Полфунта лиха [Олег Фокич Коряков] (fb2) читать постранично, страница - 63

склонился к нему Лешка и почувствовал, как туго и сухо стягивается что-то в горле.— Полежи тихонечко, потерпи. Врач скоро при­летит, быстро на ноги поставит.

За окном заурчал, потом взревел мотор. Лешка при­встал и увидел, как мелькнули два красных тревож­ных огонька. Уехали, без него.

Аникей посмотрел вопрошающе.

— В Тунгу поперли, этих гадов ловить. Я должен был тоже, да вот... задержался.

Аникей сипло, с присвистом дышал, потом загово­рил:

— Сплоховал... я...

«Это Новиков, козявка, сплоховал!» — хотелось сказать Лешке, но он этого не сказал: зачем бередить Аннушку?

— Новиков... цел? — спросил Аникей.

— Новиков-то цел,— не удержал злости Лешка; ему хотелось закричать: «Он-то, гад, цел, а ты вот, дорогой наш Аннушка, умираешь ведь, а?!»

Аникею дышалось все труднее.

— Подышать бы... кислорода... Леха...

Лешка бросился к Анне Максимовне.

Больше его в палату не пустили.

— Леша,— попросил Маныгин,— сбегай-ка к дяде Кузе, узнай, может, есть что новое насчет погоды.

Лешка побежал на пункт связи.

Из динамика доносились резкий писк, треск и про­рывающиеся сквозь них голоса диспетчеров ближних аэропортов и бортрадистов. «Сообщите обстановку в квадратах сто двадцать и сто двадцать один».— «Даю обстановку. Видимость три и четыре, ветер сильный и очень сильный. Полет запрещаю, полет запрещаю!..»

Лешка вдруг с тоской ощутил, как отчаянно отор­ван от них, от их поселка, этот где-то в метельной ночи неспокойно звучащий большой мир и как до него далеко. И хоть мир этот заботился о них, всполошенно перекликался и тревожился о погоде,— что толку от этого, если погода все равно брала свое, все равно пере­силивала и к Аникею врача не пускала...

В уголке, скорчившись, сидел Слава Новиков,

— Ты меня осуждаешь. Но я же лучше хотел. Нам бы не отбиться, Васька же уголовник.

— Ты знал, что уголовник?

— В том-то и дело. Я еще у Татки узнал. И сказки я — пришиб бы, с концом...

Лешка встал:

— Жалко, что не пришиб.

 

5.

Аникей умер рано утром.

Часа через три пришел вертолет с врачом. Хлест­кая воздушная струя сгибала верхушки деревьев, вих­рила снег, и Лешке вспомнилось, как на эту поляну, тогда совсем еще маленькую, прилетел их первый, са­мый первый «борт» и все бросились к нему, только Аникей не бросился — вкалывал своим топором. Леш­ка очень ясно вспомнил его — запаренное, потное лицо, смущенная улыбка: «Дак задание же срочное...»

Все же врач прилетел не зря. Кровь, которую он привез Аникею, пригодилась для переливания Антохе.

В этот день все забыли о Неунко, его даже не по­кормили, и Лешка случайно наткнулся на старика. Неунко сидел на берегу озера и ел вяленую рыбу у ко­стерка, почти на том же самом месте, на котором Леш­ка и Карданов увидели его впервые, и та же остяцкая лайка лежала рядом — еще одно из далеких воспоми­наний.

Блеклыми слезящимися глазами старик посмотрел на Лешку, улыбнулся, показав прокуренные зубы, и покивал, приглашая к костру.

— Рыпы хочешь? Хорошая рыпа, муксун.

— Спасибо, дед, не хочу.

— А-ах, плохо, шибко плохо, ножом человека пы­ряй. Раеве можно, а? Хуже сверя. Приехал строить, сам человека пыряй.

— Дед, они же вовсе не строители, которые с ножами. Они уголовники, убийцы.

— Та-та-та, — покивал старик. — Упийцы, спаю пантиты. Неунко много снает. Ты войну, отнако, не вител. Неунко вител, помнит. Белые пыли, красные пыли. Я-комиссару провотник пыл. Комиссар говорил: бетный нато много олешков иметь, мяса, рыпы, все иметь. Князь, отнако, иметь как бетный. Как говорил товарищ комиссар — телал. Отнако хутые люти хоро­ших лютей убивай. Полыпая война урмане пыла. Пантиты тоже ножом комиссара пыряй. Ты правильно го­ворил: эти люти плохие. Им пила не нато, им нож нато. Поймал, отнако, их капитан?

— Нет, дедушка. Всю Тунгу обыскали — нету их.

— Ай-я-яй! — Иеунко поцокал и, кряхтя, поднял­ся.— Ехать, отнако, нато, лютям нато говорить: пан­тит в урмане.

Хоронили Аникея на другой день. С Урала, от председателя поселкового Совета, пришла РД о том, что никто из родных покойного вылететь не может: мать лежит больная, брат в морском походе. Могилу вырыли на просеке, у начала дороги. Накануне Петр Силыч, косенько и сочувственно поглядывая на посе­ревшего замкнувшегося.Лешку, говорил:

— Вот и кладбище застолбили. Место надобно выбрать получше. Горькая примета, но сильная: об­живают люди поселок. Потому как, Леша, это вполне закономерный кругооборот жизни: свадьбы и похороны.

И правда, говорят, уже подыскивали место, выби­рали получше — повыше и посуше, но комиссар во­спротивился. «Обойдемся,— будто бы сказал Карда­нов,— без кладбища пока. Аннушку нашего похороним мы не в сторонке, не в укромном месте, а на виду. И поставим памятник — Первостроителю поселка, де­сантнику Аникею Малых».

Вот потому и вырыли могилу на широкой просеке, у начала дороги в Тунгу и дальше, на Большую землю. Плотники сколотили своему бригадиру добротную домо­вину из вековой лиственницы и обили ее красным сати­ном с черной лентой.

Были речи и