Немезида [Линдсей Дэвис] (fb2) читать постранично, страница - 3

чтобы вытрясти из Елены её печаль, была ужасна. Он, вероятно, попытается меня напоить. Вино обязательно должно было когда-нибудь стать частью моего выздоровления, но я хотел сам выбирать, как, когда и где будет применено лекарство. Дозу должен был налить мой лучший друг Петроний Лонг. Единственная причина, по которой я до сих пор к нему не обращался, — это деликатность, ведь он тоже потерял маленьких детей. К тому же, у меня были дела поважнее.

Моя мама жила у нас дома. Она будет жить у нас столько, сколько посчитает нужным. Возможно, это продлится дольше, чем нам бы хотелось, но мама сделает то, что посчитает нужным.

Хелена не хотела участвовать в похоронах. Она отвернулась, вся в слезах, когда я рассказал ей о своих планах. Я надеялся, что она одобрит. Я надеялся, что она понимает, что справиться с этим — единственный способ помочь ей.

Альбия, наша приёмная дочь-подросток, собиралась сопровождать меня, но в итоге даже она была слишком расстроена. Мама, возможно, и совершила паломничество, но я с благодарностью оставил её присматривать за маленькими Джулией и Фавонией. Я бы не стал просить её увидеть папу, с которым она была так горько отчуждена тридцать лет. Если бы я попросил , она, возможно, заставила бы себя приехать и поддержать меня, но мне и без этого хватало переживаний.

И я пошёл один. И я был один, когда усмирённые рабы в доме моего отца сообщили мне следующую плохую новость. В тот же день, когда я потерял сына, я потерял и отца.

II

Когда я свернул с неприметной дороги на ухабистую подъездную дорожку к дому Па, всё выглядело нормально. Из новой бани не шёл дым. Никого не было видно; садовники явно решили, что ближе к вечеру пора заканчивать работу. Сады, спроектированные Хеленой, когда мы здесь жили, выглядели в хорошем состоянии. Поскольку Па был аукционистом, скульптуры были просто великолепны.

Я думал, что Па, должно быть, в Риме, на своем складе или в своем офисе в Септе Юлии; в противном случае теплым летним вечером я бы ожидал услышать тихое жужжание и позвякивание винных принадлежностей, когда он развлекает коллег или соседей, развалившись на скамейках, которые неизменно стояли под старыми соснами.

Меня привезли в закрытых носилках. Мёртвый ребёнок лежал в корзине на противоположной скамье. Я оставил его там на время. Носильщики высадили меня у короткой лестницы на крыльце. Я постучал кулаком в большие двустворчатые двери, чтобы обозначить своё присутствие, и сразу же вошёл в дом.

Меня встретила странная сцена. Все домашние рабы и вольноотпущенники собрались в атриуме, словно ждали меня.

Я был ошеломлён. Ещё больше меня поразил размер мрачной толпы, заполнившей коридор. Они выносили подносы, набивали подушки, извлекали ушную серу, пылеуловители. Я никогда не представлял, сколько прислуги у папы. Мой отец куда-то исчез. Сердце забилось неровно.

На мне была чёрная туника вместо моих обычных цветов. Всё ещё пребывая в ужасе от смерти ребёнка, я, должно быть, выглядела мрачно. Рабы, казалось, были к этому готовы и, как ни странно, испытали облегчение, увидев меня. «Марк Дидий, ты слышал!»

«Я ничего не слышал».

Все прочистивали горло. «Наш дорогой хозяин скончался».

Меня ошеломила эта безумная фраза «дорогой хозяин». Большинство людей знали Па как…

«Этот ублюдок, Фавоний» или даже «Гемин — пусть он горит в Аиде, а лысый ворон вечно клюёт его печень». Птица бы начала клевать скорее, чем

по-видимому, ожидалось.

Вся компания подчинялась мне с новообретённым смирением. Если им и было неловко, то это ничто по сравнению с тем, что чувствовал я. Они стояли, пытаясь скрыть тревогу, свойственную рабам недавно умершего гражданина, ожидая, что с ними сделают.

Вряд ли это была моя проблема, поэтому я им не помогала. Мы с отцом были в плохих отношениях после того, как он бросил маму; наше примирение в последние годы было нестабильным. У него не было на меня никаких прав, а я не брала на себя за него никакой ответственности.

Кто-то другой должен был бы распоряжаться его имуществом. Кто-то другой мог бы содержать или продавать рабов.

Мне пришлось бы сказать семье, что его больше нет. Это вызвало бы массу неприятных ощущений.

Этот год становился плохим.

Официально это был год консулов Веспасиана Августа и Тита Цезаря (Веспасиана, нашего пожилого, сварливого, всеми почитаемого императора, находившегося на восьмом консульстве, и его энергичного старшего сына и наследника, отмечавшего шестое консульство).

Позже появились консулы-суффекты, что было способом распределения нагрузки и почестей. В тот год «суффектами» стали Домициан Цезарь (гораздо менее любимый младший сын) и неизвестный сенатор по имени Гней Юлий Агрикола.

ничем не примечательный; несколько лет спустя он стал губернатором Британии. Больше сказать нечего. Он был слишком незначителен для цивилизованной провинции, поэтому Сенат обманул его, сделав вид, что Британия — это вызов, и им нужен человек, которому можно доверять...

Я игнорирую гражданский --">