Пеплом по ветру (СИ) [WindyRiver] (fb2) читать онлайн

========== 1. ==========

Твои волосы разлетаются на ветру и лезут в глаза. Ты убираешь их почти ежесекундно, а потом, устав, накидываешь капюшон на голову, и я теперь вижу одни глаза. Бросаешь на меня взгляды, когда думаешь, что я не смотрю.

Костёр трещит и рассыпается искрами, поднимающимися оранжевыми всполохами к самому небу. Сегодня оно такое звёздное, что, если запрокинуть голову и смотреть только на них, кажется, что мы где-то там — в космосе.

Воздух бодрит. Уже глубокая ночь и единственный свет, что есть вокруг, он здесь — наш костёр. А всюду бескрайние поля и леса. И от этого немного, совсем чуть-чуть, как-то даже и страшно. Но это всё кажется таким далёким, а сейчас только мы с тобой здесь. Совершенно одни в этом мире и в этой июльской ночи.

Ты обнимаешь себя руками и смотришь на огонь. В твоих глазах отражается пламя, и я надеюсь, что тебе не очень холодно.

Я постоянно переживаю за тебя. Успокаиваюсь, только когда вижу. Наверное, это неправильно, и, порой, мне очень сильно мешает. В груди словно воздуха не хватает, а поделать ничего не могу… Сомневаюсь, что ты понимаешь, что я чувствую, я ведь тоже, как и ты, — молчу. Да и скажи я всё это, ты просто уйдёшь. Я знаю. Наверное, так. Всё это слишком… чересчур для тебя. А я не хочу, чтобы ты волновался. Поэтому и молчу. Боюсь, что ты можешь думать, что мне вообще плевать на тебя. Странные у нас отношения. Я ведь тоже думаю, что и тебе на меня наплевать… Но мы же здесь, да?

Где-то совсем рядом пролетает птица или летучая мышь, и мы вздрагиваем, а потом смотрим друг на друга через костёр и улыбаемся.

Мы же молчим уже час где-то. Сказать-то и нечего. Мы вообще мало говорим. При этом понимаем друг друга. Всё так странно. И грустно, наверное.

Ты тянешься к сумке и достаёшь телефон.

— Музыку, может, включим? — предлагаешь, хотя знаешь, что я соглашусь.

Киваю, а ты даже не смотришь. Я привык. Включаешь одну из своих любимых групп, что поют свои чудны́е песни. Они красивые и странные. Как и ты.

Ещё мне иногда кажется, что я твой воображаемый друг. Слежу за каждым движением и пытаюсь угадать мысли. Даже знаю их порой. А ты… ты со мной только, когда сам этого хочешь. Но я привык, да. Это… почему-то приятно. Я мазохист, наверное. Много раз уже предполагал это.

— Кир…

Собственное имя вырывает меня из мыслей.

— М?

— О чём ты думаешь?

— Не знаешь? — усмехаюсь и прищуриваю глаза.

Сомневаюсь, что он видит меня, потому что подул ветер и костёр заполыхал с новой силой.

— Не-а. Я же не читаю мысли.

— Да ни о чём, — дёргаю головой и откидываюсь на спину, прямо на прохладную траву. Смотрю на звёзды.

— Совсем? — мне кажется, что немного расстроенно говорит.

Не отвечаю. Много мыслей — мало слов.

Тоже молчит, но через минуту чувствую, как укладывается рядом. Боковым зрением вижу, что лёг на бок и смотрит на меня.

— Что? — поворачиваю голову, а он широко распахивает глаза и о чем-то напряжённо думает, кусая губы.

— Ничего.

— Кир… — опять бормочет через минуту, но, не договорив, утыкается лбом мне в плечо.

Ещё немного, совсем чуть-чуть, и, наверное, я сломаюсь.

— Сколько мы знакомы? — спрашиваю вслух.

— Года два, — глухо отвечает, потому что его лицо до сих пор в моей толстовке.

— Года два… — эхом повторяю.

Немного, но словно целая жизнь. Знаю его лучше, чем себя.

— Кир…

— Если ещё раз не скажешь, что хочешь, точно выбесишь меня, — цежу сквозь зубы, и он отстраняется и теперь уже с удивлением смотрит.

— Ты же знаешь, да?

— Знаю что? — вздыхаю и тоже поворачиваюсь на бок.

— Ну… что я такой… — смотрит в глаза, словно в душу, и моё сердце пропускает удары.

— Знаю.

Я знаю, да. Он такой, что бы это ни означало, но я, конечно, догадываюсь, о чём он сейчас. Видимо, и я… такой.

Кусает губы, словно собирается съесть их. Ещё хочет сказать что-то.

— Наверное, это всё зря? — опускает глаза и вздыхает.

— О чём ты? — хмурюсь.

Бесят его вечные сожаления. Всего боится, всего, касательно чувств. Всегда. А с другой стороны, будто вообще ничего. Непонятный.

— О нас.

— Тём, посмотри на меня, — прошу, потому что давно не видел его глаз. Уже секунд пятнадцать. — Тёма…— не смотрит.

Костёр сильно трещит, и я отвлекаюсь. Большая дровина соскальзывает сверху и падает, раскалываясь пополам. Приходится отодвинуть ноги дальше. Дров и веток больше нет. Надо опять в лес.

Мы с ним два романтичных идиота, совершенно неприспособленных к жизни и, вероятно, сегодня ночью умрем от холода. Замёрзнем, как минимум.

Ложусь обратно, придвигаясь ближе, и обнимаю за талию. Чувствую под толстовкой, как вздрагивает, поэтому притягиваю ещё ближе. Мне нравится его реакция. Или он или его тело всё-таки хочет… тепла. Кто-то из них точно.

Упирается лбом мне в грудь и прижимает руки к своей. На земле холодно, на самом деле. Наверное, мы ещё и заболеем.

— Ты тёплый, — выдыхает и прижимается ещё ближе. Совсем, видать, замёрз.

— А ты — нет.

— Я ледышка, — усмехается.

— Ты же знаешь всё, да? — бормочу ему в волосы.

Они такие красивые. Густые и тёмные, а на солнце блестят. И цвета… пожалуй, как молочный шоколад. Всё как в романах, да. А глаза у него цвета неба.

— М… — неопределённо мычит и дёргается. — Мне кажется, по мне пробежал жук.

Меняет тему. Так предсказуемо бежит.

— Все жуки спят, — хмыкаю.

— А ты разбираешься в жуках?

— Заткнись.

— Я думаю, что мы умрем от холода.

— Возможно.

— Кир…

— Что, Артём? — делаю упор на имени, и он знает, что называю его так очень редко. Смеётся, радуясь, что всё-таки немного вывел меня.

— Хочу… сказать. Вот.

— Скажи.

— Я не уверен…

— Всё равно скажи.

— Не знаю.

— Само собой, — уже смеюсь.

Вытягивать из него что-то бесполезно.

— Я хочу, но не уверен.

— Тём… — вздыхаю, скорее, уже от безысходности.

— Зачем это тебе, м? Ты ведь знаешь, что я неправильный какой-то. Не такой. И не знаю, смогу ли стать нормальным.

— Ты нормальный.

— Нет.

Нет. Не нормальный, конечно. Не такой, как другие. Как будто с другой планеты. Потерянный для всех и в первую очередь для себя. Он как корабль в Бермудском треугольнике. Мне кажется, что он всегда на грани. В этом мире со мной, но, одновременно, где-то там. С таким ранимым сердцем, что мне страшно за него. Всегда, господи! А ещё я до дрожи боюсь, что с ним что-то произойдёт. До паники. Боюсь, что разобьётся на своей дурацкой машине, или его собьёт кто-нибудь, или он упадёт с велика своего тупого и сломает что-нибудь, или что-то похуже… Постоянно боюсь. Это невыносимо. Я бы запер его в башне, как Рапунцель. Высоко и навсегда. И жил бы там с ним.

Он как волшебство. Такое неуловимое и мимолётное. Которого, ты знаешь, что нет в реальном мире, но верить-то хочется.

— Скажи, о чём ты думаешь, — дотрагивается до моего лица, и я вздрагиваю от прикосновения холодных пальцев.

— О тебе.

Прочерчивает линию по моей щеке указательным пальцем и останавливается на подбородке, а потом касается губ и замирает. Целую его палец и закрываю глаза, ожидая реакции.

Мы спали вместе, даже довольно часто. Обнимали друг друга (чаще я его), но границ никогда не переходили. А сейчас… Боюсь. Потому что это так… интимно.

Ничего не происходит, и я открываю глаза. Он смотрит на меня, и я, вот сейчас, вообще не понимаю, о чем он думает. Страшно. Сглатываю ком в горле и беру его руку в свою, сжимаю в кулак и целую косточки на пальцах. Один палец за другим. А он смотрит.

— Я хочу, чтобы ты сказал всё, — говорит даже чересчур серьёзно и знает, что я пойму, о чём он.

— Не думаю, что надо.

— Нет, надо. Сейчас. Скажи.

— Тём…

— Кирилл! — перебивает, а глаза странно блестят.

Костёр почему-то резко начинает гаснуть. Ещё немного, и мы окажемся в полной темноте.

— Я… Тём, я правда, думаю, что тебе это не надо.

— Нет, надо. Скажи… Ну пожалуйста.

Когда он просит что-то… бля… Не смогу отказать, наверное, никогда и ни в чем.

— Хорошо, — вздыхаю, — но ты сам просил.

Быстро-быстро кивает.

— И пообещай мне, что не исчезнешь, — я тоже серьёзен и смотрю ему в глаза, пытаясь понять, осознает ли он вообще, что происходит. Кажется, что да, но ведь я и ошибиться могу.

— Не исчезну. Только когда ты попросишь.

— Не попрошу.

— Хорошо.

Бля. Не думал, что это так сложно, хотя… думал, да.

— Ты же знаешь всё.

— А вдруг — нет?

— Я люблю тебя, — очень быстро говорю, стараясь поскорее уже разделаться с этим.

Втягивает носом воздух, но взгляд не отводит.

— Не знал? — усмехаюсь.

— Думаешь, это любовь?

— Ну, а что ещё?

Жмёт плечами. Естественно, он не знает.

— Спасибо.

Ой, это то, что хочется услышать после признания, да. Мы как в тупой мелодраме прям. Ещё немного и, упав на колени, начну рыдать.

— Я, наверное, тоже, да? — тихо говорит.

— У меня спрашиваешь? Я же не в курсе, что ты чувствуешь.

— Тоже самое, что и ты.

— Не уверен, — качаю головой.

— Я просто лучше скрываю, — улыбается.

— А зачем?

— Ну… не знаю.

— Кто бы сомневался.

— Кир, прости. Я ведь не могу по-другому.

— Я знаю.

— Ну и… вот.

— Я думаю, ты или просто очень глупый, — усмехаюсь, — или наоборот.

— Два в одном?

Смеёмся. Вся романтика убита напрочь.

Костёр почти совсем погас. Горит лишь маленький огонёк, и мне приходится отпустить Тёму и сесть на корточки, чтобы палкой пошевелить остатки поленьев. Он тоже садится.

— Хочешь меня?

От неожиданности роняю ветку и оборачиваюсь.

— Здесь?!

— А что? Романтично же. Ночь, звёзды, костёр, и мы одни…

— Костёр погас, звёзды нас не согреют, а на траве мы отморозим задницы.

Если честно, то его предложение кажется смешным. Он не согласится ведь никогда. Или нет? Или я правда не понимаю ничего.

Если честно, признания ничего не поменяли. Всё так, как было. Думаю, мы и без этого всё знали, хоть и убеждали себя в обратном, стараясь защитить друг друга и то, что у нас есть.

— Ну и что, — упрямо возражает.

— Тём, ну правда. Ты ведь шутишь?

— Не-а, — задорно улыбается.

— Мы будем грязные и… у меня нет ничего такого с собой. Типа смазки.

— А… Как всё сложно. А презервативы?

— Ну… есть.

— Ну вот.

— Тём, нет.

Он выглядит расстроенным.

Да неужели? Совсем не узнаю. Умело скрывал от меня свою озабоченную натуру? Хотя, он врёт. Больше, чем уверен. Боится до чертей.

Оставляю костёр и наваливаюсь на него сверху, подминая под себя. Удивлённо охает и упирается мне в грудь руками. Отталкивает? Отвожу их одной рукой, а второй под поясницу укладываю, спиной на траву. Опускаю руку ниже на его задницу и сжимаю одну ягодицу.

— Кир!

— М?

— Ты серьёзно?

— Ты же хотел.

— Я…

Поднимаюсь на локтях повыше и целую его. Сначала почти целомудренным поцелуем, просто касаясь губами, но он сразу же отвечает, опять удивляя меня. Провожу по его губам по очереди — по верхней, а потом нижней и встречаюсь с его языком. Рот влажный и такой горячий. Наши языки в каком-то танце, типа танго, и непонятно, кто ведёт. Мои руки уже вовсю скользят по его груди и щупают выступающие рёбра. Он вжимается в меня пахом и стонет в рот. И да, он не шутил. Я чувствую, что и правда всего этого хочет. А я…

Границы рушатся, падают и с грохотом разбивают все стены, что я так старательно возводил, пряча от него свои чувства. От себя.

Он целует меня так жарко, а сам, словно огонь, даже горяче́е. Никаких шансов замерзнуть.

— Кир… — отрывается на секунду и заглядывает в глаза, — я хочу…

Затыкаю ему рот поцелуем, потом спускаюсь к шее, провожу языком вниз до впадинки и прикусываю косточки ключиц. Хватаюсь трясущимися пальцами за его молнию на кофте и резко её расстегиваю. Задираю футболку и припадаю к соскам, нежно кусаю их и целую, а он зарывается пальцами мне в волосы и тянет на себя, опять увлекая в поцелуй, от которого у меня начинает кружиться голова. Меня явно штормит, и это вот всё какое-то нереальное…

Вокруг темным-темно и только звёзды над головой. Костёр отбрасывает угасающие искры, отдавая нам последнее тепло, но мне и без этого так жарко.

Тёма стаскивает с меня толстовку через голову вместе с футболкой и проводит руками по груди и прессу. Лица его не вижу почти, но наизусть помню каждую родинку и ямочки на щеках, маленький шрам на виске, густые длинные ресницы и удивительные волшебные голубые глаза, так резонирующие с тёмными волосами.

От того, что он только мой, крышу сносит напрочь.

Возвращаюсь к его животу и прикусываю кожу рядом с пупком, он шипит и тихо смеётся.

— Щекотно.

— Прости, — усмехаюсь туда же, вызывая у него новый смешок.

Плавно стягиваю с него штаны, вместе с трусами под его удивлённый возглас. Он поджимает ноги и выставляет вперёд руку, останавливая меня. Ни черта не вижу.

— Ты чего?

— Не знаю, — голос дрожит.

— Тём…

— Я знаю, прости. Сам же начал, знаю, — говорит тихо и настороженно.

— Я не заставляю.

— Прости…

Ему страшно. Моя рука ещё на его животе, и я чувствую, как он дрожит.

— Ты же знаешь, это первый раз у меня…

— Знаю, — говорю и успокаивающе его глажу.

— Ты прав, наверное, лучше не сейчас.

— Я понимаю.

Он быстро натягивает штаны и футболку, возиться с молнией на толстовке, постоянно чертыхаясь.

Темно, хоть глаз выколи.

Я уже справился со своей одеждой и стою, теперь не зная, чем занять руки.

— Тебе помочь? — всё-таки не выдерживаю и сажусь к нему обратно.

— Сломалась вроде, не пойму.

Провожу руками по его груди и вниз к собачке на молнии.

— Наизнанку надел, — усмехаюсь и начинаю снимать с его плеч кофту, но он хватает меня за руки.

— Кирилл, скажи, это по-настоящему? Что любишь… Я потому что, правда, не выдержу… не смогу больше.

— Я знаю.

Мне так больно это слышать, зная о том, сколько всего с ним произошло.

— Я люблю тебя. Больше всего на свете.

Вздыхает и прячет лицо в ладонях. Мои глаза уже немного привыкли к темноте, поэтому вижу я уже довольно-таки неплохо.

— Спасибо.

Придвигаюсь к нему и осторожно глажу по голове и спине. Тёма отвечает и кладёт голову мне на плечо, забирается руками мне под одежду и проводит пальцами по лопаткам, а я опять возбуждаюсь.

— Ты что делаешь? — спрашиваю через минуту сладкой пытки — его пальцы уже изучили мою спину и живот.

— Ничего…

— Ну-ну.

Как ветер. Никогда не угонюсь за его настроениями.

— Прости, что я такой, — голос срывается, потому что я засунул руку ему в штаны и обхватил уже бодрый член.

— Подожди, — быстро отстраняюсь.

— Что случилось? Ты передумал? — разочарованно протягивает, и мои губы расплываются в улыбке.

— Нет, конечно.

Я снимаю с себя толстовку и кидаю на влажную от росы траву, туда же бросаю и штаны, а затем и его кофту, быстро снятую с его плеч.

Понимает меня и переползает туда, садясь сверху.

— Нормально?

— Лучше, чем на траве.

Возвращаюсь к нему и укладываю на спину, глажу по рукам, покрытым мурашками. Опять снимаю с него штаны, но теперь полностью стаскивая их с ног и оставляя его абсолютно голым. Кусаю косточку бедра и сразу же зализываю. Тёма дрожит, но, наверное, уже не от холода. Беру в рот его член, пожалуй, слишком неожиданно для него. Дёргается и упирается головкой мне в горло. Немного отстраняюсь и хватаюсь за его задницу, стискиваю пальцами, фиксируя его, чтобы не извивался, но он, похоже, не может. Стонет громко и пошло, и я чуть не кончаю от этих звуков. Так жалко, что я его не вижу. Не вижу лица и глаз, не вижу его тела.

Двигаю языком активнее, проводя им по венам на стволе и чувствительной головке, действую чисто интуитивно, потому что и у меня это в первый раз, с парнем, по крайней мере.

Его ноги дрожат, и он стонет. Так сладко… Раскинув руки, хватается пальцами за траву и выдирает её с корнями, судя по звукам. Двигается, подаваясь мне навстречу, заставляя брать глубже. Я беру в руку его яички, плавно перекатываю их, и он прогибается в спине; другой начинаю дрочить себе. Тёма уже ничего не соображает. Протяжно стонет.

Господи, я, наверное, всё-таки не смогу себя сдержать. Сосу его член, и, пошло, с хлюпающим звуком, вынимаю изо рта, и опять заглатываю снова, до самого горла, а рукой ласкаю свой. Один бог знает, а может быть, дьявол, сколько раз я представлял это…

Сил сопротивляться больше нет, и я активнее двигаю ртом и языком, беру его член в себя полностью. Тёма глухо стонет, наверное, прикусив губы, и я чувствую, как поджимаются его яички, и в следующую секунду он кончает мне в рот. Я тоже, но себе в руку.

Отстраняюсь и ложусь сверху, обнимая и тяжело дыша ему в шею. Он слабо гладит меня по спине и опускает руки на задницу. Я всё ещё чувствую его сперму во рту.

— Прости меня, — тихо шепчет и, повернувшись, целует в висок.

— За что?

— За… ну ты понял…

— Перестань.

— Нет, правда, я не думал, что это будет так… хорошо. Не сдержался…

— Забей. Это не так уж и мерзко.

— Ты извращенец, всё-таки.

— А ты замёрз совсем.

Он какой-то уж совсем холодный. Спина ледяная и ноги, наверное, околели.

— Нет.

— Нет, ты замёрз. Одевайся.

— Но…

— Тём, я серьёзно. Я не хочу, чтобы ты болел.

— А как же ты?

— Я не заболею.

— Я не об этом, — смущается, и я больше чем уверен, что его щёки немного порозовели.

— Мне нормально.

— Точно?

— Абсолютно, — хмыкаю.

Он не любит оставаться в долгу. Что ж, это мне на руку. Ещё не вечер, а точнее, не утро…

Мы одеваемся, и я снова обнимаю его и увлекаю за собой на траву.

— Она же мокрая! — смеётся, как ребёнок, когда я щипаю его за бока, заставляя сесть мне на ноги, спиной, вплотную к моей груди. — И тебе тяжело!

— Я ж качок, — тоже смеюсь. — Сейчас посидим немного и в лес пойдём за ветками, а то без костра мы тут совсем дуба дадим.

— А может, домой?

— Двадцать километров? И через реку в темноте поплывём?

— Ты же хорошо плаваешь.

— А ты — нет, — кусаю за плечо, в надежде, что он заткнётся, но этого не происходит.

— Ай! Ну? Пойдём?

— Нет. Далеко, и перебор это, по ночам через лес и речку.

— Ты испугался, что ли?! — удивлённо поворачивается ко мне, вывернувшись из моего захвата.

— Я всегда боюсь.

Удивление в его глазах прямо-таки прогрессирует.

— За тебя, идиота.

— А, — протягивает и улыбается.

— Это не смешно. Ты на голову отбитый. Я тебя привяжу, когда в следующий раз какую-нибудь хрень выкинешь на своей тачке, или типа того.

— Ладно, — жмёт плечами и улыбается. — Смотри, — показывает пальцем на небо.

Стало гораздо светлее, а я и не заметил. Из-за облаков вышла луна и окрасила всё вокруг в бледно-серый цвет.

Дым от костра поднимается тонкими струйками и переплетается с остывшим воздухом, закручиваясь спиралями, а пепел при малейшем дуновении ветра, подлетает наверх, превращаясь на глазах в пыль.

Обнимаю его и вдыхаю запах волос, ставший таким родным, а сейчас — с примесью костра и летней ночи. Целую в шею, вызывая тихий, едва слышный, вздох. Он кладёт свои руки поверх моих и гладит их. И так хорошо, слово камень с души. И не хочется больше ни о чём думать. Всё остальное так не важно. Есть только мы.