Сломленная Джульетта (ЛП) [Лиса Рэйвен] (fb2) читать онлайн

Лиса Рэйвен Сломленная Джульетта Серия: «Под несчастливой звездой». Книга вторая

Перевод: Винни Пух

Редактура: Mistress, Ленчик Лисичка Кулажко

Вычитка: Angel Lina

Обложка: Ленчик Лисичка Кулажко

Оформление: Ленчик Лисичка Кулажко

Эпиграф

Когда же он умрет,

Изрежь его на маленькие звезды,

И все так влюбятся в ночную твердь,

Что бросят без вниманья день и солнце.

— Джульетта, описывая Ромео.

(«Ромео и Джульетта» Уильям Шекспир)

1

ПРЕКРАСНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ

Наши дни.

Нью-Йорк.

Квартира Кассандры Тейлор.

В Японии существует понятие под названием «Кинцуги» — искусство реставрации керамических изделий с помощью золота. В результате получается изделие, которое очевидно было разбито, но от этого стало только прекрасней.

Это понятие всегда восхищало меня.

Так часто люди пытаются скрыть свои шрамы. Словно малейший урон доказывает, насколько они слабы. Они приравнивают шрамы к ошибкам, а эти ошибки – к позору. Навечно искаженное совершенство.

Кинцуги утверждает обратное: «Существует красота, рожденная трагедией. Взгляните на эти драгоценные линии разломов пережитого опыта.».

Стоя в своем коридоре и глядя на входную дверь, отражающую стуки моего бывшего возлюбленного, мне приходит в голову, что хоть Кинцуги и является благородным искусством, это не меняет того, что однажды сломанная вещь уже никогда не сможет стать чем-то иным. Прекрасное восстановление, каким бы утонченным оно ни было, не сделает его снова цельным. Это все также просто осколки, напоминающие свою прежнюю форму.

Судя по его душещипательному утреннему е-мейлу, в котором содержалось эпическое признание в любви, я верю в то, что Итан хочет исцелить меня. Иронично, учитывая, что именно он был тем, кто изначально меня сломил.

Знаю, ты думаешь я ушел, потому что не люблю тебя, но ты не права. Я всегда любил тебя, с того самого момента, когда впервые увидел.

Я так долго верил, что получал то, что заслуживаю, когда люди покидали меня, что мне и в голову не пришло, что я получил то, что заслужил, когда встретил тебя. Я не мог понять, что если перестану быть таким большим и неуверенным в себе засранцем хотя бы на пять минут, то возможно… лишь возможно… смогу быть с тобой.

Я хочу быть с тобой, Кэсси.

Я нужен тебе так же сильно, как ты нужна мне. Мы оба безжизненны друг без друга, и осознание этого заняло у меня много времени.

Снова раздается стук, на этот раз громче. Я знаю, что должна ответить.

Он прав. Я безжизненна без него. Всегда была. Но что я могу предложить в ответ, кроме призрака той женщины, в которую он влюбился?

Не будь такой же упрямой, каким был я и не позволяй страхам победить. Позволь победить нам. Знаю, ты думаешь, что это рискованно – полюбить меня снова, и что твои шансы ничтожны, но позволь сказать тебе кое-что, в чем я уверен. Я бы не смог разлюбить тебя, даже если бы попытался.

Он может любить меня и все равно бросить. Он уже дважды доказал это.

Боюсь ли я еще, что ты сделаешь мне больно? Конечно. Наверно, так же сильно, как боишься ты, что я сделаю больно тебе.

Но теперь во мне предостаточно храбрости, чтобы понимать, что это определенно стоит риска.

Позволь я помогу и тебе быть храброй.

Храбрая – слово, которым я не описывала себя уже очень долгое время.

На мой телефон приходит сообщение.

Хей. Я у твоей двери. Ты дома?

Волнение и страх пробегают мурашками по моему позвоночнику, соревнуясь в том, кто парализует мой мозг первым.

Когда я закончила читать е-мейл, у меня возникло желание увидеть его. Но сейчас, когда он здесь, я без понятия, что мне делать.

Я иду вдоль коридора и все происходящее мне кажется сном. Как будто прошедшие три года были ночным кошмаром, и я вот-вот проснусь. Все вокруг происходит медленно. Кажется важным.

Дойдя до двери, я плотнее запахиваю халат в попытке унять нервы. Затем дрожащей рукой открываю ее.

Усилием воли я заставляю себя дышать, и тут распахивается дверь, являя мне Итана с телефоном в руках. Такой красивый, но уставший. Нервный. Вид у него почти такой же нервный, как и переживаемые мною чувства сейчас.

— Привет. — Он говорит это тихо. Словно боится, что я прогоню его.

— Ты здесь.

— Да.

— Как? В смысле, я же только что написала тебе. Ты уже был здесь?

— Э-э… да. Я… был здесь уже какое-то время. После того, как я отправил тебе е-мейл, я не мог уснуть. Не мог перестать думать о всяком. О тебе. — Он опускает взгляд на телефон и засовывает его в карман. — Я хотел быть рядом с тобой, просто на случай, если ты… — Он улыбается и качает головой. — Я хотел быть здесь. Рядом.

Его помятая куртка лежит на земле рядом со стаканчиком от кофе.

— Итан, как долго ты уже здесь?

— Я же сказал тебе, какое-то…

— А поточнее?

Его легкая улыбка маскирует что-то более глубокое. Нечто отчаянное.

— Несколько часов, но… — Он опускает взгляд на свои ноги и снова качает головой. — У меня такое ощущение, что я прождал за этой дверью все эти три года, просто пытаясь набраться смелости и постучаться. Полагаю, мой е-мейл послужил неким толчком к этому.

Когда он снова поднимает взгляд, я впервые за долгое время, вижу страх в его глазах.

— Но главный вопрос в том, собираешься ли ты впустить меня?

Я замечаю, как сжимаю дверную раму правой рукой, а левой – придерживаю дверь. Все мое тело блокирует вход. Словно я подсознательно стою на его пути.

Он медленно наклоняется вперед, ведя себя насторожено.

— Ты же прочла мой е-мейл, да?

Тотчас пространство между нами начинает казаться очень маленьким.

— Да.

Он засовывает руки в карманы, вид у него настороженный.

— И? Это помогло?

Я не знаю, что сказать. Он ожидает от меня какого-то заявления? Чего-нибудь, что будет равносильно его тысячам слов любви?

— Итан, этот е-мейл был… потрясающим.

Видимо, это все, что он хотел услышать, потому что его лицо тут же озаряется.

— Тебе понравилось?

— Очень. — Мое горло сжимается при мысли о слове на букву «Л». — Ты правда напечатал… каждую фразу… отдельно?

— Да.

— Как много времени на это ушло?

— Я не следил за временем. Мне просто нужно было, чтобы ты это знала. Мне и сейчас нужно это.

Я крепче сжимаю дверь.

Я знаю, нам не стоит обсуждать это в коридоре, но, если я впущу Итана, он дотронется до меня, и тогда вся хрупкая сила, что еще есть во мне, разрушится.

— Так… к чему нас все это приводит? — Он подается вперед. — В смысле, я-то знаю, чего хочу. — Он так близко, что его ноги почти касаются моих. — Думаю, я был достаточно откровенен. Но что насчет тебя?

Я напрягаюсь из-за его близости.

Этот человек столько всего для меня олицетворяет. Он был моим первым настоящим другом. Моей первой любовью. Первым партнером в постели. Мастером всего удовольствия, что я испытала, и архитектором стольких моих страданий, сколько я и не подозревала, что способна вынести.

Кажется почти невозможным, что за все это ответственен один и тот же мужчина. Мужчина, который хочет быть для меня одним единственным.

Моим.

— Кэсси… — Он касается моей руки, потом пробегается по моему запястью и вдоль предплечья. Мурашки взрывом выступают на моей коже от его прикосновений. — Чего ты хочешь?

Я хочу его. Но не должна. Нуждаюсь в нем. Но ненавижу это.

— Я не знаю, — шепчу я.

— Я знаю, — говорит он, подаваясь вперед — Впусти меня. Обещаю, на этот раз я здесь, чтобы остаться.

2

ПРЕЗРЕННАЯ УЯЗВИМОСТЬ

Шесть лет назад.

Округ Вестчестер, Нью-Йорк.

Гроув.

Я просыпаюсь и тянусь, не сразу понимая, почему все мое тело ноет. И тут я вспоминаю.

У меня был секс. Невероятно страстный до дрожи в мышцах половой акт. С Итаном.

Я улыбаюсь.

Итан Холт лишил меня девственности.

О, боже, как же он ощущался! Снаружи и внутри.

Сцены из прошлой ночи нахлынывают обратно, превращая боль в покалывания.

Конечно, теперь я буду выглядеть иначе. Я уже себя так чувствую. Восхитительно. Словно для меня открылся новый мир жизненного опыта, и мне не терпится исследовать его.

Вместе с ним.

Довольно вздыхая, я тянусь рукой на другую сторону кровати и нахожу ее пустой.

Я открываю глаза.

— Итан?

Я встаю и проверяю остальную часть квартиры. Пусто.

Возвращаюсь и сажусь обратно на кровать. Простыни смяты и все также источают его аромат.

Я проверяю свой телефон. Сообщений нет. Смотрю под кровать, чтобы убедиться, что трогательная любовная записка/извинение не затерялась под ней.

Ничего.

Великолепно.

Уверена, когда мужчина покидает постель посреди ночи, это не очень хороший знак.

Позже этим же утром, у меня трясутся колени, пока я жду начала нашего занятия по продвинутому курсу актерского мастерства.

Холт опаздывает. А он никогда не опаздывает.

Я все еще не могу поверить, что он просто взял и ушел. В смысле, если ты впервые спишь с девушкой, то хотя бы потом посылаешь эсэмэску, верно? Или даже удостаиваешь телефонного звонка со словами: «Привет. Спасибо, что позволила мне лишить тебя девственности. Было здорово!».

Я знаю, что ему нелегко жить с душой нараспашку, но разве он не понимает, что он – не единственный кто нуждается в утешении?

Эрика входит в аудиторию, и я пытаюсь выкинуть Итана из головы.

— Дамы и господа, с возвращением. Надеюсь, у вас всех были плодотворные выходные в честь Дня Благодарения. — Все бормочут что-то позитивное, и она улыбается. — Отлично, потому что следующие несколько недель я буду давить на вас сильнее, чем когда-либо прежде. В этом семестре мы будем работать с масками, что является одним из сложнейших и древних видов искусства внутри театра.

Дверь открывается, и Эрика хмурится при виде Холта, который заходит и садится. У него усталый вид.

— Спасибо, что присоединились к нам, мистер Холт.

Он кивает.

— Да, нет проблем.

— Принести вам что-нибудь? Часы, к примеру?

Он опускает взгляд на свои руки.

— Извините за опоздание.

Она награждает его пристальным взглядом.

— Как я уже говорила, работа с масками сложна́ и требует от актера абсолютной честности и открытости. Это не тот вид искусства, который прощает эмоциональную отчужденность или неуверенность. Будьте готовы к жестокому самоанализу.

Холт посматривает на меня и натянуто улыбается, прежде чем отвернуться.

Эрика подходит к своему столу и берет большую коробку, наполненную масками. Она раскладывает их на полу.

— Эти маски выражают особые эмоциональные черты. У вас есть несколько минут, чтобы выбрать ту маску, которая импонирует вам больше всего.

Все подходят к маскам. Пока все разговаривают и смеются между собой, Итан стоит позади в ожидании пока толпа затихнет. Я иду и становлюсь рядом с ним.

— Привет.

— Привет. — Он едва смотрит на меня.

— Ты сбежал от меня этим утром. — Он засовывает руки в карманы и мышцы на его лице сжимаются. — Я… чем-то тебя расстроила? Это из-за того, что произошло? В смысле, я знаю, ты говорил, что нам стоит подождать, и я все равно заставила тебя это сделать, но…

— Нет. — Он пожимает плечами. — Ты меня не расстроила. У меня… просто были дела, и я не хотел будить тебя. Все нормально.

Его слова приободряют, но никак не заставляют меня чувствовать себя лучше.

— Значит, ты… наслаждался этим? Мной? Тем что мы сделали?

Он опускает голову, и я вижу намек на улыбку, когда он наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Кэсси, только ты можешь обсуждать секс посреди занятия по актерскому мастерству. Можем мы, пожалуйста, поговорить об этом позже, когда не будем в помещении полном людей?

— Ох, да. Конечно. Позже. — Я знаю, что он прав, но моя самооценка с каждой секундой все больше и больше падает. — Когда, позже?

Он вздыхает и наклоняется снова так, что его губы прикасаются к моему уху.

— Да, мне понравилось. Очень. С тобой без сомнения у меня был лучший секс. Но мысли об этом не приведут меня сейчас ни к чему хорошему. Так что, пожалуйста, ради моего неловкого стояка, завязывай.

Его признание заставляет меня лучиться улыбкой. Это не оправдывает его уход, но теперь я, по крайней мере, знаю, что он хорошо провел время.

Эрика указывает на нас.

— Мистер Холт, мисс Тейлор… прекратите разговоры и выберите маски, пожалуйста. Мне бы хотелось уже начать.

К тому времени, когда мы продвигаемся вперед, остаются только две маски: одна с большим носом, тяжелым взглядом и нахмуренными бровями, а другая похожая на ребенка с круглыми глазами и нежными щечками.

— Агрессия и уязвимость, — говорит Эрика, опираясь на свой стол. Когда я выбираю маску ребенка, а Холт собирается было взять другую, она цокает языком и меняет их. — Это слишком очевидный выбор для вас обоих, вам не кажется?

Холт напрягается и с секунду мне кажется, что он станет спорить, но Эрика осаждает его пристальным взглядом и он разворачивается и возвращается на свое место.

Потом Эрика зовет всех на площадку для парных выступлений. Она разрабатывает для нас импровизированные сценки, в которых должен использоваться только язык тела. Это сложно, и дается всем с трудом, но Эрика стимулирует всех, чтобы добиться бо́льшей отдачи. Сегодня она не в духе, и к тому времени, когда она вызывает на сцену нас, мои руки уже липкие от пота.

— Мисс Тейлор, вы олицетворяете силу, но в негативном контексте. Издевки, доминирование, бескомпромиссность. Мистер Холт, вы же олицетворяете противоположные черты. Чувствительность, открытость, доверчивость. Начинайте, когда будете готовы.

Я надеваю маску. Она плотная, отчего сложно дышать. Мое поле зрения ограничено маленькими отверстиями для глаз, и мне приходится поворачивать голову, чтобы видеть Итана.

Он смотрит на меня несколько секунд, прежде чем надеть свою маску.

Некоторое время я пытаюсь сосредоточиться, потом двигаюсь по направлению к нему и веду себя как можно небрежнее. Это не легко, когда он так возвышается надо мной. И все же я пытаюсь быть агрессивной и пугающей.

— Почувствуйте все, что вы делаете, мисс Тейлор. Овладейте эмоцией маски. — Я хватаю Холта за рубашку и молча приказываю ему опуститься на пол. Он уклоняется, симулируя страх, но его движения неловки.

— Мистер Холт, ваша маска олицетворяет подчинение и уязвимость. Вы должны воплотить эти характеристики. Откройтесь.

Итан пытается выполнить требования, но жесты, которые он выдает больше похожи на клише, отчего он кажется только злым, нежели уязвимым.

По Эрике видно, что она разочарована в прикладываемых нами усилиях. Несколько минут спустя, когда она прерывает упражнение, Холт срывает с себя маску и возвращается на место.

Эрика собирает маски и кладет их обратно в коробку.

— Знаю, сегодня вам было сложно, но потом станет легче. Ваша итоговая оценка по актерскому мастерству на пятьдесят процентов зависит от этого задания, поэтому я жду от вас максимальных усилий.

Итан поднимает руку.

— Мистер Холт?

— Можно ли будет поменять маски в следующий раз?

— Нет. Маска, с которой вы работали сегодня, останется за вами до конца семестра. Думаю, вам лучше привыкнуть к исследованию своей уязвимой стороны, мистер Холт.

Выражение лица Итана настолько презренно, что это почти смешно.

3

МАСКИ

Театральная школа «Гроув» – самая престижная школа в нашей стране, соответственно и стандарты этой школы чрезвычайно высоки. И тем не менее, не думаю, что кто-то из нас был готов к трудностям, которые уготовили нам на занятиях. Особенно это относится к маскам.

Вопреки убеждениям Эрики, что работать с масками станет легче, мы все также продолжаем бороться с собой. Но как бы плохо каждый из нас себя ни проявлял, у Итана это получается хуже всех. Эрика давит на него сильнее, чем на остальных, и конечно же, это значит, что он теперь всегда в дерьмовом настроении.

Он ведет себя отчужденно и, хотя я ясно дала понять, что мне хотелось бы чаще заниматься сексом, прошла уже почти неделя с тех пор, как он прикасался ко мне в каких-либо интересных местах. Он даже не берет меня за руку, если я не являюсь инициатором. К счастью, инициатором я являюсь всегда. Если уж он не подпускает меня к остальной части своего тела, то пусть не ждет, что я не стану брать его за руку.

— Эрика ненавидит меня, — говорит он, когда мы направляемся к Центральном корпусу – большому четырехэтажному зданию с библиотекой, кафетерием, студенческой комнатой отдыха, и несколькими лекционными аудиториями – чтобы пообедать с нашими друзьями.

— Неправда.

— Тогда зачем заставлять меня работать конкретно с этой маской? Злость, грусть, агрессия – я могу с легкостью передать любое из этих состояний.

— Да, но она знает, что у тебя проблемы с проявлением уязвимости, потому и давит на тебя, хочет, чтобы ты поборол это. Только представь, как было бы круто, преодолей ты себя. Ты бы стал первым в группе.

А еще стал бы более заботливым парнем.

Он качает головой.

— Вероятность того, что это случится равна нулю. Я не могу это сделать, Кэсси. Да я даже не понимаю, с чем имею дело.

Я вытаскиваю свой телефон и гуглю.

— Уязвимый. Прилагательное, означающее подверженность слабости и боли; открытость к моральным атакам, критике, искушениям. Ого! Рядом твоя фотография.

— Очень смешно.

— Спасибо. Я стараюсь.

Мы уже практически у Центрального корпуса, когда я замечаю группу второкурсников около двери. Я узнаю Оливию, более-менее бывшую девушку Итана из его длинного списка девушек. Она хмурится, когда замечает, что Итан держит меня за руку.

— Не верю своим глазам, — говорит она, когда мы приближаемся. — Я думала, что все россказни о том, что у тебя есть девушка – полная чушь, но вот он – ты, и до сих пор с той же девушкой, с которой я видела тебя в начале года. Ты всерьез намерен завоевать ее, прежде чем бросить, не так ли? Ну то есть, то, что ты сделал со мной – было достаточно плохо, но она? Она же будет проклинать твое имя годами. Невероятно.

Итан крепче берет меня за руку.

— И день становится все лучше и лучше. — Он тянет меня за руку, и мы заходим внутрь. Я чувствую, как Оливия смотрит нам вслед.

— Она и впрямь ненавидит тебя.

Он кивает.

— Да. И у нее есть веские причины.

Он бормочет мне что-то о том, что ему нужно заказать еду и растворяется в толпе кафетерия.

Я направляюсь к противоположному концу зала и нахожу Джека, Лукаса, Коннора, Айю, Миранду и Зои за нашим столиком в углу.

Джек осматривается вокруг с брезгливым выражением лица.

— Блин, это место нагоняет тоску. Студенческому совету больше нечем заняться, кроме как украшать всякой хренью все вокруг? Такое ощущение, что Блестящая Фея справила нужду на все это чертово место.

— Уже почти декабрь, — говорит Айя. — Это поднимает настроение.

— Поднимает настроение? — Джек указывает на цунами в виде мишуры и побрякушек, окружающие нас. — Это граничит с сумасшествием. Вчера они сдирали украшения в честь Дня Благодарения, словно это лично оскорбляет их матерей, а сегодня по всему этому проклятому месту развешена метрическая тонна дерьма в стиле порно о Санте. Никто не нуждается в таком количестве дурацкой мишуры! Если после обеда я приеду на матч по регби весь в этих чертовых блестках, я подам официальную жалобу декану. Я не собираюсь прославится как человек-дискоболл как бы потрясающе это ни смотрелось на мне.

Раздаются смешки и затем Лукас говорит:

— Так, у кого какие планы на выходные? Джек, тебе наконец-то удалось убедить ту рыженькую танцовщицу сходить с тобой на свидание?

Джек улыбается.

— Конечно, удалось. Я отведу ее в тот новый итальянский ресторан. Немного вина, немного пасты. И после того, как я включу «очарование Эйвери», по моим прогнозам, уже к концу вечера буду лицом к лицу с ее балетными колготочками.

Миранда вспыхивает:

— Ты же понимаешь, что поход с девушкой в ресторан, не дает тебе права трахать ее, да?

Джек усмехается.

— Я в курсе. Кроме того, она в самом деле мне нравится. Если бы секс был моей единственной целью, то я бы не стал заморачиваться со свиданием, а просто пригласил бы ее к себе на просмотр нежного порно по Нетфликс в надежде, что это придаст ей верный настрой.

Коннор подталкивает локтем Лукаса.

— Что насчет тебя, чувак? Разве ты не мутишь с той цыпочкой с дредами с курса изобразительного искусства?

Лукас откидывается назад и кладет руку поверх груди.

— Ох, милая, милая Мэрайя. Мы уезжаем на выходные. Экскурсия по винодельне. Мини-гостиница. Все по полной программе.

Джек хмурится.

— Черт, все так быстро. Разве вы не всего-то две недели встречаетесь?

— Что сказать, мужик? Она – то, что надо. Просто потрясающая. У меня много недостатков, но забота о моей девушке – не из их числа.

Я чувствую укол зависти, пока слушаю их разговор, потому что помню, что хоть мы с Итаном встречаемся официально уже больше месяца, он все еще не сводил меня на настоящее свидание. Обычно мы зависаем у меня или у него. Смотрим телевизор. Читаем. Делаем уроки.

Если повезет, мы целуемся, но на этом все.

На самом деле, это огорчает.

— Как насчет вас с Холтом? — спрашивает Коннор, перебирая картофель-фри. — Какие-нибудь грандиозные романтические планы на выходные? — В его голосе слышатся резкие нотки, словно он уже знает ответ.

Я перевожу взгляд на Итана, который стоит в очереди за кофе.

— Э-э, не уверена. Мы пока еще не обсуждали это.

— Хм. — Коннор опускает взгляд на свою трапезу, и я чувствую укол обиды за то, что он поднял эту тему.

Неужели незаметно, как неромантичен Итан?!

Такое ощущение, что, если бы я сказала всем, что он сбежал от меня утром, после первого секса, никто бы не удивился.

Словно наши отношения подобны глупым логическим парадоксам.

Что когда твой парень не ведет себя, как парень?

Тогда, когда это Итан Холт.

Пока все продолжают болтать о своих романтических планах, я извиняюсь и направляюсь в уборную. Думаю, я всегда знала, что Итан – не из тех людей, которые открыто выражают свои чувства, но мне казалось, что после того, как наши отношения выйдут на поверхность, это изменится.

Очевидно, нет.

Выходя из кабинки, я наталкиваюсь на Оливию, которая стоит, склонившись над раковиной и нюхает что-то со стойки. При виде меня она вытирает нос.

— Привет.

Я делаю вдох и прохожу мимо нее, чтобы помыть руки.

— Может тебе стоит делать это там, где не увидят люди.

— Обычно я так и делаю, но думаю, тебе надо увидеть, что тебе уготовано после того, как Холт разобьет твое сердце. Приятного мало.

Я качаю головой и мою руки, как можно быстрее.

— Я не увлекаюсь наркотиками.

— Это пока. Пройдет время – будешь.

Я вытираю руки и стараюсь не обращать внимания на то, как она вдыхает еще одну дорожку порошка со стойки.

Когда я впервые встретилась с Оливией несколько месяцев назад, я невольно заметила, как она красива. Она вызвала во мне чувство ущербности во всех смыслах этого слова. Мои волосы были самого обычного каштанового цвета, который только можно представить, тогда как у нее волосы насыщенные каштановые, густые и блестящие. Мои формы округлые и я неплохо сложена для своего роста в метр шестьдесят пять, тогда как она на четыре фута выше и ее типу фигуры присуща элегантность, которой я всегда завидовала.

Могу только представить, как изумительно она смотрелась бы рядом с Итаном, оба по-своему красивые.

К сожалению, девушка, стоящая сейчас передо мной, выглядит совсем иначе. Ее волосы теперь жирные и тусклые, цвет кожи неравномерен и желтоват, а элегантность, которой она обладала, уступила место впалым щекам и чересчур выпирающим костям.

Какие бы демоны ее ни тревожили относительно отношений с Итаном, они словно съедают ее заживо.

Поворачиваясь, чтобы уйти, я чувствую укол сочувствия.

— Береги себя, Оливия, хорошо?

Не успеваю я открыть дверь, как она касается моей руки.

— Слушай, я здесь не для того, чтобы припугнуть тебя. Я просто хочу, чтобы ты знала во что ввязываешься.

— Я знаю. Спасибо.

— Так ли это? Потому что со стороны кажется, что Итан Холт, который разбил мне сердце, очень похож на того, с кем встречаешься ты.

— Он изменился с тех пор.

Она облокачивается о раковину и скрещивает руки на груди.

— Позволь мне обрисовать тебе картину. — Я сразу понимаю, что история мне не понравится. — Он неохотно соглашается объявить о том, что вы встречаетесь, но на деле не ведет себя, как подобает парню. Никаких тебе свиданий, минимум публичного проявления нежности и приходится через силу заставлять его говорить о чувствах с этими его перепадами настроения. Звучит знакомо?

Я сохраняю бесстрастное лицо, хоть мой адреналин и подпрыгивает.

— Не знаю, что тебе и сказать. Мне он нравится . Сильно. Я готова дать ему кредит доверия.

Оливия качает головой.

— До тебя что, не доходит? Ты наверно думаешь, что это не случится с тобой, потому что ты другая или особенная, и да, возможно, ты права. Но проблема не в этом. Ты может быть и другая, но он-то – нет, и именно он будет тем, кто сломит тебя. Будь осторожна. Этот парень словно лавина, ждущая своего часа.

— Значит, эта девушка преследует тебя? — спрашивает моя соседка, Руби, пытаясь вскрыть банку томатного супа.

— Типа того, но у меня такое чувство, словно она пытается предостеречь меня.

— Пусть тогда эта стерва посторониться. Это моя работа. И все же, она права. Не могу поверить, что он до сих пор не сводил тебя на настоящее свидание. Словно в нем нет ни грамма романтики. — Она выливает суп в кастрюлю.

— Не такой уж он и плохой.

— Кэсси, мы прошли тест на тему «Насколько романтичен твой парень» в Космо, и результаты Холта выдали – Этот мужчина не знает о том, что он ваш парень. Это просто смешно.

Я проверяю роллы быстрого приготовления, которые поставила в духовку несколько минут назад. Они еще слишком бледные.

— Ему сделали больно. Думаю, он просто не показывает свою привязанность так, как это делают другие парни.

— И как же тогда он проявляет свою привязанность? Потому что я не видела, чтобы он целовал или обнимал тебя при встрече. Он едва ли держит тебя за руку. Он переспал с тобой один раз, и не хочет этого больше делать. Никаких тебе подарков, свиданий, и любовных стихов, написанных пока он был обдолбан мескалином.

Я хмурюсь.

— Последнее это что?

— Неважно. Длинная история. Я хочу сказать, что в этом парне нет ничего романтичного, и от этого страдаешь только ты. Не могу поверить, что тебя это больше не злит.

— Что ж, я недовольна этим, но что я могу сделать?

— Хорошо, вот тебе совет. Ты – тряпка.

— Это не совет. Это утверждение. Оскорбительное причем.

— Черт побери, Кэсси, повзрослей! — Она агрессивно размешивает суп. — Он дерьмово обращается с тобой, потому что у него есть страхи или что-то типа того, но это не оправдание. — Она добавляет немного молока в кастрюлю. — Поговори с ним начистоту или напиши на своих сиськах «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» и покончи с этим. Выбирать тебе.

Я знаю, что она права, но не могу избавиться от чувства, что малейший неправильный ход с Итаном приведет к катастрофическим последствиям.

— Вот блин! — Руби хмурится, глядя на кастрюлю, затем берет банку от супа и читает инструкцию.

— Что?

— Думаю, я все испортила.

— Как такое возможно? Это суп. Из банки.

— Я добавила слишком много молока. Видимо, я должна была измерить дозу или что-то в этом роде. — Она зачерпывает немного в ложку и пробует.

— На что похоже?

Она пожимает плечами.

— Молоко со вкусом томата.

Я вздыхаю и прислоняюсь к стойке.

— Не самое странное из твоих творений.

— Да уж.

— Накрывать будем?

— Давай. У нас хотя бы есть роллы.

— Ох черт! — Я открываю дверцу духовки и оттуда палит дымом. Когда я вытаскиваю противень, то обнаруживаю, что роллы черные. — Проклятье!

— И кто теперь плохой повар? Господи, тебе всего-то надо было их разогреть!

Мы стоим на месте несколько минут, глядя на жалкие остатки нашего ужасного ужина. Я не знаю, смеяться мне или плакать. У меня возникает желание позвонить Итану, чтобы он пришел приготовить нам что-нибудь, но думаю, что желай он провести время со мной, то дал бы знать.

— Вино? — предлагаю я.

Руби вздыхает.

— Валяй. Не думаю, что могу и его испортить.

— Ловлю на слове.

О, боже. Ай.

Я морщусь, когда открываю глаза. Солнечный свет пронзает мой пульсирующий мозг, как нож для колки льда.

Я лежу на полу в окружении винных бутылок и коробок от пиццы. Судя по отвратительному привкусу во рту, я вчера не только перебрала с алкоголем, но еще и выкурила до хрена сигарет. Мой рот сравним с полом ринга после петушиного боя.

Я приподнимаюсь и прохожусь языком по своим зубам, попутно замечая, что Руби лежит на диване, прикрывая свое лицо рукой.

Очень надеюсь, что ей будет плохо, когда она проснется. Хоть я и не помню бо́льшую часть прошлой ночи, я почти уверена, что это ее вина.

Моя голова пульсирует, а желудок пучит, и когда я вытягиваю руку вперед, чтобы сбалансировать себя, что-то на моей руке бросается мне в глаза. На костяшках моих пальцев черной подводкой написано слово «ХОЛТ».

Какого…?

На другой руке нацарапано слово «ОТСТОЙ».

До меня доносится стон, и я смотрю на Руби.

— Я этого не делала, — говорит она, выглядывая из-за руки. — Ну, ладно, делала, но ты сама сказала мне сделать.

— Ты помнишь прошлую ночь?

— А ты нет?

— Не очень.

— Ну, я пару часов увещевала о том, какой Холт сволочь, пока ты не согласилась. Потом ты сделала это с моим лицом.

Она приподнимает руку и показывает худший макияж, который доводилось мне видеть. Ее брови утолщены, а подбородок заострен с помощью плохих линий затенения по краям.

— Ты пыталась сделать меня похожей на Холта, потому что хотела врезать ему по лицу за то, что он такой отчужденный.

— О, боже, Руби, я ударила тебя? — Было сложно понять, учитывая весь этот макияж.

— Нет, но ты сделала очень «крикливый» телефонный звонок Холту в два часа ночи.

— Что?! Что я ему наговорила?!

Она садится, потом хватается за голову и стонет.

— Ты много чего говорила. А я на заднем плане поддерживала тебя. Ты так знатко вынесла ему мозг! Затем ты повесила трубку и отрубилась.

— О, боже. — Меня тошнит, но не от алкоголя. Я ползу по полу и отбрасываю в сторону мусор, пытаясь найти свой телефон.

— Почему ты не остановила меня?!

— Милая, я была еще более пьяной, чем ты. Вдобавок, он заслужил это. Для пьяной девушки, ты была весьма красноречива. За исключением той части, когда ты плакала.

Я перестаю искать телефон и смотрю на нее.

— Пожалуйста, скажи, что это шутка.

— Не-а. Примерно через десять минут ты сквозь слезы сказала что-то о том, что он твой первый парень, первый любовник, и по идее ты должна чувствовать эйфорию и влюбленность, а все, что ты чувствуешь – это неразбериху и одиночество, потому что даже когда он с тобой, он с тобой не весь.

— О, боже.

— Потом ты сказала что-то типа: «Почему ты просто не позволишь себе любить меня? Разве ты не понимаешь, какой гармоничной парой мы бы были?» И, ну, к этому моменту, я уже тоже плакала, так что…

Я потираю глаза.

— Ох, Руби это плохо. Очень, очень плохо.

— Да, нам нельзя больше так много пить.

Я сметаю вещи с журнального столика, отчаявшись найти свой телефон. Наконец, я нахожу его под коробкой от пиццы. Он отключен и весь в масле.

Когда я включаю его, то обнаруживаю восемь пропущенных вызовов и две эсэмэски.

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я читаю его первое сообщение.

Перезвони мне. Сейчас же!

Я прикладываю телефон к своей раскалывающейся голове.

Мне не хочется просматривать следующее сообщение, но я знаю, что обязана. Он отправил его через час после первой эсэмэски.

Черт побери, я ненавижу себя за то, что заставил плакать тебя. Позвони мне, когда получишь это сообщение. Мне пофиг на твое похмелье. Нам надо поговорить.

Я долго смотрю на экран, снова и снова перечитывая его слова.

— Кэсси? Все нормально?

— Не знаю. Он сказал: «Нам надо поговорить».

— О, черт!

— Вот и я о том же.

Я звоню ему. Идет переадресация на голосовую почту.

— Привет, это Итан. Оставьте сообщение. Или нет. Пофиг.

Я скидываю.

— Черт побери!

— Всего семь утра, — говорит Руби. — а ты еще и разбудила его своей пьяной тирадой. Может дашь ему поспать?

— Я одолжу твою машину.

— Э-э… а ты не думаешь, что еще слишком пьяна для вождения? Я-то уж точно.

— Мне надо к нему, Руби.

Она потирает глаза.

— Ладно. Ключи на моем столике. Но может ты сначала примешь душ и переоденешься? На твоих сиськах пятна от пепперони.

Я оглядываю себя и совсем не удивляюсь, когда вижу, что она права.

— Руби, мы больше никогда не будем пить.

— Аминь.

Через полчаса, я уже стучусь в дверь Холта, в то время как чувства расстройства желудка и паники соревнуются в звании того, кто заставит меня блевануть первой. Когда он не открывает сразу, паника быстро выходит в лидеры. Я стучусь снова.

Через несколько секунд слышится шорканье, потом дверь немного приоткрывается, являя мне прищуренное лицо.

— Кэсси?

— Привет, Лисса.

— Сейчас семь тридцать утра.

— Знаю.

— И суббота.

— Прости. Твой брат дома?

— Нет, или я убила бы его к черту. Он пробубнил что-то о том, что идет на пробежку где-то полчаса назад. Надеюсь его собьет машина. Этот неуравновешенный идиот громыхал в квартире в три часа ночи. Ругался матом и кидал вещи, пока делал уборку.

— Он… делал уборку?

— Ага. Он убирается только тогда, когда выведен из себя. Он начал пылесосить около четырех утра. Между вами что-то случилось прошлой ночью?

— Э-э, дело в том, что я напилась и я… ну, думаю, я устроила ему взбучку по телефону.

— Ты звонила ему в пьяном виде?

Я морщусь.

— Очевидно.

— Ну тогда это многое объясняет. — Она зевает. — Хочешь зайти и подождать?

— Да. Если можно.

— Конечно. — Она открывает дверь, затем плетется обратно к себе в комнату. — Он не должен задержаться. Чувствуй себя как дома. Я вернусь в постель. Когда он вернется, стукни его по голове за меня, ладно?

— Хорошо. Спасибо. Прости, что разбудила тебя.

— Ничего страшного. — Она закрывает за собой дверь, и я принимаюсь оглядывать гостиную. Вокруг ни пятнышка.

Никогда еще вид убранной комнаты не вызывал у меня такого дурного предчувствия.

У меня болит голова, поэтому я сажусь на диван и листаю несколько минут журнал, пока не осознаю, что едва ли смотрю на него. Я кидаю его обратно и иду в комнату Холта. Его постель убрана с военной точностью. В середине кровати лежит раскрытый… о, боже!

Дневник?

Его аккуратным почерком исписаны обе страницы, а ручка лежит вдоль его корешка.

Искушение, вот как можно охарактеризовать то, что я чувствую при виде дневника Холта.

Желанию его прочесть почти невозможно устоять, но я знаю, каково это, когда в личную жизнь вторгаются и хоть я бы и отдала свою левую руку, чтобы заглянуть в его мозг, подрыв доверия не стоил бы того.

Я закрываю дневник, стараясь не смотреть на то, что он написал, и кладу его вместе с ручкой на прикроватный столик. Затем я забираюсь в постель и утыкаюсь лицом в подушку.

Мммм. Так хорошо пахнет.

Пожалуйста, пусть он не злится на меня. Позволь мне все исправить.

Пожалуйста.

Легкими движения что-то проходится по моей шее.

Губы. Теплое дыхание.

Я поворачиваюсь на встречу, желая большего.

— Кэсси?

Тсс. Ты спугнешь губы.

— Эй… ты проснулась?

— Нет. Шшш. Больше губ. Мой парень скоро вернется.

Губы вновь касаются меня. В другой форме. В форме улыбки?

Они двигаются вверх по моей шее, вдоль челюсти. Такие мягкие, но сопровождаются чем-то более грубым. Его подбородком. Щеками.

— А кто еще ты, думаешь, целует тебя?

— Хмм. Орландо Блум?

Губы застывают посреди поцелуя.

— Блум? Серьезно? Твой парень с легкостью надерет задницу этого щуплого англичанишки.

— Ты утверждаешь, что ты мой парень?

Все больше поцелуев задерживаются на моей шее, затем он нежно прикасается к моему уху.

— Я ничего не утверждаю. Это факт.

— Не может быть. Мой парень не такой ласковый.

Губы перестают двигаться. Он выдыхает. Напряжение переходит из его тела в мое.

Я сглатываю, глаза все также закрыты.

— Прости.

— За что?

— За то, что я сейчас сказала. За то, что сказала прошлой ночью. Дело в вине.

— Нет, дело не в нем.

— Ладно. Ты прав. Не совсем в вине, но оно подстегнуло меня.

Он заключает мое лицо в ладони.

— Кэсси, дело не в вине и не в тебе, и даже не в Руби, которая так поддерживала тебя на заднем фоне. Если это и чья-то вина, то моя.

Я тут же забываю об извинении, которое приготовила. Я открываю глаз.

— Э-э… что?

— Ты назвала меня херовым парнем, и была права.

Я открываю оба глаза.

— Я правда использовала эти слова?

— Да.

— Даже слово на «Х»?

— Да. Не буду врать, у меня даже стояк появился от этого.

Я приподнимаюсь на локте и смотрю на него. Должно быть, он только что вышел из душа, потому что на нем только боксеры. Вид его обнаженной груди отвлекает меня. А что еще сильнее отвлекает, так это то, что он не пугается моего внимания.

Я качаю головой.

— Извини, но что именно ты имеешь в виду?

Он откидывается на спину и закрывает глаза.

— Все что ты сказала. Вся та критика… ты была права. Я держал тебя на расстоянии.

— Почему?

Когда он отвечает не сразу, я поглаживаю ему руку, чтобы подтолкнуть. Через несколько секунд, он открывает глаза и смотрит в потолок.

— Знаешь, какая первая мысль у меня возникла, когда я зашел в комнату и увидел тебя в своей постели?

— Какая?

— Что ты прочла мой ежедневник.

— Но я не читала. Клянусь…

Он поворачивается ко мне.

— Я знаю. Когда я остановился и подумал об этом, то осознал, что ты бы не стала это делать. И все же, моим первым порывом было плохо подумать о тебе, потому что так я… справляюсь со всем. Люди. Я всегда готовлюсь к худшему, чтобы, когда в случае плохих событий, я не был удивлен. Или разочарован. Я решил, что если я не стану прилагать реальных усилий, то и не прогадаю, понимаешь? Именно это я и делал все это время.

— Итан… — я кладу руку на его плечо, и он напрягается.

Затем он выпрямляется.

Я был зол на тебя прошлой ночью, чертовски зол. Не из-за того, что ты якобы сказала неправду, а из-за того, что все это было правдой. Ты заговорила обо всех тех вещах, что я ненавижу в себе. Дерьмо из моей прошлой жизни, которое ни в коей мере не должно влиять на тебя, но все же влияет. — Он качает головой. — Я буду стараться сильнее. Знаю, это звучит глупо, но что еще я могу сделать?

— Стараться делать что?

— Быть… лучше. — Он заключает мое лицо в ладони и целует меня. Отчаяние чувствуется в том, как он держит меня и в том, как его глаза все еще остаются закрытыми, когда он отстраняется.

— Я могу сделать это. Быть парнем, которого ты заслуживаешь.

— Я верю тебе.

Произнося это, я знаю, что лукавлю, но я верю, что он будет стараться.

Следующим утром, только я заканчиваю укладывать последние книги в рюкзак и засовывать тост в свой рот, как до меня доносится стук в дверь.

Я открываю и вижу Итана, который улыбается и протягивает картонный стаканчик.

— Членочино? — спрашиваю я, обеспокоенно.

— Нет, просто горячий шоколад. С добавлением зефирок. — Он усмехается и легко целует меня.

Он гладко выбрит и на нем потертые джинсы с синим свитером. С мгновение, я не могу переварить все это. Он здесь. Такой привлекательный. Улыбающийся. Не одетый во все черное, словно серийный убийца.

Просто не укладывается в голове.

Его улыбка исчезает.

— Какого хрена ты так смотришь? Как будто я серийный убийца. Какао не отравлено.

Ну вот, это мне больше знакомо.

— Просто, ты обычно не… — Меня отвлекает то, какой он красивый и… как непринужденно выглядит. — Э-э, что ты здесь делаешь?

Он проходит мимо меня и ставит стаканчик на стол.

— Я стараюсь быть лучшим парнем, помнишь? Обычно парни ходят к своим девушкам и провожают их на занятия, поэтому я и здесь. — Он берет мой рюкзак и перекидывает его через плечо. — Вот же черт, что у тебя в нем?

— Книги.

— Свинцовые?

— Думаю, нормальные парни ведут себя полюбезнее тебя.

— Я вполне себе любезный.

Я хмыкаю.

— Ага.

Он обвивает рукой мою талию и притягивает к себе, затем целует так, что мое тело гормонально перегружается за каких-то две секунды.

Он победоносно смотрит на меня.

— И не говори, что это было не любезно с моей стороны.

Я киваю. Это не точный ответ, но все на, что я сейчас способна.

— Готова идти?

— Да.

Он берет меня за руку и закрывает за нами дверь.

Думаю, мне нравится этот мой новый парень.

4

ПОЛОЖИСЬ НА МЕНЯ

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

— Позволь мне войти, Кэсси. Пожалуйста. — Он так убедителен. Проводя пальцами вдоль моей руки он словно бы успокаивает и уговаривает меня, переходя затем к шее и заключая мое лицо в ладони. — Просто отпусти дверь.

Он наклоняется, его мягкие губы касаются моей щеки. Затем я чувствую теплое дыхание у своего уха. Я закрываю глаза, и в это время как дрожь пробегается по моей спине.

— Язнаю, что е-мейл не компенсирует все, что я сделал…

— Нет, не компенсирует.

— … но я имел в виду каждое слово, и, если ты впустишь меня, я докажу это тебе. Покажу. Люблю тебя. Пожалуйста…

Он легко касается губами моего уха, и все мое тело трепещет.

Он обхватывает мои пальцы своими и убирает их от двери.

— Ты хочешь за что-то держаться? — говорит он. — Держись за меня. — Он прикладывает мою руку к своей груди. Когда я впиваюсь пальцами в его мышцы, он даже не морщится.

— Итан, я не знаю, смогу ли это сделать.

— Я знаю. Позволь мне помочь тебе.

— Раньше ты никогда не давал мне этого делать.

— А должен был. Не повторяй моих ошибок. Пожалуйста. Позволь мне показать тебе, насколько другим я могу быть.

Я закрываю глаза, когда он прижимает мои руки к своей груди и начинает ласкать мои пальцы.

Неужели я делаю это? Рассматриваю возможность дать ему еще одну попытку?

Я смотрю на его грудь. Его рубашка слегка расстегнута. Голубого цвета. Если я сейчас загляну к нему в глаза, то в них отразится этот цвет.

Он сжимает мои руки.

— Я знаю ты думаешь о том, что так долго была отгорожена, что не знаешь, как проснуться. Что все эти смешанные чувства, что я вызываю в тебе, заставляют тебя желать, чтобы встречи со мной никогда не было.

Я вздыхаю.

— Примерно так.

Он молчит несколько секунд, потом говорит:

— Это именно то, что я чувствовал к тебе. Когда мы начали встречаться всерьез, все мои чувства усилились. И мне совсем не помогал внутренний параноидальный голос, который нашептывал, что ты разрушишь меня. Уверен, голос в твоей голове говорит то же самое.

Это правда. Отличие в том, что я не была виновницей его проблем с доверием, в то время как он единственная причина всех моих.

— Но как ты уже сказал, ты сделал это уже дважды, — говорю я. — Дважды разбил мне сердце.

Он снова поглаживает мою руку.

— Кэсси, посмотри на меня.

Я пытаюсь поднять свой взгляд и посмотреть ему в глаза. Когда я это делаю, он больше не позволяет мне отвести его.

— В прошлом, я думал, что могу быть тем, кто тебе нужен. Но думать и знать – разные вещи. Сейчас, я знаю. Позволь мне доказать, что я способен любить тебя так , как ты этого заслуживаешь.

Я больше не знаю, чего я заслуживаю. Я привыкла думать, что заслуживаю его, но он снова и снова доказывал обратное.

Если у нас ничего не получится и в этот раз, от меня ничего не останется.

5

ПРЕЗРЕННАЯ УЯЗВИМОСТЬ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

В течение двух недель Итан ведет себя так, как я бы только могла мечтать. Он ласков и внимателен, и у нас всегда запланированы свидания на вечера пятницы и субботы. Он даже подарил мне цветы. Дважды.

Я не могу поверить в перемены.

— Что ты сотворила с Холтом? — спрашивает Джек, когда Итан отлучается от столика в кафетерии, чтобы купить мне сок. — Как будто мы в каком-то жутком фильме, где всех похитили пришельцы и население стало супервежливыми. Он не говорил мне отвалить уже несколько недель. Это неправильно и неестественно.

Коннор пожимает плечами.

— Может любовь хорошей женщины изменила его. — Он улыбается мне. — Лично я рад, что он перестал быть таким мудаком. Это уже начинало меня бесить.

Зои достает компактную пудру и припудривает нос.

— Ну, как по мне, это бред. Такие сорванцы, как Холт не меняются за одну ночь, как бы сильно ему ни хотелось. Видели, каким взглядом он посмотрел сегодня на Эрику во время занятия с масками? Если бы его глаза могли источать лазеры, она бы уже обратилась в пыль. Настоящий Холт все ще внутри, это уж точно.

Я мысленно отгораживаюсь от них. Мне все равно на их слова. Итан был потрясающим, и я буду наслаждаться этим столько, сколько смогу.

Когда он возвращается к столику, он нежно целует меня.

Все замолкают. Джек встает и начинает изучать затылок Итана.

— Какого хрена ты делаешь?

— Ничего, — говорит Джек, и становится на носочки. — Просто ищу щупальца пришельцев, прикрепленные к твоему мозгу.

Итан хмурится и отталкивает его.

— Отвали, Эйвери.

Когда все начинают кричать и аплодировать, Итан с недоумением смотрит на меня.

Я качаю головой и привлекаю его к себе.

Несколько минут спустя, Джек выдает одну из своих эпичных шуток. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Итана, он улыбается, но в его взгляде что-то не так. Мучительная грусть. Словно быть этой версией себя для него пытка, но он отказывается сдаваться.

Часть меня хочет игнорировать эту превратность и просто верить ему, но тогда я буду притворяться так же, как и он.

Неважно как сильно я хочу отрицать правду, с каждым днем становится все очевидней, что он подобно тонущему человеку цепляется за тонущий флот.

Когда бы я ни пыталась поговорить с Итаном о происходящем с ним, он либо меняет тему, либо игнорирует меня, либо же использует свою сексуальную привлекательность, чтобы отвлечь меня от всего, кроме возрастающей потребности в сексе.

Именно это он и делает сейчас.

Он расположился у меня между ног, прижимаясь и используя именно те движения, от которых я схожу с ума, и он это прекрасно знает. Я так хочу, чтобы он оказался внутри меня, что начинаю умолять его.

— Итан, пожалуйста.

Он снова целует меня, и затем сажает поверх себя. Его руки на моей заднице, губы прикасаются к шее.

— Не сегодня.

— Почему нет?

Его рот и язык заставляют меня замолчать. Его губы влажные, теплые и такие-такие приятные.

Я тяну его за волосы, и он издает этот звук. Мой звук. Тот, от которого вибрирует его грудь .

— Итан… — Ох, не останавливайся. Да, вот так. Оххх, боже. Он оттягивает вниз чашечку моего лифчика и использует свой рот. Ох, милый величественный Зевс. — Ну, ладно. Поговорим о сексе позже. А пока, продолжай делать это.

— У меня есть идея получше, — говорит он, расстегивая мои джинсы. — Позволь мне попробовать другую часть тебя.

Мои джинсы уже почти спущены, когда я понимаю его слова.

— Э-э… что теперь?

Он стягивает с меня джинсы и бросает их на пол, потом садится у меня между ног и начинает поглаживать мои бедра.

— Ты помнишь про третью базу?

— Ах… это… ну… — Я абсолютно точно помню и лишь мысль о том, что он будет со мной делать заставляет меня вспыхнуть подобно стоп-сигналу. — Ты уверен, что хочешь сделать это? В смысле…

Он наклоняется и целует меня, проникновенно и страстно. У меня так сбивается дыхание, что я не могу говорить. Думаю, в этом и был его план.

Он смотрит на мои трусики.

— Я хотел это сделать уже долго время.

Его взгляд темнеет. Когда он прикасается пальцами к моим трусикам, я прерывисто вздыхаю.

— Нервничаешь? — спрашивает он. Я киваю. — Не надо. Тебе понравится.

Он медленно снимает с меня трусики, и потом наклоняется ниже… и ниже… и, о боже, еще ниже. Не сводя с меня взгляда, он целует внутреннюю часть моего бедра. Я не могу сдержать стоны, как бы неловко мне ни было. Когда он целует другое бедро, приоткрывая рот, я начинаю учащенно дышать.

Его глаза закрываются, когда он накрывает меня своим ртом, а его сопровождающий стон проходится вибрацией вдоль моего тела.

Не представляю, что он делает своим языком, но ощущения от него невероятные. Когда я извиваюсь в ответ, он хватает меня за бедра и присасывается жестче. Я никогда не ощущала ничего подобного. Потом он прикасается ко мне своими пальцами, и я едва не теряю сознание от наслаждения.

В ту ночь, Итан знакомит меня с взрывным экстазом орального секса. Несколько раз.

Мы так и не говорим о наших проблемах. Или о том, почему он отказывается спать со мной.

«Завтра», говорю я себе, когда он оставляет меня в постели и уходит. «Мы поговорим завтра».

Лицо Руби становится ярко-красным.

— Он так больше и не трахал тебя с тех пор, как лишил девственности?

— Ш-ш-ш!

Половина людей в очереди в кафетерии поворачиваются на нас.

— Просто репетируем реплики из сценария, — говорит Руби. — Отвернитесь, балбесы.

Мы расплачиваемся за ланч и идем к нашему столику.

— Он постоянно прикасается ко мне, но всегда отмазывается от… ну ты поняла.

— От введения пениса.

— Именно.

— Господи, Кэсси, что ты натворила в ваш первый раз, что он стал таким неуверенным?

— Ничего! Он сказал, что со мной у него был лучший секс.

— Тогда какого черта, он не сует в тебя член при каждом удобном случае? Чего он ждет? Приглашения президента?

Я вздыхаю и тыкаю вилкой в свой салат.

— Не знаю. Он как будто начинает паниковать, когда дело доходит до…

— Он такой тупой.

— Руби, да ладно. Он старается.

— Быть тупым?

— Перестань.

Я перевожу взгляд и вижу, как он пересекает кафетерий. Его руки в карманах, голова опущена. В нем нет ничего от того человека, которого я узнала за последние несколько недель.

Он кажется абсолютно подавленным.

Усталым.

Несчастным.

Дрожь пробегает по моему позвоночнику.

Он не знает, что я наблюдаю за ним и я понимаю, что смотрю на него настоящего. Моего идеального парня нигде не видно.

Краем глаза я вижу, что Оливия тоже наблюдает за ним. Она качает головой и идет в уборную.

Снаружи доносится гром, предупреждающий о надвигающемся шторме, но по звукам он скорее напоминает надвигающуюся лавину.

6

БЕССИЛИЕ

Что вы делаете, когда видите, что тот, кого вы любите изводит себя? Пытаетесь ли вы остановить это ?

Конечно.

Я говорю Итану, что ему необязательно прикладывать столько усилий. Что я забочусь о нем, даже когда он не дарит мне цветы и не водит на свидания.

Он все также отказывается обсуждать это.

И мы снова перестаем разговаривать. Касаться друг друга.

Он закрывается от меня.

Однажды вечером мы слышим звук сирен снаружи и выйдя на улицу, обнаруживаем машину скорой помощи на подъездной дорожке жилого дома напротив.

По мере того, как мы приближаемся к маленькой толпе у тротуара, я вижу Руби, которая разговаривает с Либерти, одной из студенток курсов изобразительного искусства.

 — Что случилось? — Я накидываю на себя пальто и смотрю на здание.

Выражение лица Руби серьезное.

— Передозировка. Парамедики привели ее в чувство, но ее жизнь висела на волоске.

— О, боже. Кто это?

Она бросает взгляд на Итана.

— Оливия Пайн. Второкурсница. Та девушка, которая преследовала тебя, не так ли? Бывшая Холта?

Я оборачиваюсь на Итана, который стал бледным, как простыня.

— Да. Это она.

Я собираюсь что-то сказать, но тут открывается дверь вестибюля и парамедики везут каталку по тропе тротуара. Все вытягивают шеи, пытаясь получше разглядеть. И хоть бледное лицо Оливии наполовину закрыто кислородной маской, ясно, что она в плохом состоянии.

Итан отталкивает людей в сторону, чтобы дойти до парамедиков.

— С ней все будет в порядке?

Женщина-фельдшер осматривает его.

— Вы ее парень?

Лицо Итана ожесточается.

— Нет.

— Ее состояние стабильно. Это все, что я могу сказать.

— Была ли передозировка преднамеренной?

— Об этом не нам говорить.

— Что она приняла?

— Прошу прощения, я могу ограничиться лишь такими ответами. Мы везем ее в больницу Уайт-Плейнс, где врачи проведут тесты.

Фельдшер проходит мимо Итана, затем открывает дверь скорой помощи, чтобы она и ее партнер смогли погрузить Оливию внутрь. Когда скорая с ревущими сиренами, отъезжает, Я беру Итана за руку. Он наблюдает за машиной с каменным выражением лица, пока она не исчезает.

— Либерти сказала, что она была в депрессии, — говорит Руби. — Уже долгое время сидела на наркотиках. Ее соседка думала, что сейчас она чиста, но как оказалось, нет.

Не говоря ни слова, Итан вырывает свою руку из моей и уходит.

Когда я догоняю его, его челюсть так сильно сжата, что может расколоть грецкий орех.

— Итан…

— Я не хочу говорить об этом.

Ага, я уже привыкла к этому.

Я стараюсь не отставать от него.

— Ты не можешь винить себя в этом. Серьезно. У нее проблемы с наркотиками.

— Которые у нее появились после того, как я испоганил ей жизнь.

— Ты не знаешь этого.

— Знаю, потому что она ничего не употребляла, когда мы были вместе.

— Это колледж. Многие совершают глупости. По крайней мере, они нашли ее вовремя. Она будет в порядке.

 Он останавливается и поворачивается ко мне с огненным выражением лица.

— Ты правда смотришь на жизнь сквозь розовые очки, Тейлор? Она не будет в порядке! Ты что ее не видела? Она едва жива! Знаю, ты всю жизнь как сыр в масле каталась, но не у всех все так, как у тебя. Некоторые из нас живут в реальном мире, где случается дерьмо, которое ты не можешь изменить, как бы сильно ты этого, черт побери, не хотел. Очнись!

Когда он в бешенстве уходит от меня , я говорю себе, что ему нужно время. Что все пройдет, и мы вернемся к нашим обычным взаимоотношениям. Но я без понятия, что является для нас нормой. Я ненавижу, что наши отношения с каждым днем становятся все более и более неопределенными, и я бессильна остановить это.

Он не звонит мне тем вечером, и когда он появляется на экзамене по маскам следующим утром, вид у него такой, будто он не спал.

— Мистер Холт, — говорит Эрика, пока он пытается пройти свой первый тест. — Как вы собираетесь передать эмоцию этой маски, когда между ней и реальным тобой столько барьеров?

Я вижу, как он пытается выразить уязвимость, которая ускользала от него все эти недели, но он снова и снова терпит неудачу.

— Дай волю, Итан! Сбрось с себя весь багаж, который, как тебе кажется, защишает тебя!

Он раздраженно срывает с себя маску и бросает ее через всю аудиторию.

— Да не могу я, понятно?! Ставьте мне незачет!

Эрика оглядывается на остальную часть группы.

— Все свободны. Увидимся завтра. Мистер Холт, вы остаетесь.

Все обеспокоено переглядываются, собирая свои вещи. Я мешкаю за дверью. Вчера случай с Оливией, а сегодня это? Я без понятия, как ему помочь. И возможно ли ему вообще помочь.

Я прислоняюсь спиной к стене в коридоре и подслушиваю.

— Мистер Холт, ваше поведение в этом классе было неприемлемым. Объяснитесь!

— Ладно, как насчет этого? Маски – это просто хрень какая-то! Я хочу быть актером, а не каким-то никудышным шутом! Как мне, черт побери, это поможет за пределами этой аудитории?

— Работа актера состоит в том, чтобы делить себя со зрителем. А эти маски требуют от вас полного раскрытия. Вот какое это имеет значение.

— Я пытался делиться собой, быть открытым и уязвимым! Каждый чертов урок, я пытался. Чего вы еще хотите?

— Я хочу, чтобы ты был просто собой. Не пытался мне показать цензурированную версию себя. Покажи мне того парня, который находится под всем этим дерьмом.

— Разве вы еще не поняли? Под всем моим дерьмом еще больше дерьма. Вы думаете где-то внутри находится хорошо воспитанный человек, и мне нужно лишь найти его? Он не существует! Поверьте мне, я искал его! Я состою только из бесконечных слоев дерьма! Я думал, что к этому времени это станет очевидным. — Я слышу, как он выдыхает. — Так что, вперед. Ставьте незачет. Мне уже пофиг.

Его голос срывается на последнем слове, и мной охватывает сильный порыв обнять его.

Он так тяжело борется с чувством собственного достоинства, но зная через что он прошел, я понимаю, почему ему так сложно быть открытым. Он был сиротой, пока его не усыновили в три года, а когда он узнал об этом в шестнадцать, он больше не понимал, кто он есть. Его натянутые отношения с отцом никак не помогали. Чарльз не одобрял искусство.

Все бы ничего, но в выпускном классе Итан обнаружил, что его возлюбленная в средней школе спит с его лучшим другом уже больше года. Я даже не могу представить, как справиться с таким.

Очевидно, судя по тому, что сейчас происходит, не знает и Итан.

Краем глаза я заглядываю в аудиторию. Он сидит на стуле, уперев руки в голову и глядя на пол. Эрика стоит напротив него. Она наклоняется вперед, словно пытаясь достучаться до него с помощью слов.

— Итан, послушай. Я думаю, мы оба знаем, что это задание имеет отношение не только к актерству. Думаешь, ты единственный, кто боится показать другим свою истинную сущность? Все носят метафорические маски всю свою жизнь. У всех нас есть разные маски, которые мы показываем на нашей работе, в колледже, с друзьями и семьей. Иногда мы носим так много масок, что забываем, кто мы под всем этим, но ты должен набраться смелости, скинуть все это с себя и показать свою сущность. Это все, что я хочу от тебя. Все, что я когда-либо хотела.

Он качает головой.

— Что если моя сущность… безобразна? Лишь дефективна, ядовита и недостойна любви. Зачем мне тогда позволять кому-то видеть это?

— Потому что, в конце концов, это единственная настоящая версия тебя. Единственная, которую ты можешь показать другим. Все остальное лишь притворство.

— Вы правы, — говорит он, его голос становится хриплым от эмоций. Он звучит безнадежно. — Я притворялся. Перед слишком многими людьми, слишком долгое время.

Она кладет руку на его плечо, но он отдергивается.

— Итан…

— Я больше не буду этого делать. Я согласен на незачет. Можно идти?

— Если тебе больше не о чем поговорить…

— Не о чем.

Я отхожу от двери, в тот момент, когда он выходит. Он не останавливается, когда замечает меня.

— Итан?

Он игнорирует меня.

— Эй, притормози. Куда ты идешь?

Я хватаю его за руку, и он резко оборачивается ко мне.

— Не надо, Кэсси. Просто, черт побери, не надо. Тебе нужно больше, чем я могу дать. Я всегда это знал, а теперь знаешь и ты. Давай просто перестанем оба отрицать это.

— О чем ты...?

— Я пытался. Действительно пытался. Но с меня хватит. С нами покончено.

Он вырывает руку из моей хватки и уходит, а я слишком ошеломлена, чтобы сделать что-то кроме того, чтобы наблюдать за тем, как он уходит.

7

БЫТЬ СИЛЬНЕЕ

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Я не знаю, устал ли он говорить или у него просто иссяк словарный запас. Он много говорил. О страхе и о том, как побороть его. О том, что нужно учиться на старых ошибках. О том, что вместе мы лучше, чем порознь.

Он говорит мне слова, которые я хотела услышать много лет назад.

Я вслушиваюсь в каждое слово, но мало что говорю в ответ.

Я жду, что Итана взбесит мое поведение, но он не поддается. От него исходит тепло. Успокаивающая нежность. Забота, больше, чем когда-либо раньше.

— Мне не нужны гарантии, Кэсси, — говорит он. — Лишь шанс. Возможность попытаться.

Попытаться забыть, случившееся в прошлом и просто полюбить его снова?

Это было бы чудесно.

Но пытаться – не всегда достаточно.

Я откашливаюсь и пытаюсь найти слова.

— Даже если я соглашусь попробовать, с чего ты взял, что я не стану вести себя так, как ты в прошлом и просто не испорчу все?

Впервые я вижу на его лице намек на раздражение.

— Потому что ты лучше меня. Всегда была. Бесконечно мудрее и сильнее.

Если бы я не беспокоилась так сильно, то засмеялась бы.

— Итан, чего-чего, а сил у меня уже не осталось. Будь я сильной, то к этому времени уже забыла бы тебя и жила дальше. А не стояла бы здесь, всерьез рассматривая возможность дать тебе еще один шанс.

— Да чушь все это! Ты сильная, потому что стоишь здесь – лицом к лицу со своими страхами, а не бежишь от них. Будь у меня столько сил в прошлом, у этой истории случился бы счастливый конец много лет назад.

Я глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю. Как бы я ни хотела оставить прошлое в прошлом, этот разговор пробуждает столько воспоминаний, которые не очень хорошо отражаются на состоянии моего желудка. Моя грудь сжимается до боли. Я распознаю признаки панической атаки. У меня случалось несколько приступов до этого, причина всегда одна – ПИС – ПостИтановский Синдром. Обычно Тристан всегда приводит меня в чувство.

Сегодня же срабатывает мой инстинкт «бей или беги».

Итан поглаживает мою руку, когда понимает, что происходит. Конечно же, он распознает симптомы.

Его панические атаки и были тем, что разрушило нас.

8

ОДНА НОЧЬ

Шесть лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Солнце садится, а я все так же не двигаюсь.

Руби присылает мне эсэмэску, что наткнулась на бывшего ухажера и сегодня ее не будет, а я по-прежнему неподвижна.

У меня смутное чувство, что я в шоке, но я не уверена, так ли это. Я до сих пор не поняла, что произошло.

Итан.

Все дело в Итане, но…

Он только что порвал со мной?

Нет.

Нет.

Если бы он порвал со мной, то я поняла бы, ведь так? Он, конечно же, был расстроен и зол на Эрику, но не на меня.

Нет. Это даже не вина Эрики. Он был зол сам на себя.

Тогда почему я чувствую себя так… непонятно?

Я встаю и потягиваюсь, но это не унимает боль в моих костях. Мне нужно сделать что-нибудь. Помочь ему.

Я должна сказать ему, что что бы он ни чувствовал, мы преодолеем это вместе. Это то, что делают пары, ведь так?

Но являемся ли мы еще парой?

Я дрожащими руками хватаю рюкзак и копошусь внутри, пока не нахожу свой телефон. Маленький голосок предостерегает меня, моля остановиться. Говорит мне, что, если я поговорю с ним, он прольет свет на мое замешательство, а в этот момент мне стоит предпочесть смутную надежду мрачному осознанию.

Но я не могу не разговаривать с ним. Я должна разобраться с этим.

Я набираю его номер и нерешительность охватывает меня.

Пожалуйста, сделай так, чтобы к этому моменту он уже выпустил пар. Позволь нам пройти через это.

Я меряю шагами комнату в ожидании соединения сети. Когда идут гудки, я резко останавливаюсь.

Мне слышен рингтон Итана, песня группы AC/DC «Back in Black», доносящуюся с лестничной площадки.

 Я открываю дверь, и вот он – стоит с телефоном в руке, сгорбившись и прислонившись к стене напротив моей двери.

— Итан?

— Я не знаю, почему я здесь.

Мне его два его слышно. Его голос груб, а костяшки пальцев разбиты в кровь. Его поза настолько напряжена, что я прихожу в ужас.

— Что случилось с твоей рукой?

Он продолжает говорить, как будто вовсе и не слышал меня.

— Даже когда я пытаюсь держаться подальше, у меня не получается. Что, черт побери, со мной не так ?

— Итан? Твоя рука?

Когда он смотрит на меня, его глаза красные и опухшие.

— Ударил кулаком в стену.

— Зачем?

— Потому что я жалкий нытик. Ты должна была уже это понять.

Я никогда не видела его таким эмоционально уязвимым. Моя кожа покалывает. Это не хорошо.

— Эй, все нормально. Входи. — Я беру его за руку, побуждая пройти внутрь. — Дай мне все обработать.

Он неохотно следует за мной в ванную комнату. Я ополаскиваю его руку под теплой водой и покрываю царапины антисептическим кремом. Он осторожно за мной наблюдает. Его напряженность заполняет пространство маленькой комнаты.

Я хочу его успокоить, но не знаю как. Когда я пытаюсь прикоснуться к его лицу, он отходит назад, так чтобы я не дотянулась.

— Не стоит… — Он уходит в гостиную, подергивая рукой волосы. — Лучше бы я вернулся домой. С самого начала я знал, что буду худшим, что случится с тобой в жизни, но я был слаб. Ты делаешь меня таким слабым!

Паника подступает к моему горлу, пока я наблюдаю за тем, как он шагает из стороны в сторону. Он страдает. Рассыпается на кусочки быстрее, чем я могла бы собрать его воедино.

Я кладу руку на его грудь, чтобы остановить. Он смотрит на нее словно на гребень, который прожигает в нем клеймо. Я опускаю руку и стараюсь говорить спокойно.

— Итан, послушай, что бы ты ни чувствовал сейчас, мы сможем справиться с этим вместе. Пожалуйста, просто… — Я делаю вдох и пытаюсь успокоиться. — Скажи мне, как помочь тебе. — Потом у меня возникает ужасающая мысль. — Мы же можем это исправить?

Он прислоняется к стене, и морща брови, откидывает голову назад.

— Я не знаю. — Его паника вибрирует в воздухе, заставляя волосы на моем теле, встать дыбом.

— Как я могу помочь? Пожалуйста…

— Черт побери, Кэсси, я не знаю, понятно? Я вообще не знаю, какого хрена делаю. С того момента, как я встретил тебя, я так изменился, что теперь не знаю как мне быть. Я знаю только то, что я хочу быть с тобой, но…

Я подхожу к нему и беру его лицо в руки. Я в таком же отчаянии, как и он.

— Нет. Никаких «но». Ты со мной. Посмотри. Ты прямо здесь.

— Но я не должен быть. — Он плотно закрывает глаза.

— Ты должен. Ты со мной, и я твоя, и я… Я люблю тебя.

Он резко открывает глаза и смотрит на меня, и тут я осознаю, что это впервые, когда я сказала ему об этом. Странно, что для него это новость. Я чувствую это уже долго время, но думаю, была слишком горда или испугана, или просто упряма, чтобы сказать это вслух. Но сейчас я должна сказать ему это, потому что теряю его.

Я наблюдаю за его реакцией. Жду ли я тех же слов в ответ? После всех этих месяцев непреодолимой страсти, конечно же, это то, чего я жду. Но он не говорит этого. Вместо этого он опускает голову, словно я открыла ящик Пандоры и обрекла нас обоих на неудачу.

— Черт. Кэсси… не надо…

— Это правда, — говорю я, пока боль в моей груди вспыхивает. — Я люблю тебя, Итан. Ты… удивительный. Но я знаю, что ты напуган. Последний раз, когда ты открывался кому-то, твоя девушка изменила тебе с твоим лучшим другом. Но знай, я никогда не сделаю этого. Я люблю тебя. И надеюсь, что под всеми твоими страхами… ты можешь найти способ… ну, я надеюсь, ты… тоже меня любишь. Так же?

Пожалуйста, Итан. Скажи, что я права.

Он качает головой.

— Я не могу…

Я сдерживаю слезы. Ему нужно, чтобы я была сильной, а мне нужно, чтобы он был в порядке. Мы справимся с этим.

— Ты не можешь… любить меня?

Я напрягаю все свои мышцы, чтобы его ответ не задел меня.

— Кэсси, не важно, что я чувствую к тебе. Я не могу быть тем, кто тебе нужен.

— Ты можешь. Ты есть тот, кто мне нужен.

— Как ты можешь такое говорить? — раздражение наполняет его голос грубостью. — Я доказывал тебе, что ты ошибаешься снова и снова. Ты заслуживаешь кого-то другого.

— Мне не нужен кто-то другой. Но… если ты…

Он качает головой.

— Ты знаешь, что это бред.

— Я не понимаю. Получается, ты хочешь меня, но не любишь? — Мой голос надрывается, и мне ненавистно то, какой жалкой я кажусь.

Его лицо переходит от выражения беспокойства к жалости. Я ненавижу этот взгляд. Он видит, как отчаянно я хочу, чтобы он сказал мне, что я неправа.

— Ты думаешь, я не люблю тебя? — говорит он, отходя от двери и становясь в полный рост. — Думаешь, если бы я не любил тебя, то был бы в таком аду сейчас? Думаешь, мне нравится это чувствовать? Словно то, что я отталкиваю тебя, не разрывает меня на части? Черт, Кэсси, я знаю, что правильно сделать, это просто оставить тебя одну.Но когда я думаю об этом, это… — Он сжимает свою грудь. — Это причиняет чертовскую боль. А я так устал от боли. Я думал, ты облегчишь это, но ты только сделала хуже. — Все, что он чувствует отражается на его лице. Он едва ли может смотреть мне в глаза, отчего у меня наворачиваются слезы. — Хочешь, чтобы я сказал это? Да, я люблю тебя. Но ты понятия не имеешь, как много раз я не хотел этого чувствовать.

Он сжимает руки в кулаки, и выглядит таким вкрай измученным, что он как будто вот-вот распадется на части, если не прикоснется ко мне. Я чувствую то же самое.

— Любовь к тебе, — говорит он. — самое глупое и самое эгоистичное, что я когда-либо делал, но я не могу перестать любить тебя. Знает бог, я пытался.

Не успеваю я ответить, как он начинает двигаться. Через каких-то три шага он обнимает меня, притягивает к себе, завладевая моим ртом.Первоначальный шок быстро сменяется раскаленным жаром. Он проникает в мои мышцы и оседает в костях.

Он стонет и целует меня снова и снова, становясь более раскованным с каждой секундой. Я с трудом поспеваю за ним.

Он никогда не целовал меня так. Никогда. Он словно общается напрямую с моим телом. Просит разрешения и извиняется, желая того, что никогда не будет. Он отталкивает меня назад к стене, и хоть поцелуй и полон страсти, которая всегда была между нами, есть в этом еще и нечто другое.

Словно шепот проникает под мою кожу и согревает воздух в легких. Я чувствую, как он путается во всех моих нервных окончаниях, пока Итан не прижимает меня своим весом и не стонет мне в губы.

— Скажи мне, как перестать любить тебя, Кэсси. Пожалуйста. Я не имею понятия.

Поцелуи становятся глубже. Более долгими. Более страстными. Это соблазнение и страсть. Неприкрытые и без стеснения.

Это все.

Движения наших рук и губ становятся неистовыми. Он говорит, что хочет, чтобы мы были порознь, но у наших тел другие планы.

Его движения грубы и нетерпеливы. Когда он дергает за мою блузку, я поднимаю руки, чтобы он снял ее.Мои джинсы идут следом, и мне приходится прислонится к стене, чтобы он смог стянуть их. Когда он целует меня, прокладывая дорожку поцелуев снизу вверх, мои ноги становятся ватными.

Тепло курсирует от него ко мне и обратно. Везде куда бы он ни прикоснулся, моя кожа горит огнем. Места до, которых он еще не добрался изнывают от боли. Его губы повсюду словно он пытается поглотить меня. Я знаю, как он себя чувствует. Я испытываю тот же голод по отношению к нему.

Я цепляюсь за пуговицы на его рубашке, отчаянно желая добраться до кожи под ней.Большинство мне поддаются, но самая последняя никак не расстегивается. Я издаю отчаянный стон и разрываю ткань, высвобождая его плечи. И только когда обе мои руки наконец касаются его груди и я чувствую бьющийся пульс, я испускаю вздох.

Это больше, чем страсть. Даже больше, чем любовь. Это необходимость. Беспокойная, извращенная нужда. Я не могу поцеловать его достаточно глубоко, или прижать его достаточно близко.

— Боже, Итан…

Он не ласков, и мне это нравится. Я не привыкла к такой его версии. Такой грубой и неконтролируемой. Он не сдерживается. Абсолютно. И это так волнительно – получать столько всего от него, что эмоции бьют через край.

Он дергает за мой лифчик и спускает лямки, чтобы добраться до моей груди. Я могу только дышать, пока он целует и покусывает меня, и когда он запускает одну руку в мои трусики, волна бесконечных вдохов охватывает меня.

 Я хватаюсь за него так сильно, словно пытаюсь проникнуть под его кожу. Пока я расстегиваю его ремень, он все еще дразнит меня своими пальцами и ртом, прижимая к стене, чтобы я не взлетела от удовольствия. Я расстегиваю его джинсы, и только когда я запускаю руку внутрь, он ослабляет свой напор. Внезапно, он замирает и все его тело содрогается в тот момент, когда я захватываю его в ладонь и сжимаю.

Ох, как же он ощущается! Как он выглядит, пока я трогаю его… Мышцы содрогаются благодарной дрожью и сдерживаемой энергией.

Он прикладывает руку к стене, опускает голову и начинает учащенно дышать. Он как будто испытывает боль, но я знаю, в чем дело. Я останавливаюсь ровно настолько, чтобы спустить вниз его джинсы и нижнее белье, затем резко прислоняю его к стене и целую в грудь, спускаясь вниз. Когда я дохожу до пресса, он начинает ругаться матом. Когда же я вбираю его, он уже не в состоянии формировать слова, и испускает лишь продолжительные хриплые звуки.

Будь у меня власть, я бы всегда заставляла его чувствовать это. Любовь и преклонение. Я бы отбросила все его сомнения и неуверенность нежными поцелуями. Отбросила бы страхи благоговейными прикосновениями и низкими благодарными стонами.

Чуть погодя, он хватает меня за волосы и оттягивает. Затем он целует меня с новой силой. Он прерывается, чтобы развязать ботинки и снять носки. Я пользуюсь возможностью поцеловать его в спину, плечи и бицепсы.Он возвращается к моим губам, и я стягиваю с него джинсы и нижнее белье. Едва он отбрасывает их в сторону, как принимается за мои трусики.

Не знаю как, но мы оказываемся на полу. Я сажусь поверх него, чтобы опробовать каждый дюйм его теплой и сладко пахнущей кожи. Каждый напряженный мускул и восхитительную ямочку. И пока я целую его грудь, я краем глаза замечаю, как он достает презерватив из бумажника и надевает его.

Закончив, он толкает меня на спину, ложась между моих ног. Не думаю, что когда-нибудь привыкну к энергии, которая от него исходит, когда он в таком состоянии. Обнаженный и красивый. Он возвышается надо мной, глядя на меня темным взглядом, который каким-то образом еще и полон огня. Он изучает мое лицо, облокачиваясь на одну руку, его широкие плечи напрягаются, и следующее, что я чувствую это то, как он входит в меня.

Ох!

Сладкое, упоительное давление.

Я смотрю на него с благоговением. Это чувство. Медленное, интенсивное наполнение. Такое отличное от первого раза, когда мы делали это. Некий дискомфорт все еще присутствует, но больше никакого сопротивления. Никакой боли. Лишь невероятное ощущение чуда, когда одно тело соединяется с другим.

Несколько слабых толчков и он уже полностью внутри меня, и о боже, во мне словно недостаточно сил, чтобы ощущать столь пылающие чувства, которые он воспламеняет во мне.

Его рот приоткрыт. Глаза тяжелые и постоянно моргают.

Как он может думать, что у нас ничего не получится, когда мы ощущаем такое? Это больше, чем страх. Важнее, чем сомнения.

Он начинает двигаться, сначала медленно, его челюсть сжата, выражая решительность. Затем его желание одерживает верх, и он наращивает темп. С каждым толчком он проникает все глубже. Я хватаюсь за его плечи, и наблюдаю, как выражение его лица меняется, пока он проходит сквозь разные слои удовольствия. Он великолепен.

Его руки путаются в моих волосах. Он целует меня в грудь. Присасывается к шее. Вкупе со всем этим, он продолжает двигаться продолжительными движениями, которые вызывают во мне дрожь и ускоряют дыхание. Тепло подбирается к моей шее, пока удовольствие спиралью наполняет меня. Когда он увеличивает свой темп, я подсознательно понимаю, что начинаю издавать постыдные звуки, но не в силах остановиться. Его слишком много.

Когда я больше не в состоянии наслаждаться его красотой, я перевожу взгляд на потолок. Передо мной все плывет. Я сдаюсь и закрываю глаза. Приподнимаю свои бедра навстречу ему. Хватаю его за поясницу и заставляю двигаться быстрее.

В конце, я просто поддаюсь, теряя способность нормально дышать. Адреналин проносится сквозь меня, пока я иду по канату наслаждения, и когда он просовывает руку между нами и круговыми движениями касается меня, меня просто уносит. Я словно падаю и лечу одновременно, издавая жалобные звуки, пока протяжные и тяжелые импульсы настигают меня.

Ощущения все еще одолевают меня, когда он испускает длительный стон. Он отталкивается и входит в меня так глубоко, как только возможно, потом замедляется и постепенно останавливается. К этому времени, мы больше не два человека; мы – просто одна оргазмическая масса, которая цепляется друг за друга дрожащими конечностями.

Невероятно.

Что еще двум людям может быть нужно друг от друга?

Я глубоко вздыхаю.

Тяжелое тело Итана наваливается меня, его лицо утыкается мне в шею, и я пробегаюсь пальцами по его волосам, стараясь вдохнуть больше кислорода.

— Я люблю тебя, Итан Холт, — говорю я мягко, едва дыша. — И неважно, как тяжело нам будет, просто помни это, хорошо?

На секунду он напрягается, и только мне кажется, что мое сердце остановится оттого, что он не отвечает мне, как он выдыхает:

— Я… я тоже тебя люблю.

Остальную часть ночи, мы больше не разговариваем. Мы занимаемся любовью снова и снова. В душе, на кухне, на диване и наконец, в моей кровати.

Когда усталость наконец берет верх, я прижимаюсь к нему и кладу голову на его грудь.

Какая бы внутренняя дилемма ни мучила его, мы найдем способ решить ее, ведь именно так поступают любящие друг друга люди.

Я засыпаю в объятиях Итана под звук его сердцебиения.

На следующее утро, лучи солнца будят меня, и я смутно распознаю пение птиц снаружи. Я улыбаюсь, когда обнаруживаю теплое тело сбоку от себя.

Когда мы впервые переспали, он ушел, прежде чем я проснулась. На этот раз, он остался.

Я вдыхаю его аромат и прохожусь рукой по его груди и прессу. Он теплый, и это кажется настолько невероятным – чувствовать его полностью обнаженное тело, прижатое ко мне. Такой Итан должен быть вне закона. Прикасаться к нему слишком приятно.

От одного нахождения рядом с ним я возбуждаюсь, и начинаю прикидывать какую бы позу в сексе мы могли бы попробовать этим утром. Есть столько всего нового, чему бы я хотела у него научиться.

Когда я прижимаюсь к нему и размеренно вздыхаю, я замечаю, что его сердце бьется быстро. Слишком быстро.

Я открываю глаза, и вижу, что он уже проснулся и смотрит в потолок с каменным выражением лица.

Волна жара проходится сквозь мою кожу.

— Привет.

Он моргает и поворачивается ко мне.

— Привет.

Его поза напряжена. Он встревожен. Рука, которой он прижимал меня к себе прошлой ночью, лежит теперь строго на его теле, едва ли касаясь меня.

Я сажусь.

— Что не так?

Он моргает несколько раз, его челюсть напряжена.

— Мне надо идти.

Не успеваю я возразить, как он садится, хватает свое нижнее белье и надевает его.

— Что? Итан...?

— Мне надо вернуться к себе и собрать вещи, чтобы отправиться в Нью-Йорк на каникулы, — говорит он, не глядя на меня. — Кроме того, мне надо пойти к Эрике и узнать, что мне нужно сделать на рождественских каникулах, чтобы заработать дополнительные баллы, которые покроют мой провал в этом семестре. Счастливого гребаного Рождества мне!

Он натягивает на себя джинсы и застегивает ремень, после чего отправляется на поиски своей рубашки.

— Ну, я могла бы пойти с тобой. К тебе в квартиру, в смысле. После того, как ты соберешь вещи, мы могли бы позавтракать. Мой рейс домой только после обеда…

— Нет.

Он исчезает в коридоре и тошнотворные узлы натягиваются в моем желудке. Я сажусь и прикрываюсь простыней, когда он возвращается, застегивая свою рубашку.

— Ты не хочешь, чтобы я поехала с тобой?

Он садится на кровать и хватает свои ботинки с носками, и даже не удостаивает меня взглядом, пока натягивает их и завязывает шнурки. Его движения резки́. Он выглядит злым, но я не понимаю в чем причина. Он что не помнит прошлую ночь?

— Итан… поговори со мной.

Он закачивает завязывать шнурки и смотрит на пол. Его челюсть напрягается, когда он делает глубокий вдох.

— Кэсси… — Он выдыхает. — Я не могу… мы не можем делать это. Я подумал, что возможно… — Он плотно закрывает глаза. — Мы просто не можем.

— Нет, — говорю я, паника нарастает во мне. — Не начинай снова нести эту чушь. Мы можем. Мы делали это прошлой ночью. Ты вообще помнишь, как восхитительно это было? Как невероятны мы вместе?

Его дыхание учащается, когда он поворачивается ко мне.

— Прошлая ночь была ошибкой.

Я замираю. Его слова зависают в воздухе подобно токсичному облаку. Что-то внутри меня надтрескивается и разрывается.

Он не сказал это. Он не способен на такое.

Он был со мной. Он чувствовал это. Как может быть иначе? Это был не просто секс. Мы занимались любовью. Много раз.

— Ошибкой?

На мгновение, я вижу, как боль пересекает его лицо, но затем она исчезает.

— Прошлая ночь была… — Он качает головой. — Вчера я завалил актерское мастерство, потому что не смог открыться. Но это не должно было быть сюрпризом для тебя, потому что ты просила меня открыться тебе несколько гребаных месяцев, и я не справился и с этим. — Он оглядывается на меня через плечо, но не смотрит мне в глаза. — Я не способен быть идеальным парнем. Мы оба это знаем. Прошлая ночь ничего не меняет.

Мои щеки вспыхивают от гнева.

— Как ты вообще можешь такое говорить? Ты всю ночь напролет доказывал мне свои чувства. Ради всего святого, мы признались друг другу в любви!Это меняет все!

Он поворачивается ко мне, его глаза полны слез.

— Да, но иногда любовь не может как по волшебству все исправить. Я не должен был допустить, чтобы все зашло так далеко. Как и ты, впрочем.

Я чувствовала, что все шло к этому, но я все равно не могу поверить в то, что он делает.

— Это просто нелепо! Ты думаешь, что у нас ничего не получится и на этом все? Конец игры?

Он соскакивает с постели и резко поворачивается ко мне.

— Да! Потому что знаю, что слишком тронут на голову, чтобы быть сейчас в отношениях. Любых. Я сделаю тебе больно, Кэсси! Я сделал больно другим, и сделаю тебе. Ты что забыла, что благодаря мне в чертовой больнице лежит девушка? А я вот, не забыл! И каждый раз, когда я представляю полумертвую Оливию, лежащую на больничной койке, я могу думать лишь о том, что на ее месте могла бы оказаться ты. И ты там окажешься, если я не свалю из этих отношений ко всем чертям.

— Итан, нет.

— Да, Кэсси. Я не подхожу тебе. Никогда не подходил. Я требователен и угрюм, а еще и чертовски ревнив, и как бы я ни ненавидел в себе это, это то, кем я являюсь. Думаешь, я не пытался быть другим?Прошлые несколько недель я только этим и занимался. Я боролся со всеми своими естественными реакциями, чтобы быть парнем, которого ты заслуживаешь, но все это было ложью. Даже не притворяйся, что ты не заметила, потому что я точно знаю, что заметила.

— Конечно, заметила, но я не знала, что делать, потому что ты никогда не разговариваешь со мной!

Он вскидывает руки.

— Потому мои чувства – это всегда что-то жалкое и чертовски нелогичное! Я вижу, как ты танцуешь с Эйвери, и не могу перестать рассуждать о том, как много пройдет времени, прежде чем ты трахнешь его. Ты на десять минут опаздываешь, и мне кажется, что ты наконец-то поняла, что я недостаточно хорош для тебя и решила бросить меня.

— Это какое-то сумасшествие.

— Я знаю! В этом-то и проблема! И все же, я не могу перестать думать об этом. Я не могу доверять тебе, хоть ты не сделала ничего, чтобы заставить меня сомневаться в тебе. — Он выдыхает. Когда он начинает говорить снова, его голос смягчается. — Я сделал многое в жизни, о чем сожалею. Плохо обращался с людьми. Выплескивал свои проблемы надругих. Я чувствую, как делаю это и с тобой, и не могу допустить этого. Ты не заслуживаешь такого как я, и я чертовски уверен, что я не заслуживаю тебя. Просто прими это и продолжай жить. Это я и буду стараться делать.

Моя горячая кровь вскипает под моей кожей.

Я хватаюсь за простыни так сильно, что мне больно.

— Ты вообще слышишь, что говоришь?

— Кэсси…

Я раздраженно бью по кровати, ненавидя горячие слезы, что льются по моим щекам.

— Я люблю тебя, придурок! Каким образом, ты хочешь защитить меня, когда разбиваешь мне сердце?!

Несколько секунд он неотрывно смотрит на меня с выражением боли на лице, и я задерживаю дыхание, надеясь, что он возьмет меня в охапку и успокоит. Но он этого не делает и нож, пронзающий мои ребра, проникает еще глубже.

Вместо этого, он засовывает руки в карманы и смотрит на пол. Каждая его частичка кричит об отвращении к себе и непролитых слезах.

— Кэсси, — говорит он. — если я не сделаю этого сейчас, я знаю, что через три месяца сломлю нас обоих, и ты навсегда возненавидишь меня. Или и того хуже... Если же я положу конец этому сейчас, то по крайней мере… может есть шанс, что мы могли бы остаться… друзьями.

— Друзьями? — Мое дыхание сбивается, и мне ненавистно это. — Друзьями? — Огромные уродливые слезы хлещут из моих глаз, я ненавижу их еще больше. Он и в самом деле делает это. Несмотря на то, что мы значим друг для друга; несмотря на все, что мы разделили… он делает это.

— Я что просто должна забыть о том, что чувствую к тебе? — говорю я тихо с горечью в голосе. — Или о том, что ты чувствуешь ко мне? Мы оба знаем, что никогда не будем друзьями, Итан. Никогда.

Невероятность происходящего раскаляет мое лицо, пока мы смотрим друг на друга. Моя грудь сжимается, и горло начинает болеть. И все же, я не могу удержаться и не податься вперед, чтобы прикоснуться к нему.

— Пожалуйста… не делай этого.

Я знаю, что умоляю, но мне все равно. Он любит меня. Что бы он ни сказал или сделал, это ничего не изменит.

— Все уже сделано. — Он отходит от меня, и его дыхание становится прерывистым, пока он смотрит на пол. — Мне надо идти.

Он поворачивается ко мне спиной и пересекает комнату, и в этот момент что-то внутри меня разрывается. Все мои швы расходятся, наполняя болью изнутри. Я обнимаю себя, и пытаюсь сдержаться.

— Я люблю тебя, — шепчу я, с трудом выталкивая из себя слова.

Он замирает, его плечи напрягаются. Тишина душит комнату, отдаваясь громоподобным криком в ушах. Мое сердце сжимается, когда я понимаю… знаю… что он не собирается говорить этого в ответ.

Его руки сжимаются в кулак и разжимаются, но ноги его по-прежнему направлены в сторону выхода.

Я так много хочу сказать, но знаю, что все это не имеет значения. Он решил покончить с нами, и я ничего не могу с этим сделать.

Он поворачивается ко мне.

— Пока, Кэсси. — Его голос тихий, но слова звучат все равно что крик. — Увидимся в новом году.

Он выходит из моей комнаты в коридор, и, клянусь, мне слышен стон его отчаяния, когда он открывает дверь.

Следует длинная пауза – достаточно длинная, чтобы мне показалось, что он может передумать, но затем входная дверь захлопывается за ним, и все надежды, что я таила в себе, разлетаются на миллион кусочков.

Первый всхлип причиняет мне такую боль словно я поранила себя. Второй – ничем не лучше. Затем во мне остаются только боль, слезы и неправильность, а когда я утыкаюсь лицом в подушку, я чувствую лишь запах мужчины, который ответственен за это.

9

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Он пытается успокоить меня, когда мое дыхание становится прерывистым, но эхо душевной боли заполняет всю пустоту внутри меня.

— Эй, — говорит он, и убирает волосы с моего лица.

— Кэсси… все нормально.

— Ты сделал мне больно. Разбил сердце.

— Хотел бы я, чтобы этого не случалось, но не могу.

— Это ты привык чувствовать? Злость? Потерю контроля? Ненавижу это.

Он поглаживает мое лицо.

— Я знаю. И это моя вина. Мне жаль.

Он гладит мою спину. Я отталкиваю его. С секунду он ничего не делает, но потом делает шаг вперед и обнимает меня еще раз, терпеливо выводя меня из состояния отчаяния. Я снова отталкиваю его, мое лицо горит жаром от стольких эмоций, что их сложно распознать. Мне хочется выплеснуть весь гнев.

Наказать его.

Он понимает это. Он с легкостью узнает прошлого себя в том, кем стала я.

— Сделай это, — говорит он. — Ударь меня, если хочешь. Дай пощечину. Накричи. Сделай это, Кэсси. Тебе нужно это.

 Эмоции душат меня. Я пытаюсь сглотнуть, но эмоции отказываются быть подавленными снова. Я издаю стон, и в этот момент шлюз опускается, горячие слезы начинают струится по моим щекам и я ударяю его в грудь.

— Да. Выплесни все. Сделай это.

Я ударяю его один раз… второй, третий, четвертый… Затем я начинаю ругаться матом и плакать, а он просто стоит на месте и позволяет мне это, нашептывая слова о том, как сильно он меня любит.

 — Мне жаль, что я сделал тебе больно, Кэсси. Мне так жаль. Я больше не сделаю тебе больно, обещаю.

Мои всхлипывания учащаются, и я хватаюсь за него, высвобождая гнев за всю ту боль, которую он мне причинил и за зря потраченное на него время. Выплескиваю яд, накопленный годами, пока во мне ничего не остается. Ни топлива для моего огня. Ни горького голоса, который говорит мне, что он не стоит этого.

Наконец, во мне не остается ничего, кроме чувства истощения. Затем он обнимает меня и подхватывает, стоит моим ногам подогнуться.

Он просто стоит на месте и обнимает меня, нашептывая мне, что все будет хорошо. Что у нас все будет хорошо.

Я слишком устала, чтобы отбиваться. Слишком одинока.

Слишком сильно влюблена в него.

Когда слезы на моих щеках начинают высыхать, я обнимаю его в ответ и позволяю себе немного ему поверить.

Совсем немного.

Я не знаю, как долго мы уже стоим так, но кажется словно ни один из нас, не осмеливается двинуться. Будто мы не хотим, чтобы этот момент заканчивался.

Чуть погодя, он ослабляет хватку. Думаю, он понимает, что я не собираюсь никуда бежать.

Он целует меня в макушку, затем в лоб и в висок. Заключает мое лицо в ладони и целует меня в щеку. Каждое его прикосновение вызывает во мне дрожь. Мягкое касание его губ отдается покалыванием в конечностях и скапливается в животе, освещая места, в которых так долго таилась тьма.

Все вокруг меркнет и уходит на задний план, когда он касается меня. Его сердце быстро бьется, когда он прижимает меня к себе и целует в шею.

— Кэсси…

Звуки моего имени из его уст подобны стону отчаяния и вздоху облегчения одновременно. Обещание. Извинение. Мольба.

Он ласкает большими пальцами мои щеки, затем наклоняется и замирает на долгие несколько секунд, прежде чем наконец поцеловать меня в губы. Он прижимает свои губы к моим, но не двигается. Я вдыхаю и мое сердцебиение ускоряется вдвое. Мне хочется гораздо бо́льшего, чем я готова дать.

Он отстраняется и прислоняет свой лоб к моему, его глаза закрыты.

— Еще один шанс – это все, что мне нужно, чтобы доказать, насколько другими могут быть наши отношения, Кэсси. Пожалуйста. Знаю, сложно даже второй шанс давать кому-то, а я тут прошу о третьем, но… черт, ты мне нужна. И несмотря на все, я нужен тебе тоже. Просто скажи «Да». Пожалуйста.

Я сжимаю челюсть, чтобы противостоять привычной мне панике.

— После моего нервного срыва, ты уверен, что все еще хочешь иметь дело со всем этим кавардаком неуверенности в женском обличии?

Он приподнимает мой подбородок и вглядывается в мои глаза.

— Кэсси, я могу с уверенностью сказать, что никогда ничего не хотел так сильно, как тебя. Даже если ты скажешь «нет», это не изменится.

Я вздыхаю. С него станется найти именно те слова, от которых я растаю.

— Ну, хорошо тогда, думаю, мы можем попробовать еще один раз.

Его ответная улыбка, настолько лучезарна, что ослепляет.

— Но, — говорю я. — Я не буду врать и говорить, что это будет легко. Мне понадобится время. Поэтому мы должны не спешить, хорошо?

Он выдыхает.

— Ладно. Нет проблем.

Потом он целует меня так, что ни в одной вселенной, это не подойдет под определение «не спешить».

Я отстраняюсь, едва дыша.

— Итан…

— Не спешить. Да, знаю. Сразу после того, как я сделаю это.

Он берет мое лицо в ладони и целует меня, показывая свое отчаяние без всякого стеснения.

В тумане поцелуев и слов о любви, он заставляет меня пятиться назад, подводя к дверному проему, который я совсем недавно загораживала собой. Затем дверь закрывается, я прислоняюсь к ней, а его теплое и упругое тело прижимается ко мне.

— Итан…  

Я не могу отдышаться. Он повсюду, прижимается ко мне и целует. Отвоевывает обратно все то, что всегда принадлежало ему.

— Боже, Кэсси… Спасибо тебе за это. За тебя. Спасибо.

Он перестает целовать и просто обнимает меня, а я крепко прижимаюсь к нему, утыкаясь лицом в шею.

Мы просто стоим так какое-то время. Вдыхая друг друга.

Существуя.

Не исцеленные до конца, но уже не такие сломленные.

10

И ЭТО ПРОЙДЕТ

Шесть лет назад

Где-то над центральной Америкой

На протяжении всей своей жизни я слышала, как люди то и дело произносят термин «душевная боль», но я никогда до конца не понимала его значение до этого момента. Как это возможно, чтобы эмоция, которая не имеет ни массы, ни формы, за исключением того, как мы ее себе сами представляем, способна обвиться вокруг сердца подобно питону и сжимать его, пока каждый клапан и артерия не начнут ныть от боли? Пока сама кровь, которая по своей природе не способна причинять какую-либо боль, не протянется подобно колючей проволоке сквозь наши артерии, причиняя нестерпимые мучения? Это должно быть невозможным.

И все же, пока я смотрю в окно самолета, на котором лечу домой на рождественские праздники, это именно то, что я чувствую.

Все кажется неправильным. Я одна, и все частички, которым не положено болеть, изнывают болью. Частички, , которые думают, что любовь способна преодолеть все. Части тела, которые вспыхивали от удовольствия менее суток назад, сейчас ощущаются испорченными и холодными.

Во мне столько злость, что мне хочется бушевать и разбивать вещи, но эта боль… необъяснимая боль в сердце… заставляет меня свернуться калачиком на моем сидении у окна, борясь со слезами и пытаясь игнорировать дурные ощущения в желудке.

Мне ненавистно то, что он сделал. Мне ненавистны причины, почему он это сделал.

Слова отдаются жаром в моей груди.

Ненависть.

Это такое сильное чувство. Его так легко вызвать. Одной этой эмоции достаточно, чтобы заглушить боль.

Его легко ненавидеть, поэтому я и буду делать это.

Это отвлекает меня от того, как сильно я люблю его.

Когда мы приземляемся, я выхожу из самолета в туман всеобщей суеты.

— Милая. — Мама притягивает меня к себе, успевая перед этим осмотреть меня своим привычным оценивающим взглядом. — Ты надела это для перелета? Люди там никогда не станут относиться к тебе с уважением, если ты будешь носить джинсы, милая.

Я вздыхаю и поворачиваюсь к отцу. Он обнимает меня и крепко сжимает, а когда он шепчет: «Я скучал по тебе, малышка», я даю волю слезам.

Мама начинает меня успокаивать, пока я плачу в папину рубашку. Она думает, что я показываю этим то, как сильно соскучилась. На её глаза накатывают слезы, и она говорит, что тоже скучала. Папа нервно перешагивает с места на место, похлопывая меня по спине. Он никогда не был хорош в сентиментальных моментах.

К тому моменту, когда мы забираем мой багаж и садимся в машину, я уже словно выжатый лимон. Поездка по Абердину домой проходит как в тумане.

Оказавшись дома, я иду прямо в свою комнату и начинаю готовиться ко сну. Когда я чищу зубы, рождественские песни в слегка фальшивом мамином исполнении разносятся по лестнице.

Она любит Рождество.

Обычно я тоже люблю, но не в этом году.

И только, когда я забираюсь в постель, в которой спала все свое детство, я нахожу утешение в глубоком беспамятном забытьи.

Следующим утром, плетущейся походкой я спускаюсь вниз.

— С Рождеством, дорогая!

Родители обнимают меня и вручают большую коробку. Объятия настолько сильны, что на меня находит чувство клаустрофобии. Внутри коробки – полное собрание работ Шекспира в кожаной обложке. Они так прекрасны, но у меня возникает острый порыв выбросить «Ромео и Джульетту» в огонь.Эта пьеса всегда будет напоминать мне о моей первой главной роли. И о первом поцелуе с Итаном. Это случилось за кулисами на второй день репетиций. Он сказал, что не способен быть моим Ромео. Что если он попытается сыграть со мной романтическую роль, то потерпит поражение и потащит меня за собой. Мне стоило бы его слушать.

Я кладу книгу обратно и благодарю родителей. Моя улыбка до боли фальшива, но кажется они этого не замечают.

Я дарю маме парфюм. Папе – детективный роман. Они обнимают меня, радуясь за свою дочь, хоть сами и не разговаривают друг с другом.

Когда я съедаю вдоволь индейки с сыром тофу и орехового пирога, я ухожу наверх, ссылаясь на головную боль. Моя комната маленькая, но все равно пространство вокруг меня кричит о пустоте. Словно я слишком ничтожна, чтобы заполнить его.

Я разбираю оставшиеся вещи в чемодане, и когда я нахожу маленький пакетик на дне, комната еще больше уменьшается в размерах.

Я не знаю, зачем я привезла это с собой. Может, потому что я не знала, что еще с этим сделать. Я разрываю слишком пеструю упаковочную бумагу и просто смотрю на кожаный корешок долгое время. Я собиралась подарить это Итану вчера, но он отвлек меня, разорвав со мной отношения. Я была в таком восторге, когда купила это. Мой первый подарок для первого парня. Я беспокоилась, что он посчитает это глупостью.

Оказалось, что рождественский подарок – последнее, о чем мне стоило бы думать.

Я открываю дневник и провожу пальцами по пустым строкам, которые должны быть заполнены мыслями о нем.

Может мне оставить это при себе. Создать место, где я изливаю все негативные эмоции.

Я беру ручку и пытаюсь начать писать. Ничего не получается.

Я закрываю глаза, но в моих воспоминаниях возникает только вереница мыслей о Холте. О том, как он целует меня. Держит мою руку.

Я обхватываю себя руками, чтобы остановить боль.

Боже, я скучаю по нему.

Быть вдали от него – это одно. А вот быть эмоционально отрезанной – совсем другое. Оба этих аспекта вместе – невыносимы.

Моя последняя нить самоконтроля обрывается. Я беру телефон.

Он сказал, что хочет быть друзьями, верно? Я набираю пять разных вариантов сообщений, прежде чем останавливаюсь на одном, которое звучит более-менее дружелюбно.

Привет. Наверно, твой рождественский обед прошел лучше, чем мой. Ничего не говорит о Рождестве так, как поддельная индейка и ореховый пирог, да? Надеюсь, у тебя все хорошо.

Как только я нажимаю «отправить», я тут же жалею об этом.

Следующий час я провожу в агонии, ожидая его ответа.

Еще один час я провожу, придумывая оправдания его молчанию.

И только спустя три часа после того, как я почувствовала себя глупее как никогда в своей жизни – такой никчемной, жалкой и агрессивно тупой – я заплакала горючими слезами, и моя грудная клетка чуть ли не треснула от прилагаемых мною усилий сохранять тишину, чтобы родители меня не услышали.

Я кидаю свой телефон на пол и пытаюсь уснуть.

Маленькая мазохистская часть меня бодрствует в течение ночи в ожидании сообщения от него.

На утро от него так и нет ответа.

— Кэсси?

Уходи, мам.

— Милая, вставай.

— Я сплю.

— Уже два часа дня. Тебе надо что-то поесть.

— Я не голодна.

Кровать слегка прогибается. Рука касается моей головы и гладит меня по волосам, которые не мылись все пять дней, что я была дома.

— Милая, я бы хотела, чтобы ты рассказала мне о том, что случилось. Я бы могла помочь.

Ты не можешь.

— Это имеет отношение к тому парню, с которым ты встречалась? К Итану?

Я не отвечаю, но мама знает. Только неудачная любовь может заставить женщину так себя вести. Я видела ее после ссор с папой. Разбитое сердце выглядит у всех одинаково.

— Милая, — она гладит меня по спине. — Ни один парень не стоит этого. Если он не хочет быть с тобой, то он определенно ненормальный.

Она права. Так и есть.

Это было одним из многих качеств, что привлекли меня в нем.

— Он не… навредил тебе, так ведь? Физически, я имею в виду.

Я качаю головой и блокирую мысли о том, как я вздыхала, когда он входил в меня.

— Значит это все просто эмоции?

Просто эмоции? Такого понятия не существует. Эмоции ничто без последующего физического отклика. Адреналин наполняет нас радостью, от страха начинает колотиться сердце, потеря вызывает душевную боль.

Конечно, мам. Это ''просто'' эмоции.

Я киваю, потому что знаю, что так она будет чувствовать себя лучше.

— Ты хочешь поговорить об этом?

Я снова качаю головой, потому что мне уже начинает надоедать этот разговор.

Она вздыхает и пожимает мое плечо.

Я жду, пока она закроет дверь, потом поворачиваюсь к стене и опять засыпаю.

— Он чертов идиот.

Я буквально вижу отвращение на лице Руби сквозь телефон.

— Я не хочу говорить о нем.

— Да. Но зато я хочу. Он тебе вообще не звонил? Даже на Рождество?

— Нет. Я писала ему.

— Что? Зачем?

— Я не знаю. Думаю, потому что соскучилась по нему.

— Он ответил?

— Нет.

— Мудило.

— Даже не знаю, чего я ждала, — говорю я, ложась на кровать. — Мы расстались.

— Нет. Он бросил тебя. В этом случае нет никакого «мы». И не ищи ему оправданий. Он не заслуживает этого.

Мне так хочется, чтобы она была здесь.

Мама с папой не понимают меня, а Руби – да.

— Как ты будешь себя вести, когда увидишь его в понедельник в школе?

— Без понятия. Может бросить учебу?

— Кэсси, даже не думай об этом. Не смей позволять этому придурку рушить твою студенческую жизнь. Просто абстрагируйся от него. Делай свою работу и будь смелой. Не давай ему власть над собой, и все будет в порядке.

Я вздыхаю. Не то что бы я хотела, чтобы у него была власть надо мной, но я не могу перестать думать о нем.

— В общем, девятого я прилетаю обратно, — говорю я.

— К тому времени я уже вернусь от родителей и смогу встретить тебя в аэропорту.

— Спасибо, Руби.

Я уже собираюсь вешать трубку, когда она говорит:

— Кэсси?

— Да?

— У тебя все будет хорошо. — Ее голос мягкий и сочувствующий. — Знаю, наверно тебе сейчас так не кажется, но все будет хорошо.

Я киваю.

— Да, я знаю.

Я сбрасываю и потираю глаза. Правда в том, что я никогда этого не узнаю.

Я делаю вид, что читаю, хотя смотрю на одну и ту же страницу уже больше часа. Мои наушники заглушают звуки ссоры мамы и папы внизу. Песня «Я – скала» Саймона и Гарфанкела играет на повторе. Я ненавижу эту песню, но сейчас она мне очень близка.

В ней говорится о том, что скалы не чувствуют боли, а острова никогда не плачут. Звучит неплохо.

Я уже устала от боли и если я не заплачу снова, то скоро она меня накроет.

Я просто хочу забыть Итана. Сейчас. Я не хочу гадать, как прошли его каникулы. Ругался ли он со своим папой. Как сильно он напился.

Думает ли он обо мне.

Я не хочу знать ничего из этого.

Я хочу снова принадлежать себе, а не ему.

Чтобы двигаться вперед надо очиститься. Выкинуть из головы все позитивные мысли о нем. Только так я смогу выживать и видеть его снова и снова. Я отказываюсь тосковать по Итану Холту следующие два года. Ни в коем случае.

Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться. Я представляю его, слушая песню снова и снова и позволяю тексту затвердеть на моих тонких, как бумага ресницах.

Я собираюсь стать скалой.

Руби высаживает меня у нашего дома, прежде чем отправиться в магазин за продуктами.

Я осматриваю свою квартиру. Все то же самое, но в то же время совершенно другое. Это дверь, которую я открыла ему, а он стоял в панике с широко открытыми глазами. Это стена, к которой я прижала его, когда признавалась ему в любви. И то же самое место, где он сказал, что не любит меня. А вот там место, где он раздевал меня и целовал, пока я не начала задыхаться. Пол был тем местом, где мы…

Я трясу головой, чтобы прояснить мысли.

Когда я захожу в свою комнату мой желудок сжимается

Моя кровать.

На ней только голый матрас.

В то утро, когда он расстался со мной, я сорвала простыни и отнесла их в прачечную. Затем я включила на стиральной машине самый горячий режим и добавила чрезмерно много моющего средства.

Я заправляю кровать свежими простынями. Глубоко вдыхаю, пока стелю и разглаживаю простынь, проводя ладонью по тем местам, где мы занимались любовью словно таким образом мне удастся стереть их из воспоминаний.

Когда я заканчиваю, все идеально. Нетронуто.

Я смотрю на это долгие минуты, пока фантомные губы целуют меня в шею. Призрачные губы скользят по моим бедрам.

К черту все это.

Я принимаю душ. Мою голову. Заканчиваю к тому моменту, когда вода становится такой холодной, что мое тело коченеет и я отвлекаюсь.

Когда Руби приходит домой, мы впадаем в нашу легкую уютную атмосферу. Мы разогреваем замороженную еду, пьем вино, смотрим телевизор и смеемся.

Мы не говорим о нем.

Когда наступает одиннадцать ночи, мы зеваем и желаем друг другу спокойной ночи.

Руби идет в свою комнату.

Я остаюсь спать на диване.

В аудитории шумно, вокруг болтовня о том, кто чем занимался во время каникул. Я соскучилась по своим друзьям, и не могу отрицать, что их объятия приятны.

Айя и Миранда держатся за руки. Как и мы с Итаном, они познакомились в начале учебного года. Но в отличие от нас, их любовь пережила каникулы. Джек рассказывает анекдоты, а я улыбаюсь, пока Коннор и Лукас смеются. Черт, я даже соскучилась по Зои и Фиби и по их громким разговорам.

Кажется, они все тоже рады меня видеть

Никто из них не знает о расставании. Как бы они узнали?

Думаю, они скоро все сами поймут, но я не собираюсь быть той, кто скажет им об этом.

В ту секунду, когда заходит Итан, я чувствую это. Глубокая до костей вибрация проходится по моей спине, и каждый волосок встает дыбом.

Люди говорят его имя. Спрашивают, как у него дела. Он отвечает, его голос низкий и тихий.

Я не хочу смотреть на него, но мое тело поворачивается само по себе, и я вижу его, возвышающимся над большинством людей вокруг него, хоть он и сутулится.

Волнение пытается вспыхнуть в моих венах, но я подавляю его.

Нежелательные фантазии о поцелуе с ним закрадываются в мою голову. Это кажется сейчас таким невероятным, что я едва не смеюсь в голос.

Он бросает на меня быстрый взгляд, и в этот момент воздух как будто выкачивают из комнаты. Его губы плотно сжимаются, и он несколько раз поглядывает на меня, резко отводя взгляд. Словно хочет смотреть куда угодно, лишь бы не на меня, но это невозможно.

Я знаю, как он себя чувствует.

Это то, к чему я готовилась.

Я ровно дышу, пытаясь прийти в себя. Унимаю грохочущие волны эмоций. Делаю из себя скалу.

Я смотрю на него без всяких сожалений и позволяю ему увидеть мое безразличие. Хочу, чтобы он бросил мне вызов.

С секунду он хмурится, словно ожидал увидеть что-то другое. Может быть, боль. Или же тоску.

Если он ожидал увидеть меня рыдающую и эмоционально разбитую, то он должно быть сильно разочарован.

Его лицо выражает неописуемую печаль, прежде чем его привычные барьеры встают на место, и кажется словно, между нами, почти ничего и не было.

Мы – два идеальных примера, безупречные в своем отрицании.

Никто не может сказать, сколько горечи я удерживаю в себе. Даже он.

Особенно он.

Мне приходит в голову фраза из «Как Вам это понравится» – «Весь мир – театр, а люди в нем актеры». Стоя здесь и глядя на Итана, это утверждение кажется как никогда верным. Гроув теперь наша сцена, и это наши новые роли.

Разделенные.

Без любви.

Неподдельные.

Я делаю глубокий вдох.

Занавес.

11

ОТКРЫТАЯ КНИГА

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Моя голова лежит на его груди, а рука перекинута через его талию. Я держусь за его рубашку так, словно это единственное, что может удержать меня рядом с ним – на этом месте. Там, где все случившееся между нами, витает на краю моего сознания подобно белому шуму. Еще незабытое, но уже более призрачное.

После нашей стычки в коридоре, он привел меня сюда. Уложил на кровать. Заверил, что все будет хорошо.

Теперь он обнимает меня и гладит по руке.

Я не могу до конца поверить, что он в моей кровати, в которой было воплощено столько гневных фантазий о нем. Мы оба полностью одеты и ничего не говорим, и тем не менее это самая интимная связь с мужчиной с… ну с тех пор, как я была с ним.

Он берет мою руку и кладет себе на грудь, затем прижимает к бьющемуся сердцу, удары которого отдаются молчаливыми обещаниями. Я чувствую, как он пытается вызвать во мне доверие.

Я хочу ему довериться, но такое ощущение, что мое сердце слишком мало́ для него сейчас. Когда он ушел от меня, оно лопнуло подобно воздушному шарику, опустело и сдулось, и со временем атрофировалось до своей нынешней формы. И сейчас он хочет, чтобы я снова нашла для него место, но я не знаю как.

— Итан?

— Хммм?

— Когда ты узнал, что способен… измениться? — Он гладит меня по руке несколько секунд, но не отвечает. — Я имею в виду, ты же пытался, когда был со мной, ведь так? Стать более открытым?

— Да. Боже! Я так сильно пытался. И потерпел сокрушительную неудачу.

— И как после того, как ты дважды бросил меня, ты стал тем, кем являешься сейчас?

Он опускает на меня взгляд.

— Я ведь упоминал, что хожу к психологу три года, да? И я не говорю про визиты раз в неделю. В плохие дни я ходил два раза… или даже три. У моего психолога ангельское терпение.

— Да, но ведь ты мог обратиться к нему, когда мы были еще вместе, разве нет?

— Технически, да. Но мысль об этом чертовски пугала меня, и как мы оба знали, мною руководил страх.

— Тогда как ты понял, что больше не боишься?

Он делает глубокий вдох и выдыхает.

— Я надеялся, что мне не придется рассказывать тебе эту историю, но думаю, ты заслуживаешь это знать.

— Какую историю? — Я вся покрываюсь мурашками, уверенная, что то, что я услышу мне не понравится.

Он хватает меня за руку и засовывает себе под рубашку. Мои пальцы нащупывают рубцы от зажившей раны на левой стороне груди. Я замечала их во время наших постельных сцен, но я всегда была слишком отвлечена его поцелуями, чтобы расспросить об этом.

Я приподнимаю его рубашку и наклоняюсь, чтобы лучше рассмотреть.

— Что это?

Он гладит мое предплечье, пока я продолжаю щупать шершавую кожу.

— Это место, куда была вставлена трубка в мое легкое, чтобы выкачивать кровь, которая меня душила.

Я поднимаю на него взгляд и хмурюсь.

— А вот это… — Он берет мою руку и подносит к своей голове. На затылке еще один шрам. — то место, где я головой врезался в дерево. Четырнадцать швов.

К моему горлу подступает желчь.

— Итан, какого черта...?

Он берет меня за руку и начинает играть с моими пальцами.

— После того, как я оставил тебя в наш выпускной год, я достиг самого дна во Франции. Шоу стало хитом, и я получал восторженные отзывы, но я не мог перестать думать о тебе. Я чувствовал себя таким виноватым из-за того, что подвел тебя. Снова. Как я уже говорил, я много пил. Ввязывался в драки.

Я киваю.

— В общем, после первого сезона шоу, нам дали неделю отдыха, прежде чем мы отправились в Италию. Остальная часть каста собиралась пойти на экскурсию по винодельням, но я не мог перестать себя чувствовать жалким ублюдком среди них, поэтому взял напрокат мотоцикл и просто… уехал. Бесцельно мотался по южной Франции, думая, что обладаю мировой монополией на ненависть к самому себе. Я обдолбанный садился за руль. Превышал скорость, а это еще тот безумный риск. Я был абсолютно не в себе. Я не думаю, что хотел умереть, но глубоко внутри… — Он смотрит на меня. — полагаю, я хотел причинить себе бо́льшую боль, чем причинил тебе.

— Итан…

Он качает головой.

— Жалкий, да? Так вот, однажды вечером, после того, как побывал во французском пабе, я решил пересечь итальянскую границу. Шел дождь. Переизбыток алкоголя, нулевая самооценка. Я чересчур быстро вошел в поворот и врезался в ограждение. Мой мотоцикл полетел вдоль дороги, перелетел через ограждение и рухнул на крутой склон. Уверен, по пути я задел каждое чертово дерево. К тому времени, когда все закончилось, мой шлем треснул, кожаная куртка была изодрана в клочья и было ощущение словно кто-то вонзил кинжал мне в ребра.

— О, боже…

— Я лежал там некоторое время, просто пытаясь дышать. Когда я пошевелился, то почувствовал такую боль, что чуть не потерял сознание. Мне удалось снять шлем, но на этом все. Болели плечо, запястье и грудь. Я чувствовал, как кровь стекает по моей ноге.

— И что ты сделал?

Он пожимает плечами.

— Я пытался понять, умираю ли я. И когда я всерьез подумал, что да, я неторопливо начал думать, плохо ли это.

— Итан…

Я беру его за руку и прерывисто вздыхаю.

— Знаешь, это странно, смотреть в лицо собственной смерти. Люди говорят, что жизнь пролетает перед глазами, но я этого не понимаю. Я видел только проблески воспоминаний с тобой. Они были настолько отчетливыми, что я мог протянуть руку и коснуться тебя. Я гадал, как ты отреагируешь на мою смерть. Будешь ли оплакивать меня? Или же обрадуешься, что я больше никогда не причиню тебе боль?

 Пока я слушаю, волнение сжимает мою грудь. От мыслей о его смерти мое горло перехватывает .

Он ласкает мое лицо.

— Эй, все нормально.

— Как ты мог подумать, что я не буду оплакивать тебя?

— Я был не себе, и не соображал.

— Боже, Итан, если бы ты умер… — Я не могу закончить мысль, не говоря уже о целом предложении. Даже на пике нашей вражды, я не могла представить себе жизнь без Итана. Сама идея была неописуемо мучительна. — Ладно, расскажи мне, что было дальше до того, как я испугалась мыслей о смерти.

Он обнимает меня рукой и прижимает к себе.

— Не знаю, как долго я пролежал у подножия того холма. Точно бо́льшую часть ночи. Я то терял сознание, то приходил в себя и со временем понял, что там меня никто не найдет. Если я не сделаю что-то, то умру. Мне нужно было вернуться на дорогу.

— Но твои раны…

— Да, позже я узнал, что у меня было вывихнуто плечо, сломано запястье, три сломанных ребра и проколото легкое, а также сотрясение мозга и множественные рваные раны.

— О, боже мой! Как ты вообще двигался?

— Сила воли. Упрямство. Дело в том, что я знал, что подъем на этот холм будет самым болезненным из всего, что я когда-либо делал, но это было необходимо. Я должен был выжить, потому что иначе я никогда не смог бы заставить тебя простить меня, а это было недопустимо.

Он касается моего лица, нежно с благоговением.

— И так я поднялся. Каждый шаг отдавался агонией во мне, но я продолжал двигаться шаг за шагом. К тому времени, когда я добрался до вершины, я был уверен, что уже умер и попал в ад. Боль была нестерпимой. Мне удалось перелезть через ограждение, а потом я просто упал на дорогу.

— Как ты оттуда выбрался?

— Через пару часов меня нашел водитель-экспедитор и вызвал скорую помощь. Когда я очнулся, я был в больнице во Франции, обмотанный трубками с морфином. В палате были Элисса и заведующий труппой. Они сказали мне, что я был в отключке пару дней. Элисса была вне себя. К тому времени, она уже несколько месяцев читала мне лекции о моем пьянстве и саморазрушительных привычках. Когда она закончила кричать, она начала плакать. Я никогда не видел, чтобы моя сестра плакала так сильно.

— Конечно, она была расстроена. Она могла потерять тебя. Мы все могли.

— Но ирония в том, что мой образ жизни был… таким, словно я уже и так был мертв. Только несчастный случай вернул меня к жизни. Пока я восстанавливался в больнице, у меня было много времени подумать. Мне пришло в голову, что бо́льшую часть моей взрослой жизни, я занимался самоуничтожением. Расставшись с тобой во второй раз, я врезался в барьер своих дурацких страхов. Я знал, что, если не сделаю что-нибудь, чтобы побороть их и найти способ тебя вернуть, моя жизнь будет бессмысленной. Таким образом, я принял решение – жить. Как только я выписался из больницы, я разыскал психотерапевта, который специализировался на проблемах отказников и стал подниматься на этот чертов болезненный холм выздоровления. И вот я тут три года спустя. Испуганный, но благодарный.

Я тоже хочу испытать чувство благодарности, но я слишком зациклена на мысленном образе того, как он лежит на больничной койке, обмякший и с переломами.

— Почему ты не сказал мне? Ты мог бы попросить Элиссу связаться со мной.

Он качает головой.

— Я не мог. В смысле, я же чуть было не покончил с собой из-за того, что тосковал по тебе. Отстой, да? К тому же, я поклялся, что в следующий раз, когда ты увидишь меня, я буду тем мужчиной, которого ты заслуживаешь, а не каким-то испуганным маленьким мальчиком.

Я смотрю на него.

— Ну и вот ты тут.

Он легко касается пальцами моих губ.

— Да, тут.

Он наклоняется и целует меня, тепло, открыто и нежно. Когда он останавливается, у меня такое состояние, будто у моего тела нет костей.

— Ты всегда была моим стимулом стать лучше, и физически, и ментально. Ты была моей наградой.

Он обнимает меня и утыкается лицом в шею.

— Спасибо.

Я делаю прерывистый вздох и пытаюсь взять себя в руки. Хватка его рук усиливается, и я почти не могу дышать.

— Знаешь, — говорю я, хрипя для пущего эффекта. — есть разница между объятиями и удерживанием кого-то в плену.

— Да ну, я ждал слишком долго, поэтому буду наслаждаться этим.

Тем не менее, он ослабляет хватку.

Мы лежим в такой позе долгое время, сплетаясь вместе и дыша воздухом друг друга. В ожидании того, кто отстранится первым. Мой мочевой пузырь решает за меня.

Когда я выхожу из ванной, он сидит на моей кровати.

Я становлюсь перед ним, и он берет меня за руки.

— Я хочу, чтобы ты пришла сегодня ко мне на ужин. Я приготовлю нам поесть. Я хочу кое-что тебе показать.

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Итан… я думаю, нам лучше не спешить какое-то время. Кроме того, я почти уверена, что то, что ты хочешь мне показать, я уже видела раньше.

— Это не то, — говорит он, и сажает меня к себе на колени. — Хотя, если ты разыграешь карты правильно, я склонюсь к тому, что покажу тебе и это. Достаточно будет просто приподнять бровь.

Я закатываю глаза.

Он убирает волосы с моего лица.

— Эй, я шучу. Обещаю, мои штаны останутся на месте. Пожалуйста, я очень хочу, чтобы мы позабавились. — Я делаю подозрительное лицо. — Просто посидели! Блин! Просто приходи, и я позабавлю тебя. ''Приготовлю тебе ужин!'' Дерьмо! — Он качает головой. — Прости. Мой мозг отвлечен. Когда я смотрю на тебя с этого ракурса, мне видно, что у тебя под халатом.

Я шлепаю его по рукам и лучше запахиваю свой халат. Он сдерживает смех.

Я толкаю его, и он падает спиной на мою кровать. Часть меня ненавидит то, как гармонично он смотрится на ней.

Он хватает меня за руку и тянет за собой, а потом перекатывается на меня сверху. Он такой счастливый и довольный, что я едва узнаю его.

— Меня нельзя винить за это, — говорит он, заключая мое лицо в ладони. — Это все потому, что ты такая чертовски красивая. Ты хоть понимаешь, как меня к тебе влечет?

Когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, я кладу руку ему на грудь, чтобы остановить. Он тут же отстраняется, как будто ожидал этого.

Он вздыхает и смотрит на меня с нескрываемой страстью.

— Ладно. Прямо сейчас я прохожу через стадию, когда делаю вид, что не знаю значение фразы «не спешить». Обещаю, что с этого момента я буду стараться не приставать к тебе каждые пять минут.

Я смеюсь и качаю головой.

— Я как будто должна извиниться сейчас.

— За что? За то, что не прыгнула в кровать со мной в тот момент, когда решила, что больше не ненавидишь меня? Да как ты смеешь? Я просто потрясен!

Я тыкаю пальцы ему в ребра. Он извивается и издает далеко не мужественный звук.

— Эй! Ты знаешь, что щекотка сейчас противоречит правилам Женевской конвенции. Прекрати это, пока я не позвонил в НАТО. Я не хочу, чтобы моя девушка была преступником международного уровня.

Я морщусь. Он замечает, и его улыбка исчезает.

— Черт. Кэсси… я не хотел…

Я смеюсь, но вымученно.

— Все нормально.

Несколько лет назад я не могла заставить его называть меня своей девушкой без принуждения и давления на его яйца, а теперь он бросается этим термином словно он сам Мистер Обязательство.

— У меня вырвалось, ладно? Я хочу сказать, что понятие, которое олицетворяет тебя для меня находится в нескольких световых годах от понятия девушки, но я очень сильно стараюсь не спугнуть тебя, поэтому я буду держать свои бушующие чувства в тайне.

— Ну, за исключением того факта, что ты написал мне Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ тысячу раз, да?

— Да. За исключением этого

— Итан…

Он проводит пальцами по волосам, и я замечаю, как он обеспокоен.

— Я знаю, еще слишком рано, но я не собираюсь врать тебе и говорить, что я не хочу этого, потому что я хочу. Я хочу быть твоим парнем. Нет, подожди… парень звучит так избито. Мне почти двадцать семь лет. Я больше не мальчик. Я хочу быть твоим мужчиной. Любовником. Твоим… черт, не знаю. Твоим Итаном. Кем бы ты меня ни назвала, я хочу быть им. Моя конечная цель – просто осознание того, что я твой, а ты моя и что ни один из нас не боится и не стыдится этого. Я хочу водить тебя на свидания и обнимать, знать, что все другие мужчины в помещении ревнуют к тому, что именно я тот, кто отвезет тебя домой и будет целовать твое тело.

Я даже не знаю, что сказать. Придется подождать, прежде чем я привыкну к этой новой версии его личности. Он так уверен в себе.

Он наклоняется и убирает с моего лица выбившуюся прядь волос.

— У тебя еще есть вопросы о моих чувствах? Или тебе описать конкретно, какие именно части твоего тела я буду целовать.

Жар проходится по моим плечам и достигает шеи. Ему не позволительно быть таким сексуальным, когда я пытаюсь не спешить в отношении него. Абсолютно непозволительно.

— Хм… нет, — говорю я, сосредоточившись на его губах. — Ты все прекрасно разъяснил. Мне достаточно.

Он кивает.

— Хорошо. Потому что второй вопрос был своего рода с подвохом. Когда мои губы доберутся до тебя, не будет такого места на твоем теле, которое я бы не попробовал. Я хочу всю тебя. — Он долго и медленно оценивает мое тело своим взглядом. — Каждый… аппетитный… сантиметр. — Он продолжает неотрывно смотреть на меня, и я чувствую, как начинаю тянуться к нему. Его челюсть сжимается, и вот я уже так близко, что мне кажется, что он вот-вот попытается меня поцеловать, как вдруг он качает головой и встает.

— Ладно, мне серьезно надо убираться отсюда, потому что если я останусь, то ты будешь чувствовать себя некомфортно из-за моей грязной, неотступной похоти. — Он выдыхает и проводит пальцами по волосам. — Так, значит сегодня. Ужин у меня? Я приготовлю все, что ты захочешь.

— Конечно. В котором часу ты меня хочешь?

Он делает глубокий вдох.

— Я хочу тебя все время.

Я качаю головой и улыбаюсь.

— Прости, но ты сама спросила. Если ты хочешь ответ без подтекста, перефразируй вопрос.

— Ладно. В котором часу ты хочешь, чтобы я приехала сегодня вечером?

— В шесть тридцать. Я хочу кое-что обсудить с тобой перед ужином.

— Что именно?

— Увидишь. — Я сразу же настораживаюсь. Он слегка улыбается мне. — Не паникуй. Я думаю, это будет к лучшему. Доверься мне.

Я пытаюсь. Я очень сильно пытаюсь.

— Хочешь я принесу что-нибудь?

Он смотрит на меня несколько секунд.

— Только себя. Это все, что мне нужно.

Время – еще та переменчивая сволочь. Когда ты хочешь, чтобы оно шло медленно – оно ускоряется, а когда ты полон нестерпимой нервозности, оно словно ленивец на успокоительных.

Все содержимое моего шкафа лежит на моей кровати. Я перемерила каждую вещь по меньшей мере дважды. Мои волосы гладкие и выпрямленные. Макияж легкий, но аккуратный.

Я напоминаю себе, что это не свидание, а ужин.

Просто ужин.

Тогда почему на мне нижнее белье, которое стоит больше, чем государственный долг каких-нибудь мелких африканских стран?

Я не должна так переживать. Не должна так нервничать. И я уж точно не должна быть так взволнована, когда представляю его выражение лица при виде этого леопардового нижнего белья.

Блин! Если он увидит это белье. Если, а не когда.

Я сажусь на кровать и хватаюсь за голову.

Может стоит отменить встречу? Я не готова к ней.

Я делаю несколько глубоких вдохов и смотрю на часы. Тристан, мой дзен-мастер, сосед и лайф-коуч, скоро будет дома. Ему видней, что мне делать. И что мне следовало бы надеть.

Мой телефон издает сигнал, пришла эсэмэска от него.

Секси студент из йога класса пригласил меня в бар. Буду дома позже, если вообще буду. На кухне новая бутылка «Шираз». Используй ее с умом.

Я отвечаю ему.

Иди к черту, Трис. Надеюсь, у него крошечный член.

Он отвечает улыбающимся смайликом с чем-то похожим на гигантскй шланг.

Откуда он вообще его взял?

Черт бы его побрал!

По правде говоря, он не знает, что я иду на ужин к Итану. Если бы он знал, то накрыл бы меня колючей проволокой, надел бы пояс целомудрия, а потом настоял бы на том, чтобы пойти со мной и защитить мою вагинальную чакру, если таковая вообще существует.

Я вздыхаю и снимаю свое красивое нижнее белье, заменяя его моими самыми обычными хлопковыми трусиками и лифчиком. Затем я надеваю удобные джинсы и обычную футболку, убираю волосы назад и завязываю в хвостик, а из макияжаоставляю только тушь и блеск на губах.

Готово.

Никакого давления.

Это просто ужин.

И он.

Ничего больше.

Едва я успеваю постучаться в дверь, как она открывается и показывается он.

О боже, он такой красивый.

Свежевыбритый, в темно-синей рубашке, темных джинсах, без обуви.

Мне кажется, что я пялюсь на него. Не уверена.

Он тоже смотрит на меня, его взгляд блуждает по моему телу и останавливается на лице.

— Привет. — Он выглядит нервным. Почему-то это заставляет меня чувствовать себя чуть лучше.

— Привет.

Он не двигается.

— Ты выглядишь… просто… — Он моргает. — Ты так чертовски красива.

Как он не понимает, что подобные заявления заставляют меня желать отказаться от моего решения «не спешить» и запрятать его туда, где никто не сможет найти?

— Эээ… спасибо. Ты тоже хорошо выглядишь. — Очень хорошо.

Он игнорирует мой комплимент и продолжает пялиться на меня.

— Эээ… Итан?

Он качает головой и вспоминает-таки о хороших манерах.

— Блин! Заходи.

Он делает шаг назад и позволяет мне войти. По моей коже пробегают мурашки, когда я прохожу мимо. В коридоре стоит его аромат, и я машинально делаю глубокий вдох.

Я еще не видела его нью-йоркскую квартиру, поэтому всматриваюсь в каждую деталь.

Его квартира небольшая, но стильная. Декор более взрослый, чем в его вестчестерской норе. Все более утонченно.

— Элисса занималась декором, — говорит он.

Я киваю.

— Все очень мило. Ты один живешь?

— Да. С тех пор, как вернулся с Европы. Элисса живет в Ист Виллидж, как настоящая богема. Я скучаю по ней, но для всего есть свое время, понимаешь? Не могу же я вечно жить со своей младшей сестрой.

— Ну да.

Мы замолкаем, пока хожу по его квартире и рассматриваю безделушки и фотографии. Я пробегаюсь пальцами по корешкам его книжной коллекции, пытаясь снова узнать его.

Я чувствую, как он наблюдает за мной. Ждет одобрения. Это довольно странно.

Я останавливаюсь, когда вижу знакомое название: «Освобождение голоса» Кристин Линклейтер.

Я поворачиваюсь к нему, и он смеется.

— Каждый раз, когда кто-нибудь упоминал название этой книги в классе, Джек Эйвери издавал рвотные звуки. — Он начинает смеяться сильнее.

— Поэтому ты хранишь ее на своей полке?

Он пожимает плечами.

— Что я могу сказать? Джек Эйвери придурок, но забавный. Плюс, Линклейтер точно знала, о чем говорила.

Я качаю головой.

— Здесь все наши старые книги?

— Они помогали мне все эти годы. Они также были… напоминанием… о нашем времени в театральной школе.

— Все свои книги, я сожгла.

Я говорю это, прежде чем успеваю предположить, как он отнесется к этому. Судя по выражению его лица, его это не радует. Я не хотела, чтобы это отразилось на нем, но так получилось. Я избавилась от тех книг, как и от всего того, что напоминало мне о нем.

Он опускает голову.

— Прости.

— Не извиняйся. Все что мне нужно было знать из этих книг я заучила на память.

Он кивает.

Он понимает.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Боже, да.

— У меня есть красное вино, которое тебе понравится.

Он уходит на кухню, а я продолжаю все рассматривать в поисках чего-нибудь. Я не знаю, что именно ищу. Может, что-то обо мне. О нас. Что-то настоящее и знакомое.

Я обнаруживаю это на стене противоположной окнам. Поначалу, я не понимаю на что смотрю, но потом меня озаряет – это маски! Две. На расстоянии, кажется, будто это две стандартные маски, выражающие комедию и трагедию, которые есть дома у многих актеров, но при повторном рассмотрении мое дыхание сбивается. Это не комедия и не трагедия. Это сила и уязвимость. Те же маски, что мы использовали в школе. Те же, с которыми у нас обоих были проблемы.

— Я уговорил Эрику отдать их мне. — Я поворачиваюсь и вижу его в нескольких шагах от меня, в каждой руке у него по бокалу вина. — Я купил ей целый новый сет масок в Италии.

Он протягивает мне бокал, и я делаю глоток.

— Зачем они тебе? В смысле, ты же провалил то задание. Эрика на несколько недель исключила тебя из класса.

— Да, но только потому, что она ожидала от меня большего. Мне самому потребовалось много времени, чтобы я сам захотел от себя большего. Чтобы понять, что быть уязвимым – значит иметь гораздо больше сил, чем быть замкнутым и угрюмым. — Он делает шаг вперед, я же в свою очередь делаю еще один огромный глоток вина, пытаясь не смотреть на него. — Каждый раз, когда я смотрю на эти маски, они напоминают мне об этом, как и когда я смотрю на тебя, но тебя не было долгое время рядом, и маски служили хорошей заменой.

Я не отвожу взгляд от масок, но чувствую его пристальный взгляд на себе. Когда я снова прикладываюсь к бокалу, я понимаю, что вина в нем почти не осталось. Мне нужно притормозить, иначе я напьюсь и натворю таких дел, о которых потом пожалею.

Я чувствую прикосновение теплых пальцев на запястье, он стоит прямо за мной, его дыхание обдает теплом мою шею.

— Я хочу кое-что тебе дать.

Он берет меня за руку и ведет к огромному книжному шкафу. Его ладонь влажная, отчего я начинаю гадать, в чем же причина его тревоги.

Он ставит наши бокалы на столик, и когда он берет меня за руку, клянусь, я чувствую, как он дрожит.

— Кэсси, я очень долго заставлял тебя гадать о том, что творится у меня в голове и что я чувствую. Я не хочу, чтобы когда-нибудь тебе пришлось снова это делать. Так что с этого момента, я буду давать тебе ответы на все твои вопросы. Абсолютно все.

Он открывает дверь и жестом указывает на ряды книг.

— Ты хочешь знать мои мотивы, почему я заставил пройти тебя через все то дерьмо в школе? Все здесь. Каждая дебильная мысль и плохое решение. Каждый раз, когда я разбивал наши сердца, пытаясь избежать боли. Прочти их, если хочешь. Или сожги. Тебе выбирать.

Я вглядываюсь в корешки книг. Даты. Года. Целые ряды дневников, начиная с его школьный времен. Некоторые годы умещены в один том, другие – в несколько. Год, в который мы познакомились, уместился в целых пять томов. Ну, ничего удивительного.

Я беру последний экземпляр того года и открываю на случайной странице.

18 ноября

Сегодня она впервые сделала мне минет. И… Господи… меня все еще трясет. Я никак не могу выкинуть ее образ из моей головы. Она так хотела мне угодить. Была такой доверчивой.

Такой красивой.

Я не могу справляться с этим.

Совсем скоро она поймет, что я не подхожу ей и уйдет. Уничтожит меня.

Каждая клеточка моего мозга говорит мне бежать, пока можно. Бежать так далеко и быстро, чтобы она никогда не нашла меня. Забыть, что такая идеальная девушка, как она вообще существует.

Но какая-то часть меня верит, что я справлюсь с этим. Что я способен распахнуть свою грудь и просто отдать ей свое сердце, словно это не убьет меня.

Это очевидно психически ненормально.

Я поднимаю голову, шокированная глубинной написанного им. Он наблюдает за мной. Оценивает мою реакцию. Он даже не обращает внимания на мой скептицизм.

— Я ответственен за все, что сделал, — говорит он. — потому что хоть я и не могу ничего изменить, я сожалею об этом. Я подумал, что после того, как ты прочтешь это, возможно… я не знаю. Это поможет как-то.

Я в этом не уверена.

Я начинаю снова читать.

  4 декабря

02:48 ночи – Она не отвечает. Она позвонила среди ночи, чтобы по-разному обозвать меня, и теперь она НЕ БЕРЕТ СВОЙ ГРЕБАНЫЙ ТЕЛЕФОН?!

03:36 ночи – Я не могу перестать думать о том, как она плачет. Она казалась такой потерянной. И это я с ней сделал. Я.

Какой же я прекрасный человек!

Как бы сильно я ни боялся, что она сделает мне больно, я боюсь, что я сам сделаю ей больнее.

Так что теперь я стою перед выбором – стать мужиком и быть тем парнем, которого она заслуживает, или убраться к черту, пока для нас двоих еще есть шанс не испытать боли.

Да. Что уж тут думать! Это все равно что спросить кого-то, как он хочет умереть: утонув или от удара током.

Как бы то ни было, ты все равно умрешь.

11:18 утра – Она только что ушла. Я все еще чувствую ее запах. Блин, я люблю ее запах. Мне хочется утонуть в нем.

Она спала, когда я вернулся домой с пробежки. Она так идеальна в моей постели.

В первые три секунды меня охватил внезапный испуг, когда я подумал, что она прочла мой ежедневник, но я быстро осознал, что, если бы она прочла, то не была бы все еще здесь, не говоря уже о том, что она спит. Она бы наконец-то увидела, каким уровнем неуравновешенности обременена и бросилась бы наутек. И я бы не стал винить ее.

Но нет, она в очередной раз доказала, что она не такая, как другие. Заставила меня понять, что она заслуживает гораздо большего, чем я ей даю.

Я хочу быть лучшим человеком. Лучшим парнем.

Не налажай, Холт. Серьезно. Если ты налажаешь, я никогда не прощу тебя.

Она никогда не простит тебя.

Чтение его мыслей вызывает у меня странное ощущение де-жавю.

Я переворачиваю страницу и читаю последнюю запись в дневнике. Как только я вижу дату, мои внутренности сжимаются.

23 декабря

Я это сделал. Обрубил концы.

Мне плохо.

Я чувствую себя таким разбитым, как никогда не чувствовал, пока мы были вместе.

Я думал, что это правильный поступок… для меня… для нее. Но сейчас…

Я едва ли могу сглотнуть, мое горло свело.

Какого хрена я натворил?

Почему это все кажется таким неправильным?

Блин!

И все же, часть меня знает, что я должен был это сделать.

Если бы мы остались вместе, я бы систематически делал ей больно. Я бы пытался этого не делать и ненавидел бы каждый раз такие моменты, но в итоге, все равно бы причинял ей боль. Она бы проводила все время, защищая свои поступки, успокаивая меня, гасила бы вспышки пожара, к которым не имела отношения.

Я не могу возлагать на нее такое.

Я убеждаю себя, что хочу, чтобы она двигалась дальше и была счастлива, но жалкий ублюдок во мне, вовсе не хочет этого. Я хочу, чтобы она скучала по мне и не позволяла другим мужчинам прикасаться к ней, пока я не пойму, как стать лучше. Я хочу волшебным образом излечится от всей чуши, что крутится в моей голове каждый день и быть мужчиной, которого она заслуживает.

Но больше всего, я просто хочу быть с ней. Особенно после прошлой ночи.

Блин, прошлая ночь…

Я не хотел, чтобы это случилось, но, когда она стояла передо мной, думая, что я ее не люблю, я не смог остановить себя. Мой мозг кричал, что это плохая идея, но мое тело не слушало. Я подумал, что возможно это и хорошо. Что это… не знаю… излечит меня. Поможет мне быть с ней как-то.

Но этого не произошло.

Наоборот, это только усугубило ситуацию, потому что теперь я всегда буду знать, что я теряю. Когда мы первый раз занимались любовью, я был так одержим тем, чтобы быть с ней нежным, что не позволил себе многого. Прошлой ночью этой проблемы не было.

Я хотел овладеть ею. Выклеймить мое имя на каждой части ее тела.

К тому времени, когда мы закончили, мне кажется, у меня получилось.

Проблема в том, что она тоже заклеймила меня.

Я плакал в ее объятьях. Я никогда не плачу! Я даже не знаю, почему я плакал. Это просто случилось.

Но потом мой мозг включился. Мой тупой, параноидальный мозг.

Лежа с ней в постели, пока она спала, я чувствовал себя одним из тех животных, чья нога попала в ловушку, зная, что, если я хочу выжить, я должен отгрызть часть себя и оставить позади.

Это именно то, как я чувствую себя сейчас. Словно я вырезал часть своего сердца и оставил его ей.

Это больно. Это так больно! Но я знал, что поступил правильно.

Она не согласна со мной.

Надеюсь, однажды она поймет.

Я едва не смеюсь, но во мне слишком много неугасающего гнева, чтобы позволить себе это

Когда я поднимаю взгляд, он стоит прямо передо мной. Не думаю, что видела когда-нибудь его таким серьезным.

— Я больше не он, Кэсси. И никогда уже не буду. Ты должна это знать.

Я киваю. С каждым днем я понимаю это все лучше.

— С того момента, когда я встретил тебя, для меня стала существовать только ты. Я просто пытался отрицать это.

— А сейчас?

Он обнадеживающе улыбается мне.

— Сейчас я знаю, что был запутавшимся в себе мудаком.

Я киваю.

— Еще каким.

— Я знаю.

— Ты был самым настоящим мудаком.

— Я не спорю с тобой.

Мы пристально смотрим друг на друга, притяжением между нами сбивает меня с толку.

— Так что нам теперь делать? — спрашивает он, и бросает взгляд на дневник в моей руке.

Я беру свой бокал с вином и осушаю его.

— Думаю, мы поужинаем. А потом… не знаю. Посмотрим.

Ужин очень вкусный. Мы разговариваем, но разговор полон напряжения. Я пью слишком много вина, и это помогает мне расслабиться.

Но дело в том, что быть в расслабленном состоянии рядом с ним – опасно. Я начинаю думать, что готова к отношениям. Во мне возникает другой вид напряжения. Тот, который не имеет ничего общего с нашим прошлым и связан только с нами нынешними. С Кэсси и Итаном, которые впадают в тишину каждые несколько минут, потому что наши мысли слишком заняты друг другом, чтобы мы могли говорить.

Вместо этого мы смотрим друг на друга. Избегаем прикосновений. Наши взгляды становятся пристальней.

Когда он ведет меня к дивану, играет спокойная музыка. Свет тусклый, но ему все видно. Он изучает каждое движение. Смотрит, как я выдыхаю и покрываюсь мурашками от желания.

Он крепко закрывает глаза и откидывает голову назад. Мы оба с трудом сдерживаемся, чтобы оставаться по разные стороны дивана.

— Мне надо идти. — Говорю я, скорее из чувства самосохранения.

Он вздыхает.

— Это одновременно и лучшая, и худшая идея в мире.

— Это так печально, что я точно понимаю, что ты имеешь в виду, да?

— Нет. Это просто еще одна причина, почему ты должна убраться отсюда, пока еще можешь. Мои благородные намерения относительно того, чтобы не спешить в отношении тебя, перестанут действовать, если ты будешь смотреть на меня так.

— Как например?

— Как будто ты хочешь воплотить каждую мою сексуальную фантазию о тебе за последние три года в очень грязную реальность.

— В насколько грязную?

— В такую грязную, что нам пришлось бы это делать в душе.

— Ого. — Он хорош в сексе под душем. Я-то помню.

— Ты уверена, что не хочешь остаться?

— Да.

Он вздыхает.

— Черт! Я вызову такси, пока не потерял весь самоконтроль.

Мы оба встаем, и я без стеснения рассматриваю его, когда он слегка разминается.

— Могу я взять пару томов с собой? — Спрашиваю я, указывая на дневники.

— Бери столько, сколько хочешь. Отныне, я – открытая книга. Даже у «прошлого меня» нет секретов.

Пока он достает свой телефон и вызывает такси, я выбираю пару дневников. Я целенаправленно избегаю те, которые были написаны в наш выпускной год. Я даже не могу смотреть на них, чтобы при этом не покрыться нервозным потом. Мне бесспорно понадобится еще больше алкоголя, чтобы взяться за них.

Он провожает меня до двери и с каждым шагом желание покинуть его уменьшается. Он наклоняется и хватается за ручку, а его грудь прижимается к моему плечу. Несколько долгих секунд, он остается в таком положении, не открывая дверь. Он просто прижимается ко мне и дышит.

 — Кэсси, сейчас я задам тебе несколько вопросов, и мне очень надо, чтобы ты ответила на них «нет». Поняла?

— Да.

Он вздыхает, и я чувствую, как кончик его носа касается моей шеи. Я закрываю глаза и по мне проходится дрожь, когда я прижимаюсь к нему в ответ.

— Ты останешься у меня на ночь? В моей постели?

Он не может…. Как он..?

— Итан…

— Все, что ты должна сказать, это «нет». И все.

Я крепко зажмуриваю глаза.

— Нет.

— Ты позволишь мне сорвать с тебя одежду и прикоснуться к тебе губами? Ко всему твоему телу? Ощутить вкус всех частей твоего тела, о которых я мечтал все то время, что мы были врозь?

Господи.

Дыши.

— Нет.

— Ты хочешь меня?

— Нет.

Ложь.

— Ты любишь меня?

— Нет.

Всем сердцем.

— Ты остановишь меня, если я прижму тебя к стене и поцелую так, словно моя жизнь зависит от этого? Что в каком-то смысле так и есть.

Мое сердце бешено колотится. Мы оба перестаем дышать.

Наконец-то правда.

— Нет.

Через секунду он прижимает меня к стене. Наши рты открыты и полны отчаяния. Потом его руки оказываются на моей заднице, и он приподнимает меня. Я обхватываю ногами его двигающиеся бедра и из меня вырывается стон, когда я бросаю его дневники и свою сумку на пол, чтобы вцепиться руками в его волосы. Я приоткрываю крошечную часть моего желания в нем и позволяю этому сжимать его плечи и бицепсы, пока он исследует меня.

— Блин! Кэсси…

Его слишком много, он весь напряжен. Глубинные части меня желают его больше всего. Не только мое тело. Это нечто большее. Некоторые частички вспыхивают. Другие тают. Поток химии и катастрофы, то же неконтролируемое желание, которое постоянно сводит нас вместе.

Раздается сигнал машины. Он замирает и пытается отдышаться, прижимаясь к моей шее, в то время как его мышцы под моими руками медленно расслабляются.

— Наверно, тебе стоило ответить на последний вопрос «Да», — говорит он, его губы у моей шеи.

Когда он опускает меня на ноги, я едва могу стоять.

— Наверно.

Он поднимает с пола свои дневники и мою сумку, потом открывает дверь и спускается вниз, провожая меня к такси, стоящему в ожидании.

Когда я оказываюсь внутри, он наклоняется и нежно целует меня в губы.

— Спасибо, что дала мне…

Я улыбаюсь.

— Я не …

— …шанс. — Он улыбается и целует меня снова.

— А ты об этом. Спасибо, что угодил мне.

— Ох, я не совсем…

— Мы могли бы заниматься этим всю ночь.

— Это что предложение? Я могу отослать таксиста и отвезти тебя обратно наверх.

Я улыбаюсь.

— Доброй ночи, Итан.

Он целует меня еще раз, но уже медленнее. Я почти забыла, почему должна уйти.

— Доброй. Я позвоню тебе завтра.

Он закрывает дверь, и такси отъезжает.

Когда я оказываюсь в своей квартире и плюхаюсь на кровать, я все еще чувствую его прикосновения на своем теле. Я выключаю свет и раздеваюсь, позволяя своим рукам ласкать себя, желая закончить то, что он начал, иначе я не смогу уснуть.

Сама того не замечая, я закрываю глаза и представляю его. Из всех многочисленных героев и лиц, которые я видела в последние годы, самым ясным выражением лица в моей памяти остается образ того, как он касается меня. Его изумленное лицо, когда он доставляет мне удовольствие.

То самое лицо я представляю себе сейчас под закрытыми веками. Я представляю, что мои руки – это его, и когда я вскрикиваю в своей темной комнате, мне приходится сдержаться, чтобы не произнести его имя.

Я уже практически сплю, когда на телефон приходит сообщение.

Ты сейчас трогаешь себя и думаешь обо мне?

Я смеюсь. Он всегда знал меня слишком хорошо.

– Нет.

– Я тоже. Определенно не делаю это уже второй раз.

– Слишком много информации.

– Правда? Я могу поподробнее расписать, если хочешь.

– Кончай уже.

– Кончим вместе. Поставь свой телефон на вибро и я заэсэмэсю тебя по полной.

Мой смех отдается слишком громким эхом в моей тихой комнате, и я понимаю, что это случается впервые за очень долгое время.

– Спокойной ночи, Итан.

– Спокойной ночи, Кэсси.

Я уже было убираю телефон, когда приходит еще одно сообщение.

– На самом деле, я очень хочу сказать, что люблю тебя, но не стану. Как же сложно «не спешить», да? (Пожалуйста, только не ставь судебный запрет).

Он добавляет в конце смайлик, и я прыскаю от смеха.  Я жду еще немного и только, когда удостоверяюсь, что мы закончили, сворачиваюсь калачиком на кровати. Его дневники лежат на прикроватном столике, отливая серым цветом в свете полумрака.

Я осознаю, что они вероятнее всего, вызовут больше вопросов, чем ответов, но думаю, в этих страницах я смогу найти своего рода заключение. Если мы собираемся дать нашим отношениям еще один шанс, я знаю, что должна найти причину, чтобы простить его.

Проблема в том, что бо́льшую часть времени я практиковала ненависть к нему, чем любовь.

12

ОБНАДЕЖИВАЮЩЕЕ БЕЗРАЗЛИЧИЕ

Шесть лет назад

Округ Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Две недели.

Мы уже не разговариваем целых две недели. Две недели, в течение которых каждый взгляд был сделан украдкой и мимолетно. Я не могу сказать, что его влияние на меня уменьшилось, но я определенно лучше стала игнорировать его.

И лишь в моменты, когда мне приходится смотреть на него, мое самообладание пошатывается. Когда он стоит перед всей группой и выступает, глубинный магнетизм, притягивающий меня к нему, набирает обороты и пытается разрушить мою решимость.

Это один из тех долгих, сюрреалистичных моментов, когда все мои мысли лишь о том, мое желание сильно́ настолько, что чугунное железо вокруг моего сердца грозится прогнуться.

Но затем я взываю к чувству горечи и в один миг гнев перевоплощается в мое утешение. Это позволяет потоку страсти улетучится подобно мутной воде в ванне.

Его выступления все также неизменно хороши, но я закатываю глаза, когда он продолжает сдерживаться, укрывая внутри себя эти несколько хрупких частичек себя, не позволяя им ни засиять, ни разбиться.

Когда он заканчивает, я хлопаю ему вместе со всеми, но аплодирую я больше его самообольщению, нежели выступлению.

Браво, что снова сфальшивил, Итан.

Ты – идеальная копия того, кого, как мне казалось, я любила.

Мы громко поем. Кружимся и танцуем после того, как выкурили порцию домашней травки Лукаса. До начала занятия еще полчаса, чему я только рада, потому что так сильно я не смеялась уже давно и мне не хочется, чтобы это заканчивалось.

Не понимаю как, но я знаю наизусть слова песни «Не могу оторвать от тебя взгляд». Мы все знаем.

Наше поведение несносно и неуместно, но хоть какая-то часть тяжести в моей груди, которая была там со дня нашего расставания, наконец-то, уменьшается.

Миранда толкает меня к Джеку. Он ловит меня и передает Лукасу. Айя обнимает нас обоих и гладит меня по волосам. Лукас зовет Коннора и потом бросает меня к нему в объятия. Коннор смеется, теряя равновесие и мы оказываемся на полу. Все смеются. Коннор обнимает меня, и пока я смеюсь вместе с ним, его улыбка постепенно сходит с его лица подобно краске с холста.

Он пристально смотрит на меня, и не успеваю я опомниться, как уже тоже не смеюсь. Его лицо слишком близко. Его выражение лица просит слишком о многом, словно бы напевая о том, что я слишком хороша, чтобы быть правдой.

Долгие секунды, мне кажется, что он поцелует меня, но вместо этого он откидывается на спину и прижимает меня к своей груди.  Люди танцуют и поют вокруг нас, словно мы центральное звено какого-то причудливого языческого ритуала, и хоть мне кажется, что это неправильно – находиться в такой интимной позе, я все равно не двигаюсь с места, проверяя свою реакцию. От него исходит тепло и приятный аромат, и мне нравится, как он нежно ласкает мою руку.

Но я не хочу его.

Когда Итан бросил меня, я заделала все дыры, которые он оставил во мне, бетоном. Это защищает меня от излишне сильных чувств. Да и потом – уже ничего и нет. Нет места ни для чего-то другого, ни для кого-то.

Я закрываю глаза. Все, что я вижу – это образы Итана.

Меня одолевает чувство клаустрофобии.

— Эй, ты в порядке? – Коннор обеспокоен. Я тоже.

Его голос не такой. И лицо не такое. Мне хочется находиться в объятиях другого человека. Ощущать другие стуки сердца под своей рукой.

Я встаю и пошатываясь иду к фонтанчику с водой.

Такое ощущение, что я пью целую вечность, а затем просто позволяю воде стекать по моим губам и языку. Я чувствую обезвоженность.

— Кэсси? — Коннор оказывается рядом, весь такой заботливый и милый. Совсем не такой как Итан. — Ты как?

Я киваю и пытаюсь улыбнуться.

— Да, все нормально. Наверно, просто небольшое головокружение.

Нет, это еще легко сказано. У меня полномасштабное эмоциональная потеря ориентира. Внутри меня все полностью перевернулось. С ног наголову и наизнанку.

Мне ненавистно то, как я неправильно ощущаю себя без ''него''.

Я позволяю Коннору обнять меня и проводить в класс. Я позволяю Итану увидеть, как он обнимает меня, когда мы заходим. Я позволяю себе улыбнуться, когда лицо Итана трансформируется в грозовую тучу из самых темных измерений.

Отлично. Пусть в нем тоже все перевернется.

По крайней мере, теперь я не одна такая.

— Мисс Тейлор?

Эрика обеспокоено смотрит на меня. Я стою возле ее стола уже несколько минут, неотрывно глядя на список групповых занятий, написанный на доске, и не в состоянии понять, что же она натворила.

Ей известно о нас с Итаном. Как она может не знать, когда все вокруг до сих пор жужжат об этом, как мухи над гниющей тушей? Прошло уже больше двух месяцев, и она никак не могла оставаться в полном неведении того трепета ожидания, который сочится в воздухе каждый раз, когда мы вместе входим в помещение. Словно все молят о том, чтобы мы поругались. Или занялись сексом. Или и тем, и другим.

Неужели мой фасад настолько безупречен, что она верит в то, что существует возможность того, что я могу снова выступить с ним?

Я искоса смотрю на Холта. Он смотрит на доску с таким же ошеломленным выражением лица.

— Мисс Тейлор? — говорит Эрика уже громче. — Есть какие-то проблемы?

Большинство одногруппников уже собрали вещи и ушли, но те немногие, кто остался, молчат словно они боятся пошевелиться и спугнуть драму, которая вот-вот разыграется.

— Эрика… я просто… — Как мне сказать это и не выставить себя перед всеми… перед ним… слабой? — Этот список групп для сценок. Не уверена, что я могу быть в этой группе.

Джек и Айя задерживаются около двери. Лукас делает вид, что возится со шнурками. Фиби и Зои стоят, уставившись в свои телефоны, поглядывая исподтишка на нас. Эрика вежливо велит им уйти.

Затем она поворачивается к Итану.

— Мистер Холт? Может вам стоит присоединиться к нам? У меня такое чувство, что это имеет к вам отношение.

Итан напрягает челюсть и резко встает со стула. Пока он перекидывает рюкзак через плечо и подходит, мурашки начинают бегать по моей коже.

— А теперь, — говорит Эрика, когда он встает так далеко от меня, насколько это возможно, стараясь при этом не выставить меня носителем чумы. — Мисс Тейлор, почему именно вы не можете играть в группе, в которую я вас включила?

Она знает и все равно хочет, чтобы я сказала это. Перед ним. Иногда, мне кажется, что она наслаждается нашим смущением.

— Я просто не думаю, что я и… — Я не могу сказать его имя. Если я произнесу его, оба – и он, и Эрика увидят, что я ни капельки не забыла его. — Не думаю, что будет честно для остальных членов группы, если мы оба будем там. Будет чувствоваться… напряжение.

Эрика смотрят на нас поочередно. Я не смотрю на Холта, но чувствую, что он хмурится.

— Мистер Холт? Вы согласны?

— Да. Там определенно возникнет напряжение.

— Так, вы оба ждете, что я буду оказывать вам особое отношение, потому что работать вместе будет некомфортно?

Никто из нас не отвечает. Это именно то, чего мы ждем, но если мы так скажем, то будем выглядеть эгоистичными засранцами.

Эрика вздыхает.

— Я хочу вам дать понять, что в течение вашей карьеры вам придется работать со многими людьми, которые вам не будут нравиться. С людьми, которых вы предпочли бы избегать. Но вы не можете бежать каждый раз, когда возникают трудности. Плюс, вы просите у меня особое отношение, просто потому что больше не встречаетесь.Если я сделаю это для вас, то создам прецедент, который быстро станет главной занозой в моей заднице.

Я знаю, что ее слова – правда, и тем не менее хочу, чтобы она сделала это.

Мы с Итаном ничего не говорим. Наша молчаливая мольба говорит о многом.

Эрика снова вздыхает.

— Из-за смешения персонажей, которые я назначила внутри каждой группы, единственный человек, с которым я могу поменять Мистера Холта будет Мистер Бейн. — Итан напрягается. — Это приемлемо для вас?

Итан спрашивает:

— Какого рода сцены мы будем играть?

Эрика сразу смекает.

— А это имеет значение? Вы либо остаетесь в группе с мисс Тейлор, либо меняетесь с Коннором. Что выбираете?

Я говорю «Пусть поменяется» в тот самый момент, когда Итан говорит «Я остаюсь». Потом для пущего эффекта мы говорим это снова, но уже громче.

Мы с Итаном сверлим друг на друга взглядами. Это первый раз, когда мы действительно смотрим друг на друга за последние восемь с половиной недель. Мое лицо и тело заливает яростный жар.

От моего внимания не ускользает, что уши Итана также становятся ярко-розовыми.

— Отлично. Пофиг, — говорит он, махая рукой. — Поменяйте меня с Коннором. Делайте, как она хочет.

— О, нет, сделайте-ка одолжение, оставьте Холта в моей группе. То, что он хочет гораздо важнее.

— Я не хочу этого, — говорит он, подходя ближе. — но мы оба знаем, что это к лучшему.

— Мы все еще говорим об актерских группах? Потому что если нет, то мне ничего непонятно.

Эрика закатывает глаза и берет свою папку со стола.

— У меня нет на это времени. Дайте мне ответ до конца дня, или состав групп останется неизменным.

Мы с Итаном слишком заняты кипящей в нас злостью, чтобы заметить, что она уходит.

Он слишком близко. Непроизвольное желание моего тела прикоснуться к нему, делает меня еще более гневной.

— Просто поменяйся, Итан. Ты знаешь, мы не можем работать вместе.

— Да, тебе было бы очень удобно работать с Коннором.

— О чем, ты блин, говоришь?

— Как будто ты не знаешь. Скажи, как долго он ждал, прежде чем приударить за тобой после того, как узнал, что мы расстались? Каждый раз, когда я вижу его, он лапает тебя.

— Коннор – мой друг. Вот и все. В отличие от некоторых, он волнуется за меня.

— Вот же бред! Его волнует лишь возможность того, что ты можешь оседлать его член. Ты просто слишком наивна, чтобы увидеть это.

— Что бы его ни волновало, это не твое дело! Ты порвал со мной, помнишь? То, что ты не хочешь меня, еще не значит, что и другие парни не хотят.

Выражение его лица мрачнеет, и тембр голоса спадает до резкого шепота.

— Мое расставание с тобой не имеет никакого отношения к тому, насколько сильно я тебя хочу. Ты прекрасно знаешь это.

— Ты сказал, что любишь меня и потом бросил. Даже для безумца это покажется ненормальным.

Видимо, наконец-то, наступила та часть, когда мы ругаемся из-за нашего расставания. Я предсказывала, что это скоро случится, и я готова атаковать с оружием в руках.

— Просто признай, что порвал со мной, чтобы защитить себя, Итан. Конец истории.

— Это полный бред, и ты это знаешь. Если бы мы остались вместе, я бы сделал тебе больно…

— Вот так новости! Ты все равно сделал мне боль.

— Я бы сделал еще больнее.

— Значит ты расстался со мной в надежде, что у нас будет шанс остаться друзьями, и все же это первый раз, когда мы разговариваем за более чем два месяца.

Он издает горький смешок.

— Мы не сможем остаться друзьями.

— Ну вот опять, ты строишь предположения о том, с чем я могу справиться, а с чем – нет.

— О, да неужели? Думаешь, сможешь справиться, если мы снова сблизимся? Хорошо. Давай-ка проиграем кое-что.

Выражение его лица становится хищным, и он делает шаг ближе. Я делаю шаг назад.

—  Ты серьезно думаешь, что мы можем притворяться, что не хотим большего? — Он приближается. Я отступаю. — Просто представь это. «Привет, Кэсси. Пообедаем вместе?» — Он старается изо всех сил сохранить небрежное выражение лица. — «Может позанимаемся вместе? Давай повторим реплики».

Мое спина прижимается к стене. Он так близко, что мы почти соприкасаемся.

— «О тебе плохо? Давай обниму». Ведь именно так поступают друзья, да?

Жар его тела обжигает. По моей коже проходит электричество.

Он упирается одной рукой о стену сбоку от меня и наклоняется. Его голос тихий и мрачный.

— Как только мы прикоснемся друг к другу, то нам уже не захочется отпускать друг друга. Будет лишь шквал просьб в стиле «поцелуй меня», «прикоснись ко мне», «засунь свои руки мне в трусики». «Сними одежду, чтобы я смог оказаться внутри тебя».

— Прекрати. — Я не могу дышать.

— В этом-то и проблема. Мы не остановимся. Мы будем продолжать и не заметим, как снова с головой уйдем в отношения, в которых мои дурацкие страхи в очередной раз задушат нас. Неужели это будет менее мучительно, чем то, что мы переживаем сейчас? Не знаю, как насчет тебя, но я бы предпочел вообще не прикасаться к тебе, чем постоянно хотеть большего.

Я делаю глубокий вдох и смотрю ему в прямо в глаза.

— Тогда почему ты так суетишься из-за Коннора?

Выражение его лица смягчается, и он делает шаг назад.

— Потому что единственное, что убивает меня больше, чем прикосновения к тебе, это смотреть как это делает кто-то другой.

— Ты отказался от права решать это. На этот раз решение за мной, и раз я не могу быть с тобой, то тогда буду с Коннором.

Я не понимаю, как смогла сформулировать сказанное, пока слова не вылетают из моего рта, но потом уже слишком поздно.

У него такой вид словно я ударила его.

— Ну, конечно. Прекрасно. Я пойду скажу Эрике.

Он берет рюкзак и направляется к двери. Дойдя до нее, он поворачивается ко мне.

— Просто из любопытства, если я буду играть в любовной сцене с Зои в моей новой группе, тебя это заденет?

Теперь моя очередь чувствовать себя так, словно меня ударили, но я не позволяю ему увидеть это.

— Итан, я только что провела последние восемь недель, учась не обращать внимания на тебя каждый раз, когда ты попадаешься мне на глаза. У меня это уже довольно хорошо получается.

Он кивает и одаривает меня горькой улыбкой.

— Рад за тебя. 

Спортивный зал кампуса.

Я учусь в этой школе уже больше восьми месяцев и это впервые, когда я переступаю порог этого помещения. Он большой. Как и все в этой школе.

Первый этаж оснащен кардио и силовыми тренажерами, а на втором располагается зона для тренировок со свободным весом и различные специализированные залы для занятий йогой, пилатесом и боксом. Имеется даже площадка для игры в ракетбол.

Похоже, Ева Бонетти, чье имя красуется на двери, была щедрой покровительницей искусств.

Руби посоветовала мне попробовать себя в боксе. «Сними немного стресс», сказала она. «Перестань быть унылой стервой». «Представь, что груша – это глупое симпатичное личико Холта».

Я прихожу к выводу, что мне это не повредит. И вот я здесь, на моих руках новенькие боксерские перчатки, моя решимость непоколебима. Я полна решимости выплеснуть часть эмоционального давления, которое нарастало внутри меня последние несколько месяцев.

Сейчас вечер пятницы, поэтому зал почти пустой. Разумеется, у большинства студентов колледжа есть более интересные планы на выходные, чем заниматься выплескиванием гнева. Но я не одна из них.

Когда я приближаюсь к боксерскому залу, я слышу доносящиеся изнутри приглушенные звуки.

Проклятье! Мне и в голову не приходило, что кто-то еще тут будет здесь.

Я подхожу к двери и заглядываю внутрь через стеклянную панель.

У меня перехватывает дыхание.

Это он.

Широкоплечий в майке-алкоголичке, его руки напрягаются при каждом ударе о грушу. Джебы и апперкоты переходят в колотящиеся удары наотмашь.

Каждый раз, ударяя по груше, он издает стон, выражение его лица напряженно и переполнено гневом. Снова и снова перчатки ударяют и издают хлопающий звук. Я практически ощущаю на себе его силу сквозь дверь.

Холодная дрожь пробегает вдоль моей спины.

У него такой отчаявшийся вид. Словно он борется за свою жизнь. Наносит удар за ударом, но, по всей видимости, не получает никакого удовлетворения. Казалось бы, я должна радоваться, что он испытывает столь сильные страдания, но это не так. Мое горло сжимается под натиском эмоций, которые я не хочу чувствовать.

Он продолжает колотить грушу. Его руки располагаются по разные стороны, тело поворачивается под таким углом, что силы только приливают. Затем он начинает пинать ее ногами и вслед за этим – коленями. Он прилагает столько усилий, что я чувствую вибрацию через пол. Он бьет быстрее и быстрее. Звуки, исходящие от него, становятся более раздраженными, пока он наконец не останавливается и не хватается за грушу в попытке отдышаться. В его лице отражается абсолютное поражение.

— На хрен все! — говорит он со стоном, прижимаясь к эмблеме «Эверласт». — Черт, черт, черт, черт, черт.

Я так отчаянно хочу узнать, что же творится у него в голове. Мне очень хочется сказать ему, что он все уж слишком усложняет. Что между нами все может быть легко и правильно, если бы он просто сдался.

Но я знаю, что он не поверит мне.

В любом случае, уже слишком поздно. Урон причинен.

Сейчас мы уже ничего не исправим.

Когда он снимает свои перчатки и бросает их в стену, я перекидываю рюкзак через плечо и ухожу. Каждая часть меня протестует. Умоляет вернуться.

Я не делаю этого.

Каждый шаг, отдаляющий меня от него подобен ходьбе по зыбучим пескам.

К тому времени, как я дохожу до лестницы, до мне снова доносятся звуки его стонов.

— Знаешь, он скучает по тебе.

Я и не думала, что кто-то знает о моем тайном уголке для чтения в дальнем конце театрального корпуса, но стоило бы догадаться, что Элисса наполовину ищейка.

Я закрываю книгу, не зная, что сказать. Она помогает мне, усаживаясь рядом со мной и заполняя тишину.

— Знаю, ты думаешь, что он придурок или еще что-то в этом роде, но… прежде я никогда не видела, чтобы мой брат так сильно страдал из-за кого-то. Он словно призрак той версии себя, когда он был с тобой.

Из меня вырывается горький смешок.

— Тогда, может ему не следовало бросать меня.

Она ковыряет трав сбоку от себя.

— Он думает, что защищает тебя.

— Ну, он неправ.

— А вдруг прав? — Она приподнимает руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца. — Что, если бы он остался и его страхи, заставили бы уйти тебя? Это было бы менее болезненно?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, мы никогда это не узнаем, да?

Она немного молчит, потом говорит:

— Он неплохой человек, Кэсси. Он просто… травмирован. Напуган.

Я моргаю и тоже начинаю ковырять траву, пытаясь унять жар, поднимающийся по моей шее.

— Я знаю. И сейчас, благодаря ему, я узнала, что это такое.

Она ничего не отвечает на это. Я и не жду, что она мне ответит. Своей фразой я положила конец этому разговору, и мы обе знаем это.

Она встает.

— Ты хотя бы скучаешь по нему?

''Больше, чем я скучала по чему-то или кому-то в своей короткой непримечательной жизни.''

— Я очень сильно пытаюсь не скучать.

— И как получается?

— Едва ли.

— Прости.

— Элисса, тебе не за что извиняться. Твой брат, другое дело…

Она кивает.

— Думаешь, ты когда-нибудь сможешь его простить?

Я вздыхаю.

— Я не знаю. Честно.

Это правда. Мне бы хотелось думать, что я смогу преодолеть все это, но я не знаю, достаточно ли сильна́.

— Я надеюсь, что сможешь, — говорит она. — Вы двое созданы друг для друга. Я чувствую это сердцем.

Что меня раздражает больше всего, так это то, что я знаю, что она права.

Я просто не понимаю, как такое возможно.

Сегодня день выступлений.

Мы репетировали наши сценки четыре недели. За все это время Холт и я едва ли обменялись парой слов.

Избегание друг друга – превратилось в форму искусства для нас обоих.

Моя группа исполняет сцены из пьесы «Трамвай “Желание”». Коннор играет Стэнли. Я – Бланш.

Сейчас я понимаю, почему Эрика изначально хотела, чтобы Холт сыграл Стэнли. Он идеален для этой роли – угрюмый, напряженный, полный смятения и страсти, неуверенный в себе и потому полон агрессии. Коннор очень хорошо справляется, но и Итан был бы великолепен.

Играть Бланш – для меня вызов. Она – южная красавица в годах, расстроенная самоубийством своего мужа. Ее преследуют образы того, как она застала его в постели с другим мужчиной. Ее смущает жестокий тупица-муж сестры, и она борется с первобытным влечением к нему.

Пока мы готовимся к выходу, я украдкой заглядываю в аудиторию. Все наши одногруппники уже там, как и второкурсники. Я вижу Холта, он плотно сжимает челюсть и беспокойно сидит на месте, пытаясь проявить заинтересованность к тому, о чем говорит Лукас.

Как только Эрика объявляет нашу сцену, Холт встает и выходит из театра.

Несмотря на то, что мне немного обидно, я также чувствую облегчение.

Благодаря этому, я могу полностью отдаться роли, не ощущая стеснения из-за того, что он наблюдает за мной и Коннором.

Кроме того, я не чувствую себя так уж виноватой из-за того, что пряталась в туалете, когда он отыгрывал любовную сцену с Зои. Я не могла смотреть на них вместе. Просто не могла. Лишь от одной мысли об этом, у меня раскалывалась голова от ярости.

Да уж, пофигизм в отношении друг друга работает успешно.

Руби показывает на третьекурсника театрального факультета с взлохмаченными волосами.

— Поцелуй его.

— Нет.

Она показывает на парня, которого я никогда раньше не видела, но который поразительно похож на молодого Мэтта Деймона.

— А что насчет него?

— Нет.

— Вот, выпей немного текилы.

— Это не заставит меня целоваться со случайными парнями.

— Заставит. Поверь мне.

Я вздыхаю и откидываюсь на спинку дивана.

— Руби, я не хочу никого целовать.

— Хочешь-хочешь, но ты бы предпочла, чтобы это был тот придурок, который бросил тебя чертову тучу месяцев назад, поэтому я и организовала эту интервенцию.

— Хорошо, но брать меня на вечеринку и поить до такой степени, что я буду лобызаться с незнакомцами – не вмешательство.

— Это есть в моей книге.

— Кроме того, я не хочу целовать Холта.

Она закатывает глаза.

— Конечно, не хочешь. Поэтому за последние пять месяцев, прошедших с вашего расставания, ты даже не смотрела на других парней.

— Это неправда. Я смотрела.

— Ага, ты просто не трогала. — Она вскидывает руки. — Кэсси, неужели ты не понимаешь, что лучший способ забыть парня, это переспать с другим?

— Я просто не хочу ни во что ввязываться, ясно?

— Я не говорю, что ты должна выбирать с ним китайский фарфор или что-то типа того. Просто повеселись немного. Целуйся. Лапай. Трахайся. Это необязательно должно быть с любовью всей твоей жизни. Ради бога, тебе же только девятнадцать. Нельзя отрекаться от всех мужчин, только потому что Холт разбил твое сердце. Мужчины, как вибраторы. То, что они все мудаки еще не значит, что ты не можешь использовать их, чтобы хорошо провести время.

Она протягивает мне еще одну стопку текилы, и я выпиваю ее, главным образом, потому что не в состоянии с ней спорить.

У меня начинает все плыть перед глазами. Словно комната заполнена желе и все двигаются медленно.

Руби все еще болтает, но я отключаюсь от нее. Я не хочу быть здесь. И я знаю, что она права.

Я боюсь снова испытать боль.

Часть меня хочет последовать совету Руби и с кем-нибудь переспать, чтобы просто вновь почувствовать себя желанной. Чтобы напомнить себе о том, что я привлекательна и соблазнительна, а не пустышка, каковой себя чувствую. Но я знаю, что всегда буду чувствовать боль от того, что Итан сделал со мной. Это всегда будет сдерживать меня.

Я встаю.

— Я иду домой, Руби. Извини. Ты оставайся. Проведи хорошо время.

Она встает и обнимает меня.

— Я само собой хорошо проведу время. Мне бы просто хотелось помочь тебе забыть этого Мистера Членолицего.

Я смеюсь.

— Я уже начала забывать его. Клянусь. Я не фантазировала о том, чтобы ударить или трахнуть его уже несколько недель.

Она отстраняется и смотрит на меня в шоке.

— Серьезно.

— Ага.

Она гладит меня по щеке.

— Ооо, я так горжусь тобой.

Я убираю ее руку и снова обнимаю. У нее и правда умеет обнимать лучше всех в мире.

Я вызываю такси и иду к двери. Прямо перед дверью, я замечаю знакомый силуэт в коридоре: высокий и долговязый, взлохмаченные волосы. Я замедляю шаг и прислоняюсь к стене для поддержки, размышляя о том, как бы протиснуться мимо него.

К моему облегчению, когда он оборачивается, я вижу не Холта. Это парень, которого я никогда не встречала. Темные волосы. Темные глаза. Очень даже неплох. Он улыбается мне и отступает к стене, чтобы дать мне пройти.

— Пожалуйста, скажи, что ты не уходишь, — говорит он, очевидно немного пьяный. — Это преступление, если самая красивая девушка на этой вечеринке пойдет домой до того, как у меня появится шанс поговорить с ней.

 Я пожимаю плечами.

— Прости. Мне нужно срочно посидеть дома без дела. Не могу растрачивать всю ночь на вечеринку.

Он протягивает мне руку.

— Я – Ник, кстати. Третьекурсник факультета изобразительного искусства.

Я протягиваю ему руку в ответ, и когда мы пожимаем их, я с удивлением обнаруживаю, что от его прикосновений у меня слегка выступают мурашки.

— Кэсси. Первокурсница театрального факультета.

— Приятно познакомится, Кэсси.

— Взаимно, Ник.

Он не отпускает мою руку, и я ее тоже не убираю. Есть нечто в его взгляде, что делаем меня менее опустошенной. Я знаю, мы оба немного пьяны, но приятно знать, что кто-то считает меня желанной.

— ПОЦЕЛУЙ ЕГО! — раздается крик Руби по коридору.

Я выдергиваю руку и накрываю лицо руками.

Ник смотрит на Руби с явным удивлением.

— Э… это твоя подруга?

— Больше нет.

Он смеется.

— Она часто кричит тебе целовать людей, которых ты только что встретила?

— Да. Чаще, чем хотелось бы.

Он подходит ближе.

— Ну, она кажется милой. Не хотелось бы разочаровывать ее.

Прежде чем я понимаю, что происходит, он наклоняется и прижимается губами к моей щеке. Моя кожа покалывает в весьма приятной манере, и я инстинктивно хватаю его за рубашку. Он отстраняется и улыбается.

— Надеюсь, тебе понравилось.

— Да, — говорю я, чувствуя легкое головокружение. — Понравилось.

Я жду пока чувство вины накроет меня, и когда это происходит, она оказывается не столь сильной, как я ожидала.

Может я все-таки забываю Холта.

Или может это просто текила.

Какой бы ни была причина, когда доносится сигнал моего такси, я прощаюсь с Ником, чувствуя больше уверенности в своем романтическом будущем, чем когда я только пришла сюда.

Если меня влечет к кому-то другому, значит, я на пути полного освобождения от Итана, ведь так?

Я нахожусь в костюмерном кольце цокольного этажа театрального корпуса. Здесь тесно и пыльно, бесчисленные костюмы из сотен постановок втиснуты в многочисленные ряды стеллажей размером от пола до потолка. Студентам разрешено их брать с разрешения координатора объектов, но найти именно то, что нужно, всегда сложно.Я уже почти час ищу что-то для своего монолога из «Двенадцатой ночи», и от затхлого воздуха у меня уже кружится голова.

Когда каждый волосок на моем затылке встает дыбом, я понимаю, что не одна. И, разумеется, когда я оборачиваюсь, вижу, что Итан наблюдает за мной.

— Я не знал, что ты здесь, — говорит он с явным раздражением.

Мое сердцебиение ускоряется.

— Ну, тебе не повезло.

Перестань. Ты равнодушна к нему, помнишь? У него больше нет власти над тобой.

Он выдыхает и засовывает руки в карманы.

— Ты заканчиваешь?

Его тон раздражает меня.

— Понятия не имею. А что?

— Мне нужен костюм. Думаю, я подожду, пока ты уйдешь.

Я вздыхаю и поворачиваюсь к стойке.

— Просто найди свой гребаный костюм, Итан. У меня сейчас дела поважнее, чем избегать тебя.

Я просматриваю костюмы, старательно игнорируя его.

— Отлично. Пофиг. — Говорит он, и исчезает с моего ряда. Я слышу, как в нескольких ярдах от меня, он начинает перебирать вешалки с той же яростью, что и я.

После еще двадцати минут поисков, я нахожу платье, которое как мне кажется подойдет Виоле, и иду в маленькую отгороженную занавеской гардеробную, примерить его. Когда я отодвигаю шторку, Итан стоит напротив без рубашки и возится с пуговицами каких-то брюк, напоминающих кожаные галифе.

Он смотрит на меня и стискивает зубы, пытаясь застегнуть пуговицы.

— У меня не получается застегнуть эти гребаные пуговицы. Это все равно, что вдевать банан в иголку.

Я бы рассмеялась, если бы не была так потрясена его полуобнаженным видом и тем, что он практически трогает себя.

— Да, к черту! — говорит он, прекращая попытки и надевает кожаный жакет. Стиль наполовину байкерский, наполовину елизаветинского периода. Эффект очень сексуальный.

Он выходит с раздевалки и жестом приглашает меня войти.

— Заходи. Я могу мучаться с этим гребаным костюмом и тут.

Я захожу внутрь и задергиваю шторку. Я бы солгала, если бы сказала, что не подсматриваю, как напрягаются его грудные мышцы, пока он пытается застегнуть жакет.

Ты абсолютно равнодушна к нему, черт бы тебя побрал!

— Какой вообще монолог ты будешь отыгрывать? — спрашиваю я, отвлекаясь от него и снимая футболку с лифчиком.

Он раздраженно фыркает.

— Гамлет. Клянусь богом, эти пуговицы не влезают в эти дырки. Неужели, мне нужен диплом инженера, чтобы справиться с этим чертовым костюмом?

У меня уходит пару секунд, чтобы понять, что у нас относительно нормальный разговор. Это странно, но довольно круто. Может мы действительно сможем стать друзьями когда-нибудь.

Я надеваю платье через голову и пытаюсь дотянуться до молнии.

— Гамлет – это слишком очевидный выбор для тебя, не думаешь? Угрюмый. Беспокойный. Саморазрушительный.

— Да, но я и не особо в состоянии сейчас играть мягких и пушистых героев.

— Как будто когда-нибудь будешь.

Он замолкает.

— К чему ты клонишь?

Я заношу руки за спину и тяну, но молния не поддается.

— Черт побери!

— Дай угадаю, ты не можешь застегнуть молнию на платье?

Я отодвигаю шторку, и он прямо за ней – жакет расстегнут, грудь обнажена, брюки застегнуты наполовину. Его глаза расширяются, когда он замечает, какой глубокий вырез у моего платья.

— Э-э… хочешь я…? — Он показывает пальцем, явно пытаясь сфокусировать свое внимание на моем лице. У него получается задержать свой взгляд лишь полсекунды, прежде чем он снова падает на мое декольте. —  Э-э… помогу тебе с… э-э…

— Молнией?

— Да. Молнией. Я помогу тебе, а ты помоги мне.

Я разворачиваюсь, и он подступает ко мне сзади. Он застегивает молнию до середины спины, затем его теплые пальцы проходятся по моей шее, и он перекидывает мои волосы через плечо. Думаю, я слышу, как он сглатывает. Молния с трудом поддается, пока он застегивает ее, но у него это получается. Корсет настолько тесный, что я едва могу дышать. Делая неглубокие вдохи, я поворачиваюсь и упираю руки в бока.

— Боже, как женщины носили это каждый день?! Такое ощущение, что мои внутренности слились воедино, в нечто гигантское и желе подобное.

Наступает тишина.

Когда я поднимаю взгляд, Итан неотрывно смотрит на меня. От выражения страсти на его лице, меня пробирает дрожь.

— Хммм.

Он подходит ближе, и теперь дело уже не в платье, которое не позволяет мне дышать. Я смотрю на его шею только, потому что не могу смотреть на его лицо. Я изучаю рисунок его шрама и как он постепенно переходит в гладкую кожу. Даже сейчас, спустя все эти месяцы, я очень отчетливо помню вкус его кожи. Как он стонал, когда я покусывала его.

— Кэсси?

— Хммм.

— А пуговицы? Может твои пальцы более ловкие, чем мои?

— А да. Точно.

Я берусь за края сюртука и стягиваю их вместе. Поскольку его грудь чересчур широкая, это дается не так-то легко, и он прав, пуговицы действительно слишком большие для этих дырочек. Я борюсь с плотной тканью, но добиваюсь успеха лишь с парой нижних пуговиц, прежде чем сталкиваюсь с проблемами.

— Ты набрал вес?

— Немного. Я тренируюсь.

— Бокс?

Он замирает.

— Да. Как ты узнала?

Пожимаю плечами.

— Догадалась.

Я снова тяну, но пуговицы не поддаются.

— У меня не получается.

— Оставь тогда, — говорит он напряженным голосом. — И так пойдет.

Еще одна попытка и пуговица отскакивает.

— Черт побери!

— Тейлор… — Он накрывает своей рукой мои руки. — Ради бога, просто… оставь.

Я замираю. Время замедляется.

Он касается меня.

Эффект мгновенный и изнурительный. Мое сердце начинает бешено биться, когда он издает прерывистый вздох. Я смотрю на его руку, которая накрывает мою. Она такая чужая. Такая знакомая. Неправильное и правильное переплетается друг с другом, отдаваясь импульсом внутри меня.

С болезненным восхищением, я наблюдаю, как он проводит большим пальцем по моим костяшкам словно в замедленном действии. Мне хочется отступить назад, но я словно застыла. Я не могу поднять на него взгляд, опасаясь того, что я могу сделать. Или что он сделает. И пусть ткань жакету и плотная, я все равно чувствую, что его сердце колотится быстрее моего. Его грудь быстро вздымается и опускается, и я понимаю, что что бы ни произошло следующие несколько секунд, это вполне может разрушить последние восемь месяцев выработанной отчужденности.

— Кэсси… — со стоном произносит он.

Он плотнее прижимает мои руки к своей груди, и в этот момент, моей решимости приходит конец. Я хочу распахнуть его жакет и прижаться губами к его коже. Вкусить тепло, и затем перейти к его шее. Кажется, ему тоже этого хочется, потому что он хватает мои руки и запускает их под одежду. Когда мои ладони прижимаются к его обнаженной груди, он так резко вздыхает, словно ему больно.

Я закрываю глаза и пытаюсь найти в себе силы остановиться. Я должна. Я больше не могу быть такой. Отчаянной и нуждающейся. Препятствия, разделяющие нас, не изменились. Особенно для него.

Я открываю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом. Он обжигающ. Мрачен и напряжен, и уж слишком неотразим.

Решимость, где ты, когда так нужна?

Дело не в том, что он хочет снова быть со мной. Он просто хочет меня. А я хочу его. Колотящиеся сердца и гормоны, не дающие покоя.

Я провожу руками по его груди и чувствую под ними быстрый пульс, ища оправдание, чтобы позволить этому случиться. Позволить мне завладеть его телом, не нуждаясь больше ни в чем. Освободиться от ноющей сексуальной неудовлетворенности, которая преследует меня с того дня, как мы расстались.

Но этому нет оправданий. Не существует альтернативной реальности, где все было бы еще более неизмеримо хуже.

Я впиваюсь пальцами в его мышцы, прежде чем возвращаюсь к реальности. Найдя в себе силы которые я и не подозревала, что у меня есть, я отстраняюсь смущенная и раздраженная. Мне ненавистно то, что я чуть ли не растаяла от желания. Что всего лишь одно его мимолетное прикосновение, может все еще так сильно влиять на меня.

Я пристально смотрю на него и пытаюсь подобрать слова.

Он смотрит в ответ, с тем же явным потрясением.

— Какого черта это было? — Адреналин бурлит в моих венах, вызывая во мне жар и дрожь.

Он моргает и качает головой. Злой. На себя? Или же на меня?

— Понятия не имею. — Его челюсть сжимается, и он опускает голову. — Это было чертовски глупо. Я… я не должен был…

— Да, не должен был.

Он резко поднимает голову и смотрит на меня. Сейчас он уже точно злится на меня.

— Я не заметил, чтобы ты так уж быстро отстранилась. Ты дышала так же тяжело, как и я.

— Это не значит, что ты можешь… что мы должны… — я провожу пальцами по волосам. — Черт побери, Итан, мы должны были уже оставить это в прошлом! Я не должна это чувствовать, когда…

— Когда что?

— Когда ты рядом со мной! Когда ты трогаешь меня. Ты не можешь просто вот так… делать это со мной.

— Поверь мне, мне знакомо это чувство.

Я вскидываю руки.

— Я ничего не сделала!

— Тебе и не надо. Одного твоего существования достаточно, чтобы я страдал.

Печаль в его голосе заставляет меня остановиться, но это уменьшает во мне злости.

— Проехали, — говорю я, пытаясь расстегнуть платье. — Забудь об этом.

Он срывает с себя жакет и говорит:

—  А что ты думаешь, я пытался делать весь этот гребаный год?

Корсет словно стянулся вокруг меня подобно питону, сжимая меня чуть ли не до удушья.

— Избавь меня от этой чертовой штуки!

Я поворачиваюсь, чтобы он смог расстегнуть мне молнию, и когда он это делает, я захожу в раздевалку. Я срываю с себя платье и надеваю обратно лифчик и футболку. Потом я собираю вещи и откидываю шторку. Он стоит на месте и смотрит на меня, словно хочет извиниться или что-то в этом роде.

Я не двигаюсь. Мы смотрим друг на друга. Никаких извинений не следует.

Ну, конечно.

Как обычно.

— О, привет, ребята!

Мы оба поворачиваемся и видим Джека Эйвери с охапкой костюмов в руках.

— Ого, я что-то прервал? Нужно уединение? Или гандоны?

Я издаю звук отвращения и протискиваюсь мимо него.

— Заткнись, Джек.

Когда я иду к выходу, я слышу, как Эйвери говорит:

— Чувак, ты так и притворяешься, что не сохнешь по ней? Насколько же ты заблуждаешься!

Когда я дохожу до двери, Холт говорит:

— В кои-то веки, я согласен с Кэсси, Эйвери. Заткнись на хрен!

Несколько часов спустя, я возвращаюсь домой, и моя кожа все еще покалывает от воспоминаний того, как мои руки прикасались к его груди. Они жаждут снова почувствовать его. Жаждут больше прикосновений.

Я со стоном заваливаюсь в постель, невероятно расстроенная.

Равнодушие? Ага, конечно.

Я без понятия, что значит это слово.

Мое единственное утешение, что и Итан не знает.

13

ИГНОРИРОВАНИЕ

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Я прижимаюсь к чему-то теплому рядом с собой.

Хммм. Мужское тело. Мягкая кожа. Приятно пахнет.

Итан?

Чья-то рука обвивается вокруг меня, и я прижимаюсь еще сильнее, воссоздавая воспоминания о прикосновениях его губ и языка. Это пробуждает меня изнутри, вызывая во мне жажду большего.

Я кладу руку на его живот. Чувствую напряженные мышцы. Как же у него много мышц!

Стоп! Чересчур много мышц.

Я спускаюсь к его пупку.

— Милая, если ты спустишься еще ниже, нам придется переосмыслить мою сексуальную ориентацию, а я не думаю, что кто-то из нас готов к этому сейчас.

Я открываю глаза. Мой сосед Тристан, лежит рядом со мной с одним из дневников Итана в руках.

— Знаешь, я всегда думал, что твои истории об этом парне были приукрашены из-за боли и обиды, но после того, как я прочел это? Удивительно, что он вообще способен ходить прямо и говорить одновременно. Тут описывается нешуточное самобичевание. У него реально есть своя плетка? Или это все только в его голове?

Я хватаюсь за дневник, но он крепко обхватывает меня рукой и держит его вне моей досягаемости.

— Ну уж нет! Я слушал о его выходках целых три года. Думаю, я заслужил слегка заглянуть внутрь его безумия. И конечно, главный вопрос, откуда у тебя эти дневники? Пожалуйста, скажи мне, что не украла их, как сталкерша.

Я потираю глаза. Рановато для допросов Триса.

— Он сам дал мне их.

— Правда?

— Ага.

— На репетициях?

— Нет.

— Тогда где?

— В его квартире.

Он замолкает.

— Хмм. Значит ты пошла туда, взяла их и ушла, верно? Никакого романтического контакта? Вы ведь не предавались воспоминаниям о том, как ты одержима его членом?

— Тристан…

Он отстраняется и впивается в меня взглядом.

— Нет, не Тристанкай мне. Ты поклялась, что не будешь спешить с этим парнем, и вот я возвращаюсь утром домой и обнаруживаю твое соблазнительное белье на полу, дневники твоего героя-любовника на столе и раздражение от щетины по всему твоему лицу. Как по мне, вы решили все испортить до того, как дали этим отношениям еще один шанс.

— Ничего не было.

— Неужели мне надо проверить твои трусики, мокрые они или нет, а Мисс Врушка? Потому что у твоего лица такое состояние словно по нему прошлись пескоструйкой!

— Ладно-ладно, ничего особенного. Мы просто целовались.

— Просто целовались?

— И… трогали друг друга, прижавшись к стене.

Он выдыхает.

— Это не ничего.

— Это не секс.

— Но это и не медленно.

Я знаю, что он прав, но признать это – выше моих сил.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала, Трис? Что это было глупо? Да. Знаю ли я, какого черта делаю с ним? Абсолютно, нет. Видела ли я порнографические сны с ним сегодня ночью? Черт возьми, да. Достаточно честно для тебя?

Я прижимаюсь к его груди, и он крепче обнимает меня, опуская свою голову на мою.

— Милая, я не пытаюсь вести себя, как придурок. Я просто не хочу, чтобы все снова пошло не так. Я знаю, что он, наверняка, переворачивает все внутри тебя наизнанку, но если ты поторопишься, то с тобой случится то же самое, что и с ним – ты испугаешься и дашь заднюю. И я уверен, никто из вас не хочет этого, так же?

— Да. Но когда бы я ни оказалась рядом с ним, я вижу лишь его и это пугает меня. А когда мы расстаемся, мне начинает казаться, что так нам будет лучше, и это тоже пугает меня.

Он гладит меня по руке.

— Страх естественен в этой ситуации, но главное – не позволять ему управлять собой. Испуганные люди либо закрываются и избегают причину своего страха, либо злятся и выходят из себя. Плохие новости для вас с Итаном в том, что вы испробовали уже оба варианта и ни один из них не увенчался успехом. А самая большая трагедия в том, что с самого момента вашего знакомства, вы безумно влюблены друг в друга и потратили слишком много времени на упрямое отрицание этого.

Я закрываю глаза, и я абсолютно не в восторге от того, как у меня сжимается все в груди от этого разговора. Трис вздыхает.

— Ну и, если тебя это утешит, — говорит он тихо. — одну вещь эти дневники доказывают точно – он всегда любил тебя.

Я смеюсь.

— Даже когда разбивал мне сердце?

— Ага. Даже тогда. В смысле, только послушай эту запись шестилетней давности.

Канун Нового года. Я едва ли могу функционировать с таким большим количеством мыслей в голове. Я чувствую себя безумцем. Я все думаю: что, если бы она исцелила меня? Если кто-то и смог бы, так это она. Я боюсь следующего года. Это будет дурацкая шарада, в которой я буду притворяться, что не хочу ее. Меня утомляет лишь одна мысль об этом. Я едва сдержался, когда она написала мне на Рождество, а это было всего лишь какая-то эсэмэска. Как, черт побери, я буду сопротивляться ей, когда она будет прямо передо мной? С грустными глазами, дрожащими губами и разбитым сердцем.

Часть меня надеется, что, когда я увижу ее снова, она сломается и начнет умолять меня быть с ней. Если она сделает это, я ни за что не смогу ей отказать. Пожалуйста, сделай так, чтобы она начала умолять меня. Нет, стоп, не надо. Черт! Я ненавижу это. Я хочу содрать с себя кожу. Счастливого гребаного Нового года!

Истории о его переживаниях прошлого никак не облегчают мои нынешние переживания, но каким-то образом знание того, что он был так же несчастен, как и я, доставляет мне странное удовлетворение.

Тристан переворачивает страницу.

— А вот тут его новогодние обещания:

Перестать думать о Кэсси. Перестать мечтать о Кэсси. Перестать представлять Кэсси, когда я мастурбирую. Быть добрее к маме и сестре. Стараться не представлять, как я бью отца по лицу каждый раз, когда он говорит что-то раздражительное. Больше бегать. Меньше пить. Быть лучшим человеком. Ради Кэсси.

Он убирает дневник и смотрит на меня.

— Ты должна признать, несмотря на свои страхи, парень был полностью одержим тобой.

— Это не оправдывает того, что он сделал.

— Я не думаю, что он хочет твоего прощения. Думаю, он хочет, чтобы ты поняла, что он был сбит с толку.

— И был тупицей.

— Ну да, еще тем тупицей. Ты только посмотри, ты даже меня заводишь – добросовестного любителя членов. Я понятия не имею, почему этот вспыльчивый гетеросексуальный паренек думал, что он может вообще как-то противостоять одержимости тобой.

Он продолжает листать страницы. Я лежу на месте и слушаю его ровное сердцебиение, пытаясь разобраться в своих чувствах к Итану.

— Трис?

— Хмм.

— Думаешь, такое возможно, что родственным душам, которые любят друг друга, не суждено быть вместе.

Он с секунду ничего не говорит, и потом убирает дневник.

— Думаю, лучше сформулировать вопрос иначе: думаешь ли ты сама, что это возможно?

Я не отвечаю ему, потому что, если я признаю, что у меня промелькнула такая мысль, маленькая искорка надежды внутри меня потухнет и умрет.

14

СТРАСТЬ

Пять лет назад

Округ Вестчестер, Нью-Йорк

Дневник Кассандры Тейлор

Дорогой дневник,

Люди – странные существа. Мы лжем каждый день тысячью разными способами. Самая распространенная ложь «Я прочитал правила и условия». Вторая по распространенности – «Я в порядке».

Некоторые люди считают, что актеры – просто профессиональные лжецы, которым платят за создание личностей, которые не являются их собственностью. Мы создаем героя из своего воображения, интерпретируем чьи-то слова, одеваемся в чью-то одежду, превращаемся в другого человека на долгие часы, дни, месяцы. Мы искусны в обманывании людей, но не так искусны в обманывании самих себя.

Самые опытные актеры хранят все свои составляющие в в маленьких коробочках, и достают их в бесконечном параде различных вариаций.

Раньше у меня это неплохо получалось и на сцене, и в жизни, но с тех пор, как мы с Итаном расстались, мои мысли путаются. В импровизированной картотеке, где я храню мои чувства к нему, отсек с надписью «Любимый» теперь надежно заперт. Как и отсек «Мой парень». Отсек с надписью «Друг» подрагивает и грозится открыться, но он так раздавлен под словами «боль» и «обида», что практически захоронен.

Я не говорю больше о нем. Ни с Руби. Ни с мамой. Ни даже с Элиссой, с которой я откровенничала дольше всех, потому что она всегда искала встречи со мной. Разговоры о нем поддерживали крошечные трещинки в моей решимости, и всегда вызывали дрожь и желание во мне.

Теперь все наладилось.

Я заперла свою страсть. Положила в сейф и закатала бетоном.

Мы с Итаном ходим на занятия, делаем свою работу, избегаем друг друга, когда это возможно и ворчим друг на друга, если нам вдруг это не удается. У нас нет терпения изображать платонические версии самих себя. Даже сейчас, спустя год с лишним после нашего расставания, наши сердца и тела борются с расстоянием и препятствиями, но мы приспособились игнорировать это.

Сейчас мы на втором курсе, и до сих пор нигде вместе не играли. Думаю, Эрика оставила попытки быть посредником между нами.

Таким образом, мы с Итаном вращаемся друг напротив друга. Занимаемся своими делами. Учимся искусству притворства. Оттачиваем мастерство лгать другим так же искусно, как мы лжем себе.

И каждое утро, первая мысль, которая проносится у меня в голове при виде него: Я в порядке.

Эрика прислоняется к своему столу.

— В этом семестре актерские задания фокусируются на страсти. Романтической, сексуальной, подавленной, жестокой, артистичной. Я буду давать каждому из вас выдержки, где по сюжету вам будут противостоять и бросать вызов. Некоторые из этих материалов заставят вас чувствовать себя некомфортно. Превратите эти чувства в нечто, что вы можете использовать. Многие пьесы носят противоречивый характер и содержат вопросы щекотливого характера. Я ожидаю, что вы зрело подойдете к этому. Мистер Эйвери, пожалуйста, обратите внимание, я наблюдаю за вами.

Джек наигранно изображает свою фирменную физиономию в стиле «Кто? Я?» и все смеются.

— У вас четыре недели на репетиции, а свои пьесы вы представите за неделю до Дня Президента. Вопросы?

Джек поднимает руку.

— Мистер Эйвери?

— Пожалуйста, скажите, что вы дадите мне отрывок из «Эквуса». Я всегда питал слабость к лошадям.

Все смеются.

— По правде говоря, нет. Вы будете выступать с Айей в маленькой пьеске под названием «Мягкие мишени». Она довольно противоречива в сексуальном плане.

Джек потирает руки вместе.

— Ооо, побольше деталей.

Эрика подавляет улыбку.

— Это о мужчинах, которые наслаждаются, когда их партнерши занимаются с ними содомией с помощью чудовищных страпонов.

С лица Джека сходит улыбка.

— Что?

Эрика протягивает списки групп, а Джек поворачивается к Лукасу и плаксивым голосом говорит:

— Она шутит, да? Это же шутка?

Я беру список и просматриваю его в поисках своего имени.

Убийство Сестры Джордж

Кэсси – сестра Джордж. Заядлая алкоголичка-лесбиянка. Бывшая актриса театра оперы. Психологический садист.

Миранда сыграет любовный интерес Джордж – Чайлди. Пассивную простую девушку.

Описание героини заставляет меня нервничать. Мне бы хотелось думать, что я справлюсь с этим вызовом, но эта героиня так далека от моих обычных ролей, что я сомневаюсь, что смогу сделать это.

Я просматриваю список других пьес. Во всех присутствует элемент шока или табу. Оказывается, Эрика не шутила насчет отрывка Джека. Он будет играть женатого бизнесмена, который платит госпоже, чтобы она его регулярно шлепала, унижала и проводила акты содомии. Когда я смотрю на Джека, он уже немного зеленый. Айя же напротив, улыбается с садистским ликованием. Она часто говорит Эйвери, как сильно хочет его отшлепать. Теперь у нее появится шанс.

Миранда, Трой и Анджела играют в какой-то пьесе под названием «Картина “Окна”», в которой люди влюбляются в неодушевленные предметы. Лукас и Зои играют в пьесе «Раздень меня», в которой супружеская пара любит переодеваться, а Холт играет вместе с Коннором в…

Я едва не смеюсь в голос. Мало того, что Эрика заставляет двух парней, презирающих друг друга, играть в одной пьесе, так это еще и «Враг изнутри» – трогательная история любви о солдате-гее, который принимает свою гомосексуальность.

О, боже!

Коннор играет роль замкнутого солдата-гея. Итан – опытный и заботливый – его любовный интерес, который убеждает его, что любить другого мужчину – вовсе не грех.

О, боже!

Я нахожу эту концепцию немного возбуждающей. В реальности, я с большой натяжкой могу представить, что Итан способен воплотить героя, который весь из себя влюбленный и терпеливый. Кроме того, он постоянно смотрит на Коннора так, будто хочет его поколотить. А тут ему надо убедить аудиторию, что он влюблен в него. Ох уж эта Эрика с ее сложными задачами!

Я бросаю на него быстрый взгляд. Он хмуро смотрит на лист бумаги, словно если он будет смотреть на него достаточно сконцентрировано, то написанное на нем изменится.

Из меня вырывается резкий смех. Он поднимает взгляд и злобно смотрит, поэтому я закусываю изнутри щеку, чтобы сдержать себя.

Да уж, этот семестр обещает быть веселым.

Эрика потирает лоб и вздыхает.

— Мисс Тейлор, вы должны прекратить смеяться. Мы теряем время.

— Извините, — говорю я, не в силах сдержать смех. — Я знаю, это не смешно. Просто…

Я лежу на полу, а Миранда сидит поверх меня, и каждый раз, когда я смеюсь, она начинает подпрыгивать вверх-вниз, отчего я смеюсь еще больше.

— Мисс Тейлор!

Хихиканье стихает, я делаю глубокий вдох и успокаиваю себя.

— Извините. Я готова.

Миранда вздыхает. Она привыкла целоваться с девочками. А я вообще-вообще нет.

— Хорошо. Давайте попробуем еще раз. Помните, это один из самых интимных моментов в пьесе. Момент, когда мы видим мимолетный проблеск уязвимой стороны Джордж. Как она искренне заботится о Чайлди, несмотря на то, как она обращается с ней. Нам надо почувствовать сексуальное напряжение между вами. Вам все ясно?

— Да. Вполне.

Но от этого ничуть не легче. Играть любовную сцену с Итаном и так было достаточно сложно. Играть подобное в сцене с другой девушкой – совершенно не входит в сферу моего опыта. И все же, именно на это и направлено обучение в этом семестре. Мы должны усвоить, что страсть – есть страсть, несмотря на то, кто в нее вовлечен.

Моя страсть сейчас в своего рода запущенном состоянии. Может именно поэтому у меня так много проблем.

— Хорошо. Встаньте и примите исходные позиции. Не торопитесь, сосредоточьтесь.

Я встаю напротив Миранды и закрываю глаза. Дышу. Напоминаю себе, что должна обращаться с Джордж, как и с любой другой героиней. Я проецирую себя в сознание Джордж, чтобы мне открылись ее мотивы. У нее есть опыт с женщинами. С Чайлди. Она любит ее, несмотря на то, что заставляет мучаться.

Мы начинаем сцену. Я раздражена, но Чайлди успокаивает меня. Гладит мое лицо. В кои-то веки, она делает первый шаг. Нежно целует меня, затем отстраняется, не зная, как я отреагирую. Я потрясена ее дерзостью, и несмотря на мой первый инстинкт – наказать ее, она смотрит на меня с такой надеждой, что я не могу заставить себя это сделать.

Я страстно целую ее в ответ. Она такая красивая. Столь же невинна, как и я испорчена.

Мы встаем на колени и продолжаем целоваться. Затем в акте невиданной смелости, она толкает меня на спину, садится поверх и прижимается ко мне, запуская пальцы в мои волосы. Она обхватывает меня ногами, и я целую ее в шею.

Мы говорим несколько последних реплик, тяжело дыша в кожу друг друга.

Сцена заканчивается, мы с Мирандой поднимаемся и ждем замечания Эрики.

— Что ж, леди, это было…

— Просто охренительно! — Джек вскакивает на ноги и дико аплодирует. — Лучшая пьеса на свете!

— Мистер Эйвери!

— Нет, серьезно, Эрика. Пусть эти девушки играют эту сценку до конца года! Потому что… да уж! Это очень… возбуждает. Волнительный материал.

— Чувак, — шепчет Лукас. — тебе надо присесть. Весьма очевидно, как ты наслаждался этим.

Эйвери тут же прикрывает свою промежность и садится. Все смеются.

— Заткнитесь, сучки. Передо мной целовались две горячие цыпочки. Чего вы ожидали? У каждого натурала в этой аудитории сейчас стояк. Эй, Холт. Приоткрой-ка свою промежность.

Итан закатывает глаза и показывает ему средний палец, но я замечаю, что его ноги скрещены таким образом, что его промежность скрыта от посторонних глаз.

Он смотрит на меня с секунду, потом опускает взгляд и ерзает на стуле.

Страсть, которую я разворошила в себе для этой сцены, сейчас направлена на него.

Я загоняю эмоцию подальше. Это все равно, что пытаться засунуть подушку в коробку из-под обуви.

Глупая страсть.

Вот почему, мы больше не друзья.

Оглушительный рев, сопровождаемый словом «Придурок!» доносится из соседней комнаты, и мы с Коннором обмениваемся взглядами. Наши друзья играют в какую-то дурацкую карточную игру. Сегодня вечер среды и мы по традиции, собрались дома у Джека.

Мы с Коннором ответственные за еду. Я может и не умею готовить, но могу открывать пакеты с вкуснейшими чипсами, а Коннор – просто король Замороженной Пиццы.

Из нас получилась отличная команда.

Я наблюдаю за тем, как она разворачивает несколько замороженных коржей с изяществом фокусника.

Я ловлю себя на том, что пялюсь на его руки.

У него прекрасные руки. На самом деле, бо́льшая часть его тела прекрасна. Песочно-каштановые волосы. Карие глаза. Красивое лицо. Хорошее тело.

А главное, он один из самых милых и заботливых мужчин, которых я когда-либо знала.

Жаль, что мне этого недостаточно.

— У меня торчит козявка?

— А?

Коннор улыбается, и внезапно вся комната становится ярче.

— Ты пялилась на меня. Я подумал, может у меня козявка на носу.

Я качаю головой.

— Нет. Просто любуюсь красотой.

Он пожимает плечами.

— Ладно. С этим я могу жить. Но если ты думаешь, что эти чипсы откроются сами по себе, то глубоко ошибаешься. Приступай к работе, леди.

Он протягивает мне миску, и я высыпаю туда «Доритос», он приподнимает бровь.

— Ты добавишь к ним свою знаменитую сальсу?

Я киваю.

— Ты уже знаешь меня достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в моей крутости. — Я достаю банку сальсы и открываю ее. — Вуаля! Мне это стоило каких-то полутора баксов, просто идеально!

Он улыбается и посыпает пиццу сыром.

— Да ты полна́ талантов!

— Еще бы! Как и ты.

Он приподнимает упаковку с сыром.

— Да, если бы у меня не срослось с театром, пиццерии по всей стране выстроились бы в очередь, чтобы нанять меня.

— Ты так говоришь, как будто это твой запасной план. Мне напомнить тебе, что даже если у тебя все и получится, ты можешь еще работать пиццеристом? В театрах зарплаты фиговые.

Он смеется.

Да, но, чтобы достичь успеха в любой из сфер, мы сначала должны сдать задание этого семестра, и кажется, Эрика делает это как можно более сложным со всеми этими страстными сценами.

Он кладет пиццы в духовку и ставит таймер, в то время, как я хватаю два пива из холодильника и передаю ему одно из них.

— Ну, мне уже стоит начать искать вторую работу, потому что я с трудом справляюсь со своей сценой, не хохоча при этом так, будто я под кайфом.

— О, да ладно! — Он открывает пиво и делает глоток. — Тебе не о чем волноваться. Твоя сцена с Мирандой была потрясающей вчера.

— Ты это говоришь только, потому что ты парень, который возбуждается при виде двух целующихся девушках? Или ты основываешься на самом выступлении?

Он закатывает глаза.

— Кэсси, да брось! Я же не Джек. Я способен смотреть, как две девушки страстно целуются, и при этом не фантазировать.

Я приподнимаю бровь.

Он отворачивается и бормочет.

— Как бы это чертовски горячо ни было.

При упоминании его имени, Джек входит в кухню.

— Мы опять говорим о Миранде и Кэсси? Круто, потому что у меня к тебе вопрос, Кэсси. Миранда лучше целуется, чем Холт? Ее губы мягче? Кожа более гладкая? Уверен ответ будет утвердительным, но я бы хотел услышать это от тебя лично. Будь поточнее. — Он подходит к холодильнику, берет пиво и открывает его, прежде чем выжидающе посмотреть на меня.

— Забудь об этом, Джек. Мы с Мирандой целуемся, и не болтаем лишний раз. — Кроме того, я в совершенстве овладела искусством целоваться с кем-то и не сравнивать эти поцелуи с поцелуями Итана. Хотелось бы мне сказать, что со временем воспоминания о его губах померкли, но это не так. — К тому же, Коннор скоро продемонстрирует тебе детальный урок поцелуев с Холтом. Вы же репетируете завтра, да?

— К сожалению, — говорит Коннор и делает большой глоток пива.

Джек потирает руки.

— Думаю, Эрика собиралась по максимуму развлечь толпу, когда дала вам эти роли. Держу пари, это будет самый неловкий поцелуй в истории губ. Кэсси, ты не хочешь к ним присоединиться? У тебя есть возможность сорвать большой куш.

— Ни за что. Я верю, что у Коннора все получится.

Коннор делает еще один глоток пива.

— Спасибо за знак доверия, но мы оба знаем, что я и Холт облажаемся. Итан ни разу не играл, Итан ни разу не играл в любовной сцене с кем-то, кроме тебя, а если уж у него это не получилось ни с одной девочкой из нашей группы, то у него нет шансов и с парнем. Не говоря уже о парне, которого он явно ненавидит.

— Не думаю, что он ненавидит тебя.

Он бросает на меня быстрый взгляд.

— Каждый раз, стоит мне оказаться в полутора метрах от тебя, у него такой взгляд, словно хочет выбить из меня все дерьмо.

— Да, но это только потому, что он не знает, что ты занимался двенадцать лет каратэ, чтобы защищаться от своих придурковатых братьев.

— Даже если бы он знал, это не имело бы значения. Он все еще по уши влюблен в тебя, и мне жалко твоего следующего парня, потому что Холт скорее всего убьет его.

Я прислоняюсь к стойке и вздыхаю. Сомневаюсь, что то, что говорит Коннор – правда. Мне кажется, что Холт становится более равнодушным ко мне с каждым днем.

Коннор смеется, я поднимаю взгляд и вижу, что он смотрит на меня.

— Что?

— Ничего.

— Не увиливай, что?

Он пожимает плечами.

— Я просто подумал, что мне стоит как-нибудь поцеловать тебя на глазах Итана, чтобы просто посмотреть, взорвется ли его голова от ярости. Я подозреваю, что так и будет.

Я улыбаюсь и качаю головой

— Да уж. Давай не будем это делать.

Он ставит свое пиво на стойку и опирается руками по обе стороны от меня. Он не такой высокий, как Итан, но мне все же приходится посмотреть наверх, чтобы увидеть его лицо.

— Ты права. Несмотря на мои тренировки по каратэ, я рискую получить от него удачный удар. Было бы лучше, если бы ты сама поцеловала меня. Он никогда не поднимет руку на девушку. Особенно на тебя.

Он пристально смотрит на меня с выражением – Я шучу, но не совсем. Поцелуй меня.

Я избавлена от унизительной необходимости отказать ему, когда возвращается Джек, чтобы пополнить запасы пива.

— Если вдруг вы двое собираетесь обжиматься здесь, просто к сведению – никакого секса на кухонной стойке. Я не хочу, чтобы мой член был где-то, где был твой, если ты понимаешь, о чем я.

Коннор берет чипсы и сальсу.

— Я отнесу это ребятам, — бормочет он, и уходит в гостиную.

Я чувствую, что краснею и мне ненавистно это.

Джек качает головой, откупоривая еще четыре бутылки пива.

— Черт, Тейлор. Тебе мало того, что Холт полностью увяз в твоих узах? Решила еще и беднягу Коннора околдовать? Мальчику и так непросто.

Я сминаю пустую упаковку из-под чипсов и выбрасываю в урну.

— Я никого не околдовываю, Джек. Коннор видит во мне друга. Вот и все.

Он издает короткий смешок.

— Ну да, конечно. А я смотрю порно ради сюжета.

Я знаю, что он прав, но мысли об этом напрягают меня. С тех пор, как мы расстались, Коннор стал одним из самых моих близких друзей, и я люблю его на том же уровне, что и Руби. Но время от времени, он смотрит на меня таким образом, что я вспоминаю, что он хочет большего.

Итан же, с другой стороны, смотрит на меня все реже в последнее время.

Мне стыдно признаться, но я скучаю по его взглядам.

— Так, стоп!

Итан опускает голову и отходит от Коннора. Они работали над этой частью сцены последние сорок пять минут, и нет ни малейшего прогресса.

Они оба раздражены, как и Эрика.

— Это урок для всех присутствующих здесь, — говорит она, вставая и поднимаясь на сцену. — Будут времена, когда вам придется играть сцены с людьми, которые вас не привлекают, но тем не менее вы будете обязаны найти способ справиться с этим. Если у вас природная химия, это великолепно, а если нет, вы должны приучить себя воспроизводить ее.

— Легче сказать, чем сделать, — бормочет Холт.

Эрика игнорирует его.

— Такой тип сцен особенно сложен для мужчин, потому что в них есть гетеросексуальная перестройка, которая подразумевает, что если мужчина – гей, то он ненастоящий мужчина, и позвольте мне сказать, что это абсолютно не так. Это история о гомосексуалах, которые рискуют своей жизнью ради страны. И она написана мужчиной, который прожил это.

Она поворачивается к Холту и Коннору.

— Поэтому вам двоим надо преодолеть, какие бы мачо инстинкты вас ни сдерживали от близости друг с другом, и понять, что иногда вы не можете выбрать, в каком теле будет жить ваша половинка. Любовь – есть любовь. И люди, которым посчастливилось испытать это чувство, должны хвататься за это обеими руками. Эта пьеса именно об этом.

Холт тяжело опускается на одну ногу и потирает затылок. Кажется, он совершенно не понимает, как изобразить это. У Коннора таже проблема.

Эрика подзывает их к себе.

— Могу я посоветовать вам обоим, на минутку закрыть глаза и вспомнить человека, с которым у вас сильная эмоциональная и сексуальная связь? Представьте этого человека у себя в голове. Пусть то, что они заставляют вас чувствовать, ворвется в ваше тело, взбудоражит эмоции, заставит бурлить кровь внутри вас. — Оба парня закрывают глаза и дышат. Их тела немного расслабляются. — Вы чувствуете это?

Они кивают.

— Заострите внимание на этом моменте. Пусть эти хорошие воспоминания наполнят вас.

Я чувствую прикосновение руки на плече, и обернувшись вижу, наклонившегося вперед Джека.

— Прикинь, как было бы странно, если они оба представили тебя? Нет, правда.

Он улыбается и откидывается обратно, а я пытаюсь подавить нахлынувший трепет в животе.

Да уж, это было бы очень странно.

Эрика наставляет парней еще пару минут, потом велит им начать сцену заново.

Итан закрывает глаза и дышит, и когда он открывает их, вся его манера поведения меняется. Выражение лица становится мягче. Тембр голоса становится тише. Произнося слова, он медленно подбирается к Коннору.

— Ты хочешь меня, Тай. Можешь сколько угодно это отрицать. От правды не убежишь. — Он спокоен. Уверен в себе.

Коннор пытается сохранить спокойствие, едва ли сдерживая панику.

— Я отказываюсь это признавать.

— Мне видно это в твоих глазах.

По мере того, как Итан приближается, Коннор пересекает сцену, чтобы увеличить расстояние между ними.

— Мы не какие-то безмозглые животные. Мы контролируем наши действия. Не действия контролируют нас.

Холта это не смущает. Он продолжает свое медленное преследование.

— Можешь убеждать себя в этом, но это не меняет того факта, что ты наблюдаешь за мной.

Даже сейчас, Коннор наблюдает за ним. Завороженно.

— Это не так.

— Все во мне возбуждает тебя. Это чертовски пугает тебя, потому-то ты кричишь, злишься, отталкиваешь меня, но это ничего не меняет. Ты можешь прожить сотни жизней и никогда не найти того, что у тебя есть со мной.

Они действительно вжились в роли. Стали своими героями. Итан трансформировался. Он раскален. Это хорошо. Так хорошо, что целая мешанина эмоций, которую я не могу понять или остановить, начинает бурлить во мне. Мое сердце бешено колотится, а уши заполоняет гул.

— Злись, сколько угодно, — говорит Итан. — Проклинай меня. Притворяйся, что вся эта страсть исходит из ненависти, но я-то знаю. Твоя страсть ко мне душит тебя. Говорит тебе о том, что ты оказался не тем, кем ты думал. Заставляет тебя быть величественнее и храбрее, чем крошечная коробка, в которой ты удерживаешь себя все эти годы.

Затем он дотрагивается до Коннора. С любовью. Благоговением. Коннор дрожит от нерешительности в ужасе от их столь видимой связи.

То, как ведет себя Итан, слова, которые он говорит…это уже слишком. Нечто первобытное восстает внутри меня, низкое и рычащее. Оно нуждается в том, что я вижу. В этом Итане. Сильном и храбром. В том, который смотрит на Коннора и говорит слова, которые находят отклик в каждой частичке меня.

— Это не работает, ведь так? — говорит он, лаская лицо Коннора. — Ты несчастен. Неудовлетворен. Одинок. Тебе не хватает того, единственного, который заставит умолкнуть все шепотки страсти раз и навсегда. И это я.

— Нет… — он касается губ Коннора, и тот закрывает глаза и вздыхает.

— Да. И самое печальное, что чем больше ты отрицаешь это, тем несчастнее становишься, и все же ты отчаянно пытаешься продолжать притворяться.

— Марк…

Затем Итан подходит ближе и берет в ладони лицо Коннора, после чего наклоняется так, что их губы почти соприкасаются.

Я не могу дышать. Ревность вспыхивает у меня в животе, выплескиваясь наружу, пока у меня не возникает огненная буря под кожей.

— Чувство, которое мы испытываем друг к другу – не наш враг. Почему ты хочешь продолжать бороться с этим?

— Я знаю, как бороться. Я делаю это всю свою жизнь.

— Может наконец-то пришло время обрести гармонию?

— Я…

Итан наклоняется.

— Я собираюсь поцеловать тебя. Если ты не хочешь этого, скажи мне остановиться.

— Я не такой. — Коннор плотно закрывает глаза.

— Никаких оправданий. Лишь одно слово.

— Ты просишь слишком о многом.

— Ты ожидаешь слишком малого. Скажи это.

— Я… не могу.

— Отлично.

Они словно замедляются, когда приближаются друг к другу и сжимаются в объятиях. Затем Итан целует Коннора. Они оба втягивают воздух, и у меня возникает желание отвернуться, но я не могу. Челюсть Итана сжимается, когда он снова целует Коннора, и мои легкие начинают гореть от нехватки кислорода.

Я до боли сжимаю руками подлокотники. Я не могу видеть это. Просто не могу.

Я встаю и спотыкаясь направляюсь к проходу. Люди ругаются и шипят на меня, пока я протискиваюсь мимо, но я не обращаю внимания.

Я уже чуть ли не бегу к выходу, и когда наконец распахиваю дверь, вся группа взрывается аплодисментами. До меня все еще доносятся радостные крики и свист, когда я бросаюсь в сторону туалета.

Музыка пробирает меня до костей, когда я опустошаю рюмку и с грохотом ставлю ее на стол.

— Добавки!

Обычно в такие выходные на вечеринках у Джека, я провожу вечер, стараясь не напиться. Сегодня же, это моя миссия.

Руби держит бутылку текилы вне зоны моей досягаемости.

— Кэсси…

— Замолкни, Руби. Ты всегда только и делаешь, что пытаешься напоить меня, и вот сегодня я хочу этого, а ты говоришь мне сбавить обороты? Просто налей мне еще одну стопку!

Она качает головой, но делает это.

— Ты пожалеешь об этом завтра, ты понимаешь?

Я опустошаю стопку и дышу сквозь жжение в горле.

— Плевать. Это стоит того. Давай больше.

Она подчиняется.

— Что это с тобой сегодня? Зои сказала, что ты вылетела из актового зала. Что-то насчет того, что Холт целовался с парнем?

Она слишком долго возиться, и я просто хватаю бутылку и пью прямо из нее.

— Не хочу говорить об этом. Больше бухла!

— Нет. — Она выхватывает бутылку и держит ее так, чтобы я не могла дотянуться.

— Руби!

— Я не дам тебе, пока ты мне все не расскажешь.

Я отмахиваюсь от нее.

— Да пофиг. Пойду танцевать.

Пошатываясь, я иду на танцпол. Музыка громкая и басистая, поэтому я просто закрываю глаза и начинаю раскачиваться в такт. Люди окружают меня. Я не знаю, кто они. Мне все равно. Я хочу просто быть частью этого. Или чего-то еще.

Биты эхом отдаются во мне. Ну конечно! Шум ведь сильнее вибрирует внутри больших и полых пространств.

Одна песня сливается с другой. Руки обвиваются вокруг меня. Кто-то утыкается мне в шею.

— Привет, красавица.

Я открываю глаза. Это Ник. Мы флиртовали пару раз. Несколько раз гуляли вместе. Разделили пару посредственных поцелуев и немного ласки.

Дальше этого дело так и не пошло. Мой выбор, не его.

Почему он все время возвращается? Неужели до сих пор ничего не понял?

И все же, он приятно пахнет, и благодаря его поддержке, я еще не свалилась с ног, поэтому я продолжаю с ним танцевать.

Он целует меня в шею. По мне проходится дрожь, но не в хорошем смысле. Когда я оборачиваюсь, он берет мое лицо в ладони и целует. Меня чуть ли не выворачивает. Не из-за него, а потому что комната вращается.

Я отстраняюсь и закрываю глаза. Совсем не помогает.

— Кэсси?

— Я в порядке.

— Правда? Потому что кажется, что ты вот-вот блеванешь.

— Явпрядке.

— Хочешь, я отвезу тебя домой?

— Нет. Иди, повеселись. Я пойду в уборную.

— Нужна помощь?

— Нет. Я внрме.

Я проталкиваюсь сквозь толпу и иду по коридору, но резко останавливаюсь, когда вижу там Итана, выражение его лица подобно шторму.

В последнее время, он все чаще начал заявляться на вечеринки. И, конечно же, сегодня он здесь. Именно в тот самый вечер, когда я у меня нет никакого желания его видеть.

Вся моя система контроля сбита с толку. Неисправна. Его присутствие ничем не помогает.

Я протискиваюсь мимо него и ковыляю в ванную. Оказавшись внутри, я едва успеваю дойти до унитаза, как большинство выпитой мной текилы, выходит из меня.

Десять минут спустя, я выхожу из уборной, все еще пьяная, но уже лучше контролирующая себя. Итан исчез. Несмотря на то, что я действительно не хочу оставаться одна, у меня сейчас плохое самочувствие, поэтому я нахожу Руби и сообщаю ей, что иду домой.

— Хочешь, я подвезу тебя?

— Нет. Я пойду пешком.

— Серьезно? На улице холодно.

— Я хочу подышать свежим воздухом. Прочистить мозги.

— Ты уверена? — спрашивает Руби. — Это займет у тебя почти час.

— Я правда не хочу быть где-то еще. — Или с кем-то еще.

— Хорошо, но держи телефон в руках и позвони, когда будешь дома.

— Лан. Увидимся позже?

— Скорее всего, нет. Видишь того здоровяка в углу? Он еще не знает, но он сегодня вечером отвезет меня домой.

— Ты разве не спала с ним уже?

— Ага. Но он определенно стоит повторного исполнения. У него большой член и он хорош, когда сверху.

Я смеюсь и беру свою сумочку.

— В таком случаем, увидимся завтра.

— Скорее всего.

Я почти дохожу до парадной двери, когда чья-то рука хватает меня за запястье.

— Эй, ты же не уходишь? — Ник обнимает меня, и я чувствую алкоголь в его дыхании. — Почему ты всегда словно бы сбегаешь от меня, Кэсси Тейлор?

Я вздыхаю, слишком утомленная, чтобы притворяться.

— Не сбегаю. Просто иду домой.

— Позволь подбросить тебя. Я мог бы… зайти. Уложить тебя в постель. — Его тон говорит о том, что он рассчитывает на чуть большее, чем просто уложить меня в постель, и от меня не ускользает двойственность этой фразы.

— Не сегодня, Ник. — Да и никогда. Несмотря на его физическую привлекательность, я совершенно не заинтересована. — Я вымотана. Серьезно.

Он вздыхает и опирается своим лбом о мой.

— Ну ладно. Ну хотя бы поцелуй меня на прощанье.

— Наверно это не самая лучшая идея. Меня только что вырвало.

— Твое дыхание пахнет мятой.

— Ну да, я прополоскала рот, но все равно…

— Мне сойдет.

Он целует меня, и хоть мне это не очень нравится, я пытаюсь поцеловать его в ответ. Я правда не понимаю, почему он не возбуждает меня. Он достаточно мил. Красив. Прилично целуется. У него хорошее чувство юмора. Но как бы я ни старалась чувствовать это, ничего не получается.

Когда я с Ником, у меня всегда такое ощущение, что на моем плече сидит крошечный Итан и шепчет: «Не имеет значения, как мы похожи. Он – не я. Он никогда не сравнится со мной. Сдайся и прими факт того, что в твоей романтической жизни никогда не будет никого, кто бы смог приблизиться к тому, чтобы заставить тебя ощущать те чувства, которые вызывал в тебе я».Самое печальное в том, что я знаю, что этот дьяволенок Холт, сидящий на плече, прав. И это чертовски угнетает меня.

Я просто должна сказать Нику, что у нас ничего не получится, и он волен найти себе кого-то другого. Он заслуживает страсти. Моя страсть сейчас вне зоны доступа.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, он засовывает язык в мой рот и прижимает меня спиной к стене. Я отстраняюсь, но он хватает меня за лицо и целует снова.

— Ну же, Кэсси, — говорит он, прижимаясь к моему бедру. — Мы ходим вокруг да около уже несколько месяцев. Позволь мне сделать тебе приятно.

— Ник, остановись…

Он засовывает мою руку между нами и прижимается к ней.

— Просто прикоснись ко мне. Пожалуйста. Черт, я хочу тебя с тех пор, как мы встретились.

— Ник…

Чья-то рука ложится на плечо Ника и тянет его назад

— Она сказала, остановиться, придурок. Ты что, совсем глухой?

Это Итан, хмурый и полный гнева. Он встает передо мной и смотрит на смущенного Ника.

— Ты кто, блин, такой?

— Тот, кто с другого конца комнаты может сказать, что она в тебе не заинтересована. Прояви хоть немного гребаного уважения.

— Итан, я в порядке.

Ник смеется.

— А что, парню нельзя целовать свою девушку рядом с тобой?

Мы с Итаном реагируем абсолютно синхронно.

— Что?!

Итан поворачивается ко мне лицом.

— Ты его девушка?

— Ник, я не твоя девушка.

— Кэсси, брось. Мы встречаемся.

— Не совсем, — говорю я. — в смысле, у нас было несколько свиданий, но это все.

— Ну, я думаю, наши отношения чуть более значимы, чем это.

Холт сердито смотрит на меня.

— Ты в отношениях с этим лошком?

— Нет.

Ник вскидывает руки.

— Кэсси, какого черта происходит? Кто этот парень?

— Он… мой бывший. — Слова все еще звучат как-то неправильно.

— Неужели? Он ведет себя совсем не как бывший. — Ник пыжится на Итана. Они почти одного роста и телосложения. Казалось бы, в драке, они будут равны, но для меня, тут абсолютно нет никакой конкуренции.

И в этом вся проблема

Итан наклоняется.

— Ник, так? — Он произносит его имя так словно, он – это нечто, что он соскреб с подошвы ботинка. — Ты лапал Кэсси, как извращенец. Научись принимать «нет» за ответ.

Ник выпрямляется во весь рост.

— Ты всегда ходишь и преследуешь своих бывших, или только ее?

— Ты лапал ее у всех на виду. В чем, черт побери, твоя проблема, чувак?

— В чем твоя проблема? Не можешь смириться с тем, что она продолжает жить с кем-то еще?

Я вздыхаю. Все чего я хотела сегодня, это напиться и забыть о моих глупых чувствах. Сейчас я застряла между какими-то соревнованиями, где меряются письками.

Я протискиваюсь между двух парней, которые все еще сверлят друг друга взглядом.

— Я ухожу, но вы продолжайте спорить. Похоже, вы наслаждаетесь друг другом.

Ник хватает меня за руку.

— Подожди, Кэсси. Пожалуйста. Я отвезу тебя домой.

Итан злится.

— Да черта с два!

— Нет, Ник, — говорю я, и поворачиваюсь к нему. — Ты пьян, и я собираюсь идти пешком. К тому же, я не думаю, что нам стоит снова видеться. Ты лапал меня, как извращенец, и я не в восторге от этого.

Ник хмурится, но не отпускает мою руку.

— Может пойдем куда-нибудь и поговорим об этом?

— Нет. А сейчас отпусти меня, или я позволю Итану причинить тебе боль, и поверь мне, ты не хочешь этого. Он хорош в этом.

От меня не скрывается выражение, которое появляется на лице Итана.

Когда Ник отпускает мою руку, я иду к большой куче верхней одежды возле входной двери, чтобы взять свое пальто и копошусь там, пока не нахожу его. Затем я накидываю его и выхожу.

Когда я закрываю за собой дверь, холодок обдает мои щеки. Я выдыхаю и облако пара выходит из моего рта.

Мне лишь хочется очутиться в своей постели и забыть о сегодняшнем дне. Может завтра станет легче.

Я едва ли успеваю дойти до тротуара, когда слышу шаги позади себя.

— Кэсси, подожди.

Я продолжаю идти. Столько времени прошло, почему Итан выбрал именно сегодняшний вечер, чтобы нарушить наше негласное правило держаться друг от друга подальше?

— Эй! Остановись.

Он хватает меня за локоть, а я засовываю руки в карманы в тот момент, когда он обходит меня и становится передо мной.

— Здесь чертовски холодно, — говорит он. — Позволь мне отвезти тебя домой.

— Мне нормально.

— Ты дрожишь.

— Как и ты.

— Да, но я собираюсь сесть в свою хорошую, теплую машину, а ты отморозишь себе тут задницу. Давай! Я отвезу тебя домой за двадцать минут. Не будь такой упрямой.

— Ха! Это ты-то называешь меня упрямой?

— Ну, я хотел сказать «песец упрямой», но я пытаюсь начать меньше материться.

— Забавно. Почему ты все время вмешиваешься и пытаешься меня сегодня спасти? Ты мне не нужен.

Его рот подергивается.

— О, я прекрасно это вижу. За последний год, ты совершенно ясно дала это понять.

— Тогда почему ты вообще беспокоишься?

Он кутается в куртку и смотрит на землю.

— Я не знаю. Я просто подумал, что пришло время нам начать быть вежливыми друг с другом. Ты выглядела расстроенной сегодня, и более чем пьяной. Если ты останешься на улице, то можешь замерзнуть до смерти. Или того хуже, наткнуться на пьяного придурка, как Ник. Я все равно ухожу. Почему бы не позволить мне отвезти тебя домой?

Я могу придумать тысячу причин, но он прав. Я просто отмораживаю свою задницу. И все же, от мысли, что я проведу время с Итаном внутри меня пробегается трепет предвкушения. Я вдыхаю холодный воздух, чтобы погасить пламя.

— Ну да ладно. Отвези меня домой.

Он расплывается в искренней улыбке, которую я так давно не видела.

Огонь во мне нарастает.

Плохая идея. Очень плохая идея!

Его машина подобна герметичной камере, состоящей из сущности Итана. Я достаточно трезва, чтобы понимать, как сильно это действует на меня и достаточно пьяна, чтобы не обращать на это внимания. Я откидываю назад голову.

Вдыхаю.

Содрогаюсь.

Выдыхаю.

Сопротивляюсь желанию смотреть за тем, как он ведет машину.

— Ты в порядке? — спрашивает он.

— Нормально.

— Ты выглядишь… горячо.

Я поворачиваюсь к нему.

Он моргает и отводит взгляд.

— С точки зрения температуры, не… — Он качает головой. — Неважно.

Он крепче сжимает руль. Я закрываю глаза, чтобы не смотреть на его руки. Или бедра. Или челюсть. Или губы.

Дурацкая текила. Ослабляет мою защиту. Возбуждает меня.

Мы едем в тишине. Это неуютно. И возбуждающе. Мы уже давно не были так близки друг к другу. Странным мазохистским образом, это приносит мне какое-то удовлетворение, проявляясь в чем-то, чего мне так сильно не хватало.

Когда мы подъезжаем к моему дому, у меня уже практически отпадает желание уйти. Между нами пылает энергия. Та, которую мы подавляем уже очень долго. Я провела так много времени тренируясь быть бесчувственной, что уже начала беспокоиться, что всегда буду только такой. Какое же это облегчение ощущать это страстное полыхание; словно ты боишься, что никогда больше не сможешь ходить, но неожиданно ощущаешь покалывание в пальцах.

Я уже собираюсь было неохотно выйти из машины, когда Холт выключает двигатель.

Я мельком смотрю на него. Он все еще держит руль и смотрит прямо. Он всегда выглядит сексуально, когда напряжен.

Он поворачивается в мою сторону, но не смотрит конкретно на меня.

— Значит ты встречалась с этим Ником?

— Вроде того.

— Я не знал.

— А с чего бы? Мы не разговариваем.

Он откидывается на спинку сиденья и смотрит на часы на приборной панели.

— Ты спала с ним?

Мне требуется мгновение, чтобы осознать, какой именно он только что задал вопрос, и когда я понимаю, мои руки сжимаются в кулак.

— Это не твое дело, с кем я сплю.

— Я знаю, но…

— Поэтому ты сегодня это устроил? Обломал парню перепихон?

Он поворачивается ко мне.

— Ты серьезно думаешь, что я так жалок? Я пытался защитить тебя, или тебе было приятно, когда он прижал твою руку к своим штанам, несмотря на твою просьбу остановиться?

Я тереблю пуговицу на своем пальто, прекрасно понимая, что он присматривал за мной. Я просто предпочитаю видеть в нем плохого парня. Так мне легче игнорировать, что бы сейчас ни происходило между нами.

Он вздыхает и хрустит костяшками пальцев.

— Забудь. Ты не должна мне ничего говорить. То, что ты делаешь – только твое дело. Это было глупо с моей стороны спрашивать.

Он не говорит «извини», но в его тоне так звучит извинение, что я уступаю и говорю ему правду.

— Я не спала с ним.

Он немного расслабляется, а выражения облегчения на его лице – практически смехотворно.

— Хорошо. Он смахивает на придурка. Лучше держать целибат, чем спать с кем-то недостойным.

— Я не говорила, что держу целибат.

Он моргает.

— Что?

Ты спросил, сплю ли я с ним. Я не сплю. Но и не держу целибат.

Он хмурит брови.

— Тогда что? Ты спишь с кем-то другим?

— Ну, с трудом можно сказать, что мы спим. — Наверно, мне не следовало бы мучить его подробностями, но мне очень хочется.

На несколько секунд в воздухе между нами зависает тишина.

— Кто это?

— Его зовут Баз. Он удовлетворяет меня пару раз в неделю. Иногда несколько раз в день.

Даже в тусклом свете уличного фонаря, я вижу, как он бледнеет. Он еще крепче сжимает руль.

— Он – студент?

— Нет.

— Как давно вы… встречаетесь?

— Около восьми месяцев.

Мышцы в его челюсти напрягаются.

— Какого черта, Кэсси? Ты трахалась с этим придурком Базом и ходила на свидания с насильником-Ником одновременно?

— Ну да. В смысле, с Ником было интересно, но мы с Базом занимаемся только сексом. — Я стараюсь не засмеяться.

Он прикладывает голову к рулю.

— Господи боже!

— Не хочешь узнать, как мы познакомились?

— Нет.

— Руби познакомила нас. В секс-шопе.

— Пожалуйста, замолчи.

— Она с первого взгляда поняла, что он заставит меня кончить.

Он стонет.

— Черт… Кэсси. Пожалуйста…

— Долгое время я думала, ты единственный, кто может заставить меня кончить.

— … остановись…

— Но как только я поняла, что у него есть переключатель скоростей, он заставил меня видеть звезды, и я с тех пор я предана только ему.

— Слишком много лишней информации. Буквально. — Потом он замирает, и поворачивается ко мне. — Подожди… переключатель скоростей?

Я не могу сдержать улыбку.

— Ага.

Он пристально смотрит.

— Так Баз – это твой… хм…

— Вибратор. Его полное имя – Сэр Базалот. Лучшие оргазмы, которые можно купить за деньги.

Он закрывает глаза.

— Да уж. Если ты думаешь, что мне легче представлять это, а не то, как ты трахаешься с другим парнем, то это совсем не так. Ты кончала с помощью… вибратора. Я даже не могу… Боже…

Я солгу, если скажу, что не наслаждаюсь его дискомфортом.

— Раз уж мы тут так разговорились о том о сем… что насчет тебя?

Он потирает глаза.

— У меня нет вибратора.

— Ты знаешь, о чем я. Ты спишь с кем-то?

— Нет.

— Встречаешься?

Он издает звук отдаленно напоминающий смех.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что, если бы я мог встречаться с кем-то, какого хрена я бы стал расставаться с тобой?

Тишина сгущается между нами. Кажется, словно у нас есть столько всего друг другу рассказать, после того как мы так долго не общались, но никто из нас не знает, с чего начать.

Наконец, ему приходит в голову что-то более-менее уместное.

— У тебя в квартире есть алкоголь?

— Да. Текила. Или вино.

— Можно мне зайти? Мне нужно выпить. К тому же, мне совсем не хочется идти домой. Если мне придется провести еще одну ночь в квартире одному, я… — Он качает головой. — Если ты не хочешь меня приглашать, я пойму.

Я представляю в голове, как он дни напролет ест дома один. То, как он изолирует себя в большинстве социальных ситуаций. Даже, когда он снова стал приходить на вечеринки, он продолжал быть сам по себе. Получается, он приходил туда просто, чтобы избежать одиночества?

После всей этой заварушки между нами, у меня хотя бы были люди, которые поддерживали меня. Руби, мама, одногруппники. Черт, даже его сестра.

Кто поддерживал его?

Моя внутренняя гордыня злится на меня за то, что я чувствую жалость к нему, но я ничего не могу с собой поделать.

— Я бы тоже не отказалась выпить. Если ты хочешь зайти, то пожалуйста.

Он кивает и пытается скрыть свою легкую улыбку.

— Хорошо, не стоило меня так умолять. Это смущает.

— Ну что сказать? Я не люблю пить одна.

Он поворачивается ко мне, его глаза почти черные в тени автомобиля.

— Я тоже.

Воздух между нами становится удушающим. Безумно сгущается.

Он выдыхает и говорит:

— Один глоток, и я поеду домой.

Трепещущие волны щекочут мой живот, и затем опускаются ниже.

— Хорошо.

Я смеюсь так сильно, что с трудом дышу. С Итаном творится то же самое. Он смеется с присвистом подобно мультяшному персонажу. Я даже не знаю причину нашего смеха. Все кажется таким нереальным. После более чем года обид и язвительности друг к другу, как так получилось, что мы дошли до этого?

Я переворачиваюсь на бок и упираюсь в его плечо. Он откидывается на диван, и на меня на так гипнотически воздействует счастливое выражение его лица, что моя голова сползает вниз и ложится на его колени. Мы продолжаем смеяться. Моя голова подпрыгивает на его животе. От этого я смеюсь еще больше. Я словно не в себе.

Он расплескивает слегка свой напиток и слизывает жидкость со своего большого пальца и затем с предплечья, не давая ей капнуть на ковер. Я заворожена движением его языка. Мне хочется узнать, имеет ли он что-то общее со вкусом текилы.

Он откидывает голову назад и говорит:

— Думаю, мы напились.

— Думаю, ты прав.

Постепенно наш смех стихает, и я переворачиваюсь на спину и кладу удобно голову на его бедро. Кажется странным находится с ним в такой позе. Словно это наши версии в альтернативной вселенной, в которой все пошло совсем по-другому, и мы оба счастливы. Прикасаться к нему с такой легкостью после столького времени больше похоже на дежавю, чем на то, что я делала раньше.

Я закрываю глаза и позволяю себе насладиться этим. Я понимаю, что это украденный момент, но это именно то, в чем я сейчас нуждаюсь.

Я чувствую, как его пальцы проходятся по моему лбу, когда он убирает волосы с моего лица; я открываю глаза и вижу, что он смотрит на меня. На его лице нет и следа смеха. В его выражении есть некая напряженность, отчего у меня мурашки по коже. Он запускает пальцы в мои волосы, и все вокруг словно замедляется. Воздух словно заряжается дополнительной гравитацией.

Я с трудом делаю вдох.

Всего за три секунды легкие прикосновения его пальцев возбуждают меня больше, чем усилия Ника за прошлые три месяца.

Коробка, в которую я запрятала свою страсть, взрывается и открывается.

Итан облизывает губы.

— Я начинаю думать, что это, скорее всего, плохая идея – находится наедине с тобой.

Я загипнотизирована движениями его губ, пока он говорит.

— Да. Наверно.

— Легче, когда есть другие люди вокруг. Они отвлекают меня, понимаешь? Когда мы одни… это…

— Труднее.

Его лицо смягчается. Пальцы скользят по моей щеке.

— Ты так невероятно красива, — шепчет он, словно боится, что я услышу. — Каждый день я думаю об этом, но никогда не говорю тебе.

Его прикосновение легкое как перышко, но каждое движение пробирает до костей. Заставляет все пылать.

— Почему говоришь об этом сейчас?

— Потому что я слишком пьян, чтобы остановить себя. И потому что никто из нас скорее всего не вспомнит этого завтра.

Его грудь вздымается и опускается от быстрых и коротких вздохов. Глаза слегка закрыты. Взгляд глубокий и полный желания.

Одинокий.

Печальный.

— Я скучаю по тебе, Кэсси.

Мое сердце начинает колотиться. Я хотела услышать эти слова так много раз, а сейчас, когда он это сказал, я без понятия, что ответить.

Он продолжает поглаживать мое лицо. Изучать меня. Старается держать себя в руках.

От его вида я мгновенно распадаюсь на части

Я отворачиваюсь.

Он вздыхает.

— По шкале от «одного до желания зарядить мне по яйцам», как сильно ты ненавидишь меня за то, что я тебя бросил? Будь честной.

Я тереблю внешний шов его джинсов.

— В некоторые дни, я тебя жутко ненавижу. Большинство дней, если быть честной.

— А остальное время?

Я провожу кончиком ногтя вниз вдоль шва, не обращая внимания, как напрягается его бедро под моей головой.

— Иногда, я… — Он проводит своими ногтями вниз по моей шее, а затем по моей голове. От этого внутри меня пробегает дрожь. — Иногда мне не так уж и хочется надавать тебе по яйцам.

— А прямо сейчас?

Я поворачиваюсь к нему лицом, борясь с жаром, который разгорается в моей груди и шее, в то время как голодная боль пульсирует снизу.

— Прямо сейчас, я без понятия, что чувствую.

Он смотрит на меня долгое время, потом кивает и делает большой глоток спиртного. Он хмуро смотрит на свой стакан.

Я сажусь прямо и жду, пока он что-то скажет, но он не говорит.

Его костяшки белеют, когда он крепче сжимает стакан.

— О чем ты думаешь?

Он качает головой.

— Я думаю о том, что очень сильно хочу поцеловать тебя, но не могу. — Он издает короткий смешок. — И пока я тут признаюсь тебе во всем – это то, о чем я думаю каждый день. И это чертовски ничтожно, насколько часто я фантазирую об этом. Я думал, что забуду тебя к этому времени, но не забыл.

Его слова поражают меня. Все так честно и неожиданно. Так похоже на то, о чем я пытаюсь заставить себя перестать думать.

Я не могу ответить. В кои-то веки, он храбрее меня.

Он делает очередной глоток и смотрит на меня, словно ждет ответа. Он будет сильно разочарован.

В конце концов, он сдается.

— Что ж, а ты не хочешь рассказать мне, почему вышла сегодня из актового зала?

Вопрос застигает меня врасплох.

— Не очень-то.

— Думаю, к концу у нас все получилось.

— Так и есть. Вы были просто великолепны.

— Тогда, почему ты вышла? Ты была в бешенстве.

Я замираю и думаю об этом. Мне нелегко найти ответ, но, когда я понимаю, это становится так очевидно.

— Я так долго пыталась убедить себя, что мы расстались, потому что ты не способен к настоящей близости с кем-то. Не способен дать немного слабину. И вот сегодня… в той сценке с Коннором ты сделал это. Ты воплотил все качества, которые я знала, что ты способен воплотить и ты даже превзошел это. Страсть. Храбрость. Любовь. Терпение. Ты был таким открытым и сильным. И я испытала такую… ревность. И злость. Я не смогла справиться с этим. А еще больше меня разозлило то, что ты способен вести себя так с парнем, которого ненавидишь, а со мной – нет.

— Кэсси, я играл роль.

— Нет, ты жил этим. Думаешь, я не могу это распознать? Я наблюдала, как ты сдерживаешься на каждом уроке актерского мастерства с тех пор, как мы расстались. Сегодня все было иначе. Ты совершил прорыв. Огромный.

Он допивает остатки своей выпивки, подтягивает к себе ноги и скрещивает их перед собой. Потом одаривает меня своим самым честным взглядом, который я когда-либо от него видела.

— Ты хочешь знать, почему я так хорошо отыграл эту сцену сегодня? Я был… — Он качает головой. — Блин, не будь я пьян, я бы ни за что не рассказал тебе это. — Он делает вдох. — Я хорошо сыграл, потому что представил себя тобой – представил, как ты разговариваешь со мной.

У меня заняло несколько секунд, чтобы переварить, что он сказал, и даже потом, мне кажется, что я неправильно поняла.

— Что?

Он подергивает себя за волосы.

— Я думал обо всех случаях, когда ты успокаивала меня. Пыталась помочь мне быть сильным. Это кажется неуместным, учитывая текст, который у меня был. Если ты думаешь, что я был великолепен сегодня, то это только, потому что я представлял себя тобой.

Он качает головой и теребит пальцами край своих джинсов.

— Самое забавное то, что я никогда не думал, что у меня хватит смелости быть таким. Быть открытым к боли и не заботиться об этом. Но когда я сделал это сегодня… — Он медленно поднимает голову и смотрит мне в глаза. — Я смог увидеть, насколько бы все было по-другому, будь я таким. Насколько бы все было иначе.

Он не добавляет «с тобой», но клянусь богом, я слышу это в своей голове.

— Я хочу быть таким, — говорит он мягко. — Сильным. Мне так чертовски стыдно за то, что я такой слабый. В столь многих вещах.

Я ошеломленно молчу. Мое сердце колотится, а дыхание становится слишком быстрым. Он смотрит на меня. Ждет реакцию. Он так близко, но я хочу, чтобы он был еще ближе.

Проходят секунды. Время тянется вокруг нас.

Он наклоняется вперед. Наши ноги соприкасаются. Два слоя джинсовой ткани никак не защищают меня от воздействия его тела рядом со мной. Наши лица близко. Нужно лишь двинуться слегка вперед. Коснуться его губ. Узнать, такой же ли он сладкий на вкус, как я помню.

— Кэсси… — Темные нотки в его голосе не помогают моим усилиям сдерживаться. Такое ощущение, что он тонет и умоляет меня спасти его.

Я делаю глубокий вдох и набираюсь сил.

— Думаю, одному из нас было бы благоразумнее уйти из комнаты, пока мы не совершили нечто глупое.

Он еще немного наклоняется вперед и вдыхает. Потом на секунду закрывает глаза и говорит:

— Да. Ты скорее всего права.

Он издает недовольный звук и отстраняется, потом встает и шаткой походкой идет к столу и ставит свой стакан рядом с бутылкой текилы. Когда я встаю и следую его примеру, мне приходится опереться о стул, чтобы сохранить равновесие. И еще это помогает мне удержаться от того, чтобы не наброситься на великолепного мужчину, находящегося рядом со мной.

С секунду Итан пристально смотрит на меня, затем делает вдох и проходится пальцами по волосам.

— Мне нельзя садится за руль. Ничего, если я переночую на диване?

Нет. Убирайся отсюда, пока я не оседлала тебя.

— Конечно.

Я иду к бельевому шкафу и достаю запасные одеяла и подушки, после чего кидаю их на диван. Он благодарит меня.

— Не проблема.

Мы стоим так с минуту, не зная, как себя вести. Мы оба знаем, что это плохая идея. Что же мы сейчас чувствуем? Практически непреодолимое притяжение друг к другу? Это ли причина, почему мы избегали друг друга со дня расставания. Конечно, сейчас мы эксперты в игнорировании наших желаний, но постоянное нахождение в этом состоянии так изматывает.

Утомляет.

Хотя сегодняшний день и балансировал на туго натянутом канате между предвкушением в виде приятных покалываний в теле и катастрофой, потенциал того, что это все пойдет к чертям – все еще велик. Это ощущается в каждом томном взгляде, в каждом прикосновении, в каждом болезненном желании и в каждой битве между телом и сердцем.

Мой страх говорит мне бежать, пока не стало слишком поздно, но часть меня кайфует от этого. Адреналин, который он вызывает во мне, заставляет меня чувствовать себя более живой, нежели я была в последние несколько месяцев. Опасность, исходящая от него – часть этого. Вот почему люди совершают прыжки из самолета и плавают с акулами. Чтобы почувствовать этот прилив сил, вызывающий дрожь в мышцах .

Судя по тому, как он смотрит на меня, он чувствует то же самое.

— Мне пора бы пойти спать, — говорю я едва слышно.

Он кивает, но взгляда не отводит.

— Да. Уже поздно.

— Да. Так что… спокойной ночи.

— Тебе тоже.

Я успеваю сделать всего три шага, прежде чем теплые пальцы смыкаются вокруг моей руки.

— Кэсси…

Он дергает за нее, практически не прилагая усилий, но я двигаюсь так, словно он тянет меня стальным тросом. Я подхожу к нему, и когда он обнимает меня, я прижимаюсь щекой к его груди.

Его дыхание становится прерывистым и дрожащим, он зарывается головой в мою шею и когда он прижимается ко мне, его тепло растекается внутри меня словно мед, коснувшийся теплого тоста.

В нем столько тепла, что я таю.

Наши сердца бьются напротив друг друга подобно грому, и только одна мысль заполняет сейчас мою голову.

Итан.

Мерзавец Итан. Красивый Итан.

Мой Итан.

Навсегда мой, неважно, будем мы вместе или нет.

— Как ты думаешь, мы уже готовы быть друзьями? — шепчет он.

— Нет. — То, что я чувствую к нему, далеко от понятия дружбы.

— Я тоже.

— Может когда-нибудь?

— Ну и не такое бывает.

— Правда?

Он смеется.

— Нет. Это маловероятно.

— Мы могли бы притворяться, — говорю я, не желая его отпускать.

Он нежно касается носом моего уха.

— А что, по-твоему, мы делали все это время?

Я киваю.

Он гладит меня по спине. Его дыхание обдает мое ухо.

— Я задумывался недавно о том, каково это обнимать тебя. Я думал, что это будет ощущаться как-то иначе, чем раньше, но это не так. Ты ощущаешься все так же.

— Я так не думаю.

— Знаю. — Я чувствую груз вины в его голосе.

Прохожусь руками вниз вдоль его груди.

— Ты ощущаешься иначе. Какой-то напряженный.

— Да, не обращай внимания. Я такой с тех пор, как ты и Миранда целовались на уроке актерского мастерства в понедельник.

Я смеюсь.

— Я имела в виду твои мышцы, которые ты накачал с помощью бокса.

Он замирает.

— Ох. Ну, конечно. Забудь, что я сказал о том, что возбуждаюсь при виде целующихся лесбиянок.

— Тебе понравилось?

— Нет, мне нравятся пироги. А это было похоже на какой-то религиозный опыт. Это единственный случай, когда я был абсолютно согласен с Эйвери. Вам двоим определенно стоит целоваться чаще.

Он отпускает меня, и когда я делаю шаг назад, мне сразу же хочется вновь оказаться в его объятиях.

— Не уходи, — говорит он, и берет меня за руку. — Останься еще на один стаканчик. Пожалуйста. У меня слишком кружится голова, чтобы идти спать. Я обещаю держать руки при себе и сидеть на другом конце дивана.

Я беру со стола бутылку и наши стаканы.

— Думаю, еще по стаканчику не помешает. Мы уже и так пьяны. Что еще страшнее может случиться?

Еще до того, как я открываю глаза, я уже чувствую, как они болят. Они медленно пульсируют под моими веками. У меня прихватывает живот, и в поисках облегчения я прижимаюсь к чему-то теплому сбоку от меня. Это что-то теплое стонет.

Я перестаю дышать.

Теплое.

Большое.

Акры мужской кожи.

И в большинстве своем – обнаженной.

Я открываю глаза и вижу Итана – в беспамятстве и уязвимого – обе его руки обвиты вокруг меня, ноги переплетены с моими, и одна часть его тела уже определенно бодрствует и бдит, пока сам он сладко спит.

Нет.

Боже, нет.

Мы не делали этого.

Мы же не настолько глупы!

Это же была просто текила, а не полная фронтальная лоботомия!

Я бы никогда…

И он-то уж точно никогда…

Итан снова стонет и трется об меня своей эрекцией.

— Хммм. Кэсси.

Нет, нет, нет, нет!

Я стараюсь не впасть в полномасштабную паническую атаку.

Должно быть я еще сплю.

Я закрываю глаза и дышу. Это не помогает.

Комната пропитана его запахом. И моим. И отовсюду веет сексом.

Большим-большим количеством секса.

На меня нахлынывают воспоминания о прошлой ночи.

Тьма и свет. Томные взгляды и нежные прикосновения. Пальцы. Ладони. Едва ощутимые. Осторожные и сюрреалистичные.

Его волосы между моих пальцев. Горячее дыхание обжигает мою шею. Затем его губы.

О, Боже! Его сладкие, талантливые губы. Поначалу такие шелковистые и мягкие, а потом жадные. Счищают все слова горечи с моего языка. Изгоняют каждую частичку стеснения, пока не остается ничего, кроме нас – испытывающих первобытную страсть, отчаяние и терзания.

Его бедро прижимается ко мне между ног, и я двигаюсь… двигаюсь… и двигаюсь. Он возбужден и все его тело в экстазе.

Он словно плывет. Под кайфом от алкоголя и ощущений. Кожа еще больше обнажается. Одежда спадает. Неуверенные и полуобнаженные.

Он тяжело дышит мне в ухо, умоляя сказать ему, чтобы он остановился. Молит о силе. Молит о том, чтобы оказаться внутри меня.

Вес его тела большой и наэлектризованный. Будоражит все мои синапсы. Трансформирует каждый участок кожи, к которому прикасается, в ненасытную плоть. Его губы и пальцы повсюду на мне. У меня кружится голова. Я безумна. Меня заполняет беспамятство от всей этой превратности, слов «О боже, да!» и молений продолжать дальше.

И затем, он уже внутри меня.

Я едва ли осознаю, какое это наслаждение.

Я обращаюсь к Богу. Произношу его имя снова и снова. Вздыхаю, тяжело дышу и чуть ли не плачу.

Он нежен со мной. Пытается сдерживаться, но постоянно чертыхается. Тоже обращается к богу. Говорит Ему, как приятно я ощущаюсь.

Его мольбы произносятся, пока он целует мое тело. Кусает плечо. Целует сильнее. Стонет так словно несется на ангеле прямо в преисподнюю.

Мне мало его.

Боже, пожалуйста, Итан, быстрее.

Двигайся.

Позволь мне прочувствовать всю глубь тебя. Скользи и выскальзывай из меня.

Я чувствую его сильные руки, и в этот момент, комнату заполняют низкие стоны; это так удивительно, что спустя столько времени он столь же невероятно ощущается. Он идеально подходит моему телу. Играет с его ритмом. Впадает в каждый такт, пока все внутри не натягивается и не начинает петь.

Диван, пол, коридор, стена, постель. Снова и снова он наполняет меня. Ведет через все виды экстаза, которые существуют. Показывает мне все формы удовольствия, от которых перехватывает дыхание. И только мне кажется, что с нас хватит, как он касается меня снова и огонь с ревом вспыхивает вновь.

В конце концов, мы обессиленные падаем на кровать. Я засыпаю с улыбкой на лице, отказываясь думать о том, что будет утром.

Я открываю глаза и смотрю на Итана.

Уже сейчас в моей груди все сжимается.

То, что мы сделали… чувство, которое разделили прошлой ночью, ничего не исправляет. Ни один из его страхов.

Наоборот. Это только все усложняет.

Мы пытались подавить страсть, но в конце концов, она подчинила нас себе. Она дождалась пока мы не станем уязвимыми. Преследовала нас на каждом шагу. Вскрыла в нас тоску и одиночество. Лишила гнева и здравого смысла, и затем окатила похотью.

После чего разожгла спичку и танцевала вокруг нас, пока мы пылали.

Даже сейчас, где бы он ни прикоснулся ко мне, я вспыхиваю. Мне стоило бы встать с кровати и смыть водой каждый оставленный им след. Попытаться забыть, как невероятно он ощущается.

Но я не могу двигаться. Не могу заставить себя уйти.

Затем он открывает глаза и смотрит на меня. Паника вспыхивает на его лице. Он осматривает себя – обнаженного и возбужденного – потом замечает катастрофу на полу и кровати в виде разбросанной вокруг одежды, и хмурится, когда видит множество оберток от презервативов, лежащих на ночном столике. Он смотрит на это долгое время, пока в его налитых кровью глазах не проявляется понимание и неверие.

— Черт побери, Кэсси!

— Да уж. Кажется, ты был замешан во всем этом. Что дальше?

15

ПРОСТО СЕКС

Секс.

Это первобытный, древний инстинкт, внедренный во все уголки нашего ДНК. Мы должны трахаться, чтобы выжить.

Но секс ненасытен. Он вызывает привыкание.

Это бесконечный, ноющий аппетит, который сводит нас к низменным импульсам, способными затуманить весь разум и логику.

Он инстинктивен.

Прост.

За исключением того, когда это не так.

Послепервоначального шока от пробуждения в постели в обнаженном виде, мы с Итаном решаем поговорить. Сходимся на том, что произошедшее было ошибкой. Что мы не можем и не должны делать это снова.

Никогда.

Затем мы трахаемся еще два раза и засыпаем в объятиях друг друга.

Ага.

Проще простого.

***

— Что ж…

— М-да. Что ж…

Мы уже стоим у входной двери. После нескольких неудачных попыток, он умудряется надеть одежду, а я халат. Его волосы растрепаны. Мои ничем не лучше. Я похожа на Хагрида, которого ударили током в аэродинамической трубе. Итан смотрит на меня так, словно хочет сделать с Хагридом очень непристойные вещи.

Желание снова прикоснуться к нему нарастает подобно приливу в полнолуние. Это так нелепо!

— Я, пожалуй, пойду.

— Да.

Он не двигается. Я тоже. Мы знаем, что он должен уйти. Мы не можем сделать это снова. Из-за его щетины у меня появилось раздражение на каждом сантиметре открытой кожи, да и на местах, которых не видно.

— Хорошо.

— Хорошо.

Пятнадцать минут назад мы наполнялись самим определением истины, цепляясь друг за друга и проносясь сквозь бесчисленные слои удовольствия. А сейчас? Вот она неловкость. Момент разлуки.

Стены, маски и тектонические плиты эмоций выстраиваются на место в безопасные образования. Ставят нас на ноги. Снова разводят друга от друга.

Шепчут нам, что это был просто секс.

Просто секс.

Он открывает дверь и замирает.

— Значит… теперь между нами будет неловкость?

— В смысле, еще больше неловкости. Нет.

Он кивает.

— Нет. Точно. Я к тому, что это был просто секс после расставания, так же? Все делают это.

— Точно. — Просто секс. — Мы запоздали немного в отличие от остальных, но это абсолютно нормально.

— Мы все выплеснули, так что можем… ну знаешь… двигаться дальше.

— Да. Определенно. Двигаться дальше.

Он делает вдох и смотрит на выбившийся из-под халата обнаженный участок кожи.

— Увидимся в понедельник? — обращается он к моим сиськам, переводя на последнем слове взгляд на мое лицо.

 Я хочу сказать ему, чтобы он прекратил. Желание рвется наружу. Это уже слишком. Это же был просто секс!

— Ага. Тогда, увидимся.

Он с секунду колеблется и мне уже кажется, что он собирается поцеловать меня, когда вместо этого он обнимает меня и зарывается с головой в мою шею. Я не знаю, о чем он думает, но такое ощущение, что он благодарит меня и извиняется одновременно.

Это вызывает во мне чувства. Захороненные, знакомые чувства.

Я отталкиваю его. Я не хочу, чтобы он уходил, но мне это нужно.

Кажется, он понимает. Кладет руки в карманы и издает вздох, выражая этим самым неверие.

— Ты пахнешь мной. Мной и… сексом.

Он тянет за пояс моего халата.

— В смысле, ты и так всегда источаешь секс для меня, но сегодня… ты пахнешь, как само определение невероятного, потрясающего секса, от которого улетаешь на небеса.

Ох уж этот мужчина! От него у меня всегда захватывает дыхание.

На секунду мы призадумываемся о том, что можно еще разок, но затем оба осознаем, что этого ни в коем случае нельзя допустить. Наши тела вымотаны.

Я выпихиваю его за дверь.

— Убирайся, пока можешь. Спасибо за секс.

За просто секс.

— Ага. Хорошо. Пока.

После того, как я закрываю дверь, я приваливаюсь к ней, задыхаясь и чувствуя ноющую боль. Я ожидаю, что сожаление и горечь поглотят меня, но, как ни странно, этого не случается. Вместо этого, я улыбаюсь.

Я сделала это. Я трахнула Итана Холта и выжила. Расцвела даже. И сейчас я слишком полна удовлетворения, чтобы сожалеть о том, что мы сделали.

Чуть позже мне становится грустно, когда я принимаю душ и меняю простыни, но только потому, что я больше не ощущаю на себе его запах.

Именно в этот момент внутри меня начинается глухое тиканье. Оно пульсирует в моей крови и совпадает с ритмом моего сердца. При мысли об Итане, оно ускоряется.

Обратный отсчет. Медленный детонатор.

Отсчитывает секунды до моего следующего взрыва.

***

Когда Руби возвращается домой в середине дня, она плюхается рядом со мной на диван.

— Привет.

У нее на голове такая же прическа Хагрида, а на лице красуется довольная улыбка. Кажется, хороший секс выглядит одинаково на всех.

Мои волосы уже вымыты. Я уже распутала лохмы, образовавшиеся после секса.

Никто никогда бы не подумал, что каких-то пять часов назад, Холт обматывал их вокруг своей руки, пока брал меня сзади.

— Привет, — я отгоняю от себя образы. — Хорошая была ночка?

Она потягивается.

— О, да. Боже, не существует ничего… буквально ничего, что снимает напряжение так, как езда верхом на сексуальном самце всю ночь напролет. Это как массаж тела изнутри. Как-нибудь обязательно попробуй. Я знаю, ты думаешь, что Баз – это все, что тебе нужно сейчас, но милая… есть предел тому, как много фальшивых членов девушка может выдержать, и заканчивается это, как только она сталкивается с реальной темой.

«Он оттягивает назад мою голову и хватает за бедро, чтобы удерживать меня на месте, пока он входит в меня сильными и глубокими толчками. Он попадает в самые неожиданные точки внутри меня. Целует в плечо, пока я чертыхаюсь и зову его по имени.»

Я ем йогурт и пытаюсь сохранять спокойное выражение лица.

— Хмм...

Она наклоняется ко мне.

— Ну, и чем ты занималась после вечеринки? Как обычно: книжки и кровать?

Я киваю.

— Ага. Ты же знаешь меня. Скучная старая Кэсси.

Я опускаюсь на него, гордая собой, пока я наблюдаю за тем, как закатываются его глаза. Мое тело дрожит от попыток сдержать всю эту мощь. Эту великолепную, уверенную версию меня. Секс-богиню Кэсси. Я медленно двигаюсь на нем, доводя до грани оргазма так часто, что он начинает меня умолять. Наказываю его, орудуя удовольствием. Награждаю, позволяя видеть свое. Снова и снова.

— Бедный ребенок, — говорит Руби, прижимаясь ко мне. — Тебе нужен секс.

Я обмахиваюсь. Мое кровообращение слишком быстрое. Кровь подступает к коже, полная жара и требований.

— Ну, да. Как-нибудь займусь этим.

Я не знаю почему я не рассказываю ей. Может, потому что она не так поймет и подумает, что мы с Итаном снова вместе, хотя это совершенно не так. Или может, потому что подтвердит, что это самое ужасное, что я могла сделать.

Какой бы ни была ее реакция, я не хочу ее видеть сейчас. Я просто хочу насладиться этим условным чувством блаженства. Пока Итан не отвез меня вчера домой, я была жалкой и одинокой, а сегодня я чувствую… мощь. Словно я гений секса. Я делала такие вещи с Итаном, о каких даже мечтать не могла. Я вызывала в нем дрожь. Заставляла стонать и умолять. Я доминировала над ним и позволила ему доминировать надо мной. Я смогла доставить ему удовольствие, как никто прежде. Потом я заставила его признать это и довела до самого края.

После того, как я так долго была немощной, я, наконец-то ощущаю, какой-то контроль. Более того, мне удалось заполучить его, не утопая при этом в нежелательных эмоциях. Я держала себя отчужденно и была защищена, даже в то время, как он заполнял меня собою таким образом, как никто никогда не сможет.

Сексуальный катарсис? Такое понятие существует?

Если да, то именно это мы и разделили с Итаном.

Мне любопытно лишь одно; как долго мы протянем, прежде чем нам снова понадобится разрядка.

***

В понедельник утром, я захожу в аудиторию, чувствуя себя ростом в тысячу метров. Мое тело еще побаливает, но это только напоминает мне о моей силе. Я – Афродита. Сила природы, готовая к поклонению.

Казалось бы, я должна нервничать при виде Итана, но это не так. Что бы ни случилось, я справлюсь с этим. И он знает это.

Я захожу в аудиторию и сразу чувствую его взгляд на себе. Он выглядит рассерженным.

Стоп, не рассерженным.

Голодным.

Он уводит взгляд, но ему удается продержаться лишь секунду, прежде чем он снова смотрит на меня. Удивленно. Испуганно.

Тиканье внутри меня ускоряется, доставляя мне ощущение сильнейшего трепета. Я ожидала, что он снова обернется в свою эмоционально отчужденную оболочку, но в этот раз, он как никогда совершенно непредсказуем.

Мне это нравится.

С лишь небольшим намеком на свой фирменный страх, он одаривает меня соблазнительной полуулыбкой. Я улыбаюсь в ответ. Мы как будто соучастники шутки, понятной лишь нам двоим. Никто и понятия не имеет, что произошло между нами, но если он продолжит так смотреть на меня, они все очень быстро это поймут.

Я прохожу мимо него и шепчу:

— Перестань раздевать меня глазами.

— Ты бы предпочла, чтобы я сделал это руками? Или зубами? — шепчет он в ответ.

О! А вот это интересно! Он хочет поиграть? Прекрасно. В кои-то веки, я уверена в своей победе.

— Как там твой пенис?

— А ты разве не знаешь? Он великолепен.

— Какое тщеславие. Я имею в виду, он не болит?

— О, да. Есть небольшое… раздражение. Он вымотан, если честно. Сомневаюсь, что когда-нибудь он снова встанет.

Я медленно ему улыбаюсь.

— Звучит, как вызов.

— Совсем нет.

Я случайно/специально роняю книгу и наклоняюсь перед ним, чтобы поднять ее.

Затем я оглядываюсь назад и вижу, как он морщится и поправляет штаны.

Дело сделано.

Остальные одногруппники болтают и ходят вокруг, не обращая на нас внимания. Мы уже не актуальны.

Если бы они только знали…

Я сажусь и когда поворачиваюсь к Итану, он, скрестив ноги смотрит на свои ботинки, его лицо все еще выражает дискомфорт. И возбуждение.

Ему это идет.

— Я думал, мы сошлись на том, что это была ошибка, — он не смотрит на меня.

— Так и есть.

— Тогда, почему у меня такое впечатление, что ты не против повторить? Прямо сейчас.

— Даже, если и не против, это не значит, что я стану это делать. Я не настолько глупа. — шепчу в ответ.

— Ох.

— Ты выглядишь разочарованным.

— Нет. Просто… ну знаешь… это такое облегчение.

Я наклоняюсь ближе, так что мои губы оказываются прямо у его уха. Я знаю, что делаю. Будь это шахматы, я бы уничтожила его ферзя прямо сейчас.

— Облегчение оттого, что я больше не приласкаю тебя языком? Сидя верхом на тебе? Не буду царапать тебе спину, пока кончаю?

В прошлом, я никогда не понимала, почему девушки играют в игры и используют свой пол и сексуальную привлекательность, чтобы добиться желаемого.

Теперь я это понимаю.

Иногда, секс – единственное, что может поставить на колени мужчину. И иногда девушке полезно знать, что после множества проигрышей, она ненароком может выиграть.

После того, как я вижу, как мои слова влияют на Холта, я откидываюсь на месте, торжествуя.

Он закрывает глаза. Затем снова ерзает.

— Ага. Очень рад, что ничего из этого не повторится. Так сильно… рад… этому.

— Ну и отлично.

Шах и мат.

От моего внимания не ускользает, что его стояк держится почти на протяжении всей лекции.

16

ЛЕГКИЕ БОЛИ

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

Я вскакиваю и хватаюсь за грудь, пока пот и слишком уж реалистичные остаточные покалывания от прикосновения его рук во сне, ощущаются на моем теле. Мое сердце колотится, отчего у меня ноет во всех интимных местах.

Одни только воспоминания о нем серьёзно заставляют мои нервные окончания встрепенуться. Фантомные прикосновения его пальцев. Призрачный вес его бедер, прижимающихся ко мне. Тихие звуки, пока он двигается, наполняет и взрывает меня.

Совсем неудивительно, что мне с трудом удается не спешить, когда он воздействует меня таким образом.

  После быстрого душа, который я принимаю, чтобы немного остыть, я беру в руки его очередной дневник. Я устала и мои глаза затуманены, но я не могу перестать читать. Находиться в его голове подобно наркотику.

Вчера я разговаривала с ним по телефону. Когда мы не видим друг друга, мне проще иметь с ним дело. Когда же мы вместе, он обладает способностью смотреть на меня так, что я практически уверена, что он может заставить мою одежду испариться одной только силой мысли. Это сводит меня с ума. А когда мы разговариваем по телефону, я хоть как-то изолирована. К тому же, если его голос становится слишком приятным, я всегда могу побаловаться со своей подушкой, и он ни о чем не догадается.

Не то чтобы я делала это.

Слишком часто…

Мы разговаривали недолго. Он хотел проверить, как у меня дела и извиниться за то, что домогался меня после субботнего ужина. Я сказала ему, что не полностью его вина. Он пообещал стараться держать руки при себе, чему некоторые части моего тела не обрадовались.

Он спросил про дневники, и я сказала, что дошла уже почти до конца нашего первого года в Гроув, затем мы оба замолчали словно погрузились в собственные воспоминания того времени.

Этим утром я нашла дневники за второй и третий год на пороге своей квартиры, вместе с бутылочкой валиума. Сдается мне, таким образом он решил подшутить. Если бы не мои недомогания, я бы может и посмеялась.

Но увы, мне остается только просматривать записи, которые вызывают у меня одновременно и слезы, и возбуждение. И, кажется, я ненароком швырнула что-то в стену где-то с полчаса назад. Тристан по понятным причинам избегает меня.

Пока что записей за наш второй год было немного. Все они какие-то односложные. Можно сказать, скучные. Я ожидала длинные прозаические отрывки о том, как сильно он скучал по мне, пока мы были в разлуке, но я получила совсем противоположное. Словно он закрылся.

Затем я вижу запись, сделанную после ночи, которая все изменила.

11-ое февраля

Прошлая ночь. Боже!

Как же описать это?

Глупость? Да.

За гранью невероятного? Да, черт возьми!

Лучшая ночь в моей жизни? Абсолютно точно.

Я бы хотел сказать, что без понятия, как это произошло, но это не правда. Я был пьян, но не до такой степени. Я знал, что делаю, когда сидел рядом с ней. Знал, когда касался её лица. Когда подался вперед, чтобы попробовать эти невероятные губы, на которые неотрывно смотрел всю ночь.

Когда же она начала целовать меня в ответ… Именно тогда я понял, что не могу остановиться. Что никакая логика или страх не смогут остановить меня. Текила была хорошим оправданием, но правда в том, что я хотел этого. Больше, чем что-либо за всю мою жизнь.

К счастью для меня, она тоже этого хотела.

Я не могу описать словами, каково это было снова касаться ее. Я представлял себе это так много раз, что не сосчитать, и вот это случилось, и я забылся в ощущениях после того, как не чувствовал ничего так долго. Ничего никогда не ощущалось столь правильным, как быть внутри нее. В том момент, когда я погрузился в нее… черт. Было такое ощущение, что моя грудь взорвется. Слишком много эмоций. Слишком много любви.

Слишком много всего.

Я пытался убедить себя, что это был просто перепихон, но я знал, что это не так. С ней такого быть не могло. Как бы мне ни хотелось думать, что я становлюсь более равнодушным к тому, как она влияет на меня, я понимаю, что это полная чушь. Я равнодушен ровно до того момента, пока она не прикоснется ко мне. Или не посмотрит на меня. В иных же случаях, я хочу броситься через всю комнату и схватить ее. Целовать до тех пор, пока она больше не сможет устоять на ногах. И заниматься любовью до тех пор, пока она не сможет больше сидеть.

Я уверен, что добился и того, и другого в пятницу ночью. И повторил это сегодня утром.

Ублюдочная часть меня надеется, что у нее все тело изнывает от боли и что, каждый раз, когда она морщится из-за нее, то вспоминает, как глубоко я был внутри нее.

Черт!

И вот я опять возбужден.

Я не могу мастурбировать. Серьезно не могу. Независимо от того, что я вероятнее всего вскричу в агонии при даже просто обычном взгляде на свой член, я просто не могу вернуться к своей чертовой руке после того, как познал блаженство того, каково быть внутри нее. Ни в коем случае.

Я знаю, мы сошлись на том, что это было глупо и что мы не должны делать это снова, но я хочу этого.

Не будь я таким тряпкой, я бы попросил ее о повторе, но нет – это не вариант. Я так сильно напортачил с нашими отношениями, что не думаю, что это можно когда-нибудь исправить, как бы сильно я этого ни хотел. К тому же, несмотря на то, каким бы удивительным ни был наш секс-марафон, это не меняет моего мышления. У моего мозга просто появляются более приятные вещи, на которых он может сфокусироваться, чтобы вселенная могла вновь поиметь меня.

И все же, отвлечения вызывают привыкания. Если я буду чаще заниматься с ней сексом, поможет ли мне это уладить трудности между нами?

Я в таком предвкушении выяснить это.

В таком предвкушении…    

13-ое февраля

Да уж, я в беде! Я не уверен, какой я ожидал ее увидеть сегодня, но я точно не ожидал, что она превратится в кого-то, кто еще сильнее увеличит мой стояк. Она зашла в аудиторию, словно она там главная и наградила меня таким сексуальным взглядом, что я не думаю, что у меня когда-нибудь член будет снова в спокойном состоянии. В смысле, она всегда была горячей, но сегодня… я не знаю. Словно пятничная ночь что-то пробудила в ней. Что-то могущественное. Как только она вошла в помещение, я не мог отвести от нее глаз. Она будто вибрировала от внутренней энергии. Сексуальной уверенности.

Я был просто заворожен.

Я без понятия, как справиться с этим. Сейчас она словно Сверхновая звезда – ослепительная и смертоносная – и хоть я и знаю, что она ослепит меня, я не могу отвести взгляд.

Она флиртовала со мной, и что еще более странно, я флиртовал в ответ. Какого черта происходит?

Может ли одна невероятная ночь решить проблемы наших отношений? Поможет нам преодолеть все наши страхи? Это кажется невероятным.

Думаю, мы просто немного под кайфом от этого опыта, но я уверен, когда впечатления сотрутся, я пойму, что она слишком хороша для меня, а она вспомнит, что ненавидит меня и мы вернемся к нашему обычному состоянию – будем несчастными и отрешенными.

Если честно, это именно то, на что я надеюсь, потому что эта новая Кэсси… Если я не буду осторожен, просто погубит меня. И да поможет мне Бог, но я буду наслаждаться каждой секундой этого мгновенья.

Сегодня я поймал её взгляд на себе и по ней было видно, что ей это известно. Словно это игра для нее, и нравится мне или нет, но я позволю ей выиграть. Вид её такой… сильной и уверенной в себе… вызывает чуть ли не ноющие боли в моих яйцах, что, конечно, этого стоит.

Но вообще-то, нет! Совсем нет. Мне нужно снова заняться с ней сексом. Сейчас.

Я так долго диктовал условия наших отношений, пытался контролировать их и свои чувства к ней, что сейчас, когда она за рулем – и хоть я и уверен, что мы угодим с ней в огромную стену – я знаю, что, стоит ей захотеть меня снова, как я тут же прибегу к ней. Последнее может оказаться правдой в буквальном смысле, в зависимости от того, как сильно я буду возбужден.

Я смеюсь. Он довольно метко рассуждает.

В то время, эти поддразнивания были одним из моих любимых методов контроля над ним. Это не то, чем я гордилась, но я пристрастилась к этому. К власти. Быстрому сексу.

Я убираю в сторону дневник и игнорирую покалывание между ног. Это голодная, ноющая боль была причиной стольких проблем в то время. Это убедило меня, что я могу обладать им физически, не желая большего. Я пользовалась им снова и снова. Замыкала свое сердце, когда оно ныло о том, что мы слишком сильно сближаемся.

Оно просто желало большего, а меня не волновало, как сильно границы между нами размывались в процессе.

Я закрываю глаза и забываюсь, обнимаю подушку и сопротивляюсь гипнотическим нашептываниям моего глупого и изголодавшегося либидо.

17

КУРС НА СТОЛКНОВЕНИЕ

Пять лет назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

В то время как зима медленно сменяется весной, далекие орбиты между которыми мы с Итаном кружим вокруг друг друга, преобразуются в нечто новое.В спиральный эллипс жара и сексуальной неудовлетворенности, в котором есть явна нотка катастрофы, которую, судя по всему, никто из нас не собирается избегать.

В реальности же, Итан активно выискивал меня в эти дни.

В последние недели, он находился поблизости все чаще.

Вместо того, чтобы слоняться в одиночку, он околачивался неподалеку, изредка присоединяясь к подшучиваниям и разговорам не только со мной, но и со всеми нашими друзьями. Когда он начал присоединяться к нам за обедом, Эйвери подшутил над ним, мол как это он соизволил перекусить с крестьянами. Холт сказал ему отвалить, но при этом улыбнулся.

Он даже ведет себя сдержанно по отношению к Коннору. Ну за исключением того, когда Коннор прикасается ко мне – в такие моменты у Итана появляется такое выражение лица словно он пытается придумать способ, как убить его и спрятать тело так, чтобы его никогда не нашли.

Его ревность странным образом подбадривает, но я стараюсь не думать об этом слишком много.

Время от времени, я смотрю на него и фантазирую. Проигрываю в голове картинки того, как снова и снова, как он одурманивал меня той невероятной ночью.

В такие мгновения, мне кажется трагедией, что мы никогда больше не будем близки.

Когда он ловит мои взгляды, я знаю, что он тоже это чувствует. Обратный отсчет внутри меня становится громче. Это делает меня беспокойной и нетерпеливой.

Возбужденной.

Ох, так сильно возбужденной!

Будет ли так уж важно, если мы повторим это снова? Мы ведь уже преодолели это один раз, не так ли? По большому счету, это же просто секс.

Ведь так?

Я болтаю ногой, наблюдая, как Холт и Эйвери спорят за столом напротив меня в кафетерии. Он так чертовски сексуален, когда спорит. Мне так и хочется стереть поцелуем всю эту язвительность с его языка.

— Заткнись, Эйвери. В 2006-ом «Столкновение» был заслуженно назван лучшей картиной. Без сомнения!

— Это бредятина, чувак. Фильм «Горбатая гора» должен был победить. Да, ты только подумай! Два гетеросексуальных мужика сыграли геев! После того, как Эрика умилялась тобой и Коннором, у тебя точно не должно быть сомнений в том, как сильно публика клюет на такое.

— Эрике понравилось наше выступление, потому что мы сыграли без единого изъяна. Не моя вина, что ты не смог притвориться, что тебе нравится БДСМ. Может тебе попрактиковаться в этом?

— Может ты мне в этом поможешь, милый? Коннор сказал, что ты самый чувственный любовник, который только у него был.

— Это правда. Мы даже использовали согревающую смазку.

Он говорит о сексе. Почему он считает это приемлемым? И хоть его слова – всего лишь шутки, мое воображение взрывается различными сценариями. Во всех них преобладает смазка.

— Не хочешь, прокомментировать, Тейлор?

— Э-э… что?

Эйвери улыбается мне. Он что-то замыслил.

— У тебя же был личным опыта, да? Ну и, Холт – хороший любовник? Или он просто играет важную птицу? Давай, будь честной. Он не смог найти твою точку G двумя руками и даже с помощью спутниковой навигации, я прав?

— Заткнись, Джек! — улыбка Итана исчезает.

Эйвери смеется и стучит по столу.

— Ой, да ладно! Ребята, вы расстались миллион лет назад. Сейчас мы уже можем свободно поговорить об этом, не боясь, что голова Холта взорвется. Просвети нас в подробности. Он перевернул твой мир?

Каких-то три месяца назад, этот вопрос привел бы меня в ярость. Сейчас же, я вся в предвкушении дать ответ просто, чтобы посмотреть на реакцию Итана.

Когда я не отвечаю, Джек отстает от меня.

— Ну, а что насчет тебя, Холт? Расскажи нам что-нибудь! По шкале от одного до десяти, как ты измеришь сексуальность Тейлор?

Итан смеется, украдкой глядя на меня и качая головой. Красная краска приливает к его шее и щекам.

— Оцени ее! — говорит Эйвери, провоцируя его. Он начинает скандировать «Оцени ее! Оцени ее! Оцени ее!». Лукас с Зои подхватывают. Как и Миранда с Аей. Случайные прохожие, которые без понятия, что вообще происходит, останавливаются и хлопают.

— Да черт побери! — Итан хватается за волосы. Скандирования продолжаются. — Ты – урод, Эйвери. Ладно-ладно! Заткнитесь и я скажу вам!

Скандирование стихает и Итан смотрит на меня, хоть и обращается к Джеку.

— Ты правда хочешь знать, на какой отметке находится Тейлор по шкале сексуальности?

— Еще бы! — Джек чуть ли не вибрирует от предвкушения.

Взгляд Итана рисует маленькие мурашки на каждом сантиметре моей кожи.

— По шкале от одного до десяти…

— Ну?

Итан облизывает губы. Я делаю то же самое. Мне кажется, я перестаю дышать.

— Примерно тридцать пять.

Все выдыхают, включая меня.

В кои-то веки, Эйвери нечего сказать.

Но длится это недолго.

— Господи боже, серьезно?

— Серьезно. — Итан не перестает смотреть на меня, и мне кажется, что я не смогла бы отвести взгляд даже, если бы захотела.

— Тейлор? Есть что ответить? — спрашивает Джек.

— Не особо. — Я слишком занята тем, что вытираю слюни.

— Не заставляй меня скандировать снова. Просто оцени Холта.

— От одного до десяти?

— Ага.

— За качество секса?

— Ага!

Итан приподнимает свою идеальную, сексуальную бровь. Я отвечаю ему довольной улыбкой.

— Десять.

Челюсть Эйвери свисает чуть ли не до пола.

— Да ты издеваешься?! Как так он заслужил десять?

— Именно столько оргазмов он доставил мне за одну ночь. — Слова вылетают из моего рта, прежде чем я успеваю смутиться.

Эйвери смеется.

— Нет, серьезно?

— Серьезно.

Его лицо вытягивается, и он, моргая переводит взгляд с одного на другого. Все ведут себя очень тихо. Зои смотрит на Итана словно он – инкарнация мифического бога секса.

— Ну, чтоб меня! И напомните-ка ребята, ПОЧЕМУ вы расстались?

Хороший вопрос. Находясь здесь и зная, какое множество вещей ему хочется со мной проделать, у меня нет подходящего ответа на этот вопрос.

Еще до прихода на вечеринку, я уже знала, что он там. Каждая частичка меня покалывает от предвкушения. Я сделала депиляцию, и избавилась от растительности и шелушений на коже настолько тщательно, что чувствую только гладкость. Словно я – акула. Голодная и готовая к нападению.

К нападению только на определенную жертву.

Это случится сегодня. Должно. Больше мне без него не продержаться.

Я надела облегающее черное платье-футляр, которое позаимствовала у Руби наряду с сапогами на высоких каблуках. Это слегка элегантнее, чем мой обычный образ, состоящий из джинсов и футболки, но мне не помешает любое преимущество. Если он попытается оказать сопротивление, это платье убедит его.

Как только я захожу в помещение, его взгляд оказывается на мне. Он пытается скрыть свое отчаяние, но оно написано не его лице и каждый напряженный поддерживающийся мускул, выдает его, пока он пожирает меня взглядом.

Я не позволяю ему увидеть, какое бурно он на меня влияет. Раскрытие моих карт – не частью этой игры. Я напускаю на себя равнодушный вид и задеваю задницей его пах, когда прохожу мимо, направляясь на кухню.

Игра нечестная, но определенно игра на победу.

Он пьет пиво. Я тоже беру себе одно. Затем я снова касаюсь его, идя обратно. Он издает недовольный звук, но не касается меня в ответ.

Он лишь откладывает неизбежное.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Эйвери уже готовит стопки с текилой. Мы с Холтом обмениваемся взглядами. Это говорит о многом. Не говоря друг другу ни слова, мы занимаем очередь. Я хватаю его ладонь, провожу по ней языком и потом посыпаю солью. Затем снова облизываю, чтобы на ней ничего не осталось. Нежно касаюсь зубами. Его лицо выражает чистый секс, пока я делаю глоток и снова прикасаюсь к нему. Он же в свою очередь использует мою ключицу. Посыпает солью. Слизывает дочиста. Вызывает во мне развязные чувства в хорошем смысле этого слова.

Мы снова встаем в очередь.

На этот раз мы в паре с другими людьми, потому что не хотим вызвать подозрения у наших друзей. Но в процессе, мы смотрим только друг на друга.

Текила – лишь отмазка, и мы оба знаем это. Мы хотим потерять контроль. Наши нервы так натянуты, что единственный выход – это разрядка.

И все же, если его мозг еще хоть как-то соображает, то он уберется отсюда, пока не совершит что-то глупое вместе со мной. Его мозг обманывает себя. Мне уже видно, как его защита истончается слой за слоем, пока алкоголь делает свое дело.

Это лишь дело времени.

Три стопки спустя, я больше не в состоянии скрывать, что глазею на него, воображая те части его тела, к которым я хочу прикоснуться. Из-за него у меня пересыхает во рту. У меня в руках бутылка пива и я с намеком к ней присасываюсь. Промежность его брюк увеличивается. Он пытается поддерживать разговор с Лукасом и у него не получается. Вот и он – успех!

Когда кто-то запускает громкую музыку, я начинаю танцевать. Закрываю глаза и покачиваюсь в такт бита. Меня окружает много людей, но как только он оказывается рядом, я инстинктивно чувствую его. Внутри меня низкое и голодное жжение, которое способен усмирить лишь он. Я обнаруживаю его позади себя, даже не открывая глаз. Он двигается, обнимая меня одной рукой за талию. Я запускаю руку в его волосы и тяну, пока он не прижимается своим пахом к моей спине. Интересно, про нас уже шепчутся? Даже если так, мне уже все равно.

Он опускает голову мне на плечо, словно в мольбе. Я поворачиваюсь и шепчу:

— Я чувствую, как ты возбужден.

Он усиливает хватку своих рук на моей талии, сильнее прислоняя к своей эрекции.

— Ты приходишь на вечеринку, как само воплощение секса и ожидаешь, что у меня не встанет? Капец смешно.

Я трусь об него. Заставляю его выдохнуть сквозь зубы. Потом я отхожу от него и поворачиваюсь к нему, танцуя с другими людьми, чтобы попытаться забыть о том, что никто кроме него меня не интересует. Чья-то другая рука обнимает меня за талию и прижимает к своей твердой груди. Кто-то не такой высокий, как Итан. Пахнет приятно.

Коннор.

— Что ты сделала с Холтом? — шепчет он, разворачивая меня лицом к себе. — Он выглядит так, словно хочет тебя убить.

Я поворачиваюсь и смотрю на Итана. Да, выглядит он кровожадно, но кровожадность эта направлена не на меня.   

— О, ну знаешь, — говорю я, делая шаг назад. — Он, как обычно, напряжен.

Даже больше, чем обычно. Намного.

— Тебя нужно… ну знаешь… защитить, или что-то типа того?

Я едва не смеюсь. Если сегодня кто-то и нуждается в защите, то это Итан. Я выступаю в роли хищника. Он – моя лакомая добыча.

— Нет, все хорошо. Но, спасибо за предложение. — Я отрывисто и формально обнимаю его. К тому времени, когда я оборачиваюсь, я уже забыть забыла о его присутствии.

Затем я проталкиваюсь сквозь толпу и иду к ванной комнате. Прохожу мимо Итана и попутно касаюсь руками его паха. Сжимаю. Затем иду дальше. Не оглядываюсь.

Вхожу в ванную комнату за секунду до того, как там появляется он, отталкивая меня назад и закрывая за нами дверь. Он хватает меня, в равной степени злой и возбужденный.

До того, как он успевает что-то сказать, я прижимаю его к стене и целую. Наконец-то, я могу показать ему всю степень своего желания. Ему требуется лишь секунда, чтобы поцеловать меня в ответ, и потом все резко меняется. Мы ведем себя грубо и требовательно и хоть он и шепчет, что нам не стоит заходить далеко, он прекрасно знает, что именно это мы и собираемся сделать. Мне требуется лишь три секунды, чтобы расстегнуть его джинсы, и он оказывается в моих руках. Такой твердый и идеальный.

Я сжимаю его, затем осторожно покачиваю. Его голова ударяется о стену. Я встаю перед ним на колени и поднимаю на него взгляд. Лишь один умоляющий стон сигнализирует о его полном повиновении.

— Черт! Кэсси, пожалуйста. — Мое эго взрывается. Этот мужчина говорил, что мы не можем быть друзьями. Настаивал, что не должны быть любовниками. Сейчас, он умоляет меня сделать ему минет. Умоляет своим взглядом и прикосновением мягких пальцев к моему лицу. Его благородные намерения забыты перед лицом тех чувств, которые он прекрасно понимает, я способна в нем вызвать.

Я улыбаюсь ему. Секс – это сила. Секс позволяет мне обладать этой его частью и верить, что этого достаточно.

Он снова умоляет меня, и я поддаюсь. Его ноги чуть ли не подкашиваются. Я улыбаюсь, даже когда заглатываю его глубже. Я никогда не перестану восхищаться его текстурой. Восхитительным весом. Сдавленным гортанным стоном, который он издает каждый раз, когда я провожу по нему языком.

Уже через минуту он доходит до грани. Я оставляю его в таком состоянии. Встаю. Отступаю назад. Ему требуется мгновение, чтобы все понять, потом он открывает глаза и начинает рыться в кармане джинсов. Затем он разрывает упаковку от презерватива зубами и надевает его в рекордно быстрое время.

 Через секунду он уже снимает с меня трусики. Никаких прелюдий. Они и не нужны. Все эти недели мы этим и занимались. Он прижимает меня к стене, приподнимая мои ноги на свои бедра, и потом жестко целует меня. Он груб, и мне это нравится. Я знаю, ему ненавистно, что в таких ситуациях у меня над ним так много контроля. Он хочет наказать меня. Но добивается лишь того, что я еще больше возбуждаюсь.

Затем он касается меня и проникает внутрь, и ох… ох… боже, как же мне это было нужно. Нужен он. Мы оба застываем в процессе поцелуя. Я открываю глаза и отстраняюсь. Он смотрит на меня, хмурится и старается держаться отстраненно. Но как это возможно, когда мы так тесно связаны?

Он двигается медленно, извилисто. Не торопится и упивается моей ответной отдачей. Ничто уже не кажется черным и белым. Я цепляюсь за него, пока он обнимает меня. Мы целуемся и стонем, тяжело дыша в ритм движений наших тел. Это все так приятно. Так правильно. Словно мы рождены, чтобы быть частью друг друга таким образом.

Я встряхиваю головой, чтобы избавиться от мыслей, которые не относятся к этому моменту. Стараюсь не обращать внимания на зияющую дыру, которая извергает нежелательные чувства в мою грудь.

Я закрываю глаза и концентрируюсь на ощущении от его толчков. Там, где мы соединены, физическое наслаждение достаточно велико, чтобы заглушить все остальное.

Почти.

Ритм наших движений становится бешеным. Чем он грубее, тем мне сложнее вести себя тихо.

После того, как мы такое долгое время находились в напряжении, ни одному из нас не удается продержаться долго. Этого определенно недостаточно, чтобы полностью избавиться от всего напряжения. Но мой оргазм ослепляет меня. Кажется, словно он длится вечность. Я целую его, пока он стонет и кончает, позволяя частичке его сущности проникнуть сквозь крошечную щелочку в моей броне. Я не даю ему увидеть это и делаю вид, что это не самое ценное, чем я обладаю.

Когда мы оба приходим в себя, он пытается остаться внутри меня, но мне надо убираться отсюда. Я получила дозу, и это все, что мне нужно.

Просто секс.

Он мне не нужен.

Я привожу себя в порядок и ухожу, не сказав ни слова.

Забираю лишь слабеющую власть и ухожу.

18

ДОМИНИРОВАНИЕ

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Сегодня первый день репетиций на главной сцене театра. Как только я переступаю порог, меня охватывает трепет. Нахождение в театре всегда вызывает волшебные ощущения. Есть в нем некая энергетика. Облупившиеся стены и толстый тканевый занавес. Памятная атрибутика из постановок десятилетней давности. Выцарапанные надписи на кирпичных стенах закулисья, которые описывают историю и традиции, объединивших искусство и воображение.

Наш стажер, Коди, приветствует меня и вручает мне чашку кофе, после чего провожает в гримерную. Как и большинство гримерных, это помещение не вычурное, но отвечает всем требованиям исполнителей, которые были тут прежде. Я улучаю минутку и закрыв глаза, просто сажусь перед зеркалом, чтобы насладиться атмосферой.

Я не разговаривала с Итаном с того воскресного вечера, хотя почти ничем другим моя голова не была занята. Я провела весь понедельник и вторник за чтением его дневников, разрываясь между желанием врезать ему по физиономии и хорошенько трахнуть.

Я не смогла заставить себя прочитать его дневники, написанные во время второго курса. На данный момент, мне кажется, что это причинит больше вреда, чем пользы.

Я слышу чье-то присутствие позади себя. Оборачиваюсь и вижу Итана прислонившегося к дверному проему и смотрящего на меня таким проницательным взглядом, что мне приходится отвернуться.

— Привет.

— Привет.

Тяжесть миллионов вопросов витает в воздухе, но он ничего не говорит. Ему хочется знать мое мнение о том, что я прочла. Я бы сказала ему, только вот сама без понятия. Он хочет знать, улучшит ли это отношения между нами и равносильно ли понимание прощению. Нет, но это не мой выбор. Если бы я могла в мановение ока изгнать из памяти каждую частицу недоверия, то вся эта ситуация уже разрешилась бы. Я бы излечилась, а он был бы благодарен, и мы бы провели бесчисленное количество ночей, задыхаясь от нашего счастья в объятиях друг друга.

Это было бы неплохо, но я еще не пришла к этому.

— Ты в порядке? — спрашивает он, продолжая стоять в дверях.

Я встаю с места, чтобы выбрать себе сценический костюм. Это не занимает много времени. И тем не менее, внезапно занервничав, я провожу руками вдоль всех швов. Частично это вызвано его присутствием, частично – пониманием того, что через три дня мы будем выступать перед зрителями на предпоказе. Как бы там ни было, я в ужасе оттого, что могу кого-то разочаровать.

— Вроде бы, — отвечаю я. — такое ощущение, что вот-вот стошнит.

— У меня тоже.

— Тебе удается это лучше скрывать.

— Думаю, я уже просто привык к этому. Обнимемся?

Вопрос сбивает меня с толку. Моя рука замирает на рукаве платья.

— Хм…

Я чувствую его позади себя и потом он проходится рукой по моему костюму, на уровень выше моей замершей руки. Когда он говорит, его дыхание обдает мое ухо.

— Раньше это помогало, помнишь? Нам обоим. К тому же, мне кажется, я сойду с ума, если не прикоснусь к тебе. Строго платонически, конечно же.

Я не могу смотреть на него. Не могу даже прикоснуться к его пальцу.

— Кэсси? — Он касается моих волосы и перекидывает их через плечо. — Я не прошу тебя о сексе. Или даже о поцелуе. Я просто хочу обнять тебя.

Это не просто объятия. Это никогда не было чем-то обычным. Это нечто интимное.

Появление Элиссы в дверях спасает меня от отказа.

— Эй, вы двое. Мы вот-вот начнем технический прогон. Не могли бы вы, пожалуйста, появиться на сцене в костюмах? Приготовьтесь быть терпеливыми. Марко нравится работать над прогонами тщательно и медленно.

Она исчезает, и я отхожу от Итана. Он вздыхает и дает мне мой костюм.

— Это твой костюм для первого акта?

Я киваю.

— Неудивительно, что я влюбился в тебя.

Он одаривает меня улыбкой, отчасти ласковой, отчасти терпеливой.

По какой-то причине, это заставляет меня встрепенуться и почувствовать себя чересчур уязвимой.

Он оставляет меня, и я стараюсь избавится от негативных мыслей. Мне не нужно это сегодня. Я должна быть сфокусирована и хладнокровна.

Должна держать все под контролем.

— Теперь расстегни его рубашку. Хорошо. И положи голову туда, где она была бы, если бы ты целовала его грудь. Хорошо, великолепно. Оставайся в таком положении.

Итан крепко сжимает и разжимает свои руки на моих бедрах, пока я держу свои губы в миллиметрах от его груди. Марко наставляет художников по свету, жалуясь, что прожектор слишком маленький и боковые огни расположены слишком далеко. Он хочет, чтобы постельная сцена была затененной и мрачной, но, очевидно, единственный, кто сейчас мрачный в этом театре– это он сам.

Техническая репетиция продвигается со скоростью улитки. Еще никогда мне не доводилось работать с режиссером, который был бы так сильно помешан на освещении и позах. Такое ощущение, что он работает над покадровой анимацией.

Я концентрируюсь на редких волосках на груди Итана и стараюсь абстрагироваться от того, как его запах влияет на меня. Это непросто. В данный момент, я заведена сильнее, чем швейцарские часы, а он пытается так усердно уважать мое личное пространство, что мне хочется ударить его.

— Кэсси?

— Хммм.

— Я сейчас спрошу тебя кое о чем и хочу, чтобы ты пообещала ответить честно.

В ту же секунду меня охватывает настороженность, и я поднимаю на него взгляд.

— Кэсси! Опусти обратно голову. Лэнс настраивает технику. Не двигайся!

Холт стонет.

— Черт бы побрал эту дурацкую техническую репетицию.

Я смотрю на его грудь.

— Опусти голову ближе!

Я опускаю голову. Мои губы случайно задевают его кожу. Итан матерится.

— Что ты хотел спросить? — бормочу я.

— У тебя недавно случился психологический срыв, и ты решила меня медленно убить? Могу поклясться Богом, когда твои губы нависают над моей грудью и не целуют меня, это кажется жестокой и досадной версией Ада, частью которого я не хотел бы быть.

Он говорит это таким плаксивым голосом, что из меня вырывается смех.

— Блин! — выдыхает он. — А сейчас ты дуешь на мой сосок? Если я еще не умер, то пожалуйста, убей меня.

— Хорошо, Итан, теперь сними с нее рубашку.

Он вздыхает.

— И мучения продолжаются.

Он расстегивает мою рубашку и раскрывает ее. Потом закрывает глаза и шепчет:

— Пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы Марко попросил меня положить руки ей на грудь. Пожалуйста.

— Такого нет в сценарии этого акта.

Он гневно смотрит на меня.

— Замолчи, женщина. Я разговариваю с высшими силами. Не отвлекай его своей бесполезной логикой.

Он медленно поднимает руки к моей груди, когда Марко командует.

— Так, Итан, приподними ее.

— Боже мой!

Он обхватывает меня руками и поднимает, а я тем временем смыкаю лодыжки за его спиной. Странно находиться в этой позе, не являясь одним целым. Не целуясь. Он опускает руки ниже и хватает меня за ягодицы. Я вздергиваю бровь.

— Просто нашел опору, — говорит он бесстрастно. — Это никак не связано с моим желанием потрогать тебя за задницу.

— И тем не менее, ты трогаешь мою задницу.

— Только слегка. Пожалуйста, заметь – мои руки на твоей юбке, а не под ней.

Мне заметно одно – мое тело хочет, чтобы его руки были под юбкой и поддевали пальцами эластичную ткань трусиков. Отвлекали меня от всех противоречивых эмоций, с которыми мне слишком страшно иметь дело.

Свет снова меняется и Марко начинает орать.

— Ради всего святого, Лэнс! Они напоминают гигантского двухголового Квазимодо! Можно получить хоть какую-то четкость в перекрестном свете?! Это просто абсурд!

Ассистенты художников по свету начинают носиться по разным сторонам сцены, а Холт тем временем медленно опускает меня, и я упираюсь в его пах. И я снова выдергиваю бровь.

— Что? — С годами у него стало лучше получаться строить из себя саму невинность, но меня не одурачить. — Тебя так легче держать.

— Это потому, что я упираюсь в твою эрекцию.

— Я знаю. Это как сидеть на полке.

Я качаю головой.

— У тебя ни грамма совести, ты знаешь это?

— Неправда. Совести у меня более чем достаточно. Я просто дал ей выходной. Я долго с ней работал в последнее время, и сейчас она вымотана и ей нужно восстановиться.

— В отличие от твоего пениса.

— Ему редко нужен выходной. Не рядом с тобой, в любом случае.

У него непринужденный тон, но его дыхание и едва заметные движения бедер говорят мне об обратном. Видеть его таким – с трудом сдерживающим себя, вызывает во мне желание помучить его еще больше. Марко помогает мне с моей миссией.

— Ладно, Итан, неси ее к кровати. Кэсси, я хочу, чтобы он оказался у тебя между ног.

— Вот же блин! — Итан опускает меня на кровать и пролезает между моих ног. Я стягиваю с него рубашку и обвиваю шею руками, пока он устраивается у моей промежности. Издавая стон, он опускает голову мне на плечо.

— Как же это нелепо! Почему нельзя сделать так, как делают на съемках фильмов, где дублеры занимаются подобной фигней?

— Больше синего! — говорит Марко. — И направь розовый на задний фон!

Я пытаюсь не двигаться. Если до этого к техническим репетициям я относилась нормально, то данного опыта – достаточно, чтобы заставить меня презирать их. С каждой минутой, мне кажется, что я вот-вот потеряю контроль. Мои инстинкты говорят, чтобы я вернула власть над собой. Трахнула его. Позволила дрожи от мощного секса притупить мои другие мыслительные процессы.

Упростить вещи самым сложным способом.

— Ты в порядке? — спрашивает он, опираясь на локти. — Я не сильно давлю на тебя?

— Ты хорош.

— Спасибо. Просто я много занимаюсь. Все думал, когда же ты заметишь. Ты тоже ничего.

— Ты пытаешься вывести меня из себя?

— Не-а. Само собой получается. А ты пытаешься свести меня с ума, двигаясь так?

— Как?

Он смотрит между нами. Я понимаю, что трусь об него. Совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы умерить желание.

Итан испускает стон.

— Кэсси… — Он закрывает глаза и опускается ниже. Дополнительный вес приятен, но он прерывает мои движения.

— Сжалься, женщина. Ты убиваешь меня.

Свет становится немного ярче.

—  Хорошо, Итан, — говорит Марко. — добавь толчки, пожалуйста.

Итан испускает короткий смешок.

— Толчки. Ну, конечно. Как раз то, что мне нужно.

Он имитирует толчки, стараясь держать свою эрекцию подальше от меня.

Порочные мысли заполняют мой мозг, пока я поглаживаю его по затылку и прикладываю одну руку к его груди, чтобы приласкать соски.

Его ритм замедляется.

— Прекрати.

— Почему? — Я пробегаюсь пальцами вдоль его пресса, и его лицо становится красным.

— Ты знаешь, почему. — Тон его голоса снижается на октаву. Он сочится желанием и его дыхание спирает.

— Скажи мне.

— Кэсси… пожалуйста… не сейчас.

И снова, у меня появляется ощущение, что я – Афродита. Он не может скрывать, как сильно хочет меня, и это одурманивает.

— Разве ты не хочешь, чтобы я прикоснулась к тебе? Не хочешь, чтобы я снова стала твоей девушкой? Не хочешь прервать целибат, который уже длится три года?

Я трусь об него сквозь его штаны. Он шипит и выругивается. Я улыбаюсь и продолжаю.

— Это совсем не смешно. Мы работаем.

Я прикасаюсь к нему ладонью. Все его тело напрягается.

Ахххх, наконец, это чувство! Прилив силы. Мое доминирование над ним отражается на его лице. В том, как его веки подергиваются и закрываются.

— Черт…

Я продолжаю ласкать его, и он выглядит так, будто его бьют электрошокером. Он стонет и опускается ниже, заключая тем самым мою руку между нами. Я сжимаю его, потому что это все, что я могу сделать, и очевидно, этого достаточно. Он напрягается и крепко закрывает глаза, потом сжимает челюсть, чтобы подавить стон. После долгих секунд напряжения, он расслабляется и гневно смотрит на меня.

Я пытаюсь разыграть невинность, но я не так хороша в этом, как он. После того, что я сейчас сделала, это весьма очевидно.

Он выдергивает мою руку, которая была зажата между нами и кладет ее сбоку от моей головы. Он зол. Очень зол.

— Это было не по сценарию, — шепчет он. — Что я такого сделал, чтобы заслужить это?

Я опускаю взгляд, мне слишком стыдно, чтобы ответить. Какого черта я делаю?

— Тебе незачем это делать, — говорит он, и мне очевидно, что он пытается скрыть то, как сильно он, на самом деле, зол. —  в какую бы игру ты ни играла, просто, блин, остановись. Это совсем необязательно. Я и так весь твой. Всегда был. Я думал после того, как ты прочла мои записи, я доказал тебе это.

— Так, внимание всем, — говорит Элисса в микрофон. — Сейчас будет получасовой перерыв, пока мы готовимся к следующей сцене. Спасибо.

Итан слезает с меня и хватает свою рубашку. Затем спускается со сцены, ни разу не оглянувшись.

Мое лицо начинает гореть, когда чувства сожаления и вины проникают в меня сквозь вены. Я прикрываю глаза руками, словно так смогу спрятаться от самой себя.

Он так старается показать мне, что изменился, а я целенаправленно пытаюсь втянуть его обратно в состояние наших прошлых отношений. Почему? Потому что это привычно? Потому что так я чувствую спокойствие? Что хорошего это может дать кому-то, и в особенности, мне?

— Кэсси?

Я открываю глаза и вижу Элиссу, стоящую надо мной.

— Ты в порядке?

Внезапно мне хочется истерически засмеяться. В чем я точно уверена, так это в том, что я не в порядке.

— Конечно, Элисса. Все отлично.

Она кивает, но тонкая линия ее губ говорит мне, что она не повелась на это.

— Хмм. Итан выглядел взбешенным. Что ты сделала?

Я сажусь и запускаю руки в волосы. Может совесть Итана и взяла выходной, но моя-то – нет.

— О, ну знаешь. Как обычно. Натравила на него свою внутреннюю стерву.

Она снова кивает. Ее неодобрение окутывает меня подобно ядовитому облаку.

— Как ассистент режиссера, я должна напомнить тебе, что необходимо поддерживать профессиональное поведение со всеми членами труппы. А как сестра Итана, хочу, чтобы ты знала, что он проделал путь в Ад и обратно, чтобы стать лучшим человеком для тебя, и если ты понимаешь, что у него нет никаких шансов наладить с тобой отношения, скажи ему об этом сейчас и позволь жить своей жизнью.

— Под «в Ад и обратно» ты подразумеваешь аварию?

Она хмурится.

— Он рассказал тебе об этом?

— С неохотой.

— Тогда ты знаешь через, что он прошел.

Я киваю.

— Знаю. И я хочу, чтобы у нас все наладилось, но я не могу измениться за одну ночь.

— Понимаю. Он тоже не может, но хочет. А ты?

Марко пересекает сцену, явно раздраженный.

— Элисса! Ты мне нужна. У меня есть твердое намерение поймать Лэнса и спустить с него шкуру. Мне надо, чтобы ты остановила меня.

— Уже иду.

Она уходит, и я остаюсь сидеть одна на фальшивой кровати в фальшивом доме, пытаясь понять, как собрать воедино все фальшивые частички себя и сформировать в настоящего человека.

Я стучусь в дверь гримерной.

Ответа не следует.

— Я не говорил, что можно войти, — недовольно бубнит Итан, когда я вхожу.

— Ну, еще ты не сказал, чтобы я отвалила, так что я решила воспользоваться шансом.

Я закрываю дверь и прислоняюсь к ней. Итан сидит на диване напротив зеркала, голова откинута назад, глаза прикрыты рукой. Он переоделся в свои джинсы, что вполне объяснимо, учитывая произошедшее.

— Чего ты хочешь, Кэсси?

— Поговорить.

— Нет, я имею в виду, что ты хочешь от меня? Скажи, что я делаю не так, потому что я очень стараюсь, но такое ощущение, что все, что я делаю – это только нахожу новые способы потерять тебя.

Он не двигается. Не смотрит на меня. Я прислоняюсь спиной к двери. Это напоминает мне о том, что позвоночник нужен не просто для того, чтобы соединять кости друг с другом.

— Прости, — шепчу я.

Меня охватывает стыд. Страх, что после такого количества времени, именно я уже не достойна его. Что теперь он лучше, чем я когда-либо была.

— Тебе не надо извиняться, — говорит он, потирая глаза. — просто у меня очень романтичные мысли о том, как все будет, когда мы снова станем близки. Странно, конечно, но кончить полностью одетым во время технической репетиции, не входило в планы.

Он все также не двигается. Я сажусь рядом с ним и убираю руку с его лица. Он весь красный, и мне непонятно, от стыда или от злости. Возможно, причина и в том, и в другом.

— Да, я видимо упустила этот намек. Прости, что заставила тебя кончить против воли.

Он смеется.

— Это иронично, учитывая сколько раз я чуть ли не умолял тебя прикоснуться ко мне таким образом. Я даже почти забыл, как быстро ты можешь заставить меня кончить, если надумаешь. Это унизительно.

Он по-прежнему не смотрит на меня. Вместо этого, он смотрит на свои руки, которые поддевают подол моей юбки и время от времени касаются моего бедра.

— Я не знала, имею ли я еще на тебя такое влияние, — признаюсь я. — я думала... что возможно... ты перерос это.

Теперь Итан смотрит на меня с недоумением. Попеременно открывает-закрывает рот и моргает. Затем он с хмурым видом переводит взгляд на пол, на стену и зеркала, после чего издает звук полный неверия и снова смотрит на меня.

— Ты как будто первый день меня знаешь. Эй, это я – Итан. Бухой ночной звонила. Навязчивый любитель потрогать твою задницу. Вечно эрегированный в твоем присутствии дрочер. Как я, черт побери, мог перерасти это? Если уж на то пошло, то с годами это только усилилось. Разве ты только что не стала свидетелем того, как я кончил от того, что ты ласкала мой член меньше трех минут?

Его полнейшее недоумение вызывает у меня смех.

Он качает головой.

— Какое же это бредовое заявление! Ты думаешь, что не привлекаешь меня? Господи. — Он замолкает. — Что ж, тайна раскрыта. Тебе было приятно наблюдать, как я потерял голову в рекордно быстрое время?

— Есть немного.

Он кивает.

— Ну, по крайней мере, ты честна со мной.

Честно, так и есть. Раньше он говорил мне, что я буду шокирована, если узнаю мысли, которые ежедневно крутятся у него в голове. Теперь все наоборот. И все же, я знаю, что между нами ничего не изменится, если я буду продолжать что-то скрывать от него.

Я делаю глубокий вдох и говорю:

— Элисса сказала, что мне нужно понять, справляюсь ли я с этой ситуацией, и если нет, то мне нужно позволить тебе жить своей жизнью.

Он поворачивается ко мне. Выражение его лица напряженное и взволнованное.

— Я люблю свою сестру, но лучше бы ей перестать давать тебе отстойные советы.

— Она пытается защитить тебя.

— Мне не нужна защита.

— Разве? Ты не думал, что возлагаешь все свои надежды на что-то, что обречено на провал?

Это заставило его замереть. Он пристально посмотрел на меня.

— Нет. А ты?

Мне хочется смеяться.

— Итан, это все, о чем я думала последние три года. В смысле, я понимаю, что несчастный случай вдохновил тебя на то, чтобы стать лучше, попытаться вернуть меня или что-то в этом духе, но пока мы не начали работать над этой постановкой, я не знала этого. Все, что мне было известно, это только, что между нами все кончено. Так было долгое время. Я распланировала свое будущее, и как бы больно это ни было признавать, ты не был его частью. А теперь я должна допустить вероятность того, что ты изменился и будешь всегда рядом? В смысле, серьезно? Это сложно принять. Ты никогда не задумывался, что перед тем, как так грандиозно спланировать наше воссоединение, тебе стоило бы для начала спросить мое мнение?

— Я пытался сказать тебе об этом в электронных письмах.

— Но ты этого не сделал. Ты сказал, что обратился за помощью и снова хочешь быть частью моей жизни, но речь шла о дружбе и ни о чем большем. Ты даже не сказал, что любишь меня, не помнишь такого?

Он трет глаза.

— Я думал, что дал это понять, но... черт, Кэсси, прости. Мне в новинку все эти методы по возвращению любви всей жизни.

Он говорит это с такой легкостью. Словно эти слова – не одни из самых важных, которые он когда-либо произносил.

Любовь всей жизни.

Казалось бы, это такое клише, но это именно то, кем мы являемся друг для друга. Даже, если мы сейчас разойдемся и начнем другие отношения, мы навсегда останемся друг для друга любовью всей жизни. Некоторые люди никогда не находят этого. Но вот – все прямо передо мной, но я понятия не имею, как сохранить это.

— Кэсси, помнишь, как ты начинала злиться, когда я задумывался о важных вещах, но не говорил тебе?

— Да.

— Ну, я вижу, что именно это ты и делаешь сейчас. Не хочешь поделиться?

Я вздыхаю.

— Я думаю... мне очень хочется измениться, но я не знаю как, и часть меня думает, что возможно, уже слишком поздно.

— Это не правда.

— А что, если правда? Отрицание того, как плохо это может закончиться – еще не значит, что этого не случится. Мне кажется, ты веришь, что игнорирование факта того, что я сломлена, каким-то образом сделает это неправдой. Но это правда.

— Кэсси...

Я встаю и начинаю вышагивать. Он хочет знать, о чем я думаю? Что ж, мне как никогда хочется высказаться.

— И временами я думаю, что единственная причина, почему ты хочешь меня вернуть – это потому, что в сексуальном плане мы превосходны. Но что, если мы сойдемся, и спустя несколько месяцев осознаем, что помимо секса между нами нет ничего общего? В таком случае, мы зря пройдем через все это.

— Это чушь, и ты это знаешь.

— Разве? Может мы – одни из тех непостоянных пар, которым надо потрахаться пару месяцев, а потом пойти каждый своей дорогой. У нас никогда не было настоящей возможности выкинуть друг друга из головы. Но что, если бы у нас это получилось? Что было бы, если бы мы наконец осознали, что все дерьмо, которое подпитывает наши проблемы, также подпитывает и нашу страсть, и без этого мы – ничто?

Он пристально смотрит на меня.

— Ты сама не веришь в это.

— А может и верю. Я больше ничего не понимаю.

Он качает головой и улыбается.

Улыбается.

Почему у него не испуганный вид? Я только что выплеснула на него всю свою горечь, а он кажется абсолютно спокойным.

Что, черт побери, этот психолог сделал с ним? Она что, хирургическим путем вырезала из него весь страх и панику?

— Кэсси, подойди.

Он все также спокоен, словно он чертов Будда. Если бы Тристан был здесь, то у него был бы уже стояк.

— Пожалуйста, — говорит он, и я гашу свое волнение. — Мне надо показать тебе кое-что.

Я подхожу и становлюсь напротив него. Он берет мои руки и нежно проводит по ним, затем тянет за них, пока я не оказываюсь поверх него.

Теперь я взволнована и возбуждена. Сомневаюсь, что этим можно что-то доказать.

— Я думала, мы договорились держать все на платоническом уровне, — говорю я, когда он сжимает мои бедра.

— Так и есть.

Я трусь об его увеличивающуюся эрекцию.

— Хм. Твой дружок выдает тебя.

Он обхватывает меня руками и притягивает к своей груди. Прикосновение едва ли выносимо. Зловещая боль мгновенно нарастает, подкрепляя мои мысли о том, что наша сексуальная химия движет всеми бедствиями наших отношений. Я хочу успокоить жжение, но он сжимает свои руки и просто обнимает меня. Обдает своим дыхание мою шею и обволакивает меня, побуждая расслабляться с каждым вздохом.

— Просто дыши, — шепчет он. — Игнорируй все остальное.

Я закрываю глаза и пытаюсь сделать так, как он говорит.

Всего за пару минут моя страсть утихает до едва ощутимого тления, но вместо нее приходит нечто другое. Бурление охватывает мою кровь.

Он проводит по моей спине, и я растворяюсь в нем. Он откидывается назад, и я следую за ним. Через некоторое время, весь остальной мир перестает существовать.

Вся наша вселенная – это тихий воздух между его губами и моим горлом. Прикосновение его пальцев к моей шее.

— Ты чувствуешь это? — шепчет он. — Это именно то, что заставляет нас возвращаться обратно, несмотря на все через что мы прошли. Вот почему я решил измениться, и вот почему, несмотря на то, как сильно я сделал тебе больно, ты не можешь уйти. Потому что мы утопаем друг в друге. Потому что я не могу отличить свое сердцебиение от твоего. Когда бы мы ни находились вместе, между нами всегда возникает этот идеальный ритм, и в этом вся наша сущность. Причина не только в сексе. Причина вот в этом.

Он отстраняет меня так, чтобы я могла посмотреть ему в лицо.

— Кэсси, я хочу быть с тобой. Всегда. Если это означает быть голыми и заниматься любовью сотнями разных способов каждый день нашей оставшейся жизни, то это просто фантастика. Если это означает – просто сидеть и разговаривать, облаченными в железный костюм с колючей проволокой, то и это фантастика. Я просто хочу тебя. Сейчас. Как и буду хотеть через неделю. Год. Десять лет. Как только ты будешь готова. Мое желание никогда не изменится. Это ты. Только ты. Обнаженная ты или в одежде, для меня это не имеет значения.

Я прерывисто вздыхаю. Его слова...

Он проводит по моей руке. Удерживает в этом моменте.

— По этой причине у меня не было секса три года, — говорит он, проводя руками по моим плечам и лаская затылок. — Было много девушек, которые напоминали мне тебя. Такие же волосы, глаза, улыбка. Если бы я постарался, то мог бы с легкостью вообразить тебя вместо них. Но я не хотел лишь копию. Я не мог заниматься сексом без участия чувств с тех пор, как встретил тебя, а учитывая то, что ты владеешь всеми моими чувствами, с кем же мне еще заниматься сексом? С момента, как я встретил тебя, ты стала единственной.

Я прислоняюсь своим лбом к его лбу.

— Но...

— Никаких «но». Если бы наши отношения были основаны только на сексе, думаешь, нам нужно было бы решать все эти проблемы между нами? С сексом все просто. Это лишь желание, которое нужно унять, и как бы сильно мне ни нравилось заниматься с тобой сексом, то, что мне нужно от тебя – нельзя назвать простым. Это муторно и сложно, и в этом столько страсти, что я без понятия, как справиться со всем этим. Но я найду способ, потому что люблю тебя. Любовь – сложное чувство, но оно того стоит. Ты достойна этого чувства. И я надеюсь, однажды ты осознаешь, что и я тоже достоин.

Я слишком потрясена, чтобы что-то ответить.

Я знаю, что он достоин. Всегда знала. Я знала это до того, как он сам понял, и мне надо просто прекратить сомневаться в том, что мы преодолеем это.

— Итан? Твой психолог... она может взяться за меня?

Он хмурится.

— Я не знаю. Ты хочешь попробовать?

Я киваю.

— Мне надо измениться. Но я не могу сделать этого сама. Мне нужна помощь. Я не хочу больше быть... такой.

Он притягивает меня в объятия, и его прерывистое дыхание щекочет мою шею, пока я поглаживаю его волосы.

— Мне жаль.

— Я знаю.

— Мы пройдем через это. Не сомневайся.

Я крепче обнимаю его.

— Таков план.

19

ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ЭВОЛЮЦИЯ

Четыре года назад

Абердин, штат Вашингтон

Зависимость – это явление, которое проявляется настолько незаметно, что ты и не осознаешь, в какой беде оказался, пока не становится слишком поздно. Она пробирается по пространствам разума и тела, осторожно поддевая крючками и ниточками каждую клеточку, пока не становится понятно, где кончаешься ты сам и начинается она. И распутать эту паутину практически невозможно.

К концу нашего второго года обучения в Гроув, мои интимные встречи с Итаном значительно участились, но я продолжаю упорно твердить себе, что держу все под контролем. Всякий раз, когда наши отношения становятся слишком откровенными, я резко завязываю со всем этим, чтобы напомнить себе, что он – привилегия, и не является необходимостью.

И только, когда я уезжаю домой на лето, до меня доходит, что возможно я уже влипла.

Первые несколько дней, я чувствую себя нормально. Высыпаюсь. Провожу время с родителями. Слушаю музыку и молю о том, чтобы, наконец, выглянуло солнце.

К концу первой недели, я становлюсь раздражительной. Беспокойной и возбужденной. Слишком много мыслей о нем. О его лице. Запахе. О том, что я бы отдала все ради хотя бы одного вдоха его аромата.

В середине второй недели, я устраиваюсь на работу в местную закусочную, отчасти чтобы отвлечься от мыслей о нем, и отчасти, чтобы выбраться из дома и не слушать споры родителей.

К концу третьей недели, мною овладевает полный абстинентный синдром. Я становлюсь раздражительной и нетерпеливой, и нуждаюсь лишь в том, чтобы это исправил один определенный человек, который находится на другом конце страны, поэтому меня бесит всё и все, кто не похож на него.

Полагаю, он тоже скучает по мне, потому что, когда я иду с работы домой в начале четвертой недели, мне приходит от него эсэмэска:

Привет! Элисса потащила меня на бродвейскую постановку «Злая». Стыдно признаться, но мне понравилось. Сейчас вернусь и сдам свою мужскую карточку. Надеюсь, твое лето не такое отстойное.

Меня моментально охватывает кайф. Неловко даже. Я исполняю победный танец и взбегаю вверх по лестнице.

Мама с папой перестают на время препираться, чтобы поприветствовать меня, после чего я иду прямиком в свою комнату.

Это Элисса потащила тебя? Не ври. Я всегда подозревала, что ты скрытый фанат мюзиклов.

Я получаю ответ спустя минуту:

Да, ты раскрыла мою страшную тайну. Когда я остаюсь один, то включаю саундтрек из «Смешной девчонки» и перевоплощаюсь в Барбару Стрейзанд. Не отмыться мне от такого позора.

Я начинаю смеяться, но тут же одергиваю себя. Блин! Это не к добру.

Я скучаю только по сексу с ним, а не по ощущениям, которые он вызывает во мне, когда притрагивается к моей руке, проходя мимо в коридоре. Не по ласковым взглядам, которые бросает на меня, когда знает, что никто не видит. Не по тому, как он регулярно затаскивает меня на лестничные клетки, в уборные или темные углы костюмерной, чтобы просто поцеловать.

Секс. Я скучаю только по этому.

Я закрываю глаза и пытаюсь унять свой бешеный пульс, сопротивляясь рвению написать ему снова.

Первый шаг к решению проблемы – это признать ее наличие.

Я ничего не признаю.

Я не скучаю по нему.

Не скучаю.

— Да сколько можно, Кэсси?! Я скоро начну называть тебя Угольком.

Отчаяние просачивается в тон Руби и даже через телефонную связь, я могу вообразить, как она закатывает глаза.

— Что? Почему?

— Потому что ты так сильно играешь с огнем, что скоро сама сгоришь.

Мы уже больше часа разговариваем по телефону. Она рассказала мне все о парне, которого встретила этим летом и после того, как завалила меня чрезмерными подробностями их сексуальных подвигов, принялась закидывать вопросами о Холте. Сказать, что она не одобряет нашу связь было бы большим преуменьшением.

После того, как мы с Итаном начали спать друг с другом, я старалась держать это в секрете, но все пошло наперекосяк спустя пару недель, когда она неожиданно пришла домой и застала нас обнаженными в гостиной. Не думаю, что видела когда-нибудь Руби в таком гневе. Она просто стояла на месте и отчитывала нас обоих. Не дав нам возможности одеться, просто стояла там и кричала, пока мы с Холтом старательно прикрывались подушками.

После этого она не разговаривала со мной два дня. Естественно, она злилась из-за того, что я сошлась с Итаном, но думаю, больше ее злил факт того, что я солгала ей об этом. С того самого момента, я поклялась больше ничего не скрывать от нее, что в какой-то мере отстойно, потому что, когда она спрашивает меня, испытываю ли я к нему снова чувства, мне нужно сказать ей правду.

— Не знаю. Возможно.

Она неодобрительно хмыкает.

— А что я должна сделать, Руби? Оборвать всякую связь?

— Я и не предлагаю этого. Просто говорю быть осторожной. Если вы не можете быть просто друзьями по перепихону, тогда может тебе стоит прекратить это на время. Он же не избавился волшебным образом от всех своих загонов, верно?

— Нет, но это он начал мне писать. Я ничего не делаю, лишь реагирую на его действия.

— Это никак не облегчит ситуацию, если он снова испугается и даст заднюю.

— Я знаю. Но он кажется... другим. Более смелым и счастливым. Не знаю.

— Ну, думаю, мне особо нельзя жаловаться. Ты уже не такая унылая с тех пор, как начала трахать его. Кстати, ты должна мне денег за презервативы, которые украла.

— Я отдам тебе. К тому же, я теперь на таблетках.

— Серьезно? Значит, теперь вы двое трахаетесь без резинки? Отлично. Не терпится застать вас и за этим.

— Я уже извинилась миллион раз.

— Это никак не стирает воспоминания.

— Мы даже не занимались сексом.

— Но вы собирались. Кстати, я когда-нибудь поздравляла тебя с обладанием члена Холта? А стоило бы! Очень красивый. Вообще-то, один из самых красивых, которые мне доводилось видеть.

Вопреки моей новообретенной сексуальной уверенности, я все еще умудряюсь покраснеть.

— Ну, учитывая как много членов ты повидала, это огромный комплимент.

— Еще какой! Огрооооомный.

Мы обе смеемся. Я так сильно по ней скучаю.

Но, к сожалению, по Итану я скучаю больше.

Сегодня пятница и вечером закусочная переполнена. Меня заваливают со всех сторон и хоть мне нравится думать, что я справляюсь, с каждой минутой раздражение внутри меня растет.

— Заказ готов!

Смахиваю волосы со лба и спешу забрать тарелки с раздаточной линии. Туда – обратно. Улыбаюсь – подаю.

— Вот, пожалуйста. Приятного аппетита!

Такое ощущение, что обеденная суета длится уже целую вечность и к тому времени, когда я беру перерыв в 20:45, я измотана и умираю от голода. Хватаю бургер и выхожу через заднюю дверь, чтобы перекусить.

Мой телефон сигнализирует о сообщении:

Сегодня мне в голову пришла отличная идея – сделать футболку с надписью: «У меня появился стояк в музее естественной истории». Выставить на «Threadless» и срубить на этом миллионы долларов. Один только Эйвери купит с десяток. Бросит театральную школу, чтобы стать мерзким завсегдатаем баров, затем женится на наследнице гостиничного бизнеса и прославится своим огромным членом в домашнем секс-видео. Так что было приятно пообщаться. Искренне твой, Итан (он же Барон Футболок)!

Я смеюсь и качаю головой, пока печатаю ответ.

Не хочется лишать тебя иллюзий, Барон, но Чендлер из «Друзей» придумал этот слоган сто лет назад. Пожалуй, тебе придется остаться в канаве вместе с нами – недоучками. Отстойно быть тобой.

Блин! Ладно, тогда План Б – создать собственное реалити-шоу и попасть под арест за вождение в нетрезвом виде. Мне пора. Надо напиться и потрахаться с классными девчонками. (Шучу. Единственная классная девочка, которую я трахаю – это ты. Ну, конечно, не прямо сейчас, потому что ты на другом конце страны, но... когда ты вернешься, мы же пошалим, да?)

Вот же черт!

И как мне ответить на это?

Возможно.

Не дразни. Это жестоко. Просто скажи: «Да», или «Черт побери, да!».

Я снова смеюсь.

Черт побери, да!

(Представим, что я придумал победный эмодзи с рукой и вставил сюда). Увидимся через четыре недели. Узнаешь меня по огромному стояку. Он добавляет смайлик с пояснением: это мое лицо, выражающее с каким нетерпением я жду секса.

Меня вновь охватывает смех. Внезапно, я забываю о взмокшей от пота спине, боли в ногах и о жирном пятне от гриля на моей рубашке. Благодаря ему, идиотская улыбка не сходит с моего лица, и когда я возвращаюсь обратно, одна из официанток спрашивает, не перепал ли мне секс на парковке.

Мои родители снова кричат. Ссорятся, как малые дети из-за несущественной ерунды. Всяких глупостей. Да из-за всего на свете. Я бы вышла прогуляться, но это лето выдалось дождливым и на улице во всю льет. Я надеваю наушники и включаю музыку.

Играет группа «Radiohead». Итан всегда включает эту группу, когда я прихожу к нему. Когда я слушаю их, мне кажется, что он находится в комнате вместе со мной, обнимает меня и притягивает к своей груди.

Мой телефон звонит и при виде его имени у меня пересыхает во рту.

Боже.

Он звонит мне.

Он никогда не звонил мне до этого. Всегда писал.

Я не должна быть так взволнована.

Какое-то время я не отвечаю. Не хочу показаться слишком уж нетерпеливой.

Два звонка... три. На четвертый я отвечаю и включаю безразличие.

— Алло?

— Привет.

— Хм... привет. Кто это? — Отлично, Кэсси! Будь начеку.

— Это Итан. Твой определитель должен был сообщить тебе об этом. Или ты записала меня как «Величайший в мире секс-партнер»?

Звук его голоса делает со мной странные вещи, но я бы никогда не позволила ему узнать об этом, поэтому откашливаюсь и напускаю скуку в голос.

— О, привет.

— Привет.

Как же это неловко... Люди вроде нас не занимаются подобным.

— Почему ты звонишь?

— Хм... Ну... Не знаю, я просто... — Последнее слово он произносит, как «прост».

— Итан, ты напился?

— Не совсем.

— Это как с беременностью. Либо да, либо нет.

— Тогда – нет.

— Ты не напился или ты не беременный?

— И то, и другое. Хотя, не знаю. У меня давно не было месячных. Беременность вполне возможна.

Я невольно улыбаюсь.

— Правда?

— Ага. Какие еще бывают симптомы беременности? Теперь я обеспокоен.

Когда я закрываю глаза, то практически вижу, как он лежит на кровати и запускает свою руку в свои непослушные волосы. В моей фантазии, он без рубашки, а свободная от волос рука, пробегается по кубикам его живота.

Я прекрасно понимаю, что в реальности, одной рукой он держал бы телефон, но моя фантазия – гораздо сексуальнее, поэтому я ничего не меняю.

— Кэсси?

— Хммм?

— Я тут в ужасе от возможной беременности. По идее, ты должна приободрить меня. — Его слова сливаются друг с другом. Это даже как-то мило.

— Ну, ладно. Извини. Я не особо вникала в уроки здоровья на первом курсе, но думаю, первый признак беременности – это упадок сил. Ты чувствуешь усталость?

— Да. Очень.

— Раздражение?

— Черт, да. Я очень раздражительный. — Я прямо-таки чувствую, как он хмурится.

— Ну, ничего нового.

— Заткнись.

— Вот-вот.

— Что еще? — спрашивает он.

— Чувствительная грудь?

— Хммм. Подожди-ка.

Я слышу шорох.

— Что ты делаешь?

— Снимаю рубашку, чтобы проверить грудь. Подожди... ммм... да. Соски немного чувствительные.

Моя фантазия разгоняется. В этот раз, он проводит рукой по своей обнаженной груди.

Это никак не помогает моему пошатнувшемуся самообладанию.

— Твои соски... чувствительные?

— Ага.

Он откашливается.

— Может тебе стоит вернуться и как следует поцеловать их.

Я замираю. Он позвонил, чтобы заняться сексом по телефону? Обычно мы не занимаемся подобным. По крайней мере, пока. Конечно, он иногда нашептывал мне пошлые фразочки на занятиях, чтобы заставить покраснеть, но никогда не звонил, чтобы пофлиртовать.

— Кэсси? Ты в порядке?

Возможно.

Непонятно.

Мою грудь сковывает боль.

— Не стоило мне звонить.

— А почему ты это сделал?

Он замолкает.

— Да вот, лежал, думал о тебе и... наверно, мне просто захотелось поговорить с тобой.

— Ох.

Спроси у него причину. Спроси и увидишь, хватит ли у него смелости ответить.

Но, конечно же, я не спрашиваю. Нас устраивает происходящее между нами. Мы удовлетворяем друг друга, и никто не страдает. Такой вид отношений не требует ответа в стиле: «Я позвонил, потому что соскучился», или «Я скучаю, потому что люблю тебя».

То, что нас объединяет – это некая эмоциональная пустыня с оазисом секса, и нас обоих это устраивает.

— Ну... — говорит он в попытке преодолеть неловкость. — чем ты занималась?

— Хм... я устроилась на работу.

— Правда?

— В закусочную. Там отстойно, но мне нужны деньги. Что насчет тебя?

— Я подрабатываю в строительной компании, в которой работал до того, как поступил в Гроув. Смены длинные, но деньги платят приличные.

— Хммм.

Мы погружаемся в молчание. Я испытываю сильнейшее желание сказать ему, что соскучилась, но не могу.

— Ну, мне наверно пора.

Он тоже это чувствует. Это все слишком интимно. Мы не можем волшебным образом стать друзьями, болтающими по телефону. Переписываться легче. Мы можем притворяться равнодушными. Что-то большее – и мы угодим в мутные и опасные места.

— Ну, ладно. Спасибо за звонок.

Он смеется.

— Да. Нет проблем. Все прошло хорошо. В следующий раз, буду писать.

— Хорошо. Без проблем. Пока.

— Спокойной ночи, Кэсси.

Я нажимаю «отбой» и вздыхаю. Так лучше.

Проще.

Безопаснее.

После ужасно неловкого телефонного звонка, я думала, что Итан затихнет на несколько дней, но этого не случается. Если раньше он писал пару раз в неделю, то сейчас делает это каждый день. Иногда, даже несколько раз в день. Делится всякими мелочами. Вещами, которые вызывают во мне улыбку. Заставляют скучать по нему слишком уж сильно. И дело не в сексе. Дело в нем. Я всегда отвечаю. Наши переписки становятся до абсурда длинными. Наверняка, было бы легче просто созвониться, но, как и всегда в наших отношениях, мы не ищем легких путей.

По мере приближения конца лета, я отсчитываю дни до возвращения в Вестчестер. Я скучаю по всему: по своей квартире, одногруппникам, по Руби и даже по ее ужасной стряпне.

По всему.

И особенно, по нему.

Я снова ложусь спать под звуки очередной ссоры родителей, поэтому, когда следующим утром, я, спотыкаясь, спускаюсь вниз по лестнице и застаю их спокойно сидящими за кухонным столом, то сразу понимаю, что что-то случилось.

— Кэсси, милая, присядь.

Папа держит в руках чашку кофе. У мамы красные глаза. В комнате витает ощущение завершенности, отчего воздух кажется слишком плотным. Нервозность сковывает мой позвоночник и у меня перехватывает горло.

— Что происходит?

Я понимаю в чем дело еще до того, как они отвечают.

— Милая, мы с твоим папой хотим тебе кое-что сказать. Мы... ну, мы...

Мама замолкает. Папа кладет руку поверх маминой и опускает взгляд на стол.

— Вы разводитесь.

Мама прикладывает руку ко рту и кивает. Я тоже киваю. Папа, наконец, поднимает на меня взгляд.

— Это не имеет к тебе никакого отношения, малышка. Твоя мама и я... нам не очень хорошо вместе. Мы любим друг друга, но больше не можем жить вместе.

Я киваю и сжимаю челюсть. Я не буду плакать. Перевожу взгляд на центр стола. Сосредотачиваюсь на нем, пока они рассказывают мне, как все будет происходить.

Папа останется в этом доме. Мама переедет к своей сестре. В течение лета, я буду жить у них поочередно. Они спрашивают, в порядке ли я. Я говорю им, что в порядке.

Мама пытается заставить меня позавтракать. Я надкусывают тост и меня охватывает ощущение, что я вот-вот вырву. Я извиняюсь, чтобы пойти принять душ.

Когда брызги воды стекают по моему лицу, я притворяюсь, что не плачу.

Я вздыхаю и начинаю осуждать себя за хандру. Это так глупо чувствовать себя так. В конце концов, мне двадцать лет. Двадцать один – через месяц. Я не должна быть так подавлена разводом родителей, особенно, учитывая, что уже давно понимала, что им лучше быть врозь.

И все же, я подавлена.

Мысль о том, что я буду приезжать домой, а они не будут жить под одной крышей, вызывает во мне беспричинную грусть. Мысль о том, как мама переезжает из дома, где я родилась, и начинает новую жизнь без папы вызывает во мне грусть. То, что папа должен готовить себе сам впервые с тех пор, как он был в моем возрасте, вызывает во мне грусть.

Пока они везут меня аэропорт, я продолжаю делать вид, что все в порядке, но это совсем не так. Возможно, так будет через пару месяцев, но не сейчас.

Я обнимаю их на прощание и говорю им, что увижусь с ними на Рождество, а затем задаюсь вопросом: где мы вообще проведем его в этом году? Соберемся ли мы вместе? Или мне нужно будет мотаться туда-сюда?

Остальная часть пути проходит, как в тумане. Я сажусь в самолет. Засыпаю. Схожу с самолета. Сижу с остекленевшими глазами в ожидании пересадки. Сажусь в другой самолет.

Я чувствую себя брошенной.

Одинокой.

Я разговаривала с Руби прошлым вечером. Объяснила произошедшее. Старалась придать своему тону беззаботность, но она что-то уловила в моем голосе. Она предложила прервать свои выходные и встретить меня в аэропорту, но я не могла с ней так поступить. Она счастлива со своим новым парнем и заслуживает того, чтобы насладиться последними свободными деньками перед началом занятий. Последнее, что ей нужно – это утешать очередную жертву эпидемии разводов в Америке.

Когда самолет приземляется, я жду, пока все выйдут, прежде чем беру свой багаж и направляюсь к выходу. Стюардессы раздражающе бодры, когда машут мне на прощание и говорят о том, что будут ждать меня снова. В аэропорту все вокруг обнимаются и целуются, приветствуя своих близких. Я останавливаюсь и наблюдаю за ними, отчасти, потому что они загородили мне путь, но по большей части, потому что, когда я наблюдаю за ними, у меня возникает ощущение, что часть их радости передается мне.

В любом случае, я совсем не спешу брать такси, чтобы вернуться в свою пустую квартиру.

Когда семья передо мной наконец уходит, у меня перехватывает дыхание при виде знакомой фигуры на другой стороне зоны прибытия. Высокий. Взлохмаченные волосы. Темная одежда. Задумчивое лицо. Напряженный и встревоженный словно не уверен, разозлюсь ли я на его присутствие здесь.

Я не злюсь. Напротив, я настолько счастлива, что слезы наворачиваются.

Должно быть Итан считывает мое сентиментальное выражение лица, потому что в следующее мгновение вытаскивает руки из карманов и направляется ко мне.

Он выглядит хорошо. Даже очень хорошо.

Он двигается плавно, но в его походке чувствуется подавляемое нетерпение. Словно он сдерживается, чтобы не подбежать ко мне и не закрутить меня перед всеми этими людьми.

Я так много хочу сделать с ним. Так много хочу сказать.

Остановившись передо мной, он берет мой рюкзак и опускает его на пол. Затем обнимает меня и нежно притягивает к себе. Я обнимаю его за шею, когда он говорит:

— Мне жаль, что так вышло с твоими родителями. Это чертовски отстойно. — Я утыкаюсь лбом ему в плечо, чтобы подавить слезы.

Люди вокруг постепенно расходятся, а я просто стою на месте и позволяю ему утешить себя. Сегодня я особенно сильно нуждалась в утешении, но до этого момента не осознавала, что мне нужно было это именно от него.

Весь остальной мир меркнет, пока он обнимает меня и гладит мои волосы. Когда же он шепчет, что скучал по мне и я шепчу то же самое в ответ, иллюзия того, что мы просто секс-партнеры, сходит на нет.

К тому времени, когда мы приходим ко мне в квартиру, уже становится поздно и я валюсь от усталости. Итан открывает дверь и заносит чемодан в мою спальню. Затем оборачивается и обнимает меня. Он такой теплый и ощущается так приятно, что я прижимаюсь к нему и чуть ли не отключаюсь. Только толстый слой дорожной грязи, покрывающей меня с ног до головы, не позволяет мне полностью расслабиться.

— Мне надо принять душ.

— Хорошо. Хочешь я приготовлю тебе что-нибудь?

— У нас нет еды.

— Я могу выйти и купить что-нибудь.

Ему надо прекратить вести себя так мило. Мне и так достаточно проблем.

— Нет, спасибо. — Я толкаю его, чтобы он сел на кровать. — Просто... останься. Я ненадолго.

Я хватаю свой халат и иду ванную. Когда теплая вода касается моей кожи, мне становится так приятно, что я испускаю стон. Я намыливаю все тело дважды, затем выхожу из душевой и чищу зубы.

Когда я возвращаюсь в спальню, он сидит на том же месте, где я его оставила. Он наблюдает за тем, как я к нему подхожу и то, как он смотрит на меня, говорит мне о том, как он сильно хочет меня. Возвращается знакомое ощущение прилива сил, но уже с чем-то еще. С какой-то более глубокой потребностью. Такой, которую я не позволяла себе чувствовать уже очень давно. Это заставляет мою кожу покалывать, а сердце трепетать, потому что я знаю, что это один из тех моментов, который что-то предопределит.

И это что-то связано со мной.

С нами.

Эта мысль заставляет меня застыть на месте. Мы уже были на этом этапе прежде, и в прошлом, я всегда была тем человеком, который выкладывался по полной. Подталкивал нас к большему.

Но не в этот раз.

Если он хочет этого, то должен попросить. Если он не сделает этого, то мне придется уйти до того, как мое сердце еще больше испугается.

Я жду. Он практически не колеблется, прежде чем встает и подходит ко мне. Берет меня за руку и притягивает к себе. Заключает мое лицо в ладони. Целует меня. Нежно. Очень нежно. Теплые губы и мягкий язык. В считанные секунды нестерпимый жар разгорается в моих венах, но я не даю ему одержать верх. На этот раз он должен быть тем, кто будет направлять нас. Если я буду чуть сдержана, то смогу решить, готова ли я идти туда, куда он меня ведет.

Его поцелуи становятся более жадными, но вместе с тем остаются осторожными. Словно он понимает, что малейшая ошибка заставит меня убежать, а он намеревается непозволить этому случиться. Оставив одну руку на моем лице, другой рукой – он тянет за пояс моего халата и медленно его развязывает. Кончики пальцев нежно касаются моей груди, когда он распахивает его. Я чувствую себя чересчур обнаженной, но продолжаю стоять на месте и бороться со страхом, пока он овладевает каждым сантиметром моей измученной, покрытой мурашками, кожи, такими прикосновениями, которые выражают нечто большее, чем просто сексуальные намеки.

Он спускает халат с моих плеч, и тот падает на пол. Еще бо́льшая часть меня обнажается.

Он никуда не торопится. Губы следуют за пальцами. Он разжигает огни и затем обливает их керосином. Клеймит собой все мое тело. У меня так кружится от этого голова, что мне приходится ухватиться за его плечи, чтобы устоять. Он понимает намек и приподнимает меня, после чего кладет на кровать и продолжает свои действия, не пропуская ни сантиметра. Покрывает поцелуями мою грудь, затем живот, не забывая согревать грудь руками.

Горячее дыхание высекает искры везде, куда бы ни прикоснулось, пока он опускается ниже. Дотрагивается до моих колен. Раздвигается их перед собой и стонет, припадая ко мне губами. Приглушенный шепот говорит мне о том, как сильно он фантазировал об этом. Я выгибаюсь ему навстречу, пока он демонстрирует мне то, о чем он мечтал. Все известные ему способы общения с моим телом.

Не проходит и нескольких минут, как я начинаю задыхаться, пытаясь держать себя в руках вопреки его намерению заставить меня сорваться. Я крепко закрываю глаза и ахаю. Я тоже мечтала об этом, но реальность оказывается намного сильнее. Я хватаюсь за его волосы. Стискиваю и отпускаю. То быстрее, то сильнее, наравне с его ритмом.

Это совсем не похоже на то, что обычно у нас происходит. Мне хочется держать глаза закрытыми и притворяться, что ничего не должно меняться, но он не позволяет мне этого. Я выгибаюсь так сильно, что чуть ли не начинаю левитировать, но он вдруг останавливается.

Я пытаюсь ухватиться за него. Заставить его закончить.

Кровать прогибается, когда он встает.

Я открываю глаза, а чувство паники тем временем сковывает мою грудь.

Но он просто принимается снимать свою обувь. Отбрасывает ботинки в сторону и те приземляются с глухим звуком, после чего он стягивает носки.

Он откашливается. Поначалу мне кажется, что это нервозность, но нет. Итан хочет, чтобы мое внимание было сосредоточено на его лице, а не ногах. Когда я перевожу на него взгляд, он начинает медленно раздеваться, принимаясь в первую очередь за свою рубашку. Когда она падает на пол, он замирает. Вот теперь он нервничает. Он никогда не делал этого прежде. Не обнажался добровольно.

Я наблюдаю за ним с благоговением.

Он не сводит с меня взгляда, как будто пытается себе что-то доказать.

Он расстегивает свои джинсы и стягивает их вниз, затем качает головой словно не может поверить в то, что он обнажается для меня. Он остается в одних только боксерах. Они обтягивают каждый сантиметр его члена.

И тут я осознаю, как мало смотрела на него во время наших интимных встреч. Смотреть на него в таком виде кажется почти неправильным. Словно я не должна этого делать, потому что он не принадлежит мне. Каждый его изгиб такой знакомый, но все это подобно живописи, которой я любовалась издалека, зная, что она никогда не будет висеть на моей стене.

И все же, это небольшое шоу говорит мне о том, что он хочет, чтобы я овладела им.

Он стягивает с себя нижнее белье, и затем остается лишь он. Восхитительно обнаженный. Он скован, но позволяет мне смотреть. Интересно, ему видно, как расширяется каждая моя артерия, посылая волны жара по всему моему телу?

Насколько я не готова иметь дело с этим всепоглощающим влечением к нему?

К каждой его частичке.

Тишина расстилается вокруг нас. Он стоит передо мной обнаженный, беззвучно прося разрешения стать чем-то большим, а у меня нет смелости ответить ему.

Мое сердцебиение учащается, и я откидываюсь на кровати. Уже через пару секунд, он присоединяется ко мне, от него веет теплотой и спокойствием. Он покрывает поцелуями мое лицо. Отводит мою руку от глаз.

— Уже поздно, — говорит он. — Ты устала. Скажи мне, если хочешь, чтобы я ушел.

Я не хочу, чтобы он уходил.

— Еще не так поздно, — говорю я.

— Уже слишком поздно?

Я открываю глаза. Он смотрит на меня взглядом полным уязвимости и напряжения, и имеет в виду он сейчас не время на часах.

В моей голове творится неразбериха, пока я пытаюсь придумать, что сказать.

Мне не хочется быть такой замороченной, но наши отношения подобны китайской головоломке, в которой каждая веревочка, которая сводит нас вместе, в то же время и отталкивает. Наступит ли когда-нибудь время, когда мы шагнем вперед, не делая шага назад?

Он целует меня, и только его резкий вздох говорит мне о том, что он далек от абсолютного спокойствия.

— Скажи мне, что еще не слишком поздно, — шепчет он мне в губы словно так сможет заставить меня сказать эти слова. — Мне нужно, чтобы еще не было слишком поздно для нас.

Он целует меня в шею, и я закрываю глаза, одновременно пытаясь думать.

Это тот самый момент. Момент, когда мне надо сделать выбор. Начиная с этого момента, мое будущее разветвляется на две разные временные линии. В одной, я притягиваю его к себе и позволяю ему показать мне разницу между обычным перепихоном и занятием любовью. В другой, я отталкиваю его и обрекаю себя на вечные думы о том, что могло бы случиться.

Я не из азартных людей. Я никогда не могла понять, как некоторые люди могут пристраститься к играм, в которых вероятность проигрыша так велика. Они не глупые. Они знают, что шансы не в их пользу, и все равно рискуют намного бо́льшим, чем готовы потерять.

Думаю, сейчас я, наконец-то, понимаю это.

Ими движет не проигрыш. Ими движет проблеск той самой зрелищной победы. Джекпот, нарисованный яркими красками и большой чек из банка, сулящий долгую и счастливую жизнь. Порыв, который заставляет их постоянно тянуть руки в карманы. Захватывающий, заставляющий биться сердце момент за секунду до того, как упадет шарик, раскроется карта или неваляшка встанет на место.

— Кэсси?

Тысяча к одному. Две тысячи. Семьдесят тысяч.

Первая цифра почти не играет роли. Именно цифра «один» заставляет людей идти на риск. Именно это неуловимое, магическое число.

— Пожалуйста, посмотри на меня.

Я смотрю. Смотрю и вижу его доброе сердце и израненное своенравное эго.

Я настойчиво целую его. Он ахает от удивления, прежде чем поцеловать меня в ответ.

Я целую и прижимаюсь к нему. Притягиваю к себе. Пытаюсь перешагнуть через черту, за которой мы не просто секс-партнеры, и посмотреть, почувствую ли я там себя в безопасности. Я хватаюсь за его бедра и пытаюсь направить их туда, где хочу его почувствовать. Он пытается сопротивляться, но я настойчива в своих желаниях, поэтому приподнимаю свои бедра и начинаю тереться об него до тех пор, пока его дыхание не становится судорожным и интонация голоса не окрашивается нотками поражения.

— Черт, Кэсси, подожди...

Он опускает голову, пока я поглаживаю его, и напрягает тело настолько, что у него не остается иного выбора кроме, как прижаться ко мне, чтобы ослабить жар.

В ту секунду, когда он входит в меня, я осознаю, что даже близко не готова к тому, насколько приятно он ощущается. Как буквально поет все мое тело, когда обволакивает его.

Где-то между тем, когда мы последний раз переспали и нашими бесконечными переписками, я потеряла способность разделять свои чувства, и теперь прикрытие под названием «просто секс» — больше не может сойти за отговорку. Он издает протяжный стон, когда его бедра наконец прижимаются ко мне. Затем он останавливается и несколько секунд прерывисто дышит.

Может, это пугает его так же сильно? И чувствует ли он то же небольшое волнение от предстоящей близости?

Я пытаюсь двигаться, но он удерживает меня на месте.

— Остановись. Подожди.

Он делает глубокий вдох и отстраняется, затем снова прижимается. Медленно и настойчиво. Он не трахает меня. Он хочет, чтобы я прочувствовала это. То, как все его тело пытается сказать мне о его намерениях.

— Кэсси, открой глаза.

Я открываю. Его лицо обнажено сильнее, чем когда-либо обнажалось тело. Каждый нежный толчок отражается в беззвучных движениях его губ. Он даже не пытается скрыть свои чувства.

— Я хочу быть с тобой. Пожалуйста. Не заставляй меня умолять, потому что я сейчас в достаточно сильном отчаянии, чтобы сделать это, но, клянусь Богом, выглядеть это будет не очень.

Он двигается быстрее. Приподнимает мою ногу к своему бедру. Проникает глубже и наблюдает за моей реакцией. Удерживает мой взгляд. Беззвучно просит меня не отводить его.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Его голос натянут. Звучит низко и раскатисто. Сопровождается движениями тела. То, что он делает... физически и эмоционально – это просто необыкновенно.

— Просто скажи «да», — говорит он прерывисто из-за тяжелого дыхания. — Я чертовски устал пытаться жить без тебя. А ты не устала? Притворяться, что не хочешь всего этого? Я и правда думаю, что на этот раз справлюсь. Справлюсь с нашими отношениями. Пожалуйста, я хочу попытаться.

Его движения становятся хаотичными, но он по-прежнему не отводит взгляд. Я впиваюсь ногтями в его спину, тяну за волосы, хватаю за бедро, выгибаюсь и подаюсь вперед.

— Кэсси, пожалуйста. — Он едва сдерживается. Так же, как и я. Я не могу ответить «нет». Он может быть самой ужасной ставкой в моей жизни, но также может оказаться той самой единицей. Тем единственным. Как я могу не воспользоваться таким шансом?

— Да.

Я выдерживаю достаточно долго, чтобы увидеть его изящную улыбку, вызванную облегчением, затем же я уже не могу держать свои глаза открытыми, и меня уносит так высоко и быстро, что я могу лишь стонать, уткнувшись ему в плечо. Повторяю «да» снова и снова. Сдерживаю дыхание, пока весь мой мир содрогается в унисон с моим оргазмом.

Я никогда не чувствовала ничего подобного.

Даже в самые страстные и отчаянные моменты, ощущения никогда не были такими невероятными. Я все еще нахожусь в забытьи, когда он зарывается с головой в мою шею и стонет.

— Кэсси... Я... Боже... Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я держусь за него, пока он содрогается. Поглаживаю волосы и обнимаю в ожидании, когда дрожь покинет наши тела.

Так много эмоций бурлят и бушуют в моих жилах, искрясь и пульсируя в столь стремительном порыве, что кажется словно это никогда не закончится.

Когда все наконец проходит, он по-прежнему обнимает меня. По-прежнему находится внутри меня.

Я не отпускаю его. Я не в состоянии.

Я так много времени искажала свое представление о нем. Закрывала глаза на его красоту и прикрывала уши, чтобы не слышать чарующих звуков. Но мое сердце...

Я пыталась закалить его от нежелательных мне чувств, но вот она я – все равно чувствую это.

При всей своей удивительной прочности, человеческое сердце сделано из скорлупы, и иногда достаточно, чтобы человек, от которого ты почти отступился, признался тебе в любви, чтобы оно раскололось.

20

СЕЙЧАС И ТОГДА

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Я обдаю лицо водой, чтобы смыть остатки сценического грима. Вытеревшись насухо, я смотрю на незнакомку в зеркале.

Никаких накладных ресниц, подкрашенного румянца или красных губ, как у Лолиты. Лишь одна я. Бледная, пятнистая кожа. Оливковые глаза слишком уставшие, чтобы лучиться блеском. Каштановые волосы уложены чрезмерным количеством лака, чтобы блестеть.

У меня нет отвращения к своему внешнему виду. Все вполне гармонично.

И все же, кто эта девушка, смотрящая на меня? Где-то по пути я словно потеряла представление о том, как сильно она мне нравится.

Мой новый психолог помогает мне. За четыре сеанса мы проделали большую работу.

Мы поговорили на самые разные темы: о моем детстве, о моей чрезмерно критичной матери, о моем эмоционально отстраненном отце, о моем желании угождать людям, о разводе моих родителей, и, конечно же, об Итане.

Всегда об Итане.

Она заставила меня описать наше знакомство. Наш первый поцелуй. Момент, когда я осознала, что влюблена в него.

Заставила вспомнить все способы, которыми он меня очаровывал.

Я понимаю, что мы должны поговорить и о плохих временах тоже. Я просто не могу набраться смелости пережить это снова.

Раздается стук в дверь.

— Войдите.

Мне даже не надо оборачиваться, чтобы знать, что это он.

Он становится позади меня, его грудь излучает тепло, хоть он даже не касается меня. Я наблюдаю, как в зеркальном отражении изучает меня. Выражение его лица заставляет меня задуматься, что же он видит такого, чего не вижу я.

— Ты была потрясающей эти вечером.

Я качаю головой.

— Нет, это ты был. Я просто подзарядилась от тебя.

— Это не то, что я помню.

 Это потому, что тебе известны все проверенные фразы, которые нужно сказать, чтобы сделать мне приятно.

— Ох, правда? Я делаю тебе приятно?

— Он делает шаг ближе, но не обнимает меня. Просто прижимается, едва касаясь. Он настолько выше меня, что моя голова задевает его подбородок.

— Все, что я хочу делать все эти дни – это делать тебе приятно, — говорит он низким голосом. — Когда бы ты ни пожелала этого.

Уверена, он не рассчитывал, что это утверждение будет таким невероятно возбуждающим, но это так. Я не могу отделаться от мысли, что, если заняться с ним любовью, то я почувствую себя чертовски хорошо, и знает Бог, мне не помешало бы сбросить напряжение. Но на сеансах с доктором Кейт, я поняла, что это будет колоссальный шаг в неверном направлении. По крайней мере, сейчас.

Он тоже это знает, все это время тщательно старался держать наши отношения вне сцены на строго платоническом уровне. И это просто настоящая пытка! Понимание того, почему это плохая идея никак не умаляет мучения.

Даже сейчас я вижу, как он борется с тем, чтобы не прикоснуться ко мне.

— Ты ведь осознаешь, что ты сногсшибательна? — говорит он моему отражению, и я прислоняюсь к нему спиной.

— У меня появляются морщины.

Он обвивает меня руками.

— Какая чушь.

— Моя кожа портится от сценического грима. — Я сплетаю наши пальцы вместе, а он тем временем прислоняется подбородком к моему плечу.

— Моя тоже, и что?

— На днях я обнаружила волос на своем подбородке. Длинный, темный волос, торчащий из веснушки. Я официально превращаюсь в ведьму. Беги, пока можешь.

Он смеется и прижимается носом к моей щеке.

— Я больше никогда не убегу. И, пожалуйста, перестань пытаться убедить меня в том, что ты далека от абсолютной красоты, потому что это не сработает. Ты идеальна. Всегда была. Всегда будешь. Прямо как сейчас: с дефектами на лице, морщинами... ведьминскими волосами на подбородке и так далее.

И вот так просто он заставляет все мои воображаемые несовершенства исчезнуть.

— Ты необъективен, — говорю я, отступая от него и нанося на лицо немного пудры.

Он прислоняется к столику и смотрит.

— Совершенно необъективен и горжусь этим. Нанеси немного блеска для губ.

Я поворачиваюсь к нему.

— Что? Ты же только что сказал, что я нравлюсь тебе естественной.

— Так и есть. Еще мне нравится смотреть, как ты «дуешь губки», когда наносишь помаду. Это чертовски сексуально. — Он выдвигает стул и садится на него. — Вообще-то, нанеси ее, потом сотри. Потом снова нанеси. Просто продолжай повторять процесс, пока я не скажу остановиться. К твоему сведению, нам позволено здесь задерживаться.

Я улыбаюсь и беру свой блеск. Затем я вынимаю кисточку и протягиваю ему.

— Этого ты хочешь, большой мальчик? Чтобы этот губчатый, влажный кончик двигался по поверхности моих губ? Тебя это заводит?

Все его тело напрягается, и он упирает руки в бедра. Затем он закрывает глаза и ставит локти на колени, потирая лицо.

— Ты дразнишь меня мысленными образами, против которых, тебе прекрасно известно, что я бессилен. Три года целибата ничего не значат для тебя, женщина? Я сейчас пытаюсь справиться с очень коротким запалом.

— Я видела твой запал, и он определенно не короткий.

Он хмыкает и идет в мою уборную.

— Подожди. Это не займет много времени.

Я смеюсь, когда он хлопает дверью.

Примерно через три минуты он возвращается. Он садится на диван, пока я заканчиваю собирать свою вещи.

— Ну, тебе нравится доктор Кейт? — спрашивает он, возвращая наш разговор в разумные рамки приличия.

— Она великолепна, хотя немного странно называть ее – доктор Кейт? Мне почему-то кажется, что у нее должно быть свое шоу, как у доктора Дрю.

— Ага, но в отличие от доктора Дрю, Кейт – ее фамилия.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.

— Я думала, это ее первое имя.

— Так и есть.

— Но... это значит ее полное имя...

— Кейт Кейт. Ага, она вышла замуж за какого-то крупного застройщика – Уильяма Кейта.

— Ха! Полагаю, было бы то же самое, если бы я вступила в брак с Тейлор Свифт. Она бы стала Тейлор Тейлор.

В его глазах появляется блеск.

— Ох, давай-ка углубимся в эту тему. Какой была бы ваша брачная ночь?

Я шлепаю его по ноге.

— Нет, серьезно, — говорит он и подается вперед. — Я правда хочу знать. Начни с того момента, когда вы страстно целуетесь и срываете друг с друга одежду.

Я смеюсь и продолжаю собирать вещи.

Он наблюдает за мной в тишине несколько минут, затем говорит:

— А если мы с тобой поженимся, ты возьмешь мою фамилию? Или ты ждешь, что я стану Итаном Тейлором-Холтом.

И тут вся кровь отливает от моего лица.

Он смеется.

— Кэсси, расслабься. Я не делаю тебе предложение.

— Ох. Ладно. — Мои легкие возобновляют работу.

Он одаривает меня кривой улыбкой.

— Пока что.

Я устраиваюсь в огромном кожаном кресле в то время, как доктор Кейт скрещивает ноги. Она выглядит так словно снимается в рекламе сексуальных очков в роговой оправе. Идеальная блондинка в дизайнерских туфлях.

— Привет, Кэсси. Как дела?

— Нормально.

Доктор Кейт скептически смотрит на меня. Мне не положено прибегать к бессмысленным автоматическим ответам. Я должна описывать свои чувства, как можно честнее. Выявить и бороться с ними.

— Хм... ладно, я... на взводе. В смятении и меня немного тошнит.

— Хммм. — Мой самоанализ вознаграждается улыбкой. — Как прошел спектакль?

— Хорошо, полагаю. Предпоказ был тепло принят. Шумиха в городе позитивная.

— Премьера сегодня вечером, верно?

— Да.

— Какие у тебя ожидания?

— Я буду трепать себе нервы. Потом я сделаю парочку упражнений по концентрации и попытаюсь убедить себя в том, что я могу превратиться в кого-то настолько совершенно другого, что мои буйные страхи станут практически незаметными.

В этот раз она одаривает меня искренней улыбкой.

— Ну, это кажется утомительным. Как Итан?

— Настолько терпеливый, что бесит. Понимающий. Абсолютно спокойный. В отношении нас, по крайней мере. Из-за спектакля он нервничает, конечно же.

— Звучит так, словно его терпение расстраивает тебя.

— Так и есть. Ему так чертовски легко все дается.

— Уверена, это не так, он работал над этим долгое время. Это только твой пятый сеанс. Думаю, ты замечательно справляешься.

— Правда?

— Да. Я впечатлена твоим отношением к этому процессу.

— Я хочу стать лучше.

— Знаю. И это фантастическая платформа, на которой можно выстроить свое исцеление.

Я разглаживаю свою юбку уже в десятый раз. Это никак не ослабляет мое напряжение. Доктор Кейт терпеливо ждет. Она знает, я начну, когда буду готова.

— В общем, — говорю я. — Он снова мне снился вчера. То, каким он был раньше. Я вижу так много параллелей между тем, каким он был тогда и тем, какая я сейчас.

— Какой ты себя нынешнюю видишь?

— Отстраненной. Отчаянно желающей защитить себя.

— Было ли когда-нибудь время, когда ты чувствовала, что у тебя получается защищать себя?

— После нашего первого расставания, да. Какое-то время.

Она пишет что-то в своей записной книжке, прежде чем снова смотрит на меня.

— Если ты мысленно представляешь себя в тот период времени, то каково это?

Я думаю несколько секунд.

— Когда он впервые разбил мне сердце, я попыталась превратить себя в крепость. Замок с высокими, непробиваемыми стенами.

— И какова была роль Итана в этом сценарии?

— Он был той самой... непреодолимой силой, и как бы высоко я ни возводила свои стены, он все равно умудрялся найти вход внутрь.

— Значит, ты боролась, чтобы не пускать его.

— Каждый божий день.

— И когда ты снова вступила с ним в сексуальные отношения, это стало сложнее?

— Да. — Тысячу раз, да.

— По твоей аналогии, ты пыталась быть непробиваемой. Что изменилось?

Все.

— Он попросил меня открыть дверь.

Я просыпаюсь от покалывания, глубокого и настойчивого. Затем я чувствую прикосновения губ на шее, рук – на груди, а что-то твердое прижимается к моей заднице, и тут я вспоминаю...

Итан встретил меня в аэропорту.

Итан, спросил, можем ли мы попробовать снова.

Итан сказал, что любит меня.

Итан сказал, что останется на ночь, чтобы заняться со мной любовью утром.

Вот и утро... и он не ушел. Не испугался. И, похоже, он намерен выполнить свое обещание.

Я воодушевлена, особенно тем, как он держит меня. Словно он обнимал меня всю ночь и сдерживался, чтобы не прикасаться ко мне таким образом.

Он продолжает целовать и посасывать. Я тянусь рукой назад и запускаю пальцы ему в волосы. Когда он нежно покусывает мое плечо, я мысленно отмечаю, что хочу всегда просыпаться так.

Он издает низкий, полный отчаяния стон, продолжая тереться об меня. Я хочу его так сильно, что мне становится некомфортно.

— Доброе утро, — говорю я хриплым голосом.

— Хммм. — Его губы отдаются вибрацией напротив меня, пока одна его рука скользит вдоль живота, и затем опускается ниже, чтобы прижаться к месту, где покалывание ощущается сильнее всего. Я выгибаюсь ему навстречу и с минимальной сменой позы, он медленно входит в меня.

Я сдерживаю дыхание. Ощущения слишком сильные. Затем я испускаю протяжный стон, а он тем временем выдыхает мне в плечо.

Когда мы становимся единым целым, он говорит:

— Вот теперь – доброе утро.

Затем он полностью переосмысливает то, каким может быть доброе утро.

Дважды.

Доктор Кейт делает заметки в своей записной книжке.

— Значит, вы приняли его обратно?

— Да.

Она изучает то, как я то и дело скрещиваю ноги.

— Это было тяжелым решением?

Я снова меняю позицию ног и сажусь, положив руки на колени.

— И да, и нет. Я скучала по нему так сильно, что это было облегчением – наконец, снова обладать им.

— Но...?

— Но... — Это так сложно. Я провела так много времени, скрываясь от этих чувств, что говорить о них слишком сложно.

— Тебе нужна минутка?

— Нет, я в порядке. — Делаю глубокий вдох. — С самого начала, я была осторожна. Я искала признаки его старой версии, но поначалу, ничего подобного обнаружено не было.

Вечер четверга. Пятница. Вечер пятницы. Суббота.

Он не идет домой.

Помимо одной поездки за продуктами, он не одевался. Едва ли оставлял меня одну.

Готовит для меня. В обнаженном виде. Его мастерство на кухне почти такое же умопомрачительное, как в постели, и это о чем-то да говорит.

В субботний вечер он ведет меня в кино. Покупает билет и делает все, как полагается. Держит меня за руку и ведет себя, как настоящий парень.

Это немного странно, но приятно. Я не позволяю себе чрезмерно наслаждаться этим на случай, если это просто мимолетное увлечение. В смысле, мы уже были на этой стадии прежде и вон как все обернулось.

Я очень надеюсь, что в этот раз все иначе.

Как только свет гаснет, он наклоняется и целует меня. Через каких-то десять минут, моя рука уже сжимает его пах, а его губы целуют меня в шею, поэтому мы уходим как раз к моменту, когда на экране начинает разворачиваться сюжет.

Я сопротивляюсь желанию обмахнуть свое лицо.

— Звучит так словно ваша затянувшаяся эмоциональная дистанция привела к тому, что ваше воссоединение стало достаточно... бурным.

— Можно и так сказать. — Мы не могли насытиться друг другом. Это было захватывающе.

— А потом?

— А потом... — Я опускаю взгляд на свои руки. — Нам пришлось перестать находиться только наедине и начать выходить в люди.

— И в этом была проблема?

— Это было началом наших проблем, да.

В воскресенье вечером мы понимаем, что наше уютное уединение больше не может продолжаться. В ближайшее время нам надо принять душ и подготовиться к поездке в аэропорт за Руби. Она не знает, что мы снова вместе. Могу только представить, как она будет рада. К тому же, завтра снова начинаются занятия, поэтому Итан должен ночевать сегодня ночью в своей постели.

Все кусочки реальности, которые мы игнорировали, начинают давить своими острыми краями в наш хрупкий пузырь.

Я напряжена, и это довольно-таки большое достижение, учитывая количество оргазмов, которое я испытала за выходные.

Я прижимаюсь к нему и прислушиваюсь к его сердцебиению.

— Что мы будет делать завтра?

— Что ты имеешь в виду?

— Школу.

Его сердечный ритм остается достаточно стабильным. Я удивлена. Я вывожу пальцами узоры на его груди. Он кладет свою руку поверх моей, кончики его пальцев проходятся по моим костяшкам.

— Ну, считай меня безумцем, но я подумал, что мы можем сходить на занятия. Ну знаешь... научиться чему-то. Улучшить актерские навыки. Может даже выпуститься.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Он подминает меня под себя и заключает мое лицо в свои руки. Он тяжелый, но мне нравится чувствовать вес. Это как-то приободряет. Словно он всецело здесь и больше нигде.

— Ну, если ты спрашиваешь о том, думаю ли я, что нам надо скрывать наши отношения, то – нет. Я хочу, чтобы каждый парень в школе знал. Может потом они перестанут принюхиваться к тебе, как кучка озабоченных дворовых собак.

— Никто не принюхивается ко мне, — говорю я, поглаживая его спину.

Он хмыкает.

— Ну да, конечно.

— Кто так делает?

Он целует меня в щеку. В челюсть. В шею.

— Все. Каждый обладатель члена в этой школе хочет заполучить тебя. Лукас, Эйвери, Скучный Ник, тот странный парень, похожий на Мэтта Деймона. Они постоянно кидают разные комментарии, думая, что я не слышу. И это, уже не говоря об этом гребаном Конноре...

— О, все понятно.

Он перестает целовать меня.

— Что?

— Дело в Конноре.

Он покрывает поцелуями мою шею, двигаясь к моему лицу.

— Он придурок.

— Нет, это не так. Он никогда не делал сексуальных комментариев в мою сторону.

— Вот именно. В этом-то и проблема.

Он опирается на свои локти и отводит волосы с моего лица.

— Я могу справиться с тем, что другие придурки говорят о том, как сильно они хотят переспать с тобой, потому что это всего лишь разговоры. Но Бейн? Этот придурок не просто хочет трахнуть тебя. Он хочет большего. Ты искренне нравишься ему.

Он говорит это с таким отвращением, что я начинаю смеяться.

— Вот ублюдок! Понятно, почему ты ненавидишь его так сильно.

Он смеется и качает головой.

— О, смейся сколько хочешь, но стоит тебе заговорить, как на его лице появляется такое страдальческое выражение, что мне хочется врезать ему. Он сохнет по тебе уже долгое время, и клянусь Богом, ему пора бы перестать.

Он замолкает, но я вижу, как работают извилины его мозга. Я провожу пальцами по бровям, пытаясь избавить их от хмурости.

— Итан, я не заинтересована в Конноре. Я заинтересована в тебе.

Кажется странным – успокаивать его. Раньше мне это давалось так легко, но сейчас слова скребутся в горле подобно наждачной бумаге. И все же, это должно сработать, потому что его внимание полностью направлено на меня.

Он вздергивает бровь.

— Насколько заинтересована.

Он сжимает мою грудь. Нежно проводит большим пальцем по соску.

Я вдыхаю, быстро и прерывисто.

— Очень.

Становится трудно дышать. Он делает это с такой легкостью, что мною овладевает страх.

Он наклоняется и целует разбухший комочек в его руках. Мягкие губы. Открытый рот.

— Скажи мне еще раз, как сильно ты скучала по мне все лето.

Я пытаюсь сформулировать слова.

— Я сильно скучала. — Слишком сильно. Не дай мне пожалеть об этом.

Он не забывает и про другую грудь. С ней он так же ласков.

— По шкале от одного до прикосновения к себе с фантазиями обо мне?

— Это выше всего это. — Я хватаю его за голову, желая большего.

— Насколько выше? — Он добавляет прикосновения зубами. Совсем немного. Как раз, сколько необходимо.

Я выгибаюсь, и мой голос натягивается, когда я говорю:

— Настолько, что колеблется на уровне под названием «Я скучала так сильно, что переименовала Базза в Итана».

Он возвращается к моему лицу.

— Отлично. Как раз то, что нужно.

Я целую его, и он раздвигает мои ноги, тяжело дыша у моих губ.

— Видишь, что ты делаешь со мной?

Он целует меня проникновенно и медленно, затем переходит к изгибу моей шеи.

— Думаю, если я поцелую тебя определенным правильным способом, то смогу поставить тебе засосы в виде надписи: «Кэсси принадлежит Итану. Отвалите!».

Он начинает присасываться, и я взвизгиваю.

— Итан Роберт Холт! Не смей ставить мне засос!

— Тихо. Мне надо сконцентрироваться, чтобы все получилось так, как надо.

— Итан!

Он вздыхает и сползает с меня, я смеюсь при виде внушительного стояка, сформировавшегося над его паховой областью.

— О, ну да, конечно! Смеешься над тем, что ты делаешь со мной, и потом обламываешь попытки показать другим парням, что ты моя. Вот так справедливость!

Я целую его и протягиваю руку под одеяло, указывая на его проблему. Он втягивает воздух, когда я обхватываю его пальцами и убираю одеяло, чтобы он мог наблюдать.

— Мы были в расставании больше года, — говорю я. — Если бы я хотела других парней, думаешь я бы не заполучила бы их?

Он дышит в ритм с моей рукой.

— Ты встречалась с Ником.

— Едва ли. У тебя не было причин для ревности.

Он прижимается головой к подушке.

— Он поцеловал тебя на той вечеринке. У меня еще как были причины для ревности.

— Да. Ну ты хорошенько отыгрался той ночью, не так ли?

— Боже, да. — Я не знаю, отвечает ли он на мой вопрос или реагирует на нарастающий ритм. Не имеет значения. Он закрывает глаза, и на этом разговор заканчивается.

Долгие минуты я наблюдаю за его лицом, пока доставляю ему удовольствие. Как он вообще может ревновать к любому другому мужчине, мне никогда не понять. Я понимаю, что у него есть проблемы из-за того, что его усыновили, а также из-за его послужного списка женщин, но как он в самом деле не понимает, насколько он невероятный?

Помню, когда я училась в старшей школе, моя подруга призналась мне, что ее парень не считает ее красивой. Я не могла понять этого. Когда ты любишь кого-то, этот человек должен казаться тебе красивым, неважно как он выглядит.

Пока я наблюдаю за лицом Итана, я понимаю, что он чувствует неуверенность из-за других парней, потому что он не любит себя достаточно, чтобы увидеть, насколько он поистине прекрасен.

В подтверждение моим мыслям, он выгибает спину и издает долгий стон, когда кончает, и в этот момент, он – самый красивый, сексуальный и восхитительный мужчина на этой планете.

Для меня, по крайней мере.

Доктор Кейт делает паузу, несомненно уловив мое нарастающее напряжение.

— Ты когда-нибудь разговаривала с Итаном о его проблемах с самооценкой?

Я потираю глаза.

— Нет. Совсем нет. — Мне стоило бы, но я не делала этого.

— Но ты подбадривала его время от времени?

— Да, но вероятно недостаточно.

— Двум людям с низкой самооценкой сложно оказывать друг другу достаточно поддержки. Как много усилий Итану надо приложить сейчас, чтобы заставить тебя почувствовать себя особенной?

 Я сбилась со счета, как много раз он меня поддерживал с тех пор, как вернулся.

— Я понимаю вашу точку зрения.

— Итак, — говорит доктор Кейт, откидываясь на своем стуле. — Когда вы сошлись, был ли Итан готов к тому, чтобы ваши отношения были открытыми?

— Да.

— Что ты чувствовала по поводу этого?

Частично облегчение, но в основном…

— Это заставило меня нервничать. Я просто не была уверена, что этот раз будет как-то отличаться.

— Как насчет ваших друзей? Они оказывали поддержку или пытались предостеречь?

— Уверена, они все думали, что мы выжили из ума, но в то время, их осуждение было лишь малой ценой.

Чем ближе мы подходили к театральному корпусу, тем сильнее напряжение овладевало мной.

Все были свидетелями того через, что мы прошли с Итаном, когда впервые разорвали наши отношения. Когда они заметят, что мы снова вместе, я уверена, они подумают, что мы самые отъявленные идиоты на планете, потому что вновь пытаемся построить отношения.

И я бы не стала полностью отрицать это.

Итан сжимает мою руку.

— Ты в порядке?

— Ага. Все нормально. Что насчет тебя?

— Отлично. Никогда не было лучше.

Мы оба лукавим, и знаем это.

По мере того, как мы приближаемся к зданию, я вижу, что большая часть наших одногруппников столпилось около скамеек, болтая, смеясь и покуривая. Зои первая кто видит, что мы идем рука об руку. У нее открывается рот. Она толкает Фиби, и та поворачивается, что посмотреть. Всего через несколько секунд все уже не спускают с нас глаз.

— Привет, ребята, — говорю я, когда мы останавливаемся напротив них. — Хорошо провели лето?

— У меня было офигенное лето, — говорит Джек со своей коронной усмешкой. — Я сошелся с бывшей девушкой, которую бросил больше года назад, потому что я жалкий придурок, который никогда не переставал сохнуть по ней. Ой, подождите-ка, это же был ты, Холт, не так ли?

Все смеются, и напряжение спадает, и в кои-то веки я благодарна Эйвери за его длинный язык. Даже Итан улыбается.

Единственный человек, который не улыбается, это Коннор.

Ему не хватает секунды, чтобы отвернуться вовремя и скрыть свое неверие.

— Коннор был твоим другом?

Она склоняет голову в сторону.

— Почему у меня такое чувство, что с Коннором связано больше, чем ты мне рассказываешь?

Я опускаю взгляд. Из всех моих неправильных попыток забыть Итана, я жалею о Конноре больше всего.

— Он был нечто большим. После Итана, мы были… любовниками. Какое-то время.

Доктор Кейт издает понимающий звук.

— Любовники во имя мести?

Я киваю. Я все еще не понимаю, как я могла так обращаться с ним и при этом меня не поглотил стыд.

— Я так понимаю, ты порвала с ним? — спрашивает тихо доктор Кейт.

— Да. Я знаю, что причинила ему боль, но это было к лучшему.

— Но в театральной школе вы никогда…?

— Нет. Мы были просто друзьями. Я знала, что всегда нравилась ему, но…

— Ты была не заинтересована?

— Нет.

— Был ли Коннор обижен на это?

Я помню, какую поддержку мне оказал Коннор после разрыва, и как это изменилось после того, как мы с Итаном вновь сошлись.

— Похоже на то, но он никогда не злорадствовал по этому поводу. Он просто проявлял заботу.

— Уверена, Итан не оценил бы это.

— Нисколько.

Кто-то слегка прикасается к моей спине.

— Так ты серьезно приняла его обратно?

Это первый раз за весь день, когда Коннор разговаривает со мной. Я хватаю сэндвич и продвигаюсь вперед в очереди кафетерия.

— Все сложно, Коннор.

— И не говори.

Он хватает напиток и вливается в очередь сбоку от меня.

— Просто пообещай мне, что ты будешь осторожна. — Он косится на Итана, который сидит с остальной частью нашей группы. — Как только он начнет подавать тревожные знаки, уходи. Видеть то, как тебе снова причиняют боль будет… ну… это будет отстойно, понимаешь?

— Может, в этот раз все получится.

Он издает короткий смешок.

— Ага. Может.      

Итан переводит взгляд в сторону, и когда он видит нас вместе, его выражение лица становится мрачным.

Коннор вздыхает.

— Почему у меня такое чувство, что нам с тобой больше нельзя будет быть друзьями?

Мы платим за наши заказы и направляемся к столику. Когда мы подходим, Итан встает и обнимает меня. Потом он целует меня, долго и проникновенно, прямо перед Коннором. Более чем очевидно, что он заявляет о своих правах словно прикрепляет к моей спине большой плакат с надписью: «Собственность Итана Холта» подобно накидке.

Коннор закатывает глаза и садится рядом с Зои. Итан садится и усаживает меня на колени.

Казалось бы, все остальные ничего не заметили, но на протяжении всего обеденного перерыва, тяжелое напряжение между двумя парнями по обе стороны от меня давит в самый центр моей груди.

Получается, конфликт между Итаном и Коннором обострился, когда вы сошлись?

Я вздыхаю.

— Да. В смысле, они никогда не нравились друг другу, но по крайней мере, они притворялись.

— Ты ранее сказала, что «они все» думали, что вы сошли с ума? Кто еще не давал тебе покоя?

— Моя соседка, Руби.

— Ей не нравился Итан?

— Нет. Она видела через что я прошла в первый раз, и полагаю, что моя горечь передалась ей. Когда мы впервые сошлись, она была, можно сказать… терпеливой.

— Итан! Выходи из чертовой ванной! Ты возишься дольше, чем девчонка!

Руби колотит в дверь и раздраженно вздыхает. Сказать, что она недовольна тем, что мы с Итаном снова вместе, было бы преуменьшением.

— Почему твой чертов парень так долго моется в душе? — спрашивает она, плюхаясь рядом со мной на диване. — Ему вроде бы больше нет необходимости дрочить. Вы двое постоянно трахаетесь.

— Думаю, ему просто нравится долго принимать душ.

— Чертова Примадонна.

— Руби, будь вежливой.

— Я веду себя вежливо. Если бы я вела себя противно, то я пошла бы на кухню и врубила бы кипяток.

Ее лицо озаряет шкодливое выражение.

— Руби… нет.

Она смеется и бежит на кухню. Я слышу звук работающего крана примерно три секунды, прежде чем слышу мужской крик из ванной.

— Чертова проходимка!

Я вздыхаю.

Это все равно, что жить с детьми.

Итан появляется в дверях, с него стекает вода, полотенце обвязано вокруг его поясницы, выражение его лица подобно грозовой туче.

— Где она?

Руби высовывает голову из кухни.

— Кто? Я?

Он грозно смотрит на нее. Она мило улыбается.

— Прекрати быть занозой в заднице.

— Хорошо, как только ты прекратишь встречаться с моей лучшей подругой.

— Едва ли это одно и то же.

— Вот и неправда. Тот факт, что ты встречаешься с Кэсси – это огромная заноза в моей заднице.

— Привыкай.

— И сколько это продлится? До тех пор, пока ты не облажаешься и снова не бросишь ее? Мы сейчас говорим о неделях или месяцах?

Я стреляю в нее взглядом.

Итан сжимает челюсть и ничего не отвечает. Затем он направляется в спальню и хлопает дверью.

Злость Руби проходит в тот самый момент, когда моя вспыхивает.

— Какого черта, Руби?

— Прости, он просто… мне не стоило говорить это.

— Можешь дать ему передышку?

— Я не хочу, чтобы он снова причинил тебе боль.

— Ровно, как и я.

— И я знаю, ты думаешь, что он изменился или что-то там еще, но все это кажется слишком, блин, правильным. Я не доверяю ему. Ты сама-то доверяешь?

Самый сложный вопрос на свете, на который надо дать ответ. Мне хочется сказать «да», но я поклялась никогда ей больше не врать.

— Я не знаю.

Она кивает и подходит, чтобы обнять меня.

— Так я и думала. Давай я просто скажу так: если он снова причинит тебе боль, я заеду ему коленом по яйцам с такой силой, что они никогда больше не опустятся.

Я сжимаю ее.

— Если он причинит мне снова боль, я уж точно буду не против.

— Хорошо.

Мысли о Руби заставляют меня скучать по ней. Если бы не она и не Тристан, я бы превратилась в еще более жалкую психичку, коей уже являюсь.

— Руби все еще присутствует втвоей жизни? — спрашивает доктор Кейт.

— Не так много, как мне хотелось бы. — И я скучаю по ней каждый день. — Прямо перед самым выпускным, она забеременела. Ее парнем был австралийский бизнесмен, с которым она познакомилась летом перед последним курсом. Он сделал ей предложение, и после выпускного, они улетели жить в Сидней. Сейчас у них трое детей и они так счастливы, что даже тошно.

— Она знает, что Итан вернулся в твою жизнь?

— Да. Мы болтаем онлайн каждые несколько недель.

— Что она думает об этом?

Опаньки.

— Когда я рассказала, что я согласилась играть с ним в спектакле, она подумала, что я выжила из ума и выносила мне мозг добрые полчаса. Потом, когда я рассказала ей, что он извинился и хочет вернуть меня, она пригрозила мне, что запрыгнет на первый рейс аэропорта «Оз», чтобы выбить из меня всю дурь. Когда же я рассказала ей, как он проработал все свои проблемы и насколько изменился, она притихла на долгое время.

— А сейчас?

Я делаю глубокий вдох.

— Она рада, что я хожу к психологу, и насторожена по отношению к Итану. Очень насторожена, но она хочет, чтобы я была счастлива, и считает, что я должна заставить его прыгать через обручи, прежде чем принять обратно.

— Она верит в то, что он изменился?

Я качаю головой.

— Она сомневается.

— Почему?

— Потому, что один раз он уже убедил нас в этом.

Он направляется ко мне с самодовольным видом. Ну, более самодовольным, чем обычно. Сбоку от меня, Зои и Фиби таинственно притихли. Я поворачиваюсь и вижу, что они смотрят на него с открытыми ртами.

Мне трудно винить их. Каждый раз, когда я вижу, что Итан направляется ко мне, мир словно замедляется. У меня нет сомнений, что он точно так же влияет на других девушек.

— Боже, он такой горячий, — шепчет Зои под нос.

Возможно, это делает меня плохим человеком, но видеть, как Зои пускает слюнки по парню, чьи глаза смотрят только на меня, делает меня невероятно счастливой.

— Доброе утро, дружок! — говорю я чрезмерно громко.

Когда он доходит до меня, он шепчет:

— Доброе утро, подружка, — затем он прикасается к моему затылку и притягивает меня, чтобы поцеловать.

Все мысли о Зои и Фиби незамедлительно испаряются. Забыты абсолютно все мысли, которые не крутятся вокруг того, насколько прекрасны его губы.

— О, ради всего святого, вы двое! — говорит Эйвери сбоку от нас. — Я только что позавтракал, и мне совсем не нужно лицезреть это. Думаю, мне больше нравилось, когда вы были в врозь и весь день просто пассивно-агрессивно трахали друг друга глазами. Тогда определенно меньше мелькали языки. Уединитесь, черт побери!

Отличная идея, — говорит Итан. Он хватает меня за руку и уволакивает за собой по коридору в сторону гримерной, затем хлопает дверью и достает что-то из своего рюкзака.

Он протягивает это и говорит:

— С Днем Рождения!

Я удивлена, что он помнит. И рада. Я хотела, чтобы он запомнил и мне не пришлось бы ему напоминать. Как бы это жалко ни звучало, он прошел своего рода тест на вторую половинку.

После его слов, я с сомнением разглядываю вещь в его руках. Это выглядит так словно торнадо из бумаги и скотча угодило в нечто подобное прямоугольнику.

Он пожимает плечами.

— Да уж… фиговый из меня упаковщик подарков. Я пытался скрыть это от тебя, но… как есть.

Я улыбаюсь и разрываю упаковочную бумагу. Внутри оказывается старая и потрепанная копия книги Итана – «Изгои».

— Ох, ого! — Знание того, какую ценность эта книга имеет для него, вызывает ком в моем горле. — Итан…

— Подожди, — говорит он и открывает лицевую часть обложки. — Смотри.

На титульном листе написано:

Для Кэсси, на ее 21-ый День Рождения. Итан сказал мне, что ты очень особенная молодая леди. Я надеюсь твое будущее такое же яркое, как и солнце. Оставайся лучезарной.

С самыми теплыми пожеланиями, С.Э. Хинтон.

— О, Боже! — Я поднимаю взгляд на Итана. Его самодовольство сейчас прямо-таки зашкаливает. — Ты попросил ее подписать это для меня?

Он кивает.

— Написал ей на почту летом. Она была очень добра и согласилась подписать. Я отправил ей эту книгу спустя несколько дней, и она отправила ее обратно в течение недели.

— В течение недели? Но… мы даже еще не сошлись тогда.

Он затихает, смущенный тем, что только что выдал себя.

— Я знаю. Но я уже тогда хотел этого. Я не мог смириться с мыслью, что мне придется жить еще один год без тебя.

— А что, если бы я отказала?

Он пожимает плечами.

— Я бы все равно подарил ее тебе. Это твой двадцать первый день рождения. Это особенная дата. — Он нежно целует меня, такой искренний и расслабленный. — Ты особенная.

Я глажу его по лицу.

— Это невероятно.

Он снова целует меня.

— Значит тебе понравилось?

— Понравилось? Это… — Я качаю головой, стараясь не расклеиться. — Это самая приятная вещь, которую кто-либо делал для меня. Мне очень нравится. — Меня порывает сказать: «Я люблю тебя», но слова застревают у меня в голове. Вместо этого, я целую его и шепчу: — Спасибо.

Возможно, я была неправа в отношении его способности к изменениям. Возможно, этот второй шанс – это именно то, что нам нужно, и нам пришлось быть в разлуке, чтобы он осознал, что то, что у нас есть – важнее, чем его страх.

Какой бы ни был причина, я благодарна. Я чувствую, что влюбляюсь в него даже больше, чем раньше, и прямо сейчас, я не думаю, что смогу остановиться даже, если захочу.

Он обнимает меня, и я рада, что на нем сегодня черная футболка, потому что слезы счастья, хлынувшие по моим щекам, хорошо маскируются.

Я смотрю на доктора Кейт, прекрасно понимая, что заливаюсь краской.

Она мне легко улыбается.

— Так значит, какое-то время вы двое были счастливы вместе?

— Да. По-настоящему счастливы. По крайней мере, я. Оглядываясь назад, я осознаю, что это длилось всего несколько месяцев. Недостаточно долго.

Она делает заметки в записной книжке.

— Когда ситуация начала меняться?

Мое напряжение начинает расти.

— Я не знаю, какой это был конкретно момент. Это случилось постепенно.

— Был ли у этого специфический триггер?

— Коннор.

Я понимаю, что начинаю разговаривать с ней резко, поэтому пытаюсь успокоиться. Я сердита на Итана, не на нее.

— Когда бы Коннор ни появлялся рядом, Итан замыкался и весь напрягался.

Доктор Кейт скрещивает руки на коленях.

— Кэсси, расскажи мне больше о Конноре.

С секунду я ничего не говорю.

— Он был открытый. Милый. Заботливый.

— Привлекательный?

— Да. Очень.

Доктор Кейт кивает.

— Неудивительно, что Итан выбрал его в качестве центра своей агрессии и неуверенности в себе. Мозг млекопитающих не всегда работает логически, когда речь идет о предполагаемой угрозе. В разуме Итана, у Коннора было намерение украсть тебя. Его примитивные инстинкты отреагировали на это.

— Так вот почему он превращался в такого дикаря каждый раз при виде Коннора?

— К сожалению, да.

Я смыкаю руки вместе и сжимаю.

— Невероятно.

Доктор Кейт замолкает.

— Как обстоят дела с твоей тревожностью?

— Она на максимуме.

— Значит, ревность Итана расстраивает тебя?

Я вздыхаю.

— В начале, мне казалось привлекательным то, что он такой собственник. Но потом…

— Стало хуже?

— Да. Когда мы сошлись, он очень сильно старался скрывать, насколько плохо все было.

— И он преуспел в этом?

— До определенного момента?

— Какого момента?

Пот выступает на моем лбу.

— До показательной постановки. Наш выпускной год.

Эрика открывает большую папку и начинает раздавать листы из кипы бумаг.

— Дамы и Господа, как вам известно, до показательного спектакля осталось всего лишь пару месяцев, и вот сценки, на которые вас утвердили. Если вы еще не указали, с каким монологом хотели бы выступать, пожалуйста, сделайте это как можно быстрее. Помните, на этих постановках будут присутствовать продюсеры, агенты, спонсоры и важные профессионалы в области нашей индустрии. Задайте жару!

Я грызу ноготь на большом пальце. Показательная постановка пугает меня до чертиков. Если ты хорошо выступишь, то сможешь быстро перейти к профессиональной карьере. Если же нет, то ты погрузишься в мир бесконечных открытых прослушиваний и собеседований. Давление, вызванное желанием выступить хорошо, доходит до абсурда.

— Ты слышала о том, что случилось в прошлом году? — шепчет Миранда. — Почти половине группы предложили контракты на спектакли по всему миру.

— Где, например

— Лос-Анджелес, Торонто, Лондон, Европа, Сан-Франциско… даже Бродвей.

— Серьезно?

— Ага. Серьезней некуда.

Как будто я и без того не была на иголках.

Я уже было собираюсь приняться за другой ноготь, когда Итан хватает мою руку и сплетает наши пальцы вместе.

— Прекращай. Мне нравятся твои ногти.

— Я в ужасе.

— Я знаю. Перестань. Это передается мне.

— Думаешь, нам попадется совместная постановка,

— Так было бы лучше. Я ни с кем так не хорош, как с тобой на сцене. — Он сжимает мою руку и улыбается.

Боже, я люблю его. И конечно же, я до сих пор ему не сказала об этом. Все еще нахожусь в ожидании подходящего момента. Каждый раз, когда я пытаюсь, мое сердце начинает колотиться, как у испуганного кролика.

Это не значит, что я не чувствую этого.

Эрика выдает нам сценки, на которые мы утверждены и говорит:

— Итак, я долго и упорно размышляла об этих группах и парах. Я попыталась дать вам всем сцены, в которых вы бы проявили свои сильные стороны, но мне также надо показать вам ваш гнев. Таким образом, некоторые из этих сцен вы уже отыгрывали, но другие будут для вас новым опытом. Каждый из вас отыгрывает три сцены и два монолога. Один из ваших монологов должен быть Шекспировским.

Я опускаю взгляд на список. Мы с Итаном будем отыгрывать сцену на балконе из «Ромео и Джульетты». Слава Богу, есть что-то в чем я точно знаю, что преуспею. Итан и Коннор будут отыгрывать их сцену из «Врага внутри». Неудивительно. Они были превосходны.

Любопытно увидеть, что Итан будет играть в паре с Джеком в постановке «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Я никогда не видела, чтобы Итан играл в комедии. Я так рада за него.

Мои две другие сцены – новые: «Служанки» Жана Жене, совместно с Зои и Фиби и что под названием «Портрет» с Коннором.

Сценарии для всех отрывков прикреплены к расписанию репетиций. Постановка «Служанки» мне уже знакома, поэтому я перелистываю к «Портрету», чтобы посмотреть, о чем она.

Я успеваю прочесть только две страницы после чего резко останавливаюсь.

Ох.

О, Боже, нет.

Итан будет взбешен.

Доктор Кейт снимает свои очки.

— Я так понимаю, пьеса была неоднозначного содержания.

Не будь во мне столько напряжения, я бы засмеялась.

— Не то слово. Но думаю, будь я в паре с кем-то любым кроме Коннора, Итан бы так не беспокоился.

— Его реакция была бурной?

Холодок пробегает по моей спине.

— Вообще-то, нет. Это была совершенно не та реакция, которую я ожидала.

Он молчит и не двигается.

Мысль о том, как он причитает и бушует была и без того ужасной. Но это намного хуже.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Он моргает.

Энергетика в комнате за гранью напряженности. Я хочу прикоснуться к нему, но у меня нет ни малейшего представления, как он отреагирует.

— Итан, это пустяк.

Он хмурится и кивает.

— Я клоню к тому, что Эрика сказала, что не станет меня ни к чему принуждать, но это прописано в сценарии, и я не хочу, чтобы продюсеры или режиссеры подумали, что я – ханжа. Я хочу сказать, там нет ничего такого, что все могут увидеть. Большинство времени я буду повернута спиной к зрителям. Единственный человек, который будет их видеть – Коннор.

Он усмехается, резко и с горечью.

— Всего лишь Коннор.

— Я могу надеть стикини.

— Что еще за на хрен стикини?

— Ну знаешь, такие наклеечки, которые будут на моих сосках.

Он снова смеется.

— О, ну да. Тогда, все отлично.

Я опускаю голову. Мне практически хочется, чтобы он кричал. С этим было бы легче иметь дело, чем с этой спокойной, саркастической яростью.

— Итан…

— Нет, ты права, Кэсси», — говорит он и вскидывает руками. — Это пустяк. Моя девушка будет топлесс перед тысячью людьми, но единственный человек, у которого будет хороший обзор на ее сиськи – парень, который, скорее всего, дрочил на ее снимки с первого дня встречи. Пустяк. Мне абсолютно не о чем беспокоиться.

— Да, не о чем. Ну увидит он мои сиськи, и что? В вашей с ним совместной сцене, ты тоже был без рубашки. Черт, да он даже целует тебя в грудь.

— Ты как будто ревнуешь.

— Я ревную. Я не выношу видеть, как ты делаешь подобные вещи с другим человеком. Даже Коннором. Но я понимаю, что это ничего не значит.

— Это потому что мы с Коннором ненавидим друг друга! А то, что он пялится на тебя – совершенно другое. Ты не ненавидишь его, и он уж точно не ненавидит тебя.

Я сажусь рядом с ним. Я не знаю, что сказать, чтобы сгладить ситуацию.

Он вздыхает и потирает лицо.

— Могу я хотя бы взглянуть на сценарий?

Я даю ему сценарий и наблюдаю за выражением его лица, пока он пробегается по содержанию. Я знаю, что там есть вещи, которые ему не понравятся, но предупрежден – значит вооружен, верно?

Он доходит примерно до половины сценария, когда его хмурость достигает эпических пропорций.

Он указывает на пояснения в сценарии: Марла снимает свою блузку и лифчик. Кристиан рисует ее, глядя на нее с очевидной страстью. «Чем больше я на нее смотрел, тем красивее она становилась. Чем больше я напоминал себе, что она замужем, тем меньше это имело значения. Она была больше, чем просто моей моделью. Она была моей музой». Он подходит к ней. Она никак не реагирует, когда он прикасается к ее телу. «Чем дольше я рисовал ее, тем более реалистичными становились мои фантазии. Каждое движение моей кисти вызывало покалывание в моих пальцах, словно они ласкали ее». Он пробегается вверх вдоль ее бока и затем заключает в ладони ее грудь.

Итан качает головой и делает глубокий вдох прежде чем проложить:

«Конечно же, Марла в моих фантазиях хотела меня столь же сильно. Она тоже делала со мной кое-что». Она встает. «Кое-что чудесное». Она расстегивает на нем рубашку и начинает ласкать его грудь. «Кое-что, что реальная Марла никогда бы не сделала». Она встает перед ним на колени. Свет меркнет, когда она принимается расстегивать его брюки и начинает орально доставлять ему удовольствие. «Если бы только она делала эти чудесные вещи… Предала бы своего мужа. Позволила бы мне любить ее. Я бы мог дать ей так много. Мир красоты, удовольствия и великого искусства. Все. Все!». Свет резко вспыхивает, когда его настигает оргазм, затем все вновь меркнет».

Он закрывает сценарий и опускает голову.

— Да чтоб меня!

Он больше не зол. Он просто… смирившийся.

Я так сильно хочу успокоить его, но я знаю, что будь эта ситуация противоположной, то ни у кого бы не было достаточно слов, чтобы заставить меня чувствовать себя лучше. Вместо этого я целую его щеки, брови, лоб и затем губы. Он притягивает меня к себе на колени и обнимает, и когда наши груди соприкасаются, я чувствую его чрезмерно быстрое сердцебиение, источающее страх.

— Хочешь, я скажу Эрике, что не могу все это делать? — спрашиваю я, поглаживая его волосы.

— Нет, сценарий отличный. Это прекрасная роль для тебя, как и офигенная роль для Коннора, поэтому выбор Эрики и пал на эту пьесу. Я просто… ненавижу представлять, как он прикасается к тебе. Боже, когда я буду наблюдать за тем, как ты делаешь ему минет, я наверно умру».

Он откидывается и закрывает глаза. Когда я прикасаюсь к его лицу, оно горит. Мне видно, что он пытается подавить свои эмоции, но это не то, что так уж и легко сделать.

— Хотелось бы мне, чтобы Эрика выбрала тебя, а не Коннора.

Он открывает глаза и пробегается кончиками пальцев по моим губам.

— Мне тоже.

В ту ночь, когда мы занимаемся любовью, он другой. Более жесткий. Словно жестким сексом он пытается выбить меня с Коннором из своих мыслей. Когда все заканчивается, он ничего не говорит. Просто обнимает меня.

Следующим утром, он кажется уже более спокойным относительно всего этого, но от меня не ускользает тревожный взгляд в его глазах. Он выглядит как человек, предвидевший ужасную трагедию и не знающий, как остановить ее.

Я делаю прерывистый вздох.

— Кэсси? — голос доктор Кейт спокойный.

— Это естественно, что эти воспоминания вызывают у тебя эмоции. В этом и цель эти сеансов. Выявить триггеры твоей злости и пытаться противостоять им. Выплеснуть эмоции наружу, чтобы мы умели управляться с ними – это часть процесса.

— Я просто не понимаю, как он мог разрушить наши отношения дважды. В первый раз, я почти простила его, но второй раз? Зачем он вообще снова пытался, если знал, что не сможет справиться?

Она сочувствующе мне кивает.

— Даже самые лучшие побуждения могут быть запятнаны болезненными последствиями. Ты когда-нибудь слышала термин «травма покинутого».

Я качаю головой.

— У разных людей это проявляется по-разному, но обычно это носит саморазрушительный характер. Это очень беспокоит тех, кто страдает от этого, потому что они распознают модели страха, злости и самосаботажа, но чувствуют себя бессильными, чтобы изменить их. Звучит знакомо?

Я киваю.

— Да. — И не только по отношению к Итану. Я годами жила с этим чувством.

— Некоторые пытаются заняться самолечением и прибегают к помощи наркотиков, секса, еды, шоппинга или азартных игр.

Было время, Итан часто выпивал. Я же забывалась в бессмысленном сексе.

Доктор Кейт подается слегка вперед.

— Люди в подобных кругах думают, что, если они изменят свои внешние реакции, их внутренние процессы последуют за ними.

— Это словно носить маску, — говорю я тихо.

— Да. Точно, словно носить маску.

Я стискиваю челюсть, пытаясь справиться с нарастающими эмоциями.

— Итан провалил нашу аттестацию по работе с масками. Ему пришлось сдавать дополнительный зачет, чтобы компенсировать это.

Доктор Кейт замолкает.

— А насколько хорошо ему удалось скрывать эмоции при тебе?

— Когда я только начала работать с Коннором, Итан пытался быть спокойным насчет этого. На самом деле, мне кажется, я была в большем напряжении, чем он.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что… — Теребя свои ногти, я отвечаю практически шепотом. — Я не хотела давать ему повода снова порвать со мной.

Я не смотрю на доктора Кейт, но чувствую ее пристальный взгляд на мне.

— Кэсси, в твоем поведении нет ничего такого, чего можно стыдиться. Ты боялась, что тебе снова причинят боль. Очевидно, Итан был не единственный, у кого был синдром покинутого. Ты сейчас здесь, потому что до сих пор страдаешь от этого.

Я киваю. В то время, я не имела понятия, в чем была причина моей эмоциональной биполярности. Я лишь знала, что меня тянуло в такое множество разных направлений, что я и вовсе боялась просто двинуться с места.

Я должна быть уверенной в себе, когда снимаю с себя блузку, но я не чувствую этого. Еще меньше уверенности я чувствую, когда снимаю с себя лифчик. Мои соски покрыты наклейками в тон моей кожи, но они никак не помогают мне чувствовать себя менее обнаженной. По сценарию я должна смотреть Коннору в глаза, но я не могу. Это же Коннор. Мой друг – Коннор. Мой друг, который сейчас стоит передо мной, пристально глядя на мою грудь и очень часто дыша.

— Следи за своей осанкой, Кэсси, — говорит Эрика. — Ты – натурщица. Ты привыкла, что тебя видят полуобнаженной.

Я выпрямляю спину. Коннор говорит свои реплики, и затем прикасается ко мне. Его руки нежные. Он пробегается своими пальцами вверх по моей талии, поверх грудной клетки. Он замирает прежде чем прикоснуться к моей груди. Я поднимаю на него взгляд. Весь его вид выражает чуть ли не сожаление, когда он прикасается ко мне руками и нежно сжимает.

— Отлично. Теперь Кэсси, ты перевоплощаешься в его фантазию: Марлу, которая хочет его так же сильно, как он хочет ее.

Я стараюсь. Я очень стараюсь. Я прикидываюсь уверенной в себе, когда расстегиваю его рубашку и спускаю ее по плечам. Затем я кладу свою руку на его грудь и провожу рукой по линиям его мышц. Он вздыхает и наблюдает, как пальцы его рук напрягаются по бокам от его тела в ожидании, пока мое любопытство не перерастет в яростную страсть.

Его грудь отличается от груди Итана. На ней больше волос. Она немного у́же. И все же она привлекательна. Просто это не Он.

— Хорошо, остановись.

Я убираю свои руки и вздыхаю. Коннор отступает назад и потирает глаза. Я лажаю, и он знает это. Мы все знаем.

Эрика убирает свою записную книжку и идет на сцену. Я поднимаю свою блузку и прикрываю себя.

— Кэсси, что происходит в твоей голове, когда ты прикасаешься к нему? Предполагаю, что явно не то, как ты сильно хочешь переспать с ним.

— Простите. Я просто не могу…

Я бросаю взгляд на Коннора. Он так старается, чтобы все получилось, но я продолжаю отгораживаться от него. Такими темпами, наша сценка будет самой безвкусной и одержимой историей любви когда-либо рассказанной.

— Мистер Бейн, передохните. Мне бы хотелось поработать с мисс Тейлор немного.

— Да, конечно. — Коннор кидает мне улыбку, полную сочувствия, затем надевает рубашку и направляется к выходу.

Я вся напрягаюсь, пока Эрика изучает меня со скрещенными на груди руками.

— Что с тобой происходит? Я знаю, что у тебя может быть химия с Коннором. Я видела ее, особенно в сценах из прошлогодней постановки «Трамвая «Желание». Потому-то я и выбрала вас двоих для данной сцены. Почему ты сдерживаешься? Тебя стесняет обнаженность?

Я качаю головой.

— Тогда что?

Как мне сказать ей, что меня беспокоит, как отреагирует мой парень, если я всецело отдамся сценке? Это самое жалкое оправдание в мире.

Она хмурится, когда я не отвечаю. Сейчас она уже знает меня и Итана достаточно хорошо, чтобы читать между строк.

— Кэсси, ты не можешь позволять своим отношениям вне сцены влиять на твое выступление. Это две разные жизни. Мистер Холт – актер. Он должен понимать это.

— Он понимает, и он очень поддерживает меня, но… ему будет непросто наблюдать, понимаете?

— Тогда, вероятно, ему не следует это делать. На этом показательном выступлении, вы оба должны быть на высоте. Вы должны отказаться от всего, что может вас сдерживать или отвлекать.

— Я не могу ему запретить смотреть.

— Нет, но ты можешь дать ему совет, сказав, что это совершенно не в его интересах. Последнее, что нужно каждому из вас прямо сейчас, это драма в вашей личной жизни. Ей место только на сцене. Все понятно?

Я киваю.

— Да.

У меня такое чувство, словно меня отчитала моя мать.

— Отдохни пять минут и возвращайся с другим настроем. У нас не так много времени, чтобы довести этот отрывок до ума, а я по-настоящему верю, что эта сценка может быть довольно-таки зрелищной, если только вы двое отдадитесь ей.

Я надеваю блузку и выхожу на улицу закурить сигарету. Я курила не так часто в последнее время, потому что Итану это не нравится. Еще один пример того, как я корректирую свое поведение ради парня.

Когда я возвращаюсь обратно, я выкидываю из головы все мысли об Итане и всецело отдаюсь сцене. Коннор не понимает, что на него обрушивается. Я вижу удивление на его лице, когда перевоплощаюсь в Марлу. В ее обличье я чувствую вину за то, что хочу другого мужчину, помимо своего мужа, но я должна познать физическое влечение к загадочному художнику.

Под конец, мы оба краснеем и тяжело дышим, и я становлюсь на колени перед ним, делая вид, что не замечаю выпуклость в его брюках.

Эрика выглядит довольной.

— Так намного лучше. Увидимся завтра.

Она оставляет нас с Коннором одних, чтобы мы могли переодеться. Между нами возникает неловкость. Коннор всегда был тем человеком, с которым я чувствовала себя совершенно комфортно, но эта репетиция все разрушила. Он прикасался к моей груди, и у него возникла эрекция. Я возбудила его, находясь в обличье своей героини.

Как мы можем не чувствовать себя странно после этого?

Когда мы выходим из театра, Итан стоит на выходе и ждет.

— Спокойной ночи, — бормочет Коннор и уходит, не посмотрев никому из нас в глаза. Я тотчас зарываюсь с головой в грудь Итана и крепко-крепко его обнимаю.

— Эй, — говорит он, поглаживая мои волосы. — Ты в порядке?

— Да. Просто устала.

— Тяжелый день?

— Ага. Эрика устроила мне головомойку.

— Почему?

— Потому что я сдерживалась.

Он затихает.

— С Коннором?

— Да.

— Хм. — Он перестает поглаживать. — Ты не… сняла свою блузку?

— Нет, я сняла, но…

Мышца на его челюсти напрягается сбоку от моей головы.

— Но что? Ты прикасалась к нему?

— Да. — Я слышу, какими раскатистыми ударами бьется его сердце в груди. — Но я продолжала думать о тебе. О том как бы ты отреагировал. Эрика сказала мне, что я должна прекратить.

— И… что случилось потом?

Я отстраняюсь, чтобы поднять на него взгляд. Как и следовало ожидать, он хмурится.

— Я начала лучше стараться .

Он начинает хмуриться сильнее.

— И?

— И… хм… — Я вспоминаю покалывание от прикосновений его рук к моей груди, от которых перехватывало дыхание. Его стояк прямо перед моим лицом, пока я притворяюсь, что делаю ему минет. — Думаю, под конец у нас стало неплохо получаться .

Он выдыхает и выражение на его лице чуть ли не разбивает мне сердце.

Я становлюсь на носочки, чтобы поцеловать его. Мне необходимо поцеловать его. Напомнить ему, что он единственный, кого я хочу. Напомнить себе, что это мою героиню возбудил другой мужчина, пока длилась пьеса, а не меня. Он целует меня в ответ. Запускает руки в мои волосы и направляет голову туда, куда он хочет. Меньше чем за три секунды он воспламеняет меня так, как не удалось Коннору за весь вечер.

— Отвези меня домой, — говорю я, в то время как все мое тело вспыхивает.

Он так и делает. И час спустя, когда я уже покрыта потом и обессиленная лежу под ним, я признаюсь ему в любви впервые с тех пор, как мы вновь сошлись.

Я говорю ему это, потому что это правда. Не потому что чувствую вину.

По большей части.

Доктор Кейт наливает мне стакан воды. Я принимаю его с благодарностью. По крайней мне, так я могу занять свои руки.

— Думаешь, ты немного переборщила за то, что делала тогда с Коннором? — спрашивает доктор Кейт.

— Наверно. — Я отпиваю еще больше воды. — Но я не хотела, чтобы Итан думал, что существует какой-то глупый любовный треугольник, потому что это было не так.

Доктор Кейт дает мне несколько секунд, и потом говорит:

— Случалось ли когда-нибудь такое, чтобы у тебя возникло желание оправдать недоверие Итана?

Я чуть ли не давлюсь своим ответом, но эти сеансы ничего не дадут, если не быть честной.

— Нет, но…

Она ждет более подробного ответа.

— Я всегда задавалась вопросом, насколько все могло бы быть иначе, если бы я полюбила Коннора. Он был таким простым. Но я не смогла полюбить его. Не смогла даже после того, как думала, что больше никогда не увижу Итана.

— Значит, не было даже намека на это, пока вы с Итаном были все еще вместе?

Я качаю головой.

— Как бы сильно я не должна была изображать влечение к Коннору на сцене, мне никогда не хотелось продолжать это вне.

— Ты говорила ему об этом.

— Мы с Коннором никогда не говорили об этом, но мне было понятно, что он знает. Что касается Итана, я снова и снова говорила ему, что у него нет причин для беспокойства.

Я говорила это так часто, что эти слова уже были подобны яду на вкус.

— Но он не поверил тебе.

Горечь проступает по моей коже подобно сыпи.

— Нет.

Дворники двигаются из стороны в сторону, когда номер Итана высвечивается у меня на экране.

— Привет. — Я вымотана, но рада разговору с ним. Мы виделись не слишком часто на этой неделе, и я ужасно соскучилась по нему. Показательные постановки пройдут уже через четыре дня, и мы репетировали круглые сутки. Сценку из «Ромео и Джульетты» мы репетировали всего пару раз, потому что и так было очевидно, что мы на высоте. Эрика была больше сосредоточена на новых сценках, стремясь довести их до совершенства.

— Привет, — говорит он, и в его голосе звучат такие же нотки усталости. — Ты где?

— На пути домой.

— Наша репетиция тоже почти закончилась. Думаю, мы с Эйвери наконец-то словили ритм этого дурацкого диалога Стоппарда. Не то, чтобы мы многое услышали с этой грозой. Дождь такой сильный, да?

— Да. Надеюсь твои навыки строительства ковчегов еще на высоком уровне, иначе мы можем попасть в беду.

— Нам не нужен ковчег. У меня есть парочка надувных шезлонгов с подстаканниками.

— Блеск.

— Ничего не жалко, чтобы спасти мою девушку от водного апокалипсиса.

— Ничего так не говорит о любви, как качественные надувные изделия для отдыха.

Он фыркает.

— Теперь мне мерещится та надувная овца, которую Эйвери купил для своего бассейна.

— Мы же сказали, что никогда не будем обсуждать это.

— Ты права. А мы можем поговорить о том, как чертовски сильно я скучаю по тебе?

Я улыбаюсь.

— Можешь попридержать эту мысль? Мы уже подъезжаем к моей квартире, и мне нужно быстро метнуться ко входной двери.

— Мы?

— Да, хм… — Я делаю глубокий вдох. — Коннор подвез меня домой, чтобы я не промокла.

Следует тишина.

— Хм. Ты не взяла с собой зонт?

Его тон тут же выводит меня из себя.

— Ну, да, взяла, но на улице гроза. Машина Коннора была припаркована сзади театра. К тому же, уже десять вечера.

Рядом со мной Коннор слегка качает головой. Нас обоих раздражает, когда Итан становится таким каждый раз, когда мы оказываемся вместе. К этому моменту он уже должен понимать, что его страх неоправдан. Неужели он действительно верит, что меня внезапно охватит непреодолимое желание трахнуть Коннора, только потому что мы одни в машине?

— Повиси-ка, — говорю я, и хватаю свою сумку. — Я продолжу разговор внутри. — Я ставлю его на удержание и вздыхаю. — Спасибо, Коннор. Увидимся завтра.

— Нет проблем. Хорошего вечера. — Он кидает на меня взгляд, который говорит о том, что остальная часть этого разговора будет не из приятных. Я выхожу из машины так быстро, насколько могу, и мчусь сквозь ливень ко входной двери.

Когда я оказываюсь внутри, я скидываю с себя куртку и снимаю Итана с удержания.

— Эй.

— Эй. — В его голосе слышны всевозможные нотки злости. Я подавляю стон. Я слишком устала, чтобы иметь с этим дело сейчас.

— Итан, это была пятиминутная поездка на машине. О чем, черт побери, тебе волноваться.

— Я не знаю, Кэсси. Ты скажи мне.

— Здесь нечего говорить! Неужели ты так мало мне доверяешь, что думаешь, что я помышляю о том, чтобы сделать что-то с Коннором?

— Ну, ты вроде бы проводишь с ним все свое время эти дни. Наверняка, ты запуталась, кто твой настоящий парень, а кто раздражительный придурок, который пытается залезть тебе в трусики.

— Он не пытается залезть ко мне в трусики! Сколько раз мне говорить тебе об этом?

— Кэсси, я видел, как он смотрит на тебя.

— Кому какая разница, как он смотрит на меня? Он никогда, вообще никогда, не пытался сделать что-то! Он всегда вел себя абсолютно по-джентльменски, несмотря на твою грубость по отношению к нему все время.

— О, да, идеальный джентльмен, который провел большую часть шести недель, лапая твою грудь.

— Ой, да ради Бога! — Я потираю глаза. — Я не могу иметь с тобой дело сейчас. Серьезно, не могу. Ты утомляешь меня. Впереди у нас самое важное выступление в жизни уже через четыре дня, а ты прямо сейчас выводишь себя из равновесия и заодно меня за собой тянешь. Тебе надо остановиться. Серьезно.

Он вздыхает и затихает.

Я ненавижу ссориться с ним, и особенно, по телефону. Будь он здесь, я бы смогла прикоснуться к нему. Показать ему, что я люблю его и только его. Но при данных обстоятельствах, я могу только представить, как он, стискивая челюсть, приходит ко всевозможным неправильным выводам. Ему достаточно одних сомнений в себе, чтобы сомневаться и во мне.

— Да. Хорошо. Ну, мне лучше пойти. Спокойной ночи.

— Подожди.

Он затихает.

— Что?

— Ты не хочешь прийти, когда твоя репетиция закончится?

— Зачем?

— Потому что я скучаю по тебе, и хочу увидеть.

— Кэсси, ты очень устала. И я тоже устал.

— И что? Просто приходи и поспи здесь. Пожалуйста.

— Я так не думаю. Тебе надо отдохнуть, и ты только что признала, что я утомляю тебя.

— Итан.

— Поговорим завтра.

Разговор обрывается, и я плюхаюсь на диван.

Дерьмо.

Я снимаю свою мокрую обувь и носки, затем отправляю ему сообщение:

Прости. Я люблю тебя.

Разумеется, я не получаю ответа.

Полчаса спустя, когда я выхожу из душа, раздается стук в дверь. Я накидываю халат, и когда открываю, вижу насквозь промокшего Итана.

— Что ты тут делаешь? Да ты весь промок!

— Ты просила меня прийти, помнишь? Я стучал пять минут. — Он заглядывает мимо меня внутрь квартиры. — Какого черта, ты так долго не открывала?

— Я была в душе.

Мне видно, как подозрение отражается на всем его лице, затем я закатываю глаза, хватая его за ворот рубашки и затягивая внутрь.

— Стой тут, — говорю я, и оставляю его сохнуть на ковре, пока бегу за полотенцем.

Вернувшись обратно, я накидываю ему на голову полотенце и грубыми движениями сушу его волосы.

— Ты – идиот, ты знаешь это?

— Почему?

Я толкаю его на диван и снимаю с него обувь с носками.

— Потому что ты абсолютно не осознаешь, как сильно я люблю тебя. — Я расстегиваю его рубашку и снимаю ее. — И думаешь о глупых и невозможных вещах типа того, что я могу хотеть кого-то помимо тебя.

— Кэсси…

— Заткнись.

Я заставляю его подняться на ноги и жестом указываю на спальню.

— Иди посмотри.

Он хмурится.

— Что?

— Иди посмотри, чтобы убедиться, что Коннора нет в моей кровати. Проверь и шкаф заодно. И комнату Руби. А пока ты делаешь это, можешь еще и мой телефон с компьютером проверить. Удостоверься, что я никак виртуально не трахаюсь с ним.

Он опускает голову.

— Иди. Посмотри.

Он проходится пальцами по своим волосам, смахивая их со лба.

— Мне не надо ничего смотреть.

— Разве?

— Нет. — Он подходит ко мне и обнимает. — Ты права. Я – идиот.

Он зарывается головой в мою шею, и этого оказывается достаточно, чтобы успокоить меня. Затем он прижимается губами к месту моего пульса, и я снова завожусь.

Почему он не понимает, что это то, чего я хочу? Это сумасшедшее влечение пробуждается лишь от одного легкого прикосновения его губ. Как он не понимает, что никто и никогда не вызовет во мне тех чувств, которые вызывает он?

Глупый парнишка.

Он распахивает мой халат, и нежными прикосновениями своих пальцев выводит слова извинения по всему моему телу.

— Повтори, что ты любишь меня, — шепчет он.

Я заключаю в ладони его лицо.

— Я люблю тебя. Более того, я безумно влюблена в тебя. Прекрати вести себя глупо, пожалуйста. — Я целую его в грудь и чувствую бешеное сердцебиение под мышцами.

— Я постараюсь. Это не просто. Я был таким слишком долго.

— Тебе нет нужды быть таким.

— Пожалуйста, сообщи моему мозгу об этом. Меня он не послушает.

— Отнеси меня в кровать. Это заставит твой мозг замолчать.

Он берет меня на руки и несет в кровать. Я целую и прикасаюсь к нему, так как знаю, что ему нравится, одновременно пытаясь отогнать ненадолго его страхи.

Когда мы наконец-то становимся одним целым, я вижу, как сомнения отпускают его. Но я знаю из опыта, что этот сексуальный экзорцизм продлится недолго. Мы занимаемся любовью и засыпаем в объятиях друг друга, и все было бы идеально, но утром тени вернутся.

Я все твержу себе, что если мы просто дотянем до выпускного, то все будет в порядке. Коннор пойдет своей дорогой, а я пойду своей, и у Итана не будет больше причин для сомнений. Но логичная часть меня шепчет мне, что всегда будет какой-нибудь Коннор. Кто-то, кто будет представлять для него угрозу и заставлять чувствовать себя так словно он может потерять меня. И несмотря на то, что это никогда не будет правдой, я не имею представления, как его еще убедить в этом.

Через несколько секунд я понимаю, что замолчала.

Я поднимаю взгляд и вижу, что доктор Кейт смотрит на меня.

— Ты в порядке?

Я не отвечаю.

— Просто дыши, Кэсси. Позволь всем своим чувствам выплеснуться в этом моменте, чтобы затем отпустить. Каждый вдох уменьшит тревогу. Тебе это больше не нужно.

Я делаю глубокие вдохи. Чем больше я вдыхаю, тем легче мне становится.

Уже через пару минут, я чувствую себя достаточно спокойно, чтобы открыть глаза.

Доктор Кейт тепло улыбается мне.

— Молодец. Как ты чувствуешь себя?

— Опустошенной.

— Отлично. Это означает, что ты очищаешься. Каждый раз, когда ты будешь так делать, твой эмоциональный барьер будет уменьшаться, и в этом наша цель.

Она смотрит на часы.

— У нас еще несколько минут. Есть еще что-нибудь, что тяготит тебя?

Я делаю еще один медленный вдох и выдохнув, говорю:

— Иногда меня охватывает это непреодолимое чувство… чувство вины из-за Итана, из-за событий, когда наши отношения ухудшились.

— Относительно чего?

Я качаю головой.

— Как я могла не помочь ему? У меня возникает ощущение, что многое из случившегося – моя вина, потому что я не была достаточно сильной, умной или терпеливой, чтобы помочь ему измениться.

Она опускает записную книжку и снимает очки.

— Кэсси, позволь мне заверить тебя, людей нельзя изменить. Ты можешь приободрять и оказывать им поддержку, но на этом все. Остальное за ними.

— Но у меня такое чувство, что я должна была сделать больше.

Она смотрит на меня несколько секунд, и затем скрещивает ноги.

— Тебе нравятся книги?

На секунду меня застает врасплох ее внезапная перемена темы.

— Хм… да.

—Хорошо, — говорит она, сплетая пальцы вместе. — представим, что люди – это книги. Каждый, кто приходит в нашу жизнь получают возможность приоткрыть несколько наших страниц. Если мы нравимся им, мы показываем им больше страниц. Если они нравятся нам, мы хотим, чтобы они увидели неотредактированные части. Некоторые люди могут оставить заметки на полях. Оставить свои следы на нас и нашей истории. Но в конечном счете, напечатанные слова, которые представляют нас, как человека, не меняется без нашего разрешения.

Она наклоняется вперед и одаривает меня улыбкой.

— Ты оказала огромное воздействие на Итана. Без сомнения, в истории его жизни, ты повсюду оставила свои следы. Как и к сожалению, много других людей. Итан сделал выбор удалить их вклад в него, и оставить только то, что сделало придало ему больше сил. Он заново напечатал себя, если так, можно выразиться. Единственный человек, который был способен сделать это – был сам Итан. Точно так же, как и ты – единственный человек, который можетпереписать твою историю и ее концовку. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я киваю, потому что ее слова имеют идеальный смысл. И осознание того, что терапия всего мира не поможет мне, пока я не возьму на себя ответственность за помощь самой же себе, в то же время ужасает и воодушевляет.

Она похлопывает меня по руке.

— Ну, наше время вышло. Увидимся через пару дней. А ты за это время, постарайся не быть слишком требовательной к себе, и пожалуйста, передай Итану, всего самого лучшего от меня.

— Передам. Спасибо.

Когда я выхожу в зал ожидания, Итан ждет меня там. Он закрывает книгу, которую читал, и встает.

После аттракциона эмоций, которые я только, что испытала, я удивлена, насколько сильно я рада его видеть.

То, как он смотрит на меня, вызывает тепло во всем моем теле.

— Хороший сеанс?

Я улыбаюсь и направляюсь к нему.

— Достаточно хороший. Что читаешь?

Он приподнимает книгу, чтобы я увидела.

— «Искусство быть счастливым»?

— Автор – Далай Лама.

— Значит, просто легкое чтиво.

Он качает головой.

— Не легкое, но это определенно того стоит.

— Да? О чем там говорится?

Он делает шаг вперед, его лицо выражает серьезность.

— Вкратце, там говорится: «Сделай так, чтобы Кэсси улыбалась каждый день и говори ей, что любишь ее даже тогда, когда она не хочет этого слышать.

— Серьезно?

— Да.

Переизбыток эмоций захлестывает меня.

Никак не помогает и то, что он обвивает меня руками, словно никогда не хочет отпускать.

Я тоже не хочу его отпускать.

Но дело в том, что, если бы люди были книгами, Итан был бы бестселлером. Сексуальной, интересной и захватывающей книгой, от которой было бы сложно оторваться даже после того, как она довела читателя до слез.

21

ВЫХОД НА БИС

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Показательные выступления

Мы обхватываем друг за друга так, словно мы и есть то единственное, что удерживает на земле. Адреналин переполняет меня и, хотя объятия с Итаном способствуют успокоению моих нервов, я не могу избавиться от волнения полностью. Так же, как и он. Это представление слишком важное.

Небольшое волнение пойдет нам на пользу. Всколыхнет нашу энергию. Будет держать в тонусе.

Когда нас зовут занять позиции, я отстраняюсь и смотрю ему в глаза. Он гладит мое лицо и смотрит в ответ с любовью, но в его взгляде также мелькает что-то еще.

Сомнение?

Страх?

И то, и другое?

Мы спускаемся на сцену, и шоу начинается. Наша сценка идет первой. Ромео и Джульетта. Выступать с ним так легко. Без всяких усилий мы нащупываем нашу связь. Выступление проходит без единого изъяна, и после того, как мы отвешиваем поклоны, он ведет меня за кулисы и целует в знак триумфа после чего убегает, чтобы переодеться.

Остальная часть вечера проходит, как в тумане. Мы отыгрываем сценки и монологи, принимаем аплодисменты и переодеваемся в костюмы для последующих постановок. За кулисами мы мельком видим друг друга, но вся наша концентрация направлена на наши действия, когда мы выходим из образа одного героя и входим в образ другого. Показываем свой потенциал. Удивляем зрителей. Зал сегодня наполнен не просто людьми, это еще и представительство, и контракты. Это наше будущее.

Мы с Итаном – просто на высоте. Несмотря на волнение, мы оба выступаем невероятно хорошо.

Последняя сцена вечера – «Портрет», в которой принимаем участие мы с Коннором. Я уверена в себе и живу моментом. Мы с Коннором словно в огне. Энергетика на сцене искрится реализмом и только, когда я отвешиваю поклон, я вижу Итана, стоящего за кулисами с каменным лицом. Моя улыбка меркнет. До этого он не видел эту сценку. Я позаботилась об этом.

После нашей ссоры несколько дней назад, я умоляла его не смотреть наше выступление сегодня.

Очевидно, он больше не хочет слушать меня.

Я едва ли смотрю на него, покидая сцену.

Наши Дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Премьера

Премьера – это всегда смесь предвкушения и страха, но именно сегодняшний премьерный вечер… ну, он вызывает еще более худшие ощущения. Мне приходится три раза подвести глаза – так сильно трясется моя рука, и когда производственный стажер, Коди, стучится в мою дверь узнать, нужно ли мне что-нибудь, я подпрыгиваю чуть ли не до потолка.

— Все в порядке, мисс Тейлор? — спрашивает он.

— Да, все нормально.

— Рановато вы собрались.

— Да. Ну, мне требуется много времени, чтобы попаниковать. Необходимо выделить достаточно времени, чтобы войти в образ.

— Вам нет нужды паниковать. Вы великолепны! Это фантастическое шоу!

— Да, но каждый бродвейский критик, который чего-то да стоит, будет присутствовать здесь этим вечером. Да ради всего святого, даже тот придурок из «Нью-Йорк Таймс» сейчас там, и он взял себе за правило выражать свою нелюбовь просто, чтобы позлить людей.

— Ну, это просто неправильно.

— И не говори. Он уже написал заметку о том, как скептически он настроен относительно этой пьесы. Ему не нравится сценарий, и я уверена, ему не нравится ни Итан, ни я.

— Он знаком с вами? Видел ваши выступления?

— Нет, Коди. Он – критик. Ему не надо видеть что-то, чтобы понять, что ему не нравится это.

Я прохожусь расческой по своим волосам.

— Как дела у Итана?

— Ну, его стошнило.

— Как много раз?

— Три. Сейчас он прилег. Вам что-нибудь принести?

— Валиум, бутылку бурбона, и примерно несколько десятков килограмм самоуверенности.

— Я предсказываю, что, если принесу вам бурбон, самоуверенность появится сама собой.

Я поворачиваюсь к нему.

— Холт опять рассказывал тебе истории о том, как я напивалась, да?

— Всего пару историй. Я впечатлен.

— Дайка угадаю: тот случай в Мартас Винъярд? Там все были полуголые. Не только я.

— Он пояснил это. Ладно, мне лучше сгонять в винный магазин. Скоро вернусь с вашим бурбоном.

— Стой, тебе нельзя покупать алкоголь. Тебе сколько? Двенадцать?

— Мне двадцать два, мисс Тейлор.

— Серьезно? Ты совершеннолетний? Хммм. Тогда мне нужно заново подумать о сексуальном домогательстве к тебе.

— Пожалуйста, не стоит. Мистер Холт – еще тот здоровяк. Он прихлопнет меня, как жука.

— Он больше не ревнует. — Коди одаривает меня взглядом. — Ладно, ревнует, но он больше не ведет себе, как придурок из-за этого.

— Вы рассказали ему, что мистер Бейн отправил вам огромный букет роз?

— Ты в своем уме? Он же разнесет здесь все.

— Правда?

— Не думаю. И все же, может ты лучше потеряешь открытку?

Он берет открытку и кладет ее к себе в карман.

— Ее и след простыл.

— Ты офигенный, Коди. И красивый.

Он смеется.

— Удачного выступления, мисс Тейлор.

— Спасибо. Увидимся, когда оно закончится.

Когда он уходит, я переодеваюсь в костюм для первого акта и начинаю свои упражнения по концентрации.

Я делаю три подхода тай-чи, после чего сдаюсь. Моя концентрация нарушена. Мне нужно…

Раздается стук в дверь. Как раз вовремя

— Войдите.

Входит Итан. Вид у него дерьмовый. Он тоже уже в костюме, но несмотря на его грим, мне видно, насколько он зеленый.

Он подходит и плюхается на мой диван.

— Ты в порядке?

— Ага.

— Правда?

— Не-а. Ты слышал, что придурок из «Таймс» придет сегодня?

— Да, как и любой другой бродвейский критик и блоггер в Нью-Йорке.

Он хватается за свой живот.

— Черт. Тут еще и мои родители.

— Им понравится. Мои придут на следующей неделе. Я позаботилась об этом, потому что мне хотелось бы провести с ними время подальше от сумасшествия премьерного вечера.

— Они отправили тебе цветы?

— Да. По одному огромному букету от каждого, потому что, ну знаешь, разведенные люди не могут поговорить по телефону и организовать совместный подарок.

— Разумеется.

— Тристан прислал мне вибратор, упакованный в подарочную коробку с открыткой, на которой написано: Если критикам не понравится шоу, дай им это и пусть засунут себе его в жопу.

Он смеется и затем стонет.

— Это лучшее, что я слышал за весь день. Он придет сегодня?

— Да. В паре со своим новым другом.

— О, отлично. Мне бы очень хотелось уже увидеть его лицо, а не слышать неуместное описание его задницы.

— Аналогично.

Он встает и вздыхает.

— Я видел, Коннор прислал тебе розы.

Мое сердце замирает.

— Хм… ты видел?

— Ага, он оставлял их перед сценической дверью, когда я пришел.

— Хм. Значит… ты разговаривал с ним?

— Ага. Он пожелал нам обоим удачи.

— Ты кажется, очень спокойно к этому относишься.

— Так и есть. — Я скептически смотрю на него, и он отмахивается. — Коннор был лишь камнем преткновения на нашем пути. Несмотря на мои постоянные фантазии выбить из него дерьмо, он – хороший парень. Его единственный неправильный поступок в том, что он влюбился в мою девушку. Не могу даже винить его за это. Ты же просто поразительна!

— Значит, ты не против, чтобы он присылал мне цветы?

— Ага. Он может отправлять тебе сколько угодно цветов. Но в конце вечера, именно я – тот, кто забирает тебя домой.

— Ну, ты провожаешь меня домой.

— Без разницы. Я провожаю тебя к твоей квартире, потом мы желаем друг другу спокойной ночи около двери, и разделяем марафон обжималок, который гарантирует мне стояк на несколько следующих часов.

Я смеюсь.

— Часов? Серьезно? — Он сверкает на меня глазами, и я перестаю улыбаться. — Прости. Должно быть, тебя раздражает это.

— Не-а. Я в порядке. Потому что я знаю, что в один из таких вечеров ты пригласишь меня внутрь, и в ту ночь я буду нежно заниматься с тобой любовью часами напролет, и Коннора там в помине не будет. По крайней мере, я надеюсь, на это. Иначе будет неловко.

Я смеюсь, и когда я подхожу к нему, он притягивает меня к себе за руку, пока я не оказываюсь прямо на нем. Я сдерживаюсь примерно три секунды, пока не признаюсь себе, что он нужен мне. Сегодня столько всего вызывает во мне волнение, но именно он вселяет спокойствие.

Он двигается подо мной, и издает стон.

— Я делаю тебе больно? — спрашиваю я.

— Нет. То, что ты делаешь – противоположно боли. Боже, как же приятно ты ощущаешься.

Я утыкаюсь ему в шею, и он обвивает меня руками. Уже за три минуты, наше дыхание синхронизируется, и мои нервы успокаиваются.

Раздается едва слышный стук в дверь, и я бормочу:

— Войдите.

Я приоткрываю глаза, и вижу, что в дверях стоит Марко, пристально глядя на нас.

— Что это еще вы делаете?

— Концентрируемся, — отвечаем мы хором с Итаном.

Марко моргает и качает головой.

— Эрика определенно научила вас некоторым интересным техникам в той школе. Ну, если уж это работает… Я собирался пожелать вам обоим удачи сегодня, но в этом, на самом деле, нет необходимости, потому что я знаю, что вы будете великолепны.

— Спасибо. Мы это знаем, — говорит Итан, и крепче обнимает меня. Не будь я настолько расслабленной, то захихикала бы.

— Ну, хорошо тогда. Чудесного вам шоу, увидимся после.

— Пока , Марко.

— Когда он закрывает дверь, мы оба вздыхаем.

— Мне жаль тех критиков, — говорит Итан.

— Почему?

— Потому что к тому времени, когда мы закончим с ними, они исчерпают свой запас эпитетов о том, насколько офигенно мы выступили.

Я улыбаюсь, уткнувшись ему в шею.

— Это точно.

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Вечер показательных выступлений

На афтепати царит маниакальная атмосфера. Все так по полной отрываются, что всякое представление о цивилизованности улетучивается в окно. В воздухе витает первобытная энергетика. Люди употребляют алкоголь в густом клубе марихуанового дыма, и я вижу, как происходят прилюдно вещи, которым бы стоило происходить приватно.

Итан на противоположной стороне комнаты разговаривает с Эйвери и Лукасом, но периодически поглядывает на меня. Это очевидно, что он злится из-за случившегося этим вечером. Неважно. Я тоже злюсь.

— Проблемы в Раю? — спрашивает Руби, приобнимая меня за плечи.

Я закатываю глаза.

— Блин. Почему они такие тупые?

— Чтобы мы выглядели умнее? Я так понимаю, Холт не оценил твою маленькую сценку с Коннором.

— От слова «совсем».

— Ну, если честно, это было довольно волнующе. И давай будем честными, Коннор – просто душка. Будь я на месте Холта, то бы тоже сильно взбесилась.

— Руби…

— Да, я так к слову.

Я беру ее пиво и делаю глоток.

— Я просто рада, что все закончилось. Может, сейчас он сможет это выкинуть из головы. Я так устала защищаться от того, чего нет.

— Я понимаю тебя. Нет ничего более утомительного, чем постоянно отражать подозрения. У меня был парень, который обвинял меня в измене каждый раз, когда видел, как я просто разговариваю с другим парнем.

— Правда? Как ты справлялась с ним?

— Я давала ему поблажки. В конце концов, я тогда трахалась с несколькими другими парнями.

Я отдаю ей обратно пиво.

— Ты не помогаешь.

— Ох. Милая, расслабься. Иди забери своего мужика, отведи его домой, и хорошенькой оттрахай. Утром, он даже не вспомнит, почему был так взбешен.

— Думаешь?

— Ну, это же Холт. У него талант грузить себя. Можешь еще и утренним минетом приправить, чтоб наверняка.

Я приобнимаю ее.

— Я люблю тебя, но советчик из тебя никакой.

— Да, я знаю. Увидимся завтра?

— Ага. Я буду той, кто делает минет своему парню.

— В своей спальне с закрытой дверью, верно?

— Если тебе повезет.

Я делаю вдох и направляюсь к Итану. Когда я подхожу к нему, явно подвыпивший Джек обнимает меня.

— Ах, милая Кэсси Тейлор. Ты была так хороша сегодня. Так хороша!

— Спасибо, Джек. Ты тоже.

— Мне особенно доставило удовольствие то, что мне удалось увидеть боковую часть твоей груди во время сцены с Коннором. Это было сексуально. Холт, у твоей девушки впечатляющие буфера. Надеюсь, ты ценишь это.

Итан качает головой.

— Ага. Как и остальные, судя по всему. Я в восторге. Правда.

Ага. Ну все!

Я хватаю его за переднюю часть рубашки и тяну.

— Эй!

— Куда вы, ребята, уходите? — скулит Джек.

— Я забираю своего парня домой, чтобы хорошенько его оттрахать, — объявляю я. — Может, потом он перестанет быть таким идиотом.

Я вывожу Итана с вечеринки, и вслед раздается множество освистываний, но мне все равно.

Я забираю у него ключи и толкаю его по направлению к пассажирской двери. Я едва ли успела хоть что-то пригубить, но, судя по тому, как шатает Холта, он себе ни в чем не отказывал.

Когда я отъезжаю от тротуара, он бормочет что-то насчет того, чтобы я была осторожна с его машиной. Я игнорирую это.

Он включает магнитофон, и песня группы «AC/DC» начинает звучать из колонок.

Я выключаю его и бью Холта по руке, когда он пытается включить его снова.

Он откидывает на сиденье и смотрит в окно.

— Ты правда имела в виду то, что сейчас сказала? — спрашивает он.

— Да. Я действительно собираюсь оттрахать тебя.

— Нет, — говорит он. — Я про то, что я – идиот.

— Да. Мне прекрасно видно, как ты взбешен нашей сценой с Коннором, и это просто глупо! Мы исполнили то, что требовала от нас пьеса. Ты знаешь, как это работает. Такое ощущение, что ты винишь меня.

— Я не виню тебя, просто… У меня перед глазами образы того, как он прикасается к тебе. Ты хоть представляешь, как это заставляет чувствовать меня?

— Потому-то я и не хотела, чтобы ты видел это. Итан, мы не можем продолжать кружиться в этом танце. Тебе надо найти способ преодолеть это.

Он затихает на несколько секунд, и затем говорит:

— Я читал книги по самопомощи.

— Что?

— У меня их целая стопка. Я пытался медитировать и пытаться изменить свою реакцию на определенные вещи, но это так чертовски трудно.

— Почему ты не говорил мне?

— Как будто мне хочется, чтобы ты знала, в каком я отчаянии.

— По крайней мере, ты пытаешься.

— Да, и у меня не получается, — говорит он. — Это чертовски бесит, потому что я так сильно хочу измениться, но потом случается что-то типа того, что случилось сегодня, и я возвращаюсь к тому, с чего начал.

Я прикасаюсь к его лицу. Его аура беспомощности пугает меня.

— Пожалуйста… продолжай стараться, хорошо? Не сдавайся.

Он кивает, но я задаюсь вопросом, не слишком ли он уже далеко.

Мы подъезжаем к моей квартире и заходим внутрь. Когда я закрываю дверь, он прижимает меня к ней и целует. Внутри него какое-то отчаяние, которое я хочу погасить, но не знаю как, ведь оно отражает мое собственное.

Я не считаю кого-то из нас плохим человеком. Почему мы просто не можем быть счастливы вместе?

Когда мы начинаем заниматься любовью, процесс происходит грубо. Почти что яростно. И когда он засыпает, я лежу и пытаюсь представить, что на этот раз я – тот человек, который уходит. Смогла бы я сделать это? Сбежать до того, как он сломит меня?

Эта заманчивая мысль.

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Вечер премьеры

Вечеринка шумная и вычурная, как и большинство присутствующих здесь людей. Вокруг кавалькада слов наподобие «Милочка!», «Вы были великолепны!», «Мне так понравилось!», и посреди всего этого, я пытаюсь принимать комплименты и перебрасываться словами, когда, на самом деле, все, чего я хочу – это найти Итана и уткнуться ему в грудь.

Я замечаю его в другом конце помещения, болтающим с толпой девушек, отчаянно жаждущих его внимания, но на протяжении всего времени, он не сводит с меня глаз. То, как он смотрит на меня, заставляет мои щеки постоянно краснеть. Даже через все помещение от него исходит сексуальная энергетика. Мне жаль столпившихся вокруг бедных девушек, на которых он оказывает такой эффект.

— Так что там за история у вас с Итаном? — спрашивает рецензистка из издания «Сценический дневник». — Я наслышана о бурной интрижке, которая была у вас в театральной школе. Вы все еще вместе?

Итан делает глоток шампанского и кивает девушке, болтающей с ним.

Я не могу отвести от него взгляд.

— Нет. Не вместе.

— Вы – друзья?

Он переводит взгляд на меня и пристально смотрит.

— Нет. Не совсем друзья.

— Что тогда?

Итан хмурится. Знает ли он, что я говорю о нем?

— Он… Итан.

— Что это значит?

— Я все еще пытаюсь это понять.

— Хммм, звучит интригующе.

— Да. Это точно.

Марко проносится мимо и целует меня в щеку. Он делает это часто сегодня. Это довольно очевидно, что он в восторге от того, как публика приняла шоу.

— Марко, я пытаюсь вытянуть из мисс Тейлор подробности отношений с ее партнером по шоу. Она очень скрытничает. Не хочешь поделиться подробностями?

— Моя дорогая, — говорит Марко. — Если бы я мог понять, что происходит между моими ведущими актерами, репетиции не были бы так сильно наполнены напряжением и раздражением. Но опять-таки, шоу получилось бы безжизненным. Что бы ни происходило между ними, я молюсь, чтобы это продолжалось. А теперь, давайте поговорим о великолепной статье, которую вы нам посвятите.

Марко приобнимает девушку рукой и уводит.

Я едва ли это замечаю. Итан все также смотрит на меня. Среди всего этого буйства и энергии, он действует на меня успокаивающе.

Он извиняется перед девушками, которые окружают его, и направляется ко мне, весь такой красивый в своем костюме. Люди говорят ему поздравления, пока он проходит мимо, и несмотря на то, что он благодарит их, все его внимание остается на мне.

Когда он доходит до меня, он приподнимает свой бокал шампанского.

— За нас.

— За нас, — говорю я, и чокаюсь о его бокал. — Мы были великолепны сегодня, пусть это и говорю я сама.

— Так и есть, — соглашается он. — но я поднимал тост не за наше шоу.

Он наклоняется и целует меня в щеку.

— Ты так чертовски красива, что будоражишь во мне очень плохие мысли. Пожалуйста, прекрати.

Я делаю небольшой глоток шампанского, сопротивляясь порыву обмахнуть свое лицо.

— Забавно. Я собиралась сказать абсолютно то же самое и тебе.

Остальная часть вечера проходит, как в тумане. Мы проводим время с его родителями и сестрой. Болтаем с Тристаном и его спутником. Фотографируемся для множества светских порталов. И все это время, между нами тлеет искрящееся напряжение.

Каждый взгляд наполнен страстью и ожиданиями. От каждого прикосновения в животе вспыхивают искры.

Когда вечеринка подходит к концу, он ждет меня с пальто наготове. Пока он помогает мне надеть его, он в нежном поцелуе приникает к моей шее .

Меня охватывает дрожь, и я закрываю глаза.

— Прости, — говорит он, и отходит от меня. — Я просто… Мне очень трудно не прикасаться к тебе этим вечером. — Он качает головой и смеется. — Ладно, буду честным, мне всегда трудно не прикасаться к тебе. Просто сегодня – особенно сложно.

22

НАЧАЛО КОНЦА

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Эрика входит в аудиторию с таким видом, словно на ее плечах вся тяжесть этого мира. Царит абсолютная тишина. Ощущается напряжение.

После субботних показательных постановок, у агентов, режиссеров и продюсеров были все выходные, чтобы предоставить нам свои предложения, и сейчас настал тот самый момент истины, когда мы узнаем, кому какие предложения поступили.

— Прежде всего, — говорит Эрика, прижимая к себе пачку конвертов. — позвольте мне просто сказать, как сильно я горжусь вами. Качество ваших выступлений в субботу было превосходным, ваша самоотдача со зрителями проявилась как нельзя лучше. Однако, те из вас, кто не получит выгодных предложений, прошу – не отчаивайтесь. Это не значит, что вы не талантливы, и это определенно, не значит, что вас не возьмут на работу. Это лишь означает, что вы не подошли на роли, которые они предлагают.

Она идет по аудитории и дает нам конверты. Итан получает два конверта. Я тоже. Многие другие так же получают по два конверта. Большинство получают один. И пару человек не получают ни одного.

Айя сидит с пустыми руками и ударяется в слезы. Эрика обнимает ее и говорит, что и для нее найдется роль.

Дрожащими пальцами я открываю свой конверт.

Первый – от репертуарной компании в Лос-Анджелесе, которая хочет, чтобы я стала их постоянным членом. Они занимаются постановкой современных пьес и работают по принципу разделения прибыли.

Когда я открываю другой конверт, мне приходится прочесть его три раза, чтобы полностью понять смысл. Оно от продюсера. Он хочет организовать внебродвейскую постановку пьесы «Портрет». Полностью на профессиональном уровне. Пять недель репетиций и плюс, ориентировочно, один сезон будет длиться шесть недель. Он уже приобрел права и хочет, чтобы мы с Коннором были его главными звездами.

Я перевожу взгляд на Итана. Он хмуро смотрит на одно из своих писем. Я зову его по имени, и он поднимает на меня взгляд.

— Что в письме? — спрашиваю я.

Он приподнимает два листа бумаги.

— Ну в первом, Лоубриджская шекспировская компания хочет, чтобы я присоединился к их следующему европейскому туру в роли Меркуцио для «Ромео и Джульетты».

— Это же невероятно!

— Ага.

— Тогда почему у тебя такой пришибленный вид?

Он качает головой.

— Другое от… Нью-Йорского шекспировского театра. Они хотят, чтобы я сыграл в «Гамлете».

— Какую роль?

У него изумленный вид.

— Главную. Полагаю, им понравился мой монолог.

— О боже, Итан, это же невероятно!

— Да уж. Аж не верится.

— А ты поверь! Ты – прекрасный актер, и твои предложения – прямое тому подтверждение. Почему ты не рад?

— Я… просто… без понятия, что выбрать. У европейского тура более долгий контракт, но другой… в смысле, это же «Гамлет»! Я годами говорил, что готов отдать свое левое яичко, чтобы сыграть эту роль.

— Тогда выбирай его. Это одна из самых востребованных мужских ролей. И ты абсолютно точно покажешь класс.

Он пожимает плечами.

— Надеюсь, так и будет. Эй, а что там у тебя?

— Ну мне предложили место в Круглом театре Лос-Анджелеса.

— Серьезно? Эти ребята впечатляют. У них передовые постановки. А что во втором конверте?

— Ну вторая – внебродвейская постановка.

— Ты шутишь? Блин, Кэсси, это же круто!

— Да, я знаю…

— Чувствую сейчас будет «но» …

Я делаю вдох.

— Это касается «Портрета».

Он моргает.

— Типа «Портрета» с…

— Коннором. Да. Они хотят нас видеть в главных ролях.

Он очень старается, чтобы выражение его лица оставалось радостным.

— Как долго?

— Одиннадцать недель на подготовку. Потом, если все хорошо пойдет… кто знает? Несколько месяцев. Год, если повезет.

Он кивает.

— Ого. Год. Это… вау. Прекрасная возможность.

— Да, полагаю так и есть.

В моем животе образуется узел. Это все подпитывается хмуростью его бровей и темной энергетикой, которая клубится вокруг него.

Ему практически удается стряхнуть ее с себя, когда он берет меня за руку.

— Серьезно, Кэсси, это невероятно. Я очень счастлив за тебя.

— Правда?

Он улыбается.

— Правда.

Он очень убедителен. Но опять-таки, он – отличный актер.

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тейлор

— Я не могу смотреть.

— Я тоже.

— Где, черт побери, Коди, когда так нужен?!

— Надеюсь, он спит. На дворе шесть утра.

Мы с Итаном сидим, скрестив ноги, посреди моей гостиной, между нами стопка газет и распечаток из различных блогов.

Отзывы.

Вердикты по нашему шоу.

— Хорошо, ты читай «Таймс», — говорю я. — Слишком уж долго тот парень пожимал меня за руку вчера. И даже погладил немного.

— Хорошо.

Мы оба берем по газете и перелистываем к отделу искусств. Я читаю отзыв от издания «Пост». Пока я читаю, мое лицо наливается жаром все сильнее и сильнее. Когда я дохожу до конца, я перевожу взгляда на Итана. Он хмуро смотрится на газету «Таймс» и качает головой.

Он кладет газету вниз и вздыхает.

— Ну… это было… неожиданно.

— Ему понравилось?

— Нет. Он в восторге. Ему понравилось абсолютно все, кроме сценария, но он сказал, что все остальные элементы были отыграны так хорошо, что это не имело значения.

— Значит мы ему понравились ?

Он кивает.

— Абсолютно точно. И я процитирую: «Химия двух главных актеров настолько завораживающая, что заставит зрителей возвращаться на это шоу снова и снова. Большинство людей, с которыми я разговаривал на премьере, уже запланировали свой повторный визит. Именно такая магия обеспечит этому спектаклю долгое и процветающее будущее. Пропустить такой театральный вечер точно нельзя!».

— Ого!

— Вот-вот.

Все остальные отзывы – примерно одинаковые. Все просто в восторге от шоу, и в частности, от химии между мной и Итаном. К тому времени, когда мы заканчиваем читать, я нахожусь в такой растерянности от всей этой похвалы, что мне хочется обдать лицо холодной водой.

Помимо всего прочего, меня одолевают странные эмоции.

— Эй. — Итан касается моего лица. — Ты в порядке?

— Да. Просто… счастлива, понимаешь?

— У тебя такой вид, словно ты вот-вот заплачешь.

— Замолчи. Если заговорить об этом, то так и случится. — Я моргаю и усилием воли заставляю слезы исчезнуть.

— Прости.

— Не извиняйся! Это еще хуже, чем говорить об этом. Черт побери! — Я начинаю моргать быстрее, но уже слишком поздно. Слезы ручьями стекают по моим щекам. Итан заключает мое лицо в ладони и смахивает их, но от этого становится только хуже.

Он притягивает меня в объятия, и я начинаю плакать. Прошло уже много времени с тех пор, как я плакала от радости. Он прижимается губами к моему лбу и гладит мои волосы.

Это так приятно… и так абсолютно и безоговорочно правильно, что вызывает у меня еще больше слез.

Три года назад

Вестчестер. Нью-Йорк

Гроув

Он не прикасался ко мне почти неделю. Ну, точнее, он прикасался, но не так, как обычно. Не так, как я в этом нуждаюсь.

Он ушел в себя и отдалился, и мне становится не по себе при мысли, что сейчас я так же бессильна, как была в последний раз.

И все же, у меня есть еще кое-что, что я должна попробовать. Одна безумная игра, в которой, как я подозреваю, нет выигрышной партии.

— Я собираюсь сказать Эрике, что отказываюсь от роли в «Портрете».

Он отрывается от своей книги и хмуро смотрит на меня.

— Что?

— Я отказываюсь от предложения. Выберу работу в театре Лос-Анджелеса вместо этого.

— Кэсси…

— В смысле, это же тоже потрясающее шоу. Плюс, Бродвей никуда не денется. Я попаду туда каким-нибудь другим способом.

Он опускает свою книгу и вздыхает.

— Не будь глупой. Ты не можешь отказаться. Особенно, если ты думаешь, что делаешь это ради меня.

— Я думаю, что делаю это ради нас. Я знаю, что тебя наверняка сводит с ума факт того, что мы с Коннором будем играть в этом шоу восемь раз в неделю.

— И что? Сделать меня причиной этого решения – абсурдно. Это твоя карьера. Ты должна согласиться.

— Нет, если это означает – потерять тебя.

Он потирает глаза.

— Если ты не согласишься, ты все равно потеряешь меня, потому что я никогда не прощу себя за то, что облажался с чем-то настолько важным. Пожалуйста, Кэсси, соглашайся.

— Но…

— Нет, это не обсуждается. Тебе предоставлена потрясающая возможность, и я не позволю тебе упустить ее из-за меня. Ни за что, черт побери! Либо ты сообщаешь Эрике о своем согласии, либо это сделаю я.

Он захлопывает свою книгу и кладет ее в рюкзак.

— Куда ты идешь?

— Домой.

— А как же наш экзамен по Искусству в жизни общества?

— Я позанимаюсь один.

— Почему ты так зол на меня?

Он перекидывает свой рюкзак через плечо и поворачивается ко мне.

— Я зол не на тебя. Я зол на себя. Зол, потому что ты думаешь, что должна жертвовать своей карьерой ради меня.

— Итан…

— Нет, Кэсси, это чертово безумие. Это не любовь. Это страх. Ты боишься моей реакции, и позволяешь страху управлять своими суждениями. Что, черт побери, я делаю с тобой?!

— Ты ничего не делаешь. Иногда, чтобы что-то получилось, приходится идти на компромиссы.

— Это не компромисс! Ты отказываешься от своей мечты ради меня, и меня бесит, что ты считаешь, что должна это делать. Что я заставил тебя так думать.

— Ты не заставил, я просто…

— Пожалуйста, остановись. Я чертовски сильно старался просто дышать, когда вы с Коннором играли те роли, но я не могу, и ты знаешь это. Но вот это? Это не решение.

— Тогда что это? Есть ли вообще какое-то решение? Ты начинаешь очень беспокоить меня сейчас.

Его выражение лица смягчается, но он не успокаивает меня. И я не знаю, способен ли он на это сейчас.

— Мне надо идти.

— Стой.

Он останавливается, одно рукой придерживая дверь. Я подхожу к нему и заставляю его посмотреть на меня. Он делает это с неохотой.

— Я люблю тебя. — Я встаю на цыпочки и целую его. Он вдыхает и обнимает меня рукой, и несмотря на то, что он целует меня, это длится недолго. Когда он отстраняется, его рука все еще на дверной ручке.

— Я тоже тебя люблю, — говорит он, поглаживая мою щеку. — В этом-то и проблема.

Он открывает дверь и спускается по направлению к своей машине. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается из вида.

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Когда я прихожу в театр, я скидываю свою сумку в примерочной и направляюсь на поиски Итана. Он помогал мне освоить кое-какие медитативные техники, и хоть я и не очень преуспела, он – терпеливый учитель.

Конечно же, Тристан взбесился, когда узнал об этом. По правде говоря, его редко когда можно взбесить, но он затих на долгое время и смотрел на меня во враждебной манере.

Он пытался вызвать у меня интерес к медитации с того вечера, когда мы познакомились, и я всегда воспринимала это, как пустую трату времени. И думаю, нет нужды говорить, что мы с Итаном сейчас – не самые популярные люди в его дневнике.

Я иду в гримерную Итана, но не обнаруживаю его там. Где-то в глубине зала его голос раздается эхом, поэтому я следую за звуком.

Зайдя за кулисы, я вижу, что он разговаривает по телефону и ходит из угла в угол.

— Мне ничего не известно об этом. Я к тому, что наш спектакль идет всего один месяц. Мы едва ли встали на ноги. Да, я знаю, это потрясающая возможность, но… — Он потирает свое лицо и вздыхает. — Я слушаю тебя, и понимаю это. И нет, это не имеет никакого отношения к Кэсси. Я просто… Я не знаю, правильное ли сейчас время для этого.

При звуках своего имени, я вновь скрываюсь в темноте.

Он заканчивает разговор словами:

— Я подумаю над этим.

Я тихонько проскальзываю обратно в его гримерную, когда он заканчивает разговор.

Когда же он появляется минутой позже, на его лице отражается радость при виде меня.

— О, привет.

— Привет. Ты в порядке?

— Да. Отлично. — Он кладет свой телефон на стойку и садится на пол. — Готова?

— Конечно.      

Он едва ли смотрит на меня. Мы проходим обычную процедуру нашей медитации, но мне очевидно, что мыслями он где-то в другом месте.

Моя медитация – это полная ерунда. Мое дыхание прерывистое, и мои мысли сосредоточены только на теме того разговора и почему он скрывает ее от меня.

Мы заканчиваем наш сеанс и когда я открываю глаза, у меня создается впечатление, что он долгое время смотрел на меня.

— Как насчет обнимашек? — спрашивает он тихо.

Я встаю и мотаю головой.

— Нет, не думаю.

— Все хорошо?

— Ага. — Я чувствую, как все частички меня, которые недавно стали расцветать, начинают увядать под весом того, что бы сейчас ни происходило с ним. Я все больше и больше доверяла этой его новой версии, но сейчас… сомнения вернулись.

Он берет меня за руку.

— Подожди. Что происходит?

Я качаю головой. Я не способна противостоять ему, потому что нахожусь в ужасе от того, что он, черт побери, может мне сказать.

— Ничего. У меня просто нет желания обниматься сегодня.

Я высвобождаю руку и выхожу. Мне надо убраться подальше от него.

Я даже не могу представить, что буду делать, если все вновь пойдет не так.

23

ТОНИ ИЛИ ПЛЫВИ

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Я ощущаю себя подводной лодкой.

Это странная аналогия, но я помню, как смотрела в детстве фильм, в котором в подводную лодку попала торпеда. Там были все эти отсеки, которые начали наполняться водой, а люди вокруг носились по коридорам, запечатывая за собой герметичные двери, чтобы лодка не утонула.

Поведение Итана за последние дни, заставляет меня закрывать все те уголки, которые я приоткрыла для него, когда мы вновь сошлись, а удар торпедой даже еще не случился.

Итан замечает это. Он видит, как я отдаляюсь от него, прямо как он сам. Мы обсуждаем то, как будем проводить время вместе в Нью-Йорке после нашего выпуска, но эти разговоры никогда не были убедительными. Не думаю, что в данный момент смогла бы притвориться убежденной в чем-либо, даже если бы попыталась. Все вокруг вызывает лишь безразличие и никакой боли.

И наоборот, ничего не доставляет истинного удовольствия.

Мы по-прежнему занимаемся сексом, но такое ощущение, что близость между куда-то исчезает. В прошлом, я может и боролась против этого, но сейчас – больше нет.

Я – не нянька в этих отношениях. Один раз я уже взяла на себя такую ответственность и это практически разрушило меня. Если он думает, что я стану проходить через все это снова, то он будет крайне разочарован.

Я думаю, мы оба ждем, что кто-нибудь другой исправит все волшебным путем, прекрасно осознавая, что это невозможно.

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана                         

Мы стоим на противоположных концах сцены, и пока мы отыгрываем следующую фазу, нас постепенно притягивает друг к другу. Это своеобразная метафора движений. Я делаю глубокий вдох и открываю всю себя, позволяя эмоциям окутать каждое слово.

— Кто-то однажды сказал: «Если любишь, отпусти. Если вернется – твое. Не вернется – никогда не было твоим».

Освещение на сцене слабое, но по мере того, как мы направляемся друг к другу, оно медленно становится ярче.

— Ты не веришь в это? — спрашивает Итан.

— Верю, но загвоздка в том, что иногда люди хотят уйти, потому что испытывают страх, либо дезинформированы, не уверены в себе или же просто запутались. И это происходит в те самые моменты… в те самые тяжелые, решающие моменты, когда двое людей стоят на грани того, чтобы упасть или взлететь, и тебе приходится задаться вопросом:Хочу ли я позволить этому человеку уйти? Или до того, как он сделает шаг к двери, продемонстрировать ему все причины, почему он должен остаться?

Он опускает голову.

— Мне не нужна была причина. Мне нужна была отговорка.

— Почему?

— Потому что, когда я узнал о твоей семье и твоих деньгах, я не думал, что я достоин тебя, или что вообще подхожу тебе.

— Ну, это просто глупости! Ты думаешь, что не достоин меня из-за моих денег?

— Если быть честным, дело в деньгах и власти.

— У меня абсолютно нет власти.

Его взгляд становится более проникновенным, обжигая мою кожу.

— Есть. По отношению ко мне.

Сейчас мы уже стоим лицом к лицу, и я кладу руку на его лицо.

— Я не рассказывала тебе о своей семье, потому что это была неважно. Так же, как и бантики и красивая упаковка, не имеют отношения к подарку, который находится внутри. Я хочу, чтобы меня ценили больше, чем просто дорогую этикетку. И ты дал мне это. Ты создал искренность, которая окутала меня словно я – самая ценное, что есть в этом мире.

Он целует меня и все огни меркнут, а свет прожекторов сжимается и сосредотачивается только на нас. Целый мир, заключенный в один луч света.

— Так что, да, — говорю я. — Я не верю, что можно любить настолько, чтобы отпустить. Я верю в такую любовь, за которую нужно бороться. Когда кричат и вопят, бьют кулаками, пока вторая половинка не узнает… не поймет, что он принадлежит мне, прежде чем он сделает выбор и выйдет за дверь.

Он касается моего лица, нежные пальцы скользят вниз вдоль щеки.

— Я рад, что ты не позволила мне уйти.

Он целует меня, а свет от прожектора меркнет, и лишь спустя несколько секунд тишины, зрители взрываются аплодисментами. Мне требуется несколько секунд, чтобы выйти из образов Сэма и Сары и вернуться к образам Кэсси и Итана, но, когда это происходит, огни вновь включаются и мы идем на поклон.

Я чувствую знакомый прилив адреналина после удачного шоу, но под ним скрывается тревога. Я чувствовала это с тех пор, как подслушала телефонный звонок Итана ранее на этой неделе.

Мы уходим со сцены и возвращаемся в наши гримерные, и пока я смываю грим и переодеваюсь, меня мучают сомнения.

К тому времени, когда Итан стучится в дверь, я уже чуть ли не в ярости.

Я откликаюсь.

— Войдите! — и он едва ли успевает закрыть дверь, как я уже тычу в него пальцем.

— Я очень надеялась, что ты сам скажешь мне, не заставляя меня спрашивать у тебя, но это сводит меня с ума! Что ты скрываешь от меня?

— Что?

— Ты знаешь, что я имею в виду. Ты вел себя скрытно всю неделю.

— Кэсси…

— Ты обещал мне, что я могу доверять тебе! Наплел, что ты теперь, как открытая книга. Это все было просто пустословием?

— Нет.

— Тогда расскажи мне. Я слышала твой телефонный разговор на днях. Я знаю, что-то происходит. Ты сказал, что это не имеет ко мне отношения, но я чертовски уверена, что имеет.

Он вздыхает.

— На прошлой неделе среди зрителей присутствовала кастинг-директор. Она хочет, чтобы я поехал в Лос-Анджелес в роли приглашенной звезды в новый популярный сериал от «HBO». Это довольно крупная роль, и мой агент настаивает, чтобы я согласился.

— И почему ты не соглашаешься?

— Потому что… наше шоу идет всего четыре недели, и вне сцены мы с тобой добились колоссального прогресса, и… поэтому я не хочу ехать.

— Итан…

— Будут и другие предложения. Меня не бросят в черный список, если я откажусь.

— Нет, но ты будешь полным придурком, если откажешься.

— Видишь? Вот поэтому я и не говорил тебе.

— Потому что я скажу тебе соглашаться на роль?

— Да.

— Это же глупо!

— Нет, не глупо! — Он встает и подходит ко мне. — Я хочу остаться здесь и играть в этом потрясающем шоу вместе с тобой каждый вечер, а не лететь на другой конец страны на целую неделю. Почему это так неправильно?

— Потому что это только одна неделя, и мы справимся без тебя. Это же действительно потрясающая возможность. Твой агент согласовал все с продюсерами?

— Да. Они обеспокоены тем, что могут разочаровать аудиторию, но в то же время, они считают, что получилась бы отличная реклама.

— Вот именно!

— Получается тебе будет пофиг, если я уеду на неделю?

— Конечно же, нет, но я выживу. Наверняка нам понадобится несколько дополнительных репетиций, чтобы убедиться, что твой дублер готов к работе, но Нэйтан все быстро схватывает. Он справится.

От меня не ускользает, как он слегка морщится, и затем засовывает руки в карманы.

— О, боже, пожалуйста, скажи мне, что причина, почему ты не хочешь ехать, в том, что ты боишься, что я буду играть любовные сцены с твоим дублером?

Он качает головой.

— Дело не в этом.

Он не смотрит на меня. В моей голове раздаются тревожные сигналы.

— Я чувствую себя дураком из-за того, что просто говорю это.

— Да скажи уже! Ты пугаешь меня!

Он делает вдох.

— Яне хочу оставлять тебя. Я уже бывал перед таким выбором и чаще всего выбирал неверно, чем следовало бы. И вот опять! Я так сильно старался вернуться и быть здесь с тобой… Я не думаю, что смогу сделать это.

— Итан…

— Нет, ты не понимаешь. Здесь я могу прикасаться и целовать тебя каждый день, даже если это только по сценарию пьесы. Как, черт побери, я могу оставить это?

— Это всего лишь неделя.

— Неделя без тебя равносильна году. Поверь мне. Я это знаю.

Я подхожу к нему и обнимаю его. Он сжимает меня так сильно, что это практически вызывает дискомфорт.

— Ты сможешь сделать это. Тебе это нужно.

— Почему?

Я отстраняюсь и смеряю его своим самым серьезным выражением лица.

— Помнишь, что ты сказал мне несколько лет назад, прямо перед тем, как уйти? Ты сказал: «Можно наблюдать, как кто-то жертвует собой, и только потом осознать, что он меняет свою индивидуальность ради тебя и не в лучшую сторону». Это именно то, что и происходит сейчас. Мне нравится то, какого прогресса ты добился, и вся эта сила и смелость, которые есть в тебе, но отказываться от роли ради меня? Это просто неправильно. Позвони своему агенту и скажи, что ты принимаешь предложение.

— Кэсси…

— Серьезно, Итан. Сделай это. Я буду ждать тебя здесь, когда ты вернешься.

Он снова обнимает меня, и я пробегаюсь руками по его волосам.

— Знаешь, доктор Кейт сказала кое-что интересное сегодня. Она сказала, что люди слишком озабочены тем, чтобы справиться со своими страхами, когда им просто надо научиться принимать их и делать вещи, которые пугают их вопреки всему.

Он выдыхает рядом с моей шеей.

— Я боюсь оставлять тебя снова.

Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза.

— Все равно сделай это.

— Я люблю тебя, — говорит он, заключая мое лицо в ладони. — Ты же знаешь это, да?

— Ты говоришь мне это каждый день. Как я могу забыть?

В один из таких дней, я смирюсь со своим страхом и признаюсь в любви ему в ответ вопреки своему страху.

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Неделя выпускных экзаменов – это просто какой-то ад! Я брожу между занятиями словно нахожусь в тумане. Я вымотана времяпрепровождением с Итаном и тем фактом, что мы должны избегать определенные темы в разговоре, и еще я озабочена тем, как мне отвлечься от своих эмоций, чтобы я могла сконцентрироваться.

Моя итоговая оценка по актерскому мастерству – просто катастрофа! Я настолько замкнута, что не могу выдать даже базовые эмоции, поэтому я фальшивлю, надеясь, что Эрика не заметит это.

Но, конечно же, она замечает.

Еще до того, как я заканчиваю, мне видно выражение разочарования на ее лице. Когда я смотрю на Итана, я тоже вижу разочарование, но в нем оно проявляется гораздо глубже.

Вечером мы говорим о том, что будет после выпускного. Он говорит мне, что его мама и папа предложили мне остаться с ними в Манхэттене, пока у меня не появится своя квартира, но судя по его голосу, он не в восторге.

Я спрашиваю, когда у него начнутся репетиции для «Гамлета», но он избегает этого вопроса. Собственно, он избегает большинство моих вопросов, и в конце концов, я просто сдаюсь.

Перед тем, как уйти он долго целует меня, но это никак не уменьшает мою паранойю.

На следующий день, в субботу, парень Руби уезжает за город на выходные, и она вытаскивает меня из квартиры, чтобы попытаться вывести меня из депрессивного состояния.

Мы идем за покупками и обедаем. Я притворяюсь, что мне весело, но она не ведется на это.

К тому времени, когда мы приходим домой, ей уже все надоедает.

— Ну все, хватит! Что, черт побери, происходит между тобой и Холтом?

Я вздыхаю.

— Я не знаю.

Боже, как же это бесит! — Она плюхается на диван. — Вы двое уже так долго странно себя ведете. Он все еще парится из-за Коннора?

— Я не знаю. Думаю, отчасти, да.

— Но он сказал тебе принять предложение, правильно? Я клоню к тому, зачем ему было бы это делать, если он знает, что не сможет справиться с этим?

— Он хочет, чтобы я была успешной.

— Но потом он сам будет несчастен?

— Да.

— Ого! Он пытается поступить благородно. Теперь он мне почти нравится. И конечно же, понимание того, что он будет несчастен – тоже причина.

Я смеряю ее взглядом.

Она закатывает глаза.

— Ты пыталась поговорить с ним?

— Немного. Он уклоняется от темы.

Мой телефон звонит. Я проверяю экран, прежде чем ответить.

— Привет, Элисса.

— Кэсси, ты должна прийти сюда. — В ее голосе звучит паника, и такое ощущение, что она плакала.

— Ты в порядке?

— Нет. И мне плевать, что он запретил мне говорить тебе об этом. Просто приезжай.

Она скидывает, и моя паранойя перерастает в полноценную тревожность.

— Руби, могу я одолжить твою машину?

— Конечно. Что происходит?

— Я без понятия, но у меня предчувствие, что все плохо.

Спустя двадцать минут я паркуюсь перед квартирой Итана и бегу вверх по лестнице. В моей голове разворачивается тысяча различных сценариев, когда я стучусь в его дверь. Несмотря на мои попытки контролировать свой страх, я уже чувствую, как разбивается мое сердце в ожидании неизбежного разлома в форме Итана, которая оно вот-вот перенесет.

Через несколько секунд Элисса открывает дверь. Ее глаза красные и полны ярости.

— Может ты сможешь вразумить его. У меня не получается. Если он спросит, то я не звонила тебе.

После этих слов, она уходит, хлопая громко дверью.

Я прохожу в квартиру и вижу повсюду коробки. Большинство из них заполнены наполовину и в них творится сплошной беспорядок. Когда же я захожу в комнату Итана, то вижу еще больше коробок.

Он выходит из ванной комнаты с охапкой туалетных принадлежностей и замирает на месте.

Мы пристально смотрим друг на друга несколько секунд, после чего он говорит.

— Что ты здесь делаешь?

— Я могу спросить у тебя то же самое. — Я оглядываю коробки вокруг. — Рановато собираешь вещи. Я думала, ты останешься тут, пока не истечет аренда через две недели.

Он ничего не говорит. Вместо этого он смотрит вниз. Мое сердце колотится так быстро, что я чувствую удары при каждом вздохе.

— Итан?

— Я собирался сказать тебе… Я просто… не знал как.

Озноб пробегается по моей спине.

— Сказать что?

Он делает глубокий вдох и выдыхает. Затем повторяет еще раз. Я пытаюсь игнорировать тревожные звоночки, которые раздаются в моей голове.

— Я отказался от роли в «Гамлете» и принял предложение из Европы. Я улетаю через три дня.

Я смотрю на него во все глаза, во мне кипит адреналин и нервозная энергия. Я издаю резкий смешок.

— Нет, ты не сделал этого.

Он наконец двигается и кидает свои туалетные принадлежности в черную спортивную сумку.

— Да. Я принял другое предложение.

Я знала, что это случится, и все же, как бы я ни старалась подготовиться к этому, я все равно настолько ошеломлена, что у меня нет слов. Боль в моей груди не позволяет мне дышать, все частички, которые я пыталась защитить в себе, притворяясь бесчувственной, вспыхивают и полыхают.

Я не могу ничего сказать, поэтому просто киваю.

Он засовывает руки в карманы.

— Я так сильно пытался найти предлог, чтобы остаться с тобой, но я не могу. Я пытался преодолеть свои страхи, чтобы они не передались тебе, но у меня не получилось. Каждый день я вижу, как ты замыкаешься все больше и больше, и я понимаю, что это моя вина. Если я останусь, то я не просто убью твое стремление жить, я уничтожу твою карьеру. Я уже вижу, как это влияет на твою актерскую игру, и это, черт побери, убивает меня. Я не могу сделать этого, Кэсси. Я не могу увлечь тебя за собой. Как бы мне ни было больно уезжать, если я останусь, это только сильнее разрушит меня.

Я с трудом сглатываю, отчаянно пытаясь заглушить боль. Я вдыхаю и выдыхаю несколько раз. Стою уверенно и прямо, притворяясь, что ничего не происходит.

Он уходит от меня.

Снова.

Он говорил мне, что сможет быть со мной в отношениях, но это была ложь. Красивая ложь, в которую мне по-настоящему хотелось верить.

Какая же я невообразимая дура!

— Кэсси, — говорит он, делая шаг ко мне. — Пожалуйста скажи что-нибудь.

— Каких слов ты от меня ждешь? — Тон моего голоса ровный и отстраненный. Я молю, чтобы мои эмоции вели себя так же.

— Я не знаю. Скажи мне, что ты все понимаешь.

Я смотрю на него, приходя в еще больший шок.

— Я не понимаю.

— Скажи мне, что ты не ненавидишь меня.

А вот это уже вызывает во мне смех. Кажется странным, что я способна издать такой счастливый звук, выражающий счастье, когда меня переполняет горечь.

— Когда ты принял это решение?

— Сразу после того, как нам сделали предложения.

Я смотрю на него.

— Но… ты же согласился на роль Гамлета.

— Нет, я не соглашался.

— Значит, ты солгал мне?

— Нет, я никогда не говорил тебе, что принял эту роль. Ты просто предположила, что я это сделал.

Я так близка, чтобы начать кричать во весь голос, что это пугает меня.

— Когда именно ты собиралась сказать мне? По пути в аэропорт?

Он опускает взгляд на свои руки.

— Я пытался набраться смелости и поговорить с тобой десятки раз. Но потом я понимал, что мне действительно надо уехать, и эта дыра… открывается внутри меня и причиняет настолько сильную боль, что я не могу больше даже думать об этом.

Ему слишком больно от мысли о том, что он должен мне сказать, что бросает меня?!

Мое горло сжимается, в то время, как боль разливается по всей моей груди и плавит мое сердце. Я пытаюсь замедлить дыхание. Заглушить свой гнев. Но у меня не получается.

— Пошел ты, Итан! Я предлагала отказаться от «Портрета», чтобы спасти наши отношения, но ты не позволил мне!

— Проблема не в «Портрете»! — говорит он и делает шаг вперед. — Проблема даже не в Конноре. Проблема во мне, и то, какой ты становишься, когда находишься со мной в отношениях. Это нездорово, Кэсси. Я хочу дать тебе так много, но все, что я делаю – это только получаю, и в конечном итоге, я стану грузом на твоих плечах, и только не говори мне, что не заметила, что это уже происходит.

— Значит, ты уезжаешь? Убегаешь, как будто это решение проблемы?

— Я больше не знаю, что мне делать.

— Ты мог бы остаться! Бороться за нас. За меня.

— Я боролся! И сейчас проигрываю! Ты что не понимаешь? Тебе лучше без меня. Всегда было лучше. Я просто был слишком сильно влюблен в тебя, чтобы признать это. И сейчас я делаю единственное, о чем вообще могу думать, и ты, черт побери, должна быть благодарна, что, наконец-то, освободишься от меня.

Он тяжело дышит, в его глазах стоят слезы. Меня трясет от переизбытка эмоций.

Я столько всего хочу ему сказать, но все путается, и я сбиваюсь с толку и остаюсь ни с чем. Ни заумных колкостей. Ни уговоров. Я даже не умоляю его передумать.

Ничего.

Ничего.

Ни-че-го.

Мое сердце бьется подобно живой ране внутри меня. От боли я закрываю глаза.

После нескольких вздохов, горечь наполняет меня изнутри, и я наконец-то перестаю чувствовать.

Это странно. Словно некое естественное обезболивающее.

Когда я открываю глаза и смотрю на него, я чувствую безразличие и холод. Я отключена. Часть меня осознает, что я впала в шок, но мне все равно.

Я пожимаю плечами.

— Тогда, полагаю, на этом все.

— Кэсси…

— Ты пропустишь выпускной.

— Если бы был какой-нибудь другой выход…

— Хорошей поездки. Уверена, из тебя получится превосходный Меркуцио.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти. Когда я уже почти у входной двери, он окликает:

— Подожди!

Я останавливаюсь, но не поворачиваюсь. Я чувствую его позади себя, он близко, но не прикасается.

— Кэсси, я… — Он выдыхает и его дыхание колышет мои волосы.

— Я ненавижу все это. Я ненавижу себя. Пожалуйста…

Он прикасается к моей руке, но я отдергиваю ее, словно его пальцы меня обжигают. Затем я делаю то, что должна была сделать несколько месяцев назад. Я ухожу от него и не оборачиваюсь.

Наши дни

Нью-Йорк

Театр Граумана

Мы вымотанные выходим из театра. Помимо того, что мы играем в спектакле каждый вечер, мы, вдобавок, приходили в течение дня, чтобы убедиться, что дублер Итана полностью готов к завтрашнему вечеру.

Работать с Нэйтаном было интересно. Он – отличный актер, и, хотя наша химия с ним – совершенно другая, я думаю, наша игра все же найдет отклик у зрителей.

Итан на удивление спокойно отнесся к нашим романтическим сценам и даже дал Нэйтану несколько советов о том, как правильно взять меня за задницу, чтобы легче поднять. Когда я увидела, что он совершенно спокоен, это приа=дало мне уверенности и я смогла расслабиться и просто делать свою работу. В этот момент, я могла бы поклясться, что слышала, как Марко вздохнул с облегчением.

Мы с Итаном идем домой в тишине, изредка задевая друг друга руками. Знакомая боль, вызванная желанием к нему, нарастает и усиливается. Она становится все сильнее и сильнее по мере того, как часы отсчитывают время его отъезда. Ко всему этому добавляется моя паника и требует, чтобы я предприняла что-то. Прикоснулась к нему. Поцеловала его. Напомнила ему обо всех тех способах, с помощью которых я способна сделать его настолько счастливым, чтобы ему даже в голову не приходило там остаться.

Когда мы доходим до моей квартиры, мы оба нервно шаркаем ногами. Наступает момент прощания и по моим жилам начинает бежать лед.

— Ну… — говорит он, и одаривает меня улыбкой. — Думаю, увидимся через неделю.

— Ты будешь великолепен. Наслаждайся, хорошо?

— Я постараюсь.

— Вы с Нэйтаном будете отлично вместе смотреться.

— Я все равно буду представлять вместо него тебя.

— Хорошо. — Он отстраняется. — Я люблю тебя. — Он целует меня в лоб, и я прижимаюсь к его груди.

Когда он отстраняется, я чуть ли не теряю контроль. Чувство разлуки наполняет мгновенно и болезненно.

— Останься, — говорю я, делая шаг вперед. — Зайди, выпей немного вина или чего-нибудь еще. Останься ненадолго.

Он обвивает меня руками.

— Если я зайду, то не захочу уходить.

Я поглаживаю линию его челюсти.

— Тогда останься на всю ночь. Твой рейс только завтра.

Он крепче обнимает меня , и вздыхает.

— Кэсси… мы не можем.

— Почему нет? Я хочу тебя. Ты хочешь меня.

— Твоя терапия…

— Все очень хорошо продвигается. Доктор Кейт довольна.

— Она не будет довольна, если узнает, что мы переспали.

Я пробегаюсь кончиками пальцев по его губам.

— Ей необязательно знать.

Он убирает мою руку со своего лица и целует ее.

— Обязательно. И то, что ты повысила градус своей сексуальности до одиннадцати – это нечестное оружие против меня.

Я поднимаю на него взгляд и стараюсь не показывать отчаяние, которое чувствую.

— Зайди хотя бы на пять минут.

— Если я останусь здесь еще хотя бы на одну минуту, я забуду все причины, почему не должен заниматься с тобой любовью. Если я сделаю это, то у меня не будет никаких шансов попасть на самолет завтра, и мой агент убьет меня, и возможно, тебя. Так что я ухожу.

Он не двигается.

— Хорошо.

— Скажи, что будешь скучать по мне.

— Я буду до безумия скучать по тебе.

Он испускает долгий вздох и пробегается пальцами по моему лицу.

— Увидимся на следующей неделе.

— Хорошо.

Я наблюдаю, как он идет к лифту и нажимает на кнопку. Потом смотрю, как он входит в него и машет на прощанье, когда двери закрываются.

Я еще долго смотрю на эти двери лифта.

Они не открываются снова.

24

ВЫХОД НА БИС

Три года назад

Вестчестер, Нью-Йорк

Гроув

Вода в ду́ше становится холодной, и тут я осознаю, что уже долгое время прижимаюсь к кафели. Я выхожу, укутываюсь в свой халат и забираюсь в кровать.

За последние три дня я почти не покидала ее. Почти не ела.

Руби проводит эту неделю на Гавайях со своим богатым австралийским парнем, так что я даже лишена компании с ней, чтобы она как следует устроила мне взбучку. Я не рассказала ей об Итане. Я не могу.

Она предупреждала меня, что это случится. Мне стоило послушать.

Мой телефон звонит, я проверяю абонента, прежде чем снова проигнорировать его.

Это он.

Снова.

Он звонил десятки раз, но я ни разу не ответила. Я не знаю, что, по его мнению, я должна сказать. Не похоже, что я могу его переубедить. Я даже не думаю, что еще хочу этого.

К черту его!

К черту его и все проявления любви, которые я испытываю к нему!

Когда телефон перестает звонить, я набираю номер местной пиццерии и заказываю огромную порцию со всем сопутствующим. Думаю, если я собираюсь провести этот вечер, упиваясь собственным горем, то мне нужны все необходимые продукты.

Полчаса спустя, в дверь раздается стук, и мой живот начинает урчать. Хорошо, что я прождала только тридцать минут!

Я останавливаюсь, как вкопанная, когда, открыв дверь вижу Итана с моей пиццей в руках. Каждый волос на моем теле встает дыбом при виде него. Я хочу оставаться спокойной и не обращать внимание на его присутствие здесь, но у меня не получается. Мое сердце колотится, и безразличие начинает ослабевать.

Он протягивает коробку.

— Я… заплатил парню за тебя.

Дрожащими руками, я вырываю коробку из его рук.

— О, ты заплатил за мою пиццу? Ну, тогда это оправдывает то, что ты – самый большой ублюдок в мире! Спасибо!

Я толкаю дверь, но он останавливает ее своей рукой.

— Кэсси, пожалуйста…

— Отпусти. — Он должен уйти. Сейчас же. Пока я не расклеилась.

Он делает шаг вперед, и его тело загораживает дверь.

— Я улетаю завтра. Я пришел попрощаться.

Одного этого слова достаточно, чтобы я оказалась на грани слез.

Попрощаться.

Не «Увидеться позже», или «До завтра», даже не «Я наберу тебя».

Попрощаться.

Я отворачиваюсь, и с трудом пытаясь дышать, несу пиццу к столу. Я не приглашаю его войти, но он все равно заходит. Когда дверь громко замыкается позади него, я так сильно свожу челюсти, что мои зубы трутся друг о друга.

Я не поворачиваюсь. Если у него есть, что сказать, то пусть скажет мне это в спину. Мое лицо выдаст все мои чувства.

— Я знаю, что ты не хочешь видеть меня, и я знаю, что причинил тебе боль, но я просто… Черт, Кэсси, я никогда не хотел, чтобы это закончилось вот так. Никогда. Но «Можно наблюдать, как кто-то жертвует собой, и только потом осознать, что он меняет свою индивидуальность ради тебя и не в лучшую сторону». Ты всегда была идеальна такой, какая ты есть. Я надеюсь, когда я уйду, ты сможешь вернуться к этому.

Я не могу ответить. Он не понимает. Не понимает, что, пытаясь сделать меня лучше, он делает меня только хуже.

Я делаю прерывистый вздох и ненавижу себя за то, что при этом всхлипываю.

— Кэсси…

В следующую секунду он обнимает меня. Я не собиралась поворачиваться к его груди, но делаю это и затем во мне не остается и следа безразличия. Во мне бурлят боль и сожаление, и несмотря на то, что мой мозг не может по-настоящему осознать, что это конец для наших отношений, мое сердце говорит мне об этом.

— Кэсси… Боже, пожалуйста, не плачь. Пожалуйста…

Он заключает мое лицо в ладони и смахивает слезы. Его губы касаются моего лба и моих щек, и меня охватывает злость, что несмотря на все, его прикосновения все равно так приятны.

— Кэсси… — Он нежно целует меня в губы. Один раз. Два. Я впиваюсь руками в его рубашку. Прижимаюсь к коже под ней. Он целует меня в третий раз, и я не позволяю ему отстраниться. Я неистово целуя его. Отдаю ему часть своей горечи. Он крепче обнимает меня и даже не пытается притвориться, что он не понимает, что происходит.

Он понимает.

Мы оба понимаем.

По мере того, как наши действия становятся грубее и более отчаянными, мы оба понимаем, что это единственный способ, как мы можем попрощаться. Словесный способ не подходит нам. Никогда не подходил. С их помощью можно объяснить все наши недостатки, но физический контакт – это единственный способ выразить, почему мы так подходим друг другу.

Это не заставит его остаться, и это не уменьшит боль. Это покажет нам обоим последний проблеск того, что бы у нас получилось, если бы наша история была романтикой, а не трагедией.

Мы упиваемся и прижимаемся друг к другу, пока мы спотыкаясь идем вдоль коридора в мою спальню. Половина его одежды уже на полу. Скоро и остальная часть будет.

Мой халат падает на пол. Он не церемонится, когда кладет меня на кровать и зарывается между моих бедер. В нем есть отчаяние, которое я не видела с той ночи, когда он впервые порвал со мной, и я знаю, это потому, что он уже одной ногой находится за дверью.

Я закрываю глаза и хватаюсь за кровать в попытке не дать своим эмоциям разрушить меня. Какое-то время мне это удается. Он заставляет меня кончить, и мне хорошо. Он целует мое тело, и мне хорошо. Он устраивается у меня между ног, и я в предвкушении. Он смотрит мне в глаза, когда входит в меня, и гигантская линия разлома проходит в самом центре моей решимости. Он замедляется настолько, что складывается ощущение, что он не хочет, чтобы всему этому настал конец, и в этот момент я раскалываюсь на две части. Одна часть вибрирует и пульсирует с удовольствием, а другая – увядает и умирает. Доверчивая часть меня. Любящая часть.

Он серьезно думает, что я смогу снова стать прежней после такого? Это невозможно. Ущерб уже причинен. Он отравил ту женщину, которой я была раньше. Даже по прошествии долгого времени после его ухода, я все еще буду сочиться ядом.

Я больше не кончаю. Мое тело слишком сосредоточено оплакиванием его потери, несмотря на то, что он все еще внутри меня.

Когда он кончает, его лицо уткнуто мне в шею, и несмотря на данный себе запрет не плакать, я все равно плачу. Мои слезы бесшумны, но мне понятно, что он их чувствует. Так же, как и я понимаю, почему он не двигается так долго после того, как все заканчивается. Почему его руки так крепко обнимают меня, а его дыхание столь прерывистое.

Почему он вытирает лицо об мою подушку до того, как слезает с меня.

Он перекатывается на спину. Прикрывает лицо руками. Я не двигаюсь. Я не могу.

Если я это сделаю, то разобьюсь на осколки подобно стеклу.

— Кэсси…

— Что бы ты ни сказал, это никак не облегчит для меня твой уход. Ни единое твое слово. Никогда.

Он делает прерывистый вздох.

— Если бы был какой-нибудь другой способ…

Я поворачиваюсь к нему спиной и смотрю на стену. Слишком сложно находиться с ним здесь сейчас. Это лишь вызывает во мне желание умолять его остаться, и это именно то, что моя гордость не позволит мне.

— Тебе надо уйти.

Он не двигается.

— Сейчас же, Итан! — Я стараюсь говорить твердо, но мой голос дрожит. Ничего удивительного. В данный момент, я – это одна сплошная коллекция осколков, которые держатся вместе лишь благодаря решимости не позволить ему увидеть то, как я рассыпаюсь на кусочки.

Кровать двигается, когда он встает, а я просто смотрю на стену, пока он собирает свою одежду и одевается. Я не знаю, как я представляла себе конец наших отношений, но определенно не таким образом.

В своих самых глупых и оптимистичных мечтах, я думала, что у наших отношений не будет конца.

Вот так шутка!

Я чувствую, как он стоит в дверях. Наблюдает за мной. Надеется, что я в порядке.

Я не в порядке. Прямо сейчас я даже не могу представить, когда это произойдет.

— Кэсси…

— Убирайся!

— Может наступит день… и мы сможем…

— Убирайся на хрен отсюда!

Мое горло сжимается, когда я слышу его вздох, выражающий смирение.

— Я буду скучать по тебе, — шепчет он, и мое горло окончательно сдавливается.

Когда я слышу, как закрывается входная дверь, из меня вырывается всхлип. За ним следует еще один и затем еще, пока я не начинаю задыхаться и хватать ртом воздух.

Постепенно я успокаиваюсь достаточно, чтобы дышать, и иду в душ. Я смываю с себя все, что от него осталось. Пока я это делаю, я даю себе клятву, что никогда больше не позволю мужчине повлиять на меня таким образом.

Никогда больше.

Я также даю клятву, что всю оставшуюся жизнь, я никого и никогда не буду так сильно ненавидеть, как Итана Холта.

Наши дни

Нью-Йорк

Квартира Кассандры Тэйлор

Итан уезжает завтра, и слово «беспокойный» даже и близко не описывает то, как я себя чувствую. Выражение «Лезть на стену» более близко́, но и оно не описывает всю мою тревожность.

С тех пор, как Итан проводил меня домой, я только и делала, что смотрела на свои часы и отсчитывала время до вылета. Сейчас уже остается десять часов и сорок две минуты. Я смотрю на свою кровать и подумываю о том, чтобы попытаться уснуть, но несмотря на то, что уже два часа ночи, я знаю, что это невозможно.

Звонкое похрапывание Тристана отдается эхом в коридоре, и этого достаточно, чтобы мне хотелось закричать. Мне надо выйти.

Я скидываю с себя халат и одеваюсь. Когда я выхожу в лобби, я говорю себе, что иду прогуляться. Когда я выхожу на улицу и ловлю первое попавшееся такси, я говорю себе, что просто собираюсь проехаться. А когда я подъезжаю к зданию квартиры Итана, я говорю себе, что я – мерзкая, грязная лгунья из-за того, что не признавалась себе в том, куда я направляюсь и что планирую сделать.

Точнее, с кем я планирую сделать.

Я ввожу код безопасности и открываю дверь. Внутри здания стоит тишина. Когда лифт открывается на этаже Итана, я едва не теряю самообладание и не ухожу. Наверняка, он спит, и определенно попытается избежать того, о чем я собираюсь его просить. Это очень плохая идея во многих отношениях, и все же, прямо сейчас это кажется самым необходимым поступком, который я когда-либо совершала.

Я иду вдоль коридора и стучусь в его дверь. Мне кажется, что мне придется подождать несколько минут, прежде чем он откроет ее, с заспанными глазами в полусонном состоянии. Но вместо этого, дверь открывается спустя пару секунд, и он выглядит даже более вымотанным, чем я себя чувствую.

— Черт, нет! — говорит он, и на секунду мне кажется, что он собирается захлопнуть дверь перед моим лицом. — Какого черта, Кэсси?

— Что?

— Ты здесь.

— Я знаю.

Он проводит пальцами по волосам.

— Ты должна быть у себя дома. Подальше от меня и спать. Предпочтительно в уродливой фланелевой ночной сорочке.

— Итан…

— Ты хоть понимаешь, насколько сильно я старался держаться подальше от тебя этой ночью? Я вышагивал по своей гостиной несколько часов, пытаясь противостоять искушению. И сейчас ты появляешься здесь в таком виде?

— В каком?

Он указывает на меня рукой.

— Аппетитная. Чертовски возбужденная. Чертовски красивая. На твой выбор.

Я делаю шаг вперед, но он вытягивает руку вперед, чтобы остановить меня.

— Ни в коем случае. Если ты перешагнешь порог этой квартиры, весь тот сегодняшний разговор о том, что нам надо подождать и твои сеансы с психологом и бла-бла бла о том, что нам не стоит заниматься сексом, вылетит в окно. Тебе надо уйти.

Я останавливаюсь, как только пальцы моих ног касаются дверного порога. Когда я представляла себе момент, как я говорю ему о том, что готова к близости, я рассчитывала, что он проявит чуть больше энтузиазма. В смысле, я, конечно, понимаю, что он пытается, как можно лучше поступить по отношению ко мне.

Я делаю крошечный шаг вперед.

— Итан, послушай…

Он отступает.

— Не делай этого. Я серьезно не смогу отвечать за свои поступки. Прошло три года, Кэсси. Три чертовых года. Вещи, которые я хочу сделать с тобой… — Он качает головой. — Ты даже не понимаешь.

— Что, если я понимаю? Что, если мне тоже хочется кое-что сделать с тобой?

Он закрывает глаза и откидывает голову назад к стене.

— Господи, что это еще за фразочки?

Я переступаю порог и закрываю за собой дверь.

Он открывает глаза.

— Кэсси, мы все перечеркнем.

— Мне все равно. — Я кладу свои руки ему на грудь. — Я нуждаюсь в этом. И ты тоже. И ты сам без умолку говоришь об этом .

Я не хочу все испортить.

Ласкающими движениями я глажу его лицо.

— Что еще хуже может случиться?

— Наша близость покажется слишком опасной и ты запаникуешь. Отгородишься от меня. Прекратишь наши отношения.

Я закатываю глаза.

— Кто способен на подобное?

— Я серьезно.

— Этого не случится.

— Ты забыла, что я чувствовал в точности то, что чувствуешь ты сейчас? Это вполне возможно.

— Итан, я люблю тебя, но тебе серьезно надо перестать столько думать.

Он замирает. Его глаза широко распахиваются.

— Что ты только что сказала?

Я делаю шаг назад.

— Хм… я имела в виду…

— Ты сказала, что любишь меня. — Выражение паники исчезло с его лица.

— Да, люблю, но…

— Ты не это имела в виду? — Он подается вперед, чтобы прикоснуться к моей щеке. — Если нет, то все в порядке. Если да, но ты не готова признать это, то тоже все в порядке. Просто… скажи мне.

Странное чувство спокойствия охватывает меня, и я вспоминаю его слова, сказанные мне пару месяцев назад: любил он меня или не, это не зависело от слов, это было просто фактом, простым и очевидным. Если я даже не говорю это, это все равно правда, поэтому зачем продолжать пытаться это отрицать?

— Я именно это и имела в виду, — говорю я тихо. Мне кажется, что меня сейчас накроет приступ тревоги, но я напротив чувствую только облегчение. Сильное, долгожданное облегчение.

Его улыбка ослепляет.

— Да?

Я делаю глубокий вдох и улыбаюсь в ответ.

— Определенно.

Он смотрит на меня с такой радостью, что у меня возникает желание его всего расцеловать. Но вместо этого, я притягиваю его голову вниз и приникаю к его губам.

От такого внезапного потрясения, мы оба замираем на месте. Это не сценический поцелуй. Не отрепетированные эмоции, транслируемые через наших героев. Это мы. Такие, какие должны быть. Такие, какими я думала, мы никогда больше не будем.

Мы отстраняемся друг от друга, лишь немного, и смотрим смотрим друг на друга. Мы действительно собираемся сделать это . После столького времени.

Мне кажется, что я должна быть более взволнованной, но потом я осознаю, что все наши моменты вели нас сюда. Даже самые болезненные.

Я пытаюсь разглядеть в нем неуверенность. Самозащиту или сомнения. Вместо этого, я вижу в нем обеспокоенность за меня и всепоглощающую любовь.

Этого более, чем достаточно.

Это и есть все.

Он заключает мое лицо в ладони . Страстно целует. В наших действиях есть что-то знакомое, но наполненное совершенно новыми гранями.

Страсть, от которой подгибаются коленки, по-прежнему присутствует и она как никогда сильна, но есть еще нечто более глубокое. Оно пронизывает мое тело и приковывает меня к нему. В прошлом, эта глубокая душевная связь возникла и исчезла в мимолетных, несчастных моментах, но сейчас Итан живет именно там.

Я все еще охвачена ужасом, но я хочу жить там вместе с ним.

Сделать его первым и последним мужчиной, который когда-либо был у меня.

Мы продолжаем целоваться, пока спотыкаясь идем по коридору в гостиную. Я хватаюсь за его рубашку, но он отстраняется и пытается отдышаться.

— Нам необязательно так спешить.

— У тебя не было секса три года, и ты хочешь притормозить?

— Последний раз, когда у меня был секс, он был с тобой. Я долго ждал этого момента. Я хочу насладиться этим.

— У тебя вылет через… — Я смотрю на свои часы. — девять часов и тридцать восемь минут. Мы серьезно тратим время на подобные обсуждения, когда мы могли бы раздеться?

— Ты приводишь убедительные доводы.

Он снимает свою рубашку и снова целует меня. Боже, как же я соскучилась по его поцелуям, что кажется каким-то безумием, ведь мы целуемся каждый день на сцене.

Но это было не так.

Таких поцелуем еще никогда не было.

Если бы он целовал меня так во время выступлений, то постельные сцены никогда не пришлось бы симулировать.

Он прижимает меня к стене и вновь приникает к моей груди. Я цепляюсь за его плечи, чтобы удержаться на ногах. Струящийся жар проникает под мою кожу, скручиваясь и растекаясь по моему животу и заставляя мое сердце колотиться, а кровь – гудеть. Куда бы ни прикоснулся Итан, это место начинает гореть чуть ярче остального моего тела.

Прикосновения всех других мужчин стираются из моей памяти. Это всегда был он. Даже, когда я хотела забыть его, мое тело помнило.

Он снимает мою футболку, и когда его губы прикасаются к моей груди, я зарываюсь руками в его волосы и притягиваю к себе. Побуждаю его к большему.

Взять всю меня. Я вся – для него одного.

Он приподнимает меня, и я обвиваю его ногами. Затем он начинает двигаться. Прижимается и трется, не стесняясь того, как сильно он возбужден.

Наши движения становятся более лихорадочными. Отчаянными и нетерпеливыми, наше общение состоит из низких стонов и прикосновений, полных желания.

Он отрывает меня от стены и несет вдоль коридора. Когда мы доходим до его кровати, он едва ли успевает положить меня на нее, когда начинает стягивать с меня оставшуюся одежду.

Я стряхиваю с себя свои туфли, и он набрасывается на мои джинсы. То, как он сосредоточенно хмурится, пока спускает их вдоль моих ног – это невероятно сексуально. Когда я остаюсь лишь в одном нижнем белье, он замирает и просто смотрит.

— Черт побери. — Он качает головой. — Как бы сильно я ни фантазировал, от реальной версии тебя, у меня по-прежнему перехватывает дыхание. Так было всегда.

Я сажусь и снимаю свой лифчик.

— Мне снять это? — спрашиваю я, поддевая большим пальцем резинку своих трусиков. — Или ты сам хочешь?

Его взгляд становится хищным.

— О, я хочу. Очень сильно хочу.

Он берет меня за мои лодыжки и притягивает к краю кровати. Затем он подтягивает мои ноги к своему торсу.

— Эта фантазия была одной из любимых, — говорит он, снимая с меня трусики и становясь передо мной на колени.

— Ты даже не представляешь, с каким предвкушением я ждал этого.

Он начинает с моей лодыжки. Нежные поцелуи подобны медленным пыткам, пока он проделывает свой путь вверх. Каждый участок кожи, к которому он не прикасается, испытывает ревность и опустошение. Все остальные части – искрятся и просачиваются сквозь мои вены, вызывая глубокую распирающую боль.

Он наслаждается моментом, а я способна лишь закрыть глаза и вцепиться в простыни. Он знает свое дело. Уверен в себе. Когда он накрывает меня губами, я так сильно выгибаюсь, что едва ли в этот момент касаюсь кровати.

Я обращаюсь к Богу. Много раз. Я говорю ему имя Итана. Много раз. Все вокруг кружится и мельтешит, и я только и успеваю, что чередовать их имена сдавленным шепотом.

— Боже… Итан.

Я пытаюсь остаться целостной. Я не помню, чтобы он когда-то был настолько хорош. В смысле, он всегда был великолепен, но это? Это не передать словами. Для мужчины, который не занимался этим столь долгое время, его навыки все еще… о, Боже…

Я даже больше не могу думать.

Его руки не перестают двигаться, и с каждым прикосновением я все сильнее завожусь. Я парю́ так высоко, что такое ощущение, что я нахожусь в метре от матраса. Он удерживает меня там – на грани наслаждения и удовлетворения. Затем одним ловким движением его языка и прикосновением пальцев, я приземляюсь обратно, опьяненная и едва дышащая.

Я не могу двигаться. Мой мозг отключен. Понятие «дыхание» становится чем-то чуждым.

Он целует мое тело, поднимаясь все выше. Я набираюсь достаточно сил, чтобы запустить свои пальцы в его волосы, и он издает стон, уткнувшись в мою кожу. Звук его голоса проделает со мной такое, на что даже его руки не способны.

— Я так скучал наблюдать за этим, — говорит он. — Ты выглядишь невероятно, когда кончаешь.

Не открывая глаз, я ласкаю его руки в то время, как он продолжает осыпать меня поцелуями. Ощущение его мышц помогает мне выбраться из этого одурманенного состояния. Заставляет меня желать большего.

Наступает моя очередь, поэтому я толкаю его на спину. Я могу доставить ему не меньше сладостных мучений, чем он мне. Я начинаю с его шеи. Он отвечает мне звуками, которые граничат с животными.

Я целую его повсюду. Прикасаюсь так, словно это первый раз, снова и снова. В каком-то смысле так и есть. Каждое его воплощение владело мной, но именно нынешнее по-настоящему заслуживает этого.

Когда я добираюсь до пояса его джинсов, я целую и посасываю его бедра. Он издает такие звуки, словно испытывает боль. И судя по напряженности в его промежности, я уверена, что так оно и есть.

Я расстегиваю его джинсы. Он бормочет слова, которые я не могу разобрать, пока я стягиваю с него джинсы и принимаюсь за его ноги. Он ругается себе под нос и запускает руки в свои волосы. Я наслаждаюсь своей властью над ним.

Он едва ли может сдерживаться. Я не виню его. Не будь у меня секса несколько лет, хватило бы лишь одного прикосновения, чтобы полностью раскололась. Его самообладание поражает.

Темная ткань его трусов облегает каждый сантиметр. Я прохожусь одним пальцем по набухшему члену. Он крепко закрывает свои глаза и делает продолжительный выдох. Я делаю это снова и он откидывается на кровать, после чего хватается за покрывало.

Я опускаюсь ниже и провожу по его бедру.

— Ты хочешь, чтобы я остановилась?

Его глаза все также закрыты, но он берет меня за руку, чтобы притянуть меня к своему лицу.

— Просто позволь мне делать это какое-то время.

Он начинает целовать меня и поворачивает нас так, что мы оба оказываемся, лежащими на боках. Затем он приподнимает мою ногу, кладет ее к себе на бедро прижимается ко мне всей своей эрекцией, пытаясь привыкнуть к тому, что он снова со мной.

Мы целуемся и прижимаемся друг к другу, и это так приятно. Его руки так скользят по мне, словно мы никогда не расставались. Его ритм действует опьяняюще.

— Мне можно сейчас к тебе прикоснуться? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Я уже хотел было начать упрашивать тебя.

— Ты фантазировал о моих прикосновениях, пока мы были врозь?

— Каждый день. Иногда множество раз в день. В фантазиях ты была настоящей нимфой.

Я проникаю рукой между нами и беру его в руку. Он испускает стон, и я улыбаюсь.

— Значит, довольно близко к моей реальной версии, да?

Он откидывается на спину.

— Ага. Очень даже. о, Боже!

Я проделываю дорожку из поцелуев вниз по его шее. Провожу зубами по его щетине и пробую его кожу на вкус. Целую его адамово яблоко, и он издает протяжный низкий стон. Мне щекотно от этого звука на губах. Все это время я ласкаю его через плотную ткань. Провожу руками по подрагивающим мышцам.

Он мечется между тем, чтобы наблюдать, как я медленно спускаюсь по его торсу и тем, чтобы просто откинуться на кровати и сыпать проклятиями.

Когда я дохожу до его пупка, он перестает дышать.

— Все хорошо?

— Ага, — говорит он натянутым голосом. — Более чем. Просто… пытаюсь не опозориться.

— Это невозможно.

Я спускаю его нижнее белье, и он приподнимает свои бедра, чтобы помочь мне снять их.

И затем, вот и он.

Он наблюдает за тем, как я смотрю на него. Он такой знакомый, но такое ощущение, что эти воспоминания из моих снов. Я пробегаюсь пальцами по его контуру. Обхватываю рукой его идеальную толщину.

Он всегда был таким идеальным. В прошлом, я думала, что моя неопытность повлияла на мое восприятие, но сейчас, когда у меня уже были другие мужчины, ни один из них не идет в никакое сравнение.

Я была наивной, сравнивая их.

Я наклоняюсь и слегка касаюсь губами его шелковистой кожи. Он стонет, и я понимаю, что долго он так не выдержит. Мышцы его живота уже подрагивают.

Я использую свой язык, и его тело чуть ли не вибрирует от сдерживаемого самообладания. Когда я беру его в рот, я едва ли успеваю насладиться ощущениями, прежде чем он стонет и отстраняет меня в сторону.

— Боже… нет. Нет, нет, нет, нет! — Он сжимает свою челюсть, и стонет, пока кончает на свой живот и грудь. Я завороженно наблюдаю. Это всегда было настолько обильно? Или так выглядит чрезмерная сексуальная неудовлетворенность?

Боже мой!

Когда он заканчивает, он делает резкие и прерывистые вздохи, и накрывает свое лицо руками.

— Блин, Кэсси. Прости.

Я убираю его руки с лица, и целую его.

— Не извиняйся. Это было… впечатляюще. Как будто спецэффект. Мы можем повторить?

Он смеется, пока я беру салфетки с его прикроватного столика.

— Ты просишь разрешения на то, чтобы заставить меня снова кончить таким образом? Хммм, дай-ка подумать.

Даже, когда я вытираю его, его член все еще реагирует и с гордым видом увеличивается у меня на глазах.

— Ну, я просто проявила вежливость. Знает Бог, ты начинаешь беситься, когда я заставляю кончать тебя против воли.

— Это было всего раз. И то только, потому что я был смущен. Сам оргазм был как всегда умопомрачительным.

— Таким же умопомрачительным, как тот, который был у тебя только что?

— Нет. Не думаю, что что-нибудь может превзойти этот. Никогда.

Я скольжу вверх по его телу и целую его.

— Принимаю это за вызов.

Теперь я уже вижу небольшой страх.

— Боже помоги мне.

Мы целуем и прикасаемся к друг другу с большей уверенностью, и пусть мы уже достигли высшей точки нашего желания, она воспламеняется вновь. От чего движения наших рук только ускоряются, а прикосновения становятся грубее. Наши губы полны нежности, но все остальное охвачено желанием, побуждающим нас сделать последний шаг, чтобы скрепить наше воссоединение.

Это именно тот этап, который заставляет меня нервничать. Я хочу его так, как никого никогда не хотела, но если я и начну паниковать, то только тогда, когда он окажется внутри меня.

Боль, причиненная тем, что он занимался со мной любовью перед своим отъездом, запечатлена в тех уголках моей памяти, которые все еще ноют от боли при воспоминаниях об этом.

Конечно, в этот раз он тоже уедет, но уже с намерением вернуться. Обещаниями вернуться. Он ласкает меня так, что я верю, что если он не будет этого делать, то задохнется. Верю, что я его – кислород.

Я отброшу беспокойство и сосредоточусь на нем. Это достаточно легко. Он достаточно талантлив в том, какими способами отвлечь меня.

Когда он нависает надо мной и работает своими волшебными пальчиками, мое самообладание достигает апогея. Во мне есть острая боль, которую не удовлетворить ни пальчиками, ни пустыми оргазмами. Она требует его. Всецело. Я говорю ему об этом, пока он роется в ящике тумбочки в поисках презерватива. Когда он садится на свои колени, чтобы надеть его, я целую его в грудь. Поглаживаю его плечи. Я словно не могу перестать прикасаться к нему.

Он одобрительно стонет и толкает меня на спину, и когда он опускается на меня своим полным весом и целует меня, я протягиваю руку между нами, побуждая его войти в меня.

Он замирает, когда осознает, что находится внутри меня, а затем выражения удовольствия, удивления и чего-то похожего на благодарность загораются на его лице.

Он заключает мое лицо в ладони.

— Ты уверена, что хочешь этого? Еще не поздно остановиться.

— Уверена, — отвечаю я, поглаживая его спину. — Ты мне нужен.

— Ты говоришь это, потому что я уезжаю?

— Нет. Я говорю это, потому что устала это отрицать.

Он нежно целует меня и входит в меня еще глубже. Мы оба вбираем в себя воздух.

— Кэсси…

— О, боже…

Он опускает голову мне на плечо, и мы просто дышим.

— Я забыл, — шепчет он. — Как я мог забыть, каково это? Господи.

Он двигается вперед-назад, крошечными движениями проникая все глубже и глубже. Я закрываю глаза и хватаюсь за его плечи. Он – не единственный, кто забыл. И как я раньше справлялась со всеми этими эмоциями, которые бурлят внутри меня? Такое ощущение, что я сейчас взорвусь.

Его бедра продолжают двигаться вперед-назад, с каждым движением наполняя меня все больше и больше. Я завороженно наблюдаю за тем, как выражения неверия на его лице трансформируется в благоговение, и, наконец, на его лице читается любовь. Больше, чем когда-либо. Как я прожила так долго, не ощущая на себе такого взгляда?

Когда его бедра наконец замирают напротив моих, я просто обвиваю его ногами и крепко держу его. Я чувствую, как моя паника закипает и нарастает, но я не хочу, чтобы это заканчивалось, потому что после всего этого – он уйдет. Он уйдет и я буду опустошенной, и не смогу больше жить так.

— Эй, — говорит он, поглаживая меня по лицу. — Все хорошо.

— Я знаю.

— Я люблю тебя. Я даже не могу подобрать слов, чтобы сказать, насколько сильно.

Я притягиваю его к себе, чтобы поцеловать. Это помогает уменьшить мое напряжение. Когда он начинает двигать бедрами, это еще больше успокаивает меня.

Он целует меня в попытке отвлечь, делая глубокие и медленные толчки. Он совершенно не спешит все это заканчивать. Впервые за несколько лет, я чувствую, каково это заниматься любовью.Ощущения слишком острые, но он переживает все это вместе со мной. Успокаивает меня прикосновениями своих рук и губ. Воспламеняет меня своим умеренным, непоколебимым ритмом. Все это время он нашептывает мне слова сожаления, извинения, любви и обещаний о будущем. Говорит, насколько я красива. Как долго он ждал этого. Как ему уже не терпится вернуться ко мне, чтобы делать это снова и снова.

Я не знаю, как долго мы занимаемся любовью, но он так много раз доводил меня до грани, что я потеряла счет. Когда я, наконец-то, кончаю, это подобное судорожным спазмам по всему телу, которые словно длятся вечность.На протяжении всего времени, он разговаривает со мной. И в момент, когда он наконец, кончает, испуская протяжный стон, он никогда еще так прекрасно не выглядел.

Мы еще долго лежим, обнимая друг друга. Просто дышим. Удовлетворенные так, как никто из нас не был уже много лет.

Думаю, я заснула, потому что, когда в следующий раз я открываю глаза, лучи солнца бьют в окно.

Он опирается на локоть, неотрывно глядя на меня. Только через мгновение я понимаю, где нахожусь и почему я с ним. Когда это происходит, я не могу сдержать улыбку.

— Привет.

Он целует меня.

— Который час?

— Уже поздно. Мне уже скоро уходить.

— Я поеду в аэропорт с тобой.

— Нет. Останься здесь.

— Но…

— Кэсси. — Он поглаживает мое лицо. — Пожалуйста. Я хочу, чтобы последним воспоминанием о тебе в моей голове было то, как ты лежишь обнаженная в моей постели, а не то, как ты плачешь в аэропорту. Оставайся здесь, пока меня не будет. Ешь мою еду. Мойся в моем душе. Изваляйся в моих простынях. Это сделает меня невероятно счастливым.

Я толкаю его на спину и прижимаюсь к его груди. Я просто хочу обнимать его. Быть с ним как можно дольше.

Мы просто лежим и дремлем. Чуть позже, когда он высвобождается из моих объятий и идет принять душ, я обнимаю его подушку и вдыхаю в себя его аромат.

Я не открываю глаза, когда слышу его приближающиеся шаги. Словно тот факт, что я не вижу, как он готовится к уходу, означает, что этого не произойдет.

Вот только, это должно произойти.

И произойдет.

Моей щеки касаются губы, и я открываю глаза.

В его руках маленький бархатный мешочек с запиской. Я хмурюсь.

— Открой его после моего ухода, — говорит он, прежде чем положить его возле меня на кровати.

— Что это?

— Подарок. Я купил его, когда был в Италии несколько лет назад, но у меня никогда не хватало смелости подарить его тебе. Теперь вот, хватает.

Когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, я сдерживаю себя от порыва притянуть его к себе на кровать и умолять остаться.

— Увидимся на следующей неделе, — говорит он, лаская мое лицо. — Я люблю тебя.

Я делаю глубокий вдох.

— Я тоже тебя люблю.

Он улыбается.

— Мне нравится то, что ты любишь меня. Ты даже себе не представляешь.

— Думаю, представляю. Помнишь, когда ты отправил мне тот е-мейл, где тысячу раз написал «Я тебя люблю»? Уверена, я чувствовала себя точно так же, как ты чувствуешь себя сейчас.

Он садится на край кровати и пробегается пальцами по моим волосам.

— Мне и это нравится.

— Да ты прямо-таки полон нежных чувств сегодня, не так ли?

Он наклоняется и слегка касается своими губами моих, после чего шепчет:

— Мягко сказано.

Звенит дверной звонок, и он со стоном встает и поправляет себя.

— Это моя машина. Мне надо идти. — Он снова целует меня, долго и неторопливо, после чего берет свою сумку. — Я позвоню, когда доберусь.

— Хорошо.

Он направляется к двери, но прежде чем дойти до нее, он останавливается и поворачивается ко мне.

— Можешь на секунду приподнять одеяло?

Я улыбаюсь и приоткрываю одеяло.

Он стонет и прикусывает губу.

— Чтоб меня! Лучший мозгоснимок в мире!

Я смеюсь, и он идет к двери.

— Надо сматываться отсюда, пока я не забыл, почему не могу поиметь тебя снова.

— Поиметь? — говорю я с полунасмешкой. — А что случилось с «Заниматься любовью»? Ты такой грубый, Итан Холт!

— Ты любишь, когда я грубый! — кричит он, идя вдоль коридора. — И любишь, когда я имею тебя!

И с этими словами, входная дверь за ним закрывается.

Я плюхаюсь на подушку и вздыхаю.

Я уже скучаю по нему.

Я вспоминаю то, каким он невероятным он был прошлой ночью, когда мой телефон звонит на прикроватном столике. Я поднимаю его и читаю сообщение.

Уже скучаешь по мне, да? Это взаимно. Я все еще в лифте. Не забудь открыть свой подарок. Я люблю тебя.

С улыбкой на лице, я открываю бархатный мешочек. Когда я развязываю его, тяжелое золотое сердце на цепочке, падает мне в руку. Оно кажется старым. Антикварным. И если быть честной, слегка потрепанным.

Я открываю записку.

Дорогая, Кэсси,

Я очень давно хотел подарить тебе это и после невероятного подарка, который ты сделала мне прошлой ночью, я подумал, что это тот самый момент. Я нашел его в небольшом антикварном магазине в Милане, пока я был в туре по Европе. Я не знаю, чем он зацепил меня, но мне захотелось купить его для тебя.

Дело в том, что оно неидеально. У него было много хозяев, и некоторые из них не очень хорошо обращались с ним, и в подтверждение этого, на нем имеются повреждения.

В каком-то смысле, это сердце является олицетворением меня. Полагаю, к сожалению, оно олицетворяет и тебя.

Мысль, которая пришла мне в том, что, несмотря на все повреждения, оно все еще прекрасно. На самом деле, мне кажется, оно такое прекрасное именно из-за своей несовершенности. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что если что-то не является первозданным, оно все равно имеет ценность. Ты научила меня этому, несмотря на то, что я сопротивлялся и не верил в это.

Когда я думаю о нас, я часто гадаю, что бы случилось, если бы я никогда не встретил тебя. Появилась бы у меня мотивация измениться? Разобраться со всем тем дерьмом из моего прошлого?

Правда в том, что не только встреча с тобой заставила меня измениться. Это была встреча с тобой, и последовавшая затем, потеря тебя. Дважды. Разлука с тобой заставила меня встретиться лицом к лицу с уродливой правдой о себе, и после той аварии, цель вернуться к тебе стала стимулом, необходимым для преодоления проблем, которые препятствовали мне годами. Ты заставила меня хотеть быть лучше, и сделал я это не только для себя, но и для того, чтобы быть достойным тебя.

Так что, полагаю, сейчас я таким образом отдаю тебе мое сердце. Слащаво, не так ли? Да и к тому же, излишне. Мое сердце принадлежало тебе с того самого момента, как мы встретились.

Кажется, что мы прошли очень долгий путь, чтобы добраться до событий вчерашней ночи, и я знаю, что в этом моя вина. Но несмотря на все то, что бы мне хотелось изменить на нашем пути, я бы никогда не хотел иной конечной точки. Это всегда была ты. Красивая, поразительная, талантливая и любящая, ты.

Спасибо за то, что дала мне последний шанс. Обещаю, ты об этом не пожалеешь.

Когда я смотрю на тебя сейчас, я совершенно не могу понять, как я вообще смог уйти. Спасибо, что спасла меня. И простила.

Заодно замечу, что ты запредельно красива, когда спишь. Ты знаешь об этом? Я не могу перестать смотреть на тебя.

Кстати об этом, я сделал пару снимков на свой телефон. Это мило или неловко? Я надеюсь, что ты займешь позицию, что это круто. Мне просто нужно было взять что-то с собой. Я уже скучаю по тебе.

Ладно, мне лучше завернуть это письмо в конверт, потому что ты скоро проснешься, а я хочу быть рядом с тобой, когда это случится. На самом деле, я хочу быть рядом каждое утро, когда ты просыпаешься, но думаю, это долгое обсуждение для следующего раза.

Я люблю тебя, Кэсси. Всегда любил. Всегда буду. Грей мою постель для меня в мое отсутствие. Обещаю найти ей хорошее применение, когда вернусь.

Итан

25

ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

Наши дни

Нью-Йорк

Доктор Кейт изучает меня, и я прячу улыбку за своей ладонью.

— Сегодня ты выглядишь иначе. Ты счастлива?

— Да.

— Очень счастлива.

Я не могу отрицать это. И не хочу.

— Да.

— Ну, судя по тому, как ты светишься, я так понимаю, вы с Итаном…?

Ей нет нужды заканчивать предложение, так же, как и мне нет нужды отвечать. Мое выражение лица, должно быть, говорит ей обо всем.

Я киваю, и она делает записи в блокноте. От меня не ускользает ее легкая улыбка.

— Вы не злитесь? — спрашиваю я.

— С чего бы мне злиться?

— Потому что я подумала, что возможно вы думаете… что я не была готова.

— Ты чувствуешь, что была готова?

— Да.

— Тогда это все, что имеет значение. Я не могу определять график твоего счастья, Кэсси. Только ты можешь делать это. Пока ты чувствуешь себя хорошо, мы чего-то да добиваемся.

— Мне хорошо, но еще…

— Что?

Как я могу сказать ей, что чувствую, когда мои бурные эмоции не вписываются ни в одну категорию? Счастье/ осторожность. Упоение/ Ужас. Восторг/ Испуг.

— Он улетел вчера. — Лишь от одних этих слов у меня щемит в груди.

Доктор Кейт изучает меня несколько секунд, и спрашивает:

— Как ты справляешься?

— Мне не нравится это. Я скучаю по нему.

— Если скучаешь, это хорошо.

Я смотрю в окно и наблюдаю за тем, как облака меняют форму.

— Странно признавать это. Признавать, что я нуждаюсь в нем. Я так долго думала, что моя нужда в нем показывает то, насколько я слабая.

— И что ты думаешь сейчас?

Я замечаю облако, которое напоминает по своей форме сердце и улыбаюсь.

— Сейчас, я понимаю, что то, что я позволила себе нуждаться в нем – сильнейший поступок, который я совершила. Храбрейший.

— Говорят, удача сопутствует храбрым.

Я думаю о том, как я появилась на пороге его дома. Убедила его заняться со мной любовью. Наконец-то, снова впустила его.

Дрожь удовольствия пробегается по моей спине.

— Наверно, так оно и есть.

Я прислоняюсь к стене своей гримерной. Я все пытаюсь сконцентрироваться на упражнениях по концентрации, но никак не могу войти в нужное состояние. Прошлый вечер был таким же. Готова поспорить, завтра будет то же самое.

Не то, чтобы мне некомфортно выступать с Нэйтаном, но оказалось, войти в образ героини намного сложнее, чем я думала.

Я стряхиваю напряжение и расправляю шею. У меня десять минут. Мне надо собраться с мыслями.

Я иду вдоль коридора к гримерной Итана и открываю дверь. Как только я включаю свет, до меня доносится его аромат, и я глубоко вдыхаю.

В считанные секунды, мне становится лучше.

Я сажусь на его место перед зеркалами и прикасаюсь ко всем его вещам. Не то, чтобы их было много. Тональная основа, пудра, гель для укладки волос. Подводка, которую он никогда не использует, потому что его ресницы от природы такие длинные и темные, что бесит.

Я открываю ящик и нахожу книгу под названием «Пробуждение священного тела».

Ох, Итан. Балуешься порнографией, да? Шалунишка!

Я пролистываю ее, ожидая увидеть сцены сексуальных позиций. В итоге, я сильно разочарована. В книге всего несколько фотографий, и на тех, которые мне попадаются изображен китаец средних лет, демонстрирующий различные позы для медитации.

Кайфоломщик.

Когда я листаю книгу и дохожу до конца, из нее выпадает фото. На ней мы с Итаном. Мы обнимаемся и выглядим искренне счастливыми. Я хорошо помню этот момент. Фото было сделано на вечеринке по случаю премьеры «Ромео и Джульетты», когда мы учились на первом курсе театральной школы. Джек Эйвери сделал его сразу после того, как прочел нашу первую хвалебную рецензию. В тот вечер, у меня было ощущение, что я способна взлететь ввысь над землей.

Я провожу пальцем поверх лица Итана. У него такая красивая улыбка. Мне становится грустно от мысли, что я не видела ее так часто во времена нашей совместной учебы в колледже.

— Знаешь, он брал с собой эту фотографию по всему миру. — Я повернулась и увидела Элиссу, прислонившуюся к дверному проему. — Ну точнее, по всей Европе, по крайней мере. Смотрел на нее каждый вечер, прежде чем выйти на сцену. Я удивлена, что на ней до сих видно твое лицо.

— У меня есть такая же дома, — говорю я. — Это единственная наша фотография, которую я сохранила. Все остальные были сожжены во время алкогольной церемонии очищения.

— В Валентинов день? — спрашивает Элисса.

— Ага.

— У меня самой была парочка таких за последние годы.

Я кладу фото в книгу и помещаю ее обратно в ящик. Когда я поворачиваюсь обратно к Элиссе, ее лицо лучится улыбкой.

— Что?

— Я чуть ранее разговаривала с Итаном.

Меня тут же охватывает волнение. Он рассказал ей о то, что мы переспали?

Я стараюсь не подавать виду.

— О? Как у него дела?

— Даже по телефону понятно, что он на седьмом небе от счастья. Я права, предполагая, что между вами что-то произошло?

Ее лицо настолько полно надежды, что я не могу лгать.

— Пожалуй.

Я буквально вижу, как от нее исходят вибрации счастья.

— Ну… хорошо. Это… ого. Круто!

— Элисса, на самом деле, еще очень рано делать выводы.

— Я знаю, но на этот раз все получится. У меня нет сомнений. — Она подходит и целует меня. — Все эти годы он был безумно влюблен в тебя. В этот раз он не наделает делов. Я убеждена, что прямо сейчас мой брат – самый счастливый мужчина на свете.

— Ну, думаю, нам обоим причитается немного счастья, верно?

— Определенно. — Она целует меня, и затем притягивает к себе. — А теперь собирайся. Пять минут до занятия позиций.

— Хорошо. Буду на месте.

Когда она уходит, я иду к шкафу и нахожу там спортивную одежду Итана. Я беру их и обнимаю. Когда я закрываю глаза, то практически представляю его перед собой.

Две минуты спустя, я снова пытаюсь сделать свои упражнения по концентрации.

У меня получается.

На экране появляется его лицо, и у меня возникает желание вытянуть руку и прикоснуться к нему.

— Привет, — говорю я, и выдыхаю с облегчением.

Он вздыхает и облизывает губы.

— Вау! Привет. Черт, ты так прекрасна. Такое ощущение, что я не видел тебя несколько недель.                                                        

— Мы разговаривали прошлой ночью.

Он усмехается.

— Это было сто лет назад.

Он оглядывается через свое плечо, и мне удается разглядеть тускло освещенный интерьер его трейлера.

— У меня не так много времени на разговор. У нас перерыв между сценами. Я жду, пока они перенастроят свет.

— Ты опять будешь сниматься всю ночь?

— Мы заканчиваем на рассвете.

— Это твой костюм?

Он опускает на себя взгляд и улыбается.

— Ага. Сексуально, да?

На нем разодранная белая футболка, покрытая пятнами крови. Левая сторона его лица опухшая и покрытая синяками, а нижняя губа рассечена.

— Хммм. Да, очень брутально. Твой грим с кровоподтеками выглядит впечатляюще.

Он смеется.

— Э… да. Но не все из этого – грим.

— Что?

— Мы снимали крупную сцену драки прошлой ночью. Я извернулся, когда надо было пригнуться и… ну…

— Нет!

— Ага. Пау! Прямо в губы.

— Ох, Итан.

— Все нормально. Бывало и хуже.

— Когда?

Он потирает затылок.

— Всякий раз, когда гнев брал надо мной вверх, я ходил в один бар. Все было довольно жестко.

На секунду я задумываюсь о значении его слов.

— Ты намеренно ходил туда, чтобы ввязываться в драки?

— Ну, я ходил, чтобы выбить из кого-нибудь дерьмо, но время от времени, они уделывали меня.

— О, боже! Вот почему костяшки твоих пальцев всегда были в ссадинах?

— По большей части…

— Итан…

— Я знаю. Глупо, правда?

— Не глупо. Грустно.

— Я уже несколько лет не делал этого.

— А желание еще возникает?

Он замолкает.

— Иногда. Когда я напряжен.

— Когда был последний раз?

— Три месяца назад. В ночь перед началом наших репетиций. Я нервничал перед нашей встречей и отчаянно молился, чтобы не упасть в обморок на случай, если ты пошлешь меня.

— Так я тебя и послала.

— Да, но ты не всерьез.

— Еще как всерьез.

Он хмурится.

— Правда? Ого! Я совершенно неправильно истолковал тот момент. Что только к лучшему, иначе я бы скорее всего свалился с ног. Прямо, как прошлым вечером, когда каскадер ударил меня.

— Было больно?

— Не сравнится с той болью, которую я испытываю вдали от тебя.

Я вздыхаю.

— Я так сильно хочу поцеловать тебя сейчас.

— Да? — он подается вперед.

— Поцеловать тебя – первое из длинного списка вещей, которые я хочу сделать с тобой прямо сейчас. Я бы начала с твоих губ, и закончила… ну, будь моя воля, я бы не закончила. Я бы владела тобой всецело, постоянно.

Он пристально смотрит на меня и все внутри меня воспламеняется.

Этот взгляд всегда выводил меня из равновесия. Многие мужчины стремились заполучить меня в течение всех этих лет, но ни один из них не смотрел на меня так. Словно он принадлежит мне, так же всецело, как и я принадлежу ему.

Кто-то стучится к нему в дверь, и он оборачивается через плечо.

— Черт, они уже все подготовили.

— Хей, я тоже уже готов.

— Ладно. Люблю тебя. — Фраза просто вырывается сама по себе. Когда, черт побери, я стала так непринужденно говорить об этом? Мы сошлись всего-то пару дней назад!

— Кэсси? — говорит он, пока сопротивляется самой самодовольной улыбкой в мире.

— Не вини себя. Передо мной невозможно устоять. Я тоже люблю тебя.

Мне плохо спится, пока он вдали от меня. Мои мысли слишком громкие. Тело – слишком холодное. Все приемы с помощью, которых я забывала, как скучать по нему, нахлынули обратно с тревожной скоростью.

В день, когда он должен вернуться домой, я так сильно нервничаю, что мне становится плохо. Я брею ноги. Мою и сушу свои волосы. Переусердствую с макияжем. Наношу на тело лосьон, который окутывает меня достаточно приятным ароматом, чтобы возникло желание меня съесть.

И делаю я все это дрожащими руками.

Предвкушение? Да, я чувствую его. В избытке.

В такси по дороге в аэропорт, я закрываю глаза и глубоко дышу. Я не могу поверить в то, насколько я напряжена. Такое ощущение, что я вот-вот выйду на сцену, не успев прорепетировать.

Но я репетировала. И он тоже репетировал. Мы готовились к этой сцене, но нам никогда не приходилось воплощать это в жизнь. Играть счастливый конец. У нас получилась трагедия. Это не принесло пользы никому из нас. То, что мы делаем сейчас – в новинку для нас.

Я направляюсь в зону прибытия. В воздухе царит неразбериха. Люди всех возрастов снуют вокруг, взбудораженные таким же волнением, как и я, по отношению к своим близким людям.

Ого.

Итан – близкий мне человек.

Кажется странным признавать это.

Люди понемногу стекаются из-за дверей, и я свожу вместе колени, чтобы унять дрожь в ногах. Два маленьких ребенка сбоку от меня, радостно подпрыгивают. Я им завидую. Мне бы не помешало попрыгать прямо сейчас.

Взволнованный мужчина появляется из-за дверей.

— Папочка! — начинают кричать дети, а затем бегут и заключают его в объятия своими крохотными ручками.

Все больше людей проходят через дверной проем, в то время, как друзья и семьи бросаются вперед, чтобы поприветствовать их. Я становлюсь на цыпочки, вытягивая шею, чтобы иметь обзор поверх толпы. Я понимаю, что все эти люди рады воссоединению, но им надо убираться с моего пути, чтобы я могла видеть дверь.

Мой взгляд цепляется за взлохмаченную копну волос. Протиснувшись между двумя крупными мужчинами, я вижу там Итана, высокого и красивого. Он с хмурым видом оглядывает толпу.

Я выкрикиваю его имя. Ну точнее, кричу его во весь голос. Мужчины сбоку от меня поворачиваются и смотрят. Мой уровень озабоченности выражается в отрицательных значениях.

Итан видит меня, и на мгновение, замирает. Его выражение лица заставляет мои легкие сжаться.

Затем он пробирается через толпу, извиняясь, пока он буквально отбрасывает людей со своего пути, чтобы добраться до меня. Я веду себя так же грубо.

Когда он оказывается в метре от меня, я бросаюсь к нему. Он ловит меня и зарывается головой в мою шею. Я отрываюсь от пола. Отчаянно держусь за него.

Он здесь. Дома. Со мной.

Я наконец-то дышу.

— Слава Богу, ты здесь, — говорит он, прижавшись губами к моей шее. — Черт, я соскучился по тебе.

Он опускает меня на пол и заключает лицо в ладони. Его взгляд падает на подвеску в виде сердца, расположившуюся у меня между грудью.

— Ох… ого! Это… — Он улыбается и качает головой. — Я всегда знал, что ты будешь великолепно смотреться с этой подвеской, но это просто… идеально. Ты идеальна.

Он проникновенно целует меня, и скорость моего пульса удваивается. Он присасывается к моей губе, и мне хватает лишь одного этого, чтобы мои руки начали блуждать по всему его телу. Я запускаю их ему в волосы, придерживая его затылок, а он притягивает мои бедра вперед и обхватывает руками верхнюю часть моей задницы. Я осознаю, что мы участвуем в отвратительном публичном проявлении чувств, но мне абсолютно все равно.

— Выдача багажа, — говорит он, едва дыша.

— Нам нужно забрать мою сумку.

— Оставь ее здесь. Мы купим тебе новые вещи.

— Хорошо. Поедем на такси?

— Ага.

Он снова целует меня, и весь наш план с поездкой на время отменяется. Он зарывается руками в моих волосах и тянет, достаточно сильно, чтобы свести меня с ума. И более чем достаточно, чтобы напомнить себе, почему мы обсуждали поездку на такси.

— Нам надо убираться отсюда, — говорит он, притягивая меня в объятия. — Но сначала, дай мне минутку, чтобы попытаться унять этот разбушевавшийся стояк. Скажи мне что-нибудь ужасающее. Отвлеки меня от моей острой потребности трахнуть тебя на этом уродливом ковре.

— Хм… хорошо. — Я пытаюсь сосредоточиться. — Ну, одна из постоянных поклонниц, которая приходила на спектакль на этой неделе, сказал, что по ее мнению, у меня с Нэйтаном химия лучше, чем у нас с тобой.

Он отстраняется и хмурится.

— Это с какого хрена? Ты шутишь?

— Не-а. Она сказала, что ей понравилось твое выступление больше, но мы с Нэйтаном – в паре смотримся лучше. Он был более нежным.

Он качает головой и едко усмехается.

— Причина, почему Нэйтан нежнее в том, что он не сдерживает себя от того, чтобы сорвать с тебя одежду перед театром полным людей. Это не химия. Это отсутствие страсти.

— Еще она связала тебе кардиган, и интересовалась, не холост ли ты.

Его недоверчивость исчезает.

— И что ты сказала ей?

— Что ты не носишь кардиганы.

— В смысле насчет того, холост я или нет.

Я провожу пальцем по принту на его футболке. К моим щекам подступило еще больше крови, как будто мое лицо и без того не горело огнем.                  

— Я сказала… что думаю, что ты уже занят.

— Думаешь?

— Ну… да.

Он приподнимает мою голову.

— Занят? Мне нравится, как это звучит.

Он снова целует меня. Нежнее, но все так же проникновенно.

— Когда в следующий раз увидишь ее, скажи, что я определенно занят. И что она не дружит с головой, если считает у Нэйтана больше химии с тобой. Химию с тобой изобрел я. Все остальное – лишь притворство.

В подтверждение своих слов, он целует меня в шею, и клянусь, он словно пытается убить меня в общественном месте. Все внутри меня пылает и изнемогает, и если он продолжит делать это своим языком, у меня подкосятся ноги.

— Как думаешь, твой чемодан сейчас уже на багажной карусели? — говорю я, тяжело дыша и теряя остатки самообладания.

— Если он не там, то черт с ним. В нем нет ничего такого, что было бы сложно заменить. За исключением моей записной книжки. — Он на секунду задумывается. — Вообще-то, нам лучше бы пойти за ним. Если кто-нибудь найдет его, то он узнает, сколько во мне разврата. И все это касается тебя.                  Он берет меня за руку и ведет в зону получения багажа. У него широкие шаги, поэтому мне приходится слегка пробежаться трусцой, чтобы поспеть за ним.

— Эй, я на каблуках. Не так быстро.

Он останавливается и поворачивается ко мне.

— Думаешь, люди будут пялиться, если я перекину тебя через плечо? Потому что мне очень хочется сделать это. Так я смогу полюбоваться на твою задницу и просто бежать.

Взгляд в его глазах слегка маниакальный. На секунду мне кажется, что он собирается сделать это, но тут ему на глаза попадается вооруженный до зубов начальник охраны, стоящий в паре шагов от нас.                              

— Простите, сэр? — говорит он, и охранник смотрит на него. — Будет ли приемлемо, если я понесу свою девушку, как мешок картошки, чтобы побыстрее выбраться отсюда и нежно заняться с ней любовью?

Губы охранника шевелятся, но он сдерживает улыбку.

— Нет, сэр, это будет неприемлемо.

— А если как поросенка?

— Не-а.

— А если посадить ее в тележку?

— Не-а.

— С вами не весело.

— Моя жена говорит так же.

Итан снова берет меня за руку и продолжает вести к багажной карусели. Он идет слегка медленнее, но не сильно.

Как только мы доходим, он видит свой чемодан и хватает его. Затем он тащит меня к стоянке такси, и после того, как мы садимся и он говорит адрес водителю, он обнимает меня и вздыхает.

Я прижимаюсь к его груди и закрываю глаза. Каждая частичка меня испытывает облегчение оттого, что он дома.

— Итак, ты назвал меня своей девушкой там внутри.

— Подловила-таки меня, да? Ты злишься?

Я на секунду задумываюсь об этом.

— Нет.

— Испугана?

— Немного.

— Хорошо. Я могу с этим справиться. Расскажи мне о своих переживаниях относительно того, что я называю тебя своей девушкой.

Я опускаю взгляд на свои пальцы и пожимаю плечами.

— Я не знаю. Просто кажется, что все слишком быстро.

— Кэсси, я влюблен в тебя уже больше шести лет. Как это может быть слишком быстро?

— Я имею в виду, относительно нынешней попытки построить отношения.

Он замирает и крепче обнимает меня.

— Слушай, это никакая не попытка. Это оно самое. Это конец. Последняя остановка поезда наших отношений. Я думал, что был предельно ясен насчет этого.

Дрожь радости и паники проходят одновременно сквозь меня.

— Хорошо, — говорит он, заключая в лицо мои ладони. — Вот, что сейчас будет. Ты забудешь, что я назвал тебя своей девушкой. Я отвезу тебя к себе, сниму с тебя одежду и буду нежно заниматься с тобой любовью, пока ты не будешь молить меня остановиться. Я ни в коем случае не стану повторять выражение «моя девушка» и не буду давить на тебя, заставляя навесить ярлык на наши отношения. На котором, кстати говоря, должно значится «охренительно классные». Я просто счастлив быть там, где мы сейчас.

— И где же это?

— Вместе с тобой. — Через минуту, он покашливая, говорит. — Навсегда, — затем он одаривает меня невинной улыбкой. — Что? К чему этот взгляд? Я ничего не сказал.

Я смеюсь и целую его. Мы все еще целуемся, когда припарковываемся у его дома.

Он кидает деньги таксисту, и весь наш путь в его квартиру проходит в поцелуях и в попытках маневрировать его сумкой. Как только мы перешагиваем порог, сумка оказывается на полу, а наша одежда становится врагом, от которого мы должны избавиться любой ценой.

Так получается, что одежда одерживает победу, в основном, потому что у нас нет терпения, чтобы полностью раздеться. Или хотя бы наполовину. Или просто дойти до спальни.

Как только он снимает мои трусики, а я расстегиваю его джинсы, он берет меня у стены. Грубо. Но мне и не хочется сейчас нежности. Резкие толчки и сдавленные стоны, являющиеся воплощением семи дней желания.

Ни один из нас не выдерживает долго. Я вскрикиваю первая. После нескольких толчков, он следует за мной. Мы цепляемся друг за друга, содрогаясь и вздыхая. Когда мы оба уже буквально без чувств, мы, спотыкаясь идем в спальню. По пути мы снимаем с себя остальную часть одежды, и наш второй раунд происходит уже менее торопливо, но не менее страстно.

После третьего раза, мы оба засыпаем в считанные секунды.

Четвертый раз происходит спустя несколько часов в душе. Он тщательно моет меня. Повсюду. Своим языком.

Мы так и не доходим до ужина.

Он что-то невнятно произносит, намекая на пятый раунд, но я вся вымотана. Поэтому вместо этого, мы лежим в кровати и смотрим фильмы. Он ласкает мою спину, пока я вывожу узоры на его груди. Я не помню, когда я в последний раз, чувствовала себя настолько довольной и расслабленной. Возможно, и никогда.

Это кажется таким правильным, что мне хочется плакать.

— Итан?

— Хммм?

— Если хочешь… и если ты будешь делать это только, когда мы будем наедине, потому что я не хочу, чтобы люди на работе подшучивали над нами… ты можешь… — Я делаю глубокий вдох. — Ты можешь называть меня своей девушкой.

Он перестает меня поглаживать.

— Не прикалывайся надо мной, Кэсси. Если это шутка, то она не смешная.

— Я не шучу.

Он пристально смотрит на меня полных пять секунд.

— Ты серьезно?

— Да. Все в порядке?

Его лицо кривится.

— Ага. В порядке. В полном. Чёртовом порядке. Извини. Я сейчас вернусь.

Он встает с кровати и идет в гостиную. Затем я слышу, как он открывает дверь на балкон и кричит:

— КЭССИ ТЕЙЛОР – МОЯ ДЕВУШКА! ЧЕРТ, ДА!

Я слышу звук закрывающейся двери, прежде чем он тихо возвращается в спальню и залезает в кровать.

Он откашливается и говорит:

— Так что, да. Вопрос решен. Ты – моя девушка. Что делает меня твоим…?

Я вздыхаю.

— Ты знаешь, кем тебя это делает.

— Нет, я не уверен. Как это называется?

— Ты – мой…

— Да…? — От него буквально исходят вибрации предвкушения.

— Тебе обязательно нужно, чтобы я это сказала?

— Только если ты хочешь сделать меня самым счастливым человеком в мире. Никакого давления.

Я качаю головой и встаю.

— Не могу поверить, что делаю это.

Я направляюсь к балконной двери и открываю ее, одновременно моля Бога о том, чтобы никто не увидел меня, потому что быть обнаженной перед случайными незнакомцами – не вписывается в мое представление о веселье.

— ИТАН ХОЛТ – МОЙ ПАРЕНЬ! ЧЕРТ, ДА! — Я вскидываю вверх кулак ни к кому определенно не обращаясь, и затем забегаю обратно в внутрь.

Когда я запрыгиваю обратно в кровать, Итан нависает надо мной. Уже через секунду, он прижимает меня к матрасу и ложится между моих ног, с заметно выделяющимся стояком.

— Это был бесспорно самый впечатляющий поступок, который ты когда-либо совершала.

— Да?

Он едва ли не рычит, когда говорит.

— Да, черт побери!

Без каких-либо дальнейших обсуждений, мы принимаемся за пятый раунд, и он оказывается еще более потрясающим, чем предыдущие четыре вместе взятые.

Неделю спустя, Итан стоит сзади меня и поправляет свои волосы, смотря в зеркало ванной комнаты. Это уже третий раз, когда он делает это. Марко заставил его постричься на прошлой неделе, поэтому они короче, чем обычно. Он терпеть это не может. Я же нахожу это сексуальным.

Как и его волнение.

Наконец, он сдается и садится на кровати, пока я заканчиваю наносить макияж.

— Как мне обращаться к ним? — спрашивает он.

— В смысле «Мистер и Миссис Тейлор» кажется неуместным, учитывая, что они больше не женаты.

— Тогда зови их Лео и Джуди.

— Да, но тебе не кажется это немного неуважительным?

— Я называю твоих маму с папой – Мэгги и Чарльз.

— Серьезно?

— Ага.

— Ого, какая у меня грубая девушка.

Я смеюсь и подхожу к нему.

— Ты не очень-то сильно возражал сегодня днем.

Я встаю между его ног, и он проводит своими руками вдоль моей грудной клетки, кладя затем ладони на мою грудь.

— Да, но, я никогда раньше не проделывал такого с той частью твоего тела. Это было горячо. Плюс, ты настаивала на том, что хочешь именно этого. Что тоже горячо.

— Ну, учитывая, что теперь у меня есть парень, готовый исполнить любую мою сексуальную прихоть, я наверняка составлю список того, что мне хотелось бы попробовать.

— Правда? Что например?

Я наклоняюсь и провожу губами поверх его губ.

— Если я тебе скажу, то это не будет сюрпризом.

— Я не люблю сюрпризы, — говорит он, усаживая меня к себе на колени. — И кстати говоря, если ты еще раз проделаешь пальцем тот трюк, не предупредив меня или не использовав соответствующую смазку, то у тебя будут неприятности.

— Какого рода неприятности?

— Такие, что я так хорошенько отшлепаю твою красивую задницу, что ты больше не сможешь сидеть.

— Оох! Ты подглядывал в мой список?

Он стонет и притягивает меня к своей внушительной эрекции.

— Черт побери, женщина! Твои родители знают, что ты – чистое зло, замаскированная сексуальной энергетикой?

— Нет. И если ты хочешь пережить этот ужин, я бы посоветовала тебе не упоминать меня и секс в одном предложении перед моим отцом. У него много оружия, и он наверняка, думает, что я еще девственница.

— Что он сделает, если узнает, что я лишил тебя девственности?

— Не уверена, но подозреваю, там могут быть задействованы твои яйца и какой-нибудь дробильный аппарат.

Я целую его и слезаю с его коленей, чтобы закончить макияж. Он становится позади меня, обвивая руками мою талию.

— Случившееся после, было еще той хренью, — говорит он тихо. — Но сам первый раз… Он был приятным? Когда ты думаешь об этом, ты просто бесишься или…?

Я откидываюсь к нему на грудь.

— Несмотря на то, что ты отказался от нас несколько недель спустя, мои воспоминания о той ночи… — Я улыбаюсь, и приятная дрожь проходит по моему позвоночнику. — Я даже не могу передать, какой невероятной была та ночь. Я никогда не жалела о том, что ты был моим первым.

Он кладет свой подбородок мне на плечо, и смотрит на меня в зеркало.

— Это было самое потрясающее, что мне пришлось испытать. Несмотря на панику из-за переполняющих чувств к тебе.

— Ты был очень искусен по части наведения паники, — говорю я, и поворачиваюсь, чтобы обнять его за шею.

— Ага. Я думал, что преодолел все это. И все равно, мысль о встрече с твоими родителями заставляет меня вспомнить обо всем.

— Ты будешь в порядке.

— Что, если я им не понравлюсь?

Я целую его в знак поддержки.

— Понравишься.

— Что, если им не понравится моя еда?

Еще один поцелуй.

— Ты умудрился сделать вегетарианское пойло вкусным. Есть вероятность, что моя мама западет на тебя.

— Что если я случайно скажу «Хрен» или «Секс»? Или «Боже мой, вы двое сделали такую великолепную дочь, и позвольте мне сказать, в постели она – просто находка»?

— Не стоит.

— Ну, ладно тогда.

Раздается стук в дверь и он практически отскакивает от меня.

— Итан, расслабься, — смеюсь я.

Он выгибает шею, и она громко хрустит.

— Я в порядке. Все хорошо. Операция «Произвести впечатление на родителей» запущена. Давай сделаем это.

Мы идем вдоль коридора, и он сворачивает в гостиную. Открыв дверь, я крепко обнимаю родителей. Мне не слишком часто удается видеться с ними, поэтому каждый их визит очень ценен.

— Входите, — говорю я, и провожаю их в гостиную. Итан уже там, неловко стоит, его руки в карманах.

— Мам, пап… это Итан.

Он становится вперед и протягивает руку.

— Миссис Тейлор, Мистер Тейлор… очень приятно, наконец, познакомиться с вами. Кэсси много рассказывала мне о вас.

Мама с папой пожимают ему руку в ответ, но от меня не ускользает, как папа сужает глаза. Думаю, этого стоило ожидать.

По большей части, ужин проходит хорошо. Итан слишком уж переусердствует, но мама им очарована. Он очень обаятельный.

Ему даже удается заставить папу разговаривать о футболе некоторое время, так что полагаю, это хороший знак.

После ужина, мы с мамой принимаемся мыть посуду, чтобы оставить мужчин поговорить наедине. На удивление, Итану есть что сказать, но я не могу ничего разобрать, находясь на кухне.

О чем бы они ни говорили, это делает моего папу счастливым, потому что прямо перед тем, как они с мамой уходят, он двумя руками пожимает руку Итана. Он почти никогда этого не делает. Это, можно сказать, его версия мужских объятий.

Когда я спрашиваю Итана об этом, он отвечает, что это между мужчинами.

Как бы там ни было, с виду, он чувствует облегчение, что всему пришел конец. Как и я.

Итан – первый мужчина, которого я представила своим родителям. Надеюсь, он также будет последним.

Раздается глухой стук, когда Итан прижимает меня к стене в гримерной и дергает за молнию на костюме.

— Эй! — говорю я. — тебе больше нельзя так делать, помнишь? Карен запретила тебе раздевать тебя.

— Карен – кайфоломщица.

— Она ответственна за костюмы, а ты порвал уже три молнии только на этой неделе.

— Тогда ей стоило бы делать их крепче.

— Или тебе стоит подождать, пока я сниму свой костюм, прежде чем возбудиться.

— Это невозможно. Я все время возбужден. Все становится еще хуже после того, как я целую тебя весь вечер на сцене.

Он нетерпеливо дергает за молнию, и она, конечно же, рвется.

— Вот дерьмо!

— Я же говорила тебе.

— Я куплю Карен еще один букет цветов.

Он стягивает верх моего платья вниз и начинает целовать мою грудь. Я пытаюсь не издавать стонов, но тут раздается громкий стук в дверь.

В ту же секунду он отпускает меня и протягивает мне халат.

— Секундочку! — кричу я, накидывая его.

Итан садится на диван и старается выглядеть беспечно. Я указываю на его эрекцию, и он закидывает ногу на ногу, кладя свои руки на колени.

Очень изобретательно.

Я открываю дверь и вижу Марко.

— Вы двое ведь понимаете, что все в здании знают, что происходит здесь после того, как опускается занавес? А Карен сделала из тебя куклу Вуду, Итан, и она втыкает в нее булавки каждый раз, когда ты портишь костюм. Она сейчас уже напоминает дикобраза.

Итан усмехается.

Марко хмурится.

— Это не смешно.

— Немного смешно.

— Думаю, мне больше нравилось, когда вы двое ненавидели друг друга.

— Да, нам это часто говорят.

— Ну, когда вы закончите развратничать друг с другом, пожалуйста, приходите в лобби-бар. Там кое-кто хочет поздороваться.

— Можешь дать нам пятнадцать минут? — спрашивает Итан. — Я и близко не подобрался к тому, чтобы закончить развратничать с ней.

Марко вздыхает.

— У вас пять минут. И убедитесь, что Карен запаслась валиумом, прежде чем сказать ей, что вы испортили очередной ее костюм. На днях я видел, как она разговаривала с рослым итальянцем. Не могу сказать с уверенностью, что она не пыталась заказать на тебя порчу.

Итан смеется, когда Марко закрывает дверь. Как только она закрывается, он тут же вскакивает на ноги и хватается за мой халат. Он превращается в настоящего неандертальца, когда возбужден.

— Прекрати, — говорю ему, ударяя его по руке. — Этот халат из шелка.

— Я знаю. Я купил его тебе.

— Да, и мне он нравится, так что перестань пытаться порвать его.

Я тяну за халат и осторожно снимаю остальную часть моего костюма.

Он наблюдает голодными глазами.

— Сейчас? — спрашивает он низким голосом.

— У тебя шестьдесят секунд, — говорю я, и едва слова вырываются из моих губ, как он уже целует меня.

Несмотря на его явное нетерпение, мне нравится его грубость, когда он так отчаянно желает меня. Это тешит мое эго. Не говоря уже о моей страсти.

Он начинает ласкать мою шею.

— О Боже. Хорошо, ну… может девяносто секунд, но на этом все.

— Пожалуйста, замолчи и засунь свою руку в мои штаны.

— Черт, да!

Его молния чуть прочнее моей и сопротивляется грубому обращению, когда ядергаю ее вниз. Затем в нашем распоряжении две минуты, в течение которых мы бурно доставляем столько удовольствия сколько возможно, не раздеваясь при этом. Он не умеет вести себя тихо. Я не многим лучше. Неудивительно, что все в театре знают о нас.

Когда события начинают чересчур накаляться, мы недовольно вздыхаем и отступаем друг от друга. Это нелегко. Мы приводим себя в порядок и в гнетущей тишине натягиваем на себя повседневную одежду, и прямо перед тем, как мы выходим за дверь, он прижимает меня к ней, придавливая своим весом.

— Просто на заметку, когда мы вернемся домой, я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не начнешь кричать мое имя так громко, что соседи вызовут копов.

— Что, если я заставлю тебя кричать мое имя первым?

— Еще лучше.

Мы целуемся еще раз, и затем выходим. Дойдя до бара, мы видим знакомую темноволосую леди.

— Эрика!

Она раскрывает свои объятия, когда мы приближаемся, и мы с Итаном обнимаем ее.

— Итан. Кэсси. Как приятно видеть вас. Вы оба были великолепны этим вечером.

— Ты видела шоу?

— Да. Мне очень понравилось. Я даже пригласила студентов первого курса Гроув. Я думаю, выступление двух наших выпускников очень мотивировало их. Так они могут увидеть, к чему однажды приведет их упорная работа.

— Мы могли бы встретиться с ними, — говорит Итан.

— Что ж, может и встретитесь. Я надеялась убедить вас обоих прийти в школу в следующем семестре, чтобы дать пару мастер-классов.

— Полагаю, ты бы хотела, чтобы я поделился своими познаниями работы с масками, — говорит Итан с улыбкой.

Эрика смеется.

— Прости, ты сказал «познаниями работы с масками» или «познаниями того, как потерпеть фиаско с масками»?

— Эй, — говорит Итан. — Я блестяще потерпел фиаско. В истории школы Гроув никто настолько зрелищно не терпел фиаско, как я.

— Ну, это правда.

Итан берет меня за руку, и от меня не ускользает, как Эрика замечает это и улыбается.

— Знаешь, — говорю я, сцепляя наши пальцы вместе. — если ты попробуешь выступить в маске сейчас, ты добьешься большего успеха.

Эрика с теплотой смотрит на нас.

— Я думаю, ты можешь быть права, мисс Тейлор.

Марко заказывает шампанское, и мы проводим пару часов, вспоминая наши времена в театральной школе. Судя по всему, Эрика из тех, кто легко пьянеет, потому что после двух бокалов, она становится слегка оживленной и пародирует меня и Итана, когда мы впервые встретились. Затем изображает то, как мы препирались, завершая глупыми голосами и напряженными взглядами. Я смеюсь больше, чем за последние годы.

Я и забыла все то хорошее, что происходило со мной в колледже. Слишком долго произошедшее с Итаном, затмевало все приятные воспоминания. Сейчас я рада, что могу вспомнить былое и улыбнуться.

— Для всех, кроме вас двоих, было очевидно, что вы будете вместе, — говорит Эрика. — И это было абсолютно очевидно для меня. У вас двоих был серьезный случай слюбви.

— Что еще за слюбовь? — спрашивает Итан. — Звучит как болезнь.

— Это комбинация страсти и любви.

— А разве не всякая любовь страстная?

— Необязательно. — Эрика откидывается на своем стуле. — Ты можешь любить кого-то, не испытывая к нему страсти. И наоборот, ты можешь испытывать страсть по отношению к вещам, которые ты не любишь. И когда эти две составляющих сходятся, случается настоящее волшебство.

Она опускает взгляд на стол, словно разговаривает сама с собой.

— Это едва уловимая дрожь при звуках имени другого человека. Моменты, когда ты думаешь об улыбке этого человека и находишь невозможным сопротивляться сохранять бесстрастное выражение лица. Это те маленькие, драгоценные моменты, которые тебе хотелось бы, чтобы остались с тобой, потому что ничто из этого не имеет значения, пока ты разделяешь это с ним. Больше чем просто страсть и любовь, эта та внутренняя алхимия, которая делает его частью тебя.

Она делает глубокий вдох и вздыхает.

— Вам двоим повезло. В конце концов, вы вместе. Так получается не всегда. Иногда ты встречаешь человека, который навсегда меняет тебя, и по той или иной причине, он не становятся частью твоей жизни. Проблема в том, что ты никогда не забудешь его.

Она поднимает свой бокал за нас.

— Вы оба боролись за свое счастье. Наслаждайтесь этим. Вы заслуживаете его.

Итан сжимает мою руку под столом. Я сжимаю в ответ. Полагаю, мы никогда прежде не задумывались о личной жизни Эрики. Она всегда казалась такой неприкасаемой. Может, потому что кто-то однажды коснулся ее сердца, и она так и не оправилась.

Я прекрасно это понимаю.

Прежде чем уйти, мы обговариваем с Эрикой возможные даты мастер-классов. Затем мы обнимаем ее с Марко и прощаемся.

Поездка на такси в квартиру Итана проходит в тишине. Мы держимся за руки. Я прилегла на его плечо. Он нежно прикасается к моим пальцам и смотрит в окно.

Думаю, нам повезло. Наш финал мог быть совершенно другим. Если бы Итан не прозрел на больничной койке в больнице Франции, мы могли бы больше никогда не увидеть друг друга. Ему потребовалось сделать первый шаг, чтобы поставить нас на путь исцеления и искупления. Так что полагаю, несмотря на то, что он приложил руку к нашему расставанию, он также был архитектором нашего воссоединения.

Мне становится грустно оттого, что Эрике не выпала такая возможность. Полагаю, как и многим другим людям.

Когда мы возвращаемся в квартиру Итана, он тихо ведет меня в свою спальню и просто смотрит на меня долгое время, прежде чем нежно поцеловать. Меня все еще поражает то, как у меня перехватывает дыхание от малейшего прикосновения его губ к моим. Он прикасается теплыми руками к моему лицу, наклоняя мою голову вбок и крадя еще больше моих вздохов легким касанием своего языка.

Неторопливо, мы снимаем друг с друга одежду. Понятие «перепихон» забыто. Суть не в том, чтобы просто соединить две части тела вместе. Это наша потребность стать одним целым. Разделить то невероятное чувство правильности, которое мы испытываем только друг с другом.

Никто другой никогда не мог управлять моим удовольствием с такой инстинктивной легкостью, как Итан, и никто никогда не сможет.

Эрика назвала это «внутренней алхимией», и полагаю, она права. Не то чтобы Итан делал что-то такое, чего не делали другие мужчины, с которыми я была. Это словно его кожа общается с моей на совершенно другой частоте. Пульсация его крови подпитывает темп моей.

Мы долго целуемся, прежде чем он кладет меня на кровать и прижимается ко мне. Такой теплый. Местами раскаленный. Мягкие губы. Сокращающиеся мышцы под разгоряченной кожей. Он нашептывает мне комплименты, проводя своими губами по моим. Говорит мне о том, какая я красивая. Как сильно он любит меня. Как он благодарен, что я есть у него.

Это все прелюдия. Каждое слово, произнесенное сквозь стон. Он даже не знает, насколько он привлекателен. Не только телом, но и сердцем, которое подобно витражному стеклу. Все частички его прошлого и настоящего собраны воедино. Расколотое и несовершенное, но вопреки этому, прекрасное.

Должно быть, мое сердце в его глазах выглядит так же.

— Ты мне нужна, — говорит он, прикасаясь губами к моей груди. — Всегда.

Я прижимаю его ближе, но этого недостаточно. Я провожу руками вдоль его спины. Чувствую, как его мышцы двигаются и сокращаются.

Наконец, он входит в меня и… все остальное исчезает.

Ничего.

Никого.

Остается только одно. Ощущение его идеальных скользящих движений.

— Кэсси… Боже! О Боже!

Я не могу говорить. В любом случае, слова не имеют смысл. Как будто это можно описать словами. Я могла бы разговаривать на любом языке в мире и все равно у меня не хватило бы слов выразить мои чувства к этому мужчине.

Я просто продолжаю целовать его. Издаю стоны в такт его языку. Он делает то же в такт моему. Мы оба в точности знаем, что говорим. Это бесценно. Это любовь. Это что-то, что я никогда не приму, как должное, потому что я знаю, каково жить без этого.

Мы не умолкаем, теснее прижимаясь друг к другу. Судорожно дышим и стонем от интенсивности ощущений. С такими сильными чувствами сохранять тишину просто невозможно.

Когда я кончаю, я говорю ему, что люблю его, произнося со стоном его имя. Повторяю это снова и снова. Громче и громче, по мере того, как он увеличивает свой темп, и перестаю дышать, когда достигаю предела. Я практически кричу, когда меня охватывает ощущение, что я словно срываюсь и лечу. Он проносит меня сквозь все этапы удовольствия. Я парю так долго, что начинаю чувствовать головокружение. Затем он выкрикивает мое имя, и его движения становятся лихорадочными. Бедра двигаются вперед-назад в ритме его оргазма. Отрывисто и нестабильно. Затем он напрягается и не двигается в течение, казалось бы, нескольких минут, после чего наступает острое чувство облегчения, и он опускается, окутывая собой всю меня.

Мы обнимаем друг друга и просто дышим. Изумленные. Полные экстаза. Более влюбленные друг в друга, чем нам казалось когда-либо возможным.

Как только туман от происходящего рассеивается, и биение наших сердец замедляется, наши пальцы неосознанно поглаживают друг друга. Он ложится на спину и притягивает меня к спине, так что моя голова ложится на его плечо, а рука оказывается поверх сердца.

Я вырисовываю узоры на его коже. Они кажутся мне несвязными, но придя в себя, я понимаю, что это слова. Итан. Любовь. Итан. Мой. Навсегда.

Он тоже рисует узоры. И это тоже слова. Я уже засыпаю, но мне удается распознать некоторые из них. Кэсси. Красавица. Моя. Желанная. Любовь.

Затем он выводит два слова, от которых у меня замирает дыхание. Когда он выводит их снова, от сна не остается и следа.

На третий раз, я чувствую растущую в нем напряженность. Он гадает, поняла ли я. Его выражение лица говорит о том, что он надеется, что я поняла, и наблюдает за мной, отчаянно ожидая ответа.

Я облокачиваюсь на локоть и смотрю на него. Я моргаю слишком быстро, но ничего не могу с этим поделать. Неприкрытая уязвимость на его лице вызывает у меня слезы.

Он пристально смотрит на меня и прикасается указательным пальцем к моей груди. Затем он выводит слова еще раз и завершает фразу самым приятным в мире «пожалуйста».

К моим глазам подступают слезы. Мое горло перехватывает от переизбытка эмоций.

— Да, — с трудом выговариваю я.

Я целую его и повторяю, чтобы просто убедиться, что он понял.

— Да.

Он вздыхает с облегчением, пока я покрываю поцелуями его лицо и шею.

— Да, да, да.

В его глаза так же стоят слезы. В них читается такое облегчение. Такое счастье. Они наполнены красотой.

Мы празднуем это, снова занимаясь любовью, и я знаю без тени сомнения, что приняла правильное решение.

Я думаю о том, в каком состоянии я была полгода назад и поражаюсь тому, к чему пришла сегодня. В это трудно поверить.

Не думаю, что я когда-нибудь до конца понимала, какой глубокой способностью к изменениям обладают люди, особенно при наличии правильной мотивации. Мы способны на впечатляющую эволюцию. Не только физически, но и ментально.

Эмоционально.

Пусть некоторые из нас и заблудились в лабиринте своей неуверенности, найти выход вполне возможно. Итан тому доказательство, как думаю и я в мои моменты гордости. Никто из нас не идеален, это уж точно, но, когда мы вместе, наши недостатки дополняются достоинствами друг друга.

Когда я смотрю на Итана сейчас, я не вижу сломленного молодого мужчину, который причинил мне боль в неправильной попытке защитить меня. Я вижу мужчину, который боролся против сомнений и тьмы внутри него и всеми силами старался измениться. И есть что-то в его безграничной решимости быть кем-то бо́льшим, чем он был, что делает его еще более красивым, чем когда-либо. Теперь в нем есть сострадание не только по отношению к другим, но в особенности, ко мне. Он познал утрату и поражение, которые я чувствовала. Он был на моем месте, а я на его.

У меня нет сомнений, что мы продолжим бороться и развиваться, и я не питаю иллюзий, что остальная часть нашего пути будет гладкой, но я знаю наверняка, что с какими бы испытаниями мы не столкнулись в будущем, преодолевать вдвоем их будет проще, ведь сейчас мы вместе. Как у пары, у нас более чем достаточно сил добиться того, чего мы желаем и к счастью для нас, мы никогда не желали ничего сильнее, чем желали друг друга.

Именно в этом наше будущее.

Совместное.

В создании нашей собственной неординарной и драматичной истории любви по одной странице за раз.

Оглавление

Лиса Рэйвен Сломленная Джульетта Серия: «Под несчастливой звездой». Книга вторая

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25