Время ангелов [Катрин Колом] (fb2) читать постранично

Катрин Колом Время ангелов

Ангелы, мерный шум их мощных крыльев Жозеф слышал, едва проснувшись. И даже семейство Гонтрана Будивилля слышало шум крыльев, несмотря на понтон и дамбу, защищавшие Поссесьон. Папаша Гонтрана, прогуливаясь однажды вдоль живописного берега — в каждой бухточке кованые кресла для отдыха — заметил маленький парусник, терпящий крушение. И уже снимая редингот — жена спешила навстречу, кожаные ботинки с пуговицами сборились на щиколотках, и кричала: ради всего святого! не надо лезть в воду в новых штиблетах — понял, что слишком поздно узнал привязанную к мачте рубашку своего младшего сына. В результате наследников состояния Будивиллей стало на одну ветвь меньше, и, как говорил кто-то из приглашенных на свадьбе Гастона, простофили, недоумка: о! думаю, с этой особой детей у него не будет, и богатство получит везунчик Гонтран, или вы считаете, акробатка успеет все промотать? Акробатка? Не смешите меня, она продавала билеты в кассе. Подождите, Валери, что вы городите? Разве вы были тогда в цирке с Гастоном? Ну вот!..

Если бы два Бородача только знали, чем обернется для них тот вечер! Звон колокольчика, сразу прибежала прислуга, жившая в каморке, еле отапливаемой угольной печкой с висевшими по бокам утюгами. Кто звонил? Старуха? Или Гастон опять упал? Или Годфруа? Или Гюстав? Отец Бородачей и недоумка родился в России, но однажды лодку, в которой его мать прогуливалась по Неве, перевернул какой-то диплодок, увы, кроме зонтика, обшитого кружевами Шантийи, так больше ничего не нашли. Дед Бородачей и недоумка уехал в Швейцарию, где вскоре умер. Их отца, сироту, звали Николя. Святая Россия! Он-то и построил городской дом Будивиллей, WC, обшитый дубом, унитаз с механизмом спуска, смывным краном и надписью: Aspera ad astra^[1] в чаше, расписанной розочками. Господа Бородачи прохаживались по тротуарам, постукивая тростями с золотыми набалдашниками, отгоняя детей и собак; жили в самом красивом в городе доме с каменными, похожими на воинов, уже вооружавшихся на востоке, масками над окнами. Но дети думали: разве длинные носы, разве темные глаза этих масок не такие же, как у мадмуазель Валери? В тот вечер соседи, покинув дома, укрытые от непогоды белыми, рифлеными как паруса навесами, отправились в гости. И чета Будивилль из Поссесьон, Гонтран с женой, разумеется, тоже. На двери желтый латунный молоточек в виде кулака, рядом небольшой подсвечник, который зажигали по вечерам, если господа выезжали. Тридцать первого декабря господа, трясясь в коляске, удостоили похвалой ряженых, танцевавших на улицах фарандолу.

— Гастон, вы действительно хотите заглянуть на минутку в цирк?

Гастон, младший, недоумок, сидел спиной к кучеру, два Бородача прятались в глубине. Мы и автомобиль? Автомобиль — это для торговцев.

— О! Я знаю, Годфруа, вам меня не понять, вам и Гюставу ничего, кроме вашего фарфора, не интересно.

Их имена начинались с одной буквы: таков обычай, вспомните дочерей египетского царя! Мать, явно сердись, плотнее запахивала накидку из гагачьего пуха.

В общем, Годфруа приказал кучеру возвращаться.

— А я? А цирк? Я хочу на представление. Доктор мне разрешил.

— Какой доктор?

— Доктор.

Он бы и ногой топнул, если бы не грелка с горячей водой на полу коляски. Кучер взмахнул кнутом, стегнул лошадь; выгнутая шея крупного странного зверя плыла вровень с соломенными шляпками в витрине, а толку? ни вправо, ни влево не посмотреть, знай вращай под шорами большими мутными глазами без ресниц. Полакомиться бы такими шляпками, но увы! Давным-давно маленькая девочка, сидевшая на заборе, уронила похожую шляпку, которую тут же сожрали свиньи, а она, она звала у окна, кутая плечи в черную шерстяную шаль. Кто это сказал? кто говорил? кто сказал, что она выглянула из окна, моя королева, смысл моей жизни, истинная любовь моя?

— Ну ладно, Гастон, идите в ваш цирк.

— О! А вы не пойдете?

— Нет, мы выпьем грогу и скажем Селестине — верная служанка, одиннадцать братьев убиты на войне, теперь в савойской деревушке нет ни одного мужчины — Селестине дождаться вас. Тетя Урсула наверняка уже сердится. Вы не забыли о цикламене, Гюстав? Выходите же, наконец, Гастон, да не споткнитесь о грелку с горячей водой. Вот. Зайдите же в балаган, Гастон! Я вам приказываю. Не будьте посмешищем для всех этих торговцев… Мсье Соломон.

Он чуть коснулся полей шляпы.

— Бедный Гастон! Бедный маленький Гастон! Такой впечатлительный, такой… Да не оборачивайтесь же, Гюстав, будет вам! Вы же помните, что нам всегда повторяла няня, воспитавшая, кстати, князя Нарышкина, она повторяла: «Никогда не оборачивайтесь, дети, с чем бы вам ни пришлось столкнуться на улице, не оборачивайтесь».

В итоге благодаря ее совету одного из четырех братьев убил разъяренный бык, который, выскочив на Гранд-Рю, увидел красную курточку Гаэтана, бросился на него со спины и проткнул рогами. Бедный маленький Гаэтан!

— Гастон… меня огорчает. Я все --">