Госпожа Гидра (СИ) [Astrum] (fb2) читать постранично, страница - 1

========== Часть 1 ==========

Карпов впервые назвал ее Черной Вдовой в 1946-ом. Иногда он вносил понятное на тот момент лишь ему одному уточнение – Вдова Солдата. Спустя двадцать шесть лет, со смертью Золы и сменой руководства изменилось и ее имя. Лукин негласно закрепил за ней прозвище Госпожа Гидра, которое, в конце концов, стало ее сущностью, в полной мере олицетворяющей то, чем она являлась – мозгом для величайшей террористической организации всех времен, правящим сотнями и тысячами неустанно отрастающих голов.

Фаворитка Сталина – Дарья Савко, создатель проекта «Зимний Солдат», агент спецподразделения КГБ «Департамент Х» – доктор Диана Хартманн, первая в истории мировой разведки Черная Вдова, обезличенный призрак кремлевской подземки и, наконец, Госпожа Гидра. Определяющие ее биографию, все как один, фальшивые имена и клички, наряду с дюжиной прочих, оставшихся в тени и пыли на страницах неизвестной истории.

Девочка с типичной арийской внешностью, однажды загоревшаяся целью отомстить виновным за смерть отца и смешение его имени с грязью. Девушка, сознательно отрекшаяся от имени, данного при рождении, от страны, в которой выросла, в конце концов, превратившаяся в марионетку в руках всех тех, кому клялась неустанно мстить. Роковая женщина, идущая по головам живых и трупам безжалостно убитых. Влюбившая в себя инструмент достижения цели. Влюбившаяся без памяти в собственный проект. Дочь ученого, отдавшего жизнь за веру в хороших людей. Любовница солдата, отдавшего жизнь за свою Родину. Вдова, погубившая и одного, и второго, и еще многих других мужчин, с которыми так или иначе пересеклась ее судьба. Фройляйн Эрскин.

- Госпожа Гидра!

- Хайль ГИДРА!

Звучало ревом тысячи голосов, резонирующим в черепе, вибрирующим в костях и мышцах, выламывающим, выкручивающим, вырывающим надсадный крик из разодранного горла. Вскинувшись на измятом подобии постели, она вгляделась в полумрак обезумевшим взглядом, выискивая несуществующую, но слишком реальную для всех ее чувств угрозу.

Темной и мощной грудой мышц, словно утес в волнах штормового океана, на краю еще одной импровизированной койки из старого матраса и сваленного в одну большую кучу тряпья, сидел тот самый Солдат. Его бионическая рука отбрасывала в пространство зловещие блики. Он ничего не говорил, сидел так неподвижно, что лишь по его сгорбленной позе можно было судить, что он не спал. Сидел, обреченно уронив на руки тяжелую голову, и молчал. Слышал, слушал, видел, но молчал и ничего не делал. Сам не спал и не будил.

- Прости… - выхрипела она в темноту, борясь с желанием включить единственную тусклую лампочку и убедиться, что ей не кажется, что он действительно сидит в том углу, что он жив и что это именно он, а не очередной безымянный, так или иначе прошедший через ее руки, давным-давно превратившиеся в ядовитые щупальца под стать прозвищу. – Я не хотела тебя разбу…

Она не договорила, а он никак не отреагировал на ее попытку, продолжив правдоподобно изображать посмертный памятник самому себе.

Свет остался погашенным, терзаемые ветром ветки кустарника зловеще скребли по стеклу с обратной стороны единственного окна, в ночной тишине особенно громко. Ее сотрясала мелкая дрожь. В попытке укрыться от воображаемого холода она сильнее укуталась в покрывало и поджала ноги к животу. Мужская фигура в поле ее зрения оставалась недвижима. Спустя пять минут, спустя десять тоже. Через полчаса это могло бы стать поводом для тревоги, но она владела ситуацией слишком хорошо, чтобы знать, что приблизиться к нему без его позволения она не имеет права. Он не позволял. И только тени, созданные ветвями на стекле, время от времени смещались, сдвигая блики на металлической руке. Он не издавал никаких звуков, кроме размеренного дыхания, настолько ровного, словно он практиковал дыхательные упражнения.

- Джеймс… - она зовет его по имени, тихо, вкрадчиво. В памяти тут же ребром встает осколок воспоминания, его голосом вторящий: «Баки. Я Баки, не Джеймс», - и она вздрагивает, съеживаясь сильнее.

Едва заметной в темноте дрожью на зов откликается его тело, подсвеченные бликами участки обнаженной спины покрываются мурашками, и он скованно ведет левым плечом, отчего пластины его левой руки шелестят в тишине раздражающе громко. Он вновь замирает в этом полудвижении, и воздух вырывается из его легких тихим, в тон механизму руки, свистом. Полуболью, задушенным чувством.

Больше всего на свете ей хочется натянуть покрывало на голову, сцепить зубами подушку и орать до забытья: от всепоглощающего чувства вины, от ненависти к самой себе, от страха, боли, загнанности в угол, безысходности и не унимающихся воплей в раскалывающейся голове. Еще лучше – дотянуться рукой до спрятанного под подушкой девятимиллиметрового, облизать с наслаждением дуло и с мыслью об