October and April (СИ) [Лина Р. Аспера rakuen] (fb2) читать онлайн

<p>

========== I. School Shooting* ==========

Грег Элиас ненавидел массу вещей. Тушёную капусту, физкультуру, мытьё головы, когда отец орал на мать, когда мать перебирала «Будвайзера». Но мужские раздевалки он ненавидел особенно сильно. Будь его воля, выжег бы их все напалмом к дьяволовой тёще и даже не поморщился бы. Раздевалки были территорией таких ублюдков, как Бен Нолан и его прихлебатели; обычно Грег старался попасть туда в основном потоке одноклассников, но даже тогда переодевался с армейской скоростью. Принять после физкультуры душ? Ха-ха, нашли мазохиста. Да если Грег, наученный горьким опытом, понимал, что серьёзно опаздывает, то сразу топал в медпункт, а не в раздевалку. Лучше уж нажаловаться на несуществующую головную боль и весь урок просидеть в воняющем хлоркой лазарете, чем реально рисковать здоровьем. Сегодня он поступил бы так же — если бы не некое обстоятельство, неудобно пристроенное за ремнём джинсов.

Раздевалка встретила его гулкой тишиной. «Неужто пронесёт?» — Дьявол, Грег не верил в чудеса, но вдруг? Он подошёл к своему шкафчику и увидел на нижней части дверцы мокрое пятно. На полу под ним была небольшая лужица, и пахло всё это очень характерно. «Уроды!» — Грег сжал кулаки в бессильном гневе. Он уже и так не успевал на урок, а если ещё будет убирать чужое ссаньё, то стопроцентно получит взыскание от чёртовой сучки миз** Грааф. Только выхода особого не было — взыскание от директора, которому, Грег был уверен, уже донесли о нарушении, обошлось бы ему намного дороже. Выбрав из двух зол меньшее, он собрался идти за ведром и тряпкой — но тут за его спиной грохнула открытая с ноги дверь в раздевалку.

— Вонючка! Опять опаздываешь!

Грег рефлекторно втянул голову в плечи. Был бы он черепахой — целиком бы спрятался в своём панцире.

— Ну-ка, смотри на меня, ты, педрила!

Грег обречённо повернулся — так и знал, что не повезёт. Бен Нолан собственной персоной в сопровождении преданных псов — Тайлера Роуча и Джима Дилана.

— Мы ведь тебе уже столько раз объясняли, Вонючка, — Нолан сдул с глаз светлую чёлку и принялся с демонстративной неспешностью закатывать рукава, обнажая мускулистые предплечья. — Опаздывать на занятия миз Грааф нельзя. Что ж ты такой тупой, а?

— Мож, он не тупой, — хохотнул Роуч, закрывая дверь и для надёжности подпирая её лавкой. — Мож, он не просто педик, а педик-извращенец? Ну, которым нравится, когда их лупят. У него, вон, даже стоит, походу.

Стоит? Грег вместе со всеми посмотрел на свой закрытый длинным растянутым свитером живот и вдруг вспомнил про обстоятельство.

Это было, будто тумблер перещёлкнули. Страх и отчаяние исчезли, как не бывало, а на их место пришла спокойная злая уверенность.

— Хотите покажу? — Грег не узнал свой голос, так ровно и беззаботно он звучал.

— Эй-эй, педрила, держи-ка свой хуй при себе, — торопливо приказал Нолан, однако было уже поздно. Грег одним движением вытащил из-под свитера отцовский «Глок». Сухо щёлкнул взводимый курок, и чёрное дуло, не дрогнув, уставилось прямо в грудь Бену Нолану.

— Что ты там сказал? — мягко переспросил Грег. — Я не расслышал, повтори.

Написанный на лицах его врагов смертельный ужас пьянил не хуже самогона Старого Эда. «Теперь я тут главный, — думал Грег, и рот его кривила акулья усмешка. — Я могу заставить их умолять меня о пощаде, лизать мои кроссовки, отсосать друг другу — дьявол, да вообще всё! Я даже могу их убить, перестрелять одного за другим, как пивные банки у нас за домом. А потом пойти на физкультуру и всадить пулю в лоб миз Грааф, или нет, лучше сразу к директору, или... Ладно, сначала эти».

Свет в раздевалке потускнел, словно упало напряжение в сети, но никто из четверых школьников этого не заметил. Как не заметил и загустевшую тень под лавкой позади Грега.

— Сейчас я вас убью, — буднично сообщил Грег, и на самой грани слышимости чей-то голос шепнул ему: «Правильно, молодец».

Никогда прежде он не видел, чтобы кому-то было настолько страшно.

— Элиас, Грег, — забормотал Дилан, по-крабьи пятясь к закрытой двери, — ты чего, мы же просто пошутили. Мы ничего такого...

— Не надо, мы что хочешь, — трясущийся Роуч пустил петуха, — что хочешь сделаем, только не надо, пожалуйста, Грег, ну, пожалуйста!

«Самое забавное, — отстранённо подумал Грег, — что они помнят, как меня зовут». Он посмотрел на Нолана — в упор, словно зрачки его тоже были пистолетными дулами — и вдруг на секунду увидел своего главного врага по-настоящему, без флёра сжигающей душу ненависти. Увидел подростка — такого же, как сам Грег, — перепуганного до полной потери воли и с расплывающимся в промежности мокрым пятном. Великий и ужасный Бен Нолан банально обоссался, и это выглядело так жалко, что Грегу вдруг расхотелось его убивать.

«Эй, погоди! — всполошился некто в Греговой голове. — Они столько над тобой издевались, а ты решил их простить? Ты что, струсил?»

«Нет», — Грег убрал палец с спускового крючка и опустил пистолет.

— Слушайте, вы.

Враги мгновенно прекратили скулёж.

— Если хоть один из вашей компании ещё раз полезет ко мне, — Грег оскалился, — или я решу, что он ко мне лезет, то я снова возьму пистолет и перестреляю вас всех, как цыплят. Не надейтесь, что кто-то вас защитит — ни одна живая душа не поверит, будто Вонючка Элиас заставил обмочиться трёх самых крутых парней школы. Поэтому просто оставьте меня в покое, поняли?

Дилан с Роучем закивали с таким энтузиазмом, словно трясли хаером на рок-концерте; Нолан продолжал стоять неподвижно. «Парализовало его, что ли, от страха?» — удивился Грег и продолжил: — А теперь быстро убрали своё ссаньё с моего шкафчика. И пока убираете, придумайте, как будете отмазывать меня перед миз Грааф. Ну, чего тормозите? Работайте, уроды.

Роуч и Дилан едва не посбивали друг друга, бросившись выполнять приказ, а немного пришедший в себя Бен Нолан кулем с песком осел на холодный пол.

Тень под лавкой окончательно потеряла свою неестественную черноту.

***

Карстон-сити лежал на широкой равнине у подножия Аппалачей, почти пополам рассечённый рекой, чьи стальные воды зажимали бетон и камень бесконечных набережных. Если смотреть с высоты далеко выдававшегося вперёд утёса Семи Ветров, то был хорошо заметен контраст между его многоэтажной — промышленной, и одноэтажной — спальной, частями. Словно два разных города, неровно сшитых между собой многочисленными мостами и мосточками. Утёс Семи Ветров вообще был идеальной смотровой площадкой, и так считали не только люди.

Именно отсюда он любил выбирать будущую жертву. Мог долгими часами стоять на самом краю скалы, разглядывая пятнавшие город разноцветные облачка грехов на людских душах. Обычно чисто символически огороженная площадка пустовала, но если туда в неурочный час всё же забредали какие-то праздные туристы, то сильный приступ акрофобии гарантированно прогонял их прочь. Однако сегодня утёс был занят отнюдь не надоедливыми смертными.

Свет её был тёплым и ласковым, как весеннее солнышко, крылья — белее облаков, длинные волосы — чистый лён. Она сидела на тонкой перекладине ограждения, как будто не было ничего удобнее, и беспечно болтала ногами над пропастью, не замечая, что у неё появилась компания. «Ангелы — такие ангелы», — поморщился он, потом прислушался к ощущению следа и нахмурился: «Так это?..»

— Так это ты помешала мне заполучить душонку того школьника?

Услышав за спиной гневный голос, ангел вздрогнула от неожиданности и резво вскочила на ноги, позабыв при этом, что под нею — только многие метры воздуха. Судорожно взмахивая крыльями, она перелетела через ограду и неловко опустилась на землю. Подняла на насмешливо наблюдающего за её кульбитами пришельца лазурный взгляд: — Ох, ты меня напугал. Не подкрадывайся так больше, ладно?

Он скрипнул зубами: она вообще слышала, о чём её спрашивали?

— Отвечай на вопрос.

— Я всего лишь напомнила ему, что те ребята — тоже люди, — мягко ответила ангел. — Выбор оставался за ним.

— Ну да, конечно, — фыркнул он и резко спросил: — Твоё имя?

— Эйприл. А твоё?

Эйприл — какая банальность. И без чина, значит, обычный ангел. Как можно было проиграть ей?

— Павос, граф Ада, четвёртый чин, что под рукой мессира Асмодея.

Бледно-розовые губы ангела округлились в беззвучном «О», а потом она бестрепетно протянула ему узкую ладошку: — Приятно познакомиться.

Это было настолько нелепо, что в первый момент он не придумал, как реагировать. Не могла же девчонка действительно считать их знакомство приятным? А если могла, то она ещё глупее, чем он ожидал от ангела. Ещё и руку подала, беспечная дура.

— Ты вправду меня не боишься?

Ангел непонимающе взмахнула густыми ресницами. Как бабочка крыльями.

— Рай и Ад не воюют уже тысячи лет, почему я должна бояться?

«Потому что если я захочу плюнуть на перемирие, то убью тебя одним ударом — пикнуть не успеешь». Конечно, он не стал так говорить: предупреждать врага, даже такого, о своих возможностях — не самое разумное поведение. Вместо этого пригрозил: — Не путайся у меня под ногами, — и исчез во вспышке адского пламени. Он и так потратил на пустоголовую девчонку больше времени, чем она того заслуживала.

    Комментарий к I. School Shooting*

    * Стрельба в школе (англ.)

** Миз (англ. Ms) — «госпожа…»; нейтральное обращение к женщине в англоязычных странах. Ставится перед фамилией женщины, как замужней, так и незамужней — в том случае, если её семейное положение неизвестно или она сознательно подчёркивает своё равноправие с мужчиной.

========== II. Bloody Mary* ==========

Об измене мужа Молли узнала случайно. Рано утром Фил вернулся домой из очередной короткой командировки, чмокнул встретившую его на пороге жену в щёчку и первым делом пошёл в душ, оставив смартфон на журнальном столике в гостиной. Молли как раз зачем-то пробегала мимо — кажется, открывала окна, чтобы проветрить комнаты перед завтраком, — когда её внимание привлекло треньканье пришедшей СМС-ки. Раньше она никогда не заглядывала в мужнин телефон, а сейчас словно на ухо кто-то шепнул. Молли бросила любопытный взгляд на экран и до того, как он погас, успела выхватить: «чудесная ночь», «люблю», «повторим?».

«Что?» — Молли протянула к смартфону руку, но сразу же отдёрнула — сверху послышались шаги Фила.

— Мол? Завтрак готов?

— Да, — севшим голосом на автомате ответила Молли, тряхнула головой и уже громче повторила: — Да, приходи.

После завтрака Фил лёг вздремнуть — «никак не привыкну спать в самолётах, милая, разбуди меня через пару часиков». Молли подумала, что сегодня самолёты точно ни при чём, однако молча кивнула. Дождалась, когда муж уснёт покрепче, на цыпочках прокралась в спальню и аккуратно взяла с его тумбочки проклятый смартфон. Почему-то чувствуя себя преступницей, открыла раздел сообщений — утреннее закономерно находилось в самом верху списка. Прислал его некий «Дж. Смит», однако Молли сильно сомневалась, что Фил — скрытый гей. Она развернула диалог с этим Смитом — сплошные «люблю», «мой зверь», «встретимся», «скучаю». С каждым прочитанным сообщением челюсти Молли сжимались всё сильнее. Добравшись, наконец, до начала переписки, она посмотрела на дату — третье апреля. Полгода, шесть чёртовых месяцев Фил трахает другую и имеет наглость приходить домой, целовать Молли, называть её «милой», есть приготовленную ей еду, спать в их общей постели — как будто всё нормально. Ей со страшной силой захотелось вышвырнуть смартфон из окна, чтобы эта проклятая штука ударилась о бетон садовой дорожки и разлетелась на тысячу, нет, миллион, крошечных обломков. Но вместо этого Молли бесшумно вернулась в комнату, не глядя на спящего мужа, вернула смартфон на место и ушла чистить раковины.

Она с детства любила делать уборку, однако в последнее время эта страсть приобрела поистине угрожающие размеры. Каждый день Молли выметала, намывала, отчищала, полировала — благо в частном двухэтажном доме всегда было, что. Она работала в перчатках, но универсальное чистящее средство всё равно каким-то образом попадало на кожу. Молли стала по-настоящему стесняться своих рук — загрубевших, в некрасивых красных пятнах, с болезненными трещинками вокруг ногтей. Не спасали ни кремы, ни масла; помочь могло только радикальное сокращение времени на уборку, однако об этом Молли не хотела даже думать. Монотонные, однообразные действия и зримый результат трудов хотя бы ненадолго давали ей успокоение и ощущение собственной нужности. Молли иногда думала, что, возможно, ей стоило бы найти себе какую-нибудь работу. Вот только кому нужна домохозяйка, десять лет просидевшая на шее у мужа? И потом, Фил наверняка был бы против. Ведь это он настоял, чтобы она целиком посвятила себя дому. А Молли не могла пойти против Фила, ведь она так любила его. До сегодняшнего утра.

Ночью Молли долго не могла уснуть, ворочалась с боку на бок, то сбрасывая одеяло, то закутываясь в него с головой. Рядом мирно сопел Фил — днём они, как примерная семья, выбрались на пешую прогулку в горы и порядком устали. Только вот ни свежий прохладный воздух, ни красивые виды не улучшили настроения Молли. Фил же, казалось, совершенно не замечал, что с женой что-то не так. «Неужели ему настолько плевать на меня?» — думала Молли, и лёд, сковывавший её душу, становился всё толще. Наверное, именно из-за этого холода ей никак не засыпалось, а когда Морфей всё же снизошёл до неё, то принёс с собой очень странный и пугающе реальный сон.

Она оказалась в холле старинного замка — по крайней мере, именно так Молли всегда себе представляла старинные замки. Огромное, гулкое помещение с высоченным сводчатым потолком, под которым парила люстра с доброй сотней зажжёных свечей. Пол был выложен каменной мозаикой, стены занавешивали гобелены со сценами охоты, и в неверном свете живого пламени казалось, будто вытканные на них люди и собаки внимательно смотрят на незваную гостью. Наверх вела широкая, застеленная тёмным ковром лестница, ступени которой постепенно исчезали во мраке второго этажа. Молли подумала, что не очень хочет туда идти, и, осмотревшись внимательнее, заметила справа от себя массивную дверь. Сквозь узкую щель между створкой и косяком пробивался свет, и Молли, решившись, осторожно приблизилась. Потянулась к ручке в виде головы дракона, однако дверь неожиданно приоткрылась сама собой. Молли замерла, словно кролик перед удавом. По спине спустилась волна мурашек, захотелось немедленно сбежать, но тут из-за двери раздался бархатный мужской голос: — Ну что же, вы, Мария? Заходите, не стесняйтесь.

Тогда Молли собрала в кулак остатки мужества и вошла.

Новое помещение было гораздо меньше и уютнее холла. Здесь, кроме расставленных тут и там трёхзубых шандал с горящими свечами, вовсю пылал камин, и Молли вдруг поняла, что успела сильно замёрзнуть. Единственное окно плотно занавешивали тяжёлые шторы, каменный пол укрывал ковёр с таким высоким ворсом, что ноги утопали в нём, как в неглубоком ручье. У камина стояли два кресла, больше похожие на троны, между ними расположился низкий столик, сервированный для чаепития, а на каминную полку небрежно опирался высокий черноволосый незнакомец.

— Не стесняйтесь, — повторил он, делая приглашающий жест. Молли потупилась, неосознанно разгладила юбку своего простенького домашнего платья и подошла к креслам.

— Присаживайтесь.

Она покорно опустилась на краешек, удивляясь собственному смущению. Словно девчонка перед школьным директором, а не взрослая тридцатилетняя женщина перед... Кем?

— Моё имя Павос, — словно подслушав её мысли представился незнакомец. — Будете чай?

— Да, пожалуйста, — Молли буквально заставила себя смотреть на него, а не на собственные нервно сплетённые пальцы. — Без молока и сахара.

— Как вам угодно.

Наблюдая, как он разливает янтарный чай в полупрозрачные фарфоровые чашки, Молли думала, что никогда в жизни не видела мужчину красивее. Не столько из-за правильности и твёрдости черт лица или стройной фигуры, подчёркивавшей атлетическое сложение, сколько из-за окутывавшей его ауры силы и властности. В нём чувствовалась порода; Молли была уверена, что будь он одет не в тёмно-синий камзол с серебряными позументами, а в распоследние лохмотья, то и тогда выглядел бы по-королевски. Тут Павос поднял на неё глубокий, как звёздная бездна, взгляд — и Молли потупилась, чувствуя, как щёки залил густой румянец. В попытке отвлечься и успокоиться она потянулась за своей чашкой, а Павос, словно не желая смущать её ещё больше, отошёл обратно к камину.

— Вы необыкновенная женщина, Мария, — начал он, поправляя кочергой горящие поленья. — Я давно наблюдаю за вами...

Чашка в руках Молли испуганно звякнула о блюдце: «Наблюдает?»

— ...уж простите мне это неподобающее поведение, единственное оправдание которому — моя очарованность вами.

Чтобы не пролить на себя чай, Молли поспешно поставила чашку обратно.

— И я крайне возмущён тем, что ваш супруг настолько пренебрежительно относится к подаренному ему судьбой сокровищу.

Недоверие кольнуло Молли острой иголкой. Сокровище? Она?

— Ради него вы отказались от карьеры — а ведь были лучшей на факультете.

Да, верно. Даже такой брюзга и придира, как профессор Нейк, однажды пробурчал, что мисс Блад — единственная на потоке, кто имеет право называться выпускником Беркли.

— Вместо этого вы всю себя отдали поддержке карьеры вашего супруга, и именно благодаря ей его дела так быстро пошли в гору. Но сказал ли он вам за это хотя бы простое «спасибо»?

Нет, конечно. Фил вообще редко её благодарил.

— А заботы о доме? Каждый день вы тратите столько сил, чтобы содержать его в идеальном порядке, но замечает ли это ваш муж?

Уголки губ Молли дёрнулись вниз в горькой усмешке. Она давно подозревала, что Фил мог бы жить и в свинарнике, не испытывая при этом ни малейшего дискомфорта.

— А ваши руки? — Павос вдруг оказался возле кресла и изящно опустился перед опешившей Молли на одно колено. — Ваши бедные руки, — он мягко взял в ладони её кисти, — достойные только нежности и заботы, но никак не кислот и щелочей? Как он мог не замечать, во что они превратились ради него? Как он вообще мог предпочесть вам другую?

Молли казалось, что она вот-вот потеряет сознание. От его проникновенных речей и ласкового взгляда, от того, как крепко и бережно он держал её за руки, голова шла кругом, а сердце грозило вот-вот разбиться о рёбра.

— Так скажите же мне, Мария, — голос Павоса стал ниже, и Молли затрепетала бабочкой на булавке, — должен ли жить такой бездушный и жестокий человек, как ваш муж?

И тогда она словно со стороны услышала свой хриплый ответ: — Нет. Не должен.

Молли проснулась одна — после очередного повышения Фил взял привычку выходить по утрам на пробежку. Его подушка ещё хранила отпечаток головы, значит, встал он совсем недавно. Молли зачем-то провела по вмятине кончиками пальцев. Сон оставил странное послевкусие, однако что именно снилось, она не помнила. Встряхнувшись, Молли собрала волосы в неаккуратный пучок и выбралась из постели. Как была, в пижаме, спустилась на первый этаж и, проходя через холл, заметила на полу возле входной двери свежую газету. Должно быть, Фил вышел из дома как раз тогда, когда мимо проезжал почтальон, поэтому занёс почту сразу, а не после пробежки. Молли подхватила толстую «Таймс» и по привычке понесла её на кухню — Фил всегда пил утренний кофе, читая прессу. Саму Молли новости интересовали мало, но сегодня ей вдруг захотелось хотя бы просмотреть заголовки. Она наобум развернула газету, и в глаза бросилось крупное «Суд приговорил отравительницу к двадцати пяти годам лишения свободы». Молли вздрогнула и заскользила глазами по строчкам. «Умер... после того, как выпил стакан с водой, куда его жена добавила капли для глаз... Не имеют вкуса и запаха... Жаловалась в Facebook, что муж ей изменяет...» Молли быстро закрыла газету и почти бросила её на стол, словно бумага могла вспыхнуть прямо у неё в руках. Суетливо полезла в холодильник, вытащила упаковку с яйцами — и та вдруг каким-то непостижимым образом выскользнула из дрожащих Моллиных пальцев. Звук бьющихся яиц показался оглушительным, Молли тупо уставилась на перевёрнутую картонку, из-под которой растекалась липкая жижа. Со вчерашнего дня она прилагала столько усилий, чтобы не думать, и вот теперь у неё, похоже, не осталось выбора. Прошлая жизнь разбилась, превратилась в грязь и мусор, и игнорировать это дальше просто невозможно. Надо было что-то делать.

Тень под кухонными шкафами неестественно сгустилась, однако Молли ничего не замечала. Несмотря на вопиющее нарушение чистоты, она металась по кухне в поисках аптечки, начисто позабыв, в каком шкафчике та должна лежать. Наконец нашла — пластиковый ящик с красным крестом на боку стоял на одной из открытых полок — и вытряхнула его содержимое на стол. Многочисленные баночки раскатились во все стороны, но Молли безошибочно выхватила из этого хаоса два пузырька «Визина». Один едва начатый, второй целый — Молли вспомнила, что в аптеке была какая-то акция, вроде распродажи, и Фил взял капель с запасом. «На моей нынешней должности они быстро израсходуются». Рот Молли растянулся в злобной ухмылке: о да, очень быстро. Фактически, за один раз. Она набрала воды в стакан и вылила туда сразу оба флакончика. Чтобы наверняка. Поболтала в стакане ложкой, посмотрела на свет, понюхала — совершенно обычная вода. Прекрасно. Довольная собой, Молли поставила стакан на кухонный стол, окинула взглядом царивший вокруг бардак и, поморщившись, занялась наведением порядка.

Она уже заканчивала, когда из холла донеслись звук открывшейся двери и громкий голос Фила: «Дорогая, я дома!» Молли поспешно захлопнула шкаф с мусорным ведром, переставила стакан с водой на обеденный стол ближе к краю и только тогда поняла, что так и не приготовила завтрак. Ничего, подумала она, пока Фил будет в душе, можно что-нибудь изобразить. Например, овсянку быстрого приготовления — он всё равно никогда не обращает внимания на то, что перед ним в тарелке. Молли поправила неровно лежащую газету, мазнув взглядом по выделенному заголовку «Звёздная пара развелась после семи лет брака». Зрачки Молли расширились — отчего-то такой вариант даже не приходил ей в голову.

— Доброе утро, милая! — на кухню вошёл раскрасневшийся, лучезарно улыбающийся Фил. — Как спалось? — и он уверенно взял со стола стакан.

— Хорошо, — автоматически ответила Молли. — Нет, стой!

— Что? — недоумённо спросил уже поднёсший питьё ко рту супруг.

«Там соринка, давай, я тебе новый налью».

— Ничего, — Молли отвернулась к окну, машинально сжав спинку стоявшего рядом стула. — Показалось.

То, что яд выпит, она поняла по стуку пустого стакана о столешницу.

— Ладно, Мол, пойду ополоснусь, — как ни в чём не бывало сказал Фил.

— Иди, — мёртво согласилась Молли. В голове у неё шёл медленный и неотвратимый обратный отсчёт: десять, девять, восемь... С каждой цифрой пальцы Молли всё сильнее сжимали спинку стула. Три, два, один, ноль. Ничего. Ничего. Ни...

Грохот. Долгий, будто что-то катится по ступеням со второго этажа. Зажмурившись, Молли дождалась, пока стихнут все звуки, и только тогда принудила себя выйти в холл.

Фил лежал у самого подножия лестницы — ватная кукла с ненормально вывернутой головой. Молли смотрела на него широко распахнутыми глазами, а внутри у неё рос страшный, беззвучный крик. И тут кто-то торжествующе мурлыкнул ей на ухо: — Умница, моя Мэри. Не скучай, скоро увидимся.

Тогда Молли закричала, но было уже слишком поздно.

***

Он ни секунды не сомневался, что найдёт её на Семи Ветрах, и оказался прав.

Ангел плакала, да так горько, что ему сразу расхотелось глумиться над ней. «Почему этих крылатых не учат проигрывать достойно?» — с неудовольствием подумал он и сказал: — Я же предупреждал, чтобы ты не путалась у меня под ногами.

Ответом ему был громкий всхлип.

— Ну что ты ревёшь? — начиная закипать, спросил он. — Сама ведь говорила, что выбор за смертными.

Ангел наконец отняла ладошки от заплаканного лица и подняла на него покрасневшие глаза: — Бедная, ик, Молли! Бедный, ик, Фи-и-ил!

«А этот-то почему? — удивился он. — И где, разрази Ад, её носовой платок, если она такая чувствительная?»

— Всё, прекращай, — На ангелово счастье, сам он платок носил — образ создают детали. — Вот, вытри нос и объясни нормально.

— С-спасибо, — Ангел приняла идеально отглаженный кусочек батиста с серебряным вензелем «P». Шумно высморкалась и спросила: — Что объяснить?

— При чём тут Фил. Ты же не будешь спорить, что он получил по заслугам?

Ангел потупилась, теребя платок. Да ладно, она это серьёзно?

— Брось, — с нажимом продолжил он. — Филлип Спайн изменял жене буквально со дня свадьбы — пока невеста развлекала гостей, он успел отыметь в сортире её подружку. Вся улица знала о его похождениях; только Мэри до последнего оставалась в блаженном неведении. И ты хочешь сказать, что его смерть не стала торжеством справедливости?

— Справедливости для кого? — тихо уточнила ангел.

— Для всех, — безапелляционно заявил он.

— Справедливости для всех не существует, — голос девчонки стал ещё тише. — Взгляни туда.

Полный скепсиса, он посмотрел на ту часть города, куда грациозным жестом указала ангел. Кладбище? А, похороны — он прищурился — обсуждаемого Фила Спайна. Мэри стоит немного в стороне — кто бы сомневался. Кстати, строгий вдовий наряд идёт ей гораздо больше идиотских клетчатых платьев, которые она носит дома. Хорошо, кто там ещё среди провожающих? Коллеги, соседи, любовницы — целых трое, и каждая полагает себя единственной. Дуры. Ещё родители: седая мать патетично рыдает над гробом, отец смахивает с ресниц скупую слезу. Как банально.

— Он был её единственным ребёнком, — мягко сказала ангел. — Три выкидыша, ЭКО, почти девять месяцев врачебного контроля — и всё-таки она его выносила. А теперь хоронит.

— То есть ты считаешь, — он высокомерно скрестил руки на груди, — что ради свекрови Мэри должна была простить ему предательство? Как по-ангельски!

— Не простить, — в открытом взгляде ангела ясно читалось желание не доказать, но объяснить. — Проявить милосердие, как Отец наш проявляет его ко всем заблудшим.

— О, да! — ощерился он, и за спиной у него полыхнуло яростное пламя. — Сбросить восставших в глубины Ада — это ли не милосердие?

Ангел сжалась, словно ожидая удара, однако не опустила глаз.

— А разве хоть один из вас просил Его о милости?

Просил? Да что она вообще знает, эта глупая девчонка! Разве она была там, разве стояла против легионов Михаила, разве её друзья гибли под ударами огненных мечей? И после такого — просить?!

— Нет, — выплюнул он, резко разворачиваясь на каблуках. — В последний раз предупреждаю: не вмешивайся в мои дела. Пожалеешь.

Адский портал послушно распахнулся перед ним, но ангел крикнула: — Подожди! — и он зачем-то обернулся.

— Вот, ты забыл, — она протягивала ему вновь ставший чистым платок. — Спасибо ещё раз.

Простодушная идиотка. Нет, такая не отвяжется — её инстинкт самосохранения надёжно похоронен под нелепыми представлениями об ангельском долге.

— Оставь себе. Обещаю, он тебе непременно понадобится.

    Комментарий к II. Bloody Mary*

    * Кровавая Мэри (англ.)

========== III. Grim* ==========

Бежать. Сквозь лес, смертельно испуганным зверем, не разбирая дороги. Едкий пот заливает глаза, лёгкие рвутся в клочья — бежать. Ветки беспощадно бьют по рукам и лицу, цепляются за одежду — бежать. Корни бросаются под ноги — сколько раз он чудом удерживался от падения? Неважно, бежать. Потому что позади — чёрный ужас на мягких лапах, чьё огненное дыхание уже опаляет спину. Из горла рвётся жалобный крик загнанного оленя, мышцы предательски слабеют от обречённого понимания: сейчас его догонят.

«Сюда!»

Он шарахается в сторону, какой-то сучок почти выкалывает ему глаз, но внезапно впереди между деревьями становится виден просвет. Жажда жизни острым лезвием надежды вспарывает последний резервуар сил — когда они иссякнут, останется только упасть и умереть. Беглец наконец вырывается из мрачного лесного царства на освещённый полной Луной серебряный луг и видит впереди свой единственный шанс — крест стоящей на невысоком холме церквушки.

Теперь он не бежит, а летит по воздуху. Беда лишь в том, что преследующий его ужас тоже осознаёт: ещё чуть-чуть, и жертва спасётся. Игры закончились — в три гигантских прыжка он почти догоняет человека, но сделать четвёртый ему не суждено.

Вспышка белого света настолько яркая, что у беглеца на миг появляется вторая тень. Рискуя всем, он оборачивается и видит невообразимое: вставшую между ним и чёрным ужасом сияющую крылатую фигуру.

«Беги!»

И он бежит. С неожиданной ловкостью перепрыгивает через низкую кладбищенскую ограду, вынужденно сбавив темп, карабкается по холму вверх. Дверь притвора открыта — не иначе, как тем добрым гением, который привёл его сюда. Беглец врывается под спасительный кров и прямо посреди главного нефа падает без сознания.

***

Ночью рассматривать город было гораздо интереснее, чем днём. Солнечный свет заставлял тьму прятаться в закоулки человеческих душ, но стоило светилу скрыться за горизонтом, и она выползала обратно. Ночь помогала распускаться цветам греха, за которыми он — опытный и трудолюбивый садовник — следил со всем тщанием. Однако кроме него были и другие, кого привлекало бессветное время суток. В самый глухой час, час быка, старина Пах выпускал на охоту своих питомцев, и сейчас один из них как раз гнал по лесу предназначенного ему грешника. Финал был предсказуем, а потому не интересен; только вот чья это светлая тень скользит чуть впереди бегущего смертного?

Над утёсом Семи Ветров распахнулись могучие чёрные крылья.

— Идиотка!

Адский псарь всегда дрессировал своих гончих как положено, но этот пёс, похоже, был слишком молод и разгорячён погоней. Вместо того, чтобы смириться с потерей добычи и вернуться к хозяину, он в ярости бросился на ту, что осмелилась встать на его пути. Повалил на землю, метя клыками в горло, однако ангел успела закрыться рукой. Бритвенно острые когти полоснули её по груди, чудовищные челюсти насквозь прокусили тонкое предплечье, разжались — и больше не сомкнулись. Коротко свистнувшее в воздухе лезвие из дамасской стали рассекло адского пса пополам, поставив кровавую точку в его неудачной охоте.

— Вот же дрянь!

Спихнуть с ангела две части собачьей туши и не запачкаться было почти невозможно, однако он справился. Поддёрнув брюки, опустился перед истекающей кровью девчонкой на одно колено, нахмурился — да уж, старина Пах превосходно учит своих подопечных. Если оставить всё, как есть, то очень скоро в Раю будет на одного ангела меньше.

— Ничего личного, — сообщил он, беря на руки бессознательное девичье тело. — Просто останавливаться на полпути — не мой стиль.

***

За тысячи километров от Карстон-сити, в долине реки Иордан солнце только садилось. Он безошибочно выбрал небольшую безлюдную лужайку на восточном берегу и подошёл со своей ношей к самому краю мутно-жёлтой воды. Представил, что сейчас его ждёт, и ещё сильнее разозлился на безмозглую девчонку, умирающую у него на руках. Однако отступить было бы глупо, а выглядеть глупцом хотя бы в своих собственных глазах ему не позволяла гордость. Так что он покрепче сцепил зубы и решительно вошёл в реку.

Чувство было такое, будто он решил искупаться в чане с соляной кислотой. И всё же он погрузился почти по пояс, прежде чем аккуратно опустить в воду тело ангела, которое, естественно, тут же пошло ко дну. Однако его это не обеспокоило — река, в которой крестился Назаретянин, не причинит вреда обитательнице райских кущ. Зато теперь можно было наконец-то выбраться из воды, что он и сделал с неприличной для его статуса поспешностью. Окинул себя мрачным взглядом — мокрая, перепачканная кровью одежда, руки словно кипятком ошпарены, даже волдыри вздулись. И, судя по непередаваемым ощущениям, такая же участь постигла все соприкасавшиеся с речной водой части тела. М-да, весёленькие сутки ему предстоят, пока не закончится регенерация. А всё из-за кого? Из-за крылатой дуры, которая элементарно не умеет за себя постоять, однако сознательно лезет Гриму в пасть. Он клятвенно пообещал, что девчонка непременно ответит за все доставленные неудобства, и щёлкнул пальцами, вызывая низшего духа из одного из своих легионов.

— Чистую одежду, немедленно, — приказал он. — И заживляющую мазь от маркиза Лерайе**.

Дух почтительно поклонился и исчез, чтобы спустя несколько минут вновь возникнуть со всем заказанным.

— Хорошо, ступай.

Густая жёлтая мазь отвратительно пахла, однако мгновенно купировала боль и снимала красноту. Использовав её всю и переодевшись в чистое, он сразу почувствовал себя гораздо лучше. Даже стал чуть меньше злиться на глупого ангела. Дематериализовал грязную одежду и пустую банку из-под мази, придирчиво принюхался — ну, уже не выгребная яма, а так, лёгкое амбре, которое наверняка выветрится, пока он ждёт ангела. Конечно, в последнем не было ни малейшей необходимости; ему просто хотелось полюбоваться тем, как девчонка будет краснеть и оправдываться за свой вопиющий идиотизм. И ещё, самую малость, убедиться, что с ней точно всё в порядке.

Ждать пришлось долго. Солнце давно зашло, и температура, как это обычно бывает в пустыне осенью, сразу же упала на добрый десяток градусов. Круглолицая Луна равнодушно смотрела с небес, и от неё по реке бежала длинная серебряная дорожка. Вдруг она стала наливаться собственным светом, будто из-под воды всходила вторая Луна, но теплее и ярче. «Ну, наконец-то», — подумал он, поднимаясь с толстого корня старой смоковницы. Ещё немного — и речные воды почтительно расступились, выпуская из своего чрева лучезарного ангела. На мгновение она замерла в воздухе, прекрасная, как сошедшая на землю звезда, потом взмахнула крыльями и грациозно перелетела на берег.

— Не так ярко, — поморщился он. Сияние кавод*** неприятно резало глаза.

— Ой, это ты? — захлопала ресницами ангел и поспешно приглушила свет божественной Славы. — Прости, я тебя сразу не заметила, — Тут она огляделась по сторонам и удивилась ещё больше: — А мы где?

Он не ответил — сама может разобраться, — придирчиво рассматривая исцелённую девчонку. Адский пёс порядочно изорвал лиф её платья, однако видимая сквозь прорехи молочная кожа была чистой — ни рубцов, ни шрамов. На одежде тоже не было пятен — река сделала для посланницы Бога всё, что смогла.

— Иордан, — наконец выдохнула озирающаяся ангел. — Но как же так, а где же собака... — она вздрогнула и посмотрела прямо ему в лицо: — Это ты, да? Ты прогнал того пса и принёс меня сюда, чтобы река залечила мои раны?

Он пожал плечами, не видя смысла подтверждать очевидное. Хотел только поправить, что не прогнал, а убил, но не успел.

— Спасибо! — Переполненная благодарностью ангел порывисто шагнула к нему, обняла и, смутившись, почти сразу разжала руки. Отступила — а он всё стоял, как каменный истукан, растерявшись впервые за многие тысячи лет.

— Эй, — негромко окликнула ангел, — что с тобой? — чем наконец вывела его из ступора.

— Ничего, — сердито буркнул он и с сознательной грубостью добавил: — Прикройся лучше.

Ангел впервые посмотрела на дыры в своём платье и, ойкнув, перебросила на грудь густые пряди длинных волос.

— Зачем тебе вообще понадобилось вмешиваться в охоту? — между тем зло продолжал он. — Ты хоть знаешь, за что этого грешника назначили добычей? Он вор и убийца — ради жалких ста долларов застрелил старуху и её беременную дочь.

Ангел опустила голову.

— Я знаю. Но, понимаешь, я должна была дать ему возможность раскаяться.

— О да, — демонстративно закатил он глаза, — как я мог забыть вашу любимую притчу о блудном сыне? «Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — в Рай не попадёшь». И плевать на жертв: лес рубят — щепки летят.

Ангел отрицательно качнула головой: — «Мне отмщение, и аз воздам». А милосердие должно быть для всех.

Опять это её милосердие!

— Ты, безголовая идиотка, — он грозовой тучей навис над съёжившейся девчонкой, — ты отдаёшь себе отчёт, что чуть не погибла из-за привычки перекладывать ответственность на Бога?

— Но не погибла же, — робко улыбнулась она, не отводя взгляда от его потемневшего лица. — В милости Своей Отец не оставляет никого — не оставил и меня.

От гнева у него перехватило дыхание. Значит, это Бог её спас? Его руками? Да как она смеет?!

— Не сердись, пожалуйста, — попросила ангел, легко угадав причину его ярости. — Я не хотела сказать, что ты стал Его марионеткой. Просто Он создал шанс — нам обоим. Тебе — спасти меня, мне — быть спасённой. Ты мог отказаться, и я всем существом благодарна тебе за то, что ты этого не сделал. За то, что принёс меня сюда, и отдал реке — насколько я знаю, её воды болезненны для обитателей Ада.

На него вдруг снизошло странное спокойствие — как область прояснения в центре могучего урагана.

— Весьма болезненны, — подтвердил он. — И коль уж ты говоришь о благодарности, то не хочешь ли отблагодарить меня не только словами?

Не ожидавшая такого ангел залепетала: — Что ты?..

— Например, вот так, — перебил он её и поцеловал.

Нежность лепестков ландыша. Сладость родниковой воды, что проходит сквозь толщу земли и выбивается на поверхность в тенистой лесной чаще. Запах весенней утренней свежести. И неожиданно тяжёлая, обжигающая пощёчина.

— Пожалуйста, не делай так больше.

Она стояла в нескольких шагах от него — тяжело дыша и прижимая к губам ладошку. Ждала подвоха — глупая, доверчивая девчонка, генерал прошедшей войны.

«Иначе что?» — хотел снасмешничать он, но вместо этого равнодушно пожал плечами: — Как скажешь, — и исчез в адском портале. На сей раз без спецэффектов.

    Комментарий к III. Grim*

    * Грим (англ.) — мифическое сверхъестественное существо в виде собаки.

** Лерайе − четырнадцатый демон «Гоетии». Он часто появляется в обличье молодого и рослого лучника, чем-то напоминающего Робина Гуда. Но помимо этого, он может показаться прекрасной женщиной в наряде египетской царицы. Говорят, что это и есть его истинное лицо. Лерайе может своим стрелами нанести тяжкие ранения, которые никто не может исцелить кроме него самого. Но также он прекрасно умеет лечить различные болезни и раны.

*** Кавод (евр.) − Слава. Означает своего рода "ореол" Бога, излучение Его мощи, обращенной к миру.

========== IV. Betrayer* ==========

Как обычно, Альбин заявился к нему в замок без приглашения и в отсутствие хозяина.

— Слышал новость? Кто-то порешил охотничьего пса старины Паха.

Прекрасное начало разговора, особенно в его нынешнем настроении. Он стянул перчатки для верховой езды и с неудовольствием покосился на приятеля, вольготно развалившегося в кресле у камина.

— И что?

Альбин сделал неопределённый жест: — Ну, старик рвёт и мечет. Рядом с трупом обнаружили ангельский след, так что он грозится выкатить Раю претензию.

— Устроить скандал межмирового масштаба из-за дохлой шавки? Мессир Люцифер будет в экстазе.

— Ты же знаешь, — серый взгляд приятеля был до оскомины простодушен, — что для Паха его собаки дороже, чем для некоторыхсобственные отпрыски.

— Если ты намекаешь на ту смертную, — парировал он, — то напрасно. Снадобья Лерайе не подводят.

— Намекаю? Я? — Альбин выглядел немного обиженным. — Ни в коем случае, ты же меня знаешь!

— Вот именно, что знаю. Будешь ужинать?

Вопрос был данью вежливости, и Альбин это прекрасно понимал.

— Конечно! Твой повар слишком хорош, чтобы у меня достало воли отказаться.

За столом Альбин громко болтал, много шутил, однако вопреки собственному заявлению к еде и питью почти не притронулся. То ли брал пример с хозяина замка, то ли держал в уме какую-то свою цель. Неспроста же он заявился с новостью об убитой собаке, верно?

— Друг мой, ты сегодня чересчур мрачен, даже для демона, — не получив реакции на свой очередной каламбур, Альбин проницательно посмотрел на сотрапезника поверх бокала «Бургундского».

— В самом деле? — он отодвинул тарелку с нетронутым жарким и поднялся из-за стола. — Должно быть, это оттого, что я давно не брал в руки шпагу. Побудь моим противником на тренировке.

— Фехтовать сразу после ужина? — Альбин приподнял брови. — Впрочем, я здесь гость и не могу противиться желанию хозяина.

— Я был бы признателен, если бы ты вспоминал об этом почаще.

И он не оглядываясь вышел из столовой, уверенный, что надоедливый приятель идёт следом.

В просторной фехтовальной зале было холодно, как в склепе. Стоило владельцу замка оказаться на пороге, и развешанные по стенам светильники вспыхнули голубоватыми огнями, осветив развешанную по стенам коллекцию оружия.

— Мечи, рапиры, сабли? — милостиво предоставил он сопернику выбор оружия.

— Мечи, если не возражаешь, — Альбин — один из лучших мечников Ада — не собирался играть в поддавки. Тем интереснее.

— До первого смертельного удара или обезоруживания, —  он снял со стены любимую скьявонеску** Немезис. Альбин, в свою очередь, вооружился немецким «бастардом».

— En guarde!

Оба скинули стесняющие движения камзолы и встали в позицию.

— Allez!

Он был зол. На Альбина, так не вовремя заглянувшего на огонёк, на Паха, выпустившего в мир смертных плохо подготовленного пса, на девчонку-ангела, чьи губы никак не мог забыть, на Бога и, в конце концов, на себя самого. За то, что сам не заметил, как угодил в ловушку нелепого для демона чувства. «Я могу взять её силой, но это наверняка приведёт к новой войне, — Сталь яростно ударилась о сталь, оставляя зазубрины на обоих клинках. — Могу обратиться к мессиру Асмодею, и его умения помогут сделать так, что она отдастся мне сама. Могу вместе с Альбином сплести такую сеть, что, запутавшись, она рухнет с Небес прямо ко мне в объятия...»

Этот удар был поистине сокрушающим, и Альбин не выдержал: — Эй, эй, полегче! Ты мне так запястье вывихнешь!

«Я всё могу, — Не обратив внимания на протест соперника, он усилил натиск. — Но я хочу не этого!»

Стальной вихрь вдруг распался. Меч Альбина с жалобным звоном покатился по гранитным плитам, а сам он беспомощно развёл руки перед нацеленным ему в грудь клинком.

— Touchér!

И это слово исчерпывающе описывало исход поединка для них обоих.

Уже прощаясь, Альбин сказал то, зачем, собственно, приходил: — Кстати, чуть не забыл. Одна летучая мышка шепнула мне на ухо, что патрон крайне обеспокоен случившимся с адской гончей. Мол, не ангельская это манера — собак разрубать. Хотя, с другой стороны, зачем кому-то из Ада мешать охоте? Только если этот кто-то спелся с райскими пташками. Понимаешь, к чему я клоню?

— Понимаю, — едко усмехнулся он. — Мессиру Велиалу прискучила наша мирная жизнь, и он придумывает повод её разнообразить. Охотой на ведьм.

— В Аду, — со смешком подхватил Альбин. — Охота на ведьм в Аду — хорошая шутка, надо запомнить. Ладно, друг мой, не скучай без меня.

— Ни в коем случае.

Альбин одним движением вскочил на свою келпи и, задорно отсалютовав приятелю, взял с места в галоп. Паяц и интриган — то ещё сочетание. Интересно, какую игру этот фигляр затеял на сей раз?

***

Когда он вновь почтил мир смертных своим присутствием, Луна из круглой монеты превратилась в узкий бодающийся серпик. Землю уже сковывали первые заморозки, а звёзды казались подвешенными к небу кристалликами льда. От камней утёса Семи Ветров шёл арктический холод, и тем страннее было видеть здесь ангела в её обычном лёгком платье.

— Тебя долго не было. Всё хорошо?

От доброты и неподдельной заботы в её голосе он враз позабыл все заранее продуманные, равнодушно-высокомерные фразы.

— Ты волновалась за меня?

Она отвела глаза, смущённо наматывая на палец льняную прядь.

— Да.

Он сделал к ней несколько шагов — очень осторожно, без резких движений, будто боясь вспугнуть чуткую пичужку.

— И ты ждала здесь?..

Ангел опустила голову ещё ниже и почти прошептала: — Да.

Теперь они стояли совсем близко друг к другу.

— Посмотри на меня.

И она посмотрела.

Вот чего он хотел на самом деле — чтобы она добровольно, без интриг и приворотных зелий позволила пить сладость своих губ, обнимать гибкий стан, зарываться пальцами в шёлковые волосы.

— Ты обещал больше так не делать.

— Я же демон. Для нас нет ничего естественнее, чем нарушать обещания.

Она со вздохом положила голову ему на грудь. Глупая, доверчивая, любимая.

— Как же мы будем теперь?

Он промолчал, крепче прижимая её к себе. Исполнение этого желания казалось настолько неосуществимым, что ему не приходило в голову поразмыслить над закономерным «а дальше?». Однако сейчас он совершенно точно не хотел предаваться размышлениям — слишком драгоценными были эти минуты счастья. Слишком быстротечными.

Уплывала за горизонт лодчонка месяца, редели звёзды. Где-то за горами неумолимо вставало солнце, а значит, пора было расставаться.

Ангел подняла к нему опечаленное лицо: — Ты придёшь вечером?

Ответить он не успел — за спиной раздался тихий хлопок закрывшегося портала, и хорошо знакомый голос произнёс: — Вряд ли, пташка. Мертвецам, знаешь ли, не до свиданий.

***

Их было всего двое, однако число здесь не играло роли.

— Мессир Велиал, моё почтение, — процедил он сквозь зубы, заслоняя собой ангела. Второй пришелец — Альбин — не был удостоен даже взгляда, что его, похоже, слегка задело.

— Нельзя быть таким неосторожным, друг мой, — фальшиво укорил он. — Яшкаться с ангелами у всех на виду — не ожидал от тебя такой глупости.

К его досаде, реакция на упрёк снова была нулевой.

— Мессир Велиал, — Смотреть прямо в серо-стальные глаза короля демонов было всё равно, что добровольно насаживать себя на меч, — я требую объяснений.

Альбин возмущённо фыркнул, однако Велиал всё-таки снизошёл до ответа.

— Павос, граф Ада, четвёртый чин. Ты обвиняешься в предательстве интересов Преисподней, а также в намеренном спасении грешника от причитающегося ему наказания. За это ты лишаешься всех земель, легионов и титулов и будешь умерщвлён последней смертью. Здесь и сейчас.

В руках архидемона материализовался огненный фламберг, противопоставить которому он мог всего лишь лёгкую рапиру. Прихваченную больше на всякий случай, чем для реальной защиты. И тем не менее он тоже обнажил клинок.

— Нет! Нет, пожалуйста!

Начисто лишённая инстинкта самосохранения ангел, на которую — как хорошо! — до сих пор не обращали внимания, вдруг оказалась прямо перед Велиалом.

— Это ошибка, он не предавал Ад, не спасал смертного — это я, я, спасала!

Архидемон лишь отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, — и девчонку с размаха впечатало спиной в скалу.

— Эйприл!

Всхлипнув, ангел сползла по каменной стене на землю, зашевелилась в попытке снова встать на ноги, и тут вокруг неё частоколом вспыхнуло адское пламя.

— Не вмешивайся, пташка, — спокойно заметил Альбин. — На твоё счастье, мессир не заинтересован в открытом конфликте с Раем.

Значит, что бы с ним ни случилось, она будет в безопасности! Отличная новость, полностью развязывавшая ему руки.

— Мессир Велиал! — он прекрасно понимал, что шансов выжить у него нет, однако зачем умирать одному, если можно прихватить с собой приятеля? — Последнее желание, мессир!

Король Ада неохотно опустил меч: — Говори.

— Поединок, мессир. С бароном Альбином. До смерти.

Черты лица Альбина заострились, и он автоматически положил ладонь на эфес висевшей на боку короткой шпаги.

— Тебя это не спасёт, — предупредил архидемон.

— Я знаю, мессир, — его оскалу позавидовал бы сам Гарм. — Впрочем, барона Альбина тоже.

Велиал хмыкнул и проронил: — Позволяю. Allez!

Бледно-голубое небо над утёсом Семи Ветров зигзагами расчертили две чёрные молнии.

Он дрался грязно, не чураясь никаких подлых приёмов. À la guerre comme à la guerre***: шпага и рапира — несколько разные весовые категории, а ему необходимо было победить.

— Как же так, приятель? — прошипел он, отбивая очередной выпад противника сильной частью клинка. — Неужели ты не смог смириться с тем, что мой повар превосходит твоего?

Альбин сверкнул короткой улыбкой: — В том числе. И ещё я считаю, что ты преотвратно управляешь своими землями.

Они одновременно отскочили друг от друга и ненадолго замерли в воздухе, переводя дыхание и оценивая нанесённый урон. Альбин кривился на правый бок — жаль, но печень всё-таки зацепить не удалось. Ещё обиднее, что ему самому досталось не меньше: распоротое бедро болело так, что в бою на земле он не смог бы достаточно быстро двигаться и наверняка был бы уже мёртв.

— Полагаешь, из тебя выйдет сеньор получше?

— Несомненно. И графский титул мне подойдёт гораздо больше.

Острие шпаги чуть-чуть ушло вниз — привыкший к болтовне во время спаррингов Альбин расслабился. Самую малость — и всё же достаточно, чтобы эта ошибка стала роковой.

— Покойникам. Титулы. Не. Нужны.

Каждое слово — удар, каждый удар — сильнее и стремительнее. А последний — с рискованной обманкой, приберегаемой на самый поганый случай. Такой, как сейчас.

Альбин не успел закрыться, зато успел ударить в ответ. Двумя болидами они обрушились на скалы, однако вовремя затормозить и не разбиться сумел только один из них.

— Я удивлён, — Утёс едва заметно вздрагивал под тяжёлыми шагами короля Ада. — Тем не менее, как я и говорил, тебе это не поможет.

Однако он всё равно отскрёб себя от камней и встал в оборонительную — крайне шаткую — позицию. Левое крыло волочилось по земле — ублюдок Альбин последним ударом рассёк связки. Но сдаться без боя? Никогда!

Велиал поднял фламберг.

— Если ты со мною, Отче, то кто против меня?!

Пламя, окружавшее никем не принимаемую в расчёт ангела, вдруг погасло, и девчонка рванулась к месту казни.

— Дура, убирайся отсюда!

Рапира переломилась, как тростинка; Велиал размахнулся для последнего удара, но между лезвием фламберга и казнимым вдруг встал живой щит.

— Милосердия, Отче!

И тогда пространство и время исчезли.

Это было Ничто-Нигде-и-Никогда, лакуна в ткани реальности, где каким-то странным образом оказались четверо.

Он полулежал на коленях Эйприл: демон поверженный, жалкое зрелище. Ангел пыталась лечить самые глубокие его раны, только получалось плохо — демоническая природа упрямо отвергала божественную силу.

— И что нам теперь с вами делать? — доброжелательно поинтересовался наблюдавший за ними человек в сандалиях и небесно-синем хитоне. Эйприл шмыгнула носом, крепче прижимая к себе любимого, а на вопрос неожиданно отреагировал четвёртый из присутствующих.

— Полагаешь, это обязательно? — он стряхнул невидимую соринку с чёрного бархата камзола. — Я имею в виду, что-то делать.

— Она попросила Отца, — развёл руками человек в хитоне. — А Он всегда отвечает на просьбы детей.

— Правда, не всегда очевидным образом, — усмехнулся его собеседник и устремил на Эйприл пронзительный взгляд разномастных глаз. — В принципе, я могу забрать девчонку к себе. В Аду найдётся место для каждого.

Отмалчиваться дальше стало невозможно.

— Но мессир Люцифер, — слова наждаком царапали пересохшую гортань, — как тогда быть с обвинением меня в предательстве?

— Да никак, — пожал плечами Светоносный. — Нет ангела — нет и обвинения.

— Что думаешь об этом, девочка? — ласково спросил человек в хитоне у Эйприл.

Дрожь, пробежавшая по телу ангела, громче любых слов сказала: пути падших — не для неё.

— Прости, — Пряди льняных волос закрыли лицо Эйприл скорбной вуалью. — Мне очень жаль, но я не смогу.

Люцифер пренебрежительно фыркнул, а человек в хитоне задумчиво почесал короткую бороду.

— В таком случае, у меня встречное предложение. Милосердие Отца безгранично, и Он с радостью примет заблудшего в свои объятия.

Вернуться в Рай? Он не верил собственным ушам, да и мессир Люцифер изумлённо воззрился на говорившего.

— Не много ли ты на себя берёшь, Назаретянин?

— Ровно столько, сколько даёт мне Отец. Так что скажешь, юноша?

— Я, — голос наконец обрёл прежнюю звучность, — уже давно не юн. И не нуждаюсь в прощении Бога.

Назаретянин и Люцифер многозначительно переглянулись.

— Тогда третий путь? — уточнил первый.

— Других вариантов нет, — согласился второй. — Павос, граф Ада, четвёртый чин, что под рукой Асмодея! Согласен ли ты лишиться крыльев и переродиться в мире смертных обычным человеком?

Переродиться смертным? Потерять титул, земли, духов, демоническую силу, вечную жизнь — ради чувства к девчонке, с которой знаком без году неделя?

— Согласен.

— А ты, Эйприл, — обратился Назаретянин к ангелу, — согласна лишиться крыльев и переродиться в мире смертных обычным человеком?

Эйприл решительным жестом смахнула с ресниц последнюю слезинку и кивнула: — Согласна.

— Да будет так! — хором сказали Назаретянин и Люцифер, и Ничто-Нигде-и-Никогда вздрогнуло от их слов. По нему побежали трещины — точь-в-точь, как по яичной скорлупе, из которой проклёвывается птенец — и бьющий сквозь них свет был настолько ярок, что резал глаза даже сквозь плотно зажмуренные веки. А потом Ничто-Нигде-и-Никогда схлопнулось с короткой вспышкой, почти невидимой на персиковом фоне неба над просыпающимся Карстон-сити.

***

Поздней осенью патрулировать утёс Семи Ветров было то ещё удовольствие. Особенно после ночного ледяного дождя, когда ведущая наверх тропинка превратилась в натуральный каток. «Спускаться придётся на заднице», — хмуро подумал он, выходя из-за скалы на смотровую площадку. Которая, как ни странно, не пустовала — у самой ограды стояла и смотрела на город невысокая светловолосая девица. «Вот только несчастного случая мне тут не хватает».

— Эй!

Нарушительница вздрогнула и обернулась. Порыв северного ветра взметнул в воздух её длинные, выбившиеся из высокого «конского хвоста» пряди.

— Полиция округа, — он продемонстрировал блестящий значок. — Ну-ка, подойди сюда.

Девица послушалась. Судя по всему, она ни капли не боялась представителя власти.

— Ты знаешь, что с октября по май смотровая площадка закрыта для посещений? — сурово вопросил он.

— Да, — нахалка даже не подумала виновато опустить глаза. Ярко-голубые и удивительно чистые. — Но понимаете, шериф... — она всмотрелась в планку с именем на его куртке, — Старред, я всегда сюда прихожу, когда приезжаю к сестре. Здесь ведь очень красиво, правда?

— Правда или неправда, — пробурчал он, — это вопрос безопасности, так что идём-ка отсюда подобру-поздорову.

Девица печально вздохнула и бросила через плечо прощальный взгляд на город.

— На первый раз выношу тебе устное предупреждение, — продолжил он. — Чем, надеюсь, всё и ограничится. Тебя, кстати, как зовут?

— Эйприл, — она снова посмотрела ему в лицо, и от внезапно нахлынувшего чувства узнавания по спине побежали мурашки. — Эйприл Свитхарт.

    Комментарий к IV. Betrayer*

    * Предатель (англ.)

** Скьявонеска — тип меча, обычно полутораручного, с гардой в форме латинской S.

*** На войне как на войне (фр.)

 </p>