Белая лошадь, черные ночи [Иви Марсо] (fb2) читать онлайн

Иви Марсо Белая лошадь, черные ночи

Серия: «Поцелованная богами невеста». Книга первая

Перевод: Julia Ju

Редактура: Julia Ju, Ленчик Кулажко

Вычитка: Ленчик Кулажко

Обложка: Ленчик Кулажко

Оформление: Ленчик Кулажко

Переведено для группы: vk.com/stagedive

Глава 1

Сабина

Дрожа на прохладном утреннем воздухе во дворе отцовского дома, я чувствую себя голой под халатом, хотя в любую минуту могу лишиться даже этого клочка шелка.

Я, босая, переминаюсь с ноги на ногу в весенней грязи, в ожидании напряженно глядя на ворота. Служанка за моей спиной подметает парадную лестницу, делая вид, что сегодня обычный день, и для нее, возможно, так оно и есть.

Но для меня?

Сегодня все меняется. Сегодня я проданная невеста.

В трех кварталах отсюда раздается звон церковного колокола. Каждый удар отдается в груди, как будто железный язык бьет прямо по сердцу. Бонг. Бонг. Бонг. Бонг. Дрожь пронизывает меня до костей, пока я не сжимаю ракушку, висящую на шнурке у меня на шее, как защитный талисман.

Бонг. Бонг. Бонг. Бонг.

Восемь ударов ― восемь часов утра. Именно в этот час должно начаться мое путешествие ― так где же он?

Я слышу мягкие женские шаги по грязи позади меня, и в следующее мгновение Сури нежно кладет руку мне на плечо, заставляя вздрогнуть.

― Он опаздывает, ― говорю я охрипшим голосом.

Она не отвечает, а вместо этого проводит своей смуглой рукой по моей толстой косе, которая огибает макушку моей головы, а затем спускается по спине до самой земли. Прошлой ночью она целый час заплетала ее в замысловатый узор, называемый «бессмертной короной» в честь спящих богов. В разных регионах Астаньона божества называются по-разному: «Бессмертные» ― в столице Старый Корос. «Феи» ― на северо-востоке. «Боги» ― на юге. Как бы они не назывались, легенда гласит, что тысячу лет назад они уснули в подземных царствах и снова проснутся, чтобы править миром людей. А пока мы храним память о них, подражая их моде: заплетаем сложные косы, подводим уголки глаз цветным карандашом и надеваем на уши золотые каффы, чтобы их верхушки казались заостренными.

Но сегодня я ― это просто я, без прикрас. Этого должно быть достаточно.

― Тебе так не терпится отправиться в путь? ― спрашивает она.

Я плотнее стягиваю халат на груди и обнимаю себя руками.

― Это жестоко, кроме всего прочего, заставлять меня ждать.

Но, опять же, что в этом дне не жестоко? Эта поездка верхом на лошади и ее непристойные правила ― вот что такое жестокость. Я знаю репутацию своего будущего мужа, и слово «жестокий» ― одно из самых распространенных для его описания, за ним следуют «высокомерный», «богатый как грех» и «такой же, как все остальные дьяволы Валверэй».

Поневоле задумываешься о том, что за человек купил невесту только для того, чтобы заставить ее проехать голой на лошади через половину Астаньона до своего замка.

Что я об этом думаю? Не лучший способ начать брак.

― Может, его просто задержали?

Я фыркаю.

― Может, на дне бочки с элем.

― Лорд Райан занимает влиятельное положение в семье Валверэй, ― щебечет Сури тоном, в котором звучит ложный оптимизм. ― По богатству они уступают только королю. Поездка может быть сложной, но по прибытии в Дюрен ты не будешь ни в чем нуждаться. Твой муж завалит тебя подарками.

Миниатюрная, симпатичная Сури с круглыми щеками и теплыми карими глазами воспринимает свою роль мачехи с комичной серьезностью, учитывая, что она старше меня всего на два года. Когда зимой она вышла замуж за моего отца, мне не разрешили покинуть монастырь, чтобы присутствовать на свадьбе. Я понятия не имела, что за женщина стала новой женой моего отца, и не нашла в себе сил поинтересоваться этим; я решила, что меня все равно отправят из заключения за стенами монастыря во владение моему новому мужу, едва я успею поздороваться с моей новой «матерью».

Меньше всего я ожидала, что полюблю ее. Добрая Сури. Всегда улыбающаяся Сури. Я знаю ее всего три дня, и за это время она дважды успела довести меня до слез своей добротой. Первый раз ― за ужином в день моего возвращения из монастыря, когда она наклонилась ко мне, чтобы шепнуть, что у меня в зубах застрял кусочек шпината. Второй раз она фыркнула, когда я в лицо назвала отца duette di marcer, зная, что он не понимает ни слова на Бессмертном языке.

За двенадцать лет, что я провела как воспитанница ― или вернее, заключенная ― в монастыре бессмертной Айюры, никто никогда не проверял мои зубы на наличие шпината. Черт, я бы убила за то, чтобы попробовать шпинат вместо каши недельной давности. А доброта? Смех? Их не было, как и самих спящих богов.

Теперь Сури хлопочет надо мной, как курица-мать.

― Ты дрожишь, ― ворчит она.

Я отвечаю невозмутимо:

― Подумать только, я еще даже не раздета.

Парадная дверь особняка распахивается, и мой отец, спотыкаясь, спускается по только что подметенной лестнице. Он проверяет карманные часы, затем хмуро смотрит на ворота внутреннего двора и рысью направляется к нам с Сури.

― Стража лорда Райана скоро будет здесь, ― сообщает он нам. ― Я не сомневаюсь.

― Может, он умер по дороге, ― бормочу я себе под нос. ― Остается надеяться только на это.

Щеки моего отца краснеют от раздражения.

― Тебе двадцать два года, Сабина, ― решительно говорит он. ― Ты получила больше свободы, чем большинство девушек твоего возраста. Я мог заключить брачный контракт десять лет назад, и двор разрешил бы его.

Мне пора бы знать, что в присутствии отца не стоит вздрагивать и отшатываться при слове «свобода», поэтому я поджимаю губы, чтобы скрыть свой гнев. Я не знаю ни одной девушки, которая назвала бы свободой последние двенадцать лет, проведенные в монастыре, терпя побои и голод, под руководством сестер с сердцами, кислыми, как засохшие лимоны.

― Двадцать один день. ― Мой отец потирает руки с напускной веселостью. ― Поездка длится всего двадцать один день. Солдаты маршируют месяцами.

― Да, но одетые, ― язвительно замечаю я. Как только я это произношу, его губы шевелятся, словно он хочет бросить мне в ответ какие-то слова, но Сури кладет свою нежную руку на его предплечье прежде, чем он успевает это сделать.

― Чарлин, ― ласково просит она, ― давай сохраним мир в последний день пребывания Сабины здесь. ― Она хлопает длинными ресницами. Они поженились совсем недавно, и он все еще так увлечен своей красивой молодой второй женой, что забывает об основной причине своего гнева.

― Лорд Райан установил правила, ― бормочет он, чтобы снять с себя часть вины. ― Не я.

И все же ты не возражал.

Когда мой отец продал меня в качестве невесты лорду Райану Валверэй в обмен на погашение семейных долгов, я была последней, с кем он посоветовался. В конце концов, зачем кому-то спрашивать мое мнение? С самого рождения я была лишь разменной монетой для влиятельных людей. Но почему из всех богатых лордов, которых мог бы выбрать мой чертов отец, выбор пал именно на него?

Лорд Райан мог быть греховно богат, но он еще и просто греховен. В мой первый день после выхода из монастыря Сури шепнула мне, что он заслужил прозвище «Лорд лжецов», когда прибрал к рукам принадлежащую его семье империю узаконенных пороков в Дюрене. Семье Валверэй принадлежат все заведения разврата в Западном Астаньоне, от игорных притонов до борделей и ипподромов ― и, если слухи верны, они занимаются и незаконными пороками. Полагаю, для лорда Райана эта поездка ― всего лишь очередная игра.

И у каждой игры есть правила. Согласно нашему договору о помолвке, вот мои:

Никакого платья.

Никакой сорочки.

Никакой обуви.

В честь богов леди Сабина Дэрроу воссоздаст легендарное путешествие Бессмертной Солены, проехав на лошади от Бремкоута до Дюрена за двадцать один день, прикрытая только волосами.

Я слишком хорошо знакома с историей, которой якобы посвящена эта поездка. У нас в монастыре был старинный, изрядно потрепанный экземпляр «Книги бессмертных». Я часами изучала священный текст, запоминая легенды и сказания о каждом боге и краснея от скандальных иллюстраций. Там был Бессмертный Вэйл, король фей, который правил божественным двором с помощью железного кулака и загорелого пресса. Бессмертный Попелин, бог наслаждения, изображался с нарядно одетыми женщинами, кормящими его виноградом. Бессмертная Алиссанта, богиня секса… ее иллюстрация с перепутанными конечностями многочисленных сексуальных партнеров в невозможных позах вызвала у меня наибольшее любопытство.

Но одна из самых известных историй в книге ― это когда бессмертная Солена, богиня природы, празднует свое предстоящее замужество, отправляясь обнаженной на лошади в дом своего мужа, чтобы продемонстрировать свою чистую душу. На иллюстрации изображены ее бессмертные линии феи ― светящиеся, светло-голубые знаки, которые проходят по конечностям и шее богов, ― полностью открытые на всем ее теле.

― Я иду к тебе не как богиня, а как простая женщина, ― говорит она. ― Я иду такой, какой меня создала природа.

И мужчина, которого выбрал для меня отец? Очевидно, ему тоже нравится эта история. Или, по крайней мере, идея обнаженной девушки, унижающейся перед ним.

И все же, несмотря на то что меня собираются выставить голой перед половиной Астаньона, внутри меня все еще теплится надежда. Возможно, это самообман, и мой дух будет сломлен еще сильнее, но, по крайней мере, я наконец-то вырвалась из стен монастыря.

Этот маленький шанс на что-то лучшее помогает мне держать голову высоко.

Я потираю ракушку, висящую на шее, большим и указательным пальцами, доверяя тайному обещанию. Над головой солнце вырывается из-за облаков и заливает нас светом, от которого моя кожа начинает петь.

Однако в следующее мгновение в воротах появляется мужчина, и мой хрупкий лучик надежды исчезает, как утренний туман.

Он входит, словно грозовая туча, обретшая плоть: волосы цвета полуночи, глаза, скрытые капюшоном и хмурый взгляд, говорящий о том, что он предпочел бы быть где угодно, но не здесь. Нет никаких сомнений в том, кто он такой: на его спине ― лук, на плечах закреплена кожаная нагрудная пластина с гербом Валверэй.

Это было последнее правило в игре моего будущего мужа: Мой самый надежный стражник будет сопровождать леди Сабину для ее безопасности.

Как мне повезло.

Стражник лорда Райана опускает на землю мешок и лук, а затем выпрямляется во весь рост, затмевая моего отца, которого сложно назвать невысоким. Плечи стражника натягивают рубашку так, что ткань плотно облегает его бицепсы, которые по толщине не уступают моему бедру. Его брови нахмурены над темными глазами, которые сверкают даже с другого конца двора. Его челюсть квадратная и симметричная, но нос слегка смят в нескольких местах, как будто его не раз ломали. Его волосы длиной до плеч имеют насыщенный цвет и текстуру вороньего крыла. Он носит их распущенными, что совсем не соответствует моде, диктуемой феями.

От него захватывает дух. Он дикий. И абсолютно великолепный.

И все же, единственное, о чем я могу думать: Они прислали за мной зверя.

В брачном договоре лорд Райан назвал этого человека моим защитником, но стоит лишь взглянуть на этого громилу, и становится ясно: он ― мой надсмотрщик. Его задача состоит не в том, чтобы обеспечить мою безопасность во время пути, а в том, чтобы не дать мне сбежать.

Кровь стынет в жилах, когда он смотрит в нашу сторону и обращается к отцу:

― Лорд Чарлин Дэрроу?

Мой отец вздрагивает и выходит вперед, словно он ― школьник, а не привилегированный лорд-протектор Бремкоута. Они обмениваются словами, которых я не слышу, но у меня в ушах гудит столько внутренних вопросов, что я чувствую себя окруженной тучей мошек.

Рядом со мной Сури тянется рукой к горловине своего платья и одобрительно замечает:

― Он, определенно, огромный, не так ли?

Я фыркаю. Замужняя женщина не может говорить вслух, что кто-то, кроме ее мужа, вызывает у нее интерес.

― Я не знаю, ― отвечаю я категорично. ― В монастыре было не так уж много мужчин.

Я замечаю движение за окнами особняка — толпа служанок разглядывает охотника Райана изнутри дома.

― Его зовут Вульф Боуборн, ― заговорщически шепчет Сури. ― Один из посланников нашей семьи слышал о нем, когда мы жили в Баквене. Он служит семье Валверэй с тех пор, как осиротел. Уже в детстве он пробивал себе дорогу кулаками в уличных боях. Семья Валверэй узнала, что он поцелован богами, взяла его на службу в качестве охотника и дала новое имя.

Ребенок в уличных боях? Уверена, что это не законно, но я была бы наивна, если бы думала, что этого не могло быть.

Ветер меняется, заставляя мой халат распахнуться у бедер. Кожа покрывается мурашками, когда я возвращаю шёлк на место.

Голова Вульфа Боуборна внезапно поворачивается в мою сторону, и все слова, которые он собирался сказать моему отцу, смолкают. Он резко втягивает воздух, а затем его взгляд устремляется ко мне.

Он впервые смотрит мне прямо в глаза, и, поскольку мои ноги обнажены до бедер, я ожидаю, что он будет плотоядно разглядывать меня. Но он смотрит не так. Его глаза оценивают меня, словно я лошадь на аукционе, и он хочет понять, насколько проблемной я буду.

Думаю, я бы предпочла похоть, если уж на то пошло.

― Он поцелован богом? ― спрашиваю я, удивляясь.

Сури кивает.

― Обостренные чувства, говорят люди. Благодаря им он прославился в боях, а теперь ― как охотник. ― Ее взгляд опускается к моей родинке на груди, наполовину скрытой халатом. ― Семья Валверэй любит окружать себя поцелованными богами людьми.

Чувствуя себя неловко, я плотнее запахиваю халат, чтобы он полностью скрыл мою метку. Боги-феи могут спать, но нити их магии остаются в немногих из нас, кого называют поцелованными богами. Мы одарены талантами, выходящими за пределы человеческих возможностей. Никто не знает, кого боги благословят из своего вечного сна, хотя у магии есть небольшая склонность передаваться по наследству. Но не в моей ― ни один из моих родителей не был поцелован богом. Только когда ребенок рождается, с родимым пятном или нет, проявляется милость богов. И только много лет спустя магическая природа их способностей становится явной.

Сури снова смотрит на Вульфа, как на восхитительный десерт, и я почти ожидаю, что она оближет губы. С лицом ангела и телом зверя, кажется, что боги совершили преступление, подарив кому-то столь грубому такую красоту.

Несмотря на мою настороженность, любопытство берет верх. Моя рука тянется к выбившемуся из косы локону волос и накручивает его на мизинец. За последние двенадцать лет я почти не видела мужчин. Монастырем управляли пожилые женщины, давшие обет целомудрия, поэтому они редко даже говорили о мужчинах.

Неужели все мужчины такие… впечатляющие?

Я с трудом сглатываю.

Голова Вульфа снова резко поворачивается в мою сторону, и я замираю.

Он услышал это?

Он говорит несколько последних слов моему отцу, а затем шагает через двор в мою сторону. Я чувствую, как сжимаюсь, несмотря на то, что твердо намерена выстоять. Он движется с какой-то мощной грацией, хотя одно плечо держит скованно, словно старая травма не дает ему покоя. Его сапоги с хлюпаньем останавливаются в грязи в двух шагах от меня.

― Леди Сабина. ― Его голос низкий и хриплый. ― Лорд Райан послал меня сопроводить вас в Дюрен. Это легкое путешествие, но, учитывая характер поездки, я предполагаю, что у нас могут возникнуть проблемы. Повинуйтесь моим приказам, и я обеспечу вашу безопасность.

Характер поездки. Он имеет в виду тот факт, что я буду выставлена напоказ голая, как младенец, во имя какой-то спящей богини, которой до этого нет никакого дела.

Его глаза впиваются в меня, и я сжимаю челюсти в безуспешной попытке усмирить свой гнев. Повиноваться ему? Он совершенно чужой мне человек, и все же считает, что я должна подчиняться?

Над головой сгущаются облака, и тени поглощают нас.

Это не первый раз, когда от меня требуют повиновения. В монастыре меня учили послушанию с помощью тяжелого прута. Глаза опущены. Губы сомкнуты. Мысли о Бессмертной Айюре. Садистский голос Белой матроны все еще звенит в моей голове, как эти проклятые церковные колокола.

Задумавшись, я провожу средним пальцем по основанию ребер. Они все еще чувствительные, еще не до конца зажили.

С крыши спускается певчая птица и садится мне на плечо. Это поползень. Крошечная, как слива, с мягкими серыми крылышками и черной головкой.

Не падай духом, ― шепчет она мне.

Благодаря этой милой поддержке я вспоминаю, что нужно дышать.

Спасибо тебе, малышка, ― говорю я в ответ, зная, что птица слышит меня так же ясно, как и я ее послание в своем собственном сознании.

Присутствие птицы напоминает мне, что я больше не заперта среди жестокосердных женщин. И что в поездке у меня будет друг.

Мист будет со мной.

В конце двора один из конюхов выводит ее. По такому случаю она просто блестит. Она белоснежная, цвета свежевыпавшего снега, грива и хвост мягкие, как лебяжий пух.

Снова раздается звон церковных колоколов. Бонг.

Время пришло.

Пока конюх подводит Мист, я развязываю пояс халата и, заставляя себя дышать ровно, стягиваю ткань с плеч. Руки дрожат, и не только от холода. Сури берет у меня халат и перекидывает его через предплечье, отводя глаза в знак уважения.

После всех трудов по созданию бессмертной косы-венца прошлой ночью она расплетает ее и начинает расчесывать локоны. Она разделяет, встряхивает и расправляет каждый длинный локон, словно распутывает пряди тканного ковра. Затем она тщательно укладывает их, стараясь прикрыть мою обнаженную грудь и ложбинку между ног так, чтобы сохранить мое достоинство.

― Видишь? Я же говорила тебе, что коса создаст красивые густые волны. Практически, как будто ты все еще одета! ― говорит она с вынужденным оптимизмом.

Точно. Хорошая попытка.

Подняв подбородок, я устремляю гневный взгляд на Вульфа Боуборна, человека, который ожидает, что я буду подчиняться ему в течение нашего путешествия.

― Не смей смотреть на меня.

Вульф так занят разглядыванием сидящего на моем плече поползня, что я не уверена, что он меня услышал. Но потом поползень улетает, и его взгляд встречается с моим, прямой и пронзительный.

Он прочищает горло, хрипло соглашаясь.

― Я не буду смотреть, леди Сабина.

Глава 2

Вульф

Но я смотрю.

Конечно, я смотрю. Даже слепой смотрел бы на Сабину Дэрроу долго и восхищенно, а я позволяю себе лишь один мимолетный взгляд. И это исключительно ради ее блага, а не ради моего. Если я хочу обеспечить ее безопасность, я должен знать эту девушку до мозга костей ― на что она способна, есть ли у нее травмы, которые я должен учесть, как мужчины на дороге могут отреагировать на ее обнаженное тело, прежде чем мой кулак выбьет из них желание глазеть.

Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что слухи о ее легендарной красоте правдивы. Если уж на то пошло, она превосходит то, что шептали о ней в Дюрене. Она маленькая и фигуристая, ее кожа как свежее утреннее молоко. Ее волосы цвета меда струятся густыми волнами до пят, которые, несмотря на все старания мачехи, скрывают ее наготу так же хорошо, как сито удерживает воду.

Я машу конюху, чтобы он подвел ее лошадь поближе. Это поразительная кобыла чистой белой масти, с гордой осанкой и безупречной статью. Лошадь слишком хороша для такого ничтожества, как лорд Чарлин Дэрроу. Я немного разбираюсь в лошадях по скаковым конюшням семьи Валверэй, и эта безупречная белая кобыла, должно быть, стоит целое состояние.

Откуда же у дочери мелкого лорда, утопающего в долгах, такая лошадь?

Конюх останавливает лошадь рядом с Сабиной и снимает с нее поводья. Это еще одно из условий лорда Райана: Сабина должна ехать верхом без сбруи, только девушка и лошадь, как бессмертная Солена. Это требование ― заноза в моем боку, усложняющая мою работу. Если лошадь понесет или Сабина решит сбежать, мне не за что будет ухватиться, кроме голой ноги девушки.

Тем не менее, я уверен, что с ней будет легко справиться. Она весит не больше лани, и не похоже, чтобы у нее много мест, где можно спрятать клинок.

Когда леди Сабина поворачивается лицом к лошади, я замечаю что-то сверкающее у основания ее шеи и хватаю за горло. Она резко вздыхает, когда мои пальцы касаются ее кожи. Не обращая внимания на ее страх, мои пальцы сжимают ракушку, висящую на шнурке.

― Никакой одежды, ― напоминаю я ей. ― Никакой сорочки. Никакой обуви. Лорд Райан дал очень четкие указания ― вы не должны ничего надевать, миледи.

― Это кулон, ― говорит она сквозь стиснутые зубы, сверкая сердитыми глазами. ― Не одежда.

― То же самое. ― Дернув рукой, я разрываю шнурок и опускаю ракушку в раскрытую ладонь Сабины. ― Избавься от нее.

Я слышу звук крови, бурлящей в ее венах, но она сдерживает свой пыл и снова поворачивается лицом к кобыле, проводя рукой по спине животного.

Я обхватываю ее за талию, чтобы помочь ей забраться, пальцы впиваются в ее бедра, но она начинает вырываться из моих рук еще до того, как я поднимаю ее ничтожно малый вес.

― Отпусти меня! ― Она сопротивляется, пока я не опускаю ее, а потом поворачивается ко мне с такой яростью, что ее взметнувшиеся локоны грозят устроить потрясающее зрелище для всех во дворе. ― Не трогай меня!

Я слышу страх в ее голосе. Я чувствую его запах, сладкий и резкий запах ее пота. Она боится меня ― но не так сильно, как следовало бы, иначе она не осмелилась бы отдавать приказы стражнику лорда Райана.

Я мог бы подчинить ее своей воле, но со своенравной девушкой лучше всего обращаться, как с норовистой лошадью: дать ей свободу и позволить думать, что у нее есть власть.

Поэтому я поднимаю руки и делаю шаг назад.

― Здесь нет ступеней, ― объясняю я с тщательной медлительностью, которая испытывает мое терпение. ― Малышка, как ты, не сможет забраться на такую высокую лошадь.

― Мне не нужна твоя помощь.

Окинув меня недоверчивым взглядом, она снова поворачивается к лошади. Ее рука мягко ложится на шею, поглаживая безупречную белую шерсть. Ее губы беззвучно шевелятся. Она ничего не говорит вслух, и все же я чувствую, как между девушкой и лошадью возникает некое понимание.

Кобыла встает на одно колено, затем на другое. А потом полностью опускается.

Перекинув изящную ногу через спину, Сабина легко садится на нее. Она шепчет:

― Вставай, Мист, ― и лошадь снова встает на ноги.

Я застываю на месте, как и конюх, и толпа служанок, выглядывающих в окна особняка. Я видел лошадей, обученных кланяться под ударами кнута, но это нечто иное. Это не трюк.

Сабина благодарно гладит рукой по крупу лошади, словно это друг, а не ездовое животное, и бросает на меня торжествующий взгляд.

― Разве твой хозяин не сказал тебе, что я поцелована богом? ― спрашивает Сабина, высоко подняв подбородок, словно ей нравится смотреть на меня сверху вниз.

На секунду в моем нутре закручивается что-то отвратительное. Не знаю почему, но во мне вскипает ревность при виде такой нежной гармонии между девушкой и зверем. Я не привык видеть никакой доброты. Уж точно не в семье Валверэй.

Я вновь обретаю самообладание.

― Он сказал, что ты можешь разговаривать с животными. Но не управлять ими.

― Я не могу ими управлять. Если использовать добрые слова, это и не требуется.

Эта девушка может быть серьезной?

Легкий порыв ветра снова приносит ее запах, привлекая мое внимание во второй раз.

Фиалки. Вот чем она пахнет. Чертовы фиалки.

Ветер все время меняется, разнося ее запах по двору, и это отвлекает. Мне нужно быть начеку, замечать те запахи, которые имеют значение. Запахи, которые могут предвещать опасность: дым, сталь, болезнь.

Но теперь, когда ее аромат у меня в носу, я не могу перестать думать о фиалках. В списке вещей, которые меня интересуют, цветы должны быть в самом низу, наравне с королевскими сплетнями и последним модным оттенком подводки для глаз. Но когда-то все было не так. Для пира в середине зимы в Сорша-Холле я убил ценного дикого кабана, которого не удалось добыть другим охотникам. В награду лорд Райан предоставил мне место за столом Верховного лорда. Я, незаконнорожденный ублюдок, обедал среди лордов и леди. Пиршество было роскошным. Сыры с холмов Кларана. Бочки пряной медовухи. Сам кабан, зажаренный и поданный с тушеными корнеплодами и маслянистым соусом из шалфея. Но самым изысканным был десерт: нежные медовые пирожные, покрытые сахарной глазурью и усеянные фиалками. Эти маленькие засахаренные бутоны были самым греховным, что я когда-либо брал в рот.

Губительные, сладкие, нежные.

Я бы сделал все, чтобы снова почувствовать вкус фиалок во рту.

― Вульф Боуборн. Подожди. ― Лорд Чарлин машет мне рукой, его налитые кровью глаза быстро моргают.

Я поправляю лук, перекинутый через плечо, и подхожу к нему.

Он упирается руками в бедра, словно собирается прочитать мне лекцию. Что за гребаный олух.

― Этот брак означает, что я стану тестем лорда Райана. Передай высокому лорду и его семье, что у меня есть определенные ожидания. Когда я в следующий раз приеду в Дюрен, я хочу безвозмездно получить монеты, чтобы спустить их в игорных домах. А также место на арене.

От этого шута несло виски с тех пор, как он вышел из дома. И не тем дорогим, что пьют Валверэи, а чем-то дешевым, вероятно, с добавлением скипидара. Черт, еще даже не разгар утра.

― Позволь мне прояснить одну вещь, ― говорю я медленно, чтобы его пьяный мозг успел обработать мои слова. ― Лорд Райан купил себе жену, а не тестя. Если ты ступишь в Сорша-Холл без приглашения, я лично позабочусь о том, чтобы вышвырнуть тебя обратно в Бремкоут.

Глаза лорда Чарлина вспыхивают от негодования. Он делает несколько яростных вдохов, прежде чем прошептать:

― Она ― моя дочь.

― Больше нет. Ты продал ее, чтобы спасти свою шкуру. Единственный мужчина, который теперь имеет на нее право, ― мой хозяин.

Я вижу, что эта болезненная правда съедает его заживо, но он ничего не может с этим поделать. У него может быть лучший особняк в Бремкоуте, но это делает его королем среди муравьев. Валверэи интересуются им лишь постольку, поскольку его унижение доставляет им удовольствие.

И все же на лице лорда Чарлина расцветает медленная, хитрая улыбка. Он сует руку в нагрудный карман и достает оттуда письмо, запечатанное сургучом и украшенное гербом.

― Передай это своему высокому лорду, ― усмехается он, впечатывая письмо в мою ладонь. ― Скажи ему, что если он хочет получить то, о чем я написал, ему придется быть более гостеприимным со своим тестем.

Как бы мне ни хотелось швырнуть письмо ему обратно в лицо, я нехотя беру его. Кто знает, какая схема или тайна нацарапана внутри ― лорд Райан должен определить ее ценность, а не я.

Когда я возвращаюсь к Сабине, стремясь поскорее отправиться в путь, мое зоркое зрение замечает в гриве лошади что-то, чего там не было мгновение назад.

Ракушка теперь свисает с пряди гривы.

Вот это уже интересно, думаю я.

Девушка пыталась спрятать ракушку, пока я стоял спиной. Лорд Райан не разрешил ей иметь ни одежды, ни сумок, ни вещей, так что ей некуда было спрятать безделушку на собственном теле.

Что значит для нее эта ничтожная раковина? Почему она так дорожит ею?

Я отбрасываю любопытство, глядя на восходящее солнце. Нам пора двигаться.

― Попрощайся, ― приказываю я ей.

Жена лорда Чарлина, которая не может быть намного старше самой Сабины, подходит к лошади и сцепляет с ней руки. Сладко щебеча, она говорит:

― Мы отдали приказ, чтобы никто в Бремкоуте не смотрел на тебя. Все двери будут закрыты, все окна зашторены. Кроме того… ― голос молодой женщины прерывается. ― Мы отправили просьбы в соседние города, чтобы они тоже закрыли свои ставни, но мы не имеем на них официального влияния.

― Спасибо, Сури, ― торжественно произносит Сабина. ― Ты была так добра. Я этого не забуду. Жаль, что у нас было всего несколько дней вместе.

Утомленный их женской болтовней, я осматриваю небо в поисках хоть какого-нибудь признака дождя. Меньше всего мне хочется, чтобы эта проклятая поездка затянулась из-за непогоды. Двадцать один день ― это на двадцать один день больше, чем я должен быть вдали от Дюрена.

Я должен быть в Чернолесье к северу от города, выслеживать того докучливого медведя, который причиняет столько вреда деревням у пограничной стены с соседним королевством Волкания ― проклятым королевством. Я не могу забыть о нем. Он утащил пятнадцатилетнюю девочку, и с тех пор ее никто не видел. Ее родители выплакали все глаза. Она была их гордостью и радостью, одаренная богом способностью находить потерянные предметы. Но вот что странно ― когда я пытался выследить медведя, следы когтей, оставшиеся после него, казались слишком большими ― если только это не самый большой медведь, которого когда-либо видели. Я нашел клок его меха, который переливался, как тонкие нити драгоценного металла.

Лорд Чарлин осторожно поднимается по парадным ступеням особняка, громко обращаясь к небольшой толпе слуг.

― Мы из Дома Дэрроу прощаемся с моей дочерью по этому радостному случаю ее поездки на встречу с мужем… ― и он замолкает, глумливо причмокивая губами.

Аромат Сабины меняется, как дуновение ветра. Исчезают ноты страха и фиалок, на смену им приходит запах столкновения двух железных клинков.

Запах гнева.

Могу ли я винить ее? Я предпочитаю вообще не иметь отца, чем такого.

Сури Дэрроу спасает напутственную речь своего мужа:

― Пусть ветер дует в спину, солнце согревает лицо, а боги благословят твой путь, Сабина.

Это глупость, ненужный драматизм. Они отправляют ее не на верную гибель. Лорд Райан осыплет эту девушку драгоценностями. Она познает такое великолепие, о котором даже не мечтала. Все, что ей нужно сделать, это повиноваться случайным прихотям моего господина, ― а его прихоти бывают импульсивными, ― и он положит землю к ее ногам.

В памяти всплывают слова лорда Райана.

― Я хочу ее, Вульф, ― сказал Райан. ― Сабина Дэрроу станет моей женой, будь то ад или дьявольские псы.

Я помню, словно это случилось вчера, а не год назад. Мой хозяин приехал в Бремкоут по делам, чтобы оценить какого-то молодого идиота для участия в боях. Отец бойца хотел очаровать лорда Райана, поэтому повел его на Ярмарку невест, где выставлялись юные девы, готовые к заключению брака в ближайшие несколько лет.

До этого момента он поклялся никогда не жениться ― пока не увидел Сабину Дэрроу.

― Ее отец ― пьяный болван, ― сказал он мне потом. ― Но он знает, что эта девушка ― его приз. Медовые волосы до пола. Лицо, не уступающее статуям Клараны. И она поцелована богом. Она молода, мне придется подождать еще целый год. И отец захочет за нее целое состояние, но я не собираюсь платить ни гроша. Увидишь, Вульф.

Лорд Райан мог позволить себе купить невесту за любую цену, но Валверэев никогда не интересуют деньги.

Это победа.

Это игра.

И в конце концов он не заплатил за нее ни гроша, как и обещал.

― Откройте ворота! ― кричит лорд Чарлин.

Слуги откатывают деревянные ворота, и пульс Сабины подскакивает. Не только она не в восторге от этой поездки. У меня есть более неотложные дела. Я не могу перестать обдумывать странную активность медведей на границе с Волканией и пропажу поцелованной богом девушки. Но лорд Райан сказал, что я должен охранять ее.

Я доверяю тебе привезти ее ко мне, Вульф, ― сказал он. ― Тебе и только тебе.

― Послушай, маленькая фиалка, ― говорю я ей, перекидывая мешок через плечо. ― Ты ― собственность лорда Райана Валверэя из Дюрена, который доверил мне доставить тебя к нему в целости и сохранности. Во время поездки ты будешь подчиняться моим приказам, это понятно?

Она смотрит на меня сквозь длинные ресницы, и мне приходится притворяться, что я не замечаю изгибов ее обнаженного тела.

― О, у меня большой опыт общения с людьми, которые ждут от меня повиновения, ― ровно говорит она.

В ее тоне звучит вызов, но я не могу понять, в чем именно он заключается. Что может эта изнеженная принцесса? Она не знала трудностей, в этом я уверен.

Я сжимаю челюсти. У маленького цветка могут быть шипы.

― Хорошо, ― говорю я, и мы вдвоем ― я пешком, она верхом ― отправляемся в путь.

Глава 3

Сабина

Бремкоут ― провинциальный городок средней руки в Восточном Астаньоне, наиболее известный своим рынком шерсти. Сеть грунтовых дорог соединяет деревянные дома, несколько садовых участков, мельницу и, конечно, особняк моего отца.

Дальше всего от Бремкоута я уезжала на девятнадцать миль, в монастырь бессмертной Айюры. После смерти матери отец не знал, что со мной делать. Мне было десять лет, я уже не была ребенком, которого можно выгнать на улицу, но еще не была пригодна для деторождения, чтобы выдать меня замуж. Поэтому он договорился с Матроной, чтобы она взяла меня в качестве воспитанницы. Из десяти Бессмертных только Айюра, Богиня Добродетели, имеет хоть какую-то репутацию целомудренной. Девять остальных ― похотливое сборище развратных искателей удовольствий. Айюра служила остальным богам легко и радостно, сохраняя свою чистоту, даже когда бессмертный Попелин постоянно пытался залезть ей под юбку. По сравнению с другими богами, я всегда находила ее скучной и кроткой; дух монастыря отражал эти черты. Единственным моим спасением в мучительные годы, что я там провела, было то, что мне разрешили взять с собой Мист, хотя мне каждый день было больно от того, что ее гоняли, заставляя таскать тяжелые телеги. Такую лошадь, как она, вообще нельзя запрягать.

Теперь же мое любопытство крутится вокруг ржавого ручного насоса среди деревенской зелени, козлиной головы, стучащей в дверь, бутылки молока, оставленной у кого-то на пороге. После двенадцати лет изоляции здесь все новое, волнующее, необычное. Даже бутылки с молоком!

За прошедшие годы я покинула монастырь только однажды, и в тот раз лучше бы я осталась в своем заточении. Они назвали это «Предварительный просмотр». Одно воспоминание об этом вызывает у меня тошноту.

«Предварительный просмотр» для высокородной девицы ― это как аукцион для кобылы: шанс продемонстрировать товар потенциальным покупателям. Десять девушек стоят на десяти стульях в церковном нефе. Мужчины приходят сюда, чтобы найти молодую, созревшую жену, которой они смогут сделать детей, используя свои старые немощные тела, и они платят большие деньги только за возможность присутствовать на аукционе.

Холостяки со всех уголков Восточного Астаньона говорили о нас, девушках, так, словно мы их не слышали, сравнивали нашу красоту, нашу готовность к деторождению, наши родословные. Была там еще одна поцелованная богом девушка, симпатичная смуглянка из Ковери, которая могла менять цвет яблока с красного на зеленый. Бесполезная сила, если хотите знать мое мнение, но все равно сила, и статус поцелованной богом невесты ― независимо от того, что она может на самом деле ― это все, что волнует некоторых мужчин.

Балансируя на этом проклятом стуле, безуспешно умоляя дрозда на стропилах выклевать глаза каждому мужчине, я в первый и единственный раз увидела человека, за которого теперь выйду замуж.

Присутствие лорда Райана было магнетическим с того момента, как он переступил порог церкви, но реакция окружающих на его появление заставила меня по-настоящему рассмотреть его. Каждый холостяк застыл от ревности. Каждая девушка выпятила грудь и задницу, надеясь привлечь внимание молодого красавца-лорда.

Он не сказал мне ни слова. Он не пытался узнать мою фамилию или что-то о моем даре. Насколько я помню, он взглянул на меня всего один раз ― мельком, прежде чем перейти к другим девушкам.

Так почему же, во имя Бессмертных, он выбрал меня?

Мы с Вульфом проходим мимо закрытой аптекарской лавки. Как и обещала Сури, за дюжину кварталов мы не встретили ни души. В это время суток улицы должны быть запружены повозками и торговцами, но здесь совершенно пусто. Все ставни закрыты, даже таверна «Дикарка» с резной вывеской, изображающей бессмертную Солену с плющом, вплетенным в косу, и светящимися линиями фей вдоль линии волос. Я хмурюсь. Сейчас она не самая большая моя любимица среди богов, учитывая, что эта чертова поездка якобы организована в ее честь. Тишина жуткая: даже в монастыре не было так тихо. Здесь должен раздаваться треск кузнечного молота, хлюпанье ног по грязи, крики играющих детей.

Вульф потирает плечо, словно его беспокоит старая травма. Похоже, тишина раздражает его так же, как и меня.

― Кажется, горожане все-таки уважают приказы своего лорда, ― говорит он, и его удивленный тон дает понять, насколько низкого мнения он о моем отце.

Ну, хоть в чем-то мы согласны.

― Не его, ― уточняю я. ― Его новой жены, Сури. Она им нравится. Она всем нравится. Если бы она попросила их броситься в реку Теллин, думаю, они бы сделали это.

Вульф фыркает.

Я меняю положение на спине Мист. С этого ракурса я почти вижу переднюю часть рубашки Вульфа. Кожаный нагрудник облегает его торс, но рубашка расходится у ворота и не зашнурована. В просвете виднеется часть родинки ― крестного поцелуя.

Ухватившись икрами за бока Мист, я наклоняюсь, чтобы разглядеть ее получше…

Вульф переводит взгляд на меня. Удивленные, его глаза насмехаются надо мной.

― Видишь что-то, что тебе нравится, миледи?

Мои ноги крепче сжимаются вокруг Мист, и, чувствуя мое смущение, она предупреждает:

От него пахнет хищником.

Не просто так, ― с горечью отвечаю я.

― Мы пойдем по этой дороге до Полибриджа, ― говорит Вульф с такой уверенностью, словно отдает приказ солдату. ― Оттуда на север через Миддлфорд, а затем переправимся через реку Иннис. Безопаснее было бы ехать окольными путями, но мой господин желает, чтобы мы проехали через города и деревни, чтобы все королевство знало о его предстоящей женитьбе. Если погода будет хорошей, и мы будем двигаться быстро, то сможем проделать этот путь всего за девятнадцать дней. Дождь может задержать нас, или неприятности в дороге.

― Ты боишься разбойников?

Он отмахивается рукой, словно это предположение ― всего лишь мошкара у его уха.

― Разбойники не рискнут напасть на стражника с гербом Валверэй.

Верно, ― язвительно думаю я, ― потому что семья Валверэй платит бандитам жалованье.

Он продолжает:

― Мы будем разбивать лагерь на закате в лесу или поле, а на рассвете снова выходить на дорогу. Ночевать в трактирах слишком рискованно. Слухи об этой необычной поездке распространяются быстро. Найдутся те, кто захочет навредить лорду Райану и его семье, напав на его будущую невесту. Безопаснее оставаться в лесу.

― Лагерь? ― нерешительно спрашиваю я.

Он откидывает назад свою дикую гриву волос и бросает на меня насмешливый взгляд.

― Я так понимаю, что ты никогда не спала под открытым небом. Не волнуйся, ты не погибнешь без пухового матраса и грелки.

Я чуть не рассмеялась. Так вот что он обо мне думает: что я изнеженная аристократка. Правда, я никогда не спала без крыши над головой, но последние двенадцать лет эта крыша была дырявой и кишащей пчелами.

А что касается пухового матраса? Скорее, мешок из-под муки, набитый заплесневелой соломой. Но нет смысла разубеждать его в том, что он думает обо мне; он может думать все, что ему заблагорассудится.

Они могут завладеть моим телом, ― повторяю я мысленно. ― Мой разум принадлежит мне.

Это заклинание стало моим жизненным принципом, который помог мне пережить заточение в монастыре. Как удачно, что оно соответствует и моей нынешней реальности. Раньше меня ежедневно избивали злобные Сестры, а теперь, я еду голая, и это просто еще одна форма контроля над моим телом.

По крайней мере, этот способ не оставляет синяков. Должна ли я поблагодарить своего будущего мужа?

― Есть вероятность, что в Миддлфорде закроют мост, ― продолжает Вульф, когда мы сворачиваем за угол к булочной. Сложенные в штабеля ящики загораживают окно, но сквозь щели я вижу, как внутри двигаются пекари. ― Если это случится, мы поедем на запад, в сторону Марбленца.

Черный кот пробирается мимо одного из ящиков и лениво подмигивает мне. Я рассказываю ему о бутылках с молоком, которые заметила ранее, и советую ему опрокинуть одну, чтобы попить.

― Я буду покупать еду и припасы в городах, через которые мы проезжаем, ― ровно говорит Вульф, ― Если тебе нужно будет остановиться на отдых, сразу скажи мне. Лорд Райан не обрадуется, если ты прибудешь усталой.

― Как предусмотрительно, ― бормочу я.

Где-то неподалеку хлопает дверь, заставляя меня подпрыгнуть. Мист останавливается, и Вульф тоже, положив руку на ее гриву.

Она вздрагивает, ей не нравится его прикосновение.

Из таверны «Удачная любовь» выходит человек и встает на обочине дороги. Он смотрит прямо на нас, подбородок вызывающе поднят, в глазах ― злобный блеск. Он не спеша поворачивает голову то в одну, то в другую сторону, чтобы как можно лучше рассмотреть мое обнаженное тело.

Раздражение клокочет в моей груди, когда я поправляю волосы, пытаясь скрыть то, что он так хочет увидеть.

― Это Том Уоллсор, ― бормочу я, обращаясь к Вульфу. ― Второй по величине землевладелец в Бремкоуте после моего отца.

Поза Вульфа сразу же меняется, в ней появляется агрессия. Его руки сжимаются в кулаки, но он ничего не делает, чтобы прекратить это разглядывание.

― Разве ты не собираешься защитить мою скромность? ― цинично спрашиваю я.

― Нет.

Его прямой ответ удивляет меня.

― Нет?

― Моя задача ― доставить тебя в руки лорда Райана в целости и сохранности. Он ничего не говорил о твоей скромности, да и вообще, если бы она его волновала, вряд ли он приказал бы тебе ехать голой. Каждый мужчина отсюда и до Дюрена может трахать тебя глазами, это никого не волнует.

Я не думала, что что-то может меня шокировать после того, что я пережила в монастыре, но мое лицо бледнеет от его грубости.

Сделать ему больно? ― С надеждой спрашивает Мист.

Мне приятно представить себе Вульфа, растоптанного ее копытами, но я сглатываю ярость и мысленно отвечаю:

Пока нет.

Женщина средних лет высовывает голову из окна таверны наверху и кричит:

― Том Уоллсор, поворачивай свою мясистую задницу и возвращайся в дом! Мы не должны смотреть на леди Сабину. Не становись единственным гнилым персиком во всем городе!

Том Уоллсор раздраженно складывает руки.

― Лорд Райан украл у меня эту девушку, ― кричит ондостаточно громко, чтобы услышала вся улица. ― Лорд Чарлин обещал отдать ее мне. Меньшее, что мне причитается, ― это долгий взгляд на то, что должно было достаться мне в брачную ночь!

Вульф рывком поворачивается ко мне лицом.

― Он говорит правду?

― Нет. ― Я окидываю Тома испепеляющим взглядом. Я немного знала его в детстве ― тогда он был жалким подростком-бездельником, и с тех пор я не слышала о нем ничего хорошего. ― Мой отец мог что-то наплести ему, чтобы добиться от него денег или услуги, но он никогда не выдал бы меня замуж за простолюдина. Его стремления всегда были столь же велики, как и его жадность.

Это все, что нужно услышать Вульфу. Он сбрасывает мешок на землю, а затем подходит к Тому. Ухмылка мгновенно исчезает с лица идиота, когда он видит, как человек-зверь приближается к нему.

Кулак Вульфа врезается в лицо Тома прежде, чем он успевает понять, что происходит.

Кровь хлещет из раны, как из мыши, раздавленной колесом повозки. Том вскрикивает. Не думаю, что ему приходило в голову, чем все может закончиться, когда он решил устроить это небольшое шоу. Но он не знал о Вульфе Боуборне.

Том зажимает сломанный нос, но Вульф не жалеет его. Он отступает назад, чтобы нанести еще один удар. Его кулак врезается в голову Тома и валит его на землю. Том сворачивается в клубок. Из его горла вырываются жалобные звуки. Вульф опускается на колено в грязь и обрушивает кулак на плечо Тома.

Он бьет его снова, снова, снова, пока в моем животе не образуется пустота.

Подо мной беспокоится Мист, желая убежать. Мало что пугает мою храбрую кобылу, но что-то в Вульфе заставляет ее быть на взводе, как если бы мы столкнулись с его тезкой¹.

Женщина в окне таверны наверху бледнеет и бежит внутрь за помощью. Грязь заляпала обоих мужчин, но Вульфу, похоже, все равно ― он избивает мужчину до смерти.

Я не испытываю любви к Тому, но все равно отворачиваюсь.

Даже с закрытыми глазами звуки, которые издает Том, жалят, как осы.

Они могут завладеть моим телом, ― повторяю я. ― Но мой разум принадлежит мне. Они могут завладеть моим телом…

В монастыре избиения прекратились за месяц до моего возвращения в Бремкоут. Сестра Грей получила письмо моего отца о договоре на помолвку и передала его Белой Матроне. На следующее утро меня отправили из кельи в главный жилой корпус и заперли в комнате, чтобы дать моим ранам время затянуться. Сестры насильно кормили меня маслом и жирной телятиной, чтобы скрыть следы голодания. Через несколько дней пребывания в этой комнате я начала сходить с ума, ходила кругами по комнате и делала упражнения.

Им это не понравилось, и они привязали меня к кровати, чтобы я оставалась мягкой и слабой. Разумеется, шелковыми завязками, чтобы не оставлять синяков на запястьях и лодыжках.

Следующие тридцать дней я смотрела в потолок, слушала, как Мист зовет меня из конюшни, и ненавидела каждую из этих женщин с черными сердцами, отца за то, что он продал меня неизвестно кому, и за то, что по глупости проиграл наше состояние, и больше всего презирала лорда Райана за то, что он наказал его, заставив расплачиваться меня.

Вульф наконец встает, отбрасывая назад растрепанные волосы. Кровь заливает его костяшки пальцев. Он вытирает их о рубашку Тома, пока тот жалобно стонет ― единственный признак того, что он еще жив.

Вульф возвращается ко мне, как будто ничего не произошло.

― Продолжим, ― говорит он, проверяя положение солнца.

Нет смысла благодарить его за то, что он защитил мою честь. Он сделал это не ради меня. Он сделал это потому, что другой человек посмел претендовать на собственность его драгоценного хозяина.

Пока Мист идет, я касаюсь подушечками пальцев ракушки, вплетенной в ее гриву.

Если у меня и были какие-то сомнения, что я должна сбежать, то теперь они исчезли.

Вульф Боуборн ― дьявол.

И что-то подсказывает мне, что его хозяин ― такой же, только одетый в более изысканный костюм и с гораздо большим количеством монет в карманах.

Глава 4

Вульф

Верные своему слову, никто, кроме уже получившего свое ублюдка, не смотрит, как Сабина едет голой по улицам Бремкоута, но эта доброжелательность не исчезает и в следующем городе. И в следующем.

Как только мы оказываемся за границей влияния леди Сури, на улицы стекаются люди, желающие узнать, правдив ли слух о шокирующем повелении лорда Райана в отношении его невесты. Они высовываются из окон, выкрикивая ругательства в адрес Сабины. Из переулков доносятся смешки мальчишек-подростков. Мужчины улюлюкают и кричат, пытаясь заставить ее пошевелиться, чтобы ее тщательно уложенные волосы открыли им вид на изгибы, вспомнив которые они смогут потом подрочить.

При этом Сабина сохраняет маску безразличия, словно привыкла терпеть оскорбления и не реагировать.

Признаюсь, я удивлен и даже немного поражен.

Маленькая фиалка сделана из более прочного материала, чем я думал. И, честно говоря, это может стать проблемой. Я ведь не только ради лорда Райана избивал этого засранца в начале поездки ― я хотел внушить Сабине полную тщетность попыток сбежать. Потому что я знаю, как пахнет заговор, и от нее уже попахивает.

Первая подсказка: за весь день она ни разу не спросила меня о лорде Райане или Дюрене и о том, какой будет ее жизнь там.

Вторая: та самая ракушка, которую, как она думает, она так хорошо спрятала.

Третья, финальная: привкус надежды в ее дыхании.

Все вместе говорит о том, что Сабина Дэрроу не намерена добираться до Дюрена. Если попытаться предположить, я бы поставил на то, что ее любовник подарил ей ракушку, и она планирует сбежать с ним. Внутренне я презираю мысль о том, что кто-то может быть так глупо влюблен. Лорд Райан подарит ей весь мир на серебряном блюде. Она не узнает ни дня голода, холода или боли.

Хотя боль может быть, не так ли?

Я затыкаю этот внутренний голос, как только он начинает шептать в моей голове. Лорд Райан действительно может быть непредсказуемым. Меня беспокоит не его вспыльчивость ― я никогда не видел человека, который лучше контролировал бы свой нрав, ― а то, что он склонен вымещать свое разочарование извращенными способами. Он заставляет скаковую лошадь бегать до тех пор, пока она не захромает. Он натравливает братьев друг на друга на арене.

А что он делает со шлюхами…

Но Сабина совсем другая, уверяю я себя и ругаю внутренний голос за то, что он сомневается в лорде Райане, который дал мне все. Сабина станет его невестой. Она станет его заветным призом, который он будет демонстрировать на вечеринках в Сорша-Холле, беседуя с чертовыми белками к изумлению гостей. Он захочет, чтобы она всегда была в безопасности и защищена.

Он не причинит ей вреда, говорю я себе. Не то что остальные.

К тому времени, как мы покидаем следующую деревню, я вижу, что Сабина измотана. Хотя ее спина остается прямой, под глазами залегли темные круги, а кровь в ее венах течет вяло.

― Скоро мы остановимся на ночлег, ― говорю я, указывая на лес впереди. ― Мы найдем убежище среди деревьев и ручей для лошади.

Она устало кивает, наконец-то слишком изможденная, чтобы спорить.

Некоторые из ее локонов все еще влажные от пролитого эля пьяной компании мужчин, которые пытались облапать ее в последнем городе, пока я не пнул под зад самого крупного из них. Запах этого кислого пива, смешанного с резким запахом мужского пота, сводит мне желудок не меньше, чем мысль о том, что их цепкие руки почти прикоснулись к ней. Не то чтобы я смотрел ― ты знаешь, что смотрел, Вульф, ― но кожа Сабины безупречна, и что-то внутри меня заставляет сделать все, чтобы сохранить ее нетронутой. Только руки моего господина должны касаться ее.

Еще через полчаса мы достигаем окраины леса Маг На Тир, где дорога вьется среди буков и дубов. Я веду нас по боковой тропинке к поляне с пологим склоном.

― Здесь? ― Сабина в недоумении оглядывается по сторонам. ― Здесь нет ручья.

Я указываю вглубь леса.

― Это в пятидесяти шагах в ту сторону.

Сначала на ее милом лице появляется растерянность, но затем ее брови медленно поднимаются.

― О. Ты слышишь его, не так ли?

Я перевожу взгляд с ее лица на верхнюю часть груди, где красуется родимое пятнышко ― крестный поцелуй.

Сказать ли ей, что я слышу, как течет кровь в ее венах?

Что я слышу ее вдохи и выдохи?

И что незаметное скольжение ее пальцев, гладящих эту ракушку, для меня так же громко, как грохот океанских волн?

― Да. Я слышу его. ― Я скидываю мешок и начинаю убирать поваленные сучья.

Она грациозно спускается и ведет Мист в сторону ручья, но я качаю головой и указываю на основание вяза. ― Нет. Я отведу лошадь. Ты оставайся там и не двигайся.

― Я могу…

― Сиди и не двигайся. Я сказал тебе слушаться.

Ее маленькие ручки сжимаются в кулаки, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Выдохнув, она опускается на свою симпатичную попку у основания дерева. Хорошая девочка.

Разбивать лагерь для меня ― привычное дело. Я расчищаю место, собираю дрова для костра, проверяю периметр на предмет наличия поблизости диких животных или, что еще опаснее, других людей. С тех пор как лорд Райан вытащил меня с боевого ринга, когда мы оба были еще мальчишками, а спустя годы вложил в мою руку лук, моя жизнь ― это охота, лес, шум и звуки природы.

Но в этот раз разбить лагерь сложнее. Ее присутствие все меняет. Я все время думаю, где развести костер, чтобы дым не стелился ей в лицо, как сделать спальное место достаточно мягким для дворянки. Я так долго думаю о комфорте Сабины, что к тому времени, как развел костер и напоил ее лошадь, уже всходит луна.

В животе у нее урчит.

Я встаю и вытираю руки.

― Я найду нам что-нибудь поесть. Оставайся здесь.

Она прикладывает руку к животу, глаза расширяются, когда до нее доходит, что я услышал сигналы ее тела о голоде. Она смотрит в темноту за костром, прикусив нижнюю губу.

― Я быстро вернусь, тебе ничто не угрожает.

Она сглатывает.

― Хорошо.

Затем обнимает колени. Она дрожит, черт возьми. В таком виде, с распущенными по голой коже медовыми волосами, она выглядит беспомощной, как олененок, оставленный матерью без присмотра.

Бессмертные, помогите мне.

Я расстегиваю нагрудник, вытягиваю рубашку из брюк, затем снимаю ее через голову.

Я бросаю ей рубашку беспорядочным комом.

― Надень ее.

Ее руки расправляют ткань, и она смотрит на меня с полным недоумением. Секунду никто из нас не говорит. Наконец она произносит:

― Никакого платья. Никакой сорочки. Ни…

― Я знаю чертовы правила, леди Сабина.

Она все еще выглядит озадаченной, а ее внимание мечется между мной и рубашкой.

― Но…

― Кто расскажет лорду Райану? Деревья? Послушай, маленькая фиалка, если ты хочешь провести всю ночь, дрожа от холода без одежды, пожалуйста. Но здесь только ты и я. Мне плевать на это почитание бессмертной Солены ― боги не заслужили моей благосклонности. Завтра ты продолжишь путь голой, как велел мой господин. Сегодня вечером, в уединении нашего лагеря, если тебе будет приятно прикрыться, сделай это. Для меня это не имеет значения.

В свете костра ее удивленные глаза кажутся особенно большими. Мое обостренное зрение позволяет мне разглядеть все крупинки золота в ее сине-зеленой радужке, словно искры костра, взлетающие в ночь, нашли дом в ее глазах.

― Ты не почитаешь ни одного из богов?

Я фыркаю.

― Люди ― идиоты, если надеются на их пробуждение. Да, я знаю, что легенды читать захватывающе, но в реальности боги будут такими же, как и любые правители с бесконтрольной властью, ― гребаными тиранами. Через год после их возвращения начнется война и порабощение. Нам повезло, что они уснули. Надеюсь, они никогда, блядь, не проснутся.

Ее глаза становятся еще шире.

― А что, тебя это оскорбляет, маленькая фиалка? ― огрызаюсь я.

Она смеется, удивляя меня.

― Ничуть.

Не говоря больше ни слова, она натягивает мою огромную рубашку, настолько большую, что она свисает до бедер. Ее сердцебиение медленно успокаивается, пока ее руки гладят грубую ткань. Некрашеный лен, пропахший долгим мужским днем, ― не мечта для девушки, привыкшей к тафте и шелку, но она ведет себя так, словно это дамаск с далеких островов.

― Почему ты меня так называешь? ― спрашивает она.

― Как называю?

Ее взгляд перемещается на крестный поцелуй на моей обнаженной груди.

― Маленькая фиалка.

Я хмыкаю, не собираясь рассказывать ей историю о том, как безжалостный охотник однажды упал в обморок от засахаренных фиалок на торте.

Потому что ты пахнешь ими.

― Ты нежная, ― огрызаюсь я. ― Хрупкая, как фиалка. А теперь оставайся здесь.

Я подхватываю свой лук и устремляюсь в лес. Как приятно оказаться здесь, где пространство между деревьями кажется родным. Запах дикого тархуна, храп бурундука.

Я сразу же замечаю отпечатки в грязи и готовлю свой лук.

Пока я иду по следу кролика, мои мысли переключаются на мою подопечную. Легко понять, почему она нужна лорду Райану. Она прекрасна по любым мужским меркам, а ее волосы сами по себе могут быть божественным даром. Неудивительно, что Райан хочет получить невесту, которой благоволят Бессмертные. Его семья может обладать богатством и влиянием, но ни один из них не удостоился крестного поцелуя. Они тяготеют к этому, потому что это единственное, чего у них нет.

Будет ли он очарован ею? Во имя Бессмертных, он должен быть просто одержим. Я достаточно раз забирал его из борделей на утро после гулянок, чтобы знать, какие женщины ему нравятся, и Сабина как раз в его вкусе. Тело, созданное для плотских утех, вкупе с изяществом леди.

На мгновение я задумываюсь о возможности самому обзавестись невестой. Если честно, такая мысль меня еще никогда не посещала. Я поклялся всю жизнь служить семье Валверэй. Моя работа вынуждает меня неделями пропадать в лесу, и всегда есть шанс, что меня прикончит дикий зверь, как тот олень, который позапрошлым летом пронзил мне плечо своим рогом.

Давайте будем реалистами ― я вряд ли гожусь в мужья.

Кроме того, посмотрите, как она вздрагивает при виде меня, словно видит всю кровь на моих руках. Даже ее лошадь сторонится меня. Шлюха, которая меня родила, не захотела заботиться обо мне, и ублюдок, который ее обрюхатил, не смог заставить ни с помощью денег, ни силой, ― так почему же должен кто-то еще? Что-то внутри меня скручено, как корни дерева, сломано, как поврежденная стрела. Боги ошиблись, когда благословили меня моими способностями. Лишь Райан увидел мою неполноценность, но все равно вытащил из канавы.

Мне не терпится довести это дело до конца и вернуться к более важным делам. Я не могу перестать думать о том медведе, который утащил поцелованную богом девушку. Странно, я должен был легко учуять запах ее трупа, но так и не нашел его. Даже капли крови. Если бы она выжила и была жива, я бы ее нашел.

Я должен быть там, выслеживать медведя, ― с досадой думаю я. ― А не нянчиться с какой-то девчонкой.

Когда я рассказал лорду Райану о необычном мехе и размерах медведя, он только рассмеялся.

― На что ты намекаешь, Вульф? Что золотые когти вернулись? Их не было уже тысячу лет. Они уснули вместе с богами.

Впереди, в зарослях травы, кролик моргает своим черным глазом, и я натягиваю лук.

Через несколько минут я бросаю связку с кроликами у костра. Сабина закатала рукава моей одолженной рубашки под длину своих рук. Волосы она тоже заплела в косу. Не в модном стиле фей, а простую.

При виде мертвых кроликов челюсть Сабины сжимается, скрежет ее зубов раздается в моих ушах.

― Что, твои друзья? ― спрашиваю я.

Она бросает на меня невеселый взгляд, который почему-то заставляет меня улыбнуться. Теперь, когда она одета, она вновь обрела ту заносчивость, с которой начала поездку.

Пока я чищу кроликов и готовлю их на вертеле над огнем, я чувствую жар ее взгляда. Он словно свет свечи на моей коже, мерцающий на шрамах. Видела ли дочь лорда раньше голого мужчину?

Я поднимаю взгляд, чтобы поймать ее заинтересованный взгляд, но она быстро отводит глаза.

Через мгновение она говорит:

― Я не встречала других поцелованных богом. ― Она показывает кончиком пальца на мое родимое пятно. ― Я была единственной в Бремкоуте.

Нас действительно не так много, это правда. Один из тысячи младенцев рождается с маленьким, похожим на солнечный луч родимым пятном, которое обозначает, что мы благословлены древними. Какой именно дар мы получим, предсказать невозможно ― я видел крестников с силой быка, крестников, которые могут ваять женскую красоту в камне, крестников, которые могут вызывать дождь.

― Ну, ты еще встретишь, ― говорю я, отрывая кусок мяса, чтобы попробовать его. ― В Дюрене их много.

Сок стекает по моему подбородку, пока я смакую кроличью ножку. Я отрываю еще один кусок.

Сабина сдвигается с места, садясь ближе к жарящемуся мясу, в животе у нее урчит.

― Правда ли, что семья Валверэй коллекционирует поцелованных богом?

― Коллекционирует? ― Я фыркаю. ― Черт, мы не лошади. Но да, они нанимают таких, как мы. В этом есть смысл, учитывая их бизнес.

― Необыкновенно сильные бойцы привлекают на арену больше зрителей?

Я киваю в знак согласия. Легальные пороки включают в себя всевозможные азартные игры и зрелищные состязания, а также бордели, разумеется. Я больше не принимаю участия в этих аспектах деятельности лорда Райана. С тех пор, как он назначил меня официальным охотником Дюрена, моя работа заключается в том, чтобы на столе было мясо, а дикие животные не убивали жителей деревень. То, как он управляет своими притонами, меня больше не волнует.

Сабина вдруг начинает рассматривать свои ногти, и прочищает горло. Я думаю, что она собирается попросить еды, но вместо этого слышу:

― Я могу заплатить тебе. Чтобы ты меня отпустил, я имею в виду.

Ее сердце стучит в груди как гром ― она сильно нервничает. Так и должно быть. Предложить взятку стражнику Валверэй ― достаточно серьезное преступление. Я могу наказать ее за это, и лорд Райан поддержит меня. Я могу связать ее. Душить ее, пока она не откажется от своих слов. Пока эти большие глаза не посмотрят на меня с мольбой, а розовые губы не попросят прощения.

Но вместо этого я лишь бросаю взгляд на ее маленькую фигурку, утопающую в моей рубашке.

― Где именно ты прячешь мешочек с золотыми монетами, миледи?

Ее сердцебиение меняется и становится спокойнее от появившейся надежды.

― У меня есть друг, который может достать деньги, если ты отвезешь меня на место встречи в двадцати милях от Саленсы.

Внутренне я глубоко стону. Как я и предполагал, у этой глупышки есть какая-то любовная история с парнем, которого она где-то встретила. Эта чертова ракушка. С какой надеждой она ее гладит.

Поворот вертела дает мне время, чтобы обдумать, как поступить с бесхитростным планом этой глупой девчонки. Подозреваю, что все это его идея. Сабина, может, и умна, но, как любая дочь изнеженного лорда, она необразована в таких вещах, как география и дороги. И это уже проблема. Не то, что она сбежит ― под моим присмотром она не сбежит, ― а то, что я не знаю, что этот неизвестный идиот уже успел сделать с Сабиной.

Она все еще девственница, в этом я уверен. Это странно, но я чувствую, если девушка нетронута. Лорд Райан использовал этот мой навык, когда подбирал новых шлюх для борделей. Поскольку девственницы стоят гораздо дороже, каждая девушка претендовала на звание таковой, и ему нужен был мой нос, чтобы отсеивать тех, кто лжет.

В отличие от большинства, Сабина обладает ароматом невинности.

Но ее любовник мог припасть к ней ртом, а руки запустить в места, предназначенные для будущего мужа. И это неприемлемо.

Стоя, я не спеша снимаю одного из кроликов с вертела, убираю пепел и обугленные кусочки, затем медленно обхожу вокруг и держу зажаренное мясо над головой Сабины.

Ее желудок урчит. Слюна заливает ей рот. Ее большие глаза смотрят на меня с такой чертовой надеждой, что у меня перехватывает дыхание.

Жестким голосом я говорю:

― Никогда больше не пытайся меня подкупить, леди Сабина. Второй раз это не останется безнаказанным.

Я отправляю кусок мяса себе в рот.

Ее лицо бледнеет. Я не люблю, когда надежды девушки рушатся, как гнилая тыква, но она не понимает, какую услугу я ей только что оказал. И какую услугу я окажу еще, хотя она будет меня за это ненавидеть.

Положив палку обратно на вертел, пока ее желудок урчит все громче, я роюсь в мешке, пока не нахожу веревку.

― Протяни руки, ― приказываю я и отмеряю достаточно, чтобы связать ей запястья.

Ее глаза наполняются страхом.

Фиалки, думаю я, когда ее запах смешивается с пикантными соками у меня во рту. Проклятые фиалки.

Глава 5

Сабина

Мои запястья связаны.

Лодыжки связаны.

Мой живот урчит, как новорожденный щенок.

И все, о чем я могу думать, ― я ненавижу Вульфа Боуборна до мозга костей.

Мой надсмотрщик сидит на бревне у костра, уверенный, что я не смогу сбежать, и не спеша отрывает мясо от кроличьей ножки, словно ему доставляет удовольствие наблюдать за моими попытками избавиться от пут.

Помучав меня достаточно долго, он неторопливыми шагами обходит костер и подносит палку со вторым кроликом к моему рту.

― Ешь, ― приказывает он.

Я бросаю на него злой взгляд, но я слишком голодна, чтобы отказаться. Жалко, что всего один день без еды заставляет всю мою решимость испариться. Представляя все способы, которыми я хотела бы проткнуть его этой острой палкой, я приоткрываю рот. Он протягивает мясо, и я откусываю кусочек, вгрызаясь зубами в плоть. Жир стекает по моему подбородку.

На его губах растягивается мрачная улыбка ― он получает от этого огромное удовольствие.

― Ты животное, ― бормочу я с куском мяса во рту.

Оскорбление его не трогает.

― Животное? Конечно. Животное, которое доставит тебя в Дюрен, даже если мне придется связывать и затыкать тебе рот каждую ночь. Так что все мысли о побеге забудь сейчас же, поняла? Потому что я с удовольствием буду повторять этот номер ежедневно. Уверяю тебя, я так и сделаю.

― Я не собиралась сбегать!

Он лезет в карман и достает небольшой предмет, бросая его в траву рядом с моими связанными ногами.

Это ракушка Адана.

О, черт.

Когда я молчу, он вытирает большим пальцем кроличий жир с моего подбородка, а затем медленно сует большой палец в рот, чтобы слизать сок.

Я смотрю на него ― в этом действии есть что-то глубоко чувственное, что-то, что вызывает во мне зуд, которому я не могу дать название.

― Как его зовут? ― спрашивает Вульф, облизывая губы.

Я не уверена, какая эмоция сильнее ― ярость от того, что он, похоже, каким-то образом узнал об Адане, или неприкрытое благоговение от того, что он так легко догадался. Неужели его дар позволяет ему читать мысли?

― Ответь мне, леди Сабина. ― Вульф сжимает мою челюсть, заставляя поднять голову вверх.

― Ты не причинишь мне вреда, ― бормочу я сквозь сжатые зубы.

― О, я причинил боль многим женщинам.

Мои глаза прищуриваются от кипящего во мне гнева, когда я объясняю:

― Я не сомневаюсь в этом, но думаю, лорду Райану не понравится, если его невеста прибудет в синяках.

Он фыркает, признавая мою правоту.

― Возможно. Но я не обязан быть добрым.

― Ха! А что ты сделал доброго?

― Я могу забрать свою рубашку и оставить тебя голой, маленькая фиалка.

Сердце бешено стучит, и я выдергиваю подбородок из его хватки, не сводя глаз с ракушки в траве.

В моей памяти всплывает наполненный солнечным светом голос Адана:

— Я покажу тебе море, Сабина. Мы с тобой вместе пересечем море и покинем это место раз и навсегда.

Вульф фыркает.

― Как пожелаешь. Когда захочешь рассказать мне подробности своего плана побега со своим любовником, я, возможно, соглашусь развязать тебя. А сейчас заканчивай есть, пока запах не привлек всех хищников в округе.

Он протягивает мне палку. Я неловко беру ее в свои связанные руки и вгрызаюсь в кролика.

Вульф устраивается на дальнем краю поляны, вытянув ноги и используя бревно в качестве подушки. У меня нет ничего ― ни одеяла, ни подстилки, только одолженная рубашка, впитавшая его мужской запах.

Его глаза закрываются.

По крайней мере, теперь я могу открыто хмуриться на него, не опасаясь наказания. Он еще больший дьявол, чем я предполагала. Эти нечесаные длинные волосы, выражающие презрение всем социальным нормам. Эти отточенные мускулы, которые, несомненно, обагрили кровью бесчисленное множество людей, подобных Тому Уоллсору. Шрамы на его торсе, оставшиеся после целой жизни, проведенной в боях.

Я не спеша окидываю Вульфа долгим оценивающим взглядом. Все ли мужчины выглядят так с обнаженной грудью? Такими дикими? Закаленными в боях? Такими доминирующими?

Они могут завладеть моим телом…

В моей голове туман. Я слишком расстроена, чтобы закончить фразу, описывающую мое жизненное кредо. Но я стискиваю зубы и заставляю себя.

…Мой разум принадлежит мне.

А мое сердце? Мое сердце принадлежало Адану с того самого момента, как он вошел в монастырские ворота.

Из-за строгих обетов целомудрия ни одному мужчине не разрешалось ступать в монастырь бессмертной Айюры, да и, честно говоря, сестрам они были не нужны. Какими бы злобными ни были эти старухи, я должна отдать им должное за их трудолюбие. Они таскали камни для новой часовни. Они сами клали кирпичи и раствор. Они починили повозку, когда у нее сломалась ось.

И все же была одна вещь, для которой им нужны были мужчины:

Козы.

Учение бессмертной Айюры запрещало сестрам прикасаться к мужскому половому органу, даже к животным. Поэтому раз в год в наше священное женское пространство допускался фермер, чтобы кастрировать новорожденных козлят. В течение первых одиннадцати лет моего пребывания в монастыре это был старый подслеповатый мистер Портер с его твердыми руками и ножом с дубовой рукоятью. Но боги призвали мистера Портера, и на следующий год вместо него пришел Адан. Красивый, золотоволосый Адан, которого животные прозвали «Мальчик, который сияет, как солнечный свет».

Теперь мой живот сжимается от тоски, но все, что я могу сделать, ― это выловить из травы связанными руками ракушку, которую он мне дал, и прижать ее к груди.

— Я покажу тебе море, Сабина.

Другой голос проникает в мою голову, но уже здесь и сейчас. Крошечный коричневый мышонок выглядывает из травы у моих ног.

Еда?

Его любопытная мордочка рассеивает мое разочарование. Я не могу не улыбнуться.

Для тебя? ― Говорю я ему. ― Я с радостью поделюсь.

Подогнув под себя ноги, мне удается опуститься на землю и отщипнуть кусочек кроличьего мяса, хотя веревка Вульфа, конечно, не облегчает задачу. Нос мышонка быстро шевелится, когда она подбегает ближе.

― Что ты делаешь? ― Окрик Вульфа с другой стороны костра заставляет меня подпрыгнуть ― я думала, он спит.

― Тут мышь, ― холодно отвечаю я.

― Я знаю, что это чертова мышь. Я слышал, как она шуршала в траве десять минут назад. Что ты делаешь?

Один его глаз открыт и смотрит на меня с подозрением, словно кормление мыши ― это часть грандиозного плана побега.

Не желая тратить на Вульфа ни секунды своего времени, я поворачиваюсь к мышонку с улыбкой, предназначенной только для него. Более мягким голосом я бормочу:

― Он голоден.

Мышонок приближается к моей руке, шевеля усами, и с радостью принимает кусочек мяса, делая из моей ладони обеденный стол.

Вульф долго молчит, но я чувствую, как его глаза изучают меня. Его энергия пожирает воздух вокруг нас так же уверенно, как огонь пожирает дрова.

― Никогда не видел мышь, которую не хотелось бы растоптать? ― бормочу я жестким тоном. ― Я не удивлена, что у тебя никогда не было домашнего животного. Да и вообще, держу пари, никого, чтобы любить.

Он меняет свое положение, сжимая руки крепче.

― Я пытаюсь понять, чего ты хочешь добиться, кормя гребаную мышь.

С моих губ срывается вздох. Я ищу слова для Вульфа, но, повернувшись к нему, с удивлением вижу, что его настороженность исчезла. Вместо этого он выглядит просто очарованным, даже ошеломленным тем, что я делаю.

Что-то в этом взгляде смягчает мой гнев.

Глубоко вздохнув, я объясняю:

― Это не всегда связано с личной выгодой. Все существа, даже мышь, заслуживают того, чтобы о них заботились.

Судя по его насупленным бровям, это понятие для него совершенно чуждо. В его голосе звучит вызов:

― Даже дикая кошка, которая съест эту мышь сегодня вечером?

― Да, даже дикая кошка.

Его челюсть на мгновение напрягается, а затем он говорит осторожным тоном, которого я раньше не слышала:

― А я? Ты знаешь, о чем я думаю?

Из-под темного полога леса доносится крик совы, которую не видно среди деревьев.

Я закатываю глаза.

― Мой дар действует только на животных. А ты ― человек.

Его глаза пожирают меня, когда он говорит опасно низким голосом, словно предупреждая:

― Нет, маленькая фиалка. Я ― волк.

По мне пробегает дрожь, пугая мышонка настолько, что он убегает. Ночная тьма кажется осязаемой, тяжелой. Костер горит слабо, посылая искры к звездам над головой. Внезапно я не могу смотреть на Вульфа без ощущения, что он чувствует каждую эмоцию в моем теле.

Я отползаю от него, сворачиваюсь калачиком в траве, используя свои связанные руки в качестве подушки. Сердце колотится.

Спит ли он?

Или не спит всю ночь, охраняя меня? Следит за мной? Стережет меня?

Сова снова кричит, словно посылает предупреждение всему лесу. Над головой шумят облака, ветер затягивает ими звезды.

Когда я вижу сны, мне снятся волки.

* * *

Утром тень Вульфа заслоняет нежное утреннее солнце.

Мое сердце пускается в галоп, и я держу глаза закрытыми, боясь показать, что проснулась.

Он стоит надо мной. Почему он стоит надо мной?

Ветерок шевелит подол моей одолженной рубашки, и меня осеняет, что, пока я ворочалась ночью, его рубашка задралась мне на бедра. Мои голые ноги и изгиб задницы выставлены на всеобщее обозрение. Со связанными запястьями и лодыжками я, должно быть, выгляжу для него как свинья, приготовленная для пиршества.

Он еще не причинил мне вреда. Может, и не причинит. Может быть, его слепая преданность моему будущему мужу не позволит ему снять пробу.

По крайней мере, это я говорила себе до сих пор.

Собирая силы, чтобы скрыть свой страх, я резко открываю глаза и говорю:

― Ты обещал, что не будешь пялиться.

Его брови приподнимаются, когда он переводит взгляд с моих ног на лицо. На коже вокруг его глаз появляются морщинки, он улыбается.

― Я не смотрел на твою задницу, леди Сабина. У тебя за спиной свернулась ядовитая змея.

Ох.

Мое лицо краснеет, когда я сажусь. Повернувшись, я вижу черно-красный узор змеи, свернувшейся рядом.

― Не двигайся, ― приказывает он, доставая нож. ― Я убью ее.

― Не смей! ― Я легонько подталкиваю змею к пробуждению своими связанными руками. Она поднимает голову, щелкает языком в знак молчаливой благодарности за хороший отдых, а затем уползает в сторону леса. ― Она просто искала тепла.

Когда ядовитая змея исчезает в зарослях, Вульф смотрит на меня с тем же изумленным видом, что и тогда, когда я кормила голодную мышь. Наконец он сжимает переносицу, бормочет что-то себе под нос, а затем начинает закидывать костер землей.

― Вставай. Уже рассвело. Пора двигаться.

Я протягиваю связанные руки, и он ножом разрезает веревки на моих запястьях и лодыжках.

Потирая запястья, я подхожу к месту, где Вульф привязал Мист к дереву. Она расстроенно качает головой.

Волнуюсь за тебя, ― говорит она.

― Я знаю, моя храбрая девочка, ― шепчу я, успокаивающе проводя рукой по ее бархатистой морде. ― Мы обе будем в порядке.

Уйдем сейчас? Сбежим?

Я вздыхаю, глядя через плечо на Вульфа, собирающего мешок.

Еще не время.

Она знает о моем плане сбежать с Аданом в той степени, в какой лошадь способна понять сложные идеи. Адана она любила не больше, чем Вульфа, но это только потому, что она слишком опекает меня и вообще недоверчива к мужчинам.

Интересно, у кого она этому научилась, язвительно думаю я, вспоминая все те случаи, когда я жаловалась ей на своего отца.

Скоро, ― шепчу я.

Сбежать будет сложнее, чем я думала, раз уж Вульф теперь знает о моих намерениях. Конечно, условие лорда Райана о том, чтобы я ехала без поводьев и уздечки, на самом деле просто благословение: мы с Мист сможем сбежать, когда захотим. Но делать это нужно с умом. Я не предполагала, что мой будущий муж пришлет сопровождать меня поцелованного богом охотника.

Мы с Мист можем бежать, но Вульф может выследить нас где угодно. Несколько часов не обеспечат необходимую фору, если в конце концов нам придется остановиться, чтобы отдохнуть и сориентироваться. Я должна придумать, как бежать так, чтобы он не смог нас найти.

Расчесывая пальцами колтуны в гриве и хвосте Мист, я чувствую, как Вульф подходит сзади.

Он говорит почти извиняющимся тоном:

― Моя рубашка, леди Сабина.

Моя рука ложится на грубый льняной воротник, пахнущий им. Конечно, лорд Райан не узнает о том, что я нарушила хоть одно из его правил. Никто не должен знать, что я была одета даже секунду во время этой поездки.

Стоя к нему спиной, я начинаю стягивать его рубашку через голову, но прежде чем она оказывается на моих плечах, он хватает меня за косу, словно за поводья лошади. Он наматывает ее на кулак и тянет мою голову назад.

Задыхаясь, я кричу:

― Не трогай меня!

― Тихо, ― приказывает он, низко и жестко. Он двигает рукой вдоль ребер, осторожно прощупывая и проверяя кожу, с обостренным чувством осязания, которое, кажется, сообщает ему загадочные подробности о моем теле.

Он издает низкий рык.

― У тебя сломано ребро.

Я пытаюсь посмотреть на него через плечо, но он все еще сжимает мою косу в кулаке. Я шиплю:

― Все в порядке.

Он крепче сжимает руку.

― Это старая травма. Пять недель и один день. Еще есть синяки.

Наконец он ослабляет хватку, и я вырываюсь, натягивая обратно одолженную рубашку, чтобы не стоять перед ним голой. Задрав подбородок, я огрызаюсь:

― Я же сказала, что все в порядке! В любом случае, все уже почти зажило.

Он хмурит брови, опасно, словно хищник.

― Кто это с тобой сделал?

― А это не мог быть несчастный случай?

Он не удосуживается ответить на это предположение.

― Отвечай, миледи.

Он не позволит мне промолчать. Сердце сжимается словно зажатое в кулак, желая защитить меня от воспоминаний. Опустив глаза, я неохотно признаюсь:

― Я была воспитанницей монастыря бессмертной Айюры. Сестры били меня до тех пор, пока месяц назад мой отец не сообщил им, что продал меня богатому мужу. Тогда они заперли меня в комнате и привязали к кровати, чтобы откормить меня и дать ранам затянуться. Видимо, этого времени не хватило. Никто больше не заметил синяков, но ни у кого нет твоего зрения.

Взгляд Вульфа прожигает меня с интенсивностью августовского солнца.

― Как долго?

Он имеет в виду побои.

― Годы.

Он ненадолго закрывает глаза.

― Сколько?

― Двенадцать.

Его лицо краснеет, и он делает вдох, дрожа от ярости. Он задерживает его, затем медленно выпускает, и только после этого обретает возможность говорить.

― Ты будешь в безопасности в Сорша-Холле, миледи. Я клянусь в этом.

Я беззлобно фыркаю от смеха, распуская косу, освобождая пряди и расчесывая их пальцами.

Он хмурится.

― Ты сомневаешься в моих словах?

Мой резкий взгляд полон упрека, пока я расчесываю волосы.

― Думаю, ты настолько одержим своим хозяином, что не видишь правды, несмотря на свое поцелованное богом зрение.

Его челюсть сжимается. Я разозлила его. Я сказала что-то не то. Но у меня сложилось впечатление, что он злится не из-за того, что я его оскорбила, а из-за того, что я намекнула на недостатки его хозяина.

Пытаясь сохранить самообладание, он снова клянется:

― В Дюрене тебе не причинят вреда, Сабина.

― А как можно назвать это? ― взрываюсь я с большей яростью, чем думала, что кипит во мне, и опускаю руку к своим обнаженным ногам. ― Ты думаешь, я буду в безопасности с мужем, чье первое действие по отношению к своей невесте ― устроить из нее зрелище?

На шее Вульфа выступают вены, как красные нити.

― Цель этой поездки ― почтить богов.

― Да ладно, ты же знаешь, что это чушь!

Он колеблется, но не отрицает.

― Ладно, но это не для того, чтобы опозорить тебя. Скорее, чтобы опозорить твоего отца.

В ответ я стягиваю его рубашку, несмотря на то что остаюсь голой. Я комкаю ее и прижимаю к его груди, тяжело дыша.

― И все же это я наказана, не так ли, Вульф?

Глава 6

Вульф

Следующие несколько дней проходят с одними и теми же похотливыми взглядами и улюлюканьем, пока все города не сливаются воедино. Я знал, что мужчины могут быть отвратительными, но от порочного вожделения, которое светится в их глазах, когда они выстраиваются вдоль дороги, у меня сводит желудок. У меня ободраны костяшки пальцев от всех тех умных ртов, которые я заткнул, но оно того стоит.

Чтобы заставить их замолчать.

Чтобы унять ноющее разочарование, бурлящее в моих венах.

И, черт возьми, чтобы увидеть ее улыбку.

Поначалу Сабине было не по себе, но постепенно она начала улыбаться, когда я надрал задницу очередному болтливому засранцу. Возможно, после стольких лет избиений, ей нравится быть под чьей-то защитой. Если бы мне пришлось врезать самому бессмертному Вэйлу, королю фей, чтобы заставить ее улыбнуться, я бы это сделал.

По мере приближения к Полибриджу лес становится все болотистее. Вскоре мы видим вдали извивающуюся реку Теллин. Как только мы пересечем реку, мы отправимся на север, и это уже сейчас вызывает у меня ужас. На севере много больших городов, огромные толпы людей.

Я просто скажу это ― север означает неприятности.

Однако пока на дороге тихо, слышен только стук копыт Мист и щебет сойки, присевшей на плечо Сабины. Она издает особенно громкую трель, и Сабина тихонько смеется, ее смех напоминает звон колокольчиков.

Над чем, черт возьми, им двоим смеяться, над червяками?

Мои мысли постоянно крутятся вокруг издевательств, которые эти Сестры устраивали ей. На протяжении долгих лет. Я не должен был упускать из виду ее синяки. Это произошло потому, что я пытался быть джентльменом и не пялиться на ее обнаженное тело. Я должен был потребовать осмотреть каждый ее дюйм, прежде чем мы покинем Бремкоут. Черт, как бы мне хотелось сжать руки на шеях этих старух. Такие лицемерки, утверждающие, что они служительницы бессмертной Айюры. А я? Я никогда не хотел иметь ничего общего с Красной Церковью. Церковь заявляет, что поддерживает поклонение старым богам, распространяя надежду на их пробуждение. На деле же Великий клирик церкви ― такой же коварный засранец, как и все остальные жаждущие власти правители. Король Йоруун в своем дворце в Старом Коросе, возможно, и является официальным правителем Астаньона, но он стареет. И можно быть уверенным, что Красная Церковь притаилась, как лиса, готовая наброситься, как только он умрет и начнется борьба за трон.

После переправы через реку в Полибридже я чувствую себя достаточно спокойно, чтобы позволить себе остановиться в трактире для полуденной трапезы. Я измотал Сабину, стремясь как можно скорее доставить ее в Дюрен, и она заслуживает того, чтобы хоть раз поесть сидя на стуле.

Гостиница «Звездочет», названная в честь Бессмертной Фрасии, богини ночи, ― это не более чем несколько сколоченных вместе досок, но в ней есть просторный общий зал с теплым огнем в очаге, на котором греется котелок с супом. С одной стороны зала стоят полки с товарами для покупки ― веревкой, оловянными горшками, мешками с мукой. По другую сторону стоят деревянные столы, за которыми сидят несколько посетителей: двое одиноких мужчин и молодая пара с ребенком.

― Могу я помочь… Ох!

Светловолосая трактирщица замирает на месте при виде Сабины, прикрытой только своими волосами.

― Мы хотели бы пообедать, мадам, ― резко говорю я, жестом указывая на котелок. ― Миску этого супа для невесты лорда Райана Валверэя.

Я позволяю обоим мужчинам бросить короткий взгляд на Сабину ― такова человеческая природа, ― а затем издаю предупреждающий рык, от которого они оба немедленно утыкаются в донышки своих кружек.

Убедившись, что никто не собирается нас беспокоить, я вытаскиваю стул и кивком указываю на него.

― Садись.

Сабина собирает волосы перед собой и опускается на стул. Трактирщица приносит две миски супа, половину теплой буханки хлеба и эль.

― Ее лошадь привязана снаружи, ― говорю я. ― Проследи, чтобы ее накормили и напоили.

― Да, сэр. ― Пожилая женщина убегает на кухню, и я слышу, как она отдает кому-то распоряжения.

Когда курица входит через открытую заднюю дверь и начинает клевать крошки под нашим столом, я расслабляюсь, насколько могу себе это позволить. Находясь в помещении, я нервничаю, но что-то в этом непритязательном месте, с его прочной глиняной посудой и уютными масляными лампами, успокаивает пульс Сабины.

А это, в свою очередь, расслабляет меня.

Разламывая хлеб, я наблюдаю, как она подносит ко рту кусочек картофеля, замирает, неподвижно смотрит на курицу, а затем предлагает этот кусок ей.

Мой палец беспокойно постукивает по столу. Уже четыре дня в пути, а она до сих пор не спросила ни о лорде Райане, ни о Сорша-Холле. А это значит, что даже после ночных связываний она все еще не планирует добраться до Дюрена.

Я вздыхаю. Глупая девчонка.

Пытаться переубедить ее бесполезно, если она твердо решила сбежать. Подозреваю, что ей придется усвоить этот урок на собственном опыте, но я все же нахожу в себе силы, чтобы попытаться уберечь ее от беды.

― Вы будете хорошей парой, ― говорю я хрипловато. ― Ты и лорд Райан.

Она иронично усмехается, словно сомневается в моих словах, но хочет свести все к шутке.

― Почему ты так решил?

Я пожимаю плечами.

― Ты умна. Наблюдательна. Ты понравишься лорду Райану.

― Я могу составить ему достойную конкуренцию в его играх разума, ты имеешь в виду?

Я медлю с ответом. О, маленькая фиалка. Никто не сравнится с лордом Райаном в его играх. Но этот урок она усвоит в другой раз.

Во время моей паузы в ее глазах вспыхивает озорство.

― Вульф, ты только что был опасно близок к тому, чтобы сделать мне комплимент, ты знал об этом?

Между нами воцаряется тишина. За четыре дня мы провели много времени вместе, узнали привычки друг друга, но разговаривали только по необходимости и по практичным вопросам. Ее шутливая манера меня смущает. Всю свою жизнь япровел в обществе мужчин. Сначала на боевых рингах, потом в армейских казармах, а теперь в охотничьем полку. Я привык к грубоватым подшучиваниям, но это совсем другое дело.

Мы с Сабиной не друзья. И никогда не будем. Каждая ее частичка принадлежит другому ― даже ее колкости.

Я пытаюсь вернуть разговор к Райану.

― Лорд Райан тебе тоже понравится. Ему двадцать восемь лет. Твой отец мог продать тебя человеку вдвое старше. Он известен своей физической силой и проницательностью в делах. Каждая женщина в Дюрене убила бы за то, чтобы надеть его кольцо, возможно, даже во всем Астаньоне. Но он выбрал тебя.

Сабина не спеша проглатывает несколько ложек супа.

― Значит, раз он молод и привлекателен, я должна быть довольна тем, что меня купили, не посоветовавшись со мной по этому поводу? ― Ее дружелюбный тон исчез.

Я делаю большой глоток из своей кружки, кислый эль плещется у меня в горле и тревожно оседает в животе. Я вытираю рот тыльной стороной ладони.

― И он безумно богат. Только не говори мне, что это не имеет значения.

Она усмехается, качает головой, словно я ничего не понимаю, и возвращается к курице, предположительно для более приятного разговора.

Трактирщица нерешительно прерывает нас.

― Могу я предложить вам что-нибудь еще, сэр? Миледи?

Я поднимаюсь на ноги, и стул стонет, царапая каменный пол. Я дергаю головой в сторону полок с товарами.

― Нам нужно пополнить припасы.

Пока Сабина беседует с курицей и кошкой, занявшей мое место за столом, я просматриваю то, что выставлено на продажу.

― Веревку, ― говорю я трактирщице. Из-за того, что я каждую ночь связываю Сабине лодыжки и запястья, ее не хватает. ― И три яблока. И еще одеяло.

Освобождая место для вещей в моем мешке, я замечаю запечатанное письмо лорда Чарлина. Это не мое дело, но мне любопытно, что за секрет в нем хранится, который, по его мнению, настолько важен, что Райан подчинится его требованиям.

Знает ли Сабина, что в нем?

Придется оставить свое любопытство на голодном пайке из-за этой проклятой печати. Сургуч, который использовал лорд Чарлин, чернеет при повторном нагревании, так что вскрыть письмо тайком не получится.

Трактирщица то и дело бросает тревожные взгляды в окно, словно ждет неприятностей. Когда я расплачиваюсь, она рассеянно опускает монеты в карман фартука.

― А? О, да. Спасибо, сэр.

Я хмурюсь. Что-то не так, если не я являюсь главным источником ее беспокойства. Когда бы я ни находился в комнате, люди обычно не сводят глаз ни с меня, ни с моего лука, ни с ближайшего выхода.

― Что-то случилось? ― медленно спрашиваю я.

Ее пальцы теребят верхнюю пуговицу платья.

― Я просто присматривала за лошадью вашей госпожи. Это прекрасная лошадь, а в последние несколько дней у нас случались неприятности.

Тревога прокатывается по моему позвоночнику.

― Что за неприятности?

Ее глаза нервно бегают по общему залу, и она понижает голос, чтобы не встревожить своих посетителей.

― Пропал мальчик из деревни в трех милях отсюда. Ему не исполнилось и шести лет, бедняжке.

― Он мог убежать. Мальчики в этом возрасте так часто делают.

Пожевав губу, она призналась:

― Пастух утверждает, что видел, как волканские всадники увозили его на север.

Волканские всадники? Невозможно. Граница между Астаньоном и Волканией закрылась пятьсот лет назад, после войны, которая едва не уничтожила оба королевства. Борьба двух наших земель началась, когда Бессмертный двор, глубоко вовлеченный в жизни обоих королевств, в один прекрасный день просто уснул без предупреждения. Другими словами, они бросили нас на произвол судьбы. В одночасье посевы, процветавшие под воздействием земной магии бессмертной Солены, засохли. Целые города, построенные с помощью строительной магии Бессмертного Вэйла, рухнули.

В Астаньоне дела обстояли лучше. У нас были пахотные земли, и мы никогда не были так зависимы от богов. А вот Волкания с ее многочисленным населением, поцелованным богами, вручила их жизни Бессмертному двору. Существование народа в диких землях с суровыми горами и непроходимыми лесами полностью зависело от благосклонности богов. Волканское владычество распалось на регионы, управляемые разбойниками, которые вскоре положили глаз на наши богатые земли. После полутора веков нападений самопровозглашенные волканские лорды объединились, чтобы создать армию из поцелованных богами, и началась великая война. Когда мы победили, чтобы отгородиться от Волкании астаньонская армия построила вдоль всей северной границы высоченную стену, укрепленную божественными заклинаниями, отчего стена должна была стать неприступной навечно.

На протяжении веков так и было. Древняя история. Никто ничего не видел и не слышал о королевстве Волкания, кроме неподтверждённых слухов, рассказанных моряками, путешествующими между берегами двух королевств. Судя по всему, новый король по имени Рашийон сумел объединить раздробленные регионы и теперь правит страной под единой волканской короной, но о нем мало что известно.

Все остальное ― лишь слухи:

Рашийон обезумел от власти.

Смертоносный единорог пробудился от тысячелетнего сна и уничтожил деревню.

Лесоруб нашел место упокоения бессмертного Вэйла на волканской стороне Чернолесья.

Я говорю трактирщице с укором в голосе:

― Пастух, должно быть, ошибся.

Женщина прижимает руку к горлу.

― Возможно, сэр. Но дело в том, что… мальчик был поцелован богом.

Резкая боль пронзает мой бок. Великая война разразилась отчасти из-за того, что волканцы пытались собрать всех поцелованных богами на своей территории. Но это было пятьсот лет назад.

― В чем была его сила?

― Он мог разрушать корни деревьев. Это было полезно, чтобы валить деревья. Он мог бы очистить целый лес за день, если бы захотел. Отец планировал взять его в лагерь лесорубов в Маг На Тир, где его услуги были бы хорошо оплачены. Он не первый поцелованный богом, пропавший без вести в этих краях. Две недели назад в Марбленце пропал солдат. Он умел предсказывать.

Я позволил этой информации осесть в моей голове. Возможно, это просто беспочвенные сплетни, но если это правда, то зачем волканцам мальчик, который умеет валить деревья, и солдат-предсказатель? И как, черт возьми, они перебрались через стену?

― Я просто хочу предупредить, чтобы вы были осторожны в дороге, господин. ― Трактирщица умоляюще смотрит мне за спину, где Сабина общается с курицей и котом. ― Это она, не так ли? Та дворянка, о которой все говорят, которую продали одному из сыновей Валверэев? — Она делает паузу, а затем многозначительно говорит: ― Она тоже поцелована богом, не так ли?

Я сжимаю челюсть. Мне не нравится, что трактирщица намекает на то, что Сабина может стать целью налетчиков.

― Спасибо за предупреждение. С нами все будет в порядке.

Обдумывая варианты, я поднимаю Сабину на ноги, прерывая ее молчаливый разговор с животными. Эти новости заставляют меня быть на чеку. Наш путь лежит на север, в том же направлении, что и этих предполагаемых волканских всадников.

― Вульф? ― Она скользит по полу, когда я тащу ее назад к двери. ― Что происходит? Что случилось?

― Ничего.

― Что-то случилось.

― Нет.

Я плечом открываю дверь, выводя нас на яркий солнечный свет. Мои глаза осматривают дорогу в обоих направлениях. Я вижу примерно в три раза дальше, чем обычный человек, и гораздо более четко. Никаких признаков других путешественников.

Я поднимаю голову, чтобы оценить положение солнца.

― Я решил, что мы обойдем Миддлфорд и поедем на запад через лес Маг На Тир.

Она хмурится.

― Лорд Райан приказал нам проехать через Миддлфорд.

Клянусь богами, неужели она хочет, чтобы ее похитили волканские бандиты? Я напоминаю себе, что она ничего не знает ни о них, ни о пропавших людях, и я хочу, чтобы так оно и оставалось.

― Ты предпочитаешь проезжать через города? Тебе мало глумливых мужчин? Или женщин, злящихся, что ты привлекаешь внимание их мужей?

Сабина поднимает обе ладони вверх.

― Знаешь, что? Ты прав. Лесная дорога звучит прекрасно.

До конца дня у нас больше не было никаких проблем, кроме нескольких фермеров, которые прибежали на край пшеничного поля, чтобы посмотреть, как мы проезжаем, и вороны, которая села на плечо Сабины и отказывалась улетать, пока я не бросил в нее камень.

Чем заработал один из ее хмурых взглядов.

В течение дня мои мысли возвращаются к предупреждению трактирщицы об исчезновении людей, поцелованных богом. Нет ничего необычного в том, что они пропадают чаще, чем обычные люди. Мы притягиваем внимание из-за благословения богов. Мужчины хотят иметь жен, поцелованных богом, как знак статуса, и они не прочь их украсть.

Но ребенок? Солдат из Марбленца? Или девушка, которую якобы утащил медведь в северной приграничной деревне? С последней точно что-то не так.

У меня в голове складывается мысленная карта северной границы Астаньона. Я хорошо знаком с ее очертаниями, поскольку она проходит через Чернолесье, где я охочусь. Стена высотой в тридцать футов² разделяет не только лес, но и два королевства. В стене никогда не было лестниц или проходов. Я видел ее своими глазами лишь однажды, да и то издалека. Чтобы добраться до границы, нужно пройти через почти непроходимый участок Чернолесья.

Внезапно мои ноги замирают.

Если моя мысленная карта верна, то место, где я выследил того странного медведя, находилось менее чем в миле от пограничной стены. Прошло пятьсот лет, черт возьми. Что, если защитные заклятья больше не действуют?

Мрачная уверенность наполняет меня, хотя я ничего не знаю наверняка. Если бы налетчики действительно пришли из Волкании, им пришлось бы разрушить часть якобы нерушимой стены. Медведь ― Золотой Коготь, которого не видели в наших землях почти тысячу лет, мог проснуться к северу от границы, и проникнуть к нам, если граница была нарушена.

Райан проигнорировал мое предыдущее предупреждение о медведе-золотом когте, но с этой новой информацией он будет вынужден отнестись к этой возможности более серьезно. Кажется, маловероятным, что Валверэи с их сетью шпионов не слышали о странной активности на границе.

Передо мной Сабина останавливает Мист и пытливо смотрит через плечо:

― Вульф? Почему ты остановился?

Мои мышцы сводит от желания вернуться в Чернолесье и обследовать каждый дюйм этой стены. Время имеет решающее значение, если вражеские захватчики вторглись в наши земли, чтобы похитить поцелованных богом. Могу только представить, что король Рашийон из Волкании ― безумный или нет ― намерен с ними сделать.

И все же, когда Сабина смотрит на меня большими, как у лани, глазами, я просто разрываюсь. Именно здесь я должен быть. Защищать ее. Ни за что на свете я не позволю никому другому сделать эту работу. Она слишком ценная. Если с ней что-то случится…

― Вульф? ― снова спрашивает она. ― При-вет?

― Двигайся, ― рявкаю я, выныривая из своих мыслей и шагая вперед. ― Я не говорил тебе, что ты можешь остановиться.

Она закатывает глаза на мою грубость, но послушно направляет Мист вперед.

Хорошая девочка, маленькая фиалка.

Когда мы входим в лес Маг На Тир, страхи о том, что на самом деле происходит в Астаньоне, разрывают мои внутренности на куски.

Глава 7

Сабина

― Это действительно необходимо?

Пока Вульф наматывает веревку на мои запястья, я смотрю на него сквозь ресницы, пытаясь донести до него всю глубину своего возмущения. Его рубашка, обычно плотно облегающая его плечи, висит на мне, как сорочка. Ворот настолько свободен, что на груди виднеется знак поцелованной богом, но я не могу подтянуть его выше, так как Вульф связывает мне запястья.

― Это зависит от тебя, ― говорит он. ― Готова ли ты сказать мне имя своего любовника?

Мое лицо становится хмурым.

Это заставляет его ухмыльнуться. Он сильно дергает веревку, чтобы проверить ее натяжение, а затем переходит к моим лодыжкам.

― Я же говорил тебе, маленькая фиалка. Расскажи мне о плане твоего любовника украсть тебя у лорда Райана, и я буду доверять тебе настолько, что не стану тебя связывать. Я даже не стану убивать парня, как насчет этого? Я просто напомню ему, что за чужую собственность нужно платить.

Прислонившись спиной к дереву, я вздыхаю так, что у меня ноет в пупке. Полагаю, нет смысла больше отрицать то, что Вульф и так знает.

Я спокойно говорю:

― Он не прикасался ко мне, если тебя это так волнует.

Вульф обматывает веревку вокруг моих голых лодыжек, связывая меня теми же хорошо отработанными узлами, которые он, вероятно, использует на своей добыче.

― Я знаю, что он этого не делал.

Я фыркаю.

― Откуда ты можешь это знать? Я могла бы переспать с половиной мужчин в Бремкоуте, и ты бы ни о чем не догадался.

Его руки на мгновение замирают, а потом он заканчивает узел. Откинув волосы назад, он встает.

― Я просто знаю.

― Ты лжец, Вульф Боуборн³. Да ладно. Это даже не может быть твоим настоящим именем.

Он проводит рукой по подбородку, как будто знает, что лучше не позволять мне его подначивать, но затем окидывает меня мрачным взглядом, который говорит, что ему надоело терпеть мои издевки.

― Когда лорд Райан находит новую шлюху для борделей, он сначала приводит ее ко мне. Многие утверждают, что они девственницы, но на самом деле таковыми не являются. Я могу это… определить. Также и с тобой.

Он принюхивается к запаху, как животное.

Я вздрагиваю, испытывая легкое отвращение.

― Ты чувствуешь этот запах? Нет. Это невозможно.

Его глаза сверкают, как раскаленные угли.

― Если тебе это не нравится, обратись к Бессмертным.

Я прижимаю связанные руки к груди, чувствуя себя смущенной и униженной. Пока Вульф занимается обустройством лагеря, я погружаюсь в жалость к себе, из-за того, что мне приходится находиться рядом с этим зверем. Он был прав, когда предупреждал меня, что он животное, но не такое милое, как мои мыши и птицы.

В гостинице он выглядел взволнованным. Что-то случилось, когда он покупал припасы. Что бы ни сказала ему трактирщица, это было достаточно важно, чтобы не поехать по дороге в Миддлфорд и свернуть на лесную дорогу.

Это изменение маршрута сильно усложнило мой план побега. Адан смог предугадать, каким маршрутом мы поедем через крупные города, и наша встреча зависит от того, будем ли мы с Вульфом придерживаться этого пути. Теперь, когда мы свернули в лес, Адан не сможет меня найти.

Его ракушка все еще хранится у меня в ухе. Это единственное место, где я могла спрятать ее на своем теле. Как бы мне ни хотелось сейчас сжать ее в руке, чтобы почувствовать себя увереннее, я не смею рисковать тем, что Вульф это увидит. У него глаза ястреба.

Вульф Боуборн не может видеть мои мысли, чувствовать запах или вкус в моей голове. Мой разум ― мой собственный. И там я храню Адана, спрятанного среди моих немногих хороших воспоминаний. Мист. Сури. Адан. Единственные души в этом мире, которым было на меня не наплевать.

Ужин проходит, и мы обмениваемся лишь несколькими словами. Вульф уходит справить нужду. Мист выглядит испуганной, беспокойной, она нервно переступает копытами возле дерева, к которому привязана.

Что случилось? ― Спрашиваю я.

Хищник поблизости, ― отвечает она. ― Дикая кошка.

Я изучаю темный лес, но, если дикая кошка и близко, она не хочет общаться со мной. Интересно, знает ли о ней Вульф? Если Мист может уловить ее запах, то и он наверняка тоже.

Она не подойдет к огню, ― успокаиваю я ее. ― Кроме того, Вульф нас защитит.

Она фыркает, едва ли утешаясь тем, что наша безопасность находится в руках Вульфа Боуборна.

Когда он возвращается, то ничего не говорит о том, что чувствует дикую кошку. Он роется в своем мешке и достает три яблока ― настоящие, свежие, от вида которых у меня аж рот приоткрывается.

Он бросает одно мне.

― Держи. Отличный десерт для леди.

Я ловлю его своими связанными руками. В его тоне чувствовалась ирония, но для меня яблоко ― это роскошное лакомство. Я провожу большим пальцем по его блестящей кожуре, словно по драгоценному камню.

К моему удивлению, второе яблоко он протягивает Мист на своей открытой ладони.

Она фыркает.

Ядовитое яблоко?

О, перестань быть такой подозрительной, ― говорю я ей. ― Есть более простые способы убить тебя.

Она снова фыркает, сомневаясь.

Я демонстративно откусываю кусочек, чтобы показать ей, что яда нет. Все еще сомневаясь, она принимает от него яблоко, но при этом показывает зубы.

Он фыркает на нее в ответ.

Несколько минут мы втроем наслаждаемся яблоками. Сестры выращивали яблони в монастырском саду, но мне редко разрешали попробовать. Вместо этого они заставляли меня долгими часами перетирать плоды в забродивший сидр, который они пили галлонами, несмотря на обет воздержания. По ночам аромат сока на моей коже привлекал пчел, которые жили в соломенной крыше. Я позволяла им ползать по мне, когда лежала в постели, и шептала, что им повезло, что они могут улететь в любой момент. Они всегда были осторожны и не жалили меня, но однажды ночью я случайно перевернулась и придавила одну из них. Укол боли вскоре прошел, но мое лицо начало опухать. Шея и грудь чесались так сильно, что мне хотелось содрать с себя кожу. Я слышала, что от пчелиного яда некоторые люди плохо себя чувствуют, но никогда не знала, что восприимчива к нему. Мое горло опухло, я не могла дышать. Утром сестры нашли меня без сознания, а пчелы ползали по каждому дюйму моей кожи, чтобы согреть меня. Если бы не они, я могла бы умереть. Сестры облили меня ведром холодной воды, чтобы привести в чувство. Затем они заставили меня вернуться к работе.

От вкусного сока, стекающего по моему горлу, мое настроение тоже становится лучше.

Монастырь остался в прошлом.

― Итак. Твое имя, ― говорю я между укусами. ― Твои родители действительно назвали тебя Волком?

Он качает головой, не отрывая взгляда от огня.

― Я не знал своих родителей.

― Ну кто-то же назвал тебя.

Он перекладывает недоеденное яблоко из одной руки в другую, пока в его глазах мелькают воспоминания. Я не ожидаю, что он откроет мне чертоги своего разума, поэтому для меня становится шоком, когда он говорит, запинаясь:

― Был один вор. Джоки. Он присматривал за мной, когда я был мальчишкой. Он устраивал уличные бои. В Дюрене детям не разрешают драться за деньги, но это все равно происходит.

Я поднимаю брови. Ситуация кажется деликатной, словно любое резкое движение заставит Вульфа замереть, как пугливого кролика.

― Мне жаль это слышать.

Он смотрит на меня странно, как будто никогда раньше никто ему не сочувствовал. Затем он прочищает горло.

― Лорд Райан увидел меня в одном из боев, устроенных Джоки. Он решил, что поцелованный богом боец примерно его возраста будет хорошим спарринг-партнером, и его отец, лорд Берольт, разрешил мне тренироваться в академии Золотых Стражей. Это частная армия Валверэй. Они дали мне фамилию Блейдборн⁴, а позже, когда решили, что мои навыки больше подходят для охоты, сменили ее на Боуборн.

― А твое первое имя?

― Райан стал называть меня так за мою способность выслеживать волков.

Я откусываю последний кусочек яблочной мякоти от сердцевины и мягко спрашиваю:

― А как тебя зовут на самом деле?

Его голова дергается в сторону, он мгновенно качает головой. Он не хочет говорить.

― Расскажи мне? ― Я проглатываю последний кусочек яблока. ― Пожалуйста?

Его тело вздрагивает при этом слове так же сильно, как если бы я дала ему пощечину. Теперь я могу сказать, что добрые слова заставляют его чувствовать себя некомфортно. Они поднимают его стены так же быстро, как если бы я достала нож. Он швыряет яблочную сердцевину вглубь леса, и я уверена, что до конца ночи он не скажет ни единого слова, кроме необходимых указаний.

Но он тихо бормочет:

― Ба́стен.

Он выталкивает это слово будто с усилием, словно его язык не произносил его уже много лет. Затем вскакивает, как будто ему стыдно, и начинает копаться в мешке. Вокруг нас раздается стук падающих желудей, сбиваемых ветром.

Бастен, ― повторяю я про себя. Что-то в этом моменте меняет мое отношение к нему. Теперь я вижу поцелованного богом мальчика, никому не нужного и живущего на улице, благословленного и проклятого одновременно. Черт, это не так уж сильно отличается от того, как росла я, только вместо боевой арены я была заключена в монастырские стены.

― Тебе идет, ― говорю я ободряюще.

Он фыркает.

― Бастен Бастард ― ты права.

― Я не это имела в виду.

Между нами воцаряется молчание, солнце опускается за горизонт. Звезды начинают по одной появляться над головой, словно не желая затмевать друг друга. Мы заканчиваем есть, и я отношу сердцевину яблока Мист, чтобы она могла насладиться последним кусочком.

Он назвал мне свое настоящее имя, ― говорю я ей.

Неважно. Я все равно ему не доверяю. ― Она насмешливо фыркает в сторону Вульфа, а затем доедает яблоко. ― Но яблоко помогает.

Вульф достает из мешка сложенное одеяло. Я вижу, что он напряжен, когда подходит ко мне, а затем бесцеремонно швыряет его на мои колени, будто это какая-то грязная тряпка. Но на самом деле это роскошная, мягкая шерсть, которой, похоже, никогда не пользовались, такая же тонкая, как покрывала в поместье моего отца.

Ночь за ночью я спала на твердой земле. А теперь он дарит мне одеяло?

Я озадаченно смотрю на него.

― Зачем это?

― Надоело слушать, как ты дрожишь всю ночь. Это мешает мне спать. ― Когда я все еще смотрю на него в недоумении, он ворчит: ― Возьми. Это приказ.

Развернуть одеяло со связанными запястьями ― не самая простая задача, и после моих нескольких неудачных попыток натянуть его на ноги, он нетерпеливо вздыхает и приседает.

― Позволь мне.

Его руки быстро расправляют одеяло на моем теле. Он оборачивает его вокруг моей спины и подворачивает спереди, чтобы подоткнуть под мои связанные руки. Словно укутывая ребенка, он поглаживает мои плечи.

― Вот так, маленькая фиалка. Может быть теперь я смогу поспать, черт возьми.

Несмотря на все свое ворчание, он не отстраняется. Он остается достаточно близко, чтобы я могла разглядеть щетину на его челюсти, маленький шрам над левым глазом, который я раньше не замечала. Он действительно великолепен, как сами боги, так изысканно изображенные в Книге бессмертных. Все, чего ему не хватает, ― это заостренных ушей и светящихся узоров. Сколько раз я перелистывала эту книгу, вздыхая над портретами Вэйла, Вудикса и Артайна в откровенных нарядах?

Сердце заходится в груди, и я проклинаю свое предательское тело, зная, что Вульф слышит каждый удар моего сердца. Что еще он может почувствовать во мне благодаря своему дару? Пахнет ли мой пот по-другому, когда я думаю о нем? Чувствует ли он мое учащенное дыхание на своей коже?

Его шершавая ладонь обхватывает мою челюсть, мягко поворачивая мою голову к себе. Это движение настолько смелое, что я теряю дар речи. Он никогда раньше не прикасался ко мне, разве что для того, чтобы принудить меня что-то сделать. Его глаза опускаются к моим губам. Я никогда раньше не видела такой взгляд ― темный, сверкающий, голодный.

Мои глаза опускаются к его обнаженной груди, словно их притягивают невидимые нити. Когда он дал мне свою рубашку, чтобы я надела ее в ту первую ночь, я не подумала о том, что он останется обнаженным. Я не виновата, что его покрытое шрамами тело завораживает меня. В этом виноват проклятый монастырь. Виноват мой проклятый отец. Ничего удивительного, что я испытываю возбуждение к первому встречному мужчине, после того как меня, взрослеющую девочку-подростка держали взаперти больше десяти лет в окружении морщинистых старух и нескольких выцветших иллюстраций.

Чертовы бессмертные.

Его большой палец проводит по моей щеке к яремной ямке, и мои глаза закрываются. Мои губы раздвигаются. Он должен слышать, как колотится мое сердце. Он должен знать, что это значит.

― Сабина.

Его голос хриплый. Его рука опускается к одолженной рубашке на моем плече, пальцы впиваются в ткань. От его прикосновения моя кожа горит, и все, о чем я могу думать, это:

Я не должна хотеть большего. Я хочу большего…

Его губы на расстоянии вдоха от моих, и я жду, жду, но ничего не происходит. Я открываю глаза, ошеломленная и растерянная, не зная, стоит ли мне поцеловать его, дать пощечину или оттолкнуть. Его карие радужки наполнены таким сильным желанием, что кажутся бархатисто-темными, как у Мист.

Наши глаза встречаются, и вспышка возбуждения проносится по моему телу.

Мускулы на его челюсти подрагивают.

Затем из леса доносится крик совы. Это прерывает момент, и он отводит взгляд. Затем опускает руку.

Долгое время никто из нас ничего не говорит.

В конце концов, он заканчивает подтыкать края одеяла и встает.

― Спокойной ночи, леди Сабина.

Его голос жесткий, как железо.

Я теряю дар речи. Мои губы все еще приоткрыты. Шок от того, что я только что почувствовала, начинает овладевать мной, и я дрожу, несмотря на тепло одеяла.

О чем я только думала?

Как только Вульф отворачивается, я вынимаю раковину Адана из своего уха. Я сжимаю ее, пытаясь вернуть себе здравый смысл. Я позволила бы Вульфу поцеловать меня? Неужели я сошла с ума? Я бы предала Адана, ради чего? Ради ворчливого, поцелованного богом охотника, который меня ненавидит?

Мое возбуждение не проходит, пока я пытаюсь осмыслить произошедшее. Сколько бы я ни говорила себе, что это было просто мимолетное влечение, вызванное любопытством, я не уверена, что верю в это. То, что Вульф взял для Мист дополнительное яблоко, и то, что он назвал мне свое настоящее имя, не говоря уже о том, что у него были все возможности причинить мне боль, но он этого не сделал, внесло небольшие, но необратимые изменения в мое отношение к нему.

Я не могу уснуть, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем я слышу храп Вульфа с другой стороны поляны. Убедившись, что он крепко спит, я зову крошечного лесного мышонка, который путешествовал в заплечном мешке Вульфа с первой ночи, когда я поделилась с ним своим кроличьим мясом.

Маленький друг, ты поможешь?

Конечно! ― Отвечает он, высовывая голову.

Я протягиваю мышонку запястья, и он с непреклонной решимостью начинает грызть веревку. Через десять минут мои руки свободны.

На плечо, ― говорю я ему. Быстрее.

Мышь забирается в мой рукав и устраивается у ворота рубашки. Я как можно тише двигаюсь к Мист, прекрасно понимая, что даже шорох листьев может его разбудить.

Но это должно произойти сегодня. Я не собиралась бежать, пока мы не проедем Миддлфорд, но, когда Вульф изменил наш маршрут, он вынудил меня действовать. Я не могу двигаться в противоположную сторону от того места, где ждет меня Адан.

Я забираюсь на поваленное бревно и сажусь на спину Мист. Напоследок я бросаю взгляд на Вульфа, спящего у костра. Он выглядит беспокойным, дергается, словно дерется во сне.

Незаметно я провожу рукой по рукаву его рубашки, обнимающему мое плечо, и дальше пальцами по ключице, по впадинке, где покоится мое поцелованное богом родимое пятно.

Сегодня я увидела его с другой стороны ― но это еще одна причина, почему я должна бежать. Последнее, что мне нужно, ― это начать заботиться о звере.

Вперед, Мист.

От поцелованного богом охотника будет нелегко ускользнуть, но я уверена, что, как бы ни был искусен Вульф, я умнее. У меня было время изучить его силу и продумать, как сбить его со следа.

Осторожными, бесшумными шагами Мист покидает поляну. Только когда мы удаляемся на полмили, я наконец упираюсь пятками в ее бока.

Мышь крепко держится на моем плече.

Теперь скачи как можно быстрее, ― говорю я Мист.

Глава 8

Вульф

Когда я просыпаюсь, угли холодные. Серп луны разрезает черную ночь острой полосой. Судя по запаху, Сабина отсутствует около двух часов.

Я приседаю рядом с ее одеялом и рассматриваю неровные концы веревки, которую, судя по всему, перегрыз какой-нибудь мелкий грызун.

Охота началась, думаю я.

Я знал, что это произойдет, с самого первого дня поездки. Это был лишь вопрос времени, когда Сабина и Мист сбегут, чтобы встретиться с этим ее придурковатым любовником. И я не могу отрицать, что какая-то темная часть меня с нетерпением ждала этого момента. Предвкушение побега Сабины словно зудело под моей кожей, возбуждая азарт и обостряя чувства.

Черт, как же я люблю погоню.

В моих венах уже бурлит адреналин, который непрерывно пульсирует, требуя, чтобы я погнался за ней прямо сейчас. Но я сдерживаю это желание. Я не могу позволить, чтобы жажда погони заглушила мой разум. Это не простая охота на лис, и моя добыча гораздо ценнее любого оленя или тетерева. Все усложняет то, что Сабина тоже поцелована богом. Насколько я знаю, она может послать стаю саранчи, чтобы та сожрала плоть с моих костей.

Эта мысль, хоть и мрачная, ничуть не ослабляет моего возбуждения. Охота на человека, обладающего силой, сравнимой с моей собственной, не может не опьянять. Но пока я быстро подбираю стрелы для своего лука ― не для того, чтобы причинить ей вред, а лишь для того, чтобы угрожать ей, ― просочившаяся тьма мгновенно гасит мое возбуждение.

Она бросила тебя, Вульф, ― шипит голос. Так же, как все бросают тебя.

Мои собственные родители не удосужились позаботиться обо мне. Джоки был рядом только из-за моих талантов на ринге. Другие уличные мальчишки избегали заводить друзей, зная, что в конце концов нам придется драться друг с другом.

Могу ли я винить Сабину за то, что она сбежала? Я бы тоже сбежал, если бы остался со мной.

Где-то неподалеку раздается хруст ветки, и я прекращаю жалеть себя. Судя по запаху, это лань в сотне шагов. Не обращая на нее внимания, я осматриваю грязь вокруг дерева, к которому привязал Мист.

Если учесть гниющие листья, оставшиеся с прошлой осени, и новые папоротники, прорастающие сквозь них, то заметить следы для большинства охотников было бы невозможно. Но с моим зрением Мист и Сабина могли бы с тем же успехом нарисовать красные полосы на каждом дереве, которое они миновали.

Адреналин бурлит в моих венах, пока я иду по их следу. Сладкий цветочный запах Сабины струится в воздухе, как духи. Меня не беспокоит их двухчасовое преимущество. Мист в хорошей форме, но она не может скакать галопом всю ночь. Сабина тоже не сможет долго ехать верхом без сна, без седла и даже без юбки. Она натрет свои голые бедра еще сильнее, чем раньше. Рано или поздно им придется остановиться для отдыха. Дело не в скорости, а в выносливости.

Отпечатки копыт Мист приводят меня к главной дороге, где ее шаг переходит в галоп. Я следую за ней несколько сотен шагов, чувствуя по немного неестественным отпечаткам, что это обман. И точно, вскоре следы сворачивают с дороги обратно в лес.

Хитрые дьяволы.

Они хотели, чтобы я подумал, будто они вышли на дорогу и двигаются в сторону Миддлфорда.

Скрипы и вздохи леса отдаются в ушах, пробуждая мои и без того обостренные чувства, пока шум не становится почти болезненным. Я рад, что Сабина использует уловки. Это сослужит ей хорошую службу в Сорша-Холле, где хитрость необходима для выживания.

В конце концов я выхожу к ручью, где отпечатки копыт Мист исчезают. Визуально проследить за ее следами в воде невозможно, но запах Сабины все еще витает в воздухе. Мои сапоги шлепают по речным камням, когда я следую за едва уловимым ароматом фиалок.

Я поражен тем, что Сабина знает, как повернуть назад и двигаться по ручью, чтобы скрыть следы. Но это неважно. Ее уловки остановили бы охотничью собаку, но не меня. По правде говоря, для настоящих охотников такая тактика кажется наивной, даже смешной, но я не смеюсь. Сабину никогда не учили этому. Большую часть своей жизни она провела в каменных стенах монастыря. Так как же, черт возьми, она додумалась до этого?

Она даже умнее, чем я предполагал, и чертовски решительна. Но это не значит, что я проявлю жалость, когда она снова окажется в моих руках.

Я доставлю ее в Сорша-Холл.

Хотя, следуя за ней и Мист в течение следующих нескольких часов, я начинаю беспокоиться о том, что произойдет позже, после того, как мы доберемся до замка лорда Райана. В Сорша-Холле царит беззаконие. Ни один здравомыслящий человек не осмелится прикоснуться к невесте лорда Райана, но непрекращающийся разгул делает мудрых людей глупцами. Пьяные, разнузданные и глупые, некоторые безрассудные мужчины могут положить глаз на Сабину.

Райану понадобится телохранитель для нее, и очень важно, чтобы это был человек, которому он доверяет. Он решил, что я ― единственный, кто достаточно предан, чтобы доставить ее в Дюрен в целости и сохранности, так почему бы не продолжить службу? Он может найти другого ведущего охотника, чтобы заменить меня. Охотники встречаются так же часто, как шлюхи ― может быть, не такие искусные, как я, но вполне способные добыть ужин для Валверэев. Мне придется потратить некоторое время на исследование пограничной стены, но это не отвлечет меня надолго от Сабины.

Сабина никогда не согласится. Она ненавидит тебя. И будет ненавидеть еще больше, когда ты ее поймаешь.

Эта мысль отрезвляет меня, когда я снова нахожу след Мист там, где она вышла из ручья, и иду по еще влажным отпечаткам ее копыт на восток. Что ж, Сабина не будет иметь права голоса в вопросе о своем телохранителе. Пусть она меня ненавидит, но ей придется смириться и привыкнуть ко мне.

Ее презрительный голос звенит у меня в ушах: Я не удивлена, что у тебя никогда не было домашнего животного. И вообще никого, чтобы любить.

Но она ошибается. Я любил. Я заботился о другом существе. И это меня чертовски сломало.

Джоки не испытывал привязанности ни к одному из мальчиков, которые находились под его контролем. Он вел себя как приемный отец, когда рядом были агенты Валверэев, но стоило нам остаться наедине в полуразрушенной старой конюшне, которую он превратил в казарму, как он упивался тем, что наказывал нас. Заставлял голодать, издевался над нами, натравливал нас друг на друга. Он не хотел, чтобы мы объединились против него, поэтому делал все, чтобы мы не дружили. Он хотел, чтобы мы ненавидели друг друга, чтобы агрессия выплескивалась на бойцовском ринге и была более реалистичной.

Кроме того, мы не были идиотами. Мы понимали, что нет смысла пытаться сблизиться с мальчиком, которого на следующей неделе ты можешь изуродовать в драке, а то и убить.

Но Джоки держал в старой конюшне и бойцовых собак. Большинство из них были злобными дворнягами с улицы, как и мы. Онно был другим. Он был настолько огромен, что ему не нужно было рычать, чтобы заслужить уважение других собак. Он дрался на собачьих боях так же, как и мы, но для него это было не развлечением, а способом выживания.

Мне нравился Онно, а ему нравился я. Я делился с ним остатками ужина, а ночью мы прижимались друг к другу через решетку, чтобы согреть друг друга.

Я должен был знать, что это большая гребаная ошибка.

Джоки считал, что наличие питомца делает его мальчиков слабыми. Поэтому его долбаный мозг придумал новый вид борьбы. Мальчик против собаки. Когда мы вместе вышли на ринг, Онно даже не пытался бороться со мной. Он просто смотрел на меня своими большими карими глазами, зная, что только одному из нас удастся выбраться живым. И пусть этим одним буду я.

Я выныриваю из темного прошлого, когда следы Мист достигают развилки. Лесная тропинка сворачивает налево, а главная дорога в Миддлфорд идет прямо. Сабина едет в нескольких футах от дороги, чтобы скрыть следы, но видно, что они поехали прямо.

Что в Миддлфорде? Ее любовник?

На горизонте проступают первые признаки рассвета. Черт. Почему я их до сих пор не догнал? Я не могу рисковать тем, что кто-то увидит ее в светлое время суток, и до Райана дойдет весть о том, что его невеста прогуливается одна по сельской местности. Или, что еще хуже, кто-нибудь найдет ее раньше меня и решит, что она ― соблазнительное лакомство.

Теперь я двигаюсь быстрее, отдаюсь охоте. Больше не нужно медлить. Она уже достаточно повеселилась. Какая-то часть меня всегда получала удовольствие от погони. Когда Райан согласился сделать меня охотником, я обрадовался. Мне доставляет удовольствие задействовать свои обостренные чувства, чтобы испытать, на что я способен.

Пульс бьется в венах, побуждая меня к действию. Я уже близко. Я игнорирую все остальные раздражители и сосредотачиваюсь на том, чтобы выследить девушку и лошадь.

Аромат фиалок теперь такой насыщенный, что я практически задыхаюсь от него. Запах Мист тоже присутствует: мокрый конский волос.

Я останавливаюсь и закрываю глаза, чтобы прислушаться.

Проходит некоторое время, но я улавливаю тяжелое дыхание животного. Они остановились отдохнуть, но Мист все еще тяжело дышит от усталости. Сосредоточив внимание, я в конце концов улавливаю дыхание и Сабины.

Медленное и ровное. Она спит.

Я молча натягиваю лук и двигаюсь через лес. Мист почует мое приближение, но к тому времени будет уже слишком поздно. Сабина услышит предостерегающее фырканье, проснется и обнаружит стрелу, нацеленную в грудь ее дорогой кобылы.

Чтобы спасти свою лошадь, она пойдет на все. Она будет молить меня о пощаде своими идеальными розовыми губами.

Я замечаю впереди Мист, частично укрытую выступом скалы, она ест траву, отвернув от меня голову. Она вымазана темной грязью, чтобы скрыть свой белый цвет, который резко выделял бы ее в темном лесу. Я в очередной раз поражаюсь находчивости Сабины.

Но потом я вижу Сабину, и мои мысли улетучиваются.

Она спит, свернувшись калачиком в углублении скалы, которая частично скрывает ее. На ее руках и босых ногах грязь, и она выглядит совершенно изможденной, как кролик, который бежал и бежал, пока его мышцы не отказали. Рубашка задралась на бедрах, открывая мне непристойный вид на ее голую задницу, покрасневшую от ночной езды.

Мое дыхание перехватывает.

Клянусь гребаными Бессмертными, я сгораю от желания. Мое тело и так было переполнено адреналином после охоты, а теперь оно требует свой приз. И да будут прокляты боги, если я не хочу получить в награду Сабину. Вот уже несколько дней я засыпал под биение ее сердца. Я тонул в ее фиалковом аромате. Я гладил свою руку, после того, как прикоснулся к ее шелковистой коже. А теперь, больше всего на свете, я хочу попробовать ее.

И я знаю, что не должен. Она принадлежит лорду Райану, а не мне. Я ни за что не прикоснусь к ней, и меня мучает чувство вины за то, что я даже подумал об этом. Но ведь Райан простит мое желание, не так ли? Он тренировался с солдатами. Он понимает, что в бою мужчины возбуждаются чисто физически. Охота ничем не отличается от этого.

Это не имеет никакого отношения ― никакого отношения ― к тому факту, что она самая красивая женщина, на которую я когда-либо смотрел.

Отойдя в сторону, чтобы Мист не могла уловить мой запах, я пытаюсь взять себя в руки. Мое тело все еще сотрясается от стремительной погони за Сабиной, адреналин никак не покидает мое тело. Я провожу рукой по лицу, чтобы кровь вернулась туда, где она должна быть, ― подальше от паха.

Я втягиваю в легкие как можно больше воздуха. Солнце поднимается. Сабина увела нас далеко в сторону. Нужно покончить с этим фарсом и вернуться на дорогу в Дюрен.

Подняв лук, я обхожу скалистый выступ и выхожу на поляну.

Мист вскидывает голову, ее глаза сверкают. Учуяв мой запах, она громко ржет.

Сабина сразу же просыпается, вскакивая на ноги с тихим вскриком.

Ее глаза встречаются с моими и тут же наполняются страхом.

― Я не хочу причинять боль Мист, ― говорю я спокойным голосом. ― Тебе решать…

Но есть проблема.

Сабина не смотрит на меня. Она смотрит за спину и выше меня, на выступ скалы.

С опозданием на секунду я чую запах дикой кошки.

Да будут прокляты боги. Я отвлекся, и она была с подветренной стороны.

― О, черт…

Губы Сабины шевелятся в безмолвной просьбе, которую может услышать только дикая кошка, и еще до того, как я успеваю поднять лук, она спрыгивает с валуна, отражая в ненавидящих глазах мое изумленное лицо.

Глава 9

Сабина

В предрассветной мгле я могу различить лишь беспорядочные движения. Дикая кошка рычит и шипит. Я вскакиваю на ноги, прижимаясь спиной к сырому выступу. Сердце бьется так быстро, что я боюсь, как бы оно не выскочило из груди.

Он нашел нас.

Мои конечности онемели от сна на голой земле, а голова все еще в тумане. Ошеломленная, я ощупью пробираюсь вдоль скалы в сторону Мист. С востока пробивается свет. Должно быть, уже почти утро. Как долго я спала? Несколько часов? Я вообще не собиралась спать, просто закрыла глаза на минутку.

Дикая кошка снова шипит. Вульф рычит, сражаясь со зверем. Я заставляю себя отвести взгляд. Ненавижу это ― ненавижу, что дошло до такого.

Дикая кошка начала преследовать нас, как только мы покинули лагерь Вульфа. Сначала она преследовала Мист, но после того как я с ней поговорила, она согласилась защищать нас до восточной границы леса. Как и большинство диких животных, охотники ― ее главные враги, и она жаждала помешать одному из них.

Раздается треск, словно ломается кость. Человека или животного?

С моих губ срывается испуганный крик. У меня болят ступни, ноги нестерпимо ноют. Пульс стучит в ушах, как дятел. Паника сковывает дыхательные пути, словно чья-то рука все сильнее сжимает горло, пока я не перестаю дышать.

Я не могу добраться до Мист ― Вульф и дикая кошка дерутся между нами.

Она встает на дыбы, запрокидывая голову.

Убегай! ― кричит она.

Я замираю ― я не могу ее бросить, ― но Мист ― моя храбрая девочка. Она справится сама. Она точно бегает быстрее меня.

Раздается еще один рык от сражающихся Вульфа и дикой кошки, и я вздрагиваю. Достигнув края скалы, я взбираюсь на возвышенность и бегу куда глаза глядят.

Зачем?

Мой разум отказывается думать. Мной овладела потребность действовать. Камни и корни колют мои ноги. Месяцы назад я могла не беспокоясь пройти босиком через лес, но после того, как Сестры позаботились о том, чтобы подготовить меня к браку, кожа стала нежной и уязвимой.

Черт. Так я далеко не уйду.

Морщась от боли, пронзающей ступни, я замечаю в утреннем тумане поваленное бревно. Оно полое, достаточно большое, чтобы спрятать меня. Может быть, сладкая гниль дерева замаскирует мой запах. В отчаянии я забираюсь под него. Там сыро, темно и грязно. Я заползаю внутрь насколько могу, подтягивая ноги. Сломанное ребро болит. Междудвумя концами бревна я едва помещаюсь. Грязь и мусор наполняют влажный воздух, затрудняя мое и без того ограниченное дыхание.

Тише, говорю я себе, сжимая ноющее ребро.

Но я не могу остановить биение своего сердца.

Я не могу перестать дышать.

Несколько секунд ничего не происходит. Из-за бревна я вижу лишь небольшую часть леса. Дерево приглушает звуки. Они все еще сражаются? Скорее всего, дикая кошка убила Вульфа. Мы с Мист можем быть свободны. Если предположить, что Мист удалось сбежать…

Я захлебываюсь собственными страхами, когда хрустит ветка. Я задыхаюсь.

Дикая кошка с грохотом падает прямо рядом с моей головой.

Она мертва. Ее остекленевшие глаза ничего не видят. Шея согнута под неестественным углом. Шерсть в крови.

Я кричу.

Прежде чем я успеваю пошевелиться, Вульф хватает меня за лодыжки с другого конца бревна.

Я бьюсь и кричу, пока он тащит меня. Все, о чем я могу думать, ― это мертвая дикая кошка. Если он так легко убил ее, что же он сделает со мной? Паника берет верх над разумом, и я сопротивляюсь, пока Вульф вытаскивает меня на сырую лесную землю.

― Сабина. Остановись!

Он пытается схватить меня за запястья, но я дерусь с ним изо всех сил. Краем глаза я замечаю неподалеку Мист, привязанную веревкой к дереву. Она рвется ко мне, желая помочь, но ничего не может сделать.

― Отпусти меня! ― кричу я, пытаясь расцарапать ему лицо. Я смутно осознаю, что на его шее уже есть глубокие кровоточащие царапины, нанесенные когтями, гораздо более острыми, чем мои. Но в этот момент мне совершенно безразлично, пострадал ли Вульф Боуборн.

Он борется со мной, пока ему не удается зажать мои запястья. Я пытаюсь вырваться, но это бесполезно. Он прижимает меня к земле своим телом, тяжело дыша.

― Ты не должен был ее убивать! ― кричу я, от ярости мой голос звенит, как колокол. Мое сердце болит за дикую кошку. Если бы знала, что она умрет, я бы никогда не попросила ее побыть на страже, пока отдыхаю. Я продолжаю извиваться под весом Вульфа, пытаясь освободиться. Пот стекает по его лицу. Он дышит почти так же тяжело, как и я.

― Должен, ― говорит он, сохраняя чуть больше самообладания, чем я. ― Ты послала дикую кошку убить меня, Сабина!

Только тогда я замечаю раны Вульфа. Помимо царапин на шее, из глубоких ран на голой груди течет кровь. Его волосы никогда не выглядели укрощенными, но сейчас они в полном хаосе.

Паника утихает в моей груди, но гнев не проходит. Я выгибаю бедра, пытаясь сбросить его с себя.

Вульф ненадолго закрывает глаза, как будто ему больно.

― Перестань двигаться, Сабина. Мне слишком нравится, как ты извиваешься подо мной.

Мое тело замирает. Вдалеке слышится птичий крик. Камень впивается мне в спину. Борьба угасает во мне, когда приходит отрезвляющее осознание того, что все кончено. Вульф нашел меня. Неужели я была дурой, когда думала, что есть шанс, что он этого не сделает?

Мист с досадой бьет копытом по грязи. Сильный ветер качает деревья, роняя сосновые шишки. Кажется, будто весь лес так же напряжен, как и я.

А потом весь мой гнев вырывается наружу, и я начинаю рыдать.

Я плачу горько и безутешно. Мне все равно, осудит ли меня Вульф за эти слезы. Я плачу по дикой кошке. Я плачу о своей утраченной свободе. Я плачу потому, что на самом деле у меня никогда не было настоящей чертовой свободы, которую можно было бы потерять.

Руки Вульфа ослабевают вокруг моих запястий. Он выдыхает в небо.

― Черт, ― бормочет он.

Он скатывается с меня, но не отпускает мои запястья. Пока я рыдаю в свое предплечье, пряча лицо, чтобы не показывать свое поражение, он усаживает меня к себе на колени и обхватывает рукой мою спину. Он не произносит утешительных слов. Такой монстр, как он, ничего не знает о том, как утешить человека, и никто не сможет подобрать слова, чтобы унять эту боль.

Прости, что схватил тебя, а теперь позволь мне отвезти тебя к твоему мерзкому мужу?

Но он обнимает меня, словно хочет помочь, и, несмотря ни на что, в его объятиях есть утешение. Это простая физиология. Вульф огромен, и, когда он обнимает меня, я чувствую себя в безопасности.

Но, конечно, это фарс ― опасность ― это он и есть.

Я слишком измотана, чтобы сделать хоть что-то, кроме как прижаться к нему и зарыться лицом в его грудь. Физический контакт ― это непривычно для меня, если только он не связан с болью. Для меня это все в новинку. Быть в чьих-то объятиях. Прижиматься к кому-то всеми частями тела. Чувствовать, как его грудь поднимается и опускается под моей щекой.

Он проводит рукой по остаткам моей косы, которая уже почти распустилась. Его прикосновения грубы по своей природе, хотя я уверена, что он пытается быть нежным. Просто не знает, как.

И тогда я вынуждена признать, что, как бы я ни была зла, Вульф Боуборн ― мне не враг. Может, он и мой стражник, но не он придумал эту извращенную поездку. Моего гнева заслуживает его хозяин. Райан Валверэй. Лорд лжецов. Мой будущий муж.

Как только мои рыдания стихают, Вульф откидывает мои волосы в сторону и говорит, приблизившись к моему уху настолько, что его губы касаются моего виска:

― Не пытайся снова сбежать, Сабина. Семья Валверэй пошлет на охоту за тобой не только меня. Они накажут тебя. Ты не представляешь, на что они способны.

Его лицо остается на расстоянии поцелуя от моего. Он глубоко вдыхает, словно хочет впитать меня всю, включая пот и слезы. Как будто жаждет узнать, какова я на вкус.

Я отстраняюсь, вглядываясь в его темные глаза, пытаясь понять его.

В какую игру он играет? Неужели он действительно верит, что защищает меня?

― Сейчас я тебя отпущу, ― медленно говорит он. ― Не убегай. Ты знаешь, что ничем хорошим это не закончится.

Он убирает руки, и я спускаюсь с его коленей. Медленно он встает. Мист успокоилась. Она нервничала даже больше, чем я.

Вульф выжидающе смотрит на меня, и я послушно киваю головой.

― Хорошая девочка, ― бормочет он.

Он хмурится, глядя на мои разбитые ноги. Один взгляд на Мист говорит ему, что она слишком измучена, чтобы нести меня. Поэтому он без предупреждения подхватывает меня на руки. Я издаю удивленный писк, когда он несет меня на руках, словно я ничего не вешу. Я благодарна ему за одолженную рубашку, иначе он бы прикоснулся к моему голому телу. И так его грубая ладонь обхватывает мои бедра, пока он несет меня через лес к небольшой поляне у ручья.

― Останься здесь, ― приказывает он, опуская меня на мшистый берег. ― Я вернусь за Мист. Искупайся, если вода не слишком холодная для тебя.

По его походке я вижу, что он тоже устал. Он старается не двигать больным плечом. Вокруг его рта пролегли складки.

― Я никуда не уйду, ― говорю я охрипшим голосом. Нет смысла снова бежать. Я не собираюсь становиться причиной смерти еще одного животного, как это произошло с дикой кошкой.

Он уходит, оставляя меня у ручья. Мокрая трава скользит под моими ногами. Из меня вырывается безрадостный смех, переходящий в рыдания. Вытирая лицо, я лезу в воду. Она холодная, но мое тело уже и так онемело, и мне приятно смыть грязь и навоз с кожи. Я встряхиваю рубашку Вульфа и вешаю ее на ветку, не желая стирать ее и проводить остаток утра голой, пока она высохнет.

Через несколько минут я слышу, как Вульф возвращается с Мист.

― Сабина? ― зовет он издалека, уважая мое личное пространство.

― Отпусти Мист. Она не убежит.

Он сомневается, но делает, как я прошу. Мист приближается к краю ручья и смотрит на меня.

Заходи, ― говорю я. ― Ты еще грязнее, чем я.

Пока она плещется в воде, я набираю воду в ладони, чтобы облить ее спину. Используя пальцы как щетку, я смываю грязь, которой натерла ей бока, чтобы замаскировать ее. Я чувствую себя так глупо, что надеялась перехитрить охотника с навыками Вульфа. Его дар ― один из самых сильных, которые я видела. Я удивляюсь, почему из всех боги выбрали именно его.

Он может позаботиться о тебе, ― говорит Мист, как будто знает, о ком я думаю.

Мои брови поднимаются, когда я зачерпываю еще воды.

И что, ты вдруг стала благоволить к человеку, который только что охотился на нас, как на зверей?

Нет. Но он сильный. Он верный. Он будет верен тебе, если ты его заставишь.

Вода стекает с моих ладоней, пока я обдумываю ее заявление. Это так похоже на лошадь ― думать о безопасности и ни о чем другом. Да, Вульф физически способен быть нашим защитником, но он ― дикарь. Он последний, кому я доверю свою судьбу.

Что может знать лошадь? ― Восклицаю я, вылезая из ручья. ― Можешь сама закончить мыться.

Мист скачет по мелководью, пока я натягиваю обратно сухую рубашку Вульфа, а затем проделываю дюжину шагов к месту, где он развел костер. Тепло пламени возвращает мне жизнь. Он молча бросает мне полбуханки хлеба и немного сыра. Я с жадностью набрасываюсь на еду.

Он неотрывно наблюдает за мной. Над головой встает солнце. Он откусывает от своего хлеба.

― Мы проведем день здесь, чтобы ты и Мист выспались, а завтра вернемся на лесную дорогу.

― Как заботливо, ― бормочу я с набитым ртом. ― Удивительно, что ты не рвешься скорее вернуться к своему драгоценному хозяину.

Он не реагирует. А мне бы хотелось, чтобы он это сделал ― я бы предпочла его насмешки, а не жалость.

Тишина тягостна, а еда оседает в моем желудке тяжелым грузом и вызывает спазмы на протяжении всего утра. Вульф занят тем, что точит ножи, а я размышляю о своих чувствах, пока, наконец, не зеваю в ладонь. Усталость способна притупить гнев.

Вульф замечает мой зевок, затем прочищает горло.

― Я был терпелив, Сабина, но время для игр прошло. Ты никогда не убежишь ― ты ведь это понимаешь, не так ли? Я всегда найду тебя. Всегда. Так что расскажи мне план своего побега.

В его тоне звучит приказ, которого я не смею ослушаться, после того как увидела, как легко он убил дикую кошку. И все же мне трудно открыть ему свой секрет. Как бы мне хотелось сохранить существование Адана в тайне хотя бы еще один день.

Проглотив сухой кусок хлеба, я думаю, с чего начать.

― Его зовут Адан. Он приехал в монастырь, чтобы кастрировать коз, ― путано объясняю я, чувствуя себя под пристальным взглядом Вульфа незащищенной, как бабочка, распластанная на листе. ― Он был самым красивым мальчиком, которого я когда-либо видела.

Под давлением я рассказываю Вульфу историю о том, как мы с Аданом познакомились. У него не было десятилетий опыта старого мистера Портера, а козлята вызвали такой переполох, что сестра Роза позвала меня, чтобы я использовала свой дар и убедила животных подчиниться ему. Вместе мы с Аданом сделали это с каждым из шестнадцати козлят. Я обнимала их и шептала слова успокоения, пока он нагревал свой нож. К третьему козленку мы уже знали имена друг друга. К шестому ― самые большие страхи друг друга. К шестнадцатому я была готова сбежать с ним.

Адан рассказал мне о своей огромной, хаотичной, но любящей семье. О своем желании изучать целительское искусство. О своей мечте увидеть океан. Он сказал, что есть портовые города, где никому нет дела до того, откуда ты родом и кто ты такой. Его старший брат хорошо зарабатывал в судоходном бизнесе, и Адан пообещал, что мы сможем пожить у него и его жены, пока Адан не найдет работу.

― Через неделю я вернусь за тобой, Сабина, ― сказал он, спрятав нож в высокой траве за сараем, ― под предлогом поиска моего ножа, который я, должно быть, потерял. Будь готова.

В соответствии с его планом мы должны были добраться до портового города Саленса, занять денег у его брата, а затем договориться с третьим лицом о покупке Мист. Но на следующий день пришло письмо от отца, в котором сестрам предписывалось подготовить меня к браку с лордом Райаном.

Перед тем как меня заперли, мне удалось убедить птицу отнести послание Адану. Птица принесла обратно его записку, которую жук протащил в мою комнату через щель. Она гласила: В Миддлфорде сбеги из-под стражи и поезжай на восток. Следуй по указателям к старой мельнице Иннис. Я буду ждать тебя там, любовь моя.

― Туда я и направлялась, ― закончила я тихим голоском. ― К мельнице. Оттуда мы собирались направиться в Саленсу.

Когда я заканчиваю свой рассказ, Вульф выглядит взбешенным. Что ж, неудивительно, что такой человек, как он, не любит любовные истории. Скорее всего, ему нравятся истории о солдатах, гибнущих в кровавых, жутких сражениях.

Мое тело содрогается от усталости, и я не могу подавить зевок. Выражение лица Вульфа меняется, и он разворачивает одеяло у костра. Он легонько подталкивает его ногой.

― Тебе надо поспать.

― А ты не собираешься связать мне руки?

― Нет. Я не собираюсь закрывать глаза.

По правде говоря, я так устала, что даже мои кости ноют, просясь под одеяло. Я устраиваюсь между Вульфом и костром, натягивая один край одеяла на плечи. И тут же на меня наваливается тяжесть усталости.

― Спокойной ночи, Бастен, ― бормочу я.

Сейчас середина утра, и я не знаю, почему назвала его настоящим именем, но я слишком устала, чтобы подбирать слова.

Он замирает на мгновение, словно застигнутый врасплох звуком собственного имени ― как будто оно напоминает ему о чем-то, что он давно потерял. Проходит секунда, прежде чем он тихо говорит:

― Спокойной ночи, Сабина.

Глава 10

Вульф

Пока Сабина дремлет рядом со мной, я продолжаю недоумевать, как она умудрилась влюбиться в этого пастуха-идиота. Самый красивый мальчик, которого она когда-либо видела? Я стону в сторону деревьев. Пусть боги убьют меня прямо сейчас. Она была заперта в монастыре двенадцать лет ― и это единственный мальчик, которого она видела. Если для того, чтобы влюбиться, Сабине Дэрроу достаточно провести пару часов с каким-то идиотом, то, по этой логике, после нескольких дней, проведенных вместе, она должна быть по уши влюблена в меня.

Но это не так. Она ненавидит меня.

Я не виню ее. Все, что я сделал, ― это заставил ее пересечь голой половину Астаньона, пока другие мужчины пялились на нее. И заставлял ее спать на земле. И сломал шею ее последнему четвероногому другу. Хотя, если честно, выбор был между мной и дикой кошкой.

По крайней мере, ясно, что между ней и пастухом ничего не было, даже невинных поцелуев. Этот парень действительно болван. Если бы я остался наедине с Сабиной Дэрроу в каком-нибудь сарае, я бы сделал гораздо больше, чем мечтал о чертовом океане…

Черт. Мне действительно нужно перестать об этом думать.

Рядом со мной Сабина бормочет во сне что-то бессвязное. Она ворочается, сбрасывая одеяло. Ее лицо искажает гримаса, словно ей снится страшный сон, и мне остается только погладить ее по распущенным волосам и надеяться, что это поможет ей заснуть.

Я чертовски горжусь своей маленькой фиалкой. Я знаю, что она разочарована тем, что ее побег не удался, но она не понимает, как далеко зашла. Она сделала больше, чем кто-либо мог ожидать от укрытой от мира аристократки: измазала Мист грязью, держалась ручья, держалась ветра, чтобы скрыть свой запах, устроила ловушку с дикой кошкой. Не говоря уже о том, что она боролась со мной до последнего. Интересно, знает ли Райан, какую строптивую девушку он себе купил? Понравится ли ему вздорная невеста? Если бы она была моей, я бы подначивал ее только для того, чтобы она снова извивалась подо мной, ее щеки пылали розовым румянцем, а в глазах горел огонь…

Черт. Черт. Прекрати, Вульф.

Сабина сворачивается в клубок, ей холодно без одеяла. Она снова ворочается во сне, на этот раз прижимаясь ко мне. Когда ее рука касается моей ноги, она двигается ближе, словно смертоносная змея в поисках тепла.

Мое дыхание замирает. Я мог бы снова укрыть ее одеялом, но тогда она перестала бы прижиматься ко мне. А мне очень, очень нравится, ощущение Сабины Дэрроу рядом со мной. Гораздо больше, чем следовало бы.

Наблюдать за тем, как она спит, ― это такое чертовски трогательное зрелище, что у меня в груди становится слишком тесно, чтобы дышать.

Я ненадолго закрываю глаза. Так вот каково это ― иметь женщину? Я знал только шлюх и случайных куртизанок, которые соглашались переспать с охотником Валверэев. И мы точно не спали. Но есть что-то чертовски пьянящее в том, чтобы просто находиться рядом с Сабиной. Мне все равно, что она никогда не будет моей, что я никогда не смогу переспать с ней. Мне достаточно быть рядом.

Я поговорю с Райаном, когда доберусь до Дюрена, говорю я себе. Я буду ее телохранителем. По крайней мере, я смогу обеспечить ее безопасность.

Когда она просыпается, я убегаю в лес помочиться, чтобы она не поняла, что спала рядом со мной. Когда я возвращаюсь, она уже развела огонь и кипятит воду в котелке. На одеяле лежит кладка яиц дикой утки.

― Где ты их взяла? ― резко говорю я.

Она не обращает внимания на мой тон, опускает яйца по одному в котелок. Затем кивает головой в сторону зарослей папоротника.

― Там гнездо. Я оставила половину яиц. Мне показалось жестоким брать больше, чем нам нужно.

Чем чаще я вижу, как Сабина использует свой дар, тем больше понимаю, насколько он ценен. Поначалу разговор с мышами казался мне милым развлечением. Но я недооценил, что ее сила может помочь ей выжить в лесу, добыть еду и даже освободиться от пут.

Она чертовски невероятная.

Следующие несколько дней мы проводим в обычном режиме. Сабина готовит завтрак, а я собираю лагерь. Теперь уже не я обеспечиваю нас, приказывая ей сидеть на месте. Теперь у нас скорее партнерские отношения, хотя я не питаю иллюзий, что это делает нас друзьями. В конце концов, я разрушил ее мечту о побеге. А она послала гребаную дикую кошку, чтобы убить меня.

Да, у нас есть пара проблем.

― Вот. Твоя рубашка. Она, кстати, воняет. ― Сабина отдает мне рубашку, и мы продолжаем путь. Вдоль тропинки мы находим нескольких случайных яблонь, которые, должно быть, выросли из выброшенной каким-то путешественником яблочной сердцевины. Мист вытягивает шею, но не может дотянуться до плодов, висящих слишком высоко. Я бросаю камень, чтобы сбить для нее несколько яблок. Когда она хрумкает их с моей ладони, она уже не вздрагивает от моего присутствия, как раньше.

Неужели эта капризная кобыла начала мне доверять?

До полудня мы проезжаем всего несколько домохозяйств, а затем въезжаем в деревню Шармон. Это самое крупное поселение в лесу Маг На Тир, своего рода окружной центр. Шпиль монастыря бессмертного Мейрика возвышается над крышами, как лезвие ножа. Мы проходим мимо прачек, развешивающих одежду, и детей, пинающих мяч, сделанный из обрывков ткани, связанных вместе. Дети еще слишком малы, чтобы понять, что публичная нагота Сабины необычна, но прачки переглядываются. Одна из женщин ловит мальчика и что-то шепчет ему. Он убегает по грунтовой дорожке в сторону центра города.

Отлично. Распространяют информацию. Как раз то, что нам, блядь, нужно.

И как только мы достигаем кузницы, жители деревни выстраиваются вдоль дороги. Мужчины смотрят на Сабину волчьими взглядами. Я вздрагиваю, защитные инстинкты просыпаются во мне.

Чем дольше длится эта поездка, тем больше я сомневаюсь в мотивах Райана. Неужели он хотел установить свою власть не только над Сабиной, но и над всеми, кого мы встречаем на своем пути? Если он готов принудить собственную невесту к такому, говорят люди, то представьте, что он сделает с врагами, которые перешли ему дорогу. Я знаю, что Райан устраивал порочные зрелища, но это просто жестоко.

Когда мы были мальчишками, он не был таким. Мне было одиннадцать, когда он увидел меня на ринге, а ему ― тринадцать. Джоки повязал мне повязку на глаза, чтобы продемонстрировать силу моего дара, и даже без зрения я повалил другого мальчика на задницу, ориентируясь только на звук и запах. В середине поединка я учуял в толпе зрителей запах благовоний алоэ. Раньше я чувствовал этот запах только тогда, когда семья Валверэй шествовала по улицам Дюрена в полных регалиях фей в рамках фестиваля бессмертного Попелина.

Так что я знал, что в толпе есть один из Валверэев, еще до того, как выиграл бой и снял повязку с глаз. Но никто не ожидал, что юный Райан Валверэй выйдет на ринг и займет место моего павшего противника.

― Не смей поддаваться, ― приказал он. ― И не одевай повязку. Я хочу знать, на что ты способен.

Вот черт, ― подумал я. ― Этот маленький богатый лорд меня поимел. Джоки спустит с меня шкуру, если я опозорю Валверэя поражением, но сам мальчишка приказывал мне не поддаваться. Так что же, черт возьми, мне делать?

Мне повезло, что Райан был опытным бойцом. Он достаточно хорошо защищался, чтобы не пришлось унижаться. Когда я в третий раз повалил его на землю, уверенный, что каждый раз он будет вставать и кричать, чтобы охранники меня казнили, он просто встал на ноги с серьезным выражением лица и сказал:

― Давай еще раз.

Нервы Джоки наконец взяли верх, и он прекратил бой. Той ночью в старую конюшню пришли охранники и вытащили меня из стойла, которое я делил с четырьмя другими мальчиками. Я был уверен, что сейчас меня бросят в темницу за то, что я посмел победить сына Верховного лорда Дюрена, но вместо этого стражники отвели меня в казарму для рядовых солдат Валверэев. Они сунули мне в руки тушенку и хлеб. Мне дали койку и одеяло. Чистую одежду тоже.

Предметы первой необходимости, но для меня они были немыслимой роскошью.

Следующий год я провел у Золотых Стражей, обучаясь солдатскому ремеслу и выполняя роль личного спарринг-партнера Райана. День за днем, бой за боем мы узнавали друг друга как братья. Райан познакомил меня с Улицами Греха, которые контролировала его семья, добродушно подшучивал надо мной, когда я выпил свой первый эль, проиграл в карты и впервые трахнулся. Он научил меня не попадаться на глаза его отцу. Лорд Берольт был ― есть ― дьяволом во всех смыслах этого слова. Жестокий, жадный, беспощадный, развратный. И совершенно одержимый идеей крестного поцелуя. Приюты Валверэев полны поцелованных богом бойцов и шлюх. В Сорша-Холле работают слуги, поцелованные богом. Берольт любит испытывать их, выставлять напоказ, дергать за ниточки, чтобы доказать всему миру, что, хотя он и не благословлен, его сила больше, чем сама магия.

Для меня Райан всегда будет тем тринадцатилетним мальчишкой, который взял меня под свое крыло, несмотря на то что я ежедневно поколачивал его на ринге. И да, это правда, что он изменился за эти годы. Подобно кустарнику, подстриженному для того, чтобы стать садовой стеной, Райану было позволено вырасти только в одном направлении ― Валверэй.

Ставлю последнюю монету, что поездка Сабины была идеей лорда Берольта.

Сидя высоко на Мист, Сабина толкает меня ногой в плечо. Она кивает в сторону группы торговок, выстроившихся вдоль дороги. Их взгляды устремлены скорее на меня, чем на Сабину, и они хихикают между собой.

― Ты получаешь свою долю внимания, ― язвительно замечает Сабина.

Меня не волнует, что деревенским женщинам нравится, как я выгляжу. Я знаю, какое влияние оказываю на женщин. Меня больше интересует искра ревности, промелькнувшая в глазах Сабины.

Вопреки здравому смыслу, я ухмыляюсь. Это чертовски невероятное ощущение ― видеть, как ревнует Сабина Дэрроу.

― Представь, как бы они пускали слюни, если бы я был голым, ― говорю я, чтобы еще больше раззадорить ее. ― Может, нам стоит остановиться в этом городе? Я исчезну за сараем с одной или двумя из этих девушек на часок.

Она хмыкает и закатывает глаза.

― Клянусь бессмертными, я не могу дождаться, когда эта поездка закончится.

Я все еще ухмыляюсь, когда небольшая группа мужчин в красных одеяниях выходит на улицу, преграждая нам путь.

Улыбка исчезает с моего лица.

Сабина подает Мист знак остановиться.

Мужчины одеты в пунцовые с золотой отделкой мантии Ордена бессмертного Вудикса, бога смерти. Мечи свисают с перевязей. Их лица суровы. Один из них сжимает, как щит, позолоченную копию «Книги бессмертных».

Черт. Проклятые осуждающие священники. Это последнее, что нам нужно.

― Властью бессмертного Вудикса, ― произносит тот, что стоит впереди. ― Деревня Шармон не одобряет этого вульгарного зрелища.

На нем высокая красная шапка с козырьком и шелковой бахромой, обозначающая его как Патрона ― главного священника. Золотая бахрома подчеркивает его темные брови, почти как корона на лбу. Вполне уместно, ведь Красная церковь считает себя такой же могущественной, как короли.

Я внутренне стону.

― Если это вас оскорбляет, ― рычу я, ― то отойдите в сторону, и мы покинем эту деревню.

― Боюсь, для этого уже слишком поздно.

Толпа начинает гудеть. Напряжение сгущается над центром деревни, как утренний туман. Эти жрецы поклоняются бессмертному Вудиксу, богу смерти, а значит, знают, как использовать мечи, которые висят у них на боку. Они воинственны, как и положено жрецам, а мы зашли прямо в их деревню.

Только это не их деревня.

Шармон поклоняется бессмертному Мейрику, а не Вудиксу ― значит, эти служители церкви в красных одеяниях прибыли сюда специально, чтобы перехватить нас. Это объясняет, почему они вспотели под своими шапками. Мы изменили направление, а они, скорее всего, ждали встречи с нами на дороге в Миддлфорд и прискакали сюда, когда до них дошли слухи о новом маршруте.

Бессмертному Вудиксу, такому же развратнику, как и остальные придворные феи, было бы плевать на обнаженную девушку. Черт, да ему бы это понравилось.

Так что же на самом деле нужно этим воинствующим засранцам?

У меня есть сильное подозрение, что это не имеет ничего общего с голой Сабиной, а связано с тем, что Великий клирик, контролирующий Красную церковь, возмущен влиянием Валверэев в Астаньоне.

― Немедленно арестуйте эту шлюху! ― приказывает Патрон, подавая знак своим братьям. ― Она ответит за распространение разврата! Спустите ее с лошади.

Четверо грузных священников за его спиной направляются к Мист и Сабине.

Мои мысли обрываются на полуслове.

Он только что назвал Сабину шлюхой?

Только когда Сабина снова подталкивает меня ногой, я понимаю, что рычу на них, как мой тезка.

― Вульф, ― говорит она негромко, но обеспокоенно. ― Что мне делать?

Я сжимаю руки в кулаки. Стрелы слишком хороши для этих жрецов-еретиков. Я не хочу дарить им чистые выстрелы в сердце. Я хочу разбить костяшки пальцев об их челюсти. Я хочу ступать сапогами по лужам их крови.

― Ничего, миледи. Ты под моей защитой, и я, блядь, сделаю то, что должен.

Глава 11

Сабина

Вульф скидывает мешок и бросается вперед, но двое священников достают свои мечи. В толпе раздаются крики. Двери хлопают, и все больше зрителей выходят посмотреть на происходящее. Два других священника направляются к Мист. Один из них хватает ее за гриву, чтобы не дать ей вырваться ― впрочем, мы и так не могли этого сделать, ведь улица забита жителями. Все происходит в мгновение ока, их действия синхронны.

Четвертый священник хватает меня за бедро чуть выше колена, пытаясь стянуть с лошади.

Мист, вперед! ― кричу я.

Она встает на дыбы, стряхивая с себя мужскую руку. Он падает на задницу, к моему удовольствию. Мист танцует, отступая на несколько шагов назад. Ее мышцы напрягаются, но идти некуда. Она топает копытами, расстроенная.

Слишком много людей!

― Ты ответишь перед Бессмертными! ― кричит другой жрец. Он вцепляется в мои длинные волосы и больно тянет меня, пытаясь стащить с Мист.

Я вскрикиваю, и Вульф резко поворачивается ко мне.

Вульф бросает один взгляд на мужчину, шарящего руками по моему обнаженному телу, и та капля милосердия, благодаря которой он мог бы пощадить священников, испаряется. Вены на его шее вздуваются. Он разминает больное плечо.

― Убери от нее свои чертовы руки, ― угрожает он, ― или я оторву их тебе.

Не обращая внимания, священник не прекращает попыток стащить меня со спины Мист. Его рука переместилась с бедра на задницу, пальцы впиваются в нее, чтобы лучше ухватиться, и он почти стягивает меня вниз.

― Отпусти меня! ― кричу я и бью его по лицу, вцепившись в гриву Мист смертельной хваткой. Толпа сходит с ума. Я предстаю перед ними во всей красе, с растрепанными волосами, пока борюсь с нападающим. Но, как бы я ни сопротивлялась, он намного сильнее меня.

Не успеваю я опомниться, как мои ноги касаются земли. Священник хватает меня сзади и грубо сжимает одной рукой мою грудь, пытаясь скрыть мою наготу, но на самом деле это выглядит так, будто он меня лапает.

О, этот глупый человек. Он только что совершил огромную ошибку.

Вульф бросается на него, как зверь, двигаясь быстрее, чем я могла представить. Святые угодники. Это что, еще один его дар? Но два священника с обнаженными мечами предвидели это. Ближайший из них делает выпад в сторону Вульфа. Вульф с легкостью уклоняется от удара и наносит мощный апперкот, от которого тот падает на землю. Второй священник бросается в атаку, но Вульф уклоняется и встречает его стремительным ударом в челюсть.

Кроме безоружного Патрона, на ногах остается только священник, схвативший меня. Вульф подходит к нему и кладет тяжелую руку ему на плечо.

Он наклоняется к мужчине и шипит ему на ухо:

― Ты не заслуживаешь того, чтобы прикасаться к ней.

Он наносит сокрушительный удар в область почек. Когда воздух вырывается из легких нападавшего, его мерзкие руки соскальзывают с меня, и я успеваю отскочить к Мист. Вульф наносит мужчине еще один удар по почкам, в результате чего тот падает на четвереньки.

Вульф поднимает мужчину, чтобы ударить его коленом в живот и снова швырнуть на колени.

Вульф делает паузу, чтобы откинуть свои потные волосы. На секунду наши глаза встречаются. Он тяжело дышит, но на нем нет ни одной новой царапины. Он с нежной заботой прикасается к моей руке.

― Леди Сабина…

Два вооруженных священника прерывают его вопрос одновременной атакой с двух сторон. Я задыхаюсь, когда Вульф уклоняется от ударов мечей, рассекающих воздух. Один из них задевает его левую руку, когда он наклоняется вперед, но он даже не вздрагивает, когда на его рубашке появляется красная полоса.

Он достает из мешка свой лук и использует его как оружие, чтобы отражать удары мечей. С луком в руках он мгновенно получает преимущество. Когда он парирует их удары с поразительной скоростью, я понимаю, что он слушает, как смещаются их тела ― вот почему он может двигаться так быстро.

Один из священников ныряет в толпу и возвращается с цепью из кузницы, которую пытается накинуть на шею Мист.

Нет, черт возьми.

Может, я и не умею драться, и у меня нет меча, но это не значит, что я беспомощна.

Поднимись, девочка! ― Говорю я ей.

Мист поднимается на задние ноги и бьет мужчину копытом в подбородок, отчего тот падает на дорогу, теряя сознание.

Хорошая девочка! ― Подбадриваю я ее.

Но моя радость улетучивается, когда посреди творящегося хаоса рядом со мной оказывается Патрон и хватает меня за руку.

― Леди Сабина Дэрроу. Вас разыскивает Великий клирик Красной церкви.

Я так отвлеклась на бой, что едва расслышала его слова. Великий клирик? Глава всех десяти орденов? Какое ему дело до непристойностей в крошечной деревушке?

Вульф замечает, как Патрон оттаскивает меня от Мист, и бросается на воинственных жрецов. В схватке раздаются звуки ударов между мечами и луком. Я никогда не видела ничего столь порочно прекрасного, как бой Вульфа. В нем есть суровая грация и мужественная сила. Ему не требуется много времени, чтобы обезоружить одного из мужчин и метнуть его меч в толпу. Он бьет его концом лука по голове, и тот падает на задницу. Второй священник отшатывается назад, сгибаясь от удара по грудной клетке.

Вульф, воспользовавшись заминкой в драке, одной рукой хватается за гриву Мист, а другой ― за мешок. С удивительной грацией он взбирается на ее спину. И протягивает мне руку.

― Сабина, возьми меня за руку!

Я отшатываюсь от Патрона, пока мне не удается ухватиться за Вульфа. Он бьет пятками по бокам Мист, и ее рывок вперед оказывается достаточно сильным, чтобы вырвать меня из рук Патрона. Вульф усаживает меня на Мист перед собой. Он обхватывает меня за талию сильной рукой.

Теперь, Мист, ― говорю я. ― Как можно быстрее!

Она не нуждается в дополнительном стимуле. Толпа, наконец, расступается, позволяя нам скрыться. Пока она скачет по главной улице деревни, Вульф крепко держит меня, и я прижимаюсь спиной к его сильной груди.

Мы оставляем жрецов бессмертного Вудикса в облаке пыли, но, боюсь, это не последняя наша встреча с ними.

* * *

Мист не сбавляет шага, пока мы не оказываемся в нескольких милях от Шармона, в гуще леса Маг На Тир. Когда она замедляет шаг, мои бедра горят, грудная клетка болит, а гнев разрывает на части, но мне удается игнорировать это, поскольку я сосредоточена на том, чтобы успокоить свое учащенное сердцебиение и соответствовать ее неторопливому шагу.

Позади меня Вульф прижимает свою открытую ладонь к моему животу, удерживая меня на месте, пока Мист скачет. Его голос звучит в моем ухе:

― Впереди перекресток. Мы разобьем лагерь в лесу за несколько минут до него.

Я киваю, прекрасно понимая, как крепко он меня держит, и что на мне совсем нет одежды. Мне должно быть стыдно, и я стыжусь, но не так сильно, как могла бы. Я потеряла счет времени с тех пор, как мы покинули деревню. Его крепкие руки обнимали меня, и я верила, что этот человек защитит меня. Не только потому, что это его работа, но и потому, что Мист была права насчет Вульфа ― он верный. Я знаю, что никогда не смогу сравниться с ним в преданности лорду Райану, но я верю, что Вульф в какой-то степени заботится обо мне.

Достаточно, чтобы уберечь меня.

И это странно ― доверять кому-то. Особенно тому, кого послали сторожить тебя. Но я доверяю Вульфу, а это чуждое мне чувство. Дочь должна любить своего отца, но я ненавижу своего. Под его крышей я не чувствовала себя в безопасности, даже до смерти матери. А монастырь? Это было еще хуже.

Если не считать Сури, которую я имела счастье знать всего несколько дней, Вульф ― единственный человек в моей жизни, который держит свое слово. Даже с Аданом, которому принадлежит мое сердце, все неопределенно. Как бы я ни хотела ему доверять, я провела с ним всего один день и едва его знаю.

Мне кажется, что наши напряженные дни и ночи показали мне, что из себя представляет Вульф. Я могу годами быть рядом с человеком, но так и не понять его даже вполовину так хорошо, как я понимаю Вульфа. Он действительно закаленный в боях охотник, каким предстает внешне, но он еще и сломленный мальчик, которому досталось душераздирающе мрачное детство, помогли выжить кулаки и крестный поцелуй, и который каким-то извращенным способом убедил себя, что должен быть благодарен за то, что ему позволили служить Валверэям. Он ― человек, который видит, как я дрожу, и приносит одеяло. Он пытается утешить меня, хотя никто никогда не утешал его.

Он не просто Вульф ― он еще и Бастен.

И нам осталось провести вместе всего одиннадцать дней.

Я бы солгала, если бы сказала, что не боюсь того, что ждет меня в Дюрене. До сих пор я не позволяла себе размышлять о будущем замужестве с лордом Райаном. Я убеждала себя, что брака не будет, потому что я сбегу с Аданом задолго до того, как мы прибудем в Сорша-Холл. Но моя попытка провалилась. Как бы я ни была расстроена тем, что Вульф поймал меня, я приняла суровую правду его предупреждения ― семья Валверэй будет охотиться за мной всеми известными способами.

Может быть, в каком-то извращенном смысле Вульф оказал мне услугу.

Но я не готова к браку с жестоким мужчиной. Или жить в замке, печально известном своим развратом. Или связывать себя с семьей, имеющей репутацию головорезов, одетых в шелка и золото.

К тому же Вульф больше не будет меня защищать.

Мы разбиваем лагерь на поляне, покрытой упругой зеленой травой, пахнущей тимьяном. Вульф морщится, стягивая рубашку по окровавленной ране на руке, и бросает ее мне, а затем начинает разводить костер.

Я одеваю его рубашку через голову, вздрагивая от холодного прикосновения его крови, пропитавшей ткань. Протирая усталые глаза, я спрашиваю:

― А ты не боишься, что священники увидят наш костер с дороги?

Он откидывает назад локон темных волос, изучая угли.

― Они не будут нас искать. Орден бессмертного Вудикса базируется не в Шармоне. Они приехали только для того, чтобы устроить представление. Их послал Великий клирик, чтобы разжечь гнев семьи Валверэй. Они давно соперничают.

Когда я разглаживаю его рубашку на своих руках, мои пальцы становятся липкими от крови. С расстояния я не могу определить, перестала ли кровоточить его рана. Подняв свое уставшее тело на ноги, я плетусь к костру и опускаюсь рядом с ним.

Потыкав пальцем, я осторожно осматриваю измазанную кровью кожу вокруг его пореза.

― Что ты делаешь? ― огрызается он, отдергивая руку.

Я игнорирую его тон, зная, что со мной он только лает, но не кусает.

― Похоже, кровотечение остановилось. Порез глубокий, но чистый. Это хорошо. Мне понадобится вода, чтобы промыть его… ― Я оглядываюсь по сторонам в поисках хоть какого-нибудь признака ручья поблизости.

Насторожившись, он дергает головой в сторону мешка.

― Фляга с водой там.

Я роюсь в мешке, пока не нахожу ее, и беру носовой платок. Заняв место рядом с Вульфом перед костром, я осторожно смываю кровь с его руки.

― Сестры научили тебя лечить? ― спрашивает он.

― Нет. — Я выжимаю платок и вытираю место насухо. ― Я сама научилась лечить свои раны.

Его бицепс инстинктивно напрягается. Я вижу, как пульсирует вена на его шее. Где-то высоко над нами ухает сова. Он рычит:

― Я могу убить их всех до единой за то, что они сделали с тобой.

Моя рука замирает, когда наши глаза встречаются. Свет костра пляшет в его темных радужках. На секунду я забываю, кто мы. Что он ― мой стражник, а я ― невеста его хозяина. Здесь, в укромном уголке леса, мы словно перенеслись на тысячу лет назад, в царство фей. В эпоху волшебства, когда деревья пели, а в воздухе скользили пушистые белые облачные лисицы.

Не знаю, правдивы ли все истории из «Книги бессмертных» ― мифические животные, проклятые любовники и жестокие битвы между богами, ― но, находясь рядом с Вульфом, мне хочется верить в них.

Медленно он прижимает ладонь к тому месту, где сломано мое ребро, осторожно прощупывая кость. На какую-то безумную секунду мне хочется, чтобы между нами не было барьера из его рубашки, и чтобы он снова обнял меня, как тогда, когда мы вместе скакали на Мист.

Прекрати это, идиотка, ― укоряю я себя, но чувствую, что это безнадежно.

― Ты ведь повредила ребро в драке?

Я тихонько качаю головой, все еще не в силах оторвать взгляд от света костра, отражающегося в его глазах. Я действительно повредила ребро, но, если я скажу это вслух, он отправится прямиком в церковь Ордена бессмертного Вудикса и сожжет ее дотла.

― Нет. Я в порядке.

Его рука по-прежнему прижата к моему боку, и это заставляет меня думать, что он нашел в нашей совместной прогулке на лошади столько же утешения, сколько и я. То, что я была рядом, что-то значило для него.

В последующие дни я постоянно вспоминаю его нежное прикосновение к моим ребрам. Когда я впервые увидела его, он показался мне великолепным чудовищем. Теперь я начинаю понимать, что при всей своей грубости он совсем не похож на мужчин, которые освистывают меня в деревнях, через которые мы проезжаем.

Какая-то часть меня хочет доверить ему не только свою безопасность. Я хочу опустить свои стены и попросить о том, чего у меня никогда не было ― о помощи.

В следующий раз, когда он спускает меня с Мист, я кладу свою руку поверх его и, собрав все свое мужество, говорю, смотря ему прямо в глаза:

― Вульф, я хочу, чтобы ты научил меня драться.

Глава 12

Вульф

Я смотрю на Сабину так, словно она говорит на непонятном языке бессмертных. Научить ее драться? На мгновение, когда ее мягкая рука прижалась к моей, лунный свет окрасил ее кожу прекрасным сиянием, и эти розовые губы приблизились ко мне, я подумал: может быть…

Но этого никогда не случится.

Сабина Дэрроу не моя, чтобы целовать ее.

― Я никогда не хочу снова оказаться в том положении, в котором была в Шармоне, ― говорит она голосом, который почти срывается, когда ее рука перемещается к другому запястью, где ее схватил Патрон. ― Всю свою жизнь я не могла дать отпор, когда другие издевались надо мной. В монастыре я ничего не могла сделать. Мне было десять лет, когда меня отправили туда, я была ребенком, которого взрослые превосходили по силе. Когда я стала старше и сильнее, они угрожали причинить боль Мист, чтобы удержать меня под своим контролем. ― Она сглатывает, как будто ее горло перекрывает от давнего страха, но затем ее взгляд становится решительным.

Она продолжает уверенным голосом.

― Я знаю, что говорят о Сорша-Холле. Развратный двор, который содержат Валверэи, так же беззаконен, как и царство богов. Если я хочу там выжить, я должна уметь защищаться.

Ее просьба разумна, но наивна. Возможно, она думает, что знает, с чем столкнется в Сорша-Холле, но она не имеет ни малейшего представления о том, что ее там ждет. У Райана есть свои недостатки, но где-то под его безжалостностью скрыт моральный компас, который все еще пытается направлять его, как это было в детстве. Опасаться ей следует остальных членов его семьи. Его старших братьев, Кендана и Лора, хотя они оба уже много лет отсутствуют: Лор возглавляет флот Валверэев далеко за морем Панопис, а Кендан ― капитан армии короля Йорууна в Старом Коросе ― по крайней мере, так принято говорить. Их отец, лорд Берольт, родился с нарушенным моральным компасом. Он построил свою империю легальных и нелегальных пороков на крови и шантаже. Ходят упорные слухи, что он убил свою покойную жену Маделину ― мать Райана ― в приступе ярости, когда она родила обычного третьего сына, после того как гадалка предсказала, что Райан будет поцелован богом.

И это еще не говоря о кузенах, тетях и дядях Валверэй и одной особенно мерзкой бабушке, а также о сомнительной компании, которая окружает семью: пираты, наемники и шлюхи. Все они одеты в наряды фей, которые мало скрывают их варварские желания.

― Лорд Райан сделает все, что в его силах, чтобы обеспечить твою безопасность, миледи. ― Я произношу слова осторожно, даже формально, пытаясь искупить нецеломудренные мысли, которые посещали меня ранее.

Которые все еще посещают тебя, Вульф.

Я говорю этому голосу, чтобы он заткнулся.

Сабина бросает на меня тяжелый взгляд.

― Лорд Райан всегда будет рядом?

Мне чертовски хочется заверить ее, что без тени сомнения она будет в безопасности в Сорша-Холле. Если все пойдет по плану, я буду присматривать за ней и, можете несомневаться, не спущу с нее глаз ни на одну секунду.

Но, опять же, даже я не смогу быть рядом все время. Мне нужно спать. Мне нужно писать. И если я не займусь расследованием странных происшествий у волканской пограничной стены, то кто займется?

Моя маленькая фиалка права: она должна уметь защищаться.

― Тогда после ужина, ― говорю я.

Когда мы отдохнули и поели, я методично объясняю:

― Ты находишься в невыгодном положении из-за своих размеров. Единственный соперник, которого ты можешь реально победить, ― это другая женщина. Я не хочу преуменьшать силу твоей воли ― я говорю лишь о практической стороне дела. Если бы ты попыталась одолеть кого-то моего размера, ну…

Мне не нужно заканчивать свою мысль. Даже когда мы сидим у костра, я возвышаюсь над ней. Моя тень от костра значительно превосходит ее тень. Я мог бы сломать ее одним мизинцем.

Не теряя ни секунды, она отвечает:

― Тогда расскажи мне, как сражаться с женщинами.

Мои брови поднимаются, пока я не вспоминаю, что на протяжении двенадцати лет именно женщины причиняли ей боль.

Сабина совсем не такая, как я ожидал. Она ― клубок противоречий: мягкая и жесткая одновременно. Кажется, невозможным, что она настоящая. Это девушка, которая делит свою скудную пищу с мышью, испытывает сочувствие даже к ползучим, ядовитым существам ночи. Снаружи она такая нежная, с мягкой кремовой кожей и округлыми изгибами, которые так и просятся, чтобы к ним прикоснулись.

Но есть в ней и другая сторона. Грозная, решительная девушка, которая не желает быть жертвой. Она хочет знать, как бороться со всеми, кто причиняет ей боль, даже со старухами. Я хочу знать, как в одном человеке может уместиться столько всего. Как ее душа может выдержать столько ярости и при этом не сломаться. Может быть, если я смогу понять, как она все еще видит красоту после всего, что с ней случилось, то и я смогу.

― Точно. ― Я поднимаюсь на ноги. ― Тогда встань. Первый урок: базовая стойка.

Она нетерпеливо вскакивает на ноги, моя рубашка свисает на ней до середины бедра. Она поднимает кулаки, как ребенок, ― слишком высоко, слишком далеко и совершенно неправильно. Но стойку легко исправить. Нельзя научить кого-то решительности, а она у моей маленькой фиалки в избытке.

― Прежде чем думать о кулаках, займись ногами. — Я становлюсь позади нее, опуская ее руки по бокам, и развожу ее ноги на ширину плеч. Она на мгновение теряет равновесие, и я обхватываю ее за талию, чтобы выровнять.

― Вот. Правильное положение бедер помогает нанести сильный удар. Опустись в стойку. Когда ты бьешь, тебе нужна вся сила твоего тела, а не только рука.

Ее бедра смещаются под моими ладонями, она слегка отклоняется назад, чтобы перенести вес на пятки.

― Так?

Это почти идеальная позиция, и я немного удивлен тем, как легко она исполняет мои инструкции.

― Да, так, миледи. Теперь ты можешь подумать об ударе. Держи локти близко к телу, вот так. ― Я слегка беру ее за запястье, чтобы показать, как нужно держать руку. ― Хорошо. Теперь сожми кулак. Держи его свободно. Чтобы нанести удар, вложи в него энергию всего тела. Я обхватываю ее за плечи, поворачивая ее, пока она отрабатывает удары.

После нескольких тренировочных ударов в воздухе я встаю лицом к ней.

― А теперь ударь меня, как если бы я на тебя напал.

Ее лицо пылает решимостью. Она медленно наносит удар мне в грудь, и в тот момент, когда он почти касается меня, я ловлю ее кулак.

― Целься в уязвимые места. Грудь — это не то место. Бей в подбородок или ниже, ― я показываю. ― Это с большей вероятностью выведет противника из строя, особенно если это женщина.

― Вот так?

Она бьет своим маленьким кулачком в мое солнечное сплетение со всей силой облачка, летящего по ветру.

Я ухмыляюсь.

― А теперь приложи немного силы. ― Ее брови поднимаются при мысли о насилии, но она еще сильнее бьет меня кулачком.

― Попробуй еще раз, ― приказываю я.

Она бьет с большей силой.

― Еще раз.

Она замирает и смотрит на меня.

― А что, если я сделаю тебе больно по-настоящему?

Я смеюсь:

― О, маленькая фиалка. Ты не можешь причинить мне боль.

Ее челюсть напрягается, как будто она не оценила мою браваду. Она наносит удар, но на этот раз бьет прямо в грудь, слева, туда, где еще не до конца затянулись раны, нанесенные дикой кошкой. Я дергаюсь, но не потому, что боль сильная ― нет, а потому, что эта умница попыталась ударить в слабое место.

― Значит, ты хочешь драться грязно, да? ― В моем голосе звучит резкость.

Она крепко сжимает кулак.

― Я хочу, чтобы ты воспринимал меня всерьез.

― О, я отношусь к твоей безопасности так же серьезно, как к лезвию у моего горла.

Она выпрямляется, поднимает подбородок, оценивая свои маленькие кулачки.

― А теперь покажи мне, как защититься от мужчины.

― Мужчины? Леди Сабина…

― Должно же быть что-то, что я могу сделать. Ты хочешь сказать, что я должна просто смириться, что мужчина сильнее?

Она уже намекнула, что я не отношусь к ее безопасности серьезно, поэтому я хочу дать ей то, что она хочет. Она такая маленькая, что даже мысль о том, как легко ее может одолеть любой головорез, вызывает у меня гнев.

― Твоей силы недостаточно, поэтому тебе придется использовать подручные средства, имеющиеся в твоем распоряжении. Ты можешь попросить о помощи животных, которые кусаются и жалят. Воспользуйся этим.

― Использовать животных? ― Ее лицо бледнеет. Она решительно машет головой, отклоняя мое предложение. ― Нет. Я не могу.

Мне требуется минута, чтобы понять.

― А. Мертвая дикая кошка. Понятно. Ты не хочешь подвергать риску других животных, так?

По ее лицу пробегает боль.

Догадавшись, что прав, я уверенно говорю:

― Значит, надо найти способ отрастить тебе когти.

Она встречает мой взгляд, заинтригованная.

― Как?

Я достаю из кобуры на бедре свой охотничий нож. Это широкий десятидюймовый клинок с тяжелой латунной рукоятью, подаренный мне лордом Райаном в качестве приза, когда я убил волка, напавшего на одну из призовых лошадей Валверэев.

Я сжимаю рукоять в ее маленькой ладони.

― Эта рукоять была сделана для моей руки, а не для твоей. Когда мы прибудем в Дюрен, я сделаю для тебя клинок подходящего размера. Что-нибудь маленькое и в ножнах, чтобы ты могла спрятать его под одеждой.

― О, ― тихо сказала она, обхватывая пальцами латунную рукоять. ― Я не смогу тебе заплатить.

Заплатить мне? За то, что она будет в безопасности? Я бы заплатил ей тысячу монет, если бы она только пообещала всегда держать при себе клинок. Даже пройдя вместе через половину Астаньона, она, похоже, так и не поняла, что я существую, чтобы служить ей, а не наоборот.

Я тихонько смеюсь.

― Считай это свадебным подарком.

Она бросает на меня противоречивый взгляд.

― Не многие ассоциируют свадьбу с клинком. ― Она играет с острием лезвия, нежно прижимая его к месту, напротив моего сердца. ― Но я согласна.

У меня перехватывает горло. Потому что мы одинаковые, думаю я. Оба брошены. Оба вынуждены выживать самостоятельно.

Такой девушке не нужны рубины и золото. Ей нужны когти.

Она слегка надавливает на кончик ножа, натягивая, но не повреждая мою кожу.

― А что, если, когда мы доберемся до Сорша-Холла, у меня не будет клинка? Мне кричать?

― Хм, ― замялся я, не желая сразу отвергать ее идею. Да, верно. Вероятность того, что в Сорша-Холле кто-то откликнется на крик о помощи, столь же низка, как встреча с облачными лисами. Сорша-Холл ― это не благонравный монастырь, наполненный тихими молитвами и благовониями. Крики ― это гребаная повседневность. В бальном зале постоянно происходят спортивные бои, не говоря уже о стонах из спален.

― Переключи его внимание, ― говорю я вместо этого. ― Это лучший вариант. Отвлеки внимание нападающего и беги.

Она выравнивает свою стойку, как я ее учил.

― Вот так?

Она поднимает кулак, готовая к новому удару, но я колеблюсь, оглядывая ее изгибы под безразмерной футболкой.

― Я не хочу оскорблять твои чувства, миледи, но зачастую есть только одна причина, по которой мужчина нападает на девушку, которая выглядит как ты. Он, скорее всего, сможет одолеть тебя физически, но такое нападение сделает уязвимым и его.

Ее щеки приобретают красивый оттенок розы, когда она улавливает смысл моих слов, и она медленно опускает кулаки, но сохраняет яростную стойку. Сухим, ровным голосом она говорит:

― Хорошо.

― Хорошо?

― Покажи мне.

В моей груди расцветает предвкушение. Я и так прикасался к невесте своего господина во время этого спарринг-урока гораздо больше, чем положено, а теперь она просит еще?

Я могу сколько угодно говорить себе, что это ради ее безопасности, но это не значит, что я не буду рад любой возможности ощутить прикосновение ее мягкого тела. Я просто теряю рассудок от того, как сильно мне нравится прикасаться к ней. Мужчина получше ответил бы ей, что сказанного достаточно, и она может продолжить занятия с мужем.

Но я не лучший мужчина.

― На землю, ― приказываю я.

Она с готовностью подчиняется, опускается на колени, не сводя с меня круглых глаз. Затем садится и откидывается на локти в покорной, открытой позе, выжидательно глядя на меня сквозь длинные ресницы.

Черт. Меня уже можно повесить за похотливые мысли, что пронеслись в моей голове, когда я увидел невесту своего хозяина, лежащую вот так на земле передо мной.

С пересохшим горлом я опускаюсь на колени, обхватывая ее талию одной рукой. Она на расстоянии поцелуя от меня, ее губы приоткрыты, дыхание учащается и сбивается.

Я хрипло говорю:

― Мужчина, особенно возбужденный, наиболее уязвим в паху. Именно там стоит попытаться причинить ему боль. Он знает, что ты будешь сопротивляться, поэтому будет начеку. Лучшее, что ты можешь сделать, ― это успокоить его. Не борись с ним ― по крайней мере, поначалу. Пусть он думает, что ты сама этого хочешь.

Она задумчиво хмурится при этом предложении. Отвращение сквозит в ее голосе:

― Ни один мужчина, который хочет кого-то изнасиловать, не поверит, что женщина этого хочет.

О, маленькая фиалка, думаю я, вспоминая все мерзкие разговоры, которые я подслушивал в армейских казармах. Ты не знаешь мужчин.

― Он поверит, ― мрачно клянусь я, так серьезно, что хмурость исчезает с ее лица. ― Мужчины обладают поразительной способностью лгать самим себе, если они хотят в это поверить. Заставь его думать, что ты этого хочешь, а потом, когда он ослабит бдительность, подними колено вот так, сильно и быстро, насколько сможешь.

Я протягиваю руку между ее раздвинутых ног, чтобы подхватить ее под колено, а затем поднимаю ее ногу вверх, чтобы она встретилась с нижней частью моей промежности. Она подчиняется, перемещая бедра, чтобы занять более удобное для удара положение. Когда ее колено касается моего паха, я только и могу, что не дышать. Я не получаю никакого извращенного удовольствия от того, что притворяюсь, будто принуждаю женщину, но я чертовски возбужден от того, что Сабина Дэрроу находится у меня между ног.

― Если у тебя есть нож, сейчас самое время его достать. ― Я беру ее руку и кладу на свой голый живот, над мягкими внутренними органами. ― Ударь ним в нижнюю часть живота. Вот сюда.

Ее пальцы прочерчивают дорожку по моей голой нижней части живота, нащупывая указанное мной место. Я заглушаю стон, поднимающийся в моем горле. Не я один воюю с собой из-за всех наших прикосновений и поглаживаний. Сабина пытается скрыть это, но ее тело выдает ее. Она демонстрирует все признаки возбужденной женщины: неглубокое дыхание, расширенные зрачки, острый, сладкий запах похоти между бедер. Может быть, она так же, как и я, путает драку и секс. Возможно, она никогда раньше не была в таком положении с мужчиной, поэтому ее невинное тело не знает, как реагировать.

― А теперь попробуй, ― хрипло рявкаю я и впечатываю оба ее запястья в грязь над головой. Заплетенная коса обвивается вокруг ее лица, как гирлянда, а ее глаза смотрят на меня.

Она бьет меня коленом в пах. Не настолько сильно, чтобы причинить боль, но достаточно сильно, чтобы сдвинуть то, что не следует. Я освобождаю одну из ее рук, и она хватает палку, выполняющую роль ножа, и прижимает ее острие к моей нижней части живота.

― Хорошо, ― рявкаю я. ― Еще раз.

Мы повторяем снова и снова. Как только Сабина осваивает первые движения, она хочет большего. Она пытается отвлечь разными способами, чтобы выбраться из-под меня, но я каждый раз легко пресекаю ее попытки. Чем больше раз не получается, тем сильнее она расстраивается, пульс бьется в жилах, дыхание сбивается.

― С реальным мужчиной не будет так просто, ― бросаю я вызов, наслаждаясь ее разочарованием. ― Почему должно быть легко со мной?

Она временно прекращает борьбу, позволяя своему телу расслабиться, и хмуро смотрит на меня. Мы уже столько боремся, что наше взаимодействие пробудило все части моего тела, и мне чертовски трудно сосредоточиться на том, чтобы учить ее бороться, вместо того, чтобы научить ее делать то, чего я действительно хочу ― обхватывать этими милыми маленькими губками ту часть тела, по которой она продолжает бить коленом.

― Достаточно, миледи?

Она прищуривается. Мне кажется, что она вот-вот признает свое поражение, но тут ее внимание переключается на что-то за моим плечом. В моем мозгу зарождается подозрение. Боже, только не чертова дикая кошка…

Не успеваю я оглянуться, как мне на голову прыгает бурундук.

Я так пугаюсь, что отпускаю запястья Сабины, чтобы прихлопнуть маленького дьявола, но Сабина использует эту возможность, чтобы оттолкнуть меня. Я сражался с мужчинами в десять раз сильнее ее, так что, по правде говоря, ее усилия ничего не дают, но я позволяю ей повалить меня назад. Я должен признать, что ее уловка была удачной, и она заслуживает награды.

С триумфом она перелезает через мою грудь, чтобы оседлать мои бедра и победоносно прижимает мои запястья к грязи над головой, ухмыляясь мне, ее грудь быстро поднимается и опускается.

― Поздравляю, ― бормочу я, не в силах прогнать из своих мыслей все грязные вещи, которые я мог бы сделать с ней в этой позе. ― Я думал, ты не собираешься использовать животных.

― Я знала, что в этот раз ты не причинишь им вреда. ― Чтобы удержать мои запястья, ей приходится наклониться надо мной так далеко, что ее длинные волосы, словно шелковые нити, укрывают занавесом мою покрытую шрамами грудь. Она нахально поднимает бровь. ― Ты позволил мне победить, не так ли?

Не подумав, я хрипло говорю:

― Да, но я бы позволил тебе сделать со мной все, что угодно, даже то, что могли бы придумать только самые развратные боги.

Выражение ее лица смягчается от удивления. Ее большие круглые глаза смотрят на меня с изумлением. Наши лица находятся всего в нескольких дюймах друг от друга, губы приоткрыты. Я знаю, что сказал что-то не то, но к черту. Это правда. Чтобы почувствовать ее сладкое тело на своем, я бы с радостью позволил ей вонзить в меня нож. Она могла бы бить меня коленом в пах, пока не взойдет солнце. Я готов вытерпеть любую боль, которую она захочет причинить, лишь бы почувствовать ее прикосновение.

С ее сладких губ срывается тихий стон.

И я сдаюсь.

Я совершенно потерялся в ней.

Она возбуждена. Она хочет меня, но не так сильно, как я хочу ее. Я обхватываю руками ее бедра, когда они сжимают мои, и стону, когда кончики моих пальцев погружаются в ее сочные изгибы.

Ее бедра дергаются в инстинктивном движении, от которого дыхание сбивается в горле. Ее хриплые вздохи переплетаются с моим неровным дыханием, а затем моя последняя решимость ломается, и мои губы сливаются с ее.

Разум напоминает мне, что целоваться с Сабиной неправильно, но сейчас мозг ― не тот орган, который управляет мной. Зная, что именно нужно делать, мое тело берет верх. Мои руки, наконец, требуют прикосновений, которых они так жаждали, и я опускаю одну руку на ее бедро, чтобы зафиксировать ее в вертикальном положении. Опираясь на другую руку, я сажусь прямо, и она оказывается у меня на коленях. Не разрывая поцелуя, я перебираю пальцами волосы на ее затылке и слегка нагибаю ее голову для более глубокого проникновения.

Наши губы ищут, жадно приникают друг к другу.

Как будто разрушилось какое-то заклятие. Как будто ты ждал дождя в течение нескольких месяцев засухи и наконец чувствуешь, как потоки воды омывают кожу, принося облегчение, которое возбуждает так же сильно, как и успокаивает.

Наконец-то я снова чувствую вкус фиалок на языке. Но целовать Сабину ― это не то же самое, что есть засахаренные бутоны цветов. Это как съесть целый торт. Весь, блядь, обед.

Поцелуй с Сабиной ― это все.

Я хотел ее с тех пор, как она накормила ту голодную мышь, когда я так ревниво жаждал, чтобы она предложила мне хоть маленькую толику ее доброты. С тех пор как я впервые увидел ее, стоящую во дворе отца в том тонком шелковом халате, с ее запахом, клубящимся вокруг и мучающим меня.

Ее ноги обхватывают мою талию, и она повторяет мое движение, обвивая руками мою шею. Положив одну руку ей на спину, я прижимаю ее ближе, желая ощутить каждый сантиметр ее тела. Я жадно целую ее, сосу и пробую на вкус. Я провожу губами по ее челюсти, и она издает стон, от которого кровь приливает к моему паху.

Блядь.

Я разрываю поцелуй, чтобы дать себе возможность отдышаться. Меня захлестывает такое желание, что я едва могу думать. Наши глаза встречаются, и у меня перехватывает дыхание от того, как она прекрасна. Разгоряченная, готовая к большему.

И в этот момент мой мозг решает снова включиться.

Большему? ― Думаю я. ― Черт, я уже зашел слишком далеко.

Осознание того, что я натворил, настигает меня, как вылитая на голову бочка ледяной воды. Черт, черт, черт. Она предназначена лорду Райану, а я посмел поцеловать ее. Чувство вины такое сильное, что буквально оглушает меня. Что это со мной? Я болен. Я сломлен. Я выдыхаю проклятие, и глаза Сабины распахиваются.

Ее розовые губы распухли от поцелуев. На ее милом лице отражается мой шок от того, что мы натворили.

Я поднимаю ее за бедра со своих коленей, и опускаю ее на землю. Затем я поднимаюсь на ноги, стирая рукой пот, выступивший на моем лице.

― Леди Сабина. ― Моя речь перемежается тяжелыми вдохами. ― Простите меня. ― Я шагаю, не зная, что делать с руками. ― Этого больше не повторится, клянусь.

Она ошеломленно подносит руку к губам, словно все еще чувствует прикосновение моего рта. Хуже всего то, что я все еще чувствую запах ее желания, и знаю, что, если я поцелую ее снова, она, скорее всего, не будет сопротивляться.

― Бастен…

Я больше не могу этого слышать. Я не могу находиться рядом с ее запахом. У меня нет сил слушать ее стук сердца и тихие стоны. Я ухожу далеко в лес, чтобы быть подальше от нее, но в пределах досягаемости, чтобы успеть вернуться в случае опасности. Адреналин бесконтрольно разливается по всему телу. Чувство вины, как кровь, которую я никогда не смогу смыть. Райан взглянет на меня и мгновенно поймет, что я натворил.

― Черт! ― Я врезаюсь кулаком в дерево и рычу, как зверь. Но никакая боль не сможет склеить сломанные части внутри меня.

Глава 13

Сабина

Утром ни Бастен, ни я не вспоминаем о поцелуе. Мы занимаемся своими обычными делами ― кипятим воду для чая и собираем лагерь, ― как будто его губы не прижимались к моим, а я не оседлала его бедра.

С тех пор как мы проснулись, я слышу от него только «да, миледи» и «как пожелаете, миледи», как будто избыток вежливости может компенсировать предательство хозяина. Любому понятно, что он тонет в чувстве вины, но мне плевать на предательство будущего мужа. Я еще не давала никаких клятв. Меня не спрашивали, согласна ли я на эту помолвку. Все в этой поездке навязано лордом Райаном, и поэтому он не заслужил от меня никакой преданности.

И все же это было глупо. Бастен мне не друг. Он бросил бы меня на съедение волкам, если бы его хозяин приказал ему это сделать. Он даже не хочет быть здесь, возиться с избалованной дочкой лорда, вместо того чтобы выслеживать добычу в лесу. Я верю, что он будет защищать меня, но не из-за преданности мне, а только потому, что я принадлежу его хозяину.

Не знаю, что на меня нашло прошлой ночью. Запертая в монастыре, я изголодалась по человеческим прикосновениям. Столько ночей я пролежала без сна, гадая, каково на ощупь мужское тело. Я пробиралась в часовню, чтобы пролистать «Книгу бессмертных» и посмотреть на самую порочную иллюстрацию, принадлежащую бессмертной Алиссанте, богине секса. На этих портретах Алиссанта и ее любовники были изображены во всевозможных компрометирующих позах, которые разжигали жар между моих бедер.

Наверное, это было неизбежно, что я растаю от первого мужского прикосновения?

Бастен страдает от своего чувства вины, а я киплю от гнева. Я годами фантазировала о своем первом поцелуе, и он должен был случиться с грубияном, который бросил меня задницей в грязь сразу после того, как облапал.

― Нам пора в путь, леди Сабина, ― говорит Бастен, не глядя на меня.

Ненависть сковывает мои шаги, когда я срываю его рубашку, швыряю ему в грудь и начинаю расчесывать волосы на голой груди. Он смотрит в противоположном направлении, словно его глаза вспыхнут и сгорят, если он хотя бы искоса посмотрит на мое обнаженное тело.

Мист, — зову я. — Грубиян говорит, что пора идти.

Она подходит, качая головой между мной и Бастеном, как будто между нами ― видимая, натянутая линия напряжения.

Она тихо ржет.

Вы спарились?

Я замираю в ужасе. К счастью, только я слышу ее голос у себя в голове.

Нет, мы не спаривались! Не смей больше предполагать подобное!

Она скептически фыркает.

Я бормочу проклятия, забираясь на пень и перекидывая ногу через ее спину. Ворча, я перекладываю распущенные волосы, стараясь прикрыть каждый дюйм открытой кожи. Прошло почти две недели с тех пор, как Сури помогла мне вымыть волосы душистым мылом, и теперь густые, мягкие волны, которые она заплела, слиплись и стали жирными.

Бастен взваливает мешок на спину, и мы, не говоря ни слова, возвращаемся на лесную дорогу. Он идет в нескольких шагах впереди, а я сверлю взглядом его затылок, проклиная его за то, что он существует. Если бы не он, я бы не была сейчас здесь, опозоренная и голая, с красными от верховой езды бедрами, остро нуждающаяся в ванне. Я была бы в объятиях Адана. Целовала бы Адана. Руки Адана были бы в моих волосах. Твердое тело Адана прижималось бы к моему.

Бастен ясно дал понять, что сбежать от него не выйдет. Я отказываюсь повторять попытку и подвергать Мист или любое другое животное риску того, что случилось с дикой кошкой. И все же будь я проклята, если позволю этим людям управлять моим будущим. Я никогда не выйду замуж за человека, который заставил меня совершить эту непристойную поездку. Каким-то образом ― либо до того, как мы прибудем в Дюрен, либо после ― я сбегу от всех позолоченных уз, которыми они меня сковали.

Я должна послать сообщение Адану.

Раз уж я не могу встретиться с ним, как планировала, мне нужно отправить ему весточку, что я не отказалась от нас. Это меньшее, что я могу сделать после того, как позволила Бастену поцеловать меня.

Кажется, что отправить сообщение должно быть просто для поцелованной богом девушки, которая умеет разговаривать с животными, но это не так. Птицы способны за день добраться до любой точки Астаньона, но они не думают так, как люди. Даже если бы кто-то из них вызвался помочь, объяснить дорогу было бы невозможно. Они не понимают ни названий городов, ни названий дорог, ни даже имен людей. Максимум, на что они способны, ― это ориентироваться по природным ориентирам, но и это непросто, ведь Бастен завел нас в лес, где все выглядит одинаково.

Я обращаюсь к нему, осмеливаясь нарушить напряженную тишину, которая царила все утро.

― Ты сказал, что впереди перекресток, верно?

― Через несколько миль, да. Мы свернем на развилке на восток, держась леса.

Сестры бессмертной Айюры не потрудились обучить меня географии, поэтому мои знания о топографии Астаньона весьма туманны. Лучшее, на что я могу положиться, ― это несколько разговоров, которые я подслушала в поместье отца, когда он и Сури обсуждали, каким путем я поеду в Дюрен.

― Если мы поедем на перекрестке прямо, ― предлагаю я, ― это приведет нас на север, в Блэкуотер, верно? На реке Иннис?

Бастен отвечает угрюмо.

― Мы не поедем на север.

Я думаю, что если мне удастся добраться до города на реке Иннис, то я смогу найти птицу, которая согласится отнести послание Адану. Старая мельница Иннис расположена в глубине острова вдоль той же реки, и ее большое водяное колесо должно быть достаточно четким ориентиром, чтобы птица могла его узнать. Все, что ей нужно будет сделать, ― это лететь вдоль реки, пока она не заметит водяное колесо.

― Но ведь путь на север ― это почти прямой путь в Дюрен, ― нажимаю я. ― Иначе мы потеряем время, плутая по лесу.

― Блэкуотер ― не место для леди.

Бастен явно не настроен на разговор, но я останавливаю Мист и жду, положив руки на бедра.

Он оборачивается и хмурится, словно я заноза в его боку.

Я прочищаю горло.

― Я хочу пройти через Блэкуотер.

― То, что ты хочешь, меня не интересует, леди Сабина.

Я окидываю его хмурым взглядом. Сидя на спине Мист, я смотрю на него сверху вниз, и выпрямляюсь еще больше, чтобы усилить эффект. Театрально подняв прядь своих жирных волос, я говорю:

― Если бы ты мог учуять что-то помимо собственного зловония, ты бы понял, что мне крайне необходима ванна. Сомневаюсь, что твой хозяин обрадуется, если его невеста прибудет в город, похожая на кошку, которая извалялась в грязи. Мне нужно остановиться в трактире, чтобы принять ванну до прибытия в Дюрен.

Он крепко сжимает руки.

― Я уже сказал тебе, что мы не поедем на север.

Я поднимаю бровь.

― Есть ли трактиры на лесной дороге?

― Нет.

― Тогда мы поедем на север. — Угрожающе наклонившись вперед, я впиваюсь в него горячим взглядом. ― Лорд Райан приказал мне совершить эту непристойную поездку обнаженной, ― шиплю я. ― Но тебе решать, приеду я грязной или нет, Бастен. Оставь мне хоть что-то от моего достоинства. Ты в долгу передо мной.

Его жесткое выражение лица смягчается. В его глазах снова мелькает чувство вины, когда я напоминаю о поцелуе. Он с трудом сглатывает.

― Блэкуотер — суровый город, ― говорит он. ― Речной порт, куда стекается всякая шваль со всех приграничных территорий. В нем много людей, ищущих неприятности.

Я не отступаю.

― Я уверена, что стражник с твоими способностями сможет защитить меня от пары карманников.

Он сжимает переносицу, ругаясь под нос. Я знаю, что не прошу невозможного ― если бы мы шли по первоначальному маршруту через Миддлфорд, мы бы все равно проехали через Блэкуотер. Так что вряд ли все будет так плохо, как он утверждает.

― Отлично, ― говорит он натянуто. ― Один постоялый двор. Одна ночь. Одна ванна.

Я приторно-сладко улыбаюсь ему.

― Тебе бы самому не помешало немного мыла.

* * *

До Блэкуотера осталось три дня, и у меня есть время продумать, как именно я смогу отправить сообщение Адану. Сердце греет мысль о том, что он получит мое письмо и будет знать, что я не предала его. Конечно, это не то же самое, что быть вместе, но меня уничтожает мысль о том, что он может решить, будто я отказалась от наших планов в пользу брака с лордом Райаном.

Я рассеянно потираю пальцы, вспоминая прикосновения Адана. Как жаль, что мой первый поцелуй был с Бастеном, а не с Аданом. Лучшее, что нам с Аданом удалось под неусыпным оком сестер, ― это держаться за руки в сарае для скота. Я сидела на соломе с козой на коленях, и рука Адана коснулась моей, когда он потянулся за полотенцем. Мы оба покраснели, а потом он еще раз намеренно провел своей сильной рукой по моей.

Воспоминание о том, как мы с Аданом держались за руки, наполняет мое сердце теплом весеннего солнца. Могу только представить, каково было бы целоваться с ним: жаркий полуденный зной, наверное. Ничего общего с поцелуем Бастена. Последнее слово, которое я бы использовала для описания этого взаимодействия, ― солнечный. Поцелуй с Бастеном был похож на шторм. Как если бы меня поглотили темные тучи, раскаты грома, молнии и… мне нужно перестать думать о поцелуе с Бастеном.

Было хорошо? ― Спрашивает Мист. ― Ты тяжело дышишь.

Клянусь Бессмертными, она ничего не пропускает, не так ли?

Я думаю об Адане ― Мальчике, Который Сияет Как Солнечный Свет.

Она фыркает, недовольная.

О. О нем.

Ей не нравится Адан, но, опять же, он приходил в Монастырь бессмертной Айюры чтобы кастрировать скот, так что будь я животным, тоже вряд ли полюбила бы его.

Я рассказываю о своем плане послать ему сообщение, и ее ответ быстрый и решительный.

Забудь о нем.

Для лошади она может быть ужасно осуждающей. Я упираюсь пятками в ее бока и говорю:

Что, ты предпочитаешь, чтобы я вышла замуж за человека, которого выбрал мой гребаный отец?

Она вскидывает голову в сторону Бастена, идущего в нескольких шагах впереди нас.

Мне нравится этот.

Я не понимаю, почему она упорствует, что мы с Бастеном будем хорошей парой. Она что, сумасшедшая? Конечно, она же лошадь. Возможно, мои ожидания слишком завышены, если я жду мудрых советов по поводу парней от животного, чьей главной радостью является трава. Но Мист также знает меня дольше, чем кто-либо другой. Она принадлежала моей матери, и это единственное, что у меня осталось от нее. Никто в мире не знает меня так хорошо, как Мист.

Мне казалось, ты говорила, что он пахнет хищником, ― напоминаю я ей.

Он дает мне яблоки.

Клянусь Бессмертными, эта лошадь станет моей погибелью. Хоть раз мне хочется отключить свой дар и слушать только ветер в верхушках деревьев.

Чего ты боишься? ― Спрашивает Мист, наклоняя голову, чтобы посмотреть на меня.

Вопрос глубоко вонзается мне прямо в грудь, пробившись сквозь пресловутую броню прямо к сердцу. Я знаю, что она спрашивает не о том, что вызывает у меня страх. Она хочет знать, что такого есть в Бастене, что заставляет меня нервничать, а сердце ― сбиваться с ритма. Конечно, я могу напомнить ей, что уже посвятила себя Адану. Мое сердце просто не свободно, чтобы впустить другого мужчину. Правда, мы с Аданом едва знакомы, но за то короткое время, что мы провели вместе, я впервые в жизни почувствовала прилив любви.

Кем бы я была, если бы отбросила это ради человека с вечным хмурым взглядом и упрямой преданностью тирану?

В любом случае нет такого мира, в котором мы с Бастеном могли бы быть вместе. Я должна выйти замуж за его хозяина. Бастен никогда не нарушит клятву, данную семье Валверэй, и я полагаю, что моему будущему мужу тоже не понравится, если я решу в нашу брачную ночь заняться сексом не с ним, а с его охотником.

Я меняю положение на спине Мист, чтобы облегчить боль в бедрах.

Бастен оглядывается.

― Все в порядке, леди Сабина?

― Это мои бедра, ― со стоном признаю я. ― Когда я еду на Мист шагом, все в порядке, но, когда я скакала галопом, чтобы скрыться от жрецов в Шармоне, у меня все натерло. С тех пор стало только хуже. — Я вздыхаю, затем пожимаю плечом, когда раздражение исчезает, сменяясь приятными воспоминаниями о ветре в моих волосах. ― Но это того стоило. Я никогда так не скакала. Так быстро и свободно. Это было невероятно.

В монастыре бессмертной Айюры сестры не позволяли мне выезжать на Мист за пределы монастырской территории, опасаясь, что я сбегу. Но монастырь был самодостаточным местом с обширными полями и садами, окруженными высокой каменной стеной. Иногда, посреди ночи, я пробиралась в сарай и садилась на Мист. Вдвоем мы объезжали окрестности при свете луны.

Бастен бросает в ответ еще один оценивающий взгляд, а затем рявкает:

― Ну, давай. Скачи куда хочешь.

Я безрадостно смеюсь, пока не понимаю, что он серьезен. Улыбка сходит с лица.

― Ты не шутишь?

Неделю назад я пыталась сбежать. Я даже предприняла попытку убить Бастена. Почему же теперь он предлагает мне свободно скакать впереди него? Если только он не хочет доказать, что я не смогу сбежать даже галопом.

Но в его глазах нет жестокости.

― Мы оба знаем, что ты не сможешь убежать, чтобы тебя не нашли охотники Валверэев. Так что да, я верю, что ты вернешься. Я не слышу никого поблизости ― это безопасно. Скачи на Мист, сколько хочешь, и возвращайся обратно.

Я поджимаю губы, все еще гадая, не уловка ли это, но Бастен не проявлял склонности к извращенным играм, как его хозяин. Он может быть грубым, но он ― открытый, как книга.

Мист. ― Я подталкиваю ее лодыжками. ― Он позволяет мне прокатиться. Ради удовольствия.

Ее ответ ― нетерпеливое ржание. Я крепко обхватываю ее ногами и запускаю пальцы в ее гриву, чтобы удержаться. Наклонившись вперед, я говорю:

Вперед.

Ее мышцы напрягаются под моими бедрами, и она срывается с места. Это гордая, горячая лошадь, и она жаждала этого движения так же, как и я. В монастыре она тоже была пленницей, и я чувствую, как благодарно вытягиваются ее ноги, когда мы с ней летим по дороге.

Я прижимаюсь к ней, ее скорость поражает, но бодрит. Боль в бедрах исчезает, когда меня захлестывает адреналин. Вскоре волнение проходит, сменяясь радостью. Я чувствую, как смех срывается с моих губ, и одновременно слезы застилают мне глаза. Мои волосы развеваются позади меня, словно флаг, провозглашающий, что я ― свое собственное королевство, и никто не может управлять мной. Копыта Мист стучат по грунтовой дороге, словно она скачет по облакам. Деревья расплываются по обе стороны от нас. Мы преодолеваем небольшой подъем, и лес оказывается под нами. Отсюда открывается вид на многие мили. Долина реки простирается так широко, как я никогда раньше не видела, и от этого у меня перехватывает дыхание. Далеко вдали возвышаются горы Чернолесья, где пограничная стена с Волканией сдерживает проклятое королевство. Чувство благоговения охватывает меня, как волшебный туман, перед этим огромным, прекрасным миром. Множество маленьких городков и деревушек усеивают долину. Я представляю себе всех людей, которые там живут, работают, едят, влюбляются ― целый мир, открытый для меня.

Мист взбирается на холм и с еще большей скоростью устремляется вниз, в долину.

Я кричу от восторга.

Это волшебное чувство ― скакать вот так. Никакие каменные стены или ворота не удерживают нас. Только я, Мист, ветер и дорога. Это свобода, которую я никогда не испытывала, и она внушает такой трепет, что я не могу вместить ее в свое сердце, это чувство ― как щедрость урожая, переполнившая корзину. Мое сердце не знает, что делать с этим приливом силы. Почти всю свою жизнь я была ограничена стенами. Даже если бы стены не удерживали меня, общественные ожидания сделали бы то же самое. Дочь лорда в этом мире хороша только тем, что способна найти влиятельного мужа. Пока я не встретила Адана, у меня не было никакой надежды на другую судьбу. Но теперь я свободна, как ястреб. При желании я могу направить Мист в лес. Я могу забраться на тот большой вяз, чтобы полюбоваться видом. Я могу броситься в ручей, и никакие сестры не будут меня ругать.

Я так далеко от той испуганной, избитой девочки, которой была, когда стояла посреди грязного двора в шелковом халате. За последние семнадцать дней я пережила больше, чем за последние семнадцать лет, и самое главное, что я узнала, ― это то, как много еще предстоит пережить.

На следующем подъеме я останавливаю Мист. Мы обе пытаемся отдышаться, любуясь открывающимся вдалеке видом на горы Дармарнах. Мои волосы падают вокруг меня волнами, развевающимися на ветру.

Глядя на эти далекие вершины, я думаю о том, что никогда не смогу вернуться к прежней жизни. Теперь, когда я почувствовала вкус свободы, я никогда не соглашусь на меньшее. Бастен может тащить меня за собой в Дюрен, лорд Райан может запереть меня в Сорша-Холле, но я никогда не выйду за него замуж.

Мне надоело позволять мужчинам решать мою судьбу.

Давай, Мист.

Мучительно не хочется поворачивать назад и скакать рысью по дороге, пока мы не вернемся к Бастену, который все это время держал меня на невидимой привязи, но горячее семя решимости засело в моем сердце и уже проросло.

Каким-то образом я разорву эту связь и обрету истинную свободу.

Глава 14

Вульф

Блэкуотер.

Как и большинство портовых городов, в которых смешиваются случайные люди, торгуя товарами или меняя маршруты, он привлекает отбросы общества. Шпионов. Проституток. Воров. К тому же он находится под юрисдикцией Дюрена, поэтому семья Валверэй контролирует почти все игорные залы и бордели в городе. Когда я только начал работать на Валверэев, они поручили мне более неприятные задания, чем охота на кабана, ― то, что не предусматривалось их лицензией на легальную торговлю пороком. Характер этой работы приводил меня в Блэкуотер больше раз, чем я хочу помнить.

Когда мы пересекаем мост, ведущий в город, мой желудок сжимается. Однажды я сбросил с этого моста человека. Он не выплатил свои долги.

Это не то место, куда вы захотите отвезти красивую, сексуальную, голую дочь лорда, черт возьми. И все же, когда мы заходим в город, я испытываю осторожный оптимизм. Количество взглядов, которые бросают на нас, шокирующе мало́. Конечно, на нас поглядывают, но ничего похожего на то, что мы испытали в Шармоне или Полибридже. И тут меня осеняет: в таком городе, как Блэкуотер, голая женщина просто не является чем-то необычным. Шлюхи, наверное, каждую ночь разгуливают с голой грудью по переулкам. Люди здесь привыкли к подобным представлениям, в отличие от ханжеских жителей Шармона.

Сабину, похоже, не беспокоит весь этот сброд: бездельники, торчащие в дверных проемах, собаки, гадалки, готовые украсть у вас монету и облапошить. Ее внимание приковано ко всему, мимо чего мы проходим, словно мы бродим не по Улицам Греха, а по мистической пещере, наполненной удивительными сокровищами.

Шипение готовящегося мяса доносится до моего носа и заставляет мой желудок урчать. Из окна второго этажа раздается посредственная игра на скрипке. Когда мы проходим мимо борделя, где из окна наверху высовывается шлюха с голой грудью, Сабина наклоняется ко мне, чтобы шепнуть:

― Это дом удовольствий Валверэй?

Дом удовольствий? Черт возьми. Девушка настолько невинна, что даже не может сказать «бордель».

Я утвердительно хмыкаю.

― Это легальный район Блэкуотер. Его называют Улицами Греха. Семье Валверэй принадлежит большинство здешних заведений, в том числе и этот бордель.

Из борделя, моргая от дневного света, выходит пьяница, от которого несет травой. Его взгляд устремлен на Сабину, едущую на Мист, словно она сама бессмертная Солена, пробудившаяся от тысячелетнего сна. А в таком грязном городе, как этот, она, возможно, ближе всего к богу.

Он смотрит на нее, а когда она проезжает мимо, снимает шапку и прижимает ее к груди. Я закатываю глаза, но какая-то часть меня благодарна за то, что наконец-то кто-то проявляет к Сабине уважение, которого она заслуживает. Даже если это всего лишь пьяница.

Она рассеянно гладит себя по волосам, наблюдая за дракой у игорного притона под названием «Азартные игры Попелина».

― Бессмертный Попелин? В честь него назван и дом удовольствий.

― Он бог удовольствий. Бог-покровитель Улиц Греха. Семья Валверэй поклоняются его алтарю.

Пешеходное движение прерывает наш разговор, когда мы пересекаем узкий деревянный мост, перекинутый через второе ответвление реки Иннис. Несколькими кварталами ниже по течению со стороны доков доносятся крики рабочих, матросы занимаются загрузкой и разгрузкой. Запах нечистот и дохлой рыбы просто ошеломляет. Вот почему я всегда избегал толпы ― волна ощущений слишком сильна для моих поцелованных богом чувств.

С трудом справляясь с натиском видов, звуков и запахов, я поворачиваю голову к ветхому зданию в конце моста, где сходятся два рукава реки Иннис, а также поток, идущий из северной части города. Это трехэтажное строение переживает не лучшие времена, но, по крайней мере, анютины глазки, высаженные в корзины на окнах, придают ему немного жизнерадостности. Над дверью висит живописная вывеска, изображающая слияние трех водных путей.

― Гостиница «Мэниуотерс⁵». Ваше желание исполнено, миледи. ― Я отвешиваю насмешливый поклон.

Сабина игнорирует мою иронию, пристально глядя то на самый широкий рукав реки Иннис, то на стайку коричневых стрижей, сидящих на фонарном столбе, то снова на трактир.

― Если тут есть ванна, то сойдет.

Мы оставляем Мист в конюшне в нескольких кварталах отсюда, а затем заходим в гостиницу, чтобы узнать, можно ли снять комнату. Я не в первый раз в гостинице «Мэниуотерс». У меня есть воспоминания, которые я предпочел бы забыть, но в Блэкуотере всего несколько трактиров, и это убогое заведение ― самое лучшее.

Проститутки в откровенных нарядах ― обычное явление в Блэкуотере и даже в гостинице «Мэниуотерс», но общий зал затихает, когда входит Сабина с длинными волосами, касающимися пола, под которыми ничего нет. У меня зудит кожа от защитного инстинкта, хочется укрыть ее от всех взглядов, но на самом деле самый быстрый способ обеспечить ей уединение ― это отвести ее в комнату.

― Комнату. Вашу лучшую, ― рявкаю я на трактирщицу и бросаю на стойку мешочек с монетами.

Пожилая трактирщица, худая, как скелет, с обвисшей на шее кожей, поправляет очки и проницательно смотрит на меня.

― Вы уже останавливались здесь раньше, не так ли?

Я снова вздрагиваю, когда Сабина бросает на меня любопытный взгляд.

― Просто дай мне комнату.

Глаза трактирщицы скользят по раздетой Сабине, словно пытаясь определить, к какой из трех категорий женщин она может относиться: проститутка, жена или сестра, ― и ни в одну она не вписывается. По ее манере поведения ясно, что она не шлюха. На ее пальце нет кольца. И мы с Сабиной совсем не похожи ― мы явно не от одних родителей.

― Две комнаты? ― пытается она меня поправить.

― Одна. ― Мой голос опасно скрежещет сквозь зубы. Возможно, неженатым мужчине и женщине не подобает жить в одной комнате, но мне плевать на приличия. Я ни за что не оставлю Сабину одну на целую ночь в таком городе, как Блэкуотер, даже за запертой дверью, со мной, спящим на пороге.

Тонкие губы трактирщицы сжимаются, когда она убирает мои монеты в ящик и протягивает мне латунный ключ. Я хватаю Сабину за руку и тащу ее к лестнице.

― Бастен…

― Называй меня на людях Вульфом.

― Вульф, ты делаешь мне больно.

Я останавливаюсь, опуская взгляд на свою руку, крепко сжимающую ее. Яослабляю хватку, заставляя себя сделать глубокий вдох.

― Я прошу прощения, миледи. Я не люблю толпы. Мне не терпится отвести тебя в комнату.

Она кивает, пока мы поднимаемся по скрипучей лестнице на третий этаж, представляющий собой чердачное помещение. Ключ ведет нас в последнюю комнату по коридору. Доски под ногами неровные, а матрас, похоже, пережил свои лучшие времена, но здесь есть медная ванна и приятный вид на реку Иннис. Сабина проходит мимо ванны и проявляет особый интерес к виду, уперев пальцы в подоконник и глядя вверх по течению.

Я сбрасываю мешок и ударяюсь головой о покатый потолок. Эта комната не предназначена для таких высоких людей, как я.

Мой взгляд возвращается к кровати, когда я распаковываю свой лук и кладу его у двери. Я не стал спрашивать Сабину, удобно ли ей остановиться со мной в одной комнате. В любом случае, у нее нет выбора ― но, возможно, я был придурком, раз даже не спросил.

― Я буду спать на полу, ― ворчу я.

Она отворачивается от окна, задумчиво прикусив губу.

― Хм? О. Хорошо. ― Она начинает рыться в хлипких ящиках комода.

― Я спущусь вниз, ― говорю я. ― Попрошу их принести горячую воду, чтобы ты могла принять ванну.

― Не мог бы ты попросить и бумагу?

Моя рука замирает на дверной ручке.

― Зачем тебе бумага?

Она смущенно смеется, и на ее щеках появляется розовый румянец.

― О, это из-за вида ― он такой красивый. Я обещала Сури написать о путешествии и решила нарисовать ей картину. Я пыталась найти хоть что-то приятное в этой проклятой поездке, чтобы поделиться с ней. По-моему, это лучше, чем описание твоего храпа, не так ли?

Я фыркнул, выходя из комнаты, не забыв закрыть за собой дверь, и направился вниз. Я бросаю на стойку еще одну горсть монет. ― Миледи хочет принять горячую ванну. Еще нужна бумага и чернила. И одежда. Что-нибудь для сна, нижнее белье и дневное платье. Чистое. Самое лучшее, что вы можете найти за короткое время. Я заплачу сколько потребуется.

Трактирщица кивает молодой девушке, подметающей пол, и та убегает выполнять мои поручения.

― Вульф Боуборн.

От неожиданности я сразу же кладу руку на рукоять ножа, готовясь вернуться к тем мрачным дням, когда работал на Райана, но, когда я выхожу в общий зал, из меня вырывается изумленный смех.

Я изумляюсь.

― Фольк Блейдборн?

За угловым столом с полупустой кружкой эля в одиночестве сидит, пожалуй, единственный человек на земле, которого я могу считать другом.

Фольк старше меня на десяток лет, его аккуратно уложенные волосы уже седеют на висках, но ему это идет. Его открытое лицо покрыто оспинами от прыщей в юности, но шрамы не мешают женщинам восхищаться им. Добавляет привлекательности ровный ряд зубов ― редкость для такого города, как Блэкуотер.

Он широко улыбается.

― Иди сюда, дьявол.

Я подхожу к его столику и качаю головой, думая о том, насколько мала вероятность случайно встретить его здесь ― хотя, возможно, это не так уж странно, учитывая тип путешественников, которых привлекает Блэкуотер. Мы с Фольком вместе обучались в армии Золотой Стражи. Оба бастарды по рождению, нам дали одну фамилию ― Блейдборн, чтобы как-то обозначить, и он до сих пор ее носит. После того как он был ранен в одной из стычек, семья Валверэй освободила его от службы из-за поврежденной ноги. Но человеку нужно есть, поэтому Фольк стал наемным шпионом для тех, кто платит.

― Ты уж прости, что я не встаю, ― шутит Фольк, похлопывая себя по больной ноге. Его трость прислонена к стене.

Я опускаюсь на свободное место напротив него и сжимаю его руку в знак приветствия. Его хватка крепка, как никогда.

― Ты здесь остановился?

― Да. А что тебя привело в эту дыру, а? Насколько я слышал, ты оставил эту жизнь позади. Ушел на покой.

― Да. Оставил. Насколько это вообще возможно. ― Я бросаю взгляд в сторону лестницы ― мне нужно не пропустить слуг, которые должны подняться с водой для ванны Сабины, чтобы я мог отпереть дверь.

― Я выпью за это. ― Он поднимает свой бокал, замечает, что мне нечего пить, и пытается позвать кого-то, но я качаю головой.

― В данный момент я не могу составить тебе компанию, старина. К сожалению. У меня неотложные дела. ― Я снова бросаю взгляд в сторону лестницы.

Его темные глаза лукаво блестят.

― Уж не связано ли это с голой красоткой, о которой все говорят, а? Судя по сплетням, я спустился из своей комнаты слишком поздно, чтобы рассмотреть ее.

Я упираюсь кулаками в стол, сгорбившись над свечой, и скрежещу зубами при мысли о похотливых фантазиях каждого мужчины в Блэкуотере, связанных с Сабиной.

Фольк смеется.

― Полегче, здоровяк. Значит, речь идет о девушке. Кто она?

― Невеста Райана.

― Черт. ― Он одним махом допивает остатки эля, затем вытирает рот рукавом и наклоняется ко мне через стол. ― Ты в полной жопе, да, Вульф?

― С чего ты это взял? Потому что я здесь с твоей уродливой задницей?

― Потому что мужчина не вздрагивает при одном только упоминании о женщине, если он не заинтересован в том, чтобы трахнуть ее.

Я подавляю легкую дрожь в руках, не желая, чтобы Фольк знал, как близок он к истине. Однако зоркие глаза Фолька все равно все замечают. В конце концов, он шпион, обученный улавливать все детали. Он тяжело и покорно вздыхает, от чего пламя свечи колеблется. В его голосе звучит жалость.

― Значит, все еще хуже, да? Это больше, чем похоть.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я облажался, когда поцеловал Сабину, это правда, но это был просто эффект от того, что я несколько недель обходился без секса и у меня на коленях сидела красивая девушка. Это не было чем-то большим. Это не может быть чем-то большим.

― Ты любишь ее? ― Фольк спрашивает нехарактерно мягким тоном, словно моя любовь к Сабине была бы самой ужасной и самой прекрасной вещью на свете.

― Конечно, нет. Не будь смешным. Она принадлежит Райану.

Фольк поднимает руки ладонями вверх, пожимая плечами, как бы говоря, что эти две вещи не являются взаимоисключающими. Она может принадлежать Райану, а я могу быть в нее влюблен.

Что является полнейшей чушью.

Я встаю, отодвигая стул на несколько дюймов назад, и ухмыляюсь Фольку, пытаясь скрыть, как сильно колотится мое сердце. Я говорю ему:

― Рад был тебя видеть, Фольк, хоть ты и выглядишь сейчас как старик. ― Но прежде чем отвернуться, я делаю паузу. ― Что привело тебя в город? ― Хотя в моем тоне не слышно напряжения, мы оба знаем истинную природу его работы, и будет удивительно, если никто не погибнет, пока он в городе.

Его карие глаза отражают огонь свечи. Он барабанит костяшками пальцев по столу. Рат-а-тат. Рат-а-тат. На секунду я чувствую уверенность, что он заговорит о волканских налетчиках. Я не могу первым заговорить об этом. Я буду похож на сумасшедшего, если начну рассказывать о пробудившихся золотых когтях и волканских бандитах, которые перебрались через стену после пятисот лет изоляции. Фанатичных уличных проповедников, утверждающих, что спящие боги скоро проснутся, хватает, и мне не нужно пополнять их ряды. Кроме того, люди веками пророчат их пробуждение.

И что же произошло? Да ни черта, вот что.

И все же мой пульс стучит, как мучительные звуки капающей воды, пока я жду его ответа.

Он наклоняется вперед над свечой, внимательно осматривая общий зал в поисках подслушивающих, но мы одни, если не считать старика в углу.

― Дела, которые касаются Старого Короса.

― Старого Короса? Ты работаешь на короля Йорууна?

Он медлит с ответом.

― Я работаю на королевских советников. Здоровье короля… ухудшается. — Его глаза смотрят на меня с волнением. ― Они обеспокоены тем, что может произойти с троном после его смерти. Если он не назовет преемника, возникнет вакуум власти, и есть те, кто жаждет его заполнить.

Здоровье короля Йорууна ухудшается уже двадцать лет, но что-то в тоне Фолька заставляет меня подозревать, что конец действительно близок. Я спрашиваю:

― Кто?

― Я здесь, чтобы встретиться с бывшим священником, который утверждает, что Великий клирик замышляет превратить Астаньон в теократию⁶.

Я фыркаю.

― Гребаные священники. Мы столкнулись с ними во время поездки. Пятеро из них, вооруженные, не смогли остановить голую девушку, ― они не смогут захватить королевство.

Фольк проводит ногтем большого пальца по нижней губе.

― Ну, если верить слухам, они не единственные, кто претендует на трон.

― Кто еще?

― Твой хозяин.

Я встряхиваю головой, чтобы прочистить уши, уверенный, что неверно его расслышал, даже с моими обостренными чувствами.

― Райан? ― Я провожу пальцами по волосам. ― Нет. Ты ошибаешься. Он бы сказал мне, если бы у него были какие-то планы на трон.

Уверенный взгляд Фолька заставляет меня сомневаться в себе, но то, что он говорит, невозможно. Райан доверяет мне больше, чем кому бы то ни было, поэтому он и послал меня охранять Сабину. Семья Валверэй и так обладает львиной долей богатства и власти в Астаньоне; неужели им нужна еще и корона?

― У Валверэев есть основания, ― говорит Фольк. ― Лорд Берольт ― дальний кузен покойного короля.

Да, очень дальний. Я знаю о предполагаемых притязаниях лорда Берольта на королевскую кровь, но мне также хорошо известно, что королевский генеалог, как известно, берет взятки от пяти тысяч монет.

Лестница скрипит. Двое молодых людей с кипящими котлами поднимаются на третий этаж. Я роюсь в кармане в поисках ключа от комнаты Сабины.

― Мне нужно идти. Эти новости… Ты ошибаешься. Лорд Райан не стал бы мне лгать.

― Его называют Лордом лжецов, идиот. ― В словах Фолька есть суровость, но в то же время и забота, как будто старший брат укоряет младшего.

Ногти впиваются в ладони. На руке выступает вена. Я бил людей за меньшие оскорбления в адрес лорда Райана. Фольк должен ошибаться. Заговор с целью захвата астаньонского трона ― это крайность даже по меркам Валверэев. Если бы Райан хотя бы задумывался над этой идеей, я был бы первым, кому он доверился. Черт, да он бы отправил меня штурмовать замок Хеккельвельд, резиденцию короля, и распахнуть перед ним ворота.

Но в последние несколько лет я чаще бывал в лесу, чем при дворе. Может, я что-то упустил? Неужели я вышел из круга доверия Райана?

― Будь начеку, Вульф, ― говорит Фольк, на этот раз совершенно серьезно.

Я стучу кулаком по столу ― и в знак признания его предупреждения, и чтобы еще раз подчеркнуть, что доверяю своему хозяину и не собираюсь сомневаться в нем.

― И ты тоже, старый друг.

Глава 15

Сабина

Кто-то стучит в дверь.

Я испуганно отшатываюсь от открытого окна. Маленький коричневый стриж перелетает с подоконника на соседнюю ветку, мое послание прикреплено к его лапке ниткой, выдернутой из занавесок. Чтобы написать записку, мне пришлось обойтись обрывком обоев и палочкой из холодного камина с обгоревшим угольком на конце. Любезная птичка согласилась доставить мое послание Адану и сосредоточенно внимала моим указаниям. Думаю, она поняла. Надеюсь, что так и было.

Лети, маленький друг. Поторопись!

Я поторапливаю его взмахом руки. Захлопываю окно, когда человек в коридоре стучит сильнее.

― Сабина, это я, ― кричит Бастен. ― Принесли воду для твоей ванны. ― Он делает паузу. ― Ты прикрыта?

Прикрыта? Разве я когда-нибудь была прикрыта в этой поездке? Нет, Бастен, я голая. Как всегда.

Я стягиваю простыню и обматываю ее вокруг себя, как саван.

― Да.

Он отпирает дверь и впускает пару молодых людей, которые с трудом тащат тяжелые котлы с горячей водой. Бастен следит за ними, когда они направляются к медной ванне, давая понять, что хочет, чтобы они смотрели на котлы, а не на меня. Они опорожняют их и быстро выходят, провожаемые пристальным взглядом Бастена.

Бастен закрывает за ними дверь. Из медной ванны поднимается пар. В воздухе витает аромат лавандового мыла.

Он бросает сверток с одеждой на кровать.

― Что это? ― спрашиваю я с любопытством.

― Платье. Нижнее белье. Для тебя. ― На мой растерянный взгляд он невозмутимо добавляет: ― Я подумал, что тебе, наверное, надоело носить мою рубашку, учитывая, как часто ты говоришь мне, что я воняю.

Он купил мне одежду? Как приятно облачиться в настоящую одежду ― чистую одежду! ― даже если у меня будет возможность носить ее всего один день. Здесь, в этой комнате. Я не могу выйти в платье даже в общий зал, иначе Райан узнает, что я нарушила его правила. И все же я тронута тем, что Бастен решил оказать мне такую любезность.

Я наматываю локон волос на палец и тихо говорю:

― Спасибо.

Бастен пожимает плечами.

Продолжая теребить волосы, я с вожделением смотрю на горячую воду.

Он понимает намек.

― Давай, пока она горячая. Я буду стоять спиной, пока ты будешь мыться.

Он подходит к окну, распахивает створку, которую я только что закрыла, и делает вид, что ему очень интересно наблюдать за происходящим в Блэкуотере.

Я украдкой поглядываю на его спину, пока сбрасываю простыню и погружаюсь в воду. Если бы он вернулся хоть на минуту раньше, то застал бы меня за отправкой послания Адану. Если бы он узнал обо всем, рассказал бы он лорду Райану? Наказал бы он меня?

Учитывая скудные средства, мое послание Адану было очень кратким:

Отмени план. Прости меня. Я люблю тебя.

Последняя фраза была написана второпях, но я запаниковала и добавила ее из чувства вины. Люблю я Адана или нет, но вовлекать его в планы побега слишком рискованно. Бастен с ужасающей уверенностью доказал, на что он способен, и я могу только догадываться, какие еще ресурсы для слежки есть в распоряжении моего будущего мужа. Если бы меня поймали с Аданом, его, скорее всего, повесили бы за совращение суженой лорда.

Я расслабляюсь в ванне и откидываюсь назад. Пока горячая вода согревает мои ноющие бедра и смывает грязь, все мои заботы постепенно рассеиваются.

В одном Бастен был прав ― я действительно не знаю Адана. То, что я считала любовью с первого взгляда… теперь я не уверена. Может быть, это было просто красивое лицо и дружелюбная улыбка. Может быть, это было обещание Адана освободить меня. А может, я просто отчаянно нуждалась в нежном прикосновении ― любом прикосновении ― после стольких лет унижений.

Должна признать, что какая-то часть меня, к стыду своему, рада отменить побег с Аданом. Больше всего на свете я жажду свободы, но я уже не уверена, что хочу ее с кем-то, по сути, чужим.

Кроме того… Я не могу перестать думать о поцелуе с Бастеном. Если бы я действительно любила Адана, разве я позволила бы Бастену поцеловать меня? Разве я не чувствовала бы себя более виноватой?

Потому что я совсем не чувствую себя виноватой.

Я тру кожу ароматическим мылом, смывая с нее грязь, и изучаю мускулистые плечи Бастена, натянувшие его рубашку.

Тот поцелуй. Клянусь Бессмертными, тот поцелуй.

Это поцелуй лишил меня дыхания, и, может, я и неопытна в вопросах мужского тела, но даже камень поймет, что Бастен тоже был полностью захвачен происходящим между нами. За те недели, что мы провели вместе, он лишь дважды нарушил свою абсолютную верность хозяину: первый раз ― когда позволил мне надеть его рубашку, а второй ― когда поцеловал меня.

Меня.

Я ― его слабость.

Я ― единственное, что заставляет его верность колебаться.

И, возможно, я могу использовать этот факт. Болезненно очевидно, что, учитывая способности Бастена, мне никогда не сбежать от него. Но есть шанс, что я смогу перенаправить его преданность, как и предлагала Мист.

Я внутренне стону. Она будет бесконечно злорадствовать, зная, что была права.

И все же, сработает ли это? Выберет ли Бастен меня вместо Райана? Он так чертовски упрям в своей преданности человеку, которому он явно безразличен. Я хочу встряхнуть его, спасти. Показать ему, что он больше, чем чей-то слуга. Он умнее, чем кажется, использует вульгарные слова, как грубиян, и явно не получил формального образования, но у него от природы острый ум, а отточенный язык он перенял у лорда Райана. Если бы он захотел, то мог бы говорить, как дворянин. Благодаря своему уму, росту и способностям, дарованным богами, он мог бы накопить больше богатства и власти, чем Валверэй. Он мог бы править этой семьей.

Хотела бы я, чтобы он увидел то, что вижу я, ― потенциал неограненного драгоценного камня.

― В Шармоне, ― спрашивает Бастен, не отрывая взгляда от окна, ― ты сказала, что Патрон упоминал Великого клирика, не так ли?

Интересно, почему он вдруг вспомнил о Шармоне?

― Да, он сказал, что Великий клирик хочет меня видеть. Не могу понять, зачем. ― Я погружаюсь в ванну и осторожно плещусь в воде, отчего она приятно омывает мою кожу. Спина Бастена напрягается от этого звука. ― Почему ты спрашиваешь?

― Просто так. ― Но, должно быть, он что-то обдумывал, потому что не прошло и минуты, как он спрашивает: ― А что говорят в Бремкоуте о Волкании?

― Волкания? Проклятое королевство? ― С какой стати он спрашивает об этом забытом месте? Оно было отгорожено стеной пятьсот лет назад после войны, и единственный раз, когда я слышала о нем, это в сказках, призванных напугать детей. Кровожадные, поцелованные богами воины из Волкании придут и превратят твою кровь в лед, если ты не будешь есть капусту.

― Я ничего не знаю, правда. Сестры в монастыре верили, что место упокоения Бессмертного Вэйла находится где-то в волканских лесах. Что он скоро проснется, и феи снова будут править землей. Обычная сказка. Они также верили, что луна ― это гигантский светлячок… Я бы не стала слишком доверять их словам. ― Я бросаю на него косой взгляд. ― А что, ты пытаешься обеспечить мне ночные кошмары?

― Кошмары?

― Ну, знаешь. Чудовища Волкании. Птицы, которые разносят болезни, как дождь. Гигантские лошади, вызывающие огонь. Или их злобные воины, любящие убивать врагов, а потом заставлять трупы танцевать с помощью магии?

Он так нахмурил лоб, что его брови почти соединились.

Я стряхиваю в его сторону мелкие брызги воды.

― Да ладно, Бастен. Я просто шучу. Все это случилось много веков назад.

― Хм… ― Он проводит рукой по щетине, размышляя.

Я заканчиваю мыть голову и волосы, а затем погружаюсь под воду, чтобы ополоснуться, и выныриваю, задыхаясь. Я вылезаю, капая, и сажусь на бортик ванны, вытираясь полотенцем.

― Тебе тоже стоит принять ванну, пока вода еще теплая.

Я думаю, что он хотел бы больше поговорить о беспокоящей его Волкании, но не делает этого. Не поворачиваясь в мою сторону, он жестом показывает на стопку одежды на кровати.

― Оденься, чтобы я мог повернуться.

Я отвечаю:

― Да, боги запрещают тебе видеть меня голой.

Он фыркает, но не поворачивается, пока я не влезаю в длинную белую сорочку, со шнуровкой на груди, а затем натягиваю на нее верхнее платье из сиреневой шерсти. Ткань новая и чистая, и, разглаживая руками ее складки, я удивляюсь тому, что в одежде чувствую себя другим человеком.

Как будто последние несколько дней я была животным, спала в грязи, ела жареное мясо, приготовленное на костре, не носила ничего, кроме плохих снов. Внезапно я вернулась в реальный мир и чувствую одновременно невероятное облегчение и, как ни странно, некоторую растерянность, словно я больше не знаю, что делать со своими руками.

― Твоя очередь принять ванну, ― говорю я.

Наконец повернувшись, Бастен не спеша рассматривает меня в платье, пока я вытираю волосы полотенцем. Я не могу понять его выражение лица. Он выглядит так, будто пытается разгадать какой-то секретный код на незнакомом ему языке.

Затем он говорит с ноткой восхищения:

― Я никогда не видел тебя в одежде.

Это правда. С тех пор как он вошел в ворота моего отца, максимум, что на мне было, ― это шелковый халат или его собственная рубашка больших размеров. На моих щеках расцветает румянец, когда я поправляю подогнутый край левого рукава. Это иронично, но по какой-то причине я чувствую себя более неловко, стоя перед ним одетой, чем обнаженной.

Чтобы разрядить тягостное молчание, я тихо говорю:

― Если правда то, что говорят о похотливости мужчин, то я уверена, что мое нынешнее состояние должно тебя разочаровать.

Я хотела пошутить, но Бастен не смеется. Он сохраняет серьезность, с железной сосредоточенностью смотрит на меня и говорит:

― Завернутый подарок может быть даже более соблазнительным, чем развернутый, миледи.

Дрожь пробегает по позвоночнику, когда я представляю, как Бастен медленно, не торопясь, раздевает меня, чтобы наброситься на подарок внутри.

Отлично. Теперь мои щеки пылают.

Я занимаю его место у окна, пока он стаскивает рубашку через голову и бросает ее на кровать. И, хотя я не поворачиваюсь, звуки, с которыми он снимает сапоги и брюки и с мужественным вздохом опускается в теплую воду, разжигают мое любопытство до яркого пламени. Я видела голую грудь Бастена почти каждую ночь, но что находится ниже на мужском теле ― загадка. Все, на что я могу ориентироваться, ― это иллюстрации в разделах «Книги бессмертных». Одна, в частности, приходит на ум: бессмертная Алиссанта и бессмертный Самар, обнаженные вместе, с их светящимися на теле узорами фей. Член бога Солнца входит в священное лоно богини, а ее лодыжки лежат на его плечах; ее голова откинута назад в экстазе, его загорелая рука сжимает ее грудь.

Мне остается только гадать, брал ли Бастен женщину в такой позе.

Трактирщица приносит нам ужин, и мы садимся за стол и едим с настоящим столовым серебром, как два цивилизованных человека. Это чуждое и странное чувство ― есть с Бастеном вот так, а не сидя у костра, и оно настолько же захватывает меня, насколько и выводит из равновесия.

Я так увлечена, смакуя вино и теплый хлеб с маслом, что даже не замечаю, что мы проговорили весь вечер, пока Бастен не зажигает свечу. К моему удивлению, в какой-то момент сгустились сумерки и в комнате стало темно.

Я подавляю зевок.

― Тебе следует поспать, леди Сабина. Завтра мы двинемся на север и через два дня будем в Дюрене. ― Он встает и кладет мешок на ковер у камина, словно собираясь использовать его в качестве подушки.

Сейчас или никогда.

Медленно я распускаю верхнее платье и стягиваю его через голову, оставаясь в длинной сорочке. Я не могу заставить себя встретиться с ним взглядом, когда откидываю покрывало.

Я прочищаю горло.

― Знаешь, тебе не обязательно спать на полу. Мы делили одеяло в лесу. Нет ничего особенного в том, чтобы разделить постель.

Он рассматривает мягкие, чистые простыни, пока я опускаюсь на них, преувеличенно демонстрируя, что вторая сторона кровати ждет его. Но он не делает ни шагу к кровати ― пока.

Я настойчиво похлопываю по другой подушке, сохраняя спокойствие.

― Я вижу, как у тебя болит плечо ― тебе нужно провести ночь на матрасе. Иначе как ты сможешь завтра противостоять нападкам мужчин, которые будут на меня заглядываться?

Он тихо смеется, хотя его глаза остаются серьезными. Он молча гасит лампу. Затем, наконец решившись, стягивает с себя рубашку, так что остается только в штанах.

― Очень любезно с твоей стороны, леди Сабина.

Матрас стонет, когда он опускается на него. Все, что я могу сделать, ― это не скатиться в провал, который создает его массивное тело.

Я прижимаюсь к подушке, сердце колотится.

― Спокойной ночи, Бастен.

― Спокойной ночи, миледи.

В тусклом свете фонаря я смотрю на стропила. Мое тело измождено, но я никогда не чувствовала себя такой бодрой. Хотя мы и раньше спали рядом друг с другом, что-то в совместной постели ощущается по-другому, несмотря на мои уверения. Я слышу каждый звук его тела и шорох подушки. Напряжение настолько ощутимо, что кажется, будто с нами в постели находится третий человек.

Я ненадолго закрываю глаза и вспоминаю совет Мист.

Сделай так, чтобы он был предан тебе.

Собрав все свое мужество, я поворачиваюсь к нему лицом. Боги, надеюсь, он не слышит, как быстро бьется мое сердце. Но, конечно, слышит.

― Бастен? ― шепчу я. ― Я беспокоюсь о том, что будет, когда мы приедем в Дюрен. По поводу брачной ночи, когда я выйду замуж за Райана.

Он положил одну руку под подушку, его волосы цвета вороного крыла распущены и выглядят греховно шелковистыми теперь, когда они чистые. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не протянуть руку и не погладить их. Он достаточно близко, чтобы я могла разглядеть темную щетину на его подбородке.

Его глаза мерцают, словно он почувствовал опасность и знает, что нужно действовать осторожно.

― Поверь мне, леди Сабина, ни один мужчина не будет разочарован тобой в своей супружеской постели.

Я судорожно сглатываю, пытаясь успокоить нервы, которые его серьезный голос будоражит что-то в моем животе.

― Просто… Я не знаю, что делать. Чтобы доставить удовольствие мужчине, я имею в виду.

Его рот приоткрывается от изумления, и он втягивает воздух, как будто дыхания через нос уже недостаточно. Он говорит с запинкой:

― Некоторым мужчинам нравятся неопытные женщины.

Я медленно провожу пальцем по линиям стеганого узора покрывала, наблюдая за тем, как поднимается и опускается его грудь под одеялом. Я скромно смотрю сквозь ресницы.

― А тебе?

Бастен издает придушенный стон. По его телу пробегает дрожь, словно по нему провели кончиками крыльев. Кажется, он не может подобрать слов. В конце концов он уклончиво отвечает:

― Я никогда не был с девственницей. Я не знаю.

Я чувствую, как с каждым словом он пытается укрепить стены между нами. Он хочет меня, я уверена в этом, но ему больше хочется сохранить верность своему хозяину. Его упрямая преданность подобна железным кандалам на запястьях.

Но я полна решимости завоевать его преданность любой ценой. Поэтому я обращаюсь к своей внутренней бессмертной Алиссанте. Собрав всю свою храбрость, моя нога скользит под одеялом в его сторону, пока большой палец не задевает его лодыжку.

Его глаза закрываются. С его губ срывается еще один стон.

― Но ведь у тебя уже были женщины, не так ли? ― спрашиваю я, притворяясь наивной.

Его горло перехватывает.

― Да.

― И ты знаешь, что делать.

Его голос хриплый.

― Да.

Когда он открывает глаза, его взгляд останавливается на моих губах, словно он не решается посмотреть мне в глаза. Я подношу большой палец к губам, где сосредоточено его внимание, и слегка прикусываю ноготь.

― Может быть, ты мог бы научить меня? Как ты учил меня драться в лесу?

Мое сердце стучит, как кузнечный молот. Неужели я действительно это делаю? Я даже никогда не думала ни о чем настолько смелом, и это одновременно пугает и возбуждает. Я чувствую, что играю с огнем, и не знаю, хочу ли я обжечься или нет.

Бастен отрывает свое внимание от моих губ и пронзает меня тяжелым взглядом. Его веки прикрыты, глаза пылают. Он точно знает, что я пытаюсь сделать, и не готов признать, насколько ему это нравится. Предупреждающим голосом он бормочет:

― Сабина, какого дьявола ты…

Поддавшись импульсу, я прижимаю палец к его губам и торопливо шепчу:

― Я не прошу тебя нарушить клятву, данную твоему господину. Я знаю, что принадлежу ему, но ты мог бы притвориться им. Покажи мне, как доставить ему удовольствие. Ты поможешь ему. И мне. Разве это не настоящая преданность?

В его взгляде сквозит предостережение, даже угроза наказания за то, что я предложила нечто столь непристойное. Но он не отказывается. Матрас стонет от силы его дыхания. В порыве он откидывает одеяло и встает с кровати, шагая по потертому ковру.

― Черт, ― резко ругается он.

Чувствуя его сомнения, я позволяю молчанию сделать работу за меня. Сидя в постели и натянув простынь поверх сорочки, я слегка покусываю губу, пока он расхаживает взад-вперед, буравя меня таким страстным взглядом, что едва не поджигает занавески.

Он ходит взад-вперед, взад-вперед, не сводя с меня глаз. Наконец он останавливается. Его грудь тяжело вздымается, когда он повторяет:

― Притвориться?

Мое сердце подпрыгивает в горле. Клянусь бессмертными, это действительно происходит? Я заставляю себя медленно кивнуть и шепчу тихое заверение.

― Никто никогда об этом не узнает.

Он делает еще один шаг, пытаясь устоять. Затем, наконец решившись, он медленно идет обратно к кровати. Его энергия изменилась. Воздух потрескивает, но теперь это происходит от предвкушения, а не от сопротивления.

Он наклоняется ко мне как хищник, заставляя меня откинуться на подушки. Я смотрю на него снизу вверх, когда он берет меня за подбородок и проводит большим пальцем по нижней губе.

― Я дал клятву. Однажды я ее нарушил, и больше не буду. Но если ты хочешь знать, как мужчина берет женщину, я расскажу тебе. Расскажу тебе, что бы я сделал с тобой, если бы ты была моей невестой.

Его большой палец проникает между моими губами, проводит по твердому краю зубов и задевает мой язык, что кажется ошеломляюще развратным.

― Во-первых, ― говорит он низким голосом, ― я бы поцеловал тебя в губы. Вот здесь. — Его большой палец проводит по моей челюсти. ― А потом я поцеловал бы тебя здесь. Его рука скользит по моему горлу к впадинке у основания шеи. ― А потом здесь.

Стон поднимается по моему горлу и переходит в всхлип. Его прикосновения одновременно грубые и уверенные, когда он проводит по моей чувствительной коже. От предвкушения я замираю, гадая, к чему он прикоснется в следующий раз. Под простынями мои ноги сжимаются, пытаясь подавить нарастающий жар. Я еще глубже погружаюсь в подушку, пока он не оказывается прямо надо мной, упираясь одной рукой в изголовье кровати.

Я сглатываю.

― И что дальше?

Его глаза вспыхивают желанием.

― Дальше, ― говорит он, перемещая руку к шнуровке на моей груди, ― я бы сделал что-нибудь с этой сорочкой. ― Его грубые пальцы перебирают шнурки, не развязывая их, а просто тянут туда-сюда, и это так возбуждает, что кажется почти пыткой. Он так близок к тому, чтобы распустить их, но не делает этого.

Он так решительно настроен не нарушать свою клятву.

― Как только сниму ее, я поцелую тебя здесь. ― Он проводит большим пальцем по моему родимому пятну — крестному поцелую. ― И здесь. ― Его рука опускается к вырезу сорочки. ― И здесь. ― Подушечка его большого пальца надавливает поверх сорочки на твердый бутон моего соска.

Ткань между моим соском и его пальцем создает трение, которое наполняет меня желанием. Я задыхаюсь, выгибая спину. Когда я наконец перевожу дыхание, то хрипло спрашиваю:

― И что дальше?

Бастен опускает голову к моему уху так, что его распущенные волосы ласкают мою щеку, словно перышки. Его голос становится зловеще глубоким. ― Затем я бы снял с тебя всю одежду. Я бы прижался ртом к каждому изгибу. Я бы облизал каждую веснушку. Я бы поклонялся каждому сантиметру тебя, к которому мог бы прикоснуться губами.

О, Боги. Я теряю дар речи.

― Поскольку это будет твой первый раз, ― продолжает он, ― я не буду спешить. Я сделаю так, чтобы твое тело было готово, истекало соками, как спелый персик, умоляя, чтобы его сорвали.

Мои мысли замирают. Как будто мой разум ― это свеча, которую кто-то задул, а вместо нее разжег костер в моем теле. Дрожь желания, пронизывающая меня, ― чистая пытка. Я мучаюсь от того, что его губы так близко к моему уху, но он не хочет меня целовать.

Больше. Мне нужно больше.

Каркас кровати скрипит, когда он смещает свой вес, чтобы еще ближе наклониться ко мне. Одна его рука стягивает покрывало до моей талии, а другая медленно ласкает мой живот, пальцы сжимают сорочку, словно он хочет сорвать ее.

Это уже зашло слишком далеко. Я знаю, что это так. Я хотела соблазнить Бастена, чтобы он помог мне сбежать, но не ожидала, что сама испытаю такую изысканную потребность. Еще не поздно все прекратить, но каждый раз, когда я думаю о том, чтобы повернуться к нему спиной и лишиться его горячих ласк, мое тело настойчиво противится. Моя кожа еще никогда не ощущала мужских прикосновений. Легким не хватает воздуха, дыхание неглубокое и такое же яростное, как когда я на бешеной скорости мчалась на Мист через лес.

Внезапно я понимаю, что дело больше не в соблазнении. Я не уверена, что вообще это было причиной. Дело не в том, чтобы использовать Бастена для каких-то своих целей.

Дело во мне.

Речь идет о том чувстве, которое я испытала, когда скакала на Мист по лесу. Сейчас я чувствую ту же жажду свободы. Будь то прогулка на лошади или выбор мужчины, с которым я хочу лишиться девственности, ― это одно и то же: я сама определяю свою судьбу, а не позволяю другим делать это за меня.

И я хочу выбрать Бастена.

Очень, очень сильно.

Он смотрит на меня с вызовом. Мы оба ждем, что другой остановит это. Но ни один из нас этого не делает. Я чувствую, как момент затягивается, пока не выходит из-под контроля, и понимаю, что назад дороги уже нет. Я двигаю бедрами под его ладонью на моем животе. Свободной рукой я провожу пальцами по декольте.

Встретив его вопросительный взгляд, я бормочу:

― Не останавливайся сейчас. Что бы ты сделал дальше?

Его глаза стекленеют от желания. Не разрывая зрительного контакта, он начинает задирать ткань сорочки вокруг моих бедер, дюйм за дюймом, с мучительной возбуждающей медлительностью. Его голос приобретает злобное бархатное урчание.

― Ты часто ездила верхом, поэтому, вероятно, уже порвалась. Это хорошо, потому что будет не так больно, когда мужчина впервые наполнит тебя своим членом. В любом случае, я бы позаботился о том, чтобы ты запомнила именно удовольствие, а не боль.

Я не могу дышать. Я не могу думать. Моя кожа умоляет Бастена прикоснуться везде и сразу. Сделать каждую из тех непристойностей, которые он перечислил. Я сжимаю бедра, но укротить жар, бьющийся в основании живота, невозможно. Словно потоп, он распространяется по всему телу, пока я не чувствую себя хрупкой, как стекло, умоляя разбить меня вдребезги.

Его имя со стоном срывается с моих губ.

― Бастен.

Он приникает губами к моему уху и хрипло говорит, дыша все тяжелее:

― А потом я бы поиграл с твоей красивой киской, чтобы ты была готова взять меня. ― Его рука находит подол сорочки, сбившейся у моих бедер. ― Сначала пальцами. Потом языком.

Я стону громче.

Его пальцы ласкают внутреннюю сторону моего бедра. Взад-вперед медленными, долгими, мучительными движениями от колена до паха и обратно. Мои бедра дергаются навстречу, жаждут новых прикосновений, побуждая его переместить руку выше, к маленькому тугому узелку, который требует его внимания.

Я сжимаю заднюю часть его бицепса так сильно, что, наверное, остаются синяки. Его дыхание дразнит мою шею, его губы так чертовски близки к моим, что мне кажется, я умру, если он меня не поцелует.

― Если бы я был лордом Райаном, ― говорит он, его дыхание становится тяжелым и быстрым, ― я бы сделал все, чтобы ты кончила в первый раз. Не один раз, а снова, и снова, пока твое тело не задрожит в моих объятиях из последних сил, и я не почувствую запах смазки, стекающей по твоему бедру.

Святые боги. Мои ногти все глубже впиваются в его руку. Возможно, я даже повредила кожу. Но мне все равно. Эта игра, в которую мы играли, была забавной, но я хочу получить свой приз, и немедленно. Никто и никогда не вызывал у меня таких эмоций, как Бастен, и я не могу представить, что кто-то, кроме него, возьмет меня.

Не Адан.

Не лорд Райан.

Бастен ― тот, кого хочет мое сердце и жаждет мое тело. Бастен ― это моя свобода. Бастен ― это причина, по которой я изменю свою мантру после долгих лет отчаянной мольбы. Теперь это не ― Они могут завладеть моим телом, но мой разум принадлежит мне. Теперь это ― Мое тело и мой разум ― мои. Никто больше не может использовать мое тело, если я сама не решу отдать его.

И я хочу ― мне нужно ― отдать его Бастену.

Я приподнимаю голову так, что мои губы касаются щетины у края его челюсти. Дыша у его кожи, я говорю:

― А что, если я не хочу, чтобы ты был нежным в первый раз, когда будешь трахать меня?

Я жду, задержав дыхание, чтобы увидеть, какую реакцию это вызовет.

Последняя унция решимости Бастена исчезает так стремительно, как будто ее вообще не было. После одного долгого взгляда, полного похоти, он набрасывается на меня со всей энергией охотника, который не намерен упускать свою добычу. Одной большой рукой он обхватывает мою шею и притягивает мой подбородок к себе, а другой рукой проводит по моему бедру и сжимает мою задницу.

Больше никаких игр, никакого ожидания. Его губы находятся так близко к моим. Жар прокатывается вдоль моего позвоночника, поджигая нервы. Мне нужно за что-то ухватиться. Мои руки обвивают его шею, пальцы погружаются в волосы, словно цепляясь за гриву Мист.

Но он все еще не целует меня.

Он не нарушит клятву.

Будь он проклят. Будь он проклят!

Я дергаю его за шею и стону, пытаясь притянуть его губы к своим, нетерпеливо дергая бедрами под ним.

Его голос хриплый.

― Ты даже не представляешь, как сильно я хочу…

Его голос замирает на полуслове, и голова резко дергается в сторону, словно он что-то услышал. Его глаза внезапно становятся ясными, настороженными. Его тело напрягается надо мной.

Сильно моргая и сгорая от желания, я приподнимаюсь на локте.

― В чем дело?

― Дым. ― Его взгляд устремлен на пятно на стене, пока он сосредоточен на запахе. Затем он сдавленно говорит: ― Общий зал горит.

Это настолько резкий поворот событий, что мой мозг не может переключиться достаточно быстро. Я трясу головой. Я не хочу, чтобы это заканчивалось!

Беспомощно я возражаю: ―

Я ничего не чувствую…

Но мои слова обрываются. Конечно, Бастен с его обостренным обонянием учует дым гораздо раньше меня.

Он сидит прямо, глядя на меня расширенными зрачками, его дыхание все еще учащенное. Ясно, что в этом мире есть только одна вещь, которую он хочет сейчас больше, чем трахнуть меня, ― это защитить меня. Он проводит рукой по лицу. Мгновенно он переключается в режим стражника.

― Я должен вытащить тебя отсюда.

Он хватает меня за запястья.

Мое тело все еще гудит от желания. Мои возбужденные соски еще не поняли, что им грозит опасность. Тупая пульсация между ног требует удовлетворения, и разочарование нарастает в моей груди, когда он стаскивает меня с кровати.

― Бастен, подожди!

Я облизываю губы, пытаясь подобрать слова. Но мой мозг пуст. Я не знаю, как сказать ему, как сильно я хотела его, как сильно все еще хочу. Что теперь, когда я почувствовала вкус свободы, я не намерена никогда возвращаться к тому, что было раньше.

Выражение его лица смягчается в знак понимания. На мгновение он проводит пальцем по изгибу моей челюсти.

― Это… ты… ― Он снова начинает. ― Нам нужно идти, Сабина. Одевайся.

Наконец я выныриваю из оцепенения и понимаю, как опасно оставаться в горящем здании. Проведя рукой по голове, я быстро вспоминаю, что оставила верхнее платье в изножии кровати. Я натягиваю его поверх сорочки, а затем приседаю, чтобы поискать под столом свои туфли.

Неожиданно моя пятка натыкается на гвоздь, торчащий из половицы. Боль пронзает ногу. Колени подгибаются. Опустившись на четвереньки, я издаю крик.

Бастен мгновенно оказывается рядом со мной.

― Сабина?

― Моя нога! ― задыхаюсь я.

Он быстро осматривает рану, из которой сочится кровь. Не медля, он перекидывает мешок через плечо, а затем поднимает меня с пола. Со мной на руках, он пересекает комнату и пинком распахивает дверь.

По лестнице поднимается дым. С другого этажа доносятся женские крики. Слышен стук дверей, топот ног, остальные гости спешат убежать.

Я обхватываю Бастена за шею, зарываясь лицом в его массивную грудь, и он несет меня сквозь дым в безопасную ночь.

Глава 16

Вульф

Из окон и дверей гостиницы «Мэниуотерс» валит дым. На улице кашляют постояльцы, которым удалось спастись из огня, а из соседних домов спешат люди, чтобы помочь потушить пламя. В двух шагах река Иннис, и люди снуют по мосту, опуская привязанные к веревкам ведра, чтобы наполнить их водой.

С Сабиной на руках, я осматриваю толпу в поисках знакомого лица, но Фолька нет среди спасшихся. С раненой ногой он не мог легко спуститься по лестнице. Если его нет здесь, есть шанс, что он все еще в здании.

― Вы не видели человека с тростью? ― кричу я грузному пожилому мужчине, который руководит работами по тушению пожара. ― Около тридцати пяти. Седеющие волосы.

Не имея возможности уделить мне достаточно внимания, он быстро качает головой.

Черт!

Пламя обдает нас жаром, когда ад достигает второго этажа. Я протискиваюсь сквозь толпу к утопленному дверному проему рыбной лавки на другой стороне улицы. Я спускаю ее на крыльцо, а затем начинаю исследовать рану на ее ноге. Рана глубокая, но аккуратная, а значит, когда остановится кровотечение, с ней все будет в порядке. Риск заражения есть всегда, но мы будем в Дюрене послезавтра, а у лорда Райана в распоряжении команда целителей ― даже есть одна, поцелованная богом, способная восстанавливать поврежденную кожу. Райан позаботится о том, чтобы Сабине была оказана медицинская помощь.

Я отрываю подол ее платья и использую полоску ткани, чтобы перевязать кровоточащую рану. Она кашляет, ее легкие наполнились дымом. Глаза покраснели и слезятся. Она трет их тыльной стороной ладони, как будто они болят.

Я глажу рукой ее волосы.

― Сабина, ты можешь идти?

― Думаю, да. ― Ее голос хриплый от дыма, но не дрожит. Моя маленькая фиалка такая чертовски храбрая. Она протягивает мне руки, и я помогаю ей встать на ноги. Она осторожно встает на пятку левой ноги, проверяя ее. Затем неуверенно кивает. ― Все в порядке, если я не буду сильно на нее давить.

На ее щеке видны следы копоти. Я не могу удержаться, чтобы не стереть их, поглаживая нежную кожу мозолистым пальцем, желая устранить любой изъян на ее безупречном лице. Сердце колотится в груди, как загнанный в ловушку зверь. Она в безопасности, но я с ужасом думаю о том, что могло бы случиться, если бы я не успел вытащить ее из огня.

Одно из окон трактира лопается. С улицы доносятся крики: мужчины и женщины, выливающие на строение ведра с водой, попадают под острые осколки стекла. Из разбитого окна вырывается пламя.

Я притягиваю Сабину к себе, крепко обнимая ее, хотя мы находимся на безопасном расстоянии. Затем я обхватываю ладонями ее лицо, заставляя посмотреть мне в глаза, чтобы я мог убедиться, что она меня понимает.

― Я хочу, чтобы ты пошла в конюшню. Возьми мешок ― его украдут через секунду, если мы оставим его здесь. Возьми Мист. Я догоню тебя через пару минут.

Ее круглые, блестящие глаза наполняются беспокойством, когда она одной рукой цепляется за мою рубашку. Задыхаясь, она спрашивает:

― Почему? Куда ты идешь?

― Пожар. У меня там друг. Я должен убедиться, что он выбрался.

Мы с Фольком расстались на плохой ноте. В этом мире до боли мало людей, которых я могу считать друзьями,и ради любого из них я готов пройти через ад. Я не могу уйти, пока не узнаю, что он выжил.

Позади нас взрывается еще одно окно на верхнем этаже, и Сабина вздрагивает и прижимается к моей груди. Мои руки автоматически обхватывают ее спину. На короткое время я позволяю своей голове опуститься на ее макушку, чтобы вдохнуть аромат ее волос.

Еще пять минут назад я был готов разрушить оба наших мира, чтобы быть с ней. Я был готов вонзить нож в спину Райана, и позволить спящим богам проклясть меня на веки вечные, лишь бы только обладать ею. Мое тело все еще разгоряченное и твердое от желания.

Если бы огонь не помешал нам…

Было бы ошибкой переспать с Сабиной. Но, черт возьми, какой замечательной ошибкой.

― Иди. ― Я помогаю ей закрепить мешок, а затем подталкиваю ее к улице. ― Быстрее. Ты будешь в безопасности, Мист защитит тебя. Я сейчас приду.

Она бросает на меня последний взгляд, одновременно испуганный и доверчивый, а затем, прихрамывая, бежит по улице в сторону конюшни, с трудом удерживая заплечный мешок.

Я смотрю ей вслед так долго, как только могу, но медлить нельзя. Огонь распространяется. Фольк все еще не вышел из здания. Пробираясь сквозь толпу к горящей гостинице, я убеждаю себя, что с Сабиной все будет в порядке. Она одета так, чтобы не выделяться. Ее длинные волосы и внешность могли бы вызвать интерес у бездельников, гуляющих в этот час в Блэкуотере, но все внимание приковано к пожару, а не к хромающей девушке.

Потные, покрытые сажей мужчины выливают ведро за ведром на фасад здания, но пламя уже поднялось слишком высоко, чтобы спасти его. Понимая это, они переключаются на соседние здания, чтобы попытаться сдержать распространение пламени.

Пробившись сквозь толпу, я направляюсь прямо к обгоревшей входной двери.

Грузный пожилой мужчина хватает меня, кашляя.

― Что ты делаешь? Ты с ума сошел? Ты не можешь туда войти!

Я сбрасываю его руку и вбегаю в горящую гостиницу. Общий зал наполнен дымом, и я вынужден закрывать нос и рот рукавом. Глаза жжет. Пламя пожирает деревянные столы и лижет занавески. На полу валяется разбитая посуда.

Борясь с дымом, я пробираюсь к лестнице.

― Фольк? ― кричу я, хотя рев огня заглушает мой голос.

Позади меня раздается грохот. Искры сыплются вниз, когда трещит потолочная балка. Подняв руку, я вижу, как в дверной проем между общим залом и кухней протискивается фигура.

Это Фольк. Слава богам. Он опирается на сломанный лестничный поручень в качестве импровизированной трости. Его лицо покрыто сажей и темной субстанцией, которая может быть кровью. Его волосы растрепаны. Но мое первоначальное облегчение испаряется, когда свободной рукой он поднимает арбалет в мою сторону.

Какого черта?

Мой боевой опыт подсказывает мне, что нужно увернуться, чтобы оказаться вне пределов досягаемости. Я прижимаюсь к стойке администратора трактира как раз в тот момент, когда Фольк выпускает стрелу. Она прорезает воздух, проносясь мимо меня, и вонзается в стену за моей спиной, разойдясь с моей шеей на дюйм.

Меня охватывает гнев. Я бросаюсь к нему:

― Фольк, какого черта…

― Сзади! ― кричит он.

Я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как лезвие ножа летит в мое плечо. Инстинктивно я уклоняюсь, перегибаясь через стол, так что нож пронзает воздух надо мной. Человек в темном плаще отработанным движением разворачивается и снова поднимает клинок.

У меня нет времени, чтобы понять, что, черт возьми, происходит. Нападающий бросает следующий нож. Он делает это с такой поразительной скоростью, что я едва успеваю увернуться. Если бы я не обладал своей подаренной богами способностью улавливать тонкие нюансы в его движениях, он бы перерезал мне горло. Я все еще недостаточно быстр, и острие клинка задевает мой скальп. Боль рикошетом пронзает мою голову.

Я укрываюсь за столом, используя его в качестве щита.

Клянусь гребаными Бессмертными.

Его скорость нечеловеческая ― он поцелован богом.

Это делает бой бесконечно более сложным. В юности, когда я дрался на рингах Джоки, меня ставили в пару с другими поцелованными богами бойцами, когда им удавалось найти таких. Четырнадцатилетняя девочка с силой, подаренной богами, пригвоздила меня к земле так, что у меня до сих пор болит копчик, когда идет дождь. Поцелованный богом мальчик из далеких пустынь Кравада мог призвать ветер и швырнуть меня как лист. И все же мне удалось победить их обоих. Только один поцелованный богом боец когда-либо превосходил меня, и его даром была проклятая скорость.

Фольк зарядил еще одну стрелу и поднял арбалет.

― Вульф, Прюиттс-Крик!

Прюиттс-Крик. Он имеет в виду стычку, в которой мы участвовали против мятежников, прятавшихся в лагере лесорубов к югу от Старого Короса. Мы подожгли их склады с древесиной, чтобы создать дымовую завесу во время атаки. Я сразу понимаю, что он имеет в виду.

Нападающий в плаще перемещается вокруг стола так быстро, что его почти не видно. Изо всех сил стараясь оставаться на шаг впереди него, я двигаюсь в центр общего зала. Он оказывается там в мгновение ока, но я успеваю предугадать его траекторию благодаря своему острому слуху и оставить между нами обугленные столы.

Фольк держит свой арбалет наготове, ждет, ждет.

Дым заполняет всю верхнюю половину общего зала. В горле у меня першит, а тело хочет сложиться вдвое от приступа кашля, но я подавляю этот порыв. Использовать дым, возможно, не самая разумная идея, но это лучший шанс, который у меня есть. Мой противник хоть и быстр, но не может преследовать того, кого не видит.

Зато я слышу биение его сердца так отчетливо, словно это гулкий гонг.

Он осторожно пробирается сквозь дым, не видя, где я прячусь. Могу только предположить, что его глаза также горят и слезятся, как и мои собственные, что вдвойне затрудняет мое обнаружение. Именно так все и было в Прюиттс-Крик ― я заманивал мятежников в дым, где у меня было преимущество.

Как только я слышу, что его сердцебиение рядом, я напрягаю мышцы ног и с боевым кличем бросаюсь на него всем телом. Может, он и быстр, но я значительно превосхожу его в весе.

Мы падаем на пол. Воздух вырывается из его легких, и я использую эту возможность, чтобы врезать кулаком ему в нос. Это ненадолго ― как только он придет в себя, он использует свою скорость, чтобы нанести мне удар быстрее, чем я успею его блокировать.

― Фольк! ― кричу я.

― Давай! Отойди с дороги!

Все еще ошеломленный, нападающий борется со мной, но мне удается прижать его к полу коленом. Я откидываю волосы назад и выпрямляюсь, чтобы Фольк мог прицелиться ему в голову.

Я слышу, как палец Фолька нажимает на спусковой крючок еще до того, как стрела оказывается выпущенной. В этот самый момент человек в плаще снова привлекает к себе внимание. Моргнув, чтобы прочистить слезящиеся глаза, он использует свой крестный поцелуй, чтобы ударить меня кулаком в грудь. Он не самый сильный из тех, с кем мне приходилось сражаться, но он тут же возвращает кулак для еще одного удара, прежде чем я успеваю оправиться.

Но потом для него становится слишком поздно.

Стрела Фолька вонзается ему в шею. Тело мужчины содрогается от боли, и он зажимает рукой кровь, хлещущую из раны. Я продолжаю упираться коленом ему в грудь, не рискуя, пока из его горла не вырывается бульканье крови, и он наконец затихает.

Глубоко вздохнув, я опускаюсь на пол, где воздух чище. Наконец я позволяю себе мучительно откашляться. Мокрота и копоть царапают горло, пока я кашляю на полу.

― Фольк. ― Собравшись с силами, я поднимаюсь на ноги и, пошатываясь, иду к тому месту, где мой друг привалился к дверному проему между кухней и общей комнатой. Из пореза на его виске непрерывно течет кровь, и еще больше крови испачкало переднюю часть его рубашки ― но, по крайней мере, он стоит на ногах. Я хлопаю его по плечу, поддерживая. ― Кто это, черт возьми, такой?

Фольк проводит рукавом по крови, залившей его лицо.

― Шпион. Не знаю, от кого, но рискну предположить, что это чертова Красная церковь. Должно быть, они пронюхали о моей миссии. И послали его, чтобы остановить.

Мои пальцы сжимаются на плече Фолька, поддерживая его. Его сердце бьется неровно из-за потери крови. Дым такой густой, что я едва могу разобрать его черты.

Я спрашиваю:

― Он знал, что ты здесь? Он устроил пожар, чтобы выманить тебя?

Фольк качается, слабея от ран, и падает на дверной косяк. В то же время раскалывается потолочная балка. С ревом пламени она рушится на обугленную мебель, увлекая за собой значительную часть потолка. Вокруг нас поднимаются облака пепла и обломков. Пламя распространяется, стремясь сожрать все, что может гореть.

Я хватаю Фолька за плечи. Мы должны убираться отсюда.

Глава 17

Сабина

Я сжимаюсь от боли в пятке, пока не столько бегу, сколько хромаю по улицам Блэкуотера. Мимо меня в противоположном направлении мчатся горожане, чтобы помочь потушить пожар в гостинице «Мэниуотерс». А может, они надеются разграбить то, что от нее осталось, ― не знаю. Главное, что никому нет дела до босоногой хромающей девушки, и это именно то, чего я хочу.

В кои-то веки я никто. Не дочь лорда. Не поцелованная богом невеста. Не голая пленница. Просто девушка, пытающаяся добраться до своей лошади.

Мои плечи болят от тяжести мешка. Бастен несет его без особых усилий, но мне тяжело. Застонав, я опускаю его на землю, чтобы перевести дух.

Позади меня дым поднимается высоко в ночь. У меня сжимается горло от ужасного образа Бастена, застрявшего в горящем здании и не имеющего возможности выбраться. Кто этот друг, ради которого он рискует жизнью? Эта его проклятая преданность приведет его к гибели.

Бастен, пожалуйста, будь в порядке. Ты мне нужен.

Пот катится по щекам, достигая уголков рта. Запах дыма пронизывает все ― от моего платья до волос и кожи. Я все время жду, что Бастен появится на улице позади меня, но его не видно. Мое сердце колотится так опасно быстро, что я удивляюсь, как он не слышит его, где бы он ни находился.

Мне нужно, чтобы он увез меня из этого города, но на этом моя потребность в нем не заканчивается. Почему-то его безопасность стала для меня первостепенной задачей. Он стал моим спутником, моей тенью, моим другом в той же мере, что и моим проклятьем. Я с трудом представляю, как можно проснуться на рассвете без его ворчливой задницы рядом со мной.

Вытирая лоб, я смотрю вперед на улицу. Фонарь, висящий у конюшни Мист, покачивается на ветру. Ворча, я снова взваливаю мешок на плечи и хромаю по булыжникам в его сторону. У меня болит пятка. Легкие болят от дыма, и мне трудно сделать полный вдох. Когда я, пошатываясь, добираюсь до входа в конюшню, я уже настолько измотана, что почти падаю.

Конюшня пуста, работники давно легли спать.

Мист там, в последнем стойле справа, где мы ее разместили, и я глубоко вздыхаю.

Вот ты где, красавица.

Задыхаясь, я бросаю мешок на устланный соломой пол и, прихрамывая, в изнеможении направляюсь к ней. Если и есть на свете душа, которая согревает мое сердце так же сильно, как она, то я еще не встретила ее. И все же, когда я подхожу к воротам ее стойла, ее голова в тревоге дергается в мою сторону. Ее глаза распахиваются так широко, что я вижу белки вокруг радужки.

Не одна!

Мой желудок сжимается от ее слов. Я знаю свою храбрую девочку, и она не выглядит испуганной ― скорее, она насторожена и не знает, как донести до меня информацию о происходящем. Я тянусь к защелке ее стойла, качая головой в замешательстве.

Я не понимаю…

Позади меня раздается звук шагов, и кто-то выходит из стойла в другом конце коридора. Мужской голос зовет:

― Сабина.

У меня перехватывает дыхание от испуга. Хватаясь за дверь стойла, я поворачиваюсь, мои мышцы дрожат, поскольку адреналин заставляет их работать на пределе своих возможностей в случае опасности…

Из стойла выходит парень, свет фонаря в конюшне заставляет его светлые волосы светиться золотом. Он на несколько дюймов выше меня и двигается с грацией гончей, стройный, но неоспоримо сильный. Его глаза зеленого цвета, как клевер, с карими и золотистыми вкраплениями. Нос прямой и гордый. Щеки круглые, с лукавыми ямочками, которые привлекли мое внимание, когда я впервые его увидела. Несмотря на то что сейчас весна, его кожа сияет ровным загаром.

Он так красив, что ему самое место на одной из иллюстраций «Книги бессмертных». Он такой, каким его называют животные, ― Мальчик, Который Сияет Как Солнечный Свет.

― Адан? ― Я задыхаюсь.

Все силы покидают мое тело. Голова кружится, и мне приходится ухватиться за дверь стойла, чтобы удержаться на ногах. На мгновение я думаю, не вдохнула ли я столько дыма, что у меня галлюцинации.

― Сабина. Любовь моя. ― Его ботинки стучат по полу, когда он делает неуверенный шаг ко мне, словно тоже не верит, что это реально. ― Слава Бессмертным.

Я все еще стою в ошеломленном молчании, когда он сокращает расстояние между нами и заключает меня в объятия. Он крепко обнимает меня, зарываясь лицом в мои волосы. Его дыхание становится поверхностным, когда он произносит тихие молитвы благодарности спящим богам.

Мое тело остается неподвижным. После всего, что произошло сегодня ночью, мой разум не может осознать, что Адан находится здесь, в конюшне в Блэкуотер, и шепчет мне на ухо о своей любви.

Я откидываюсь назад, чтобы отдышаться, и упираюсь дрожащей рукой в его грудь.

― Что… ― Я облизываю пересохшие губы, глядя в его поразительные зеленые глаза. ― Что… что ты здесь делаешь?

― Весь Астаньон только и говорит о том, что невеста лорда Райана едет к нему нагишом. Нетрудно проследить твой путь. Я подслушал разговор о том, что вы изменили курс, и скакал день и ночь, чтобы перехватить тебя.

― Но… но ты не мог получить мое послание. Я отправил его только сегодня!

Он нахмурил брови.

― Послание? Нет, я не получал никакого послания. Что там было написано?

Я смотрю на него, не находя слов. Он не знает, что я отменила наш план побега и хотела остаться с Бастеном до тех пор, пока у меня не появится лучший вариант. Его глаза смотрят на меня, ожидая ответа, а я не могу заставить себя сказать ему правду. До сих пор я не чувствовала себя виноватой, глядя в эти бесхитростные зеленые глаза.

Адан так же красив, как и в первый раз, когда я его увидела, и так же незнаком.

Парень, который обнимает меня, гладит по лицу и смотрит на меня с такой нежной любовью, мне совершенно незнаком. Сколько часов мы провели вместе? Пять? Шесть? Может, он такой же чудесный, как я себе представляла, а может, и нет. Я действительно не знаю.

О чем я думала, когда поверила, что люблю его после такого короткого времени?

Ты не думала. Ты отчаянно нуждалась, чтобы кто-то спас тебя.

Борясь с наплывом противоречивых эмоций, я провожу трясущейся рукой по виску.

― Сообщение… Неважно. Я просто не могу поверить, что ты здесь. Гостиница загорелась… ― Я попыталась сглотнуть появившийся комок в горле. ― Какие шансы?

Он смеется, качая головой.

― Я не собирался ничего оставлять на волю случая, когда дело касается тебя.

Тут меня осеняет, что он имеет в виду.

― Это ты устроил пожар?

― Мой друг. Мне нужно было отвлечь внимание, чтобы дать тебе возможность сбежать от твоего стражника. Я знал, что ты направишься к Мист, как только освободишься от него.

Мой разум все еще не может осознать реальность. Позвольте мне прояснить ситуацию… Он думает, что я сбежала от Бастена, а не то, что Бастен отправил меня сюда, чтобы спастись от пожара. Святые боги, как все запуталось.

Бастен.

О, нет. Бастен будет здесь в любой момент. Что он сделает, когда обнаружит нас с Аданом вместе? Он провел последние восемнадцать дней, разбивая кулаками челюсти мужчин за то, что они просто пялились на будущую невесту лорда Райана. А Адан намерен сбежать со мной.

Бастен убьет его. Правда, точно, убьет. Не думаю, что он воспользуется ножом ― он захочет применить кулаки, чтобы сделать это как можно больнее.

― Здесь небезопасно, ― говорю я хриплым голосом, хватая Адана за рукав.

Он кивает в знак согласия.

― Я знаю. Мои братья ждут нас в доках. У них наготове лодка. Мы можем отправиться вниз по течению реки, в безопасное место, которое я знаю.

Я пристально смотрю на него, а мои мысли все спотыкаются и спотыкаются. Он ждет, что я уйду с ним. А почему не должен? Он не знает ни о моей первой, катастрофической попытке бегства, ни о моем сообщении, отменяющем наше совместное будущее.

Моргнув, я запинаюсь:

― Адан…

― Нам придется оставить Мист здесь, но я обещаю, что это ненадолго. Она слишком узнаваема, и мы не сможем перевезти лошадь на лодке. Мы вернемся за ней. Клянусь.

― Н-нет, ― заикаюсь я. ― Ты не понимаешь.

Он обхватывает мое лицо, заглядывая в глаза.

― Чего я не понимаю, любовь моя?

И снова слова застревают в горле. Как я могу сказать ему, что мы были дураками, если думали, что любим друг друга после одного дня знакомства? Ей-богу, может, он и правда святой, как мне показалось. В конце концов, он выполнил свою часть нашего обещания. Он здесь. Он перевернул небо и землю, чтобы спасти меня. Даже его братья рискуют жизнью, чтобы доставить меня в безопасное место.

Это я собираюсь нарушить наш договор.

Что я должна ему сказать? Что у меня возникла какая-то извращенная связь со стражником, который должен доставить меня к лорду Райану?

Я покажусь ему сумасшедшей.

Может, я и есть сумасшедшая.

Я провела с Бастеном едва ли больше времени, чем с Аданом. Я еще так многого о нем не знаю, даже если его ворчливое и ласковое рычание заставляет мое сердце замирать. Неужели и сейчас я ошибаюсь, думая, что эта история с Бастеном что-то значит?

Нет. Это не одно и то же. То, что связывает меня с Бастеном, ― нечто особенное.

Впрочем, это не имеет значения. Что бы я ни чувствовала к Бастену, кем бы мы ни стали друг для друга в будущем, на моем свидетельстве о замужестве будет стоять не имя Бастена Боуборна. Я должна выйти замуж за лорда Райана. В мире никогда не существовало той реальности, в которой мы с Бастеном могли бы быть вместе. Я обручена с его господином, и его извращенное чувство верности не позволит ему нарушить эту клятву. Я надеялась заслужить его преданность, чтобы он помог мне сбежать, но шансы на это всегда были невелики.

Только взгляните на сегодняшний день. Где Бастен? Рискует жизнью, чтобы помочь старому другу, вот где. Но не здесь, не со мной.

― Сабина, пойдем.

Взяв меня за руку, Адан направляется к выходу. Растерявшись, я бросаю отчаянный взгляд на Мист, которая бьет передним копытом по стойлу.

Не уходи, ― говорит она. ― Не уходи!

Я успеваю прикоснуться к ее бархатистой морде на краткий миг, прежде чем Адан оттаскивает меня.

Прости, моя храбрая девочка, ― говорю я и иду следом за ним. ― Я вернусь за тобой. Обещаю. Только так я могу избежать своего брака.

Она сердито фыркает и продолжает пинать ворота копытом. Я смутно осознаю, что мои щеки мокрые от слез. Мое сердце болит от того, что меня отрывают от нее, хотя наш план всегда предполагал расставание и покупку через некоторое время под чужим именем. А сейчас Бастен найдет ее ― он позаботится о ней для меня.

Адан останавливается у входа в конюшню, осматривает улицу, а затем обхватывает меня рукой за спину и ведет в противоположную сторону от все еще полыхающей гостиницы. Я хромаю на раненой ноге, чувствуя себя такой же ошеломленной, как если бы провалилась сквозь лед в холодное озеро, не в силах поверить, что принимаю правильное решение.

Но я вижу шанс и должна им воспользоваться.

Может быть, Адан все-таки окажется любовью всей моей жизни. Это не имеет значения. Сейчас он лишь средство достижения цели. Он может вытащить меня из Блэкуотера и спрятать от семьи Валверэй. Это лучший шанс обрести настоящую свободу.

Что же касается сердечных дел, то сейчас мне нужно спасать свою чертову задницу.

Стиснув зубы, я прогоняю все остальные мысли из головы и сердца, и вместе с Аданом спешу к докам.

* * *

Судно Адана ― одномачтовый шлюп, видавший лучшие времена. Палубу загромождают садки для ловли крабов, бочки и несколько деревянных буйков. Это скромное рыболовецкое судно, или, по крайней мере, замаскированное под него.

Трое мужчин, сидящих на крабовых садках, вскакивают на ноги, когда видят нас, спешащих по одному из причалов. Лунный свет заливает их голубоватым сиянием. Это, должно быть, братья Адана. У них такие же светлые волосы и загорелая кожа, хотя они кажутся старше его по меньшей мере на десяток лет. Странно, Адан никогда не говорил, что он самый младший в своей семье.

Конечно, Адан вообще мало что мне рассказывал. Он незнакомец.

Пульс бешено стучит, и я снова начинаю сомневаться, правильное ли решение приняла.

― Быстро, ― приказывает один из мужчин, протягивая руку через зазор между причалом и лодкой. ― Передай ее мне.

Адан помогает мне перешагнуть на раскачивающийся шлюп, и я хватаюсь за перила палубы, чтобы удержаться. Он запрыгивает на судно позади меня и тут же начинает разматывать веревку, привязывающую нас к причалу.

― Спрячь ее, ― резко обращается к Адану один из его братьев. ― Я займусь лодкой. Вот.

Он сует Адану в руки сверток.

Зажав сверток под мышкой, Адан берет меня за руку и ведет к каюте.

― Поторопись, Сабина. Мы не можем рисковать тем, что кто-нибудь увидит тебя.

Я следую за ним по узкой лестнице в крошечную каюту ― если ее вообще можно так назвать. Она едва ли достаточно велика, чтобы здесь мог лечь человек, и половина ее сейчас завалена рыболовными сетями. Мне приходится наклоняться, чтобы не удариться лбом о потолок.

Адан предлагает мне присесть на рыболовные сети, а затем начинает вытаскивать из свертка одежду. Крестьянское платье. Поношенные кожаные туфли. Белый чепец.

― Мы предполагали, что ты будешь голой, ― объясняет он с мимолетной улыбкой, указывая на мое светло-зеленое платье.

― О. Точно. ― Я не хочу рассказывать, что платье мне купил Бастен, потому что это может вызвать слишком много вопросов. ― Я схватила платье с вешалки, когда убегала от своего охранника.

― Он чертовски груб, не так ли? Макс и Бертайн следили за тобой с самого Полибриджа, искали возможность одолеть его и забрать тебя, но мы не предполагали, что он окажется одновременно поцелованным богом и сильным, как бык.

От страха у меня на затылке зашевелились волоски.

Братья Адана следили за мной? Да, Бастен силен как бык, но сейчас он слишком далеко, чтобы помочь мне, если понадобится. Как и Мист. Я осталась одна.

Во мне начинает зарождаться страх.

― Куда мы направляемся? Это ведь твои братья, верно?

Адан кивает, отвлекаясь. Шлюп резко качает, когда мы входим в речное течение. Я хватаюсь за край ящика, чтобы удержаться на ногах за секунду до того, как моя голова ударилась бы о низкий потолок.

Адан кладет руку мне на колено, его взгляд пожирает меня, пока мы одни в темной каюте, и только тонкий луч лунного света, падающий с лестницы, освещает его зеленые глаза.

Он гладит руками волосы по обе стороны от моего лица, притягивая меня ближе.

― Клянусь богами, Сабина, я хотел сделать это каждую секунду с тех пор, как увидел тебя.

Он притягивает меня к себе и целует. От неожиданности мое дыхание замирает. Его поцелуй более агрессивен, чем я ожидала, его губы требуют моего ответа. Мои мысли пусты. Повинуясь инстинкту, я отвечаю на его поцелуй, потому что мой мозг не может достаточно быстро придумать альтернативу.

Но пока наши губы сливаются, я ничего не чувствую. Я слишком потрясена пожаром и всем, что было до него. Мое тело просто онемело. Адан разрывает поцелуй с удовлетворенным стоном, не понимая, что я не в состоянии осознать, что только что произошло. Он протягивает мне сверток с одеждой.

― Тебе стоит переодеться в это. Мы не хотим, чтобы кто-то узнал тебя или ту одежду, в которой ты была. — Он выжидающе смотрит на меня, и мой пульс бьется в висках.

Я моргаю.

― То есть ты хочешь, чтобы я переоделась здесь? Прямо сейчас?

Он горько смеется.

― Все остальные мужчины могут видеть тебя голой, но не я? Серьезно?

Мои губы раздвигаются, но я снова ничего не могу произнести. Так вот о чем он сейчас думает?

Его глаза смягчаются, когда он проводит рукой по контуру моего лица. Он слегка усмехается.

― Я поднимусь и оставлю тебя наедине. Но есть еще кое-что. Помнишь, я сказал, что Мист слишком узнаваема, чтобы брать ее с собой? То же самое касается и твоих волос. По ним тебя сразу же опознают. — Он достает из свертка длинный тонкий нож. ― Мне очень жаль, правда, но мы должны отрезать их.

Моя грудь сжимается.

― Волосы?

― Я знаю, что ты их любишь, но другого выхода нет.

Он не понимает. Я не дорожу своими волосами, ни в малейшей степени. На самом деле мои волосы ― это символ уз, которые держали меня в заточении в монастыре и в доме отца. Меня заставляли отращивать их, чтобы сделать более привлекательной для жениха.

Просто еще одно подтверждение, что мы с Аданом ― чужие люди.

― Сделай это, ― говорю я, наклоняя голову, чтобы ему было удобнее. Кажется, он удивлен моей готовностью и с сожалением смотрит на густые локоны на моем затылке. Я закрываю глаза, чувствуя легкое натяжение на коже головы, словно касание тысячи крошечных пальчиков, освобождающих меня от этих оков. Я чувствую, что превращаюсь в нечто новое, теперь я не просто красивая девушка, за которую можно получить высокую цену.

Когда все кончено, и мои отрезанные волосы зажаты в кулаке Адана, я неуверенно провожу рукой по грубо обрезанным краям, которые свисают на дюйм выше моих плеч. Какая-то часть меня чувствует потерю. Без тяжести волос моя голова кажется слишком легкой. И в то же время свободной.

Адан осторожно складывает мои отрезанные волосы в пучок. Полагаю, мы не можем просто оставить их в лодке.

Один из его братьев что-то кричит вниз, и Адан сжимает мое колено.

― Оставайся здесь, внизу. Не издавай ни звука.

Прежде чем он уходит, я хватаю его за запястье, когда острый осколок страха вонзается в мою грудь.

― Адан, все будет хорошо, правда?

Он улыбается мне, но в темноте каюты улыбка не достигает его глаз.

― Все будет именно так, как должно быть, Сабина.

А потом он оставляет меня в темноте, неуютно устроившуюся на куче сырых рыбных сетей, зажатую между вонючими бочками, и все, что я могу думать: «Это не похоже на свободу».

Глава 18

Вульф

― Фольк? ― Я трясу его. ― Фольк?

Он сползает еще ниже, его глаза закатываются. Ругаясь, я ловлю его, пока он не упал, и взваливаю на плечо, застонав от его веса. Хромая нога не помешала ему набрать вес и стать громоздким ублюдком.

С трудом удерживаясь на ногах под его тяжестью, пока глаза слезятся от дыма, я, пошатываясь, иду к двери. Пламя добирается до кухонного топлива где-то среди обломков и взрывается огненной волной, обжигающей мне лицо. Задыхаясь, я борюсь с жаром и наконец протискиваюсь в дверь.

Как только я оказываюсь за пределами здания, я вдыхаю свежий воздух, как будто вынырнул из-под воды. Ноги отказывают, и я падаю на колени, позволяя бессознательному телу Фолька рухнуть рядом.

Возможно, это не самый мягкий подход, но ему повезло, что я спас его задницу.

Горожане бросаются вперед, чтобы помочь нам.

Я дергаю головой в сторону Фолька.

― Мой друг, помогите ему.

Старший кричит, чтобы двое мужчин оттащили тело Фолька в безопасное место.

Собрав последние силы, я добираюсь до фонарного столба у моста и прислоняюсь к нему, пытаясь отдышаться. Когда Фольк оказался вне опасности, мои мысли вновь возвращаются к Сабине.

Должно быть, она уже добралась до конюшни, значит, Мист рядом с ней. Это хорошо. Эта чертова упрямая лошадь обеспечит ее безопасность. Сабине лучше не пытаться снова сбежать, но все равно каждая частичка моего тела требует, чтобы я добрался до нее как можно скорее. Может, Райан и послал меня на это задание, чтобы защитить ее, но теперь я это делаю не ради него. Все мои силы направлены только на ее безопасность. Ради нее я готов броситься в десять горящих зданий. Я сражусь с каждым поцелованным богом воином в Астаньоне. Я уничтожу любого, будь то мужчина или женщина, кто хоть пальцем тронет ее, пытаясь причинить боль.

Но сначала нужно сделать еще одну вещь ― выяснить, кто же, черт возьми, этот поцелованный богом шпион.

Под предостерегающие крики горожан я возвращаюсь в горящую гостиницу. Подняв руку, чтобы защитить лицо от стены жара, я уклоняюсь от дыма и пробираюсь через завалы к месту, где упал шпион.

Я резко останавливаюсь.

Его тело исчезло. Лишь полоса крови отмечает место его падения. Кровавые следы ботинок тянутся по направлению к кухне.

― Черт.

Кашель подкатывает к горлу, и я наклоняюсь и откашливаюсь. Затем, пошатываясь, иду по следам, пытаясь уловить его запах, но дым слишком сильный. Я иду через кухню, где пламя выжгло половину потолка, и выбираюсь через открытую заднюю дверь в переулок.

Он резко уходит в гору, где лестница ведет в другой район Блэкуотера.

По лестнице с огромным трудом поднимается шпион.

С рычанием я мчусь за ним. Он оглядывается через плечо, в глазах кипит ярость. Его плащ висит на шее, капюшон откинут, открывая светлые волосы длиной до плеч и грубые черты лица. Он старше меня на десяток-другой лет, и его возраст вкупе с тяжелой раной на шее означает, что он слишком слаб, чтобы использовать свой дар скорости в полной мере.

Однако это не мешает ему пытаться. Он поднимается по лестнице, двигаясь странными короткими рывками, а затем замедляясь.

Подбежав к нему сзади, я хватаю его за руку и швыряю в ближайшую кирпичную стену. Он вздрагивает и зажимает рукой кровоточащую рану. Арбалетная стрела Фолька торчит из сухожилия, выплескивая кровь с каждым ударом сердца. Выхватив свой охотничий нож, я прижимаю его к залитой кровью шее.

Долго он не протянет. Он истечет кровью через несколько минут, поэтому мне нужны быстрые ответы.

― На кого ты работаешь? ― требую я.

Грудь вздымается от напряжения, он обнажает зубы. Затем его губы сжимаются, и, к моему удивлению, он издает резкий свист.

Сверху раздается звук крыльев. Я вскидываю голову: над переулком низко проносится огромная птица, размах у нее больше, чем у орла. Ее перья мерцают, как звезды в лунном свете, переливаясь радужными цветами, которые не присущи ни одной чертовой птице, которую я когда-либо видел.

Она раскрывает клюв, и в мою сторону летит поток ядовитой голубой пыли.

― Черт! ― Я отпускаю шпиона и падаю на землю, чтобы увернуться от нее. Она состоит из полуночно-голубых частиц, похожих на пепел, и от нее воняет серой и гнилью. Пепельная частичка попадает мне на щеку, и кожа опухает и сочится. В нескольких шагах от меня шпион падает на землю, из его раны на шее брызжет кровь. Он снова пытается свистнуть, но его губы слишком липкие от крови.

Его тело сотрясает последняя дрожь, прежде чем он затихает.

Тяжело дыша, я смотрю в небо, но птицы больше не видно. Что, во имя Бессмертных, только что произошло? В Блэкуотер ― да что там, во всем Астаньоне, ― нет ни одной птицы с такими переливчатыми перьями. Которая может извергать чертову болезнь. Я знаю только одно существо, способное на такую магию, и оно не летает в этих небесах уже тысячу лет.

У меня голова идет кругом, когда я подползаю к телу шпиона. Он мертв. Быстро двигаясь, я обшариваю его карманы. Несколько монет, ключ, кусок сыра, завернутый в вощеную бумагу, ― ничего особенного, пока мои пальцы не нащупывают клочок бумаги во внутреннем кармане пиджака. Я быстро разворачиваю его.

Написано не на общем языке. Это язык, на котором я не говорю, но узнаю алфавит.

Это гребаный волканский.

Ругаясь, я разворачиваю бумагу и замираю. В углу нацарапана короткая строчка на общем языке: Поцелованные богом девушки, возраст 18–25 лет, белые, со светлыми волосами.

В моем сознании поселяется ужас.

Что, если этот шпион следил вовсе не за Фольком?

Я откидываю капюшон шпиона, чтобы получше рассмотреть его лицо. Он загорелый, со светлыми волосами на тон светлее его кожи. Это не редкость в Астаньоне, особенно на севере. Но почти все население Волкании имеет его цвет кожи. А если учесть, что это грифон ― мифическая птица, которая должна спать, но могла проснуться в королевстве, которое вот уже пятьсот лет находится в блокаде, ― у меня леденеют вены.

― Сабина, ― бормочу я, когда ужас охватывает меня, как рука вокруг горла, и вскакиваю на ноги, чтобы бежать к конюшне.

* * *

Мое зрение расплывается, когда я пробираюсь сквозь толпу, крича, чтобы люди убирались с моего пути, хотя я не уверен, от чего у меня проблемы со зрением ― от слез или от дыма. Слава богам, другие органы чувств подсказывают мне, куда идти. Запах соломы и навоза приводит меня через несколько кварталов к конюшне, где я врываюсь в открытую дверь и хрипло зову ее по имени.

― Сабина? Сабина?

Единственный ответ ― эхо моего собственного голоса. Страх клокочет в моей груди. Каждая секунда причиняет мне боль, пока я бегу по проходу, обыскивая каждое стойло. Лошадь, корыто с водой, сено. Во всех них одно и то же. Больше ничего.

Сабины здесь нет.

Сердцебиение блокирует мои разум и чувства настолько, что я едва могу думать. Мист в последнем стойле, сердито пинает дверь, как будто что-то случилось. Да, так и есть. Где, блядь, Сабина?

― Да, да! ― кричу я Мист. ― Я знаю!

Темный предмет, задвинутый в угол, привлекает мое внимание. Это мой мешок.

Черт, черт, черт.

Я хватаю его, вдыхая запах Сабины. Дым. Фиалки. На ней есть даже намек на мой собственный запах, что заставляет меня застонать от тоски и разочарования. Она была здесь. Она была здесь, черт возьми.

Я хватаюсь за одну из перекладин стойла, чтобы подавить панику, подкатывающую к горлу. Соберись, Вульф. Ты охотник. Так охоться, мать твою.

На каменном полу конюшни несколько следов. Сабина была босая и с перевязанной ступней. Я вижу каплю ее крови возле стойла Мист. Лучше бы это, черт возьми, была рана на ноге, а не что-то другое.

Другие отпечатки принадлежат мужским ботинкам. Это всего лишь один человек, причем крупный, судя по размеру отпечатка, но легче меня.

Я закрываю глаза и глубоко вдыхаю, проверяя, нет ли других запахов, кроме запаха Сабины. Вот. Сначала я не уловил его из-за дыма и потому, что в конюшне, естественно, пахнет скотом.

Но этот запах ― не лошади.

Гребаные козы!

Мои глаза распахиваются. Это ее любовник. Адан. Она сказала, что животные называют его Мальчиком Солнечного Света или что-то в этом роде, что означает, что он, скорее всего, блондин. Как и волканский шпион, устроивший пожар.

Боги, помогите мне.

Я прижимаюсь к двери стойла, чувствуя, как кровь отливает от моего лица. Точки начинают соединяться с головокружительной скоростью, складываясь в картину, которую я не готов увидеть. Она выглядит следующим образом: любовник Сабины планировал это уже несколько месяцев. И не один, а с командой волканских захватчиков, нацеленных на похищение людей, поцелованных богом. Судя по записке, которую я обнаружил в кармане шпиона, им поручили найти девушек вроде Сабины. С какой целью? Святые боги, я не хочу знать. Не так уж много причин, по которым проклятому королевству, отрезанному от мира из-за своего беззакония, нужны красивые, молодые женщины, обладающие волшебством.

Каким-то образом Адан узнал, что в монастыре находится девушка, подходящая под описание. Он пробрался внутрь и соблазнил ее. Объявление о помолвке Райана с Сабиной должно было нарушить его планы, поэтому его команда устроила пожар в гостинице, чтобы отвлечь внимание и выкрасть девушку. Дело было вовсе не в Фольке или Красной церкви.

Все это было сделано для того, чтобы выкрасть Сабину.

― Черт! ― снова кричу я. Мышцы дергаются, заставляя меня дрожать от избытка адреналина. Мое дыхание вырывается наружу тяжелыми волнами. Нехорошо дышать так быстро и тяжело ― если я потеряю сознание, чем я помогу Сабине?

Это моя вина. Я должен был охранять ее. Она была под моей защитой. Час назад ее идеальное тело лежало подо мной, стоны срывались с ее губ, бедра дрожали от желания. Она может ненавидеть меня, но невозможно отрицать, что также она хочет меня. Каким-то извращенным образом она стала доверять мне, по крайней мере настолько, чтобы позволить мне поклоняться ее телу своими горячими прикосновениями.

И я подвел ее.

Мист ржет, снова пиная дверь своего стойла, и мне кажется, что она бьет прямо в мое израненное сердце. Ярость когтями впивается мне в спину, оставляя на коже неприятные ощущения. Как я мог это допустить? Я лучший охотник в Астаньоне. Я узнаю ловушку, когда вижу ее ― так как же я мог пропустить это?

Зарычав, я наношу удар в дверь стойла, достаточно сильный, чтобы расколоть дерево. Кровь стекает по моим костяшкам, распространяя металлический запах. Но боли недостаточно. Я отвожу руку назад, чтобы нанести еще один удар, но Мист снова резко ржет.

― Я знаю, ― бросаю я в сторону лошади, стиснув челюсти. ― Я, блядь, знаю! Это моя вина!

Мист сердито стучит копытами, поворачивается по кругу, а затем встает на дыбы. Из ее ноздрей вырывается пар. Ее черные глаза пронзают меня, как сдвоенные клинки, погружаясь глубоко в мою уже умершую душу. Она снова опускается на землю.

Эта сумасшедшая кобыла пытается мне что-то сказать.

Я хватаюсь за решетку ее стойла, облизывая свои потрескавшиеся сухие губы.

― Мист? Ты не знаешь, куда она пошла?

Мист жалобно ржет и пинает дверь.

― Ты ведь видела их, правда? Ты видел человека, который забрал ее?

Ты разговариваешь с лошадью, Вульф, ― напоминает мне голос. Я не обладаю способностью Сабины разговаривать с животными и скорее всего, Мист понятия не имеет, что означают звуки, вылетающие из моего рта. Но мы с Мист прекрасно знаем одно ― мы заботимся о Сабине.

Мы втроем уже несколько недель вместе в пути, молча приспосабливаясь к причудам и привычкам друг друга. Она ― упрямая лошадь, я ― упрямый мужчина; но Сабина ― солнце между нами, удерживающее нас на своей орбите и позволяющее нам вращаться вокруг нее так спокойно, что до сих пор мы не слишком часто сталкивались лбами друг с другом. И, возможно, мы сможем заключить союз.

Я распахиваю дверь стойла Мист, протягивая ей руку.

― Ладно. Слушай, я не всегда нравился тебе, а ты не всегда нравилась мне. Но мы должны отложить наши разногласия в сторону ради Сабины. Согласна?

Она снова фыркает, но уже спокойнее. Ее копыто скребет по устланному соломой полу. Я делаю еще один шаг в ее стойло, держа руку вытянутой, словно укрощаю дикое животное.

― Полегче, Мист. Я друг.

Ее черные глаза закатываются, но она не кусает мою протянутую руку, что является хорошим знаком. Медленно я кладу руку на ее гриву, а другую ― на спину.

― Не волнуйся, сумасшедшая кобыла, ― бормочу я с нотками ласки в голосе. ― В этом мире нет двух душ, которые хотели бы найти ее больше, чем мы. Мы ее вернем.

Я взбираюсь на ее голую спину, обхватываю ногами ее бока и сжимаю в кулак гриву. Езда верхом ― не самая сильная моя сторона, но мы с Мист теперь одна команда, и она с готовностью слушается моих указаний.

Я поднимаю мешок, когда мы покидаем конюшню, а затем позволяю всем другим раздражителям отступить, кроме запаха Сабины. Я ориентируюсь на него на улице, не обращая внимания на толпы людей, все еще тушащих пожар, на запах дыма и крики горожан, разносящиеся по ветру.

― Сюда. ― Я подталкиваю Мист, мы следуем за запахом Сабины несколько кварталов, и в итоге оказываемся в доках, где ее запах резко обрывается.

Вот черт. Это значит, что она села на корабль, а запах практически невозможно отследить на таком большом водном пространстве. Но я охотник. Вот чем я занимаюсь. Сабина сказала, что по первоначальному плану Адан должен был встретиться с ней на старой мельнице, а мельнице нужна река, чтобы вращать водяное колесо.

Поэтому я направил Мист вниз по течению, и мы вдвоем пустились в галоп ― лучший друг Сабины и человек, который перевернет небо и землю, чтобы вернуть ее.

Глава 19

Сабина

Когда я просыпаюсь, мой рот пересох. Меня словно выдернули из сна, а в голове мелькают вспышки ночных кошмаров. Я не знаю, сколько времени прошло. Может быть, несколько часов? Мои мышцы свело судорогой, из-за того, что я спала на куче рыбацких сетей, а конечности затекли в тесной каюте шлюпа. Платье, которое дал мне Адан, вызывает зуд.

Я как обычно пытаюсь расчесать пальцами волосы и замираю от того, что не чувствую привычной тяжести. Долгие годы в монастыре бессмертной Айюры я фантазировала о том, как буду свободной и легкой, с волосами длиной до плеч, развевающимися на ветру, скакать на Мист с бешеной скоростью по бескрайним полям. Теперь я вроде как свободна, но этой версии меня не было ни в одной из моих фантазий. Этой испуганной девушки в каюте, пропахшей рыбой.

Шлюп снова вздрагивает, и я понимаю, что мы куда-то причаливаем. Повторяющееся покачивание плывущего по реке судна сменилось топотом ног по палубе над головой. Кто-то кричит, затем бросает веревку.

Мое дыхание сбивается. Я хватаюсь за узкие стенки каюты, чтобы избежать падения от толчков лодки. Я едва успеваю прогнать остатки кошмаров и взять себя в руки, как люк каюты распахивается.

Яркий солнечный свет слепит мне глаза. Я отворачиваюсь от него, прикрывая глаза рукой. Силуэт Адана заслоняет проем.

― Мы на месте. ― В его голосе слышится волнение, как у ребенка летним утром. Он протягивает мне руку. Ленивое воркование чаек, смешанное с теплым бризом, развязывает самые тугие из узлов, образовавшихся в моих мышцах за ночь. При свете дня мои страхи кажутся чрезмерными. Адан спас меня. Он может быть чужаком, но это не делает его злодеем. Он действительно может быть добросердечным мальчиком из большой и шумной семьи, который хочет отвезти меня в Саленсу и жениться на мне.

Однако, несмотря на то, что мой рациональный ум пытается настроить меня на оптимистичный лад, моя интуиция не верит этому. Вчера вечером я увидела в Адане и его братьях нечто такое, что меня напугало.

Тем не менее, я здесь. И, боги, как я хочу покинуть эту вонючую лодку.

Поэтому я позволяю Адану помочь мне подняться. Судя по положению солнца, сейчас середина утра. С палубы открывается вид на широкую речную долину. С одной стороны реки раскинулся заросший яблоневый сад, а с другой ― голые поля, вспаханные аккуратными рядами и подготовленные к посадке. Пристань принадлежит мельнице с проржавевшим водяным колесом; похоже, что она не работает уже много лет.

На берегу реки светловолосый мужчина в плаще сидит верхом налошади, еще четыре оседланные лошади наготове.

Я бросаю взгляд на двух братьев Адана, которые разгружают мешки с припасами и прикрепляют их к седлам. Вчера вечером они не потрудились представиться. И до сих пор не удосужились.

― Куда мы едем? ― спрашиваю я Адана, кивая в сторону лошадей и стараясь, чтобы мой голос не сорвался и не выдал моего волнения.

― В коттедж ― это в нескольких часах езды. Он принадлежит другу. Там мы будем в безопасности, пока не сможем добраться до Саленсы.

Мы садимся на лошадей и едем в глубь страны через заросший фруктовый сад, который постепенно переходит в лес. Я не могу точно сказать, где мы находимся, но Чернолесье находится где-то на северной стороне реки Иннис. Насколько я слышала, деревья там возвышаются, как великаны, а листва настолько плотная, что в лесу царит кромешная мгла. Конечно, Адан не повезет меня туда ― это в противоположном направлении от побережья.

Чем дальше мы едем, тем короче становятся его ответы. Его братья ничего не говорят, если это не связано с маршрутом. Я стараюсь запомнить любое дерево или примечательный ручей, мимо которых мы проезжаем, на случай, если мне придется вернуться этим путем. Не то чтобы я ожидаю, что все пойдет плохо, но я бы соврала, если бы ощущение того, что мне придется бежать, не таилось в глубине моего сознания.

Наконец мы выходим к опушке, где на заросшей поляне приютился домик. Хотя опилки на земле указывают на то, что его недавно ремонтировали, он выглядит практически заброшенным. Трава выше крыльца. Окна заколочены.

Мое сердце уходит в пятки. В этом коттедже тоже нет ощущения свободы.

Внутри коттедж выглядит ненамного лучше, чем снаружи. В нем две комнаты: крошечная спальня с койками и главная комната со столом и стульями, древней железной печью и двумя креслами-качалками у камина. Несмотря на то, что комната достаточно просторная, впятером здесь кажется тесновато, но это неважно, потому что братья Адана вскоре уходят на улицу рубить дрова.

Адан тоже собирается уйти, и я в порыве нервного возбуждения хватаю его за руку, нутром чуя, что мне не следует здесь оставаться.

― Подожди. Не оставляй меня.

― Мне нужно поговорить с братьями.

― О… о маршруте в Саленсу? ― Ненавижу, что мой голос звучит так чертовски наивно, но мне больше не за что зацепиться, кроме этой нити надежды.

― Да, ― говорит он пренебрежительно. ― Оставайся здесь.

Оставшись одна в коттедже, я не знаю, что делать. Все кажется холодным, чужим. Я не хочу сидеть на жестких стульях. Соломенные матрасы на кроватях выглядят заплесневелыми. Когда я проверяю кухонный шкаф, там есть оловянные тарелки и глиняные чашки, но нет ножей. Их все забрали.

Я шагаю туда-сюда, покусывая нижнюю губу.

Проходит еще час, и дверь открывается, но это не Адан. Это старший брат со шрамом на верхней губе. Он ставит ведро с водой на плиту, но не уходит. В нем есть что-то отталкивающее, что я не могу уловить; он достаточно красив, хотя и стар ― почти настолько, чтобы быть моим отцом, когда я рассматриваю его получше. Это действительно брат Адана? Одет он неряшливо. Он давно не брился. Я не хочу гадать, когда он в последний раз мылся.

Он делает несколько медленных, угрожающих шагов ко мне, ощупывая взглядом с ног до головы, словно я ― праздничный стол после долгого голодания. Это не тот взгляд, который мужчина должен бросать на девушку своего брата.

Я отступаю назад, страх зарождается в моей груди, когда я оставляю стол между нами.

― А где Адан?

Его смех очень похож на издевку.

― О, он будет занят некоторое время. Ты боишься, что он нам помешает?

Теперь мое сердце сжимается от страха. То, что этот человек неприкрыто наслаждается моим испугом, заставляет отчаяние подниматься во мне, как прилив. На кухне не было ножей, но, может быть, там есть кочерга…

Я пытаюсь пробраться ближе к камину, но мужчина делает шаг в сторону, преграждая путь. Его голубые глаза скользят по моему телу, словно он намечает каждый пункт маршрута, которым собирается следовать. Из моего горла вырывается тоненький испуганный крик.

Он ухмыляется.

― К черту Адана. Ты слишком милая, чтобы не попробовать.

Меня охватывает ужас. Мой разум уступает моему телу, которое знает, что делать. Я срываюсь к двери, но он ловит меня за талию и злобно ухмыляется, пока я вырываюсь.

― Полегче, девочка. Я сделаю это быстро.

Его слова проникают до самых костей, и мне кажется, что я сейчас сломаюсь, но какой-то глубокий источник силы внутри меня продолжает бороться. Я бьюсь и извиваюсь, но он сильный. Он тащит меня, сопротивляющуюся, к столу и отпихивает стул с дороги, чтобы опустить мою задницу на столешницу. Одной рукой он хватает меня за затылок, а другой пытается раздвинуть мои колени.

― Жаль, что у тебя нет длинных волос, ― хрипло говорит он, в его голосе звучит угроза. ― Что-то, за что можно ухватиться. Как поводья лошади. Что сгибает девушку под твою волю. Но не стоит беспокоиться, я и так справлюсь.

Его рука больно впивается в мои короткие волосы. Вскрикнув, я пытаюсь вырвать его пальцы. Его братья снаружи должны услышать мои крики, верно? Где Адан?

― Не двигайся, мать твою, ― рычит он, его мерзкая ухмылка исчезла.

― Отпусти меня! ― кричу я, оскалив зубы. ― Адан убьет тебя!

― Адан? Адан не главный.

Он толкает меня обратно к столу. Я пытаюсь сжать колени, но ему удается втиснуть свое тело между моими бедрами, а затем задрать юбку до талии. Его рука грубо прощупывает мою промежность. Он просовывает палец под перешеек трусиков, но прежде чем он успевает сдвинуть их в сторону, я дергаю бедрами, чтобы оттолкнуть его.

― Подожди! ― Я задыхаюсь, мои мысли крутятся с такой же скоростью, с какой мои легкие набирают воздух. ― Подожди, не здесь. Не так. По крайней мере, сделай это в постели.

― Я же сказал тебе, ― отрывисто произносит он, ― заткнись, и все быстро закончится.

― Пожалуйста, это… это мой первый раз. Хотя бы сделай это на кровати. Я не буду сопротивляться. Это будет легко для тебя, обещаю, если только ты не сделаешь мне больно.

В его твердой решимости появляется трещина. Он ворчит, ослабляя свою хватку на моих волосах. Он дергает головой в сторону спальни. Медленно я сажусь. Не могу поверить, но Бастен был прав. Мужчины поверят в любую чушь, если в этом замешан их член.

Он рявкает:

― Давай, иди в спальню…

Я сразу же бью его коленом в пах, используя энергию соскальзывания со стола для усиления удара. Его глаза становятся круглыми, он сжимает руками член и яйца. С криком я бросаюсь на него, чтобы сбить его с ног. Он не падает, но отступает на несколько шагов назад. Как только путь к двери свободен, я бросаюсь к ней. Вперед, вперед, вперед.

Я распахиваю дверь…

И смотрю на изумленное лицо Адана, который сжимает в одной руке дрова, а в другой ― топор. На секунду время замирает, пока мы оба пытаемся разобраться в ситуации. Он блокирует дверь, и я не могу пройти мимо него.

Его взгляд перемещается на брата, стоящего позади меня, и в его глазах тут же вспыхивает понимание. Он бросает дрова на пол и вбегает в коттедж. Его рубашка испачкана потом от рубки дров, пуговицы расстегнуты до середины груди. Его волосы, обычно аккуратно причесанные, свисают в беспорядке.

Прежде чем я успеваю выскочить за дверь, он захлопывает ее и задвигает засов.

― Макс, какого черта ты творишь? ― требует он, сжимая в кулаке топор.

Старший брат все еще стоит, согнувшись от боли в паху.

― Она, блядь, ударила меня коленом!

― Да ей надо было протаранить твои яйца до самого мозга, идиот!

Мое тело все еще испытывает прилив адреналина, не в силах опуститься на твердую землю. Цепляясь за спинку стула, чтобы удержаться в вертикальном положении, я пытаюсь успокоиться. Он был так близок к… Он собирался… Но теперь все в порядке. Адан вернулся. И хотя я знаю Адана всего на несколько часов больше, чем его брата, я знаю, что он защитит меня.

Я должна ему доверять. Он ― все, что у меня теперь есть.

Адан оставляет топор у плиты, а затем начинает шагать, бормоча проклятия под нос. С каждой секундой мое сердцебиение замедляется, пока мое тело пытается осознать, что опасность миновала. Я вздрагиваю от последнего выброса адреналина, и опускаюсь в кресло, прежде чем у меня отказывают ноги.

― Никто бы не узнал, ― защищается Макс.

Адан тычет пальцем в мою сторону и кричит на брата.

― Ты знаешь, что узнали бы! А что, по-твоему, я должен буду сказать королю? Что она поскользнулась и упала на твой член? Она должна остаться нетронутой!

― Его двору плевать на целомудрие.

― Он король, идиот. Он сказал, что хочет, чтобы девушки были невредимы и нетронуты. Что из этого ты не понял? Тебе не кажется, что если бы это было позволено, я бы сам ее трахнул? Если кто и заслуживает этого, так это я. Я нашел ее!

Страх находит трещину в моих онемевших костях и пробирается обратно. Он пропитывает мое тело, пока кожа не покрывается липким потом, и в моем мозгу что-то щелкает. Это. Это. Это. Моя интуиция была права с самого начала. Я не должна была брать Адана за руку в конюшне Блэкуотера…

С моих губ срывается негромкое восклицание. Я чувствую себя выпотрошенной от горла до кишок.

Затем, когда паника достигает предела, мой взгляд падает на топор.

Должно быть, Адан понимает, где оставил его, одновременно со мной, потому что, как только я вскакиваю со стула и бросаюсь за ним, он делает то же самое.

― Сабина, остановись. Не надо, черт возьми!

Мы боремся на полу, пытаясь схватить топор. Макс просовывает руку за печь с противоположной стороны, чтобы схватить его, но его рука не достает. Я бью и царапаю вслепую, пока мои пальцы не скользят по гладкой рукоятке. Топор падает, ударяясь о каменный пол.

― Нет! ― кричу я. Собравшись с силами, я снова хватаюсь за рукоять…

Но Макс наступает сапогом на мою руку. Я вскрикиваю, чувствуя, как хрустят мои кости. Боль молнией пронзает меня.

Макс вырывает топор. Адан обхватывает меня за талию и тащит прочь от плиты. Рука болит так сильно, что кажется, я могу потерять сознание. Я брыкаюсь и пинаюсь, но вдвоем они быстро справляются с задачей: поднимают меня, усаживают на кухонный стул и связывают запястья толстыми витками веревки.

Борясь с веревкой, я зажмуриваю глаза от боли в руке. Она вывихнута, если не сломана. Но боль ― это не новость. С болью я могу справиться. Меня пугают веревки. Топор. Ужасные вещи, которые говорил Адан.

Думай.

Думай.

Если животные близко…

Адан потирает щеку в том месте, где я ударила его ногой, когда мы боролись. Его зеленые глаза смотрят на меня.

― Черт возьми, Сабина!

Я плюю в него:

― Ты лгал мне! Ты всегда планировал похитить меня! Ты сказал… ты сказал, что король… ― Мой голос срывается, потому что я не знаю, как закончить свою мысль. Все это не имеет никакого смысла. Я не могу собрать все кусочки в какую-то целостную картину. По словам Адана и Макса, за всем этим стоит король Йоруун? Это дряхлый старик, который уже десять лет не покидал Старый Корос. Он известен своими монотонными речами о налогообложении, а не похищением девушек.

― Тебе не выбраться из коттеджа, ― ровно говорит Адан, потирая синяк, образовавшийся на щеке. В его глазах ― лед. Теперь он перестал притворяться, и нет никаких сомнений, что все это время он играл со мной. ― Дверь и все окна заперты снаружи. Остальные наши люди стоят на страже. ― Должно быть, он заметил, что мое внимание переключилось на дымоход, потому что издал невеселый смешок. ― Мы заблокировали и дымоход, так что, если ты надеешься обратиться к каким-нибудь существам, чтобы они спустились и спасли тебя, можешь забыть об этой идее.

У меня пересохло во рту, когда сбылся мой самый большой страх ― я совершенно одна. Мне некому помочь. Ни птиц. Ни грызунов. Ни диких кошек. Ни Мист. Сердце сжимается при мысли о моей храброй девочке, которая пыталась предостеречь меня в Блэкуотере от поездки с Аданом. Не зря она с самого начала невзлюбила его. Она чувствовала его гнусные намерения, даже если не могла выразить их словами, которые я бы поняла.

Но подождите.

Адан и его братья ― которые, похоже, вовсе не братья ― заделали все лазы, достаточно большие для мыши, но это старый коттедж из грубо отесанных бревен и крошащегося раствора. Должны быть какие-то щели.

Я обращаюсь к своему дару, чтобы послать беззвучный сигнал в близлежащий лес. Вскоре до меня доносится гул множества голосов, отозвавшихся на мой зов. Я чувствую присутствие каждого из них, словно мы связаны невидимой связью, ― они ползут, извиваются и проскальзывают между трещинами в бревнах хижины, едва достаточными для дыхания.

Медоносная пчела вылетает из трещины в стене и садится мне на щеку. Ее крошечные лапки скользят по моей коже, крылышки вибрируют напротив ресниц, когда она взбирается на мою скулу. Еще одна проносится по коттеджу и садится мне на лоб. Одна за другой к ним присоединяются другие медоносные пчелы, и вот уже сотни роятся на моем лице и волосах.

Мы помогаем, ― в один голос жужжат пчелы.

Адан и Макс отступают назад, словно перед ними сама бессмертная Солена, Богиня природы, обреченная на тысячу пчелиных укусов за то, что предала Бессмертного Вэйла, переспав с его противником. Использовать пчел против моих похитителей бесполезно ― медоносные пчелы могут ужалить их сотню раз и все равно не убить, но у меня другая идея.

Адан резко кричит:

― Бертайн! Искандер!

Двое других мужчин врываются в дверь. Я не сомневаюсь, что если они слышали Адана, то наверняка были достаточно близко, чтобы услышать мои крики, когда Макс пытался меня изнасиловать. Гнев стекает по горлу, сжимая живот, разжигая ярость, пока она не начинает жужжать, как пчелы.

Четверо моих похитителей смотрят на меня, покрытую пчелами, в шокированном недоумении.

Медленно шевеля губами, чтобы ненароком не повредить пчел, ползающих по моему рту, я размеренно говорю:

― У меня реакция на пчелиный яд — один укус однажды чуть не убил меня. Сколько бы король Йоруун ни платил вам, если вы хоть пальцем тронете меня, я умру через несколько минут, и вы потеряете все обещанные им монеты.

Глава 20

Вульф

Мы с Мист стоим на краю поляны, перед коттеджем, видавшим лучшие времена. Мы преследуем Сабину и ее похитителей с самого рассвета. Полдня мы двигались вдоль реки от Блэкуотера до старой мельницы Иннис, где был пришвартован рыбацкий шлюп. Под волнами зловонного запаха был слышен тонкий аромат фиалок. Мы нашли пять комплектов лошадиных отпечатков в лесу примерно в двадцати милях к югу от Блэкуотерского леса ― и вот мы здесь.

Они внутри. Сабина и четверо мужчин. Я уверен, что это она ― я знаю быстрый стук ее сердца так же хорошо, как своего собственного. Последние пять минут мы с Мист ждали, прислушиваясь к деталям их разговора, чтобы понять, как лучше атаковать.

Но сейчас они были странно молчаливы. Они называли друг друга по именам ― Адан, Макс, Бертайн, Искандер, ― но только для того, чтобы передать бутылку. Я слышу их глотки, шарканье ног, скрип кресла-качалки, но не более нескольких слов, словно все пятеро просто сидят и смотрят друг на друга. Я сдвигаюсь на спине Мист, пальцы крепко сжимают ее гриву.

― Мне это не нравится. Что-то не так.

Жужжание пчел где-то рядом мешает моей способности улавливать более тихие звуки. Я уже готов спуститься с Мист, сказать «к черту» и просто выбить дверь, но тут один из мужчин произносит.

― Ты не можешь оставаться в таком состоянии вечно, девочка, ― разочарованно огрызается он. ― Прошло уже несколько часов.

Голос Сабины, монотонный от усталости, твердо отвечает:

― Тогда делай то, что я тебе сказала. Уходи. Возвращайся к реке. Как только птица подтвердит, что ты на своей лодке, мы разойдемся в разные стороны.

Она ведет переговоры со своими похитителями? Как это возможно? Что могло послужить причиной этого противостояния?

Мист выпускает пар в прохладный ночной воздух. Она теряет терпение. Как и я. Лес чернеет, и растущие тени разжигают во мне желание перерезать каждому из них горло и послушать, как они захлебываются собственной кровью. Этим звуком я буду чертовски наслаждаться.

― Я не откажусь от награды! ― кричит другой мужчина.

Я все еще не понимаю, что происходит в этом коттедже, что является большим недостатком. Я один, а их четверо. Я не боюсь их перевеса в численности, но я не знаю, кто они ― солдаты или фермеры, рыбаки или шпионы. Они могут быть поцелованы богом, как их шустрый друг в Блэкуотере.

Но одно я знаю точно ― Сабина на данный момент жива. И я не могу предсказать, как долго это продлится.

Я похлопываю Мист по плечу, как будто мы старые товарищи.

― Достаточно ли мы услышали, друг мой?

Ее мышцы напрягаются, готовые к действию даже после нашей долгой поездки. На моих губах появляется мрачная улыбка. Кажется, эта сумасшедшая кобыла просто покорила меня. Кроме того, не только она жаждет драки. Знакомая дрожь предвкушения пробегает по позвоночнику, когда я облизываю губы, вдавливаю икры в бока лошади, сжимаю руки в кулаки и снова разжимаю их. В голове проносятся фантазии о том, как я распахиваю дверь и всаживаю лезвие ножа в каждого из них. В коттедже слишком тесно, чтобы использовать лук, иначе я бы сначала прострелил им глаза, чтобы продлить боль.

Желание сразиться с ними ― дикое, возбуждающее.

Испугалась ли Сабина? Верит ли она, что я приду за ней? Я слышу сигналы ее тела, но это не значит, что я могу читать ее мысли.

― Давай повеселимся, ― бормочу я в темном предвкушении, ударяя пятками в бока Мист.

Лошадь рвется вперед, словно с нетерпением ждала моего сигнала. Ее копыта стучат по твердой земле, и она мчится к коттеджу с захватывающей скоростью, не собираясь останавливаться. Она с грохотом взлетает по ступенькам крыльца. Весь коттедж грохочет.

Затем она встает на дыбы с кровожадным ржанием на губах, и опускает передние копыта, чтобы выбить дверь.

Дверь разлетается в щепки, несмотря на жалкий засов. Я прямо на Мист врываюсь в коттедж, пригибаюсь, чтобы пройти через дверную коробку, и жадно впитываю хаос, который мы вызвали своим появлением.

Четверо мужчин вскакивают на ноги. Они светловолосые. Крепкие. Наверняка волканские налетчики. Но они безоружны и полупьяны; их бдительность ослаблена. Внезапное появление всадника верхом на лошади заставляет их броситься за оружием. Один из них поднимает топор. Другой хватает тяжелую чугунную сковороду. Еще один пытается заслонить собой Сабину.

Сабина. Она сидит на стуле, ее руки связаны. Одета в крестьянское платье. Ее длинные волосы обрезаны до плеч. По ее лицу ползают пчелы. Ужасающая сцена, прямо из «Книги бессмертных».

Есть и кое-что еще. У некоторых людей, если они восприимчивы к пчелиному яду, тело источает запах испорченных фруктов. И Сабина пахнет именно так.

Если ее ужалят…

Она начинает что-то кричать мне, но мужчина зажимает ей рот широкой рукой, чтобы заглушить ее крики, и вздрагивает, когда пчелы жалят его ладонь. Мое сердце подпрыгивает к горлу, я боюсь, что ее тоже ужалили. Но ведь она контролирует пчел, так почему же она подвергает себя риску?

Она делает это специально. Это ее защита. Умная, блядь, девочка.

― Кто ты, черт возьми, такой? ― рычит мужчина с топором.

Он самый молодой. Лет двадцать, наверное. Слащавая внешность, которая сделала бы его ценным трофеем в деревне с сотней человек и совершенно незначительным в любом месте с большим населением. Идеальный тип внушающего доверие парня, чтобы понравиться пугливой, наивной девушке, которую двенадцать лет держали взаперти со старухами.

― Адан, я так понимаю? ― низко рычу я. ― Да. Я всегда знал, что ты окажешься чертовым ублюдком.

С криком Адан отводит руку назад, чтобы с размаху ударить меня топором по бедру. Мист уклоняется от удара прежде, чем я успеваю подать ей сигнал. Я перекидываю левую ногу через ее спину, чтобы отскочить в сторону, в результате чего врезаюсь в Адана и валю нас обоих на пол. При падении его голова ударяется о кухонный стол, что заставляет его выронить топор. Я приземляюсь, приседая на одно колено и прижимая его руку.

Мои нервы горят от наслаждения его криком.

Это охренительно.

Мне нравится это ― нравится бой. Это хреново, но так бывает, когда растишь мальчика на диете насилия и моришь его голодом. Моей единственной наградой на бойцовском ринге Джоки было то, что я проливал кровь. Поэтому, когда она появляется на виске Адана и капает на пол, я облизываю губы.

Двое из налетчиков пытаются загнать Мист в спальню, но она делает круг, опрокидывая стулья, и бьет их задними еопытами.

Четвертый мужчина, со шрамом на верхней губе, все еще держит руку на губах Сабины. Он пытается тащить ее в сторону спальни, но она сопротивляется. В один момент пчелы покидают ее кожу. Секунду они висят в воздухе, похожие на призраков, а затем налетают на ее похитителя.

― Черт! ― кричит он.

Хорошая, блядь, девочка.

Мужчина со шрамом ― по голосу я узнаю его, его зовут Макс ― падает на ковер, пытаясь избавиться от пчелиного роя. Он бьется о шкаф в углу, корчась.

Сабина поднимается на ноги, ее сердце бьется так часто, и она поворачивается ко мне.

― Бастен…

Пока мое внимание приковано к ней, Адан выбирается из-под моего колена и ползет под стол, с другой стороны. Он хватает топор с выражением триумфа.

Я мрачно ухмыляюсь. Мне это слишком нравится, а я еще даже не вынул нож.

Я выпрямляюсь, чтобы броситься за ним, но тут один из мужчин хватает Сабину за руку и тащит ее к выбитой двери. У меня сжимается челюсть.

Я свистом зову Мист. Лошадь занимает большую часть кухни, устраивая хаос, опрокидывая посуду и топча вещи. Она засекает траекторию движения мужчины к дверному проему и опережает его. Ее копыта стучат по расшатанному дереву, и она разворачивается, загораживая собой дверной проем. Мужчина замирает, прижимая к себе Сабину, так как понимает, что ему никак не пройти мимо лошади.

Да, черт возьми, сумасшедшая кобыла.

За секунду до того, как Адан кидается на меня с топором, я слышу свист воздуха. У меня достаточно времени, чтобы увернуться, затем выпрямиться, вырвать топор из его ослабевшего кулака и ударить ногой прямо в грудь, отчего он падает обратно на камин.

Мои пальцы крепко сжимают рукоять топора, наслаждаясь его тяжестью. Мой язык высовывается, чтобы смочить губы. Как бы мне ни хотелось врезать рукояткой по носу Адана, я не могу позволить этому ублюдку и дальше лапать Сабину.

Я резко поворачиваюсь к мужчине, держащему ее, и поднимаю топор. Его глаза становятся круглыми, но он не отпускает ее. Он мечется вправо-влево, пытаясь предугадать, куда я нанесу удар. Но все, чего он добивается, ― это выдает свои следующие движения.

Я вижу его почти незаметный взгляд в сторону спальни и опускаю топор как раз в тот момент, когда он делает шаг к ней. Плоская часть лезвия режет ему руку. Он вскрикивает и грубо толкает Сабину, отбрасывая ее к плите.

― Искандер! ― кричит один из мужчин.

Я подхватываю Сабину на руки, наполовину волоча, наполовину неся ее ничтожный вес в самый дальний угол, подальше от происходящего. Между углом и кухонным шкафом есть пространство шириной и глубиной около двух футов, и я заталкиваю ее туда.

― Оставайся здесь. — На секунду я прижимаюсь к ее щеке, чтобы убедиться, что на ней нет следов укусов. ― Не двигайся. Не смотри.

Ее огромные круглые глаза поглощают меня целиком, пропитывая своим страхом, но еще и низким пламенем праведного, испепеляющего, кровожадного возбуждения, такого же свирепого, как и мое собственное.

Она ровно говорит:

― Я хочу посмотреть.

Гребаные боги. Эта женщина. Она заставляет мое сердце биться, а кровь пульсировать. Она станет моей смертью.

Мне приходится оторваться от нее, когда один из олухов ― должно быть, Бертайн ― швыряет в меня чугунной сковородой через всю комнату. Я распахиваю дверцу шкафа, чтобы заблокировать ее, и она с грохотом падает на пол. Бертайн бросается на меня, но я ныряю под стол, чтобы увернуться от него, проползаю под ним, а затем хватаю стул, вставая с другой стороны. Замахнувшись им за спинку, я обрушиваю стул на голову Бертайна. Удар пробивает ему череп, и он падает на землю без сознания.

Моя кровь бурлит от восторга при виде его падения.

Искандер наносит удар, но я ловлю его руку и, воспользовавшись моментом, отбрасываю его к плите. Он врезается в нее головой. Макс перепрыгивает через упавшего, чтобы попытаться добраться до Сабины в укромном уголке, но я хватаю моток веревки, оставшейся после того, как ей связали запястья, скручиваю его в быстрое лассо и пускаю в ход. Оно цепляет его за поднятую правую ногу, когда он бежит. Я дергаю достаточно сильно, чтобы свалить его на землю.

Я свищу, чтобы привлечь внимание Мист. Она ржет из дверного проема, вскидывая голову. Я бросаю ей конец веревки. Она подхватывает его зубами, а затем топает назад, волоча по полу сопротивляющегося Макса. Его руки бьются, пытаясь найти, за что ухватиться. Он зовет на помощь.

Мист отступает назад, а затем обрушивает копыта на грудь извивающегося мужчины. Раздается треск ломающейся кости. Тошнотворный хлюпающий звук. Дыхание затихает.

Пчелы неустанно жужжат, заставляя трех оставшихся налетчиков вздрагивать от их укусов, но рой не трогает меня.

Я бросаю быстрый взгляд на Сабину, и в горле у меня клокочет.

Адан, все еще с этим проклятым топором, и Бертайн, истекающий кровью из раны на голове, бросаются на меня одновременно. Пришло время для моего ножа. Я выхватываю его в последний момент, затем одним плавным движением вонзаю прямо в грудь Бертайна. Мужчина отшатывается, выпучив глаза. Кровь стекает по руке, и я тихонько ухмыляюсь, но, когда я пытаюсь вытащить лезвие, чтобы направить его на Адана, у меня не получается.

Проклятое лезвие застряло в его ребрах.

Ругаясь, я снова дергаю его, но оно не освобождается. Бертайн булькает, когда кровь наполняет его рот. Я пытаюсь выкрутить лезвие. Бесполезно.

Когда Адан бросается на меня с топором, я использую запасной план. Я поворачиваю Бертайна как щит в тот момент, когда Адан обрушивает на меня топор. Лезвие топора вонзается в расщелину между плечом и шеей Бертайна, пронзая его до самой грудной клетки.

В ужасе Адан отпускает топор и отступает назад.

Я тоже ослабляю хватку, и тело падает замертво.

Пчелы роятся на лице Адана, образуя красные волдыри, но он не обращает на них внимания, так как его охватывает ужас от случайного убийства.

Это прекрасная возможность ударить по его чертовой смазливой морде. Я наношу хук прямо ему в челюсть, а затем ― поперечный удар в живот. Внимание Адана возвращается ко мне, он пригибается и уворачивается, чтобы избежать следующего удара. Но я предугадываю его намерения благодаря своему обостренному зрению и хватаю его за руку, чтобы нанести джеб в нос, от которого он падает на пол.

Он быстро приходит в себя и снова хватается за топор.

Он замахивается им в сторону моей лодыжки, но я успеваю перепрыгнуть через лезвие. Затем я бью по плоской стороне лезвия, пригвоздив оружие к полу, а вместе с ним и руку Адана. Он стонет от боли, и ему ничего не остается, кроме как выпустить его.

Прежде чем я успеваю нанести удар ногой по голове Адана, Искандер оказывается у печки. Он со всей силы швыряет в меня куски дров. Я блокирую каждый из них, но это отвлекает внимание, и Адану удается отползти.

Искандер направляется к Сабине в закутке, и я вижу красный цвет. Но прежде чем я успеваю помешать ему добраться до нее, Адан цепляет мою лодыжку своей. Он обхватывает ее ногами и прижимает к себе. Из меня вырывается яростное рычание.

Он сейчас истечет кровью.

Прежде чем Искандер успевает добраться до нее, Сабина выныривает из укромного уголка и бросается к телу Бертайна. Она выдергивает мой нож из его ребер, у нее получается, потому что лезвие скользит в вытекшей крови и его грудь расслабилась, и вонзает Искандеру в живот, как раз, когда он добирается до нее.

Прямо в мягкие органы ― как раз туда, куда я ее учил.

Я так чертовски горд.

Я с криком отпихиваю от себя Адана и забираю у Сабины нож. Одним быстрым движением я перерезаю Искандеру горло, завершая работу. Его тело падает на шкаф.

Кровь заливает лицо и волосы Сабины. Ее руки трясутся ― она впервые ударила человека ножом. Из ее горла вырываются тихие всхлипы. Она смотрит на меня с неописуемым морем неверия в глазах, и я тону, тону, тону…

Краем глаза я замечаю, как Адан направляется к двери.

Я с рычанием отстраняюсь от Сабины. Пора прикончить этого ублюдка. К счастью, Мист со мной на одной волне. Мы с этой сумасшедшей кобылой ― отличная команда. Она громко фыркает и бьет копытами, не давая ему уйти.

Загоняя его прямо туда, куда я хочу. Веревка, привязанная к трупу Макса, тянется по полу коттеджа. Я отрезаю кусок и подхожу к Адану сзади, обматывая ее вокруг его шеи. Его руки летят к веревке, пытаясь сбросить ее, пока он борется за воздух. Я подтаскиваю его к тому же стулу, к которому он привязал Сабину, и пихаю его вниз. Обмотав вокруг него остаток веревки, я прикрепляю его к стулу и освобождаю шею.

Он задыхается из-за поврежденных дыхательных путей.

― Я убил много людей, ― бормочу я ему на ухо, в то время как оба наших взгляда устремлены на Сабину на другой стороне кухни. ― Но ни одно из тех убийств не доставило мне такого удовольствия, как перерезание твоего горла. Та девушка, там? Которую ты думал, что сможешь забрать у меня? Какую бы цену тебе за нее не обещали, уверяю тебя, она стоит в сто раз больше. Ради нее я готов разорвать весь мир живых до самого подземелья богов, а тебя я с радостью зарежу.

Я приставляю лезвие к его горлу и провожу им, медленно и чисто. Его предсмертные стоны вызывают восторг. Кровь, стекающая по его груди, омывает меня в экстазе. Его…

― Бастен?

Я поворачиваюсь к ее тихому голосу в углу, забыв о своей жажде крови. Она. Это все, что имеет значение. Только ради нее и затевалось это кровопролитие.

― Сабина.

Мы идем навстречу друг другу. Она поскальзывается на луже крови, но я ловлю ее, когда она начинает падать. Мои руки обхватывают ее талию, словно замок, вставший на место. Я прижимаю ее к груди, почти боясь поверить, что все закончилось и она в безопасности. Мой подбородок упирается в ее макушку. Ее тело так идеально вписывается в мое. Мы словно две половинки, созданные друг для друга. И, черт возьми, если мой пах не твердеет, подтверждая этот факт. Я практически задыхаюсь от прилива адреналина, вызванного борьбой. Я хочу ее. Я хочу смыть с нее кровь. Я хочу сорвать с нее это чужое платье. Я хочу взять ее прямо здесь, посреди четырех трупов, все еще истекающих кровью на полу.

Но я отгоняю это желание; забота о ней превыше всего. Я провожу руками по ее забрызганному кровью лицу. Ее стриженые волосы выглядят неожиданно, но эта длина ей идет. Они обрамляют ее идеальное лицо лучше, чем любая позолоченная рамка.

Я нежно провожу окровавленными пальцами по ее волосам, заправляя короткую прядь за ухо.

― Тебя не ужалили? ― спрашиваю я.

Она качает головой.

― Пчелы были осторожны. Они не ужалили меня. Или тебя. Или Мист.

Моя маленькая фиалка защищала меня так же, как я защищал ее.

Она нежно прикасается к царапине на моей шее.

― У тебя кровь. ― Уголком рукава она вытирает кровь, а затем, поддавшись импульсу, прижимает губы к ране, словно я ребенок, нуждающийся в утешении.

Я стону, откинув голову назад. Я едва в состоянии дышать. Меня поражает совершенство этой прекрасной девушки, которая каждый раз заставляет меня гадать, что она сделает дальше. Это счастье ― знать, что она в безопасности. Знать, что моя жестокость не отпугнула ее. Знать, что она сама по себе сила, с которой нужно считаться. Я хочу слышать биение ее сердца каждую ночь, когда засыпаю. Я хочу чувствовать вибрацию ее крови, когда она лежит рядом со мной. Я хочу утонуть в аромате крови и фиалок, пока в мире не останется ничего, кроме нее.

― Не надо, ― хриплю я, а потом облизываю губы и поправляю себя. ― Не останавливайся.

Она продолжает водить своими мягкими губами по моей шее, осыпая меня нежными поцелуями, от которых мою кожу покалывает, а тело замирает в страхе, что малейшее движение заставит ее прекратить. Когда она в конце концов останавливается, то прижимается лбом к моему плечу. Я готов пролить за нее кровь. Я сломаю кости ради нее. Я вырежу собственное сердце из груди, если она только попросит, и с готовностью умру у ее ног со все еще пульсирующим органом в руках, как подношение этой девушке, чья ценность превосходит богов.

Глава 21

Сабина

Рубашка Бастена пахнет дымом от пожара, но мне она напоминает о наших ночах у костра в лесу. Те долгие, полные звезд ночи, когда мы вдвоем так ярко горели в своей обиде, ярости и одиночестве, что не замечали, что единственное, что нам нужно, находится прямо напротив пламени.

Мои руки вцепились в ткань его рубашки, той самой рубашки, в которой я спала все эти черные ночи. Рубашка, которая обнимала меня, которая укрывала меня. Почему я не замечала, что Бастен всегда присматривал за мной, с той первой ночи, когда он одолжил мне свою рубашку?

А теперь он убил четырех человек ради меня. В голове все перевернулось, а дыхание стало горячим. Я никогда не знала, как это упоительно ― видеть, как кто-то идет в бой ради тебя. Он убил всех этих людей. Бросил тела к моим ногам. Вся эта кровь. Эта бойня. Воздух заряжен, как после удара молнии ― так много энергии, которой некуда деться.

Вцепившись в его ворот, я поднимаю голову. Мы находимся на расстоянии шепота. Капля крови скатывается с его волос. На этот раз я не вытираю ее. Я смотрю, как она стекает по его идеальному виску.

Какой была бы моя жизнь, если бы Бастен был в монастыре? Всю мою жизнь люди, которые должны были заботиться обо мне, били и унижали меня. Я так долго жаждала безопасности. Кто-то должен был бороться за меня или, что еще лучше, показать, что у меня есть силы, чтобы защитить себя.

Бастен сделал и то, и другое.

А что же он сам? Осиротевший мальчик, вынужденный сражаться с каждым, кто мог бы стать другом. Он трепещет под моими мягкими прикосновениями, словно никогда прежде не испытывал ни малейшей нежности.

До сих пор я не замечала, насколько мы с ним похожи. Мы оба выросли в мучительном одиночестве, полагаясь только на свою смекалку и дар богов. Поэтому неудивительно, что, найдя единомышленника, мы пытались возвести стены, вместо того чтобы узнать друг друга.

И скоро я снова его потеряю. Когда мы доберемся до Дюрена, его не будет рядом, если он мне понадобится. Я больше никогда не почувствую, как его руки обхватывают всю меня, словно пальто, идеально подогнанное под мою фигуру. Я никогда не узнаю, срастутся ли когда-нибудь его сломанные части.

Когда я крепче сжимаю ткань, мне кажется, что я падаю с огромной высоты, падаю, падаю, падаю, и единственное, за что можно ухватиться, ― это он.

― Ты пришел, ― шепчу я.

― Маленькая фиалка, конечно, я пришел. Ради тебя я бы пересек десять царств богов на четвереньках.

Он грязный, весь в крови, как и я. Надо бы привести себя в порядок, но я не могу смириться с тем, что этот момент закончится. Подушечкой большого пальца я стираю каплю крови с его нижней губы.

― Что случилось в Блэкуотере?

― Я не должен был оставлять тебя даже на секунду. Это моя вина, что они…

Я провела пальцем по его губам, заставляя замолчать.

― Это не твоя вина.

Он качает головой.

― Сабина, когда я увидел, что тебя забрали… Когда почувствовал запах этого ублюдка рядом с твоим собственным запахом… ― Ярость искажает его лицо до такой степени, что кажется, будто он сейчас взорвется. Он проводит рукой по лицу, пытаясь взять свои эмоции под контроль.

Мист тихо ржет у двери.

Все мертвы?

Я начинаю отвечать ей, но не успеваю, когда Бастен говорит усталым голосом:

― Да, сумасшедшая кобыла. Мы ее нашли. Мы сделали это.

Я морщу нос в замешательстве.

― Подожди. Ты… ты ее слышал?

― Нет. Но мы с этой лошадью? Мы достаточно хорошо понимаем друг друга без слов.

Он в два раза тяжелее тебя, ― фыркает Мист. ― Скажи ему, что отныне он ходит на своих ногах.

Я не могу удержаться от улыбки, удивляясь, как эти двое так хорошо поладили друг с другом, что объединились, чтобы спасти меня. Затем я смотрю на тело Адана и становлюсь серьезной.

― Бастен, я должна тебе кое-что сказать. Король Йоруун был тем, кто нанял Адана и его людей, чтобы доставить меня в Старый Корос.

Бастен отодвигается, ища в моих глазах объяснение. Его брови хмурятся.

― Король Йоруун? Ты уверена? ― Он колеблется. ― Что именно они сказали?

― Что король не хотел бы, чтобы меня трогали. ― Мой голос срывается на последнем слове, когда я вспоминаю ощущение рук Макса у себя между ног. В горле пересыхает. Мои мышцы напрягаются от пережитого ужаса, и Бастен, должно быть, улавливает это своими обостренными чувствами, потому что он легонько берет меня за подбородок большим и указательным пальцами.

― Они тебя трогали?

Всхлипывание вырывается прежде, чем я успеваю его проглотить. Мое тело содрогается. Глаза Бастена темнеют, как грозовые тучи, и он качает головой, пока я подыскиваю слова для объяснения.

― Нет-нет, ты не должна этого говорить, Сабина. Я сам все узнаю. ― Осторожно, как подбирают птицу со сломанным крылом, он наклоняется ко мне, чтобы понюхать мою шею, затем плечо и ладонь. Затем он поворачивается к трупам.

― Вон тот, ― говорит он, указывая на Макса. ― Он пытался, но далеко не зашел.

Я киваю.

Он собственнически сжимает мою руку.

― Я бы попросил бессмертного Вудикса воскресить этого ублюдка из мертвых, чтобы убить его снова. — Он делает дрожащий вдох. Проходит мгновение, затем он тихо говорит: ― Они говорили не о короле Йорууне.

Мне требуется секунда, чтобы понять, что теперь мы говорим не о Максе.

― Но кто…

― Они имели в виду короля Рашийона.

Я удивленно смотрю на него. Я никогда не слышала этого имени.

Он объясняет:

― Это были волканские налетчики, Сабина. Король нанял их, но не наш. Это был король Рашийон из Волкании.

Я в недоумении смотрю на него, словно он рассказывает мне историю фей, случившуюся давным-давно с людьми куда более важными, чем я.

― Король Рашийон? ― Я произношу его имя так же, как и он, ― Ра-ши-йон.

Последние двенадцать лет я была в такой изоляции, что любые новости, которые могли просочиться через границу Волкании, не достигали монастыря бессмертной Айюры. Насколько я знала, у Волкании даже не было короля.

― Я… я не понимаю. Зачем я понадобилась королю Волкании?

Это кажется нереальным, как будто мы разговариваем во сне.

Бастен бормочет про себя:

― Чертовски хороший вопрос.

Он впервые заговорил о Волкании в гостинице «Мэниуотерс». Интересно, знает ли он больше, чем говорит, или, по крайней мере, подозревает, но его сжатая челюсть говорит о том, что его мысли пока заперты в его собственной голове и он не готов делиться ими.

* * *

Мы оставляем тела в коттедже. В этом лесу достаточно голодных тварей, чтобы от них ничего не осталось. Измученные и грязные, мы едем через лес, параллельно реке, на случай, если в отряде налетчиков окажется больше людей. Луна уже высоко, когда Бастен наконец останавливает Мист, чтобы послушать, что происходит вокруг.

― Здесь недалеко водопад, ― говорит он. ― Сразу за тем холмом. Там мы будем в безопасности. Вода заглушит наши запахи и звуки. Может быть, мы даже сможем искупаться.

Мои мышцы напряжены до предела, пока мы преодолеваем последний отрезок пути. Вскоре я слышу водопад, а затем вижу серебристый лунный свет, отражающийся от воды. Это высокий, узкий водопад, который низвергается с края неглубокой пещеры и разбивается о камни, а затем превращается в извилистый ручей.

Бастен ведет Мист в укрытие. Мы начинаем срывать с себя пропитанную кровью одежду, чтобы помыться. Рев водопада наполняет тишину, когда наши обнаженные тела освещаются лунным светом. Бастен видел меня обнаженной тысячу раз, но сейчас я чувствую себя скованно. Когда он протягивает руку, чтобы помочь мне перебраться через камни, я скрещиваю руки на груди.

― Я больше не могу прятаться за волосами, ― тихо говорю я, зная, что он слышит меня, несмотря на шум водопада.

Бастен делает паузу, не сводя глаз с моего лица, из уважения делая вид, что ночь скрывает все, что ниже уровня плеч.

― Напавшие отрезали их?

Я киваю.

― Чтобы меня было сложнее узнать. Я не скучаю по ним, но с ними я не чувствовала себя такой голой.

Он заправляет еще одну прядь мне за ухо.

― Ты мне нравишься такой. Они тебя утяжеляли.

Я осторожно пробую воду, вытянув одну ногу, и вскрикиваю от холода, но это желанный шок для моего организма. Я окунаю в падающую воду руку, потом голову, затем полностью встаю под грохочущую воду и откидываю голову назад, позволяя ей омыть меня.

Бастен присоединяется ко мне под водопадом, оттирая кожу головы под холодным потоком. Он поворачивает лицо к небу, позволяя воде бить его по лицу. Это должно быть больно, но он не вздрагивает.

Рев воды слишком громкий, чтобы мы могли много говорить, но он видит, как я пытаюсь смыть кровь со спины, и подходит ко мне сзади, чтобы помочь. Его руки обхватывают мои плечи, и он направляет меня под струю воды. Он смывает кровь, разминая мои напряженные мышцы, пока они не расслабляются под его уверенными прикосновениями.

После купания мы стираем одежду и раскладываем ее сушиться, затем я закутываюсь в одеяло, а он накидывает полотенце на талию и разводит костер в подветренной части пещеры. Легкий туман из брызг, образующийся у водопада, заставляет меня дрожать, несмотря на потрескивание пламени.

― Иди сюда, ― зовет он, похлопывая себя по колену. ― Тебе нужно быть ближе к огню.

Он усаживает меня к себе на колени и укутывает одеялом так плотно, что и комар не проскользнет. Даже не знаю, что успокаивает больше ― одеяло или объятия Бастена. Я расслабляюсь у него на груди, смотрю на огонь, а мои мысли затихают под ровный рокот водопада.

Долгое время проходит в тишине.

Не думаю, что кто-то из нас хочет прервать этот момент. Мы в безопасности. Мы чистые. Мы вместе. Одно неверное слово может разрушить этот хрупкий карточный домик, разметать нас по ветру, в то время как все, чего я хочу, ― это навсегда остаться в его объятиях.

Каким-то образом его рука оказывается в моей, и мне приятно делать что-то такое простое, как держаться за руки. Свет костра мерцает на его разбитых костяшках. Я провожу большим пальцем по его поврежденной коже, вспоминая, как он был возбужден во время боя. Как я была возбуждена, наблюдая за ним. Он делал этотак легко, что бой выглядел как игра. Он уничтожил четырех мощных мужчин за считанные минуты.

Что бы он сделал с Сестрами, которые унижали меня?

Поддавшись импульсу, я подношу костяшки его пальцев к губам и нежно целую царапины.

В его груди раздается стон.

― Мне нравится, когда ты так делаешь. ― Его рот оказывается достаточно близко к моему уху, чтобы я могла слышать его за ревом водопада.

― Что делаю?

― Обращаешься со мной, как со своими животными. Так чертовски нежно.

На секунду я задумываюсь о том, чтобы поцеловать другие места его тела. Купание в водопаде освежило меня, снова возбудило, как во время драки. Мое дыхание кажется поверхностным. Зубы то и дело находят нижнюю губу, стремясь укусить до боли. Купание оживило и Бастена ― это более чем очевидно. Мне не нужны обостренные чувства, чтобы ощутить твердость его члена, прижимающегося к моей заднице через одеяло.

Мои бедра двигаются на его коленях, словно сами по себе. Его дыхание ненадолго перехватывает. Затем его рука покидает свое целомудренное положение, в котором он сжимал мою ладонь, и перемещается к оголенному плечу, обнажившемуся из-за сползшего одеяла. Большой палец гладит его длинными движениями.

Мое зрение затуманивается. Я дышу слишком поверхностно. В голове проносятся фантазии о том, что может произойти в этой пещере за водопадом, как будто мы ― последние люди на земле.

Подавляя нервную дрожь, я шепчу:

― Теперь я понимаю, что дело было не в Адане, а лишь в том, что он мне предложил.

Бастен молчит, прежде чем спросить:

― Любовь?

― Свобода. ― Я сглатываю комок нервов, застрявший в горле. ― Вот чего я хочу. Не богатство. Не высокий титул. Не замок. Я хочу постоянно испытывать чувство, которое наполнило меня, когда я летела на Мист по лесу. Как будто единственный путь впереди — это тот, который я прокладываю. ― Я запинаюсь. ― С кем я его прокладываю.

Он ничего не говорит, но за него отвечает его тело. Его большой палец скользит по моей шее, долго прорабатывая напряженные мышцы, как будто это его собственные мысли, которые ему очень нужно распутать.

― Ты выйдешь замуж за Райана, ― говорит он.

Вот. Теперь это сказано. По крайней мере, это сказано вслух, то, вокруг чего мы до сих пор ходили на цыпочках. Последние несколько дней тема моего предстоящего замужества поднималась не так часто, как в начале поездки, и я не могу отделаться от ощущения, что Бастен старается выкинуть ее из головы по мере того, как мы с ним сближаемся.

Я поворачиваюсь к нему лицом, одеяло по-прежнему обернуто вокруг моей груди, а мои ноги свисают через его правое бедро.

― Я не хочу выходить замуж за лорда Райана. Я хочу отправиться в Саленсу и увидеть океан. ― Я удерживаю его взгляд, используя каждую унцию своего мужества. ― Я хочу, чтобы ты отвез меня туда.

Я почти теряю дар речи, когда произношу то, о чем ужасно боялась спросить. Сердце стучит в груди, пытаясь спастись от возможного отказа. Я понимаю, что он предан лорду Райану. На самом деле мне так надоело слушать о его преданности этому человеку, что я готова кричать. Но Бастен убивал за меня, он грешил за меня ― разве это так уж отличается от предательства ради меня?

Да. Для него ― да.

И это пугает меня. Мист посоветовала мне переключить преданность Бастена с Райана на меня, но я не уверена, что смогу это сделать. Я предлагала ему взятку в лесу ― он ее не принял. Я предлагала ему свое благоухающее тело на мягких простынях гостиницы ― он все равно не поцеловал меня.

Его голос серьезен, когда он отвечает:

― Сабина, ты не знаешь, о чем просишь.

― Я точно знаю, о чем прошу. ― Я не отвожу взгляд от его лица. ― Я прошу тебя нарушить клятву, данную своему господину.

Его горло перехватывает.

― Я дал обещание.

― Как и твое сердце. ― Мой голос срывается. ― Оно дало обещание мне.

Он теряет дар речи. Я вижу, как в его глазах отражается мука. Он проводит рукой по своим влажным темным волосам, запутываясь в длинных прядях.

Наконец он снимает меня со своих коленей и встает, чтобы пройтись перед костром, закрепив полотенце на талии. При каждом шаге он бросает на меня настороженный взгляд, словно я могу вонзить нож ему в сердце. Ошибается ли он? Ошибаюсь ли я?

― Сабина… ― умоляет он.

― Мы выдадим себя за мужа и жену по дороге в Саленсу, чтобы мы могли свободно путешествовать, ― торопливо перебиваю я. ― Там я смогу найти работу на ферме по уходу за скотом. А ты сможешь охотиться.

Он недоверчиво смотрит на меня, не веря, что я настолько серьезно отношусь к этой идее, что все продумала. Он повторяет отстраненным голосом:

― Выдать себя за мужа и жену?

Часть вопроса остается незаданной. Я опускаю взгляд на свои руки, сцепленные на коленях.

― Если речь идет о сексе…

Он горько смеется.

― Речь идет о сексе. Боги, да, о сексе. Но дело не только в этом, Сабина. Ты же знаешь, что это так.

В горле опять комок. Одного моего тела недостаточно, чтобы соблазнить его, но хватит ли мне духу предложить ему нечто большее? Мое сердце ― это все, что у меня осталось, и если я отдам его, то останусь ни с чем. Я совершила ошибку, влюбившись в Адана, и мне страшно подумать, что я могу снова влюбиться, и снова ошибиться.

Я начинаю:

― Я знаю, что ты испытываешь преданность к Райану…

― Да, да. Я знаю, что ты думаешь. Что моя преданность слепая и незаслуженная, но это не так. Райан для меня, как брат. Даже больше. Если бы не он, я был бы в канаве. Черт, я бы умер.

― Он ― не твой брат, он ― твой хозяин! Он тебе платит!

Он продолжает шагать, пока наши голоса звучат над ревом водопада. Мист просто сосредоточенно жует траву, наблюдая за тем, как мы обмениваемся колкостями. Бастен поправляет полотенце. Его грудь вздымается. Каждый его мускул напряжен. Сейчас он выглядит еще более устрашающе, чем в бою с волканскими налетчиками.

Наконец он останавливается. Свет костра отбрасывает тени на плавные изгибы и линии его мышц, отчего он выглядит не как обычный человек, а как один из богов.

― Мне нужно больше, чем секс. Мне нужно больше, чем несколько дней с тобой или столько, сколько займет дорога до Саленсы. Нет. Мне нужно все. Может быть не сейчас, позже. Но я должен знать, что есть шанс, что это может стать чем-то большим.

Мой рот приоткрывается от шока. Он ставит мне ультиматум, и теперь я нервничаю даже больше, чем, когда впервые предложила сбежать вместе. О чем именно он просит? Могу ли я влюбиться в него? Что однажды наш выдуманный брак станет реальностью? Что я должна на это ответить? Я даже не уверена, что знаю, что такое любовь. Последний человек, испытывавший ко мне безусловную любовь, умер двенадцать лет назад.

― Я не знаю, что случится в будущем, ― беспомощно шепчу я. ― Я не могу давать никаких обещаний.

Мышцы на его челюсти подрагивают.

― Ну, я не могу предать Райана, если ты не можешь дать нам чертов шанс.

Бессмертные. Чего этот мужчина хочет от меня? Еще несколько недель назад я бы не задумываясь солгала ему, но мы уже слишком далеко зашли. Самое меньшее, что я должна ему, ― это честность.

Я могу представить будущее с ним?

Он смотрит на меня с бо́льшим жаром, чем исходит от огня.

Мое сердце приоткрывается, как щель в двери, впуская слабые лучи света.

― Я хочу этого, Бастен. Я хочу тебя. Сейчас, и, может быть, навсегда. Это все, что я могу тебе дать. ― Может быть. Может быть. Может быть. Так много «может быть», что я тону в них. Так много вариантов, что я в ужасе.

Он замирает. На его лице появляется странное спокойствие, как будто он участвовал в битве, о которой даже не подозревал.

― Хорошо.

― Хорошо.

И все. Решение принято. Мой разум с трудом переваривает тот факт, что после стольких попыток избежать своей участи ― выйти замуж за Райана Валверэя ― мое желание исполнится. И не только это, но и многое другое. Я буду свободна. Я увижу море. И, боги, боги, со мной будет Бастен, и это самое лучшее. Я не могу предсказать, что ждет нас в будущем, но как бы я ни боялась распахнуть дверь в свое сердце, свет пробивается сквозь нее.

За его спиной водопад не перестает шуметь, поэтому я не слышу его сердцебиения, но представляю, что оно бьется так же сильно, как и мое. Он делает резкий шаг ко мне, как будто все это нереально. Как будто это сон. Он опускается на колени рядом со мной. Его глаза впиваются в меня, укрытую одеялом, под которым на мне больше ничего нет.

Мое тело загорается, как звезда, пылающая для него. Я хватаю его за плечи. Мой голос срывается, когда я хрипло шепчу:

― Все те вещи, которые ты обещал сделать со мной в гостинице? Я хочу, чтобы ты сделал их со мной. Сейчас же.

Сколько раз я прокручивала в голове тот вечер? А он сколько раз?

Его горячая ладонь ложится на основание моей шеи, тяжелая, как железное ожерелье.

― Мы оба знаем, что, если это случится, все изменится. Если мы начнем, я не думаю, что смогу остановиться.

Я шепчу:

― Я не хочу, чтобы ты останавливался.

Он колеблется всего мгновение, затем его глаза сверкают, он встает и отдает приказ:

― Ложись.

Меня трясет, когда я лежу на полу пещеры, все еще плотно завернутая в одеяло. Бастен осматривает меня с головы до ног, словно подарок, который он едва удерживается от того, чтобы не разорвать. Он встает с двух сторон от моих бедер, а затем опускается на колени, чтобы сесть верхом на меня.

Мой пульс скачет, как жужжащие пчелы в венах. Вес его тела на моих бедрах приятен, но живот сводит, а бедра дрожат.

Он снова кладет руку на основание моей шеи, замедляя мое дыхание.

― Позволь своему телу расслабиться. Я буду двигаться медленно. Я позабочусь о тебе.

Конечно, он слышит, как бешено бьется мое сердце. Как я одновременно взволнована и боюсь того, что должно произойти. Как только я начинаю дышать спокойнее, он подносит большой палец к моему рту, проводя им по нижней губе и позволяя кончику пальца коснуться твердого края моих зубов.

― Миллион раз думал о том, как я тебя трахну.

В гостинице он ни разу не поцеловал меня, только прикасался пальцами к тем местам, которых хотел бы коснуться губами. Теперь мое дыхание замирает в предвкушении, когда он опускается, чтобы поцеловать меня. Как он и обещал, все начинается медленно. Он не торопится, наслаждаясь поцелуем. Его губы направляют мои, углубляя связь, а затем его язык пытается проникнуть дальше. Мои губы приоткрываются, и его язык скользит по ним длинными движениями, которые я инстинктивно повторяю.

Он стонет мне в рот, отстраняясь. Его указательный палец движется вниз по моей шее и ложится на впадинку у основания горла.

Моя кожа уже трепещет, жаждая его прикосновений, прежде чем он прикасается губами к моей шее. Он жарко дышит у моей кожи, а затем кончиком языка проводит по впадинке у основания моего горла, словно слизывая мед.

Я стону.

Его губы спускаются ниже, туда, где на грудине красуется родимое пятно ― мой крестный поцелуй. Его руки нащупывают края одеяла, побуждая меня отпустить его.

Мои руки смыкаются в последней попытке удержать одеяло вокруг себя. Моя последняя стена. Но он мягко отводит их от груди, направляя так, чтобы они лежали ровно по бокам. Он разворачивает края одеяла по очереди, медленно обнажая мою голую полную грудь.

На мгновение он замирает, чтобы оценить это зрелище. Его рука обхватывает тяжелую левую грудь, сжимает и нежно ласкает. Его пальцы ловко перекатывают сосок, пока он не становится твердым, как камешек. Моя голова откидывается назад на одеяло. Его прикосновение похоже на волшебство. Я хочу чувствовать его везде.

Неожиданно он берет мой сосок в рот. С моих губ срывается вздох, и я выгибаю спину, проталкивая сосок между его губами. Он нащупывает его, сосет, а затем осторожно прикусывает.

Я вскрикиваю.

― Бастен!

― Вот так, маленькая фиалка. Скажи мне, что тебе нравится.

Моя голова становится пустой. Я пытаюсь вспомнить, что еще он говорил в гостинице. Какие горячие, грязные обещания он давал? Все, на чем я могу сосредоточиться, ― это на растущем жаре, разгорающемся ниже пояса.

Он отпускает мой сосок, чтобы осыпать горячими поцелуями контуры моего живота. Родинка на ребрах. Одна возле пупка. Еще одна ― на изгибе моего правого бедра. По мере того как его губы опускаются ниже, он откидывает одеяло, открывая меня прохладному туману водопада, жаркому пламени костра и своему собственному вожделенному взгляду, пока я не оказываюсь полностью обнаженной.

Мы сделали все, о чем он говорил в гостинице, но сейчас мне кажется, что это только начало. Я смотрю на него, слегка прикусив нижнюю губу.

― И что теперь?

― Это.

Его рука проводит по влажному теплу между моих ног. Я сглатываю стон, мои бедра выгибаются под тяжестью его руки. Он прижимает шершавое основание ладони к тугому узелку в верхней части моего паха, а затем медленно погружает один палец в меня. Остановившись на первой фаланге, он медленно и неглубоко поглаживает меня.

Я стону, покачивая бедрами, пытаясь заставить его палец проникнуть глубже.

― Еще.

Он усмехается, проталкивая палец дальше в мое тепло и поглаживая быстрее. Затем он добавляет второй палец. Твердое основание его ладони продолжает ласкать меня снаружи.

Я тихо всхлипываю, с трудом осознавая, что испытываю. Я не знала, что можно испытывать такие ощущения. Что всего лишь одной рукой Бастен может заставить меня почувствовать себя парящей. Его пальцы уверенно поглаживают меня, заставляя подбрасывать бедра вверх в такт их ритму.

― Вот так. Оседлай мою руку. Я знаю, тебе нравится. Я чувствую твой запах. А ты чувствуешь это? Я ― да. Это похоже на таяние снега, стекающего с гор.

Мне следовало бы смутиться, но меня только больше распаляет мысль о том, как его дар позволяет ему чувствовать мою реакцию на него. Я ничего не могу от него скрыть ― у нас нет секретов.

Между ног нарастает напряжение, которому я не могу дать название. Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме этого ощущения, растущего во мне, я хочу испытать его и посмотреть, куда оно меня приведет. Но Бастен слишком быстро вытаскивает свои пальцы.

Я стону и возражаю, приподнимаясь на локтях.

Он снова ухмыляется, слизывая мои блестящие соки со своих пальцев.

― Боже, какой у тебя вкус, ― стонет он, обсасывая их.

Это действие заставляет меня забыть все, что я собиралась сказать, и я охаю.

― Что ты делаешь? ― Это все в новинку для меня. Это пугает. Это возбуждает. Водопад ревет не переставая, заглушая мои мысли.

― Это только начало, ― говорит он. ― Я предупреждал тебя о том, что произойдет.

― Что… что еще ты собираешься делать?

― Ложись. Вот так. ― Он прижимает меня спиной к одеялу, а затем сгибает мои колени так, чтобы они были направлены к своду пещеры. Мои бедра инстинктивно сжимаются, но он берет каждое колено и мягко раздвигает их.

Моя киска открывается для него, как на банкете. Мои щеки краснеют от жара, но он не выглядит смущенным. Даже наоборот. Он выглядит готовым к ласкам. Он проводит большим пальцем по чувствительным внешним краям моей киски, словно надавливая на спелый персик.

― Я столько ночей провалялся без сна, мечтая о том, как твоя киска будет трепетать под моим ртом.

Мои глаза широко раскрываются.

― Подожди, твой рот?

Он уже опустился лицом между моих ног, его руки раздвигают мои ноги, уверенно препятствуя их инстинктивному желанию сжаться вместе. Он проводит языком по внешним краям моей киски, посылая молнии в мой живот. Его язык скользит внутрь, поглаживая, как он раньше делал это пальцами, но это уже другой уровень. Его рот такой теплый, а движения, которые он делает своим языком, такие уверенные. Его рот такой жадный. Через несколько секунд мне кажется, что нарастающее давление вот-вот взорвется.

― Вот и все, ― шепчет он, прижимаясь к моему телу. ― У тебя так хорошо получается. Стони для меня. Стони, когда тебе приятно. Вот так? Тебе нравится?

Он накрывает губами тугой бутончик на вершине моей киски и нежно посасывает.

И какая-то глубокая, темная часть меня освобождается. Все мое тело напрягается, дрожит и пульсирует, а потом все разом взрывается. Между ног сверкает молния, а по мышцам прокатывается раскат грома. Это экстаз. Это боль. Это рай. Это грех. Это пугающе и ново, и я уже знаю, что мне нужно будет испытывать это снова и снова.

Пока мое тело все еще содрогается от толчков, Бастен садится, вытирая рот тыльной стороной ладони. Я стараюсь не думать о его крестном поцелуе. Как сильно он должен ощущать мой запах, мой вкус. Его взгляд тяжелый, когда он смотрит на мое дрожащее тело, я вижу в нем край тьмы. Намек на насилие, которого, как я знаю, он жаждет, потому что это все, что он знал до этого момента. Но он обещал, что будет действовать медленно в мой первый раз, и его руки нежны, когда он разводит мои ноги в стороны, глядя на мою киску.

― Ты скользкая, как тающий лед. Готова ли ты ко мне? Хочешь ли ты меня? Скажи это. ― Его пальцы дразнят бедный, сверхчувствительный бутон, который все еще пульсирует от того, что он уже сделал с ним.

― Я хочу тебя, ― выдыхаю я.

Он снимает полотенце с талии. Его член толстый, тяжелый. Огромный. Он торчит с готовностью, от которой мой вдох застревает в горле. Он должен поместиться во мне? К черту богов. Он собирается разорвать меня на части этим массивным инструментом.

― Давай, ― приказывает он. ― Прикоснись к нему. Возьми в руку.

Я медлю в нерешительности. Мои дрожащие пальцы касаются гладкого кончика, на котором блестит перламутровая капля. Его член более гладкий, чем я ожидала. Он напрягается в моей ладони и пульсирует от желания.

Он ненадолго закрывает глаза, и я понимаю, насколько приятны ему мои прикосновения. Я испытываю странное чувство власти от осознания того, что могу вызвать такие эмоции на его лице.

― Поцелуй его, ― рычит он.

Он серьезно? Такие вещи описаны в главах бессмертной Алиссанты, и я не была уверена, что кто-то, кроме развратных богов, занимается этим. Но один взгляд на закрытые глаза Бастена подтверждает это ― о, да, он смертельно серьезен.

Дрожащими губами я осторожно целую кончик его члена. На вкус он соленый, но не такой ужасный, как я боялась.

Он стонет, снова толкает меня на одеяло, наклоняется надо мной и обхватывает член рукой, чтобы направить его к моему входу.

― Я буду делать это медленно. Не бойся.

Он держит меня, как хрупкую куклу, прижимая кончик члена к моему центру. Он входит на дюйм, раздвигая меня своей жесткой настойчивостью. Я не могу описать, на что это похоже. Как… как удовольствие и боль, шип и роза, огонь и лед. Бастен проталкивается внутрь еще на дюйм и замирает, давая моему телу время привыкнуть к его огромным размерам.

― Боги, как же в тебе хорошо, ― бормочет он. ― Такая чертовски тугая.

Его мышцы подергиваются. Пот стекает по груди. Он напрягается, чтобы не ворваться в меня до конца, как я знаю, он хочет. Он проталкивается еще на дюйм, пока мое тело, изнывая от желания, растягивается, чтобы принять его. Когда он уже наполовину вошел в меня, он начинает двигаться медленными, неглубокими толчками. Каждый толчок позволяет ему войти чуть глубже, и мои бедра начинают двигаться в соответствующем ритме.

― Продолжай двигать бедрами вот так… Вот так. Вот так, блядь. Ты такая тугая.

Со стоном он погружается в меня на всю длину. Так глубоко, что я задыхаюсь, глаза распахиваются, не в силах поверить, как далеко он может проникнуть в меня. Его яички мягко шлепаются о мою попу, когда он выходит, а затем снова входит.

― Тебе приятно? ― спрашивает он. ― Тебе нравится?

Я неуверенно киваю, не доверяя своим мыслям. Слова? Что это? Все, что во мне есть, ― это шарик сухого пороха, готовый вот-вот загореться. Он хватает меня за попу, чтобы прижать к себе, и делает толчки быстрее, вдалбливаясь в меня все глубже.

― Ты так хорошо меня принимаешь, маленькая фиалка. Ты такая мокрая для меня.

Его слова капают на меня, как мед. Мне приятно слышать похвалу. Я так долго боролась. Чтобы выжить, чтобы бросить вызов окружающим. Я устала бороться. Я хочу, чтобы мной владели, использовали, заботились, доставляли удовольствие.

Давление нарастает, и я задыхаюсь:

― Не думаю, что смогу больше выдержать.

― О, ты сможешь. ― Его удары длинные и глубокие, пронзающие меня.

Я чувствую, что молния и гром снова приближаются. Я откидываю голову назад, стараясь не бороться с нарастающей бурей. Мое тело покалывает в тысяче разных мест, а затем все разом сливается в один сокрушительный взрыв. Я вскрикиваю. Наслаждение захлестывает меня, словно я нахожусь под водопадом, и на меня обрушивается вся сила природы. На этот раз волна сильнее, она захватывает мое тело маленькими тугими импульсами, которые продолжаются и продолжаются, пока я не взлетаю.

С громким стоном Бастен всаживается в меня в последний раз. Настолько глубоко, что я чувствую его член внутри около своего пупка. Он пульсирует и бьется в моей набухшей киске. Он задерживается во мне на несколько вдохов, выжимая из нас последние крупицы удовольствия.

Когда он, наконец, выходит, его горячее семя стекает по внутренней стороне моих бедер. Боги, это чистый грех. Он притягивает меня к себе на колени и оборачивает одеяло вокруг моего дрожащего тела, сжимая меня в своих крепких объятиях, а я обнимаю его грудь, прижимаясь лицом к его поцелованному богом родимому пятну.

Мы исчерпали себя. Мы оба.

Не знаю, кто заснет первым, но никто из нас не отпустит другого.

Глава 22

Вульф

Она так чертовски красива, что я не могу оторвать от нее глаз. Угасающее пламя костра рисует на ней всполохами света. Зачем мне спать, если она в мире бодрствования? Я больше никогда не хочу засыпать.

Мой член тверд и жаждет снова взять ее, когда я вспоминаю, каково это ― проникать в ее тугую киску, чтобы присвоить ее девственность. Это никогда не было для меня важным, в отличие от других мужчин. Меня никогда не захватывала идея о нетронутой киске, но мысль о том, что мой член будет первым и последним, который войдет в Сабину, настолько приятна, что мои яйца напрягаются.

Я могу сжать в кулак свой собственный член прямо здесь, пока смотрю, как она спит. Теперь она моя ― и ничья больше. Я могу прикасаться к ней, как захочу, любым способом, который ей приятен. Я бы прополз через любое поле боя, чтобы снова услышать ее стоны, как тогда, когда она кончила.

Она лежит спиной ко мне, ее маленькая идеальная попка прижата к моему паху. Запах моего семени на ее бедрах пьянит меня от гордости. Я отодвигаю одеяло, чтобы посмотреть на нее. Ее киска горячая. Блестит. Даже во сне она мокрая и готовая.

Я не могу удержаться, чтобы не взять один из ее тугих сосков между пальцами и нежно покрутить его. Как я и надеялся, это действие вызывает легкий стон в ее горле. Еще через секунду ее киска пульсирует, покрытая влагой, умоляя, чтобы ее снова наполнили.

― Это так приятно, ― бормочет она, все еще полусонная. ― Сделай это еще раз, Бастен.

Я сильнее сжимаю ее сосок.

― Смотри на меня, когда просишь об этом.

В моем голосе есть резкость, которая заставляет ее подпрыгнуть. Она переворачивается на спину, теперь уже почти проснувшись, и смотрит на меня невинными, сонными глазами. Я не говорил с ней так в первый раз, когда трахал ее. Я хотел, чтобы ее первый раз был нежным, чтобы она чувствовала себя сильной и обожаемой. Но теперь мне становится все труднее сдерживать себя от безудержной волны похоти, пока я представляю все непристойные вещи, которые хочу с ней сделать.

Тихо, но с дерзостью в глазах она шепчет:

― Сделай это еще раз, Бастен.

Ее покорность заставляет меня стонать от того, что эта прекрасная девушка позволяет мне делать с ней такие развратные вещи. Она готова. Такая смелая. Все ужасные, жестокие поступки, которые я совершил… и она все еще позволяет мне прикасаться к ней.

Неужели я нашел кого-то, кто сможет принять меня? Иногда даже я не понимаю, что за хрень творю. Но эта девушка позволяет ядовитым змеям свернуться рядом с ней, чтобы согреться. Если какая-нибудь женщина и может полюбить меня, то это Сабина Дэрроу.

― Пожалуйста, ― шепчет она, пробираясь под одеяло и протягивая руку к моему паху.

― Ты ненасытная, ― бормочу я, едва сдерживая собственное желание. ― Я только что трахнул тебя. И ты уже хочешь снова? Жадная девочка. Очень хорошо, тогда скажи мне. Скажи мне, как тебе это нужно.

Ее бедра уже ерзают.

― Мне нужен ты внутри меня.

С жестокой улыбкой я поглаживаю одним пальцем внешнюю сторону ее киски, дразня ее и не давая ей того, что она хочет.

― На что ты готова пойти ради этого? Будешь умолять?

― Ты ублюдок, ― стонет она, сильнее прижимаясь к моей ладони, пытаясь оседлать мои пальцы.

Я мрачно усмехаюсь.

― Теперь ты начинаешь понимать, на что подписалась. Ложись на спину. Не своди с меня глаз, когда я буду тебя трахать.

На этот раз я не сдерживаюсь, когда вхожу в нее. Легко понять, что ей нравится. Ее тело выдает это так же четко, как если бы она шептала инструкции мне на ухо. Я знаю, когда нужно сдержаться, когда она может принять больше. И она принимает это так охренительно хорошо, все, что я могу ей дать. Секс с Сабиной похож на поклонение. Я никогда в жизни не заходил в церковь, не кланялся ни одной из святынь Бессмертных, но теперь я понимаю благоговение перед божеством.

К черту богов ― я буду молиться ей.

― В Саленсе, ― говорю я между тяжелыми вдохами, входя в нее, ― я буду называть тебя своей женой. А как ты будешь называть меня?

― Мужем, ― выдыхает она.

― Именно так. Мне все равно, что это будет гребаное притворство. Я все равно буду трахать тебя каждую ночь. Наши соседи будут слышать твои крики из окна.

Она издает самые восхитительные звуки. Ее ногти впиваются в мои плечи достаточно сильно, чтобы оставить следы от ногтей. Боги, я хочу трахать ее до беспамятства. Я хочу трахать ее как животное. Я хочу трахать ее до тех пор, пока она не забудет имена всех богов и будет помнить только мое.

Мои яйца напрягаются. Я сдерживаюсь, желая, чтобы она кончила первой. А она так чертовски близка. Ее киска трепещет, готовая к оргазму. Ее просто нужно немного подтолкнуть. Я перемещаю руку между ее ног и провожу ногтем по ее клитору, одновременно с глубоким и сильным ударом моих бедер, и это все, что нужно.

Как только она вскрикивает, я в последний раз глубоко погружаюсь в нее. Я хочу пометить ее. Даже если я буду единственным, кто сможет почувствовать запах моего семени, вытекающего между ее бедер. Я сильно кончаю, всаживая до упора, желая, чтобы каждая капля моей спермы попала глубоко внутрь нее. Это дикий инстинкт ― заполнить ее до краев.

Когда я выхожу из нее, она лениво опускается на мою грудь, зевая и бормоча:

― Бессмертная Айюра не знала, от чего отказывается со своим целомудрием.

Удовлетворенная, она засыпает, используя мою грудь в качестве подушки. Бедная, измученная. Она столько пережила. Ей нужно выспаться, потому что я столько еще всего хочу с ней сделать. С тех пор как я увидел ее, мне приходилось делать вид, что я не фантазирую о ней ― о невесте моего хозяина.

Я глажу ее короткие волосы, влажные от брызг водопада.

Мы уже дважды трахались без всяких предосторожностей. Обычно я не веду себя так глупо, но я не мог предположить, что это случится. А после того, как меня миллион раз ударили коленом в пах на бойцовском ринге, мне сказали, что я вряд ли смогу иметь детей. Тем не менее в следующий раз я постараюсь быть более осмотрительным, но что, если она забеременеет от двух раз, когда я уже заронил в нее свое семя? Я смотрю на свод пещеры, и ответ приходит ко мне, как поток падающей воды.

Черт возьми, я буду самым счастливым мужчиной на земле. Сначала сладкая киска Сабины обхватывает мой член, а потом ее живот набухает от моего ребенка.

Если думать о ней в таком ключе, ты снова станешь твердым, Вульф…

Но если говорить серьезно, что, если она забеременеет? Каким отцом я буду? Боги знают, что у меня нет хорошего образца для подражания. Джоки, который заставил меня выйти на ринг? Лорд Берольт, убивший собственную жену? Уж точно не мой настоящий отец, кем бы ни был этот ублюдок.

Я прикусываю кончик большого пальца, скребу зубами по ногтю. Пытаюсь понять, не испорчу ли я жизнь будущим детям, прокляв их тем, что буду их отцом. А муж? Как я собираюсь испортить эту роль? Мы договорились, что будем претворяться семейной парой, но я взял с нее обещание, что, возможно, однажды это станет реальностью. Было ли это жестоко с моей стороны? Хотеть ее любви, зная, что никогда не смогу ее вернуть? Ведь как бы она ни поглощала все мои мысли, я не способен любить. Я слишком сломлен. То, что я когда-то мог назвать сердцем, ― теперь это сгоревшая оболочка. Я могу хотеть ее. Я могу жаждать ее. Я могу защищать ее до последнего вздоха, но любовь невозможна для такого сломленного человека, как я.

Черт. Почему я решил, что такой ублюдок, как я, сможет дать ей ту жизнь, которую она заслуживает? У меня нет денег. Нет титула. Никаких талантов, кроме кулаков и лука. Она ― богиня. Мужчины, вероятно, соперничают за нее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать лет. Какой бы ужасной ни была ее жизнь в монастыре ― и как бы мне ни хотелось свернуть этим сестрам их иссохшие шеи, ― возможно, так было лучше для нее. Ее могли продать в качестве молодой невесты какому-нибудь старому морщинистому лорду, который каждую ночь засовывал бы ей в глотку свой сморщенный член. Ее мерзкий отец оказал ей услугу, дождавшись предложения Райана.

Райан ― именно тот муж, которого она заслуживает. Да, его нельзя назвать добродетельным. На его руках тоже есть кровь. Но он сможет дать ей ту жизнь, которой она достойна. Красивые платья, дни, наполненные удовольствиями, слуги, которые будут удовлетворять любые ее желания. А что могу предложить я? Я могу защитить ее, но кроме этого? Тушеный кролик и оленьи шкурки?

Я сжимаю челюсти, наблюдая, как вздымается и опадает ее грудь во сне. Нет, не думай так. Она выбрала меня, я же не заставлял ее соглашаться на жизнь со мной. У нее есть полное право решать, чего она хочет, и, если это будет кроличье рагу вместо балазийской икры, пусть так и будет. Я дам ей лучшую жизнь, какую только смогу. Я буду бороться изо всех сил, чтобы сделать ее счастливой.

До моих ушей доносится шорох травы. Мист ворошит охапки травы, которые я собрал для нее в долине. Я отрываю взгляд от Сабины и иду к лошади, прислонившись к скалистой стене пещеры.

― Ты ведь все равно не хотела ехать в Дюрен, правда, сумасшедшая кобыла?

Она перестает есть, чтобы потыкать мордой в мои карманы, пока я не достаю кусок сыра, который приберег для завтрака. Я протягиваю его на ладони.

― Да, да. Бери.

Я глажу ее шелковистую белую гриву, пока она наслаждается сыром. Перед моим отъездом Райан приказал конюхам освободить просторное стойло его призового жеребца, чтобы обеспечить место для Мист, и даже купил для Сабины лучшую амуницию в качестве приветственного подарка. Он заплатил целому штату швей, чтобы те сшили платья по ее меркам. Он заказал кузнецу обручальное кольцо из кратийского золота со вставкой из древнего алмаза «Слеза титана», столь знаменитого, что он даже упоминается в «Книге бессмертных». Он даже приобрел картину с изображением бессмертной Айюры в знак уважения к богине-покровительнице добродетели Сабины ― конечно, это было необдуманно.

Он давно хотел ее. Он целый год готовился к этому. Он втянул ее отца-идиота в подстроенную карточную игру, чтобы тот влез в долги так глубоко, что был готов на все, лишь бы рассчитаться.

Я сильно царапаю ногтями кожу головы, но боли недостаточно. Мист неотрывно следит за мной своими бархатисто-черными глазами, пока я судорожно мечусь по пещере туда-сюда.

Когда я согласился сбежать с Сабиной, я знал цену. Предательство единственного человека, который проявил ко мне заботу. Все сводится к простому жребию, как в любимой игре Райана ― подбрасывании монетки-десятицентовика Голата. Сабина или Райан. Райан или Сабина. Один из них всегда должен был почувствовать мой нож в спине.

И это точно будет не она.

Я закрываю глаза, сжимая неровную переносицу, сломанную на ринге столько раз, что потерял всякую чувствительность.

― Вульф. Ну же, лентяй. Вставай. — Я как сейчас слышу голос Райана, хотя прошло много лет. ― В борделе на Второй улице появились две новые девушки. Близняшки. Мы можем трахнуть их вместе, а?

Я заканчивал учения на тренировочной площадке Золотых Стражей. Армейский лагерь находился к северу от стен Дюрена, прижимаясь к краю Чернолесья. Странно, что Райан прервал меня во время учений, и я уже собирался сказать ему, чтобы он отвалил, когда заметил карету лорда Берольта, подъехавшую к стрельбищу.

Лезвие страха вонзилось мне в живот.

Лорд Берольт всегда увлекался поцелованными богами, но теперь, если верить темным слухам, он начал ставить эксперименты над стареющими шлюхами, отработавшими свой срок, или над солдатами, не обладающими нужными для сражений дарами.

Я пытался быстро решить, считаются ли мои навыки необходимыми.

― Пойдем, Вульф, ― настаивал Райан, его голос звучал спокойно, хотя в глазах читался страх, когда он смотрел на отцовскую карету. ― Скажи своему командиру, что я приказал тебе закончить пораньше, чтобы ты мог окунуть свой член в близняшку.

Он вытащил меня оттуда до того, как лорд Берольт начал просматривать тренировочные площадки в поисках подходящих кандидатов для своих экспериментов. Райан уже не в первый раз спасал меня. Он всегда укрывал меня от внимания отца. Преуменьшая значение моего дара, настаивая на том, что я всего лишь боец, с которым можно тренироваться. Он всегда скрывал свои истинные намерения за ухмылкой и язвительностью.

У Мист заурчало в животе. Она обнюхивает мои карманы в поисках сыра. Я ласково качаю головой, радуясь, что отвлекся от прошлого.

― Кто еще слышал о лошади, которая любит сыр? Не думаю, что это полезно для тебя, сумасшедшая кобыла. ― Я копаюсь в мешке, чтобы найти для нее еще какое-нибудь угощение, и мои пальцы нащупывают скомканный конверт. Я достаю письмо лорда Чарлина Дэрроу.

С тех пор, как мы покинули Бремкоут, я не вспоминал о письме. Восковая печать Дэрроу блестит в свете огня с эмблемой в виде головы овцы. Я понимаю, что лорд Райан никогда не получит это письмо, раз уж я не вернусь в Дюрен. Я могу бросить его в огонь. Я могу позволить ему превратиться в пыль, забытому на дне моего заплечного мешка.

Или я могу прочитать его ― почему бы, черт возьми, и нет? Какой секрет был настолько значимым для лорда Чарлина, чтобы он решил, что это может поколебать Райана?

И все же я замер на минуту, прежде чем сломать сургучную печать, все еще связанный многолетней верностью. Но потом я смотрю, как Сабина сладко дремлет под одеялом, дрожа без моего тепла рядом с ней, и мое сердце понимает, что ради нее я готов спуститься в преисподнюю.

Рывком пальца я срываю печать и открываю письмо. Не знаю, что я ожидал найти. Мелкий скандал, о котором узнал лорд Чарлин; какую-нибудь взятку. Может быть, жалкое пари на скачках в попытке вернуть свое состояние.

Но как только я читаю первую строчку, снисходительность исчезает с моего лица.

Левая рука начинает дрожать. Нет-нет, это не может быть правдой. Этого просто не может быть. Мне приходится перечитывать первые несколько строк дважды. Зрение затуманивается, и я подношу письмо к свету костра, чтобы продолжить чтение. И, клянусь Бессмертными, оно продолжается и продолжается. Каждая строчка леденит душу сильнее предыдущей, словно наполняя мой желудок отравленной едой.

То, что лорд Шарлин утверждает в письме, невозможно. Он лжец или, в лучшем случае, запутавшийся старик. Но он клянется, что у него есть доказательства его немыслимого заявления ― заявления, которое настолько судьбоносно для Сабины, меня и Райана, что изменит все.

У старого пьяницы действительно был чертовски страшный секрет.

Не знаю, сколько раз я перечитал письмо, прежде чем смять его в кулаке. Мое сердце бьется неровно. Я нахожусь в состоянии войны с самим собой. Кто еще знает этот секрет? В письме лорд Чарлин утверждает, что никому не рассказывал. Значит, я могу бросить письмо в огонь. Сделать вид, что его никогда не существовало. Если сам Чарлин попытается о нем вспомнить, я устрою так, что с ним произойдет несчастный случай.

Никто не должен узнать.

Но лорд Чарлин, а теперь и я, не единственные, кто знает. И в этом вся чертова проблема. Потому что из этого письма становится ясно, почему волканские налетчики нацелились на Сабину. Я думал, что они просто охотятся за хорошенькими девушками, подходящими под ее описание, возможно, чтобы использовать их в качестве шлюх.

Но я ошибался.

Они охотились не просто за такими девушками, как Сабина, ― они охотились за ней.

И если то, что утверждает лорд Чарлин, правда, то они вернутся. Король Рашийон пошлет своих лучших шпионов и налетчиков. Возможно, он пришлет целую армию.

Что я буду делать против армии? О, я буду сражаться за нее как проклятый. Банда налетчиков? Это легко. Даже батальон? Я бы попробовал. Но даже я не смогу выступить против армии. Есть только один человек, который может ― тот, у кого тоже есть большая гребаная армия.

Пульс бешено бьется в венах. Журчание водопада слишком громкое и отвлекает меня, а запах костра слишком сильный. Я перегружен чувствами.

Я приваливаюсь к стенке пещеры и провожу ногтями по лицу.

― Черт!

Я воюю с собой. Я не знаю, что делать с этой информацией, с этой угрозой. В меня утыкается мягкая лошадиная морда. Мист обеспокоенно смотрит на меня.

Я беру морду лошади в руки и смотрю в ее бездонные глаза.

― Я в полной жопе, Мист.

Последние остатки сгоревшей оболочки моего сердца рассыпаются в прах. Потому что я знаю, что мне нужно делать. Саленса? Фантазия. Почему я вообще думал, что смогу уберечь Сабину? Что смогу сделать ее счастливой? Черт, еще до того, как узнал содержание этого письма, я знал, что недостаточно хорош для нее. Я ублюдок с улицы. У меня нет ничего. Я даже не владею своим луком ― он принадлежит Райану. Все принадлежит Райану.

И теперь она тоже. Так должна быть. Потому что у меня нет выбора.

― Она возненавидит меня. ― Я зажмуриваю глаза, прижимаясь лбом к лбу Мист. Сабина никогда не должна узнать, что в этом письме. Никто не должен. А это значит, что мне придется солгать единственной женщине на этой земле, с которой я хотел быть абсолютно честным. ― Я должен заставить ее ненавидеть меня.

Глава 23

Сабина

Я проснулась, томно потянувшись на одеяле, расстеленном на полу пещеры. Под непрекращающийся шум водопада я спала лучше, чем когда-либо. Мои бедра болят от долгой езды, рана на ноге ноет, но я чувствую себя отдохнувшей. Сон, который мне снился, до сих пор крутится в моей голове. Я на пляже, собираю ракушки, а из центра города Саленса, расположенного неподалеку, доносится праздничная музыка. Большие ракушки, маленькие, целые, разбитые. Все они по-своему прекрасны. Каждый раз, когда я нахожу новую, я бегу обратно, чтобы добавить ее в коллекцию, которую Бастен нехотя несет в своих руках. Он, как всегда, ворчит, идя вдоль прибоя, но в его глазах светится счастье.

Лежа на спине, я закрываю глаза и слушаю водопад, представляя, что это шум моря Панопис. Хотела бы я обладать чувствами Бастена, хотя бы на день. Когда мы доберемся до моря, я хочу услышать, как лопается каждый пузырек в океанском прибое. Почувствовать, как каждая песчинка царапает мои ноги. Попробовать вкус соли в воде. Что я скажу морским обитателям? Что они ответят мне? Дельфины, рыбы, осьминоги ― если осьминоги вообще существуют. Я знаю только то, что мне удалось почерпнуть из подслушанных разговоров.

― Бастен? ― зову я.

Его нет в пещере; должно быть, он проснулся рано, чтобы поохотиться. Я провожу рукой по смятой половине одеяла, которое еще хранит следы его тепла. Загадочная улыбка расплывается по моему лицу, когда я переворачиваюсь и чувствую боль между ног. Прижав руку ко рту, я хихикаю, глядя в потолок пещеры.

Боги, чем мы занимались прошлой ночью…

То, что я сказала Бастену, было правдой ― я не понимаю, как кто-то может считать такое удовольствие греховным. Двенадцать лет мне вдалбливали добродетели целомудрия. В главах бессмертной Айюры к ней постоянно пристают боги, жаждущие ее тела ― Вэйл, Вудикс, Попелин и даже Алиссанта, которая хочет сделать из нее наложницу. Айюра покорно отвергает их ухаживания, предпочитая заниматься рукоделием. Меня учили, что Айюра ― образец для всех молодых леди. Какой фарс. Кто предпочтет вышивку сексу?

Только когда я стягиваю с себя сорочку, почти сухую и чистую, без пятен крови, я замечаю, что Мист тоже исчезла. На секунду мое дыхание перехватывает. Странно. Бастен и Мист исчезли? Должно быть, он уехал на ней в лес, но я не могу понять, зачем. Может, водопад заглушал звуки дичи, и ему пришлось забраться глубже, чтобы поохотиться.

Неважно. Мой желудок урчит, но я могу подождать. Вчерашние угли еще теплые, и я дую на них, пока огонь снова не начинает весело реветь. Я провожу рукой по декольте, играя с кружевом. Теперь, когда знаю, что каждый греховный акт в главах бессмертной Алиссанты люди могут повторить, я не могу перестать фантазировать о том, как мы с Бастеном воссоздадим каждую извращенную позу на этих иллюстрациях.

Если я смогу так сильно отклониться назад…

Мои щеки начинают пылать. Я прочищаю горло, расправляя складки сорочки, чтобы занять руки. Может быть, сорочка и подержанная, но она хотя бы прикрывает то, что нужно. Мне приходит в голову, что больше нет необходимости ехать голышом. Жестокая игра лорда Райана окончена. Мы с Бастеном выиграли, отказавшись от игры.

Проходит еще час, прежде чем я наконец слышу стук копыт Мист. Они въезжают в пещеру, с пояса Бастена свисает ободранная беличья тушка. Какая добыча, за которой Бастен не смог сходить пешком. Я улыбаюсь про себя тому, как эти двое ― души, которых я люблю больше всего, ― стали друзьями.

Бастен спешивается и приседает перед огнем, чтобы добавить несколько щепок, его темные волосы закрывают лицо, мощное тело сгорбилось. Его лицо погрузилось в привычную хмурость. Я любовно закатываю глаза. Мой волк такой ворчливый, пока не позавтракает.

Дразняще обнимаю его за шею и целую в щетинистую щеку. Он вздрагивает, а я только крепче прижимаюсь к нему. Прошлой ночью он касался моего тела в тех местах, о которых я даже не подозревала. Сегодня утром нет места для смущения. Мы собираемся отправиться к океану. Каждую ночь мы будем воспроизводить очередную греховную позу со страниц «Книги бессмертных». Впервые в жизни мне кажется, что в моих ладонях настоящее счастье.

― Доброе утро, ― сладко дышу я ему в ухо.

Он осторожновысвобождается из моих объятий, чтобы заняться приготовлением белки. В течение нескольких минут это занимает все его внимание. Наконец он делает рваный вдох.

― Твое платье высохло?

Его голос тверд. Он решительно настроен оставаться раздраженным, что пробивает небольшую брешь в моем хорошем настроении, но я все равно проверяю платье, которое разложила сушиться.

― Да, в основном. Подол немного сырой.

― Придется потерпеть. Нам нужно двигаться.

Я не могу понять, почему Бастен ведет себя так отстраненно, если только дело не в прошлой ночи. Он ведь не жалеет об этом? Это невозможно. Никто не может жалеть о том, что мы делали вместе. Он, похоже, наслаждался этим вчера вечером… и сегодня рано утром.

Повернувшись к Мист, я мысленно спрашиваю:

Где вы были?

В деревне, ― отвечает она, пожевывая травинку. ― В четырех холмах отсюда. Он послал сообщение.

Я поворачиваюсь к Бастену, хмурясь.

― Ты отправил сообщение сегодня утром? Куда?

Он коротко бросает осуждающий взгляд в сторону Мист, но он должен знать, что мы с ней все друг другу рассказываем. Надрезая свежезажаренный кусок беличьего мяса, он бормочет:

― На север. Сообщил, что мы прибудем завтра днем.

Я неловко улыбаюсь.

― На север? Саленса ― это запад.

Неужели наши занятия любовью прошлой ночью помутили его рассудок? Он же охотник. Он знает направление так же хорошо, как то, что небо вверху. Мое сердце начинает странно сжиматься, трепыхаться, как пойманный кролик.

― Мы идем на север, ― отрывисто произносит он.

Моя кривая улыбка растягивается шире, все более неуверенно, пока я качаю головой туда-сюда. О чем он говорит? Единственный значимый город на севере ― Дюрен. А в остальном ― только Чернолесье и, в конце концов, пограничная стена с Волканией. Может, я и не мастер географии, но нет ни одного правдоподобного маршрута, чтобы путь на север привел нас к побережью. Более того, если мы поедем в сторону Дюрена, то окажемся на территории Валверэев ― прямо в логове врага.

Невидимый кулак сжимается вокруг моего горла, когда зарождающийся страх впивается в меня, как когти в спину. Мое сердце начинает биться сильнее, как у загнанного в ловушку животного, которое видит, что приближается охотник.

Он предает меня.

Уверенность в этом пронзает меня, как лезвие. Боги. Это не может быть правдой, не так ли? Я слишком остро реагирую. Но в глубине души я знаю, что это не так. Бастен везет меня в Дюрен, как и планировал. Он собирается отдать меня в объятия лорда Райана, несмотря на все, что произошло прошлой ночью, на все наши перешептывания и обещания. Несмотря на то, что я стонала его имя. Несмотря на его собственную страсть!

Я смотрю на него, не в силах поверить. Неужели это правда? Бастен ― просто еще один мужчина, который скажет девушке все, что угодно, лишь бы засунуть в нее свой член?

Я смотрю на него, медленно умирая. Мои легкие борются за дыхание. Паника проникает в мои кости. Мой голос едва слышен, когда я шепчу:

― Это… это была ложь? Саленса? Ты все еще везешь меня к Райану?

Он встает и грубо смахивает пепел со своих ладоней, не встречаясь со мной взглядом.

― Да ладно, Сабина. Даже ты не можешь быть такой наивной. Ты же знаешь, что я работаю на Лорда Лжецов. Я знаю толк во лжи.

Я вздрагиваю, словно мне дали пощечину.

Я все еще чувствую себя оцепеневшей, но пойманный кролик в моей груди отказывается сдаваться без боя. Когда гнев закипает во мне, я рычу:

― Так ты просто хотел меня трахнуть? Ты играл со мной?

Он усмехается, сворачивая одеяло, чтобы упаковать его в дорогу.

― Похоже, ты меня раскусила, маленькая фиалка.

В его голосе звучит совершенно чуждая подлость. Бастен бывает разным ― сварливым, холодным, вспыльчивым и жестоким, но не подлым. Мы проводили вместе каждый час каждого дня на протяжении нескольких недель, и я никогда не слышала такого тона. Он также не играет в игры. Все в Бастене устроено просто, как у животных, которые живут в этом лесу и не могут обмануть, даже если бы захотели. Это одна из тех черт, которые привлекают меня в нем. Он не лжец. Он ― полная противоположность тому, кто купил меня в качестве невесты и заставил отправиться в эту извращенную поездку.

Я знаю это о Бастене. Я знаю его, возможно, даже лучше, чем он сам. И все, что он сказал мне прошлой ночью, не было ложью.

Мои губы плотно сжимаются.

― Нет. Я тебе не верю.

Он снова застывает, но лишь на мгновение, после чего запихивает одеяло в мешок, словно оно его оскорбило.

― Поверь мне, маленькая фиалка. Тебя слишком долго держали взаперти. Ты красива, но не очень умна. Мужчины лгут ― прими это.

Вот оно, снова это режущее лезвие, и это не он.

С колотящимся в горле сердцем я кладу дрожащую руку на выгнутую шею Мист. Моя храбрая девочка. Слава богам, что она у меня есть. Она всегда возвращала меня с порога паники.

Я прошу ее:

Расскажи мне побольше о том, куда ты ходила сегодня утром. Я хочу знать, что именно произошло с того момента, как он проснулся.

Она опирается своим весом на мою ладонь.

Он не спал.

Мне требуется секунда, чтобы уловить ее смысл.

То есть он совсем не спал?

Ты спала, а он нет. В его сумке лежал листок. Знаки на нем испугали его. От него пахло страхом.

Бывает трудно понять смысл слов животного, даже если они внятные, и я не могу понять, что пытается сказать мне Мист. Иногда она называет бумагу листом, но это моя единственная подсказка.

Я иду к мешку Бастена и начинаю вытаскивать одеяло, которое он запихивал в него, в поисках этого загадочного листка бумаги.

― Какого черта ты делаешь? ― огрызается Бастен.

― Где это? Что это? Мист говорит, что ты прочитал что-то, что тебя расстроило. ― Я лихорадочно роюсь в содержимом его мешка, пропуская твердые куски черствого хлеба и кожаные мешочки с монетами. Как только мои пальцы нащупывают сложенную бумажку, он хватает меня за запястье и с силой вырывает руку из сумки.

― Сабина, остановись!

― Ты лжешь! ― огрызаюсь я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы отчаяния. ― Прошлой ночью произошло что-то еще ― ты имел в виду то, что сказал! Я знаю, что так и было! Ты был готов сбежать со мной и проклясть весь остальной мир, так что же, во имя богов, ты прочитал?

Его глаза опасно блестят, когда его кулак сжимается на моем запястье. Коленом он со злостью отпихивает мешок.

― Отлично. Ты права. Я действительно имел в виду это прошлой ночью, когда ты предлагала мне свою маленькую красивую киску. Но что видела Мист, когда я читал? Это был список правил лорда Райана для этой поездки. Никакой тайны, уверяю тебя. Это напомнило мне о моем долге, вот и все. Как бы мне ни хотелось зарыть в тебя свой член в каждой деревне от этого места до побережья, ты ― глупая девчонка, которую я знаю всего несколько недель. Райан всегда будет важнее. ― Впервые за это утро он смотрит прямо в глубину моих глаз, готовясь к последнему удару. ― Я был бы идиотом, если бы отказался от его покровительства ради какой-то киски, которую я могу получить где угодно.

Он с такой грубой жестокостью сводит меня к тому, что у меня между ног, что я теряю дар речи. Я смотрю на него, как на незнакомца. Кто, черт возьми, этот человек передо мной? Это не Бастен. Это не тот человек, который убил целый отряд налетчиков, чтобы спасти меня, а потом нежно целовал.

Ярость охватывает меня. Не успев сообразить, что делаю, я наношу резкую пощечину в то самое место на его щеке, куда целовала всего несколько мгновений назад.

Когда моя грудь вздымается, я злобно выплевываю в него:

― Как ты мог это сделать?

Он потирает место, которое я ударила. Смертельно тихим голосом он спокойно говорит:

― Бежать бесполезно. Я отправил гонца к лорду Райану с сообщением, что мы прибудем завтра, а значит, он пошлет Золотых Стражей встретить нас на окраине города. Либо я поймаю тебя, либо они.

У меня щиплет глаза. Этого не может быть. Это не может быть реальностью. У меня пересохло во рту, и я смотрю на него с таким невысказанным опустошением, что даже не знаю, что сказать.

Как только Бастен замечает слезы в моих глазах, он отворачивается. Солнечный свет проникает сквозь деревья за пещерой, мерцая на падающей воде. Его тон становится мягче:

― Райан всегда был подходящей парой для тебя, Сабина. У него есть армия, которая сможет защитить тебя, если возникнет опасность.

Я в недоумении морщу нос.

― Опасность? Какая опасность? Бастен, мне не нужна армия. Мне нужен друг. Я думала… думала, что мне нужен ты.

Когда мой голос срывается, он шипит проклятия под нос. Он вскакивает на ноги, словно не в силах убежать от меня достаточно быстро, и шагает к струе водопада.

Мой разум затуманивается, словно наполняется брызгами водопада. Загнанный зверь в моей груди истекает кровью, боясь, что это конец. Стены пещеры заставляют меня чувствовать себя в клетке. Внезапно я снова чувствую себя в стенах монастыря. В ловушке. Я всегда оказываюсь в чертовой ловушке. И на этот раз выхода нет ― слишком поздно. Каждый человек, который должен был заботиться обо мне, причинил мне боль. Мой отец. Сестры. А теперь еще и Бастен.

Слезы текут по щекам и капают на колени. Мурашки ненависти бегут по коже, когда я поднимаюсь на ноги. Если Бастен собирается разрушить мой мир, то я разрушу и его.

Твердым голосом я угрожаю ему:

― Я скажу Райану, что ты меня трахнул.

― Валяй, ― уверенно говорит Бастен, как будто ожидал этого. ― Он тебе не поверит. Я тот, на кого он полагается, чтобы определить, кто нетронут. Кроме того, кому он поверит ― мстительной невесте, которую он купил против ее воли, или своему доверенному лицу?

Чистая ненависть душит меня, когда я понимаю, что он снова заманил меня в ловушку. Потому что он абсолютно прав. Я могу поклясться бессмертной Айюрой, что Бастен засунул в меня свой член, но Райан поверит не мне, а ему. Мужчины всегда верят другим мужчинам.

Я ненавижу его.

Ненавижу так сильно, что шипы этой ненависти впиваются мне в глотку, пока я не чувствую вкус крови.

Я сокращаю расстояние между нами и с рычанием царапаю ногтями его лицо. На его щеке появляется кровавая полоса, прежде чем он хватает меня за запястья, не давая мне снова поцарапать его, пока я борюсь.

Он тихонько бормочет:

― Вот и дикая кошка. Все еще жива.

― Хотела бы я иметь настоящие когти, чтобы разорвать твое горло!

Он разрушил все сказки на ночь, которые я рассказывала себе долгими ночами в монастыре. Что однажды я выберусь и влюблюсь в какого-нибудь прекрасного сломленного мужчину. Мне пришлось закалить свое тело, чтобы пережить издевательства сестер, но это лишь укрепило мышцы. Это была броня над нежным сердцем. Потому что каждую ночь я засыпала, нашептывая мышам истории о любви. Во мне горел огонек надежды, что однажды я найду того, кто оправдает все страдания.

Я могу простить себя за то, что влюбилась в Адана. Опасная ошибка в суждениях. Но Бастен? Я отдала Бастену свое сердце. Я вскрыла свою жесткую броню и впустила его внутрь. Подобно хрупкой искре, достаточно было одного вздоха, чтобы погасить ее.

И теперь? Я погасла.

Я онемела.

Я ― обломки и пепел.

Единственное, что осталось на пепелище моего сердца, ― это ярость. Ярость за то, что он разрушил мечты девушки. Ярость за то, что он играл со мной. Ярость за то, что он поставил верность своему лорду, которому на него наплевать, выше меня.

Я сердито вытираю слезы. Затем стальным голосом клянусь:

― Ты больше никогда не прикоснешься ко мне, Бастен Боуборн. Ты не будешь со мной разговаривать. Не смей даже смотреть на меня, иначе я пошлю всех птиц в небе, чтобы они разорвали тебя своими клювами и полакомились твоей плотью. Ты уничтожил меня.

Он не сводит глаз с водопада.

― Я скажу Райану, что ты девственница…

― Я говорю не о своем теле! ― Я рычу. ― Ты уничтожил меня!

Мой голос задыхается и срывается. Он разрушил надежду, которой я была, которой могла бы стать. Потому что теперь невозможно увидеть будущее. На краткий, сияющий миг оно было таким ясным, как в моем сне о пляже. Бастен и я вместе. Теперь будущее ― это как взгляд в глубокий колодец без дна. Я так и не увидела океан. Я никогда не коснусь ногой песка. Вместо этого меня швыряет в мутные волны, я погружаюсь в бурные воды, где не могу понять, что к чему.

Я рву шнуровку своей сорочки, и свежие слезы затуманивают мое зрение. Потому что он победил ― не Бастен, а Райан. Потому что в конечном итоге все сводится к Райану. Ему нужна моя голая покорность, и у меня нет иного выбора, кроме как сдаться. Я сердито дергаю ткань, пока она не падает к моим ногам. Прохладный туман водопада окутывает мое обнаженное тело, заставляя меня дрожать. Меня больше не защищают даже длинные волосы.

Бастен стягивает рубашку через голову и пытается втиснуть ее мне в руки. Странным тоном он говорит:

― Вот. Надень это. К черту правила. Райан выместит свой гнев на мне, а не на тебе.

Из моего горла вырывается жестокий смех, больше похожий на всхлип. Это чертовски удачное время, чтобы нарушить их.

― Мне не нужна твоя помощь. ― Я игнорирую предложенную им рубашку. Вместо этого кладу руку Мист на спину. Она опускается на колени, и я перекидываю одну ногу через ее спину. Без волос я чувствую себя полностью обнаженной, как будто весь лес может увидеть мое растерзанное сердце. Но лес? Ему я могу доверять. Природа никогда не предаст меня, как человек.

Мист встает, и я возвышаюсь над Бастеном.

― Ты пожалеешь об этом, Бастен Боуборн. Я заставлю тебя пожалеть об этом.

Из тени пещеры вылетает белый мотылек и приземляется на мою левую грудь, прямо над сердцем.

Маленький мотылек расправляет свои шелковистые крылышки над моей кожей. Такой крошечный защитник для моего сломанного тела. Это крохотное существо не может укрыть меня от того, что грядет. Но оно пытается. Оно не сдается. Значит, и я не сдамся. И на полвдоха мутные воды, в которых я тону, проясняются. На мгновение я вижу надежду. Я не знаю, что именно ждет меня в Дюрене. Я не могу предсказать будущее. Но я буду использовать те шансы, что мне выпадут.

И все упрямые мужчины в моей жизни ― мой отец, лорд Райан и особенно Бастен ― увидят, что женское неповиновение может гореть ярче звезд.

Глава 24

Вульф

Мы часами двигаемся в молчании. Сабина сказала не разговаривать с ней, и это меня вполне устраивает. Потому что я не знаю, с чего начать. Я разбил ей сердце в пещере водопада; я должен был это сделать. Я должен был заставить ее поверить в то, что я тот самый ублюдок, который заслужил свое имя ― Бастен Ублюдок, и разжигать ее ненависть до тех пор, пока она не потеряет надежду на совместное будущее. Учитывая содержание письма ее отца, есть только один способ уберечь ее, и это точно не совместная жизнь в приморской гостинице. Это частная армия Райана, состоящая из пяти тысяч Золотых Стражей.

Сова слетает с сосны и садится на правое бедро Сабины, а я вздрагиваю. Это началось, как только мы покинули пещеру водопада: этот пугающий парад крылатых существ, слетающихся к ней. Сначала крошечный белый мотылек приземлился на ее левую грудь. К нему присоединилось еще полдюжины мотыльков, коричневых, как кора, осевших на ее животе. Когда водопад уже скрылся из виду, к ней на плечо прилетел ворон. Затем белый, как снег, гусь уселся на холку Мист между ног Сабины и расправил крылья, словно набедренную повязку.

Каждые несколько минут к стае присоединяется новое крылатое существо.

Поползень на ее колене. Нежные кружевные мотыльки на ее груди, как декольте. Разноцветные бабочки на изгибе ее бедер.

Она это делает? Призывает животных? Если да, то ее посыл чертовски ясен: если все в ее жизни отказывают ей даже в достоинстве одежды, то она оденет себя с помощью лесных существ.

Но что-то подсказывает мне, что она не зовет их, по крайней мере, словами. Насекомые и птицы слетаются сами, привлеченные ее болью, как мотыльки на пламя.

Этот постоянно расширяющийся круг крылатых зверей, которыми она себя окружает, пугает. Еще один ворон сидит на ее втором плече, расправив крылья навстречу солнечному свету, проникающему сквозь полог леса, и придавая ей жуткое сходство с ангелом. Но не нежной заоблачной девы ― о, нет. Сабина, одетая в наряд из птиц и мотыльков в тон лесу, словно сошла со страниц «Книги бессмертных». В разделе Бессмертной Фрасии есть история о том, как звезды затемняются магическими фонарями, созданными другими феями, чтобы их веселье продолжалось темной ночью. Как Богиню Ночи, ее это оскорбило. В гневе она превратилась в гигантскую цаплю, чьи мощные хлопающие крылья погасили фонари.

Не знаю, была ли у древних фей способность превращаться в зверей ― похоже, это было не под силу даже их магии. Но глядя на то, как Сабина защищает свое разбитое сердце доспехами из крыльев, я верю в божественное.

Мои же доспехи ― кожаный нагрудник с гербом Валверэй, ― ни хрена не защищают останки моего разорванного сердца. Я виню только себя. Я уничтожил единственное хорошее, что было в моей жалкой жизни. Единственный шанс на счастье, который у меня был. Чувство вины тяготит меня, словно заплечный мешок, набитый валунами. Она ненавидит меня, но это ничто по сравнению с тем, как сильно я ненавижу себя за то, что сделал с ней.

И все же я не жалею о своем выборе. Единственный шанс Сабины ― это защита Райана. Но я чертовски жалею, что затащил ее в постель и пообещал, что сбегу с ней. В тот момент я был готов переплыть ради нее чертово море Панопис. Если бы я только прочитал письмо ее отца раньше, я бы никогда не позволил всему зайти так далеко.

А теперь я потерял ее навсегда. Глупо было думать, что у нас с ней вообще есть шанс ― ничего бы не вышло. Я не заслуживаю ничего хорошего после совершенных мною грехов.

В первый раз я убил человека, чтобы избавить Райана от необходимости делать это. Нам было по восемнадцать лет, мы занимались спаррингом во дворе Сорша-Холла, когда лорд Берольт притащил какого-то подонка, забившего до смерти проститутку в одном из их борделей. Он приказал Райану привести в исполнение смертный приговор этому человеку. Райан колебался при мысли о том, чтобы лишить жизни человека, пусть даже злодея, поэтому я вмешался, чтобы выполнить задание кулаками. На полпути Райан присоединился ко мне. То первое убийство сплотило нас; у нас обоих была кровь на руках.

После первого убийства стало намного легче. Я не возражал, когда убивал плохих людей, а поначалу это было именно так ― психопаты и насильники, которые тем или иным образом пересекались с империей Валверэев. Я мог легко оправдать их убийство. Так я делал Дюрен безопаснее, причем не только для Валверэев, но и для такого отребья, каким я сам был в детстве, или моя шлюха-мать. И у меня это хорошо получалось. Настолько хорошо, что, когда Райан занял место своего отца на посту Верховного лорда, я был первым, кого он вызывал, если у него была работа. Перерезать глотки стало моей второй натурой.

В животе все сжимается, словно я съел что-то не то, словно прошлое пытается вернуться. Не все задания, которые давал мне Райан, были такими же справедливыми, как те, первые.

Так много грехов.

Столько невинных людей я убил. Женщин, которым я причинил боль. Семьи, которые я разрушил вымогательством и угрозами.

Но я выбрался. Это было чертовски трудно, но я выбрался. Я сказал себе, что никогда не вернусь к этой работе. Моих жертв теперь подают на обеденный стол, а не сбрасывают в братскую могилу для нищих. Но я боюсь того, что мне придется сделать, чтобы сохранить секрет Сабины даже от нее самой.

* * *

В ту ночь ― последнюю ночь поездки, прежде чем мы достигнем Дюрена, ― я снова связываю запястья и лодыжки Сабины. Как бы мне ни хотелось бодрствовать и следить за опасностью, мне нужен сон. Я не думаю, что она настолько глупа, чтобы сбежать, но отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Черт, есть серьезный шанс, что она попытается задушить меня во сне.

Это была бы более легкая смерть, чем я заслуживаю.

Сабина укутывается в одеяло, птицы и насекомые устраиваются в ветвях деревьев над головой, дожидаясь утра, когда они снова понадобятся. Словно чертово жюри черноглазых демонов смотрит на меня сверху, готовое вынести мне смертный приговор.

Как только Сабина засыпает, я достаю скомканное письмо ее отца, но не открываю его. Насколько я знаю, этот проклятый гусь над головой умеет читать и расскажет ей, что там написано. Впрочем, мне и не нужно читать письмо. Каждое слово отпечаталось в моей голове, словно заклейменный кошмар.

Я пытаюсь решить, стоит ли отдавать его Райану? Конечно, со сломанной печатью он сразу поймет, что я вскрыл и прочитал его личную переписку ― грех, наказуемый темницей. Но темница меня волнует меньше, чем то, что сделает Райан с информацией, содержащейся в письме.

Есть шанс, что он увидит в нем угрозу и окружит Сорша-Холл своими дозорными, даже если для этого придется отозвать целые батальоны из Старого Короса и с южной границы, где он сдает их в аренду короне. Я бы так и поступил. Так поступил бы любой заботливый муж.

Но Валверэи ― другая порода. Есть шанс, что Райан увидит в этом возможность. Учитывая, что здоровье короля Йорууна ухудшается, а будущее короны в Астаньоне шатко, это может стать тем топливом, которое ему нужно для борьбы за трон, если то, что Фольк рассказал о его амбициях, правда.

Это было бы безрассудством, даже глупостью. Практически смертный приговор. Но Валверэи пьют риск, как вино.

Я запихиваю письмо обратно в мешок, решив, что показывать его Райану слишком рискованно. Вместо этого я расскажу ему о записке в кармане шпиона, из которой следовало, что волканские захватчики охотятся на девушек вроде Сабины. Я расскажу ему и о грифоне, и о том, что в пограничной стене должна быть брешь. Я смогу убедить его, что Сабине нужна дополнительная защита, не раскрывая истинной причины.

Я тоже буду рядом. В качестве ее телохранителя. Тенью. Призраком. Буду охранять ее дверь, пока она спит. Ей это будет неприятно, но у нее не будет другого выбора, кроме как смириться с этим.

Засыпая и размышляя о древних опасностях, просачивающихся через волканскую границу, я вспоминаю случай, произошедший около года назад, когда отшельник с астаньонской стороны Чернолесья забрел на один из балов-маскарадов в Сорша-Холле. Он был в бреду и обезвожен, рассказывал о том, как едва избежал смерти от единорога ― злобного коня с черной чешуей и заостренным рогом, способного обрушить огненную гибель на все, что попадется ему на пути. Единороги уснули тысячу лет назад вместе с остальными мифическими зверями фей. Даже в Бессмертный век их было всего один или два.

Отшельника выгнали из замка со смехом. Его история повторяла историю из «Книги Бессмертных», когда бессмертный Артейн нашел единорога со сломанной ногой, застрявшего в яме с густой грязью. Естественно, все решили, что отшельник сошел с ума. Возможно, теперь, когда я об этом думаю, он запутался, смешав историю Бессмертного Артейна со своей собственной, но это не значит, что он не видел единорога на самом деле.

Если правда, что золотые когти, грифоны и единороги пробудились, то что дальше? Сами феи?

Черт.

Всю ночь меня мучают сны. Пограничная стена рушится в результате гигантского землетрясения, а образовавшие ее валуны скатываются с гор и уничтожают Чернолесье, прокладывая путь для всей древней, темной магии, погребенной на земле Волкании, чтобы она снова восстала, распространяясь по нашему королевству, как ядовитый плющ, пока все живое под солнцем не будет уничтожено.

Утром первое, что я вижу, ― это проклятая сова, глядящая на меня желтыми глазами. Лучше бы она, черт возьми, не гадила на меня.

Я бужу Сабину, и она секунду улыбается мне, забыв о своей ненависти, пока она не обрушивается на нее снова, как ведро ледяной воды.

И она резко отворачивается, отказываясь смотреть на меня.

Моя грудь вздымается.

Я могу справиться с ее ненавистью. Но вспышка любви, которую я увидел на мгновение, прежде чем она погасла, ― она уничтожит меня.

Глава 25

Сабина

Как только я устраиваюсь на спине Мист, ко мне слетается пестрая компания сов, стрекоз и ворон. Это уже не первый раз, когда животные приходят ко мне на помощь без просьбы с моей стороны. Они чувствуют во мне потребность, как и я в них. Если им голодно или холодно, я предлагаю им то, что могу. Но ничего подобного я никогда не испытывала. Существа, прикрывающие мою наготу, обладают каким-то общим разумом, как будто их призвало нечто большее, чем все мы. Возможно, впервые я поверила в старые легенды. В то, что магия пронизывает все, а не только немногих поцелованных богом, независимо от того, спят феи или нет. Эта магия связывает всех нас.

Золотые Стражи ждут нас в двух милях от Дюрена. Они так хорошо обучены, что не обращают внимания на то, что я раздета, хотя и держатся от птиц на настороженном расстоянии, бросая на моих спутников встревоженные взгляды. Хорошо. Я хочу, чтобы они боялись.

Солдаты Райана сопровождают нас мимо деревень и хуторов, где дети выбегают помахать знаменами, сделанными из обрезков ткани, и радуются за нас. За меня. Здесь нет ни разглядываний, ни оскорблений, ни даже возбужденного любопытства.

― Леди! ― кричат дети, размахивая руками. ― Это новая леди Сорша-Холла! Посмотрите на птиц! Приветствуем вас, миледи!

Их теплый прием сбивает меня с толку. Стыд? Этого я ожидала. Я была готова к нему. Держать голову высоко поднятой против людского злословия, как я терпела последние три недели. Но это совсем другое. Что сказали этим людям? Приветствовать меня? Проявить уважение? Может быть, это просто еще одна уловка, которую мой будущий муж добавил в свою игру.

― Впереди, миледи, ― говорит конный дозорный, указывая на изгиб дороги впереди. ― Ворота Дюрена.

Дюрен может быть известен как «Пристанище грешников», где можно делать ставки на собачьи бои на арене или трахать женщин любого цвета кожи, но со стороны город выглядит неожиданно торжественно. Высокие каменные стены, за исключением окон с прорезями и сторожевых башен, выглядят просто. Единственное украшение ― два белых знамени с изображением красного ключа, развевающиеся на ветру по обе стороны от ворот.

О, отлично.

Мой желудок сжимается. Красный на белом ― цвет и эмблема бессмертной Айюры, которую лорд Райан, должно быть, считает моей богиней-покровительницей из-за моего пребывания в монастыре. Почему, во имя Бессмертных, я должна поклоняться богине, ассоциирующейся с пережитым мной насилием?

Бастен, идущий на шаг впереди меня, оглядывается. Только тогда я понимаю, что рычу так тихо, что никто, кроме него, этого не слышит.

Однако стоит нам пройти через ворота, как все меняется. Мрачные внешние стены города превращаются в настоящую симфонию цвета и активности. С фронтонов домов и уличных фонарей свисают бумажные фонарики, на которых изображены красочные сцены из жизни бессмертной Айюры. В воздухе витает аромат варящегося эля, жареного мяса, копченой соленой рыбы, оладий и пудингов. Люди выстраиваются на узких улицах в три ряда. Дети бегают и визжат, воодушевленные праздником. Меня сразу же поражает мода жителей, гораздо более изысканная, чем в провинциальном городке вроде Бремкоута. Женщины носят асимметричные платья, имитирующие наряды фей из «Книги бессмертных», а их волосы заплетены в бессмертные косы. Некоторые из них носят остроконечные золотые колпачки на ушах, закрепленные тонкой цепочкой, чтобы еще больше подражать древним феям. У некоторых на руках и шее нарисованы светло-голубые линии. Почти все ― и мужчины, и женщины ― подкрашивают верхние веки широкими стрелками, чтобы глаза казались крылатыми.

Улицы наполняются радостными криками. Маленькие дети бегут ко мне, неся корзины со срезанными цветами, которые они бросают к ногам Мист, чтобы она ступала по ковру из лепестков. Все это настолько ошеломляюще и откровенно неожиданно, что я напряженно хмурю брови.

Должна ли я быть польщена этим?

Слишком много шума, ― говорит Мист, ее мышцы напрягаются под моими бедрами.

Я провожу рукой по ее длинной, изогнутой дугой шее.

Я знаю, девочка. Знаю. Мы обе должны быть храбрыми.

Пока Золотые Стражи возглавляют нашу процессию, я слышу удивленные возгласы из толпы. Люди зачарованно смотрят на крылатых существ, одевших мое тело, словно в платье из перьев. По толпе впереди нас разносится ропот, но поскольку у меня нет острого слуха Бастена, я слышу лишь обрывки.

― … крылья как у ангела…

― Ее должны прикрывать длинные волосы, не так ли?

― … по замыслу повелителя?

― … нет, не повелителя. Это она. Акт неповиновения!

Я выпрямляю спину и откидываю плечи назад, а сидящие там вороны-близнецы расправляют крылья. Лорд Райан одел свой город в белое, чтобы приветствовать меня, свою непорочную невесту, а я прибыла в темных лесных тонах. Я испытываю мрачное удовлетворение при мысли о том, как этот проступок разожжет его гнев.

Мое тело ― мое собственное, мой наряд из живых крыльев оповещает толпу. Ни один мужчина не будет мной командовать.

Бастен, идущий на шаг впереди меня с опущенной головой, не обращает внимания на празднество. Мне больно даже смотреть на него. Я чувствую себя как один из витражей в монастырской часовне. Такое окно начинается как разбитое стекло, но, спаянное железом, выходит крепче прежнего. Возможно, Бастен разбил мое сердце, но я склею осколки. Я снова соберу себя в нечто могучее.

Главная улица поворачивает, и впереди высятся кирпичные стены знаменитой арены Дюрена, а над ней натянуты огромные полотнища ткани, чтобы обеспечить зрителям тень. Сейчас здесь тихо, игры остановлены из-за моего прибытия. Мы проходим через рынок с улыбчивыми продавцами, продающими одежду, гигантские сырные круги и жареные орехи из бочек. К моему удивлению, Дюрен ― удивительно красивый город. Он огромный и хаотичный, это смесь интригующих видов и звуков. Здесь нет ни следа мусора или пустых ночных горшков в сточных канавах. Возможно, я видела мало больших городов, но мне кажется, что здесь что-то не так. Слишком уж все идеально вычищено. Я имею в виду не только то, что Райан очистил улицы к моему приезду, но и то, что вся эта процессия была тщательно спланирована, чтобы показать мне лишь часть Дюрена. В конце концов, этот город называют «Пристанищем грешников». Здесь должны быть шлюхи, нищие, петушиные бои. И где же все эти бездомные мальчишки-сироты, как Бастен, которые дерутся на улицах, чтобы заработать?

Когда мы проезжаем мимо переулка, я поворачиваю голову, чтобы заглянуть в его глубину. Тени скрывают его заведения, но запах опиума и приторного парфюма говорит мне, что там.

Да. Я не вижу настоящего Дюрена.

Это всего лишь очередная уловка Райана.

Мои крылатые друзья остаются со мной, пока Золотые Стражи ведут нас на холм к возвышающемуся на вершине города строению ― Сорша-Холлу.

Замок Верховного лорда ― впечатляющая дань уважения древней архитектуре фей. Его стены из серого камня возвышаются башенками, увенчанными отполированными медными шпилями, которые пылают в лучах солнца. Слева в саду, обнесенном стеной, видна часть лабиринта из живой изгороди, а также мраморные статуи всех десяти Бессмертных. Верхние балконы задрапированы роскошными бархатными шторами, которые развеваются на ветру. Изысканные эркеры обрамлены позолоченными арками и инкрустированы витражами, изображающими сцены из жизни бессмертного Попелина ― бога-покровителя азартных игроков и весельчаков. Фонари изнутри придают окнам неземное сияние, отчего замок кажется волшебным. Главные двери украшены металлическими акцентами в виде золотой монеты ― символа богатства и игры, на случай, если кто-то забудет, кому принадлежит этот замок.

Благоухающий навес, сотканный из ярких переплетенных нитей и живых цветов, создает тень для небольшой приветственной группы, ожидающей нас на парадных ступенях. Мужчины и женщины ― члены семьи Валверэй, судя по всему, учитывая их схожие черты. На них роскошные, откровенные наряды фей, со смещенными от центра пуговицами и застежками у мужчин, бессмертными косами и остроконечными золотыми украшениями у женщин. Их макияж настолько экстравагантен, что они выглядят почти дико: сильно подведенные веки в сине-черных тонах, напудренные белые лица, смелые фейские линии, прочерченные вдоль их конечностей. Они шепчутся между собой, нахмурив брови, и бросают укоризненные взгляды на мою бунтарскую коллекцию крылатых существ.

А еще есть он ― лорд Райан.

Он выглядит иначе, чем год назад. Больше морщин на молодом лице, темная тень от бороды, которой раньше не было. Он стоит на центральной лестнице, сложив руки на груди в непринужденном ожидании. Одежда сидит на нем так, что не оставляет сомнений в его стройности и хорошо отточенной мускулатуре. Его борода подчеркивает его твердую челюсть, а волосы короче, чем принято сейчас, как будто он ценит контроль, который дает ему такая стрижка. Он, бесспорно красив, хотя черты его лица не столь изящны, как у остальных Валверэев. Его черты грубее, тяжелее. Возможно, отчасти он выделяется благодаря простому одеянию. Черный камзол поверх рубашки того же цвета, а единственным признаком стиля фей является декоративная броня, прикрепленная к одному плечу. Его веки тонко подведены одной линией синего цвета.

Любой человек скажет, что мне невероятно повезло быть избранной им. Красивый, влиятельный, богатый. Могу только представить, сколько женщин пытались привлечь его внимание на печально известных балах в Сорша-Холле, мечтая стать невестой Валверэй.

Они могут получить его. Пожалуйста, хочется закричать мне. Они могут забрать все это.

Мист останавливается в переднем дворе. Бастен держится в стороне, сохраняя дистанцию. Это его дом, и все же он чувствует себя здесь неуютно. Со своим луком и в охотничьих сапогах, он ― житель леса, а не городских улиц. Тем не менее он бормочет приветствия нескольким часовым, стоящим на страже, ― своим друзьям или, по крайней мере, соратникам.

Райан выжидает, прежде чем спуститься по лестнице. Это расчёт. Всегда расчёт. Когда он выходит на солнечный свет, я выпрямляюсь на Мист, готовая отразить любую попытку запугать меня.

Его взгляд перебегает с ворона на моем плече на мотылька, сидящего на пальце ноги, и я задерживаю дыхание, готовая к противостоянию…

Но вместо этого он обращается к Бастену, игнорируя меня.

― Вульф. Я чертовски рад тебя видеть. ― Он обхватывает Бастена за плечи, стучит по его спине в знак приветствия, а затем бормочет: ― Тамарак.

― Тамарак, ― повторяет Бастен, склоняя голову.

Я понятия не имею, что означает это слово на древнем языке, но оно явно имеет для них какое-то глубокое значение. Я облизываю губы, внезапно занервничав оттого, что все неправильно поняла. Я полагала, что верность Бастена ― это глупость. Не думала, что хозяин уважает простого слугу.

Хм.

Связь, которую я вижу между ними, глубже, чем я представляла. Несмотря на схожие темные волосы и голодные глаза, Райан и Бастен совсем не похожи друг на друга. Их телосложение отличается ― Райан слишком стройный, а Бастен слишком мощный, чтобы иметь общую кровь, ― но у них есть что-то общее, чему я не могу дать название. И тут меня осеняет: они как драгоценные камни, добытые из одной каменоломни, только Бастен с его дикой гривой волос и грязным лицом ― необработанный камень, естественный и грубый. Райан же отшлифован и отполирован, как драгоценные камни, сверкающие в украшениях его семьи.

Когда Райан наконец обращается ко мне, я настолько дезориентирована, что у меня кружится голова.

― Леди Сабина. Добро пожаловать в Дюрен. Рады видеть вас и ваших… друзей. ― Он приветствует птиц и насекомых игривым тоном, который кажется насмешливым. ― Вижу, слухи о вашем даре не были преувеличены.

Пытаясь вернуть себе самообладание, я держу голову высоко поднятой, хотя сердце колотится.

― Все верно, лорд Райан. И, полагаю, что слухи о том, что вы не поцелованы богом, тоже не преувеличены?

Несмотря на то, что я произношу это как оскорбление, он смеется и хлопает в ладоши, как будто я доставила ему удовольствие.

― Могу я помочь тебе спуститься?

Я нерешительно смотрю на его протянутую руку. Это как-то неправильно. Бастен всегда помогал мне спуститься. Мое тело привыкло подчиняться его грубой и крепкой хватке, когда он без усилий спускает меня на землю. На секунду мое сердце снова разрывается на части, вскрывая только начавшие затягиваться свежие раны.

Ненадолго зажмуриваю глаза. Я не позволю им видеть, как я плачу. Они не заслуживают моих слез.

Я заставляю себя улыбнуться и громко говорю:

― После последних нескольких недель мне было бы приятно, если бы мне помог джентльмен.

На губах лорда Райана появляется улыбка, и он бросает взгляд через плечо на Бастена.

― Слышал, ты, животное? Конечно, слышал. Не завоевал ни одной поклонницы во время поездки, не так ли?

Бастен лишь хмурится, глядя в небо, и делает вид, что не слышит.

Я делаю вдох, прежде чем протянуть свою руку лорду Райану. Его ладонь не покрыта грязью, как у Бастена, но она мозолистая. Гусь, сидевший на спине Мист, взлетает, как и мотылек на моем бедре, который будет раздавлен, когда я спущусь с лошади, но остальные животные остаются. Сильные пальцы Райана смыкаются на моих, и он с контролируемой грацией спускает меня ― все еще укрытую птицами и мотыльками ― с лошади.

Он указывает на слугу, стоящего у подножия лестницы и держащего в руках сложенный бархатный плащ. С язвительной улыбкой он говорит:

― Я собирался выйти, как герой, и предложить плащ, чтобы прикрыть твое тело, но вижу, ты сама справилась с этим. ― Его темные глаза вспыхивают, когда он оценивает каждого из моих крылатых друзей. ― Скоро ты узнаешь, что в Дюрене ничто не распространяется быстрее, чем сплетни. Люди уже называют тебя Крылатой Леди и говорят о том, как ты использовала свой дар, чтобы высмеять мои правила.

Его откровенность нервирует и, честно говоря, вызывает подозрения.

Я смотрю на него с вызовом:

― Такие правила созданы для того, чтобы над ними насмехались.

На его губах появляется загадочная улыбка.

― Ты ненавидишь меня, естественно. Я не ожидал меньшего. Но ты должна знать, что эта поездка была не для того, чтобы унизить тебя, миледи. Бессмертная Солена исповедовала добродетель наших естественных состояний. Ее знаменитая поездка была призвана продемонстрировать святость брака, когда мы вступаем в него такими, какие мы есть, а не скрытыми за костюмами. Моим желанием было, чтобы мы с тобой встретились на самом базовом уровне. Просто мужчина и женщина.

Боги, этот человек красноречив. Он почти заставил меня поверить в его чушь.

― Хм, ― спокойно говорю я. ― Тогда почему ты не голый?

Его улыбка становится шире, и я понимаю, что попала в одну из его ловушек.

― Так не терпится? Уже скоро, миледи. А я-то думал, что ты целомудрена.

Его глаза дразняще сверкают.

― Нет… Я не это имела в виду… ― лепечу я.

Он только шире ухмыляется.

Вопреки себе ― несмотря на ад, через который этот человек только что заставил меня пройти, ― я почти оценила его юмор. Потому что, черт побери, мне сейчас не помешал бы кто-то еще, кто посмеялся бы над безнадежностью моей ситуации.

― Я приму этот плащ, ― жестко говорю я, поворачиваясь к слуге, который выходит вперед по взмаху руки Райана.

Сначала я нежно прикасаюсь к каждой из десятков птиц и насекомых, которые покинули лес, чтобы помочь мне в пути.

Улетайте, друзья мои. Я благодарна вам. Спасибо вам. Спасибо.

Почти одновременно, животные взмывают в воздух. Облако хлопающих крыльев поднимается в небо, как дым из трубы над шпилями Сорша-Холла. Райан делает едва заметный шаг вправо, загораживая от взглядов толпы мою короткую вспышку наготы.

Как чертовски заботливо.

Слуга накидывает мне на плечи плащ, и еще до того, как я его полностью закрепляю, Райан прижимает одну руку к моей спине и указывает на лестницу.

― Итак, Сабина, тебе выпала сомнительная честь познакомиться с моей семьей. Мой отец не смог присутствовать, чтобы встретить тебя, но вы познакомитесь с ним позже.

Он представляет мне женщину примерно моего возраста, с искусно нарисованными линиями фей на открытой коже и волосами цвета вороного крыла, уложенными в искусную бессмертную корону. ― Это леди Руна Валверэй, моя кузина. Женщина дарит мне улыбку, которая выглядит теплой, но ощущается жестокой. Далее мы подходим к паре средних лет, окутанной экзотическими духами. ― Это лорд Гидеон, мой дядя, и его жена, леди Солвиг. А эта великая женщина ― моя бабушка, леди Элеонора Валверэй.

Пожилая женщина одета в тончайшее платье из вуали с преувеличенно асимметричным подолом. Его бабушка протягивает руку и хватает мою. Неужели эта смертельная хватка должна быть рукопожатием? Ее глаза затуманены катарактой. Ее уши, как я с потрясением замечаю, изуродованы годами связывания, чтобы достичь формы фей, хотя от этих усилий на них остались шрамы, и мне до боли в животе хочется, чтобы человек не страдал так во имя моды.

― Она может управлять животными? Всеми видами? ― резко спрашивает леди Элеонора. ― Девочка, это правда?

По лицу Райана пробегает тень неудовольствия, когда он с напряженным терпением объясняет:

― Да, бабушка, думаю, ты пропустила впечатляющее проявление ее силы, когда она унизила меня, прибыв со свитой из животных.

Пожилая женщина ворчит, кивая сама себе. Я жду, но она больше ничего не говорит. Полагаю, это все, что я получу в качестве приветствия.

Затем Райан знакомит меня с главными слугами Сорша-Холла, причем их имена звучат так быстро, что у меня голова идет кругом. У меня болят бедра. В горле пересохло. Все, на что у меня хватает сил, ― это держаться на ногах, хотя я близка к тому, чтобы рухнуть на землю измученной, ошеломленной кучей.

― Мы собирались устроить бал в честь помолвки сегодня вечером, чтобы продолжить празднование, ― говорит Райан, махнув рукой в сторону городских украшений. ― Но, когда я получил известие о нападении, решил, что лучше отложить. Вульф сообщил, что тебе нужно несколько дней на восстановление.

Он машет рукой Бастену, который на полпути вверх по лестнице разговаривает с дежурным Золотым Стражем. Бастен замолкает при упоминании своего имени и смотрит на нас. На короткую секунду наши глаза встречаются. Мое сердце сжимается против моей воли. Даже дышать больно.

В конце концов Бастен отводит глаза и возвращается к разговору, хотя его руки теперь крепко прижаты к бокам.

― Серенит отведет тебя в комнату, ― говорит лордРайан, указывая на старшую служанку, женщину лет пятидесяти с толстой и аккуратной бессмертной косой, переплетенной с серыми лентами. ― Прости меня за то, что я не провожу тебя сам, но срочные дела требуют моего внимания. Если тебе что-то понадобится или ты захочешь что-то изменить по своему вкусу, скажи Серенит.

Я моргаю. В груди клокочет раздражение. Райан устроил все эти экстравагантные фанфары только для того, чтобы поговорить со мной пять минут?

Ну а чего ты хочешь, дурочка? Чем меньше времени, тем лучше.

― Конечно, ― говорю я с трудом. Мои бедра дрожат от усталости. Все, о чем я могу думать, ― это как добраться до стула и сесть. Я просто должна сохранять самообладание еще несколько минут…

Но как только я поднимаюсь на ступеньку по направлению к главным дверям, мои мышцы отказывают. Нога задевает край, и я спотыкаюсь. Я лечу вниз, на мраморные ступени…

Пока две сильные руки не смыкаются вокруг меня.

Это Бастен. Конечно это он. Он рядом со мной, следит за мной, даже сейчас, когда расстояние между нами не может быть больше. Горло перехватывает от боли.

Он поднимает меня на ноги, словно я ничего не вешу, и не отпускает, словно его обостренные чувства улавливают, что мои мышцы дрожат и мне нужна поддержка. Одна из моих рук инстинктивно цепляется за его плечо.

Наши глаза встречаются.

Что-то оживает в моем разбитом сердце. На протяжении нескольких недель я доверяла этому человеку свою безопасность. От отвращения к нему я перешла к осознанию того, что на самом деле мне очень, очень нравится видеть его. Меньше всего мне хотелось влюбиться в своего стражника, и, естественно, по воле судьбы именно это и произошло. Вчера утром я мечтала о будущем с ним. И хотя сейчас мой мозг кричит мне, что он лживый ублюдок, самый дальний уголок моего сердца еще не понял этого.

Часть меня все еще хочет его ― хочет перенестись в прошлое, в пещеру с водопадом.

Возможно, я не могу говорить с Бастеном телепатически, как с животными, но на том же глубоком уровне я уверена, что он тоже это чувствует. Нас связывают шрамы, полученные в дороге. Дикая кошка. Противостояние Красной Церкви в Шармоне. Адан и волканские налетчики ― кровавая бойня. Как я могу отстраниться от него после всего этого? Наши судьбы сплетались снова и снова, пока я не перестала понимать, где кончается моя и начинается его.

Дует легкий ветерок. Ароматные лепестки слетают с плетеного цветочного навеса и кружатся вокруг нас, словно дождь из желтых и красных, подсолнухов и роз. Бастен ненадолго закрывает глаза. Кончики его пальцев обхватывают мою талию.

Негромко, только для моих ушей, он шепчет:

― Маленькая фиалка…

И это все, что мне нужно, чтобы очнуться: мое прозвище на его губах. Я сразу же вспоминаю, как он стонал эти слова, всаживая в меня свой член, как его руки поклонялись моим изгибам, как его губы называли меня своей.

Гнев воспламеняет кровь в моих жилах.

Нет. Ему не удастся притвориться, что между нами осталось что-то, кроме ненависти.

Я отрываюсь от него, заворачиваясь в плащ Райана, как в доспехи. Мои слова звучат как сталь, когда я встречаюсь взглядом с Бастеном и с презрением говорю:

― Я буду благодарна, если больше никогда не увижу тебя, Вульф Боуборн.

Глава 26

Вульф

В тот момент, когда Сабина вместе с Серенит исчезает в Сорша-Холле, а за ней марширует пара стражей, Райан резко оборачивается ко мне. Его хорошо отрепетированная улыбка исчезает. Он мне больше нравится таким ― когда он естественный, не притворяется. В последнее время это происходит все реже.

Не повышая голоса, он шипит:

― Что, блядь, на самом деле произошло в пути?

В сообщении, которое я отправил вчера, лишь вскользь упоминается о похищении Сабины и о том, что я убил всех, кто в этом участвовал.

― Мне многое нужно рассказать, ― говорю я, переводя взгляд на Валверэев. Эти гадюки. Особенно старая Элеонора, которая только притворяется дряхлой. Я знаю, что они навострили уши. Как и слуги, половина из которых ― шпионы. ― Где лорд Берольт?

Странно, что лорд Берольт не пришел поприветствовать Сабину. Хотя это было бы не столько приветствием, сколько оценкой. Как только Райан вернулся из Бремкоута год назад и заявил, что хочет жениться на девушке, поцелованной богом, у Берольта случился гребаный стояк. Он всегда мечтал о поцелованном потомстве… Думаю, поцелованный богом внук ― лучшее, на что он может надеяться сейчас. Не знаю, проводит ли он до сих пор свои жуткие эксперименты над людьми с даром, но, по крайней мере, детородная способность Сабины избавит ее от его внимания.

― Ссора в таверне «Титан», ― говорит Райан. ― Просто ерунда, но его присутствие было необходимо.

Он машет головой, приглашая меня следовать за ним в замок. Мы проходим через арочный холл с витражом, изображающим загорелое ухмыляющееся лицо бессмертного Попелина, поднимаемся по винтовой лестнице и спускаемся по длинному коридору в его спальню. Это огромная комната, кровать занимает лишь небольшую часть. У него есть официальный кабинет на втором этаже, но именно здесь он ведет большую часть своих дел: огромный стол с картой Астаньона, вырезанной на столешнице, письменный стол, заваленный книгами, пара кожаных кресел, где мы не раз выпивали, и ковер, повидавший столько крови, что я не могу понять, как слуги справляются с выведением пятен.

― Расскажи мне, что случилось, ― говорит он, сразу же направляясь к серванту, где хранится его спиртное. ― Нет, сначала расскажи мне о ней. Она ненавидит меня так сильно, как кажется?

― Ненавидит, ― ворчу я.

― Хорошо. Значит, в ее хорошенькой головке есть здравый смысл. Я скоро изменю ее настроение ― попомни мои слова. ― Он наливает янтарную жидкость в два хрустальных бокала и передает один мне. ― Какая она?

― Разгневанная. Упорная. О, и она чертовски ненавидит бессмертную Айюру. Тебе следует убрать все дерьмо с ее эмблемой. Ты все еще держишь тигров в клетках под ареной? Если да, то не подпускай ее к ним.

Райан усмехается, ничуть не пугаясь того факта, что его невеста может заставить любого из экзотических зверей, которых он использует в боях, перегрызть ему горло.

― Так вот откуда у тебя эта царапина на щеке? Она натравила на тебя дикое животное?

Сабина подарила мне царапину, о которой он говорит, но это достаточно близко к истине, поэтому я просто киваю.

― Что еще?

Я сомневаюсь. С чего мне начать рассказ о Сабине?

Она ― головоломка из противоречий. Ее доброта не знает границ, но она без колебаний вцепится когтями в такого злодея, как я. Она с мрачным восторгом наблюдала, как я убивал волканских налетчиков. Потом она мечтала о том, как мы будем резвиться на пляже.

Она более многогранна, чем тот огромный бриллиант, который ждет ее в обручальном кольце.

― В монастыре бессмертной Айюры ее били и унижали. Все двенадцать долбаных лет, что она там провела. Ее запирали. Пытались держать животных подальше от нее, чтобы она не могла использовать свой дар. На твоем месте я бы дал ей хоть какое-то подобие свободы. Попытки держать ее под замком только оттолкнут. Поощряй ее взаимодействие с животными. Позволь ей общаться с каждым четвероногим существом в замке. Поставь ей в комнате насесты, а на полу ― собачьи лежанки.

Райан внимательно слушает, затем идет к двери, машет рукой слуге и приказывает ему сделать то, что я предложил. Когда он возвращается, то делает долгий, задумчивый глоток своего напитка.

― Она красавица, не так ли?

Мне знакома эта испытующая интонация в его голосе. Я слышал ее миллион раз и знаю, как себя вести. Пожав плечами, я язвительно отвечаю:

― Только если тебе нравится идеальное лицо, идеальное тело и идеальные волосы. ― Я отхлебываю остатки своего напитка так небрежно, как только могу.

Райан смеется и хлопает меня по спине.

― Видишь, Вульф? Вот почему я послал тебя сопровождать ее. Все остальные мне врут. Но ты видишь чертовски красивую девушку и называешь ее чертовски красивой. Кстати, что у нее с волосами?

Я уставился в свой пустой стакан.

― Ее похитители отрезали.

Его лицо темнеет.

― Хм. Ну, это неважно. Ферра сможет восстановить их, когда вернется. Продолжай. Расскажи мне все.

Опираясь на стол с картой, я пересказываю основные события нашего путешествия, опуская некоторые ключевые моменты, например, как я пообещал Сабине предать его, а затем трахал ее, пока она не стала стонать мое имя. Красный цвет ползет по моей шее, когда я пытаюсь рассказать о вмешательстве Красной церкви в Шармоне и о том, как в результате мы изменили курс, затем о пожаре в Блэкуотере, похищении Сабины и спасении. Я не лучший лжец. Конечно, я научился уловкам у Валверэев, но это никогда не давалось мне естественно. К счастью, Райан, судя по его дыханию, сегодня уже несколько раз выпил, и сейчас он не в том состоянии, чтобы заметить это.

Когда я заканчиваю рассказ, мой взгляд падает на его кровать с балдахином в другом конце комнаты. Мое горло сжимается. Прежде чем я успеваю остановить их, в голове проносятся картинки. Райан собирается трахнуть Сабину в этой кровати? Когда? Сегодня вечером?

Мне удается взять под контроль образы того, как мой хозяин и девушка, которую я страстно желаю, трахаются друг с другом, и сосредоточиться на самой важной части моего рассказа.

― Шпион, устроивший пожар в гостинице «Мэниуотерс», был одним из налетчиков. ― Я колеблюсь, прежде чем сказать остальное, понимая, насколько это важно. ― Их послал король Рашийон.

Один его глаз дергается; в остальном его лицо не выдает никаких эмоций. После стольких лет управления игорной империей он умеет скрывать свои истинные чувства. Неужели он уже знает о вторжении волканцев в Астаньон? О приходе к власти короля Рашийона?

Я ни хрена не могу понять.

Его рука опускается в карман за голатским десятицентовиком, который он рассеянно перебирает между пальцами.

― Ты уверен?

― Они сказали об этом Сабине. И они выглядели как волканцы. Не говоря уже о грифоне ― откуда еще он мог взяться, если не из-за границы? ― Я крепко сжимаю руки. ― Ты знал о проломе в стене?

Он поднимает плечо с декоративной броней, двусмысленно пожимая плечами.

Я добавляю:

― По дороге мы слышали еще о нескольких похищениях поцелованных богом. И еще был тот случай у границы, о котором я тебе говорил. Возможно, Золотой Коготь убил девушку, хотя теперь я думаю, что она была не убита, а похищена. И не золотым когтем, а налетчиками, которые пришли с ним. С твоего позволения, я хотел бы исследовать местность более тщательно.

В тот раз Райан отмахнулся от моего предположения о появлении золотого когтя так же быстро, как и от прошлогоднего отшельника, который утверждал, что видел единорога. Теперь же я задаюсь вопросом, был ли мой рассказ первым, что он услышал о золотом когте в Чернолесье. Может, он уже много лет знает о древней магии, пересекающей границу?

― Не беспокойся об этом, Вульф, ― говорит он, помахивая пальцами. ― Уверен, если бы такое происходило, я бы знал.

В его голосе слышится резкость, словно он действительно знает об этом ― возможно, гораздо больше, чем я.

― Райан…

― Хватит. ― Он сильно хлопает меня по плечу, заглушая мои возражения. Его глаза становятся жесткими, но вскоре смягчаются, и он искренне говорит: ― Ты привел ко мне Сабину. Я благодарен. Я знал, что больше никто не сможет. ― Его улыбка становится дьявольской. ― Думаю, ты заслужил ночь в «Будуаре Алиссанты». Выплесни немного агрессии, оставшейся после налетчиков, а? Передай мадам, что я разрешил тебе трахнуть столько шлюх, сколько сможет выдержать твой член.

Он подмигивает.

Чувство вины завязывает мое горло в чертовы узлы. Мне хочется содрать с себя кожу, чтобы избавиться от воспоминаний о том, как я брал Сабину, как был готов предать ради нее все, что мне было дорого. И что теперь, блядь, я должен делать? Трахать шлюху и мечтать, чтобы это была она, пока Райан совращает девушку, которую я хочу? Помочь ему завоевать Сабину, рассказав все ее тайные надежды и страхи? Присутствовать на их гребаной свадьбе?

Мои нервы звенят, как каретные колокольчики.

Сохраняя хрипловатый голос, я уклоняюсь от предложения провести ночь в лучшем борделе Дюрена и говорю:

― Что касается безопасности леди Сабины, то, учитывая, что волканские налетчики уже однажды напали на нее, думаю, мне лучше присмотреть за ней. Ты сам сказал, что не доверяешь это никому другому. Назначь меня ее телохранителем.

Райан убирает руку с моего плеча, а затем возвращается к разглядыванию десятицентовика Голата, прислонившись к одному из кожаных сидений. В его глазах появляется странный блеск.

― Я удивлен, Вульф. Думал, ты будешь рад вернуться в уединение леса, а не нянчиться с избалованной дворянкой. Он качает головой. ― Ты попал под ее чары?

Я сжимаю кулак за столом, чтобы он не видел. Усмехаясь, я рявкаю:

― Конечно, нет.

Он внимательно смотрит на меня в поисках правды. Проходит некоторое время, прежде чем напряжение спадает, и он, натянуто улыбнувшись, говорит:

― Я просто пошутил. Сердце Вульфа Боуборна сделано из камня, не так ли?

Я облегченно смеюсь и киваю.

Райан расхаживает возле стола с картой, сложив руки, глубоко задумавшись. Наконец он качает головой.

― Однако я не назначу тебя на эту должность. Можешь вернуться к своим глухарям.

Удивление пронзает меня насквозь, заставляя выпрямить спину. Резче, чем следовало, я спрашиваю:

― Почему нет?

Глаза Райана опасно вспыхивают.

― Потому что у тебя был выбор ― служить мне или уйти в лес, и ты выбрал лес. Ты хотел уйти, Вульф. Из бизнеса этой семьи. Из этой жизни. Я позволил тебе. Слишком поздно решать, что ты хочешь вернуться обратно.

У меня ощущение, что мои легкие наполнены битым стеклом. Пульс гулко бьется в венах. Я не знал, что моя просьба выйти из бизнеса, связанного с убийствами, вымогательствами и поджогами, так тяжело далась Райану. Он обижен. Уязвлен. С тех пор как я сменил фамилию на Боуборн и взял в руки лук и колчан, он отстранился, но я списал это на то, что я пропадал на охоте по несколько недель подряд, тогда как раньше мы были вместе ежедневно. Но теперь стало ясно, что последние несколько лет он специально отдалялся. Я отказался от этой жестокой жизни, а он так и не смог.

Глубоко вздохнув, я говорю:

― Милорд, я действительно верю, что леди Сабина…

Он снова хлопает меня по плечу. На этот раз не сердито, но убедительно. В его голосе звучит сожаление:

― Иди стрелять рябчиков, Вульф.

Глава 27

Сабина

Я никогда не бывала в таких грандиозных сооружениях, как Сорша-Холл. Он затмевает поместье моего отца, как лев котенка. Даже часовня в монастыре бессмертной Айюры с ее алтарем из драгоценных сокровищ ― золотым потиром, хрустальным графином ― выглядит просто смехотворно по сравнению с богатствами, хранящимися у входа в замок.

У меня голова идет кругом от ошеломляющей роскоши, которая сочится с каждой поверхности. Витражи окрашивают убранство в приглушенные цвета радуги: хрустальные люстры, богато украшенные канделябры, обитые бархатом скамьи, высокие арочные потолки. Тонкий пряный дым дерева алоэ струится из позолоченных чаш для благовоний, установленных у основания каждого окна. Я поражена таким великолепием. Цветной свет раздражает мои воспаленные глаза. Запахи благовоний, жареного мяса и затхлых портьер слишком насыщенные, слишком душные. Возможно, я чувствовала бы себя иначе, будь полна сил; но я только что выдержала адскую двадцатидневную поездку. Мои бедра стерты до крови. Мои кости болят от того, что я каждую ночь спала на корнях деревьев. Меня похитили, чуть не изнасиловали.

Мне нет дела до проклятого богами гобелена, даже если его соткали таррианские жрецы.

― Ты заметишь, что архитектурная лепнина здесь отличается от той, что мы видели внизу, ― говорит мне Серенит, указывая изящным пальцем на высеченные из камня акценты вдоль оконных рам. ― Это узоры из топоров фей, в честь бессмертного Вэйла. Хотя семья Валверэй поклоняется Попелину, они все равно хотели почтить короля фей.

Я хромаю за ней, вздрагивая при каждом шаге от боли в раненой пятке. Мы преодолели столько лестниц и коридоров, что я чувствую себя пойманной в ловушку в одном из бесконечных лабиринтов бессмертного Мейрика. Я дрожу под плащом, хотя в замке тепло. Все, что я могу сделать, ― это продолжать переставлять ноги одну за другой.

― Лорд Райан решил, что вам понравится жить в спальне в восточной башне. Там прекрасный утренний свет и вид на горы Дармарнаха. Раньше эта комната принадлежала леди Маделине, покойной матери Райана. С тех пор она оставалась пустой и использовалась лишь для редких гостей. К сожалению, это означает, что вы будете удалены от остальных членов семьи. Лорд Райан живет в замке на третьем этаже, а лорд Берольт и леди Элеонора занимают апартаменты в северной башне.

Это единственная хорошая новость за весь день ― я буду далеко от своего мужа и его бабушки-гадюки.

Когда мы достигаем лестницы в восточную башню, перед моими глазами мелькают черные точки, и мне приходится держаться за каменную стену. Серенит обеспокоенно оглядывается, хотя у меня нет никаких сомнений, что я ей безразлична. Ее забота ограничена только тем, что она будет отвечать за мое благополучие перед Райаном.

― Миледи? Вам нужна помощь? ― Она протягивает руку к двум Золотым Стражам позади меня, готовая подать им сигнал.

Я прижимаюсь плечом к стене, и зрение медленно проясняется. Я не хочу, чтобы руки этих солдат касались меня. Тяжело дыша, я стискиваю зубы и бормочу:

― Я справлюсь.

Медленно, шаг за шагом, я поднимаюсь по винтовой лестнице в свою спальню. Когда Серенит открывает дверь, я на время забываю о своем изнеможении. Я останавливаюсь, боясь шагнуть внутрь, словно стою на пороге портала в мир грез.

Серенит называет это спальней, но мне она кажется дворцом. Кровать с балдахином, задрапированная бархатом, заваленная одеялами и меховыми покрывалами. Мраморная раковина и такая же мраморная ванна уже наполнены ароматной водой с лепестками цветов. Напротив кровати высится чудовищно огромный шкаф из орехового дерева, украшенный аллегорическими лесными сценами из жизни бессмертной Солены. А потолок! Он расписан. Произведение искусства на потолке? Никогда не слышала о таком. Это изображение всего двора фей, всех десяти Бессмертных, сидящих на холме в окружении игривых облачных лисичек и переплетенных волшебных лоз.

Я закидываю голову, чтобы полюбоваться на этот художественный подвиг, и на время забываю, насколько измождено мое тело, пока на меня не накатывает волна головокружения. Я теряю равновесие.

Один из стражников делает шаг вперед, но я хватаюсь за столбик кровати и отмахиваюсь от него.

Пока я восстанавливаю дыхание, в дверях появляется вереница слуг, нагруженных новыми предметами обстановки. Серенит тут же начинает руководить ими.

― Да, вы двое. Уберите картину с изображением бессмертной Айюры. А вы поставьте тот насест возле окна слева. Клетки ― сюда.

Я в оцепенении наблюдаю, как слуги убирают впечатляющий портрет Айюры, ее светлую, как снег, кожу, украшенную мягкими линиями фей, и заменяют его изображением двух игривых лисичек, гоняющихся друг за другом. Остальные предметы еще больше сбивают с толку. Пустые плетеные корзины, накрытые одеялами, деревянные жердочки, клетки из плетеного ротанга.

― Что это такое? ― спрашиваю я в недоумении.

― Лорд Райан приказал нам подготовить места для размещения животных, ― сообщает мне Серенит. ― Естественно, с вашим даром он предположил, что это будет важно для вас.

― Но эта клетка из ротанга ― мышь прогрызет ее за две минуты.

― Возможно, это недоразумение, ― говорит она, поджав губы. ― Он сказал, что вы предпочитаете, чтобы животных не держали в клетках, а только предоставляли им место для сна.

У меня в голове все перевернулось, и я уставилась на нее в полном неверии. Откуда Райан мог знать, насколько я чувствительна к тому, чтобы держать животных в клетках?

― Лорд Райан так сказал?

― Он был очень конкретен. Это ошибка?

― Нет, нет, все нормально.

Похоже, она не понимает значения его приказов. С тех пор как умерла моя мать, люди пытались оградить меня от животных. В монастыре это был способ контролировать меня. Единственной силой, которой я обладала, был мой дар, поэтому мне отвели комнату вдали от скотного двора и конюшни. По ночам мне приходилось тайком навещать Мист. Единственными моими друзьями были мыши и поползни, которые могли протиснуться сквозь трещины в стенах моей комнаты, и меня бы избили, если бы застали с ними. Точно так же, похитив меня, Адан первым делом запечатал коттедж, чтобы я не могла позвать на помощь животных. Так все вокруг лишали меня сил.

И теперь Райан, который ничего обо мне не знает и у которого есть все основания держать меня под контролем, поощряет мой дар?

Неужели я ошиблась в нем?

Эта мысль лишает меня последних сил, и я опускаюсь на край кровати.

Серенит смотрит на меня с искренним беспокойством. Она окликает молодую служанку и машет ей рукой.

― Леди Сабина, это Бриджит. Она будет вашей горничной, если вы сочтете это приемлемым.

― А? ― Я ошарашенно смотрю на нее, затем пытаюсь облизать губы. ― О. Да, конечно.

Серенит бормочет Бриджит негромкие приказы:

― Помоги ей принять ванну. Служанка скоро принесет еду. Потом ей нужен отдых.

― Мне вызвать целителя? ― шепчет Бриджит, не сводя глаз с моей распухшей ноги.

Серенит тихо отвечает:

― Бронвин может исцелить ее, пока она будет спать.

Их слова скользят мимо моих ушей, словно в моем мозгу что-то отключилось. И тут же на меня наваливается усталость. До сих пор я не понимала, как упорно боролась за то, чтобы продержаться так долго. Мой разум все еще кипит, готов к следующему испытанию. Но мое тело исчерпало все свои силы.

Я падаю на одеяло, усталость пробирает до костей, и не успеваю я закрыть глаза, как мои мысли растворяются в небытии. Туманные тени притупляют мои воспоминания, пока я не падаю, падаю, падаю в бессознательную бездну.

Мои сны ― это не совсем сны. Это вспышки воспоминаний, смешанных с фантазией. Невыносимо прекрасный бог под водопадом. Перья, прорастающие из моих конечностей. Откуда-то издалека я слышу грохочущий голос, который, превращает сон в кошмар, раздаваясь эхом отдается в моей голове.

Вон, ― говорит голос. ― Вон. Сейчас же.

* * *

Я просыпаюсь под звуки хихиканья.

Это настолько неправдоподобный звук для моей новой тюрьмы, что я решаю, что все еще сплю. Я моргаю, открывая глаза, и тут же убеждаюсь, что сплю, потому что передо мной бессмертная Фрасия с ее бронзовой рукой, лежащей на лохматой спине медведя-золотого когтя.

Картина на потолке спальни.

Воспоминания обрушиваются на меня, словно открытая плотина. Морщась, я заставляю себя сесть. Каждый мускул моего тела болит и протестует. Мой пустой желудок урчит.

― О! Вы проснулись! ― Бриджит, сидящая на стуле у моей кровати, удивленно смотрит на меня. В ее руках маленькая мышка. Она быстро перекладывает ее в плетеную корзинку на полу, затем вскакивает на ноги и помогает мне сесть.

― Вот, миледи. Откиньтесь назад. Она взбивает подушки и укладывает меня на них. Подушки мягкие, как масло, и поддерживают меня, словно облака.

Хриплым голосом я спрашиваю:

― Сколько я проспала?

Она бросает взгляд на фарфоровые часы на столе.

― Почти три дня, миледи.

Три дня? Я не удивлена. Мне кажется, что я могла бы проспать еще дюжину.

― Почему… почему у тебя мышонок? ― спрашиваю я.

― О, это для вас, вообще-то. Охотник принес его, пока вы спали. У него были непередаваемые впечатления от того, как он повредил его мешок.

Я смотрю на мышь в корзинке на полу, и с восторгом обнаруживаю, что это тот самый мышонок из леса, который прятался в сумке Бастена. Это был его странный голос в моей голове прошлой ночью? Или это был сон?

Привет, малыш! ― Говорю я. ― Как я рада тебя видеть!

Привет! ― Радостно отвечает он.

Мне становится тесно в груди от мысли, что Бастен принес мне мышонка, хотя он доставил ему столько хлопот во время нашего путешествия. Я почти жалею, что не проснулась, когда он приходил, чтобы увидеть его…

Прекрати.

Бриджит наклоняется вперед, в ее глазах вспыхивают огоньки.

― Я думаю, что ваш дар богов просто невероятен, миледи. Вы бы слышали, что говорят люди о том, как вы бросили вызов приказу лорда Райана, прибыв в окружении всех этих птиц. Это было потрясающее зрелище!

Жители Дюрена не любят своего Верховного лорда? Или они просто рады любым сплетням?

― Надеюсь, вы не возражаете, что я вымыла и одела вас, ― продолжает она, и я впервые осознаю, что на мне мягкая хлопковая сорочка с атласными лентами у воротника. ― А целительница обработала рану на вашей ноге и царапины на руках. Она поцелована богом.

Я освобождаю ногу от шелковистых простыней, чтобы осмотреть рану. Она полностью зажила, даже шрама не осталось.

― Она ничего не могла сделать с моими больными мышцами?

Лицо Бриджит выглядит расстроенным.

― Сейчас она в армейских казармах, но раз уж вы проснулись, я сделаю свежую ванну с травами для вас.

Она дергает за толстый шнур возле двери, подавая сигнал слугам внизу. Затем она бегом направляется к гардеробу, с гордостью распахивая его дверцы.

― После ванны вы можете выбрать любое платье. Они были сшиты специально для вас.

Один взгляд на одежду говорит о том, что она такая же роскошная и дорогая, как и все остальное в Сорша-Холле. Шелк Кларана, нежное узорчатое кружево, дамаск с металлическими нитями, атлас с парчой. Цвета варьируются от небесно-голубого до полуночно-черного и всего, что между ними. Бриджит открывает маленькие ящички, наклоняет их, чтобы показать мне сверкающие украшения.

Она с такой гордостью демонстрирует эти богатства, что я была бы просто чудовищем, если бы не улыбнулась.

― Прекрасно… все очень красиво. Но я бы хотела поесть.

― О! Конечно. Что бы вы хотели?

Мои губы неуверенно шевелятся. Чего бы я хотела? Даже в поместье моего отца мне никогда не задавали такого вопроса. Мои мысли разбегаются; после моего недавнего пробуждения я могу думать только о каше, которую ела двенадцать лет.

В ответ на мое странное молчание Бриджит говорит:

― Я просто попрошу принести всего понемногу. — Она возвращается к шнуру и дергает его, на этот раз дважды, затем подходит к двери, распахивает ее и что-то шепчет стражникам.

Вскоре слуги приносят кипяток, наполняют мраморную ванну, и Бриджит помогает мне опуститься в нее. Воздух наполняется запахом эвкалипта и лаванды, Бриджит натирает мою кожу крупной солью, которая причиняет восхитительную боль. Она втирает в мои волосы масло розмарина, пока кожу головы не начинает покалывать. Я безучастно смотрю на платья, и Бриджит выбирает для меня шелковое платье цвета шалфея, расшитое узором из листьев. Подол высоко распахивается с одной стороны, открывая значительную часть моей ноги, но это не так откровенно, как многое из того, что я видела на улицах Дюрена.

Пока она расчесывает мои влажные волосы, кто-то стучит в дверь, и Бриджит спешит открыть. Я слышу короткий разговор, а затем чувствую восхитительные запахи жареного мяса и свежего хлеба.

― О, слава богам. Я умираю с голоду. ― Я отталкиваюсь от туалетного столика, поворачиваюсь, готовая проглотить все, что попадет мне в рот…

И замираю.

В дверях стоит лорд Райан с подносом в руках. Я мельком вижу, как Бриджит скрывается в коридоре.

Сглотнув комок в горле, я опускаюсь на табурет. Как бы меня ни пугало его присутствие, у меня все равно текут слюнки от запахов, исходящих от этого подноса. Я вижу свежие ягоды, окорочка жареной дичи, куски сыра, которые заставляют меня облизываться.

― Лорд Райан. Ты сам принес мне еду?

― Ты бы предпочла слугу?

― Ну, да. ― Я чертовски голодна, чтобы придумать достойный ответ.

Из его груди вырывается искренний смех. Он ставит поднос и придвигает два табурета. Ему не нужно звать меня к столу ― мои ноги уже несут меня туда, а глаза жадно смотрят на еду. Опустившись на табурет, я с трудом решаю, с чего начать в первую очередь. Миска с приправленными орехами? Какие-то пельмени? Сливочный суп из лопуха? Когда Бриджит сказала, что попросит ассорти, я не думала, что она закажет банкет.

Там есть что-то похожее на фаршированную дичь, политую золотистым соусом, и я беру ее голыми руками, не заботясь о том, что Райан может решить, будто у меня нет манер. Ну и что? Он заставлял меня есть еду, приготовленную на костре в течение последних двадцати дней. Он переживет то, что его невеста ведет себя как дикарка.

Если повезет, я вызову у него отвращение.

Но на его лице нет брезгливости, пока он наблюдает за тем, как я поглощаю нарезанную селедку с хлебом, грушевый пирог и сыр со сливовым соусом. Он широко улыбается, очарованный, и наливает нам обоим бренди.

― Ты решила растолстеть, чтобы я не захотел на тебе жениться? Если да, то, боюсь, тебя расстроить. Мне нравятся женщины всех размеров.

Я прекращаю жевать на короткое мгновение, чтобы закатить глаза. Я бы сказала ему более резкие слова, но у меня больше терпения, когда я занята едой, на которой можно сосредоточиться.

― Дай угадаю, ты все спланировал. Ты знал, что я умираю от голода, и поэтому решил устроить королевский пир. Ты хочешь управлять мной с помощью еды.

Его голова поднимается к потолку, и он смеется.

― Миледи, у тебя очень живое воображение. Это всего лишь перепёлка. Если бы я хотел манипулировать тобой, я бы подал лебедя.

Для него этот пир ― пища нищего. Но для меня богатство ― это не деньги. Оно означает сытый живот. И понимание, что завтра и послезавтра у меня снова будет полный живот. Содержимое этого подноса для меня ценнее, чем произведения искусства, висящие на стенах Сорша-Холла.

Вон.

Я замираю, спелая малина застывает перед моими губами. Опять этот голос. На этот раз точно не во сне. Он обращается к той же части моего сознания, что и животные, но в нем чувствуется что-то иное, не похожее ни на одно живое существо, которое я когда-либо знала. В голосе звучит злость. От него веет холодом, словно по комнате пронесся ветер.

― Леди Сабина? Ты здорова? Это несварение желудка? ― Райан поддразнивает меня.

Я бросаю на него суровый взгляд, откладывая малину.

― Бастен не говорил, что ты шутник.

Его глаза странно блестят, а голова качается. Проходит много времени, прежде чем он говорит:

― Он сказал тебе свое настоящее имя? Что еще сказал Бастен?

В его голосе есть странная нотка. Я понимаю, что, возможно, сказала что-то не то. Я не хочу, чтобы Райан заподозрил, что между нами что-то было. Как бы мне ни хотелось навредить Бастену, сейчас я понимаю, что тем самым наврежу и себе. К добру или к худу, но мне нужно, чтобы Райан меня любил. Пока я не придумаю план, мне нужно играть в его игры и обеспечить себе еду и безопасность.

К счастью, меня спасает требовательный стук в дверь. Вино дрожит в наших бокалах. Я вскакиваю от неожиданности.

Райан недовольно хмурит брови. Он громко кричит:

― В чем дело?

Но его поведение меняется, когда в комнату входит пожилой мужчина.

Он примерно ровесник моего отца, с такими же седеющими волосами и морщинами на лице, но на этом сравнение заканчивается. Годы истощили моего отца. Этот мужчина, кажется, только окреп с возрастом, как окаменевшее дерево. Его рост внушителен, как и его камзол из кожи и сверхтонкой металлической кольчуги. На большинстве людей декоративные доспехи ― всего лишь блестящий аксессуар, а на нем ― угроза.

― Леди Сабина, ― говорит Райан таким тоном, словно попробовал что-то горькое. ― Это мой отец, лорд Берольт.

Страх наваливается на меня, как гора валунов, когда мужчина пристально разглядывает меня, как кобылу на аукционе. Может, он больше не является Верховным лордом Дюрена, передав этот титул Райану, но до боли ясно, что этот человек по-прежнему обладает огромной властью.

Его первые слова, обращенные ко мне, ― приказ.

― Покажи мне свой дар, девочка.

Первый инстинкт ― обратиться за помощью к Райану; Райану ― последнему человеку, которого я могла бы считать союзником. Но угроза, исходящая от его отца, заставляет меня хвататься за любую соломинку.

― Мой… мой дар?

― Да. Покажи мне. Я хочу увидеть твою силу своими глазами.

― Отец, ― говорит Райан низким, сдавленным голосом. ― Леди Сабина только что пережила жестокое похищение; может быть, не стоит сразу же вытаскивать ее на сцену?

― Глупости. Покажи мне, девочка.

Грудь наливается свинцом, и я медленно беру трясущимися пальцами крошащийся кусочек пирога.

Иди сюда, малыш. Я поделюсь с тобой своей едой.

Мышонок осторожными рывками бежит по полу, останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Он делает широкую дугу вокруг ног Берольта, чтобы добраться до угощения, лежащего на моей ладони.

― Вот, ― отрывисто говорит Райан. ― Ты увидел то, что хотел?

Берольт недовольно ворчит.

― Я хочу увидеть, как она командует кем-то побольше. Одной из армейских гончих. А еще лучше ― одним из тигров. И не надо предлагать им еду ― я сам могу приманить мышь грушевым пирогом.

Я все еще нервничаю, но на смену волнению быстро приходит гнев. Кем этот человек себя возомнил, чтобы командовать мной, как марионеткой? Я должна быть его невесткой, а не служанкой.

Я уже готова рисковать темницей и приказать мышонку помочиться на ботинок этого человека, как вдруг Райан кладет руку мне на колено и сжимает. Я замираю. Прикосновение ― это знак: Не надо.

― Я что-нибудь придумаю, ― говорит Райан с нарочитой неопределенностью. ― Сейчас нужно спланировать вечеринку по случаю помолвки, так что если ты закончил оказывать теплый прием моей невесте…

― Нет. ― Лорд Берольт щелкает пальцами. ― Встань, девочка. Я хочу увидеть, что именно купил мой сын за свои монеты.

Прежде чем я успеваю возразить ― если бы я вообще посмела ― лорд Берольт хватает меня за руку и поднимает на ноги. Его морщинистая рука ощупывает контуры моих бедер и живота, двигая мной, как домашним скотом. Мои мысли останавливаются. Желчь поднимается по горлу, неприятный привкус остается, сколько бы раз я ни пыталась его проглотить.

― Она созрела, ― говорит Берольт. ― Она может подарить мне поцелованного богом внука. Тебе следует поскорее приступить к этому, Райан.

Мой рот складывается в ошеломленную букву «О», я настолько потрясена грубостью этого мужчины, что совершенно теряю дар речи.

Райан, явно привыкший к такому поведению, закидывает в рот орешек со специями и бормочет:

― Сначала я хотел бы познакомиться со своей невестой.

Берольт насмешливо фыркает.

― Поторопись, а то с такой красоткой, как она, я и сам не прочь покувыркаться.

У меня вырывается рвотный позыв, но в последний момент мне удается скрыть звук кашлем. Чертовы боги! А я-то думала, что Райан ― единственный, о ком стоит беспокоиться. Теперь я вижу, что болезнь сильнее всего свирепствует у основания семейного древа. Мне вспомнились слова Бастена. Ходят ужасные слухи, что лорд Берольт убил мать Райана, когда он родился без крестного поцелуя, что противоречило предсказаниям гадалок.

Может, в этом и заключается великая тайна, почему Райан выбрал меня в качестве своей невесты, несмотря на то, что на ярмарке невест меня практически не замечали? Они думают, что раз я поцелована богом, то смогу подарить им поцелованных богом детей Валверэй? Поцелованных богом женщин достаточно, но среди аристократок Астаньона их не так много. Если Райан хотел получить невесту благородного происхождения, у него был не такой большой выбор.

Челюсть Райана сжимается, когда рука его отца пробирается по моему животу к груди. Райан вскакивает на ноги, сбивая со стола серебряную вилку. Он тоже внушительного роста.

― О происшествии в таверне «Титан», ― говорит Райан, его тон плавно переходит к деловому, пока корпусом теснит его отца от меня и направляет к двери. ― Я слышал, что Тео Лаганон снова приложился к бутылке. Я подумал, что в следующий раз мы могли бы выставить в пабе несколько дозорных под прикрытием…

Берольт что-то бормочет в ответ, и после негромкого разговора за дверью Райану удается выдворить его из комнаты. Он поворачивается ко мне, медленно проводит рукой по лицу, а затем беззлобно ухмыляется.

― Теперь ты понимаешь, как он построил эту империю. Он берет то, что хочет.

Может, его тон и мрачновато-шутливый, но, похоже, он тоже потрясен случившимся. Мои губы дрожат, ведь нападение закончилось, опасность миновала ― по крайней мере, на данный момент. Райан бросает взгляд на мое лицо и качает головой.

― Нет-нет, не бойся его, Сабина. Я могу справиться с отцом. Он тебя не тронет.

― Он только что это сделал!

Райан соглашается, опустив голову.

― Что ж, я обещаю тебе, что он не выполнит свою угрозу, как насчет этого? И я тоже, если уж на то пошло. Мы с тобой еще не говорили об этом, но я не намерен принуждать тебя лечь в мою постель до того, как мы поженимся. Мне, откровенно говоря, безразлично, поклоняешься ли ты бессмертной Айюре. Но я знаю, что ты девственница, и буду чтить это.

Жестокий смех замирает у меня в горле. Девственница? О, я могла бы разрушить этот замок до основания, узнай он правду. Если бы он только был достаточно умен, чтобы поверить мне.

― Ты хочешь, чтобы я тебе доверяла? ― с горечью спрашиваю я. ― Чтобы я поверила, что ты будешь меня оберегать? Ты заставил меня пройти голой через половину Астаньона! Ты негодяй! Если бы со мной не было Вульфа…

Я захлопываю рот, не закончив фразу. Это ни к чему хорошему не приведет. Я гневно смотрю на Райана, пока он наконец не вздыхает и не оставляет меня в покое.

Как будто мне нужно еще одно напоминание о том, что существам на двух ногах никогда нельзя доверять.

Глава 28

Вульф

Как только я возвращаюсь в свою дерьмовую дыру, называемую домом, я с головой окунаюсь в расследование того, что происходит у пограничной стены. Ладно, это не совсем дыра. Еще несколько недель назад меня вполне устраивала резиденция начальника стражи, расположенная за городскими стенами между казармами Золотой Стражи и началом Чернолесья. Дом простой, как и подобает коттеджам: одна комната с большим камином и спальной мансардой, крыльцо, где я храню луки и стрелы. Здесь тихо. Спокойно.

И эта тишина меня просто убивает.

Я всегда думал, что мне нужно одиночество. Те несколько раз, когда ко мне в дом приходили солдаты, чтобы разделить бутылку эля, были довольно приятными, но я всегда с нетерпением ждал, когда они уйдут. Теперь же я не могу перестать смотреть на пустующее второе кресло, на кровать, которая всегда используется только с левой стороны.

Охота тоже не спасает. Я думал, что это отвлечет меня от мыслей о некой девушке со струящимися локонами, но все, что я вижу в лесу, ― это животные, напоминающие мне о ней: совы, гуси, мыши. Мне приходится заставлять себя пускать убийственную стрелу, понимая, что они могут быть ее друзьями.

Так проходят дни, и каждую секунду, свободную от охоты, я заполняю тайными расследованиями. Райан запретил мне официально осматривать проломленную пограничную стену, но то, чего он не знает, для него не существует. Он ясно дал понять, что утаивает от меня информацию, и я лишь возвращаю ему должок.

Изучая карты, я намечаю маршрут, по которому буду подниматься в горы Дармарнаха, чтобы добраться до самого западного контрольного пункта стены. Ни на одном из контрольно-пропускных пунктов сейчас нет людей; они были только первые сто лет после Великой войны, а после люди начали забывать, что ужасные преступления, которые совершали волканские солдаты, происходили не только в призрачных историях. Но там, где когда-то стояли стражники, до сих пор сохранились руины, и это вполне вероятное место для прохода. Учитывая сложный рельеф, на преодоление всей пограничной стены уйдет месяц, поэтому я планирую придерживаться участка, ближайшего к Дюрену. От первого контрольного пункта я пойду вдоль стены на восток, огибая приток Тулле и пробираясь через Чернолесье, пока не достигну пика Хавр. Даже на этот короткий отрезок уйдет четыре-пять дней. Будет непросто объяснить свое отсутствие так долго, не вызывая подозрений.

А пока я тихонько расспрашиваю старых знакомых. В глубине Улиц Греха есть информаторы, которые могут узнать что угодно за правильную цену. Когда я упоминаю короля Рашийона и Волканию, на меня много раз поднимают брови, но в конце концов один из шпионов сообщает мне, что в борделе среднего уровня «Бархатная лисица» работает волканская шлюха, которая в детстве при загадочных обстоятельствах попала в Астаньон. Это лучшая зацепка, которая у меня есть.

Однако в тот вечер, когда я отправляюсь в город, чтобы поговорить с ней, я натыкаюсь на то, что мне меньше всего нужно ― гигантскую фреску с изображением Сабины, нарисованную на боку зернового склада. На ней она изображена в наряде из птиц, стрекоз и мотыльков, а ее руки вытянуты в знак протеста. Работа любительская, так что я не думаю, что Райан заказал это. А это значит, что жители Дюрена уже успели полюбить ее настолько, что увековечили. Ну, конечно, блядь, они так и сделали. Кто бы не стал? Она же богиня.

Каким-то образом, увидев эту фреску, я оказываюсь в таверне «Облачные лисицы», а не в борделе «Бархатная лисица». Выпив больше, чем следовало, я, спотыкаясь, возвращаюсь на улицу, долго смотрю на фреску, а затем направляюсь в конюшни Валверэев.

Если не считать нескольких конюхов, разгребающих дерьмо в противоположном конце, тут пусто. Я нахожу Мист в первом стойле, которое настолько роскошно, что выглядит лучше, чем мой коттедж. Ее грива и хвост идеально ухожены. Ее белая шерсть блестит, как свежевымытая. Она с удовольствием хрустит медовым овсом.

― Привет, сумасшедшая кобыла. Я чертовски соскучился по твоей длинной морде. ― Я прислоняюсь к двери ее стойла, прижимаясь лбом к железным прутьям, которые находятся над деревянной нижней частью.

Она подходит и тычет мордой мне в лоб, пачкая меня лошадиной слюной. Я усмехаюсь и вытираю ее.

Она тихонько пофыркивает.

― Как я, спросишь ты? О, просто охренительно. У меня все замечательно. Одинокий волк, разве ты не знаешь?

Она фыркает.

Я протягиваю руку между прутьями, чтобы почесать ее за ушами.

― Ладно, ты меня поймала. Я по ней скучаю. Наверное, я привык к тому, что вы вдвоем успокаиваете меня. К ее запаху. Он похож на фиалки ― это первое, что я узнал о ней.

На каком-то уровне я осознаю, что пьян и разговариваю с лошадью. Совершенно нелепо. Ноприсутствие Мист успокаивает черную дыру, которая разрастается в моей груди. Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к Мист, позволяя запаху конского волоса вернуть меня к поездке из Бремкоута. К тем черным ночам с Сабиной.

Боже, как же это чертовски больно.

Я чувствую в воздухе запах фиалок; должно быть, Сабина недавно была здесь, навещала Мист. Мое сердце начинает колотиться, а пах подергивается, когда я вдыхаю этот тонкий аромат. Я не могу ему сопротивляться. Готов поклясться, что он становится достаточно сильным, чтобы я утонул в нем.

Черт, я выпил слишком много эля…

Кто-то прочищает горло позади меня.

― Какого черта ты себе позволяешь?

Мои глаза распахиваются. Позади меня стоит Сабина, ее руки упираются в бедра, а ее красивое лицо хмурится. На ней лавандовое платье того же гребаного цвета, что и фиалки. Чертово совершенство. У платья глубокий вырез, обнажающий ее голые плечи и крестный поцелуй. Воздух застревает в моих легких.

Не думал, что это возможно, но я забыл, насколько она прекрасна.

― Леди Сабина. ― Я быстро трезвею, вытирая рот тыльной стороной ладони. ― Что ты… Где Райан?

Ее полные ненависти глаза обжигают меня достаточно сильно, чтобы изгнать меня в подземное царство. Она поднимает руку в сторону входа в конюшню. ― Снаружи. Он увидел кого-то, с кем хотел поговорить. Он скоро придет.

Я не могу разобрать ее тон. Алкоголь притупляет мои обостренные чувства, делает меня таким же тупым, как и все остальные. Я прочищаю горло.

― Вы назначили дату свадьбы?

Ее глаза вспыхивают еще жарче.

― Нет.

Я не могу перестать жадно скользить по ней взглядом ― от ее волос, заплетенных спереди в косу, до прекрасных кожаных сапог для верховой езды. Я тяжело сглатываю.

― Ты хорошо выглядишь. Райан держит руки при себе?

Я вздрагиваю, как только эти слова вылетают из моего рта. Глупо, Вульф. Глупо. Я из кожи вон лез, чтобы заставить эту девушку ненавидеть меня, и последнее, что мне нужно, чтобы она узнала, как я чертовски ревнив.

Ее брови приподнимаются в ответ на дерзкий вопрос.

― Разве ты не можешь сам это понять? ― Ее голос острый, как лезвие. ― Разве ты не чувствуешь его запах на мне? Пахнет ли от меня недавним сексом?

Мой пах напрягается одновременно с тем, как ревность сжигает меня. Она меня провоцирует. Я знаю, что это так. Мое обоняние не настолько притупилось, чтобы я не заметил характерного запаха, если бы они трахались. Но, даже зная это, я сжимаю зубы, пытаясь успокоить накрывшую меня волну вожделения к женщине, принадлежащей другому.

― Я не удивлюсь, если он возьмет тебя, ― отвечаю я ровно. ― Он определенно хотел тебя достаточно долго.

Ее маска гнева сползает на краткий миг, и я успеваю заметить ее замешательство.

― Что ты имеешь в виду? Он проигнорировал меня, когда мы впервые встретились. Единственная причина, по которой он хочет на мне жениться, ― это то, что я, скорее всего, рожу ему поцелованного богом ребенка.

Из меня вырывается горький смех.

― Ты серьезно? Ты в это веришь? Он вернулся из Бремкоута в прошлом году с огнем в глазах. Он понял, что хочет на тебе жениться, как только увидел тебя. И твой дар тут совершенно ни при чем. Черт, он месяцами строил планы, как втянуть твоего отца в долги, чтобы у него не осталось выбора, кроме как отдать тебя ему.

Ее глаза расширились ― она не знала, что ее отец влез в долги не только по своей глупости. Но затем ее красивые брови нахмурились.

― Но Райан никогда не проявлял…

― Он управляет игорной империей, Сабина. Он знает, как правильно держать карты.

Она замолкает. Между нами повисает тишина, нарушаемая лишь стуком лопат в дальнем конце конюшни и топотом лошадей в стойлах. Вся борьба покидает меня, пока я греюсь в ее теплом присутствии. Что бы я не отдал за еще один день ее любви, а не ненависти. Я бы нашел способ достать звезды и положить их на ее обеденную тарелку.

Что-то толкает меня сзади, и я с проклятием лечу вперед. Не успев опомниться, я сталкиваюсь с Сабиной, и наши тела оказываются прижатыми друг к другу. Мои руки инстинктивно обхватывают ее талию, чтобы удержать нас на ногах. Ее мягкие изгибы прижимаются к моим твердым граням. Ее аромат омывает меня, как экзотические масла. Я чувствую биение ее пульса, когда-то настолько привычного, что я засыпал под его мягкий ритм.

Я оглядываюсь, чтобы увидеть голову Мист между прутьями. Эта сумасшедшая кобыла толкнула меня!

Клянусь, эта чертова лошадь улыбается.

― Сабина… Миледи… Прости меня. ― С извинениями на устах я отстраняюсь от Сабины. Чертовски трудно отпустить ее. Я уже забыл, как идеально она вписывалась в мои объятия, словно она ― мой мир, а я ― ее притяжение.

― Нет, нет, все в порядке. ― Она слишком взволнована, чтобы ругать меня, пока расправляет складки на платье.

В этот неловкий момент в конюшню входит Райан.

Дыхание вырывается из моих легких. Я мгновенно превращаюсь в образец самообладания ― совсем не влюбленного пьяницу, о нет, ― и киваю ему.

― Вульф. ― Его голос повышается от удивления. ― Я думал, ты в лесу.

― Я завалил оленя сегодня днем. Доставлял его на кухню.

― Хм… ― Он коротко прикасается к спине Сабины, и я вздрагиваю. Это едва заметное прикосновение, но оно пронзает меня раскаленной до бела ревностью. Что случилось с ее ненавистью к Райану? Где ее непокорность? Неужели она действительно позволяет ему так прикасаться к себе?

К моему мрачному удовлетворению, она неуловимо отстраняется от него.

Райан вкрадчиво говорит:

― Я обещал леди Сабине, что, как только она поправится, мы отправимся на экскурсию в Дюрен верхом на Мист. Кажется, сегодня вечером на арене будут скачки.

Да, это не случайность. Он не стал бы показывать Сабине собачьи бои или борьбу воинов, пока один из них не лишится глаза. Он выбрал наименее кровожадное из развлечений.

Я чопорно киваю.

― Приятной экскурсии, леди Сабина.

Я не могу выбраться оттуда достаточно быстро, и еще до того, как я достигаю входа, Райан окликает меня:

― Вульф. Подожди.

Он бежит ко мне, пока Сабина гладит длинную шею Мист через решетку стойла. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, он понижает голос.

― Работа, о которой ты говорил. Быть ее охранником. Я передумал ― я хочу, чтобы ты это сделал. Ты можешь начать завтра вечером.

Мое сердцебиение снова учащается, и я не знаю, как отнестись к сказанному.

― Что изменилось?

Мышцы на его челюсти подрагивают.

― Мой отец. Он… заинтересовался ею.

От отвращения у меня сводит желудок, но я не могу сказать, что удивлен. Лорд Берольт совершал куда более тяжкие грехи, чем интерес к своей будущей невестке. Впрочем, это меня устраивает: я могу одновременно защитить ее от старого ублюдка и волканских налетчиков.

Я стараюсь не выдать своего облегчения и сурово киваю.

― Все, что вам нужно, милорд.

* * *

Выйдя из конюшни, я сразу же направляюсь в «Бархатную лисицу». Если я буду охранять Сабину, у меня будет еще меньше времени, чтобы ускользнуть и исследовать границу, так что сегодня я должен получить ответы, даже если я все еще пьян и нахожусь под воздействием адреналина после того, как снова увидел ее.

Я стучу кулаком в дубовую дверь, на которой вырезан не слишком заметный контур совокупляющейся пары. Через секунду мадам Анфрей распахивает дверь.

Я закашливаюсь от волны духов, бьющей мне в лицо. Возможно, он маскирует другие запахи, исходящие от клиентов, но я легко улавливаю запах тела и опиума.

― Вульф Боуборн, ― говорит она, складывая руки и прислоняясь к дверному проему. ― Давно не видела твоего красивого лица.

Мадам Анфрей ― дальняя родственница Валверэев по браку. Она развелась с одним из троюродных братьев лорда Берольта двадцать лет назад, и вместо того, чтобы вернуться в деревню, откуда она родом, она взяла на себя управление борделем.

Я смотрю на нее, сохраняя каменное выражение лица.

― Я здесь по делу, Анфрей. Мне нужно задать тебе несколько вопросов о… политике.

Ее нарисованные брови резко вздергиваются.

― Вот как? Хм…

Она манит меня за собой крючковатым пальцем. У меня челюсть сжимается, когда я вхожу через дверной проем в затемненную комнату с шелковыми диванами и фонарями, задрапированными дешевыми цветными тканями. Это приемная, частные комнаты расположены в задней части, где и происходит действие. Девушки, расположившиеся на диванах и напольных подушках, оживляются при моем появлении. Я гораздо моложе и не такой пузатый, как большинство их клиентов.

― Если у вас есть укромный уголок, где мы могли бы поговорить… ― начинаю я.

Мои мысли обрываются, когда с черного хода, отодвинув занавеску, входит девушка. Она симпатичная и миниатюрная. Ее волосы цвета меда заколоты, чтобы они казались длиной до плеч. Ее лицо очищено от макияжа фей. А на спине у нее пристегнуты чертовы крылья, и бумажные мотыльки приколоты к ее сетчатому платью.

Что это, во имя богов?

Мадам Анфрей замечает мое внимание и ухмыляется.

― Каждый мужчина в Дюрене хочет трахнуть крылатую леди Райана. Даже несколько женщин. Матильда здесь исполняет их фантазии. ― Ее холодные глаза становятся опасно проницательными. ― В чем дело, Вульф Боуборн? Хотел ли ты приласкать хорошенькую невесту своего хозяина все то время, что ты был с ней, пока мог смотреть, но не трогать?

Ее предположение слишком близко к правде, и я, нахмурившись, отворачиваюсь от девушки в костюме Сабины.

Мое терпение иссякает, я хватаю мадам Анфрей и тащу ее в маленький чуланчик в спальне, которая служит ей кабинетом. Я говорю:

― Расскажи мне все, что ты слышала о короле Рашийоне. Я заплачу тебе.

― Король Рашийон! Это не политика, Вульф, это безумие. ― Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, она поднимает руку, чтобы заставить меня замолчать. ― Нет. Ты больше не занимаешься этим делом. Когда-то я брала у тебя монеты за информацию, но Райан ясно дал понять, что ты вне игры.

Я стону. Я чертовски устал от того, что меня держат в неведении.

― Это не касается дел Валверэев. Это…

― Это всегда касается дел Валверэев. Все здесь ― дело Валверэев. Теперь выбирай шлюху или уходи. Райан сказал, что ты можешь брать любую, какую захочешь. Как насчет той красотки, нарядившейся леди Сабиной, а? Только не говори мне, что у тебя не стоял член каждую ночь, когда ты смотрел, как она спит обнаженной.

Моя челюсть сжимается с такой силой, что кажется, кость может раздробиться. Все труднее сдерживать ярость, когда мне так нужны ответы.

― Ладно. ― Я заставляю свои плечи расслабиться. ― Ладно. Тогда я возьму шлюху. Ты права. Я слишком давно не посещал ваше прекрасное заведение.

Ее улыбка одновременно триумфальная и мерзкая.

Я возвращаюсь в приемную и разыскиваю волканскую девушку. Освещение намеренно слабое, но мое обостренное зрение без труда улавливает ту, у которой теплая кожа и светлые русые волосы.

― Ее.

Мадам Анфрей раздраженно говорит.

― Карлотта. У тебя есть кавалер. Только не жди от него хороших манер ― мы все слышали, как трахается Вульф Боуборн, и ничего нежного в этом нет.

Остальные девушки хихикают. Одна сладострастная брюнетка дуется, что я не выбрал ее.

Карлотта берет меня за руку с соблазнительной улыбкой и ведет в одну из задних комнат. Когда мы идем по длинному коридору, из-за закрытых дверей доносятся ворчание и стоны. Она ведет меня в последнюю комнату, затем начинает спускать бретельку платья с одного плеча.

Я кладу свою руку поверх ее.

― Я здесь не для этого.

Она смеется, как будто я пошутил.

― Все в порядке. Я не против пошалить с тобой. Каждая девушка там надеялась, что ты выберешь ее. Я имею в виду… посмотри на себя.

Я поднимаю руки и начинаю снова.

― Я хочу поговорить с тобой. Вот и все. Я заплачу тебе ту же цену, но за информацию, а не за то, чтобы трахнуть тебя.

Она медленно понимает, что я говорю серьезно. Одна рука нервно гладит другую. Нахмурив брови, она неуверенно спрашивает:

― Почему ты хочешь поговорить со мной?

Тихим голосом я спрашиваю:

― Ты родилась в Волкании?

Ее глаза расширяются, в них появляется страх.

― Кто сказал тебе? Об этом не знает даже мадам Анфрей!

― Послушай, я не собираюсь использовать это против тебя. Мне все равно, откуда ты, и ты можешь рассчитывать на мое молчание. Я просто ищу информацию о Волкании у тех, кто там бывал.

― Но я там не была, ― отвечает она шепотом, ее глаза большие и круглые. ― По крайней мере, я не помню. Меня привезли в Астаньон, когда мне было три года. Рыночная торговка нашла меня бродящей по улицам. Я говорила только по-волкански. Когда я наконец выучила общий язык, то, видимо, сказала ей, что родом из-за пограничной стены, из волканского города под названием Киттенген. Но я ничего не помню о том времени.

― Как ты перебралась через стену?

― Я не помню. Клянусь. Я бы рассказала тебе, если бы знала. ― Похоже, что она говорит правду, и моя грудь поднимается и опускается от усталого вздоха. Еще один тупик. Но потом она оживляется. ― Знаешь… ну, в общем, ничего особенного. Просто песня, которую я помню. Думаю, мама мне ее пела.

Я качаю головой.

― Спой ее.

Ее голос дрожит, она поет сбивчиво:

― Из сна в глубинах неведомых царств… дремлющие силы начинают плодиться… сначала король, а потом звери… Что делать со спящими богами?… Молиться, чтобы они не проснулись.

Она застенчиво смотрит на меня.

― Это не в рифму, я знаю. Вероятно, первоначально она была на волканском, но я помню только общий смысл песни на общем языке.

Пробуждение спящих богов?

Дремлющие силы начинают плодиться?

Это загадка, и мне не нравится ответ, на который она указывает.

Я плачу девушке, и мы играем в кости в течение всего оплаченного мною времени, так что наши занятия любовью выглядят убедительно. Это может доставить ей неприятности, если кто-то заподозрит, что я пришел за информацией.

Когда я ухожу, озабоченный возможным смыслом услышанной песни, мадам Анфрей останавливает меня. Она протягивает сложенное письмо, адресованное ей, с печатью Валверэев.

― Посмотри, что только что доставил курьер. Приглашение на помолвку лорда Райана и леди Сабины. Она состоится в эту пятницу. Маскарад на тему крыльев. Как совершенно дьявольски со стороны Райана принять бунтарство своей невесты. В конце концов, они могут хорошо подойти друг другу. ― Она понимающе ухмыляется, словно знает, что это последнее, что я хочу услышать. ― Увидимся там, красавчик.

Глава 29

Сабина

Вон.

ВЫЙТИ.

Я резко просыпаюсь, на висках блестит пот. Опять он. Этот голос. Я слышала его больше раз, чем могла бы сосчитать, и его источник остается загадкой. Мои друзья-животные в замке говорят, что не слышат его. Я никогда не верила в призраков, хотя в «Книге бессмертных» в разделе бессмертного Вудикса рассказывается о том, как он переправлял призрачные души в подземное царство. Неужели они все-таки существуют? Каким бы ни был источник голоса, он кажется рассерженным.

Злится на меня? Он приказывает мне убираться?

Это уже не первый признак того, что здесь я не в безопасности. Сорша-Холл ― это лабиринт теней. Райан позволяет мне видеть только то, что он хочет, как и в его тщательно подготовленная прогулка по Дюрену. За неделю пребывания здесь я его почти не видела. Он часто отлучается по «делам», и я не думаю, что это просто надзор за легальными пороками города. Две ночи назад я слышала, как стражники у моей двери обсуждали команду Золотых Стражей, которую Райан отправил к пограничной стене; они так и не вернулись.

ВЫЙТИ СЕЙЧАС.

Я затыкаю уши руками, но это бесполезно, поскольку голос раздается у меня в голове. Он сводит меня с ума. Сколько сейчас времени? Судя по свету Луны, уже заполночь. Накинув шелковый халат, я распахиваю дверь, готовая увидеть снаружи стражников, чтобы узнать, что на самом деле происходит в замке. Они должны что-то знать.

Но я превращаюсь в камень, когда вижу там Бастена.

Он сменил свое одеяние охотника на легкие доспехи охранника, которые носят стражники замка: латунные наплечники и предплечья, кожаный нагрудник с гербом Валверэев, что-то напоминающее воротник на шее и перевязь для меча. Хотя латунные доспехи отполированы до блеска, он все равно выглядит так, будто ему самое место в лесу. Его волосы длинные и распущенные. Его щеки покрыты загаром.

― Какого черта ты здесь делаешь? ― рявкаю я.

― Леди Сабина. ― Его хриплый голос перекатывается через порог между нами. ― С сегодняшнего дня я буду иметь удовольствие служить вашим телохранителем.

Формальный тон идет ему не больше, чем доспехи. Хотя, признаюсь, мне приятно видеть его в металле и коже. Бронепластины делают его и без того огромную фигуру еще более внушительной. Когда-то я думала, что он похож на бога, а теперь он выглядит так же внушительно, как сам король богов, бессмертный Вэйл.

И будь я проклята, если мой живот не сжимается от его вида. Естественно, в этот момент я понимаю, что на мне лишь откровенная сорочка и халат. Щеки пылают, и я плотнее запахиваю халат на груди.

Усмехаясь, я восклицаю.

― Хочешь меня помучить?

Его брови невинно приподнимаются.

― Я всего лишь выполняю приказ лорда Райана.

― О, конечно, ты никогда не сделаешь ничего, что могло бы нарушить приказ твоего господина. ― В моих глазах вспыхивают огненные искры, и я наклоняюсь к нему, принюхиваясь. ― От тебя пахнет дешевыми духами.

С его губ почти срывается ответ, но потом он замирает, и на его лице появляется холодная улыбка.

― А. Ну, да. Наверное, из борделя, который я посетил прошлой ночью, прежде чем занять эту должность.

Мой рот приоткрывается, а щеки пылают от возмущения. Должно быть, от меня исходит больше жара, чем от камина. Шлюха? Мы в Дюрене всего неделю, а он уже трахнул другую? Я подбираю слова, а потом закрываю рот. Нет. Бастен Боуборн не заслуживает моего гнева. Он вообще не заслуживает ни секунды моего внимания.

― Тебе что-то нужно? ― спрашивает он с напускным спокойствием, притворяясь, что он просто мой телохранитель. ― Мне показалось, что тебе не терпится покинуть свою комнату.

Я вспоминаю голос с беспокойством в животе. Я не собираюсь говорить Бастену, что слышу голоса призраков, он расскажет Райану, и меня запрут в сумасшедший дом. Поэтому я беззаботно поднимаю плечо.

― Я хотела подышать свежим воздухом.

Он опирается одной рукой на дверной косяк, возвышаясь надо мной в своих доспехах, пытаясь задавить размером.

― Я буду рад сопровождать тебя в сады, миледи, но сначала я бы предложил сменить наряд. Насколько я понимаю, лорд Райан не хочет, чтобы ты свободно разгуливала по городу. Из соображений безопасности, разумеется. ― Его голос понижается на октаву. ― О, и если у тебя возникнут идеи воспользоваться входом для слуг в твоей комнате, чтобы улизнуть, знай, что он всегда заперт. Кроме того, я услышу, если ты попытаешься уйти таким образом.

Мой взгляд излучает раскаленную до бела ненависть. Столько ненависти, что дыхание замирает в легких. Это моя собственная броня, защищающая мое все еще раненное сердце.

― Итак, ― говорит он легким тоном. ― Прогулка по саду, значит?

Я крепко хватаюсь за дверь, моя рука дрожит от ярости.

― Знаешь, что? Я передумала. Вечеринка по случаю помолвки состоится через несколько дней, и я хочу выглядеть прекрасно для своего будущего мужа, так что мне лучше отдохнуть. Возможно, в ночь вечеринки я даже приглашу его к себе в спальню. Надеюсь, ты не откажешься постоять на страже, слушая наши стоны через дверь.

Конечно, я не имею в виду это. Я бы никогда не позволила Райану прикоснуться к себе. Но в глазах Бастена вспыхивает ревность, и прежде чем он успевает сказать хоть слово, я захлопываю дверь перед его носом.

* * *

О вечеринках в Сорша-Холле ходят легенды по всему Астаньону. Еще в детстве до меня доходили слухи, о них шептались дворяне, приезжавшие к моим родителям в Бремкоут. Одержимость людей культурой фей нигде не проявляется сильнее, чем на балах семьи Валверэй, где пытаются воссоздать гедонистические дворы фей былых времен. Пиршества из экзотической дичи, причудливые маски для глаз, соревнования в силе, вино из полыни, чтобы вызвать видения. Ну и, конечно же, разврат между парами и даже группами в не самых укромных местах.

И все же, после целого дня подготовки, когда меня купали и ублажали, подстригали и причесывали, зашивали в скандально открытое голубое платье с разрезами по обеим сторонам до самых бедер, я не готова к внушающему трепет зрелищу, когда переступаю порог бального зала замка.

С потолка свисают сотни бумажных фонариков со свечами. Их свет отражается от высоких стеклянных окон, мерцая, словно звезды опустились на землю. Струнный квартет играет красивые и странные мелодии фей. Диссонирующие звуки нот не должны сочетаться друг с другом, но они сочетаются. В воздухе витают ароматы духов присутствующих и роскошные запахи от переполненных столов с изысканными яствами.

Участники вечеринки одеты в причудливые одежды, скопированные прямо с иллюстраций «Книги бессмертных», со смещенными застежками и асимметричными подолами, которые, как и странная музыка, заставляют меня почувствовать, что я попал в другой мир. На большинстве присутствующих атласные маски на глазах или маски на палочках. Почти в каждом наряде присутствуют перья или крылья ― как часть одежды, маски или вплетенные в волосы.

Пока я стою в коридоре у входа в бальный зал, Бриджит подходит ко мне сзади и поправляет серебристые крылья из гусиного пуха, прикрепленные к моей спине. В конце концов, я ― Крылатая Леди Дюрена, причина всех этих праздничных перьев, никто не ожидал от меня меньшего, чем самый пышный наряд.

Едва заметив меня, лорд Райан прекращает разговор с человеком в пернатом плаще и направляется ко мне. На нем нет маски. Единственное его украшение ― кожаная сбруя, утыканная железными заклепками, и, как всегда, тонкие линии синей подводки. Посыл его простого одеяния ясен ― он выше моды. И это правда ― каким-то образом он выглядит самым ярким из всех присутствующих.

― Леди Сабина. ― Он склоняется, чтобы поцеловать мою руку, и его глаза задерживаются на моих под белой маской из перьев. ― Прекрасная певчая птица Дюрена, которая поет на языке природы так, как остальные могут только мечтать.

Я бы закатила глаза, если бы не была все еще ошеломлена грандиозностью вечеринки.

В нескольких шагах позади меня, в доспехах дозорного и без единого перышка, Бастен фыркает, делая вид, что прочищает горло.

Райан с улыбкой выпрямляется.

― Идем, певчая птичка. Все ждут тебя, чтобы почтить будущую леди Сорша-Холла.

Я заставляю себя улыбнуться, прекрасно понимая, что Бастен смотрит на нас. Я не могу удержаться, чтобы не бросить на него взгляд через плечо. По крайней мере, мой гнев притупляет мою нервозность. Я громко говорю, слегка наклонив голову в сторону Бастена:

― С удовольствием.

Райан ведет меня прямо в причудливую толпу. Бастен остался на краю бального зала, он ни с кем не разговаривает, не пьет вино, его глаза прикованы ко мне, он полностью сосредоточен на своей задаче. Я не удивлена, что он совсем не может расслабиться и немного развлечься. По крайней мере, пока он следит за мной издалека, я могу почти забыть о нем.

― Леди Сабина. ― Лорд Берольт, в простой черной маске на глазах, встает из-за стола Высокого Лорда, чтобы поприветствовать меня затяжным поцелуем в щеку и горячей рукой на талии. Я сглатываю отвращение. ― Пресловутая Крылатая Леди. Тебе нравится, что мы выбрали темой сегодняшнего вечера образ твоего бунтарского появления? Видишь ли, стоит избавиться от бунтарства сейчас, до свадьбы. Когда ты станешь Валверэй, мы будем ожидать от тебя такого же послушания, как и от всех других жен нашей семьи.

Неприятный привкус появляется у меня во рту. Я бы с удовольствием выплюнула его вместе с клятвой, что никогда не стану Валверэй, но заставляю себя промолчать.

― О, думаю, бунт ― идеальная тема, ― говорю я сквозь сжатые зубы.

Леди Элеонора в маске из перьев павлина, которая косо сидит на ее лице, едва смотрит на меня, больше интересуясь вином с полынью, окрашивающим ее иссохшие губы. Остальные Валверэи и вельможи за столом Верховного лорда поднимают бокалы в приветственном тосте.

Как Верховный лорд, Райан занимает тяжелое дубовое кресло во главе стола, а затем указывает в сторону украшенного золотыми лентами кресла рядом с собой.

― Садись, Сабина, ― приказывает он. Я опускаюсь в кресло, сжимаясь, как комок нервов, и с трудом пытаюсь устроиться поудобнее, прижимая костюмные крылья к спинке кресла. Я чувствую себя самозванкой. Мое кресло и кресло Райана ― это практически троны. Такие троны чрезмерны для любого, кроме короля Йорууна. Но король стар и немощен, так кто же остановит Валверэев?

Едва я опускаюсь на кресло, как целая толпа слуг в масках ставит передо мной серебряные подносы и наполняет мой хрустальный кубок.

― Осторожнее с вином, ― язвительно предупреждает Райан. ― Несколько бокалов, и к концу ночи ты будешь изрекать пророчества, как бессмертный Мейрик.

Я снова бросаю взгляд на подвыпившую леди Элеонору в ее нелепой маске ― похоже, она готова пророчествовать о пробуждении богов уже сейчас, а бал только начался.

Хотя еда восхитительна, из-за нервов все кажется безвкусным. По мере того как тянется ночь, мое сердце стучит все громче, напоминая, что мне здесь не место.

Райан встает и стучит серебряной ложечкой по своему бокалу, привлекая внимание.

― Лорды и леди Астаньона, прошу вас поднять бокал за мою прекрасную невесту. Леди Сабина доказала свою стойкость во время поездки в честь бессмертной Солены и очаровала нас яркой демонстрацией своего дара по прибытии. Нам всем повезло, что в нашем городе живет эта прославленная красавица, но никому не повезло так, как мне. ― Он преувеличенно игриво подмигивает толпе. ― Руки прочь, негодяи. Леди моя.

По толпе прокатывается вежливый смех. Я смотрю в свою тарелку, вцепившись в подлокотники так сильно, что костяшки пальцев побелели, чувствуя, что все это не может быть реальностью.

― А теперь, ― говорит Райан, поднимая свой бокал. ― С радостью объявляю, что в канун Мидтэйна я женюсь на своей невесте здесь, в Сорша-Холле, древней резиденции моей семьи. И вы все приглашены, гуляки!

― Ура, ура! ― Присутствующие поднимают бокалы за нас под бурные аплодисменты. Мне становится нехорошо. Он назначил дату нашей свадьбы? До Мидтэйна осталось чуть больше месяца. Естественно, никто не спросил моего мнения, так же, как и по поводу обручения с Райаном. Было достаточно страшно, когда я была просто помолвлена с ним; назначение даты свадьбы ― словно топор палача, занесённый над моей головой.

Райан поворачивается ко мне с протянутой рукой.

― Не окажешь мне честь и не потанцуешь со мной, миледи?

Потея под сотнями пристальных взглядов за крылатыми масками, я не могу отказать. Сердце бешено колотится, когда дрожащие ноги несут меня за Райаном на танцпол, где толпа освобождает для нас место. Я не умею танцевать. Когда я должна была научиться, пока мыла полы? Но Райан спасает меня. Его уверенные руки направляют меня так, что мне остается только следовать за ним.

Пока я скольжу и вращаюсь, мои мысли разбегаются. Может быть, дело в вине, или в моей перенесенной травме, или в шоке от объявления даты свадьбы Райана. Лица гостей в масках кружатся вокруг меня, как в кошмарном сне.

Что же мне делать? Может, Райан и не такой уж дьявол, каким я его считала, но я не дура. Я знаю, что еще не видела его настоящего. Он мастерски скрывает свою истинную сущность, и пока он демонстрирует мне только свой тщательно созданный фасад. И все же, я предпочту это откровенному злодею вроде его отца.

По крайней мере, Райан проявляет уважение. Он дал мне все, что я только могла пожелать, но я ничего к нему не чувствую. Он красив, но не о его лице я мечтаю. Он богат, но мне нет дела до его денег.

Мое сердце не рвется к нему так головокружительно, страшно, всепоглощающе, как рвалось к другому совсем недавно. Посреди танца мой взгляд находит Бастена у края толпы. Его лицо стоическое, не выдающее никаких эмоций, ― идеальный бесчувственный солдат. Но я знаю, что он должен что-то чувствовать. В пещере водопада он отдал себя мне. Он занимался со мной любовью так, словно я была единственной женщиной в мире. Я не знаю, почему его чувства изменились, но сейчас он тоже скрывает свои настоящие чувства. Я знаю это. Я хочу сорвать эту маску, заглянуть ему прямо в душу и потребовать ответа, почему он меня сломал.

После танца мы возвращаемся к столу Верховного лорда, но музыка продолжает играть. Дьявольски ухмыляясь, Райан объявляет:

― Я приготовил особое развлечение для сегодняшнего праздника. Бой между двумя самыми известными бойцами Дюрена, Магнусом Ланкастером и Роландом Тенью!

Он хлопает в ладоши, и толпа отступает назад, освобождая широкий круг в центре бального зала. Впервые я замечаю, что инкрустированное дерево на полированном полу ― не просто декоративный узор; оно искусно очерчивает границу боя, где должна сражаться пара.

С черного входа в зал входят двое громадных мужчин. Они одеты в кожаные бриджи, демонстрирующие их накачанные мышцы. Их лица закалены, как избитые морем камни: у одного короткая борода, у другого ― глубокий шрам через всю челюсть. У одного на груди нарисована красная буква ― М, а у другого ― синяя ― Р.

― В качестве дополнительного развлечения, ― говорит Райан, положив руку мне на плечо. ― Я хотел бы предложить пари своей будущей жене. Выбери бойца, леди Сабина. Если победит твой, ты можешь выбрать свой приз. Однако если победит мой, ты подаришь мне поцелуй.

Толпа скандально хохочет, восторгаясь этим пошлым пари, хотя оно должно быть относительно безобидным, если судить по репутации Валверэя.

У меня сводит живот, а глаза скользят по двум бойцам, пытающимся завоевать мое расположение, напрягая мускулы. Обещание насилия на вечеринке по случаю моей помолвки, даже в качестве развлечения, кажется безвкусным выбором. Мой взгляд случайно падает на Бастена, стоящего в нескольких шагах позади бойцов, и мое сердце замирает.

Но потом я вспоминаю, как от него пахло духами шлюхи сегодня утром, и мои руки в гневе сжимаются на подлокотниках.

― Ставка принята, ― объявляю я жестко, к восторгу толпы. ― Я ставлю на того, кто в красном.

Они выходят на размеченный ринг, танцуя вокруг друг друга с провоцирующими возгласами. Они явно хорошо научились превращать насилие в развлечение. Я бросаю взгляд на висящие фонари. Взрослые мужчины, избивающие друг друга ради спортивного интереса, выглядят варварами; но что может лучше подходить древним богам, изначальным варварам?

После показательного поддразнивания между бойцами, которое заряжает толпу энергией, бородатый боец Роланд наносит мощный прямой удар, от которого мой рыжий боец уклоняется в сторону. Магнус отвечает молниеносным джебом, после чего наносит удар ногой в область груди Роланда. Роланд отвечает шквалом хуков и апперкотов, добавляя театральную акробатику, от которой публика визжит от восторга.

Мое внимание переключается с боя на Бастена. Он наблюдает за происходящим с легким интересом, словно видел эти бои тысячу раз. А он видел. Долгие годы он был одним из них. Неужели это расстраивает его? Напоминает о его тяжелом прошлом?

Если да, то он этого не показывает.

Роланд удивляет Маркуса неожиданным ударом ногой, который выводит его из равновесия. Но мой боец делает выпад вперед, ударяя Роланда коленом в грудь. Толпа вскрикивает ― думаю, мы с Райаном не единственные, кто заключил пари на этот исход. Маркус ― явно лучший боец, и я улыбаюсь, думая о том, какой приз я попрошу у Райана ― тот, который он действительно может дать.

Долгую поездку на Мист за городские стены?

Одного из щенков, недавно родившихся у дозорной гончей, которого я смогу воспитать союзником?

Или, может быть, экскурсию по настоящему Дюрену, включая Улицы Греха, и все, что он от меня скрывает?

Но тут Роланд, измотанный и близкий к поражению, удивляет Маркуса взрывным ударом в челюсть. Голова Маркуса откидывается назад, и он падает на пол. Как только его спина касается полированного дерева, Роланд победно поднимает кулак.

Волнение нарастает, в толпе рассчитываются по ставкам, а мои глаза расширяются, когда я понимаю, что это значит. Невероятно, но боец Райана победил. Ему повезло? Маловероятно. Гораздо больше шансов, что Райан купил того бойца, которого я выбрала.

Платье кажется слишком тесным, и я неловко ерзаю на своем месте, понимая, что меня разыграли. Мои щеки пылают. Крылья костюма на моей спине впиваются в позвоночник.

Я бросаю взгляд на Райана. Он по-волчьи улыбается в ответ.

Черт бы побрал этих Валверэев.

После того как Райан поздравляет победителя и приглашает Роланда сесть за стол Верховного лорда ― в дальнем конце, рядом с менее уважаемыми вельможами, ― энергия в толпе меняется. Присутствующие в масках, насытившись вином, больше не жаждут крови. Теперь они испытывают похоть.

― Поцелуй! ― кричит кто-то. ― Пусть Крылатая Леди поцелует нашего господина!

― Да, сдержите свое обещание, добрая леди!

Я сжимаю кулаки на коленях. Под маской мои глаза осматривают толпу с нарастающей паникой. Как мне теперь выкручиваться? Инстинкт заставляет меня бессознательно обратиться за помощью к Бастену.

Он стоит у заднего входа в бальный зал. Его руки сложены на груди. Свет фонаря отражается от его латунных наплечников. Его глаза впиваются в Райана, когда тот опускается в кресло. Да, не я одна догадалась, что Райан все это подстроил.

― Что скажешь, Сабина? ― спрашивает Райан достаточно громко, чтобы толпа услышала. ― Конечно, я не думаю, что такой негодяй, как я, заслужил настоящий поцелуй такой богини; но я соглашусь на один, сорвавшийся с твоих сладких губ.

Удивительно щедро со стороны Райана предложить мне такой способ избежать настоящего поцелуя, и, хотя я уверена, что у него есть скрытые мотивы, это расслабляет мои напряженные мышцы.

Оглядев всех присутствующих в костюмах, я ловлю взгляд Бастена.

Он переспал со шлюхой? Что ж, в эту игру могут играть двое.

― Долг есть долг, милорд, ― громко заявляю я, поднимаясь на ноги и театрально взмахивая крыльями, а затем сажусь на колени Райана, радуясь, что маска скрывает мое волнение.

Толпа охает и ахает в ответ на мой дерзкий поступок. Руки Райана обхватывают мои бедра, поправляя меня на коленях, и на его лице читается настороженность и интрига.

Потянувшись за голову, я развязываю атласную ленту, удерживающую маску. Теперь, открыв лицо, я обращаюсь к толпе ― обращаюсь к Бастену ― со словами.

― Я держу свое слово, милорд. Вы получите свой поцелуй.

ВОН. ВОН СЕЙЧАС.

Голос. Он вернулся. Он здесь. Мой взгляд мечется по комнате в поисках его источника. Уловив мою внезапную растерянность, Райан кладет руку мне на бедро, чтобы вернуть внимание толпы к нам.

Это срабатывает.

Его мозолистая рука проводит по моему оголенному бедру, открытому высоким разрезом платья, пока происходящее между нами не затмевает мое беспокойство по поводу голоса.

Он двигает бедрами, заставляя меня неуверенно покачиваться на его коленях. Мое сердце гулко стучит. Его рука гладит мое бедро, не торопясь. Откинувшись в кресле, похожем на трон, он смотрит на меня из-под полуопущенных век.

Он манипулирует мной. Заставляет меня поцеловать его, а не наоборот. Заставляет меня играть главную роль, чтобы толпе казалось, что я отчаянно этого хочу.

Совершенно добровольная невеста.

Я вспоминаю представление, которое только что устроили бойцы, и говорю себе, что это всего лишь спектакль. Бастен наблюдает. Его глаза ― единственное, что меня волнует. Я хочу, чтобы он думал, что я согласна. Что он не единственный, кто ставит Райана выше всех остальных.

Я хочу причинить ему такую же боль, какую он причинил мне.

Актриса ― это всего лишь актриса. Набравшись смелости, я обнимаю Райана за шею и прижимаюсь к его губам. Хлопки и улюлюканье толпы заставляют бумажные фонарики дрожать. Я прижимаюсь к груди Райана почти голой грудью, еще сильнее натягивая ремни, удерживающие мои крылья, и вкладываю в этот поцелуй все, что у меня есть.

Ладонь Райана скользит по моему обнаженному бедру, поднимаясь к заднице. Он устраивает для присутствующих шоу, как и я. Он перехватывает инициативу, задавая тон поцелую, ловко беря его под контроль. Его язык скользит по моему, безмолвно спрашивая, как далеко я готова зайти. Мое платье кажется тесным как никогда. Как далеко я готова зайти? Наблюдает ли Бастен? Сжимает ли он руки в кулаки?

Поцелуй не так страшен, как я боялась, ― даже дыхание перехватывает. Со своей непоколебимой уверенностью Райан целуется исключительно хорошо, и теперь я понимаю, почему так много женщин жаждут его. Его зубы цепляют мою нижнюю губу и нежно прикусывают. Я бы солгала, если бы сказала, что не чувствую возбуждение, хотя, возможно, это просто энергия толпы, в центре внимания которой я нахожусь.

ВЫЙТИ.

Я разрываю поцелуй с резким вздохом. Снова голос, на этот раз громче. Он возвращает меня в реальность и напоминает, что поцелуй ― это всего лишь притворство. Но моя одышка вполне реальна. Как и мурашки на моем бедре, когда большой палец Райана выводит на нем ленивые круги.

Краем глаза я вижу, как Бастен смахнул поднос с хрустальными бокалами с фуршетного стола на пол, разбив их в порыве гнева. Несколько человек рядом смеются, думая, что он пьян, но больше никому нет до этого дела. Только я вижу, как он сжимает руку ― на костяшках пальцев видна кровь ― и выбегает из бального зала.

Я улыбаюсь в мрачном удовлетворении. Я сделала это ― я добралась до него. Его реакция говорит о том, что я ему небезразлична.

― Это было… неожиданно, ― мурлычет Райан мне на ухо, и в его соблазнительном тоне слышится нотка подозрительности.

Он не идиот. Он знает, что невеста, которую он купил против ее воли и унизил на глазах у половины королевства, должна его ненавидеть. Опять же, Бастен как-то сказал мне, что мужчины обладают поразительной способностью лгать самим себе, когда речь идет о чем-то, чего они хотят.

Я нервно улыбаюсь Райану, потрясенная поцелуем больше, чем ожидала, и сползаю с его коленей. На мгновение я бросаю взгляд на задний вход.

Бастена нет.

Я не планировала этого, но если и будет подходящее время, чтобы ускользнуть и исследовать таинственный голос, то именно сейчас. В кои-то веки за мной не следят.

― Прошу простить меня, милорд, ― заикаюсь я, положив руку на вздымающуюся грудь. ― Мне не хватает воздуха. Я выйду на балкон.

Райан кивает, его полуприкрытые глаза смотрят на меня так, словно он видит мою ложь, но не собирается уличать меня в ней.

Он бормочет:

― Конечно, певчая птичка.

Положив руку на горло, я пробираюсь сквозь толпу развлекающихся гостей, которые вернулись к танцам, выпивке и траханью друг друга глазами. С трудом выдерживая непосильную тяжесть крыльев, я направляюсь к балкону, а затем дважды оглянувшись, возвращаюсь к заднему входу и выскальзываю наружу, пока никто не смотрит.

Глава 30

Вульф

Кровь капает из раны на моей руке, когда я выхожу в коридор. Я не могу уйти с этой гребаной вечеринки достаточно быстро. Столько удушливых тел. Эта раздражающая музыка фей. Оглушительные возгласы, когда Райан провел рукой по заднице Сабины.

Черт.

Вот опять я сжимаю руку в кулак так сильно, что она еще больше кровоточит. Где же эта чертова тряпка…

В южном коридоре темно, канделябры намеренно приглушены, чтобы создать атмосферу интимности. Парочки уже вовсю пользуются преимуществами темноты. Почти в каждом алькове, мимо которого я прохожу, мелькают тени в крылатых масках, изображающие фей. Идиоты. Ненавижу вечеринки Сорша- Холла. Никогда не понимал подобострастия людей перед феями ― что они вообще для нас сделали?

Женский стон наслаждения останавливает меня на месте и заставляет ненадолго закрыть глаза. На секунду мне показалось, что это Сабина. За веками я вижу только ее, сидящую у него на коленях, и его руку на ее голом бедре. Когда она поцеловала его, мне потребовались все мои силы, чтобы не стащить ее с его колен, не повалить на пол и не начать трахать на глазах у всех присутствующих, пока ни у кого не останется ни капли сомнения в том, кому она принадлежит.

К черту Райана. К черту весь этот гребаный замок.

Я хватаю скомканную салфетку, упавшую с чьей-то тарелки, и обматываю ею кровоточащую рану на костяшках пальцев. Туго завязав узел, я опираюсь спиной на стену в редко используемом коридоре, заставленном шкафами для хранения вещей, где никто не увидит, как я прислоняюсь головой к прохладному камню.

Что, черт возьми, я делаю?

Мне нужно собраться с мыслями. Я должен выбросить Сабину из головы. В Астаньоне творится что-то неладное, я чувствую запах крови. Здесь так много следов, по которым нужно идти, так много возможных зацепок. Где все они сойдутся? Что знает король Рашийон, чего не знаем мы? Действительно ли боги пробуждаются? Неужели все его приготовления ― пролом пограничной стены, похищение поцелованных богами людей ― это подготовка к их возвращению?

Все эти вопросы в моей голове резко обрываются, как только я чувствую запах фиалок.

Как хищник, я распахиваю глаза.

В двадцати шагах от меня Сабина бесшумно выходит из бального зала и на цыпочках направляется по коридору в противоположную от меня сторону. Я поражаюсь ее смелости. Тайком сбежать с собственной вечеринки по случаю помолвки? Что эта маленькая крылатая дикая кошка себе позволяет?

Держась в тени, она уверенно движется по коридору. Из алькова доносится стон той же женщины, что и раньше, и Сабина замирает, прижимает руку к груди и идет дальше. Я следую за ней, любопытствуя, что она задумала. Она знает, что из Сорша-Холла не выбраться, так какую же цель она преследует?

В конце коридора она останавливается. Несколько секунд она стоит неподвижно, словно прислушиваясь. Почти неслышно, словно озвучивая какую-то мысль, она шепчет себе под нос.

― Кто ты? Чего ты хочешь? ― Это произнесено так тихо, что только человек с моим слухом мог бы уловить.

Через секунду она поворачивает к лестнице на нижний этаж.

Да, мне это не нравится.

На нижнем уровне есть только овощехранилище и подземелье, и ни в одном из них Сабина не должна находиться. Пора прервать ее маленькое приключение.

Быстрыми, бесшумными шагами я подхожу к ней сзади и зажимаю ей рот рукой. Другая рука обхватывает ее талию. Ее чертовы крылья зажаты между нами, перья забивают мнерот, мои тяжелые плечевые пластины тоже мешают.

Она вскрикивает и бьется в моих руках, когда я поворачиваю ее, чтобы прижать спиной к стене. Слишком темно, чтобы она сразу меня узнала. С дикими глазами она пытается ударить меня коленом в пах ― о, по крайней мере, она вспомнила, чему я ее учил, ― но я легко предвижу удар и блокирую его.

― Тихо, ― шиплю я. ― Это всего лишь я.

Ее крики стихают, но пульс все еще стучит слишком сильно. Ее грудь вздымается и опадает, выпирая из декольте, а ремни крыльев сжимают их вместе. Она перестает сопротивляться, но ее глаза все еще готовы к сражению.

Ее крылья бьются о стену, когда я снова толкаю ее назад.

― Сейчас я уберу свою руку, и ты скажешь мне, куда идешь.

Медленно я убираю ладонь с ее влажного рта и опускаю ее вниз, на шею.

Оскалив зубы, она рычит:

― Что ты здесь делаешь?

― Это моя работа ― защищать тебя. Неужели ты думала, что я выпущу тебя из поля зрения? ― Ее идеальная грудь продолжает вздыматься, стянутая ремнями. ― А теперь скажи мне, куда ты направляешься.

― Мне просто нужна секунда тишины!

― Ты лжешь, ― лениво говорю я, прижимая большой палец к ее яремной ямке, где ее быстрый пульс подтверждает это.

Выгнувшись под моей хваткой, она выплевывает:

― У Райана есть секреты, ты простишь мне желание узнать правду о том, за кого я должна выйти замуж.

― Секреты, спрятанные в овощехранилище?

― Что? Я не знаю. Я просто следую интуиции. Секреты всегда хранятся где-то глубоко в темноте, не так ли?

Она говорит не всю правду, но большая часть того, что она говорит, не является ложью. Я немного ослабляю хватку на ее горле. Мышцы там подрагивают, когда она сглатывает, и я ничего не могу с собой поделать. Это полное дерьмо, но все, о чем я могу думать, ― это вогнать свой член в ее горло, пока она не застонет.

― Ты не казалась такой обеспокоенной секретами своего мужа, когда твоя задница была в его руках, ― говорю я.

― А что я должна была делать? Я проиграла пари.

Я рычу:

― Ты сделала это специально. Ты хотела сделать мне больно.

Она тут же взрывается в ответ.

― О, как ты причинил мне боль? Я не твоя, Вульф Боуборн. Ты мог бы трахать меня прямо сейчас в домике на пляже, но ты решил этого не делать. Ты выбрал это.

Я краснею от этого обвинения. Мое тело напрягается, адреналин прокатывается по венам, готовя его к предстоящей драке или траху. Но я в ярости не из-за нее. Причина во мне. Ее слова бьют слишком сильно, потому что это правда.

― Я никогда не выбирал этого, ― шиплю я. Кто в здравом уме выбрал бы эту извращенную пытку? Наблюдать за тем, как девушка, которую я хочу, впивается губами в другого мужчину?

Она бросает на меня язвительный взгляд, который говорит мне, как я ошибаюсь.

― Признай это, ― говорю я сквозь сжатые зубы. ― Ты думала обо мне, когда засовывала язык в его рот.

― А тебе какое дело? ― отвечает она. ― Ты трахнул шлюху, когда? Три дня назад? Ты использовал меня и бросил!

У меня уходит вся моя сила, чтобы не оправдываться и проглотить ненависть, которую она испытывает ко мне.

― Я бы никогда не бросил тебя, Сабина. Ни за тысячу лет, что спят боги.

― Тогда почему ты так жестоко поступаешь со мной? ― В ее глазах блестят гневные слезы, и это немного ослабляет мою решимость.

Мой голос срывается.

― Ты многого не знаешь.

― Тогда расскажи мне! Что могло заставить тебя передумать? Ты действительно так предан Райану?

Я колеблюсь.

― Да, предан, но дело не только в этом.

― А что же еще? Ты настолько сломлен? Ты просто играл со мной? Это было весело?

У меня сводит зубы от одной мысли, что я могу причинить ей боль ради удовольствия.

― Ты садист, ― шипит она, щеки пылают румянцем. ― Ты не лучше Берольта с его похотливыми руками…

Мое тело инстинктивно возражает обвинению, бедрами я сильнее прижимаю ее к стене. Ее дурацкие крылья дрожат. Мои глаза вспыхивают, как у дикого зверя.

― Я совсем не похож на Берольта.

В ответ она пихает меня со всей силы, и я даю ей немного пространства, отступая на шаг и вышагивая, как зверь в клетке. Она снова пихает меня в грудь обеими руками, потом еще и еще, пока моя спина не упирается в противоположную стену коридора.

Я позволяю ей прижать меня, желая довести дело до конца. И, черт возьми, как же приятно чувствовать, что ее руки прикасаются ко мне, даже с ненавистью.

― Скажи мне, почему ты был так жесток, Бастен. Я хочу знать правду.

Это опьяняет, прекрасный румянец ее гнева. Я мог бы купаться в ее ненависти всю ночь.

― Я же говорил тебе…

Она бьет меня по лицу. Вспышка боли что-то делает со мной. Ощущение от удара ее руки прокатывается по телу и бьет прямо в мой пах. Я закрываю глаза, борясь с желанием сорваться от адреналина, бурлящего в моих венах.

Я бормочу:

― Сделай это еще раз.

Она приостанавливается, но только на секунду. Она снова бьет меня, на этот раз сильнее. Я стону от безумного удовольствия и облизываю губы.

― Это хорошо. Еще раз.

Но она этого не делает. Я чувствую, что ярость горит в ней, она хочет снова ударить меня, но только не в том случае, если мне это понравится. Затем что-то меняется в ее энергии. Или, может быть, в моей. Она замахивается, чтобы снова дать мне пощечину, но на этот раз я ловлю ее, хватаю за запястье и прижимаю к стене.

Наши губы устремляются друг к другу, как враждующие армии, наша страсть неистово пульсирует, ненависть и любовь смешиваются, и это похоже на столкновение звезд, на прекрасное опустошение. Это обломки, но я умру счастливым среди них. Когда мои руки смыкаются на ее узкой талии, мои губы не могут впиться в нее достаточно быстро. Я хочу поглотить ее, забрать у нее все. Ее руки ложатся на мои латунные наплечники, пытаясь притянуть меня ближе. Моя маленькая фиалка такая маленькая по сравнению со мной. Даже на цыпочках, мне приходится наклоняться, чтобы поцеловать ее.

И этого недостаточно.

Этого никогда не будет достаточно.

Я хватаю ее за задницу и поднимаю. Ее красивые ноги обхватывают мои бедра, пикантные разрезы платья легко позволяют это сделать. Мои пальцы сжимают ее ягодицы, словно погружаясь в пуховый матрас после долгих месяцев в дороге. Мой пах пульсирует. Теперь, когда мое тело определилось между борьбой и трахом, каждая капля крови приливает к моему члену.

― Бастен. ― Мое имя так правильно звучит ее задыхающимся голосом. ― Я ненавижу тебя.

Ее бедра прижимаются к моим, рассказывая совсем другую историю. Что бы она ни говорила, я не против, лишь бы ее губы продолжали целовать меня.

― Я знаю, маленькая фиалка. Я знаю.

Поддерживая ее одной рукой, другой я отклоняю ее голову назад, чтобы засунуть язык в ее рот. Я пробую ее на вкус, вдыхаю ее аромат. Когда ее язык встречается с моим, мне кажется, что я умру. Желание прикоснуться к ней повсюду пронзает меня.

Ее чертовы крылья…

Моя проклятое снаряжение…

Я должен снять его. Я грубо дергаю за металлический ошейник, чтобы ослабить кожаные ремешки, но тут же замираю, услышав за углом шаги и невнятные голоса.

― Ты это слышал? ― говорит кто-то.

― Что слышал? Ты выпил слишком много полыни, ― отвечает другой.

― Шшш, ― шиплю я на ухо Сабине. ― Кто-то идет.

Я зажимаю ей рот рукой, заглушая стоны. Ее горячее дыхание увлажняет мою ладонь. Ее маленькое напряженное тело, словно непокорная кошка в моих руках, отказывается оставаться неподвижным и молчаливым. Черт, из-за нее мы попадемся.

Я сжимаю ее в своих объятиях, желая сорвать с себя броню, чтобы почувствовать ее ближе.

Я упираюсь лбом в ее лоб, моя рука все еще прижата к ее губам.

Кузнечный молот ее сердца гулко стучит. Время тянется мучительно долго, а мы все не двигаемся, прижавшись к стене и стараясь не шуметь. Здесь темно, но любой узнал бы костюм Крылатой Леди и доспехи охранника.

Кем бы ни были приближающиеся люди, они сворачивают в противоположном направлении по северному коридору, и у меня вырывается вздох.

Сабина что-то бормочет мне в ответ, но я медленно качаю головой.

― Шшш, маленькая фиалка. Нас не должны поймать.

Она настойчиво покачивает бедрами, и я клянусь, что эта чертова дикая кошка возбуждается от возможности быть пойманной не меньше, чем боится этого.

Мой пах снова напрягается, требуя найти укромное местечко, чтобы трахнуть ее до бесчувствия, в противном случае рискуя сгореть от желания.

― Не издавай ни звука, ― предупреждаю я. ― Ты идешь со мной.

Глава 31

Сабина

Зажав мне рот одной рукой, Вульф вставляет маленький ключ в неприметную дверь, которую я не заметила в темноте. Это дверь для слуг, такая же, как в моей спальне, но она из простого дуба, поскольку не может слиться с каменными стенами. Он втягивает меня в тускло освещенный проход и захлопывает дверь, как раз в тот момент, когда мы слышим новые голоса в нескольких шагах от того места, где мы только что стояли.

Когда голоса стихают и нас окружает тишина, он наконец убирает руку.

― Райан заметит, что я ушла, ― говорю я тихим шепотом, сердце стучит. ― Он будет искать меня. Если он застанет нас вместе…

― Предоставь это мне, маленькая фиалка. Я услышу, если кто-нибудь будет рядом. ― Его широкая ладонь нежно прижимается к моей щеке, и он наклоняется достаточно близко, чтобы прикоснуться к моим губам поцелуем. ― Только постарайся не кричать мое имя слишком громко, когда я буду трахать тебя.

Его губы жадно впиваются в мои, после чего он берет меня за руку, переплетая наши пальцы, и ведет меня по проходу.

Боги! Мое сердце трепещет, как птица, летящая в ловушку, чувствующая опасность, но все равно двигающаяся вперед. Что я делаю? Неужели я сошла с ума? Бастен предал меня. Он переспал со шлюхой. Я не должна быть здесь с ним! Но когда я смотрю на него, моя решимость улетучивается. Тоска и желание спешат заполнить пустоту.

Я ненавижу его… Я ненавижу его… Я ненавижу его.

А еще я хочу его так мучительно, что вот-вот разлечусь на кусочки.

Проход для слуг узкий, освещенный латунными лампами через каждые двадцать шагов, поэтому мы постоянно погружаемся в темноту и выходим из нее. Стены отделаны простыми деревянными панелями, под ногами лежит темный зеленый ковер, призванный приглушать шаги.

― А что, если мы встретим слугу? ― говорю я, задыхаясь.

― Мы одни. Я бы почувствовал запах, если бы кто-то был рядом. Все собрались в бальном зале, чтобы обслуживать вечеринку.

Я пропускаю свою собственную вечеринку по случаю помолвки. Мой жених ждет меня у пустого кресла за столом Верховного лорда. Ну и что? Я ни о чем таком не просила. Райан дергал меня за ниточки через половину Астаньона, и будет справедливо, если я их оборву.

Бастен знает эти проходы наизусть, и мне интересно, как часто он их использует. Он что, слуга? Ему полагается держаться в стороне, приглушая свои шаги, чтобы не потревожить Валверэев? Или он свободно ходит по главным залам как друг Райана? Я не могу понять его статус, кем он является ― слугой или семьей, и не уверена, что он сам знает.

Он ведет меня по узкому проходу. Затем вверх по двум лестницам. Здесь так много поворотов, что у меня голова идет кругом. Я совсем потеряла ориентацию, когда он останавливается, чтобы отпереть очередную дверь. Когда он открывает ее, меня встречает запах знакомых духов.

Мы в моей спальне.

― Этот ключ, ― говорю я, когда он убирает его обратно в карман. ― Он отпирает все двери?

― Те, к которым есть доступ у слуг. Но не смей даже думать об этом. ― В его глазах мелькает предупреждение. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, что мысли о побеге всегда крутятся в моей голове. Я ничего не могу с этим поделать. Я так долго была в заточении, что в моем сознании образовалась глубокая река мыслей, которая течет только в одном направлении.

Лунный свет струится сквозь высокие окна. Фонарь на моем туалетном столике мерцает, в остальном в комнате царит темнота. Бастен подходит к главной двери и запирает ее на засов. Затем он поворачивается ко мне как охотник, преследующий добычу. Одной рукой он расстегивает латунный ошейник на шее. Он выдергивает кожаные шнурки, и тот с глухим стуком падает на ковер.

Его горящий похотью взгляд невозможно истолковать неверно.

Я прикусываю нижнюю губу, чтобы подавить прилив крови к нижней половине тела. Я чувствую головокружение. В тусклом свете Бастен похож на темного бога как никогда раньше. И боги, как же я хочу, чтобы он взял меня как бог.

Это неправильно, я знаю. Я помолвлена с другим мужчиной. Годы изучения наставлений бессмертной Айюры о целомудрии говорят мне, что я не должна этого делать. Но сколько верности я должна Райану?

Ни одной чертовой капли.

Бастен расстегивает наплечные пластины и снимает их по одной, двигаясь медленно, чтобы металл не звенел. Он расстегивает обшлаги на предплечьях. Его глаза не отрываются от моих. Я чувствую себя в ловушке, как кролик, околдованный взглядом змеи. Он медленно идет ко мне, отстегивая кожаную нагрудную пластину с гербом Валверэев. Он кладет ее на изножье кровати.

Сняв доспехи, он стоит в одних штанах, меч низко висит на бедрах, а рубашка отличается от той, которую я одалживала столько раз, что она стала как вторая кожа. Ладони ноют от желания сжать ткань в кулак. Он подходит достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела. Он кладет тяжелую руку на основание моего горла.

― Скажи, что этот поцелуй не вызвал у тебя никаких чувств.

Я знаю, какой поцелуй он имеет в виду. Когда я сидела на коленях у Райана, мои руки обвивали его шею, наши языки слились. Но я не хочу, чтобы он знал правду.

― А как же шлюха? ― спрашиваю я. ― Ты ничего не чувствовал с ней?

Его ладонь скользит вверх и легко сжимает мое горло, когда он наклоняется ко мне с едва сдерживаемым нетерпением.

― Я не трахал никакую шлюху. После тебя я не вставлял свой член ни в одну женщину и не собираюсь. Маленькая фиалка, разве ты не знаешь, что я никогда не смогу захотеть никого, кроме тебя?

Мои губы прикрываются, чтобы издать тихий стон. Этот мужчина мучает меня. Он собирается уничтожить меня. А я с такой готовностью делаю шаг в зыбучий песок, умоляя его похоронить меня целиком.

― Бастен, ― тихо стону я.

Он прикрывает веки.

― Повтори это еще раз. Скажи мое настоящее имя.

Я сглатываю комок в горле, вызванный тем, что его рука все еще нежно сжимает его.

― Бастен.

Не успеваю я опомниться, как он поднимает меня с пола, словно я ничего не вешу. Мои ноги, которые свободно двигаются благодаря боковым разрезам платья, инстинктивно обхватывают его бедра. Как только наши тела соединяются, из него вырывается глубокий, хриплый вздох.

Он разворачивает меня и прижимает спиной к стене. Шершавый камень царапает мою спину, словно ногти. Красивые крылья из гусиного пуха трещат и ломаются на части. Перья дождем сыплются на пол. Кажется, его не волнует, что мы уничтожаем наряд, который, должно быть, стоит больше, чем он зарабатывает за год.

Наши губы сливаются в поцелуе, который становится битвой воль. Его рот горячий. Его язык ласкает и гладит мой, словно хочет поглотить всю меня. Твердый край его зубов касается моей нижней губы. Он втягивает ее в рот, прикусывая достаточно сильно, чтобы молния пронеслась по моему телу до самых пальцев ног. Я запускаю руку в его волосы, прижимая его голову к своей. Это похоже на игру, и мы оба полны решимости победить.

Его руки на моей заднице свободно исследуют меня, словно я его приз, который он хочет разграбить. Прорези платья позволяют ему касаться моих самых интимных мест, защищенных только атласными трусиками.

― Их нужно снять, ― резко приказывает он.

Я дергаю бедрами, и он опускает меня на пол. Сначала он берется за сломанные крылья, расстегивает кожаные ремни на моей груди и спускает их с плечей. Я глубоко вдыхаю, наконец-то освободившись. Но прежде чем я успеваю выпутаться из трусиков, он опускается передо мной на колени, словно собираясь молиться богам. Грубо отодвинув прорезь платья, он проводит руками по передней части моих трусиков. Его горячее дыхание охлаждает и без того влажную ткань. Он так близко к моей киске ― должно быть, захлебывается в моем аромате. Мои щеки пылают от осознания того, что он видит, насколько я уже мокрая, мое тело жаждет его настолько, что я просто теку от желания.

Он зацепляет пальцами края трусиков и медленно спускает их вниз по моим ногам, проводя ладонями по гладкой коже бедер и икр, пока не достигает моих ступней. Затем он прислоняется лбом к моей нижней половине и стонет.

― Твой запах. Я жаждал его. Ничто его не заменит.

Он встает и расстегивает брюки, а затем снова хватает меня за задницу, отбрасывая юбку платья в сторону, чтобы обхватить моими ногами свои бедра.

Моя голова откидывается к стене. Что со мной не так? Я ненавижу этого мужчину… но моему телу все равно. На самом деле, от ненависти я становлюсь еще более влажной. Это нелепо, но ненависть ― мощная форма связи. Долгое время это был единственный язык, который я знала. И Бастен такой же. Нас вырастили в насилии, поэтому неудивительно, что мы жаждем его.

Мы оба так чертовски извращены. Такие сломленные.

По крайней мере, мы сломлены вместе.

Его веки опускаются, когда он освобождается от штанов и прижимает свой член к моему входу. Он скользит кончиком вверх и вниз по моей блестящей киске, а его грудь вздымается.

― Боги, ты такая чертовски мокрая.

Мои бедра подрагивают, не в силах сдерживаться. Мой язык высунулся, чтобы смочить пересохшие от быстрого дыхания губы. Но как бы я ни ерзала, он продолжает дразнить меня.

Он требует:

― Скажи мне, что ты думала обо мне, когда целовала его.

Я обнажаю зубы, и меня охватывает яростная вспышка гнева.

― Я не думала. Я ненавижу тебя, я вообще о тебе не думаю.

― Ты такая чертовски красивая, когда врешь, ― бормочет он, а затем наконец берет меня одним жестким движением.

Из моего горла вырывается вздох, когда его член полностью заполняет меня. Клянусь богами. Ни одно чувство в мире не сравнится с тем, как ощущается Бастен внутри меня. Мое возбуждение облегчает проникновение, но он такой большой, что все равно растягивает меня так, что это приносит и удовольствие, и боль. Он на мгновение зарывается лицом в мою шею, а его член погружается в меня до упора. Затем он выходит и снова входит рывком.

Я вскрикиваю, преодолевая давление, и он зажимает мне рот одной рукой, а другой поддерживает меня.

― Тише, ― дышит он. ― Ты же не хочешь оповестить весь замок о том, что я трахаю невесту Райана.

Но когда он мощными толчками вбивает меня в стену, я не могу удержать свои стоны. Он прижимает руку к моему рту, чтобы заглушить их.

― Вот так, ― говорит он низким голосом. ― Покажи мне, как тебе это нравится. Как ты, блядь, не можешь удержаться.

Я плотнее обхватываю его дрожащими бедрами, наши мокрые тела скользят. Разрезы на платье рвутся. Оно уже испорчено ― разорвано в клочья грубой каменной стеной, пропитанной моим желанием.

Его пальцы впиваются в мою задницу, и он врезается в меня жесткими, горячими толчками. Шлепки нашей кожи звучат громче, чем мои приглушенные стоны. Я чувствую каждый его дюйм, скользящий внутрь и наружу. Это вызывает во мне какое-то безумие, которое отключает мой мозг и превращает меня в животное. Схватив его за плечи, я приподнимаю бедра в такт его толчкам.

― Кивни головой, ― приказывает он. ― Покажи, что тебе это нравится.

Моя голова покачивается над его ладонью. В награду он меняет положение и проникает в меня еще глубже. Я чувствую себя набухшей, нуждающейся. В моей нижней половине нарастает буря, которую я не могу остановить. Мои бедра напрягаются, я качаю бедрами быстрее, призывая ее. Жаждая ее. Жар нарастает настолько, что я чувствую, как приближаюсь к развязке, и моя киска сжимается вокруг его члена.

― Нет, ― рычит он. ― Еще нет.

Он полностью выходит из меня. Он убирает руку от моего рта как раз вовремя, чтобы я успела возмущенно запротестовать.

― Бастен, пожалуйста! ― задыхаюсь я, злясь на него за то, что он заставляет меня умолять.

― Я сказал, что еще нет. ― Он несет меня к кровати, где опускает мою задницу на меховое покрывало. Он стоит надо мной, глядя на мое распростертое тело в разорванном, испорченном платье, а затем широко раздвигает мои колени.

Он опускается у изножья кровати, его губы приоткрыты, и когда меня осеняет, что он задумал, мои глаза расширяются.

― О нет, ― говорю я. ― Не это. Это слишком. Я не выдержу!

В последний раз, когда он касался меня своим ртом, я разлетелась на миллион кусочков. Боюсь, что в этот раз я не смогу собрать себя снова.

Он смотрит на меня безжалостным взглядом, опускаясь ртом к моей киске.

― Меньше болтай, когда я тебя трахаю.

Он безжалостно лижет и сосет мое набухшее лоно. Его язык ласкает мои внешние складочки, поглаживая изгибы. Он проводит языком снизу доверху, а затем захватывает мой клитор между губами и сосет.

Я вскрикиваю, и тут же зажимаю рот рукой, чтобы заставить себя замолчать. Мое сердце бешено колотится. В любую минуту Райан может подойти к двери. Или Бриджит может войти через дверь для слуг, чтобы подготовить комнату к ночи. Мы не можем быть пойманы. Неизвестно, каким извращенным способом Райан нас накажет.

Но давление нарастает слишком быстро. Буря приближается, готовая вот-вот разразиться. Бастен просовывает в меня палец, сильно поглаживая внутри и одновременно посасывая чувствительный бутон.

Это все, что нужно. Я взрываюсь. Волна обжигающего удовольствия захлестывает меня, словно я погружаюсь под воду. Мой мозг немеет, когда я оказываюсь в плену шторма. Я невесома, словно искры костра, летящие к звездам.

Моя голова откидывается назад, прижимаясь к одеялу, а рот открывается, чтобы позволить вырваться наружу рваным вздохам. Бастен вытирает рот тыльной стороной ладони, а затем расстегивает на талии пояс с перевязью, на которой висит меч ― последняя часть его доспехов. Он позволяет мечу упасть на пол.

Я понимаю, почему, когда он заползает на меня сверху с таким видом, который говорит мне, что он еще не закончил со мной и что ему нужна полная свобода движений, чтобы выполнить то, что он задумал. У меня перехватывает дыхание.

― Я не могу кончить снова, ― задыхаюсь я. ― Еще нет.

― Сможешь, милая. Сможешь.

Он начинает целовать меня с дьявольской страстью. Выгнув спину, я, как кошка, упираюсь в твердые плоскости его мышц. Он обхватывает меня рукой, а затем без предупреждения переворачивает меня на живот.

― Бастен! Что ты… ― Мои слова замирают, когда он отбрасывает в сторону разорванную юбку, обнажая мою голую задницу, обдуваемую прохладным воздухом комнаты. Он хватает меня за бедра и поднимает их так, что я стою на коленях, упираясь локтями в кровать.

Его руки разминают мои ягодицы, железной хваткой удерживая мои бедра в плену. Я понимаю, что он хочет трахать меня вот так, набрасываясь сзади, как животное.

― Эта киска принадлежит мне, ― рычит он. ― Ты понимаешь? Ни один другой мужчина не прикоснется к ней. Ни Райан. Никто.

Вспышка гнева заставляет часть меня бороться с его хваткой, и в то же время другая часть меня хочет придвинуться ближе, чтобы принять его член.

― Мое тело принадлежит мне, ублюдок. Я буду делать с ним все, что захочу.

― Нет. Оно мое.

Он дразнит головкой члена мой вход, и, ей-богу, этот угол вызывает совершенно новую волну ощущений. Мое предательское тело снова жаждет его.

Он снова дразнит меня, чуть глубже вдавливая головку своего члена в мое набухшее тепло.

― Скажи, что ты хочешь меня, Сабина.

― Я хочу, чтобы ты меня трахнул, ― сердито отрезаю я, поворачивая голову так, чтобы видеть его. ― Больше ничего не будет.

Он проталкивается еще на дюйм, так неглубоко, что это похоже на пытку. Он точно знает, что делает. В его голосе звучит темная, голодная глубина:

― Скажи мне, что ты меня любишь.

Мое сердце колотится, как копыта разъяренной лошади о дверь стойла. Как он посмел, с его членом во мне, сказать такую жестокую вещь?

Я задыхаюсь от шока и выплевываю:

― Я никогда этого не говорила!

Он кладет руку мне на поясницу, сдерживая себя, чтобы не ворваться в меня, как он явно хочет.

― Ты думаешь, я не знаю, как выглядит любовь? Ну же, маленькая фиалка. Я могу читать тебя, как книгу. Ты любишь меня. И уже давно любишь. Признайся в этом, и я заставлю тебя увидеть звезды.

Его хрипловатый голос становится мягче, уговаривая. Тот самый проклятый тон, который он использовал, когда обещал сбежать со мной. И я ненавижу Бастена за это больше, чем за что-либо другое. За эти мимолетные проблески уязвимости, которыми он так скупо делится. Моменты, когда я могу увидеть его настоящего, кого он скрывает от всех, кроме меня.

― Скажи это, Сабина. Скажи, что любишь меня. Это все, что тебе нужно сделать.

Его голос такой нежный и в то же время такой властный. Его тон умоляет меня поверить в то, что я могу ему доверять, но я уже попадалась на это раньше. Он показывает мне кусочки этой стороны себя, искушая меня подлинной личностью, которая, как я знаю, похоронена где-то там, но в тот момент, когда я опускаю свои стены, он возводит свои собственные.

― Я ненавижу тебя, ― выдыхаю я, глаза закрыты, челюсть сжата. ― Я ненавижу тебя так сильно, что мне больно. Больше всего я ненавижу то… что люблю тебя.

Из него вырывается неровный выдох. Его тело перемещается ко мне, его руки нащупывают мои изгибы. Его член упирается в мой вход.

― Хорошая девочка, ― дышит он.

Он врывается в меня одним движением. Я задыхаюсь, опираясь на локти, мое зрение затуманивается. Он тянет мои бедра назад и снова погружается в меня. И снова. Его удары теперь быстрые и поклоняющиеся ― награда за то, что я произнесла эти слова. Как бы я ни задыхалась от гнева, чувство между ног побеждает. Я толкаюсь бедрами ему навстречу, чтобы его член попал в то место внутри меня, где покалывает. Он тянется к моей груди, лаская соски.

― Вот так, ― призывает он. ― Возьми то, что хочешь. Возьми то, что тебе нужно.

Он обращается с моим телом так же искусно, как с луком и стрелами. Прикасаясь к нужным местам, нащупывая чувствительные зоны, знает, когда нужно действовать легко, а когда жестко. Прошло совсем немного времени, и моя киска снова сжимается, близкая к очередному освобождению. С каждым его толчком пульсация нарастает. Я дико насаживаюсь на его член, не заботясь ни о чем, кроме того, чтобы получить желанную разрядку.

Он перекатывает мой сосок между пальцами, и это освобождает меня. Удовлетворение обрушивается, как трескающийся лед, опустошая меня. Топит меня. Превращает меня в трепещущую массу жидкого удовольствия.

Мои бедра грозят сдаться, и Бастен обхватывает меня за них, чтобы удержать, а сам начинает двигаться быстрее.

― Да. Блядь. Ты моя, маленькая фиалка. Моя.

Он входит в меня последним глубоким толчком, погружаясь до упора. Я чувствую, как его член пульсирует, растягивая мои скользкие внутренние стенки, выплескивая горячие струи спермы, которые заполняют меня. Это так приятно. Его горячая сперма. Его пульсирующий член. И это так неправильно, абсолютно грязно, грех, который я никогда себе не прощу, но так же необходимо, как дышать.

Я падаю на кровать, все еще в рваном маскарадном наряде, а Бастен идет к умывальнику и берет тряпку. Он возвращается и вытирает меня с такой нежностью, что у меня сжимается сердце. Я чувствую приближение подступающих слез.

Из всех жестоких поступков, которые он совершил, заставить меня признаться, что я его люблю, было самым худшим. Я не хотела признаваться в этом даже самой себе. Я думала, что люблю Адана, а на самом деле мне нравилась идея выбраться из монастыря и начать новую жизнь. С Бастеном, говорила я себе, все было точно так же. Мои чувства к нему были иллюзией. Это не могло быть любовью, потому что я не знала, что такое любовь.

Я должна была знать, что он сможет прочесть тайну, похороненную в моем сердце. Стыд, о котором я не хотела, чтобы кто-то узнал. Я отдала ему свое сердце, полностью и безоговорочно, и даже после его предательства я все еще так чертовски влюблена в него, что не могу мыслить здраво.

Я смахиваю слезу, не желая, чтобы он видел. Я имела в виду то, что сказала ― я люблю его, но и ненавижу тоже. Мы просто не можем держаться друг от друга подальше. Может, все дело в этом месте. Дюрен. Сорша-Холл. С его греховной природой это место опаснее, чем все, где я когда-либо бывала. Даже несмотря на верность Бастена своему хозяину и мою ярость из-за его предательства, нас продолжает тянуть друг к другу, как кружащиеся планеты. Я знаю, что это курс на уничтожение, но я беспомощна, чтобы прекратить это.

Бастен опускается на кровать рядом со мной. Он вытирает слезу, скатившуюся по моей щеке, а за ней еще две.

― Я позабочусь о тебе, ― шепчет он тоном, от которого у меня все переворачивается внутри.

Он пытается поцеловать меня, но я отталкиваю его, с горечью вытирая слезы.

― Ты не можешь заботиться обо мне.

― Сабина. Я могу. Я буду.

― Ты не можешь! ― Я толкаю его сильнее, почти сталкивая с края кровати. Поднимаясь на ноги в рваном платье, я пинаю доспехи в сторону его ног. ― Убирайся!

― Пожалуйста. ― Его челюсть сжимается. Его горло сжимается в глотке, а стены проседают еще больше. ― Я не выдержу, если ты…

― Убирайся, Бастен, ― шиплю я. ― Забирай свои про́клятые богами доспехи и уходи!

Глава 32

Вульф

Я надеваю доспехи стражника Валверэй и покидаю комнату Сабины. Закрыв дверь за своей спиной, я прислоняюсь к ней головой, размышляя о том, как сильно я облажался в этот раз.

Да, я солгал Сабине, чтобы защитить ее. Это было оправдано. У меня не было выбора. Но хороший мужчина держался бы от нее подальше после того, как разбил ей сердце. Он не стал бы трахать ее у стены в платье для помолвки, пока она не заплачет.

Я не могу не приближаться к ней. Я никогда ничего не хотел так сильно, как ее. Не только секса ― хотя, черт возьми, секс просто умопомрачительный, ― но и ее любви. Знать, что она думает обо мне первым, когда просыпается, и последним, когда засыпает. Быть тем, кому она улыбается, кому дарит свои добрые прикосновения. Чтобы мое кольцо было у нее на пальце.

Прекрати, Вульф.

То, чего я хочу, невозможно. Она помолвлена с Райаном, который может обеспечить ее безопасность. Так что мне придется просто проглотить свое безудержное желание и смотреть со стороны, как они будут жить вместе, зная, что у меня никогда не будет того, чего я хочу.

― Вульф? ― произносит мужской голос, вырывая меня из размышлений. ― Ты только что вышел из комнаты леди Сабины?

Я вздрагиваю. Райан и двое Золотых Стражей стоят в конце коридора и странно смотрят на меня. Я так погряз в своих чувствах, что не услышал приближающихся шагов. Это на меня не похоже. Нехорошо. Я теряю самообладание.

Я выпрямляюсь, одной рукой проверяю пояс с перевязью, чтобы убедиться, что он правильно застегнут.

― Леди неважно себя чувствовала. Я проверял ее.

Райан медленными шагами подходит ближе.

― Она сказала, что собиралась подышать воздухом на балконе, но потом никто не смог ее найти.

Я прочищаю горло, пытаясь скрыть скачущий пульс.

― Как ее охранник, я все время следил за ней. Думаю, она выпила слишком много вина. Я уже собирался позвать Бриджит, чтобы она пришла и помогла ей раздеться.

Райан плавно повернулся к одному из солдат.

― Пошли за Бриджит. А ты… ― Он указывает на другого. ― Будешь стоять на страже у дверей леди Сабины до конца ночи.

Мое сердце начинает колотиться в груди. Я непринужденно говорю:

― Уверяю вас, милорд, я в состоянии…

― Мне нужно поговорить с тобой, ― прерывает меня Райан, рассеянно потирая руки. ― Максимэн может пока занять твое место.

Я морщусь при виде Максимэна. Я знаю его еще со времен обучения. Он старый злобный ублюдок, но очень способный охранник. Если бы мне пришлось выбирать кого-то другого для присмотра за Сабиной, я бы выбрал его ― и не только потому, что он уродлив, как койот. И все же я сомневаюсь.

Несколькими минутами раньше Райан застал бы меня трахающим его невесту. Есть ли шанс, что он что-то заподозрил?

― Как пожелаете, милорд, ― хрипло говорю я, когда мне приходится отступить от двери Сабины. Надеюсь, она уберет все улики нашего свидания до прихода своей служанки.

Райан ничего не говорит, пока я следую за ним по длинному коридору. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, стараясь не выдать своей нервозности. Если он знает обо мне и Сабине, я заслуживаю подземелья, но это не значит, что я хочу туда попасть. К черту меня. У людей есть привычка исчезать в подземелье Сорша-Холла и никогда оттуда не выходить ― я знаю, потому что половину из них я сам туда отправил.

Мои страхи только усиливаются, когда Райан ведет меня к лестнице на нижний уровень. Наши ноги тяжело стучат, когда мы спускаемся. О, черт, он действительно собирается запереть меня в камере. Как я уже говорил Сабине, на нижних уровнях нет ничего примечательного, кроме холодильных камер для продуктов и подземелья. У меня всегда мурашки по коже от него. Так темно, есть лишь несколько покрытых паутиной фонарей. И сыро настолько, что в легких может вырасти плесень.

А еще здесь есть старые туннели, соединяющие Сорша-Холл с другими частями Дюрена. Они не использовались уже много лет, но, возможно, Райан планирует тайно провести меня куда-нибудь в город. Кроме основного туннеля, выходящего за городские стены, я никогда не исследовал остальные. Большинство из них обвалилось. Первоначальная конюшня замка располагалась здесь, под землей, но уже несколько десятилетий она лежит в руинах.

У подножия лестницы Райан резко сворачивает налево, и я внутренне ругаюсь.

Чертово подземелье, я так и знал!

Нервы сдают, и я начинаю:

― Милорд…

Он поднимает руку, чтобы заставить меня замолчать.

― Я не люблю, когда прерывают мою помолвку, Вульф. Не без веской причины. Я должен вернуться к гостям, пока они не почувствовали неладное, так что оставляю тебя разбираться с… этим.

Смятение клокочет в моей груди, пока мы не сворачиваем за угол, где в свете мерцающего настенного фонаря появляются Фольк Блейдборн и еще один человек, скорчившийся на полу.

Мои опасения, связанные с подозрениями Райана и тем, что я останусь в подземелье, развеиваются.

― Фольк? ― удивленно спрашиваю я.

Когда я видел его в последний раз, он лежал без сознания возле гостиницы «Мэниуотерс», пока жители Блэкуотера пытались потушить пожар. Теперь он тяжело опирается на новую трость. Выглядит он неважно ― лицо пепельное, с глубокими морщинами, ― но для того, чтобы вывести его из игры, потребуется гораздо больше, чем пожар.

― Он прибыл час назад, ― ровно говорит Райан. ― Через старые туннели.

Как бывший Золотой Страж, Фольк знаком с секретами Сорша-Холла. Он тычет тростью в сторону сгорбленного человека.

― Я принес тебе подарок, Вульф. За то, что ты спас мою шкуру. — В его мрачном тоне нет ничего праздничного, и от этого у меня в животе что-то сжимается.

Я бросаю взгляд на Райана, но его лицо ничего не выдает. Тогда, присев, я стягиваю капюшон с лица мужчины. Становятся видны волосы, заляпанные кровью, и лицо, которое, хотя и трудно разобрать из-за всех синяков, настолько знакомо, что меня пронзает ярость.

Мужчина задыхается, его глаза моргают, когда он бормочет что-то от боли.

Я вскакиваю на ноги.

― Один из гребаных налетчиков?

Этот избитый, окровавленный человек мне знаком, потому что это я почти убил его. Это тот самый ублюдок, который пытался изнасиловать Сабину. Макс ― так его называли остальные. Мист растоптала его, и я не представляю, как он мог выжить после того, как под ее копытами раздробились кости его грудной клетки, но, видимо, мне следовало лучше осматривать тела. Я так торопился увезти Сабину в безопасное место.

Фольк втыкает конец трости в сочащуюся рану на боку мужчины, вызывая болезненный стон. Фольк улыбается с мрачным удовольствием.

― Когда я очнулся в Блэкуотере, я пошел по твоему следу. Достаточно людей видели вас на белом коне, чтобы указать мне направление к реке. А старая мельница Иннис ― известное убежище для налетчиков. В конце концов я нашел коттедж. Твои следы были повсюду. Этот был еще жив.

Мои мышцы дрожат от ярости, что этот мерзавец еще жив.

― Фольк подумал, что нам будет интересно его допросить, ― объясняет Райан, хотя я уверен, что Фольк и за то, что привел его сюда, назначил солидную награду. ― Есть шанс, что налетчик расскажет нам, почему он выбрал Сабину. Какие дела у короля Рашийона с ней и другими похищенными людьми, поцелованными богами.

Мне снова приходится держать себя в руках. Нелегко усмирить свой нрав, когда все, чего я хочу, ― это взять у Фолька трость и поглубже вонзить ее в каждую сочащуюся рану Макса, пока он не закричит, но я должен быть умным. Мне не нужно, чтобы Макс признался, почему король Рашийон хочет Сабину. Я знаю, почему. И если Максу действительно известен секрет Сабины, то мне нужны не его ответы, а его молчание.

Тем не менее, пока что мне приходится подыгрывать.

Я твердо киваю.

― Хорошо.

Райан отводит меня в сторону. В его глазах мерцает тьма, которая появляется, когда он что-то замышляет.

― Ты хотел вернуться к делам, Вульф? Вот твой шанс. Используй кулаки, как раньше.

Пытай его, имеет в виду Райан. Допроси его. Выбей из него ответы.

Я вздрагиваю, а затем пытаюсь скрыть свою реакцию, проводя рукой по челюсти.

― Ты ясно дал понять, что «вышел» означает «вышел».

― Все меняется, ― бормочет Райан, рассеянно глядя в сторону заброшенных туннелей, которые тянутся за пределы подземелья. ― Я послал дюжину наших лучших стражей к пограничной стене, чтобы они искали бреши. Прошло уже четыре дня. Никто из них не вернулся.

Мрачные предзнаменования витают в холодном воздухе, тянущем со стороны заброшенных туннелей. Золотые Стражи ― мощная армия из самых опытных наемников. Если дюжина лучших не вернулась, значит, у нас у всех большие проблемы.

― Значит, нам нужны ответы, ― настаивает Райан, бросая взгляд на Макса. ― Прежде чем король Рашийон сделает свой следующий шаг.

Мои руки сжимаются в кулаки. Я знаю, что должен сделать, но не хочу этого. Мне пришлось сдвинуть чертовы горы, чтобы вырваться из этого дерьмого бизнеса Валверэев и заняться чем-то достойным. Я поклялся себе, что больше не буду убивать во имя их жадности.

Но кто-то должен заставить Макса замолчать.

Фольк наблюдает за мной понимающим, сочувствующим взглядом, слушая наш разговор. Он, как никто другой, знает, сколько усилий я приложил, чтобы прекратить делать то, что Райан хочет от меня сейчас.

Я чувствую, что сам себя отправляю в ад, когда тихо шепчу:

― Я выбью из него ответы, но мне нужны и твои. Будь со мной откровенен. Что мне нужно знать о короле Рашийоне? Я уверен, что ты знаешь больше, чем рассказал мне.

Мышцы на челюсти Райана сжимаются, когда он ведет меня дальше по коридору, за пределы слышимости Фолька. Быстрым шепотом он сообщает мне:

― Вся Волкания закрыта, даже от соседей на севере и востоке. Открыта только часть западного побережья. Мой брат Лор встретил в нейтральных водах волканское парусное судно. Он взял пленных. Они рассказали историю о том, как тридцать лет назад король Рашийон ни с того ни с сего пришел к власти. Некоторые утверждали, что он был монахом, жившим на изолированном острове посреди гигантского озера. У него появились последователи, когда он заявил, что он наделен даром разбудить спящих богов. Сначала в это никто не верил, но потом он пробудил мифических существ…

― Итак, Золотой Коготь, о котором я тебе рассказывал, ― резко перебиваю я. ― Ты, блядь, знал, что он настоящий?

Он презрительно фыркает.

― Ты был ни при делах, Вульф. Ты хотел только охотиться. Эта информация была для внутреннего круга.

Мои кулаки сжимаются еще сильнее. Сердце бешено колотится. Выглянув в коридор, я вижу, как Фольк несколько раз ударил Макса ногой, пока тот не закашлялся, чтобы показать, что он еще жив. Как бы мне ни хотелось врезать по самодовольному лицу Райана за то, что он не сказал мне об этом, винить я должен только себя.

Я захотел уйти ― он разрешил.

― Значит, Рашийон планирует разбудить богов? Черт возьми. ― Все эти тупые уличные проповедники, пророчащие возвращение богов, наделают в штаны, когда поймут, что были правы. Но они потеряют гораздо больше, чем свои кишки, когда узнают, что на самом деле ждет их под этим переменчивым правлением.

Мы все. Все в Астаньоне.

― Рашийон должен найти десять мест упокоения, начиная с бессмертного Вэйла, ― предупреждает Райан. ― Это единственное, что его останавливает. Поэтому он отправил налетчиков в Астаньон и соседние королевства, чтобы похитить поцелованных богами людей с талантами, которые помогут в этом. Но это не объясняет, почему он выбрал Сабину. Ее дар не имеет никакого отношения к поискам.

В одном Райан прав ― дело вовсе не в ее даре.

Я тяжело, судорожно вздыхаю, пытаясь дать этой информации улечься в моем мозгу. Боги спали тысячу лет. Нет никаких записей о том, почему они уснули, несмотря на то, что Красная церковь проповедует, что это должно было быть испытанием для человечества. Тысячелетнее испытание? Да к черту. Человечество никогда не интересовало богов, только в качестве рабов. Люди сосредоточились на их красоте и драматизме, упуская из виду все их кровопролитные битвы. Теперь, спустя столетия, мы забыли о былых сражениях и, как идиоты, молимся о возвращении наших поработителей.

Если Рашийон разбудит богов, начнется совершенно новая глава. И нам в Астаньоне придется иметь дело не только с их тираническими целями; пробуждение богов повергнет в хаос и мир людей, и первым делом Волканию. Как только они снова заключат союз с Бессмертными, тут же нападут на нас. С немощным королем Йорууном на троне мы рассыплемся как карточный домик.

Мне вспоминается песня детства волканской проститутки. Что это было? Что делать со спящими богами? … Молиться, чтобы они не проснулись.

Я понимаю, что песня была о грандиозном плане Рашийона ― значит, он работал над ним десятилетиями.

Я двигаю головой из стороны в сторону, чтобы размять шею. Я в хорошей форме, но уже давно не использовал свою силу ни на ком, кроме животных. Человеческие кости, как известно, твердые ― чтобы их сломать, нужны мышцы.

― Пленник должен прийти в себя, ― говорю я, жестом указывая на Макса. Меньше всего мне хочется помогать этому ублюдку-насильнику, но это средство для достижения цели. ― Запри его в камере. Пусть кто-нибудь помоет его и перевяжет самые серьезные раны. Дай ему еду и воду на несколько дней. Он должен быть достаточно сильным, чтобы выдержать допрос.

Райан поглаживает короткую бороду, кивая. Блеск в его глазах острый,почти мерцающий. Проклятье, но мне кажется, он рад, что я снова в деле. И я его понимаю. Мы с ним с детства были ворами, соучастниками наших грехов, пока я не решил стать добропорядочным и не оставил его в одиночестве.

Он кладет руку мне на плечо.

― Я должен вернуться на вечеринку. Возьми отпуск, Вульф, чтобы подготовиться. Максимэн может охранять Сабину несколько дней. Как только у тебя будут ответы… ― он кивнул головой в сторону пленника, ― мы снова поговорим.

Мне не нравится, что Максимэн будет охранять Сабину, но сейчас этот налетчик гораздо важнее для ее безопасности, чем я, стоящий за дверью.

― Хорошо.

Он колеблется, прежде чем сказать:

― Тамарак.

На языке бессмертных это означает «чистый, как вода». В юные годы это был наш девиз, что мы всегда будем честны друг с другом, близки, как братья. Чувство вины выходит из тени и вонзает нож в мой бок. Я солгал ему. Предал его. Присвоил его невесту. А теперь он говорит мне наше старое слово, означающее непоколебимое доверие.

Чувство вины обжигает мне горло, когда я бормочу:

― Тамарак.

Как только Райан уходит, я возвращаюсь туда, где стоит Фольк, и, сложив руки на груди, с яростью смотрю на Макса. В конце концов я убью его, и сделаю это медленно и мучительно, чтобы он страдал за то, что сделал.

Фольк тихим голосом спрашивает:

― Райан знает?

― Знает, что?

― Что, блядь, ты думаешь? Что ты влюблен в девушку, для которой он устраивает вечеринку по случаю помолвки наверху.

Я снова вздрагиваю. Я инстинктивно хочу его ударить, чтобы заткнуть рот за такое предательское обвинение, но у Фолька добрые намерения, поэтому я усмиряю свой пыл. Пожевав внутреннюю сторону щеки, я в конце концов резко произношу:

― Я же говорил тебе, что не способен любить.

Он разражается презрительным смехом.

― Да, да. А я ― скачущая по облакам лисичка.

Его слова причиняют боль, потому что он слишком близок к истине. Я действительно забочусь о Сабине, больше, чем считал возможным. Но я совершенно уверен, что такой сломленный человек, как я, не может никого любить. Меня никогда не учили этому. Я никогда не видел этого чувства. И даже если бы я смог полюбить Сабину, я бы нашел способ разрушить эту любовь, так же, как и все остальное. Так что нет, я не люблю Сабину Дэрроу. Не могу. Но я могу мечтать о ней. Я могу фантазировать о ее улыбках и милых беседах с ее любимыми зверушками. Я могу жаждать ее ласки. Я могу быть одержим ею, обладать ею, делать все, что в моих силах, чтобы защитить ее.

― Ты останешься в городе на несколько дней? ― спрашиваю я Фолька, с трудом отрываясь от мыслей о Сабине.

― Что, помочь с этим? ― Он пинает Макса. ― Нет, друг мой. Дальше твоя забота ― я получил плату и больше не хочу иметь ничего общего с волканцами. Но я останусь здесь, чтобы выпить.

Уголок моего рта кривится в слабом подобии улыбки.

* * *

К тому времени, как я возвращаюсь в свою резиденцию, мое тело болит от усталости. Солнце только-только встает над горами Дармарнах на востоке. Я думаю о стене и часовых, которые там исчезли. О золотых когтях и грифонах.

О богах, которые не должны просыпаться.

Хотя все, чего я хочу, ― это забраться в постель и проспать несколько дней, я ворошу вчерашние угли, чтобы снова разжечь небольшой костер. Затем я выковыриваю незакрепленный кирпич из пола очага и откладываю его в сторону.

Под ним спрятано скомканное письмо лорда Чарлина. После долгого вздоха, наполненного предчувствием, я открываю и перечитываю письмо в последний раз, прежде чем навсегда уничтожить его.

Оно начинается достаточно ясно.

Сабина Дэрроу ― не моя дочь; я знал об этом с самого ее рождения. Моя жена, Изабо, приехала в Бремкоут уже беременной, она была жертвой неизвестного насильника. Ее тайны раскрылись только после ее смерти. Изабо, как выяснилось, была поцелованной богом и скрывала это в течение десяти лет…

Далее в письме описывается, как Изабо, будучи в отчаянии и спасаясь от своего таинственного обидчика, согласилась выйти замуж за лорда Чарлина. Она была очень красива, слишком хороша для такого, как он, но он согласился признать незаконнорожденного ребенка своим и защитить Изабо и ребенка своим титулом. Она отказалась говорить о своем прошлом, лишь заявив, что родом из маленькой деревушки на севере. Единственными ее вещами были потрепанная копия «Книги бессмертных», простой оловянный амулет, принадлежавший, по мнению Чарлина, ее матери, и Мист.

Она хранила верность Чарлину, но с неохотой выполняла свои супружеские обязанности. Вместо этого вся ее любовь и энергия уходили на Сабину. Сабина была зеницей ока, пока Изабо неожиданно не упала во время конной прогулки, ударилась головой о камень и трагически погибла.

И тут случилось то, чего никто не мог ожидать: Книга и амулет, которые Изабо хранила в неприметном сундучке, преобразились. Как и ее тело. Ее волосы цвета меда превратились в почти белый блонд, нос выпрямился, глаза изменили форму.

Оказывается, Изабо была одарена богом способностью маскировать внешность предметов, в том числе и свою собственную. Книга оказалась не копией «Книги бессмертных», а ее личным дневником, написанным на волканском языке. Оловянный амулет на самом деле был монетой из чистого золота, инкрустированной бесценными сверкающими драгоценными камнями, ― редкой звонкой монетой волканского трона.

Лорд Чарлин заплатил поцелованному богом провидцу, чтобы тот перевел дневник с волканского языка, а затем убил его, чтобы сохранить тайну. Из записей выяснилось, что насильником Изабо был не кто иной, как король Рашийон, только что пришедший к власти. Он сделал Изабо своей наложницей, но, когда выяснилось, что она беременна его первенцем, которая, как предсказал поцелованный богом провидец, будет поцелованной богом девочкой, она сбежала, добралась до побережья и оплатила корабль до астаньонского порта, а затем замаскировалась.

Лорд Чарлин заканчивает письмо неуклюжей попыткой шантажа:

Эта игра только началась, лорд Райан. Общественность ополчится против вас, если выяснится, что вы женились на волканской принцессе. У меня есть доказательства ― дневник Изабо и монета короля Рашийона. Если вы хотите сохранить тайну Сабины, вам придется дорого заплатить.

Лорд Чарлин Дэрроу

Король Рашийон может похищать поцелованных богом, которые помогут ему найти десять мест упокоения богов, но он ищет Сабину не для этого.

Он ищет ее, потому что она его дочь.

Искал ли он ее с тех пор, как Изабо сбежала двадцать два года назад? Что изменилось сейчас, что нового он узнал? Поскольку налетчик в Блэкуотере лишь приблизительно описал поцелованную богом девушку примерно возраста и внешности Сабины, я не думаю, что налетчики ― или даже король Рашийон ― знают ее настоящее имя или местонахождение. Они просто ищут любых девушек с такими параметрами, чтобы забрать их в Волканию и проверить, та ли она.

Я прослежу, чтобы все так и осталось.

Я сворачиваю письмо лорда Чарлина и бросаю его в огонь, наблюдая, как пламя уничтожает информацию о происхождении Сабины.

Далее мне нужно будет выяснить, как много знает Макс, и убить его прежде, чем он успеет что-то рассказать, хотя я не могу сделать его смерть слишком быстрой, иначе это может показаться подозрительным.

Затем мне придется заставить замолчать самого лорда Чарлина. С ним может произойти несчастный случай. Или, в крайнем случае, я вырежу ему язык. Одно можно сказать наверняка: никто, и в первую очередь Сабина, не должен узнать, что она несет проклятие дочери величайшего врага Астаньона.

Глава 33

Сабина

По мере того как приближается Мидтэйн ― дата моей свадьбы, я все чаще думаю о своих родителях. Они были такой неподходящей друг другу парой, что весь Бремкоут сплетничал о них. Что моя мать нашла в Чарлине Дэрроу? Неужели дело было в его деньгах и титуле? Она никогда не производила на меня впечатление человека, стремящегося к светской жизни. Несмотря на то что она родилась простолюдинкой, она обладала природной аристократичностью, в то время как у моего отца, несмотря на то что он был настоящим дворянином, были чудовищные манеры и совершенно низменные страсти.

Они никогда не рассказывали мне о своей свадьбе. Вообще, моя мать отказывалась обсуждать что-либо о своем прошлом. Я не знаю, выбирала ли моя мать меню для свадебного пира, улыбалась ли, когда ей подгоняли свадебное платье, или выбирала цветы для украшения церковного нефа. Возможно, как и я, она была невестой по принуждению.

Вероятно, я никогда не узнаю правду об их браке, но одно могу сказать точно: я не намерена до конца жизни быть прикованной золотым кольцом к злодею, как она.

Выйти. Вон сейчас.

Таинственный, сердитый голос продолжает преследовать меня. Я слышу его в самые неподходящие моменты: когда выхожу из ванны, срезаю розы в саду или навещаю Мист. Иногда я слышу его, засыпая, и мне кажется, что это мой собственный голос, призывающий меня бежать из Сорша-Холла, пока я не стала очередной сломленной женой. Пока моим телохранителем был Вульф, у меня никогда не было возможности исследовать голос, но последние несколько дней у моей двери стоит другой охранник.

ВОН СЕЙЧАС.

Голос неумолим.

Как только наступает ночь, я прижимаюсь к замочной скважине и наблюдаю за своим новым охранником. Ему, должно быть, около пятидесяти, но возраст не притупил его острый взгляд. Он неприятный, старый грубиян, который любит рычать на меня, словно я собака, а не будущая леди Сорша-Холла. Но каким бы внимательным он ни был, он не наделен такими обостренными чувствами, как Бастен. И это должно мне помочь.

Маленький друг? ― Мысленно зову я.

Лесная мышь появляется из-под кровати. Встав на задние лапки, она подергивает маленькими усиками.

Я тут!

Ты готов сделать то, о чем мы говорили? ― Спрашиваю я.

Он с готовностью бросается через всю комнату к двери для слуг, и проскальзывает в щель под дверью. Я тревожно покусываю нижнюю губу, пока текут минуты.

Через десять минут мышь возвращается, сжимая латунный ключ. Я падаю на колени и с триумфом подхватываю мышонка на руки. Его маленькое сердечко сильно бьется от напряжения.

Ты сделал это! Ты герой!

Он гордо распушает хвост. Я сажаю его на плечо и глажу по голове, а затем подбираю ключ, который он стащил у Бриджит.

Я испытываю тревогу, когда отпираю дверь для слуг. Какая-то часть меня все еще ожидает, что Бастен почует запах мыши или услышит, как поворачивается ключ, и ворвется в комнату со своими сверкающими полуночными глазами. Черт возьми, какая-то часть меня даже хочет этого. Я не осмеливалась спросить, где он пропадает последние несколько дней, потому что не хочу, чтобы кто-то подумал, что он мне небезразличен. Райан настолько проницателен, что я боюсь, что он уже что-то подозревает.

Где Бастен? Последний раз я разговаривала с ним со слезами на глазах, когда кричала, чтобы он убирался из моей комнаты после того, как мы занимались любовью. С тех пор я миллион раз вспоминала ту ночь. Ненавижу то, что все еще люблю его. Понимаю, что секс был ошибкой, но не жалею об этом. Хочу увидеть его, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

Это не имеет значения. Бастен умеет выживать. Где бы он ни был, с ним все хорошо, и, возможно, он вовсе не тоскует по мне. Это мой шанс выяснить источник голоса, и будь я проклята, если упущу его из-за мыслей о засранце-охотнике.

С мышонком на плече я пробираюсь по узкому проходу, молясь, чтобы никто из слуг не работал так поздно.

Выйти.

Опять он. Я останавливаюсь, сосредоточившись. Я пытаюсь мысленно охватить бесчисленные уровни замка, спрашивая:

Кто ты?

Единственный ответ, который я получаю, ― это стена гнева, обрушивающаяся на меня. Она достаточно сильна, чтобы перехватить дыхание, и я опираюсь на деревянную обшивку, чтобы устоять на ногах. На лбу выступает пот.

Я редко чувствую эмоции животных. Обычно я могу общаться с ними только словами, но, когда Мист что-то сильно переживает, некоторые из ее эмоций проникают в мою голову.

Это заставляет меня дрожать от страха, я опасаюсь, что имею дело вовсе не с животным, а с чем-то другим. С чем-то, что не хочет меня здесь видеть.

ВОН. ВОН СЕЙЧАС.

Голос настолько пропитан безумной яростью, что заглушает мой собственный внутренний голос. Кем бы ни был призрак, он настолько оглушен своим гневом, что вряд ли слышит меня.

Маленький друг, ― спрашиваю я мышонка, ― ты слышишь сердитый голос?

Его нос подергивается.

Нет.

Это говорит лишь о том, что это не другая мышь, ведь животные могут общаться только с себе подобными. Я в растерянности, что делать, пока мышь не спускается по моему телу на пол.

Подожди, иди за мной! Я знаю, где сердитый!

Мышь ведет меня по извилистым переходам и спускается по двум лестничным пролетам. Я следую за ней с колотящимся в груди сердцем, боясь, что меня поймают, но слишком взволнованная, чтобы остановиться. Может, это и не та свобода, которой я жажду, но исследовать что-то тоже захватывающе. Мышь ведет меня к самой неприметной двери, которую я бы не заметила. К счастью, ключ Бриджит открывает и ее.

Мы спускаемся вниз, и я понимаю, что мы должны быть далеко под землей. Воздух становится все холоднее. Мышь приводит меня к лестнице с грубоотесанными каменными стенами, спускающейся в темноту. Путь преграждают ворота из железных прутьев. Мышь пробирается сквозь прутья, но я останавливаюсь.

Ключ не подходит, ― говорю я и с досадой трясу ворота.

Мышонок перебирается на противоположную сторону ворот, и я слышу, как под его маленькими лапками открывается засов. Ворота распахиваются.

Мышь с нетерпением продолжает путь в темноту, но я не обладаю ее превосходным зрением. Без фонаря каждый шаг погружает меня все дальше в кромешную тьму. Под ногами нет ковра, приглушающего шаги, и мои туфли громко стучат по камню, поэтому я снимаю их и несу в руках. Другую руку я держу прижатой к стене, чтобы не споткнуться и не потерять направление.

Воздух пахнет затхлостью и сыростью, в нем чувствуется металлический привкус, от которого у меня сводит желудок. Растущее чувство страха проносится по позвоночнику, пока я спускаюсь все ниже и ниже, не зная, куда ведет меня мышь.

ВЫЙТИ.

С моих губ срывается крик, вызванный свирепостью голоса. Голос звучит так громко, что кажется, будто он доносится с расстояния в дюйм. Где-то впереди раздается резкий стук. В воздухе странный запах, напоминающий железо.

Сердце учащенно бьется.

Куда мы идем? ― Спрашиваю я у мыши. Я не могу разглядеть ее в темноте.

Идем, идем, почти пришли!

Мои босые ноги наконец-то касаются грязного пола. Я рада, что оставила лестницу позади, но не имею ни малейшего представления, где нахожусь. Темнота полная, как с повязкой на глазах. Скользя рукой по стене, как бессмертный Самар в Тюрьме ночи и дня, я иду следом за мышью.

В конце концов впереди начинает брезжить свет. Он мерцает ― это факел, а не фонарь. Страх и волнение сжимают мне горло, когда я приближаюсь к нему неуверенными шагами.

ВОН. ВОН. ВОН.

Мы поворачиваем за угол, и свет становится достаточно ярким, чтобы понять, что я нахожусь в подземном туннеле. Каменные стены древние, с крошащимся раствором там, где с годами распалась первоначальная соломенная обвязка. На грязном полу я вижу след ― тяжелые мужские ботинки.

Бастен сказал, что здесь только подземелье и овощехранилище. Но я не слышу криков заключенных, и здесь точно нет овощей.

Может, Бастен не знает об этом месте?

Мышонок останавливается, чтобы убедиться, что я все еще следую за ним. Затем он ныряет за угол.

Что-то ломается, и я замираю. Раздается странный топот, затем шипение, похожее на дыхание огромного существа. На мгновение мое мужество ослабевает. Здесь внизу есть кто-то живой. Кто-то большой. Кто-то злобный, не желающий моего присутствия.

Я сглатываю страх и заставляю себя идти вперед. Раздается топот, затем что-то похожее на сердитое фырканье лошади.

Как только я заворачиваю за угол, любопытство побеждает мой страх. Я нахожусь в старой, подземной конюшне. Здесь десятки заброшенных каменных стойл, большинство из которых обвалились. Хотя почти все в руинах, в углу стоит бочка со свежим овсом. Запах железа здесь еще сильнее.

Снова топот. Кто-то сильно бьет в дверь стойла.

Еще одно фырканье.

С расширенными глазами я прохожу дальше в конюшню и обнаруживаю, что одно стойло недавно отремонтировано. Его дверь укреплена железными панелями, но на них есть вмятины. Петли двери прикованы к стене для надежности.

Святые боги.

Верхняя половина двери стойла зарешечена, а за ней стоит лошадь ― только это не лошадь.

Иллюстрации в «Книге бессмертных» не дают представления об этом существе. Ростом оно, должно быть, выше двадцати лодоней, высокое, даже по сравнению с самыми высокими из призовых жеребцов Райана в его конюшне. Его телосложение мощное, как у тяговой лошади, с длинной изогнутой шеей и сбалансированными пропорциями, которые придают ему силу и скорость. Его грива и хвост черные настолько, что поглощают свет, копыта прикрывают щетки волос. Тело покрыто блестящей черной чешуей. На носу и вокруг глаз чешуйки крошечные, как мой самый маленький ноготь, но на плечах и боках они переходят в чешую, похожую на броню, размером с мою ладонь.

Единорог.

Волшебный зверь, который должен спать так же, как и боги.

Из его лба гордо торчит рог длиной и толщиной с мое предплечье. По легенде, он сделан из солариума, материала, который в тысячу раз дороже золота. Когда рог ловит свет, в его глубине, словно в призме, переливается бесконечное множество цветов. Как бы ни было прекрасно это существо, оно смертельно опасно. С единорогом можно находиться только в помещении или при свете луны. Если рог единорога отражает солнечный свет, солариум концентрирует лучи и превращает их в мощную вспышку огня фей, испепеляющую все на своем пути. Только опытный всадник, связанный с этим существом, может направлять огненную вспышку.

Единорог ударяет копытом в дверь, сотрясая металл так сильно, что я в испуге отшатываюсь назад, прижимая руку к груди. Я не могу поверить в то, что видят мои глаза. Существо потрясающе красивое и ужасное одновременно, и только его ярость не уступает его красоте. Его глаза дико вращаются. В уголках рта сгустки белой пены.

Оно врезается рогом в дверь, снова вмяв железо.

ВЫЙТИ.

Моя рука поднимается к горлу, когда я понимаю, что это был вовсе не призрак, пытавшийся прогнать меня от Сорша-Холла. Он даже не обращался ко мне. Это бедное существо находится в плену неизвестно сколько времени. Оно так отчаянно хочет выбраться наружу, что почти сошло с ума.

Задыхаясь, я смотрю на кучи навоза в его стойле, которые копились несколько дней. Ведро с водой перевернуто. Шерсть грязная и свалявшаяся. Никто не ухаживал за этой лошадью месяцами ― не думаю, что у кого-то хватило бы смелости попытаться это сделать.

Он не угрожает мне, он умоляет о помощи.

Мое дыхание сбивается, когда бремя его боли ложится на мои плечи. Сердце сжимается от сочувствия к нему, а затем по венам прокатывается гнев. Я знаю, каково это ― оказаться в ловушке. И больше всего на свете хочется освободиться.

ВОН, ― единорог повторяет свою знакомую мантру, стуча массивным копытом в дверь стойла. Его копыто обломано от месяцев постоянных ударов по железу.

Тише, тише, ― говорю я, осторожно приближаясь к стойлу и протягивая руку. ― Ты делаешь себе больно.

Впервые единорог, кажется, замечает меня. В его диких глазах появляется блеск интеллекта. Я практически вижу, как в его голове работают шестеренки, пытаясь понять, почему он может слышать мой голос в своей голове. Он резко фыркает, не доверяя мне.

Фея? ― Спрашивает он.

Я качаю головой.

Я не фея. Ты долго спал, друг мой. Мир изменился. Я могу рассказать тебе. Я могу рассказать тебе все…

Моя мысленная речь обрывается, когда кто-то прочищает горло позади меня.

О, черт.

Я резко поворачиваюсь, адреналин заставляет пот стекать по моим вискам. Мои губы приоткрываются.

― Райан? ― задыхаясь, произношу я.

Райан стоит на пороге того самого туннеля, через который меня провела мышь, с фонарем в руке. Он прислонился к стене, словно давно наблюдает за мной. Должно быть, он следил за мной. В моей груди разливается досада, хотя я знаю, что должна волноваться из-за того, что меня поймали.

― Ты не должна была этого видеть, ― говорит он с насмешливой непринужденностью, как будто я наткнулась на тайный подарок.

― Как долго ты следил за мной?

― Ну, я догадался, что ты пытаешься что-то найти, когда ты исчезла с нашей вечеринки по случаю помолвки. Я собирался поручить Вульфу выпустить тебя из комнаты, чтобы он мог проследить за тобой и узнать о твоих целях, но в последнее время он занят другим. А у меня было свободное время.

Занят? Что это значит?

Сердце колотится, и я тыкаю пальцем в единорога в клетке.

― Что это, черт возьми, такое?

― Единорог, ― прямо отвечает он.

― Я знаю! Почему он здесь? Как… как он вообще может здесь находиться? ― Моя грудь вздымается, когда голос эхом разносится по древней конюшне.

Райан делает несколько медленных, неторопливых шагов. Единорог отрывисто фыркает, и Райан отвечает ему усмешкой. Я понимаю, что эти двое привыкли друг к другу. И никакой любви между ними нет.

― В прошлом году отшельник встретил его в лесу, ― объясняет Райан. ― Отряд дозорных поймал его в ловушку и доставил сюда, но он убил каждого из них, как и большинство конюхов, которые пытались о нем заботиться. Оно ненавидит всех. Оно ненавидит меня. Оно больше не позволяет спускаться сюда ни отцу, ни бабушке, начинает биться с такой силой, что грозит обрушить весь замок. Мы не нашли способа приручить его ― или хотя бы общаться с ним. ― Он смотрит на чудовищную лошадь с ненавистью и одновременно с легким восхищением. ― По крайней мере, до сих пор.

Возле моего глаза дергается мышца.

― Ты поэтому хотел меня, не так ли? ― Не могу поверить, что речь шла вовсе не о браке, а о моем даре. ― Чтобы приручить твоего монстра.

Я недоверчиво смотрю на него, понимая, как далеко зашел этот интриган. Несколько недель я ошибочно полагала, что лорд Райан Валверэй купил меня из-за моих роскошных волос и красивого лица. Но это не так. Причиной была не моя красота ― он приобрел меня из-за моего дара.

Мой голос хрипит, когда я спрашиваю:

― Поездка нагишом, все это представление, помолвка… все это было для развлечения?

Его хитрые глаза сверкают в свете фонаря, как темные звезды.

― Отвлекающий маневр, чтобы наши враги не догадались, зачем ты нам нужна. Чтобы они сосредоточились на твоей красоте, а не на силе. Впереди темные времена, певчая птичка. Пробуждение богов не за горами. Астаньону нужна сильная правящая династия, включая все оружие, которое мы можем получить. Единороги способны сровнять с землей целые деревни. ― Его голос дрогнул. ― В прошлом году я отправился в Бремкоут не для того, чтобы оценить бойца; я отправился, чтобы оценить тебя. Наши шпионы доложили о твоих способностях, и мой отец хотел, чтобы я убедился, что это правда. Так что да, моя семья хотела заполучить тебя из-за твоих способностей. Но я просто хотел тебя. Это не притворство, по крайней мере с моей стороны. Я хотел видеть тебя рядом с собой с тех самых пор, как увидел тебя, стоящую с вызывающим видом на стуле в нефе деревенской церкви.

Я уставилась на него так, словно у него выросли лошадиные уши. Покачав головой, я пролепетала:

― Но… но ты едва взглянул на меня.

В его горле слышна мрачная усмешка. Он достает свою монетку из Голата и заставляет ее перекатываться на костяшках пальцев.

― Хочешь знать, что говорили о тебе другие мужчины на просмотре? Нет, наверное, не хочешь, но я все равно расскажу. Они говорили о твоем милом лице и еще более сладком теле, созданном для служения мужу. Они считали твой дар доказательством покорности ― разговаривать с животными, что может быть чище? Я не мог поверить в то, что слышал. Идиоты, все они. Они были слепы к тому, что увидел я.

― И что же ты увидел?

― Красивую девушку, которая хотела выцарапать им глаза. О, у тебя милая внешность, все в порядке. Я не сомневаюсь, что какая-то часть тебя чиста сердцем, как думают эти люди, но есть и другая часть, которая пылает, как… как солнечный свет. Твой гнев. Твоя стойкость. Твоя целеустремленность.

Тогда, год назад, я и представить себе не могла, что лорд Райан вообще обратил на меня внимание, не говоря уже о том, чтобы разглядеть такие детали. Я потрясена до глубины души. Я высоко поднимаю подбородок, не позволяя Райану увидеть, насколько глубоко он проник.

Я усмехаюсь:

― Ты увидел все это за полсекунды?

Он ухмыляется.

― Певчая птичка, я зарабатываю на жизнь, управляя карточными столами. Если бы я не мог прочитать человека за полсекунды, я бы не владел этим городом.

Единорог фыркает, ударяя рогом в дверь. В моей груди раздается гулкое эхо.

Я качаю головой, хмурясь.

― Ты думаешь, я поверю, что ты влюбился, увидев меня всего один раз?

― Влюбился? О, певчая птичка. Кто говорит о любви? Я захотел тебя после одного взгляда. Твои красивые губы. Твои изгибы. Я захотел эту непокорную девушку, ту самую, что прибыла в крылатом платье, чтобы пристыдить меня. Я вижу в тебе так много, Сабина. Я хочу поощрять твою силу. Хочу помочь тебе взрастить ее. ― Голатский десятицентовик быстрее танцует по костяшкам его пальцев.

Моя челюсть твердеет.

― Значит, я превращу этого зверя в оружие.

― Ну. ― Он подбрасывает монету, затем ловит ее. ― И это тоже.

Моя голова кружится от глубины замыслов этого человека.

― Пошел ты.

Мои резкие слова скатываются с него, как вода с речных камней. Пожав плечами, он говорит:

― Королевство фей уже пробуждается. Ты сама можешь убедиться в этом на примере единорога. Это лишь вопрос времени, когда очнутся боги. Волканцы направляют все свои ресурсы на подготовку к новой эре. А кто защитит Астаньон от грядущей бури? Старый король Йоруун, мешок с гремящими костями на смертном одре и без наследников? Нет, Астаньону нужна новая власть. Смертельная игра вот-вот начнется, и игроки уже занимают свои места на доске.

― Ты хочешь стать королем. ― От шока слова сами вылетели из моего рта. Я знала, что Райан амбициозен, но даже не подозревала, что он замахнулся на корону.

Его голос смягчается.

― Птичка, ты рождена стать королевой. Весь город видел это, когда ты бросила мне вызов. Ты гораздо больше, чем дочь лорда из захолустья. Наш брак может быть каким угодно ― настоящим или фальшивым ― за закрытой дверью, но на людях мы должны выглядеть единым целым. ― Он делает паузу, и выражение его лица омрачается. ― Если только… твое сердце не принадлежит другому?

В его голосе слышится резкость, которая пронзает до костей. Мои пальцы сжимаются и разжимаются, когда я пытаюсь уловить подтекст в его словах. Он подозревает о романе с Бастеном? Кто-то видел нас?

Я запускаю пальцы в свои короткие волосы, все еще не привыкшие к ним, и поворачиваюсь к стойлу единорога, чтобы выиграть время. Вопрос Райана не так прост, как кажется. Я сказала Бастену, что люблю его, и, несмотря на то, что тысячу раз хотела, чтобы это было не так, это все равно правда. Мое сердце бьется только для него. Он впился в меня, как корни дерева в фундамент здания, так переплетаясь, что удалить их означает разрушить всю конструкцию.

Но у Бастена был шанс.

Я должна вычеркнуть его из своего сердца, даже если для этого придется разрушить стены.

Тем не менее это вряд ли означает, что для Райана появится свежая земля, в которую он сможет пустить корни. Далеко не так. Потому что я узнаю своего врага, когда смотрю ему в глаза.

Райан мне не друг.

Максимум, кем он может быть, ― это средством достижения цели.

Я поворачиваюсь к нему, и моя рука выхватывает десятицентовик Голата, который он крутит между пальцами. Крепко сжав украденную монету в кулаке, я нагло смотрю на Райана.

Он хочет моей руки и моей магии. Но у меня есть свои желания. Я познала горечь плена. Тяжесть угнетения. Я больше не пленница, не осознающая своих возможностей. Я ― сила, подпитываемая своим прошлым, ведомая шрамами, выгравированными на моем сердце.

Я хочу свободы ― и свободы для бедного монстра, сидящего в клетке позади меня.

Я поднимаю кулак с монетой.

― Ставки высоки для нас обоих, ― уверенно говорю я, мой непреклонный взгляд бросает ему вызов в той же мере, что и соблазняет. ― Поэтому я хочу предложить новое пари. Победитель получает все.

Заговорщическая улыбка медленно растягивается на его лице, а в глазах пляшет темное любопытство, и на секунду я задумываюсь о том, во что я только что ввязалась. Но затем моя решимость становится тверже. Это он должен волноваться. Игрок с лучшей рукой ― это тот, кто меньше всего теряет.

А мне терять нечего.

― Хорошо, певчая птичка, ― говорит он. ― Давай сыграем.

Notes

[←1]

Имя главного героя переводится как «волк»

[←2]

Приблизительно 9 метров

[←3]

Имя дословно переводится ― Волк, рожденный с луком

[←4]

Рожденный с мечом

[←5]

Переводится как «много воды»

[←6]

Форма правления, при которой политическая власть принадлежит церкви

Оглавление

Серия: «Поцелованная богами невеста». Книга первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33