На военных дорогах [Борис Михайлович Борин] (pdf) читать онлайн

Борис Борин

НА ВОЕННЫХ
ДОРОГАХ
НЕВЫДУМАННЫЕ РАССКАЗЫ

Магаданская

областная

«вошескАй

Б 6 9 ЬЬ
_

■

rn i—

m — Я

----------------- ~ T T -------------------------- I

Магаданское
книжное
издательство

1985

84Р7
Б 82

Рецензент кандидат филологических наук
И. В. Осмоловская

Художник X. X. Карданов

_ 4702010200-026 _ _
Б ---------------------- 15—85
М—149(03)—85
Магаданское книжное издательство, 1985

Солдат, умирая, всегда знает,
что погиб
ни самой последней войне .
После него
не стучать стрелам о панцири
ядрам не врезаться в гренадерское каре
пулеметам не выкашивать роты
ядерному взрыву не испепелять города.
Ведь он, солдат, погиб
не для того,
чтобы все начиналось сызнова .

,

,

,

Разрывов угрюмое пламя
и вспышек мерцающий свет.
Качнется земля под ногами,
взрослея на тысячу лет.
И снова, и снова качнется,
лишая покоя и сна.
Вот так для меня и начнется
Отечественная война.

Часть

первая

от новосиля
ДО РАКШ ИНО

ТАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Маршевый батальон шел сквозь город к вокзалу.
32-й запасной лыжный полк — военные лагеря от­
правляли на фонт пополнение.
Третье февраля тысяча девятьсот сорок второго
года. Н еожиданная оттепель расквасила снег.
И мы шлепали по рыжим лужам, разбрызгивая воду
тяжелыми, насквозь мокрыми валенками. А в вещ­
мешке у каждого леж али новенькие, еще ни разу
не надеванные солдатские ботинки. Начальство, не­
смотря на тепло и лужи, запретило надевать ботин­
ки: а как ж е — население может подумать, что сол­
д ат отправляю т на фронт в холодной обуви.
Ж енщины — в городе к тому времени мужчин
было так мало, что незаметны они на улицах —
€ жалостью и тоской смотрели на мальчишек, ме­
сивших лужи валенками. Глядя на наши мокрые
ноги, торопливо крестились старухи.
Мы шли молча. На окрики командиров: «А ну,
веселей! Песню!» — никто не обращ ал внимания. Мы
мечтали скорее дойти до вокзала, залезть в вагоны,
скинуть с ног многопудовую хлюпающую слякоть.
И вот в конце улицы стала видна вокзальная башен­
ка с часами, а за ней, справа — синие ножи рельсо­
вых путей.

Нас выстроили. Оркестр бодро заиграл бравур­
ные марши. С переносной трибуны ораторы стали
вронзноснть напутственные речи.
Паровоз, впряженный в красные домики теплу­
шек. дышал сизой каменноугольной гарью. И де­
сятка солдатских глаз, нащупав над каждой теп­
лушкой узкое, закопченное ж ерло печной трубы,
■азааогь. видели сквозь стены островки желанного
том а.
Когда кончился прощальный митинг, раздалось
дмгащ ы ш ое: «По вагонам!» Не успел паровоз
тронуть состав, как над крышами теплушек уже
подрмщъ димкн. Солдатские ноги, обернутые за ­
пасания суконными портянками, отходили от ледя­
ной сталостш в сухих ботинках.
Нa n a Маршевая рота — сто шестьдесят юнцов —
ехала к фронту. А в тысяча девятьсот сорок треть­
ем, на Орловской дуге, Яшка Белов, писарь при
штабе полка, рассказал мне: из тех ста шестидесяти
осталось в живых нас двое — он да я. Д орога, на
которой мы стояли, раздавлена танками. Яшка
опасливо посматривал в безоблачное небо, за гори­
зонтом натужно завы вали «юнкерсы».
Отдал я Яшке пачку немецких сигарет,— был
тогда сержантом пешей полковой разведки и этого
добра у меня хватало. Мы попрощались и заш агали
в разные стороны. Больше я его не видел.
МОРОЗ И СОЛНЦЕ

*

; С

7

Н ачало м арта тысяча девятьсот сорок второго
года. Нашу роту, в которой после первой ж е атаки
осталось хорошо если одна треть, вывели на от­
д ы х — к штабу полка. Разм ещ ался он в городке
Новосиль, полусожженном райцентре. К этому вре­
7

мени от Новосиля остался только бывший приго­
р о д — десяток изб на западном берегу реки. А на
высоком, восточном, чернели завьюженные, опален­
ные каменные коробки домов да нелепо торчала
церковь. Купол в развороченных снарядом ржавых
листах ж елеза сдвинуло и заломило набекрень на
слепом, без единого стекла остове.
Мороз был градусов пятнадцать, но солнце при­
гревало по-весеннему. В избе непробудным сном
еще спали вповалку бойцы, а я блаженно дымил
махоркой, привалившись спиной к ступенькам
крыльца. Пробыл я на фронте меньше месяца и по­
тому, когда увидел старшину, даж е не подумал, как
сделал бы потом,— на всякий случай нырнуть в из­
бу: мало ли что у начальства на уме...
Старшина, подойдя, так неодобрительно посмот­
рел на меня, что я встал и вытянулся, как положено.
Он задерж ал взгляд на прожженных и потому не
серых, а рыжих полах шинели. Я ж дал «втыка», но
старшина только сказал:
—
Пойдешь в штаб батальона связным от роты.
Пайку получишь — и иди...
Через несколько минут я ш агал по дороге, вспо­
миная солдатскую присказку: шустрая вошка пер­
вой на гребешок попадает.
Впрочем, день был хороший, дорога укатанная,
тяжесть винтовки и подсумка с патронами стала
уже привычной, и я шел, бездумно глазея по сто­
ронам.
После оттепели наст казался глазированным —
так он блестел и искрился. А сине-фиолетовые тени
подчеркивали каждую складку, каждый изгиб
крестьянских полей, по которым прогрохотала вой­
на. И я, восемнадцатилетний, показался себе таким
уязвимо смертным, несмотря на подсознательную
надеж ду жить вопреки всему.

РО-6ИНЗОН КРУ 3 0

Два маленьких отступления. Они необходимы,
чтобы читатель смог представить, к а к о й мальчиш­
ка ушел на войну.
Ведь только на первый взгляд все они были оди­
наковы. Острижены машинкой полкового парик­
махера «под нуль» и одеты в новенькие, с еще неразмятыми после долгого хранения складками
шинели.
Они были очень разными, эти мальчишки.
Я был единственным ребенком. Поэтому любя­
щие родители щедро снабж али меня книгами. Про
Мойдодыра, Муху-цокотуху и о том, что по прово­
локе дама идет, как телеграмма... О бладая хорошей
памятью, я с ходу запоминал стихи. И, естественно,
никакого ж елания изучать трудную науку чтения,
чтобы узнавать уже известное, у меня не возникало.
А из книг для взрослых у нас дома был только
восьмой том собрания сочинений Д ж ека Лондона,
где напечатана «Дорога», а не рассказы о Клон­
дайке, которые еще могли бы заинтересовать м аль­
чика. Почему так получилось, не знаю. М ама моя
считала себя культурным человеком — в свое время
закончила гимназию и первый курс медицинского
института. У отца, правда,— только четыре класса.
А в семье наших соседей по коммунальной квар­
тире книги были. И какие! До сих пор помню тол­
стую книгу Гоголя в мягком шагреневом переплете,
красном, с полуосыпавшимися золотыми буквами.
И однотомник Пушкина, с четырьмя — как в окон­
ной раме — картинками на странице. Эти книги чи­
тали вслух, и, конечно, извлекать меня из комнаты
соседей можно было только с боем. Еще бы! Затаив
дыхание, я слушал «Тараса Бульбу» или «Капи­
танскую дочку». «Я тебя породил — я тебя и убью!»;
9

«Береги платье снову, а честь смолоду!» Согласи­
тесь, это не «Муха-цокотуха»!
С утра я уже начинал ж дать вечера. А днем це­
лыми часами — на радость родителям — просиживал
молча, уставясь в пустоту глазами лунатика. В эти
часы я скакал стремя о стремя с Остапом и Кукубенко, падал под ударом шпаги Ш вабрина...
Книжных приключений не хватало для грез наяву,
и добрую половину я выдумывал. Теперь догады­
ваюсь, что, наверное, именно в эти часы запало мне
в душу неистребимое семя сочинительства.
Но родителям радоваться было нечему. Б лизи­
лось время поступать в школу, а читать я не умел.
Год я отучился так ничему и не научившись. М а­
му вызывали и доказывали, что я самый отсталый
в группе (классы появились позж е). Теперь пони­
маю, каково было ей на всех родительских собра­
ниях выслушивать, что единственное чадо растет
бесталанным и бестолковым.
Меня хотели оставить на второй год. И даж е не
в первой, а в «нулевой» группе (в те годы именно с
«нулевой» группы начиналась средняя ш кола).
И мама дала слово, что за лето она научит читать
своего оболтуса.
Она меня знала и действовала стремительно
и безошибочно. С добрыми соседями была прове­
дена целенаправленная беседа, после чего дверь их
комнаты передо мной закрылась. «Научишься чи­
т а т ь — приходи!» Им легко говорить. Как прорвать­
ся через все эти «б-а, ба» к волшебной нити приклю­
чений? К благородному Дубровскому и обиженной
Маше? (эту повесть мы как раз не дочитали).
Д алее мама действовала еще более коварно. По­
нимая, что, лишенный ежевечернего чтения, я могу
заняться голубями, расшибалкой, «казаками-разбойниками», мама подарила мне книгу.
10

На переплете щурился, глядя мне прямо в лицо,
бородатый мужик, одетый в косматую шкуру, из-за
м еч а выглядывало дуло раструбом старинного
мушкета, а на другом плече сидел красно-синий
шшугай. С ума сойти можно! Заголовок я прочел по
складам: «Ро-бин-зон Кру-зо».
И я стал читать. По складам, проклиная это во­
спитательное мероприятие, сжигаемый желанием
узнать все про чудака с попугаем. И, пока я разби­
рался в его судьбе, немного изменилась и моя соб­
ственная — я научился бегло читать.
Правда, радости моей многострадальной маме
это принесло мало. Научившись читать, я накинулся
на книги. И почему-то не на классиков — это маму,
наверное, отчасти утешило бы. Я накинулся на
Буссенара, Фенимора Купера, Майн Рида, Конан
Дойля... А больше всего мое сердце поразили затре­
панные, распадающ иеся на листочки романы о Тар­
зане.
Учиться я не стал лучше. Педагоги по-прежнему
часто вызывали маму. П равда, они уже не говорили,
что я самый отсталый, а считали меня способным,
но неорганизованным. Думаю, что согласиться с
этим маме было легче.
МОИ ГЛАВНЫЕ КНИГИ

Книги, о которых я хочу рассказать, отнюдь не
главные для человечества или нашего народа. Они
главные в моей личной судьбе, они помогли мне пе­
решагнуть грань, отделяющую отрочество от юности.
И в том, что четырнадцатилетний подросток за ­
хотел стать писателем и, прожив немало лет, пере­
менив десяток профессий, в конце концов стал им,
повинны тоже они, две эти книги.
И

А началось все так. Сентябрь. За окнами школы
костры осин и медно-желтый березняк Измайлов­
ского леса. Учитель истории казенными словами
учебника что-то рассказы вал о помещиках и кре­
постном праве. Скучно, слушать не хотелось, а уйти
с урока в яркий осенний лес нельзя.
Я спросил у одноклассницы, сидевшей впереди
меня, нет ли у нее чего почитать. Она порылась
в портфеле и, выждав пока учитель перевел взгляд
на другую половину класса, передала через плечо
книжку.
Фамилия автора мне тогда ничего не говорила —
какой-то Илья Эренбург. Название тоже — «День
второй». Однако, начав читать, я уже не мог отор­
ваться. Теперь я понимаю, почему так произо­
шло.
Рос я обычным мальчишкой. Каждый вечер —
каток. По воскресеньям — лыжные походы, благо
Измайловский лес рядом. Учился на «тройки» и
«четверки», много времени у меня школа не отни­
мала. Читал то, что попадалось под руку. И считал,
что все интересное уже прочел. Но М айн Рид и Го­
голь писали не про меня. Конечно, мне нравились
и «Всадник без головы», и «Тарас Бульба». Но все
это было так далеко от моей жизни, словно писа­
тели жили на другой планете. И вдруг оказывается,
что есть книги про нас, следовательно, про меня.
Напоминаю, что было мне четырнадцать лет, жил
я в стране, которую считал и считаю замечательной,
и значит герой повести Колька Рж анов не мог мне
не понравиться, не стать моим «вторым я».
Читая повесть, убедился, что я — абсолютный
невежа. Встретил в книге десяток имен, о которых
не имел ни малейшего представления. Выписал эти
имена, пометил на полях тетрадки: «Обязательно
прочесть». И помню до сих пор страницу — хорошая
12

Глянцевая бумага в клеточку. «Блок, Пастернак,
Ааатоль Франс»,— написано там еще детским по­
черком. Я переписывал и те книги, которые Володя
Сафонов брал в библиотеке: Ч аадаев, Дидерот,
Кальдерон, Тютчев, Хомяков, Гейне, П аскаль, Со­
ловьев, Анненский, Бодлер, дневники Талейрана,
словарь Даля, Библия...
Это был для меня путеводитель по культуре че­
ловечества. И записав родителей в три библиотеки,
я заметался по городу, меняя наспех прочитанные
книги.
Догнать Володю Сафонова было не просто.
Я брал Блока — и тут же возникали Брюсов, Б а л ь ­
монт, Белый... Начинал читать П астернака — и на­
ходил ссылки о Хлебникове, Асееве, Каменском,
Крученых, Бурлюке, Ш кловском. О М аяковском
уже и говорить не приходится.
Л ы ж и я забросил, на катке появлялся изредка,
учился теперь с «двойки» на «тройку». Время ухо­
дило на чтение.
Окунувшись совершенно неожиданно для себя в
океан поэзии, я, разумеется, захотел писать. Но как
это делается? Что для этого надо? Ни о каких литобъединениях я тогда не слышал...
Однажды парень, который учился в десятом клас­
се и потому мной уважаемый, спросил:
— Есенина почитать хочешь?
Я обомлел. Есенин был в то время не в почете.
В библиотеках его стихов не выдавали. Книга, вид­
но, побывала в огне — корешок обгорел. Но титуль­
ный лист первого тома с портретом молодого чело­
века сохранился.
Есенина я прочел залпом. И тут же, ни о чем
больше не раздумывая, начал писать, не умея еще
отличить ямб от хорея, ассонанс от точной рифмы.
Я писал стихи та*с, как, наверное, ребенок учится
13

ходить,— наощупь, ударяясь об острые углы, пости­
гая на практике, что нельзя и что можно.
Не в силах расстаться с книжкой стихов, к кото­
рым я относился, как верующий к Евангелию, я пе­
реписал весь первый том Есенина.
До войны у меня было много времени. Я успел
изучить технику стихосложения, успел исписать не­
сколько толстых тетрадей стихами, рабски подра­
ж ая и Есенину, и Блоку. И даж е Надсону.
Н а войне я стихов не писал. А после фронта про­
сиживал ночи над белым листом, потом уничтожал
написанное — стихи долго и упрямо не хотели гово­
рить моим голосом. Сельвинский и Алигер, Симонов
и Багрицкий, Светлов и Луговской незаметно, но
властно водили моим неумелым пером. К ак выйти
на свою дорогу?
А дорога моя начиналась в транш еях полного
профиля под городом Новосиль и шла, обрываясь
в госпиталях, через Белоруссию и Польшу.
ВАМ СВЯЗИСТЫ НУЖНЫ!

Трудно зимой пехоте. А если в роте полтораста
городских мальчишек и командиры только из учи­
л и щ а — совсем хоть плачь. Ни построить землян­
к у — без кирки и лома скованную морозом землю не
продолбишь, малой саперной лопаткой хорошо ока­
пываться летом,— ни раздобыть, ни самим сделать
железную печку... Многие из нас, я например, до
войны не умели даж е наматывать портянки. Выры­
ли мы в снегу траншеи и две недели клацали в них
зубами. Зима была лютая.
П ервая атака. Кровавый свет красных ракет.
Крики командиров: «Встать! В атаку! Вперед!»
Струи свистящих светляков навстречу — трассиру­
ющие пули, мины с такой злостью взвизгивают, раз14

„фмваясь в снегу, что аж зубы ломит. И падают, паМ Вт, вадают' товарищи...
От роты осталось хорошо если треть. Н ас отвели

ва отдых.
Изба без стекол, дверей и крыши. Но даж е про­
мерзшие бревна греют лучше, чем снежные етены
траншеи. А главное — цела закопченная русская
Охапка соломы, которую в нее

натуго вби­

вает, несколько минут чернеет, окутываясь белым
дшюы. Потом вся враз вспыхивает золотым пламевем н, догорая, угольно краснеет. А от печки пышет
таким желанным теплом, что жмутся люди к пыла­
ющему чреву, морщат обмороженные щеки в счаст­
ливых улыбках.
Изба эта недалеко от ш таба полка, и к нам, по­
нятное дело, заш ел дежурный. Никто не обратил
внимания на подтянутого, явно кадрового коман­
дира, на красную повязку на его рукаве. Впервые за
две недели мы грелись, мы только-только вышли из
боя — и пропади все пропадом. А вспыхнувшая
в печке солома вдруг ярко высветила три красных
кубаря и эмблему связиста в петлицах шинели.
Он постоял на пороге, помолчал. И уже поднял
руку, чтобы отбросить плащ -палатку, которой мы
завесили дверной проем, и уйти. И тогда я — до сих
пор не знаю почему, никаких планов и надеж д у ме­
ня не было — лениво, не вставая с пола, спросил:
— Товарищ старший лейтенант, вам связисты
нужны?
— А ты кем был в гражданке?
И в этот момент вспыхнула надежда. Я вскочил,
вытянулся, отрапортовал:
— Электромонтером.
Электромонтером я, разумеется, никогда не был.
— Фамилия?..
...А через два дня меня вызвали в штаб полка
15

и направили «для прохождения дальнейшей служ^
бы» в роту связи, которой командовал старший
лейтенант Ворошилин.
Переступил порог избы и радостно, всем прозяб^
шим телом почувствовал устойчивое тепло хорошо
протопленного помещения. И только потом обежал
глазами — мать честная!— целые стекла в оконных
рамах, нары, аккуратно застеленные плащ -палат­
ками, полевые телефонные аппараты и катушки с
проводом на самодельных полках... А за столом
в одной гим настерке— снежно белеет полоска под­
воротничка,— чернявый старшина.
■
— Прибыл для...— начал я, но старшина махнул
рукой:— Знаю!— задерж ал взгляд на моей двухне­
дельной щетине (сам был свежевыбрит и д аж е пах­
ло от него тройным одеколоном), на прожженных
полах шинели — пехота! — сказал:
—
В сенях солома, постели себе у печки. Вы­
спишься — поговорим.
Уговаривать меня не пришлось. Стянул тяж елые
валенки, которых еще ни разу не сушил — негде,
сунул их на печь, укрылся влажной шинелью и про­
валился в блаженную темноту сна.
А старшина Вартанян командовал взводом ли­
нейных телефонистов. Ему и предстояло из парня,
попавшего в армию всего два месяца назад и ош а­
левшего от густоты и жестокости впечатлений, от
тяжести военной службы, сделать солдата.
ПРОВАЛЕННЫЙ ЭКЗАМЕН

Спал я почти сутки. Потом, подталкиваемый
взгядами и окриками Вартаняна, еще день приво­
дил себя в порядок. Брился, мылся в полковой бане,
16

рнвал белье и обмундирование, уничтожая
Ч истил и чгмазывал винтовку — Вартанян
Я раказал: «Чтоб блестела!» — ржавую, длинную,
■еуклюжую, еще с граненым казенником, образца
m m a восемьсот девяносто первого дробь тридцаW O года, похожую больше на древнюю пищаль,
Ч П ва современное оружие. Такие винтовки солдаТМ вазывали презрительно—дудорга.
Наконец, изведя на дудоргу неимоверное коли­
чество пакли и веретенного масла, доложил, что все,
нож, в порядке. Старшина вынул затвор из моей
ввнтовки, пощурился в ствол и неодобрительно
шыкнул. Он поставил на стол полевой телефон —
деревянный ящичек, крашенный зеленой масляной
краской,— откинул крышку.
Этого я со страхом ж дал. Что я никакой не мон­
тер должно было выясниться с первых же минут.
И пока я мылся, пока драил свою проклятую дудор­
гу, мозги напрасно напрягались, чтобы хоть что-то
вспомнить из школьного учебника физики. В голове
уныло вертелись почему-то «анод» и «катод». Что
они обозначают — черт их знает. В конце концов ре­
шил: выгонят и ладно, все же я выспался в тепле и
помылся... Потому я довольно смело подошел к сто­
лу и, ткнув пальцем в какую-то гаечку, сиплым го­
лосом выдавил это непонятное слово: «анод...»
И старшина сразу же, по-южному легко, взор­

вался:
— Что анод? Какой здесь, понимаешь, анод? Ты
же говоришь— монтер был,— что это? — и теперь
Вартанян ткнул пальцем в гайку.
— Катод,— произнес я второе волшебное слово.
Я не хотел злить старшину, напротив — хотел ему
понравиться. Но стоял дурак дураком, пот заливал
глаза, от щек можно было прикуривать.
шрей в ы г й » л и , дум ал j lL . H О (с таршина
Хоть
л агада не к«я об ласт нап
17
юношеская библиотека

продолжал спрашивать громкой, горячей скорого­
воркой:
— Ты понимаешь, что говоришь? Анод, катод...
Ты что, понимаешь, из себя строишь? Что это т а ­
кое? — и он опять ткнул пальцем в гайку.— Отвечай,
понимаешь...
— Гайка,— твердо и зло сказал я. Теперь все,
теперь старшина скажет: собирай шмутки и топай
назад в пехоту. Но Вартанян неожиданно успо­
коился.
— Клемма для подсоединения провода. Понял? —
я поспешно кивнул головой.— А рядом — вторая
клемма для заземления аппарата.— Он несколько
минут смотрел на меня, что-то решая. — Закуривай,
буду тебя учить, как собаку, с голоса.
На собаку я и не подумал обижаться. Н аобо­
р о т — обрадовался, что останусь в связи. А в избу
заглянуло щедрое мартовское солнце, качая в луче
два синих махорочных столба.

Учиться с голоса было нетрудно. Полевой теле­
фон, как только я бросил разбираться, почему он
работает, а постарался понять, как он работает,
оказался предельно простым. В одной клемме — т а ­
кой винт с гаечкой — заж им ается конец провода, в
другой — проволока с железячкой, которая втыкает­
ся в землю. А земля долж на быть всегда влажной.
И все.
—
Надо поливать водой,— учил старш ина.—
А нет воды — помочишься на это самое заземление.
И порядок. А как прокладывать связь и ремонти­
ровать линию — я тебе на практике покажу.
Потом мы пили кипяток. Вартанян м акал хлеб в
сахарный песок. А я съел свою пайку еще утром.
Есть, конечно, хотелось. Но это ерунда, к постоян18

■ому чувству голода я уже привык. Главное, не­
смотря на проваленный экзамен, я буду служить в
роте связи, сидеть в теплой избе, и вся моя обязан■ость: «Товарищ Первый, вас вызывают... Погово­
рили? Отбой...»
Что это такое — линейный
даж е не догадывался.

телефонист, я тогда

ЛИНЕЙНЫЙ ТЕЛЕФОНИСТ

Полк — три батальона, а в каждом по три стрел­
ковые роты. И везде свои КП — командные пункты,
где возле телефонных аппаратов — солдаты роты
связи. Наше дело проложить связь, круглосуточно
дежурить у телефона, а в случае порыва, когда
осколок или колесо телеги оборвет провод, бежать
по нитке, срочно найти порыв и восстановить связь.
Перед тем как послать меня на дежурство, В арта­
нян настойчиво вбивал в голову солдата-недотепы,
что входит в круг его обязанностей. П ерематывая
провода с катушки на катушку, он проверял соеди­
нения, заново вязал узлы, обматы вал оголенный
провод изоляционной лентой. Антрацитовые глаза
его маслянисто чернели, руки работали изящно
и бережно, словно в них шелковая нитка, а не сталь­
ной провод. Казалось, все это делать легче легкого,
только у меня почему-то железные жилы провода
плохо гнулись, никак не ж елали завязы ваться,
а острые концы все время норовили вонзиться
в палец.
—
Не так,— горестно выдыхал старш ина,— про­
вод на узле должен быть крепче целого... Не хал­
турь, понимаешь, а то под огнем наплачешься...
Я тогда плохо понимал, почему наплачусь, но
старался. З а три дня мы перемотали весь запас про­
19

водов. Я разодрал в кровь руки, но вязать узлы всетаки научился.
И вот вечером, когда я, напившись пустого ки­
пятка, который обманчиво заглуш ал голод, соби­
рался завалиться на нары, Вартанян сказал:
— Бери мешок и винтовку. Будешь дежурить
поначалу в штабе полка.
Наш пост № 1 в штабе полка был, как я потом
понял, самый легкий. Это и понятно: передовую об­
стреливают гораздо сильнее, и телефонисту прихо­
дится бегать в поисках порыва гораздо чаще...
Зачем я все это пишу? Сорок лет, как сорок тя­
желых большегрузных составов, прошло, прогро­
мыхало после победного 9 Мая. Военный быт
описан, проштудирован, закреплен в десятках
книг — повестях, романах, мемуарах... Не стоило
и браться за перо, чтобы добавить еще одно повест­
вование. Я протягиваю руку и трогаю плечо В арта­
няна, который никогда не вернется в свою Армению.
Я должен рассказать о нем. Об его черных, то улыб­
чивых, то яростных глазах, о торопливой, горячей
скороговорке, о нем — быстром, даж е стремитель­
ном, беспощадном и в общем-то добром. Кроме ме­
ня о Вартаняне никто не расскажет.
Я помню, нагрузив на мои плечи трофейную ка­
тушку провода и взвалив на себя такую же, старш и­
на прокладывает связь.
Иду я впереди, катушка за моей спиной поскри­
пывает, взвизгивает — разматывается, и груз по­
степенно становится легче. От пота промокли на­
сквозь и гимнастерками штаны. Мне уже на все
наплевать, и я пытаюсь лезть напролом по прямой,
по кратчайшему пути. А Вартанян, катушка на
его спине так же тяж ела, как и в минуту выхода,
направляет меня:
— Бери правей — там овраг, провод под огнем
20

там целей будет. Ну, куда ты, понимаешь, на бугор
оолез? Ты соображаешь, что на этом бугре будет,
когда фрицы огонь откроют? Ни тебя, ни провода,
понимаешь...
Потом, когда мой провод размотался и кончился,
Вартанян присоединил кабель со своей, полной, ка­
тушки и пошел, нет — побежал, да так, что я едва
поспевал за ним. А он хитроумно использует овраж ­
ки, канавы, ямки, уклады вая в них нитку связи.
Насколько это важно, я понял, когда ползал, ища
порыв. На буграх, где я когда-то норовил проло­
жить связь, трава скошена под корень пулеметными
очередями, минометные воронки достают краями
друг друга. А по ложбинам и канавкам еще мысли­
мо проскользнуть.
Помню, как первый раз выскочил из окопа, т а ­
кого надежного и спокойного, и, пригибаясь, побе­
ж ал, обжигая ладонь корявым проводом. Связи нет.
Где порыв — непонятно*
Я почти наткнулся на непроходимую, как мне
тогда казалось, огненную стенку. Пули рвали зем­
лю у самых рук. И я леж ал, цепенея от страха и от­
чаяния: идти вперед не мог, что меня ж дало сзади,
если бы вернулся, не наладив связь, даж е не хо­
телось думать.
И вдруг, стремительный и горячий, перемазан­
ный грязью, бешено блестя глазам и,— Вартанян.
— Лежишь? — закричал он. — Страшно? А тем,
кто в атаку, не страшно?
Он нырнул в непроходимую стену огня и минут
через десять приполз обратно.
Когда мы вернулись на КП батальона, связь р а­
ботала, по проводу шли команды. На нас никто не
обратил внимания. А Вартанян сказал:
— Убьют тебя или не убьют немцы — это как по­
везет. А чтобы свои расстреляли, понимаешь, позор.
21

К матери и отцу, понимаешь, придет известие, что
их сын погиб как трус и подлец. Когда страшно,
помни про это...
Я запомнил. И мне повезло пройти через непрохо­
димые стены огня. А старшине Вартаняну, первому
моему комвзвода, который сделал меня солдатом,
не повезло. И через сорок лет после войны нет у ме­
ня волшебной палочки, чтобы хоть на час, хоть на
миг воскресить старшину. Чтобы он сказал, как
прежде, блестя белыми зубами и черными масли­
нами глаз:
— Быстро нашел порыв. Молодец, понимаешь...
НЕ ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Пишут об этом почему-то мало — мне во всяком
случае не приходилось читать,— какой была армия
к марту—апрелю сорок второго года. Не претендую
на обобщения, я только о том, что видел сам.
Наш полк держ ал оборону по берегу реки Зуша.
В стрелковых ротах по тридцать пять—сорок чело­
век. Три пулемета «м аксим »— по пулемету на ба­
тальон, ни одного миномета, из всей полковой ар­
тиллерии осталась 76-миллиметровая пушка, ко­
роткоствольная и тупорылая, образца тысяча де­
вятьсот двадцать седьмого года.
Не лучше было и с личным оружием. У солдат —
допотопные винтовки, дудорги и гранаты РГД , от
которых больше грохота и копоти, чем толку.
И лишь разведчики гордо щеголяли трофейными
шмайссерами.
Ни лома, ни кирки, ни нормальной лопаты —
только малые саперные, промерзшую землю не уг­
рызешь. И ютилась пехота в траншеях, вырытых в
глубоком снегу. Немцы не ж алели мин и снарядов,
22

«м ессеры » задевали чуть ли не головы бойцов. А у
la c патроны считали поштучно, и при единственной
■ у ш к е был неприкосновенный запас — пятнадцать
снарядов. Понятное дело, мы старались «его не
М и т ь » , ночью над немецкой передовой качались
осветительные ракеты, трассирующие сплошным
п о то ко м резали снег наших брустверов. А мы
м о л ч а л и . Р аз-два за ночь огрызнется короткой,
в три-четыре патрона, очередью «максим». И одна
н а д е ж д а — фрицу морду набили, авось опять не
полезет...
И немец не лез. Очевидно, сил у него тоже не
было. Так мы и стояли друг против друга по бере­
гам замерзшей, в общем-то неширокой реки.
Особенно трудно было с харчами. Утром стар­
шина привозил х л е б —-по шестьсот—семьсот грам­
мов на человека, по сто граммов водки, табак,
сахар.
И все. Кухни не работали — варить было нечего.
Съешь утром пайку и — до следующего утра. У мно­
гих солдат началась куриная слепота.
Голодный, малочисленный, прозябший до костей,
стоял в обороне полк.
Послали меня как-то ночью с донесением к ко­
мандиру полка. Он жил в небольшой избенке, ря­
д о м со штабом. Грохоча обмерзшими валенками,
з а д е в д в ер н у ю притолоку винтовочным стволом, я
ввалился в первую комнату, маленькую, с большой
русской печью.
Со скамейки вскинулся сонный ординарец, заш и­
пев на меня: «Тише». Взял пакет, ушел, скрипнув
дверью. А я медленно отходил в тепле и не мог от­
вести глаз от печки: на пригрубке стоял солдатский
котелок, а в нем белела каша — пшенная. Я шагнул
к печке осторожно и медленно, как лунатик. Взял
котелок за дужку, вытеснился с ним из избы. И обо­
23

гнув первый же угол, поставил котелок на снежную
завалинку, достал из-за голенища ложку и...
Никогда и никому про это не рассказы вал — не
хвастаться же, что украл кашу у командира полка.
А сейчас пишу: война это ведь и голодный мальчиш­
ка с котелком ворованной каши. Пшенной. Вкус
которой я помню до сих пор.
Первое мая сорок второго года. В полк пришло
сто сорок новеньких ППШ . И при штабе появился
ударный кулак — рота автоматчиков. И шесть
120-миллиметровых
минометов — батарея тоже
была организована в полку первого мая. А старш и­
на выдал нам по двести пятьдесят граммов сала и
по триста колбасы, полукопченой, с забытым назва­
нием «краковская».
И кухни начали в мае раздавать раз в день по
полчерпака горячей воды плюс вареное в этой воде
мясо — по кусочку со спичечный коробок. И каж дая
рота получила по шесть лопат, по кирке и лому.
Нужно было зарываться в землю.
Д л я того чтобы воевать, надо жить.
СЧАСТЛИВЫЙ СЛУЧАЙ

Мы не понравились друг другу сразу. Юркий,
суетливый сержант, которого прислали после гибели
Вартаняна, был, словно в пику нам, маленьким,
рыжим, осыпанным мелким просом веснушек. Нос
вздернутый, кнопкой и узенькие глазки.
Перед начальством он тянулся в струну, визгли­
во орал на нас, кидался со всех ног выполнять лю­
бое, даж е пустячное приказание. Без начальства
любил долго спать, а когда прокладывали связь,
наваливал на солдата две-три катушки с проводом
и шел рядом — руководил. С казать просто, что
24

я невзлюбил сержанта Колесниченко, значит ничего
не сказать. Сержант платил мне тем же.
А у меня за спиной было уже лето в роте связи.
Я успел передежурить во всех батальонах и почти
во всех ротах. Знал, где и как проложены нитки
провода. Научился быстро находить порывы. Коро­
че, стал опытным фронтовиком и тыкать носом, что
я чего-то не умею и не знаю, было уже нельзя. Сер­
жант досаж дал тучей мелких придирок.
Я, к примеру, не любил чистить винтовку. Р ако ­
вины в канале ствола появились задолго до того,
как она ко мне попала. Сделав несколько выстрелов,
можно было их прикрыть пороховой гарью, что
я обычно и делал. Командиров стрелковых рот,
у которых дежурил с телефонным аппаратом, вин­
товка моя не интересовала, им нужна была связь.
Колесниченко появлялся на моем посту — к осени
вся передовая была прорезана и опоясана коридо­
рами траншей, ходить по ним стало совершенно
безопасно — и первым делом брал стоящую в углу
окопа винтовку. Вынимал затвор и, долго сож але­
юще причмокивая губами, смотрел в ствол.
Я знал, что он скажет. И он говорил, обращ аясь
даже не ко мне, а к кому-нибудь из пехотных ко­
мандиров:
— Д о чего довел оружие — ужас! — и приказы­
вал:— Вычистить!
Я обреченно вздыхал, вывинчивал из винтовки
шомпол и обматывал протирку паклей.
Колесниченко прекрасно знал, что вычистить
мою винтовку как следует невозможно. Но сидел
рядом, курил, поглядывая на меня злорадно-на­
чальственно маленькими глазками.
Д ав мне часа полтора повозиться, он переходил
к следующему номеру своей обычной программы.
— Почему нет подворотничка? Разве таким дол­
25

жен быть внешний вид красноармейца? Мне за вас
стыдно...
Я молчал. Белых тряпок у меня не было, а инди­
видуальный пакет я берег. И только винтовка тя­
ж елела в руках от почти непреодолимой потребно­
с т и — стукнуть по начальственной башке сержанта.
Посидев часа три, передохнув, доведя меня до
того состояния, что можно уже без видимого пово­
да сорваться, сержант уходил на другой пост.
А когда мы обменивались впечатлениями об его
визитах, казалось, провода перегревались и ши­
пели от бессильной ярости. Но... приказ начальни­
ка — закон для подчиненного, как гласит Устав ди­
сциплинарной службы. И в армии приказы не об­
суждаю тся, а беспрекословно выполняются,— до­
казы вает тот же Устав. Понятно — без дисциплины
нет армии, а что на командную должность может
попасть злой дурак, уставами не предусмотрено.
Меня трясло от одного вида сержанта. А выхода
я не видел. Помог случай.
Колесниченко побаивался навещ ать своих теле­
фонистов на П Н П — передовом наблюдательном
пункте нашей разведки. От боевого охранения пе­
хоты вперед, к немцам, уходил перекрытый сверху
жердями и замаскированный дерном узкий ход
сообщения. А там, от зловещей ленты реки метрах
в пятидесяти, глубоко зарытый в землю блиндаж
и П Н П с тремя амбразурами. Стереотруба, пуле­
мет, каски, в которые, как картошка, насыпаны гра­
наты, да не пресловутые РГ Д , а новые Ф-1, «феньки», как называли в эту войну лимонки Граж дан­
ской. Ну, и пять-шесть дежурных разведчиков,
обычно группа, которая вскоре пойдет в ночной по­
иск на захват «языка».
26

п
Смотрел я на разведчиков с восторгом и обожа-

анем. Все, начиная с одежды,— летом на них пятмвстые, с пришитыми хвостиками из мочала, маскмровочные костюмы, зимой — белоснежные маск­
халаты,— и до оружия: шмайссеры (скорострельные, коротенькие, удобные), ножи, наши штурмо­
вые. или немецкие кинжалы, почти у каждого тро­
фейный пистолет, вальтер или парабеллум,— было
у них прекрасно.
Я с радостью шел дежурить на ПНП. Во-первых,
барьер страха надежно отгораживал от Колесни­
ченко, во-вторых, само общение с такими асами,
как Толя Малютин, с которым уважительно здо­
ровался за руку сам командир полка... Попасть в
разведку я даж е не мечтал, как в нынешний век
вряд ли кто из юношей серьезно надеется стать
космонавтом. Помог, как я уже писал, случай.
Разведчики были от меня и других телефонистов
наслышаны о Колесниченко. И однажды, послушав,
как я мечтаю попасть в госпиталь только бы и зба­
виться от сержанта, М алютин предложил:
— Д а уходи ты от него.— И на мой немой во­
прос: — Как, куда?— К нам во взвод.
Я ж дал продолжения, чувствовал — глаза у ме­
ня горят, как факелы.
А Толя Малютин усмехнулся, продолжая:
— Во взводе потери. Люди нужны. Согласен?
Я торопливо закивал, боясь, что Малютин пере­
думает.
Не знаю — как и чем он убедил капитана Рывкнна, командира взвода полковой разведки. При
мне Р ы б к и н т о л ь к о сказал Малютину:
—
Под т в о ю ответственность. Пойдешь в по­
иск— испытай. Отчислить обратно всегда можно.
27

Обратно к Колесниченко? Нет, уж лучше погиб­
нуть в этом поиске...
А Малютин, покровительственно улыбаясь, хлоп­
нул меня по плечу:
—
Завтра пойдешь за харчами в хозяйство, о
дай старшине свою дудоргу, пусть немецкий ав­
томат выдаст, есть у него мой, запасной. Д а пускай
финку даст — скоро к фрицам в гости пойдем...
ВЗВОД ПЕШЕЙ РАЗВЕДКИ

На стихотворение наталкиваеш ься неожиданно,,
и, прокрутившись в тебе несчетное количество раз,,
оно как-то само ложится на бумагу. Прозу, очевид­
но, надо писать по-другому, работать над компози­
цией, сюжетом... А я просто вызываю людей из
прошлого, часто из небытия. Д а я и не вызываю —
неудачное слово, они приходят сами. Я сижу за
одним столом* с Вартаняном, моя ладонь на его
теплой волосатой руке. Слышу его голос, напори­
стый, с кавказским акцентом, с вечной присказкой:
«понимаешь». А он погиб еще в сорок втором.
Я вижу ребят из взвода разведки. Не всех, ко­
нечно, а самых мне близких. И прошу прощения
у других, которых я хуже запомнил и потому не мо­
гу их воскресить даж е на секунду, даж е мысленно.
Низкий поклон вам всем от людей сегодняшнего
дня, которые вас не знают, но которые благополуч­
но живут, стоят в очередях и не представляют, как
сдают документы и ползут под пулями к немецкой
траншее...
Старшина взвода разведки Цветков, мужик лет
тридцати, быстроглазый, с черными усиками над
пухлыми губами бабьего любимца, налил в котел28

m — трофейные, с плотно закрывающимися крышш и — супу, выложил на стол три буханки хлеба,
■ к е т с сахарным песком, флягу с водкой и кивнул
■а нары:
— Забирай, твое...
На плащ -палатке леж али жирный от пушсала
шмайссер и штурмовой нож — в просторечии финXа. в черных деревянных ножнах.
Потом оглядел меня с ног до головы, бросил
родом с оружием добротный новенький немецкий
ремень.
— Смени свое брезентовое дерьмо.
А пока я сопел, цепляя флягу и нож на новый
пояс и протирая паклей чересчур жирный автомат,
Цветков совсем расщедрился.
— Ты что, и в поиск пойдешь в двухметровых го­
ленищах?— старшина так пренебрежительно отоз­
вался об обмотках. — Моли за меня бога, что я
такой добрый...
Цветков выудил из какого-то огромного мешка
старые чиненые кирзачи. Потом, когда я переобул­
ся, снова оглядел и вздохнул:
— На разведчика все равно не похож, лихости в
тебе нет!
Это с автоматом и ножом-то не похож? Д а я под
собой ног не чуял от гордости!
Потом я узнал о порядках, которые, стараниями
Цветкова, были во взводе. Хлеб и махорка не дели­
лись— они всегда лежали в блиндаже. Ешь и кури,
если хочешь. Уходя в поиск и приходя из поиска,
каждый получал по сто граммов водки. Ну, и само
собой, вернувшихся ждала всегда каша, щедро з а ­
правленная тушенкой.
Держать взвод на таком безразмерном пайке
старшине удавалось потому, что умел он дружить
с пэфээсниками — людьми из отдела продовольст29

венно-фуражного снабжения. Он аккуратно заби­
рал после поиска дамские пистолетики, на которые
немцы были великие мастера, часы, одеколон, коро­
че все, что так ценят люди, живущие спокойно, по­
чти тыловой жизнью. А мы расставались с фрон­
товой бижутерией легко: во-первых, знали куда она
идет, во-вторых, часы и пистолеты были у каждого.
Ими «махались не глядя» и д аж е проигрывали в
карты.
Цветков всегда приходил провожать группу
в поиск, ему сдавали документы. И награды, у кого
они были. Ведь тогда награж дали мало и скупо,
у нас во взводе ордена были только у капитана
Рывкина и старшего серж анта М алютина.

кто перед ним, оглушенный и скрученный враг уж е
«хал в наш штаб на малютинской спине.
Меня

Малютин

воспитывал

немногословно

■ лениво:
—

Главное

оружие

разведчика — нож.

Стре­

ляют и бросают гранаты в немецкой траншее без.
двух минут покойники.
Он вставал, нехотя, с трудом, и показывал, мгно­
венно преображ аясь в ловкого зверя, как надо ра­
ботать ножом.

Прошло много лет. Я был корреспондентом газе­
Р ассказал как-то*
журналистам о неотразимом малютинском ударе.
ПЕРВЫЙ ПОИСК
Один из них, молодой парень, самбист, стал уве­
рять, что уж его, знающего приемы обороны, я но­
Мне всегда везло на хороших людей. Можно ска­ жом не достану. А когда ребята усомнились, от­
зать, что тепло их благожелательности не позволя­ крыл складной нож, вручил мне и предложил:
ло окоченеть на ледяных житейских ветрах. Толя «Попробуем».
Малютин, после капитана Рывкина второй человек
Парень говорил так уверенно, что я было встал
во взводе разведки, с первых дней взял меня под против него, но в последний момент спохватил­
свою королевскую руку.
ся,— чем черт не шутит, положил нож на стул:
Большой, почти двухметрового роста. На гим­ и взял обычную канцелярскую линейку.
настерке две — еще на пунцовых ленточках — ме­
Автоматически, наверное, теперь уж навеки от­
дали «За отвагу» и орден Красного З н ам ен и .. работанным жестом, я сделал обманное движение
Н а всегда горящие черным блеском хромовые са­ ■, обойдя рванувшиеся навстречу руки, ударил,
поги приспущены широкие маскировочные ш арова­ слава богу,— линейкой...
ры. Обычное его положение — леж а, казалось, он
проводит всю жизнь только переворачиваясь с ж и­
вота на спину.
Малютин и Рывкин высмотрели на том б е р е г у
Малютин преображ ался, когда шел в разведку. Зушн новое пулеметное гнездо. Решили брать «язы­
Л овкий и сильный, как огромная кошка, он крался
ка». Старший сержант кивнул мне утром: «Пой­
по нейтральной полосе, уверенно входил во враж е­ дешь со мной...»
скую траншею и, прежде чем немец догадывался,
Весь день я не мог найти себе места. Что перед,
поиском
нельзя писать писем — плохая примета,
30

ты «Лесная промышленность».

31

я знал. А то бы наверняка сочинил что нибудь|ввеГу1 в нед Время от времени красной пульсируюпатетически-слезливое
насмерТЬ перепугав мать^щ ^д бабочкой бьется пулеметный огонь, и свистяПеред выходом Малютин оглядел меня.
! щ в е светляки, проплывая над головами, вонзаются
— Запасные магазины от шмайссера здесь ос В туман. А ракеты высвечивают снег, слепят глаза,
тавь — не сгодятся. «Феньки» положи в карманы ■ мы видны фрицам, как тараканы на зеркале.
ватника — с пояса, будешь ползти, растеряешь...
Но ребята леж ат спокойно. Саперы прорезают
Он помог мне облачиться в белый маскировочный дару в
костюм, заткнул на ушанке шнуры капюшона. № нам. Сапоги М алютина, две блестящие подковки
— Помни: твое дело охранять меня со спины.
каблуках, уходят вперед. И я, плохо понимая,
Ползешь за мной. У немца в траншее гляди, чтоб
. надо делать, но твердо зная: не отставать от
никто не подошел сзади. Оружие твое — нож.
лютина ни в коем случае, пропаду,— плыву по
Помни.
снегу. Сапоги старшего сержанта замирают, когда
Сам старший сержант не взял с собой ни ав­ •спыхивает ракета, и я перевожу дыхание. Потом —
томата, ни гр а н а т —-н о жна поясе и вальтер за 1СЫнота, и подковки на каблуках начинают от меня
пазухой.
уходить.
Цветков и Р ы б к и н провожали нас в поиск. Капи­
Свет — тьма, свет — тьма, рывок — отдых. Я не
тан посмотрел на меня как-то неодобрительно, сом­ )рспеваю пугаться — все силы трачу, чтобы не от­
неваясь, и негромко сказал:
стать от Малютина. Кроме его сапог, ничего не
Слушаться М алютина как бога.
вижу. И вдруг — враж еская траншея у меня под
А Цветков, принимая из моих вздрагивающих рук восом пулеметный огонь вспыхивает и гремит гдесолдатскую книжку, комсомольскии билет и тоСПрава и сзади. А Малютин махнул рукой, чтобы
ненькую пачку материнских писем, ободряюще под- , подполз и лег ряДом.
мигнул круглым глазом, мол, все будет в сохран- ^ Подползаю, мерзлые комья бруствера режут
ности, возвращ айся, салага...
рудь, а меня трясет, сердце громко колотится
И мы — пятеро разведчиков и два сапера — по­ I ушах и горле.
лезли на бруствер. Сначала было не страшно. СаМы лежим неподвижно, и я справляюсь с дыхаперы раздвинули рогатки наших проволочных за- д е у Не понимаю, почему нас двое, куда делись
ньфнулн^в густой туман,^недвиж- и л ь н ы е (потом догадался — они взяли правее,
но стоявший над рекой. Из обмерзшего тальника Лходя пулеметное гнездо), что будет дальше.
вытащили лодку, влезли в нее (я зачерпнул воды 1 Малютин вдруг мгновенно и бесшумно исчезает
в левый сапог) и беззвучно двинулись. Где-то над \ траншее. И, как подкинутый пружиной, влетаю
туманом вспыхивали и светились, как тусклые уда я.
матовые лампы, немецкие ракеты. Потом лодка,
Все мысли испарились, кроме одной: стрелять
вздрогнув, встретилась с берегом. Мы поднялись велъзя, охранять М алютина со спины. И я, зачем-то
на изволок, и туман обрезало как ножом.
фигибаясь, иду за старшим сержантом, стискивая
Вот она, немецкая транш ея,— черная линия на I кулаке мокрую от пота рукоять ножа.
ГЧГТЛТТ ТТ

/ЛГ» ТТГГ П А ТТ

I f АТТГГ

В

Е

32

^ Б. Борин

33

Потом он куда-то кидается. Короткая возня —
один немец неподвижно лежит на земле, у второго
скручены за спиной руки. Здесь же и другие наши
ребята. Потом они все — и я за ними — перемахи­
ваем через бруствер и ныряем в густой туман
у реки.
Саперы ждут нас у лодки. Плывем на свой бе­
рег. Немцы всполошились — ракеты вспыхивают
одна за другой, пули густым дождем чмокают
по
воде. А мы уже подходим к знакомому тальнику.
И Малютин спускает в окоп П Н П немца: «Д ерж и­
те фрица...»
Восторгов и фанфар не было. «Язык» — ефрей­
тор того полка, который уж е полгода стоит перед
нами. Поиск не дал ничего нового. Но меня распи­
рала гордость: сам капитан Р ы б к и н , чокаясь со
мной
железной кружкой, сказал:
— С первым поиском, разведчик!
А Толя Малютин небрежно-царственным жестом
протянул добытый ночью парабеллум:
— Держи, пригодится.
Только потом я понял, что мне в этом поиске
попросту повезло. Н ас не обнаружили, не обстре­
ляли, никто не был ранен. А главное, мне в эту
ночь не пришлось показывать, насколько я овладел
знаменитым малютинским ударом.
ВИТЬКА ГУСЕВ

Посмотрели бы на меня ребята из нашего класса
или мама!
Из-под пилотки — нахальный чуб, на поясе —
финка с наборной — красные и черные кольца —
рукояткой, парабеллум (в кобуре от нашего нага­
н а — выпросил у Ц веткова), несносимые трофей­
ные сапоги давят железом землю, за плечом —
34

шмайссер... Господи, каким я был олухом, думая,
как поразил бы маму своим лихим видом! Д а ей
только сын был бы жив и больше ничего не надо.
А я писал домой до обидного редко и скупо...
—
Мы — глаза и уши полка,— вдалбливал раз­
ведчикам Рывкин,— значит, днем и ночью не спу­
скай глаз с передовой. Проехала телега — запиши,
куда и откуда, прополз немец — то ж е самое.
Ночью слушай, не стучат ли колеса, не гудят ли
моторы. Помни, войска передвигаются ночью...
А «язык» нужен обычно только для выяснения
истины.
Утром, когда солнце вставало за нашей спиной,
вдруг посреди абсолютно невинной, младенчески
зеленой лужайки вспыхивал стеклянный зайчик.
Обгоревшая труба, дальш е триста, правее ноль —
двадцать пять: Н П ,— записывал в ж урнале раз­
ведчик. Или — нерадивый фриц не успел на рас­
свете погасить печку, над траншеей дрож ал сизый
столбик дыма. Расщ епленная береза, ближе сто,
правее ноль — ноль пять,— блиндаж...
Постепенно передний край немцев стал мне зна­
ком до мелочей. Я знал места пулеметных гнезд,
наблюдательных пунктов, огневых, землянок. И по­
н я л — точный расчет, а не божественная, непости­
ж им ая интуиция ведет Толю М алютина по ней­
тральной полосе.
Во взводе разведки я стал своим. Ребята знали
мне цену и в ночном поиске, и на других разведзаданиях. А подружился я с Виктором Гусевым —
нас сразу потянуло друг к другу, как только узн а­
ли, что мы одногодки, оба из Москвы, и жили,
можно сказать, рядом: он возле железнодорожной
платформы «Новая», я — на «Перовом поле».
Трамваем — минут десять.
Мы любили — хотя бы в мечтах — пройтись по
2*

35

Москве... Вверх по улице Горького, по левой сторо­
не. Мимо ресторана «Националь» шли равнодушно,
ибо еще никогда там не были. И обязательно вхо­
дили в булочную. Там покупали по теплому, обсы­
панному мукой калачу. Или по бублику, мягкому,
в черных родинках мака.
Рядом с булочной — букинистический магазин.
Я чуть ли не силой затягивал туда Витьку,— он то­
ропился к телеграфу, хотел посмотреть: цел ли
стеклянный глобус над входом. Потом переходили
улицу и, мимо «Арагви», топали вниз к Столешникову, где в табачном, пропахшем терпким и сладко­
ватым «Золотым руном», долго выбирали папиросы.
Я настаивал на «Беломоре», а Виктор говорил:
«Мечтать так мечтать, давай по Пачке «Казбека»
или «Северной Пальмиры».
И конечно не забывали посетить маленькую
кондитерскую, съесть по пирожному. Эклер, напо­
леон, безе — названия довоенных пирожных каза­
лись в блиндаже музыкой.
Если было время, мы затевали длинный поход
по парку Горького — от Крымского моста до Н е­
скучного сада. Проходили мимо комнаты смеха
и занимали места в Зеленом театре, где, разуме­
ется, в этот день выступали наши любимые акте­
р ы — Орлова и Ж аров.
А то отправлялись в баню, старую закопченную
баню у заставы Ильича. И распарившись, пили пи­
во, заедая холодными, упругими раками.
До чего необъяснимо широк и невыразимо пре­
красен был довоенный мир, в котором можно пойти
куда хочешь, где не стреляли, где никто никого не
убивал. И мы, солдаты, умеющие уже бесшумно
снять часового, глаза и уши стрелкового полка, бы­
ли в такие дни мальчиками, неожиданно и безж а­
лостно оторванными от родного дома.
36

НОЧНЫЕ ВЗРЫВЫ

Зимой тысяча девятьсот сорок второго — сорок
третьего мы наступали. Полк медленно, с обречен­
ной настойчивостью вгрызался в немецкую оборо­
ну. Нас засыпали снарядами, «юнкерсы» — пикиру­
ющие двухмоторные бомбовозы — висели над до­
рогами. Упрямо, оставляя в снегу разбитые телеги
обозов и обмерзшие трупы лошадей, полк шел впе­
ред.
Теперь понимаю: нас послали в это наступление,
чтобы сковать противника, не позволить ему пере­
бросить войска с нашего участка к Сталинграду.
Мы давно покинули блиндажи и надежные, пол­
ного профиля, траншеи. Немец, отходя, сж игал
и взрывал все, что можно было сжечь и взорвать.
Январский мороз и ледяной ветер не были нашими
союзниками, они работали на фрицев, которых
каждый день надо было выбивать из деревень и те­
плых землянок. Выбивать, рассыпавшись по снеж­
ному полю, переночевав перед этим в сугробе...
Длинный, крутой холм с обрывистыми склонами
наискось пересекал долину. Четвертые сутки ба­
тальон леж’ал перед этим холмом. С черной линии
немецкой передовой — снег давно смело нашими
пулями и редкими выстрелами полковых орудий —
по пехотным цепям непрерывно хлестали очереди.
Сидя в тепле— на высоте дымились трубы — и от­
носительной безопасности, гитлеровцы прижали
солдат к земле. Точнее — к снегу. А мороз был хо­
рош, за двадцать.
Ночами мороз креп, пулеметный огонь становил­
ся гуще, над нами, сменяя Друг друга, висели осве­
тительные ракеты.
Зам ерзали ли вы когда-нибудь так, что уже не
чувствуешь холода, и только внутри, не переставая,
37

все дрожит? Когда согласен даж е помереть, но в
тепле? Д важ ды пехота вставала в отчаянной атаке,
и дваж ды плотный, косоприцельный огонь опроки­
ды вал и прижимал ее к снегу. Поземка наметала
на убитых белые бугорки снежных могил.
П ятая ночь расстилала для нас простыни голу­
бых сугробов.
Витька Гусев и я вырыли яму в снегу, дремали,
прижавшись друг к другу. Просыпаясь, толкали
соседа: «Не замерз? Живой?..»
Чей-то валенок постучал о мои валенки:
— Вставай, разведка.
Возле нашей ямы стоял командир батальона,
капитан Ковтун. Щ еголеватый, молодой, он был
удивительно похож на Чапаева, вернее на актера
Бабочкина, сыгравшего легендарного начдива.
И старательно подчеркивал сходство: заломленная
папаха, кры латая бурка, лихо закрученные усы.
Ковтун на этот раз был не в бурке, а в засаленном
полушубке, обмерзшие усы висели двумя сосуль­
ками над черным, обмороженным ртом.
Капитан сел на корточки, протянул нам кисет.
Подождав, пока мы свернули ц и гарки ,,дал прику­
рить, осветил огоньком спички наши черные, тоже
помороженные лица.
— У немцев что-то тихо. Сходите, ребята, про­
верьте.
Мы прислушались. С фланга размеренно бил пу­
лемет. Один! В темноту ночи, которая всегда плот­
нее перед рассветом, не взлетали ракеты.
— Пошли?
И мы двинулись вверх по склону холма.
Боясь попасть в засаду, легли, не дойдя метров
ста до фрицев. Тихо. Д али несколько очередей. Не
отвечают. Пошли, медленно, готовые каждую се­
кунду упасть, раствориться в темноте. И вот он,
38

бруствер. Витька, а за ним я спрыгнули в траншею.
Никого.
З а вторым поворотом хода сообщения — дверь
блиндажа.
Луч фонаря обшарил землянку. Явно брошена.
На полу рваная бумага, пустые бутылки и консерв­
ные банки. На нарах драные одеяла, окровавлен­
ный бинт, пробитый осколком сапог. А круглая
чугунная печка еще горячая — недавно топили.
Мы пошли дальше — та же картина. Немцы
только что здесь были, в землянках теплый, обжи­
той дух.
В одном блиндаже присели перекурить. Немец­
кие солдаты привезли разобранную по бревнышкам
избу, вырыли точно по размеру яму и собрали
там эту избу. Деревянные, чисто выскобленные
стены, крашеные полы, железные, с пружинной
сеткой кровати...
Витька расщепил финкой какой-то ящик, пере­
ломил дощечки о колено, сунул их в топку. Рваной
бумаги на полу хватало, и через минуту печка
загудела.
Я посмотрел на блаженное Витькино лицо, на
черные пятна щек — на морозных ожогах дыби­
лась белая, недельная щетина — и решил:
— Оставайся здесь. Топи печку, стереги блиндаж. Пойду за пехотой.
И хотя я не был начальником для Виктора, он
кивнул: «Ладно*.
Я побежал вниз, не обращ ая внимания на ре­
денькие пулеметные очереди откуда-то с правого
фланга. Крикнул нетерпеливо приплясывающему
на снегу Ковтуну:
— Все в порядке, комбат, немцы смылись! Веди
ребят!
И не успел капитан скомандовать, солдаты, ко­
39

торые, разумеется, давно усекли: и что немцы мол­
чат и что вперед уже посланы разведчики, подня­
лись из сугробов и пошли на высоту. И чем она
была круче, тем быстрее, вопреки всем законам
физики, шли
солдаты. Последние метры они
бежали.
Человек предполагает, а бог располагает... В а р ­
мии роль бога исполняют командиры. Ковтун по­
слал меня с донесением в штаб полка. В полку
Р ы б к и н нашел
мне еще одно дело: провести ба­
тальон, который стоял в резерве, на левый фланг.
Короче, на свою высоту, в свой блиндаж, я вернул­
ся только к вечеру.
Приближаю щ аяся ночь уже пропитала снег гу­
стой и темной синевой. Морозный ветер ш атал и ку­
дрявил белые столбы дыма. Иногда над трубой
вставал зенитным выстрелом багровый сноп искр —
солдаты вновь и вновь раскочегаривали печки.
Витьку Гусева я нашел не сразу. Возле нашего,
выбранного еще утром блиндажа, на торопливо
расчищенной площадке стояли четыре полковые
пушки. А в блиндаже ну конечно вся батарея
в сборе.
На меня никто не обратил внимания. Чугунная
печка накалена так, что стенки светятся. Солдаты
на кроватях и просто на полу, на расстеленных ши­
нелях, в одних гимнастерках, разув фиолетово-си­
ние намерзшиеся ноги, отходят в душном тепле, настоенном на крепчайшем запахе махорки и мокрых
портянок.
И только Коля Саморуков, увидев меня, сунул
ноги в валенки, накинул шинель и пошел к выходу,
осторожно переступая через батарейцев. Он вышел
со мной покурить под уже зажегш иеся маленькие
угрюмые звезды этой ночи. Он и объяснил, где ис­
кать Гусева.
40

Прошу у читателя прощения за частые отступ­
ления, но я обязан рассказать и о Коле Саморукове.
В нашё!М полку было двое сыновей — мальчишек,
прибившихся в грозную пору войны к армии. Один,
Алешка Петров, маленький, шустрый, с беленькой
детской челкой, в комсоставском обмундировании,
специально для него перешитом полковым порт­
ным, жил в землянке комполка. Солдаты так его
и называли — сын полковника. Сыном полка стал
для нас Коля Саморуков.
Д ля своих пятнадцати лет был он рослым, и, ког­
да стоял в строю, на левом фланге орудийного рас­
чета, никто бы не подумал, что это подросток...
Только вблизи можно было угадать под солдат­
ской, из рыбьего меха, ушанкой вполне мальчише­
ское лицо.
Коля пришел на батарею в сожженной деревне.
Все население леж ало на площади возле церкви,
порезанное свинцом. Паренек пришел к артиллери­
стам в калошах на босу ногу и в какой-то немысли­
мой свитке. Пришел и попросил хлебца.
Солдаты накормили его кашей с американской
тушенкой, дали хлеба и сахару. И, наорав на стар­
шину, добыли для мальца старые ватные штаны,
армейские ботинки и шинель.
Ночью, когда полк остановился, наткнувшись на
противника, Коля пришел на батарею. Его отруга­
ли, объяснили, что фронт не детсад, но.., опять по­
кормили и оставили ночевать. Не отправлять же
мальчишку назад среди ночи, когда не разберешь,
куда идти. А на рассвете начался бой.
Николай под огнем не струсил. С почти взрослой
силой и ребячьим бесстрашием он подтаскивал
к пушке ящики со снарядахми и даж е научился
свинчивать с фугасных гранат колпачки, превра­
щая их в осколочные.
41

А после боя наотрез отказался уйти с батареи.
Д а еще заплакал. Ну, что с ним делать?
Не знаю, кем он проходил по полковым спискам.
Но в батарее числился подносчиком снарядов.
Воевал Николай четвертый месяц. Безотказный
солдат. Добрый, вежливый деревенский мальчик.
В полку его любили. Солдаты звали Колю —
Сынок.
Мы перекурили, и, узнав от Сынка, что развед­
чики в пятом блиндаже налево, я пошел к своим.
Блиндаж — маленький, взводу в нем тесно. Но
когда я пришел, ребята уже кое-как разместились,
страсти утихли, и один Толя Малютин, заняв, как
обычно, самое удобное место на нарах, рядом с
раскаленной печью, что-то лениво рассказы вал.
Витька Гусев, которого, наверное, дружно ругали
всем взводом, виновато молчал. Он сидел у печки,
освещенный огнем, вырывающимся из щелей во­
круг топки, белесый чуб упрямо торчал над насуп­
ленным лбом.
— Кончай
толковище,— приказал Малютин,
хотя ворчал один только он.— Гусев, будешь дне­
вальным. Смотри, чтобы валенки не спалить...
Я дослушивал наставления старшего сержанта,
уже пристроив портянки и валенки над гудящей
печкой и втиснувшись между храпящими ребятами.
Д а так и не дослуш ал — заснул.
Проснулся от взрыва, колыхнувшего блиндаж.
Н е успел подумать: «Дальнобойными бью т»,—
истошный крик часового поднял на ноги:
— Блиндажи рвутся! Все наверх! Блиндажи
рвутся!
И опять тяжелый взрыв колыхнул стены, на го­
лову посыпалась земляная труха, и ребята, м ате­
рясь, рванули к выходу. Печку опрокинули, дым ел
глаза, дышать нечем. Я никак не мог найти в сума42

:

1
|

тохе валенки, сгреб в охапку ремни, оружие, ши­
нель, портянки — и выскочил босой на снег.
Отбежав от траншеи,— кто вперед, кто назад,—
солдаты, сидя на земле, обувались. Ночь кончалась.
Больш ая Медведица уже опустила рукоять своего
ковша, на востоке синеву неба размы вало бледнорозовым светом. Справа чернела огромная ворон­
ка. И тут грохнули один за другим еще три взрыва.
Светало. Сквозь намотанные портянки ступни
леденила слякоть подтаявшего снега. Все куда-то
убежали, и только я стоял как идиот возле блинда­
жа, в котором оставались валенки. Он мог взор­
ваться в любую минуту: немцы, отходя, заложили
под блиндажи взрывчатку с часовым механизмом,
и, когда он сработает, знают лишь вражеские са­
перы. А я уже не чувствовал ног, и ближайш ая
перспектива — оказаться на госпитальном столе,
где их ампутируют.
Я переминался на снегу, не зная, что делать.
А потом как-то вдруг, очертя голову, кинулся
в блиндаж.
Опрокинутая печка погасла. Только несколько
угольков дымили на земляном полу. Один мой ва­
ленок оказался под нарами, второй — застрял за
распахнутой дверью. Схватил их и пулей вылетел
в траншею.
Пока я топтался у блиндажа и добывал валенки,
рассвело. Обулся и пошел к ближайшей воронке,
что чернела на месте блиндажа, который вчера мы
с Гусевым облюбовали для себя и откуда Витьку
выставили артиллеристы.
Часового возле пушек контузило взрывом, и он,
растирая по лицу кровь, сочащуюся из ушей, кри­
чал, думая, как все глухие, что говорит нормально.
Он вновь и вновь пытался рассказать: только за­
ступил да закурил — как рванет... А за его спиной
43

яма глубиной метра в три. Бревна, как спички, по­
ломаны бешеным взрывом. Люди, оружие, клочья
шинелей и валенок разбросаны вокруг метров на
двадцать. А дальше, по кривому изгибу траншеи,—
еще пять таких же воронок. Немецкие саперы зами­
нировали крупные, хорошо и добротно построенные
блиндажи. То ли хотели погубить побольше людей,
то ли надеялись, что такие хоромы непременно
займет наше командование.
Мы молчали, стоя у края ямы. Потом какой-то
пехотный лейтенант негромко сказал:
— Похоронить ребят надо...
Пятеро солдат с лопатами полезли в яму — р аз­
равнивать дно и спрямлять стены. А мы, по двое,
разошлись кругом, четко очерченным покойника­
ми. Первым мы с напарником понесли неизвестного:
гимнастерка раздергана взрывом на ленты, лицо
стесано до черепных костей. Потом — командира
третьего орудия, Якова Щ еглова. Обмундирование
на нем целое и лицо целое. И спокойное — видно,
сержанта убило во сне. Только на виске намерзла
кровь.
Третий, четвертый, пятый... Строй мертвецов —
плечо к плечу — заполнил дно ямы. На них уклады ­
вали новых. Я боялся наткнуться на Колю Саморукова и, не видя его среди убитых, обрадовался:
« Ш верное,
послали
куда-нибудь
мальчишку
ночьто...»
Вроде всех перетаскали,— сказал напарник,—
перёкурим.
Мы сели на ящик из-под снарядов, отерли о снег
кровь с рукавиц, закурили. Косматое морозное сол­
нце стояло в небе. Ало-оранжевое, оно резким бес­
пощадным светом высвечивало зеленые пушки, чер­
ную землю, выброшенную из воронки, очередь
мертвецов на покатом бугре...
44

—
Чего это вон там чернеет? — спросил не то у
меня, не то у себя мой напарник, щербатый, пожи­
лой пехотный солдат.— Сходи, глянь.
Метров в пятнадцати от рокового круга на снегу
действительно что-то темнело. То ли мешок, то ли
сбитая в ком шинель. Я затоптал окурок и пошел
к непонятному предмету.
Только подойдя ближе, понял, что это не мешок
и не шинель. Страшно укороченный человек леж ал
на снегу. Голова, грудь, руки. Там, где должен быть
живот, синело что-то жуткое.
Махнув рукой напарнику, мол, иди,— еще один,
я взял мертвого за плечо и перевернул. Милое
мальчишеское лицо Коли оторвалось от снега.
Г лаза широко и удивленно раскрыты, рот разбит.
' — Ты чего?— засуетился пехотинец.— Ну, будя,
будя, утри сопли. Их всех оплакивать — никакого
сердца не хватит. Понесли:..
У каждого на войне когда-нибудь начинался
личный счет к фашистам. У меня начался по-насто­
ящему с похорон Николая Саморукова, сына пол­
ка. Я не мог забыть этого мальчика.
ПУСТЯКОВОЕ ЗАДАНИЕ

К концу зимы встали в оборону. Опять — кайло,
ломы, лопаты — передовую прорезали три линии
траншей, ощетиненных огневыми и дотами, с глу­
бокими блиндажами, скрытыми заподлицо с зем­
лей. А все промежутки между траншеями опутаны
колючкой, густо нашпигованы противотанковыми
и противопехотными минами. Разведчики снова
круглые сутки не сводят глаз с противника, и по­
степенно на карту лож атся вражеские пулеметные
гнезда, наблюдательные пункты, землянки.
45

Я, сменившись с дежурства, принес в штаб ноч­
ную разведсводку. Обратно на НП можно не торо­
питься, и я завалился спать в теплой землянке стар­
шины. Поэтому, когда вечером зазуммерил-запищ ал
телефон и капитан Р ы б к и н закончил разговор сте­
реотипным: «Слушаюсь» и «Будет сделано»,— он
положил трубку и обернулся ко мне:
— Д ля тебя пустяковое задание. Артиллеристы
хотят этой ночью выкатить пушку на прямую на­
водку, утром постреляют, авось фрицы откликнут­
ся, система их огневая станет яснее. Короче, саперы
ночью очистят от мин коридор, по нему к утру вы­
ведешь орудие на огневую...
Командир батареи, немолодой, явно из запаса,
лейтенант сказал:
— Взвод на огневой, к утру закончит работу
и там останется. Саперы снимают мины. Придут
сюда, покажут тебе проход, и ты поведешь пушку.
Вопросы есть?
Вопросов у меня не было. Я успел в блиндаже
у комбата покурить, подремать и опять покурить.
Потом, откинув плащ-палатку, втиснулся грузный
старшина:
— Где разведчик? Ты? Пошли.
Была темнота, про которую говорят,— ни зги не
видно. Ни звезд, ни месяца, низкие облака недвиж­
ной грудой навалились на землю. Ш оркая ватни­
ками о глиняные стены, дошли до перекопанного
куска траншеи.
— Здесь переведешь пушку. Вылезаем наверх.
Наверху светлее не стало. Я надеялся на снег —
обычно он, белый, даж е в полной темноте дает ка­
кой-то отсвет. Но между траншеями и снегу-то не
было. Вернее он был, но перемешанный разрывами
немецких снарядов с землей, снег этот не белый,
а черно-серый. Сапер торопился:
46

— Т л яд и , коридорчик мы сделали таки-так, пу­
шечка пройдет, как по маслу...
В темноте передо мной покачивалась его спина.
И хотя я к тому времени научился неплохо ориенти­
роваться на местности, здесь даж е не знал — за что
зацепиться глазом. Только считал шаги — семьде­
сят шесть, поворот влево, двести одиннадцать пря­
мо, потом сто семнадцать влево... М иновали еще
одну перекопанную траншею. Снова подсчет ш а­
гов... Вешки бы, что ли, поставили...
— Неплохо бы тут вешки,— будто прочитал мои
мысли сапер.— Д а не из чего, и фрицы эти вешки
пристрелять могут. А пушку-то на следующую ночь
увозить надо...
Впереди, метрах в двадцати, негромкий говор
и скрипят лопаты, врезаясь в грунт.
— Вот и огневая. Сюда доставишь орудие. П о­
шли обратно?
И снова покачивается в темноте широкая, суту­
л ая спина, снова я считаю шаги и повороты, только
в обратном порядке.
Когда мы спустились в свою траншею, свернули
по цигарке и сапер заискрил кремнем самодельной
«катюши», я протянул ему огонек трофейной з а ­
жигалки.
— Богато живешь,— он прикурил, глубоко затя­
нулся и словно о чем-то второстепенном:
— В проходе аккуратней, влево — вправо на
метр и улетишь вместе с пушкой к гитлеровской
маме...
И ушел.
— Все в порядке?— спросил лейтенант.— От­
дыхай, сейчас пушку вызову.
Я посмотрел на часы. Отдыхать было некогда,
приближался рассвет. Но у артиллеристов все бы­
ло подготовлено, минут через двадцать запищ ал
47

телефон, лейтенант взял трубку и, выслушав когото, повернулся ко мне:
— Орудие будет ж дать у первого переезда.
Когда я подошел к перекопанной траншее, там
еще никого не было. Уныло посвистывал ветер,
и темнота, как прежде,— руку вытянешь — пальцев
не видно. Потом услышал стук подков и передо
мной, на фоне неба — два темных коня, на одном
уютно покачивался всадник, сзади угадывалась
пушка.
Вылез из траншеи, стал перед конскими мордами.
— А ну, слезай, кавалерия! Поведешь за мной
лошадей в поводу. Ш аг в шаг. Я остановлюсь — ты
стой. Понятно?
Пока я говорил, всадник слез с лошади. Устало
кряхтя, он обогнул упряжку. Взял коней под уздцы,
обернулся. Ш инель низко, словно армяк, перепоя­
сана по бедрам, сивые шевченковские усы, в руках,
где быть бы чумацкому кнуту, плеть. Ездовой мне
годился даж е не в отцы — в деды.
— П оехали?— спросил дядько.—*М ожет поку­
рим сперва?
— Некогда! — неизвестно почему обозлился я . —
Д авай за мной.
Пушка накренилась, переваливаясь через тран­
шею (раззява,— подумал я об ездовом). Тяжело
брякнуло, как вздохнуло, железо. Потом кони
и орудие втянулись в узкий, проложенный сапера­
ми коридор.
Двигались медленно. Пригнувшись, почти на
четвереньках шел я, до боли в глазах вглядываясь
в землю под ногами, и считал шаги... За мной то­
пали кони, отстав метра на полтора. Темнота начи­
нала осветляться жидкой голубизной.
48

Т о > и потому, что я заторопился, опасаясь рас­
света, точли потому, что стало виднее,— но, нечаян­
но спрямйв поворот, увидел под ногами подозри­
тельный бугорок. Сбросив рукавицы, ощупал его,—
так и есть: ящик противотанковой мины. Значит*
я сбился примерно на метр вправо.
Пока я щупал мину и, мгновенно облившись
потом, раздумывал, что делать, дядько с конями
подошел почти вплотную.
— Сбился я тут маленько,— сказал, не узнавая
собственного голоса,— можно развернуть пушку*
подать ее назад, а то не проедем?
— Д а ты, что, хлопец, сдурел? Як же я ее раз­
верну в такой кишке? Шо это — автомобиль?—
у дядька моего даж е усы затряслись.— Лошади*
передок, пушка — это, бачишь, сколько метров?
Тебе, хлопец, приказано — вести, вот и веди, а не
выдумляй... Д а торопись — светает.
На востоке жидкую голубизну уже чуть подсве­
чивало розовым. Еще минут двадцать—тридцать,
и мы, нелепо застрявшие на собственном минном
поле, будем видны противнику. И обратно не
уедешь, для этого тоже надо развернуться...
— Стой смирно! — приказал я. — Буду мину
снимать.
— А ты за меня не беспокойся,— сварливо ска­
зал ездовой,— ты свое дело сполняй.
Д о огневой, где пушку ж дали артиллеристы, бы­
ло метров сто—сто пятьдесят. Я ошибся, выходя на
последнюю прямую...
Разбросал ножом землю с крышки мины — при­
поднята — значит стоит, падла, на боевом взводе.
Искать взрыватель и вынимать его я не решился.
Бог знает, сколько прокопаешься, а рассвет на
носу. Решил вынуть мину как есть, заряженной.
Лезвием ножа провел вдоль деревянных стенок
49

ящ ика. Вроде боковых взрывателей нет. Забраться
-под низ, проверить, нет ли хитроумно поставленно­
го донного взры вателя,— не мог. Приходилось на­
деяться на свое солдатское везение. Больше не на
что.
Подвел ладони под дно ящика и, невольно
ож идая, что вот-вот, сейчас у меня в руках грохнут
пять килограммов тола, рванул мину из земли. П о­
стоял с ящиком, перевел дыхание и осторожно, ста­
раясь не споткнуться, понес мину в сторону...
Д альш е и делать уже нечего. За пять минут до­
вел орудие до огневой. В блиндаже артиллеристов
жадно, одну за другой, искурил две цигарки, выпил
кружку воды и уже спокойно, по ходам сообщения,
заш агал в тыл.
Капитан Рывкин прав:
задание и впрямь
пустяковое.
ГЛУБОКАЯ РАЗВЕДКА

В феврале сорок третьего мы почувствовали:
что-то изменилось на передовой. Сколько мы ни пя­
лились в бинокли и стереотрубы, днем ничего
нельзя заметить — ни дымка, ни движения. Словно
никто и никогда не топил печек, словно в немецкой
армии нет ни машин, ни телег. Пусто, неподвижно.
А по ночам глухо гудели моторы...
Днем — тишина, ночью — осторожное, еле уло­
вимое передвижение войск. Многое мог бы объяс­
нить «язык», но и здесь фрицев будто подменили:
нас засекали прежде, чем мы подползали к окопам.
Утренний д о к л а д —«Три О» стал у нас печально­
традиционным. «Три О» — обнаружены, обстреля­
ны, отошли. И список потерь — убитые и раненые.
Взвод редел, опытных разведчиков сменяли но­
вички. У меня на погонах появились три серж ант­
50

ские лычки. И хотя мы почти каждую ночь выпол­
зали в нейтралку, к утру возвращ ались грязные,
в рваных маскхалатах, вынося убитых и раненых,
И снова доклад: «Три р » .
Ясно одно: перед нами стояли отборные, пре­
красно обученные войска. «Какие?»— требовало
ответа командование.— «С какой целью?» А кто их
знает. «Разведка вы или дармоеды так вашу и
так?» Выходило — дармоеды.
Малютин и Р ы б к и н уходили в каждый ночной
поиск. И все равно толку не было. Капитан, всегда
подтянутый, чисто выбритый, с роскошными бака­
ми до нижней челюсти, зарос черной щетиной, пере­
стал менять подворотнички и чистить сапоги. Д а и
все мы стали походить не на разведчиков — полко­
вых аристократов, а на доходяг из обоза.
Наступил март.
Р ы б к и н все свободное
время, а его было мало:
ночью —поиск, днем надо хоть немного поспать,—
просиживал за картой. И однажды потребовал
у старшины горячую воду для бритья и умывания,
чистый бинт для подворотничка, ваксу для сапог.
Долго фыркал, дребезж а штырем умывальника,
чистился и скребся. Потом исчез. Пришел поздно
и, натолкнувшись на наши вопросительные взгля­
ды, непонятно объяснил: «Был у комдива. Н акле­
вывается одно дельце. Отдыхайте».
Мы отдыхали: трое суток спали часов по д ва­
дцать, вставали только поесть и покурить- На чет­
вертый день, когда ушли и физическая измотанность
и нервное напряжение, Р ы б к и н спросил:
— Кто на лы ж ах хорошо ходит?
На лы ж ах умели ходить все. Капитан отобрал
десять человек, в том числе меня, М алютина, Гусе­
ва. П риказал Цветкову освободить нас от наблю­
дения за противником и от нарядов.
51

— А чего они тогда делать будут?— ехидно
спросил старшина.— В санроту к бабам лазать?
Капитан пренебрег вопросом, туманно ответив:
— Пусть отдыхают...
Но мы уже наотдыхались, спать больше не хо­
телось, и ленивые разговоры крутились вокруг этих
непонятных лыж. Не к фрицам же, к которым не
могли подползти даж е на брюхе, пойдем на лыжах?
Кто-то попытался пустить байку, что готовится ди­
визионный или армейский кросс, но в такое никто
не поверил.
На шестой день капитан построил нас и сказал:
— Сегодня привезут лыжи. Каждому подобрать
п ару для себя. Проверить крепления, палки. При­
вести в порядок оружие.
Малютин спросил наивно-дурашливым голосом:
— В дивизионном кроссе станем участвовать,
капитан?
— Кроссы будут после войны. Разойдись!
Разошлись. Понятнее не стало, но приказ надо
выполнять. На стол в землянке поставили банку
веретенки, ящик с паклей и масляными тряпками.
Вычистили и смазали пистолеты, поменяли в обой­
м ах патроны на новые. Потом взялись за автоматы.
Надо сказать, что к тому времени мы уже сме­
нили шмайссеры на ППШ . Отечественный автомат
гораздо точнее клал пули, а в его диск входило
семьдесят патронов, а не тридцать, как в немецкий.
Лыжи привезли в полдень. Нормальные лыжи,
вы брать пару по росту и подогнать крепления по
сапогам — дело десяти минут. Р ы б к и н вывел группу
в лес, попетляв в нем часа полтора, очевидно, ре­
шил, что все идут нормально, никто не отстает,
и прекратил, как он неясно выразился, репетицию.
И снова приказ: отдыхать и никуда не отлу­
чаться.

...Прошла еще неделя. Капитан с утра смотрел на
небо, словно зенитчик. Ясные морозные дни его по­
чему-то не радовали. Он мрачнел и уходил на НП.
А мы, ленивые и благодушные, валялись на нарах,
дымили моршанской крупкой, плели нехитрые бай­
ки. Понимали, конечно, что Рывкин готовит поиск.
Но какой, куда и при чем здесь лыжи?
Тот день начался поземкой. Низкие облака, сы­
рой ветер и белые жгуты снега над траншеями.
После обеда капитан позвонил с НП, и Цветков,
положив трубку, объявил:
— Сдавайте документы и награды. Лыжи в зу­
бы и — к капитану.*
На наблюдательном пункте Рывкин объяснил
задачу:
— Ночью обещают метель. И мы пойдем в тыл
к немцам. Проходить будем на стыке их полков.
Смотрите, — он показал по карте, — здесь болото,
фрицы становились в оборону осенью — в болоте не
окопаешься, они и перекрыли его только перекрест­
ным пулеметным огнем. За зиму болото хорошо
подмерзло и, уверен, пройти по нему на лыж ах мо­
жно. Пойдем в дивизионные тылы. Если нужно,
сделаем дневку, там есть удобный лесок. И запом­
ните все, а Малютин в первую очередь,— «язык»
нужен добротный, грамотный. Не для того мы
стольких положили, чтобы обозника или каш евара
притащить. Порядок движения — гуськом, не растя­
гиваться, я иду первым, Малютин — замыкающим.
К вечеру повалил снежок. Сначала реденький,
а потом все гуще и гуще. На НП стало теснее. П ри­
шли саперы, начальник штаба полка майор Мор­
довцев, связисты проложили добавочную связь от
артполка, и оттуда пришел какой-то капитан
53

с пушками на погонах. Последним явился наш
Цветков — термос с ужином, фляги на поясе, да еще
за ним солдат тащит два каких-то мешка.
На таком, как говорится, уровне нас еще не про*
вожали.
Цветков высыпал на нары белые пакеты:
— Разбирайте маскхалаты кому какой нравит­
ся. Получай сухой паек: по триста сала и по двести
колбасы. Ну, и водки с собой по двести. Сухарей
возьмите — хлеб на морозе замерзнет.
Стемнело. Снег падал хорошо, плотно. Саперы
ушли делать для нас проход. Рывкин торопливо
договаривался с артиллерийским капитаном:
— Д айте сначала по левому флангу одного
полка, потом — по правому другого. А мы пройдем
под вашу музыку. Не накройте болото. Сигнал от­
х о д а — две зеленые ракеты. Повторяете артналет.
— Обижаешь, капитан,— басил артиллерист,—
все уже пять раз обговорили...
Сапер доложил, что дорога готова. Вылезли на
бруствер. Метет ветер, хорошо — в спину. Дошли
до прорезанного в проволочном заграждении про­
хода. Стали на лыжи. Идем...
Разведчика, на котором все подогнано и потому
ничто не бренчит и не звякает, одетого с ног до го­
ловы в белоснежный маскхалат, скользящего под
шорох и посвист метели на лыжах, заметить труд­
но. А тут еще слева и справа от болота вставали
наши разрывы. И вот уже суматошная немецкая
стрельба, ракеты, которые, шутя, гасит вьюга, оста­
лись где-то за спиной. Но Рывкин идет, не сбавляя
шага. И я скольжу за ним по проложенной лыжне.
А за мною еще девять белых призраков. Ж арко. Эх,
теперь бы кружку воды, колодезной, чтоб зубы
ломило, да цигарку потолще! Но Рывкин идет,
а снег заметает нашу лыжню.
54

Потом скользили вдоль какой-то дороги. Мет­
ров на пять правее проехал к передовой грузовик,
на миг полоснул своими фарами. П ротарахтела
походная кухня, ветер вырвал из трубы и понес
столб искр. Сине-белая вьюга начала разм азы вать­
ся светом, когда впереди замаячили черные де­
ревья. Еще минут пять — десять хода, и Рывкин
встал.
—
Дневка. Д о рассвета не курить!— капитан
говорил шепотом, но здесь, в немецком тылу, и ше­
пот казался чрезмерно громким.
Что расскаж еш ь об этой дневке? Забившись
в глубь леска, ж дали ночи. Лыжню нашу замело,
и догадаться, что кто-то сидит в лесу, немцы не
могли. А дорога была от нас метрах в двухстах. Мы
ясно слышали и поскрипывание телег, и стук под­
ков, и голоса солдат. Было холодно, курить Рывкин
разреш ал только по очереди и с интервалом часа
в полтора. Водку выпили, сало и колбасу съели. Уж
быстрей бы ночь!
К вечеру метель утихла. И только ветер гнал
длинные хвосты поземки.
Темнело. Звезд и луны, слава богу, не было. Но
от белого снега было достаточно светло. И хотя мы
этого ж дали, сердце все равно вздрогнуло и засту­
чало, как мотор с перебоями, когда капитан при­
казал:
—
Седлаем дорогу. Мы с Малютиным и вот вы
двое залегаем с нашей стороны. Ты, сер ж ан т,—
это мне,— пересекаешь с ребятами дорогу и м а­
скируешься. Н аш а группа берет «языка», твоя —
отсекает лишних. Никакой самодеятельности. Пока
я или Малютин не начнем, лежи и молчи. Берите
лыжи, пошли.
55

Рывкин повел нас к участку дороги, которую он
высмотрел еще днем: она шла по холму, снизу, от
обочин, дорога и все на ней хорошо видно на фоне
неба; в тени высоких, заметенных снегом кустов
маскхалаты наши не заметны.
Лежим. Под правым локтем связка лыж, писто­
леты за пазухой, ножи у правой руки, автоматы
у левой. А дорога живет. Д важ ды проехали кух­
н и — фрицам на передовую ужин везут, прошел
обоз, телег двенадцать, протопало пополнение —
примерно рота... Проскрипели мимо наших носов
солдатские сапоги — шли группы по двое, по трое.
А Рывкин молчит. Д а что он, самого Гитлера взять
хочет?— начинаю злиться.
Дорога становится пустынной. Вечернее ожив­
ление прошло. Теперь фрицы спать завалятся, жди
их... Тихо. Сколько уж мы лежим? Час? Д ва? Ноги
в сапогах, несмотря на две байковые и суконные
портянки, мерзнут, курить хочется...
Ветер доносит разговор, потом подплыли огонь­
ки сигарет. Больш ая группа — я посчитал — восемь
фрицев. Впереди явно офицер: ф ураж ка, на груди
бинокль. Нет,— подумал я,— много немцев, пропу­
стим... Больше думать было некогда.
Выскакивая на дорогу, Малютин по-разбойничьи
свистнул. Немцы остановились. И вот уже Рывкин
бьет офицера по голове рукоятью пистолета, М алю­
тин залам ы вает ему руки, а мой нож входит сквозь
поднятый воротник шинели в шею низенькому еф­
рейтору, и слышно, как скрипит материя, расп ад а­
ясь под лезвием. И гремит очередь шмайссера —
кто-то из немцев успевает открыть огонь. Один из
моих ребят падает. Гусев в упор из вальтера ударя­
ет по немцу с автоматом.
Д ва немца бегут обратно по дороге. Приведут
погоню! Д аю им вслед одну за другой три длинные
56

очереди. Исчезли,— то ли свалил, то ли залегли.
— Сержант,— передо
мной Рывкин,— мы с
«языком» уходим. Твоя группа прикрывает. Отой­
дем метров на двести—триста, двигай. Раненые на
твоей совести.
Вся операция длилась минуты три. На дороге
четыре трупа. И стонет, стараясь встать, мой раз­
ведчик Ваня Негодуйко.
— Куда тебя?
— В ногу. Кость вроде цела...
— Отойдем подальше, перевяжем... Гусев, по­
моги Ваньке. Пока тихо, на лыжи — и ходу.
Раненый тоже стал на лыжи, два солдата тянут
его вперед за палки, третий подталкивает в спину.
Мы свое дело сделали, группа захвата с «языком»
уш ла. Нам надо теперь спасать самих себя.
Погоня настигла только у болота. Отпустив впе­
ред ребят с раненым Негодуйко, мы залегли, от­
стреливаясь. А потом оторвались от немцев. Сквозь
пулеметную трескотню на болоте прошли благопо­
лучно. Из-за поземки нас было не видно.
На картах у противника болото значилось непро­
ходимым. И он побоялся в него лезть, считая, что
мы и так погибнем.
...Когда наконец вернулись, фрица уже отвезли
к начальству, Негодуйко — в медсанбат. Цветков
наливал водку и расклады вал по котелкам м ака­
роны с тушенкой. А Толя Малютин, поев и выпив,
сидел на нарах, подогнув под себя босые ноги,
и хвастал:
— «Язык»-то наш супер-люкс, эсэсовский капи­
тан, зараза, хауптман. Уж он-то все планы Гитлера
знает...
Хвастливую речь М алютина неожиданно под­
твердил Рывкин, вернувшись из штаба:
— Повезло, ребята. Взяли начальника разведки
57

полка СС, который стоит против нас. Комдив ска­
зал: сержантам, участникам операции,— по ордену
Красной Звезды, рядовым — по медали «За отва­
гу»,— и подмигнул мне: — Верти дырку.
— И это все? — спросил Малютин.
— Почему все? Приказано выдать разведчикам
водки и не трогать их неделю.
Водку мы выпили быстро потому, что подносили
всем поздравляющим. А их было много.
БОЛОТО

Не помню более жестоких боев, чем в белорус­
ских болотах. А за спиной уже Орловско-Курская
дуга, и было что с чем сравнить.
Н аш а 48-я армия наносила ложный, как по­
том стало известно, удар. Прорвав фронт на
двенадцати километрах и углубившись километров
на тридцать, мы стянули к узкому, со всех трех
сторон насквозь простреливаемому мешку артил­
лерийские и танковые силы противника. И огнен­
ные цепы молотили нас без пощады. Болото скова­
ли морозы, но сними землю на штык, — и под­
ступает вода. Следовательно, в землю не закопа­
ешься, не спрячешься. И равнина открыта со всех
сторон, как ладонь. На редких холмах-гривках —
либо хилые сосенки, либо маленькие деревеньки.
Командование нашего фронта готовилось к лет­
ней кампании тысяча девятьсот сорок четвертого
года. Сражение армии входило в план той подго­
товки. А ложный удар отличается от настоящего
только тем, что вдесятеро тяжелей. Самолетов,
танков, артиллерии не придают — обходись соб­
ственными силами. Удар фальшивый, и чем боль­
ше притянешь к себе противника, тем лучше.
А смерть настоящ ая, и раны настоящие.
58

...Полк ввели в бой во второй половине дня. Б а ­
тальон, развернувшись в цепи, пошел в атаку. Д ере­
вушка Ракшино уже три раза переходила из рук в
руки. Нам предстояло выбивать из нее немцев в
четвертый раз.
От гривки, поросшей чахлым сосняком, до де­
р евн и — километра три. Вся наша артиллерия —
полковые батареи и минометные роты батальо­
нов — била с той гривки по Ракшину. Фрицы отве­
чали, да так мощно, что наших пушек не было
д а ж е слышно. Из болота всплескивалось и снова
затихало отчаянное: «Ура-а!»...
Уже наступила ночь, когда пришло донесение,
что пехота ворвалась в деревню. Стрельба там то
вспыхивала, словно патроны ящиками швыряли
в костер, то смолкала. И было непонятно, кто же
в деревне — мы или немцы.
Рывкин со взводом выполнял какое-то задание,
а меня оставили для связи при штабе полка. Это
был не самый легкий хлеб — весь день я метался
по приказам штабных с левого фланга полка на
правый и наоборот. Туда — приказания, оттуда —
донесения и так далее. Устал как собака. И когда
наконец все утихло, забился под корень выворо­
ченной разрывом сосны, натянул расстегнутую
шинель на голову, руки — в рукава и провалился.
Сколько спал — не знаю, наверное, минут сорок.
Менятрясли за плечо: «Разведчик, к комполка!
Срочно! Д а просыпайся ты, хмырь!»
Разлепил глаза. «Погоди, закурю»,— попросил
у кого-то длинного, что будил. «Ну, даешь!»— ска­
зал длинный (я узнал адъю танта командира пол­
к а ) .— Я и так тебя полчаса искал.
Пошли
срочно...»
—
Д ай закурить, покурю — оклемаюсь, а то ни
черта не понимаю...
59

Адъютант протянул мне папиросу и, подождав,
пока я пару раз затянусь, снова заторопил:
— Пошли, по дороге покуришь.
В ш алашике комполка, срубленном из молодых
сосенок и укрытом плащ -палатками, на шатком
столике горела свеча, воткнутая в пустую водочную
бутылку. На небритом лице глаза в красноватых,
подпухлых веках. Эти глаза, давно и регулярно не­
досыпающего человека, воткнулись в меня.
— Вот что,— сказал подполковник,— из Р а к шино никаких вестей. Телефонистов погнал по ли­
нии, не возвращ аю тся, наверное, накрылись. Сам
у телефона сижу,— он кивнул на аппарат,— связи
с батальоном все равно нет... Тебе придется туда
идти, узнать, что в деревне. Хватайся за нитку,—
он опять кивнул на телефон,— по ней до КП б а­
тальона. И обратно. Д а еще вот что: в болоте р а­
неных полно, скажешь, санитаров высылаю, к утру
всех вытащим. Иди.
Болото, как отошел от сосновой гривки метров
на сто, начало хватать за сапоги. В снарядных во­
ронках поднялась вода, потом ее подернуло льдом,
и когда оступался, трудно было выдирать сапоги из
крошева льда и торфа. Впервые в жизни услышал:
все болото стонало. Протяжно, устало, нестерпимо.
Н а одной ноте.
— Помоги, братишка, не дай помереть,— молил
кто-то справа.
— Помоги, парень,— это уже слева.
— Помоги, помоги, помоги,— умоляющие голо­
са и слева, и справа, и впереди.
— Ребята, я — разведчик,
сзади
санитары
идут,— пытался я объяснить.
— Гад, сам целый, на товарищей плевать,
гад... — это уже вдогонку.
А что я мог? Только начни и до утра провозишься.
60

А комполка ждет. И те, в Ракшино, может, ж дут.
И я шел, стиснув зубы, стараясь не слышать. А не
слышать было ,нельзя.
Н ад болотом перекрещивались пулеметные трас­
сы. Методично, с интервалом примерно в пять ми­
нут, шлепались мины. Но в темноте гитлеровцьг
ничего не видели, огонь вели, можно сказать, на
всякий случай. Кабель шуршал в рукавице, ц ара­
пал ее узлами скруток. А вот какой-то парень нич­
ком, прямо на проводе. Перевернул его, освобождая
линию.
Телефонист, на груди аппарат. Успел починить
порыв, а самого посекло осколками.
Пошел дальше. Вот и еще порыв — разрывом
снаряда вырвало метров десять провода. Д альш е.
Чем ближе к деревне — тем мей>ше раненых.
Только убитые. А кабель пошел вверх, почва под
ногами перестала хлябать. Вот она, на взгорке,,
деревня. Кто в ней? Наши? Немцы?
Леж у, стараюсь угадать. Ведь нехитрое дело>
и самому в руки фрицев прийти. И леж ать беско­
нечно нельзя — меня ждут.
М ашина времени, правда, только с одним хо­
д о м — обратным, не выдумка фантастов. Я отчет­
ливо помню промозглое дыхание прелого, морозно­
го болота, стоны и проклятья раненых, самого себя,
двадцатилетнего, лежащ его на скованной стужей
земле. Стынут мокрые ноги, я вглядываюсь в чер­
ные избы и стараюсь угадать, кто в них? Хоть бы
выстрел...
Тишина. Зеленые булавки звезд в черноте неба.
И каким облегченным толчком отзывается сердце*
на взлет белой осветительной ракеты где-то над.
серединой деревни. Значит, этот край наш!
6*1

...Командный пункт батальона — третья изба
с краю. Впрочем, от избы остались одни стены.
В оконных проемах нет не только стекол — рам,
в потолке две дыры — прямые попадания снарядов,
дверь снята с петель и теперь «работает столом»
у комбата, капитана Ковтуна.
Справа от входа пол вырван или сожжен, в по­
гребе до оконных проемов — убитые. Огонь свечи,
которая горит перед Ковтуном, кладет качающиеся
блики на головы, туловища, руки... На белых по­
вязках чернеют кровавые пятна. Ж утко.
А комбат за день уже пригляделся, его мертве­
цы не волнуют, его беспокоят живые.
— Отнесешь донесение комполка,— говорит мне
Ковтун,— все равно собирался посылать, ты и от­
несешь. На слотах скажи: полдеревни у нас, пол —
у фрицев. Утром они будут меня вышибать. Чтобы
удержаться, нужна артиллерия. Пусть комполка
хоть противотанковую батарею сюда подкинет. Без
нее не устоим. Ж ди, сейчас напишу.
Комбат подвигает к себе свечу и бумагу.
— Ж рать хочешь?— спрашивает и кивает на
стол:— Заправляйся...
Наливаю себе полкружки ледяной водки, отре­
заю солидный кусок от буханки, черпаю ложкой
из банки мясных консервов. Ел сегодня я уж не
помню когда...
Ковтун пишет, связист, которому я объяснил, где
порыв, ушел с катушкой и аппаратом. Ветер, за л е ­
тая в избу, ш атает огонек свечи. И пляшут желтые
блики на мертвых лицах — каж ется покойники хму­
рятся, улыбаются, вот-вот что-то скажут...
— На словах передай — без пушек мне крышка.
А батарею поведешь по моему левому флангу. Там
гать через болото. Гать простреливается, да здесь
все простреливается, проскочишь.
62

О братная дорога всегда легче и короче. Ране­
ных, у которых хватило сил дож даться санитаров*
уже вынесли. Командир полка кидает донесение на
стол, не разворачивая.
—
Связь есть, я уже говорил с Ковтуном. Пуш­
кари через минуту подъедут, отведешь их в дерев­
ню. Все. Иди.
А к ш алаш у подъезжаю т артиллерийские упряж ­
ки. Д ва орудия: значит, не батарея, а взвод. Ну*
начальству, как говорится, виднее.
Сажусь на передок к молоденькому лейтенанту,
и мы скачем. Ездовые не снимают плетей с конских
боков, бешено стучат копыта. Пулеметные трассы
то проходят над головами, то рвут землю у конских
ног. Разры вы встают багровыми столбами сзади.
Немцы бьют по слуху. И все время опаздывают*
накрывают огнем место, где мы были секунду
назад.
Вот и Ракшино. Разворачиваю пушки возле КП
батальона. Лейтенант идет к Ковтуну докладывать*
что прибыл, а я поворачиваю обратно на болото.
А то Ковтун еще что-нибудь придумает...
...И опять, не успел вроде и заснуть, властно
и грубо трясут за плечо. Первое, что вижу, солнеч­
ные лучи в сосновых иглах: значит, все,— думаю ,—
проход через болото закрыт до вечера.
Иду за адъютантом комполка, тупо соображая*
зачем я теперь понадобился начальству?
У командира полка в шалаше старший лейте­
нант, артиллерист — на погонах скрещенные пу­
шечки, на груди — ППШ, на поясе — гранаты.
Прикидываю — чего это старлейт вооружился до
зубов, ему же, чтобы из пушек бить, автомат не ну­
ж ен,— комполка протягивает мне пачку «Казбека»:
63

— Закуривай, сержант.
Закуриваю конечно. После махорки папироса
удивительно вкусна. И думаю: ох не к добру под­
полковник такой любезный. А он говорит:
— Проспал ты артналет по деревне. Ковтун зво­
нил, что артиллеристы почти все полегли. Орудия
целенькие, снарядов полно, а управляться с ними
иекому. Короче, поведешь в Ракшино взвод, вот
юн,— кивок на старлейта,— командир взвода...
— Так, товарищ «подполковник...
— При дневном свете болото непроходимо? Д а ­
ж е раненых вытаскивают только ночью? Так ране­
ных тащ ат медленно, а вы бегом. Приказываю:
пройти! Без пушек батальону каюк. Выполняйте!
Мы со старлейтом козыряем, гаркаем «слуша­
ю сь!» — и выходим из ш алаш а. За ним, метрах
з двадцати, взволнованные пушкари, увешанные
гранатами, подсумками с патронами, вещмешками.
— Твои люди?— спрашиваю старлейта. Он ки­
вает. Увидев своего командира, солдаты встают,
жакой-то рьяный старшина их строит, но старлейт
машет рукой, мол «вольно», и указывает на меня:
— Разведчик нас поведет. Он уже дваж ды туда
:ходил и, как видите, жив-здоров.— И ко мне:—
.Может, скажеш ь чего?
Почему бы и не сказать?
— Ходил я в Ракшино ночью, это вдвое легче.
А сейчас главное — быстрота. А вы на себя, как
на вьючных ослов, груза понавешали. Скидывайте
гранаты и патроны — этого добра и в Ракшино
у пехоты хватает. Оставить при себе только личное
оруж ие.
С поясов, из карманов извлекаются гранаты —
и «феньки», и противотанковые «утюги» — целый
арсенал, ссыпаются в кучу патроны.
— Порядок движения: я впереди, вы — за мной,
64

да не поодиночке, рассыпным веером, цепью, чтоб
было понятней. Зам ы кает старлейт. Не отставать.
Не застревать возле раненых. Это забота санита­
р о в — наше дело вперед.
Ребята смотрят на меня как на господа бога, а я
торопливо прикидываю, как мы пойдем. Примерно
на полдороге — сгоревший танк, под ним отдохнем,
перекурим и последний рывок — в деревню.
— Все готовы? Пошли.
Спускаемся в болото. Вот, справа, нитка кабеля,
по которой я шел ночью. Блестят свежим льдом
воронки. М ежду кочками, вразброс, серые шине­
ли,— этим уже ничего не надо. Последний раз ог­
лядываю сь на свое побледневшее воинство, даж е
у старлейта заметно поубавилось форса. Это ему
не из пушек палить — прицел больше — два, левее
ноль пять, огонь,— а до фрицев километров шесть...
Все. Теперь у меня задача: дойти самому и до­
вести тех, кому сегодня повезет. Нацеливаюсь гла­
зами на черный .силуэт танка.
— За мной!
Н ачалась игра наперегонки со смертью. Бегу,
падаю возле кочек — хочу отдышаться, вскаки­
ваю, снова бегу. А пули — пулеметчики нас явно
засекли — то крошат лед под самым носом, то про­
носятся над головами... Но на пулеметах, как из­
вестно, нет оптических прицелов, не вмешались бы
снайперы... А вот завизж али, обрываясь коротким
злым вскриком разрывов, мины. Бегу, падаю, бегу.
Разрывы левее, падаю под бок убитым, чтобы хоть
заслониться от осколков. И они служ ат свою по­
смертную службу: не дрогнув, принимают удары
осатаневшего металла.
Вот он, танк. П адаю под него, как компрессор
втягивая сорванными легкими воздух. Теперь могу
посмотреть, где мои. Бегут, молодцы, бегут... От­
стали конечно, но главное — бегут.
3 Б. Борнн

65

Ночью, когда я проходил мимо этой железной
хаты, не заметил мертвых танкистов. Выбирались
они, очевидно, из горящего танка, и сами полыха­
ли как факелы. Мои герои, один за другим падая
под танк, сразу ж е упираются глазами в убитых.
Место для передыха выбрал я, скажем прямо, не
самое удачное, но другого-то нет...
Наконец добегает до танка и старлейт. На немой
вопрос ребят отвечает: «Троих потеряли. Двое
убиты. Сидорчук в живот ранен».
В живот, да еще на болоте, откуда его можно
вытащить только ночью. Считай, старлейт, трое
убитых. Но этого я, понятно, не говорю. Говорю
я другое:
— Покурите, ребята, отдохните и — последний
рывок. Вот оно, Ракшино...
До деревни чуть меньше километра. Глазами —
так рукой подать. Но кто добежит, а кому и не до­
бежать... Солдаты, выкурив по цигарке, сразу же
сворачивают новые. Они бы и до вечера здесь ку­
рили, лишь бы не вылезать под пули.
А наша артиллерия начинает бить, снаряды сви­
стят, идут над головой. Ковтун поднимает пальбу
в деревне. Это стараются прикрыть нас как могут.
— Кончай ночевать! З а мной!
И снова бегу, падаю и бегу. И вот он, взгорок,
который хоть немного заслоняет от немецких пуле­
метов. Вот черные, обкусанные пулями и осколка­
ми стены изб. Старлейт торопливо разводит людей
по орудиям. На последнем перегоне он потерял
только одного.
Н а КП батальона весь наш разведвзвод. Точнее,
что от него осталось. Капитан Рывкин перемазан
какой-то зеленой болотной грязью. Рядом с ним
66

опасливо озирается небритый рыжий фельдфе­
б е л ь — значит лазили сегодня за «языком». Фриц
не связан — куда он отсюда денется, в штаб его
переправят ночью. Сидит он, настороженный, прямо-таки на одной половинке задницы, испуганно
косится на длинный труп, укрытый с головой плащпалаткой. Подхожу ближе и вдруг замечаю: тор­
чат из-под палатки грязные хромовые сапоги.
Очень знакомые сапоги. Сталкиваюсь с капитаном
глазами, он протягивает мне пачку немецких си­
гарет и подтверждает:
— Малютина убило. Осколком. На обратном
пути.
Поднимаю край плащ -палатки. Лицо у Толи
Малютина спокойное, очень белое. Кровь уже
застыла на шее ,и затылке.
— В затылок. И не почувствовал,— говорит к а ­
питан.— Л егкая смерть.
Ж ениться Малютин не успел. Но мать у него
есть. Как она, наверное, радовалась, что сын на­
гражден орденами Красного Знамени и Красной
Звезды...
Как я ни одеревенел за последние сутки, видеть
непоправимо неподвижные, какие-то неопровержи­
мо мертвые хромовые сапоги не мог. А они лезли
ft m a t , куда бы я нн смотрел. Гусев, который был
Шш чопш мем пояске, тоже все время наты кался
■1 М и п о т ш глазами и отводил взгляд в сторону.
— Пойдем отсюда, Витька.

— А куда?
— Через две хаты — огневая артиллеристов.
У меня там старлейт знакомый.
— Пошли.
...На огневой как всегда на огневой после боя.
М ежду станинами раскатанные сапогами снаряд­
ные гильзы. В горле першит от пороховой гари.
3*

67

Сбоку и чуть сзади, на откуда-то добытых досках —
трое раненых. Двое — легко, а у одного, пожилого,
прошита осколком грудь. Д о вечера он не доживет,
а белым днем под пулями и осколками его никто
не потащит через болото. Солдат то зам олкает,—
может, теряет сознание, а может, уже просто нет
сил,— то снова начинает стонать. Ж алко мужика.
Сейчас на операционный стол — был бы жив.
Читатель, наверное, недоумевает: почему не по­
является медсестра, милая девушка с санитарной
сумкой, которая по всем традициям должна под­
ползти, помочь раненому и потащить его на себе,
вынося из боя.
Саниструктор по штатному расписанию полага­
ется один на стрелковый батальон. А в него входят
три пехотные роты. Если во время атаки девушка
с санитарной сумкой станет метаться по стрелко­
вым цепям, она поможет двум-трем... А дальш е ее
убьют или ранят, батальон останется без медицин­
ской помощи.
Ставя ротам боевую задачу, комбат всегда у к а­
зывал, где будет медпункт. Командиры рот перед
атакой показывали солдатам на местности меди­
цинский пункт и выделяли из роты двух—четырех
санитаров. Им-то и ползать под огнем, вытаскивая
своих товарищей. И дотаскивать их до медпункта,
до девушки с санитарной сумкой.
Сюда — в овражек, блиндаж, подвал, когда что
найдется,— и собирались раненые из трех стрелко­
вых рот. И санинструктору, девятнадцатилетней
девчушке, дел хватало. Всем — противостолбняч­
ный укол, переменить наспех наложенные санита­
рами повязки, решить быстро и безошибочно, к а ­
кого раненого надо немедленно отправить дальш е,
в санроту, где работает врач, а какой может подо­
ждать.
68

А каждый человек хочет жить и считает свою
рану тяжелой. Раненые требуют, матерятся, изне­
могают от боли и потери крови. И мечется между
ними девочка со шприцем и бинтами. Промокает на
лицах пот и кровь. Просит: потерпи, родной, по­
терпи, сейчас станет полегче, на следующей повоз­
ке тебя отправим... Рукава гимнастерки у нее по
локоть в чужой крови.
Они были мужественными и милосердными, эти
девочки. Они умели в такие минуты становиться
для беспомощных мужчин и мамами, и женами,
и невестами. Я не раз леж ал в медпунктах, чувст­
вуя, как боль под бинтами вгрызается в тело.
И помню женские руки с кружкой воды, с м арле­
выми тампонами, помню — всегда!— ласковый го­
лос: «Потерпи, родной. Потерпи, скоро тебе станет
легче...».
И знаете, хорошо, что на фронте никто не посы­
лал медсестер в стрелковую цепь. Тыл, в котором
они работали, был в трехстах—четырехстах метрах
от атаки. И не одна девушка погибла от артналета,
от гусениц прорвавшегося танка.
Вечная им память и любовь солдат, которых они
спасали.

Тшшша наступила в Ракшино. Гулкая тишина.
Мм ие готовились наступать сегодня — не было
сил. Нам дай бог удержать, что вчера взяли. А нем­
цы? Тишина на передовой всегда не к добру.
И вот проскрипел — раз за разом — фашистский
шестиствольный миномет — ишак. Не успела по­
следняя мина разорваться, вся немецкая линия
осветилась вспышками.
Воздух обрел густоту и плотность. Он ревел,
рычал, качался. Казалось, ему было тяж ело нести
69

бесчисленные снаряды и мины, которые рвали его
своими цилиндрическими телами. Разрывы слились
в один безостановочный грохот. Дым и земля сме­
шались, поднялись до неба. Ды ш ать нечем, от сго­
ревшей взрывчатки, запаха тола щиплет глаза.
Окопов, напоминаю, в Ракшино не было — бо­
лото. Мы лежим, артиллеристы и я с Гусевым, ме­
жду развернутыми станинами. По спине барабанят
комья мерзлой земли — иногда стукнет так, что не
поймешь сразу — земля или осколок.
Когда в лицо плеснуло чем-то горячим, вроде
супа, я не понял, что это. Вытер ладонью серое,
в кровяных сгустках. И только глянув на рядом
лежащ его Гусева, понял: осколком у Витьки среза­
ло полчерепа.
И даж е заплакать не было времени: фрицы по­
шли в атаку. Я подтаскивал пушкарям ящики со
снарядами, стрелял из автомата, бросал гранаты...
Когда немцев отбили, поискал глазами Виктора.
Труп его артиллеристы откатили за край огневой —
мешал стрелять.
Сровнял лопатой края двух воронок, положил
туда Виктора и, торопясь обогнать выступающую
на дне воду, закидал его землей.
— Умойся,— сказал старлейт.— У тебя на лице...
Прошло столько лет, а я помню, как спокойно
и равнодушно шел от огневой к КП батальона.
Свистели пули, вгрызались у самых сапог в землю.
А мне было наплевать, попадут или нет. Словно
вырвали у меня из души самое главное, и даж е
инстинкт самосохранения отключился. Казалось,
я сломался, мне попросту в тот день не хотелось
жить.
— Чего это ты какой-то...— не сразу нашел сло­
во капитан Ковтун,— опрокинутый? Д руж ок твой
где?
70

— Убило Гусева.
— Если бы одного Гусева,— вздохнул комбат.—
У меня треть батальона накрылась. Д а и Рывкин
ваш вон лежит...
Рядом с мертвым Малютиным леж ал под од­
ной плащ -палаткой другой длинный труп, тоже
в знакомых и памятных хромовых сапогах.
А немецкий фельдфебель, живой, сволочь, испу­
ганно озирался, подсев поближе к Ковтуну.
Взвод пешей полковой разведки — моя первая
военная семья. Был он выбит почти целиком весной
тысяча девятьсот сорок четвертого года в белорус­
ских болотах. Погибли самые близкие мне люди —
Гусев, Малютин, Рывкин. И кто их теперь назовет
громко по имени, если не я? Не знаю, была ли
у капитана Рывкина жена, дети. У М алютина и Гу­
сева никого, кроме матерей. Д а и тех теперь уже
нет на земле.
Д вадцать миллионов павших — это статистика
войны, память страны, наша общая память. А М а­
лютин, Гусев, Рывкин — моя личная память. Моя,
притупившаяся с годами, но не заж иваю щ ая боль.
Война продолжалась...

Ч тоб мальчики вихрастые мужали,
чтоб девочки счастливыми росли,
гусары в битвах сабли обнажали,
а мы с тобой
на пулеметы ш ли .

Часть

вторая

КУРСЫ
МЛАДШИХ
ЛЕЙТЕНАНТОВ

ПИСТОЛЕТЫ СДАТЬ! ЧУБЫ ОСТРИЧЬ!

...Война продолжалась. И вскоре разрыв тяж е­
лой мины сомкнул надо мной края окопа. Ребята
выкопали из земли. Очнулся я в медсанбате.
Во время операции «Багратион», когда мы ок­
ружили и взяли в плен тысячи немцев, воевал я уже
в артиллерийской батарее, куда попал после госпи­
таля. Был командиром отделения разведки во
взводе управления. И когда осенью сорок четвер­
того предложили учиться на офицера, легко согла­
сился потому, что ни к кому на батарее не приле­
пился душой, так и не смог забыть ребят полковой
разведки.
Собрали нас человек пятнадцать старшин и сер­
жантов в штабе дивизии, вручили направления
й аттестаты, и заш агали мы в тыл, на армейские
курсы младших лейтенантов.
Начинался сентябрь. Золотая с рыжиной лисья
шуба укры вала польскую землю. Ф акелами полы­
хали осины, желтели свечи берез. На перекрестках
дорог, на высоких крестах встречали и провожали
нас распятые Христы. Гораздо более сильными
символами страдания были для всех люди на ф а­
шистских виселицах, с аккуратно скрученными за
ещщой руками, с черными табличками: «партизан»
74

на груди. В Белоруссии мы на это насмотрелись.-.
Не торопясь, шли от деревни к деревне, меняли
трофейные часы и мыло на сало и самогон. Знали,
что это последние дни нашей вольготной жизни,
когда идешь, пока хочется идти, и спишь, пока
спится. И вот уж е не доносятся до слуха даж е от­
даленные разрывы. Армейские тылы — мастерские,
склады, банно-прачечные отряды — пораж али нас
спокойным, размеренным бытом.
Ж ивут же люди, а еще небось пишут домой, что
воюют...
В полдень, солнечный и ясный, пришли наконец
в село, где разместились курсы. И сразу началось
то, что нам, разумеется, не могло нравиться.
Мы, лихие младшие командиры, вошли в село ве­
селой гурьбой. Многие были на офицерских долж ­
ностях, потому и в комсоставском обмундировании.
На поясах кобуры с парабеллумами, вальтерами,
наганами, ТТ. Из-под пилоток и ф ураж ек — чубы
всевозможных колеров, от белесо-льняных до во­
роных. И конечно ни у кого двухметровых голе­
нищ, обмоток, — у всех кирзовые, хромовые тро­
фейные сапоги...
У первой же избы нам повстречался старшина,
одетый в новенькое солдатское хэбэ. Пилотка
с алой звездочкой по-старшински посажена на­
бекрень, но голова наголо оболванена под «нуль».
— Новеныше?— спросил он.
— Ну.— согласились мы.
Старшина опасливо обернулся на село, хмык■уд, оглядывая нас, предложил:
— Давайте присядем, прикурим. Я вам местную

диспозицию доложу.
Отошли от дороги. Желтая трава была пыльной
75

/
и теплой от неяркого осеннего солнышка. Старши­
на, дыша сизым махорочным дымом, невесело рас­
сказывал:
— Мы позавчера такими же дураками пришли.
Первое дело еще в штабе у нас пистолеты отобра­
л и — младшим командирам не положено. Потом
постригли. И вот,— он ударил по лодыжке,— вме­
сто сапог выдали ботинки с обмотками... Д ескать,
у кого сапоги, будет быстрее других обуваться по
тревоге...
— А они нам выдавали пистолеты, чтобы отби­
рать?— загалдела братва.— И чего им волосы на­
ши мешают! Д а пошли они!..
— Во-во,— злорадно подхватил старш ина,— мы
так же вопили. Подполковник Сказал: «Кому не
нравятся наши порядки, может сегодня же от­
командировать обратно». Ну, куда денешься?
Прячьте, ребята, пистолеты в мешки. Чубы и сапо­
ги не убережете — они на виду. А на глотку здесь
никого не возьмешь: на гауптвахте уже пятеро та ­
ких гордых сидит. Ясна обстановка?
Мы сняли с поясов кобуры с пистолетами, з а ­
пихнули их в вещмешки. И, вполголоса матерясь,
потащились за старшиной к штабу.
В небольшой комнатке, куда нас впускали по
очереди, седоватый подполковник, как потом узна­
ли, заместитель начальника курсов
Габынин,
обошелся с нами умело и быстро, как повар с
картошкой.
Вошел, доложил, обежал глазами стол с теле­
фонами, сейф, окно с какими-то беленькими за н а ­
весочками. Подполковник мазнул по мне голубыми
отчаянными глазами (потому что такие светлые,
что ли, успел подумать).
76

/

—
Документы! — и сделал какую -то
к генералу. Иду в землянку первого взвода. Яков­
лев уже наводит лоск на сапоги.
— Пойдем?
Яковлев смотрит на часы:
— До срока еще десять минут. Пойдем
как
джентльмены, секунда в секунду.
Ровно в двадцать два спускаемся в землянку
комбата. Алексей, тощий пучеглазый мужик л ег
сорока, ординарец Турина, уже все подготовил
к встрече Нового года. На столе горят две плош­
к и — немецкие свечи. Тут же сверкают бледно-ро­
зовым вскрытые консервы «лосось в собственном
соку» (наш офицерский доппаек), белеет жиром
тушенка, даж е на глаз приятно тяжелы две тро­
фейные фляги. Потолок Алексей затянул плащпалаткой, чтобы земляная труха не падала в ми­
ски. В углу сиротливо стоит елочка, украсить ее
нечем, но, отогревшись у теплой печки, она распу­
шила ветки, ощетинилась мягкими иголками и оду­
ряюще пахнет.
— Снимайте шинели, товарищи офицеры,—
шутливо-торжественно говорит комбат,— прошу
к столу.
И вот мы трое сидим за праздничным столом.
Капитан Саша Турин, комбайнер из-под Тамбова,
лейтенант Миша Яковлев, счетовод из Владимира,
и я, младший лейтенант, вчерашний московский
школьник. З а спиной у нас версты военных дорог:
на гимнастерке Турина ордена Красного Знамени
и Красной Звезды, у меня с Яковлевым — по К рас­
118

ной Звезде. Впереди — тоже бои. И в этот вечер
мы не знаем, кто из нас доживет до конца войны.
А ведь мир уже так близок. И наверное, поэтому
комбат, разлив водку по граненым стаканам,
говорит:
— Ну, давайте выпьем, чтобы встретиться после
войны,— и, уловив на моем лице недоверие к такой
несбыточной надежде, зло блеснул глазами:
— И все-таки выпьем за это.
Чокнулись, выпили. Саша Турин повеселел и по­
добрел. Наскоро закусив, он задымил беломориной.
— Чего-то я, ребята, как почуял, что скоро войне
конец, людей ж алеть начал. Думаю, прошел мужик
всю войну, а на последних километрах загнется.
Если б мог, право слово, каждого батарейца собой
бы загородил. Вот Алешку взял в ординарцы — он
инженер, в расчете у пушки его дважды два хлоп­
нут, со мной будет целее. Д а и вы, ребята... Будем
рвать оборону на Нареве, брать Маков. Кто возь­
мет, а кто и навек в польской земле останется...
Обычно комбат жесткий, властный, скорый на
решения и разносы. А тут его словно подменили...
П лохая примета — начнешь всех ж алеть — быст­
рее потеряешь... Турин догадывается о наших
мыслях, мрачнеет:
— Плохая примета, знаю, перед боем сопливиться. Давайте, братва, по второй.
Выпили. Алексей вносит огромную сковороду, на
которой скворчит картошка, перемешанная с куска­
ми сала.
Потом отмечаем по часам двадцать четыре
ноль-ноль. Пьем за Новый год, сорок пятый, за ко­
нец войны, за то, чтобы дома не журились, чтобы
довоевать... Л егчаю т фляги, тяжелеем мы.
Выхожу из блиндажа, курю на морозе. Н ад го119

ловой стоят звезды уже сорок пятого года. Они*
были такими ж е при Петре Первом и не станут
тусклей, когда никого из нас, сегодняшних, не
будет. И перед Ледовой битвой, и перед П олтав­
ским боем, и перед Бородино солдаты так ж е смот­
рели на звезды, как я смотрю сегодня. И никто не
мог по ним ничего угадать.
ПРОРЫВ

Ночью нас подняли по тревоге. На часах четы­
ре. В темноте стук подков, лязг лафетов о тягловы е
крюки передков, на которые цепляют орудия, голос
Турина: «Забирайте с собой все необходимое —
больше сюда не вернемся».
Мы бросали обжитое место, которое уже успела
стать «домом» батареи. Бросали теплые землянки
с немудреным уютом, сделанные солдатскими ру­
ками скамейки, столики, ружейные пирамиды,
нары, плотно укрытые густым еловым лапником.
Горячие железные печки грузили на орудийные
передки. Шипел в снегу выброшенный из топок
уголь, густо дымил, затоптанный сапогами. И яр­
ко алел огонь в походной кухне М едведева — завт­
рак он привезет нам уже на передовую...
И щемила душу знаком ая,— но никогда к ней не
привыкнешь,— тревога. Сегодня — прорыв. А что
рвать оборону на Нареве нелегко, все понимали.
Потому и резче звучали команды, зло и сухо голоса.
Комбат не торопил, но когда Яковлев, а затем я до­
ложили о готовности огневых взводов, сдвинул об­
ш лаг левого рукава шинели, посмотрел на часы.
Очевидно, мы уложились в нормативы, поэтому
Турин ничего не сказал, сел на передок первой
пушки, махнул рукой: «За мной!», и батарея по­
ехала...
120

По всей линии наших войск шло затаенное дви­
ж ение. К передовой тянулись пехотные колонны,
на позиции выдвигались тяж елы е орудия, пробега­
ли связисты с катушками провода.
Мы развернули пушки на огневых. С укреплен­
ными сошниками, хищно раздвинув станины, опу­
стив вытянутые к врагу стволы, они, казалось,
изготовились для прыжка. Я посмотрел на часы:
было пять семнадцать... Темно, цели до рас­
света наводчикам и командирам орудий не пока­
жешь. Солдаты сидели в блиндаже, опустившись
на корточки возле земляных стенок, курили.
Сверху, с огневой, раздался голос Турина: «Ком­
взвода на выход!» Вылез. Рядом с комбатом —
группа солдат.
— Вот,— довольным голосом сказал капитан,—
привел тебе восемь гавриков пушки катить. Это из
роты, которую твой взвод поддерживает.
Когда Костылев и Тараканов развели людей по
орудиям, капитан добавил:
— Б атарея сопровождает штрафной батальон.
Кадры эти оттуда.— И увидев что я, не успев как
следует затоптать папиросу, закуриваю другую,—
усмехнулся:
— Волнуешься? Я сам не первый день зам у­
жем, а тоже волнуюсь... Значит так: начало артпод­
готовки в восемь тридцать. Сигнал сыграют «ка­
тюши».
Он посмотрел на часы.
— Ну, чего Медведев со старшиной копаются?
Перед боем накормить людей надо.
Мы молчали. Мне почудился еле слышный стук
копыт. Турин обернулся, вглядываясь.
— Наши едут,— сказал уверенно. И крикнул
в блиндаж :— Готовь котелки, славяне, кухня на
горизонте...
121

Теперь я увидел двух черных в темноте коней и
круглую бочку походной кухни. Солдаты, зв як ая
котелками, вылезали из блиндажа.
^
К ак всегда перед наступлением, еда была обиль­
ная и вкусная. Перловый суп с тушенкой и м акаро­
ны с мясом. Сверх того Н З — по двести граммов
сала и копченой колбасы. Ну и само собой — водка
и табак, по две пачки моршанской махорки.
Неприкосновенный запас тут же съели. Чудаков,
которые берегли бы Н З перед боем, я за всю войну
не встречал ни разу. Понемногу начало светать*
И как только стало можно разглядеть цели, я повел
наводчиков и командиров орудий к пушкам.
Сам навел перекрестие оптических прицелов по­
очередно на каждую цель. Д ал посмотреть навод­
чикам. Еще раз промерили углы между немецкими
пулеметами, чтобы сразу же можно было доворачивать пушки. Вроде все. До артподготовки оста­
валось восемнадцать минут.
Тянулись они долго, наверное, и потому, что
я каждую минуту поглядывал на часы. Солдаты
вроде никуда не торопились, но по скупым и от­
рывистым разговорам можно понять — тоже н а­
пряглись, как курок на взводе. Наконец восем ь
двадцать пять.
— Расчеты по местам! По пулемету... В зры ва­
тель осколочный... Прицел... О готовности до­
ложить.
Один за другим голоса Тараканова и Костылева:
— Четвертое готово! Третье готово!
Секунды ожидания. В тылу прогрохотали «катю­
ш и »— трассы реактивных снарядов прошли над,
нами.
— Огонь!
122

И началось. Мы успели расстрелять десяток
-снарядов по каждой цели. Поразили или нет — бог
знает. Артиллерийские стволы, а их по сто на к а ж ­
дый километр прорыва, подняли над фашистскими
'транш еям и дымную гриву разрывов, перемешанную
с землей. Заволокло всю немецкую передовую, при­
цельный огонь вести невозможно. Прибавил по два
деления прицела и шлю снаряд за снарядом в чер­
но-желтую стену. Вспыхивают в ней секундные
вспышки разрывов, но мои или чужие — не разбе­
решь. Взвод бьет беглым огнем...
У меня задание — выпустить в артподготовку по
сто двадцать снарядов на пушку. Доворачиваю ору­
дия влево и вправо и бью. Стволы раскаляю тся.
Трескается на них масляная краска, потом зеленые
чешуйки начинают коробиться, дымиться, сгорают...
— Доложить об откатке!— кричу, боясь, что
стволы может сорвать силой отдачи.
— Откат нормальный!— перекрикивают пушки
командиры орудий.
— Огонь!
Вижу, как пехота выходит из своих окопов,
бегом спускается к Нареву, накапливается для
броска под немецким берегом. Фрицы пока не
^стреляют — мы не даем им поднять головы.
Но вот стихают орудия. Пехота идет в атаку.
И немецкая передовая, которую целый час пере­
пахивали сотни снарядов,— казалось, там все вы ж ­
жено и выбито,— оживает. Вижу перед «своей» ро­
той два пулемета и тороплюсь заткнуть их огнен­
ную глотку.
А бой уже идет в первой фашистской траншее...
Что делать дальше? Вести прицельный огонь со
старых огневых не могу — отсюда плохо вижу, Вы­
двигаться вперед — нет приказа. Где комбат, черт
*его раздери?! И стоять без толку не-могу.
123

— Расчеты, на колеса! Взвод, за мной!
Выкатили*пушки с огневых. Н ад открытым по­
лем посвистывают пули, взвизгивают осколки. Б е­
гом докатили орудия до Н арева, развернули. Ага,,
вот они пулеметы, в третьей траншее.
— Наводчики, заряж аю щ ие, огонь! Остальные
бегом на старые огневые за снарядами!
Бьем. Фрицевские -пулеметы, поперхнувшись,
замолкаю т. У меня, слава богу, все пока целы.
Не успел так подумать, Федя Гологутенко, на­
водчик четвертой пушки— в армии три месяца, бой
у него первый,— поднялся над броневым щитом
орудия, вглядываясь расширенными волнением
глазам и в бой на том берегу. Хлопнула мина спра­
ва и чуть впереди пушки. И, вскрикнув, заж ал
Федор лицо руками.
Тараканов, растяпа, выматерившись, достал ин­
дивидуальный пакет, силой отвел ладони от лица
своего наводчика. И я чуть не ахнул: глаза выбиты,
какие-то сгустки текут из-под посеченных мелкими
осколками век.
— Что у меня с глазами? Почему не вижу? —
спраш ивает Федор.
— Ранило тебя,— говорил Тараканов, обматы­
вая наводчику бинтом глаза.— В санбат сейчас
тебя отправим, там врачи разберутся...— И замко­
вому: — Веди его...
Счет потерям сегодняшнего дня только начался.
С того берега потянулись телеги с ранеными. Бой
отодвинулся к подступам М акова. Надо туда ехать.
Я послал солдата за нашими лошадьми.
А с той стороны, прямо на изволок к пушкам,
поднималась телега. Солдат, который шел с вож ­
ж ам и у ее передка, показался знакомым. Пока
я вглядывался, ребята узнали:
124

— Алешка, комбатов ординарец... Кого он*
везет?
Лош адь остановилась у пушки. Глянув на лицо*
Алексея, по которому как-то отрешенно и безоста­
новочно текли слезы, я понял, шагнул к телеге.
Саша Турин леж ал на спине. Ж ивот у него плотно*
обмотан бинтами, на белую гладь выплывают алые
пятна.
— Вот,— сказал Саша, трудно выговаривая сло­
ва,— очередью поперек брюха. Отвоевался.— Он
улыбнулся странно медленно синими губами, на
которых вспухали красные пузырьки крови: — Не*
говори, сам знаю. Оставайся пока за меня. По­
ехали, Алеша.
Телега заскрипела колесами по снегу. Темнело.
И з-за старых огневых на рысях вырвались две на­
ши артиллерийские упряжки.
КАК Я СТАЛ КОМБАТОМ

Стояли мы в М акове часа два. Обычная нераз­
бериха только что взятого города. Подтягиваются*
тылы. Солдаты разбили тяж елые ворота немецкого
продовольственного склада, и жители торопливо^
волокут по домам крупу и муку. Связисты тянут
провода — в город переведут штабы. Ш трафники
ушли из батареи в свое подразделение...
Что делать дальше, я не знал. Так и стояли;
с пушками на центральной площади. Здесь нас
разыскал старшина. Медведев разливал суп, р а з­
давал хлеб и сахар, а старшина, видя мою расте­
рянность, посоветовал:
— Пока нового комбата не назначат, держись
ближайшей роты. Она вон, прямо за городом, обо­
рону занимает. Д о утра не тронемся — ясно. Д авай
прямо сейчас отвезем туда пушки, к утру я твоих
И25

лош адей пришлю. А то куда ты их среди ночи по­
ставиш ь? Еще побьют, на чем утром поедешь?
За городом непонятно для чего тянулась траншея: то ли немцы собирались здесь обороняться,
то ли держ али резервные войска. Окопы заняла
наша пехота. Я поставил пушки, выгрузил с перед­
ков снаряды. Старшина с кухней и нашими ло­
шадьми уехал. Солдаты, вымотанные боем, кимарилн, подняв воротники шинелей, глубоко в рука­
ва засунув руки. Задрем ал и я, приткнувшись к уг­
лу недорытой пулеметной площадки.
Впереди вплывали в темноту ночи ракеты, про­
ходили пулеметные трассы. Там фрицы. Ну, да
ладно, до утра не полезут.
И все-таки поспать не пришлось. Какой-то сол­
дат шел по траншее, спрашивая:
— Артиллеристы, где тут командир? Командир
где, пушкари?
— Ну, я командир.
— Д авайте к телефону,— обрадовался солдат.—
А то комроты сказал — ищи командира у пушкарей,
и я тут шарахаюсь...
Я шел по траншее за солдатом, тщетно ломая
голову: какому начальнику я мог потребоваться
среди ночи?
В землянке командира роты тепло и уютно:
топилась в углу круглая немецкая печка, светло го­
рел а свеча. А старлейт, увидев меня, кивнул теле­
фонисту:
— Соедини,— и в трубку:— Товарищ Первый,
-артиллерийского командира нашли... Передаю.
«Первый» по телефонному к о д у — командир
полка. Я взял трубку.
— Слушаю, товарищ Первый...
— Турин, где ты пропадаешь, почему не докла­
дываеш ь? Почему я тебя разыскивать должен?
;126

— Турин ранен,— сказал я и зачем-то доба­
вил:— Тяжело ранен...
— А с кем я говорю? — спросил командир полка.
— Командир второго огневого взвода...
— Так,— сказала трубка и замолчала. Потомт
комполка, очевидно, что-то решил.
— Слушай, комвзвода, у тебя пушки целы, бро­
небойные снаряды есть?
— Так точно.
— Достань карту. Достал? Смотри: ты сейчас
на левом фланге полка. Правый фланг примыкает'
к дороге. Видишь?
— Так точно, вижу.
— От дороги доносят, что слышат гул мото­
ров. Не исключено, фрицы там накапливаю т танки,,
чтобы утром попытаться выбить нас из М акова.
Приказываю : твоему
взводу перебазироваться*
к дороге, прикрыть фланг. Понятно?
— Понятно, товарищ Первый.
— Приедешь на новое место — немедленно до­
ложи. У меня все.
До правого фланга по прямой километра че­
тыре. Были бы здесь мои лошади — десять минут
езды. Черт бы побрал старшину с его советами!
И мне наука на всю жизнь: принимай всегда реше­
ния сам, тогда меньше шансов, что ошибешься.
Еще раз прикинул по карте: если ехать по-з&
нашими окопами, будет, пожалуй, километров пятьшесть. Если перед ними — чуть меньше четырех.
П равда, тогда между мной и немцами — никого...
Но ведь тащ ить пушки придется на себе, каж ды й
метр дорог.
Поднял взвод. Объяснил, куда, как и почему
поедем. П риказал погрузить на орудия по четыре
12Т

ш цика подкалиберных снарядов. И — расчеты, на
колеса!
Пушку хорошо катить по ровной дороге. Тогда
уравновесь ствол, чтобы конец лафета не так
давил на руки, придай пушке инерцию, и она, как
говорится, сама идет. А нам пришлось двигаться
по пахоте. Колесо переваливает борозду, попадает
в ямку, лафет резко дергается в сторону и валит
людей. Д есять метров пройди — и опять все снача­
ла. Хрипя, задыхаясь, матерясь, мы тянули орудия.
Путь казался бесконечным. Солдаты вымота­
лись окончательно. Все труднее их было подымать,
когда сваленные с ног очередными ударами лафета,
юни леж али на земле.
И мне было не легче: я тащил пушку, валило ме­
ня лафетом с ног, да еще я глядел на часы, понимая,
*гго дойти надо до рассвета. А немецкие ракеты
взлетали все чаще, словно фрицы следили за дви­
ж ением взвода.
Наконец уже почти дошли. Метров двести оста­
лось до нашей пехоты, что окопалась возле дороги.
Утро мы обогнали, до своих рукой подать. Я разре­
шил сделать передышку перед последним броском.
Солдаты мои леж ат возле пушек, дыша тяж ело
•и прерывисто, как загнанные лошади. Я сижу на
лаф ете, пытаюсь наладить сорванное дыхание,
а опыт разведчика, знающего что такое нейтраль­
н а я полоса, заставляет меня машинально прислу­
ш иваться и приглядываться.
И вдруг замечаю: мы, слава богу, в ложбинке,—
мелькнула на фоне неба одна тень, другая. А от
нашей пушки и, кажется, до Берлина — ни одного
русского солдата... Сейчас немецкие разведчики
возьмут нас в ножи!
—
Тревога! — кричу.— Автоматы к бою! Фри
цевская разведка!
328

Но что толку? Солдаты мои в разведке не служ и­
ли. Сбившись в две кучки возле пушек, они, как
гуси, вертят головами, не понимая, что решают
секунды.
Вырываю парабеллум из кобуры, выпускаю
обойму по подбирающимся фрицам. Разведчики
сразу меняют тактику — четыре или пять шмайссеров открывают огонь, группа захвата начинает з а ­
ходить сбоку... А мои ребята попадали под дож ­
дем секущего свинца и лежат... Хватаю у кого-то
ППШ . Стараюсь, если не отсечь, то хоть зад ер ­
ж ать разведку.
— Костылев! Тараканов! Так вашу и так! —
ору во всю глотку.— Огонь! Огонь!
Ага, командиры орудий наконец поняли, что мо­
жет сейчас произойти. Д ва автомата брызнули ог­
нем. Вот ударил рядом со мной из ППШ наводчик
третьего — Алешка Борисов.
— Тараканов! — командую,— орудие бегом к на­
шей траншее. Проси помощи у пехоты. Третий рас­
чет, огонь, огонь из личного оружия!
Одна пушка начинает пятиться в темноту. Р еб я­
та Костылева дружно отстреливаются. Немцы пре­
кращ аю т огонь — поняли, что не выгорело и отка­
тываются. Когда из наших окопов вместе с сер­
жантом Таракановым выбегает стрелковый взвод,
в нейтральной полосе уже тихо. Пехотинцы помога­
ют докатить до своей траншеи пушку Костылева.
Дорога, о которой говорил командир полка, вот
она, метров за пятьдесят. Выбираю огневые, при­
казываю командирам орудий окопаться. А сам иду
искать телефон.
Пехотинцы подсказывают, где КП роты. Беру
телефонную трубку, докладываю Первому, что его
приказание выполнено: пушки готовы вести бой,
прикрывая дорогу.
5 Б. Борин

129

— Хорошо,— говорит командир полка.— Как
твоя фамилия, комвзвода?— Он молчит, то ли вспо­
минает, то ли записывает. Потом говорит: — Так
вот, будешь с этого часа командовать батареей.
Понятно?
— Так точно,— отвечаю, хотя мне многое непо­
нятно. Лейтенант Яковлев старше меня и по воз­
расту и по званию. Как командовать батареей, я не
знаю. Ясно мне одно: когда разыщ ет нас старшина,
надо будет узнать, где взвод Яковлева, и свести
батарею воедино. А потом то ли просить указаний
на дальнейшее у комполка, то ли он даст их сам,
не дожидаясь моих вопросов.
На душе у меня сумятица, и я даж е не рад сва­
лившемуся повышению. За спиной капитана Тури­
на было куда спокойнее. Иду на огневые нашего
взвода и почему-то не объявляю солдатам о своем
назначении.
А расчетам, по-моему, на это наплевать. Вырыты
площадки для стрельбы, пушки приведены' в боевую
готовность, стволы нацелены на дорогу. Начинает
светать. И солдаты матерят старшину и Медведева*,
которые не везут завтрака: «Пехота уже жрет, а на­
ши задницу чешут...»
Я молчу. Полчаса назад я, как все, с легкой ду­
шой ругал бы старшину, а теперь понимаю: коман­
дир батареи обязан был разыскать его и сообщить,
куда перебросили ночью орудия. Но командир
батареи — я, стало быть, я виноват.
ГРАНИЦА

Невысокий холм на ничем не примечательном
поле. Снег. Р азм ятая гораздо шире обочиндорога.
Короче, обычный след торопящейся армии. Тысячу
130

раз видел такое. А по целине, разбрызгивая копы­
тами белую пелену, скачет адъютант командира
полка. Я уже ж дал от него привычное: комполка
приказал — батарее выдвинуться и... Но лейтенант,
подскакав, сорвал с себя ушанку и, вытирая шап­
кой потное лицо, закричал радостно:
— Почему трезвые, славяне? Границу проходим!
Я схватился за планшетку. А на карте действи­
тельн о— красная линия границы и над россыпью
населенных пунктов, над линиями и пунктирами
дорог крупно: «Германия». Такое да не отметить!
Батарея свернула с дороги. Все, что было в вещ ­
м еш ках— хлеб, сухари, сало, консервы,— сложили
на лафет, накрытый для такого случая, как ска­
тертью, плащ-палаткой. Ординарец мой, Волков,
отцепил от пояса и положил на плащ -палатку ф ля­
гу. А потом, поежившись под моим требовательным
взглядом, достал из вещмешка другую. И развел
руками: все мол...
Водку разлили по кружкам. И командирам ору­
дий, и наводчикам, и старикам ездовым досталось
понемногу — граммов по семьдесят. Тостов не бы­
ло. Слишком долго мы ждали этого дня. За тех, кто
не дошел, тогда еще не пили: никто не знал, а до­
живет ли он сам до конца войны. И только поднося
кружки к губам, солдаты привычно выдыхали:
«Ну, будем...»
А со снежного холма далеко было видно: в П оль­
ше горбатились крытые соломой избы, в Германии
надменно краснела нарядная черепица погранич­
ного хутора.
Как долог путь от приорловского городка Новосиль до немецкой границы! Не километрами, а сол­
датскими могилами он измеряя. Статистики после
войны подвели итог немыслимой арифметики: еж е­
дневно мы теряли четырнадцать тысяч. Ежедневно!
5:

131

А шли к границам неметчины почти три с поло­
виной года...
В орловской земле остался мой первый комвзво­
да, старшина Вартанян. Я даж е не помню, как его
звали, ведь по имени называть начальство не по­
ложено. Знаю только, что в Ереване не дож дались
его мать, жена и маленькая дочка.В белорусской земле могилы, вырытые моими
руками. И вряд ли кто отыскал их в болотах, чтобы
воздвигнуть обелиски. Остались там всемогущий
король нашей разведки Толя М алютин, бог и воин­
ский начальник капитан Рывкин, закадычный дру­
ж ок мой, московский слесарь Витя Гусев. В П оль­
ше, на высоком берегу Н арева, зарыт мой комбат
Александр Гурии.
А я через сорок лет только повторяю их имена.
И помню, помню их молодыми, красивыми, ж адны ­
ми до жизни, какими они были сорок лет назад.
И не могу смириться с мыслью, что память о них
может умереть вместе со мной.
КАБАН И КОГОТЬКО

Вечер и почти всю длинную ночь мы шли по
этой самой Германии. Шли без боев сквозь
брошенные немцами хутора и села. Д рались где-то
левее нас — там полыхали кострища пожаров, так
полыхали, что огнем наливались заснеженные поля.
Непривычно было идти по вражеской пустой
и враждебной земле. Ж дали нападения, встречного
боя. Никто не пристраивался подремать на лафете.
Автоматы без всякого приказа переползали у сол­
д ат из-за спины на грудь. Но было тихо. Ни ф а­
шистских солдат, ни мирных жителей — никого.
Только левее дороги дрож али высокие отсветы да
скрипел снег под сапогами.
132

Наконец, когда ночь уже была на исходе, в к а­
ком-то неимоверно длинном селе приказали полку
разместиться на отдых. Б атарее достался двух­
этажный, ничем не отличающийся от других дом.
Нет, крестьяне ни у нас, ни в Польше, через ко­
торую мы шли почти год, так не жили. П ереливал­
ся натертыми пластинками паркет, под пальцами
густо и полновесно звучали клавиши пианино,
шкаф набит пиджаками, мундирами, я даж е уви­
дел хорошо отутюженный фрак. И хрустальные
бокалы в серванте. И портреты Гитлера в каждой
комнате.
В кафельных печках затрещ али дрова. Откупори­
вались бутылки, узкие, высокогорлые, белого сухо­
го вина. А во дворе на ж арких кострах солдаты уже
варили кур — брошенный птичник был полон.
Не помню, о чем мы говорили в то утро в этом
крестьянском, по-господски богатом доме. Вино,
усталость, тепло — все вместе клонило в дрему.
И я, наверное, вскоре заснул бы тем каменным
сном без сновидений, которым спят на войне, если
бы не ездовой третьего орудия Коготько.
Низенький, плотный, лет за сорок, ничем, кроме
зверского аппетита, на батарее не прославившийся,
он вошел в комнату и, чего с ним никогда не бы­
вало, стал по стойке «смирно» и рявкнул:
— Разреш ите обратиться?
И услышав мое, совсем не уставное: «Ну, чего
тебе?» — сразу ж е подошел вплотную и почему-то
заш ептал:
— Товарищ комбат, там у фрицев кабан, такой
кабан, пудов на двенадцать...
— Ну и что? — спросил я, ничего не понимая.
— Я, товарищ комбат, люблю еду серьезную,
мне эти курицы ни к чему...
Он помолчал, выжидая, но я молчал тоже. Ко133

готько еще ближе придвинулся и шелестящим ше­
потом спросил:
— Можно этого кабана... Это самое... К ак ф а­
шистского, значит...
— М ожно,— разреш ил я.— Во-первых, потому,
что жителей нет, а потом он — фашистский, как ты
говоришь.
Разговор развеселил и прогнал сон. Я накинул
шинель и вышел во двор. На бетонном полу сви­
нарника Коготько, разлож ив костерок, уже опа­
ливал огромную свиную тушу. Кругом толпились
солдаты. И командир первого орудия, сержант В а­
силий Трясцин, тракторист с Урала, сказал:
— Смотрите, как жили. Д аж е в хлеву — бетон,
электричество, вода. Зачем ж е они, гады, к нам
полезли?
История с кабаном и Коготько тем не кончи­
лась. Когда на батарее не стало продуктов, я услы­
шал крики и ругань у орудия. Солдаты хотели ото­
брать у Коготько мешок с салом, а тот собирался
защ ищ ать его буквально с оружием в руках. Я при­
казал сдать сало на 'кухню.
— Я сдам,— сказал ездовой, губы у него дро­
жали от обиды, как у ребенка,— я сдам, только где
они были, когда Коготько кабана резал? Кур
ж рали. Норовят на готовое. Неправильно это,
комбат.
Собирался заключить рассказ о Коготько траги­
комической картинкой: ездовой с карабином
в руках защ ищ ает свой мешок сала. И понимаю —
нельзя, не имею я права на это.
...Когда полк выматывается в тяж елы х боях,
когда в главной ударной силе — стрелковых ротах
остается по двадцать пять — тридцать бойцов, при­
ходит из ш таба полка разнарядка: выделить в пе­
хоту такое-то количество солдат. Т акая разнаряд­
134

ка поступает, конечно, не только на батар^О: пи­
сари, обозники, связисты пополняют стрелковые
роты. Но от сознания, что ты не один, не легче.
В батарее тоже потери, каждый человек необхо­
дим. Но с приказом не спорят, понимаешь, что
комполка идет на крайнюю меру, делает это не
от хорошей жизни.
Я недавно командовал батареей, впервые полу­
чил приказ: отчислить четырех человек. Кого по­
слать?
Когда знаешь людей предельно близко, ходил
с ними в бой, делил последний сухарь и выскребал
со дна кисета последнюю щепоть махорки, вопрос
этот становится неразрешимым. Отчислить из ба­
тареи никого нельзя и не отчислить четырех нельзя
тоже.
Сидеть над списком личного состава и выбирать
мне не надо, всех я знаю в лицо и на память. Сидо­
ров пришел в батарею недавно... Один. Федоров­
ский трусоват малость, норовит сачкануть, по­
шлешь его в тыл, не дождешься... Второй. Гаврилюк? Солдат как солдат. Р азве что всегда какой-то
грязный, замурзанный. Не повод, конечно. Ж алко.
А кого не жалко? Допустим, Гаврилюк — третий.
Четвертый?
Снова и снова придирчиво и пристрастно пере­
бираю батарейцев. Это как решиться, какой палец
на руке отрубить,— каждый дорог.
Полдня тасую людей и никак не могу выбрать
четвертого. Уже тринадцать часов, а к вечеру люди
должны быть отправлены в третий батальон. Ко­
готько? Он хороший ездовой, лошади у него всегда
накормлены, вычищены... Д а вот жадный какой-то,
из-за сала трофейного за карабин схватился.
Понимаю, что несправедлив, что играю в под­
давки сам с собой. А что делать? Не могу же пойти
135

к командиру полка и заявить: «У меня, кроме тро­
их, никого не нашлось». Значит, Коготько.
Солдаты всегда все узнают первыми. И потому
факт, что к вечеру из батареи откомандируют че­
тырех, ни для кого не секрет. Я ловлю на себе че­
ресчур внимательные взгляды. И решаю — никому
ничего до вечера не говорить. Но Коготько каким-то
седьмым чувством угадал беду, которая над ним
нависла.
Он подстерег меня в кустах, на переходе между
пушками и штабом батальона. Загородил тропин­
ку, стал, комкая в пальцах недошитую уздечку.
И заговорил, глядя прямо в глаза:
— У меня пятеро детей. М ал малого меньше.
Мне обязательно надо с войны вернуться. Б аба
больная. Детишек пятеро. Смилуйся, комбат.
— Д а кто тебе сказал, что тебя отчисляют? —
попытался я уйти от разговора. — Я сам пока не
решил...
— Ты еще молодой со мной хитрить. За сало это
проклятое помнишь. Д а кабы знать, я б того каб а­
на за версту обошел. Пятеро ребятишек у меня.
М ал малого меньше.
И глаза полны такого безнадежного уж аса, что
не выдерж ал я, бессильно махнул рукой:
— Ладно, иди к лошадям...
Вместо Коготько пришлось откомандировать
парня помоложе. А ездового я демобилизовал
в первые послевоенные месяцы. Попрощались, он
подержал мою руку в своих жестких, как конские
копыта, ладонях.
— П риезж ай ко мне в Речицу, самым дорогим
гостем будешь.
Я пообещал, но так и не собрался. А теперь уже
наверняка поздно.
136

МОИ ОРДИНАРЕЦ

Специально писать о Мишке Волкове я не соби­
рался. Ну ординарец и ординарец. Но все-таки он
был настолько необычен, что не написать о нем
страничку-другую, просто нельзя.
Приблудился он к батарее из штрафной роты.
Поддерживали ее при прорыве обороны на Нареве.
Прислали на огневые восемь штрафников — помо­
гать нам пушки катить. После боя я ребят этих
отослал. Они ушли, и Волков с ними. Все как сле­
дует. А через день смотрю — Мишка рубает суп во
втором расчете.
— Ты откуда взялся? — спрашиваю.
Молчит. Сопит.
— Д авай ,— говорю,— дуй к своим штрафникам.
— Оставьте на батарее,— просит.— Потом чегонибудь отпишете...
А у меня большие потери, людей в расчетах не
хватает.
Так он и остался.
До появления Волкова ординарца у меня не
было. Знал, что положено, но обходился. Пропа­
дали иногда сливочное масло и рыбные консервы
из офицерского доппайка. Ну и черт с ними! Осо­
бенно не огорчался. Но Мишка, только стал полно­
правным артиллеристом, выпросил у старшины но­
венький вещмешок, уложил туда оранжевую пло­
скую банку под масло и непонятно откуда раздобы­
тое свиное сало. На пояс повесил флягу, почему-то
всегда по пробку залитую водкой или спиртом.
Набил гранатами карманы, автомат за спину —
и начал ходить за мной как привязанный.
Вещмешок его воистину был бездонным. Там
137

можно отыскать все, что понадобится,— от сухих
портянок до дамских часиков: а вдруг потребуется
подарить что-нибудь попутной медсестре.
До штрафной у Волкова в городе Курске была
не шибко уваж аем ая профессия карманного вора,
и разгадать тайну его вещмешка нетрудно. Но на
батарее ничего не пропадало.
На мои слова, что он когда-нибудь попадется
и его пристрелят, Мишка презрительно фыркал
вздернутым, похожим на пуговицу и всегда просту­
женным носом.
Лицо у Волкова невыразительное, круглое как
блин. Монгольского разреза косо поставленные
глаза поблескивали умно и хитро. Невысокий, с не­
пропорционально широкой грудью, он обладал боль­
шой физической силой. А страха не знал со­
вершенно: пер за мной под огонь будто заколдо­
ванный. И послать его можно было в любое место
боя: если не убьют — выполнит.
О своем прошлом говорил неохотно. Только както раз обронил: «Воровать при немцах начал. П о­
том наши пришли, все равно ж рать нечего. У меня
матку и отца фрицы убили. Ну и стал уркой, щипа­
чом. Кличка — Косой. А потом, ясное дело, з а ­
мели...»
От вопроса — будет ли воровать после войны? —
отмахнулся, как от дурацкого:
—
А что я умею? — и, чтобы отмести неприят­
ное:— Дож ить еще надо, комбат...
Понял я, что хоть и младш е меня Волков на два
года, опытом жизни старше на все десять. И боль­
ше не лез к нему в душу.
Был Мишка великим дипломатом. Просто и посвойски держ ался со мной только наедине. При
начальстве тянулся в жилу, как вымуштрованный
строевик. А при женщ инах становился настолько
138

уважительным и беспрекословно послушным, слов­
но у меня на плечах, если не маршальские, то уж
наверняка генеральские погоны. Ухаживал бывало
за случайной попутчицей не столько я, сколько
Волков.
За полгода войны Мишку д аж е не поцарапало.
Судимость мы с него списали. З а бои под Кениг­
сбергом награжден Волков медалью «За отвагу».
Когда я демобилизовался, он остался еще слу­
жить. Помог донести до вагона мои пожитки. Уез­
ж ал я поездом в пять утра, и Мишке могло крупно
нагореть за самовольную отлучку. Но на мои сло­
ва он вяло отмахнулся: «Зола».
Первый и последний раз расцеловались мы на
перроне, возле вагонных ступенек. И ушли друг
у друга из жизни. К ак все сложилось потом у мое­
го ординарца, бесценного друга, боевого товарища,
не знаю.
Где ты? К ак живешь теперь, М ихаил Ермолаевич? Если попадутся тебе эти строки, напиши,
пожалуйста...
СТАРШИНА КОСТЫЛЕВ

Старшина Костылев ничем не отличался от по­
жилых солдат, срок службы которых давно прошел
и только война заставила их взяться за оружие.
Гимнастерка с чересчур широким воротом, словно
большим хомутом, узкий брезентовый ремень — его
всегда хотелось затянуть еще на два-три отвер­
сти я— уж больно не по-военному болтался на нем,
в кирзачах мотались тощие икры. Низкорослый
и невзрачный. Скудные усы, морщинистый лоб под
засаленной пилоткой. Был Костылев * командиром
третьего орудия. Батареей командовал я. Мне толь­
ко-только минул двадцать один год.
139

Д ать волю своей молодой рьяности и разд ра­
жительности, наорать на Костылева, чтобы он
наконец, мать его так и этак, подтянул ремень
и пришил новый подворотничок, я не мог. Не мог
потому, что можно было сколько угодно приди­
раться к внешнему виду Костылева, но придраться
к тому, что делалось в его расчете, было невоз­
можно. Пушка всегда вычищена и смазана, чех­
лы зашиты, снаряды аккуратно сложены. Я воевал
уже третий год и понимал, что порядок на батарее
гораздо важнее подворотничка командира орудия.
Солдаты в расчете Костылева — молодые ребя­
та, и звал он их по фамилиям, как и положено,
а вот пожилого ездового уважительно — Федором
Павловичем. А тот старшину именовал Петром
Ивановичем. Хотя меня колхозные порядки бесили,
я сдерживался.
Мне нравился расчет третьего орудия (для тех,
кто не служил, скажу, что кроме Костылева сорокапятку обслуживали шесть человек). Расчет на­
поминал семью со строгим, заботливым отцом.
Так, к примеру, сахар командир не делил, хранил
его в своем вещмешке и при возможности устраи­
вал дружные чаепития. Один из солдат не курил,
и. Костылев ему табак не вы давал. Но, когда бата­
рея м аялась без махорки, третий расчет дымил сбе­
реженным.
И еще одна странность была у Петра И ванови­
ча. Когда мы брали какой-нибудь населенный
пункт, село ли, город, и у старшины был час-другой свободным, Костылев исчезал. Бродил по пу­
стым, брошенным домам, по полувзорванным шко­
лам. Чего он искал? Что ему нужно на чужих
пепелищах?
Наводчик третьего орудия, сержант Алешка
Борисов, которого я однажды с пристрастием до­
140

просил, щурй в улыбке светлые, как бегучая вода,
глаза, сказал:
—
Д а не думайте плохо, комбат. Тетрадки он
ищет. Ш кольные.— И, заметив мое удивление, д о­
бавил:— В граж данке старшина-то учителем был.
По математике, значит...
Я столкнулся с Костылевым в брошенной школе.
В разбитых стеклах посвистывал ветер, под сапога­
ми хрустела раскрошенная штукатурка. Костылев
в пустую противогазную сумку, которая заменяла
ему полевую, уклады вал из чудом сохранившегося
ш кафа с полуоторванной дверцей голубую пачку
тетрадей. Увидев меня, он не смутился, однако по­
краснел, кашлянул. И промолчал.
Ночью я подошел к костерку третьего орудия.
Расчет спал. И только Костылев огрызком красно­
го карандаш а правил тетрадки...
Я был в темноте — Костылев у костра, старш и­
на меня не видел. Не хочу теперь выдумывать свои
мысли и по писательской привычке конструировать
что-нибудь о призвании или о тоске пожилого учи­
теля. Тогда я осторожно, чтобы не помешать Костылеву, ушел. Но помню до сих пор его лицо, дро­
ж ащ ие на нем красные отблески. И не вижу ни гим­
настерки с мятыми старшинскими погонами, ни з а ­
саленной полоски подворотничка...
Петр Иванович Костылев и Алеша Борисов до­
воевали до Победы. Не знаю я, где они. Только вспо­
минаю о них с такой пронзительной нежностью, что
начинает болеть сердце.
БАЛЛАДА О ЛОШАДЯХ

Сержант Яков Тараканов говорил, что он цыган.
И хотя по документам числился русским, ему вери­
ли. Было что-то цыганское в черных, горячих, легко
141

вспыхивающих яростью и весельем глазах, в спу­
танной проволоке иссиня-черных волос... А глав­
н о е— любовь к лошадям была у Тараканова чисто
цыганская.
Пока шли по Польше, любви этой негде было
развернуться: за повышенный интерес к имуществу
мирных жителей командование строго наказывало.
А Восточная Пруссия встретила нас брошенными
хуторами. З а высокими воротами конюшен обречен­
но и тоскливо рж али голодные лошади.
Заморенных колхозных коняг, на которых дош ­
ли до Германии, сменили на породистых немецких
лошадей почти все. Но лучшие кони всегда были у
Якова Тараконова.
Помню двух красавиц кобыл, которые ходили у
него в орудии. Л евая — темно-гнедая, с розовой зам ­
шей ноздрей, с огромными прямо-таки женскими
глазами. И правая—светлая, буланая, грациозная,
как балерина.
Яшка Тараканов скармливал им свой хлеб и са­
хар, ласково оглаж ивая горячие ноздри. И кобылы
тянулись к нему, словно они не лошади, а собаки.
Единственный из командиров орудий, он завел
себе верхового коня. Огромного вороного ж ереб­
ца, черно-бархатной, как траурная ночь, масти.
Прозвездь на лбу да правая передняя нога от баб­
ки до колена в чулке — только и были два белых
пятна на жеребце. На батарее прозвали жеребца
Цыганом. Такое же прозвище бы ло'у сержанта, но
он не обижался.
Однажды понадобилось мне быстро попасть в
штаб соседнего батальона, и я попросил Ц ыгана у
Тараканова. Его всего передернуло, словно не ло­
шадь, а жену я попросил уступить на время. Но,
передавая теплые, нагретые его горячими руками
поводья, только предупредил:
142

— Д ерж и их потуже, а то удила заж м ет зуб а­
ми, и ты ему без интереса — к любой кобыле утя­
нет...
С жеребцом я намаялся, он все время пытался
перейти с рыси на галоп, вытягивал голову, прося
повод, а я, помня слова Тараканова, прижимал го­
лову Цыгана к груди.
Сердито фыркающую, злую скотину я вернул
владельцу. Тараканов 1%адил жеребца, успокаи­
вая, бормотал ему в острые волчьи уши.
— На тебе ездить умеючи надо... Чтоб ты лю ­
бил ездока-то... А то садятся всякие...
Руки у сержанта ревниво дрожали. А жеребец
ласково дышал ему в лицо, а потом осторожно и
бережно взял руку Тараканова теплыми губами,
под которыми влаж но поблескивали зубы...
Минометный налет был внезапным и коротким.
Минуты две вставали вокруг хутора столбы р а з­
рывов. И — тишина. Нестерпимо воняет сгоревшей
взрывчаткой от стелющегося по земле желтого ды ­
ма. Никого вроде не задело, и только надрывное,
какое-то не лошадиное ржание полоснуло по серд­
цу: осколок срезал переднюю ногу Ц ыгана, как
раз ту, правую, в чулке.
Верхняя половина чу;лка забрызПана кровью,
из раны торчит ослепительно белая кость, а толс­
тая красная струя хлещет на землю.
Тараканов шел к жеребцу, спотыкаясь, словно
ровный, мощеный двор был в ухабах и рытвинах.
И Цыган всем своим большим телом потянулся к
сержанту, прося помощи, крупные человеческие
слезы текли по его морде.
Тараканов обнял прижавшуюся к нему лош а­
диную голову.
143

Он выстрелил из нагана жеребцу в ухо. И по­
сторонился, чтобы на земле удобно разместилось
большое, еще горячее тело.
Больше верховых лошадей у Яшки Т араканова
не было, хотя ребята не раз подзывали его в оче­
редной конюшне:
— Гляди, Яков, какая лошадь! Совсем по тебе...
Сержант угрюмо отмахивался. Словно всю свою
любовь, порывистую и злую, отдал убитому ж е­
ребцу.
В боях погибали люди. И скорбь Тараканова
по лошади казалась неуместной и неразумной. Но
ее тяж елая сила заставляла, если не сострадать,
то хотя бы понять Якова Тараканова.
Он вырос в детдоме, не знал ни отца, ни м ате­
ри, с людьми сходился трудно. В батарее серж ан­
та, жестокого, злого и хлесткого на язык, недолюб­
ливали, хотя командиром орудия он был умелым.
А лошади шли с нами сквозь огонь, падали, как
люди, под пулями и осколками.
Если бы Тараканов меня услышал, он бьГ на­
верняка отозвался — зло и пренебрежительно:
— Как люди? Они и есть люди, может даж е и
лучше. Только молчат.
Я тоже люблю военных лошадей, верных и пре­
данных фронтовых коняг, и потому вряд ли стал
бы спорить с Яковом Таракановым...
МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ВОЛОДЯ

Мы шли по Восточной Пруссии. Шли поначалу
легко, немцы после короткого боя откатывались
на запад. И новый ясный февральский день ниче­
го необычного не сулил.
144

Командир второго батальона майор Березин,
которому я отрапортовал, что прибыл с пушками
в его распоряжение, с напускной строгостью рявк­
нул:
— Долго спите, артиллеристы! — и развернул
карту. — По этой дороге два часа как вышла пя­
тая рота. Погоняй рысью, догонишь. Будешь ее
поддерживать. — И добавил.: — Командир там но­
венький, поможешь ему, коли что. Фроликов вче­
ра на мине подорвался.
Последняя ф раза и объяснила наконец, почему
командир в пятой другой и подвела черту жизни
моего друга — старшего лейтенанта Вани Фроликова.
Я пошел к пушкам. Солдаты после сытного за в ­
т р а к а — как никак шли по Германии, куры и по­
росята трофейные — дымили махоркой. Л ош ади
дремали в упряжи, греясь на солнце. Влез на пере­
док к орудию, скомандовал: «Расчеты, садись! Р ы ­
сью марш!» — и мы поскакали.
Дорога была накатанная, ровная. Вскоре мы
догнали пятую роту. Человек шестьдесят без всяко­
го воинского строя неторопливо тянулись по доро­
ге. Когда кони первого орудия, догнав пехоту, пе­
решли на шаг, я остановил лошадь:
— Где командир?
Новенький, прямо-таки с иголочки, словно се­
рийный выпуск военного завода, младший лейте­
нант спешил навстречу. Солдатская, с еще незамятой, жесткой складкой на груди, шинель перепояса­
на желтым офицерским ремнем, а на нем—дерм ати­
новая кобура, неуклюжая, неудобная и, конечно,
пустая. А кирзовые сапоги, начищенные тыловым
гуталином, тускло светились на белизне снега. Был
он очень молодой, совсем еще мальчишка, рыжий,,
обрызганный веселыми желтыми веснушками.
145

Познакомились. Сели на орудийный лафет, з а ­
журили. М ладший лейтенант рассказывал:
— Прямо из училища к вам. Повезло — уско­
ренный выпуск. А то думал, не успею...
Мой ординарец, Мишка Волков, который сидел
на том ж е лафете, хмыкнул:
— Вот, хорошо, если бы немцев без нас побили...
М ладший смутился, порозовел, как девчонка:
— Понимаю, вам каж ется глупым... только...
'ВОТ...

И совсем запутался в словах, замолчал.
Я посмотрел на его пустую кобуру, нелепо тор­
чащую на боку, и сказал, ж елая и подбодрить и
сделать приятное:
— С вальтером обращ аться умеешь?
— С пистолетом? — уточнил младший и честIHO признался: — Нет.
— Держи, научим.
Нарочно зам едляя движения, достал из поле­
вой сумки вальтер. Он блестел на солнце вороне­
ной чернью ствола. Д остал обойму, показывая и
*что пистолет заряж ен и как это делается. Загнал
-ее обратно в рукоять, патрон дослал в ствол, пос­
тавил на предохранитель и сказал, стараясь не
глядеть на полыхающие нетерпением глаза:
— Держи, твой...
Пехота впереди остановилась. Н а пригорке чер­
нели дома явно брошенного хутора, а младший, з а ­
пихивая пистолет в кобуру, не знал, что делать.
Я посоветовал:
— Пошли на всякий случай разведку.
— Сам схожу,— решил младший и, взяв двух
солдат, ушел.
— Геройский вояка,— глядя ему вслед, сказал
М иш ка,— сейчас, комбат, он с твоим вальтером аж
до Кенигсберга дойдет...
146

...Хутор был пуст. Солдаты, уже научившиеся
разбираться в немецком хозяйстве, сразу полезли
в подвал, бетонированный, побеленный, уставлен­
ный аккуратными полками. А на полках — банки с
компотами, котлетами, жареным мясом — все до­
машней консервации. Потянешь за красный рези­
новый язычок — и толстая стеклянная крышка,
всхлипнув, отлипает. Пехота стала обедать, не от­
ходя от полок. А мои ребята потащили приглянув­
шиеся банки наверх — в комнаты.
Связисты, разм аты вая за собой провод, напра­
вились к штабу батальона. Сержанта с пятью бой­
цами младший послал через широкую лощину на
очередной хутор, который темнел на высотке.
А мы сели обедать.
Однако идиллий на фронте не бывает. Через
полчаса вернулся сержант — на том хуторе немцы,
разведку обстреляли. М ладший забеспокоился, з а ­
ерзал на стуле, но, видя, что все продолжают заку­
сывать, промолчал. Ему словно было невдомек, что
он здесь за все отвечает, он командует ротой, а б а­
тарея роте только придана.
Зазуммерил телефон, и судьба голосом майора
Березина приказала младшему доложить обста­
новку. И, разумеется, немедленно взять хутор, на
котором сидели немцы.
Каким-то сразу осипшим, петушиным голосом
младший лейтенант приказал пехоте выходить...
На улице, пока пехотинцы разбирали оружие,
отозвал младшего в сторону.
— Как будешь брать хутор? Смотри...
Позицию немцы выбрали, как всегда, на ко­
мандной высоте. Д о хутора километров пять, сна­
чала вниз, в лощину, а потом на крутой изволок.
Весь путь под немецкими пулеметами. Здесь было
нехитро полк положить, не то что роту.
147

— Прикроешь огнем...
— А как я тебя прикрою? Сопровождать не мо­
г у — в лощине снегу лошадям по пузо. Отсюда ам ­
бразур не вижу. Бить по дому из сорокапяток всле­
пую глупо, тут гаубица нужна.
М ладший глянул на меня с отчаяньем и хотел
отойти. Я взял его за рукав:
— Подожди. Стемнеет, обойдем фрица с ф лан­
га. И людей сбережем, и приказ выполним. Не пер­
вы й раз...
J
— Майор приказал: немедленно.
— Д а доложи ему, мол, продвигаемся под ог*яем, мол, залегли и так далее...
Он посмотрел на меня так, словно я посовето­
вал обмануть не майора, а всевидящего бога.
Д альш е пошло как всегда, если, кроме коман­
д и р а, все понимают, что бой выиграть нельзя. Р а з ­
вернутая в цепь пехота дошла до середины лощ и­
ны, а когда заговорили немецкие пулеметы, залег­
л а и стала окапываться. Пушки расстреляли по два
*ящика снарядов. Никакого впечатления ни на свою
пехоту, ни на вражеских пулеметчиков это не лроизвело. Я скомандовал батарее «отбой» и повел
людей в дом греться.
Ч аса через полтора пришел младший. Точнее—
ввалился и сел на стул возле двери. Снегом были
забиты не только карманы шинели,— в голенищах
п даж е за отворотами ушанки белел снег. Он по­
худел за два часа своего первого боя, на губах з а ­
пеклась черно-кровавая корка. Ему подали круж ­
ку воды. Выпил. И обведя нас красными, воспален­
ными глазами, спросил:
— Греетесь? А у меня двух солдат насмерть, пя­
теро ранены...
Мы молчали. И тогда почти беззвучно, а от
этого еще более страшно, он закричал:
148

—
Приказываю! Немедленно! Или — всех за са­
б о та ж !— и рылся обмороженными пальцами в не­
лепой кобуре, не умея достать вальтер.
Все молчали. И только Мишка Волков, в обя­
занности которого входило оберегать меня, резко
и нелепо щелкнул затвором автомата, ставя его на
боевой взвод.
М ладший повернулся и вышел. Кто-то тоскли­
во матюгнулся. И разом все потянулись за та б а ­
ком. Прикуривали торопливо, не глядя друг на
друга.
Его принесли минут через сорок. Очередь про­
шла через грудь. Офицерское удостоверение и ком­
сомольский билет пробиты пулей, залиты кровью.
Я сумел разобрать только имя: Владимир.
Ночью мы обошли хутор с фланга и выбили
немцев.
Почему мне младший лейтенант Владимир не
дает покоя вот уже сорок лет? Вроде бы я ни в
чем перед ним не виноват. Я не посылал его в бой.
Не приказывал ему немедленно атаковать хутор.
Я даж е давал ему разумные, с точки зрения фрон­
товика, советы. И все же... Что все же, черт побери?
ПОЕДИНОК

До реки Пассарге, где вермахт готовился нас
встретить и остановить, было еще километров пять­
десят. А пока немецкий арьергард, задерж ав нас
на несколько часов, к ночи обычно откатывался на
запад. И нам казалось, что война на исходе, про­
тивник разбит и мы с такими игрушечными боями
дойдем до Балтики.
149

Когда возле леска походная головная застава—
стрелковая рота и мои пушки — наткнулась на ред­
кий пулеметный огонь, мы привычно развернулись
в цепь, орудия поставили, не окапываясь, прямо
на снегу. Командир батальона приказал ж дать, по­
ка подойдут остальные роты, солнце светило во­
всю, и день этот, наверное, не зацепил бы памяти,
если бы не снайпер.
С начала на изредка посвистывающие пули ник­
то не обратил внимания. Ну стреляют и стреляют,
эка невидаль. Но потом стало ясно: это не обычная
пальба, немецкая винтовка была в руках масте­
ра. Стоило подняться, пройти несколько метров, и
пуля, причем только одна пуля, с нежным посвис­
том бросала человека на землю.
Позор — один единственный снайпер прижал ро­
ту и батарею к земле, парализовал страхом и не
дает поднять головы. Но возмущайся сколько хо­
ч еш ь— пули свистят редко и бьют без промаха.
Убит командир стрелкового взвода, вежливый
и умненький мальчик, Коля Тапин. Пытались —
один за другим — подползли к нему трое солдат,
да так и леж ат вчетвером, брошенные ничком на,
снег.
И у меня не стало двоих в батарее — замкового
первой пушки Алексеева и подносчика снарядов
Прохоренко...
Закопались в снег, леж ат лицом вниз, страшно
поднять голову. Мы с Волковым шарим биноклями
по немецкой передовой: ну откуда бьет эта сво­
лочь? Откуда?
А там тихо. Пулеметчики прекратили огонь. З а ­
чем им зря патроны тратить? — один за всех тре­
клятый снайпер старается.
Когда треснул очередной выстрел, раскосые
монгольские глаза Мишки Волкова заметили то ли
150

дымок, то ли пыльцу взлетевшего снега. Он радо­
стно вцепился мне в руку:
— Смотри, комбат,— говорил М ишка почему-то
шепотом, словно снайпер может его услышать,—
смотри, одинокая елочка, малехонькая — видишь? —
ближе сто, левее ноль пять... Там он сидит, гад.
— Подкинь шапку,— попросил я ординарца, не
сводя бинокля с чуть желтенького пятна, которое
первым заметил М ишка.
Волков подбросил шапку. И сразу ж е — выст­
рел, шапку отнесло пулей в сторону. Но я успел
заметить снежную пыль, которая поднялась перед
стволом винтовки.
Так. Снайпера мы нашли, теперь надо добрать­
ся до ближайшей пушки, а до нее метров двадцать.
Рвануть просто на авось? Положит, добеж ать
не успеешь. А что придумать? Ни телефона возле
меня, ни пулемета. Только Волков сидит голоухий,
не решается ползти за шапкой. И правильно, м еж ­
ду прочим, делает — голова дороже шапки.
— Д авай так,— останавливаю сь на единствен­
но возможном,— я приготовлюсь, ты бей из авто­
мата по снайперу, я рвану к пушке. Потом ты по
сигналу за мной.
— А на кой мне бить? — сомневается М ишка.—
Все равно ведь не попаду...
— Знаю, что не попадешь. Отвлечь внимание.
Понял?
— А не спугнем снайпера? Переменит, гад, по­
зицию, ищи опять его...
— Никуда он не денется — окоп-то на чистом
поле,— начинаю я злиться. — Приготовились.
Подбираю под живот ноги, чтобы рвануться, как
бегун со старта. Выбиваю носками сапог ямки в
снегу для упора. Все. Готов. Волкову:
— Огонь!
151

Заплевался гильзами ППШ в Мишкиных ру­
ках. И я уже бегу, не чуя ног, бинокль колотит п а
груди,— не снял, болван, у пушки ж е оптический
прицел,— сердце бьет в горло и череп. Влетаю за
стальной щит орудия и слышу, как по нему одна з а
другой цокают две пули.
Пушка, славу богу, не в походном, а в боевом по­
ложении. Значит, можно из-за щита не высовывать­
ся. На конце ствола, правда, брезентовый чехол,
придется его сшибать выстрелом. Л адно, будем
живы, новый сошьем.
П олзая на четвереньках за пушкой, дотягиваю сь
до снарядного ящика. Открываю. Тьфу ты черт,—
бронебойные... Ладно, хоть такими снарядами по
окопу бить бессмысленно,— для испуга сойдет.
Щ елкает клиновой замок — снаряд в казенни­
ке. Н авож у пушку. Бью! Красная трасса уходит к
немцам, а Волков срывается с места и, оставив там
бинокль и автомат,— понял, умница, мою ошибку,—
без шапки, запыхавшись, падает рядом со мной за
щитом орудия.
Еще одна трасса прочерчивается к окопу снай­
пера, а М ишка в это время подтаскивает ящик ос­
колочных снарядов. Теперь можно начинать..
Тщательно, не торопясь, навожу пушку. Вот
оно, в перекрестье оптического прицела желтое пят­
нышко окопа. Выстрел. Разры в сметает снег с бру­
ствера. Снайпер, конечно, уже сел на дно окопа,
думает, что я в земле его не достану. Посмот­
рим!
Тремя снарядами, тремя тщательно положен­
ными разрывами, сметаю передний бруствер. Ага,
вот он, хорошо виден теперь и задний бруствер око­
па. Сидишь, гад? Сиди.
Н авож у перекрестие под еле видный бугорок
земли. Огонь! Разры в. Точно там, куда и целился.
152

О сколки должны ударить вниз, в окоп. Второй сна­
ряд. Третий...
Чтобы было все наверняка, вбиваю в заднюю
стенку окопа еще пять разрывов. И выпрямляюсь в
рост над стальным щитом пушки. Тишина.
Господи, как хорошо, когда можно ходить, не
ож идая ежесекундно снайперской пули. Волков при­
носит шапку, напяливает на замерзшую голову.
Сквозная дыра там точно посередке.
—
А неплохой снайпер был,— скалит М ишка
ж елтые от табака зубы,— упокой немецкий бог его
Душу...
ДВА ДНЯ

Н азвание этого городка навечно врезалось в
память. Там меня собирались расстрелять. Там я
потерял пушки. Там награж ден самым высоким
для меня орденом — Отечественной войны I сте­
пени.
Все эти события начались обыденно и непри­
метно. На рассвете, каком-то серо-измызганном,—
шли всю ночь, и нестерпимое ж елание спать окра­
ш ивало городок, снег, солдат чем-то угрюмо-без­
отрад н ы м — полк втянулся в длинную улицу. И ос­
тановился. Лошади, тяж ело поводя мокрыми от
пота боками, раздвинули задние ноги и — желтые
ручьи пересекли растоптанную дорогу. Люди с а ­
дились на повозки, артиллерийские лафеты, обо­
чины дороги и мгновенно засыпали. Я тоже сел на
станины орудий и куда-то провалился.
Меня трясли за плечо — бесполезно: просыпаясь
от толчка, я сразу же соскальзывал обратно в сон,
но слова: «Д а проснись ты,— комполка вызывает>,— заставили разлепить неподъемные веки.
153

Светло. Хорошо видны каменные двухэтажные
дома с нарядно-красными черепичными крышами.
З а стеклами тускло вспыхивали огоньки — солда­
ты заж игали спички и заж игалки, входя в брошен­
ные немцами дома.
Седоватый, казавш ийся мне тогда стариком, хо­
тя лет ему было сорок — сорок пять, подполковник
Попов ткнул пальцем в карту:
— Мы здесь.
Я увидел растянутую цепочку черных квад ра­
тиков, обозначавших дома, и надпись: «Розенгардт». Затем палец подполковника переместился
к квадрату с крестиком — «Мельница» — четыре ки­
лометра от города. Поедешь туда с батареей, бу­
дешь прикрывать полк. Третья рота уже вышла.
Вопросы?
Какие уж тут вопросы... Кончай ночевать! И —
батарея, рысью марш! Все ясно как апельсин.
Мельница — приземистое, кирпичное строение—
стояла, как ей положено, на холме. Сзади видне­
лись дома Розенгардта. Впереди лес охватывал
холм с мельницей. Опушка начиналась в конце сне­
жного поля, от мельницы километра за два. В л е­
су, если верить карте, хутор. Разведка, посланная
командиром роты, доложила, что хутор цел, но ж и­
телями брошен.
Когда батарея подъехала к мельнице, был яс­
ный солнечный день. Пехота уже выставила дозо­
ры и спала вповалку в тепло натопленном домике.
Н а снегу чернела тупая морда «максима». Возле
пулемета никого не было, хотя он развернут ду­
лом к лесу и в приемник заправлена лента. С пра­
ва от него я приказал ставить пушки. Артиллерис­
ты привычно замахали лопатами, разбрасы вая
снег. Стоянка у мельницы казалась обычной: под­
тянутся тылы — и двинем дальше. Потому и пуле­
154

мет стоял прямо на снегу, и мои пушкари не рыли
настоящих огневых, а только укрепили сошники
станин (стрелять можно — и ладно).
День был солнечный, тихий. И казалось, гл ав­
н о е — выспаться.
С утра до вечера, как на курорте, ни выстрела.
Солнце уже начало сползать к горизонту, высвечи­
вая оранжевым неровные верхушки деревьев. З о ­
лотисто-багровые световые столбы пробили комна­
ту, в них заходили бог весь откуда взявшиеся зи­
мой пылинки, да плыли сизые махорочные дымы.
Офицеры, бывшие на мельнице, ужинали. П ом­
ню, пшенную каш у с мясом привезла кухня, банки
свиной тушенки да фляга с водкой — свои запасы.
Говорили мало, поглядывая на аппарат полевого
телефона на подоконнике. Сейчас зазуммерит, и
приказ — сниматься и выступать.
Н ас четверо. Капитан, замполит батальона,
старший по званию и положению да и по возрас­
ту. Ему за тридцать, красное от ветра лицо, на ко­
тором выделяются крупный нос и сросшиеся у пе­
реносья брови. Командир стрелкового взвода м лад­
ший лейтенант Сережа, фамилии не помню. Сере­
ж а только-только из училища, знает еще на зубок
все уставы и наставления, легко краснеет и, по-мое­
му, ни разу не брился. Старлейт, командир роты
Вася Поляков, мой старый знакомый. И я. Подчи­
ненных мне офицеров на мельнице нет, ибо мои две
пушки только называются батареей. По существу,
это взвод, и лейтенант Миша Яковлев три дня на­
зад уехал в артмастерские за пушками.
Сумерки начали сгущаться. Телефон молчал.
Д елать совершенно нечего, и мы курили, перебра­
сываясь какими-то малозначительными словами.
155

По коридору простучали твердые, словно из
чугуна отформованные валенки. Дверь отворилась,
и в комнату втиснулся закиданный снегом от валенок до ушанки боец.
— Сержант прислал доложить: по-над лесом к
городу солдаты идут. Чи наши, чи немцы — бис их
знает.
— Грейся, замерз, поди,— сказал солдату П о­
ляков.
Выходить и смотреть в темноту бесполезно, и
П оляков взял телефонную трубку.
— Командира батальона... Дежурный? Слушай,
дежурный, какая-то воинская часть, обтекая нас,
движется к городу. Выяснишь — позвонишь.
Он отдал трубку связисту.
— Видно, здесь и ночевать будем. Позвонят иэ
ш таба, и будем укладываться...
Дежурный позвонил минут через пятнадцать.
— Какой полк? — переспросил Поляков. — Ты­
сяча двадцать второй? А откуда он взялся? Ну„
ладно — вам виднее.
Мы выпили еще граммов по пятьдесят, покури­
ли, капитан, покряхтывая, стягивал сапоги. Он не
успел снять второй, когда на подступах к Розенгардту, как валеж ник на костре, вспыхнула и по­
катилась неровная винтовочная пальба.
— Связи нет,— доложил телефонист, взял к а ­
рабин и ушел по линии.
— Ш табные ж...! — выругался Поляков и, сле­
дя недобрыми глазами за капитаном, который уж е
натягивал только что снятый сапог, спросил:
— Что будем делать, господа офицеры? Д ум ай­
те...
«Господа офицеры» Поляков говорил, когда поподал в тяж елое положение и понимал: советуйся
не советуйся, а дело дрянь.
156

Что дело дрянь, понимали мы все. Не мифичес­
кий тысяча двадцать второй полк, а обычный не­
мецкий, оставив нас в тылу, врывался в город.А может, уже ворвался — захлебывались длинными!
очередями пулеметы, гремели взрывы гранат, при­
чем стрельба отдалялась, значит, немцы выбивали*
полк из города. Связист и посланные следом з а
ним два солдата не вернулись. Связи по-прежнему
не было.
Горят светло и без копоти две плоские немец­
кие свечи. М ежду ними потертая на сгибах, р а з­
битая на двухкилометровые квадраты карта. Но*
смотреть на нее нечего: Розенгардт вроде у нем­
ц е в — стрельба затихла, изредка на дальней ок­
раине прокатываются пулеметные очереди. Н а ху­
торе впереди — немцы: нашу разведку там об­
стреляли. Связи нет.
Вася Поляков вполголоса:
—
Что будем делать? Отходить без приказа —
сами знаете... Сидеть тут — ж дать пока фрицы за ­
давят... Будь у меня рота нормальная, а то пятьде­
сят человек — пополнение, пока не знаю, что за
люди. Ребят, на которых положиться можно,— в
роте, наверное, десяток, не больше.
Мы молчим. Главное слово за замполитом. Он
старший — ему решать. Взять ему на себя ответст­
венность—приказать отходить? Мы-то отойдем чис­
тенькие по его приказу. А капитана могут и к стен­
ке поставить за такую самодеятельность. Вдруг
полк будет наступать, надеется, что мы сидим з а ­
нозой в немецком тылу? А может, шлют связных,
чтобы мы пробивались к полку? А связные, как и
наши, натыкаются на вражеские заслоны. Р а зб е ­
рись...
157

Капитан вопросительно и растерянно обводит
нас глазами. Что снарядов у меня полбыка — поло­
вина боекомплекта, да и те в основном бронебой­
ные, я уж е говорил. И добавить что-либо к словам
П олякова нечего.
Капитан медленно, словно растягивая секунды,
скручивает цигарку, прикуривает от свечки и вы ­
дыхает с махорочным дымом:
— Д о утра будем здесь.
Решение принято, больше толковать не о чем. Н а ­
деваю шинель, выхожу к пушкам.
Черно-бархатное, грозно горящее белыми звез­
дами небо начинает над лесом светлеть. Наводчик
Алеша Борисов, часовой у орудия, подходит ко мне,
спрашивает:
— Чего решили, комбат?
— Будем до утра здесь.
— А утром фрицы полезут,— резонно говорит
наводчик.
Утром все началось как по нотам. Из леса, ох­
ваты вая подковой мельницу, высыпали немецкие
цепи. Одна, вторая, третья... И по тому, как они
пошли, не торопясь, грамотно соблюдая дистанцию
и между цепями, и солдат от солдата, можно опре­
делить: это не фольксштурм и не гитлерюгенд, не
старики и немальчишки. В атаку шли хорошо обу­
ченные солдаты.
Задача у немцев простая — выбить нас с хол­
ма и погнать к западной окраине Розенгардта на
свои пулеметы. Фрицы шли медленно, в бинокль
уж е было видно, как они оступаются на крутом
склоне в глубоком снегу. Ударил наш «максим»,
трассирующие замелькали, пролетая сквозь цепи.
Вставали и падали черно-белые разрывы моих сна­
рядов. Цепи залегли, но не отступали. По кирпич­
ным бокам мельницы застучали пули, закурилась
158

розовая пыль. И — еще хуже — в лесу забахали мивометы, снег почернел — разрывы рубили его, сме­
шивая с землей.
Что мы могли? Трижды, спасая «максим», пуле­
метчики втаскивали его в дом, трижды я уводил*
своих солдат от пушек в укрытие. Но когда зам ол­
кали пушки и «максим», немецкие цепи поднима­
лись. С каждой паузой они были ближе. И мы,,
опять выскакивая под минометные осколки, продол­
жали бой. Мина разорвалась рядом с «максимом»,,
смяла кожух, как консервную банку. Покуда был
жив Вася Поляков, покуда были осколочные снаря­
ды, мы держались. Но вот замолчало сначала одно
орудие, потом другое. И остатки третьей роты хлы­
нули в поле, стараясь добежать до дальней, восточ­
ной окраины города — там стреляли, следовательно,
там были наши.
Ездовые чертом вылетели на огневые. Запом ­
нились Борисов и Костылев, когда они дваж ды про­
махнули станинами тягловый крюк, за который
цепляли орудие. А мы в это время били из автома­
тов, чтобы на какие-то минуты задерж ать немцев,,
которые были уже буквально рядом.
Наконец пушки одна за другой рванулись за бе­
гущей пехотой. А вслед от мельницы уже мели оче­
редями по снегу немецкие пулеметы.
Ах если бы фрицы не перекрыли дорогу в Р озенгардт! Как быстро мы домчались бы до города...
А тут снег становился все глубже, лошади шли мед­
ленно. П равая, темно-гнедая, у второго орудия,
ткнулась мордой в сугроб и упала, пригибая голову
другой лошади. Пока отцепляли постромки темно­
гнедой, упала и вторая — буланая. А затем рядыш ­
ком, скошенные одной очередью, легли лошади
костылевского орудия. Что делать? Пушки в снегу
по брюхо на себе не потащишь.
159

Первый раз за войну я попал в абсолютно без­
выходное положение. Лош ади леж ат, посеченные
пулями. Колеса орудий по оси провалились в рых­
лый, податливый снег. Пулеметные очереди хлещут
то спереди, то с боков, то почти задевая каблуки
сапог. Ребята сбились возле пушек, смотрят на ме­
ня, как на бога, ждут моего решения, ждут коман­
ды. А что я могу?
Я знаю — пушки бросать нельзя. Нельзя! А как
их отсюда выкатить? Тащить на руках — положишь
всю батарею. И думать-то некогда — пулеметы бьют
все точнее... Д а в конце концов драпанул ведь зам ­
полит... Он старший по званию, ему бы и остано­
вить пехоту... Ну что могут пушки, коли стрелковая
рота бежит...
— Снимай прицелы! — заорал я.
Пока снимали прицелы, огляделся. Большинст­
во пехотинцев, бежавших перед нами, леж ат поре­
занные пулеметами. Слева темнела неглубокая ло­
щинка, по которой, пригибаясь, можно добраться
до нашей окраины города. Хотел сказать: «Пош­
л и !» — и увидел, что командир орудия Яков Т ар а­
канов сел на снег, прижимая ладони к животу.
— Борисов, Коготько, помогите сержанту!
Они подняли и поволокли его в лощину. Там
спустили штаны, чтобы перевязать, и я увидел
три пулевых надреза.
— Здорово меня? — спросил Тараканов,
ус­
певший за каких-то пять минут похудеть и осу­
нуться.
— Ничего, Яш а,— утешал его Костылев,— вот
в медсанбат отнесем, врачи починят...
В Розенгардт мы принесли Тараканова мертвым.
Д ля чего это пишу? Кто там был — никогда не
забудет. Кто не был — вряд ли поймет. Бессильны
любые кинокадры, даж е документальные. Через три
160

надреза, напоминающих прикосновение перочин­
ного ножичка, врубилась в сержанта смерть. Прос­
то. Обычно. Не пролив вроде и капли крови...
Вышли! Солдаты садились и ложились прямо на
растоптанный, перегоревший под множеством са­
пог снег. Пробегали запаленные связные. Ни зам ­
полита, ни комвзвода, которых я думал встретить
у ш таба полка, не было...
Подполковник Попов выслушал меня, не под­
нимая глаз. Потом, так же неотрывно глядя на рас­
стеленную перед ним карту, сказал:
— Третья рота пришла без комсостава. Д а и
пришло-то человек пятнадцать. За оставленную
без приказа высоту, за брошенные пушки ответи­
те вы.
Уколол меня взглядом. Шинель, посеченную ос­
колками, я бросил и стоял перед ним в солдатском
ватнике без погон.
— Сдайте документы и оружие.
Я очень старался, чтобы не дрож али руки, ког­
да клал на стол парабеллум, удостоверение лично­
сти, комсомольский билет. Попов брезгливо, одним
движением ссыпал все это в ящик стола.
— Автоматчик! — и солдату: — Найдешь пус­
тую комнату, посадишь туда арестованного.
И вот сижу я третий час под арестом. Волкова,
который принес котелок с супом и пачку махорки,
солдат пропустил. Но его попытки заговорить обор­
вал: «Не положено».
Суп я съел. Курю цигарку за цигаркой, а бой на
мельнице начинает поворачиваться какой-то иной
гранью. .
6

Б. Борин

161

Там, под пулями, рядом с вражеской цепью, все
диктовалось сиюминутными событиями. Кончились
осколочные снаряды, побеж ала пехота — вывози
пушки. Не удалось — спасай людей. Правильно?
А здесь, в тишине ш таба, надвинулись и н ава­
лились, казалось, забытые: «За отход без прика­
за...», «Русские артиллеристы пушки не бросают...»
П риказ Главнокомандующего и традиции русской
армии — вот что правильно. А все остальное — отговорочки. Будет, очевидно, трибунал,—как-то ту­
по, словно не о себе, а о ком-то постороннем думал
я. Ну, разж алую т, пошлют в ш трафбат. Ну ладно...
Я никак не мог понять, понять до конца, с без­
возвратной определенностью, что это моя молодая
жизнь вдруг расш иблась вдрызг, окончательно.
И не помогут уж е ни прошлые заслуги, ни ордена,
ни офицерские погоны... Ничто не поможет. И поче­
му-то бесконечно и тупо повторял, как заведенный:
«Ну ладно, ладно...»
А ладного было мало. И когда автоматчик, стук­
нув дверью, сказал: «Выходи!», я совсем скдс. От
какого-то ледяного уж аса меня затрясло, хотя вро­
де ни руки, ни ноги не дрожали.
Высокий тучный полковник промокал носовым
платком на багровой лысине пот. П апаха леж ала
на столе. Меня он сразу ударил словами:
— Трус! Сукин сын! — Я попытался что-то ска­
за т ь .— Молчать! Бросил пушки. А сам прибежал
спасаться!? Позор на всю дивизию! Позор!
Казалось, полковник взвинчивает себя криком.
А взвинтив, нахлобучил на лоб папаху, вынул ТТ
из кобуры и — уже спокойно:
— Пошли. Я сам тебя расстреляю.
Попов, на которого я кинул отчаянный взгляд,
не поднимал глаз от стола. Наверное, все, что начарту дивизии было можно сказать (когда полков­
162

ник надел папаху, я его у зн ал ), Попов сказал.
А полковник был уже рядом со мной. Толкнул пис­
толетом: «Иди!» — и я пошел.
Коридор длинный. Ш ел я медленно — торопить­
ся некуда. З а мной, тяж ело переводя дыхание, шел
полковник. Д ум ал я, помню, о себе, будто о ком-то
другом,— где будет расстреливать. В д о м е — нель­
зя: пуля-дура, она далеко летит. Ходить полковник
не привык — вон как дышит д аж е в коридоре. Тог­
да с крыльца — крыльцо высокое, пока буду спус­
каться по лестнице, он и ахнет в затылок.
До выхода на крыльцо оставалось шагов пять—
семь, когда я вдруг ясно, до конца понял, что рас­
стреливать будут не чужого дядю, а меня. Лично.
И встал. Точнее, врос в пол. Полковник толкнул в
спину:
— Иди!
— Убить вы меня успеете,— я говорил торопли­
во, боясь, что договорить не дадут,— а кто будет
пушки выручать?.. Солдат я вывел, пушки отобьем...
Без пушек не вернусь, лучше уж от фрицев, чем от
своих.
Я замолчал, выдохнув все, что мог. Стоял и мол­
чал, сжигаемый последней надеждой. М олчал и
полковник, твердо уткнув мне в спину ствол пис­
толета. И длилось это не знаю сколько — год, два...
Самые долгие мгновения всей моей жизни.
— Иди обратно,— решил наконец полковник и
повел меня тем ж е коридором назад.
Теперь думаю, что, когда пришла пора и в са­
мом деле расстреливать, начарту сделалось не по
себе: к такому ремеслу тоже надо привыкнуть.
А тогда мне было не до размышлений. Полковник—
я не спускал с него глаз — сел возле Попова:
— Можно этому сукину сыну доверить, чтобы
отбил пушки?
163

Попов ответил незамедлительно:
— Можно. Он в общем-то неплохой офицер...
— У тебя все неплохие. А немцев вчера прош ля­
пили. Батарею бросили. Если Розенгардт сами не
отобьете, пушки не вернете, я с вас семь шкур
спущу.
Попов достал из стола парабеллум, положил на
него мои документы:
— Забирай. И погоны пришей, ходишь как м ах­
новец.
Документы я сунул в карман гимнастерки. А ру­
ки так затряслись, что не мог попасть пистолетом
в кобуру. Так, держ а его в руке, и вышел на кры ль­
цо, сел на ступеньки. Идти дальш е я не мог. С тар­
шина Костылев, который, видно, беспокоился за
меня, подошел, спросил:
— Что будем делать?
— Погоди,— я блаженно щурился на солныш­
ко, словно видел его впервые,— погоди, дай отды­
шусь...
— Отдышись,— по доброму разрешил Костылев,
протягивая кисет. И мы закурили.
Полк наступал. Медленно. Немцы дрались за
каждый дом. С чердаков били пулеметы, отчерки­
вая полосу, через которую не переступить. И бой,
как всегда в населенном пункте, распался на мно­
жество боев: за ратушу, за церковь, за кирпичный
дом...
Я с ребятами по-партизански прорывался к трех­
этажному дому, из которого должны быть видны
увязшие в снегу пушки. Наши пушки.
Если можно обойти дома, занятые немцами, мы
обходили. Нельзя — приходилось брать.
А перед боем я подошел к костру — полыхали
164

разбитые ящики, возле огня сидели мои славяне —
и сказал:
*
—
Не отобьем пушек — я пойду в штрафную, а
вы в пехоту. — П одождал, не спросят ли чего, но
солдаты молчали. — Запасайтесь патронами и гра­
натами— отбивать будем.
И все. Ни я в штрафники, ни ребята в пехоту
идти не хотели.
Здесь, наверное, надо кое-что объяснить. Не хо­
тели они стать пехотинцами не потому, что боялись,
скажем, подниматься и атаковать под пулеметным
огнем. В противотанковой батарее служить не без­
опаснее. А вот быт у нас полегче.
На походе орудийный расчет поочередно едет
на пушке. А пехота телепается пешком. Стали в
оборону — стрелок скребет землю малой саперной
лопатой, а у артиллеристов лапаты, ломы, топоры,
пилы при каждом орудии. Выкопали блиндажи, пе­
хота их покрывает всем, что под руку попадается.
А для нас двадцать — тридцать километров не рас­
стояние, поедем, навалим сосновые кряжи, укроем
блиндаж шестью накатами. Р азве что авиабомба
его прошибет. А под обычным артобстрелом — си­
ди, суши портянки. Д л я артиллериста перевод в(
пехоту — суровое наказание.
Уличный бой остался в памяти, как разбитое
зеркало, осколками. Складывать их трудно, так осмолочно и расскажу.
...Угловой дом ощетинился тремя пулеметами.
Два били с чердака, третий — из окна на втором
этаже. Пулевой барьер плотный — не прорвешься.
Заряжающий второго орудия Иванов леж ал, привалившись щекой к желтому, размятому сапогами
Свету. Трассы крестили мостовую то возле его ног,
то возле головы, то прокатывались по уже мертшшу телу. И оно вздрагивало под ударами пуль,
165

словно Иванов все еще жил. Двое, легкораненых,
ушли искать санроту. А мы не могли и носа высу­
нуть из-за соседнего дома.
Мы оторвались от наступающего полка. И бой
гремел где-то за спиной. Просить о помощи было
некого.
Не знаю, сколько бы проторчали у этого дома,
если бы не Волков. М ишка, дыша как паровоз на
подъеме,— тяж ело и прерывисто, вывернулся отку­
да-то из-за длинного забора, дернул меня за ру­
кав:
— Там, на соседней улице, дивизионная пушка.
Я им — стрельните по дому. А старшина, сволочь,
пошел ты, говорит...
Долго думать не время.
— Костылев, останешься за меня! Борисов,
пошли!
Пригибаясь под пулями, ныряя в какие-то про­
улки, перепрыгивая через штакетник заборчиков,
бегу за Волковым.
Дивизионная пушка, раскинув станины, стояла
на перекрестке. Разговаривать некогда, и я попрос­
ту приказал старшине, командиру орудия.
— Будем бить по пулеметам! Борисов — к п а­
нораме. Волков — заряж ай.
Возразить офицеру старшина не посмел. На это
и был расчет—распоряж аться на чужой батарее я
не имел никакого права. Прежде чем старшина р а ­
зинул рот, Волков загнал снаряд в казенник, а Л еш ­
ка Борисов, прильнув к прицелу, уже подкручивал
барабанчики подъемного и поворотного механиз­
мов, разворачивая ствол.
Ах, какие наводчики были на батарее! Худож­
ники, маэстро огня.
— Огонь!
И первый снаряд разнес раму чердачного окна.
166

— Огонь!
И второй снаряд разорвался уже в глубине
чердака, разм азы вая немецких пулеметчиков по
стропилам.
— Огонь!
И еще три снаряда черно-алыми созвездиями
вспыхнули в проклятом доме.
А потом донеслись хлопки гранат и автомат­
ная стрельба — это Костылев с ребятами доверш ал
дело.
...И вот он, этот трехэтажный дом, из которого
можно видеть увязшие в снегу пушки.
День клонился к вечеру, а наступление полка
на Розенгардте — к успеху. Немцы сопротивлялись
уж е вяло, они огрызались злобно, с неохотой, ви­
димо, понимая, что из города им все равно уходить.
А мои ребята, успев за день боя обзавестись двумя
немецкими пулеметами, дрались дружно и напо­
ристо.
Д ва наших пулемета били в упор по дому, рас­
щелкивая последние стекла. Немцы, выскакивая,
беж али куда-то назад и влево — к зданиям, кото­
рые пока удерж ивала гитлеровская солдатня.
Наконец стрельба стихла. И мы пошли к дому,
уверенные, что фрицев там нет.
Так оно и было. Кисло пахло порохом, под но­
гами перекатывались автоматные гильзы. Ребята
■отопали по лестнице на верхние этаж и. А я поче­
му-то задерж ался внизу.
Свет падал через проем сорванной с петель вхо­
дной двери. Три двери комнат, выходящих в этот
■ояутемный коридор, были закрыты. И я, так скаМ ть для очистки совести, пнул их поочередно сааогом. П ервая — пусто, вторая — пусто. Третья...
167

На полу немецкий офицер, а над ним с бинтом —
солдат.
Остальное запомнилось подробно, как в зам ед­
ленной съемке. Я стоял на пороге, нащупывая ру­
коять парабеллума за отворотом ватника. Солдат,
бросив бинт, шагнул в угол, к леж ащ ему на полу
автомату. Схватив оружие, он повернулся ко мне,
но я успел выстрелить.
Солдат упал. А офицер, теперь я видел по по­
гонам, что это обер-лейтенант, сел, опираясь на ру­
ки. И переведя ствол на его лицо, успев подумать,
что он, белокурый, голубоглазый, красив, как на
плакате, выстрелил.
Пулевой надрез возник аккуратной красной чер­
точкой возле правой ноздри. И обер-лейтенант, п а­
дая, деревянно стукнул головой об пол.
Все это продолжалось доли минуты. Прошло с
тех пор больше сорока лет. А я все вижу голубые
глаза, глядящие в мои, когда палец уже прижал
спусковой крючок.
Ребята установили пулеметы на верхнем этаж е
и поливали бугор, на котором стояла пушка. П о­
чему-то одна.
Как только стемнело, мы ее вывезли.
На мой доклад подполковник Попов только и
сказал: «Отдыхайте». Н апряжение боя затухало:
немцев вышибли из Розенгардта, стреляли уже
возле злосчастной мельницы...
Отдыхать так отдыхать. Выбрали дом с чудом
сохранившимися стеклами. Натопили печи. На пли­
те, ведра с курами, из расчета две курицы на сол­
дата. Я думал, что хватит и по одной, но мне ре­
зонно возразили: «Вам ночью спать, а ребятам на
пост идти. Погрызть чего-то часовому надо?»
168

И вот, стащив в одну комнату всю мебель, пи­
руем. Водка в кружках, стаканах, хрустальных фу­
жерах... Перед каждым — персональная курица.
Но веселья нет. Тараканов, Иванов, да если бы
только они, остались в земле этого города, о кото­
ром никто прежде и не слыхал. И хотя их не по^
минают, они не забыты. И я — да разве только я —
вижу Яшку Тараканова то между Костылевым и
Коготько, то между Борисовым и Волковым. Он то
появляется, то исчезает. То с белозубой цыганской
усмешкой, то как тогда — в снегу, с ладонями на
посеченном пулями животе.
И старшина батареи П аш ка Рыжов, московский
танкист, который почему-то выдает себя за дон­
ского казака, свесив над кружкой спутанный чуб,
тихо вздыхает:
— Ну, за ребят, которые сегодня...
И мы пьем, отделенные от них сегодняшней но­
чью. А завтра вечером, может, выпьют за нас.
Усталость от длинного февральского дня — в
бою, на морозе, мягко смешиваясь с теплом слу­
чайного дома и ж аром ледяной водки, начинает
валить с ног. Солдаты засыпают — кто бросив ши­
нель прямо на пол, кто на немецкой кровати с дву­
мя перинами. И я, стянув сапоги, проваливаюсь в
черную яму сна. И только чувствую, как укрывают
меня косматым теплом полушубка.
...Будит меня не солнце, уткнувшееся в лицо ж ел ­
тыми пальцами, а голос Пашки Ры жова:
— Комбат, за тобой...
На пороге — связной из штаба полка. Ж дет, по­
ма я яростно тру лицо холодной водой — Ры жов по­
ливает из котелка.
Ни одной курицы не осталось, солдаты были вче­
р а, как всегда, правы. Приходится довольствоваться
Ццшм хлебом. И вот мы идем длинной улицей. Стек­
169

ла почти во всех домах выбиты, на снегу — черные
пятна гранатных разрывов, мертвые немцы...
Попов обводит меня взглядом, и я невольно под­
тягиваюсь, ож идая «втыка», что небрит. Но, к а ­
жется, моя внешность его сегодня не интересует.
— Подойди к столу,— говорит подполковник.
И я отмечаю—«на ты». Это хорошо: когда комполка
гневался, он становился чрезмерно веж ливы м .—
Так вот. Н а хуторе, что на опушке, полковые р а з­
ведчики видели сегодня ночью твое орудие. Вы­
бьешь с хутора фрицев, привезешь сюда пушки.
Ясно?
Ясно-то ясно, да у меня людей мало. С остав­
шимися в живых мне хутор атаковать не под силу.
Докладываю об этом Попову.
— Возьмешь в шестой роте, что на мельнице,
взвод,— решает комполка. — Выполняй.
Солдаты, не дож идаясь меня, похмелились и
позавтракали. Мне оставлен котелок супа. Ем и
объясняю солдатам положение. Распоряж аю сь з а ­
прячь лошадей в сани,— поедем на мельницу с ве­
терком, как на свадьбу.
Так и рванули, снег из-под копыт, ребята впо­
валку в санях. Отойди — расшибу!
Солнце в зените — двенадцать часов. На м ель­
нице рота с четырьмя пулеметами. Под мельницей
мерзлые фрицы, убитые во вчерашнем бою.
Командир роты, незнакомый мне лейтенант,
встретил нас без восторга.
— Взвода не дам. Сами бросали пушки, сами
и отбивайте.
Но заметно скис, когда я спросил, где связь с
командиром полка.
Попов отозвался сразу. Выслушал меня, хмык­
нул, сказал:
— А ну, дай ему трубку...
170

Я злорадно смотрел, как комроты вякал в те­
лефон: «Слушаюсь... Слушаюсь...»
А потом, не глядя на меня, приказал:
— Второй взвод — в распоряжение артиллерис­
тов. — И отошел, так и не удостоив взглядом.
Пока собирался и строился второй взвод, я до­
говаривался с Рыжовым:
— Останешься на мельнице. Д ве зеленых раке­
т ы — значит хутор мы взяли, пускай Коготько на
передке скачет вывозить пушку.
— Все понял. Ни пуха тебе...
— К черту!
Старший сержант доложил, что взвод, которым
он командует, построен.
И вот они стоят — в две шеренги — незнакомые
мне пехотинцы и мои ребята, с которыми воюю уже
почти полгода. Речь не речь, а что-то перед атакой
сказать надо.
— Сейчас мы будем выбивать немцев из хуто­
ра. Вчера их вышибли из Розенгардта. Потеряв ло­
шадь, за хвост не удержишься. Ударим дружно —
побегут... Рассыпайся в цепь — справа от меня пе­
хота, слева — батарея. Я в центре.
Вместе с солдатами сбежал по снежному склону.
— В атаку, вперед!
И мы пошли.
Снег глубокий, но идти под гору нетяжело. Ху­
тор молчит. И чем ближе мы подходим, тем силь­
нее покалывают ледяные иголочки ожидания: «Под­
пускает, гад. Сейчас ахнет. Сейчас. Сейчас...»
И не видишь ни яркого солнца, ни синих теней
на снегу. Тело ждет, само ждет встречной пуле­
метной очереди. И когда мы уж е поднимались на
шзаолок к хутору, навстречу застрочили всего че«р е-п я ть автоматов.
Чепуха! «Ура-ра-ра-а!» — покатилось по на­
171

шей цепи. И стреляя на бегу, бешено матерясь,
мы ворвались на хутор. Там уже никого не было.
Оставленное для прикрытия отделение немецких
автоматчиков отошло к лесу. У меня только двое
раненых.
Ребята рассыпались по сараям, искали пушку,
проверяя, не остался ли где немец.
И вот она, у стенки сарая, моя родная сорокапяточка. Зеленая краска на стволе давно сгорела
от выстрелов. Чехлы тогда не успели надеть, и черт
знает, где они. А пушка целехонькая. И только ре­
зина колес в черной бахроме от пуль и ос­
колков.
Я не мог отойти от пушки. Стоял и гладил хо­
лодный ствол, как лицо любимого человека. Меня
окликнул Волков:
— Комбат, здесь фриц раненый.
На мерзлой соломе, перемешанной со снегом,
корчился мальчишка лет семнадцати в зеленой ши­
нели. Он ж алко и беспомощно прижал ладони
к животу, как Яков Тараканов в предыдущее утро.
И с ужасом смотрел на обступивших его солдат.
— Не стрелять! Повезем пленного в штаб.
Д важ ды торопливо взлетели над хутором зе­
леные ракеты. И помчалась от мельницы пара во­
роны х— Коготько гнал артиллерийский передок.
Подцепили орудие. Посадили на лафет пленно­
го. Разместились как могли сами — от батареи,
считай, остался расчет для одной пушки.
— Закрепляйся, пехота, жди своих. А мы пог­
нали.
Победителями примчались к штабу полка. Я шел
по коридору, за мной Волков и Борисов несли
пленного. Перед нами расступались.
Так и ввалились к Попову. Я — лапу к уху:
— Пушки отбиты. Б атарея вырвалась на два
172

километра из передовых позиций полка. На хуторе
закрепляется пехота. Взят пленный.
—
Молодцы,— сказал подполковник,— вот се­
годня, честное слово, молодцы.
РЕКА

Наткнулись на нее, как на стену, и останови­
лись. Сине-черная, словно тевтонский меч, леж ала
река П ассарге поперек рыжего глинистого поля.
Чуть приподнятые над землей железобетонные кол­
паки дотов встретили нас непроходимым пулевым
барьером. А с той стороны, из-за речки, выгибая
воющие трассы, рванулись десятки мин и снарядов.
С. ходу такую оборону не прорвешь. П равда, дня
через три, когда подтянулись отставшие тылы, ко­
мандование попыталось это сделать. Полк 76-мил­
лиметровых самоходных пушек пошел в атаку на
доты. Меньше чем в пять минут перед пехотными
цепями встало шесть полыхающих газойлем кост­
ров.
Приказ': «Отойти. Приготовиться и брать доты».
А как их возьмешь?
Вермахт ж дал нас на этом рубеже. Оборона бы­
ла здесь продумана тщательно, с немецкой акку­
ратностью выстроена. Система пулеметного огня
прикрывала все подступы к реке, не оставили ды­
ры, в которую хотя бы мышь могла проскользнуть.
Стены дотов — два с половиной метра литого ж е­
лезобетона. Снаряды д аж е тяж елы х гаубиц без осо­
бого толка лопались у таких стен. Амбразуры з а ­
крывались стальными щитами. И когда иной раз
случалось пехоте все-таки дойти до дота, фрицы за ­
купоривались в своей крепости, вызывали из-за ре­
к а огонь на себя.
173

Артиллерийские снаряды сметали с купола на­
шу пехоту, а когда она начинала отходить, распа­
хивались стальные щиты амбразур и в спину били
пулеметные струи...
Н ачинался март. Ветер с Балтики наволок се­
рую кучу мокрых облаков. Дож ди размесили чер­
ную землю, набухли водой сапоги и шинели. Найти
сухой клочок газетки, чтобы свернуть цигарку, и то
проблема. Д авно небритые, заляпанные грязью с
головы до ног, простуженные, злые, топтались мы
у реки Пассарге.
Ночью, а здесь все делалось ночью — днем к а ж ­
дое движение стерегли вражеские пулеметчики,—
приказали перебросить батарею во второй баталь­
он, поддержать майора Березина.
Пока Волков отыскивал артиллерийские передки,
пока они приехали, пока, прицепив пушки, мы во­
локлись по жидкой глине вдоль полка, начало све­
тать. Оставил людей и орудия в каком-то полураз­
битом сарае, пошел разыскивать майора.
Раненый, который, постанывая, тихо телепался
с передовой, неся перед собой бережно, как груд­
ного ребенка, толсто замотанную бинтами руку,
объяснил, где батальонный КП.
—
Идите прямо, значит, до пушки покорежен­
ной, а там увидите фрицевский дот. В том доте и
майор...
Я пошел быстрее. Интересно увидеть этот са­
мый дот в натуре.
Утонула почти до колесных осей полковая пуш­
ка, короткий ствол беспомощно уткнулся в глину,
лобовой щит смят взрывом, словно это не сталь, а
бумага.
Прикидываю расстояние. Ну да, из этого ору174

дня, подтащив его ночью, били по амбразурам. П ри­
ставили пушку, как наган, к виску дота. А немцы
вызвали огонь своих артиллеристов из-за реки.
До!, который взяли солдаты майора Березина,
грузный, оплывший глиной, каж ется оглохшим и
слепым. В распахнутых амбразурах свистит ветер,
стальная дверь, сорванная толом, валяется на са­
мом берегу. Рядом с ней трупы в ненавистной эс­
эсовской форме — гарнизон дота. Д а и наших не­
мало полегло вокруг... Но главное сделано — ды р­
ку в немецкой обороне прогрызли.
А на КП не протолкнуться, народу набилось
почти как в трамвай в час «пик». Это и понятно:
во-первых, не льет на голову, во-вторых, двухмет­
ровые стены и купол — укрытие надежное. Пропи­
хиваюсь к майору Березину. Он сидит у ам бразу­
ры, влетают в нее ветер и дождь, бьют майора по
лицу, а Березин словно спит с открытыми глазами.
Ры ж ая щетина на подбородке в махорочной кру­
пе, веки багровы и опухли, глаза застыли на к а ­
кой-то видной только ему точке.
Нарочно громко, чтобы разбудить, докладываю,
что прибыл в распоряжение...
—
Ну и хорошо,— отзывается майор,— хотя,
честно говоря, на кой мне черт твоя батарея днем?
Отдыхай до вечера.
А как отдохнешь, если здесь даж е сесть неку­
да? Три яруса пружинных коек привинчены к стан­
кам дота, словно в вагонном купе. И на каждой
спят по три-четыре солдата. Спят, привалившись
мокрыми шинелями к бетонным стенам...
Я, как и все, почти не спал последние две неде­
ли. И засыпаю стоя, ухватившись за железо кой­
ки, положив голову на чей-то мокрый сапог. Потом,
не помню уж каким образом, я оказался на койке.
Потом просыпаюсь и вижу: спит, стоя, командир
175

батальона, положив голову на мои сапоги. Выс­
кальзываю из-под него, а майор не просыпаясь, в а­
лится на мое место.
/
Встречаясь с не воевавшими, я всегда Затруд­
няюсь ответить на вопрос, который их почему-то
волнует: а что самое страшное на фронте? Ну как
объяснишь, что самое невыносимое — даже не идти
под пулями в атаку, не отбивать самому атаку в р а ­
жеских танков, самое трудное — быт войны. Не
спать неделями, не просыхать неделями, одереве­
неть настолько, что спокойно переступаешь через
трупы, и не обязательно вражеские.
НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ДУЭЛЬ

— Смотри,— сказал перед вечером майор Б е­
резин, подведя меня к амбразуре,— соседний дот.
Ночью поставишь пушку перед ним метрах в пя­
тидесяти. Чуть начнет светать, только-только уви­
дишь его пулеметы — бей в упор! Моя пехота вмес­
те с саперами атакует. Взрываем дверь дота, заки ­
дываем гранатами и уничтожаем гарнизон. Твое де­
л о — заткнуть пулеметы. Понятно? Так мы и этот
дот брали.
Понятно-то понятно. Д а только фрицы вызовут
с того берега огонь на орудие. А что они сделали
с пушкой,— я видел. Наверное, и расчет накрылся...
А Березин не обращ ает внимания на мое наст­
роение. И прав — он выполняет боевую задачу, а
войны без жертв не бывает.
— Так вот,— продолжает майор,— выделить на
такое дело лучший расчет. Сам понимаешь — тут
секунды решают. Неплохо было бы, если бы сам
пошел с ребятами.
Тоже верно. Не потому, что я стану к прицелу
176

орудия, этого не надо, наводчики у меня хорошие.
Нужно для того, чтобы ребята не чувствовали се­
бя смертниками. Все верно, только знать, что завт­
ра наверняка погибнешь...
— Ладно,— киваю головой. — Что еще?
— Сигнал для атаки — выстрел твоей пушки.
Помни: первый твой выстрел — и я поднимаю пе­
хоту.
Ш лепаю по глине к сараю, где утром оставил
батарею. И здали еще слышу бряканье котелков.
Значит, Медведев привез ужин. Это хорошо. Вол­
ков встречает меня недовольный.
— Ушли на целый день — не сказали куда. Так
не жрамш и и ходите. Я тут курицу добыл, сварил.
А куда нести,— не знаю.
— Не бурчи,— останавливаю его,— давай свою
курицу.
— Только холодная...
Мишка протягивает завернутую в полотенце ку­
рицу. Н аливает в железную кружку воды. Ж ую
выломанную куриную ногу, слышу, как в темно­
те скребут ложки по стенкам солдатских котелков.
Потом, когда засветились огоньки цигарок, посы­
лаю Волкова за лошадьми третьего орудия. И чув­
ствую, как сразу насторожилась батарея.
— Значит так,— говорю словно между прочим,
о чем-то неважном,— пушка Костылева пойдет на
выполнение боевого задания. Костылев, Борисов,
где вы тут?
— Д а здесь мы,— отзывается темнота голоса­
ми старшины и наводчика.
— Поставим пушку перед дотом,— продолжаю
объяснять,— начнет светать, заткнем огнем ам бра­
зуры. Первый выстрел — сигнал атаки. Вот и все.
177

/
— Куда проще,— отзывается Костылев.
— Разговорчики, старшина! — обрываю коман­
дира орудия. — Возьмете десять ящиков осколоч­
ных снарядов. Я пойду с вами.
Но и последняя ф раза никаких восторгов не вы ­
зывает. Это и понятно: третий расчет идти обязан,
ну а то, что решил идти с ним комбат, его личное,
как говорится, дело...
Звякаю т постромки, передок разворачивается у
сарая. Цепляем пушку, грузим снарядные ящики...
И — пошел!
Темнота — глаз выколи и не заметишь. Тучи з а ­
девают ушанку. Д ож дь как из ведра. На сапо­
ги и на орудийные колеса сразу ж е наматывается
тяж еленная глина. Не едем, а плывем к доту.
Фрицы бросают ракеты редко, в таком дожде
они вспыхивают и гаснут, ничего не освещая. И всле­
пую, наугад проплывают навстречу красные и
зеленые трассы пулеметов.
Я иду рядом с лошадью и на миг, когда она ос­
тановилась, кладу руку на круп. И ощущаю — ее
большое тело сотрясает дрож ь страха. Эх, военные
кони, фронтовые трудяги! Романов о вас не пишут
и стихов не слагают. А вы прошагали всю войну
рядом с солдатом, вытянули на себе все повозки и
пушки и даж е не знали, в отличие от человека, за
что умираете, когда входил в вас горячий кусок м е­
талла. И после смерти вы продолжали нам помо­
гать уже вареным мясом в ротных котлах и солдат­
ских котелках.
А как вы боялись, фронтовые кони, пуль и ос­
колков! Как понимали, что именно они несут смерть.
Но не убегали, а шли под свинцовый дождь.
Ставят ж е на постаменты нарядные, свеж еокра­
шенные «тридцатьчетверки». А почему бы не пос­
тавить вылитый из бронзы памятник военной ло17*

щади. Не этакому Буцефалу, который годится под
седло марш алу. А обычной коняге, которая из пос­
ледних сил, напружинив все жилы, волокет под ог­
нем пушку...
Подъехали к доту благополучно. Быстро — ко­
ней обратно, орудие—в боевое положение, между
разведенными станинами — ящики снарядов. А
расчет я повел до рассвета в дот, в котором коро­
тал день.
Рассвет близится. Возле дота позвякивает ору­
жием стрелковая рота — ей атаковать. Пришло
трое саперов, горбатые в темноте от тяж елых меш­
ков со взрывчаткой. Мои ребята, привалившись к
бетонным стенкам у входа в дот, смолят одну ци­
гарку за другой... Я поглядываю на майора Б ере­
зина, жду, когда он станет выводить роту на ис­
ходный рубеж, тогда и я поведу расчет к орудию.
По моим прикидкам осталось до боя полчаса. Все
внутри уже стянуло, напряжено как тугая пру­
жина.
Голос телефониста из дзота: «Товарищ майор.
Первый вызывает...» Волнуется, видать, комполка,
сейчас ему Березин доложит о готовности и, сно­
ва смотрю на часы и на небо, пора к пушке...
Ответив дваж ды «да» и три раза «слушаюсь»,
майор передает трубку телефонисту и командует:
—
Атаку отставить! — и мне: — Пошли к коман­
диру полка — вызывает.
Что там еще стряслось? Ш лепаю за майором,
пытаясь сообразить: к добру или не к добру отме­
няют бой?
А в штабе полка суматоха: связисты сматывают
провода, писари жгут ненужные бумаги, подпол­
ковник Попов в полушубке и шапке, стоя, торопли­
179

во допивает чай. На столе, прямо на карте,— офи­
церский ремень с пистолетом.
Когда мы с Березиным входим и докладываем,
комполка кивает на табуретки: мол, садитесь, сни­
мает с карты кобуру пистолета.
— Вот здесь,— палец его ложится на стрелу,
прочеркнутую красным карандаш ом,— правее нас
пятнадцать килохметров, пока мы топтались на мес­
те, форсировали П ассарге и захватили плацдарм
на том берегу. Немцы непрерывно контратакуют,
чтобы сбросить солдат обратно в реку. Наш у диви­
зию срочно перебрасывают на этот плацдарм. Ч е­
рез час мы должны быть там и вступить в бой. П ро­
медление буду рассматривать как саботаж и дезер­
тирство. Ясно, товарищи офицеры?
И после нашего: «Так точно!» — уже персональ­
но мне:
— Пушки на конной тяге — они должны быть
на плацдарме прежде пехоты. Захвати побольше
бронебойных — фрицы атакую т танками.
А у меня одна пушка под носом у дота. Бросить
ее не могу. Что придумать?
Первым делом — бегом на батарею. П риказ ко­
мандиру первого взвода Яковлеву:
— Бери три орудия, грузи подкалиберные сна->
ряды, саж ай людей на лафеты и — рысью на плац­
дарм . Я тебя потом найду. Мне придется остаться—
надо спасать пушку Костылева. Д а оставь мне по
одному солдату из каждого расчета,— а то орудие
не вытащим.
Если бы у меня был командир второго огнево­
го взвода, я бы, разумеется, ему поручил спасение
пушки. Но пока еще одного офицера на батарею
не прислали, командовал и батареей, и своим вто­
рым огневым взводом.
Отстучали копыта по дороге. Ушла батарея на
180

переправу. И стоим мы впятером — я, Волков и еще
три солдата — на мокрой дороге. И тут вижу, что
один из моих бойцов укутан поверх шинели какимто мешком. Это белорус с чудной фамилией — Бородака, известный на батарее тем, что может убить,
ощипать и сварить курицу за рекордно короткий
срок — за двадцать минут.
— Замерзнуть боишься? — обрушиваюсь на сол­
д а т а .— Не бойся, работа будет ж аркая. Скидывай
мешок к чертовой матери!
— Так, товарищ комбат,— жалобно говорит
Б ородака,— шинель я спалил, просил у Волкова в а ­
шу кожаную курточку, так он не дает...
Куртку Волков р азд о б ы л — заглядение: хромо­
вая, светло-желтая, с четырьмя «молниями» на кар ­
манах. Я сам ее не носил в эту грязю ку— боялся
захлюстать. Но нельзя ведь, чтобы солдат ходил
под дождем голый.
— А ну, не будь жлобом,— обращаюсь к невоз­
мутимому М ишке,— отдай человеку куртку.
Мишка пожимает плечами: мол, хозяин — ба­
рин, протягивает Бородаке куртку. И обтянутый
желтым хромом, тот неожиданно становится вид­
ным и ладным парнем...
Но история с курткой шла где-то поверх созна­
ния, внутрь было вбито раскаленным гвоздем —
как вытащить пушку?
Катить надо на руках — это ясно. С лошадьми
под пулеметы соваться нечего. Н ас пятеро, пятеро
в расчете Костылева — десять здоровых мужиков,
пушку вытянем даж е по липкой глине. Но без ог­
невого прикрытия ничего не выйдет — положат пу­
леметчики. А где его взять, прикрытие?
Боевые части полка уЖе ушли. По дороге т а ­
щатся обозы. Десятый раз обшариваю безнадежяым взглядом все вокруг, пока на ум не приходит—
181

зенитчики... Ну да, как я сразу не сообразил—вон,
на бугре, счетверенная установка Д Ш К , зенитных
крупнокалиберных пулеметов. Вот только кому они
подчиняются, смогу ли уговорить?
— Ж дать меня здесь! Волков, за мной!
И мы, чавкая сапогами, лезем на высокий бу­
гор.
Пожилой старшина, командир установки выслу­
ш ал просьбу, и мы вышли из землянки в окоп —
к установке.
—
Вон дот,— навел я на зловеще молчащие ам ­
бразуры перекрестие стереотрубы, дал посмотреть
старшине. — Перед дотом пушка. Видишь? — Он
кивнул головой. — Д аю зеленую ракету — ты па­
лишь из своих четырех стволов по амбразурам. П ре­
кращ аеш ь огонь, когда я оттащу пушку вон к тем
кустам возле разбитого сарая. Все ясно? Тогда жди
ракеты.
Остальное просто. Собрал людей. Прочертила
небо пущенная Волковым зеленая ракета, и че­
тыре трассы Д Ш К хлестнули по доту. А мы бегом
к пушке. Вцепились вдесятером в лафет — подтал­
кивать колеса и щит, как обычно, опасно — весь на
виду,— поволокли орудие по размокшей пахоте к
сараю. Мы тащили пушку, а над нами грозно и
успокоительно свистели очереди зенитных пуле­
метов.
Когда мы уже были у спасительных кустов, стар­
шина прекратил огонь, все путем, как и договари­
вались. Я разрешил курить, только напомнил — изза орудия не высовываться. И недоглядел — Бородака, дымя цигаркой, выпрямился над броневым
щитом. С той стороны, от дота, треснул выстрел.
Один единственный. Н а него никто бы не обратил
182

внимания, если бы Бородака, вскрикнув не свалил­
ся на Костылева.
П одвела солдата ш икарная куртка — снайпер
принял его за офицера.
Хоронили мы Бородаку торопливо — надо было
спешить. В девять лопат вырыли неглубокую яму.
И прямо на этот ярко-желтый проклятый хром по­
сыпались земляные комья...
НА ПОДСТУПАХ К БРАУНСБЕРГУ

Браунсберг мы видели раньше только на кар ­
тах. И з-за правого западного обреза двухверстки
выползал край разлапистого, как можно было до­
гадаться, крупного населенного пункта. М ежду на­
ми и городом торчал гребень безымянной высотки.
На карте, прямо на этой высотке, чернел прямо­
угольничек с надписью: «Ш кола». В натуре ника­
кой школы не было: на полуразмолоченной взры ва­
ми земле темнел остов здания, оскаленный пуле­
метными очередями. Шесть раз брали эту школу,
шесть раз нас выбивали из развалин. Н а скатах
высоты не осталось живого места: воронки плотно,
одна к одной, испятнали землю, нашпигованную на­
шими и немецкими минами, опутанную нашей и не­
мецкой проволокой.
Седьмой раз мы атаковали проклятую высоту
перед вечером. И к темноте взяли. Пехота закрепи­
лась в остатках разбитого фундамента. Пушки ос­
тановились метрах в шестидесяти от пологого скло­
на: мы ж дали саперов — я не хотел калечить на
минах людей и лошадей.
Волков натянул поверх окопа плащ -палатку,
пробурчал: «Располагайся»,— и исчез. Минут че­
рез двадцать он опустил в окоп котелок чуть тепло­
183

го супа, два сухаря и флягу. Кухня на передовую
приезж ала дваж ды в сутки: перед рассветом и с
наступлением темноты. Это и понятно — днем по­
вар ничего не довез бы до солдат. А за долгий день
на морозе, да еще под пулями, ох как ж рать хо­
чется.
С жадностью, торопливо потянул клейкую ж ид­
кость с какими-то крупами прямо через край ко­
телка. Не успел перевести дух, заш урш ала над го­
ловой плащ -палатка, начальник батальонного ш та­
ба Селезнев сказал:
— Подвинься, комбат.
Он осторожно опустил в кромешную тьму око­
па длинные ноги, спрыгнул и, усаж иваясь в углу
на пустой снарядный ящик — единственную мою
мебель,— щелкнул трофейной зажигалкой. Я до­
хлебал суп, сунул котелок на бруствер и потянулся
к огоньку его цигарки немецкой сигаретой.
Начинать разговор мы не торопились — знали
друг друга давно. И без особого труда могли уга­
дать, кто что скажет.
Командир стрелкового взвода, младший лейтенат Витька Селезнев, в полку появился около го­
да назад. Был он долговязым парнем абсолютно ря­
занского обличия: белесые волосы и голубые гл а­
за. Больше ничем не выделялся из других взвод­
ных. А поди ж ты — стал первым в полку Героем
Советского Союза.
Было это так. Стрелковая рота на трех самоход­
ках по ошибке влетела в село, занятое немцами.
В сумятице неожиданного боя убило командира ро­
ты. Витька не растерялся: поставил на площади
самоходки треугольником, беззащитными тупыми
задами друг к другу, и, огрызаясь осколочными сна­
184

рядами и автоматным огнем от батальона фрицев,
держ ал круговую оборону. Витька связался с пол­
ком по рации и попросил «указаний». П риказали—
держаться.
Было это в Белоруссии, под Бобруйском. Полк
шел неспешным маршем по широкой пыльной до­
роге. От ж ары добела выцвело небо, ястребы сколь­
зящими точками поднялись на такую высоту, что
стали едва различимы. Люди устало волокли ноги,
липкая пыль забивала ноздри. И вдруг приказ: «Б е­
гом марш!»
Д аж е артиллерийские кони после полукиломет­
ровой скачки почернели от пота. Зеленая пена мок­
рыми шматами падала в пыль. Мы бежали в гус­
том слепящем облаке, поднятом солдатскими са­
погами.
Когда на виду села пехота стала разворачивать­
ся в цепи и хриплое «ура» покатилось вверх, к из­
бам фрицы, бросив самоходки и Витьку, побе­
жали.
А за селом единственная дорога шла по гати
между двумя болотами. Не дожидаясь пехоты, Се­
лезнев вывел самоходные пушки на околицу и уд а­
рил по немцам, бегущим по гати, прямой наводкой.
До ближайшего леса, пожалуй, никто из них и не
добрался.
За эту операцию Витька и получил Героя.
В полку Селезнева любили, парень он был хо­
роший. Но привычка решать все с маху у него ос­
талась. Потому я н знал, какой разговор у нас сей­
час состоится.
—
Собирай хурду-мурду и давай с пушками к
школе! — Капитан Селезнев высился надо мной те­
леграфным столбом — стоял в углу окопа, затапты ­

вал огонек цигарки. Я сидел напротив него на кор­
точках.
— Пока саперы не расчистят дорогу — не пое­
ду. Не могу лошадей гробить.
Ответ у Витьки уже продуман:
— Покатишь на руках. Потерю в людях воз­
мещу после боя.
— Чем возместишь? Пехотой? А ты знаешь,
сколько времени надо, чтобы путного наводчика
сделать?
Голос капитана аж заскрипел от злости:
— Мне с тобой некогда свататься. Ты понима­
ешь, что будет, если немцы бросят на высоту танки?
— А ты понимаешь, что будет, если у меня еще
до боя не станет людей? Без саперов — с места не
тронусь.
Спор был возможен еще и потому, что напря­
мую батальону я не подчинялся. П олковая б ата­
рея была придана только на время боя. Поэтому и
слова начш атаба звучали наполовину приказом, а
наполовину пожеланием.
Но Виктор решил своего добиться. Яуслышал,
как щелкнула срываемая с застежки крышка кобу­
ры, увидел в руке капитана тусклый ствол нагана...
— Стрелять не советую,—сказал я, чувствуя как
бешенство перехватывает горло.—Убьешь, тебя мои
ребята из окопа не выпустят.
— Выпустят,— выдохнул Виктор.
Т ак мы постояли минуты две. Потом Селезнев
сунул наган за отворот своей щегольской офицерс­
кой шинели, опустился на корточки и — словно ни­
какой стычки не было:
— Покурю, схожу к школе, погляжу, как там
солдаты устроились. А ты вместе с саперами при­
ходи...
186

Я жадно глотал табачный дым. Успокоившись
сказал:
— П одож дал бы ты тоже саперов — на этой
высоте мин понатыкано.
— Знаю ,— отозвался Виктор. — А идти один
черт надо.
Он легко вытянул из окопа длинные ноги и ушел
в темноту.
Принесли его через полчаса без ног. А меня р а ­
нили назавтра в бою за Браунсберг, и я догнал
Виктора Селезнева в госпитале. Наши койки стоя­
ли рядом. По ночам, когда капитан думал, что его
никто не слышит, он скрипел зубами, закусывал
край одеяла, звенели пружины от сотрясающего те­
ло плача.
Я не лез к Витьке с утешениями. Ну что ему
скажешь?
Не бравый офицер, Герой Советского Союза, а
деревенский парень, только-только начавший жить,
навеки искалеченный, плакал возле меня по ночам.
А днем смотрел сухими, воспаленными бессонницей
глазами в потолок. И курил беспрерывно. В п ал а­
те было много тяжелых, которым не до курева, и
табаку хватало.
А Браунсберга мы с ним так и не увидели.
ДОЛГИЙ ПУТЬ К ДОМУ

Качает на рельсах вагон санитарного поезда.
Везут нас из одного эвакогоспиталя в другой. Это
и понятно: в госпитали первого эшелона идут
сплошным потоком раненые с передовой, а нас, чуть
подлечившихся, отправляю т дальше.
187

Вагон — обычная теплушка. По обеим сторонам
прохода — двухэтажные нары, укрытые плащ -па­
латками. В центре — печка, ящик с углем, бачок с
водой. На остановках входит медсестра: «Все ж и­
вы? Кому помочь? Держитесь, ребята,— на следую­
щей станции будем обедать».
В вагоне не все лежачие. У меня, к примеруг
пробито плечо — имею в полной исправности две
ноги и руку. Таких, как я, человек пять. Мы и осу­
ществляем во время движения медицинскую по­
мощь: одному раненому подашь «утку», другому—
кружку с водой, третьем у—-свернешь цигарку... Д е ­
ла хватает.
Мне, можно сказать, сказочно повезло. Слева
от меня прошел сноп разлетающихся осколков. Сре­
зало левое «ухо» шапки, перерубило левый погон,
разрезало шинель, меховой жилет, гимнастерку,—
цела осталась только нательная рубаха,— пройди
осколок правее сантиметра на два и — хана. Л ох­
мотья и рванье на мне заскорузло от крови, шур­
шит и топорщится. А главное, набухла кровью и
гноем повязка на раненом плече, зудит под ней и
болит. А медсестренка только уговаривает: «Потер­
пи, голубчик. Приедем — сразу тебя на перевязку».
И наматывает поверх промокшего бинта новый.
Н а восьмой день сестренка радостно сообща­
ет: «Приехали, родненькие, отмучились и вы, и я
с вами,— город Двинск, офицерский госпиталь...»
Не буду описывать высадку из вагонов, тряску
в автобусах, когда каждый ухаб загоняет раскален­
ный гвоздь в рану, перевязочную, где заскорузлое
колесо бинта сорвали одним рывком, да так, что из
глаз брызнули слезы... Наконец все позади. П ост­
риженный и побритый, в чистом белье, со свежей,
белоснежной повязкой, рана под которой, если и
не перестала болеть, то перестала нестерпимо зу­
188

деть, на пружинной кровати, между двумя просты­
нями, лежу, как фон барон. И к тому же — в те­
бя не стреляют и тебе ни в кого стрелять не надо.
Филиал рая на Земле.
Госпиталь от города Двинска, нынешнего Д аугавпилса, в двенадцати километрах. Асфальтовое
шоссе, черно-синий ремень, бежит вдоль сине-черной Западной Двины, широкой, спокойной и непри­
ветливой. Но все это я увижу позже,—пока мой мир
ограничен видом из окна, где сосны, раскачиваясь,
расталкиваю т в небе облака, и палатой — неболь­
шой комнатой на пять коек.
А что меня из Германии завезли в П рибалтику,
пока не волнует, я даж е не задумываюсь, что по­
пал в госпиталь другого фронта и выбраться отсю­
да на свой, 3-й Белорусский, к своей батарее,
к Костылеву, Борисову, Яковлеву, Волкову,— поч­
ти невозможно.
Пока идет блаженное ничегонеделанье, сплю и
ночью и днем, продираю глаза только, когда при­
носят еду или зовут на перевязку. Сплю, словно*
возможно наверстать все часы сна, которые отоб­
рала война, да еще прикопить про запас.
Но вот однажды утром чувствую, что выспался
от пуза, как говорили на передовой, баста, да и
плечо стало как-то само собой заж ивать. «Моло­
дой,— довольно ворчит хирург, похожий на зем ­
ского чеховского врача,— вот и зарастает, как на
собаке...»
Мои соседи по палате—два лейтенанта, капитан
и майор—проводят время по-разному. Л ейтенант
Мишка рыжий и капитан просиживают часами над
шахматной доской. Лейтенант Мишка черный,—ему
скоро на выписку, крутит роман с поварихой. Май189

op, у которого ампутирована нога ниже колена,
часто пишет письма жене, а больше лежит на кой­
к е — лицом к стене. Я пишу письма редко — мать
не жена, простит, к ш ахматам отношусь спокойно—
сыграю партию, выиграл — хорошо, проиграл — то­
ж е ладно. А отдохнувшее тело наливается силой,
хочется куда-то пойти, кого-то увидеть. Но куда
пойдешь, если на тебе нательное белье, застиран­
ный халат из байки и тапочки?
Впрочем,— это военная тайна — в палате есть
сборное обмундирование на одного человека. Ш та­
ны пронес М ишка рыжий, гимнастерку — Иван В а­
сильевич, капитан, ф ураж ка — майора, шинель —
Мишки черного. И даж е личное оружие — мой па­
рабеллум, ТТ — капитана, вальтер — Мишки ры ж е­
го. Хоть круговую оборону держи. Ну и пять пар
кирзовых сапог, их почему-то не отобрали. И вот,
каж дое утро после завтрака один из нас облачается
в полную офицерскую форму и «пикирует» в город.
Когда на меня первый раз натягивали гимнастерку,
силой разогнули левую, раненую, руку, чтобы про­
пихнуть ее в рукав, от резкой боли чуть не поте­
рял сознание, но отдышался, успокоился и, не
торопясь, почапал навстречу приключениям.
Вернулся в госпиталь под утро. Принес ребя­
там бутылку самогона. Сели выпивать. А меня черт
дернул не переодеться, так, в тайно пронесенном
в госпиталь обмундировании и сидел на койке...
Никого в такую рань не ж дали, до подъема было
еще часа полтора. Когда неожиданно вошла Вера
Степановна, лечащий врач, педант и ханж а, и прит­
ворно ахнула, словно сроду не видала выпивающих
мужиков, стало ясно — заложит. А главное, угл я­
дела она на моем поясе пистолет (хранить оружие
в госпитале запрещ алось).
Меры мы приняли безотлагательные: обмундиро­
190

вание припрятали в других палатах, парабеллум
взял на хранение майор. Завтракали пай-мальчи­
ками, смирно и тихо. А через полчаса меня вы зва­
ли к начальнику госпиталя.
И вот в белье и халате, как положено, стою у
него в кабинете. Подполковник медицинской служ ­
бы, седоватый с элегантными английскими усиками,
пробритыми под носом двумя полосками, не глядя
на меня, перебирает бумаги. Стою, жду, чувствую,
как закипает злость: что он — играть в молчанку
меня вызвал? А подполковник, помолчав еще ми­
нуты четыре, наконец изволил поднять глаза.
— Сдайте оружие и обмундирование, будем
считать инцидент исчерпанным.
— Обмундирование не мое, поэтому сдать его
не могу. Пистолет — подарок убитого друга...
Вроде объяснил все правильно.
А он вдруг заш ел с другого края, я сразу даж е
не понял, куда клонит.
— Мы собирались разрабаты вать вам плечо. На
это ушло бы месяца полтора. А за это время, гл я­
дишь, и война кончится, на передовую не попа­
дете...
Покупает! И все презрение мальчишки-фронто­
вика к тыловикам, которое накопилось за войну,
жаром плеснулось во мне:
— Пистолет не сдам — вы мне его не давали.
А передовой пугайте тыловых крыс. Могу покинуть
госпиталь хоть сегодня.
Подполковник побагровел, встал:
— И покинете. После обеда получите доку­
менты.
К вечеру, надев новенькое солдатское хэбэ и
демонстративно щеголяя кобурой с парабеллумом
Толи М алютина, я прощ ался с госпиталем.
Оба Мишки горячо одобрили мое героическое
191

поведение, капитан промолчал, а майор, пожимая
руку, неожиданно сказал:
—
Подполковник ж алел тебя, дурака. Сдал бы
свою игрушку — жив был бы. А так к самой мясо­
рубке поспеешь...
Задерганный капитан ш таба офицерского ре­
зерва, к столу которого длинная, нетерпеливая, не­
скончаемая очередь, даж е не дослушал мою прось­
б у — направить обратно на 3-й Белорусский...
—
Мы посылаем только в Земландскую группи­
ровку войск. Следующий...
И вот сижу в опустевшем бараке — офицеры,
получив предписания, разошлись — и тупо смотрю
на бумагу: «В штаб артиллерии ЗГВ». Значит, к
себе в полк не попаду уже никогда. А мой полк,
моя батарея — это же мой родной дом, меня там
знает каждый, и я знаю не только каждого чело­
века — каждую лошадиную морду. Я скучал по
своим ребятам в госпитале, представлял радостную
рожу Волкова, вздрогнувшие в улыбке усы Косты­
лева над желтыми прокуренными зубами... И вот,
на тебе — больше никогда не увижу. И ничего не
поделаешь — предписание не исправишь...
Постой, постой, почему не исправишь? «3» ис­
правлять не надо, оно и так похоже на цифру три.
Из «Г» сделать «Б» элементарно просто. А как «В»
переделать в «Ф».
Я еще не решил последнего вопроса, а уже оты­
скал чернильницу-невыливайку — ребята писали
письма. В полевой сумке у меня металлическая
ручка, которая до войны заменяла сам описку—'
в один конец вставлялось перо, в другой — огры­
зок карандаш а. Дрож ащ ими руками достаю руч­
ку, перо ржавое, в кружеве какой-то трухи, но це­
192

лехонькое. Пробую на старой газете — пишет. И то­
ропливо, боясь передумать, сознавая, что зате­
ваю шутки с трибуналом, который их не признает,
переделываю букву «Г» в «Б». И — отступать неку­
да, будь что будет. Н а «В» саж аю широкую кляксу,
прочеркиваю ее вертикальной палочкой, чтобы мож ­
но было догадаться: писарь хотел написать букву
«Ф». Теперь мне надо добираться не до ш таба ар ­
тиллерии Земландской группировки войск, а до
ш таба артиллерии 3-го Белорусского фронта. А где
он?
Я боялся, что меня задерж ит первый ж е воен­
ный железнодорожный комендант, которому пока­
жу свою филькину грамоту. Но обошлось. Л ейте­
нант устало скользнул по бумаге красными от бес­
сонных ночей глазами и сказал:
— У нас нет сведений о местонахождении ш та­
ба 3-го Белорусского. Очевидно, он где-то з а ­
падней. Получите в продпункте паек на трое суток...
Д альш е двигался см елее— предписание оброс­
ло пометками военных комендантов, штампами и
даж е мне казалось уже настоящим. И наконец, в
Тапиау, в офицерской гостинице, где я ночевал, к а ­
кой-то майор сказал:
— Д а что ты ш арахаеш ься: штаб артиллерии
3-го Белорусского отсюда километров восем­
надцать. Обратись утром к регулировщице на кон­
трольно-пропускном, посадит и довезут...
Утром я так тщательно брился и так отчаянно
драил сапоги, словно бравый внешний вид мог пе­
ревесить липовое предписание. И боялся, честно
говоря, не так уж трибунала, верил, что обойдет­
ся — ведь бежал я не в тыл, а на передовую,— бо­
ялся больше всего, что вернут меня обратно, в Земландскую группировку.
И вот стою перед генералом, который мне в де­
7 Б. Борин

193

душки годится, а пожилой человек недоуменно р а з­
глядывает мое засаленное и потрепанное, заляп ан ­
ное множеством печатей «предписание»:
— Тут какая-то путаница: госпиталь, в котором
вы были на лечении, не входит в наш фронт. Сле­
довательно, направить вас к нам не могли.
Что я могу сказать? Что подделал документы?
Выдаю себя за тупого службиста, вытягиваюсь и
гаркаю :
— Не могу знать, товарищ генерал!
— И предписание у тебя какое-то не вызываю­
щее доверия,— начинает сердиться генерал. — Не
могли тебя послать за столько верст киселя хле­
бать. Тут что-то не то. Понимаешь?
— Никак нет, товарищ генерал!
— Что ты темнишь, парень? Может, служил до
ранения на нашем фронте?
— Так точно! — радостно гаркаю я. И называю
номера дивизии и полка.
— Что ж ,— усмехнулся генерал,— это даж е в
хорошей армейской традиции — всеми способами
добираться до своей части. Значит, тебе не все р ав­
но, где и с кем служить. Похвалить конечно не мо­
г у — нарушение дисциплины, а по-человечески по­
нимаю...
Он расчеркивается на моем документе, и сразу
тот, липовый, подделанный, становится настоящим.
На попутных машинах не доезжаю — долетаю
до штаба своей дивизии. Здесь я действительно на­
конец дома. Здесь меня помнят, здесь мне рады. В
столовую ведут и кормят, не спрашивая никаких
продаттестатов.
— Пока ты в госпитале валялся, пришел Указ
Президиума Верховного Совета о награждении те­
бя аж двумя орденами — Отечественной войны I и
II степени, бери шило, буравь в гимнастерке две
194

дырки. И в погоне заодно — ты теперь старший лей­
тенант...
И вот она, моя батарея. И все исполнилось, как
в самом лучшем сне: засветились радостью темные
монгольские глаза Мишки Волкова, засуетился П а ­
вел Евграфович Медведев и вскоре принес коте­
лок пончиков, которые обжигали пальцы. Подхо­
дили, здоровались Костылев, Борисов, Трясцин, Ко­
готько... И хотелось обнять ребят, расцеловать их
родные милые лица.
Я вернулся домой! А тот, московский дом, где
я жил до войны, отодвинулся в памяти так далеко,
стал настолько отдаленно-неправдоподобным, что
его и домом-то нельзя называть...
Д аж е мой комвзвода, лейтенант Михаил Яков­
лев, я чувствовал, рад моему приезду. А ведь с тех
пор., когда меня назначили командиром батареи,
отношения с Яковлевым сложились трудные, не­
простые. М ихаил, очевидно, считал, что после Ту­
рина комбатом должен стать он. Приказы коман­
дира полка не обсуждают, и все-таки...
И в тот, первый мой радостный день приезда на
передовую решил: надо поговорить с Михаилом,
как мужик с мужиком,— не наплевать ли нам, не
кадровым офицерам, кто чем командует? Кончит­
ся война, уйдем из армии, разъедемся по своим го­
родам и весям. А пока надо делать одно главное
яьло — бить фашистов. На словах все получалось
хорошо и правильно.
ИИМЮ НЕ ХОТЕЛ УМИРАТЬ

День солнечный, ясный, апрельский. Высокие
красные сосны. И легкий, белый, сыпучий песок
•рнморских дюн. Ветер пахнет солью — до Балти-

Г

J95

ки километров пятнадцать — двадцать, моря еще
не видно, но уже чувствуешь: ворочается оно где-то
за горизонтом.
С каждым днем ближе конец войны. З а нашими
плечами Кенигсберг, русские солдаты на подсту­
пах к Берлину. Кто уцелеет в эти последние неде­
ли, тот будет жив наверняка. Это понимает к а ж ­
дый. И моих ребят в апрельские дни сорок пятого
словно подменили. Все трудней командовать б ата­
реей: люди, которые бесстрашно прошли сквозь
войну,— им в бою можно было верить, как себе,—
начали вдруг чрезвычайно бережно относиться к
собственной жизни. Раньш е меня понимали с полу­
слова, а теперь приходится иной раз и орать, и сты­
дить, и размахивать пистолетом. Умирать никто
не хочет, каждый теперь исступленно мечтает вы­
жить. А война не кончилась, немцы цепляются за
каждый хутор, за каждый бугорок, и, чтобы вы­
пихнуть врага, отбросить еще на километр к хо­
лодному берегу Балтики, надо драться, не ж алея
себя. А не ж алеть себя солдату становится все труд­
нее.
И нынешний бой ничем не отличался от преды­
дущих. Б атарея поддерживала две роты третьего
батальона. Отвел взвод новенького офицера, м лад­
шего лейтенанта Андрюшки Савина к седьмой роте,
растолковал, показал на местности, что и когда
делать и, не торопясь, пошел к восьмой роте: там
должен быть с пушками Мишка Яковлев, ком ан­
дир опытный, бывалый, его учить нечему.
В сосновой рощице, где пехота скопилась для
броска в атаку, ко мне рванулся комроты, старлейт
Иванов. Он схватил меня за ремень и закричал —
шепотом, чтобы не слышали солдаты,— а от этого
еще злее и яростней:
— Где твои пушки? А така через тридцать ми­
1%

нут — артиллеристов нет! Ты, что, сдурел, мать
твою так и этак! Где пушки?!
— Не ори! — отлепил я его потные пальцы от
своего ремня. — Пушки будут в срок. Сейчас при­
веду...
И бегом в лощину, туда, где оставил взвод Яков­
лева.
Еще издали увидел: пушки не собираются ехать
на огневые. На солнечном припеке покачивают го­
ловами лошади — доедают в нацепленных на мор­
ды торбах овес. Солдаты безмятежно греются на
лафетах, раскуривая цигарки. А сам Яковлев — чу­
ет кошка, чье мясо съела,— как-то испуганно и то­
ропливо встал, увидев меня. Выяснять, почему взвод
устроил себе санаторий, некогда.
— Цепляй орудия! Ездовые, к дьяволовой маме
овес! Расчеты, садись! — вскочил на передок пуш­
ки. — Рысью марш!
Поскакали. З а пять минут до начала атаки р а з­
вернули орудия на опушке. Я вел огонь, не обра­
щая на Яковлева внимания, словно его нет во взво­
де. А когда рота ушла вперед и ворвалась на ху­
тор, оглянулся: М ишка Яковлев топтался за моей
спиной, не поднимал глаз. Видно, что мужику стыд­
но и тошно. Ну что его воспитывать, небось сам все
понимает.
— Д авай позавтракаем,— предложил я.
Мы отошли в сторонку, заняли окоп командира
роты — пули еще посвистывали между соснами. Он
выл вырыт у подножия огромной, уходящей рыжей
■олонной в небо сосны.
Яковлев спрыгнул в окоп, я сел на бруствер, лиЯОМ к Мишке, опустил в яму ноги.
— Ты меня прости, пожалуйста. Не знаю, что
СО мной сегодня. Не могу ехать — и все, прямо-таШЛ ч у я л — убьет меня в этом бою.
197

— Так ведь живой остался...
— Потому и стыдно. Правильно говорят — все
эти предчувствия ерунда. Им верить—воевать нель­
зя. И еще прости — я на тебя зуб имел... Почему,
думаю,— ты комбат, а не я... Ну, и всякое такое.
Все казалось ты не путем делаешь, я бы лучше.
Только после Розенгардта перестал так думать.
Ты уж извиняй...
Яковлев волновался, покраснел, не подымал
глаз от бруствера.
Я положил руку ему на погон.
— Ладно, Миша, кто старое помянет...
Он наконец оторвал глаза от земли.
— Так что ты прости и за сегодняшнее и вооб­
ще... Д авай выпьем.
Выпили. Я был рад, что разговор состоялся, что
мой комвзвода не держит на меня камень за пазу­
хой. А Яковлев, сбросив с плеч многомесячный груз
тяготившей нас обоих неприязни, повеселел. И что
с ним никогда не бывало, стал рассказы вать о
себе:
— Понимаешь, я два года назад был в госпи­
тале. Сошелся там с одной, лейтенантиком меди­
цинской службы. Ну, поначалу думал — обычный
военно-полевой роман. С кем не бывало. А она, Н и­
на, письма пишет. Ну, написала — беременна от
меня. Я, значит, отвечаю: рожай. Думаю, убьет —
хоть что-то на земле от Мишки Яковлева останет­
ся... И вот растит теперь пацана, тоже Мишкой зо­
вут, Михаил М ихалыч, значит. Кончится война, д е­
мобилизуюсь, будем жить втроем. Пишет — приез­
жай, ждем...
Яковлев достал из карм ана гимнастерки две
фотографии: на одной щурилась от солнечного све­
та девчонка в берете со звездой, на другой — го­
ленький, как положено, на расстеленном одеяльце
198

испуганно пялился в объектив толстощекий пацан,
очень похожий на военную девчонку.
— П равда, на меня похож? — спрашивал, улы ­
баясь, Яковлев.
— Вылитый ты. Словно на одной болванке фор­
мовали,— подтвердил я, хотя найти какое-либо сход­
ство между пухлым младенцем и лейтенантом не
мог.
Выстрел — и через секунду разрыв. Снаряд уго­
дил в сосну над нашим окопом. Перебитая надвое,
она рухнула макушкой на окоп, сшибла меня с
бруствера, вбила в узкую яму, пребольно стукнув
толстым суком по голове. Стоя возле Яковлева, я
успел оглядеть его, подумать — вроде цел, раны не
видно. Услышал команды командиров орудий, зн а­
чит, танк из-за холма вылез... А Яковлев вдруг стал
валиться на меня.
— Ранен, Миша? — спрашиваю, упираясь в пле­
чи, прижимая к земляной стене обвисающее тело.—
Куда?
— Меня оглушило,— четко и ясно выговорил
Яковлев.
Я подхватил его за лацканы шинели и тут толь­
ко увидел узкий и длинный, как след ножа, след
ударившего осколка. Отогнул лацкан шинели —
там, где положено быть левому карману,— в гру­
ди дыра, хоть кулак туда всовывай. А на дне окошшдве фотографии...
Мы похоронили Яковлева в окопе, где его уби­
ло. Отдал ребятам его пистолет и бинокль, себе
амд на память немецкий компас. Он закрывается
щрышечкой, в которую с внутренней стороны вделшшо зеркальце. И не один год это зеркальце мне

саужвло.

Еще вынул я из правого карм ана Яковлева офиЯгрское удостоверение и партийный билет. Их на­
199

до отдать в штаб. А из полевой сумки — пачку пи­
сем. Мне надо сообщить матери и Нине, что М и­
хаил Яковлев пал смертью храбрых.
И вот, стоя над могилой (Василий Трясцин, ко­
мандир первого орудия, выжег на фанерке р аска­
ленным шомполом имя, фамилию и даты: 1918 —
1945), кусая губы, чтобы не заплакать, думал: «Ну,
когда это кончится? Сколько мне еще хоронить дру­
зей? Сколько еще писать матерям и вдовам похо­
ронки? А, может, и меня убьют за неделю, за два
часа до конца войны?»
Соленый ветер Балтики качал сосны. Расчеты
прицепили орудия к передкам, ж дали меня. Война
всех нас ж дала, громыхая пушками за первой ж е
высотой. К ак не хотелось погибать в ясный солнеч­
ный апрель тысяча девятьсот сорок пятого года!
ГЕНЕРАЛ

Д ля солдата, командира взвода или роты — ком­
див так высоко и далеко, что относятся к нему, как
к богу, почтительно-равнодушно. А нашего комди­
ва любили. И гордились тем, что в Граж данскую
командовал он эскадроном Первой конной... Это
понятно: война, окруж авш ая нас, была попросту
бытом, а конная Буденного успела стать легендой.
Он был небольшого роста, наш комдив, с крас­
ным лицом пожившего, много бывающего на ветру
и морозе человека. Старый сабельный шрам поло­
сой рассекал ему щеку — от виска до подбородка.
Когда же комдив краснел еще пуще, а шрам ста­
новился белей только что наложенного бинта, все
знали: быть грозе.
Первый раз я испытал ее на себе так. В усадь­
бе какого-то немецкого помещика мое мальчишес­
кое сердце прямо-таки обольстила карета.
200

К акая это была карета! Чернело дьявольской^
чернотой отлакированное дерево высокого кузова,
баронские короны бронзовели на дверцах, два ста­
ринных фонаря только и ж дали, чтобы в них вста­
вили и заж гли восковые свечи... Д обрая старая Ан­
глия, Диккенс, крошка Доррит и мистер Пиквик!
Внутри она оказалась еще обольстительней. З е ­
леный атлас обивки, мягкие сиденья, вместитель­
ные ящики. Я приказал запрячь в карету лошадей,.,
и двинулся по фронтовым дорогам этот старинный
экипаж, ловко выныривая высокими колесами из
ям и колдобин.
Так появилась в полковой колонне необычная
кавалькада: черная, уже, конечно, не отлакирован­
ная до глянца, а забры зганная грязью баронская
карета, а за ней — четырехорудийная батарея. Это
стало настолько привычным, что на карету никто
не обращ ал внимания, а командиры стрелковых
рот, которым придавалась батарея, шли ко мне «в
гости» — укрыться от ветра и дождя, посидеть, по­
балагурить.
Но, как говорят умные люди, ходит птичка ве­
село по дороге бедствий...
«Виллис» комдива обгонял колонну. И, навер­
ное, качавшийся на гибких рессорах лакированны й’
кузов напомнил ему не Диккенса.
Комдив остановил машину.
— Чья карета? — загремел он на всю округу.—~
Какой дурак это придумал?
Дурак в моем лице стоял возле кареты. Ни оди м словом я не мог приостановить лавину рухнув■кго гнева. И даж е в темноте разглядел белую по­
лосу шрама на щеке комдива.
— Распустились! Разгильдяи! Не Советская Арагая, а банда батьки Махно! Кареты, фаэтоны, лан-до себе завели!
201 -

Я понимал, что карета действует на комдива,
к а к красная тряпка на быка. Но сделать ничего не
мог. Стоял громоотводом и принимал на себя на­
чальственные молнии. К счастью, расчет первого
орудия пришел на выручку. Л акированное старин­
ное дерево затрещ ало под топорами. Через несколь­
ко секунд от кареты остались только высокие ко­
леса.
Комдив молча смотрел, как разваливалась б а ­
ронское великолепие, потом хлопнул дверцей «вил­
лиса» и уехал, забыв спросить у меня фамилию.
Д о этой встречи на темной дороге я видел ком­
дива, когда он определял офицеров после армей­
ских курсов по ротам и полкам, да еще один раз
прежде.
После тяжелых боев в Белоруссии дивизию от­
вели во второй эшелон. И не успели мы отоспать­
с я — приказ: общее построение.
Построили дивизию квадратом, и в его центр, на
скрещение взглядов, и вышел комдив. Все знали,
что он полковник. А сейчас комдив был в новень­
кой генеральской форме.
— Солдаты, сержанты, старшины и офицеры,—
начал было строго по уставу комдив, но тут же
голос у него потеплел и дрогнул,— сынки мои, спа­
сибо вам за ваши труды ратные.
Комдив снял ф ураж ку и четырежды поклонил­
ся в пояс четырем дивизионным шеренгам. Затем
надел сверкающий золотом генеральский картуз,
приложил руку к козырьку:
— Благодарю дивизию за службу!
Наш е троекратное «ура» было громким и дру­
жным не только потому, что так положено отвечать
по уставу.
202

...Бой неизвестно за какое по счету германское
село. М ежду сосновой рощей и околицей села —
снежное поле. Его пересекает лощина. На дне з а ­
легла наша пехота. А из-за крайних домов то и д е­
ло выскакивают тяж елые немецкие самоходки и
бьют по пехоте. Огонь наших орудий, которые сто­
ят на опушке, не дает немцам пристреляться. И
сделав наугад два-три выстрела, самоходки упол­
заю т за дома.
Генерал появился на огневых внезапно, как с
неба свалился. Он вышел прямо к пушкам, опи­
раясь на высокий, прямо-таки библейский посох. За
ним адъютант и два автоматчика.
— Артиллерия долж на сопровождать пехоту ог­
нем и колесами,— начал генерал негромко, лицо
его стало багроветь, а сабельный шрам б елеть.—
Почему нарушаешь Боевой устав? Почему отстал
от пехоты? Ш куру свою бережешь?!
Мои слова, что, спустившись в лощину, я не мо­
гу стрелять, пехота останется без защиты, генерал
не дослушал. Он огрел меня библейским посохом
по спине:
— Марш к пехоте! Люди гибнут, а ты тут бол­
товню разводишь! Чтоб через десять минут там
был!
И, закуривая папиросу, добавил:
— С моего НП это поле видно. Не выполнишь
яриказа — пойдешь под трибунал. Понятно?
Чего уж тут непонятного! Генерал ушел, а мне
шжло думать, что делать. Выполнить приказ я не
скатив пушки в низину, погубил бы и батарею
■слоту. Не выполнить приказа тоже не мог: а
комдиву с НП видно эту лощину?
Костылев, снимай с пушки прицел! — скоманя. — Так. А теперь навались, ребята. Дружно,
два — взяли!..

И пустили мы пушку своим ходом вниз по кру­
тому склону. К ней, нелепо развернувшейся где-то
на середке, сразу потянулись пулеметные трассы.
А три оставшихся орудия вели огонь.
Недели через две после взятия Кенигсберга ге­
нерал приехал в полк вручать ордена и медали.
Конец апреля — только-только загорались кост­
ры сирени, фиолетовые и белые. Первозданной, от­
полированной зеленью блистали еще не успевшие
запылиться березы. И шалый весенний ветер тере­
бил и раскачивал их длинные ветки, полоскал в
солнечном свете вынесенное по такому случаю пол­
ковое знамя.
Стол, накрытый, как в доброе старое время т я ­
желой красной скатертью, стоял на траве. На нем
адъю тант комдива разлож ил наградные удостове­
рения (временные — белые листки: орденские книж­
ки к нам еще не пришли), прижав их, чтобы не
разлетелись, картонными коробочками с орденами
и медалями. Теперь в таких коробочках продают
золотые кольца.
Генерал по списку вызывал награжденных. А дъ­
ютант в это время отыскивал на столе нужное удо­
стоверение.
Д ош ла очередь и до меня. Генерал, пожимая
мне руку,— дивизионный оркестр уже поднес к гу­
бам мундштуки своих сверкающих труб, готовясь
грянуть туш, вдруг задерж ал ее, всматриваясь в
лицо:
—
Постой... Где-то я тебя видел, старший лей­
тенант... Помнишь, как мы с тобой воевали?
Я, конечно, еще спиной помнил его библейский
посох, а комдив, наверное, забыл ничего не зн а ­
чившие для него подробности.
204

— Так точно, помню.
Взял из его рук картонную коробочку с орде­
ном, сделал «налево кругом». А медные трубы р а­
достно взвыли на залитой солнцем поляне.
ДЕСАНТ

Вот оно, Балтийское море. Сапоги захлесты ва­
ет сивая пена. Лош ади тыкаются в зеленую воду
мордами и, изумленные, их отдергивают — пить эту
воду нельзя.
Эсэсовская дивизия, которую мы все эти дни
теснили, прижимая к морю, убралась на длинную
косу, километра полтора-два в ширину и протяж ен­
ностью километров тридцать. Основание косы на­
шпиговано минами, опутано колючей, в двенад­
цать рядов, проволокой. А за укреплениями още­
тинились орудия и минометы — примерно один
ствол на каждые три-четыре метра. Попробуй про­
рвись!
И хотя война на исходе, хотя наши армии де­
рутся уже в предместьях Берлина,— здесь от этого
не легче. Ш турмовать перешеек можно до сконча­
ния века (на это и рассчитывают фрицы). А на б ал ­
тийском просторе пехотные цепи не развернешь. И
командование решает — десант!
На штабных картах выглядит это так. Стрелко­
вый батальон плюс 76-миллиметровая полковая
батарея на плотах, которые буксируют катера,
вы саживается в центре косы, захваты вает плац­
дарм. Н а завоеванный пятачок переправляются
еще два батальона и пушки. Разрезаем эсэсов­
цев, разворачиваемся в сторону перешейка, а та ­
куем и захваты ваем укрепления. Саперы размиаируют проходы, и на косу врываются остальные
205

два полка дивизии. Красные стрелы на картах вы­
глядят эффектно и убедительно. !
А мы чувствуем себя неуютно. Н а море воевать
не привыкли. Дивизия наша пехотная, а пехота, как
известно, воюет пешком, без отрыва от родимой
земли, которая и защитит и прикроет. А на водной
глади солдат как муха на ладони.
Но кончать войну надо? Надо. Если враг не
сдается, его уничтожают? Конечно. Так какого хре­
на вы губы распустили?! Последний бой и — точка.
Политработу в батарее я вроде веду верно. И
все со мной согласны. Д а кто бы посмел перед бо­
ем возраж ать комбату? А у меня у самого на душе
кошки скребут. Только представлю, как мы ползем
по морю, прикрытия никакого, а под ногами за с а ­
сывающая глубина...
Неприветливая, серо-зеленая, холодная, бьется
вода о песчаный берег.
Ближ е к рассвету затарахтели моторы катеров,
подтаскивающих к песчаной полосе черные квад ­
раты плотов. Первый эшелон десанта начал гру­
зиться. С непривычки, что ли, воевать на воде, про­
возились долго, и, когда первые роты двинулись к
косе, розовым окрасилось небо, над по-ночному.
темным морем показался алый краешек солнца. »
Нам бы в это утро туман, или хотя бы дождь,
или ветер развел бы волну — все какое-нибудь при­
крытие. А день начинался словно по заказу фри­
цев, тихий, солнечный. Море гладкое, как натяну­
тая простыня. Красное колесо выкатилось из-за го­
ризонта, подсветило багровым воду, опережая со­
бытия. И невооруженным глазом видно: ползут nq
зеленой глади плоты. Тишина. С немецкой сторо­
ны ни выстрела.
,
Подошел к желтому песчаному берегу м а­
ленький катерок, считай, моторная лодка, подта­
206

щил сколоченный из бревен плот. Закатили на него пушки, погрузили снаряды. Солдаты размести­
лись возле орудий.
Мне надо решать, куда садиться: на плот­
или на катер. Тянуло к ребятам, возле пушек я чув­
ствовал себя уверенней, да и мало ли какое реше­
ние придется принимать... А что я без батареи? Н о
слышал и такое — разговоры в полку были: приж ­
мет огнем, перерубит осколком канат и — уйдет к а ­
тер, а ты болтайся на волне как знаешь.
Долго думать некогда: прочертила дугу крас­
ная ракета, это значит — второй эшелон, пошел!
Прыгнул в катер, сел рядом с мотористом, передви­
нул на живот расстегнутую кобуру пистолета. З а ­
рычал двигатель, натянулся канат. И вот уже м еж ­
ду плотом и берегом полоса...
Тихо. Пока еще тихо. Первые плоты почти у не­
мецкого берега. Крепкие нервы у эсэсовских офи­
церов...
Только подумал — разрыв снаряда поднял столб
воды между плотами. И пошло. Коса ощетинилась
блескучими вспышками, зачастили, захлебываясь,
пулеметы, взвыл и закачался воздух, прогибаясь
под тяжестью горячего металла. Казалось, десант
уткнулся во вражеский укрепрайон...
Впереди, там, где плоты первого эшелона, море
вздыбилось, его подкинуло в небо тысячами всплес­
ков-разрывов. Иногда среди кипящей воды и дыма
взлетало торчком расщепленное бревно. А солнце
высветило во вздыбленных брызгах цветастую р а ­
дугу, какую-то преступно прекрасную, дико неуме­
стную в грохоте боя.
Б атарея 76-миллиметровых пушек открыла
огонь с плота. Я считал выстрелы. Пять раз
прямо с волны ахнула в немецкий берег пушка
(очевидно, на тесном плоту ребята смогли развер207

яуть только одно орудие). И — зашаталось море
А я везу их в огненную стену разрывов. Д а иначе
вокруг пушкарей. Встали на дыбы бревна, а пуш­
нельзя — война не кончилась, хотя уж е апрель cbрок пятого и наши войска в предместьях Берлина.
ки и люди ссыпались в зеленую глубину.
Мы медленно ползли к грохочущей впереди во­
дяной стене. По нам пока не стреляли. Д а и зачем?
ПОБЕДА!
]
Мы сами вплываем в огневой заслон, который, раз­
молотив первый эшелон, не спеша, займется вто­
Берлин взят. Промелькнули первомайские праз­
рым...
Моторист, парнишка лет восемнадцати, чумазый,
дники. А в полку настроение хуже некуда: прихо­
как все мотористы, все время облизывал пересох­
дит пополнение, и мы собираемся повторить десант.
шие губы. Он то и дело кидал на меня отчаянные
Хмурые солдаты прячут глаза, командиры психу­
взгляды. А что я могу? Я сам поминутно оглядывал­
ют, часто срываясь на крик. Тонуть в Б алтике ни­
ся: нет ли над нашим берегом двух зеленых ракет—
кому неохота. Но кто отменит боевой приказ? Ссы­
сигнала отхода; что атака наша захлебнулась —
латься на то, что конец войны вот-вот, никому не
ясно. Но ракет не было.
j позволено, И суровое, замкнутое, какое-то закам е­
Пулеметные очереди уже начали мести по нам, . невшее лицо комдива не располагает к разговору.
выбивая на морской глади цепочку фонтанчиков. И I
Наверное, поэтому, когда в ночь с восьмого на
тут сердце вздрогнуло и остановилось: две зеленые
девятое м ая меня разбудил телефонист и преры­
ракеты бледным огнем плеснули в небе. И еще две.
вистым голосом сообщил: .«Войне капут, мир»,— я
не поверил. Только спросил:
Полк звал уцелевших назад.
—
Поворачивай! — только и успел сказать мото­
— Это откуда тебе известно? П риказ Верховно­
го был?
ристу, а он уже плавно, стараясь не опрокинуть
— П риказа не было,— растерялся связист,— ре­
плот, разворачивал катер.
бята по линии передавали.
Радости, что выжили, не было. Перед глазами
все стоял неудачный десант, товарищи, которых
— Треплитесь меньше,— посоветовал я,— и не
сглотнула холодная Балтика. Угрюмое молчание буди людей своими глупостями.
Натянул на голову воротник шинели и заснул.
повисло над нашим берегом.
Ничего время не стерло в памяти. По-прежнему Больше меня никто не будил. Встал я поздно и, вы­
цветастая радуга переливается всеми красками ходя из дома, удивился тишине. Было как-то не­
спектра над водяными могилами друзей. И до сих правдоподобно тихо — ни выстрела.
пор бьют, бьют, слышу, полковые пушки прямо с
Т ак и стоял на высоком крыльце, курил папи-'
плота, притягивая к себе огонь эсэсовских орудий. росу, соображ ая, чем заняться в первую очередь,.
И пересыхают от страха и отчаяния губы восем­ Л ош ади батареи — вороные, гнедые, соловые — мо­
надцатилетнего моториста. И пыхтит катерок, на­ тали мордами у коновязи. В небе — ни облачка. А
тягивает канат плота, на котором самые близкие свежий морской ветер трепал длинные ветви берез,
мне люди — Костылев, Борисов, Трясцин, Волков... чуть слышно посвистывал в листве.
в

Б. Борин

Капитан Московченко, комбат 120-миллимет­
ровых минометов, с добрым лицом счастли­
вого человека, вошел во двор и сразу ж е увидел
меня.
— А ты чего стоишь столбом, старлейт? Хоть
бы побрился — мир все-таки...
— Как мир? — опять не поверил я.
— А так! — радостно замялся капитан. — Как
мечтали четыре года: Гитлеру капут, фрицы капи­
тулировали... Иди поспи еще малость, а то у тебя
замедленное мышление. Д л я противотанкиста — по­
следнее дело... Д а побрейся,— добавил он уже се­
рьезно,— в одиннадцать общее построение ди­
визии.
А потом были полковые колонны на зеленом
плацу немецкого луга. Ветер расправляет боевые
знамена. И взволнованный голос комдива, поздрав­
ляющего с Победой. И все мы, ошалевшие от счас­
тья, словно не понимали еще, что больше никому
не придется вставать под пулями и идти в атаку.
Мы помилованы войной. Мы дошли до Победы. И
это нам сегодня пить за всех, кто не дошел, кого
мы хоронили своими руками в глинах Орловщины,
в болотах Белоруссии, в песках Польши, в парках
Германии. И хотя мы ни в чем перед ними не ви­
новаты, навсегда у нашего поколения останется щ е­
мящее чувство вины. И невозможно объяснить, не­
возможно оправдаться, невозможно рассказать, по­
чему ты выжил, а твой товарищ погиб.
Трагически скорбные глаза вдов и матерей нас
не судят, и мы не судим себя. Но под этими взгля­
дами я всегда чувствую какую-то неловкость. П о­
чему пуля, просвистев рядом со мной, попала в то­
варищ а? Потому, что я сю ял чуть левее. А почему
я стоял левее?
Ответа на такой вопрос нет. Но мне м у ч и т ь с я и м
210

до самой смерти. Мы обречены помнить погибших
в лицо и поименно. Пока мы живы, они не покинут
нашу память, они всегда с нами.
С утра десятого мая немцы начали сдаваться.
Вереницы пленных для нас не диво, видели их и
под Бобруйском, и под Кенигсбергом. Но то были
просто фрицы, а сегодня склады вала оружие гвар­
дия фюрера, оплот фашистского рейха.
Немецкие саперы прорезали широкие проходы в
проволочных заграждениях, обезвредили и оттащ и­
ли в сторону мины. Круглые, как тележное колесо,
они громоздились по бокам сорванной с кольев ко­
лючей проволоки. Потом приехал на «виллисе» ком­
див, автоматчики оцепили дорогу, и эсэсовцы на­
чали выходить с косы.
Они шли шеренгами, по четыре в ряду, впереди
офицеры. И потому сначала на дорогуложились пис­
толеты — вальтеры, парабеллумы, манлихеры, кар ­
манные вальтеры (дамские, как мы их назы вали),
бельгийские браунинги... Пистолеты валились на
землю, как картошка. И коричневые эсэсовские кин­
жалы — на эфесе топырит острые крылья одногла­
вый орел, на хромированной стали лезвий готичес­
ким шрифтом выгравировано: «Дойчланд юбер
аллее» — «Германия превыше всего».
Здесь Fie только носили оружие, здесь им любо­
вались, пытались создать новую эстетику — эстети­
ку бандитизма. И вот, вычистив наспех мундиры,
бренча орденами и медалями, эсэсовское офицерье
склады вало пистолеты и кинжалы к сапогам вче­
рашних колхозников, учителей, школьников.
Мы не писали надменных лозунгов на своем ору­
жии, мы не пытались украш ать штурмовые ножи
дорогими эмблемами — пятиконечными звездами
8*

211

или серпом и молотом. Мы остановили на Волге и
под Орлом пьяную от крови немецкую армию, мы
погнали ее вспять, мы разнесли в щепки брониро­
ванные двери Германии. И теперь гитлеровская
гвардия на своей земле склады вала к нашим сапо­
гам свое оружие.
Фашистских офицеров окружила цепь наших ав­
томатчиков и повела в лагерь военнопленных. Там
с ними будут разбираться особисты и судьи. А мы
дело сделали — никому больше не страшны черные
мундиры с тусклым серебром нашивок и шевронов.
С тысяча девятьсот тридцать третьего по тысяча д е­
вятьсот сорок пятый они леденили ужасом Европу.
Баста!
Я посмотрел на своих ребят. Не мстительны, не
злорадны, а печальны и угрюмо спокойны были ли­
ца Костылева и Трясцина. Командиры орудий стоя­
ли плечом к плечу и не сводили глаз с эсэсовцев.
С ам ая важ ная, сам ая трудная работа, которая мо­
ж ет выпасть на долю человека, была за плечами
моих помощников. Нет, не те слова. Не команди­
ры орудий, а школьный учитель и уральский хле­
бороб, закончив войну, брали эсэсовских, професси­
ональных вояк в плен.
И, наверное, только в эту минуту я с абсолю т­
ной ясностью понял, что война кончилась.
Подошла, с бортами ободранными пулями и ос­
колками, полуторка. Совковыми лопатами, словно
это и впрямь картош ка, солдаты забрасы вали в ку­
зов пистолеты. М ашина уехала на склад.
А с косы уж е шли эсэсовские солдаты, ф ельд­
фебели и унтер-офицеры, на дороге громоздились
шмайссеры, пулеметы, винтовки...
И первый раз сердце кольнула тревога. Косты­
лев и Трясцин скоро поедут домой. Они примутся
за дело, которым занимались прежде. А я? Что я
212

умею? Стрелять из пушек и ползать за «языком».
Кому это нужно в мирное время?
Остаться в армии? Но ведь я хотел учиться, хо­
тел писать. Мне всю войну снилась моя девятимет­
ровая комнатка в Москве, письменный стол с ли ­
той, тяжелой стеклянной чернильницей, книги Б ло­
ка и П астернака на этажерке. А ведь я уже не м аль­
ч и к — скоро, двадцать два стукнет. Как себе за р а ­
батывать на жизнь? Война кончилась. К ак жить
дальше?
ОРТЕЛЬСБУРГ

Небольшой городок где-то в центре М азурских
озер. Вдоль улиц, во дворах, вокруг города — не­
проходимые заросли сирени. Кипенно-белой и ры­
же-фиолетовой; кисти большие и тяжелые, как ви­
ноградные грозди.
А сам городок чистенький и умытый, словно с
картинки. К расная черепица остроугольных крыш,
голубое озерцо за невысокой дамбой, ратуш а и кир­
ха на площади. Война обошла Ортельсбург сторо­
ной, ни одного стекла не уронили его дома на мос­
товые. М ожет быть, потому в нем сегодня так мно­
го наших войск...
Главную улицу занял стрелковый полк, д а л ь ­
ш е — армейский госпиталь, в нем долечиваются р а ­
неные. И чего не было всю войну—появились боль­
ные.Оказывается, есть не только сквозные, слепые,
колющие и рваные дыры на человеческом теле, по
и простуды, пневмонии, ангины... И если у тебя бо­
лит горлышко, можно получить освобождение от
службы и валяться в постели. Чудеса! Ребята хох­
мят: «Прежде бы так: фрицы контратакуют тан ка­
ми. А ты: у меня насморк, доктор, прошу направле­
ния в медсанбат... Тебя бы направили!».
213

Н а широком лугу возле озера — полевой аэрод­
ром, трещ ат моторы «кукурузников», ходят серьез­
ные девушки в лётных комбинезонах.
Моей батарее отвели дом на окраине города. В
мезонине живут офицеры, внизу три комнаты — к а ­
зарма, во дворе, на аккуратненько выструганных
колодках, выдраенные, блестящие от пушсала ору­
д и я — артпарк; чуть поодаль, в большом сарае —
конюшня, а в саду Медведев обшил летнюю бесед­
ку фанерой и соорудил в ней кухню.
С маленького вокзальчика — в один перрон —
почти каждый день уходят в Россию эшелоны с де­
мобилизованными. Сегодня я провожал самых по­
жилых из своей батареи —- Костылева и Коготько.
Командир орудия и ездовой никогда не отлича­
лись военной выправкой и бравым видом. Но при
расставании особенно ясно было: не старшина и ря­
довой, а два очумевших от радости человека стоят
у ступенек вагона. Мы все не знаем, что сказать
друг другу на прощание. И если они в мыслях то­
ропят поезд, они уже не здесь — в Германии, они
дома, возле своих жен и детей, то мне хочется з а ­
держ ать паровоз. Б атарея была на войне моим един­
ственным домом, прощаясь с бойцами, я их отры­
ваю от сердца, как говорят, с мясом и кровью. А
что в такую минуту скажешь?
Мы целуемся с Костылевым, а Коготько не ре­
шился нарушить субординацию — обнять комбата.
Он мнет мою руку в жестких ладонях и все приг­
лаш ает к себе в Речицу.
Потом поезд трогается, старшина и ездовой дол­
го машут пилотками. Я стою на пустом перроне,
курю одну папиросу за другой... Все правильно, р а ­
доваться надо, но до чего тяж ело на душе.
Д а и служба в мирное время у меня не клеится.
В расписании занятий—материальная часть, стрель­
214

ба, строевая подготовка... Так что Василия Трясцина, командира орудия, я буду учить: пушка состо­
ит из лафета с раздвижными станинами, которые
крепятся двумя стопорами, ствола с клиновым зам ­
ком, люльки с противооткатным устройством... Или
Алешу Борисова, награжденного тремя орденами
Славы за то, что в любую цель он попадал если не
первым, то вторым снарядом, был лучшим артил­
лерийским снайпером полка,— как стрелять. Д а у
меня язык не поворачивается с умным видом гово­
рить батарейцам давно известное, что они знают не
хуже меня.
А занятия проводить надо: мирное время, а р ­
мия должна быть армией... Вот и запрягаем мы по­
утру лошадей: «Расчеты, садись!» — и уезжаем ку­
да подальше. Благо брошенных хуторов в округе
хватает. А там ребята пасутся на вишне, малине,
смородине — сады у немцев богатые...
И, конечно, однажды заместитель командира пол­
ка застает батарею между кустами, а меня на рас­
стеленной плащ -палатке перед грудой черно-багро­
вых вишен. И стою я навытяжку, принимая началь­
ственные громы и молнии.
На другой день забираемся мы в такую глушь,
что ни один замкомполка не отыщет. Хоть разор­
ви сь— не умею я служить в мирное время.
Плохую услугу оказала и привычка заботиться
о солдатах своей батареи, стараться, чтобы люди
были всегда хорошо накормлены.
А началось все вроде с пустяка. Во время поез­
док по дальним хуторам, чтобы укрыться от зорко­
го начальственного ока, натолкнулись мы на не­
большое стадо брошенных хозяевами коров. Пять
молоконосных агрегатов, чуть ли не волоча по зем­
215

ле разбухшее вымя, из которого сочилась белая
жидкость, паслись на густой траве.
Ребята — добрая половина их вчерашние крес­
т ь я н е — заволновались. Подумали сообща и ре­
шили: взять коров под свой присмотр, выделить из
солдат двух пастухов, а молоко — на батарейный
стол...
Аппетит, как известно, появляется во время
еды. Озер вокруг Ортельбурга много, а в них — от
солдата ничего не скроешь — полно рыбы. И не со­
леной трески, которую выдавали интенданты, а су­
дака, леща, щуки. Солдаты сами отыскали лодку и
бредень, а уговорить меня выделить двух рыбаков
для постоянного обеспечения батареи свежей ры­
бой пе составило большого труда.
И заж или мы хорошо и богато. Каждый солдат
получал с утра по кружке молока, а на обед шла
рыба и вареная и жареная... Я честно считал, что
не делаю ничего плохого. Не хлопай ушами, и у
тебя все будет: рыбу наловить нетрудно, а бродя­
чих коров вокруг города хватает. И потому удивил­
ся, когда однажды утром...
s
В тот день сам я не поехал на занятия. Б атарей ­
цы с пушками и лошадьми под водительством взвод­
ных отправились изучать матчасть 45-миллиметрового орудия. Так по крайней мере значи­
лось в расписании занятий. Сидел я в своей ком на­
те и старался из слов, которые разбегались под
пальцами, как шарики ртути, сложить хоть что-то
немного напоминающее войну. Но получалось или
слишком ура-режь-кроши, или сплошные могилы от
Москвы до Балтики. Ясное и точное виденье преоб­
раж алось почему-то в трухлявые, как облетевшие
листья, слова... Голос дневального «Комбата на вы­
ход!» оборвал мои стихотворные упражнения.
Незнакомые майор и капитан протянули свои
216

офицерские удостоверения. В одном стояло: инст­
руктор политотдела дивизии, в другом—следователь
дивизионного трибунала. Ничего не понимая и не
чувствуя себя ни в чем виноватым, я пригласил не­
ожиданных гостей в канделярию.
Первый ж е вопрос чернявого капитана, следо­
вателя, показал, откуда дует ветер.
— П равда ли,— капитан неторопливо размял
папиросу, прикурил, пустил синюю струю ды м а,—
правда ли, что у вас в батарее есть стадо коров?
— П равда,— подтвердил я, все еще не понимая,
какое отношение имеют к трибуналу наши коровы.
— А правда ли,— продолжал капитан,— что в
батарее имеются люди, специально выделенные для
ловли рыбы?
— П равда, имеются,— согласился я.
— Так какое вы имеете право,— повысил голос
майор,— из боевых солдат делать пастухов и ры ба­
ков, которые должны вас обеспечивать молочком и
рыбкой? Вы, что, офицер Советской Армии или по­
мещик? У вас в батарее солдаты или крепостные
мужики?
— У меня в батарее солдаты,— сказал я, леде­
нея от злости, — А молочком и рыбкой они обеспе­
чивают не меня, а самих себя.
)
— Значит, вы утверж даете,— продолжал ров­
ным голосом следователь,— что молоком и рыбой,
доставляемыми вам, вы делитесь с солдатами в а ­
шей батареи...
v ; •
— Я утверждаю ,— от злости меня трясло, но
старался говорить спокойно, понимал, на одних эмо­
циях далеко не уедешь,— что молоком и рыбой сол­
даты батареи делятся со мной и другими офице­
рами.
,
Казуистика,— пожал плечами капитан.
— Почему ж е казуистика? Через час обед, б а­
217

тарея должна вернуться с занятий, поговорите с
людьми. А пока прошу на кухню...
Н ад летней беседкой, переоборудованной М ед­
ведевым в кухню, стоял душным столбом специфи­
ческий, пахучий, от которого никуда не спрячешь­
ся запах жареной рыбы. А сам Павел Евграфович,
видя подходящее к кухне начальство, гостеприим­
но засуетился, подумал, видно, что я веду прияте­
лей, чтобы их накормить.
— Спрашивайте, пожалуйста,— сказал я м айо­
ру и капитану, пропуская их вперед.
Павел Евграфович насторожился, я это понял
по тому, как он тщательно, палец за пальцем, стал
вытирать руки фартуком. Разговор начал майор:
— Что сегодня на обед получит батарея?
— Суп из картошки и перловой крупы на сви­
ной тушенке, жареную рыбу с пшенной кашей,
чай...
— Ры ба со склада? — уточнил капитан, хотя
лоснящиеся, коричневые куски, леж ащ ие на широ­
ких противнях, никак не напоминали треску.
— Н икак нет,— что-то уже понимая, четко р а ­
портовал М едведев,— рыбу наловили наши ребята.
— А как распределяется молоко?
— Одного удоя на всех не хватает,— слова М ед­
ведева звучали для меня наисладчайшей музыкой,—
поэтому объединяем вечерний с утренним, и к а ж ­
дому солдату — по кружке...
Все было ясно. И я, даж е не предложив капита­
лу с майором подкрепиться, повел непрошеных гос­
тей обратно в канцелярию.
— Ты зря обижаеш ься,— сказал мне майор, по­
ка капитан строчил акт обследования. — Сдашь ко­
ров в народное хозяйство, поломаешь свою ры бац­
кую артель — и дело с концом. Мы думали, все го­
раздо хуже...
218

...Коров я сдал, рыболовецкую артель прикрыл.
И написал свой первый рапорт: ввиду того, что не
умею и не хочу служить в мирное время, прошу
уволить в запас...
Командир полка, теперь уже полковник, Попов
прочел мой запальчивый мальчишеский рапорт.
Молча, насмешливо и удивленно, он разглядывал'
меня, словно впервые увидел.
— Господи, какой ж е ты пацан! Д а неужели не­
понятно, что в мирное время партизанить не поло­
жено? Д а и куда ты пойдешь из армии, что ты де-^
лать-то умеешь? Парню двадцать два года, вся^
война за плечами, три ордена на груди... Никуда я
тебя не отпущу, поедешь еще учиться, повышать
военное образование.
— Нет, товарищ полковник, учиться я никуда
не поеду. Не отпускать — это воля ваш а, а учиться,
твердо говорю, не поеду!
— Ну и дурак,— вздохнул полковник. И уже
официально: — М ожете быть свободным.
— Слушаюсь,— четко крутнулся я на каблуках
и вышел из кабинета командира полка.
СОБОЛЬ ЖИВЕТ НА ОЛИМПЕ

К осени в Ортельсбург и его окрестности стали
приезжать польские крестьяне— с женами, детиш­
ками, домашним скарбом. Эта часть Восточной
Пруссии отходила к Польше. А наш полк перевели
в другой небольшой городок.
Аккуратненькие улицы, двухэтажные домики.
Поперек всю эту бюргерскую скуку пересекает не­
широкий Прегель, плещется под узким мостом смир­
ная городская вода. Потом, уже без меня, были пе­
реименованы и этот городок, и Кенигсберг, за взя219

тие которого у меня медаль, стал Калининградом.
Новые их названия давно стали привычными и,
назови города старыми именами, никто не поймет.
В нашем городке прежде стоял немецкий полк,
и мы заняли его казармы. Утоптанный поко­
лениями солдат плац окружали четыре трехэтаж ­
ные здания — там разместились стрелковые баталь­
оны, батареи, отдельные роты и взводы специаль­
ных служб. Поодаль — небольшой домик полково­
го ш таба, через дорогу, напротив проходной, офи­
церское собрание — столовая, буфет, библиотека.
Н ачиналась обычная гарнизонная жизнь, о которой
ничего интересного вспомнить и рассказать не могу.
Демобилизация продолжалась. Уехал Алексей
Борисов, уехал Василий Трясцин. Из моих фронто­
вых товарищей остался, пожалуй, один М ишка Вол­
ков. Но и он уже не был моим ординарцем — в мир­
ное время ординарцы командирам батарей не по­
ложены. И даж е повара М едведева — он пожелал
остаться на сверхсрочную — забрали из батареи.
Н а П авла Евграфовича, до войны шеф-повара
ресторана в Орле (о кулинарных талантах его зн а­
ли в полку и дивизии), начальство давно точило зу ­
бы. Но я ни в какую не соглаш ался на его перевод—
был тогда приказ, запрещающий брать людей из
строевой части и загонять их в тыл. Этим приказом
и оборонялся. Война кончилась, и Медведев сделал
карьеру—перешел старшим поваром в офицерскую
столовую штаба. Попрощались мы с ним эле­
гически, посидели у меня на квартире за стака­
ном чая — казенной водки не нашлось в тот вечер,
я на черном рынке — пятьсот рублей пол-литра.
Пригласил меня П авел Евграфович приезжать
в город, в свою столовую,— уж там-то он меня
накормит... Что накормит на с л а в у —н е сомневал­
ся, но за столько верст ехать пообедать? П ровожать
220

его на вокзал я почему-то не пошел, хотя знал,—
больше не увидимся, и никакой обиды на повара у
меня вроде не было. И все-таки...
Приходило в батарею пополнение. Они еще не
воевали, им-то я мог со спокойной душой объяснять
про лаф ет с раздвижными станинами и про деления
угломера. И я конечно объяснял. Но особой радос­
ти не чувствовал. Служба как служба. Можно в
канцелярии линовать цифирь, можно орать возле
пушек: «К бою!», «Отбой!». Разницы не видел.
Исчезло ощущение своей необходимости. И счез­
ло ощущение, что если ты этого не сделаешь, то
никто не сделает за тебя. Исчезло чувство, что са­
ма Россия опирается на твой лейтенантский погон.
Офицеров, которые хотят служить, хватало. А я,
демобилизовав ребят, с которыми прош агал сквозь
последний год войны, потеряв глубинную связь,—
батарея — моя единственная семья, служить не хо­
тел. М ама и отец писали из Москвы, что ждут, что
уж е отремонтировали мою комнату. Д аж е покра­
сили стены в любимый мной цвет. И тяж елая моя
чернильница пережила войну и никуда не девалась.
Рапорты с просьбой уволить в запас регулярно
почти каждый месяц ложились на стол полковни­
ка Попова. Он раздраж енно хмыкал и сметал их в
я щ й к . Никаких резолюций на рапортах не появля­
лось,— словно я их не писал.
Приходилось тянуть служебную лямку. Прово­
дил занятия, водил батарею в полковой наряд, хо­
дил сам дежурить по штабу полка. Гарнизонная
ж изнь надоела, я мечтал о Москве, о том, ч*го сни­
му наконец шинель и гимнастерку, надену ш тат­
ский пиджак и белую рубашку с воротником нараснах...
Я тогда не думал, чудак, что денег на пиджак
и рубаш ку у меня нет, и я, став студентом, буду
221

долго — почти до последнего курса — донашивать
и свою гимнастерку и хромовые, когда-то щеголь­
ские, а потом латаные-перелатанные сапоги. И что
за тощим студенческим винегретом еще не раз вспо­
мяну отбивные из столовой офицерского собрания.
Г раж данская жизнь была мне неведома, как неот­
крытый материк.
Книг я не видел всю войну. На передовую при­
носили ж урналы «Огонек», «Крокодил» и газеты.
Самой читаемой была «Красная звезда». И там по­
чти обязательно ежедневно на первой полосе, даж е
непонятно как писатель успевал, статья Ильи Эренбурга. Напомню, что тогда в «Звездочке», как л ас­
ково называли газету, работали и Константин Си­
монов и Андрей Платонов. Когда пропадала бум а­
га на курево, когда газету ж дали не только, чтобы
ее прочитать, но и для того чтобы свернуть наконец
цигарку, прежде всегда вырезали статью Эренбурга
и сводку Совинформбюро.
Эренбург был с отрочества моим главным пи­
сателем. И я радовался, что во время войны он
стал необходим всем.
Но война, пора одних только газет, кончилась^
И вот в библиотеке дрожащ ими от нетерпения и
счастья руками я листаю книги. Они были тогда
плохо изданы, на серой газетной бумаге, в мягких
обложках. Но какие книги! «Василий Теркин» А лек­
сандра Твардовского, «На ранних поездах» Бори­
са П астернака, «Сын» П авла Антокольского. Мне
казалось, что война, страна, поколение говорят го­
лосами этих поэтов.
А потом до нас стали доходить журналы «Зна­
мя», «Новый мир», «Октябрь», и там под тощими
столбцами стихотворений — новые, неведомые мне
222

имена: М арк Соболь и Семен Гудзенко, Александр
Межиров и Михаил Луконин, Сергей Наровчатов
и Михаил Львов, П авел Шубин и Вероника Туш­
нова...
Не могу даж е сказать, что я завидовал. Я про­
читывал строки молодых поэтов с восторгом и от­
чаянием. Мне тогда казалось, что именно так на­
писал бы и я, если бы умел. А я не умел...
Знать бы мне, мальчишке, зимой сорок шестого
года, читающему и перечитывающему в который раз
стихи дотоле неизвестных молодых поэтов-фронтовиков, что вскоре я с многими из них познакомлюсь,
а кое с кем и подружусь, что Николай Старшинов
опубликует первое мое стихотворение в «Юности»,
что он и М арк Соболь дадут мне рекомендации в
Союз писателей. *
Я даж е представить не мог такого! Соболь, к
примеру, с которым я друж у уже лет тридцать пять,
казался мне тогда классиком.
Хорошо, что человек не может знать, что его
ждет. И хорошо, что иногда все-таки сбываются
мечты и надежды. А когда сбываются, какими обы­
денно будничными они потом кажутся. Но тогда...
В Москве бурлит какая-то восхитительно-празд­
ничная жизнь, а я должен торчать, как пришитый
здесь, строить по утрам батарею на развод,
объяснять солдатам , что винтовка состоит из ство­
л а с казенником и магазинной коробки, затвора, д е­
ревянного лож а с прикладом... Д а пропади все про­
падом!
Трудно с такими мыслями быть исправным офи­
цером. И начальство стало коситься на меня, как на
трепача и бездельника. А полковник Попов вкаты ­
вал мне выговор за выговорм, но рапорты не под­
писывал. Как я теперь понимаю,— надеялся, что
одумаюсь.
223

ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА!

П ервая мирная весна. В Прибалтике снег не
залеж ивается, потому обычного для России ож и­
дания, когда солнце наконец растопит поднадоев­
шие за долгие зимние месяцы сугробы, когда их рас­
секут синие, как кривые сабли, ручьи, и завиднеет­
ся младенчески-мокрая земля, сквозь которую про­
рываются к свету зеленые ж альца травы, нет. Здесь
просто с каждым днем сильнее пригревает, с в л а ж ­
ных дорог поднимается белый парок, и его уносит
все еще по-зимнему холодный морской ветер. Ветер
свистит между домами, качает в небе высокие ш ап­
ки сосен, пересыпает сухие песчинки на верхушках
дюн.
И почему-то весной особенно хочется домой, где,
знаешь, еще и подснежники не проклюнулись сквозь
мощные спины сугробов, где весну можно заметить
только по робкой капели, по сосулькам на южных
скатах крыш.
А у нас в полку две новости. П ервая: сдаем л о­
шадей в народное хозяйство, переходим на мехтягу. И вторая: комполка, полковник Попов, уходит
в корпус на повышение.
Попов пришел в офицерское собрание в новень­
ком кителе, блистая всеми своими орденами и ме­
далями. П облагодарил всех офицеров за службу, а
потом подходил к каждому, с кем пришлось вое­
в а т ь — в полку много пришлых, присланных к нам
после Победы,— и прощался уже лично, пожимая
руку. Д ош ла очередь и до меня.
-— Уезжаю, теперь никто тебя держ ать не бу­
дет — сбежишь,— полковник наклонился, прибли­
ж ая свое гладко выбритое лицо со взъерошенной
щеточкой седых усов, от него уютно пахло одеко­
лоном и мылом — а потом сам пожалеешь. Сколь­
224

ко поручиков писали стихи, а как был один Л ер ­
монтов, так один и остался. В армии ты хоть что-то
собой представляешь, а в «гражданке» будешь ноль
без палочки.
Он наступил, как говорят, на самую мою боль­
ную мозоль. Тревога настойчиво и грубо ворохну­
лась внутри, я и сам понимал всю необоснованность
своего ж елания стать поэтом. Казалось, я могу с
тем же успехом мечтать о погонах адмирала или о
посте президента США... А Попов отошел от меня
и уже что-то говорил капитану Московченко.
Через два дня новый командир полка, подпол­
ковник Аршинов, вызвал меня в штаб.
—
Вы подавали рапорты об увольнении из а р ­
мии,— начал он, едва я переступил порог кабине­
та. — Ну, что ж, война кончилась, число офицеров,
разумеется, будет сокращ аться. Передо мной не­
легкая задача: кого из фронтовиков отчислить в з а ­
пас. А вы, спасибо, сами торопитесь. Сегодня я по­
сылаю документы в штаб округа. Завтра сдайте б а ­
тарею и ждите приказа марш ала Б аграм яна об
увольнении.
П риказа я ж дал три месяца. Извелся от нетер­
пения и безделья. Теперь, когда я ничем, кроме
трехразового посещения столовой, не занят, каза-|
лось бы тюлько читать и писать. А я леж ал целыми!
днями на кровати, книги и бумага валились из рук,
в голове ни одной путной мысли. Тревога за буду­
щее, такое неопределенное, как бы настаивалась на'
прощальных словах Попова, бередила душу. В а р ­
мии мне действительно все известно — от мельчай­
шего винтика в замке орудия до мантапки на фля-‘
ге. А из «гражданки» я ушел после десятого клас-!
са, и годы войны к моему школьному опыту ничего
не прибавили.
Так я думал, ворочаясь на смятой постели. Н а ­
225

ступала осень, желто-красную листву бере? и кле­
нов ветер уже носил по городу, когда услышал в
столовой:
— Зайдите в штаб. Оформите документы.
И хотя я этого давно с нетерпением ж дал,
сердце на секунду остановилось, а потом застуча­
ло чаще и сильней обычного.
Ну, предотъездная суета всякому известна. З а ­
крыть вещевой аттестат — получить недополучен­
ный отрез на шинель (потом, в Москве сшил из это­
го отреза пальто и носил его лет десять), белье; по­
лучить продукты по продовольственному аттестату
на месяц вперед — в стране еще были карточки. В
финансовой части выдали выходное пособие и по
месячному окладу за каждый год фронта. Литер на;
поезд «Кенигсберг — Москва». И все. С армией я,
считай, расквитался.
Полк — в полевых лагерях. Прощ аться не с кем
и провожать меня некому. Вещи, которые были в
квартире,— три разнокалиберных кресла, квадрат­
ный стол какого-то блестящего черного дерева, ог­
ромное зеркало в круглой раме, напольные часы
со звоном — поставленный на попа гроб, в котором
ходит, сверкая медью, тяжелый маятник,— раздал
давным давно ребятам — им служить. В квартире
только кровать, колченогий кухонный стблик и т а ­
буретка. Пол закидан окурками.
Поезд уходил поздно ночью. В двенадцать я по­
ставил на столик бутылку водки, вспорол ножом
консервную банку, налил стакан и закурил. Пить
одному не хотелось. Грусть, черная и вязкая, как
смола, навалившись, путала мысли. И как же я
удивился и обрадовался, что кто-то тарабанит в
дверь.
И как радостно было увидеть за этой последней
здесь трапезой милую морду Мишки Волкова. П ро­
226

слышав, что я сегодня уезжаю , он вопреки армей­
ской дисциплине, сел на попутную машину и прие­
хал в город.
Так мы и провели вместе последние часы, вспо­
миная ребят из батареи, не делая различия между
теми, кто дошел до Победы, и теми, кого мы похо­
ронили в польской и немецкой земле. Они все по­
бывали на нашем прощальном ужине. И я помню
его до сих пор.
А потом — время! Волков взял мои шмутки: тя ­
желый, сделанный из фанеры, окрашенной корич­
невой липучей краской чемодан и сверток с солдат­
ским одеялом, отрезом на шинель и плащ -палат­
кой,— я накинул на плечо лямку вещмешка. И дви­
нули на вокзал. Оформление билета у военного ко­
менданта прошло быстро. И почти сразу ж е подо­
шел поезд.
Здесь он стоял всего пять минут. У в а­
гонных ступенек мы расцеловались. Вытер рука­
вом глаза, схватился за поручень и смотрел на Миш­
ку, который махал и м ахал мне с перрона. И долго
я стоял на площадке, курил папиросу за папиро­
сой, пока не угомонилось сердце, не стало обычным
дыхание...
Вагон был жестким, плацкартным. Д а какая там
плацкарта, когда на каждой полке в обнимку спят
двое, а то и трое. Приткнулся на свободное место,
сел, а потом, опираясь спиной о чужую спину, закимарил. Старенький вагон кренился на поворотах,
шибко стучал колесами — торопился к Москве.
Утром, отстояв бесконечную очередь, умылся.
Попил жидкого, чуть теплого чая и прилип к окон­
ному стеклу. По обе стороны вагона плыла растер­
занная войной Россия. Взорванные полустанки, к а ­
менный лес холодных печных труб на месте дере­
вень и сел, остовы железнодорожных вагонов в
227

проржавленных тупиках. Много пахотной земли еще
пустовало, и ветер качал жирную лебеду и полынь
там, где расти бы ржи и пшенице.
Хорошего не обещ ала дорога. Миллионы хлебо­
робов, трактористов, слесарей не пришли с войны.
Д важ ды — туда и обратно — прокатился фронт по
этой земле. Чего ж е удивляться, что города не под­
нялись, а поля пустые? Л ебеда и полынь особо пыш­
ны и мясисты, когда под ними мертвые.
А вагон гремел колесами весь день, и все плы­
ли вдоль окон сожженные деревни и взорванные
станции. Ночью все это милосердно прикрывала
тьма. И уже только редкие фонари пролетали ми­
мо. Поезд приходил в Москву утром.
И вот она, белокаменная! П родрался сквозь
толчею перрона и вокзала, вышел на Комсомоль­
скую, или, как ее еще называют, площадь трех вок­
залов. Моросил реденький осенний дождь, сердце
гулко колотилось. Пять лет я не видел Москвы, и
вот она — поезжай в любую сторону!
Но это так говорится — в любую сторону. Мнё
надо домой, на Перово поле, что за прожекторным
заводом. Там меня ждут мать и отец, там комна­
та, покраш енная к моему приезду в любимый си-<
ний цвет. Там стол, книги, там мне начинать жизнь
заново.
Стал в хвост огромнейшей очереди на такси. П о­
ставил к сапогам, на асфальт, свой фанерный че­
модан, положил на него сверток и вещмешок.
Мне двадцать три года, по-существу вся жизнь
впереди. Несмотря на какое-то внутреннее смяте­
ние, я был уверен в себе. К азалось, меня фронтови­
ка, прошедшего сквозь войну, жизнь не посмеет
обойти удачей и счастьем.
22*

Я тогда не знал, как будет трудно, как неимо­
верно долог будет путь в литературу. Не знал, что
судьба уведет на долгие годы на Северо-Восток, на
Чукотку. И почти всегда укрытая снегом, промерз­
шая земля станет моей второй родиной. Не знал и
того, что самое важное и сложное в жизни я ужё
одолел.
Но чувствовал: никогда не буду я больше так*
нужен своей Родине, она никогда не будет мне так:
щедро доверять и так строго спрашивать, как в этй
мои звездные годы.

О моем старшем товарище
Мы расстаемся с героем и автором повести осенью 1946
года. Что же было потом? Как сложилась судьба демобили­
зованного старшего лейтенанта Бориса Блантера? Когда и как
родился поэт Борис Борин? Фронтовик Блантер поступил в
Библиотечный институт под Москвой, на станции Левонабе­
режная, закончил его, работал некоторое время по специально­
сти. Ушел в журналистику, был сотрудником журнала «Знание
— сила», затем—ведомственного «К новой жизни», литсотруд-

«иком в газете «Лесная промышленность», с октября 1968 го-'
да — на Колыме, вначале в палаткинской «Заре Севера», по­
том в «Советской Чукотке». В общем, имел право написать:
Знал редакций злую толчею
тоже наяву, не понаслышке.
Прокормили молодость мою,
продержали на плаву не книжки —
нонпарелью, въедливым петитом,
скомканной газетной простыней
был мне хлеб не слишком щедро выдан,
щи да чай и всякий харч иной.

Журналистская судьба Б. Блантера складывалась благо­
получно— его ценили, печатали, его очерки выходили в сбор­
никах в Горьком, Москве и Магадане. Борис Михайлович про­
бовал себя в прозе, в жанре научной фантастики — и здесь
достаточно успешно: большую часть книги «Сквозь завесу
времени», вышедшей в Магадане в 1971 году, составили его
произведения, в том числе и повесть «Оранжевая планета»?.
Но все это в конечном счете казалось (и оказалось) не глав­
ным — поэтому и оставил Б. Блантер отнимавшую много сил
и все рабочее время «Советскую Чукотку». 1
А главным были стихи, призвание, смутно померещившееся
герою этой книги еще на пороге юности, еще задолго до уж а­
сов войны; оно, это призвание, в конце концов оказалось ре­
шающим. Но как долго не наступало это «в конце концов!».
Как долог был путь автора от призвания к признанию!
В конце своего жизненного пути Борис Борин писал:
Меня печатать не хотели:
ну, снова, морщились, война...
И спрашивали: «Неужели
не надоела вам она?»
Послевоенных пятилеток
шла бесконечная страда,
а я из рейдов и разведок
не смог вернуться никогда.
С ребятами из разведвзвода
по топкой хляби все ползем,

231

и ждет нас матушка-пехота,
чтобы прикрыть отход огнем...
Редакций суета и спешка,
послевоенный скудный быт.
Я двери открывал, помешкав,
стесняясь,— я мальчишкой был.
Входил, уш анку сняв, в шинели,
убитых помня имена...
Меня печатать не хотели:
ну, снова, морщились, война...

Так оно и было, наверное: после Победы так много надо
было решать, строить, собирать, восстанавливать, что на па­
мять не у всех хватало сил. Но ведь — и это тоже правда — в
те же пятидесятые многие из ровесников Бориса Блантера за­
явили себя уверенными мастерами, сумели многое поведать о
суровой военной поре. Процесс созревания поэта Борина шел
медленнее. И так бывает в литературе. Вспомните, что совсем
недавно, меньше десяти лет назад, мы познакомились с пер­
вой повестью Вячеслава Кондратьева. А подтверждения при­
знания были. О них вспоминал Борис Борин в стихотворении
«Учителя»:
Поэты, мэтры, мастера стиха,
в развале строк моих
вы что-то замечали,
могли сказать, что это — чепуха,
а вы молчали, головой качали.
А я ведь только-только начинал,
мальчишка, чудом уцелевший, с фронта.
То бочкою пустою громыхал,
то вд руг разил все безоглядной фрондой .
Но в шелухе мертворожденных слов,
не дав потачки и не дав отсрочки,
сам Михаил Аркадьевич Светлов
учил выискивать живую строчку.
Немного отыскалось этих строк.
Но все-таки — отысканные — были!
И значит я, ребята, что-то мог,
ко мне слова недаром приходили!..

232

Были, наконец, и отдельные публикации стихов, в частнос­
ти в журнале «Юность», еще в 1957 году была книжка пере­
водов... Но первая собственная поэтическая книга вышла толь­
ко в 1975 году в Магадане. Напомню, что за нею последова­
ли «Незакатное солнце» (1977), «Эхо» (1981), «Связной»
(1983), все они вышли в Магаданском книжном издательстве.
О чем писал поэт Борис Борин? О войне? Да, немало, но
не только о войне — о жизни.
Прежде годы прошли, чем сумел я понять:
я — поэт не войны, а победной сирени,
мне б сирень вспоминать и об этом писать...

О Севере. О замечательных — страшных или героических —
моментах русской истории. Его привлекала тема искусства:
и собственной поэтической работы, и вечных спутников чело­
вечества — творений гения. Д а разве может вообще творчество
истинного поэта ограничиться какой-то одной единственной
темой? Видимо, здесь не место для подробного разговора
(а он, я уверен, произойдет, творчество Бориса Борина нуж­
дается в несуетном осмыслении, потому что немало мудрого
и ценного в нем заключено). Отмечу лишь важнейшие смыс­
ловые и этические акценты его творчества: высокий риго­
ризм, бескомпромиссность, живую сопричастность своему по­
колению, народу, стране, неиссякаемую духовность. (Чувст­
вую, Борис не одобрил бы меня за эти высокие слова — он был
человеком скромным, подчас мягким, не избегал компромис­
сов, патетики чурался, но ведь я не о бытовом облике сейчас
говорю.)
Когда вышел «Связной», я, как мог, написал на эту книгу
рецензию.%Борис Михайлович откликнулся письмом: «Давно
надо было поблагодарить тебя за статью обо мне, но все со­
бирался это сделать лично при встрече... Статья мне дорога
потому, что впервые говорит о Б. Борине, как о поэте. А то
всегда рассказывали, как я убивал фашистов. А убивал я
точь-в-точь как все. И никакого приоритета в этом у меня нет».
И — главное, из-за чего я взял в руки сейчас это письмо: «На­
233

писал я книгу военной прозы на 10 листов с копейками. Д ня­
ми высылаю рукопись в издательство. Попытался написать
войну, какой ее видел. Сохранил все фамилии и обстоятель­
ства жизни погибших друзей. А это обязывает не врать. Прав­
да же, сам знаешь, самое дорогое и взрывоопасное в литера­
туре. Я доволен, хотя это, конечно, не мудрый труд прозаика,
а проза поэта. Память и вымысел пытался совместить так,
чтобы читатель сразу поверил в достоверность и точность ав­
тора.
...Увидимся, наверное, в Москве, если ты в этом году туда
поедешь. Я вылетаю туда в середине июня, ЕБЖ . О здоро­
вье писать не буду — скушная материя. Врачи говорят... Вра­
чи, как всегда, брешут...»
ЕБЖ , по системе, придуманной Борисом,— если буду жив.
Через полтора месяца — я смотрю на штемпель Магаданского
почтамта — его не стало.
Галина Васильевна Бугашева, добрая моя знакомая еще по
«Магаданскому комсомольцу» с начала семидесятых годов,
где она стала работать собкором по Чукотке (я и с Борисом
познакомился тогда потому, что Галина Васильевна пришла
в редакцию в сопровождении мужа), написала мне, что она'
не может простить себе, то, что подсказала Борису взяться
за эту книгу — стихи у него тогда почему-то не писались, а
ей было жаль, что все эти истории и люди останутся лишь в
устных рассказах. Борис ушел в книгу целиком, переутомил
себя и вот... Кто теперь скажет — так ли это? В том ли при­
чина и как было бы, если бы он не стал работать над этой кни­
гой? Но, может, и действительно — так? Ведь писал один из
любимейших его поэтов Борис Пастернак, у которого Борин
не раз брал строчки для эпиграфов — путеводных звезд к
своим стихам, ведь писал Борис Пастернак когда-то:
Но старость — это Рим, который
Взамен турусов и колес
Не читки требует с актера,
А полной гибели всерьез .
К огда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,

234

И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.

Ведь писал Борис Борин незадолго до последнего часа:
Тело мое — это поле сраженья,
и не помогут ни отдых, ни труд.
Снова хворобы идут в наступленье,
старость берет за редутом редут.
Старость бросает меня распростертым
в белый простынный, назойливый ад.
В оздух планеты становится спертым,
губы синеют и бронхи хрипят.
Больше никто не прикажет мне: «Встаньте!»,
не побелеют черные дни,
мальчик мой,
гвардии лейтенантик,
руку из юности протяни.
Ты помоги —
я пойду за тобою,
легкий, одетый в легенду и дым,
и не вернусь из короткого боя,
так и оставшись, как ты, молодым.

Из своего последнего, не слишком короткого боя с неду­
гом Борис Борин не вернулся.
И еще одно стихотворение из оставшихся неопубликован­
ными:
К огда-нибудь, к столетию Победы,
праправнуки, что тоже станут деды,
нас соберут буквально до строки,
великих или малых — без различий,
чтобы издать в обложках всех обличий
солдатские военные стихи.
История предельно справедлива.
Мы были поколением счастливых,
на наше — не на чье-нибудь — плечо
держав но-тяжко оперлась Россия.
А мы не гнулись.
Скидок не просили.
Собой
ее от гибели закрыли.

235

Ну, кто еще
сравнится с нами в силе, .
какое поколение еще?

А все началось с того, что «маршевый батальон шел сквозь
город к вокзалу. 32-й запасной лыжный полк — военные л а­
геря отправляли на фронт пополнение».
Александр БИ РЮ КО В

СОДЕРЖ АНИЕ
Ч а с т ь п е р в а я . От Новосиля до Ракшино
Так все н а ч и н а л о с ь .......................... ..............................
6
Мороз и с о л н ц е .................................................................
7
Ро-бин-зон К р у - з о ............................................................
9
,Мои главные к н и г и .................................... .....
11
Вам связисты н у ж н ы ? ................................................... 14
Проваленный э к з а м е н ......................................................
16
Линейный т е л е ф о н и с т .................................................... 19
Не лирическое о т с т у п л е н и е ..........................................22
Счастливый с л у ч а й ......................................................... 24
Взвод пешей р а з в е д к и ................................................... 28
Первый п о и с к ................................................................... 30
Витька Г у с е в ....................................................................34
Ночные в з р ы в ы .................................................................37
Пустяковое з а д а н и е ........................................................45
Глубокая р а з в е д к а ...........................................................50
Болото . .............................................................................58
Ч а с т ь в т о р а я . Курсы младших лейтенантов
Пистолеты сдать! Чубы о с т р и ч ь ! ...............................74
Подполковник К у д р я в ц е в ............................................. 77
Ирина В л а д и м и р о в н а................................................. .....
80
Царский подарок .............................................................
85
« Г у б а » ..................................................................................91
В ы п у с к .................................................................................98
Использованный ш а н с ..................................................... 105

Ч а с т ь т р е т ь я . Сорок пятый
Новый г о д .......................................................................... 112
П р о р ы в ................................................................................ 120
Как я стал к о м б а т о м ...................................................... 125
» Г р а н и ц а ..............................................................................130
Кабан и К о г о т ь к о ............................................................132
Мой о р д и н а р е ц ............................................................... 137
Старшина К о с т ы л е в ........................................................139
Баллада о л о ш а д я х ........................................................141
Младший лейтенант Володя . ....................................144
П о е д и н о к ............................................................................ 149
Два д н я ......................................... ...................................153
Р е к а ........................................................
173
Несостоявшаяся дуэль . . . . . . . . . . .
176
На подступах к Б р а у н с б е р г у ..........................
183
Долгий путь к дому ....................................................... 187
Никто не хотел у м и р а т ь .............................................. 195
Г е н е р а л ................................................................................200
Д е с а н т ................................................................................. 205
П о б е д а ! ................................................................................209
Ортельсбург ........................................................................213
Соболь живет на Олимпе ..............................................219
Здравствуй, М о с к в а ! ........................................
224
А. Б и р ю к о в . О моем старшем товарище. Послесловие 230

Борис Михайлович Борин
НА ВОЕННЫХ ДОРОГАХ

Редактор Jl. Н. Я г у н о в а
Художественный редактор Б. Д. 3 е в и н
Технический редактор Н. С. С т а м е н о в а
Корректор В. И. О г р ы з к о
ИБ 00632
Сдано в набор 26.04.85. Подписано к печати 25.07.85. АХ—003SK. Формат
70X100/32. Бумага тип. № 1. Гарнитура литературная. Печать высокая.
Уел. печ. л. 9,72. Уел. кр.-отт. 10,04. Уч.-изд. л. 9,49. Тираж 15 000 экз^
Заказ 659. Цена 60 к.
Магаданское книжное издательство, 685000, Магадан, пр. Ленина, 2.
Магаданская областная типография Управления издательств,
полиграфии и книжной торговли Магаданского облисполкома,
685000, Магадан, пл. Горького, 9.

Б82

Борин Б.
Н а военных дорогах: Невыдуманные рассказы./Послесл. А. Бирюкова; Худож. X. X. К ар­
д а н о в .— М агадан: Кн. изд-во, 1985. — 239 с.,
ил., портр.
60 к. 15 ООО экз.
Автобиографические рассказы поэта, объединенные одним
героем, повествуют о героизме советских солдат во время Ве­
ликой Отечественной войны, о становлении молодого бойца на
фронтовых дорогах от Орловщины до Германии.

4702010200 — 026

Б ---------------------------- 15 — 85

М - 1 4 9 (0 3 )-8 5

84 Р7