КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124656

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Святой Томас [Дин Рэй Кунц] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]


Мы можем достигнуть единственной мудрости,

И это мудрость смирения…

Т. С. Элиот, «Ист Коукер»[1]


Глава 1
Один посреди бескрайней пустыни Мохаве, в два часа ночи, на скорости семьдесят миль в час, я чувствовал себя в безопасности и верил, что если и поджидали впереди ужасы, то до них оставалось еще много миль. Уже не первый раз в моей странной жизни безопасность обернулась иллюзией.

Я склонен всегда надеяться на лучшее, даже когда разъяренный трехсотфунтовый самоанский борец душит меня детской скакалкой. Между прочим, из той затруднительной ситуации я выпутался живым — в основном за счет того, что ухитрился добраться до его любимой шляпы поркпай, которая, как он верил, приносила удачу. Когда я бросил шляпу на манер фрисби, а он выпустил из рук скакалку, чтобы поймать свой головной убор, мне удалось дотянуться до крокетного молотка и удивить здоровяка ударом по гениталиям. Удар возымел поразительный эффект, поскольку на самоанце были лишь стринги. Извечная надежда на лучшее обычно меня не подводила.

Как бы то ни было, в полнолуние пустыня казалась не менее зловещей, чем пейзаж чужой планеты. Большая черная змея шоссе вилась меж некрутых подъемов и пологих спусков, по песчаным низинам, которые светились, словно от радиации, мимо неожиданно выраставших из земли нагромождений скал. Видневшиеся в них не то кварцитовые, не то какие-то другие прожилки в свете фар мотоцикла «Большой пес» вспыхивали огненными венами.

Несмотря на полную луну и три ослепительных ока мотоцикла, Мохаве утопала во тьме. Полуразличимые мескитовые деревья и заросли колючек щетинились во мраке и, казалось, так и норовили броситься на меня, словно стремительные враждебные звери, когда я мчался мимо.

Из-за широкого обтекателя и кофров мотоцикл «Большой пес» модели «Бульдог-нюхач» выглядел так, словно был создан для солидных семейных мужчин, но благодаря инжекторному V-образному двигателю объемом сто одиннадцать кубических дюймов выдавал скорость, которой позавидовал бы любой. Перед тем как свернуть на эту менее оживленную дорогу, я двигался по федеральной трассе, и быстрый поворот ручки газа позволял мне без труда обогнать любую легковушку или грузовик, тащившиеся впереди. Теперь я ехал на скорости семьдесят миль в час, удобно устроившись на низком сиденье. Резиновые опоры двигателя сводили вибрации к минимуму.

На мне были круглые мотоциклетные очки и углепластиковый шлем, оставлявший уши открытыми, однако завывания ветра и хриплый рев «Большого пса» заглушили звук, с которым меня нагнал «Кадиллак Эскалейд» с погашенными фарами. О своем присутствии водитель объявил оглушительным гудком, а потом врубил фары. Они вспышками отразились в моих зеркалах, и мне пришлось обернуться через плечо, чтобы увидеть: между нами не более пятидесяти футов. На таком расстоянии и на такой скорости внедорожник казался ужасающим чудищем.

Непрекращающиеся гудки наводили на мысль, что водитель либо пьян, либо под наркотой, а также что он либо поклонник агрессивного вождения, либо просто в настроении позабавиться в дурацкую игру «кто струсит первым». Просигналив первые ноты «Собачьего вальса», он слишком долго не отпускал гудок на последней, и я решил, что если человек так ведет себя, а потом не может вовремя остановиться, то вряд ли он опасный противник.

Как я успел выяснить, оптимальная скорость «Большого пса» составляла чуть больше восьмидесяти миль в час и он вполне годился для езды на сотне Я крутанул ручку газа, и мотоцикл жадно бросился поглощать асфальт, оставив «Кэдди» позади. На некоторое время.

В Мохаве был не самый разгар сезона насекомых, так что мне не пришлось глотать мотыльков и жесткокрылых жуков, пока я бормотал ругательства. Однако из-за того, что я сидел, напряженно выпрямившись, моя голова возвышалась над ветровым стеклом, и на той скорости, с которой я несся, теплый ночной воздух обветривал губы и жалил щеки.

Любой нормальный дерматолог отчитал бы меня за езду с открытым лицом по такой засушливой местности, но по множеству причин вряд ли можно было рассчитывать, что я отпраздную свой двадцать третий день рождения, так что перспектива выглядеть на два десятка лет старше, чем на самом деле, меня не беспокоила.

На этот раз я услышал приближение «Эскалейда». Тот ревел, словно злобный механоид из «Трансформеров». Фары были снова выключены, но водитель врубил их быстрее, чем я надеялся, и свет, вспыхнув в моих зеркалах, залил дорожное полотно вокруг.

Меньше пятидесяти футов.

Над внедорожником определенно поработали. Это не обычный «Кэдди», в котором мамочки возят детей на детскую площадку. Двигатель рокотал так, словно «Дженерал Моторс» выпускала «Боинги». Если «Кэдди» намеревался догнать меня и размазать по решетке радиатора — а явно так и было, — не мне соперничать с изготовленным на заказ двигателем, делавшим его королем дороги.

Автомобиль оснастили дополнительным мультитоновым гудком с запрограммированными отрывками знакомых мелодий, и теперь водитель громко дразнил меня началом известной песни Сонни и Шер.

«Большой пес» мог похвастать шестиступенчатой коробкой передач. Дополнительная передача и правосторонний шкив привода обеспечивали лучшую устойчивость и управляемость, чем у обычного мотоцикла. Широкая двухсотпятидесятимиллиметровая задняя шина придавала ощущение стабильности, а угол выноса вилки в тридцать четыре градуса вселял уверенность при маневрировании, хоть скорость и приближалась к трехзначному числу.

«Кэдди» исполнил первые семь нот песни «Луи Луи» группы «Кингсмен». А потом еще раз.

Моим единственным преимуществом могла стать маневренность. Я сполз пониже на сиденье, так чтобы воздух стекал по дуге ветрового стекла выше шлема, и решительно сосредоточился на трехполосном шоссе, выписывая «змейку» от одной обочины до другой. Я сидел низко над землей, а у «Эскалейда» центр тяжести располагался гораздо выше, чем у «Большого пса». Если бы водитель попытался сесть мне на хвост, внедорожник мог перевернуться.

Умный парень понял бы, что быстро догонит меня, если не станет повторять моих выкрутасов, а продолжит ехать по прямой. Не требовалось сложных расчетов, чтобы перехватить меня, пока я метался от одного края дороги к другому.

Третий сигнал «Луи Луи» возвестил о том, что водитель «Кэдди» либо не слишком умен, либо настолько пьян, что последовал бы за мной даже в огненную яму, не успев понять, что наделал. Еще один запрограммированный сигнал прогудел несколько нот, но я не узнал мелодию, хотя в голове всплыл образ почти забытого рокера Боя Джорджа.

Услышав визг тормозов, я оглянулся на «Эскалейд» и увидел, что тот накренился, шины задымились, а водитель резко вывернул руль вправо, чтобы избежать падения с северной обочины. Рисуя змейку по прямой автостраде, я вышел из очередного поворота, вознося благодарности справедливо расхваленному балансу «Большого пса», и тут же вошел в следующий вираж. Водитель резко свернул влево, «Кэдди», взвизгнув, оставил на асфальте полосу горячей резины, снова накренился и едва не соскользнул с южной обочины дороги, но, как было и в предыдущий раз, выровнялся, не успев опрокинуться.

На этот раз водитель переключился на обычный гудок, забыв о мелодиях, и просто сигналил не переставая. Видимо, думал, что сможет снести меня с мотоцикла звуковыми волнами.

Мой подробный рассказ может создать впечатление, что во время погони я оставался хладнокровным и собранным, но на самом деле я боялся, что в любой момент могу пожалеть о том, что на мне нет подгузника для взрослых.

Какие бы наркотики или напитки ни свели с ума водителя внедорожника, наполнив его кровожадной яростью, у него осталось достаточно соображения, чтобы понять: если он продолжит ехать за мной, то перевернет машину. Заняв среднюю из трех полос, он ликвидировал отставание и собирался перехватить мотоцикл между поворотами моего равнинного слалома.

«Большой пес» модели «Бульдог-нюхач» не предназначался для кросса. Его счастливая диета состояла из бетона и асфальта, и он хотел, чтобы им восхищались за плавные аэродинамические обводы, аэрографию и обилие хрома, а не за прочность и способность уверенно продираться через дикую местность.

Несмотря ни на что, я свернул с дороги. Говорят, нужда — мать изобретений, но она еще и бабка отчаяния. Шоссе возвышалось над уровнем пустыни примерно на два фута, и я съехал с обочины на такой скорости, что мотоцикл на мгновение взлетел, прежде чем приземлиться. От удара моя задница подскочила на сиденье, а ступни выбили дробь на подножках.

Хорошо, что здешняя пустыня представляла собой не россыпь мягких песчаных дюн и мертвых озер с высохшим в порошок илом. При езде по такой поверхности «Большой пес» увяз бы уже через сотню ярдов. Спустя тысячелетия палящего солнца и эрозийных ветров земля практически затвердела: магматические породы, богатые полевыми шпатами, ни единого деревца, кое-где шалфей, мескитовые деревья и прочая чахлая растительность, более сложная для опознания. Полноприводный «Эскалейд», возвышающийся над землей на огромных покрышках и более пригодный для езды по пересеченной местности, чем мой мотоцикл, съехал с шоссе следом за мной. Я рассчитывал найти какой-нибудь разлом или нависающий выступ, выдающийся достаточно сильно, чтобы скрыть меня, или, возможно, неожиданную гряду скал — что угодно, чтобы мой безумный преследователь потерял меня из виду. Потом я бы выключил фары, существенно снизил скорость и, ориентируясь только на свет луны и постоянно петляя, постарался как можно быстрее увеличить расстояние между нами. Со временем я бы нашел укромное местечко, заглушил мотоцикл и стал прислушиваться и ждать.

Внезапно пустыню залил яркий свет. Оглянувшись, я увидел на крыше «Эскалейда» рампу с мощными прожекторами, которые водитель включил только теперь. Пустыня передо мной напоминала сцену из раннего фильма Стивена Спилберга: далекая взлетно-посадочная полоса; взволнованные обаятельные ученые из секретной правительственной организации готовятся приветствовать делегацию добрых инопланетян и их космический корабль-носитель. Однако вместо ученых и инопланетян какой-то выродок с банджо из «Избавления» преследовал меня с самыми дурными намерениями.

В этих резких и далеко бьющих потоках света даже самые мелкие колючки растений отбрасывали длинные чернильно-черные тени. Бледная земля оказалась менее ухабистой, чем я надеялся. На такой открытой равнине найти укромное местечко не легче, чем обнаружить «Макдоналдс» с детской площадкой.

Несмотря на врожденный оптимизм и даже жизнерадостность, бывали случаи вроде этого, когда перед лицом опасности и безысходности мне казалось, что весь мир — это камера смертников и что последний прием пищи и впрямь станет для меня последним.

Я продолжал двигаться на север, вместо того чтобы повернуть обратно к шоссе, уверяя себя, что не умру в этом месте, что найду впереди убежище. Мне суждено умереть примерно в тридцати милях отсюда, в городке Пико Мундо, не сегодня, а завтра, или послезавтра, или послепослезавтра. К тому же причиной моей смерти станет не «Кадиллак Эскалейд». Мой конец будет вовсе не таким легким, вовсе не настолько быстрым и чистым. Внушив себе слабую надежду, я выпрямился на сиденье и улыбнулся в пасть теплой ночи.

Пока внедорожник нагонял меня, водитель вернулся к запрограммированным сигналам. На этот раз я узнал заглавные ноты «Карма хамелеон» группы «Калчер Клаб», солистом которой был Бой Джордж. Песня показалась мне настолько уместной, что я рассмеялся, и смех воодушевил бы меня, не прозвучи он чуточку безумно.

Я и не рассчитывал, что газовые амортизаторы, прорезиненные подножки и резиновые ручки «Большого пса» внесут столь весомый вклад в езду по бездорожью. Однако еще мне упорно казалось, что я несусь прямиком к какой-нибудь механической поломке, или столкновению с невидимым камнем, из-за которого вылечу из седла, или к гнезду гремучих змей, которые взметнутся в воздух в разгаре спаривания и, шипя, обрушатся мне на голову.

Извечный оптимизм временно отказал.

Я заметил впереди длинный, но пологий склон, ведущий к узкой ленте черноты. Огни «Эскалейда» осветили полосу более высокой земли, которая мерцала, словно мираж. Я не был уверен в том, что вижу: зрелище озадачивало не меньше, чем абстрактная картина из геометрических фигур, выполненная в бледно-бежевом и черном цветах. Однако на случай, если это то, что мне нужно, я прибавил газу.

Пришлось попетлять меж густыми зарослями пампасной травы, полумертвой от нехватки воды. Узкие пятифутовые листья, словно загнутые лезвия, наверняка были достаточно острыми, чтобы порезать меня. Многочисленные пушистые метелки раскачивались, как белые флаги капитуляции.

Преследовавший меня псих явно не состоял в клубе «Сьерра», потому что «Эскалейд» без колебаний пронесся по траве, оставив за собой просеку из сломанных и измочаленных растений. Он быстро меня нагонял.

Беспрерывно повторяющиеся характерные ноты «Карма хамелеон» и рев разогнавшегося двигателя внедорожника стали оглушающими, и я понял, что он, должно быть, совсем близко, футах в десяти позади меня. Я не посмел оглянуться.

На принятие правильного решения оставалось не больше трех-четырех секунд. Я увидел, что мои подозрения насчет местности впереди оправдались, и резко свернул вправо перед самым обрывом.

«Большой пес» вильнул, заднее колесо на миг зависло над краем бездны, прежде чем сцепиться с землей.

Переключилось ли вдруг внимание водителя на местность впереди или он по-прежнему был сосредоточен исключительно на мне — неведомо, но так или иначе масса и инерция «Эскалейда» были слишком большими, чтобы псих успел затормозить, да и до маневренности моего мотоцикла ему было далеко. Когда он пронесся мимо, меня обдало пылью и сухими ошметками пустынных растений. Большой внедорожник сорвался с края ущелья, продолжая громко сигналить «Карма хамелеон» во время своего короткого полета.

Благодаря четырехпоршневым тормозам «Большой пес» мог остановиться на долларе, а то и на десятицентовике. Я поставил его на подножку, слез и замер у обрыва. «Кэдди» летел капотом вниз, словно бомба, и его прожекторы подсвечивали конечный пункт назначения.

За тысячелетия ливневые паводки, ветра Мохаве и сейсмическая активность выточили расселину — примерно тридцати футов шириной наверху, меньше десяти — внизу и около пятидесяти футов глубиной. Рухнувший внедорожник испытал на прочность горную породу на дне расселины, и та одержала верх. Последняя нота мелодии «Калчер Клаб» прозвучала за мгновение до того, как до меня донесся звук удара. Прожекторы погасли. В неожиданно воцарившейся темноте внедорожник развалился на куски, обломки загремели по камням.

— Ого! — вырвалось у меня. Недостаточно остроумно для кино, но что сказал, то сказал. Я же не Том Круз.

Спустя несколько секунд расцвело пламя. Это был не взрыв, просто низко стелющийся огонь, тут же вспыхнувший выше и ярче. Овраг оказался ловушкой для перекати-поля, которое завалило все его дно. Сухие шарообразные кусты быстрее заполыхали к западу от обломков, в том направлении, куда вытек бензин из пробитого бака.

Склоны оврага были крутыми, но вполне доступными для спуска. Пока я бочком спешил вниз, с грацией пингвина на ходулях, из-под ног предательски сыпались камешки. Не знаю, почему мне в голову пришел именно этот невероятный образ. Видимо, избыток лет за просмотром старых мультиков Чака Джонса от «Уорнер Бразерс» прививает ген глупости.

Не меньшая глупость, что я, похоже, вошел в образ доброго самаритянина. Верно, водитель пытался меня убить, но его одержимость могла быть следствием опьянения, и вдруг в трезвом виде он приятнейший человек? Нельзя, чтобы он истек кровью или сгорел только из-за идиотского поведения за рулем. Иногда мой моральный кодекс сильно мешает в жизни, но от него никуда не деться — он словно заноза в мозгу, которую никак не вытащить.

Огонь полыхал по обеим сторонам «Эскалейда» и чуть слабее снизу, но пока не добрался до салона. На дне расселины скопилось так много сухого перекати-поля, что гореть тут будет еще долго.

Приблизившись к автомобилю, я увидел на задней двери аккуратно выведенные пиктограммы, похожие на египетские иероглифы, белые на черном фоне. Замерев на месте, я пересмотрел смысл встречи с неизвестным водителем.

Пару месяцев назад я посчитал необходимым изучить хорошо охраняемое поместье в горах Невады. Как оказалось, там держали похищенных детей. Их намеревались принести в жертву во время проведения сатанинского ритуала. Перед тем как обнаружить детей, я наткнулся на конюшню, полную старинных шкафов вместо лошадей. В тех шкафах стояли банки из толстого стекла, напоминающие глиняные горшки, с прозрачным консервирующим составом, крышки были заварены горелкой. В банках хранились сувениры с прошлых человеческих жертвоприношений — отрезанные головы с выпученными глазами и открытыми ртами, словно во власти вечного потрясения и ужаса, на лбах красовались надписи на том же пиктографическом языке, что и на задней двери «Эскалейда».

Мальчик из захолустного городка повстречал большое зло.

Водитель «Эскалейда» наткнулся на меня не случайно. Он узнал, каким маршрутом и когда я поеду, и устроил на меня охоту, несомненно намереваясь отплатить за нанесенный секте урон. Я убил многих из них. Однако они обладали впечатляющими ресурсами — на самом деле потусторонними, — и нам было еще далеко до конца выяснения отношений.

Мой этический кодекс не требовал спасать жизни жестоких убийц, как не требовал скормить себя акуле просто потому, что та проголодалась. Более того, я чувствовал, что обязан убивать кровожадных социопатов, чтобы не дать им погубить еще больше невинных людей. Обычно этот способ оказывался единственным, поскольку мало кто из них внимал уговорам, суровым предупреждениям и мудрости «Битлз», согласно которой все, что нам нужно, — это любовь.

Двери «Эскалейда» погнулись, но не открылись. Если кто-то и вылез через разбитое окно, я его не видел. Водитель — и пассажир, если он там был, — наверняка находились внутри. Возможно, мертвые. Как минимум сильно покалеченные. Вероятно, без сознания. Когда я повернул обратно, пламя, трещавшее под днищем, неожиданно отыскало путь внутрь и со свистом заполнило салон. Я не увидел внутри «Эскалейда» мечущихся теней и не услышал криков.

Я понятия не имел, как им стало известно о том, что я возвращался в Пико Мундо, когда и на чем собирался ехать. Но я обладал необычными талантами, способностями, связями, а значит, и они тоже. Может, я никогда не узнаю, как эти ублюдки меня обнаружили. Важно лишь, что они меня искали, и если нашли один раз, то могут сделать это снова.

Однако, если бы они знали, где я остановлюсь, когда доберусь до Пико Мундо, то не стали бы убивать меня по дороге. Проще повременить и разобраться со мной на месте, значит, ожидавшее меня убежище было по-прежнему безопасным.

Карабкаться вверх по глинистому склону оказалось труднее, чем спускаться. Я постоянно оглядывался, наполовину ожидая увидеть преследователя, этакого нелепого мстителя с горящими волосами и дымом, струящимся из перекошенного рта.

Выбравшись из расселины, я обернулся и увидел, что яркий очаг пламени распространился ярдов на шестьдесят к западу, от одного скопления сухого перекати-поля к другому. Должно быть, сланцевую породу пронизывали жилы пирита: в дрожащих отсветах огня желтые ленты сверкали ярче окружающего камня. Горящий «Эскалейд» скрипел и позвякивал. Эхо изменяло и искажало его металлические протесты до тех пор, пока я едва не поверил, что слышу снизу человеческие крики, страдающее многоголосье.

Я не видел их лиц. Не убивал их, только предоставил им возможность убить себя. Однако все равно казалось неправильным, что я не знаю лиц тех, кому позволил умереть.

Судя по всему, шум и огонь потревожили стаю летучих мышей. Они только недавно вернулись в свою пещеру в расселине после ночной кормежки и теперь, возмущенно пища, бросились врассыпную от усиливающегося жара. Их были многие сотни, может быть, тысячи; перепончатые крылья хлопали под треск пламени. Они поднялись к краю оврага, потом ушли вниз, только чтобы снова взлететь, рванули на восток, потом на запад, потом опять на восток, словно в растерянности, как будто искали что-то и не могли найти. Их пронзительные крики казались одновременно сердитыми и отчаянными.

Жизнь научила меня верить в предзнаменования.

Я обращал на них внимание, когда встречал.

Летучие мыши были предзнаменованием, и какое бы событие ни предвещали, оно не будет отмечено ни человеколюбием, ни гармонией, ни радостью.


Глава 2
Я вернулся домой, чтобы умереть и жить в смерти. Моя жизнь началась в пустынном городке Пико Мундо, штат Калифорния. Я оставался там до двадцати лет, пока не потерял самое важное. С тех пор, на протяжении двадцати одного месяца, я путешествовал в поисках цели и учился, отправляясь в те места, куда тянуло. Круг замкнулся, но это не должно удивлять. Мы приходим в этот мир, только чтобы уйти из него, пережив смену времен года под звездами, которые вращаются, потому что вращается мир. Мы приходим в неведении и приобретаем знания, которые в конце концов открывают нам наше бесконечное неведение. Круг — ключевой принцип человеческого существования.

Торговый центр «Зеленая луна» располагался на Грин-Мун-роуд, между старыми кварталами и более современными пригородами Пико Мундо. Сооружение было громадным, поскольку предполагалось, что оно будет обслуживать не только наш, но и другие города в округе, слишком маленькие, чтобы потянуть собственный торговый центр. Стенами песочного цвета, изогнутыми панелями и скругленными углами архитектор пытался навести на мысли о глинобитной конструкции. С учетом жары в Мохаве, окон было мало, а стекло виднелось только у нескольких входов, где пневматические двери когда-то расходились в стороны, приветствуя покупателей.

Торговый центр давно закрыли из-за истории с массовым убийством. Многие боялись, что его открытие спровоцирует какого-нибудь психа на еще более крупное убийство и погибнут не девятнадцать человек, как в тот день. Из сорока одного раненого несколько остались калеками на всю жизнь. «Старбакс», «Крейт-и-Бэррел», «Донна Каран» и другие компании отказались от аренды, опасаясь ассоциаций со столь ужасным местом. Владельцы комплекса проявили здравый смысл, что так редко встречается в современной Америке, и не потащили арендаторов в суд, а сообщили, что со временем здание снесут, а землю отдадут под элитное жилье.

Припарковав «Большого пса» на ближайшей улице, я вошел в торговый центр, когда до рассвета оставалось еще больше часа. В руках я нес наволочку, в которой лежали болторез, лом и молоток с резиновой ручкой, приехавший со мной с побережья. Освещая путь фонариком, я спустился по длинному широкому пандусу к огромной секционной гаражной двери, через которую раньше въезжали бесконечные грузовики с товарами для универмагов и множества маленьких магазинчиков.

Луна висела низко, далекие созвездия тускло мерцали, и даже в мае ночь в Мохаве была теплой, как молоко в детской бутылочке. Пандус уходил вниз, и по бетонным стенам, выраставшим по обеим сторонам от меня, скользили бледные отражения фонарика, словно меня сопровождали бестелесные спутники.

Я многое знал о призраках, обитающих в этом мире. Я видел тех, кто умер, но по тем или иным причинам не желал или не мог перейти в то место, что ждало дальше. Моя жизнь складывалась под влиянием этих задержавшихся мертвецов, их сожалений, надежд, потребностей, тоски. За двадцать два года своей жизни я привык даже злых духов встречать с хладнокровием, приберегая страх для отдельных все еще живых людей и ужасов, на которые они способны.

Слева от огромной подъемной двери находилась еще одна, обычных размеров, запертая сразу и на врезной замок, и на висячий. Я прислонил фонарик к дверной раме, направив луч вверх.

При помощи болтореза с длинными ручками срезал дужку с корпуса замка, выдернул ее из прорезей и отбросил замок в сторону.

Личинку замка невозможно было схватить плоскогубцами и вытащить из корпуса. Я достал из кармана рубашки стальное клинообразное сверло с широкой головкой и вбил в его скважину. Молоток отскочил, штифты в скважине взвизгнули, когда внутренности замка перекосило, и от удара дверь в раме загромыхала.

Меня не беспокоило, что поднятый шум привлечет нежелательное внимание. Заброшенный торговый центр окружала огромная стоянка. Ее нынче огораживал забор из сетки-рабицы, увенчанный колючей проволокой, чтобы отвадить романтически настроенных подростков на машинах, бездомных, пожитки которых умещались в магазинных тележках, и любых психов, которых притягивала кровопролитная история этого места. Полиция решила больше не патрулировать объект, потому что через несколько месяцев все здесь в любом случае пойдет под снос.

Моя версия «Видишь, на небе заря заиграла»[2] была короткой. Когда я целиком загнал сверло в замочную скважину, ригель свободно задребезжал в корпусе замка, и между дверью и стойкой дверной коробки появилась узкая щель, хотя сам ригель остался в запорной планке. Я воспользовался ломом и, изрядно попотев, вторгся в помещение, где раньше располагалась подземная зона разгрузки и гараж для автомобилей сотрудников торгового центра. Инструменты оставил у двери.

Я повар блюд быстрого приготовления, виртуоз сковороды, повелитель лопатки, творец оладий, таких воздушных, что они того и гляди вспорхнут с тарелки. Я повар блюд быстрого приготовления и не хочу быть никем другим, но многочисленные угрозы, с которыми я сталкивался, вынудили меня овладеть навыками, не нужными ни на кухне, ни в закусочной, — например, взломом и проникновением.

Покрытый пятнами бетон под ногами, над головой и по бокам. Потолок, поддерживаемый такими толстыми колоннами, что я не смог бы их обхватить. Подобно водолазу в скафандре и усиленном шлеме, который все равно ощущает колоссальную тяжесть океана, я ощущал огромную массу двухэтажного торгового центра и пары пристроенных трехэтажных универмагов. На мгновение я почувствовал себя погребенным, словно умер в тот день расправы и теперь был просто призраком, обитающим в этих катакомбах

Повсюду виднелись небольшие кучки мусора: разбитые доски сломанных упаковочных ящиков, пустые трухлявые картонные коробки, прочие предметы, не опознаваемые в свете фонаря и танце теней.

Резиновые подошвы моих кед не нарушали абсолютной тишины, словно я был бесплотен. Потом слева что-то зашуршало: Должно быть, я потревожил крысу в гнезде из мусора, но все равно сказал: «Эй!» Единственным ответом стало эхо, которое отразилось в темноте от колонн и вернулось ко мне сразу со всех сторон.

Когда я приходил сюда в последний раз, все кипело жизнью: разгружались многочисленные фуры, измученные работники при помощи автопогрузчиков, электрокаров и ручных тележек готовили товары к отправке на склады и в торговые залы.

Приподнятая платформа тянулась по всей длине огромного помещения. Я взобрался по встроенным стальным перекладинам, пересек ее и через широченные двойные двери попал в просторный коридор с выкрашенными в белый цвет бетонными стенами. Слева ожидали два грузовых лифта, но даже если они до сих пор работали, в чем я сомневался, мне не хотелось оказаться в их ограниченном пространстве. Я открыл дверь с надписью «Лестница» и зашагал вверх.

Из подсобного помещения на первом этаже я вышел в бывший универмаг. Похожее на пещеру здание заполняла тишина, и мне показалось, будто в безводной темноте плавает кто-то вроде акул, кружа за пределами досягаемости фонарика.

Иногда я замечал сущностей, которых никто не видит, — чернильно-черных, с постоянно меняющимися очертаниями, быстрых и гладких, как волки, но без лиц. Жуткие хищные тени способны проникнуть в комнату сквозь самую узкую щель между дверью и косяком или через замочную скважину. Я называл их бодэчами, правда, только потому, что приехавший однажды в Пико Мундо английский мальчик увидел их и дал им при мне это имя. Несколько секунд спустя потерявший управление грузовик размазал мальчика между бампером и бетонной стеной.

Этот был первый из моих знакомых, кто мог видеть мертвых и бодэчей. Позже я узнал, что бодэчи — мифические твари, обитающие на Британских островах. Считается, что по ночам они забираются в дома через печные трубы и уносят непослушных детей. Создания, которых видел я, были слишком настоящими, и их интересовали не только непослушные дети.

Бодэчи появлялись только накануне ужасающих событий: промышленный взрыв, обрушение дома престарелых во время землетрясения, массовое убийство в торговом центре. Они питались человеческими страданиями и смертью, словно были психовампирами, для которых наши ужас, боль и горе слаще крови.

Я не знал, откуда они приходят. Не знал, где скрываются, когда их не видно поблизости. Конечно, у меня были теории на этот счет, но все мои теории вместе взятые ничего не доказывали, кроме того, что я не Эйнштейн.

Если в дальних уголках темного зала и скрывались бодэчи, я бы вряд ли заметил их черные силуэты на черном фоне. Впрочем, в заброшенном универмаге я находился, скорее всего, один — здесь не было столько людей, которых можно расстрелять в количествах, привлекающих бодэчей. Они никогда не показывались ради одной смерти, или даже двух, или трех — любили массовое насилие.

В тот ужасный день я вышел из оживленного универмага в еще более оживленную прогулочную галерею, где располагались другие магазинчики, и увидел сотни, а может быть, даже тысячи бодэчей. Они толпились у балюстрады второго этажа и глядели вниз, возбужденные, подергивающиеся и пританцовывавшие в предвкушении бойни.

Я пришел к мысли, что они дразнили меня. Возможно, они всегда знали, что я их вижу. Возможно, вместо того, чтобы размазать меня потерявшим управление грузовиком по бетонной стене, они задумали привести меня к потере, к неизмеримому горю, рожденному этой потерей. Такое горе стало бы для них изысканным деликатесом.

В северном конце торгового центра, на первом этаже галереи, раньше работал сорокафутовый водопад. Вода сбегала по рукотворным скалам и текла на юг, впадая в пруд с кои[3]. От моря до моря страна строила сверкающие торговые центры, служившие местами развлечений в той же мере, что и местами для покупок. Пико Мундо гордился тем, что удовлетворяет пристрастие американцев к зрелищам даже во время покупки носков. Водопад больше не работал.

Подсвечивая путь фонариком, я шел по галерее на юг. Все вывески давно сняли. Я уже забыл, какой магазин где располагался. Некоторые витрины были разбиты, кучки стекла поблескивали вдоль платформ, на которых раньше крепились большие панели. Нетронутое стекло покрывал слой пыли.

Я приехал сюда полный решимости, но чем ближе подходил к южному концу здания, тем медленнее шевелился. Меня охватил холод, не имевший никакого отношения к температуре в заброшенном торговом центре. В памяти всплыли звуки выстрелов, крики, пронзительные вопли ужаса, шлеп-шлеп-шлеп ног по травертиновой плитке.

В южном конце галереи располагался второй универмаг, а перед ним, с левой стороны, когда-то было кафе-мороженое «Берк-и-Бейли», в котором Сторми Ллевеллин работала менеджером.

Над входом висел изорванный ярко-розовый тент с фестонами по краям. Я мысленно услышал визг пуль, расколотивших окна и двери, увидел, как Саймон Варнер в черном комбинезоне и черной горнолыжной маске водит штурмовой винтовкой слева-направо, справа-налево.

Он был копом. Во вторую очередь. В первую — обезумевшим сектантом. Их было четверо. Они убили одного из своих, и еще одного убил я. Двое оставшихся отбывали пожизненный срок в тюрьме, где по-прежнему поклонялись своему злобному господину.

В тот миг я почувствовал себя духом, павшим в забытом конфликте, будто тело мое бросили и оставили гнить на далеком поле. Я не осознавал, что переставляю ноги, и больше не слышал и не чувствовал своих шагов по грязному травертину. Я словно парил по направлению к кафе, будто белый луч исходил не от фонарика в моих руках, а от таинственного источника, и по воздуху нес меня к «Берк-и-Бейли».

Битое стекло смели в маленькие кучки. Острые осколки сверкали даже под тонким слоем пыли.

«Здесь лежат твои надежды и мечты, разбитые и сметенные в сторону», — подумал я.

Не получалось воскресить даже жалкое подобие того оптимизма, который обычно удавалось вызвать в самые гнетущие моменты.

Переступив порог, я мысленно увидел Сторми Ллевеллин такой, какой она была в тот день, одетая в рабочую форму: розовые туфли, белые носки, ярко-розовая юбка, блузка в розово-белую полоску и веселенькая розовая кепка. Она поклялась, что, когда у нее появится собственное кафе-мороженое — а это должно было случиться к ее двадцати четырем годам, если не раньше, — она не будет заставлять работников выряжаться в идиотскую униформу. Какой бы легкомысленной ни выглядела ее одежда, Сторми была несравненной красавицей: иссиня-черные волосы, загадочные темные глаза, прекрасное лицо и совершенное тело.

Была. Больше ее нет.

«Я думаю, ты выглядишь восхитительно».

«Я выгляжу как конфетная обертка».

Когда Саймон Варнер открыл стрельбу, Сторми стояла за прилавком. Возможно, когда окна разлетелись на осколки, она подняла глаза, увидела зловещую фигуру в маске и подумала не о смерти, а обо мне. Она всегда думала о других больше, чем о себе. Я верю, что ее последней мыслью в этом мире было не сожаление о том, что она умрет столь юной, а беспокойство обо мне, о том, что я останусь один на один со своим горем.

«Может, когда у меня будет собственное кафе, мы сможем работать вместе…»

«К мороженому меня не влечет. Я люблю жарить».

«Наверное, это правда».

«Что?»

«Противоположности притягиваются».

После того ужасного дня я не возвращался в «Берк-и-Бейли». Мне известно, что страдание очищает, что это пламя стоит вытерпеть, но существуют степени страдания, которым я не отваживался себя подвергать.

Столы и стулья убрали, так же как холодильники, аппараты для молочных коктейлей и прочее оборудование. На стене позади прилавка висел перечень сортов мороженого. На самой верхней строчке было указано название тогдашней новинки — «кокосово-вишнево-шоколадное».

Я помню, что назвал его вишнево-шоколадно-кокосовым, и Сторми меня исправила.

«Кокосово-вишнево-шоколадный шарик. Нужно все называть в правильной последовательности, и именно так, как сказала я, а не то можно нарваться на неприятности».

«Вот уж не думал, что в индустрии мороженого такие строгие грамматические правила».

«Если говорить по-твоему, то кто-то из слишком уж хитрых покупателей съест мороженое, а потом потребует деньги назад на том основании, что кокосового шарика не было. И не зови меня восхитительной. Восхитительны щенки».

Я открыл маленькую дверцу в конце длинного прилавка и ступил в рабочую зону, где Сторми обслуживала посетителей, когда началась стрельба. Луч фонарика осветил виниловую плитку, усыпанную пластмассовыми ложками, бело-розовыми пластиковыми трубочками и комками пыли, которые разлетались в стороны, когда я проходил мимо.

Полагаясь на интуицию, я остановился на том самом месте, где стояла Сторми, когда ее убили. Пятнам на полу было больше полутора лет, и я только коротко взглянул на них, прежде чем пройти мимо и сесть на пол.

Здесь находилась незыблемая точка, ось мира, вокруг которой повернулась моя жизнь. Здесь умерла Сторми.

Я выключил фонарик и сидел в темноте, настолько плотной, что казалось, будто весь свет в мире исчез и никогда не вернется.

После смерти ее дух на несколько дней задержался по эту сторону завесы. Моя скорбь была такой сильной, такой горькой, что я оказался не в состоянии ее выносить и некоторое время отрицал истинное положение вещей. Для меня призраки выглядят так же, как живые люди. Они не полупрозрачные. И не светятся от сверхъестественной энергии. Если я до них дотрагиваюсь, они материальны. Однако они не разговаривают, и молчание Сторми должно было сразу подсказать мне, что ее дух покинул тело, а передо мной стоит сущность девушки, которую я любил, ее прекрасная душа, но не сама девушка, целая и невредимая. Мое отрицание граничило с сумасшествием: я воображал наши разговоры, готовил еду, которую она не могла съесть, наливал вино, которое она не могла выпить, планировал свадьбу, которая никогда не могла состояться. Отчаянной тоской я много дней удерживал Сторми в этом мире, хотя она давно должна была перейти в следующий.

И теперь, сидя на полу за прилавком кафе-мороженого, я заговорил с ней, не беспокоясь о том, что мой паранормальный дар затянет ее обратно в этот многострадальный мир. Те, кто перешел в следующую жизнь, не возвращаются. Даже сила любви, какую бы глубокую любовь ни испытывал мужчина к женщине, не преодолеет преграду между нами.

— Уже недолго, — тихонько произнес я.

Мне чудилось, что она слышит мои слова, даже находясь в другом мире. Это может показаться вам странным, но со мной случались и более странные вещи. Когда лицом к лицу сталкиваешься с Шестиглазом, демоном с телом человека и головой быка, начинаешь шире смотреть на вещи относительно того, что возможно, а что нет.

К тому же у меня нет другого выбора, кроме как верить, что все наши жизни связаны. Только в этом случае исполнится данное нам со Сторми обещание.

Шесть лет назад, когда нам было по шестнадцать, мы отправились на ежегодную окружную ярмарку. В дальнем конце шатра стояла машина с предсказаниями. Мы бросили в нее четвертак и спросили, будет ли наш брак долгим и счастливым. Более обнадеживающей карточки и не представить: «Вам суждено навеки быть вместе».

Эта карточка висела в рамке под стеклом над кроватью Сторми, пока та была жива. Теперь я носил ее в бумажнике.

— Уже недолго, — снова прошептал я.

Я не верю, что можно представить любимый запах, вспомнить аромат так ясно, как некоторые мысленно слышат мелодии или видят места, в которых побывали давным-давно. И тем не менее, сидя в темном кафе, я уловил запах персикового шампуня Сторми. После смены в «Пико Мундо гриль» мои волосы пахли жиром и жареным луком, и она иногда давала мне этот шампунь. Мне так и не удалось найти нужную марку, и я не пользовался им уже много месяцев.

— Они идут в Пико Мундо. Еще больше сектантов. Вдохновленные теми, кто… убил тебя. Их больше не устраивают тихие ритуалы и человеческие жертвоприношения на тайных алтарях. То, что случилось здесь, навело их на мысли о более захватывающем способе… отправлять свою веру. По правде говоря, мне кажется, они уже в городе.

Как только я произнес эти слова, вдалеке послышался смех, а потом по торговому центру разнеслись голоса.

Я начал было подниматься на ноги, но лик тьмы залился румянцем света, и я остался под прилавком.


Глава 3
Незнакомцы вошли в бывшее кафе-мороженое, и голоса резко зазвучали громче. Если никто из них не хранил молчание, новоприбывших было трое: женщина и двое мужчин.

Опасаясь, что они решат заглянуть за прилавок или пройтись до его конца и посветить фонариками в зоне обслуживания, я юркнул в углубление, которое раньше занимал то ли холодильник, то ли какое-то другое кухонное оборудование. Паутина облепила мое лицо, подобно вуали, и защекотала ноздри, подстрекая чихнуть.

Пока я избавлялся от паутины и воображал себе ядовитых пауков, женщина спросила:

— Сколько убитых, Вольфганг? Именно здесь?

Голос у Вольфганга был хриплым. Вероятно, он выкурил бессчетное число сигарет и выпил немало неразбавленного, обжигающего горло виски.

— Четверо, в том числе беременная женщина.

Мне пришло в голову, что им наверняка бросились в глаза оставленные инструменты у двери, через которую я вломился. Впрочем, они, судя по всему, никого не искали, а стало быть, попали в торговый центр другим путем.

У второго мужчины голос был тихим, от природы мелодичным, но слишком медоточивым, словно его хозяин так навострился в обмане, что, даже находясь в компании ближайших товарищей и говоря от чистого сердца, не мог подстроить тон под ситуацию.

— Мать и ребенок сразу. Удивительно продуктивно. Двое по цене одной пули.

— Когда я сказал «четверо», я, разумеется, не посчитал нерожденного, — слегка раздраженно уточнил Вольфганг.

— Инкунабула, — произнесла женщина, но это слово ни о чем мне не говорило. — В числе девятнадцати убитых, о которых упоминалось в газете, его тоже нет. С чего ты вообще взял, что это так, Джонатан?

Вместо того чтобы ответить, Джонатан, специалист по вопросам продуктивности, сменил тему:

— Кто остальные трое?

— Молодой папаша с дочкой… — начал Вольфганг.

Я их знал. Роб Норвич, учитель английского старших классов, иногда по субботам завтракал в «Пико Мундо гриль» вместе с дочерью Эмили. Ему нравились мои картофельные оладьи. Его жена умерла от рака, когда Эмили было всего четыре года.

— Сколько лет было ребенку? — спросила женщина.

— Шесть, — ответил Вольфганг с придыханием, будто слово состояло из двух слогов, а не из одного.

Я недоумевал, кто эти люди и с какой целью заявились в торговый центр. Может, они из тех легионов безумцев, что обожают ужастики с пытками и порно? Приехали в отпуск и стремятся удовлетворить свое нездоровое любопытство, посещая места массовых убийств? А может, они не так уж невинны.

— Всего шесть. — Женщина словно смаковала возраст ребенка. — Варнера хорошо бы за нее наградили.

Саймон Варнер, злой коп, учинивший стрельбу в тот день.

Вольфганг знал все до мелочей:

— Лицо отца снесло выстрелом.

— Коронер, случайно, не выяснил, кого из них застрелили первым, папочкину дочку или папочку? — спросил Джонатан.

— Отца. Говорят, дочь цеплялась за жизнь еще с полчаса.

— Значит, она видела, как ему попали в лицо, — заключила женщина. Это гнетущее обстоятельство словно наполнило говорившую самодовольным удовлетворением.

Луч одного из фонариков скользнул по длинному перечню сортов мороженого — тот был по-прежнему виден мне из закутка, в котором я прятался, — и на миг замер у верхней строчки: «Кокосово-вишнево-шоколадное».

— Четвертая жертва — Бронуэн Ллевеллин, — продолжил Вольфганг. — Двадцать лет. Менеджер кафе.

Моя погибшаядевушка. Ей не нравилось имя Бронуэн. Все звали ее Сторми.

— Симпатичная сучка, — добавил Вольфганг. — Ее фото крутили по телику больше других, потому что она была красоткой.

Луч света порыскал по перечню сортов мороженого и спустился по стене, на миг задержавшись на брызгах крови, прежде алых, а теперь цвета ржавчины.

— Чем важна эта Бронуэн Ллевеллин? — спросил Джонатан. — Из-за нее мы здесь?

— Отчасти. — Свет переполз с кровавых пятен дальше. — Было бы превосходно, если бы ее предали земле. Тогда мы бы выкопали труп и поморочили ему голову. Но ее кремировали да так и не похоронили.

Помимо способности видеть призраков, я обладаю даром, который Сторми называла психическим магнетизмом. Если я еду за рулем, или на велосипеде, или просто гуляю, все время сосредотачиваясь на имени или лице определенного человека, меня рано или поздно к нему притянет. Или его ко мне. Я не знал эту троицу, не думал о них перед их появлением, однако вот они, пожалуйста. Возможно, психический магнетизм сработал подсознательно — или это простое совпадение.

— У кого находится ее прах? — спросила женщина.

— Точно не знаю. Есть несколько вариантов.

Шаги удалились, расстояние приглушило свет фонариков.

Я выбрался из убежища, поднялся на ноги и поспешил к дверце у края прилавка. Несмотря на риск, следовало разузнать об этих людях побольше.


Глава 4
Во мраке виднелись только три темные фигуры, размахивающие световыми мечами. Неторопливо продвигаясь к северному концу торгового центра, они время от времени останавливались, чтобы сразиться с темнотой и рассмотреть то или иное примечательное место.

Я не отважился включить фонарик. Незнакомцы не замолкали, помогая мне оставаться незамеченным, но, последуй я за ними без оглядки, наверняка наступил бы на что-нибудь и шум привлек бы их внимание.

Дилемма разрешилась, когда мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся и столкнулся лицом к лицу с мягко светящимся мужчиной без лица. Пустые глазницы внимательно смотрели на меня из месива развороченной плоти и раздробленных костей.

После стольких лет сопричастия к сверхъестественному я стал невосприимчив к тому внезапному страху, что испытал бы любой другой на моем месте, коснись вдруг его в темноте чужая рука. Так же и отталкивающее лицо, а вернее, его отсутствие не вызывало у меня ни малейшего испуга, а лишь печаль и жалость.

Я предположил, что передо мной призрак Роба Норвича, погибшего в кафе-мороженом почти два года назад вместе с шестилетней Эмили. Дочка покинула этот мир, чего нельзя было сказать об отце.

Никогда прежде призраки не являлись мне сияющими. Я решил, что таким образом Роб дает понять, что будет освещать мой путь. Неважно, сиял он или нет, никто, кроме меня, его не видел. Свет озарял пол вокруг, но для Вольфганга, Джонатана и безымянной женщины он, скорее всего, остался бы невидимым.

Лицо призрака приобрело вид, который имело при жизни, раны затянулись. Робу было тридцать два: светлые волосы с залысинами, приятные черты и глаза цвета нежно-зеленой кожицы кактуса.

Он склонил голову набок, словно спрашивая, понятен ли мне его замысел, и я утвердительно кивнул, мол, догадался и доверяю. Мертвые не разговаривали. Не знаю почему.

Он поспешно провел меня к ближайшему эскалатору, теперь обесточенному. Рифленые стальные ступеньки застыли над высохшим резервуаром — бывшим прудом с кои. Я направился за призраком на второй этаж, на время оставив преследование жуткой троицы, которая меня весьма заинтересовала.

Я опасался, что давно не работающий эскалатор подведет и что-нибудь хрустнет или скрипнет под ногами, но мусора на ступеньках не было.

Добравшись до верха, я свернул за Робом Норвичем направо, а потом к северу. Я держался подальше от магазинных витрин и шел вдоль перил, перегнувшись через которые можно было увидеть, что творится на первом этаже, будь здесь больше света. Повсюду валялся мусор, но благодаря сиянию призрака мне удавалось перешагивать и обходить его, не издавая ни звука.

Этажом ниже подозрительная троица остановилась, лучи фонариков скрестились где-то подо мной. Возможно, на выщербинах от пуль в стене. Или на занимательном узоре из брызг крови.

Понадеявшись, что в отсветах фонариков удастся хотя бы примерно разобрать лица, я перегнулся через перила и вгляделся в незнакомцев. Однако с такого ракурса много увидеть не удалось.

Не знаю, что меня выдало. Уверен, что не издал ни звука. Может, я нечаянно потревожил какой-то мелкий мусор и тот вывалился меж стоек перил и упал на одного из мужчин. В меня неожиданно уперся луч фонарика. Яркий свет ослепил, и я не мог ясно различить ни мужчину, ни остальных.

Роб Норвич, мой давешний мертвый приятель, снова положил руку мне на плечо, и я повернулся к нему.

— Это он! Держите его! Убейте его! — завопил внизу Вольфганг.

Остатки иллюзий развеялись. Эти люди — вовсе не подсевшие на ужастики психи, которые бродят по торговому центру из-за его кровавого прошлого. Им было невдомек, что я здесь. Они заявились сюда, поскольку это место их вдохновляло. Они принадлежали к секте сатанистов, с которой я схлестнулся в Неваде, и прибыли в Пико Мундо, чтобы почтить убийц, устроивших стрельбу в торговом центре «Зеленая луна». Почтить их, совершив еще большее злодеяние в том же городе.

После событий в Неваде они понимали, что я, вероятно, единственный, кто способен расстроить их планы. Эта случайная встреча — если вообще хоть что-то в жизни случайно — подарила им возможность покончить со мной, повысить шансы на то, что их намерения останутся в тайне до тех пор, пока не станет слишком поздно.

Мой призрачный спутник-проводник поспешил к ближайшему из двух заброшенных универмагов, пристроенных с торцов торгового центра, — к южному. Судя по всему, у него была на уме стратегия отхода, но я за ним не последовал.

При жизни Роб был хорошим человеком, и я не опасался, что его дух желает мне зла и намеревается завести в лапы врагов.

Тем не менее мертвые не всегда надежны. В конце концов, по каким-то причинам они либо очень не хотели оставлять красоту и чудеса этого мира, либо боялись переходить в следующий мир, хотя к жизни им вернуться невозможно и здесь у них нет будущего. Они поступали неразумно в отношении самого важного для себя вопроса, поэтому безоглядно верить им — все равно что просить аудитора-налоговика помочь с налоговыми льготами, которые проглядел сам.

Теперь, когда Вольфганг и двое его спутников знали, где я, они, скорее всего, направятся к южному эскалатору. Это ближайший путь на второй этаж. Вряд ли я успел бы добраться до того пустого магазина прежде, чем они отрежут мне путь к отступлению.

Повернув к северу, я отважился прибавить шаг и уже удалился на приличное расстояние, когда что-то подвернулось мне под ногу и отлетело прочь.

— Он побежал в ту сторону! — выкрикнула женщина.

Причин скрываться в темноте и рисковать сломать шею больше не было. Я включил фонарик, прикрыв ладонью линзу, чтобы свет был не так заметен снизу.

Добежав до конца коридора, я услышал топот и металлический лязг: кто-то взбирался по северному эскалатору. По сравнению с южным собратом, по которому я поднялся тише мыши, его состояние явно оставляло желать лучшего. Темноту неожиданно пронзил луч света — преследователь добрался до середины ступенек.

Пневматические раздвижные двери в северный универмаг больше не работали, застыв в открытом положении. Я пронесся через них и оказался в бывшем храме роскоши, где некогда царил бог перерасхода. Многие витрины остались на месте. Я метнулся за них и, пригнувшись, побежал, пока не услышал, как перекрикиваются преследователи. Тогда я остановился и выключил фонарик.

Что же дальше?


Глава 5
Мой психический магнетизм срабатывал лучше всего, когда я искал человека, чьи лицо и имя знал, но обычно хватало чего-то одного. Несколько раз, когда я вызывал в уме образ нужного предмета, меня в конце концов к нему притягивало, однако вовсе не так быстро, как в случае с живым человеком.

Пока трое преследователей рассеивались по универмагу, я вообразил наволочку, в которой остались болторез, лом и молоток. Все это лежало у двери, через которую я попал в торговый центр.

Когда меня потянуло вперед, я еще раз огляделся, пригнулся и, стараясь поменьше шуметь, побежал. Я держался витрин: их передние и верхние части были стеклянными, зато задники сплошными. Они-то и заслоняли меня от сектантов, пока один из них не показался в проходе, по которому я двигался. На очередном перекрестке я свернул направо, оставив за спиной слабый свет далеких фонариков, отражавшийся от стен, колонн и стеклянных витрин.

Вперед, в темноту.

Никогда прежде мне не приходилось полагаться на психический магнетизм, чтобы пробраться через непроглядный мрак и попасть в нужное помещение. Я решил, что паранормальные способности немного стоят, если на пути к цели мой безумный дар влепит меня лбом в стену или отправит кувырком по лестнице, а то и в открытую шахту лифта. Разумеется, я уже мог и должен был ему доверять, как Человек-Паук доверял своей способности плести паутину, перелетая с одного небоскреба на другой, хотя даже малейший сбой в выделении паучьего шелка грозил падением с высоты в восемьдесят этажей.

Конечно, Человек-Паук — герой комиксов. Смерть такому не грозила, разве что компании-владелице взбрело бы в голову выбросить на помойку миллиарды долларов. Я же был настоящим человеком, и никто не спешил выкладывать за меня миллиарды.

Я погрузился в беспросветные глубины мрака, сначала неуверенно, скользя одной рукой по стеклу витрины. Другую руку вытянул вперед, в любой момент ожидая наткнуться на стену там, где ей быть не полагается. Ногой шарил по полу, чтобы не споткнуться о какую-нибудь выбоину или мусор.

С такой скоростью передвижения мне не сбежать от троицы преследователей, но даже если бы удалось ускользнуть, я бы умер от жажды или голода до того, как добрался бы до наволочки с инструментами, стоявшей перед моим мысленным взором.

Я всегда полагал, что мой дар был просто даром, а не следствием наличия редкого гена или благоприятного повреждения мозга, доставшегося мне из-за пристрастия матери к мартини во время беременности. Такой дар, как мой, казалось, исходил от некой высшей силы, и каким бы ни был ее источник — бог, или пришельцы, или волшебники из параллельной вселенной, где действует магия, — эта сила милостивая, поскольку я стремился помогать невинным и разить согрешивших. У меня не возникало желания использовать свои способности ни для того, чтобы скопить огромное богатство, ни чтобы править планетой — хоть железным кулаком, хоть бархатной перчаткой.

Почти полностью слепой, но верящий в свой психический магнетизм, подобно тому, как Паучок верил в свои способности плести паутину, а Хитрый койот — в ловушки компании «Акме» для поимки и убийства Дорожного бегуна, я вдохнул поглубже, слегка приподнялся и, сгорбившись, словно примат, поспешил вперед. Если на полу и был мусор, мне под ноги он не попался ни разу. Если и были препятствия на пути, мне они не встретились. Я интуитивно сворачивал туда-сюда, дивясь, как это у меня получается передвигаться так свободно и почти бесшумно.

Я всегда восторгался Стиви Уандером и Рэем Чарльзом, двумя слепцами, что сидели за роялями и не выдавали ни единой фальшивой ноты, полностью уверенные в том, где находятся их пальцы относительно клавиш. Меня охватило чувство родства с ними, хоть таланта к музыке у меня не больше, чем у камня. Расхрабрившись, я быстро и споро скользил во мраке, испытывая тот же трепет, что и во время игры Стиви и Рэя.

Преследователи окончательно отстали. Я не мог уловить ни отблеска фонариков, ни звуков погони, хотя, возможно, лишь потому, что сердце колотилось как бешеное, а прилившая к ушам кровь больше напоминала рев моего личного Ниагарского водопада.

Я задел что-то правым плечом — лишь слегка, но это меня обеспокоило. Я замер на месте, повернулся, поводил руками вокруг, как при игре в жмурки. Нащупал дверной проем. Холодный металлический косяк был слегка маслянистым на ощупь.

Мне показалось, я понял, где очутился. Судя по всему, это склад, на котором раньше хранились товары для спортивной секции. Отсюда вела лестница на нижний этаж, предназначенный только для сотрудников торгового центра. В день массового убийства, когда меня вел психический магнетизм и я отчаянно пытался найти Саймона Варнера до того, как тот начнет убивать, мне встретилась здесь симпатичная рыжеволосая девушка. Она деловито спускала коробки с заставленных полок и приветливо поздоровалась. Я ответил тем же и побежал дальше, на основной этаж, в любой момент ожидая услышать выстрелы — они раздались всего несколько минут спустя.

Теперь до меня доносился голос. Женский голос. Но принадлежал он не той рыжеволосой девушке, а преследовательнице. Она возбужденно кричала. Я был слишком далеко, чтобы разобрать все слова, но обрывки фраз долетали.

Торговый центр покинули много месяцев назад. Время не успело покрыть ковром пыли все вокруг, но кое-где остались следы, выдавшие, куда я направился.

Снаружи склада блеснул луч фонарика, за ним другой, третий. Преследователи оказались ближе, чем я рассчитывал.

Снова представив наволочку с инструментами, я поспешно пересек склад, остановился, нащупал дверной косяк там, где и ожидал, и вслепую ступил на первую ступеньку двух лестничных пролетов, уводящих в подполье торгового центра. Придерживаясь за перила, чтобы не потерять равновесие, я успел спуститься до средней площадки между этажами, когда сверху послышались голоса — может, не с самого склада, но поблизости от него.

Я бросился вниз по последнему пролету, осторожно приоткрыл пожарную дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, закрыл ее как можно тише и включил фонарик. В просторном служебном коридоре пыли накопилось гораздо меньше, чем на верхнем, напоминающем пещеру этаже продаж с высокими потолками. По пути сюда следов я не оставил, не оставлю и дальше.

С лестницы за моей спиной донесся нетерпеливый голос. Кто-то спускался.

Если вернуться тем же путем, поблизости спрятаться негде. Два грузовых лифта оснащены стальными решетками, а не сплошными раздвижными створками, и я никак не успевал добежать до двойных дверей, ведущих к разгрузочной платформе, прежде чем подоспеют сектанты.

Я повернул в другую сторону, к помещениям по левую сторону коридора. Метнулся к ближайшей двери, открыл ее, погасил фонарик и заскочил внутрь, как раз когда преследователи высыпали с лестницы.

Едва я тихонько прикрыл дверь, меня окутал смрад: воняло гнилью, серой и, как ни странно, аммиаком, причем так сильно, что я поперхнулся и на глазах выступили слезы. Я не смел углубиться в поджидавший живой кошмар, но и в коридор вернуться не мог. Осторожно сдвинувшись влево, я прижался спиной к стене.

Дверные петли издали пробирающий до костей скрежет, и дверь открылась. Безымянная женщина цветисто выругалась, выразив свое отвращение к неприятному запаху и зрелищу, которое высветил ее фонарик.

Помещение футов в сорок шириной заполняли кучки беловатого вещества с серыми прожилками и желтыми пятнами. Почти все они располагались ближе к дальней стене, некоторые поблескивали, другие высохли и потрескались. По ним торопливо сновали жуки, похожие на миниатюрные механические луноходы, исследующие поверхность безвоздушного мира. То тут, то там из отвратительной массы торчали темные, изломанные предметы, в которых я через миг узнал дохлых летучих мышей. К ним жуки относились с особым интересом.

Женщина прошлась лучом фонарика по тянувшейся от стены к стене решетке из металлических прутьев. Они располагались на фут ниже настоящего потолка, и на них, вероятно, цепляли товары в ожидании доставки наверх, в магазины. Покрытые коркой грязи прутья были не столь примечательны, как свисавшие с них летучие мыши. Большая часть преуспевающей крылатой колонии спала, но мельтешение света побудило нескольких открыть глаза, и те засверкали, как желто-оранжевые драгоценные камни.

Вольфганг, парень с пропитым голосом, выругался.

— Селена, закрой чертову дверь!

К счастью, Селена ее не захлопнула, а осторожно прикрыла. Словно невзначай сдвинула крышку гроба Дракулы и, не имея при себе ни чеснока, ни заостренного кола, понадеялась ускользнуть прочь прежде, чем томимый жаждой граф придет в себя.

Я слышал, как троица переговаривается в коридоре, но не мог разобрать, о чем шла речь.

Вдыхая отвратительные запахи экскрементов, гнили и мускуса, я прижимался спиной к стене и ждал, что какая-нибудь летучая мышь обязательно пискнет. Пискнула одна. Потом другая.


Глава 6
Амарант.

Между спасением похищенных детей в Неваде и возвращением в Пико Мундо я два месяца прожил с Аннамарией в уютном трехспальном коттедже на побережье. В том самом доме, в конце мая, в ночь перед тем, как я отправился на «Большом псе» через Мохаве, мне приснился сон об амаранте.

Аннамарию я встретил в конце января на пирсе в городке Магик Бич, располагавшемся выше по побережью. Мы стали друзьями, но не любовниками. Однако не просто друзьями, ибо она, как, впрочем, и я, была большим, чем казалась.

Четыре месяца нашего знакомства она оставалась на восьмом месяце беременности. По ее словам, это продолжалось не восемь месяцев, а гораздо дольше и будет продолжаться впредь. Она никогда не рассказывала об отце ребенка и, похоже, вовсе не волновалась о будущем.

Многое из того, что она говорила, казалось бессмыслицей, но я ей доверял. Она окутала себя покровом тайны и преследовала цель, которую я не мог постичь, но никогда не лгала, никогда не предавала и излучала сострадание так же, как солнце излучает свет.

Не великая красавица, но и не простушка: безупречная кожа, большие темные глаза и длинные темные волосы. Она всегда ходила в кедах, брюках цвета хаки на резинке и мешковатых свитерах. Несмотря на огромный живот, она казалась миниатюрной и все время выглядела как беспризорный ребенок, хоть и заявляла, что ей восемнадцать.

Она иногда называла меня «молодой человек». Я был на четыре года старше Аннамарии, но эта ее привычка тоже казалась правильной.

Я знал ее всего пару часов, когда она сказала, что у нее есть враги, которые, если представится возможность, убьют ее саму и ее нерожденного ребенка. Она спросила, умру ли я за нее, и я, к собственному удивлению, ответил «да».

Хоть она и притворялась, что я ее доблестный защитник, ей приходилось вытаскивать меня из неприятных ситуаций гораздо чаще, чем мне ее.

В ночь, когда мне приснился сон об амаранте, я, Аннамария и девятилетний мальчишка по имени Тим спали в отдельных комнатах в коттедже. Золотистый ретривер Рафаэль делил постель с мальчиком. Тима мы спасли тремя месяцами раньше при ужасных обстоятельствах, и теперь другой семьи у него не было. Я писал об этом в седьмом томе своих мемуаров и не стану повторяться в восьмом.

В греческой мифологии амарант считался неувядающим цветком, целую вечность остающимся на пике красоты. Однако сон начался не с цветка.

Из мирного сновидения меня затянуло в хаос и какофонию кошмара. Вокруг слышались крики. Во многих голосах сквозил ужас, но не меньше половины из них были преисполнены ликования, и это беспокоило сильнее, чем испуганные вопли. В ткань человеческих голосов вплетались и другие гротескные звуки: урчание, улюлюканье и завывание, рев, визжание и лязг. Множество разноцветных огней дрожало и вращалось вокруг, но не давало света. Перед глазами, затуманивая зрение, мелькали красные, желтые и синие полосы. Я не мог понять даже то немногое, что видел: гигантское каменное колесо высотой в три-четыре этажа с ужасающей скоростью катилось прямиком на меня; лица раздувались, словно готовые лопнуть воздушные шары, а потом сморщивались, будто из них выкачали воздух; сотни рук одновременно хватали меня и отбрасывали в сторону…


Глава 7
В пустынях Калифорнии и Юго-Запада вольготно жилось самым разным видам летучих мышей. Я не слишком удивился, когда целая стая вылетела из зева пещеры на дне расселины, в которую угодил «Кадиллак Эскалейд», но никак не ожидал обнаружить летучих мышей в подвале торгового центра, даже если этот торговый центр давно забросили и решили снести. Видимо, где-то нашелся лаз — возможно, вентиляционная шахта или просвет между стенами, предназначенный для труб и электрических кабелей. Каждый раз после наступления темноты летучие мыши выбирались через него на охоту и возвращались до рассвета.

Первая встреча с ними показалась мне предзнаменованием, и теперь, когда лишь немного погодя я пообщался с этими созданиями еще теснее, сомнений не осталось: они что-то предвещали. С предзнаменованиями одна загвоздка — к ним не прилагались иллюстрированные брошюрки с объяснениями. Растолковать их не легче, чем, например, уловить смысл беседы между узбеком и эскимосом, чему, кстати, я однажды стал свидетелем. Понимая друг друга, они спорили, каждый на своем языке, чья причина убить меня весомее.

Впрочем, когда Селена закрыла дверь, оставив меня наедине с вонью, я больше волновался не о знаках и знамениях, а о том, как бы удержать пищу в желудке и не устроить второе извержение Везувия.

Я прислушивался к голосам в коридоре, к писку и шороху летучих мышей. Потревоженные светом фонарика и открывшейся дверью, теперь они успокаивались. Я поперхнулся, и этот звук, судя по всему, не слишком им понравился. Возможно, они приняли его за проявление критики, так что я твердо решил больше таких звуков не издавать, поскольку не любил никого обижать.

Оказавшись в ловушке меж сектантами и крылатой ордой, я попытался вспомнить все, что знал о летучих мышах. У моего друга Оззи Буна, четырехсотфунтового автора детективов-бестселлеров и моего наставника в писательском деле, был роман, в котором убийство с помощью летучих мышей используется в качестве ложного следа. Когда Оззи очаровывала новая сфера исследований, он настойчиво стремился поделиться с окружающими своими восторгами, независимо от того, насколько жуткой была тема. Впрочем, летучие мыши-вампиры не шли ни в какое сравнение с тем временем, когда он писал книгу, в которой личный повар накормил жертву кресс-салатом, зараженным крошечными яйцами печеночной двуустки.

Летучие мыши — единственные млекопитающие, способные летать. Летающие лемуры и летающие белки перебираются с дерева на дерево, пикируя. Крыльев, которыми можно хлопать, у них нет. Летучие мыши не запутываются в волосах людей, они не слепые. С помощью эхолокации летучая мышь находит дорогу даже в полнейшей темноте, и потому мне кажется, что из-за моего психического магнетизма между нами должна была возникнуть некая связь. Однако я ничего подобного не чувствовал. Да и никогда особо не разбирался во всей этой межвидовой чепухе. В Мохаве большая часть живности питалась насекомыми, немногие — цветками кактусов, лепестками шалфея и тому подобным. Но водились и летучие мыши — вампиры.

Вампиры были маленькими, дюйма четыре. Размером с обычную мышь. Весили чуть больше унции и за ночь могли выпить столько же крови. Одна летучая мышь-вампир никого не убьет, но тысяча способна нанести серьезный вред.

Может, эти летучие мыши — вампиры, а может, и нет.

Хотя, разумеется, они вампиры. Когда дело не касалось сковородок, мне все давалось нелегко.

Потревоженная колония летучих мышей притихла в беспроглядном мраке. Неугомонные полуночницы наконец слились в дреме со своими товарками, затерялись в сновидениях, которые я уж точно не буду даже пытаться представить. Шорох. Писк. Безобидные тихие звуки последних утомленных зверьков, устраивающихся поудобнее на утренний сон.

Умереть от укуса летучей мыши-вампира вовсе не так болезненно, как кажется. У них настолько острые зубы, что жертва ничего не чувствует. Людей они кусали редко, предпочитая пить кровь у цыплят, крупного рогатого скота, лошадей и оленей.

Это «редко» утешало гораздо слабее, чем, например, «никогда».

Голоса троих сектантов за закрытой дверью полностью смолкли. Однако тишина не означала, что они оставили попытки найти меня и вернулись к своим обычным делам — душить младенцев и мучить котят. Не хочу обидеть сатанистов, которые, возможно, это читают, но, как выяснилось, почитатели дьявола склонны к подлости и обману гораздо больше, чем, скажем, любой среднестатистический методист, и гордятся этим. Сектанты вполне могли затаиться во мраке на нижнем уровне торгового центра или в гараже и поджидать, пока я выдам себя. Тогда никто не даст за мою жизнь и цента.

Некоторые верят, что летучую мышь-вампира привлекает запах крови и что эти маленькие чудовища неистово набросятся на тебя, только если прольется кровь, хотя бы из крохотной ранки или царапины. Это не так. Летучие мыши инстинктивно знают, что любое существо, которое потеет, также кровоточит. Если одна-другая молекула пота, витая в воздухе, доберется до складок их ноздрей, они тут же дернут усиками, обнажат острые зубы, оближут тонкие губы и порадуются, что им заказали и доставили еду навынос.

С меня ручьем тек пот.

Что-то переползло с моей рубашки на горло и принялось исследовать контуры кадыка. С годами, после многочисленных потрясений и ужасных знакомств, мои нервы так закалились, что теперь походили на полупроводниковую схему. Видимо, на меня забрался один из тех жучков, что поедали мертвых летучих мышей среди куч помета, слишком легкий, чтобы почувствовать его сквозь одежду. Вместо того, чтобы завизжать, как Девочка-муфточка, я потянулся к горлу и поймал жучка в кулак.

Не хотелось пачкаться, и я не стал его давить. Хотел было выбросить обратно в кучу помета, но маленькое злобное создание впилось в руку, словно клещ.

У Оззи Буна был роман, в котором злодей бросил одну из своих жертв, агента Налогового управления, в яму, кишащую плотоядными жуками. Парень молотил руками, топал, отчаянно пытался выбраться, но ненасытные насекомые убили его за шесть минут и обглодали до костей за три часа десять минут — не так быстро, как пираньи, но все равно поразительно.

Временами мне хотелось, чтобы моим наставником была Даниэла Стил.

Я раскрыл правую ладонь, в которую мертвой хваткой вцепился жучок, соединил указательный и большой пальцы левой руки в мини-катапульту и запустил мелкого негодника в вонючую тьму.

Сектантов не было слышно уже несколько минут. То одна, то другая летучая мышь изредка шевелились, поудобнее укутываясь в крылья, словно в одеяло. Я задумался: был ли изгнанный жучок безрассуднее прочих или прямо сейчас по мне ползают и другие, исследуя обувь, взбираясь по джинсам?

Если нервы у меня закаленные, будто механические, то воображение, к сожалению, больше пристало бы впечатлительному гиперактивному четырехлетке, переевшему сладкого. Причем четырехлетке, который воспринимал смерть так же, как ветеран войны.

Я не сомневался, что в ближайшие дни умру в Пико Мундо, но сказал себе, что этот роковой момент еще не настал и что мне суждено расстаться с жизнью не от укуса жука. Можно было и успокоиться, но я слишком часто лгал себе в прошлом.

Я уже едва сдерживался, чтобы не броситься наутек от всех этих жуков, настоящих и воображаемых, от летучих мышей, спящих и неспящих, когда вдруг услышал, как хлопнула дверь где-то в дальнем конце подвала. Видимо, сектанты все еще пытались найти меня.

Я не видел их лиц. Мне были известны их имена, но и только. В голову пришла необычная мысль: если они меня убьют и мы рано или поздно встретимся на том свете, они меня узнают, а я их — нет.

Время шло, и я припомнил, что еще рассказывал Оззи Бун про летучих мышей. Достоверно известно, что в любой колонии самое малое тридцать процентов особей заражены бешенством.

Темнота была такой непроглядной, что делалось больно глазам, а зловонный воздух — таким густым, что вонь оседала мерзким привкусом во рту. Время от времени слышался шорох: плотоядные жучки обгладывали тушки зараженных бешенством летучих мышей. Обитатели колонии шевелились во сне, шелестя крыльями. Я подсознательно ждал, что они внезапно обратятся в бегство и докажут, что Оззи ошибался в том, что касалось их тяги к человеческим волосам. Ядовитая атмосфера с каждой мрачной минутой все больше давила на нервы. Из разлагающегося помета выделяется сернистый газ, в определенной концентрации смертоносный, и если здесь его недостаточно, чтобы я умер, то уж головокружение, а то и бред мне точно обеспечены. Крепло убеждение, что не за горами момент, когда, как космонавт в невесомости, я потеряю чувство верха и низа. Я знал, что если уроню фонарик, то просто не смогу его найти, а когда попытаюсь выбраться из комнаты, двери в нужном месте не окажется.

Неизвестно почему вся колония вдруг всполошилась. Летучие мыши сорвались с прутьев, за которые цеплялись. На первый взгляд, это был хаотичный полет, но, согласно Оззи, в любой стае летучих мышей всегда царил порядок, каждая особь знала свое место.

Я тут же скользнул по бетонной стене вниз и припал к полу, стараясь оказаться как можно ниже траектории их полета. Из-за пронзительного писка по коже поползли мурашки. Именно из-за писка летучие мыши считаются летающими грызунами, и хоть на самом деле никакие они не грызуны, мне мерещилось, что я очутился в каком-то безумном малобюджетном фильме о нашествии крыс.

Летучие мыши машут крыльями четырнадцать раз в секунду — еще один любопытный факт, спасибо Оззи. Ни одна меня не задела, но когда они пролетали мимо, я ощущал дуновения, доносившие еще более насыщенные ароматы: воздух в комнате перемешивался точно так же, как повар мешает половником суп в кастрюле.

Каким образом летучие мыши покидали комнату, неизвестно, но происходило это не около двери. У меня вибрировало в ушах в такт хлопанью крыльев, и я безудержно дрожал, пока число летунов значительно не уменьшилось. Когда улетели последние и на комнату опустилась тишина, я выпрямился во весь рост. Меня мутило.

Выбравшись из торгового центра, они вскоре поймут, что близится рассвет. Летучие мыши не принадлежали дневному миру, и как только тревога уляжется и инстинкт возьмет свое, они вернутся. Наверное, через минуту или две. Раздраженные. Летучие мыши способны испытывать гнев. Особенно летучие мыши-вампиры. Самцы частенько сражались. Мне не хотелось задерживаться и выяснять, проигнорируют ли они меня или, наоборот, направят на меня всю свою ярость.

Ручка двери представляла собой рычаг, открывавшийся почти бесшумно. Поморщившись, когда едва слышно скрипнули петли, я выглянул в служебный коридор. В нем царила такая же непроглядная темень, как в комнате за спиной.

Мгновение я прислушивался к жуткой тишине, вертя головой по сторонам. Если Вольфганг, Джонатан и Селена все еще шныряли где-то неподалеку, они бы услышали исход летучих мышей даже сквозь закрытую дверь, включили фонарики и обнаружили меня, когда предательски подвели петли.

Я переступил порог комнаты и осторожно прикрыл за собой дверь. По сравнению с невыносимой вонью, от которой я только что сбежал, в коридоре пахло так хорошо, что мне захотелось шумно продышаться. Однако, чтобы не схлопотать пулю в голову, я сдержался. Прислушивался еще с полминуты, потом включил фонарик.

Закаленная нервная система дала сбой — я вздрогнул, когда меня схватили сзади за плечо. Обернувшись, я увидел Роба Норвича, своего недавнего призрака-проводника. Он больше не светился, а лицо его снова было разворочено выстрелом.


Глава 8
Как по мне, так ни пустые глазницы, ни обрубок носа, ни безгубый рот, ни раздробленные лицевые кости, ни другие ошметки кровавого месива на месте лица Роба Норвича не способствовали разговору — ни в мрачном подвале торгового центра, ни в солнечном парке.

— Сэр, вы должны перестать подкрадываться ко мне сзади, — прошептал я. — И я был бы признателен, если бы вы показывались со своим лицом.

Кровавое месиво исчезло, сменившись мягкими чертами учителя английского.

«Прости», — словно говорил он.

— Те трое — Вольфганг, Джонатан, Селена — все еще поблизости?

Он покачал головой.

— Они покинули торговый центр?

Он кивнул.

— Простите, что не пошел за вами в другой универмаг, сэр, но это было бы неверным решением.

Он снова кивнул.

Общаться с мертвецами гораздо скучнее, чем кажется. Постоянно приходить от этого в восторг способен только человек, влюбленный в собственный голос.

Задержавшиеся в нашем мире призраки находили меня обычно потому, что, осознавали они это или нет, хотели, чтобы я уговорил их двигаться дальше. Двое даже были знаменитостями, не желающими покидать реальность, в которой их обожало так много людей. Я писал о мистере Пресли и о мистере Синатра в предыдущих томах своих мемуаров. С ними обоими было гораздо тяжелее, чем, как мне казалось, будет с учителем английского.

— Могу я для вас что-нибудь сделать, мистер Норвич?

Он пожал плечами.

— Вы боитесь перейти на Другую сторону. В этом дело, сэр?

Он вытянул руку ладонью вниз и повертел ею. Жест неопределенности. Может, боялся, может, нет. Ему не хотелось связывать себя никакими убеждениями. Он умер, но все равно желал иметь свободу выбора. Работал учителем английского, но теперь ведет себя как юрист.

— Сэр, ваши жена и дочь уже там. Вы в это верите?

Он кивнул.

— Хотите к ним присоединиться?

Он кивнул. Вытянул обе руки ладонями кверху и вскинул брови, словно спрашивая о чем-то.

— Гадаете, каково там?

Он энергично кивнул.

— Ну сам я там не был, сэр, так что описать не получится. Но моя девушка Сторми Ллевеллин верила, что эта жизнь — первая из трех. Называла ее тренировочным лагерем. Говорила, что мы здесь лишь для того, чтобы подготовиться ко второй жизни в служении, и там нас ждет какое-то невообразимое приключение. Ей казалось, это будет что-то вроде «Властелина колец», только еще больше магии, опасностей, с кем-нибудь похуже орков, возможно, без эльфов — хотя она не имела ничего против них. Что-то вроде Толкина, но с налетом нуара, чтобы, если сняли фильм, то с Богартом и Митчемом в главных ролях. И, разумеется, с Джоном Уэйном.

Мистер Норвич не сводил с меня взгляда.

Пришла моя очередь пожать плечами.

— Я не говорю, что все так и есть, сэр. Это всего лишь теория Сторми. Знаете, как чистилище, но гораздо более красочное, чем мы привыкли думать. Впрочем, какой бы ни была вторая жизнь, в третьей, вечной, жизни все очень мило, приятно, весело и все такое.

Он склонил голову набок и оглядел меня, словно студента, который забыл прочитать домашнее задание и теперь пытается не опростоволоситься в обсуждении мильтоновского «Потерянного рая».

— Просто сделайте этот шаг, сэр. Что вам терять, кроме неприкаянных блужданий призраком там, где вам больше не место?

Мистер Норвич покачал головой — нет, мне не удалось его убедить — и дематериализовался. Только что был тут, а через миг исчез.

Ненавижу, когда они так делают. По-моему, это невежливо. Можно хотя бы помахать рукой на прощание или потрепать меня по голове.

Под дьявольскую симфонию писка и хлопанья множества крыльев колония летучих мышей вернулась в свою загородную пещеру. Зверьки сердились, что их согнали с насестов.

— Итак, знамение… И что же оно означает? — спросил я.

Закрытая дверь поведала мне не больше, чем бессловесный призрак учителя английского.

Включив фонарик, я покинул служебный коридор, миновал подземную разгрузочную платформу, спустился в гараж для сотрудников и добрался до раскуроченной двери, у которой осталась наволочка с инструментами взломщика.

Снаружи почти встало майское солнце. Безоблачное небо было сапфирово-синим на западе, голубым у меня над головой и кораллово-розовым, напоминающим старинный музыкальный автомат «Вурлитцер», на востоке.

На вершине пандуса, по которому раньше ежедневно съезжали огромные фуры, я остановился, чтобы отряхнуть рубашку, джинсы и ботинки. Казалось, все запачкано пометом. Как ни странно, мне посчастливилось не только избежать вонючей бомбежки, но и ни во что не вляпаться. Я нерешительно провел рукой по волосам, но каким-то чудом избежал и унизительного шампуня из какашек.

Так или иначе, мне требовался душ. Больше по же­ланию, чем по необходимости. Но не прямо сейчас.Я опасался, что один из сектантов остался в засаде. Ощущая себя мишенью, я преодолел, по личным ощущениям, акров сто асфальтобетона, прежде чем добрался до выхода. От цепи на воротах, ведущих к огороженной парковке, я избавился с помощью бол­тореза еще прежде.

Мотоцикл дожидался меня в жилом районе по со­седству, среди скромных домиков и старых тенистых смоковниц. В такой час на улице никого не было, за исключением бродячего койота. Койот крался по ули­це, не желая заканчивать ночную охоту, и посматри­вал направо-налево в надежде поживиться на завтрак домашней кошкой или даже малышом, который не по­ слушался мать и отправился гулять без присмотра.

Водителю «Эскалейда», пытавшемуся сбить меня прошлой ночью, откуда-то было известно, что я путе­шествую по федеральной трассе на «Большом псе» модели «Бульдог-нюхач», поэтому логично, что и дру­гие сектанты ориентировались в поисках на мотоцикл.

У меня не имелось при себе набора для маскировки, и я не собирался шнырять по Пико Мундоинкогни­ то, но привлекать излишнее внимание тоже не стоило.

Придется чуть позже избавиться от «Большого пса» и найти другое средство передвижения, но сперва меня ждала встреча, а других колес, чтобы до нее добрать­ся, не было.

Я засунул наволочку с инструментами в подседель­ную сумку, напялил шлем и защитные очки. Отъехал от обочины и направился к койоту. Тот посторонился, но не испугался. Пока я катил мимо, койот следил за мной расчетливыми желтыми глазами хищника, обнажив острые зубы в презрительной усмешке.


Глава 9
Озеро Мало Суэрте возникло при строительстве плотины. Это был большой водоем сразу к востоку от Пико Мундо, с пристанью для яхт и песчаными пляжа­ ми вдоль всего северного берега. Около одного из тa­ких пляжей раскинулся парк, где устраивали пикники и тени финиковых пальм или под развесистыми ветвя­ми массивных дубов.

В теплую погоду, а в округе Маравилья теплая по­ шла стояла большую часть года, парк пользовался популярностью, но поскольку в нем не было предус­мотрено мест для кемпинга, я ни разу не видел, что-бы кто-нибудь устраивал здесь пикник через час после восхода. Оззи Бун расстелил белую скатерть на одном из бетонных столиков, установленных так, чтобы их нельзя было украсть, и расставил на ней несколько подогреваемых лотков.

Я проехал мимо него, мимо «Кадиллака», переде­ланного под его вес и габариты, и припарковал «Боль­шого пса» за дубом, подальше от чужих глаз. Я не ви­делся с Оззи несколько месяцев, с тех самых пор, как он забрал меня из аббатства Святого Варфоломея в Сьерра-Неваде. Там я некоторое время прожил в го­стевом домике, надеясь обрести мир и покой среди мо­нахов, но лишь познал новую сторону тьмы.

Как писатель Оззи выступал в роли моего настав­ ника. Как человек — в роли моего приемного отца, в котором я так часто нуждался. Мой настоящий отец понятия не имел, как справиться со своим отцовством, да и никогда не выражал особого желания.

— Дорогой Одд! — Оззи заключил меня в медве­жьи объятия. — Когда мы виделись в последний раз, у меня появились опасения, что ты теряешь в весе, а теперь в этом не осталось никаких сомнений. Ты тень прежнего себя.

— Ничего подобного, сэр. Я вешу столько же, сколько прежде. Может, я кажусь вам меньше, пото­му что вы сами увеличились в размерах?

— Я подтянутый мужчина весом в четыреста трид­цать пять фунтов. А если буду придерживаться диеты, то к сентябрю надеюсь добрать до четырехсот пятиде­сяти.

— Я за вас беспокоюсь, — сказал я.

— Для такого нежного возраста, как твой, ты слишком много беспокоишься. Если ожирение — са­мое страшное, о чем нам следует беспокоиться, был бы идеальным. Но, наверное, ты заметил, что все обстоит несколько иначе.

— Да, сэр. Заметил.

В ведерке со льдом ждали своего часа пакет апель­синового сока и два пакета шоколадного молока. Еще Оззи привез два больших термоса с кофе. Он предло­жил налить мне чего-нибудь, и я выбрал черный кофе.

Кружка была большой и толстостенной, с надпи­сью «Пико Мундо гриль» и логотипом закусочной, в которой я когда-то работал. Я рассудил, что она сим­волизировала не только радость от моего возвраще­ния, но и ненавязчивый совет вернуться к старой ра­боте, пустить корни и прекратить блуждать в поисках тех вещей, что может дать только родной дом.

Подняв глаза, я увидел, что Оззи пристально на­блюдает за тем, как я разглядываю кружку.

— Твое место здесь, Одди, — сказал он. — Рядом с теми, кто любит тебя больше всего на свете.

— Сэр, с нашей последней встречи вы не только набрали вес, но и превратились в медиума.

— Не нужно быть медиумом, чтобы понять, что у тебя на уме, Одди. Несмотря на твои заморочки, у тебя все на лице написано.

— Буду считать, что это комплимент.

— Это и был комплимент. — Оззи взял высокий стакан с шоколадным молоком, с наслаждением сде­лал два больших глотка, поставил его обратно и про­мокнул накладные усы бумажной салфеткой. — Когда ты позвонил, то говорил такими же загадками, как герои моих романов. С такой сдержанностью, словно использовал шифр. Почему нельзя было позавтракать у меня на кухне?

— Не хотел подвергать вас опасности, сэр. Вы уверены, что по дороге сюда за вами не следили?

Оззи вздохнул.

— Если бы за мной следили, мой дорогой мальчик, меня бы здесь не было. В какие неприятности ты вля­пался на сей раз?

— Все те же, сэр. Сектанты, наподобие тех, что устроили стрельбу в торговом центре.

Оззи творил в «черном» жанре н, несмотря на пол­ ноту, считал, что при необходимости может состроить из себя крутого парня. У него и правда внушительные предплечья, да и храбрости не занимать. Однако, ког­ да я упомянул о стрельбе в торговом центре, у него на глазах навернулись слезы, ведь в какой-то мере он был приемным отцом не только для меня, но и для Сторми, которая лишилась родителей в раннем детстве.

— Они не местные, — продолжил я. — И хотят устроить нечто такое, что события двухлетней давно­сти покажутся безделицей.

— В определенном смысле это и была бездели­ца. — В глазах Оззи до сих пор стояли слезы. — Вар­вары только набезделицу и способны, как бы громко они ни кричали об обратном.

Кофе как раз немного остыл, чтобы его можно было пить.

— Сэр, мне неизвестно, сколько их приехало. Я не видел лиц, знаю только три имени. Боюсь, им удастся исполнить задуманное раньше, чем я успею им поме­шать.

Оззи допил шоколадное молоко, поставил стакан на белую скатерть и осторожно потер глаза основани­ями пухлых ладоней, словно из-за недосыпа или уста­лости, хотя, разумеется, он просто осушал и загонял обратно слезы.

— Недавно в Неваде я пересекся с членами той же секты, и все закончилось для них не лучшим образом. Они хотят меня убить, и я не стану притворяться, что это так уж плохо, но предпочел бы разобраться с ними первым.

Оззи отнял ладони от лица.

— Сынок, если с тобой что-то случится, в этом не выйдет ничего хорошего. По крайней мере, для меня человек способен съесть не так уж много, чтобы отго­родиться от мира, прежде чем потеряет аппетит.

Я редко лишался дара речи, но на этот раз не знал, что ответить, и замаскировал свой ступор парой глот­ ков кофе.

Оззи потянулся было к открытому пакету молока, торчащему из ведерка со льдом, но потом решил, что пока ему хватит.

— Полагаю, ты пронес ее через все свои приклю­чения?

Я знал, что он имел в виду.

— Да, сэр.

Я поставил кружку, вытащил бумажник и достал из него карточку из гадального автомата.

Дрожащей рукой Оззи взял маленькую картонку с предсказанием. Казалось, он вчитывается в нее снова и снова, словно надеясь, что простенькая фраза прео­бразится у него на глазах. «Вам суждено навеки быть вместе». Конечно, слова не изменились. Учитывая источник и важность обещания, я не сомневался, что рано или поздно оно исполнится. Главное, избежать неудачи в том, ради чего я вернулся домой.

Я забрал карточку у Оззи и сунул ее обратно в бу­мажник.

— Что бы ни произошло в будущем, меня больше всего волнует, как бы из-за меня не погиб кто-нибудь из моих друзей. Если я это допущу... то не заслужу обещанное.

Мы одновременно обернулись на шум двигателя.

Патрульная полицейская машина подъехала по дорож­ке и остановилась на посыпанной гравием обочине, на­ половину в траве, в тени дуба, за «Кадиллаком» Оззи.

Уайатт Портер, начальник полиции Пико Мундо, выбрался из машины, закрыл дверцу и на миг замер, уставившись на нас поверх крыши. Пока я жил в Пико Мундо, мне посчастливилось обрести двух приемных отцов, и оба присоединились ко мне за завтраком в парке. Чифа[4] я не видел с тех самых пор, как поки­нул город девять месяцев назад. Последние его слова были: «Не знаю, что мы будем без тебя делать, сы­нок». Мы с ним делали все то же самое, что и раньше, а это большее, на что способен каждый из нас. Чиф хорошо выглядел для человека, получившего пулю в грудь и брошенного умирать, и у меня не хватало слов выразить, как я рад, что с ним все в порядке.

Он обогнул машину и направился к нам. Я поймал себя на том, что улыбаюсь, но на лице чифа улыбки не было. Он кивнул Оззи и остановился прямо передо мной.

— Ты веришь в сны, Одди?

Чиф и еще пара человек знали о моих паранормаль­ных способностях. За несколько последних лет мы с ним поработали над множеством дел, хотя он всегда умалчивал о моем вкладе и оберегал от участи звезды новостей.

— В сны? — переспросил я. — Некоторые сны — лишь результат игры разума, их не стоит принимать всерьез. Но мне кажется, вы говорите не о таких.

— На прошлой неделе, до того как ты позвонил, мне трижды приснился один и тот же сон, а я не из тех, с кем это обычно происходит.

Предвосхитив следующую фразу чифа Портера, Оззи спросил, что ему налить: сок, молоко или кофе.

Вместо ответа тот сказал мне:

— Перед тем как ты позвонил, мне трижды прис­нилось, что ты возвращаешься домой.

— И вот я здесь.

Чиф покачал головой. Его лицо с глазами словно у бассета и челюстями будто у ищейки служило дока­зательством существования гравитации. Он выглядел таким же серьезным, как само время.

— Мне снилось, что ты возвращаешься домой в гробу.


Глава 10
В первых четырех подогреваемых лотках обнару­жились омлет с маслинами и кинзой, ветчина с пас­серованным луком, жареный картофель и пахнущий попкорном рис с приправами и маслом, а в послед­ нем — тамале с говядиной и сыром. В большой миске с колотым льдом охлаждалось блюдо с клубникой, ря­дом стояла чашка с коричневым сахаром и порционной ложкой. Кроме того, были масло и варенье, а также корзинка с булочками — сладкими с корицей и обычными.

Мы вместе уселись за покрытый льняной скатертью стол. На бетонных скамейках лежали толстые виниловые подушки, которые любезно захватил с собой наш безмерный и безмерно гостеприимный хозяин.

Оззи занял место у торца бетонной плиты, я и Уайатт Портер — напротив друг друга. Мы ели и разговари­вали. Поначалу вспоминали забавные случаи из истории Пико Мундо и пережитые вместе моменты. И хотя эти воспоминания были полны юмора, их окрашивала легкая меланхолия.

Мне чудилось в том завтраке нечто сакральное, но тогда я не мог объяснить, что именно. Сухой теплый воздух сохранял свежесть благодаря слабому ветер­ ку. Под кронами дубов, на земле, на столе и на нашей троице солнце рассыпало сверкающие сокровища — чеканные монетки золотого света. На деревьях чири­кали воробьи и пели луговые жаворонки. Но не само место и не царящая здесь атмосфера освящали нашу встречу. Не великолепная еда, не разделенные воспо­минания и даже не тот факт, что мы наконец-то встретились. Все это вносило свой вклад в настроение, но суть, истинная причина, по которой этот момент казался мне таким чистым и особенным, ускользала. На самом деле она ускользала от меня все время, что я пробыл в Пико Мундо.

Когда мы коснулись темы моего возвращения в го­ род, настроение у всех упало.

— Мы уже сталкивались с этим, — сказал чиф. — С таким же безумием. И понесли потери, однако до сих пор живы.

Оззи покачал головой, его многочисленные подбо­родки заходили ходуном.

— Нельзя допускать повторения того, что слу­чилось в «Зеленой луне». Наш городок силен духом, но если его сердце изранят, он никогда не оправится.

Любой город можно убить, и не обязательно обращать его в пыль и пускать по ветру. Даже если в нем по-прежнему живут люди, он может стать городом-при­зраком.

Чиф уставился в кружку, словно был цыганкой, умевшей читать по кофейной гуще не хуже, чем по чайной заварке.

— На этот раз я не сваляю дурака.

— Уайатт Портер, вы никогда не валяли дура­ ка, — беспрекословно заявил Оззи. — Любого мож­но провести не так, так этак. Если бы преступники разучились дурить власти, работа копов превратилась бы в сущую ерунду и никто не стал бы читать мои де­тективы.

— Что бы они ни задумали, это должно стать са­мой громкой новостью года, — сказал я. — И это не просто косящие под сатанистов болваны, как было по­ запрошлым летом. Эти психи едва не угробили меня в Неваде. Их секта основана аж в тысяча пятьсот вось­мидесятом году в Оксфорде, в Англии.

— Как правило, фанатики с внушительной исто­рией невменяемости — крепкие орешки, — заметил Оззи. — Рвутся в бой как бешеные, но за несколько поколений научились обуздывать и направлять свой пыл.

— Это грозная сила, — заверил я. — Они покло­няются демону Меридиану, и хотя это звучит глупо, они опасны. Это не просто фанатские штучки, не просто жуткие костюмы, зловещие алтари с черными свеча­ми, ритуальный секс и убийства. Они не просто воспевают зло, а усердно работают над тем, чтобы принести еще больше его в мир, навлечь на мир огромную волну ужаса, которая навсегда унесет надежду.

У чифа Портера явно пропал аппетит. Он уставил­ся на недоеденную булочку с корицей, словно перед ним лежала тухлая рыбина.

— Почему плохим парням недостаточно просто грабануть банк или обчистить винный магазин?

— Этого вам и так хватает, сэр. Считайте, что не помешает немного разнообразия.

Он покачал головой.

— Нет, с каждым годом ограблений типа «жизнь или кошелек» все меньше. Меньше вырванных на ходу сумочек, меньше нормальных преступлений. Когда-то превышали скорость на десять-пятнадцать миль и час — я говорю о рядовых американцах, не о пере­ возчиках наркоты или койотах, транспортирующих нелегальных иммигрантов, — теперь же некоторые идиоты разгоняются до девяноста там, где разрешено только сорок. А когда пытаешься их остановить, они сбегают, хотя в этом нет никакого смысла, ведь у нас сеть их номера. Считают себя каскадерами, мастерами уклонения, а потом сбивают школьницу на пешеход­ ном переходе или целую семью в фургоне.

Поворот в нашей беседе никак не повлиял на аппетит Оззи.

— Возможно, это из-за «Ютуба», — предположил он, намазывая масло на булочку с корицей. — Полицейские погони набирают кучу просмотров. Каждому хочется вкусить славы.

— Дело не только в этом, — возразил чиф Пор­тер. — Если раньше женщин убивали и насиловали, то теперь часто им отрезают губы и шлют нам по по­чте. Или выкалывают глаза и хранят в качестве суве­нира дома в морозилке. Безумие расцвело пышным цветом.

Оззи подарил булочке с маслом отсрочку:

— Может, все из-за этих супергеройских фильмов с их суперзлодеями? Тем психопатам, которым рань­ше хватало убийств и изнасилований, теперь хочется попасть в фильм про Бэтмена и заделаться Джокером или Пингвином.

— Ни один настоящий злодей не захочет быть Пингвином, — вставил я.

— Норману Бейтсу было достаточно просто на­ряжаться своей мамашей и бросаться на людей с но­ жом, — сказал чиф Портер. — А вот Ганнибалу Лек­теру уже приспичило отрезать лица и поедать печень жертв с бобами. Образцы для подражания стали бо­лее броскими.

— Не думаю, что дело в образцах для подража­ния, — сказал Оззи. — Может, это больше связано с темпами перемен в последние годы. Многовековой взгляд на мир, многовековые правила вдруг отбра­сываются. Традиции высмеиваются и искореняются.

Мужчина — или женщина — с неустойчивой психи­ кой видит, что все рушится. «Основа расшаталась, мир захлестнули волны беззаконья»[5]. Психопата будоражит анархия, хаос в мире отражает хаос его внутренней жизни, подтверждает его убежденность в том, что все позволено, что он имеет право делать все, что и вздумается.

Чиф Портер допил остывший кофе и скривился — тo ли из-за горечи, то ли из-за темы разговора.

— Для тех из нас, кто твердо стоит на земле, при­ чины не важны. Нам приходится разгребать последствия. — Он казался самым усталым человеком в мире. — Одди, что сделать, чтобы остановить то, что нас ждет? Что нужно от меня?

с ждет? Что нужно от меня? — Пока не знаю, сэр. Мы выяснили, что их злоде­яние запланировано на май, возможно, на эту неделю. Все.

— «Мы»? — Чиф выглядел озадаченным. — У тебя появились новые друзья?

— Вроде того.

— Тоже из органов?

— Не совсем.

— Когда я с ними встречусь?

— В свое время. Чиф, вы должны мне довериться. Мне не по душе скрывать от вас что бы то ни было, но сейчас по-другому никак.

— Этот город защищаю я, сынок. И не терплю са­моуправства и тех, кто склонен к нему.

— Да, сэр. Но гут дело в другом.

Мы сцепились взглядами.

— Не доверять тебе — все равно что не доверять себе, — в конце концов вздохнул Портер. — Пока забудем о твоих друзьях. Что еще известно о плохих парнях?

— Только три имени: Вольфганг, Джонатан, Селе­ на. Возможно, это даже не их настоящие имена. Лиц я не видел. Если узнаю что-то полезное, сразу вам со­общу.

Озвучив свои теории о крахе общества, теперь Оззи обращался скорее к намазанной маслом булоч­ке, чем к чифу или ко мне.

— Отлично, — произнес он и принялся за булочку.

— Где ты остановился? — спросил миф Портер.

— Не у старых друзей. Не хочу подвергать их ри­ску.

— Карла по тебе скучает, сынок. Она была бы рада повидаться.

Карла — жена чифа, добрая и обходительная жен­щина. Всегда относилась ко мне гораздо лучше родной матери.

— И я был бы рад, сэр. Мы скоро повидаемся. Когда все закончится.

Мои слова заставили Оззи переключить внимание с булочки с корицей на меня.

— Значит, ты вернулся домой не ради того, чтобы умереть.

И поэтому я сказал:

— Нет, сэр. Я вернулся домой, потому что здесь во мне нуждаются. И потому, что она тоже здесь.

Несмотря на все мои заверения, тревога Оззи, по­хоже, ничуть не утихла.

— Ты хочешь сказать, ее прах.

— Да. И она, в каком-то смысле. Все мои воспо­минания о ней отсюда.

Мои приемные отцы обменялись взглядами, но ни тот ни другой ничего не сказали. Я решил, что они созвонятся, как только покинут парк и доберутся до автострады.

Мы сложили лотки, тарелки, приборы и остатки еды в ящики и переносные холодильники и загрузили их в просторный багажник переделанного «Кадиллака».

— Клубнику оставьте, — сказал Оззи, в послед­ний момент выхватив блюдо. — Утомленному путнику нужно что-то пожевать на трудном пути.

— Вы будете дома через пятнадцать минут, сэр.

— Это если ехать по кратчайшей дороге через жи­лые кварталы. А я, возможно, выберу более живопис­ный маршрут.

— Это все было не обязательно, — сказал ему чиф Портер. — Хватило бы и коробки пончиков.

Оззи поджал губы и неодобрительно нахмурился.

— Какая банальность — пончики для полицейско­го. Я стараюсь избегать банальностей в жизни ничуть не меньше, чем в книгах.

Уайатт Портер всегда был человеком доброй души, но никогда не любил обниматься так, как Оззи Бун. Однако на этот раз и он захотел получить свою долю объятий.

— Не забудьте передать Карле, как я ее люблю, — произнес я, — и скажите, чтобы не переживала за меня.

— Хорошо, что ты вернулся, сынок. Надеюсь, дни скитаний остались для тебя позади.

Я проводил взглядом их автомобили.

Мое внимание внезапно переключилось на озеро: оттуда донеслось хлопанье крыльев и хриплый клекот.

Не то восемь, не то десять перелетных цапель опусти­лись на границе пляжа и воды и рассеялись по бере­гу, не мешая друг другу охотиться. Больше трех футов ростом, полностью белые, за исключением желтых клювов и черных перепончатых лап, они, неторопли­во ступая, исследовали мелководье и выискивали, чем поживиться на завтрак. Выудив верткую рыбешку, они запрокидывали головы, и добыча, еще живая, соскальзывала в их длинные скользкие глотки. Я поду­ мал, что, наверное, даже крохотная рыбка с малю­сеньким мозгом способна испытывать ужас.


Глава 11
Ночь накануне возвращения в Пико Мундо. Кот­тедж у моря, в котором я, Аннамария и юный Тим спимв разных комнатах. Через открытые окна веет морем. Вместе с легчайшим ветерком доносится убаюкивающий шепот ласкового прибоя, разбивающегося о берег.

В тишине и размеренности коттеджа меня на­стиг сон, наполненный хаосом и какофонией. Пронзительные крики ужаса, крики ликования. Сквозь пятна света, туманящие зрение, злобно таращат­ся, наплывают, а потом истаивают чьи-то лица. Чужие руки тянут, толкают, дергают, хлопают. Словно под жуткими пытками, кто-то завывает, и блеет, и стрекочет, и стонет — в чужом, лишен­ном гармонии мире это сошло бы за музыку.

В жизни я не напивался ни разу, однако во сне, судя по всему, был пьян. Катался по земле, которая рыскала не хуже палубы корабля во время шторма, и обеими руками прижимал к груди урну, погребальнуюурну. Слышал, как выкрикиваю имя Сторми, но прах в урне принадлежал не ей. Мне было откуда- то известно, что это прах бессчетного числа умер­ших.

Вихрь размытого света вдруг разрезали ленты тьмы, и я испугался, что мне грозит слепота. Сер­дце стучало все громче, пока не заглушило все про­чие источники звука.

Из бурлящей толпы, из тьмы и света, выступи­ ла Блоссом Роуздейл, единственный и неповтори­мый Счастливый Монстр, как она сама себя назы­вала. Она выбрала это имя не потому, что питала отвращение к своему внешнему виду, а из-за того, что, вопреки любым страданиям, оставалась по- настоящему счастливой.

Я понял, что стою перед ней на одном колене, когда она протянула левую руку — изувеченную ог­нем, из пальцев только большой и указательный, — коснулась моего подбородка и приподняла мою скло­ненную голову. Мы оказались лицом к лицу.

— Одди, нет! — порывисто воскликнула она. — О нет, нет, нет!

Мы познакомились с ней в январе в Магик Бич и быстро подружились — неудачники, каждый по- своему. Сорок пять лет назад, когда ей было всего шесть, напившийся отец в порыве ярости сунул ее головой в бочку с мусором и поджег, плеснув керо­сина. Она опрокинула бочку и вылезла наружу, но к тому времени уже вся пылала. Врачи спасли одно ухо, отчасти восстановили нос, реконструировали губы. Волосы у нее больше не росли, а лицо было стя­нуто ужасными келоидными рубцами, которые не -юг сгладить ни один хирург.

Я никогда не видел в снах Блоссом, но она, выплыв из хаоса кошмара, помогла мне подняться на ноги и сказала, что нужно опереться на нее. По непонят­ным причинам я отгонял ее, настаивал, что прино­шу смерть всем, кто рядом, однако разубедить ее не удавалось. Она была всего пяти футов ростом и в два раза старше, но наполнила меня силой, необ­ходимой, чтобы продраться сквозь множащийся бедлам, сквозь размытый свет и кружащие тени, сквозь море воплей туда, куда я и не догадывался, к тому, что оказалось в итоге амарантом.


Глава 12
За городской чертой Пико Мундо на участке в три-четыре акра стоял старый, но ухоженный дом. Это было двухэтажное строение в викторианском стиле с высоким крыльцом и белой резьбой с бледно-синей сиделкой. Длинная асфальтовая дорожка вела среди шейного ряда бархатных ясеней, чью весеннюю лист­ву приглушила пыль, к дому, а от него — к длинной конюшне, которую переделали в гараж с пятью двой­ными дверьми на электропитании.

Когда я подъехал к конюшне, одна из дверей при­ поднялась. Я почти остановился, и из темных недр вышел на солнечный свет мужчина: высокий, худой, матерый. На нем были ботинки, джинсы, клетчатая рубашка и ковбойская шляпа, и он легко бы вписал­ся в любой вестерн Джона Форда. Мужчина жестом пригласил меня в гараж, и я припарковал «Большого пса» там, где он указал.

Пока я снимал шлем и очки, ковбой представился.

На вид ему было за сорок, но из-за того, что он прово­дил много времени на свежем воздухе, лицо его, мор­щинистое и загорелое, словно кожа седла, выглядело старше.

— Дикон Буллок, родился и вырос в Техасе, по­следнее время живу в Пико Мундо. Огромнейшая честь познакомиться с тобой.

— Я обычный повар блюд быстрого приготовле­ния, сэр. — Я положил шлем и очки на сиденье мото­цикла. Пожал ему руку. — Невелика честь.

Все морщинки на его лице словно сговорились и сложились в улыбку.

— Мне известна та же самая история, что и тебе, сынок. Не прячь свой свет от посторонних глаз.

— Да там и прятать особо нечего, — отозвался я.

— За тобой не следили?

— Нет, сэр.

— Готов прозакладывать свое ухо?

— Хоть оба сразу.

— Здесь у нас убежище, в котором хорошие парни могут отсидеться, и мы делаем все, чтобы они были в безопасности. Тебе дали телефон, над которым мы по­колдовали?

Я достал из седельной сумки куртку, вытащил из нее смартфон и протянул его мистеру Буллоку.

Тот его включил, и первым на экране появилось не название сотового оператора или производителя телефона, а большой золотой восклицательный знак на черном фоне. Знак не исчезал, пока мистер Буллок не ввел пятизначный код, после чего нижняя точка прев­ратилась в фотографию моего улыбающегося лица. Мистер Буллок довольно кивнул, выключил телефон и вернул его мне.

— Видишь ли, сынок, он не посылает сигнал о тво­ем местоположении, как все остальные дурацкие те­лефоны. И не идентифицирует владельца. Если тебе надо позвонить, или отправить смс, или посмотреть что-то в Интернете, пока ты здесь — да если и не здесь, — пользуйся только этим телефоном.

— Другого у меня и нет, сэр. Его дала мне миссис Фишер.

— Сама босс. Тогда ладно. Мне сказали, что ты путешествуешь налегке, как мушка-однодневка, но тебе не помешает обзавестись какими-никакими ло­миками.

— Да, сэр.

Из отделения, в котором лежала куртка, я выта­щил несессер с электрической бритвой и туалетными принадлежностями, а из второго — дорожную сумку с джинсами, парой футболок, нижним бельем и носками на смену.

— Они каким-то образом узнали, на чем я приеду. Пару часов назад у нас случилось небольшое недора­зумение. Мотоцикл засвечен.

— Значит, раскромсаем его на куски и расплавим.

Я понял, что он говорит на полном серьезе.

— Это немного чересчур, вам не кажется?

— Ничуть, когда имеешь дело с теми парнями.

Я посмотрел на великолепного «Большого пса».

— Жаль.

— Давай-ка помогу. — Мистер Буллок забрал у меня сумку. — Больше всего ненавижу, когда от меня никакой пользы.

Я закрыл крышку кофра, и он добавил:

— Как я понял, приличной пушки у тебя нет.

— Ни приличной, ни неприличной, сэр.

У мистера Буллока были голубые глаза, и когда он щурился, казалось, что они делались ярче, будто цвет уплотнялся.

— Как вышло, что ты разъезжаешь по округе, полной мерзавцев, и всем этим пустошам, кишащим змеями и хищниками, без чертовой пушки?

— Не люблю оружие, мистер Буллок.

— Не обязательно его любить, чтобы понимать, что без него не обойтись. Я не люблю делать колоно­скопию каждые пять лет, но стискиваю зубы, скиды­ваю штаны и терплю.

— Колоноскопию я тоже никогда не делал.

— Ну у тебя еще возраст не тот. Заслужишь это радостное переживание, если доживешь до моих лет. Короче, в нашем убежище у всех должно быть ору­жие — и не в ящике комода, а всегда с собой. Устро­ишься, и я подберу тебе что-нибудь подходящее. Позавтракать успел?

— Да, причем плотно, сэр. Мне бы только до­браться до кровати. Всю ночь не сомкнул глаз.

— Тогда пошли в дом, познакомишься с Мэйбель. Это моя жена. Она тебе понравится. Она всем нра­вится. Красавица. У нас не было гостей с тех пор, как здесь отсиживался космонавт, пока мы готовили ему документы на новое имя. Мэйбель истосковалась по приятным собеседникам.


Глава 13
Мэйбель Буллок оказалась миловидной дамой лет пятидесяти, опрятной и светловолосой. Она напомнила мне актрису из далекого прошлого — Донну Рид, кикой та предстала в фильме «Эта прекрасная жизнь». Когда мы зашли внутрь через заднюю дверь, Мэйбель стояла у кухонной раковины и чистила персики. На ней и было домашнее платье из тех, что женщины редко носили в последние годы, туфли с цветными союзками и белые носки.

Поначалу я не дождался от нее улыбки, но руко­пожатие было крепким, а поведение — доброжела­тельным. Ее прямой пристальный взгляд изучал меня, словно вся история моей жизни читалась у меня в гла­зах в несколько коротких строк.

В седьмом томе своих мемуаров (это восьмой) я пи­сал о загадочной организации, в которую меня приня­ла Эди Фишер. Миссис Фишер скоро появится в этой книге. Она и другие говорили, что для своего возраста я необыкновенно выглаженный и синий, но мне так и не удалось добиться объяснений, что означает этот несомненный комплимент. Я был среди них новичком, и полную правду о том, кто они и чего надеются до­стичь, мне явно намеревались открывать постепенно, по мере того, как я буду заслуживать очередную пор­цию знаний.

Мэйбель наконец улыбнулась, и ее улыбка оказа­лась одной из тех, от которых ощущаешь себя членом любящей семьи. Она взяла мою руку в свои ладони, но не затем, чтобы еще раз поздороваться, а чтобы мягко ее сжать.

— С огромным удовольствием поможем всем чем сможем, — сказала она.

— Спасибо, мэм. Не хочется быть вам обузой.

— У тебя это не выйдет, даже если ты очень по­стараешься. — Она снова взялась за овощечистку. — Я делаю персиковый пирог к обеду, твой любимый.

Я не стал спрашивать, откуда ей известно, какой именно пирог мне больше всего нравится. Она сама скажет — или не скажет. Среди этих людей новичку приходилось жить по их правилам, даже если некото­рыми правилами с ним предпочитали не делиться.

— Персиковый пирог. Очень мило с вашей сторо­ны, миссис Буллок.

— Пожалуйста, зови меня Мэйбель.

— Да, мэм. Спасибо. Но я не ложился прошлой ничью и, боюсь, просплю обед. Больше всего мне сей­час нужна кровать.

— Значит, у нас будет поздний обед или ранний ужин.

— У него нет пушки, — сказал Дикон Буллок.

Его жена сначала изумилась, потом посмотрела на меня с суровым неодобрением.

— Почему такой славный молодой человек ходит без оружия?

— Не люблю оружие.

— Оружие к тебе никаких чувств не испытывает. Нет причин плохо к нему относиться.

— Ну это как посмотреть.

Она взяла пистолет, который все это время лежал на стойке, с другой стороны от корзины с персиками.

— Этот «кольт» у меня со дня свадьбы.

— Как давно вы замужем, мэм?

Она бросила на мужа полный любви взгляд.

— Девятого августа исполнится двадцать восемь лет. И только шесть плохих дней в нашем семейном счастье.

Ухмылка Дикона потускнела.

— По моим подсчетам, только пять, дорогая.

Миссис Буллок взяла нож, чтобы порезать персик, который только что почистила.

— Даже если бы у нас обоих было по пять, не все они совпадают.

Мистер Буллок заметно поразился.

— И сколько дней из твоих шести не совпадают, по-твоему, с моими пятью?

— Думаю, пара.

— И что же это за пара дней, когда я думал, что у нас все хорошо, а ты — нет? Теперь не засну нор­мально, пока не выясню.

Миссис Буллок подмигнула мне и обратилась к мужу:

— Эти размышления пойдут тебе на пользу.

Мистер Буллок снял шляпу и принялся ею обмахи­ваться.

— Похоже, у меня есть чем заняться днем.

Его жена повернулась ко мне:

— Нравится тебе оружие или нет, ты, насколько я слышала, умеешь и не боишься его применять.

— К сожалению, это было необходимо.

— И снова будет. Каким пистолетом ты пользо­вался последним?

— «Глок» с пятнадцатизарядным магазином.

— Какого калибра? — уточнила она.

— Сорок пятого АСР.

— Это двадцать первая модель, Дик?

— Подозреваю, что да.

— Есть у нас один экземпляр для этого молодого человека?

— Есть, и не один.

— Одного хватит, — заверил я.

— Одди, Дик проводит тебя в твою комнату. Вы­спись как следует, если сможешь, и не волнуйся на­счет ужина. Как будешь готов, так он и появится на столе.

— Спасибо, мэм. Вы очень добры.

— А вот этот господин насчитал пять дней, в кото­рые он был с тобой не согласен. И зови меня Мэйбель.

— Да, мэм.

Мистер Буллок повел меня через дом. В комнатах стояли обитые мохером диваны, на спинках кре­сел лежали кружевные салфетки, тикали каминные и иже одни большие напольные часы, с декоративных подставок каскадом свешивались ухоженные папоротники. На стенах висели вышитые картины в рамах, на создание которых явно повлияли литографии «Карриер-и-Айвс»[6], между парчовыми портьерами вид J нелись кружевные занавески. Мне показалось, что я провалился в прошлое лет на сто, а то и больше.

В моей комнате все выглядело примерно так, слов­но я приехал в гости к бабушке. Разумеется, если бы та единственная бабушка, которую я знал, не была профессиональным игроком и любительницей спирт­ного и не проводила большую часть жизни в дороге, спеша поучаствовать в очередном незаконном покер­ном турнире с высокими ставками. Я любил Перл Шу­гаре, мать моей матери, но бабуля Шугаре скорее бы свернулась в комочек, как мокрица, и отдала концы, чем провела хоть один день в такой викторианской упорядоченности и покое.

Я же, напротив, мог совершенно спокойно оста­ваться в этой комнате хоть целый месяц. Это было долгожданное облегчение после хаоса и жестокости в моей жизни. Жаль, что времени не так много. Придет­ся удовольствоваться восемью часами, не больше.

Кровать была заправлена. Справа на прикроват­ной тумбочке дожидался поднос, на котором стояли стакан и герметичный кувшин с водой со льдом, а ря­дом с кувшином — хрустальный графин со скотчем. Мистер Буллок сообщил, что по запросу доступны и другие напитки.

В маленьком смежном санузле не было ванны, но имелся душ.

— Прими горячий расслабляющий душ, уснешь как младенец, — посоветовал мистер Буллок.

— Думаю, вы правы.

— Не стесняйся, зови меня просто Дик. Все так делают.

— Спасибо, сэр.

— Пока ты принимаешь душ и чистишь зубы, я хожу за пистолетом, так что не закрывайся. Положу малыша в верхний ящик этой тумбочки.

Чуть позже, когда я вышел из душной ванной в ха­лате, о котором тоже не забыли, и заглянул в ящик этой тумбочки, там обнаружился «глок» с двумя заряжен­ными обоймами на пятнадцать патронов в дополнение к той, что уже была в пистолете.

При виде оружия я приуныл. Ну не из-за самого оружия, а из-за того, что почти наверняка придется им воспользоваться.

Из обоих окон открывался вид на двойной ряд бар­хатных ясеней и подъездную дорожку, уводящую к автостраде. Здесь, за городом, не было ни тротуаров, ни фонарей, только пара захудалых ферм, редкие ранчо, где разводили какую-нибудь породу лошадей, в основ­ном четвертьмильную для забегов, много пыли да небо, блеклое от прожигающего солнца и сухого воздуха пустыни.

Я задернул портьеры, запер дверь, снял халат и скользнул под одеяло, радуясь, что в этом доме все в порядке с проветриванием. Ящик тумбочки оставил открытым, чтобы, если нужно, сразу добраться до пи­столета.


Глава 14
Некоторые сны исполнены смысла, но большинст­во из них ничего не значат. Это часто трудно понять. Сон, сразивший меня в доме Буллоков, оказался го­раздо более правдоподобным, чем фильм в 3D, и если бы ему понадобилось название, я бы остановился на варианте «Пловец». И во время пробуждения, и по­сле у меня не было сомнений, что он исполнен смысла.

Я без усилий плыл под водой, едва шевеля ногами и не двигая руками. Меня словно несло течением, и либо мне не требовалось дышать, либо я мог дышать в воде, усваивая из нее кислород так же эффективно, как это делают рыбы. Я дрейфовал по затопленному центру Пико Мундо. Подлинные исторические здания сосед­ствовали здесь с новостройками под старину — их возвели, когда в живописный центр города повалили туристы. На улочках располагалось множество специ­ализированных магазинчиков, ресторанов, булочных и художественных галерей. Сквозь воду виднелись огни витрин и старомодных чугунных фонарей, каждый из которых венчали три сферы из матового стекла. Палисандровые деревья, росшие вдоль дорог, пестрели фиолетовыми цветами, и те колыхались в воде, будто на слабом ветру. Поначалу у меня было волшебное, напоенное верой в чудеса настроение, и я с восторгом скользил вперед, как в снах о полете из далекого детства.

Однако вскоре что-то изменилось. Я осознал, что мне снится вовсе не милая фантазия о подводной жизни, что я не найду в Пико Мундо ни русалок, ни водяных и что город затоплен. Затоплен, мертв, поки­нут навеки. Неуловимо изменилось освещение: теплое и гостеприимное сияние витрин стало холодным и отталкивающим. За стеклами магазинов теперь мелька­ли тени — испорченные товары плавали в затоплен­ных помещениях.

Я пока не ощущал нехватки воздуха, продолжая вдыхать воду, но ощутил настоятельную потребность узнать, насколько глубоко погрузился город, озеро над ним или океан. Я греб руками, болтал ногами, пытаясь добраться до поверхности, но ничего не получалось, и я лишь продолжал дрейфовать над улицами. Чем дольше я безуспешно стремился наверх, тем страшнее мне становилось. В конце концов на меня снизошла уве­ренность, что этот затопленный мир — кладбище, дом самой Смерти, и что жизнь существует только на поверхности, до которой я должен доплыть, чтобы вы­жить.

Огни стали не просто холодными и неприветливы­ми, а зловещими, будто магазины были вовсе не магазинами, а жилищами чародеев, некромантов и кол­дунов-вуду, будто за их окнами вовсю практиковали черную магию и сатанизм. Боковым зрением я заметил, что рядом со мной что-то плывет, и, повернув го­лову, наткнулся на неподвижный взгляд трупа. Молодая женщина лет двадцати проплывала мимо. Руки eе безвольно висели, двигалась она только за счет слабо­го течения, голова была повернута ко мне. При жизни она, наверное, считалась красивой, с волосами цвета воронова крыла и серо-зелеными глазами, но теперь красота исчезла. Покрасневшие глаза выпучились, на лице застыло выражение непередаваемого ужаса, словно в последнее мгновение жизни она испытала столь безумный страх, что даже смерть не смогла раз­гладить ее черты.

Когда она проплыла мимо — почему-то течений несло ее быстрее, чем меня, — я ощутил смутный, ле­денящий кровь ужас, и дело было не только в трупе. Развернувшись, я обнаружил позади целую флотилию мертвецов — мужчин, женщин и детей. Сотни, а мо­жет, и тысячи дрейфовали в странно освещенном по­токе, и ни один не раздулся от газов и не всплыл на поверхность, как произошло бы наяву.

Они плыли мимо меня — по бокам, сверху, сни­зу, — и я увидел, что у всех глаза навыкате, рты от­крыты, а на лицах застыло выражение крайнего испу­га. В меня врезалась маленькая девочка лет семи. Ее длинные светлые волосы шевелились, как подвижные щупальца актинии, и меня передернуло от отвращения. Выпученные глаза вдруг задвигались, а из откры­того рта вырвались пузырьки газа. Они лопались, кос­нувшись моих губ, и несли с собой лишь одно слово: «Контумакс».

Я подскочил на кровати, молотя руками и ногами но постели, словно утопающий в попытке вырваться из лап моря, которое тащит его на дно. Мне потребо­валась секунда на то, чтобы осознать, что я спал, а по­том проснулся, и еще секунда, чтобы вспомнить, где я заснул.

Время от времени я позволял себе бокал пива или красного вина, но никогда не любил напиваться. Мне не нравились крепкие напитки. Тем не менее я выудил пару кубиков льда из герметичного кувшина, бросил их в стакан и налил больше скотча, чем мне требова­лось.

Подошел к одному из окон, потянув за шнур, от­крыл портьеры и раздвинул кружевные занавески. Потягивая скотч, я смотрел на колоннады бархатных ясеней, на сухую землю, на далекие пурпурные горы. Обжигающий виски постепенно прогнал холод, остав­шийся после сна.

Пару месяцев назад, в Неваде, я освободил похи­щенных детей, которых хотели принести в жертву. Те сатанисты теперь планировали новое истязание для Пико Мундо. Они любили сложные церемонии, ритуалы, тайные пароли. У них было свое приветствие, эквивалент фашистскому «Хайль Гитлер». Первый сектант произносил «контумакс», что на латыни значит «дерзкий» или «непокорный», а второй отвечал «потестас», на латыни «власть». Таким образом они заявляли, что их сила происходит от попрания всего доброго.

Что это могло означать — целый город глубоко под водой?

Озеро Мало Суэрте — мекка для любителей гре­бли со всего Юго-Запада — занимало несколько ты­сяч акров. Недалеко от берега дно резко уходило на глубину. Озеро располагалось выше Пико Мундо, а сам город был выстроен в неглубокой засушливой котловине.

Я не знал ни средней глубины Мало Суэрте, ни его точной площади, ни то, как вычислить объем воды, удерживаемый дамбой. Но все равно не верилось, что внезапное обрушение дамбы потопит Пико Мундо, словно современную Атлантиду.

В нашем городе жили почти сорок тысяч человек. Множество районов, от богатых до бедных, бесконеч­ное многообразие населения. Никто не ожидал ката­строфы страшнее, чем, например, крупное землетря­сение. Мы предвидели толчки, от которых однажды рухнут карнизы и потрескаются стены некоторых ста­рейших строений, не укрепленные в соответствии со строительными нормами.

Конечно, случались ливневые паводки. Но эти неприятности быстро утекали если не по городской канализации, то по сети природных пересыхающих ру­сел, над которыми были проложены наши улицы.

Я не осознавал, что допил весь скотч, пока не по­чувствовал вкус растаявшего льда.

Благодаря своему шестому чувству я видел сны, которые представлялись мне пророческими. Иногда их значение было ясным, а иногда весьма сложным для понимания. Именно поэтому мои паранормальные способности казались одновременно и даром, и проклятьем.

Если целенаправленно уничтожить дамбу, потоп причинит серьезный ущерб, десятки людей погибнут. Однако я с трудом мог представить, при каких услови­ях число утонувших достигнет сотен и тысяч.

Следовательно, кошмар был отчасти символич­ным, и полный его смысл можно выяснить только по­сле некоторого анализа. Потоп, да, но должно быть что-то еще — вторая катастрофа в то же время, кото­рая умножит эффект от разрушения дамбы.

Например?

Например...

Скотч не внушит ответ. Мне требовалось больше времени на раздумья. И более острый ум.


Глава 15
За пару минут до пяти часов я спустился на кухню. Сосновый сучковатый стол уже был накрыт к ужину. Когда я вошел, миссис Буллок наливала чай со льдом в три высоких стакана, будто была ясновидящей и предчувствовала точный момент моего появления.

— Выглядишь отдохнувшим, посвежевшим и гото­вым ко всему, кроме Судного дня, — заявила она. — Но где же пистолет, который дал тебе мой Дик?

— Не подумал, что нужно взять его на ужин, мэм.

— Молодой человек, ты должен брать его с собой везде, куда несут тебя ноги. Миссис Фишер говорит, что здравого смысла у тебя больше, чем у сотни чело­век, выбранных наугад из телефонного справочника.

Эди Фишер, которая сделала меня своим протеже и помогла освободить похищенных детей в Неваде, выступала главным меценатом, если не лидером на­шей тайной организации. Она содержала не только это убежище, но и, видимо, обширную сеть предан­ных последователей и секретных учреждений. Ей было восемьдесят шесть лет, телосложением она походила на птичку и временами казалась загадочной донельзя. Однако при этом была достаточно богатой, достаточ­но мудрой и достаточно смелой, чтобы заслужить мое уважение.

— Если ты не хочешь выставить Эди, милейшую женщину по эту сторону вечности, дурочкой и лгунь­ей, — сказала миссис Буллок, — тебе лучше поспе­шить в свою комнату и быстренько прихватить писто­лет.

— Да, мэм.

Когда я повернулся, чтобы уйти, она добавила:

— У нас тут война, молодой человек, даже если она настолько секретная, что большинство о ней не догадывается.

— Да, сэр. Я знаю. Прошу прощения. Больше не забуду правила. Куда мне это положить?

Миссис Буллок показала на пистолеты, лежавшие па столе возле двух тарелок.

— Лучше куда-нибудь под руку.

Пристроив «глок» и запасные обоймы рядом с третьей тарелкой, я принюхался:

— Пахнет вкусно.

— Мясной рулет в томатном соусе с кинзой по луч­шему рецепту моей бабушки, лишь капельку измененный вашей покорной слугой, плюс подача, — отозва­лась миссис Буллок и повернулась к мужу: — Вижу, ты жив, значит, тревога была ложной, как ты и думал.

— Чертов койот. — Мистер Буллок направился к чулану в углу за кухонными шкафчиками. — Шнырял вокруг, наверное, надеялся поймать цыпленка, хотя мы их даже не разводим, и запустил датчик движения.

Миссис Буллок показала на светлые окна:

— Рано им еще охотиться.

Вместо метлы и прочей подобной утвари в чулане обнаружилась оружейная стойка с еще одним дробо­виком. Мистер Буллок поставил свой дробовик две­надцатого калибра рядом с первым и повесил шляпу на крючок.

— Этот был костлявей других. Может, слишком оголодал, чтобы ждать, пока солнце сядет.

Он помыл руки, и миссис Буллок подала традицион­ный семейный ужин: наполовину нарезанный мясной рулет на блюде, пюре со сливочным маслом в плошке, разные овощи на четырех тарелках, два соусника, что­бы не ждать очереди, и корзинку со сдобными булоч­ками.

Когда мы расселись по местам, мистер Буллок прочитал короткую молитву, миссис Буллок сказала «аминь», и мы набросились на еду с жадностью порто­вых грузчиков, отработавших двойную смену в доках. На вкус все было превосходно.

Мистер Буллок наблюдал за тем, как я ем.

— Мэйбель, похоже, этому пареньку твоя готовка кажется еще более неземной, чем нашему космонавту.

— Все очень вкусно, мэм. Просто прекрасно.

— Высшая похвала из уст прославленного повара блюд быстрого приготовления. Я польщена.

— Зачем космонавту понадобились документы на новое имя?

Они переглянулись, и она вскинула брови, а он по­жал плечами.

— Эди души в нем не чает, Дик, — сказала миссис Буллок. — И не примет демона за святого. Да ты и сам знаешь, что он сделал... тогда, в торговом центре.

— Тот космонавт что-то увидел там, наверху, — сказал Дик Буллок. — И, хоть ты тресни, не смог удержать язык за зубами.

— Наверху? — переспросил я.

Миссис Буллок воздела палец к потолку.

— В космосе.

— Он некоторое время пробыл на космической станции, занимался наукой или чем-то наподобие, — сказал ее муж. — Потом случилось это, и космонавту сказали, что он ничего не видел, хотя он-то чертовски хорошо знал, что видел.

— Вернувшись, он стал ходить и убеждать некоторых людей в том, что они должны знать правду, — продолжила миссис Буллок. — Но тем людям такое рассказывать не стоило. Все они начали за ним го­няться.

— Кто?

— ЦРУ, — сказал мистер Буллок.

— И ФБР, — добавила миссис Буллок.

— Налоговая.

— Управление по охране труда.

— Управление социального обеспечения.

— Библиотека Конгресса и бог знает кто еще.

Мгновение я раздумывал над услышанным.

— Как он попал к вам?

— Никак. Эди Фишер нашла его также, как и мно­гих других, отвезла в одно место, чтобы ему сделали новое лицо, а потом сюда, чтобы мы позаботились о новых документах.

Я взял второй кусок мясного рулета.

— Что же он там увидел?

Оба промолчали.

— Я имею в виду, в космосе, — сказал я. — Что он там увидел, в космосе?

Миссис Буллок побледнела.

— Лучше не говорить об этом.

— Ничего хорошего не выйдет, — согласился ее муж.

— Дело не в доверии, Одди, — добавила она.

Мистер Буллок помрачнел.

— Поверь, лучше этого не знать. Я имею в виду, того, что там случилось.

— Если ты узнаешь о том, что описал космонавт, из головы это уже не выкинешь.

Миссис Буллок содрогнулась.

— Эти образы, — добавила она тоном, которым могла бы произнести «О ужас».

— Образы, — согласился мистер Буллок, побелев так, что его лицо превзошло белизной пюре.

— Они возвращаются, когда ты меньше всего ждешь. Кровь леденеет в жилах.

— Леденеет, — мрачно кивнул мистер Буллок.

Его жена тоже мрачно кивнула.

Так мы втроем сидели и кивали, пока вдруг мистер Буллок не повернул голову к окну над раковиной, услышав что-то тревожное.

Правая рука Мэйбель метнулась к пистолету у та­релки, сама она повернулась на стуле к тому же окну.

— Дик?

— Скорее всего, ерунда, — отозвался тот.

Я сидел лицом к привлекшему их внимание окну, но не видел ничего странного. И не слышал.

Они вглядывались в окно еще добрую минуту.

— Просто нервы шалят, — сказал наконец мистер Буллок.

— Уверен? — спросила Мэйбель.

— Уверен, учитывая то, в каком мире мы живем. Куда ни плюнь, везде поджидает западня.

Он снова принялся за еду, но ел левой рукой, дер­жа правую на пистолете.

После ужина, который закончился в молчании, Мэйбель посмотрела на меня и одарила такой же осле­пительной улыбкой, как Донна Рид — Джимми Стюарта в последней сцене «Этой прекрасной жизни».

— Одди, пора попробовать твой любимый перси­ковый пирог!

Миссис Буллок, похоже, снова повеселела, а вот ее муж хмуро глянул на окно, словно сомневался, что мы доживем до десерта.


Глава 16

— Он на комоде.

— А если попадешь в передрягу и фонарик пона­добится тебе так же позарез, как звонок о губернаторском помиловании невиновному на электрическом стуле в последнюю минуту? А фонарика нет, потому что он лежит здесь, на комоде?

Мистер Буллок нашел его и отдал мне, а я сунул фонарик во внутренний карман пиджака.

Он поинтересовался, достаточно ли у меня денег, и я заверил его, что достаточно. Он попросил меня ныть осторожнее, и я пообещал. Он одернул лацканы пиджака и разгладил мне плечи, и я почувствовал себя как, будто меня провожают на первое свидание.

На кухне миссис Буллок настояла на том, чтобы обнять и поцеловать меня перед отъездом. Джеймс Бонд прощался с сотрудниками МИ-6 несколько по- другому.

Я говорил, что предпочел бы иметь неприметное средство передвижения. В последний час перед наступлением темноты Дик Буллок открыл двери бывшей конюшни дистанционным пультом и вручил мне ключи от одного из стоящих там автомобилей. Это оказался пятнадцатилетний «Форд Эксплорер» — побитый, поцарапанный и давно не мытый.

— Выглядит как старый облезлый мерин, верно? Но под капотом все как надо, горячий жеребец.

— Я хочу просто поездить по городу и осмотреться, а не удирать от погони.

Мистер Буллок кивнул и похлопал меня по плечу.

— Надеюсь, до этого не дойдет. Но каждый раз, когда ты решаешь, что заслужил хоть чуточку молоч­ных рек и кисельных берегов, на тебя сваливается куча навоза.

— Буду иметь в виду, сэр.

— Теперь вот что. Скажем, ты возвращаешься сюда после полуночи. Не забудь позвонить по номеру, который я тебе дал, чтобы я поднялся с постели и от­крыл дверь, а не пристрелил тебя. Номер вызубрил?

— Да, сэр. Но мне не хотелось бы вас беспокоить.

— У тебя это не выйдет при всем желании. Жена теперь вообще не спит, а мне хватает и часа.

— Потому что вы полностью выглаженный и синий? — спросил я.

Когда я впервые повстречал Эди Фишер, она зая­вила, что больше никогда не спит. Со временем мне стало понятно, что она говорит правду, но я по-преж­нему недоумевал, почему она не нуждается во сне и что значит «полностью выглаженный и синий». Она по­обещала, что со временем я все пойму. С такой стран­ной жизнью, как моя, начинаешь спокойно относиться к чудачествам других людей.

— Мэйбель — выглаженная и синяя до кончиков пальцев, а мне еще есть куда расти. Будь поосторож­нее, сынок. Не жди молочных рек и кисельных бере­гов, тогда тебе, возможно, что-нибудь и перепадет.

Он смотрел мне вслед, пока я выезжал из бывшей конюшни и удалялся по тоннелю из бархатных ясеней.

Повернув на автостраде направо, к Пико Мундо, я ощутил, что не просто возвращаюсь домой после долгого отсутствия. Я ощутил, причем сильнее, чем всегда, что где-то на тех улицах меня ждет свидание с судьбой — той судьбой, что была обещана мне на ярмарке «Мумией цыганки».

На востоке небо из синего превратилось в фиолетовое с атласным блеском. Словно апельсин в руках жонглера, заходящее солнце медленно скатывалось к горизонту, раздуваясь и приобретая кроваво-красный цвет.

Первым районом, в который я отправился, стал Джек Флэте, к западу от исторического центра. Пятьдесят лет назад его называли Джек Рэббит Флэте. Когда городские власти затеяли крестовый поход, что- вы повысить привлекательность исторического центрa, заведения вроде магазинов глушителей, шинных мастерских и ломбардов были вынуждены перебраться я в Джек Флэте. Район пришел в упадок, но в послед­нее время его начали облагораживать.

Я не мог сказать, какое ощущение искал, но в Джек Флэте оно не возникло. Когда раздувшееся солнце за­висло на линии горизонта, залив город красноватым светом, я поехал дальше. Оштукатуренные стены светились красно-коричневым, каждое окно сверкало, как драгоценный камень. На землю ложились длин­ные черные тени, силуэты деревьев казались темны­ми, словно поднимающиеся клубы дыма, а в лобовых пеклах едущих навстречу машин отражалось неистово пылающее небо, будто каждый водитель мчался к армагеддону.

Если в скором времени на город должен обрушить­ся тот или иной вид ада, то на улицах мне встретятся хотя бы один или два бодэча, невидимые для всех, кро­ме меня. Они будут красться и вынюхивать тех, кому суждено погибнуть, наслаждаться их запахом, пока жертвы спешат навстречу судьбе, восторгаться неиз­бежностью смерти, поглаживать этих людей руками и облизывать языками, чего те никогда не почувствуют.

Однако пи одного из этих безликих темных ценителей насилия не было видно.

Обнаружив себя на знакомой улице, я понял, что неосознанно заехал на Мэриголд-лейн. В этом районе дома в викторианском стиле словно целыми квартала­ми переместились из городов Восточного побережья, откуда в начале двадцатого столетия прибыли многие старейшие семьи Пико Мундо.

В еще красном, но уже тускнеющем свете я оста­новился у тротуара перед домом Розалии Санчес. Несколько лет, пока я жил в маленькой студии над ее гаражом, она была моей арендодательницей и другом.

Теперь ей уже должно исполниться шестьдесят пять. Ее лицо, словно у святой, выглядело утомлен­ным из-за чрезмерной заботы о других, из-за потерь и горя, из-за терпеливого ожидания того, чего ей никог­да не обрести в этой жизни.

В один из дней две тысячи первого года она прос­нулась и обнаружила, что ее горячо любимый муж Эрман умер во сне и лежит рядом, холодный и бледный, с одним закрытым глазом и вторым открытым, уставив­шимся в пустоту. Позже в том же году, все еще нося траур по мужу, она не поехала в давно запланирован­ный отпуск в Новую Англию, куда они с Эрманом со­бирались вместе с тремя ее сестрами и их семьями. Утром одиннадцатого сентября Розалия проснулась и узнала из новостей, что самолет, на котором ее родные возвращались из Бостона, угнали и направили на одну из башен Всемирного торгового центра.

Потеряв всех родных в один год во время сна, не имея ребенка, в котором можно было бы найти утеше­ние, Розалия слегка тронулась. Умом она понимала, иго все они умерли, но эмоции возобладали над рас­судком. Она никогда не разговаривала о террористах и крушениях самолетов и не слушала подобных разгово­ров. Она решила верить в то, что вследствие какого-то редкого природного феномена все, кого она любила, стали невидимыми. Также она твердо придерживалась теории, что скоро этот эффект, подобно магнитному полю, подействует в обратном направлении и ее род­ные снова сделаются видимыми.

В ее помешательстве не было ни негодования, ни гнева, и она не представляла опасности ни для себя, ни для окружающих. Она продолжала содержать дом к чистоте, пекла в подарок друзьям и соседям изумительные кексы и печенье, посещала церковь и была благой силой для всех жителей района. И ждала, когда сс семья снова станет видимой.

Я никогда не знал, то ли это меня тянет к чудако­ватым людям, то ли их притягивает ко мне. В любом случае их в моей жизни было немало, и они ее обога­тили. Подозреваю, что эксцентричность если не всег­да, то часто является ответом на боль, защитным ме­ханизмом против душевных мук, страданий и скорби. Уверен, что с отцом, который не сыграл в моей жизни никакой положительной роли, и с матерью, чье по­ведение частенько делало ее кандидатом в пациенты психиатрической клиники, я стал бы таким же чудным, как сейчас, даже не будь я проклят или одарен шестым чувством.

На Мэриголд-лейн не было видно ни одного бодэча.

Пока день истекал последним светом, я обнаружил, что остановился через дорогу от церкви Свято­го Варфоломея, не вполне понимая, как там оказал­ся. Дядя Сторми, Шон Ллевеллин, до сих пор служил здесь приходским священником.

Многие из наших счастливейших моментов мы со Сторми разделили на звоннице колокольни Святого Варфоломея. Мы иногда поднимались на нее с корзин­кой для пикника, чтобы пообедать среди огромных молчаливых колоколов, любуясь лучшим видом на Пико Мундо. Казалось, что в этой цитадели мы находимся выше любых ссор. Совместное будущее представля­лось таким же долговечным, как город, на который мы смотрели.

Поскольку приближалась ночь, колокольня была освещена, и красный предупреждающий огонек для воздушных судов горел фиалом на вершине крыши. Моргая, я разглядывал башню и вспоминал, как впе­чатлил нас закат, когда мы со Сторми поднимались сюда в последний раз. Та ночь стала последней в ее жизни, хотя тогда мы не могли этого знать.

Ни один бодэч не ползал по ступенькам церкви, не взбирался по стене и не танцевал от восторга на кры­ше колокольни.

Без четырех минут семь. Я влился обратно в поток машин.

Сторми жила в четырехквартирном доме в трех кварталах от «Пико Мундо гриль». Не так уж и беспо­рядочно колеся по городу, я припарковался на другой стороне ее улицы.

Осиротев в детстве и работая продавцом, а потом менеджером в кафе-мороженом, Сторми считалась бедной, с какой стороны ни посмотри. Она обставляла комнаты предметами из комиссионных магазинов, и нее равно ее квартирка была стильной и уютной. Ста­рые торшеры с шелковыми абажурами и бахромой из бисера. Викторианские скамеечки для ног с мягкими сиденьями и грубые копии стульев в стиле Стикли. биографии Максфилда Пэрриша[7]. Вазы из цветного стекла. Дешевые бронзовые статуэтки собак разных пород, расставленные на столах и подоконниках. Та­кая эклектичная мешанина не должна была позволить всем этим предметам сочетаться, но они сочетались, потому что Сторми обладала магией и умела видеть магию в повседневных вещах.

После ее гибели я переехал из студии над гаражом в эту квартиру. Прожил в ней год, пока не уехал из го­рода. Вещи Сторми были упакованы и сложены в доме Оззи Буна. Я не смог избавиться ни от одной из них Все, что принадлежало Сторми, даже откровенная де­шевка, было для меня сокровищем, воспоминанием, мгновением бессмертной, неповторимой любви.

Не знаю, сколько я просидел напротив дома, в ко­тором она жила. Поехал дальше только после того, как перестал дрожать, а окружающий мир понемногу об­рел четкость и прекратил расплываться перед глазами.

Теперь, когда вечер полностью заявил права на Пико Мундо, я сдался на милость интуиции и напра­вился к городской площади. В ее центре располагался Мемориальный парк с красивой бронзовой скульптур­ной группой из трех солдат времен Второй мировой войны. В отличие от остальных улиц исторического района, четыре квартала, окружающие парк, были за­сажены не цветущими палисандровыми деревьями, а великолепными финиковыми пальмами с огромными кронами.

Парочки, оккупировавшие скамейки в парке, об­нимались в свете тройных фонарей на кованых столбах. Разумеется, были открыты многие рестораны и специализированные магазинчики, обслуживающие как туристов, так и местных. Прохожие глазели на витрины, прогуливались от магазина к магазину с рож­ками мороженого в руках, потягивали кофе из «Старбакса», выгуливали собак, разговаривали и смеялись, возможно, мое восприятие исказила грусть, но складывалось ощущение, что многие из этих людей гуля­ют парами. Большая часть держалась за руки, словно массовка в романтическом фильме, когда снимают сцену, которая, по задумке режиссера, должна свидетельствовать о том, что жизнь — это прогулка в паре, как это было до легендарного Ноева ковчега и как всегда будет впредь.

Бодэчи в толпе не шныряли. Ни один не ползал под скамейками, на которых ворковали парочки.

Я покружил по площади, объехал улицы, но у меня так и не создалось ни малейшего впечатления, что и один прекрасный день город погрузится под воду и превратится в поселение утопленников и дрейфующих мертвецов. И действительно, если Пико Мундо сужде­но затонуть из-за обрушения дамбы Мало Суэрте, го­род не останется под водой в том виде, как это мне явилось во сне. Потоки воды причинят огромный ущерб: опрокинут и протащат по улицам машины, вырвут с корием деревья, сдернут навесы, разобьют окна... Послe подобной катастрофы даже при самом благоприятном сценарии не останется ни огонька, чего нельзя сказать о моем кошмаре.

Размышляя на эту тему, я второй раз объехал Мемориальный парк и увидел огромный баннер, который почему-то не заметил раньше. Он был натянут над перекрестком: большие красно-черные буквы на белом фоне объявляли о ежегодной весенней ярмарке округа Маравилья, которая уже началась. Веселье для всей семьи. Последняя из трех строк на баннере гласила: «Всемирно известный парк аттракционов братьев Сомбра».

В город вернулся праздник.

Парк аттракционов братьев Сомбра занимал ярмарочную площадь шесть лет назад, когда мы со Сторми обнаружили гадальную машину в игровом шатре.

Вам может прийти в голову, что это совпадение: я вернулся в Пико Мундо одновременно с братьями Сомбра, ожидая, что исполнится предсказание гадалки. Еще очень многое в нашем странном и многослойном мире оставалось для меня загадкой, но жизненный опыт, помимо прочего, сводился к тому, что совпаде­ний не бывает.


Глава 17


Глава 18
Замаскировавшись таким образом, я отправился искать то, не знаю что. У подавляющего большинства посетителей ярмарки лица разрисованы не были, однако людей с аквагримом хватало, и вроде бы никто не обращал на меня особого внимания. 

Я шагал по главной аллее. «Ускоритель» мотал седоков из стороны в сторону. «Гусеница» тащила виз

от любовного романа Норы Робертс. Даже не присматриваясь, я знал, что найду то, что искал, поэтому раз­ менял пару долларов.


Глава 19

ми, по всей видимости предпочтя будущее друг друга. Поедая попкорн, они пошли дальше.

Я предпочитал второе.

На выходе из шатра, пока я наблюдал за снующими по аллее людьми, меня накрыло ощущение, что время и на исходе. Я посмотрел на часы — без двадцати во­ семь. Толпа будет прибывать еще пару часов. Из-за розыгрыша джекпота ярмарка закроется за полночь, может быть, в час ночи. Если мне суждено выяснить рут что-то важное, у меня еще куча времени.

Я сосредоточился на имени Вольфганг и попытался мысленно услышать его пропитый голос. Если бы я увидел его лицо, когда он со спутниками преследовал меня по темному торговому центру, то психический магнетизм уже привел бы меня к нему. Однако голос Вольфганга был очень узнаваемым, и, скорее всего, все получится и без лица.

Свернув направо, я влился в толпу и зашагал в неисследованную часть ярмарки. Не прошел я и десяти шагов, как, неожиданно повернувшись, столкнулся с женщиной в красной юбке и зеленом топе в сеточку.

Я извинился, хотя, учитывая наряд, ей тоже следова­ло бы извиниться, и направился в ту сторону, откуда пришел. Мимо автодрома, где водители весело врезались друг в друга. Мимо силомера, где мускулистый мужчина махал кувалдой, пытаясь запустить звонок. К грузовику с платформой и двумя огромными вращающимися прожекторами. Ко множеству мелких раз­ влечений, которые занимали восточный край южного прохода. Никогда раньше психический магнетизм не срабатывал так быстро, никогда не тянул меня с такой силой и настойчивостью, как сейчас.


Глава 20
Меня тянуло вперед, вперед, вперед. Тянуло так сильно, что я едва не сорвался на бег, но, чтобы не привлекать внимание, окружающих, сдерживался изо всех сил. В редких случаях, когда мой необычный дар проявлял себя особенно мощно, я в некоторой сте­пени оказывался в его власти и обычно мчался сломя голову, хоть и опасался угодить в беду, которую не за­ мечу, пока не станет слишком поздно.

Сотня человек собралась перед соседними шатра­ ми, где два зазывалы расхваливали свои аттракционы.

Я просочился сквозь толпу и скользнул между двумя большими шатрами, надеясь, что меня не заметят ни карни, ни охранники. Тени сгустились быстрее, чем я ожидал. Я немного сбавил шаг, побоявшись обо что-нибудь споткнуться и напороться на стальной пала­ точный штырь, а то и удавиться растянутой веревкой.

Именно такую смерть можно навлечь на себя, хоть и неумышленно, чтобы раз и навсегда доказать, что я не заслуживаю нежеланного ярлыка героя, что я обычный повар блюд быстрого приготовления, причем неуклюжий.

За шатрами склон спускался к подъездной дороге. Я быстро перебежал асфальт и снова перешел на шаг, оказавшись на противоположном склоне. Еще более темный и длинный, чем первый, он по колено зарос бурьяном.

Гвалт и суматоха ярмарки заметно стихли. Вокруг cтрекотал хор сверчков. Вечер был достаточно те­плым, чтобы я начал беспокоиться насчет гремучих змей, которые по такой погоде любили охотиться в темноте как раз на сверчков и жаб.

У подножия холма находилась большая, усыпанная гравием площадка, в ярмарочную неделю служившая кемпингом для карни. Там имелись вода и электриче­ство. На ней выстроились рядами по меньшей мере шести трейлеров и домов на колесах. Некоторые при­надлежали независимым дельцам, работавшим на яр­ марке, и служили передвижными домами для них и их семей. Другими владели братья Сомбра и сдавалиих в аренду тем, у кого не было собственного жилья.

Лет с двенадцати и пока мы со Сторми не стали па­рой, я зависал на ярмарке каждую ярмарочную неде­лю. Работал неполный день в палатке с едой — жарил гамбургеры и управлялся с фритюрницей. Там я впер­ вые и открыл в себе талант повара блюд быстрого приготовления. Я был знаком со многими карни, и боль­шинство из них мне нравились. Они не вписывались в культуру нашего общества, как до некоторой степени

не вписывался в нее и я, хотя у них это было скорее по необходимости, чем по собственному выбору.

Меня притянуло на покрытые гравием дорожки между рядами трейлеров и домов на колесах. Большинство окон были темными — каждый трудоспособный член общины отправился на работу. Там, где оконное стекло согревал янтарный свет лампы, ста реющие родители или молодые матери с маленькими детьми ожидали возвращения любимых. Времени для общения с семьей оставалось немного — от закрытия ярмарки после полуночи до открытия, которое обычно происходило в полдень с понедельника по вторник и в одиннадцать утра по пятницам и субботам.

Я подошел к большому дому на колесах. Во мно­гих окнах горел свет. Для создания уединенности штора на лобовом стекле была задернута, окна на обеих передних дверях закрывали жалюзи. Меня потянуло открыть дверь с пассажирской стороны, и я взялся было за ручку, но потом мне показалось, что я услышал приглушенные голоса. Я подавил порыв забрать­ся внутрь — по крайней мере, этим путем.

Обойдя внушительное транспортное средство, я обнаружил вход сбоку. В верхней части двери имелось окошко, свет не горел. Я попробовал открыть дверь. Она была незапертой.

Иногда я думал, что мой сверхъестественный дар идет в комплекте с толикой безумия, пусть оно и не настолько сильное, чтобы запирать меня от греха подальше. Мое помешательство не угрожало никому, кроме меня.

Оззи Бун говорил, что любой талант — неважно, к написанию песен, романов или выслеживанию людей при помощи психического магнетизма — дается с обязательством использовать его на полную катушку, с ярой приверженностью, едва отличимой от невротической одержимости. Он считал, что писатель каждой новой книгой должен расширять границы, создавать истории, которые никогда не рассказывал прежде, использовать приемы, которые бросают вызов его дару.

Он говорил, что на самом деле приверженность на грани одержимости не просто обязательство, а необ­ходимость, непременное условие, без которого писатель может с тем же успехом сунуть в рот дуло ружья и уйти из жизни, так, как это сделал Хемингуэй.

Оззи питал слабость к цветистым речам, и я находил это очаровательным и забавным. Однако, по его собственному признанию, он не жил согласно своим идеалам, и я задавался вопросом, а не была ли богатая жирами диета на шесть тысяч калорий в день его за­ медленным выстрелом из ружья.

Что касается психического магнетизма, если, ко­нечно, считать его талантом, то, согласно философии Оззи, выбор у меня был только один: использовать его по максимуму и, невзирая ни на какие мораль­ные аспекты, выпрыгнуть из самолета без парашюта, если он велит сделать именно это. Пока что от меня требовалось открыть заднюю дверь дома на колесах, чем я и занялся. Дверь даже не скрипнула, м что я вознес ей мысленную благодарность. Я шагнул внутрь, в почти темную комнату. Автомобиль был та ким большим и устойчивым, что даже не покачнулся под моим весом.

Через открытую внутреннюю дверь падал бледным свет. Его едва хватило, чтобы понять, что я оказался и спальне.

Я постоял, прислушиваясь, и через мгновение уловил тихие голоса двух мужчин в передней части дома Я не мог разобрать, что они говорили, а потому подо шел к открытой двери, встал сбоку и прижался левым ухом к косяку. Все равно было далековато, голоса оставались слишком приглушенными, и я мог понять лишь одно слово из десяти, причем ни одно из них, ка­залось, не принадлежало одному и тому же диалогу.

Осмелившись выглянуть из-за косяка, чтобы раз­ ведать территорию, я увидел справа открытую раз­движную дверь, а за ней ванную. За ванной располагалась зона кухни, выходившая в обеденный уголок.

Напротив ванной виднелся вход — видимо, во вторую спальню. Со своего места я не мог рассмотреть, что находится за ней слева, но решил, что там довольно просторная гостиная.

При других обстоятельствах я бы не отважился пройти дальше задней комнаты, но сегодня была не обычная ночь. С каждым часом предчувствие надвигающейся катастрофы давило все сильнее, в голове непроизвольно всплывали образы наводнения из сна. Другие кошмары обычно стирались из памяти тем быстрее, чем больше проходило времени с момента пробуждения, однако этот обосновался надолго. Подробностей прибавлялось каждый раз, как фрагменты кошмара вставали перед моим мысленным взором. Интенсивность его лишь возрастала по мере того, как мы приближались к событию, которое он предвещал.

Я достал «глок» из наплечной кобуры под блед­но-голубым пиджаком и шагнул из темноты в короткий коридорчик между второй спальней и ванной. Не успел я переступить порог, как из передней части дома им колесах, которую я посчитал за гостиную, показа­лись двое мужчин. Я застыл и, когда ни один из них не взглянул в мою сторону, бочком протиснулся в открытую дверь ванной.

Мужчины подошли к пассажирской двери и оста­новились, чтобы продолжить начатый разговор. Те­перь мы находились ближе друг к другу, и мне было лучше их слышно.

Берн Эклс, бывший полицейский из Пико Мундо, а также член сатанинской секты. Вместе с остальными спланировал стрельбу в торговом центре «Зеленая луна» — а заодно и взрыв, который не произошел.

Сейчас он отбывал пожизненный срок в тюрьме.

.


Глава 21
Покинув этот мир, я буду скучать по его невероятной красоте. Буду скучать по сложным и заворажи­вающим уловкам, с помощью которых от нас скрыты шины мира, как бы они ни мучили и ни очаровывали пас. Буду скучать по доброте хороших людей, которые сочувствовали, пока другие ожесточались сердцем, которые испытали много зла, но не озлобились сами, которые избегли зависти в мире зависти, алчности — в мире алчности, которые ценили правду и не утонули в море лжи, ибо сияли и всю жизнь согревали меня своим светом.

Я не буду скучать по равнодушию перед лицом страданий, по ненависти, насилию, жестокости, жажде власти — всему тому, что проявляется в столь многих людях.

В гостиной дома на колесах двух мужчин и одну женщину заставили встать бок о бок на колени перед диваном. Каждому выстрелили в затылок, будто каз­нили, и они упали лицом в отвратительную жижу, со­чившуюся из выходных отверстий от пуль.

Должно быть, убийство произошло до того, как я вошел в автомобиль, возможно, всего на несколько минут раньше, и на пистолетах наверняка были глу­шители.

Три жертвы, двое убийц, и тем не менее никаких следов борьбы. Я не мог не задуматься: неужели убитые, которые явно были заодно с убийцами, не пони­мали, что с ними сделают? Если предположить, чти они осознали свою участь, как только прибыли Джим и Боб, возможно ли, что строгая покорность секте вы­ нудила их уступить не сопротивляясь?

От последней мысли я похолодел. Если им так про мыли мозги, что они не были способны даже защитить собственные жизни, если они так глубоко преданы злу, что готовы принести себя в жертву на его алтарь, то сорвать план по уничтожению Пико Мундо может оказаться даже труднее, чем я думал.

Разумеется, это были те трое, что гнались за мной по заброшенному торговому центру едва ли шестнадцать часов назад. Вольфганг, Джонатан и Селена. Тог­ да я не разглядел их лиц, а теперь они уткнулись этими самыми изуродованными лицами в диванные подушки, не давая увидеть их и сейчас, чему я был только рад.

Их призраки не задержались в этом мире, что неудивительно. С годами я заметил, что задерживают­ся как хорошие люди, так и не очень, но по-настояще­му плохие покидают сцену с последним ударом сердца.

Подозреваю, дело в том, что за ними имеется серьез­ный должок и кредитор желает вернуть его безотлага­тельно.

Я убрал «глок» в кобуру и с долей отвращения вы­ тащил бумажник из джинсов одного из мужчин. Из кармашка для кредиток достал водительские права штата Калифорния. Мужчину звали — по крайней мере, на это имя он получил права — Вольфганг Ле­опольд Шмидт. С фото на меня смотрел один из тех редких неандертальцев, которые считали, будто чистое бритье, дорогая стрижка, белоснежная рубашка и искренняя улыбка помогут им сойти за человека. Он ошибался.

Я бросил бумажник на пол и достал из кармана пиджака свой усовершенствованный, суперзащищенный неотслеживаемый смартфон. Когда я включил го, на черном фоне появился ярко-золотой восклицательный знак.

Эди Фишер, пожилая леди, основавшая секрет­ную организацию, на которую работали Дик и Мэйбель Буллок, носила брошь в форме восклицательного знакаа из золота с бриллиантами и рубинами. Когда ее спрашивали, что означает этот восклицательный знак, ина отвечала по-разному: «Не теряй ни минуты!» или «Киви полнокровно!» или «Сестра, как это клево — быть мной!»

Перед тем как я отправился на вылазку в логово сектантов, она приколола брошь к рукаву свитера под моим бронежилетом и призналась, что восклицательный знак не означал ничего из этого. Когда я спросил, и чем же все-таки его смысл, она ответила: «Что бы он ни означал, это неважно». После чего отправила меня спасать семнадцать похищенных детей. Она пообеща­ла. что брошь выведет меня оттуда живым, и сработала драгоценность или нет, но я и в самом деле выжил.

Я ввел в телефон код доступа. Восклицательным знак сменился моей улыбающейся физиономией, и телефон перестал казаться таким продвинутым, как пи латалось, но зато я смог сделать звонок.

Чиф Уайатт Портер ответил после третьего гудка.

У чифа вырвался вздох.

Завершив звонок, я выключил телефон и, не огля­дываясь на три мертвых тела, покинул дом на колесах через переднюю пассажирскую дверь.

Ночь оставалась вполне теплой для гремучих змей, ни настоящие змеи волновали меня меньше фигу­ральных. Джиму и Бобу не было смысла ошиваться в непосредственной близости и ждать, пока их свяжут с совершенными убийствами. С другой стороны, нельзя ожидать нормального поведения от парней, которые надеются, что, если в этом мире совершить достаточно зверств, можно заслужить прибыльное дельце по продаже дерьмовых сэндвичей в аду.

Я шел по темной дорожке между рядами трейлеров н домов на колесах, остро ощущая вес «глока» в на­ плечной кобуре, и прижимал правую ладонь к груди, будто страдал от изжоги, чтобы при необходимости быстрее выхватить оружие.


Глава 22
Я собирался вернуться на ярмарку и уже почти по­кинул кемпинг, когда между двумя большими авто­домами показались двое мужчин. Во мраке я едва не наставил на них пистолет, но потом понял, что это не Джим и Боб.

Они приблизились, и мы встретились в пятне света от одного из немногих фонарей. Первый мужчина был высоким и мускулистым, в теннисках на босу HOI у и шортах. Его лысую голову, лицо и все тело покрывали татуировки. Второй, карлик, был одет в меховой костюм и нес под мышкой голову медвежонка, очень похожую на настоящую.

— Привет, чувак, — произнес коротышка.

— Привет, — отозвался я.

Они остановились передо мной, и по какой-то причине я тоже остановился, хотя должен был идти дальше.

Момент показался мне совершенно сюрреалистичным, но в то же время очень реальным. Рассматривая этих двоих, я тем не менее осознавал, что к северо-востоку лучи прожекторов рисуют эфемерные сим­волы бесконечности на тяжелых облаках, все больше затягивающих небо; слышал, как вдалеке лязгает цепь американских горок, когда полные пассажиров вагонетки забираются на подъем перед очередным длин­ным спуском; ощущал запах пыли от кемпинга и аро­мат приближающегося дождя. До нас долетали самые разные мелодии ярмарки. Искаженные расстоянием, они мучили ту часть нас, что жаждет ощущений как противоядия ужасу, и одновременно вызывали неясную тревогу. Я подумал, что это сродни музыке, играв­ шей в замке принца Просперо из рассказа Эдгара По «Маска Красной смерти» в последние жуткие часы, когда тысяча кутил, уверенных в том, что стены аббатства не пропустят чуму, обнаруживают в своих рядах ни ела смерти в костюме, а потом у них из всех пор начинает сочиться кровь. Я слышал слабое хлопанье крыльев, когда невидимые ночные птицы или летучие мыши пролетали в темноте над головой; видел хруп­ких мотыльков, что в мнимом восторге порхали вокруг фонаря, а их увеличенные тени скользили по стенам ближайшего автодома и дрожали рябью на гравий­ ной площадке. Поток мелких деталей, передаваемый необъяснимо обострившимися чувствами, только под­черкивал сюрреалистичность стоявшей передо мной пары. Казалось, они шагнули сюда через разрыв в ре­альности откуда-то из-за грани.

«Лови момент», — сказал я себе, хотя тогда не мог внятно объяснить, что же это за момент.

Коротышка зажмурился и покачнулся, будто в этом медвежьем костюме у него подкосились колени.

Секунд через десять он открыл глаза и посмотрел на меня. По его щекам текли слезы.

Испугавшись, я отдернул руку от его лба.

— Хотел бы я помочь вам, мистер, — сказал он. — Очень хотел бы. Правда. Но мне до вас даль ко. Слишком далеко. Вы человек что надо. Лучше не придумаешь. И только вы можете сделать то, что вам нужно сделать.

Потом он совершил очень странный поступок, но столь же естественно, как поприветствовал меня сло­вами «Привет, чувак» при встрече. Он обхватил мою ладонь своими медвежьими лапами и поцеловал ее.

Когда он поднял голову, его щеки были мокрыми, а непролитые слезы сверкали в огромных темных глазах, как далекие галактики.

Я не знал, что сказать, а он явно сказал все что хо­ тел. По-прежнему держа медвежью голову под мышкой, он отвернулся.

Слова и поведение товарища заметно потрясли Олли. Он обхватил меня своими ручищами, прижал к себе, отпустил.

— Береги себя, Норман.

— Его зовут не Норман, — заметил Лу, шаркая прочь.

Олли догнал друга и положил руку ему на плечо, вынуждая остановиться. Взглянул на меня.

— А как его зовут?

только джинсы и футболки, решить не усложнять все и не строить планы на будущее, работать на непритязательной работе, например, поваром блюд быстрой! приготовления или продавцом шин. Может, некоторым из них требуется отгородиться от общества больше, чем мне. Обремененные тем или иным сверхъестественным восприятием, а то и несколькими сразу, они могут обрести стабильность и в какой-то мере по кой на ярмарке, куда давным-давно принимают изгоев, мирных неудачников и «белых ворон» и где никто не стремится выведать тайны других.

Что бы ни увидел Лу, когда я прикоснулся к нему, его дар — или проклятие — отличался от моего. На верное, он не способен видеть призраков, но теперь он, скорее всего, знает, что на это способен я. Подозреваю, ему стали известны обо мне и другие вещи, возможно, даже суть страданий, которые мне придется вынести в последующие часы. Коротышка в костюме медведя комический персонаж шоу, карлик — без сомнения он перенес немало насмешек и издевательств. Однако очевидно, что он видел дальше и обладал большей мудростью, чем тридцать три механических оракула в шатре «Всевозможные предсказания».

Пройдя меж двух шатров, я снова оказался на яр­кой оживленной аллее. Я больше не пытался найти Вольфганга, Джонатана и Селену с помощью психи­ческого магнетизма, а сосредоточился на их убийцах, Джиме и Бобе.


Глава 23
В открытое окно спальни прибрежного коттед­жа залетал приятный прохладный ветерок с моря, но я в испарине метался по постели. С меня ручья­ми тек пот. В моем диком кошмаре Счастливый Монстр Блоссом.

Роуздейл вела меня туда, где ждал амарант.

Все звуки умерли, кроме тех, что издавал я сам, словно внешний мир перестал существовать, слов­ но я и был теперь целым миром, оторванным и плывущим по воле волн в пустоте. Неистовое биение сердца, учащенное дыхание, каждый вдох гораздо глубже, чем нужно, и тяжелое дребезжание, некая вибрация, природу которой я понять не мог.

Лица и загадочные силуэты исчезли, остались только свет и тень. Перед глазами мелькали рос­черки цвета, а иногда и волнистого мрака, и мне было очень страшно. Время от времени казалось, что Блоссом рядом, словно дух, но чаще я не ощущал ее присутствия.

Двигаюсь, двигаюсь вперед, двигаюсь с огромны­ ми усилиями, двигаюсь, но куда, к чему?

Физики утверждают, что время зародилось в Большом взрыве и является необходимым условием для расширения и развития вселенной. Все, что существует за пределами вселенной, существует вне времени, и никакой опыт не измеряется минутами. В сновидениях есть время, но не в том виде, как на яву. Оно странным образом искажается и больше некажется достоверным, словно на подсознательная уровне мы понимаем, что время преходяще, что эта не обязательное условие нашего существования что наступит момент, когда мы больше не будем и нем нуждаться.

Неважно, с Блоссом или без, мне чудилось, что я бреду много часов подряд и уже прошел приличное расстояние. Впрочем, вполне могло оказаться, что минуло всего несколько секунд, прежде чем я снова услышал посторонний звук. Раздался крик, и передо мной снова появилось лицо, на котором можно было сконцентрироваться.

Лицо принадлежало Уайатту Портеру, голос тоже. Он выкрикивал мое имя: — Одди!

Блоссом снова возникла рядом, поддерживая меня. Я пробивался вперед, сжимая урну с прахом.

Когда чиф в очередной раз выкрикнул мое имя, зрение очистилось еще больше. Я уткнулся в дуло его пистолета, которое вдруг увеличилось в диаметре до размеров пушечного жерла. Чиф выстрелил.


Глава 24
Когда я разыскивал Вольфганга, у меня не было его лица, чтобы связать с именем, но был узнаваемый хриплый голос, который помог нацелиться, сосредото­чив мои мысли и дар. В случае же с Джимом и Бобом я краем глаза увидел их из задней части дома на колесах, но не разглядел лиц, и ни один из них не обладал опоминающимся голосом. Зная только имена, глупо надеяться поиграть в Тонто, как боялись они.

Я все еще был уверен, что ключ к плану сектантов и средство сорвать его находятся на ярмарке, но чем дольше прочесывал главную аллею, тем в большее уныние приходил от перспектив обнаружить добы­ чу. Я пытался лавировать в бурлящей толпе на пло­щади, но волны прохожих сопротивлялись мне и, как прилив, постоянно меняли направление. У одних лица были остолбенелыми от возбуждения, у других утом­ленными от переизбытка безрадостного «веселья», но всегда — равнодушными ко мне, как равнодушно море, затягивающее пловца в предательское течение.

Каждый раз, когда я проходил мимо карусели, ло­шади с безумными глазами скакали вверх-вниз все более лихорадочно и каллиопа[9] гудела все неистовее, отчего мелодия становилась еще более фальшивой. Машинки на автодроме врезались одна в другую с большим самозабвением, их токоприемники вышибали все более яркие потоки искр из переплетения проводов над головой. Визги пассажиров «Гусеницы» из туннеля и вопли тех, кто стоял в клетках на быстр вращающейся, а затем наклоняющейся «Центрифуге», звучали не как выражение восторга, а как пред смертные крики охваченных ужасом людей, когда и терзает боль от смертельных ран. Посетители, спотыкаясь, выходили из комнаты страха через гигантскую вертушку, и их пронзительный смех был для моих ушей похож на безумное гоготанье из самых глубоких палат сумасшедшего дома. Все это время гигантское лицо великана рычало и выдувало воздух, заставая гуляющих врасплох.

Если я слишком сильно сосредоточусь на Джиме и Бобе, если буду искать их в мигающих огнях и быстрых тенях аттракционов слишком настойчиво, слишком торопливо, то рискую превратиться из охотник» в добычу из-за обратного эффекта психического магнетизма. Иногда, когда я слишком долго или слишком напористо пытался притянуться к цели, ее притягивало ко мне. В таких случаях я замечал тех, кого искал только после того, как эти люди замечали и узнава­ли меня. Опасно, если гоняешься за безжалостными убийцами.

Когда я применяю психический магнетизм, мое вос­приятие распахивается настежь. Жарящиеся бургеры, дизельные выхлопы генератора, затхлый пар от баков, в которых варилось в одной и той же воде слишком много хот-догов, сигаретный дым, приторные духи, человеческий пот, вонь лежалого навоза, долетавшая от вольеров, которые располагались в отдалении от главной аллеи. Свист, гудение, треск, грохот, шипе­ние, звон, я больше не мог выносить смесь ароматов и тысячеголосый тарарам феерии братьев Сомбра.

Я решил сделать короткий перерыв и вернуться на главную аллею после успокаивающего визита в выста­вочный павильон. Многие художники, ремесленники и домохозяйки округа выставляли там свои товары и чествовали в соревнованиях за вожделенную награду года в различных категориях: от лоскутных одеял и вышитых подушек до керамики, от домашней выпечки и чили до элегантных венских кресел-качалок.

Пройдя мимо выставочного павильона к главной стоянке, где остался грязный раздолбанный «Форд Эксплорер», я понял, что, покинув главную аллею, все-таки сдвинулся с мертвой точки и наконец напал на след Джима и Боба.

Приближаясь к «Эксплореру», я насторожился. Я был наполовину уверен, что двое убийц выскочат из кузова пикапа, где поджидают меня в засаде, или появятся из-за какого-нибудь внедорожника. Стоян­ка была освещена лучше, чем кемпинг карни. Прежде чем сесть в «Эксплорер», я обошел автомобиль по кругу, заглянув через пыльные окна на заднее сиде­нье и в кузов. Хотелось убедиться, что, когда я сяду на место водителя, меня не подкараулит незваный пассажир, склонный стрелять людям в затылок или резан, горло.

На выезде со стоянки сомнений не осталось: Джим и Боб покинули ярмарку. Я почти ничего о них не знал, но словно распутывал и сматывал невидимую нить которую они оставили за собой. Увеличив скорость, я выехал на Марикопа-лейн, которая сначала петля ла по окраинам, а потом сворачивала к центру города. Повороты с одной улицы на другую казались мне продуманными... пока я не почувствовал, что потерял добычу.

В жилом районе я подъехал к тротуару, выключил двигатель и вышел из «Эксплорера». Остановился под раскидистым фикусом нитида, который почти все называют индейским лавром, хотя это не лавр и у него нет связи ни с одним индейским племенем. Встав спиной к дереву и пикапу, я наблюдал за ближайшими до­мами.

На улице царило безмолвие. Застывший воздух не вызывал ни малейшего шороха в густой листве фи­куса. Пустые крылечки, на тротуарах ни души, никто даже не выгуливал собак. Во многих окнах горел свет, но я не слышал ни приглушенного бормотанья телеви­зоров, ни даже слабых отголосков музыки.

Плотные облака закрыли луну и звезды и висели низко, словно готовясь к неурочной буре. Казалось, на город давит тяжесть. Я бы не удивился, если бы реальность и мой сон внезапно соединились в одно целое и в густом воздухе, как в воде, по улицам поплыли тела мертвецов с выпученными глазами и искаженными от ужаса лицами.

Решив позвонить чифу Портеру, я включил теле­фон. Вдруг в конце квартала, из-за угла, который я недавно обогнул, показалась какая-то машина и на­ правилась в мою сторону. Волоски у меня на загривке стали дыбом.

Я стоял далеко от фонаря, скрывшись в тени, при­жавшись к древнему фикусу. Сомневаюсь, что меня заметили. Соскользнув спиной вниз по дереву, я опу­стился на пешеходную дорожку, и между мной и ма­шиной оказался массивный ствол, а потом еще и «Эксплорер». Может, это и не убийцы. Скорее всего, парочка безобидных стариков возвращалась домой с церковного ужина, болтая о мазях от геморроя или о чем там еще разговаривают пожилые пары.

Автомобиль приближался медленно, или мне так казалось, и точно притормозил, проезжая мимо «Экс­плорера». Однако потом набрал скорость и поехал своей дорогой. Я рискнул выглянуть и увидел, что это белый внедорожник марки «Мерседес». Никто не вы­сунулся в окно, чтобы расстрелять в меня «Магнум» триста пятьдесят седьмого калибра.

Мне не удалось разглядеть внутри машины ни лиц, ни хотя бы силуэтов, словно ею управляли не живые и не мертвые люди, которых я способен видеть, а нечто иное.

Моя богатая на события жизнь располагает к па­ранойе, но в целом я не опасаюсь, что под кроватью ночью прячется бука. Секта сатанистов испытывали мои нервы на прочность. Воспоминание о коллекции отрезанных голов в стеклянных банках в Неваде никак не стиралось из памяти.

Я встал на ноги, прислонился, как раньше, спиной к дереву и позвонил чифу Портеру. Тот ответил после второго гудка.

— Сэр, вы в доме на колесах?

— Там еще хозяйничают криминалисты. Мы обыщем его, как только они закончат и можно будет не беспокоиться испортить место преступления.

— А вы пока беседуете с другими карни в кемпинге?

— Они не самые разговорчивые ребята.

— Спросите, знают ли они Джима и Боба.

— Что еще за Джим и Боб?

— Мне известны только имена. Они убийцы-ис­полнители.

— Каждый знает кучу Джимов и Бобов. В одной Калифорнии их миллион.

— Эти Джим и Боб держатся вместе.

— Это сужает поиски до девятисот девяноста тысяч. Они карни?

— Понятия не имею. Но в палаточном лагере есть человек, который может оказаться вам полезным. Он вроде меня, но вам придется сделать вид, что вы этого не знаете.

— Он что, повар блюд быстрого приготовления?

— Нет, сэр. Я столкнулся с ним после того, как по­звонил вам насчет убийц и ушел из дома на колесах. Он карни. У него что-то вроде шестого чувства. На самом деле. Какие именно возможности, пока непонятно.

— Как его зовут?

— О, конечно. Его зовут Лу. А его друга — Олли.

— Что еще за Лу и Олли?

— Фамилий не спрашивал, сэр. Но вы их легко найдете. Лу — карлик в костюме медведя. Олли — здоровяк, с головы до ног в татуировках.

— В костюме медведя?

— Не Олли, только Лу. И он его, скорее всего, уже снял. Наверное, Лу будет с вами более откровенным, если сказать ему, что вы знаете меня и знаете о моем даре. Кстати, для него я Норман.

За два дома справа от меня из двери показался муж­ чина и замер на темном крыльце. Я был так напряжен, что казалось, будто подозрительнее этого мужчины на крыльце я ничего в жизни не видел.

— Знаешь, Норман, не считая Карлы, я никогда никому не рассказывал о твоем даре, — сказал чиф.

Я не знал наверняка, заметил ли меня мужчина на крыльце, и понизил голос.

— Я очень признателен за то, что вы храните мою тайнц, чиф. Правда. Но если мы не найдем и не оста­новим этих парней, ситуация очень быстро станет отчаянной.

— Почему ты шепчешь?

— Какой-то парень вышел на крыльцо.

— Это Джим или Боб?

— Нет, сэр. Просто какой-то парень. Кажется.

Вспыхнул огонек зажигалки. Парень на крыльце вышел выкурить сигарету. По крайней мере, так это выглядело.

— Сынок, ты где? — позвал чиф Портер.

— Стою под фикусом нитида, жду озарения.

— Что такое фикус нитида?

Я поднял взгляд на паутину темных ветвей.

— Наверное, вы зовете его индейским лавром. Вы отправили кого-нибудь на дамбу?

— Сонни Векслер и Билли Мунди уже должны до браться туда.

— Двое ваших лучших людей. Хорошо, что вы от неслись к этому всерьез, сэр.

— Я всегда отношусь к тебе всерьез, сынок. Даже если речь идет о карлике в костюме медведя.

— Кстати, он приятный человечек. Не такой рез­кий, как тот из реалити-шоу.

— Случилось кое-что еще, — сказал чиф Пор­тер. — Всего пару минут назад. Пришло предупре­ждение от нацбезопасности. Трое вооруженных охранников сопровождали груз С-4 от завода до склада оружия на военной базе.

— Пластиковая взрывчатка.

— Именно. Один из охранников убил двух других и скрылся с грузом.

— Сколько ее там?

— Да, сэр. По возможности.

— Тогда ты, наверное, много чего знаешь об индейских лаврах.

— Могу говорить о них часами.

— Я только что понял: у меня нет твоего номера.

Я продиктовал чифу номер своего мобильного.

— События развиваются быстро, — сказал он. — До связи.

Я завершил вызов.

В неподвижном воздухе чувствовался легкий сигаретный привкус. Парень на темном крыльце глубоко затянулся, и кончик его сигареты засветился ярко-оранжевым.

Наблюдая за ним, я вспомнил о фитиле динамитной шашки.

Пластиковая взрывчатка детонировала от электри­ческого тока, а не от пламени, но меня все равно не покидала мысль о фитиле.


Глава 25
Я колесил по городу и думал: «Джим. Боб. Джим. Боб. Джим, Боб. Джим, Боб. Джим Боб, Джим Боб, Джим Боб, Джим Боб...» Хотя никто из убийц не говорил с южным акцен­том, мне чудилось, что я пытаюсь выследить старого доброго парня-деревенщину с татуировкой флага Конфедерации где-нибудь на теле, этакого старого доброго Джима Боба с сочным шариком жеватель­ного табака за щекой. В радиоприемнике его пикапа ноет Мерл Хаггард, а он разъезжает по округе с за­ ряженной винтовкой, высматривая опоссума, — хо­ чет застрелить его и принести домой своей женушке, чтобы та приготовила превосходное рагу и подала его г приправленной маслом кукурузной кашей и тушеной зеленью.

Психический магнетизм не работает, если я отвле­каюсь, а я отвлекся настолько, что это слово точно не передавало мое состояние. На моем паранормальном даре выслеживать людей мне мешало сосредоточиться не только слияние Джима и Боба в выдуманного пар­ня-южанина. Я по-прежнему думал о своем сне, пережевая его, как Джим Боб свой табак. Еще мой мозг постоянно перескакивал на двойное название фикуса нигида и индейского лавра, которое не имело ника­ кого отношения к текущему кризису, кроме того, что об этом спросил чиф. Когда я не размышлял о фикусе нигида, на ум являлась полная женщина с густой гри­вой вьющихся каштановых волос, которая вручила мне входной билет и уверяла, что, если останусь на ярмарке, я выиграю крупную сумму за пятнадцать минут до полуночи. Когда полная кассирша на минуту покидала мои мысли, ее место занимали Лу в костюме медведя и мегататуированный Олли. Или «Мумия цыганки», выдающая пустые карточки. Или койот, стоявший на улице и нагло пялившийся на меня, пока я садился на «Большого пса» ранним утром, после того как оста вил заброшенный торговый центр летучиммышам и жукам, которые теперь считали его своим домом.

Также у меня появилось ощущение, что за мной следят. Я не переставая поглядывал в зеркало заднего вида. Трижды, когда едущий позади автомобиль казался подозрительным, я сворачивал на первом же перекрестке, но ни один за мной не последовал.

Только через пятнадцать минут после завершения разговора с чифом Портером я понял, что еду по автостраде к озеру Мало Суэрте со скоростью восемь­десят миль в час, на двадцать больше разрешенной. Решив, что мой психический магнетизм в тот момент функционировал даже хуже правительственной ком­пьютерной системы за десять миллиардов долларов, я не рассчитывал найти Боба и Джима на дамбе. Либо я несся к Мало Суэрте, отчаявшись, в надежде най­ти новую ниточку к неуловимым мужчинам без лиц и фамилий, либо сработала интуиция, которая обычно меня не подводила.

Я вдруг вспомнил, что, хоть Джим и Боб не имели лиц, у меня их было два: с первым я родился, а второе нарисовала Конни на ярмарке. Охраняющие дамбу полицейские и так на взводе, поджидая вооруженных до зубов сектантов с тонной взрывчатки. Если я появ­люсь раскрашенный под киношного психопата, терроризировавшего Готэм, может произойти трагическая ошибка. В конце концов, это мир трагических ошибок.

Мне не хотелось терять время и возвращаться че­ рез весь город в дальние предместья, где находилось убежище Буллоков, только затем, чтобы смыть мас­ку. Если остановиться на заправке, чтобы воспользоваться уборной, придется просить ключ. Неизбежен утомительный разговор насчет моего разрисованного лица, которое вне ярмарки выглядело настолько же диковинным, насколько обычным на ее главной аллее.

Вместо того чтобы отправиться прямиком на дам­бу, я поехал к парку на северном берегу, где этим утром завтракал с Оззи Буном и чифом Портером. На ночь парк закрывали. Я оставил «Эксплорер» на обо­ чине шоссе, перелез через ворота и в темноте прошел около тридцати ярдов к желто-оранжевому кирпично­му зданию общественного туалета.

Два сенсорных фонаря, две двери. Обе заперты.

К счастью, вокруг туалета разбили ландшафт под пустыню, и не было недостатка в кактусах, суккулен­тах и, разумеется, декоративных камнях. Округ Маравилья не настолько процветал, чтобы позволить ночное патрулирование закрытого парка. Я подобрал два камня размером с апельсин, помедлил, ведь всю жизнь стремился быть добропорядочным граждани­ном, и бросил первый камень в окно. Вторым камнем сбил острые осколки по периметру рамы, подтянулся па подоконник и скользнул внутрь.

В прошлом я ни разу не вламывался в туалет, хотя это не тот пункт, который включаешь в резюме.

Включив фонарик, все-таки не оставшийся на ко» моде в убежище, я прошел к раздатчику бумажных полотенец — под ногами трескалось и хрустело сте­кло — и выдернул несколько штук. Встал у средней раковины из пяти, осмотрел себя в зеркале и убедился в мудром решении тщательно умыться. За пределами ярмарки маска Арлекина и узор из черно-белых ром­бов выглядели до крайности зловеще.

Чтобы исполнить задуманное, света фонарика было маловато, но здравый смысл на пару с паранойей возражали против включения флуоресцентных ламп под потолком.

Закончив, я наклонился ближе к зеркалу. Насколь­ко я мог судить, вся краска смылась. Но что-то в моем лице было не так.

Я никогда не был высокого мнения о своей внешности. Мне всегда казалось, что я обычный, и это меня устраивало, поскольку такая красивая девушка, как Сторми Ллевеллин, все-таки нашла причины полю­ бить меня.

Но теперь что-то в моем лице вызывало беспокой­ство, и чем дольше я смотрел на отражение, тем силь­нее тревожился. Я сказал себе, что мое лицо искажено из-за такого света: как бы я ни направлял луч фонари­ ка, резкие тени высекали на нем более свирепое вы­ражение, чем в жизни.

Но дело не только в свете. Это лицо не принадле­жало повару блюд быстрого приготовления, которым я когда-то был, не принадлежало пареньку, вошедшему за руку со Сторми в шатер с игровыми автомата­ми, чтобы задать важный вопрос «Мумии цыганки». В моих глазах поселилась печаль. Я отвернулся от зер­кала.

Я не видел лиц своих противников, за исключением фото Вольфганга на водительском удостоверении. Ви­дели ли они злобу за своими масками, когда смотре­лись в зеркало, и наступал ли момент, после которого они избегали зеркал?

Я думал выйти через дверь, но изнутри ее нельзя было ни запереть, ни отпереть. Когда я с фонариком и руке вылез через окно, первым делом мне в глаза бросился «Эксплорер», одиноко стоящий за воротами парка. Его освещали фары припаркованного позади внедорожника.

Белый внедорожник марки «Мерседес». Как тот, что медленно проехал мимо, пока я прятался за фику­сом нитида, убедив себя, что автомобилем управляет пожилая пара, возвращающаяся с церковного ужина.

Если тогда в машине и сидели пенсионеры, то за прошедшее время се у них угнали. Двое мужчин, вовсе не пожилые, осматривали «Эксплорер». В свете фар их было хорошо видно, даже с расстояния в тридцать ярдов.

Обратный психический магнетизм. Джим и Боб.

Я слишком настойчиво думал о них, слишком упорно их разыскивал. У меня не было их лиц, чтобы связать с именами, не было даже узнаваемого голоса хотя бы одного из них, поэтому я не смог их найти. Но их при тянуло ко мне, вот они, пожалуйста.

Один из них как раз смотрел в мою сторону. Когда я вылез из разбитого окна, он указал на меня, и второй мужчина тоже повернулся ко мне. Меня выдавали сенсорные фонари над входами в туалет и тусклый луч моего фонарика, но внимание мужчин привлекли не они. Для них я был как магнит для железных опилок, и не заметить меня было невозможно.



Глава 26
Я мог убежать от них. Но ради чего? Без «Эксплорера» не обойтись. Чиф оказался прав, когда сказал, что события развиваются быстро. Какая бы катастро фа ни грозила сделать трагедию Пико Мундо важней шим событием года, она разразится в течение следующих нескольких часов, наверняка до рассвета. Если и оставалась надежда раскрыть и сорвать замыслы сек ты, мне нужно быть мобильным. Не выйдет гоняться за истиной пешком или полагаться на автостоп каждый раз, когда возникнет необходимость.

Мое преимущество заключалось в том, что люди, которых притягивало ко мне обратным психическим магнетизмом, не знали, что привело их к месту, где находился я. Они не испытывали побуждения разыскивать меня, не ощущали никакой влекущей силы.

Всегда находились оправдания тому, почему они отклонились от намеченного плана и отправились в места, посещать которые не собирались. Может, они говорили себе, что требуется время подумать о том, что делать дальше. Может, убеждали себя в том, что бесцельные блуждания на машине освободят голову и позволят тщательнее все взвесить. Как бы то ни было, они всегда очень удивлялись, увидев меня.

Я без колебаний пошел к главным воротам, будто меня нимало не волновали намерения этих мужчин, будто я считал, что те, кто водит внедорожники «Мерседес», все поголовно добропорядочные граждане, желающие своим ближним всего самого лучшего, а также чтобы закончился голод на земле и наступил мир во всем мире.

Наверное, им даже невдомек, кто я такой. Они не видели меня рядом с «Эксплорером», когда проезжа­ли мимо него в городе. Верно, «Форд» снова здесь.

Должно быть, они озадачены, почему обратили на него внимание раньше и почему наткнулись на него сейчас, когда просто бесцельно колесили по округе, в милях оттого места, где встретили его впервые.

Не важно, догадались они насчет меня или нет, когда я подойду ближе, меня узнают. Секта начала по­ пеки, и уж старые фотографии из газет у них наверняка имелись. К тому времени, как я дойду до забора, мужчины меня узнают и на мгновение удивятся. На мгновение. Три-четыре секунды.

Еще мгновение они будут размышлять, что я здесь делаю в такой час, знаю ли о дамбе и взрывчатке и рассказал ли кому-нибудь о том, что знаю. Две-три секунды.

В следующее мгновение они, переглянувшись, по советуются при помощи слов или без них о дальнейших действиях. Да, им захочется меня убить, но также они могут решиться па захват, чтобы потом под пыт­ками заставить меня выдать все, что я знаю об Эдн Фишер и ее организации. Это была такая же тайна, как их собственная, но во всех отношениях противоположная. Четыре-пять секунд.

Эти три мгновения отводили мне до ужаса узкую тропку к выживанию. На деле это была даже не троп ка, а канат, натянутая на высоте проволока, по кото­ рой я должен не пройти, а пробежать.

Я сделал вид, что ни о чем не подозреваю, и, подхо­дя к ним в темноте, крикнул: — Привет!

Притворившись, что нахожусь в той стадии опья­нения, которая определяется не столько заплетаю­щимся языком, сколько слишком громкими и душев­ными разговорами, я также сделал вид, что принял их за рабочих парка. — Хотел в чертов туалет! Чего закрывать-то, ей богу? Пришлось выбить окно, потому что вы его за­ крыли!

Не было ни единого шанса попасть в них, стреляя через сетку-рабицу. Придется перелезть через забор прежде, чем они направят на меня оружие.

Выступив из темноты в рассеянный свет фар внедорожника, я притворился, что споткнулся, выругался и наклонил голову, чтобы скрыть лицо. Думаю, что начал карабкаться по сетке до того, как парни поняли, кто я такой. Когда они приближались к концу второго па трех мгновений, я добрался до верха.

Вместо того чтобы спрыгнуть по другую сторону во­ рот, я замер, вытащил из наплечной кобуры «глок» — на миг мне показалось, что он застрянет в зеленовато- голубом пиджаке, — и выстрелил в них сверху. Они слишком поздно потянулись за оружием. Первая пуля попала одному из мужчин в живот, и он завопил. Пистолет выскользнул из его руки, хотя он успел его выхватить. Вторая пуля попала другому мужчине прямо в лицо, снеся заднюю часть черепа, и он, без сомнения, пыл мертв еще до того, как рухнул на землю.

Раненный в живот мужчина лежал на спине, прижи­мая обе руки к животу, и от боли корчился, как раздав­ ленный жук. Его лицо исказилось от ужаса и мучений, и все же, когда я подошел ближе, он умолял оставить его в живых, хотя это принесло бы ему еще больше ужаса и мучений. Вместо того чтобы удовлетворить его мольбу, я выстрелил еще дважды, и он затих.

— Убийца, — произнес голос у меня за спиной.

Я резко повернулся навстречу новой угрозе, но там никого не было, кроме мертвого мужчины, которому выстрел пришелся в лицо. Я подождал, но он если и говорил, то не сделал этого снова.

Все время я был тверд как скала, но теперь начал дрожать, да так сильно, что испугался, как бы случаи но не выстрелить, и убрал пистолет в кобуру. Я трясся, как паралитик, и не знал, куда девать руки: сунуть в карманы, или пригладить волосы, или зажать под мышками, чтобы сдержать дрожь. Стоял, бессмысленно жестикулируя и давясь на каждом вдохе.

Я уже убивал ради спасения детей и других невин­ных. Я даже стрелял в женщин — в трех. Две пыта­лись меня застрелить, а одна порезала бы меня на ленты, представься ей хоть полшанса. Убивать всегда тяжело. Какой бы порочной и явно злобной ни была мишень, убивать всегда тяжело. Но в этот раз необ­ходимость убийства потрясла и встревожила меня как никогда сильно.

Эти мужчины не заслуживали ни капли жалости.

Они беспощадно казнили Вольфганга, Джонатана и Селену. Наверняка убили многих других, возможно, даже детей, которых их секта так любила приносить в жертву на кровавых алтарях.

Однако меня серьезно задели не сами их смер­ти. Меня потрясла совокупность совершенных мною убийств. Я убивал столь часто, что здесь и сейчас пе­ресек некую моральную грань, за которой изменился навсегда, — грань, из-за которой нельзя вернуться к той личности, которой был прежде.

Неважно, в кого я превратился, я не мог сказать «хватит», не мог отказаться от борьбы. Мне не дано этого выбора, как было большую часть моей жизни. Что-то значительное и страшное случится с Пико Мундо, если секту не остановить. Мои ужас, вина и сожаление не шли ни в какое сравнение с тысячами смертей, которые я предвидел. Эту ответственность с меня не снимут, и отказаться от нее значило отказаться от обещанного мне желанного будущего — Сторми.

Нужно было убираться отсюда, пока кто-нибудь не проехал мимо и не увидел следы расправы. Из-за уг­розы дамбе эту уединенную дорогу вполне может па­трулировать полиция, и в случае чего ни моя дружба с Уайаттом Портером, ни даже непрошеная репутация героя не гарантируют свободу передвижения, которая так мне необходима на остаток ночи.

Впрочем, сначала нужно заглянуть в их бумажни­ки. Нет. Не нужно. Хочется. Не ради денег. Но чтобы доказать себе кое-что.

Я старался шагать осторожно, с благодарностью посматривая на фары «Мерседеса», не желая насту­пить на кусок черепа, ошметки мозгов, клок волос или кожи.

Сев за руль «Эксплорера», я ощупал карманы джинсов, а потом и карманы пиджака в поисках клю­чей. Разволновался, решив, что выронил их где-то по дороге к общественному туалету в парке, но в послед­ нем кармане мои пальцы наткнулись на пластмассо­вое кольцо, а потом и на сам ключ.

Я развернулся и поехал на запад. В миле от входа в парк остановился на обочине.

Два бумажника, которые я забрал, лежали на пассажирском сиденье. Мои руки по-прежнему дрожали, пока я просматривал один, а потом и второй, ища удо­стоверения личности.

Мы живем в мире, где повсеместно случаются тра­гические ошибки. Белый «Мерседес» мог быть вовсе не тем самым, что я видел раньше. Возможно, мужчины, которых я застрелил, окажутся не теми, кем я думал. Я убил их, не выслушав ни слова из того, что они хотели сказать, не задав ни одного вопроса. Они выхватили пистолеты только после того, как я вытащил свой. Может, у них, в отличие от меня, имелись разрешения на ношение скрытого оружия, они были представителями властей и обладали законным правом спросить, что я делал в парке, когда он закрыт на ночь.

У обоих мужчин нашлись действующие водитель­ские удостоверения штата Невада. Джеймс Мортон Стерлинг. Роберт Фостер Коукберри. Джим и Боб.

Мое облегчение было не столь полным, как я ожи­дал. Они действительно оказались теми, кем я их счи­тал. Однако, хоть я и не совершил трагическую ошиб­ку у ворот парка, очень даже могу совершить ее в следующий раз.

Вдалеке показался свет фар, с запада приближался автомобиль.

Я снова выехал на автостраду, и мгновение спустя мимо меня пронесся на восток пикап «Додж».

Примерно через минуту мертвецов обнаружат.

В Калифорнии закоренелых преступников часто выпускают на волю, когда они отсидели лишь малую часть своих сроков, поскольку теснота в тюрьмах счи­тается наказанием, несоразмерным тяжести преступ­ления. Но если вы разговариваете по телефону за рулем, к вам не проявят снисходительности. Рискнув навлечь на себя безжалостную силу закона, я позво­нил чифу Портеру, не съезжая с шоссе.


Глава 27

мер, дамба Боулдер в Неваде. Жители Пико Мунди гордились званием «самого маленького в мире городка с населением сорок тысяч человек». Этот слоган, созданный торговой палатой, давал понять туристам, что мы можем предложить широкий выбор досуга и жилья, но при этом остаемся простыми людьми с житейской мудростью, непритязательными манерами и традициями принимать незнакомцев как своих род­ных. Можно отправиться в Боулдер, штат Невада, и покататься на лодке по озеру Мид за нарочито огромными плотинами. Конечно, если вас не пугают алчные казино, принадлежащие огромным корпорациям, ко­торые заманивают в недалекий Вегас и каждую минуту пытаются запустить руки в ваши карманы. А можно приехать в Пико Мундо и насладиться лодочной про­ гулкой по озеру Мало Суэрте за дамбой практичного, вполне человеческого размера — сто двадцать футов в длину и тридцать восемь футов в высоту, — совсем не похожей на постройку в соседнем штате.

На нашей дамбе не было гидроэлектростанции, по­скольку ее строили со скромным намерением создать чистое озеро для отдыха, которое во время засухи также использовалось в качестве источника воды для нескольких водохранилищ округа Маравилья ниже по течению. У северного края дамбы находился затвор шлюза и приземистое бетонное строение площадью около двадцати квадратных футов, из которого конт­ролировался сброс воды. Оно походило на миниатюрную крепость: плоскую крышу окружал зубчатый па­рапет, окна были едва ли шире бойниц.


Глава 28
Зайдя с севера, я прошел больше половины гребня плотины, а потом перегнулся через перила и посмотрел вниз, на освещенный водослив, спускающийся к водобойному бассейну. Вода собиралась в бассейне, переливалась через порог в водобойный колодец, и оттуда ее контролируемый объем вытекал в сухое русло.

ели снимет рулевого снайперским выстрелом. А вот если у лодки электрический мотор, она может подо­браться бесшумно, не подняв тревоги.

Сонни и Билли не упомянули об атаке с воды, но если они подумали о набитом взрывчаткой самолете, тo должны были учесть и лодку.

Когда я отвернулся от озера, у южного конца дам­бы, за последними фонарями, мне почудилось какое-то шевеление, словно мрак там был не таким непроглядным. Я прищурился, но это не помогло, осталось только прежнее впечатление непрекращающегося шевеления.

Сунув руку под куртку и сжав пальцы на «глоке» и  кобуре, я пошел к югу, чтобы поближе взглянуть на тo, что там творится. Когда я был в двадцати футах от края дамбы, на меня обратились три пары присталь­ных, светящихся глаз, в которых отражались фонари.

Я остановился, и ночные гости выступили на несколь­ко шагов из тени.

За последние месяцы койоты вновь и вновь воз­никали в моей жизни. В ночь перед смертью Сторми трое подкараулили меня около ржавого куонсетского ангара на территории заброшенной общины, в кото­рой некогда жили люди, верившие, что человечество создали инопланетяне и скоро они вернутся. Всего за четыре месяца до того, как я оказался на гребне дам­бы Мало Суэрте, стаи койотов угрожали мне в Магик Бич, штат Калифорния, где я переживал трудные, от­чаянные времена.

В один из таких случаев со мной была Аннамария. Мы гуляли по заросшему обрыву каньона Гекаты и Магик Бич, когда к нам приблизилась стая койотов со столь очевидным намерением поужинать нами, что им не помешали бы слюнявчики Обычно койоты боятся людей и держатся от нас на расстоянии. Их можно прогнать громким шумом или брошенным камней даже если тот в них не попадет. Тем не менее стая, появившаяся из каньона Гекаты, совсем не выказывала страха.

В ту ночь у меня не было пистолета. Я не выносил пистолетов ни тогда, ни сейчас. Нас окружала трава, и я не мог найти никакого подручного оружия, которым частенько пользовался: ведра, швабры, садовых грабель, яблока «Гренни Смит» или кошки. Если метнуть кошку, она выместит ярость на том, в кого ее бросили. Если уж на то пошло, мне не нравилось швырять кошек, да и других животных, но время от времени, и опасных для жизни ситуациях, не оставалось ничего иного, кроме как схватить и метнуть кошку или злоб­ного хорька.

Как бы то ни было, выяснилось, что меня нельзя назвать безоружным, потому что Аннамария сама по себе оказалась оружием. Она сообщила, что койо­ты — не те, кем выглядят, и вместо того, чтобы съе­житься от страха, шагнула к ним, совершенно равно­ душная к их угрожаюшему поведению. Она заговорила с ними, словно они не кровожадные твари, а скорее непослушные заблудившиеся дети, которых нужно на­править на путь истинный.

Теперь, несколько месяцев спустя, когда стая койотов с горящими глазами пробралась на гребень дамбы Мало Суэрте и осмелилась подкрасться ко мне, я не хотел в них стрелять. Я не стал звать на помощь Бонни и Билли, которые находились в пункте управления за пределами видимости, — не хотел, чтобы вообще стреляли в койотов. Мне хватит убийств на всю оставшуюся жизнь. Может, придется пойти на это снова, может, даже не раз, но я не обязан совершать это здесь и сейчас.

Прижав уши к головам, оскалив зубы, дыбом под­няв шерсть на загривках и поджав хвосты, койоты нерешительно приближались ко мне. Каждая мышца и поджарых тел была напряжена. Это были костля­вые особи, нуждавшиеся в хорошей пище, но не стоило делать ошибку, считая их слабыми. Будь я без пистолетa, одного койота оказалось бы достаточно, чтобы при­кончить меня, если бы не удалось его испугать.

Я заговорил с ними, как разговаривала Аннамария с зубастой шайкой у каньона Гекаты:

— Вы только так выглядите. Вам здесь делать нечего.

Вожак стаи остановился, и двое других койотов приблизились к нему, выстроившись так, чтобы зайти с трех сторон. Их острые уши больше не прижимались к головам, а стояли торчком, словно им было интерес­но, что я сказал.

Пасти их распахнулись шире, и зверюги уставились на меня со злобными ухмылками.

Я опять повторил упрек Аннамарии:

— Остальной мир ваш... но не это место в настоящий момент.

В то время я не понимал, что означали ее слова. Теперь же мне казалось, что, возможно, понимаю.

Далеко к югу в тяжелых тучах мелькали вспышки зарниц, снова слишком далеко, чтобы до нас донесся гром.

Койоты стояли спиной к южному небу, и небесные вспышки были слишком слабыми, чтобы отбросить хотя бы бледный отсвет на окружавшую нас местность, но троица задрожала, словно знала про молнию и чувствовала ее.

— Я — не ваш. Теперь вы можете уходить.

Они не шли прочь, не сдвинулись даже на дюйм, но и не рычали.

Койоты в Магик Бич не сразу послушались Анна­марию. Они были упрямыми, а может, было упрямым то, что хотело их использовать, поэтому я повторил:

— Теперь вы можете уходить.

Хищная троица осматривалась по сторонам, слов­но не понимая, как попала сюда. Шерсть на загривках опала, и хотя они нервно облизывались, но больше не скалили жуткие клыки. Навострив уши и разглядывая меня без враждебности или голода, только с любопыт­ством, они настороженно попятились.

— Можете уходить, — повторил я.

Они развернулись и скользнули с гребня дамбы в темноту, из которой появились. Остановились в блед­ним свете узкой полосы тени, отделявшей ярко осве­щенный гребень дамбы от чернеющей ночи.

Я увидел, что они смотрят на меня, и понял, что теперь они были только тем, чем казались: койотами или степными волками, как вам больше нравится. На короткое время в них вселился злой дух и пересилил их страх передо мной. Однако, несмотря на всю свою злобу, он был слабой сущностью, которая подчини­лась простому приказу уйти, как только его присутст­вие обнаружили и дали ему отпор.

Койоты удалились в непроглядную тьму, исчезли, словно их никогда и не было. Я снова ощутил непостижимую природу мира, его глубоко скрытую и запутан­ную странность.

До этого момента, будучи неспособным понять, я часто задавался вопросом, кого Аннамария узнала н койотах в Магик Бич и почему решила, что сможет приказать им оставить нас в покое. Я видел неупокоенных призраков и бодэчей, чем бы они ни были, но не понял, что она, вероятно, видела других сущностей, неизвестных мне, например духов, которые никогда не были людьми, которых породило нечто более темное, чем худшие представители рода человеческого.

Я давно знал, что Аннамария обладает собствен­ной силой, что у нее есть свои тщательно оберегаемые тайны. Она тоже была чем-то большим, чем казалась. Я пришел к выводу, что сила этой женщины, какова бы ни была ее природа, превосходила мою. Теперь я с досадой понимал, что не уловил того единственного, в чем мы были схожи. Некоторые видимые нам вещи оставались невидимыми для подавляющего большинства людей, даже если каждый из нас, вероятно, видел по-разному.

Снова подойдя к перилам, я посмотрел на гладь озера Мало Суэрте. Оно скрывалось под такой абсолют­ ной чернотой, что я не мог различить, где кончается вода и начинается берег. Опустив взгляд на плескав­шуюся у дамбы воду, ее я тоже не разглядел — и туч вода была черной. Я знал, что она плещется о затвор плотины подо мной, только потому, что на поверхно­сти колебались отражения фонарей с гребня дамбы.

Пока я так стоял, меня охватила уверенность, что с момента возвращения в Пико Мундо я смог разгля­деть лишь злобную сущность, пытавшуюся использовать против меня трех койотов. Скоро свершится чу­довищный террористический акт. Приблизительное место и общий характер угрозы явились мне в вещем сне или, если явились не полностью, то, по крайней мере, настойчиво указали на это.

Да, я видел то, чего не видели другие, но видеть — не значит понимать. Меня одарили проницательно­стью, которой позавидовал бы Шерлок Холмс, но я не обладал острым умом Шерлока, чтобы извлечь максимум из того, что видел. Холмс запросто приходил к раз­гадке тайны, имея меньше улик, чем я, и практически без насилия. Несмотря на мое отвращение к насилию, мне зачастую приходилось прибегать к грубой силе и выстрелами прокладывать путь к решению проблемы.

Когда Пико Мундо в прошлый раз угрожала опас­ность, я сложил все кусочки головоломки воедино на пару минут позже, чем следовало, и спас несколько потенциальных жертв. Но не девятнадцать убитых. И не ее.

Я посмотрел на наручные часы. Девять. Сквозь мои пальцы ускользали не только минуты, но и жизни тех, кого, возможно, не удастся спасти.

— Ну как? — спросил Сонни Векслер, когда я вернулся с дамбы. — Нашел что-нибудь?

— Вы подумали о лодке, сэр? С электрическим мотором?

Билли Мунди покачал головой.

— Лодка не сможет подойти достаточно близко. В сотне ярдов перед дамбой между берегами натянута крупноячеистая сеть из стальных тросов. Начинается примерно на два фута выше уровня полной воды и уходит в глубину почти до самого дна.

то имение, но все же. Я подсмотрел церемонию, на которой они призывали демонических сущностей засвидетельствовать человеческие жертвоприношения. Возможно, им вполне по плечу использовать глаза и уши животных для удаленного наблюдения.

Тот койот, что потревожил датчик движения около убежища, мог оказаться пешкой сектантов — пеш­кой, с помощью которой они прощупывали охранную систему периметра и выявляли слабые места.

Я набрал номер, который попросил меня заучить мистер Буллок. Он сказал, что возьмет трубку, когдa бы я ни позвонил, даже среди ночи. Спустя четыре гудка включилась голосовая почта.

В ужасе от того, что позвонил слишком поздно, я оставил короткое сообщение:

— Это я, Одд Томас. Уходите из дома. Сейчас же!


Глава 29
На обратном пути в город я периодически посматривал в зеркало заднего вида. Хвоста вроде не было. 

Я не отправился прямиком к убежищу и не стал проезжать мимо. На мой взгляд, это граничило с самоубийством. Я не был готов умереть, пока не остановлю — или сделаю все возможное, чтобы остановить, — ту катастрофу, что нависла над Пико Мундо.


Глава 30
Дверь кладовки стояла распахнутой и вела в тем­ноту. Я решил, что если меня кто и поджидал там, то уже давно бы застрелил.


Глава 31
Добравшись до верха лестницы, я выглянул в ко­ридор: по четыре двери с каждой стороны, на стенах между ними большие картины. Ни у одного порога мертвецов не было.

Первая дверь слева оказалась приоткрытой, внутри горела лампа. Я не видел комнату полностью, только ножку кровати, комод и маленькое кресло в углу. Рас­пахнув дверь, я обнаружил, что комната пуста.

Примыкающие ванную и стенной шкаф мне осматривать не хотелось. Команда убийц не за тем явилась в дом, чтобы прятаться в стенных шкафах и за дверьми н ванную. Нападение требовало быстроты и постоян­ного перемещения, даже если, как, видимо, случилось здесь, что-то пошло не так.

В коридоре первая дверь справа от меня была от­ крыта настежь. Еще одна спальня. Третий здоровяк, одетый так же, как те двое внизу, лежал на спине, и с пего натекло столько, что впору было менять ковер.

Схожесть в одежде мертвецов начинала казаться надуманной, словно они состояли в какой-то странной панк-группе и по совместительству подрабатывали наемными убийцами.

Не буду надоедать разговорами о том, как забилось сердце и пересохло во рту. Уже не раз это описывал.

Ни разбитых зеркал, ни дырок в стенах, никакого видимого ущерба от растраченных впустую выстре­лов — словно ни один из убийц не увернулся от пули.

Подобная некомпетентность представлялась малове­роятной. Я подумал, что, наверное, что-то упускаю — что-то такое, от чего вполне могу схлопотать пулю в голову.

Тем не менее я безмолвно двинулся по коридору ко второй двери справа. Большая картина, на ко­ торой были изображены горы, нависшие над озером и омытые удивительным светом — возможно, копия одной из работ Альберта Бирштадта, — внезапно и беззвучно, будто сработала пневматика, растворилась в стене. Осталась только украшенная рама. На месте картины зиял проем в ту комнату, куда я направлялся. Мистер Буллок целился мне в лицо из пистолета с глушителем. К счастью, он проверил, кто перед ним. прежде чем вышибить мне мозги.

го убийцы, пока тот осторожно осматривал смежную комнату.


Глава 32
Пока мы ждали команду по зачистке, Мэйбель Буллок настояла на том, чтобы все выпили кофе с ли­кером. Разлив кофе по кружкам, мы предпочли кухне столовую, поскольку мертвый мужчина, наполовину лежавший в столовой, умирая, не обделался в отли­чие от того, что наполовину лежал в кухне. В столовой лучше пахло. Буллоки сидели рядышком и обменивались частыми улыбками, которые я принял за выра

лишь бы появился хоть малейший шанс перерезать горло и ей.

прослушками никогда не услышат ни слова из сказанного в этом лимузине. Садись вперед, потому что она сама за рулем.


Глава 33

роде. Когда мы освободили Тима от ужасающей участи в поместье Монтесито, мальчик не очень-то походил на мальчика, ни эмоционально, ни умствен­но. Он был гораздо старше своих лет, но, похоже, скаждым днем все больше забывал перенесенные невзгоды. И вскоре стал обычным непоседливым десятилеткой. Эта перемена — заслуга Аннамарии, по она отказалась объяснить, как ей удалось то, чего не смогли бы добиться целая армия психиатров и новейшие антидепрессанты.

— Как. насчет того, что последует за Пико Мундо?

— Не планируй маршрут целиком, Одди. По од­ному месту за раз.


Глава 34
Когда я забрался на переднее сиденье лимузина и закрыл дверцу, миссис Фишер схватила мою ладонь в обе своих, притянула поближе и поцеловала меня в щеку.

— Дитя, — сказала она, — даже самого прелест­ного младенца в колыбельке не хочется расцеловать так, как тебя.

также нажимают в глубине души кнопку «Бабушкина любовь»: вы всерьез воспринимаете все, что она го­ворит, и верите, что это мудро. Морщины покрывали ее мягкую кожу не беспорядочно, каждая линия была словно выполнена королевской швеей, причем так, чтобы создать мягкое и интеллигентное выражение.

ным в кокон и, как всегда в ее обществе, полностью защищенным от опасностей мира.



Глава 35
За несколько минут до того, как меня нашли сектанты, миссис Фишер съехала с двухполосного шоссе и остановилась на обочине, рядом с тополиной рощей, в которой я оставил «Форд Эксплорер». Она заглушила двигатель, выключила фары, выбралась из лимузина и обошла его, чтобы мы могли должным образом обняться.


Глава 36

закончился, и хоть в ушах у меня по-прежнему звенело, я слышал, что мертвые листья под ногами почти не хрустят. Выходящие на поверхность корни стали более заметными, в воздухе чувствовалась влага и запах гнили. Я помчался вниз по склону к обширной низине, где деревья немного раздавались, а под нога­ми хлюпало.

тизма, даже несмотря на то что я не был полностью слеп в ночном лесу, у меня далеко не всегда получалось передвигаться так же быстро, как в кромешной тьме торгового центра. Ситуацию осложняли стволы деревьев, низко висящие ветви, выступающие корни. Я шел вперед, слушая, как снова хрустят опавшие ли­стья под ногами, и надеясь, что звуки, которые издают преследователи, заглушают мои собственные.

скажут, что взгляд этот был таким же широким — и

путь преграждал белый забор из досок и проволочном сетки, тянущийся с востока на запад.


Глава 37
Я не помнил, что обнаружу за тополями, но сразу понял, где нахожусь: сады долины Маравилья. С севера на юг тянулись длинные ряды миндальных деревьев, посаженных с таким расчетом, чтобы уборочной технике было удобно стряхивать зрелые орехи с ветвей.

Может, восемь. В любом случае их слишком много, неудачный расклад.

кров. Учитывая обстоятельства, смертельное рассто­яние.

ку. Обшаривая пространство вокруг зданий, нельзя держаться цепью. Рано или поздно им придется разде­литься, и у меня появится больше вариантов.

сте и не терять из виду, им придется воздерживаться

мым увеличив мои шансы на выживание. Впереди в



Глава 38
Врезавшись в него, я ухватился за опоры, поднялся на цыпочки, перемахнул, словно обезьяна, через верх и, как раз когда за моей спиной градом посыпались выстрелы, свалился на землю по другую сторону за

мать машину, водитель скорее пристрелит меня на месте, чем удастся сбежать от преследователей.

парапет. Единственный способ добраться до меня — по

броситься напролом, не обращая внимания на шум.

ся для них невидимым. Почти с первого дня нашей

не важно, сбудется ли обещание на карточке гадалки,

несмотря на все богатство, ум, преданных друзей и му­


Глава 39
Взрыв сотряс землю, строение подо мной содрогну

робота, царапали ночное небо. В низких облаках отразилась внезапная вспышка пламени.

ли, что мне удалось уйти, разозлились и решили под

петом, я находился не дальше восьмидесяти-девяноста

параля[14].


В теплые вечера, вроде этого, все здесь ки­


Глава 40
Я вышел из-под деревьев в проход между рядами, прямо за спину Эмори и Карлу. Они шли к забору.

У одного на плече висела винтовка. Другой держал

Меня бросило в дрожь. Закрыв глаза, я попросил

стрельбе. Не похоже, чтобы эти психи соблюдали без­ опасность, обращаясь с оружием.

дамбу. Столько и не требовалось. Они взрывали все, что попадалось на пути.

жертву, чтобы убедиться, что князь мира сего, его са­танинское величество, с благосклонностью отнесет­ся к катастрофе, которую они надеялись обрушить на мой любимый Пико Мундо.



Глава 41
Справа от дороги простирались акры огороженных забором лугов. Промежутки между досками закрывала сетка-рабица. Тот же водоносный слой, что делал возможным существование миндального сада, обеспечивал сладкой травой и клевером породистых лошадей. Иногда днем можно было увидеть, как эти прекрасные животные пасутся.

Бинга Торбольда. Потом Дэйв заболел раком и через

Ударом ноги вышибут входную дверь. Может быть, для

считал подобное насилие оправданным, совершенным

мих карателей всегда карают. Принц не пережил пье­су. Моисей покарал три тысячи человек, но не увидел Землю Обетованную.

На ближайшем лугу, который начинался сразу за подстриженным газоном, пели сверчки и квакали жабы. Внезапно они замолчали, будто разом забыли все песни.


Глава 42

встать во весь рост и убить их по одному. Они успе­


Глава 43

под столешницей. Я выпустил последнюю очередь, и приключение этого сектанта на ранчо «Голубое небо» завершилось.

нако быть опасным и быть могущественным — не

скорости сдавал назад к окружному шоссе. Должно быть, стрельба заставила его пересмотреть отноше­ние к долгу.

Я просунул голову в разбитое окно и увидел в го­стиной мертвого мужчину. Наверное, он снял лыжную маску и очки ночного видения перед тем, как вломить­ся в дом. Бритая голова. Лицо повернуто ко мне. Рот открыт. Глаза открыты. На лице не отпечаталось ни боли, ни страха. Он казался озадаченным.

Четвертого члена секты и след простыл.

Мне не хотелось заходить в дом. Но выбора не было.



Глава 44

нож зацепил кость, а та задела нерв, поскольку я со­дрогнулся с головы до ног и меня пробил холодный, как ледяная вода, пот.


Глава 45


Глава 46


Глава 47


Глава 48


Глава 49

же, сектантов это не встревожило, на кнопку никто не нажал.


Глава 50


Глава 51


Глава 52



Глава 53


Примечания

1

Перевод А. Сергеева (здесь и далее прим. пер.).

(обратно)

2

Хор цыган «Видишь, на небе заря заиграла» (опера Верди «Трубадур») знаменит тем, что его сопровождают удары молота по наковальне.

(обратно)

3

Кои — крупные декоративные рыбы.

(обратно)

4

Чиф — начальник полиции (англ.).

(обратно)

5

Цитата из стихотворения «Второе пришествие» У. Б. Йейтса, перевод Г. Кружкова.

(обратно)

6

Натаниэль Карриер (1813— 1888) и Джеймс Айвс (1824— 1895 г.) — американские литографы, художники и издатели.

(обратно)

7

Максфилд Пэрриш (1870—1966) — американский художник и иллюстратор, знаменитый многочисленными работами на сказочные и мифологические сюжеты.

(обратно)

8

Тонто - — вымышленный персонаж, спутник Одинокого рейнджера, вместе с ним появлявшийся в большом количестве аме­ риканских телевизионных вестернов, радиопостановок и романов.

(обратно)

9

Каллиопа - большой паровой орган.

(обратно)

10

Пирожное или торт из безе и свежих фруктов. Назван в честь балерины Анны Матвеевны Павловой.

(обратно)

11

Канталупа - растение семейства тыквенных, разновидность дыни. В США слова «канталупа» и «дыня» часто являются синонимами.

(обратно)

12

«Порожденные адом» (букв пер. с англ.).

(обратно)

13

По Фаренгейту (23° по Цельсию).

(обратно)

14

Чапараль - кустарниковая растительность, распространен в узкой полосе Тихоокеанского побережья Калифорнии и на севере мексиканского нагорья (прим. рев.).

(обратно)

Оглавление

  • *** Примечания ***