Ян-Ваныч [Сергей Алексеевич Баруздин] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Сергей Алексеевич Баруздин Ян-Ваныч
Мы не знакомы с ним ни домами, ни делами. Но мы — старые знакомые и даже друзья — по улице, по тротуару. Здесь мы встречаемся часто, когда я приезжаю в эти края и брожу туда-сюда, порой — просто так, когда работается, а подчас — в смятении, когда не знаешь, что делать. Но стоит увидеть Яна-Ваныча, и на душе становится спокойнее, и потом все ладится. Ян-Ваныч подметает улицу и тротуар — триста метров вперед и триста назад, если нужно. Все должно быть чисто и аккуратно на его участке, но это трудно, конечно, порой очень трудно. Зимой, например, когда идет снег, пройдясь вперед, он обязательно вернется назад и еще раз смахнет успевший насыпать снежок. Или даже летом, когда мимо проходят дети и бросают конфетные бумажки, где не положено, приходится возвращаться назад. А бывают и сильный ветер, и буря на море, и ломают они ветки деревьев, срывают листья, и тогда — только следи. Раз выйдешь с метлой, и два, и три… Я знаю Яна-Ваныча сто лет. Вернее, двадцать, как приезжаю сюда. И все он — тут. И все — при деле. Метет и метет своей березовой, приводит в порядок улицу. Когда-то, теперь уже очень давно, когда мы познакомились и впервые разговорились, удивило меня имя его. Почему Ян-Ваныч? Ну, Ян — понятно, а тут еще и отчество Ваныч. Или уж Ян Яныч, поскольку Ян — это Иван, или Иван Иваныч. — Ну, что вы! — сказал Ян-Ваныч. — Я почти русский, а кроме того — русские… Я, например, всегда… И он сказал всякие хорошие слова о русских, и что-то еще, и я был благодарен ему. Потому тогда, шутя правда, я ответил Яну-Ванычу: — Знаете, русский — не генеральское звание, хотя и генералы, и солдаты бывают разные… — Нет, не говорите! Русские — это… Громкие слова — всегда громкие, но иногда и они, если искренни, превращаются в душевные. Ян-Ваныч говорил душевно. И мы подружились. И сколько раз ни приезжал я — летом, зимою, весною, — всегда встречал Яна-Ваныча на его посту — триста метров вперед и триста назад, если нужно. Стоим, говорим. Я про деревья спрашиваю, в которых мало понимаю. Он объясняет мне. Проходят мимо дети: — Здравствуйте, дедушка Ян! — Ян-Ваныч, здравствуйте! Каждый на своем языке приветствует Яна-Ваныча, и Ян-Ваныч, кажется, знает всех детей в округе, каждого по имени, и отвечает им — каждому на его языке. Он не дедушка, поскольку почти ровесник мой. Ну на пять лет старше. Только войну мы вместе прошли. Ян-Ваныч говорил мне, что и он все четыре года на войне был. Ян-Ваныч — добрый и, еще скажу, какой-то удивительно интеллигентный, душевный. Все знает, все понимает, и детей любит, и… Две белочки бегали по стволам деревьев, а потом по изгороди и вдруг бросились на асфальт мостовой. — Ой, как бы не под машину, — сказал Ян-Ваныч. — Глупенькие! Белки почти ручные: одна с бурым хвостом, другая — с пепельным, людей не боятся, машин не боятся, прошмыгнули как-то на ту сторону дороги, к реке. — Вернутся, — сказал Ян-Ваныч и заботливо добавил: — Опять побегут назад, как бы беды не было. Надо проследить, надо… Живое! Пока живое! Природу любит Ян-Ваныч. Вот и белочек этих, и деревья, и все, хотя природа не балует его — дворника. Так я понимаю. Для дворника лучше устойчивое лето, устойчивая зима, приличные весна и осень. А природа, увы, барахлит, и вот — осень и листва, опадающая листва…
Листья, листья, листья. Какие они, оказывается, разные. — Это липа, — говорит мне Ян-Ваныч, — а это тополь. Он поднимает из кучи листьев один лист за другим и объясняет, почему этот лист такой, а этот — другой. — Это дуб… — Это клен… — Это акация… — Это — наша русская! — береза… зелененькая совсем! Мужчины и женщины, девчонки и мальчишки — слева и справа от нас, впереди и совсем в удалении, и за спинами нашими — борются, как Ян-Ваныч, с этими листьями утром, днем и вечером, метут их березовыми метлами, крепкими, как сама береза. Это все, видно, друзья Яна-Ваныча, они такие же дворники или дети дворников, и теперь у некоторых из них по запоздалой разумной моде оранжевые и оранжево-серебристые жилеты, чтобы не задела их случаем проезжая машина. — А вы, Ян-Ваныч, — спрашиваю я, — почему без такого жилета? — Зачем? Я же не белочка. Дорогу неразумно не перебегу, — отвечает он. И опять — о листьях. Двадцатый год приезжаю я на эту землю, вижу все — что меняется к лучшему и что пока неразумно, — но такого листопада я еще не видел. Я радуюсь и жалею Яна-Ваныча. — А я все люблю, — говорит он. — Вот и на пенсии, и деньги платят теперь хорошие. Жизнь! — Неужто на пенсии? — Положено, но вот, видите, работаю… И вновь листья, море листвы. Листья клена, дуба, липы, ольхи, тополя, осины, березы, акации и каких-то безвестных кустарников, о которых я не успел расспросить Яна-Ваныча. Они летят и прилипают к мокрому асфальту. А машины, мчащиеся мимо тротуара, старые и новые —
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
12 часов 43 минут назад
15 часов 53 секунд назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 14 часов назад