Зоровавель [Юрий Владимирович Давыдов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (17) »
Юрий Владимирович Давыдов Зоровавель Поэма
И пустились евреи верблюжьей побежкой в Иерусалим – строить дом Господа своего. Караваны, караваны, солнце рыжее. Но колокольчиков дорожных не слыхать – рокочут барабаны в час вечерней зари. И пошел плац-майор в дом Коменданта своего сдавать ключи Архипелага, стальные ключи и бронзовые.КОМЕНДАНТ управлял Свеаборгской крепостью: разброс гранитных островов близ Гельсингфорса. Служил ревностно. В России, которую мы потеряли, «имел счастье». Именно так генерал, бурея от напряга толстой шеей, начинал рапорты: «Имею счастье донести, что из числа арестантов, состоящих в сей крепости, Клим Рыбский и конвойный Тимофей Лукин учинили побег и по многим разысканиям не разысканы». Но не имел он счастья, когда мятеж поднялся в Петербурге, приобщиться к торжеству картечи на Сенатской. Однако трон упрочил. Молодой государь Николай Павлыч, начиная обустраивать державу, не забыл Пал Иваныча фельдъегерь прибыл с повелением: «По неимению в Нерчинске достаточного помещения для каторжников, осужденных по делу о происшествии 14 декабря прошлого года, Егo Величеству угодно, чтобы впредь до устроения там острогов содержать некоторых из оных в крепости. Вследствие сего Высочайшего повеления уведомьте, нет ли приличного помещения для государственных преступников в Свеаборгской крепости, а именно на острове Лонгерн». Прошу вас сердобольно вникнуть в положение Пал Иваныча. Одно дело – чернь в сермяге черной. Тут первым пунктом крепи единство. Срочным арестантам обрей полголовы от уха и до уха; бессрочным тоже, но от затылка и до лба. Вторым тут пунктом – не коснеть в застое. Арестанты в котах, бряцая кандалами вразнобой, терзают слух. Но царь на то и царь, чтоб врачевать всех комендантов. Еще великим князем Николай наведался в Свеаборг; теперь – память какова! – распорядился всю эту сволочь обуть в полусапожки. Конечно, коты – рубль девяносто копеек, полусапожки дороже на целковый. Но казна, на то и казна, чтобы держава шаг держала. И Пал Иваныч имел счастье донести, что вот отныне каторжные ходят на работу «в порядке надлежащем». Да-с, казарма и работы. А тут… «приличное помещение». Он отдувался: «пу-пу-пу» и пальцами, как мельницу, вертел, и барабанил по стеклу, как дождь. Приличное… Приличное… За окнами стояли вязы в карауле над могилой шведского фельдмаршала. Граф Августин, создатель Свеаборга, таких забот не ведал. «Пу-пу, пупу…» – и Пал Иваныч собрал консилиум из обер-офицеров инженерной службы. Предтечи технократов в пример потомкам управились искусно. Судите строго, но справедливо. Вот донесение: «В казематах острова Лонгерн вставлены надежные решетки. Из цельных полос железа скованы притворы для замков висячих, врезаны и внутренние. Стены отбелены охрою. Сообщения арестантов между собою невозможны, ибо для каждого устроен особливый стульчак». Не смейте-ка смеяться! Ведь и ныне, на рубеже тысячелетий, параша знак коллективизма. Нет, унитаз не униформа, тут торжествует личность.
ОДНАКО суть не в счульчаке. На стенах желтых еще не различимы караваны, нет ни евреев, ни шатров. А между тем… а между тем поэму начал Пушкин.
ИЗГОЙ пришел издалека, из Петербурга. Он этот город покидал вдвоем. Вторым был Сеня Балашов. Напрасно мы твердим с младых ногтей: народ и декабристы – дистанция огромного размера. Взгляните: поздний вечер, поземка ледяная, огни гореть робеют, Кюхельбекер с простолюдином бегут сквозь тьму. Вот близко-близко стук копыт, но пронеслося мимо, мимо… и никакой дистанции меж декабристом и мужичком, бегут, скользят и пособляют один другому. Однако что ж скрывать антагонизм? Бежать из Петербурга деревенский малый охоты не имел. Собою молодец, живал за барином в Почтамтской, ни делом, ни бездельем не измучен. А если что не нравилось, так это вот: Вильгельм-то Карлыч из чистых немцев, да надевал армяк или чекмень. Ну, ну, дури, зачем, однако, так же наряжать и человека своего. Всяк слуга во Питере всенепременно в немецком платье, а он, Семен Титов сын Балашов… И зубоскалили в лакейских: «Ты персиянин, что ли?» В прочем было ладно. Нисколько не тоскуя о деревенском ладе, бойчился петухом. А куры строила соседская стряпуха Пелагея. Не первой свежести, но, право, без душка. Он в деле оказался так проворен, что залучил еще и горничную. Она жила за Синим мостом, как синица; сигаешь через Мойку, и вот сошлася грудь с грудями… Случился как-то казус – стряпуха встрелась на мосту: куда ты, мил дружок? Изменщик, не краснея, отвечал, что вот-де барин велел наведаться к Рылееву. Пелагая, наверно, по причине пышности,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (17) »
Последние комментарии
1 час 3 минут назад
8 часов 52 минут назад
11 часов 23 минут назад
11 часов 31 минут назад
1 день 22 часов назад
2 дней 3 часов назад