, что Седрик Тёмный отец Киры, хотя по легенде он отец самого Варда и Кира здесь вообще никаким боком. Вард или обманывает Киру или легенда не достоверна. В-третьих, судя по всему, на спасение Диксена у меня остаётся очень мало времени. В-четвертых, я явственно помнил, что сделали с Арчибальдом ворогды Варда — они высушили его в мумию. Но самое главное, что меня смущало во всём этом сне — связь с вороном, схожесть наших желаний, например, поиграть волосами Киры…

— Тебе снилась Кира, да? — тихонько спросил меня Фил, вырывая из мыслей.

Я кивнул. Мне не хотелось вдаваться в подробности сна, я понимал, что Филу все это очень не понравится, а врать ему, мне не очень-то хотелось.

— С ней все в порядке? — встревожено продолжал допрос Фил, умоляюще глядя на меня.

— Более чем, — кивнул я.

— Расскажи, — прямо потребовал Фил.

Я отвернулся, посмотрел в окошко, мимо проплывали массивные очертания домов. Фил сердито ударил меня локтем в бок. Поняв, что он не отвалит, я нехотя пересказал все детали сна.

— Поверить не могу! Эрик, этого не может быть! — раздраженно дернулся Фил, гремя цепями. — Причём здесь Кира и Седрик Тёмный — это просто вздор! И как Седрик Темный воссоединиться с Арчибальдом, если на наших глазах самого Арчибальда ворогды сделали мумией похлещи этого самого Седрика⁈ Да, чтобы Кира этого урода обнимала, и слезы перед ним проливала, чушь! Что, если он специально тебе эти сны наколдовывает? Ты об этом не думал⁈

— Думал, Фил, и такое может быть, — не стал отпираться я. — Но это вряд ли. Я постоянно сопоставляю увиденное, не похоже, чтобы у ворона была какая-то выгода эту информацию мне показывать, а чаще — это ему самому во вред. Да и верю я своей интуиции.

— Всё что ты рассказываешь не похоже на Киру! — уперся Фил. — Она бы ему не на шею вешалась, а намылила бы эту шею, наговорила бы тысячу дерзостей и, показав язык, выкинула бы его в окно. Вот это моя сестра!

— Та девочка, которую знали ты и я, непременно так бы и поступила, — согласился я. — А вот женщина, которой она теперь стала, а она ею стала и ворон её муж… Нам с тобой не понять женщин, Фил, как бы мы не старались.

— Кира не такая, — упрямо мотнул головой Фил.

Я промолчал, спорить было бесполезно. Молодой ещё Фил, не поймет, пока сам не обожжется.

Между тем мы подъехали к городской тюрьме, и вышли из экипажа.

Ограда, сделанная из витой решетки, за которую цеплялся колючий плющ, окружала темницу со всех сторон, куполообразно закрывая от осужденных даже небо. Из центра купола торчали три пики башен.

У врат стояли три стражника и о чем-то беззаботно пересмеивались друг с дружкой, жуя пироги. Завидев нас с братом Лесли, они тут же прекратили все разговоры и вытянулись по струнке.

Брат Лесли даже не взглянул в их сторону. Подошел к воротам, что-то пробормотал себе под нос, и ворота сами собой раздвинулись перед нами.

Мы вошли внутрь. Здание тюрьмы представляло собой три высокие узкие башни, скрепленные между собой тринадцатью обручами. В окнах башен, маячили фигуры стражников. Я догадался, что сами камеры, расположены под землей.

Так оно и вышло. Мы спустились в самый низ на лифте, там располагался настоящий лабиринт, в котором я быстро потерял всякие ориентиры.

При всем желании, сам я не смог бы организовать побег отца — эта тюрьма действительно была одной из самых надежных среди всех, что я до этого видел.

В одном из коридоров путь нам преградили два здоровенных стражника.

— Открылись новые факты, — сообщил стражникам брат Лесли. — Мне необходимо допросить всех заключенных и посадить этих в темницу.

— Как пожелаете, брат Лесли, — поклонившись, пробасил один из стражников, с почтением протягивая брату Лесли связку ключей.

Стражники посторонились и пропустили нас вперёд. Мы двинулись по коридору.

Лесли отпёр первую же камеру. В ней уже дремали Ганс с Аделаидой.

— Вставайте, — коротко велел брат Лесли.

Ганса и Аделаиду уговаривать не пришлось. Аделаида, глянув на меня, всё еще закованного в кандалы, презрительно усмехнулась.

— Я так и думала, что от вас никакого проку, мальчишка, — хмыкнула она, проходя мимо.

— Фил, как жаль, — грустно пробормотал Ганс, увидев скованного сына.

Мы молча пошли дальше и, отперев следующую камеру, выпустили Харви, который дрых без задних ног. Он не проявил абсолютно никаких эмоций относительно нашего появления. И лишь по дороге ободряюще мне подмигнул, мол, все будет хорошо.

Отец не спал, а бродил по камере из угла в угол, точно пойманный в ловушку зверь. Выглядел он изрядно постаревшим и уставшим. Он тоже, как и Харви, не проявил особых чувств при виде нас.

— Я считал вас чуть ли не единственным здравомыслящим братом, Лесли, жаль, что я заблуждался, — высокомерно сказал он, выходя из темницы.

Брат Лесли ничего не ответил. Дальше наша колонна двигалась по коридорам в тишине. И тут случилось то, чего ни я, ни брат Лесли не сумели предвидеть, а надо было бы.

Харви с размаху треснул одного из стражников брата Лесли по башке. Ганс тут же подхватил инициативу и прыгнул на второго стражника. Отец попытался свалить с ног брата Лесли магической волной, но тот легко её нейтрализовал.

Стены тюрьмы, как будто вздрогнули, и раздался оглушительный вой.

— Вот же дурни, — процедил брат Лесли. — Я же помочь хотел! Сейчас сюда сбежится полгорода! А так — немного терпения и вы обрели бы свободу. Всё сорвалось…

В дальнем конце коридора и в самом деле послышался топот множества ног.

— А я как мог это понять⁈ — огрызнулся отец.

— Тебе, Геб, достаточно было бы понять, что эта тюрьма не выпускает беглецов! Плохо я видимо вас оболтусов учил, — покачал головой брат Лесли.

Харви, Ганс и отец виноват, точно нашкодившие мальчишки, понурили головы.

Все замерли в каком-то напряженном ожидании. Топот приближался.

— Так бежим же скорей! — предложил я. — Ведь еще не поздно…

— Ничего уже не выйдет, — покачал головой брат Лесли.

И действительно со всех сторон к нам бежали вооружённые стражники, судя по всему, возглавляемые братьями ордена Триликого.

Я ругнулся от досады, надо было всё-таки намекнуть своим, что мы все заодно.

Глава 26

Я ругнулся от досады, надо было всё-таки намекнуть своим, что мы все заодно. А вот теперь попробуй, расхлебай эту кашу.

В голове мелькнула шальная мысль дать бой, но шансов победить не было от слова совсем. А вот погибнуть при сопротивлении — запросто. И никакого суда, чтобы привести приговор в исполнение не понадобилось бы. Судя по нетерпению в глазах братьев, этого от нас только и ждали. Нет, решил я, не сделаю я им такого одолжения. Братья, взяв нас в плотное кольцо, ещё постояли, выжидая, и поняв, что никто махать кулаками не собирается, не смогли скрыть вздохов разочарования.

— Так-так, — нарушил тишину брат Морган, противно растягивая слова, — что мы видим. Брат Лесли, гордыня вас едва не погубила. Всё-таки нужно иногда соизволить и обратится за помощью к своим братьям. Таких опасных преступников сопровождать малыми силами, идея не из лучших.

Я сообразил — по всей видимости, пока братьям и в голову не приходит, что брат Лесли с нами заодно и вполне мог замыслить организацию нашего побега.

— Тем не менее, как ты видишь, Морган, я сумел доставить их до тюрьмы без излишнего шума, чего вам не удалось. Я знал, если они будут дурить, то мне здесь ничего не угрожает, — и бровью не повел, брат Лесли, на ходу подхватывая подсказанную братьями роль невинной овечки.

— А куда это ты их повел всем скопом? — подозрительно прищурился альбинос. — Пыточная в другой стороне.

— Побег им хотел организовать, — честно признался брат Лесли.

Повисла тишина. Я поморщился, осознавая всю опрометчивость данной откровенности брата Лесли. Однако через мгновение все дружно рассмеялись, не на секунду этому не поверив. Я тоже нервно хихикнул, вспомнив один известный парадокс, если хочешь кого-то обмануть, скажи ему правду.

— Шутки шутками, брат Лесли, — вмиг сделавшись серьёзным, подытожил седовласый брат, — но мы всё же вынуждены коллективно выразить вам своё негодование по поводу вашей беспечности, и просим вас сделать пожертвование в храм Триликого.

— Воля братьев для меня священна, — покорно склонил голову брат Лесли.

Я порадовался такому исходу дела. Хоть здесь мы этим сраным братьям утёрли нос. И брат Лесли сохранил своё влияние и власть, а значит, сможет нам помочь в суде. Ведь он теперь напрямую заинтересован, чтобы мне не отчекрыжили голову, иначе я не смогу помочь его сыну.

— Мы могли бы вас всех казнить при попытке к бегству, — брезгливо обратился к нам альбинос.

— Но мы чтим наш порядок, — не дал договорить альбиносу брат Морган. — Суд состоится через шесть часов. Мы дадим вам возможность изложить свою версию событий и попытаться защитить свои интересы перед Триликим.

— А потом уже казните, — усмехнулся я.

— Уверены, что так оно и будет, — не стали возражать братья.

— Не стоит лезть поперёд батьки в пекло, — я одарил их самой холодной улыбкой, что смог изобразить и братья растеряно переглянулись, явно не поняв меткий фразеологизм из моего мира.

Нас развели по камерам. Я очень хотел оказаться в камере с отцом, но такой возможности мне, ожидаемо, никто не предоставил. Меня запихали в темницу с Филом.

Фил опять был очень взвинчен, и когда все разошлись, подал голос.

— Что будем делать? — спросил он.

— Ждать суда, — зевая, сказал я, укладываясь поудобнее на лавку.

— Ты так спокойно об этом говоришь⁈ — возмутился Фил. — У нас нет шансов выиграть этот суд.

— Так думает брат Лесли, но это всего лишь его мнение, Фил, — возразил я. — На нашей стороне правда.

— Ты еще не понял, Эрик? Иногда правды не достаточно, чтобы победить!

— Без правды нет смысла побеждать. Не боись, Фил, мы и не из таких передряг вылезали.

— Ты думаешь, я за себя боюсь, Эрик⁈ — скривился Фил. — Я не боюсь смерти, сокол, я жажду её. Зверь во мне каждый миг просится на волю, я чувствую такую тоску, какой за всю свою человеческую жизнь не испытывал. Даже горе по убитой матери меркнет в сравнении с этой тоской. Но мой долг спасти сестру. Если бы смерть угрожала только мне, но она угрожает и тебе. А кроме тебя, да меня, помочь ей некому!

Я тяжело вздохнул, мне больно было слышать такое от друга. Я и сам видел, как изменился жизнерадостный добродушный Фил, после этого проклятого зелья. И теперь для меня стало ясно как день, что тот прежний мальчишка больше не вернётся.

— Фил, утра вечера мудренее, — заметил я. — Давай отдохнем, завтра нам предстоит борьба за жизнь. И мы её выиграем.

Фил подошел к бочке с водой и умыл раскрасневшееся лицо. Глубоко вздохнул-выдохнул, повторил это несколько раз и сел на соседнюю лавку.

— Хорошо, Эрик, если уж я тебе поверил, то буду верить до конца.

Хоть Фил и был прав — мы опять угодили в самую жопную жопу, и его тревога по этому поводу не могла обойти стороной и меня, я очень хотел спать и легко провалился в сон несмотря ни на что. Видимо, я слишком устал за эти дни, и надеялся, что в этот раз обойдется без пророческих сновидений, и я просто наберусь какой-то бодрости перед очередным злоключением.

Однако надеялся я зря. Мою душу опять потащило из сна, к моим врагам. В этот раз я видел не замок Варда и не Амадей, а кое-что новенькое.

С высоты птичьего полета я смотрел на Тринадцатый город, над которым клубились черные тучи. Ледяной ветер бил в перья, мотыляя меня из стороны в сторону.

Приблизив картинку, я обнаружил на одной из улиц сына брата Лесли. Мальчишка Диксен перерезал горло какому-то подвыпившему мужику, встал на четвереньки и стал лакать его ещё горячую кровь. Послышались шаги стражника, Диксен оторвался от своего занятия. Поднялся на ноги — вся рожа и одежда у него были в крови. Не дожидаясь стражника, он шмыгнул в тёмный проулок.

Ветер ударил меня в грудь. Меня отнесло от города на несколько километров. Я увидел, как через поле к городу неслась вереница экипажей в сопровождении стражи. Судя по гербам, погостить в городе желали сплошь герцоги да лорды. Среди прочих я заметил и экипаж братьев Глостеров.

Я детализировал происходящее в экипаже. Там, вместе с Глостерами вольготно сидел Арчибальд, невыразимо мерзко потирая маленькие толстые ручки, пальцы которых были унизанные дорогими перстнями, при своем жирном бурдюке на месте живота.

Я глазам своим не верил. Еще свежа была картина, как ворогды иссушили его тело, обратив в ничто. Как он нажрал за такое короткое время столько жира? И вообще как смог выжить?

— Все идёт, как по маслу, мой друг Джейкоб, — хвастливо говорил он. — Скоро я стану един со своей хармой, и Седрик Тёмный обретет прежнюю мощь в моём лице.

— Главное, чтобы этот Седрик, в вашем лице, действительно помог нам победить ворона, — хмуро пробурчал старший Глостер. — А-то от этого мальчишки Эрика толку, как от козла молока. Слабо верится, что богиня жизни выбрала его нам в защитники.

— О-о-о, не сомневайтесь, ваша светлость, я же показывал вам пророчество, всё так и будет, — слащаво улыбнулся Арчибальд. — А я отомщу им за своего сыночка Роджера. Запомнят они и его, и меня…

Его вид, такой скользкий и самодовольный, даже у Глостеров вызывал презрение.

— Об этом ваше пророчество ничего не говорит, — хмуро заметил Джейкоб.

— Это потому что запоминать будет некому, — скрипуче рассмеялся Арчибальд.

— Вы так уверены в этом Седрике…

Я проснулся весь мокрый от пота, голова гудела, хотелось пить, но вставать было лень. Я уткнулся взглядом в паутину, которую паук сплел в углу камеры. На паутине жужжала муха, пытаясь вырваться из клейких сетей на волю. Но паук уже был готов прокусить её, желая отведать её жизненных соков.

Исходя из увиденного, напрашивался вывод, что вся эта катавасия со склепом была заранее спланирована Арчибальдом и Глостерами. Они просчитали каждую мелочь, и не просто просчитали, а в помощь им было некое пророчество.

Я ошибался, заговор был устроен не со стороны Варда. Не ворон стоял за всеми этими пешками, а какой-то жалкий Арчибальд. Как назвал его Вард — тень человека, гомункул. Даже как-то неловко стало за герцогов, что они так легко повелись на столь сомнительную авантюру.

Аристократы не верили в меня, вот в чём корень всех бед. Я казался им всем просто слабым безвольным мальчишкой. Они поддались панике, и нашли такой вот выход из ситуации, решив вышибать клин клином. Да только ума, чтобы подумать наперед, видимо, им не хватило, или они считали, что Седрика одолеть будет легче, чем ворона.

В какой-то степени их можно было понять. Они знали Эрика Герберта, то есть ещё не меня, а настоящего, с самого рождения, до того как его телом завладел я. И судя по всему это был безответственный малолетний дебил — оболтус и ходок. Это впечатление укоренилось в обществе у всех, и его не так-то просто было переломить, тем более, откровенно говоря, я не очень-то и старался.

Дверь камеры с грохотом открылась, пробудив ото сна Фила, который подскочив, как ужаленный, вмиг оказался на ногах. Прямо на пол нам поставили поднос с блюдами, в которых аппетитно дымилась еда.

— Ваш завтрак, — процедил стражник, с опаской косясь на Фила. — Суд состоится через полчаса.

Меня уговаривать дважды не пришлось. Я встал, продрал глаза, плеснул в лицо холодной водичкой и сразу набросился на еду. Кормили, надо сказать, в этой тюрьме не хуже, чем в каком-нибудь столичном ресторане. Тут вам и икорка, и масло, и запашистая каша на молоке, и даже кофеек.

Фил присоединился к трапезе без особого энтузиазма.

— Кажется, твой аппетит не может испортить ничего, — хмуро заметил он, размазывая кашу по чашке.

— Война войной, а обед по распорядку, — рапортовал я, откусывая смачный кусок хрустящего белого хлеба густо смазанного маслом с икрой.

Я подъел всё — за себя, и за Фила, и почувствовал, что силы и энергия при мне, а значит, я еще повоюю.

Пришли стражники. Нас заковали в кандалы, и теперь я понял, о каком магическом блоке говорил брат Лесли. Магию сковало намертво, так, что испуганный сокол во мне затрепыхался, забил крыльями. Мне стоило немалых усилий успокоить птицу в себе. Без магии я почувствовал себя каким-то неполноценным и абсолютно беззащитным. Да, к хорошему привыкаешь быстро.

Между тем нас посадили в экипаж и привезли к залу правосудия Триликого. Это было красивое старинное здание с колоннами и куполообразной крышей. На вратах изображена голова Триликого, а по краям этой здоровой грозной головы, стояли два брата в полный рост. У одного на цепях чаша, в которой полыхал алый костер, а у другого, золотой.

Меня тригернуло, вспомнился мой первый день в этом мире. Суд Триликого и сгоревшего заживо Урика.

Здание оцепили стражники. На улицах было не протолкнуться. Люди шумели, глазея на нас.

Вдруг кому-то удалось пробить цепь стражников. Ко мне в ноги, упала женщина с младенцем на руках.

— Если вы воистину наш спаситель, — горячо взмолилась она, — сделайте милость, исцелите дитя. Лекарь сказал, что ему остался день-два жизни. Пожалуйста, помогите.

Стражники растеряно переглядывались друг с другом, не решаясь прогнать женщину с больным ребёнком. Я тоже, честно говоря, сначала опешил от такой просьбы.

Но уже в следующее мгновение желание помочь этой женщине пересилило все остальные чувства.

— Снимите с меня цепи, — спокойно попросил я стражников.

— Чего захотел? — хмуро процедил один из сопровождающих нас, судя по одеждам, кто-то чином повыше обычных рядовых стражников, он дал знак стражникам следовать дальше, а женщину ткнул носком сапога. — Пшла вон!

Я, не раздумывая, кинулся к нему и мгновенно перекинул свои цепи ему через голову и, соорудив тем самым удавку, стал душить мерзавца.

Поганец захрипел, брыкаясь в моих руках, но выпутаться не он мог. Краем глаз я видел, как сбегаются из зала братья ордена Триликого, как два брата, сложив руки, пытаются навести на меня чары.

Я чувствовал магическое воздействие со всех сторон, но на каком-то интуитивном уровне я сумел переформатировать магический блок на кандалах в щит, и все их заклятья отлетали от меня.

— Эрик, отпусти сэра Купера, — попросил брат Лесли, единственный, кто осмелился ко мне подойти близко.

Я слегка ослабил хватку, понимая, что ещё чуть-чуть и убью этого урода всерьез и надолго.

— Я отпущу этого выродка, брат Лесли, — пообещал я, — если вы дадите мне слово, что снимите с меня кандалы, чтобы я помог этой женщине.

— Обещаешь ли ты, что после того, как поможешь этой женщине, пойдёшь в зал суда добровольно, вновь надев кандалы? — громко спросил брат Лесли.

— Обещаю, — быстро кивнул я.

— Снимите с него кандалы, — велел брат Лесли.

Я отшвырнул от себя обмякшее тело Купера. Ко мне подошел один из стражников и трясущимися руками, старательно избегая смотреть мне в глаза, освободил меня от цепей.

Я подошел к перепуганной насмерть женщине. Помог подняться ей с земли. Кивнул ободряюще. Посмотрел на её ребёнка, оценивая его состояние.

Девочке было меньше года и жизнь в ней, действительно, едва теплилась. Она была в коме. Я понял, что если спасу её, то истрачу изрядное количество энергии и силы, но не помочь я просто не мог.

— Что произошло? — тихо спросил я женщину.

— Это несчастный случай…я… он не хотел, я пошла в магазин и оставила Мэри с сыном, а он надумал её подбрасывать, он любит, когда Мэри смеется. И не удержал… Она упала и ударилась головой… — сбивчивый рассказ женщины закончился рыданиями.

Я оглядел толпу и разглядел в ней мальчишку лет девяти, который смотрел на нас во все глаза, переминаясь с ноги на ногу.

— Пусть ваш сын подойдет к нам, — потребовал я. — Стража пропустите его,

Тот самый мальчик, которого я приметил, смело вышел к нам.

— Это моя вина, ваша светлость, — четко сказал мальчик, было видно, что ему страшно, но он свой страх побеждал. — Накажите меня, но пусть Мэри будет жива и здорова!

— Это хорошо, что ты осознаёшь ответственность за свой поступок, — серьёзно кивнул я. — Если бы твоя мать не была такой смелой и отчаянной женщиной, тебе пришлось бы нести груз вины за смерть сестры всю жизнь.

После этого краткого нравоучения я приступил к лечению девочки. Пришлось попотеть, потому что при падении пострадала голова, и кость черепа вдавилась в мозг. Девочка открыла глаза, а вместе с глазами раскрылся и рот. Раздался оглушительный рёв.

Я же качнулся, и вынужден был присесть на землю, обливаясь потом.

— Вы спасли её, слава Богине жизни Аве и её соколу! — толпа подхватила и тоже стала славить богиню жизни и её сокола. — Вы спасли моё дитя!

Женщина наклонилась и хотела обнять меня, но стражники вежливо отодвинули её в сторону, видимо, памятуя прошлый опыт с сэром Купером и чувствуя настроения толпы, они были с ней предельно вежливы. Женщину с детьми проводили обратно в толпу.

— Идите, — сказал брат Лесли, — вы обещали.

Я поднялся и покорно, как и обещал, протянул одному из стражников руки. Кандалы вновь защелкнулись на моих запястьях.

Я слышал, как бушует за моей спиной толпа. Они требовали свободу соколу, но их крики встречали голоса братьев, требующие тишины и порядка.

Тяжелая дверь за моей спиной захлопнулась со звуком отсекающей головы гильотины. Меня отрезали от поддержки народа. В зале же настроения царили кардинально противоположные. Меня встретили десятки настороженных лиц и многие из этих лиц были мне знакомы.

Я встретился взглядом с сэром Артуром — моим учителем истории. Именно он впервые судил меня именем Триликого, именно он вынес оправдательный вердикт, после того, как с черепа сэра Урика сползло мясо. Старик выглядел отстраненным и подавленным. Он тоже сейчас выступал против моей семьи, хотя столько лет получал кров в нашем замке.

Увидел я и прибывших в город братьев Глостеров вместе с Арчибальдом. Живым и невредимым Арчибальдом, явь подтвердила, что мой сон не плод моей фантазии, а реальность.

Я внимательно всмотрелся в отца Роджера. Он всё еще был тенью самого себя, жалким гомункулом без хармы. К счастью, с Диксеном он ещё не воссоединился, но это было вопросом времени.

Нас завели в огороженное решеткой пространство, где мы сели на скамью подсудимых.

— Именем Триликого, да начнется суд! — прогремели братья, которые уже успели вернуться с площади и занять тринадцать судейских мест.

Глава 27

С места поднялся седовласый брат с колючими глазами, он представился братом Итаном, развернул длинный свиток и монотонно стал зачитывать выдвигаемые обвинения семье герцога Герберта и всем причастным к этому делу лицам.

Из обвинений следовало, что нашим злодеяниям не было конца и края, начиная с того, что вверенный нам город Веросити с нашего попустительства был сначала напичкан запрещенной черной специей, затем, подвергся разрушительному пожару, а потом, в довершении ко всему, был частично затоплен. И в это тяжелое время мы, бросив народ в беде, отсутствовали в своих владениях по неясным причинам.

Я усмехнулся, и посмотрел на сэра Артура, отчетливо понимая, с чьих слов были записаны эти пункты обвинения. Старик, трясущейся рукой, обтер пот со лба и опустил голову, избегая встречи со мной взглядом.

Я не мог понять: почему же сэр Артур умолчал, кто на самом деле виновен в пожаре и распространении специи в городе? И отчего же он не рассказал, как с помощью лжи и интриг власть в замке захватил Арчибальд? Даже про то, что соратниками Арчибальда были ворогды, и что самого сэра Артура чуть не казнили по воле сэра Арчибальда — в его показаниях не было ни слова.

Старик не врал, но говорил только часть правды. За что, судя по его удрученному виду, ему было очень стыдно. Значит, его или запугали, или подкупили. Сделки с совестью, да на старости лет, всегда вызывали у меня особое недоумение. Всё наивно думалось, что, когда человек стоит одной ногой в могиле, у него нечто другое должно быть и в душе, и на сердце, и на уме.

Дальше в ход уже пошли откровенная ложь и провокации, выдуманные заговорщиками против моей семьи. Что якобы Герберты, желая захватить власть над всеми Тринадцатью городами, разыграли беспроигрышную карту с пробуждением ворона, и появлением богоизбранного мальчика в моём лице, который может спасти всех от смерти и войны. Дескать, ловко манипулируя общественным сознанием, с помощью интриг и иллюзий, которыми я овладел в совершенстве, Герберты сумели перетянуть некоторых герцогов на свою сторону. Нами же у семей герцогов были похищены дары Матери Богини, один из вверенных нашему дому даров — диадема, уже фигурировал в нашем деле в прошлом, но нам этого показалось мало. Однако, на чистую воду нас вывело убийство сэра Роджера Арчибальда, который узнав правду, пытался разоблачить нас, а также убийство всей семьи Сконе.

Я с содроганием вспомнил семейство Сконе. Их черные от специи глаза и то, как они говорили голосом ворона. Расползающийся по стенам пожар, запах опаленной плоти…

Я едва сдерживался, чтобы не вступить с братом Итаном в спор, для разоблачения каждого пункта этой лживой кляузы. Однако, приходилось терпеливо всё это выслушивать и ждать момента, когда мне дадут слово. Таков порядок, так устроен суд испокон веков и в моем мире, и в этом, а традиции нужно чтить. Не мы их придумали, не нам их ломать.

— В связи с изложенными здесь фактами семья Гербертов должна быть казнена. Также обвинение просит казнить для двух оруженосцев Харви Тейлора и Филлибера Ганса. Семья же Гансов должна лишиться всего имущества, владений и титулов в пользу своей дочери Лейлы Ганс, которая станет женой Джейкоба Глостера. А также Гансы проведут в тюрьме всю оставшуюся жизнь, искупая свою вину трудом, — подытожил свою речь брат Итан, и стал осторожно скручивать свиток со списком злодеяний семьи Гербертов в трубочку.

— Здесь присутствует сторона обвинение и свидетели со стороны обвинения. Подтверждаете ли вы сказанное в свитке? — спросил чернобородый брат.

С места встали Глостеры. Вид у них был торжествующий.

— Сказанное в свитке подтверждаем, и пусть сам Триликий будет нам свидетелем! — пафосно изрекли Глостеры.

За ними поднялся сэр Артур, потом Арчибальд с трагичной гримасой фальшивого горя. Семья герцогов Нерке и семейство Монпаньсье, все они поочередно подтвердили сказанное в свитке…

Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в зал ворвался стражник.

— Прошу простить меня, — запыхавшись, пробормотал он, вставая в центр залы. — У меня важное известие для братьев Ордена Триликого.

С этими словами он встал на одно колено, склонил голову и выставил вперед руку со свитком.

Брат Лесли махнул рукой, и свиток, приподнявшись в воздухе на расстояние глаз тринадцати братьев, развернулся. Они прочли донесение. Свиток вновь свернулся и упал в руку брата Итана.

— Несмотря на то, что вы принесли нам печальная весть, благодарим за службу. Вы можете идти, — кивнул стражнику брат Морган.

Стражник поднялся, поклонился и покинул здание.

Братья переглянулись и, видимо, поняв друг друга без слов и придя в вопросе к согласию, обменялись утвердительными кивками.

— В свитке говориться, — провозгласил брат Итан, — что в нашем священном граде орудует маньяк. Его жертвами стали три человека, среди них женщина. Они были зверски убиты ночью.

Я вспомнил свой сон. Как Диксен сев на корточки лакал кровь зарезанного им мужчины. И поёжился. Значит и это было правдой.

— Брат Лесли, скажите, пожалуйста, обвиняемые Эрик Герберт и Филлибер Ганс, в какое время прибыли к вам, и могли ли они свершить данные преступления?

Я аж подскочил. Они, что совсем охренели? Я сжал кулаки, скрипнув зубами. Была б моя воля, за одно подозрение бы пристукнул их. Но сейчас необходимо было терпеть.

— Эрик Герберт и его оруженосец прибыли ко мне в обед и все время, вплоть до взятия их под стражу, прибывали в моей компании, следовательно, они никак не могли свершить данные преступления, — спокойно разъяснил брат Лесли.

У меня немного отлегло, хоть один здравомыслящий человек здесь все же был, но обрадовался я рано.

— Но, насколько мне помнится, в город Эрик Герберт прибыл с двумя сопровождающими, — недовольно заметил альбинос. — Тот оборванец, что перечил нам на площади тоже был в вашей компании?

— Нет, в моей компании были только Эрик Герберт и Филлибер Ганс, коих я взял под стражу, — честно ответил брат Лесли.

Братья вновь переглянулись, и я с неприязнью понял, что они всё же назначили в этом деле крайним меня, пусть и через Леона.

— Что ж, мы хотя бы будем знать теперь, кого нам искать, а о своих мотивах нам, возможно, поведает сам юный герцог. С выступлением в свою защиту к даче показаний допускается Эрик Герберт, — объявил брат Морган.

Меня выпустили из-за решетки и отвели к центру залы. Ощущение было такое, будто я стою в колодце. Надо мной нависали ряды, где сидели братья ордена Триликого и знатные выродки, что оклеветали меня и мою семью. Они смотрели на меня сверху, как на занятную букашку, ощущение не из приятных, однако сейчас я предвкушал, как пункт за пунктом уничтожу их лживые обвинения и заставлю раскаяться за все подозрения против меня, моей семьи и друзей.

Ко мне подошел стражник. Я протянул руки, рассчитывая, что с меня снимут кандалы. Но вместо этого стражник надел мне на шею тяжелую цепь и отошёл в сторону. Цепь была холодной, реально очень тяжелой, как будто мне на плечи пуд железа накинули, и как-то действовала она на меня угнетающе. Я поднял вопросительный взгляд на братьев.

— Судейская цепь не даст тебе солгать перед ликами Триликого и ввести кого бы то не было в заблуждение, — любезно пояснил брат Лесли. — Так как случай серьезный, мы впервые за многие годы решились вновь использовать этот способ дачи показаний.

— Итак, ваша светлость Эрик Герберт, обещаете ли вы перед людьми и богами говорить сейчас правду и только правду? — прогремел голос брата Итана.

— Перед людьми и богами обещаю говорить правду и только правду! — пафосно пообещал я.

— Да будет так! Мы все обращены в слух.

— Я и мой отец… — я хотел сказать, что мы не виновны во всех перечисленных в свитке преступлениях, однако цепь вдруг довольно ощутимо сдавила мне шею. — Это всё…

И я вдруг почувствовал, что слово «клевета» намертво застряло в моем стиснутом горле.

Я решил зайти с другой стороны и, прочистив горло, попытался сказать, что ворон вернулся и это правда. Но цепь вновь не дала мне этого сделать, затянувшись так сильно, что глаза из орбит полезли.

Я закашлялся, согнувшись в три погибели, жадно пытаясь ухватить воздух пересохшими губами.

Взгляд выхватил довольную рожу Арчибальда, который потирал ручки. Я попытался сбросить с себя цепь, но как ни старался, сбросить её с не смог. Внутри меня клокотал гнев.

— Что, черт возьми, происходит⁈ — взревел я. — Снимите с меня этот проклятый ошейник!

— Судейская цепь предостерегает вас от обмана, ваша светлость, пока вы даете показания, вы не можете её снять. Или вы уже всё сказали? — насмешливо поинтересовался брат Итан.

— Но я пытаюсь сказать правду! — прохрипел я.

— Сам Триликий считает иначе, — с гаденькой усмешкой сказал альбинос. — Кто ты, мальчишка, чтобы оспаривать его волю?

— Я сок… — в висках застучало, вены вздулись, в глазах потемнело так, что мне понадобилось сконцентрировать всю свою силу воли, чтобы не упасть на колени.

Но и говорить я больше не мог.

— Если вам больше нечего сказать, — с презрением скривился брат Морган, — кроме заготовленного по этому случаю вранья, то вы можете удалиться.

Сказать то мне было что, да вот только сил не осталось, в голове было пусто, язык просто отказывался выдавать что-то членораздельное.

Большего унижения я, кажется, ещё не испытывал. Сокол во мне бился, просясь на волю, но цепи, которые я — дурак, добровольно на себя надел, не давали ему вырваться. Стражник под белы рученьки увел меня обратно за решетку.

Дали слово Филу. И ровно с тем же результатом. Посиневший Фил, вернулся за решетку и сел рядом со мной. Дальше, всё происходило как в тумане.

— Итак, прошу братьев нашего ордена огласить вердикт, — возведя руки к потолку, попросил брат Итан.

— Именем Триликого, виновны! — поднявшись первым, с удовольствием объявил брат Морган.

За ним стали подниматься со своих мест и другие братья. Вердикт был у всех один, даже брат Лесли признал нас виновными, что было для меня особенно обидным.

— Именем Триликого, единогласно объявляем вас виновными и приговариваем к смерти! — закольцевал брат Итан. — Приговор вступит в исполнение завтра в два часа после полудня. Приговор может быть обжалован только в случае, если за семью Гербертов вступиться человек рангом не ниже герцога. Да будет так!

Раздался хлопок. Нас выпустили из-за решетки, и повели на выход. Солнце, после полутьмы зала, ударило по глазам.

Соображал я туго, с трудом переставляя ноги. Нас вели через бушующее море толпы, которая скандировала: «Свободу соколу!».

Я почувствовал, как воздух зазвенел от разлившейся в нём магии. Это братья ломали волю толпы, заставляя людей умолкнуть и разойтись по домам. Но удавалось им это плохо…. Они теряли свой беспрекословный авторитет.

Мы вновь оказались в камере. Я был измотан и надломлен. Фил тоже выглядел подавлено. Это проклятая цепь просто высосала из нас все соки.

Мы оба плюхнулись на лавки и замерли, не желая двигаться от слова совсем и от слова никогда. Языком и то, ворочать было лень. Происходящее не укладывалось в моей голове, потому что укладывать всё это в голову, не осталось сил.

«Вот бы покурить» — успел подумать я, проваливаясь в какое-то полузабытьё.

Когда с грохотом открылась решетка, и в темницу кто-то вошел, ни я, ни Фил, и головы не подняли.

Даже если этот кто-то, пришёл нас резать — нам было глубоко плевать.

Глава 28

— Вот, съешь, полегчает.

Я медленно и нехотя, но всё же, развернул голову на голос брата Лесли. Он стоял у соседней лавки, склонившись над Филом, и что-то совал тому в руку.

Затем брат Лесли подошел ко мне, сел на мою лавку и тоже отсыпал горсть каких-то странных золотистых, мохнатых ягодок в руку. Я рефлекторно зажал пальцы.

— Пожуй, это поможет, — посоветовал брат Лесли.

Я, позвякивая цепями — кандалы с нас с Филом снять не удосужились, — автоматически положил в рот одну ягодку и уже по мере того, как пережёвывал её, сообразил, что, вполне возможно, эти ягоды самый простой способ от нас избавиться, не поднимая лишнего шума. Просто пару ядовитых ягод и делу конец.

— Отрава? — Равнодушно поинтересовался я, сглатывая безвкусную ягоду и закидывая в род следующую.

— Лекарство, — поправил меня брат Лесли. — Ягоды Годжи — редкое растение, лечит не плоть, а харму. Такое бремя, как судейская цепь Триликого, немногие могут вынести. Пожалуй, вы с Филлибером смогли создать некий прецедент, так как ушли из зала на своих двоих. До вас этого никому не удавалось — глубокий обморок был обеспечен всем и всегда. Случались и смертельные исходы, в следствие чего, от этого метода допроса подсудимых давно отказались. Хотя он и считался самым надежным.

— Если этот метод столь опасен и его уже много лет не испытывали на подсудимых, — потихоньку стал я восстанавливать причинно-следственные связи в пробуждающихся мозгах, — то какого хрена для нас были сделаны исключения?

Ягоды, действительно, помогли. Меня стало отпускать. Я сел на лавке, закинул в себя оставшуюся горсть и стал активно жевать. Теперь ягоды казались очень сладкими и вкусными. Я посмотрел на Фила. Он тоже, как и я, уже сидел на лавке. Внимательно следя за нашей с братом Лесли беседой.

— Честно говоря, это я предложил, — хмуро ответил брат Лесли. — Я думал, что это поможет наверняка доказать вашу невиновность, — он внимательно всмотрелся в меня. — Но случилось ровно наоборот, признаться, даже моё доверие пошатнулось. И если бы не сын….

Я задумался. Действительно, всё это было довольно странным. Триликий всегда был на моей стороне. Он одарил меня всеми возможными дарами. На суде с Томашем Триликий лично оправдал меня, жестоко покарав сэра Урика, меня оклеветавшего. Почему сейчас всё происходило с точностью наоборот? Почему цепь Триликого повисла удавкой на моей шее и репутации?

— Цепь могли подменить? — быстро спросил я.

— Доступ есть только у братьев ордена, — покачал головой брат Лесли, — даже стражник, который на вас надевал цепь, был отмечен дланью брата, чтобы суметь коснуться цепи. Эта цепь единственная в своем роде, она выкована, как и твой меч, не на земле, но на небе. Подмену заметили бы сразу.

— Лесли, я доказал тебе, что говорю правду. Я исцелил тебя, — нетерпеливо напомнил я. — Отбрось сомнение и допусти, что с цепью что-то не так! Что могло случиться⁈

Брат Лесли глубоко задумался, потирая подбородок.

— Вероятность настолько ничтожна, что равна нулю, — пробормотал он. — Если допустить, что в ордене есть предатели, тосговорившись, братья — их должно было быть не меньше шести, могли на время ослепить Триликого. Для этого вариться очень сложное зелье, и им поливается цепь. Но никто бы из них на это не пошел, Эрик, куда вероятней, что ты просто виновен.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что в случае подмены, когда Триликий прозреет и увидит, что был обманут, он проклянет братьев. Их поразит черная болезнь — они сгниют заживо.

— Сурово, — согласился я. — Но они сделали это, брат Лесли, веришь ты мне или нет. А мотивы их позже непременно вскроются. Теперь к делу. Арчибальд хочет воссоединиться с Седриком Тёмным, а Седрик Тёмный хочет воссоединиться с Арчибальдом. Они ищут друг друга и, когда найдут, наверняка, убьют твоего сына. Поэтому нам нужно найти Диксена раньше Арчибальда.

— Как ты предлагаешь это сделать? — облизав пересохшие губы, поинтересовался брат Лесли.

— По пролитой Диксеном крови. Это Седрик Тёмный в теле твоего сына убил всех людей, что упомянуты в свитке, принесённом стражником. Тебе нужно найти убийцу, тогда сможешь найти и сына.

— Я не верю, тебе, Эрик, — решительно возразил брат Лесли.

— Без доверия здесь никак. Тут одно из двух — или ты мне веришь, и мы спасаем твоего сына или нет, и твой сын погибает. Третьего не дано, — жёстко поставил я ультиматум.

Брат Лесли уронил голову на руки и вновь глубоко задумался.

— Хорошо, Эрик, я доверюсь тебе, всё же я видел своими глазами, на что ты способен, я выведу тебя из тюрьмы на эти сутки, рискуя остатками своей репутации. Ты спасёшь моего сына. Я же постараюсь спасти тебя и твоих друзей от казни. Проверю всё ли в порядке с цепью. Кто-нибудь из герцогов может за тебя вступиться?

— Томаш Крайкос, — ни на минуту не раздумывая, ответил я.

И сам себе удивился, вспомнив, как еще совсем недавно просто ненавидел этого знатного засранца.

— Крайкос вполне сможет успеть, я свяжусь с ним и попрошу свидетельствовать в вашу пользу. Этот дом действительно один из трех, кто прислал письма в вашу защиту.

Было очень интересно, а кто остальные два, но болтать было некогда.

— Что ж, значит, не будем больше медлить — вперед!

— Эрик, если ты вздумаешь бежать, твоим друзьям не жить, — тихо предупредил брат Лесли.

— Я спасу твоего сына и вернусь обратно в темницу, даю слово.

Я подошел к Филу, извинился, что не могу взять его с собой. Фил понимающе кивнул.

Вопреки моим ожиданиям, брат Лесли повел меня через главный ход, а не по тайному лабиринту.

— Я узнал о заговоре, — спокойно объявил он стражникам. — Эрику Герберту собираются устроить побег, поэтому секретно перевожу его в темницу в своем поместье. Завтра его доставят на казнь оттуда. Можете так и доложить моим братьям по ордену.

— Как скажете, брат Лесли, — покорно согласились стражники.

Брат Лесли незамедлительно посадил меня в экипаж, и мы помчались к его дворцу.

По дороге я пытался сообразить, с чего начать. Времени найти Дикенса оставалось с гулькин нос, вполне могло статься, что именно сейчас происходит процесс воссоединения Седрика с Арчибальдом или он уже случился. Вместе с тем, чтобы делать обоснованные выводы мне катастрофически не хватало информации, поэтому я решил не тянуть и брать быка за рога немедленно.

— Брат Лесли, а зачем Седрику нужно пить человеческую кровь? — осторожно поинтересовался я.

Я понимал, что брат Лесли, скорее всего, воспримет болезненно, что его сын не просто убивает, но еще и лакает человеческую кровь. Но другого источника информации у меня не было.

— Я не очень в этом силен, — отстраненно признался брат Лесли. — Это некромантия — она запрещена, считается наукой служительниц смерти. Вполне возможно, пока он не в своем теле — тело отторгает его и для поддержания своего существования он должен питаться кровью. Причем крови должно быть много.

— Значит, жертв будет много.

Брат Лесли промолчал. Я же стал размышлять над тем, где можно длительное время безнаказанно убивать людей и оставаться при этом незамеченным. Тем более, когда весь город тебя ищет — не так-то просто совершать массовые убийства. Я догадался, что это должны быть социально незащищенные люди, отвергнутые и презираемые обществом. На ум сразу пришли проститутки — одной меньше, одной больше, никто не станет заботиться об их безопасности.

— У вас есть здесь бордели? — поинтересовался я.

— Кх-мм, — прокашлялся в кулак брат Лесли и вдруг залился румянцем. — Я, конечно, понимаю, что юное тело требует своё, и напоследок хочется гульнуть…

— Мне про злачные места нужно знать не для этого, — поморщился я. — Возможно, ваш сын там.

— Зачем Диксену быть в борделе? — возмутился брат Лесли и сразу же осекся, кажется, до него дошло, что к чему.

— Из общеизвестных — улица бабочек. Она здесь в паре кварталов…

— Не будем тратить время, вези меня туда.

— Сначала, нам в любом случае нужно в мое поместье, — заупрямился брат Лесли, — чтобы не возникло подозрений. И придётся потратить время на грим.

— Нет на это времени, сними с меня железяки, — потребовал я.

Брат Лесли нехотя склонился надо мной и расстегнул кандалы.

Рукам сразу стало легко, я стал растирать побелевшие запястья. Кроме того, легко стало не только моему телу, но и магической сути. Я вновь почувствовал себя полноценным.

— Я постараюсь привести твоего сына домой, а ты свяжись с Томашем и узнай, где Арчибальд.

Брат Лесли слегка опешил от моей наглости, обычно указания раздавал он.

Я стал пробуждать в себе птицу. Замученный сокол приходил в себя неспешно и тяжело, открыл золотые глаза, расправил крылья, заклекотал, забился. Я тихонечко погладил его по вздыбленным перьям, успокаивая. И, когда он успокоился, я выпустил его наружу, обратившись в большую птицу на глазах у брата Лесли.

— Ты и вправду, избранник жизни! Сокол! — ошеломленно пробормотал брат Лесли, открывая дверь экипажа и выпуская меня на волю.

Воля, что может быть прекрасней⁈ Ветер ударил в перья, я стремительно набрал высоту. Душа возликовав, зашлась в восторге от полета.

Солнце упало за горизонт. В небе серой хмарью сгущались сумерки.

Улицу бабочек я нашёл сразу. Она утопала в цветах, блестках и в прочей мишуре. Повсюду цвели розовые деревья и порхали бабочки. Но, подлетев ближе, я понял, что вся природа насквозь фальшивая — и цветы, и деревья, и бабочки были искусственными. Все было неестественно ванильно, как в гостях у кукол барби,

Улочка была узкая. Многоэтажные дома из розоватого кирпича чуть ли не слеплялись крышами друг с другом, укрывая улицу от прямых солнечных лучей и создавая некий интим. Данная архитектура доставляла и мне неудобство. Пришлось сложить крылья и приземлиться на одну из цветущих сакур.

Я стал следить за улицей. Бабочки готовились к трудовой ночке. У стен домов, как на витрине, выставлялись размалеванные женщины, что называется, на любой вкус.

Моё внимание невольно привлекла одна ещё довольно молодая девка, отличавшаяся от соратниц по ремеслу, отсутствием боевого раскраса. В глаза бросалась, её ладная фигурка с большой грудью и томным взгляд, которым она провожала мужчин.

Таким нехитрым, но весьма действенным способом она быстро словила себе клиента. Мужичок на вид был неказист и очень нетрезв. Он остановился. Помял ей титьки, проверяя их упругость. Девчонка громко засмеялась, обнаружив отсутствие двух передних зубов. Мужик, удовлетворенно шлепнув девку по заду, поволок её в здание.

Подавив в себе отвращение, я продолжил наблюдать за улицей, перелетая с дерева на дерево, рискуя увидеть ещё ни одну подобную сцену.

Наконец-то, в одном из окон я заметил то, что высматривал. Мелькнули тени. В окно высунулась женская голова. Губы шевелились, похоже, она пыталась что-то крикнуть, но от ужаса, не смогла выдавить из себя ни звука. Чья-то рука, ухватив за волосы, загребла голову женщины обратно в комнату.

Интуиция подсказывала мне, что это не просто игра в БДСМ. Я метнулся в окно.

Честно сказать, от увиденного, я охренел. Металлический запах крови ударил по обостренному обонянию птицы. Меня замутило.

Вся комната была угваздана кровью. По комнате были разбросаны расчлененные трупы женщин. Ноги, руки, головы, как будто, жестокий ребенок, раздербанил на составные части кукол.

Диксен стоял передо мной абсолютно голый. С ног до головы он был залит кровью, и держал в объятьях, замершую в ужасе женщину. Мы встретились взглядами.

— Так вот ты какой, сокол, — улыбнулся Диксен окровавленными зубами.

Я бросился на него, на ходу перекидываясь в человека и материализуя меч. Диксен толкнул мне навстречу женщину, так что я едва не рубанул её мечом, едва поспев остановить руку.

Как назло, именно в моих руках женщина начала биться в истерике, колотить, кусать меня и истошно визжать. Отодрать её можно было только с тем же успехом, что и разъяренную кошку — с мясом. Выбора не оставалось. Я влепил ей пощечину. Она удивленно моргнула и вмиг затихла. Я отодвинул её в сторону.

Но драгоценные минутки были потеряны, у Диксена в руке уже пылала лунная свеча.

Я рванул к нему, но поздно. Диксен растворился в воздухе.

По хорошему нужно было бы помочь женщине, но времени не было. Я обернулся в сокола и полетел обратно в поместье брата Лесли.

Стемнело. В сумерках мне было труднее ориентироваться в незнакомом городе, поэтому поместье я нашел не сразу.

Подгадав верно, я залетел в стрельчатое окно, очутившись в той самой зале, где мы еще вчера говорили с братом Лесли.

Брат Лесли сидел в кресле и внимательно изучал какой-то огромный фолиант. Лучшего времени для чтения он придумать, конечно, не мог. Увидев меня, он вздрогнул и вскочил с места.

Я обернулся в человека. Мне как всегда после второго обращения сделалось вдвойне нехорошо. Я едва сдержал в себе рвоту, в висках стучало, ноги дрожали. Я обессилено опустился в кресло.

— Эрик, что с тобой⁈ Ты ранен? Откуда кровь?

— Кровь не моя, — кратко пояснил я.

Кровь запеклась коркой и стянула кожу. И так хотелось немедленно отмыть её.

— Диксен⁈ — сдавленно выдохнул брат Лесли.

— Нет, он пока жив, — успокоил я брата Лесли, — но Седрик ускользнул от меня с помощью проклятой лунной свечи, — пояснил я.

Обнаружив на столе кувшин с водой, я жадно припал к воде, осушив его до дна.

— Вам удалось узнать что-то про Арчибальда?

— Да, он весь день провел в своём доме. И буквально час назад вскочил на коня и выехал из города. Один из моих людей последовал за ним, другой, вернулся с донесением.

— Придется попытаться выследить его, обернувшись соколом, — тихо сказал я и, поняв, что пока сил на обращения у меня нет, добавил. — Но до ворот мы поедем на экипаже.

— Ты едва на ногах держишься, — заметил брат Лесли, он протянул мне кулёк с ягодами Годжи. — Я знаю, куда они оба отправились. Если поторопимся, мы успеем доехать на экипаже.

Брат Лесли позвонил в колокольчик и велел слуге закладывать лошадей и принести два полотенца, тазик с водой, мыло и комплект одежды.

— Откуда вам это известно? — поинтересовался я, когда слуга ушёл, и мне можно было перестать прятаться.

— В этой книге всё написано, — кивнул брат Лесли на фолиант. — Обряд переселения душ может происходить только на кладбище, в полночь. До кладбища полтора часа езды, если рысью. Час у нас ещё остаётся в запасе.

Воду принесли быстро я, наконец-то, смог хотя бы поверхностно смыть с себя кровь, только волосы отмыть не получилось. После оделся, и мы сели в экипаж.

Из города мы выехали беспрепятственно, несмотря на то, что стражником пришлось открыть запертые ворота. Для братьев ордена Триликого открывались все двери.

Недалеко от города, нам пришлось остановиться. На дороге черным комом лежал раненый человек.

Мы вышли из экипажа. Раненым оказался человек брата Лесли, который отправился за Арчибальдом. Арчибальд почуял слежку и убрал преследователя, судя по всему, перед этим пытаясь выяснить, кто его послал. Но так и не смог ничего добиться от верного слуги.

Еще пара часов, и бедолага умер бы от потери крови. Я подлечил его, не на все сто, а так, чтобы жизни ничего не угрожало. Но даже при всей экономии магических расходов, меня эта манипуляция просто опустошила. В глазах потемнело, и я едва не потерял сознания.

Мы опять забрались в экипаж.

— Знаешь, Эрик, — тихо признался брат Лесли. — Вся эта ситуация… Я всё чаще думаю, что нам нужен король. Коллективное правление неплохо работает в мирное, спокойное время, но во время войны, в лихое время, людям нужен король. Тот, кто объединит всех и поможет увидеть правду. Вот только некому стать нашим королём. Династия пала ещё в век ворона. Я очень жалею об этом…

Мне стоило больших усилий, чтобы промолчать про Леона и корону в моей сумке. Леон, пока и сам не признал себя королем и возможно, никогда не примет свою истинную суть.

Мы подъехали к кладбищу. Дальше предстояло идти пешком к склепу Седрика Тёмного.

Глава 29

Мы прошли в арку ворот кладбища. Времени у нас ещё оставалось воз и маленькая тележка. Ситуация складывалась из ряда вон — обычно я едва успевал, что называется, запрыгнуть в последний вагон, а тут по времени такое раздолье, аж, подозрительно, да так подозрительно, что я прям реально загнался.

Я на всякий случай всё же ускорил шаг двигаясь к склепу Седрика. В темноте, среди надгробий, подсвеченных хищным блеском желтой луны, было всё-таки жутковато. Да и не сказать, что я сильно запоминал дорогу в прошлый раз, когда улепётывал отсюда.

Да и вообще, потраченные магические, и физические силы, как всегда давали о себе знать. Башка кружилась, ноги подрагивали. Поэтому не сразу до меня дошло, что я всё же умудрился заблудиться.

— Кажись, я сбился, — неохотно признался я брату Лесли.

— Не ты один, — задумчиво пробормотал брат Лесли. — Мне тоже помнится, что склеп в другом месте находился.

Мы еще в растерянности немного покружили по кладбищу. Я посмотрел на часы, время неумолимо стало поджиматься. А значит, блуждать в этом тёмном царстве смерти, пора было заканчивать.

Я задумался. Всё-таки явно творилась какая-то чертовщина. Ну ладно, допустим, я не запомнил дороги, но брат Лесли местный, он вряд ли мог просто так взять и сбиться с пути. А значит нас дурят, дурят намеренно, точно так, как Леон в лесу дурил Джейкоба Глостера, заставив того блуждать в трёх соснах.

Я озвучил свои подозрения брату Лесли.

— Да, это очень вероятно, — закивал брат Лесли, видимо, он и сам уже начал догадываться о том же. — Значит, нужно распутывать клубок. Заплести следы намного быстрее и проще, чем их распутать. Успеть бы. Ты знаешь, как это делается? Сможешь мне помочь?

Я вынужден был признаться, что не знаю. Эта роль Незнайки меня уже порядком подзадолбала. Я украдкой вытащил из кармана гребень и обнаружил, что остался последний зубец, и здесь ответов мне тоже не видать, как своих ушей.

— И чему тебя только учили твои учителя, — проворчал брат Лесли. — Тогда лучше не мешай.

Брат Лесли прикрыл глаза и, сложив руки вместе, стал нашептывать какие-то странные словечки себе под нос. Я почувствовал, как в воздухе разливается магия и что-то потрескивает. Сначала я наблюдал, разинув рот, потом ожидание стало томить.

Я глянул на время, а время таяло на глазах. До полнолуния оставалось буквально двадцать минут. Всё-таки умением ждать я не отличался — не мой конек. Но в этот раз другого выхода у меня не было.

Когда до обряда оставалось каких-нибудь пятнадцать минут, у меня на глазах, из ниоткуда, метрах в пятистах от нас, появился склеп.

Брат Лесли покачнулся и открыл глаза. Он утёр вспотевший лоб платком и вопросительно глянул на меня.

— Туда! — указал ему я и ломанулся вперед.

Но не тут-то было, хитрожопый Арчибальд предусмотрел и этот расклад. Встретили нас у дверей склепа, не больше, не меньше — два прибывших в город брата Глостера, а сними два их оруженосца.

— Ая-яй, — зацокал языком старший Глостер, — брат Лесли, а вас мы здесь совсем не ожидали. Ваши действия орден сочтет как предательство, стоило ли так рисковать?

— Главное для меня остаться верным воле Триликого, даже если братья решили её нарушить! — пафосно изрек брат Лесли.

— Ну, здравствуй, черномазый, — криво усмехнулся мне Джейкоб, — вот мы и встретились вновь.

Очевидно, что Глостеры рассчитывали заговорить нам зубы, пока Арчибальд будет воссоединяться с Седриком. Но тут они явно просчитались.

Я не стал вступать с ними в перепалку, а материализовал меч с перчаткой и стремительно вдарил Джейкобу в челюсть. Челюсть хрустнула, Джейкоб взвыл и согнулся в три погибели, явно не ожидая такой прыти от меня.

Я сделал рывок и, прыгнув, пробежал по согнутой спине Арчибальда, очутившись у входа в склеп. Но войти мне не дал один из оруженосцев. Схватив за одежду, он попытался меня развернуть. Я со всей силы лупанул ему локтем под дых. Он охнул. Хватка ослабла.

Я успел повернуть голову и увидел, как старший Глостер занес свой меч надо мной. Я автоматически подставил под удар свой. Раздался лязг. Нас отшвырнуло друг от друга. Но Глостер, ловко махая мечом, не дал мне времени опомниться и снова пошел на сближение, так резво, что я едва успевал отражать удары. Старший Глостер явно владел оружием куда лучше Джейкоба. Мне никак не удавалось расправиться с ним.

Краем глаза я заметил, как брат Лесли дерётся с оруженосцами. В руках у него крутилась цепь, которую он обрушивал на противника со стремительностью кобры. Я невольно засмотрелся и прозевал удар.

Плечо обожгла боль. А тут еще в себя пришел Джейкоб и ринулся, желая взять у меня реванш. Я понял, что расправиться с двумя Глостерами сразу, точно не получится.

Я, расправив крылья, превратился в сокола. Такая стремительная трансформация всегда отнимала много сил, а их и без того оставалось на глоток. Мышцы свело судорогой и меня повело в сторону.

Однако мне удалось, поднявшись в воздух, пролететь над головами охреневших от моего превращения Глостеров.

Я влетел в склеп как раз в тот миг, когда Арчибальд замахнулся кинжалом, метя в стоящего рядом с ним мальчишку Дикенса, с явным намерением его прикончить. А это означало только одно Седрик воссоединился с Арчибальдом и Диксен им больше не нужен.

Я спикировал на Седрика и выбил кинжал из его рук. Кинжал со звоном упал на пол. Седрик скрипуче рассмеялся и поднял на меня холодные глаза. Сомнений больше не осталось, это был не Арчибальд. Его брюшко подтянулось, тело стало мощнее, с лица исчезло пластилиновое выражение тупого дебила.

— Ты опоздал, сокол, теперь я тот, кто я есть. Я Седрик Тёмный! — озвучил он очевидное. — Считай, что жизнь мальчишки мой дар тебе за участие в моём воскрешении.

Я трансформировался в человека и стоял перед этим выродком с мечом и перчаткой, абсолютно голый. При этом я отчетливо понимал, что при всем своём желании, сил поднять меч у меня не осталось. Однако этого не потребовалось. В руке Арчибальда горела лунная свеча. И через мгновение его в склепе уже не было.

— Ты проиграл, сокол, он вернулся, — услышал я за спиной торжествующий голос Джейкоба. — И Седрик, благодаря нам, сможет сделать то, чего бы тебе не удалось, тупой мальчишка — уничтожить ворона!

Брат Лесли бросился к сыну. Диксен непонимающе хлопал глазами, испуганно вертя башкой. Мальчишка, на его счастье, кажется, ничего не помнил и пребывал в блаженном состоянии шока. Мы стояли втроем против двух Глостеров. Оруженосцев, судя по всему, брату Лесли удалось уложить.

Предстояла еще одна драка. Но никто с этим не спешил, так как сил не осталось от слова совсем ни у нас, ни у Глостеров. Я вообще едва сдерживался от того, чтобы не потерять сознания, всеми силами удерживая, хорошую мину при плохой игре.

Тут-то и случилось неожиданное для нас и ожидаемое для Глостеров событие. В склеп вбежали двенадцать братьев ордена Триликого. Действовали они слаженно, как бойцы группы захвата. Один миг, и мы оказались в кольце. Братья осуждающе уставились на нашу честную компанию.

— Я глазам своим не верю! — с неподдельной горечью пробормотал брат Итан. — И ты Лесли⁈ И ты предал нас⁈

Брат Лесли молчал. Я понимал его, сейчас оправдываться не было смысла, все уже было загодя решено. Надеяться можно было только на Томаша и его свидетельство.

— Достопочтенные братья, вам не о чем переживать. Мы остановили их! Седрик Тёмный остается в своём склепе, мальчика мы спасли, — поклонился братьям старший Глостер.

— Примите благодарность от ордена и от всех Тринадцати городов, — кивнул брат Морган. — Мы обещаем щедро вознаградить вас за благородство и отвагу!

— Брат Лесли, вы обвиняетесь в организации побега особо опасного преступника Эрика Герберта, — торжественно объявил альбинос. — А также в попытке пробудить Седрика Темного и убить собственного сына. Это предательство карается смертной казнью вас и членов вашей семьи. Мы лишаем вас статуса брата ордена Триликого. Завтра вы будете казнены.

Тупость данного приговора вызвала у меня нервный смешок. Из него следовало, что Диксен был просто невинной жертвой своего отца.

— Отец, как же так? — всплеснул руками молодой Диксен. — Это ложь скажи им!

— Всему своё время, мальчик, время разбрасывать камни и время их собирать. Все образуется, — сохраняя достоинство, степенно ответил брат Лесли.

Брат Итан брезгливо бросил мне плащ, чтобы я прикрыл срамоту. Я не стал отказываться. Сам не горел желанием выставлять свои достоинства на всеобщее обозрение.

На нас троих надели кандалы и погрузили в закрытый черный экипаж, похожий на гроб, чтобы доставить обратно в тюрьму.

После нас распихали по разным камерам. Меня засунули обратно к Филу, а брата Лесли с Диксеном увели в другое крыло.

— Судя по твоему виду, операция провалена, — мрачно заметил Фил, глядя на меня исподлобья.

Я выхлебал кувшин воды и повалился на лавку. С трудом ворочая языком, вкратце рассказал Филу, что да как. По ходу рассказа всё же провалился в забытьё, так и не отследив, как отреагировал на новость о возвращении Седрика Тёмного Фил.

Мне приснилась прекрасная златовласка. Её мягкие волосы разметались по обнаженным плечам, пухлый рот был приоткрыт, глаза прикрыты. Большая грудь качалась вверх-вниз, вверх-вниз. Я чувствовал, как её стройные ноги сжимают мои бедра, и качался в такт её груди.

Из темноты меня настойчиво звал какой-то голос. Но я не хотел возвращаться, я поднимался на самое небо… Выше-выше, к самым звездам…

Пока меня не окатили ледяной водой, и я со всего маха не ударился мордой о грешную землю. Я вскочил, как пёс, разбрызгивая брызги во все стороны. В руках сам собой материализовался меч. Фил, мою готовность к бою проигнорировал, с равнодушной миной, ставя пустой ковш на лавку.

— Какого хрена, Фил⁈ — прорычал я.

— Вставай! — прорычал в ответ Фил. — Или ты не собираешься обедать перед собственной казнью? Завтрак ты уже пропустил!

Я, спрятал меч, отметил, что от былой робости Фила не осталось и следа. Раньше он бы принялся долго извиняться и оправдываться, принес бы мне полотенце, а сейчас на него, где сядешь, там вокзал. Да, больше его с Сивкой-Буркой не сравнишь.

— Раньше ты мне нравился больше, — проворчал я и пошел к бочке с водой умываться.

На столе меня ждал и завтрак, и обед причем в двойном объеме, так как Фил свои порции явно проигнорировал. Я же жадно набросился на еду. Проглотив завтрак, принялся за обед.

— Тебе, кажется, вообще ничего не может испортить аппетит, — проворчал Фил.

— Нам нужно восстанавливать силы. Сегодняшний день обещает быть хлопотным.

— Никаких хлопот, нам просто отрубят головы, — равнодушно ответил Фил.

Он все же сел за стол и стал размазывать свою кашу по тарелке.

— Да ты оптимист, — иронично заметил я, отобрав у него кашу и набивая ею рот.

— Скорее реалист, — не согласился Фил.

Спорить я с ним не стал. Шансов в этот раз у нас действительно было не так много, но даже если вдруг и придется мне умереть, делать это на голодный желудок я все равно не стал бы.

Вдруг тишину тюрьмы разорвала сирена. Точно такая же, как та, что ревела, когда мы попытались бежать. Вскоре решетка нашей темницы открылась и хмурый стражник попросил нас на выход. У входа стояли три брата ордена Триликого. Вскоре их хмурые физиономии погрузились во тьму, так как на головы нам напялили плотные мешки. Затем нас вывели наружу и, погрузив в экипаж, повезли на центральную площадь.

Я уже лишался зрения, и прошлый опыт помог мне справиться с ощущением полной беспомощности. Я даже мог немного ориентироваться в пространстве. Филу же, очевидно приходилось тяжелее, я чувствовал, как он дергается, не в силах справится с психозом.

Наконец-то нас завели на постамент и сняли мешки. Солнце ударило по глазам, заставив зажмуриться.

Постепенно глаза привыкли к свету и начали проявилась люди, столпившиеся на площади. Я повернул голову и увидел отца с Харви, затем повернулся в другую сторону — там стоял брата Леон со своим перепуганным вусмерть сыном.

Толпа гудела, как растревоженный улей. Братья ордена Триликого, пользуясь магией, толпу утихомиривали. И хоть медленно, но всё же добились гробовой тишины на площади. Стало даже слышно, как жужжат мухи и где-то вдалеке ржут лошади.

Начали зачитывать приговор. Я внимательно вглядывался в толпу, надеясь увидеть Крайкосов, но видел лишь зомбированные лица уставших людей. С каждым пунктом обвинения в приговоре, мои надежда на спасения таяли.

— Если есть среди присутствующих людей, рангом не ниже герцога, тот, кто хочет выразить несогласие с приговором, он может сказать своё слово или молчать вовеки веков!

Толпа оставалась безмолвной.

— Что ж… — попытался продолжить брат Итан.

— Пусть я не херцогиня, — раздался слабый женский голос. — Но дочка моя жива, а значит, Эрик Герберт воистину избранник богине жизни Аве! Свободу, соколу!

Толпа расступилась перед смелой женщиной. Она приподняла над головой румяную девочку, демонстрируя её здоровье и живость. Люди вновь одобрительно зашумели.

— Молчать! — прогремел брат Морган.

Женщина прижала ребёнка к груди и разрыдалась, больше не в силах вымолвить ни слово, но, все же, оставшись при своём мнении вопреки всему грузу магии, что был на неё обрушен.

Я искренне зауважал женщину. Сокол внутри меня жаждал вырваться и настучать этим братьям за их снобизм, за их жестокость и пренебрежение к простым людям. Однако, как он не бился, кандалы держали крепко. Я закусил губу, чтобы не разразиться бранью.

— Если возражений нет…

Однако договорить бородатому брату не дали. РРядом с женщиной встал во весь рост никто иной как Томаш. Не мог он, конечно, не вытрепнуться, припёрся при полном параде, как есть рыцарь без страха и упрека — иллюстрация к книжкам Вальтера Скота.

— Я герцог Томаш Крайкос так же как и эта достопочтенная женщина, — пафосно изрек он, — отказываюсь принять этот приговор! И требую освободить, сокола, его семью и друзей!

Но на этом представление не закончилось из толпы к Томашу и женщине с ребенком выплыли две прекрасные дамы и одномоментное скинули капюшоны своих серебристых плащей.

Золотые волосы, убранные в две толстые косы, блеснули на солнце. Взгляды наши встретились, во рту у меня стало сухо и дыхание перехватило. Я прочистил горло, смущенно покосился на Фила и отца, пытаясб понять не заметил ли кто-нибудь из них моего волнения. Вроде бы всем было пофиг.

— Я герцогиня Стелла Крайкос, — твердо зазвенел её голосок над площадью, — присоединяюсь к требованиям моего брата. И прошу свободы для сокола!

— Я леди Лейла Ганс, присоединяюсь к требованиям герцогов Крайкосов и требую отпустить мою семью и Гербертов! — объявила моя невеста.

Рядом со мной раздался громкий всхлип. Я повернул голову и увидел разрыдавшуюся Аделаиду. Крупные слезы текли по её щекам и она безуспешно старалась закованными руками смахнуть их.

— Прости меня, доченька! — бормотала она. — Прости, что считала тебя предательницей…

Признаться, слезы Аделаиды — это последнее, что я ожидал увидеть когда-либо в жизни. Мне казалось, что эта тётка сделана из железа, а оказалось вон оно как — живая.

— Эти показания не могут быть учтены судом, — с каким-то опять тупеньким самодовольством заявил альбинос, — так как есть свидетельства, что семья Крайкосов вольно или невольно причастна к заговору. И это предстоит выяснить на завтрашнем суде. А сейчас, дорогие гости нашего города, вам придется пройти в городскую тюрьму для ожидания суда.

Стража двинулась к новой порции обвиняемых. От бессилия я готов был рвать на себе волосы. Больше помощи нам ждать было не от кого. В руках Томаша появился меч.

— Так как ваш суд дискредитировал себя, я не дам подопечным мне дамам оказаться в вашей власти, — заявил Томаш.

— Схватить, смутьянов! — велел брат Морган.

В это время к Томашу и женщинам из толпы шагнул какой-то оборванный бродяга, со спутанной бородой и шляпой натянутой чуть ли до самого носа.

— Погодите с этим, парни, — приподняв руку, мягко попросил стражников бродяга.

Он только попросил, но стража встала как вкопанная и как не пытались братья заставить их повиноваться приказу, стражники их попросту игнорировали.

— Я присоединяюсь к справедливым требованиям своего народа, герцогов Крайкосов и леди Лейлы Ганс. И требую свободу, соколу и его семье! — бродяга снял шляпу, поднял голову и, в упор посмотрев на меня, подмигнул.

Только после этого до меня допёрло, что в мою защиту выступил никто иной, как Леон собственной персоной.

— Как ты смеешь, оборванец, подавать голос⁈ — Возмутился чернобородый брат Триликого с колючими глазами. Он добавил в голос так много силы, что даже у меня душа захолодела, хотя направлена сила была на Леона.

— А почему бы мне не сметь? — усмехнулся Леон, абсолютно спокойно выдержав магический удар.

Казалось, что он даже не почувствовал его, зато чернобородый, пошатнувшись опустился на стул.

— Кто вы такой⁈ — поинтересовался брат Итан, первым сообразив, что перед ним не простой оборванец.

— Я Леон из династии королей Мира, — прогремел голос Леона над площадью. — Я наследник трона великих королей и я вернулся, чтобы принять свой народ под свою защиту и покровительство. Я вернулся, чтобы взять власть и править. Я король этих земель отныне и до конца своих дней!

После этих слов облик Леона на глазах стал преображаться. Одежда засверкала роскошью и чистотой, а на голове вдруг заблестела корона, та самая, которую я хранил для него в своей сумке. В общем, как в сказке когда тыква вдруг стала каретой, оборванец превратился в прекрасного принца.

— Я объявляю, что ваш приговор несправедлив, братья ордена Триликого! И обвиняю вас в измене!

Эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Братья еще пытались как-то исправить ситуацию магическим вмешательством, но тщетно.

— Да здравствует король! Слава королю! — радостно гремело со всех сторон.

Несмотря на все усилия братьев задавить всеобщее ликование, оно только нарастало. Люди в едином порыве встали на колени, вверяя свою судьбу и страну в руки короля.

На губах моих невольно заиграла улыбка, и было чему радоваться — я в очередной раз избежал смерти.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29