Честь Воина [Вита Алая] (fb2) читать онлайн

Алая Вита Честь Воина

Пролог. Время Великой Игры

Сладок запах крови смертных! Но ещё слаще их ужас и ярость, и ненависть, и проклятия последних вздохов. А сейчас в Седьмом Корневом Мире было настоящее пиршество! Кулак Смерти вырезал нартскую деревню. Эти отступники Народа Войны посмели уйти из Своры и осесть! К изначальной горстке постепенно присоединялись люди из других Свор. Так недолго и всё племя совратить с проторенного для них злой волей пути.

К сожалению, быстро найти отступников не удалось, поскольку они отреклись от насилия, и деревня успела разрастись. Но в конечном итоге её крылатый миньон отследил кровавую ссору из-за женщины среди новоприбывших. Послать туда карателей было делом недолгим. А теперь огромная бабочка-рыскунья послушно выкачивала для неё всю пригодную энергию из этого бедлама.

Истошные вопли детей, отчаянные визги женщин, яростные кличи воинов  - смерть собирала обильную жатву. Она пожинала её, Мара! И искажённое её подсказками искусство боя нартов, некогда перенятое у валлов, могло послужить лишь жестокости битвы, но не оставляло им шансов против её верных слуг  - Воинов Смерти. Так густо текла кровь, так мощно бил фонтан предсмертных страстей, опьяняя, насыщая Мару!

Внезапно всю эту восхитительную энергию единым махом вырвали из неё, доставляя болезненное, жгучее, сладострастное, знакомое наслаждение.

Мой Повелитель…

А затем десятикратно увеличенный плотный сгусток невероятной мощи почти на грани того, что она могла выдержать, вернулся к Маре, и прогремел Его Глас:

Время пришло!

О да! Наконец-то! Все вековые планы… Сейчас, через миг, ещё миг невыносимого блаженства!.. Мара содрогнулась в экстазе, исторгнув торжествующий вопль. Волнами разошлась по мирам сладость ярости. И всё было кончено. Слишком быстро, как всегда слишком быстро. Но ничего. Скоро она заслужит большее  - сидеть одесную Его и править Мирами. Ей осталось лишь воплотить столь тщательно подготовленный план.

Однако не следует оставлять столько отборного лакомства для диких духов. В деревне была колдунья, без которой всё давно уже кончилось бы, хотя результат не был бы столь впечатляющ. Гнев и отчаяние колдуньи; ярость, насланная ею на самых свирепых воинов; ужас и ненависть, раздирающие менее храбрых; паника немногих оставшихся в живых сельчан; душераздирающее страдание покалеченных матерей, тщетно силящихся прийти на помощь своим детям; преодолённая боль множества ран Солдат Смерти, которых не так-то просто вывести из строя…. Это был котёл, создающий варево невообразимой крепости, приправленное всеми мыслимыми «пряностями», и оно продолжало кипеть, источая восхитительный аромат.

Но сейчас не время пировать. Эта сила пригодится позже. Пора заканчивать представление. Как хорошо, что здесь есть Обручённый с ней  - предводитель отряда, Кинжал Смерти! В руках у него положенный по званию меч из «небесного металла», а попросту говоря, из другого мира. И эта тёмная сталь с сизым отливом работает не только на физическом плане, но и на тонком, наверняка разя владеющих магией. Меч ей, кстати, тоже потом пригодится.

Сквозь свою персональную дверку в сознании Кинжала Мара послала ему вспышку просветления, указующую, где засела колдунья, которую сам он не мог увидеть из-за чар. Воин смерчом пронёсся среди стоявших на пути отступников, в мгновение ока ставших трупами, и молнией метнулся в указанный дом.

Колдунья увидела свой конец издалека, и ненависть вспыхнула в ней так ярко, что Мара без труда метнула по этому широкому каналу в её слабенькие мозги рецепт смертоносного заклятья, импульс к его сотворению и немного свей силы для осуществления.

Зайдясь в ужасающем вопле, колдунья воздела руки и в миг, когда воин снёс ей голову, взорвалась яростным пламенем, в которое вложила все остатки своей жизненной силы.

Всплеск разрушительной энергии мгновенно превратил в прах всё близлежащее. От тел воина и колдуньи ничего не осталось. За взрывом, уничтожившим дом, раздался оглушительный гром, от которого треснули в округе всё кости. Потом взметнулся ураганный ветер, швырнувший осколки из центра с такой скоростью, что они прошили всё уцелевшее. Этот шквал, вмиг прокатившись до околицы, прекратился так же внезапно, как начался. Вокруг деревни поднялась туча мелкого мусора, щепок и ошмётков плоти, очерчивая края купола. Больше в деревне не осталось ничего живого или целого. И теперь вся эта аппетитная мощная смесь жестокого насилия будет ждать своего часа в неприкосновенности.

…Долгое мгновение длилась обещанная свадьба, к которой Обручённый со Смертью всегда был готов, которой он добивался. Воин узрел наконец истинную, сияющую и прекрасную ипостась своей единственной наречённой, которой служил верой и правдой. Восхищение и благоговение в его глазах взорвались восторгом, и душа взлетела ввысь.

Он был настолько ослеплён наступлением обещанного с юности счастья, что едва заметил свет Сердца Мира в конце туннеля. В предвкушении неземного блаженства он рванулся в указанный ею боковой коридор, и, получив в награду прямое прикосновение, отправился в Чертог Смерти, ожидать воплощения. Ещё одна душа для великого замысла, ещё один совершенный воин, который в назначенный час встанет на победную битву за власть над Мирами. Вот тогда Богам придется наконец потесниться, и справедливость восторжествует!..

Теперь можно заняться в меру своих  - ох, немалых! — сил расстановкой действующих лиц по надлежащим местам. Придётся рискнуть и воплотиться, чтобы верней обеспечить нужное развитие событий и судеб тех, кто должен сыграть ключевую роль. Эти души она давно не выпускала из виду, но влиять на них из-за грани Мира получалось плохо, хотя Мара и не оставляла попыток.

Некстати ей вспомнилось проклятие Самана: «Коль коснётся щеки подчинённой тобою души хоть одна слезинка сочувствия, в тот же миг потеряешь ты всякую власть и отправишься в Путь». Ненавистный божок!

Искра злости Мары, досадливо сплюнутая в мир, зажгла в чьём-то сердце ненависть и простая ссора превратилась в поножовщину. Сласть! Проглотив эту каплю, она засмеялась, вселяя тёмную радость убийства в поддавшуюся ей душу. Ничего! На всякую структуру, что нельзя разрушить, найдётся свой обходной путь.

Барама! Барама!! Мне нужно дитя со слабой душой. Если это будет дочь вождя, тем лучше! Как? Не мне тебя учить. Позаботься о тельце. Как будешь готова  - молись! Я пришлю тебе душонку кого-нибудь из самоубийц. И ещё. Скоро станет много работы для ваших мечей. Беритесь за всё, что предложат. И смотри внимательно  - ты знаешь, кого я ищу.

Старая Барама, обязанная Маре своим бессмертным существованием во избежание божьей кары, знала у и умела много. И она-то уж расстарается. Ещё бы! Ей ведь не хочется гнить в персональном аду пару вечностей, а потом начинать всё сначала.

Следующим делом, Мара вызвала Меч Смерти в Арку и приказала прекратить посылать Кулаки Смерти на истребление нартских деревень, сообщив, что враги изменили тактику и теперь опасности надо ждать с северо-запада.

Вот она - награда за безупречную работу: работающий, как часы, смертоносный механизм! Воины Смерти выполнят любой приказ - ведь она их богиня и покровительница. А могут эти ребята больше, чем кто-либо в этом мире, она сама об этом позаботилась чуть больше века назад. И они будут готовы, когда понадобится. Всё, что требовалось для вечной кровной вражды с нартами, уже сделано, и сейчас для исполнения плана Маре требовалось оградить одних своих подопечных от других. Барама сделает своё дело с другой стороны.

А теперь разожжём тот пожар, на котором должен вскипеть эликсир нашей мести! Лёгкими прикосновениями прошлась Мара по сердцам свободных баронов, разжигая из тлевших в их душе искорок яркое пламя костров зависти, жадности, ненависти… Скоро станет жарко от звона оружия в приграничной полосе. Алые сполохи смеха пробежали по всей сущности Мары. Настал её звёздный час.

* * *

Из небытия возникло видение: по тёмному безбрежному пространству легко шагала женщина гигантского роста и невиданной красы. Но красота эта вовсе не грела сердце, ибо была неживой. Совершенные черты лица, словно нарисованные тушью на бледном мраморе, обрамлял чёрный шёлк волос, стекающий по хрупким плечам на осиную талию. Часть прядей плавно колыхалась за спиной, как русалочьи волосы в медленной воде. Точёная фигура мерцала холодным, замогильным светом.

Левой ладонью женщина крепко сжимала намотанный на узкое запястье канат. Точнее, это был длиннющий хвост огромной бабочки. По её пушистым чёрным крыльям струились яркие лиловые узоры, при взгляде на которые начинала кружиться голова, потому что линии постоянно менялись, извиваясь в неком хаотичном танце.

Вокруг ничего не было видно, но бабочка словно бы рыскала над невидимым полем в поисках цветов, а женщина двигалась за ней. Когда во тьме вспыхивали бледные пятнышки, похожие на болотные огни, бабочка немедленно устремлялась туда и высасывала их. Женщина при этом довольно улыбалась, облизывая синим языком свои лиловые губы.

Постепенно стало ясно, что огни выстраиваются длинной цепочкой. Это было странно и тревожно. Обычно вспышек насилия больше в густо населённых районах, которые так или иначе тяготеют к форме куч. Но чем можно объяснить массу отдельных случаев, растянутых на сотни километров?

Женщина отпустила бабочку пастись на странной «дорожке» из огоньков, а сама прошла чуть дальше - туда, где присутствовал лишь тусклый фон подсветки: местность явно населённая, но, видимо, с суровыми условиями жизни.

Красавица присела на корточки и какое-то время вглядывалась в то, что там происходит. Потом довольно улыбнулась, простёрла гигантскую ладонь и выпустила на Землю свою маленькую копию - аватару размером с обычного человека. Та шагнула в мир с улыбкой абсолютного превосходства, оставляя за собой тошнотворный дымок дурных намерений.

Аватара дошла до стоянки кочевников, но никто там не видел её, кроме одной старой колдуньи. Та обрадовалась и повела Проклятую в шатёр вождя, где лежала больная малышка. Колдунья зажгла чадящие травы, всю ночь бубнила тягучие непонятные колдовские напевы, а к утру копия слилась с девочкой и исчезла. Огромная женщина вдруг засмеялась, и этот смех пронёсся жутким эхом по пространству, вселяя в душу леденящий ужас… Однозначно, затевается что-то серьёзное.

«Пора просыпаться», — подумал Волхв.

— Не спеши, — прилетел из-за пределов мира бесплотный голос, напоминающий весенний ручей.

«Но Мара снова воплотилась. Лично».

— Тебе ничего не сделать, пока всё не завертится, — снова зажурчал ручей. — А до этого ещё лет семь минимум. Главные действующие лица, которым ты должен помочь, пока под стол пешком ходят.

«Как всегда, без памяти?»

— Конечно. Ты же знаешь, в этом мире так положено. Восстанавливайся дальше, иначе запаса жизненных сил не хватит, чтобы довести эту историю до конца.

«Повинуюсь твоей мудрости, Мелин», — почтительно ответствовал Волхв и вернулся в свой долгий транс под болотом.

Глава 1 Кларед: Третий сын

— Таким образом, если построить солдат сплошным строем, то в эти два квадрата войдёт столько же, сколько вот в этот один, — сказал мэтр Пойчиг, заканчивая чертёж на доске, и чихнул.

Он чихал каждый раз, когда брал в руки мел. Гармин, специально ждавший этого момента, плюнул косточкой балины через тростинку в затылок старшему брату. Полдор дёрнулся и обернулся, грозя тому кулаком. Кларед, сидевший последним, шумно вздохнул: иногда ему казалось, что он родился младшим по ошибке.

Преподаватель услышал шум и тоже повернулся. Но Гармин уже спрятал своё оружие и принял примерную позу. Очевидно, задумка была выставить Полдора нерадивым учеником. Однако новый учитель уже разобрался, кто из братьев чего стоит, и решил устроить «воспитательный момент»:

— Мессир Гармин, можешь повторить своими словами, как ты понял то, что я только что рассказал?

Гармин, совершенно точно его не слушавший, выжидая момент для выстрела, не растерялся:

— Мэтр Талис объяснил нам это проще: «салидорские штаны во все стороны равны». Ну, они там реально носят штаны такого покроя.

— И какие практические выводы ты можешь из этого сделать?

Вот тут Гармин слегка растерялся. Если дать ему в руки любые предметы, он мигом что-нибудь соорудит, но попытка сделать то же самое в уме неизменно приводит его в ступор.

Кларед, сидевший позади всех, поднял руку. Если во всём соблюдать иерархию, то, пока до него дойдёт очередь, самые лёгкие варианты уже назовут, и он опять покажется глупым, не зная, что ответить. А тут уж, раз начали не по старшинству…

— Прошу, мессир Кларед.

— Это значит, что бежать наискосок короче, чем по дорожкам, если они квадратные.

— Квадратные дорожки? — учитель насмешливо приподнял бровь. Гармин с готовностью заржал.

— Ну не квадратные, — поморщился Кларед, — а эти, как их… перпиди… перди… — Гармин заржал ещё громче. — Тьфу!

— Мессир Гармин, не поможешь брату? — похоже, потешаться над этим мэтром себе дороже.

— Не, извините, я сам это выговаривать не умею! — Гармин всегда брал наглостью там, где не мог взять умом.

— Ладно, — сжалился преподаватель. — Пер-пен-ди-ку-лярные у вас тут дорожки. Но в целом мессир Кларед прав, хоть и не совсем по последней теме. Молодец. Мессир Полдор?

— Если строить треугольное здание, то камней на длинную стену уйдёт столько же, сколько на две, что покороче.

— Великолепное применение! Но не совсем верный вывод. Ведь стены могут быть разной высоты, а?

Полдор задумался на минуту, что-то вычерчивая пальцами по столу, потом вскинулся:

— Ну тогда, если высота будет такой же, как длина.

— Но ведь длины у малых и большого квадрата - разные.

— Точно, — с досадой хлопнул себя по лбу Полдор.

В этот момент в класс зашёл отец.

— Ну как тут мои отпрыски?

— Неплохо, неплохо, сир Марвик. Вы что-то хотели?

— Вы закончили?

— Ну, с этой темой, пожалуй, да.

— Тогда урок истории сегодня проведу я. Вы можете быть свободны.

Мэтр Пойчиг поклонился, собрал свои принадлежности, ещё дважды чихнув, и ретировался. За это время братья, заинтригованные таким поворотом, успели переглянуться. Но, похоже, никто не догадывался, что на уме у отца, обычно не занимавшегося их учёбой.

— Идёмте в библиотеку, дети мои, — сказал тот, выждав, пока затихнут шаги учителя.

Подрастающее поколение Лоринденов с энтузиазмом переместилось за главой семейства в соседнюю комнату побольше. Отец плотно прикрыл двери, зажёг канделябры, задёрнул шторы на окнах.

У мальчишек от таких приготовлений любопытство разгорелось до невозможности. Они строили друг другу вопросительно-непонимающие рожи, но никто не смел нарушать молчание из уважения к отцу. Это им накрепко вбили с самого детства.

Наконец лорд Марвик расположился в кресле за читальным столиком, жестом велев им садиться на кушетку напротив. И когда все устроились, начал с вопроса:

— Кто-нибудь из вас читал «Сагу о замке Малфир»?

Кларед осторожно взглянул на братьев и несмело поднял руку, слегка опасаясь, что его отругают за «взрослое» чтиво. Но к счастью, оказалось, вопрос был задан не в воспитательных целях. Отец лишь неопределённо хмыкнул.

— А братьям сюжет рассказывал?

Полдор и Гармин закивали, видя, что признание им ничем не грозит. Последний при этом глупо ухмылялся, потому как сюжет там был, что называется, пикантный. Отец слегка закатил глаза, но снова не стал никого отчитывать. Старшие братья расслабились, а вот Кларед, наоборот, почему-то напрягся. Для него в этой книге было что-то волнующее, но вовсе не любовные похождения. Просто сердце иногда пропускало удары, когда он читал некоторые сцены, и сейчас случилось то же самое.

— В общем, роман этот написан, как любовная история, и потому не рекомендуется к прочтению таким юнцам. Но нас сейчас интересует не это. Мне только проще, раз уж вы знаете содержание. Помните, чем лорд Марлин сразил князя Кагара?

Старшие братья переглянулись, а Кларед, на самом деле прочитавший эту книгу уже несколько раз, уверенно ответил:

— Мечом, который он нашёл в пещере под горой по подсказке мудрого волшебника.

Отец кивнул, помолчал, потом со вздохом сказал:

— То, что я сейчас расскажу, должно навсегда остаться тайной, известной только нашей семье. И я попрошу вас поклясться в этом сердцем вашей матушки, леди Этлины.

Вот теперь, всех мальчишек пробрала серьёзность происходящего. Старшие перестали ёрзать, а Кларед, не дожидаясь своей очереди, первым выпалил:

— Клянусь!

Сердце его непонятно стучало, казалось, вот сейчас наконец он поймёт, что его так взволновало в той книге. Порицания за несоблюдение старшинства не последовало, что лишний раз подчёркивало необычность момента. Полдор и Гармин по очереди повторили его клятву. И тогда отец выдал:

— На самом деле мы потомки оруженосца лорда Марлина, и этот меч хранится у нас в подземелье.

Пацаны встрепенулись, переглянулись, заёрзали, только Кларед неотрывно смотрел на отца и, затаив дыхание, ждал продолжения. Хвала богам, тот не разочаровал:

— Сейчас мы все вместе незаметно туда спустимся, и я покажу вам место. Вы все должны знать его, на случай, если со мной что-то станется. И понимать, как важно хранить это в тайне. Идёмте. Остальное я объясню вам на месте.

Притихшие мальчики последовали за отцом на первый этаж, дождались, пока пройдут слуги, и нырнули под лестницу. Отец передал Полдору малый канделябр, взятый из библиотеки, отодвинул с дальней стены большую облезлую шкуру и показал камень, который следовало надавить.

Камень ушёл вглубь, что-то щёлкнуло, и отец навалился плечом на стену, которая оказалась замаскированной под кладку дверью. Пацаны восторженно переглянулись: как так, в их замке есть тайное подземелье! Это же круто! Возгласы восторга готовы были прорваться, но всё же авторитет отца удерживал их от подобных проявлений. Они только шумно дышали.

— Эту дверь важно регулярно смазывать, чтобы не скрипела. Вот тут шарниры, тут запор и тут петли. Но ни в коем случае не привлекать слуг. Подойдёт любое жидкое масло. Можно и с кухни, но лучше всего салидорское, которое мы используем для железных инструментов. У кузнеца всегда есть запас. Этим должен заниматься глава семьи, где-то раз в месяц. Позже я вам по очереди покажу, как это делается. Всем понятно?

Он дождался, пока каждый из братьев подтвердит понимание вслух, как было у них заведено, и жестом пригласил их войти. Мальчики в порядке старшинства гуськом втянулись в узкий коридор, отец зашёл последним.

За стеной было холодно и сыро. Но не душно - огонь свечей колебал какой-то сквозняк. Отец задвинул за собой дверь и трепетание пламени прекратилось. Он протиснулся вперёд, забрал у Полдора канделябр и повёл их вперёд.

Пройдя шагов десять, они упёрлись в стену. Повернули налево, спустились по лестнице без перил, идущей вдоль кладки, и оказались в небольшом зале с земляным полом. Вперёд уходил низкий коридор, но отец лишь махнул рукой в ту сторону:

— Раньше там был потайной выход из замка, но он обвалился ещё лет двадцать назад, когда с горы сошёл сель. Сейчас мы копаем другой, с выходом со двора. Потому что здесь теперь хранится более важная тайна, чем жизни нашей семьи, и лучше вообще никому не знать про это подземелье. Понимаете?

У Клареда снова странно стукнуло сердце. Он опять вне очереди ляпнул «да» и покосился на братьев: как они воспримут эти слова? Парни притихли, слегка ошеломлённые таким заявлением. Тринадцатилетний Гармин чесал в затылке, словно прикидывая, стоит ли подобных хлопот любая вещь. К счастью, наследником был Полдор, которому скоро стукнет пятнадцать. Он воспринимал все обязанности главы семьи, как должное, даже такие необычные, и степенно согласился:

— Понимаю, отец.

Лорд Марвик пристально оглядел сыновей и задержал взгляд на Гармине. Тот со вздохом вынул пятерню из своей по-маминому рыжеватой шевелюры и буркнул своё «да». Лишь тогда отец продолжил:

— Конечно, в идеале надо сохранить и семью, и меч. И только для этого его разрешается использовать в бою, но лишь в самом крайнем случае, если вам грозит полное уничтожение. Поэтому один из вас обязательно должен стать искусным воином, как дядя Белтар. И защищать замок любой ценой, пока это возможно. А если придётся его покинуть, унести меч с собой и спрятать где-то в другом, не менее надёжном месте.

Мальчишки снова переглянулись: кто из них больше подходит на эту роль? Но похоже, отец вовсе не предлагал им взвалить на себя ответственность:

— Не трудитесь. Меч сделает выбор за вас, — удивил он их и полез за пазуху, обернувшись к глухой стене под лестницей.

Большой крестообразный ключ с ажурной бородкой, висевший у него на цепочке, вставлялся в узкую щель между камней и проворачивался явно с трудом. При этом из-за камней доносился глухой скрежет. Дверь была такой же имитацией кладки, как наверху, но с другим механизмом. Протолкнув её внутрь, отец показал железные штыри, утопленные в проём.

— Смотрите, эту дверь тоже надо смазывать. Замочную скважину, вот эти засовы, а также шарниры на полу и петли. Запоминайте, потому что, как я сказал, это обязанность главы семьи, а защитником меча и главой семьи могут быть разные люди. Но знать это должны все мужчины, на тот случай, если кто-то из них надолго уедет или погибнет. Это понятно?

Лорд Марвик снова внимательно оглядел сыновей, и каждый из них поспешно выпалил своё «да» - им не терпелось увидеть загадочный меч. Но отец задержал их ещё на минуту:

— Также вы должны знать, что это задняя стена фундамента замка. Поэтому, если здание по какой-то причине обрушится, и доступ сюда будет перекрыт, надо копать снаружи, ровно посередине стены, чтобы извлечь меч и перепрятать его. Ясно?

Парни задакали ещё быстрее. Наконец, отец прошёл внутрь, а сыновья - за ним.

Преодолев толщу фундамента, Лориндены оказались в глухой землянке с каменными стенами и бревенчатым потолком. У одной стены стояла лавка, у другой - обитый железом ларь, а в центре лежал огромный камень.

Обведя помещение рукой с канделябром, лорд Марвик указал на дальнюю от входа стену.

— Здесь мы с братом сделаем запасной выход к погребу, из которого сейчас копают туннель за стены замка на случай, если придётся бежать из осады. Но выходом этим можно будет воспользоваться лишь один раз. И желательно только хранителю меча. Мы не сможем сделать такие же потайные двери, как те, что ведут сюда. Говорят, их мастерили ещё гномы, которых теперь многие считают сказками. Но мой дед клялся, что это правда, и сам он видал парочку в молодости. Впрочем, сейчас это неважно. Мы аккуратно пробьём выход в стене и заложим его камнями полегче, чтобы знающий секрет мог легко развалить их в случае надобности. Запомнили?

Братья привычно по очереди подтвердили. Отец поставил канделябр на ларь и удивительно легко отодвинул валун в свободный угол.

— Это вулканический камень, — пояснил лорд Марвик, видя округлившиеся глаза сыновей. — Он пористый и намного легче, чем кажется. Вы не туда смотрите, — и он нагнулся к дощатой дверке на полу, до этого скрытой под глыбой.

Ребята затаили дыхание и вытянули шеи, стремясь заглянуть в ящик, закопанный вровень с землёй, откуда отец достал длинный свёрток из кож. Положил на ларь, развязал тесёмки и извлёк чудное оружие в необычных ножнах.

Одни только эти ножны из светлой кожи казались работой ювелира: серебряные устье и наконечник были украшены тонкими золотыми узорами, и такое же тиснение шло по коже между ними. Кроме того, они были слишком тонкие и длинные.

Из ножен торчала загнутая вперёд крестовина из какого-то необычного белого металла - не такого яркого, как серебро, но намного светлее стали. Рукоять была обмотана ореховой кожаной тесьмой, а навершие сделано из похожего на густой мёд камня. Вот уж действительно невидаль!

Лорд Марвик с заметным усилием освободил из ножен непривычно длинный и узкий клинок из светлого желтоватого металла, который как будто засиял, ярче осветив помещение. Конечно, так только казалось из-за гладкой полировки, отражающей пламя свечей, но у Клареда всё равно вырвался громкий вздох.

Он влюбился, с первого взгляда. Никогда бы не подумал, что объектом его чувств станет меч, но бешено заколотившееся сердце, сладкое нытьё в груди и острая жажда обладания в точности соответствовали описанию романтических переживаний в парочке прочитанных отроком «взрослых» книг.

Отец поспешил положить меч на лавку, едва не уронив его, словно тот весил пуда три, и сделал жест сыновьям:

— Попробуйте его поднять.

Первым, как загипнотизированный, приблизился Полдор. Взялся за рукоять, подёргал, потом обхватил её обеими руками и, пыхтя, едва оторвал гарду от лавки, но тут же уронил.

Повинуясь жесту отца, Гармин нехотя пошёл следующим. Тужился-тужился - аж вспотел, но не смог даже приподнять.

Наконец, дошла очередь до Клареда, но он застыл. Если даже отец с трудом переместил этот меч, старший брат еле поднял наполовину, а средний и вовсе не смог, то на что надеяться ему, самому младшему и щуплому среди родни?

К счастью его не торопили, но Клареду и самому так сильно хотелось обладать этим клинком, что он как никогда горячо взмолился богам, собрал в кулак всю свою пока невеликую волю и сделал шаг вперёд. Дрожащими ладонями обхватил тёплую от братских стараний рукоять… Замер на пару вздохов, страстно заклиная меч покориться - это казалось необходимым, как воздух - и поднял его. Поднял!

Кларед чуть не захлебнулся от восторга! Из горла его вырвался торжествующий вскрик. Меч даже не показался ему особо тяжёлым. Он попробовал взмахнуть - получилось. Не очень ровно, и крепости рук ещё явно не хватало, но ведь получилось! И чудесный клинок вовсе не угрожал выпасть из ладоней, как у отца.

Разум отказывался в это верить, но сердце ликовало! Оно открылось мечу, и оттуда пришла, разлившись по всему телу волна какого-то… Блаженства? Счастья? Нет. Не те слова. Кларед словно узнал своё точное место в мире. Или убедился в существовании богов. Или в груди зажглось солнце вместо сердца. Ах, это чувство трудно было описать, но от него появилась небывалая лёгкость. Казалось, если подпрыгнуть, то можно взлететь.

Кларед попробовал взмахнуть мечом ещё раз, и теперь всё вышло естественней и легче. Почудилось даже, что клинок помогает описать дугу поизящней. И тогда пришло восторженное, несомненное осознание: этот меч - его! Никогда в жизни он ещё не был ни в чём так уверен. И это ощущение было абсолютно новым, каким-то взрослым что ли…

Внезапно Кларед вспомнил об отце и братьях, и повернулся к ним, впервые в жизни готовый отстаивать своё право на что бы то ни было, невзирая на старшинство. Но лицо Полдора выражало лишь уважение, а Гармина - и вовсе восхищение. Отец же широко улыбался, с гордостью за младшего сына. Кларед с облегчением просиял улыбкой в ответ.

— Ну что ж, вы сами могли убедиться - меч не простой, — сказал лорд Марвик. — Не всякому он послушен. Но теперь у дяди Белтара есть наследник на посту. Не стану утверждать, будто верю в волшебство, но вы должны знать кое-что ещё.

Отец открыл ларь и достал оттуда слиток железа. Положил на край лавки и велел Клареду:

— Рассеки его.

Тот, ни секунды ни сомневаясь, сделал рубящее движение - и разрезал слиток, словно масло тёплым ножом! Да ещё и край лавки прихватил. У братьев вырвались удивлённые возгласы.

— Извините, не ожидал, что так легко получится, — пробормотал поражённый младшенький, подбирая с пола обломки.

— Ерунда, — отмахнулся отец. — Не увидев, трудно поверить, как легко этот меч разрубает любой материал. И теперь, я надеюсь, вы все понимаете, почему эту тайну надо беречь пуще зеницы ока. Если кто-то прознает, что здесь хранится Меч Кернуна - а предание гласит, что это именно он - нас сживут со свету, лишь бы завладеть оружием, по легенде, выкованным богами. И тогда в мире пророчат страшные события: мор, голод, войну. Особенно, если меч окажется в недобрых руках. Вам всем всё понятно?

Ребята закивали, с трудом выдавливая из себя однозначное «да» на такие ошеломительные откровения. По крайней мере, не забудут они их точно. И не посмеют нарушить заведённый порядок, рискуя такими последствиями.

— На самом деле, сомневаюсь, — смягчился отец. — Но вы подумайте об этом ещё на досуге. Только не смейте обсуждать там, где вас может кто-то услышать. И лучше вообще не произносите слово «меч». Говорите «вещь» или «предмет». Ясно?

— Да, отец, — первым обрёл голос Кларед, как-то разом перестав стесняться, что отвечает вне очереди.

Уж ему-то, наверняка, было яснее братьев, какое сокровище им доверено, хотя осознать происшедшее до конца, сходу, конечно, не выйдет. Особенно то, что зародилось у него внутри и теперь распирало, заставляя широко расправить плечи.

— Тогда вкладывай меч в ножны и прячь его на место, — велел лорд Марвик.

Кларед без труда повторил в обратном порядке все действия отца, и они пошли обратно в замок. Лорд Марвик шагал молча, Кларед следом, а Полдор и Гармин о чём-то зашептались за его спиной. Наверное о том, что «мелкий» опять нарушил иерархию, но сейчас ему было всё равно. Кларед шагал, как во сне, упоённый новыми ощущениями. И уже мечтал о том, как бы снова коснуться этого божественного Меча.

Да, нынче мало кто всерьёз верил в богов, ведь они, как гласят легенды, давно покинули мир людей. Но после соприкосновения с волшебным клинком Кларед понимал, что каждое слово отца и «Саги» о нём - правда. А ведь в легендах тоже упоминался Меч Кернуна. Надо будет перечитать их теперь, когда он знает, что это не выдумки. Ему не терпелось узнать побольше о чудесном оружии.

Когда подошли к последней потайной двери, отец строго шикнул на шепчущихся братьев, и те умолкли. Убедившись, что в парадном холле никого нет, лорд Марвик вывел сыновей из-под лестницы. Старших отослал наверх, в свою комнату, а младшего задержал:

— Идём, прогуляемся с тобой по парку.

Кларед, словно вынырнув из сна, смотрел на мир, как в первый раз. Чётко различал отдельные камушки на дорожке, слышал каждую птицу в листве и видел всю челядь во дворе.

А ещё у него появились новые мысли: почему отец показал им этот меч именно сейчас; как они не замечали земляных работ за замком; и что всё это значит для его будущего.

— Отец, — тихо спросил Кларед, когда они достаточно удалились от всех домочадцев, — к чему все эти приготовления?

Лорд Марвик покосился на него с любопытством.

— Ну, почему именно сейчас ты вдруг начал копать потайные ходы, рассказал нам эту тайну, говоришь, что тебя может не стать? — от волнения его голос сорвался.

Посмотрев на сына с каким-то новым интересом, лорд Марвик вздохнул и так же тихо ответил:

— В приграничной полосе творится что-то неладное. Уже несколько лет происходят семейные распри, нападения нартов, убийства наследников, разорения замков. Причины всегда разные, но случаи эти всё учащаются. А Воины Смерти перестали помогать приграничной знати. Думаю, лишь вопрос времени, когда и нас испытают на прочность. А учитывая тайну, которую вы сегодня узнали, не подготовиться к весьма вероятной угрозе было бы крайне безответственно.

Кларед кивнул и замолчал, переваривая услышанное. У него было такое чувство, что он впервые в жизни проснулся. Мир оказался намного опасней, чем ему представлялось ещё вчера. Но у него появилось, за что бороться. И даже что защищать. От него что-то зависело! Если не сейчас, то в будущем. Над головой как будто сгустились тучи, но в то же время, в них появился просвет, через который бил яркий луч солнца. И ему хотелось сражаться. Против туч за солнечный луч. Вот только… Как бы сперва научиться?

Тем временем отец подвёл Клареда к беседке посреди парка, устроенной таким образом, что к ней невозможно было подобраться незаметно, как парень только сейчас понял. Там они сели на скамью, и Марвик, лишний раз оглянувшись, сказал:

— Тебе придётся обучиться воинскому искусству. Твой дядя, Белтар уже договорился с Ладонями Смерти в Мохавене, где воспитывался и сам. Вообще, Воины Смерти - это религиозный орден, поклоняющийся богине Смерти. Их монахи считаются лучшими бойцами везде, где я побывал. Но они принимают детей состоятельной знати в частичное обучение на пять лет. К сожалению, только в возрасте с двенадцати до пятнадцати. Дайся… «предмет» легче Полдору или Гармину, они отправились бы немедля, но тебе надо ещё год подождать. А пока можешь позаниматься с Белтаром. Нравы в той школе суровые, и небольшая подготовка не повредит. Ты всё понял?

Кларед радостно кивнул. Ведь отец словно ответил на его мысли. Возникало чудесное чувство, что… Да, перед ним открывался его Истинный Путь, как говорил лорду Марлину волшебник в «Саге о замке Малфир». Путь, на который сложнее решиться, но которым легче идти, потому что тебя поддерживает сама Вселенная. И парень впервые понял, что значат эти слова.

Ведь Кларед уже потихоньку учился у Белтара, к примеру, метать ножи. Впечатлился однажды, увидев, как тот убил юркого куболя, душившего домашнюю птицу, и упросил. Но раньше мальчик не догадывался ни об особой подготовке их семейного военачальника, ни о его связи с той волшебной вещью, что завладела юным сердцем. Теперь у племянника к дяде будет намного больше вопросов!

— Ты согласен? — отец поднял его лицо за подбородок и настойчиво заглянул в глаза.

Кларед опомнился. Он ведь ещё не подтвердил отцу, что на него можно полностью рассчитывать в таком важном вопросе.

— Я всё понял отец, и я согласен, — твёрдо сказал он, глядя прямо ему в глаза. — Буду ждать с нетерпением!

Лорд Марвик внезапно тепло улыбнулся, взъерошил сыну волосы на макушке и приобнял, как не делал уже лет пять, с тех пор, как Кларед перестал считаться маленьким. Не в силах выразить иначе свою любовь и благодарность, Кларед сжал в ответ бока отца настолько крепко, насколько смог.

Минуту спустя старший и младший Лориндены немного смущённо отстранились друг от друга - всё-таки, Кларед уже не ребёнок! Но всё равно в душе осталась частичка тепла, как заблудившийся солнечный зайчик.

Глава 2 Алрина: Конец детства

Алрина сидела в саду на скамейке, ровно, как и положено леди, и как примерная леди, вышивала цветочки и бабочек. Из-за куста послышался свист. Алрина отложила вышивание и предусмотрительно оглянулась по сторонам. На аллее никого не было, и она с радостью нырнула в кусты.

Грен, сын конюха, ждал её там с оструганным сучком, который она сказала ему взять вчера вечером, рассказав свою новую задумку игры.

Недавно Алрина стащила из библиотеки отца очередную книгу — «Сагу о Замке Малфир». Роман ей очень понравился, она не понимала, почему отец запрещает читать книги из своей библиотеки. Вовсе она для них не маленькая, ей уже исполнилось семь лет на прошлой неделе!

Ей очень понравилось, как лорд Марлин спасал леди Айелену от мерзкого князя Кагара. Только непонятно, почему он не украл эту самую леди у обручённого с ней короля, ведь ясно же, что они любили друг друга.

Алрина стащила из-под кровати матери лежавший там кинжал, украшенный маленькими алмазами и большим рубином в навершии. Она спрятала его под платьем, прежде чем идти сюда. Непонятно, почему в прошлый раз, когда она взяла кинжал со стены в кабинете отца, её так наказывали. Она же не глупышка, чтобы снять ножны — так можно и поранить кого-нибудь. Во всяком случае, под кровать матушка раньше ночи заглядывать не станет.

Конечно же, Алрина будет лордом Марлином, а Грен — Кагаром. Алрина крепко примотала золотые, разукрашенные драгоценными камушками ножны к рукоятке, чтоб не соскочили, как в прошлый раз, и заявила:

— Кагар, твои мерзкие ноги недостойны попирать эту землю! — как-то в этом роде выражался лорд Марлин в книге. — Защищайся, но знай: я избавлю мир от такой гадюки, как ты!

— Попробуй, шпана недобитая, я тебя живо выпотрошу! — якобы грозно воскликнул в ответ Грен и стал в стойку.

Алрина поморщилась. Князья так не выражаются, но Грен ведь всего лишь сын конюха, откуда ему знать приличную речь?

Девочка кинулась в атаку. Она любила подглядывать, когда отец тренировался на конюшенном дворе с мечом, и старалась имитировать его движения. Ей часто удавалось отбить суматошное размахивание Грена палкой, а вот ему — не очень. Но в конце концов, лорд Марлин ведь и должен победить. Хотя в платье не очень-то удобно сражаться.

— Получай, злодей! — крикнула она, ткнув противника острием в живот.

Грен изобразил умирающего, и Алрина поспешила нагнуться над ним, чтоб спровадить его в могилу красивыми словами о том, что восторжествовала справедливость, но оказалось, что платье изрядно запуталось вокруг ног, и последний шаг ей не удался. Потеряв опору, Алрина повалилась сверху на Грена и они расхохотались.

Внезапно она подскочила от окрика нянюшки, прозвучавшего на полянке:

— Леди Алрина!

Алрина вскочила на ноги и быстро отряхнулась. Прятать кинжал было поздно. Вот ей попадёт сейчас! А отец, небось, снова запрёт в комнате, да даст не кадку, а мешок крупы разбирать, как обещал — он всегда держит обещания.

Но нянюшка, не заметив оружия, схватила девочку за руку и потащила с полянки, крикнув Грену на ходу:

— Живо к отцу! Нападение!

У Алрины заколотилось сердечко. На них напали! Вот это приключение! Однако перепуганная нянюшка так бежала, что Алрина чуть не падала, пытаясь поспеть за ней, и упала бы, не держи та её так крепко за руку. Рожок пропел тревогу и оборвался, не доиграв третий раз… Значит, два первых сигнала дети не услышали, заигравшись.

Когда они добежали до террасы, их встретила матушка, а где-то рядом, за домом звенели мечи. И слышался ещё какой-то негромкий, но частый перестук, будто там плясало целое кладбище скелетов. От этого пробирала жуть.

Матушка подхватила Алрину за вторую руку, и они с няней подняли её, припустив пуще прежнего ко входу для слуг. В доме было тайное подземелье, специально, чтобы прятаться в таких случаях. Конечно же, они спешили туда, а пройти можно было через коридор перед кухней.

Вдруг ступни Алрины оказались на земле, и она, запутавшись в платье, упала, потому что одна рука оказалась свободной, а за другую матушка продолжала тащить её. Мать остановилась, чтоб подхватить дочку на руки, и Алрина увидела, что няня повалилась на землю, а из спины её торчит оперённая веточка… Стрела!

Поодаль из-за куста вывалился человек с луком в руке и брякнулся на землю ничком. Множество костяшек, покрывавших его одежду, громыхнули в последний раз и затихли. Так вот откуда тот стук! Ну хоть не скелеты, а люди. За ним выскочил с окровавленным мечом в руке Барел, десятник их гарнизона. Потом Алрина оказалась на руках у матери и спрятала лицо у неё на плече. Тот человек убил нянюшку? Так поступать некрасиво: она женщина, да ещё и пожилая! Хорошо, что Барел убил его.

Мама взлетела по ступенькам и, оказавшись на кухне, опустила Алрину на пол. Она прикрикнула на причитавшую кухарку и заторопила слуг в подземелье. Госпожи поспешили туда же, замыкая суетливую цепочку. «Кочевники… Наёмники… С ними лорд Мигран…» — неслось в беспокойном гуле среди слуг.

Вдруг впереди послышались крики, и кто-то упал. «Они здесь! Стрелы!» — завопили слуги и подались назад. Леди Иолана развернулась и потащила дочурку в обратную сторону. Они метнулись в зал, к лестницам, ведь в подземелье можно было попасть и из спален наверху. Но в главные двери уже ввалились сражающиеся воины: отец с тремя солдатами гарнизона и Гаретом, их начальником, а за ними десяток людей в так жутко стучащих костяных доспехах.

Мать, обменявшись отчаянным взглядом с отцом, всё-таки рванулась к лестнице, но в этот миг вошли ещё несколько человек в чёрной чешуйчатой коже с длинными волосами, заплетёнными на висках в косицы, и прозвучал окрик: «Стой!» На них нацелили лук.

Среди вошедших людей был лорд Мигран, двоюродный дядя Алрины. Она никогда не любила его визитов, но хорошей будущей леди не полагалось показывать чувства на приёмах. Правда, сейчас был не приём, и лицо Миграна искажала злоба.

Мать спрятала Алрину у себя за спиной, и та принялась распутывать шнурок кинжала, чтобы освободить его от ножен. Теперь-то точно не надо бояться кого-то поранить. Она так и сделает, пусть только этот Мигран попробует дотронуться до её мамочки. Алрина один раз видела, как он схватил её за руки в коридоре, пытаясь прижать к стене, но мамочка вывернулась и дала ему хорошенькую пощёчину. А потом в коридор вышёл папочка, и Мигран удрал.

Распутав кинжал, Алрина выглянула из-за маминой юбки и увидела, что все солдаты и Гарет неподвижно лежат на полу вместе с несколькими «костяными» людьми. Остался только папочка, на боку у него была кровь. Мама сунула дочку назад за юбку, удерживая обеими руками, а Мигран грубо сказал:

— Он мой, — в гостях-то он говорил совсем другим голосом, таким притворно слащавым…

Послышался звон мечей. Алрина изо всех сил старалась выглянуть, переживая за папочку. Удалось ей это лишь, когда мама вскрикнула: «Дарлен!» — и вскинула руки к лицу.

Правая рука у папочки висела вся в крови и совсем не двигалась, а сам он стоял на коленях. Мигран замахнулся мечом сверху, но отец крутанул свой левой рукой, отбивая его клинок в сторону и вверх. Потом папин меч резко сменил направление и вошёл глубоко в шею противного дядюшки.

— Дурак, — сказал кто-то из людей в чешуе.

И в следующий миг отец повалился назад. Из горла его торчал кинжал.

Мать вскрикнула, и, схватив Алрину за руку, почти швырнула её вперёд себя, устремившись под лестницу. Но вдруг упала прямо на споткнувшуюся девчурку, и та запуталась под мамиными юбками.

Папочку убили?.. Губки у Алрины затряслись. Она хотела немедленно спросить маму — это ведь неправда? Этого не может быть! Но мама почему-то не спешила подняться. Алрина толкала её ногу, но мама не шевелилась. Под широкими юбками было нечем дышать, и Алрина забилась в панике, громко зовя маму. Вдруг совсем рядом раздался хриплый голос:

— Посмотрим, что это у нас тут барахтается, — и мама скатилась с Алрины.

Но как она сделала это, не пошевелившись? Глаза девочки широко открылись, увидев застывшее мамино лицо и торчащее из её груди острие стрелы со здоровенным пятном крови вокруг. Крик застрял в горле.

Алрина подняла глаза и увидела ухмыляющегося чернявого дядьку в чешуйчатомкостюме с треугольным золотым медальоном, вплетённым в одну из косичек.

Он убил мамочку?.. Губки её затряслись ещё сильнее, но уже не от слёзок, а от злости. «Рази! Убей этого подонка!» — пришла откуда-то мысль. Алрина дёрнула за ножны, легко соскользнувшие с кинжала, и с размаху пырнула разбойника куда попало. А попала она между ног.

Дядька оглушающе взвыл, обеими руками хватаясь за рану, и повалился вперёд. Алрина испуганно отскочила. Её тут же кто-то поймал. Она барахталась, но ей вывернули руки, и большая грубая ладонь без труда обхватила оба её запястья за спиной. Теперь не подёргаешься — больно.

Алрина стукнула державшего пяткой, но он быстро зажал её ноги между своими, так что уже и не шевельнуться. Она гневно подняла взгляд и увидела над собой смуглое усмехающееся лицо, обрамлённое такими же двумя косицами, только у этого в каждой было по золотому ромбу.

— Вот змеиное отродье, — зло сказал третий дядька и резко взмахнул рукой, из которой вылетело что-то чёрное.

Державший её бандит сделал быстрое движение свободной рукой и поймал предмет всего в ладони от её шеи. Алрина испуганно замерла. В неё чуть не врезался ножик! Но как этот дядька поймал его? Он же летел так быстро, что Алрина и моргнуть не успела. И зачем он спас её?

— Не глупи, — послышался над ней басистый голос.

— Но она убила Дибра! — крикнул метатель ножа.

Она убила того разбойника? Алрина покосилась в сторону упавшего. Чужак с луком присел рядом с ним, перевернул. Между ног у злодея торчал кинжал её мамы, и он действительно не двигался, с таким же застывшим, как у мамочки лицом. Так ему и надо!

Державший её мужик усмехнулся.

— Такой зверёныш — то, что надо для нашего клана. Ручаюсь, мы из неё сделаем отличную Ходячую Смерть.

— Но Мигран заказал убить всех до одного в этом замке, и заплатил более, чем щедро, — спокойно сказал поднявшийся на ноги стрелок.

Бандит с двумя золотыми бляхами в волосах расхохотался:

— Мигран — идиот, к тому же мёртвый идиот. Ему требовалось истребить это семейство, и мы истребили. Хоть он и корчил из себя невесть что, не желая говорить, зачем, да только тут и гадать нечего — зарился, небось, на их владения. Теперь его сыночек сможет всё заполучить, коли ему угодно. Девчонка-то с нами всё равно, что умерла. Никто ему не помешает, да и знать никто не будет. А для нас каждый воспитанник с таким характером — на вес золота.

— Но она укокошила Дибра! — упрямо сказал дядька, метнувший в неё ножик.

— Значит, Дибр того заслуживал, коли его к праотцам сумело отправить несмышлёное дитя, — отрезал державший её человек. — Кончай болтать! Лучше дай верёвку, не держать же мне её так весь день.

Алрину связали и утащили на двор. В раззбитые ворота въехали несколько пустых телег и пара больших фургонов. С ними пришли ещё люди, не все военные — видимо, сопровождение обоза — и начали потрошить замок. Гады!

Девочку сдали на руки пожилой женщине, похожей на узловатую корягу с глубоко посаженными горящими глазами. Точнее, прислонили к стене, как куль, у её ног. Страшная баба прямо-таки впилась в Алрину взглядом, казалось, прожигающим душу насквозь, и долго-долго смотрела, не мигая. Только зрачки медленно пульсировали, то сужаясь, то расширяясь.

Алрина сперва уставилась на старуху в ответ, но играть с ней в гляделки было всё равно, что пытаться остановить разъярённого сарлука. Очень скоро пришлось перейти в глухую оборону. А злой взгляд всё давил и давил, пока девочке не показалось, что она больше и вздоха не может сделать от навалившейся тяжести. Она хотела отвести взгляд, но не получалось — жестокие глаза цепко держали её. Во взгляде Алрины появилась мольба прекратить эту пытку. Тогда старуха, довольно ухмыльнувшись, перестала прожигать её взглядом.

— Как тебя зовут? — спросила она скрипучим голосом.

— Алрина Мариндер ан ан — приставка, обозначающая наследника, употребляется перед именами отца и матери, а также перед названием имения. Иолана ан Дарлен ан… — нет, теперь она единственная владелица имения. Сквозь ком в горле гордо выдавила: — ал ал — приставка, обозначающая «господин, госпожа», употребляется перед названием имения либо фамилией супруга: да Сарендом.

Узловатая женщина фыркнула.

— Нет больше для тебя Сарендома! — и вновь прожгла её взглядом.

Алрине хотелось возразить, но она обнаружила, что у неё не осталось на это сил — эта живая коряга высосала из неё все… Даже голова вдруг разболелась. Алрина обмякла, как тряпичная кукла, когда старуха отвернулась и ушла прочь, приказав какой-то паре солдат сделать клеть.

У девочки сильно болела голова и от неподвижности затекло всё тело, но пошевелиться она не могла. Её бросили здесь, как пленницу, и никому нет до неё дела. Злые дяди выносили из Сарена мешки и грузили их в телеги, а ей ничего не оставалось, кроме как бессильно наблюдать всё это. Маму с папой убили, и теперь она одна на целом свете, с ней могут делать всё, что угодно, и злая старуха будет пытать её своим ужасным взглядом.

От чудовищной безысходности у Алрины из глаз закапали слёзы. Где-то рядом стучали топоры, и голова от этого болела ещё больше. Впрочем, через несколько часов, когда эти грабители уже вынесли всё, включая картины и музыкальные инструменты, Алрина совсем отупела от усталости, боли во всём теле и горя по погибшим родителям. Ей было уже всё равно, что с ней сделают. Она не могла больше даже плакать.

Когда два наёмника принесли большую клетку, состряпанную из жердей да кожаных ремней, и развязав Алрине руки, втолкнули её туда, она не сопротивлялась. Клетку подняли на крышу фургона, и Алрина увидела, что на соседнем стоит похожая клетка, в которой сидит мальчик в лохмотьях с безумными глазами, обхватив руками колени и раскачиваясь. Он даже не заметил её! Да ну его. Алрину затошнило от какого-то отвратительного дыма, поднимавшегося из-за замковой стены. Она легла на дно клетки, свернувшись клубочком, и не шевелилась.

Когда фургон выкатил из стен замка и перевалил мост, она увидела гигантский костёр. Между обломками мебели лежали люди. Так вот откуда так воняет! Под пеленой огня мелькнуло тело Грена с перерезанным горлом. Ведь только пару часов назад они играли вместе, а теперь… нет, так не должно быть! Да что же это за звери такие? Оказалось, что Алрина может испытывать ещё какие-то чувства — а именно злость, ужасную, невообразимую злость на своих пленителей.

А потом прямо на уровне её клетки в поле зрения вплыли два деревянных шеста, на одном голова папочки, на другом — мамочки! У Алрины чуть не выскочило сердце, и всё её маленькое существо затряслось от нового чувства — ненависти. Оно было таким сильным, что Алрина не выдержала, и её вывернуло наизнанку. Она сунула голову между прутьев, и её рвало, пока она не зашлась икотой.

Когда Алрина вновь подняла глаза, то увидела небольшой курган из камней на возвышенности. Вокруг него стояли всадники в коже, скрестив руки на груди и опустив головы. Значит, мерзкие дядьки тоже погибли! Хоть эта кучка и была намного меньше, Алрина всё равно ужасно, по-злому обрадовалась.

Увидев своих, всадники покинули холм и пристроились в конец обоза, к тому моменту пополнившегося ещё немалым количеством телег и фургонов, во время нападения разбросанных по полям вокруг Сарена. Разбойников оказалось очень много!

Замок неумолимо отдалялся, и Алрина смотрела ему вслед, пока лес не скрыл высокие башни, на которых больше не вилось голубое знамя Сарена с золотым орлом в зелёном треугольнике. Но девочка ещё долго не отводила взгляд, отпечатывая в памяти место своего внезапно закончившегося детства. Когда из виду скрылся даже дым от чудовищного костра, она дала себе первую в жизни серьёзную клятву — не на жизнь, а на смерть — и словно кто-то подсказывал ей слова: вырасти сильной и отомстить за гибель своей семьи. Отомстить этим разбойникам и семейству да Болирдом!

Глава 3 Алрина: Народ Войны

Потянулись мучительные дни на крыше фургона. Сперва Алрина пыталась заговаривать с мальчишкой из соседней клетки, но тот был ничем не лучше снулой рыбины — только смотрел на неё тупым взглядом, если вообще откликался. А когда её попытки заметили, между их повозками поставили ещё несколько, и Алрина окончательно махнула на паренька рукой. Вряд ли у него хватит ума убежать вместе с ней, а сама она боялась — они уже слишком далеко отъехали от знакомых мест.

Вокруг были сплошные леса, слева виднелись горы, то удаляясь, то приближаясь. По ним проходила граница Свободных Княжеств. В лесу — дикие звери, в горах часто прячутся бандиты. Да и куда бежать? Мамины родственники жили далеко, где-то у моря, куда из Сарена каретой ехать больше двух недель (она была там два года назад), а пешком ни за что не дойти. Поблизости же находились только владения этих проклятых Болирдомов, которые ей теперь не родня, а враги. Так что пришлось пока смириться. По крайней мере, эти разбойники не собирались её убивать.

На привалах в середине дня и ночью клетки снимали и ставили в центре лагеря. Женщина в мужской одежде с фигурой, похожей на колоду, и неприятным лицом выводила их по очереди в туалет и давала поесть какой-то жёсткой каши с кусками жареного мяса. Пища пахла дурно, и Алрина сперва брезговала ею, но голод взял своё. Жареное на костре мясо девочке быстро полюбилось, но его было слишком мало, и, чтобы насытиться, приходилось давиться невкусной кашей.

В обозе были и мужчины, и женщины. Большая часть ездила верхом, носила оружие и была одета в кожаные штаны и куртки естественного окраса, а остальные — кто во что попало: простые и пёстрые рубахи, широкие и узкие льняные и суконные штаны, прямые и широкие юбки. Эти остальные ехали в фургонах и выполняли разную бытовую работу для вооруженных людей, но вели себя совсем не так почтительно, как подобало слугам.

Вежливо все обращались только ко всадникам в удивительной чешуйчатой броне, наводившей на мысль о сказочных драконах. Костяную остальные, к счастью, поснимали, а эта не так шумела. При ближайшем рассмотрении чешуйки оказались железными пластинами, нашитыми внахлёст на кожу верхней одежды на груди, спине и по внешней стороне рук и ног. Всё это было зловещего чёрного цвета — и кожа, и чешуйки.

А ещё у «чешуйчатых» волосы были длиннее прочих бойцов, и в косицы на висках вплетены золотые бляхи. Чувствовалось, что это их старшие. Почти все они были смуглы, тонки и черноволосы. Прочие же выглядели по-разному. Среди воинов преобладали невысокие персонажи с тёмно-русыми волосами, приплюснутыми лицами и угловатыми фигурами, но были и обычные люди, как везде. Правда, встречались и такие, каких она раньше не видывала: плосколицый узкоглазый кузнец, судя по штанам, был из Салидора; непривычно бледная и хрупкая на вид всадница с ледяными глазами — видимо, из каких-то северных королевств; а вот о чёрной губошлёпке, варившей кашу, и каштановом лучнике оставалось только гадать.

Алрина с удивлением обнаружила среди воинов немало женщин. Правда, она не сразу поняла, сколько их, пока многие не поснимали куртки на привале, оставшись в кожаных корсетах. Просто у большинства угловатых дамочек «женские прелести» были намного меньше, чем она привыкла видеть дома, и не выделялись под верхней одеждой. Зады этих воительниц были плоские и квадратные, ноги — тонкие и кривые, стрижки — короткие, а лица — грубые и невыразительные, так что они не очень-то и походили на женщин. Зато среди «служанок» было много хорошеньких. И похоже, у каждой из них был милёнок среди всадников. Впрочем, как и у мужчин из обоза, которых, очевидно, ничуть не смущала малая привлекательность всадниц.

Эти убийцы её семьи казались довольно обычными людьми. Когда приходило время привала, большинство занималось хозяйством: разбирали повозки, ставили шатры, разводили костры, носили воду, готовили пищу, обхаживали лошадей. Слуги часто шутили и смеялись, а иногда даже пели за работой странные песни без слов на низких негромких нотах. По вечерам многие собирались у костров и прихлёбывали какой-то кисло пахнущий напиток, от которого веселье усиливалось, но много выпить им не давали старшие. Воины часто затевали учебные и шуточные бои, но никто громко не кричал и не дрался всерьёз.

Все разбойники говорили на просторечном общем языке, но старшие из смуглявых между собой часто переходили на какое-то другое наречие. В нём было много знакомых слов, но речь в целом оставалась непонятной.

Как-то раз Алрине очень захотелось в туалет посреди перехода, но звать кого-либо было бесполезно — ей со смехом сказали, что обоз не станет останавливаться из-за ребёнка, так что придётся потерпеть. Девочка терпела изо всех сил, но не вытерпела, и теперь ужасно воняла. К тому же, она давно не мылась, и стала часто чесаться. Это было ужасным мучением. Алрина спросила занимавшуюся ими женщину, дадут ли ей помыться, но та лишь презрительно хмыкнула в ответ. От неё самой не очень-то свежо пахло, хотя пряный аромат каких-то трав поверх делал запах менее противным.

Алрина промучилась целые сутки, но ей повезло: к обеденному привалу следующего дня обоз как раз вышел к реке. Когда девочку повели в туалет, она снова взмолилась, чтобы ей дали выкупаться. Женщина переглянулась с проходившим мимо воином, тот захохотал, подхватил Алрину на руки и, пройдя с десяток метров, бросил её прямо в реку, так что она ушла под воду с головой.

Девочка жутко испугалась, потому что не умела плавать, запуталась в платье, потеряла ощущение верха, и стала тонуть. Но тут её вытащили наверх чьи-то сильные руки, она услышала грубый хохот и обнаружила себя посреди толпы голых мужиков, тоже купающихся в реке. Да так и обмерла.

Вытащил Алрину тот самый дядька, который не дал её убить, но, подкинув девочку, он тут же со смехом швырнул её ещё дальше в реку, и она снова погрузилась под воду.

На этот раз испуг смешался со злостью, но не успела Алрина как следует потрепыхаться, как ещё какой-то мужик вытащил её на воздух и, едва дав продышаться, зашвырнул в другую сторону.

Алрина уже поняла, что утонуть ей не дадут, но очень рассердилась за то, что над ней так издеваются. Когда девочку снова вытащили наверх, она, едва вдохнув, сразу же стала изо всех сил молотить по держащему её бандиту. Это только прибавило им веселья, потому что куда там вслепую попадёшь, особенно когда ноги и руки запутались в тяжёлом мокром платье.

Алрина начала задыхаться от злости и не успела набрать воздуха, прежде чем её снова бросили в воду. Дышать хотелось так сильно, что секунды тянулись как года. Девочке стало казаться, что на этот раз её решили не выуживать.

Страх в Алрине боролся с яростью, и тут вдруг снова ей будто кто-то подсказал: «Успокойся и не махай руками без толку! Собери злость в кулак и ударь им!» Паника прекратилась, но она не смогла сдержать вдох и глотнула воды. К счастью, девочку как раз вытащили на поверхность, и она зашлась кашлем. Мужики загоготали, но снова в реку бросать не стали.

Когда Алрина прокашлялась, то обнаружила, что её держит тот самый разбойник, который бросил в неё нож в замке. Ах так? Отлично! Ещё вытирая слёзы, но на самом деле думая уже о другом, девочка проверила свободу рук, примерилась, и изо всех сил зарядила ему кулаком в нос.

— Ах ты ж змеиное отродье! — вскипел мужик и погрузил её под воду, да придавил сверху рукой.

Алрина странно успокоилась, совсем-совсем. Злость куда-то делась вся — наверное, ушла в удар.

Чувствуя нехватку воздуха и понимая, что на этот раз ей не дадут всплыть, даже если бы она сумела, Алрина подумала, что это была жалкая месть. Вернее, даже не месть, а слепая ярость, и отомстить по настоящему она теперь уже не сможет. Так глупо… Сознание её начало меркнуть.

Алрина очнулась от удара и закашлялась. Её стукнули ещё раз, но не больно. У неё отовсюду полилась вода: изо рта, из носа, и казалось, даже из ушей.

— Извара! — взревел над нею мощный голос.

Девочку рывком поставили на ноги. Обнаружилось, что она лежала животом на колене у того дядьки, который не дал её убить в замке. Подошла следившая за детьми женщина, и дядька толкнул Алрину к ней.

— На, забери это дитя войны, мы её уже постирали и выполоскали! — он захохотал рокочущим смехом, а за ним и все остальные.

Похоже, этот дядька был у них главным. И она второй раз обязана ему спасением.

Алрина ещё долго кашляла, и во время обеда мальчик из второй клетки впервые проявил какие-то признаки вменяемости: он втихомолку положил ей руку на локоть и немного подержал. Сочувственно заглянул в глаза, словно знал, что ей пришлось вынести, но так ничего и не сказал. Девочка ему благодарно улыбнулась, но тут подошла Извара и вернула их по клеткам.

В следующий раз, когда Алрине приспичило в туалет посреди перехода, перед нею встал невесёлый выбор. Рисковать испачкаться, как в прошлый раз, ей совершенно не хотелось. Неизвестно когда ещё будет речка, а даже если будет, прошлого купания ей хватило с головой. Оставалось последовать примеру товарища по несчастью, который ходил прямо на крышу фургона. Это было ужасно неприлично, но что оставалось делать?

Алрина дождалась, пока поблизости никого не было, и справила нужду. Когда чуть позднее они въехали в рощицу, она нарвала через прутья решётки листьев и, как могла, вытерла вокруг себя. Девочка ожидала взбучки за то, что испачкала фургон, но, похоже, никому до этого не было дела. Всё равно на них гадили птицы, и, когда лагерь разбивали у реки, кто-нибудь мыл дощатый каркас.

Мальчик из второй клетки начал проявлять осмысленность в действиях, но по-прежнему ничего не говорил. В ответ на любые вопросы, украдкой заданные на привале, он только смотрел в глаза с выражением: «Не спрашивай меня ни о чём!». Даже имя не назвал. Алрина подозревала, что парень всё-таки тронулся умом. Кто знает, что ему пришлось пережить? Наверное, не меньше, чем ей.

Дни тянулись один за другим в томительном неподвижном однообразии. У Алрины затекали ноги, и когда детей выпускали из клеток, Извара заставляла их прыгать и приседать. Это было тяжело и неприятно, но потом становилось легче.

Делать Алрине было совершенно нечего, кроме как разглядывать окрестности днём и наблюдать за жизнью разбойников по вечерам, когда они сбивались в кучи у костров.

Местность вокруг тянулась довольно ровная, горы немного отступили. Справа всё чаще открывались поля, но они старались ехать среди рощ или по краю леса.

В лесу было интересней. Там водились разные птички: желтогрудые быстрые пшёнки, красноголовые скрипки, подолгу застывавшие на стволах в одном положении. Иногда удавалось увидеть на низкой ветке крупного ленивого тупаря, большинство из которых заканчивали свою жизнь в их походных котелках. Любопытные рябые колтунки то и дело маленькими стайками увязывались за обозом. А вот красивых стремглавов, хищные силуэты которых то быстро ныряли в воздухе, то медленно планировали, можно было увидеть только в открытой степи.

Была уже середина лета, и трава в полях изрядно пожухла, но её бурый покров был щедро расцвечен цветами: фиолетовыми колокольчиками, жёлтыми злючками, белыми ивашками, красными дракончиками, голубыми забудками и другой пёстрой мелочью, названий которой девочка не знала. Иногда по вечерам удавалось заметить сусликов, стоявших смешными столбиками на небольших буграх. Но больше в поле смотреть было особо не на что, кроме солнца.

Больше всего Алрине нравилось наблюдать закаты и восходы, особенно, когда были облака — тогда небо переливалось яркими красками, незаметно сменяющими друг друга. В такие моменты казалось, что всё прекрасно. Отступали и злость, и горе, и боль в отсиженных ягодицах… Душа расправляла крылья, и не существовало для неё ни клеток, ни врагов.

Претерпев вечерние грубости от Извары и издёвки некоторых воинов по пути в туалет и назад, можно было вернуться в свой воображаемый мирок и на сытый желудок смотреть сказки, которые показывали ей звёзды в ночном небе.

С больших гор в центре неба спускался страшный пещерный человек и натравливал огромного волка на девушку, сидевшую у реки, свесив длинные волосы в воду. Но высокий статный герой с другой стороны поднимал свой лук и убивал чудовище. Жаль было только, что их разделял широкий поток Пути Мелвина. Хотя Алрина придумала, что порхавшая в стороне огромная бабочка передавала между ними послания. А других зверей поменьше, которые стерегли девушку со всех сторон, герой-то уж точно перебьёт. Так что ничего плохого не случится, Мелвин смилостивится, и когда-нибудь они обязательно встретятся.

В такие ночи Алрина легко усыпала под оглушительный грохот сверчков и тихие звуки сонного лагеря: потрескивание костров, фырканье лошадей, позвякивание оружия, чей-то храп, чей-то смех, чьи-то томные вздохи.

Но настроение и самочувствие не всегда располагали помечтать. Чаще всего девочку грызла тревога: что будет дальше, и как приспособиться, чтобы выжить и отомстить? Беда была в том, что она пока совершенно не владела собственной жизнью и вообще ничего предпринять не могла. Разбойники относились к ней, как к зверьку, то есть, по большей части, не обращали внимания. Но это было лучше, чем когда обращали. Хорошо, что дело ограничивалось глумлением над «панночкой». Руками её никто после случая на реке не трогал, оружием не угрожал — и на том спасибо.

Днём становилось довольно жарко, и Алрина приноровилась накрывать голову подолом верхней юбки своего обтрепавшегося платья. От этого она обливалась потом, и пахла не лучше какого-нибудь конюха, но иначе к вечеру от солнца сильно болела голова. Из леса иногда веяло прохладой и сыростью, но таким воздухом почему-то было ещё труднее дышать.

Впрочем, чем дальше они ехали, тем меньше становилось деревьев — лишь редкие рощи да перелески, слабо облегчавшие жару. Дождь прошёл всего раз, но Алрина, поначалу обрадовавшаяся прохладе, вскоре решила, что лучше всё-таки солнце.

Во-первых, к вечеру девочка так замёрзла, что зуб на зуб не попадал. Сойдя на землю, она была счастлива вцепиться в обнявшего её грязного мальчишку, чтобы согреться, хотя в нормальном состоянии побрезговала бы. Извара хотела разнять их, но, к счастью, вовремя подошедшая старуха не дала этого сделать и велела глупой тётке укрыть их каким-то тряпьём и пустить ночевать в одну клетку. Это был бы удобный случай, чтобы подговорить парня сбежать, если бы только остались хоть какие-то силы, чтобы пробиться сквозь его глухое молчание.

А во-вторых, девочка испачкала туфли и платье в грязи и теперь потихоньку сковыривала подсохшую корочку, чтобы хоть как-то привести себя в божеский вид.

Дорога, по которой они ехали, едва угадывалась по прибитой траве и была пустынна. Никто не попадался им навстречу и не обгонял их. Наверное, люди знали, что тут путешествуют разбойники, и избегали встреч с ними. Алрине смутно помнилось, как отец с Гаретом однажды обсуждали перегон лошадей из отдалённого селения, упоминая какую-то короткую, но опасную Тропу Войны. Кажется, они рискнули ею воспользоваться, и ничего не случилось. Повезло, наверное, ведь бандиты тут проезжали не каждый день, иначе они бы уже встретили кого-нибудь из своих.

Несколько раз от Своры отделялась группа нартов с повозкой, полной вещей из Сарена. Они пропадали по несколько дней и возвращались дальше по ходу движения обоза, гружёные уже другими товарами. Видимо, распродавали добро в каких-то селениях. Так что, увы, не видать ей больше ни портретов предков, ни маминой лютни.

Алрина успела кое-что узнать из подслушанных по вечерам разговоров. Этих разбойников было целое племя. Они называли себя Народ Войны или нарты. Обоз и все, кто к нему принадлежал, назывался Сворой, и главарем её был действительно тот дядька, что спас девочке жизнь, по имени Дарго.

Его и смуглых старших с бляхами в волосах называли «ахсартаги». Бардз, который пытался убить Алрину, тоже был в их числе. Те же, кто не принадлежал к воинам, были вовсе не слугами, а «бытовиками». Многих даже уважали за поддержание повседневной жизни.

Свора направлялась куда-то в Орду, где жили остальные нарты. Правда, ехать было довольно далеко, но никто не торопился. Они рассчитывали поживиться ещё не раз, прежде чем прибыть домой. К ужасу Алрины, поговаривали, что наверняка они доберутся туда только к осени. Она не могла себе представить, чтобы так долго просидеть на фургоне — скорее она сойдёт с ума, как тот мальчик.

По ночам, когда обоз уже давно стоял на месте, Алрину продолжало качать и снилось, что она едет, едет, и никогда не приедет, потому что не едет никуда. Её никто не ждёт, она никому не нужна, и теперь бесконечно будет болтаться на верхушке этого фургона.

Глава 4 Алрина: Новое имя

Однажды всё переменилось. Сначала обоз не остановился на дневной привал, потом свернул с дороги и, хотя поехали медленней, стало сильно трясти. Свора пересекла несколько холмов и после обеда разбила лагерь в большой роще у ручья.

Дарго взял с собой Бардза, ещё нескольких товарищей, и они куда-то ускакали. Оставшиеся же активно занялись запасанием еды: жарили дичь, собирали ягоды, пекли лепёшки.

Ахсартаги вернулись на следующее утро в сопровождении небольшого отряда других воинов, явно из какого-то замка. На щитах у них был герб: летящий стремглав на голубом поле.

После этого у нартов началась другая жизнь — тихая и напряжённая. Свора ехала по бездорожью. Лагерь не разбивали, костры не разжигали. Голоса бытовиков звучали приглушённо, а по вечерам, когда воины возвращались из ставших частыми отлучек, слышалось вжикание и позвякивание стали — все точили и чистили оружие. Останавливались очень поздно, и рано выдвигались в путь. Спали прямо на траве в одеялах, или на телегах — кому где хватало места.

В последнюю ночь совсем не останавливались, а ехали и ехали под полной луной, пока утомлённая Алрина не забылась тревожным сном на своей трясущейся «кровати».

Девочка проснулась от тишины и неподвижности в сером свете раннего утра, и увидела перед собой крепостную стену. Сердечко её учащённо забилось. Что они тут делают? Хотя ответ был очевиден: конечно же, собираются напасть!

Ах, если бы как-то предупредить хозяев замка! Но нартов так много, что защитники вряд ли справятся — замок-то небольшой, поменьше Сарена. Можно только спастись бегством, если есть подземный ход… Хотя мужчины, наверняка, не станут бежать. Мелвин милостивый, они все погибнут, как и её семья! У Алрины спёрло дыхание.

Тут снизу донеслось какое-то странное шипение. Старая карга, которую звали Барама, сверлила её в сумраке взглядом, и казалось, что он ощутим, как касание рук, только очень неприятное касание — не на теле, а где-то внутри.

— Ну что детка, сегодня решится твоя судьба! — Барама говорила тихо, но Алрина слышала её каркающий голос так хорошо, словно карга шептала прямо ей в ухо. — Сейчас здесь станет жарко. Смерть пожнёт свою жатву. Ты помни одно: страх притягивает смерть. Так что не бойся, если сможешь. Поймаешь стрелу — выйдешь из клетки насовсем. Поняла?

Алрина судорожно кивнула. Слова старухи нагнали на неё страха. Осознание того, что сейчас произойдёт с людьми в замке, померкло. До этого момента ей ведь даже не приходило в голову, что может произойти с ней…

Девочка нервно оглянулась. За фургоном собирались лучники. Со всех сторон доносилось жуткое постукивание костяных доспехов. Наверное, слишком тихое для того, чтобы его услышали в замке. А даже если бы услышали, кто поймёт, что это шёпот приближающейся смерти?

Мальчишка, оказавшийся на соседней крыше, обхватил ноги руками и раскачивался всё быстрее, начиная подвывать. После того, как Барама сказала ему несколько слов, звук заглох, как будто парню в глотку затолкали кляп, и осталось лишь еле уловимое гудение.

Алрина подавила вопль, не желая, чтобы и её заткнули, как мальчишку — она была уверена, что это дело рук старухи. Девочку охватила дрожь. Похоже, битва развернётся прямо здесь и сейчас, а их, беспомощных, беззащитных нарочно оставили на самом виду. Нет, это всё-таки не люди, а звери!

Алрина содрогнулась сильнее, но на этот раз не от страха, а от ненависти. Ненависть была кстати — казалось, она поглощает страх. Вот и отлично. Она не может сейчас умереть! И оставить безнаказанным всё то, что случилось с ней и её семьёй. Она выживет. Ненависть ей поможет. Девочка напрягла кулачки, сжимая в них свою ненависть, словно оружие.

Одна повозка вдруг отделилась и покатилась к воротам, словно сама по себе. Присмотревшись, Аина поняла, что со странного, сужающегося к низу фургона убрали борта, а внутри оказался таран под крышей, и теперь его катил вперёд десяток воинов, а за ними трусили ещё человек двадцать, пригнувшись так, чтобы щиты прикрывали спины.

В замке пропел рожок — и из-за фургона тут же полетели стрелы. Воздух запел, и эта песнь внушала одновременно жуть и какое-то странное благоговение. Душа Алрины на долгие мгновения зависла в воздухе, а потом некоторые стрелы с отвратительным чавканьем врезались в тела, и к горлу подкатила тошнота. Девочка сжала кулаки так, что давно нестриженые ногти, впились в ладони, и невероятным усилием подавила эту волну. Только обделаться ей сейчас не хватало.

Через минуту из бойниц стены взвилась ответная стая смертоносных птиц. Алрина смотрела на летящие к ней стрелы широко раскрытыми глазами. В животе порхали мотыльки, в горле пересохло, она забыла, как дышать. Вжик-вжик-вжик! Казалось чудом, что всё пролетело мимо. В груди начала подниматься странная эйфория.

Ещё один залп! И снова все птицы облетели девочку стороной, словно она была заговорённой. Эйфория разрасталась.

Рядом послышался всхлип. Алрина на секунду повернула голову и увидела, что мальчик повалился на пол своей клетки с пером в шее — птица смерти клюнула его. Но нельзя было отвлекаться надолго! Мгновение спустя она снова смотрела на стену и ждала новых птиц.

Третий залп! Всё точно так же, только одна стрела летит прямо к ней. Время замедлилось, Алрина повернула голову, провожая птицу глазами, та обожгла её правую щёку и, потеряв скорость, запуталась в волосах. Есть! Девочка схватила стрелу за древко и упала на пол ничком, не понимая, как раньше не догадалась этого сделать.

Но в следующий момент нарты разбили ворота. Ударная группа ворвалась на стены, и стрелы лететь перестали. Из леса в замок ринулись всадники, за ними — ближние лучники, и граница сражения сместилась, оставив повозки в тылу. Яростные крики, звон стали, удары падающих со стены тел — всё это отодвинулось куда-то в сторону и уже не касалось Алрины.

Она перевернулась на спину, раскинула руки в стороны и захохотала! Эйфория овладела ею целиком. Нет, не потому, что её теперь выпустят из клетки, а потому, что она победила свой страх! Девочка была готова расцеловать противную старуху за дельное напутствие и чувствовала, что заслужила свободу. Точнее, не так — она её уже в каком-то смысле обрела!

И неважно, как именно она получила стрелу. Не ждали же в самом деле от ребёнка того, что не под силу и большинству взрослых. Стрелу можно «поймать» и телом, если не насмерть. С Барамы станется и такое иметь ввиду.

Отсмеявшись, Алрина повернула голову в сторону второй клетки. Навсегда оставшийся безымянным мальчик лежал в той же позе. Без сомнения, он был мёртв. Видимо, при атаке на Сарен он неудачно пережил испытание стрелами: не одолел свой страх, но и не погиб. Знать всё это время, что его ждёт повторение — ужасно. От такого немудрено и разум потерять.

Из глаз Алрины внезапно полились слёзы сочувствия пацану. Этот бедняга пережил сначала смерть своих близких, потом смертоносный дождь из саренских стрел, боги знают сколько времени в клетке на крыше повозки, и в итоге так печально окончил свою жизнь. Лучше бы его сразу убили, дома, вместе с родными. Правда, и девочке он был какой-никакой моральной поддержкой, а теперь она осталась совсем одна в стане врагов.

Хотя, как ни странно, проведя столько времени за наблюдением нартов, Алрина перестала их так горячо ненавидеть. Они казались довольно обычными людьми и всё-таки худо-бедно поддерживали её жизнь. Правда, это не снимало с них вины за резню. Но ведь, чтобы мстить, не обязательно злиться на врага каждую секунду? Желание смерти кому-то — довольно утомительное чувство.

Алрина отвела глаза от мёртвого мальчугана и уставилась в небо, где в вышине уже парило несколько сипов, чуя обед. Слёзы давно высохли, но в ухо продолжало что-то затекать. Девочка машинально поднесла руку к щеке и зашипела от боли: проклятая стрела оставила рану, из которой сочилась кровь.

Она села. Посмотреть, насколько рана глубокая, было не во что, и спросить не у кого — большая часть обоза осталась где-то за пределами видимости. Телеги, видимо, предназначенные под трофеи, стояли шагах в ста у ближайших деревьев.

Алрина со вздохом нашла место почище на своих нижних юбках и оторвала кусок ткани, чтобы прижать к щеке. Было больно, но она знала, что кровь надо остановить. Появилась тошнотворная слабость и озноб, однако, по сравнению с началом атаки, это была сущая ерунда — не хуже солнечного удара.

Так она и сидела, одной рукой подперев щёку с самодельной повязкой, а второй сжимая заветную стрелу — свой ключ к свободе, — пока бой не закончился, и из леса не появились бытовики.

Одни отправились в парах с воинами вокруг стен, что-то высматривая, другие — к телегам, чтобы подогнать их на замковый двор, а несколько человек во главе с Барамой, наконец, приблизились к ней.

Алрина ещё на подходе помахала старухе трофейной стрелой, но та лишь махнула ей рукой — мол, подожди. Фургоны загнали во двор, и только потом стащили с крыши обе клети.

Девочка, шатаясь, выползла наружу, и подала стрелу противной старухе. Та внимательно осмотрела снаряд, степенно кивнула и присмотрелась к Алрине снова, уже не так зло.

— Что со щекой? Показывай.

Алрина послушно отняла от лица тряпку. Барама бесцеремонно повернула её лицо за подбородок, вздохнула и мотнула головой:

— Идём в дом. Эльри! — каркнула она в сторону.

И заковыляла ко главному входу в замок, не обращая внимания на трупы, которые уже деловито куда-то тащили. Обернувшись, Алрина увидела, что их грузят на одну из телег, где лежали обе сломанных клети и тело мальчишки. Она мысленно попрощалась со своим невольным товарищем, и чуть не упала, когда карга дёрнула её за рукав:

— Нечего глазеть на прошлое, будущее впереди.

К счастью, её поймала под локоть Эльри — рыжая худенькая помощница старухи, которая как раз явилась на зов. Осмотрев щёку девочки, она завела её в гостиную на первом этаже и уложила на диван. Оторвала прямо от скатерти на столе новую тряпицу и велела держать её у лица, пока будет готовить на кухне отвары.

Алрина с удовольствием растянулась на такой мягкой в сравнении с крышей фургона тахте. Хотя замок был явно беднее Сарена, и обстановка потрёпанная… Непонятно, на что позарились те люди со стремглавами на щитах. На земли, наверное.

Заметив в углу зеркало, девочка поднялась и, преодолевая головокружение, подошла посмотреть, что же стало с её лицом. Правая щека была глубоко рассечена на скуле — даже мясо видно! Наверняка, останется ужасный шрам. Всё, не бывать ей красавицей, как прочила мамочка… Бедная мамочка!

Закапали горючие слёзы, но, попав в рану, жутко защипали, и даже кривиться было больно.

Алрину внезапно начало трясти. Она с трудом добралась обратно до тахты и забилась поглубже, улёгшись раненой щекой на ладонь с тряпицей, потому что держать её не осталось сил. И не заметила, как отключилась.

В себя Алрину привела боль. Девочка дёрнулась, но её придержала мягкая рука - Эльри обрабатывала рану.

— Потерпи немного. Мне надо зашить порез.

И правда - не ходить же с развороченной щекой. Алрина вздохнула, сжала кулачки один в другом и приготовилась терпеть. Но сначала щёку омыли горячей водой, а потом наложили какую-то холодную мазь, от которой ощущения притупились настолько, что, когда кожу проткнули костяной иглой и протащили в отверстие тонкую жилу, стало скорее не по себе, чем больно.

Все бесхитростные материалы и инструменты лежали у девочки перед лицом на стуле. Конечно, не чета доктору Хумми, у которого были специальные пинцетики, ножнички, щипчики, стальные иглы и шёлковая нить, но Алрина не ожидала от этих дикарей подобных умений врачевать. А тем более, такой чудесной мази.

Закончив шить, Эльри намазала щёку девочки ещё какой-то мазью, наложила сверху чистую мягкую ткань, ранее бывшую чьей-то рубашкой, и примотала её располосованной простынёй так, что полголовы скрылось под повязкой. Но Алрина не жаловалась. Она чувствовала себя лучше, по крайней мере, пока. Даже в желудке заурчало.

— Лежи, — улыбнулась Эльри, собиравшая свои принадлежности, — я принесу тебе поесть.

Добрая женщина, не то что Барама. Алрина поймала её за руку и тихо сказала:

— Спасибо, — слова вышли хриплыми. — Мне бы попить.

— Точно, держи.

Она подняла с пола кувшин, налила в чарку подсоленной чем-то воды, и помогла напиться полулёжа.

— Тебе нужно всё это выпить в следующий час. Поняла? Иначе будешь долго поправляться.

Алрина послушно кивнула. Раньше она капризничала, когда врач что-то прописывал, но после всего пережитого поняла: тяжело не делать чего-то - не пить, не есть, не облегчаться. А вылакать кувшин воды? Да запросто! Тем более, что теперь не надо терпеть полдня, когда приспичит.

Немного погодя одна из нарток принесла ей тёплый суп. Алрина сначала немного разочаровалась, ведь супом не наешься, но быстро поняла, что жевать даже варёные овощи ей пока больно. Эльри и правда добрая…

Где-то через час, как раз когда кувшин подходил к концу, а лежать надоело, в гостиную зашла Барама и властным жестом позвала Алрину наружу. Они с Эльри и ещё несколькими бытовиками сели в телегу и покинули замок в сопровождении четырёх всадниц.

Девочка недоуменно смотрела назад, ведь остальные нарты ещё оставались в замке: кто-то вывозил трупы, кто-то грузил трофеи, ахсартаги о чём-то спорили со «стремглавами» во дворе. Но Барама издала такой неприятный шипящий звук, что как-то сразу вспомнились её слова: «Не глазей на прошлое, будущее впереди!» Алрина подумала, что это, наверное, хороший совет, как и про страх, и перестала оглядываться.

Их маленькая процессия ехала вперёд почти весь остаток дня, а ближе к закату углубилась в лесок, росший по берегам неширокой речушки. Разбили лагерь, приготовили ужин. При этом самой Алрине дали бурдюк с водой, велели пить и лежать на телеге! И только колючий взгляд Барамы не дал ей почувствовать себя снова барыней. Но клетка определённо осталась в прошлом, и в груди растворился какой-то комок, сидевший там от самого Сарена. Потому что стало ясно: жить она будет, и вовсе не как зверёк!

Когда стемнело, Эльри позвала её к реке. На берегу разожгли костёр, вокруг которого сидели четыре женщины в длинных рубахах, мыча какой-то монотонный, но приятный напев. Поляну окружали факелы. Барама, стоявшая на берегу, подозвала Алрину к себе. Эльри отошла в сторону. Явно намечалось что-то необычное.

Девочка подошла к старухе с некоторой опаской, но та вовсе не казалась грозной. Даже улыбнулась, став ещё больше похожей на корягу.

— Итак, дитя войны, сегодня ты прошла испытание, и отныне станешь членом нашей Своры. Но для этого мы должны похоронить твоё прошлое. Снимай своё платье!

Алрина растерялась, но тут женщины у костра поднялись и стащили с себя рубахи, не прекращая петь. Эльри тоже скинула платье, и все, кроме девочки со старухой, остались нагишом. Алрина немного растерялась. Раньше она видела голыми только маму и няню в бане. И хотя те женщины были близкими, а эти чужими, они обнажились первыми, и ей стало неловко оставаться в одежде самой.

Целительница, самая мелкая и изящная из всех присутствующих, медленно приблизилась к девочке и протянула руки, предлагая помощь. Алрина сдалась и подняла волосы, позволяя расшнуровать платье на спине.

Потом пришлось снять панталоны, туфли, и, наконец, Эльри размотала повязку на её голове. Смазала рану ещё какой-то мазью и отступила в сторону.

— Надо выбрать тебе новое имя, — продолжила Барама. — А то твоё громковато для кочевницы. Теперь будешь просто Аиной. А фамилия… — она забормотала себе под нос, прищурившись на девочку: - Что бы такое придумать? Мариндер - Дерминар… Дерминар у нас уже есть. Ранимед? Так это его настоящее… Сарендом-Сарен - Нарес… Да, будешь Аиной Нарес!

Первой реакций Алрины было отторжение - ведь в её имени и родовая честь, и память о предках…

— А это обязательно? — жалобно спросила она.

Старуха сверкнула глазами, враз показав, что вовсе не растеряла своей суровости, а лишь приглушила её:

— Жизнь у Народа Войны жестокая, и часто короткая, Аина Нарес. А я старше многих, так что лучше меня слушаться, Аина Нарес. Потому что, кто меня плохо слушает, тот долго не живёт, Аина Нарес!

Каждый раз, когда она произносила это только что выдуманное имя, в глазах её что-то вспыхивало, словно пытаясь выжечь эти буквы в душе. Но душа противилась, рана на щеке начала саднить, и в памяти всплыли ужасы долгого пути.

— Если не буду слушаться, вы меня убьёте? — понурилась Алрина.

Старая женщина усмехнулась, снова спрятав своё жало за пазуху, и промолвила с недоброй ласковостью:

— Нет, ты сама накличешь смерть, коли не станешь меня слушать. Чтобы выжить на войне, надо быть очень осторожным, а ты видишь, какая я старая? Я - Мудрейшая нашей Орды, потому что лучше всех умею быть осторожной. Мой возраст тому доказательство. Поэтому тот, кто хочет выжить, слушается меня во всём. А ещё безопасность всей Своры зависит от каждого нарта, и если кто не слушается, того может убить не война, а брат по оружию. Ради общей безопасности, которая выше личной. Твоё же имечко вмиг накличет на нас беду. Ну что, хочешь жить?

В словах Барамы чувствовалось что-то правильное. И пусть на Свору Алрине плевать, но если Болирдомы случайно узнают, что она выжила… Это и правда опасно.

— А можно я сама выберу? — вздохнула девочка, сдаваясь.

— Ну, попробуй, — хмыкнула старуха.

— Тогда я буду Аиной Дарсан, — это была фамилия лорда Марлина из «Саги о Замке Малфир».

Барама посмотрела на неё поражённо и пуще прежнего впилась непонятным взглядом, пронзающим насквозь, так что у Алрины даже дух захватило. Девочка снова не могла отвести глаз, но на этот раз карга не давила, а изучала что-то внутри неё - казалось, целую вечность. Потом вдруг попустило, хотя Барама продолжала вести себя странно: недоверчивым взглядом окинула всю фигуру и лицоАлрины, а потом внезапно захохотала, словно закаркала, да так сильно, что всё тело заходило ходуном. Прошло, наверное, минут пять, пока она успокоилась, вытирая уголки глаз рукавом платья. Алрина смотрела на неё вопросительно, но, отсмеявшись, старуха сказала лишь:

— Да, от судьбы не убежишь! Ну, значит так тому и быть, Аина Дарсан. Сильный характер у тебя, Аина Дарсан. Может и выживешь, Аина Дарсан.

И снова при каждом произнесении нового имени взгляд Барамы прожигал эти буквы в душе Алрины. На этот раз она их приняла. Довольная старуха погасила взор и позвала:

— Эльри!

Тихая и расторопная целительница поднесла девочке кубок с какой-то остро пахнущей жидкостью.

— Помяни свою прошлую жизнь и выпей за новую, — велела Барама. — Залпом, до дна!

Запах и вкус у жидкости были странные: словно что-то гнилое смешали с перцем, мёдом и мятой. Питьё било в нос и обжигало язык, вызывая мгновенную жажду, но тут же утоляло её. Так что при всём желании оторваться было сложно. Когда кубок опустел, по телу пошло приятное расслабление и немного закружилась голова.

— А теперь смой с себя всё старое и родись к новой жизни! — велела Барама.

Эльри подхватила Алрину под руки и повела в реку. Вода была тёплой и приятной. Она казалась полной живительного огня из-за отражений факелов, которые поднесли к берегу женщины, всё время продолжавшие свой негромкий напев под шелест тростника. От этих звуков по телу разливалась нега.

Девочка не сопротивлялась, когда целительница положила её на воду, и совсем не боялась утонуть. Она плавно покачивалась на спине, наслаждаясь ощущением полёта, а Барама на берегу бормотала, словно ей в ухо, под ласковый шёпот звёзд:

— Позабудь жизнь старую, Аина Дарсан. Оставь позади все тревоги и потери, Аина Дарсан. В прошлом нет ничего, кроме смерти, Аина Дарсан. Народись к новой жизни, Аина Дарсан. Как член нашей Своры, Аина Дарсан. Теперь ты одна из нартов, Аина Дарсан. Мы заботимся о тебе, Аина Дарсан. А ты заботишься о нас, Аина Дарсан. Ты живёшь ради войны, Аина Дарсан. И нет для тебя ничего отрадней звона стали, Аина Дарсан. Ты вырастешь великой воительницей, Аина Дарсан.

Голос постепенно уплывал куда-то вдаль, как и тихий напев, тело девочки растворялось в реке, а душа в звёздах. Распускались, как косы, уплывали по течению, как ленты водорослей, оставляя взамен блаженство.

Стой, а это что за последняя красная лента? Это же её настоящее имя: Алрина Мариндер о о — приставка перед именем родителя, обозначающая «покойный». Иолана о Дарлен ал да Сарендом! Да, теперь её зовут иначе, но это имя нельзя забывать. Оно очень важно. Почему? Трудно было вспомнить. Однако Аина ухватила эти слова за кончик, вытащила из потока и спрятала в сердце - это было всё, что от неё осталось. И оно светилось, как сказочная кувшинка на волшебной реке несбывшихся грёз, впадающей в Путь Мелвина, где всё сущее становится одним…

Глава 5 Кларед: Первая кровь

— В атаку! — скомандовал дядя Белтар.

Кларед немедля пошёл в наступление с плоской длинной палкой, изображавшей Меч Кернуна. Дядя сделал выпад снизу своей покороче, как обычный меч. Племянник заблокировал сверху. Они сцепились «клинками», момент затянулся. Парнишка наконец понял, как применить то, что ему только что объяснили, и свободной рукой перенаправил свой «меч» за «навершие» в обход дядиного, опираясь на него, как на рычаг. Коснулся живота — ура! Правда, сразу же и сам схлопотал «укол» под мышку, ну да не всё сразу!

— Молодец, — похвалил дядя. — Для первого раза неплохо. Давай сворачиваться. Завтракать охота.

На самом деле это было уже как бы не седьмое занятие. Начиная с третьего они по утрам уходили в лес за замком, к горам, чтобы домочадцы не мешали сосредоточиться. Но до этого дядя показывал упражнения для укрепления тела, рукопашные приёмы для отпора возможным задирам в будущей школе и гонял племянника по бурелому, чтобы повысить выносливость. А сегодня решил показать технику для длинного меча, унаследованную от предков, при помощи выстроганных накануне пособий.

Клареда восхитила идея таких хитрых «перенаправлений» и «довыпадов». Белтар подтвердил, что нынче в бою никто не ожидает подобного, даже Воины Смерти, отлично владеющие различными видами клинков. Хотя парным саблям их Кинжалов, способным крошить сразу несколько врагов, тоже сложно что-либо противопоставить, но, к счастью, это и не требовалось.

Дядя пояснил, что эта техника была разработана специально против князя Кагара, который носил невиданный металлический доспех. Броня на всё тело состояла из подвижных пластин, которые позволяли сносно двигаться и делали его весьма трудноуязвимым для обычных коротких мечей. Вот поэтому-то лорду Марлину и понадобился именно этот, легендарный.

В дополнение Белтар высказал интересную мысль о том, что не зря они с племянником похожи друг на друга больше других родственников. Дядя считал, что способность управляться с «тем самым предметом» передаётся по наследству с кровью прадеда, который и был оруженосцем лорда Марлина.

В самом деле, высокий и крупный кареглазый шатен Полдор явно пошёл в отца, зеленоглазый рыжий крепыш Марвин — в мать, а Кларед был таким же тонким, черноволосым и сероглазым, как дядя. Точнее, глаза у обоих имели одинаковую необычную расцветку: тёмно-серая кайма и светло-серая серединка наподобие звезды. Папа даже когда-то шутил, что Клареда неудобно показывать людям, как будто он не совсем родной.

Правда, мальчик тогда не понимал, что в этом неудобного или смешного, но позже братья ему объяснили. В тот момент они были настроены поиздеваться. Однако Клареда так возмутило подразумевавшееся в их остротах посягательство на честь матери, что братья устыдились и больше не поднимали эту тему. Он был уверен, что отец не имел ввиду ничего подобного.

Хотя сам Кларед иногда думал, что не отказался бы родиться сыном Белтара. Не то, чтобы он не любил своих отца и матушку, просто внимания ему доставалось меньше, чем хотелось бы — его ведь приходилось делить ещё с двумя оболтусами. А дядя ему всегда нравился своим независимым характером и юмором. Хотя как раз из-за них трудно было представить его себе отцом семейства.

Правда, особо тесно они никогда не общались, и оставалось лишь гадать, каково это было бы. Но теперь между ними установились особые отношения благодаря Мечу, и Кларед чувствовал полное удовлетворение. Все были на своих местах.

Воодушевлённый парнишка весело скакал по камням и брёвнышкам, слегка опережая дядю на подходе к замку, как вдруг тот нагнал его и сдёрнул вниз, чуть не повалив на землю. Кларед, повинуясь жестам Белтара, присел и замер, прислушиваясь. В замке пел рожок: «Тревога! Нападение!»

Мальчик чуть не сорвался, сломя голову, вперёд, на помощь родным, но дядя крепко держал его за плечо. Мотнул головой влево, и они оба аккуратно отползли с тропинки за кусты.

Несколько минут Белтар прислушивался и оглядывался, потом, убедившись, что поблизости никого нет, наклонился к Клареду и тихо, но внушительно сказал:

— Я сейчас проберусь в замок, а твоя задача — выбрать дерево потолще, залезть на него и не спускаться ни в коем случае, пока я не вернусь! Ни в коем случае, ни за что и ни ради чего не лезть на рожон. Ты меня понял?

Взгляд Белтара сделался непривычно жёстким, весёлый огонёк в них погас, серые звёздочки блеснули сталью. Таким Кларед дядю ещё не видел. Аж мороз пробрал по коже. Мальчик серьёзно кивнул:

— Понял. А можно выбрать дерево поближе к дому?

— Не лучшая идея, но… знакомый ствол может дать тебе преимущество, — дядя кивнул.

Кларед показал в направлении дуба, о котором думал, и они короткими перебежками поспешили туда. К счастью, позади замка враг пока не появлялся.

Увидев, какое дерево выбрал племянник, Белтар покачал головой: этот дуб рос через дорогу от крепостной стены и давал возможность заглянуть во двор. Слишком близко! Но времени ни на споры, ни на выбор другого не было. Мужчина отчаянно махнул рукой, и они, озираясь, поспешили к древнему великану.

Белтар выглянул на дорожку, там по-прежнему было пусто. Тогда он притянул Клареда за плечо к себе и совсем тихо сказал, глядя в самую душу:

— Если я не вернусь и никто из наших за тобой не придёт… — дядя осёкся, но быстро справился с собой, — тогда хранителем меча станешь ты. Твоей задачей будет сберечь его любой ценой. Кроме собственной жизни, пока не обзаведёшься тем, кому можно его передать. Ясно?

— Ясно, — шепнул Кларед, машинально следуя заведённому порядку, хотя в голову пока не вмещалась задача такого масштаба.

— Поклянись честью рода, — настаивал Белтар.

— Клянусь, — выдохнул Кларед.

И ощутил, словно в грудь к нему вселилось что-то лёгкое, но твёрдое — такое же, как дух смотревшего на него сейчас человека. Которого он знал всю жизнь, но впервые увидел в истинном свете, и это мог быть последний раз…

Впрочем, времени на сантименты не было. Дядя порывисто обнял его, подсадил наверх, ещё раз выглянул на дорожку и заскользил за кустами в другую сторону — к новому подземному ходу.

Кларед быстро взобрался наверх по хорошо известному маршруту из сучков и наростов на коре, и на какое-то время замер, по примеру дяди проверяя, не появился ли враг на дорожке. Пока никого. Залез повыше, оседлал второй снизу толстый сук, тянувшийся к стене, и осторожно начал ползти по нему. Обещание обещанием, но он должен знать, что происходит в замке! Особенно, если случится худшее…

Послышался топот копыт и ещё какой-то тихий перестук. Кларед замер на полпути, как раз над дорожкой. Конечно, нижние ветви должны были скрыть его, но он всё равно осторожно подобрал ноги, вытянув их вдоль сука, на котором лежал. Прижался щекой к коре и стал напряжённо вглядываться сквозь листву по направлению звука.

Вскоре показались шесть всадников в коже, покрытой костями. Лошади шли рысью, костяшки бились друг об друга и тихонько стучали. Как будто сама смерть скреблась в двери. Всадники внимательно оглядывали окрестности. Четверо с копьями наперевес, двое с небольшими верховыми луками. У всех на боку короткие мечи, а за спиной круглые деревянные щиты.

Вот один поднял голову, словно почувствовав взгляд мальчика. Тот быстро отвернулся, чтобы спрятать лицо. Потянулись самые долгие полминуты в его жизни, отмериваемые бешеным стуком сердца — вдвое чаще копыт вражеских лошадей. К счастью, ритм последних не изменился, и вскоре всадники показались с той стороны, куда теперь смотрел Кларед — пронесло!

Он тихонько выдохнул и, на всякий случай, постарался больше не смотреть прямо на врагов, оглядывая вместо этого их снаряжение. Заметил, что лошади не были подкованы, узкие деревянные сёдла выглядели примитивно, а стремена представляли собой кожаные петли с деревянной вставкой. Похоже, это те самые нарты, которые разоряли и других приграничных баронов. Всё-таки не зря отец с дядей готовились. Но кто мог натравить их на Кастердом?

В последнее время Кларед начал интересоваться происходящим в Свободных Княжествах, и, насколько он понял, в основном, этих воинов-кочевников нанимали те, кто желал избавиться от врагов, конкурентов или неугодных родственников. У их рода подобных недоброжелателей не было — так они издавна старались вести дела, чтобы лишний раз не рисковать Мечом, а в последние годы — особенно. И всё же, наёмники здесь. Почему?

Правда, в паре случаев заказчика определить не смогли. Но там было чем поживиться, а Кастер — далеко не из самых богатых замков. Нет, жили они хорошо, но отец говорил, что, в основном, деньги тратили не на роскошь, как некоторые, а на производство: мельница, лесопилка, маслобойня, кузни — в общем, то, что разбойникам никак не забрать с собой.

В животе похолодело от жуткой догадки: вдруг эти гады явились за Мечом? Но отец с дядей брали уверены, что о чудесном оружии никто не знал… Нет, скорее всего, «у страха глаза велики», как говорит матушка. Просто Кларед никак не мог догадаться, что привело нартов к ним домой.

Тем временем всадники скрылись за поворотом, и стук копыт, вскоре стих — похоже, они объезжали замок по кругу, чтобы никто не сбежал. Мальчик пополз дальше с замиранием сердца от звуков бойни, доносившихся из-за стены: редкий звон стали, крики, стоны, женские и даже детские крики. Всё это сопровождалось жутким костяным перестуком. Похоже, наёмники уже во дворе и расправляются не только с бойцами, но и с челядью. Смотреть на такое страшно, но он должен знать!

Пока Кларед дополз до нужной точки, звон стали почти прекратился. Зато остались обрывающиеся один за другим стоны. И чужие грубые голоса. Не слишком обнадёживающие звуки. Мальчик привстал на суку, держась за свисающую сверху толстую ветку, и выглянул из-за листвы.

Представшая перед ним картина была ужасней, чем он мог бы вообразить: по всему двору валялись мёртвые слуги и воины, а живых наёмников — пруд пруди! Грудь обжёг гнев.

Внезапно от замка вновь послышался звон стали, причём с таким своеобразным тоном, что Кларед сразу понял — это Меч Кернуна, хотя ни разу не слышал его «голоса» ранее. Значит, дядя добрался. Но почему он снаружи? Он должен защищать родных внутри!

Листва с соседней ветки мешала рассмотреть, что происходит у здания, но вскоре в его поле зрения появился небольшой отряд: мама и братья в центре, их прикрывает горстка воинов со щитами, а дядя с отцом пытаются прорубиться к погребу. Точно, проход до подземелья ведь прокопать не успели. Значит, дела совсем плохи, и остаётся только бежать.

Сердце мальчишки заколотилось быстрее, болея за родных. Дядя Белтар был невероятен — он словно танцевал с Мечом, кося всех, кто приближался, направо и налево. Чудесный клинок кромсал доспехи, щиты и оружие без задержки.

Враги быстро сообразили, что такого воина им не одолеть, и разорвали дистанцию. Они стали метать ножи, но дядя отбивал их на лету! Однако, продвижение замедлилось.

Тем временем, другие нарты быстро организовали две линии с копьями, отрезав семью как от замка, так и от погреба. За копейщиками выстроились лучники и принялась активно обстреливать беглецов. Тем пришлось смещаться к сараям, чтобы как-то ограничить обстрел и прикрыть тыл.

Большие прямоугольные щиты быстро стали похожи на ежей, но враги метили на разную высоту, в том числе «навесом», и воины сопровождения падали один за другим, защитный круг редел. Белтар крутил меч, как бешеный, отбивая и стрелы, но успевал защитить только родню.

Они не успели дойти до спасительной стенки, когда щитов не осталось. Все бойцы полегли, кроме дяди и отца, но из плеча последнего торчала стрела. Казалось, он этого не замечал, пытаясь отбивать снаряды, пропущенные дядей, но тут откуда-то сзади прилетела стрела, и мама, закрывавшая сыновей телом с тыла, рухнула, как подкошенная.

Кларед дёрнулся, словно поразили его самого, пошатнулся и чуть не упал. К счастью, равновесие удалось быстро восстановить. Мгновенный испуг отрезвил его. Нельзя терять голову! Непонятно, как, но нельзя! Он вспомнил стальной блеск в глазах дяди, свою клятву, зажмурился и в первый раз в жизни всерьёз взмолился богам, чтобы дали ему сил. Лёгкое и твёрдое нечто, поселившееся недавно в груди, пришло на помощь и заслонило сердце невесомым щитом. Потом, он осознает всё потом. А сейчас надо смотреть…

Открыв глаза вновь, Кларед увидел, что какой-то нарт с луком стоит на стене — практически под ним! Видимо, это он убил маму и теперь целился в отца. И хотя парень поклялся, что не полезет на рожон, сейчас никуда лезть не надо. Надо только достать нож, подаренный дядей, без которого он не выходил за ворота замка. Тот был отлично сбалансирован для метания…

Лучник выстрелил. Отец упал. Сердце пропустило удар. Полдор подобрал меч отца и занял его место, заслонив собой Гармина. Белтар оглянулся и выругался, не прекращая сбивать стрелы. Лучник целился снова. Откуда-то из недр существа Клареда начало подниматься неизведанное доселе чувство, грозящее стать больше него самого, но невидимый щит милостиво заглушал подробности. Главное, что это чувство придало ему сил и решимости.

Сейчас важно найти линию броска, свободную от веток, устойчивое положение и точки опоры для тела, прицелиться, взвесить нож… и метнуть. Есть! Хоть Кларед и навострился в метании по стоячим мишеням, но живой человек в костяных доспехах — совсем другое дело. Однако его броском мог бы гордиться кто угодно: острие вошло в шею ровно между воротником и шлемом. Лучник свалился за стену.

Мрачен был этот первый в жизни триумф, но Кларед не стал его смаковать. Он снова поднялся во весь рост, чтобы заглянуть во двор, и всё его торжество погасло. Братья были мертвы. Остался только дядя, вокруг которого вился какой-то маленький, тоненький, но жутко гибкий и шустрый воин, не дававший задеть себя мечом.

Сложно было поверить, что у кочевников нашёлся равный дяде боец, но ещё больше Кларед удивился, когда понял, что это женщина! Она была затянута в чёрную кожу и выделывала невероятные фортели, чтобы уйти от ударов. Правда, и ей задеть дядю не удавалось, но задача была не из лёгких, учитывая, что она благоразумно избегала скрещивать клинки.

Если забыть обо всём, что это значило, то самим боем можно было залюбоваться. И все любовались, остановившись. Невероятная скорость и ловкость с обеих сторон. Парный танец. Увы, смертельный. Через минуту Белтар внезапно пошатнулся и выронил меч. Кларед сначала даже не понял, почему, пока тот не схватился за шею и не вытащил из неё какой-то маленький предмет. Видимо, женщина его метнула, отвлекая внимание летавшей, как хлыст, косой.

Из шеи брызнула кровь. Дядя зажал рану, но тут же уронил руку и осел на землю. У мальчика перехватило дыхание. Сердце снова пропустило удар. Всё, он остался один на белом свете. И на его плечи легла задача по защите Меча. Который попыталась подобрать юркая женщина, но не смогла. Тогда она сделала жест, чтобы никто не подходил, и что-то сказала своим, после чего один трусцой побежал к замку, а другой встал на стражу у клинка.

В памяти запоздало всплыла страшилка, привезённая детишками кузнеца с ярмарки, о Ходячей Смерти — плюющемся железом страшном духе на службе у нартов. Но нет. Это был не дух. Увы.

Кларед застыл и перестал даже видеть, что происходит. Теперь это было неважно. Внутри всё омертвело. Сердце остановилось. Мысли остановились. Даже дыхание. Остановился весь мир…

Из ступора его вывел тихий свист. Мальчик опустил глаза и увидел их егеря, Сапека, который разглядывал дерево, периодически озираясь по сторонам. Видимо, ему удалось выбраться ещё до бойни, и Белтар рассказал, где искать Клареда.

Парень оживился — он не один! Потряс ветку, за которую держался, чтобы Сапек понял по шелесту, куда смотреть, и жестом спросил, спускаться ему, или егерь поднимется? Тот показал, что поднимется. Кларед пополз навстречу, обратно к стволу.

Сапеку никак не удавалось взобраться. Мальчик спустился на нижний сук, чтобы помочь, но тот громко прошептал:

— Не высовывайся!

Тут Кларед заметил краем глаза какое-то движение на дорожке и отчаянно замахал Сапеку, чтобы тот спрятался в ближайших кустах. Егерь скатился со ствола и метнулся в заросли, но, кажется, поздно.

По дороге вприпрыжку скакал незнакомый чумазый мальчишка в лаптях, пёстрой рубахе не по росту и с ужасной причёской — светлые волосы криво торчали в разные стороны, словно их обрезали ножом.

Услышав хруст, он остановился, замер на мгновенье, а потом как-то хищно направился в сторону кустов, за которыми спрятался Сапек.

Странный был мальчишка, со всех сторон. Явно младше Клареда, но не боится звуков, которые мог бы издавать крупный зверь, а наоборот, идёт навстречу.

Хотя он точно не из Кастера, а значит, с нартами… Всё равно непонятно, что он забыл рядом с недавним полем битвы!

Лохматый паренёк тем временем дерзко раздвинул заросли, увидел Сапека и протяжно заголосил:

— Гарыыыз!

Сразу стало ясно несколько вещей: это был не мальчишка, а девчонка — только девчонка могла так вопить; она высматривала уцелевших врагов и была не одна.

Сапек выскочил из кустов, пытаясь её схватить, но девчонка резво отскочила, развернулась и белкой взлетела на то же дерево, где сидел Кларед!

Внизу послышался топот, брань и треск погони по зарослям. Дальше парень уже ничего не слышал. Он столкнулся нос к носу с девчонкой и оба застыли, уставившись друг на друга.

На лице и руках у неё оказалась не грязь, а следы от кожуры местных орехов, которые не так-то просто отмыть. Щёку уродовал большой свежий шрам. Но сильнее всего впечатляли глаза. Вовсе не злые, и не дикие, как можно было ожидать. Огромные, голубые, пытливые, умные. Казалось, она заглянула ему в самую душу. Улыбнулась немного грустно и не стала кричать. Просто стояла и молча разглядывала его.

Кларед хотел попросить не выдавать его, но вслух сказать такое врагу показалось нелепым, поэтому он тоже просто молча смотрел. С интересом, потому что не каждый день встречаешь такой открытый и благородный взгляд. Который настолько не вяжется со внешним видом и поведением. Эти глаза могли бы принадлежать маленькой леди. Познакомься они в другой обстановке, наверняка, сразу подружились бы. Очень странное чувство…

— Аина! — прервал их гляделки грубый голос снизу.

Девочка встрепенулась, подмигнула Клареду с улыбкой, и быстро полезла вниз, лишь на полпути отозвавшись:

— Я здесь, Гарыз! Всё мирно.

Паренёк прислонился спиной к стволу, с облегчением выдыхая. Удача казалась невероятной, но что с Сапеком?

— Догнал? — спросила девчонка.

— А то! — самодовольно ответил мужик. — Там лежит.

Ясно — Кларед всё-таки остался один. Сердце накрыла тяжёлая тень. Но чувства были по-прежнему притуплены.

Мальчик подождал, пока эта парочка уйдёт, и прислушался. Из-за стены доносился людской гомон, стук топоров и какая-то возня, а значит, нарты хозяйничают в замке, и лучше переждать.

На всякий случай Кларед со всеми предосторожностями перебрался на другое дерево, чуть дальше в лесу, но всё ещё в пределах слышимости от замка. У этого ореха на приличной высоте имелась удобная развилка кроны, в которой можно было даже лежать. Вот туда-то он и забрался.

В животе урчало, ведь парнишка даже не позавтракал, но рисковать и шляться по лесу в поисках ягод и грибов не стоило. Так что по пути наверх он нарвал за пазуху зеленоватых ещё орехов и поразгрызал, какие смог, хоть так заморив червячка.

Умом Кларед понимал необходимость решать, что делать дальше, но, как только попытался, на него напала слабость, и он уснул в своём «гнезде».

Глава 6 Кларед: Странный незнакомец

Кларед проснулся от тошнотворного запаха и не сразу понял, где находится. Воняло горелым, и он рванулся вскочить с кровати, но чуть не свалился с дерева. Ох! Хорошо, что успел схватиться за ветку…

Парень втащил себя обратно в «гнездо» и, пока мир возвращался на место в закружившейся голове, вспомнил, что случилось, и как он сюда попал. В глазах потемнело от горя. Первой мыслью было: зачем он только сбежал? Надо было пойти за дядей и лечь в землю рядом с родными. Или столкнуть с дерева девчонку, и пусть бы его убил шедший за ней амбал. Хотя нет, девчонка не виновата. Да и дяде он поклялся, что не даст себе умереть. Что будет защищать Меч…

Воспоминание о волшебном оружии обожгло изнутри, побежало по венам огнём, который резко вернул Клареда в действительность. Теперь этот Предмет в руках врага. И он должен его забрать! Потому что больше некому…

Глаза предательски защипало, но мальчик изо всех сил стукнул кулаком по грубой коре, сердясь на себя за слабость, и боль от ссадины помогла прийти в себя.

Боги, чем же так воняет? Неужели подожгли замок? Кларед прислушался — с той стороны тишина. А вокруг — обычный предвечерний гомон пичуг и жужжание насекомых. Как будто ничего не случилось. Хотя нет, обычно со двора доносился стук топора, звон кузнечного молота, гогот домашней птицы, голоса слуг. А теперь — совсем тихо. Похоже, он проспал уход нартов!

Мальчишка быстро спустился с дерева и метнулся к потайному лазу в погреб, не забывая оглядываться. Но никаких признаков присутствия людей не было. Выбравшись на ощупь, во дворе он первым делом поспешил к тому месту, где в последний раз видел Меч, но конечно же, того и след простыл! Забрали… Нашли того, кто смог поднять, и увезли.

Клареду стало нехорошо. Ещё и отвратительный запах усилился так, что даже в горле запершило… Он растерянно оглянулся и словно получил невидимый удар под дых. Позади него посреди двора догорал костёр из мебели и брёвен пополам с телами всех, кого он знал. Трупы уже обуглились до неузнаваемости, но некоторых всё равно что-то отличало: гигантская фигура кузнеца, беспалая нога старой кухарки, металлический подтёк на мизинце — след от дядиного оловянного кольца, знака выпускника Ладоней Смерти…

У Клареда подкосились ноги, он упал на колени. Желудок свело и вывернуло. Позывы продолжались, но внутри было пусто. Кашляя и давясь, мальчик пополз прочь от чудовищного кострища, потом поднялся и побежал — за замок, за сорванные с петель ворота… Оглянулся, судорожно хватая ртом воздух — и лучше бы он этого не делал! На высоких кольях у входа во двор торчали отрубленные головы отца, мамы и дяди. Такого он вынести не мог!

Парень рванул подальше от этого зрелища — в поля, но вскоре споткнулся, упал лицом в пожухлую траву, и его прорвало. Осознание масштабов трагедии обрушилось разом, словно в сердце со всего маху воткнули железный кол. Его мир рухнул!

Кларед рыдал, как никогда в жизни, ни до, ни после — взахлёб, воя и крича, молотя по земле руками и ногами, размазывая по лицу слёзы и сопли, сотрясаясь от ярости и ненависти, до икоты и полного изнеможения, пока внутри не осталась лишь звенящая пустота.

Когда дыхание восстановилось, парень перевернулся на спину и бездумно лежал, пялясь в небо невидящим взглядом, пока оно лиловело и одну за другой высвечивало звёзды.

В чувство его привели комары. Они суетливо вились над лицом, норовя залезть в нос или глаз. Сначала Кларед был вынужден фыркать, потом пришлось замахать рукой, и наконец, сесть. Страшно хотелось есть.

Мальчик оглянулся: по лесу шастать уже темно, значит, придётся вернуться в замок и поискать еду там. Сердце болезненно сжалось, но у него больше не было сил страдать. Кларед мысленно вызвал ощущение того лёгкого и твёрдого, что словно передалось ему от дяди, и запер своё сердце в броню. У него есть задача. Задача требует жить. А чтобы жить, надо есть. Чувства же только отвлекают. Всё просто.

Сделав несколько глубоких вдохов и убедившись, что тошнотворный запах горелой плоти значительно ослабел, Кларед встал и неверной поступью пошёл назад, к воротам.

На головы родителей он старался не смотреть, опасаясь, что его снова накроет, но, проходя мимо, задержался с опущенной головой и мысленно поклялся за них отомстить. Смыть оскорбление чести рода кровью. Большим количеством крови! Желательно, десять к одному. Неважно, сколько это займёт.

Очевидно, сначала ему придётся вырасти и стать хорошим бойцом. Но ничего, он положит на это жизнь! А прямо сейчас ему очень надо поесть. Чтобы выжить и отомстить.

В замке было совершенно, непривычно темно. Спотыкаясь о какие-то обломки, паренёк пробрался на кухню, раздул ещё тлеющие в печи угли и при помощи лучины поджёг свечу, благо всё это лежало рядом, на специальной полочке. Огниво он сразу положил за пазуху. Пригодится, чтобы выжить и отомстить.

Представшая взору картина была печальной. На кухне ничего не осталось, кроме битой посуды. Даже кастрюли и сковородки забрали. Кларед в отчаянии полез под столы и отобрал у мыши краюху хлеба. Поползав немного, нашёл ещё недоеденную кем-то гусиную ножку, и ему было уже всё равно, кем. Выжить и отомстить. Мальчишка обглодал всё, включая хрящ, до кости, но этого было слишком мало.

При мысли о погребе, в который надо было идти через двор со страшным пепелищем, Кларед содрогнулся, но голод — не тётка. Выжить и отомстить. Твердя это про себя, как молитву, паренёк пошёл обыскивать закрома.

На костёр старался не смотреть. Тот почти догорел и запах прожарившейся плоти показался неожиданно аппетитным, но эта противоестественная мысль снова вызвала тошноту, а Клареду вовсе не хотелось терять те несчастные крохи, которые ему удалось раздобыть. Выжить и отомстить.

Погреб тоже вымели подчистую, но всё-таки среди обломков полок удалось найти одну подпорченную брюкву, которую Кларед тут же и сгрыз сырой, ногтями соскребая грязноватую шкурку. Началась икота. Пришлось идти к колодцу вокруг тлеющей кошмарной кучи, изо всех сил отводя глаза. Лишь бы выжить и отомстить.

С трудом вытащив ведро, Кларед напился и решил, что до утра продержится. А там можно попробовать поймать что-нибудь в лесу. Все мальчики неоднократно проверяли с егерем силки и, если повезёт, там уже будет добыча. А пока собрать те же орехи, ягоды и грибы, в конце концов. Чтобы выжить и отомстить.

Но сейчас — сейчас для этого надо поспать. Измотанный парнишка поплёлся назад, в замок. В холле не осталось ни мебели, ни зеркал, ни канделябров, ни штор. Только обломки дерева на полу. Кстати, надо подкормить печь, чтобы снова не разжигать её утром — вдруг не выйдет? Насобирал дрова, запихнул в каменное нутро и с тоской подумал, что наверху, наверное, такая же разруха. И пустая спальня, без братьев… Поёжился и полез спать на «тёплую полку» рядом с печью, где обычно держали подходящее тесто и готовый обед, чтоб не остыл.

Кларед думал, что уснёт сразу же, но вспомнил о Мече. Надо же не просто отомстить, а вернуть реликвию рода! Тело напряглось, но тут же обмякло: наверняка, всадников уже не догнать. Тем более, вряд ли кочевники оставили хоть одну лошадь. Стоит, конечно, утром проверить, но на дворе было тихо, как в могиле — даже собак не осталось. Да и если догнал бы, как отобрать волшебный клинок? Разве что выкрасть. Дядя ведь говорил «любой ценой»…

Ну что ж, значит, придётся идти за кочевниками по следам, которых за уймой лошадей должно остаться так много, что и слепой не ошибётся. Чтобы не упустить Меч из вида. А там видно будет. Может, они где-нибудь задержатся на несколько дней, и удастся нагнать.

Но пускаться в дорогу без подготовки негоже. Дядя всегда собирался минимум день перед отъездом. Надо обыскать дом, посмотреть, не осталось ли чего ценного, чтобы купить по пути коня. Оружие для добычи пропитания и для защиты от бродяг. Добротную одежду…

Наметив предварительный план, Кларед немного успокоился и тут же отключился.

Наутро мальчик проснулся с тяжёлой головой. Напился свежей воды из колодца, набрал обломков для подкормки печи, которая почти погасла — еле раздул, и пошёл делать ревизию.

Все хозяйственные постройки опустели: конюшня, коровник, птичник, даже амбар! Как разбойники это всё утащили?

Неожиданно сильно захотелось каши, которой их с братьями пичкали каждое утро. Раньше Кларед кашу ненавидел, но теперь… Теперь всё изменилось. И кашей его дома больше не накормят.

На полу амбара виднелась кучка проса — видимо, просыпалась из порвавшегося мешка. За ночь в нём явно порезвились мыши, но всё же…

Кларед не умел готовить, однако знал, что для каши, кроме зерна, нужны горшок и молоко. Наверное, вода сойдёт, а вот с посудой была проблема: одну забрали, другую разбили. Нашлась только собачья миска. Ну, лучше, чем совсем ничего.

Мальчик наугад залил просо водой, накрыл миску крупным черепком от настоящего семейного горшка и поставил её в печь на верхнюю полку. А сам собрался в лес. Нужна была торба или две — для ягод и грибов. И нож, чтобы срезать добычу.

Старая перемётная сума с дырой в одном боку нашлась в конюшне, а вот весь железный инструмент кочевники выгребли — даже заготовки из кузни.

На всякий случай, Кларед проверил то место, куда свалился убитый им стрелок, но, конечно же, во дворе не было ни лишних тел, ни, тем более, хороших метательных ножей. В конце концов, пошарив как следует в кузне, он нашёл за горном обломок мотыги и решил, что пока сойдёт — очень есть хотелось.

Первым делом мальчик наелся красники с кустов. Черника уже почти отошла. Взобрался на давешнее дерево, нарвал орехов поспелее и пошёл проверять обычные ловушки Сапека, по дороге собирая в целое отделение сумки ягоды и грибы. Погода стояла сухая, но несколько белых, кучку лисичек и россыпь опят мальчик всё-таки нашёл.

На третьей ловушке Клареду повезло, причём по крупному — в петлю попался тупарь! Как только не сорвался? Но Сапек всегда делал крепкие силки. Вот и крыло уже кто-то погрыз, но не смог сорвать тушку.

Мальчик перепилил бечеву и с трудом затолкал добычу в суму. Тяжёлый. Должно хватить на несколько дней. Только приготовить бы ещё, ни с чем не ошибившись.

Пришлось обратно возвращаться через ворота — с такой ношей через погреб лезть было неудобно. И настроение, поднявшееся было в лесу, снова прибило к земле.

С тяжёлым сердцем Кларед подошёл к воротам, постоял с опущенной головой, отдавая дань памяти родным, как вдруг услышал какой-то глухой стук сверху.

Мальчик поднял взгляд. Мамину глазницу клевал ворон. Кларед вспыхнул, сбросил сумку, нашёл камень, запустил в ненавистную птицу. Но та вспорхнула, и камень попал маме в лоб. А ворон сделал круг и снова уселся ей на голову. Сердце заныло. Надо снять оттуда головы родных. И похоронить их. Как бы тошно ни было… Вон у дяди уже оба глаза выклеваны, а вторая птица прилетела и села на голову отцу.

Кларед подбежал к маминому шесту и попытался выдернуть его из земли, но тот не поддавался. Зато ворон вспорхнул и пересел на дядю. А второй принялся клевать глаза отца. Мальчик метнулся туда и затряс папин шест, но птица лишь перепорхнула на маму.

У парнишки на глазах начали закипать слёзы бессильной злости. Как же защитить родных от надругательства? Если бы хоть топор сохранился, чтобы срубить колья! Но эти гады ничего не оставили…

Кларед стал бегать от одного шеста к другому, раскачивая их, и кричал на птиц, что есть мочи. Пробовал свистеть, как показывал Полдор, через два пальца, но выходило слишком слабо. Гармин — вот кто был виртуозным свистуном, выводившим трели одним ртом, только больше нет его…

Мальчик лихорадочно пытался придумать, как ещё отогнать птиц или быстро снять головы, продолжая метаться между шестами, но лишь быстрее выдыхался от отчаяния.

Как вдруг за спиной раздался такой пронзительный свист, что вороны враз вспорхнули и унеслись куда-то в сторону леса.

Кларед с испугом оглянулся, опасаясь, что вернулись кочевники, однако, это был всего лишь очень странный человек. Довольно высокий, с виду крепкий, с проседью в тёмных длинных волосах, перехваченных кожаной лентой на удивительно бледном лбу, и ярко-синим взглядом из-под широких бровей вразлёт. Осанка княжеская, но балахон на плечах какой-то допотопный, потрёпанный и выглядит старше него самого. Только лапти совсем свежие, а вместо онучей — выцветшие тряпки. Оружия не видно, лишь увесистый посох в руках, на который он опирался, словно ветхий старец.

— Что стряслося здесь, отрок? — глухим голосом спросил незнакомец, подходя.

Речь у него была такая же странная, как и он сам. К необычностям добавился ощутимый запах болота. Но глаза — ясные и добрые — вызывали доверие. Хотя после случившегося Кларед не был склонен доверять никому.

— Нападение, — скупо ответил он, хмурясь.

— Кто?

— Кочевники, — ответил мальчик, и уточнил: — Нарты.

Длинные брови незнакомца, нависавшие над глазами, удивлённо взлетели, словно орёл взмахнул крыльями, и сразу же хищно сошлись, как будто царь небес заходил на жертву. Впечатление усиливалось горбинкой на тонком носу, делавшей его чем-то похожим на клюв. На секунду мужчина показался очень грозным, однако, складка на лбу быстро разгладилась, и он лишь сокрушённо покачал головой:

— Опоздал… Твои? — и сочувственно указал на головы.

С каждой фразой голос незнакомца звучал всё уверенней. А у мальчика подкатил к горлу ком. Он кивнул и хрипло попросил:

— Не поможете снять их? Надо бы похоронить…

— Конечно.

Мужчина без промедления подошёл сначала к шесту с матушкой, попробовал его дёрнуть, потом, отложив посох, взялся двумя руками, покрутил, пошатал и выдернул палку из земли. Аккуратно положил головой на траву и проделал то же самое с двумя другими.

Кларед приблизился к страшным трофеям, терзаясь между ужасом и необходимостью их снять, но странный человек жестом остановил его. Он скинул свою хламиду, под которой оказалась такие же ветхие рубаха и штаны, расстелил на земле и сложил головы туда. При этом на среднем пальце его левой руки стало видно серебряное кольцо с крупным синим камнем в цвет глаз, не вязавшееся с нищенской одеждой.

Незнакомец завязал головы в узел, наконец милосердно скрывая от парня душераздирающее зрелище, поднял скорбную ношу на плечо и кивнул на замок:

— Ну что, пойдём?

— Куда?

— Помогу.

Помощь Клареду совсем не помешала бы, но нужна ведь ещё осторожность:

— А вы, простите, кто такой?

— Когда-то я знавал твоего деда, — удивил его мужчина. — Маверика.

— Маверик — мой прадед, — поправил мальчик, и тут сообразил: — Но как вы могли его знать? Он же умер раньше, чем вы родились!

— Я старше, чем кажусь.

Странный человек загадочно улыбнулся, развернулся и пошагал во двор, подхватив по пути свой посох. Почему-то от этой улыбки опасения Клареда улеглись, хотя мужчина никак не мог быть настолько стар, чтобы знать его прадеда. С другой стороны, желай он соврать, мог бы помянуть деда или даже отца. Кто из посторонних нынче помнил имя прадеда, чтобы правильно ему подсказать?

Мальчик подхватил сумку с добычей и поспешил за ним.

— Погодите! Как вас зовут?

Человек остановился и обернулся:

— Зови меня Са… нат, — заминка была почти незаметной, но казалось, тот на лету изменил имя, которое собирался назвать, причём, поменяв ударение.

— Как-как?

— Санамт. А тебя, юноша? — речь его стала уже совершенно нормальной.

— Кларед, — ответил паренёк, поравнявшись с ним. А потом тихо добавил своё новое полное имя: — Кларед Лоринден о Марвин о Этлина ал да Кастердом.

— Рад познакомиться, Кларед, — Санат протянул ему руку, снова поразив.

Дело в том, что показывать открытую ладонь и пожимать её в ответ было чем-то вроде тайного знака их семьи. Отец говорил, что кто-то из предков привёз этот обычай из северных земель. Такое рукопожатие означало договор, основанный на доверии. В первый и последний раз они с отцом обменялись им год назад, когда условились, что, подтверждая распоряжение, сын обязуется его выполнять. И сейчас эта протянутая ладонь показалась внезапно родной утопающему в одиночестве мальчику. Он медленно, словно не веря в происходящее, протянул руку в ответ, и её сжали, как полагалось — не померещилось. Этот человек точно знал их семью.

Кларед поднял глаза, сердце его учащённо забилось. Неужели это какой-то потерянный родственник?

— Нет, я вам не родственник, — он ещё и мысли читает?! — Но ты очень похож на прадеда. Идём.

Они поднялись в замок, и Санат покачал головой, видя разорение. Кларед повёл его на кухню — там, по крайней мере, сохранились столы, сделанные из камня. Мальчик свалил на один из них свою сумку и полез в печку, вспомнив о каше. А мужчина тем временем самостоятельно нашёл холодный подпол и спустил туда головы.

Миска была горячей, а ухваты кочевники тоже забрали. Кларед обжёгся, стал озираться, ища, чем бы достать. На помощь ему снова пришёл Санат, спокойно извлекая посуду голыми руками и ставя её на стол.

Мальчик скинул черепок, служивший крышкой, и заглянул внутрь. Каша выглядела грязноватой, но пахла съедобно, и её оказалось намного больше, чем он положил зерна:

— Будете? — предложил он угощение гостю.

— Не откажусь.

Вот только не было ни стульев, ни ложек. Санат огляделся, поднял с пола черепок, отряхнул его и зачерпнул из миски. Пожевав, скривился:

— Соли бы.

— Всё забрали, — вздохнул мальчик, подбирая такой же «прибор».

Какое-то время они молча уминали пресную и немного суховатую кашу. В другой раз такое залили бы бульоном с требухой и отдали собакам, но сейчас горячая пища сама по себе уже казалась благом. Похоже, мужчина тоже был голоден, потому что поглощал еду, больше не жалуясь.

— Есть ещё тупарь, — мальчик, доев, полез в сумку и вывалил на стол тушку птицы, — но я не знаю, как его готовить. Поможете?

— Конечно, — покладисто отозвался Санат. — Только сперва скажи мне кое-что, Кларед. Тебе что-то известно об… особом предмете, хранившемся под вашим замком?

Сердце парня пропустило удар:

— Вы знаете о Мече? — недоверчиво переспросил он.

— Тсс! — приложил тот палец к губам. — Разве отец тебя не учил?

— Учил, и меня и братьев, — при воспоминании о них Кларед поник, а потом снова встрепенулся с безумной надеждой: — Но он уверял, что об этом не знает никто, кроме мужчин нашей семьи!

— Я знаю лишь потому, что стоял у истоков этой истории. И помогал устраивать тайники. Но скажи мне, где теперь этот Предмет?

Щёки Клареда залила краска стыда:

— Его забрали. Дядя Белтар защищал им семью, потому что пришлось туго. Они пытались удрать из замка, но не вышло. А я проспал уход нартов, и теперь собираюсь за ними. Дядя назначил меня хранителем… Предмета, если с ним самим что-то случится.

Взгляд Саната внимательно упёрся в мальчишку, словно просвечивая его насквозь вершок за вершком. По мере изучения, глаза мужчины открывались всё шире, а брови ползли всё выше. Он недоверчиво покачал головой, потом закивал, улыбнувшись, как старому знакомому, но вслух в итоге спросил лишь:

— Так он тебе покорился?

— Да!

Кларед гордо вскинул голову, вспомнив знаменательный момент. В глазах мальчика сверкнул отблеск волшебства, которым наполнил его тогда Меч, и синий взгляд незнакомца загорелся в ответ чем-то очень похожим. У Клареда от удивления приоткрылся рот: он понял, что Санат тоже держал в руках этот клинок! В голове сразу взвился рой вопросов, но мужчина подтянул к себе тупаря:

— Давай-ка мы с тобой для начала его ощипаем, поставим готовиться, похороним твоих родителей, а потом обсудим, что делать.

И Кларед согласился, потому что не знал, с какого вопроса начать. Особенно, чтобы получить вразумительный ответ, а не как с прадедушкой. Такого быть не могло, как и Меча в чужих руках, но он видел, что было, и… теперь полностью доверял своему странному гостю. Знал, что Меч не потерпит кого попало, как не дал бы его непроверенному человеку и кто-то из предков, даже если тот путает за давностью, ктоименно.

— Только у меня нет ножа.

Санат запустил руку под рубаху на боку, и вынул оттуда отличный охотничий нож со странным темноватым отливом на гладком, как новенькое, лезвии и с такой же истёртой кожей на ручке, как и всё его одеяние.

Потрошить птицу пошли на двор. Точнее, Санат потрошил, а Кларед искал, чем бы выкопать яму. Лопаты тоже забрали, но, к счастью, он вспомнил, что натыкался на какой-то черенок в подземном ходе. И действительно, у дальнего конца была то ли припрятана, то ли кем-то забыта вполне сносная мотыга.

Предки мальчика были похоронены в дальнем углу парка на участке без деревьев. Начиная с пра-прадеда, который получил Кастердом от короля за особые заслуги… Да, наверняка, как раз за ту историю в замке Малфир!…И дальше по порядку все члены семьи, которые жили в замке, включая дядей и тёть с супругами и детьми, вплоть до деда с бабкой, накрытых одной каменной плитой.

Обливаясь потом под жарким полуденным солнцем, Кларед выдолбил рядом небольшую яму, рыхля землю мотыгой и выгребая руками. Заработал водянки, которые успели лопнуть и теперь саднили, но мыть руки к колодцу пошёл, чувствуя некоторый прилив уверенности в том, что не пропадёт один. Видимо, потому что сам поставил задачу и сам её выполнил. С небольшой помощью, конечно, но не в пустыне ведь живёт. Главное, пожалуй — решить, что делать.

Жуткого костра с человечиной, который, судя по унявшемуся запаху, потух, Кларед уже привычно избегал взглядом, но теперь задумался: по-хорошему, похоронить бы всех, вот только… На это уйдёт неделя, если не больше, а ему надо нагонять кочевников!

Посмотрев на его руки, Санат усадил мальчика обжигать остатки пуха в тушке тупаря над свечкой, а сам пошёл в лес, прихватив найденный где-то кусок старой попоны. Вернулся через час с большим комком глины, парой веточек сухих медвежьих ягод и травами. Одни велел пожевать и приложить к мозолям, другими принялся растирать тупаря. Выпотрошил внутренности, нашпиговал его грибами да ягодами, обмазал глиной и засунул в раскочегаренный очаг — вертел разбойники тоже забрали.

После этого они вместе пошли на кладбище хоронить родных мальчика. Санат всё сделал сам, велев Клареду не тревожить мозоли. Даже большой камень из другого угла кладбища прикатил, чтобы отметить место; Кларед и не думал, что сдвинуть такой под силу одному человеку. Он просительно подал гостю найденный утром обломок мотыги, и тот добротно выцарапал на камне имена. Буквы были немного странные, на старинный манер, но не так уж сильно отличались от современных.

Постояли немного, помолчали. Мужчина как будто молился, закрыв глаза и уйдя в себя. Кларед тоже обратился к богам с просьбой присмотреть за его родными. Сердце заболело при мысли о том, как рано и жестоко они погибли.

Мальчик стоял, опустив голову, когда на плечо легла сухая тёплая ладонь, вызвав невольный всхлип. В порыве тоски он обхватил руками своего загадочного помощника — не родного, но и не совсем чужого человека. Думал, заплачет, однако, все слёзы, видимо, кончились ещё вчера. Юный сирота лишь тяжело дышал, уткнувшись мужчине в живот. Тот приобнял его за плечи, положив ладонь на макушку, и от тёплых рук по телу заструился покой.

Постояв так немного, Санат потрепал мальчика по голове и, присев, заглянул в глаза:

— С их душами всё будет хорошо, — сказал он совершенно уверенным тоном, словно знал, о чём говорил.

И Кларед ему поверил. Вздохнул с частичным облечением и позволил увести себя назад, в замок.

Санат провёл его в разорённую столовую справа о холла, усадил на широкий подоконник и устроился напротив.

— Ну, рассказывай, что делать надумал, — велел он.

— А разве у меня есть выбор? — вздохнул Кларед.

— Выбор есть всегда.

— Но честь рода и клятва дяде требуют попытаться вернуть… Предмет.

— И как же ты собрался отобрать его у отряда, с которым не справились все взрослые в замке? — Санат насмешливо приподнял бровь.

— Украду, если потребуется, — вспыхнул Кларед.

— А как честь рода сочетается с воровством? — мужчина приподнял другую бровь взамен первой.

И Кларед узнал этот менторский тон, совсем как у мэтра Пойчига. Понял, что не обижаться надо, а рассказывать. Человек бывалый, может, подскажет что-то дельное.

— Дядя сказал, меч надо вернуть любой ценой, кроме собственной жизни.

— А как ты сам-то уцелел?

— Дядя спрятал меня на дереве, за стеной. Я всё видел…

— И тебя потом не нашли?

— Нашла одна их девчонка — мелкая, страшная такая, со шрамом в полщеки, но не выдала почему-то…

— Интересно… — взгляд Саната устремился куда-то вдаль.

— В общем, я понимаю, что слишком мал и ничего пока не умею, но если ждать, пока вырасту и научусь, на мир же могут обрушиться несчастья? Так написано в легендах. Да и где потом искать… Предмет? Что мне ещё остаётся, кроме воровства?

Кларед всмотрелся в бездонно-синие глаза, вновь обратившиеся к нему — с тайной надеждой, что странный друг их семьи не только подскажет, но и поможет. Тот легонько покачал головой, словно в ответ на мысли мальчика, но заговорил лишь о высказанном вслух:

— Ну, во-первых, нартов ты вряд ли догонишь. Дольше, чем на сутки Свора на Охоте не останавливается. Такой у них защитный обычай. Правда, раньше охоты были не такие зверские.

— А как же имущество? — удивился Кларед. — Они вывезли все вещи, увели коров и забрали птиц. Неужели потащат всё это за собой?

— Я провёл много лет в затворничестве, но вряд ли нарты сильно поменяли привычки. Всё лето они кочуют, собирая добычу. Большую часть потребляют в пути, кое-что действительно везут с собой про запас, а лишнее продают. Но Свора при этом не останавливается — просто высылает отряды, которые потом возвращаются дальше по Тропе.

— Так может, и Меч продадут? Ой… — Кларед спохватился, что назвал запретное слово.

— Это вряд ли. У них культ воинских искусств, и хорошее оружие всегда забирают себе. А если твой дядя им бился, они, скорее всего, уже поняли, что клинок необычный, и повезут разбираться своим колдунам… — мужчина нахмурился, и от него снова повеяло угрозой.

— То есть, он попадёт-таки в злые руки?

— Не переживай, — гроза прошла так же внезапно, как собралась, сменившись солнцем улыбки. — Беды, конечно, грозят, но не прямо сейчас и не обязательно на этой земле. Выручать Предмет надо, но несколько лет в запасе точно есть.

— Только как же найти его потом, через несколько лет?

— К осени нарты всегда отправляются в Восточные Горы на зимнее стойбище. И сейчас, скорее всего, движутся уже восвояси. Следуют они, похоже, Тропой Теней, которая издавна пользуется дурной славой. Так что, даже если ты найдёшь быстрого коня и догонишь их, спрятаться тебе будет негде.

— А в этом их стойбище? Вы знаете, где оно?

— Каждый год в разных местах. Там немало плато и долин. Найти-то можно, только проще не станет. У них беспризорников нет. Точнее, они могут привезти с собой и бойких сирот, но ими занимаются отдельные люди, так что все малолетние наперечёт. В общем, затесаться в их стан незаметно не выйдет.

— Тогда что же делать? — отчаялся мальчик.

— Тебе есть, куда податься? Родственники там, может быть, дальние?

— Нет, — парнишка понурился.

— Это плохо, — вздохнул Санат. — Я подумаю, что можно сделать, но все мои знакомые, скорее всего, уже умерли…

— Сколько же вам лет? — задал Кларед зудевший с самого знакомства вопрос о дружбе с прадедом.

— Я давно сбился со счёта, — ответил мужчина отвлечённо, явно думая о другом.

На вид он был ненамного старше отца Клареда: лет сорок — сорок пять. Но сказал, что лет ему больше, чем кажется. Даже если пятьдесят или шестьдесят, это не объясняет ни прадеда, ни умерших знакомых. Чувствовалась в его возрасте какая-то странная тайна. Однако он уже дважды он ушёл от ответа на вопрос, а значит, делиться ею не собирается. Кларед вздохнул.

— А вы сами никак?.. — робко спросил он.

И снова его омыл теплом синий взгляд, но с грустной улыбкой:

— Прости, Кларед, сам не могу. У меня есть другие обязательства. Но я подумаю, куда тебя можно пристроить. Хорошо бы конечно, чтобы тебя обучили биться, да не как-нибудь, а отменно…

— Так ведь отец договаривался, чтобы меня приняли в школу Воинов Смерти, — осенило Клареда.

Ему показалось, что Санат вздрогнул при этом названии. И впился в него напряжённым взглядом:

— Что за Воины Смерти?

— Сколько же вы были отшельником? — не удержался парнишка. Но тут же одёрнул сам себя, зная, что не получит ответа. — Это монашеский орден или вроде того. Я думал, он всегда существовал. Отец говорил, что Воины Смерти — лучшие бойцы во всех окрестных землях. Раньше они помогали приграничным баронам в борьбе с кочевниками, но в последнее время почему-то перестали.

Санат недобро прищурился при этих словах, однако взгляд его требовал рассказывать дальше.

— У них есть школа для детей знати, куда берут в обучение на пять лет. Ладони Смерти называется. Мой дядя её закончил, и он был самым искусным воином из всех, что я видел…

Мальчик загрустил, вспомнив о Белтаре. И о том, как ещё два дня назад предвкушал доблестное будущее. Как радовался, считая, что перед ним открывается Истинный Путь… Санат сжал его плечо. Кларед вскинул глаза и вернулся мыслями к рассказу:

— В общем, меня тоже хотели туда отправить, чтобы я мог защитить… Предмет. Но мне ещё почти год ждать до двенадцати. Если вообще примут. Там же, наверное, надо платить… — он снова поник.

— А знаешь, это мысль, — наоборот, приободрился Санат. — И даже, скорее всего, не случайность, а судьба. Хотя есть у меня на их счёт нехорошие подозрения. Но… Пути Мелина неисповедимы. Думаю, тебе стоит попробовать пробиться туда.

— Что, прямо сейчас? — удивился Кларед.

Выражение про Пути Мелина звучало странно. Мальчик знал только Путь Мелвина, горевший туманной рекой в ясную ночь на небе, но что значила какая-то присказка, когда речь шла о его дальнейшей судьбе? Судьбе. Санат сказал, это судьба. Так может, Истинный Путь вовсе не закрылся перед Кларедом? Просто оказался не таким… блистательным, как он наивно полагал.

— Не вижу к тому препятствий, — ответил мужчина. — Конечно, скорее всего, тебе придётся проявить небывалую настойчивость, но, если это и правда судьба, то всё получится. Только… Насколько ты сам этого хочешь?

Кларед задумался. Но ненадолго. Если не идти сейчас за Мечом, а сначала набраться сил и умений — не только для возвращения реликвии, но и для мести, лучшего места не найти.

— Хочу, — решительно ответил он.

— Значит, справишься, — уверенно сказал Санат. — Ты вообще сразу бросай привычку унывать. Думай не о трудностях, а о том, как их преодолеть. Ибо, если человек что-то твёрдо решит, то обязательно найдёт способ. Так что давай-ка мы с тобой проверим, что осталось наверху. Может, были какие-то тайники, которые не нашли кочевники?

Кларед встрепенулся. У него снова появилась цель и путь к ней. Это воодушевляло и освежало память:

— В подземелье, где хранился Предмет, стоял какой-то сундук. Я не знаю, что в нём, но отец доставал оттуда слиток железа для испытания. Может, и что поценнее найдётся. Только я не знаю, куда делся ключ. Его могли забрать с собой нарты. Или придётся разгребать костёр…

От этой мысли мальчика замутило и недавнее воодушевление тут же начало куда-то стремительно утекать, но Санат поймал его, удержал, подняв голову Клареда за подбородок, и внушительно посмотрел в глаза, вновь разжигая свет в душе своими синими искрами:

— Гномий замомк? Фигурный ключ? — мальчик кивнул. — Нарты такое не забирают. Боятся, что эти ключи прокляты. Когда-то в прошлом их действительно заклинали от воров, чтобы не вынесли и не отняли вне дома. Наверняка, они искали, от чего он, но если не нашли, то просто бросили. Так что ключ где-то в заммке. Будем искать. В первую очередь, проверим само подземелье. Идём.

Они оба соскочили на пол, и пока Кларед, отстав, колебался, стоит ли доверять чужаку настолько, Санат бодро вооружился на кухне зажжённой свечой и направился прямо под лестницу.

Откинул шкуру, присмотрелся к кладке, и обернулся:

— Давай ты сам. Я твоему пра-прадеду только гномов сосватал, но результатов работы не видел.

Кларед очередной раз обалдел: уже не прадед, а пра-прадед, да ещё и гномы? Насколько же древний этот мужик, и как такое возможно? У парня возникло странное чувство, что перед ним оживают легенды, и появилась некая смутная, безумная догадка…

Но Санат смотрел так прямо и открыто, ожидая действий мальчика, что всё это вдруг показалось неважным. Странный незнакомец доказал добрые намерения делом. И знание его тайн вряд ли что-то изменит.

Кроме того, вспомнились слова дяди на одном из уроков: «Не думай, делай. Пока ты думаешь, тебя убьют. Бездействие не приведёт тебя к победе. А колебания могут стоить жизни». И сейчас было яснее ясного, что бездействие вообще никуда не приведёт, а из нынешнего положения выбираться как-то надо… Кларед тряхнул головой, отметая сомнения, и нажал нужный камень.

Они спустились в подземелье, но там не было никаких признаков пребывания чужаков. Значит, надо искать в другом месте.

На второй этаж Кларед поднимался с опаской. Но оказалось, что там чуть поменьше разрушений — просто пусто и мебель как попало. Пока мужчина осматривал углы отцовских покоев, мальчик заглянул в гардеробную и увидел, что одежду забрали не всю: самую поношенную оставили. Санат попросил разрешения взять что-то себе. Кларед сначала инстинктивно воспротивился, но потом вспомнил, что отцу всё это теперь без надобности, и, вздохнул:

— Да, берите. Только там осталось старьё…

— Всё лучше моего рубища, — криво усмехнулся мужчина.

Мальчик прошёл в смежную комнату дяди и обрадовался, найдя «ночного сторожа» Белтара на своём месте — отличный кинжал с острым лезвием остался скрытым в тайнике изголовья кровати, ныне ободранной и стоящей не на месте.

Тем временем Санат переоделся. Вид получился обтрёпанный, но поприличней прежнего. Только его собственный пояс, который раньше был скрыт под нависающей рубахой, оказался достойным зависти. На добротной широкой полосе кожи, стянутой двумя ремнями потоньше, были закреплены ножны для ножа, несколько петель для инструмента, несрезаемый кошель и ещё куча маленьких подсумков. Удобнейшая вещь, должно быть!

После они обыскали мамины комнаты, где всё было так же перевёрнуто — видимо, в поисках тайника. И наконец, перешли в детскую. Кларед собрал кое-какую одежду в узел из побитой молью маминой шали.

— Что на третьем этаже? — спросил Санат.

— Классы, библиотека и отцовский кабинет.

— Отлично, надежда ещё есть, — было ясно, что он имел ввиду ключ от подземелья, который пока не нашёлся.

В кабинете царил хаос из-за разбросанных бумаг и порубленных на куски шкафов и стола. Но ключ валялся сверху, прямо посреди комнаты. Кларед сразу же кинулся к нему и, схватив, прижал к сердцу. Не в предвкушении предполагаемых сокровищ, а потому, что тот олицетворял собой сокровенную тайну их семьи и главное, что доверили ему в жизни отец и дядя.

— Ты не против, если я посмотрю бумаги? — спросил Санат. — Вдруг, в них окажется что-то важное.

— Хорошо, а я пока в библиотеку. Хочу кое-что забрать.

Кларед сначала зашёл в класс, вспомнив, что у Гармина там была заначка. За двойной стенкой нижнего отделения в одном из шкафов и правда нашёлся нетронутый хлощовый мешок с кожаным дном, набитый всякой ерундой. Всё, кроме старой отцовской пряжки и половинки ножниц, мальчик вытряхнул и сложил туда свои пожитки — ему нужна была сумка для путешествия. Осталось место для еды и кое-чего ещё.

Парень с опаской зашёл в библиотеку. Но та была почти цела — не хватало только самых ценных фолиантов и, как назло, именной той книги, которую он хотел забрать на память. Кларед на всякий случай поискал её на других полках, но увы! Даже непонятно, зачем кому-то понадобился популярный роман в далеко не самом дорогом издании.

Те же «Легенды Свободных Княжеств» ещё можно было понять: шёлковая бумага с иллюстрациями, кожаная обложка с золотым тиснением и самоцветами на сгибе, золотой обрез. Даже неграмотному бандиту ясно, что за неё можно выручить кругленькую сумму. А таких книг, как искомая, на полках осталось штук пятьдесят, но пропала только она. Вот как это объяснить?

— Что ты ищешь? — спросил Санат, вошедший в библиотеку с небольшой самодельной тетрадью для записей.

— Любимую книжку хотел взять на память, — раздосадованно ответил Кларед, слезая со шкафа, на который забрался в поисках.

— И что же это за книга, позволь полюбопытствовать?

— «Сага о Замке Малфир», — ответил Кларед, немного смутившись.

По лицу Саната расползлась широкая ухмылка. Он спрятал её в кулак, подставив его под нос, словно тот зачесался. И «чесался» довольно долго, а улыбка выпирала по бокам, не желая скрываться, и в глазах плясали озорные чёртики. Кларед никак не мог понять, что его развеселило.

— Почему вы смеётесь? — спросил он. — Там ведь про этот… Предмет написано, да? Отец нам так сказал.

— Вот потому и смеюсь! — ответил Санат, махнув рукой на попытки скрыть своё веселье. — Она ведь тебе запала в душу ещё до того, как ты узнал тайну?

— Да, — растерянно ответил мальчик, всё ещё не понимая.

— Извини, — выдохнул мужчина, наконец становясь серьёзным. — Не смогу объяснить, что тут смешного, просто это очень предсказуемый знак Пути.

— Истинного Пути? — недоверчиво переспросил Кларед.

— Ну да, его родимого. Однако ты должен знать, что в книге всё описано не совсем так, как было. Художественный вымысел и тому подобное. А ещё пришлось запретить автору кое-что включать, дабы не выдавать важные секреты.

— И вы знаете, что именно? — кивок. — Расскажете?

Санат отрицательно покачал головой. Парень насупился.

— Поверь, тебе от этих подробностей легче не станет. Полезно будет узнать лишь то, что Предмет вам не просто передали на хранение. Его добыл твой пра-прадед, а вовсе не лорд Марлин, и, как ты должен теперь понимать, это значит, что он же поверг князя Кагара. Так что часть доблести приписана другому человеку. Специально, чтобы спутать следы. Потому и оставили Предмет на вашем попечении, да не князь, и даже не король, а кое-кто повыше.

Мужчина показал пальцем в потолок. Кларед поднял голову, пытаясь сообразить, кто же выше короля? Глаза его округлились, он хотел переспросить: «Неужто сами боги?» — но его собеседник приложил палец губам. Мальчик до конца не поверил. Но от осознания того, что его род — не просто хранители, а заслужили это право, его решимость вернуть Меч укрепилась.

А Санат тем временем протянул ему одну из рабочих тетрадей отца, судя по кожаной обложке, прошитой красными шнурами, которые плела мужу из ниток матушка на досуге.

— Вот, возьми с собой лучше другую книгу, более ценную.

Кларед принял тетрадь, открыл и ахнул. Новыми были только обложка и переплёт, а страницы внутри сначала дохнули ветхостью, а потом постепенно «помолодели». И на каждой разными почерками и чернилами значились имена и даты: кто когда родился, умер, женился — от пра-прадеда до него самого. В общем… настоящее сокровище — память его рода!

— Спасибо, — горячо поблагодарил он мужчину.

Тот тепло, но немного грустно улыбнулся в ответ.

— Я надеялся отыскать там других потомков, но похоже, ты и правда последний в роду. Ну что, идём?

— Куда?

— В подземелье, проверить, что оставил там твой отец.

Без особого труда отперев тайное хранилище, Кларед с Санатом заглянули в сундук и обнаружили там пять небольших слитков золота, двенадцать средних серебряных и штук тридцать больших железных, а также мешочек с самоцветами, странную маленькую кирку и старую рукопись в кожаном переплёте.

Санат больше всего заинтересовался киркой, а Кларед — рукописью, которая оказалась «Сагой о Замке Малфир»! Вот только начало не совпадало с тем, что он помнил. Мальчик лихорадочно стал листать книгу в надежде узнать то, чего ему недосказали. Но мужчина словно опять прочитал его мысли:

— Ты не найдёшь там того, что ищешь, — усмехнулся он. — Это, конечно, ранняя копия, но поверь, бумага не видела истины даже в оригинале. Тут просто чуть более достоверно переданы характеры персонажей. Однако сейчас ты вряд ли поймёшь значимость разницы. Советую оставить рукопись здесь, как и основную часть сокровищ. Возьми пять серебряных слитков. Думаю, этого должно хватить на обучение. А остальное оставь здесь до лучших времён. Ты не против, если я заберу кирку?

Вышеозначенный предмет на самом деле уже поселился у него на боку — в одной из петелек чудо-пояса. Кларед заколебался, и Санат пояснил:

— Кирка гномья, ей не место в этом мире. Видно, случайно забыли. Твой предок правильно сделал, что спрятал, но лучше её вовсе вернуть.

— Хотите сказать, что гномы существуют? — удивлённо распахнул глаза мальчик.

— Больше нет — для тебя и всех ныне живущих.

Пояснения Саната порождали лишь больше вопросов, но давал он их так, что уточнять язык не поворачивался. Ощущалось, что будет как с возрастом: вроде и отвечал, и не врал, но не давал прямого ответа, только какие-то невероятные намёки. Боги его знают — то ли немного блаженный, то ли…

В другое время Кларед непременно прицепился бы к Санату, как клещ, пока не понял бы, что это за человек необычный такой. Но сейчас перед мальчиком стояли такие небывалые задачи, что они полностью поглощали его интерес.

Он положил рукопись на место. Затолкал в сумку рекомендованное количество серебра и в последний раз огляделся.

— Думаете, я сюда ещё вернусь?

— Если возникнет нужда, то почему бы нет? Даже если замок кто-то займёт, они могут и не узнать про подземелье. Всё равно ключ только у тебя. Проберёшься как-нибудь и втихомолку заберёшь своё.

— А ключ точно не опасно уносить с собой?

— Точно. Даже если бы на нём была защита, ты — родная кровь и полноправный хозяин. Главное — его не потерять. Если у тебя есть надёжный схрон где-нибудь, допустим… в крепостных стенах, то лучше даже оставить здесь — целее будет.

Кларед задумался, куда бы спрятать столь важный предмет, чтобы его точно не нашли новые хозяева замка, если вдруг такие появятся. Конечно, где-то в глубине души сама мысль об этом его возмущала, но мальчик, видимо, слишком устал, чтобы переживать о том, чего не сможет предотвратить. Главное сейчас выучиться — и тогда он прогонит самозванцев. Но пока… Он вдруг вспомнил:

— У нас с братьями был тайник в лесу. Подойдёт? Мне кажется, так будет надёжнее.

— Хорошо, покажешь, — согласился Санат. — Лишь бы не слишком близко к замку, а то под вырубку и засев может попасть — тогда найдут.

— Нет, это немного дальше, у реки. Вы должны были видеть её, раз набрали глины. Тайник среди камней, оставшихся после селя. Их сдвинуть не так-то просто. Даже сарлуки не справились. Отец с дядей пытались убрать их, мы тогда не знали зачем, а потом он рассказал про подземный ход, который завалило…

— Тот коридор? — мужчина показал на дверь.

— Да.

— Так может, схоронить где-то в нём?

Это была отличная идея! Они углубились в тупиковый проход под замком и нашли глубокую щель между камней. По совету Саната мальчик пометил край тремя зарубками — в память о братьях. Как раз пригодился обломок ножниц, чтобы не тупить дядин нож.

Тем временем на кухне поспел тупарь. Санат принялся потихоньку, рывками выкатывать его из углей — видимо, глиняный комок был горячее миски и всё-таки обжигал голые руки. Глядя на очаг, Кларед невольно вспомнил о кошмарном костре и тихо спросил:

— Почему они всех сожгли?

— Чтобы их души не возродились и не отомстили, — ответил Санат через плечо, а потом, оставив птицу, обернулся и внушительно добавил: — Не вздумай жить мечтой о мести. Она тебя поглотит, а предкам никак не поможет. Ты понял?

Он распрямился, бросив пронзительный синий взгляд в глаза Клареда, но тот лишь молча опустил голову и продолжал упрямо смотреть в пол, пока мужчина прожигал его макушку взглядом. В конце концов, Санат глубоко вздохнул и вернулся к очагу.

В чём-чём, а в этом таинственный гость ему не указ! Мести требует честь. И как бы ни был Санат близок к семье в прошлом, он не родня. Ему не понять. А может, он даже не знатной фамилии, чтобы с ним спорить про честь. Вон, меча не носит, даром, что осанка королевская. Хотя знает неимоверно много…

— А это правда — что, сгорев на костре, они не возродятся?

— Нет, конечно, — фыркнул мужчина. — Эта вера основана на представлениях о жизни эфирного тела, которое сливается со Всеобщей Душой Земли после смерти и потом якобы воплощается вновь. Но душа человека — это кочерыжка кочана, в котором эфирное тело — лишь второй слой листьев снаружи. Так что, по большому счёту, они оказали твоей родне услугу, отпустив их души поскорее на волю. А то после зверских убийств бывает, знаешь ли, некоторые не могут уйти, как положено, и бродят потом привидениями по своим бывшим владениям. Так что пусть верят в это и дальше, с такими-то аппетитами…

Он наконец ухватил тупаря за края и одним махом вытащил, бросив готовое блюдо на каменный стол. От удара глина раскололась, обнажая исходящую паром дичь, и по кухне разнёсся аромат, от которого сразу потекли слюнки и забылись все странные речи о каких-то иных телах.

Оказалось, правда, что сам Санат птицу не ел, и мясо тоже, «по крайней мере, пока», что бы это ни значило. Он умял половину грибов и собранные Кларедом утром орехи. Поэтому мальчику осталось, что взять с собой в дорогу.

Как стемнело, они оба улеглись спать на кухне. Санат взялся проводить его до Мохавена.

— Только пешком туда долго идти. Как бы не неделю, — смущённо предупредил Кларед. — Верхом три дня ехать.

— Ничего, я знаю короткую тропу, — ответил тот. — Спи.

И действительно, выйдя с рассветом, после обеда они уже достигли опушки леса на краю окружающих Мохавен полей. Как такое возможно, Кларед не знал, но в город Санат идти отказался:

— Мне туда пока лучше не соваться, так что дальше ты сам.

Напоследок он долгим взглядом всмотрелся в глаза мальчика, потрепал по голове и легонько подтолкнул к дороге.

— Мы ещё встретимся? — обернулся Кларед спросить, пройдя пару шагов.

Но странного человека уже и след простыл.

Вздохнув, мальчик поправил на плече мешок и побрёл навстречу новой жизни, какой бы она ни была.

Глава 7 Кларед: Ладони Смерти

Кларед никогда не бывал в таких больших городах, как Мохавен. Только на ярмарку в ближайший Кистрин несколько раз ездил с родными. Но там они были покровителями, их знали и уважали все несколько тысяч жителей. А здесь раз в двадцать больше людей, и он для них — никто.

Боязно было приближаться к городским воротам, хоть и распахнутым настежь по дневному времени. Но дядя говорил, что из страха никогда нельзя отступать, иначе проиграешь, а вот если перебороть, то он придаст сил. Отступать Клареду было некуда, так что он заставил себя идти вперёд.

Какое-то время страх усиливался, словно натягивалась, не пуская, невидимая упругая пелена, которая давила всё сильнее, вызывая дрожь в поджилках и лишая сил. Но мальчик продолжал шагать, и в конце концов, она прорвалась — лопнула и исчезла.

Сразу стало легко и весело, Кларед чувствовал себя птицей, рассекающей воздух, презрев тягу всего тварного к земле. Вспомнился дядин опасный задор в глазах во время поединка — кажется, теперь он знал, откуда такой берётся. Даже защекотало под ложечкой приятное возбуждение. Ведь его ждёт настоящее приключение!

— Малец, ты один? — остановил его в воротах белобрысый и долговязый стражник.

— Да, — вскинул голову Кларед, пытаясь скопировать властный вид отца, отбивавший охоту расспрашивать дальше.

— А зачем пожаловал в Мохавен?

— Иду учиться в Ладони Смерти.

Стражник смерил его долгим взглядом, и махнул головой в сторону города, пропуская. Видимо, решил, что мальчик слишком хорошо одет, чтобы подозревать его в недобропорядочных намерениях.

Мохавен встретил Клареда невиданной суетой на привратной площади. Казалось, на ней одной столько же людей, как во всём Кистрине. В стоявших полукругом домах располагались различные лавки, у которых сновали люди, подкатывали брички, мимо проезжали всадники.

Мальчик застыл посреди площади, пытаясь сориентироваться, куда ему идти или у кого спросить дорогу, но все казались такими занятыми. Надо было задать вопрос стражнику. Впрочем, самая широкая и людная улица, ведущая к воротам, казалась главной, и если здесь всё, как в Кистрине, то важные здания должны находиться в центре, к которому она и вела. Туда-то паренёк и направился, стараясь не угодить под копыта всадников, а для этого пришлось держаться ближе к краю.

Кто-то дёрнул Клареда за суму. Он стремительно обернулся и увидел оборванца, шмыгнувшего за объёмистую даму с двумя слугами, которая придирчиво разглядывала что-то на столах у ближайшей лавки. Один из слуг тут же схватил оборванца за ухо и зарядил пинка под зад, обругав «ворьём».

Мальчик понял, что его хотели обокрасть, перебросил мешок из-за спины вперёд, быстро ощупал его — вроде бы всё на месте. И решил, что дальше понесёт суму так — в обнимку. Ему никак нельзя терять свой нехитрый скарб. Вспомнилось, что дядя когда-то рассказывал историю об уличном воришке, который хотел срезать у него кошель. И упоминал тогда, что на улицах Мохавена нужен глаз да глаз за своим добром. Кларед ускорил шаг, решив, что подвижность делает его менее удобной мишенью. Да и до Ладоней Смерти хорошо бы засветло добраться.

Однако главная улица из-за своей загруженности не очень благоприятствовала спешке — постоянно приходилось обходить прохожих или уворачиваться от проезжих. Продвижение по ней утомляло хуже, чем путь по лесному бездорожью с Санатом. Из-за этого улица казалась бесконечной. К тому же, солнца не было видно из-за высоких домов, и мальчик занервничал, что опоздает к закату, а ночевать ему было негде и не за что.

Но вот, наконец, перед ним открылась огромная площадь, вымощенная каменными плитами. Её окружали дома, скорее похожие на дворцы, чем на монашескую обитель. Главной среди них была городская ратуша, сверкающая в лучах предзакатного солнца белизной стен и стёклами окон. Гигантская по сравнению с Кисртином, но безошибочно определяемая по башне с часами и страже из четырёх человек в зелёных мундирах на широких ступенях.

К ним-то и направился парень, поняв, что без посторонней помощи не найдёт вовремя нужное место, но стесняясь расспрашивать случайных прохожих — здесь все, похоже, куда-то спешили. Однако стражник, которому он задал вопрос, только фыркнул в ответ: «Я тебе не нанимался указания раздавать!», а второй и вовсе турнул: «Нечего здесь без дела ошиваться!»

Кларед замялся, оглядываясь — у кого бы спросить?

На этой площади торговли почти не было — лишь в нескольких домах поменьше виднелись лавки с товарами явно не для бедных людей. На вывесках над резными дверями красовались шляпа, кольцо, канделябр, чернильное перо. А возле некоторых стояли кареты. Он же был теперь никем. В общем, на привратной площади спросить дорогу у владельца лавки или его покупателей было бы намного проще.

Слева от ратуши находился колодец, от которого как раз отходил просто одетый мужчина с двумя вёдрами, но отвлекать человека с тяжёлой ношей было нехорошо.

У колодца сидел нищий, выглядевший, как самый незанятой в округе человек. Кларед направился к нему со своим вопросом, но в ответ получил только хитрое: «Подай на пропитание — подскажу». А у него в кармане был всего один медяшок, который Санат нашёл за обшлагом рукава отцовского кафтана. Монетка ещё могла пригодиться, так что мальчик, сглотнув досаду, отошёл.

Не видя приемлемого шага и чувствуя, что уже упустил несколько возможностей, Кларед начал тревожиться. Тем временем из ратуши вышел богато одетый господин и остановился, недовольно оглядываясь. Видимо ждал кого-то, кто запаздывал. И Кларед, понимая, что медлить нельзя, решился:

— Прошу простить покорно, — обратился он к мужчине как можно вежливей, с уважительным поклоном.

Тот перевёл на него сердитый взгляд, однако, увидев мальчика, неожиданно смягчился и буркнул беззлобно:

— Чего тебе, юноша?

— Не подскажете, как мне пройти к Ладоням Смерти?

Мужчина переменился в лице, словно у него спросили дорогу в загробный мир, но, овладев собой спустя секунду, указал налево от ратуши, чуть не доходя до колодца.

— Иди по той улице до рыночной площади, а потом сверни направо, в улицу с кирпичными домами, — и видя непонимание на лице мальчика, пояснил: — Это искусственные камни из глины, увидишь — сразу поймёшь. Она и доведёт тебя до монастыря.

— Благодарю, — снова поклонился Кларед, возможно чуть ниже, чем полагалось по рангу, но вряд ли сироте в большом городе уместно вспоминать о родовой гордости в ответ на помощь.

Он развернулся было уходить, но мужчина окликнул его:

— Позволь спросить, зачем ты идёшь в это проклятое место?

Кларед слегка удивился: раньше он не слышал ничего плохого о Воинах Смерти. Но спорить или выяснять причины такого нелестного отзыва сейчас было неуместно.

— Меня послали учиться родители, — ответил он кратко, чтобы не вдаваться в подробности.

— А почему же тебя тогда не проводили? — мужчина смотрел как-то сочувственно.

Кларед сглотнул. Язык не поворачивался сказать незнакомцу о своём горе. Вдруг расплачется? А ему некогда. И ответил уклончиво:

— Не смогли. Вы простите, мне надо спешить…

Незнакомец кивнул и вздохнул:

— Лучше бы тебе туда не ходить, это гиблое место.

— Спасибо за совет, но у меня нет другого выхода, — выпалил Кларед, снова обозначил поклон и отвернулся.

Глотая внезапный ком в горле, мальчик поспешил по указанной улице чуть ли не бегом. Солнце близилось к закату, судя по первому этажу ратуши, ушедшему в тень за то недолгое время, что Кларед там провёл, а далеко ли до нужного места, он не спросил.

К счастью, рынок оказался на расстоянии всего лишь, примерно, как треть пути от ворот до ратуши. Торговцы уже разошлись, но запах рыбы, сырого мяса и гнилых фруктов говорил сам за себя. На площади остались только уборщики, сгребавшие мусор в кучи, и нищие, копошившиеся там в поисках объедков.

Улица с домами из глиняных камней действительно была одна — остальные постройки сочетали камень и дерево. Она вела на восток и в свете заката выглядела жутковато красной, словно облитой кровью. Но Клареду было некогда впечатляться. Он перешёл на бег. И всё же опоздал — к моменту, когда впереди показался просвет, алое зарево на зданиях уже погасло, и с нескольких сторон послышались удары колоколов. Значит, солнце село, городские ворота закрываются, и монашеская обитель, скорее всего, тоже.

Мальчик перешёл на медленный шаг, пытаясь отдышаться, но податься ему было больше некуда, поэтому он решил всё-таки попытать счастья и, снова ускорившись, вышел на площадь.

Первым, что его поразило, была тишина. Городской шум, фоном преследовавший его всю дорогу, стих. И неудивительно — на огромном пространстве, вымощенном большими тёсаными камнями, не было ни души.

Вторым давящим впечатлением стала высокая, крепостная стена с редкими бойницами на уровне второго этажа и крытой оборонной галереей наверху.

Третьим же, что окончательно вызвало робость, стали огромные ворота, полностью окованные железом, размер которых подавлял по мере приближения. Кларед не остановился только потому, что ночёвка в незнакомом городе пугала его ещё больше.

Ворота были закрыты, калитка в них тоже, но как только Кларед приблизился, из башен по бокам выступили два суровых стражника в кожаной броне с железными пластинами и с алебардами в руках. У левого была довольно странная причёска: с одной стороны волосы неровно отхвачены по плечо, а с другой заплетена жидкая косичка. Но заговорил правый, с целой косой, перекинутой на грудь:

— Стой, кто идёт?

Клареда на миг взяла оторопь, но он мысленно пнул себя: нельзя сейчас робеть, он почти у цели!

— Я — Кларед Лоринден о Марвин о Этлина ал да Кастердом. Родители договорились с вашими старшими, что меня возьмут в обучение. И вот я пришёл.

— Э, малец, — ответил стражник с целой косой. — Старшие уже никого не принимают. Приходи завтра утром.

Кларед вскинул глаза на одного, на второго, прикидывая, стоит ли настаивать, и как это сделать. Но понял, что не стоит. Хотя стражники оказались удивительно молодыми — лет по двадцать, глаза у них были жёсткими. Да и вид довольно грозным. Лучше не начинать своё прошение с пререканий.

Парень вздохнул, сник и побрёл прочь. Что же теперь делать? Где заночевать? Медяка на комнату в таверне точно не хватит, а серебряный слиток никак не поделить. Вот был бы у него Меч!..

Воспоминание о волшебном оружии ужу привычно обожгло прохладным ободряющим огнём. Ничего страшного пока не случилось, нужно всего лишь дождаться утра. Вон и колодец в дальнем от ворот конце площади. Кларед вдруг понял, что жутко хочет пить. И есть. К счастью, у него в суме была ещё половина тупаря. Но сначала надо утолить жажду. Как же неудобно путешествовать без фляги!

Раз уж на площади никого не было, напившись, парень пристроился поесть у колодца. Оглядевшись как следует в сгущавшихся сумерках, он понял, что монастырь примыкает к городской стене. Представил себе сегодняшний путь по городу и пожалел ещё раз, что не спросил дорогу прямо у ворот — скорее всего, вдоль стены добрался бы намного быстрее. Но, как говорится, нет смысла после драки руками махать.

А вот в домах, окружавших площадь, наблюдалось кое-что тревожное. Стены-то были глухие. То есть, при постройке там делали окна и двери, но все они были либо заколочены досками, либо заложены тем самым «кирпичом». На многих виднелись большие знаки, нарисованные жёлтой краской — символ солнца, оберег. Выходит, не только мужчина, подсказавший ему дорогу, был не лучшего мнения о Воинах Смерти. Интересно, почему?

К мальчику осторожно приблизилась бог весть откуда взявшаяся собака — небольшая дворняга. Он подвинул ей кости от тупаря, сложенные рядом на земле, и спрятал остатки еды в суму. Выпил ещё воды. Надо пройтись, посмотреть, нет ли где укромного местечка, чтобы поспать. После еды навалилась усталость, и Клареда жутко клонило в сон. Всё-таки, целый день шёл! Ноги гудели.

Края площади тонули в сумраке — только на первом ярусе монастырской стены зажгли факелы. Теперь подступы к ней хорошо освещались, а галерея была скрыта во тьме. Да, враг не подберётся незамеченным, хотя какие у них тут могут быть враги? Местные жители, похоже, боятся.

Обходя площадь по краю, Кларед понял, что дома не пустуют — в боковых окошках горел свет. Просто они сделали выходы на другую сторону. Позади загремело ведро: видимо, кто-то всё же решился сходить за водой к ближайшему колодцу. Парень подумал, не вернуться ли ему, спросить у человека о ночлеге — может быть, кто-нибудь пустит поспать хотя бы в сарае, или что здесь у них, в городе служило хозяйственным помещением. Но, судя по движениям смутно различимого силуэта, человек спешил и нервничал. Вряд ли он проявит благосклонность к бродящему впотьмах по «проклятому месту» мальчишке…

Однако по другую сторону монастыря от колодца в одном из домов горел свет, даже на фасаде зажгли странные фонари с кровавыми стёклами. На ступеньках стояла женщина. Что-то в её фигуре Клареда смутно беспокоило, но он всё же решил подойти и посмотреть, кто в округе не боится таких страшных, по мнению остальных, соседей.

По мере приближения, мальчик начал понимать, что перед ним что-то неприличное. Женщина была в чулках и верхней юбке с коротким передом, однако нижней-то не было вовсе! Грудь обнажена чуть ли не наполовину в глубоком вырезе ничем не прикрытого корсета. Лицо какое-то неестественно белое, с чёрными, словно нарисованными бровями и ярко-алыми, как свежая кровь, губами. У Клареда участилось дыхание. Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что не следовало ему на такое смотреть, но оторваться было сложно.

Тут в монастырской стене внезапно скрипнула калитка, заставив мальчика вздрогнуть и прижаться к стене. Оттуда выскользнул худощавый мужчина с длинной косой, двигавшийся, как хищный зверь. Он быстро пересёк отделявшее его от дома пространство, лихо взлетел по ступеням и сграбастал женщину в охапку. Облапил, впился губами в шею. Женщина в ответ прильнула к нему и что-то заворковала на ухо. Кларед вспыхнул и отвернулся. Нет, ему точно не стоило на такое смотреть. Хлопнула дверь — парочка скрылась в доме. А мальчик понял, что туда ему лучше не ходить.

Однако его заинтересовало то, что из монастыря были, оказывается, и другие выходы, кроме главного. Кларед присмотрелся к калитке, из которой вышел Воин Смерти — а это, несомненно, это был один из них. В толстой стене действительно была небольшая ниша, размером с обычные двери в дальнем конце, теперь уже закрытые, но снаружи её дополнительно защищала железная решётка. В проёме виднелся слабый свет из небольшого окна на уровне глаз взрослого человека — видимо, и там сидел стражник.

Не то, чтобы проникновение на территорию без спроса было лучшим началом ученичества, чем спор со стражниками, но Кларед всё-таки решил обойти всю стену кругом и посмотреть, не найдётся ли других, менее охраняемых дверок. Всё равно делать больше нечего, а ночь коротать как-то надо. Хотя спать хотелось неимоверно.

Увы, больше входов не обнаружилось, а с дальнего конца монастырская стена снова примыкала к городской. Мальчик прошёл дальше и набрёл на уютный район с небольшими садиками, задние калитки которых выходили как раз в его сторону.

Деревья манили хоть чем-то знакомым в непривычной обстановке, и Кларед подошёл к одному из заборов. Однако за ним сразу залаяла собака, и ей стали вторить соседские. Мальчик поспешил дальше, прислушиваясь, и возле одного из домов не услышал лая. Толкнул калитку, та оказалась незаперта, проскользнул в садик, сразу шмыгнул с дорожки в кусты под забором и замер. Но всё было спокойно. Из освещённого окна дома на другом краю сада высунулась чья-то косматая голова, поозиралась и скрылась обратно. Никто не вышел. Соседские собаки потихоньку умолкали.

Палая листва на мягкой травке так и манила прилечь. Кларед нащупал на земле под собой два яблока, положил их в суму, засунул её под голову и, свернувшись калачиком, уснул без задних ног.

Разбудили его тычки палкой в спину и крик:

— Ты что здесь делаешь, паршивец? — орала полная женщина средних лет, тыча в него длинной рукояткой граблей. — А ну пошёл вон, беспризорник! Чтоб я тебя больше не видела!

Кларедвскочил, как ошпаренный, и, стараясь избежать довольно болезненных ударов, выскочил за калитку. Он побежал в сторону монастыря, а из-за забора неслось:

— Парт, скотина, ты опять забыл калитку закрыть?!

Никто за мальчиком не гнался, поэтому, достигнув монастырской стены, он перешёл на шаг. Ему было ужасно стыдно, даже уши покраснели: потомок знатного рода был застукан на чужой территории и выдворен с позором, как мелкий воришка! Но что было делать?

Успокоившись немного, он достал из сумки яблоки и сгрыз их одно за другим, пока шёл к воротам.

Те по-прежнему были закрыты, но стража стояла на виду — уже другие воины, немного постарше. Кларед подошёл и сказал:

— Здравствуйте, мои родители договорились, чтобы я тут учился. Можно увидеться с вашими старшими?

Правый стражник с обрубленной верхушкой уха сплюнул:

— Ну и где же сами родители?

— Они погибли, — не стал в этот раз таиться Кларед.

— Так это, если ты беспризорник, приходи на площадь в первый день месяца, когда Тесак Смерти отбирает учеников.

Если Кларед ничего не напутал, первый день осени миновал позавчера…

— Я не беспризорник, — горделиво вскинул он голову. — Меня зовут Кларед Лоринден о Марвин о Этлина ал да Кастердом!

— Гля, какая шпана изобретательная пошла, — обратился говоривший с ним стражник ко второму, тот лишь хмыкнул в ответ.

— У меня есть, чем заплатить! — начал закипать Кларед.

— Кого обокрал? — серьёзно прищурился первый стражник, словно целясь в мальчишку.

Глаза у него были не просто жёсткие, как у вчерашних, а злые, как у бешеной собаки. Кларед опешил от обвинений, но вовремя сообразил, что предъявлять сейчас серебро не в его интересах. Он отшатнулся. В груди кипела обида, ноздри раздувались, хотелось оправдаться, но он чувствовал, что этого человека ничем не прошибёшь. Второму, похоже, было просто наплевать.

Куцеухий воин угрожающе двинулся к мальчику. Тот отскочил, отбежал на несколько шагов. Стражник снова сплюнул, но остался на месте, только сверлил Клареда глазами. Второй даже не шевельнулся.

Мальчик решил отойти, от греха подальше, а заодно, неплохо бы напиться. Он медленно брёл к колодцу, лихорадочно соображая, что делать, но злость не давала. Дышать было трудно, глаза щипало. Как же так? Его тупо не пропускали!

Поднимая ведро из колодца, Кларед увидел своё отражение в воде и понял, что после ночёвки в саду действительно выглядит не лучшим образом. Но как привести себя в порядок? Да и можно ли изменить отношение твердолобых стражей, причесавшись, умывшись и почистив одежду, если они уже видели его и вбили себе в голову, что он хитрит? Мальчик был совершенно не готов к такому повороту событий и никак не мог собраться с мыслями. Поэтому долго пил мелкими глотками, пока не успокоился.

Конечно, Санат предупреждал его, что придётся проявить особую настойчивость. Но Кларед не подозревал, что столкнётся с такими сложностями. И что именно можно сделать в данном случае, пока не представлял. Он сел у колодца и решил понаблюдать за воротами. Может быть, стражей сменят в полдень? Или выйдет кто-то другой, не такой недоверчивый…

Люди из окрестных домов потихоньку потянулись к колодцу, и мальчику пришлось отсесть, чтобы не мешать им. Подходили по одному, между собой не разговаривали и, набрав воды, спешили уйти. Он же чуть приблизился к монастырю, чтобы проверить, как отреагируют стражи, но те, отогнав его, похоже, потеряли интерес.

В следующие два часа Кларед понемногу придвигался всё ближе, смещаясь каждый раз буквально на пару шагов. Потом у него заурчало в животе и, пораскинув мозгами, мальчик решил есть прямо там, где сидел, чтобы не терять позиций. К нему снова подошла вчерашняя дворняга и легла в паре шагов в ожидании угощения.

Тупарь начинал дурно попахивать, но, понимая, что сидеть ещё неизвестно сколько, Кларед съел лишь половину, оставив вторую на вечер. Кости отдал собаке, которая сгрызла их и осталась лежать рядом. Небо начали затягивать облака, что было весьма кстати. А то становилось жарко сидеть.

За это время ворота открылись всего раз, из них выехал верхом какой-то, судя по всему, важный господин, в чёрных кожаных доспехах с тиснением и позолотой на защитных стальных пластинах, а из шлема на макушке свисала длинная тонкая коса с каким-то тяжёлым украшением на конце. Его сопровождали два воина без особых знаков отличия. Группа рысью ускакала в ту сторону, где Кларед ночевал.

Наступил полдень, но охрана не сменилась. Мальчик дважды отходил к колодцу попить, а, по возвращении, садился ещё немного ближе к воротам. Стражники не реагировали. Люди появлялись на площади крайне редко, и, судя по всему, неохотно. Проходили под домами, избегая смотреть на Ладони Смерти, и торопились покинуть их окрестности как можно скорее. Несколько раз вдоль городской стены и затем в объезд монастырской проезжали брички.

Время тянулось крайне медленно. Кларед немного поиграл с собакой, которая вела себя запуганно, но постепенно оттаяла и даже ложилась на живот, позволяя себя погладить. Однако к обеду она утрусила куда-то в сторону рынка. У мальчика тоже урчало в животе, но он уговаривал себя потерпеть ещё немного, прежде чем доесть последний паёк. Стал чаще пить.

Несколько раз приходилось отходить к стене, чтобы отлить в сточную канаву, как подсказало ещё утром наблюдение за каким-то бродягой в одной из боковых улиц. Судя по запахам, он такой был далеко не один. Казалось жутко унизительным опорожняться у всех на виду, но другого выхода Кларед не видел. Выбирал угол в тени и момент, когда никого не было, благо площадь по большей части пустовала. Похоже, она действительно была у местных на плохом счету.

Солнце едва пробивалось сквозь облачную дымку, памрило. Похоже, собирался дождь. Но так и не собрался до вечера. Даже наоборот, солнце, опустившись достаточно низко, заглянуло под облака и засверкало падавшими через кирпичную улицу лучами на начищенном железе ворот.

Когда тени от домов подобрались к монастырской стене, стало совсем невмоготу терпеть, и Кларед решил съесть остаток тупаря. Тут же подтянулась бог весть где пропадавшая собака, терпеливо ожидая косточек. На этот раз ей достался королевский ужин: хребет и шея птицы. Мальчик поначалу не наелся, но, когда запил водичкой, чувство голода постепенно отступило.

На закате стража сменилась, вот только Кларед уже знал, что теперь туда идти бесполезно. Надо было подумать о ночлеге и о том, что делать дальше. Мальчик до последнего надеялся, что появится кто-нибудь ещё, с кем можно будет заговорить, но ворота открылись лишь раз после обеда, принимая фургон, приехавший со стороны рынка, и второй — через полчаса выпустив его.

За день Кларед пытался придумать способы проникнуть внутрь мимо охраны. Пусть это и не лучшее начало обучения… Но если удастся пробиться к начальству, те и фамилию его должны знать, и серебро им показать не страшно. Он готов понести наказание, лишь бы выслушали и приняли его.

Однако мальчику ничего не приходило в голову, кроме боковой калитки: попросить пропустить или доложить о нём тех, кто выйдет оттуда. Шансов, конечно, мало, но Санат говорил, что придётся проявить небывалую настойчивость. А это вряд ли подразумевало сидение пнём целый день. Не попробовав, точно ничего не добьёшься! Значит он пойдёт и сделает, как умеет, непривычное и неприятное.

Дождавшись сумерек, Кларед наконец справил давно просившуюся большую нужду в канаву у городской стены и переместился поближе к дому с красными фонарями.

Ждать пришлось около часа. На этот раз никто на крыльце не встречал. Наконец из калитки неспешно вышли сразу двое молодцов, посмеиваясь и перебрасываясь похабными шутками. Мальчик остро почувствовал, насколько им сейчас не до сиротских проблем. И внезапно испугался, что его тоже затащат в срамной дом. Пока он робел, воины пересекли узкую в этом месте площадь и скрылись за дверью.

Кларед обругал себя и шмыгнул к калитке, решив попытать счастья со стражником, но застал лишь хлопающую дверь и звук двойного поворота ключа. Вот незадача!

Постояв немного, он услышал скрип мебели из окошка в проёме и решил, что надо всё-таки пробовать.

— Господин стражник, — несмело позвал он.

Тишина в ответ. Пришлось повторить громче. В окошке появилось недовольное лицо немолодого воина, изрезанное шрамами.

— Кто тут шляется по ночам? — сурово справился он.

— Господин стражник, я только хотел спросить.

Мужчина покрутил головой. Он явно не видел Клареда, ведь сам смотрел со свету, а мальчик стоял в тени, за стеной.

— Я здесь, — Кларед просунул руку между прутьев решётки и помахал.

Стражник скрылся в окошке, потом выставил в него свечу и выглянул снова. Увидев мальчишку, он рассердился:

— А ну прочь отсюда, падаль беспризорная! Не то сейчас выйду и отстегаю так, что мало не покажется! Ишь чего удумали! Уже ночной страже покоя не дают!

Никаких телодвижений, подкреплявших угрозу, Кларед не заметил, но понял, что и тут столкнулся с предубеждением, так что счёл за лучшее ретироваться. На душе скребли кошки от того, что очередная попытка разбилась в прах ещё на подступах. Откуда-то из живота норовило подняться отчаяние, но мальчик вспомнил Меч, и тёмная волна отступила.

Он что-нибудь придумает! В конце концов, попробует завтра ещё раз. Если повезёт, стража сменится, и новая будет чуть менее недоверчивой. Хотя привести себя в порядок, чтобы произвести впечатление получше, не мешало бы, но как это сделать, парень решительно не представлял! Нужна была ванна, расчёска и щётка для одежды. И желательно, мыло. Только всё это вряд ли купишь на медяк. И надо ещё где-то переночевать.

Кларед побрёл в сторону домов с садиками. Конечно, повторять вчерашний «подвиг» он был не намерен — и так натерпелся стыда. Но может быть, удастся сорвать или подобрать немного фруктов за заборами. Есть ведь что-то надо.

Эх, подумал бы раньше, вышел бы за ворота до заката. Там и стог сена в поле, наверняка, можно найти, и в лес сходить за орехами, грибами да ягодами, в конце концов. Но теперь поздно уже.

На дороге между садиками и городской стеной было темно, так что Клареду приходилось брести вплотную к заборам в поисках фруктов. Собаки лаяли, но никто не торопился выскакивать. В конце концов, он нашёл под одной из оград два целых яблока и одно побитое, а чуть дальше немного подгнившую грушу.

Вскоре улочка кончилась, но за ней обнаружилось кое-что приятное: вдаль от городской стены уходила парковая аллея с ручейком посередине, заключённым в каменные берега. Кларед поднялся вверх по течению и набрёл на рукотворную заводь: каменную «чашу» со ступенчатыми берегами. Вот так подарок!

Оглядевшись вокруг и убедившись, что на улице никого нет, изрядно поднабравшийся наглости за последние дни мальчик, снял ботинки и шмыгнул в заводь прямо в одежде. Он думал, вода будет холодной, но она оказалась теплее воздуха! Поплескавшись немного, Кларед разделся и потёрся носком, а потом, за неимением мыла, как мог, выполоскал одежду и обтёр суму мокрой рукой.

Как же приятно было смыть пыль и пот! Какое-то время Кларед просто сидел на тёплом камне и наслаждался, обсыхая. Вспомнив о волосах, расчесал их пятернёй, чтобы не торчали утром в разные стороны. Потом достал из сумы подпорченные фрукты, разделал их ножом и закусил. Потянуло в сон.

Мальчик решил, что берег ручья — место ничем не хуже любого другого в этом неприветливом городе. Даже лучше сада, потому что общественное. Самое страшное, что ему грозило — снова кто-нибудь турнёт. Поэтому, поразмыслив, Кларед натянул штаны и рубаху на себя, а остальное устроил сохнуть рядом, на бортике заводи.

Сам лёг на среднюю ступеньку, положив суму под голову. Расслабился, закинул руки за голову и уставился в тёмное небо, где лишь изредка проступали звёзды в прорехах серди облаков. Казалось, уснуть будет трудно — вроде, весь день ничего не делал, к решению задачи не приблизился… Но тревожиться он устал, поэтому выкинул из головы все мысли, и вскоре мерное журчание ручья и сверчок на другом берегу убаюкали его.

На этот раз Клареда разбудила сорока. Видимо, она прилетела напиться с утра, а он ей мешал, заняв любимое место. И птица принялась ругаться прямо у него над головой. Взмах рукой наугад её спугнул, и склочная разбойница, огрызнувшись для порядка, улетела.

Мальчик продрал глаза. Было ещё серо. Ну хоть без позора перед людьми сегодня обошлось. Он осторожно приподнялся и огляделся. Но ничего не увидел — на аллее стоял туман. Только кто-то вжикал метлой по земле вдалеке.

Одежда была влажной. Стало зябко. Кларед поспешно обулся, натянул куртку и тихонько вернулся к городской стене. Справил нужду, подобрал под садами ещё несколько упавших за ночь фруктов, а потом припустил бегом вокруг монастыря, чтобы согреться. Солнце ещё не взошло, проситься опять было рано, но мальчик стремился к колодцу. Пить из ручья он побрезговал.

Туман милостиво скрывал всё от глаз на расстоянии пары саженей, и Кларед чувствовал облегчение от того, что впервые за несколько дней не у всех на виду — не надо стыдиться и оглядываться. Он даже поделал упражнения, которые показывал дядя, пока не развиднелось и к колодцу не стали выходить люди. Колокола к тому времени уже пробили восход. Мальчик съел яблоко и грушу, сполоснул руки, пригладил волосы и пошёл на третий заход.

Сегодняшние стражники и впрямь были приветливей прежних. Однако они сообщили, что Скимитар — такое было у их главы звание — уехал вчера, поэтому принять его некому. Вернётся, может, сегодня к вечеру, а может, и завтра с утра.

И хотя это, вроде как, опять была неудача, мальчик не упал духом. Он понял, что знает, как выглядит начальник, потому что видел его. А стражники оказались не все злые. В крайнем случае, можно обратиться напрямую к этому Скимитару, когда тот будет возвращаться.

Получалось, что в первой половине дня сидеть на площади не было никакого смысла, и Кларед решил, что надо попробовать раздобыть какой-нибудь еды на свой медяк. Одними фруктами сыт не будешь, а ему придётся караулить возвращение главного, возможно, весь вечер и всё утро.

Мальчик отправился по кирпичной улице на рынок. И сразу вспомнил, какой шумный этот город и сколько в нём людей. На площади было не протолкнуться. Чем только не торговали — в основном, съестным. Даже глаза разбегались, вот только что из этого взять? Мясо, птицу и рыбу было негде готовить. Сырые яйца Кларед ужасно не любил — няня заставляла пить при простуде, и они всегда просились назад. Пересилить себя в крайнем случае можно, конечно, но лучше найти что-то другое.

Фрукты у него и свои ещё были, а платить за орехи, которые можно даром набрать в лесу, обидно. Молоко и сметана не решают вопрос с голодом, разве что сыр… Однако Клареду очень хотелось какого-нибудь мясного пирога или хотя бы кулеша, да вообще, чего угодно с мясом. Но готовой еды, здесь, похоже, не продавали.

Мальчик долго крутился по рынку, теряясь в людских водоворотах, не зная, как подступиться к тому или иному прилавку, чтобы хоть заглянуть, что там продают. А их было так много! Казалось, и за целый день не обойти. Но, в конце концов, среди базарной вони он услышал божественный запах чего-то жареного и мясного!

Нос привёл его к забавной тачке с большим зонтом и железным сундуком, которую катил между рядами самый настоящий салидорец. На нём были пресловутые широкие штаны и смешная соломенная шляпа конусом. Узкие глаза живо рыскали по сторонам, а широкий рот безостановочно коверкал слова:

— Пилозок, пилозок! Кому пилозок?

Протолкавшись к повозке в обнимку со своей сумой, Кларед достал заветный медяк и спросил:

— Сколько можно на это купить?

— О, деньга! Дьва пилозок! — быстро ответил салидорец и полез в свой сундук.

Открывался тот необычно: откидывалась только часть крышки, наполняя воздух вызывающими слюноотделение ароматами.

Торговец извлёк два странных, широких и тонких зажаренных изделия из теста, похожих на сложенный пополам большой блин, сквозь тонкую пупырчатую шкурку которого угадывались кусочки мяса. Как вдруг кто-то подбил руку Клареда, державшую медяк. Парень чудом не выпустил его.

— Так-так, что это у нас тут? Богатенький юноша? А поделись с бедными сиротами! — сказал сиплый мальчишеский голос.

Кларед обернулся, одной рукой пряча медяк в карман, а другой вцепившись в суму. Его обступили четверо немытых пареньков разного возраста: заговоривший с ним был постарше, примерно, как Гармин, а младшему, похоже, не было и семи, что, однако, не помешало ему тут же протянуть руку к карману Клареда. Тот резко дёрнулся, уворачиваясь, и рванул наутёк, чуть не перевернув повозку салидорца; однако, дело довершили беспризорники.

— Босота! Ты сито тьволись, босота?! — завопил тот.

Клареду было некогда извиняться. Он понимал, что с четырьмя пацанами, чья цель обокрасть его, не помогут сладить даже уроки дяди. По крайней мере, сохранив имущество. Ведь пока будешь драться с одним или двумя, остальные могут утащить мешок.

Этот младший был ужасно вёрткий, и пробивался сквозь людское море гораздо шустрее товарищей и самого Клареда, то и дело кидаясь ему под ноги. Он явно норовил уронить преследуемого, но парень каким-то чудом умудрялся то отпихнуть мальца, то перепрыгнуть. А в суму вцепился так, словно там была спрятана его душа.

Кларед летел напролом к кирпичной улице, проскальзывая между людей, перемахивая через прилавки, сбивая товары, уворачиваясь от рук, палок и брани торговцев. Никогда в жизни он не бегал так дерзко и отчаянно. И к краю рынка ему удалось оторваться — мальца кто-то уцепил за ухо, чтобы поквитаться за учинённый предыдущим бегуном разгром, а следующий оборванец вынырнул из людского моря с отставанием на пять шагов, когда Кларед уже стрелой летел к площади, надеясь найти спасение в «проклятом месте».

Его расчёт оправдался. Вылетев на пустынное пространство, беглец обернулся и увидел троицу стоящей на приличном расстоянии, грозя ему кулаками. Он пошёл прямо к воротам монастыря, по дороге пытаясь отдышаться. Шагов через десять обернулся, но беспризорники уже уходили, возвращались обратно на рынок.

Кларед подошёл к стражам, всё ещё тяжело дыша:

— Простите, что снова беспокою. Не вернулся ли ваш Скимитар, пока меня не было?

— Нет, раньше заката точно никак не успеет, гуляй спокойно, — ответили ему.

Парень пошёл напиться воды из колодца. Потом съел яблоко и последнюю грушу, раз уж ничего другого добыть не удалось. Посидел немного, подумал, и решил, что надо сходить в лес — поискать съестного. Всё-таки орехи и грибы посытнее яблок будут. Погода стояла насупленная — небо заволокло тучами, но вроде бы дождём пока не пахло.

К колодцу как раз подошёл хмурый мужик за водой, и пока он крутил ручку, поднимая ведро, изрядно растерявший робость Кларед спросил, можно ли выйти к воротам вдоль городской стены. Мужик посмотрел так, словно сам хотел что-то спросить, но потом передумал и, покачав головой в ответ на какие-то свои мысли, ответил: «Конечно выйдешь — знай держись стены».

Кларед поблагодарил и отправился изучать новый маршрут. По дороге он заметил пекарню и купил там за свой медяк большую «семейную» буханку хлеба. Хватало на две, но вторая не влезла бы в суму, так что ему дали на сдачу монетку поменьше. Если что, можно потом будет купить ещё одну. Пусть и без мяса, а всё же так сытнее.

До городских ворот он дошёл действительно намного быстрее, чем кружным путём через центр. В этот раз обошлось без столкновений с беспризорниками.

Кларед старался не медлить, ведь надо успеть назад до возвращения Скимитара. Так что он быстрым шагом добрался до леса, без задержки прошёл изрядно обобранную местными опушку, и, когда пошли заросли, добыча не заставила себя ждать.

Паренёк набрал пять белых грибов, целую россыпь опят, нарвал медвежьих орехов, слегка перезрелых диких яблок и обобрал нетронутый куст красники. Укутал всё это в бумагу из отцовского кабинета, которой Санат оборачивал тупаря, и, решив, что до завтрашнего вечера продержаться хватит, поспешил обратно.

До заката оставалось чуть больше часа, когда Кларед вернулся к городу. Запылился он, конечно, маленько, но уверенности в голосе прибавилось, так что новый привратник легко принял то же объяснение, что и встречавший его в первый раз.

Вдоль стены мальчик чуть ли не бежал, переживая, что может пропустить возвращение Скимитара. Но на площади было по-прежнему тихо, безлюдно, и те же стражники отрицательно покачали головой в ответ на его «Вернулся?».

Кларед напился воды из колодца и решил устроиться поближе ко входу, чтобы не пропустить возвращение главного. Уселся сначала шагах в двадцати перед воротами, косясь на стражников: не слишком ли близко? Немного помедлив, один крикнул:

— Эй, малец, ты бы чутка дальше сел, чтобы конями не зашибло, вдруг что.

Мальчик немного назад и влево с расчётом на то, что глава монастыря вернётся той же дорогой, какой уехал — справа. Вопросительно посмотрел на стражника, и тот одобрительно махнул рукой.

Кларед достал хлеб и пару белых грибов, отужинал, закусил яблоком и принялся колоть орехи камушком, подобранным на дороге специально для этой цели. Плоды были вкусными, почти спелыми, жаль, что маленькими. Шелуху он, заметив взгляды охранников, сгрёб в кулёк из бумаги и спрятал в суму. Хотя в этом городе все, казалось, гадили прямо там, где стояли, но на площади было чисто, вероятно, потому что почти безлюдно, и если убирались тут при необходимости монахи, следовало проявить уважение и не сорить.

К ужину пришла уже знакомая собака. Кларед оторвал ей корочку хлеба. Та пожевала его и бросила. «Прости, больше ничего нет», — сказал мальчик, но псина всё равно улеглась рядом, согревая бедро. Весьма кстати, потому что начинало холодать.

Тучи над головой всё набухали, и вечер наступил, казалось, раньше, чем пробили колокола. Стража сменилась. Новые воины, помоложе, судя по жесту в сторону мальчика, справились о нём, старые что-то ответили, и снова наступила тишина.

Не сказать, что Кларед насытился, как хотелось бы, но сумрак и низкие тучи наливали уставшее тело оцепенением. Глаза слипались. Опасаясь пропустить возвращение Скимитара, мальчик решил заночевать прямо там, где сидел, раз уж его не гнали, только сходил отлить и попить, а то после сырых грибов и орехов началась икота.

Он свернулся калачиком, укутавшись в куртку и положив суму под голову, как в первую ночь. Хотя каменные плиты не могли сравниться удобством с землёй. Про домашнюю пуховую перину Кларед уже и думать забыл. Прошлая жизнь оборвалась, вроде бы, совсем недавно, а казалось, уже вечность назад. Собака прижалась к его спине, пригревая мальчика, и он сам не заметил, как уснул.

Сон придавил как-то особенно тяжело — то ли из-за погоды, то ли место, и правда, было недоброе. Кларед шёл по бесконечному полю каких-то прошлых битв, усеянному трупами в различных стадиях разложения. Стояли непонятные сумерки: ни день, ни ночь. И ни единой живой души вокруг. Жуть пробирала по нарастающей. Мальчик пошёл быстрее, потом побежал, стремясь выйти из этого ада. От его шагов земля начала подрагивать, кости сначала постукивали, потом загромыхали… Где-то над головой раздался безумный женский смех, отдаваясь болью в ушах. Он разнёсся по окрестностям, всколыхнув останки, и мертвецы пустились в пляс. Задыхающийся паренёк закричал от ужаса и проснулся.

По голове лупил дождь. Оказалось, мальчик промок до нитки. Он сел, огляделся, и увидел, что уже рассвело, однако, определить, насколько давно, не получалось из-за свинцовых обложных туч. Стража сменилась, у ворот снова стоял куцеухий, хотя и с другим товарищем. Но, памятуя о прошлом разе, лучше у них не спрашивать, вернулся ли Скимитар. Если Кларед проспал, это провал. Сегодня его туда не пустят. Значит, надо как-то пережидать дождь.

А если не проспал? Получается, уходить тоже нельзя. Кларед обнял суму, чтобы защитить вещи от воды, и сидел, нахохлившись, исподлобья наблюдая за стражниками. Что же делать? Сколько ждать? И куда деваться потом? В голове была полная пустота. Дождь не давал сосредоточиться. Мокрая одежда неприятно липла к коже, капли стекали за шиворот. Было холодно, хоть пока не по осеннему, но дрожь пробирала. А ещё очень хотелось пить и отлить.

Мальчик заставил себя встать и тут же пожалел об этом — сидеть в обнимку с мешком было теплее. Он быстро справил обе своих нужды под городской стеной за углом, сжевал яблоко, напился из колодца, и вернулся на прежнее место. Куцеухий недобро на него посмотрел, но гнать не стал. Оба охранника стояли под козырьками, опоясывающими надворотные башни.

Кларед сидел, сжавшись в комок вокруг своего скарба, но, несмотря на напряжение мышц, дрожал всё сильнее. Зубы выбивали мелкую дробь. Уйти ему мешало упрямство, возможно, отчасти в пику злому стражнику, но скорее потому, что мальчик всё равно не знал, где укрыться. На него навалилось какое-то тупое отчаяние. Пришла мрачная решимость сидеть там, пока не помрёт от холода.

Внезапно послышался стук копыт. Кларед хотел встрепенуться, но не мог разжать сведённые конечности. Он, словно во сне, смотрел, как подъехал ко входу Скимитар, оглянулся на мальчика, перебросился парой фраз со стражниками и исчез вместе с сопровождающими за распахнувшимися лишь на минуту воротами. А паренёк всё не мог сбросить оцепенение. Казалось он закоченел насквозь, даже дрожать перестал.

Наружу вышел один из вчерашних дневных охранников, и, что-то сказав куцеухому, занял его место. Освободившийся стражник потрусил к мальчику. Тот даже не вздрогнул, разве что мысленно. Пусть хоть убьёт, он не сойдёт с места!

— Вставай, бездельник! Тебя хочет видеть Скимитар, — сказал куцеухий, нависнув над ним.

Это было последним, что Кларед ожидал услышать от злого воина, поэтому он не сразу осознал смысл фразы. С трудом поднял голову, чтобы убедиться, но супостат быстро потерял терпение, и, схватив мальчика за шиворот, дёрнул вверх, поднимая на ноги.

— Ну же, тварь беспризорная, тащить я тебя что ли должен?

Злость заставила паренька встряхнуться и попытаться вырваться. Силы в движении затёкшего тела не было, однако, стражник сам отпустил плечо, вместо этого толкнув в спину.

— Давай, пошевеливайся! Скимитар полдня ждать не станет!

И Кларед заставил окоченевшие ноги переступать, постепенно разогреваясь. Куцеухий подталкивал, а мальчик только и мог, что стряхивать его прикосновения плечом. Говорить с этим злыднем не хотелось. Главное, что его примут! Непонятное чудо, постепенно доходя до сознания, разгоняло кровь огоньком надежды.

За заветными воротами показалось намного уютней, чем снаружи. Возможно, из-за обилия построек. Вдоль стены тянулись то ли сараи, то ли бараки. Внутренний двор обрамляли двухэтажные здания, хотя очевидно было, что он занимал не всю территорию, напоминая скорее парадный подъезд дворца. Туда-то они и пошли по широкой мощёной аллее, направляясь к трёхэтажному каменному дому в глубине. Боковые строения рассмотреть не удавалось, потому что обзор перекрывали удивительные то ли кусты, то ли деревья, густо высаженные по обе стороны дорожки. Они зеленели безо всякой листвы, похожие на какой-то мох-переросток, только в форме свечек. И, судя по отсутствию других растений, именно эти «свечки» источали тонкое благоухание, приятно оживлявшее воздух по сравнению с городской духотой.

На аллее стражник перестал подталкивать Клареда — то ли потому, что мальчик, наконец, набрал нормальную скорость, то ли заносчивость свою куцеухий смел проявлять, лишь когда был в положении старшего. По мере приближения к настоящему начальству, его гнетущее присутствие давило всё меньше.

Войдя в главное здание и поднявшись по широкой лестнице на второй этаж, оба были приглашены секретарём — низкорослым жилистым парнем — в кабинет Скимитара. Тот встретил их за огромным рабочим столом, заставленным по краям кипами бумаг. Отложил в сторону ту, в которой что-то писал, вставил перо в драгоценного вида чернильный прибор и откинулся в кресле, воззрившись на них.

Начальник успел снять доспехи и теперь было видно, что череп его обрит наголо, кроме кружка в центре, из которого и росла та самая тонкая косичка, перетянутая у корня какими-то толстыми шнурками так, чтобы торчать немного вверх. Оказался он немолодым, но не сказать, чтобы старым. Желтоватая кожа, широкие скулы и нависающие над глазами веки выдавали в нём, по крайней мере, наполовину салидорца.

Скимитар сделал отгоняющий жест в сторону стражника, тот бухнул кулаком по сердцу и отошёл в указанный угол у двери. А мальчика главный наоборот поманил к себе. Кларед приблизился на пару шагов, но вплотную к столу подходить робел. Исходило от старшего Воина Смерти какое-то подавляющее ощущение, намного более осязаемое, чем от куцеухого, где его легко было принять за плод собственного воображения.

— Ну, рассказывай, молодой человек, почему ты третий день сидишь у наших ворот? — заговорил Скимитар неожиданно приятным, глубоким и полным силы голосом.

Он извлёк откуда-то небольшой упругий шарик размером с ладонь и стал разминать его в руках, перекладывая то в одну, то в другую. На левом указательном пальце у него было серебряное кольцо со змеёй, кусающей себя за хвост, а на правом среднем — массивная печатка из непонятного тёмного сплава.

— Мои родители договорились, чтобы я прошёл у вас обучение, — в очередной раз принялся разъяснять Кларед.

— А кто ты и кто твои родители?

— Меня зовут Кларед Лоринден о Марвин о Этлина ал да Кастердом.

— Даже так? — приподнял бровь Скимитар. — Доказательства есть?

— Да.

Кларед поставил суму на пол и полез за отцовской тетрадкой. Только бы не размокла! Но, к счастью, влага до неё не дошла. Мальчик извлёк так предусмотрительно подсунутую ему Санатом книжицу и подал главе монастыря. Тот открыл её, пролистал и бросил многозначительный взгляд на куцеухого.

— Ну что ж, соболезную, Кларед. Я и правда обещал Белтару, что возьму одного из его племянников в обучение… — он не закончил фразу, задумавшись.

— Оплата у меня тоже есть, — Кларед истолковал сомнение в его тоне на этот счёт, и извлёк из сумы серебро, выложив слитки на стол один за другим. — Вот, держите. Отец оставил. Надеюсь, хватит? Если нет, у меня есть ещё, только домой надо будет съездить.

Скимитар посмотрел на серебро, нарочито медленно перевёл вопросительный взгляд на стражника, и, не дождавшись ответа, бросил всего три слова, которые, однако же, полетели, как тяжёлые камни:

— Навоз, две недели.

Кларед обернулся и увидел, что куцеухий стал красным, как варёный рак, но перечить начальнику не посмел. Бухнул кулаком в сердце, склонил голову и вышел из кабинета. А Скимитар снова обратился к мальчику, уже каким-то более «домашним» тоном.

— Что с дядей?

— То же самое. На нас напали кочевники. Я один выжил.

Лицо главы монастыря омрачилось. Мальчику очень хотелось спросить, почему Воины Смерти перестали помогать приграничным баронам, но вряд ли это помогло бы ему добиться цели — быть принятым в обучение, которое крайне необходимо ему, чтобы…

— Хочешь отомстить? — внезапно спросил Скимитар, словно прочитав мысли Клареда, и впился в него острым взглядом.

— Да, — честно ответил мальчик.

Мужчина задумчиво помолчал, продолжая катать в руках свой упругий шарик, потом внезапно сказал: «Лови!» — и сильно запустил им в мальчишку. Кларед инстинктивно отшатнулся в сторону, и с некоторым запозданием вскинул руку, но всё же успел поймать загадочный предмет. Шарик был тёплым и тугим на ощупь. Паренёк сжал его пару раз, не в силах отказать себе в удовлетворении любопытства, а потом спохватился и положил его начальнику на стол.

— Ну что ж, мотивы твои благородные, Кларед. Реакция тоже хорошая. Похож ты на дядю, значит, комплекция будет примерно такая же, и всё это нам подходит, но возраст…

— Мне совсем скоро двенадцать! — выпалил мальчик.

— Дослушай, — остановил его Скимитар вроде бы мягко, но так веско, что перебивать его ещё раз хоть когда-либо в жизни расхотелось.

— Простите, — потупил глаза Кларед.

— Так вот, у меня к тебе есть другое предложение. Видишь ли, в светской академии, куда я согласился тебя принять, мы учим ограниченному количеству навыков. Я же предлагаю тебе вступить на Путь Смерти и постигнуть все премудрости нашего боевого искусства. Ты станешь намного опаснее, чем твой дядя. А по окончании обучения решишь, обвенчаться ли со Смертью или вернуться в свой замок. Ты будешь жить и тренироваться при монастыре бесплатно. Но разумеется, придётся работать, как всем послушникам, на благо нашей общины. А твоё серебро, фамильную книгу, и, если есть, оружие, я предлагаю взять пока на хранение, чтобы не лишиться их в забавах со своими будущими товарищами. Что скажешь?

Кларед замер, пытаясь сообразить, правда ли ему только что предложили лучший вариант или тут был какой-то подвох. Скимитар же, видя его сомнения, положил тетрадь на серебро, подвинул эту горку в сторону мальчика и кивнул ему за спину:

— Не торопись, присядь, подумай немного.

Обернувшись, Кларед заметил у дальней от входа стены между окон диван. Тот был обтянут кожей, так что мальчик, не боясь запятнать его своей мокрой одеждой, с удовольствием провалился в мягкое нутро. И внезапно закашлялся. Наверняка простудился.

Скимитар позвонил в колокольчик, и велел явившемуся на вызов секретарю принести «горячего солнышка для гостя». После чего принялся разбирать бумаги из стопки справа: быстро прочитывал их, подписывал и, скрепив печаткой, перекладывал налево, либо же отправлял без печати в другую стопку поменьше.

Слова о «солнышке», которое можно принести, заинтриговали мальчика, но сейчас было важнее выбрать вариант обучения. Несомненно, для возвращения Меча ему понадобятся незаурядные боевые навыки, желательно, лучше дядиных, которые не уберегли ни волшебный предмет, ни его самого. И в этом смысле предложение главы монастыря было настоящим подарком судьбы. Или признаком Истинного Пути, как выразился бы Санат. Лишь бы такой выбор не помешал собственно отправиться в поход за Мечом, на поиски которого спустя годы может уйти много времени. Вряд ли Воины Смерти сами себе хозяева. Надо бы этот вопрос уточнить.

— А можно спросить? — подал голос Кларед.

— Конечно, — Скимитар поднял глаза от очередной бумаги, вернув перо в чернильницу.

— Если я вступлю… на Путь Смерти, какие обязательства мне придётся взять на себя? В смысле будущего. Просто родовая честь требует, чтобы я завершил одно дело, когда оно станет мне по силам. И я не могу от него отказаться. Да и не хочу.

— Обязательство только одно: закончить обучение и сдать экзамен. Врать не стану, это будет непросто, и тебе, вероятно, не раз захочется сбежать. Но такие испытания сделают тебя намного сильнее. Закалят и тело, и дух. Ты выйдешь отсюда другим человеком. А по истечении года решишь, возвращаться тебе или остаться в миру. Мы никого не держим насильно. Бывает, что у человека другая судьба. Но чаще всего, если он к нам пришёл, то уже неспроста. Среди обычных людей ты вряд ли найдёшь такое братство и благородную цель, как здесь. Так что, выбирать тебе.

— Я точно смогу уйти, если захочу, после того, как отучусь?

— Даю тебе слово, — торжественно произнёс Скимитар.

— Тогда я согласен, — решительно ответил Кларед. И тихо добавил: — Спасибо вам за эту возможность.

Он хотел встать, но тело словно влипло в мягкий диван и не желало от него отрываться. Мальчик пригрелся, хотя где-то внутри ещё было зябко, мышцы расслабились, голова закружилась, ведь он сегодня толком не ел…

— Тебе спасибо, что решил к нам примкнуть. Толковые Когти — так зовут наших послушников — попадаются редко, а мне кажется, ты можешь стать одним из лучших. Ты вдумчивый мальчик и решительный. Это хороший материал для работы. Мы выкуем из тебя отличный клинок!

Кларед не знал, как реагировать на такие приятные слова, поэтому просто благодарно улыбнулся Скимитару с лёгким поклоном головой. Тот на пару мгновений растянул губы в ответной улыбке, но она показалась Клареду не то, чтобы неискренней, а скорее неловкой, словно глава монастыря давно забыл, что такое радость. Сердце кольнула смутная тревога по поводу избранного пути… Однако тут мужчина попросил его сложить всё ценное в мешок, чтобы сдать на хранение.

— Оружие среди послушников запрещено, пока что вы будете пользоваться только учебным. Одежда тоже не понадобится — тебе выдадут новую, такую же, как у всех Когтей. Остальное никто не тронет, и ты сможешь забрать своё имущество, когда будешь уходить. А при необходимости, получить к нему доступ и раньше, сделав запрос в канцелярию.

Мальчик засуетился, перекладывая вещи. Остатки еды и хлеба увязал в мамину шаль, а запасную одежду оставил в суме, завернув в неё слитки, «фамильную книгу» и дядин кинжал.

Когда секретарь принёс большую чашку с дымящейся жидкостью и поставил её на читальный столик перед Кларедом, Скимитар велел тому сдать суму на хранение и вызвать Тесака Смерти. Такое звание было у заведующего учебной частью, который отныне становился начальником новоиспечённого Когтя. Теперь оставалось только ждать.

Мальчик взял чашку в руки, наслаждаясь прикосновением к горячему, заглянул внутрь и увидел мутную ярко-рыжую жидкость. Принюхался — пахло мёдом, красникой и чем-то ещё. С опаской отхлебнул, и неожиданно вкусная, маслянистая терпкая жидкость обволокла рот и горло. Кларед жадно выхлебал напиток, как божественный нектар, обжигая язык, и по телу разлилось приятное тепло. Внутри всё, наконец, отогрелось, и он чуть не уснул, откинувшись на спинку дивана, но тут за ним пришёл Тесак.

Этот кряжистый смуглый мужик двигался неожиданно плавно и быстро, как корс. Голова его была обрита по краю, а остаток тёмных волос собран в косу на макушке, чуть потолще и покороче, чем у Скимитара. На среднем пальце левой руки красовалось латунное кольцо с серебряной змеёй. Он быстро оценил Клареда, пронзив цепким взглядом сразу, как вошёл — ещё до того, как глава монастыря сообщил ему, что это их новый Коготь. Объяснил, кто такой и на каких условиях принят. Велел последить за здоровьем в ближайшие два дня и отпустил обоих. За всё это время Тесак не промолвил ни слова, только кивал и в конце стукнул кулаком в сердце. Потом подошёл к мальчишке и бросил с хрипотцой:

— Идём, новобранец.

Кларед поднялся и пошёл за ним, поклонившись Скимитару на прощание. Тот отстранённо помахал рукой и погрузился обратно в свои бумаги.

— Смотри, малец, — сказал Тесак, когда они вышли из здания. — У нас большинство беспризорных. Не советую тебе называть настоящее имя и титул. Не то, сам понимаешь… В общем, ни к чему тебе выделяться. Выбери что-то попроще, — и, спустя пять шагов с нажимом: — Прямо сейчас.

Мальчик встрепенулся.

— В смысле, попроще?

— Ну чтобы не так звучно. Покороче. Как тебя дома звали?

— Клед иногда.

— Значит имя у тебя будет Клед. А фамилия? Не барская.

— Это как?

— Сейчас назову Тупарём, и будешь так всю жизнь ходить… — едко резанул Тесак.

— Хорошо, хорошо, дайте подумать.

— Только недолго. Здесь недалеко идти.

Они вышли из внутреннего двора, свернули между стеной и бараками налево, и Кларед внезапно понял, что монастырь куда обширней, чем кажется, когда видишь городскую стену и думаешь, что они просто прикрепились к ней. На самом же деле монастырская стена огораживала не меньшую, если не большую площадь и по другую сторону от городской.

— Ну? — нетерпеливо оторвал его от наблюдений Тесак.

— Кастрин подойдёт? — Кларед сказал первое, что пришло на ум, соединив названия родового имения и подопечного города.

— Слишком намекает на местность. Думай ещё. Быстрее.

Чёрт, как же назваться? Может, переиначить родовую фамилию? Только слогов надо оставить два, а не три… Кларед перебрал в уме разные варианты, но все звучали как-то неуклюже. Дождь всё ещё накрапывал, однако, загадочный напиток под названием «солнышко» продолжал греть изнутри.

Тем временем они вышли в ту половину монастыря, которая находилась уже за чертой города. Там стояло ещё больше строений — большие и маленькие, в основном, деревянные, но иногда и железом обитые. Во всех не более двух этажей, только каменная башня с невиданной крышей из тёмного стекла, похожей на шляпу салидорца, возвышалась где-то в центре территории. Здания были расположены группами, образуя, по всей видимости, несколько двориков. Они прошли мимо конюшен, ещё какого-то узкого закоулка явно хозяйственного назначения, а на его окраине Тесак резко остановился и развернулся к мальчику, уперев руки в бока.

— Ну что, будешь у нас Клед Тупарь?

Лицо воина было сердитым, но глаза с весёлым огоньком. Правда, сомнений в том, что юного барона так и представят остальным, если срочно не выдать какой-то свой вариант, не возникло.

— Я не знаю, что придумать. В голову ничего не лезет! — взмолился паренёк с вопросительным выражением в глазах.

— Вот молодёжь пошла — никакой фантазии! — Тесак покачал головой и вздохнул. — Есть у тебя любимый зверь какой или птица?

Кларед тут же вспомнил, что недавно сравнил наставника с корсом. Это хищник благородный, большой, красивый и опасный… Только надо что-то добавить, чтобы не звучало, как кличка… Слово пришло само, и Кларед его тут же выдал, даже не успев обдумать:

— Корсун.

— Пойдёт, — Тесак цикнул зубом. — Значит, ты теперь у нас Клед Корсун. Смотри не забудь!

Кларед… То есть, Клед послушно кивнул, и они возобновили движение. Завернули за угол и, пройдя в деревянные воротца между двух зданий, обретший новое имя мальчик вступил в монастырскую жизнь.

Интерлюдия 1 Волхв-наблюдатель

Волхв не пошёл в Мохавен, потому что аура города явственно отдавала кем-то из Проклятых. А значит, они проводят там какую-то деятельность, и похоже, уже давно. То есть, за чем-то он во сне не уследил. И это что-то, наверняка, было связано с Ладонями Смерти.

Название недвусмысленно намекало на Мару, которая, впрочем, была лишь пособницей главного врага Мироздания, Девлона. Но ведь та воплотилась среди нартов, с которыми Воины Смерти враждовали, насколько он успел понять.

В любом случае, план Проклятых оказался сложнее, чем могло показаться в начале, и в этом следовало разобраться. А пока не соваться в воду, не зная брода. Так он мог лишь преждевременно выдать себя.

Санат, как он спонтанно назвался в этом цикле омоложения, углубился обратно в лес и нашёл подходящее дерево: большое, ветвистое, хорошо проводившее токи силы и щедрое. Поладил с ним, взобрался вразветвлённую крону, устроился поудобнее и погрузился в транс, позволявший сознанию побывать в разных местах, не привлекая внимания.

Первым делом он проследил за Кларедом. В этом мальчике жила знакомая душа, появления которой на свет следовало ожидать, раз затевалась очередная попытка достать Доспехи Богов. По хорошему, не следовало отпускать его в Проклятое место, но Волхв не имел права влиять на чужие решения. Нельзя отбирать у воплощённых существ право учиться на последствиях своих поступков. О какой бы угрозе Мирозданию ни шла речь.

Но он мог подталкивать и создавать благоприятные возможности. Так, когда Кларед задержался у ратуши, а в ней самой нашёлся советник, который потерял единственного сына, не грешно было внушить тому желание вернуться домой пораньше, а его конюха, наоборот, излишне увлечь разговором с собратом по ремеслу, чтобы у двух осиротевших душ появился шанс встретиться и завязать знакомство, которое могло привести к созданию новой семейной связи и изменить судьбы обоих. Но увы, мальчик был слишком напуган и обозлён, чтобы открыться вероятному покровителю.

Ладони Смерти действительно были источником духа Проклятых, витавшего над городом. Его средоточие находилось в центре монастыря: в высокой башне под морионовым куполом располагался какой-то мрачный артефакт. Подобная вещь могла уловить прикосновение даже такой невесомой субстанции, как сознание, поэтому Волхв не стал туда лезть, чтобы разобраться, какой цели может служить данная конструкция.

По характеру же тёмной силы, исходившей оттуда, ясно было лишь то, что и это — дело рук Мары. Учитывая, что она специализировалась на перехвате душ между жизнями, следовало опасаться повторения истории с драконами. Но кого, куда, как именно и зачем она заманивает на этот раз, предстоит выяснять обычными методами — беседуя с людьми и по крупицам собирая обрывочные сведения в общую картину.

Однако то, что Мара взаимодействует с двумя враждующими сторонами, означает, что на этот раз она затеяла какую-то сложную игру. И ни ловля душ, ни Доспехи Богов не являются её единственными целями.

Пожалуй, следует наведаться на другой полюс этой стратегии и проверить, как там Меч Керноса. А заодно убедиться, что та «страшная девчонка со шрамом в полщеки», которая по непонятным причинам не выдала Клареда — его давняя партнёрская душа, также связанная с историей божественного оружия. Она должна была родиться где-то рядом. И если девочка действительно попала на противоположную сторону в обозначившейся партии, то не всё ещё потеряно, и, возможно, эти двое сорвут зловещие планы до того, как они осуществятся.

Глава 8 Аина: Кочевье

Погода испортилась, целыми днями шёл дождь, и Аине приходилось сидеть в фургоне и шить. Точнее, учиться латать одежду. «Займи руки делом, чтобы дурные мысли в голову не лезли», — сказала Барама. Но они лезли всё равно.

Волшебный меч, найденный в последнем покорённом замке, будоражил её воображение. Кто бы мог подумать, что такие вещи в самом деле существуют? Но девочка видела своими глазами.

Когда они с Гарызом вернулись с обхода, их позвали во двор. Там собрались все нарты. На земле лежал непривычно длинный меч из какого-то светлого, солнечного сплава, в луже крови, но сам чистый, и его никто не мог поднять. Все нарты подходили по очереди, пытая свои силы. Но только Дарго удалось с трудом оторвать удивительное оружие от земли.

Когда меч вложили в ножны, снятые с какого-то бедолаги, оттащенного в общую кучу для костра, неестественная тяжесть, похоже, исчезла. Сказочный клинок спокойно замотали в кожи и Дарго приторочил его к седлу.

Но кочевники ещё долго гудели разговорами об этом событии, пока Барама не запретила всем строго-настрого упоминать этот предмет. «Чтобы не навлечь беду». Эти слова оказывали на нартов магическое воздействие. Речь шла о безопасности Своры, поэтому никто не смел нарушать приказ. Но думать-то не запретишь!

Аине ещё там, во дворе безумно захотелось тоже попробовать. И неважно, что она лишь мелкая девчонка. Похоже, там дело было не в силе, раз здоровенный Бардз не смог его даже пошевелить. Просто сам цвет металла этого клинка казался каким-то близким и родным, притягивал и манил.

Это желание настолько засело в девочке, что она пыталась на ночном привале подкрасться к фургону, в котором хранили сказочное оружие, и хотя бы потрогать его за эфес. Хоть пальчиком прикоснуться к тайне, ощутить, каково это. Но её поймала вездесущая Барама, оттащила за ухо и страшным голосом сказала, что если ребёнок коснётся этого меча, то умрёт.

Аина сначала испугалась, но на другой день поняла, что не верит старухе. Трудно объяснить почему. Девочке казалось, что клинок зовёт её. Даже сон приснился, в котором она, уже взрослая женщина, почему-то с лебедиными крыльями, отбивалась им от толпы каких-то оживших скелетов.

Через день Аина повторила попытку, но на этот раз её поймал сам Дарго, лишь прикидывавшийся спящим неподалёку. Он велел: «Не смей никогда прикасаться к этому мечу! Не то тебе не сдобровать». И этим словам девочка поверила. Хотя предводитель относился к ней неплохо, но когда дело касалось волшебной находки, все переставали быть самими собой. Чувствовалась в ней какая-то важная, страшная тайна, которую трудно было выкинуть из головы.

Другая загадка была связана с книгой, которую Аина взяла почитать в разорённом замке. Нарты литературу явно не жаловали, взяли лишь несколько самых дорогих томов, чтобы потом продать. А девочка, увидев большую библиотеку, вдруг ощутила неудержимую тягу к чтению. И спрятала одну из книг под рубахой. Ей приглянулась «Сага о Замке Малфир».

Когда она начала читать её на дневном привале, появившаяся вскоре невесть откуда Барама отобрала томик, страшно ругаясь. Девочка спросила, у них в Своре что, вообще читать запрещено? Старуха ответила, что нет, но именно ей и именно эту книгу читать пока рано. И унесла её, спрятав куда-то.

Однако чуть погодя Аина поняла, что знает содержание этой книги — видимо, читала раньше, хотя ничего не помнила о своём прошлом до того, как её подобрали нарты. «Так лучше, — говорила Барама. — Ни к чему тебе вспоминать пережитые ужасы». В этих словах девочка чувствовала правду, но тогда в отношении книги что-то не вязалось.

Хотя, там тоже фигурировал некий особый клинок, который главный герой где-то добыл по подсказке волшебника, чтобы победить злодея. Могло ли быть так, что этот Меч — тот же самый, что в книге? И Барама не хочет, чтобы кто-либо знал об этом… Наверное, её можно понять, но Аине очень не нравились тайны. Она хотела знать всё! Только делиться с ребёнком никто не хотел.

И ей оставалось лишь тыкать костяной иголкой в прорехи рубах, протягивать туда обрывки нитей и связывать, стараясь, чтобы швы выглядели поровнее. Получалось пока плохо. Из-за туч света было мало, она исколола все пальцы, тихонько ругаясь подслушанными у взрослых словами, но, надо признать, если бы не это дурацкое занятие, наверное, сошла бы с ума от всех этих загадок.

На другой день Свора начала подниматься в гору. Быстро холодало. Аине выдали тёплый кожушок, сшитый, похоже, на мальчика чуть постарше, но мех изнутри приятно грел тело, и девочка была рада обновке. Она попросила Бараму поручить ей какое-то другое занятие, и та послала её с Эльри собирать травы, благо дождь уже кончился, а в горной каменистой местности не было вязкой грязи.

Аина любила Эльри — это была самая добрая душа в Своре, и провести день с ней было чистым удовольствием. Они сели на коня и поскакали в сторону от обоза, к горным склонам, а там спешились, и целительница показала ей, какие травки искать.

Так девочка узнала, что листья сероватого, горько пахнущего емшана используют при всяких расстройствах живота, но те собирали в начале лета, а сейчас они искали корешки, которые помогали от судорог, вонючих ног и женских проблем. Драконья трава была поярче и пахла приятней, её применяли, в основном, в еду, для вяления мяса и как бодрящее средство.

Мокрые травы собирать не стоило, но на продуваемых склонах всё быстро высохло. Так что они набрали чабреца, душицы и железницы для «тинче» — общеукрепляющего горячего настоя. Железница входила ещё в состав мази для ран, но туда нужны были свежие цветы, а сейчас большинство этих трав пойдут в напитки или еду для вкуса, пояснила Эльри.

Зато им повезло найти змеиный корень — с виду обычную лиану, корешки которой тоже входили в заживляющую мазь. Вот их было самое время собирать, потому что плоды уже созрели.

Аина осторожно подкапывала корни острым камушком. Для травы же Эльри дала ей маленький ножик, потому что руками эти жёсткие стебли рвать сложно, а выдёргивать вместе с корневищами «неблагодарно», как выразилась целительница. Если так делать, то на следующий год травы станет меньше, а в итоге она может вообще исчезнуть. Там же, где целью сбора была подземная часть растения, она велела брать не подряд, а через промежутки. Змеиного корня и вовсе понадобился только один длиннющий отросток.

Провозились они полдня и потом пришлось нагонять Свору почти до вечера. Аина умудрилась всё-таки поцарапать руки об камни, и они теперь горели. Эльри показала ей, как быстро делать заживляющую кашицу из собранных сегодня и запасённых ею ранее трав. Мазь она на царапины тратить не стала. Взяла драконью траву, железницу, корень емшана и тысячелистник, помыла, велела разжевать как следует и размазать по чистым рукам. К утру и правда всё прошло.

Тем временем Свора поднималась всё выше в горы, которые теперь обступали их со всех сторон. По ночам становилось каждый день холоднее, вечером изо рта даже шёл пар.

Но через два дня обоз миновал узкую расселину между гор и начал спускаться в долину. Стало теплее. Словно они взошли в позднюю осень, а потом снова спустились в раннюю. Вдалеке виднелись струйки дыма, и после полудня к ним подскакали всадники, судя по всему, из другой Своры. Какое-то время они ехали рядом с их ахсартагами, а потом Бардз и Умар — «хедивеги» Дарго, бывшие его правой и левой руками — уехали с гостями вперёд. В общем, нарты приближались к месту зимовья Орды.

В тот день шли до позднего вечера, а когда остановились, стало ясно, что это не обычная ночёвка. Там их уже ждало несколько крепких шатров, называющихся юртами. Перед ними вокруг большого костра собрались встречающие. Среди них была жена Дарго с малышом на руках.

Приведённый с собой скот отогнали в сторону на выпас, а фургоны выстроили цепочкой в сторону соседнего стойбища. Туда же сразу отправились некоторые из прибывших — видимо, к своим родным. И среди них — Барама со свёртком, сильно напоминавшим волшебный меч, Извара и Аина.

Девочке было ужасно интересно, куда старуха несёт чудесное оружие, но она и не мечтала, что её тоже заведут в самую богато украшенную юрту, к предводителю Орды.

Великий Амзор, как назвала его Барама, был не очень старым, похоже, той же крови, что и большинство ахсартагов, но совсем седой. Он производил впечатление немощного, хотя сидел на своём троне без ножек очень прямо, возможно, даже слишком. Глаза его были словно подёрнуты какой-то дымкой, и на доклад Мудрейшей он реагировал слабо, даже волшебный меч, извлечённый из свёртка для демонстрации, вызвал лишь слабый кивок. Зато оживилась сидевшая рядом на шитых золотом подушках девочка, похоже, его дочь.

Очень красивая, смуглая, с завидными смоляными кудрями, она была ненамного старше Аины, но вела себя, как взрослая. Грациозно подошла к мечу, присела рядом, окинула его взглядом, не притрагиваясь, и сверкнула глазами в сторону Барамы:

— Молодец, не подвела, старушка!

Мудрейшая поклонилась ей ниже, чем вождю, и девочка коснулась её лба, словно благословляла. Старуха вздрогнула, как будто её ударили, только на лице отразилась не боль, а наслаждение.

Всё это было совершенно непонятно, но складывалось впечатление, что главная в шатре именно дочка, а вовсе не её отец, сидевший на троне, словно кукла.

— А это у нас кто? — смуглянка вплотную подошла к Аине.

— Да вот, похоже, происки Судьбы, — загадочно ответила Барама.

Девочка всмотрелась в Аину таким взглядом, что стало неуютно: словно переворошили душу. По лицу красотки расползалась настолько коварная улыбка, что Аине стало страшно. Но в следующий миг смуглянка хлопнула глазами и обратила на неё обычный детский взгляд, светившийся почти искренним дружелюбием.

— Привет, я Морена. А тебя как зовут?

— Аина, — представилась девочка, слегка растерявшись от такой перемены в поведении.

— Будем дружить? — та протянула руку.

Аина не знала, как ответить на этот жест, но не ответить на предложение дружбы, первое в новой жизни среди незнакомцев, к тому же от дочки вождя, которая сейчас улыбалась так невинно, не могла. Поэтому она просто кивнула и протянула свою руку в ответ. Морена захватила её мизинчик своим, сжала и трижды встряхнула.

— Ура, подружки навсегда! — она порывисто обняла Аину.

Та сама чуть не вздрогнула, как Барама ранее, от какого-то странного ощущения. Но, наверное, всё-таки другого, потому что ни больно, ни приятно не было. Просто в место соприкосновения их грудных клеток как будто приложили на миг горячую монетку. Однако ощущение быстро прошло, сменившись радостью от того, что её, сироту так тепло приняли, да ещё такие важные люди.

— Ладно, сейчас тебя отведут поспать к другим детям, с которыми ты будешь жить и учиться, а завтра я к тебе загляну, — непререкаемым тоном заявила дочь вождя и сделала жест Изваре.

Та поклонилась, молча подхватила Аину под руку и потащила прочь из юрты. А Барама осталась. Оглянувшись, девочка увидела, что глаза Морены снова загорелись каким-то недетским огнём, но тут угрюмая надзирательница выдернула её на улицу. Дальше Аина пошла сама, чтобы избежать неприятных понуканий.

Они прошли насквозь почти всё стойбище, потом свернули, обошли ещё несколько жилищ, и, наконец, подошли к большой юрте рядом с загоном для лошадей. Животные зафыркали при их приближении, и из стоящего рядом шатра поменьше вышла женщина средних лет с круглым лицом и русыми волосами, не нартка.

— Вот вам новая воспитанница, — сказала Извара, и, в последний раз подтолкнув девочку вперёд, ушла.

— Ну здравствуй, — приветливо сказала женщина. — Я одна из твоих наставниц, Энилея. А тебя как зовут?

— Аина Дарсан, — на этот раз девочка решила, что уместней назвать полное имя.

— Очень приятно. Давай сейчас устроим тебя на ночлег, а завтра приведём в порядок и тогда уже познакомишься со всеми.

Энилея вытащила из своего жилища соломенный тюфяк и завела Аину в большую юрту, где больше дюжины девочек делали вид, что спали. Наставница устроила её с краю, возле дышащего теплом камня, и велела отдыхать. Когда Энилея вышла, девчонки зашептались, но без света им пришлось удовлетвориться только именем новенькой и тем, что она сирота, подобранная Сворой по дороге. Оказалось, таких там человек пять, а остальные родились в Орде. Более плотное знакомство пришлось отложить до завтра.

Утром Энилея разбудила всех, позвала к недавно разожжёному костру, заставила сделать разминку. Аина повторяла движения за остальными — простые махи и круги ногами, руками, головой и всем корпусом. Потом каждая из девочек принесла по большому кувшину воды из огромной бочки, чтобы наполнить котёл, где сварили кашу с вяленым мясом, которой и позавтракали.

Пока ели, успели познакомиться. Воспитанниц было семнадцать, в возрасте от пяти до двенадцати лет. Аина стала восемнадцатой. С одной девочкой, недавно прибывшей в Орду с другой, Агдейской Сворой, Аина сразу же почувствовала некое сродство. Таша была на два года старше, тоже светленькая, с голубыми глазами и волосами цвета поздней соломы. Она пока не очень хорошо двигалась, потому что была ранена в левую руку. Вроде бы нарты спасли её. Но до этого она тоже ничего не помнила.

Тем временем наставницы сменились, и старшей стала Агунда — нартка, но не такая суровая, как воительницы. После завтрака она распределила девочкам работу: кому мыть посуду и котёл, кому мочить посконь на реке, кому сходить за ягодами. Аину оставили, чтобы привести в порядок и одеть. Нескольким девочкам, включая Ташу, выпало помогать.

Они приволокли в юрту бадью, наполнили её водой, кинули туда раскалённые на костре камни и искупали Аину, напевая под постукивание Агунды какую-то нартскую песенку с непонятными словами. Таша ровно подстригла Аине волосы, ей выдали чистую одежду по росту: шерстяные штаны, плотную длинную рубаху и вязаную кофту. Кожушок оставили тот же, поскольку ничего более подходящего такого же качества не нашлось.

Под конец девочки сводили хоровод вокруг костра под всё ту же песню, припев которой Аина успела выучить, не понимая: «Хур астур домбай лаэг, хур астур иунаг зардэ, хур астур уарзт артау, хур астур тыхджын хуцау» «Великое солнце — сильный воин, великое солнце — единое сердце, великое солнце — горячая любовь, великое солнце — могучий бог».. На этом ритуал приёма новенькой в семью был окончен и девочки принялись готовить обед — суп с бараниной и дроблёным ячменём. Лепёшки им принесла девочка постарше, лет четырнадцати, служившая помощницей у местной пекарши.

После обеда пришла Альвейд — хрупкая бледная воительница в ахсартагских доспехах, которая вызвала интерес у Аины ещё в дороге тем, как непохожа была на остальных старших, но при этом пользовалась всеобщим уважением, хотя, возможно, это был страх. Говорили, именно она победила человека с волшебным мечом. Её называли Ходячей Смертью, и она пришла оценить способности Аины.

Девочка была в восторге от мысли, что может стать такой же грозной, и старалась угодить изо всех сил, хотя, похоже, от её желания мало что зависело. Альвейд сначала швыряла в неё камни, от которых надо было увернуться, потом палки, которые надо было поймать, ещё требовала пройти по стоящему на двух чурбаках длинному бревну, затем пробежать по нему же. С задачами Аина справилась примерно на две трети. Альвейд хмурилась, но велела завтра утром прийти к ней, в соседний лагерь — тот, где изначально остановилась их Сванская Свора, после чего ушла.

Аина же присоединилась к остальным девочкам, которые вязали носки, а незнакомая молодая девушка читала им лекцию о различных видах и свойствах грибов.

К ужину принесли от той же пекарши готовое тесто, и каждая девочка слепила по несколько вареников, заправленных рубленым сыром и какой-то острой травкой. Всё это кинули в кипящий котёл, разложили по мискам кусочки масла, и через непродолжительное время третья наставница, добродушная Фатма начала вылавливать для каждой воспитанницы по варенику.

Блюдо оказалось очень вкусным, и Аина встала в очередь за следующей порцией, когда к их костру заявилась Морена. Девочек это смутило, а вот её саму нисколько. Она взяла миску наставницы, подошла без очереди, потребовала три вареника, потом подозвала Аину и велела наложить той столько же. Остальные воспитанницы безропотно расступились, пропуская обеих. Аине стало немного неловко, что её так выделили, но, с другой стороны, привилегии — вещь приятная. А с третьей, кто осмелился бы перечить дочери вождя? Тем более, отказываясь от её милостей.

Затем Морена увлекла её в сторону и потащила на то же брёвнышко, на котором чуть раньше пытала Альвейд. Там уже сидели трое юнцов с бурдюком чего-то кисло пахнущего, но при виде столь важной особы они встали, поклонились и ушли. Девочки сели на лавку и начали уплетать вареники. Морена сверкала глазами и подмигивала Аине, мол, вкусно, да? Та согласно кивала, потому что это была чистая правда.

Когда ужин был съеден, красотка, облизывая тёкшее по рукам масло, спросила:

— Ну как тебе, нравится с девочками? Не обижают?

— Нет, всё хорошо, спасибо.

— А то я могу забрать тебя в свою юрту, будешь мне помогать.

Аина немного растерялась — вроде бы ей предложили особое положение, но с другой стороны, рядом с дочкой вождя можно стать лишь её тенью, а девочке этого вовсе не хотелось. Она подумала и ответила осторожно:

— Благодарю за такое щедрое предложение, но меня вроде бы Альвейд берёт в обучение. Я очень хотела бы драться, как она. Только не думаю, что смогу одновременно и тебе хорошо служить, и с ней заниматься.

— О! Это меняет дело. Ходячая Смерть — всегда ценный воин. Тогда не буду тебя сманивать. Но если что-то понадобится или будет чего-то не хватать, ты только скажи. Чем смогу — помогу.

И Аина рискнула:

— Мне только книжек не хватает, я читать люблю. У тебя случайно нет? Я одну подобрала в замке, но Барама её отобрала. Там вообще такую библиотеку бросили… Или у вас тут не принято читать?

Морена разразилась заливистым тонким смехом, очень красивым, приставшим девушке на выданье, но никак не ребёнку. Эта двойственность в её поведении постоянно удивляла Аину. А ещё она занервничала — вдруг сказала что-то не то. Но дочь вождя, отсмеявшись, похлопала её по плечу:

— Я достану тебе книжки, дай несколько дней.

И правда, где-то через две недели Морена пригласила её в новенькую юрту, установленную рядом с её жилищем, в которой по корзинам лежала целая библиотека. Аине показалось, что всё это она видела в последнем замке, а подтверждалась догадка тем, что там были самые разные книги, кроме той самой, «Саги о Замке Малфир». Она спросила у Морены, почему ей не позволяют читать этот роман, но та отмахнулась, что просто забыла напомнить Бараме его вернуть. Однако «Сага» в корзинах так и не появилась.

Морена разрешила Аине читать в этой юрте «сколько влезет», но брать книги с собой не позволила. Свободного же времени для посещений «библиотеки» у девочки оставалось не так много. Каждое утро Альвейд давала ей задания — то выбить десять из десяти камушков по мишени, то освоить стояние «ласточкой» на бревне, ещё что-нибудь в том же роде. Их приходилось совмещать с общими для всех воспитанниц занятиями. Однако, и в те недолгие часы между ужином и отбоем, когда Аина выбиралась почитать, дочь вождя частенько заглядывала поболтать, так что уйти с головой в мир книг надолго не выходило. Зато оказалось, что Морена знает все книжки, и было с кем их обсудить.

— Ты держи с ней ухо востро, — говорила Таша. — Недобрый она человек.

Аина лишь пожимала плечами: разве у неё был выбор? Она не знала, почему дочь вождя так привязалась к ней, если это можно было назвать привязанностью, ведь властные замашки никуда не делись. Однако, глядя, как все остальные ходят перед Мореной на цыпочках, не смея и слова поперёк сказать, она могла понять, что девочке тоже по-своему одиноко. Аина перед ней не заискивала, только старалась не дерзить. Говорила, что думала, хотя, разумеется, не всё.

Конечно, душевной близости между ними не было, как с той же Ташей, и не возникало никакого желания поделиться чем-то сокровенным, вроде неясной тоски по родителям, которых вроде и не помнишь, а тепло их объятий представляется так отчётливо и его так не хватает…

Зато иногда Морена забирала её с общих занятий и они делали небольшие вылазки в горы. Один раз даже ночью собирали какие-то редкие грибы. В другой раз дочь вождя дала подруге лизнуть молочка какого-то растения, от чего обеих девочек пару часов разбирал смех. В таких вылазках почти всегда было нечто опасное, тревожащее или просто неправильное, что Аине не особо нравилось, но всё равно это были приключения, отдушина в суровой повседневности бытовой жизни кочевников на зимовке.

По-настоящему её увлекали только занятия с Альвейд. Тренироваться было тяжело, зато когда получалось, возникало ни с чем несравнимое чувство свободы от оков собственного тела, которое послушно выполняло тот или иной кульбит. Она уже неплохо метала камушки, садилась на шпагат и ходила колесом. Правда, наставница продолжала хмуриться на все успехи девочки, но Аина решила, что у той просто мрачный нрав. Сама-то воспитанница ощущала, насколько лучше стала владеть своим телом, чем ещё недавно и чем все её товарки по детской юрте, включая тех, что повзрослей.

Вообще, кое-кого из девочек постарше тренировали другие воительницы, но в ином ключе: кого-то с ножами, кого-то с луком, кого-то врукопашную. На это каждому отводились отдельные дни, как и на занятия с разными умельцами, чтобы определить склонности. Так, Аину частенько брала в помощь Эльри, заодно показывая, как готовить те или иные снадобья. Но девочке на самом деле больше нравилось общаться с кроткой целительницей, чем вникать в тонкости её ремесла. Хотя кое-что полезное она, несомненно, запомнила.

Остальные воспитанницы в это время выполняли рутинные задания, чередуясь: та же готовка, уборка, стирка. До обеда шли активные занятия, а после него — пассивные: шитьё, вязание и тому подобное. В то же время им рассказывали об окружающем мире: растениях, животных, камнях, странах и народах. Всегда с практическим уклоном — что и как использовать, чего опасаться и всё в таком духе.

Учителями выступали те, кто больше всего знал о том или ином предмете по своему роду деятельности, но по общим вопросам чаще всего их просвещала Энилея. Похоже, эта наставница была самой образованной в Орде. Кажется, она попала сюда уже взрослой, влюбившись одного из нартов, который вскоре погиб, а она осталась, потому что дома её бы не приняли после побега.

Энилея с подачи Аины нашла в «библиотеке» больше полезных книг для расширения знаний девочек. Например по истории, хоть это и не несло никакой очевидной практической пользы, но наставница считала, что полезно «расширять кругозор». Под её лекции за осень девочки научились делать нити из поскони и пряжу из пушистых овец. Ткали умелицы постарше, а вот тёплые шапки, варежки и носки они связали себе сами.

Прошла зима, за ней весенняя распутица, и Своры снова пустились в летний путь. Аина, как и другие дети, осталась с «костяком» Орды, состоявшим из старейшин, беременных женщин, детей, некоторых представителей мирных ремёсел и относительно небольшого количества воинов, которые либо ушли на покой, либо по какой-то причине пропускали сезон. Своры отбыли на восток, север и запад, а костяк неспешно потянулся на юг, на более высокогорные луга.

Альвейд ушла вместе со Сворой, поручив Аину своей старой наставнице, пожилой женщине с плоским жёлтым лицом и очень узкими глазами, бывшей Ходячей Смертью, а ныне Мудрой Гаргузской Своры по имени Ху. Та передвигалась очень неплохо для старушки, но скакать, как молодая, конечно, не могла. Зато она научила девочку лучше распределять вес, отдавая часть нагрузки на опорный предмет, и когда детей отправляли на склоны что-нибудь собирать, той стало намного легче двигаться и забираться в такие места, куда другие не рисковали.

Иногда на Аину находила непонятная тоска и хотелось плакать по чему-то безвозвратно утерянному, хотя она не знала, по чему именно. Тогда Таша тихонько её обнимала и шептала: «Поплачь, полегчает». Если же в такой момент внимания требовала Морена, внутри почему-то закипала пока безадресная злость. Очень хотелось кого-нибудь прибить. Такие мысли пугали девочку, и она старалась сбежать ото всех под предлогом того, что ей надо тренироваться. Уходила куда-нибудь на склоны, повторяя странные упражнения на координацию, которые давала ей Ху, стараясь добиться плавности, пока в голове не оставалось ни одной мысли, а в груди никаких чувств.

Время от времени Аине снились пронзительные мужские синие глаза, которые за ней наблюдали, но они не вызывали страха, скорее чувство защищённости. Девочке нравилось думать, что это её отец присматривает за ней с того света. И она рассказывала ему обо всём, что с ней происходило, что её волновало и радовало. После таких снов в душе всегда воцарялся мир.

В общем, жизнь шла своим чередом, до поры до времени.

Глава 9 Клед: Два Ворона

К вечеру дня принятия в монастырь, когда Клед прошёл все процедуры: принёс присягу ученика, продиктовал в канцелярии свои данные, поел, сдал одежду, был вымыт, обмерян, и осмотрен врачом, у него начался жар. Так что следующие три дня он, как в тумане, провалялся в лазарете — небольшом домике на четыре койки, на тот момент пустовавшем. Его снова поили «солнышком», кутали в одеяла и окуривали пахучими травами. Поили бульоном и кормили какой-то белой крупнозернистой кашей.

На четвёртое утро он проснулся, чувствуя себя почти здоровым, и, облачившись в свежую простую одежду, лежавшую на стуле у кровати, вылез на свежий воздух. Осмотрелся: было ещё рано, солнце только взошло, и в маленьком дворике с небольшим кудрявым деревом никого не было видно. Мальчик глубоко вздохнул, наслаждаясь вернувшейся полнотой ощущений и потянулся. Надо было найти кого-то из старших, чтобы его, наконец, ввели в строй послушников, не то ещё передумают брать, решив, что он хилый. Но прямо сейчас хотелось ещё пару минут насладиться этим крошечным закоулком природы, заново оживая после всего перенесённого.

Щурясь на солнце, Клед не заметил, откуда взялись окружившие его внезапно мальчишки. Трое ребят со странными стрижками, как будто кто-то отхватывал им волосы неровными клочьями, смотрели недобро. Вперёд выступил самый крупный рыжеватый мальчишка с ореховыми глазами и носом редькой, чьи волосы выглядели поцелее; двое других обошли Кледа с флангов.

— Так-так, что это тут у нас за волосатик-переросток? — сказал вожак, точно таким же тоном, как тот беспризорник на рынке.

Клед инстинктивно отступил назад, к дверям, из которых вышел, но вдруг вспомнил напутствие дяди именно для таких случаев: «Ни пяди не уступай! Дашь слабину хоть раз — и конца издевательствам не будет. Поверь, это хуже, чем если тебя просто побьют, а больше они ничего не смогут сделать».

Мальчик хотел шагнуть вперёд, но потом понял, что это стратегически невыгодно: закрытая дверь не давала подпевалам зайти сзади. Тогда он выпятил грудь навстречу задире:

— От такого же слышу. Кажется, вы старше меня, и с причёсками у вас что-то не в порядке.

— Что, завидно? — не оробел вожак. — Так мы сейчас и тебе подправим! — Он достал обломок ножа. — Держи его, ребзя!

Подпевалы кинулись с боков, попытались ухватить Кледа за руки. Он вывернулся, но понимал, что второй раз может не выйти, бежать некуда, да и нельзя. И хотя тут грозило кое-что посерьёзней побоев, мальчик вдруг понял, что ему надоели попытки всех и вся в этом городе его принизить. Он мысленно призвал Меч и бесстрашно ринулся на вожака, толкнул его в грудь со всей силы обеими руками, стараясь не угодить на нож. Пацан упал, приспешники накинулись со спины и повалили Кледа на землю следом, заломив ему руки.

— А ну смирна! — раздался вдруг взрослый командный голос.

Клед, ощутив, что его отпустили, поднялся. Это был врач — пожилой слегла заплывший жирком человек, совсем не производивший впечатления воина.

— Так, я смотрю, наш пациент поправился, — он подошёл к мальчику, заглянул ему в рот и в нос, удовлетворённо кивнул. — А ну все четверо, шагом марш к Тесаку в кабинет!

Нападавшие, как один, развернулись и, шагая в ногу, потянулись в проход между домами. Клед последовал на ними, ощущая себя немного неловко от того, что выбивается из ритма, но не желая подстраиваться под хулиганов. Врач их сопровождал.

Дверь кабинета Тесака, располагавшегося в одноэтажном кирпичном доме на высоком фундаменте, была открыта. Задиры столпились перед ней, и Клед тоже был вынужден остановиться. Однако голос врача сзади подстегнул их:

— Проходим, не стесняемся!

Ребята вошли в кабинет и выстроились в ряд, потупив взоры. Клед, не зная, что делать, стал рядом, в двух шагах, но ему приходилось вертеть головой по сторонам, в попытках сориентироваться по поведению окружающих.

Тесак наблюдал всю это процессию с хмурым видом. Наконец в кабинет вошёл врач и доложил:

— Вот, изволили подраться с утра пораньше.

— А что со здоровьем новенького?

— Пару дней щадящий режим, но, в целом, поправился.

— Понял, — кивнул Тесак, и врач удалился. — Ну и что вы можете сказать в своё оправдание?

— Он первый начал! — вожак наглейшим образом указал на Кледа, тот даже задохнулся от возмущения.

— А твоя версия событий? — обратился Тесак к нему.

Мальчик заколебался. С одной стороны, начнёшь оправдываться — ты как будто виноват, проходил это с братьями. С другой, скажешь правду — потом отомстят и будут дразнить «ябедой». А с третьей, смолчишь, как советовал дядя — потом самому с ними разбираться, одни боги знают как. Их трое, а он один. Зря здесь что ли старшие для поддержания дисциплины? И Клед решил, что единственный честный выход — повиниться всем. Выпрямился и чётко сказал:

— Я действительно толкнул его первым, но лишь потому, что меня угрожали обкорнать под стать местной моде, — он кивнул на мальчишек.

Один из них прыснул со смеху и тут же получил от вожака локтем в бок.

— Значит, все виноваты, — подвёл итог Тесак слегка вопросительным тоном, сделал паузу, но, не дождавшись возражений, продолжил: — Новичок пока не обучен правилам и не знает, что драки в количествах больше, чем один на один, у нас запрещены, к тому же врач не велел его нагружать, поэтому он сегодня отправится мыть посуду, а вы — на конюшни навоз разгребать. Вопросы есть?

— Никак нет, — хором ответили хулиганы.

А Клед, не желавший пользоваться поблажкой, чтобы не отдуваться потом ещё и за несправедливость, упрямо наклонил голову:

— Я тоже должен быть с ними, я ведь участвовал на равных.

— Похвальное желание взять на себя часть ответственности, — усмехнулся Тесак, но улыбка быстро исчезла с его лица, и в голосе зазвучала сталь: — За это я освобождаю тебя от посуды. И не советую в будущем оспаривать мои приказы. Ещё вопросы?

— Никак нет! — повторил Клед за старожилами, очевидно, единственный правильный ответ.

— Марш отсюда! — скомандовал Тесак, и мальчишки покинули кабинет поспешным шагом.

На выходе из здания, между двойными дверьми вожак остановился, чтобы незаметно пригрозить Кледу кулаком, и прошипел:

— Погоди мне, хмырь, я тебе ещё сделаю стрижку! Мама родная не узнает.

А Клед, ощутивший в себе нечто новое, действительно не желавшее гнуться ни перед какими угрозами, так же тихо ответил:

— Ты нож свой спрятал? Я, хоть и новенький, но про запрет на оружие меня предупредили. Хочешь, я сейчас вернусь к Тесаку и сдам тебя по-настоящему? Нет? Тогда лучше сразу убей, или отстань от меня раз и навсегда. На честный бой кишка тонковата, что ты с прихвостнями на новеньких кидаешься?

Вожак вскипел, вскинул глаза, но Клед встретил его взгляд твёрдо и на злобу ответил волей. Которая провела его через все преграды в этот монастырь, так что он уже знал, что она способна раздвинуть камни. И внезапно лучше понял те же слова дяди про «Ни пяди не отступать». Главным было не уступать внутренне. И он не прогнётся, даже если его и правда зарежут.

Под этой решимостью всплывшая было под ложечкой липкая плёнка страха лопнула, и Клед попытался увеличить вес взгляда, как это делал при нём Скимитар. Мальчик понятия не имел, как этого добиться, просто очень сильно возжелал.

И, видимо, хоть на золотник получилось перевесить наглость вожака. Злоба разбилась о камень и отхлынула. Рыжий хулиган отвёл глаза, неприлично шморгнул носом, как бы собираясь харкнуть с презрительным видом, но вовремя спохватился, что дом Тесака неподходящее для таких выходок место. Так что попытка задиры отступить, сохранив лицо, была несколько смазана тем, что сплюнуть ему пришлось уже на улице. А Кледа в этот момент окликнул появившийся в коридоре начальник. Мальчик вернулся к нему.

— Ты вот что. У нас тут длина волос — показатель боевого мастерства. Видишь мою косу? Она такая длинная лишь потому, что её никто не может срезать. Но тебе, как новичку, один раз положено бритьё наголо. Пока волосы отрастают, хоть маленько поднаберёшься навыков. Потом уже, что потеряешь в бою на площадке, то и будешь носить, как эта троица. Так что спроси сейчас у дежурного во дворе, как пройти к цирюльнику. А потом найди Кинжала Смерти, он, скорее всего, будет на тренировочной площадке. Хотя нет, сначала в столовую завтракать, потом к цирюльнику, а потом уже начнёшь учиться. Вопросы есть?

— Никак нет! — ответил Клед, вытянувшись, как это делали хулиганы.

— Вот и отлично, ступай.

И мальчик отправился осваиваться в новой среде. Не то чтобы с большим воодушевлением, но целей никто не отменял. Судя по стражникам, которых он перевидал, пока попал внутрь, не все тут отморозки. Но даже если все… Он всё преодолеет, зубами всех порвёт и станет лучшим! Чтобы вернуть Меч. И отомстить за родных. А там видно будет.

С таким настроением, мысленно опустив забрало, Клед вступил в столовую, указанную ему молодым дежурным. Там были только мальчишки чуть младше и чуть старше него, все с кривыми «стрижками». Видимо, обученные Воины питались где-то в другом месте. Некоторые ребята уже поели и уходили, другие же только устроились за столами, как давешняя троица.

Мальчик осмотрелся, пытаясь понять, что делать, и вслед за другим воспитанником подошёл к большому окну, в которое тут же выставили поднос с миской каши, стаканом компота и очищенной морковью на отдельной тарелке.

— Новенький? — спросил стоявший за перегородкой молодой воин. Клед кивнул. — Всё съесть обязательно. Понял?

Мальчик снова кивнул, взял поднос и осмотрелся, куда бы присесть, желательно подальше от злополучной троицы. Хотя те подчёркнуто игнорировали его, устроившись в глубине небольшого зала.

От ближнего ко входу стола ему призывно помахал черноволосый паренёк несколько горской наружности, что было уже достаточно странно, поскольку горцы обычно совсем не дружили со Свободными Княжествами, являясь роднёй смуглых народов по другую сторону границы.

Клед подошёл, сел, и уставился в ответ на проницательный взгляд своего нового… Противника? Приятеля?

— Новенький? — спросил чернявый, Клед кивнул. — Что, уже успел повздорить с нашими петушками? — мальчик кивнул на троицу.

— А как ты понял? — удивился Клед.

— По учебке уже пару дней ходят слухи про новенького, который долго сидел под воротами и простудился. Эти задиры просто не могут пройти мимо новичков. Способности у них средненькие, вот и самоутверждаются таким образом. Несложно было догадаться, что они попытаются тебя выцепить, как только ты поправишься, а у нас тут всегда простуду лечат за три дня. Я даже крался за ними, чтобы помешать, если ты не справишься, но тут пришёл Ланцет…

— Кто? — не понял Клед.

— Такое звание у врача. Ланцет Смерти. Хотя, в сущности, он продлевает жизнь, но такая уж тут традиция. В общем, ты и сам неплохо справился, только мне интересно, что было потом. Судя по поведению петушков, тебе удалось их обидеть. Но как? Сдал Тесаку?

Хоть Клед и не имел ни малейшего желания оправдываться перед кем бы то ни было, он чувствовал, что собеседник настроен к нему пока благожелательно. Но от его ответа зависит дальнейшее отношение парня, который сам с ним заговорил, а значит, склонен разобраться в ситуации.

Речь у мальчика была складная, как у образованного, поведение спокойное, а волосы подлиннее и не такие неровные, как у хулиганов, даже забраны в хвостик на затылке. Скорее всего, «горец» имеет некоторый авторитет и отношения с ним повлияют на дальнейшее положение новичка в местном сообществе. К таким умозаключениям приучал сыновей отец Лоринден. Но светский мир был теперь далеко, и Клед не собирался подстраиваться. Просто решил сразу выяснить, быть им врагами или друзьями, и ответил честно:

— Я сказал, что мы все виноваты в драке. Но их наказали, а меня нет — за то, что я принял на себя ответственность, как выразился Тесак.

Паренёк уважительно кивнул:

— Красиво! Мало кто догадывался до такого с порога. Обычно годами приходится вколачивать. Я — Алан.

Он выставил вперёд кулак, но не угрожающе, а как бы в приветствии. Клед назвал своё имя и повторил его жест. Алан легонько стукнул кулаком по кулаку и сказал:

— Ешь скорее, за опоздание на разминку Кинжал может впарить таскание воды на кухню в одиночку. А котёл там ого-го!

— Тесак велел мне после завтрака сперва к цирюльнику, и только потом к Кинжалу.

— Ну, тогда до встречи на площадке! Ты интересный человек. Надеюсь, мы подружимся. А то здесь даже поговорить толком не с кем.

И Алан, доевший свой завтрак ещё до знакомства с Кледом, удалился из столовой, расставив поднос и посуду на специальном столе, стоявшем при выходе.

Позднее они и правда сдружились. Оказалось, что Алан действительно был наполовину горцем. Его мать по молодости влюбилась и сбежала из дома со страстным красавцем, приезжавшим в город вести какие-то торговые дела с её отцом. Когда же оказалось, что у него дома ещё две жены, купеческая дочь этого не снесла и попыталась вернуться домой. Однако успела забеременеть, и семья не приняла назад опозоренную младшую дочь.

Та пыталась найти работу гувернанткой, но обозначившийся живот закрывал перед ней все двери. В конечном итоге над ней сжалилась некая пожилая пара, взяв в услужение горничной. А когда мать умерла от чахотки, сердобольные старики не прогнали малыша. Своих детей у них не было, так что его начали воспитывать и учить, как родного.

К сожалению, они не дотянули до девятилетия мальчика. А после их смерти объявился племянник, стряпчий которого легко доказал, что по документам юный приёмыш — никто, хотя вроде бы старики оформляли бумаги. И его попросту вышвырнули на улицу.

Алан видел для себя лишь одну возможность не стать уличной босотой — Ладони Смерти, и, поскольку успел получить пару десятков уроков фехтования, с первого раза прошёл в отборочных соревнованиях, которые ежемесячно устраивали Воины Смерти среди беспризорников для пополнения рядов своих воспитанников.

К появлению Кледа он послушничал уже полтора года, хотя по возрасту был младше и по росту чуть ниже, однако, благодаря непреклонному характеру и упорству в освоении преподаваемых дисциплин, успел заработать некоторое уважение среди Когтей Смерти и прозвище Ворон — за цвет волос, ум и независимость.

Имевший чёткую цель в жизни Клед тоже склонен был уделять больше других времени занятиям. Он стремился освоить все доступные в монастыре науки, в том числе теоретические, как можно лучше. А не просто взять нижнюю планку, лишь бы не потерять похлёбку и кров, как бывшие беспризорники.

Неудивительно, что они сошлись. Очень скоро друзей начали называть Два Ворона, ведь у обоих были чёрные волосы, только глаза у Алана зеленью пошли в мать. Кледу сначала не понравилось прозвище, потому что при слове «ворон» сразу всплывала впамяти ужасная картина, как эти птицы выклёвывали его мёртвым родным глаза. Однако, поразмыслив немного, мальчик решил, что это хороший образ, внушающий опаску и уважение. Так почему не простить птиц за то, что было свойственно им от природы? Ведь в смерти его родителей и варварском обращении с их останками виноваты не они.

Пользуясь большей осведомлённостью Алана о делах монастыря, Клед выспросил у него то, о чём не решился заговорить с начальством, и получил кое-какие ответы.

Так, старшим были отлично известны проделки троицы задир. А не пресекали они их, поскольку считали дополнительным испытанием для закалки духа новичков. Однако другим ученикам не возбранялось вступаться за младших. Порицалась только постоянная защита, поскольку она не давала молодому Когтю окрепнуть самому. В целом, звучало разумно, тем более что Кледа «петушки» больше не трогали; то ли помогло знакомство с Аланом, то ли отпугнул данный вожаку отпор, то ли всё вместе.

О прекращении помощи приграничным баронам против нартов полукровка был осведомлён меньше. Знал только, что в последние годы всех перед выпуском отправляли на запад, то есть, в противоположную сторону. Видимо, угроза у той границы была серьёзней, хотя о характере опасности для Свободных Княжеств оставалось только гадать. Однако там сгинул друг Алана из старших Когтей, который ушёл получать боевое крещение в начале весны, но вот уже три месяца как перестал писать.

Мальчиков прилично нагружали физически — и работой, и тренировками, но кормили очень хорошо: каши, мясо, сыр, масло, сметана, корнеплоды, пироги, варенья и компоты. Готовили это всё они сами, по очереди дежуря на кухне под руководством повара.

Занимались все немного по-разному: младшие больше работали над управляемостью тела, а старшие напирали на боевую часть, как врукопашную, так и с оружием. Учебные мечи были деревянными с тонкой полоской жести вместо ребра клинка, так что могли поранить, но не убить — чтобы никто не ленился.

Хотя Два Ворона были чуть ли не единственными, кто зачастую оставался на площадке для тренировок дольше необходимого, чтобы отработать какой-то приём или заданное упражнение — не на «лишь бы как», а правда хорошо. Справедливости ради, был ещё один русый парнишка с карими глазами по имени Сворт, который тоже проявлял усердие сверх положенного. Но делал он это как-то остервенело, словно одержимый, и на контакты вне отработки боевых моментов не шёл. Впрочем, друзьям было и без него достаточно хорошо. Клед оказался способным бойцом и быстро догонял Алана.

Среди Когтей Смерти не особенно поощрялась дружба, между учениками постоянно устраивали соревнования, но конкретно их Тесак смерти сквозь пальцы смотрел на то, что друзья часто вызывались на одну и ту же работу, будь то дежурства в столовой, конюшне, разгрузка подвод, колка дров, кручение пеньковых верёвок, замес глины для монастырского кирпичного цеха или сбор припасов в лесу. Лишь однажды предупредил он мальчиков, что, если их дружба хоть раз помешает исполнить приказ наставника или приведёт к поблажкам в поединках, то больше им вместе не бывать. Вплоть до отсылки одного из Воронов в другой монастырь. Товарищество при выполнении общей задачи похвально, но оно никогда не должно перевешивать эту задачу. И сказано это было так весомо, что ребята запомнили. Впрочем, оба были умными мальчиками и понимали, что пощадой в учебном бою лишь окажут друг другу медвежью услугу, так что сражались по-честному.

Преподавали им и общие дисциплины вроде математики, анатомии, свойств металлов и истории войн. Но отметку отличия в них имело смысл зарабатывать только тем, кто собирался пройти посвящение и стать собственно Воином Смерти, а для тех, кто не метил выше Солдата, достаточно было пометки общего зачёта. Разумеется, оба мальчика при своих способностях и воспитании метили в Воины.

Кроме того, оба молодых Ворона любили читать, и библиотека Ладоней Смерти предоставляла им широкие возможности. Правда, светских романов, вроде «Саги о Замке Малфир» там не водилось, дабы не смущать юные умы фривольностью. Но поскольку данный роман присутствовал практически в каждом приличном доме, от природы жадный до знаний Алан тоже тайком читал его ещё до того, как лишился дома. Разумеется, мальчишек в их возрасте больше волновала победа над злодеем, чем любовный сюжет. И, с подачи Кледа, они пытались восстановить события по памяти. Как говорится, одна голова хорошо, а две лучше.

В какой-то мере это окупилось, поскольку Алан помнил все детали, относящиеся к волшебнику, который заинтересовал его больше всех героев. Мол, у него были ярко-зелёные глаза и перстень на пальце с камнем в цвет, а жил он тысячу лет! До того, как лишился дома, полукровка мечтал, что вырастет и тоже станет волшебником. Верил, что цвет глаз — это признак магического дара. Но Клед-то помнил слова Саната о том, что детали повествования нарочно изменены. И если отвлечься от конкретного цвета, было очень похоже, что в романе описан именно его странный провожатый.

Хотя практически это ничего не давало. Мальчик воображал, что у такой загадочной персоны и вправду есть дела поважнее, чем навещать отрока, которому он однажды помог лишь потому, что тот оказался связан с Мечом. Неизвестно, встретятся ли они ещё. Хотя иногда Санат ему снился.

Меч, настоящее имя, титул и связь с этой историей были единственными тайнами Кледа от своего нового друга. Он просто не имел права об этом рассказывать, как бы ни хотелось, ведь тайна была не его, а уходила вглубь рода и касалась судеб всего мира… Однажды он должен будет вернуть всё на места, ради чего и учился сейчас так усердно, а другу приходилось врать, что только ради мести проклятым нартам. Хотя это было не такое уж враньё, просто умолчание о части правды. Но сердце всё равно точил неприятный червячок. И всё же, ничего не поделать: его долг — защитить честь рода.

Воины Смерти тоже очень ценили честь и долг. О них больше всего говорилось в Кодексе, который мальчишки зубрили и непрестанно повторяли. И там была интересная фраза: «Если два Долга вступают в противоречие, выбирай больший». Что он и делал, хотя из того же Кодекса знал, что это не умалит обмана друга: «Самая большая Честь не покрывает и малейшего Бесчестья».

Впрочем, всё это по-настоящему встанет между ними потом, после выпуска. А пока мальчишки вместе занимались, получали знания, навыки и бессчётные тонкие шрамы от учебных мечей на тыльных сторонах предплечий. И всё реже теряли прядки волос, постепенно отращивая хвостики почти одинаковой длины.

Интелюдия 2 Мара-паучиха

Мара была в целом довольна тем, как разворачиваются события. Паутину она выткала на славу — остаётся лишь дёргать за ниточки. Обе души-хранительницы божественных реликвий оказались под её влиянием, причём с противоположных сторон разыгрываемой ею партии. Это открывало обширные возможности по плетению силков и растяжек для тех, кто захочет ей помешать. А без этих двоих, собственно, оставался только противный ведун, соглядатай богов. Которого она, кстати, уже ловко одурачила со своими Обителями Смерти. Научилась на прошлых ошибках и запустила тьму в мир достаточно тонкой струйкой и точно вовремя, чтобы он не заметил, проспал.

Да и полномочия его, к счастью, как условно смертного, весьма ограничены. Поэтому, хотя Волхв способен в одиночку развалить всю организацию, сам никогда не станет этого делать. Обжёгся однажды так, что мало не показалось, отведав закона равновесия своих драгоценных богов. И теперь позволяет себе лишь опосредовано влиять на участников, как и она сама. Но подобной возможности в данном раскладе у него не осталось.

Было, правда, некоторое сопротивление мира, притягивающего подобное к подобному. Так, у обоих подопечных появились рядом души поддержки. Но если подружка девчонки лишь слегка утешала, не особо влияя на ядовитые занозы, методично загоняемые устами и действиями Морены, то дружок парня серьёзно сглаживал жёсткость тренировочной среды.

В целом торопиться было некуда — программа обучения Воинов Смерти была отточена так, чтобы делать из них хладнокровных убийц. Но в случае Стража Доспехов требовалось преодолеть большее сопротивление, и по истечении пары лет Мара поняла, что с парнем всё идёт отвратительно — его душа практически не поддаётся очернению. Если так будет продолжаться и дальше, он может в итоге отказаться от посвящения, а она рассчитывала получить его не только в этой жизни, но и в следующей. Пора что-то предпринять.

Мара раздула обиды, зависть и мстительность у наиболее легко поддающейся её наущениям троицы из Когтей Смерти, и те снова стали пакостить, стараясь рассорить друзей. Однако получалось у них из рук вон плохо — связь между этими двумя душами лишь укреплялась, затрудняя влияние на обеих.

Тогда Мара внушила троице самые тёмные замыслы, и те совершили несколько покушений на соратника Стража, хоть это и грозило будущей потерей добычи в размере одной неслабой подневольной души. Но и тут у них не хватило умений, вот досада! В результате заводилу с позором выгнали из монастыря. Ну да невелика потеря. В конце концов, есть ещё начальство. Куда оно смотрит?

Тесаки Смерти проходили «приобщение» раз в полгода, то есть, снова вступали в Арку Смерти, где Мара могла оказать непосредственное влияние на их душу. События внутри Арки происходили на тонком плане, но, поскольку её Воины входили туда добровольно, у Весов Самана не было повода качнуться, оповещая богов о вмешательстве в установленные ими законы.

Конечно, Мара могла вызвать этого Тесака и скорее, например, через Скимитара, власть над которым подкрепляла каждый сезон, или даже через Меча Смерти, слышащего её зов напрямую в любое время дня и ночи. Но вечность лишает бессмертных сущностей поспешности. В конечном счёте всё можно использовать с выгодой: в данном случае, чем крепче связь между друзьями, тем сильнее ударит потеря А значит, ни к чему поднимать переполох и вмешивать лишних посредников.

Когда наступила очередь Тесака Ладоней Смерти из Мохавена, Мара заставила его вспомнить ужасающую потерю семьи из прошлой жизни, и через горе ускоренно высосала из его души весь Свет. А под конец наказала пресекать всякую дружбу среди подопечных. Мол, это мешает закалять суровых воинов, размягчая их. Такие программы, запечатлённые напрямую в душе, работали помимо и даже вопреки сознательным убеждениям, постепенно меняя их.

Тесак без объяснений перевёл душу поддержки в другие Ладони, передав им запрет на общение, так что все письма обеими канцеляриями просто выбрасывались. Бывшие друзья не знали, что думать о постигшей их разлуке и загадочном молчании, и хотя не погрешили на товарища плохими предположениями, это их заметно подкосило. В общем, и волки сыты, и обе овцы целы.

После этого дело с Стражем пошло на лад. Душа его постепенно теряла свет, ведь у него не осталось никаких радостей. А надежд в Ладонях Смерти отродясь не подавали. Парень погрузился в отработку боевых навыков до остервенения. Душа его всё больше черствела, стремясь преуспеть в ужесточённой Тесаком программе соревнований между учениками. У Кледа осталась лишь одна цель, зависящая только от него — отомстить за родню. И эта цель, с точки зрения Мары, была благой, ибо позволяла ей влиять на мальчика, подпитывая в нём ожесточение, гордыню, злость.

Конечно, отравить сердце Стража настолько же, как у прирождённых убийц и живодёров, практически невозможно, но если даже малейший выбор, который он совершает в жизни ежеминутно, порой будет склоняться на сторону Себя, а не Мира, это достаточно отяготит душу, чтобы Мара могла её удержать.

Правда, был ещё Меч Керноса, но на этот счёт она совсем не переживала, поскольку даже если пареньку удастся однажды вернуть его, сакральное оружие лишь переместится из её левой руки в правую. Мысли о Мече придавали ему силы бороться, но двигаться заставляла именно жажда мести, как более понятное человеческому телу топливо на уровне сознательных чувств.

Посмотрев, насколько повлияла на мальчика потеря друга, Мара решила, что и девочку не мешает подтолкнуть к краю. У неё близилось половое созревание, один из самых неуравновешенных периодов. Лишение даже такой слабой опоры, как подруга, может, наконец, сорвать ограничения и пробудить в ней зверя. Женщины прекрасны тем, что над ними больше власти имеют чувства, и нужный импульс способен окунуть душу Стражницы во тьму значительно сильнее, чем её напарника.

В этом случае Мара могла бы действовать напрямую, руками Морены, однако, она решила поберечь эти не самые тёплые отношения. Влияние аватары понадобится ещё не раз, но оказать его будет намного труднее, если Аина закроется и перестанет её слушать.

Наставницы всё не могли решить, получится ли из девочки Ходячая Смерть. И если старая хитрая Ху, молившаяся Херту, умудрялась ходить по лезвию между тьмой и светом, то душа молодой мастерицы убийств была накрепко заморожена и полностью подвержена влиянию Барамы. Та предложила решающее испытание для ученицы: убить свою подругу в качестве посвящения. Стражнице очень нравились боевые искусства, эти занятия стали для неё чуть ли не смыслом жизни среди кочевников, в них она видела своё будущее, так что рычаг влияния был довольно весомым.

Разумеется, всерьёз надеяться на прямой успех этой затеи было бы наивно. Девочка пожертвовала призванием ради чужой жизни. Но пока её уговаривали — очень обоснованно и убедительно, на миг возникло сомнение: она хотя бы рассмотрела такую возможность, что уже заронило ядовитое зерно в её душу. А потом Альвейд сама сбросила подругу со скалы на глазах у ученицы.

Её смятение было таким сладким! Ах, эта смесь противоречивых чувств, раздирающих существо на части, создающих трещины, в которые так легко просочиться злу: любовь к подруге и боль от её потери, облегчение от собственного благородства и горечь утраты своей стези, преданность наставнице и ненависть к ней же, а потом и ко всему свету за такую вопиющую «несправедливость». А точнее, такой оглушительный крах всех надежд и потеря веры в добро. И на эту зияющую рану Мара солью насыпала слова Морены о том, что в жизни каждый должен быть сам за себя, иначе любой сможет причинить тебе боль.

Эта идея пустила корни и проросла, постепенно закрывая душу Стражницы от других людей, от искренних порывов, глубоких привязанностей, и, если повезёт, от любви Стража при встрече, которую, увы, никому не под силу предотвратить.

Глава 10 Клед: Соревнование

С наступлением весны у воспитанников Ладоней Смерти, как обычно, оживилась жизнь. После скучных зимних тренировок в душном зале им устроили «полевые» рукопашные бои на природе. В отличие от монастырской площадки, они давали возможность использовать подручные средства, приближая поединок к действительности.

К тому же, сегодня проводилась не обычная тренировка, а отборочное соревнование! Когти Смерти постарше боролись за право поехать на большую весеннюю ярмарку в Астене, где ежегодно состязались лучшие воспитанники всех Ладоней Смерти. В однообразной жизни монастырских пасынков это было заметное событие, обсуждавшееся потом со счастливчиками чуть ли не до лета. Причём, больше впечатлений зачастую приносили не сами состязания, а приключения, которые некоторым удалось отхватить по пути.

Раньше Клед не дотягивал по возрасту, но теперь, когда ему стукнуло пятнадцать, страстно захотел посмотреть на мирскую жизнь сам. Постоянные тренировки не то чтобы приедались, но душа просила… чего-то большего. А для этого надо было не только поехать в Астен, но и войти в пару лучших Когтей, которых отправят патрулировать большую весеннюю ярмарку. Судя по прошлогодним рассказам, уделом второй пары был обмен опытом с такими же худшими из лучших где-то в стенах тамошней Обители Смерти.

Конечно, интересно опробовать себя в бою против новых, незнакомых противников. Но куда увлекательней столкнуться с настоящими. На ярмарку всегда стекалось огромное количество народа: торговцы и покупатели, ремесленники и артисты, наёмники и знать со всего востока Свободных Княжеств. Разумеется, такие толпы привлекали и пройдох всех мастей, начиная с мошенников и заканчивая разбойниками, высматривавшими будущих жертв.

Сами Когти могли ловить только беспризорных воришек и других малолетних нарушителей порядка, но всё же это было первое серьёзное задание. Кроме того, зачастую именно юные патрули докладывали взрослым о более серьёзных бандитах. Иногда даже удавалось поучаствовать в их поимке, например, ведя слежку.

В общем, мысли об открывающихся возможностях будоражили воображение. Тем более, никто не сомневался, что Клед поедет в Астен, как и Сворт — тот самый третий парень, что тренировался сверхурочно вместе с двумя Воронами, пока один из них внезапно не исчез.

После этого Клед стал ещё больше налегать на тренировки, чтобы заглушить тоску и выместить злость на несправедливость мира хотя бы на «кукле» и мешке. А Сворт и раньше казался одержимым. Вполне закономерно, что два самых старательных Когтя были лучшими. Оба успели отрастить себе косички до плеч, тогда как у многих сверстников не получалось сохранить ничего длиннее куцего хвоста.

Клед уважал Сворта за целеустремлённость, но нельзя сказать, что они сошлись на этой почве. Такая дружба, как с Аланом, стала всё равно невозможной. Тесак и его Кинжалы строго следили за тем, чтобы воспитанники тесно не сближались. Хотя Сворт и раньше не особо стремился общаться. А теперь и Клед стал таким же замкнутым.

Внезапная разлука с Аланом причинила мальчику боль и какое-то время его снедала тоска. Но больше всего в той ситуации его напугал взгляд Тесака — изменившийся, какой-то безжизненный, жестокий, равнодушный. Говорили, что такой бывает у людей после визита в Арку Смерти. Который, кстати, не все переживали, и потому многие оставались Солдатами, не стремясь в полноценные Воины Смерти.

Однако Кледу посвящение было необходимо для обретения дополнительных способностей, которыми иногда козыряли наставники: подавление чужой воли, отвод глаз, или хотя бы ощущение угрозы, которое появлялось уже после первого, частичного обряда.

Только став Наречённым Смерти, бывший Коготь мог отправиться в годичное странствие перед тем, как принять окончательное решение об Обручении. И это время Клед собирался использовать для поисков Меча. Если тот не сменил хозяев, юноше пригодится любое преимущество, чтобы выручить семейную реликвию из стана врага.

Испугался же Клед того, что после прохождения Арки посмотрит вот так жёстко на друга, а ещё больше — что увидит подобное равнодушие в его глазах. И тогда он принял решение больше ни с кем не сближаться, ни к кому не привязываться, никому не открывать душу. По крайней мере, пока не выполнит свой долг чести. А там видно будет.

Однако всё это случится не сегодня и не завтра. Сегодня, как и ожидалось, Клед без особых усилий вышел в четвёрку лучших, обеспечив себе поездку в Астен. Но бой за участие в патруле неожиданно заставил его понервничать.

Сразиться пришлось с Лекко — одним из двух оставшихся от мерзкой троицы «петушков». Вторым был Шамсат, который тоже вошёл в четвёрку, что само по себе казалось немыслимым. Ни усердием, ни успехами эти ребята не блистали. Зато, как оказалось, очень ловко использовали те самые подручные средства. Так Лекко победил предыдущего противника, сломав тому нос метким броском увесистого камня. А Шамсат выиграл последний бой, швырнув сопернику в лицо горсть земли и сбив с ног.

Вообще, лишившись предводителя, эти ребята перестали не только строить козни, но казалось, и общаться между собой. Однако схожесть приёмов и тот факт, что оба приберегли пакости для более серьёзных соперников, чтобы не насторожить их раньше времени, заставил усомниться в отсутствии сговора. Впрочем, возможно, так всего лишь проявлялось родство мелочных злобных душ, которое и свело их изначально. Не зря Шамсата звали Хорём, а Лекко — Медоедом. А может, проявились старые уроки их рыжего вожака, Кабана.

Соревнования для поездки в Астен каждый раз проводились иначе, и подготовиться заранее к ним было невозможно. Клед давно так не мандражировал перед боем со знакомыми ребятами, технической победой в котором считались обычные исходы: отключка противника, первая кровь или повержение лицом в землю. Наверное, потому что сейчас на кону стояло нечто действительно важное. А ещё из-за ожидающейся подлости, которая может несправедливо лишить его заслуженного приза!

Несправедливость ужасно бесила Кледа во всех своих проявлениях. Хотя Кодекс Воинов Смерти гласил: «Нет никакой справедливости, только победитель и проигравший». Что у мальчишек точно отбивали за первые несколько лет обучения, так это охоту жаловаться на поражения, ибо: «Кто может, делает, а кто не может — ищет оправдания. Твоя победа — в твоих руках». И ещё из Кодекса: «Гнев, ярость, страх, восторг равноценны поражению, ибо они ослепляют». А значит, надо успокоиться и взять бой в свои руки, ведь: «Кто предупреждён, тот вооружён».

Клед несколько раз глубоко вздохнул и прочёл про себя молитву против страха с пристроенным к ней образом Меча. Вдох и защита спереди: «Я принимаю свой страх», выдох и прямой выпад: «и становлюсь его хозяином». Вдох и блок влево вниз: «Я забираю силу страха», выдох и режущий на возврате: «и направляю её волей». Вдох и блок вправо вверх: «Воля — моё величайшее», выдох и рубящий на возврате: «оружие против врага». Вдох и обратный блок вполоборота: «Воину Смерти некого бояться», выдох и колющий назад: «кроме самого себя». А в конце разворот с отсечением головы воображаемому противнику. И хотя он пока не был Воином Смерти и не понимал, как можно бояться самого себя, тысячекратно повторённая ранее формула сработала, усмиряя мандраж и очищая разум.

Мальчик рванулся на противника с яростным напором, понимая, что нельзя давать тому передышки, чтобы так и не узнать, какая подлость припасена для него. Он начал осыпать Лекко непрестанным градом ударов, словно «куклу» на тренировке: прямые, рубящие, «молотовые», навесные, локтевые — в корпус, в шею, по ушам и голове; ступнёй по голени, носком под колено, коленом в живот. Конечно, тот ставил блоки и отступал, но это не слишком усложняло задачу, даже делало её интересней. Главное, что больше противник ничего сделать не успевал. И неважно, что попадания пока приходились в некритичные места: Клед мог так продолжать очень долго, а Лекко рано или поздно ошибётся и раскроется.

Ворон гонял Медоеда по всей полянке, стараясь не выпустить туда, где можно спрятаться за дерево или как-то иначе оторваться. Повернуться же к сопернику спиной для отступления означало сдаться. Мальчик заходил то слева, то справа, бил ногами по коленям сбоку — не действенно с точки зрения победы, зато Лекко неизменно отскакивал в нужную сторону. А ещё у него в местах многократных попаданий появились покраснения и кое-где даже отёки. От этого чувствительность снижалась, и скорость реакций замедлялась.

Лекко начинал злиться от бессилия и совершать ошибки. Вот он попытался контратаковать, но прямой удар соскользнул по руке Кледа, прошедшей в этот момент тому в грудину. Медоед закашлялся, возвращая руки к корпусу для защиты и пытаясь отступить. Но Ворон, чувствуя слабину, пошёл на прорыв: подскочил вплотную, мощным взмахом одной руки снизу раскрыл вялый блок, а вторая следом врезалась сопернику в челюсть. Лекко опрокинулся на землю ничком и остался лежать, лишь слабо подёргивая конечностями.

Несколько секунд, пока все не убедились, что поверженный боец уже не встанет, Клед восстанавливал дыхание. Ноздри у него раздувались, как у разгорячённого коня после скачки. А откуда-то из живота медленно поднималась волна торжества. Даже не над этим хлюпиком, а над скользкой ситуацией. И над самим собой. Он справился! И страх преодолел, и тактику удачную выбрал против хитростей Медоеда, и успешно её применил. А главное, победил! Что означает, теперь он точно попадёт на ярмарку. О да!

Можно было срезать поверженному противнику единственную оставшуюся длинную прядь, но Клед не захотел марать «коготь». Дождавшись объявления победы, он покинул полянку и демонстративно бросил кольцо в ящик к остальным.

Ободки со скрытым лезвием надевались на указательный палец только на время учебного поединка. Каждый из воспитанников подбирал себе «коготь» по размеру и обязательно проверял, как откидывается рабочая часть, чтобы не опростоволоситься в момент триумфа. Эти действия вошли у них в привычку.

Крошечный клинок, остро заточенный с одной стороны, имел тупое острие и годился лишь для того, чтобы срезать клок волос. Кинжал говорил, что традиция «боевой стрижки» для унижения противника восходила к первым воспитанникам Смерти, которые тренировались ещё с настоящими мечами. А «когти» придумали, когда отобрали у них смертельное оружие, заменив его учебным — иначе слишком мало доживало до посвящения. И уже в честь этого изобретения воспитанников назвали Когтями.

Лекко занялся Ланцет, а Клед пошёл на место отдыха для закончивших поединок бойцов у костра. Там уже грелся огромный котёл, в котором выбывшие из соревнований первыми Когти скоро начнут варить походный обед. Они натаскали бочку воды из близлежащего ручья, и Клед сейчас выпил бы с удовольствием целый ковшик, но разрешалось сделать только три глотка, которые он просмаковал по полной, прежде чем глотать.

Потом мальчик завернулся в одеяло, как полагалось по времени года, и завалился на походное «кресло», которым служил кожаный тренировочный мешок, наполненный сеном вместо песка. Напряжение битвы схлынуло, оставив опустошение. По телу прошёл лёгкий озноб. И начали оживать незаметные до сих пор ощущения в теле.

Кисти и предплечья пекли и ныли после такого количества ударов по блокам противника. Всё-таки, сколько ни лупи «куклу», а живого человека бить почему-то больнее. Несмотря на «наручи» — сетку из неглубоких шрамов, покрывающую руки каждого Когтя в результате тренировок с учебным мечом. Видимо, само мясо в отбивную — вон как покраснело, завтра будут синяки. А сегодня ещё один бой надо выдержать.

Мальчик не стал выпендриваться, когда подошёл для осмотра Ланцет. Послушно посмотрел на солнце, вывалил язык, встал, подпрыгнул на носочках. В ответ на вопрос, беспокоит ли что-то, показал руки. И врач наконец погасил пожар густым слоем приятно охлаждающей мази с запахом мяты.

— Стеш! — окликнул Ланцет Кинжала Смерти, который заведовал инвентарём. — Выдашь ему обмотки для последнего боя.

Стеш кивнул и полез в свой мешок.

— Как он там? — Клед посмотрел на Лекко, привалившегося к дереву с мокрой тряпкой на голове.

— Оклемается, — ответил Ланцет и отошёл.

Немного погодя подошёл Кинжал, молча присел перед Кледом, осмотрел его руки сам, покачал головой. Коса у этого Воина Смерти имела оригинальную раскраску из-за двух больших седых пятен в тёмной шевелюре. Поскольку он был далеко не стар, оставалось только гадать, откуда взялись эти отметины. Кинжал вручил Кледу две «улитки» из скатанных в рулон длинных полос плотной ткани и собирался так же молча уйти. Но паренёк остановил его назревшим вопросом:

— Мастер Стеш, почему после ударов по деревянной «кукле» не остаётся таких следов? Вроде, человек мягче…

Пегий Воин Смерти смерил его взглядом искоса, словно бы оценивая, стоит ли мальчишка ответа. Он всегда так делал, но, в отличие от более молодого и активного мастера Раста, который сегодня следил за боями, хоть иногда что-то объяснял. У второго Кинжала всё сводилось к: «Сделай десять тысяч раз — и сам поймёшь».

Наконец, приняв положительное решение, мастер Стеш развернулся к мальчику лицом и сказал:

— Ты не попадаешь в плоскость. На кукле твоё тело само приспособилось, чтобы уменьшить боль, а живой противник ставит руки иначе, каждый раз по-разному, и ты вместо плоскостей попадаешь в рёбра.

Видя непонимание в глазах Кледа, Стеш подошёл к нему и жестом велел подняться, потом выставить руки вперёд. Мальчик повторил его боевую стойку, и Кинжал зеркально приложил своё предплечье тыльной стороной к его:

— Вот так ты бьёшь по кукле. А противник ставит руку так, — он развернул свою ребром, — вот и получается синяк. Надо за этим следить. Понял?

Клед радостно закивал и поклонился:

— Спасибо за урок, мастер Стеш!

Кинжал ухмыльнулся и отошёл к своим вещам. А мальчик сел на место и начал примеряться на собственных руках. Убедился, что встречать ребро больнее, и решил не тревожить отбитые предплечья дальше, а просто расслабиться, пока «кресло» за ним.

Минут через десять объявили следующий бой, и Клед, вместе со всеми, потянулся к полянке сражений.

В противостоянии Сварта с Шамсатом мальчик был заинтересован, поскольку ему предстояло драться с победителем самому. Но главное, с ним же идти в патруль; исход соревнований определит только старшинство. Поэтому Клед болел за Сворта и очень надеялся, что тот найдёт на скверного Хоря управу. Тоже ведь видел предыдущие бои и знал, чего ожидать.

С виду Сворт не особо опасался Шамсата. По своему обыкновению, выжидал, когда тот сам подставится, чтобы сразить наверняка. Однако жилистый паршивец всё время крутился: подлетал на один-два тычка и сразу отскакивал, обходил сбоку и повторял. Хладнокровный Сворт не особо дёргался в ответ на эти манёвры. Даже блоки не всегда выставлял, поскольку удары часто не долетали. Он просто не выпускал противника из поля зрения, поворачиваясь за ним на месте.

Несколько раз Шамсат швырял ему в лицо подобранный с земли мусор и камни. Сворт уклонялся, смещаясь в сторону. Ещё он периодически пытался достать Хоря ударом ноги на подскоке, но всерьёз не преследовал. Тем не менее, потихоньку они смещались к кромке леса. В какой-то момент Шамсат отскочил от очередной контратаки за дерево. Тогда Сворт отошёл назад и демонстративно сложил руки на груди. Соревнующиеся могли покинуть полянку сражений по желанию, однако, имели полное право этого не делать.

Кинжалу, как и следовало ожидать, надоела бестолковая беготня, и он велел Шамсату атаковать. Тот не мог ослушаться. Но оказалось, что пройдоха успел подобрать за деревом сучок с острым концом и теперь с разбега метил им в лицо противника.

Сворт принял боевую стойку мгновенно, но в последний момент ушёл с линии атаки: сделал полшага влево, поймал руку с палкой снаружи и выкрутил её против движения, помогая противнику навернуться через свою ногу, оставленную у того на пути. Шамсат выронил сучок и загремел носом в землю с вывернутой назад рукой. Клед прямо позавидовал этому движению — у него пока так складно не получалось.

Быстро обозначив формальную победу упором колена между лопаток и ладони в затылок, Сворт оседлал Хоря. Ухватил за жиденькую косичку, которую тот умудрился заплести из самых длинных сохранившихся прядей, одним движением большого пальца раскрыл свой «коготь» и полоснул. Судя по презрительному выражению лица, соперник не вызвал у него уважения своим поведением в бою.

Кинжал объявил победу, и Клед искренне загудел вместе с остальными в одобрительном кличе «Ей-ей-ей!».

Ну что ж, можно выдохнуть! Со Свортом биться проще в том смысле, что не надо ждать подвоха. Уставом это не запрещалось: в бою не на жизнь, а на смерть все средства хороши. Но в дружеском поединке хитростям не место — тут у ребят взгляды сходились. Это не обсуждалось вслух, просто было заметно по поведению — каждый Коготь в схватке вёл себя по-своему. Справиться со Свортом, конечно, сложнее, но попасть с ним в патруль однозначно спокойней, вне зависимости от того, кто победит.

Следующий бой между Шамсатом и Лекко пришлось ненадолго отложить. Первый ещё не успел отдохнуть, а второй — до конца прийти в себя. К тому же, Сворт, кажется, потянул Хорю руку, и сейчас им занимался Ланцет.

Клед, пользуясь случаем, растянулся на молодой травке и подставил лицо ласковому солнышку, впитывая подзабытые запахи леса. Даже дышалось на природе иначе — глубже, шире… Хотя в монастыре воздух здорово освежали вечнозелёные тессы, но не было такого богатства ароматов. Сама земля, казалось, оживает и щедро делится силами со всеми, кто к ней прильнул. От каменных плит и песчаных дорожек не получишь таких ощущений, сколько тесс в промежутках не посади.

Впрочем, вскоре ветер донёс запах варящегося в котле мяса, который перебил весь настрой. Поскольку еда никому до окончания соревнований не светила, сейчас этот запах скорее вызывал тошноту. Клед подошёл к бочке и выпил ещё глоток живительной влаги, дозволенный тем, кто не закончил сражаться, но чей бой ещё не сейчас.

Потом всех воспитанников, кроме занимавшихся обедом и готовившихся к схватке, согнали на разминку. Всё-таки ранней весной без движения тело быстро остывало и требовало разогрева, а ожидание затягивалось. К счастью, в упражнения тоже внесли праздничное разнообразие: кроме обычных приседаний-отжиманий парни прыгали друг через друга, ходили вприсядку и катались кувырком наперегонки.

Наконец, почти через час начался бой между Шамсатом и Лекко. Эти двое друг друга стоили, так что сражение получилось грязным. Уместнее даже было бы назвать его дракой. Парни сцепились и катались по земле, норовя накормить друг друга остатками прошлогодней листвы. Как они смогут защитить честь их Ладоней перед другими, даже непонятно. Кинжал вон тоже, кажется, недоволен. Рожи у бывалых Воинов Смерти, конечно, каменные, но воспитанники всё равно приноровились считывать их настроения по малейшему напряжению мышц лица.

В конце концов, Лекко одержал верх, ссадив противнику скулу найденным в траве камнем. Кромсать патлы, конечно, не стал — это, пожалуй, единственная любезность, которую они друг другу неизменно оказывали в память о былом товариществе. Других не щадили.

Перед финальным сражением перерыв был совсем небольшой, поскольку оба соперника уже отдохнули. Ланцет ещё раз осмотрел припухшие кисти Кледа и забинтовал их обмотками. Стеш осведомился у Сворта, хочет ли он уравнять возможности, но тот отказался. Ворон его понимал: кисть частично теряла подвижность, некоторые положения ладони и захваты выбывали из арсенала, хотя Сворт любил работать ногами. И сейчас придётся плясать именно от этого: не давать дистанцию для длинных ударов в голову, беречь бока, и вообще, лучше всего постараться завалить его на землю.

Ребята прополоскали рты перед схваткой, чтобы не мешала сухость во рту. Нашли себе «когти» по размеру. Хотя Клед в случае победы не собирался портить причёску Сворту, но так уж полагалось.

Биться с ним было не так страшно, как с Лекко, но некоторый мандарж всё-таки присутствовал. Хотелось победить. Всё-таки, это не обычная тренировка, а первенство. Клед ещё ни разу не был первым или главным в чём-нибудь. Особенно, таком интересном, как патруль на ярмарке. Сворт туда уже ездил в прошлом году, правда, во второй двойке, с ребятами, которые теперь в старшей группе. Так что, если победит он, тоже, в общем-то, будет справедливо. Но…

Так, всё, прозвучал сигнал к старту — мысли прочь. Выходя на битву, Клед повторил в уме вторую половину молитвы против страха, чтобы настроиться: «Воля — моё величайшее оружие против врага. Воину Смерти некого бояться кроме самого себя». А его воля сейчас — победить! Не ради ярмарки, а ради взятия новой высоты на своём пути.

Юноши встали друг напротив друга посреди полянки. Их взгляды на миг встретились. Вообще, запрещалось смотреть в глаза противнику, потому что так опытный Воин Смерти мог подчинить себе более слабого. Но никто из ребят такими умениями пока не обладал, а Кледу казалось важным оценить настрой Сворта. Настрой был серьёзный. Значит, придётся превзойти самого себя!

Расфокусировав взгляды, как и положено, чтобы не пропустить движение противника, мальчики какое-то время ожидали хода друг от друга. Впрочем, повадки каждого были давно известны, и в игре «у кого больше выдержка» Сворт мог превзойти любого. Так можно достояться и до окрика Кинжала, который выберет за них, кому нападать. Поэтому Клед начал первым.

Он подскочил вплотную, метя левой в челюсть сбоку, чтобы попытаться правой проскочить под дых. Но Сворт не стал блокировать, а ушёл направо, заступая за спину. Клед стремительно развернулся, как раз вовремя, чтобы увести плечо из-под сокрушительного удара локтем сверху, и сильно толкнул соперника обеими руками — в грудь и подмышку. Сворт частично погасил толчок прикрывающей рукой, однако, не удержался и потерял равновесие. Падая, он попытался подсечь переднюю ногу Кледа. Тот успел отступить и сразу же подшагнул обратно, чтобы пнуть лежачего в бок. Сворт ушёл кувырком через плечо. Клед кинулся за ним и с разбега врезался плечом в корпус, как только противник начал подниматься. Оба повалились на землю, но быстро откатились друг от друга, понимая, что захвата не получилось, а барахтаться, как предыдущие бойцы, было несолидно.

Кажется, Кледу удалось раззадорить Сворта, потому что на этот раз он сам пошёл в атаку, с неслабым таким напором. У Кледа под ложечкой даже шевельнулся росток опасения, но его сразу же смыл азарт. Юные бойцы обменялись сериями ударов и блоков на средней дистанции, однако, тут у обоих всё было так хорошо поставлено, что никому из них не удалось получить преимущество.

Надо было придумать что-то нестандартное. Видимо, это поняли оба парня, потому что, разойдясь на пару шагов, на несколько секунд застыли друг перед другом. Клед решился первым и ринулся к противнику. Сворт хотел сбить его атаку на подступах ударом ногой с разворота в голову и, в принципе, успел бы. Вот только Клед нацелился на бросок, а потому в последний момент нырнул вниз. Нога, в сгиб над которой он метил плечом, как раз ушла в полёт, и получилось, что Клед разминулся с центром тяжести Сворта. Упав на колени, он крутанулся и тут же поднялся, оказавшись как раз за спиной соперника, ещё не успевшего опустить ногу на землю. Так что толчок на подъёме обеими руками в поясницу получился мощным и пришёлся ровно поперёк оси тела, стоящего на одной ноге. Сворт без шансов загремел носом в землю. Вышло даже лучше, чем Клед хотел. Он быстро подскочил, пока соперник не успел опомниться, и надавил коленом тому между лопаток, а голову прижал к земле рукой.

Всё. Это победа! Он смог! Выиграл первенство в схватке с достойным противником. Теперь они поедут в Астен, прогуляются по ярмарке, и именно он, Клед, будет принимать решения, куда там идти и что делать. Грудь переполняло какое-то новое окрыляющее ощущение. Словно он впервые поверил, что ему удастся задуманное. Встань перед ним даже целое племя врагов, он сумеет победить — не силой, так умом, а скорее, обоими. И вернуть волшебный Меч!

Клед даже не услышал, как Кинжал объявил победу. Понял, что это случилось, лишь когда Когти трижды прокричали «Ей-ей-ей!» и загомонили, радуясь окончанию соревнований. Хотя недолюбливали обоих «выскочек», выделявшихся из коллектива своим нездоровым рвением и не подошли их поздравить. Единственным, кто отдал Кледу салют Смерти в виде маха ребром ладони ото лба вниз, был Сворт, которому Клед помог встать. А мастер Раст свойски хлопнул победителя по плечу. Но всё же победа, которую можно хотя бы морально присвоить, всегда подходящий повод для радости толпы. Тем более, что теперь можно было наконец приступить к обеду.

Запах каши с мясом давно будоражил некоторые желудки, а Клед только сейчас ощутил, насколько проголодался. Еле хватило терпения размотать все эти витки ткани на руках, одновременно сворачивая их в «улитки», потому что за комок спутанных лент прилетит по голове от мастера Стеша.

Так же было порой и с отработкой связок на «кукле» или мешке: войдя в боевой режим, Клед забывал обо всём, и дежурным приходилось гнать его в столовую бранью, потому что пропускать приёмы пищи будущим воинам строго-настрого запрещалось. Только Ланцет мог освободить воспитанника от обязанности поддерживать в себе силы на должном уровне, ввиду какого-либо недомогания. Но, по понятным причинам, обращались к нему, только когда становилось совсем плохо.

Сегодняшнее первенство ознаменовалось для победителя ещё одним интересным новшеством: кубок ронга после еды. Кледу поднесли чашу с медовой брагой и велели выпить залпом. Вкус был странный — горько-сладкий, не очень приятный, зато потом в голове образовалась восхитительная лёгкость. Стало как-то совсем не до воинского братства. Парень потихоньку сместился в сторонку от шумной компании, обсуждавшей прошедшие бои, залёг на пригорке и прибалдел на клонящемся к закату солнышке.

В груди у него нарастало какое-то непонятное чувство, бесконечно далёкое от битв и суровой монашеской жизни. Безадресная ласка плескалась внутри и постепенно захватывала всё его существо. Будь Клед трезвым, он бы, наверняка, сопротивлялся, поскольку это однозначно размягчало, размывало привычную настороженность и заставляло блаженно растечься, ощущая единение с миром. Но сейчас он поддался и испытал ни на что не похожее ощущение, как будто бы в сердце у него зажёгся свет, только он был жидким и пробежал по венам, заставив каждую клеточку зазвенеть от радости…

Хотя нет, если подумать, нечто похожее Клед чувствовал, когда впервые взял в руки Меч. Только сейчас не было даже мысли о нём. И всё равно, единственное слово, пришедшее в голову, было «любовь». Непонятно, к кому или чему… Просто к жизни, наверное.

Глава 11 Аина: Ярмарка воров

С тех пор, как Аину отвергла Ходячая Смерть, девочка болталась по стойбищу, как оторвавшаяся кувшинка в пруду. Вернее, она делала вид, что всё идёт, как обычно, занимаясь рутиной, но ощущала себя на краю пропасти. Той самой, куда сбросили Ташу…

Аина не жалела, что провалила это страшное испытание. Убить подругу своими руками было бы всё равно, что лишиться души. Никакие боевые навыки, пусть даже казавшиеся волшебными, такого не стоили. Жаль только, что этот урок так дорого обошёлся её подруге.

Однако, ей скоро стукнет двенадцать — пора покидать Дом девочек и перебираться в подмастерья к избранному наставнику. А она своего лишилась. И нового искать было слишком поздно. Она, конечно, пыталась, но никто из боевых мастериц её не привечал. Давали уроки, хвалили за способности, но не более.

Взять Аину в подмастерья готова была только Эльри. Вот только девочке совершенно не хотелось возиться с травами и мазями, а главное — с больными. В детстве ей нравилась доброта и мягкость этой женщины. Работа с ней иногда становилась отдушиной и до сих пор. Но сама Аина не считала себя доброй. И ей не хотелосьтакой быть.

Доброй нартская женщина могла быть только замужем, рожая наследников какому-нибудь ахсартагу; овладев чисто стойбищным ремеслом вроде ткачества, пекарства или молочничества; ну, ещё воспитательницей или целительницей. Но ничто из этого Аину не привлекало. Она хотела самостоятельности и свободы, а такое могли себе позволить только воительницы!

Для той же, кто мог вытворять в бою чудеса, Аина оказалась недостаточно злой. Впрочем, в эту крайность ей тоже не хотелось. Барама, которая больше не ходила на Охоту, как-то сказала, что надо определиться: либо туда, либо сюда, иначе так никем и не станешь. Но Аина не хотела выбирать. Почему надо быть либо злым, либо добрым? А не делать выбор каждый раз в зависимости от того, что покажется правильным? Иногда девочку разрывали нешуточные противоречия: с одной стороны хотелось тепла и близости с кем-то, с другой — чтобы все отстали и никто от неё ничего не ждал!

Хотя ждали от Аины лишь того, чтобы она пристроилась к какому-то делу. Однако из воительниц она никому не была нужна. Да и они её не слишком впечатляли. То, что могли дать мастерицы Меча и Кинжала, Стрел и Дротиков, Руки и Ноги, Седла и Стремян, было, конечно, полезным, но вроде приёмов ходьбы половчее для того, кто мечтал летать. За неимением лучших источников, девочка осваивала и эти простые навыки. Но без наставника некому будет за неё поручиться, когда придёт возраст Охоты.

Только Ху учила Аину чему-то действительно ценному с точки зрения самой девочки. Однако делать это приходилось чуть ли не тайком из-за неодобрения со всех сторон. Ху была слишком старой, чтобы брать новых подмастерий. К тому же, из другой Своры. И у неё уже имелась ученица, правда, не по боевой части, а по целительской.

Черноволосая круглоокая Роха перенимала у бывшей Ходячей Смерти уникальные для всей Орды навыки чинить людей руками. Не только когда что-нибудь вывихнут или надорвут, но и при коликах, бессоннице, буйстве и тому подобных вещах. Аине случалось подслушивать эти наставления, пока она ждала своего урока под видом того, что принесла какое-то снадобье от Эльри. Такое врачевание казалось ей более интересным, чем травничество, но Роха на неё даже не смотрела. Да и рано той самой было пока учить.

А Ху в последнее время давала уроки вовсе не боевые. Другой задумался бы, не выжила ли старуха из ума, услышав её задания. Например, стоять столбом в лесу полдня, пока какое-нибудь животное вроде кабана или горного козла не пройдёт мимо, не обратив внимания. Или ловить рыбу в горном ручье голыми руками. Или останавливать дыхание, сунув голову в бочку или в тот же ручей.

Получив очередное задание, Аина потом долго отрабатывала самостоятельно очередной урок. А какие-то замысловатые движения из упражнений по координации ей завещали делать каждый день до самой смерти. И хотя они не имели видимого отношения к бою, девочка чувствовала, что всё это постепенно меняет как её сознание, так и сам способ двигаться, сливаясь с другими объектами: мечом, луком, конём, противником… Объяснить это кому-то другому на словах было нельзя, но Ху сказала, что только так можно научиться делать то, что кажется невозможным другим.

А ещё Ху рассказывала, что такому искусству боя обучили их предков некогда более совершенные существа. Специально для того, чтобы противостоять Воинам Смерти, за которыми стояла некая злая сила. Этих существ было трое и назывались они валькириями — огромные женщины с тремя глазами и настоящими крыльями. Они спускались с гор. И учили не только тому, как двигаться, но и как чувствовать, как мыслить. Это было самым главным. И вот это главное нарты растеряли. Практически на её глазах.

Учительница Ху, Сарыза рассказывала ей, что когда-то в молодости видела одну валькирию. Наставница самой Сарызы умерла, не успев передать ей всё, и юная девушка пустилась на поиски таинственных существ, чтобы завершить обучение. Долго искала их, взбиралась на самые вершины, но нашла, лишь зайдя в какую-то пещеру и пройдя гору насквозь. Только оказалась она после этого совсем в другом мире — с лиловым небом и огромными деревьями. Валькирия, стоявшая на страже пещеры с той стороны, передала ей знания из третьего глаза на лбу прямо в голову, и, вернувшись, Сарыза десять лет постигала их на практике, тренируясь. Так что Ху повезло получить почти неискажённое учение. Но постепенно передавать его в чистом виде стало запретным. Ей разрешили обучать лишь одну ученицу за раз. И каждая теряла всё больше основ, отметая их во имя каких-то сиюминутных практических целей и не доучиваясь до конца. Альвейд была последней и очень разочаровала наставницу полным бездушием.

Так что, может, и хорошо, что молодая Ходячая Смерть забраковала Аину, как бы ни восхищало её владение телом на грани волшебства. Ху утверждала, что Аина сможет выработать свой собственный стиль, если будет вдумчиво выполнять упражнения, прислушиваясь к себе и «делая движения своими».

А ещё Ху предостерегала от выбора стороны — добро или зло, — как хотела Барама. Равновесие во всём было основой основ того учения, что преподала ей Сарыза. Ходячая Смерть должна быть беспристрастной, но ей свойственно сопричастие, необходимое, чтобы проводить душу жертвы в мир иной, не цепляясь за этот. И для того, чтобы быть чистым орудием, а не убийцей, она должна уметь почувствовать или понять, кому умирать ещё не время.

Однако нарты становились всё более жестокими, отметая чуткость к судьбе в угоду своей алчности. Они переименовались в Народ Войны и с каждым годом грабили всё больше людей, накаляя противостояние с Воинами Смерти. Они расшатывали равновесие, и по законам мироздания, рано или поздно чаша весов очень сильно качнётся против них. Впрочем, говорить об этом считалось крамолой.

Ху называла этот процесс, который длился всю её жизнь, «помрачением разума» и подозревала, что к нему как-то причастна старая ведьма Барама. Ведь та выглядела довольно пожилой ещё до того, как юная Ху начала обучение, и по всем правилам давно должна была помереть. Морену же Ху называла демоном, которому Барама помогла воплотиться. По её словам, этот демон подчинил сознание вождя ещё в младенчестве, а когда она вырастет, нартов ждут страшные времена, разложение и гибель.

Слова Ху можно было принять за бредни выжившей из ума старухи, но они вызывали в девочке какой-то глубинный отклик. Даже если Аина пока не понимала их до конца или считала иносказаниями, преувеличениями вроде сказок. Все эти рассказы придавали некий смысл её упоению во время занятий, позволяя верить, что она работает не только над телом, но и над душой. Объясняя, почему именно после этих упражнений внутри у неё воцарялся мир, а не простое опустошение от усталости, как после других, обычных. Только бы успеть перенять побольше, пока бывшая Ходячая Смерть сама не отойдёт в мир иной.

В общем, с одной стороны Аина продолжала тайно следовать избранному пути. А с другой, не могла найти своего явного места в Своре, чтобы приносить пользу. Если заставят, придётся выбрать Эльри, хотя это точно не её стезя.

Впрочем, расположение травницы позволяло ей не только навещать тайную наставницу под благовидным предлогом, но и продолжать выработку невосприимчивости к ядам, которая была начата по указанию Альвейд. Конечно, ученичество у целительницы ещё упростило бы этот процесс. Однако получить такую неуязвимость Аина хотела для того, чтобы всё-таки уходить со Сворой на Охоту.

Эльри знала о сомнениях девочки и однажды здорово озадачила Аину вопросом, зачем той Охота. Что именно она хотела там делать? Убивать, грабить? Не лучше ли лечить?

Аина думала несколько дней и не смогла найти внятного ответа. Точно не затем, чтобы причинять кому-то боль. Просто ей хотелось вырваться из будничной рутины, освободиться от скучных обязанностей, самоутвердиться в каком-то героическом свершении. И, чего греха таить — получить какую-нибудь красивую добычу, которой кочевники обычно пренебрегали: предметы роскоши и культуры, не на продажу, а лично для себя. Была у девочки такая странная маленькая мечта. Возможно, отчасти она родилась из зависти к Морене, которой в качестве подарков приносили всякие редкие предметы вроде огромной раковины, в которой можно услышать шум моря, обрамлённого самоцветами ручного зеркальца из диковинной кости или большого хрустального шара. А ещё книги. Она так и не получила «Сагу о Замке Малфир». Аина завидовала не положению, а именно вот этим маленьким радостям, но при этом ей хотелось добыть нечто подобное собственным трудом, а не как подношение. Однако выбор трофеев для лекаря или любого другого бытовика ограничен.

Как-то раз Аина решилась завести разговор о будущем со своей единственной оставшейся, хотя и нелюбимой подругой. Остальные девочки сторонились наперсницы «принцессы», которая по мере взросления всё явственней распоряжалась в Орде и вызывала всё более противоречивое отношение. С одной стороны, у неё получалось держать всех в узде, пусть и прикрываясь иногда папенькиным авторитетом, а с другой, её выходки многих бесили.

Можно было понять опасения юных нарток, что взбалмошной дочери вождя доложат об их затеях или словах, которые могут навлечь неприятности. Доказать, что подобное не пришло бы ей в голову, Аине было нечем, да и не хотелось. Ху учила: «Никогда никого не вини. Никогда ни на что не жалуйся. Никогда ни перед кем не оправдывайся. Только так ты сохранишь целостность, а это лучшая защита против всего на свете».

Морена отнеслась к поднятой теме несерьёзно. Посмеялась и сказала что-то вроде: «Не переживай, я пристрою тебя, куда захочешь, только скажи. Или просто заберу в личную свиту. Пусть только посмеют сказать, что помогать дочери немощного вождя не полезно для Орды».

Облегчения Аина не испытала. Она ценила свободное время после общих занятий, дающее возможность уходить тренироваться в горы, и боялась его потерять, став «свитой» Морены. Поэтому, пока терпело, не поднимала вопрос. Хотя такой выход мог оказаться наилучшим из имеющихся. Он позволит расти, не выбирая ремесло, пока не придёт возраст, позволяющий отправиться на Охоту, а там уже она покажет себя в деле.

Так что, несмотря на предостережения Ху и собственную неохоту, Аина не решалась противиться сомнительным затеям Морены. На этот раз дочь вождя придумала такое развлечение, как поехать на весеннюю ярмарку с собственной бандой воришек. Обычно этим промышляли воспитанники Дома мальчиков на пару с учениками воинов, но в этом году она собрала смешанную компанию — как по возрасту, так и по полу. Для какой-то хитрой задумки, в которой Аине была обещана главная роль.

Они поехали в Астен с Агдейской Сворой, чья очередь была работать на западном направлении в этом году. Весенняя ярмарка традиционно служила сигналом к началу Охоты. Свора могла поживиться торговцами на подступах или на обратном пути, объезжая Астен по широкому кругу Тропой Войны и совершая вылазки оттуда. А банда воришек откололась и выехала одним фургоном на саму ярмарку.

Морена с одним из парней постарше осталась сторожить фургон, объявив себя королевой воров, а Аину герцогиней. Для несостоявшейся Ходячей Смерти соорудили специальное платье из чьих-то благородных запасов, только под юбками по всей окружности были пришиты мешки для сбора добычи, которую должны были тырить по прилавкам и карманам остальные.

Малышня получила распоряжение ходить по двое, но как бы не вместе. Один забирает, незаметно передаёт другому, а тот уже Аине. Она же изображает из себя знатную наследницу в сопровождении другого парня постарше, прикидывающегося охраной. В случае «шухера» все кидаются врассыпную, «охранник» задерживает стражу, которой традиционно служили стекающиеся на ежегодный сбор ученики Воинов Смерти. «Герцогиня» же в это время элегантно исчезает в подворотнях и потихоньку выбирается с добычей к «карете».

Заданием было тащить всё самое лучшее для своей «королевы». Настроение у той было крайне весёлое — Морена предвкушала потеху. А вот Аине было здорово не по себе. Хорошо, конечно, что ей самой красть ничего не придётся. Плохо то, что, если её поймают, она не сможет отвертеться, как другие. Девочке казалось, в этом случае она сгорит со стыда. Причём, совершенно незаслуженно! Или всё-таки помощь ворам — так же неправильно, как и само воровство?

Аина не знала, откуда у неё вообще взялось это странное чувство, неприятно скребущееся в груди каждый раз, когда что-то казалось нечестным. Среди нартов завладеть чужим добром считалось доблестью. Правда, в основном, подразумевалась победа в бою. Которая сопровождалась риском для жизни и давала хозяину шанс отстоять своё имущество. Те же, кто ещё не дорос до настоящих схваток, проявляли свою удаль вот так: исподтишка уводили с прилавков и из корзинок фрукты и мясо, пироги и специи, резные фигурки и дешёвые украшения. Дорогие было велено пока не брать, чтобы стража на них не ополчилась раньше времени. Только присматривать лакомые куски — по одному в руки, чтобы стащить перед самым отъездом. А потом сравнить, чья добыча круче. Но у Аины всё это вызывало необъяснимую брезгливость.

Единственное, что девочке было неожиданно приятно, так это нарядиться, как настоящая знатная дама. Морена нацепила ей парик с длинными волосами — настоящими! Сделала красивую причёску, закрывающую шрам на щеке, который ещё и замазала белилами. Даже дала несколько своих украшений. Особенно Аине понравился золотой кулон в виде лилии с розоватым аметистом внутри. Он был таким нежным, изящным… Казалось, эта подвеска должна принадлежать ей, потому как Морене она совсем не подходила. Но вызывать дочь вождя ради неё на поединок… нелепо.

Спина девочки распрямилась, голова гордо поднялась, кисти грациозно свисали от согнутых в локтях рук, на одной из которых висел шитый золотом веер, а на другой — украшенный бисером кошель, наполненный для солидного вида и звона обитками разных металлов из кузни. Аина выглядела не хуже любой другой родовитой леди на ярмарке, о чём ей с явным восхищением сообщил «охранник» — развязный зеленоглазый юноша ахсартагской крови по имени Арто, которого Морена то приближала к себе, то отдаляла без всяких видимых причин.

Аина смотрела на благородных женщин с неожиданной завистью, внезапно осознав, что хотела бы вот такой жизни, а вовсе не воинской доблести. Но среди кочевников, увы, подобных вариантов не существовало…

Зато сейчас она могла хотя бы вообразить себя одной из них. Прогуливалась вдоль торговых рядов, небрежно прикасалась то к дорогущим тканям, то к ювелирным украшениям, словно бы примериваясь. Но потом отходила с выражением лица, говорящим: «Нет, это недостаточно хорошо для такого сокровища, как я».

Сбивала игру Аины только нартская малышня, периодически прислонявшаяся в толпе, чтобы сбросить добычу в необъятные карманы, упрятанные под верхней полуюбкой. Тогда девочка оглядывалась на своего высокого спутника, который следил за окружением, и нервно теребила кулон.

В какой-то момент её взгляд зацепился за немолодого мужчину, стоявшего на углу между торговыми шатрами. Было в нём что-то странное: осанка благородная, а одежда скорее охотничья, и на лбу кожаная лента, хотя оружия нет — в руках посох, а на пальце кольцо с крупным синим камнем под стать королю, но в серебре…

Секунду спустя Аина поняла, что обратила на мужчину внимание, потому что тот в упор смотрел на неё. Она вспыхнула смущением, но тут их глаза встретились, и мысль о том, что её заметили за сбором краденого, улетучилась, как не бывало. Эти ярко-синие глаза лучились теплотой и сопереживанием. А главное, были ей определённо знакомы. Только откуда?

Аина обернулась на Арто, но тот смотрел в другую сторону. А в следующий миг мужчины на прежнем месте уже не оказалось. Девочка позабыла о своей игре и теперь пыталась вспомнить, откуда она могла знать этого человека? Где его видела? Не в стойбище — точно. А где ещё? Быть может в той, прошлой жизни, до несчастья, о которой она ничего не помнила? Но тогда почему он не подошёл к ней, не назвал её по имени? Хотя бы не кивнул? И почему сочувствовал, если с виду у неё всё было хорошо?

Она так сильно задумалась, что чуть не сшибла очередного малька, спешащего к ней, чтобы сбросить добычу. И не успела опомниться, как толчок Арто в спину сообщил: что-то неладно. Аина обернулась и увидела двух юношей с косичками в характерной рыжей коже — Воины Смерти! Один тёмный, худой с острым взглядом, другой русый, сухощавый, тоже весьма серьёзного вида. И оба целенаправленно пробивались через толпу к ним.

Пора уносить ноги! Арто остался встречать парней, а Аина, вздёрнув нос, пошла дальше, как ни в чём не бывало. По крайней мере, она надеялась, что так казалось. Девочка постепенно ускоряла шаг, заступала за группы людей, заворачивала за шатры, пока ощущение, что ей смотрят в спину, не пропало. Однако успокаиваться было рано. Выйдя к краю ярмарочной площади, Аина завернула в подворотню проходного двора, который они нашли ещё накануне вечером. Пройдя насквозь трёхэтажный доходный дом и не чуя за собой погони, она готова была вздохнуть с облегчением, но тут её руку с веером схватил кто-то, появившийся из-за угла.

Аина резко развернулась и встретилась взглядом с чернявым стражем. Какие у него необычные глаза! Светло-серые с тёмно-серой каёмкой, словно звёзды во тьме… Снова знакомые! Но эти она сразу вспомнила: мальчик на дереве в её первом замке с нартами. Она его тогда не выдала, потому что он ей понравился.

Глаза парня тоже расширились, на секунду сместившись на её шрам, с которого отлетели волосы при повороте. Их глаза снова встретились, и по изменившемуся настрою Аина поняла, что тот её тоже вспомнил. Его хватка ослабла, девочка дёрнула руку, выворачиваясь, и побежала через двор. Страж её не преследовал.

Она быстрым шагом пересекла ещё пару улиц и остановилась у какой-то лавочки перед домом. Поняла, что ей необходимо присесть. Лицо горело. Ей было стыдно, неведомо за что. Всё было честно: парень обязан ей жизнью, и потому отпустил. Но тот его первый взгляд до того, как он её узнал — с таким жёстким презрением… Девочка не могла понять, почему оно её так болезненно обожгло. Даже глаза увлажнились — от злости. На всю эту дурацкую затею, на Морену. Почему она должна чувствовать себя какой-то дрянью недостойной?

Аина решительно поднялась и пошагала к фургону. С неё хватит. Пусть «королева» говорит, что хочет, но больше Аина «герцогиней» не будет. Пусть хоть обидится и перестанет покровительствовать. В крайнем случае, можно сбежать. Сейчас, как раз удобный момент — они уже в большом городе. Девочка не знала, куда податься, но если, скажем, спереть это платье, то можно разжалобить кого-нибудь, мол её похитили злые кочевники, ей удалось вырваться, а кто она — и сама не помнит из-за пережитого страха…

Занятая своими переживаниями Аина шла, не разбирая дороги. И поплатилась за невнимательность — её снова поймали за руку, заставив вздрогнуть от испуга. Причём, вырваться сходу, несмотря на злость и умение, не получилось. Её держала рука взрослого.

Аина подняла глаза. Перед ней стоял синеглазый мужчина. Девочка замерла. Под этим взглядом, казалось, невозможно было почувствовать оторопь или стыд. Он видел её насквозь и… не сопереживал, а принимал. Ощущение оказалось неожиданно болезненным. Точнее не оно само, а та пустота в её жизни, которую оно обозначило. Так мог бы смотреть отец…

И тут Аина вспомнила! Ей раньше часто снились эти глаза! Она и думала, что это отец с того света передаёт весточку. Почему она так решила — непонятно, наверное, из-за тепла во взгляде. Растерявшись, девочка смотрела на знакомого незнакомца во все глаза, совершенно открытая и беспомощная. А его захват на руке перешёл в мягкое пожатие и губы произнесли всего два слова:

— Вспомни себя, — настойчивые, как приказ.

У Аины в душе, отзываясь, натянулась и зазвенела какая-то струна, угрожая лопнуть. И пока она пыталась её усмирить, даже не заметила, как мужчина исчез. Оглянулась — его нигде не было видно.

Струна затихла, оставив ощущение внутреннего напряжения. Девочка не замечала его раньше, однако, теперь поняла, что оно присутствовало, сколько она себя помнила. Словно в доме её души был тайный чердак, о существовании которого она не догадывалась, пока не подул сильный ветер, отворивший слуховое окно, и не потянуло в жилые комнаты сквозняком с непонятно волнующим запахом. Дверь чердака задрожала, но не открылась. Видимо, была заперта на ключ.

Постояв ещё с полминуты, Аина окончательно пришла в себя и уже неспешно пошла к фургону, размышляя, как бы донести до Морены, что с неё забав хватило — убедительно, но не нарываясь на ссору. Сбегать ей пока расхотелось. Слишком много опасностей подстерегало девочку её возраста. И хотя какого-нибудь одного извращенца она, возможно, одолеет, против нескольких взрослых ещё слишком мала и слаба отбиваться.

Барама перед поездкой рассказывала, что таких, как она, похищают Отступницы Похоти, чтобы сделать наложницами для этих ненавистных Воинов Смерти. После чего дороги назад, к нормальной жизни для женщины нет. Она уже не сможет жить с обычным мужчиной. А если заживёт, тот быстро погибнет. Проклятие какое-то хитрое. Уж Барама-то в таком понимала.

Нет, лучше уже взрослой и полностью обученной уйти. Только надо поднажать на работу с оружием — меч, кинжал и метательные звёздочки. А ещё она видела у Ху интересные серповидные клинки «когти тигра», которые можно вращать на пальце и вскрывать ими вены противника в ближнем бою… Или не в бою. Их легко спрятать в подобном платье и, в случае необходимости, нанести смертельную рану обидчику так, что никто не поймёт и не поверит, что убийца — благородная леди…

С тех пор и пустила в Аине корни идея со временем покинуть кочевников. Изрядно облегчив дальнейшее пребывание с ними. Ведь это стало всего лишь игрой, притворство в которой естественно, как способ достижения цели. И поскольку эта цель лежала за пределами нартского мирка, отпала необходимость искать настоящего наставника и выбирать стезю из предложенных. Достаточно сделать вид, и в этом не будет ничего нечестного. Ведь пока другого выхода нет.

Глава 12 Клед: Отступницы Похоти

Перейдя в старшую группу, Клед оказался на другом участке монастыря, с другими наставниками. Только Тесак над всеми был один. Здесь занятия шли жёстче. Клинки выдали уже настоящие, затупленные из отживших своё боевых. Было больше поединков, часто командных. Верховая езда. Расширение арсенала оружия. Другие упражнения. Чего стоила одна только обкатка кувырков на щебёнке или падения вниз головой с высокого сука. Теперь про плоскости объясняли всем: как вкручиваться при падении, при кувырке, при ударе, чтобы не пораниться. Занимались в защитных длинных рубахах, связанных из пеньки, называвшихся вырвицами. Но всё равно травм было намного больше.

Под лазарет было даже отведено здание с несколькими палатами, которые никогда не пустовали. Здесь и проводил основную часть времени Ланцет. Клед успел познакомиться с больничными порядками, растянув руку при падении с лошади. Травмированным давали задания на поиск и отработку возможных в их положениях боевых действий. В специальном зале стояли снаряды, позволявшие тренировать отдельные части тела, чтобы не сидеть в праздности. Например, брусья разной высоты для накачки живота и поясницы или деревянные шары в специальных полозьях для разработки ног.

Однако много нагрузки брать не позволяли для скорейшего выздоровления. Кому-то полчаса, кому-то час утром на боевые приёмы и столько же после обеда на зал. Остальное время будущим воинам приходилось… вязать!

Когда Клед увидел крючки, у него глаза полезли на лоб: неужели воинов унижают чисто женским занятием?

— Это наказание? — спросил он у Ланцета.

— Можешь и так считать, — согласился врач. — Но вырвицы на деревьях не растут. А главное, вязание вырабатывает терпение и улучшает способность совершать мелкие точные движения. Первое понадобится при слежке и в засадах, а второе поможет незаметно проникать в стан врага. Хотя шпионскими заданиями чаще занимаются Стилеты Смерти, куда отбирают тех, кто уже имел, скажем так, склонности. От обычного же Воина Смерти требуется умение хотя бы быстро расшнуровать нартскую юрту. А это уже ювелирная работа — не клинками мясо кромсать!

После такого объяснения Клед подошёл к непривычному занятию с некоторым интересом. В конце концов, шить их уже заставили — каждый из старших Когтей мастерил себе кожан-непробивайку на будущее, закрепляя металлические квадратики с изнанки куртки. Но вязать оказалось сложнее из-за необходимости использовать более хитрый инструмент, чем игла. Можно было и пальцами, как некоторые, но по младшей группе парень помнил, как ссаживается кожа при кручении пеньковых верёвок, а в старых перчатках, как тогда, делать петли было неудобно. Осложнялось всё тем, что рука была потянута правая — пришлось осваивать крючок левой. Поначалу получалось ужасно, и кривое полотно приходилось раз десять распускать. Но постепенно Клед приспособился и к выписке даже связал целую пару рукавов.

Вернувшись в строй, он хотел наверстать упущенное время. Чувствовал, что засиделся без полноценной нагрузки и не хотел отставать от товарищей. В седьмицу, когда после обеда у Когтей было свободное время, все куда-то разбежались, а парень вышел на площадку — хотя бы ногами поработать по мешку и покувыркаться.

Однако вскоре к нему подошёл Ларис — один из наставников.

— Эй, Ворон, ты что тут делаешь? Завтра день отдыха, все у Отступниц.

— Я хотел позаниматься, наверстать…

— Так, ты мне это дело бросай! — жёстко сказал немолодой горбоносый Кинжал. — Мы достаточно занимаемся целыми днями. Будешь перерабатывать — выгоришь. Тебе что, девки не милы?

Клед против воли зарделся. Он силился что-то ответить, но не мог сложить и два слова.

— Ты у нас ещё девственник что ли? — Ларис внимательно воззрился на него с прищуром, даже ближе подошёл.

— Да, — потупился Клед.

До сих пор он умудрялся избегать разговоров на непристойные темы, которые время от времени вели между собой другие Когти. Мальчик старался их даже не слушать, полагая подобное неуместной темой для досужей болтовни, а тем более шуточек. Впрочем, поскольку воспитанники Смерти ходили только к специально обученным женщинам чисто для плотских утех, судить он их тоже не брался. Похвалялись же некоторые своими успехами в ратном деле, так почему и не в этом, если они воспринимали его, как подвиг?

Сам Клед всегда полагал, что встретит девушку, которую полюбит, женится на ней, и тогда уже у них всё случится. Правда, это были устаревшие представления, ещё от баронской жизни. Но и сейчас, когда избранная стезя может провести его мимо супружества, парню хотелось, чтобы первый раз произошёл с кем-то особенным, кто придётся ему по душе. Конечно, иногда ему снились жаркие сны, после которых он просыпался весь мокрый. Это началось после первого патруля на ярмарке в Астене, где он насмотрелся всякого разного: и на девиц лёгкого поведения с наполовину оголёнными прелестями, и на лобызающиеся парочки… Но в голову ни разу не приходило последовать совету товарища, как-то заставшего его за неурочной стиркой простыней — пойти и «поиметь бабу». Это даже звучало отвратительно.

Ларис, какое-то время молча разглядывавший его, наконец хмыкнул:

— Теперь понятно, почему ты так упариваешься в тренировки. Дурная силушка вся не туда пошла. Значит так, сейчас быстро помылся, в выходную форму оделся, и я отведу тебя в Красный дом ради первого раза. А потом ты будешь ходить туда сам каждую седьмицу вечером. Понял?

Кледу казалось, что лицо стало краснее варёного рака, но он кивнул. Не думал парнишка, конечно, что Смерть залезет даже в такие сокровенные дела. Но ежеутреннее повторение ученической присяги в краткой форме не давало забыть, что он вверил всю свою жизнь в Ладони Смерти. Как и остальные люди, впрочем, только Воины Смерти — сознательно.

— Считай это предписанием Ланцета, — усмехнулся Кинжал. — Если не веришь, он подтвердит. Марш приводить себя в порядок!

Парень на рефлексах стукнул себя кулаком в сердце, потом выбросил раскрытую ладонь в сторону земли, салютуя положенное «Всё живое станет прахом», и развернувшись, побежал выполнять приказание. Но, пока он ополаскивался под душем, на душе скребли кошки. Лишение невинности с женщинами для утех казалось ему в высшей степени недостойным.

А с другой стороны, старшие ученики рассказывали, что посвящённый Воин Смерти уже не сможет быть с обычной женщиной. То есть, быть-то он сможет, вот только она после этого умрёт. Так не лучше ли сразу отказаться от детской мечты, взявшейся из какой-то книжки — однажды полюбить и вкусить сладкий плод с тем, кто дорог? В конце концов, у него есть долг чести перед родом. И неизвестно, выживет ли он, исполняя его. Сможет ли он его исполнить без полного посвящения. Если же нет, то к чему обрекать хорошую девушку на страдания или на смерть? Да и себе душу рвать на части?

Конечно, будь его воля, парень, возможно, и вовсе не стремился бы открыть эту главу своей жизни, но раз уж так распорядились те, кому он себя поручил… Чёрт с ним, судя по обрывкам рассказов искушённых товарищей, которые нет-нет, да и долетали до ушей, это было довольно приятным занятием.

Клед стряхнул нерешительность вместе с водой, метнулся из душа в барак, отжал и промокнул волосы, заново заплёл косу, которая доходила уже до середины лопаток, хотя и лишилась недавно пряди у правого виска. Впервые надел мягкую кумачовую выходную рубаху и такие же панталоны, натянул сверху кожаный костюм, предназначавшийся для любого дела за стенами монастыря. Внутри воспитанники чаще всего ходили в некрашеных посконных «парах», которые каждый вечер стирали. Но сейчас некогда — Кинжал его ждёт, благо завтра выходной — успеется.

Мандраж начался уже за калиткой. Клед ещё ни разу не выходил наружу по каким-либо собственным нуждам. Не было их у него. Да и эта — не то, чтоб по собственной воле… Хотя дело, конечно, в другом. Сейчас он пересекал границу, ступая в неизвестность: не только между монастырём и Красным домом, но между юношей и мужчиной. И пересекать её вот так буднично, с кем попало, потому что, по мнению старших, пришла пора… казалось неправильным.

Однако, простую истину, которую Клед усвоил ещё со слов дяди, теперь вколотили в каждого: страх — это граница, и лучшее, что может сделать Воин Смерти, чтобы победить первое — перешагнуть последнее. Это необходимо для победы — как над собой, так и над любым противником. Суть любой стратегии сводилась именно к тому, чтобы не поддаться страху. И сейчас парень привычным усилием воли нацелился на прорыв.

За резными дверьми на памятном крыльце скрывалась прихожая, где Клед, повинуясь примеру Кинжала, сдал куртку странной бабушке, чьи глаза плотоядно блеснули при взгляде на него. Ларис, видимо, заметил, что парня потряхивает, и хлопнул его по плечу:

— Не дрейфь, страшно только в первый раз. Потом тебя за уши не оттащишь! — и твёрдой рукой направил ученика в витражные двери справа.

Войдя, они оказались в огромной гостиной, освещённой множеством свечей. Кругом стояли диваны и кушетки, на которых располагались старшие Когти, каждый в компании откровенно разодетой красотки или даже нескольких. Лица женщин и девушек были вызывающе размалёваны. В воздухе витал какой-то мускусный аромат, а из угла неслись звуки лютни, игравшей легкомысленную мелодию. Пара товарищей, давно зазывавших Кледа в сие заведение, приветствовали его появление задорными возгласами.

— Какие люди! — привстала навстречу им из резного кресла напротив входа, немолодая женщина.

Она была накрашена чуть меньше и одета чуть скромнее всех прочих. Кресло роскошью превосходило всю остальную мебель и предназначалось для одного человека. Всё это, как и особая аура властности, подсказали Кледу, что перед ними хозяйка заведения.

Ларис подошёл, и они обменялись совсем нескромным объятием. Он прижал женщину к себе слишком тесно, а она хлопнула его по заду, но поцеловать себя в губы не дала — изогнувшись, умудрилась подставить ухо, и судя по смешку, услышала что-то приятное.

— Позволь представить, Жани, это наш новичок, — указал Кинжал на Кледа, застывшего посреди комнаты.

Жани грациозно подплыла к парню, внимательно оглядывая его с ног до головы с одобрительным видом, приблизилась вплотную, подняла веером подбородок, заглянула в глаза.

— Как тебя зовут, милый?

— Клед, — хрипло сообщил парень.

Он ощущал себя странно. Эта женщина годилась ему в матери, но то, как она смотрела… Животный предмет её интереса был сразу понятен, и это отозвалось неожиданным возбуждением…

— Поздний что ли? — обернулась она к Ларису. Тот кивнул. — Сколько ему лет? Семнадцать?

— С хвостиком.

— Ну и ну!

Жани снова обернулась к покрасневшему Кледу и всмотрелась в глаза уже более человеческим взглядом. Задумчиво похлопала веером по ладошке, и вскоре изрекла вердикт:

— Тут нужна Абель. Девочки, позовите её! А ты пока присядь, милый, выпей, расслабься. Красотки, обслужите новичка!

К Кледу сразу же подошли две девушки, взяли за руки и подвели к большому креслу, с которого вспорхнули целых четыре прелестницы. Усадив его, провожатые пристроились рядом и тут же принялись массировать ему плечи. Третья налила кубок у буфета и поднесла его парню. Все они радостно улыбались ему, и, хотя Клед понимал, что такая у девушек работа, было очень приятно.

В кубке оказался хороший ронг, и парень осушил его чуть ли не залпом, в облегчении от того, что первая часть приобщения к мужскому миру прошла без особых хлопот. Третья девушка принесла от буфета кувшин и тут же снова налила кубок до краёв. Две другие продолжали ненавязчиво поглаживать его плечи, голову, руки, колени, вызывая на пару с хмелем состояние блаженной наполненности. Парень ради приличия спросил у девушек имена, но ни одного не запомнил. Они тоже о чём-то его расспрашивали, но Клед отвечал машинально. Вопросы-то были несложные: сколько лет, откуда родом, какое оружие предпочитает и тому подобное — чисто для поддержания разговора. Расслабиться окончательно он всё-таки не мог: внутри росло новое беспокойство, перед главной границей. Кто такая эта Абель и почему ему нужна именно она?

В ожидании Клед разглядывал окружение. Было забавно увидеть товарищей в такой роли. Некоторые вели себя естественно, другие же распустили хвосты, что твои петухи перед курами. И столько непривычных улыбок на обычно суровых лицах! Пожалуй, тут не только плотские утехи позволяли отдохнуть от воинских будней.

Также парень заметил, что у некоторых более взрослых девушек в центре груди была небольшая татуировка в виде цветка — у каждого свой. А вот у женщин постарше — уже целая цветочная мозаика в виде ромба, верхний конец которого начинался от ямки на шее, а нижний уходил во впадину между грудей. Он спросил обхаживавших его девушек, что это значит, и та, что сидела спереди, поглаживая ему колени, ответила:

— Это степени посвящения. Когтям можно иметь дело только с Оступающимися — теми, кто без татуировок. Наречённым и Солдатам — с Отступающими, у кого маленький цветок, а вот полноценным Воинам — с Законченными Отступницами, у которых проявлен большой узор.

— А почему?

Девушка замялась, и в разговор вступила та, что постарше, которая наливала ему уже в третий раз:

— Мы, как и вы, служим одной богине — Смерти, и чем выше ступень посвящения, тем пагубней отзываются телесные контакты на тех, кто ниже по рангу. Сила Тёмной Матери накапливается в нас и разрушает непосвящённых. Да и неинтересно становится.

Клед вгляделся в пояснявшую девушку и увидел у неё на груди красный мак. При этом она очень искренне ему улыбалась:

— Я говорю лишь о том, что происходит за закрытыми дверями. Но здесь, в гостиной, все мы едины. Для нас радость помогать расслабиться всем, кто служит Тёмной Матери. Не обязательно утехами, можно просто поговорить или получить массаж. Ни одна из нас никого из вас не отвергнет. Мы неспособны. По крайней мере, после посвящения любое ваше прикосновение приносит нам удовольствие.

Клед, наполовину вылакавший уже третий кубок ронга, решил тут же проверить и протянул свободную руку к щеке девушки, глядя ей в глаза. Та нагнулась, чтобы принять ласку, и парень не увидел в её блаженно расширившейся улыбке ни малейшего признака фальши. Обнаглев, он провёл пальцем по её губам, и зрачки девушки расширились, как от острого удовольствия. Интересно!

— Спасибо, — поблагодарил Клед за разъяснения и убрал руку, которой тут же завладела сидевшая сбоку девушка.

Он погладил по щеке и её. Тогда третья нагнулась сзади и поцеловала его в губы. В животе у парня затрепыхались бабочки, а в штанах слегка подпёрло. Он даже сам испугался собственной реакции, и отстранился, залпом допив свой кубок. К счастью, девушки не настаивали, давая ему время освоиться с новыми ощущениями.

Смущённый Клед искал, на чём остановить взгляд, чтобы успокоиться, и тот упал на лютнистку. Девушка сидела в тени, не была ни накрашена, ни оголена, но казалась светлым пятном на фоне окружения. Возможно, из-за светлых волос и белого платья, однако, улыбка, блуждающая на её губах, выражала радость совершенно иного толка. И от этого начавший было заполнять голову парня дурман рассеялся. Он с благодарным поклоном отставил вновь наполненный кубок и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза и сосредоточившись на музыке. Мелодия была игривой, но в то же время светлой, от неё становилось легко на душе. Стеснение, страх, неуверенность таяли.

Внезапно все невесомо поглаживающие тело руки упорхнули, вместо них на колени опустились две ладони потвёрже. Клед тут же встрепенулся и увидел присевшую перед ним зрелую женщину с белыми волосами и глазами. Он запоздало вздрогнул. Она улыбнулась, и парень неожиданно понял, что женщина очень красивая, причём своей, а не вызывающей нарисованной красотой, и кожа в её относительно скромном декольте совершенно чистая.

— Здравствуй, Клед, — сказала она музыкальным сладким голосом. — Меня зовут Абель. Не бойся, я слепа большую часть жизни. Но только на глаза.

Она перевернула одну руку ладонью вверх и чуть приподняла. Повинуясь логике жеста, парень вложил свою руку в её. Женщина замерла, словно прислушиваясь. Клед ощутил приятное тепло, которое потекло между их руками. Улыбка Абель стала шире. Она встала:

— Пойдём, поговорим там, где глаз поменьше?

Женщина иронично усмехнулась, и у парня отозвалось что-то тёплое в груди. Она и правда совсем не была пугающей, если отвлечься от порока внешности. Через касание Клед почувствовал невольное расположение к этой слишком взрослой непосвящённой Оступающейся, если следовать терминологии девочек. Такой нестрашно было довериться. Наверное, даже лучше, чем молодой и менее опытной — нет нужды переживать, что оплошает, можно положиться на её знание дела.

Парень поднялся, Абель продела свою руку под его, и тут мимо прошла Жани в обнимку с Ларисом. Хозяйка задержала шаг, шепнув что-то на ухо Абель, но через пару секунд Кинжал игриво утащил её прочь из залы.

Абель сначала задержала Кледа, который чуть не последовал прямо за старшими по званию, а немного погодя подтолкнула парнишку к двери, предоставив тому вести себя и направляя лишь словами: вверх, на второй этаж, направо, последняя дверь справа.

Войдя, они оказались в тёплой спальне, оформленной в тёплых тонах, насколько можно было судить при свете пяти свечей и камина. Слева от входа огромная кровать, посреди комнаты перед камином лохматый ковёр, в дальнем конце у окна — кушетка, кресло, маленький столик с фруктами и небольшой буфет с напитками. Абель направила его туда и предложила присесть. Парень усадил даму на кушетку, а сам выбрал кресло.

— Сколько ты выпил? — спросила женщина.

— Три бокала ронга, — ответил Клед и, осмелев, добавил: — Если честно, не хотелось бы напиваться до бесчувствия.

— Похвально, — улыбнулась Абель. — Тогда налей нам обоим по половине кубка из зелёного графина и разбавь его соком из прозрачного доверху.

Наполнив бронзовые кубки, Клед подал один женщине и хотел отступить на кресло, но та мягко удержала его за руку:

— Присядь со мной рядом. Я не стану на тебя бросаться, обещаю, — и снова эта ироничная улыбка, так отличающаяся от прочих.

Парень повиновался и не удержался от вопроса:

— А почему вы… в таком возрасте без татуировки? То есть, без посвящения?

— О, а ты любопытный. Только не обращайся ко мне на «вы» — это не способствует близости. Договорились?… Значит, девчонки уже объяснили, что к чему?… Ну так я не из их числа. Я — бывшая Весточка.

Абель делала небольшие паузы в речи, в которых собеседнику полагалось кивать, и Клед только на второй раз сообразил, что она этого не видит. Он взял её за руку, видимо, как раз для этого положенную ладонью кверху на кушетку рядом с его ногой. Женщина легонько обхватила его пальцы, подтверждая догадку, и тогда парень дважды сжал их, подтверждая ответы на оба вопроса.

— Кто такая Весточка? — спросил он.

— Нынешняя играет в зале на лютне. Это невинная девушка с каким-либо изъяном, волею судьбы попавшая к нам в дом. Я рано ослепла, а Нинэ отродясь немая. Весточка что-то вроде отдушины. Когда кто-нибудь из Отступниц переполняется Тёмной Силой до того, что начинает хворать, она приходит и отводит этот излишек, спасая сестёр. Девушка отправляет весточку остальным богам, чтобы забрали излишки в милосердии, не свойственном богине Смерти.

— Так значит, вы… ты — сама невинна?

— О нет, давно уж нет, милый Клед, — опять ирония. — Но я была свидетельницей множества постельных сцен. Порой после войн приходилось вестовать прямо по ходу дела. Не вовлекаясь в него само. Так я научилась «слышать» тела. А когда появилась новая Весточка, мой давний поклонник наконец лишил меня невинности. Меня не вынуждали заниматься тем же, чем и все. Я приносила достаточно пользы советами, обучением молодых, врачеванием. Но однажды в сложной ситуации я вызвалась наставить одного стеснительного юношу вроде тебя. С тех пор мне таких и доверяют.

— Разве я такой уж стеснительный? — смутился Клед.

Абель рассмеялась приятным лёгким смехом, как девочка:

— Ну вот видишь? Ты и сам не понимаешь, насколько ты чуткий и деликатный. К тому же из знатного рода?

— Как вы догадались? Прости, как ты догадалась?

— Ты открыл передо мной дверь оба раза, без задержки, которая потребовалась бы на осознание такой необходимости из-за моей слепоты.Значит, приучен к этикету, — она чуть сжала его руку.

— Вы… Ты такая умная!

— Тебя это смущает?

Клед задумался — он не привык описывать свои чувства.

— Пожалуй, наоборот. Меня это немного… бодрит?

— Возбуждает, Клед. Это называется «возбуждает», — Абель вжалась ладонью в его ладонь и парень понял, что она права. — А это значит, что и сам ты незаурядного ума.

— А… — Клед запнулся, потому что в горле начинало забавно щекотать, — с чего ты взяла, что я чуткий?

— Ну, это совсем просто! Ты оба раза взял мою протянутую руку, которую иной бы не заметил. Да и пока мы поднимались, мне не каждый раз пришлось указывать голосом, куда свернуть — ты откликался на движения тела.

— И что это значит?

— Значит, ты далеко пойдёшь, если захочешь.

— Как это связано? — необычная женщина ошеломляла Кледа своими выводами.

Абель снова мелодично рассмеялась:

— Выпей вина и закуси фруктами. Ты же не на лекцию пришёл.

— Пожалуйста, ответь! Мне надо знать! — взмолился парень, сжав её руку.

— Только если выпьешь и мне позволишь. Договорились? И не торопись глотать залпом, — вовремя остановила она Кледа. — Посмакуй, насладись. Это очень хорошее вино.

Парень повиновался и с осторожностью глотнул. Вино было терпким и сладким. Наверное, крепким, если без сока. Он таких напитков ещё не пил. По гортани разлилось тепло с намного более приятным вкусом, чем ронг. Клед медленно выпил ещё несколько глотков и ощутил, как тепло сначала согрело грудь, а потом распространилось в голову.

Он даже невольно расслабил пальцы в ладони Абель, и только тогда она опустила свой кубок. Оторвала с блюда на столе несколько виноградин, протянула по направлению рта Кледа, и тот послушно собрал ягоды губами. Спустя секунду осознав, что снова проявил «особую догадливость». Абель довольно улыбалась:

— Давай договоримся, это последний вопрос не по делу, хорошо? Если захочешь, придёшь как-нибудь потом, и мы побеседуем на любые темы. Но сейчас ты просто пытаешься оттянуть шаг в неизвестность. Что недостойно Когтя Смерти, — она лукаво подмигнула.

— Договорились, — согласился Клед. — Просто мне правда важно понимать, что происходит и почему чувствительность делает меня способным воином?

— И поэтому в том числе: ты хочешь разобраться, ответы для тебя важнее удовольствий. Однако чуткость на телесном уровне позволяет понять противника не только умом, но и душой. Если ты будешь это развивать, то в итоге обретёшь способность предугадывать движения врага. С такими данными можно стать и Ятаганом или Тесаком, а может, даже Скимитаром однажды. Если захочешь.

— А кто-то может не захотеть? — удивился парень.

— Может. Тот же Ларис, например. Ты думаешь, зря Жани, которая не снисходит ни до кого ниже Тесака, ушла сегодня с простым Кинжалом?

— Он так хорош? — удивился Клед.

— Скорее всего, лучше, чем ты можешь себе представить, хоть я и не видела его в бою, — опять чуть кривящая улыбку ирония. — Так что прислушивайся к нему в тренировках. Советы кого-то более толстокожего тебе на пользу не пойдут.

— А почему Жани… Она хозяйка? — кивок. — И поэтому не занимается Воинами низкого ранга? — отрицание. — Или потому, что неинтересно? — кивок. — Девочки что-то объясняли про уровни посвящения и накопление Тёмной Силы, но я не понял…

— Ты нарушаешь уговор, — Абель изящно выгнула бровь.

— Это последний вопрос, клянусь! Просто раз уж меня приобщают к этим играм… Если я тебя правильно понял… Я могу тренировать здесь чувствительность, необходимую для битвы? — кивок с расширившимися глазами. — И мои действия могут повлиять на женщин вплоть до их смерти? — снова кивок с выражением неверия на лице. — Значит, я обязан понимать, как именно всё это связано, по крайней мере, чтобы не навредить.

Клед не понимал восхищённого выражения лица Абель, но она порывисто потянулась к нему и шепнула дрогнувшим голосом:

— Поцелуй меня, пожалуйста. Легонько. В губы.

Парень быстро приблизил к ней лицо, немного смущённый, но настолько польщённый, что в голову не пришло бояться собственной неумелости. Однако в последний момент задержался, понимая, что такое внезапное обожание недостойно торопливого «клевка». Он медленно преодолел последние два сантиметра, почувствовав жар женских губ ещё до прикосновения, и бережно прильнул к ним своими на долгое мгновение. Было щекотно, приятно, трогательно…

Отстранившись, Клед, с удивлением заметил, что на глазах Абель выступили слёзы.

— Пояснишь? — робко попросил он.

Женщина кивнула. Но ещё с полминуты молчала, видимо, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Достала из-за отворота рукава платочек, легонько промокнула уголки глаз, сглотнула, вздохнула и наконец ответила:

— Такую чуткость сердца среди Воинов я встречала только у моего любимого. К сожалению, по правилам дома, никому не позволено спать вместе слишком часто. Чтобы не привязываться. Впрочем, любви плевать на правила. Я даже была готова пойти на риск принять его Тьму — я ведь всё-таки была Весточкой, и возможно, остальные боги ещё не перестали меня слышать. Только наедине мы оставались всего трижды. А потом его убил Меч на Поединке Чести. Ивэн бросил ему положенный однажды в жизни вызов, чтобы стать во главе Обителей Смерти и поменять правила ради нас, но не смог одолеть.

Клед сочувственно сжал похолодевшую ладонь, помолчал из уважения с минуту, а потом всё же рискнул вернуть затерявшуюся в воспоминаниях женщину в момент насущный:

— А насчёт Тёмной Силы и интереса пояснишь?

Абель вздрогнула, кивнула, улыбнулась, вздохнула, прочистила горло и заговорила:

— При посвящении — полном или частичном — как Воин Смерти, так и Отступница Похоти подсоединяются напрямую к силе Тёмной Матери. Она даёт способности выше человеческих — каждому по склонности — и новые ощущения. Чем больше Воин убивает врагов, тем больше в нём копится Тёмной Силы. А Отступницы реагируют на эту силу, как мухи на мёд. Она манит их и при слиянии перетекает в них, освобождая Воина от тяжести, которая иначе может разрушить его самого. Говорят, что это удовольствие намного глубже, чем обычные утехи. Но зачастую принимает жестокие формы. Чем больше Тёмной Силы получила Отступница, тем больше ей хочется, а стало быть, какой-нибудь дежурный Воин с парой-тройкой убитых на счету уже не заинтересует опытную сестру. После боевых действий в Воине может скопиться слишком много Тьмы, а Отступница вбирает её всю, будучи не в силах противиться своей жажде. И если сосуд выбран не по размеру, так сказать, нередко случается отравление, при котором и нужна Весточка, отводящая излишек.

Клед был потрясён услышанным. Какая жуткая схема! Трудно было представить себе женщину, сознательно идущую на подобное. Тем более такую, как чудесная Абель. Парень поймал себя на мысли, что совершенно перестал воспринимать её возраст и физические особенности, как отталкивающие. Сейчас она казалась ему самой прекрасной женщиной, что он когда-либо видел. И дело было не в вине, а в приоткрывшейся ему душе. Такой невероятно светлой посреди описанного мрачного безумия…

Пока ещё невинный и непосвящённый Коготь Смерти молча дал себе клятву не использовать этих женщин таким образом, если только будут силы. По крайней мере, помнить о том, что может с ними наделать и стараться не спускать в них всю Тьму, которую накопит, или хотя бы осторожно выбирать тех, кому его ноша будет по плечу. Он очень надеялся, что обещанные после посвящения сверх-способности позволят ему чувствовать и это.

Парень коснулся пальцами щеки сидевшей молча Абель, потом раскрыл ладонь, прижал, осторожно смахнул большим пальцем ещё одну слезинку. Белоглазая красавица благодарно потёрлась щекой о ладонь в ответ. Улыбнулась, вздохнула и решительно сказала:

— А теперь, благородный юноша, давай займёмся тобой. Скажи мне для начала: я правильно поняла, что ты явился сюда не по собственному почину?

Клед смущённо кивнул, но потом вспомнил и произнёс вслух:

— Да, — почему-то теперь ему стало неловко за это.

— После услышанного тебе не стоит стыдиться. В твоём возрасте кровь бурлит и плоть требует утех. То, что ты не шёл у них на поводу, делает честь силе твоего духа. Но и телом пренебрегать не стоит. Давать ему разрядку важно, иначе можно сойти с ума или сорваться в важный момент и погибнуть. Надеюсь, ты пока не пожалел?

— Нет! — тут парень мог ответить твёрдо и искренне.

Он и представить не мог, что визит окажется настолько интересным. А мир, который он не горел желанием исследовать, местами прекрасным. В нём просыпались смутные воспоминания о женщинах, с которыми он имел дело в детстве: мама, няня, кухарка, служанки… Юноша понимал, что какая-то часть его все эти годы пробыла в спячке, а теперь пробуждалась и питала сердце необъяснимой радостью.

— А почему ты не стремился сюда? — продолжила расспросы Абель, — Ведь все твои товарищи давно проводят седьмицу здесь. Ответь мне искренне. Не думая.

— Я хотел по любви…

Как только слова прозвучали, они показались ужасно глупыми, наивными и совершенно неуместными для будущего Воина Смерти, тем более, в доме утех. Но Абель радостно засмеялась, сжала его руку обеими ладонями и страстно зашептала:

— Запомни это, Клед! Не забывай, что для тебя важно. И лучше всего, беги, когда тебя отпустят на год. Наречение ещё не делает тебя достаточно опасным для обычных женщин. По крайней мере, если не начнёшь много убивать. Потом будет поздно. Обручённый несёт Смерть любой женщине, кроме Отступниц. И эту жажду души будет уже никогда не утолить!

Бывшая Весточка приблизила к нему своё лицо, как будто могла видеть. Глаза её были широко распахнуты, на щеках играл румянец. Клед удивился, что женщине его причина не показалась глупой, даже наоборот. Возможно, он не так уж наивен, просто скроен не для воинской жизни. Но что поделать? Не рассказывать же ей о своём долге чести перед родом. Он не знал, что ответить.

— Запомнишь? — требовательно переспросила Абель.

— Запомню, — пообещал парень, раз его просили только об этом, а не бежать.

Женщина наконец отпустила его руку и приняла более игривую позу, слегка откинувшись назад. Кокетливо сказала:

— Хватит разговоров. Напои меня вином из своего кубка. Только медленно и осторожно.

Клед повиновался. Поднёс к губам Абель край сосуда, она коснулась его смягчившимися губами, юноша медленно наклонил кубок, чтобы жидкость не потекла слишком быстро… Смотреть вблизи, как женщина пьёт из его рук… неожиданно возбуждало намного больше, чем лицезрение наполовину оголённых девиц! И парню казалось, что дело вовсе не в манящей позе, а в том, какой беззащитной она была перед ним сейчас.

Дыхание юноши постепенно учащалось, сердце билось быстрее. И когда рука Абель коснулась его кисти, опиравшейся на кушетку, между ними проскочила искра — настоящая! Видимо, покрывало было шерстяным. Клед вздрогнул и пролил остатки вина мимо рта женщины ей в декольте. Но та лишь засмеялась. И без стеснения скинула завязанное на пояс с запахом платье, оставшись совершенно обнажённой.

Юноша застыл, оказавшись не готов ко внезапно открывшейся красоте. Возможно, её тело не было столь свежо, как у юных прелестниц в гостиной, но формы поражали изяществом. Впервые он видел так близко женскую грудь целиком, тёмные соски, лёгкую округлость живота, ямку пупка, бёдра… Плоть в штанах встала по стойке «смирно». Клед даже не знал, что она может до такой степени твердеть, и перестал дышать от нахлынувших ощущений.

Слепая красавица почувствовала, что парень замер, и снова засмеялась своим лёгким приятным смехом.

— Не пугайся. Тебе стоит познакомиться с женским телом. Давай, я прилягу.

Она пошла к кровати, по памяти обходя мебель, но Клед поспешил подстраховать и, аккуратно взяв под руку, чтобы не коснуться чего-то лишнего, довёл её до места, усадил. Абель грациозно растянулась на алых простынях и похлопала ладошкой рядом с собой:

— Садись рядом и просто поизучай. Потрогай, посмотри, как я реагирую. Женские тела более-менее одинаковые. Но реакции у всех разные. И если ты хочешь повысить свою отзывчивость в бою, то более чувствительного инструмента не придумать… Не стесняйся, иди ко мне. Без твоих рук мне будет холодно… Только не смей накрывать меня одеялом! Я не для того сняла платье!

Женщина снова рассмеялась, и Клед тоже выдавил смешок. Он ведь в самом деле хотел взять сложенное в изножье покрывало и прикрыть Абель в ответ на жалобу о холоде. Но, кажется, это заявление было лишь частью оказавшейся всё-таки забавной игры.

Эта маленькая интерлюдия принесла облегчение — в штанах стало посвободнее, и юноша отметил для себя, что эволюции там происходят как будто помимо его воли, но связаны с тем, на чём он сосредотачивает внимание.

Отбросив смущение, парень забрался на кровать, прилёг на некотором расстоянии от женщины и начал изучение. Которое оказалось увлекательнейшим делом, учитывая то, как откликалась Абель.

Он исследовал тело снизу вверх, сначала руками, отмечая, какие касания приятней, судя по громкому дыханию и сокращениям либо расслаблению мышц. Понял, что самые чувствительные места находятся в складках. Поразился зримой реакции сосков и тому, насколько острее воспринимается прикосновение к ним. Осознал, что эти области соответствуют самым болезненным. Вот тебе и связь с боем, а он ведь не придавал должного значения урокам Лариса о болевых точках…

Дойдя до лица, Клед поцеловал Абель, опять поймав тончайшие приятные ощущения, и только тогда догадался, что можно было исследовать тело губами. Начал всё путешествие по новой в обратном порядке. Отклик оказался намного ярче: Абель то смеялась, то вздыхала на грани стона, а когда он дошёл до низа живота, распахнула ноги и пустила его в святая святых. Реакция на его поцелуи там оказалась настолько сильной, что юношу взял азарт. Он увлёкся поиском наиболее сильного воздействия, возбуждаясь от стонов и вскриков Абель. Та схватила его за волосы, извивалась, выгибалась, пока наконец он не почувствовал языком в горячей норке сильные конвульсии, после которых женщина со вздохом обмякла, словно обрезали нити у куклы.

Клед отстранился и подтянулся выше, желая посмотреть на лицо Абель. Там было написано такое блаженство, а в позе такое расслабление… В груди у парня что-то дрогнуло: неужели он смог доставить женщине подобное наслаждение? И расцвела улыбка умиления: значит, не только Тьму и Смерть он им может приносить, но и что-то хорошее. От этого на душе стало легко и тепло, а плоть в штанах снова относительно успокоилась и обмякла.

Немного отдышавшись, Абель сказала охрипшим голосом:

— Ты просто самородок, Клед! На одних инстинктах, без опыта смог нащупать то, чему большинство ни за какие коврижки не научишь. Какая потеря для женщин! Я бы сказала, что быть тебе не только Скимитаром, но запросто и Мечом, если бы не ошиблась уже однажды… Налей вина, пожалуйста. С соком. В горле пересохло. Сейчас я немного приду в себя и «отомщу», — усмехнулась она.

Клед послушно отправился к буфету, наполнил два кубка и вернулся к кровати. Абель подтянулась полулёжа на подушки, взяла вино и снова похлопала по простыням. Парень наконец перестал смущаться и устроился так же полулёжа рядом. Оба не спеша, с удовольствием осушили свои сосуды, и Клед убрал их на пол.

Женщина ощупала его и велела:

— Раздевайся. Теперь познакомлю тебя с твоим собственным телом. Давай. Ты же не можешь до сих пор стесняться? Тем более слепой?

— Нет, — рассмеялся юноша и освободился от одежды.

Абель сначала уложила его на живот, прошлась лёгким массажем по всему телу, обозначая чувствительные, возможно, и у женщин места, до которых парень не додумался: голова, шея, область между лопаток, поясница, ямки под ягодицами, коленные сгибы, ступни ног. Прижалась своей мягкой грудью к его спине. Пульс и дыхание у парня участились, плоть снова стала наливаться тяжестью. Даже не столько от прикосновений, сколько от горячих токов, гулявших между ними.

Потом Абель перевернула его на спину, поцеловала в губы так же изощрённо, с языком, как он недавно ублажал её внизу. Горячо надышала в уши, вызывая приятный озноб. Облобызала соски, зажигая яркие звёзды в мозгу. Дальше Клед уже плохо отслеживал конкретные действия, поскольку то бёдра, то живот, то грудь женщины периодически касались его взвившейся плоти, и это было самое острое ощущение. А уж когда Абель взяла её в рот, парень забыл обо всём на свете. Ему и не снились такие восторги!

К сожалению, продлились они слишком недолго. Бывшая Весточка вернулась к его лицу и прошептала на ухо:

— Прости, ответную любезность я тебе не окажу, чтобы избежать сюрпризов. У нас ведь другая главная задача, верно? Подтянись повыше, сядь, опираясь на подушки.

Парень, чьё причинное место, будь у него голос, сейчас кричало бы «Вернись!», плохо соображал, но повиновался машинально. И — о чудо! Она вернулась! Но не ртом, а своим сокровенным тайником. И это было ещё умопомрачительнее, потому что там было намного горячее и теснее, и эти жаркие «объятия» захватили распираемую желанием плоть по всей длине.

Оседлавшая его женщина задвигалась, как на коне, и у Кледа помимо воли вырвался стон. Сознание было на грани взрыва от невероятных ощущений. Юноша вцепился в бёдра Абель так же, как она чуть раньше в его голову, и рвал, рвал на себя, всё быстрее и быстрее, пока у неё снова не случились конвульсии, которые он ощутил теперь намного глубже.

Вот только его собственная жажда не была утолена, а женщина замедлилась, обессилев. Из горла парня вырвался рык досады. Абель припала ему на грудь и шепнула на ухо:

— Поменяемся местами.

Клед одним движением, как при борьбе, перевернул её на спину, приладился половчее и задвигался сам, вонзаясь всё стремительней, пока не разразился фонтаном такого острого наслаждения, что на несколько мгновений отключился, рухнув на подругу и потеряв связь с действительностью.

Вернул его в сознание музыкальный голос Абель, настойчиво говорившей прямо в ухо:

— Клед, голубчик, ты живой? — он невнятно замычал. — Слезь с меня. Тяжело.

Парень с трудом сделал усилие, достаточное, чтобы перевернуться на спину и упасть рядом. А женщина продолжала щебетать:

— Только не засыпай. Есть у вашего брата такая склонность. Поздравляю, ты более не мальчик, но мужчина! Прирождённый любовник, честное слово. Мне давно никто не доставлял такого наслаждения. Расскажи о своих ощущениях.

Клед снова невнятно замычал. Говорить решительно не хотелось. Ему казалось, что он парит где-то за облаками, словно уже умер. К чему беспокоить усопших?

— Давай, давай. А то отключишься, а ночевать вам здесь не положено. Ну, говори, что ты чувствуешь?

— Пустоту, — наконец выдавил парень. — Блаженную пустоту. Вот бы Смерть была такой приятной.

С каждым словом его голос проваливался всё ниже, приобретая новый тембр и глубину. Абель усмехнулась:

— Плотской экстаз часто называют маленькой смертью. Но, судя по тем случаям, когда мне приходилось вестовать, ваша Смерть не такая.

— А какая она?

Абель ненадолго задумалась.

— Жестокая, коварная… Она вынимает из тебя душу. И тебе при этом больно. Приятно тоже, но само смешение этих состояний лично мне кажется противоестественным. Хотя многим нравится. Потому что ощущения очень сильные.

— А как вы вообще… Как ты можешь со многими, с разными?

— Ты о соитиях? Всех Отступниц с младых ногтей учат воспринимать любого мужчину, как проявление бога-разрушителя, господина и супруга Смерти. И девушка не начинает служить, пока не поймает это ощущение, не начнёт распознавать общее качество в каждом из вас. После посвящения добавляется реакция, о которой я могу судить лишь со стороны. Оступающимся уже не нужно прилагать усилия, чтобы увидеть в вас бога, они начинают дрожать от желания при прикосновении любого посвящённого Смерти. И даже если бы захотели, не смогли бы ему противиться.

— Ты поэтому не прошла посвящение?

— Нет, я же была Весточкой почти до тридцати лет, а после двадцати проходить посвящение уже опасно. Хотя, я и рада. Так ощущения настоящие, мои, не наведённые… Я смотрю, ты достаточно пришёл в себя, раз снова принялся за вопросы. Тогда одевайся. Выпьем напоследок и будем прощаться.

Клед со вздохом сполз с кровати и натянул свои вещи. Абель завернулась в простыню. Он отвёл её снова на кушетку, наполнил кубки и сел рядом.

— Ну что, выпьем за твой мужской путь? — со смешком предложила женщина. — Обещай, что не станешь затворником! Такие таланты надо применять!

— Обещаю, — усмехнулся и Клед.

Они медленно выпили.

— Я могу прийти к тебе снова? — спросил парень. И уточнил: — Сюда, в спальню.

— Если и так, то ещё не скоро. Правила не зря запрещают нам часто встречаться. Иначе ты привяжешься. А тебе это не нужно, поверь. Осчастливишь пока других девушек. Потом тебе, может, и самому не захочется больше приходить к такой старухе.

— Ну что ты! — возмутился Клед. — Ты очень красивая. И добрая. Я тебе так благодарен… Если не по любви, думаю, это лучшее, что могло со мной случиться.

Абель расплылась в умилённой улыбке.

— Тебе спасибо, что вернул мне веру в род мужской. Поцелуй меня на прощание и ступай.

Юноша отставил оба кубка на стол, обнял за плечи ставшую всего за пару часов такой близкой женщину, и обменялся с ней долгим нежным поцелуем.

— Возьми с собой фруктов, — сказала она на прощание. — Уже поздно, а тебе ещё захочется поесть.

Клед взял два яблока и гроздь винограда, без труда нашёл выход, чуть не забыв куртку. Снова столкнулся глазами с плотоядной старушкой, теперь лучше понимая её выражение лица. Хотя, он ведь пока не был посвящённым… Да Смерть их всех разберёт. Думать совсем не хотелось.

Он вышел на улицу, подышал ночным воздухом, в котором уже чувствовалось дыхание ранней осени, с удовольствием поглощая виноград. Все ощущения обострились. Хотелось на волю. Скакать куда-нибудь без оглядки, быть самому себе хозяином… Может быть, он и последует совету Абель. Но пока рано загадывать.

Вернувшись в барак, Клед отключился, едва коснувшись головой подушки. Блаженное состояние продлилось у него и весь следующий день, несмотря на боль в паху при движении. Но чувствовалось, что она поверхностная, и скоро пройдёт. Тело совершенно не хотело шевелиться, лёжа ему было слишком хорошо. Пойти на тренировочную площадку даже в голову не пришло. Парень едва заставил себя выстирать повседневную форму после обеда, а пришить пластинки, выданные кузнецом на этой неделе для непробивайки, и вовсе не смог — оставил на следующую. Товарищи посмеивались над его неконтролируемой улыбкой во время трапез в столовой. Но ему было плевать.

Похоже, Ларис был прав, и в сверхурочные тренировки Клед просто вкладывал излишек сил. Однако потратить его вот так, с женщиной было значительно приятней! Парень стал более сосредоточенно тренироваться, когда положено, а в день отдыха исправно посещать дом утех.

Он старался выложиться по полной с каждой новой Оступившейся — даже не ради неё, а ради какого-то иного самовыражения, чем в бою. Стремился тоже увидеть в них проявление богини, правда, навряд ли той, которой они все служили. Скорее он искал ту же мягкую, податливую, но упругую и живую отзывчивость, которая так тронула его в первый раз. И чаще всего находил или умудрялся вызвать, наслаждаясь этой властью не менее, чем телесной сладостью. А может, даже больше, ибо в редких случаях, когда не удавалось достучаться, порой не мог довести себя до разрядки.

Клед не хвастался перед товарищами, но некоторые вскоре заметили, что многие девушки стали с ним особо приветливы. Пара-тройка самых задиристых, которые любили хвастаться своими «победами» на этом поприще, пытались его подначивать. Парень старался не реагировать. Мало чести в том, чтобы быть властелином женских охов. Намного больше он гордился, одерживая верх в бою.

Однако, когда самый злостный «петушок» дошёл до личных оскорблений, пришлось вызвать его на поединок — официальный, с судейством из Кинжалов. Победил легко, хотя не быстро — наказал противника ударами по болевым точкам, чтобы он ещё пару дней вспоминал.

О да, по совету Абель, Клед стал внимательней прислушиваться к немолодому Кинжалу, и тот вознаграждал его интерес более подробными разъяснениями по учебной части и не только. Ну и, конечно же, парень отрезал смачную прядь с макушки противника — сколько смог захватить. Чтобы сопроводить физическое унижение моральным.

Это был единственный ответ, который Клед себе позволил на все язвительные замечания — по совету Лариса. И ощущалась такая выдержка, как победа над собой. Потому что возразить на несправедливые нападки хотелось. Парень не понимал причины внезапной враждебности. Ларис же разъяснил, что это зависть толкает «петушков» на недостойное поведение, и не стоит им уподобляться, вступая в перепалку.

Достоинство нельзя доказать, говорил он, можно только проявить, не опускаясь до мелочных реакций, сохраняя владение собой. Это лучший доспех против словесных атак, которыми часто пользуются примитивные противники, чтобы уязвить и заставить совершить ошибку. Для себя Клед запомнил состояние, которое уловил по описанию Лариса, как и многое другое, через образ Меча: как будто он стоит с ним в позиции «защита спереди», и плевки, которыми метит в его душу вероломный соперник, попросту разбиваются о волшебный металл, не оставляя на нём следа.

Сдержавшись от злости в поединке до конца, выразив своё презрение лишь делом, парень действительно почувствовал, что ему удалось морально победить обидчика. Видимо, ощутили это и остальные, потому что с тех пор подначки прекратились. А один из ребят поскромнее даже как-то подошёл, чтобы спросить втихаря совета, чем Клед так впечатляет женщин. Тот в ответ мог лишь буркнуть: «Просто слушай её тело!» Но дальше обсуждать свои интимные «подвиги» отказался, и непрошеному «ученику» пришлось отстать.

Глава 13 Аина: Наречённый Смерти

После смерти Великого Амзора Аина неожиданно оказалась в привилегированном положении. Новым вождём нартов должен был стать глава той из Свор, чьи люди за последние десять лет больше всех увеличили благосостояние Орды. Но на Великом Сборище выяснилось, что наибольшую прибыль принесли идеи Морены.

Чередование Свор по направлениям Охоты расширило охват: что просмотрела одни, то на следующий год подбирали другие. Наёмные штурмы замков за долю добычи значительно снизили людские потери, при этом увеличив число нападений и общую выручку. Сбор же тканей, столовой утвари и хозяйственного инвентаря вообще принёс колоссальную выгоду, поскольку за них южные дикие племена расплачивались самоцветами, которые затем продавались по хорошей цене.

Конечно, приходили все эти приказы якобы от вождя. Но многие давно подозревали, что им манипулирует дочь. Теперь же этот вопиющий факт, наоборот, стал козырем. Те, кто был недоволен нововведениями, считая их детскими капризами, что называется «утёрлись». Ведь оказалось, что даже летнее стойбище, всегда бывшее нахлебником, теперь увеличивало богатство Орды чуть ли не больше Свор, путь и за счёт их добычи.

Счётчица озвучила неумолимые цифры по всей Орде за двадцать лет, и все убедились, как сильно они начали расти по мере введения новшеств. Барама добавила своё авторитетное мнение, что девочка «осенена богиней Войны». А сама Морена поделилась ещё более далеко идущими планами: основание своего княжества в заброшенных замках на границе. Не отменяя Охоту, но увеличивая долю торговли и скотоводства. А также привлекая больше людей. Это позволит укрепить их позиции и однажды разбить наголову Воинов Смерти, после чего постепенно подмять под себя хотя бы часть Свободных Княжеств.

Главы Свор были впечатлены, вдохновлены и согласились принять Морену в качестве нового предводителя. Правда, пока та не достигнет возраста Охоты, её наместницей назначили Бараму. Хотя самые умные понимали, что и Мудрейшая лишь прислуживает амбициозной наследнице. Так Аина и стала правой рукой вождя.

Справедливости ради, за год до этого, когда минули все сроки выбирать стезю, Аина всё же пошла сдаваться в ученицы к Эльри. Но целительница вызвала её на откровенность и добилась признания, что к данному делу душа девочки совсем не лежит. Добрая покровительница предложила вместе поискать варианты. И когда всплыло предложение Морены, Эльри задумчиво сказала:

— Боюсь её помыслы доведут нас всех до беды. Но мне кажется, твоя суть настолько светлая, что ты её хоть немного уравновесишь. А этого может хватить, чтобы всех нас спасти. Ты ведь и сейчас единственный человек, к которому она прислушивается.

— Как же! Попробуй ей воспротивься, — фыркнула Аина.

— А ты попробуй. Ты ведь всерьёз не пробовала, верно? Между тем я вижу, что в мелочах она тебе уступает. И потом, ты её единственная подруга. Какой бы дьявол ни сидел в этой девочке, даже ему нужен поверенный. Одиноким не хочет остаться никто.

Аина задумалась. Возможно, она и вправду слишком робела. А Эльри продолжила:

— Кроме того, я вижу, как ты любишь уходить в горы одна. Зачастую это признак особенной стези, которая находится не сразу. Если сразу правильно себя поставить, то именно вариант с Мореной может дать тебе больше всего свободы. Не пойми превратно, я была бы счастлива тебя обучать, но если это не твоё, мы лишь зря потратим время и силы. Так что подумай об этом. Ко мне ты всегда сможешь обратиться за советом и помощью.

Аина поразмыслила денёк и пришла к выводу, что Эльри права. Раньше девочке не приходило в голову сдерживать подругу, но после памятной игры на рынке она научилась той отказывать. Возможно, получится и что-нибудь привнести. А даже если нет, аргумент о большей свободе звучал в устах Эльри очень логично, тогда как самой Аине раньше казалось, что Морена загрузит её больше всего.

Девочка спросила у целительницы, что значит «поставить себя» и как это сделать правильно, и та пояснила, что надо: во-первых, сразу оговорить условия и не позволять от них отступать; во-вторых, никогда не просить милости и поблажек; в-третьих, составлять по любому вопросу собственное мнение и придерживаться его; в четвёртых, не стесняться его предлагать; и в-пятых, ничего не ждать — каждый сам делает выбор, у другого человека всегда есть право отказаться.

Так Аина и поступила. Сразу затребовала свободу обучения боевым дисциплинам и возможность на несколько часов каждый день уходить в горы. В остальном же, такого занятия как компаньонка дочки вождя раньше не существовало, поэтому девочки вольны были изобретать обязанности по ходу дела. На что-то, вроде партнёра по тренировкам и выписки конспектов из книг, Аина соглашалась, от чего-то, вроде работы комнатной прислуги, отказывалась. И к моменту, когда Морена стала предводительницей, у них уже сложился определённый уклад, который сделал помощницу хедивегом.

Отношение к Аине с тех пор изменилось. Люди стали приветливей, хоть и не все искренне. Влияние на Морену, правда, было весьма ограниченным. Действовало лишь в каких-то мелких вопросах. В отношении глобальных замыслов или рискованных затей та была непреклонна. Зато свою внутреннюю независимость Аине всё же удалось отстоять. И даже добиться за это какого-никакого уважения. По крайней мере, ею больше не помыкали направо и налево. Хотя сопровождать Морену в авантюрах всё же приходилось. К счастью, с получением нового статуса, у той почти не осталось на них времени.

Пока Морена была занята делами Орды, Аина тренировалась в том искусстве, которому начала учить её Альвейд, а потом помогала осваивать Ху. К сожалению, старая Ходячая Смерть умерла ещё до вождя и не смогла передать девочке всё. Хотя «когти корса» через Раху завещала — жаль, без упражнений. У них ведь не было нормальных занятий — везло, если раз покажут, раз проверят и дадут дальнейшие напутствия.

Так что приходилось самостоятельно повторять тысячи раз, пока действие не начнёт совершаться легко и изящно, как будто само по себе — так напутствовала Ху. В каких-то элементах девочка добилась этого ощущения, но другие пока ускользали.

Иногда Аина подсматривала за тренировками Альвейд, чтобы проверить, правильно ли она вообще делает то или иное движение. О добровольной помощи речи быть не могло, поэтому приходилось наблюдать тайком. Помогала в этом подзорная труба, которая нашлась в загашнике у Морены. А осложняло дело то, что Ходячая Смерть отлично ощущала пристальный взгляд.

Зато это заставило девочку освоить данное не всем искусство маскировки. Были у них, оказывается и такие мастера. Они тренировались специально против Воинов Смерти, стычки с которыми раньше случались постоянно. Те как-то чувствовали не только взгляд, но и вообще чужое присутствие поблизости, так что к ним крайней сложно было подкрасться. Однако, как говорила Анхэ, наставница в этом тонком деле, «на всякий горшок найдётся своя крышка».

Вскоре Аина поняла, что состояние, необходимое, чтобы скрыть свою «искру жизни» было именно тем, ради которого она часами стояла в лесу неподвижно. Тогда у девочки не было должного интереса, чтобы уверенно освоить этот навык. А теперь появился. Как говорила Ху, ничто не научит лучше настоящей необходимости.

Аина продолжала посещать и другие групповые занятия, как «вольнослушатель» — распоряжение Морены открыло перед ней все площадки, хоть и не прибавило любви мастеров. Но для девочки главной была возможность поучаствовать в тренировочных схватках. Именно там она и обнаружила, к своей радости, что у неё начало получаться то, что Ху называла сутью своего искусства: «Противник должен улететь, ничего не почувствовав, как будто его унесло ветром». К сожалению, при таком раскладе он и бояться не начинал.

Впрочем, Аина давно заприметила, что бойцам-девушкам тяжело одолеть сверстников мужского пола при одной и той же выучке. Просто потому, что те намного сильнее. Хотя чистокровные нартские девицы были физически покрепче найдёнышей, их тоже учили полагаться скорее на скорость, обходы и хитрости. Но в ответ на удар можно было схлопотать некрасивый синяк. А на невесомое воздействие Аины у парней не срабатывал инстинкт бить со всей силы.

Конечно, в настоящем налёте на мягкотелых оседлых жителей условные слабости девушек будут неважны. Но пока и здесь хватало вопросов, которые приходилось решать кулаками. В частности, у подростков началась пора ухаживаний. Некоторые девчонки и сами не прочь были сдаться, а других просто брали по праву сильного. Воспринималось это достаточно просто: покорил — теперь заботься о ней. Считалось, девица сама по себе не склонна расстаться с девственностью и надобно настоять. С учётом последующих подарков, помощи, а порой и совместной жизни, девушки, как правило, оказывались не в претензии. Даже если спустя время пара расходилась — для женщины всё становилось проще.

Вот только Аина была против такого расклада. Пока что её защищал возраст, но после пятнадцати придётся драться всерьёз. Потому что никто ей не нравился достаточно, чтобы отдаться. И тут как нельзя кстати было то, что на тренировке с ней никто сладить не мог. Они не понимали, почему, злились, но завалить не могли — она всегда уворачивалась, ускользала, да ещё и умудрялась их опрокинуть.

И всё же грызла Аину непонятная тоска. Она считала, что ей не хватает наставника. Хотела наводить страх, как Альвейд, чтобы даже не подходили, а не просто ускользать. И вот, словно в ответ на её мечты, Гаргузская свора притащила с очередной Охоты интересного пленника — Воина Смерти. Точнее, он был не пленником, а добровольным перебежчиком, которого связали, дабы перестраховаться, и не Воином, а лишь Наречённым, то есть не полностью посвящённым, но тонкости девочка узнала позднее.

А пока главным было то, что Морена решила принять его в племя и оставить в стойбище. Даже поощрила тренировать молодых бойцов. Ведь рано или поздно Воины Смерти сойдутся с Народом Войны не на жизнь, а на смерть.

Заодно и узнали, почему в последние годы противодействие снизилось: на западных рубежах Свободных Княжеств было крайне неспокойно, и Смертники, как их по-простому называли нарты, отбивали нападения там. Воевали они с дикарями, поэтому победа была лишь вопросом времени. А потом наверняка начнётся серьёзная кампания на истребление кочевников, так что знание их приёмов боя последним крайне пригодится. Эти сведения из первых рук лишь укрепили авторитет Морены, которая предсказала такой сценарий ещё при избрании.

Брен примкнул к нартам из чувства мести. Перед Обручением со Смертью Наречённые могли год побродить по свету, чтобы сознательно подтвердить стезю, на которую вступали ещё в отрочестве. На самом деле после многих лет, проведённых в монастыре, трудно было найти в миру что-то для себя интересное. Ведь мужчине нужно дело, а их обучали только войне, и даже окунали на год в боевые действия. Там была цель, служение во благо, бодрящий дух опасности, какое-никакое братство по оружию, и всё необходимое для жизни, а снаружи — ничего. Но Брен встретил свою любовь и обрёл новый смысл существования, расцвеченный совершенно другими красками.

Наречённый решил не возвращаться на путь Смерти. Он женился на своей возлюбленной и осел в Лидене — небольшом городе в центре Свободных Княжеств, где не было Обителей Смерти. Устроился вышибалой в придорожную корчму. Потом стал подрабатывать в охране караванов. Купил семье домик на вырученные за одну жаркую поездку деньги. В общем, жизнь налаживалась. Вот только детишек они завести никак не могли. Трижды жена его рождала мёртвых младенцев, а в последний раз и сама умерла. Жизнь в одночасье потеряла смысл.

И Брен винил в этом «всю растреклятую лавочку Смерти», как он её называл. А подвох был в том, что посвящение делало Воинов опасными для обычных женщин. При Обителях Смерти всегда были дома утех, где мужчин обслуживали такие же посвящённые Отступницы Похоти. Так что у бойцов никогда не бывало дефицита в женской ласке. И хотя для Наречённых, которые лишь одной ногой вступили на этот путь, был свой отдельный ранг таких же полу-Отступниц, считалось, что все они ещё могут вернуться к обычной жизни, не неся смерть любимым. Только, как видно, это оказалось неправдой!

Поэтому бывший Наречённый Смерти весьма охотно согласился передавать свои знания тем, кто, как он рассчитывал, однажды сойдётся в серьёзной битве с виновниками его беды, и, если всё сделать правильно, «расхреначит эту проклятую кодлу вдребезги».

Однако поначалу нарты совершенно не стремились в ученики к чужаку. Аина же сразу ухватилась за эту возможность. Здешние учителя были для неё уже мелковаты, а от Брена шло ощущение, вызывающее оторопь, чем-то схожее с Альвейд — то, чему девочка жаждала научиться.

Наречённый отнёсся к её энтузиазму скептически. Пришлось показать, на что она способна. Это был самый трудный бой до сих пор в её жизни, хотя тренированный взрослый мужик заметно сдерживался, опасаясь её покалечить. Пришлось разозлить его, пару раз хлёстко достав по лицу. Брен не то, чтобы вспылил, но наконец решил, что пора пресечь «девчачью дерзость» и пошёл на захват. Девушка увернулась, вывернув ему руку так, что тот загремел на спину. Озадаченное выражение лица было таким забавным, что Аина прыснула со смеху.

— Ну ладно, — сел Брен на земле. — А повторить сможешь?

— Не уверена, — честно ответила Аина. — Иначе я не просилась бы в ученицы. Мне очень надо научиться пугать. А то удивлять пожалуйста, но ты ведь не забоялся?

— Хм, — мужчина поднялся на ноги. — Ну что ж, попробуем. Просто все наши методы… точно не для девочек. Если что-то будет чересчур жёстко, говори, не молчи. Научить надо так, чтобы не сломать. Я гляжу, у тебя какая-то своя система, в которой сила, похоже, не требуется? — Аина кивнула. — Вот и корректируй мои задания с учётом этого. Покажешь?

Брен приподнял левую бровь, приобретая озорной вид, и неожиданно словно помолодел лет на десять. Вообще ему было около тридцати, но суровое выражение лица и затаённая боль в глазах делали его старше. Аина кивнула, хотя совсем не была уверена в своём праве передавать кому-то постороннему такие знания.

Искусство валькирий, как и следовало ожидать, воин не воспринял — слишком иначе были заточены его годами отработанные движения. Хотя общая точка неожиданно нашлась. Кинжалы Смерти учили: «Схватил — потерял, отступил — победил». Но воплощалось это скорее на уровне тактики: лучше уклониться от атаки, чем встретить её на блок, никогда не держать захват, если не удалось сразу обездвижить врага, и всё в таком духе. Объяснить, как уступать физически прямо в контакте, контролируя при этом противника, Аина так и не смогла. За этим стояла многолетняя переделка рефлексов, заниматься которой сложившемуся бойцу смысла не было. И Брен удовольствовался тем, что запомнил: её лучше вообще не хватать, чтобы не давать рычаг.

Девушке же, в свою очередь, было сложно делать многие силовые вещи — в самом деле, нартские мастера-женщины учили совершенно иначе, без прорывов, на плавном увеличении нагрузки. К счастью, Брен был достаточно открыт, и вместе они находили подходящую форму для того, чтобы выработать тот или иной навык, либо же вовсе решали отказаться, поскольку в арсенале Аины уже было что-то, заменявшее его. Иная логика движений подразумевала иные приёмы, и зачастую девушка просто не оказалась бы в той ситуации, где нужно действие, которому хотел её обучить Наречённый Смерти. Однако творческая работа по адаптации его стиля к своему Аину очень воодушевляла.

Пару недель спустя к тренировкам присоединилась Морена. Не похоже было, чтобы она всерьёз собиралась осваивать навыки Воинов Смерти, просто хотела привлечь к обучению других нартов. И это сработало. Первым подтянулся Арто, который в перерывах между ссорами ходил за Мореной хвостиком, за ним — его дружки, ну а потом пошло-поехало. Потому что оказалось интересно. Одно только понятие о плоскости удара открыло массу новых тонкостей для освоения. А были ещё броски и искусство падений!

В конце концов, народу набилось столько, что Морена, пользуясь своим привилегированным положением, запросила частные уроки. И Аина затесалась вместе с ней. Однако вскоре предводительница стала часто пропускать тренировки, ссылаясь на занятость по делам Орды, и девочка получила, считай, личного учителя. Она подозревала, что Морена не всегда говорит правду о причине пропусков, а ведёт с Наречённым какую-то свою игру наподобие той, что годами держалапри ней Арто, то приближая, то отдаляя. Впрочем, Брен пока не поддавался. Вроде бы. Смысла всех этих ухмылок, поз и язвительных замечаний Аина постичь не могла. Но на выгоду лично для себя жаловаться было грех.

В чём занятия с Бреном однозначно пошли девушке на пользу, так это в управлении собственной злостью. Она была от природы довольно вспыльчивой. Обычных сверстников её вспышки гнева иногда даже пугали, некоторые обзывали её «бешеной» и предпочитали не связываться. С одной стороны, Аина хотела, чтобы её боялись, но такой испуг, когда она сама собой не управляла, не давал ощущения власти над ситуацией.

Для Морены же любое возмущение служило поводом поиздеваться и довести до белого каления. Её искусство в этом деле не знало ни равных, ни пощады. Так что, став её помощницей, Аина довольно быстро научилась держать свои реакции при себе. Только потом частенько приходилось выпускать пар, лупя беззащитные деревья на горных склонах. А вот к необходимости контролировать себя с другими девушка пришла совсем по другой причине в одной, казалось бы, заурядной ситуации.

Заигрывания между мальчиками и девочками начинались ещё задолго до возраста взросления. Сначала первые дёргали вторых за одежду или за волосы — у кого они были. Аина всегда стриглась коротко, по обычаю воительниц. Зачем давать лишнюю возможность причинить себе боль? А захват за одежду можно использовать и к своей выгоде.

Потом, когда формы девчонок округлились, подросшие мальчишки стали позволять себе более неприличные действия, подсмотренные у взрослых: то по заднице шлёпнут, то за талию обнимут, то вообще ухватят за грудь. На последнее их особенно соблазнял выдающийся по местным меркам бюст Аины, который однажды принялся расти, как на дрожжах.

Налившиеся перси поначалу изрядно стесняли девушку. И даже не грубым прозвищем «Сиськи!», которое частенько неслось ей вслед. Столько внимания от мальчиков она никогда не получала, так что справедливо сочла пышную грудь скорее достоинством, чем недостатком. К сожалению, на тренировках это достоинство серьёзно мешало, болтаясь туда-сюда.

Сперва она приматывала природное богатство к телу по рецепту одной из взрослых мастериц. Но, при существенно превосходящих советчицу объёмах, это было довольно некрасиво, крайне неудобно и, к тому же, неприятно. Во-первых, фигура стала похожа на бочонок, во-вторых, ткань толком не держалась, а в-третьих, тело в складках кожи прело.

Вскоре Аина нашла в одной восточной книге из «библиотеки» Морены поддерживающую конструкцию из наряда женщин лёгкого поведения и соорудила некое подобие в качестве исподнего, сшив между собой несколько полос ткани. Стало намного удобнее и красивее, но и внимания больше привлекало.

Это девушку не слишком беспокоило, поскольку обычно она вполне успешно уворачивалась от загребущих рук подрастающих юнцов. Но однажды недоглядела, и некий рыжий нарт ухватил её за самую мягкую часть тела. Аина так разозлилась, что бежала за шутником полстойбища, а когда он огибал угол загона, почти нагнала и зарядила ногой в голову. К счастью, парень в этот момент поскользнулся на траве и чуть не упал, так что удар немного не достиг цели. Он удержался за жердь и побежал дальше, а девушка остановилась от осознания, что чуть не натворила. На виске у обидчика вспухла смачная полоса от её чувяка: ещё буквально полвершка — и шалость могла стоить ему жизни…

С тех пор Аина серьёзно озадачилась вопросом самоконтроля. Многие упражнения из тех, что давала ей Ху, глубоко умиротворяли. Но для этого нужно было надолго уединиться в тихом месте. А такая возможность была не всегда. И это спокойствие, ради которого девочка отчасти так любила уходить в горы, не держалось при взаимодействии с другими. Если уж её кто-то задевал, то всю уравновешенность как ураганом сносило.

Зато более грубые приёмы Брена действовали быстрее, хоть и были также основаны на дыхании. Но если Ху советовала погружаться в себя, плавно замедляя ритм, то Брен предлагал глубокий сильный вдох, задержку, такой же мощный выдох и опять задержку, которые усмиряли бурю внутри уже буквально через пять повторений.

А ещё он учил в поединке представлять, что на лице сплошная маска из тех, что носили южные шаманы. Девочка видела рисунки в книгах, так что долго объяснять не пришлось. Смысл был в том, чтобы скрыть от противника свои реакции, не давая воспользоваться ими. Оказалось, что при этом чувства тоже как бы застывали. То есть внешняя невозмутимость помогала добиться внутренней.

С другой стороны, оказалось, что именно приручённая злость пугает людей так, как хотела Аина. Без заряда данного чувства сложно кого-то впечатлить. Но для этого им нужно полностью овладеть. Запереть внизу живота, не давая подняться в сердце и в голову. А при необходимости вложить в волевой посыл из солнечного сплетения. Можно облечь его в словесную форму, а можно и просто посмотреть. Главное при этом представлять, что вот сейчас убьёшь противника, и как именно. Непреложно веря, что ещё один неверный жест с его стороны, и ты это сделаешь. И надо быть готовым угрозу воплотить. Именно тогда у других возникает страх.

Сам Брен признавал, что это умение — не выпускать злость из живота и направлять её из «солнышка» — пришло к нему после Наречения. Он не знал, насколько человек непосвящённый способен освоить этот навык, но описал, как мог, свои ощущения и не видел существенных преград к тому, чтобы, при должной тренировке так не мог бы сделать любой.

Овладеть раздражением Аине оказалось довольно трудно, но бывалый воин считал, что не стоит беспокоиться: у молодых кровь всегда бурлит, а с возрастом — и хотел бы вернуть прежний напор чувств, да не дано уже.

Однако, тренируясь как-то в лесу направлять свою злость на муравьёв, Аина вдруг поняла одну вещь, которая значительно охладила её желание стать страшной. Не было оснований полагать, что у Альвейд это работало как-то иначе. А значит, Ходячая Смерть постоянно желала убить всех окружающих. Даже если такое состояние было результатом стремления обезопасить себя, как и у самой Аины… Девушке расхотелось превращаться в подобие этой холодной злючки. Пусть сейчас ей никто достаточно не нравился, но она помнила милую сердцу с детства историю о замке Малфир и в глубине души мечтала однажды познать такую же глубокую любовь. Альвейд теперь уже вряд ли на такое способна, даже если изначально была. Да и кто в своём уме к ней подойдёт? Все боятся. И не зря. Вспомнить только бедную Ташу! Её убийство было таким беспричинным и бесчувственным, что поневоле усомнишься, человек ли ещё эта смертоносная северная красавица.

Тренировку чувств Аина продолжила, но уже с меньшим пылом. И, как ни странно, стало лучше получаться. Поразмыслив, она решила, что необязательно создавать именно пугающий образ. Стоило попробовать окружить себя ореолом нетерпимости ко всяким вольностям: вместо атакующего тарана выстроить несокрушимую крепость. Чтобы никаким шутникам не хотелось даже протягивать к ней руки — для начала.

А если вспомнить о планах однажды покинуть нартов и попытаться проникнуть в среду знати, там неприступность для женщины будет намного уместнее умения вызывать страх.

Так что Аина стала вкладывать чувства в намерение облить горящим маслом тех, кто слишком назойливо лезет ближе, чем ей хотелось бы — не только мальчишек, но и подхалимов, желающих через неё угодить Морене. Главное ведь непреложно верить, что можешь, а не мочь на самом деле — такие выводы напрашиваются из слов Брена. Когда не хватало веры, она представляла, как отрывает мужское достоинство наглеца или выкалывает глаза нахалке. И вроде бы даже начало что-то получаться, хоть иногда.

Единственным человеком, на котором Аина инстинктивно никогда не пыталась применять этот приём, была Морена. Казалось, та и сама одним взглядом может человека ранить, раздеть или унизить. Девушка даже решила, что стоит поучиться у «подруги». Ведь скорее всего, природа её власти над людьми была схожей — сильные чувства. Вот только каким-то образом она ими всегда владела, с самого детства. Ощущалось в этом нечто сверхъестественное.

А ещё загадочней стало, когда Морена понимающе улыбнулась Аине, решившей поизучать её методы воздействия за деловым разговором с кем-то из ахсартагов. Как будто поняла, что делает хедивег, и дала «добро»! После этого у Аины в голове внезапно сложился узор мозаики из отдельных камешков, которые накопились за недолгую жизнь, и у неё появилось, над чем призадуматься.

Получалось что всякое чувство в какой-то мере вещественно и обладает силой. При помощи внимания эту силу можно использовать для себя, а можно направить на другого. Этот другой, при должных умениях, может считать твой посыл, понять его, отразить и бог весть что ещё. Перед девушкой открылся целый невидимый мир. Точнее, новое видение уже известного. Она стала по-другому воспринимать взгляды, чувства, жесты, фразы, которые могли быть заряжены или нет. Причём, у обычных людей чаще нет, а вот у Барамы и Морены — почти всегда.

Но ведь Ху не раз говорила, что воля направляет силу, а сила превращается в движение — и только при такой последовательности получится совершать невозможное. Не это ли она имела ввиду? Аина начала переучивать все её упражнения с новым пониманием, и как-то раз поваленный одним вдохновенным ударом руки ствол молодой сосны стал подтверждением, что она постигла ещё один слой искусства валькирий.

Конечно, повторить такое свершение по желанию ещё раз у неё не вышло. Равно как и редко получалось намеренно кого-то оттолкнуть одной только силой своих чувств. Но лиха беда начало! Теперь Аина точно знала, каких чудес могла добиться, развиваясь дальше, и с воодушевлением продолжала переосмысливать наследие Ху, вспоминая даже те уроки, которым в своё время не уделила достаточно внимания, сочтя их скучными и непонятными.

Вот только Ночь Костров, Ночь Любви неуклонно приближалась, а с ней и пора переступить очередной важный порог в жизни каждой юной нартки. Аина и так откладывала этот шаг, сколько могла. Опять. Протянула больше полугода. Как раз перед появлением Брена ей исполнилось пятнадцать, и теперь любой сможет взять её на игрищах. Точнее, конечно, не любой, однако, она опасалась, что на этот раз ускользнуть не удастся.

Дело в том, что с памятной поездки на ярмарку Арто периодически проявлял к ней интерес — конечно, когда не бегал за Мореной. Аина всегда считала, что это часть их странной игры, попытка вызвать ревность у своей возлюбленной. Хотя та лишь посмеивалась за закрытым пологом юрты, а на людях могла и отбрить ухажёра острым язычком, как будто и вправду оскорблена. Аина пробовала намекнуть красавчику, что он пытается перепеть Хумай — вещую птицу счастья и беды. Но быстро убедилась, что тот не заинтересован в правде, и решила не вмешиваться.

Однако в этом году Арто не ушёл на свою первую Охоту, как было положено по возрасту, хотя у них с Мореной был очередной период отдаления. Юная предводительница то ли решила захомутать в свои сети Брена, то ли просто играла на чувствах Арто, а может, и то, и другое — с неё станется. Зато сам парень кидал в сторону Аины очень заряженные взгляды. Косился на грудь, обжигал каким-то опасным посылом спину. А ещё, по мере приближения праздника, сговаривался о чём-то с друзьями, и это явно имело отношение к девушке. Хотя при её приближении парни замолкали, она всей кожей ощущала назревающую с их стороны угрозу. Не смертельную, конечно, но похуже той, что исходила от одного только Арто. В общем, сложить древко с тетивой труда не составило.

Арто, конечно, был дерзок, умел и хорош собой. Любая другая девушка в стойбище, наверняка, сочла бы за счастье, заинтересуйся он ею в Ночь Любви, когда не имели силы никакие обязательства. Ведь все знали, что сердце его давно похитила Морена, соперничать с которой не мог никто — ни по красоте, ни по положению, ни по хватке. Только Аина, годами наблюдавшая их нездоровую связь, не могла плениться самым видным парнем. Точнее, она благополучно и никем незамеченно пережила эту фазу ещё на втором витке порочного круга. Заодно похоронила ревность, зависть и романтический идеализм, поняв: не всё то золото, что блестит.

Однако избалованный юноша, очевидно, питал слабость к тем, кто был неподвластен его чарам. И нашёл лазейку, которая позволяла одновременно получить свой недоступный приз, позлить Морену и ничем за это не поплатиться. Да, именно азарт и язвительный расчёт подогревали его чисто плотский интерес к обладательнице самой пышной груди в Орде. Так ощущала Аина. И подозревала, что заговорщики каким-то образом учли её «неуловимость».

Сначала она попыталась разрушить их планы, как бы невзначай доложив Морене, что её любимчик, похоже, задумал овладеть её хедивегом на празднике плодородия. Та лишь пожала плечами:

— Тебе давно пора, сама знаешь. Арто неплохой любовник, поверь. К тому же, подумай — все девчонки обзавидуются! — она рассмеялась своим холодным мелодичным смехом.

Аина изобразила усмешку, растянув, как положено, губы «маски», которую неукоснительно носила при Морене с тех пор, как научилась. А изнутри сердце тронула горечь: разве эта самозваная «подруга» её хоть раз поддержала или посочувствовала ей? Да, она давала какие-то блага и привилегии, но ни капельки душевного тепла. Иногда девушка сомневалась, что у той вообще есть душа или сердце, или что там у людей отвечает за искренность? Зачем вообще Морена её приблизила к себе? Она ведь даже не интересовалась Аиной по-настоящему. Если за все годы общения не поняла, что такие вещи, как чужая зависть, помощницу, в отличие от неё, вовсе не тешат.

В общем, оставался всего один выход: найти себе на эту неотвратимую ночь другую пару. И единственным кандидатом был Брен. Пускай он её учитель и вдвое старше… Но из всех, кого знала, только ему Аина могла доверить то, что считала сокровенным. Всё-таки девственность теряют лишь раз. Потом жизнь станет проще. Она получит свои привилегии взрослой женщины. Её телом больше никто не сможет распорядиться. Да и Арто, наверняка, потеряет к ней интерес. А даже если нет, возможно, Аина и сама из любопытства потом его попробует. Взаимные утехи свободных совершеннолетних нартов не налагали обязательств.

Собравшись с духом, девушка попросила наставника прогуляться с ней вместо очередной вечерней тренировки, и, выйдя за границы стойбища, завела неловкий разговор:

— Скажи мне, Брен, я тебе хоть немного нравлюсь? Как женщина? — щёки против воли залила краска; хорошо, что смеркалось.

Брен остановился, уставился на неё, как будто с ним вдруг заговорила лошадь. Но Аина намеренно сняла «маску», подавляя желание спрятать за ней своё смущение. Она понимала, что только искренностью, только заряженным ласковым напором весеннего ручейка сможет просочиться за эти кадоровые латы.

Воин молчал. Аина робко прикоснулась к его руке — там, где кожу не прикрывала куртка. Брен вздрогнул и утёр другой ладонью лицо, словно сгоняя наваждение:

— Боги! Что ты такое говоришь? — он взял её за плечи, заглянул в глаза. — Нет, ты не шутишь…

Аина замотала головой, подтверждая. Брен тяжело вздохнул, сам взял её за руку и повёл к ближайшему большому камню на склоне. Усадил на расстоянии чуть больше локтя от себя — чтобы смотреть в лицо, невзирая на недостаток света. Девушка молчала, чувствуя, что воин тоже собирается с духом, чтобы ответить.

Повздыхав минуты две, Наречённый Смерти всё-таки начал с вопросов:

— Почему ты подошла ко мне? Ты в меня влюбилась? Вокруг столько молодых парней…

— Нет. Нет, — заверила Аина. — Просто мне пора, а тебе я доверяю. И больше никому…

— А разве ты не можешь дождаться, пока появится тот, кто вызовет у тебя трепет? Поверь, это совсем другое дело, чем вот так!

— Я не могу ждать, — вздохнула Аина. — Мне уже пятнадцать. Если я не выберу партнёра до Ночи Любви, меня возьмут силой.

— Погоди, откуда ты знаешь?

— Я видела, как они сговариваются, и знаю, кто это будет, — нервно усмехнулась девушка.

— Но разве ты при своих умениях не можешь дать им отпор?

— В том-то всё и дело — они знают, на что я способна. Но видимо, что-то придумали. Я чувствую их азарт. И боюсь, что навалятся толпой. Возможно, спутают сетями. Я просто не успею всех раскидать. Разве что напасть первой и убить по одиночке. Но это чересчур для такого будничного дела.

— Силы небесные! Насилие над своими у вас в чести? — брови воина сошлись, а кулаки сжались. — Кого я только учил?!

— Нет, послушай, — Аина притронулась к его кулаку, — всё не так уж страшно. Обычно взявший девушку силой парень обязан о ней потом заботиться. Кроме Ночи Любви. Но Арто… Он болен Мореной.

— Арто?! Этот хлыщ?! — кулак снова сжался, и девушка его осторожно погладила, «уговаривая» расслабиться.

— Это длинная и бессмысленная история. Тебе не нужно в ней разбираться. Важно лишь то, что ты можешь выручить меня, взяв мою девственность. Всё остальное само рассосётся. Или я тебе совсем не нравлюсь?

Аина вскинула на Брена горящий взгляд из-под ресниц. Пока она держала его за руку, в ней что-то зажглось. Даже подумалось, что, возможно, любовь для этого не обязательна. И по сути, девушка уже почувствовала отклик. Невидимые ручейки тепла перетекали между их руками. Хотя нет, она знала и до этого, ловя его невольные взгляды на свой бюст, поспешность, появляющуюся на миг, когда наставник ненароком касался мягких мест на тренировке.

— Ох, Аина-Аина! — вздохнул, сдаваясь, немолодой уже, но всё же притягательный своей внутренней силой мужчина. — Загубишь ты, я чувствую, не одно сердце. Но только не моё. Своё я похоронил вместе с женой. Хотя ты вряд ли оставишь равнодушным кого-нибудь живого. Особенно, когда вот так смотришь. И всё же…

Аина замерла, испугавшись, что её отвергнут. Токи перестали течь. Тогда Брен сам взял её руку в свои ладони и медленно заговорил, подбирая слова:

— Пойми, для меня было бы честью принять от тебя такой дар. Но я не хочу принести тебе вред. Ты же знаешь мою историю. Я порченый. Я несу болезни и Смерть близким.

У Аины появилась надежда:

— Сколько лет вы прожили с женой?

— Да почти девять.

— Вот видишь? Троих детишек успели заделать. И наверняка, это были не единственные три раза, когда вы миловались. А я прошу всего один! Уверена, ничего не случится.

— А если «залетишь»?

— Не «залечу»! Я полжизни помогала травнице и могу приготовить снадобье. Знаешь, какие яды я пью? Кого другого уже убили бы, а я могу засунуть ногу в гнездо змей — и ничего не будет. К тому же, в последнее время я начала чувствовать жизненные токи, и от тебя ничего плохого не исходит.

— Ох, поверь, в тот момент люди проникают друг в друга намного глубже и вылазит всё потаённое, всё настоящее, всё, что скрыто от остальных… — внезапно Брен сменил тему: — Что ты можешь сказать о Морене? Какие токи ты чувствуешь от неё?

— Ну… — замялась Аина, — я чувствую, что она очень хорошо владеет своими токами и чужими — намного лучше меня. Если подумать, я ни разу не видела, чтобы у неё прорвалось что-то своё, настоящее. Всё напоказ, всё под контролем, всё с какой-то целью. Так что, пожалуй, ничего определённого я сказать не могу.

— Ну вот. А я от неё поймал такой посыл, которого не чувствовал с тех самых пор, как касался Дольмена Смерти в Её Обители.

— То есть как?

У Аины в голове забегали мураши мыслей, связывая воедино отдельные слова Ху, Эльви, Таши, свои собственные. Всё начало складываться в некую осмысленную картинку, совсем как мозаика вещественности чувств недавно. Но тут Брен сбил её:

— Рядом с ней я ощущаю Зов, от которого мне стоило немалого труда избавиться после ухода с Пути Смерти.

— Ну так это, — решила всё же поделиться наблюдениями Аина, — по-моему, она положила на тебя глаз и хочет захомутать в такие же «рабы», как Арто. Она с ним уже много лет играет, то приближая, то отдаляя. Я думаю, как бы они ни ерепенился, на самом деле, уже привязан к ней намертво. И если моё слово что-то значит, я не советую тебе поддаваться. Пока ты вроде держишься.

— Да, держусь. С трудом, — неожиданно тяжело ответил Наречённый Смерти. — Я просто знаю, насколько гибелен этот зов. Намного лучше твоего Арто. Вот только теперь опасаюсь, что и она замыслила нечто подобное в отношении меня. Я ведь не смогу отказать предводительнице, которой обязан приютом, если она вдруг подойдёт ко мне в Ночь Любви? — Аина покачала головой. — А тогда я точно пропаду. Зов меня затянет… — совсем тихо закончил он, помрачнев, как человек, потерявший в жизни больше, чем можно вынести.

— Ну вот, видишь? — наоборот, обрадовалась Аина. — Тебе это тоже выгодно! Если хочешь, можем даже сделать вид, что стали парой. Это защитит на какое-то время и меня, и тебя. Спать при этом вместе не обязательно. Ну то есть, лучше, конечно в одной юрте… А там разберёмся. Что скажешь?

Брен смотрел на неё исподлобья, но в глазах уже зажглась искорка надежды. Наконец он забавно дёрнул носом, решаясь:

— Будь по твоему, противная нартская девчонка! — уже смешливо сказал оживающий на глазах Наречённый Смерти.

Потом внезапно притянул её к себе за плечи и обнял — тепло, по-дружески, как друга или дочь. И добавил уже другим тоном:

— Прости, я пошутил. Ты прекрасная нартская девушка. Тебе бы ещё волосы отрастить — отбоя от женихов не будет.

— Так это же чтобы не мешали в бою, — ответила Аина, доверчиво прижимаясь к такой широкой мужской груди.

Сейчас она испытывала некое новое, драгоценное чувство, приятно щекотавшее сердце. Ведь, если подумать, на своей памяти девушка ни разу не могла вот так прижаться к кому-то сильнее себя, зная, что он не обидит…

— Эх ты, глупышка! — потрепал её по голове Брен. — У Воинов Смерти коса служит мерилом доблести. Чем она длиннее, тем он искуснее в бою, ведь это значит, что никому не под силу её укоротить.

— А ты почему срезал?

Аина тоже прикоснулась к его коротко остриженным тёмно-русым вихрам с налётом седины. Для неё было внове позволить себе вот так без задней мысли сблизиться с кем-то, не опасаясь, что её неверно поймут или осмеют Или отвергнут. Или используют… И душа её тихонечко грелась, затаённо наслаждаясь этим ощущением.

— Я сделал всё, чтобы забыть о своей прошлой жизни, — пожал плечами Брен. Казалось, лицо его на глазах молодело.

— А я бы не отказалась посмотреть на тебя с косой, — осмелела Аина. — Мне жутко любопытно!

— Давай договоримся так, я отращу волосы, если и ты отрастишь свои. Дадут боги — доживём до нужной длины, и тогда я покажу тебе пару коварных приёмов, превращающих косу в оружие. Хочешь?

— Конечно, хочу! — чуть не взвизгнула от радости Аина, неловко чмокнув воина в щёку. — Я и для роста волос снадобье умею делать. Вымахают мигом — не успеешь опомниться.

Внезапно, после всех тревог, она ликовала, как будто сегодня сбылись все её мечты. Бой косой — это же была фишка Альвейд! Ходячая Смерть умела орудовать волосами с подвешенным грузилом почище, чем хлыстом. Это оставалось единственным из её навыков, которого Аине, по большому счёту, ещё не хватало. Хотя нет, были ещё «когти корса», но их она и сама потихоньку осваивала, вращая на пальцах каждый раз по дороге в горы и обратно; в мёртвых стволах на склонах появилось немало новых дыр.

— Боги! Как просто тебя порадовать! — рассмеялся Брен, снова на миг прижимая девушку к себе покрепче.

И казалось, в его смехе уже оживает рогатый бог Кернун, которого тот скоро олицетворит для неё, а она для него — супругу бога, мать всего живого Дамну.

Через несколько дней подошло время праздника. Заговорщики решили не проявлять намерения заранее, чтобы не давать посягателям возможности подстроить планы. Брен, как всегда, был образцом невозмутимости перед ухищрениями предводительницы, которая накануне гуляний усилила свои попытки его очаровать. Аина же не могла полностью скрыть возбуждение перед решающим часом. Морена посматривала на неё с любопытством, а Арто — с неясным беспокойством. Видимо, не чувствовал в ней больше страха, вызывавшего в нём азарт охотника. Хотя опасения, что планы сорвутся, оставались. Но пока никто из «хищников» ничего не предпринимал.

К вечеру, как и положено, группа девушек, вступающих в пору зрелости, вышла на заранее вытоптанную лошадьми площадку. Аина удивилась, обнаружив рядом Морену. Ей казалось, не по возрасту порочная подруга давно утратила невинность. Но Мудрейшим виднее.

Под спокойное стрекотание бубнов и напевы женщин девушки пустились по кругу, символически выметая площадку ритуальными мётлами из конских хвостов от нечистых духов и отживших помыслов. В это время несколько юношей в парах со старцами трением добывали огонь для поджога огромного костра в центре.

Раньше Аина не раз наблюдала за этим действом со стороны, и теперь, мельком бросая взгляды на людское кольцо вокруг, удивилась, как много нартов не отправились на Охоту в эту весну. Конечно, она слышала, как Морена распоряжалась оставить людей для обучения у Наречённого Смерти, но не думала, что их будет столько. В основном, молодые воины, чьи рефлексы ещё не закостенели и поддавались переделке. Они были несказанно рады попасть на любимый праздник в «домашней» обстановке, где с утра не нужно сниматься с лагеря и ехать дальше, а можно гулять все три дня с пивом, пирогами и молодецкими соревнованиями.

Девушка чувствовала себя неуютно в ритуальном «платье» на голое тело. По сути это был просто кусок ткани с горловиной посередине, разрезанный спереди и подвязанный на талии широким шарфом. Он красиво смотрелся со стороны на плоских нартских девицах, но у неё незакреплённая грудь всё время норовила вылезти в прорехи. Конечно, Народ Войны не стыдился голого тела, например, при купаниях и других совместных отправлениях потребностей. Но сейчас дело другое — все смотрели на них.

К счастью, Морена, обладавшая более точёной фигурой, привлекала не меньше взглядов, а может, и больше. Вероятно, из-за того, что двигалась куда свободней и изящней. Казалось, будь она вовсе без одежды, ничего не изменилось бы. А ведь на воинских тренировках всё выглядело наоборот! Аина подумала, что дело в уверенности в себе, и постаралась вжиться в движения так же, как при выполнении упражнений в лесу. Вскоре она позабыла о толпе.

Костёр начал разгораться, мужчины отошли в сторону. Вместо них появилась Барама и принялась кидать в огонь травы, ветки и ягоды, обходя его по кругу. Аина узнала некоторые затуманивающие разум запахи, но очень скоро это перестало её волновать, потому что они подействовали и избавили от лишних сомнений. Бубны застучали бодрее, девушки побросали мётлы в огонь и затанцевали, сначала прощаясь с невинностью, потом призывая богиню природы. А вокруг них пошёл в обратную сторону хоровод из юношей и мужчин, которые желали исполнить роль божественного супруга.

На эту ночь все связи отменялись, впрочем, чаще всего во внешнем кругу собирались те, у кого не было постоянной спутницы. В основном, это были парни, уже прошедшие испытания горами, но ещё не достигшие возраста Охоты — от пятнадцати до девятнадцати лет. Их число всегда превышало количество вступающих во взрослую жизнь девушек, которых на этот раз по всей Орде набралось всего семеро. Зато среди оставшихся на летовье женщин обычно было намного больше, так что обделёнными, как правило, оказывались именно они. И чтобы не проводить Ночь Любви в одиночестве, многие соглашались разделить мужчину на двоих, чему те были только рады. Однако на этот раз, похоже, пара найдётся каждому.

Единственная сложность для мужчин состояла в том, что для участия необходимо было самостоятельно добыть рога. И если юноши совсем недавно в ходе своих испытаний убили косулю, козла или барана, а мужчины берегли трофеи смолоду и порой обновляли по мере возрастания силы и опыта чем-то поблагородней, то за Брена Аина слегка переживала. Пока не увидела его в хороводе с шикарным оленьим «венцом». У неё даже дух на миг захватило, так величественно он смотрелся. Ну точно — Кернун! Впрочем, рядом приплясывал Арто, тоже заменивший свои прежние бараньи рога на какие-то невиданные — высокие и витые!

Увидев его, Аина слегка занервничала, невзирая на разлитый в воздухе расслабляющий аромат. Из-за работы с Эльри она была привычна к запаху различных дымов, которыми окуривались юрты больных, и могла сопротивляться их одуряющему воздействию при необходимости. Была ли таковая сейчас? Вроде бы нет — драки на праздник запрещены. Из нескольких претендентов девушка выбирает сама. Она вдохнула поглубже, стараясь погрузиться обратно в состояние лёгкого транса, которое располагало шагать в неизвестность, меняться и открывать для себя новые переживания.

Через несколько минут бубны замолкли и танец остановился. Девушки встали лицом к костру, повторяя за Ведущей слова призыва:

— Дарующий жизнь, прими мою невинность. Пусть она прорастёт богатым урожаем в лесах, даст приплод скотине и добычу нашим воинам, — при этом все взмахивали руками в соответствующие стороны: вперёд, вниз, в стороны, вверх. — Всеблагая мать, снизойди на меня. Дай мне свою женскую мудрость, щедрость и силу, — теперь руками принимали благодать сверху на голову, из сторон в сердце и из земли в чресла. — Великие покровители, я отдаю вам своё тело, чтобы вы могли через меня соединиться и дать новую жизнь земле и нам этим летом.

Текст повторялся трижды. За это время мужчины зачерпнули свежесваренного пива из огромного котла, установленного поблизости, и вернулись, встав за спинами своих избранниц. Повисла торжественная пауза. Наконец, Ведущая, стоявшая с воздетыми руками, опустила их, выдыхая:

— Соединитесь, как бог Кернун со своей супругой Даной.

Аина, затаив дыхание, повернулась и, как ожидалось, увидела двоих. Арто попытался сделать шаг к ней, но Брен опередил его, заступая вперёд, так что соперник чуть не уткнулся ему в спину. Девушка метнулась к наставнику и буквально врезалась в него, обхватив обеими руками. Часть пива из его кубка выплеснулась ей на плечо. Аина повела себя не по правилам, но ей было плевать. Главное, что выбор свершён, и больше им не имеют права мешать.

Одним глазом она смотрела в сторону Морены. Та приподняла бровь в изумлении от её выходки, но в следующий миг иронично усмехнулась. Хорошо, значит Аине сошло с рук то, что она перехватила кавалера у подруги. Перед самой предводительницей собралось трое самых видных молодцов — остальные отступили к другим девушкам, понимая, что нет смысла толпиться. Но Морена шагнула чуть в сторону, и раздосадованный миг назад Арто тут же просиял, подавая свой кубок ей. Только тогда Аина выдохнула и отстранилась от Брена, чтобы принять напиток из его рук.

Раньше им не позволялось пить пиво, хотя подруга, обожавшая всё запретное, уже угощала её. Тогда горьковато-кислый вкус девушке не понравился, но сейчас свежий напиток показался, в общем, ничего. Аина отпила половину, как полагалось, потом взяла кубок сама и напоила партнёра.

Наречённый Смерти достал из сумы подготовленный факел, поджёг его от главного костра и тихо спросил:

— Пойдём?

Аина, всё это время не отпускавшая его другой руки, кивнула.

— Возьмём ещё пива? — спросила она — от облегчения хотелось совершить какую-то шалость: например, напиться.

Брен похлопал по бурдюку, висевшему на бедре, вперехлёст с сумой, откинутой на спину:

— Я уже.

Он сам перехватил её руку и повёл в сторону гор. Они забрались повыше на склон, нашли площадку, скрытую от чужих глаз камнями и деревьями, собрали валежник и подожгли костёр. Тяжёлые рога Наречённый Смерти сразу снял и поставил на видное место на камень — действовать в них было крайне неудобно.

У Брена в суме оказалось одеяло, которое он расстелил поверх нарванной Аиной травы, и получилось относительно мягкое ложе. Усевшись на него, мужчина похлопал между ног, чтобы девушка села вплотную, и, обнимая её руками, наполнил деревянный кубок, который захватил с собой. Они выпили его пополам, пригреваясь друг об друга, и вскоре Аину слегка повело. Она откинулась на грудь Брена, а он обхватил её покрепче и зарылся носом в вымытые с цветами жимолости волосы.

Так они сидели какое-то время, разогреваясь от токов, текущих между ними. Девушка ощупала ладонью обхватившие её крепкие руки, точнее, оголённые предплечья, покрытые какой-то странной рубцовой тканью. Мужчина сжал её ещё крепче, подтянул повыше. Она повернула голову, ткнувшись носом ему под подбородок. Он повернул её боком к себе, утопил лицо между плечом и шеей. Их щёки соприкоснулись, потёрлись друг об друга и неведомая сила притянула друг к другу губы. Его были сухими и горячими, а её — мягкими и влажными. Ласки смешались и закружили Аине голову.

Она обхватила Брена руками за шею, вжалась в него крепче. Брен встал, поднимая на ноги и её. Он вроде бы ничего особенного не делал — просто прижимал её к себе, одна рука на пояснице, другая между лопаток, но девушка начинала задыхаться от поднимающейся по телу волны блаженных ощущений. Теперь она понимала, почему тёрлись друг об друга животные в гон — тело действовало словно само по себе.

В живот ей упиралась горячая отвердевшая мужская плоть, которая одновременно и пугала, и манила. Но вот Брен слегка отстранил её от себя, развязал шарф, распахнул платье, которое тут же сползло с плеч, и девушка предстала перед ним во всей наготе. Восторг горевший в его ореховых глазах, казавшихся в свете огня золотистыми, дарил упоение.

Мужчина осторожно обхватил руками тяжёлые полушария, немного сжал, а потом легонько провёл шершавыми пальцами по набухшим, как ягоды, соскам, и Аина громко ахнула от неожиданно острого удовольствия. Брен припал к одному губами, пощекотал его языком, пососал, словно телёнок, добывающий молоко. Потом перекинулся на другой.

У девушки по всему телу запорхали бабочки и от обилия восхитительных ощущений подогнулись ноги. Воин поймал её, аккуратно уложил на ложе. Но Аина судорожно потянулась к упавшему у костра «платью», чтобы подстелить его под себя.

— Можем испачкать, — хрипло предупредил её Брен.

— Так и задумано.

У девушки голос вообще прерывался от переполнявших её чувств. Она не находила в себе сил объяснить, что именно пятно крови на этом куске ткани, предъявленное одной из Мудрейших, завтра станет её пропуском во взрослую жизнь.

Вместо этого она притянула мужчину к себе, требуя ещё поцелуев. И он не замедлил их обеспечить, сминая её губы, обсасывая их, проникая в рот языком, пьяня её страстью пуще пива.

Вот только одежда ужасно мешала. Аина хотела прижаться к Брену всей кожей, почувствовать всё его тело, прошить его насквозь своими токами, оплести и присвоить себе. Она начала задирать рубашку, и мужчина мигом стащил её через голову, вновь припадая губами к груди. А девушка непослушными пальцами распутывала завязки на его штанах. В конце концов воин так же быстро освободился от них, скинув заодно свои ботинки и стащив её чувяки. И наконец навис над ней во всей красе. Но не спешил кидаться, а разглядывал Аину, лаская взглядом, и давал ей возможность разглядеть его.

Зрелище оголённых мышц, бёдер, разбухшего естества, похожего сейчас на рог диковинного зверя, нацеленный на неё, пугало, но в то же время восхищало своей первобытной мощью. Аина погладила широкую грудь, покрытую негустой шёрсткой, провела по полоске волос, спускающейся на живот, но ниже идти не рискнула. Она мягко притянула мужчину к себе за плечи и прошептала:

— Давай полежим так немного. Я хочу тебя почувствовать.

Брен бережно опустился на неё, удерживая верхнюю часть тела на весу, но девушка подтолкнула его локти, желая полного контакта, и он налёг целиком. Его горячее естество упёрлось ей в лобок, руки мяли бёрдра, он тяжело дышал. Аину тоже затопила доселе неведомая жажда, она шарила по его спине, запускала руки в волосы, наслаждаясь тяжестью, прижавшей её к Земле, размягчаясь от неё каждой мышцей. Девушка всеми чувствами потянулась внутрь мужчины, упиваясь ощущением чужой живой и жаждущей её силы. Прильнула к его губам, чтобы слиться полнее.

Брен чуть приподнялся, отвечая на поцелуй со всё возрастающим пылом. Их токи смешивались, принося целую гамму неописуемых ощущений. Внезапно Аина наткнулась на что-то мертвенное внутри него, висевшее неподвижно, будто высохшая рука у калеки. Она направила свои токи туда, но это было всё равно, что поливать мёртвое дерево.

— О, Дана! — взмолилась девушка, вспомнив, что сегодня они могут и должны быть не только собой, но и олицетворением богов.

И внезапно у неё внутри словно выросла некая новая сила, она оживила и мёртвое дерево, она запечатлела такой поцелуй на губах партнёра, что Брен с рыком распахнул её ноги и направил своё естество в сокровенное место, осторожно, но неумолимо проникая внутрь. Аина ахнула. «Рог» был неожиданно твёрдым и горячим, но очень гладким, а ждущая его впадина так набухла, что это медленное слияние вызвало беспомощный стон наслаждения, окончательно лишая девушку всякого подобия самообладания.

Ощущения тела оглушили Аину — они превосходили всё испытанное до этого момента в несколько раз. Опомнившись от первой волны, захлестнувшей её с головой, она начала льнуть к мужчине, доставлявшему такое неимоверное удовольствие, каждой клеточкой, какой могла дотянуться, лаская эти сильные плечи, выгибаясь в бёдрах, приглашая его глубже. Ну чем не бог?

— Какая же ты чувственная! — выдохнул Брен.

Он смотрел на неё светящимися янтарными глазами — следил, чтобы не сделать больно, но настойчивость не ослаблял. Вот дошёл до какой-то точки, замер, потянулся к её губам, накрыл их страстным поцелуем и, когда у девушки вырвался гортанный вздох, резко всадил свою плоть глубже, и ещё раз, и ещё. Аина вскрикнула и замерла, впившись ногтями в его плечи. Мужчина чуть приподнялся, ища её взгляд, но она ресницами махнула, чтобы он продолжал — боли не было, только все ощущения стали ещё на порядок ярче.

Брен снова жадно припал к губам Аины и задвигался короткими, но быстрыми рывками у неё в глубине. Ощущения во рту и внизу у девушки сливались, накатывая друг на друга и грозя лишить её разума. Лицо Брена расплывалось, обретая какие-то другие черты. Вот знакомые серые глаза, а вот другие — синие, и они кричат: «Вспомни себя!» Но сейчас Аина упоённо себя забывала, наполняясь силой тысячи женщин и разрастаясь душой на всю долину, пока наконец не взорвалась фонтаном какой-то божественной радости. Она всхлипнула, невольно разрывая поцелуй, а в животе что-то забилось, как второе сердце, и чужая горячая плоть ответила этим тайным глубинам своим извержением жизни, вжавшись крепко в последний раз.

Оба партнёра обмякли, а волна совокупной силы, вырвавшейся в этом всплеске и омывшей всё существо Аины мощным водопадом, стремящимся вверх, унесла её разум куда-то к звёздам, тихо шептавшимся над головой. Ей казалось, она лишилась тела, растворилась в небе, и какое же это было окрыляющее чувство освобождения! Дух её парил над землёю, наслаждаясь радостной песней Творения, оживающего по всему мирозданию в бесконечный раз.

Неизвестно, сколько продлилось это осязание вечности, но в конце концов распирающая Аину сила стала сходить на нет, а сознание сужаться, возвращаясь обратно в тело, всё ещё невесомое, словно покачивающееся на воде. Только на прощание из сердца к небу, как подарок на память об этом чудесном моменте, потянулась красная лента. На ней было что-то написано, и в неверном свете звёзд девушка с удивлением прочла: «Алрина Мариндер о Иолана о Дарлен ал да Сарендом».

Спустя несколько мгновений бездумного недоумения Аину как громом поразило: это же её настоящее имя! Она рванулась встать на ноги и очень удивилась, что оказалась лежащей не на воде, а на земле. Рядом растянулся голый мужчина, который удержал её рукой. В голове всё смешалось. Казалось, мгновение назад у костра были поющие женщины…

— Тише, тише, что случилось? Тебе больно? — спросил Брен.

Настоящее встало на место у девушки в голове. Она подтянула колени и села, ища, чем бы прикрыться.

— Всё нормально. Просто вспомнила внезапно кое-что важное. У нас есть ещё пиво?

Воин подал ей свою рубаху, потом наполнил кубок и протянул ей, глядя с некоторым беспокойством.

— Расскажешь?

— Нет, извини, — мотнула головой Аина. — Это неважно. И не срочно. Просто кое-что из прошлого всплыло.

— Так это важно или неважно? — усмехнувшись, переспросил Брен. — Ты сама себе противоречишь.

— Для меня важно, но для нас сейчас — нет. Надо ещё разобраться, — ответила девушка и стала пить мелкими глотками.

Она пока не решила, стоит ли с кем-то делиться своим открытием. Безусловно, костёр с женщинами на реке — первое воспоминание из её новой жизни. Видимо, там она и началась. В памяти вместе с той ситуацией всплыли запахи и вкусы, и девушка поняла, что её тогда чем-то окурили и опоили, возможно, нарочно. Значит, они хотели, чтобы она всё забыла. Имя-то принадлежало знатному роду! А Народ Войны в последнее время только и делал, что грабил замки…

Над душой у Аины зависла зловещая тень. Точнее, она всегда там была, просто теперь девушка о ней узнала. К сожалению, больше ничего не вспомнилось. Но поинтересоваться стоит. Может быть Эльри согласится рассказать ей больше, когда вернётся. Она должна знать. Целительница была там. Ну а пока…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Брен, восседающий в расслабленной позе, опираясь спиной на камень с рогами.

Аина вернулась мыслями в настоящее и улыбнулась воину. Странно ли что теперь, после пережитого вместе, он казался ей красивым? Даже не смущало опавшее хозяйство, бесстыдно разложенное среди раскинутых ног. Отставив кубок, она подползла к мужчине и чмокнула его в губы:

— Ты был прекрасен, мой бог! Спасибо тебе.

Брен сгрёб её в охапку, усадил к себе на колени, поцеловал как следует, и, глядя в глаза, серьёзно сказал:

— Нет, это тебе спасибо, моя юная богиня. Я и забыл, как это бывает прекрасно. И даже не догадывался, что так может быть без любви. Это какая-то магия?

— Как знать, может, Дана с Кернуном и правда почтили нас своим присутствием.

— Ты действительно веришь в богов? — сморщил нос Брен.

— А ты нет? — удивилась Аина. — Ты ведь служил Смерти. Разве она не богиня?

— Ну, возможно. Я над этим не задумывался. Просто Кернун и Дана казались скорее легендами, а Смерть была для нас довольно осязаемой, по крайней мере после посвящения. Словно за этим и правда стоит некий могучий злой дух. Хотя учение Воинов Смерти его превозносит, как воплощение справедливости.

— Ну тогда почему бы и Дане с Кернуном не быть такими же великими духами? Мне показалось, я что-то такоепочувствовала. Присутствие некой силы, которая больше меня. И в тебе тоже. У тебя глаза светились.

Брен хмыкнул, ухмыляясь, и погладил Аину по щеке. Потом поцеловал в ушко и шепнул:

— У тебя тоже. Я думал, это отблески костра.

Аина обвила его шею руками и положила голову на плечо. Так они сидели некоторое время молча. Потом Брен попросил:

— Можешь посмотреть, что у меня на спине? То ли кто-то укусил, то ли чиряк натянуло от сырой земли.

Аина послушно слезла с его коленей, и мужчина развернулся спиной к догорающему костру.

— Темновато, — сказала она. — Можешь рукой показать, где?

Брен взялся за поясницу пониже спины. Аина присмотрелась, отклонившись, чтобы не закрывать себе свет, и пощупала еле заметную красную точку. Под пальцами чувствовалась упругая шишечка.

— Похоже на укус.

Рука её скользнула дальше, оглаживая непривычные мужские формы, а взгляд — ниже. И наткнулся на неожиданный рисунок.

— А что это у тебя за татуировка? — девушка провела рукой вдоль змейки, покрывающей копчик.

Наречённый неуютно сжался и полез надевать штаны, отвечая:

— Этот знак появляется у всех, кто связал свою жизнь со Смертью, после первого же посвящения. При последующих он становится толще и длиннее: у Воина — до поясницы, у Кинжала — до солнечного сплетения, у Ятагана — до сердца, у Скимитара — до шеи, у Меча же, говорят, даже плечи накрыты то ли капюшоном кобры, то ли крыльями Аспида, а его разинутая пасть смотрит из горла спереди.

Аина погладила воина по ноге, успокаивая. Очевидно, любые воспоминания о Пути Смерти заставляли его напрягаться.

— Пойдём или ещё посидим? — спросил Брен.

— Давай посидим, — ответила девушка. — Не хочу я обратно. Сегодня все гуляют. Я бы вообще здесь заночевала. Мне с тобой хорошо.

— Мне с тобой тоже, — улыбнулся мужчина. — Давно так не было тепло на душе. Ладно, тогда соберу ещё дров, — поднялся он.

Брен натаскал валежника, распалив костёр пожарче. Аина снова нацепила своё испачканное платье с уже подсохшим небольшим пятнышком крови и временно изъяла шарф, который в итоге должен был остаться её партнёру, как трофей. Они допили пиво, завалились в обнимку на подстилку и ещё немного поболтали.

Воин расспросил её о нартских обычаях, относящихся к союзам между мужчинами и женщинами, которые были ему пока непонятны. Аина пояснила, что Народ Войны почитал свободу во всём и не заключал официальных пожизненных браков, как осёдлые люди. Ведь партнёры могли ошибиться в выборе, что особенно часто случалось в молодости, не сойтись характерами или просто приесться друг другу. Каждый был волен заниматься тем, чем хочет, пока приносил пользу Орде. Иногда эти занятия разводили людей: например, один уставал от Охоты, а другой не мыслил себя без неё, тут уже не очень-то вместе побудешь.

Дети всё равно воспитывались, в основном, сообща, теми, кто с ними лучше всех ладил. До пяти лет в общем Доме Детей, с пяти до двенадцати раздельно в Доме Мальчиков и Доме Девочек. Ну а после выбирали стезю и наставника, при котором и жили, обучаясь избранному ремеслу до девятнадцати лет. У мирных умельцев обычно бывал за раз лишь один ученик, а вот вокруг боевых мастеров нередко собиралась целая гроздь из юрт-казарм для учеников.

Только у ахсартагов чаще всего бывало иначе: одна жена на всю жизнь, которая всегда летует в стойбище, ожидая его с Охоты и сама воспитывая детей. По крайней мере, пока им не придёт пора обучаться, хотя вплоть до двенадцати те могли жить дома. Выбирали жену, не спеша. Там уже в дело шло сватовство, серьёзные подарки и большое пиршество, которым отмечали заключение такого союза.

— Значит, нам с тобой не нужно ничьё одобрение или разрешение, чтобы начать жить вместе или разойтись? — уточнил Брен.

— Не нужно, — подтвердила Аина.

А у самой сердечко забилось от радости: хоть она до сих пор и вовсе не думала искать себе пару, ей нравилась мысль о том, чтобы на какое-то время разделить жизнь с этим мужчиной.

— Только помни, — предостерёг воин. — Как бы ни была прекрасна сегодняшняя ночь, мы лишь делаем вид. По крайней мере стараемся, изо всех сил. Я себе не прощу, если с тобой что-то случится.

— Конечно, — вздохнула девушка, прижавшись щекой к плечу, на котором лежала её голова, и получила поцелуй в лобик.

Они помолчали, слушая треск костра. С одной стороны клонило в сон, а с другой, не хотелось завершать общение, позволять рассеяться этой близости. Поглаживая предплечье, лежащее у неё на талии, Аина спросила:

— Это шрамы? — воин кивнул. — Расскажешь, откуда? — тот тяжело вздохнул. — Извини, я вижу, тебе не нравится вспоминать Путь Смерти. Но вот он здесь, у тебя на теле, и я хочу знать, что означают эти отметки, что за ними стоит, какие отпечатки на твоей душе? Я хочу тебя лучше понимать. Можно?

Брен ещё раз вздохнул, посмотрел на неё с нежностью и тепло улыбнулся. Чмокнул в макушку, как показалось девушке, с благодарностью. Видимо, решил наконец отпустить хоть эту боль и рассказал, как мальчики тренируются в Ладонях Смерти с учебными мечами.

— Это не так уж больно. Хотя достаточно, чтобы выработать устойчивость. И намертво вбивает в тебя привычку избегать режущего края клинка, — философски завершил он свой рассказ.

Аина ничего не ответила, только погладила «наручи» ещё нежнее. Она хотела стереть эти знаки с его тела и души. Ах, если бы только у неё была такая власть! Ей казалось, доброе сердце Брена не заслужило всего, что он пережил.

Налетел ветерок, и девушка поёжилась, одновременно зевая. Запасливый воин извлёк из сумы свой плащ и накрыл их обоих, а суму скатал и положил под голову.

— Давай спать, — сказал он и тоже зевнул.

У Аины «подушка» была, несомненно, куда удобней. Она повернулась на бок и прильнула к Брену. Мерный стук его сердца и замедляющееся дыхание быстро убаюкали её. Девушке было так уютно и тепло в объятиях этого мужчины, что ей снилось, будто она спит на мягком облаке, пригретая солнышком, и кругом поют птички, словно в Небесном Саду.

Оказалось, что это и правда птички, разбудившие её ни свет, ни заря. В теле присутствовала какая-то приятная ломота. Аина с удовольствием потянулась, ощутив некоторую боль внизу живота, как от ссадины, и решила, что это совсем нестрашно и скоро заживёт. От её шевеления обнимавший девушку Брен проснулся, забавно что-то промычав в полусне, но уже через пару секунд резко сел, полностью приходя в себя.

Первым делом он зорко огляделся по сторонам, словно высматривая опасность, потом перевёл взгляд на Аину и лицо его смягчилось улыбкой. Девушка улыбнулась в ответ, чмокнула его в щёку и поднялась.

— Есть хочу! — заявила она.

— Да я бы тоже не отказался, — согласился Брен. — И пить.

Они собрали свои пожитки, присыпали тлеющие остатки костра землёй, завалили камнями и направились в стойбище. Вскоре Аина узнала склон и предложила завернуть к ручью, который тёк неподалёку, чтобы напиться. В горле у обоих изрядно пересохло после пива. По дороге им тут и там попадались потушенные костры, у которых праздновали вчерашнюю ночь другие пары, но сами люди давно разошлись.

Пока Аина умывалась и пила, Брен насторожился, крутя головой по сторонам.

— Что-то не так? — спросила девушка.

— Я чую недавнюю смерть. Чей-то дух ещё не отлетел.

С этими словами он, определив, наконец, направление, пошёл вверх по ручью. Аина поспешила за ним.

Поднявшись немного выше, они нашли на окружённой кустами полянке за огромным камнем тело Арто. Тот лежал на земле, раскинув руки и ноги с блаженным выражением на лице. Хотя губы и причинное место у него выглядели так, словно их кто-то долго жевал: бурые, с пятнышками засохшей крови на ссадинах. Соски содраны, и по всему телу множество царапин: одни от веток колючих кустов, валявшихся рядом, а другие от ногтей. И в воздухе разлит чувственный след запредельных мук, но сопряжённых не со страданием, как можно было ожидать, а с наслаждением.

Аину передёрнуло от отвращения. Кто мог сотворить с парнем такое? Она подняла взгляд на Брена. Тот тоже смотрел на неё, выразительно подняв бровь. Неужели… Ну да, по идее Арто ушёл с Мореной. Но рядом даже не было костра! Как это понимать, девушка не знала. Она не могла поверить, что предводительница, сколь бы порочной та ни казалась, способна на подобное.

— Надо сообщить в стойбище, — сухо сказал Брен.

Аина кивнула, и они, в молчаливой спешке вернулись к людям. Те, кто недолго гулял, уже проснулись. Пекарша выкладывала на столы праздничные пироги, а молочница разливала по кувшинам айран. Однако аппетит у обоих вестников печали напрочь пропал.

Брен пошёл искать старосту, заведовавшего будничными делами нартов, а Аина отправилась в юрту Морены. Та дрыхла, разметавшись по кровати прямо в изодранном ритуальном «платье», покрытом пятнами крови, которые, судя по рисунку, принадлежали не только ей. Обычно не позволявшая себе вольностей помощница сейчас была в таком смятении, что стала тормошить «подругу», пока та не очнулась, недовольно кривясь:

— Что случилось? Пожар, наводнение? Отстань от меня! — она отбросила руки Аины.

— Арто убили, — сказала та с дрожью в голосе. — Это ты?

Морена села на кровати, мигом натягивая свою безупречную маску. Оглядела себя, поняла, что отпираться бесполезно, и с вызовом вскинула голову:

— А я не помню! Этот дурак опоил меня дурманом. Так что, что бы с ним ни случилось, сам виноват! — она сверкнула глазами в праведном гневе.

Боги, да эта тварь ещё корчит из себя жертву! У Аины потемнело в глазах, и она молча пошла прочь из юрты предводительницы. Чтобы не сделать чего-нибудь, в чём потом окажется «сама виновата».

Девушка, не разбирая дороги, направилась к своему жилищу, стоявшему неподалёку. У входа её встретил Брен, которому пришлось взять Аину за плечи и встряхнуть, чтобы обратить на себя внимание. Увидев обезумевший взгляд девушки, он завёл её в юрту и усадил на кровать:

— В чём дело? Рассказывай!

Приказной тон заставил Аину очнуться, хотя слова приходилось выдавливать силой через спёртое яростью горло:

— Это она. Она его убила. И даже не смутилась! Говорит, он опоил её дурманом, так что сам виноват, а она вроде как жертва!

— Погоди, дурманом? — прищурился Брен. — Который, очевидно, предназначался тебе?

Лицо Наречённого Смерти выражало крайнюю степень презрения. Аина же сама и не подумала об этом. При мысли о том, что было бы, не сговорись она с другим, девушка содрогнулась. Брен обнял её и прижал к своей груди, но Аине вовсе не хотелось плакать. Ей хотелось рвать и метать. Почувствовав это, воин слегка отстранился:

— Слушай, я зашёл ненадолго. Пока староста соберёт мужиков. Нужно показать им, где тело, чтобы его могли забрать и похоронить. Вот, возьми, тебе надо поесть.

Он достал из сумы большой кусок мясного пирога, который Аина импульсивно отвела, испытав при виде пищи рвотный позыв. Тогда воин положил его на тарелку, стоящую на сундуке и нацедил айрана из своего бурдюка. Потом снова подошёл к Аине, присел перед ней, взял за плечи, заглянул в глаза:

— Держись, богиня! Я зайду, как вернусь.

Девушка кивнула, благодарно сжав его руку и чмокнула в губы:

— Обязательно зайди!

Брен ушёл, а Аина так и осталась сидеть на кровати, пытаясь переварить происшедшее.

Девушка вдруг вспомнила, что яд дурмана был одним из веществ, которые она в крошечной дозе принимала еженедельно, и, хотя о полной устойчивости мечтать не приходилось, не исключено, что какую-то степень владения собой она сохранила бы. И тогда парень остался бы жив. А может и нет. Больные, которых лечили дурманом, иногда впадали в буйство…

Кстати, Морена, как лицо особой важности, тоже вырабатывала устойчивость к ядам и должна была хоть немного сопротивляться. Или нет? Или сопротивление как раз и выразилось в ярости берсерка? Но всё-таки нет. Арто убил не берсерк, а некто крайне извращённый. Больше всего поражало это выражение блаженства на его израненном лице…

Прогадал ли он жизнь в результате того, что замышлял недоброе против Аины, но просчитался? Или его однажды всё равно ждала такая судьба, раз уж он прикипел сердцем к Морене? Слетела она с катушек из-за дурмана или сотворила такое вполне сознательно, в отместку за попытку её опоить? Понимала ли она при этом, что дурман предназначался не ей, а Аине?

Ни на один из вопросов ответы не узнать. Но ясно одно: даже если в смерти виноват лишь дурман, который парень сам налил в чашу убийцы, способ лишения жизни показал ужасающую глубину испорченности Морены. И не факт, что это предел.

Что там говорила Эльри? Что Аина сможет её удержать? Нет. Можно удержать человека от соскальзывания во тьму, но эта девочка изначально была воплощением тьмы. От такой чёрной души надо бежать как можно дальше. Вот только пока некуда. И ещё: нельзя бросать здесь, с ней Брена. Теперь Морена может приняться за него всерьёз. А учитывая этот его Зов…

Кстати, вот и последний камушек в мозаике, которая не сложилась до конца в прошлый раз: Ху утверждала, что в Морене воплотился злой дух, который также чуяла Эльри, да и сама Аина — в бездушии «подруги» и многочисленных шагах за грань дозволенного. И вчера Брен сказал, что их Смерть — это могучий злой дух, а раньше — что от Морены исходит зов, схожий с Её…

На самом деле, девушка не знала, что это означало. Духи и боги для всех были чем-то на уровне легенд. О них иногда говорили, приписывали им козни или благословение. Но что они собой представляли, как могли вселяться в людей и как с этим бороться? Были ли на свете мудрецы, которые разбирались в подобном? Эх, встретить бы волшебника из «Саги о Замке Малфир»!

Внезапно устав думать о разверзшейся у ног пропасти, Аина посмотрела на пирог с интересом. Голова не ощущала голода, но желудок жалобно втянулся под рёбра. Девушка заставила себя съесть праздничное лакомство, запивая айраном, и подумать, что можно сделать, когда ничего сделать нельзя?

Дожевав угощение, Аина решила, что пора ей переодеться и предъявить кому-нибудь, кроме проклятой Барамы, свою «печать зрелости», пока не начались похороны вместо праздника.

Тогда можно будет приступить к воплощению одной из самых долгожданных привилегий взрослой женщины: пошить себе, наконец, кожаный боевой костюм по фигуре, чтобы перестать маяться самодельной подвязкой, которая часто рвалась и натирала шею.

Она уже и полозов благородных, чёрно-серых достаточно для корсета, штанов и лёгкой куртки освежевала. Вечная благодарность Ху за её уроки охоты и «когти корса». А также кожевеннику, рассказавшему про лучшую, хоть и редчайшую кожу в этих местах. Так что будет у неё невиданный двухцветный наряд в обтяжку — мягкий, упругий и прочный! Даже Моргана, пожалуй, позавидует. Впрочем, красотке-предводительнице не проблема кинуть клич молодцам хоть золотых полозов себе наловить, которые в далёких северных горах водятся. Аине же нужна практичность, чтобы быть незаметной на тёмных склонах.

Хотя, если уходить от нартов, там местность может быть другой расцветки. Впрочем, тогда и костюм такой не понадобится. Лучше пышное платье. Особенно, если она и вправду знатная дама. Интересно, остались ли у неё живые родственники? Теперь, когда она знает имя, не придётся шагать в пустоту. Может, и замок родовой сыщется. Ведь «ал» означает, что она его хозяйка!

Надо будет ещё про того оленя у Брена спросить. На зимнюю куртку самое то. Хотя нет, ему самому пригодится. Аина убьёт своего. Где-нибудь ближе к осени. Или зря она отлично стреляет из лука?

Вот такими мыслями и продолжала девушка забивать себе голову, пока не вернулся Брен. А когда вернулся, не выпускала его руки остаток дня, и из юрты своей не отпустила. Они выпили много пива, избегая грустных тем при помощи разных глупостей вроде попыток пить с локтя или с колена. И уснули вповалку, что заправские Когти Смерти в гостиной у Отступниц Похоти на седьмицу.

Глава 14 Клед: Перелом

Проклятый завистник всё-таки отомстил Кледу. На самом деле, по мелочи, но вылилось это в настоящую беду. Дакт подрезал его на коне во время соревнований по сшибанию условных голов. Сам, правда тоже поплатился, но намного меньше. Всего лишь сильный ушиб ноги, попавшей под запястье вставшей на дыбы лошади Кледа. И тот вроде как сам виноват — не удержался, но сломанной под копытом руке всё равно, как именно это случилось.

— Весы, — сказал тогда Скимитар, на удивление снизошедший оценить травму старшего Когтя.

Ланцет потом пояснил, что решалась судьба, оставлять ли его в обучении или списывать на работы для инвалидов. Ну или на все четыре стороны, по желанию. Перелом оказался сложным и мог обернуться потерей боеспособности. Списание Когтя по этой причине даже в их группе уже случалось.

Хорошо, что Ларис предварительно рассказал Кледу поучительную историю об одноруком Воине Смерти, который спас целое селение, приютившее его после списания, задержав банду налётчиков. Мораль была довольно очевидной: у бойца всегда есть, чем сражаться, пока он может хоть как-то двигаться. Рассказ воодушевил парня, и он показал достаточную решимость восстановиться, а Ланцет подтвердил, что при должном упорстве это возможно.

Клед спросил, что значит «Весы», и Скимитар пояснил, что так говорила его бабушка. Салидорцы считали, что жизнь всегда уравновешивала деяния человека. Однако если он стремился взять эту роль на себя — отомстить или отблагодарить сверх меры, начиналось раскачивание этих самых Весов, которое приводило к неожиданным и неприятным последствиям.

— Смотри, он тебя оскорблял, тем самым положив зло на свою чашу весов. Ты его за это изрядно наказал в поединке, нагрузив свою чашу тяжелее. У Дакта остался осадок из-за твоего перевеса, и, когда он попытался снова хоть немного перетянуть тяжесть на себя, то сам поплатился соразмерно своей шалости, а вот тебя Весы саданули по полной. Надумаешь мстить — так и до гибели кого-то из вас может дело дойти. Причём бывает, что чаша бьёт сильнее не того, кто больше неправ, а того, кто понятливей. Ты уловил мою мысль?

Тогда Клед кивнул, соглашаясь больше не преследовать Дакта. Однако на деле ещё долго осмысливал сказанное, благо времени на раздумья у него появилось в избытке. А боль и внезапное превращение из чемпиона в калеку весьма способствовали переоценке убеждений. Чувство собственного превосходства куда-то испарилось. Гнев, даже праведный, перестал казаться однозначным основанием для того, чтобы навалять обидчику по полной.

Ведь если бы он просто победил Дакта, Весы остановились бы в равновесии и на этом всё закончилось бы. Однако, решив над ним поиздеваться, Клед сам создал перекос в другую сторону. Даже без всяких Весов, отец ведь пытался учить их, как не нажить себе врагов. Тогда «минимальная защита чести» казалась мальчику слабостью, порой даже трусостью, и только теперь он понял, что имел ввиду отец под словами «ниже твоего достоинства». Следовало просто осадить насмешника, но Клед зашёл дальше и дал тому повод для мести. Значит, недостаточно сдержался. Перегнул палку. Поступил несправедливо. В конце концов, Дакт лишь молол языком. Не кидаться же в ответ на каждую собаку, вздумавшую на тебя залаять?

Получалось, что возмездие надо соизмерять не с чувствами, а взвешивать разумом. И ограничивать не своими возможностями, а величиной провинности. Иначе можно дойти до того, что убьёшь ребёнка, швырнувшего в тебя камень, играючи. Возможно, даже лучше ответить слабее, чем тебе прилетело, или вовсе оставить оскорбление без ответа? С точки зрения отца это являлось наиболее достойным поведением. Но если Весы действительно существуют, не создаст ли это перекос в другую сторону? И какой именно?

Данный вопрос так серьёзно обеспокоил парня, что он, после долгих колебаний, решился побеспокоить Скимитара ради разъяснений. Охрана не желала пускать его просто так, без направления из канцелярии, поэтому пришлось подкарауливать во дворике.

— Нельзя оставлять нападение без ответа, даже если оно лишь словесное, — ответил Скимитар, жестом приглашая шагать за собой куда-то в другую часть монастыря.

Он выглядел довольным, услышав вопрос, смотрел на Кледа одобрительно и охотно пояснял:

— Весы, конечно, вернут всё по полной, но пока это случится, нападающий, не встретив отпора, может нанести более серьёзный вред. Соответственно, равновесие будет нарушено ещё больше и откат станет сильнее. Получается, не противодействуя, ты позволишь ему вляпаться куда глубже, чем могло бы быть. И тем самым поспособствуешь расшатыванию общего равновесия. Всё же человек не зря царь природы и, каждый, по мере сил, несёт часть ответственности за порядок вокруг себя. А тем более, мы, воины, стоим на страже справедливости, которая, по сути и есть выражение равновесия. Так что не надо благодушия. Оставь его немощным. Воздавай, но с меркой, не теряя внутреннего равновесия. От этого твоя сила увеличится и станет ещё важнее владеть собой, чтобы не наворотить бед, как сарлук в посудной лавке. Чем больше сила, тем больше ответственность, и наоборот. Понял?

Клед, баюкавший жутко болевшую руку, неуверенно кивнул и, поблагодарив начальника, отстал. В любом случае, ответ парень получил и пошёл обдумывать обратно в лазарет.

То, что гасить свои реакции до конца не надо, он понял сразу и испытал облегчение. Всё-таки мысль о том, чтобы сносить обиды молча, казалась угнетающей, сродни текущей немощности. Только та была вынужденной и временной, а вот иметь способность постоять за себя и не использовать её, выходит, не зря казалось сомнительной идеей.

Однако про силу и ответственность было непонятно, хотя и ощущалось нутром в таком постулате нечто правильное. Так что парень решил пока просто запомнить эту зависимость и начать копить силу, которая ему ох как понадобится, чтобы вернуться в строй.

Сохранять душевное равновесие было непросто, ведь почти каждое движение, раньше само собой разумевшееся, теперь выполнялось с трудом, если вообще получалось. Это периодически вызывало досаду, отчаяние, злость, но парень сжимал чувства в кулак и делал, что мог — тренировал ноги, накачивал пресс и шею, осваивал клинковое оружие левой рукой. После крючка оказалось проще, чем думалось. Зато заранее приблизится по умениям к двуруким Кинжалам, хотя говорили, что способность использовать два скимитара одновременно открывалась лишь во время полного посвящения.

С ногами ему ещё повезло какое-то время присмотреться к технике Сворта, которого вскоре вместе со сверстниками отправили на западную границу — проходить последнее испытание в настоящих боевых условиях. А вот Кледу пришлось остаться, что дополнительно злило — ведь это откладывало поиски Меча!

Однако, когда ярость совсем уж подпирала дыхание, парень мысленно представлял, что выполняет упражнения с волшебным клинком, и ослепляющая волна мутных чувств уходила, уступая место спокойной и ясной сосредоточенности. Овладение левой рукой представляло собой непочатый край работы. Да, обидно начинать снова с ноля, зато точно известно, что упорство и труд всё перетрут.

Как только кость зажила, Ланцет, заставший Кледа в сердитом состоянии, посоветовал ему возобновить визиты в Дом Утех. И это действительно снизило накал противоречивых страстей: стремления в бой и бессилия от невозможности его реализовать. Женщины каким-то чудесным образом забирали все излишки.

Правда, по второму кругу окучивать Оступающихся оказалось намного скучнее. Возможно, потому что рука плохо двигалась и болела, так что приходилось отдавать инициативу девушкам. Однако парню казалось, что дело вовсе не в этом. Он уже коснулся души почти каждой из них, и если в первый раз это было маленьким подвигом — познанием, покорением неважно какой высоты, то повторное посещение в сущности мелких холмов уже не пробуждало интереса. Всё-таки простая телесная страсть не удовлетворяла какой-то более глубинной жажды. Кледу хотелось чего-то большего, хотя он был не уверен, что это вообще следует искать у женщин.

Возможно, на самом деле ему не хватало Меча Кернуна. Но чтобы узнать наверняка, предстоит проделать ещё долгий путь, внезапно ставший намного сложнее из-за увечья. Порой из недр живота поднимался липкий страх, что из этой ямы ему уже не выбраться, но парень гнал его мокрыми тряпками дежурств по уборке, колол крючками оброка больных, вколачивал ногами в тренировочный мешок. Ларис и Ланцет сказали, что восстановиться возможно, значит он этого добьётся! Просто снова нужна «особая настойчивость».

Зато Кледу позволили снова встретиться с Абель. И та, единственная из всех, не утратила своего очарования для него. Казалось, только слепая видит и чувствует его глубже кожи. Она одна не стала доводить его до разрядки ртом, когда дело не заладилось, а добилась того, чтобы ему и правда захотелось, чтобы он забыл обо всём в её глубинах и насладился контактом сполна, несмотря на относительно пассивную роль.

А потом старая Весточка принялась разминать Кледу руку. Было больно, но она велела терпеть, и в итоге парень лучше почувствовал свои пальцы, ощущения в которых были притуплены. Абель сказала, нужно делать массаж каждый день и через хозяйку договорилась с монастырём, чтобы его отпускали на час каждый вечер.

Оказалось, что все остальные дни, кроме седьмицы, заведение по желанию посещали Солдаты и Воины Смерти. Осьмица была за старшими. Очевидно, чтобы избежать неловкости между разными чинами. Да и состав Отступниц в гостиной немного менялся. Наверное, женщинам тоже нужен был отдых. Хотя не все приходили за плотскими утехами. Встречались мужчины, которые просто пили, шутили, тискали девушек и возвращались восвояси.

Клед и Абель устраивались в дальнем углу, напротив Нинэ, на низкой скамейке с мягкой обивкой за основным кругом диванов. И пока старая Весточка делала парню больно, потихоньку оживляя его руку, он наслаждался музыкой, которую играла молодая. Каждый раз при звуках её лютни душу охватывала лёгкость и все мрачные мысли отступали. В сердце потихоньку прорастала какая-то трепетная нежность к этой девушке.

Однажды в осьмицу один из старших Когтей попросил сыграть Абель — мол, давно не слышал, соскучился. Та вопросительно обернулась в сторону Жани, и хозяйка бросила ей: «Сыграй». Старая Весточка оставила Кледа и поменялась местами с молодой. Оказалось, что она тоже чудесно исполняет мелодии, хотя и совсем по-другому: чётко, прозрачно, пронзительно.

Однако парня вскоре отвлекло присутствие так интриговавшей его молодой Весточки, которая села на ту же скамейку, но чуть поодаль. Клед хотел познакомиться, поговорить.

— Здравствуй, я Клед, — сказал он, ожидая ответа.

Девушка лишь кивнула. Парень вдруг вспомнил, что Нинэ немая. Смутился, покраснел.

— Прости, я забыл. Знаю, тебя зовут Нинэ.

Он протянул левую руку, чтобы прикоснуться, но Нинэ испуганно отдёрнулась и сжалась.

— Извини, — раздосадованно выпалил парень. — Я не хотел тебя обидеть. Я знаю, что ты неприкосновенна. Только не думал, что так буквально. Просто ты так замечательно играешь, что я хотел… — он осёкся, понимая, что слова «узнать тебя поближе» в этом доме могут быть истолкованы неверно.

Клед сидел и молча смотрел на неё, вздыхая. Он расстроился, что всё вышло так ужасно. И при этом ощущал какой-то слабый приятный аромат, идущий от девушки. Похожий на цветы, такой свежий по контрасту с тяжёлым мускусным запахом, источаемым свечами.

Спустя минуту Нинэ подняла на него свои небесно-голубые глаза, и в них не было ни злости, ни страха — только осторожное любопытство. Сначала, встретившись с Кледом взглядом, девушка сразу потупилась, но немного погодя осмелела и тоже принялась его разглядывать. Парень осторожно улыбнулся и показал открытые ладони, как бы заверяя, что больше не попытается к ней прикасаться. А потом потерялся в её глазах, как в летних небесах. Оказалось, что взглядом можно разговаривать. Конечно, ничего конкретного сказано не было, но у него осталось чувство, что они пообщались и всё-таки немного сблизились. По крайней мере, Весточка поняла, что его не стоит бояться, а он — что её душа такая же светлая, как облик.

Когда мелодия закончилась, воины одобрительно захлопали по коленям, и кто-то из них попросил спеть старую песню «Чёрный клинок». Абель дождалась позволения от хозяйки и заиграла тревожную мелодию. Нинэ снова съёжилась, как будто от боли. Клед протянул руку, чтобы утешить её прикосновением, но вовремя вспомнил, что лучше этого не делать. Однако девушка, немного помедлив, сама подвинула ему прохладную ладошку. Парень осторожно сжал её пальчики и подвинулся чуть ближе, чтобы удобней было держать. Сердце его внезапно застучало, как бешеное.

Пела Абель ещё более приятным голосом, чем говорила. Глубоким и звучным, пропитанным сладостью, которая обволакивала сердце, контрастируя с печальными словами. Парень не понимал, почему Нинэ так реагирует. Песня повествовала о клинках, выкованных из брошенного богами оземь камня, которые «отсекали душу от тела» и «сметали бесов в реку смерти» в руках достойного Кинжала Смерти. Тот однажды повстречал ведьму, между ними вспыхнули чувства, но потом его послали покарать чародейку, помогавшую врагу, и они убили друг друга.

На лице у Нинэ было написано страдание, словно речь шла о ней или её близком родственнике. Клед легонько сжимал её нежные пальчики, стараясь забрать эту боль, и девушка внезапно ответила, глубже обхватив его ладонь. Потом посмотрела в глаза, и во взгляде её мелькнуло что-то такое, от чего парень испытал решимость защищать её от всего на свете. Он смотрел и не мог насмотреться в эту чуткую душу. Сердце его таяло и в голове возникала необычная лёгкость.

В действительность Кледа вернул дружный возглас воинов «Прах к праху!» и стук друг о друга кубков — они поминали героя песни. Музыка закончилась, и Абель отложила лютню, словно чувствуя, что Жани кивком показывала Нинэ вернуться на место. Девушка с извиняющейся улыбкой высвободила руку и вернулась к инструменту, заведя ненавязчивый мотив, чтобы разрядить обстановку.

— Понравилась песня? — спросила Абель, возобновляя массаж. Клед кивнул. — Это я написала лет десять назад. Мне тогда приснился необычно яркий сон с таким сюжетом. Примерно, конечно. Любовь я добавила для красоты.

Парень ошарашенно смотрел на старую Весточку, забыв, что та не видит его лица. Когда до него дошла оплошность, он спросил:

— Ты пишешь песни и видишь вещие сны?

Абель тихонько рассмеялась своим приятным смехом, легонько похлопав Кледа по руке, которую всё ещё держала, согревая.

— С чего ты решил, что они вещие? Но да, пишу. Раньше я их частенько пела. Но потом Жани решила, что это чересчур отвлекает воинов от цели визита. Сбивает настой. Только при старичках иногда позволяет исполнять их.

— А почему Нинэ так болезненно реагирует эту песню?

— До сих пор? — нахмурилась Абель. — Я понятия не имела. Когда она услышала её впервые, то на другой день пришла ко мне в слезах. Я пыталась выяснить, что её так расстроило, но, сам понимаешь, слепой и немой трудно найти общий язык, — она иронично усмехнулась. — Я так поняла, что ей приснилось, будто всё это приключилось с ней самой. Она что-то от меня хотела, и я рассказала, что видела сон, пусть страшный, но не такой трагичный. Думала, что проблема решена. А оно вон как…

Клед вернулся в казарму под большим впечатлением, даже не понимая, от чего больше: от песни, талантов старой Весточки или общения с молодой. Но снилась ему всё-таки Нинэ, как будто это её прекрасный голос пел только для него, и небесные глаза ласкали изнутри так, как не было позволено снаружи… Проснулся он возбуждённый и только тогда понял, что в прошлую седьмицу забыл сбросить мужское напряжение. А ещё перед глазами стояло лицо юной девушки и все мысли были только о ней.

Тем вечером он не сводил с Нинэ взгляда весь массаж. Под конец Абель удивила его насмешливым вопросом:

— Что, влюбился, птенчик?

Клед невольно вздрогнул и хотел забрать руку, но женщина её не отпустила.

— Право слово, нечего смущаться. Странно, что этого не случилось раньше. Хотя ты мог бы выбрать объект более доступный…

Клед вздохнул, не зная, что сказать. Мог ли? Вот и Абель, подумав немного, поправилась:

— Хотя, о чём это я? Если мужчина сразу получает желаемое, чувства испаряются. Так что берегись. Ты выбрал запретный плод, и можешь здорово влипнуть… Впрочем, для тебя это, вероятно, неплохо. Твоей душе нужен якорь. И даже неразделённая любовь пойдёт во благо, не давая сердцу очерстветь. А непорочность девы избавит от мук ревности и прочих низостей, которые способны сгубить человека. Пожалуй, не зря такой чуткий парень, как ты, выбрал самое невинное создание. Только не придумывай лишнего, а то сейчас сочинишь ей все возможные достоинства, а она такой же человек, как я или ты. Не надевай на неё корону совершенства.

Абель выпустила его руку, как будто внезапно лишилась сил. А Клед смутился от услышанного и поспешил уйти. Полночи ворочался и думал о словах старой Весточки. Наверное, она знала, о чём говорила. Однако многое в её словах звучало слишком приземлённо для окрылявших его ощущений. Возмущала уже сама идея наличия схемы в тех прекрасных, не поддающихся описанию чувствах, что он испытывал теперь, глядя на Нинэ. Впрочем, последние в итоге победили, затопив разум, и унесли его в мир сладких грёз.

Потом начались сложности с еженедельным отправлением плотских потребностей. Похуже тех, что раньше. Парню стало просто противно принимать ласки от любвеобильных подружек. Всё его существо мечтало только о Нинэ, и наслаждения он не получал. На фоне высоких чувств вымученная из него всеми правдами и неправдами «разрядка» стала казаться противным, грязным делом.

К счастью, он продолжал каждый день видеться с мудрой старой Весточкой, которая заметила, что он стал более напряжённым, чем обычно, и даже дёрганным. Она спросила, что случилось, и Клед, как мог, пояснил:

— Не могу я с ними совокупляться, понимаешь? Мне противно. Моя душа где-то на небесах и все мысли только… ты знаешь, о ком. Девчонкам приходиться мучиться, а мне вместо облегчения кажется, что меня в грязи изваляли.

Абель какое-то время молча улыбалась с какой-то непонятной нежностью и легонько поглаживала его руку. Парень уж думал, что ей нечего сказать, когда женщина наконец тихо изрекла:

— Лишний раз убеждаюсь, что ты — редкая птица. Твоя душа стремится ввысь, а за ней и твоя жизненная сила. Но её твой молодой организм вырабатывает много и избытки надо куда-то девать. А приложить их туда, куда хочется сейчас, у тебя никак не выйдет. Всё это может довести до какой-нибудь беды. Может, попробуешь немного приземлиться?

— В каком смысле? — не понял Клед.

— Отключи голову, отключи сердце, когда ты с Оступающимися. Живи чреслами. Разбуди в себе зверя. Прислушайся к низменным порывам… — парень по-прежнему смотрел непонимающе. — О, я придумала! Идём!

Абель подняла его и подтолкнула к выходу. Клед оглянулся на Жани. Та изобразила на лице вопрос. Парень лишь приподнял брови в недоумении. Хозяйка покачала головой и неопределённо кивнула, не возражая. Значит, доверяла старой Весточке. Он вывел Абель за дверь, в направлении которой та подталкивала.

Вдвоём они поднялись на второй этаж и завернули под лестницу. Там женщина сделала знак разуться и вести себя тихо. Потом на ощупь нашла неприметную дверь без ручки в углу и жестами велела Кледу протиснуться в неширокий коридорчик. Когда дверь за ними закрылась, там стало совершенно темно, но она подталкивала его дальше по проходу, пока парень не упёрся в стену.

Абель прислонилась к его спине, протянула руку через плечо и стала шарить по перегородке. Клед слегка возбудился от тесного контакта. Жаль, что они недавно были вместе и теперь им полагалось воздержаться друг от друга ещё несколько месяцев. Вот с кем у него не возникло бы описанных трудностей.

Наконец, женщина что-то сдвинула, и возникло небольшое отверстие, в котором виднелся неяркий свет. А ещё оттуда доносились звуки страсти. «Смотри», — почти неслышно дохнула Абель парню в ухо, заставляя ещё больше пожалеть о правилах. Клед на мгновение смутился, но любопытство тут же перевесило, и он прильнул к глазку.

Спальня, за стеной которой они оказались, совсем не походила на ту, в которых парень здесь бывал. Её и спальней-то было трудно назвать. Комната больше напоминала пыточную, но со своеобразным уклоном: стены обиты мягким бархатом, стоящие на полу станки - из дерева, а висящие на стенах орудия — из кожи.

На одном из сооружений, напоминающих высокую наклонную парту, животом вниз полулёжа распята женщина. Ноги её, стоящие коленями на небольших подушках, раздвинуты и зажаты в колодки. Руки связаны, протянуты вперёд и подвешены на канате к потолку. Грудь и тело туго перетянуты кожаными ремнями, сплетающимися в причудливый костюм, который ничего не скрывает. Во рту кляп в виде деревянного шара, из-за которого она не стонет, а мычит, но непохоже, что от боли. На горле ошейник.

А сзади стоит мастер Стеш и ритмично тянет за короткий поводок, раз за разом нанизывая её на свой огромный инструмент. Ритм какой-то странный — не естественный, а с некоторой оттяжкой. Судя по булькающим звукам из горла «жертвы», ей это нравится. Хотя нет, слишком слабое слово. Она извивается, очевидно, жаждая проникновений глубже и чаще, но из-за скованного положения ситуацией она совершенно не владеет.

Женщина издаёт безумные звуки, которые неожиданно сильно заводят Кледа. Она пытается тянуться попой назад, но Стеш нарочно отстраняется, однако, не выходя целиком. И так дразнит «жертву», извлекая дурманящие стоны и всхлипы, пока в итоге её бёдра не начинают дёргаться в каком-то бешеном темпе, который парень видел разве что у зайцев. Тогда Кинжал вонзается в неё на всю глубину и сам начинает неистово трястись, рычать, как корс, с губ его летит слюна. Их плоть выбивает друг об друга звонкие аплодисменты, а звериные крики сливаются в исступлённый хор, заставляя сердце наблюдателя неистово стучать, а разум отправляя на прогулку.

Плоть Кледа разрывается от прилившей крови, дыхание спирает. Откуда-то из бёдер поднимается тёмная волна животной страсти, вызывая ломоту. Дуэт за стенкой наконец заходится в удовлетворённом хрипе, а вот он готов рвать и метать. Женское тело за спиной вызывает неожиданно сильную жажду обладания, идущую словно бы из глубины костей. В этом нет ни капли сердца и ни капли ума. Кажется, если он немедленно не овладеет ею, ему будет физически больно. Теперь парень понимает слова бывшей Весточки. В нём проснулся Зверь. И тому плевать на правила!

Он нащупывает висящую на гвозде крышечку, задвигает глазок и разворачивается в узком пространстве. Абель, не догадывающаяся о его намерениях, тоже поворачивается, чтобы уходить, но Клед в один шаг настигает её и останавливает, ухватив за талию здоровой рукой. Прижимает к себе так, чтобы она задом почувствовала силу его желания, а правой хватает за грудь, медленно сминая её.

— Ты же не думаешь, что после такого можешь просто уйти? — кто-то новый, дерзкий, наглый шепчет за него ей в ухо, а потом облизывает его, сжимая руки на груди и между ног.

У Абель появляется слабость в коленках, и Клед пользуется этим, подбивая их и опуская её на четвереньки. Темнота и теснота добавляют ощущениям остроты, поскольку всё приходится делать на ощупь. К счастью, женщина не сопротивляется, иначе их мог бы кто-то услышать. Парень… нет, теперь уж точно мужчина откидывает подол платья, опускается на колени, раздвигая её ноги, и запускает правую руку к цели, проверяя степень готовности. О да! Там горячо, тесно и влажно. Левой Клед лихорадочно расстёгивает штаны, стягивает их вместе с кальсонами вниз ровно настолько, чтобы освободить рвущуюся наружу плоть, и проталкивается в вожделенное нутро.

Новые, дикие, властные ощущения поглощают его. Сейчас ему плевать на всё, он сосредоточился на кончике своего естества и жадно лакает мучительную сладость, отдающуюся упоительным триумфом во всём теле. Он не сдерживает себя, не обращает внимания на судорожное дыхание партнёрши, наращивает темп, как требует всё возрастающая жажда. Только амплитуду старается не увеличивать, прижимая её бёдра к себе, потому что самый край сознания помнит о людях за стеной и не хочет выдать себя хлопками.

Снизу раздаётся приглушённый всхлип, и его плоть, кажется, проникшую, глубже, чем обычно, начинают сдавливать конвульсии. Естество взрывается фонтаном оглушительного блаженства, и Клед еле сдерживает рвущийся из горла рык, превращая его в тихое хрипение. На какое-то время оба замирают, приходя в себя. Абель припадает верхней частью тела на пол, но не отнимает лоно, которое ещё несколько раз «целует» вторгшегося внутрь дарителя удовольствия и приятно греет, позволяя успокоиться и пойти на спад.

Молодой мужчина просто оглушён своими ощущениями и опустошён, в хорошем смысле — вся неуверенность и отвращение последних недель покинули его. Разум медленно возвращается, и Клед осознаёт, что действовал обеими руками, даже не почувствовав боли. А значит, та стала терпимой, и пора начинать с ней тренировки. Окружающее медленно возвращается в сознание и Коготь понимает, что в коридорчике стало нечем дышать.

Абель осторожно отстранилась, и Клед, благодарно огладив ягодицу, опустил её подол. Подтянул кальсоны, завязал штаны. Они тихонько поднялись на ноги и гуськом вышли из коридорчика на свет, точнее в тень под лестницей. Обулись.

Слепая женщина прижалась спиной к стене и оправляла платье, не давая ему обнять себя. Белые глаза упорно смотрели мимо, хотя парень точно знал, что на таком близком расстоянии она вполне может определить направление достаточно точно, чтобы возникла иллюзия взгляда в глаза.

— Я тебя обидел? — шёпотом спросил Клед.

Абель поджала губы, но потом, со вздохом ответила:

— Теперь я чувствую себя грязной. Ты всё правильно усвоил, но, пожалуйста, со мной больше так не поступай. Мне приятней твоя светлая сторона. И её мало кто оценит, кроме меня. Так что, давай договоримся, что с тобой мы вместе вспоминаем только её. Будет очень жаль, если я пробудила чудовище, которое поглотит стремление твоей души ввысь. Хорошо?

Она наконец «посмотрела» ему в лицо и позволила себя обнять. Клед легонько прижал женщину к себе, чмокнув её в губы, и прошептал на ухо:

— Хорошо. Прости. И спасибо тебе. За всё.

Женщина погладила его по голове и мягко оттолкнула, кивнув куда-то за спину. Парень оглянулся — там никого не было, но, в самом деле, если кто-то их увидит, могут быть неприятности. Клед взял её за руку, оправил загнувшийся край платья, и повёл на выход. На лестницеАбель зацепилась за перила и остановила его.

— Я пойду к себе, с твоего позволения, а ты ступай. До завтра.

Однако на следующий день, войдя вечером в гостиную, Клед не обнаружил слепой женщины на скамеечке в углу, где она, обычно, уже ждала его. Он посмотрел на Жани, и та подала ему знак выйти за дверь. Парень повиновался и стоял в нерешительности, не зная, велели ему совсем уйти или последуют какие-то объяснения. Впрочем, через минуту появилась хозяйка и пальчиком поманила его за собой.

Они свернули в коридор первого этажа направо, где Клед ещё не бывал, и вошли в кабинет, обставленный, на удивление, без намёка на чувственные удовольствия, как все остальные помещения в этом доме. Стены обтянуты светло-голубой тканью, деревянный стол, комод, скамья и стул напротив стола, на который Жани указала ему, а сама заняла хозяйское кресло — не настолько роскошное, как в гостиной, но, похоже, удобное, с высокой спинкой.

Клед опустился на кончик стула, выровняв спину. Он ожидал какого-нибудь нагоняя, но женщина несколько минут молча разглядывала его. Этот проницательный взгляд смущал, хотелось повиниться и попросить прощения за нарушение правил. Однако парень не был уверен, что той известно всё, и не хотел выдавать лишнее. Да и вообще, Тесак велел никогда не просить у противника прощения, потому что это демонстрация слабости. Абель и интимные отношения — другое дело, сейчас же ощущения были скорее как от поединка, пусть и лишь взглядами. Так что Клед подавил порыв совести и сделал каменное лицо, насколько умел. Правда, не стал бросать встречный вызов — просто выставил воображаемый щит.

— Покажи свою руку, — наконец сказала Жани, кивая на стол.

Парень повиновался, положив сломанную конечность на полированное дерево. Она плохо выпрямлялась и поэтому не дотягивалась до другого края. Однако хозяйка ухватила его за кисть и бесцеремонно потянула на себя. Кледу пришлось наклониться, налегая грудью на стол.

Женщина повертела рукой в разные стороны, проверяя подвижность, выпрямила пальцы, загибая ладонь. Клед только поморщился. Было терпимо, уже не так больно, как раньше. Наконец, Жани отпустила, лёгким толчком давая понять, что конечность снова в распоряжении владельца, и сухо сказала:

— Я вижу, массажи Абель тебе уже достаточно помогли. Ты можешь продолжать делать то же, что и она, самостоятельно. Так что отныне ждём тебя строго по седьмицам в красной рубашке.

Ежедневно парень ходил в обычной одежде, чтобы всем сразу было ясно, что он явился не по прямым обязанностям Отступниц, и к нему не возникло вопросов.

Клед потупился. Бесстрастное отстранение уязвило его. Умом он понимал, что и так превысил пределы гостеприимства, но душу всё равно оцарапал острый коготь отверженности. Ведь теперь он не сможет так часто видеть Нинэ! Парень взметнул взгляд на хозяйку, решив сразу развеять сомнения:

— Я в чём-то провинился?

Жани шумно вздохнула, смягчая выражение лица, и заговорила с бомльшим чувством:

— Милый мальчик, все Отступницы, Отступающие и Оступившиеся всегда рады тебя видеть. Особенно непосвящённые, которых ты одарил своими ласками! Хотя в последнее время они обеспокоены тем, что им трудно доставить тебе удовольствие. Ты как будто отсутствуешь, уединяясь с ними. И я подозреваю в чём дело.

Парень бросил на женщину опасливый взгляд, но та улыбалась тепло и покровительственно.

— Ещё ни один Коготок не избежал того, чтобы влюбиться в кого-нибудь из моих девушек. Такова натура всех юных созданий! И здесь нечего стыдиться. Хотя обычно мужское сердце всё-таки следует за плотью. И тогда всё быстро проходит, как и задумано природой. Ей главное заставить вас размножаться и невдомёк, что мы эти пути перекрыли. Но ты выбрал недоступный объект, а я уже видела, к чему это приводит, — горько усмехнулась она.

Клед понял, что хозяйка всё знает, по крайней мере о его влюблённости и об отношениях Абель с Ивэном. Он мрачно нахмурился: неужели бывшая Весточка рассказала о его чувствах к настоящей? Жани словно прочла его мысли и коротко засмеялась.

— Господи, милый, никто тебя не сдавал! Если бы вы только знали, насколько у вас на лице всё написано! Да и вообще, я уже столько всего навидалась, что мне не нужно ни о чём докладывать — сама понимаю. Например, то, что ты нарушил правила и вне очереди овладел Абель.

Парень покраснел от стыда, спрятав глаза, но вместе с тем испытал облегчение, что его не предала та, кого он считал подругой.

— Ага, значит, я всё-таки права: у обоих молчаливый стыд на лице. Видишь? Не так уж сложно вас подловить. Но не переживай, это не наказание. Очерёдность становится тем важнее, чем большую степень посвящения получаете вы и мы — чтобы не перебрать тёмной силы. И так уж выходит, что лучше привыкать с самого начала — меньше вреда потом. Сейчас же его не было вовсе.

Клед снова поднял глаза на хозяйку, чтобы убедиться, что на него не гневаются. В лице Жани не было ни тени осуждения, но улыбка пропала, в голосе появилась зловещая серьёзность:

— Однако ты начал привязываться, а это именно то, чего мы обязаны избегать. Сердце Воина Смерти должно быть свободным для своей Истинной Невесты. И мы клянёмся способствовать этому. Природа пытается взять своё, но мы служим вам клапаном. И ничем больше. Все Отступницы обещаны Богу-Разрушителю в качестве наложниц, и контакты между нами лишь помогают ему соединяться со своей половиной в проявленном мире. В этом не должно быть ничего личного. Ты меня понял?

От её слов парня пробрал мороз по пояснице. Что-то зловещее было в этой скрытой стороне их служения, но в заботах повседневности она забывалась. Лишь во время вечернего бдения у Башни на осьмицу, когда все Когти хором целый час читали текст посвящения, просыпалось чувство запредельной безжизненной Тьмы, которой они клялись отдать жизнь. В такие моменты восприятие действительности менялось: становилось очевидно, что всё окружающее мимолётно, смертно, подвержено тлену и так мало значит на фоне вечного небытия. Сейчас его на миг овеяло то же чувство.

— Я понял, — сглотнув, ответил Клед, и склонил голову.

— Ну вот и отлично. Ступай.

Жани протянула руку и парень послушно прикоснулся к ней губами, на миг взяв в свои. Холодная узкая ладонь вздрогнула от горячего прикосновения его губ и нетерпеливо дёрнулась, высвобождаясь. Хозяйка вздохнула:

— Ах, надеюсь, я доживу, чтобы узнать, чем так восхищаются мои девочки!

Внезапное сладострастие в её голосе смутило Кледа, хотя в штаны и рванула горячая волна, но лишь одна. Он потупился и поспешно развернулся уходить. Однако, не успел парень сделать и двух шагов, как Жани остановила его:

— Погоди. Запомни ещё одну вещь. Если тебе не хочется вкушать радостей плоти в тот или иной день, плюнь на приказ Ланцета. Приходи просто посидеть, выпить, позажиматься в гостиной. И если желания не возникнет, уходи. Наше тело мудро, иногда действительно на это нет сил, а иногда им просто что-то мешает излиться. И в твоих интересах разобраться, когда какой случай. Так что просто доверься своей плоти, не вынуждай себя, но и не зажимай. Здоровее будешь. Договорились?

Парень, слушавший её в пол-оборота, кивнул, наклонил голову в знак почтения, и уже спокойней направился к выходу. Кажется, он получил ценный совет. По крайней мере, это сняло его беспокойство по поводу вменённой Ланцетом обязанности еженедельно «сливать семя». Раз Жани так сказала и многие так делали, значит, его не сдадут. Ну или он понял врача слишком буквально.

В дверях хозяйка окликнула его ещё раз:

— И попроси Лариса показать тебе упражнения для разработки сухожилий.

Чуткий Кинжал уже показывал эти упражнения, но тогда Кледу было слишком больно их выполнять. Он не мог даже приблизиться к нужным положениям руки, и забросил это дело. Однако теперь чувствовал, что неуловимый перелом в выздоровлении всё же наступил, и руку уже можно нагружать.

Парень без лишней гордости попросил Лариса снова показать ему подзабытые упражнения, которые тянули сухожилия примерно так, как это делала Жани тогда на столе. Понемногу он начал брать в руки меч и упражняться с ним. Массажи Абель указали ему ту степень боли, когда польза превышает вред, и теперь это знание позволяло понемногу улучшать показатели.

Вскоре правая рука сравнялась по владению мечом с левой, которую Клед умудрился неплохо натренировать. Однако до прежней свободы движений было далеко, поэтому вместо некоторых занятий работавший пока в облегчённом режиме Коготь шёл в лазарет и усиленно вязал — по собственной воле. Ему не хватало точности. И вместе с тем понравился баланс, позволявший перебрасывать оружие туда-сюда, не теряя маневренности, так что парень продолжал разрабатывать левую руку, не забывая и об изрядно окрепших ногах. Владея четырьмя конечностями почти в равной мере, он обретал изрядное преимущество в бою.

В конце концов, по истечению девяти месяцев Клед вернулся в строй, как полноценный воин. Правда, оказалось, что отсутствие сражений с живым противником притупило остроту реакций, от чего изрядно пострадала причёска. Но отношение парня к преодолению препятствий за время слабости незаметно изменилось — ум привык искать обходные пути там, где тело больше не могло взять силой. В результате переродилась его личная тактика, и прямолинейные действия из единственно достойных стали казаться неразумными излишествами. Засидевшийся в Когтях боец начал больше избегать, обходить и выискивать слабости, не пытаясь долбить напролом. Очень скоро он стал одерживать победу за победой, постепенно поправляя состояние своей прорежённой косы и восстанавливая подточенную долгой небоеспособностью уверенность в себе.

Кроме того, задержка пошла на пользу его непробивайке, в которой Клед успел подшить металлом не только корпус, но и рукава. Хоть и пришлось помучиться, соображая, как защитить плечи и локти, не теряя подвижности. В конце концов, отработав чуть больше положенного, он выпросил у кузнеца пластины пошире, чтобы просто накрыть суставы снаружи, а внутри пришлось так и оставить.

Кожан получился довольно тяжёлым, и у Когтя периодически возникали сомнения в том, что стоит менять броню на маневренность. С другой стороны, у нартов были стрелки, а максимальная подвижность использовалась только в поединке, ради которого можно и снять непробивайку, если вообще случится такая оказия. Но на всякий случай парень потихоньку привыкал, таская кожан, когда распорядок не требовал другой одежды.

Что же касается утех, в этом плане для него тоже всё переменилось. Клед послушался и Жани, и Абель. Шёл в гостиную без намерения непременно с кем-нибудь переспать, слушал только своё естество, и обычно оно откликалось на ласки приветливых девушек. Тогда парень запирал мозги на замок и выпускал своего Зверя.

Не сказать, что это доставляло ему столько же удовольствия, как первый круг, когда он вызывал в партнёршах более возвышенный трепет. Но теперь его Зверь своим безудержным напором пробуждал в них животное начало, и оно больше походило на ту богиню, которой они все служили. Девушкам нравилось. А ему опять нравилась власть над ними, проявлявшаяся в тот момент. Это наслаждение было темнее и грубее, чем изначальное, но у ронга и у изысканного вина вкус и воздействие тоже разные, а итог один — хмель в голове.

Кроме того, Клед постепенно осознал, что не все могут разделить с ним такую глубину переживаний, как с Абель, когда касаешься не только тела, но и души, проникаешь друг в друга. Не у всех есть эта глубина. А вот Зверь доступен и понятен всем. Поэтому для себя он разделил девушек на две категории: «самочки» и «дивы». Это слово в применении к женщинам, которые вдохновляют, а точнее, относительно Нинэ, он услышал от Абель, которая пока так и оставалась единственной из див, кого он познал.

Старая Весточка при следующей, «очередной» встрече разъяснила слова, которые сидели у парня в голове занозой — о том, почему безответная любовь может быть на благо. И теперь он их понял намного лучше. Пока вдохновительница остаётся недоступной, прекрасные чувства ничто не замутнит. А если получить её тело, и не дай бог наружу вырвется Зверь, мужчина может своими руками уничтожить хрупкую душу, нанести ей незаживающую рану, через которую свет утечёт. Представив себе подобное, Клед содрогнулся и перестал так горячо жаждать Нинэ. Скорее всего, невозможность сойтись действительно благо — для неё.

Также Абель, словно зная, что это их последняя встреча, напутствовала парня никогда не выпускать Зверя с невинными девицами. С ними следовало действовать чутко, как с ней, не считая эпизода в коридоре, и даже ещё осторожней. Лишь много позже умудрённая опытом дама, и то не каждая, способна принять и Зверя, и трепетную ласку. А первый раз может определить тягу на всю жизнь — к высокому или к животному, тем самым повлияв на судьбу. Слепой Весточке удалось внушить молодому мужчине чувство ответственности за женщин, которых он познает в большом мире. Но ему пока оставалось лишь мечтать о том, чтобы пробудить в ком-то облик светлой богини, а не тёмную её ипостась.

Только теперь Клед понял, почему в названии Отступниц Похоти было выбрано именно это слово. Оно было правильным. И он исправно ходил удовлетворять свою похоть, в глубине души продолжая мечтать о чём-то большем. А хранительницей этих грёз выступал нежный образ Нинэ.

Глава 15 Аина: Чёрный клинок

— Это что ж получается, я сам угробил свою жену и детей?! — внезапно дошло до Брена.

— Нет, ну ты же не знал, что нельзя убивать! Ты зарабатывал на хлеб семье, как умел! Всё равно виноваты Воины Смерти, потому что никто тебя не предупредил.

Мужчина махнул рукой и в смятении вышел из юрты. Аина не добилась своего. Она тяжко вздохнула. Если Наречённый теперь начнёт винить себя, то все жертвы напрасны. Как она не хотела идти к Бараме и спрашивать о таких интимных вещах! Но время от времени девушку одолевало нестерпимое желание и, несмотря на договор, вопреки всем приличиям и собственной гордости, она ластилась к своему притворному сожителю, пока тот, сжалившись над ней, не умащивал её руками, опасаясь заклеймить «проклятием». Это было жутко унизительно — Аина жаждала слияния, взаимного удовольствия, как в первый раз, но не могла перебороть его глупое упорство.

— Как ты можешь сдерживаться? — недоумевала она, задыхаясь и обшаривая его тело в поисках токов, которые позволят запустить то чудесное взаимодействие, которое случилось в первый раз.

— Я просто запретил себе даже думать об этом, — отвечал воин, мягко отстраняя её руки, захватывая их и укладывая её на лежанку, чтобы «угомонить» по-своему.

У Аины запретить себе думать не получалось. Она терзалась, не понимая, почему желание иногда полностью одолевает ею, пока вернувшаяся с Охоты Эльри не объяснила ей простую истину: люди, как и животные, начинают маяться в тот момент, когда готовы зачать. Это немного отрезвило девушку и позволило пару месяцев продержаться без приставаний, но когда подкатило в очередной раз, она таки рискнула обратиться к Мудрейшей.

Хорошо, что девушка приукрасила истину, сказав лишь, что Наречённый из нежелания навредить отказывался ложиться с ней так часто, как ей хотелось. Потому что эти сведения дошли до Морены, прикрытием от которой их «союз» и служил.

— Невелика беда! — сказала «подруга». — Ты всегда можешь удовлетворить себя сама ручками или выточи себе игрушку по размеру из дерева. А глупец пусть посмотрит и пожалеет! — красавица бесстыдно засмеялась.

Конечно, Аина не стала делать ничего подобного — ей это предложение показалось отвратительным. У Брена же к девушке во время таких эпизодов возникал другой закономерный вопрос:

— Почему ты не уйдёшь к кому-нибудь нормальному? Кругом полно парней, которые заглядываются на тебя. Выбери любого, и он будет счастлив удовлетворять твои желания каждый день.

— Я же тебя защищаю, дурачок, — бурчала в ответ Аина.

Наречённому Смерти действительно стало полегче после того, как они начали жить вместе — зов, исходящий от Морены, уже не так сильно манил его, да и сама она, как ни странно, вела себя с ним скромнее. Аине не верилось, что таким образом «подруга» проявляла уважение к ней, но других объяснений не находилось.

И хотя самой девушке уже не от кого было прятаться по женской части, ей не хотелось искать другого мужчину. Наслушалась пересудов других молодух про своих хахалей и поняла, что такие внимательные во всех отношениях, как Брен, редкость. Менять же партнёров каждую ночь, упиваясь кулачными боями в свою честь и отдаваясь победителю по прихоти, как Морена, ей тоже претило. Уж лучше тот, кто делом оправдал доверие и не истекал слюнями при виде её груди, как кобель, теряя разум.

— Скажи честно, ты влюбилась? — снова спрашивал её воин.

— Нет! — сердито отвечала Аина.

Она и вправду не чувствовала прекрасного упоения, воспетого в книгах. Только преданность, тёплую и глубокую. Возможно, принадлежность — на уровне тела. Но никак не влюблённость.

Кроме того, с Бреном ей было спокойней, потому что лишь они двое знали, какую опасность представляет их предводительница на самом деле. Окровавленное платье видела только Аина, Морена настаивала на беспамятстве. Остальным же Барама сказала, что их посетил «голодный дух неудовлетворённой при жизни женщины», превратив трагичное событие в поучительную сказку, наставлявшую мужчин лучше заботиться о своих зазнобах. Такая хитрость была бы достойна уважения, если бы не скрывала страшную правду.

Аина предлагала Брену сбежать, но тот отказался. Тёмная сила Морены, наоборот, внушала ему надежду на возмездие. Он был убеждён, что только Народ Войны во главе с таким страшным вождём способен остановить его бывших однокашников. Чтобы больше ничьи жизни не оказались покалечены. Наречённый Смерти готов был погибнуть за эту цель. Для него это было делом чести. А девушка поняла, что её дело чести — защищать его от подруги, пока получалось.

К тому же, она надеялась, что вспомнит больше о своём прошлом, взаимодействуя с Бреном дальше. Но пока ничего, кроме имени, не всплывало. И всё же, жизнь приятно изменилась. Аина больше не чувствовала себя одинокой.

Ей нравилось заботиться об этом мужчине. Девушка даже начала иногда готовить дома, тогда как раньше кормилась только в общих котлах, принося в них добычу из лесу. Брен сложил ей для этого печь. Но сейчас свежий плов с зайчатиной остался сиротливо остывать на почти погасших углях.

Аина не пошла в лес, ожидая возвращения воина. Вместо этого решила позаниматься своими упражнениями за жилищем, как часто делала в последнее время, не желая далеко уходить от дома, в котором появился близкий человек. В этом году при устройстве стойбища на зиму они с Мореной отгородили себе отдельный пятачок для тренировок с Наречённым Смерти за юртами.

Вскоре к ней присоединилась напарница, и девушки до сумерек стучали деревянными мечами без наставника. Черноволосая красавица вроде бы сражалась посредственно, но иногда у неё вдруг проявлялась такая скорость и ловкость движений, что помощнице оставалось только гадать, скрывала ли подруга обычно свои истинные умения или просто в неё временами вселялся тот самый «злой дух», превращая в более искусного бойца. И что будет, если он полностью овладеет предводительницей.

Брен вернулся только под утро. Аина, долго ждавшая его возвращения, не смогла до конца проснуться. Только что-то промычала, воин ответил ей: «Спи, всё хорошо», — и завалился вздремнуть.

На другой день девушка внимательно следила за его лицом, пытаясь понять, насколько вчерашняя мысль подкосила вдовца и как это может повлиять на их отношения, но Наречённый Смерти хранил воистину кадоровую неприступность. Он продолжал учить нартов своей боевой премудрости и ничем не выдавал происходящего внутри. Плов поел, поблагодарил нейтральным тоном, и «Я пошёл» — вот единственные слова, которые Аина услышала от него с утра.

После обеда девушка решила, что нужно всё-таки сходить в лес и как следует вымотаться, проделав все известные ей упражнения. Ведь у неё начинался тот самый период, а в такой ситуации ей не хотелось докучать партнёру, вынуждая даже на обычную «ручную разрядку». Она уважала его скорбь.

Ужин с общественным кулешом, в который Аина успела привнести лишь несколько трав и корешков для вкуса, прошёл в таком же молчании, как завтрак и обед. Брен, за которым девушка наблюдала исподтишка, не смея тревожить даже пристальным взглядом, не выглядел угрюмым, скорее задумчивым. Она не стала его донимать попытками ободрить, чтобы они не были приняты за приставания, и молча ушла на лежанку, а воин — на свой ларь.

Однако сон всё никак не шёл. Вожделение нахлынуло на Аину с необычайным напором. Она лежала и сдерживалась изо всех сил, но дыхание не желало замедляться, по телу проходили волны жара. Казалось, её физически тянет, как на канате, в сторону мужчины, слишком размеренно сопевшего всего в паре аршинов.

Собаки, переругивавшиеся с волками в горах, давали знать, что ночь идёт своим чередом, но тело не желало успокаиваться, требуя своё. Аина стиснула зубы, лихорадочно гоняя по кругу одну единственную мысль: «Не тронь его, не тронь», за которую держалась, как соскользнувший с утёса за выступающий корень, оттягивая падение в пропасть. Должно же когда-нибудь попустить? Главное, дотерпеть.

Борьба с собой полностью поглотила её. Казалось, разум грозил проиграть. Девушку начало трясти от рвавшейся наружу страсти. Боги, хоть бы в одной книге написали, что может быть так тяжело!

Трудно сказать, сколько это продолжалось, потому что снаружи всё умолкло и время отмерял только лихорадочный стук сердца в ушах. Как вдруг горячая ладонь легла ей на бедро. Аина содрогнулась всем телом, боясь поверить в своё счастье, но в следующее мгновение на неё навалилась блаженная тяжесть, а губы накрыл уверенный поцелуй. Девушка вскрикнула от облегчения и обвила желанное тело руками и ногами, растворяясь в долгожданной ласке.

Этот раз не был похож на первый. Брен усадил её к себе на колени и позволил самой руководить процессом. О, как Аина ластилась и извивалась! Облизывала его грудь, шею и уши, впивалась в губы, вжималась всем телом, а мужчина ей помогал, временами притискивая к себе, так, что продолжали двигаться только бёдра, алкавшие неземной сладости, которой наполнял всё существо пронзающий её божественный жезл удовольствия.

Хотелось, чтобы это продолжалось вечно! Но наслаждение довольно быстро достигло пика и девушка зашлась в конвульсиях, мгновенно обессилев. Ноги, до этого исправно поддерживавшие непривычные телодвижения, отказались шевелиться дальше. Брен перекинул её на спину и сделал ещё несколько сильных рывков, вызывая дополнительные волны умопомрачительного блаженства, а потом резко вышел и прижался плотью к её животу. Аина почувствовала, как его естество, дёргаясь, извергает горячую жидкость.

Мужчина хотел сползти в сторону, но девушка его удержала, уложив на себя. Почему-то ей страшно нравилось ощущать эту живую тяжесть, которая словно скрывала её ото всех бед, которые могут случиться. Сейчас были только он и она, и им было так хорошо, что Аина целовала его плечо — ту часть, до которой могла дотянуться — и по щекам её текли слёзы благодарности. Боги, как же хорошо! Вот бы умереть в такой счастливый момент…

Потом Брен всё-таки слез с неё и потянулся за рубахой, чтобы вытереть жидкость с их тел, но Аина остановила его. Ей было интересно попробовать на вкус. Ничего особенного, только немного горчит. Воин вытер её живот и пояснил, хотя девушка не задала вопроса:

— Это чтобы ты не пила всякую дрянь против зачатия. Да и мне так спокойней, что бы там ни сказала ваша старуха. И давай всё-таки не частить.

Аина была на всё согласна и просто счастлива, что до неё наконец снизошёл именно тот, кого она выбрала. Девушка тихонько засмеялась и снова притянула его к себе.

В ту ночь они заснули вместе, однако, проснулась Аина одна. Вздохнула с сожалением, но решила, что так намного лучше, чем раньше. С тех пор её жизнь заладилась. Пусть и не так часто, как хотелось бы, зато Брен и сам иногда проявлял инициативу. В такие моменты она просто цвела. Морена только хмыкала, глядя на подругу. Аина подозревала, что выдала своим видом условный характер их союза до того, но что поделаешь? Теперь-то всё по-честному.

Единственное, что вызывало сожаление — вопреки надеждам, память не спешила приоткрывать завесу прошлого. Иногда ей снились смутные сны с незнакомыми лицами и пространствами — вроде бы, в каком-то замке. Но это могла быть лишь игра воображения, ведь по имени и так было ясно, что она из знатного рода. И не зря ей так понравилось изображать богатую наследницу тогда на ярмарке.

Эльри, к сожалению, отказалась поведать точные обстоятельства, при которых Аину нашли.

— Лучше тебе не знать этого, девочка, поверь. Спокойней будешь спать. Ведь сейчас всё хорошо, — улыбнулась целительница.

Девушка могла бы спросить напрямую, нарты ли убили её родителей и, возможно, других родственников, но она не решилась. Сейчас действительно всё было хорошо, как никогда. И ей не хотелось ничего менять. А ведь если догадка верна, придётся. Аина задвинула эту тень, висевшую над душой с момента, когда в памяти всплыло её настоящее имя, куда-то поглубже. Пока. Пусть зима подождёт. Почему-то казалось, что долго счастье не продлится.

За несколько дней до зимнего солнцеворота Морена велела Аине собираться в дорогу. На неделю. Сначала они остановились на зимовье намного западней, чем когда-либо прежде, а теперь это. Предводительница явно что-то задумала, но не признавалась, что именно.

— Скоро сама всё узнаешь. Поверь, ты от этого выиграешь больше всех, так что одевайся потеплее — и в путь!

Зная «подругу», Аина не очень-то верила в её обещания. В затеях Морены всегда присутствовало нечто опасное, необычное… Но это же делало их интересными. Шутка ли? Девушка впервые удалится от стойбища. Настоящее приключение! Тревога мешалась в её сердце с предвкушением.

Выехали небольшой группой: они вдвоём и восемь сопровождающих «молодцев» из поклонников предводительницы. Вьючные кони везли одну на всех юрту, посуду и сушёные запасы. Мясо добывали по пути охотой. Всё делали парни, так что и сирота из знатного рода смогла почувствовать себя важной дамой. Спали в тесноте ради тепла, но это была одна из тех ситуаций, когда приставать друг к другу со страстями не принято — благо отряда превыше личного.

Погода стояла холодная, пасмурная, но до снега было ещё далеко, и от дождя небо их тоже миловало. К счастью, Аина как раз успела пошить себе кожушок из косули, а ноги прикрывали широкие верхние штаны из шерстяной ткани. Под кожаную шапку с опушкой из куболя она повязала платок, чтобы пронизывающий зимний ветер не задувал в шею. В общем, было терпимо.

Два дня они ехали рысью на запад по Тропе Войны, ожидаемо не встретив не души, а на третий свернули в леса по изрядно заросшей просеке. И если раньше парни хорохорились, показывая удаль перед предметом своих воздыханий, то здесь по указу Морены начали соблюдать повышенную осторожность, хотя видно было, что и этой дорогой давно никто не пользовался. Лишь однажды вдалеке появился встречный всадник, но, увидев их группу, он развернул лошадь и резво ускакал. Пара молодцев хотели пуститься вдогонку, но предводительница их осадила.

Вскоре по её знаку они съехали в чащу, и пришлось замедлиться, пустив коней шагом. Похоже, тут когда-то тоже была тропа, но не слишком натоптанная — если не знать о её существовании, то и не заметишь.

В сумерках группа приблизилась к зарослям какой-то колючки, с виду непроходимым. Они спешились, запалили факелы и пошли в обход, однако, заросли никак не кончались, лишь заворачивали по окружности, подобно деревенскому частоколу.

Стояла мрачная тишина, неестественная даже для зимнего леса. Судя по позам и взглядам, не только Аине чем дальше, тем больше становилось не по себе. Одна Морена выглядела довольной, словно нашла клад.

Наконец она сделала знак разбивать лагерь. Наступила самая длинная ночь в году. Ребята занялись лошадьми, костром и юртой, а предводительница поманила Аину к зарослям. Сначала девушка думала, что та хочет о чём-то поговорить в сторонке, но они всё шли и шли вдоль колючки, а Морена молчала.

— Куда мы идём? — спросила наконец Аина.

— Сейчас увидишь, — загадочно улыбнулась «подруга».

Наконец они подошли к двум высоким деревьям, опутанным колючкой, и Морена остановилась, указав между ними:

— Здесь когда-то были ворота одной деревеньки. По идее, тут ограждение тоньше всего. Твоя задача — пробиться внутрь. Тебе может казаться всякое. Дела их кончились плохо. Но не советую отступать — будет только хуже. Это всего лишь морок, однако, если испугаешься, он может свести с ума. Внутри ты найдёшь единственную целую вещь. Она и будет твоей наградой.

Подивившись такому странному заданию, Аина буркнула:

— Ладно, как рассветёт, займусь.

— Нет, это надо сделать сегодня ночью. Управься до рассвета.

Предводительница уставилась на неё таким тяжёлым взглядом, что возражать расхотелось.

— Надеюсь, там что-то ценное, — сдаваясь, вздохнула девушка и приблизилась к колючему «забору» осмотреть его.

— Ты даже не представляешь, насколько, — сказала Морена. — Таких предметов единицы. Многие готовы за них убивать.

«Многие готовы убивать и за золото, — подумала Аина. — Но я не многие».

— Это оружие, — добавила «подруга», словно уловив её сомнения.

Девушка оглянулась с интересом. Ей почему-то сразу вспомнился меч, который никто не мог поднять. Кстати, с тех пор она его не видела и почти позабыла. Неужели, и здесь нечто подобное?

— Да, непростое, — подтвердила Морена. — Тебе понравится. Будешь благодарить меня всю жизнь.

Надо признать, она нашла способ заинтриговать Аину. Теперь, вспомнив о мече, который видела ещё ребёнком, она подумала, что зов, который тогда ощутила, мог быть знаком воинского предназначения. Как знать, возможно, не зря судьба вырвала её из знатного рода, где девушке никогда не дали бы стать бойцом. Понятно, что того сокровища ей не видать, но если есть шанс завладеть чем-то хоть вполовину столь же необычным, побороться стоит.

Она ещё раз оглядела заросли, подсветив себе факелом. Похоже, и правда, между деревьев слой ветвей был потоньше, кое-где даже просвечивал насквозь. Как будто затянуло лозой с боков — корней на земле была всего пара-тройка, и те по краям.

— Топор-то хоть можно взять? — спросила она.

— Конечно. Бери всё, что нужно. Идём поедим, а потом займёшься этим. Морок может тебя надолго запутать, а я не хочу, чтобы ты ослабела от голода и холода. Ты должна достать тот клинок.

Значит, всё-таки основное оружие! Отлично. С трудом верилось, что Морена действительно припасла для неё нечто ценное, но «подруга» обычно не врала напрямую, только искажала правду, преувеличивая, преуменьшая или недоговаривая. А тот факт, что награда достанется именно Аине, трудно истолковать двояко. Тут либо да, либо нет. Да и логично отдать приз тому, кто его добыл. Тем более, она — хедивег. Если предводительница будет пользоваться тем чудесным мечом, у помощницы тоже должно быть что-то особенное.

Подкрепившись рагу из кореньев и остатков убитой утром косули, Аина вооружилась мечом, топориком, парой факелов, своими «когтями корса» и с воодушевлением отправилась на штурм растительной преграды. Тишина в лесу теперь казалась очень кстати — значит, не нужно бояться зверей.

Однако на деле всё оказалось не так просто. Подрубить корни топором — ещё ладно, а вот спутанные ветви поддавались хуже. Меч с них попросту соскальзывал, пришлось отсекать лозы по одной «когтями корса». Их клинки были намного короче, и шипы искололи Аине все руки. В перчатках же управляться с «когтями» было неудобно.

Кроме того, похоже, колючка была ядовитой, и постепенно девушке начал чудиться какой-то замогильный шёпот. Она резко оглядывалась, убеждалась, что никого рядом нет, и уговаривала себя продолжать не такое уж сложное занятие, но сердце против воли колотилось, как бешеное. Казалось, по ту сторону её ждёт толпа призраков, и Аина ни за что не пошла бы внутрь, если бы не обещанный приз. Что поделать, если ценное оружие не валяется на дороге просто так? Во всех легендах о подобном есть какие-то преграды. А это не дракон и не толпы бешеных карликов — всего лишь морок…

Однако, сколько бы девушка ни повторяла себе это, чем меньше прутьев живой изгороди отделяли её от «плохо кончившей» деревни, тем больше нарастало ощущение, что там присутствует нечто жуткое — невидимое, злое и враждебное. Душа то и дело уходила в пятки от слышавшихся стенаний, но Аина сердито возвращала её на место. Даже если это не морок, а настоящие призраки, из всего прочитанного ею следовало, что те часто пугали до смерти, но причинить физический вред были неспособны. Значит, главное — не поддаваться страху. Да и Морена говорила то же самое.

Наконец все прутья по контуру намеченного в собственный рост проёма были перерублены и пришла пора открывать прореху. «Не поддаваться страху» только звучало просто, а на деле оказалось довольно трудно перебороть себя и решиться раскупорить этот могильник. К тому моменту Аина уже не сомневалась, что «кончили плохо» означало именно массовую гибель жителей. Тело застыло и отказывалось повиноваться. Впрочем, разум тоже споткнулся о малодушную мысль: «Может, ну его к чёрту, это оружие, будь оно трижды необычным?» Хотя подспудно девушка понимала, что предводительница тащила их всех в такую даль не для того, чтобы вернуться с пустыми руками. Наверняка, ей от этого тоже будет какая-то выгода. А значит, отступить — не вариант.

Простояв так боги знают сколько времени, Аина вдруг поняла, что шёпот и стенания ей больше не слышатся. Кругом стояла полнейшая тишина. Она рассердилась на себя за глупость и решительно толкнула преграду сапогом. Понадобилось несколько ударов, чтобы вырезанная часть отделилась от остальных зарослей и рухнула. Девушка пинками отодвинула её в сторону и шагнула внутрь, освещая себе дорогу факелом. Сделала несколько шагов, и вдруг на неё налетел ледяной вихрь.

Нет, воздух остался неподвижным, но сквозь её тело нёсся с ураганной скоростью какой-то бесплотный поток, полный ужаса и боли. Аина рухнула на колени, выронив факел. Пламя трепыхнулось, словно тоже ощущая этот нематериальный ветер, и погасло. Девушка осталась в полной темноте. Но ей было не до того, чтобы бояться видимых угроз. Разум затопила буря чужого отчаяния. Она переживала то, что случилось здесь когда-то: предательство, смертельную ненависть, жестокую расправу, убийство стариков, женщин и детей. Казалось, ощущения каждого из них сейчас обрушились на неё.

Но было и что-то ещё, другое, странное… Чувства убийц? Праведный гнев, жажда крови, ощущение превосходства, презрение к врагу, ярость битвы, преодоление боли, удивление неожиданной гибели и… радость ей? Какая-то нездоровая, фанатичная. Всё это одновременно невозможно было уместить в голове.

Перед глазами Аины замелькали образы множества смертей. Цельной картины не складывалось — просто вспышки, вперемешку жертв и убийц. Где-то серди них угадывалось два средоточия воли, схлестнувшихся в непримиримом противостоянии. Оно накалялось, пока не взорвалось подобием тёмного солнца, уничтожив всех — и нападавших, и защитников. Чистое безумие!

Девушка изо всех сил старалась не потерять себя в этом кошмаре, но, кажется, не удержалась и закричала. Просто чтобы услышать свой голос, убедиться, что она ещё есть и может хоть что-то.

Ураган внезапно иссяк, оставив после себя лишь выжженную пустошь, но бесчувственность в тот момент ощущалась, как благо. В голове воцарилась звенящая пустота. А потом в этой пустоте постепенно начали проявляться другие образы: отца Дарлена, матери Иоланы, замка Сарена, няни Алели, военачальника Гарета, сына конюха Грена… Их гибель, предательство дяди Миграна, убийство ахсартага по имени Дибр, и клятва отомстить нартам и семейству да Болирдом за то, что сотворили с её семьёй!

Пустота вновь наполнилась переживаниями, на этот раз собственными, и они раздирали грудь мучительными противоречиями: нарты взяли её к себе, вырастили, она считала себя одной из них. Да, это было обманом, ей действительно подмешали тогда, на реке что-то в питьё и заморочили голову странными напевами. После того, как погиб её безымянный попутчик в соседней клетке, а она поймала щекой стрелу… Наверное, Эльри действительно считала, что так милосердней, и, возможно, даже была права.

Но они же лишили её прежней жизни и всех родных! Ни за что, ни про что. Точнее, просто за долю в добыче и доплату звонкой монетой. У нартов Охота считалась доблестью, и Аина сама мечтала отличиться в ней. Но на языке её родной семьи это называлось разбоем и каралось смертью. Она стала одной из разбойников!

Что с этим делать, как относиться к себе и к окружающим, как жить дальше девушка не понимала. Она плашмя упала на холодную землю, мечтая о смерти, не желая жить со всем тем, что вспомнила, и примирять непримиримое. Разум померк, не выдержав конфликта, и она провалилась в забытьё.

Очнулась Аина от боли — переносицу ломило от холода. Обнаружив себя лежащей на земле, она с кряхтением поднялась, заставляя задубевшее тело шевелиться. Сняла перчатки приложила ладони к лицу, начала в них дышать.

Приближался рассвет, серело. За колючкой оказалась ровная круглая пустошь, усеянная какой-то трухой. Ни единого целого дома, дерева или камня, словно все они распались на мельчайшие кусочки. Сверхъестественное зрелище. Воистину, конец жителей этой деревни был страшным. Что за сила могла сотворить такое?

Внезапно вернулись воспоминания о том, что произошло ночью. Аину передёрнуло. Зато никакого конфликта в голове больше не было. Она выживала, как могла. Та ещё милость, конечно, со стороны нартов — убить её семью, а саму воспитать, — но из-за этого девушка не чувствовала себя им обязанной. Теперь она, Алрина о Иолана о Дарлен ал да Сарендом, сама по себе. И будет дальше делать всё, чтобы выжить. Но от нартов рано или поздно уйдёт.

Стало понятно, почему её так тянуло к жизни знати. Но вряд ли получится просто вернуть себе титул и владения. Надо подготовить почву, придумать план. Просто сбежать и скитаться, пытаясь чего-то добиться по праву рождения, без всякой поддержки, было бы наивно. В идеале, хорошо бы уговорить Брена уйти с ней. Но это потом.

Сейчас же ей обещали, что тут найдётся особое оружие. Девушка по наитию побрела в центр пустоши, по щиколотку в странном крошеве, разгребая его ногами, как снег, чтобы не споткнуться ненароком. Почему здесь ничего не выросло за это время? Что произошло? И откуда об этом знала Морена, которая росла рядом с ней? Вопросов больше, чем ответов, но вряд ли стоило пытаться выяснить напрямик. Если здесь и правда приложили руку некие тёмные силы…

До последнего не хотелось верить в их существование или в то, что придётся с ними столкнуться. Но, видимо, другого выбора нет. Хватит покорно брести по дороге, которую уготовили ей неведомые существа с погонщиком в лице Морены. Довольно прятаться за уютными шорами, приглушающими всё то ужасное, что с ней случилось с того последнего дня в Сарене. Как ни крути, за всеми этими событиями стояла она, «подруга»… Если предводительницу и вправду направляли демоны, сможет ли Аина ей противостоять? Неизвестно, но должна. Ведь больше никто не знает, что здесь происходит, и какие у неё далеко идущие планы.

Плохо лишь то, что Брен, ослеплённый своей жаждой мести Воинам Смерти уцепился за нартов, как за средство. Может быть, и враги Народа Войны не лучше. Но они как раз могли бы пресечь эти планы. Однако, разумно ли их поддерживать? Или достаточно использовать? И сможет ли она использовать кого бы то ни было? Что-то внутри противилось самой мысли об этом.

Эх, разобраться бы, что происходит на самом деле! Пока же сведений катастрофически не хватает для понимания ситуации. И в стойбище их не получить. Надо придумать, куда податься и как. А для начала подробнее расспросить своего мужчину, чем и для чего вообще живут эти Воины, чтобы составить собственное мнение, а не полагаться на чужое. Попытаться решить, стоит ли к ним примкнуть.

Впрочем, Ху завещала не выбирать сторон. Может, так и в самом деле правильнее. Вот только это означало, что Аина отныне сама по себе. И что она сможет противопоставить тёмным силам? Стало страшно. Но бежать от опасности недостойно воина. Лучше её устранить.

Если перед тобой превосходящие силы врага, и нельзя прорваться с боем, нужно проскользнуть хитростью и поразить командующего — такова была философия Ходячей Смерти, которой Альвейд успела обучить девушку. Пригодится всё-таки её наука. Хоть и не так, как мыслилось наставнице — не на пользу нартам, а наоборот. Иронично, но закономерно: нечего лишать детей семьи и дома, пытаясь сделать из них убийц!

Ну что ж, сама — так сама. Использовать всех и всё, что подвернётся, придётся — иначе ей ничего не добиться, одной против Орды. Вряд ли в её смутные догадки мистического толка кто-то поверит, а значит, соратников девушке не видать. В конце концов, никто не сказал, что использовать надо обязательно злостно. Просто не сообщать о своих истинных целях, не тратить понапрасну время, пытаясь кому-то что-то объяснить, доказать, убедить…

На этой мысли нога Аины на что-то наткнулась. Продолговатый объект от толчка сдвинулся и его дальний конец показался над крошевом. В полусвете раннего утра можно было принять обрисовавшийся силуэт за палку, но вес был не тот. Девушка присела, чтобы рассмотреть лучше. Тёмный клинок! Она осторожно запустила руку перед собой и нащупала рукоятку, которую случайно пнула. Подняла.

Так и есть! В руках её оказалась чуть изогнутая, отлично сбалансированная лёгкая сабля из тёмного, почти чёрного металла. Осторожное прощупывание пальцем показало, что оружие острое — не затупилось, не поржавело от долгого пребывания на земле. Собственно, даже зарубок не было, а ведь клинок несомненно побывал перед этим в бою! Аина сделала несколько взмахов. Удобно! Вот только по руке бежит какой-то не слишком приятный холодок…

Немного помахав клинком, приноравливаясь, девушка заметила, что тяжело дышит и кажется самой себе разгневанной, хотя для этого не было никаких причин. Она ещё пару раз аккуратно взмахнула саблей и убедилась, что чувство разгорелось ярче. Значит, его каким-то образом вызывало оружие. В то же время, в сердце от рукоятки лился холод, остужая этот поверхностный жар. Как интересно!

Впрочем, цель поездки и ночного испытания достигнута. Больше нет смысла оставаться на этом пустыре. Хотя голоса призраков и смолкли, словно все они наконец-то смогли отправиться туда, куда должны уходить после смерти души, атмосфера беды и отчаяния осталась и незаметно давила. Когда девушка вышла обратно за колючую изгородь, ей даже стало легче дышать.

На полпути к лагерю её встретила Морена. Вопросительно задрала бровь. Аина подняла клинок, демонстрируя. Предводительница довольно улыбнулась, похвалила, но было в её лице нечто такое… Впрочем, оно всегда там было, просто сейчас девушка вдруг смогла опознать образ, дать ему характеристику — некая надменная хитрость, как у сидящей в засаде и дёргающей всех за ниточки паучихи. Подавив отвращение, Аина ответила ей улыбкой победительницы, не подозревающей о том, что ею помыкают. Кажется, её маска после ночных осознаний стала вдвое толще. Теперь она будет демонстрировать миру лицо всем довольной простушки, пока не подвернётся случай взять своё.

Внезапно взгляд девушки упал в вырез костюма Морены, приоткрытый в неизменно кокетливом распахе шубейки. Там висел тот самый кулон с аметистом в виде лилии, который ей давали надеть на ярмарку. Теперь она узнала вещицу — это была подвеска её матери! Аина не удержалась и вздрогнула.

— Увидела что-то интересное? — вкрадчиво спросила Морена.

— Да. Тот кулон, что ты мне давала надеть на ярмарку, — девушка сглотнула, махом загоняя свои чувства в живот, чтобы не выдать себя излишним зарядом слов, — Он такой красивый! Мне ещё тогда понравился. — Надо было срочно сбить предводительницу со следа, и Аина и не нашла ничего лучшего, чем внезапная наглость: — Не подаришь? Я не видела, чтобы ты его носила с тех пор, — и она подняла на «подругу» просительный взгляд с просительной улыбкой.

Та несколько секунд сверлила её взглядом с непроницаемым выражением лица. Девушка старательно дышала чуть быстрее, чем спокойный человек, как положено при лёгком волнении, соответствующем её просьбе. Казалось, у неё открылся новый уровень самоконтроля. Она ощущала, что Морена пытается её прочитать, но ничего не выходит. Это был первый раз, когда она наверняка поняла, что может скрыть от мастерицы манипуляций своё истинное состояние.

В конце концов «подруга» криво ухмыльнулась и потянулась к затылку, чтобы расстегнуть цепочку:

— Всё верно. Я помню, что тебе понравилось. И специально взяла с собой, чтобы тебе подарить. Хотя у тебя уже есть приз, — и она кивнула на саблю, протягивая Аине кулон.

— Ой, спасибо! — выразила девушка «неподдельную» радость.

Она воткнула клинок в землю, развязала платок и надела цепочку, прилежно изображая полное удовлетворение жизнью.

— Как прошло? — спросила Морена.

— Да я чуть не померла от страха! — Аина продолжала разыгрывать простодушие, однако, сильно не увлекаясь, чтобы не вызвать подозрений. — Но в итоге всё было так, как ты и сказала. Или почти. — Она вдруг решила, что немного мрачности придаст правдоподобия её переживаниям, и нахмурилась: — Мне показалось, что там были настоящие призраки, и все они прошли сквозь меня. Я ощутила их страдания и лишилась чувств. Очнулась перед рассветом, и вот! — девушка победно подняла саблю. — Завтрак есть?

— Готовят, красавчики. Идём. Поедим и в обратный путь.

Когда Морена снимала цепочку, Аина заметила у той на шее засосы. В лагере же царила необъяснимая вальяжность. Парни, конечно, работали — варили кашу, собирали юрту, седлали лошадей, — но как-то лениво. Вот один бросил плотоядный взгляд на предводительницу, уже не такой, как вчерашний, когда вожделеешь недоступного, а с налётом воспоминания об удовольствии. Потом второй… Девушка присмотрелась к каждому, и от всех исходил заряд сладострастия. Групповуха у них тут ночью что ли была?

Впрочем, какое ей дело? Аина сердито отогнала от себя эти мысли. Её не заставили участвовать — и ладно. По крайней мере, парни тоже получили свой приз, не только она.

— Что это за клинок? — спросила девушка у «подруги» за завтраком, кивая на завёрнутую в кожу и притороченную к седлу саблю.

Морена демонстративно оглядела парней, обожгла её укоризненным взглядом, но всё же ответила:

— Оружие называется «скимитар». Этот конкретный сделан из редкого металла с особыми свойствами. Крепче и острее любого другого. Должен же мой хедивег иметь, чем защищать своего ахсара, — и она обольстительно улыбнулась, сигнализируя глазами, что продолжать расспросы при всех не стоило.

По возвращении домой выяснилось, что клинок этот всё же нужен был и самой Морене. Она наконец извлекла на свет «неподъёмный» меч, который оказался ей по плечу, и захотела с ним тренироваться. Оружие было непривычно длинным и требовало другого обращения. Однако из-за волшебных свойств оно разрубало всё, с чем сталкивалось. И только чёрный скимитар мог ему противостоять.

Увидев его, Брен задохнулся от удивления. Форма точно соответствовала парному оружию, полагавшемуся Кинжалам Смерти. Он слышал байки о том, что особо доблестных награждали такими чёрными «половинками», но не особо верил в их существование, поскольку ни разу не видел. Говорили также, что чёрный клинок может сразить не только живых, но и духов. Морена лишь посмеялась над такими «россказнями», обозвав их суеверным вздором, но Аине в её смехе почудилась фальшь, так что она взяла эти слова на заметку.

Что же касалось техники работы скимитаром, её начинали осваивать уже после полного посвящения, однако, Брен хотя бы видел, как это делают Кинжалы на практике. Центр тяжести располагался дальше от гарды, чем у меча, но ближе, чем у сабли. Заточка была односторонней, как у сабли, а кончик — острый, как у меча. Так что Наречённому Смерти пришлось какое-то время приноравливаться, восстанавливая по памяти некогда виденные приёмы. Ведь он получил от предводительницы задание обучить Аину сражаться скимитаром, а саму Морену — против него.

Аина тем временем смастерила для скимитара ножны с двумя креплениями на манер сабельных, благо вес позволял держать его на поясе под углом — так казалось удобней выхватывать. Брен сказал, что Кинжалы носят пару в заплечных из тех же соображений, но с одним клинком в таких изощрениях не было нужды. В них же она поначалу отрабатывала приёмы, чтобы не пораниться. Там была специальная застёжка.

Волшебный меч, явившись на свет, вновь потянул Аину к себе со страшной силой. И она поняла, что тогда, в детстве, дело было вовсе не в предназначении, а в самом клинке, манившем невидимым, но ощутимым светом надежды на что-то лучшее, на то, что все трудности можно преодолеть, стоит лишь взять его в руки. Однако Морена не дала, сказав, что тот слишком тяжёл. В доказательство предложила Брену поднять его, и тот с трудом оторвал оружие от земли.

— Как же ты им машешь? — спросил озадаченный воин, глядя, как предводительница подбирает меч без особого труда.

— Просто его поднимают не телом, а волей, — загадочно ответила плутовка, лишний раз напоминая, что ей все подчиняются не за красивые глаза.

С тех пор жизнь изменилась. Работая с чёрным клинком по несколько часов в день Аина и Брен стали более вспыльчивыми, между ними даже случались ссоры — пустяковые, а потому особенно досадные. Оба понимали, что дело в свойствах оружия, и поэтому быстро мирились. Но погасить его влияние полностью не могли.

Наречённый признался, что Зов Смерти, утихший с тех пор, как они сошлись, снова начал его донимать во время занятий с Мореной. В отчаянии он перестал по неделе сдерживать свои плотские желания, как раньше, но близость не приносила обоим прежнего удовлетворения. Ощущение было, словно пытаешься напиться, а в рту дыра, и вода не держится, проливаясь мимо. Соития всё же приглушали Зов для Брена, однако, теперь его начала ощущать и Аина. У неё это проявлялось иначе: часто находило желание кого-нибудь убить. Ради Морены. Эти порывы, явно не свои, а наведённые, пугали девушку.

В итоге они пришли к тому, чтобы основную часть времени отрабатывать технику не самим чёрным клинком, а деревянными копиями. Разумеется, перед предводительницей это не афишировали. Сразу стало полегче. Но брать скимитар в руки всё же приходилось ежедневно.

Девушке пришло в голову, что можно выработать сопротивляемость разлагающему влиянию клинка так же, как обычным ядам. Она стала считать свои вспышки агрессии аналогом тошноты при отравлении, с которой привыкла справляться за долгие годы. И дело пошло! Клинок потихоньку терял над ней свою власть.

К сожалению, объяснить Брену, как этого добиться, у неё не вышло. Но он в итоге нашёл собственный способ, сходный с тем, как преобразовывал свои чувства. Ночи стали жарче, что, с одной стороны, услаждало, а с другой вызывало опасения, ведь Морена тоже постоянно демонстрировала сладострастие, порой доходящее до извращений. Впрочем, у них пока таких склонностей не наблюдалось.

Аина иногда заводила разговор о том, чтобы просто сбежать от нартов, но Брен был непреклонен. И в конце концов косвенно убедил её, что врага лучше держать в поле зрения. Он всё больше утверждался в ощущении, что источник силы Морены тот же самый, что у Воинов Смерти, хоть и не понимал, как тогда объяснить их вражду.

Однако, Орда явно готовилась к войне с Орденом Смерти. И если они в итоге перебьют друг друга, тем лучше, с точки зрения Брена — простым людям станет безопаснее жить. После таких разговоров девушке начинало казаться, что её мужчина тоже никогда не озвучивал своего истинного отношения, а просто использовал нартов, как средство достижения цели.

На вопрос, что он будет делать потом, если переживёт эту войну, Наречённый мрачно усмехался: «Не переживу, не волнуйся». Аина не понимала, чем вызвана такая уверенность. Она могла лишь надеяться, что окажется рядом в нужный момент и сможет его уберечь.

Между тем, о быте и нравах Воинов Смерти Брен рассказывал охотно и подробно. В конце концов, если бы не посвящение и все эти «игры с магией» и служением подозрительной богине, он считал монастырь отличной школой для воинов. Правда, толку в этих сведениях не было почти никакого. Мотивы и планы стоящих за орденом сил оставались совершенно неясны.

Учитывая, что с женщинами Воины имели дело исключительно в физиологических целях, втереться в их среду Аине не представлялось возможным. В Отступницы Похоти, даже не прети ей такой вариант, набирали с детства. А значит, оставалось лишь сидеть при главе их противника, где у неё уже было вполне тёплое место, в ожидании того, что какое-нибудь событие или оговорка прояснит общую картину или покажет уязвимое место. Уйдя же, она лишилась бы и такой возможности.

Да и к Брену прикипела душой, не хотела бросать. И вовсе не ощущала противоречия в том, что скрытно желала теперь победы совсем другой стороне, чем он. Молчание всего-навсего позволяло избежать недопонимания и ненужных споров. В отношении методов у них ведь не возникало противоречий. Пусть нарты учатся, пусть поверят в то, что справятся с более дисциплинированным врагом. А там всё равно поле боя рассудит по-своему.

Появилась у неё и ещё одна тайна от всех: Аина запоминала всё, к чему Морена с Бреном приходили на занятиях в результате проб и ошибок, и тренировала партию с длинным клинком в лесу, выстругав себе соответствующую «болванку» из дерева. Конечно, уверенности, что она сможет поднять волшебный меч, если тот попадёт к ней в руки, не было, но на всякий случай… Чем Херн не шутит!

Интерлюдия 3 Мара-провокаторша

Мара была недовольна. Ей никак не удавалось совратить Стражей с Пути. Конечно, она заметно отяготила их страданием, изрядно приглушив свет души и замедлив развитие. Но такими темпами перетянуть этих голубков в сторону разрушительных склонностей не успеется до самой смерти, даже если та наступит от старости. Что вряд ли — кульминация плана должна состояться в ближайшем будущем. В подготовку вложено столько труда, и осталось совсем чуть-чуть. А создать подобные условия снова ещё неизвестно когда удастся. Значит, как бы там ни было, надо доводить дело до конца.

Однако каждая попытка форсировать изменения — сломить Стражей, ввергнуть их в пучину отчаяния, внушить более жестокое отношение к миру — оборачивалась крахом, если не обратным эффектом. Почему же после определённого порога развития на души влиять настолько труднее, чем до него?

Очевидно, разгадка крылась где-то в самих законах этого мира, которые они как раз пытались изменить. И Девлон об этом знал. Или хотя бы догадывался, как Первородный. Он ещё сказал в самом начале: «Ну, попробуй», — с этаким скептицизмом. Раньше никто не пытался провернуть нечто подобное. Ну, знали, что без толку воздействовать на таких в моменте. Но она ведь вела их с детства, создала условия, максимально ей подконтрольные…

И всё же каждый раз либо рядом оказывался некий помощник, дающий опору, либо давление не ломало, а закаляло этих окаянных Стражей! Наверняка, дело не обходилось без треклятых ангелов, но, к сожалению, те настолько далеко ушли в развитии, что легко избегали обнаружения её братьями и сёстрами. Это же надо было придумать такую возможность эволюции! Нет бы править спокойно низшими существами, как подобает богам!

Столкновение с тщеславным товарищем должно было спровоцировать Стража начать самоутверждаться за счёт силы. А вместо этого чуть не кончилось его инвалидностью, что совсем не вписывалось в планы. Но и травму парень сумел использовать, чтобы укрепить свои слабые стороны.

Небольшой компенсацией служило лишь то, что её развратницы пробудили в нём Зверя, а то ведь даже животные инстинкты у мальчишки были почти полностью подавлены структурами более высокого порядка, что, само по себе, уже свидетельствовало о приближении к порогу перехода в мир поближе к божественному.

И опять намечалась «нечаянная» встреча Стража с душой поддержки, потому что кое-кто из её подопечных недоглядел. Но это ещё можно обратить в очередную попытку подточить внутренний стержень парня. Последнюю. Не то, чего доброго, выкует из него опасного героя вместо покорного орудия.

Девчонка же, когда вскрыла схрон боли, должна была если не сойти с ума, то окончательно ожесточиться. Обладала же некогда эта душа вкусом к насилию! Который до сих пор сказывался её тягой к боевым искусствам. Однако Стражница лишь обросла бронёй потолще. Даже вспомнила своё прошлое. И не треснула пополам от непримиримых противоречий, а наоборот, как-то собралась и начала ускользать из-под влияния её аватары. Похоже, даже задумала нечто своё. Не понять теперь, что именно. Напрасная вышла трата довольно редкого ресурса.

Правда, у девушки в руках оказался помеченный магией Девлона клинок, каждый из которых обошёлся Маре в оргию, переходящую в массовое убийство, что не так-то просто устроить… Но опять их воздействие уравновешивала душа поддержки. Похоже, и тут следует в последний раз попытаться выбить у Стражницы почву из-под ног. Не упадёт — так хоть зашатается.

В общем, Мара не собиралась сдаваться. Если и теперь ничего не выйдет, придётся довольствоваться методикой «капля камень точит». И как знать, быть может, всё это окажется не впустую. Боль и страх — великие силы. Не одну высокоразвитую душу они отбрасывали назад, заставив дрогнуть в решающий момент и выбрать более лёгкий путь. Тем более что понимания своего предназначения, благодаря её усилиям, на этот раз у Стражей всё-таки не было. Главное, чтобы они подольше не встретились со старым хрычом. Но этого ей как раз есть, чем занять.

Глава 16 Клед: Западная граница

Клед коротал ночь на часах. Мелкая морось сыпалась с тёмного неба, больше досаждая, чем смачивая. Зима здесь была намного теплее, чем в Мохавене. В это время повсюду уже лежал бы снег. Говорили, что горы защищают долину от холодных северных ветров. Хотя горы-то были на западе. Высокие, практически непроходимые — надёжная граница. Но вовсе не соседи угрожали Свободным Княжествам. А бесы его знают, кто.

Когда Когти прибыли сюда для боевого крещения, было ещё лето. В полях цвели знакомые и не очень травы. Кинжал по имени Трейн, которому поручили их расчёт из двенадцати человек, сказал:

— Запомните, всё, что движется — опасно. Даже если вы это не видите. Первое правило: уловил шевеление — замри. Иначе долго вам не протянуть. Второе правило: никогда и никому не рассказывать то, что вы здесь увидите. Ни к чему пугать почтенных жителей Свободных Княжеств. Наша задача — остановить это, пока оно не просочилось к ним. Ну и третье правило: вы должны убить хотя бы одного врага за время службы здесь, иначе никакого посвящения не выйдет. Но это не значит, что надо кидаться на всё непонятное. Исключение — если вам угрожают напрямую. Иначе наблюдаем и докладываем. Атакуем только по моему приказу или вышестоящего начальства. Все распоряжения, даже странные, выполнять немедленно и беспрекословно, если жизнь дорога.

Каждому Когтю выдали короткий меч, круглый щит, кинжал, копьё и топор. Для защиты — лёгкий шлем с козырьком, наручи и поножи. В непробивайках летом было слишком жарко, поэтому шли поначалу в вырвицах, благо враги пока встречались несерьёзные.

Служили Когти пехотой и выполняли всю бытовую работу под руководством Солдат Смерти, многие из которых оказались лучниками. Воины и все, кто старше по званию, составляли конницу.

Кордоны из гвардейцев Совета и дружины местных князей остались позади. Они охраняли край относительно безопасных для обитания мест, наверное, чаще останавливая неосторожных путников со своей стороны, чем случайные остатки того, что охотно оставляли Ордену Бешеных, как называли его между собой. Судя по ухмылочкам товарищей, такое прозвище почти всем льстило. Тем более от неплохо вооружённых трусов, отсиживавшихся за их спинами.

Первого врага Клед убил через две недели после прибытия. Их повели в атаку на кучку шалашей в распадке между холмами. Существа оттуда повыскакивали диковинные: что-то среднее между человеком и собакой. Сражались они, как звери, часто припадая на передние конечности и орудуя когтями. И в то же время перегавкивались так, что угадывалось наличие смысла.

Когда на Кледа выскочил один такой из травы, парень перепугался. Но тело без заминки выполнило отработанные годами движения: одна рука прикрыла корпус, встретив бросок щитом, и оттолкнула противника, а другая, выскользнув из-за щита вослед, вспорола ему живот мечом.

Клед застыл, ошеломленно таращась на корчившееся в конвульсиях создание размером с человека. Со спины оно было покрыто мехом, а живот — лишь небольшой шёрсткой, сквозь которую виднелось шесть сосков. Лапы, схватившиеся за рану, были похожи на руки — четыре длинных пальца и один короткий с острыми когтями на концах, только кожа очень грубая. А вот ноги смахивали скорее на волчьи лапы, только длинные. На голове грива, а морда вокруг глаз голая, и гримаса боли на ней почти человеческая. Зверолюд сверкнул ненавистью во взгляде на убийцу, и сомнений не осталось — он был разумным. Но глаза почти сразу остекленели, и существо испустило дух. А из кустов на товарищей бросилось ещё трое таких же, и парень поспешил на помощь. Некогда в бою дивиться.

Хотя ещё раз «половить колтунков» пришлось. К счастью, когда роль Когтей, как внешнего окружения, была уже выполнена, и им оставалось лишь наблюдать со своей позиции за расправой внизу. Время стрелков тоже прошло. Воины косили зверолюдей в ближнем бою. Те были свирепы, яростно бросались на врагов даже детёныши. Но шансов у них не было. Оставшихся потихоньку сгоняли в центр деревни, поджигая шалаши. И там их ждал Трейн, чтобы добить.

Тогда Клед впервые увидел, как Кинжал орудует обоими скимитарами в деле, и на какое-то время застыл с открытым ртом, пытаясь уследить за полётом двух клинков, которые ни на секунду не замирали, выписывая, казалось бы, независимые траектории по обе стороны от него, но никогда не перекрещиваясь. При этом сам Трейн ни мига не оставался на месте, постоянно смещаясь и тут же взрезая пространство за собой и перед собой вместе со зверьми, которые не поспевали за его скоростью. Это было похоже на магию, и сердце паренька загорелось ярой жаждой уметь так же.

После они видели и других, ещё более диковинных тварей: помесь людей с кошками, козлами, конями и даже рыбами. Всех перебили, кроме последних — те просто нырнули в озеро и исчезли. Три дня с сетями прочёсывали водоём, но никого не нашли. Только Коготь один утонул на мелководье, у Кледа на глазах.

Воину, который вёл их группу, померещилось движение, и он жестом велел всем замереть. А Барт не послушался, завертелся на месте, рассекая воду кинжалом, потом вдруг упал, барахтаясь, ушёл под воду и пропал. Двинуться никому не позволили, командир так и не бросил поднятое копьё. Только тогда Клед понял предостережение про движение, которого не видно. Сама вода закрутилась вокруг тела, но не водоворотом, а произвольно — то в одну, то в другую сторону, как если бы там плавала невидимая рыба.

В тот день ловлю остановили. Тело Барта всплыло на утро. Откуда-то привезли ведунью, но та сказала, что дух воды ушёл, и вообще, в озере больше нет никого крупного. На лице Кинжала, читался скепсис, но «рыбалку» он всё же приказал свернуть, и, наскоро похоронив товарища на берегу, подразделение отправилось дальше.

Они зачищали территорию, медленно двигаясь с юга на северо-запад четыре месяца. По дороге дважды сливались с другими отрядами. Там тоже рассказывали всякое. Один задохнулся на ровном месте, другого сильно опалил костёр. И можно было бы принять всё это за досужие страшилки молодых солдат, но Кинжал распорядился жечь костры только засветло и располагать их подальше от шатров.

Близлежащие селения опустели, что здорово облегчало служивым жизнь: легко было найти кров на ночь в пустых деревнях и провиант в погребах — забрать с собой всё хозяева не могли.

С другой стороны, чтобы восполнить поголовье потерянных лошадей, приходилось посылать поисковые группы на восток. А терялось их немало. Одни только конелюди скольких свели с ума. Накричали им что-то по-своему, и кони понесли. Ох и попотели они тогда! Сначала копая ямы для поимки этих непарнокопытных с человеческим торсом, а потом отлавливая своих одичавших ездовых.

Горы придвинулись вплотную, закрывая теперь полнеба. Точнее, это они подошли к ним совсем близко. Очевидно, Воины Смерти сжимали кольцо вокруг некой местности. Скоро их укрупнённое подразделение должно было встретиться с ещё одним отрядом, который шёл по предгорьям.

В последние пару дней было тихо. Некоторые Когти радовались этому, считая, что перебили всех врагов, но Кледу было неспокойно. Вот и сейчас он напряжённо вслушивался в тишину ночи, стоя под козырьком ворот покинутого постоялого двора. На крыльце дежурил Солдат, которого было не слышно и не видно. А внутри почивали три Кинжала и две дюжины Воинов. Остальные расквартировались в других домах, где стояли свои караульные, а ещё четверо охраняли въезд и выезд из села. Близилось утро.

Вдруг парню почудилось во мглистой тьме какое-то движение. Он замер, как было предписано. Такое случалось часто, но обычно быстро проходило, словно мимо промчалась невидимая птица или куболь. Сейчас же чувство было другое: нечто крупное и конкретное двигалось медленно и было уже совсем рядом. Кледа взяла жуть. А ведь он на часах, и нельзя терять голову! Надо бдеть, попытаться рассмотреть угрозу.

Парень начал выполнять дыхательные упражнения для успокоения и призвал образ Меча, который всегда помогал ему сосредоточиться, ярче воспринимать окружающее, иногда даже как будто прыти придавал. И тогда он то ли увидел, то ли ощутил две высокие фигуры — слишком высокие для людей! — приближавшиеся к нему вдоль забора. Они не крались, нет, а плавно скользили, едва касаясь земли. Сердце гулко заколотилось.

— Стой, кто идёт? — крикнул Клед.

Фигуры удивлённо замерли, переглянулись, и тихо заговорили между собой, словно зажурчал ручеёк. Потом один из них двинулся вперёд и обратился к часовому. Парень не понимал его речи, но интонация была успокаивающая. Даже убаюкивающая… Руки поневоле расслабились и выпустили копьё.

Клед вздрогнул и очнулся, когда оно упало на землю с негромким стуком. Он понял, что на секунду отключился. Огляделся, подбирая оружие, но фигур и след простыл. Только Солдат с крыльца внезапно возник за спиной, шёпотом спросив:

— Что здесь?

— Уже ничего, — вздохнул парень.

Утром он доложил своему Кинжалу, Трейну о том, что видел, разумеется, умолчав о Мече. Тот покивал, записывая всё это на бумагу, и отпустил подчинённого. Клед осмелился спросить, кто это был.

— Да боги его знают. Иногда поступают похожие отчёты о едва заметных высоких чужаках с мелодичной речью, но никаких столкновений с ними пока не было. Да и видели их не больше троих за раз, обычно, по ночам, проходящими мимо. Причём видели не все, а один стражник из пятерых или около того.

Через пару дней они наконец прибыли в место встречи с самым крайним подразделением — большое село у самого изножья гор. Там их уже поджидали свежие Кинжалы и Воины, которые сменили кое-кого из предыдущих. Пришлось попрощаться и с Трейном. Вместо него отрядом стал командовать Стен, судя по всему, не в первый раз явившийся на границу и пользующийся уважением бывалых подчинённых, которым уже доводилось сражаться под его началом.

Западный отряд прибыл на следующий день. Составлявшие его к тому моменту расчёты понесли больше потерь. По объединённому лагерю тихонько рассказывали про неуловимых злобных карликов, издалека рушивших на воинов камни и стрелявших непривычно мощными короткими стрелами, которые на раз пробивали кожаны.

Теперь вроде бы ждали, когда подвезут достаточно для всех кожаных панцирей вроде тех, с железными пластинами, что носили Воины. Их делали из кожи яратиков — огромных зверей, которых разводили на южных болотах в одной из Обителей.

Когти оттуда рассказали, что от природы эти твари необычайно агрессивны, но их держат в полудрёме при помощи болотного дурмана, за посадками которого тщательно следят. Однако приходится загонять туда зверьё для прокорма тварей, которые отнюдь не быстро растут. А разделка туши из-за плотности кожи — тот ещё труд. Зато доспех получается очень крепкий, даже без металла.

В общем, похоже, жизнь послушников в тех Ладонях сильно отличалась от мохавенской, да и от других мест: кто-то добывал руду и плавил сталь, кто-то разводил пчёл ради мёда и свечей, кто-то выращивал лён и коноплю на ткань и верёвки, кто-то — хлопок и рис, а кто-то — горчицу и гнал масло для смазки оружия. Клед порадовался, что попал в Обитель, специализирующая на изготовлении кирпичей — это было интересней земледелия.

Лагерь получился большой, заняли почти всё селение. И погреться в тепле, никуда не топая, было приятно. Но всё же приходилось ходить в дозоры и на охоту. Когда пришла очередь Кледа, по возвращении старший в паре Солдат послал его с донесением о дежурстве без происшествий в штаб, который располагался, по обыкновению, в главной местной таверне.

На ступеньках парня остановил другой Солдат, велев подождать, пока выйдет предыдущий докладчик, и Клед промаялся там минут десять. А когда открылась дверь, поначалу не поверил глазам — наружу вышел Алан! Душа его, обрадовавшись, рванулась на встречу старому другу, и тело сделало шаг вслед за ней:

— Алан!

Но не встретила взаимности. Тот вздрогнул от неожиданности, узнал его, но как будто смутился. Сказал, сделав каменное лицо:

— Привет. Ступай, не надо заставлять Ятагана ждать.

Клед был слегка ошеломлён: с одной стороны, как будто сбылся его давний страх, что друг станет к нему равнодушен; с другой, он не ожидал, что придётся докладывать самому Ятагану, хоть и знал уже из разговоров, что командующий всеми их приграничными силами тоже находится здесь, но ещё ни разу не видел его. Парню оставалось только сделать такое же каменное лицо, и кивнув дорогому другу, как простому знакомому, шагнуть в помещение.

Там за большим столом у окна сидело несколько Кинжалов и совершенно неподвижный сухощавый мужчина, чья жидкая косичка была собрана из весьма жалких остатков шевелюры, обритой по кругу на ту же ширину, что и у Тесака, соответственно званию Ятагана, и для придания хоть какой-то толщины переплетена дополнительными нитями. Однако выражение лица этого человека было настолько хищным, а глаза пронизывающими, что ни у кого не повернулся бы язык посмеяться над длинной верёвкой, свисающей с его макушки. Он только перевёл на Когтя взгляд, и у того желудок примёрз к спине. Все Кинжалы почтительно молчали.

Вспомнив о правилах, которые оказались как нельзя кстати, Клед потупил взгляд и доложился по форме: мол, такой-то дозор в таком-то направлении прошёл без происшествий. Однако отделаться дежурным докладом не получилось.

— Подь сюда, — спокойно велел Ятаган, и Кледа словно невидимым арканом дёрнуло ближе к столу.

Коготь не знал, из какой Обители этот Ятаган, но казалось, что он смог бы приказывать даже их Скимитару, хотя был младше по званию. И всё же при этом командовал на Западе. Парень очередной раз подумал, что не до конца понимал табели о рангах Ордена. Но когда он пытался расспросить о них Лариса, тот ответил, что их понять и не дано никому, кроме тех, кто готов для следующего чина. Что у каждого своё, личное испытание.

Хотя внешняя сторона была всем известна: чтобы подняться выше Кинжала, нужно было убить своего начальника. Но без готовности, как сказал Ларис, даже начинать не стоило. Ибо периодическое прохождение Арки Смерти давало им каждый раз больше сил, которые могли и не проявляться по отношению к подчинённым.

У Кледа тогда сложилось впечатление, что Ларис об этом подумывал, и возможно, даже был готов сместить либо их Тесака, либо Ятагана, но решил не делать этого. А сейчас парень впервые на себе ощутил, как непомерно могут разниться силы, прежде всего волевые. Ятаган попросил его рассказать обо всех случаях личного столкновения с необычным за время службы. Но Когтю казалось, повели он ему вспороть себе сейчас живот — подчинился бы без задержки!

Выслушав отчёт, командующий ещё раз спросил парня о его личных ощущениях во время дозора и, получив подтверждение, что действительно не было даже смутных непривычных ощущений, наконец, отпустил.

Только выйдя за двери, Клед наконец-то вздохнул полной грудью. И подумал, что, возникни сейчас перед ним неожиданно старый друг, возможно, отреагировал бы не лучше. Однако он бы дождался, пока тот освободится, чтобы поговорить нормально — всё же столько лет не виделись после внезапного расставания. Но Алан не стал этого делать. Значит, не померещилось? Может, друг был на него в обиде, не зная причин разлуки? Стоит ли идти его искать? И если, найдя, наткнётся на такой же закрытый взгляд, что говорить?

Поразмыслив, Клед со вздохом решил, что, пожалуй, не стоит. Село, конечно, большое, но пока спешки нет. Он дал понять, что рад видеть Алана. Захочет — сам найдёт. А не захочет — наверняка ещё столкнутся, и тогда отношение всё равно станет видно по его поведению. Ни к чему нарываться, рискуя оконфузиться, тем более, что такие чувства тут не приняты и не поощряются. Попытка выяснить отношения может выглядеть крайне неловко.

Случай, действительно, не заставил себя ждать. Свело двух Воронов дежурство по выгулу коней. Пять случайных ребят вывели пятерых животин под уздцы к реке практически молча, дали напиться и пошли вверх по течению, чтобы потом сделать обход вокруг села.

Алан продолжал делать вид, что они просто знакомые. Поздоровался, но не более. Шёл впереди с подопечной скотиной и не вступал в разговор, заведённый кем-то из прочих Когтей о скудной зимней охоте, навеянный лесом, по опушке которого они сейчас шли. Клед оказался сзади и тоже молчал. Мысли его были заняты другом, пытаясь понять его поведение.

Как вдруг впереди послышался хруст, словно через кусты ломилось большое животное. Однако кони не проявляли признаков беспокойства. Когти, как один, замерли. Клед выхватил топорик, остальные не успели. Перед ними оказался гигантский младенец. Он тоже замер, увидев кавалькаду.

Был он довольно похож на человеческого ребёнка, пухленького и почти лысого, даже большой палец в рот засунул совершенно так же. Вот только ростом «младенец» не уступал вполне взрослым ребятам и на ногах держался вполне уверенно. А ещё на лбу промеж глаз у него была шишка, но не такая, как от удара, скорее нарост правильной формы, словно капля с двумя заострёнными кончиками. И удивительно ясные живые глаза очень светлого голубого цвета.

Таких существ Клед ещё не видел и рассказов ни о чём подобном не слышал. Когти не успели прийти в себя, как младенец улыбнулся и оказался возле стоявшего впереди Алана. Коснулся морды лошади, которая без опаски его обнюхала и даже лизнула ладонь…

И тут сверху налетел вихрь. Оказавшийся действительно гигантской женщиной, превосходившей их всех ростом раза в полтора. Она проворно подхватила ребёнка под мышку и взмыла в небо на огромных белых крыльях, похожих на лебединые, снова бросивших сильный порыв ветра им в лицо.

Клед даже не успел понять, во что она одета — только завихрения белой ткани разглядел. А Алан внезапно вскричал:

— Алемпо!

Он вспрыгнул на лошадь, прямо без седла, и кинулся вдогонку через редколесье. Клед рванулся было за ним, но соседний Коготь придержал его за локоть:

— Не дури.

И парню оставалось только смотреть, как белое пятно стремительно улетает к горам, а друг скрывается за деревьями.

Когти потоптались на месте около часа, ожидая товарища, но тот не вернулся. Никто не знал, что и думать. Другие тоже не слыхали о подобных существах и значения выкрикнутого Аланом слова не знали. В конце концов порешили, что надо возвращаться в село и доложить о случившемся старшим. Правда, желанием стать дурным вестником никто не горел. Вызвался Клед. Он беспокоился за друга и даже осмелился спросить Ятагана, к которому Стен отвёл его повторить доклад, собираются ли отправить за Аланом поисковую партию.

Неподвижный, как змея в засаде, командующий по имени Раскин, на лице которого жили, казалось, лишь тёмные пронизывающие глаза, с полминуты буравил его своим выворачивающим кишки наружу взглядом, потом разлепил губы и сухо ответил:

— Твой товарищ считается погибшим. А ты, если вздумаешь отправиться на его поиски, окажешься дезертиром. Всё ясно?

— Так точно! — ответил Клед, хоть сердце его и сжалось в болезненный камень.

Противиться воле Ятагана, стоя перед ним, не было решительно никаких сил. Но ночью парень не смог сомкнуть глаз. Душу грызли тревога и несогласие. Нет, он понимал, что высылать отряд на поиски действительно означало лишь бездумно рисковать людьми. И ушедшему по сути в самоволку Когтю оказали честь, сочтя его погибшим. Но нутро Кледа кричало, что неправильно хоронить друга, который, как чуяло сердце, ещё жив!

Парня раздирало между верностью дружбе и долгом службы. В конце концов он, как часто делал, прибег к образу Меча. И не смог представить, что тот покорится ему вновь, если он подчинится приказу. Так что к рассвету нутро победило. А ум придумал оправдание: из двух бесчестий Коготь, согласно Кодексу, счёл меньшим стать дезертиром, чем бросить товарища в беде. По крайней мере, первое можно смыть, вернувшись с повинной и приняв наказание, даже если это будет проход через строй. Отчисление за недостойное поведение тут вряд ли грозило. А собратья по оружию, авось, не убьют. Особенно, если он найдёт Алана.

Пока все спали, Клед привязал меч к бедру под плащом, а топорик сдвинул со спины на правый бок, чтобы рукоять не выделялась. Сходил к штабу и спросил у дежурного охранника, не вернулся ли вчерашний беглец, но увы. Значит, план оставался в силе. Парень постарался закончить завтрак поскорее, незаметно положив хлеб и варёную репу мимо рта в карман. И поспешил на распределение работ, надеясь, что сможет вызваться на сбор дров. Поскольку, на таком задании он не был уже почти неделю, получилось.

Чтобы смыться из лагеря, Кледу было необходимо выйти за его пределы, не вызывая вопросов, и он надеялся, что потеряться, отбившись от группы Когтей, будет проще, чем когда рядом Солдат или Воин. Но один непримечательный парень не отставал от него, когда все разошлись в поиске валежника или старых засохших деревьев. Клед украдкой поглядывал на него и ловил на себе его взгляды.

Неужели послали приглядывать? Да нет, ерунда, тот вызвался раньше. А если Ятаган догадался о намерениях Кледа, проще было запретить Кинжалу распределять его в лес. Без пяти минут дезертир уже начал подумывать о том, чтобы вырубить нежелательного попутчика, когда тот наконец подошёл к нему и тихо спросил:

— Ты хочешь идти искать Алана?

От такой неожиданной прямоты Клед не нашёлся, что соврать, и кивнул, испытующе глядя на парня. А сам уже мысленно примерялся, как ловчее лишить того сознания. Но паренёк неожиданно заявил:

— Я с тобой.

Клед расслабился — схватки не будет, но посчитал своим долгом предупредить:

— Нас объявят дезертирами.

— Ну что ж поделаешь. Лишь бы найти его живым и здоровым.

Сероглазый русый неказистый паренёк говорил без напора, но вполне решительно и от сердца. Кледа вдруг осенило, почему ещё Алан мог охладеть к нему:

— А тебе что? Он твой друг? Вы из одних Ладоней?

— Да, из одних. Но «друг» — это громко сказано. Он никого к себе особо не подпускал. Просто я обязан ему кое-чем.

Клед улыбнулся. Узнал характер второго Ворона.

— Ладно, тогда лучше топать, пока никого не видать. Как тебя звать хоть?

— Дель. А ты, я знаю, Клед.

Парнишка просиял и бросил охапку хвороста, которую держал под мышкой. Клед положил сверху свои сучки, и ребята с оглядкой поспешили удалиться от района сбора к горам. Потом свернули на север, в надежде пересечь след Алана. Тот скакал опрометью и должен был оставить немало сломанных веток. Расчёт оправдался, и вскоре ребята шагали на северо-запад, следуя повреждениям лесного покрова и отпечаткам характерных орденских подков с тремя шипами.

Клед перевесил всё оружие на пояс. Дель не догадался, как спрятать меч, но позаимствовал лишний кинжал из вещей простудившегося товарища и затолкал в карман пустую сумку. В которую они положили прибитого тем же кинжалом куболя — Делин расстарался, хотя и Клед давно уже метал ножи не хуже дяди. Также у обоих имелись при себе топорики.

— Как ты узнал, что я хочу пойти за ним? — спросил Клед.

— Я ждал его за воротами, когда вы столкнулись у штаба. Алан обещал мне кое с чем помочь. Но, выйдя, он свернул не туда, и вообще, не слышал, что я говорю. Ну я и спросил, кто это был. Алан назвал мне твоё имя и сказал, что вы дружили.

Сердце Кледа обдало горячей волной радости. Значит, не было другу плевать, он просто делал вид. Хотя это ничего не меняло — Клед всё равно пошёл бы. Его-то чувства никуда не делись. Дель же продолжил:

— А вчера, когда ребята рассказывали о происшествии, один сказал: «Этот чернявый злыдень чуть не рванул за ним». Ну и я сразу понял, что это ты. Я думал сам идти, но, увидев, что ты тоже явно ждёшь момента улизнуть, рискнул. И не прогадал.

— А почему это я злыдень? — фыркнул Клед.

— Зло дерёшься, говорят, — пожал плечами Дель.

— Так вроде всех учат зло драться.

— Ну а ты, значит, злее всех. Я сам не видел, только слышал.

Клед, до сего момента вообще не имевший понятия, что о нём кто-то говорит, призадумался, хорошо это или плохо. Но Дель не дал слишком углубиться в мысли, спросив:

— А расскажи, как это — дружить? У меня никогда не было друзей. Да и вообще, я не видел, чтобы в Ладонях кто-то с кем-то дружил. Мы же соперники. Кому охота выполнять тяжёлую работу?

— Вам распределяли задания согласно успехам?

— Ну да. А вам — нет?

— Нет. Разве что в наказание могли отправить делать что-то неприятное. Навоз там выгребать или что. Соперничество было просто вопросом престижа. И длины волос.

— Повезло вам, — вздохнул Дель.

— Наверное. Но ненадолго. Однажды Топор вернулся с Приобщения каким-то обозлившимся, и Алана отослали без объяснений.

— Но в чём всё-таки состояла дружба?

— Ну, мы помогали друг другу. И нам было о чём поговорить. Так, чтобы действительно интересно, понимаешь? По душам.

Дель снова глубоко вздохнул и задумался. А Клед решил подбодрить парня:

— Сейчас ты поступаешь, как друг, по отношению к Алану.

— Он тоже меня выручал. Но по душам мы никогда не говорили. Наверное, его душа была уже занята тобой…

— Не говори глупостей, — фыркнул Клед. — Это же не любовь. Друзей может быть больше одного. Просто в Ордене дружба почему-то не поощряется. Мы с Аланом попали в какой-то недосмотр, который потом исправили. И я скажу тебе, это было больно. Так, что лично мне не захотелось повторять. Наверное, ему тоже…

Клед умолк, поняв, что сам нечаянно объяснил себе причину кажущейся холодности Алана. Чёртов Орден! Почему же всё именно так? Смерть не позволяет привязанностей — ни к друзьям, ни к женщинам. «Наверное, чтобы им не было больно, когда состоится Свадьба… А нам не жалко было уходить».

Тем временем, день клонился к вечеру. Дальность дозоров парни благополучно миновали, никого не встретив. Перекусили по дороге захваченными с собой остатками завтрака. Клед убил ещё выскочившего на тропу зайца, но добычу хранили на вечер. След прошёл мимо ближайшей горы и стремился к следующей, пересекая лесистые холмы между ними. Видимо, эта Алепо полетела дальше. Скоро стемнеет и придётся сделать привал на ночь.

Внезапно до ребят донёсся запах дыма из глубины лощины. Они переглянулись и свернули в ту сторону. Осторожно подобрались к костру с подветренной стороны, стараясь не шуметь, и увидели там четырёх бородатых мужиков в шкурах. И пятерых коней.

Клед схватил Деля за руку, указывая другой на гнедую кобылу с белой звёздочкой во лбу, возвышавшуюся над остальными лохматыми лошадёнками. Именно на ней ускакал Алан. Но где же он сам?

Один из мужиков занимался костром, подкладывая сучья, другой свежевал зайца, остальные двое растягивали меж деревьев на верёвке холстину — видимо, походный шатёр. В кучу были свалены вещи, но никаких признаков пленника. Да и зачем бы он им? Значит, придётся выяснять. Клед поманил Деля за собой, показав тому, чтобы следил, и обойдя кусты, шагнул к костру. Одновременно встрепенулись кони, почуяв посторонний запах. Звёздочка заржала, как бы давая понять своему: «Я здесь!»

— Здравствуйте, уважаемые, — Клед старался говорить как можно авторитетнее, подражая Воину, как-то наткнувшемуся на гражданских за кордонами. — Что выздесь делаете?

Двое от шатра резко обернулись. Дель занял позицию между костром и свежевателем, поближе к ним. Тот, что занимался огнём, поднял глаза, хмыкнул:

— А вы кто такие, чтобы спрашивать?

— Мы Когти Смерти. Это опасная территория, которую мы охраняем. Все гражданские должны быть за кордоном. Ради вашей же безопасности.

— Мы не просили, чтобы нас защищали, — с вызовом сказал мужик у костра, видимо, вожак. — Сами как-нибудь разберёмся, где нам быть и что делать. Наша жизнь — не ваша забота.

Клед тем временем окинул взглядом их сумки, сложенные кучей на земле. Из одной торчало горлышко серебряного кувшина. Похоже, разбойники или мародёры. Он положил руку на меч. Дель уже держался за кинжалы. Мужики у шатра тоже потянулись к своим тесакам.

— Зато наши кони — наше дело. Где вы взяли эту лошадь? — он постарался добавить в голос угрозы; кажется, вышло не очень.

— Нашли, — вожак нагло скалил зубы.

Внезапно слева мелькнуло какое-то движение. Свежевавший зайца мужик бросился на Деля со спины и сгрёб за плечи. Парнишка выхватил кинжалы, но сделать ничего не успел. Разбойник перерезал ему горло.

Кледа обдало морозом по коже. Время застыло. Он смотрел, как нежданный товарищ медленно сползает на пол, открывая кровожадную ухмылку убийцы. В мозг ударила горячая волна, разбивая оцепенение. Коготь единым движением достал и метнул кинжал. Попал прямо в глаз. Пригодились тренировки левой руки. В следующий миг он кувырком ушёл в сторону, чувствуя, что трое остальных бросились к нему. Успел уйти из-под меча вожака, чиркнувшего по топору.

Парень вскочил на ноги, выхватывая меч. Разбойники начали расходиться в стороны, пытаясь взять его в кольцо. Трое против одного. Намного более опытные. Впору испугаться. Но Когтей не зря муштровали. Теперь у Кледа в голове было не только дядино «Ни пяди не уступать», но и въевшиеся до печёнок слова из Кодекса: «Главное преимущество Воина Смерти — решительность. Страх Смерти заставляет врага колебаться. Воин же жаждет Свадьбы и потому неудержим. Будь перед ним хоть сотня врагов, он бесстрашно ринется на них, заставит дрогнуть и победит. Ибо за ним сила самой Смерти».

Просто впервые ситуация настолько подходит под эти слова. Но Коготь черпает в них вдохновение и яростно оскаливается. Надо действовать! Пока кольцо не сомкнулось. Вожак с мечом по центру. Клед перебрасывает свой в левую руку, правой выхватывает топор и кидается к нему. Отбивает прямой выпад наружу, проходя за линию атаки, и с разворотом всаживает топор в стык шеи с плечом, как раз над спрятанным в шкурах наплечником.

Вожак падает, роняя меч и схватившись за рану. Две победы за минуту обжигают бродящим огнём. Клед подхватывает меч вожака вместо застрявшего в костях топора и, не давая противникам опомниться, устремляется к правому. Впервые он ощущает истинность слов из Кодекса — как враг действительно дрогнул, перед ним лично, как его наглость и решимость растаяли, рука потеряла твёрдость. И вдохновлённый парень продолжает морально напирать, ломая волю и защиту перед собой.

Тесак короче меча, и хотя Когтю далеко до владения двумя клинками, он просто использует один, чтобы рассечь атакующую кисть, а второй с подшагом всаживает тому в живот на стыке шкур. Повторяет приём с обменом оружия, подхватывая тесак, когда его прежний владелец ещё не успел осесть наземь.

Разворачивается к последнему. Тот совсем неожиданно остался один на один с врагом. Он колеблется, он напуган. Парень ощущает это каким-то шестым чувством и уже не торопясь идёт к нему. Продолжая давить сознанием своей победы и власти над его жизнью. Разбойник внезапно разжимает кисть, роняя своё оружие и закрывается руками:

— Пощади!

Клед вкладывает свой меч в ножны, перехватив тесак острием вниз, сгребает того за грудки и опрокидывает на землю. Наваливается сверху, приставив лезвие к горлу и спрашивает:

— Где — вы — взяли — лошадь? — слова выходят неожиданно рыком; сам испугался бы, услышь он такое со стороны вчера.

— Нашли, честное слово, нашли! Там, у пещеры! Я покажу! Только пощади!

Клед взглянул, куда указывал разбойник. Попытался задуматься: стоит ли оставлять этого гада в живых? Но думалось плохо.

— Далеко? — спросил он.

— Нет, совсем нет! Может, час пути, может меньше.

Парень рывком поднял разбойника так, чтобы тот сел, развернул лицом в указанном направлении.

— Покажи ещё раз.

Мужик пошарил глазами по темнеющим на фоне заката горам и уверенно указал на высокий скальный палец.

Клед помедлил ещё секунду… и перерезал тому горло. Сзади, как они Делю. С отвращением оттолкнул мёртвое тело и пошёл шарить по сумкам разбойников. Страшно захотелось пить.

Мысли возвращались медленно. Первой было то, что в нём впервые проснулся Зверь в бою. По-настоящему. И со Смертью он был впервые лицом к лицу один на один. Но теперь возвращалось обычное восприятие и казалось, что всё это сделал другой человек.

Клед огляделся. Трупы кругом. А уже сумерки. Скоро станет совсем темно. Искать другой ночлег поздно. Однако, среди убитых… Что-то в груди трепыхнулось, как будто душа захотела сбежать от содеянного. Но разум подсказывал: всё честно, выбора не было — либо ты, либо тебя. Следом на волю захотел желудок. Парень усилием воли вернул его на место. Не время «сопли жевать», как говаривал мастер Раст. На свежую падаль могут стянуться хищники, значит, надо либо уходить, либо уносить их сейчас.

Силы стремительно таяли, словно утекая в землю. Надо было что-то решать и быстро. Клед снял с разбойников шкуры, закинул тела на крупы лошадёнок, кое-как привязал и врезал каждой по крупу найденным среди вещей хлыстом. Коняжки, уже и так сильно тревожные от запаха крови, с диким ржанием бросились в лес, пытаясь спастись от скорбного груза, который гнал их вперёд. У парня не было сил думать о том, обрекает ли он ещё и этих животных на смерть.

Надо было позаботиться о Деле. Отправить товарища в неизвестность точно так же Клед не мог. Проклятье, почему они не Воины? Тогда Дель мог бы среагировать быстрее. Или вовсе заранее почувствовать опасность. Хотя стоять спиной к врагу вообще не стоило. Но ведь и сам не углядел, не поправил! А теперь… К горлу подкатил ком, глаза защипало… Он ведь даже не был Наречённым. Так что и не скажешь «Справил Свадьбу». Разве что в свиту богини попадёт — так сказал Трейн на похоронах Барта.

Хотя, что греха таить? Клед не был истово верующим. Ну то есть, в то что всех ждёт Смерть и она всех уравняет, он верил, а вот в то, что целая богиня как-то особо одарит каждого из них в посмертии — не очень. Тем более, как сказал Санат, нарты верили, что люди возрождаются снова. Он предпочёл бы второе. А Дель лучше бы вовсе остался жив. Но тот пошёл за ним выручать общего друга, а теперь мёртв, и ничего не исправить…

От этих мыслей у Кледа заболела голова, и он раздражённо отогнал их. Ночь. Лес. Хищники. Мёртвый товарищ.

Рыть стылую землю сил не было, хотя в добре разбойников нашлась походная лопата с коротким черенком. Но придётся. Другого выхода парень не видел.

Он внезапно вспомнил, что весь день толком не ел, а сил на схватку ушло действительно много. За двухчасовую тренировку он и то меньше уставал. Даже затрясло в ознобе, впрочем, не факт, что из-за холода. Преодолевая слабость в поджилках, Клед подкормил костёр, достал кишки из освежёванного разбойником зайца, пристроил его на вертел и, более-менее взяв себя в руки за рутинной работой, пошёл копать.

Приходили к нему разные мысли и чувства: и сожаление, и вина, и скорбь, и гнев, и злость, но все без остатка ушли в остервенелую работу лопатой и топором. К счастью, лёгкий ночной морозец прихватил только верхний слой почвы. Но всё равно, сражаясь с корнями, парень вымотался до полубессознательного состояния. А ведь надо было ещё закопать.

Клед почувствовал, что просто необходимо подкрепиться давно поспевшим зайцем. И заодно подложить сучьев в прогоревший костёр. Проверил, что в серебряном кувшине — там оказалось вино, не такое вкусное, как в Красном доме, но вполне ничего. Он вылакал всё, словно воду, проталкивая в глотку мясо, вкуса которого даже не ощущал. И всё время смотрел на мёртвого Деля напротив. Товарища, которого он знал совсем недолго, зато доказавшего делом благородство своей души. Пусть и не качества выучки.

Иногда по лицу что-то текло — пот, слёзы или сопли, парень не разбирал. Просто вытирал ладонью, а ту вместе с жиром — об какую-то запасную рубаху из разбойничьего добра.

Наконец он почувствовал, что набил брюхо. И пока не начало клонить в сон, тяжело поднялся. Снял с Деля пояс с кинжалами, наручи, шарф — всё, что ещё могло послужить другим Когтям. Так полагалось. И наконец, осторожно, словно мог потревожить мёртвого, тоненький железный ободок из тех, что все они надели на мизинцы, отправляясь сюда… Подумав, присоединил к своему. Собрался с духом и скатил тело в яму. Забросал землёй, положил сверху два камня побольше и отдал последний Салют — ото лба к сердцу и в землю.

Потом, не чуя себя от усталости, завязал ткань, которую развешивали разбойники, гамаком на той же верёвке, накидал в него шкур, с трудом взобрался в импровизированное ложе и отключился, как только тело приняло горизонтальное положение.

Кледу показалось, что он очнулся в могиле. Хотел дёрнуться, но не мог пошевелиться. Он вспомнил, что висит в гамаке. Сначала думал, что застыл от холода, но шкуры хранили тепло. Его парализовал чей-то взгляд. Парень силился хотя бы повернуть голову, чтобы увидеть, что за животное к нему подобралось. Почему-то казалось, что это животное. И оно находилось совсем близко, разглядывало его. Надо было стряхнуть оцепенение, защищаться. Но тело не подчинялось. Даже крикнуть, чтобы спугнуть визитёра, не выходило.

Вскоре, однако, «животное» бесшумно удалилось, наваждение кончилось, и Клед проснулся по-настоящему. Неловко вывалился из гамака на землю, заозирался, но никого не увидел. Даже следов никаких зверей не было вокруг догоревшего костра.

Парень стал разминать тело, потихоньку вновь обретая власть над конечностями. Почему-то они были словно свинцом налиты, как и голова. Хотя день ходьбы, короткий бой и копание ямы едва ли превышали обычную монастырскую нагрузку. Саднило и ещё где-то в груди, но та боль была не физическая. Выходит, переживания отнимают намного больше сил, чем труд. Вот почему, очевидно, чем старше ранг, тем каменнее лица у Воинов.

Было ещё серо. Клед распалил заново костёр, решив сготовить вчерашнюю добычу, чтобы не тратить время по пути. Доел зайца, потом рассортировал разбойничье добро, отобрав полезные вещи и запасы съестного в перемётные сумы. Одно из сёдел с грехом пополам приладил на Звёздочку, покормленную найденным овсом, навьючил. Бросил последний взгляд на могилу Деля и отправился в указанном вчера направлении.

Он рассчитывал, что пересечёт позавчерашние следы Звёздочки где-то по дороге, но, доехав до каменистой осыпи, увидел выше по склону монастырский тёмно-красный шарф. Тот свисал с высокого камня, придавленный сверху другим — явно намеренно. Значит, Алан всё-таки догадался оставить знак. Почему именно там, стало ясно, когда Клед спешился и взобрался повыше. За помеченным камнем открывался вход в пещеру, уходившую вглубь горы.

Парень вернулся, расседлал Звёздочку и оставил её свободной — неизвестно, насколько далеко тянется та пещера, а хищников никто не отменял. Лишнее барахло засунул в небольшую расщелину, привалив камнями. С собой взял только самое необходимое — оружие, еду, огниво, факелы, прихваченные из добра разбойников, и наполненный заново свежей водой из ручейка по дороге бурдюк.

Снова поднявшись к пещере, Клед подумал и добавил к шарфу Алана второй — Деля. Как знать, возможно остальные чуть позже доберутся сюда и хотя бы по этим предметам догадаются, что внутри сгинуло двое их товарищей.

Парень оглянулся в последний раз, вдыхая поглубже прохладный свежий воздух. Над северным краем лощины кружили сипы — наверное, углядели мёртвых «наездников». В остальном всё было пустынно и мирно. И неестественно тихо, только где-то вдали ветер шелестел хвоей. Сознание непроизвольно распахивалось на всю ширь, видимую с высоты, и хотелось постоять, полюбоваться часок-другой, но Кледа толкала вперёд тревога за Алана. Так что он повернулся спиной ко всему этому покою и шагнул в пещеру, ожидая встретить там, что угодно.

Однако пещера выглядела вполне обычной. За исключением того, что шла почти ровно, без особых изменений высоты и ширины. В горах за Кастердомом они с братьями таких не встречали. В те пещеры всегда было крайне неудобно забираться: либо «пол» из камней слишком неровный, либо узкие лазы, либо вовсе яма, уходящая куда-то в глубину. А эта была больше похожа на коридор… Как будто специально приспособлена для людей, ну или кто тут ещё мог ходить. Поэтому бдительности терять не стоило.

Дойдя до поворота, Клед зажёг один из факелов, и, стараясь не шуметь, продолжил путь с небольшим подъёмом. Где-то через час он дошёл до большого «зала», из которого расходилось несколько ответвлений. И какое же выбрать?

Парень пошёл вдоль стены, надеясь, что Алан оставил ещё какой-то знак. Должен был оставить, раз уж предполагал, что его могут искать!

Во втором ответвлении, которое парень осматривал, внезапно послышался каменный скрежет, как будто начинался обвал, причём чуть ли не у самого входа. Клед замер, как его учили. Обвала не было. Скрипнул ещё какой-то камень. Парню почудилось чужое присутствие, но он никого не видел. Так и стоял, ощущая, как по спине ползут мурашки, пока в глубине прохода не полыхнуло пламя.

Клед метнулся из прохода вбок, прижавшись спиной к стене пещеры. Снова скрежетнули камни. На лбу выступил холодный пот. Парень понимал, что факел выдаёт его с головой, но быстро загасить его, не наделав шума, возможности не было. Так что он осторожно опустил его вместе с сумой на пол и потащил из ножен меч. Казалось, приближается что-то огромное, но не было слышно ни звука — только его собственное тяжёлое дыхание. И тем не менее, ощущения кричали, что это огромное уже здесь, в зале, где-то прямо над ним.

Парень рискнул и поднял глаза. Что-то мелькнуло мимо. Он занёс меч, но замер, увидев перед собой благообразного старичка с добродушной улыбкой.

— Так-так, молодой человек, и что же вы здесь ищете?

— Друга, — с перепугу честно ответил Клед, и, раз уж ляпнул правду, решился сам спросить: — Вы его не видели?

— Пожалуй, что нет. Но если ты скажешь мне, на кой ляд он сюда полез, то, возможно, я смогу подсказать тебе направление.

— Он гнался за крылатой женщиной с тремя глазами.

— О! — глаза старичка странно блеснули отсветом совершенно иного оттенка, чем огонь факела. — Вряд ли он её догнал.

— А вы кто такой? — Клед наконец пришёл в себя достаточно, чтобы задать дельный вопрос.

— Я? Просто странник, — старичок обезоруживающе улыбнулся и накинул на плечи висевший за спиной плащ.

Плащ был из тёмного бархата, контрастировавшего с простой, хоть и добротной одеждой. А главное, у него не было никакой сумы. Очень подозрительно для странника.

— А вы не боитесь ходить здесь один? — спросил Клед.

Старичок рассмеялся, вполне добродушно, однако, что-то в этом смехе вызывало оторопь. Как будто ему был вовсе неведом страх. Но разве так бывает?

— Ты бы решился напасть на меня? — спросил старичок.

Клед почувствовал, будто его накрыло одеялом невыносимой благости. Рука с мечом опустилась, он помотал головой, и ощущение тут же растаяло. Парень высказал внезапную догадку:

— Вы волшебник?

— Можно и так сказать, — покладисто согласился старичок. — Но бояться в этих пещерах надо не меня. Мне просто стало любопытно. А твой друг, мне кажется, ушёл вон туда.

Он взмахнул плащом в направлении одного из ответвлений чуть дальше, и когда Клед отвёл взгляд, бесследно исчез. Только что-то мелькнуло на краю зрения, снова почудилось нечто огромное на потолке, до которого не доставал свет, но быстро удалилось.

Несколько минут Клед стоял, приходя в себя. Он понимал, что столкнулся с кем-то необычным, и, скорее всего, крайне опасным. Сердце гулко колотилось. Парень опустился на землю, где стоял, и отпил воды из бурдюка. Встреча не желала укладываться в голове — слишком мало он знал, чтобы понять, что это было и что значило.

Однако минуты шли, в пещере царил покой, и потихоньку насущные заботы взяли своё. Клед поднял факел с земли, пристроил его между камней и решил подкрепиться, прежде чем углубляться дальше. Искать-то Алана надо. А раз других идей нет, то можно попробовать положиться на указания незнакомца.

Впрочем, внимательно осмотрев вход в указанное ответвление, Клед нашёл на полу форменную пуговицу Ордена. Значит, это не лукавство с неведомой целью. Парень мысленно поблагодарил старика и осторожно двинулся по идущему слегка под уклон коридору.

Там было вроде бы тихо и спокойно, хотя, чем дальше, тем неприятнее становилось идти. Не из-за каких-то физических ощущений, а словно душа ныла: «Не хочу туда! Только не туда». Клед воспринял это как признак верного направления — должно быть, какая-то магия, средство защиты для отпугивания чужаков. Парень не смог бы объяснить, откуда такие выводы, если бы кто-то спросил, ведь с магией он сталкивался лишь единожды — когда держал Меч. Это просто казалось само собой разумеющимся. Как и то, что Когтя Смерти не остановить такой простенькой ерундой: он вчера один сразил четверых матёрых противников, что ему какой-то морок?

Внезапно накатило непонятное головокружение, лёгкая дезориентация, но буквально через три шага всё прошло. Теперь душу тянуло назад, словно Клед пересёк некую невидимую грань. Также стало тяжелее дышать и двигаться, словно воздух приобрёл вязкость. Но Коготь не сбавил волевого напора, продолжая как можно бесшумнее углубляться всё дальше.

Одной рукой он освещал себе путь, а другая лежала на рукояти меча. Однако это его не спасло. Когда коридор вывел в небольшой зал, с виду пустой, из-за спины раздался тихий свист. Клед бросил факел, резко развернулся, выхватывая меч, но никого не увидел. Зато в задницу что-то больно ужалило снизу. Парень машинально поднёс руку к ране и наткнулся на какую-то палку. Дёрнул, окинул быстрым взглядом, чтобы не пропустить момент появления врага: похоже на игрушечный дротик, разве что со стальным беззубым наконечником, словно игла с колтунковым пером.

И тут комната закачалась, поплыла. Тело перестало слушаться. Клед медленно осел на пол. Последним, что он увидел, стало странное существо ростом в половину человека, сплошь заросшее бородой, заплетённой в косы, и облачённое в невиданные доспехи, похожие на «вырвицу», связанную из сизой металлической нити с красноватым отливом. Карлик склонился над ним, начал множиться в глазах, а потом сознание померкло.

Очнулся парень в тёплом помещении, полулёжа на наклонной каменной плите. Тело затекло в неудобной позе. Попытка её сменить показала, что руки-ноги связаны. Видно было плохо, и Клед несколько раз зажмурился, чтобы прояснить взор. Но глаза его не подводили — там и правда царил полумрак. Парень осторожно осмотрелся.

Небольшая округлая пещера. Выхода не видно. Вдоль внешних стен широкая сплошная полка, накрытая железом. Под ногами шлифованный пол. За спиной большой конусообразный очаг, оттуда исходят тепло и слабый свет. Над ним с потолка выступает отдушина, посреди которой на перекрещенных цепях подвешен крюк. Вот, в общем-то и всё. Сплошной камень и немного металла.

Убедившись, что рядом никого, Коготь принялся сжимать-разжимать кулаки и шевелить пальцами ног, чтобы разогнать кровь.

— Эй, ты кто? — прилетел внезапно шёпот сзади.

Клед попытался заглянуть на другую сторону очага, но в его положении это было невозможно.

— Алан, это ты? — спросил он в полный голос.

— Клед, дружище! Неужели? — обрадовался тот. — Погоди.

Послышалась возня, потихоньку смещающаяся вправо. Клед заелозил навстречу, как мог — опираясь спиной на очаг, переставляя ноги и подтягивая за ними зад. Через какое-то время парни встретились и оба откинулись на плиты, отдыхая и рассматривая друг друга.

У Алана на голове была какая-то стальная шапочка, сплошь утыканная самоцветами. Клед хотел спросить, что это за украшение такое странное, но друг его опередил:

— Какими судьбами?

— Да вот, за тобой пришёл.

— Тебя отпустили?

— Не совсем.

Алан вздохнул и сел. Он вёл себя совсем, как раньше, словно эти пара дней, когда друг был, как чужой, привиделись.

— Прости. Я не хотел рисковать. Нас тогда так внезапно разлучили, что я решил — пусть лучше ты обидишься, чем нас заставят сражаться насмерть.

— С чего такая мысль? — опешил Клед, садясь тоже.

— У нас в Ладонях однажды случилось подобное. А ведь Раскин — наш Ятаган. Так что нам с тобой ещё повезло с Тесаком.

— Вот ведь странные порядки. Чем им не угодила дружба? — Клед почесал нос связанными руками и вспомнил свой вопрос: — Что за шлем на тебе, Ворон?

— Да чёрт его знает. Пришёл какой-то карлик, нахлобучил мне это на голову, сунул в руки книгу, другую, третью. Пытался заставить читать вслух. Но я прикинулся дурачком.

Глаза уже привыкли к полутьме, и Клед заметил, что такая вроде бы знакомая ухмылочка Алана стала кривой, как будто веселился он лишь наполовину.

— Слушай, я год пропустил из-за перелома. А ты как здесь оказался позже, чем положено?

— Я-то? — удивился Алан. — Для меня всё вовремя. Я ведь почти на год младше, хоть и попал в Ладони раньше тебя. Но у них всё по возрасту.

— У них? — невольно отметил Клед. — Ты, значит, насовсем сбежал? Почему? Из-за того, как там с вами обращались? Но ведь осталось-то всего ничего: полгода — и ты свободен, если захочешь.

— Нет, я просто увидел мифическое существо из наших легенд. Алепо — покровительница нашего народа, некогда спасшая его от нашествия других племён, уведя в горы. У нас там и изображение в священной пещере имеется. Как я мог не последовать за ней?

— Догнал?

— Как видишь! — снова горькая полуулыбочка. — А оговорка… Да, конечно, я собирался дождаться выпуска, просто разочаровался в Ордене и уже решил валить, как только отпустят, не оглядываясь. А ты, выходит, останешься?

— Ты же знаешь, у меня есть долг чести, — проворчал Клед. — А там посмотрим. Для начала нам бы выбраться отсюда.

— А как ты меня вообще нашёл? Ты один? Меня искали?

— Нет, тебя списали сразу, как погибшего в бою. А я не мог — чуял, что ты жив. Со мной ещё Дель пошёл, но его убили разбойники, — Клед тяжело вздохнул.

Лицо Алана омрачилось — нехорошо как-то, слишком жёстко для такого молодого парня. Клед хотел бы знать, что пережил друг, но понимал, что о таком не расспрашивают, по крайней мере, без повода, да ещё и в стане врага. Скрепя сердце, продолжил:

— Ты не волнуйся, я их перебил. А его похоронил. Недалеко от входа в пещеру, где ты оставил шарф. Мы шли по следам лошади, а потом наткнулись на этих мародёров или кто они там. Ну и всё довольно быстро случилось. Та ещё ночка была! Потом я просто пошёл и пошёл. В большой пещере какой-то странный старик, вроде бы волшебник, хотя Смерть его знает… В общем, он указал мне нужный коридор. А там встретили и оприходовали эти карлики. Кто они?

— Я думаю, гномы, — пожал плечами Алан. — Но не уверен.

— С ума сойти, сказки оживают! — покачал головой Клед и снова почесал нос. — Сумку забрали… А я что-то проголодался.

— Ничего, нас должны скоро покормить. Я так думаю. Мне приносили еду уже трижды. Хотя понятия не имею, день сейчас или ночь. Ты не знаешь?

Клед подумал и помотал головой. Неизвестно, сколько он блуждал под землёй и сколько пробыл без сознания. Может, и ночь…

Они проговорили ещё часа два, успев поделиться кое-чем из раздельной жизни — тепло, открыто, словно и не было разлуки. Потом заскрежетали камни, часть стены отъехала в сторону и в помещение вошёл гном, а ещё двое остались стоять в проходе.

Охранники были похожи на того карлика, которого Клед увидел перед пленением: носы картошкой, глубоко посаженные глаза, резкие черты лица, заплетённые в косы длинные волосы и бороды. А вошедший выглядел не таким страшным — нос тоньше, лицо округлее, с короткой бородкой и хитрыми косичками, заплетёнными на голове в подобие венка. В руке он нёс колбу в железной подставке, внутри которой плясал, как живой, огонёк, без видимого топлива. Колбу миловидный карлик подвесил на крюк над отдушиной, пламя внизу разгорелось ярче и сразу стало светлее.

Следующим делом гном снял «шапочку» с головы Алана и нахлобучил на свою. Сел, проделал какие-то пассы над самоцветами и на какое-то время застыл с закрытыми глазами. Клед с любопытством разглядывал существо. Оно было коренастым, плотно сбитым, с широким туловищем и относительно длинными руками. Одето в шерсть и кожу с обилием вышивки, в том числе бисером — по отвороту полусапожек, рукавов куртки и поясу, на котором висело несколько непонятных металлических инструментов и кинжал, похожий по форме и исполнению на игрушечный меч.

Вскоре существо сняло шапочку, что-то удовлетворённо буркнув, и нахлобучило её на Кледа. Тот пытался увернуться, но неожиданно сильные для такого коротышки руки быстро пресекли эти попытки. Когда гном развернулся уходить, Клед окликнул его:

— Эй, погодите! Вы нас покормите? — и он показал жестом, как берёт щепотью нечто с ладони и кладёт в рот.

— Удáх^[1], — ответил гном непонятно, и ушёл, заперев дверь.

Вскоре им и правда принесли еду два других гнома — тоже с короткими бородами, а двое с длинными снова стерегли в дверях. Те же самые или нет, отличить было трудно с непривычки. Принёсшие пищу покормили пленников с ложек, терпеливо ожидая, пока те прожуют. Еда выглядела неаппетитной коричневой массой, однако оказалась вкусной, как тушёное мясо, и довольно сытной. Дали даже запить каким-то кисловатым напитком.

Оказавшись снова наедине, два Ворона попытались придумать, как им сбежать оттуда, однако вскоре их размышления прервало появление первого гнома. Он снова проделал манипуляции с шапочкой, потом что-то сказал охранникам. Те надели парням на головы тёмные мешки, развязали путы на ногах, сильными рывками подняли и стали толкать в сторону выхода — судя по всему, тыльной стороной кирок, которые Клед успел заметить у каждого за поясом. Кирки были очень похожи на ту, которую нашёл Санат в сундуке с родовыми сокровищами. Значит, действительно гномы.

Воронов куда-то толкали, время от времени заставляя свернуть направо или налево. Один раз Клед споткнулся на повороте и ухватился за какой-то фигурно обработанный камень, но не успел понять, была ли это скульптура или что другое — шип кирки, крюком зацепивший его бок, вынудил поскорее отпрянуть.

Наконец их привели в какое-то большое, судя по эху, помещение, поставили на колени, бесцеремонно подбив их, и сняли мешки с голов. Вокруг толпилось дюжины две разных гномов — как страшных, так и не очень. Они переговаривались между собой на каком-то отрывистом гортанном языке.

Только при виде всех вместе Кледа осенило, что короткобородые гномы, очевидно, самки. У них и косы на голове посложнее были, и голоса помузыкальнее, и более выпиравший спереди торс, скорее всего, скрывал под одеждой груди, хотя и совсем не такой формы, как у человеческих женщин.

Пещера поражала воображение: стены покрывали разукрашенные барельефы, имитирующие сад. К сожалению, видна была только небольшая её часть, а остальное отгорожено ширмами, явно прикреплёнными наспех. Перед парнями высилось нечто вроде алтаря с довольно крупным прозрачным кристаллом посередине. Над ним нависал сталактит, обросший множеством мелких самоцветов.

Вперёд вышел важный гном с шитой бисером перевязью и что-то сказал, обращаясь к пленникам. Приходившая в «камеру» гномиха неловко, но довольно внятно произнесла на человеческом языке:

— Зачем вы здесь оказались?

Парни переглянулись. В глазах Алана читалось упорное нежелание раскрывать какие-либо сведения, но Клед подумал, что переговоры — неплохая возможность добиться освобождения.

— Совершенно случайно, — ответил он.

Важный гном что-то проворчал, и охранники подтолкнули Кледа к алтарю. Там другая гномиха в одежде, полностью расшитой бисером, опять-таки без лишних церемоний заставила его согнуться, потащив голову в нужное положение, и замереть над кристаллом, упёршись макушкой в острие сталактита. Первая гномиха, очевидно, служившая переводчицей вследствие примеривания той странной шапочки с кристаллами, присела на корточки перед его лицом.

— Представь себе, — сказала она и подкрепила просьбу жестом, медленно вращая палец по кругу у виска.

Клед послушно зажмурился и прокрутил в памяти воспоминание о побеге Алана, дополнив его воображаемой погоней за Алепо до самой пещеры, а потом свой путь по его следам, опустив Деля, разбойников и странного старичка, как ненужные подробности.

Закончив, он открыл глаза. Расшитая бисером гномиха оттолкнула его от алтаря, заставив сесть на пятки, забрала кристалл и вставила его в маковку золотистого шлема, который надела на голову первая. Видимо, та лучше прочих управлялась со странными устройствами для взаимопонимания. Посидев так немного, «переводчица» сказала небольшую речь, очевидно, пересказывая остальным то, чо увидела. Погутарив с другими по-своему, важный гном задал новый вопрос, который гномиха в шлеме перевела так:

— Ваши воины напасть на нас?

Клед решил, что вопрос касается их намерений. Покумекал немного, соображая, как это показать, оглянулся на хмурого Алана, одарив того ободряющей улыбкой, и сунул голову под сталактит. Показал нападения тварей, с которыми их отряду пришлось столкнуться, представил, как мог, эвакуацию мирных жителей и кордоны, всеми силами давая понять, что Воины Смерти лишь защищают свой народ от нашествия чужаков.

Учитывая сложный процесс передачи информации, переговоры длились довольно долго. В процессе стало ясно, что гномы, напавшие на шедший вдоль гор отряд, лишь защищали своё царство, видя, как Воины Смерти расправляются с другими созданиями. Хотя «переводчица» почему-то упорно говорила «наш мир», видимо, имея ввиду всё подгорное пространство. По крайней мере, так решил Клед.

В итоге простому Когтю удалось договориться, что гномы не будут нападать на Воинов на поверхности, если те не полезут в пещеры. Он честно признался, что решения принимают другие, но их согласились отпустить, чтобы дать шанс перемирию.

По окончании довольные гномы жестами пригласили ребят отобедать вместе, впрочем, не преминув накинуть мешки на голову для перехода в другое помещение. Устроились явно не в обычной столовой, а в какой-то пустой пещере с гладкими стенами, куда принесли столы и стулья, маловатые для сравнительно рослых людей. Подали даже настоящее мясо и кучу грибных разносолов. Угостили кисло-сладким хмельным напитком наподобие кваса, только покрепче. Впрочем, парни не стали на него налегать, чтобы не отягощать себя перед дальней дорогой, в которую пока верилось не до конца. Клед заметил, что Алан оглядывает кирки, составленные на специальную подставку у входа, и само помещение, прикидывая тактику возможного сражения. Всё-таки он стал мрачнее за годы разлуки.

С одной стороны, гномы из-за роста не казались серьёзными противниками, но только до тех пор, пока каждый не похлопал ребят по плечу, видимо, в знак дружеских намерений. Кледу так и не удалось не пошатнуться, а под стало откровенно больно — ему явно набили синяк. Друг другу же гномы раздавали тычки кулаками, которые не причиняли товарищам никакого заметного беспокойства, скорее даже удовольствие. Похоже, они были сильнее людей и менее чувствительны, так что Клед предпочёл бы избежать столкновения.

В конце концов, застолье закончилось и большинство гномов разошлись. Парням вернули все вещи: «непробивайки», пояса с оружием, суму Кледа, заново наполненный бурдюк с водой.

Несмотря на все осязаемые заверения в дружбе, гномы снова надели гостям на голову мешки, хотя провожали уже не кирками, а крепкими руками, которые не давали упасть. Несколько раз слышался скрежет отъезжающих каменных дверей. Когда возможность видеть вернули, группа оказалась в обычном коридоре, похожем на естественную пещеру, как тот, по которому Клед пришёл. Их проводили до малой залы, в которой парня подстрелили в задницу, подпалили от своих колб с живыми огоньками факел…

Как вдруг из бокового ответвления послышался леденящий душу звук: не то рык, не то вой, не то скрежет, не то шипение. Гномы резко всполошились, несколько раз настойчиво показали ребятам на другой проход, выкрикивая «Будгэр! Будгэр! Адж хурд! Адж хурд! «Дух глубин! Бегите, быстро!» (гном.)», и во всю прыть побежали обратно туда, откуда пришли.

Вороны переглянулись и рванули в указанный коридор. Что бы к ним ни приближалось, оно наводило жуть на народец, который совершенно не побоялся их самих. И звуки издавало откровенно пугающие. Не успели они пробежать и двадцати метров, как стало ясно, что тварь погналась за ними — позади послышались тяжёлые удары лап. Нахлынул необъяснимый ужас. Стало ясно, что Когтям от чудища не уйти, а их много лет учили встречать опасность лицом к лицу.

Парни почти одновременно остановились и развернулись, выхватывая оружие. Клед бежал первым, неся факел, поэтому оказался позади Алана, у которого был только кинжал. На них неслось жуткое создание, похожее на какого-то изуродованного корса с огромной пастью яратика, покрытое тёмной блестящей кожей со множеством наростов. Разглядеть его подробнее было некогда. Тварь без задержки прыгнула на горца, тот увернулся, попытавшись вспороть ей бок кинжалом, но не преуспел. Пространства для манёвра было мало. Клед выставил вперёд факел, но этот зверь явно не боялся огня. В последний момент Коготь отскочил к стене, роняя бесполезный факел на землю. Он пропустил зверя мимо, и пока тот разворачивался, со всего маху рубанул по спине мечом. Однако острый клинок просто отскочил от бронированной шкуры.

Тем временем Алан уже готов встретить новый бросок. На этот раз он отступает влево, целя кинжалом в глаз, но тварь уворачивается. Клед успевает подскочить сзади и пробует проткнуть ей зад мощным выпадом. Однако зверь сшибает его с ног толстым хвостом, и меч соскальзывает, а сам парень отлетает к стене, крепко приложившись головой о камень. Пытается подняться, но ноги не держат.

Юркий горец уходит от нового нападения перекатом вбок, стараясь подрезать сухожилие под сгибом передней лапы, снова безуспешно. Похоже, их клинки этому подгорному отродью ни по чём, и гномы тоже не зря удрали. Теперь Вороны оба по одну сторону от зверя, который ненадолго замер, примеряясь, как лучше поймать вёрткую добычу. Кледу никак не удаётся встать. Заметив беспомощность одной из жертв, тварь кидается на него, но Алан быстрее. Он падает спиной на друга, еле успевшего отвести в сторону меч, и выбрасывает вперёд руку с кинжалом.

У Кледа вышибает дух и темнеет в глазах, а потом он ещё и глохнет от истошного рёва прямо над ухом. Похоже, друг достал тварюку. Надо прийти в себя и помочь добить. Хоть бы только Алан с него слез. Но тяжесть лишь увеличивается от возни сверху, толчками вжимая его в камень и вызывая приступы тошноты. Потом правую икру обжигает острая боль, и сознание окончательно меркнет.

Придя в себя, Клед поначалу подумал, что очутился в загробном мире: дышать тяжело, кругом темнота и не чувствуется тело. Парень задёргался, отчаянно пытаясь пошевелить конечностями. Правая нога тут же отозвалась болью, поставив окружающий мир на место. Клед откинул с лица обрывок плаща и в слабом свете факела разглядел у себя на груди макушку Алана.

Друг лежал неподвижно. Клед тронул его за плечо, потом потряс, но от этого лишь безвольно скатилась набок темноволосая голова. Парень судорожно задёргался, пытаясь скинуть с себя мёртвый груз в надежде, что каким-то образом ошибся, что это кто-то другой. Но труп не поддавался, явно придавленный чем-то ещё.

Клед кое-как подтащил себя из-под навалившейся кучи повыше — дальше мешала стена. И увидел, что изуродованная рука Алана по локоть в пасти зверя, бездыханная башка которого покоилась на животе друга, придавив его ноги обмякшим туловищем.

Голова кружилась до тошноты, и до одури хотелось поверить, что всё это лишь галлюцинация от сотрясения мозга, но мешала сильная боль в икре. Поэтому Клед, обдирая руки, выпростался из-под трупов, попутно обнаружив, что лежал в огромной луже крови. К счастью, большая часть была не его — когти зверя располосовали стёганые штаны и немного врезались в мясо, но крупных сосудов не задели. А вот у Алана до кости надкушена рука, воткнувшая твари кинжал в мозг через верхнее нёбо, и сильно порваны оба бедра.

От такой картины парня замутило пуще прежнего, и он снова привалился к стене. У друга не было шансов. Алан погиб за пару минут от потери крови, даже если зверь скончался раньше. Погиб, спасая его, Кледа. Сразу после того, как они вновь обрели друг друга после стольких лет разлуки, и всего за полгода до освобождения от дурацких правил, запрещающих дружбу. Ну почему, почему, почему! Почему жизнь так жестока??? Глаза увлажнились, но не от горя — Клед задыхался от злости на Смерть, забравшую Когтя даже до Наречения. Какой в этом смысл? Зачем? За что???

Злость придала парню сил. Он стиснул зубы, оторвал кусок рубашки Алана почище, промыл и перемотал свою рану. Поднялся и поковылял прочь.

Клед не мог похоронить друга. Если повезёт, тело найдут и приберут куда-нибудь гномы. Ему же ничего не осталось, кроме как исполнять долг чести — ещё немного перед Орденом, а потом перед семьёй. И если повезёт после всего этого выжить, быть может, он вернётся сюда, поселится в какой-то пещере отшельником, спрятав Меч в горах, и погрустит о погибшем товарище.

А пока, раз уж так распорядилась судьба, Смерть или Мелвин с его неисповедимыми путями, будь они все прокляты, надо хотя бы донести до Ятагана предложение перемирия. Возможно, это сохранит жизни паре десятков или даже сотен Когтей в последующие годы. Гномы-то явно самый серьёзный противник, с которым здесь можно столкнуться.

Своё же сердце — в каменный сундук, на замок, в подземелье. Лишь бы не жгло так несносно в груди!

Клед едва заметил момент, когда пересёк невидимую границу, после которой идти и дышать стало легче. И вовсе не чувствовал слёз, катящихся по лицу.

Глава 17 Аина: Заложник

Она его убила. Морена убила Брена. И Аина никак не смогла его защитить, хотя была рядом в тот момент. Наивная дурочка с благородными намерениями! Которые ничего не стоят против расчётливого коварства и бездушной злобы!

Девушка сама не понимала, как сдержалась тогда, не кинувшись на «подругу» в ответ, и как до сих пор находится рядом, не подавая вида, что от неё словно часть отрубили. Как смотрит в глаза этому демону в обличье человека и невозмутимо продолжает исполнять обязанности «хедивега».

Теперь Аина стала учебным партнёром Морены по освоению волшебного меча. Иногда так и хотелось атаковать по-настоящему — вдруг повезёт? Хотя, если не вышло у опытного Наречённого, куда уж несостоявшейся Ходячей Смерти? Непонятно, к чему вообще эти тренировки, ведь как только возникла опасность для жизни, «ученица» внезапно легко превзошла учителя, отправив того к праотцам.

Хуже всего в тот момент было выражение извращённого удовольствия на лице Морены, как будто ей это доставило чувственное наслаждение. Аину чуть не вывернуло наизнанку. А потом совершенно бессовестное: «Ты же сама видела, он хотел меня убить! Предателю никогда нельзя доверять». То есть, Брен ещё и виноват оказался в том, что обучил нартов сражаться с бывшими товарищами.

Непонятно, что его вообще сподвигло напасть. Ведь он-то должен был догадываться о том, как опасна Морена! Хотя бы по своему ощущению «зова Смерти». И главное, ничего не сказал Аине, так что ей оставалось только гадать: то ли он решил, что попытка устранить такого опасного предводителя стоит риска, то ли устал терпеть и либо озверел, либо специально нарвался, как порой хотелось и Аине, чтобы прекратить мучения.

А всё из-за перемен в жизни нартского племени. Очередной весной Морена повела Сванскую Свору на захват самого восточного замка Свободных Княжеств. И теперь все, кто обычно оставался на лето в горах, поселились там, подчинив себе Сагатдом или провинцию Сагата, как назвала её новая госпожа. Брену пришлось сражаться и убивать, в результате чего их жизнь осложнило воздержание. Ведь если верить Бараме, именно из-за этого он становился опасным для женщин.

Аина тоже побывала в своём первом настоящем бою, и ей совсем не понравилось. Ведь эти бедные люди были ни в чём неповинны кроме того, что нартской предводительнице захотелось жить в замке. Но всех их было велено перебить. Впрочем, как и в случае с её родными, когда на замок позарился проклятый дядя Мигран. Даже непонятно, как девочке-найдёнышу, потерявшей память, нападения и грабёж могли казаться желанными приключениями.

В пылу боя было ещё терпимо — там они формально защищались, однако, когда хозяев одолели, и Морена велела прирезать наследника, это ощущалось иначе — подло и низко. Впрочем, Аина не могла не подчиниться. Подросток был совсем юным, но лицо его отражало столько презрения и злобы, что у девушки не возникло жалости. Просто он ничем этого не заслужил.

Она вспомнила наставления покойной Ху: «Убивай без ненависти и только тех, чьё время пришло». С последним можно было бы поспорить с философской точки зрения, но на деле парнишка был обречён. Так что, поймав ощущение отрешённости, Аина быстро рассекла ему горло Чёрным клинком. При этом зачарованное недоброй силой оружие наполнило её какой-то тёмной радостью. Наверное, такую же испытывала Морена, когда растерзала Арто и пронзила сердце Брена. Аина почувствовала себя хлебнувшей самого страшного яда, который отравляет саму сущность, но душа отторгла противоестественное чувство. Девушку вырвало, и она поклялась про себя когда-нибудь припомнить своей кровожадной «подруге» и это вынужденное убийство беззащитного юнца.

Чёрный клинок терзал их обоих — Аину и Брена — всё больше с тех пор, как отведал крови ещё на подступах к Сагатдому. Он будил самые тёмные страсти. Так, однажды Брен замахнулся на подругу и они чуть не подрались — по настоящему, не ради тренировки. Аине же иногда хотелось мучить своего мужчину — царапать его до крови, кусать за чувствительные места… К счастью, что-то внутри сопротивлялось этим побуждениям. Но постоянная раздвоенность и необходимость себя контролировать порой грозили свести сума. Особенно теперь, когда Брена не стало. А свою ненависть к Морене нельзя было проявить.

К счастью, Сагат был выстроен на уступе, и Аина по-прежнему могла уходить в горы «помедитировать». На самом деле она каждый день остервенело лупила один большой, поросший мхом сухой ствол, всаживая в него всё своё раздражение. После первого такого «спуска пара» пришлось надевать перчатки, чтобы не выдавать Морене кровавыми следами, насколько часто и сильно Аина злилась. Или работать ногами, как сейчас.

Девушка не сдерживалась, она кричала, нанося удары, вкладывала в голос жёгшую её изнутри невозможность такого существования, пока не наступало опустошение. После одного особо яростного удара ствол в полтора обхвата вдруг треснул и повалился. Впервые с того единственного раза ещё до потери невинности, сближения с Бреном, возвращения памяти и знакомства с чёрным скимитаром.

Тогда Аине так и не удалось повторить результат, но сейчас вдруг вспомнилось, что и об этом Ху говорила: мол, у человека есть некая неосязаемая сила, которая, будучи вложена в движение, может разить с десятикратным уроном. Похоже, это была именно сила чувств, причём разрушительных.

С тех пор Аина немного отвлеклась от своих страданий, стремясь превратить их в оружие. Но, как и раньше, не удавалось. До сегодняшнего дня. Когда недавно засохшее дерево толщиной в руку сломалось в точке удара, девушка впервые с момента смерти Брена ощутила некое удовлетворение. Пусть мрачное и неуверенное, но оно было намного лучше привычной пустоты. До этого Аине казалось, что кошмар будет только ухудшаться, пока не сведёт её с ума. Однако, если натренироваться бить таким образом, возможно, у неё появится надежда потягаться с одержимой «подругой».

А вечером того же дня случилось ещё одно новшество — Свора, рыскавшая по провинции, убеждая жителей не ерепениться, привезла с собой пленника. Это был молодой барон, ехавший навестить своего дядю в Сагате. Морена повелела запереть его и отправить родителям гонца с локоном и требованием выкупа — десять слитков золота и двадцать серебра. То есть, теперь нарты занялись ещё и вымогательством. Хотя спору нет, замок требовал ремонта.

Однако Аина углядела в надменном красавчике неожиданный билет на волю. На вторую ночь она напросилась его сторожить.

* * *

У девушки не было чёткого плана, как подступиться к задуманному, просто она понимала, что дольше такую жизнь не вытерпит. И если она чему-то научилась от «подруги», так это тому, что при наличии цели не стоит стесняться в средствах, особенно если на кону твоя судьба. Хватит быть жертвой обстоятельств! Пора подчинить их себе, даже если придётся замарать руки.

Вариант был: соврать, запугать, сказать, что убьют всё равно. Но молодой барон Мадлемн Керибран о Малдор ан Аовина ан да Пикердом облегчил ей задачу, сразу начав явственно заигрывать. Аина, конечно, знала силу очарования своих женских форм, благодаря которым уродующий лицо шрам замечали слишком поздно, но, глядя в эти тёмные глаза с поволокой не испытывала иллюзий.

Она поддержала игру, делая вид, что польщена его симпатией, даже позволила себе позаимствовать кое-что из методов Морены. Та часто обжигала кавалеров каким-нибудь дерзким прикосновением, а потом снова принимала неприступный вид. Конечно, предводительницу никто не посмел бы лапать против её воли, но у пленника руки были связаны буквально, так что Аина могла пользоваться похожим положением. Она безнаказанно прижималась к мужчине, поднятому на ноги для пущего удобства «беседы», и тут же отступала; скользила ладонью по бедру и убирала руку, не доходя до самого интересного; ласково запускала пальцы в тёмные длинные кудри, а потом равнодушно отворачивалась; шептала на ухо что-то бессмысленное и вновь удалялась на пару шагов, всё больше распаляя его.

Как только Мадлен заговорил о том, что девушка не пожалеет, если развяжет ему руки и позволит её ублажить, Аина, готовая к такому повороту, напустила ледяной вид в лучших традициях «подруги» и сделала свой ход:

— Не держи меня за дурочку. Ты ведь хочешь удрать? — и уловив моментальное сомнение в глазах визави, не дала ему вновь натянуть лживую маску: — Я тоже. Поэтому развяжу, но только если ты согласишься взять меня с собой.

Опешивший от такого поворота событий Мадлен, забыл о своей игре в «соблазнителя» и поражённо спросил:

— Зачем тебе это?

«Легенда» у Аины была готова заранее. Ещё когда девушка впервые задумалась над побегом в «высший свет», она предложила Морене составить список всех разорённых нартами замков. У предводительницы, к счастью, были свои причины ухватиться за эту идею. Получив с очередной Охоты несколько реестров знатных родов разной свежести, она принялась вычёркивать семьи, восстанавливая весь перечень «побед» за предыдущие годы при помощи ахсартагов, возглавлявших Охоты. Именно в этих записях девушка подобрала более-менее подходящую по возрасту юную баронессу, которой уже никто никогда не хватится. Тогда она ещё не вспомнила своё настоящее имя, но и сейчас использовать его было бы глупо — вдруг Морена будет искать своего «хедивега»? Поэтому ложь легко слетела с её уст, когда долгожданный момент настал:

— На самом деле я тоже знатного рода. Аделина Сопроден о Илизия о Каспер ан да Термисдом к твоим услугам. Меня похитили в детстве. Я мало что понимала и даже долго не помнила прошлого, но больше не могу находиться среди этих зверей. Моя семья уничтожена, так что обратиться за помощью не к кому, поэтому мне нужен покровитель вроде тебя, чтобы вернуться к жизни, которой я заслуживаю по праву рождения!

В последней фразе девушка не без успеха применила надменное выражение лица горделивой знатной дамы, подсмотренное ещё на злополучной ярмарке. Ей было неловко принимать такие фальшивые позы, но, похоже, в данном случае это был как раз верный тон. Глаза Мадлена заблестели уже не похотью, а чем-то большим — азартом, даже алчностью, причин которой Аина не могла даже вообразить. Но главное, что он клюнул на «крючок».

— Ты же понимаешь, что покровитель должен получать что-то взамен за свои хлопоты? — вкрадчиво поинтересовался Мадлен и недвусмысленно облизнул губы.

На Аину вдруг нахлынуло нездоровое возбуждение — не столько от расчётливых чар красавца, сколько от внезапного осознания, что дело может выгореть, и она навсегда покинет этот ад!

Девушка вплотную прижалась к Мадлену и впилась поцелуем в подставленный рот. Она обшарила молодое сильное тело, явно не понарошку воспылавшее к ней желанием, и ей понравились ощущения. Между ними побежали горячие токи, и хотя возбуждение шло только на уровне тела, без всякого доверия или надежды на настоящие отношения, Аина решила, что так даже лучше, и отдалась плотской страсти.

Она толкнула мужчину к стене и заставила сесть. Оседлала его, продолжая ласкаться.

— Так ты меня развяжешь? — жарко шепнул он ей на ухо.

— Не сегодня, — ответила она ему так же.

И взяла всё на себя. И ей, чёрт возьми, понравилось! Это был совершенно новый опыт чистой похоти, но партнёр ею так наслаждался, что и Аина отдалась на волю животной жажды удовольствий безо всякого стыда, без оглядки и без единой мысли. Она непривычно быстро достигла кульминации, и партнёру пришлось подождать пару минут, пока девушка отдышится и смилостивится довести до вожделенной точки его. Аина впервые сделала это ртом — так, чтобы до конца, а не просто в качестве ласки — и не пришла в восторг от процесса, требовавшего непривычного напряжения мышц, чтобы не сделать больно зубами и самой не срыгнуть. Но, судя по пересудам в племени, парни это обожали, а ей сгодится любой способ его ублажить. Раздосадовывать будущего союзника было бы не разумно, а развязывать ему руки пока не хотелось.

Чуть позже, когда оба отдышались и пришли в себя, Мадлен сказал с почти искренним восхищением:

— Ну ты и горячая штучка! Не ожидал, глядя на твою суровую мину.

— Так мой покровитель доволен? — с издевательским подобострастием спросила Аина. — Стоит ли бедная сирота его хлопот?

— О да, определённо да! — довольно расхохотался барон. — Если ты меня ещё развяжешь, мы с тобой запросто подожжём этот гадючник своей страстью!

— Разумнее будет дать себе волю в мягкой хозяйской перине, разве нет?

Аина и сама поражалась притворной приторности своего голоса, но чувствовала, что именно так и надо в рамках затеянной игры.

— Ты права. Так когда бежим? Прямо сейчас?

— Ну уж нет, извини. Мне нужно всё подготовить и выбрать подходящий момент. Нас не должны поймать. Сколько времени уйдёт у гонца, чтобы обернуться за выкупом?

— Недели полторы-две по тракту. Вашими тропами, возможно, быстрее… Но если они получат золото, то какой мне смысл рисковать? Надо бежать как можно скорее и постараться перехватить гонца, пока маменьку удар не хватил от таких новостей.

Готовность к сражению слегка повысила мнение Аины о молодом бароне, ведь дамский угодник запросто мог быть и трусом, судя по прочтённым романам. И всё же пришлось прибегнуть ко лжи:

— А такой, что наша Морена запросто может тебя всё равно укокошить, — зловеще усмехнулась она, и когда слова прозвучали, поняла, что не так уж сильно врёт. — Что лучше для твоей маменьки? Потерять золото или сына? Или то и другое?

Похоже, Мадлена эта мысль напугала, потому что он погрузился в мрачное раздумье. А девушка, раз уж пустилась в манипуляции, решила, что самое время добавить к плети пряник, пусть и такой же выдуманный:

— В крайнем случае, можем попытаться отбить твоё золото на обратном пути. Я знаю их тропы. Устроим засаду. Главное, уйти. Дай мне пару-тройку дней. Надо всё сделать наверняка.

— Ладно, — расслабился барон и позвал бархатным голосом: — Полежи со мной, сладкая, а то ночи пока холодны…

Аина с удовольствием устроилась на тёплом и мягком, но когда Мадлен уснул, высвободилась из его объятий. Чёртовы токи продолжали её будоражить, только теперь разум был не на стороне тела. Во-первых, её задача — сторожить пленника, а не спать. Во-вторых, ночью можно как раз спокойно подумать над тем, как удрать. И чем скорее, тем лучше, пока барон не смалодушничал или не догадался, что, убив заложника, Морена больше не сможет требовать выкуп за других, так как никто ей не поверит. Уж дурой-то она не была. Хотя тут всё зависело от планов ахсары — обогащаться и дальше таким способом либо же устрашить баронов перед большой войной.

Впрочем, это Аину больше не волновало: лишь бы удалось вырваться и найти средства к существованию, а потом можно постепенно сместиться так далеко на запад, что власти «подруги», даже при самом успешном воплощении завоевательных планов, её за всю жизнь не догнать.

Прежняя решимость держаться рядом с врагом в надежде узнать что-то полезное для борьбы с тем, умерла вместе с Бреном. Всё это были наивные надежды, за которые девушка дорого поплатилась. Пора признать — ей самой не тягаться с Мореной. Средства же победить демона или мощных союзников уж лучше искать наобум, но с развязанными руками. Не как сейчас — прозябать на милости злобной твари, которая отбирает у неё близких людей, да ещё делать вид, что верно служишь ей.

Теперь, когда появилась реальная возможность попасть в ту самую благородную среду, которая некогда привлекла Аину на ярмарке, а потом оказалась родной, стало ясно, что все выдуманные причины остаться были лишь малодушными отговорками, чтобы не идти на риск, а потом не расставаться с мужчиной, к которому она привязалась. Однако это было истинным желанием души, от которого сейчас вырастали почти осязаемые крылья. И будь она проклята, если не улетит!

* * *

В следующие четыре дня Аина тайком собирала всё необходимое для успешного побега: там кусок солонины стащит, тут полголовки сыра. Яды и целебную мазь — у Эльри, сбрую — по частям в конюшне, одеяло — из кладовки, плед — с верёвки, неказистое дорожное платье — у Морены. Предводительница теперь занимала пол-этажа, устроив себе не только гардеробную комнату, но и отдельные спальню, кабинет, будуар, библиотеку…

Утварь, необходимую в походе, девушка взяла свою, из прошлой жизни, благо теперь жила на одном этаже с «подругой» и столовалась на замковой кухне. Тёплую куртку и меч — Брена, чтобы не привлекать внимания, воруя из «сокровищницы» родное баронское.

С деньгами было сложнее. Живя в племени, девушка не сталкивалась с необходимостью их использования, но на большой дороге им понадобятся средства. У Аины было немного драгоценностей подаренных Мореной «с барского плеча», но если ими где-то расплатиться, та её выследит. В конце концов, хедивег нагло воспользовалась своим положением и, по традиции племени, забрала «на память» у недавно скончавшейся Мудрой забавную жилетку, вышитую монетами, которая служила той одновременно доспехами и «стеной трофеев» за долгие годы Охот. Хоть на что-то этих денег да хватит.

Аина прятала всё необходимое в горах, куда уходила якобы заниматься, а сама делала крюк и складывала добро в небольшой пещерке у края малозаметной тропы, которая вела из бывшей каменоломни в долину. Кое-где её перекрыли скатившиеся сверху камни, но верхом можно было проехать. А самым ценным в этой тропе было то, что туда можно было попасть с задворков самого замка, считавшегося неприступным, поскольку к нему вела только одна подъездная дорога, а с трёх сторон защищали скалы. К счастью, о своём открытии девушка никому не рассказала, так что сразу и не поймут, куда они делись. При этом не придётся проходить сквозь ворота, что иначе стало бы самой проблемной частью плана, поскольку там всегда дежурило минимум четверо часовых.

По вечерам же, Аина, не таясь, посещала пленника и позволяла стражникам слушать, чем они там занимаются. Разумеется, кроме деталей заговора, которыми обменивались шёпотом между охами и вздохами. Кажется, именно это возбуждало девушку больше, чем сам барон, который хоть и подкупал своей страстностью, но совсем не трогал душу, да и ум ничем не впечатлял. Похоже, страх расправы засел в нём достаточно глубоко, чтобы не сомневаться в необходимости побега. Иногда Аине казалось, что она вожделеет свободы в его лице больше, чем его самого. А может, внезапно открывшаяся страстность в ней самой объяснялась тем, что мужчина был по-прежнему связан. Она обосновывала это тем, что в любой момент может заглянуть стражник, но в целом её, как ни странно, вполне устраивал вариант полного контроля над ситуацией.

Такая демонстративная похоть служила сразу нескольким целям. Во-первых, скрыть от Морены истинную причину своего возбуждения. Быстро прознав о забавах хедивега, охочая до утех предводительница одобрительно ухмыльнулась:

— Так вот что тебе, оказывается, было надо все эти годы, чтобы дать волю своим страстям — благородная кровь.

— Похоже на то, — смущённо пожала плечами Аина.

— И что же, барон так хорош?

Опасный вопрос, но он же и повод совсем сбить беспринципную «подругу» со следа.

— Просто огонь! Можешь сама проверить.

— Может вместе? — повысила ставки Морена, чуть не раскрыв её блеф.

Аина сделала вид, что задумалась над предложением, потом с сомнением покачала головой:

— Давай ты сначала одна, а то мне слишком нравится, когда я сама всё контролирую. Может, дело в этом, а не в титуле. С тобой так уже не получится. Возможно, позже, когда наиграюсь.

Это была совершенно невероятная дичь, которую девушка выдала на гора с беспримерным апломбом, но Морена, порой, казалось, читавшая мысли, купилась на неё! А всё потому, что подобное поведение было близко самой злодейке, и поверить в него ей было легче, чем в предыдущую сдержанность «подруги» в половых вопросах по невнятным идейным соображениям.

В тот же вечер Морена посетила красавца, подразнив его, но так и не воспользовавшись. Об этом рассказал явившейся позже Аине сам Мадлен. Ему показалось, что ахсара хотела проверить их побуждения. К счастью, барон доверял благородному приёмышу нартов больше, чем их надменной предводительнице, от которой «повеяло жутью» в какой-то момент.

Второй целью данных походов была собственно разработка плана, который устроил бы обоих. Ну а третьей — приучить стражников к своему появлению, не вызывая подозрений. Четвёртой — почувствовать себя живой и способной наслаждаться после смерти Брена — Аина почти пренебрегала в уме.

Сложнее всего было незаметно увести лошадей, но пешком далеко не уйдёшь. Пришлось схитрить — напроситься с Эльри за травами в долину, а на обратном пути подбить её на скачку, чтобы вернуться от ворот назад — якобы ненадолго, ради охлаждения коней.

Это было решающее событие. Теперь откладывать побег больше нельзя, пока лошадей не хватились. Скрывшись от взглядов стражников за скалой с небольшим леском вдоль подножия, Аина отвела скакунов по обнаруженной тропе к пещерке, где уже ждало всё остальное. Вернулась по горам с тыла, рассудив, что до утра никто не обнаружит нестыковку с её появлением в замке не через ворота.

К тому моменту уже наступил вечер, но у девушки оставалось ещё одно внезапное и, возможно, самое важное дело. С момента, когда она задумала побег, ей каждую ночь снился тот мужчина с синими глазами и перстнем. Много явственней прежних его появлений. Впервые он не наблюдал, а настойчиво что-то ей говорил. Однако, просыпаясь, Аина не могла вспомнить слов. Знала только, что речь шла о волшебном мече. И поняла: его надо забрать.

Ради этого ей пришлось дождаться, пока Морена отправится спать. Потом девушка пригасила свою «искру жизни» сильней, чем когда-либо прежде; бесшумно, едва дыша, пробралась в будуар ахсары, сообщавшийся со спальней; и с замирающим сердцем взялась за длинный кожаный свёрток, хранившийся в углу за одёжным шкафом. Конечно, Аина ещё с детства знала, что в ножнах меч терял свою волшебную тяжесть, но всё равно опасения были. Наверное, за весь побег именно там её сердце колотилось быстрее всего — казалось, вот-вот выпрыгнет. К счастью, ничего непредвиденного не случилось и «подруга» не проснулась.

Аина положила вместо волшебного клинка свой чёрный скимитар, который, как ей казалось, подходил жестокой предводительнице по характеру куда больше. А сама девушка предпочла бы больше никогда в жизни не держать в руках это оружие. Оставила его там, как символ прошлой жизни.

Благополучно выбралась из жилого крыла и направилась в башню, где держали Мадлена. Дышать стало легче. Да и вообще двигаться. Крылья уже расправлялись в полёт, всё тело натягивалось, как тетива, готовая спустить стрелу туда, где её никто не найдёт.

Меч пришлось припрятать в шахте для подачи еды, ведущей с улицы в подвал, где некогда содержали узников. Заложника же устроили на втором этаже. На первом дежурил Бардз. Какая ирония! С тех пор, как он пытался убить её в родном замке, прошло десять лет, большую часть которых Аина не помнила о случившемся. И хотя Бардз знал об этом, всегда относился к ней неприветливо — видимо, так и не смог простить гибели своего побратима Дибра.

— Что-то ты поздно сегодня, — проворчал он. — Только всё равно зря. Не стану я слушать ваши охи-вздохи, ступай отсюда.

Ну что же, он сам решил свою судьбу. Натянутый лук было уже не остановить. Аина подошла поближе и повисла у него на руке, строя из себя капризную девчонку, которой никогда не была:

— Ну дядя Бардз, ну пожалуйста! Я сгораю от страсти!

Сделано это было исключительно ради того, чтобы подобраться к нему поближе, не всполошив. И действительно, пожилой ахсартаг лишь лениво повёл плечом, в надежде сбросить её ладонь этим жестом. Но девушка продолжала липнуть, обнаглев до того, что прижалась к нему своим главным козырем. Зашла чуть сбоку, как будто норовя «обтереться» о его спину:

— Ну что тебе стоит? Давай ты вообще иди спать, а я потом посторожу. Вплотную, — она глупо хихикнула.

Бардз ворчливо что-то промычал, но Аина не стала выяснять, означало ли это, что тот готов сдаться. Она была уже на позиции и внезапно поняла, что месть начнётся сегодня. Это ведь он убил отца.

Лежавшая на его плече сзади рука приподнялась, словно чтобы обнять за шею, но в этот момент пальцы натренированным движением крутанули «коготь», извлечённый у него за спиной из маленьких ножен под мышкой, и молниеносно перерезали горло. Бардз краем глаза заметил угрозу, дёрнулся, но не успел ничего предпринять.

Девушка дала тяжёлой туше аккуратно сползти по своему телу на пол, чтобы не наделать шума. Взбежала по лестнице на второй этаж, отперла двери, рассекла наконец-то верёвки пленника.

— Что, бежим? — завидев её горящие глаза, встрепенулся Мадлен.

— Да, я наконец достала лошадей. Только помоги сначала втащить сюда охранника. Положим его вместо тебя, как будто ты спишь. Кровь, конечно, не спрятать, но попробуем прикрыть соломой из его тюфяка. Каждая минута их промедления может сыграть нам на руку.

Красавчик без лишних разговоров помог Аине замаскировать место предательства. Барону пришлось накинуть Бардзову куртку, которая была ему велика, но ещё важней, чем запутать следы, было пройти по замковому двору, не вызвав подозрений у того, кто мог ещё не спать и бросить на них случайный взгляд.

Увидев длинный узкий свёрток, извлечённый из ямы, Мадлен удивился, заинтересовавшись, что это, но девушка лишь прошипела, чтобы тот не шумел. Они тихонько, но быстро, по-деловому, прошли под стеночкой, в тени от половинки луны, и, никем не замеченные, выбрались за ограду по лежащим словно бы случайным образом камням, которыми каждый раз пользовалась Аина, уходя заниматься.

В тот момент сердце девушки уже затрепетало от радости, хотя ум убеждал, что рано — нужно было ещё хотя бы спуститься в долину. Тропинку освещала луна, что, с одной стороны, было кстати — факела бы их выдали, а в полной темноте легко повредить ноги; с другой, их могли углядеть стражники, обходящие внешнюю стену. Но никто так и не заметил пропажи, по крайней мере, пока они не оказались в сёдлах. Вскоре же замок пропал из виду за удобной скалой, прикрывшей их отход.

* * *

Направляя коней по кромке леса на восток, Аина чувствовала, как всё больше напрягается Мадлен, но только поторапливала, когда он пытался её окликнуть. Лишь спустя пару часов, когда они остановились перед поворотом на юг и спешились, у барона появилась возможность спросить:

— Куда мы едем? Мои владения в другой стороне.

— Именно в том направлении нас и будут искать, — возразила Аина. — Мы дадим крюк по лесам через соседнюю провинцию, обойдём Сагату с юга, а потом уже поднимемся напрямик. Так меньше всего риска нарваться на поисковые партии. Сейчас главное пересечь Тропу Войны и добраться до леса, пока луна не зашла.

Девушка передала ему поводья своего скакуна, вышла на дорогу, легла и приложила ухо к утопленному в землю камню. Ничего.

— Можно ехать, — сказала она, возвращаясь.

— А как же мы тогда перехватим гонца с золотом? — не унимался Мадлен.

Аина посмотрела на него, как на малолетнего дурачка — до барона ещё не дошло, что это обещание было обманом.

— Я узнала, с ним двадцать опытных бойцов. Думаешь, у нас есть надежда с ними справиться?

Мадлен выругался и полез в седло. Всё правильно — выбора особого нет. Спасай, что можешь, то есть, в первую очередь жизнь. Девушка спрятала довольную улыбку, отвернувшись к коню. Часть её существа ликовала от удавшейся хитрости, часть скребли угрызения совести, но все эти чувства перекрывало торжество освобождения!

Пара беглецов благополучно пересекла лощину, ведущую меж двух горных цепей к обычным местам зимних стойбищ нартов, и углубилась в лес. На картах он значился за соседней провинцией, но тот замок разорили ещё в прошлом сезоне Охоты. Конечно, как только Морена наведёт порядок в Сагате, она и эти земли к рукам приберёт, но пока там должно быть относительно безопасно.

Когда зашла луна, продвигаться дальше стало невозможно, поэтому пришлось сделать привал и подремать по очереди до первого света. Костёр жечь не рискнули, сделав «перину» из лапника и греясь об отдыхающую лошадь. Аина, пока сторожила, посрезала монеты с жилетки Мудрой — раньше времени не нашлось.

Утром одежду сменили. Мадлен надел куртку Брена, а от ахсартагской пришлось избавиться, как и Аине. Уж больно приметная чёрная кожа с нашитыми металлическими «пёрышками», которые подражали броне давно забытых валькирий. Девушка «похоронила» обе вещи под большим валуном, попавшимся на пути.

После полудня лес стал редеть и Аина решила, что пора выбираться к людям. Вдоль гор проходила южная ветка Тропы Войны, ведущая в Астен, и, хотя на ней сейчас не было Своры, чем дальше от нартских путей, тем спокойнее.

Девушка переоделась в дорожное платье, хоть оно и казалось неудобным для езды, а всё же, пусть лучше посторонние видят лишь обычную пару зажиточных горожан, которых неведомым ветром занесло так далеко на неспокойный восток.

Мадлен посоветовал сменить причёску, а то обычная коса выглядела слишком по-простолюдински. Пришлось вспоминать детские игры с Мореной, когда та просила сделать ей «волосы, как на картине». Аина заплела «гномские» косы — на перёд от шеи, подвернула их и связала в одну сзади. Получившиеся букли как раз прикрыли шрам, дополнительно замаскированный белилами.

А вот с верхней одеждой вышла промашка: на открытом пространстве в косульем кожухе стало жарковато — всё-таки солнышко уже припекало. Лёгкая курточка из кожи полоза никак не подходила к дамскому наряду. Пришлось остаться в шерстяной кофте.

К вечеру приехали в довольно большую деревню с постоялым двором. Аина немного переживала за дырявые монеты и фальшивую историю своего путешествия, но трактирщик принял плату, попробовав серебро на зуб, и сам подсказал правдоподобную версию. Оказывается, через их места за последнее время прошло много беженцев из Сагатдома, спасавшихся от бесчинств кочевников. Девушке оставалось лишь поддакивать да притворно ужасаться.

Мадлену она заткнула рот ещё в самом начале, когда тот чуть не представился полным именем. Сократила его до Марла, а сама назвалась Алиной. Им, как семейной паре, выделили одну комнату, покормили ужином и даже обещали поискать для дамы верхнюю одежду взамен якобы потерянного при побеге плаща.

Любвеобильный барон пытался овладеть «супругой» перед сном, но слишком устал, впрочем, как и Аина. Ночью она внезапно проснулась и увидела, что Мадлен пытается развязать кожаный свёрток с мечом. Вот не давал ему покоя странный предмет. В лесу она затолкала его под ветки и спала сверху, а тут…

Аина тихо соскользнула с кровати и приставила мужчине к горлу «когти корса», прошипев:

— Ещё раз полезешь в мои вещи — обойдусь без покровителя!

Барон испугался и бросил свёрток. Возможно, это была реакция на неожиданность, а может быть, девушка впервые в жизни была настолько уверена, что выполнит свою угрозу.

— Да ладно тебе, мне просто любопытно. Что за тайна? Скажи, что там, и я отстану.

— Один ритуальный предмет, без которого нашей предводительнице будет сложнее завоёвывать ваши княжества. Доволен?

Аина на шаг отступила, но «когти» далеко не убирала, поэтому Мадлен покладисто закивал и тут же, понизив голос, зворковал:

— Если спрячешь свои коготки, я постараюсь загладить вину.

Его плотоядный тон подействовал, и Аина с усмешкой убрала кинжалы в ножны под подушкой, на этот раз предоставив верховодить мужчине.

Мадлен потом извинился, что всё не так обстоятельно, как он хотел бы, но учитывая, что оба ещё не отдохнули, как следует, короткая вспышка страсти была в самый раз.

* * *

Барон быстро отключился, а девушке не спалось. Она переживала за меч. Перепрятала его под кровать со своей стороны, на всякий случай. Но поняла, что от нельзя тащить эту вещь с собой.

Если бы Мадлен увидел необычный металл и форму оружия, ещё полбеды — можно приврать что-то про далёкие страны и древние клады. Но вслед за этим он точно попытался бы его вытащить, и тогда вопросов не избежать.

Даже прими он полное незнание Аины о том, что это за штука, алчность была ему точно присуща. Значит, последуют попытки использовать клинок или обогатиться за его счёт, а может, даже, добиться политического влияния. И всё это слишком мутное болото для того чуда, которое девушка ощущала в мече.

Охранять же его неусыпно — значит, постоянно привлекать внимание к свёртку. Не барон, так кто-то другой рано или поздно обнаружит волшебство, и тогда шила в мешке не утаить. Значит, придётся его где-то оставить.

Аина потратила несколько часов, чтобы придумать план. Опять придётся врать. Почему-то это было неприятно, словно крысы скребли на душе. Хотя, надо воспринимать это как игру. Да. Цель которой защитить необычный клинок от попадания в плохие руки. В любом случае, иного выхода нет.

Так и не уснув, девушка на рассвете спустилась поболтать с дворовыми под видом заботы о конях и расспросила их о здешнем замке, Пестердоме. Выяснилось, что его занял бывший глава магистрата Стеры — ближайшего города. Значит, для её целей этот замок не подходил. Зато про соседний Селвидом, расположенный дальше на юго-западе и разорённый всё теми же кочевниками ещё несколько лет назад, ходили слухи, будто тот проклят. Узнав, как туда лучше всего проехать, Аина пошла будить Мадлена.

Барон не обрадовался, услышав, что надо пройти ещё дальше на юг, прежде чем свернуть в сторону родных краёв. Пытался возражать, что им командует какая-то полудикая девчонка, но тяжёлого долгого взгляда в глаза хватило, чтобы Мадлен признал её преимущество как раз в такой «дикой» ситуации. Сам-то он в одиночку и тайком, без поддержки титула никуда в своей жизни ещё не ездил — только в сопровождении ныне покойных дружинников по наезженным дорогам в мирное время.

Аина ощутила некое мрачное удовлетворение от моральной победы. Сказать по правде, она на неё не рассчитывала, хотя и сопротивления не ожидала. Просто была готова бросить попутчика в любой момент. Теперь, оказавшись на свободе, она перестала страшиться отсутствия поддержки. Исполнение давнего желания придало ей веры в свои силы. И похоже, силы эти были немалые, если перестать сдерживать себя.

Девушка инстинктивно ощущала, что именно перевес в твёрдости решил дело, а не доводы разума. Хотя после этого барон немного занервничал, совсем как ахсартаги, когда Морена продавливала своё решение вопреки их желаниям. «Подруга» поясняла это тем, что мужчины любят себя чувствовать главными. Предводительница могла бы не обращать на это внимания, но обычно всё же задабривала недовольных позже каким-то куском добычи, а иногда просто прилюдной похвалой за выполненное задание. Поскольку Аина была лишена преимущества вышестоящего положения, она решила просто подлить мёда туда, где «сладко». Чарующе улыбнулась Мадлену, положила ладонь ему на руку, приласкала немного, чтобы потекли токи, и, похоже, этого хватило барону для восстановления чувства собственной важности.

Ощутить свою власть над другим человеком, как за счёт характера, так и благодаря хитрости, оказалось неожиданно приятно. Видимо, жажда подобных ощущений и движет Мореной. Но такой пример отрезвил Аину — меньше всего ей хотелось уподобиться «демонице». Это было всего лишь средством достижения цели. Оно вызывало лёгкую брезгливость и неуловимую потерю уважения к любовнику, но приз — обретение независимости, и, возможно, положения, которого её несправедливо лишили — оправдывал такие мелкие отступления от велений души.

Ночёвка в уединённом месте была необходима девушке ещё и для того, чтобы покрасить волосы. Она уже видела всходы крапа, старые корни которого дадут красный оттенок, ну а дубы и орехи в этой местности не редкость, значит, и плоды, пусть прошлогодние, найдутся, чтобы добавить темноты. Светлые волосы слишком приметные, смена же цвета на каштановые может сбить погоню со следа.

На другой день заночевали в Стере — в город нарты точно не сунутся, и там легче затеряться. Аина сразу спрятала меч под перину со своей стороны. Барон слегка пошутил по этому поводу, но девушка отвлекла его известным способом.

К обеду следующего дня провинция Пестер осталась позади. Судя по картам, изученным перед побегом, отделяющая её от Селвии речка вела в город Арбен на юго-западе, откуда уже вполне безопасно поворачивать на север, домой к Марлену. Но Аине нужно было спрятать Меч, и поэтому они продолжили путь на юг. К счастью, барон, очевидно, не так хорошо знал географию этих земель, чтобы осознать лишний крюк.

На ночлег беглецы остановились в одном из заброшенных домов небольшой деревни. Таких по дороге встречалось немало: те, кому было, куда уехать, в страхе перед нартами подались в более защищённые места. Путники приготовили изловленного по дороге тупаря с залежалыми прошлогодними овощами из погреба. Аина припрятала меч в сенях, пока барон с ворчанием занимался лошадьми. Понятно, что работа грязная, однако, девушка ясно дала понять, что не прислуга, а денег на постоялые дворы на всю дорогу не хватит. Свёртком Мадлен в тот день больше не интересовался.

И наконец, на исходе четвёртого дня беглецы достигли Селвидома. Поскольку людных мест по пути старались избегать, барон не слышал, что замок проклят, и не возражал там заночевать. Правда, куча засыпанных пеплом костей на заднем дворе слегка охладила его радость, но деваться на закате было уже некуда. Похоже, замок действительно боялись посещать даже мародёры, потому что на кухне осталась глиняная утварь, а на этажах — кровати, хоть и без перин. Ни внутри, ни в окрестностях не наблюдалось ни души.

Разожгли камин в одной из комнат, чтобы согреться и приготовить отвар для покраски волос. Кроме того, Аина заварила «тинче», чтобы запить сухой ужин из продуктов, оставшихся ещё со Стеры. Молодые травы девушка собрала по дороге и добавила в напиток предусмотрительно захваченный сонный порошок, чтобы барон не помешал ей спрятать меч. Сама она выпила лишь пару глотков, которые, учитывая привыкание, на неё никак не повлияли. А вот Мадлена, выпившего две кружки ароматного варева, разморило после ужина, и он отключился где-то посреди неприглядного процесса нанесения на волосы кашицы из растений.

Замотав голову какой-то тряпкой, найденной в чулане, Аина взяла меч и выскользнула в коридор. Ей предстояло найти надёжное место, и она надеялась управиться за те пару часов, которые нужно было походить с красящим составом, чтобы хорошо взялось.

Девушка взялась искать потайной ход из замка, который обязан был иметься так близко к границе. Он послужил бы наилучшим укрытием. Для начала Аина поднялась в смотровую башенку, чтобы определить, в каком направлении он мог бы вести.

Луна достаточно освещала окрестности, чтобы в общих чертах обозреть местность. На юге слишком близко были горы, с востока расстилался лес, на север, в сторону ворот — туда, откуда, вероятнее всего будут нападать — путь побега прокладывать глупо. Значит, оставался запад. Там лежали холмистые поля и виднелись вдали огоньки какой-то деревушки. Конечно, это не значило, что вход в подземный тоннель должен быть на западном торце замка, но имело смысл искать от главной лестницы в ту сторону.

Аине повезло: на полдороге по коридору правого крыла она обнаружила в одном из чуланов на стене между полками светлое пятно. Как будто на этом месте много лет висел гобелен, который, несомненно, забрали нарты. На первый взгляд, перед ней был голый камень. Однако пламя свечи, проведённое вдоль стыков, подсказало, что не зря мысль о гобелене в чулане показалась странной. Правда, пришлось повозиться ещё целый час, чтобы найти потайной механизм. В Сарендоме всё было устроено попроще, но девушка читала, что в некоторых замках встречались подобные тайные двери.

Посреди поисков ей послышался леденящий душу вопль. Аина была уверена, что он не прозвучал вслух, но озноб по спине прошёл знакомый — повеяло замогильным холодом, как тогда, в проклятой деревне, где нашёлся чёрный скимитар.

На пару мгновений девушка замерла в страхе. Но вскоре одёрнула себя: если она пережила толпу призраков, то как-нибудь уж справится с одним! Кровь зажглась готовностью противостоять, но вопль прозвучал ещё только раз — слабее и дальше. А вскоре и ощущение холода ушло. Зато понятно, почему сюда люди боятся лезть.

Обострённое происшествием внимание, вернувшись к насущной задаче, тут же выделило один камень, который чем-то неуловимо отличался от соседних. Поднеся свечу поближе и изучив его, как следует, Аина поняла, что тот глаже других, словно к нему часто прикасались. Надавила — и в стене что-то щёлкнуло, освобождая запор. Приложив ещё немного усилий, чтобы сдвинуть каменную дверь по слегка заржавевшим полозьям, девушка оказалась в секретном коридоре, ведущем прямо между стен на запад.

В конце, у стены, под слуховым окном имелся деревянный люк, скрывающий лестницу вниз. А в подвале девушку ждал ещё один сюрприз: темница! К счастью зарешёченные камеры были пусты, только воняло гнилой соломой.

Выход для побега отыскался легко: его маскировал нелепый для подземелья пустой шкаф на колёсиках. Однако, тоннель за ним был облицован камнем лишь на пару саженей, а дальше шёл просто раскоп в земле с деревянными подпорками — не лучшее место для хранения стали и кожи, пусть даже волшебных.

Облазив весь подвал в поисках укромного места, Аина всё-таки выбрала в качестве тайника узкую полку, образованную каменной перемычкой над дверью, с внешней стороны фундамента. Подумала, что не помешало бы узнать, куда выводит этот проход, чтобы можно было вернуться за мечом, если и этот замок займут нарты, но отправляться на разведку сейчас уже поздно. Можно уйти по нему с Мадленом, но девушка предпочла бы вовсе не посвящать барона в существование данного подземелья: небось, заметит, что свёрток пропал — вдруг его любопытства хватит на то, чтобы вернуться или послать людей на поиски? Значит, в случае чего, придётся искать вход снаружи…

Осталось сделать только одно — то, что давно хотелось: попытаться самой поднять чудесный клинок. Аина поставила свечу, развернула кожаную обёртку, извлекла старинные ножны и на какое-то время затихла, пытаясь настроиться. Как там говорила Морена? Что этот меч поднимают не руками, а волей? Конечно, верить её словам безоглядно нельзя…

Девушка взялась за рукоять и потянулась к клинку ощущениями. Почему-то ей казалось, что в странном металле таится чистая радость, как ни абсурдно это звучало для орудия убийств. Вновь ощутив его необъяснимо светлый зов, она решила довериться инстинктам. Медленно извлекла меч из ножен… И даже не заметила веса! Аина вытянула клинок перед собой вверх, насколько позволял потолок, и ей показалось, что он торжествующе звенит. Её душа завибрировала в ответ, стряхивая годы тягот, страха, подчинения, пока не осталась только изначальная суть. По лицу покатились слёзы счастья от узнавания, вспоминания себя настоящей.

Аина не знала, сколько она так простояла, потому что время потеряло смысл. Но в конце концов её попустило, и девушка с сожалением вернула меч в ножны. Поцеловала на прощание рукоятку, завернула оружие в кожи и аккуратно положила на выбранное место. Потом вернулась в дом, позакрывав всё так же, как было, и вышла на двор, к колодцу, чтобы смыть с головы краску.

Снаружи уже серело. Барон мог вскоре проснуться. Аина хотела немного вздремнуть, но прикосновение к мечу её так зарядило, что сон не шёл. Жизнь предстала в ином свете — как закалившие её испытания для чего-то великого, и всё это надо было переварить.

Поворочавшись часа полтора, девушка встала и начала приготовления к отъезду. В том числе сделала причёску поэлегантней при помощи найденных в будуаре хозяйке мелочей вроде лент и шпилек: подобрала косички в кольца, также прикрывшие шрам, и стянула их в пучок, который скрыл длину волос. Проснувшись, Мадлен не сразу узнал её, что насмешило обоих, и, конечно же, обрадовало, поскольку цель была достигнута.

На этот раз Аина заварила «тинче» с бодрящим составом, так что, позавтракав, они снова двинулись в путь. И, поскольку кони были уже осёдланы и навьючены, Мадлен вроде бы не успел заметить, что странного свёртка при девушке больше нет. По крайней мере, спросил он о нём только на следующий день при отъезде из полупустого хутора, в одном из свободных домов которого они провели ночь. И получил ответ «Закопала», что было не так уж далеко от истины.

На следующий день добрались до Арбена, через который проходил Княжеский тракт, опоясывая страну и отделяя приграничные баронства от внутренних княжеств. Сам тракт подходил им не очень, зато в сторону Пикердома вела почти прямая дорога по княжеским землям, куда кочевники не совались.

Так что дальше они поехали уже как обычные путешественники. Разве что места ночёвок приходилось выбирать по своим скромным средствам — сарай в деревне с домашней едой обходился дешевле, чем постоялый двор.

Прокормиться в пути помогала охота. Оказалось, что барон неплохо владел пращой, сооружённой из подручных материалов. А девушка смастерила себе простенький лук. Костёр на дневном привале зачастую заканчивался вспышкой страсти. К счастью, никто больше никуда не спешил — всё равно опоздали. Гонцы должны были уже вернуться в Сагату; с деньгами или с пустыми руками — неизвестно, но тосковать по утёкшей воде молодой лорд Керибран явно привычки не имел.

Заниматься любовью под открытым небом или на сеновале в чьём-то дворе было сначала непривычно, но на самом деле ненасытная игривость Мадлена сильно скрасила для Аины это путешествие, проходившее под незримой тенью тревоги, удалявшейся — от Сагаты и надвигавшейся — от Пикердома.

Интерлюдия 4 Волхв-Хранитель

Понять замысел высших сил, даже третьего порядка, не так просто, как может показаться, даже обладая условным всеведением. По крайней мере, если ты человек и находишься в мире людей. Во-первых, «всеведение» не распространяется ни на чьи замыслы. Можно узнать из сферы хроник уже свершившиеся события, найти обычный предмет или человека. Можно почувствовать чьё-то душевное состояние, даже издалека — если знать, кто тебе нужен, и то не всякая душа откроется. Можно мысли прочесть, и опять — не все, а лишь те, которые хорошо осознаются. А неосознанную кашу из мыслей и чувств — очень примерно оценить по снам. Можно ощутить крупный выброс незримых сил, когда происходит нечто масштабное, и предчувствовать значимые для многих события по дрожанию паутины судеб…

Но в голову воплощения Мары точно не влезть — заметит. И к чему ведёт множество мелких изменений, не отследить. Тем более в одном мире, тогда как план Проклятыхможет охватывать несколько сразу. Даже крупные марионетки окутаны пеленой тёмной силы, так что к душам их не пробиться.

Поэтому у Волхва, в отсутствие крупных предчувствий, оставался лишь один способ выяснять масштабы бедствия — ходить и смотреть. Безусловно, способность быстро перемещаться на большие расстояния помогала, но наблюдения требуют времени.

Первым делом он обошёл свои «владения» от моря до моря и убедился, что дымка тёмных сил окутывает только Свободные Княжества и слегка — соседние земли, подвергавшиеся набегам нартов. Небольшое давление даже шло им на пользу, поскольку люди там начали объединяться для отпора. На месте разрозненных общин возникали союзы, которые позже приведут к образованию стран, и это помогало местным народам развиваться.

Волхв не преминул подкинуть пару идей предводителям там, где оказался вхож в «высокие круги». Как обычно, с вольными племенами, управлявшимися советом старейшин, дело шло легче, а с различными властителями — туже. Но из Великих Хроник он знал, что за последними — будущее.

Как бы ни страдали простые люди, на изменения только это и толкает. Либо несгибаемая воля руководства в сочетании с недюжинным умом. К сожалению, человечество в целом стояло на такой ступени развития, когда души развиваются только «из-под палки». И в этом не было ничего плохого. Когда та или иная душа перерастала данный уровень, она рождалась в другом мире, соответствующем её новым способностям и свойствам. Он же умудрился выбиться сразу «из грязи в князи» и принял особый статус Хранителя, оставшись присматривать за родным миром.

Вмешиваться почти ни во что не дозволялось, точнее, плата за это была слишком высока, причём, что хуже всего, платить приходилось не ему самому. А именно тем, кому он пытался помочь. В этом не было злой воли — просто последствия законов Мироздания, которые налагали на него ответственность другого порядка. Их краеугольным камнем была возможность развития, которая подразумевала свободу воли всех существ, населяющих все миры: от троллей до ангелов. Но давать советы Волхв мог. Это было частью обычной работы. Решения принимать люди всё равно будут сами.

Также он мог оказывать простую помощь в меру своих способностей: врачевал, изгонял проказничающих духов, разрешал споры. Если напасть, от которой просят избавить, не была тесно связана с чьей-то судьбой. Тем и кормился, когда оставался среди людей. А в дороге мать-природа всегда поддержит силы.

Сходил Волхв и на соседние материки, чтобы проверить, не затевается ли чего там. Встреча с равными — такими же, как он, Хранителями — редкий праздник. А с другой стороны, долго говорить не о чем. Каждый занимался своим делом, то есть общим состоянием вверенной ему земли, а личных интересов им не положено. Из новостей — только Хранительница Огненного материка, дама вдвое или втрое старше него самого, взяла себе очередную ученицу. Впрочем, такие попытки нарочно вырастить себе замену редко приводили к успеху. Так что это ещё ничего не значило.

Очертив круг проблемы Свободными Княжествами, Волхв стал изучать происходящее там внимательней. И начал, понятное дело, с городов, в которых имелись Обители Смерти. Ходил по улицам, сиживал в тавернах, слушал людей, считывал их истории.

По всему выходило, что Орден Смерти зародился ещё до того, как Волхв залёг в спячку для омоложения, но поначалу был тайным, а потом внезапно начал приобретать влияние. Да такое, что за несколько десятков лет никто уже не мыслил себе жизни без него. Воины Смерти помогали отдельным дружинам и Совету Княжеств, разгоняли бунты, ловили разбойников, охраняли границы. К счастью, внешние войны были изрядно осложнены горами — в этом отношении Свободные Княжества после своего образования стали довольно устойчивым объединением. Сильнее всего их беспокоили только кочевники, совершавшие набеги с востока. Баронов, получивших земли в тех краях, эти странные боевые монахи тоже изрядно поддерживали, став заклятыми врагами нартов.

Почему Мара воплотилась именно среди последних и как влияла на обе стороны, разумеется, людские сплетни объяснить не могли. На востоке верили в то, что вскоре Воины Смерти придут и уничтожат кочевников навсегда. Между тем, похоже, Морена обосновалась на самом восточном краю Княжеств. Судя по обрывкам мыслей нартов, которые удалось прочесть, они готовились к войне с монахами, что подтверждало надежды исконных жителей. Но зачем это Проклятой? Собрать энергию раздора, провести жатву душ? Для чего? Пока ответа не было.

Зато, по мере продвижения на запад, стало более-менее понятно, по какой причине Орден Смерти оставил борьбу с кочевниками. Хоть это и не объясняло полного отступления. В западных горах происходило что-то небывалое. Слухи были весьма смутными и звучали фантастически, но, похоже, там возник (или был устроен?) разлом между мирами, в который беспорядочно проникали представители других разумных видов. С ними-то и вели борьбу монахи.

Разлом — штука серьёзная. И дело даже не в том, что люди успели позабыть о других видах, оставшихся лишь в легендах и сказках. Сами свойства пространства и времени в разных мирах отличались, и такой вот стихийный пробой грозил последствиями, которые смогут расхлебать только боги. Вероятность его спонтанного возникновения в месте, где «склеились» бы несколько миров, была ничтожной, значит, опять Проклятые постарались? Только ли для того, чтобы отвлечь Воинов Смерти, или ради более существенной выгоды? Так или иначе, следовало заняться этим незамедлительно и попытаться устранить аномалию своими силами — как раз в подобных редких случаях Хранитель мог и должен был вмешаться.

Однако Волхв не спешил во всю прыть, продолжая прислушиваться к происходящему в лежащих на пути землях. Даже дал крюк к Новину ради центра Ордена — Сердца Смерти. И убедился, что там находится намного более мощный артефакт, чем в остальных Обителях. С теми Хранитель уже освоился и определил их для себя, как «точки контакта с Марой» — вероятнее всего, алтари в храме. Эту же штуку точно установили после его погружения в транс. И она была очень похожа на некий портал, только не в другой мир — не было там подходящих для этого силовых линий. А куда? На изнанку мира, к Проклятым? Большой вопрос!

Тут ещё начали дрожать нити судьбы Стражницы Доспехов, попавшей к нартам. Волхв ощущал, что она на самом краю и может сорваться. Нужно было подать ей руку. Чью-то чужую, поскольку своя сейчас далеко. Благодарение богам, подвернулась возможность: нарты напали на молодого барона, чья душа была в долгу у Стражницы, и Хранитель внушил их командиру не убивать парня, а взять с собой, к предводительнице, рядом с которой находилась девушка. Морена ожидаемо надумала извлечь выгоду из данного обстоятельства и получить за парня выкуп. А дальше сработал кармический узел: между молодыми людьми вспыхнула искра, хоть и неяркая, но она подарила Алрине надежду.

Девушка отважилась сбежать, нити её судьбы завибрировали ещё сильнее, но теперь уже радостно. Волхв помог ей, чем смог — успокоил сомнения барона, усыпил бдительность часовых. Только Меч Керноса по такому случаю стоило унести от аватары Проклятой подальше. Хранитель пытался напрямую попросить об этом Стражницу во сне, но та не была обучена подобному общению и не смогла разобрать слов. Однако посыл восприняла и унесла при побеге священный клинок! Это была маленькая победа.

Спустя несколько дней Волхв «услышал» звон Меча Керноса, извлечённого из ножен. Похоже, девушка решилась взять его в руки. И божественный артефакт очистил её от значительной части тьмы, осевшей в сознании за время жизни рядом с Мореной. Правда, Стражница оставила оружие в каком-то заброшенном замке. Ну что ж, решение не идеальное, но оправданное — путешествовать с таким редким предметом было рискованно. По крайней мере, она ускользнула, и теперь не нужно бояться, что два Стража однажды окажутся по разные стороны клинка.

Второго он подкараулил в дозоре уже у западной границы. Усыпил Солдата, с которым Кларед был в паре, и у них состоялся весьма содержательный разговор.

Парень за эти годы возмужал и превратился в настоящего воина. Правда, душа его отяготилась потерями и чувством полного одиночества. Волхв, как смог, её отогрел — не словами, а взглядом, видящим светлую суть.

Заодно узнал о путешествии Стража к гномам, о других встреченных Воинами существах и о том, где, судя по всему, находится «развилка» между мирами. Поведал, что стало с Мечом — молодой Коготь как раз вскоре должен был окончить «боевое крещение», пройти посвящение и получить свой долгожданный год свободы.

Хранитель мягко предостерёг его против продолжения службы в Ордене Смерти. Впрочем, сильно не настаивал, надеясь на то, что в ходе поисков Меча Кларед столкнётся с Алриной, и между ними, как много раз в прошлых жизнях, возникнет связь, которая и удержит последнего Лориндена от возвращения на эту стезю.

Так что Пути Мелина в очередной раз свели всех действующих и наблюдающих лиц в нужное время в нужных местах. И не было причин полагать, что со Стражами случится как-то иначе. Однако…

На прощание Волхв подарил парню камешек с зарядом своей энергии — этакий амулет, состряпанный прямо за время беседы из подручного материала. Чтобы продержался подольше на плаву, не погружаясь в пучину одиночества, из которой можно и не заметить родственную душу при встрече. И наказал передать его «своей половинке», закрепив таким образом в сознании парня надежду на что-то светлое в будущем.

Вот так и приходилось действовать: улыбками, намёками и добрым словом, пусть оные и имели больший вес, чем поступки многих. Зачастую этого было достаточно. Остальное в руках самих людей.

Ну а Хранителю пора заняться тем, чего они исправить не могут — дырой между мирами. Если дракон ещё там — а похоже, именно к этому племени относился старичок-волшебник — возможно, удастся уговорить его помочь. В крайнем случае, придётся убеждать гномов обрушить «развилку». А для начала нужно обойти всех остальных и втолковать, что не следует лезть на внезапно открывшиеся новые земли. В общем, работы хватит до осени.

Глава 18 Аина: Месть

Матушка у Мадлена была не сахар: властная, чёрствая, но прикидывающаяся покладистой, с частой натянутой улыбкой, от которой не исходило вообще никакого тепла — этакая сухая коряга, обильно украшенная ленточками. Уже при первой встрече стало ясно, что бежать барона убедила вовсе не угроза убийства, несмотря на выкуп, а наоборот — опасение, что золота не будет. Нарты уехали, не солоно хлебавши, с клятвенным обещанием, что нужную сумму госпожа Аовина Керибран постарается достать к лету. И действительно, она послала за племянником, жившим в двух неделях пути, но не ради денег, которые, похоже, в замке всё же имелись, а чтобы организовать вызволение сына. Хотя последний, судя по всему, не слишком ей поверил. А позже в спальне поделился опасениями, что на самом деле мать хотела договориться о завещании имения кузену в обмен на защиту от кочевников.

Однако мнимую Аделину Сопроден ал да Термисдом, как тут же исправил её титул Мадлен, баронесса восприняла с приторной притворной теплотой и теми же искрами алчности в глазах, что и у сына. Оказалось, что они дальние родственники, а главное - соседи. Это наводило на мысли о желании прибрать к рукам провинцию Термис, хотя оставалось неясным, как именно. Обещали придумать, когда прибудет кузен, якобы более опытный в подобных вопросах.

Пока же Аину одевали, обували, кормили за хозяйским столом, с неприкрытым высокомерием приучали к благородным манерам и даже снабжали в достатке белилами для маскировки шрама. Девушка чувствовала себя так, словно променяла деревянную клетку на золотую, но как выбраться из неё не знала. Радость она ощущала только на конных прогулках, когда можно было выбраться из пышных юбок, которые очень стесняли движения в дополнение ко всей манерности подобающего знатной даме поведения. А ночи с Мадленом служили скорее отдушиной, позволявшей выпустить пар.

Мамаша, похоже, подозревала об их связи, но делала вид, что ничего не знает. Вероятно, находила в этом какую-то выгоду: то ли привязать богатую наследницу, то ли сына остепенить хоть на время. Судя по некоторым взглядам и жестам, он переспал со всеми служанками в замке. Однако плотские утехи без сердца начинали терять своё очарование, и Аина всё чаще находила предлоги, чтобы избежать близости. Барон не очень огорчался — наверное, одна партнёрша ему тоже приелась, тем более несколько служанок так и поедали его глазами, видимо, мечтая снова оказаться в хозяйской постели, так что неудовлетворённым молодому жеребцу остаться не грозило.

Наконец, почти через месяц приехал племянник баронессы. Поутру. К обеду велено было облачиться понаряднее. Аина спустилась в столовую, и молодой брюнет ей сразу чем-то не понравился — возможно, жёстким взглядом. Впрочем, она улыбнулась, сделала реверанс, как положено, да так и застыла, когда прозвучало полное имя: Морган Гиродрен о Мигран ан Аонда ал да Сарендом!

Кровь ударила в голову, дыхание перехватило. Сын Миграна! Проклятого убийцы её семьи! Нынешний хозяин её наследного замка! На мгновение всё застила жажда немедленно убить гада! Аина даже не сразу услышала, что к ней обращаются. Вернувшись в действительность, девушка с удивлением обнаружила, что просто застыла в реверансе с опущенной головой и приклеенной к лицу улыбкой. Слава богам! Нечеловеческим усилием она натянула маску любезного внимания и подняла голову.

— Я вижу, мой племянник вас впечатлил, — довольно хмыкнула леди Аовина.

Всё-таки замешательство не прошло незамеченным, да и щёки, кажется, горели. К счастью, старая вешалка восприняла увиденное совершенно неправильно, и, кажется, вообразила, что Аине понравился этот мерзкий хлыщ. Марлен тоже шепнул на ухо: «Я ревную!», — когда подвигал ей стул, как галантный кавалер, оттеснив слугу, то ли ради этой фразы, то ли дабы обозначить кузену, чья она дама. Девушка чуть не поперхнулась со смеху и сделала вид, что закашлялась. Веселье её обуяло недоброе, скорее издевательское.

Мир внезапно обрёл краски, внимание включилось на полную катушку, словно в боевой ситуации. Она любезно всем улыбалась, как будто бы изо всех сил стараясь очаровать гостя, а сама подмечала малейшие детали поведения: леди Аовина поглядывала на неё и Моргана довольным взглядом, Мадлен — действительно немного ревнивым, но переглядки с матушкой, которая явно настаивала на чём-то оговоренном ранее, постепенно погасили его пыл. Враг же явно оценил её формы, но настолько цинично на Аину, пожалуй, ещё никто никогда не смотрел, даже бедолага Арто — как будто она была коровой на рынке, а этот приценивался, сколько с неё получится взять мяса и шкуры. Брр!

Девушка с трудом перенесла остаток дня, наблюдая его, как дурной сон. С которым придётся что-то делать по пробуждении. А внутри всё это время накручивалась пружина ненависти.

После ужина леди Аовина рано отправилась спать, попросив сына её проводить. Вернувшись, Мадлен налил всем ещё по стаканчику и, зацепившись за какой-то комментарий кузена, вдруг принялся нахваливать достоинства Аины в постели! Глаза Моргана загорелись недобрым огнём. У девушки внутри всё сжалось в комок. А когда любовничек, как ни в чём ни бывало, попросил её «уважить» родственника и разделить постель с ними обоими, в голове что-то щёлкнуло и оборвалось.

Хватит с неё попыток приспособиться! Кажется, Керибраны вообразили, что нахлебница ни в чём не посмеет отказать? Что бы ни задумали эти извращенцы, пора поставить их на место. Впрочем, это меньшая из проблем, которую можно ненадолго отложить. А к большей надо подойти с хитростью, ибо силы неравны. Главное не выплеснуть холодную ярость раньше времени.

Плохо чувствуя лицо, Аина изо всех сил постаралась изобразить томную улыбку и словно издалека услышала свой голос:

— Прости, милый, но я немного стесняюсь. Может быть, мы для начала познакомимся с твоим кузеном поближе один на один? Тогда мне, возможно, будет проще решиться на такую дерзость.

Было заметно, что Мадлену идея не понравилась, однако, видимо, их таинственный заговор с матушкой требовал, чтобы Аина всё же переспала с Морганом, так что молодой барон пересилил своё чувство собственника и изобразил кривую ухмылку:

— Как скажешь, моя хорошая.

Зато Морган явно обрадовался, что такая «сладкая пампушка», как назвал её Мадлен, сегодня достанется ему одному. Да она скорее сдохнет, чем отдастся этому поганцу!

Подавив позыв тошноты, Аина сделала реверанс:

— С вашего позволения, я приведу себя в порядок и подойду к вам в спальню чуть позже, лорд Морган.

— Буду ждать с нетерпением! — выразительно ответствовал тот чуть охрипшим голосом; намного более выразительно, чем всё, что он произнёс за день.

Можно было бы списать эту хрипотцу на возбуждение сластолюбца или волнение влюблённого, вот только девушка ощущала от него посылы вовсе не похоти, а жажды власти, как у Морганы. Зная, чем подобное грозило кончиться, впору было содрогнуться. Если бы не принятое решение. Судьба сама отдала ей в руки одного из виновников гибели её семьи! И сегодня наступит ночь расплаты…

* * *

Горничную Аина отпустила — всё равно для задуманного надо было подождать, пока уснут слуги. К счастью, нахлопотавшись за долгий день, который начинался намного раньше хозяйского, бедняги так уставали, что чаще всего отключались, едва голова касалась подушки. По крайней мере, немолодые, вроде её камеристки.

Действуя, словно во сне, Аина распутала хитрую дамскую причёску, чтобы заплести обычную добротную косу, в которую тщательно вплела грузило с острыми шипами. Сначала примеривалась, куда спрятать «когти корса» в ночной рубашке, а потом плюнула и достала из запрятанной поглубже сумы свой кожаный костюм, к которому были уже пришиты подмышечные ножны. И только сверху накинула халат — на всякий случай, для маскировки. От обуви решила отказаться в пользу быстроты и тишины. Присела «на дорожку».

Мыслей в голове не возникало — всё было решено в тот миг, когда порвалось терпение. Тело действовало само по себе. Или бездействовало, как в данный момент. Просто по внутренним ощущениям, которые сейчас обострились, стремясь охватить весь замок, надо было выждать ещё немного. Чтобы не рисковать свидетелями. Морган не уснёт — в этом она была уверена. А вот насчёт Марлена — нет. Главное, чтобы здесь не оказалось потайных ходов, которые позволяют подглядывать за гостевыми покоями, не то с него станется.

Наконец все человеческие токи в замке как будто успокоились. Аина выскользнула за дверь и беспрепятственно добралась до комнаты, в которой поселили кузена. Поскреблась в дверь. Он тот час же открыл с лёгкой гримасой недовольства и посторонился, пропуская её внутрь. Барон был в штанах и рубахе с развязанным воротом.

— Заставила же ты меня ждать!

Он подступил вплотную, властным жестом взявшись за завязки её халата.

— Мне надо соблюдать приличия, — ответила Аина, уворачиваясь из рук мужчины. — Я ведь не у себя дома. Пришлось дождаться, пока коридоры опустеют.

Она, пока говорила, отошла к кровати и там снова обратилась к нему лицом, сама медленно развязывая узел. Морган хрипло рассмеялся при виде кожаного костюма почти в обтяжку и подошёл к ней. Грубо рванул к себе, но девушка, используя свои навыки, ненавязчиво опрокинула его на ложе — пока вроде бы игриво. Враг принял игру и развалился на простынях:

— О, какие мы! Любишь всё сама? Ну, покажи, что ты умеешь. А потом будет моя очередь, — сказал он с нехорошей ухмылкой.

Аина с хитрым лицом, которое, как она надеялась, было не слишком похоже на хищный оскал, оседлала барона, вытащила пояс из его брюк и проехалась телом по груди, ловя его запястья:

— Мне нравится, когда мужчина в моей власти, — с придыханием сказала она, останавливая вырез на бюсте прямо перед его лицом.

Морган при виде такой роскоши задышал чаще. Глаза жадно заблестели. Он горячо и липко лизнул её кожу. Девушка решила, что это одобрение, и с приторной улыбкой, молясь, чтобы фальшь была не слишком заметна, стянула его руки ремнём и привязала к столбику кровати. Затем выпрямилась, чувствуя себя уже уверенней, помяла его грудь, исподволь ощупывая — мышцы были довольно крепкие, и резко рванула рубаху в стороны, обнажая волосатую грудь. Барон расхохотался — ему нравилось происходящее, и, судя по ощущениям между ног, он был уже готов.

Аина тоже тяжело дышала и даже испытывала нечто похожее на возбуждение. Но, разумеется, совсем не от мысли о соитии. Она, дразнясь, расстегнула верхнюю пуговицу на брюках мужчины, и остановилась, облизывая губы. Морган подался бёдрами вверх, словно стремясь выпрыгнуть из штанов.

— Ну же, не томи!

Это прозвучало, как приказ, и взведённая до предела пружина сорвалась, как арбалетная стрела. Девушка с чувством небывалой эйфории рванула из подмышек когти корса и с размаха всадила их в соски ненавистному Болирдому!

Барон дёрнулся, захрипел — уже не от страсти. На лице его отразилось крайнее недоумение. Аина выдернула лезвия, ювелирно направленные между рёбер — впору было гордиться собой.

— За что? — просипел Морган.

— Алрина о Иолана о Дарлен ал да Сарендом к твоим услугам, самозванец! — зло выкрикнула она и вонзила «когти» ему в горло.

В последний миг на лице барона мелькнуло понимание, и сердце отозвалось странным удовлетворением. Он знает, за что погиб.

Какое-то время Аина сидела на мёртвом теле в прострации, ещё не веря до конца в то, что совершила. Ей было совершенно не жалко этот испорченный кусок мяса, но всё-таки живой человек, жизнь которого она сознательно оборвала своей рукой. Ху говорила, что это самая большая ответственность, которую можно на себя взять, и с каждым неправедно убитым груз будет увеличиваться, так что в итоге может сломать хребет. Аина честно старалась проникнуться этой ответственностью. Но ничего не ощущала. Может быть, всё справедливо, и потому нет никаких сомнений, никакой тяжести? Ничто не скребёт на душе! Разве что немного стыда за обман, но в то же время горячее облегчение от того, что не нужно больше притворяться и отдавать своё тело поганому сыну убийцы.

При воспоминании о родителях из глаз выкатилась пара слезинок. Месть совершилась, по крайней мере частично. Нечего тут рассиживаться. Аина слезла с мёртвого тела. Возбуждение спало, заработал мозг. Оглядевшись в приоткрытую дверь, она покинула покои Моргана и осторожно заскользила к себе.

Теперь надо избежать ответственности перед людьми, а то в Свободных Княжествах за такое могли и казнить. Хорошо, если суд и палач, но бароны могли и сами вершить правосудие…

При мысли о том, что Марлен вправе убить её за кузена, ярость вспыхнула с новой силой. Этот похотливый засранец собирался подложить её под своего родственника. Мужчина, которому она доверила своё тело, собирался его подарить кому-то ещё, даже не подумав спросить её согласия! Конечно, Аина могла лишь надеяться, что планы по завладению её мнимым имением включают женитьбу, но, видимо, не на Керибране. Как бы там ни было, она ощущала себя подло преданной. И будь она проклята, если останется в этом поганом, прогнившем, хоть и знатном доме!

Вопрос лишь в том, стоит ли такое предательство смерти. Разум говорил «нет», но в душу толкнулось абсурдное чувство, что Марлен должен погибнуть от её руки. Аина даже застыла в коридоре, вжавшись в какой-то угол. Ей вдруг привиделось, что, не сбеги они из Сагаты, в конечном итоге, Морена заставила бы именно её убить любовника — это как раз был бы отличный следующий шаг по доведению её до отчаяния. Потому-то она и не вмешивалась — ждала, пока хедивег привяжется покрепче, бесовское отродье…

Девушка тряхнула головой, сбрасывая наваждение. Конечно, это могло быть лишь фантазией, но она была до ужасно правдоподобной. С другой стороны, Ху как раз говорила о приходящем откуда-то свыше чувстве, когда чьё-то время вышло, и это было чертовски похоже. С третьей, убей она Марлена — и вовсе не придётся отвечать. Можно сделать вид, что её выкрали ночью кочевники, зарезав мужчин в отместку за неоплаченный выкуп…

Ум ещё решал, как всё обставить, а ноги уже несли Аину к спальне Марлена. У двери она задержалась, усомнившись, что сможет убить того, с кем так долго делила постель. Не такой ли бездушной извращённости добивалась от неё Морена? Но и Ху говорила, что нельзя сомневаться, если появляется «ощущение свыше», иначе не выполнишь свой долг, а от этого груз ответственности может увеличиться тоже: например, если пощадить или упустить негодяя из-за колебаний, то его последующие злодеяния отчасти ложатся на тебя…

Нет, ум однозначно не в силах решить подобной задачи. Девушка несколько раз вдохнула максимально медленно и глубоко, очищая мысли, и доверилась телу, а то толкнуло дверь в спальню Марлена. Любовничек не заперся, возможно, надеясь на визит «дамы сердца» в случае, если кузен её не удовлетворит, или всё-таки на «тройничок». К счастью, в ожидании барон уснул.

* * *

Аина медленно, бесшумно подошла к кровати. Марлен в ночной сорочке разметался по кровати. Вид у него был… сладкий. Не милый, но соблазнительный. Что и говорить, молодой барон хорош собой: чёрные кудри, пушистые брови, дерзкие скулы, прямой тонкий нос, дразняще изогнутые губы…

Девушка протянула руку, желая ещё раз прикоснуться к горячей коже, но не донесла — проснётся ещё чего доброго. Жар ощущался даже на расстоянии пары сантиметров. Стоит ей сделать одно движение, и он угаснет навсегда…

Жалость скользнула по сердцу, но не зацепилась. Злость тоже рассеялась. Пусть этот глупец считал её своей игрушкой — теперь это можно простить. Страх расплаты тоже превратился в бесплотный морок, не опаснее привидения. Даже вожделение угасло от пресыщения. По большому счёту Аина в моменте ощущала свободу от чувств, которые могли бы склонить её к действию. И всё же, она медленно достала «когти», ещё раз взглянула на барона, мысленно поблагодарив его за всё хорошее… И аккуратно вонзила клинок в сонную артерию.

Тело дёрнулось, затрепетало и обмякло. Девушка могла бы поклясться, что почувствовала, как отлетела душа: словно лёгкий ветерок облегчения пронёсся по комнате. Сердце накрыло умиротворение, казалось бы, столь неуместное в подобной ситуации.

Вот и всё. Этот новый этап в её жизни «знатной дамы» оказался неожиданно коротким. И пусть — не так она себе представляла то, к чему стремилась. Да и не так помнила домашнюю жизнь. Видимо, всё зависит от людей — больше, чем от достатка или обстановки.

Осталось решить, что делать с баронессой. И как лучше сбежать. Алрина сделала ещё несколько надрезов на рубахе Марлена, порвав её, чтобы было похоже на драку. Намеренно испачкала свой халат в крови. И покинула спальню бывшего любовника.

У себя в покоях собрала сумку, благо вещей было немного — травы, туалетные принадлежности и нартская одежда. Окровавленный халат она бросила на кровать, сверху — свою разорванную ночнушку, аккуратно устроила небольшой беспорядок. Надела дорожное платье, в котором прибыла сюда. А вот плащ… Тот, что подарила баронесса, брать нельзя — его в округе знают. Купленный же в первой деревне на пути куда-то утащили. Придётся пошарить в людской. И на кухне заодно.

Больше всего Аина сейчас была благодарна семейству Керибран за то, что по «настоятельной рекомендации» леди Аовины камеристка обстригла ей часть волос с боков и научила завивать в кудри. Теперь не придётся придумывать мудрёную причёску, чтобы прикрыть шрам — с боков всегда висели игривые локоны. Можно оставить косу с вплетённым грузилом — лишняя подстраховка по оружию в дороге одинокой женщине точно не помешает.

Если честно, белила девушке порядком надоели, особенно на всё лицо, как настаивала баронесса — часто начинала чесаться кожа. Но их придётся ещё немного потерпеть, по крайней мере, пока Пикердом не останется на пару провинций позади. А вот волосы хватит мыть каждую неделю красящим отваром, от которого они стали какими-то жёсткими — постепенная смена цвета пойдёт лишь на пользу маскировке. Заготовленный же корень крапа можно пустить на подкрашивание белил в более естественный для кожи цвет, чтобы замазывать только шрам, самое большее — обе щеки, вместо румян.

Аина спустилась на первый этаж, не зажигая свечи. Взяла на кухне дворовой фонарь, немного провизии, выбрала не сильно потрёпанный мужской плащ с капюшоном.

Дальше предстояло самое сложное: найти деньги и выбраться из замка. Для достижения обеих целей требовалось проникнуть в покои леди Аовины. К такому выводу пришла девушка, наблюдая за жизнью семейства Пикердомов.

Деньги у них явно водились, но баронесса страдала паталогической жадностью. Также она обосновалась не в барских покоях на жилом этаже, а в одной из гостиных на первой. Это наводило на мысль, что там располагался потайной выход из замка, где также обычно устраивали хранилище ценностей. Вот и выходило, что бросить противную старуху на произвол судьбы не получится.

Может, её конечно, хватит удар, когда обнаружится, что и прямой наследник, и двоюродный мертвы — с этой точки зрения даже жестоко оставлять её в живых. С другой стороны, умыть руки таким образом казалось постыдным: если уж доканываешь человека, имей мужество сделать это лично. К тому же, хозяйка замка могла помешать тихо смыться, если не самолично, то слуг перебудить. И даже если те не поймают беглянку, баронесса чего доброго додумается обвинить её в убийстве и объявить награду за поимку. Со всех сторон получалось, что леди Аовину тоже следует порешить. Только одно «но»: вроде как смерти та не заслужила.

Аина даже задержалась ненадолго у дверей. Размышлять в таких случаях было бесполезно: Ху говорила, что умом никогда не решить такой задачки правильно — только по наитию. Поэтому девушка снова прибегла к глубокому дыханию и вопросила бога, которому молилась Ху, беспристрастного Херна, пожила ли достаточно леди Аовина Керибран. Разумеется, никто не ответил ей ничего внятного, но возникло чувство, что путь открыт.

Правда, как оказалось, лишь фигурально — дверь была заперта. К счастью, на ключ — засовы в этом заммке были только на входах. Пришлось запалить фонарь, рискуя себя обнаружить, и поковыряться в замкем «когтем» да шпилькой. В этом искусстве нартские детишки практиковались сызмальства: хоть на юртах и не было запоров, Своры постоянно привозили с Охоты образцы. Тут механизм оказался простым. Дольше всего заняло вытолкнуть ключ, оставленный в скважине с той стороны. К счастью, упал он на ковёр, не разбудив старушку. Аина нырнула внутрь вместе с сумкой и снова заперлась.

Леди Аовина дышала тяжело — видимо, опять шалило сердце. На прикроватной тумбочке стоял стакан воды и пузырёк с каплями. Девушке подумалось, что если подлить ли туда хорошую дозу бродящего настоя, то когда баронессе с утра сообщат дурные вести, та схватится за капли и вместо успокоительного примет возбуждающего, от чего, глядишь, и окочурится. А даже если выживет, то не обязательно свяжет смерти с нахлебницей. Так её смерть можно оставить на усмотрение судьбы, не беря на себя лишнюю ответственность.

Но это только если хозяйка комнаты не проснётся, пока Аина шарит тут в поисках потайного хода… Пожалуй, надо подстраховаться. А если всё-таки проснётся — значит, туда ей и дорога.

Аина присела у порога, нашарила в сумке мешочек с травами. Бодрящий состав накапала прямо в стакан. А на губы спящей крайне осторожно, затаив дыхание, насыпала несколько крупинок снотворного. Женщина рефлекторно слизнула их, не пробуждаясь — вот и отлично. Теперь не должна помешать.

Девушка обошла комнату со свечой в руках, стараясь не шуметь и не светить на леди Аовину. Но ни под какими гобеленами не нашла потайных ходов. В шкатулке на туалетном столике были драгоценности, но использовать их — всё равно, что оставлять след, а значит, и брать не стоит.

В запертом ящике комода обнаружился кошель с монетами разного достоинства — небольшая сумма, видимо, на текущие расходы. Но Аина вдруг поняла, что, если баронесса выживет, то поймёт, что её обворовали изнутри, и предположения о мести кочевников пойдут прахом. Поэтому пока оставила деньги на месте — на случай, если не найдёт тайного хранилища. Тогда пригодится хоть какая-то сумма на первое время. А дверь придётся бросить открытой и сматываться через двор и стену, что намного опаснее.

Зато рядом с кошелём лежал большой ключ довольно странной формы — он вполне мог быть от потайной двери в толстой каменной стене. Поэтому девушка продолжила поиски. Время уходило, и чем дальше, тем выше риск, что хозяйка покоев проснётся, но Аина из всех сил старалась не поддаваться панике, регулируя дыхание.

Она заглянула в большой шкаф, стоявший напротив кровати, проверила одежду — нет ли чего подходящего. Внимание привлёк широкий тонкий шерстяной шарф — в точности, как у Ху, только не зелёного цвета, а бордового. Очень удобная вещь, которую можно использовать и как накидку, и как капор, только крайне редкая — их делали в далёких восточных странах, откуда в Свободные Княжества товары попадали нечасто. Этот некогда был прошит золотой нитью, что сделало бы его вдвойне заметным, если бы не изрядная поношенность. Зато она придаст достоверности образу приличной девушки, которая попала в бедственное положение, погнавшее её одну в дорогу…

Соблазн был слишком велик, и Аина решила, что риск того стоит — пропажу одной вещи можно списать на нерадивость слуг. Она накинула шарф на плечи, под плащ, чтобы не показывать его поблизости от замка… И вдруг увидела между платьев, что у шкафа нет задней стенки!

Кладка за ним казалась сплошной, но огонёк свечи задрожал. Отлично! А вот и щель между камней безо всякой штукатурки, подходящая для скважины. Девушка вернулась за ключом и вставила его в найденную прореху. Аккуратно повернула и услышала тихий щелчок. Осторожно налегла на камни, и кусок стены отъехал, открывая типичный глухой ход между стен.

Хорошо смазанный механизм почти не шумел, но Аина всё же обернулась убедиться, что хозяйка по-прежнему спит. Потом проверила, что с обратной стороны дверь можно закрыть без ключа. Вернула его на место, заперла ящик. Забрала свою сумку, фонарь, оглянулась напоследок и покинула хозяйские покои. Разумеется, не забыв вернуть вещи в шкафу на место и запереть каменную дверь за своей спиной. Всё, обратной дороги нет. Лишь бы выход из замка не оказался обвален или как-то ещё заблокирован.

Теперь можно уже спокойнее поискать основной запас ценностей Керибранов. Девушка надеялась, что для этого не понадобится ещё один хитрый ключ. Тогда он, скорее всего, лежал бы рядом с первым. Но вообще, опыт нартов подсказывал, что в одном заммке ещё ни разу не требовалось больше одного «гномьего» ключа, как их почему-то называли. Замкомв могло быть и два, но второй, а то и оба чаще всего открывались нажатием на скрытую пружину. Лишь бы найти потайную дверь. Иначе придётся стащить еду или деньги у кого-то ещё. В конце концов, не зря же Аина выросла среди воров и грабителей, хоть ей и претил такой промысел. Но это уже мелочи. Главное — незаметно убраться из замка, и основная часть этой задачи уже выполнена.

Коридор, как водится, привёл к деревянной лестнице в подвал, но, взглянув на её ветхость и запылённость, девушка поняла, что хранилище не там. Даже будь ступени в лучшем состоянии, наверное, пожилой женщине нелегко далось бы лазить вниз и вверх, а кому-то другому баронесса вряд ли доверила бы то, ради чего готова была заживо похоронить родного сына. Значит, искать надо именно здесь, наверху.

Знакомая рутина. Аина снова вынула свечу из фонаря и медленно пошла вдоль стен, следя за пламенем. Однако проверенный метод не дал результатов, и девушка поняла, что, если помещение тайника глухое, то сквозняка не будет. Пришлось поднапрячься и представить, где на первом этаже могут быть неучтённые помещения. К сожалению, она не всё успела изучить, поскольку часть комнат не использовалась и предлогов заглядывать туда не было.

Аина в задумчивости рассеянно смотрела в пол, и вдруг осознала, что видит. Хлопнула себя в досаде по лбу: как не догадалась раньше? Пыль же! А теперь она сама затоптала все следы. Хотя… Если приглядеться повнимательней… Вот! Под самой стенкой смазано длинным подолом «знатного» платья.

Девушка обследовала стену, нашла довольно гладкий камень — намного глаже, чем в кладовке Селвидома: похоже, скряга часто любовалась на свои сокровища. Что будет, если старуха выживет и обнаружит пропажу, Аина старалась не думать. В конце концов, у потайного хода был и выход где-то снаружи. При желании и это можно списать на нартов.

Наградой за внимательность девушке стал ещё один щелчок и тихий скрежет такой же тщательно смазанной двери. Подумать только — баронессе приходилось самостоятельно выполнять чёрную работу! Впрочем, по сравнению с потерей сына, это были мелочи.

Внутри небольшого помещения стояли стеллажи с различными ящиками и шкатулками, а в глубине — пара сундуков. На обычных замках, открыть которые не представляло сложности.

Золотых и серебряных слитков у семейства Керибран имелось ровно столько, сколько запросила Морена. Вот откуда она знала? Марлен всё-таки раскололся и ничего об этом не сказал? Если подумать, на месте леди Аовины кто угодно испугался бы столь точного совпадения и мог бы заподозрить собственное чадо в хитрости с целью выманить недоступные тому средства. Да, пожалуй, дело было именно в этом, а вовсе не в том, что матери плевать на собственное дитя — она просто не поверила в угрозу! Да уж, непонятно, смеяться или плакать.

Для того, чтобы свалить всё на нартов, по идее, нужно было забрать серебро и золото. Вот только как таскаться с подобной ношей по дорогам под видом хрупкой барышни, Аина не представляла. Тем более, что в шкатулках было достаточно и чеканных денег, и драгоценных камней. В конце концов она решила, что придётся утащить слитки куда-то в подземный ход и там похоронить — авось когда-нибудь пригодятся. Ну а чтобы баронесса сама не померла от голода, если выживет, девушка оставила нетронутым сундучок с зеленоватыми прозрачными кристаллами и солидную шкатулку с огранёнными камнями всех мастей. По дороге сюда девушка слышала сплетни, будто у нартов есть поверье, что драгоценные камни брать опасно, поскольку те могут отомстить за хозяев. На самом деле это относилось далеко не ко всем самоцветам, но если такие слухи распространились до провинции Пестер, они помогут изобразить происшедшее в нужном свете.

Нагрузившись сокровищами так, что еле тащила, Аина сбросила суму в подпол и осторожно спустилась по ветхим ступеням сама. Внизу всё было завешено паутиной, словно занавесями. Пришлось накинуть капюшон плаща, чтобы не запачкать волосы.

К счастью, выход из замка долго искать не пришлось — у той же западной стены, где стояла лестница, нашлась простая дубовая дверь, даже не запертая. По всему было видно, что сюда давно никто не спускался. Девушка несколько раз прошлась туда-сюда, чтобы создать иллюзию множества человек в поддержку впечатления, которое хотела оставить — на всякий случай, если сюда кто-то спустится. И наконец-то покинула треклятый замок.

Подземный ход был немногим лучше того, что она видела в Селвидоме, разве что бревенчатые подпорки стояли достаточно часто, чтобы не переживать про обрушение потолка. Воняло сыростью, воздух был спёртым, под ногами хрустели какие-то мокрицы. Где-то попискивали крысы, но на глаза, к счастью, не попадались. Тащить нагруженную слитками суму, держа перед собой фонарь, и так было достаточно тяжко.

Казалось, этот путь длился вечно. Но в конце концов спереди повеяло свежестью, которая придала выдохшейся и не спавшей ночь девушке сил. А ведь надо было ещё спрятать лишний груз! С другой стороны, копать всё равно было нечем, разве что руками. Но слева всё чаще проглядывали камни, а потом и вовсе пошёл сплошной монолит. Послышалось журчание воды. Справа тоже обозначилась скала, и ход нырнул в пещеру, по дну которой бежал ручеёк.

Аина сбросила свою ношу и с удовольствием напилась. Осмотрелась, отдыхая. Пещерка была небольшой и извилистой. Справа, видимо, от выхода, куда утекал ручей, пробивался приглушённый свет, левая же сторона сужалась в лаз, доступный разве что небольшим животным. Девушка, недолго думая, затолкала туда слитки и лишние деньги — как бы странно это ни звучало, но таскать на себе несколько пудов звонких монет казалось опасней, чем остаться без средств.

В любом случае, надо будет найти себе какой-то источник пропитания — жить полностью на чужое добро казалось неправильным. Если для какой-то важной затеи вроде возвращения своих владений, понадобится крупная сумма, она сюда вернётся. Но пока разумней ограничиться одним кошелём с монетами разного достоинства. За время путешествия из Сагаты Аина успела составить представление о том, что сколько стоит, и сочла, что десятка золотых, двух дюжин серебряных и пятидесяти медных монет ей на первое время хватит. А на всякий случай сунула по карманам шубы один золотой и один серебряный слиток. Остальное присыпала камнями для верности.

Света в пещеру проникало всё больше — видимо, разгорался день. Это было кстати, потому что свеча почти догорела. Девушка почистила одежду от пыли с паутиной, перекусила, наполнила болтавшийся в сумке бурдюк свежей водой и двинулась на выход.

Снаружи пещеру прикрывал огромный валун, который в лучшие времена можно было обойти с обеих сторон. Однако теперь всё затянула растительность — очевидно, этим ходом давно никто не пользовался, что, впрочем, к лучшему. Заросли красники с северной стороны выглядели менее приветливо, чем дикого винограда с южной. Сначала Аина пыталась протиснуться сквозь ветви, не сломав молодых побегов, чтобы не оставлять лишних следов. Но потом сообразила, что, найди этот ход нарты, они бы осторожничать не стали, и, с облегчением пустила в дело «когти», расчищая себе путь.

Ей вовсе не хотелось чистить одежду лишний раз. И так голова была тяжёлой от усталости. Но отдыхать пока рано. Надо убраться как можно дальше от Пикредома как можно скорее. Для этого нужна лошадь. А купить её можно только в городе. До которого ещё добраться надо.

Идти по лесу в платье было крайне неудобно. В кожаном костюме, конечно, передвигаться по дикой местности намного проще. Но такая одежда непременно привлекла бы внимание любого встречного своей необычностью. А пешком по лесам в одиночку петлять тоже не хотелось. Хотя в каком-то смысле так проще: пропитаться можноохотой, и, если повезёт, уйти довольно далеко, прежде чем наткнёшься на другого охотника или лесоруба. Однако рассчитывать на везение — последнее дело, если есть другой выход. Так говорили и Ху, и Альвейд. Да и слишком долго пешком-то, не говоря уже о том, что утомительно.

Поэтому Аина, превозмогая усталость направилась в сторону ближайшего тракта, насколько представляла себе направление. И не ошиблась: ещё до полудня вышла на бегущую между опушкой леса и полем просёлочную дорогу. Везение тоже сыграло свою роль — где-то через час её догнала пустая подвода с крестьянином на козлах.

Девушка остановилась у дороги, мужик тоже притормозил и сам завёл разговор:

— Что же это барышня у нас посреди полей делает?

— Здравия вам, добрый человек. Шла я из Амбусты в Хлярин да заплутала в лесу. Вы меня не подбросите в том направлении?

— Хех, подброшу, если развлечёшь меня интересным рассказом о том, как красна девица оказалась одна на дороге. Я как раз в Хлярин еду, точнее до родичей жены в деревне неподалёку.

Аина смущённо улыбнулась комплименту и кротко согласилась. Бросила суму в подводу, забралась на козлы рядом с кучером — с «хорошей стороны», чтобы не показывать шрам. И принялась сочинять «интересную историю»: о том, как богатые родители обнищали да умерли от болячек; как взял её замуж оружейный мастер — суровый, но заботливый мужчина, которого вскоре убили нарты при попытке воспротивиться грабежу своей кузни; и как шла она к родичам на запад, да пристал к ней в таверне Амбусты местный задира, спасаясь от которого и улизнула девушка с постоялого двора ни свет, ни заря, не дожидаясь, пока тот явится отвезти её якобы в город, как вызывался, не дав договориться ни с кем другим.

Крестьянин крякал как будто с досады, но, похоже, скорее от удовольствия послушать о чьих-то злоключениях. И задиру того он знал — его Аина не придумала, слышала от слуг. Оставалось лишь надеяться, что её обман не вскроется при встрече этих двоих, а даже если вскроется, то важности тому мужик не придаст.

Вот так, с трупов, грабежа и лжи начиналась её очередная, уже четвёртая по счёту новая жизнь. Но несмотря на это, чем дальше позади оставался Пикердом, тем легче становилось у Аины на душе. А волноваться обо всём, что сделано плохого, не было ни желания, ни сил. Хотелось смотреть только вперёд, что девушка и делала в прямом и переносном смысле. В последний раз она ехала вот так, на повозке среди полей, с нартами, когда ей было семь. Но, несмотря на это, неприятных чувств не возникало. Наоборот, казалось символичным, что телега как привезла её, по сути, в рабство, так и увозит теперь на волю — настоящую, без всяких обязательств и долгов!

Глава 19 Клед: Вольница

Наконец-то, свобода! Выйдя за ворота Ладоней Смерти, Клед кратчайшим путём, вдоль городской стены направился прочь. Его стремление оказаться как можно дальше было столь велико, что лишь достигнув привратной площади он опомнился: нужно ведь купить оружие и гражданскую одежду, а ещё лошадь, и сделать это проще здесь.

Горожане поглядывали на него опасливо и торопливо расступались, оказавшись на пути, потому что с первого взгляда угадывали Воина Смерти. И пусть так будет не везде и не со всеми, на Вольнице, как назывался годовой отпуск, тем более при тех задачах, которые предстояло решить, это может оказаться некстати. А кроме того, сейчас хотелось как можно глубже отмежеваться от Ордена, просто забыть его, как страшный сон.

И дело было не столько в Наречении, сколько в том, что последовало за ним. Самому окунаться во Тьму намного проще, чем топить в ней других…

Обряд проводился в той самой таинственной башне, у которой Когти ежевечерне повторяли Кодекс. За эти годы она стала олицетворением Богини Смерти — суровой, но справедливой; по крайней мере, как-то так представлялась она Кледу. Но когда открылись сокровенные врата, вступать в нутро Тёмной Матери совсем не захотелось. Более того, душа выла, норовя вырваться из груди, тащила тело прочь от этого страшного провала в неизвестность. Но не зря их муштровали подчинять своё существо воле и смотреть в лицо страху. Так что, когда настал черёд, Клед заставил себя шагнуть внутрь, словно деревянную куклу.

Дело было перед рассветом. Небо уже посерело, но сквозь купол из тёмного стекла где-то в вышине света проникало едва ли достаточно, чтобы разглядеть Дольмен Смерти — большой тёмный камень, стоявший в центре между круглых глухих стен башни. Впрочем, промахнуться было невозможно — он отчётливо ощущался появившимся за последний год на границе чувством опасности. Однако избегать её было бессмысленно: именно ради этого парень отучился столько лет. Не давая себе усомниться, он шагнул к тёмному алтарю, стал перед ним на колени и распластался по камню, как предписано: прижавшись ладонями к бокам, а лбом к поверхности.

Клед прошептал ритуальную формулу: «Прими меня в услужение, Смерть», — и еле видимое пространство вокруг исчезло совсем. Макушку прошило невидимым копьём, от удара которого позвоночник загорелся огнём от шеи до копчика, как будто в него залили расплавленный металл. В то же время камень, к которому он прижимался, обратился в лёд, а прикасавшаяся к нему кожа словно примёрзла, но на фоне нестерпимого жжения это ощущалось, как благо.

Хуже всего было то, что эти противоречивые ощущения раздирали человека изнутри, словно бы требуя одновременно отдавать и брать, любить и ненавидеть, рожать и убивать. Будь хоть минута подумать, ум не нашёл бы противоречия между этими понятиями, но одновременный прилив со стократной силой делал очевидной их несовместимость в один и тот же момент времени. Чтобы прекратить нестерпимую муку, необходимо было выбрать что-то одно.

Инстинкты подсказывали, что смерть от холода безболезненнее, чем от огня, и Клед обратил всё своё внимание на камень, постарался вжиться в него. Это было непросто, потому что, несмотря на причиняемую боль, огонь манил яркостью ощущений, а лёд пугал совершенной пустотой, хоть и обещал онемение.

Казалось, борьба продолжалась уже несколько часов, но сотрясавшийся от озноба и истекающий потом Коготь не мог решиться и отвергнуть одну из стихий. На ум постоянно приходило то тепло очага, то свежесть родниковой воды; то жар солнца, дающий жизнь природе, то снежное одеяло, берегущее её зимой; то опьяняющая ярость битвы, то благословение полного покоя. Ни от чего из этого невозможно отказаться.

Беспамятство стало бы спасением, но оно не наступало — именно в этом заключался подвох с Посвящением: Дольмен Смерти не давал потерять сознание. Поэтому, если Коготь не мог обуздать свои чувства, они либо сводили его с ума, либо тело просто не выдерживало напряжения.

И тогда, на пределе сил родилась безумная идея: а что, если очевидный посыл неверен? Что, если не нужно выбирать одну из стихий? Ведь вода гасит пламя, а солнце растапливает лёд. Это ведь так очевидно!

В обычном состоянии вряд ли возможно принять такие губительные ощущения, но сейчас измученный разум висел на последней соломинке… Решив, что смерть лучше потери себя, Клед усилием воли оборвал эту соломинку, отказался от сопротивления и открылся навстречу боли огня и пустоте холода одновременно — пусть они уничтожат либо его самого, либо друг друга.

На долгое мгновение наступила блаженная пустота. Мелькнуло облегчение, что Смерть забрала его прямо с алтаря. Но потом вернулись образы: лёд и пламя закружили внутри, не касаясь друг друга, но и не причиняя больше боли, не вызывая страха. Стало ясно, что «я» находится где-то в стороне от всех переживаний и может контролировать их.

Клед открыл глаза. То ли день разгорелся, то ли глаза привыкли к тьме, но теперь он ясно различал стены башни. На камне оказались выбиты какие-то жуткие рисунки, только его такие вещи теперь не трогали. Он ощущал небывалое спокойствие, словно чувства вообще отключились. Ему было всё равно, куда идти и что делать дальше. Если бы прямо сейчас ему приказали выйти одному на поле против сотен кочевников, он не колебался бы ни секунды, даже зная наверняка, что они порубят его на куски — всё равно сражался бы, сколько смог, безо всякого страха, горечи и сожалений. Это давало определённую лёгкость — не такую, от которой хотелось взлететь, но отсутствие бремени тревог и стремлений.

Наречённый поднялся с колен и немного деревянно вышел из башни — на этот раз не из-за внутреннего раздрая, а просто ноги затекли от долгого стояния на коленях. Солнце стояло не так уж и высоко: он пробыл в башне всего часа полтора.

Снаружи его встречал Ларис. По завершении посвящения в башне Наречённых ждала последняя проверка. Кледу завязали глаза. Судя по звуку шагов, несколько человек приблизились и начали ходить вокруг скользящим шагом, словно выбирая момент для нападения. Их было четверо, — ощущалось точно, и не на слух. Когда на правое плечо сзади обрушилась палка, Клед молниеносно развернулся и отбил её, хотя не смог бы пояснить, как узнал, откуда придёт удар. И тут же ещё один с противоположной стороны. Третий прилетел «пикой» в живот, но парень отклонился, изогнувшись, и поймал деревяшку, понимая, что получил-таки свои сверх-способности.

«А теперь не сопротивляйся», — велел Ларис. Клед замер. На него с разных сторон посыпались удары. Ум понимал, что телу больно и будут синяки, но парень даже не дёрнулся, проникаясь осознанием нового уровня власти над собой.

Впрочем, побои быстро прекратились. Кинжал снял повязку и поприветствовал нового Наречённого Рукопожатием Смерти: перехват друг друга за локоть одной рукой и встреча кулаков другой. Колотившие его Воины похлопали по плечу, и на том церемония завершилась.

* * *

Праздник по случаю окончания обучения очередным потоком Когтей должен был состояться после того, как все желающие завершат прохождение испытания. По одному человеку в день процесс растянулся почти на месяц. Клед оказался где-то в середине списка. В ожидании выпускного можно было только готовиться к Вольнице, никуда не выходя, в том числе в Красный дом.

А Клед не отказался бы побеседовать с Абель про отсутствие чувств, которое начинало его смутно беспокоить. И только подумав о бывшей Весточке, понял, что за год на границе совсем забыл о Нинэ… Правда, вспомнив, так ничего и не ощутил.

Бесчувственность продержалась до тех пор, пока Кледу не дали неожиданное поручение. Точнее, пока он его не выполнил.

Но сначала вызвавший его к себе на другой день Скимитар поинтересовался, как именно парень справился с противоположностями.

— Принял обе, — ответил Клед, и, заметив лёгкое поднятие брови начальника в удивлении, спросил: — Я что-то не так сделал?

— Нет неправильного способа пройти приобщение. Либо ты его проходишь, либо погибаешь. Просто по такому типу задачу решают единицы, и это многообещающий признак. Ты можешь далеко пойти. Почти все Скимитары и Меч Смерти именно из таких.

При этих словах салидорец многозначительно посмотрел на парня, словно пару мешков на грудь положил. Однако Кледу в тот момент было ещё всё равно — он лишь почтительно кивнул, показывая, что принял к сведению.

А после выяснилось, что Оступающихся в Отступающие посвящают обычно именно свежеиспечённые Наречённые, и на Кледа пришло несколько запросов, так что если он согласится оказать девушкам честь, они будут очень рады. Парень не возражал.

Инструктаж показался немного странным. Скимитар сказал, что Дольмен Смерти сам направит Наречённого. Только он не должен сопротивляться, когда покажется, что им движет что-то внешнее — считается, что в проводящего снисходит сам Бог-Разрушитель. Надо просто дать волю внутреннему Зверю и девушек «сломать». Мол, ритуал не будет завершён, пока не высвободится и не обратится в нужное качество вся их сила, так что, щадя подопечную, он лишь продлит агонию. А ещё запрещалось прикасаться к девушке чем-либо, кроме мужского естества, чтобы сосредоточить всё воздействие в нужной точке. Он поймёт, когда дело будет сделано.

Клед запоминал и кивал, опять-таки без всякого оценочного отклика. Раз так надо, значит, значит так и сделаю, — вот и всё, что возникло в голове.

Удостоверившись, что указания усвоены, Скимитар отпустил парня, и тот лишь ближе к вечеру, когда его вызвали на ритуал, понял, что не уточнил, может ли девушка погибнуть при посвящении, как Коготь. Пришлось спросить Лариса. Странный Кинжал, отказавшийся повышать ранг по способностям, лишь усмехнулся:

— Такие случаи известны, но, думаю, с тобой им ничего не грозит. Ты ведь принял обе стихии?

— Да. А как вы узнали? Скимитар сказал?

— Нет, просто догадался. Ты чем-то напоминаешь мне меня. Так вот, хотя это всего лишь теория, я думаю, неудачи случаются тогда, когда Наречённый выбрал одну из стихий, а Оступающаяся может принять только противоположную. И то, там чаще сумасшествие, а уже в результате оного — самоубийство.

Клед ненадолго задержался, осмысливая услышанное, но Ларис подтолкнул его к дверям:

— Не бойся, ты тоже получишь важный опыт.

Парень недоумённо обернулся на наставника: слово «бояться» в тот момент не имело для него большого смысла. Молча кивнул в знак признательности за сведения и второй раз вошёл в башню.

Посвящение Оступающихся проходило на закате. Зал освещался факелами, горевшими каким-то странным синеватым пламенем. Они торчали из пастей выбитых на стенах дьяволов, придавая тем ещё более зловещий вид, чем запомнилось по собственному Наречению. В воздухе витал тяжёлый, сладковатый, полузнакомый аромат — кажется, какое-то растение.

Обнажённая девушка стояла у дольмена, распластавшись по нему грудью и оттопырив зад. Скинув одежду у порога, как полагалось, Клед приблизился и увидел, что Оступающаяся опутана ремнями наподобие тех, что показала ему когда-то Абель в щёлку; только к ним приделаны хлястики — видимо, чтобы проводник мог манипулировать подопечной, не прикасаясь к ней; а две полоски кожи, идущие от талии и бёдер, пристёгивали посвящаемую к Дольмену.

По мере приближения к алтарю с беспомощной девушкой — даже рот её был заткнут кляпом в виде кожаного шара с уздечкой — кровь начала закипать словно бы сама собой. Клед по прежнему не ощущал никакого личного вовлечения, но огонь факелов как будто бы разжёг то пламя, которое поселилось внутри после Наречения. Оно мгновенно вспыхнуло, захватив всё его существо. Дыхание стало тяжёлым, плоть взвилась, но поспешности в движениях не появилось. Наоборот, возникла какая-то грозная уверенность в себе, окрашенная торжеством хищника, который неспешно обходит кругами попавшую в западню жертву, наслаждаясь её пленом.

Раньше подобные ощущения испугали бы Кледа, но сейчас он по-прежнему наблюдал слегка со стороны и помнил, что действует не он, что волю надо дать Зверю, а то и вовсе Богу, так что парень не пытался оценивать свои действия, а просто отдался потоку силы, который его вёл.

Чувства обострились, улавливая дополнительные оттенки запахов и звуков. Он заметил, что девушка мелко дрожит, сама не зная, от страха или от желания… А может, от обоих?

Мира. Её звали Мира. Из тех, в ком ему удавалось пробудить Богиню, как он её понимал. Впрочем, не совсем ему. Он сам был тогда другим, да и сейчас действует не совсем он, точнее, не только он, а нечто больше и мощнее. И даже кажется, что тело стало выше раза в два… А плоть вовсе не думает слабеть в зависимости от неуловимых перепадов настроения.

Зверь Кледа завершил свой медленный круг почёта вокруг жертвы, принюхиваясь к её противоречивым ароматам, прислушиваясь к сумасшедшему биению сердца, смакуя их. Подошёл с нужной стороны и игриво ткнулся во врата, которые сегодня ему предстоит взломать в каком-то пока неведомом смысле. Или уже ведомом? Откуда-то пришло понимание, чего надо добиться, хотя словами вряд ли объяснишь.

Проводник внезапно схватил девушку за волосы и жёстко нанизал на свой… Нет, сейчас это была не его плоть, а жезл какого-то алчного и безжалостного божества. Клед даже не чувствовал физического наслаждения — только Его жажду. Он, этот жуткий Бог желал выпить силу девушки, выпить до конца! Где-то на краю сознания Клед содрогнулся, но слишком поздно. Бог овладел им разве что слегка иначе, чем Оступающейся, распростёртой на Дольмене.

И в следующий час, повинуясь Его импульсам, проводник дразнил, скользил, поддевал, втыкал, бурил, тряс, пинал, натягивал, долбил извивавшуюся жертву, которая приглушённо мычала и кричала, дёргалась и дрожала, а разрядка всё не наступала ни у него, ни у неё. Потому что она сопротивлялась где-то в душе, желая оставить немного себя себе, а надо было отдаться полностью. Клед не мог бы сказать, как понял это. Не он это понял, а тот, кто двигал им сейчас.

В конце концов Зверь или Бог пошли так таранить, что Кледу-наблюдателю казалось — там внутри всё должно порваться, а может, и не только у девушки… Он сам уж, кажется, рычал, ревел и брызгал слюной, потеряв человеческий облик, когда вдруг наконец женщина сдалась. И в тот же миг взорвалась одной жуткой конвульсией, от которой выгнулась, словно в приступе падучей.

Клед ощутил, как вся её сила буквально впиталась в его… нет, в жезл божества, чьим проводником он выступал. Он даже испугался, что обмякшая Оступающаяся лишилась жизни, а не только чувств. Но в следующую секунду вся эта сила хлынула в неё назад, окрасившись в какие-то другие, более мрачные и острые тона. Так что стало ясно на уровне ощущений всё то, что пыталась описать некогда Абель: как и почему зашедшим далеко уже не интересно иначе. А в следующий миг и его настигла, наконец, сокрушительная волна разрядки, от которой парень лишился чувств, завалившись на спину.

Очнулся Клед, уже вполне чувствуя себя собой. Даже обозначились какие-то пока смутные реакции на происшедшее. Но он был слишком опустошён, чтобы пытаться это оценить.

Первым делом он с опаской осмотрел своё естество, опасаясь кровавых ссадин, но там всё было в жиру — видимо, девушку подготовили, когда привязывали. Встав, обнаружил, что поджилки трясутся. Осторожно оделся, подошёл к Мире, заглянул сначала назад: как ни странно, крови не было тоже. И слава богам. Потом обошёл Дольмен, чтобы посмотреть в лицо. Девушка приоткрыла один глаз и слабо улыбнулась, давая понять, что цела. Сделала робкую попытку пошевелить рукой, но та бессильно упала вдоль камня.

Клед отстегнул ремни, привязывавшие Миру к Дольмену, кое-как накинул на неё лежавшую рядом одежду, заметив проступивший на груди ярко-алый цветок папавы, подхватил свежеиспечённую Отступающую на руки и неверным шагом вынес из башни, где их встретила Жани и несколько других девушек, забравших товарку домой.

Его же Ларис проводил в казарму, заставил выпить «солнышко», и как только голова Кледа коснулась подушки, он отключился до следующего полудня.

* * *

Посвящение Оступающихся в Отступающих пришлось повторить ещё дважды с интервалом в несколько дней, в течение которых парня усиленно кормили пять раз в день в офицерской столовой, пичкая всякими вкусностями, о существовании которых он с детства успел забыть, а то и вовсе не знал: масляные пироги, красная рыба, сушёные южные фрукты, мёд, дичь, печёночные паштеты, мягкий сыр, моллюски в пряных соусах, диковинные ароматные орехи, отборное густое вино… С едой возвращалась воля к жизни, с ней — чувства, а с ними — отторжение происходящего.

По первому разу, с Мирой, впечатления были ещё приглушённые. Неска — из тех, с кем контакт был похуже и в бытность Когтем — сопротивлялась дольше, от чего и сам Клед-наблюдатель с трудом подавлял порывы помешать действующей сквозь него Силе. Процесс был более жестоким и мучительным, у девушки остались разрывы. А на груди появилось соцветие злючки.

Наречённый был твёрдо намерен отказаться от дальнейшего участия в посвящениях, но ещё на один раз его упросила Жани, которую вызвал Скимитар, не сумев продавить волю подчинённого. И той пришлось применить все свои чары, чтобы парень «сжалился» над третьей «малышкой», Лерой, не отдав её в более грубые лапы. Клед крайне сомневался в том, что его личность как-то смягчает ритуал, но эту Оступающуюся он помнил как одну из самых чутких: она легко возбуждалась и так же быстро остывала, не упорствуя, если что-то не ладилось. Скрепя сердце, он согласился — железно в последний раз.

К счастью, Лера и поддалась легче других — стоило прорычать ей сквозь Зверя и Бога: «Отдайся целиком!». Оба человека ушли из башни достаточно твёрдым шагом. На груди у девушки выросла королева цветников — нежно-розовая трианта. Но тем гаже осталось послевкусие при мысли о том, что столь отзывчивое создание можно было толкнуть и на другой путь — не такой мрачный, пропитанный неутолимой похотью, которую проводник с каждым разом всё лучше ощущал в том, кто двигал им во время посвящения.

Каково же было удивление Кледа, когда во время пиршества по случаю завершения испытаний, другой Наречённый принялся похваляться своим участием в ритуале, преклоняясь перед Силой, которая вела его, и желая всегда быть таким! Нет, определённо, как ни старались Ладони воспитать Когтей одинаково, видимо, у каждого были свои склонности души, отличавшие некоторых, как день и ночь.

На самом деле, переживания Кледа так и остались притуплёнными, словно кто-то наложил на сердце толстый слой холодящей мази для ран. Определить однозначно своё отношение к происшедшему он не мог: какая-то его часть восхищалась вкушённой тогда непоколебимой уверенностью и безграничной властью, другая возмущалась насилием — как своим, так и над собой, а третья испытывала отвращение к первым двум за слабость.

Наверняка парень знал только, что больше никогда и ни за что не хотел участвовать в подобном. Ему казалось, позволь он себе ещё хоть раз посодействовать этому Богу-Разрушителю, Тёмной Матери или кто там в него вселялся, в подчинении других, душа его не выдержит и рассыплется на части. И неважно, что девушки шли на это добровольно — на самом деле они не представляли, на что именно. А он теперь знал. Описать бы не смог, но даже врагу не пожелал бы. Честнее убить.

Вот почему Наречённый так стремился на Вольницу, что чуть не забыл позаботиться об экипировке, которая требовалась ему, чтобы выполнить долг чести перед родом. В данный момент у него и по этому поводу не осталось того запала, который заставлял так упорно тренироваться в Ладонях и сражаться на границе. Только клятва толкала Кледа к цели. Но сначала он хотел посетить родовой замок — в надежде, что чувства снова оживут, пусть и через боль.

Опомнившись, Клед нашёл ростовщика и сменял два слитка серебра на деньги. Нужно было закупить много всего на дальнюю дорогу, ну или хотя бы на первое время. И сделать это лучше именно в Мохавене — крупнейшем торговом городе на много миль вокруг. Из монастыря их отпускали «в чём был», то есть в казённой форме, а Наречённый сейчас желал скрыть свою принадлежность к Ордену. Следовательно, кроме лошади и походных принадлежностей ему требовалось новое обмундирование.

Единственное, с чем парень не желал расстаться — это собственноручно подшитая «непробивайка». Которую, впрочем, легко замаскировать, надев поверх кафтан. И ещё косу не хотелось резать, но такие длинные волосы в Свободных Княжествах из мужчин носили только Воины Смерти, поэтому оставалось лишь подвернуть их как-нибудь. Или чем-то прикрыть.

Из оружия Клед ограничился мечом и двумя метательными кинжалами. Чтобы не привлекать лишнего внимания. Вообще, Наречённый Смерти и без оружия не пропадёт — его всегда можно отобрать у противника. Но при наличии средств лучше не искушать недобрых людей по дороге, благо есть дела поважнее, чем отбиваться от каждого встречного лиходея.

Дополнением к боевой экипировке стали кожаные наручи и наголенники со стальными вставками. Последние служили не только боевой, но и ездовой защитой, а также имели скрытые ножны для тех самых ножей. И заодно превращали ботинки в сапоги.

Нашёлся в одной из лавок также широкий пояс с кучей петель наподобие того, что был у Саната, со скрытым кошелём, куда монеты втискивались в ряд. На петли парень добавил несколько подсумков для ношения мелочей и был очень доволен покупкой.

Рубашки, плащ и исподнее продавались готовыми, а вот пошива кафтана и штанов с леями для верховой езды приходилось пару дней подождать, и то повезло, что в Мохавене так бойко наладил дело целый цех портных. Поэтому Клед остановился в таверне недалеко от главных ворот.

На другой день Наречённый занялся походной экипировкой и головой, которая неожиданно оказалась самым хлопотным вопросом. Утром он переплёл косу «по-гномьи» — от шеи, вместо макушки, но незаметно подвернуть её не удалось. И выбор светского головного убора, который скрыл бы волосы, затянулся. Одни варианты ограничивали обзор, другие были попросту непрактичны в дороге и вероятном бою. В конце концов, Клед остановился на обычном войлочном колпаке, под который можно завернуть косу в «дульку», как часто делали Когти при выполнении хозяйственных работ. Но это решало проблему лишь до первого постоя, где, сняв шапку за столом, он сразу выдаст себя.

В ходе поисков один торговец предложил ему «палантин», в котором и сам щеголял. По сути это был то ли широкий шарф, то ли длинный платок, накинутый на голову и закреплённый кожаным ремешком. Купец уверял, что в жарких странах на Юго-Востоке все так ходят, и даже показал, как можно завязать его вокруг головы, закрыв лицо от пыли и ветра. Поначалу идея показалась Кледу подходящей только для женщин, но, потолкавшись среди людей ещё немного, он заметил, что тут и там мелькают похожие платки, по разному повязанные на головах и плечах обоих полов. Видимо, новое веяние, которое он пропустил за стенами монастыря.

Большинство палантинов на горожанах выглядели попроще, но уж очень приятной на ощупь была тончайшая шесть у того торговца, и цвет красивый — тёмно-фиолетовый, как небо в конце сумерек. Внезапно отозвалась тоской детская привычка к дорогим вещам, о которой Клед старался не вспоминать в монастыре. Поэтому, рассудив, что, в крайнем случае, шарф сгодится для утепления под одежду, а ремешок — для подвязки волос, парень вернулся и купил оба.

Потом на глаза ему попалась вывеска цирюльника с хитро заплетённой косой из конского хвоста, и Клед решил заглянуть туда. Никогда не бывал у цирюльников — Когти привыкли ежеутренне умываться, растираться и бриться самостоятельно. Правда, нагие щёки в сочетании с длинными волосами тоже могли выдать Наречённого: богатые люди (явно не сами) выстригали вычурные усы и бородки; вояки к лету оголяли всю голову, чтобы не кормить вшей; большинство же обычных мужчин вокруг носили бороды, в лучшем случае — стриженые, а то и вовсе «лопатой». Но не нравились Кледу волосы на своём лице, и всё тут. Когда в лесу на границе по несколько дней не могли полноценно умыться, чесалось всё ужасно.

Впрочем, посещение оказалось удачным. Цирюльник не только показал способ заплести косу покороче, но и снабдил его мылом. В Ладонях их приучили дважды в неделю мыть голову, а на Вольнице парень и забыл поначалу о такой необходимости. Тут же предлагалась ароматная вода, отпугивавшая паразитов, которая снова кольнула баронское сердце воспоминаниями о доме и родных. Почему-то прикосновения, цвета и запахи теперь, после посвящения вызывали больше чувств, чем мысли. Конечно, в дороге ею лучше не пользоваться, чтобы не производить впечатления богача, но всё равно взял — на память.

Третий день Наречённый потратил на выбор коня, сбруи и прочих необходимых верховому путешественнику запасов. После обеда вывел Серика, названного так, очевидно, за серую масть, на небольшую прогулку по полям за городом, чтобы привыкнуть друг к другу. Поладить оказалось несложно: жеребец был обучен, отзывчив и обладал покладистым лёгким характером.

В последнее утро Клед забрал наконец готовую одежду и от души помылся на дорогу в баньке у цирюльника. А потом освоил под его присмотром новую причёску: скрепил волосы длинным шнурком ближе к концу, подвязал у шеи, и только потом разделил на пряди, заплетая в косу. Получилась короткая толстая «колбаска», в которой никто не признал бы «Хлыст Смерти».

Чтобы не пускаться в путь распаренным, вернулся в таверну пообедать, прикупив по пути и еды в дорогу. Ночевать в Мохавене лишний раз крайне не хотелось, поэтому во второй половине дня Клед всё же вырвался наконец из надоевшего города.

Дорогу к Кастердому он знал только умозрительно, ведь ни разу в сознательном возрасте не пользовался ею. Сначала надо было добраться до Княжеского тракта, а потом на север, в направлении Кистрина — путь почти прямой и ясный.

На ночлег пришлось остановиться в первой же деревне, где Кледа пустили вместе с конём в пустующий до поры сеновал. За медную монетку ещё и ужином покормили. Заодно хотели узнать новости из откуда бы он ни ехал. Пришлось сказать, что служил в дружине на западном кордоне, но дикарей они даже не видели — теми занимались Воины Смерти, а дружина только местное население держала на безопасном расстоянии, и то — наёмников чаще посылали мародёров ловить на покинутых территориях.

Это было единственным из внешнего мира, о чём парень знал хоть что-то достоверное, пусть и врал, соблюдая клятву о неразглашении тревожных подробностей. Как и все остальные, кто там побывал. Мог бы, конечно, ничего не рассказывать, ответить уклончиво, но ему было на руку добавить, что возвращается в родные места, чтобы расспросить о Кастердоме.

Однако жители княжеской стороны не слишком интересовались делами баронств. Слышали, что лет десять назад там всех кочевники положили, ну так ведь на то приграничным баронам земли и дали, чтобы их охранять? За тракт разбойники не заходят в этих местах — и слава богам. А с тех пор никаких особых новостей с севера не слышно. Нет, вроде бы новых хозяев не объявилось.

* * *

На следующий день ближе к вечеру Клед добрался до Княжеского тракта. Обедать он не останавливался, видя, что надвигается дождь. Решил переждать непогоду на заставе, стоявшей со стороны Восточного княжества, на правом берегу реки Умелки, которая брала своё начало в горах над Кастердомом. Воздух приобретал знакомые запахи, а небо — повадки, пробуждая детские воспоминания. И Наречённый как раз успел расположиться за столом таверны у стены, когда ливануло.

Его без второго слова накормили горячим обедом, несмотря на неурочное время. На княжеских заставах, использовавшихся для быстрого сообщения внутри государства, всегда всех обслуживали хорошо. Потому что право держать такое заведение стоило небольшого состояния и безупречной репутации, а потерять дозволение можно было вмиг, не угодив какому-нибудь знатному лицу. Так учили Когтей.

Клед многое знал только по книгам. И насытившись, заказал кувшин горячего пряного ронга — не ради вкуса или опьянения, а как повод посидеть подольше, наблюдая за людьми, прислушиваясь к их разговорам. Подмечал мелочи, о которых не напишут в книгах и не расскажут на лекциях. Особенно полезно, чтобы достоверно кого-нибудь изобразить при необходимости. Основы наблюдения и разведки им тоже преподавали, но практики, разумеется, не хватало. Наверное, поднабраться её и хлебнуть настоящей жизни было одной из причин отпускать Наречённых на Вольницу. Хотя традиция говорила, что жениху положено нагуляться перед Свадьбой. Впрочем, и в прямом смысле это вряд ли кому помешало бы.

Вон торговец в богатых одеждах — весь такой важный, обращается к хозяину словно близкий родственник князя, хотя в манерах и подавно не чувствуется воспитания, приличествующего хотя бы самому захудалому приграничному барону. Но хозяин любезно улыбается и выполняет все его капризы, сам пополняя запасы пищи и вина на столе. Благо гостей поважнее нет.

За другим столом пара охотников — даже странно, Клед всегда считал, что те ходят по одному. Впрочем, судя по курткам с нашивками из яратика, эти промышляли крупным зверьём, на которое надо иметь разрешение и подати платить. И с этим у ребят было всё в порядке, иначе они бы так спокойно здесь не сидели, а прятались где-нибудь в горной пещере. Ловить-то их в Кастере было некому…

Конечно, сам парень не тянул на их уровень по снаряжению, но кое-какие замашки для использования годились. Например, оба отрезали тонкие куски сыра и солонины, которыми закусывали ронг, своими охотничьими ножами, а не приборами, которые им подали. Заодно демонстрируя любому сведущему взгляду, насколько остро те заточены.

Вносить другое оружие в таверну было запрещено. В сенях под присмотром мальчишки стояли мечи парочки других посетителей, большие луки охотников и несколько алебард, явно принадлежавших весёлой компании дружинников, которые не представляли особого интереса, поскольку были единственным сортом людей, которых он ещё Когтем успел изучить на кордоне. Свой же меч Наречённый оставил в комнате, которую сразу снял на ночь в отдельном флигеле для постояльцев рядом с таверной.

Клед незаметно извлёк из наголенника один из метательных ножей и попросил кусок сыра закусывать ронг, чтобы невзначай и самому продемонстрировать клинок. Дядин кинжал, который вернули вместе с остальными вещами перед Вольницей, тоже был приведён в надлежащее состояние, но его отделка сразу наводила на мысли о знати и могла вызвать нежелательные вопросы.

Ну и самое интересное: на плечи всех троих охотников были накинуты палантины. Раньше он принял бы это за шарф, но теперь сделал вывод, что в дороге, видимо, и правда полезная вещь. К тому же, достаточно распространённая и за пределами Мохавена, чтобы использовать её без риска излишне выделиться. Разве что дороговизной. Впрочем, пыль припорошит — не разберёшь.

Вместе с сумерками в таверну завалился патруль, который Клед встретил ещё по дороге сюда. Два улана из разных княжеств охраняли разделяющую их дорогу, которая как раз вела из Мохавена в Кастер. Служивые успели промокнуть до нитки и хозяин усадил их поближе к очагу, придвинув сбоку свободный стол. Эти отличались от дружинников повышенным вниманием, а тот, что постарше, и вовсе производил ощущение единственного опасного человека в зале.

Парень даже слегка подобрался, пытаясь понять, чем именно этот улан его насторожил. Но не успел: ледяные светло-серые глаза зацепились за него и уже не хотели отпускать. Он что-то сказал товарищу, и оба патрульных направились к столу Наречённого. Тот напомнил себе, что надо держаться уверенней и усилием воли заставил мышцы плеч расслабиться.

Старший улан с тронутыми сединой русыми волосами присел напротив, не спросив разрешения, и требовательно спросил:

— Кто таков? Куда путь держишь?

Чёрт! И почему они прицепились именно к нему? Хотя… наверняка потому же, почему и сам Клед мысленно выделил патрульного среди прочих посетителей таверны. Впрочем, бояться ему было нечего. Служивый выполнял свою работу. Увидел опасного типа — решил поинтересоваться. И парню есть что ответить.

Клед оглянулся по сторонам, выуживая из несрезаемого кошеля на поясе медное колечко Наречённого Смерти, которое получил после посвящения, и аккуратно положил его на стол, скрыв от остального зала за подсвечником. Это должно было снять все вопросы. Но вслух на всякий случай ровно сказал:

— Служил на кордоне на Западе, возвращаюсь в родные края.

Лицо сидящего напротив воина неожиданно исказила усмешка — кривая, но не злая, даже наоборот — доброжелательная. Он приподнялся, чтобы хлопнуть собеседника по плечу:

— Защитник! Ну пойдём с нами к огню — расскажешь, что там нынче творится.

Клед хотел было возразить, но улан подмигнул ему правым глазом, невидимым остальному залу, и парень со вздохом, словно решаясь на безрассудство, поднялся со своего места:

— Благодарствую, — сказал он подслушанным у охотников просторечным словечком, которое взял на заметку, чтобы не выдать своё происхождение слишком правильной речью. — Трактирщик! Принеси нам вина — за мой счёт.

Он и в самом деле почувствовал некоторое воодушевление, вступив в контакт с незнакомцем, в котором ощущал… равного? Второй улан всё это время молчал, стоя рядом, и не перечил старшему. Он был намного моложе и, видимо, только набирался опыта службы. Хотя, если задуматься, лет ему было побольше, чем Кледу, вот только опыта и умения — вряд ли.

Они расположились у огня, а занимавший соседний столик торговец удалился почивать, не смея перечить патрульным, но всем своим видом выражая одновременно нежелание сидеть рядом с «солдатнёй» и недовольство тем, что его потеснили. Услышав грубое словечко в свой адрес, старший улан так зыркнул на торговца, что тот поспешил ретироваться, не взяв сдачи, хотя изначально собирался. Как Клед это понял — оставалось неясным. Но ему вдруг стало легко.

Когда лишних ушей вокруг не осталось, спросил:

— Не объясните, с чего такая приветливость?

И снова кривая усмешка, как ни странно, красящая суровое немолодое лицо. Улан просто вытащил из-за пазухи такое же медное колечко на цепочке, и сразу спрятал, а вслух ответил:

— Мы же одно дело делаем. Я — Стап. А это — Левий.

— Клед, — в ответ представился тот.

Им подали кувшин тёплого вина, и какое-то время уланы смаковали напиток. Наречённый же наоборот поморщился:

— А почему оно разбавлено? — обратился он громко в сторону прилавка.

— Потому что мы на службе, — ответил Стап. — Мастер Грачек знает, что нам нужно: больше согреться, чем захмелеть. Свежий?

— Что? — не понял Клед.

— Недавно помолвленный? — уточнил Стап.

Парень кивнул. И только тут до него дошло, что именно он почувствовал в старшем улане — связь со Смертью. Невольно поёжился, но спросил о другом, на всякий случай понизив голос:

— Ты с Вольницы не вернулся?

— Да. Влюбился, женился, ну знаешь, как бывает? — губы его усмехались, но во взгляде промелькнула мрачная тень.

Тень Смерти — внезапно понял Клед и содрогнулся от того, что безошибочно узнал её, однако стоило уточнить:

— Разве тебя не предупреждали?

При этих словах Левий оживился, словно хотел спросить, о чём, но взгляд Стапа отшиб у него охоту уточнять.

— Не в том причина, — он покачал головой. — Я сторожился. Ходил в Красный Дом, коли по службе приходилось делать тёмное дело. Старшенький-то наш уже служит сам на кордоне. А вот с младшеньким вышли тяжёлые роды. Поздний он был у нас, ну и не выжили оба… Сами виноваты — рискнули. Но я благодарен судьбе за почти двадцать лет семейной жизни.

Очевидно, Стап смирился с потерей. И всё же, как обычно, после упоминания Тёмной Матери повисло молчание. Впрочем, улан между делом сказал кое-что интересное:

— А что, они принимают и тех, кто не там служит? — спросил Клед про Отступниц, надеясь, что бывший брат по ордену поймёт.

Секундное замешательство на лице Стапа сменилось улыбкой:

— Да, сказано же, принимают всех, кто причастен. Выбор, конечно, не такой большой — приходится днём посещать, когда свободно. Нечего мозолить глаза основным благодетелям. Ну и ручку лучше щедро позолотить, сам понимаешь.

Парень кивнул: Красные Дома содержались за счёт Ордена Смерти. Если ты не с ними, то и пользоваться безвозмездно их ресурсами не годится. Но всё равно, это было большим облегчением: значит, есть способ нивелировать пагубное влияние, и монахи не против.

Левий, похоже, чувствовал, что Наречённые Смерти обсудили что-то важное для себя. У него внутри так и зудело узнать, о чём шла речь, но он сдержался. А Клед подивился тому, что понял всё это. Как? Ещё одна сверх-способность от полупосвящения?

Однако, была ещё одна любопытная деталь:

— И они действительно не пеняли тебе за то, что столько лет воспитывали, а ты так спокойно ушёл и пользуешься полученными умениями у них под боком? — на этот раз речь шла о Ладонях, но старший Наречённый и тут его понял правильно.

— Нет, не пеняли, — Стап пожал плечами. — Я сам поначалу стеснялся, но у жены здесь была вся семья, дом, а у меня что? Ни кола, ни двора. Впрочем, князь взял на службу, родичи согласились приютить, и деваться особо некуда было. Потом уже, как стал уланом, встречался не раз и со Скимитаром нашим, и с Кинжалами, которые меня учили… Те только спросили, как жизнь сложилась — и всё.

Клед не смог сдержать вздоха облегчения, откидываясь на спинку лавки и зарываясь в кубок. Ему начинал нравиться вкус разбавленной пряной жидкости с мёдом и какими-то травами: она была намного вкуснее, чем пряный ронг, и слабее. В другой раз и себе надо будет такого же заказать при сходных обстоятельствах.

— А ты что же, уже намерен сбежать? — усмехнулся Стап.

Наречённый в ответ лишь неопределённо помотал головой:

— Поживём — увидим. Прямо сейчас Воля очень вовремя!

— Понимаю, — отсалютовал ему кубком старший улан. — Сам был таким же. Но если бы не жена, честно скажу… Не вынес бы сопляков, — он иронично кивнул на Левия.

Тот изобразил оскорблённое достоинство, но не слишком упорно. Парировал с шуточным высокомерием:

— А вы к нам на что приставлены старшим?

— И то правда, — прищурился Стап. — Хоть душеньку могу отвести, всыпав плетей.

Левий при этих словах подобрался, но Стап добродушно расхохотался, и юноша понял, что его просто переиграли. Впрочем, наставнику можно. Видимо, отношения между ними были довольно тёплыми, несмотря на неравенство возраста и положения.

— А вы разве не из разных княжеств? — удивился Клед.

— Из разных, — подтвердил молодой.

— Я их всех муштрую, — пояснил старший. — Князья договорились между собой, так что обе местных уланских бригады под моим началом. В смысле обучения, конечно. Так-то у них есть свои бригадиры.

Кледа на миг взяла тоска по несбывшемуся: вот бы, кроме сплочённой службы общему делу, которая нравилась ему в Ордене, иметь такого товарища, как Стап — закалённого в тех же горнилах, но не просто соратника, а друга, чтобы с юмором и с душой… Сердце кольнула боль по Алану и корка льда треснула. Кажется, чувства начали возвращаться.

Оставался ещё один насущный вопрос, который стоило выяснить. Ведь патрульные должны быть лучше осведомлены о положении дел в сопредельном баронстве, чем крестьяне из деревни под Мохавеном. Но когда Клед затронул эту тему, Стап неожиданно насторожился и начал пытать, откуда именно тот родом. Парень назвал ближайшую к замку деревню — Низу, стараясь не слишком нервничать. А сероглазый улан внезапно уставился на него, как на преступника. Чуткий Левий подобрался и даже положил руку на эфес сабли, лежащей на краю лавки — очевидно, на патрульных запрет не распространялся.

Минуты две Клед силился удержать маску невозмутимости под взглядом второго Наречённого, казалось,стремящимся просветить его насквозь. Силы напора и сопротивления застыли в равновесии, как при борьбе на руках: малейшая слабина грозила окончиться поражением. Парень гадал, какие способности получил Стап при посвящении, и знает ли точно, что ему лгут. Ох, не по злой воле, а защищая честь рода. Ведь пока никто не знает, что наследник жив, у него развязаны руки, а иначе может возникнуть куча проблем.

И вдруг случилось непонятное. Стап, сверкнув глазами, ослабил давление, хоть и не снял его до конца. Не отрывая горящего взора от Кледа, он многозначительно велел Левию пойти проверить, чтобы коней почистили как следует. Младший улан со вздохом, но без возражений, поднялся, накинул сырой ещё плащ и покинул зал. А Стап наклонился через стол и тихо сказал, продолжая жечь собеседника взглядом, внезапно растерявшим враждебность:

— Я сам родом из Низы. И я помню лорда Белтара…

Он не закончил фразу, но через пару секунд до Кледа дошло. Стап узнал его, точнее, по внешнему сходству догадался, кто он такой. Парень сдался, сбрасывая маску, но постарался вложить как можно больше угрозы слова:

— Это должно остаться между нами.

— Клянусь Смертью, — не задумываясь ответил Стап и слегка повёл бровью в ту сторону, где ещё пару минут назад сидел Левий, намекая, что уже позаботился об этом.

Клед даже вздрогнул от неожиданности. Это была весомая клятва. И дело не в вере. После посвящения его заставили поклясться Смертью, что никто никогда не узнает от него подробностей ритуала. Он тогда ощутил нечто похожее на прокол самой своей сущности, словно на душу поставили сквозное клеймо. И знал, что никогда не сможет нарушить данное слово, даже под страхом гибели. Просто не сможет. Сейчас возникло то же самое роковое ощущение, хоть и не своё — словно докатилось эхо клейма на чужой судьбе. Невероятно и так неожиданно! В его взгляде читался ясный вопрос, а во взгляде Стапа — ясный ответ. Тот предлагал свою верность. Безоговорочно!

Клед ощутил себя так, словно очнулся от десятилетнего сна. Он совершенно забыл о владениях, правах и обязанностях барона… Впрочем, он и не начинал о них думать — когда случилась беда, был ещё слишком мал, а с тех пор мечтал только о мести и о возвращении Меча. Но после… Да, только после и если.

Парень, почти переставший дышать от свалившегося осознания своего положения, глубоко вздохнул, будто вынырнул из-под воды, и с сожалением покачал головой:

— У меня есть дело чести. У нас похитили кое-что важное — реликвию рода. И пока я её не верну, лучше никому не знать, что я жив. Хотя не исключено, что я погибну, пытаясь… — и, поняв своим новым седьмым чувством смысл напряжения, возникшего в теле Стапа: — Эту задачу я должен выполнить один. Благодарю тебя за верность семье, но сейчас всё, что мне нужно — это ответы.

Стап кивнул, расслабившись. Просто приняв слова Кледа, как должное, как приказ начальства, как Левий недавно — его собственные.

Ощутить себя чьим-то господином было сродни удару под дых: с одной стороны наваливался груз ответственности, а с другой окрыляла перспектива. Ведь можно создать и собственное братство: вернуть себе земли, собрать вокруг преданных людей… Но без Меча Клед не чувствовал морального права. Это его главный Долг. И пока тот не выполнен, нет смысла брать на себя что-то ещё. Впрочем, узнать, в каком положении провинция Кастер, не помешает.

— А что, замок так и пустует? — спросил он Стапа. Тот кивнул. — Почему его не отдали кому-то другому?

— Это не так-то просто. Надо доказать родство в Совете Княжеств. Видимо, никому не удалось.

— У нас нет живых родственников, — уверил его Клед. — А разве кому-то другому земли отдать не могут?

— Я не большой специалист в подобных делах, но слышал при княжеском дворе разговоры о том, что сейчас замена баронов на новых требует выполнения каких-то длительных процедур, большой суммы денег и подтверждения чести, которое, собственно, и занимает время. Выслуга там какая-то нужна или что. В общем, долго это и хлопотно, а гарантии нет, что не объявится родственник, который сохраняет первоочередное право на владения. Говорят, даже заявок намного меньше, чем опустошённых за последние годы баронств. И то, большинству Совет Княжеств отказывает, хотя сами князья нервничают из-за оголённых боков: как бы эти кочевники, покончив с баронами, не принялись за внутренние земли. Но бургомистры боятся допустить до законодательной власти в Большом Собрании проходимцев, так что назначений практически нет. По крайней мере, на севере. Только один замок вроде бы передали кузену прежних хозяев ещё лет восемь назад — и на этом всё.

Клед кивнул. Значит, возможность за ним пока сохраняется. И дома побывать никто не помешает…

— Вы простите, — Стап поднялся. — Раз такое дело, нам пора на ночной объезд. Утром надо быть в Мохавене.

— Спасибо ещё раз, — привстал и парень. — За все полезные сведения. Если что, я этого не забуду.

— Найдёте меня, если всё получится? — спросил Стап, надевая плащ и портупею. Получив утвердительный кивок, уточнил: — Дом в Беляйке я продавать собираюсь — тётка жены померла, сын уехал, а самому мне некогда заниматься хозяйством. Но думаю, штаб уланов в Мохавене будет знать, где меня найти.

И он выставил вперёд кулак, по традиции Воинов Смерти. Клед с чувством прикоснулся к нему своим и проводил взглядом неожиданного верноподанного. Оглядел зал таверны, который за это время успел опустеть; только новая троица у окна — по виду, барышники — играла в кости. Парень расплатился с хозяином и отправился устраиваться на ночлег. Впечатлений ему на сегодня хватило.

* * *

К утру распогодилось, но Клед отправился в дорогу не сразу. Надо было подумать, что он и делал за неспешным завтраком.

Изначально парень планировал добраться по дороге до Кистрина, там переночевать и днём съездить в Кастер. Но после встречи со Стапом появился повод проявить осторожность: неловко будет, если его ещё кто-то узнает в родной провинции. Поэтому лучше ехать лесами — так чуть дольше, зато по восточной стороне Кастера деревень меньше и ниже вероятность с кем-то столкнуться.

Конечно, полностью людей вряд ли удастся избежать. В таком случае самым простым вариантом маскировки была казавшаяся поначалу сомнительной покупка — палантин. Если полностью обмотать голову, как показывал торговец, останутся видны только глаза. Ну а попадётся встречный — можно крикнуть издалека, что болен и лучше не приближаться. Да, пожалуй, это наилучший вариант.

Хорош он был ещё и тем, что где-то на западной стороне в лесах стояла избушка их егеря — они пару раз бывали там с отцом и братьями. Как раз подходящее место для ночлега, если с ней ничего не случилось. Находилась она примерно на полпути до Тракта, оставалось только найти — всё-таки Клед был не очень уверен, что помнит дорогу даже от замка, а уж и подавно с другой стороны. Оставалось прихватить с собой еды на дорожку, чтобы не задерживаться в пути лишний раз. И зерна для коня.

Приняв решение, парень быстро собрался. Палантин повесил пока только на плечи, как охотники. Под открытым солнцем цвет оказался немного ярче, чем хотелось бы, но тут оставалось лишь дать время пыли сделать своё грязное дело.

По другую сторону Тракта, проехав немного по дороге на Кистрин, Клед свернул в поле и закутался в палантин, заодно прикрывшись от холодного ветра с гор. Поначалу было неловко ехать с платком на голове — вид казался нелепым, но смотреть было некому. К тому же, тонкая с виду ткань создавала ощущение приятного тепла — видимо, и вправду шерсть, только он забыл, как назывался зверь.

Серик вёл себя спокойно послушно. К полудню доехали до редколесья и сделали небольшой привал на перекус. Когда возобновили путь, им повезло — жеребец спугнула зайца, тот метнулся зигзагом не в лучшую для себя сторону, а Клед успел удачно метнуть нож. Ужин уже обеспечен. И ни души вокруг. Пока всё шло удачно.

Вскоре лес сгустился, стали попадаться каменистые участки, и парень спешился, ведя коня за собой. В просветах между деревьями он искал очертания знакомой вершины, от которой можно было найти скалу поменьше, служившую ориентиром на избушку.

Уже на закате оказалось, что они прошли немного дальше, чем нужно, но и скалы той с юга он не узнал бы. Однако, найдя её, Клед быстро приметил и другие памятные ориентиры, хотя местность за это время немного поменялась: какие-то деревья выросли, другие высохли, третьи упали, видимо, поваленные селем, и никто их не убрал; там раскололся большой камень, тут скатились с горы новые, где-то разросся кустарник… в общем, чувствовалось отсутствие хозяина. Снова кольнуло что-то в груди, но тоске по родным местам сейчас лучше воли не давать — не время, пока не время, а настанет ли оно… посмотрим.

Вскоре показалась избушка. Однако внутри парня ждал сюрприз: там явно кто-то жил. Не успел он задуматься, не лучше ли уйти от греха подальше, пока новый самозванный хозяин не вернулся, как дверь распахнулась.

Клед резко обернулся, обнажая меч. Бородатый мужик напротив тоже выхватил тесак. Они застыли напротив друг друга.

— Ты кто таков и что здесь делаешь? — вопросил наконец мужик. — Если надумал воровать, не на того нарвался. Уйдешь сейчас — останешься жив, — и он сделал два шага в сторону от двери.

Клед по-прежнему не испытывал особых чувств, но в уме возмутился такому наезду на законного хозяина. Кончено, мужик об этом знать не мог, но…

— Это ты кто таков? — спросил парень распрямляясь и зачехляя клинок. — Домик принадлежит барону Лориндену.

Мужик явно тёртый калач и предпочтёт обойтись без драки, да и не ровня он Наречённому Смерти, судя по тому, как держит тесак: по-крестьянски, не по воински.

— С чего мне отвечать какому-то разбойнику, который по-бабьи прячет лицо? — насупился тот, всё же перехватывая тесак поудобней.

Клед спокойно размотал палантин и снял придерживавшую его шапку, отбросив всё на лавку. Про себя он решил, что не хочет спать на улице. А значит, придётся либо договариваться, либо прогонять самозванца. Он уже начал прикидывать, как уломать мужика словесно, как вдруг тот выронил тесак и схватился за сердце:

— Мессир Кларед?

Клед вздрогнул от звука своего давно забытого полного имени. Обречённо вздохнул: из него явно не выйдет Стилета — вторая встреча с земляком и второй «прокол». А мужик тем временем бросился к нему в ноги, причитая:

— Как же так! Я не досчитался одних детских костей в кострище, но не смел надеяться, что это кто-то из наследников барона! Жёнку-то мою и сыночка тоже порешили. Вы меня не помните?

Он норовил поцеловать парню руку, но тот, воспользовавшись прикосновением, перехватил жест и поднял мужика рывком на ноги. Взял за плечи, встряхнул, чтобы стоял смирно. Пригляделся — но нет.

— Слишком много времени прошло, извини. Ты у нас служил?

— Я конюх ваш, Расп. Ах да, я же зарос тут по уши, как чёрт — небось и родная мать не признает.

— Как же ты уцелел? Я был в замке после нападения — никого живого не оставалось.

— Так я как раз на заставу ездил — отправить бумаги на наших породистых жеребят в канцелярию Совета. Возвращаюсь — ни жеребят, ни родителей ихних, ни хозяев, ни моих… — он часто заморгал, словно борясь со слезой. — Ах я остолоп! Как же я встречаю законного барона! Вы присаживайтесь, располагайтесь. Расскажите, где были всё это время? Хотя что это я? Гостя дорогого надо сначала накормить, напоить. И жеребчика я вашего почищу…

От переизбытка чувств Расп болтал без умолку. А Клед, расслабившись, слушал вполуха. Может, и плохо то, что его снова узнали, но, с другой стороны, можно наконец расслабиться, скинуть «непробивайку» и дать отдых натруженному за день телу.

Чуть позже, когда заяц был освежёван и насажен на вертел в очаге, бывший конюх налил медовухи собственного изготовления и, с позволения Кледа, расположился рядом с ним за столом — других мест в избе всё равно не было.

К тому времени Расп успел рассказать, как разгребал костёр, пересчитывал кости. Как нашёл могилки в саду и сложил в уме стрелу с тетивой, что кто-то из баронского семейства выжил. Как потом побоялся оставаться в замке, решив поселиться в этой избушке в ожидании, что вернётся законный владелец, да так и осел там бобылём. Как ходил иногда в Низу к одной вдовушке, которая звала его переселиться к себе, но он насиженное место покидать не хотел почему-то. А теперь ясно — видать, сама Дана его надоумила дожидаться именно тут. Но теперь-то, слава Кернуну, всё пойдёт на лад? Плохо земле без хозяина…

Клед был вынужден разочаровать бывшего дворового, сказав ему примерно то же, что и Стапу. Об истории своей только и ответил, что учился в Ладонях Смерти, как дядя Белтар. Расп, конечно, расстроился, но даже не подумал оспаривать баронское решение. А когда услышал, что тот хочет посетить родовое имение, сообщил, что там кто-то тайком поселился. И тут же выразил готовность пойти их выгонять вместе с лордом Кларедом. Однако тот не торопился восстанавливать свои права. Сказал, что хочет лишь навестить могилки родных и принялся выспрашивать про новых жильцов.

Оказалось, что те изрядно сторожились, и никто толком не знал, сколько там живёт человек. За покупками в город всегда ездил один и тот же местный — бывший шорник из Кистрина. Дело он передал своим бывшим подмастерьям, а больше ни с кем не общался, так что даже слухов не было, что же там происходит. Сам Расп несколько раз пытался выяснить положение дел, но ему удалось лишь подслушать много детских голосов и один женский.

Клед задумался — стоит ли выяснять это самому или лучше по-тихому пробраться в замок через подземный ход, если тот ещё не завалило. Вот если бы отец тогда прокопал тоннель до самого тайника, можно было бы прийти и уйти незаметно, а так, видимо, придётся всё же напрашиваться в гости в собственный замок.

Тем временем заяц поспел. Расп поставил ещё своего тупаря в глине томиться на догорающих углях. После сытного ужина на Кледа навалилась сонливость. Лучше он подумает обо всём завтра. Или вовсе решит по месту. Сегодня ведь удачно сложилось? Конюх приготовил своему лорду большую кровать в комнате, извиняясь, что нечем мягко постелить, а сам улёгся на лавке.

Ночью опять пошёл небольшой дождь. Серик тихонько фыркал в крытой загородке от волков снаружи. Ветка дерева легонько скреблась под ветром об крышу. И под эти монотонные звуки снился молодому барону кривой мрачный лес: будто бы гнались за ним страшные псы, да сбились со следа, подняв случайно двух зайцев. А сам он тем временем спрятался в пещере, где его облепила стайка удивительно ласковых мышек, которые его пригрели, и он уснул во сне, погрузившись в блаженное беспамятство.

* * *

К утру небо прояснилось, но выехать в сторону замка получилось не сразу. Расп снова настойчиво предлагал сопровождение, и Клед даже задумался над этим, но в итоге решил, что в его интересах попасть в замок мирным путём, а двое мужчин представляли большую угрозу, чем один. Посему отказался. Оставил бывшему конюху немного денег, наказал никому про себя не рассказывать, пообещал взять того снова в дворовые, если вернётся окончательно, забрал тупаря в обмен на доеденного утром зайца и пустился в путь.

Добрался за пару часов до заката и первым делом залез на памятный дуб — не из ностальгии, а чтобы заглянуть с него за стену. Только ничего не увидел. Детские голоса и правда слышались, но где-то на другой стороне. Как ни странно, вид дома не вызвал никаких чувств, как надеялся Клед. Может быть потому, что сейчас он решал задачу? Неуютно, конечно, с такой пустотой внутри, но крайне полезно для воина.

Выбравшись из леса чуть поодаль, Клед подъехал к замку по дороге, как обычный путник. Палантин сразу развязал, чтобы не вызывать недоверия. А подумав, и спрятал — ткань всё ещё выглядела богаче остального обмундирования. Вряд ли кистринский шорник помнил в лицо их семью так же хорошо, как более приближённый люд.

Старые ворота были бог весть как поставлены на место и заперты. Молоток для стука на петле отсутствовал. Клед глубоко вздохнул и принялся барабанить в оставшуюся на месте «пятку» эфесом меча. Точнее, сначала он несколько раз постучал трижды, потом более настойчиво, и продолжал это делать время от времени, пока изрядное время спустя наверху привратной башенки не появилось угрюмое лицо:

— Чего надо? — неприветливо осведомился мужик.

— Пусти переночевать, добрый человек, — как можно более простодушно ответил незваный гость.

— Доброго, может и пустил бы, да только в глуши у границы такие не шляются!

— А ещё добрые люди не занимают тайком чужие замки, — не остался в долгу Клед. — У вас есть дозволение от Совета Княжеств?

Ход был рискованный, но как-то продавить путь внутрь нужно. Совсем безобидным прикинуться не выйдет, остаётся создать ощущение, что угроза от удовлетворения его просьбы меньше, чем от конфликта с ним.

Мужик какое-то время молча сопел, видимо, не зная что ответить. Наречённый решил подкинуть камушков на другую чашу весов, говоря как можно авторитетней в подражание своему Скимитару:

— Клянусь, я не причиню вам вреда. Просто мне нужен ночлег.

— И чего ж тебе в Кистрин было не податься? — пробурчал мужик. — Или в Низу ступай, до темноты успеешь. Это ближайшая деревня — по дороге от замка по левую руку увидишь. Спроси Велку, она тебя пустит. Подсобишь по хозяйству — даже бесплатно.

Клед усмехнулся про себя: Велка была той самой вдовой, к которой захаживал Расп, но, видать, слишком редко.

— Я предпочёл бы переночевать именно в Кастердоме, — мягко, но настойчиво сказал он. — Когда-то в детстве я был здесь в гостях у прежних хозяев и хочу почтить их память. Мне нет дела до того, кто здесь проживает, пока он не чинит препятствий.

Мужик снова помолчал, а потом исчез. Судя по звуку шагов, спускался вниз. Но уговорить его оказалось не настолько просто. Через минуту открылось зарешёченное окошко в воротах и угрюмое лицо уставилось на него наравне, потребовав:

— Повторишь клятву глаза в глаза? Кернуном клянись. Он покровитель этого замка.

— Клянусь всемогущим Кернуном, что не причиню вреда обитателям этого дома вне зависимости от их прав здесь находиться, — подчинился Клед, твёрдо встретив пристальный взгляд мужика.

И тут впервые почувствовал, как поддаётся чужая воля. Он мог бы запугать этого человека, но тогда пришлось бы стеречься ночью, а потому использовал новую способность, чтобы убедить в своей честности. Чётко ощутил тот миг, когда мужик внутренне сдался и принял его клятву, но тот для порядка ещё немного пожевал губы, и лишь потом наконец отворил калитку.

— Ворота не открываются, — пробурчал он извиняющимся тоном, — так что вы уж как нибудь так.

Серик аккуратно прошёл в небольшой проём. Клед в сопровождении мужика отвёл его на конюшню, впитывая разом всё, что видело боковое зрение, как их учили в Ладонях — чтобы не озираться по сторонам, выдавая свой интерес. Парк местами зарос — расчищена была только дорожка ведущая к дому. Часть хозяйственных построек на заднем дворе покосилась. От кострища осталось пятно, на котором до сих пор плохо росла трава. А вот погреб и колодец выглядели обжитыми и ухоженными.

По дороге познакомились. Клед представился Багратом Калводером — имя благородное, но без земельного титула. Просто чтобы не наводить чужую мысль лишний раз на семейное сходство. Но бывший шорник по имени Баст оказался довольно наблюдательным и подметил также, что гость сам знает куда идти.

— Не родственник ли вы часом прежним хозяевам?

— Очень дальний, — «сознался» Клед, на этот раз твёрдо решив не раскрываться.

Однако подозрения лучше сразу отводить, чем оставлять без ответа, дабы из них не выросло каких-нибудь нежелательных домыслов — так их учили.

— Хотите прибрать замок к рукам? — насупился Баст.

— Если честно, не прочь взглянуть на хозяйство, но получить разрешение — дело крайне долгое и при наших средствах почти безнадёжное, — вздохнул парень, изо всех сил стараясь казаться проще, чем есть. — Так что вам нечего опасаться. В лучшем случае у вас ещё пара лет в запасе, а в худшем… Бояться надо вовсе не нас.

Намёк на кочевников удался, и Баст, помрачнев, замолчал, а Клед занялся Сериком. На конюшне обитало два немолодых мерина, рядом стояла телега. Парень расседлал коня, вычистил его, сполоснул, задал корма. Тупаря в глине сразу отдал «хозяину», как подношение к столу.

В какой-то момент, видя, что гость спокойно предаётся будничной деятельности, Баст отлучился — наверняка, предупредить домашних. Снаружи никто не показывался. Детские голоса как умолкли ещё при первом стуке в ворота, так их больше слышно и не было. Очевидно, что нынешние обитатели замка сами боялись чужих и не имели достаточных сил, чтобы отразить нападение, в случае чего. Наречённого это устраивало.

Оставшись один, он смог наконец заглянуть вглубь себя и поискать ощущения, которые просто обязаны были появиться при виде родового гнезда и тех мест, где он провёл счастливое детство… Но увы! Пустота в груди так и не шелохнулась. Может, это нормально? Говорят же, что прошлое навсегда остаётся в прошлом, мёртвое — в земле, а живому следует двигаться дальше.

Баст вскоре вернулся, прервав самонаблюдения Кледа, а когда тот закончил с конём, повёл гостя в дом.

Перешагнув порог, парень ощутил, как по коже прошли мурашки, но ощущение было чисто физическим — душа молчала, словно навсегда онемела. Знакомые залы — почти такие же пустые, как после разорения, разве что прибранные, но не особо обставленные — казались чужими.

Гостя провели в гостиную, посреди которой стоял большой стол, сколоченный из грубых досок. Его окружало не меньше дюжины табуреток и один стул со спинкой — тоже самодельный; очевидно, «хозяйский». Вскоре немолодая женщина накрыла на стол. Баст представил её как Иду, свою «жёнку», то есть у них был бытовой брак, не освящённый обетами, в какой часто вступают вдовцы.

Судя по манерам и одежде, происхождения Ида была отнюдь не крестьянского, но давно вела простую и бедную жизнь. Она почти не размыкала рта, но седьмое чувство подсказывало, что вовсе не из покорности Басту и не от страха перед гостем. По крайней мере, не за себя…

Женщина разложила по глиняным тарелкам густой кулеш из горшка и налила в глиняные кружки кваса. Тупарь был измельчён и добавлен в кашу вперемешку. Но явно не весь, что наводило на подозрения. И для кого здесь наставлено столько табуреток?

«Хозяева» какое-то время пытались вести «светскую» беседу, задавая разные безопасные вопросы. Клед механически на них отвечал, спрашивал сам что-то столь же незначащее. А седьмое чувство уведомляло его, что напряжение за столом растёт. Судя по всему, жили эти люди впроголодь, хоть и старались не жаловаться, но постоянно чего-то боялись.

В конце концов он решился и, перебив какое-то очередное умеренно печальное замечание о сенокосе, сказал напрямую:

— Я слышал детские голоса, когда подъезжал.

В точку! Напряжение мгновенно подскочило. Баст даже потянулся куда-то за спину — вероятно, у него за поясом был спрятан либо нож, либо кнут. Не дожидаясь, пока «хозяева» с перепугу сделают что-то опрометчивое, Клед заявил с самым добродушным видом, на который был способен:

— Я к тому, что вам, может быть, помощь какая нужна?

Губы Иды неожиданно задрожали, а глаза покраснели. Она всхлипнула и выбежала из столовой. Баст посмотрел ей вслед, а потом испытующе уставился на гостя.

— Сколько их у вас? — спросил Клед, продолжая транслировать в уже подавленную однажды волю склонность к доверию.

— Одиннадцать, — со вздохом ответил Баст.

— Когда же вы столько успели? — удивился Клед.

— Это не наши. Ида бежала с разорённого нартами востока и собирала по дороге сирот. А я встретил их под Ранвеном, когда она искала попутной телеги до Ковена. Посмотрел на этих несчастных, и как-то так меня за сердце взяло, что, в общем, я позвал их сюда. Вот, забочусь, как могу… Вы же нас не выдадите Совету?

— Нет-нет, не волнуйтесь, — заверил Клед. — Вы благородный человек и ради достойного дела стараетесь. Обещаю, если у нас выйдет получить права на землю, мы вас не прогоним, а устроим где-нибудь. В общем, не обидим и, чем сможем, поможем.

Врал и не краснел. В части «мы», делая вид, что за ним стоит семья… Хотя, если доведётся вернуться, обещания он не нарушит.

Внезапно ворвалась Ида, видимо, пытавшаяся взять себя в руки за дверью и всё слышавшая. Из глаз её хлынули слёзы, она упала на колени и принялась целовать руки Кледа, перемежая слова благодарности с жалобами:

— Их столько беззащитных осталось после набегов! Пропадут же, сгинут сиротинушки! Не кочевники заберут, так эти Черти Смерти. А я своих потеряла в пожаре. Сказала — помру, но не дам в обиду. Вы благой человек! Пусть Кернун вам поможет получить эту землю! Мы вам век благодарны будем!

Клед ощутил себя крайне неловко, встал и поднял её:

— Ну что вы, не стоит. Меня пока не за что благодарить. Позовите детишек, пусть они поедят. А мне бы найти уголок какой-нибудь отдохнуть…

В столовую постепенно спустились очень тихие детишки разного возраста — все одетые в обноски, худые и смирные. Старшие помогли младшим рассесться, принесли ещё тарелок. Наверное, остального тупаря Ида собиралась скормить им с тем же кулешом, но Кледу после такого зрелища лишний кусок в глотку бы не полез.

Его отвели на второй этаж, позволив выбрать мамину комнату. Принесли бадью с горячей водой, тюфяк со свежей соломой и оставили в одиночестве. Странное семейство занялось своими вечерними делами, а Клед снова погрузился в себя в поисках чувств.

После лицезрения сирот в своём доме, воспоминания о детстве и маме обсыпали замёрзшее сердце кучей тонких горячих иголочек. Казалось, лёд вот-вот треснет… Но нет. Душа сделала рывок-другой из спеленавшей её пустоты на волю, но сил не хватало, и она погрузилась обратно в спасительную тьму, где ничего не болит и не беспокоит.

Клед ненадолго задремал, но, к счастью, луна, заглянувшая в окно, его разбудила. Как раз вовремя, чтобы заняться тем, ради чего он напросился на ночёвку. Седьмое чувство, раскинутое на весь дом, подтвердило, что обитатели спят. Парень захватил свечу, не зажигая её, спустился на первый этаж, нырнул под лестницу и только там запалил свет. Оказалось, что тело с детства по-прежнему помнит все ступеньки, повороты, перила и ручки.

В каморке было пыльно, как будто её даже не обнаружили. Вот и славно. Только нажав на рычаг и услышав скрежет, Клед понял оплошность: никто ведь не смазывал механизмы много лет! Но отступать было поздно. Он нырнул в потайной ход и закрыл за собой проход.

С поиском ключа пришлось немного повозиться, но, в конце концов, три зарубки нашлись. Совет Саната оказался крайне дальновидным: парнишка делал их на уровне своего роста в одиннадцать лет, а теперь они оказались в районе груди. Щель с тех пор заросла мхом, впрочем, нож её быстро расчистил.

Клед шагнул в родовой тайник с замирающим сердцем, вопреки всякой логике ожидая, что Меч может каким-то чудом оказаться на месте. Верилось, что вот он-то сможет расколоть корку на сердце. Но чуда не произошло.

В сундуке всё было по-прежнему. Парень сунул за пазуху ранний вариант «Саги о Замке Малфир» — почитать наконец на досуге. Прихватил ещё три слитка серебра и один золота. В Мохавене ему тогда пришлось разменять ещё один на покупки, но постой и еда стоили относительно дёшево. Если время от времени охотиться да порой ночевать на природе, пяти слитков серебра ему должно на год хватить с головой.

Вроде всё было сделано, но Клед ненадолго задержался, опираясь на крышку сундука. Он вспоминал перевернувшую его жизнь сцену с братьями и отцом в этом хранилище. Вспоминал Меч. Только всё без толку, будто чужую жизнь просматривал. Клед вздохнул и благополучно вернулся к себе. В новой суме было двойное дно, куда он упрятал слитки, кроме одного, а над последним задумался.

Золотой он достал для сирот. Да, для того, чтобы превратить его в деньги, Басту придётся рисковать с поездкой в Мохавен, но это позволит им сносно прожить не меньше года. Вот только отдавать его в руки «хозяевам» желания не было. Не хватало, чтобы ему снова начали лобызать руки! Что за обычай вообще варварский такой? Память подсказывала, что в детстве он видел такие проявления благодарности со стороны простолюдинов по отношению к отцу или матери, но тогда это было просто данностью, а теперь, когда он привык считать себя обычным солдатом, коробило. Разве он чем-то лучше этих людей? Одно дело, вернись он на земли, возьми на себя ответственность за их жизнь… А так — крайне неловко!

В конце концов парень поднялся наверх, в кабинет отца. Думал оставить записку, но чернил там не нашлось — кабинетом не пользовались. Зато в их старом классе обнаружились чернила, бумага и мел. Похоже, Ида учила детишек грамоте. При этой мысли в груди слегка потеплело. Заглянул Клед и в библиотеку — книги на месте, пыль протёрта. Не решив, что написать, он спрятал слиток за томиком «Изречений мудрецов», стоявшим достаточно высоко, чтобы случайно не взяли дети, пока он не скажет взрослым, где искать, а что — без него пусть обрадуются. Дело сделано, можно и поспать.

Рано утром его разбудил детский гомон. Похоже, сиротки немного освоились с присутствием чужака. Правда, при его появлении на кухне притихли, но обычная улыбка их успокоила. Узнав, что завтрак будет через час, Клед пошёл навестить могилу родителей. Опять слишком поздно поняв, что прокололся, не спросив, где та находится, впрочем, какая теперь разница?

К счастью, «хозяева» были заняты утренней суетой, и Клед безо всяких помех просидел целый час перед надгробным камнем, приложив к нему руки в последней надежде ощутить то, что, как ему казалось, должен чувствовать убитый горем сын.

Но в голову лезли только мысли о том, как странно выглядят начертанные Санатом буквы: во-первых, подобный шрифт он видел лишь в самых старинных книгах монастырской библиотеки; а во-вторых, понимал, что даже он, молодой и тренированный боец, не смог бы сейчас так глубоко и быстро высечь бороздки.

Кто же ты такой, загадочный волшебник? И под силу ли тебе, как собирался, закрыть проходы между мирами, из которых лезут странные создания? А если это удастся, не стоит ли вернуться в Орден, который тогда точно пойдёт большой войной на истребление кочевников? Чтобы меньше стало таких вот сирот. Или наоборот, вернуться сюда и организовать полноценный приют со школой? Чтобы у этих детишек появилась возможность устроиться в жизни получше, чем стать бесчувственным чурбаном, только и годным, что сеять смерть, вроде него?

Эти мысли так заняли Кледа, что он не сразу отреагировал на оклики придуманным именем «Баграт!» — одному из ребят постарше пришлось сбегать за ним, чтобы позвать к завтраку.

Баст тем временем покормил и оседлал Серика. Какая разительная смена отношения! И всё из-за одного лишь обещания им помочь. А если бы обманул? Можно списать на то, что чувствуют искренность, как и он сам, но всё равно неловко. И в то же время приятно, когда на добро добром отзываются. Как будто окутавшая душу тьма от этого стала капельку светлее.

Распрощавшись с Идой и детьми, Клед покинул замок без сожаления о том, что теперь там живут другие люди, даже если он не вернётся — дом в порядочных руках. На прощание велел Басту:

— Посмотри в библиотеке за «Изречениями мудрецов». Я вам там кое-что оставил. Считай, это благодарность за гостеприимство и за то, что охраняете замок.

— Надеюсь, вы станете нашим новым лордом, — от души сказал на прощание бывший шорник.

— Даст Кернун — свидимся, — вспомнились Кледу внезапно слова, как-то сказанные дядей завернувшему в гости старому другу.

Пустив отдохнувшего Серика бодрой рысью, последний Лоринден в роду подумал, что прошлое всё-таки осталось позади, и хватит оглядываться. Хватит ловить его призраков и пытаться выжать из себя чувства. Надо выполнить Долг, а там будет видно. Сейчас же пустота ему лишь помощник: чем меньше тащишь, тем легче. И ему действительно полегчало.

Путь лежал на Юго-Восток — именно там по словам Саната теперь спрятан Меч, в одном из разорённых замков. Наречённый больше не стал таиться в лесах — обернул голову палантином и поскакал по дороге обратно к Тракту. По нему можно было кружным путём добраться до нужного края Княжеств быстрее, чем напрямик через холмы и болота. К тому же удобно ночевать на заставах. Ну и не помешает завернуть по пути в пару крупных городов, где можно посмотреть карты и разведать обстановку в округе. Следующий — Ранвен — как раз находился в дне пути на восток от давешней заставы.

Глава 20 Аина: Воля

Весть о смерти старой баронессы и её сына нагнала Аину ещё в Хлярине. Она даже рискнула задержаться на денёк-другой, остановившись в самой дешёвой комнате ближайшего к рынку доходного дома, чтобы послушать сплетни и понять, чего стоит опасаться. А заодно осторожно поменять одежду. Правда, выбор здесь был невелик, но уж очень хотелось избавиться от платья, след которого тянулся от самой Сагаты. Пришлось менять его на другое с юбкой пошире, более удобное для верховой езды. Нелепый мужской плащ она тоже удачно сбыла заезжему торговцу, взяв взамен почти новый получше. А редкий шарф баронессы теперь оказался в моде на Севере — назывался он «палантин» и красовался на каждой третьей или четвёртой голове, причём, как женских, так и мужских.

Насчёт происшествия в замке версии ходили самые невероятные: от взаимного убийства (слухи о сложных отношениях матери с сыном докатывались и досюда) до проклятия горных духов.

На третий день на базарной площади Аина своими ушами услышала «сенсацию». Женщина, уверявшая, что проработала в Пикердоме восемь лет, с безумными глазами охрипшим от повторения голосом уверяла, что в замок ночью тайком пробрались кочевники, похитили невесту молодого барона и убили не только сына, но и племянника, приехавшего погостить, а старуха скончалась от сердечного приступа, когда узнала об этом. При этом рассказчица часто просила «запить», и охочие до сплетен горожане то и дело подносили ей чарку, от чего глаза служанки разгорались всё ярче, а история обрастала всё большим количеством сомнительных подробностей.

Аина ни разу не видела этой женщины в замке, но не исключала, что та была из дворовых слуг, редко попадавшихся на глаза, и всё-таки могла её знать. Поэтому девушка, закутавшись в палантин и накрыв голову капюшоном плаща, держалась в сторонке. В конце концов, неважно, была ли рассказчица действительно служанкой или лишь подслушала историю у одной из них, главное, что она знала достаточно подробностей и принесла в людное место нужное объяснение, впечатлив им большое количество слушателей.

Через часок изрядно захмелевшую сплетницу вдруг увели под белы ручки двое мужчин в военной форме, и по площади пошёл шепоток, что приехали княжеские приставы разбираться с трагедией.

Девушка сочла это знаком к отъезду из провинции Пикер. Направиться она собиралась в сторону родных краёв, хотя ещё не решила, домой ли. Морган так и не успел рассказать, как воцарился в Сарендоме. А, судя по разговорам Керибранов, сделать это законно было не так-то просто. Но ей, в любом случае, следовало как можно дальше сбежать от Морены, поэтому общее направление «на запад» пока подходило для обеих целей.

Хорошая лошадь стоила дорого, а для жизни нужно было ещё много всего при ограниченном количестве средств на неопределённое время. Поэтому Аина взяла кобылку попроще из тех, что остались к обеду и выехала из города, не дожидаясь завтрашнего дня. На Княжеском Тракте каждые полдня стояли заставы, на одной из которых она и заночевала, заодно разнеся выгодные себе слухи о событиях в Пикердоме, которые сейчас волновали всех. А на другой день после обеда прибыла в Ранвен — крупный город, находившийся на княжеской стороне недалеко от Тракта.

Задумавшись наутро, что делать дальше, Аина поняла, что не готова ехать прямо домой. Во-первых, раз Сарен отдали Гиродренам, заявляться туда без документов, которых у неё не было, и в одиночестве — безумная затея. Даже без Моргана у Миграна было ещё минимум двое детей: старший, скорее всего, получил в наследство родовой Болирдом, а вот младшая сестра, Иенда неизвестно вышла ли замуж ранее и не отправится ли туда сейчас, чтобы удержать новые владения в семье. Во-вторых, хлебнув самую малость «роскошной жизни», привыкшая к свободе кочевья сирота усомнилась, что хлопоты со штатом слуг, управлением целой провинцией народа, неудобными платьями и такими опасными интригами — её призвание. Но в чём оно могло ещё заключаться, понятия не имела. А посему решила остаться на какое-то время в Ранвене.

Ей понравился большой город своими возможностями. Во-первых, она наконец смогла пошить себе юбку-брюки и избавиться от надоевшего платья. А также приобрести ещё несколько приятных мелочей вроде резного гребня из кости и карманного зеркальца, которым столько раз завидовала у Морены. Оказалось, для этого вовсе не нужно быть знатной дамой — достаточно иметь деньги.

Во-вторых, здесь было очень много людей, в том числе приезжих и проезжих, носивших подчас весьма странные наряды, на которые остальные не обращали внимания. Таращиться на что-то необычное считалось признаком деревенщины, а значит, можно позволить себе ходить, как удобно, без особого риска запомниться. При этом почти никто из жителей никого не знал, кроме ближайших соседей, и даже не пытался полюбопытствовать, что выгодно отличалось от сельской местности.

В третьих, именно в крупном городе можно больше узнать о законах, даже не обращаясь к стряпчим, чьи услуги стоили достаточно дорого. Да и само по себе обращение с раскрытием истинного имени пока пугало возможными необратимыми последствиями.

Ну и в четвёртых, здесь была возможность заработать на жизнь, чтобы не чувствовать себя бесстыжей воровкой. Даже имеющиеся средства после первых необходимых покупок она старалась не транжирить. Продала свою клячу, чтобы не тратиться на её содержание — если понадобится уехать, новую тут купить нетрудно. Сняла себе комнатку в мансарде частного дома, которая стоила вдвое дешевле таверны, а от доходного дома выгодно отличалась чистотой. И всё равно переживала, на сколько хватит её кубышки. Конечно, в крайнем случае можно съездить в ту пещеру, когда всё немного уляжется — и относительной близостью к оной Ранвен тоже удобен. Но не вечно же ей тут сидеть? Да и клад лучше оставить на что-то серьёзное, а в повседневности очень хотелось самой себя обеспечить. Чтобы почувствовать власть над собственной жизнью.

В силу двух последних причин Аина решила устроиться в таверну разносчицей: так и услышишь больше полезного, и пропитание себе обеспечишь. Правда, пришлось снова нарядиться в платье и замазать шрам белилами, но поначалу новый маскарад даже увлекал. До тех пор, пока её не начали хватать за мягкие места подвыпившие посетители. Первому наглецу девушка без задержки съездила подносом по наглой роже, и тут же потеряла работу.

Два дня она злилась на несправедливость хозяина, но потом изначальное стремление победило, и Аина устроилась на новое место, учтя прежнюю ошибку. Стала незаметно использовать свои боевые навыки, чтобы ускользать от загребущих рук. И даже проработала целую неделю, прежде чем не повезло уронить особо настырного и особо пьяного торговца мордой в горячее рагу.

Впрочем, судя по спросу, разносчицы вообще нечасто задерживались на своих местах. Вряд ли точно по той же причине, но девушке это было только на руку. Так что в третью харчевню Аина пришла устраиваться уже без белил, в наскоро пошитом из дешёвого сукна сарафане, скрывавшем изгибы фигуры и с суровым выражением лица. Хозяин покривился, осматривая её, но рабочих рук не хватало, поэтому взял со скрипом, потребовав хотя бы улыбаться. Девушка выполняла требование лишь формально и нарочито неискренне, помня о том, сколько раз слышала от Брена, что улыбка преображает её в лучшую сторону. Но неприветливая и некрасивая разносчица «расхолаживала» посетителей, поэтому хозяин попрощался с ней спустя несколько дней — как только нашёл замену.

Сдаваться не хотелось. Аина решила попробовать средний вариант: сарафан немного ушила и подпоясала, шрам прятать не стала, а в поведении изобразила послушную деловитость с редкими вспышками улыбок. Приняли её в большую таверну не то чтобы с распростёртыми объятиями, но и не так неохотно, как в прошлую. Помогало и то, что разносчиц было целых три: ускользнёт одна — пощупают другую или третью.

Правда, через пару дней жена хозяина потребовала замазать шрам белилами, «чтобы не портить посетителям аппетит». Девушка внутренне оскорбилась, ведь знала по прошлому, что это не сильно влияет на её привлекательность, но лишь послушно кивнула и опять начала применять столь нелюбимую «штукатурку», решив, что вроде бы манера держаться и так помогает.

Однако ещё через неделю, после довольно бойкой вечеринки княжеских дружинников, в ходе которой девушке пришлось применить всё своё мастерство — как физическое, так и психологическое, — чтобы не попасться, как две другие разносчицы в лапы разгорячившихся от вина вояк, уже хозяин вызвал её для нагоняя за неуступчивость. Похоже, перекладывал на работницу недовольство кого-то из весёлой компании. Аина даже подозревала, кого именно. Конечно, она не знала имён, но один уже лысевший хрыч отличился особо заряженными взглядами на её фигуру.

При мысли о том, чтобы дать ему наложить на себя лапы, она не сдержалась и возмутилась:

— У вас тут бордель или питейное заведение? Я женщина порядочная и под юбку кого попало не пускаю — хоть за деньги, хоть без!

— Вот же дура, ей Дане! — всплеснул руками хозяин. — Не спаси ты нам вчера половину посуды, прогнал бы прямо сейчас, но такие ловкие руки тоже здорово экономят, так что дам тебе шанс. Постарайся понять, если хочешь продолжать тут работать. Это не бордель и под юбку к тебе никто не полезет, если сама не захочешь. Бордели, чтобы ты знала, платят налоги в городскую казну вдвое больше таверн, что нам совершенно не нужно, а для забывчивых у нас в углу сидит Велин.

Хозяин кивнул в сторону изображавшего мебель лысого здоровяка, вечно торчавшего на табурете у двери. Аина лишь однажды видела того в деле, когда Велин взял за шкирку двух повздоривших мужиков и без единого слова вышвырнул за двери обоих. Те так перепугались, что передумали драться и, мгновенно помирившись, вернулись допивать свой кувшин с медовухой. Поэтому до сих пор девушка полагала, что роль вышибалы — исключительно предотвращать буйствов помещении, дабы избежать материального ущерба.

— Но раз мужчины пришли отдохнуть, — продолжал тем временем вещать трактирщик, — им нужна пища не только для тела, но и для души. Нам платят за усладу — языка яствами, ушей музыкой, глаз хорошенькими девушками, и рук теплом женского тела. Ни больше, ни меньше! Ну потрогают тебя пару раз за сиськи — убудет от тебя что ли? Тоже мне знатная дама нашлась! Не дури! Поняла?

Аина кивнула, скрипнув зубами и вовсе не чувствуя внутреннего согласия. Но, судя по всему, либо так, либо искать другую работу. А почти все другие занятия, как и в Орде, требовали ученичества. Мыть же посуду или полы ей, действительно урождённой знатной даме, претило. В общем, она решила об этом подумать. В самом деле, непохоже, чтобы другие две девушки как-то страдали и придавали таким телодвижениям много значения.

К счастью, в тот день никто к ней руки не протягивал, ещё пару смен она инстинктивно уклонялась, а посетители, похоже, делавшие свои движения так же инстинктивно и уже слегка привыкшие к недотроге, не настаивали. Ломать себя не хотелось и решение всё откладывалось. Но вскоре коса нашла на камень: в таверну заявился давешний хрыч — один и, очевидно, прицельно за ней.

Посетителей в зале хватало, и поначалу Аина вовсе избегала его стола, прося то одну, то другую девушку обслужить вояку. Его взгляды ей вовсе не нравились — отдавали они ощущением, похожим на Моргана, хоть и намного слабее. Похоже, стареющий жеребец «закусил удила» и всю неделю накручивал себя не просто пощупать строптивую разносчицу… Взгляд на Велина почему-то не успокаивал. С уязвлённой гордости станется и дождаться, пока она будет возвращаться домой в ночи. Конечно, против городской шушеры у Аины с собой был кинжал, но если убить дружинника, снова придётся бежать, и на этот раз в Княжествах уже не спрятаться, а выйти за их пределы совсем непросто, если вообще возможно. Единственный открытый путь — на восток, где сейчас хозяйничают нарты, у которых с ней свои счёты… Хотя, ночью все кошки серы и вряд ли кто-то предположит, что виновница его смерти — девица, даже если товарищи знают, куда и зачем он пошёл. Скорее спишут на грабителей…

Однако хрыч пошёл к цели другим путём. Увлёкшуюся просчётом вариантов Аину неожиданно поймал под локоть хозяин и, крепко ухватив, с любезной улыбкой, показывающей остальным, что всё идёт, как надо, потащил её к нежеланному столу, процедив сквозь зубы:

— Не выпендривайся, иначе не защищу, — а потом вслух совсем другим тоном: — Сейчас вас обслужат, как пожелаете, уважаемый. У нас всё для радости посетителей, всё.

Дружинник, нимало не стесняясь окружающих, сходу протянул к девушке руки, и её упрямая нерешительность разом спала. Аина локтем сбила наглую конечность, при этом взмахнула подносом, отправив стоявшие на нём пустые кружки в лицо хозяину. Тот от неожиданности её выпустил и тут же получил вторым локтем под дых. Поднос в это время уже летел в рожу сластолюбца — расквасил ему нос, а подскочившая следом Аина поймала отскок головы и на возвратном движении со всего маха впечатала наглое рыло в стоявшее на столе жаркое, на этот раз не случайно, а вполне намеренно.

Велин только начал подниматься со своей табуретки, а девушка уже сорвала фартук и метнулась мимо него к выходу, на прощание плюнув хозяину под ноги и бросив в сердцах:

— Да пропадите вы все пропадом, козлы!

Она бежала до самого дома без остановок, задыхаясь от распирающих её чувств. То слёзы наворачивались на глаза от досады, то щекотал горло истерический смех. А расчёт так и не забрала! Ну и чёрт с ним! Чёрт с ними со всеми! И с этими дурацкими обычаями, и с работой! Поедет возьмёт ещё часть сокровищ в конце концов, если что. По дороге сбила пару прохожих, запуталась в сарафане, чуть не упала… И не заметила, что за ней скользила лишняя тень.

Дома Аина первым делом сбросила опостылевшее платье и переоделась к бесам в свою «вторую кожу», чтобы после всех попыток приспособиться к окружению вернуть себе ощущение себя. Иронично, конечно, ведь по рождению ей предназначалось вовсе не это. Не напади тогда нарты, она не умела бы сейчас драться. Но и в такую ситуацию вряд ли попала бы. Сидела бы сейчас замужем за каким-нибудь Марленом, кисло следя за его похождениями среди служанок и делая вид, что ничего не знает, вышивала бы от тоски гобелены, как мама, а может, нянчила бы свою дочку…

Живот внезапно свело сильной болью, которая прогнала из головы все мысли. В Пикердоме у неё кончились яды и получился большой перерыв в приёме, пока не удалось пополнить запасы в Ранвене. Так что подобные приступы были объяснимы, пока не восстановится привычка к прежней дозе. Тем более перенервничала…

Аина начала замедлять дыхание и вскоре совсем успокоилась. Боль давно прошла, а она всё сидела в созерцательном состоянии, не желая возвращаться мыслями в суету бренного существования, пока за окном не начало темнеть.

Неожиданно в дверь постучали. Но она никого не знала и никого не ждала. Первой мыслью было, что её всё-таки выследил этот похотливый гад, и Дочь Войны мгновенно схватилась за рукояти «когтей», почивавших на своём привычном месте под мышками. Но нет, не успел бы он за ней побежать в таком состоянии. Да и стук был не похож на изнывающего от нетерпения солдафона. Вот, повторился. Вполне уважительно. Может, хозяева? Хотя, зачем? Оплачено на неделю вперёд, а излишним любопытством пожилая пара не страдала.

Аина навострила свои ощущения и ей показалось, что там вовсе не мужчины. Заинтригованная, она приоткрыла дверь и увидела двух дам. Точнее, даму со служанкой. Последняя быстро выпалила явно заготовленную фразу:

— Простите, но нам показалось, что вам нужна работа? — да так и застыла с приоткрытым ртом при виде растрёпанной воительницы, затянутой в кожу.

Дама же наоборот восхищённо сверкнула глазами:

— Ну надо же, какое сокровище! Вы позволите?

Сбитая с толку девушка посторонилась, пропуская посетительниц. Пышное платье дамы и источаемый ею дорогой аромат сразу заполнили собой маленькую комнату.

Жгучая брюнетка когда-то явно была роковой красавицей, но теперь густой макияж скрывал уставшее от жизни лицо. Кажется, они тоже были в таверне…

— Чем могу служить? — вежливо поинтересовалась Аина.

Жестом предложила женщинам присесть на кровать за неимением кресла, а на лавку такой шикарный туалет точно не поместится. Дама не стала садиться, а встала напротив и испытующе посмотрела в глаза. В ней ощущалось что-то необычное, тревожное, неправильное, напоминавшее Морену, только слегка иначе: у ахсары это шло из нутра, а прекрасная дама всего лишь вывалялась, возможно, пропиталась этим, но лишь снаружи. Судя по всему, она в Аине тоже что-то «унюхала», потому что спросила через пару минут:

— Кто вас научил так великолепно драться?

— Нарты, — напрямую рубанула та в ответ.

Сейчас девушка была в таком состоянии, что скорее согласилась бы податься в бега, как преступница, чем притворяться дальше.

Тонко выщипанная бровь дамы удивлённо изогнулась:

— Вы не похожи на нартку.

— Я урождённая дочь барона, — продолжала откровенничать с незнакомкой Аина. — Мою семью вырезали, когда мне было семь, а мне заговорили память и воспитали, как одну из своих.

— А что за барон, можно узнать?

— Ал да Сарендом.

— Гиродрен что ли? — удивилась дама, и сразу же поняв свою оплошность по исказившемуся лицу собеседницы, поправилась: — Ах, простите, конечно же Мариндер. Так значит, род не погиб? Вы намерены вернуть владения теперь, когда Морган убит?

— Простите, а с кем я всё-таки говорю? — наконец опомнилась Аина, не готовая отвечать на последний вопрос.

— Ах да, прошу прощения. Баронесса Петра ал да Малфирдом.

Сердце Аины пропустило удар. Мир на секунду поплыл перед глазами. Она была уверена, что ослышалась:

— Простите, как вы сказали?

— Да-да! Тот самый замок Малфир, — горько усмехнулась женщина. — Он существует, и ему наконец нашли нового хозяина — меня.

— А почему без родовых имён?

— Потому что я обычная сирота, которая стала Отступницей Похоти и десять лет была спутницей нынешнего Меча Смерти. Но больше физически не могу нести эту ношу, и вот, в благодарность за годы, проведённые вместе, он выбил мне в Совете Княжеств тёплое местечко.

Судя по тону, местечко было вовсе не тёплым, да и по книге находилось оно где-то на отшибе, в Краю Восьми Озёр, которого не было на современных картах. Аина шумно вздохнула — вот так встреча!

— Ну что, откровенность за откровенность? Хочешь тоже стать баронессой? Я не из праздного любопытства спрашиваю. Дело в том, что мне нужна серьёзная охрана, и ты подошла бы как нельзя лучше, но не могу же я нанимать ровню по рангу? — дама снова иронично усмехнулась.

Несмотря на исходивший от неё аромат Морены, который теперь был вполне объясним, если вообще не доказывал мистическую связь между ахсарой и Воинами Смерти, Аине женщина понравилась. Не как потенциальная подруга — слишком они из разного теста, но такая внезапная прямота освежала после мытарств последних недель. С ней не нужно было притворяться. Она уже внезапно знала всё. А главное, как приближённая к главе Ордена персона, могла обладать и сведениями, которых не доставало для понимания странного заговора неведомых сил, проявляющегося в вековом противостоянии их подопечных. Это выглядело, как подарок судьбы, тот самый указующий знак, которого ждала Аина, чтобы понять, куда двигаться дальше. Она мгновенно приняла решение:

— Я согласна. И нет, баронессой я пока становиться не готова. А может, и вообще. Тем более, я не знаю, как восстановить свои права на титул.

— Ну, это я тебе подскажу, если захочешь… — женщина вопросительно на неё посмотрела.

— Алина. Зовите меня теперь Алиной. Алиной Марлин.

И снова эта ироничная усмешка. Ещё бы, ничего лучше не придумала, чем взять фамилией имя легендарного победителя прежнего хозяина её замка.

— А настоящее имя скажешь или мне искать в реестре?

— Алрина Мариндер о Иолана о Дарлен ан да Сарендом. Нарты знают меня, как Аину Дарсан. Но от них я сбежала. Я была «хедивегом»… правой рукой предводительницы, так что это имя тоже лучше не упоминать всуе. А ещё я засветилась как Аделина Сопроден о Илизия о Каспер ан да Термисдом в Пикердоме. Ныне меня там считают похищенной нартами, и лучше пусть так остаётся во избежание нехороших подозрений.

Подвижные брови леди Петры вскинулись ещё сильнее. Взгляд прожёг. Она поняла, что это значит. Не переспросила, по крайней мере словами. И не осудила, когда убедилась.

— Ну что ж, я очень рада, что мне повезло встретить тебя, Алина Марлин, — она склонила голову, как перед равной. — Впору поверить, что нормальные боги меня не забыли, послав мне такую исключительную защитницу. Деньгами не обижу, и жить приглашаю к себе. За мной охотится один из князей, который давно пытался получить это владение для своего сына. Но поскольку там есть месторождение алмазов, Совет предпочёл отдать его лояльному подставному лицу, на роль которого замечательно подошла я. Так что опасность нешуточная и охрана мне нужна рядом постоянно. Не передумаешь?

Аина… Нет, теперь уже Алина решительно мотнула головой.

Глава 21 Коса и камень

До Ранвена Клед добрался без происшествий и, смирившись с пустотой в груди, за это недолгое время почти свыкся с ней. Так что, наевшись в таверне, даже почувствовал некоторое удовлетворение жизнью и безмятежно наблюдал за посетителями, потягивая разбавленное вино.

Публика была обычная — никого особо интересного. Разве что одна компания в углу шумела и веселилась громче обычного. Состояла она из одной девушки и трёх мужчин. Мужчины пили, а девушка только пригубливала, но смеялась наравне со всеми. Похоже, пришла она с братом, а не с ухажёром, так что в целом все вели себя прилично. Но при этом некая закутанная в плащ с капюшоном фигура у стойки в углу пристально за ними наблюдала.

Немного погодя двое мужчин ушли, в том числе брат девушки, которому оставшийся товарищ пообещал проводить сестру до дома чуть погодя. А как только приятели скрылись за дверью, принялся отчаянно миловаться с ней, погасив свечу.

Фигура у стойки осталась, явно занервничав. То есть наблюдала она за кем-то из этих двоих. И вдруг, немного погодя, поймав заинтересованный взгляд Кледа, решительно направилась к нему.

— Вы позволите? — спросила молодая женщина вполне приличного вида, усаживаясь за стол. — Умоляю, позвольте!

Она протянула трясущиеся руки к его кружке и жадно выпила содержимое. Поведение её было противоречивым: слова и глаза говорили об отчаянии, а действия выглядели довольно наглыми. Впрочем, кто знает, на что может решиться человек в таком состоянии? Кледу стало любопытно и он спросил, наполняя кружку заново:

— У вас что-то случилось?

— Да. Мой муж мне изменяет с сестрой своего друга, — она мотнула головой на шумный ещё недавно столик и снова стала жадно пить вино.

Молчание затянулось, и Клед подтолкнул беседу:

— Я могу вам чем-то помочь?

— Да, — ответила женщина, сверкнув глазами.

Она поставила на стол пустую кружку и уставилась на него, словно не решаясь произнести просьбу. Парня начала забавлять эта ситуация. Он вылил остатки вина из кувшина, и собеседница сразу же принялась его допивать, разве что немного медленнее.

— Чем же? — интересно, из неё каждое слово придётся клещами вытягивать?

Женщина в третий раз осушила кружку и посмотрела слегка осоловелым взглядом. Потом глубоко вздохнула и выдала:

— Я тоже хочу ему изменить.

С минуту Клед осмысливал услышанное, а потом переспросил:

— Со мной?

— Если вы, конечно, сочтёте меня достаточно привлекательной, — стыдливо потупилась она. — Понимаю, с моей стороны самонадеянно подойти к самому красивому мужчине в зале, но…

Мозг парня понимал, что это банальная лесть, однако, приятное чувство от таких слов в свой адрес было сложно побороть. К тому же, это было чувство! Какие-то, видимо, не смирившиеся с пустотой остатки человечности сразу же вновь вылезли из того угла, в который капитулировали после бесплодного визита в Кастердом, и вспыхнули безумною надеждой: а что если женщина поможет там, где спасовал отчий дом? Та была довольно миловидной и фигура, бог весть когда показавшаяся из-под раскрытого плаща, будила воображение.

— Вы вполне привлекательны, мадам, но… Уверены ли вы, что стоит так поступать? Не пожалеете?

Женщина вскинулась и схватила его за руку в мольбе:

— Он же не первый раз мне изменяет и не с первой бабой. Это так больно! Я хочу его проучить! Да и себя почувствовать желанной…

На лице её было написано множество эмоций, но Наречённый не ощущал их внутри неё своим седьмым чувством, к которому быстро привыкал. Впрочем, до сих пор ему как-то не приходилось «читать» женщин. Может быть, на них оно не работает? Или есть какая-то иная причина? Например, она говорила то, что думала, а потому нечего было считывать дополнительно?

И главное, какая-то часть сознания подозревала, что парень занимается притягиванием желаемого к действительному. Но другая часть, та самая, скучавшая по чувствам, уже разворачивала перед ним перспективы: ведь у Наречённого ещё ни разу не было обычной женщины — такой, которая захотела бы его сама, а не под действием каких-то сил, объединявших Орден! И было страшно любопытно каково это, пусть интрижка из мести и рядом не лежала с любовью, о которой он мечтал в юности. Но тем проще: никаких далеко идущих последствий, которые отвлекли бы его от основной задачи — максимум драка с муженьком, за которую он вообще не переживал: чурбан уже заслужил хорошую трёпку своим поведением.

Тело тоже имело своё мнение — оно уже подалось навстречу приятному теплу другого живого существа и накрыло руку женщины своей:

— Ну, если вы уверены…

— Да! — горячо выпалила женщина, подключая к «горке» на столе вторую ладошку. — Я давно об этом думала, но не решалась. Просто сегодня впервые увидела мужчину, об измене с которым не пожалею…

И снова этот сладкий яд! Приятно… Но всё же заторможенность чувств давала о себе знать и Клед немного отстранился:

— Может, для начала хоть немного познакомимся?

— Фрида.

— А я Клед. Хочешь ещё вина?

— Да, немного можно, — очаровательная улыбка, очаровательный румянец…

Парень сделал знак трактирщику наполнить кувшин заново, и в ожидании они принялись разглядывать друг друга внимательнее. Кледа слегка смущало то, что они сначала договорились, и только потом начали взвешивать своё желание — в юности ему представлялось, что всё должно быть наоборот. Но что там понимал мальчишка, начитавшийся книг? Надо брать то, что само плывёт в руки.

Фрида принялась задавать обычные вопросы о том, откуда он родом, из какой семьи, чем занимался в жизни. Клед давал те же ответы, что и прочим посторонним по дороге, слегка видоизменив их после посещения родового гнезда: мол, пока служил на границе, дом разорили кочевники, семья погибла, и теперь он направляется на Юго-Восток поискать место в дружине, которая с ними сражается. Руки их в это время жили своей жизнью, поглаживая друг друга и «пробуя на вкус» ощущения.

Когда принесли вино и вторую кружку, Клед наполнил оба сосуда и хотел предложить тост за знакомство, но тут женщина испуганно ойкнула:

— Он идёт сюда, закрой меня!

Парень, инстинктивно повинуясь жесту, вскочил и стал спиной к лавке, на которой сидела Фрида. Впрочем, её муженёк смотрел только на свою новую зазнобу, продефилировав с ней прочь из таверны.

Запоздало включилось тактическое мышление и выдало вопрос: как женщина увидела мужа, сидя к нему спиной? Впрочем, повернувшись, Клед сразу узрел ответ: Фрида складывала маленькое карманное зеркальце. И как он не заметил его раньше? Верно, отвлёкся на другое… Но теперь-то можно расслабиться?

— Он ушёл, — заметил парень, возвращаясь на своё место. — Не передумала?

— Нет, — Фрида всем своим видом показывала, что слишком очарована новым знакомым и только рада поводу.

— Ну, тогда за знакомство? — Клед поднял кружку.

— За знакомство, — радостно ответила женщина, стукнув своей об его.

Новое вино было хуже предыдущего — изрядно горчило, но из-за приятной компании не хотелось скандалить с трактирщиком, так что Клед лишь слегка поморщился, осушив кружку. Дама не проявляла признаков недовольства напитком. На этот раз она оставила половину недопитой и смущённо сказала:

— Кажется, я погорячилась и слегка перебрала до этого. Может, пойдём? У тебя есть комната?

— Да, я остановился здесь.

Горькая дрянь неожиданно крепко ударила в голову, но оставлять початый кувшин этому жулику, чтобы он ещё раз перепродал содержимое, парень принципиально не хотел. Поэтому подхватил одной рукой сосуд, вторую подал даме и, слегка пошатываясь, повёл её к себе. Вот ведь интересно! Он ещё ни разу так не пьянел…

* * *

Очнулся Клед ранним утром поперёк своей кровати и не сразу вспомнил, что было вчера. Ах да, обманутая мужем женщина собиралась предаться с ним утехам! Но тогда почему он в одежде?

В памяти наскреблись лишь урывочные впечатления. Вот они поднимаются по лестнице. К верху его что-то совсем развезло. Фрида, неловко хихикая, поддерживает его под локоть. Он с трудом попадает ключом в замочную скважину. Вваливаетсяя в комнату, чуть не упав. Оборачивается, чтобы подать руку даме, но вместо этого хватает за запястье волосатую мужскую… Последняя вспышка: осознание подставы, кровавая пелена ярости в глазах — а дальше полнейшая пустота.

Понимание накрыло внезапно. Клед рывком сел на кровати и его чуть не вырвало — к горлу подкатила тошнота, а в череп ударил болезненный молот. Перед глазами всё поплыло.

Продышавшись, он осторожно открыл глаза и обвёл взглядом комнату. Так и есть — его обокрали. Но как-то частично. Не хватало перемётной сумы, меча и уздечки. Седло осталось на месте, как и плащ с палантином на вешалке.

На полу лежали осколки кувшина, умывальный таз, перевёрнутая табуретка. Рядом с тёмным пятном от вина — небольшая лужица крови. Парень ощупал себя, но ран не было, только надрез со рваным краем на кафтане. Хорошо, что, невзирая на тяжесть, он не снимал «непробивайку», пока находился на людях — лишний раз убедился, что заветы Воинов Смерти написаны кровью. То, что тело слегка затекло, не получив полноценного отдыха, казалось сущими мелочами по сравнению с медным набатом в голове и булькающим болотом в желудке. Но что же здесь произошло?

Судя по всему, он отбивался, несмотря на бессознательное состояние. Под рукой на кровати сыскался дядин кинжал, кончик был испачкан в крови. Видимо, достал нападавшего — отсюда и кровь на полу. Но почему грабители не закончили дело?

Тошнота говорила о том, что его чем-то опоили. Не трактирщик был виноват в горьком вкусе вина. Наверное, Фрида подсыпала в кружку какое-то средство из коробочки, похожей на зеркальце, когда он отвернулся, закрывая её собой от «мужа с зазнобой». Вероятно, весь этот спектакль был разыгран с одной лишь целью — поживиться его добром. А значит, там было минимум трое мужиков…

Нет, хорошо, конечно, что не всё забрали. Но как он умудрился отбиться? Или, может, ему кто-то помог? Соображать было сложно из-за тошноты, поэтому Клед осторожно спустился по лестнице в зал. Хозяин уже протирал бутылки за стойкой, служанка подметала пол, а на лавке в углу завтракал кашей амбал-вышибала.

— Меня вчера ограбили, — заявил Клед, добредя до стойки, и соображая, как выяснить обстоятельства дальше.

Трактирщик с сальными глазками, который ещё вчера вызвал неприязнь чем-то неуловимо надменным в своём отношении, невзирая на внешнюю любезность, тут же недобро осклабился:

— Если вам нечем расплатиться, я попрошу освободить комнату немедленно!

При этих словах послышалась возня сзади — дрессированный амбал начал подниматься из-за стола.

Подавив позыв тошноты, Клед выудил из кошеля на поясе первую попавшуюся монету. Ею оказался четвертной золотой соверен. Такого ещё на неделю проживания хватит вместе с питанием, но искать деньгу помельче прямо сейчас было некстати. Так что Наречённый хлопнул его на стойку с видом «утрись, жадюга!» и собирался ответить в том же духе, но отношение хозяина на лету изменилось:

— Я крайне сожалею о неудобствах, которые вы претерпели в моём заведении, но охрана комнат не входит в наши услуги.

Он сделал знак вышибале, что помощь не требуется, и, судя по звукам, тот шлёпнулся обратно на лавку. Хозяин слегка наклонился вперёд, чтобы забрать свой барыш, а Клед схватил его за ворот:

— Не мели языком понапрасну. Я хочу знать, кто это был, и где их найти.

Амбал позади снова зашевелился, но на хозяина грубость не произвела должного впечатления. Он досадливо отмахнулся от вышибалы, невозмутимо вытащил край одежды из захвата, спрятал монетку в кошель под фартуком и принял вид оскорблённого достоинства:

— Вы что же, полагаете, будто я навожу ворьё на своих постояльцев? Это вы зря, господин хороший. Тех людей я видел в первый, и, скорее всего, последний раз. Судя по некоторым словечкам и жестам, они были с Востока, и, получив добычу, скорее всего смоются из города, как только откроются ворота.

Клед оглянулся на окно. Было уже довольно светло. Если солнце ещё не взошло, то вот-вот это сделает. Он метнулся к выходу, но позыв тошноты остановил его порыв.

— Воды дай, — велел он хозяину.

Тот зачерпнул из ведра и поставил кружку на стойку. А Клед в это время вспомнил другой свой вопрос:

— Вы ничего не слышали? Мне кто-то помог? Забрали не всё.

— Велин? — окликнул трактирщик амбала.

Тот, казалось, был нем, поэтому пришлось обернуться. Вышибала отрицательно мотал головой.

— Ты никого не видел и ничего не слышал? — подчёркнуто уточнил хозяин.

— Был грохот, — амбал оказался всё-таки говорящим, но явно неохотно. — Я заглянул наверх — никого. Потом двое под руки вынесли третьего. Я решил, они меж собой подрались.

— А женщина? — спросил Клед, осушивший тем временем кружку и протянувший её за добавкой. — С которой я наверх поднимался.

Велин пожал плечами. Видимо, на женщин, как на существ неопасных, он внимания не обращал.

— А как они могли незаметно вернуться обратно? Ушли ведь ещё до того, как мы поднялись.

Вышибала указал в проход возле лестницы и, поняв, что драки не будет, возобновил поедание каши.

Клед обернулся к хозяину. Тот тоже пожал плечами с фальшивой улыбкой:

— Там чёрный выход, чтобы не таскать помои через зал, — и поставил перед парнем кружку с таким видом, словно там было дорогое вино за счёт заведения, а не простая вода.

Наречённый, скривившись от такого равнодушия, выхлебал и вторую кружку — немного полегчало. Седлать коня было долго, и без уздечки бессмысленно, поэтому он, скрепив желудок волей, рванул к ближайшим — северным городским воротам пешком.

Конечно, рванул — громко сказано. Отравление давало себя знать: мутило, шатало, адски болела голова. А рассветный колокол пробил словно прямо в черепе, не успел парень сделать и десяти шагов. Тем не менее, он дотащился до ворот — вдруг замешкаются? Если вообще через эти пойдут…

Но отбывающие уже рассосались. Пришлось подождать, пока впустят прибывших, которые ждал снаружи, прежде чем удалось поговорить со стражниками. Увы — описанная им группа из троих мужчин (один легко ранен) и двух женщин выехала в фургоне в числе первых. Теперь их уже не догнать. Пока найдёт другую уздечку и оседлает коня, они уже выедут на Тракт, а там — кто знает, куда повернут. С тем же успехом можно гоняться за ветром в поле, чему совсем не способствовало физическое состояние. Оставалось лишь послать проклятие Смерти вослед. Но это были просто бесполезные слова. А вот что теперь делать?

Обиднее всего было потерять первую рукопись «Саги о замке Малфир» — такое сокровище не восстановить. Пусть и ценность оно имеет лишь для него. А ворам такая книжица, скорее всего, без надобности. Они, возможно, и читать-то не умеют. Выбросят где-нибудь по дороге… Прям досада берёт! Но что толку после сражения кулаками махать? Возможно, не судьба ему узнать чуть более приближённые к настоящим характеры…

Напившись в общественном колодце и справив нужду в ближайшем закутке, Клед почувствовал небольшое облегчение и потащился обратно в таверну, размышляя. Возвращаться обратно в Кастер, чтобы взять ещё серебра, совсем не хотелось. Но если снова покупать пропавшее, то от запасов в кошеле останутся сущие гроши, которых не хватит не то что на год, а вряд ли на месяц. Продать Хлебушка и седло, плюнуть на меч и путешествовать на попутных телегах? Этот вариант тоже не прельщал.

Не готов был урождённый барон, ещё вчера способный позволить себе передвигаться с относительным удобством и независимостью, мыкаться по милости других, пусть и хлебнул солдатских лишений в Когтях. Да и то — там были товарищи, обоз и пустые деревни. Отсюда же пешком напрямик до южной границы, наверное, месяц тащиться. А там ещё боги знают сколько нужный замок искать. Если же не найдёт — так и вовсе понадобится новый план, который на пешем ходу к осени затевать вдвойне несподручно.

Разве что заработать? Наняться и правда в какую дружину на время? А может, даже в городскую стражу возьмут? Тогда можно обойтись без коня… Впрочем, на жалованье стражника вряд ли нового купишь, а старого полгода кормить да постоем обеспечивать неразумно в таких обстоятельствах. Уж лучше в дружину — там и денег конникам должны побольше платить. Забавно, что ложь, рассказанная по дороге другим, может обернуться правдой…

Хотя нет, если сейчас записаться в дружину, потеряешь драгоценное летнее время для поисков. Лучше найти разовую работу: сопроводить какой-нибудь торговый караван (желательно, в нужном направлении) или что-то в этом духе.

Напившись и отлив ещё раз, Клед почувствовал себя уже более-менее сносно и решил сходить на южный рынок, чтобы там поискать возможных нанимателей из интересующей его стороны Княжеств. Есть пока совершенно не хотелось.

Уже перед рынком он спохватился, что дыра на кафтане не прибавит ему авторитета в качестве наёмного клинка. Пришлось завернуть в швейную мастерскую, где хорошенькая подмастерье быстро и аккуратно исправила недочёт за медяк. Девушке явно понравился молодой воин, она то и дело бросала на него сверкающие взгляды из-под чёлки. Наречённому после случившегося было совсем не до романтики, но самочувствие заметно поправилось. Всё-таки есть в женщинах что-то волшебное…

В оружейном ряду Клед присмотрел более-менее сносный меч за небольшие деньги, хотя брать пока не стал. Зато ненавязчиво продемонстрировал продавцу своё умение с ним обращаться и узнал, куда обратиться наёмнику в поисках работы. Его направили к другому торговцу, Харбу, в лавке которого продавались исключительно дорогие клинки.

— Что за наёмник без меча? — насмешливо, но беззлобно спросил холёный смуглый мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и цепким взглядом.

— Меч — дело наживное, — бесстрастно парировал Клед, изо всех сил старавшийся не показать своё неважное самочувствие. — А вот без него немногие чувствуют себя воинами, — и он многозначительно приподнял бровь.

В глазах собеседника мелькнула улыбка. В следующий миг откуда-то стремительно вылетел кнут. Парень инстинктивно отклонился и поймал хвост посередине, сразу дёрнув на себя. Однако противник не выпустил рукоятку, а чуть подался вперёд, вытянув руку. Чувствуя, что «проваливается», Клед перестал тянуть, и Харб, пользуясь моментом, резко дёрнул оружие назад. Плетёная кожа неприятно проехалась по ладони, но Наречённый удержал кончик, перехватил хвост другой рукой и намотал на локоть. Глаза двух мужчин сблизились и остановились, испытующе буравя друг друга.

Клед и не думал форсировать схватку, понимая, что это испытание — он лишь отвечал на вызов. Наконец, Харб криво усмехнулся и отстранился, давая понять, что противостояние окончено. Клед выпустил кнут, и торговец ловко смотал его, снова спрятав под прилавок. Он определённо знавал боевые деньки.

— Хорошо, — кивнул Харб. — Приходи завтра в полдень к корчме «Рыжий пёс». Это здесь недалеко, за углом и вверх по Кузнечной улице. Там будут кулачные бои. Победителю достанется хороший меч и работа.

Клед благодарно кивнул и вышел. Даже не верилось, что всё могло так удачно сложиться. Конечно, надо ещё победить, но… Вряд ли среди противников будут Воины Смерти рангом повыше, а остальных он не боялся. Среди сгустившихся туч появился просвет! Бодрости прибавилось, и хотя по-прежнему немного подташнивало, кажется, прорезался аппетит.

Напившись ещё раз из площадного колодца, парень отправился вверх по Кузнечной улице разведать, где та корчма, и заодно заморить червячка.

* * *

Петра сидела по левую руку от Харба, закутанная по глаза в палантин, и делала вид, что всего лишь спутница. Так было удобней и безопасней. Торговец был старым боевым товарищем Меча по давней кампании против нартов в юго-восточных баронствах, после которой они позабыли про южную ветку своей Тропы. Знакомство пригодилось Армату, чтобы держать под присмотром Ранвен, в котором не было Обители Смерти. И вот теперь Харб, по старой дружбе, оказывал покровительство бывшей подружке Меча.

Конечно, по правилам Отступниц, нельзя привязываться, но Меч Смерти — это вам не какой-то обычный Кинжал, даже не Скимитар, которых в лучшем случае принимает только Хозяйка местного Красного Дома, а в худшем с горем пополам обслуживают толпой. Меч один регулярно входит в Арку Смерти, и отвести то, что он оттуда выносит, мало кому под силу. Так что привязанностью в чистом виде их отношения не были — скорее, вынужденным партнёрством, которое оба привыкли ценить. Вот и сейчас, с этим титулом она скорее выполняла бессрочное политическое задание, чем получила награду за службу. Но — и на том спасибо. Мало кто знал, что большинство Хозяек так и умирает в постели, перебрав Тёмной Силы… А уж что ждало её при таком особом статусе, и вовсе никто не догадывался. Так что, можно сказать, ей повезло.

Харб предоставил не только кров в одной из своих резиденций, но и незаметную охрану в городе. Однако для дальней дороги ей нужны были люди, не связанные узами преданности кому-то другому. Ей необходимо сколотить собственный минимальный гарнизон из тех, кто дойдёт с ней до конца. И разворачивавшееся сейчас соревнование служило именно этой цели.

Эльба стояла позади с бумагой и угольным грифелем наготове, чтобы записывать тех, кого хозяйка отметит, и позже отобрать их в отряд. Однако пока наскреблось только два имени, более-менее представлявших интерес. Право слово, эти провинциальные увальни, предлагавшие свои услуги в качестве воинов, после Главной Обители Смерти, где служили только лучшие из лучших, вызывали лишь зевоту: двигались неуклюже, махали кулаками наудачу. Может, зарезать разбойника они и в состоянии, но против подготовленных убийц, которых за нею пошлют, если выследят, у них нет шансов.

Новая бойчиха, безусловно, была находкой, но её Петра наняла в качестве личной телохранительницы. До сих пор с этой ролью худо-бедно справлялась Эльба, которую она лет пять назад взяла личной служанкой. Так было удобней, чем ждать визитов послушниц из Красного Дома, чтобы прибрать свой небольшой особнячок.

Девушка к тому времени была уже слишком взрослой, чтобы становиться Отступницей, но изрядно натерпелась на своём сиротском веку и приобрела немало полезных навыков для выживания, а главное — безжалостную решительность. Боевым мастерством она не владела, но замечательно притворялась беспомощной, пока враг не подходил на достаточное расстояние, чтобы одним ударом покончить с ним.

Собственно, так они и познакомились: Петра вечером шла с тайной встречи по просьбе Меча и заметила в тёмном переулке двух мужиков, насевших на хрупкую девушку. Та голосила, умоляя о пощаде, но к тому времени как Петра успела за неё вступиться, уже выпустила кишки схватившему её в охапку мужлану. Второй отпрянул, заметил даму и решил отыграться на ней, схватив за шею, но Отступница не зря много лет грела бок предводителю самых опасных воинов: кастет с длинными когтями, уже надетый на руку, сначала полоснул дурака по лицу, а потом распорол горло.

Взбудораженные женщины зашли в ближайшую таверну, чтобы запить происшествие, и за кружкой горячительного две сироты быстро нашли общий язык. Пережитая вместе опасность сразу породила взаимное доверие, а успешное её отражение — уважение, ну и последовавшее предложение службы накрепко их связало, так что после «отставки» главной Отступницы Похоти Эльба последовала за ней.

Алина же была редкой женщиной, явно отлично обученной драться. Петра даже не знала, что нарты так умеют. Судя по рассказам Меча, они не блистали выдающейся выучкой, просто «кое-что умели» и были «достойными соперниками». Но существовали у них особые воины — как правило, женщины — которых называли Ходячей Смертью. Обычно они не воевали в общей массе лицом к лицу, а незаметно, исподтишка, из засады или из-за спины наносили огромный ущерб противнику. Найти пусть даже недоученную представительницу этого редкого мастерства, покинувшую, как выяснилось, вовсе не родное стойбище, было равноценно чуду.

Но её участия в отборе отряда Петра не желала. У неё был свой метод определения перспективных воинов, в действенности которого убедился даже Армат. Она зачастую видела потенциал ещё до того, как он полностью проявится. А секрет был в том, чтобы оценивать скорее силу духа, чем боевые навыки, которые являлись делом наживным. По её глубокому убеждению, дух был намного важней для победы, чем техника. Именно таких людей она хотела отобрать. Но для этого ей никто не должен был мешать всякими другими соображениями, а Алина, несомненно, не стала бы молчать.

Вроде бы тоже сирота, но если Эльбе Петра естественным образом стала хозяйкой и главой, то с Алиной так не получится. И дело не в том, что та знатного рода. Опять же, дело в соотношении духовных сил. Нартскую сироту вела какая-то своя звезда, и Петра не надеялась, что сможет надолго её удержать.

В пути она будет бесценной. Но на сегодняшний день пришлось отправить её с не очень важным поручением на ближайшую заставу, где должен был ждать человек Армата, на случай, если Петра всё же решится принять сопровождение из Ордена. Что оставалось запасным вариантом на самый крайний случай, поскольку в последнее время Петру начало трясти от близости полных посвящённых, Алтарей или Дольменов Смерти и всего, что с этим связано. Ей казалось, что они вытягивают из неё жизнь.

И потом, такое решение вопроса обеспечивало лишь безопасность путешествия, но не позволяло набрать и проверить в деле свой собственный контингент. Поэтому, рассудив, что с Алиной можно немного снизить требования к участникам отряда, а в таком случае состав непременно наберётся, Петра передавала Мечу отбой. Заодно это было для девушки первым заданием и небольшим испытанием, пусть и не таившим особых опасностей, помимо тех, что поджидают любого путника в дороге.

Так, а вот это уже интересно! В круг в центре двора вышел темноволосый юноша, державшийся невозмутимо по-хищному… В животе проснулось и заворочалось тёмное существо. А когда парень, просто уклонившись от пары размашистых ударов, одной оплеухой вышиб слабого противника, так и рванулось в его сторону. Будь его коса подлиннее… Да нет, чутьё не обманывало Петру! Это был Наречённый Смерти. Опустошённый от тьмы и дивно хорошенький.

Голод, который губил в конце концов всех Отступниц, снова проснулся и начал нешуточно грызть её. Парень после посвящения явно никого ещё не убил, значит, опасность минимальная, а испить ещё раз страсти раскрепощённого Зверя хотелось — аж жуть! Петра была особой довольно страстной, но после Меча жалкие обычные мужички производили впечатление издевательского плевка вместо хотя бы ковшика чистой воды для изнурённого жаждой. Этого же мальчика с удивительными серыми глазами, похожими на звёзды, явно ждало большое будущее в Ордене. Но сейчас он пока там лишь одной ногой и не сможет причинить ей существенный вред своими излияниями. Тёмная Мать, она и не смела надеяться на такую удачу!

Петра шепнула Эльбе:

— Этого точно берём. Даже если каким-то чудом не победит.

Харб бросил на неё ироничный понимающий взгляд.

— Вчера занесло каким-то ветром. И у парня как раз нет меча.

— Есть у тебя что-нибудь не слишком дорогое, но достойное стать призом для победителя, если им окажется не он? — поинтересовалась Петра.

— Найду, если понадобится, — заверил торговец.

Призом был старый личный меч самого Харба, который тот согласился отдать Петре за какую-то серьёзную услугу со стороны Армата. Сделанный из особого сплава с «небесным железом», он некогда устоял против чёрного скимитара — самого недоброго известного оружия с толикой магии, и поэтому должен достаться именно тому, кто ближе всех будет охранять леди ал да Малфирдом. А она уже практически решила, что таким человеком станет этот… как его? Клед Корсун.

* * *

Аина… Не могла она привыкнуть к новому фальшивому имени. Да и не видела смысла. Главное, отзываться. Пока. Скорее всего, оно такое же временное, как и Аделина Сопроден — только для этого этапа жизни. А в том, что он будет не последним, у неё как-то даже не возникало сомнений. Конечно, у неё неоткуда было взяться полагающемуся знати гонору, да и набил он ей оскомину за недолгое пребывание у семейства Керибран… Но провести всю жизнь в качестве охранницы безродной баронессы где-то на краю света её точно не прельщало. Она даже строила отдалённые планы о том, что после путешествия, вновь оказавшись на Юге, сможет забрать волшебный меч из тайника, в котором его оставила.

Хорошо бы, конечно, к тому моменту решить, что делать со своей жизнью дальше. Петра обещала рассказать ей, как добиться восстановления владений, когда появится свободное время. Хотя Аина вовсе не была уверена в том, что ей нужна такая ответственность, как замок и целая провинция народа. Организация такого хозяйства, чтобы оно могло само себя содержать, казалась делом слишком хлопотным и малоинтересным. Впрочем, наблюдение за Петрой, которой придётся решать схожую задачу, может показать, насколько та выполнима и стоит ли вообще игра свеч.

Однако для этого сначала нужно было благополучно добраться до Малфирдома. А они туда только собирались.

Выезжая из Ранвена, Аина кипела от возмущения из-за того, что ей не удастся посмотреть на отборочные состязания, устроенные Петрой и хозяином дома, в котором они жили. Ведь даже недоученная Ходячая Смерть кое-что понимала в кулачных боях! Но, как говорят нарты, назвался сарлуком — полезай в упряжку. В этом был первейший минус найма: ты уже не сам себе хозяин. Хотя, честь по чести, сколько времени в своей жизни Аина была по-настоящему свободна? Несколько недель в Ранвене? По крайней мере, сейчас ей деньги платят. Даже за поездку, которая не входила в обычные обязанности, отсыпали пару монет.

Так что через пару часов пути девушка успокоилась, чему немало способствовала размеренная рысь предоставленной ей скромной, но довольно бодрой лошадёнки и привычный вид природы вокруг. Слева, с бока Княжеств тянулись поля, полные сейчас самых разных цветов, а справа, по баронской стороне — больше рощицы. Движение по тракту было довольно оживлённым, но не до такой степени, чтобы доставлять неудобства. Наоборот, путешествовать по широкой дороге, вымощенной когда-то огромными кадоровыми плитами, которым не было сноса, пусть и слегка подзабившимися на стыках травой и пылью, казалось невероятной роскошью для кочевницы. И стало понятней, зачем так люто подковывают местных лошадей.

Дополнительным тайным развлечением служило то, что Аина решилась ехать прямо в своём боевом костюме из кожи полоза. Разумеется, не напоказ, но сознание того, что под длинным кафтаном, наскоро переделанным Эльбой из старого платья, на ней именно любимый наряд, приносило целую кучу интересных ощущений. Девушка частенько ловила на своём лице улыбку. Например, когда представляла, как на её вид отреагируют на заставе, если придётся вдруг скинуть кафтан.

Женщины в этих местах почти поголовно носили платья. Исключением лишь изредка становились юбка-брюки, да и то лишь у городских дам, которые по своему положению склонны были передвигаться верхом — не пешком и не в повозке. Необходимость не выделяться в этом вопросе угнетала Аину, и вот теперь она дерзнула делать по-своему! Одно толькоэто вызывало подъём духа.

Петра её поощрила, признавая практичность такого наряда для женщины-воина, что само по себе звучало дико для большинства жителей Свободных Княжеств. Только наказала сделать вот такое подобие кафтана поверх, чтобы не привлекать внимание издалека — это расходилось с интересами как хозяйки, так и телохранительницы. В платье-кафтане было сделано достаточно прорезей, чтобы оно не мешало ни ездить верхом, ни ногами бить, если что. Подол можно даже использовать в качестве отвлекающего манёвра, как Альвейд делала с шарфом.

А вообще, бывшая сирота, ныне же леди ал да Малфирдом сказала, что стоять на своём надо насмерть, иначе тебя утрамбуют в глубокий сундук, и дышать будешь только через дырочку. Главное при этом — чувствовать своё непререкаемое право ходить или поступать именно так. И чаще всего, это ощущение передастся большинству окружающих.

То есть, до приезда на заставу, следовало привыкнуть, убедить саму себя в том, что подобный наряд — нормален, без оглядки на здешние нравы. Чем Аина и занималась, периодически мысленно окидывая взглядом себя и боковым зрением отмечая, как реагируют на неё встречные проезжие. Озадаченные взгляды, конечно, попадались, но челюсть ни у кого не отпадала. В конце концов, девушка пришла к выводу, что чем меньше она сама обращает внимание на собственную внешность, тем реже вызывает интерес у остальных. И потому сосредоточилась на воображении себя в Орде, где ни наряд, ни боевая посадка женщины на коне ни у кого не вызывали вопросов.

На заставе Аина, спешившись, уже вполне хозяйским жестом кинула конюху монетку за корм, чистку и постой лошадки. Уверенным шагом вошла в таверну, окинула цепким взглядом зал, оценивая возможные угрозы… И сразу выделила одного мужчину, от которого исходило явное ощущение опасности. Остальной обычный люд интереса не представлял.

Через секунду до Аины дошло, что это и есть нужный ей человек. Петра предупреждала, что он, скорее всего, как-то замаскирует свою принадлежность к Ордену Смерти, поэтому предполагалось, что девушка сначала отобедает и понаблюдает, чтобы определить, кому следует отдавать письмо. А получилось вон как.

Воин тоже сразу обратил внимание на Аину — скорее всего, в ответ на заряд в её взгляде, который она от неожиданности не успела погасить - и пристально уставился на неё. Ну что ж, тогда есть смысл сразу перейти к делу, чтобы не плодить подозрения.

Девушка решительным шагом подошла к дальнему столу, который занял крепкий мужчина в одежде охотника с капюшоном на голове, очевидно, скрывающим косу. Села напротив и как бы невзначай сделала условный жест ладонью от сердца вперёд, заодно выложив на стол послание, хранившееся за пазухой:

— Я от Миледи, — сказала она, внимательно следя за реакцией воина. — Полагаю, что к вам?

Напряжение во взгляде собеседника спало, как только он узнал «Салют Смерти». Кивнул и так же неприметно обозначил ответный жест ладонью ото лба вперёд.

Аина мысленно выдохнула и подвинула бумагу к нему. Мужчина взломал печать и пробежал глазами послание. С интересом поднял глаза на девушку, по прежнему не произнося ни слова. Она почувствовала себя немного неловко и кликнула трактирщика:

— Подайте мне ронга, любезный, горло промочить с дороги, — потом обернулась к собеседнику: — Если вы не против? Или мне отсесть за другой столик?

— Нет-нет, — разлепил он наконец-то губы, которые до этого казались просто высеченной в статуе складкой — на лице, лишённом мимики, признаки жизни подавали только глаза.

«Так вот они какие каменные, полноценные Воины Смерти», — подумала про себя Аина и порадовалась, что Брен не прошёл посвящение до конца. Впрочем, тогда у них ничего и не вышло бы.

Тем временем принесли кувшин ронга, за который мужчина сразу же расплатился, а потом разлил напиток по обеим кружкам, таким образом перехватив инициативу. Не зная, как реагировать на подобное, Аина сложила руки на груди и вопросительно уставилась на него:

— Зачем вы это сделали? Хозяйка снабдила меня средствами на дорогу.

Вместо ответа воин подбросил вторую монетку, целя в её кружку! Аина успела поймать кругляш над самой жидкостью и с возмущением швырнула его в сосуд «собеседника»:

— Что это значит?!

У глаз мужчины обозначились морщинки, как будто он собирался улыбнуться, да каменные щёки не захотели растягиваться:

— Простите. Это я вас проверял. Вы ведь теперь будете охранять Миледи?

Аина неопределённо фыркнула, наконец расслабившись и припав к питью. Хоть на Тракте пыли было и меньше, чем на просёлочных дорогах, но в горле всё равно першило. К тому же она поняла смысл действий собеседника и перестала его опасаться. А в молчанку играть могут и двое. Кажется, она не обязана ему ничего объяснять. И так понятно, что он просто хотел убедиться в её пригодности, прежде чем повезёт эти сведения своему старшему. Неясно лишь, почему проверил только реакцию.

— Может, сразиться желаете? — спросила она иронично, поставив пустую кружку на стол.

— Нет, благодарю, мне достаточно, — ответил воин, снова наполняя её кружку.

Ну слава Дане! Аина с сомнением посмотрела на уже слегка ударивший в голову ронг — он был крепче тех, что подавали в трактирах Ранвена, точнее, менее разбавлен.

— Простите, мне надо пообедать, — сказала она. — Ответ писать будете?

— Нет. Оставайтесь, а мне теперь здесь нечего делать. Удачи вам. И бдительности.

Так и оставшийся безымянным Воин Смерти покинул таверну. Аина же заказала себе еды. Мясное рагу было довольно вкусным, но немного островатым. Оставшийся ронг пришёлся кстати, чтобы его запить. А после на просьбу о горячем питье ей подали неплохой аналог тинче на местных травах, который достаточно прояснил голову, чтобы через полтора часа выдвинуться в обратный путь.

Дело было сделано, встреча с неизвестным воином прошла успешно, из-за странной одежды ровным счётом ничего не случилось, и благодаря этому Аина почувствовала себя уверенней в новой роли «самой себя». Как знать, быть может, путешествием в Малфирдом она сможет заслужить репутацию достойного наёмника. Особенно если хозяин дома в Ранвене, который, кажется, промышлял подобным сводничеством, будет её рекомендовать. Во всяком случае, ощущала она себя сейчас намного лучше, чем пытаясь пристроиться в Пикердоме или таскать подносы в кабаках! Словно душа встала на место. И после убийства Моргана было так же.

Может, боевые услуги — и правда её призвание? Каким бы странным это ни казалось для женщины в Свободных Княжествах. Но ведь не одна Петра из знатных дам могла нуждаться в сторонней защите в тот или иной момент. А охранник своего же пола сильно облегчает жизнь. Тогда Аина станет уникальным специалистом и, скорее всего, сможет неплохо заработать.

Среди нартов с этим было проще, но увы, грабежи, а главное, Морена с её коварными планами и жуткими склонностями, закрывали дорогу назад. Охранное наёмничество в данный момент казалось наиболее привлекательным вариантом, по крайней мере, на какое-то время, пока не обрастёт деньжатами и связями. А там можно будет задуматься и о владениях… Судя по немногому сказанному Петрой, вернуть их можно в любой момент. Главное, доказать, что она — это она. Может, и к тётке стоит съездить после того, как меч заберёт. Попутешествует по Югу, снова увидит море…

За такими мыслями обратный путь прошёл незаметно. В Ранвен Аина въехала прямо перед закрытием ворот. И сразу направилась к хозяйке. Однако Эльба, сидевшая у дверей Петры, сказала, что ночью будет дежурить новый телохранитель, которого как раз сейчас вводят в курс обязанностей. Так что можно отоспаться и заступать на пост уже утром.

Целый день в седле изрядно утомил Аину — она успела отвыкнуть от подобной нагрузки с тех пор, как добиралась с Марленом в Пикердом кружным путём. Так что телохранительница была рада возможности откиснуть в бадье с горячей водой и плотно поужинать, запивая разбавленным вином, как здесь было принято. Всё это нагнало на Аину блаженное расслабление, и она уснула, как убитая, едва завалившись в кровать.

* * *

Проснулась Аина неожиданно рано. Успела позавтракать на кухне вместе со слугами и отправилась заступать на пост. К её удивлению, у двери никого не было. Девушка насторожилась. До того, как наняли этого третьего парня, если она уходила поесть, вместо неё сидела Эльба. А сейчас — никого. Уйти хозяйка в такую рань не могла — она не выходила из покоев раньше полудня. Ведь помимо того, чтобы выспаться, ей нужно было ещё сделать причёску, наложить макияж, мудрёно нарядиться…

Так что же случилось? Бывалая Отступница прокололась и взяла на работу разгильдяя? Или беда пришла раньше, чем ждали? Насколько Аина поняла, Ранвен вообще и дом Харба в частности баронесса считала для себя относительно безопасным местом, выставляя охрану у дверей на всякий случай. И если до кочевницы дошло, что этот «всякий случай» не означает возможности оставлять пробелы в охране, не мог же второй телохранитель быть тупее?

Аина замерла, раскинув свои «тонкие» чувства, насколько могла: не случилось ли где беды? Может, нового охранника уже убили или связали, и нужно срочно бить в набат? Она ощутила размеренный фон неспешно шевелящихся по хозяйству слуг в отдалении… А баронесса, похоже, была не одна и не спала. Но понять, в страхе та или в благости, девушка не успела — дверь открылась и наружу выскользнул темноволосый парень с растрёпанной толстой косой в распахнутой куртке.

Понимая, что в случае опасности медлить нельзя, Аина ринулась к нему, метя ударить в глотку, чтобы сразу обездвижить, а потом разбираться. Но таинственный посетитель молниеносно развернулся, видимо, краем глаза, уловив движение, и уклонился, в свою очередь попытавшись её захватить.

Атака застала Кледа врасплох. Он не ожидал, что на него нападут сразу за дверями спальни. Надо было не пренебрегать правилами и застегнуть «непробивайку», но поздно думать. Казалось бы железный захват неожиданно поймал пустоту. Пришлось развернуться, следуя за крутящимся, как юла, противником. За это время Клед успел выхватить из ножен на поясе дядин кинжал и со второго раза впечатал нападающего в стену, прижав его всем телом. Предплечье с клинком вдоль него должно было лечь на горло, чтобы припугнуть быстрой расправой, но оказалось заблокировано в последний момент рукой противника, державшего таким же обратным хватом странный кривой кинжал полумесяцем.

При столкновении тел Клед ощутил под грудью аномальную мягкость, которая сбила его с толка, и уставился в хорошенькое женское лицо, смотревшее на него немного насмешливо. Мозг забуксовал, пытаясь понять, что происходит.

Аина тоже не сразу разобралась в происшедшем, схватилась за «когти», видя, что парень достаёт кинжал. Но при ударе о стену все детали картинки сложились воедино: приёмы чем-то неуловимым напомнили ей Брена, хозяйка наверняка отдала бы предпочтение в найме Наречённому Смерти, случись такой на соревнованиях, а там почему бы и не поохранять её «вплотную»?

Поэтому, оказавшись зажатой между крепким телом и стеной, она прекратила сопротивление, не доводя до греха. Резкое отключение враждебных намерений сработало: парень замер и очень смешно хлопал глазами, разглядывая её лицо. А ещё от его тела шёл жар, проникавший ей в поры. И хотя в нём читалось недавнее удовлетворение с другой, что-то внутри потянулось навстречу со слепой силой ростка, пробивающегося из-под земли к солнцу. Закрыться не получалось, так что пришлось решать вопрос механически:

— Может, слезешь, напарник?

— Сначала ответь, зачем ты напала.

— Я пришла принять смену, на посту — никого. А тут от подопечной выходит какой-то мужик…

— Так ты второй телохранитель? Женщина?!

Удивление на его лице было, конечно, забавным, но и слегка оскорбительным. Поэтому Аина вместо ответа легонько потыкала кончиком второго когтя ему в бедро со внутренней стороны — куда доставала прижатая в локте к стене вторая рука.

Клед, считавший все конечности противника благополучно заблокированными, резко отпрянул, почувствовав острие. А девушка, спрятав кинжалы в ножны под мышками и оправив свой странный кожаный костюм, возмутительно обтягивающий соблазнительные формы, назидательно сказала:

— То, что меня недооценивают, тоже можно использовать, как преимущество. Ну что, будем знакомиться? Я Алина.

— Клед, — машинально ответил парень.

Он всё ещё укладывал в голове происшедшее, но кинжал тоже спрятал. Девушка тем временем переместилась в освещённый уголок с креслом — тот самый «пост». Свет от стоявшей на комоде рядом свечи упал на её левую щёку и высветил крупный шрам. Мозги у Кледа снова поплыли. Этот шрам, светлые волосы…

— Ты?! — воскликнул он и опять схватился за кинжал.

Расслабившаяся было Аина тоже мгновенно напряглась, вставив большие пальцы в петельки «когтей». Не поняв возгласа, она пристально всмотрелась в собеседника, и теперь, когда свет упал на его лицо, узнала наконец эти серые глаза-звёзды. Она шумно выдохнула и плюхнулась на стул.

— Ну, я. И что теперь?

— Ты же была с нартами.

— Я от них сбежала.

Клед какое-то время буравил девушку подозрительным взглядом. С одной стороны, именно ей он обязан тем, что остался живым в детстве. С другой, она из ненавистного племени кочевников — бандитов и убийц. С третьей, он ей уже отплатил тогда на ярмарке в Астене, хотя и не сполна. С четвёртой же…

— А здесь что делаешь? — уже не так напористо спросил он.

— На жизнь зарабатывать как-то надо, — развела руками Аина. — А я умею только драться.

— Петра знает? — спросил Клед.

— Знает. Именно поэтому она меня и наняла, — с вызовом ответила Аина.

Про себя же отметила, что он уже называет хозяйку по имени, фактически подтверждая близость. Это её неожиданно разозлило. Она-то считала, что будет самым доверенным лицом из-за общего пола, сиротства и разделённых секретов! Но, видимо, показные достоинство и мудрость Петры действовали только до первого мужика. Куда кочевнице тягаться с Долдоном Смерти, который может ублажить похотливую сучку? Аине захотелось уколоть его в ответ:

— А ты что же, не в Ордене Смерти уже?

— У меня Вольница, годичный перерыв, — ответил парень.

Хоть Аина и догадалась об этом заранее, но то, что Клед тоже стал объясняться, немного потешило её уязвлённое самолюбие. Впрочем, недостаточно, чтобы на этом закончить.

— Я гляжу, ты быстро нашёл пост поудобнее, — иронично заметила она, кивая на дверь с намёком на интимную связь с хозяйкой.

— А это не твоя забота, — холодно ответил парень.

Лицо его сделалось вдруг совершенно каменным, почти как у того Воина Смерти на заставе — ну чисто кадоровая статуя. Почему-то это задело ещё больнее.

— Да мне вообще-то плевать, — зло сказала она. — Лишь бы ты справлялся с обязанностями. Оставляй что ли знак какой, что ты внутри. Или выходи заранее, когда пора сменяться.

— Я учту, — с надменным кивком бросил этот наглец таким тоном, что аж сердце заледенело.

Потом развернулся и удалился в сторону кухни. Аина осталась один на один со своим раздражением. Чем-то он её выбесил так, что прибила бы, честное слово! Но чем именно… непонятно.

Клед же машинально шёл по коридору, и только упёршись в тупик на первом этаже, очнулся, сообразив, что даже не думал, куда направляется. Эта девушка выбила его из колеи. Непонятно чем. Возможно, всеми теми противоречиями, которые олицетворяла. С одной стороны, к груди словно прикипело жгучее ощущение её пышных округлостей. С другой, из прошлого тянулось к ней недоверие. С третьей, какое право она имела судить личные пристрастия хозяйки? А с четвёртой, почему же ему стало стыдно за эту жаркую ночь?

Петра по классификации Кледа была типичной «самочкой», что усугублялось её посвящением в Отступницы Похоти. Только сейчас, вдали от Обители, он впервые имел возможность убедиться в том, что ему когда-то объясняли девчонки из Красного дома: Отступницы не могли сопротивляться своей жажде Тёмной силы. И хотя его уровень посвящения не совпадал с Петриным, да и Смертной Тени после Наречения почти не осталось, её прямо-таки трясло от вожделения. Она еле дотерпела, пока они останутся наедине.

Сам он тоже ощутил не вполне здоровую тягу к ней. Женщина, конечно, была ещё красивой, очень холёной и с великолепными манерами, но уж очень намного старше. Однако эта её алчность помимо воли пробуждала в теле Зверя, примагничивала к себе и заставляла снова и снова брать её до полного изнеможения…

Хотя, не исключено и то, что его с этой женщиной связали незримые нити судьбы. Уж что-что, а такая встреча однозначно была знаком Истинного Пути. Шутка ли? Он чуть не вытаращил глаза самым неприличным образом, когда узнал, что его нанимательница — баронесса ал да Малфирдом! Конечно, в отличие от многих, он догадывался, что этот замок существует в действительности, но полагал, что его название — одно из искажений, сделанных в книге, а тут — поход именно в ту сторону! Мог ли Меч вернуться туда? Впрочем, вряд ли — Санат указал на юго-восток, не на юг. Но как знать, возможно, в том замке приоткроется что-то новое о семейной истории, даже более настоящее, чем утерянное ныне «первое искажение» правды в виде той рукописи… А ведь если бы не кража, они бы не встретились! Воистину, не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь!

Вздремнуть удалось всего часа полтора. Да, наверное, всё дело в этом — надо восстановить силы. Где тут кухня?

И только жуя выделенный заботливой кухаркой кусок мясного пирога, Клед вдруг осознал, что снова испытывает чувства! Он даже застыл с открытым ртом, немного не донеся до него еду. Прислушался к ощущениям ещё раз — так и есть! Стыд, раздражение, возмущение — не лучшие, но всё же настоящие. Похоже, женщины действительно кое-что лечат. Вот только которая из них? С этим ещё предстояло разобраться. А время будет.

Глава 22 Смертная Тень

Подготовка к отъезду заняла ещё две недели. Петре пришлось в итоге назначить над воинами сопровождения старшим другого десятника, благо сыскался среди показавшихся себя на турнире таковой с опытом. Потому что Клед ей требовался свежим к вечеру, а для этого днём он должен был отдохнуть. Эльба суетилась по хозяйству, собирая припасы при помощи наёмников. Сама же леди Малфирдом занималась последними закупками и договорённостями.

Это путешествие осложнялось тем, что Южный князь, желавший завладеть Малфирдомом, как раз контролировал ту часть страны, по которой лежал прямой путь туда. Поэтому нужно было объехать через северо-восток, а потом углубиться в приграничные баронства на юго-востоке. К счастью, Алина и в этом смысле оказалась счастливой находкой. Она знала, как нарты помечают свою Тропу Войны и уверяла, что сможет найти её южную ветвь, которой кочевники давно не пользовались. Та как раз вела вдоль гор через её новые владения — Край Восьми Озёр — в южные пустынные земли. Лучше не придумаешь, чтобы держаться подальше от врага.

После захвата кочевниками Сагаты Армат опасался возобновления их набегов на южную сторону, но беглянка уверяла, что в этом году нартам точно будет не до того. Что ж, хорошо, если так. Хотя Меч всё равно потихоньку стягивал силы в ближайших к замку Обителях в Астене и Нивзене. А Совет собирал собственную дружину в одном из разорённых ранее восточных замков — всё в рамках подготовки к большой войне на истребление кочевников, но они готовы были в крайнем случае защитить и «алмазную жилу».

В общем, самым опасным участком обещал стать переход между Северным Княжеством и Тропой Войны, где с одной стороны следовало опасаться кочевников, а с другой — Южного князя. Изначально Петра планировала ехать по Княжескому Тракту до самого Астена. Вроде бы на главную дорогу страны, очерчивающую границы Княжеств, нарты пока не претендовали, а дружина Северного князя охраняла его со стороны Сагатдома. Однако Алина предложила другой вариант, которым недавно пользовалась сама, и в нём были определённые преимущества.

Дело в том, что на Тракте удобней, конечно, останавливаться на заставах, но такой кавалькадой не скроешься. И хотя там труднее напасть в открытую из-за княжеских патрулей, зато проще затеряться среди путников и убить исподтишка.

А если срезать по внутренней дороге от Хлярина на Бравин и потом до Арбена, а не до самого Астена, который стоял уже почти на границе с Южным княжеством, они, во-первых, не пройдут по нынешней границе с кочевниками; во-вторых, не окажутся в зоне риска, если те решать захватить ещё пару юго-восточных баронств; в-третьих, избегут опасного приближения к Южному княжеству; и в-четвёртых, максимально сократят путь от Тракта до Тропы Войны. Кроме того, смена предполагаемого маршрута может сбить с толку возможных шпионов, а продвижение по менее людным местам затруднит незаметную слежку.

В общем, уже за одно это Петра не пожалела рассказать сопровождавшей её в дневных делах по городу Алине всё, что знала полезного на тему восстановления титула. Та слушала внимательно, но кивала сдержанно и без прежнего энтузиазма. Единственное, к чему она проявляла неподдельный интерес, это внутренняя кухня Ордена Смерти, но рассказывать об этом подробно было бы неразумно, тем более выходцу из стана врага, так что приходилось отделываться общими ответами. Которые, как ни удивительно, удовлетворяли охранницу. А может, она только делала вид…

Было в этой девушке что-то тревожащее — какое-то двойное дно, которое Отступница никак не могла нащупать. И дело вовсе не в противоречиях между знатным происхождением и кочевым воспитанием. Даже не в том, что аппетитная на вид женщина умело проявлялась в исконно мужском занятии — наоборот, это давало Алине преимущество неожиданности из-за недооценки в качестве бойца. Нет. Петру беспокоило то, что она её не понимала. А значит, не могла контролировать.

Сначала всё шло просто отлично: они поделились секретами, наладили контакт, доверие, взаимную заинтересованность. Петре даже показалось, что Алина начинает смотреть на неё, как на наставницу. Но после той поездки на заставу в день соревнований, что-то в её отношении кардинально изменилось: она отдалилась, закрылась, перестала выказывать доверие и рвение, хотя обязанности выполняла безукоризненно и внимательно следила за окружением.

С одной стороны, очевидная причина вроде бы понятна — банальная ревность, ведь у неё появился конкурент в борьбе за благосклонность хозяйки, да ещё и с неоспоримым преимуществом. А с другой, уверенности не было. Хотя бы в том, кого именно к кому из них двоих девушка ревнует?

Клед на Аину тоже реагировал не лучшим образом. В первую же ночь после знакомства с ней он поделился опасениями по поводу кочевого прошлого девушки — оказывается, они мельком сталкивались при не самых благовидных обстоятельствах. Петра отмахнулась, сказав, что та не зря сбежала от нартов, и встречена была при попытке заработать на жизнь честным женским трудом. Что, впрочем, выглядело разбазариванием таланта и умений, поэтому обеим в сущности повезло найти друг друга.

Однако Наречённый не мог успокоиться, начиная слегка раздражать уже саму Петру своим недоверием к нанятой ею охраннице.

Естественней всего было бы предположить, что это мужская предвзятость, обострённая той же рабочей ревностью. Отступница достаточно насмотрелась на предубеждения против женщин со стороны большинства членов Совета, которые месяц мурыжили её собеседованиями, прежде чем доверить такой важный «пост».

Но, посмотрев, как он каждый вечер повязывает на дверь спальни свой палантин и узнав, для чего это делается, она пришла к выводу, что дело всё-таки не в работе. Парень согласился на разумные в плане безопасности меры без каких-либо признаков возмущения, пренебрежения или попыток позлить «соперницу».

Тогда Петра решила, что у того просто «уставная» паранойя Смертника, прекрасно знакомая ей по Армату. Поскольку это не способствовало сплочённости команды в путешествии, пришлось дать пару «наводок» для её ослабления. Прямое убеждение в таких случаях было бесполезно — параноик должен убедиться в благонадёжности подозреваемой сам.

В частности, Отступница обратила внимание Кледа на то, что девушка совсем не походила на курсировавшие в Обителях изображения кочевников из серии «знай врага в лицо». И посоветовала спросить, как та вообще оказалась среди нартов и почему сбежала.

Делиться чужими секретами она не собиралась, как и чересчур облегчать задачу по налаживанию контакта на случай, если раздражение прикрывает пока неосознанный интерес. Всё-таки подобные женские объёмы здоровому молодому мужчине очень сложно проигнорировать — от природы не убежать. Хотя со своей стороны она делала всё, чтобы такой интерес как можно меньше давил на него, по крайней мере, со стороны «главного клапана».

Парень был просто прирождённым любовником: страстным, властным, умелым и чутким. Он без подсказки нашёл все её самые чувствительные места и ещё несколько, о которых она не подозревала — внутри, чисто за счёт изобретательных поз. Если бы не тоска по Тёмной силе и чему-то большему, запредельному…

Петра, конечно же, знала, что только многократное прохождение Арки даёт способность привнести в удовольствие обжигающую остроту смерти, отправить женщину за грань жизни и вернуть, напрочь снося разум в недоступное простым людям состояние Тёмного Экстаза, позволяющее лицезреть Богиню. Но несколько раз, в исступлении от экстаза простого, она, забывшись, всё же просила Кледа её придушить. Тот вроде и удовлетворял её просьбу, но сугубо символически — нужная граница попросту не была пока сломана в его собственной голове.

В общем, с Арматом ему было не сравниться. Несмотря на превосходство в чисто человеческом умении доставить наслаждение. Так что после каждой ночи с ним оставалась и толика досады. Тщательно скрываемой, поскольку парень в ней был совершенно не виноват. И всё равно, это было лучше, чем Петра надеялась испытать за остаток жизни. Особенно, если учесть, что ещё один Тёмный Экстаз мог попросту оную оборвать.

Однако, чтобы её маленькие радости не помешали делу, надо будет всё же собрать своих телохранителей и десятника вместе на «совещание штаба» перед отъездом в попытке наладить рабочую сплочённость или хотя бы её зачатки.

* * *

Позавтракав, Аина заступила на пост. Фиолетовый палантин Кледа был на месте — висел на двери, продетый в обе ручки: изнутри и снаружи, уплотняя сцепление створок. Красивая вещь — цвета ночного неба.

Увидев её в первый раз, девушка решила, что она принадлежит баронессе, но Воин Смерти забирал её с собой, когда уходил. Даже интересно стало, откуда у Наречённого — сироты, проведшего бог знает сколько лет в монастыре — такая изящная штука? Может, Петра уже успела одарить любовничка? С виду почти новая. Не чета её позорному старью.

Но нет, вряд ли. Днём Аина повсюду сопровождала хозяйку и знала, что та покупала, а что нет. К тому же, использовать подарок таким образом на глазах у дарительницы было бы верхом неуважения. И вообще, затыкать такой дорогой вещью дверь — как-то странно.

Впрочем, кто их знает, этих вояк? Может, всё-таки чей-то подарок, какой-нибудь предыдущей любовницы? Парень-то хорош собой и, похоже, не промах на дам — вон как мигом воспользовался ситуацией. А в цене вещей может не разбираться или стесняться использовать её по назначению. Ведь Аина тоже сначала считала палантин чем-то вроде шали, которые приличествуют только женщинам.

В такие моменты созерцания изысканных предметов на девушку часто накатывала жгучая тяга к роскоши. Будь она баронессой, купила бы себе самый красивый палантин тонкой работы — такой, как недавно видела в одной из дорогущих лавок, например: алый, полупрозрачный, но с начёсом и тонкой вышивкой из золотых роз…

Однако следом она вспоминала про заботы, которые прилагались к замку с провинцией и быстро «трезвела». Петра приблизительно рассказала, как вернуть титул. Оставалось только решить, нужна ли ей такая морока.

Главной сложностью было доказать спустя столько лет, что она — настоящая Мариндер, и тут действительно самым простым вариантом была тётка. Вторым и последним — специальная комиссия по проверке происхождения, пусть её до сих пор и не созывал сам проверяемый.

Вот только предъявить специфические знания Аина не могла, поскольку не была в курсе семейных дел по возрасту. Самое большее, что она способна им показать — это знание родного замка. Включая потайной ход, в местоположение которого обычно посвящены только хозяева. До первого использования. Которое в её случае могло иметь место. А стало быть, доказать, что она не дочка какого-то конюха из Сарендома, спасшаяся бегством при нападении, фактически невозможно.

И тогда от неё всё равно могут потребовать «доказательство чести и достоинства». Которое, оказывается, ввели чуть ли не на другой день после передачи титула Гиродренам. Как раз из-за того, что появились обоснованные подозрения в неслучайности успешных нападений нартов на хорошо укреплённые замки с полным уничтожением семейств, чего кочевники раньше не делали. Совет Княжеств хотел пресечь подобную практику, потому и придумал такие ограничения даже для родственников. Навсегда оставив первоочередное право за кровными наследниками.

То есть, время требования, по идее, не ограничено. Только если её не признают однозначной наследницей, совершенно непонятно, как женщине предъявлять эти самые «доказательства». Для этого нужно в течение нескольких лет пройти какую-то общественную службу из тех, к которым слабый пол не допускали в принципе: военную, патрульную, сборщиком податей или приставом…

В наличии имелась только сумма, которая должна стать залогом способности наладить жизнь в провинции. Для этого как раз сгодится добро Керибранов. Однако тогда могут возникнуть вопросы, откуда у сироты взялись такие ценности…

Петра посоветовала найти себе мужа для упрощения процедуры, да и вообще, хозяин в замке сильно облегчит жизнь. Происхождение состояния с него вряд ли спросят. А если он будет обязан жене высоким положением, то дальше им можно вертеть, как угодно.

Свалить заботы на кого-то другого звучало крайне соблазнительно. Но такого жениха пришлось бы выбирать по критериям готовности и желания претерпеть соответствующие испытания ради титула. Вряд ли человек с подобными амбициями окажется в состоянии тронуть сердце девушки, а ложиться в постель без любви ради каких-либо выгод она зареклась ещё после Марлина. Вот просто чувствовала, что не сможет — сорвётся и убьёт алчного козла.

В общем, тётя Арсения была наилучшим вариантом. Только для начала надо было вспомнить, где именно на юге та жила. И как звали остальных домочадцев, чтобы уже им доказать давнее знакомство. А эти сведения потерялись где-то в памяти то ли за давностью, то ли за нартским заклятием.

Аина даже не была уверена насчёт места жительства, хотя в этом ей помогла карта, нашедшаяся у Харба в доме. Дело в том, что крупных городов на побережье оказалось всего три, а сохранившаяся в памяти картинка простиравшегося в обе стороны бескрайнего пляжа с закатом над водой подходила только под один — Мелден. Два других стояли в бухтах, смотревших строго на юг, то есть там невозможно было увидеть солнце садящимся в море.

Ну что ж, уже немало. Учитывая что муж тёти занимал в городе какой-то важный пост, найти его там не должно составить труда. Как только вспомнит полное имя. Хотя можно разузнать уже на месте, как зовут их магистрата и прочих власть предержащих. Глядишь — и всплывёт знакомая фамилия. А ещё можно побродить по богатым кварталам и попытаться узнать дом… Эх, почему она тётю в реестрах знати не посмотрела? Хотя пэров она и не изучала вовсе — богачей, получивших формальный титул за общественные заслуги, было, как грязи, и в тот момент её интересовали вовсе не они.

Впрочем, мысли, ведущие в сторону знатной жизни, в итоге, как всегда, затормозило внутреннее сопротивление, возраставшее по мере погружения в тему до полного «не хочу, не могу, не буду». Похоже, душе Аины совершенно не хотелось ввязываться в эту канитель.

А вот данная себе в детстве клятва отомстить убийцам семьи цепляла больше. Хотя для этого лучше всего было оставаться с нартами. Но после убийства Брена девушка не верила, что сможет одолеть Морену и не желала туда возвращаться. Она пыталась утешить себя тем, что мстить целому племени нелепо, а непосредственные исполнители уже пали от её руки.

Однако в душе осталась какая-то заноза, не позволяющая забыть всё это, как страшный сон. Намекала, что дело ещё не окончено. Ведь пострадала не одна одна и, если всё пойдёт по известному одной ей плану обеих сторон, могут погибнуть ещё тысячи людей. Впрочем, они погибнут и в том случае, если нартов не остановить.

Поэтому казалось бы появившаяся возможность что-то передать предводителю Воинов Смерти, как-то их предупредить, к сожалению, ничего не давала. Они и так готовились к войне. Петра старалась это скрыть, но по некоторым косвенным замечаниям, связанным с их поездкой, это становилось понятным. Вряд ли слова перебежчицы их поторопят.

Надо было копать глубже, искать причины или цели.

К сожалению, бывшая подружка главного Воина Смерти не спешила делиться тонкостями функционировании Ордена. Наверное, всё-таки опасалась, что Аина может оказаться шпионкой. Пришлось постепенно продумать и задать ряд вопросов общего плана, ответы на которые показали, что ни о каком подвохе в этом противостоянии женщина не догадывалась. А значит, и сам Меч может его не чуять, являясь слепым орудием неведомых сил.

Пожалуй, самым содержательным для попыток разобраться в скрытой стороне вопроса был ответ на вопрос о Тёмной Матери, которую Отступница часто поминала в присказках. Аина спросила, какая она, их богиня. И поскольку к соображениям безопасности Ордена этот вопрос отношения вроде бы не имел, Петра попыталась передать, как могла, свои ощущения. Получалось очень похоже на Морену в худшие моменты, которые заставляли вспоминать об ахсаре с содроганием. Только в сотню раз страшнее.

И если живая копия постоянно смешивала боль с наслаждением — вспомнить только убийство Арто, — то и незримый оригинал вполне мог заварить всю эту кашу лишь для того, чтобы устроить королевский пир из смертей и страданий. Как в той закупоренной деревне, где был спрятан чёрный скимитар, только в намного больших масштабах. Кстати, вот и ответ на вопрос, откуда Морена знала о том местечке.

Разумеется, сама она не тянула на роль великой и ужасной Тёмной Матери, но если представить её чем-то вроде верховной жрицы, постоянно несущей заряд богини, как девственницы в Ночь Любви принимают в себя частичку духа Даны, то вроде бы всё увязывалось в объяснимую схему.

Получалось, чтобы ей помешать, войну надо было предотвратить совсем. Но единственным способом сделать это выглядел уход нартов куда-нибудь далеко из Свободных Княжеств навсегда. Что при живой Морене не представлялось возможным, а убить её кому под силу? Разве что каким-то образом предварительно разорвать её связь с Тёмной Матерью. Что, видимо, и попытался сделать Брен чёрным клинком! Но у него ничего не вышло. Нужно найти другой способ. Вот после того, как у посредственной мечницы перестанет включаться сверх-скорость и сверх-сила, возможно, Аина и сможет выполнить свою роль, если та состоит в убийстве ахсары. К которой на самом деле у неё остались личные счёты — Таша и Брен.

Хотя… есть же ещё волшебный Меч, очевидно играющий какую-то немаловажную роль в этой истории. Может быть, это он давал Морене сверх-способности? Вдруг он, как и в «Саге о Замке Малфир» — единственное оружие, которое сможет одолеть злодейку, и именно поэтому ахсара стремилась сама им владеть? А странный человек, который приходил к Аине во снах, как раз поэтому велел его забрать? Тогда надежда есть! При этой мысли девушка ощутила прилив веры в себя, наполнивший её до краёв светлой радостью с привкусом какого-то неземного блаженства. Быть может, её тернистый путь вёл как раз к этому? И все страдания были не зря, а ради некой возвышенной цели?

Только тогда крайне глупым было оставить этот чудесный артефакт в заброшенном замке. Нужно сразу же забрать Меч после того, как они благополучно доведут баронессу ал да Малфирдом до места. Забрать и начать тренироваться с таким длинным клинком. А потом… да хоть в дружину Совета попытаться вступить. Хотя вряд ли её туда примут, а удивительное оружие могут ещё и отобрать…

Чёрт, ладно, потом придумает. Можно хоть к той же Петре вернуться на время — там будет гарнизон и раздолье для тренировок… Впрочем, скорее уж та возьмёт главным нынешнего любовничка. А ведь говорила, что больше не может, мол, мутит её от мужиков после стольких лет беспутной жизни…

Тьфу! Ложь и враньё! Слова-то были сказаны до появления этого парня. Будет логично, если Отступница захомутает его насовсем. А что? Ему даже не придётся беспокоиться о том, чтобы ненароком не угробить жену. Очень удобно! А тут ещё владения и титул…

Хотя, о чём это она? Клед и сам из знатного рода. Судя по разговорам, подслушанным в тавернах, его родная провинция по-прежнему без хозяина. Он при желании может доказать и честь, и достоинство. Знай только нужную сумму собери. Может быть, любовница подарит ему шактулку алмазов на восстановление своего замка?

Вот при таких мыслях у Аины неизменно портилось настроение и переставало хотеться вообще чего бы то ни было.

Да где же этот чёртов жеребец? Что он там так долго делает? Неужели за ночь не натрахался? Хоть бы раз вышел ко времени, если не раньше! Но похоже, стыд этому парню неведом. Как и приличия.

Словно отозвавшись на её мысли, дверь отворилась и Наречённый выскользнул за дверь. Бронированная куртка небрежно висит на плече, в разрезе рубахи виднеется голая грудь… Разгорячённый весь такой, лохматый, соблазнительный. Сука! Нет, тогда уж кобель…

* * *

Стянув палантин с двери и принявшись наматывать его на руку, Клед наткнулся на жгуче осуждающий взгляд Алины. Ему опять стало стыдно. Да что же это такое? Глубоко вдохнув, он согнал с лица все чувства, чтобы не выдать своего замешательства, и ровно поздоровался:

— Доброе утро.

Девушка лишь приподняла бровь. Она бурно дышала, словно в гневе. От этого пышная грудь в довольно откровенном вырезе кожаного корсета, не прикрытого сейчас курточкой, опасно вздымалась. Что заставило парня придать лицу ещё пару степеней твёрдости. Ему казалось, что он понял претензию.

— Прости, но формально я не обязан сдавать тебе пост, — без выражения сказал он. — Я нахожусь в распоряжении хозяйки, как и ты, а два охранника лучше, чем ни одного, поэтому ты не обязана ждать моего появления, чтобы приступить к дежурству.

Шрам на щеке девушки дёрнулся, она презрительно выдохнула и откинулась на спинку стула, сложив руки на груди. Кажется, не угадал. Клед отвернулся, пряча смущение, и сделал пару шагов уходить, а потом вдруг подумал: почему он, чёрт возьми, должен смущаться и стыдиться? Могла бы и сказать что-нибудь! Он решительно развернулся.

— Слушай, что тебе не нравится? Я же не отбираю у тебя работу. Насколько мне известно, нам даже платят одинаково.

— Ха! — фыркнула Алина. — Мне натурой точно не прибавляют!

— А ты хоть представляешь себе, чего стоит жизнь, которую она прожила? — вспыхнул Клед. — Знаешь, что большинство таких, как она, умирают в постели, перебрав Тёмной Силы, которую сливают в них Воины Смерти? И чем выше ранг, тем этой силы больше. А попадают в Отступницы вовсе не по собственному желанию?

Только выпалив всё это, парень задумался, стоило ли выдавать посторонним подноготную этих отношений. Но, похоже, его горячность подействовала. Сбила спесь с лица девушки, даже немного смутила её.

А ведь на самом деле, зная все факты, Аина совсем не задумывалась, что они означают. Возможно, потому, что Петра не жаловалась ей. Тогда любовнику и подавно. Значит, парень сам это понял и на самом деле не такой уж самовлюблённый долдон.

— Можно подумать, меня с золотой ложки кормили да с пуховых подушек сойти не давали… — проворчала она.

Это охладило и Кледа. Он вспомнил совет Петры.

— Кстати, как ты попала к нартам? Ты ведь не из их племени?

Алина посмотрела на него долгим взглядом. Непонятным, но уже не враждебным. И он внезапно вспомнил то детское ощущение на дереве, что при других обстоятельствах они обязательно стали бы друзьями… Откуда появляется такое внезапное доверие? Как будто давно потерянную сестру увидел. Неожиданно прошило сердце горячей иглой так, что чуть слёзы не выступили… Что за дичь?!

— Так же, как ты, Кларед Лоринден, — ответила она наконец (специально посмотрела имя в реестрах, когда выбирала «легенду» для себя). — Точно так же. Только некому было меня спасти.

Голос её пресёкся, будто в горле встал ком. Клед же за те несколько секунд, что она говорила, испытал целую бурю чувств, стремительно сменяющих друг друга: шок от того, что она знает его имя и, наверняка, титул; страх, что нарты проведают о выживании наследника Меча; возмущение тем, что она беспечно раскрывает вслух его тайну. Но он сдержался, подавив их все, и холодно спросил лишь то, что было выше его разумения:

— Как же ты тогда могла делить с ними кров и пищу?

— Мне заговорили память, — просто ответила девушка. — Я считала, что добрые нарты спасли сироту. И только пару лет назад память вернулась. Но меня там держал ещё какое-то время один человек… — она снова сглотнула ком в горле. — А когда его не стало, я отомстила убийце своей матери и сбежала.

Кледа накрыла новая волна переживаний, сметающая всё его предубеждение. Хотя первым было сострадание при понимании, что она потеряла любимого. И только вслед за ним осознание, что она должна была пережить, узнав, что многие годы считала родными убийц своей семьи. Потом обожгло раскаяние за то, что он считал её шпионкой врага, когда на самом деле она была жертвой. При этом ещё и спасла его в детстве от такой же или худшей судьбы, будучи, видимо, уже без памяти, что само по себе свидетельствует о благородстве натуры. Так что завершилось всё абсурдным желанием броситься в ноги этой девчонке и обнять её.

Но он только кивнул с деревянным лицом, признавая её право смотреть на него, как угодно. Чувствуя, что скрыть такие чувства уже не выйдет, а показать их равноценно слабости, недопустимой перед лицом боевого напарника, резко развернулся и ушёл к себе в спальню. Завалился на кровать, забыв о голоде, и замер, пытаясь разобраться,что это было вообще такое?

Он лежал в засаде, словно охотник, выжидая добычу, но внутри было тихо и пусто. Лишь отголоски ветра после недавней бури шумели где-то в кустах на окраине сознания. А неведомый сумасшедший зверёк, только что вытворявший внутри все эти странные выкрутасы, сбежал.

Клед подышал немного, чтобы совсем успокоиться, и, почувствовав себя прежним спокойным и собранным воином, отправился на кухню поесть. Понял, что сна нет ни в одном глазу, и решил поупражняться с новым мечом, чтобы привыкнуть к его весу. Оружие было слегка непривычным — тёмный клинок у рукояти был довольно узким и слегка расширялся к концу. Харб привёз его издалека, с юго-востока, из-за морей и пустынь, и называл его кхандой. Он уже показал особенности работы с ней, теперь надо было их закрепить.

Выйдя на задний двор, парень оглянулся в поисках подходящего места и услышал такие родные, знакомые звуки, свидетельствовавшие о том, что неподалёку тренируется группа воинов.

Клед преодолел несколько рядов развешенного для сушки белья, обогнул дровяной сарай и вышел к высокому каменному забору, у которого собрались остальные наёмники. Некоторых из них он помнил ещё по соревнованиям, в том числе нынешнего десятника группы Рамона, которого не без усилий победил в финальном поединке. Кое с кем успел познакомиться за ужином, который обычно служил ему завтраком. Ели ребята по очереди, не вмещаясь все сразу на кухне, где их кормил гостеприимный хозяин. Но оставались и незнакомые лица.

— О, глядите-ка, любовничек госпожи пожаловал! — тут же выкрикнул рыжий детина, сразу напомнив манерой задир из Ладоней. Чёртовы сплетни среди слуг!

— А за такие слова отвечать надо, — обрадовался Клед возможности подраться и двинулся к нему с угрожающей улыбкой.

— Пластунец тебе, Кабан, — оскалил основательно прорежённые зубы худой и жилистый Лест, семь лет сопровождавший торговые караваны на восток. — Это же Смертник.

— Да я сам Смертником был, — фыркнул не впечатлённый задира, куражась.

— Кабан? — остановился от удивления Наречённый. — Из Мохавена?

Глаза парня забегали — не от страха, а явно что-то лихорадочно просчитывая.

— Нет, я учился в Нивзене, — сказал он через пару секунд.

И Клед тотчас понял — врёт. Это точно их Кабан, которого отчислили за покушение на Алана. Наречённый усмехнулся и возобновил движение к противнику, повадки которого ни капли не изменились. Надо же, как переплетает дорожки судьба!

— Так, без смертоубийства давайте мне только, — забеспокоился Рамон, ощутив в воздухе опасность.

— Ну что ты, — Клед сверкнул улыбкой в его сторону. — Мы просто разомнёмся. Верно?

Он вонзил меч в колоду для колки дров, стоявшую по пути. Клинок вошёл в «железный» дуб, как обычный нож в плошкарницу, из которой вырезали большинство утвари в Княжествах. Отличная сталь, однако!

Кабан тоже осклабился и расставил ноги пошире, слишком явно нацеливаясь на бросок. Он и в Ладонях предпочитал борьбу. Этот приём ещё тогда у него был отработан лучше всех прочих.

— Тебя хоть как звать-то герой-любовник? — продолжал подначивать задира. — Чтобы знать, что на могилке написать.

— Барт, — решил «пошутить» Клед, назвавшись именем Когтя, утонувшего в реке на границе — тот точно был из Нивзена.

Главное, чтобы никто из уже знакомых с ним бойцов не наломал «розыгрыш» и не спугнул добычу раньше времени. Но ребята, предвкушая потеху, молчали, не портили спектакль.

На самом деле Наречённый отчётливо понимал, что этого подлеца нельзя брать с собой. При всём, что он знал о Кабане, тот вполне мог оказаться шпионом Южного князя. Если не уже, то потом. А кроме того, были личные счёты, слегка отягчённые тем, что Алан всё же погиб, пусть и не от его руки… В любом случае, Кабан был ненадёжным звеном, которое следовало устранить. Но убедительно объяснить подобное будет сложно. И подставлять хозяина дома не хочется. В городах с этим строго. Поэтому придётся попробовать секретный удар, который показал ему на прощание Ларис, на всякий случай. Лишь бы получилось! Всё-таки он не полный посвящённый и его особые способности только приоткрылись.

Постояв напротив Кабана, как бы в нерешительности, Клед сделал пару обманных движений. Тот не выдержал, сорвался ему в ноги, пытаясь выполнить захват для броска. Прекрасно понимая, чего ожидать, Наречённый перепрыгнул через противника, использовав для опоры под руку его же плечо, и, приземлившись за спиной, дал пинка под зад. Кабан вспахал носом землю. Можно было сразу навалиться и зафиксировать победу по правилам турниров в Ладонях, но секретный удар следовало наносить в центр грудины. Поэтому пришлось ещё поплясать и покривляться, чтобы заставить противника отказаться от борьбы и разогнуться для нормального боя.

Наконец раскрасневшийся Кабан пошёл размахивать кулаками — позорно, совсем не так, как учили Когтей. От первых двух ударов Клед уклонился, а под третий просто нырнул, блокируя другую руку изнутри, и от всей души впечатал ладонь в широкую грудь. Там он скопил за время боя всю свою застарелую злость и припечатал так, что амбал, в полтора раза превышающий его по объёмам, чуть не упал назад. Он пошатнулся, кашлянул, и сел на задницу.

— Что-то мне нехорошо стало, — сказал, едва ворочая языком. Похоже, «фокус» удался. Но окончательно ясно станет через пару часов.

— Ты посиди тогда, отдохни, а потом продолжим, — легкомысленно сказал Клед, снисходительно потрепав того по плечу.

На него напала какая-то странная лёгкость. Ложь не требовала усилий. Может быть, потому, что, по сути, никакой неправды он не произносил?

— Кто ещё не против схлестнуться?

Ребята похмыкали, помялись, но желания никто не выразил. И хорошо, наверное, потому что лёгкость утекла так же стремительно, как появилась. Навалилась усталость и недоумение: с чего он решил грохнуть подлеца, а не просто сообщить той же Петре, что его надо выгнать? Она бы ему поверила и без лишних объяснений.

Но менять что-либо было поздно. Кабан поднялся и убрёл с пятачка, отмахнувшись от вопроса десятника о самочувствии. Такой же вялый, как Клед сейчас. Казалось, в удар ушла не только злость, а вообще все силы. Парень не без труда выдернул свой меч из колоды и решил, что лучше всё же поспать. Теперь, наверное, получится…

— А вы чего прохлаждаетесь? — обратился к остальным Рамон. — Работайте, у нас осталось всего несколько дней до выступления. Мы должны представлять собой слаженный отряд.

Бойцы разбились на две группы и двинулись с разных сторон окружать кучу дров. Клед понял, что бывший десятник княжеской дружины, оказывается уже проделал немалую работу и порадовался, что это поручили не ему.

Казалось, он только положил голову на подушку, как его безжалостно вытрясли из сна молодецким стуком в дверь. Наречённый побрёл открывать, пытаясь продрать глаза. Это оказался Рамон, который как-то слишком тихо и мрачно после такого грохота сказал:

— Тебя зовёт Кабан. Совсем ему плохо что-то.

Клед плеснул в лицо воды из таза, стоявшего на тумбочке, и последовал за десятником в сарай, который выделили наёмникам для проживания. По дороге он выполнил несколько энергичных дыхательных упражнений, чтобы разогнать кровь и прийти в себя.

Рыжий задира раскинулся на деревянном лежаке из тех, на которые складывают сено, чтобы оно не сырело снизу. Такие «кровати» выдали всем наёмникам, накрыв их соломенными матрасами. Дышал Кабан плохо — через раз. Лицо его приобрело синюшный оттенок.

Клед подошёл и встал перед ним. Как бы там ни было, жалко ему этого подонка не было. Он заслужил то, что получил. Наречённый оставался бесстрастным, как и положено перед лицом Смерти.

Почуяв чужое присутствие, Кабан приоткрыл глаза и криво улыбнулся. Поманил пальцем, не отрывая предплечья от лежака — видимо совсем ослаб. Клед осторожно присел в шаге от его коленей, не желая попасться на какую-нибудь последнюю подлость. Но задира только прохрипел:

— Я узнал тебя, Ворон. Я же хотел тогда тебя убить. А вышло так, что ты убил меня, — попытался засмеяться, задохнулся, выгнулся дугой и затих.

Наречённый со вздохом поднялся. Салюта Смерти Кабан не заслужил. Рамон подошёл и сложил несостоявшемуся товарищу руки на животе, как было принято для покойников.

— О чём это он? — спросил кто-то из ребят за спиной.

— Понятия не имею, — холодно ответил Клед. — Наверное, бредил перед смертью.

— Всё-таки ему стало плохо после твоего удара, — настаивал тот же голос.

Парень обернулся и увидел серенького с виду, но крепенького мужичка, которого помнил по соревнованиям — тот, кажется, выбыл в четырёх шагах от победы. Проворный и экономный в движениях.

— Наверное, сердце слабое было, — пожал плечами Клед, — так бывает. Я же не мог знать.

Он развернулся и пошёл досыпать, не ощущая ровным счётом ничего. Опять. Словно пыльная тень осела на душу…

* * *

Чего Клед не учёл, так это чувствительности Петры к Смертной Тени. Просто не подумал. Она вся насторожилась, как зверёк, почуявший добычу, как только он вошёл вечером, и парень сначала принял это за чувственный голод. Всё-таки аппетиты у неё — или у того, что их связывало? — были конские. А может, Отступница и сама не сразу поняла, почему вдруг так взыграл аппетит. По крайней мере, она ничего не сказала, а потащила его в постель и сыграла на первый раз весьма активную роль.

Вскоре её затрясло мелко-мелко, непроизвольно, и от такой «заячьей» частоты его обычно неторопливое семя не удержалось — брызнуло, как гейзер, отключая мозги.

Петра ещё тряслась, издавая нечто среднее между воем и рычанием, потом завизжала, словно её режут, стискивая его начавшую опадать плоть резкими конвульсиями, и рухнула, как подкошенная.

В следующие несколько мгновений Отступница, кажется, даже не дышала, лёжа пластом, так что Клед в конце концов забеспокоился, не преставилась ли она от остроты переживаний — говорили, такое бывает с пожилыми людьми, чьё сердце уже не так выносливо. Он на ощупь нашёл жилку на её шее и прижал палец — вроде бьётся.

От этого движения Петра зашевелилась, но подняться не смогла. Она была похожа на тряпичную куклу, которая тщится зажить своей жизнью, пока кукловод отвернулся.

— Помоги, — в конце концов промычала Отступница ему в грудь.

Клед перевернулся вместе с ней, чтобы бережно освободиться от веса. Подбил подушки и подтянул женщину повыше, оперев на них спиной. Тело её действительно пугающе походило на куклу — ни грана собственного мышечного напряжения. Такого ещё не было.

— Что с тобой? — спросил он.

— Ты убил Кабана? — ответила Петра вопросом на вопрос.

Конечно же, ей доложили о внезапной потере бойца, которому до выступления ещё можно найти замену. Вот тут-то Наречённый и понял свою оплошность. А также причину плотского неистовства Отступницы. Он потупился.

— Да. Он был отъявленным мерзавцем. Я с ним когда-то учился. Его даже исключили из Ладоней, — уж подруга Меча-то должна знать, насколько редко случается подобное. — Он мог нас предать.

Клед ожидал, что сейчас ему влетит за такое самоуправство вместо того, чтобы просто уволить наёмника, пока не поздно. Но…

— «Отложенный удар»? — бесцветно поинтересовалась Отступница.

Значит, это не такая уж секретная техника. Хотя, тайну хранили, скорее всего, от посторонних. Клед кивнул.

— Отвечая на твой вопрос, — вдохнула побольше воздуха баронесса, — я, конечно, получила ни с чем не сравнимое удовольствие, пусть и малую толику от дозы, к которой привыкла. Но теперь мне какое-то время будет совсем плохо. Так что позови Эльбу — она за мной поухаживает. А сам эту ночь уж как-нибудь в коридоре подежурь. И постарайся больше никого собственноручно не убивать, иначе побочной жертвой могу стать я… В конце концов, у нас целый отряд клинков и твоя напарница.

Парень вскочил с постели, заверив, что постарается изо всех сил. Попросил прощения, раскаянно осыпав поцелуями безжизненные маленькие руки, похожие сейчас на увядшие цветы. И умчался выполнять поручение.

Только засев на пост, где нечего было делать кроме как думать, которая время, Клед осознал, что онемение чувств прошло. По сути, сразу после семяизвержения. И ему стало легко в тот момент. А обычно всегда оставалось гнетущее чувство неудовлетворённости, даже когда он кончал. Впрочем, это могло быть эхом ощущений Петры, которая, как-никак привыкла к намного более мощным потокам тёмной силы, чем мог провести он. Сегодня же она утолила не только телесный, но и особый голод, вот почему на него ничто не давит…

Однако только теперь он до конца понял то, чем уже пытался стыдить Алину — как именно настигает Отступниц Тёмная мать… Надо же быть таким болваном и не подумать об этом! Но ничего. Обезвреживать, не убивая, их тоже учили в старшей группе. Ведь иногда необходимо было взять «языка». Или попросту погасить бунт, не раздув пламя ещё жарче излишней жестокостью — в теории, на практике такого давно не случалось, но так им объясняли на уроках стратегии. Конечно, бывают ситуации, когда иначе никак, но искать решения даже в невозможных обстоятельствах их тренировали тоже. На курсе по управлению ситуацией, где необязательно было сдавать зачёт, который, однако, сильно влиял на продвижение по службе, если Воин потом хотел пробиться хотя бы в Кинжалы…

А ведь получается, возвращением чувств он всё-таки обязан Петре. Наверное, она впитала остатки Тени после посвящения, вот его и попустило. Странной, конечно, была эта связь, которой радовалось только тело, а душа постоянно жалась куда-то в угол, словно ей неуютно. Но с другой стороны, Наречённый узнавал такие тонкости, в которые были посвящены только высшие чины Ордена. Если он решит вернуться туда, это может оказаться серьёзным подспорьем при продвижении наверх.

Но пока загадывать так далеко было рано. Сначала — выполнение задачи, а потом — поиски Меча. Всё складывалось как нельзя удачнее, вновь намекая на Истинный Путь. Ведь приёмыш кочевников, Алина, покажет им Тропу Войны, которая огибает все южные замки, ещё по дороге туда. Останется только вернуться назад и, в крайнем случае, пройти ещё немного восточнее точки входа. А к тому времени он наверняка и сам научится находить тайную дорогу.

Алина, Алина… Тоже загадка. Ведь не бывает так, чтобы люди случайно встретились трижды за жизнь с интервалом во много лет, в абсолютно разных местах, при совершенно разных обстоятельствах? Видимо, она тоже имеет какое-то отношение к его Истинному Пути.

Кстати! Стоило спросить её о Мече. Она ведь была свидетелем тех событий… Хотя вряд ли видела главное, потому что, когда убили дядю, она как раз бродила по лесу в поисках сбежавших.

Какая жуткая практика — посылать на такое задание детей! И тот ужасный шрам, который, конечно, зажил, но так навсегда и остался роковой отметкой на прекрасном теле, которому сидеть бы в красивом платье в высоком замке за каменной стеной с достойным мужем… Интересно, её изуродовали случайно? Возможно, ещё при штурме своего замка? Или это тоже результат какого-то бесчеловечного ритуала? Возможно того, что отшиб ей память, заставляя считать этих тварей своей семьёй…

Кгм, что-то он отвлёкся.

В общем, нарты тогда, скорее всего, быстро нашли в своей обширной банде кого-нибудь, способного хотя бы оторвать меч от земли. А как только положили в ножны, наверняка, и спрятали подальше, так что малышка вряд ли вообще заметила что-нибудь необычное, и уж тем более запомнила. Поэтому лучше не рисковать, задавая такие вопросы о вещи, про которую ни одна лишняя душа знать не должна. Тем более, что, по сведениям Саната, волшебное оружие покинуло злые руки каким-то таинственным образом. После всего, что Клед видел и слышал при встречах с ним — в детстве, а потом у Границы — этому странному человеку он верил безоговорочно. И решил всё же молчать.

* * *

Аина была крайне удивлена обнаружить Кледа утром на посту за дверью — впервые с тех пор, как он поступил на службу. Она подошла с ироничным вопросом:

— Надо же, неужели ты решил снизойти до рабочих приличий?

Но парень не улыбнулся в ответ.

— Петре плохо сегодня, — сообщил он.

«Затрахал до полусмерти?» — язвительно подумала про себя девушка, но вслух говорить не стала: уж больно трагичное было у парня лицо. Правда, может это из-за умершего наёмника? Она за завтраком слышала, что кого-то из них вчера хватил удар. Но спрашивать об этом не стала. Ей вдруг пришло в голову, что дело может непосредственно касаться их работы:

— Это не отравление? В смысле, ядом.

Клед решительно помотал головой, а потом как-то виновато отвернулся, словно и вправду «затрахал». И побрёл на кухню. Во всей его фигуре сквозило такое… смирение что ли? Что Аина растерялась, впервые увидев его таким вместо обычной гордой мины. Они даже коротко не поцапались словесно, впервые с момента его появления.

Неужели он и вправду любит эту старую перечницу? Почему-то от этой мысли стало совсем тоскливо. Её-то никто не любит и никогда не любил. Разве что кроме Брена, по-своему. И Таши, наверное. Впервые пришла в голову мысль, что Морена отобрала не тех, кто был дорог Аине, а тех, кому была дорога она… А за этим последовал довольно очевидный, но до сих пор не осознаваемый вывод, что делалось это намеренно. Чтобы лишить её… чего? Радости? Твёрдости? Веры?

Зачем?

На этот вопрос ответа не было. Но если Морена и правда связана с Тёмной Матерью, той, похоже, просто нравится мучить. Или она питается страданиями… А может, даже души через них пожирает.

Нет, всё-таки Аина правильно сделала, что сбежала. Найдётся занятие получше, чем кормить своей болью кровожадных богов.

А этого красавчика даже жалко — посвятить свою жизнь подобному чудовищу? Какая потеря! Хотя он пока ещё явно и чувства время от времени испытывает, и состраданием обладает… Даже к старой «подстилке» своего начальника.

Наверное, зря она взъелась на него за то, что воспользовался положением. Пусть хоть так порадуется жизни ещё немного. К тому же, если его, в отличие от Брена, предупредили о том, чем грозят контакты с обычными женщинами — а вероятность того, что на этой работе им придётся убивать, крайне высока — так, пожалуй, даже благородней с его стороны. Заодно и Петра никому не навредит…

Часам к десяти из спальни баронессы вышла усталая Эльба и сообщила:

— Она ещё поспит какое-то время, не тревожь её. По делам сегодня отправлюсь я. Предупрежу на кухне, чтобы принесли тебе поесть сюда в обед.

Аина еле дотерпела до полудня, но не из-за голода, а чтобы попросить принести ей ночной горшок. Справлять нужду в коридоре будет, конечно, весело, но что поделаешь, если все разошлись по делам?

Где-то через час вернулась Эльба. Покормив хозяйку, она пригласила Аину внутрь и оставила женщин вдвоём.

Петра лежала на высоко подбитых подушках и почти сливалась с ними по цвету. Поманила к себе, вяло шевельнув кистью. Похоже, ей не хватало сил даже поднять руку. Охранница подошла и, повинуясь взгляду, присела на край постели.

— С вами что-то серьёзное? — поинтересовалась она, думая о том, что начало похода, возможно, придётся отложить.

— Да как сказать… К завтрашнему дню должна оклематься.

— Если вы чем-то заболели, я немного смыслю в травах…

Её прервало покачивание головой.

— Нет, эта хворь не под силу лекарствам. Но со мной такое не впервые. Выкарабкаюсь, не переживай. У меня к тебе есть серьёзная просьба, — Петра облизнула синеватые без косметики губы. — Подай мне, пожалуйста, воды.

Аина чуть не улыбнулась, но в следующий момент поняла, что это случайная игра слов и на самом деле просьба последует позже. Она наполнила из стоявшего на столе кувшина стакан и подала Петре. Та взялась за него такими слабыми руками, что девушка поняла свою оплошность, отобрала его и поднесла стакан прямо к губам.

— Можно намочить платок или полотенце и положить на лицо, — подсказала она.

— Да, пожалуй, это было бы кстати.

Платок нашёлся рядом на постели. Смочить его и выкрутить над умывальным тазиком было минутным делом. Но повесить его Петра пока жестом велела на спинку кровати, а потом снова указала перед собой. Аина послушно присела и терпеливо ждала, пока хозяйка изложит своё пожелание. Она сказала «просьба», значит речь не об обязанностях, и можно отказаться…

— Я хочу попросить тебя не давать Кледу убивать, — наконец сказала Петра. — Сможешь сделать мне такое одолжение?

— Не совсем поняла, — замотала головой Аина. — Как же я его удержу? Особенно если это будет нужно для вашей защиты? И моя помощь потребуется, чтобы отразить угрозу, а не отвлекаться на борьбу со своим же соратником?

— Ты не так поняла, — покачала Петра головой. — Его я тоже попросила воздержаться, и хотя Наречённый ещё малоопытен, знаю, их учили действовать не насмерть.

— То есть, вы просите меня добивать врагов за ним?

— Да, что-то в этом роде.

— Ну, хорошо, — протянула Аина, — хотя я не совсем понимаю…

Но при этих словах её осенило. Убивая, Наречённый Смерти набирает некий смертельный заряд, гибельный для женщины, с которой тот спит. Хотя она полагала, что как раз Отступницам Похоти это не страшно, так что всё равно непонятно.

Петра поколебалась, раздумывая, стоит ли посвящать Алину в тонкости их взаимодействия, но в итоге решила, что это будет неплохой попыткой вернуть доверие:

— Видишь ли, всякая Отсутпница — что-то вроде лейки, по которой разрушительная сила смерти, перетекает от Воина к Тёмной Матери. Но мои… скажем так, стенки истончились до того, что, выступая в этой роли и дальше, я в любой момент могу рассыпаться в прах. А мне ещё хочется пожить. Да и милость в баронстве отработать надо, — она криво усмехнулась.

— Хорошо, — девушка не посмела перечить, но её выражение лица было далеко от сострадания и рвения помочь.

Впрочем, при её отношении это нормально. Кого бы к кому она ни ревновала, желание разделить парочку было объяснимо в любом случае. Петра решила, что не помешает ещё немного развить тему, чтобы либо вернуть расположение телохранительницы, которое заставит защищать её лучше, чем звонкая монета, либо, на худой конец, таки выяснить, кто же для неё является тем гвоздём, который засел в «ранке»:

— Понимаешь, я и не думала, что мне ещё когда-либо выпадет испытать радости плотской любви, — доверительным тоном сказала она. — А тут… Ты, наверное, не знаешь, но нам нельзя спать с обычными смертными. Для них это плохо кончится.

— Знаю, — удивила её Алина. — Моим первым мужчиной был Наречённый Смерти, который прибился к Орде после того, как его жена умерла при родах. Полагаю, и с женщинами что-то подобное?

— Да, — одобрительно улыбнулась Петра. — Хотя, кроме этого, обычные мужчины нам ещё и неинтересны, потому что нашу страсть питает именно связь с Тёмно Матерью. Так что этот мальчик — настоящий подарок судьбы!

— А ему ничего не будет от этого? — нахмурилась Алина. — Он ведь ещё неполный посвящённый.

Чёрт, а эта девчонка неожиданно хорошо осведомлена о внутренней кухне Ордена Смерти. Надо же, какое удивительное совпадение, что ей на пути попалась именно такая! Хотя Армат уверял, что совпадений не бывает, а всё, что кажется таковым, на самом деле результат работы незримых сил и их планов… Интересно, в чём её роль? Впрочем, не зная плана, — а какой бог им поделится со смертными? — рассуждать об этом бессмысленно. Однако попытка вернуть доверие, пожалуй, оправдана. Возможно, их совместная история всё же не ограничится поездкой до замка Малфир…

— На данном этапе вреда больше мне, чем ему, — невесело усмехнулась Петра, тщательно отмерив дозу горечи в этой улыбке.

И, похоже, добилась своего: плечи девушки опустились, брови расслабились. Она всё-таки её пожалела. Вот и славненько.

— По крайней мере, если он будет убивать, — уточнила Петра. — Сейчас же он просто соприкасается с Тёмной Матерью слегка глубже, чем предполагает его ранг посвящения. Воздействие от подобного погружения может оказаться даже обратным тому, какое получилось бы на совсем непосвящённого. Тот попросту отравился бы Смертной Тенью, в то время как Наречённый лишь заглядывает чуть дальше, чем для него безопасно. Но на самом деле, если он способен пройти Посвящение — а это не про каждого скажешь — то и такой контакт выдержит. А возможно, и досрочно углубит свои способности.

Алина кивала, лицо её оживилось, и Петра поздравила себя с успехом, решив, что объект ревности выяснит потом.

— Так что, я могу на тебя рассчитывать? — уточнила она.

— Да, конечно, — девушка встала.

— Ты куда?

— Я думала, вопросы исчерпаны, и хотела дать вам отдохнуть.

— Погоди. У меня есть к тебе ещё одно поручение. Эльба не справится, тут нужна рука потвёрже, но она подежурит у двери, а ты перед уходом позови Кледа, чтобы сменил её. Полагаю, он уже выспался.

* * *

Аина вышла из спальни хозяйки со смешанными чувствами.

С одной стороны её возмущало, что та попросила способствовать продлению своей постельной связи. Впрочем, как и сама эта связь: чудилось ей нечто непотребное в том, что хозяйка спала со своим наёмником, хотя толком обосновать это девушка не могла. Разве что лишняя привязанность казалась неуместной в охранном деле — она чётко усвоила ещё от Альвейд, да и от Ху потом, хоть и немного в другом ключе, что чувства всегда создают проблемы в бою. Положив руку на сердце, этим её предубеждение не объяснялось до конца, а вот что ещё раздражало, сказать было трудно.

С другой же стороны, Петра кое о чём проговорилась — например, про Смертную Тень, которая накапливалась по мере убийств, а потом сбрасывалась Тёмной Матери. То есть предположение о том, что мрачная богиня питается чужой гибелью, не было лишено оснований. Да и то, что оболочка старой Отступницы как будто истончилась от длительного контакта с этой силой, говорило в пользу худшего предположения — что демон, управлявший Мореной, пожирает души. А значит, не остановится в попытках столкнуть их с Воинами Смерти, причём с обеих сторон!

Первой реакцией на эту мысль почему-то было мучительное желание вырвать Кледа из этой кошмарной организации. Но вряд ли он поверит, попытайся она ему объяснить… Да и не настолько они близко пока знакомы, чтобы даже заводить подобный разговор. Придётся понаблюдать за ним повнимательней во время похода: как знать, быть может, уже поздно, и он увяз в этом культе смерти по уши так, что не оттащишь…

И только вторым был ужас осознания того, что ей совершенно нечего противопоставить такой силе, уже укоренённой столетней враждой в сотнях и даже тысячах противников.

Про расширение способностей Воинов тоже было интересно. Надо будет как-нибудь проверить на Наречённом, работает ли её мысленная «маскировка». А также неплохо бы узнать, что ещё он может. Пожалуй, получение способностей такого рода вполне может сильно «привязывать» людей. Если они не понимают, как опасно смешивать боль и удовольствие, насколько это неправильно.

Кстати, а сама она откуда это знает? Ведь была же некая внутренняя убеждённость ещё до того случая с Арто. Она сразу ужаснулась именно этой неестественной смеси. Казалось, это инстинктивно должно быть понятно любому, но почему тогда у многих других, судя по числу Воинов Смерти, такой инстинкт отсутствует? Впрочем, когда дело касалось людей, сложно было вообще объяснить, почему одни такие, а другие этакие. Когда среди нартов кто-нибудь объяснял свою злость нелёгкой жизнью, ей всегда хотелось спросить, а почему такой-то или такая-то при аналогичном опыте чувствует совсем иначе? Но все оправдания звучали неубедительно. Оставалось только верить в слова доброй Эльри: «Душа человека — величайшая тайна».

Но главное, что вольно или невольно выдала Отступница — Клед уже умудрился кого-то убить! Не выходя из дома. Так что кандидатов было целых один. Как он провернул всё так, что никто не понял, кроме Петры, почувствовавшей это на себе буквально, оставалось неясным. Однако хорошо, что Аина по наивности не стала задавать ему сочувственных вопросов! Могло бы выйти неловко.

Самого Кабана ей вовсе не было жалко — тот успел пройтись по её формам своим грязным языком, но так, что следовало ожидать эскалации, особенно в походной тесноте. Судя по тому, что она успела понять, жители этой цивилизованной, казалось бы, страны, считающие кочевников варварами, совершенно не блюли «общинный» этикет, запрещавший приставания в подобных ситуациях. И не уважали нежелания женщины, которая уже пересекла барьер девственности, а потому не имела причин «ломаться». Конечно, она бы показала этому гаду, на что способна даже недоученная Ходячая Смерть, но сплочённость группы всё равно была бы подорвана.

А с третьей стороны, ей неожиданно и самой хотелось уберечь Кледа от этой самой Смертной Тени. Она помнила Брена, помнила мучивший его Зов, и какая тяжесть легла ему на душу, когда пришлось всё же убивать. Непонятно, правда, переносила ли она свои чувства к первому мужчине на этого молодого парня, у которого в жизни всё ещё могло бы сложиться, раз он знает про опасности, или всё же желала ему добра лично. За что, непонятно, но эти серые глаза… Почему-то хотелось смотреть в них вечно, словно там она видела отражение чего-то жизненно важного для себя… Хотя, убейте боги, не могла бы сказать, чего именно. Возможно, именно на фоне столь редкого в этом мире светлого ощущения чего-то правильного её и раздражала такая типичная для мужчин половая распущенность. Всё время казалось, что он способен вести себя благороднее, чем скакать каждую ночь по кровати с потрёпанной жизнью распутницей похоти!

Так она размышляла по дороге до оружейной мастерской, куда направила её баронесса. Но как только мастер вынес заказ, все мысли вылетели из головы: перед ней лежали «когти корса». Конечно, намного более вычурные, чем её простые и надёжные: из воронёной стали, с замысловатой гравировкой, резная рукоятка обтянута мягкой кожей, в навершии — драгоценные камни… Но она больше ни разу нигде не видела подобного оружия. Откуда же мастер знал, что делать? И как это понимать? Подарок с целью купить её верность или какое-то тонкое издевательство?

Впрочем, ей было поручено с пристрастием проверить изделие на качество и балансировку, к чему она и приступила, повертев «когти» на пальцах и так, и этак. Чёрт, пожалуй, они даже более удобные, чем её. Лезвие более треугольной формы и менее загнутое. Возможно, такие можно даже наловчиться метать.

Поймав на себе поражённый взгляд мастера, Аина убедилась, что, по крайней мере, тот не за ней подглядывал в качестве модели. Возможно, оружие редкое, но не совсем уж небывалое. Тем более, она не помнила, чтобы заходила с хозяйкой сюда.

Могло ли это быть случайным совпадением? Вроде того, что Петра заказала оружие до того, как наняла охранницу с таким же? А иначе зачем ей довольствоваться описанием вместо того, чтобы попросить показать телохранительницу свои? Разве что это действительно подарок… Шикарный, надо сказать. Но слишком дорогой, чтобы с ним наёмничать…

Нет, гадать бессмысленно. К чему тешить себя ожиданиями того, что слишком хорошо, чтобы быть правдой?

Она сделала каменное лицо, пытаясь подражать Кледу, и, к счастью, вопроса, начинавшего набивать оскомину с появлением в доме наёмников, где она так научилась, не последовало. Попросила кусок бумаги, чтобы проверить заточку.

Придраться было не к чему. Завидная «пара». К которой прилагались отдельные наплечные ножны из тонких ремешков вроде тех, что были пришиты к её костюму.

Девушка отдала мастеру мешочек с оплатой, врученный ей хозяйкой, и, спрятав «когти» в суму, направилась домой. Соседние лавочники косились на неё при выходе из оружейной мастерской, но Аина уже почти привыкла делать невозмутимый вид. Стоило, по рецепту Брена, представить себе, что она готова покромсать всех вокруг, как снисходительность во взглядах мужчин исчезала. После нартов, среди которых разница полов в боевых вопросах касалась лишь физической силы, скорости реакций, габаритов или возможностей восприятия для решения разных задач, такое отношение бесило.

Но увы, узнать предысторию и назначение завидных кинжалов ни в тот день, ни вообще до выступления ей не удалось. Сначала неловко стало беспокоить занемогшую баронессу, а потом не было ни поводов, ни времени спросить.

* * *

За день до выступления Петра чувствовала себя уже довольно сносно и к вечеру созвала совещание своих главных охранников: Кледа, Алины и Рамона. Они должны были договориться о старшинстве и взаимодействии. К счастью, Рамон был достаточно опытным, чтобы взять процесс на себя.

Клед сразу обозначил, что его приоритетом всегда будет непосредственное окружение баронессы. И если некому больше будет остаться рядом с ней, то на его помощь рассчитывать не стоит. Однако он готов был поддержать остальных наёмников стрельбой из лука. Почти все отправлявшиеся в путь воины в разной степени владели этим видом оружия, и оно уже было закуплено. Алина полностью поддержала его — спокойно и деловито. Версия о рабочей ревности рассыпалась в пух и прах на глазах.

Рамон сообщил, что будет высылать по двое разведчиков вперёд, а двоих оставлять прилично позади. Клед предупредил, что может чувствовать присутствие и намерения, поэтому если он скажет вдруг кого-то валить, лучше делать это незамедлительно. Алина же заявила, что способна незаметно подобраться близко к противнику, даже если он обладает такими же способностями, поэтому в сложных случаях на разведку лучше высылать её.

Клед недоверчиво прищурился, на что девушка отреагировала задорной улыбкой со словами:

— Проверь свою косу.

Наречённый схватился за многослойную «колбаску» на затылке, провёл рукой по всей длине и с недоумением вытащил из волос три куриных пера. Алина довольно захихикала. Так, а вот это уже слегка похоже на флирт…

Происходящее всё меньше нравилось баронессе. Куда же делась враждебность с обеих сторон? Или это она сама себе оказала плохую услугу, посоветовав Кледу спросить о предыстории девушки? Он старался смотреть на ту возмущённо, но настоящей злости во взгляде не было.

Похоже, это худший вариант из возможных. Впрочем… Не зря она была главной Отступницей Похоти. Вряд ли эта пацанка сможет очаровать Наречённого, воззвать к его внутреннему Зверю так же глубоко и властно, а значит, с ней не сравнится. Хотя лучше до сравнения не доводить, всё-таки возраст, свежесть и объёмы — не в её пользу. Но на то она и хозяйка обоим телохранителям — не посмеют, даже если осознают своё влечение. А пока не похоже на то.

Сначала Петра собиралась сделать перерыв в несколько дней, но теперь подумала, что надо сегодня же ночью опять «подоить» жеребца, чтобы, не дай Тёмная Мать, излишек молодецкой силы не ударил парню в голову при виде этих обтянутых кожей прелестей… Ну а прямо сейчас неплохо бы вогнать шпильку в создавшуюся между ними фамильярность.

— Фу, что за ребячество, — сказала она, стараясь, чтобы тон был не слишком обидным, скорее снисходительным.

— Как ты это сделала? — нахмурился Клед.

Ах, парень определённо «сопереживатель»! Он так точно считывает её настроения, похоже, даже не осознавая до конца, что это не его собственные чувства… Определённо, этим стоит воспользоваться. И Петра немедленно усилила своё ощущение лёгкого превосходства над девушкой: даром, что грудь, как у коровы, движения стремительные и резкие, как у парня, осанка тоже боевая, вовсе не соблазнительная…

Отступница почти не слушала, что отвечает Алина — что-то про «молчание ощущений» — зато очень внимательно следила за парнем и с удовлетворением отмечала, как искорка интереса постепенно гаснет в его глазах. Это никак не могло объясняться текстом девушки, наоборот — та говорила задорно, довольная, что ей удалось впечатлить такого особенного воина.

Однако и её голос постепенно терял силу; кажется, при виде его растущего равнодушия. Ах, как интересно! Она, значит, тоже «сопереживательница». И ни один из этих двоих не осознаёт своего дара, иначе уже покосился бы на Петру, чисто инстинктивно. Ну что ж, великолепно! Значит, своим отношением она вполне сможет удержать этих двоих на расстоянии друг от друга. По крайней мере, пока они все рядом. Если возраст в чём-то и даёт преимущество — так это в опыте, что часто недооценивают молодые. Разумеется, им не понять, пока они сами не доживут до нужных лет. Вот и отлично. Она своего не упустит! Не уступит и не отдаст.

Тем не менее, ночью всё проходило совсем не так пылко, как до инцидента с убийством. В конце концов Петра была вынуждена остановить вымученный процесс и спросить у Кледа, в чём дело.

— Не хочу тебе снова навредить, — признался он.

Ну не милашка ли? Впрочем, этим и отличаются «сопереживатели». Такова их натура, и, к сожалению, спорить с ней бесполезно. Можно только сломать, но тогда они перестанут быть сами собой. У Наречённого же всё ещё впереди, если вернётся в Орден.

А хочет ли она его отпускать? Как ни странно, в конечном итоге — да. Точно как и в случае с Алиной, Петру всё-таки посетило ощущение, что навечно эй этого самородка не удержать. У него в жизни есть какая-то иная цель и предназначение, и им, увы, не по пути. Тем больше причин насладиться радостью, пока она длится!

Но на сегодня пора признать, что и сама она не способна до конца отдаться страсти под влиянием недавнего испуга за свою жизнь. Зато… можно подучить парня массажу — будет польза, когда целыми днями придётся трястись в седле.

Петра уже устала удивляться совпадениям, когда обнаружила, что кое-какой опыт у Кледа в массаже имелся. Заодно узнала впечатляющую историю о его сложном переломе руки. А сейчас и не подумаешь, особенно, ощущая эти сильные пальцы в сладких ямочках между мышц… Мм!

Как «сопереживатель», он достаточно быстро уловил нужную степень давления и направление воздействия в разных местах. Оставалось только запомнить последовательность…

Петра и сама не заметила, как уснула, а проснувшись на рассвете — по старой монастырской привычке провожать Армата на службу, чтобы доспать позже — не обнаружила Кледа рядом… Кажется, тот впервые вовремя вышел «сдавать пост» по собственной воле.

Ну что ж, и с этим уже ничего не поделаешь. Если его с Алиной связали в своих планах высшие силы — а на это намекает то, что их пути пересекались раньше, — то Отсутпнице, несмотря на весь опыт, конечно, не удержать сход селя с гор. Но затормозит она его обязательно! Впрочем, пути Тёмной Матери неисповедимы. Как знать, не зажжёт ли она чувства в ком-то одном из них, чтобы спасти второго, или наоборот, заполучить его душу? Главное самой добраться до замка в целости, а там, в любом случае, начнётся новая жизнь.

Глава 23 Вожделение и убийства

Первое нападение случилось в Хлярине, прямо на постоялом дворе. Когда баронесса спешилась, один из подсобных работников, подметавших двор, внезапно хищно пригнулся, достал из сапога нож и метнулся в их сторону. Он явно рассчитывал на то, что господа не смотрят на обслугу, но просчитался. Клед спрыгнул с коня прямо на убийцу, опрокинул его, легко отобрал нож и уже занёс его для удара, когда опоздавшая всего на пару биений сердца Алина заорала:

— Стой!

Тут же сшибла Наречённого плечом с живого «насеста» и вонзила нападавшему в горло оба «когтя». Клед растерялся от таких противоречивых действий, и только пару мгновений спустя вспомнил о просьбе Петры никого не убивать. Как он мог забыть?

Прокрутив в памяти событие, парень с нехорошим холодком понял, что хотел отнять жизнь у этого типа. Впрочем, «хотел» — не совсем точное слово, скорее толкала его на это какая-то нездоровая тяга, похожая на ярость смертного боя, только без реальной угрозы. Странно и совсем на него непохоже.

— Не пойму, на что он рассчитывал? — проворчала Алина, вытирая клинки об одежду павшего. — Даже если удалось бы заколоть баронессу, сам бы точно живым не ушёл.

Клед лишь пожал плечами. Какой смысл гадать? Может быть, его семье обещали награду, или сам он так хотел откупиться от долгов, а то и вовсе сбежать на коне жертвы — дурак, переоценивший свои силы. Бывает. К счастью для них.

Он нахмурился, ещё раз проверяя окружение на предмет возможного подкрепления, но, похоже, убийца действовал в одиночку. И только когда все расселись в таверне, не обнаружив там никого подозрительного, подумал о другой стороне вопроса — о том, как бросилась сделать за него работу Алина.

Выходит, Петра и её попросила подстраховать? Так никуда не годилось. Он не хотел, чтобы за него убивала девушка. Всё должно быть наоборот! Надо сегодня же ночью обсудить это с Петрой.

Аина же в это время думала о том, что просьба баронессы — не одолжение, а двойная работа и тянет на двойную оплату… Хорошо ещё, что убийца оказался один. А то, пока она следила за тем, чтобы не дать убить Кледу, второй мог бы довершить дело. Потому что остальная охрана очнулась, только когда было поздно.

Зато Рамон умело прижал хозяина постоялого двора, выяснив в результате, что убийца подрядился на чёрную работу дней десять назад. То есть, их в Хлярине ждали. Впрочем, такой маршрут был предсказуем. Хорошо, что завтра они с него уйдут.

Петру раздосадовало излишнее благородство Кледа, который первым делом выразил своё недовольство таким положением, зайдя в её комнату для намного более приятных дел. Зато сами дела хотя бы состоялись без тяжёлых последствий, о чём и напомнила Отступница довольно холодно, добавив, что это тоже часть её безопасности, и нечего было забывать о просьбе.

Парень отреагировал на такой тон не лучшим образом, как будто отдалившись внутренне, и попросту её «отордал», как говорят простолюдины. По сравнению с обращением Армата в определённые моменты, это было сущей мелочью, но оказалось, что теплота молодого Наречённого была намного приятней, а её исчезновение, соответственно, уязвило. Впрочем, понимая, что сама виновата, Петра не стала удерживать, когда он после одного раза сразу засобирался в коридор. Понятно, что всем им необходимо днём ехать, а этим двоим ещё и охранять её ночью по очереди…

Утром настроение было ни к чёрту, и когда Алина улучила момент, чтобы пожаловаться на то же самое, только по другим причинам, Петра просто раздражённо бросила ей золотой, добавив, что будет доплачивать за каждый подобный случай. Девушка оторопела и отстала. Отступница же вновь пожалела о сказанном, поскольку оно, наверняка, оборвало не меньше половины ниточек, которыми баронесса так старательно пыталась привязать кочевницу к себе.

Всего за пару дней в дороге Петра начала терять контроль над отношениями с телохранителями. Утешало лишь то, чтоэто бросило тень и между ними двоими. Клед оказался у Алины в долгу, что не нравилось обоим.

Впрочем, когда они свернули с Тракта на Бравин, и решили на всякий случай заночевать в какой-то безымянной деревне вместо таверны, где их могли снова ждать, ему предоставилась возможность отплатить напарнице.

Ночью на них опять напали. Правда, это оказались местные с выселок, надумавшие поживиться. Хорошо, что на этот раз Наречённый вспомнил о своём обещании и не стал их убивать.

По-хорошему, следовало бы сдать их дружинникам князя, но это требовало нежелательной задержки и могло выдать лишним людям их местоположение. Пришлось ограничиться сознанием того, что рёбра и лица у этого отребья ещё долго будут помнить урок, преподанный черенками их же собственных вил и лопат при помощи поднятых свистом наёмников. Девушка в избиении не участвовала.

Клед же отрезвел, увидев, как товарищи мутузят деревенских воришек, и с ужасом понял, что сам чуть не забил кого-то до смерти. Он не узнавал сам себя. Откуда такая кровожадность? Мужик под ним давно был без сознания. Оставалось надеяться, что не слишком поломан и выживет. Тот ведь действительно не заслужил смерти. Да и с Кабаном вопрос был спорным. Ситуации не были смертельно опасными, как на границе, когда либо ты, либо тебя. И это пугамло.

На другую ночь решили всё же не рисковать и остановиться на постоялом дворе в большой деревне неподалёку от главной дороги, при этом проехав небольшой городок, где вероятность, что их поджидали убийцы, была выше. Прошло всё спокойно, если не считать раздражения Петры по поводу того, что Клед решил воздержаться от постельных утех, якобы во имя повышения бдительности, а на самом деле потому, что хотел немного побыть наедине с собой и разобраться в своих ощущениях. А другого времени, кроме ночных часов дежурства, для этого не находилось.

Жажда крови казалась ему чем-то наносным, как если бы он вляпался в смолу и теперь никак не мог избавиться от липкого ощущения. Откуда оно идёт, наверняка он не разобрался, но молитва против страха помогла снова почувствовать власть над собой, и на следующий день беспричинная ярость, копившаяся где-то в «солнышке» и выливавшаяся в желание кого-нибудь угробить, утихла.

К концу третьего дня кавалькада достигла Бравина, где можно было немного расслабиться, и Петра вновь затребовала Наречённого в постель. Когда же он высказал смутные подозрения о том, что их связь придаёт ему кровожадности, баронесса как будто даже обрадовалась и предложила придушить себя.

Клед изначально не понимал этих её просьб, но когда его внутренний Зверь, словно заживший собственной жизнью, обрабатывал алчную Отступницу по третьему кругу, в то время, как душа давно испытывала усталость от бесконечной и бессмысленной карусели похоти, вызывая внутренний раздрай, он таки не сдержался и едва не убил Петру, лишь бы это прекратилось.

Глаза её закатились, тело забилось в конвульсиях всё целиком, и, внезапно увидев сцену со стороны, парень испытал такое отвращение, что отпрянул, не завершив процесс. А ещё он здорово испугался — сам себя. Кинулся откачивать женщину, как их учили в Ладонях, заставляя лёгкие дышать, а сердце биться. Когда та очнулась с сияющими от счастья глазами и кинулась его целовать, он окончательно смешался.

Похоже, именно такой смеси насилия с удовольствием она и добивалась, и жаждала. Но это казалось настолько неестественным и неправильным, что на душе весь день скрипели жабы. Хуже было бы, только если бы он кончил. А так Клед ощущал себя остановившимся на краю пропасти в последний момент. И на следующий вечер был вынужден всерьёз отказать хозяйке в дальнейших утехах. Правда, объяснить ей толком причину не смог. Сказал, что теряет контроль над собой, а это не в её интересах.

Когда же та пробовала уговорить его, что случившееся, наоборот, свидетельствует об углублении понимания жизни и смерти, которое всё равно ждёт его после Посвящения, вдруг понял, что ей плевать на его чувства. Лишь бы удовлетворял её ненасытный, развращённый крайностями аппетит. На миг показалось даже, что сама Смерть тянется к нему через эту слишком далеко зашедшую в своём служении женщину, а его пока совсем не тянуло в те холодные объятия.

В итоге пришлось малодушно «соскочить» на более практичный довод: мол, нехорошо в походной тесноте пользоваться привилегиями, недоступными другим членам отряда, практически у них на виду. Это и правда вызывало у некоторых косые взгляды. Одно дело — просто знать о чём-то, как в доме Харба, и совсем другое — слушать каждую ночь из соседней комнаты, а когда выедут из Княжеств — и вовсе из палатки… Потом же придётся ехать вместе и, возможно, в какой-то момент отбивать нападения. Это была, безусловно, не главная причина, но она тоже имела вес.

Так что Петре пришлось смириться. Отношение её на какое-то время заметно похолодало, зато Клед испытал неожиданное облегчение. Да и работу свою охранную стало легче выполнять. Ярость перестала копиться, убить больше никого не хотелось. И в глаза Алине начал смотреть без стыда…

* * *

Петра не на шутку разозлилась, когда Клед отказался дальше с ней спать. Решила наказать его показным равнодушием. Но результат снова был противоположным тому, на который она рассчитывала — Наречённый ещё больше отдалился, стал вести себя вообще как чужой, словно и не было ничего. Пора уже сделать себе где-то зарубку, что на обычные крючки этот странный парень не клюёт.

Впрочем, исключительно от злости она ещё какое-то время проявляла повышенное внимание к Рамону. В конце концов, ей нужно было подобрать будущего начальника гарнизона Малфирдома, желательно проверенного в деле, а дело было только одно — это путешествие.

Конечно, обычному мужчине совсем нечего было ей предложить, но потерпеть разок-другой можно, да и его это не угробит, если сделать большой перерыв. Но только в качестве последнего средства, если не сработает чистый флирт.

Как назло, десятник тоже не реагировал на неё в нужном ключе. Неужели она действительно слишком постарела, чтобы кого-то заинтересовать? Но тогда Клед… Предположение о том, что его привлёк исключительно зов Тёмной Матери, было слишком горьким, чтобы над ним всерьёз размышлять.

К бесам! Не сказала ли она Алине в самом начале, что оставила эпоху чувственной любви позади? И ведь не врала, верила в это, пока не появился Наречённый… Но теперь самое время вернуться именно к тому умонастроению.

Тем более что равнодушие Рамона чуть позже объяснилось сердечным интересом к Эльбе. И кажется, помощнице он тоже нравился! Хотя она и пыталась укрепить свои начавшие подтаивать ледяные бастионы постановкой интересов хозяйки выше своих. Но хозяйке-то это как раз выгодно: крючок для привязки начальника к гарнизону готов. Так что она принялась незаметно сводничать: то пошлёт их вместе куда-то, то похвалит его при служанке, и всё в таком духе.

Такая удача, откуда не ждали, заставила Петру пересмотреть своё отношение к Кледу. Знала ведь, что эту птицу в клетке не удержать. Сама сравнивала путь судьбы с селем, и самонадеянно намеревалась его задержать. За что и поплатилась, возможно, даже скорее, чем могла бы. Тёмная Мать — она такая, любит ломать планы гордецов, и глупо пытаться ей перечить.

Злость прошла, и в последнюю ночь перед Арбеном, Петра специально встала на рассвете, чтобы поговорить с Кледом, который после размолвки поменялся с Алиной на вторую вахту. Вышла к нему на крыльцо, поскольку женщины снова делили на всех летнюю кухню в зажиточном сельском доме, тогда как наёмникам предоставили сеновал. Увлекла его в сад, подальше от лишних ушей.

— Послушай, я на тебя больше не злюсь, — начала она, ища понимания в его взгляде.

Но лицо Наречённого оставалось суровым и неподвижным, почти как у полноценного Воина Смерти, а серые глаза — холодными и непроницаемыми, словно покрытыми толстой коркой зимнего льда. Ну что ж, сама виновата…

— Я понимаю, тебе непросто принять Путь Смерти, который преждевременно начал распахиваться перед тобой. Обычно на это уходит много лет после полного Посвящения, а ты ещё даже Вольницу не отгулял. Нехорошо было с моей стороны думать только о себе.

Лёд слегка истончился, как в предвесеннюю оттепель, и она поспешила развить успех:

— Я безмерно тебе благодарна за то, что ты мне подарил радость близости ещё раз, когда я уже похоронила себя как женщину…

Кажется, где-то там, в этом сером льду появились проталины.

— Ты не представляешь, как много для меня значила твоя теплота и внимание. Если честно, настолько заботливо ко мне не относился, наверное, никто за всю мою жизнь.

Ну вот, наконец-то лицо расслабилось и из кадорового сделалось человеческим! Не лето, конечно, но на начало весны потянет.

— Поэтому ещё раз спасибо. Я от тебя больше ничего не жду. Ты и так дал мне больше, чем я могла мечтать. Но, если вдруг в какой-то момент тебе захочется… Я буду рада пережить с тобой это хотя бы ещё один раз, — глаза напряглись. — Ну а нет так нет.

— Хорошо, спасибо, — выдавил Клед.

Она протянула ему руку для традиционного приветствия «смертников» — кулачком вперёд, и тот, чуть помедлив, осторожно соприкоснулся с ней своим. Петра, не выдержав, привлекла его голову к себе за шею, и они упёрлись друг в друга лбами. Так в Ордене делали только особо близкие соратники в исключительных случаях вроде серьёзной потери или победы. Не факт, что Наречённый когда-либо видел подобное, но противиться не стал и постоял с ней какое-то время. При этом Отступница чувствовала, что обмен токами жизни между ними идёт. Значит, приоткрылся. Вот и хорошо.

— Для меня это тоже не прошло бесследно, — отстранился Клед наконец. — И не только в плохом смысле. Я стал лучше чувствовать окружение и чужие намерения. Так что спасибо тебе. Просто я действительно пока не готов настолько отдаться Тёмному пути.

Говорил он искренне, от сердца, без злости. Так что Петра мысленно поздравила себя и решила, что пора сворачивать этот разговор, пока она ещё чего-нибудь не испортила, раз уж реакции её телохранителей так непредсказуемы.

— Конечно, я понимаю. В знак благодарности я даже готова принять Смертную Тень, если тебе вдруг придётся кого-то убить, только лучше после прибытия в мой замок… Ну, мало ли, может быть, ты захочешь догулять Вольницу с кем-то другим, не из наших…

Эти слова слетали с губ будто помимо воли, тогда как ум Отступницы ужасался, зачем ей подвергать себя подобному риску, и в то же время где-то внутри дрожало сладкое предвкушение возможности соприкоснуться с Тёмной Матерью в последний раз. Не иначе, как Сама Она, что называется, и дёрнула её за язык.

Зато Петру тут же вознаградил теперь уж совсем по-летнему горячий взгляд Кледа, который чуть крепче сжал её руку:

— Благодарю. Это великий подарок. Надеюсь, мне не придётся им воспользоваться. Ради тебя же самой.

— Ничего, где наша не пропадала? — она в последний раз прикоснулась ладонью к его щеке и грустно улыбнулась.

В главном доме хлопнули двери, а значит, пора собираться — они обещали хозяевам освободить кухню поутру.

* * *

Аине было неспокойно. Слишком давно на них никто не нападал. Тот странный конюх в Хлярине не был серьёзным убийцей, которых опасалась баронесса. Уж скорее похоже на то, что Южный князь объявил награду. Но тогда почему на них больше никто не покушался? Деревенские мужики не в счёт. Там ей хватило оклика Кледу, чтобы тот опомнился, хотя, кажется, даже не осознал, что его остановило. Но потом вроде бы взял себя в руки и больше не забывал, о чём его просили. Хотя пока и поводов больше не было.

Девушка в последнее время внимательно присматривалась к нему из-за необходимости контролировать. И постепенно ей начало казаться, что дело было не в забывчивости. В Кледе с самого начала чувствовался заряд какой-то подспудной ярости, видимо, запираемый в животе по тому же принципу, какой объяснял ей Брен. Но потом он постепенно рассосался — после того, как Наречённый перестал делить постель с Отступницей Похоти.

Что послужило причиной таким изменениям, оставалось только гадать. Неужели дорожные неудобства и косые взгляды некоторых наёмников, да и её собственные? Хотя не похоже: хозяйка какое-то время ходила злой, как медоед — значит, разрыв был односторонним. И это наполняло девушку какой-то неприличной радостью. Всё-таки он не совсем уж животное! Петра тоже вскоре успокоилась и снова стала похожа на человека, а не на сучку, которой вши причинное место грызут.

Тайна шикарных «когтей корса» открылась, когда они свернули с Тракта. Оказывается, такое оружие посоветовал Отступнице Харб — действительно, ещё до того, как она познакомилась с Аиной. Когда-то у неё была другая разновидность «когтей» — кастет с лезвиями, но тот канул в реку вместе с трупом неудавшегося убийцы в Ковене, да и таскать его постоянно на теле было не слишком удобно.

На дневных привалах в полях, где никто посторонний не видел, Петра попросила обучить её технике владения такими клинками, которые теперь носила под жакетом. Впрочем, так как девушку саму никто не учил, она смогла дать лишь общие рекомендации. Но баронесса исправно упражнялась — крутила кинжалы на пальцах, пока ехали, и к Арбену, пожалуй, уже способна была поранить кого-нибудь, кроме себя.

Приближение к точке второго пересечения Тракта действовало Аине на нервы. Даже если убийцы потеряли их из виду при повороте на Бравин — а на то было похоже — прошло достаточно времени, чтобы разобраться. И хорошо, если самые опасные из них поджидали баронессу в Астене, куда они не поедут. Но некое предчувствие подсказывало девушке, что везение не бесконечно и стоит ждать покушений. Тем более, что им придётся задержаться для закупки дополнительных лошадей, провианта, палаток и прочих вещей, необходимых, чтобы передвигаться, полагаясь только на себя. На баронской стороне ночлег не найдёшь так же часто, как на княжеской. Даже если подвернётся пустая изба, такой ораве надо ещё что-то есть. А в Краю Восьми Озёр тем путём, которым они поедут, так и вовсе может оказаться пустынно — разве что воды точно в избытке.

Их нашли на вторую ночь. Аина спала вполглаза на дополнительном матрасе, брошенном на пол у кровати для служанки, занятой Эльбой, в снятой дамами большой комнате. Из сна её вырвал звук удара за дверью, и одновременно с этим тихонько отворилось окно. Убийц было минимум двое!

Она быстро пихнула Эльбу в бок, одним вдохом погасила «эхо» своего присутствия, которое мог считать опытный воин, выхватила из-под подушки «когти» и бесшумно метнулась по полу под окно, в которое как раз пролазила плотно закутанная в серые тряпки фигура невысокого жилистого мужчины. Судя по увиденной паре движений, достаточно тренированного.

Аина впритык успела подбить ему опорную ногу, пока вторая ещё не оказалась на полу, но быстро ликвидировать угрозу, полоснув его «когтем» в падении не удалось — поганец извернулся в полёте и мгновенно откатился в сторону хозяйки.

От грохота его падения баронесса проснулась и тут же спрыгнула на пол по другой бок кровати. Лишь потом высунула руку, лихорадочно нащупывая под подушкой свои драгоценные «коготки». Эльба тоже наконец подскочила, вооружённая кинжалом, но, судя по очумелому верчению головой, ещё не сориентировалась, откуда исходит угроза.

Из-за двери слышались звуки борьбы: очевидно, на подмогу от Кледа рассчитывать не стоит — сам занят. Наёмники вообще спали в общем крыле ради экономии средств. А отвлекаться на свист в окно было некогда.

Охватив единым мигом всю эту картину, девушка бросилась на врага, пока тот не успел подняться. Однако слегка опоздала и опрокинула уже почти разогнувшуюся фигуру на кровать. Чёрт, плохо — слишком близко к баронессе!

Она махнула хозяйке рукой, чтобы та спряталась под кровать, и тут же пришлось скатиться с супостата, так как он наугад пырнул за спину ножом, чуть не достав её. И вообще он был слишком вёрткий — миг, и уже развернулся лицом, так что восстановить преимущество не удалось. Хорошо хоть теперь отвернулся от Петры.

— Что делать? — хрипло спросила Эльба, видимо, наконец разобравшись в обстановке, но не желая мешать.

Аина не ответила — некогда было, потому как мужик резко кинулся к ней, норовя пырнуть ножом. Она едва успела увернуться вбок, вобрав в себя живот, и чуть не задела нож грудью, которая обвисла без бюстгальтера. Клинок распорол рубашку, а девушка уже приняла пролетевшую мимо руку мужика на предплечье, но достать его когтем не удалось — тот быстро ушёл в сторону с разворотом, оказавшись спиной к двери.

Они поменялись местами: баронесса теперь была позади Аины. Эльба тут же перебежала на кровать, дополнительно прикрывая хозяйку, хоть бы и своим телом, и зажгла свечу. А у противника наступил шок, когда он осознал, что сражается с женщиной. Застыл на секунду, уставившись на проглянувший в распоротой рубахе бюст. Самое время было атаковать, вот только в лоб позиция была неудобной — стоял он в закрытой позе с выставленным вперёд ножом, и Аина на секунду замешкалась, ища «точку входа». А в следующую дверь слетела с петель, повалив мужика с ног.

Ещё миг потребовался на то, чтобы понять, что это Клед вышиб вторым убийцей двери, и она метнулась к своему. Его нижнюю часть придавило солидным весом, от толчка он выронил нож, залетевший под кровать, к тому же приложился лицом об пол. Так что девушка, не дожидаясь, пока враг опомнится от боли, схватила его за волосы, подняла голову и быстро перерезала горло.

Клед же одновременно с ней прыгнул сверху на своего противника и отправил того в бессознанку мощным ударом локтем в висок. После чего оба телохранителя замерли в паре ладоней друг напротив друга, прислушиваясь, нет ли других угроз. При этом он обвёл взглядом комнату и окно, а она проверила коридор ощущениями и глазами ту его часть, что виднелась в проёме двери. В тот миг было понятно, не сговариваясь, что по части пространства за спиной каждый положился на напарника.

Это внезапное стихийное чувство братства по оружию чем-то сильно зацепило Аину. Кругом всё было тихо, и она перевела взгляд в глаза Кледу. Тот тоже смотрел на неё с непонятным выражением. На какой-то миг ей показалось, что они уже тысячу лет сражаются плечом к плечу и всё-всё друг о друге знают…

Но потом наваждение развеял голос Петры, которой Эльба тем временем помогла вылезти из укрытия:

— Оба мертвы?

— Нет, мой без сознания, — ответил Клед, с трудом отрывая взгляд от глаз Алины.

Что-то ему почудилось в ней настолько глубинно знакомое… Но он не успел понять до конца возникшее чувство — слишком оно было неуловимым и необъяснимым. Единственное, что он с удивлением осознал: и женщина, оказывается, может стать «сестрой по оружию». Наверное, то странное ощущение было просто эхом братства, некогда испытанного с Аланом. Да, скорее всего…

— Прикончить его? — спросила Алина, облизывая пересохшие губы.

И Клед вдруг с болезненной отчётливостью увидел, что её рубашка распорота, а в прореху выглядывает низ впечатляющих грудей.

— Пока нет. Давайте допросим, а потом решим, — распорядилась Петра.

Алина смешно скривила нос. Кажется, ей такое занятие было не по нраву. Клед поднялся с неудавшегося убийцы и подал девушке руку, помогая встать в полный рост. Потом перевернул мужика, обыскал его на предмет скрытого оружия (нашёл запасной небольшой ножик в ботинке) и связал. Чисто технически им объясняли, как выпытывать сведения, но душа его тоже не лежала к такому делу. К счастью, Петра взяла это полностью на себя. Точнее, себя и Эльбу. Видимо, тоже из-за чего-то связанного со Смертной Тенью.

Алина за это время успела натянуть свой кожаный костюм и хотела позвать наёмников, чтобы починить дверь, или хозяина, чтобы дал им другую комнату, но Отступница велела подождать, приставив дверь на место и подперев её тумбочкой, чтобы звуки допроса не вышли наружу.

Так что, привязав пленника к стулу и заткнув ему кляпом рот, оба телохранителя вышли в коридор и теперь стояли по разные стороны проёма, время от времени смущённо поглядывая друг на друга. Каждому хотелось что-то спросить, как-то прояснить тот момент странного единения над поверженными убийцами, но никто из них так и не нашёл слов, в которые можно облечь свой интерес.

* * *

— Приведи его в чувство, — велела Петра Эльбе.

Та невозмутимо взяла кувшин с умывального столика и вылила воду на голову несостоявшемуся убийце. Пленник вздрогнул и пришёл в себя. Задёргался, но поняв, что связан, поднял глаза на свою неудавшуюся жертву. «Пластунец!» — мелькнуло в его глазах. Петра медленно расплылась в довольной улыбке.

Однако сообразив, что женщин вроде бы бояться нечего, горбоносый чернявый мужчина лет тридцати с лишним — похоже, полукровка с каким-то из горских племён — вздёрнул голову с вызовом во взгляде. Говорить он не мог из-за кляпа.

— Ну здравствуй, гадёныш, — ядовито прищурилась Петра. — Побеседуем?

Мужчина демонстративно отвернулся.

— Ай-яй-яй, ну что же ты так? — тон был притворно ласковым. — Я же с тобой по-хорошему.

Петра присела перед убийцей и положила руку ему на промежность. Мужчина инстинктивно дёрнулся, но ноги его были надёжно привязаны к ножкам стула, так что свести он их не мог. Она аккуратно нащупала его «хозяйство» и стала потихоньку разминать, приговаривая:

— Видишь, мы можем с тобой поладить. Только расскажи, кто тебя послал и сколько вас ещё. Тогда я сделаю тебе совсем хорошо.

Мужик кривился, всем видом демонстрируя неприступность, но плоть реагировала на ласки, наливаясь кровью. Дыхание убийцы участилось помимо его воли.

Эльба тем временем достала из сумки толстую поваренную книгу, которую купила в Ранвене, собираясь учиться готовить по прибытию в замок, и встала у пленника за спиной.

Петра же, дождавшись, пока плоть мужчины встанет в полный рост, впилась в неё нготями:

— А то ведь я могу и по плохому!

Он дёрнулся, но тут же взял себя в руки и враждебно оскалился. Эльба огрела его книгой по башке.

Эту сцену они не раз исполняли под руководством Армата, который однажды вынес из Арки Смерти идею, чтобы одного особо упорного пленника с важными сведениями, которого нельзя было убивать или сильно калечить, допросила Отступница Похоти. Вышло так хорошо, что потом он ещё не раз прибегал к её услугам. Правда, говорил и делал больно обычно он, а Петра только ласкала. Но пережив всё то, что пережила с Мечом, в том числе и половые акты при этих допросах, женщина полагала, что и сама справится. Она подготовила инструменты в виде «когтей», ножниц и стилета, разложенные на ближайшем углу кровати.

Ею самой постепенно овладевало возбуждение в предвкушении от смеси боли и наслаждения, которые лишь однажды смог ей подарить строптивый Наречённый. И не так уж важно, что сейчас она будет их не испытывать, а причинять.

Петра прихватила стоящее «хозяйство» поплотнее одной рукой, а второй взяла с кровати «коготь» и вспорола ткань. Пленник истерически задёргался на стуле и ещё раз получил книгой по голове.

— Не бойся, — промурлыкала баронесса.

Она взяла вместо «когтя» ножницы и разрезала штаны, чтобы освободить себе поле для работы, выпустив на волю алчущую плоть.

Пощекотала легонько пальцем головку, так что мужик опять задёргался, на этот раз от острого удовольствия. Однако её целью было обнажить мошонку, чтобы найти нужную точку. Она встала на колени и лизнула самую чувствительную складку, скрывавшую ворота семени. Осторожно приподняла яички, как бы лаская.

— Ну как, не передумал? — она взглянула наверх.

Глаза у мужика закатились от наслаждения — самое время сменить ножницы на стилет.

— Точно? — переспросила вкрадчиво.

Тот отрицательно дёрнул головой, и она вогнала кончик клинка в точку, где не было крупных сосудов, вызвав задушенный визг и усиленное дёрганье. Эльба снова шваркнула мужика по голове.

— Не дёргайся, только хуже сделаешь, — веско предупредила Петра.

Пленник застыл, вытаращив на неё полные ужаса глаза с расширившимися зрачками. Потом он попытался рассмотреть, куда вошёл стилет, но из-за её рук не мог.

Она же принялась снова дразнить и ласкать его «главный орган». У мужика начала непроизвольно подёргиваться голова, показывая, что в его мозгу развернулась искомая борьба между болью и наслаждением. Пара человек так сошли с ума…

Пришлось ещё несколько раз чередовать стимулы, вогнав острие почти до таза, прежде чем убийца начал отвечать на её вопросы — сначала только головой «да» или «нет», а когда у него из приоткрытого рта потекла слюна, Петра поняла, что сломала поганца, вынула кляп и довыспросила остальное словами.

Оказалось, что князь действительно объявил награду, но посылать своих личных слуг за пределы княжества не стал, чтобы избежать конфликта с Восточным князем. Эти двое убийц были скорее регулярными наёмниками со связями в Арбене, поэтому дожидались её здесь. Нищие следили за всеми воротами, узнав её по свите, когда кавалькада вошла в город, и через подельников сообщили, на каком постоялом дворе она остановилась.

Наверняка подобной засады стоило ожидать и в Астене, поскольку другая группа предупредила их не соваться туда. А сам князь, скорее всего, устроит крупное нападение где-нибудь в приграничных землях, поскольку большинство близлежащих баронов у него в долгу и окажутся только рады, если не помочь, то отвернуться, не мешая творить беспредел.

Всё время допроса Петра поддерживала его «хозяйство» в рабочем состоянии и внимательно следила за балансом боли и наслаждения в мимике. А может, и напрямую чувствовала его состояние — в такие моменты она сама становилась «сопереживательницей», несомненно, милостью Тёмной матери.

Эта смесь ощущений сильно её заводила, что помогало производить нужное впечатление на допрашиваемого, вызывая ломавшие разум противоречия страха с вожделением в восприятии. Но теперь пленник был сломан, а она возбуждена до предела. Всё, что нужно, выпытано, и больше нет смысла терпеть. Пусть это не Воин Смерти и даже не Наречённый, она сама возьмёт Смертную Тень!

Петра извлекла из раны стилет, задрала подол и, облизывая пересохшие губы, взгромоздилась на убийцу со словами:

— Молодец, хороший мальчик. Мама теперь тебя наградит.

Она пристроилась на стуле так, чтобы удобно было двигаться, и, придушив мужика руками, чтобы хозяйство не опало, затеяла сладостную скачку. Эльба в это время держала оружие и подпирала стул, чтобы не упал от неистовой пляски хозяйки.

Бёдра Петры быстро вошли в бешеный заячий ритм, испытав три кульминации подряд. Почуяв, что её «конь» тоже вот вот достигнет точки назначения, она выхватила у служанки стилет и в момент, когда у того произошло семяизвержение, вогнала клинок ему в горло. Тело под ней задёргалось ещё сильнее. Эльба изо всех сил упёрлась в спинку, чтобы предотвратить падение, а на Отступницу снизошла благодать!

Она чуяла, как не только Смертная Тень, но вся жизненная сила выходит из мужчины и всасывается в её лоно. Это было невероятное блаженство. Конечно же, сила в итоге ушла через темя к Тёмной Матери, но те несколько мгновений, когда она протекала по телу, были незабываемы! Ну как с подобным может сравниться простая физиологическая конвульсия, пусть и очень приятная?

Кроме того, когда сила достигла макушки, Петре словно открылось невидимое измерение, и она смутно узрела прекраснейшую из богинь — не покидая тела, как это требовалось раньше! Экстаз от того, что она сама смогла принести своей госпоже такое, пусть маленькое, но сочное подношение, добавил в переживание особенной глубины. Мара даже мельком взглянула на неё с крошечной искоркой благодарности, которая, однако же, чуть не лишила Петру чувств. Но не лишила!

Это было что-то совершенно новое и непередаваемое. Ха! Теперь ей не нужен Воин Смерти, чтобы увидеться с Ней! И кажется, той искорки внимания божества ей хватило, чтобы не обессилеть вконец, как прежде. Просто триумф!

— Всё в порядке? — спросила Эльба.

Петра вздрогнула и вернулась в действительность. Она не теряла сознания, нет, просто ушла ощущениями так далеко, что тело замерло — видимо, надолго. Рубашка промокла от крови. Баронесса встала с трупа и брезгливо скинула её.

— Давай одеваться. Нельзя здесь оставаться. И прикрой это безобразие, — она показала жестом на окровавленный пах.

Закипела бурная деятельность. Наёмников подняли и велели собираться. Разбудили хозяина. Тот послал за городовым, который засвидетельствовал нападение и забрал трупы.

Незадолго до рассвета группа покинула этот постоялый двор и перебралась в другой, ближе к воротам на Астен. Выбрали самый престижный, с ночным сторожем внушительной комплекции, и дополнительно договорились, что выставят собственную охрану из наёмников.

К сожалению, сразу уехать не получалось, как следовало бы, но сборы ускорили и к концу дня запаслись всем, что требовалось. К счастью, ночь прошла без осложнений, а на рассвете кавалькада выехала первой из открывшихся городских ворот. Немного проскакали по направлению к Астену, но после того, как отставший Клед нашёл и вырубил одного соглядатая, съехали с Тракта на сторону Селвидома — ближайшего южного баронства.

Глава 24 Братство по оружию

Вот они и снова в диких полях. Несмотря на неоднозначное прошлое, здесь Аина чувствовала себя свободнее. А может, просто привычнее. Обстановка успокаивала, хотя совсем расслабляться было рано. И всё же, на вчерашнем «военном совете» выяснили, что, скорее всего, на этом отрезке пути им ничего не грозит. Кроме разве что случайных бандитов. Хотя банда должна быть довольно большой, чтобы решиться напасть на подобную хорошо охраняемую и достаточно скученно идущую кавалькаду. Но поскольку крупно поживиться в этих землях было нечем, вряд ли такие имелись.

Картина вырисовывалась следующая: два замка к северо-востоку отсюда были разрушены нартами ещё давно, открывая практически ничейные земли до самого Сагатдома. Но в Селвидоме кочевников вроде бы пока не видели, кроме регулярного весеннего рейда на Астен, который давно прошёл по времени, да и, как знала Аина, не состоялся в этом году. Говорили, что они потихоньку прибирают под свою власть Пестердом, но сильно не зверствуют, если им подчиняются. Магистрат Стеры сидит в замке Пестер и не может им ничего противопоставить, хотя и пытается собрать людей для защиты замка.

Ближайшее баронство с дружиной находилось ближе к Астену. Учитывая сведения, добытые Петрой от убийцы, той дружины следовало скорее опасаться, чем рассчитывать на неё. Впрочем, до Кинурдома они, кажется, дойти не должны. А Южный князь вряд ли полезет в Селвидом, чтобы не злить Восточного князя, который нет-нет да и направлял людей проверить, как там обстоят дела — по настоянию Совета Княжеств, который не нашёл подходящего наместника и пока что формально вверил провинцию ему. Хотя всерьёз защищать её при захвате нартами, похоже, никто не собирался.

Так что пока казалась вполне реальной возможность пройти по этой условно нейтральной земле меж двух огней. Если повезёт. Разумеется, на везение всерьёз не рассчитывали и высылали вперёд троих разведчиков: двое собственно проверяли дорогу, а третий ехал на достаточном расстоянии позади, чтобы успеть удрать и предупредить остальных в случае засады. Но пока никаких следов вооружённой группы не попадалось.

Сложность состояла в том, что наверняка путь был неизвестен. У Петры была копия старой карты, но Тропу Войны Аина совмещала с ней по памяти о нартской старой схеме, нарисованной с неизвестной точностью. Сама она ездила по ней когда-то только до Астена, где новое ответвление делало петлю и возвращалось — южнее Тропа действительно давно не использовалась. К счастью, найти важную поворотную точку им помог общий ориентир — высокая Трёхглавая гора, которая у нартов была просто подписана, как Трезубец. Аина помнила, что именно в его направлении Тропа сворачивала с юга на восток в «Мокрые Холмы», которые на карте Петры значились, как Край Восьми Озёр — её владения.

Сейчас их задачей было найти эту самую Тропу Войны. Проходя здесь весной, Аина наоборот старалась её избегать, опасаясь погони. Так что оставалось полагаться лишь на ориентиры и знание принципов её прокладки. Пока вокруг тянулись поля, искать перья совы на деревьях бессмысленно. А уж потом этот путь должен вывести их в нужном направлении.

Они как раз ехали к замку Селви, и девушке очень хотелось забрать оттуда Меч, но: во-первых, она не могла придумать предлога, чтобы отлучиться на полдня или даже больше от хозяйки, которую должна охранять; а во-вторых, прятать Меч ей некуда, неизбежно возникнут вопросы; речи же о том, чтобы рисковать оглаской, демонстрируя подобную вещь целой толпе, идти не могло. Значит, придётся терпеть, пока не развяжется с этим походом. Хотя и потом надо будет придумывать, как его прятать, но пока время есть.

Чтобы избежать лишних глаз и возможных шпионов, кавалькада двигалась не по дороге, а напрямик по полям, холмам и рощам. Медленней, зато безопасней.

Вчера Аине целый день не давала покоя мысль о том моменте единения, который она испытала с Кледом над поверженными убийцами. Она почувствовала то, чего ей так сильно не хватало — сначала после смерти Таши, потом после смерти Брена… Ей так нужен был настоящий друг, и на мгновение показалось, что Наречённый может стать им, хотя бы на время. А возможно и… Нет, неважно. Сначала нужно было проверить, протянуть опять этот мостик взаимопонимания, и девушка придумала, как это сделать.

Вечерний привал сделали на возвышении, где стояла пара деревьев и небольшие заросли кустарника. Местность просматривалась далеко, лагерь окружили лошадьми, и снаружи выставили часовых. Когда все закончили дела и поели, а баронесса ушла в шатёр, Алина попросила Эльбу подежурить внутри, Рамона снаружи, а сама подошла к Кледу, точившему кинжалы у костра, и предложила:

— Давай устроим тренировочный бой.

— Какой? Зачем? — он сделал недоуменное выражение лица, но отложил камень и спрятал клинки в сапоги.

— Ну просто, попробовать, как мы в паре можем сражаться, — Аина понимала, что не может высказаться прямо и вынуждена придумывать предлоги.

— Ты и я? — удивился Клед, поднимаясь на ноги. Выражение лица у него было крайне скептическое.

— Нет, Рамон с Эльбой! — закатила Аина глаза.

— И как ты себе это представляешь? — поинтересовался он и вдруг усмехнулся.

Ну слава Дане, хотя бы не против, а то девушка уж начала думать, что ей померещилось. Вместо ответа она толкнула его в живот — никакой реакции. Ударила — лишь напрягся пресс. Ну, ладно!

Ладонь полетела в лицо — голова сместилась, а руку он попытался захватить. Не тут-то было! Аина подбила его другой рукой под локоть, второй перехватила плечо, разворачивая, и толкнула в бок. Но хитрый Наречённый продолжил разворот, уходя в присед, и толчок смазался. Сам же в это время попытался сделать ей подсечку. Девушка перепрыгнула её, улыбаясь. Пошло дело, пошло!

Клед отбивался от шуточных нападок Алины, пытаясь её захватить. Ему неловко было вести бой в полную силу — он совсем не хотел бить девушку. Да и она не стремилась причинить боль по-настоящему. Это скорее походило на забаву. Хотя и давало кое-какое представление о возможностях. В частности, поймать её оказалось крайней тяжело, а когда пару раз удалось на мгновение, каким-то образом он сам при этом терял равновесие, так что вынужден был тут же отпускать, чтобы не загреметь на землю.

В конце концов, когда при попытке форсировать захват парень таки свалился и вынужден был уйти в кувырок, поднявшись на ноги, он поспешил её остановить:

— Стой, погоди. Я так не могу. Не хочу тебя покалечить.

Раззадоренная улыбающаяся девушка попыталась всё же к нему подскочить, но он так же быстро восстановил дистанцию и выставил вперёд руки. А заодно стёр с лица внезапно обнаруженную там ухмылку.

— Остановись, — отдал он приказ с волевым нажимом.

По крайней мере, попытался. Алина действительно остановилась, но не как подчинившийся солдат, а скорее, как пёсик, расстроенный, что с ним не хотят играть. Видимо, сам он пока не наработал командной жилки. А может, для подчинения человек тоже должен быть тренирован, как та же лошадь…

Улыбка сползла с лица девушки. Какое-то время она буравила его глазами, мрачнея всё больше, но Клед был непреклонен. Слишком уж он неловко себя чувствовал, отбиваясь от неё. И не мог понять, чего она на самом деле хотела. Ну не получить же удар в голову, в самом деле? Даже если вдруг так, глядя в эти сердитые голубые глаза, на этот жуткий шрам на щеке, об который сердце каждый раз почему-то царапалось жалостью, у него возникало только одно желание: обнять эту дикарку и отогреть её колючую душу, чисто по-братски. Но к тому не было совершенно никаких поводов…

— Ладно, извини, — отвернулась она наконец, собираясь уходить, только буркнула напоследок: — Я хотела, как лучше.

Кажется, он её разозлил, совсем того не желая…

— Постой!

Алина обернулась. Но он не знал, что ей сказать. Попытался выразить взглядом своё отношение, и не зная, могло ли такое вообще получиться, в конце концов покачал головой:

— Это ты меня извини. Я правда боюсь причинить тебе боль.

Девушка кивнула, уже не так зло, скорее грустно, и вернулась на пост. Он не понимал, почему она так расстроилась и как её утешить. Пора было ложиться спать, что он и сделал. Но ещё час ворочался, потому что из головы не шли эти печальные глаза.

Размышляя о причине поведения Алины, Клед поймал себя на том, что воспринимает её не как постороннюю девушку, на которую мог бы смотреть с интересом определённого свойства, несмотря на то, что находил её формы весьма соблазнительными. Интерес такого рода проявляется в некой совсем иной плоскости, а его тревожили именно её чувства, её состояние. Он реагировал на неё, как на друга, вот в чём дело. Почему — непонятно.

Хотя, откуда берётся дружба? Клед мог судить только по Алану. У них были похожие взгляды и отношение к жизни. Но что толкнуло их двоих из всех Когтей в группе выяснить общие точки? Может быть, души сразу видят сродство, а люди потом лишь выясняют его в разговоре? Иначе как объяснить то ощущение, которое у него возникало с первой же встречи? Ведь и тогда, без единого слова он подумал о дружбе.

Может быть, Алина тоже чувствует нечто подобное, только не знает, как это выразить? Ведь мужчины и женщины обычно не дружат. Впрочем, женщины обычно и не дерутся, а она всё-таки уложила второго убийцу. И если в шуточном бою её так просто не взять, то не факт, что в настоящем получится. Она ведь тоже, наверняка, действовала не в полную силу.

Надо будет попробовать пообщаться словами, узнать друг друга получше… С этой мыслью Клед, наконец, уснул.

А на рассвете Петра толкнула его мысли в новое русло. Выйдя из шатра, пока сонный лагерь только начинал просыпаться, она поинтересовалась:

— Что это там за возня у вас была с Алиной вечером?

— Она хотела устроить тренировочный бой, — пожал он плечами.

— И что же ты? — баронесса уставилась на него с ироничным недоумением.

— Я не хотел случайно сделать ей больно, — развёл он руками.

— А она хотела? — кажется, это уже издёвка.

— Я не знаю, чего она хотела, — немного раздражённо ответил он.

— Может, она так с тобой заигрывала?

Петра сказала это, как нечто само собой разумеющееся, и вернулась в палатку одеваться. А Клед почувствовал себя полным идиотом. Что он себе вчера нафантазировал? Дружба какая-то. То, что женщина сражается, ещё не значит, что она, как мужчина, ценит подобные вещи.

Женская дружба, как их учили на занятиях о природе человека, совсем другая и основана не на чести и принципах, а на взаимной поддержке слабых и влиянии на сильных, то есть мужчин. Ещё им говорили, что женщинам от мужчин бывает нужно только одно из двух: либо замуж, либо удовольствие.

Его разделение на «самочек» и «див», в принципе, было чем-то похоже. Только вот он затруднялся определить Алину в какую-то из этих категорий. Ни одна не подходила. Может быть, всё дело в том, что она выросла среди дикарей и не умеет флиртовать — так обычно цивилизованные дамы дают понять, что они в тебе заинтересованы…

В любом случае, настроение его изменилось, и Клед решил, что надо ещё понаблюдать за поведением Алины, чтобы не попасть впросак. Иначе глупо получится, если он заведёт разговор с точки зрения души, когда её интересует лишь тело.

* * *

Второй день пути по Селвидому проходил спокойно. Только жарко было неимоверно. К полудню добрались до леса, и Алина радостно объявила, что нашла Тропу Войны. Клед, не заметивший ничего особенного, кроме того, что между деревьями спокойно могли пройти лошади по двое, поинтересовался, как она это определила. Девушка показала торчащий из ствола на высоте пары человеческих ростов дротик с пером совы, на котором тёмные полоски были окрашены в красное. И действительно, проследив взглядом просвет между деревьями, Наречённый увидел похожие дротики примерно на каждом пятом дереве, по разные стороны от прохода. А также заметил кое-где давно подрубленные сучья, которые иначе перекрывали бы дорогу.

Рамон предложил сделать дневной привал на опушке, прежде чем вступить на нартский путь, но Алина сказала, что где-то неподалёку должна быть речка. Поскольку все порядком взмокли, а постоялых дворов не предвиделось, решили ограничиться коротким отдыхом, и, перекусив всухомятку запасами, пустились по Тропе под сенью деревьев в надежде скоро искупаться и пополнить бурдюки водой.

Река показалась лишь несколько часов спустя, но всё же было ещё достаточно рано, чтобы устроить купания. Лошади очень обрадовались, но Хлебушка пришлось перепоручить тем из наёмников, кто полез в воду первым. Пара человек ушла на охоту, пара — за дровами для костра, остальные разбивали лагерь. Клед же охранял снаружи укромную заводь чуть выше по течению, в которой решили ополоснуться женщины.

Когда Петра крикнула, что они закончили, Наречённый решил и сам помыться в этой заводи, а не на людях. Хотя наёмники знали, кто он такой, немного неловко было переплетать косу при всех, а в Арбене из-за суматохи с убийцами он забыл помыть голову, так что следовало воспользоваться случаем. Баронесса его отпустила, хотя он и не заметил рядом Алины, но решил, что та где-то неподалёку.

Каково же было его удивление, когда, раздевшись и сложив вещи на кустарник, он направился в воду, и вдруг из-за зарослей камыша ему навстречу выплыла напарница! Купалась она не в рубашке, как Петра с Эльбой, а в чём мать родила, и несмотря на это,нимало не смущаясь, пошла вылазить на берег по направлению к нему.

Оторопевший Наречённый мог только вбирать глазами воистину роскошное зрелище её фигуры. Берег был скользким от мокрой травы, так что он машинально подал девушке руку. Та воспользовалась любезностью, глядя прямо ему в глаза, и немного задержала свою ладонь в его. Это навело Кледа на мысль, что Петра была права, и сейчас самое время выяснить, не «самочка» ли перед ним. А то напридумывал себе бог весть что… Как тогда, с Нинэ.

Алина пошла к своим вещам, которые оказались сложены на поваленном бревне, спрятавшемся в кустах по другую сторону полянки, с которой они заходили вводу. Клед последовал за ней, как привязанный, и положил ладонь на бедро, когда она наклонилась.

Рука тут же оказалась жёстко отбита, а по лицу ему прилетела обжигающая пощёчина от мгновенно развернувшейся девицы. Лицо её было искажено яростью:

— Да что ж с вами всеми такое? — воскликнула она и разразилась тирадой на неизвестном языке. Впрочем, перевода не требовалось — и так понятно, что это отборные ругательства.

От удара мысли в голове Кледа как-то разом перевернулись с головы на ноги. Стало ясно, как божий день, что ошиблась в этом случае Отступница Похоти, предсказуемо судящая по себе, а не он! Щёки его вспыхнули от стыда при осознании, что, желая защитить и так обиженную жизнью дикарку, он сделал ровно обратное.

— Прости! Прости! — сказал он. — Я думал, ты со мной заигрываешь…

— И что тогда? С баронессой не заладилось, надо срочно другую дырку найти? — её злые слова больно били куда-то в грудь. — Ты всеядный что ли?

Теперь уже Клед начал злиться, хотя крыть, по большому счёту было нечем. Со стороны, вероятно, всё выглядело именно так. Да собственно, этому их и учили в Ладонях Смерти, точнее, в Красном доме — бери любую… Но он вдруг вспомнил напрочь забытое обещание, которое давал Абель про свою юношескую мечту о любви. Конечно, тогда, в своих представлениях он был по-прежнему барном. Но ведь эта «дикарка» по рождению тоже баронесса. И останься каждый из них на своих местах, разве так бы он стал ухаживать за девушкой? Конечно же нет! Он вдруг понял причину всех презрительных взглядов Алины. Вёл ведь себя, как неотёсанный мужик! Потому что его так приучили, и он ни разу с тех пор не подвергал пересмотру свои привычки.

Он хотел попросить прощения по этикету знати, опустившись на колено, но разъярённая Алина уже скрылась за кустами. Чёрт, надо же так опозориться! С горя он бросился в воду и поплыл.

Чуть позже, успокоившись за заплетанием косы и стиркой вещей, Наречённый всё же подошёл к напарнице, улучив момент, когда все были чем-то заняты. Преклонять колено, конечно, не стал, но сказал со всей возможной серьёзностью:

— Прости меня, пожалуйста. Моему поведению нет оправданий. Меньше всего я желал выказать неуважение, наоборот…

Алина досадливо отмахнулась:

— Никак не могу привыкнуть, что у вас нет ничего святого.

— В смысле? — опешил Клед.

— У нартов во время ночёвки в походе или купания приставания — табу. Все моются голыми скопом и никого не стесняются, не боятся. А здесь я постоянно сталкиваюсь с тем, что надо стыдиться своей наготы. Иначе тебя заподозрят в распутстве.

Клед испытал облегчение от этих пояснений. Нет, она не звучала ни как «самочка», ни как «дива», а определённо как товарищ по оружию, просто с очень большой грудью…

— Нет-нет, что ты. Такого тела не стоит стыдиться… — язык молол какую-то чушь, заставляя его снова краснеть. — Чёрт, я не это хотел сказать. Я тебя уважаю, как… напарника. Просто… — он замолчал, запутавшись — не знал, как пояснить.

— Ладно, забыли, — она поспешила за Петрой, которая направилась к костру ужинать.

А Клед остался с чувством досады, что так и не дал понять, как относится к ней. Хотя… понять бы это ещё самому! Совершенно необычное существо женского пола.

* * *

Аина злилась на себя и на этого парня. На себя за то, что нафантазировала себе бог весть что. Разве мало у неё было поводов убедиться, что мужчине от женщины нужно только одно? А на него, потому что… А чёрт его знает почему! Наверное, всё-таки сама виновата. Эти его серые глаза такие необычные… Когда она в них смотрит, ей всё время кажется, что он другой, какой-то не такой, как все. Но ведь поведение это опровергает? Опровергает. Ну и чёрт с ним.

В конце концов, её дело сейчас — следить за тропой и довести проклятую баронессу до нового дома в целости. Потом забрать Меч и, возможно, всё-таки отправиться к тётке в попытке восстановить титул и владения. Так она хотя бы станет сама себе головой.

И не нужны ей никакие мужчины! Морена ведь предводительствовала над целым племенем, не имея за спиной никого. Конечно, среди нартов между мужчинами и женщинами было меньше условностей. Но Петра вон тоже собирается управлять провинцией, и пока нет сомнений, что у неё это получится. Да, приказывать, как отец или Гарет, Аина не сможет, но, понаблюдав за баронессой, вроде бы поняла, каким образом та добивается своего — через отношение. Так же, как и Морена. Хотелось, конечно, чтобы было с кем поговорить начистоту и на кого положиться, как с тем же Бреном, но… Видимо, такая удача нечасто бывает. Если посчитать от Таши, то примерно раз в семь лет. А значит, надо ещё потерпеть, и возможно, когда-нибудь в жизни ещё повезёт найти настоящего соратника.

Сейчас же в виду показалась Трёхглавая гора и надо повысить бдительность, потому что Селвидом остался позади, и теперь в любой момент можно ожидать нападения людей князя.

Неспокойно ей было, ой неспокойно — целый день, пока они по широкой дуге огибали холмы, следуя Тропой Войны. Та привела на открытую местность, где, судя по рельефу, должна была окончательно свернуть на восток, к той рощице в ложбине впереди.

Однако Аине мерещилась опасность сзади. Она оставила проверку пути разведчикам Рамона и сказала замыкающим, что отстанет, чтобы кое-что проверить. Они предложили отправить кого-то с ней, но ведь наёмники не умели скрывать своего присутствия так, как она, и если они уже пропустили кого-то слишком ушлого…

В общем, интуиция заставила её отказаться, спешиться, чуть углубившись в лесок, из которого они недавно выехали, и обойти по дуге заросли, которые ей так необъяснимо не нравились.

Как раз когда она оказалась в тылу, из них тихо выбрался мужчина в неприметной бурой одежде — поджарый и ловкий. Аина сорвала с плеча лук и выстрелила ему в ногу. Попала! Но тот не свалился, а оскалился, обернувшись в её сторону и обнажив кинжал.

К сожалению, она уже бросила лук, кинувшись к нему в надежде, что быстро схомутает упавшего. Пришлось немного подраться. Кинжал она выбила грузиком, вплетённым в косу. Мужик слегка ошалел, разглядев противницу, но не растерялся. Привалился к дереву, махал кулаками, причём довольно резво — рассадил ей губу.

Пришлось немного повозиться, подрезать ему обе руки «когтями корса», но мужик и тогда не потерял боеспособности. Крепкий зараза! Улучил момент, когда удалось проскользнуть мимо кинжалов, оттолкнулся от дерева, пытаясь её повалить…

И в этом была его ошибка, потому что как раз равновесие было сильной стороной Аины. Она дала ухватить себя за руку, потом повернула её вместе со всем корпусом, и противник шмякнулся на бок, в котором засела стрела. Как бы ни крепок он был, а при этом завыл от боли, на пару мгновений теряя контроль над собой. Тут-то девушка и заломила ему руки, связала их за спиной. Попался, скотина!

Теперь нужно было узнать, кто он такой и зачем за ними следил. Хоть как ей ни претили допросы, а тащить его в лагерь с простреленной ногой казалось ещё неудобней.

Аина воспользовалась торчащей из бедра стрелой, чтобы причинять боль, но вояка был достаточно закалён, чтобы лишь ругаться и плеваться в ответ. Поняв, что ломать его нет времени, Аина попробовала метод, которому научила её Эльри для работы с буйными больными в лихорадочном бреду: ритмично переводя фокусировку взгляда с одного его глаза на другой, она говорила что попало в том же темпе, часто повторяя фразы, как давным-давно Барама, когда заставляла её принять новое имя… И получилось!

В какой-то момент взгляд мужчины, инстинктивно следовавший за её, остановился, уставившись в точку где-то позади, и он начал отвечать на вопросы. Оказалось, что его действительно послали в разведку люди Южного князя. Их группа из полусотни человек поджидала баронессу на подступах к Трёхглавой горе, но ближе к Селвидому, полагая, что те поедут кратчайшей дорогой. Однако благодаря Тропе Войны они уже проскочили то место. Его выслали на запад просто на всякий случай, но неожиданно повезло…

Понимая, что нельзя дать ему вернуться, Аина на минуту застыла, взывая к Херту в попытке понять, действительно ли имеет право лишить этого человека жизни. Но бог справедливости, как обычно, молчал. Поэтому девушка послушалась здравого смысла и, не выводя разведчика из транса, перерезала тому горло. Затащила обратно в кусты. Быстро нашла его лошадь, поладила с ней и забрала с собой — как раз одна вьючная сломала утром ногу, избавив их на пару дней от необходимости охотиться, но остальные теперь были слегка перегружены…

Надо возвращаться скорее, пока её не хватились.

* * *

Клед с тревогой наблюдал за манёврами Алины, когда она отстала и направилась в лес, из которого они только что выехали. Что она там забыла? Люди Рамона ведь всё проверили! Да и он ничего не почувствовал. Впрочем… Нет, трудно сказать, есть ли там кто-нибудь.

Но и что нет никого, он тоже не поручится! Вот как будто промелькнула какая-то непонятная вспышка в ощущениях. Что это?

Клед поминутно оглядывался назад. Алина не торопилась вернуться. Его беспокойство росло с каждым мигом. Сигнала о помощи не было, но что, если она не смогла его подать? Его долгом было оставаться рядом с баронессой, но… Чёрт, вокруг ещё полно воинов! А она там одна…

— Я сейчас, последи, — бросил он Эльбе.

Сделал знак Рамону, ехавшему позади, чтобы тот подтянулся поближе к баронессе. Поравнялся с арьергардом, понял, что те тоже ничего не знают. Разозлился на них за то, что не отпустили одну. Хотя тут же вспомнил, что Алина просила звать её в сложных случаях именно потому, что способна была обойти чуйку вроде той, которой обладал он. Но его чуйка промолчала, когда они тут проезжали, и сейчас не подавала ни звука. Только вроде бы кто-то двигался к ним. Два набора копыт… Клед обнажил меч.

Когда до опушки оставалось шагов пять, заросли раздвинулись, и из них, как ни в чём не бывало показалась Алина верхом, ведя за собой вторую, незнакомую лошадь. Девушка выглядела разгорячённой — видимо, сражалась. Вся её затянутая в кожу фигура дышала звериной грацией, растрёпанные пряди прилипли к влажному лицу, губа была разбита и кровоточила.

Кледа будто громом поразило: его взгляд приковала эта тоненькая тёмно-красная струйка на подбородке и вспухшие губы, такие изящные, явно природой не предназначавшиеся к подобному обращению…

В груди внезапно вспыхнула необъяснимая, предательская страсть. Ему захотелось впиться в эту рану горячим поцелуем, ощутить вкус её губ, смешанный со вкусом крови, высосать эту кровь, зализать эту рану, превратить её боль в наслаждение… Наваждение было таким сильным, что у него потемнело в глазах. Это было похоже на удар молнии. Какое, к чёрту, братство по оружию? Он хотел её. Наверное, впервые в жизни жаждал кого-то всем своим существом. В груди словно обнаружилась огромная птица, которая внезапно распахнула мощные крылья и рванулась навстречу Алине. Еле удержал.

Парень застыл, напрягшись каждым мускулом и каждой частицей воли, чтобы не дать этому внезапному оглушительному порыву лишить себя разума. Время остановилось.

— Нас чуть не засекли, — пояснила Алина, поравнявшись с ним. — Я, конечно, решила эту проблему, но враг близко. Эй, ты чего так уставился? Не было у меня другого выбора… — и она, поморщившись, стёрла алую жидкость с подбородка.

Тут Кледа, которому казалось, что он смотрел на эту струйку крови, борясь с желанием слизнуть её, целую вечность, наконец-то отпустило, и он позволил мышцам тела расслабиться, с удивлением обнаружив, что снова начал дышать. Вложил меч в ножны. Только лицо «заморозил», чтобы, не дай боги, не выдать свои чувства. Сейчас ему ещё меньше, чем вчера, хотелось, чтобы девушка уличила его в плотских стремлениях при таком презрении к ним.

Он кивнул в знак того, что не имеет никаких претензий и, вернулся вслед за ней на своё место подле баронессы.

Петра пристала к Аине с расспросами, но та предложила сначала добраться до следующей рощи, и тогда Кларед, отпросившись у них обеих, ускакал вперёд. До тех деревьев он мог себе позволить отвлечься на размышления.

Что за дьявольщина с ним сотворилась? Он еле взял себя в руки. Но эта сцена так и горит перед мысленным взором, стоит огромных усилий отгонять наваждение. Причём хочется не просто овладеть её телом, а так, чтобы и сердце её, и душа принадлежали ему безраздельно… Откуда вообще такая неуёмная алчность?

Нет, нельзя думать об этом, совсем. Так никуда не годится: стоит на долю секунды отвлечься, и снова становится тесно в груди, в штанах и в голове от захлёстывающего всё существо вожделения — слишком тесно для разума.

Клед читал молитву против страха, и она помогала, но стоило только прекратить упражнение, как наваждение возвращалось вновь. Это становилось попросту опасным, особенно когда враг поблизости: какой из него в самом деле Воин с такой-то войной внутри?

И главное, почему сейчас? Вдруг. Да, этот выдающийся бюст и тёплая сила девушки при её боевитости и недюжинных умениях, позволивших избежать его захватов, поразили его с самого начала. Но чисто умозрительно. Что же изменилось теперь? Виной ли тому вчерашнее зрелище её обнажённой? А может быть, дело в том, что в начале он каждую ночь посвящал Петре? Сливал дурную силушку, как выражался Ларис, а теперь она накопилась?

В таком случае, понятно огромное значение Отступниц Похоти. Если всеми мужчинами при воздержании овладевают подобные чувства, то без Красного Дома Воинам Смерти вряд ли удавалось бы так успешно функционировать. Надо бы намекнуть Петре, что он не прочь сбросить напряжение с ней сегодня ночью, пока Алина будет стоять на вахте. Пока он ещё владеет собой, и в деле не произошло никакого урона от этого умопомрачения.

* * *

Петра восприняла момент, когда Клед оставил её, чтобы поехать проверить, как там Алина, в качестве поворотной точки. Вот уже нартский выкормыш стал важнее неё. К сожалению, поделать с этим она ничего не могла. Если так угодно богам, кто она, чтобы мешать им? Разве что убить её? Но нет, вряд ли это поможет. Чего доброго, наоборот. Не говоря уже о том, что при умениях девушки, есть угроза самой отправиться к праотцам при покушении.

Когда доехали до следующей рощи между холмов, остановились и собрались на совет, по настоянию Алины. Та рассказала, что ей удалось узнать от вражеского разведчика. Ну вот, а строила из себя «даму в белых перчатках», когда речь зашла о пытках в таверне…

Впрочем, сведения были и правда тревожные. Если кочевница всё помнила правильно, то, следуя дальше Тропой Войны, они рискуют снова сблизиться с людьми Южного князя и нарваться на разведчика, не столь медлительного в возвращении со сведениями.

К сожалению, Тропа Войны вела по довольно узкому проходу между горами, а другого пути наверняка никто не знал. Край Восьми Озёр отделяла от первой линии баронств невысокая, но труднопроходимая горная цепь. На восточном краю которой, к тому же, притулился замок Кинур, где их могла ждать баронская дружина…

Петра сочла момент подходящим, чтобы поделиться со своими главными охранниками секретными сведениями. Дело в том, что в следующем замке Гостер, на полпути между Астеном и Нивзеном, в которых были Обители Смерти, как раз напротив Простена, где Обидели не было, уже какое-то время собиралась экспериментальная дружина, набираемая Советом, которую обучали Воины Смерти для будущего похода войной на нартов.

В последний же день в Арбене Отступница нашла тайного наблюдателя Ордена и передала тому срочное письмо для Скимитара в Астене, обрисовывающее обстановку и просящее подмоги против отряда Южного князя, вероятно, посланного ей наперехват. Только она не знала, стоит ли им рассчитывать на скорую помощь из Гостера, или сначала письмо совершит более долгое путешествие в Новин, чтобы получить прямые распоряжения от Меча.

Посовещавшись, все трое воинов решили, что следует найти укромное место в холмах поблизости и затаиться на какое-то время. В конце концов, пятьдесят человек против двадцати — не очень хороший расклад. Алина предложила отправиться по направлению угрозы, чтобы проредить их в одиночку, как учили Ходячую Смерть. Клед же ратовал за то, чтобы послать кого-нибудь напрямик в Гостер и дождаться подмоги.

Чем Петра с ними не поделилась, так это опасениями по поводу того, что уж кто-кто, а Южный князь всю дорогу не забывал, где находился Малфирдом, и за те года, которые Совет потратил, чтобы все Свободные Княжества забыли об этом баронстве на отшибе, мог уже тайком наладить добычу алмазов в Краю Восьми Озёр. Впрочем, выяснением этого должен был заниматься как раз гарнизон Гостера и Обитель Нивзена…

В конце концов, по предложению Рамона решили, что утро вечера мудренее. Его разведчики как раз нашли подходящий холм со впалой вершиной, где можно было устроить лагерь. От просмотра издалека его защищали соседние холмы повыше, на которых удобно было выставить дозор, а в распадке между ними нашёлся ручей и место для лошадей.

Холм оказался старым курганом, что могли понять только Петра и Клед, впрочем остатки Смертной Тени были слишком слабые, чтобы представлять какую-либо опасность для непосвящённых.

Всё то время, пока разбивали лагерь, Клед бросал на неё горячие взгляды. Неожиданно после недавнего перелома, казалось бы, не в её пользу. Но Отступница не собиралась привередничать. Если он снова захотел её, она будет только рада. Когда отправились ужинать, Петра недвусмысленно облизывала губы и пальцы, когда Наречённый смотрел на неё, и по огню в его глазах поняла, что сегодня их ждёт жаркая ночь. Эх, что бы ни случилось завтра, путешествие того стоило!

Наваждение пока затаилось, но где-то неглубоко. Клед чувствовал, что, натыкаясь взглядом на Алину, вынужден изо всех сил сдерживать воображение. Ему оставалось только радоваться, что темнота, скрывающая сейчас соблазнительную девичью фигуру, помогала ему в этом.

После ужина, чтобы не оставлять рассудок в праздности, он занялся чисткой меча и кинжалов, пока все не разошлись по местам ночёвки, а Алина не отправилась в обход кургана перед началом вахты. Тогда он бесшумно проскользнул в палатку Петры, где горела единственная свеча — она ждала его.

Обнажённая Отступница наполовину зарылась в шкуры своей походной постели и сразу же игриво протянула ему бурдюк с вином. Однако Кледу сейчас было не до игр. Он вдруг осознал, что более чем готов, и даже не заметил, когда это случилось. Быстро скинул одежду, подмял Петру под себя и без долгих предисловий вонзился своей возбуждённой до предела плотью в её жаждущее лоно.

Баронесса тихонько вскрикнула от неожиданности, и Клед зажал ей рот рукой. Она не протестовала — наоборот, лизала его ладонь. Похоже, ей нравились любые ограничения и грубость, потому что она сладострастно извивалась под ним, подстёгивая, и приглушённо мычала в его руку в высшей степени довольства.

Клед стремился к разрядке, как Воин к Смерти, но, как и Невеста в своей брачной игре, она всё время, дразня и сводя с ума своей близостью, оставалась вне пределов досягаемости. Петра уже несколько раз обмякала и вновь начинала извиваться под ним, а он всё месил в остервенении её горячее лоно, изнывая от необходимости исторгнуть из себя напряжение этого безумного дня, но словно какая-то пробка закупорила его и не пускала наружу.

И вот, когда Клед уже дошёл до одурения и боли в натруженной плоти, в его мозгу вновь вспыхнула яркая картинка Алины с разбитой губой. С отчаянным остервенением он вложил всё своё неистовое желание в последние несколько самых глубоких рывков, от которых Петра забилась в его объятиях, как животное, которому перерезали глотку, и взорвался мощнейшим фонтаном жизни, освобождающим от всех мыслей, эмоций, образов, желаний, как Смерть…

Обессилев, Наречённый распластался рядом с Отступницей, которая тут же обвила его всеми своими конечностями и прохрипела что-то восторженное. С неимоверным облегчением, смакуя бездумное, первозданно чистое расслабление, Клед позволил себе провалиться в сон на два часа.

Когда он проснулся, свеча уже догорала. Баронесса спала, бесстыдно раскинув ноги — наверное, её лону было жарко после подобных возлияний… Он быстро оделся, отпил вина из бурдюка и выскользнул на свежий воздух. Отошёл за палатку, чтобы как следует прийти в себя, но тут же наткнулся на Алину, лежащую в высокой траве. Ох как некстати она решила применить свои нартские трюки, чтобы не быть обнаруженной издалека — Клед чуть было не наступил на неё. Ему вовсе не хотелось портить своё облегчение, поэтому он просто кивнул и пошёл на другой склон холма. Алина не стала его останавливать, не произнесла ни слова, и хоть за это хвала Смерти!

Во вчерашнем споре прав оказался Рамон. Поутру его разведчики сообщили, что встретились с передовым отрядом дружины Совета. Через несколько часов их представители прибыли в лагерь баронессы ал да Малфирдом.

Решено было, что отряд под видом учений пойдёт на восток и отвлечёт на себя людей Южного князя. Прямые конфронтации были нежелательны, но дружина Совета пользовалась правом беспрепятственного прохода через все земли Свободных Княжеств и могла потребовать ответа от засевшей в предгорьях группы воинов, которая вряд ли сходу признается в своей принадлежности, поскольку нечего там было делать людям Южного князя, как и Ордену Смерти самому по себе — в силу политических причин.

Равновесие власти в Княжествах достигалось разделением сфер ответственности. Каждый из четырёх Князей отвечал за свои земли, и пока его действия не противоречили общегосударственному порядку, правил по своему разумению. Бароны из окружавших княжества провинций имели полное право воспротивиться вмешательству князя в их дела. А вот земли, оказавшиеся без хозяина, были в прямом ведении Совета, в который входили представители всех влиятельных сословий — в том числе городские магистраты и пэры.

Орден Смерти же с одной стороны никому не подчинялся, с другой — был повсюду, с третьей — отказывался от стяжания владений, проводя свою деятельность на арендованной земле, а с четвёртой обязывался защищать государственные интересы. Таким образом, его могли привлечь любые лорды для восстановления порядка в своих границах или самих границ, но если местный барон был не против присутствия князя, то оснований вмешиваться у Ордена не было. А вот у дружины Совета — очень даже, причём как со стороны наполовину бесхозного Селвидома, так и Края Восьми Озёр.

Подготовка к операции заняла ещё день, пока разведчики дружины выясняли точное место засады, а люди Рамона проверяли путь по Тропе Войны. Но в итоге получилось, как по нотам. Поторапливая коней в ущелье под защитой деревьев, путешественники даже слышали звук битвы на востоке, отражавшийся эхом от западных скал.

Также командир отряда Совета — переодетый, стриженый и заросший бородой Кинжал Смерти — сообщил Петре, что других проходов, пригодных для регулярной переброски людей и грузов, в Край Восьми Озёр не найдено. В горах можно было пробраться узкими тропками, если повезёт не сорваться и не заблудиться, но только пешком. А в Южных болотах, где Обитель Нивзена разводила яратиков, водились и дикие, что делало его уже достаточно опасным, даже если бы не топи. Кроме того, местные жители настроены достаточно воинственно к чужакам. Но на этот случай у неё было средство. А значит, скорее всего, опасности позади.

Глава 25 Край Восьми Озёр

Миновав опасное место в узком проходе меж двух горных цепей, группе пришлось подняться на каменистую возвышенность. Они оказались на открытой местности, но звуки битвы вдали уже стихли. Аина не знала, радоваться ей или огорчаться, что не дали проверить себя в деле, как Ходячую Смерть. Наверное, всё же, к лучшему.

Тропа снова вела их на запад. Слева высились неприступные горы, очерчивающие границу Свободных Княжеств, а обрывистые утёсы справа походили на отколотые и отодвинутые неведомой силой предгорья. При спуске с перевала в пролёгшую между ними долину из-за высокого Трезубца как раз вышло солнце и осветило необычный пейзаж: сплошные леса, небольшие луга, волнистые холмы и множество мелких водоёмов. Край Восьми Озёр выглядел совершенно диким, и даже волшебным со своей синеватой зеленью, стелющейся по низинам дымкой и сверкающими бликами повсюду.

Девушка снова поймала на себе заряженный взгляд Кледа и мысленно закатила глаза. Ещё на днях этот парень вёл себя так, что показалось: всё же не обманывали серые глаза-звёздочки, позволяя заглянуть в многогранную душу, способную её понять; не примерещилась теплота и человеческий интерес во взгляде; не только наслаждением и убийствами жил Наречённый, и мог вести себя хотя бы сообразно родовому титулу; мог стать ей другом, или даже кем-то большим… А потом вдруг — опять за старое!

Поначалу, услышав из палатки приглушённое мычание баронессы, Аина рванула туда, решив, что подопечную душат. К счастью, вовремя спохватилась на пороге, уловив хлопки плоти о плоть в характерном ритме. Но старая перечница так стонала, что, несмотря на приглушённость, звуки дошли до ближних наёмников и Рамон подошёл осведомиться, что происходит. Девушка могла лишь гневно раздувать ноздри, не находя слов. Она показала ему нартский жест для совокупления из набора военных знаков: средний палец одной руки трижды погружаемый в кольцо из большого и указательного пальца другой. Десятник её отлично понял и с улыбкой покачал головой. Похоже, его это не слишком беспокоило.

Аина так же жестами показала вопрос: не слишком ли далеко разносятся эти звуки? Рамон отправил кого-то из отдыхавших бойцов к дальнему часовому на холме, и минут через пятнадцать они узнали, что с этой точки зрения беспокоиться не о чем. Десятник ушёл дрыхнуть, а охранница вынуждена была выслушать всю «балладу драных кошек» до конца. Это её так разозлило, что в конечном итоге она была вынуждена войти в состояние «незаметности», чтобы погасить свои ощущения. Иначе, наверное сорвалась бы. Хорошо, что этот кобель ничего не сказал, когда чуть не наступил на неё, выйдя наружу пару часов спустя.

Она даже не пошла потом спать в эту палатку, как могла бы. Эльба вот, проснувшись по нужде, забралась туда, убедившись, что всё закончено. Аине же было противно до тошноты. Она не желала окунаться в остатки витавших там ощущений. Хорошо, что ночи тёплые, а в запасе достаточно одеял.

К тому же, на другой день во взгляде Петры снова появилось это противное выражение превосходства, а у Кледа лицо опять закаменело, словно он кадоровая статуя, а не молодой красивый парень. Вспоминая его открытые глаза, полные чувств, пусть и непонятно каких, Аине хотелось выть — так отчаянно душа её жаждала снова соприкоснуться с тем, что видела там. Близкое и родное, обещавшее дружбу. А теперь там снова каменная стена. За которой плещется звериная ярость. Вот честное слово, похоже, некоторым людям лучше не спать друг с другом, чтобы оставаться людьми!

Его взгляды в спину тоже сбивали её с толку. Будь на месте Наречённого кто-то другой, она не стала бы ломать голову над их причиной, да и посыл был бы более внятный. Тут же заряд был какой-то смешанный, не плотоядный, и к тому же, быстро исчезал — то есть Клед умел гасить свои порывы. Но что ему тогда от неё нужно? Или это была такая хитрая демонстрация, что не отдашься мне — возьму другую? Тьфу! Хотя нет, тогда бы он не просил прощения за касание.

Разумеется, дружба между мужчиной и женщиной возможна только в более близких отношениях. Конечно, она там не обязательна, но так, как с Бреном, Аине нравилось намного больше, чем как с Марленом. А с этим парнем она чувствовала такую общность, как ни с кем раньше. Конечно, пока это лишь ощущения. И понятно, что при Петре куда-то дальше приличий их отношениям не развиться, но цель путешествия уже видна на горизонте, а она всё не может наладить с ним контакт из-за его дурацкой похоти и дурацкой внезапной «стены» уже после того, как лёд, казалось бы, сломан!

Хотя, кстати, каждый раз он такой именно после утех с «баронессой». Титул Петре может и дали, но по сути она осталась всё той же Отступницей Похоти. И это её превосходство во взгляде так напоминало Морену, когда та лёгким воздействием на нужные точки уводила парня у кого-то из сверстниц! Просто из вредности. Наверное, у этой что-то похожее. И она, надо сказать, знает слабые точки. Видимо, заметила, что они сближаются, и нашла способ снова притянуть его к себе…

Стоило ли ей тогда не отвергнуть его ласку? А наплевать на старую потаскуху и привязать парня к себе через плоть? Но нет, она так не могла. Только не с ним. Тогда не получится тех отношений, которых она вдруг так внезапно и сильно захотела. Их нельзя сплетать по тем же правилам, что и случайные вспышки страсти. Она не ведала, откуда взялась такая уверенность — просто знала это и всё.

С другой стороны, он всё-таки не был похож на простых в обращении нартов или неотёсанных мужиков из таверн, которым ничего больше не нужно, кроме как вонзиться в тёплую дырочку… Отказал же почему-то Петре на полпути через Восточное княжество? Да и неловкость в глазах при виде её осуждения… А потом даже мелькнуло что-то вроде обещания преданности в памятный момент над убийцами…

Нет, что-то его не устраивает. Но знает ли он сам, что именно? Ах, если бы можно было поговорить начистоту! Она не видела никакой возможности подступиться к подобному разговору в нынешних условиях. Попытка сближения провалилась, и теперь, после той ночи гордость не позволяла Аине предпринимать новые шаги. Клед поступил недостойно, и пока не покажет признаков раскаяния, снисходительность с её стороны будет не только выглядеть унизительно, но поощрит подобное поведение в дальнейшем.

И снова непонятно, откуда такая уверенность, ведь соответствующий опыт у девушки отсутствовал. Может быть, память благородной крови или впитанный с молоком матери кодекс чести? Но тогда должен быть подобный и у Кледа! Тем более память ему не стирали, и вообще, он был старше, когда прежняя жизнь оборвалась. Реакция на пощёчину и последующие извинения подтверждают, что он не совсем лишился понятий. Да и куча других мелких жестов — таких как руку подать… Короче, он должен сам прекрасно понимать её негодование!

А вот у назначенной Советом «баронессы» такого кодекса нет. Ей, небось, просто лестно, что молодой красавчик предпочёл её. Хотя вряд ли в том есть её собственная заслуга. Она ведь Отступница Похоти, а значит Наречённого к ней влечёт Зов Тёмной Матери, пользуясь той колдовской нитью, что связывает их через ритуал посвящения? Хм! Так может, её соперница — сама богиня Смерти, а вовсе не её потрёпанная служением жрица? Значит, Аина и правда может потягаться с нею хотя бы за одну душу? Ах, как хотелось бы! В этих серых глазах столько жизни, когда они открыты, что хватит на двоих! Досадно до невозможности отдавать «костлявой» такую добычу.

Но Ху столько раз говорила, что человек сам выбирает свой путь. Пусть тогда речь шла о смерти — о том, что, пытаясь убить, нападавший сам подписывает себе приговор. Но раз так, то это относится и ко всему остальному! А значит, Клед сам должен выбрать её! Тоже в каком-то смысле жизнь или смерть… Так чего же, демоны забери, он от неё хочет? Мог бы хоть как-то намекнуть, а не прожигать её спину непонятным зарядом каждые пару десятков шагов…

Мысли о роли в этой истории Тёмной Матери поумерили злость Аины на Кледа, и она наконец обратила внимание на смутное беспокойство, которое вызывала у неё роща, маячившая впереди, на другом берегу быстрой горной речушки.

* * *

Кледу не слишком помог сброс напряжения с Петрой. Да, снизу подпирать перестало, но в груди продолжала биться та самая птица, то и дело порываясь в сторону Алины. Вот только девушка смотрела теперь на него с такой ненавистью, будто он её предал. А ведь он только стремился унять «непотребные» с её точки зрения страсти! Разве было бы лучше, потеряй он контроль и набросься на неё саму? Даже помыслить об этом казалось кощунством по отношению к трепетному желанию уберечь её от зол…

Но способен ли он на это вообще? Он ведь вступил на Путь Смерти. И каждый раз, как пытается сблизиться с ней, делает всё только хуже. Может быть, не зря им отведены в качестве подруг лишь Отступницы Похоти? Их не жалко…

Одни боги знают, какой Петра была, когда начинала, но теперь её торжествующие взгляды заставляли чувствовать себя скорее добычей, чем охотником, как на днях, когда он её «месил». И это было до крайности неприятно. «Влияние на сильных через притворство жертвой» — тут всё было, как по книге «Природа женщин». А со стороны Алины?

Нет, не видел он этого в ней. Особенно, когда вспоминал её искрящийся смехом взгляд во время шуточного боя. Тогда он омыл его таким теплом, что оказалось, сердце за годы после смерти родных просто заледенело до окаменения, и поэтому ничего особенного не ощущало. А теперь ожило, заныло тоской по единению и со страшной силой стремится к этому живительному огню, как мотылёк.

Тогда он, дурак, сам же её оттолкнул, не желая поранить. Но даже злость Алины была не ядовитой, как у Петры, когда он той отказал, а какой-то… чистой и благородной. Если бы она ещё снизошла до того, чтобы внятно объяснить её причину. Ну то есть, причина понятна, она сама её недавно назвала — «всеядность», неразборчивость то есть. Но как ему вести себя во всей этой ситуации, чтобы и требованиям хозяйки соответствовать, и у напарницы вызывать не гнев, а такой же открытый взгляд, из которого можно пить небо взахлёб…

В дополнение ко всему, когда опасность нападения людей князя осталась позади, Кледа снова стали накрывать хмельные волны, когда взгляд его падал на стройную девичью фигуру, сейчас по жаркому времени не прикрытую плащом, а затянутую в кожу, соблазнительно обрисовывающую все её умопомрачительные выпуклости.

Он честно пытался изо всех сил не думать о них, даже не смотреть в её сторону, сосредоточившись на окрестностях, как того требовал долг, но взгляд то и дело сам возвращался к едущей впереди напарнице, разжигая внутри костры, которые он не успевал гасить.

Борьба с внутренним пламенем его так утомила, что в какой-то момент превратилась в побуждение убить девушку: не от ненависти, а от всепоглощающего желания сблизиться, слиться, ощутить над ней высшую власть, как тогда, когда он душил Петру, податливо принимавшую смерть от его рук…

Осознание противоестественности такого порыва окатило Кледа, словно ушат ледяной воды. Милостивые боги! Как подобное могло вообще прийти ему в голову? Ну, допустим, желанием кого-то убить он, как и раньше, обязан соитию с Отступницей — эту взаимосвязь можно считать доказанной. Но наложение на страсть представлялось какой-то фатальной брешью между добром и злом. Похоже, тогда он таки перешагнул хоть одной ногой эту границу, и теперь его внутренние моральные ориентиры сломаны…

Алина же вдобавок обернулась на очередной его взгляд — похоже, она их чувствует! Знает ли она при этом, что он испытывает? Как он порой ощущает чужие стремления… Если так, то это ужасный стыд, и он уже безнадёжно очернил себя в её глазах. Как она могла вообще понять эту вспышку, если «считала» её как опасность? О боги!

А виновата во всём ненасытная Отступница! Вот не зря всё же, наверное, Наречённым предписано сбрасывать напряжение только с Отступающими. Говорят же, что связи между разными рангами посвящения опасны. Наверное, он отравился Тёмной силой, которая теперь разъедает его душу. Всемогущий Кернун, что он наделал? И есть ли для него теперь путь назад?

В довершение позора, покачивающаяся в седле рядом Петра тоже заметила его взгляды и насмешливо промурлыкала:

— Что, околдовала тебя наша кочевница? Знаешь, у них ведь сохранились колдуны. Да и метод допроса, который она применила к тому разведчику… Ты бы поинтересовался — крайне занимательный.

Как всегда, после её слов ситуация предстала в совершенно ином свете, и такое объяснение показалось очень правдоподобным. В самом деле, он ведь никогда не испытывал ничего даже близко похожего, а тут словно с ума сошёл — ни о чём не может думать, кроме Алины. Он себя не узнавал. Может, она его и правда околдовала какой-то своей нартской магией? Кажется, где-то он слышал про «привороты», которыми колдуньи могли привязать к себе мужчину и совершенно его подчинить, сделать своим рабом… Тогда получается, что он зря корил себя — это ей пристало стыдиться.

Возмущение плеснуло волной и тут же отступило, погашенное новой мыслью: Петра уже ошибалась на её счёт, совсем недавно. Или… сознательно запутывала его? Покосившись на Отступницу, Клед снова заметил в ней тень торжества и неуёмной алчности. Да уж, если кто из этих двоих и казался способным на нечестную игру, то именно прожжённая бывшая подруга Меча. Но… Как можно быть уверенным? Если правы уроки в Ладонях, обе на самом деле плевали на его собственные желания и просто делили власть.

Ясно одно — он оказался уязвим перед обеими женщинами. Обе они вызывали в нём чувства, но разные: Петра — животные, Алина — благородные. Когда он «онемел» после Наречения, любые чувства казались благом. Но сейчас… Наверное, всё хорошо в меру.

Противоположные влечения отвлекали его от выполнения насущной задачи. Связанной, ни много, ни мало, с выживанием. И как бы не разорвали пополам! В конце концов, он им не канат, чтобы его перетягивать! Он свободный человек и сам вправе решать, кого любить, а кого ненавидеть! А ещё лучше и уместней быть бесстрастным и эффективным.

Эта мысль и пресыщенность терзающими его чувствами, обратилась внезапно в холодную решимость. Клед собрал в одном вздохе всю ярость, плескавшуюся внутри, сплавил её с волей, призвал образ Меча и, совершив отчаянное сверхусилие, погасил все чувства разом. Сразу стало хорошо и спокойно. И дыхание выровнялось…

* * *

Не успел Клед насладиться облегчением от наступившей внутри тишины, как из зарослей по другую сторону речки, к которой они приближались, раздался противный, не высокий, не низкий, а какой-то вибрирующий звук рога. Несколько лошадей, в том числе Хлебушек, встали на дыбы, заржав, а край слуха вспороло пение стрел в воздухе.

Наречённый спрыгнул с коня и откатился — как раз вовремя, потому что тот захрипел и повалился назад и набок. Парень метнулся за его круп, пытаясь разглядеть противников, но они стреляли из-за деревьев. Он быстро окинул взглядом группу — кто-то натягивал свои луки, другие, спешившись, обнажили мечи, ещё одна лошадь упала, подбитая в бок, но вроде бы люди все целы.

Петра же, оставшаяся в седле, вытащила из седельной сумки окованный медью рог и, набрав полные лёгкие воздуха, затрубила, извлекая такой же режущий уши звук, как противник до этого.

Атака мгновенно прекратилась. Последняя стрела, видимо, пущенная каким-то запоздалым на реакции лучником, криво ушла вверх и спустя полминуты приземлилась у Кледа за спиной.

Из-за деревьев одни за другим стали выходить воины довольно характерной наружности: все, как один, невысокие, сухощавые, светловолосые, но загорелые, со множеством косичек на голове. Они закидывали луки за спины и показывали открытые руки. Было их примерно две дюжины.

— Атаковать? — спросил подъехавший к Петре Рамон.

— Нет, это рог их предводителя, нас больше не тронут, — ответила та.

Клед еле слышно выругался и добавил:

— Не могла раньше затрубить?

Но Отступница услышала и невозмутимо ответила:

— Я не могла ожидать настолько враждебного приёма так рано на подступах. Рог вообще предполагалось только показывать их старейшинам.

Но это объяснение не умерило злости, показавшей свой хвост из-под колпака, которым Наречённый накрыл все чувства. Он перелез к голове Хлебушка, который подёргивался в агонии, и оценил рану. Похоже, пробито лёгкое. С другой стороны «колпака» ударил фонтанчик острой печали: Клед успел привязаться к добронравной животинке за время пути. Он достал дядин кинжал и обнял коня за голову на прощание, еле слышно шепча:

— Прости, мой хороший. Прости. Спасибо, что верой служил мне. Сейчас я тебя отпущу…

Кто-то взял его за плечо. Клед поднял затуманившийся взгляд. Это был Рамон. Тот неопределённо кивнул назад, легонько отстраняя соратника. За спиной у десятника маячила Петра, кивком велевшая подчиниться, и парень отступил. Он не знал, остаётся ли после убийства животных Смертная Тень, но сердце успело дрогнуть — убить питомца, с которым делил тяготы пути, непросто…

Рамон быстро и аккуратно перерезал Хлебушку глотку, велел Кледу выбрать коня из свободных и вернулся в седло. Петра дала знак приближаться к реке, на другом краю которой остановились противники. Алина уже заняла место телохранителя рядом с хозяйкой. Лишь скользнула по напарнику сочувственным взглядом. Но легче ему от этого не стало.

Клед же застыл, пытаясь запихнуть выбившиеся чувства обратно под «колпак». И смотрел на Хлебушка, пока не осознал, что взгляд того остекленел, а жизнь покинула тело. Пора снимать сбрую…

Вьючные и запасные лошади остались позади под присмотром пары наёмников. Он направился туда. После сидения «тише воды, ниже травы» в течение двух дней, запасы изрядно облегчились, и свободные лошади были. Второй всадник, потерявший скакуна, быстро выбрал, видимо, знакомую лошадь. А из оставшихся Кледу наиболее подходящим для верховой езды показался конь вражеского разведчика, которого привела Алина.

Наречённый постарался на скорую руку наладить с ним контакт — скормил сладкий корешок цахеры, погладил по шее. Коняга, похоже, обладал неприхотливым характером и соскучился по вниманию, потеряв хозяина, так что артачиться не стал — дал себя оседлать и взнуздать. После чего Клед смог наконец присоединиться к основной группе, ведущей переговоры с местными на берегу ручья.

* * *

— Кто ты, что трубит в рог Ал-Арсата? — первым делом спросил наиболее коренастый среди мелких аборигенов, когда Петра со спутниками медленно приблизились к берегу ручья.

Насколько она могла судить, этобыл их предводитель. И однако же на нём было гораздо меньше Смертной Тени, чем на любом из её наёмников.

— Я — новая баронесса ал да Малфирдом, — провозгласила она со всей возможной уверенностью. — Я назначена Советом Княжеств. Можете звать меня леди Петра.

— Здравствуй, леди Петра, — мужчина приложил руку к груди, слегка склонив голову. — Я — Ал-Тамал, предводитель пограничников Озёрного Края. Мы давно не входим в Княжества, но рог Ал-Арсата даёт тебе право попытаться занять его место. Только… — он замялся.

— Что же? — подстегнула его Петра.

— Его должны проверить старейшины. Что это тот самый рог.

— Тот самый, — об этом условии когда-то договаривались предки нынешних предводителей сторон, так что пока всё шло по плану. — Я готова пройти проверку.

— Тогда мы попросим тебя проехать с нами. Главный старейшина слишком дряхл, чтобы явиться сюда. Ты можешь пересечь границу с двумя воинами, — он показал на ручей.

Рамон подъехал к баронессе, выражая ожидаемые сомнения в том, что это безопасно. Ал-Тамал перебил его:

— Мы даём гарантию неприкосновенности. Вам и вашим людям. И просим прощения за лошадей. Мы не хотели никого убивать, только лишь отпугнуть чужаков. В деревне вам их компенсируют.

Петра посмотрела на Алину. Та внимательно изучала противников, пока их вожак говорил, но лишь пожала плечами. Она не хмурилась и никак иначе не выражала какой-либо озабоченности. Будто ей было всё равно, убьют её в этом лесу или нет…

— Я бы всё-таки взял заложников в ответ, — тихо сказал Рамон. Это звучало разумно.

— Мой десятник требует более надёжных гарантий безопасности, — громко сказала Петра. — Оставьте троих своих людей с моими воинами. И тогда мы поедем с вами.

Ал-Тамал отошёл в сторонку и посовещался со своими помощниками. После чего три человека — один совсем молодой и двое постарше выступили вперёд.

— Мой сын, Катал и два моих помощника останутся с вашими воинами, чтобы они были спокойны за вас, — сказал он. — Если договоримся, я вернусь за вашими людьми, в ином случае мы вернём вас к границе в целости и сохранности.

Баронесса кивнула. Им шли навстречу, но ей всё равно было не по себе. Здесь двадцать человек с луками, а сколько их в деревне? У них нет способа проверить, что этот юноша действительно сын командира… Рамон тоже хмурился. Алина по-прежнему хранила бесстрастный вид. Но что поделать? Кто не рискует, тот не собирает алмазы. Петра знала, на что шла.

— Я должна пойти с вами, хозяйка, — подъехала поближе Эльба.

Да, ей тоже было бы спокойней с самой верной служанкой…

— Ал-Тамал, нас должно быть четверо. Это приемлемо?

Командир пограничников слегка нахмурился, задумавшись ненадолго, но потом кивнул и сделал знак ещё одному из своих людей выйти вперёд.

— Хорошо, но тогда вам придётся спешиться. Мостки могут не выдержать столько крупных животных.

Петра посмотрела на свои сапожки из дорогой кожи и вздохнула. Клянчить в её положении не пристало, требовать пока не стоит, а пешком идти тоже не хочется. На выручку пришёл Рамон — всё-таки отличный выбор для начальника гарнизона, с правильными понятиями!

— Вы же не можете ожидать от баронессы, что она будет ломать ноги по лесам пешком.

Ал-Тамал почесал затылок, посмотрел на женщин:

— Ладно, тогда две лошади по очереди, а остальные пёхом.

Петра кивнула, показывая Эльбе остаться в седле. Алина и Рамон слезли с лошадей.

— Нет, Рамон, останься с людьми, — остановила его Отступница и оглянулась в поисках Кледа.

Тот как раз подъезжал к ним. Поравнявшись, вопросительно оглядел группу.

— Слезай, — Рамон взял под уздцы его коня и ввёл в курс дела: — Вы вчетвером идёте с ними к старейшинам, а взамен остаются четверо его ребят.

Повинуясь жесту Ал-Тамала, четверо его людей перешли неглубокий ручей по лежащим в нём камням, в которых Петра не угадала бы брод. Впрочем, на лошадях можно было смело ехать напрямик — вода не доходила даже до колен. Только она подождала, пока первый телохранитель не окажется на том берегу. Им оказалась Алина. Отступница невольно залюбовалась тем, какой хищный вид приобрела девушка, оказавшись среди потенциальных противников — очень похоже на Воинов Смерти. Сама она так не умела, впрочем, поэтому и нанимала людей.

С ними отправилось пять человек, считая Ал-Тамала — все пешком. На ногах у них было что-то вроде лаптей, только не из коры, а из каких-то жёстких, узких и длинных листьев. Ещё один белобрысый боец помоложе резво умчался бегом вперёд — видимо предупреждать.

Клед молча подвинул из авангарда Алину, что-то лезшую сегодня повсюду вперёд. И Петра опять залюбовалась — такой он вдруг стал собранный и властный, что хватило одного жеста. Пожалуй, со временем из этого Наречённого может получиться неплохой Меч Смерти. Способностей хватит — уж она-то в этом понимала.

Тропа между деревьев вилась узкая, так что они растянулись вереницей — Клед, Петра, Эльба, Алина, перемежаясь с местными через одного. Ал-Тамал шёл перед баронессой, видимо, на случай, если она захочет что-то спросить. Но бывшая Отступница использовала это время, чтобы собраться с духом и настроиться на нужный лад.

Всё-таки одно дело беседовать с членами Совета, и совсем другое — пытаться уговорить целый народ присягнуть ей на верность. А этого надо добиться во что бы то ни стало, иначе добывать алмазы будет затруднительно. Да и для замкового хозяйства надо где-то набрать людей. Она, конечно, договорилась с Харбом, что, в случае необходимости, отправит весточку с кем-то из вернувшихся, чтобы тот нашёл ей работников и солдат. Но лучше обойтись местными силами. Пора прекращать опираться на старые связи.

* * *

Местность постепенно понижалась, и вскоре они уже ступали по сырой земле. Копыта лошадей оставляли глубокие отпечатки, сапоги тоже увязали. К счастью, грунт был недостаточно жидкий, чтобы прилипать, а перемешанный с хвоей, каменной крошкой и какими-то плотными листьями. Аина, идущая позади, сразу оценила конструкцию обуви местных ребят. Эти «лапти» были навязаны на каком-то каркасе из прутьев и сначала вызывали недоумение своим неудобством: чтобы ноги не заплетались, белобрысые аборигены ходили и бегали на расставленных ногах. Зато благодаря большей площади поверхности, сейчас они не проваливались при каждом шаге, как она.

Воздух в долине был какой-то совершенно особенный — влажный и напоённый незнакомыми ароматами. Плотность растительности по бокам от тропинки просто поражала: похоже, местные условия способствовали небывалому буйству природы. О том, чтобы продраться по такому лесу напрямик, не могло быть и речи. Наверное, поэтому у каждого «пограничника» за поясом висел слегка изогнутый наподобие серпа тесак, расширявшийся на конце, словно густую сталь оставляли стекать в чашеобразную лунку.

А растения… Аина в жизни таких не видала и не могла опознать половины пород! Ладно, гигантские разновидности сосен и ещё какие-то «свечки» с мягкой, пахучей хвоей, встречавшиеся повыше. Но дальше пошли совсем уж диковинные деревья: одни с отливающей медью бордовой корой и гроздьями мелких красных ягод; другие с чёрным стволом усыпаны лиловыми цветами, размером с крупных домашних «дракончиков»; третьи как будто вовсе без коры с красными разветвлёнными стволами; четвёртые похожи на высоченную помесь осины с «кашкой» — длинные листья растут только на кончиках веток. Дубы, наоборот измельчали до неузнаваемости, если бы не характерный запах палых желудей — тонкие, кривые, с сильно зазубренными листьями. Преимущественно голые стволы густо оплетали лианы с глянцевыми листьями. А вот эти длинные «перья», торчащие из коротких толстых «обрубков», похожих на огромные колоски, были похожи на материал, из которого сплетены местные «лапти», но всё вместе выглядело, как посаженная черенком глубоко в землю метла. У дорожки тут и там мелькали странные чёрные цветы, похожие на очень высокие «кувшины» белокрыльника. Откуда-то из зарослей на уровне человеческого роста торчали тонкие веточки с пушками, похожими на кисти крошечных одуванчиков, на концах. Камни же, скатившиеся с гор, покрывал странный мох, больше похожий на бусы из плотных лиственных звёздочек.

Птицы тут тоже водились странные. Вездесущие колтунки чирикали в зарослях, правда, были меньше и темнее привычных, а вот пшёнок ни видно, ни слышно не было. В вышине время от времени раздавались незнакомые сладкие трели, а с другой стороны уши то и дело прорезал неприятный острый крик. На одном из суков над тропинкой она с удивлением заметила огромную жёлтую сову с белой мордой и грудкой. А потом мимо порхнула крупная птица с синими крыльями! Разглядеть её внимательней, к сожалению, не удалось, но цвет-то какой необычный!

Командир местных что-то сказал своим людям — Аина не расслышала. Но парень перед ней на ходу срезал своим странным тесаком несколько прутьев, сплёл их между собой, потом отсёк несколько листьев у «мётел», поделил их пополам, начал вязать на каркас, и девушка поняла, что он плёл «лапти». Как выяснилось чуть позже — для неё. Весьма кстати, поскольку ещё ниже почва начала-таки затруднять движение, налипая на сапоги комьями грязи.

Вскоре она сделалась слишком влажной и для «грязеступов», но в таких местах как раз были проложены мостки, за выносливость которых переживал Ал-Тамал изначально. Они состояли из узких длинных полых палок, похожих на соломины-переростки, сплетённые между собой листьями тех же «метёлок». Несколько из них действительно треснули под лошадью Эльбы, а может, и раньше — под Петриной, но в целом конструкция выдержала. Правда, шедший за нею «солдат» недовольно пробормотал себе под нос, что придётся делать новые.

Что будет, когда тут проедут их наёмники, Аина постаралась не думать. А может быть, им и не придётся. Это ведь не Тропа Войны. Насколько девушка помнила, та шла по цепи холмов между двух рядов озёр, а они сейчас забрали влево, спускаясь в низину.

Глядя на этих «воинов» Аина сильно сомневалась в том, что те могли бы оказать достойный отпор кочевникам. Никто из них не выглядел достаточно ловким, опытным, и тем паче опасным. Молодые казались даже непуганными — не смотревшими смерти в лицо.

Насколько она поняла, пока жила в Орде, нарты не использовали южную ветку Тропы вовсе не потому, что их наголову разбили в этих землях при последней осаде замка, который они подрядились защищать. Только теперь она осознала, что это была та самая история, которая излагалась в «Саге о замке Малфир», потому что у нартов он назывался Замком Семи Ветров. О том, что здесь добывают алмазы, они не знали, поскольку князь Кагар или Ал-Ахсар, как его громко называли кочевники в своей устной хронике «Песнь об Озёрной битве», уверял, что получал их при помощи магии (умно с его стороны). А судя по этим аборигенам, их простой одежде, обуви и оружии, поживиться тут больше нечем.

Проход же за пределы Свободных Княжеств на юг больше не был нужен потому, что по ту сторону тянулась пустыня, которая отвоёвывала с годами всё больше земель, и оазис, в котором Свора могла пополнить запасы воды, пересох ещё незадолго до легендарных событий, сделав путешествие туда нецелесообразным. Воевать в песках всё равно было неудобно, тот путь использовался в основном для торговли награбленным. Но при ней эту роль вместо Своры выполняли небольшие караваны, которые посылали из мест летнего кочевья в обход пустыни с восточной стороны, по плоскогорьям.

Так что отряду, сопровождавшему баронессу, грозило разве что зарастание Тропы за десятилетия заброшенности. С такой буйной растительностью, от неё могло и следа не остаться. Но проверить надо будет обязательно. И если можно найти хотя бы её следы, приобрести у местных их «тесаки», которыми рубить чащу, похоже, удобней, чем мечами, не говоря уж о том, что жалко боевое оружие, а против тонких и гибких веток топоры помогали слабо, как она уже имела случай убедиться в той жуткой деревне.

Ну а если не повезло, придётся пробираться в такой вот сырости… Если их вообще не выставят вон, что было вполне возможно, судя по словам Ал-Тамала на берегу реки.

Впрочем, Аина не верила в вероятность такого исхода. Дайте только зайти наёмникам в эту чащу, где луки бесполезны, и они будут косить белобрысых хлюпиков пачками. Хотя боги знают, сколько их тут… Но если одолеть одну деревню, остальные могут и приуныть.

Только вряд ли Петра доведёт до такого — похоже, Совет, заинтересованный в добыче драгоценных минералов, снабдил её достаточным количеством оснований, а уж убалтывать она умеет. Алмазы необходимы Совету, судя по всему, для масштабной войны с нартами. В таком случае, при провале Отступницы Похоти сюда могут отправить и тот гарнизон из Гостердома или вообще Воинов Смерти, которые зачистят или запугают аборигенов в два счёта. Но видимо, выгодней всё-таки решить вопрос миром.

В любом случае, это всё не её забота, так что девушка, ощущавшая бы себя на интересной прогулке по совершенно новому миру, если бы так не хлюпало под ногами и оные с непривычки не запинались время от времени лаптем об лапоть, только поглядывала по сторонам, автоматически отмечая отсутствие опасности. Видимость, конечно, была никакая, так что она раскинула свои ощущения, проникавшие за любые преграды. Но из глубины леса струился такой покой, что, будь она на лошади, заснула бы под размеренный шаг, которым вынуждена была передвигаться колонна.

* * *

Деревня оказалась довольно необычной — дома были расположены, в основном, на воде. На берегу было совсем немного свободного от леса пространства, к счастью, находившегося на небольшом возвышении, а потому сухого, так что не пришлось спешиваться в грязь или надевать эти странные «грязеступы», в которых походка Кледа так забавно преобразилась.

На больших раскидистых хвойных деревьях тоже ютились небольшие домики, очевидно, используемые в хозяйственных либо военных целях, потому что Ал-Тамал повёл их напрямую к мостикам, проложенным над водой между большими жилыми домами, словно плывшими по озеру.

Ещё на подъезде, командир коротко протрубил в свой рог яратика, так что их уже встречали, правда, не сходя на берег. У края деревянной набережной их ждал коренастый мужчина в бурке из козлиного меха, женщина в искусно вышитом платье с цветастым платком на плечах и ещё несколько серьёзного вида селян.

— Я — староста Ал-Майран, — представился он. — От лица всех амахаги приветствую тебя, Петра ал да Малфирдом, и твоих спутников в деревне Йени-Махам. Моя жена Де-Лиана, мои советники Ал-Дегир, Ал-Семир и Ал-Бактар.

Петра тоже представила своих людей, после чего их всех пригласили отобедать. Клед с наслаждением снял свои «грязеступы» и сразу снова обрёл грозный вид.

Пока шли по деревянным помостам между домами, которые оказались приподняты над водой на высоту пары-тройки локтей, баронесса успела заметить, что почти везде привязаны лодки, однако вдали от берега виднелась всего одна. Видимо, время лова уже прошло или ещё не настало.

Озеро лежало между лесистыми предгорьями юго-восточной горной цепи с одной стороны, а с другой наблюдались голые склоны довольно высоких холмов, лишь поверху поросших деревьями. Очевидно селяне возделывали там поля. Ближние походили на огороды, дальше — какие-то злаки, а в небольшой заболоченной низине под ними — даже рис! На лысой проплешине слева паслось небольшое стадо, но рассмотреть издали, что за скот, не удавалось. Также под помостами плавали, видимо, домашние утки.

Их провели в дом с просторной горницей, где уже был накрыт стол. Как и следовало ожидать, глядя на местность, преобладали рыбные блюда: рисовые лепёшки с красноватой мякотью и рагу из бобов с лягушками. Не богато, но обильно. После еды потянуло в сон.

Староста, очевидно, не стремившийся решать глобальные вопросы самостоятельно, чутко заметил усталость гостей и оставил их отдыхать, предоставив дом в их полное распоряжение до прибытия атара — главного старейшины, которого следует ждать не раньше, чем завтра.

Второй комнатой в доме была спальня с широкими деревянными лавками вдоль трёх стен и пустыми шкафами у двери. Эльба наконец помогла ей раздеться. А потом Петра позвала Кледа сделать массаж. Не то чтобы спина за полдня спокойного пути так сильно натрудилась, но в последний раз разминал он её ещё до той жаркой ночи перед прорывом через перевал. И потом, вдруг опять повезёт?

Однако Наречённый был предельно собран и холоден. То есть, руки его, конечно, согревали и расслабляли, но совершенно не стремились ласкать. Как чужие. Точнее было бы назвать его совершенно равнодушным. Эх, опять! Она попыталась завести разговор об Алине, чтобы осторожно проверить, не начал ли он склоняться в ту сторону, но Клед и в отношении девушки не выказал никакого интереса. Что-то с ним происходит… Хотя такое бесчувствие после столь бурной вспышки страсти объяснимо естественным опустошением «резервуара», но в начале он не уставал так быстро и надолго. Может, и правда, не на пользу ему эти контакты? Ладно, пусть отдохнёт, разберётся в себе… Петра позволила себе скатиться в дрёму.

Вечером их опять покормили, на этот раз расстаравшись посерьёзней: большая запечённая рыба с белой вкусной мякотью и улитки в сливочном соусе (надо велеть Эльбе записать в свою книгу рецепт!) — и то и другое с непривычными, яркими, но не острыми пряностями.

Показали деревню. Хотя смотреть там особо было нечего: везде мостики, дома, лодки… Интересней всего были ремёсла, которым предавались в золотистых лучах предзакатного солнца закончившие домашние дела амахаги: женщины вышивали или вязали (похоже, на дальнем выпасе всё же были козы), мужчины мастерили «грязеступы», плетёную мебель или вырезали по дереву.

Над озером то и дело нёсся какой-то пересвист. Алина спросила, что это, и сын Ал-Майрана, Камил-Бен охотно пояснил, что оставшиеся на ночь со стадом парни ругаются с теми, кто сейчас гуляет с девчонками по берегу.

— Так и знала, что это не птицы, — пробормотала телохранительница.

И Петра тут же вспомнила, что слышала похожие звуки незадолго до нападения, правда не столь интенсивные, скорее отрывочные, но тоже не придала им значения. А оказывается, у местных есть целый свистовой код, позволяющий даже обмениваться колкостями!

Был у племени и какой-то традиционный язык, разговоры на котором, однако же, сразу стихали, стоило им приблизиться. Петра спросила, что значит Йени-Маха и получила ответ от словоохотливого юноши: «первый причал». Ну что ж, два слова уже известны… А эти амахаги довольно интересно устроились: никто, кроме посвящённых в Совете, о них ничего не знал, никто здесь давным-давно не бывал, они же, судя по наличию некоторых вполне привычных предметов — пеньковых верёвок, ковзинских цветастых платков, металлических столовых приборов, поданных им наряду с деревянными, фарфорового блюда для рыбины — частенько наведывались в Княжества, видимо, с торговыми целями, не привлекая к себе особого внимания. На общем языке все говорили без запинок. Как интересно! Надо будет докопаться, что за принципы заставляют их так поступать.

Хотя несложно догадаться: судя по всему, жизнь у них общинная, хозяйство близко к натуральному, налоги платить не с руки. Когда край забросили и забыли, амахаги были только рады и не хотели лишний раз о себе напоминать. Глядя на их размеренную спокойную жизнь, расслабленные позы и лица, Петра им в чём-то даже завидовала. Но это придётся принять в расчёт и предложить племени способ по большей части сохранить их уклад, чтобы добиться расположения. Впрочем, если они помогут ей добывать алмазы, то с налогами проблем не возникнет. А взамен наверняка найдётся что им предложить. Хотя бы те товары, которые они обычно покупают. Ну и защиту дружины Совета на пару с Орденом Смерти, разумеется, на случай, если кочевники начнут расширять владения на юго-запад, что выглядело пока весьма вероятным.

* * *

Клед коротал вторую половину ночи, уставившись на Алину, которая спала тут же, в первой комнате, тогда как Петра с Эльбой расположились во второй. Не захотела к ним идти почему-то.

Впрочем, взгляд этот не был сосредоточенным — он старался слишком не вглядываться, чтобы не вернулось наваждение, да и думать себе на эту тему запретил.

Но не смог удержаться от ленивых размышлений о том, насколько спящей эта девушка отличалась от бодрствующей. Вот сейчас она так мирно посапывает, лёжа в белой рубахе на левом боку — шрама не видно, лицо расслаблено и приобрело какую-то мягкость… Словно сладкая деревенская молодка, а не ходячая колкая враждебность, как днём. Если бы он не видел тепло в её взгляде раньше, решил бы, что настоящая она такая и есть — злая, а сейчас…

Эта кочевница-баронесса, казалось, вся состояла из взаимоисключающих контрастов. По сути она вела себя, как воин, но такие формы не позволяли забыть о её женственности, и уже одно это ставило ум в тупик.

Как к ней относиться? Как к напарнику или всё же, как к даме? И почему вообще надо выбирать? Ну, то есть, ответ вроде бы очевиден — потому что эти вещи обычно несовместимы, однако, вот лежит живое воплощение невозможного, и это чертовски интригует…

На этом месте в груди шевельнулась вроде бы успешно пристукнутая «птица», и Клед, опомнившись, пресёк данный мысленный поток, начав читать текст посвящения, въевшийся за годы учёбы. Вспомнилось при этом и ощущение бренности существования, каждый раз накатывавшее возле Башни Смерти. Слабее, конечно, но загасить все угли страстей помогло. Только осталось неприятное ощущение, что от Смерти тоже хотелось бы отдохнуть, пока длится Вольница. Пожалуй, стоит завтра позаниматься «с Мечом». Когда-то он воображал, что держит его, при выполнении комплекса базовых движений, сопровождаемого строками Устава. И помнится, становилось легче, если тень их общей Невесты начинала чересчур тяготить.

Выспавшись после дежурства, Клед не обнаружил никого в домике и, наскоро перекусив оставленными на столе пирожками, вышел наружу поискать «своих». Сначала двинулся на передний край деревни, к воде — вдруг поехали на лодке куда-нибудь?

Там нашлась лишь пара подростков, чинивших сети и Ал-Дегир, что-то обсуждавший с другим мужиком, привязывавшим лодку у переднего дома слева. Клед направился к ним, чтобы спросить, куда подевались его спутники, но не успел: откуда-то с левого берега донеслась пронзительная тревожная трель свистового сигнала. Помощник старосты коротко свистнул, похоже, прося уточнений. Раздалась ещё одна трель, сорвавшаяся на нет. И Клед каким-то образом понял, что случилась беда.

Ал-Дегир сорвался с места и с разбега прыгнул в озеро, прямо как был, в одежде. По деревянным помостам местные ходили босиком. Он поплыл быстро, как рыба, делая мощные, быстрые взмахи руками и ногами — очень интересный стиль!

Наречённый инстинктивно рванул на помощь вслед за ним, но на краю осознал, что раздеваться слишком долго, а испортить вещи, необходимые для исправного несения службы, в этой глуши он себе позволить не мог. Оглянулся в поисках решения, и тут из-под помоста выплыл давешний рыбак, снова отвязавший лодку. Он бросил багор, при помощи которого передвигался под настилом, чтобы взять вёсла, и Клед, недолго думая, прыгнул к нему. Мужик воззрился на него удивлённо.

— Не теряй время. Я помогу. Что-то случилось?

Ответил тот уже вставив вёсла в уключины и начав грести:

— Алик-Бен, сын Ал-Дегира, запутался в водорослях и тонет.

До левого берега было недалеко, однако, когда они подплыли, Ал-Дегир уже достал мальца лет одиннадцати из воды и что есть мочи лупил по спине, перекинув через колено. Тот не подавал признаков жизни, хотя вода изо рта вытекала.

— Стой! — приказал Клед. — Так ты последний дух из него вышибешь. Дай я. Положи его на спину.

Отец, уже успевший прийти в отчаяние, ухватился за предложение незнакомца, как за последнюю соломинку, и сделал, как было велено. Наречённый, тем временем сбросивший портупею с мечом, приложил палец к шее мокрого тела, не нащупал пульса и резко, повелительно спросил:

— Сколько он пробыл под водой?

Курносый парнишка, ровесник утопленника, тихо стоявший вместе с конопатым приятелем у края полянки, граничащей с заводью, испуганно ответил:

— Лепёшек десять можно было слепить.

Необычная единица измерения на миг озадачила, но, припомнив дежурства на кухне Ладоней, Клед грубо прикинул, что минут пять, из которых, наверняка, какое-то время пацан ещё удерживал воздух. Надежда есть. Он начал ритмично давить на сердце, почувствовал спиной крайнее удивление окружающих, и понял, что с дыханием может возникнуть проблема. Но в следующую секунду решение пришло само, и он велел отцу:

— Стань к голове, держи её вот так, — он открыл мальчику рот и зажал нос. — Набирай побольше воздуха и выдыхай в него после каждого четвёртого нажатия. Понял? Давай!

Он снова добавил в голос командные нотки и сам подивился, как они начали срабатывать, когда действительно припекло. Или это в нём что-то переменилось с последнего раза? Но думать было некогда. Наречённый заставлял сокращаться сердце, стараясь не сломать молодые рёбра, а отец исправно дышал за сына — не с первого раза вышло, но тот быстро схватил суть и приноровился.

Тем временем рыбак, оставшийся не у дел, подошёл к мальчишкам и отвесил каждому по подзатыльнику:

— Сколько раз можно повторять, чтобы не лезли в заводи с такими густыми водорослями?

— Нам велели наловить раков для атара, — оправдывался курносый мальчишка, — а самые лучшие именно здесь!

— Ну и как, наловили? — угрожающе спросил рыбак.

— Да, вот второе ведро наполняли…

— Лентяи чёртовы, не могли пробежаться до тазунта? — снова послышался звук подзатыльников. — Там тоже раки хорошие, а водорослей меньше!

— Так на праздник же лета там всех повылавливали недавно, — продолжал оправдываться мальчик.

Впрочем, это не спасло их с товарищем от третьего подзатыльника. На этом воспитательная работа вроде бы закончилась.

Клед отсчитывал про себя нажатия, надеясь не дойти до трёхсот — число, на котором стоит оставить попытки и отпустить душу к Тёмной Матери… К счастью, ещё до сотого мальчик вдруг содрогнулся, закашлялся, выплёвывая воду, сел, согнулся, и счастливый отец, схватив ожившего сынишку за плечи, поднял на Наречённого мокрые от слёз глаза:

— Я у тебя в долгу жизни. Проси, чего хочешь.

— Мне ничего не нужно. Я просто рад, что твой сын жив.

— Нет, долг жизни это серьёзно, — возразил рыбак. — Если ты не придумаешь, как расплатиться, ему придётся следовать за тобой, пока не выпадет случай. И оставить семью.

— Хорошо, я подумаю, — смутился Клед.

Он понял, что столкнулся с каким-то важным местным обычаем, который, в целом, имел определённый смысл, если вспомнить о Весах, но пока совершенно не представлял, как избавить помощника старосты от обязательства, которое тот взял на себя.

Спасённый мальчик начал дрожать, и Ал-Дегир поспешил забрать его в лодку. Места там было мало для всей оравы и раков, поэтому рыбак попросил Кледа проводить мальчишек до дома по берегу, «чтобы больше ничего не учудили».

Курносый Амис явно был бедовым парнем и находил что ответить почти на каждую фразу, но в конечном итоге слушался. Кто кого провожал — большой вопрос, но в ходе прогулки Наречённый рассказал немного о Воинах Смерти — так, чтобы их не боялись, но опасались, а мальчишки в ответ научили его свисту, означавшему «На помощь, беда!» Правда, его предстояло ещё тренировать, чтобы правильно «выговаривать» полутона.

* * *

Атар прибыл после обеда по озеру, в большой лодке с навесом. Его сопровождали несколько других старейшин или старост — Аина пока не разобралась в их иерархии. Хотя, если судить по козьим буркам, явно носившим ритуальное значение, поскольку летняя погода к ним вовсе не располагала, то двое были старостами — в чёрных, как на Ал-Майране, а третий — обычным старейшиной, в белой, как и самый главный. Узнать его было легко по действительно почтенному возрасту, до которого мало кто вообще доживал, и по тому, как остальные с ним обращались: вынесли с лодки, вели под руки, кланялись, посадили во главе стола.

Утром дамы успели искупаться и постираться в уютной заводи по правую сторону деревни, куда их проводили местные женщины. Они же выдали им на время нарядных в местном понимании (то есть вышитых) рубашек и штанов. Юбок тут не носили, женские штаны отличались разве что чуть большей шириной. Аина замотала их под коленями чем-то вроде онучей, как делали местные женщины, когда хлопотали по хозяйству на берегу. Правда, их «подвязки» использовались, чтобы зафиксировать штанины над водой при возне в реке, а она намотала их вместо носков, чтобы всё-таки обуться. Ходить босиком по дощатым помостам было, конечно, приятно, но сражаться всё же лучше в ботинках, пусть вероятность такого исхода мала, однако охранник при деле обязан подобное предусматривать.

Эльба оделась примерно так же, только заматывать штанины не стала. У Петры же оказалось с собой запасное платье в перемётной суме. Хоть и простенькое на её вкус, но всё же получше походной одежды и побогаче местной, а статус обязывал хоть как-то выделяться на фоне остальных.

Кледа отправили купаться, потому что чистым барышням стал слишком заметен походный душок, и следовало привести второго телохранителя в соответствие с остальной «свитой». А сами отправились на встречу, когда атар перекусил с дороги и изъявил готовность принять их в доме старосты. Там же собрались остальные «набольшие».

Ал-Акмел представлял из себя сухонького седого старичка с жиденькими косичками, но без залысин. Был он действительно дряхл — того и гляди рассыплется. Оставалось только гадать, почему его предпочли позвать сюда, а не отправить гостей к нему на дом. Наверное, не хотели слишком много показывать, а жил он где-то не так далеко, в досягаемости водных путей. В принципе, тогда самым сложным было погрузить его в лодку и вынуть оттуда.

В первую очередь его интересовал рог этого самого Ал-Арсата, кем бы тот ни был. Петре пришлось вложить вещь ему прямо в руки. Атар оказался слепым. Как же он будет проверять его?..

Оказалось — на ощупь. Старейшина долго и внимательно ощупывал каждый завиток на оковке, скользил пальцами по каждой пяди роговой поверхности. А когда наконец-то нашёл то, что искал, лицо его посветлело от радости.

— Это он! Яратиковый рог Ал-Арсата! — провозгласил он слабеньким голосом, пытаясь поднять вещь над головой.

Старосты загудели, а второй старейшина, возрастом ближе к атару, но ещё довольно крепкий, принял рог из его рук, словно опасаясь, что тот его уронит. Протянул было Петре, но Ал-Акмел велел:

— Осмотрите его все, ощупайте! Кто-то ещё должен знать, как выглядит рог нашего легендарного князя, павшего в неравной борьбе против тёмных сил! Ах, я уже не думал, что доживу до этого дня… — старичок утёр выступившие на глазах слёзы.

Судя по имени и благоговению, получалось, что прежний барон ал да Малфирдом (или действительно пятый князь) до Кагара был выходцем из этого племени. А «тёмными силами», по всей видимости, нарты.

Баронесса не стала возражать и позволила всем присутствующим по очереди внимательно изучить реликвию.

Старец же тем временем попросил Петру дать ему руки. Та колебалась всего лишь мгновение, но видимо, ей было действительно важно завоевать их расположение, так что она вложила свои ладони в Ал-Акмеловы.

К облегчению всех трёх женщин, щупать её он не стал, только волосы тронул и щёку, а потом сжал кисти и к чему-то прислушался. Выражение на его лице было не слишком довольным, даже немного обеспокоенным, но атар лишь вздохнул, отпуская Отступницу (разумеется, о прошлом «баронессы» ему никто не сказал, но если старейшина умел чувствовать скрытое, то причина его тревоги, наверняка, крылась в этом). Пожевал губы, вздохнул ещё раз и сказал:

— Ну что же, Петра ал да Малфирдом, попробуй убедить нас в том, что ты станешь достойным предводителем. Ибо нам проще обходиться самим, как было полсотни лет до тебя, чем служить плохому хозяину. Амахаги — гордый народ и должны принять служение добровольно, иначе не будет добра на этой земле!

— Прошу прощения, — вмешался второй старейшина: — Но здесь слишком много женщин для серьёзного обсуждения.

— Вот как? — заинтересовался Ал-Акмел.

— Это моя личная помощница Эльба и охранница Алина, — пояснила Петра, так как ранее атару представили только её — единственную важную персону.

— Ал-Мурсат прав, — постановил старичок, поразмыслив всего пару вдохов. — Больше двух женщин — это базар, они не должны присутствовать на собрании старейшин одновременно. Выбери кого-то одного Петра ал да Малфирдом. А ещё лучше — отошли обеих. Тебе здесь ничего не грозит, я даю своё слово.

Петра без колебаний кивнула Алине на выход. Ну вот, всё самое интересное пропустит! Девушка попробовала изобразить лицом, что это не лучшая идея, но баронесса решительно мотнула головой. Видимо, не хочет, чтобы наёмница услышала лишнее… Впрочем, тогда можно было отослать её сразу. А ведь Аина просила дать ей присутствовать с расчётом на то, что ей и самой может пригодиться подобный опыт, если она всё же решит вернуть свои земли.

— Я буду снаружи, — угрожающе сообщила девушка.

К счастью, никто не возражал. А окно горницы было открыто из-за жары, так что она встала рядом и «развесила уши».

* * *

— Не знаю, известно ли вам, что кочевники внезапно обосновались на востоке Свободных Княжеств и постепенно расширяют зону своего влияния на запад, пока за пределами Тракта. То есть, захватывают баронские земли, оставшиеся без хозяев в результате предыдущих набегов…

— Хотите сказать, что они скоро придут сюда? — Аина недостаточно хорошо успела изучить голоса присутствовавших в комнате мужчин, чтобы определить, кто из них что говорит.

— Думаю, довольно скоро. Через год или два. И уже не набегом — пограбить, а установить свою власть. Насколько я знаю, вам нечего им противопоставить. А Совет Княжеств мог бы обеспечить защиту. Организовать кордон на перевале…

— В обмен на алмазы?

— Разумеется, — не стала юлить Отступница, — Княжествам нужны деньги, чтобы покончить с нартской угрозой и обезопасить свои границы. Потому что для войны со всем племенем, которое раньше посылало в Княжества лишь отдельные группы, а теперь, похоже, решило насовсем обосноваться на наших землях, придётся собрать небывалое войско. Казна же истощена назойливыми вторжениями дикарей на западной границе в последние десять лет.

— Эти камни несут лишь несчастья тем, кто зарится на поживу… — старческий голосок атара был узнаваем.

— Других вариантов быстро собрать нужную сумму у Княжеств нет. Поток дикарей на западной границе иссякает, но нарты наступают с востока, уже захватив полтора баронства. Вы знаете, предки заключили договор, и пока могли, мы вас не трогали…

— Вы нас запугиваете? — голос помоложе первого. — Но если вам известна настоящая история, мы тогда пересидели в горах, и сейчас сможем. Лучше предложите то, что нам выгодно.

Но не успела она ответить, как атар задал другой вопрос:

— Скажи, милая, а почему Совет Княжеств прислал женщину?

— У вас какие-то предрассудки на этот счёт?

— Нет, просто ты старовата, иначе могла бы взять мужа из наших и обеспечить наследника с нашей кровью. Ему народ подчинялся бы охотней, чем чужаку…

На какое-то время повисло молчание. Видимо, Петра обдумывала предложение.

— Я не только старовата для детей, — наконец медленно сказала она, словно ещё не до конца оформила мысль в голове. — Но и бесплодна. Однако… — видимо, приняв решение, она заговорила быстрее: — Я могу взять одного или двух ваших детей на воспитание, усыновить их и сделать наследниками. Что скажете? По-моему, так даже выгоднее для вас. После меня бароном станет чистокровный амахаги, как когда-то встарь.

Мужчины негромко загудели — видимо, это предложение попало в точку.

— А как быть с налогами? — кажется, это второй старейшина. — Мы даже деньгами не особо пользуемся, разве что для внешней торговли. Для нас это будет непосильное бремя.

— О налогах не беспокойтесь. Алмазы покроют всё, — тут Петра явно осознавала преимущество своей позиции. — А если вы боитесь, что камни принесут вам несчастья, я найду работников в Княжествах. Вашей главной задачей будет прокорм замка и мне понадобятся люди для несения службы в нём. Не столько военной — тут тоже можно обратиться к наёмникам, главное — хозяйство.

— Мы умеем обращаться с камнями, — почти пропел атар. — И лучше мы, чем жадные «княжичи». Иначе несчастья могут пасть на весь край. Мы будем их добывать не ради наживы, а ради защиты, порядка и будущего восстановления княжества амахаги. Скажи, Петра ал да Малфирдом, ты обещаешь о нас хорошо заботиться?

Последовала небольшая пауза, словно баронесса делала глубочайший вдох в своей жизни, а потом упало короткое:

— Клянусь.

И так прозвенело это слово, что Аина невольно списала половину претензий к бывшей Отступнице Похоти. Похоже, ей не чуждо понятие чести, и клятву она дала всерьёз. А готова ли она сама точно так же присягнуть народу Сагатдома, который даже не знала?..

В этот момент на помосте появился Клед, направлявшийся к дому старосты, и отвлёк её внимание от происходящего на собрании. Он был свежевыбрит, причёсан и выглядел презабавно в местной мешковатой, но расшитой узорами одежде со своей портупеей и широким поясом. Штанины подвязал точно так же, как она, заправив «онучи» в ботинки. Она не могла скрыть веселья. А он в ответ иронично нахмурил одну бровь: мол, сама выглядишь не лучше.

К тому моменту, как парень подошёл, оба почти смеялись, но, оказавшись рядом, всё же подавили улыбки. Аинина погасла сама от дохнувшего с его стороны ощущения силы. Казалось некое невидимое поле окружает Наречённого и на расстоянии пары шагов почти ощутимо давит в солнечное сплетение, мешая дышать.

— Как там переговоры? — спросил Клед, на глазах каменея. Боги, ну что опять не так?

— Да вот, пытаюсь подслушать, — проворчала Аина, теряя остатки хорошего настроения и снова обращаясь в слух.

Клед отошёл на другую сторону окна, тоже встав так, чтобы его не было видно. Бросил лишь один взгляд туда, проходя мимо.

— …нам туда попасть? — спрашивала Петра.

— Думаю, мы найдём вам проводника.

— Я провожу их, — кажется, это один из помощников местного старосты. — Я в долгу жизни перед охранником баронессы.

Аина удивлённо воззрилась на Кледа, но у того лицо сделалось совершенно кадоровым, и он не удостоил её даже взглядом. Сердце против воли упало куда-то в живот. Боги, почему же ей так дурно от проявлений его отчуждённости? Он ведь ей и правда никто…

Девушка как можно незаметнее сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Не по-Бреновски, чтобы не показать Наречённому знакомую технику для успокоения, а так, как учила Ху — медленно и плавно. Она делала вид, что продолжает прислушиваться к разговору, но на самом деле пропустила почти всё мимо ушей.

Долг жизни — это вообще как? Клед успел спасти помощника старосты? От чего? И когда? Они ведь не виделись всего несколько часов! К тому же он спал, когда женщины уходили.

Ну и действенность у этого парня всё-таки! Не успеешь отвести глаз, как он уже то убил кого-то, то спас, не выходя из дома… Такое вообще бывает?

Утроба внезапно дёрнулась в его сторону, словно голодный зверь: «Хочу!» Пришлось задышать ещё медленнее. Что с ней творится? Это не было похоже на телесную страсть, скорее на тоску души. По кому-то такому… Решительному? Окончательному? Кто-то сказал бы «страшному»… Нет, она не могла подобрать точного слова.

Подняла глаза, отогнав эту мысль подальше, и вдруг её осенило: мощный — вот нужное определение. Так по внешнему виду и не скажешь — не слишком высокий, не так чтоб массивный, разве что плечи широкие, но кость тонкая, черты лица тоже, только взгляд иногда… Или вот это давящее ощущение… Ух!

— …Тропа Войны? — долетело вдруг до сознания Аины знакомое название, и она с усилием переключила внимание на слух.

— Дорога кочевников? — переспросил человек, вызвавшийся их проводить (голос у него был с лёгкой хрипотцой).

— Да. По ней возможно проехать?

— Думаю, да. Мы сами ею иногда пользуемся. Ну или думаем, что ею. Точно не скажешь.

— Ничего, Алина знает точно, как её определить. Алина! — позвала её Петра.

Девушка одёрнула каким-то образом успевшую задраться на груди рубашку (не по мерке была, видимо, дыхание подняло её да назад теснота не пустила упасть) и вошла в дом. Проводником оказался Ал-Дегир, которого легко было запомнить по чуть более тёмному оттенку волос, чем у большинства белобрысых амахаги.

— Договоритесь между собой, как нам лучше забрать своих воинов и попасть на Тропу Войны. Ал-Дегир будет нас сопровождать.

Похоже, по главным вопросам договорились и теперь начались организационные. Аина с Ал-Дегиром быстро выяснили, что попасть на нужную им линию, в общем-то, сподручней с того места, где ждали остальные наёмники, а дальше договорились посмотреть по месту — где сохранилась тропа, а где местный проводник сможет вместо неё предложить известные ему тропы.

Отметить договорённость решили праздничным ужином. Местные ещё в обед зарубили несколько уток, и теперь от кухонь на берегу нёсся восхитительный аромат тушёного мяса.

— Как ты уже умудрился заиметь должника? — поинтересовалась Петра у Кледа, когда они шли немного передохнуть в свой гостевой дом.

— Его сын чуть не утонул. Ал-Дегир его вытащил, но у мальчика остановилось сердце. А я просто сделал «возвращение жизни».

Петра понимающе кивнула. Видимо речь шла о каком-то приёмчике Воинов Смерти.

— Что за возвращение жизни? — заинтересовалась Аина.

— Это надо показывать, — недовольно сказала Отступница. — А нам сейчас не до того.

— Да нет там ничего сложного, — возразил Наречённый. — Просто ритмично давишь на грудь, вот сюда, — он показал на себе, — но вот так, — сложил руки ладонь на ладонь, — резко, сильно, чтобы сердце сокращалось, и через каждые четыре нажатия вдыхаешь воздух «рот в рот». Главное, нос зажать, чтобы обратно не выходил. И считаешь до трёх сотен. Если не ожил — прощаешься.

Аина благодарно кивнула. Конечно, лучше бы посмотреть «в натуре», но вроде бы и так понятно. Мало ли что — знать вещи, которые могут спасти жизнь, даже приблизительно, очень важно. Кочевники всегда купались достаточно плотной толпой, так что наглотавшихся воды быстро откачивали, перегнув через что-нибудь и пару раз надавив на живот или постучав поспине, как ей когда-то в детстве…

Ужин и правда выдался праздничным. Не только в доме старосты. Настроение у жителей деревни было приподнятое, они ходили друг к другу в гости с угощениями и пели песни, доносившиеся через открытые окна внутрь. Набольшие то и дело обращались к Петре с разными вопросами, и она велела Эльбе записывать некоторые из них, уже составляя планы на будущее в качестве хозяйки земель.

Договорились, что все старейшины соберутся в замке Малфир на полнолуние, через полторы осьмицы, чтобы закрепить новые порядки и правила, а пока каждая из деревень отрядит по пять человек, чтобы привести в порядок замок. Только им нужно несколько дней, чтобы подобрать свободных людей, а баронесса хотела возвращаться к своим наёмникам уже завтра утром и продолжать путь.

А под конец обеда выяснилось, что атар, который казался всем уснувшим в плетёном кресле, покинул их навсегда… Амахаги немного опечалились, но второй старейшина произнёс проникновенную речь о том, что он, видимо, ждал возвращения настоящего князя, и раз отошёл в мир иной, значит, для них действительно началась новая эра… В общем, перенастроил всех на положительный лад.

Над озером понёсся особый пересвист, постепенно удаляясь — видимо, пастухи в горах, рыбаки на воде и кто-то ещё передавали новость. Но самое удивительное было, когда пересвист где-то через полчаса вернулся. За это время амахаги подготовили ветхую лодку, уложили туда старика, каждый принёс по брёвнышку или охапке хвороста, положил её рядом, отдавая дань уважения… И, словно ждали этого сигнала, оттолкнули лодку от причала, побросав туда факелы. Несколько человек на лодке с баграми вытолкали её на середину реки, пока пламя не разгорелось как следует. Остальные затянули какую-то погребальную песню, больше похожую на марш.

— Что означал этот свист? — тихо спросил Клед у Ал-Дегира, стоявшего неподалёку от них.

— Наши сообщили по всем остальным озёрам, что случилось, и амахаги передали свой прощальный привет.

— Так быстро? — поразилась Аина. — Сколько тут ехать?

— По дороге кочевников до самого дальнего поселения верхом добираться дней восемь-девять. Но у нас в горах по обе стороны стоят часовые в таких местах, где слышно очень далеко. Не во все стороны, а в определённом направлении. Поэтому мы можем быстро передать сообщение.

— Нарты верят, что души сожжённых не возвращаются в Мать-Землю и не могут переродиться, поэтому они сжигают врагов… — поделилась Аина. — А у вас как?

— Мы, наоборот, верим, что, сжигая тело, быстрее освобождаем дух для полёта вверх, к Небесному Отцу, — ответил Ал-Дегир. А потом вдруг добавил с лёгкой тенью иронии в голосе: — Кроме того, закапывать здесь непрактично: мягкой земли мало, и на ней растят пищу, а в остальных местах либо камень, либо слишком много корней.

Когда лодка прогорела и опустилась на дно, все разошлись. Вечер, начавшийся празднично, завершился если не грустно, то торжественно. По крайней мере, хотя бы никто не рыдал.

На другой день перед отъездом им предложили выбрать лошадей взамен двух убитых. Местная порода была слишком низкорослой и не особо пригодной для верховой езды, тем более кем-то потяжелее амахаги. Петра хотела отказаться, но староста настаивал. Какие-то у них заморочки были с тем, чтобы не оставлять долгов. Поэтому пришлось выбрать двух с расчётом на поклажу. На них погрузили немного еды, которой смогли сходу поделиться местные жители: рис, овёс, козий сыр, вяленая рыба. Обещали подвозить по дороге ещё из соседних деревень — на прокорм отряда.

Ал-Дегир тоже был вынужден взять коня, чтобы не отставать потом от кавалькады, но пока шёл пешком, ведя его за собой и везя часть припасов. Снова пришлось обуваться в «грязеступы», но на этот раз Алине такая прогулка далась легче, тем более что относительно твёрдая почва оказалась не так далеко.

Ал-Тамал проводил их назад до границы. Остальные его люди давно вернулись. Аина немного беспокоилась, как там без них поживает отряд, но те неплохо устроились в распадке возле холма, куда показал дорогу один из пограничников. У Рамона хватило ума не связывать «заложников», которые не пытались сбежать, так что враждебности между двумя группами бойцов не возникло. Наоборот, казалось, они более-менее поладили.

Возвращению Петры со свитой обрадовались все. Заложники вернулись к своим, наёмники за час свернули лагерь, который как раз разбили неподалёку от продолжения Тропы Войны, которую Аина с Ал-Дегиром за это время благополучно нашли. Пообедали наскоро дарами жителей деревни. И после полудня кавалькада вступила на последний отрезок пути к замку Малфир, который не предвещал больше никаких особых опасностей.

Интерлюдия 5 Мара-сеятельница раздоров

Встреча Стражей была самым скользким местом в плане, на которое Мара могла повлиять лишь очень и очень опосредованно. Один лишь её Меч знает, чего стоило отправить в Замок Малфир именно его бывшую подружку, чтобы все нити сошлись на ней. И уж она-то постаралась на славу! Сразу провела между этой парой барьер, безраздельно завладев телом парня. А чистоплюйство Стражницы довершило создание «оградительного рва». Больше всего на свете Мара обожала, когда против любимчиков богов удавалось использовать именно их так называемые достоинства!

Отступница основательно упрочила его связь со Смертью, даже чуть не протащила через грань, из-за которой Стража уже не выпустило бы чувство вины. Оную можно было считать линией раздела между тьмой и светом, после пересечения которой Мара ожидала, что влиять на эту душу станет, наконец-то, легче. Жаль, не получилось, но, с другой стороны, она и не ожидала подобного раньше полного посвящения. А тут во время Вольницы!

Положительно, женщина заслуживала той мелкой подачки, которую Мара ей подкинула за деликатес в виде смеси своих любимых лакомств: похоти и смерти. Если та сумеет правильно воспользоваться спонтанно нащупанным рецептом, то, возможно, у Мары появится ещё одна влиятельная жрица. Барама-то уже стара, а прочих пришлось принести в жертву ради упрочения положения ордена в стране. Впрочем, их и было-то всего трое. Приятный бонус!

Правда, в какой-то момент ниточки в руках опять ни с того ни с сего заскользили, паутина перестала слушаться, как уж сколько раз в этой истории… Но Мара сделала выводы из бессчётных прежних провалов: нельзя бросать дело, когда налетает «божественный ветер». Она умело переждала «шквал» и снова потихоньку стала дуть устами Отступницы в паруса Стражей так, чтобы отвратить их друг от друга. И хотя результат не был идеальным, поскольку от потенциальной жрицы их тоже отнесло, главное — разделить Стражей — удалось!

Не без непосредственного влияния на их настроения, конечно. Как ни ограничено оно было, а всё же сработало. Наречённого Мара соблазнила ясностью мысли при полном бесчувствии, которые он успел познать после своего полу-посвящения. В кочевнице разожгла гордость, чтобы та даже не пыталась заполучить парня. И при этом обоим так запудрила мозги насчёт Меча, что он не решился спросить про судьбу артефакта, а она даже не подумала о его праве на Меч…

И очень кстати было то, что старый хрыч всё это время латал устроенный Марой разлом между мирами, в котором больше не было надобности, и потому не смог нивелировать её хрупкое влияние. Пусть теперь Девлон только попробует отрицать, что она поднаторела в мастерстве многоходовых просчётов последствий!

Конечно, это была ещё не окончательная победа. Следовало ожидать, что души Стражей снова притянет друг к другу и Мечу. Потому что ни родство их душ, ни предназначение не реализованы, а значит, будут продолжать нарушать её планы.

Об оружии она позаботилась, а вот с их взаимными завязками ничего не поделаешь, увы. Однако, успешное преодоление первого продолжительного общения вселяло уверенность в то, что и дальше подобные методы могут оправдаться. Если она будет внимательна и терпелива, не прекращая осторожно добавлять в умо-настроения по капельке яда при каждом удобном случае…

Да! Определённо, план может ещё выгореть.

Глава 26 Расхождение путей

Замок Малфир стоял на небольшой скальной площадке и выглядел намного неприступней Сагатдома. А ещё намного старше прочих баронских замков, сочетавших оборонительные характеристики с относительным удобством для жизни и некоторой архитектурной эстетикой. При постройке этого места ни об удобстве, ни о красоте явно никто не думал. Высокие каменные стены, поросшие мхом, с узкими бойницами смотрелись зловеще даже в заброшенном состоянии. Хотя, возможно, отчасти виной тому были впечатления от известного романа, с детства бродившие в воображении обоих телохранителей его новой хозяйки. Тем не менее солнце зимой вряд ли надолго касалось двора, прокладывая основную часть пути за горами, возвышавшимися с трёх сторон. Подъехать можно было только по узкой долине с северо-запада, слегка раздававшейся в небольшой «карман» между горами, над которым и возвышался замок. Даже сейчас, в преддверии солнцестояния, тень стоящей позади горы начинала покидать территорию только на полпути к полудню.

На узкой дорожке, ведущей к замку виднелась россыпь обрушившихся с горы валунов. Впрочем, её удалось объехать. Ал-Дегир пообещал, что амахаги расчистят путь, благо они были привычны к такому труду и знали нужные уловки.

Повреждённые во время последней битвы ворота рассохлись и никуда не годились. Наёмникам с трудом удалось их открыть — заржавели петли. Во дворе ощущение мрачности усилилось тенью от высоких глухих стен, делающих его похожим на колодец, и от самого трёхэтажного замка с редкими окнами-бойницами в сплошной вертикальной стене, похожими на щели в забрале угрюмого воина. За ним тоже наблюдалось нагромождение булыжников, нападавших сверху за все годы запустения. К счастью, тыл защищала небольшая скала, о которую раскалывались скатывающиеся сверху камни, иначе зданию могло бы не поздоровиться. Несколько обломков пробили крышу одноэтажного правого крыла. Деревянные дворовые постройки превратились в груды гнилых брёвен.

Когда процессия вошла в здание, справившись с окованными железом дубовыми дверьми, Аина лишь укрепилась в ощущении, что над всей долиной витал некий зловещий дух, напоминавший ту заброшенную деревню в лесу и особенно ощутимый в самом замке.

А Клед ещё никогда не чувствовал такую плотность Смертной Тени — его даже замутило: видимо, побоище здесь было страшным, хотя ни тел, ни обломков мебели в помещениях не осталось.

Петра же, растерянно озиравшаяся во дворе, прикидывая необъятные масштабы работ, необходимых для того, чтобы сделать замок пригодным для жизни, оказавшись внутри, наоборот, почувствовала некое сродство с этим местом. Представляя, как всё здесь обставит, она расслабилась и даже слегка заулыбалась.

Из восемнадцати наёмников пожелали остаться только пятеро, не считая Рамона. С остальными договорились, что они за дополнительную плату помогут расчистить двор и растопить камины в следующую пару дней, пока не начнут прибывать амахаги. Но на другой же день все они потребовали расчёт, ссылаясь на то, что им снились кошмары. К счастью, первые аборигены прибыли к вечеру того же дня и потихоньку закипела работа.

Только одно огорчало: Клед уехал в день прибытия, лишь слегка отдохнув. Петра очень надеялась, что удастся ещё хоть раз, если не переспать, то хотя бы на массаж его уговорить, но увы.

Наречённый не потрудился объяснить причину столь спешного отъезда, но на самом деле ему было невмоготу там находиться. Стены давили на него, дыхание затруднялось, через два часа его начало всерьёз тошнить. А многозначительные взгляды Отступницы и кочевницы только добавляли ситуации невыносимости. Клед запутался в своих чувствах, не мог понять, что правильно, что неправильно, и вообще не хотел ничего решать. Он мечтал вырваться на волю и остаться один, сам себе хозяин. Иначе что же это за Вольница?

Выигранную на отборочном турнире кханду пришлось оставить — Петра почему-то настаивала на том, что её должен защищать именно этот клинок. Попросила Рамона обменяться. Тот был лишь рад — его собственный меч был намного проще и тяжелее. Но Клед не жалел — форма тёмного клинка, диктовавшая, что с ним можно делать, а что нет, ему не нравилась, не подходила к привычному стилю боя.

Тем более что Петра в компенсацию, помимо обещанной платы, подарила ему свои «когти корса». Потому что якобы так и не смогла их освоить. Сказала — закажет лучше такие, как были у неё раньше, а пока обойдётся стилетом. Если он ей вообще пригодится.

С одной стороны, это оружие было слишком «парадным», чтобы пользоваться им. С другой, за него можно было выручить хорошую сумму на клинок получше Рамонова, хотя Вольницу и с этим можно догулять. А в Обители выдадут казённый, если он вернётся. В конце концов, меч нужен ему больше для острастки бандитов, а управиться с ними можно и кинжалами. Ведь с третьей стороны, такие же были у Алины… Клед видел, как она ими ловко орудует, и поддался непонятному любопытству тоже освоить. И пусть Петра думает, что он сохранил их на память, если ещё когда-либо встретятся.

Аина вообще пропустила момент его отъезда, готовя спальни вместе с Эльбой. Наверху остались кое-какие кровати и даже неистлевшие перины с подушками — воздух в долине был не в пример суше Края Восьми Озёр, видимо из-за ветров, которые в самом деле постоянно дули, казалось, со всех сторон.

Девушка планировала дождаться приезда старейшин и старост в надежде, что сможет почерпнуть из переговоров что-то полезное для себя в случае, если удастся восстановить титул. Петра не возражала, надеясь на то, что та сможет, если не подсказать что-то полезное, то хотя бы успокоить их по поводу нартов.

Внезапный отъезд Кледа царапнул душу Аины внезапной горечью. Конечно, он ей ничем не обязан, но всё-таки они были напарниками в течение нескольких недель. Мог хотя бы попрощаться! Она пыталась отмахнуться от своей досады, как от чего-то неважного, но под ложечкой поселилась нехорошая сосущая пустота. Краски внезапно поблекли, энтузиазма поубавилось, навалилась апатия. Под завывания ветра в окнах-бойницах постоянно хотелось спать…

* * *

Пока Клед возвращался на Тропу Войны, им завладела идея о том, что Санат мог иметь ввиду всю юго-восточную полосу баронств, а не только самый юго-восток. Просто изначально он полагал, что разорённые замки есть только на самом восточном краю, а с тех пор, как услышал про Гостердом, усомнился и решил, что необходимо проверить всю границу. Поэтому повернул не обратно на северо-восток, а на юго-запад.

Он рассчитывал выйти по краю болот к Нивзену и там разузнать про самые южные замки. Если других бесхозных не окажется, направится в Гостердом уже оттуда. Всё равно напрямик в это баронство никак не попасть, хотя оно и находилось по другую сторону Края Восьми Озёр от Малфирдома, но, если верить отряду из гостердомского гарнизона, разделявшие их горы были непроходимы. И пусть сейчас замок занят, он может сделать вид, что хочет вступить в Дружину Совета, чтобы осмотреться. Крепость из него сделали не так давно, уже после беседы с Санатом, а значит, Меч мог быть там.

Путешествие проходило в одиночестве, хотя время от времени Клед чувствовал, что за ним кто-то наблюдает из-за деревьев. Видимо, это были дозорные из долинных поселений. Но знак, о котором они условились ещё в Йени-Махе, чтобы пометить свиту новой баронессы — благоухающая веточка пряного растения тарсельт с неувядающими глянцевыми листьями на шапке, — хранил его от какого-либо выяснения отношений с местными. По вечерам он слышал их пересвист, разносящийся далеко, отражаясь от скал, которые едва виднелись по обе стороны вдалеке.

Только под конец пути по гряде холмов, разделяющей озёра, когда Тропа начала ощутимо забирать к восточной гряде, навстречу ему вышел какой-то юноша амахаги и пригласил переночевать в их деревне. Поскольку Кледу надоело питаться всухомятку запасами, которые он вместе с маленькой вьючной лошадью получил на дорогу, а ещё не мешало помыться — желательно в баньке, а не в реке — он согласился.

Селение, расположенное на последнем из северного ряда озёр, называлось Самтти-Махам и было устроено по тому же принципу, что и самое первое: причал на воде и хозяйственные постройки на берегу. О баньке ему не пришлось даже просить — она была уже растоплена. После его накормили сытным праздничным ужином — у старосты был день рождения, который отмечали всей деревней у большого костра на берегу, и забросали вопросами.

Пришлось как можно осторожней, выбирая слова и факты, чтобы не создать предвзятого впечатления, рассказывать о леди Петре, об Ордене Смерти и о службе на границе. Конечно, о последнем распространяться не полагалось, но амахаги жили далеко от западных гор, к тому же, выказывали необычайную осведомлённость о тех существах, которых он там повстречал. По крайней мере, именно от одного из юношей прозвучал вопрос о гномах.

Ещё от них Клед узнал названия «демонов», из-за которых сгорели или утонули его товарищи: саламандры и мериды. Хотя, согласно местным преданиям, это были всего лишь духи стихий. Существовали ещё сильфы и тролли. Считалось, что именно сильфы устраивают сквозняки в Замке Семи Ветров — местное название Малфирдома; а с троллями обязательно необходимо договориться о добыче алмазов. Местные предпочитали не трогать «проклятые камни», но всегда оставляли подношения духам воды и ветра при рыболовстве, воды и земли при сборе растений, севе и жатве, земли и ветра при дальней поездке и выпасе скота, а также огня при всяком его разжигании.

Правда, интересовались необычными существами, в основном, подростки и дети. Для взрослых всё сводилось к практичности: чтобы тролли не вытоптали поля, мериды не потопили лодку, сильфы не заморочили голову, вынуждая заблудиться, а саламандры не устроили пожара. Поэтому пришлось опустить ужасы военных действий и облечь всё чуть ли не в сказочную форму. Впрочем, в итоге он впервые рассказал кому-то постороннему, как погиб его единственный друг, Алан, и после этого надолго замолчал, погрузившись в печаль, внезапно затопившую его сердце.

Поскольку ночь давно вступила в свои права, взрослые за это время отправили молодёжь по домам, ссылаясь на то, что гость устал. Так что, когда Клед вынырнул из воспоминаний, у большого костра на берегу почти никого не осталось — только женщины собирали остатки после пира да мужчины тщательно тушили огонь. Его уложили на лавку в гостевом доме — оказывается, такой был в каждой деревне для гонцов из других поселений, — и Наречённый впервые за последний месяц отлично выспался.

Будить гостя не стали, так что солнце успело подняться довольно высоко. А в передней его ждал Ал-Дегир.

— Что ты здесь делаешь? — удивлённо спросил Клед.

— Ты бы сначала умылся, — скептически отозвался тот.

Наречённый привёл себя в порядок и сел за стол. Помощник старосты Йени-Махи приглашающим жестом указал на накрытый льняной тряпицей завтрак. Там лежали остывшие лепёшки, несколько кусков рыбной солонины, мягкий сыр и кувшин молока. Клед с аппетитом принялся за еду, бросая на Ал-Дегира вопросительные взгляды и гадая, что могло случиться. Быть может, Петра послала за ним, чтобы вернуть по какой-то причине?

Но оказалось, что амахаги всего лишь отказывался покидать его, пока не уплатит долг жизни. Именно он попросил старосту при помощи свиста задержать путника, чтобы его нагнать. Сам Ал-Дегир дождался прибытия первых соплеменников в замок, прежде чем выехать вдогонку.

— Слушай, но ты же не можешь таскаться за мной, пока не выдастся случай меня спасти, — с досадой возразил Клед.

— Могу, — уверенно кивнул Ал-Дегир, и видя, неудовольствие самовольно назначенного «сеньора», счёл своим долгом его успокоить: — Великое Равновесие не терпит дисбаланса. Я обязательно тебе пригожусь, и, скорее всего, довольно скоро. Особенно, если ты и вправду вбил себе в голову пробираться по болотам.

Клед вдруг подумал, что местный проводник может оказаться очень кстати.

— Ты знаешь тропы? В смысле, чтобы не забрести в топь?

— Твёрдую дорогу я тебе найду. Но болота опасны не только этим. Они кишат змеями: мелкие могут тебя ужалить, а большие — задушить. А если встретится дикий яратик, то двух человек мало, чтобы его одолеть. Так что безопасной дорога не будет в любом случае.

— Всё равно мне надо туда, а объезжать тем путём, которым мы сюда пришли, слишком долго, — вздохнул Наречённый.

— Тогда одевайся, я пока соберу припасы, — невозмутимо ответил Ал-Дегир и вышел из дома.

* * *

Первый день путешествия по краю болот прошёл относительно удачно. Продвигались шагом, лишь изредка спешиваясь, чтобы лошади не проваливались слишком глубоко в мягкую землю под весом всадника. Но в большинстве мест плотно переплетённая корнями трав почва пружинила. Путь приходилось выбирать очень внимательно, чтобы не напороться на гадюк, целое гнездо которых Ад-Дегир указал Кледу издалека, чтобы тот знал, что высматривать.

Деревья здесь росли слишком редко и особой тени не давали, так что днём пришлось остановиться на привал — переждать самое жаркое время. Из-за высокой влажности дышать было трудно, а двигаться — тяжело. Клед даже вынужден был снять непробивайку, поскольку промок под ней насквозь.

Основную породу леса вокруг составляла такка — дерево с мягкой хвоей, похожей на тессу, только темнее. Ветви их причудливо изгибались, часто напоминая каких-то животных. Сам Клед не разобрал бы, что одна из веток — на самом деле удав, но Ал-Дегир его уберёг. Помощник старосты попросил Наречённого собрать побольше ягод такки, сказав, что вечером они пригодятся. Правда смягких чёрных плодов осталось мало, потому что сезон прошёл, в основном, попадались либо уже подсохшие твёрдые, либо ещё совсем зелёные. Клед разжевал одну спелую и тут же сплюнул — вкус был резкий и острый. Ал-Дегир рассмеялся и сказал, что это не для еды.

По правую руку тянулись каменистые взгорья, подняться на которые, однако, не было возможности. Так что приходилось тащиться вдоль них. Единственным плюсом было то, что вода собиралась в любом углублении мягкой почвы, даже в следах от копыт. В питьё она, конечно, не годилась, разве что лошадям, но Ал-Дегир ловко очищал её, пропуская через мешочек с песком и углём. На дневном привале он сварил напиток из игольчатых листьев какого-то кустарника, который приятно пах, на вкус немного горчил, зато отлично бодрил.

Чтобы хоть как-то увеличить пройденное расстояние, остановились только после наступления сумерек. Кледа сразу же принялись донимать местные комары, которые были меньше, летали тише, но жалили злее, чем привычные. Вот тут-то и пригодилась такка. Ал-Дегир посоветовал ему сразу натереть руки, лицо и шею спелыми ягодами, а сухие и зелёные ссыпал в котелок и сделал отвар.

Костёр тоже разожгли из древесины такки, и остро пахнущий дым немного разогнал насекомых. А потом они сами натёрлись отваром и смочили лошадей, когда тот остыл. Оказалось, что эта такка на редкость полезна: её аромат не только отгонял кровососов, но также нейтрализовал запах пота, если натереть соком подмышки, процеженным отваром можно было обеззараживать раны и кожные воспаления, а также лечить простуду, принимая его внутрь.

Кледу очень понравился запах спелых ягод — он вполне мог заменить ароматическую воду, которая была почти израсходована за время пути, благо условия располагали к её использованию. Такка пахла менее ярко и не выдала бы в нём богача, а комаров отпугивала намного лучше. Наречённый решил, что нужно будет непременно набрать ягод про запас. Спросил у Ал-Дегира, можно ли как-то сохранить отвар для длительного использования, и оказалось, что всё очень просто — надо лишь смешать его напополам с водкой, а для сохранения действенности сделать сам отвар погуще, либо же сразу настоять водку на ягодах в течение двух недель. Помощник старосты также посоветовал добавить туда листики аклила — кустарника, из которого они днём пили напиток, — для смягчения запаха и усиления целебного воздействия при приёме внутрь.

— Завтра нужно быть вдвойне осторожными, — сказал Ал-Дегир, устраиваясь на ночлег после ужина — первая стража была за Кледом, который позже проснулся. — На пустоши велика вероятность встретить яратика. Они туда выбираются, чтобы счистить грязь, валяясь на камнях. Там большая осыпь — сель когда-то сошёл с горы.

— И чего нам ожидать в таком случае?

— Всадников они не любят — воспринимают как угрозу. А нрав у них дурной. Если погонится, придётся удирать. Только для лошади там высока вероятность сломать ногу. Самым разумным будет добраться до ближайшего дерева и запрыгнуть с коня на него. Справишься? — Клед кивнул — ветви у такки невысокие и почти горизонтальные. — Если повезёт, лошадь убежит, а яратик отстанет.

— А если не повезёт? — в Ордене учили готовиться к худшему.

— Тогда придётся убивать, — вздохнул Ал-Дегир, косясь на свой лук.

— А их шкуру в живом виде реально пробить стрелой? У нас в Ордене полный доспех для Воинов делают из их кожи. Из лука не берёт, разве что в упор. Издали пробивали только гномьи самострелы, — после вчерашнего вечера в деревне, Клед понимал, что перед амахаги скрывать происходившее на западной границе нет смысла.

— Где это ты успел гномов повстречать? — удивился спутник.

— В Западных горах, — Наречённый забыл, что помощника старосты не было у костра.

— Надо же, я думал, им больше нет хода в наш мир… — всё-таки тот не удивился.

— Там прорыв был, — скупо пояснил Клед.

— Ну так-то да, не пробьёшь, — вернулся к теме Ал-Дегир. — Только если в глаз попасть. И то, вряд ли убьёшь — хорошо, если заставишь обратиться в бегство. Эх, жаль, я не взял с собой «мунду». Но кто же знал, что тебя понесёт на болота?

— А как вы обычно на них охотитесь? Ты что-то об этом упоминал. Может, получится адаптировать тактику?

— Забудь. Для этого нужен целый отряд загонщиков с копьями и яма. У нас обычно такая охота проводится раз в год, осенью, когда они вылезают погреться на холмы. На те взгорья можно подняться от деревни, и там есть специальное ущелье с острыми камнями на дне. Яратика загоняют туда и два дня кормят ядовитыми жабами, чтобы парализовать. Одних этих жаб загодя ловят неделю.

— Я слышал, в южной Обители, — перебил его Клед, — где яратиков специально выращивают ради кожи, их держат в сонном состоянии при помощи болотного дурмана. Тут его никак не найти?

— Если бы тут рос дурман, мы бы сами с тобой не проснулись, — усмехнулся Ал-Дегир. — У ваших на юге целая система, чтобы держать зверей в загонах, а самим не надышаться. Можно, конечно, использовать ягоды, но мы предпочитаем жаб, потому что от дурмана яратик может впасть в бешенство и разодрать себе шкуру об скалы. Сам понимаешь, охота насмарку.

— А если насадить его на кол, как кабана? — спросил Клед.

— Сразу понятно, что ты никогда не видел яратика, — скептически усмехнулся Ал-Дегир. — Он весит, как десять кабанов, и просто сломает древко своей тушей. А даже если проткнёшь, то задавит — держать-то придётся руками. Тут годятся только полностью железные копья, которыми мы окружаем тропу, чтобы он с неё не сошёл. Штука эта, сам понимаешь, тяжёлая, и в поход такое с собой не возьмёшь. А тут и обычный-то кол не из чего выстрогать.

Помощник старосты обвёл руками окрестности. Клед вздохнул, вынужденно признавая его правоту: стволы и ветви у такки были кривыми и непригодными для такого дела.

— В общем, когда яратик в яме оцепенеет, кто-то спускается вниз на верёвке и протыкает ему глаза. Для этого тоже нужны специальные ножи «мумнду» в форме тонкого полумесяца, чтобы достать до мозга, иначе эту тварь сложно убить. Даже если я попаду в глаз из лука, то, скорее всего, просто ослеплю и разозлю его. А такая туша запросто может сломать такку, на которой мы, скорее всего, будем сидеть.

Перед Кледом забрезжила надежда. Он достал из сумы подарок Петры и показал «когти корса» спутнику:

— А такие кинжалы не подойдут?

— Дай-ка посмотреть, — оживился Ал-Дегир.

Он внимательно осмотрел оружие со всех сторон, судя по всему, прикидывая углы вхождения, взвесил в руке, и посветлел лицом:

— Да, такой штукой можно попасть в мозг. Но для этого придётся оседлать разъярённого яратика…

— Ну, нас неплохо тренировали в Ладонях… — начал Клед.

— Нет, — решительно перебил его Ал-Дегир. — Ты не знаешь, как устроен их череп и вряд ли попадёшь с первого раза, куда надо. А тогда он тебя сбросит — хорошо, если не прямо на рог — и затопчет, даже если ослепнет. Это должен быть я. Ты позволишь оставить их себе, пока мы не пройдём опасное место?

— Конечно, — без колебаний кивнул Клед.

— Не жалко такую красоту? — спросил Ал-Дегир, кивая на драгоценную отделку.

— Мертвецу красота уже безразлична, — пожал плечами Наречённый.

Помощник старосты согласно кивнул, спрятал кинжалы в котомку, которую подложил под голову, и улёгся. Вскоре размеренное дыхание дало знать, что он спит.

А Клед остался прислушиваться к незнакомым звукам вокруг. Хотя какие-то из них были вполне узнаваемы: например, пение жаб, пыхтение наведавшегося к костру ежа и крики сыча или кого-то из его близких родственников — одна жёлтая сова с белым брюхом бесшумно пролетела неподалёку. А вот другие — вроде скрежещущего стрёкота насекомых, гудящего токования какой-то птицы и утробных вздохов трясины — сначала были непривычны, но к концу вахты столько раз повторились, что перестали вызывать тревогу. Правда, один раз кто-то истошно заорал так, что у Кледа чуть сердце не выпрыгнуло, но, судя по тому, что остальные звуки сразу же возобновились, это тоже был кто-то из обычных обитателей болот.

* * *

Утром Клед выспаться не успел — Ал-Дегир поднял его ни свет ни заря, чтобы пройти максимальное расстояние до дневной жары. Он надеялся пересечь пустошь ещё до обеда. Наспех позавтракав, путники выдвинулись вперёд.

Где-то через час почва стала заметно плотнее, начали попадаться камни. Местность немного повысилась и вскоре под копытами лошади Кледа регулярно зацокало. Они остановились у последней группы деревьев. Дальше лежало щебнистое всхольме, образованное осыпающимися скалами на севере. Видимо, лавины сносили взрослые деревья, сухие ветви которых торчали тут и там из-под камней или валялись, сломанные. Только из-под валунов, где нанесло побольше земли, пробивались совсем молодые, словно игрушечные, деревца такки.

— Может, поведём лошадей под уздцы, чтобы не провоцировать яратика, если попадётся на пути? — спросил Клед, пока Ал-Дегир крепил на копытах своей и вьючной лошадок некое подобие местных «лаптей».

Он сплёл восемь маленьких, но плотных, многослойных «лапотков» ещё вчера по дороге, и теперь стало понятно, для чего. По большей части амахаги ездили по мягкой местности, так что копыта нуждались в защите только при подъёме в горы, что случалось нечасто. Но здесь, на пустоши, если придётся быстро скакать, они нужны.

— Не пойдёт, — возразил тот. — Яратик точно так же может кинуться и на пешего, а мы, пока будем гадать, бросится или нет, потеряем драгоценное время, чтобы вскочить в седло. Уж лучше сразу верхом. Если духи болот смилостивятся, никого и не встретим.

После этого помощник старосты отошёл к ближайшему дереву и стал что-то неразборчиво бормотать, совершая явно ритуальные действия: бросил на землю щепотку какой-то пыли из мешочка на поясе, плеснул под корень такки водицы из фляги, извлёк откуда-то целый моток разноцветных обрезков ткани и повязал один на ветку, а под конец погладил ствол.

— Ты тоже плесни из фляги и завяжи молитву, — сказал он Кледу, закончив.

— Как это «завязать молитву»? — не понял тот.

— Оторви от чего-нибудь полоску ткани или хотя бы длинную нитку и повяжи на ветку, как подношение сильфам, вода под корень дерева будет подношением меридам, но земля из другого места у тебя с собой вряд ли есть, так что хотя бы духов воздуха и воды попроси, чтобы мы спокойно прошли пустошь.

Первым порывом Кледа было отнестись к таким суевериям скептично, а потом он одёрнул себя: как знать, если бы на западе с ними были амахаги, может, кое-кто из Когтей, павших жертвой «взбесившихся» стихий остался бы жив… Так что он извлёк из сумы палантин, на котором давно разболталась крайняя нитка, да всё некогда было подрезать, выдернул её и привязал рядом с ленточкой Ал-Дегира. Потом вылил пару глотков из фляги на землю. Вспомнил, что подобрал на первом привале после отъезда из замка несколько любопытных разноцветных камешков, извлёк один из них и бросил на землю. Мысленно попросил у духов этой местности безопасного прохода и прислонился ко лбу стволом. Ал-Дегир одобрительно кивнул и взмахнул в седло.

Не успели они потерять из виду дерево, на котором развевались их «молитвы», как обнаружили яратика, лежащего за группой больших валунов, которую они объехали сверху. Конечно, никакие картинки из учебников, даже изображавшие рядом человека для сравнения, не могли подготовить Кледа к виду огромной чёрно-бурой туши с зубастой пастью и устрашающих размеров рогом на лбу, которая при виде них заворочалась в попытках подняться на ноги.

Ал-Дегир жестом скомандовал поворачивать назад, и они стали осторожно отходить за валуны, чтобы не спровоцировать нападение поспешным бегством. Правда, лошади сами стремились ускорить шаг, так что приходилось их придерживать, в надежде, что пронесёт. Но увы… Когда они почти добрались до противоположного края преграды, яратик вышел из-за валунов и уставился на них недобрым взглядом. Немного «подумав», он взревел так, что лошади сорвались в галоп вниз по склону. Яратик бросился вслед. Земля задрожала.

Спину Кледа обожгла волна страха, которую он одним вдохом собрал и преобразовал в боевую готовность. Все мысли вылетели из головы, осталось только тактическое восприятие. Зрение обрело небывалую чёткость, а движения — экономность. Ал-Дегир махнул рукой в сторону нескольких такк, сохранившихся в «тени» валунов, не пускавших последующие осыпи, крикнув:

— Давай туда!

К счастью лошади худо-бедно повиновались. Ал-Дегир ловко зацепился за ветку с первого же захода, привстав в седле, и тут же оседлал её, забросив ноги благодаря инерции, а вот Клед не успел. Он собирался вскочить на то же дерево, но лошадка амахаги, освободившись от всадника, бросилась вниз по склону ему наперерез, так что его конь встал на дыбы, и момент был упущен. Наречённому пришлось проскочить дерево, прижавшись к лошади. Яратик набирал скорость на склоне и вернуться не получалось.

— Заводи на меня ещё раз! — прокричал Ал-Дегир.

Клед обскакал валуны по кругу стороны. К счастью, на подъёме тяжеленный зверь отстал, но погони не бросил. У Ал-Дегира было время приготовиться и прицелиться. Он даже успел выпустить три стрелы, стоя на ветке, но в глаз не попал, хотя они были навыкате и слегка возвышались над плоской мордой. Стрелы лишь слегка оцарапали кожу, и разогнавшийся зверь развернулся к дереву. Хорошо, потому что Клед не стал поворачивать наверх, понадеявшись на меткость амахаги, а на спуске яратик бы его догнал. Плохо, потому что огромная туша со всей дури ткнулась рогом в такку, и Ал-Дегир выронил лук, который был тут же растоптан. Ладно, хоть сам не упал.

Яратик снова оглушительно взревел и начал колупать такку рогом. Кора полетела в стороны. Долго дерево не протянет.

Клед выдохнул «Смерть, я иду!», как полагалось при безнадёжных атаках, и развернул коня к зверю, планируя отвлечь его на себя, но тут Ал-Дегир спрыгнул твари на холку.

Яратик на несколько мгновений растерялся, вертя головой в попытке увидеть противника. А помощник старосты, не теряя драгоценного времени, подтянулся повыше и со всей дури воткнул зверю в глаза драгоценные «когти корса». Тот снова взревел, на этот раз в агонии.

Клед едва успел допинать пятками не горевшего желанием приближаться к чудовищу коня, чтобы сдёрнуть старосту за ворот с падающей туши. Приземление было, конечно, не из мягких, но по крайней мере, того на придавило.

Наречённый спрыгнул на землю и поспешил к спутнику. Цел ли? Ал-Дегир морщился и шипел, но сел сам и принялся себя ощупывать. Похоже ничего не сломано, слава всем богам! Только руку одну ободрал до крови и немного лицо, когда неловко перекатился через бок.

Кледа охватил запоздалый мандраж, и он опустился на камни рядом:

— Ну ты смельчак! — уважительно сказал он товарищу.

— Выбора не было, — криво усмехнулся тот. — Промедли я хоть немного, он снёс бы дерево. Или скинул бы меня на рог.

— Так или иначе, долг жизни ты мне вернул, — тоном, не терпящим возражений заявил Клед.

К счастью, помощник старосты не собирался спорить. Он только досадливо поморщился, отделяя подраную рубаху от ран:

— Придержи благодарность до Княжеств. Это мог быть не последний яратик на пути, мы ведь только вступили на пустошь.

— Тогда не стоит ли нам поторопиться? А то вдруг «друзья» этого парня набегут?

— Нет, яратики — одиночки, — амахаги освобождался от одежды без малейшей спешки. — Так что для нас сейчас самое безопасное место — здесь. Мне надо прийти в себя и обработать раны.

Он по особому засвистел и обе сбежавших лошадки — вьючная и верховая показались из-за гребня насыпи, окаймлявшей распадок под валунами, в котором они сидели. Похоже, недалеко ушли, почуяв, что яратик отстал. «Лапотки» у них на копытах слегка размотались, но пока ещё держались.

* * *

Ал-Дегир порвал испорченную рубаху на тряпки, промыл раны остатками таккового настоя и перебинтовал руку. Клед тем временем сходил за водой вниз по склону. У края осыпи была небольшая заводь с чудом прозрачной водой. Помощник старосты пояснил, что камни очищают воду почти так же, как песок и уголь. Он за это время, кроме перевязки ран, успел развести костерок в тени валунов, с той стороны, где валялся яратик, когда они на него наткнулись.

Пока Клед собирал сушняк для подкормки огня, Ал-Дегир извлёк «коги» из глазниц мёртвого зверя и отпилил у яратика рог. Петрины ремни пришлись сухощавому мужчине впору, так что теперь он щеголял ими поверх полотняной жилетки, которой заменил рубаху.

Пора было пообедать. Наречённый бросал остатки мяса в котелок для похлёбки, а амахаги в это время вытачивал рог изнутри странным инструментом, похожим на заострённую стамеску с зубчатыми краями.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Клед.

— Вытачиваю рог, чтобы можно было трубить, — ответил Ал-Дегир. — Потом он затвердеет и сделать это будет намного сложнее.

Некоторое время спустя он вздохнул и отложил свою «стамеску», разминая уставшую ладонь:

— Надеюсь, не сочтёшь за дерзость, если я наконец задам тебе вопрос, который меня терзает от самого Сатти-Маха?

— Конечно, — удивился Клед. — Почему ты раньше не спросил?

— Потому что долг обязывал меня следовать за тобой, куда бы ты ни пошёл, дабы быстрее его отдать. Но теперь, когда он уплачен, я могу спросить.

— Спрашивай.

— Вот на черта тебе сдался этот Нивзен?

Наречённый слегка опешил от постановки вопроса, немного поколебался, но почувствовал, что после пережитого вместе приключения они больше не чужие, а братья по оружию, и таиться глупо.

— Я ищу один старинный предмет, принадлежавший моему роду. У меня есть сведения, что он спрятан в одном из разорённых баронских замков на юго-восточной границе. Вот я и решил, что имеет смысл проверить все, двигаясь с Юга на Север, раз полпути в эту сторону уже пройдено. Да и возвращаться потом в свою Обитель на Северо-Запад так будет проще. Хотя…

Он хотел высказать пришедшую почему-то лишь сейчас идею, что можно было начать и с Северо-Востока, а потом подняться к Мохавену через сердце Свободных Княжеств, Агабру… Но нет, такой вариант был отвергнут, поскольку, если он не найдёт Меч, то будет вынужден попытать счастья в захваченной нартами Сагате — вдруг им удалось вернуть себе реликвию? Но тут Ал-Дегир, спрятавший лицо в ладони ещё на словах об Обители, поднял на него глаза с таким страдальчески-ироничным выражением, что Клед осёкся.

— Дальше на Юге нет разорённых баронских замков, — выдал помощник старосты. — Самым южным замком, разорённым ещё до войны был Палесдом, стоящий как раз за этой грядой, — он махнул рукой на северо-восток. — Но там быстро отыскался наследник. А вот Гостердом южный князь никак не желал отдавать, находя изъяны во всех претендентах. Он долбил горы в поисках прохода на нашу сторону, а если повезёт, то и алмазов напрямую. Но он не уважал духов горы, и тролли на него осерчали — завалили тоннель и чуть ли не его самого. С тех пор замок и стоял заброшенным, пока его недавно не прибрала к рукам Дружина Совета.

— Мы встретили людей оттуда, — подтвердил знание об этом замке Клед. — Но они сказали, что с той стороны в Долину Озёр не попасть.

Ал-Дегир выразительно хмыкнул.

— Что, всё-таки есть тропа? — оживился Наречённый.

— Есть, конечно, — ухмыльнулся помощник старосты. — Только пешая. Главное — знать, куда идти.

— Жаль, что верхом нельзя, конечно, — с сомнением протянул Клед.

Он призадумался о том, что пешком далеко не уйдёшь. Деньги на новую лошадь у него теперь, конечно, были, но тогда до истечения Вольницы точно придётся обеспокоиться ещё каким-то заработком, да и не факт, что до Пестердома удастся дотянуть по разорённой-то местности…

— Знаешь что я тебе могу предложить? — сказал Ал-Дегир. — Я попробую выкупить твоего коня. Если духи будут милостивы, ты получишь камень, за который можно приобрести несколько лошадей на той стороне.

— Алмаз? — оживился Наречённый.

— Если повезёт. Надо найти голубую глину. Тебе не попадалась по дороге за водой?

Брови у Кледа поползли наверх:

— Я думал, алмазы добывают в шахтах внутри гор…

— Так тоже можно, если надо много, — лукаво ухмыльнулся помощник старосты. — Но нам ведь много не надо, верно?

— Конечно…

В попытке переварить удивительное новое знание Клед внезапно вспомнил, что оскользнулся у воды на странном серо… Да! Пожалуй, синеватом глинозёме.

— Слушай, кажется, я видел нужную породу.

— Вот и отлично! Есть у тебя с собой что-нибудь из поскони?

— Да, портянки.

— Отлично! Сейчас поедим, я объясню тебе, что делать, и ты пойдёшь мыть алмазы, а я — подать весточку своим. Негоже бросать такую добычу. За эту кожу можно много выручить в Княжествах. Да и мясной пир на Озёрах давно не закатывали…

— Погоди, ты далеко? — забеспокоился Клед.

— Нет, мне всего-то надо немного подняться ктому краю горы, где скол, видишь? — он указал на срезанный угол скальной возвышенности на северо-востоке. — Звук отразится от следующей и дойдёт до Сатти-Маха, точнее до их дозорных в горах.

Ал-Дегир потребовал портянку и быстро смастерил при помощи своей «стамески» раму для неё из подручных веток. У него так ловко получалось делать вещи из растений на ходу, что Клед на миг позавидовал. А потом напомнил себе, что каждый хорош в своём деле, которому обучался сызмальства. Его стезя — война, хоть и выбрал он её не сам. Нарты сделали это за него, перебив семью. А может, это произошло ещё раньше, когда его выбрал Меч…

Затем помощник старосты попросил посмотреть те разноцветные камни, которые собрал Клед, чтобы выбрать из них подходящую «жертву» для троллей. Как ни странно, больше всего его заинтересовал тот камушек, который подарил Наречённому после беседы на Западной границе Санат, хотя в сравнении с остальными он выглядел совершенно непримечательно — обычный серый голыш. Но Ал-Дегир в нём что-то увидел и уверял, что лучше всего подарить именно этот.

Клед не хотел этого делать, помня о том, что волшебник наказал передать его своей половинке при встрече. Отдать его было всё равно, что отказаться от мечты о любви, а к этому парень был пока не готов, хоть и смутно сознавал, что со временем, скорее всего, придётся. По крайней мере, если он вернётся в Обитель Смерти. Но ведь существовала вероятность, что он благополучно найдёт Меч, а тогда его долгом будет восстановить баронство, завести семью и хранить реликвию от злых рук дальше…

Помощник старосты уверял, что в благодарность за подобный подарок тролли могут подкинуть очень крупный алмаз. Они потратили на споры минут пять, но в итоге Клед отказался наотрез. В конце концов, ему нужно было совсем немного — лишь бы хватило на нового коня.

И Ал-Дегир отступился, уважительно кивнув — мол, хорошо, что на Наречённого не влияет жадность, и памятный подарок для него дороже возможного богатства. Это соответствовало кодексу самих амахаги, которые никогда не добывали камни ради наживы. Помощник старосты выбрал другой, синеватый камень со слюдяными включениями и даже оказал Кледу высочайшее доверие — научил наговору, который следует прочитать перед началом работы. Ко всему прочему, нужные слова рифмовались на языке амахаги, так что пришлось постараться, чтобы выговорить их и запомнить, а также принести страшную клятву никогда, никому, ни под каким предлогом не пересказывать эти слова и их значение.

После обеда они разошлись. Ал-Дегир заверил, что сородичи яратика сюда не сунутся, пока туша того не начнёт смердеть на всю округу, чего он как раз старается избежать.

Кледу понадобилось какое-то время, чтобы снова найти то место, потом, сосредоточившись, прочитать наговор, бросить камешек на насыпь и посмотреть, куда он скатится. Не то, чтобы он всерьёз верил в эти камлания, но исключить влияния духов тоже не мог. К тому же, такой способ выбрать место был ничем не хуже подбрасывания монетки или тыканья пальцем наугад.

Он загрёб странный сизоватый грунт — не то глину, не то песок — и спустился к воде, чтобы вымыть всё лишнее. Ал-Дегир объяснил ему, как это делать и что искать. В первой же порции нашёлся один небольшой прозрачный камень с сизоватым краешком. Выглядел он совсем непрезентабельно, но кристаллическая форма прослеживалась и острая грань оставила чёткий след на валуне под боком.

К исходу второго часа, когда его нашёл Ал-Дегир, справившийся со своей задачей, у него было четыре кристалла разной степени чистоты. Помощник старосты подтвердил, что это алмазы, за которые в Астене дадут до десяти золотых монет, а посему путники решили сворачиваться и возвращаться, благо жара уже спала.

Заночевали они примерно в том же месте, что и в прошлый раз, встретив по пути группу из десяти амахаги с целым табуном вьючных лошадок, отправлявшихся разделывать яратика.

Вечером Ал-Дегир, во время пути закончивший вытачивать сердцевину рога, отшлифовал его снаружи и торжественно вручил Кледу, сообщив остальным, что отныне Наречённый — их брат по охоте. Предложил ему сыграть клич, чтобы его могли узнать при надобности — оказалось, что у всех, кто носил приставку «Ал» были такие рога, звучавшие немного по-разному.

Свежеиспечённый Ал-Клед набрал побольше воздуха в лёгкие и дунул со всей мочи, но получился лишь некрасивый хрип. Все беззлобно засмеялись, уверяя, что с первого раза ни у кого не выходит. Помощник старосты показал ему, как правильно дуть — настойчиво, но осторожно — и после пары попыток Наречённому удалось извлечь достаточно звучный и довольно внушительный рёв.

Амахаги по очереди подходили, чтобы обняться и похлопать нового «собрата» по спине. Его угостили пивом из такки, которое везли с собой в многочисленных бурдюках для обработки мяса. Вкус был довольно странный, немного гнилостный, впрочем, ронг ему сначала казался таким же. Пьянила «таккита» не сильно — в самый раз, чтобы немного расслабиться. Долго засиживаться у костра не стали, зато дежурить ночью не пришлось — вахту взяли на себя местные.

На следующий день заночевали в Сатти-Маха. Возвращаться на Тропу Войны не стали. Ал-Дегир провёл Кледа по северо-западным склонам холмов через Симум-Маха до Акодамт-Маха — таких же водных селений, стоявших на северном каскаде озёр выше Сатти-Маха. Эти озёра были поменьше, а вокруг Акодат-Маха плодородной земли было совсем мало, зато много лесистых гор с дичью. Это озеро находилось почти точно на линии между Малфирдомом и Гостердомом.

Больше всего Кледа поразило то, как его везде принимали с распростёртыми объятиями. Весть о том, что Наречённый стал «братом по охоте» уже облетела озёра буквально на крыльях ветра, и стоило им с Ал-Дегиром появиться, как их селили в гостевом доме, кормили, поили и подходили послушать историю про яратика, а потом совершенно безвозмездно накладывали припасов на дорогу.

Эти люди, несмотря на небольшую численность, жили сплочённой общиной, были в целом открыты и доверчивы, а кому-то могло показаться, что даже наивны… Если забыть о том, как их встретили на границе, и не слышать рассказа о «тёмных временах»: когда в Замке Семи Ветров правил князь Кагар, амахаги скрывались в горах, живя впроголодь, но отказались ему служить и добывать алмазы. Здесь никто не оставался без еды и крова, причём всё это предоставлялось безвозмездно. Но при этом нахлебников не было: детишки с девяти лет помогали по хозяйству, чем могли. Рай да и только! Но к сожалению, его придётся покинуть, ибо долг зовёт.

Клед без жалости оставил там свою лошадь и часть добра, чтобы не отягощать себя в пешем пути, распрощался с Ал-Дегиром, и, запасясь лёгкой пищей, выступил в горы с новым проводником, которого нашёл ему помощник старосты Йени-Махи.

Ал-Асмат был чуть постарше Ал-Дегира, но при этом энергичней. Он гордился тем, что знал не менее четырёх путей через якобы непроходимые скалы. Выбрал он «самый лёгкий», частично проходивший по глубокому узкому ущелью. Клед бы его так не назвал, но поверил на слово, что карабкаться через верх было бы ещё тяжелее. С непривычки постоянно смотреть, куда ставить ногу, чтобы её не подвернуть и довольно часто перелазить через нагромождения валунов было довольно утомительно. Но на второй день такое передвижение стало привычным, а на третий и вовсе автоматическим.

Пять дней спустя он уже с облегчением спускался к Гостердому, попрощавшись с проводником выше по склону, где кончался сложный маршрут. Ал-Асмат не испытывал ни малейшего желания знакомиться с дозорными крепости. Наречённый же, повстречав оных часом позже, сказал, что шёл с юга и заблудился, забрав слишком высоко в горы. Потому что обещал амахаги не выдавать их секретов.

* * *

Замок производил на Аину гнетущее впечатление, от которого она никак не могла избавиться, хотя старалась изо всех сил, потому что решила дождаться сбора старост.

Впрочем, с первой ночью последующее пребывание не сравнится — тогда многим приснились кошмары, в том числе ей: коридоры были завалены трупами погибших во время какой-то чудовищной битвы. Многих из них, казалось, растерзали звери. Которые обнаружились в главном зале: два гигантских… волка? Только морды уж больно толстые, как у сарлуков. Такие же лохматые загривки, и смотрящие вперёд короткие рога… А вот острых зубов слишком много, и лапы — скорее медвежьи, со страшными когтями. Монстры были утыканы топорами и копьями, словно ежи, и всё же смерть наступила, очевидно, в результате обезглавливания каким-то на диво острым клинком — срезы уж больно ровные. На высоком кресле, на возвышении, игравшем роль трона, под которым натекла лужа крови, сидел закованный в железные латы черноволосый смуглый коренастый мужчина. Шлем его был снят и валялся рядом, поперёк лица тянулась страшная рана, несмотря на которую он вдруг посмотрел Аине прямо в душу и жутко захохотал, так что она проснулась с криком. И с необъяснимой уверенностью, что видела князя Кагара из книги. Тогда получалось, что те зверюги были варгами — демоническими псами злодея. Неужели всё так и было на самом деле?!

По ощущениям после сна в это очень даже верилось. И казалось, что невидимые следы стольких смертей теперь вовек не выветрятся из замка. Однако, где-то к полудню «кровавое марево» чудом выцвело и больше не беспокоило ни её, ни оставшихся наёмников.

Единственное, что преследовало Аину — это ложные предощущения: например, что сейчас за поворотом коридора она нарвётся на айлильскую стражу хозяина; или что в столовой её ждёт этот ненавистный самозванец… А у одной из стен в кладовке возникла полная уверенность, что за ней начинается мрачное подземелье, в котором когда-то прятали леди Айеленну. И непонятно было, то ли воображение играет с девушкой злые шутки, то ли она действительно слышит эхо прошлого. Но искать потайной ход она не стала — совершенно не тянуло вернуться туда… Хотя все наваждения развеивались так же быстро, как возникали, стоило увидеть пустое помещение, так что в целом не слишком её донимали.

И всё же, здесь невозможно было представить себе какой-либо радости или счастливой жизни. Стены давили на Аину, и она в ожидании старост облазила все окрестности. Благо работников дня через три набежало достаточно, чтобы совесть больше не требовала от неё помогать новой баронессе по хозяйству. Усталость от горных прогулок заодно помогала быстрее уснуть, иначе на грани сна и яви продолжали мерещиться впечатления из прошлого, то и дело нарушавшие дрёму.

В одну из таких вылазок, где-то через неделю Аина наткнулась на довольно глубокую пещеру, к которой вело некое подобие тропы, местами заваленной скатившимися сверху камнями. Вход был прикрыт другой скалой, но дойти до конца её заставили довольно тревожные ощущения, как в первый день в замке. При приближении холодящие душу вибрации усилились и стали напоминать уж скорее заброшенную деревню, в которой хранился чёрный скимитар…

Аину пробрал озноб от мысли, что случившееся там может повториться. Но бросить находку просто так она не могла, поскольку эта пещера могла иметь прямое отношение к загадке Морены и её мрачных замыслов. Так что, немного поколебавшись, девушка за ужином рассказала о ней Петре.

Баронесса на удивление оживилась и попросила завтра же с утра показать ей это место. Пошли втроём с Эльби. Аина колебалась, стоит ли предупредить о том, какая опасность им может грозить, но не успела — Петра бесстрашно первой шагнула под тёмный свод, как только они зажгли факелы. Оставшимся дамам ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.

Вопреки ожиданиям, ничего потустороннего не случилось. Может, потому что их было трое, а может, вся жуть давно развеялась. Скалистый коридор с подтёсанными вручную полом и стенами привёл в почти круглый зал. В центре стоял большой тёмный камень с выдолбленной в верхушке чашей. Аина пошла вдоль стен и нашла кучу костей. Человеческих. Потом ещё одну. И ещё… Она содрогнулась. Значит, это алтарь для жертвоприношений?

— Что это? — требовательно спросила она, не в силах сдерживаться, поскольку чуяла, что Петра знает ответ.

— Это место первых посвящений Воинов Смерти, — не стала таиться Петра.

Девушка развернулась к ней с открытым ртом. И баронесса соизволила пояснить:

— Мало кто знает, но основоположником Ордена Смерти был именно князь Кагар. На самом деле его зовут немного иначе, но именно под этим именем он известен благодаря книге. Точнее, собственно организацией в нынешнем виде занялся его оруженосец, который был лично посвящён князем. В день решающей битвы он по приказу хозяина спрятался в горах именно затем, чтобы создать тайное общество. Именно на этом алтаре проводились все посвящения до тех пор, пока Орден не вышел из тени, не построил Обители и не создал артефакты. И да, ты верно всё поняла. В те времена ритуал требовал человеческого жертвоприношения. Но теперь… — она облизала губы. — Выйдите обе и подождите снаружи. Только факелы оставьте.

Аина взглянула на Эльбу, но та лишь невозмутимо достала из сумки запасные факелы, и девушке ничего не оставалось, кроме как помочь той поджечь их и повтыкать в имевшиеся на стенах скобы. После чего помощницы вышли на свежий воздух.

Всё-таки снаружи дышать было намного легче! И дело вовсе не в спёртом воздухе. От атмосферы в пещере Аину буквально подташнивало. Она спросила у Эльбы, что Петра может там делать, но та ответила «свои дела» таким тоном, что добиваться более подробных ответов расхотелось.

Они расположились на камнях на солнышке, которое пока ещё не сильно припекало, а лишь приятно грело и принялись ждать. Спустя какое-то время Аине послышался исходящий из пещеры то ли гул, то ли вой.

— Ты слышишь? — встрепенулась она.

— Оставь, — отрезала Эльба. — Это не нашего с тобой ума дело. Если будет нужно, она позовёт.

Пришлось ждать молча. Аина сорвала травинку, и стала её жевать, чтобы хоть чем-то заняться. Потом растянулась на камушке, наблюдая за полётом большой птицы в вышине. Для сипа она была маловата, а для стремглава великовата. Орёл? Да, по полёту похож…

Кстати, получалось, что Орден Смерти не зря так стремился посадить в замок Малфир именно своего человека. Они ведь наверняка изначально знали о присутствии здесь первого алтаря. Вот почему Петра так оживилась. Интересно, что они будут с ним делать? И имеет ли он какие-то свойства, которых лишены их теперешние артефакты? Или это просто реликвия? Но вряд ли постороннему просто так это расскажут. А соваться глубже желания не было. Как бы своими вопросами не вырыть себе яму.

Из пещеры продолжали доноситься странные звуки. Гул перешёл в уханье, потом в клекотание и наконец раздался протяжный рёв. Аина изо всех сил делала вид, что не обращает внимания, но на деле не могла не задаваться вопросом, что же там делала Петра под такой странный аккомпанемент. Барама иногда издавала отдалённо похожие зыки, когда камлала…

Девушка незаметно потянулась в пещеру ощущениями и вдруг с удивлением поняла, что мрачный ореол стремительно теряет силу. Совсем, как в замке. Только там всё прошло незамеченным. Неужели это тоже было делом рук Петры? В таком случае, похоже, Аина пристала не просто к Отступнице, а к очередной жрице той самой Тёмной Матери! И раз та без утайки рассказывала ей о своих делах, значит, тоже хотела прибрать воительницу к рукам… Впору задуматься, зачем она им всем далась!

Её размышления прервал слабый окрик из пещеры:

— Эльри!

Помощница сорвалась с насиженного камня и стрелой метнулась в пещеру, сделав Аине запрещающий жест. Как будто она сама не догадалась бы, что раз позвали только одну, второй не стоит входить…

Впрочем, минут через пять они обе появились. Петра выглядела измученной, но довольной — она чуть ли не сияла, правда, тьмой, а не светом. У неё даже морщины вокруг глаз разгладились… Девушка мысленно присвистнула. Про Бараму, наверное, тоже не зря говорили, что та жила слишком долго. И опыта ей было не занимать. И спорить с ней никто не решался. Хотя… Чёрт, она ведь служила Морене, хотя явно была намного старше той. Кто же тогда такая ахсара?

И снова Аина не успела додумать мысль — пришлось бодро улыбаться, чтобы скрыть своё волнение от таких страшных догадок. Ей всеми силами стоило прикидываться дурочкой, которая ничего не заметила и не поняла…

— Ну как, всё благополучно? — спросила она.

Петра кивнула с насмешкой, полной такого непередаваемого превосходства на ровном месте, что стала удивительно похожей на Морену. Боги, куда же Аина снова встряла? И не знак ли это, что от судьбы не уйти? Но нет уж! Дудки! Дождётся старост и свалит. Нужно забрать Меч. И нельзя нести его сюда. Ладно, потом подумает…

* * *

В оставшуюся до полнолуния неделю Аина старалась как можно меньше пересекаться с Петрой. К счастью, Отступница не предпринимала каких-либо попыток вовлечь её в свои дела, которые теперь вызывали нехорошие подозрения. Только один раз попросила помочь в поисках подземелья, которое должно быть в замке.

Девушка показала место в кладовке, где на неё накатила уверенность в наличии прохода. Думала, придётся вспоминать навыки поиска тайных дверей, но баронесса извлекла из ридикюля большой ключ и довольно быстро нашла скважину в щели между камнями. Выходит, и этим её снабдили в Ордене? А может, здесь нашла… Спрашивать было не с руки, а сама Петра не спешила делиться.

Навалиться на дверь пришлось вдвоём с Эльбой, потому что металлические части давно не смазывали, и полотно поддавалось с трудом, хотя помощница баронессы предусмотрительно захватила с собой пузырёк салидорского масла, которым щедро полила, куда следует.

Изнутри пахнуло затхлым холодом. Аину пробрал озноб, хотя скорее, от чужих воспоминаний. Внутри всё оказалось именно так, как ей тогда представилось: глухой коридор, каменная лестница без перил, ведущая вниз, и десяток крошечных «камер» для узников. От мысли о том, что в таком мрачном месте держали леди Айеленну становилось не по себе. Правда, судя по книге, туда её заперли не сразу, а уже ближе к штурму, исключительно по причине строптивости, в качестве «урока». Князь Кагар надеялся, что леди не выдержит такого содержания и станет покорней.

Хотя… если в книге описаны действительные события, разве так бывает? Судя по всему, что Аина могла понять о князе из увиденного в замке Малфир, он не стал бы церемониться. Изнасиловал бы пленницу — и дело с концом. Такой ход вещей больше соответствовал и эху отвращения, которое она ощущала вместе с наваждением, что он ждёт её в столовой… Да, наверное, историю сильно приукрасили для книги. Но тогда за что же леди могли бросить в подземелье? Ведь если Аина улавливала эхо её ощущений (в чём была необъяснимо уверена), то здесь героиня однозначно побывала… Впрочем, может, лучше и не знать настоящей истории? По крайней мере, в семь лет это точно было бы лишним. Да и кто теперь расскажет правду?

От этих мыслей Аине сделалось настолько не по себе, что она спросила у Петры, не нужна ли ей больше, и, получив отрицательный ответ, удалилась. Наверняка, там где-то была ещё и сокровищница, если её не разграбили после победы над князем Кагаром, но, по большому счёту, зачем ей подобное знать? Она ведь не собирается превращаться в профессионального расхитителя тайников… Хотя по нартским меркам это было было достойно славы.

Посещение подземелья настолько лишило Аину сил, что она совершила набег на кухню, прихватив там кувшин местной браги на ягодах такки, четверть буханки хлеба и пол-кольца колбасы. Утащила это всё к себе в покои, наелась, напилась и завалилась спать.

Весь интерес к замку у неё выветрился, как, впрочем, и к собранию старост, но из чистого упрямства девушка кое-как докоротала оставшиеся дни в компании наёмников — с кем-то разминалась, с кем-то соревновалась в меткости, с кем-то на охоту ездила. А по вечерам выпивала вместе с ними, чтобы легче было заснуть.

Не обошлось, конечно, без поползновений, но пара заломов пальцев и подзатыльников расставили всё по своим местам. На вопрос, что ей мешает «развлечься», девушка столь серьёзно ответила «отсутствие любви», что начавшиеся было смешки стихли. Больше её с этим не трогали, хотя она впоследствии, на случай повторных вопросов, заготовила ещё и едкую отповедь о том, что с площадными девками пусть развлекаются, а она в этих целях с удовольствием скрутит желающих в бараний рог. В целом, её уважали — может, не совсем как равноценного соратника, но близко к тому.

Людей из привычного им мира осталось мало, и поэтому чужая ранее «кочевница», теперь стала своей, «княжичной» — даже предрассудки по поводу «слабого пола» перестали играть заметную роль. Конечно, парни хотели знать, останется ли она, и Аина, кривя душой, отвечала, что ещё думает — дабы не оказаться снова посторонней раньше времени. Хотя уже понимала, что нет, и желательно сюда больше никогда не возвращаться.

Большое Собрание продлилось несколько дней. Среди старост попадались интересные люди. Но с политической точки зрения Аина не могла даже заставить себя как следует вникнуть в вопросы, которые они решали. Сами методы переговоров и то, как менялись мнения — ещё куда ни шло, но долго ли нужно, чтобы усвоить из утомительных дней разговоров несколько принципиальных ходов? А по-существу, даже если она вернёт себе провинцию, там совершенно другие люди и условия, так что большинство местных решений ей совершенно не пригодятся. Но на самом деле даже думать о власти с души воротило. Всё это баронство казалось чередой нескончаемых и совершенно ненужных забот.

И вообще, любые мысли о будущем были какими-то беспросветными. Вот если бы Клед… Да кого она обманывает? Скорее всего, ей лишь примерещилось в нём что-то родственное, раз он так легко исчез. Лучше забыть его поскорее! А то сердце саднит…

Ясно было одно: надо забрать и перепрятать Меч. Лишь этот план хоть немного воодушевлял Аину. И хотя она по-прежнему не знала, как сохранить реликвию дальше, мысль о ней грела душу. Поэтому, как только старосты разъехались, засобиралась и она. Петра сполна с ней расплатилась, и добавила пару алмазов из тех, что успели преподнести ей в дар «амахаги».

Ну, прощай, замок Малфир!

Глава 28 Возвращение к истоку

Когда Аина проснулась после непродолжительной дремоты, угли в камине уже догорели, а за окном занимался день. Неужели это продолжалось так долго?.. Никогда бы не поверила, что такое возможно и в самом деле, но при одном воспоминании об охватившей их жажде, в крови снова готов был разгореться пожар, если бы они не были полностью измождены. Казалось, она и мускулом не может пошевелить, как после тренировок с Альвейд в далеком детстве, но кто бы мог подумать, что подобное измождение может быть столь приятным!

Её голова удобненько лежала на плече Кледа, а горячее тело рядом навевало ощущение такой сладкой истомы, что Аина потянулась и прижалась к нему плотнее. Наречённый сразу же обвил её руками, перевернувшись так, что она оказалась сверху, и волна жара прошла по телу. Он не спал!

Аина подняла глаза к лицу возлюбленного и встретила такую же блаженную улыбку, какую ощущала на своих губах. Она тихонько рассмеялась, потому что эта улыбка не шла ни в какое сравнение с теми, что он дарил Петре, вызывая в ней такое раздражение, которое — теперь стало понятно — было банальной ревностью.

Клед подтащил девушку повыше и долго нежно поцеловал. Он не спал, любуясь ею, пока Аина сладко сопела ему в подмышку. Продремал, наверное, с четверть часа после того, как огненное безумие их отпустило, а потом сам собой пробудился. Или это сделала бурлившая в крови сила?

На тонком плане девушка ощущалась, как летний водопад вперемешку со свежим ветерком, приятно охлаждавшие пылающий внутри него самого пожар. Казалось, от смешения этих стихий рождается какое-то волшебное могущество.

Насколько же разнилась эта ночь настоящей любви с изнурявшими душу утехами с Петрой! Теперь он понимал, почему Альба взяла с него тогда обещание не отступаться от мечты, чего он чуть было не сделал. Внутри всё звенело от счастья и наполняло силами срыть вручную все приграничные горы, если понадобится, лишь бы сделать и её такой же счастливой!

— Доброе утро, — тихо сказал он после поцелуя и с удивлением услышал свой голос, который просел ещё ниже, чем раньше.

— Самое доброе в моей жизни, — улыбнулась в ответ Аина, вызывая замирание сердца своей красотой.

Их глаза встретились и не могли напиться друг из друга пьянящего ощущения, что они ожили. Ведь вчера разом спали все латы, в которых оба были вынуждены существовать до сих пор, и они впервые за долгое время смогли откровенно… нет, так откровенно, пожалуй, впервые поговорить о том, что волновало обоих — о Мече, нартах, Воинах Смерти и о тайных силах, движущих обоими. И что самое удивительное — найти понимание и отклик!

Клед поймал себя на мысли, что не хочет называть возлюбленную именем, данном ей причинившими столько страданий похитителями, а продолжать называть вымышленным, к которому он привык, глупо, и подумал, что самым подходящим было бы настоящее, которым она вчера с ним поделилась:

— Можно я буду звать тебя Алриной? — спросил он.

Девушка немного смутилась, заколебалась. Он пояснил свой выбор. Её лицо озарилось пониманием и она согласилась, добавив:

— Тогда и я буду звать тебя по-настоящему, Кларедом.

Тут уже он сам обнаружил в себе неожиданное сопротивление. Сила привычки? Возможно, немного. Хотя, пожалуй, основная причина была в том, что он вечно скрывал своё происхождение по массе причин. Но сейчас не было нужды прятать ничего! Это настолько освобождало… Он согласился, ласково гладя её по щеке.

Алрина не могла налюбоваться на возлюбленного. Прежде так часто похожее на статую лицо Клареда полностью преобразилось, ожив и смягчившись. Он сиял, как лик Творца… нет, ярче!…и был так прекрасен, что она порой дышать забывала.

Она каждым фибром своего существа чувствовала любимого мужчину, к которому прильнула всем телом: не только прикосновение к коже, но и некое тонкое ощущение, похожее на греющий солнечный мёд, пропитавший её сейчас насквозь. Его токи. У каждого человека был какой-то свой «аромат», но никогда раньше Алрина не ощущала его так чётко, даже с прежними своими любовниками. Сейчас же она упивалась этим живительным теплом, в лучах которого отогревалась, кажется, сама её душа, замёрзшая и покрывшаяся льдом за годы, проведённые во враждебной обстановке.

Но токи молодой пары не желали стоять на месте: соединяясь и сплетаясь, они входили в резонанс и усиливались, разгорались божественным огнём и вновь разжигали желание в телах, хотя, казалось бы, прошло не больше пары часов с тех пор, как отполыхал первый пожар.

Алрина ощутила, как под ней заворочался, зажил своей жизнью «жезл Кернуна» Клареда. Притихла, стесняясь вспыхнувшей вдруг и в ней ответной жадности, но он вновь прильнул к её губам своими раскалёнными пересохшими, теперь столь же требовательными, как совсем недавно нежными, и всё стеснение вылетело в каминный дымоход.

Она отпустила себя и самозабвенно отдалась страсти, которой в ней накопилось, как оказалось, неожиданно много. Осыпала поцелуями лицо любимого, подразнила горячим язычком и дыханием ушки, облобызала грудь — вспоминая, все чувствительные места, которые находила в прежних мужчинах, и стремясь найти новые. Так, соски оказались очень чувствительными не у неё одной! И живот, и рёбра, и ладони…

Клареду казалось, что в голове у него поёт своими нежными голосками сразу тысяча зарянок. Этот хор ширился по мере того, как возлюбленная осыпала его ласками, и словно бы каждая из них была крошечной птичкой, тянувшей его своими махонькими крылышками вверх. В конце концов всё в нём взвилось, словно стремглав в поднебесье, он сел, скрестив ноги, нанизал неистовствовавшую Алрину на свою жаждущую плоть, занял её губы своими в крепком поцелуе и прижал к себе, мешая двигаться. Потому что хотел растянуть это восхитительное единение с ней, сдержать рвавшуюся с гор лавину. И она замерла, словно прочла его намерения, лишь погружаясь всё глубже в поцелуй.

Время замерло. И ему вдруг почудилось, что они находятся совсем в другом месте, да и сами другие — тонкие, высокие, гибкие, в каких-то шёлковых одеждах. Да и половые органы странно отличаются, находясь не между ног, а на передней части таза. И только чувство блаженного слияния ровно то же самое. Хотя нет, оно дополнено какой-то неземной музыкой, слышимой даже не ушами… В голове всплыло непривычное словосочетание «музыка сфер», а вслед за ним и странное слово «Айланна» — недостающая часть души.

При этом слове в сердце у него словно распустилось что-то совершенно раньше незнакомое и как будто даже не совсем земное. И в тот же момент у его возлюбленной что-то задрожало и раскрылось на донышке лона, впуская его ещё глубже в какую-то совсем уж горячую первородную тьму — уютную, как утроба матери…

У Алрины же в голове стоял сияющий счастливым безумием туман. Границы восприятия себя, как отдельного тела, растворились, и ей даже не показалось странным, что она чудится себе гибкой, словно без костей, юной и прекрасной, в шёлковых одеждах, а возлюбленный кажется таким же и даже в десять раз красивее. Она чувствовала вкус его солнечной энергии (вот как называются «токи»!) на губах, на языке, во всём своём теле, купалась в ней и растекалась ответной, не в силах сдержаться, как требовал от неё долг (какой?), ибо в самой сердцевине живота сама собой навстречу его каким-то образом удлинившемуся естеству открылась сокровенная «потайная дверца», и на ум пришло крамольное словосочетание «истинное партнёрство», считавшееся лишь легендой! И странное слово «Айланн» — недостающая часть души.

Слияние стало сладким до невыносимости, и тела начали подрагивать без участия воли, сами по себе. Руки Клареда прижимали её к себе всё крепче, а губы лобызали всё сильнее, и Алрина тоже отчаянно стремилась удержать мгновение, впившись пальцами в его спину и затылок, но даже той дрожи, что сотрясала их, оказалось достаточно, чтобы через пару минут оба одновременно взорвались экстазом, от которого все видения выскочили из головы — их словно разнесло на всю Вселенную и звёзды весело подмигивали под боками, над руками и в волосах, заливая всё мироздание радостным смехом богов…

* * *

Спустя миг или век оба спустились с небес на землю и очнулись, снова лёжа на своём импровизированном ложе в обнимку. В головах и телах была такая лёгкость, словно они заново родились. И в то же время блаженная истома, от которой не хотелось шевелиться, хоть Алрине и было слишком жарко лежать на этой «печке».

Немного погодя она всё же скатилась на бок. Кларед приласкал её щёку и поднял голову, чтобы заглянуть в глаза. В его взгляде нестерпимо светилось что-то, явно просившееся на язык.

— Я… Ты… — попытался сказать он, но в конце концов, так и не найдя правильных слов, просто прижал её снова к себе.

Да и к чему слова, и так всё ясно — вот оно, на кончиках пальцев и в других ощущениях! Они словно стали единым целым, и это было намного больше того, что представлялось за словом «любовь», так что у Алрины тоже, пожалуй, не повернулся бы язык произнести это слово — их чувство казалось неизмеримо больше и глубже.

— Мы, — прошептала она ему в грудь.

И он радостно засмеялся в ответ, наконец отпустив её.

Лежать у него на руке было так хорошо, что вставать не хотелось совсем, как будто за пределами ложа опять накинется прошлая жизнь. Хотелось только любоваться Кларедом, бесконечно. Его лица в таком расслабленном виде и не узнать — мальчишка мальчишкой!

Рука Алрины поднялась словно бы сама по себе, чтобы прикоснуться к тёмным, почти чёрным вихрам, выбившимся из косы за ночь и сразу заблудилась в них. Да и как не заблудиться, когда глаза его так довольно прикрылись?

Спустя десяток биений сердца Кларед плавным движением поднял руку, и тоже запустил пальцы в её такие же растрёпанные волосы. Теперь Алрина прикрыла глаза от ленивого удовольствия, и в глазах Клареда вспыхнул опасный огонёк. Второе движение пошло уже не над ухом, а к затылку, что было ещё приятнее.

Алрина закрыла глаза совсем, но в следующий миг оказалась притянута к его горячим сухим губам. Ну кто бы мог вообразить, что этот ходячий кадоровый монумент способен на такую трепетную и всепоглощающую нежность! Девушка растаяла, словно снежинка, падающая в огонь, и лишь рука возлюбленного удержала её голову на весу ещё несколько бесконечно сладких мгновений.

Наречённый Смерти, тренированная машина убийства, так бережно уложил голову Алрины обратно на свою руку, что у неё подступил к горлу ком. Хотелось что-то сказать, но не вмещалось это чувство в слова. Её порыва хватило лишь на то, чтобы облизнуть мгновенно пересохшие губы. Видно, вся влага вышла из их тел потом, и только после этого поцелуя она осознала, как хочет пить.

Кларед сам кратко закусил губы, чтоб смочить, и легко усмехнулся. Он понял желание возлюбленной и встал за своей флягой. Боги, такое впечатление, что он читает её мысли! Получается, им и слова не нужны, чтобы друг друга понять! Разве бывает подобное счастье в этом мире скорби и войн? Алрина ни за что бы не поверила, если бы так остро не испытывала его сама в данный момент.

Вода разбудила чувство голода, и стало ясно, что пора выбираться из постели. Они доели вчерашнего зайца с остатком амахагских лепёшек, запив его заваренным Алриной «тинче». И хотя травы были собраны по случаю, Клареду показалось, что он в жизни не пил настолько вкусного отвара. Правда, иголочки аклила из Края Восьми Озёр действительно придавали напитку интригующий оттенок даже на вкус кочевницы.

Вслед за этим неизбежно встал вопрос что же делать дальше. Для Клареда цель была ясна — забрать Меч. Только как? Он начал выспрашивать у Алрины, нельзя ли выкрасть оружие повторно. Она ведь уже однажды сбежала из Сагатдома, где сейчас, несомненно, и находилась реликвия.

Но девушка категорически отвергла эту идею:

— Наверняка, Морена теперь с ним даже спит. Да и дорожку ту либо завалили, либо охраняют. Повторных ошибок она не допускает. Мы легко ушли лишь потому, что никто не ожидал побега. Попасть же обратно… Нет, меня знает чуть ли не вся Орда, ведь я в последние годы была её хедивегом.

Попытки заставить её вспомнить какое-нибудь другое слабое место не привели ни к чему. Алрина даже думать не хотела о том, чтобы снова оказаться среди нартов. Похоже, жизнь с кочевниками оставила у неё много болезненных воспоминаний. Она вся напряглась при этом разговоре, в глазах отразилась боль. И сердце Клареда дрогнуло, когда она умоляюще сказала:

— А мы не можем просто побыть немного вместе? Пожалуйста! Я никогда в жизни не была так счастлива. Пускай это продлится ещё немного, можно? Когда тебе надо решать, возвращаться ли в Орден?

— Следующей весной. Но если я до этого времени добуду Меч, то мои дальнейшие планы на жизнь изменятся, — он задержал следующую мысль, пугаясь её поспешности, но потом понял, что всё правильно: — И я хочу надеяться, что ты разделишь их со мной.

Голос его всё же дрогнул немного. Эти самые дальнейшие планы, которые подразумевали, что он вернёт себе владения и станет дальше охранять реликвию, всегда оставались эфемерными, непродуманными, а теперь внезапно обрели плоть и обросли подробностями в виде семьи с любимой женщиной… А потому стали очень соблазнительными.

— Но долг перед родом прежде всего! — отрезал он.

Алрина даже замерла при словах о возможном совместном будущем. Если совсем недавно она вообще не знала, что ей дальше делать со своей жизнью, то теперь перед ней вдруг нарисовался неожиданный и такой манящий вариант… Сердце забилось испуганной птичкой, боясь слишком обрадоваться. Опасаясь, как бы это не оказалось сном…

Но Кларед прав. Причём, насколько она понимала, долг этот был даже не перед родом, а, возможно, и перед всеми людьми Свободных Княжеств — не дать распространиться злу…

— Давай подумаем, не спеша, что можно сделать. Нужен действительно хороший план, который с кондачка не родится. А пока просто побудем вдвоём? — повторила она свою мольбу.

Клареда не пришлось долго уговаривать. Если бы не Меч… Он и сам сейчас мечтал лишь о том, чтобы сгрести любимую в охапку и по возможности никогда не отпускать. Но надо было позаботиться и о дальнейшем пропитании.

— Ладно, если мы пока остаёмся здесь, я попробую расставить силки на дичь, чтобы было, чем питаться завтра. А вообще надо сделать ревизию запасов, на сколько нам двоим хватит остального. И лошадей тоже надо чем-то кормить.

Обрадованная тем, что трудные планы пока отложены и можно насладиться жизнью хоть разок, Алрина с радостью пошла помогать.

Они всё делали вместе: объединили и рассортировали припасы, поискали утварь, правда, без особого успеха, осмотрели и прочистили колодец, пошли на прогулку и расставили силки. Заодно подстрелили тупаря прямо в гнезде и получили в придачу несколько яиц к столу. Правда, отвлекались пару раз в лесу на поцелуи и потом, смывая пот в речушке, не устояли перед прекрасной наготой друг друга. В конце концов, они были одни! И казалось, что мир принадлежит только им вдвоём.

Даже быт вот так, на пару, радовал. И удивлял. Что Кларед, что Алрина раньше наблюдали у других пар только строгое разделение труда на женский и мужской, а тут… Наречённый Смерти, благодаря монастырской жизни, знал о хозяйстве не меньше, если не больше, чем Алрина, а кочевница по воспитанию также весьма неплохо понимала в охоте и лошадях. Это было похоже на смесь любви и боевого братства. Между ними действительно не возникало границ, от чего где-то на донышке ума таилось изумление, которое не вытаскивали «ближе к свету», чтобы не спугнуть удачу.

К вечеру оба так умаялись, что уснули в обнимку на ложе, обогатившемся старой периной и парой импровизированных подушек из обёрнутых в ветхую ткань половинок другой, совсем изорванной. Получились этакие «калачики» — круглые и продолговатые.

На рассвете Алрину разбудила жаркая истома: Кларед прижался к ней сзади возрадовавшимся новому дню естеством, одну жгучую руку положил на бедро, а ладонью второй, на которой она лежала, легонько прихватил сосок. Как только она, охнув распрямилась, он приподнял её верхнюю ногу и протиснулся в жаркое лоно, к которому успел примериться заранее.

У Алрины вырвался тихий стон. Какое прекрасное пробуждение! Она повернула лицо назад, и возлюбленный немедля накрыл её губы смачным влажным поцелуем, одновременно прижав сосок одной рукой и запустив вторую между ног спереди. Девушка растворилась в неге, пока любимый неспешно мял все её самые чувствительные места. Казалось, целовались не только их губы, но и интимные места. Где-то у неё в глотке сами по себе рождались звуки беспомощного наслаждения, вторя его такому же утробному мурлыканью, и заставляя парня всё глубже погружаться в оба поцелуя.

Кларед так первобытно, безотчётно жаждал поглотить возлюбленную целиком, что впору было проснуться Зверю, но вместо этого птица в груди рвалась защитить возлюбленную, накрыть её своими крыльями и спрятать от остального мира.

Он нащупал одну из подушек, подтащил её под бёдра Алрины и перевернул её на живот. Теперь Кларед действительно накрывал её всем телом, глубже проникая в святая святых, и снова прильнул к её губам, осторожно повернув голову на бок. Вторая рука, оказавшаяся под туловищем девушки, продолжала мять оба соска её умопомрачительной груди, собрав их в одну жменю. Любимая так податливо растекалась под ним, а её влажное лоно так радостно встречало его, подрагивая и затягивая дальше вглубь, что сознание меркло от безумного восторга. И стоило большого труда не дать телу ускорить ритм, но продлить это блаженство хотелось не меньше.

И снова он увидел себя тонким, высоким и гибким, на этот раз в искусно расшитом камзоле, каких не найдётся в этом мире даже у князей, а в том это была всего лишь офицерская униформа. Он только что вернулся из далёкого плавания и всей душой стремился к своей любимой после слишком долгой разлуки, которая стёрла горечь вынужденного прощания. Он совсем забыл о том, что она отвергла его. Не потому, что не любила, а из своих дурацких убеждений и верности долгу. Он думал только о том, чтобы прижать её к себе и больше никогда не отпускать. И словно его воля стёрла все запреты, она бросилась навстречу, заключив его в объятии, которое, казалось, не под силу разомкнуть даже богам…

Алрина же, оказавшись со всех сторон окружённой возлюбленным, проникшим в самые сладкие места, совсем потерялась в пространстве и времени. Ей чудилось, что сердце стукнуло в рёбра, возвещая приближение любимого, и она, забыв об утренней молитве и о том, что прогнала его сама тогда, при последней встрече, спорхнула невесомым гибким зверем по храмовым ступенькам навстречу и, даже не задумываясь о том, что скажет мать-настоятельница, сжала его до боли в объятии, словно желая навсегда впечатать в себя…

Но вскоре эту картину смысл незаметно подкравшийся экстаз, который снова расплескал их восприятие по всем земным и небесным сферам, давая ощутить схожий восторг всех тварей и разумных, которые в тот момент тоже предавались любви.

А следующие несколько часов просто выпали из действительности. Похоже, они так и заснули, не разделившись. И лишь спустя какое-то время Алрина во сне задёргалась, пытаясь вдохнуть поглубже, и Кларед полубессознательно скатился на бок, привлекая её к себе за талию обеими руками. Даже во сне он не желал её отпускать, чтобы не случилось непоправимого…

* * *

В эти первые дни им было трудно оторваться друг от друга. Кларед постоянно находил какие-то новые позы, чтобы заняться с Алриной любовью.

Марлен тоже любил разнообразие, но у того всё выходило как-то механистично, от ума, словно он искал угол, под которым удобней строгать деревяшку, порой утомляя своими выкрутасами, тогда как девушке достаточно было, чтобы он попадал в определённую точку внутри. Чего с его чересчур утончённым, как и всё тело, детородным органом не всегда легко было добиться. Впрочем, там трудно было даже сказать, стремился он скорее побаловать её или «почесать свою дубинку».

Кларед же не просто каждый раз находил эту точку, словно кончик его прекрасной, как будто специально для неё созданной плоти, обладал каким-то особым чутьём — возлюбленный в то же время стремился обласкать и обнять её со всех сторон, даря ощущение защиты и размягчая так, что лоно каким-то непостижимым образом открывалось ещё глубже. И вот там, за последними вратами, было совсем ужневыносимо сладко.

Особенно её заставляли млеть позы, в которых он сжимал её потеснее, словно ребёнка в утробе или умудрялся воздействовать сразу и на лоно, и на губы, и на соски. Он быстро смекнул, что последнее место у неё особо чувствительно и ласково приминал их шершавыми пальцами так, что подпёртая «жезлом Кернуна» утроба дёргалась в ответ, как бы целуя его там, в глубине. Потом достаточно было пары сильных толчков, чтобы тело взорвалось приступом счастья. Но чаще он дотягивал, не шевелясь, пока её чрево само не зайдётся в конвульсиях, вызывая мгновенную разрядку и у него.

За такую близость не жалко и душу отдать…

Кларед же, в отличие от прежних упражнений в Красном доме, даже не думал о том, что делает. В него словно вселялся поэт, художник, который каждым штрихом, каждым жестом стремился доставить наслаждение любимой. Всё, что он раньше осваивал чисто технически, теперь стало просто кистью или пером в его руке, которыми он двигал, не задумываясь, чтобы щедрыми мазками запечатлеть свою любовь. Безумно чувственная и отзывчивая, такая близкая и родная женщина вдохновляла его снова и снова. Казалось, век бы не отрывался…

Алрину же время от времени покалывала мысль о том, что Петра не зря так за ухватилась за этого парня. Уж если он впечатлил такую прожжённую потаскуху… Но в то же время ей было трудно поверить, что с Отступницей её возлюбленный обходился так же трепетно и нежно. Эти сомнения её так донимали, что в конце концов она решилась спросить:

— Слушай, а вот вы с Петрой…

— Там всё было иначе, — отрезал Кларед.

— Как иначе? — настаивала Алрина.

Он отстранился, не желая даже вспоминать о той поре, но любимая налегла сверху — в прямом смысле.

— Пожалуйста, не заставляй меня вспоминать, — пришлось встать и начать одеваться.

— Не могу. Меня это грызёт. Мысли о том, что с ней ты был так же нежен… — призналась Алрина, прищуриваясь отчасти стыдливо, отчасти просительно.

Кларед, уже натянувший штаны, вздохнул, сделал над собой усилие и снова сел рядом, обняв её за плечи:

— Я тебе так скажу. Сейчас я понимаю, почему ты тогда смотрела на меня с осуждением. Там была просто похоть, звериная похоть, подогретая Тёмной Матерью. Для меня это было почти нормой — просто сбросить напряжение. Нас заставляли это делать с семнадцати лет. С тобой же моя душа поёт. Словно там я барахтался в грязи, а сейчас летаю. Понимаешь? Я никогда даже не думал, что это может быть так… — он умолк, не находя слова.

— Я тоже, — уткнулась она ему в живот.

От её дыхания было немного щекотно. Алрина лизнула пупок, и Кларед дёрнулся. Тогда она стала игриво хватать кожу ртом, мыча и делая вид, что хочет загрызть его. Парень засмеялся и опрокинул её обратно на ложе. Навалился сверху, зажал руки, продев пальцы между её. И решил отомстить:

— Теперь ты расскажи мне про своих любовников.

— Ну… — заколебалась Алрина.

— Нет, я передумал. Не хочу ничего знать.

— Нет уж, я скажу, раз ты спросил! — хитро прищурилась девушка. Он попытался заткнуть ей рот поцелуем, но она отвернулась и протараторила, уворачиваясь от его губ: — Ты лучше всех! Ты просто бог! Мой бог… — закончила она тихо, видя, что его напор после этих слов угас. И сама нежно поцеловала его в губы.

У Клареда захватило дух от таких слов. Когда любимая женщина говорит тебе такое… Пожалуй, он готов был отдать за неё жизнь. Но не честь… Впрочем, если она его любит, то не потребует такой жертвы. Он посмотрел в её чистые, как озёра Долины, глаза, и решил, что нет — не потребует. Склонился к её уху и прошептал:

— А ты — моя богиня. Моя Дана. Нет… Тива.

— Тогда ты — мой Раген, — шепнула она в ответ.

Упоминание богини Луны и бога Солнца тронуло души неожиданной ноткой печали. Ведь этим небесным возлюбленным не суждено быть вместе до конца времён. И чтобы смыть это впечатление, доказать что единение им доступно, Кларед стянул штаны и снова вошёл в возлюбленную. Правда, позу наитие подсказало не такую тесную, как прежние. Словно он хотел доказать, что и на расстоянии они могут быть едины.

Он закинул ноги любимой себе на плечи, а сам взял её за руки, чтобы притянуть к себе и проникнуть поглубже. Они перехватили друг друга за локти, как в воинском рукопожатии, и он стал потихоньку толкаться в донышко лона, пока ему снова не открылась утроба, тесно обхватив головку в самом сладком месте.

Тогда он почти замер, глядя любимой в глаза. Он пытался взглядом выразить то, что едва ли смог бы сформулировать словами: как далеко бы они ни были, он всегда сердцем с ней. И казалось, Алрина понимала — она смотрела на него с тем же выражением беззаветной преданности. Казалось, из глаз её бил свет, омывавший его душу и дававший силы светить самому.

А видеть, как его едва заметные потягивания отражаются вспышками восторга в её глазах, было сродни волшебству. Мысль, стремящаяся остановить блаженное мгновение, в какой-то момент замерла сама. И показалось, что он, высокий, тонкий и гибкий, смотрит на неё не с расстояния вытянутых рук, а откуда-то с моря. Смотрит в последний раз. Но не горюет, зная, что идти на гибель легче, чем жить в разлуке. И что они обязательно встретятся снова. В другой жизни. Он был так в этом уверен… И оказался прав.

Алрина тоже смотрела на возлюбленного как будто с высокого крутого берега. Шёлковые одежды развевались на ней и тело было таким лёгким, что могло ходить по воде. Однако не морская гладь была ей преградой, а взятый на себя в юности обет. Кларед, прекрасный, тонкий и гибкий, стоял на корме отплывающего корабля, но расстояние ей не мешало: острое зрение позволяло увидеть лицо, словно оно рядом. И обменяться последним взглядом. Последним в той жизни. Сердце кольнула тоска, а потом разошлась облегчением, словно вынули иглу — всё же они нашли друг друга вновь! Из глаз у Алрины потекли слёзы облегчения.

Кларед внезапно рывком поднял её тело, притянул к себе, впился в губы, и, перехватив в тесном объятии, вошёл ещё глубже, словно пронзил до макушки. И ещё раз, и ещё! Солнце взорвалось у неё в голове, вызвав вскрик острейшего наслаждения. Утроба задёргалась, и вместе с ней задёргалось его естество, извергая семена жизни под гулкий рык, вырвавшийся из его глотки.

Боги, когда же они насытятся? Нет, лучше пусть этого не произойдёт никогда… Вот бы сейчас умереть!

Отдышавшись немного, он бережно уложил её и губами собрал слёзы с лица.

— Ну что ты, милая? Почему ты плачешь?

— Я… от радости! Честное слово.

* * *

На четвёртую ночь к ним явился дух, обитавший в замке. Алрину разбудила рука Клареда, сжавшая плечо. Проснувшись, девушка сразу ощутила замогильный холод, будто смерть стояла в изголовье, и отпрянула подальше. Возлюбленный, тоже молниеносно переместившийся на другой конец ложа, поймал её в объятия и тихо спросил на ухо, кивая в ту сторону, где ощущалось чужеродное присутствие:

— Что это?

— Местный дух, — ответила Алрина.

— Злой? — уточнил Кларед.

— Нет, почему же? Просто несчастный…

Она и думать забыла про то, почему замок пользовался дурной славой и пустовал. Но сейчас сразу узнала ощущение, посетившее её, когда она прятала Меч. Тогда она, кажется, напугала это создание — в ответ на иллюзорную атаку. Сейчас же оно не делало подобных попыток — просто стояло… или висело? И как будто жалобно скулило.

— Кажется, оно просит о помощи… — с удивлением озвучила свои впечатления девушка.

— Но чем же мы можем ему помочь?

— Не знаю… Чувствуешь? Оно переместилось к дверям.

— Зовёт куда-то?

— Наверное. Давай оденемся и посмотрим.

Они на скорую руку натянули одежду и обувь. Создание ждало в дверях. Кларед запалил в тлеющем камине факел, и пара, держась за руки, последовала туда, куда вёл их неприкаянный дух.

— Ты его видишь? — спросил парень.

— Нет, только чувствую. Как чужое присутствие. А ты?

— Точно так же. Но не как живого. Чем-то похоже на Смертную Тень, только отдельно от меня… Немного странно.

Дух привёл их ко входу в подземелье и остановился прямо у потайной двери. Алрина вспомнила, что и в прошлый раз он появился, когда она нашла проход в подземелье. Она отперла замок, и все вместе осторожно спустились вниз. Существо подалось в темницу, которую девушка так и не удосужилась осмотреть. Теперь же, остановившись у самой дальней камеры вслед за духом, она с ужасом увидела прикованный цепями к стене небольшой скелет, вряд ли принадлежавший взрослому человеку. Судя по истлевшим остаткам одежды, это была девочка лет четырнадцати.

Алрина, невольно отпрянула, ахнув. Кларед сразу же обнял её свободной рукой и прижал голову к своей груди.

— Что же за изверги здесь жили? — спросил он в пространство.

Дух девочки тоскливо завыл — неслышно, но потусторонние ощущения вызвали мурашек по спине даже у Наречённого Смерти. Как ни странно, Алрина реагировала на это спокойнее, чем на вид разложившегося трупа.

— Наверное, надо её похоронить, — сказала она.

Бесплотное существо заволновалось, производя впечатление мольбы вперемешку с болью и нетерпением.

— Но не прямо сейчас ведь, — возразил Кларед.

— Хорошо, мы поняли, — обратилась Алрина к духу. — Завтра мы тебя похороним, хорошо?

Казалось, душа девочки с облегчением вздохнула и растворилась где-то в каменной кладке.

— А скимитар где-то здесь? — спросил Кларед, когда они собрались подниматься обратно.

— Да, только давай не сейчас, ладно? Мне и так не по себе от этого визита и от того, что мы обнаружили.

Они вернулись в кровать, разделись и легли, но сон не шёл.

— Как думаешь, зачем её там держали? — спросила Алрина шёпотом.

— Понятия не имею. Лучше об этом не думать, а то не уснёшь.

— Тогда давай поговорим о чём-то другом, а то я никак не могу выбросить это из головы.

— Хорошо, давай, — он сел на ложе, накрывшись одеялом, и притянул возлюбленную к себе. — А о чём ты хочешь поговорить?

— Ну, не знаю. Может быть, о посмертии? Куда-то же души уходят? И эта девочка, наверное, хочет уйти. Нарты верят, что душа перерождается, если её закопать в землю. Но не та же самая. А как будто все души попадают в котёл Хоры, она его перемешивает и новорожденным детям зачерпывает душу половником из этого общего супа. Поэтому у людей могут быть те или иные таланты — это как бы чьи-то умения из прошлой жизни. Когда я была в замке Малфир, мне снились картины прошлого. Как будто бы я была при той битве, когда лорд Марлин убил князя Кагара. Может, не зря мне эта книга нравилась с детства?

— Ты успела её прочитать? — удивился Кларед. — Когда мы впервые столкнулись, ты вроде бы до ещё не доросла до подобной литературы. Мне и то светил нагоняй. Сколько тебе тогда было?

— Семь.

— Я прочитал её в десять. И мне тоже очень понравилось. Правда, как оказалось, не зря. Ведь там речь идёт именно о Мече Кернуна, который тайно хранился в нашей семье. У нас в подземелье была ещё первая рукописная копия, которая отличалась от общеизвестной, но её у меня украли в Ранвене. Поэтому я и пошёл наниматься в охранники.

— Как интересно! — Алрина завозилась в его объятиях, пытаясь разглядеть лицо. — Давай зажжём свечу?

Они нашли небольшой запас в коробке за разваленным шкафом на верхнем этаже — видимо, нарты пропустили, когда разоряли замок. Так что могли экономить салидорское масло, запас которого был совсем небольшой. Одно окно закрыли куском того же шкафа, а второе занавешивали изорванной портьерой, предназначавшейся на более широкий проём, чтобы случайный путник не увидел издали свет и местные жители продолжали считать замок необитаемым.

Кларед зажёг свечу и вернулся на ложе. Алрина устроилась напротив него для разговора, сложив ноги накрест и соприкасаясь коленями.

— А как всё было на самом деле?

— Я не знаю. Мне не сказали. Только то, что и в этой копии нет правды. Но я сомневаюсь, что у нас только случайные обрывки чужих воспоминаний.

— Почему?

— Когда мы с тобой занимаемся любовью, я иногда вижу нас обоих словно бы в другой жизни. По-моему, мы даже не люди…

— Правда? Я думала, у меня галлюцинации! Я тоже что-то видела несколько раз. Ты был такой красивый… Ну нет, ты и сейчас хорош собой, но там прямо… Не знаю, как сказать. Наверное, ты прав, таких людей не бывает. Я сама там такая лёгкая и гибкая…

— Да-да, я тоже! И одежда богатая, шёлковая, расшитая… Только, кажется, мы с тобой постоянно в разлуке.

— Верно, — Алрина потупила взор. — Знаю, это я виновата. Я дала какой-то обет, из-за которого всё время тебя прогоняла… — она снова кинулась к нему в объятия, прильнула к груди. — Это ужасно. Прости.

— Я простил ещё тогда, — горячо заверил Кларед, сжимая в руках свою живую драгоценность. — Знал, что мы встретимся в будущих жизнях.

— А я, похоже, сомневалась, — вздохнула Алрина. — Поэтому тогда и заплакала — от облегчения, что всё-таки встретились.

Они посидели какое-то время, прижавшись друг к другу. Потом Алрина вернулась к изначальной теме:

— Так как же понять, что происходит с душой? Нарты вот верят, что если сжечь тело, то душа не родится снова. Амахаги же, наоборот, считают, что так ей легче будет отлететь. Куда? В лучший мир?

— Не знаю, — пожал плечами Кларед. — Да и никто не знает, наверное. — Помолчав, он вдруг кое-что вспомнил. — Разве что кроме Саната.

— Кто это?

— Ну, тот странный человек, который явился в замок на другой день после штурма и провёл меня в Мохавен. Если честно, я думаю, он тот самый волшебник из «Саги о Замке Малфир».

— Зеленоглазый, с зелёным перстнем?

— Я же говорил, в романе всё искажено, чтобы никто не догадался о правде. Кстати, он это мне и сказал.

— А почему ты ему веришь?

— Ну, в самом начале он заявил, что знал моего прадеда, и назвал того по имени. И потом ещё много странностей было. Как будто он лет сто просидел где-то в пещере, вдали от людей. Огромный камень на могилу родителей подвинул, словно пёрышко. А потом довёл меня от Кастердома до Мохавена пешком за полдня. Я обратно уже взрослым верхом добирался два с половиной.

— Ух ты! Правда, что ли?

— Ну разумеется. Только на самом деле глаза у него синие и перстень тоже синий.

Тут Алрина насторожилась:

— А на кого он похож? Опиши!

— Ну, ходит в рубище, хотя мог и переодеться. Одежда вроде охотничья, но из оружия только нож и дубовый посох. А поверх длинный плащ. Волосы длинные, тёмные, с небольшой проседью, перетянуты на лбу кожаным шнурком. Брови, как крылья орла. А взгляд, кажется, пронзает насквозь…

— Кажется, я его знаю, — с расширенными от удивления глазами сказала девушка. — Я видела его во сне с тех самых пор, как попала в Орду. А потом один раз встретила — в Астене, как раз после того, как ты меня подловил. Он мне тогда ещё сказал: «Вспомни себя!» И я вдруг поняла, что у меня половина разума словно пеленой какой-то закрыта. Но, кстати, вскоре после этого начали всплывать воспоминания, кто я такая на самом деле и как попала к нартам. А ещё, это он во сне мне велел забрать Меч, когда я убегала. Ну, я так думаю, что велел. Я не могла вспомнить, что он говорит, когда просыпалась, понимала только, что про Меч. Думаешь, он и правда настоящий волшебник?

Глаза её горели детским восторгом.

— Я не знаю, в это трудно поверить, но очень похоже на то.

Кларед тоже был поражён до глубины души тем, что, оказывается, их связывало не только постоянное пересечение путей, но и контакты с Санатом. Значит, Алрина тоже часть его Истинного Пути? Он снова прижал её к себе.

— Невероятно! Получается, мы всю жизнь ходили друг вокруг друга кругами?

Девушка в ответ только счастливо выдохнула ему в шею. А Кларед внезапно вспомнил про подарок странного незнакомца.

— Погоди минутку, — он отстранился и потянулся за кошелём, который носил на поясе. — Санат мне дал кое-что при нашей последней встрече у Западной границы, — он нашёл талисман и вынул его на свет. — Знаю, выглядит, как простой камень, но если он и правда волшебник… В общем, он дал мне его на удачу и велел отдать своей половинке, когда я её встречу, — и он вложил предмет ей в ладони.

Она подняла на него светящиеся радостью глаза и расцеловала. Кажется, не за сам подарок, который, возможно, и не представлял из себя ничего, кроме символа, а за слова, которым они сопровождались. Он же обнимал её, чувствуя, как бьётся драгоценное сердечко где-то там за мягким, как две пуховых подушечки, бюстом, и благодарил Саната и всех богов за своё счастье.

Они проговорили ещё пару часов — о том, почему Кларед так быстро сбежал из Малфирдома, что произошло в том замке на самом деле, а также обо всём, что Санат тогда сообщил о Мече. И снова сошлись на том, что надо вызволять волшебное оружие из рук Морены, но идей, как бы это сделать не было.

— Может, если очень захотеть, я тоже могу присниться Санату? — выдвинула Алрина смелое предположение. — Вдруг он подскажет какое-то решение? И ты тоже попробуй!

На том и улеглись, когда за окном уже начало сереть. Но ничего толкового им не приснилось. А днём предстоял скорбный труд, который заставил позабыть о волшебстве.

* * *

Тело девочки похоронили за стенами замка — почему-то так показалось правильней. Поднялись немного в горы и выбрали спокойное место возле небольшого водопада на совсем ещё мелкой здесь речке. Слой земли на плоском участке был, но неглубокий. И лопаты толковой у них не было. Поэтому Кларед выдолбил небольшое углубление в земле найденным в углу подвала обломком мотыги, как когда-то своим родителям. Алрина же подсказала, что сверху можно насыпать курган из камней, как это делали нарты.

Также она провела ритуал по примеру тех, что видела в орде — с курением успокаивающих трав и пожеланием душе лёгкого пути. Но добавила в него кое-что от себя. Для этого ей пришлось извлечь из схрона чёрный скимитар, который она вонзила в центр останков после того, как их уложили в могилу. Алрина поступала по наитию, полагая, что раз оружие обладает свойством отделять дух от тела, то и этой душе поможет отойти в мир иной.

Неизвестно, помогло ли это, но ей показалось, что щёку обдало печально-ласковым дуновением воздуха в стоявшем безветрии.

Когда с церемонией было покончено, Кларед попросил дать ему чёрный скимитар — посмотреть, что же это за оружие такое легендарное. Но Алрина попросила сначала выслушать её историю, связанную с этим клинком. А заодно поесть — к счастью, трапезу взяли с собой, рассчитывая помянуть покойную. Пожелали её душе лёгкого пути и помолчали немного для приличия, а заодно, чтобы не болтать с набитым ртом — аппетит нагулялся нешуточный. Глотнули даже крепкого астенского самогона, фляжку которого Наречённый припас для обработки ран, только разбавив его водой.

Наевшись, Алрина поведала о том, как «добыла» этот клинок и что тогда увидела. Почему и не боялась теперь неупокоенных духов. А также сбивчиво попыталась описать, как этот клинок действовал на неё и на Брена. И под конец призналась, что ей ужасно не хотелось, чтобы возлюбленный когда-либо прикасался к подобному оружию.

Кларед возразил, перефразируя Кодекс, что опасность следует изучить как можно лучше, а не прятать голову под перину. Но сразу к скимитару не потянулся. Сначала долго обнимал её, стремясь отогреть лёд, появившийся в глазах при воспоминании о старых душевных ранах. А сам думал, что оружие тут ни при чём — скорее оно нервирует её, как символ тех болезненных переживаний.

Потом вдруг вспомнил ту песню Абель, которая когда-то так расстраивала Нинэ, и пересказал её содержание возлюбленной. Конечно, они никак не могли быть уверены, что речь шла об одной и той же резне, но совпадение было удивительное.

Наконец Алрина со вздохом отстранилась и подала ему мрачное оружие. За ножны, не касаясь рукояти. Сама при этом выглядела так, будто хотела поскорей отобрать его назад.

Поддавшись её настроению, Кларед с некоторой опаской вытащил скимитар из ножен, но не ощутил того, что описывала девушка. Да, казалось клинок жаждет чужой крови, но оттенок у этой жажды был скорее дерзкий, задорный, а вовсе не жестокий. Тёмное лезвие знало вкус победы и стремилось снова испить её. В нём действительно жила какая-то сила, но оно стремилось поделиться ею. Царапалось в душу. Впрочем, та, несмотря на скорбные занятия сегодня, была слишком упоена счастьем недавнего обретения возлюбленной, чтобы позариться на непрошеный подарок.

Наречённый встал и отошёл в сторонку, желая опробовать оружие. Сделал несколько взмахов. Клинок был отлично сбалансирован и казался намного удобней для пешего боя, чем меч Харба, хотя металл определённо похожий, но светлее, как если бы чёрный скимитар сделали из чистой руды, а кханду разбавили обычной сталью.

Интересно была ли у той хоть часть обозначенных Алриной свойств, или их придавал не редкий металл, а магия? Но не зря же Петра так стремилась оставить тот клинок у себя. Значит, чем-то он всё же превосходил обычные мечи. Хотя навряд ли сравнился бы с этим. Кханда была обычным бездушным предметом, а этот скимитар ощущался, как живой, обладал своим нравом и, пожалуй, даже волей. Вон как рвётся убивать!

На мгновение Кларед увлёкся, выполняя серию привычных упражнений, и живо представил себе, как радостно будет косить им врагов. Ведь с ним можно биться и против Меча Кернуна…

При воспоминании о родовой реликвии ощущения резко изменились. Кларед понял, что меньше всего на свете хотел бы очутиться по неправильную сторону божественного клинка. Внезапно сила чёрного скимитара показалась тёмной, злой, неправильной, отвратительной, чужой, и он поспешил вернуть его в ножны.

Когда парень поднял глаза, на Алрине лица не было.

— Что случилось? — спросил Кларед.

— Видел бы ты себя… — ответила девушка, поспешно отбирая клинок, и принялась заматывать его обратно в свёрток из кож.

— Но я не видел. Объясни, пожалуйста.

— У тебя лицо стало такое… не то, чтобы жестокое… Это тоже. Но не просто. Тебе это как будто нравилось. А потом ты вдруг словно очнулся и сам себе опротивел…

Кларед признался:

— Я вспомнил Меч Ке… — он внезапно вспомнил о совете никогда не называть предмет напрямую и закончил: — Свой меч. — Конечно, кругом никого, а у них нет друг от друга тайн, но… — Лучше не называть его напрямую. Мало ли кто услышит.

Алрина понятливо кивнула в знак согласия и набрала в грудь побольше воздуха, словно для длинной речи:

— Слушай, я, конечно, не смею сворачивать тебя с избранного пути, но… — и вдруг замолчала, испугавшись, что отпугнёт любимого подобными речами, но через секунду вздохнула, преодолевая страх, и сказала то, что думала, ведь какова цена любви, если она не может быть искренней? — Это же ужас какой-то! Я как подумаю, что ты можешь стать таким, как я только что видела, отдать свою душу этой… этой… Она же не просто богиня Смерти! Это какой-то демон кошмарный. Не просто Смерть, а жестокая смерть, к тому же вызывающая у убийцы радость! И ты хочешь стать её орудием?!

Кларед опешил от такой точки зрения. Поначалу даже не принял её всерьёз. Но любимая смотрела на него с таким отчаянием, что он невольно увидел себя её глазами. Точнее почувствовал её ужас при мысли о том, что между войной и любовью он выберет войну.

Парень подошёл, хотел обнять, но Алрина, в смятении, не подпустила его к себе, встряхнулась, отстранившись на шажок, чтобы продолжать смотреть в глаза. Её взгляд требовал ответа, который почему-то был крайне важен. Тогда Кларед взял её за руки — не отняла — и приложил к своему сердцу:

— Поверь, для меня это всего лишь средство достижения цели. Если не удастся вернуть Меч иначе, честь обязывает меня участвовать в войне, которая сейчас готовится, и попытаться на поле боя отобрать реликвию, которую поручили хранить моему роду чуть ли не сами боги, если я правильно понял Саната.

В глазах любимой стояла мука. Он легонько потянул её на себя, и на этот раз девушка поддалась, но тело её закаменело, словно сжатое тисками боли. Кларед обнял её так крепко, как только мог, не опасаясь сломать кости, пытаясь действием выразить силу своего желания остаться с ней — такого неожиданно мощного, что страшно облекать в слова, дабы не накликать беды.

— Давай подумаем ещё раз, что можно сделать, чтобы вызволить клинок и мне не пришлось возвращаться в Орден, — попросил он.

Алрина вздохнула, и тело её немного расслабилось. Он гладил её по спине, по голове, стремясь размягчить комки мышц, и начинало получаться. Но долго она неподвижно всё же не устояла — потянулась за флягой с водой, которая лежала на земле. Следуя за её движением, Кларед сел на одеяло, расстеленное на траве, и как только любимая напилась, снова притянул её к себе.

— Может быть, расскажешь мне подробно об устройстве Сагатдома, а я что-нибудь придумаю? — предложил он.

Алрине пришлось приложить усилие, чтобы перевести свои мысли с захватившего её внимание страха на воспоминания, но когда она начала рассказывать, дело пошло легче и постепенно напряжение девушку отпустило. К сожалению, всё в её рассказе говорило лишь о неприступности той крепости.

— А подземный ход там есть? — спросил он.

— Вроде нет. А может, Морена наврала, не хотела, чтобы я знала. Иногда кажется, что она читает мысли, а иногда будто совсем меня не понимает, зная столько лет. Хотя поручиться, что на самом деле она не вычислила моё желание сбежать уже давно и с тех пор просто притворяется, невозможно. С неё станется. Мне сказали, что нет, и проверить я никак не смогла бы, если вход, к примеру, в её спальне. У нас, в Сарендоме, например, был такой. Один из под лестницы в холле, а другой в стене со второго этажа спускался. Парадный могли задвинуть какой-то мебелью. Чтобы никто не знал. И всё.

Тупик. Опять. Кларед притянул любимую прилечь к себе на грудь, сам опёршись спиной об дерево, и стал гладить её по волосам. А сам думал, думал, но ничего не придумывалось. Действительно, Саната бы сюда. Но где его найдёшь? Снов своих он никогда не помнил, хотя честно попытался докричаться мыслью, как Алрина предложила. Разумеется, безрезультатно. А девушка вдруг приподнялась:

— Знаешь, ведь то, что вместо Меча она оставила скимитар означает, что она приглашает меня обратно на место своего «хедивега». Разумеется, такое возможно, мне кажется, только если на самом деле она ни о чём не догадывалась, и просто решила, что я сбежала, влюбившись в пленника и не желая делить его с ней. Она ведь грозилась. Может в шутку, а может, и нет. Кто её разберёт. Если бы ты только знал, какой она страшный человек…

— А что? — ухватился Кларед за идею. — Может, воспользуешься предложением, вернёшься. И меня приведёшь. Типа подцепила где-то по дороге. Надоел один любовник, нашла другого, — пошутил он, заработав немного сердитый взгляд. — А там на месте что-нибудь придумаем. И неважно, сколько это займёт времени. Лишь бы до войны не дотянуть. Но я так понял из визита в Гостердом, что раньше, чем через года полтора начать её не смогут. Время у нас будет. Может, мы даже справимся в с ней вдвоём, подловив где-нибудь без Меча. И разумеется, заранее подготовив побег.

Несмотря на видимое осуждение порочащего женскую честь предложения о «легенде» отношений, Алрина всё-таки задумалась над его идеей. Правда, ненадолго. Вскоре лицо её снова исказила мука, тело сжалось, а голос надломился:

— Нет! Ничего не выйдет! Слишком опасно! Ты её не знаешь! Брен вон тоже думал, что изучил её, был в себе уверен, а она… Да и во второго перебежчика никто не поверит! У тебя ведь тоже метка, и приёмы ваши всем теперь знакомы — не скроешь, откуда ты.

Кларед снова притянул девушку к себе, опасаясь, что она заплачет, и тогда будет намного сложнее её утешить. Но слёз у Алрины не было. Её мелко трясло. От ярости? От страха?

— Расскажи мне, — мягко попросил он.

Она замотала головой, видимо, не желая вспоминать то, что её ранило. И он повторил слова из Кодекса:

— «Врага надо знать как можно лучше. Это залог победы». А мне в любом случае предстоит с ней сразиться.

Алрина вцепилась в его руки, словно телом крича: «Не отпущу!» Он снова попытался привлечь её к себе, чтобы расслабить, но не получалось — девушка оставалась комком нервов.

— Этого требует от меня честь, — попытался донести он до неё свои соображения внушительным тоном. — Я дал клятву дяде, а через полчаса его убили.

Похоже, подействовало, но любимой явно требовалось как-то помочь. Кларед потянулся к фляжке с самогоном и дал глотнуть ей неразбавленного. Алрина закашлялась, но пойло подействовало — через минуту она расслабилась и начала рассказ.

Она поведала ему всё: про странные для маленькой девочки забавы Морены, про бессмысленную смерть подруги детства, про сладострастное убийство ухажёра в Ночь Любви и про смерть своего первого мужчины. А потом про планы ахсары нартов по завоеванию Княжеств, их с Бреном подозрения о связи Морены с Тёмной Матерью и свои теории о том, что сталкивает нартов и Воинов Смерти одна и та же сила с какими-то неведомыми и ужасными целями.

В процессе пришлось приговорить почти всю фляжку самогона — разумеется, разбавленного. Они и не заметили, как начало смеркаться. Поднялись и пошли обратно в замок, шатаясь и поддерживая друг друга. Кажется, оба впервые в жизни так надрались. Если не считать отравленного вина перед ограблением Клареда. Ни одной светлой мысли о том, что делать со всем этим, в их головах не возникало. И лишь опьянение не давало окончательно упасть духом.

Выговорившись, Алрина замолчала, словно голос кончился на пару дней вперёд. Молчал и Кларед, переваривая, с одной стороны, какие ужасы пришлось перенести его любимой — аж придушить её проклятую «подругу» хочется, и пожалуй, впервые в жизни, даже применить те знания, которые им прививали на теории допросов, на практике, но даже не с целью что-то выпытать… С другой стороны, получалось, что над миром действительно нависла серьёзная беда, как и обещали легенды о Мече Кернуна в том случае, если он попадёт в злые руки… Где же Санат, когда он так нужен?

Уснули оба, как только повалились на кровать, не раздеваясь, но всё так же в обнимку, как и шли. В ту ночь обоим снились дурные сны, потому что чёрный скимитар остался лежать рядом.

* * *

На следующее утро, пряча скимитар на прежнее место, Алрина вспомнила о том, что так и не разведала, куда ведёт подземный ход и можно ли по нему вообще пройти или он обвалился. И, словно читая её мысли, Кларед поинтересовался вслух тем же самым.

Видимо, мысли их шли схожими путями: если оставить клинок здесь, а потом он зачем-то понадобится… Замок к тому времени могут занять, учитывая, что в нём больше нет «злого духа», наводящего жуть. Конечно, оставалась вероятность, что новые хозяева случайно найдут оружие, но с тем же успехом оно могло пролежать на притолке ещё не один десяток лет. И вот, в таком случае знание, как добраться до схрона, минуя дом, могло весьма пригодиться.

В общем, они оделись и отправились на разведку.

Почва была сухая и каменистая, так что коридор сохранился неплохо. Только в одном месте сломалась балка и частично обвалился потолок, но через кучу земли несложно было перелезть. Кстати, на ней остались относительно свежие отпечатки нескольких пар роговых подошв, которыми пользовались в Орде. Судя по направлению, нарты, забравшие меч, ушли этим путём, спустившись через замок.

Дальше лаз огибал скальную породу, служившую ему одной из стен. Где-то через уткнулись в ступени, сложенные из неотёсанных камней, которые вели на поверхность. Поднявшись, оказались в небольшом закутке между скалой и огромным валуном.

Вокруг расстилался негустой лес, где-то дальше журчала вода. Спутники направились на звук и обнаружили небольшую речушку, на которой стояла покинутая мельница с разбитым скатившимися с гор камнями колесом. Оттуда вниз по пологому склону тянулась дорожка, которая привела их в заброшенную деревню.

Следов нападения не было — видимо, жизнь там замерла постепенно после разорения замка. Большинство домов было заколочено, несколько вскрыто. Зато сады не обобраны. Увидев дерево с наполовину поспевшими алтами, девушка обрадовалась. Клареду этот южный фрукт был незнаком.

Они наелись оранжевых сладких плодов, перепачкавшись в липком соке и изрядно подняв себе настроение. Светило солнышко, пели птички, и Алрине, глядя на то, как губы любимого впиваются в сочную мякоть, вдруг нестерпимо захотелось оказаться на её месте. Что она и сделала, прильнув к нему в поцелуе. Он был долгим, жарким и сладким, ещё больше подогрев её страсть.

— Я хочу тебя, — сказала она севшим голосом.

Бровь Клареда приподнялась в лёгком недоумении и он огляделся по сторонам — обстановка явно казалась нему неподходящей. Тогда девушка взялась за одну из пряжек его пояса и настойчиво добавила:

— Прямо сейчас. По-быстрому. Не раздеваясь.

И тогда в глазах Клареда вспыхнул ответный огонь. Неожиданный для него самого. Где-то в глубине ума шевельнулась опаска о том, что это повадки Зверя, которого он вовсе не хотел спускать на любимую, но её рука, жадно проехавшаяся от пояса в промежность, смела все резонные соображения.

Оглядевшись, он не увидел подходящего ложа и прижал её к дереву в поцелуе, одновременно стаскивая кожаные штаны. Возлюбленная в это время делала то же самое с его. Ими овладело какое-то лихорадочное возбуждение, и как только нужные места освободились, он развернул её лицом к стволу, подбил колени и, опустившись сам, втиснулся в пылающую промежность в единственной возможной со спущенными штанами позе.

Снова в мозгу вспыхнуло воспоминание о том, как в нём впервые проснулся Зверь, когда он точно так же овладел Абель в узком коридоре. Но сейчас ощущения всё же были другими. Зверь словно обрёл крылья и стремился защитить свою самку, установить с ней контакт поплотнее, накрыв своим телом. Кларед склонился над державшейся за дерево Алриной, опёршись одной рукой о него же, а вторую запустив в её кожаный корсет и мягко стиснув сосок. Девушка в ответ издала невнятный звук, похожий на пылкое мяуканье, который подстегнул его ещё больше. Страх обойтись с ней слишком грубо растаял, и бёдра их судорожно задёргались с ограниченным положением тел размахом.

Они действительно ощущали себя парочкой весенних котов, или даже корсов. Громкое дыхание на грани стона распаляло их до безумия. Оба стремились к развязке во весь дух, не рискуя затягивать момент беззащитности даже в безлюдном, но всё же открытом месте, однако она не спешила, немного помучив их, возможно, из-за той же непривычной обстановки, и тем самым сделала кульминацию ещё сладостней.

На этот раз Кларед изрядно отстал от возлюбленной, замершей, переживая экстаз, а когда её стон затих, приподнялся, чтобы сделать свои движения сильнее. Все ограничения спали, растопленные страстью, и он со всей дури вонзался во влажное тесное нутро, помогая себе руками, рвавшими бёдра Алрины на себя.

Любимая начала повизгивать от нестерпимого удовольствия, и когда, наконец, его настигла разрядка, он почувствовал вторую волну её конвульсий, оказавшуюся сильнее первой. Его тоже залила особо жгучая волна наслаждения, так что мозги вообще отключились от действительности на несколько мгновений. Словно в голове взорвалось солнце, и они оба растворились в его лучах.

Когда они оба спустились с небес на землю, он опустился на пятки, поднимая её тоже в сидячее положение, стиснул в крепких объятиях со спины и прошептал на ухо:

— Знаешь, глядя на тебя в отряде, никогда не подумал бы, что ты такая ненасытная.

— Если честно, я тоже, — Алрина потёрлась щекой об его нос, а потом вывернула голову назад, чтобы заглянуть в глаза своим сияющим взглядом: — Просто ты такой… такой… мой!

Это простое слово вызвало в сердце Клареда горячую волну… Благодарности? Нежности? Или именно так ощущается любовь? Словно сердце распахивается на весь мир и стремится заключить дорогого человека внутрь себя… Он махнул рукой на попытки подобрать слово и просто выразил свои чувства в поцелуе, придерживая голову возлюбленной так, чтобы она не свернула себе шею.

Потом они всё-таки неловко поднялись, слегка отсидев себе ноги, и натянули штаны обратно. Обменялись ещё одним тёплым объятием с нежным поцелуем, выражающим признательность за удовольствие, и нехотя вернулись мыслями в действительность.

Алрина предложила набрать алтами с собой. Припасённая для длительной прогулки еда перекочевала из сумы в желудки, и на освободившееся место влюблённые нарвали ещё твердоватых плодов — нежная кожа совсем спелых сразу же расквашивалась.

Они ещё немного осмотрелись в деревне. Нашли на одном из огородов целые заросли кукубриты, но её тяжёлые плоды ещё не поспели. А вот цахера, как корнеплод, была уже вполне съедобной. Алрина прихватила парочку — добавить в кашу на ужин.

Кларед углядел основательно заколоченную кузницу, но в неё, судя по следам от клинков на дереве, не смогли пробиться и предыдущие посетители. Тут нужен был топор или лом.

За деревней находились поля, в которых, судя по виду растительности, не до конца сняли последний урожай. Сорняки перемежались с довольно неровными участками злаков. Однако ни у воспитанника монастыря, ни у кочевницы не доставало знаний, чтобы определить, какие именно культуры здесь росли. При их приближении в воздух взмыла стая пшёнок — видимо, птиц привлекали зёрна.

Вдаль уходила неширокая дорога — одна колея. По идее, она должна была вести в замок или хотя бы к дороге от Селвидома на Москил. Кларед предложил вернуться по ней, чтобы уж полностью исследовать обратный путь. Так они и поступили.

Через речушку, питавшую мельницу и поля был перекинут небольшой мост: дубовые брёвна на каменных основаниях — видимо, для телег, потому что для всадника глубина здесь была незначительной. Сразу за речкой их ждала развилка. Левая ветка выглядела более наезженной и сворачивала по открытой местности круто на запад — видимо, к Москилу. Они же выбрали правую, уходящую в лес. Она-то и привела их к Селвидому, точнее на просеку неподалёку. Ещё на пути к замку оба пересекали эту тропу, но Алрина тогда избегала дорог, а Кларед следовал за ней.

* * *

Через пару дней еда подошла к концу и снова встал вопрос, что делать дальше. Но поскольку ничего нового за это время влюблённые не придумали, будучи больше заняты друг другом, то решили пока остаться в замке, чтобы посмаковать своё счастье, век которого, как оба справедливо опасались, обещал быть недолгим.

Конечно, они обсуждали, кем может быть Морена на самом деле, что задумала высшая сила, стоящая за ней и за Орденом Смерти, и как всему этому можно помешать, но сведений у них было недостаточно, поэтому все подобные разговоры приводили лишь к досадному ощущению бессилия.

Благодаря им, однако же, Кларед впервые задумался о том, что богиня, которой служит Орден Смерти не отражает само собой разумеющийся порядок вещей и не являет собой высшую справедливость, а может использовать Воинов в каких-то своих корыстных целях.

Вот только необходимости вырвать из лап предводительницы нартов Меч это не меняло, а если верить, что сверхъестественная скорость Морены объяснялась её подключением к Тёмной Матери, то для победы над ней всё равно надо было пройти полное посвящение и обрести соответствующие способности. Алрину такие разговоры неизменно приводили в болезненное состояние, поэтому Наречённый в итоге умолкал, хотя не переставал об этом думать.

Единственной альтернативой было всё же проникнуть в стан врага и там как-то исподтишка убить ахсару, в надежде, что тогда кочевники послушают Дарго, который всегда высказывался против оседлого образа жизни, и уйдут восвояси. Но слышать об этом Алрина тоже не желала. Хотя на самом деле задумывалась неоднократно, ведь это казалось единственным способом удержать любимого от Обручения со Смертью. Причём идти, несомненно, надо было одной, чтобы не рисковать его жизнью и не давать Морене в руки очередное слабое место для удара в самое сердце.

Однако каждый раз, стараясь уговорить себя на подобный подвиг, Алрина сталкивалась с непреодолимым страхом. У неё словно подгибались колени, не в силах удержать необходимую твёрдость. Сила духа покидала её, а без веры в победу такое предприятие было равноценным добровольному походу на бойню, уж в этом-то она была уверена.

Так они и досидели до поздней осени в Селвидоме. Пару раз ездили в Москил закупиться зерном, маслом, солью, мукой и инструментами. Кларед поставил на жёсткие подпорки бричку с порванными подвесными ремнями, нашедшеюся в каретнике, и они использовали её как тележку. Накосили для лошадей сена и злаков в деревенских полях, собрали тамошний урожай. В Москил ездили кружным путём через деревенскую развилку, чтобы не наводить лишних людей на мысль о том, что в замке кто-то поселился. А в замену отошедшего всё-таки в мир иной духа, который раньше отпугивал людей, закрепили на верхней башне яратиковый рог Клареда, который издавал жутковатые звуки при подходящем ветре.

На разбойников напоролись лишь однажды, возвращаясь из Москила. Те повалили дерево поперёк дороги в небольшой рощице, и потребовали отдать добро, наставив на них заряженные луки. Переглянувшись с Алриной, Кларед спешился, якобы собираясь подчиниться. Она тоже. Из-за кустов вышли остальные сидевшие в засаде, и их оказалось всего четверо. Выглядели лиходеи довольно замучено — явно оголодавшие деревенские мужики, а не матёрые убийцы. Так что влюблённые их просто поколотили, одному разбив нос для острастки, другому располосовав ножом руку, а двоих, оставшихся целыми, заставили убрать с дороги дерево. В общем, обошлось.

Однако когда подступили холода и встал вопрос о зимовке, оказалось, что для утепления конюшни и хотя бы части замка нужно сделать слишком много работы. Учитывая, что убежище в любом случае было временным, решили всё-таки покинуть его и переехать в город. Хотя окончательно стронуться с места их сподвигло только посещение замка посланцем Морены. Они его не видели, но обнаружили следы на куче земли в тоннеле, которую проверяли время от времени. Неизвестно было, поднимался ли он в замок и видел ли, кто там живёт, но рисковать не стоило.

Кларед поначалу уговаривал Алрину перезимовать в своём замке, который, по идее, худо-бедно содержали в порядке люди, устроившие там сиротский приют. Но она резонно заметила, что куча детишек — не лучшая компания для влюблённых, да и полноправное воцарение там требовало от законного хозяина восстановить титул, чем он пока не собирался заниматься, опять-таки из-за Меча и планов, связанных с его возвращением, которые никак не желали оформляться.

Так что в итоге решили остановиться на зиму в Арбене. С одной стороны, не так далеко от Сагаты, с другой — вотносительной безопасности. Деньги у обоих остались, поэтому сняли небольшой флигелёк на дворе у местного торговца. Лошадей продали, так как не было смысла, да и места, где их всех содержать.

В попытке понять, чем же может грозить миру владение Мечом злых сил, они купили дешёвую копию «Легенд Свободных Княжеств» и проштудировали её от корки до корки. По ним выходило, что Тёмные Боги постоянно стремились установить свою власть в мире, сотворённом Светлыми Богами. Однажды им это чуть не удалось, и тогда Светлые Боги, среди которых был и Кернун, выковали доспехи для предводителя армии своих последователей, которые сразились с последователями Тёмных Богов. Эта Последняя битва называлась Карандаром, и, хотя Светлые в ней победили, прежний мир сгорел в Пламени Творения, вырвавшемся из Огненной Бездны. Он не погиб, но распался на части. Доспехи разбросали по этим частям, и пророчилось, что если ими когда-либо завладеют Тёмные, Карандар случится снова. Получалось, что зло угрожало не только жителям Свободных Княжеств, но и всему миру или даже множеству миров, если верить «Легендам».

Конечно, поверить в подобное буквально было крайне сложно, но с другой стороны, Кларед побывал в одном из этих миров и собственными глазами видел гномов, которых многие считали лишь сказками. А если вспомнить других существ, с которыми им приходилось сражаться у Западной границы, то сомнений почти не оставалось. К тому же, оба воина держали в руках Меч Кернуна и понимали, что это необычная вещь, наделённая какой-то сверхъестественной мощью. И потом, когда они читали про Карандар, обоих это пробрало как-то по-особенному. Так что сбросить этот миф со счетов они не могли.

Кроме того, если провести несложные параллели, получалось, что Тёмная Мать — одна из противников богов по имени Мора, что было до ужаса созвучно Морене. Которая, очевидно, и должна была стать новым предводителем её армии. Хотя, казалось бы, костяк оной уже создан в виде Ордена Смерти, но тот действовал только в рамках охраны Свободных Княжеств, которые были вполне довольны сложившимся порядком в своих горных границах и не стремились к завоеваниям. А вот стань во главе государства Морена, дело могло обернуться совсем иначе. В общем, масштабы возможных бедствий пугали обоих.

Страсть их к тому времени немного поулеглась, и всё больше стали одолевать мысли о будущем. По мере приближения весны необходимость что-то решать и отсутствие удовлетворительных решений давили на них всё больше, и влюблённые начали ссориться. Хотя это не было серьёзными разногласиями, скорее досадой от того, что необходимость вырвать Меч из злых рук неизменно входила в противоречие с их личным счастьем.

Ни Кларед, ни Алрина всерьёз не рассматривали вариант бросить всё и наслаждаться жизнью. Он однажды завёл об этом разговор — как бы в шутку, хоть и стояло за этим подспудное желание испытать партнёршу. Но она в очередной раз показала себя человеком чести, вопреки преподаваемой в Ладонях науке, гласившей, что женщинам это понятие чуждо. Любимая ответила, что не смогла бы радоваться жизни, когда страна воюет и гибнут люди, особенно зная, что могла это предотвратить.

Только заставить себя попытаться уничтожить Морену она была не в состоянии. И зная, что ей пришлось пережить, Кларед не смел настаивать. Он не мог просить её пойти на подобный риск. И вообще не хотел рисковать любимой. А значит, оставался лишь один вариант.

Наречённый практически решил, что вернётся в Орден, но так как Алрину эта идея сильно расстраивала, он её замалчивал, из-за чего влюблённые неизбежно начали отдаляться друг от друга, как оказавшиеся на разных льдинах при ледоходе, и ничего не могли с этим поделать. По ночам он любил её всё отчаяннее, словно стараясь надышаться перед смертью, девушка это чувствовала, но не могла предложить никакого варианта спасения. И от осознания этого тоже потихоньку замыкалась.

В конце зимы между ними состоялся ещё один, последний разговор на эту тему, который так же безнадёжно разбился обо все предыдущие соображения. И когда Кларед на следующий день привёл нового коня, Алрина поняла, что теряет его. Метнулась, вцепилась руками в локти, а глазами в лицо, мучительно понимая, что не может сказать ничего, способного предотвратить расставание.

Он тоже смотрел на неё — обречённо, не в силах оправдываться. Любимая и так всё знает. И так всё поняла, будь проклято это невероятное счастье, которому наступает конец! И не просит его, не уговаривает, только в глазах бьётся вдребезги хрупкое сердечко. Как же это больно! Уничтожать свою величайшую драгоценность собственными руками ради блага целого мира. Это рвало и его собственное сердце на части, не давало вдохнуть. Но в конце концов он сдавленным голосом сказал:

— Мой год истекает через три недели. Мне пора выдвигаться в Новин. Я Обручусь со Смертью ради жизни — твоей и всех остальных. А Обручённый всегда играет Свадьбу.

Это значило, что они прощаются навеки. Из груди Алрины вырвался то ли всхлип, то ли вскрик. Она не знала. Может быть, она просто тоже пыталась вдохнуть. Но не могла.

Кларед изо всех сил сжал любимую за плечи, стараясь в этом жесте передать, насколько не хочет с ней расставаться. В глазах его бушевало Последнее Пламя Богов, сметающих этот проклятый мир, словно мусор, в хаос. Он больше ничего не говорил, ведь всё было уже сказано и перемолото сотни раз. Алрина знала, что это необходимо ради всех жителей Княжеств, а может, и дальше… Но почему же сейчас так хочется затолкать все их распроклятые души в самую глубину Огненной Бездны, лишь бы пламя Карандара вновь сменилось светом Творения в его глазах?..

Кажется, из глаза скатилась слеза. Она сердито кивнула, чтобы смахнуть её, и это движение помогло ей сбросить оцепенение. Воительница отвернулась и пошла собирать вещи любимого, ища смысл в простых скупых движениях, лишь бы чем-то заполнить свой разум.

Алрина помогла ему собраться в дорогу, ничего не говоря. Весь день оба молчали с каменными лицами, обмениваясь только фразами по делу. А потом в последний раз любили друг друга, не гася свечей, чтобы насмотреться. Сжимали друг друга до боли, даже не замечая этого и мечтая срастись, так чтобы уже ничему в мире не под силу было их разнять. Но мир не поменялся от их желания.

Девушка не смела ничего сказать, чтобы попытаться остановить любимого. Она понимала, что могла бы избавить его от этой необходимости, только отправившись служить Морене. Но страх перед ахсарой был даже сильнее желания его удержать. Погибнуть же напрасно означало обречь его ещё и на такие муки вдобавок к тому, что в итоге всё равно придётся сделать то же самое.

Утром они поднялись затемно и почти не разговаривали. Алрина сготовила завтрак, пока Кларед складывал сумки и седлал коня. Вскоре подошло время прощаться. С минуту они стояли и смотрели друг на друга. Молча. Но глаза их вопили о боли, о какой и не выкрикнешь вслух. Если вовремя её не унять, то такая боль скоро сводит с ума и убивает.

Два шага навстречу друг другу. Воинское рукопожатие братьев по оружию, такое крепкое, что чуть не хрустнули кости. И через три шага Кларед уже у двери. Вид его ровной спины чуть не убил Аину. Не отдавая себе отчёта, она взвыла:

— Айланн!

Кларед вздрогнул всем телом, будто вынули душу — удар сердца — обернулся, а в глазах осколки разлетевшегося вдребезги мира — удар сердца — и оказался рядом с ней. Он так прижал её к себе обеими руками в перехлест, что Алрина не то, что дохнуть не могла, даже если бы помнила, что это такое и зачем нужно, но чувствовала, что кости вот-вот треснут. О, если бы он убил её сейчас, каким неземным блаженством было бы принять смерть от этих рук!

— Я ухожу, но моё сердце остаётся в твоей груди, — прохрипел Кларед, обжигая её лицо своим дыханьем. — Смерть не может получить то, чего у меня нет, — на его лице полыхнула солнцем безумная усмешка.

— А моё, хоть и в твоей груди, ей не принадлежит! — выпалила Алрина, прежде чем Кларед впился в её губы помрачающим разум поцелуем.

В последний раз окунулись они в ураган пламени, ревущего с такой силой, что если вовремя её не унять, то она сводит с ума и убивает. Минуту спустя Кларед скрылся за дверью так стремительно, будто спасался от самого себя.

Наречённый вскочил на коня и пустился прочь из города, толком не видя перед собою дороги. Хорошо, что прохожих в этот ранний час ещё почти не было, а колокол пробил к открытию ворот как раз, когда он подъехал — сил останавливаться и ждать у воина не было. Жгучая боль в груди гнала его вперёд и он пустил коня быстрой рысью по Княжескому Тракту.

Перед его глазами стояло изломанное мукой лицо любимой. И это после такого безумного счастья: быть с ней, доставлять ей наслаждение, говорить, как с самым лучшим другом за всю жизнь, и видеть ответную любовь в этих синих глазах… Как же верно, что Воину Смерти нельзя связывать себя ни с одной женщиной! Такое трудно пережить втройне — не из-за той боли, что испытываешь сам, а из-за той, что причиняешь бесконечно дорогому человеку. Вся жизнь Клареда — потери и смерть. Эта любовь — как насмешка, жестокая издёвка. Почему так болит сердце?.. Оно не может болеть, у него больше нет сердца. Только долг. Долг, который он должен выполнить, и другой, который никогда не сможет оплатить — перед Нею.

Кларед обнаружил, что началась метель и злые крохотные льдинки впиваются в лицо. Он пришпорил коня, чтоб тот мчал его ещё быстрее. Пусть хлещут сильнее, он заслужил и во сто крат худшее. А конь… перетерпит! Вон, впереди в тучах просвет, который принесёт ему облегчение. Самому же Наречённому отныне облегчения не видать, и поделом.

Какое бесчестье хуже? То, что, он едва нашёл в себе силы уйти или то, что он всадил нож в сердце любимой? А какая разница? Бесчестье есть бесчестье. «Самая большая честь не покрывает и малейшего бесчестья», — так гласил один из канонов Кодекса, и гласил он непреложную Истину. Но предыдущий канон также гласил: «Честь добавляется к чести, бесчестье умножает бесчестье». И свой самый главный долг — перед предками и перед миром — он выполнит!

Нещадно погоняя коня, Кларед летел от большего бесчестья к меньшему. Удирая от себя, он спешил к своему долгу. Хотя бы его он обязан оплатить, а потом… Смерть! Смерть станет его женой и отрадой, и избавлением. И прощением, и платой.

Ах, если бы он знал, что всё не так просто!

Глава 29 Клед: Обручение со Смертью

Кларед приказал себе снова забыть своё настоящее имя. Теперь оно осталось в прошлом и было связано только с его любовью. Ему же предстояло снова стать безродным приёмышем Ордена по прозванию Клед Корсун.

После первоначальной ярости на него навалилась апатия. Он едва не загнал коня по пути в Астен и там дал ему отдохнуть, а сам напился до беспамятства. Судьба снова свела его с рыжим недоумком, о котором он и думать забыл. А тот, польстившись на его невменяемое состояние, провернул прежний номер с дружками, подкараулив Наречённого, когда тот вышел отлить. На этот раз не ушёл никто. Хотя Клед даже не помнил, как их убивал. Какая теперь разница, если больше не для кого себя хранить? Но городовой, призванный хозяином гостиницы, на дворе которой и произошла бойня, видя вновь заплетённую по-воински косу, без лишних придирок принял объяснение заплетающимся языком: «Они на меня напали. Второй раз».

Дальнейший путь Клед помнил плохо. Отметил только, что где-то в Нивзене у него кончились деньги, которые он взял на дорогу — остальное оставил Алрине. Учитывая, что он однозначно не рассчитывал так набираться, этого следовало ожидать.

Пришлось на денёк задержаться, благо судьба к нему благоволила и свела в той же таверне, где обнаружилась нехватка наличности, с сухоньким мужичком, который подсел к нему и попросил за вознаграждение проучить надругавшегося над его дочерью местного начальника стражи. Мелкий торговец, не вышедший статью, специально поджидал там приезжих, потому что местные Воины Смерти не хотели ссориться с городскими блюстителями порядка.

Кледу же в данный момент было всё равно, и он с наслаждением расквасил бугаю лицо, сломал пару рёбер и руку. Если честно, чуть не порешил подлеца повторными ударами в голову, но в какой-то момент словно услышал крик Алрины, как тогда, в деревне… Надо же, раньше он и не помнил, что это она его остановила.

Данное происшествие немного отрезвило парня. Он решил, что не стоит вести себя так, что пришлось бы стыдиться перед любимой, если бы она об этом узнала. И остаток пути проделал тихо, ночуя в общей зале и не злоупотребляя крепкими напитками. Тем более, что они всё равно лишь чуток притупляли сердечную боль.

А вот убийства в Астене, между прочим, подействовали сильнее, заставив душу слегка занеметь. И это пугало. Но другого пути перед ним всё равно не было. Так что оставалось идти по нему до конца, но хотя бы не уподобляясь одичавшему хищнику.

Чтобы взять себя в руки и утихомирить вновь разбушевавшуюся ярость, Клед всю дорогу от Нивзена до Новина истово читал про себя Посвящение и не особо разглядывал окрестности. Утешение от него было, конечно, сродни упокоению в могиле, но какая теперь разница? Всё равно он теперь, можно сказать, не живой. Так что в Обитель Новина Наречённый прибыл в весьма подобающем настроении: «Всё тлен и прахом станет».

Главный центр Ордена Смерти поражал своими размерами. Он представлял из себя целый пригород Новина — разумеется, обнесённый стенами. Но внутри находилось множество построек, сгруппированных в отдельные дворы, соединённые где-то настоящими мощёными улицами, а где-то обсаженными тессой аллеями. Здесь был даже собственный порт, пахло морем и вместо ворон кричали чайки.

Наречённые Смерти, стекавшиеся на Посвящение, жили в отдельном трехэтажном доме. Перед ним была площадка для тренировок, а на другой её стороне, в окружении деревьев располагался двухэтажный флигель для старших чинов, регулярно проходивших Арку, каждый — со своей периодичностью.

Кледа поселили четвёртым в комнату с уже прибывшими ребятами из Мохавена, а из старших в этом году за испытаниями надзирал Ларис. Парень обрадовался относительно дружественному лицу, но ответной теплоты не встретил: судя по пустым глазам, Кинжал как раз недавно прошёл очередное приобщение. В первый миг от подобной встречи захотелось бежать от Посвящения, но отступать было поздно, да и некуда. Зато после ему станет на всё наплевать и, может быть, наконец утихнет это мучительное жжение в груди…

Кинжал отвёл Кледа в огромный молельный двор, заодно показав его расположение, и вписал воспитанника в таблицу прохождения посвящений, которая велась мелом на большой доске, стоявшей на собственных опорах и снабжённой навесом от дождя. По ней выходило, что парню придётся ждать своей очереди ещё три дня.

Двор представлял собой ступенчатый амфитеатр наподобие опрокинутой пирамиды. Он окружал не башню, как в Мохавене, а огромную арку из блестящего тёмного камня, тоже как будто складывавшуюся ступенями внутрь, так что потолки наружных слоёв нависали козырьком над внутренними, а стены образовывали сужающийся коридор. Вблизи оказалось, что слои через один то совсем чёрные, то более прозрачные, как купол Башни в родной Обители.

Арка Смерти производила подавляющее впечатление, и не только визуально. Она словно выпивала из пространства все цвета, запахи и звуки. Рядом даже уши заложило, словно тишина вокруг имела осязаемую плотность. Из прохода, в который даже смотреть не хотелось, веяло замогильным холодом.

На одной из «ступеней» двора расположилась группа Наречённых из другой Обители во главе с Кинжалом. Они напряжённо смотрели на Арку — видимо, там сейчас был их товарищ. У Кледа любопытство смешивалось с желанием убраться подальше. Ларис, словно прочёвший его мысли, безжизненным голосом сообщил, что завтра утром посвящение проходит Лест. Мол, неплохо бы прийти поддержать его, но необязательно. Клед подумал, что не отказался бы от присутствия кого-то из знакомых перед входом в сооружение, из которого можно и не выйти, и решил, что придёт.

Потом Ларис отвёл его в столовую и наказал вечером быть на молельном дворе, а остальным временем можно было располагать по собственному усмотрению. После обеда Лест — тот самый паренёк, что когда-то просил обучить его премудростям обращения с женщинами — позвал ребят на берег. Другие двое отказались, заявив, что там скучно, и они лучше потренируются, а Клед с радостью согласился — он ещё никогда не видел моря.

Уходящая вдаль до горизонта стихия поразила его воображение. Море было похоже на огромного зверя со множеством лап, который беспокойно ворочался среди скалистых берегов. Лест отвёл его не в порт, а на скалы повыше, откуда можно было насладиться видом. Солёный воздух с какой-то непонятной примесью и вид кораблей в городской гавани на другой стороне залива возбуждали любопытство: интересно, каково это — плыть по пенящимся волнам в небольшой скорлупке куда-то так далеко, что и берегов не видно…

Здесь, на юге, было значительно теплее и весна уже вступала в свои права: на скалах зацвели какие-то мелкие цветочки, зеленела трава, и это только добавляло смятения в чувства. Хотя после убийств в Астене они и покрылись туманным налётом, словно окна в горнице души закоптило гарью, но сейчас хотелось их испытывать, любые — даже сидевшую занозой в сердце боль по Алрине. Возможно потому что где-то на задворках сознания сидела убеждённость, что это в последний раз…

Клед заинтересовался монастырским причалом, и Лест провёл его туда. У пристани стояла пара баркасов, пахнущих рыбой. Наречённые подошли к самому краю — новоприбывшему было интересно потрогать воду. Он лёг на доски и тянулся рукой вниз, но никак не мог достать, а потом вдруг набежала крупная волна и окатила обоих брызгами, разбившись о подпорки. Клед несколько раз лизнул мокрые пальцы, но так и не понял, что за привкус, кроме соли, ощущает. Лест сказал, что это водоросли выделяют какое-то полезное вещество. Вроде бы от него быстрее заживают раны.

Вода была холодной, брызги освежали, а сам всплеск как-то радостно будоражил. Кледу хотелось ещё, но пристань стояла под защитой мола, насыпанного чуть южнее из огромных валунов. Лест сказал, что по-настоящему большие волны только за ним. Парни сходили на мол и вдоволь нарезвились, уворачиваясь от самых массивных накатов стихии, которые, разбиваясь о камни, стремились окатить их солёной водой.

Нагулялись вдоволь, так что после по-монастырски сытного ужина стало неумолимо клонить в сон. Однако вечернее посвящение пропускать было нельзя.

Клед поразился тому, сколько людей оказалось в Обители, когда все они собрались на огромном дворе, заполнив его почти доверху. Зато при таком количестве народа Арка Смерти уже не так сильно давила на ощущения. Правда, и вся радость, полученная возле моря ушла, словно впиталась в чёрный камень. А может, это текст посвящения, читаемый такой огромной толпой, заставил особенно остро вспомнить о смерти и о том, что всякая радость конечна.

Так что, когда голова наконец добралась до подушки, обо сне уже не думалось, как о желанном удовольствии, а скорее, как о временном забытьи, которое позволит какое-то время не думать о смерти настоящей, ждущей прямо там, в центре молельного двора…

* * *

На другой день после утреннего посвящения Клед увидел Меча Смерти. Тот вышел на площадку внизу и спросил, бросит ли ему кто-то вызов сегодня. Такова была традиция — после прохождения Арки любой мог вызвать главу Ордена на поединок, и в случае победы занял бы его место.

Мужчина был в возрасте, но очень подтянут и двигался, словно хищный зверь. Хлыст Смерти — тонкая косичка, торчащая из макушки в окружении наползающей со спины чуть ли не на лицо татуировки, выплясывала интересные пируэты при разворотах. Наверняка, в неё было вплетено грузило, которым Меч виртуозно владел. Разглядеть его подробней издалека, с тех мест, где сидели ребята из Мохавена, не представлялось возможным, но ощущение смертельной опасности считывалось совершенно отчётливо.

Вызова не последовало, и все разошлись на завтрак. По окончании Мохавенские ребята, которых вчера вечером стало на одного больше, вернулись в молельный двор, чтобы поддержать Леста. Они пожелали ему успеха и остались сидеть на ступенях, к Арке испытуемого подвёл один Ларис. Он сказал какие-то напутственные слова, и Наречённый, не отличавшийся ни богатырским сложением, ни особо агрессивным нравом, медленно, словно преодолевая сопротивление, зашёл под огромный свод. Как только он скрылся в проёме, Ларис отошёл и жестом позвал ребят пересесть на другую сторону, откуда Лест должен был появиться.

Непонятно было, куда девался испытуемый, потому что казалось, внутренняя арка не длиннее двух шагов. И всё же им пришлось ждать почти час, пока он появился. Точнее выпал из проёма ничком. Ларис поспешил к воспитаннику, пощупал пульс и покачал головой. Потом подозвал ребят, чтобы унести тело Леста.

Кледа шокировал такой исход. Только вчера они с этим парнем смеялись, убегая от брызг, а теперь он несёт его бездыханное тело… Куда? Он даже не обратил внимания на дорогу, пока не пришлось подниматься вверх по каменистой тропе. Та привела их на скальный уступ где-то на дальнем краю монастыря — с этой стороны даже стены не было, так как территория упиралась в горные отроги.

Там стояло небольшое каменное строение с высокой трубой и смутно пахло чем-то горелым, хотя и чувствовалось, что это лишь остатки вони, развеянной ветром. Внутри запах усилился, став тошнотворным, и Клед узнал его, с содроганием вспомнив падение Кастердома. Да и трупы странных существ у границы, передаваемые огню, мало чем отличались. Это был крематорий.

В центре квадратного зала находился небольшой помост перед зевом печи, сейчас закрытой и, кажется, даже ещё нетопленой. Солдат, нёсший службу в этом мрачном месте, указал на широкие каменные уступы, опоясывающие зал, и ребята уложили туда павшего товарища. Вопросительно взглянули на Кинжала, тот кивнул и первым отдал Последний Салют Смерти.

На обратном пути Клед не утерпел и спросил:

— Часто такое вообще случается?

— Не часто, — ответил Ларис. — Но и не редко. Примерно один из десяти вызвавшихся не может пройти испытание.

— Как же так? — не унимался Наречённый. — Он ведь был далеко не последним среди воспитанников.

Ларис равнодушно пожал плечами:

— У него был выбор. Он мог вообще не вернуться. А мог отправиться в Мохавен и остаться Солдатом. Успехи в воинском деле тут почти совсем ни при чём. Арка испытывает силу духа.

— А кто-то из наших уже… — Клед не закончил вопрос под тяжёлым укоризненным взглядом.

— Нет. Не накручивай себя. У каждого там происходит что-то своё. И вообще, считается, что если Смерть забирает душу в Арке, она просто сразу играет свадьбу, поэтому мы и отдаём им Салют. В провале при испытании нет бесчестья. Просто человек не годится, чтобы нести её другим.

С этими словами Кинжал ускорил шаг, давая понять, что разговор окончен. А Клед свернул на уступы, с которых Лест показывал ему море вчера и просидел там до обеда, пытаясь осознать происшедшее и примириться с тем, что такая судьба может поджидать любого. Впрочем, в итоге он решил, что просто обязан пройти испытание, ведь иначе некому будет вызволять Меч из злых рук. Он внутренне взмолился Кернуну, чтобы тот дал ему сил преодолеть Арку живым, хоть это и было ересью по меркам Ордена. И даже почувствовал… нет, не отклик, конечно, но ту самую лёгкую твёрдость, которую впервые ощутил, когда дядя Белтар заставил его поклясться беречь реликвию рода любой ценой.

Едва поспел на обед. Хорошо, что его подавали в несколько смен. А через пару часов пришлось идти провожать в Арку Дакта. После инцидента с переломом руки они больше не враждовали, по крайней мере открыто. Но и особой любви друг к другу, ясное дело, не испытывали. И всё же Клед решил, что не стоит демонстрировать своё презрение в момент, который может оказаться для задиры последним.

Они все явились в молитвенный двор чуть заранее и устроились на верхних ступеньках, чтобы не мешать группе, ждавшей товарища внизу, возле Арки. Похоже, испытание занимало у всех примерно одинаковое количество времени, но кто-то выходил чуть раньше, а кто-то чуть позже, чем через час.

Клед немного переживал, что они могут стать свидетелем очередного провала — не хотелось ему снова испытывать свою решимость, но этого не произошло. Неизвестный Наречённый, точнее, теперь уже полноценный Воин Смерти, вышел из арки пошатываясь, но вполне живой. А Дакт управился и вовсе быстро — следующая группа только вступала на двор, когда они уходили.

Дакт сначала шагал довольно бодро, потом внезапно ослаб и чуть не упал. Ларис жестом велел другим ребятам подставить ему плечи, но тот вскоре оправился и к дому, где они жили, подходил уже сам. Тем не менее, Кинжал в приказном тоне посоветовал ему отлежаться до ужина.

По дороге Клед украдкой вглядывался в Дакта, пытаясь оценить перемену. Выглядел тот измождённым, но в то же время глаза его словно горели неким тёмным огнём. И он казался как-то резко повзрослевшим. Беспрекословно послушался Лариса, даже не скривившись, чего непременно стоило бы ждать раньше. Казалось, искра забияки в нём угасла, но в данном случае это было скорее к лучшему.

К тому же, Дакт явно заметил внимание Кледа и бросил на него взгляд исподлобья, в котором не чувствовалось и следа былой враждебности. Наоборот, он казался внезапно умудрённым каким-то пока недоступным сопернику опытом. И вообще перестал смотреть на него, как на врага, что раньше всегда исподволь ощущалось. Это интриговало. Наверное, всё же не только плохого можно ждать от Венчания. Хотя Лориндену были нужны, в первую очередь, способности, чтобы отвоевать Меч Кернуна.

В любом случае, успешное прохождение Арки Дактом добавило Кледу уверенности: уж если этот смог, то и он ничем не хуже. И вместе с тем возникли вопросы: а что потом? Хватит ли ускорения реакций, которое приобретали почти все Воины, на то, чтобы обыграть Морену? И вообще, как ему, безымянному бойцу, сразиться именно с ней, даже если он окажется на поле боя? Допустим, ему это удастся, но как после этого оставить себе чудесный клинок? Наверняка, многие заметят его свойства…

Можно, конечно, заявить на него права, как на родовую реликвию — всё-таки у Кледа была книжица с родословной, и Скимитар Мохавенской Обители знал его настоящее имя. Однако фамилия ничего не говорила о подобном наследстве. Дядя же строго настрого запретил кому-либо сообщать о Мече, и с тех пор последний Лоринден говорил о нём только с Алриной, но та ведь держала клинок в руках, значит для неё он тайны не представлял.

С другой стороны, для того, чтобы у него был шанс победить ахсару нартов, требовалось оружие, способное противостоять Мечу. Судя по словам Алрины, чёрный скимитар подошёл бы. Но их в Ордене кому попало не давали. Отличиться до большой войны он уже вряд ли успеет — просто негде. Так что самым простым способом получить заколдованное оружие снова виделось посвящение кого-либо в тайну — желательно, только одного человека, наделённого высшей властью, то есть Меча Смерти. Но из-за клятвы было нельзя.

С третьей стороны, если они всё равно столкнутся с Мечом Кернуна на поле боя, секретность теряла смысл. Хотя уверенности не было, поэтому однозначно отметать её тоже нельзя. Но если правда выплывет на всеобщее обозрение, то не следует ли заранее предупредить хотя бы того же Меча Смерти, с чем им придётся сражаться? Если способности Морены и вправду так велики, как говорила Алрина, она одна в состоянии покрошить немало Воинов Смерти.

А с четвёртой стороны, если Меч Смерти узнает о божественном оружии, что помешает ему оставить клинок себе, для большей сохранности? В этом даже имелся бы определённый смысл, если тайное станет явным. Но если Орденом в самом деле заправляет та же высшая сила, что нартами, то получится, что руки, владеющие Мечом Кернуна, вовсе не поменяются!

Клед долго ворочался, не в силах найти правильное решение. А утром проснулся с безумной идеей: вот если бы он сам стал Мечом Смерти, это решило бы все вопросы с волшебным клинком. И даже более того, возможно, ему удалось бы избежать той бойни, что готовила Тёмная Мать. Как — пока непонятно. Но если, допустим, поручить всем Воинам всех Обителей задание найти Саната, тот наверняка что-нибудь присоветовал бы. В конце концов, в Ордене были Стилеты, которых тренировали как раз на подобные задания. Если наслать их на Морену всех вместе, да ещё и раздать им чёрные скимитары, шансы на успех возрастали. Насколько Клед понял, без её руководства нарты и не замахнулись бы на такую цель, как захват части Свободных Княжеств.

На утреннем посвящении снова появлялся Меч Смерти, задав тот же вопрос, что и вчера, и точно так же не получив ни одного вызова. Клед попытался получше к нему присмотреться, но не преуспел — несмотря на то, что он нарочно слегка опоздал, дабы отделиться от своей группы, ему не удалось найти свободное место намного ближе к центру двора. Он разглядел лишь то, что глаза главы Ордена словно окружены некой чернотой, но горят таким же тёмным огнём, что он видел вчера у Дакта, только в тысячу раз сильнее. От этого взгляда становилось не по себе. И всё же…

После завтрака Клед нашёл Лариса и начал расспрашивать его об интересующей теме:

— А как часто Меча вообще вызывают на поединок?

— На моей памяти такое было лишь трижды. Все попытки окончились неудачей. То есть смертью претендентов, — наставник выразительно посмотрел на Кледа, явно догадавшись, к чему тот клонит.

Однако Наречённого было не так просто отвратить от идеи, которая показалась внезапным решением всех проблем:

— Но этот Меч Смерти ведь сам когда-то победил предыдущего? Или он тогда уже был в высоком чине, может быть, Скимитаром?

— Нет, он был всего лишь Кинжалом.

— Как же ему тогда доверили управление всем Орденом? Ведь у него было недостаточно опыта?

— Говорят, что Меч Смерти получает опыт всех своих предшественников, пройдя после победы Арку Смерти, — ответил Ларис. — Я, конечно, не знаю, не байки ли это. Но каких-либо серьёзных недостатков в управлении Орденом он так и не проявил.

Клед мысленно поставил галочку напротив одной из самых больших сложностей, которые ему предвиделись в случае перехвата высокой должности. Наставник же тем временем внимательно оглядел его, словно оценивая душевное здоровье, и спросил:

— Тебе что, жить надоело?

— Ну почему-то же существует такая традиция? — упрямо ответил Клед вопросом на вопрос. — Или это выходит, только когда прежний Меч становится слишком старым?

— Да нет, предыдущий был примерно в том же возрасте, что нынешний сейчас. Смысл данной традиции в том, чтобы Глава Ордена не размяк, а держал себя в форме. Но учитывая то, что он не реже раза в месяц посещает Арку Смерти… Вдумайся, в месяц! Тогда как даже Скимитары повторяют приобщение лишь раз в сезон, Ятаганы дважды в год, а Кинжалы ежегодно. В общем, тягаться с ним — затея безумная сама по себе. Поэтому такая возможность предоставляется только тем, кто сам недавно прошёл испытание. В этот момент способности наиболее обострены и там получаешь некий заряд… Я не знаю, возможно, что-то в самой Арке сподвигает людей бросить вызов. Быть может, Тёмная Мать сама решает, когда ей сменить Меча. Но ты-то в Арке ещё не был, а значит, у тебя точно идея дурная, и ни к чему кроме гибели не приведёт.

Клед молчал, набычившись. Что ж, если надо пройти для этого Арку, он пройдёт. Наверняка и этому Мечу когда-то точно так же говорили, что он безумец, если замыслил подобное…

— Идём я тебе кое-что покажу, — внезапно сказал Ларис. Спохватился, взглянул на солнце, тускло пробивающееся сквозь неплотные тучи и кивнул сам себе: — Кажется, ещё успеваем.

Он повёл ученика замысловатым маршрутом в южную часть монастыря, к глухому деревянному забору, окружённому небольшим парком. Пройдя дополнительный кордон из пары Воинов Смерти, записавших их имена, мохавенцы вступили на тренировочный двор, усеянный песком. Там творилось странное действо.

В центре площадки танцевал — иначе не скажешь — Меч Смерти, на которого поочерёдно нападали, судя по причёскам, сплошь Кинжалы да Ятаганы, даже один Скимитар затесался. У некоторых было тренировочное оружие, тогда как Меч лишь отбирал его у других время от времени, а потом выбрасывал. Он бил руками, ногами, косой, ронял соперников, молниеносно контратакуя, порой одновременно в противоположные стороны.

Периодически нападающие выбывали по каким-то пока неясным правилам. Некоторых хватало лишь на один заход, других на несколько, дольше всех держался Скимитар, как и следовало ожидать. Когда в круге возникала прореха, Меч показывал пальцем на очередного соперника из дожидавшихся своей возможности у наружного края площадки, и тот занимал место выбывшего.

Ларис велел Кледу пристроиться у одной из боковых стен, где наблюдали за тренировкой «зеваки», а сам встал в ряд претендентов. Минут через десять очередь дошла до него.

Воспитанник даже не знал, насколько стремительным и ловким может быть их Кинжал, ведь проявиться среди Когтей у того возможности не было. Ларис молниеносно атаковал Меча каждый раз, как представлялась такая возможность, неплохо уворачивался от контратак и продержался минут пять, что было значительно дольше среднего.

Однако глава Ордена бился совсем уж фантастически быстро и точно. Между делом, похоже, не упуская из внимания и прочее окружение, ибо один раз он бросил острый взгляд на Кледа, поедавшего глазами его движения. Скимитар, продолжающий ненавязчиво атаковать, тоже почему-то покосился на него пару раз.

Тренировочный нож в руке Лариса несколько раз проходил на волосок от кожи противника, но всё же не задевал, и в конце концов перекочевал в руки Меча в результате какой-то слишком стремительной комбинации, чтобы её разобрать. После чего Мохавенский Кинжал дважды дёрнулся и выбыл из круга.

Он подошёл к воспитаннику, потирая левое подреберье:

— Ну как, насмотрелся?

Клед снова ответил вопросом на вопрос:

— Он вас достал? Когда? Я не углядел.

— Вот прям сразу за тем, как отобрал нож. Солнечное сплетение и печень. Как же ты собрался с ним тягаться, если не можешь даже уследить за ударами, которые в настоящем поединке точно станут смертельными?

Ученик ничего не ответил. Зрелище произвело на него впечатление, отчасти обратное тому, которого добивался Ларис: Клед тоже так хотел. Если для этого достаточно часто проходить Арку Смерти и тренироваться с таким количеством желающих, игра стоила свеч. Оставалась одна загвоздка: как победить?

В тот день ближе к обеду испытание проходил последний из прибывших до Кледа Наречённых из Мохавена. Успешно. Тем временем приехали ещё двое. Дакт пока оставался — свежеиспечённым Воинам Смерти давали до трёх дней, чтобы они могли вызвать Меча на поединок при желании. Разумеется, бывший задира не собирался этого делать, просто не часто удаётся побывать в главной Обители Ордена, где столько всего интересного, поэтому он не торопился «домой», или куда там его Ларис определит.

Говорили, Кинжалам, надзирающим за испытаниями, нередко случалось обмениваться подопечными — по каким соображениям, оставалось только гадать. Они проводили тренировочные бои на площадке между домами для гостей. Но Клед пока пренебрегал этим небольшим развлечением для ожидающих своей очереди, стремясь насмотреться на море, пока оно ещё способно его волновать. И заодно предаться обдумыванию своих тайных планов там, где точно некому будет прочесть его мысли. Он всё больше склонен был верить, что высшие чины, которыми кишела Обитель Новина, на это способны.

* * *

На следующий день никто из Мохавенских не проходил испытаний, и Ларис устроил тренировочные бои между своими подопечными. Для начала сам коротко «оценил» свежеиспечённых Воинов Смерти, потом поставил против них по очереди Наречённых и под конец свёл двоих уже прошедших Арку между собой.

Это занятие было довольно познавательным. И не только в том смысле, чтобы оценить преимущество Обручения. Так, Клед с удивлением отметил про себя, что хотя справиться с Дактом стало сложнее — удар зачастую просто не успевал попасть в нужное место, — у того всё равно остались слепые зоны, на атаки в которые он реагировал с запозданием. Значит, степень посвящения решает не всё, важны и личные наработки. Воодушевившись этим пониманием, Наречённый отбросил излишнюю осторожность, отпустил себя разогнаться, как бывало за последний год при реальной опасности, и в результате даже вышел в ничью по очкам.

Однако, после боя Ларис подозвал его к себе и хмуро спросил, чем тот занимался на Вольнице. Клед смутился и сказал лишь то, что служил охранником знатной особы, а потом отдыхал на заработанные средства. Кинжалу пришлось уточнять:

— У тебя восприятие стало более объёмным и чутким, да и скорость для Наречённого небывалая. Конечно, не настолько, чтобы предположить Обручение, будь это возможно без моего ведома, но и обычной подработкой подобный скачок способностей не объяснить. Ты чувствуешь намерения человека?

Клед неуверенно кивнул, но тут же уточнил:

— Вообще-то я и сразу после Наречения их ощущал. Ну там, интерес, желание что-то спросить, верит мне человек или нет. Правда, потом это как-то ослабло. А вы разве так не умеете?

— Умею, — ответил Ларис, прищурившись. — Но у меня эта способность открылась только после посвящения в Кинжалы. А у тебя, стало быть, сразу?

Клед кивнул и, в надежде уйти от ответа на первоначальный вопрос, задал другой, занимавший его самого:

— А чины постарше могут даже мысли читать?

— Меч — скорее всего, да. Скимитар — полагаю, только в общих чертах. Но у тебя кроме этого в бою включается какое-то особое состояние, которого раньше не было…

— Так ведь я и не сражался в Ладонях после посвящения…

Клед пытался сыграть в простодушие, не представляя, как рассказать о том, что трахал бывшую подружку нынешнего главы Ордена, но Ларис, конечно же, ощущал, что ученик увиливает, и не собирался отступать:

— Ты мне зубы не заговаривай. Я сразу почуял, что с тобой что-то не так, но сначала списал на впечатления Вольницы. А теперь стало ясно, что это как-то относится к Дарам Смерти. Где же ты этого набрался? Колись!

Ларис пытался продавить его не столько словами, сколько волей. Наречённый и думать забыл о таком методе воздействия, который лишь однажды применил к Басту в Кастердоме. А теперь, внезапно поняв, что может потягаться с Кинжалом, прекратил прикидываться «малышом». Внутренне распрямился, твёрдо встретил взгляд оппонента, без особого труда удержал давление и легонько, чтобы не показалось вызовом, отбросил его назад, раздельно сказав:

— Я не имею права это обсуждать. Тайна нанимателя.

И Ларис отступил! По крайней мере, волей. Немного побуравил ученика взглядом, конечно, для порядка, а напоследок сделал последнюю попытку, уже сугубо словесную:

— Просто если ты проходил какие-то ещё ритуалы, неизвестно, как они отзовутся в Арке Смерти.

— Нет, я не проходил никаких ритуалов, — твёрдо ответил Клед, зная, что наставник чувствует, по крайней мере, искренность его ответа.

— Ну смотри… — протянул тот, отступаясь уже окончательно.

После обеда Наречённых отпустили, а Воинам предстояло продолжить тренировочные бои с такими же свежеиспечёнными товарищами из других Обителей, чтобы освоиться со своими новыми возможностями.

Клед воспользовался последней свободой и снова отправился к морю, обдумывая сделанные в первой половине дня открытия. Получалось, что опыт решает больше, чем способности, а личные качества — больше, чем опыт. Он просто в какой-то миг почувствовал, что сильнее Лариса в каком-то смысле. То есть, если оба напрягутся до предела в прямом поединке воль, то ученик победит. Эта сила была неосязаема, и не вполне зависела от него, просто была дана от природы, как рост или цвет волос.

Из всего этого следовали интересные выводы, касающиеся задуманного вызова Мечу. Конечно, в опыте с ним потягаться Клед не мог. И слабых мест на той тренировке не заметил. Хотя, между прочим, никто не пытался атаковать сверху. А значит, это место у Армата вряд ли проработано так же хорошо, как остальные. Ведь в поединке на смерть достаточно попасть в одну-единственную «слепую зону»…

И если внутренняя сила Кледа вдруг окажется больше, он не стушуется, не испугается, а поверит в себя, то сможет победить. Особенно после Обручения. Ведь если даже после Помолвки его способности были сравнимы с Кинжалом, то есть на две ступени выше, потом история с Петрой их как-то расширила, что ощутил даже Ларис, а после прохождения Арки он получит новые, и они будут на пике… Да, шансы были!

Вот только пока не схлестнёшься, не поймёшь, кто сильнее от природы. А если Армат? И этот вопрос убивал затею на корню. «Сомнения — путь к поражению». В этой части Кодекса сомневаться не приходилось. Но чем больше Клед пытался уговорить себя не сомневаться, тем тревожней ему делалось.

Оставалось только надеяться, что после прохождения Арки в нём тоже зажжётся тот мрачный, но решительный и совершенно не колеблющийся огонь, который он видел в глазах недавно Обручённых товарищей. А значит, лучшее, что он мог сделать в тот момент — это прекратить думать о поединке. И об испытании, которое, кстати, ещё предстояло протий, тоже.

В этом, как нельзя лучше помогло наблюдение за волнами, беспрестанно, монотонно разбивающими свои пенные шапки о скалистый берег под уступом. Они ввели Наречённого в состояние остановки ума, подобное наступавшему после чтения посвящения, только без унылой мрачности.

Постоянное бесстрастное упорство стихии не знало сомнений. Море просто долбило и долбило камни, пока те не раскалывались пополам. Тащить и бросать половинки на глыбы побольше было уже легче, и они раскалывались быстрее. Дальше — по нарастающей. А совсем мелкую гальку море с шуршанием без усилий шлифовало о стоящие пока скалы. Но наверняка, рано или поздно оно сточит и их. Ощущался во всём этом некий мудрый урок, который пока непонятно, как применить, но не возникало сомнений, что в жизни он ещё пригодится.

Так Клед и просидел до самого заката, когда пора было отправляться на ужин. Последний ужин Наречённого… Завтра он либо погибнет, либо станет полноценным Воином Смерти.

* * *

Утром следующего дня, пришёл черёд Кледа вступить в Арку. Тут уж все планы вылетели у него из головы. Ведь впереди маячила настоящая опасность. Спросонья вспыхнула тревога, но утреннее посвящениепомогло отрешиться. После завтрака он был вторым и, чтобы не думать о предстоящем испытании, читал молитву против страха с воображаемым Мечом Кернуна. Помогло.

Предыдущий кандидат успешно вышел на своих двоих, и Клед решил, что это добрый знак. Ребята, которых к тому времени набралось уже пятеро, пожелали ему успеха, а Дакт почему-то даже подмигнул. Но задумываться о такой странности было некогда. Ларис подвёл воспитанника к священному сооружению и начал свой привычный инструктаж:

— В Арке Смерти ты столкнёшься со своими величайшими страхами. Они часто связаны с тем, чем ты дорожишь. Поэтому, чтобы победить, ты должен отказаться от всех привязанностей. А победить придётся, чтобы выжить. Помни, всё, что ты там увидишь — нереально. Поэтому ты не можешь убить воплощение страха. Однако оно может убить тебя. Но как только ты перестанешь бояться, оно рассеется само. Каким путём ты этого добьёшься — сражение, отречение или приятие, зависит только от тебя. Малейшая жалость к себе или к тому, кого ты увидишь, приведёт тебя к гибели. Только настрой на победу любой ценой позволит тебе выйти невредимым. И по достоинству вознаградит Дарами Смерти. Ты всё понял?

Клед, внимательно слушавший Кинжала, кивнул. Тот добавил:

— Восприятие времени внутри Арки субъективно, поэтому не ориентируйся на длительность, которую ты видел снаружи. Для тебя там пройдёт столько времени, сколько необходимо, чтобы встать лицом к лицу со своим страхом и либо справиться с ним, либо пасть его жертвой. Но не оттягивай встречу, поскольку силы твои будут стремительно убывать, и чем дольше ждёшь, тем сложнее будет справиться. Уразумел? — ученик снова кивнул. — Тогда вперёд. И да пребудет с тобой сила духа.

Клед сделал шаг под свод, и бодрящий вкус панкрата, напитком из которого здесь поили на завтрак, улетучился с языка. Второй — и уши заложило тишиной. Третий — исчезли запахи. Четвёртый — и в поле зрения не осталось ничего, кроме затянутого дымкой проёма впереди. Пятый — кожа словно онемела. Шестой — и он перестал чувствовать внимание следящих за ним товарищей. Седьмой — погас весь окружающий мир в виде Обители, Княжеств, моря, об ощущении которых не задумываешься, пока оно не пропадает. Каждый шаг давался со всё большим трудом, словно сам воздух вокруг уплотнялся, но Наречённый был твёрдо намерен пройти испытание, и в какой-то момент сопротивление исчезло, словно порвалась натянутая плёнка, так что под последний свод его чуть ли не втащило: захотел бы — не смог бы остановиться.

И вдруг всё замерло, как будто застыло время. Вокруг ничего не было, вообще. Только какой-то невнятный тёмный туман. От одного этого по коже шёл мороз. Быть может, так и выглядит смерть? Когда ничего нет и ничего не чувствуешь…

Но вот из дымки соткался образ. Алрина! Она грустно сидела, теребя подаренный им на прощание фиолетовый палантин. Сердце Кледа рванулось к ней, но он тут же остановил его волей. Привязанности означают смерть. Впрочем, образ девушки успел отреагировать на его внимание. Она подняла на него взгляд и уставилась, как будто в самую душу. Вот только глаза её были пустые! Равнодушные… Душа болезненно сжалась. Образ Алрины тут же хищно оскалился, выхватил из подмышек «когти корса» и ринулся к нему, летя в этом сером ничто.

Клед зажмурился, несмотря на то, что ему явно угрожала опасность. Это не она! Не его любимая. Отчаянно воззвал к своим пропавшим ощущениям — и они появились! По крайней мере, самые «запредельные» — приобретённые при Помолвке. Он открыл глаза, сделал шаг в сторону, и её удар прошёл мимо. Другой, третий четвёртый. Так они танцевали какое-то время.

Но это не могло продолжаться бесконечно. Раз образ не пропадает, значит Клед всё ещё боится давно отвергнутой мысли, что милая может спеться с нартами и пойти против него. Он даже сам подталкивал её к тому, не думая, что они могут оказаться по разные стороны клинка. Это действительно было бы страшно…

Ладно, а что, если окажутся? Сможет ли он её убить? В руке возник чёрный скимитар, и Клед начал машинально отражать удары. Нет, только не этим оружием! Хотя… Это ведь не она. Он снёс видению голову, но лезвие прошло сквозь образ, словно тот был бесплотным. Наречённый растерялся, но плечо тут же пронзила вполне настоящая боль от надреза призрачным «когтем». Выступила кровь. Он отскочил, а фальшивая Алрина безумно захохотала.

Очевидно, так дело не пойдёт. Если он не будет верить, что это она, то и страх теряет силу. А что бы он стал делать, будь это действительно она? Клед прекратил уворачиваться и понял, что лучше примет смерть от рук любимой, чем убьёт её сам. Вот только… Образ замахнулся и растаял. Нет, он на самом деле не верил, что она причинит ему вред. Знал, что не причинит. А даже если бы причинила, наверняка, заслуженно. И такая смерть лучше многих, из её рук он был готов принять её, как благо. Значит, бояться нет смысла.

Конечно же, это были слишком просто. И в следующий момент он обнаружил себя обнажённым перед Петрой. Та тоже была нагой и тянула руки к его естеству, а он не мог сопротивляться. Мало того, его накрыла волна безумного звериного желания. И вот тут-то Клед по-настоящему испугался. Образ Петры впился в его причинное место губами и начал его сладострастно ласкать, при этом высасывая саму душу через похоть, которой он был не в силах противиться.

Клед изо всех сил упирался против ласк, но оказался намного слабее видения. Тогда он вспомнил, что все загвоздки надо искать только в себе (видимо, всё-таки нравилось ему предаваться утехам с женщинами больше положенного) и перенаправил волю против собственных инстинктов. Воспротивился им, как никогда раньше, и в этот момент словно расслоился. Нижняя часть покрылась шерстью и приобрела копыта. Возбуждённая плоть, сравнявшаяся размерами с конской, вонзалась всё глубже в горло Отступницы, не обращая внимания на то, что той нечем дышать (впрочем, как и она сама), словно стремилась утопить её в наслаждении. И это пугало больше всего — что он может стать таким… Но не то же ли самое проделывал с Петрой нынешний Меч? Место которого он хотел занять, забыв, куда заводит своих самых преданных служителей Тёмная Мать, и какая жажда убивать возникает после подобных крайностей…

Верхняя половина, оставшаяся человеческой, схватила Петру обеими руками за голову и оторвала от себя, несмотря на ярость нижней, которую лишали удовольствия. При этом Петра, не желавшая прощаться с «добычей», откусила его детородный орган. Вспыхнувшая было безумная боль оказалась фантомной. Однако зрелище совершенно гладкой промежности без половых признаков… Клед вздрогнул, но вдруг понял, что лучше так, чем убивать от сладострастия. И образ Петры растаял.

Из тумана выступил новый. Женщина был незнакомой, но такой красивой, что перехватывало дух. И в то же время настолько зловещей, что кровь стыла в жилах. Изящные черты лица были словно нарисованы тушью на белом мраморе. Чёрные волосы струились по хрупким плечам, а кончики колыхалась вокруг, словно в воде. Точёную фигуру с выразительной грудью и осиной талией окружал ореол тусклого света.

— Хочешь занять место Меча? — спросила она понимающим до костей голосом, обещавшим запредельное блаженство и запредельную боль.

Клед понял, что видит перед собой саму богиню Смерти. Он знал, что та может убить его одним жестом. Внутри затрепетало что-то первобытное, жаждущее жить, которое боялось смерти на инстинктивном уровне, и никакие уговоры тут не помогли бы. Но он всё же спросил с дерзостью, которой в себе не ощущал:

— А ты позволишь?

Красавица изогнула бровь, от чего сердце мимо воли забилось быстрее, и высокомерно ответила:

— Позволено дерзающему. Как далеко ты посмеешь зайти? — и она посмотрела на Кледа так, что тот ощутил себя грязью, недостойной лежать под её ногами, но мечтающей лобызать её стопы.

Однако в ответ на такую униженность что-то внутри — то самое, родовое, лёгкое и твёрдое — распрямилось, словно молодой побег тиса, и заставило его шагнуть вперёд, несмотря на трясущиеся поджилки. Протянуть руку к её совершенной точёной груди, едва скрытой кружевным чёрным платьем, но провести её мимо и положить ладонь на горло.

Богиня Смерти томно закатила глаза, подставляя сразу и шею, и губы для поцелуя, до мурашек сладостным тоном выдохнув:

— О да! Поцелуй меня, мой герой. А потом задуши! И тогда, быть может, я приму тебя в качестве своего Меча.

Ну конечно. Что он мог сделать хозяйке этого пространства на самом деле? Но ведь Клед уже только что решил эту задачку. И хотя сопротивляться притяжению неземной красавицы было намного сложнее — всё тело ныло, умоляя выполнить любой её каприз, — он не собирался менять выбор. Сделал глубокий вдох, принуждая своё существо целиком подчиниться решению разума. Поджилки трястись перестали. Убрал руку с её горла, встал на колени:

— Спасибо, не надо. Ни того, ни другого. Если тебе так угодно, прими мою жизнь, — и поднял на неё глаза.

Лишь встретившись с ледяным взором богини, пробиравшим насквозь, Клед понял сам, что не боится смерти. Что он уже бывал в её холодных объятиях. И что богиня, или кто она там, стоящая перед ним, вовсе не Смерть. А значит, у неё нет над ним власти. Но он сам её предложил, в обмен на Дары, которые больше никто на земле не мог дать. Потому что у него был долг Чести. Который надлежало выполнить любой ценой. А в глубине души таилось знание, что и эта власть не вечна перед лицом настоящего небытия.

Правда, к согласию, означавшему преждевременное окончание пути, Клед в тот момент был тоже готов. Он и так оставил позади всё, что ему было дорого. Если умрёт прямо сейчас, это будет гибель при попытке выполнить долг, в которой нет бесчестья. Он просто вернётся снова, когда-нибудь, и попробует ещё раз. Ибо Карандар на самом деле никогда не прекращался. Кларед уже сражался в нём и сразится снова. Последняя Битва промелькнула перед внутренним взором: вот он, черноволосый, высокий и гибкий, в полном Доспехе спешит навстречу врагу; а вот он ещё выше, трёхглазый, могучий и почти лысый собирает Доспехи вновь…

— Жизнь я тебе оставлю, — пропел мелодичный голос богини, рассеивая видения. — Пока. А вот душу возьму. После Свадьбы. Но дам и награду. Клянёшься служить мне?

— Да, — просто ответил Клед, как ни кричала «нет!» его душа; он ведь для этого шёл сюда.

Красавица легким движением приподняла его подбородок, но в этом жесте была такая сила, что Наречённый оказался на ногах, лицом к лицу с ней. Она запечатлела на его губах поцелуй, а казалось, поставила на душу сквозное клеймо, проделав в центре дыру, от которой разошлись волны льда, заморозив всё его существо, и толкнула нового Жениха от себя.

Клед заскользил по полу, или что там туманное было у него под ногами, спиной вперёд, не в силах остановиться, и вылетел из Арки, как ни странно, лицом, от чего на миг потерял ориентацию, споткнулся, но не упал, а гордо поднялся и окинул мир новым взглядом. Можно было бы сказать, что он заново родился, но тут скорее подходило слово «умер»: окружающее стало различимо намного чётче, чем раньше — все люди в округе, птички и даже букашки со всеми их чаяниями и стремлениями… Только всё это не вызывало никакого отклика — просто факты.

Ларис подошёл, заглянул ему в глаза, снял с руки медное колечко Наречённого и надел николовое, утверждавшее новый статус Воина Смерти. Клед безучастно кивнул, обменялся с Кинжалом Рукопожатием Смерти, снисходительно покивал поздравившим его товарищам, и потопал с молитвенного двора — просто потому, что там было больше нечего делать. Отлежался до обеда, потому что так приказал наставник. Посидел на тренировочной площадке, потому что там проводили время все остальные. Поужинал и лёг спать, потому, что так было заведено. Без единой мысли и чувства. Внутри был мёртвый штиль. И слава Тёмной Матери!

* * *

Только на следующее утро, увидев Меча Смерти, вышедшего после посвящения в центр молельного двора, чтобы задать традиционный вопрос о вызове, Клед вспомнил про необходимость предпринять какие-то действия в плане возвращения родовой реликвии. В тот день он сидел в первом ряду, как полагалось всем, недавно прошедшим Арку, рядом с последним из прибывших до него товарищей. Дакт уже отбыл в Обитель Скорина, ближайшую к Новину, а к ним присоединился парень из Лупена, которого в свою очередь сменяли на Скоринского Кинжалы по каким-то своим соображениям.

Клед ведь так и не принял окончательного решения. Он отказался вступать с Тёмной Матерью в близкие сношения, но пост… Победить, он, пожалуй, мог бы — откуда-то появилась такая уверенность при попытке оценить противника. Однако тогда пришлось бы заниматься вот этим всем — управлять Обителями, заниматься вопросами власти, торговаться и договариваться с Советом Княжеств, ждать вызова каждый день, бесконечно тренируясь с подчинёнными, дабы не утратить хватки…

Цепкий взгляд Армата, внимательно обводивший первые ряды, внезапно остановился на Кледе и зацепился.

— Может быть, ты, юный Воин? — с вызовом спросил он.

По дальним рядам пробежал шепоток. Видимо, такое случалось нечасто. Очевидно, глава Ордена почувствовал намерение Кледа. Но тот, встретившись с ним глазами, внезапно понял важную вещь, которая окончательно решила дело: Армат совершено утратил себя, вот откуда у него чернота вокруг глаз — это зияла полная пустота, выжженная до камня земля, которая уже не оживёт, как у прочих чинов до очередного приобщения. Там не осталось ничего своего. Меч был лишь сосудом, проводящим волю богини.

Клед сейчас тоже не ощущал собственной души, но он знал, что та просто заморожена, не утеряна. И даже если после смерти Тёмная Мать её заберёт, это лишь временно, так как власть её ограничена. Однако, если ему придётся общаться с кошмарной красавицей ежемесячно, а то и еженедельно, как поговаривали некоторые, она по кусочку съест его целиком, так что потом не восстановишься. Поэтому, лишь немного помедлив, он отрицательно покачал головой и опустил взгляд.

И только потом, когда все начали расходиться, сообразил, что в таком случае нужно искать другую возможность вернуть Меч Кернуна на поле боя.

Ум его сейчас работал иначе, чем до Обручения — чётко, спокойно, без помех. Но как Клед ни крутил в голове дилемму «сообщать тайну главе Ордена или нет», у неё не находилось однозначного решения. Даже количество плюсов и минусов примерно совпадало. К тому же, все плюсы были из разряда «облегчить себе задачу», тогда как минусы отличались более глобальным характером. Ведь если то, что он понял про Армата, верно, то говорить с ним — всё равно что говорить с самой богиней Смерти (кем бы она ни была на самом деле, но за неимением истинных сведений, оставалось называть её так же, как все). Разве что при этом отсутствовал риск, что душу выпьют ещё до телесной смерти…

Единственное, что казалось сомнительным, так это то, что человек действительно мог жить без души. То, что Армат не принадлежал более сам себе, было просто ощущением, но вряд ли он являлся прямой марионеткой Тёмной Матери. Должны же у него сохраниться какие-то понятия, хотя бы из того же Кодекса? Впрочем, обольщаться на его счёт не стоило. Скорее всего, Меч Смерти приберёт Меч Кернуна к рукам.

Однако, если всё остальное будет выполнено, можно ведь и потом с ним сразиться. Например, став Кинжалом, что позволит снова пройти испытание и получить право на вызов. Нужные дисциплины на стадии обучения Клед сдавал. И пожалуй, спустя какое-то время, сможет ещё раз одолеть Арку без потери себя.

А, возглавив Орден, он просто отменит к чертям все эти ритуалы. Пусть богиня давала способности, недоступные простым смертным, но ведь и без них воспитание солдат здесь неплохо налажено. К тому же, тогда никому не придётся отказываться от любви, и, возможно, вообще стоит со временем переделать Орден в Дружину Княжеств, ограничив срок службы и точно так же набирая добровольцев смолоду, или даже лишние рты в многодетных семьях…

С другой стороны, на таком пути было слишком много всяких «если». «Ни один план битвы не переживает столкновения с действительностью без изменений», — как-то так говорили на уроках стратегии. И ещё: «Чем меньше в плане развилок, тем он надёжнее».

Но если пойти другим путём, там развилок было не меньше: надо попасть в авангард войска, приблизиться к ахсаре в решающем бою (раньше она вряд ли полезет рубиться), подобрать чёрный скимитар того, кто падёт перед ним (ставка на то, что туда пошлют кого-то с таким оружием, довольно надёжна, но не гарантирована), рубиться на свой страх и риск (если в бой ещё до того не вступит сам Меч Смерти и не победит), а потом… В принципе, потом всё то же самое: волшебный клинок отберут и придётся бросать вызов Армату. Только тайну раскрывать не придётся.

В этом случае оставался лишь один жирный минус: скрывая такую сильную сторону врага, можно существенно снизить шансы своего войска на победу, которая тоже необходима, чтобы потом выбраться оттуда с реликвией живым. К тому же, при таком развитии событий тайну рода не удастся сохранить всё равно. Так может, надёжнее сразу обеспечить себе поединок с Мореной по плану боя?

Клед всё ещё пытался решить этот вопрос на следующий день. Во время традиционного приглашения, он снова таращился на Меча Смерти слишком пристально, пытаясь понять, можно ли ему доверять. И Армат снова задержал на нём взгляд, впрочем, на этот раз Воин сразу опустил глаза.

А перед обедом глава Ордена вызвал его к себе.

Гадая, до чего он доигрался, буравя того взглядом на площадке, и мысленно готовясь даже к поединку чести, Клед явился в довольно уютный домик в маленьком саду, отгороженном от остального монастыря каменной стеной.

На входе его обыскал охранник и потребовал сдать оружие. Воин немного подивился — ведь он видел на тренировке, что Меч и голыми руками неплохо справляется против вооружённых противников рангом повыше, а дома у того наверняка найдётся небольшой арсенал. Но поскольку нападать всё равно не собирался, беспрекословно оставил свои кинжалы. Меч Рамона отправился «в общак» ещё при въезде в Обитель — насовсем, как и конь: при необходимости куда-то ехать, Воина снабдят средством передвижения, а оружие выдадут там, куда припишут; старый же клинок, скорее всего, переплавят, поскольку орденские легче, удобней и немного лучше по качеству.

Меч Смерти встретил подчинённого на уютной закрытой веранде, с трёх сторон остеклённой почти до пола. Таких огромных окон, пусть даже выполненных из множества квадратов, сын приграничного барона никогда не видел. За ними открывался сад, где уже выпустили бутоны королевы цветов — трианты. Остальные кусты были, кажется, вечнозелёными.

Клед снова подивился тому, что человеку с пустыми глазами не чужд вкус к красоте. Может быть, всё-таки что-то осталось в нём своего. А может, внешние атрибуты служили лишь для подчёркивания статуса. Ну и нельзя исключать вариант, что обустраивала тут всё Петра. Отступницы Похоти не леденеют, как Воины Смерти, от недостатка чувств, а выгорают от их переизбытка, вдруг понял он.

Комната была оборудована, как нечто среднее между гостиной и кабинетом: в одном углу письменный стол, в другом — круглый столик для чаепития, а посередине пара обтянутых кожей диванов. Армат сел на один из них и пригласил Кледа опуститься напротив. По выражению лица высокого начальства догадаться ни о чём было нельзя, но, судя по приёму, речь не шла о провинности, да и не чувствовал молодой Воин никакой враждебности.

— Я всё не мог вспомнить, откуда мне знакомо твоё лицо, — начал Меч. — А потом сверился с бумагами и понял. Ты ведь последний уцелевший Лоринден, не так ли?

Клед привык скрывать своё настоящее имя, но мог бы догадаться что Скимитар отметит его в записях. Смысла отпираться не было, и он кивнул, пока не понимая, при чём тут его родословная. Однако следующий вопрос застал его врасплох:

— Скажи, у вас хранился так называемый Меч Кернуна?

Воин замер от неожиданности. Никто ведь не должен был знать! Как же так? Можно, конечно, было бы соврать, отпираться, но своей реакцией он уже выдал себя с головой и понимал это. Только не мог разомкнуть рта, чтобы признаться вслух. Впрочем, Меч решил не вводить подчинённого в искушение:

— Вижу, что да. И что же с ним стало?

Клед наконец набрал в грудь воздуха и севшим голосом ответил, разом запуская «второй вариант» и продуманных:

— Его украли нарты, разорившие Кастердом. В данный момент им учится владеть их ахсара, Морена. Собственно, я так смотрел на вас, пытаясь решить, могу ли просить о высокой чести.

— Какой же? — заинтересовался Армат, хотя это слишком сильно сказано — скорее он изобразил интерес, приподняв бровь.

— Отправиться на передовую в грядущей войне и сразиться с предводительницей кочевников, чтобы вернуть родовую реликвию. Известно, что чёрные скимитары могут противостоять рассекающему всё остальное клинку.

— Значит, легенды всё-таки правда? — Клед кивнул. — А ты неплохо осведомлён. Откуда?

Парень сглотнул, поспешно пряча воспоминание о Петре за мыслями об Алрине, и честно ответил:

— На Вольнице я сошёлся с одной перебежчицей. Её воспитали нарты после того, как разорили родной замок и перебили семью, в том же году, что и наш…

— А какой именно замок, позволь узнать?

— Сарендом, — через силу выдавил Клед.

Что-то внутри не желало рассказывать этому человеку ничего о любимой, но если он хочет заслужить доверие, необходимое, чтобы получить чёрный скимитар, придётся чем-то пожертвовать.

— Любопытно! Это последний замок, который передали родственникам перед принятием уложения о доказательстве чести. Но я слышал, что новый хозяин недавно скончался…

Клед лишь пожал плечами, надеясь, что Армат всё-таки не читает мысли, как в открытой книге. Конечно, Алрина ему рассказала, что случилось и с Морганом Гиродреном, и с Мадленом Керибраном, но так глубоко он не считал нужным никого посвящать. И постарался не думать о подробностях. А жест его можно было принять и просто за то, что он слышал новости. Сковавшее душу бесчувствие сейчас было как нельзя кстати, чтобы не выдать себя. Он больше не ощущал ни полнившей сердце любви, ни острой боли разлуки, просто знал, что эта девушка ему дороже всего на свете, кроме Меча Кернуна.

— Ну так что же ты ещё узнал о нартах от наследницы Мариндеров?

— Я уже почти всё рассказал. Ахсара планирует постепенно захватывать баронства, которые её Орды разорили ранее, и переводить племя на оседлый образ жизни. Она хочет со временем подмять под себя часть Княжеств. А может, и всю страну целиком. Но об этом вы, наверняка, и без меня знали.

Последней фразой Клед озвучил свои смутные ощущения, но Армат покачал головой:

— Мы лишь строили догадки и готовились к худшему. Знать наверняка — совсем другое дело. Твой источник уверен?

— Да, — пришлось снова через силу оторвать от себя кусочек сведений об Алрине. — Она была хедивегом ахсары. Левой рукой.

Меч Смерти задумчиво покивал, словно бы переваривая важные сведения. Клед не мог отделаться от впечатления, что собеседник неискренен. О как понять, искренен ли тот, кто лишь изображает чувства, будучи их лишён?

— Не могли ли её ввести в заблуждение, подозревая в намерении бежать? И не может ли быть так, что она лишь прикинулась перебежчицей, чтобы разведать наши планы?

Кледу стоило огромного труда равнодушно пожать плечами, как будто бы он не знал или не отказался от такой же идеи в своё время… Надо было как-то свернуть разговор с Алрины.

— Но мы ведь им не позволим? — спросил он.

Армат покачал головой с жёсткой усмешкой, подтверждая тем самым, что подготовка военной кампании в разгаре. Это было прекрасным поводом перейти к своим целям:

— Я слышал, что при помощи нашего Ордена в Гастердоме готовят Дружину для войны. Может быть, мне позволят к ней присоединиться?

— А это откуда… — задрал Армат уже обе брови, по прежнему не производя никакого впечатления, что и вправду удивился, на уровне «седьмого чувства». — Ах да, я вспомнил! Ты ведь тот Наречённый, который провожал мою Петру в Малфирдом?

Клед изо всех сил постарался кивнуть, как ни в чём не бывало, надеясь, что не покраснел. Ему совершенно не хотелось выяснять, насколько Меч Смерти ревнив…

— Именно там мы и познакомились с девушкой, сбежавшей от нартов, — он снова прибег к спасительной теме, которая волновала его больше Петры, по крайней мере, до Обручения, чтобы не выдать свою посвящённость в постельную жизнь начальника.

— Телохранительница? — уточнил Армат, явно зная, о ком идёт речь. — И что же, она хороша в своём деле?

Клед кивнул и тут же понял, что его обыграли, как ребёнка. Затронув персону, отношения с которой Воин пытался скрыть, Меч отвлёк его внимание от себя. И заставил вернуться к той, кого молодой человек обсуждать не хотел. На самом деле Армат мог быть изначально осведомлён намного лучше, чем пытался показать.

Скорее всего, Петра уже писала ему и о планах ахсары, и об Алрине. Ведь это именно она надоумила Кледа развеять свои изначальные подозрения, так схожие с ходом мысли Меча Смерти, спросив о происхождении «кочевницы».

Что, если сейчас начальник просто проверяет подчинённого? Вон как изучающе смотрит — словно невидимые чудовища, живущие в этих пустых провалах глаз тянут свои щупальца к уму собеседника, пытаясь проникнуть внутрь. Значит, прочесть мысли Воина Меч всё же не может, лишь ощущает, что тот темнит, и теперь, задав пространный вопрос, ожидает, не откроется ли Клед, не проговорится ли. Значит, достаточно на словах не раскрыть свои интимные связи. И перестать увиливать, чтобы снять подозрения.

Клед разом погасил все свои опасения и стремления, благо остановка мыслей после прохождения Арки не требовала никакого труда. И трезво оценил, что он может раскрыть ценного для главы Обители, но не делающего любимую уязвимой, и при этом не выдающее их более тесного знакомства?

Единственное, чего Петра знать не могла, так это про тренировки Морены с Мечом Кернуна. Как не знал и он сам на службе у Отступницы. Но если бы он спросил Алрину ещё тогда, когда впервые подумал об этом, то получил бы эти сведения раньше. Кстати, в том разговоре о происхождении и содержался ответ на опасения Армата о благонадёжности «источника», которого Петра могла и не знать.

Клед вздохнул, расслабленно откинулся на спинку дивана и совершенно бесчувственным голосом начал «тактический доклад»:

— Девушка скрывается под именем Алина Марлин. Она мастерски сражается «когтями корса», хорошо стреляет из лука, в седле держится, как будто в нём родилась, и владеет некой разновидностью боя, которая позволяет побеждать более сильных противников за счёт лучшего владения телом. Однако ему не учат всех нартов подряд, только их аналог наших Стилетов, называемый Ходячей Смертью. Вроде как считается, что женщине легче научиться действовать за счёт ловкости, а не силы. Так что о широком применении беспокоиться не стоит. И хотя Ходячая Смерть способна доставить немало проблем, на данный момент она у кочевников вроде бы всего одна. Сама же Алина не доучилась — не прошла какое-то испытание, поэтому не владеет нужными навыками в должной мере. «Когти корса» также не являются традиционным видом оружия нартов, и достались ей в наследство от старой наставницы по линии Ходячей Смерти, которая была родом откуда-то с дальнего востока. Насколько я понял, обращению с другими традиционным видами оружия кочевников вроде меча, аркана и хлыста она также обучена, но полагаю, что владеет посредственно, поскольку практически не использует.

По мере того, как Клед сухо перечислял любопытные, но безобидные для Алрины факты, напор «щупалец», пытавшихся пробиться в его голову, ослабевал, и в конце концов они вяло убрались, так ничего и не выудив. Армат тоже откинулся на спинку дивана и продолжал слушать с совершенно неподвижным лицом. Клед счёл этот момент подходящим, чтобы напоследок ввернуть обеляющие девушку сведения, о которых вспомнил ранее.

— При похищении Алине заговорили память, чтобы не возникло проблем с воспитанием, как «своей». Насколько я понял, кочевники широко практикуют расширение племени за счёт боевитых приёмышей. Когда у неё внезапно прорезалась память, она сбежала. Ненавидит нартов и мечтает отомстить им за семью.

— Мы можем как-то её использовать? — «оживился» Меч.

— Сомневаюсь. Вроде бы она собиралась из Малфирдома отправиться к тётке, в какой-то из южных портов, чтобы подтвердить своё происхождение для восстановления титула. В любом случае, при побеге она убила кого-то из нартской верхушки, поэтому обратное внедрение в качестве шпионки невозможно. Как бойца привлекать женщину вряд ли целесообразно, а обучение на Ходячую Смерть она не окончила, так что на роль диверсанта тоже не подойдёт. Думаю, наши Стилеты для таких задач будут эффективней. Пользу нам она может принести только на должности инструктора по натаскиванию Дружины против нартов в целом и их Ходячей Смерти в частности. Алина высказывала подобные мысли после встречи нашей группы с отрядом из Гостердома, хотя не была уверена, что её примут. Но как её теперь найти, я не знаю. Разве что через тётку. Хотя имени я тоже не запомнил, простите. Не думал, что пригодится.

— Ничего, это нетрудно выяснить при необходимости, — «благодушно» ответил Меч. И правда, есть же реестры знати.

Похоже, однако, что деловой тон сработал. А может быть, Армат просто понял, что подчинённый раскусил его игру, и либо отступился, либо сменил тактику. По крайней мере, тему про Алрину он счёл исчерпанной, но напоследок кинул шар в другую сторону, изобразив добродушный, почти панибратский тон, словно встретил старого приятеля, а не опрашивал подчинённого:

— И как же устроилась моя Похотливая Отступница в Краю Восьми Озёр?

Клед был уверен, что кто-нибудь за истёкшее время уже довёз до Меча и более свежие новости, чем имелись у него, но решил и дальше придерживаться деловой прямоты, ответив без выкрутасов:

— Вроде бы всё прошло по плану. Я уехал в тот же день, как завершил выполнение своих рабочих обязательств.

Меч Смерти какое-то время молча разглядывал подопечного. На этот раз интерес уже ощущался седьмым чувством. В глазах главы Ордена даже зажёгся хоть какой-то огонёк. Оставалось только гадать, в курсе ли он был, что они в разное время делили одну женщину — с Петры сталось бы и об этом написать. А может быть, оценивал ходы, сделанные свежеиспечённым Воином в тактической игре разумов, которая незримо развернулась параллельно диалогу. Раздумывать об этом Клед не стал из предосторожности. Он просто невыразительно смотрел на начальника в ответ открытым, но совершенно пустым взглядом.

— Хорошо! — в конце концов сказал Армат, поднимаясь. Поднялся и Клед. — В целом я не против твоего плана. Ты ведь из тех, кто может поднять этот Меч?

Клед невозмутимо кивнул, про себя отметив, что начальник тоже весьма неплохо осведомлён о свойствах предмета, который должен быть тайной от всего мира.

— Чёрный скимитар тоже можно организовать — они как раз выдаются для подобных особых поручений. Но для того, чтобы безболезненно им владеть, ты должен стать хотя бы Кинжалом. Я пока оставлю тебя здесь, у нас. С тобой будет заниматься мой лучший Ятаган лично, чтобы в кратчайшие сроки подтянуть тебя по технике. Я видел в отчёте, что парень ты способный, весь в предков. Но для того, чтобы успеть повысить ступень посвящения до войны, тебе придётся выкладываться по полной, не жалея себя. Всё ясно?

— Так точно, — Клед ударил себя кулаком в грудь. — Благодарю за оказанное доверие.

— Всё, иди собирай вещички, прощайся со своими. Лариса пришли ко мне, я улажу с ним твой перевод. Своим сейчас отдам распоряжения. Заселишься в первый барак к нашим Воинам. Потом найдёшь Колена. Он сделает из тебя Кинжала. Ступай.

Клед ещё раз бухнул по торсу и откланялся.

Ну что ж, так или иначе, веретено завертелось и пошла прясться новая нитка судьбы последнего Лориндена, которая приведёт его к утерянному Мечу Кернуна. Остаётся лишь надеяться, что это тот самый Истинный Путь, и цель от него не ускользнёт. Победа или смерть! Девиз Ордена. Возможно, всё же он не просто так сюда попал и не зря вернулся. Так должно быть. Просто обязано. Иначе он напрасно разбил пару любящих сердец.

Интерлюдия 6 Волхв-починщик миров

Исправить разлом между мирами оказалось непросто. Сначала Санат его обследовал. Как и следовало ожидать, трещина прошла по старому шраму от раны, нанесённой Девлоном миру ещё при творении. Хотя вроде бы обошлось без его руки на этот раз. Один из одарённых, но непутёвых гномов (что вообще-то представляло собой парадокс) сломал Печать Веды особо варварским образом — при помощи вулканических сил. Хорошая новость состояла в том, что простирался разлом не выше мира валлов. Тем, разумеется, объяснений не требовалось, и после случайного забредания в мир людей их ребёнка они уже поставили такой кордон, что мышь не проскочит. С нижестоящими мирами пришлось, разумеется, сложнее.

Элементалей — троллей, сильфов, мерид и саламандр — уговаривать было бесполезно, как несмышлёных деток, поэтому Хранитель просто нашёл в каждом мире самое яркое сознание, переместил к разлому и повелел никого не пускать. Не панацея, конечно, но должно снизить поток.

Со зверолюдьми тоже было непросто — словно втолковать сложную задачу дураку. Для начала доказав, что ты сам не дурак. Установив свой авторитет в качестве «шамана Лысых» при помощи волевого подчинения вожака самого развитого племён в окрестностях разлома, Санат узнал, что происходит с их точки зрения. Кто-то обнаружил проход, рассказал о «той стороне», некоторые кланы позарились на новые земли, и не всех останавливало то, что многие собратья пропали с концами.

Зато тут хорошо работали простенькие мифы. Например, что это ловушка Мегеры (под таким именем знали здесь Мару), по ту сторону которой её слуги (Воины Смерти) крадут души зверолюдей (убивают), чтобы преподнести своей госпоже. Главной задачей было убедить слушателей, для чего пришлось прибегнуть к излишней театральности, но Хранителю было не привыкать. Зверолюди прониклись. Миф наказано было распространить как можно шире, и при суеверности данной стадии развития можно было не сомневаться, что вскоре «Дыры Наружу» будут бояться, как огня.

После чего начался самый сложный этап — гномы, в мире которых, как и прежде, находилась идеальная точка для запечатывания разлома. И поиски способа это сделать. Тут не пришлось прибегать ни к мифам, ни к приказам: данный вид разумных вполне понимал, что происходит благодаря трепетному хранению знаний ещё с прошлых эпох. Они уже наказали нарушителя древнего завета, поручавшего им охранять Печать, изгнанием (страшная кара, обрекающая его на бессильное угасание!), и теперь мечтали исправить положение. Ведь совесть для гномов была не просто чувством, а образом жизни — их простодушная сущность не выносила ни вины, ни долгов.

К счастью, именно их мастера могли осуществить физическую часть работы, необходимой для повторного наложения печати. Вот только Санат не обладал недостающей для её завершения способностью управлять внешним временем — всё-таки он был лишь человеком, пусть и более могущественным, чем любой из сородичей, и как таковому, ему было подвластно лишь личное время.

Тут в дело должен был вступить дракон — тот самый, что показал Стражу путь к гномам. Волхв познакомился с ним ещё при входе в разлом. Звали могущественное существо Элесатракен, из чего следовало, что в прошлой жизни оно было парой с именами начинавшимися на Эле - (эльфийка) и Сат - (эльф). Дракон даже соизволил показать Хранителю уже исследованные извивы. Их брат любил поболтать, когда встречал интересную личность. И хотя все диалоги с ними представляли собой чистую софистику, они неплохо оттачивали разум. Так что удовольствие от общения в данном случае было взаимным. Когда тебе под тыщонку лет, становится трудно найти стоящего собеседника среди смертных.

Но помогать дракон не хотел ни в какую. И был в своём праве. Однако Санат знал, что случайных встреч не бывает, как должен был знать и Элесатракен. Просто драконы почему-то ревностно блюли репутацию, облекающую их высшей степенью наплевательства на все дела, кроме своих. Так что любую помощь приходилось выпрашивать или выигрывать, но на это у Волхва не было ни времени, ни желания, да и смысла он в этом не видел, понимая правила игры.

Раз Элесатракена так заинтересовал этот разлом, значит, в данный момент своей жизни он изучал свойства пространства-времени. Из чего следовало неизбежное желание не только посмотреть, но и попробовать с ним что-то сделать. И это была уникальная возможность, поскольку расширять такую трещину или создавать новую дракон не решился бы, осознавая масштабы кармических последствий, разгребания которых на его уровне невозможно избежать.

Оставалось лишь надеяться, что побуждение к действию у Элестаракена созреет не через пару веков, а пораньше. Так что Санат оставил его с просьбой хотя бы позвать на помощь ангела, чтобы тот привлёк к делу какую-нибудь звезду. Было в этом определённое лукавство, но в то же время и непреложная правильность: решать проблемы надлежало с привлечением минимальных необходимых сил. Теоретически Хранитель мог и к самому Мелину обратиться, конечно, но нелепо и даже опасно колоть орехи Молотом Дракена — так и мир может треснуть. А минимальной необходимой силой в данном случае как раз и являлся дракон. Который отлично всё это знал, просто на время предпочёл забыть.

В общем, не испытывая особых сомнений в исходе, Санат начал командовать гномами в подготовке физической части работы: замуровыванию тоннелей и взращиванию в центре пещеры гигантского сталагмита, встречающегося вершиной со сталактитом, образуя фигуру наподобие песочных часов. Оба нароста должны были представлять собой огромные друзы кристаллов цеферия — минерала с божественной информационной матрицей, проявляемой сразу на всём протяжении времени.

И тут, наконец, впервые за сотни лет пригодились все свойства перстня, часто казавшегося посторонним неуместным украшением для странствующего старца. На самом деле он являлся вместилищем духа высшего тролля, который служил Санату. Именно этот тролль, принявший имя Сафир, нарастил синий самоцвет со своей уникальной матрицей вокруг крошечного зёрнышка цеферия, которое существенно расширяло возможности Хранителя.

Теперь Сафир перенёс эту матрицу в кристаллы, которые дальше растили высшие тролли, состоявшие в услужении у гномьего племени. Перстень с троллем был далеко не у каждого, но гномы расстарались и собрали почти всех обладателей, которые прибывали из разных уголков их мира на место работ почти месяц.

Волхв следил за правильным выравниванием граней кристаллов, которые должны были закручиваться под определённым углом, ведя с разных сторон в одну точку посередине. Впрочем, гномы, как всегда, отлично справлялись. Пусть они и не понимали, почему линии спирали должны быть именно такими, но раз уловив гармонию, ни на шаг от неё не отступали. Иначе пришлось бы всё переделывать. И так на работы ушёл почти год.

Все пещерные коридоры были давно заложены, кроме одного — того самого, ведущего в гномий мир. Там была подготовлена металлическая плита по типу разрушенной — с рунами и прочими элементами «магии свойств», воздействующей на материю через информацию. Оставалось найти того, кто закрутит временной вихрь, чтобы стянуть все края разлома в готовую воронку из кристаллов. Санат, полагавший, что кандидат уже имеется, не предпринимал никаких дополнительных действий девять дней.

Потом его начало снедать смутное беспокойство, свидетельствовавшее о том, что Хранитель нужен в своём родном мире. Он уж было собрался податься к валлам кружными путями, чтобы по цепочке всё-таки передали наверх просьбу звезде, но при выходе на поверхность его встретил Элесатракен. Ну разумеется, с присущим драконам пафосом, он ждал последнего момента. Волхв с облегчением и благодарностью принял его помощь.

Наблюдать за драконом, творящим «высшую магию» было редкой привилегией, а Санат сподобился ещё и помочь ему, удерживая собираемые тем края в воронке, пока обе стороны не заполнились и не был закручен уравновешивающий вихрь. Сознание Волхва работало на пределе, но только так и происходит рост. В общем, для него лично это событие имело большое значение. Что само по себе драгоценно, ведь у Хранителя практически не было личных дел.

По субъективному времени на работу ушла пара-тройка часов. Однако, караулившие снаружи гномы, как оказалось, уже успели дважды принять молочаги: подкрепиться для них святое, хоть Карандар на земле бушуй. Кстати, прошедшее действо в их понимании недалеко ушло по значимости, ведь они почитали драконов в «истинной» форме (хотя вид крылатого змея на самом деле использовался, в основном, для преодоления расстояний между мирами). А сейчас узрели совсем настоящую — энергетическое, сияющее, захватывающее дух нечто, равнявшееся для них пришествию Мелина для арридов в эпоху рождения Волхва.

Теперь же настало их время «помогать божеству». Конструкция в центре пещеры пульсировала пугающей силой, так что подгорные мастера поспешили установить поперёк коридора руническую плиту, вплавить её прямо в стену, а для верности на этот раз ещё и обрушить тоннель перед ней со своей стороны.

Но «маги» всего этого уже не видели. Санат умирал от голода и усталости. Элесатракен, похоже, тоже потрудился больше, чем привык, так что он в человеческом облике (знак уважения?) составил Хранителю компанию на предмет отужинать у гостеприимных хозяев и отоспаться в их палатах. Правда, когда настоящий человек проснулся почти через сутки, дракона уже и след простыл.

Наконец-то большая проблема была устранена, и Санат поспешил в свой мир через обычные Врата. Окинув яснозрением обстановку на подопечной территории в целом, он не обнаружил ничего тревожного. Даже в Свободных Княжествах всё было примерно так же, как перед его уходом — подготовка к войне только началась, где-то на юго-востоке, и тучи грядущей беды сгустились ненамного.

Тогда он нашёл мысленным взором Стражей Доспехов, и сразу понял, зачем требовалось его присутствие. Оба были в крайне удручённом состоянии — искры духа тускло поблёскивали где-то у самой земли. Хотя теперь их связывали мощные энергетические узы. То есть, он пропустил их любовь. Но что же случилось потом?

К парню он опоздал — тот снова был под крылом Смерти и отягощён её тенью, причём где-то на юге. Видимо, готовился к посвящению. Вмешиватьсяпоздно. Да и нельзя, по большому-то счёту. И как бы ни хотелось Хранителю, наверняка, дракон задержал его не зря. Хотя… стоит подать Клареду одну идею. Очень рискованную, ставящую на кон почти всё, но способную основательно спутать планы Мары и Девлона. Воплощать же её или нет, решать ему самому.

А девушка… Алрина обреталась где-то на юго-востоке и была совершенно вне себя от горя. Вот к ней-то Санат и пойдёт. У неё теперь есть амулет, созданный им когда-то на скорую руку и переданный Клареду. Это существенно облегчит поиски.

Скостив почти весь путь скоропехом, Санат решил притормозить и пойти с обычной человеческой скоростью, потому что девушка вдруг начала быстро смещаться на юг. Он направился наперерез. Мироздание подсобило, послав зажиточного крестьянина на подводе, который предложил подвезти. В благодарность Хранитель рассказал благодетелю пару легенд, которые навели того на полезные мысли по беспокоившим его житейским вопросам.

Благополучно достигнув Астена, Санат решил подождать подзадержавшуюся в дороге Стражницу там. Символично будет встретиться снова в том же городе, что и единственный раз в прошлом. В ожидании он бродил по торговым улицам и, поддавшись неясному импульсу, зашёл в книжную лавку. Там внимание его сразу привлёк тёмно-синий томик без надписей — уж больно знакомо он выглядел. Попросил посмотреть — так и есть: первая рукопись «Саги о Замке Малфир»! Как же наследник Лоринденов умудрился её потерять?

Впрочем, судя по запрошенной торговцем малой цене, он получил сокровище за бесценок, даже не подозревая, что это такое, и полагая скверно переписанной копией известной книги. А значит, принесли её мутные безграмотные личности, сиречь воры. Хвала Мелину, что направил его стопы сюда! Дабы не наводить продавца на ненужные подозрения, Санат поторговался немного и сбил ещё пятую часть цены. А потом запрятал драгоценный томик в суму и пошёл к северным воротам встречать приближавшуюся Алрину.

Глава 30 Алрина: Затворничество

После отъезда Клареда в Алрине что-то сломалось. Из неё словно вынули какие-то необходимые шестерёнки, внутренние часы остановились и механизм застыл. Дни напролёт она сидела у окна, теребя оставленный им на память палантин, и, вопреки всякой логике, ждала, что любимый передумает и вернётся. Не сможет без неё так же, как она не могла сейчас без него. Она была не в состоянии ничего делать, даже готовить. Питалась хлебом, сыром, колбасой и тинче. И то — тревога сжимала все внутренности так, что кусок в горло не лез, так что вскоре любимый кожаный наряд начал обвисать.

Но время шло и становилось очевидно, что Кларед не вернётся. Выходит, его чувства вовсе не были такими же сильными, как её! Поняв это, Алрина стала злиться, ей хотелось кого-нибудь убить. Или чтобы кто-то убил её. Если до этого она почти не выходила из дома — только чтобы купить еды, то теперь не могла оставаться там, где они ещё недавно…

Она начала отъедаться, по полдня просиживая в таверне. И выпивать. Сидела дерзко, в одном обтягивающем наряде. Когда же к ней подваливал очередной самец, польстившийся на формы и нетрезвое состояние, Алрина от души делала ему больно: то руку выкрутит, то по морде посудой зарядит, то сделает подсечку, так чтобы незадачливый ухажёр шваркнулся об скамью или стол. Втайне мечтая, что кто-то обозлится и предпримет более решительные действия где-нибудь на улице, так чтобы можно было подраться по-настоящему.

Но увы, хозяин, который не возражал против её мелких эскапад, поскольку за разбитую посуду девушка всегда платила, стал предупреждать посетителей, чтобы не связывались с нею. Тогда Алрина сменила таверну, но увы, дурная слава быстро распространилась по всему району, а ходить куда-то дальше ей было лень, чтобы потом, набравшись, не возвращаться долго домой.

Она даже подумала как-то спьяну, что, может, и стоит с кем-нибудь переспать. Забыть чёртова Наречённого, как он о ней позабыл, променяв её на эту суку Смерть… Алрина даже сходила в таверну, где не была раньше, послушала с полчаса какого-то достаточно привлекательного вояку, но когда он позвал её к себе в номер, положив руку на колено, девушку чуть не стошнило. Нет, не могла она ни с кем путаться после Клареда. Разве с ним кто-то сравнится? Прикосновение чужой руки было таким грубым, что она сбросила её и убралась восвояси, оставив мужчину в недоумении. И поняла, что так ей горя не утихомирить.

Когда развлечения иссякли, Алрина впала в тоску и начала пить дома. Однако пустоту в груди было ничем не залить. Ей казалось, что душа привязана к Клареду на верёвочке и сейчас тащит её вслед за ним с такой силой, что всё болит изнутри.

Злость её обратилась против себя и превратилась в отчаяние. Девушка ругала себя за то, что не согласилась на уговоры любимого и не отправилась назад, к нартам. Пусть это и верная смерть, но умереть было бы легче, чем перенести разлуку.

А может, он прав и у них получилось бы вместе. Даже если бы Морена заподозрила их в дурных намерениях, она никогда не действует сразу — всегда сначала играет с жертвой, как кошка с мышью, чтобы узнать слабые места, вымотать, помучить, и только потом убить. В конце концов, даже если бы ахсара сделала худшее — провернула тот же номер, что с Бреном, хедивегу не осталось бы, что терять, и уже ничто не остановило бы её от попытки стереть демоницу с лица земли прямо на месте.

Эта идея так захватила Алрину, что она спешно собралась, купила лошадь, продала ненавистные Петрины «когти корса», чтобы хватило денег выкупать подмену на княжеских заставах, и кинулась догонять Клареда. Может, ещё успеет? Если останавливаться только на ночь, чтобы поспать несколько часов…

В первый же день она одолела почти половину пути до Астена, дважды сменив лошадей и жуя чуть ли не на ходу, что найдётся готового, пока переодевали сбрую. Поспала на заставе от света до света и второй день провела точно так же в седле, несмотря на то, что отвыкшее тело ломило ещё после вчерашнего. Однако добраться до города засветло не успела — пришлось опять ночевать в придорожном заведении.

На следующее утро, направляясь в конюшню, она увидела, как на дворе мастерят какие-то временные навесы и где-то на задворках памяти шевельнулось тревожное воспоминание. Она спросила, для чего это делается, и услышала в ответ: «Так скоро ведь народ начнёт съезжаться на ярмарку, нужны дополнительные места».

Алрину словно громом поразило: если праздник весны так близко, значит, она уже опоздала! Потеряла счёт времени где-то в пьяном угаре. И ни за что не успеет в Новин до Обручения Клареда. Новость сразила её наповал, ноги подкосились, и она вернулась в таверну. Рухнула на лавку и уронила руки на голову.

Но посидеть просто так ей не дали, половой настойчиво спрашивал, что ей подать, и девушка ляпнула первое, что пришло в голову: пряного ронга. Парень почти ничем не выдал своего удивления, только спросил, что на закуску. И видя, что необычная путница в боевом наряде затрудняется с ответом, предложил на выбор соления, сыр и солонину. Алрина кивнула, не уточняя — ей вообще было не до подобных мелочей, — так что тот принёс всего понемногу.

Девушка машинально отпивала по глотку и закусывала, уставившись невидящим взглядом в пространство перед собой. Весь её мир в одночасье рухнул. Впрочем нет, он рухнул ещё тогда, когда Кларед уехал, просто она не желала этого признавать… В глазах защипало, но плакать по собственной глупости было смешно, так что Алрина сердито выпила и закусила ещё.

К концу ронга в кувшине и закусок на тарелке сытость и опьянение сыграли свою роль, придав девушке немного отчаянной бесшабашности. Какая теперь разница, чем заниматься? Но не сидеть же здесь до скончания века? Думать о том, чтобы искать сейчас работу телохранительницей, как она собиралась во время путешествия с Петрой, пробивая дорогу сквозь предубеждения о женском предназначении, совершенно не хотелось. И Алрина решила, что, раз уже двинулась на юг, имеет смысл добраться до Мелдена и попробовать поискать там тётку. Хоть какое-то занятие. Если повезёт, отсидится у той немного, может и силы появятся на что-то ещё.

Она заказала кружку горячего варева из панкрата покрепче, чтобы взбодриться — с этим замечательным напитком Клед познакомил её в Арбене. И когда вялость немного отступила, забралась в седло. Торопиться теперь было некуда, и до Астена оставалось совсем недалеко, так что девушка пустила отдохнувшего коня лёгкой рысцой. Однако по дороге на неё накатила такая безнадёга, что, когда жеребец замедлился до шага, она не стала его понукать.

Какой в этом прок? Искать тётку, восстанавливать титул… Она всё равно не сможет управлять чёртовой провинцией одна. А мысль о замужестве с кем-то иным, кроме Клареда, вызывала тошноту. С ним её жизнь внезапно показалась наполненной смыслом, и словно бы даже обрела предназначение: казалось, что все невзгоды пережиты не зря и ведут к некой важной цели, а в конце наградой маячит счастье. Теперь же… Вот что за шестерёнку она утратила — самую главную: смысл жизни, целиком и полностью. В горле застрял ком от того, что все её мучения оказались напрасными. Но слёзы не шли. Не могла она всерьёз себя пожалеть, отучили её от этого ещё в детстве. Вырванное из земли деревце, превращённое кочевниками в перекати-поле так и не смогло найти места, где пустить корни, а без этого… Зачем вообще жить?

Может, и правда, напиться да с кем-то повздорить? Нет, женщину скорее изнасилуют, чем убьют, а гнить за решёткой, где она непременно окажется, порешив насильника в городе, совсем не хотелось. Если уж погибать, то в бою. И не бездарном, а хоть смерти придать какой-либо смысл — то есть попытаться убить Морену. Но только не сейчас. Сегодня уже поздно, она отдохнёт тут немного, отоспится. А завтра подумает ещё раз.

Мир потускнел и затянутое низкими тучами небо казалось весьма подходящим к настроению. Алрина практически перестала что-либо замечать, с головой уйдя в переживание собственной никчёмности. Городские ворота Астена показались ей дверью в загробный мир, и она покорно въехала туда — стражники не задержали, несмотря на боевую экипировку. Видимо, понурость фигуры сообщила им об отсутствии опасности. Собственная жизнь давила на девушку такой неподъёмной ношей, что она того и гляди готова была свалиться в канаву и остаться лежать там. Только для этого надо было напиться…

И вдруг окружающий мрак прорезали два синих луча! Глаза Алрины сами нашли загадочного странника, столько раз являвшегося ей во снах, что она сначала не поверила. Может, она уснула в седле? Или сошла с ума? Эти нереальные, синющие глаза, сиявшие каким-то внутренним светом, разгоняли безнадёгу, словно морок. Они видели её и принимали, сопереживали и верили, тем самым словно оправдывая её существование… Разве так бывает на самом деле? Да, какое-то время так смотрел на неё и Кларед, но где он теперь?

Алрина таращилась на волшебника из «Саги о Замке Малфир», как на привидение. Ей даже в голову не пришло шевельнуться. Санат сам вышел вперёд и взял под уздцы её вяло переступавшего коня, который беспрекословно подчинился чужаку. Но только когда его тёплая сухая рука легла на её запястье, девушка поняла, что это не сон и не бред, а действительность. Она скатилась из седла прямо в объятия отшельника и неожиданно разрыдалась у него на плече — от облегчения, что не всё потеряно и кому-то ещё есть до неё дело.

* * *

Санат отвёл Алрину в какой-то не очень шумный трактир, где заказал им ужин и комнату на ночь. Она воспринимала происходящее немного как в тумане. Эта встреча наполнила её такими надеждами, что весь мир слегка поплыл и пока ещё не собрался в новую картинку. Девушка страстно жаждала того, чтобы волшебник ей всё объяснил и подсказал, что делать дальше, как спасти положение. И в то же время боялась, что он вовсе не для того встретился с нею. Что сейчас просто бросит снова пару загадочных фраз, которые лягут на её плечи непосильным грузом, и останется только пойти и сдохнуть, выполняя указание, поскольку в этом мог оказаться хоть какой-то смысл хоть для кого-то. Что в целом тоже терпимо, учитывая, как немил ей сделался белый свет после ухода Клареда обратно в Орден Смерти. Лишь бы не новые неразрешимые задачки!

Она всё порывалась завалить Саната вопросами, но тот её постоянно останавливал. Сначала заставил поесть и выпить тёплого разбавленного вина с пряностями. От горячей еды и питья в самом деле полегчало, но отшельник продолжал делать строгое лицо, пресекавшее её любопытство до того, как оно срывалось с языка. Он проводил Алрину в комнату и там, усадив на кровать, наконец, сказал:

— Я понимаю, у тебя накопилось множество вопросов. Не бойся, я отвечу на все. Раньше у меня просто не было возможности это сделать. Однако тут неподходящее место — вообще в этом городе. Так что скажи мне для начала, куда ты направлялась, чтобы я мог выбрать подходящее место и время.

— Я… — Алрина схватилась за голову. — Я не знаю, куда мне ехать и что делать теперь! Я никому не нужна. И ничего не хочу. Кроме Клареда, но…

— Да, эта тропа возможностей уже закрылась. Но ты всё-таки могла бы помочь ему в будущем.

— В каком-таком будущем? О чём вы? — саднящее горе потери снова принялось высекать слёзы из глаз девушки. — У него нет будущего, он же вот-вот обручится со Смертью!

— Смерть ещё не конец пути, — многозначительно ответил Санат. — А он, боюсь, подписывает себе приговор намного дальше. И только ты способна вырвать его душу из её цепких лап.

Смутное подтверждение догадок о том, что они оба когда-то уже жили и любили друг друга, требовало уточнения, но вопрос тут же смело внезапно засиявшей уже вполне явственной надеждой.

— Что мне нужно для этого сделать? — Алрина утёрла слёзы, мгновенно подобравшись.

— Ну, во-первых, многое узнать — от меня. А во-вторых перешагнуть свои личные интересы. Это не так просто, как кажется. Так что нам предстоит провести много времени вместе, а тебе ещё и как следует поработать над собой.

— Вы предлагаете мне стать вашей ученицей? — недоверчиво переспросила девушка.

— Ну, не в полноценном смысле. Ты не пойдёшь по моим стопам. Но всему, что понадобится для выполнения задачи, я тебя обучу. Хотя, боюсь, принимать решение, как именно действовать, тебе придётся всё-таки самой. Я лишь дам тебе необходимые знания и постараюсь воспитать умения.

— Я согласна! — выпалила Алрина, едва дождавшись окончания речи отшельника.

По какой-то неведомой причине она была уверена, что может доверять этому человеку со столь глубоким и понимающим, цепким и вселяющим веру взглядом целиком и полностью. И то, что он обещал, было лучше зайца на обед — он предлагал умение охотиться. Если она сможет всё понять и освоить — а она приложит все усилия, ведь от этого, судя по всему, теперь зависит судьба её любимого! — это лучшее, чего можно было пожелать. Возможно, новый путь на фоне старых вариантов, ни один из которых её не устраивал. Тот самый смысл, который был ей так отчаянно необходим теперь, когда она осталась совсем одна на белом свете.

— Хорошо. Тогда тебе придётся на время поселиться в уединённой местности. Не бойся, не одной, а вместе со мной. По крайней мере, основную часть времени я тоже буду проводить там. Предлагаю отправиться завтра же. Пойдём пешком, но лошадь можешь взять с собой. Только купи ей шоры. Также запасись продуктами, какие понадобятся для пропитания на несколько месяцев помимо охоты. Пастбище там будет. На меня можешь не рассчитывать — меня мать-земля прокормит. Хотя и от горячего кулеша когда-никогда я, разумеется, не откажусь.

Он положил свою сухую, крепкую, горячую ладонь на предплечье девушки, чуть сжал его и добавил, заглянув глубоко в душу:

— Доверься мне. — Алрина кивнула без тени сомнения. — А теперь ложись поспи, тебе понадобятся силы.

Повинуясь его жесту, девушка растянулась на постели и сразу провалилась в сон, даже не успев поинтересоваться, где же будет спать сам Санат — кровать в комнате была всего одна.

Спалось ей мирно и сладко, как ни разу с момента расставания с Кларедом. Даже снилось что-то хорошее, но она не поручилась бы, что возлюбленный, хотя ощущения спросонья были именно такими, словно бы время откатили на прошлое лето, и она проснулась рядом с ним, в Селвидоме, ещё никуда не спеша и ни за что не переживая.

Санат сидел на лавке со сложенными накрест ногами, как любила устраиваться наставница Ху, пока позволяли суставы. Казалось, он дремал с полузакрытыми глазами, но как только Алрина зашевелилась, тут же поднялся и сказал:

— Доброе утро! Мне надо ненадолго отлучиться, но к обеду я вернусь. Надеюсь, ты уже соберёшься в дорогу к тому времени и мы сможем пуститься в путь. Время до войны ещё есть, но не слишком много. А труд тебе предстоит немалый, так что лучше не затягивать.

Девушка кивнула, улыбаясь, и Санат ушёл, омыв её ответной тёплой улыбкой напоследок. Какой всё-таки удивительный человек! В его присутствии словно отступали тени. Сейчас Алрина совершенно не чувствовала безнадёжности и боли, чуть ли не парализовавших её в последнее время. Даже подивилась немного, что оплакивала Клареда, словно мёртвого. Впрочем, примерно так она себе и представляла ситуацию, но если волшебник говорит, что надежда ещё есть, и успех в её собственных руках, то… Это хороший повод как следует позавтракать! А то питалась чем придётся по дороге. У неё проснулся зверский аппетит.

* * *

К полудню всё было готово, и, пообедав в той же таверне, девушка с отшельником пустились в путь. На вопрос: «Куда мы идём?» Санат только покачал головой и Алрина решила, что в конце концов увидит сама. Может быть, волшебник опасался слежки, как Петра.

Они покинули Астен через те же северные ворота, какими прибыла Алрина, но вскоре свернули с Княжеского Тракта в поля. Пока всё выглядело так, будто они направлялись назад, в Селвидом. Но спустя какое-то время Санат попросил её:

— Перестань следить за дорогой, пожалуйста, иначе мы и до лета не доберёмся, куда нужно. И запахни поплотнее шоры коню.

Девушка подивилась такой просьбе, но выполнила её. Правда, с животным всё было просто, а вот заставить себя не обращать внимания на окружение у неё не получалось. Что-то внутри противилось, нашёптывая: а как же опасности, которые могут подстерегать их?

— Ты можешь начать задавать накопившиеся вопросы, — наконец сказал Санат, когда Тракт остался за пределами видимости.

Этой возможности Алрина ждала со вчерашнего вечера, поэтому живо откликнулась:

— Кто такая на самом деле Морена?

Правда, первая реакция её обескуражила:

— А кто такая Морена?

— Ну, ахсара нартов. Предводительница Народа Войны.

Похоже, Санат просто не знал подробностей в виде имён и названий. Как только он понял, о ком идёт речь, то начал давать вполне исчерпывающие ответы. И даже больше, чем могла надеяться Алрина, раскрыв пугающую изнанку мира, борьбу невидимых сил посредством человеческих рук.

Морена оказалась не просто одержимой демоном или его верховной жрицей, а воплощением частички сущности — аватарой — Мары, которую условно можно было назвать «богиней Смерти и Похоти», как, впрочем и делал Орден, в котором состоял Кларед. Хотя на самом деле Мара не была богиней в том же смысле, что Кернун, Дана, Мелвин или Херн, которых Санат называл немного иначе. Он поведал о Богах-Распорядителях, слепивших этот мир и населявших его созданий из материи, созданной их отцом. А также об их противниках, пошедших наперекор родителю, а потому отлучённых им от творения, или попросту — Проклятых. Благодаря своей хитрости они выжили при гибели старого мира и с тех пор не прекращали попыток переделать новый на свой лад. Из-за чего время от времени и случался Карандар, который вёл к изменениям Мироздания в попытке сделать его устойчивей к козням врагов.

Поведал он и о Доспехах Богов, выкованных Распорядителями для первого Карандара — войны с силами Проклятых, которые умудрились завербовать достаточно сторонников среди существ, населявших тогда ещё единый Мир. Алрина сама догадалась, что Орден Смерти — очередная такая попытка. Санат подтвердил её предположения о том, что «смертниками» и нартами движет одна и та же сила в попытке их столкнуть. Но грядущая война сама по себе на Карандар не тянет, а значит подобный выброс энергии смерти, страха и хаоса нужен им для чего-то другого. Для чего, Санат пока не знал.

Доспехи являлись «незыблемыми артефактами», мощь которых брала свой исток в Сердце Мира и была по сути божественной, неподвластной влиянию мира, в котором они находились, то есть всегда оставаясь силой высшего порядка, тогда как местная «магия» зависела от «грубости» мира, соответствовавшей его удалённости от центра Мироздания. Да, оказалось, что мир людей не единственный и находится примерно посередине, а другие миры населяют иные существа. Души же, по мере «взросления» воплощаются в разных мирах, постепенно поднимаясь от более «грубых» к более «тонким», приближённым к Обители Богов и просвещённым их влиянием.

Эта часть оказалась очень трудной для понимания, но Санат сказал, чтобы Алрина не забивала себе голову, поскольку для дела это не важно. Достаточно знать, что сила Доспехов способна помочь Проклятым взломать Сердце Мира, если те соберут их все вместе. Впрочем, Доспехи разбросаны по разным мирам, являясь отчасти «маяками» Божественного Света в каждом из них. Но если эти артефакты попадали в руки Проклятых, как случилось теперь, то усиливали их влияние на данный мир. Именно поэтому Санат пытался внушить Алрине во сне, чтобы та забрала Меч Кернуна при побеге.

Тут у девушки возник закономерный вопрос:

— Если вы всё это время следили за мной, почему же не пришли на помощь раньше?

— К сожалению, я опоздал к разорению Кастердома, когда Мара заполучила Меч в руки своей аватары. Тебе к тому времени уже затёрли память, и я решил, что лучше всё оставить на своих местах. Только провёл Клареда до Ладоней Смерти в Мохавене.

— Как?! — возмутилась Алрина. — Вы сами толкнули его в лапы Мары?! Зная о том, что она из себя представляет?!

— Не горячись, душенька, — мягко осадил её Санат. — Да, я многое знаю и умею в сравнении с обычным человеком, но именно поэтому мне запрещено вмешиваться в дела людей напрямую. Запрещено самим Мелином, то есть, по-вашему — Мелвином, создателем людей и покровителем вашего мира. Но даже без его запрета, есть законы, по которым работают судьбы. И в соответствии с ними, я не могу взять на себя решение чужих задач. Это было бы равносильно лишению возможности роста. Рост происходит только через выбор, который вы всегда должны делать сами.

Алрина фыркнула, желая возразить, что у неё не было выбора, когда её забрали на воспитание нарты, но Санат остановил её назидательно поднятым пальцем в знак того, что ещё не закончил.

— Для того, чтобы сделать выбор, нужно сначала прийти к каким-то выводам, а для этого — пережить некий опыт, чего за человека сделать никто не в состоянии. Вот почему я оставил вас там, где нашёл, или, в случае Клареда, куда он стремился. Лишь присматривал одним глазом, пока решал другие проблемы, устроенные Проклятыми, которые были по плечу только мне, а значит ими я имел право заняться. Ну и попутно выяснял, что это за Обители Смерти такие. Они возникли за время моего отшельничества, в которое я ухожу время от времени, чтобы поддерживать жизнь в этом теле намного дольше, чем велит человеческий век. Видимо, Проклятые специально дожидались нужного момента, чтобы я не разгадал их планы на той стадии, когда их ещё легко разрушить парой встрясок ключевых лиц. Таких, которые заставят их вспомнить о душе и отринуть посулы тёмных сил, взывающие к пока ещё не проработанным сторонам натуры.

На каждый ответ Саната в голове Алрины возникал целый рой новых вопросов, но сейчас она выбрала наиболее животрепещущий:

— А почему вы вообще следили именно за нами?

И снова отшельник по-доброму улыбнулся, одним взглядом снимая подозрения привыкшей везде ожидать подвоха сироты:

— Потому что ваши души связаны с Доспехами, вы их Стражи, и каждый раз воплощаетесь тогда, когда им что-нибудь грозит.

— Значит, мы уже встречались? — задумчиво уточнила Алрина. Одно дело предполагать и совсем другое — узнать наверняка.

— Всё верно. Ты что-то вспомнила?

— Нам обоим являлись видения, когда мы… особенно тесно взаимодействовали.

— И что же именно вы видели?

— Мы… наверное, мы были какими-то другими существами, не людьми, раз вы говорите, что их много. Высокие такие, тонкие гибкие. Я… отвергла его, хотя любила, не знаю, почему. А он куда-то уплыл на корабле и там погиб…

Когда девушка произнесла это вслух, ей вдруг показалось, что они вдвоём обречены вечно любить и терять друг друга… Она хотела спросить, как работают судьбы и возможно ли такое, но не смогла подобрать слов. Вместо этого поинтересовалась:

— А мы с вами?..

— Да, мы тоже встречались, — подтвердил волшебник, но не стал вдаваться в подробности.

Наверное, именно поэтому Санат вызывал у неё доверие — когда-то в прошлом она уже убеждалась, что на него можно положиться. Да и Кларед казался таким родным не зря…

Мысли роились, перескакивая с одной тайны, над которой Санат открывал завесу, на другую, и Алрина погрузилась в себя, пытаясь разложить новые сведения по полочкам в голове. Впрочем, как ни странно, всё это казалось логичным и правильным. Возможно, когда-то уже известным? Сейчас она не всё понимала, но…

— А тем, что вы мне сейчас это всё поясняете и собрались меня чему-то учить, вы разве не вмешиваетесь?

— Не больше, чем Мара вмешалась, захватив тело бедной больной дочки нартского вождя. Основной закон равновесия позволяет мне помогать, когда люди сталкиваются с силами, которые выше их понимания. Как сейчас.

— Жаль, что вы не пришли на помощь раньше, когда Кларед ещё не решил вернуться в Орден, — с горечью сказала Алрина. — Он ведь сделал это только ради того, чтобы сразиться с Мореной. Мы оба так старались увидеть вас во сне…

— Я был тогда в другом мире, — вздохнул Санат. — Исправлял последствия вмешательства, которое могло расшатать равновесие во всём Мироздании. Но пути Мелина неисповедимы, и им лучше доверять. Вселенная и каждое существо в ней взаимодействуют настолько сложным способом, что любой механик, попытавшийся построить модель, сошёл бы с ума. Возможно, мальчик должен был уйти, чтобы ты впала в отчаяние и стала готовой пройти обучение. Но почти наверняка — не только для этого. Так обычно бывает, что за всеми последствиями не уследишь. Например, Кларед может повлиять на Орден в лучшую сторону, если рискнёт. И мало ли почему ещё события сплелись именно так, а не иначе.

— Это как же он может повлиять на Орден? — заинтересовалась Алрина.

— Давай не будем углубляться в те решения, которые зависят не от нас. Этот путь никуда не ведёт. Вот тебе, кстати, первый урок: твоя судьба зависит только от тебя самой. Никогда не списывай свои неудачи на обстоятельства или чужие действия. Иначе ты отдаёшь власть над собой им.

— Это как же, интересно, я могла повлиять на нартов, которые разорили наш замок? — ощетинилась Алрина.

— А почему они не убили тебя? — прищурился в ответ Санат.

— Я… зарезала человека, который убил мою маму. Случайно. Просто ткнула ножом куда попало, ну и попала, видимо… Да, в одну из «точек смерти».

— Тогда держи второй урок: случайностей не бывает. Ты проявила себя в том качестве, которое нарты уважают — боевой дух. Тоже отнюдь не случайно — ты уже была воином в прошлых жизнях. И заметь, в результате ты оказалась не где-нибудь, а под боком у аватары Мары в непосредственной близости от Меча.

— Обалдеть, — поразилась Алрина.

Ей на миг открылась невероятная картина из случайных, казалось бы, переплетений событий, при этом ведущих туда, где, по идее, и надлежало находиться.

— Вот-вот, — кивнул Санат.

— Но всё-таки. Вот Морена так надо мной издевалась… Или сама Мара, не знаю. Там под её дудку, похоже, много кто пляшет, та же Барама…

— Эта старая перечница ещё жива? — удивлённо приподнял бровь отшельник.

— Да. Она, можно сказать выпестовала эту аватару, и я думаю, подговорила Альвейд убить мою подругу. А потом Морена убила моего мужчину… Чего они этим добивались? И как я могла на это повлиять? — всё-таки девушке было неясно, как понимать первый урок.

— Скорее всего, они хотели сломить тебя, чтобы погасить память о божественном свете, которая даёт тебе силы противиться тьме. Но ты невнимательна. Я сказал, что лишь твоя судьба в твоих руках. Этим людям ты, скорее всего, помочь ничем не могла. И нам не узнать, каким образом их смерть вписывается в Божественный Гобелен Событий. Главное то, как ты отреагировала на это.

Алрина поёжилась. Ей не казалось, что она приняла удары судьбы достойно. Помнится, эти смерти её чуть не сломили. И застряли такой занозой в душе, что не достать: когда дело касается Морены, она ведь боится, как загнанный заяц, боится новой боли и потери дорогих людей. Из-за этого она не захотела рискнуть вместе с Кларедом и теперь потеряла его…

— Мне кажется, знай я о своей высокой миссии Стражницы Доспехов, повела бы себя лучше… — с лёгким упрёком заметила она.

— Знание или незнание неважно. Главное выбор: свет или тьма, как бы ты их ни понимала, — ответил на это волшебник. — . И в этом смысле ты победила, хоть сейчас и не в лучшем состоянии, но на то и появился я — подать руку, когда ты действительно готова упасть. Но насколько я понимаю Великую Паутину — а я, поверь, наблюдал столько переплетений судеб, сколько не снилось ни одному смертному — не будь у меня такой возможности, на твоём пути возник бы кто-то другой. Не помочь, так поддержать до моего или чьего-то ещё появления. Так ведь уже бывало?

Алрина задумалась и на ум ей сразу пришёл Мадлен: она ведь тогда не решилась бы сбежать, если бы не он. Вот только кончилось всё… опять-таки вряд ли достойно.

— Был один человек, — мрачно подтвердила она. — Но я его в итоге убила.

— Из ненависти? — уточнил Санат.

— Нет. А может, да. Я не могу внятно пояснить. В Орде у меня была наставница. Старая Ходячая Смерть, Ху. Она молилась Херну и уверяла, что у него на каждого отмерен свой срок жизни. Говорила, что нельзя убивать того, чей жизненный путь не пришёл к концу. Я пыталась почувствовать, честно, но не уверена, что у меня получилось. Он… С одной стороны он помог мне, а потом пытался… фактически продать. Человеку, занявшему наш родовой замок. Его я тоже убила в ту ночь. И точно из личных мотивов. Но в том случае я почти уверена, что оказала услугу, как минимум, большому количеству женщин.

— Сожалеешь? — спросил отшельник. — Душу скребёт?

Алрина пожала плечами, а потом помотала головой.

— Значит, всё правильно. Херн ведь не своими руками нить обрывает. Не исключено, что ты лишь вернула им какой-нибудь старый должок. Но я уверен, что это не единственный случай. Подумай.

Девушка задумалась и внезапно устыдилась собственного беспамятства: а как же Брен? Он ведь не только спас её от насильного лишения девственности, а стал её напарником и защитником на несколько лет. Поддержкой для души рядом с этой ужасной ахсарой.

— Да, вы правы. Я вспомнила ещё одного человека, который мне сильно помог. Своего первого мужчину. Которого убила Морена. Наверняка из-за меня!

— Так, не тащи на себя чужие грехи. Это первое правило очень важно: ты должна сознавать, за что ты в ответе, а за что нет. Иначе запутаешься и никогда себя не найдёшь. Делай, что должна и будь, что будет. Понимаешь?

Алрина с сомнением кивнула. Речь Саната странным образом перекликалась с тем, чему учила её Ху, словно поясняла те же самые вещи, но другими словами. Чуть более понятными, и всё же на самой грани доступного, так что не было уверенности, что спустя минуту или час или день это понимание не ускользнёт.

— Не стесняйся боли и шрамов, — продолжил отшельник. — Они подобны молоту, кующему из твоей души божественный алмаз. Это опыт, а плохого опыта не существует, только неусвоенный. Даже ошибки учат чему-то. Мало того, без ошибок не найти и правильный путь. Главное, что ты выстояла и не потеряла себя…

— Я в этом не уверена…

— И зря! Иначе мы бы с тобой сейчас не беседовали. Кстати, мы пришли.

Алрина окинула взглядом окрестности и обомлела: они больше не были в Свободных Княжествах! Перед ними простирался луг на небольшом плато где-то высоко в горах. Причём вовсе не тех, приграничных, крутых. Местность походила на восточные массивы, куда они часто забредали летом с костяком Орды, только ещё выше. Воздух был холодным, но уже напоённым ароматом весенних трав, хотя на ближайших пиках, виднеющихся вдали, ещё лежал снег.

— Но как?! — только и могла спросить она.

— Я могу перемещаться намного быстрее, чем обычный человек, как бы сворачивая время, но для этого нужно, чтобы мне не мешало чужое восприятие, поэтому я и хотел отвлечь тебя и коня от дороги. Теперь можешь снять с него шоры, пусть привыкает.

Алрина убрала кожаные накладки, заправив их за уздечку, и последовала за Санатом к каменному домику, приютившемуся в закутке, укрытом от ветра изломанным склоном горы. Рядом был большой загон для скота, из чего девушка сделала вывод, что это летнее жилище пастухов, гоняющих стада повыше на выпас. Она завела коня туда, хотела расседлать, но мужчина велел ей не торопиться. Он помог перенести припасы в кладовую, представлявшую собой что-то вроде каменного сарая, пристроенного к небольшой пещерке в ближайшем склоне. Личные вещи девушки умещались в две перемётных сумы, которые та и сама легко поднимала, а у отшельника их, похоже, не было вовсе.

Затем они вошли в дом, двери которого не были заперты — просто замотаны на верёвку, как это часто делали пастухи. Внутри было чисто, но прохладно, однако имелся открытый очаг наподобие камина с вертелом и трубой, выходившей на крышу.

— Располагайся, — пригласил Санат. — А я пойду дров соберу.

— А сюда не придут пастухи? — спросила Алрина. — Попозже.

— Нет, Орда уничтожила племя, которое гоняло сюда скот, — сухо ответил отшельник и вышел наружу.

Послышался скрип двери — очевидно, прилегавшего к дому сарая. Девушка выскочила за ним, чтобы спросить:

— А с водой-то здесь как?

— Точно, забыл. Бери ведро, я покажу тебе, где родник.

В сарае он взял моток верёвки, топор, проверил его остроту пальцем и засунул за пояс. Алрина подхватила стоявшее тут же ведро и последовала за ним. Им пришлось взобраться чуть выше по склону горы и обогнуть поворот. Там, над тропинкой из распадка камней действительно бил небольшой, но уверенный ключ. Вода в этом месте стекала со слегка выдающегося камня, так что её было достаточно удобно набирать.

Донеся полное ведро до крыльца, Санат сказал, махнув рукой куда-то вправо:

— Там чуть ниже есть ещё один родник, но этот ближе. Я скоро вернусь.

Он взял под уздцы коня и отправился в указанную сторону. Алрина сначала не поняла, где он собрался искать дрова — вокруг ничего не росло, — и только потом приметила лесок вдалеке. Спохватившись, что своим наблюдением может помешать волшебнику сократить путь, как он это умеет, она умылась с дороги и занесла ведро в дом.

Помещение внутри было одно, очаг стоял напротив двери, широкие лавки вместо кроватей под окнами по бокам, большой стол с четырьмя добротными табуретками посередине, а также пара сундуков и полок на глухой стене — вот и вся обстановка.

Придётся тут обживаться. Далеко от человеческих поселений, зато и не потревожит никто. Неповторимая тишина и покой, какие бывают только в безлюдных местах, уже обнимали душу девушки врачующим покрывалом. А когда за одним из сундуков нашлось несколько сухих брёвнышек и в очаге затрещал огонь, стало совсем хорошо.

* * *

Алрине казалось, что вопросы у неё никогда не кончатся, но на следующий день Санат посадил её таращиться на цветок — обыкновенный пушистик, просто первый попавшийся. Он называл это «медитацией». В общем-то принцип был девушке знаком по занятиям с Ху, только та называла это «созерцанием».

Но если тогда задачи были боевыми (или только казались?), то сейчас отшельник добивался от неё непрерывности внимания. Он велел сосчитать все бесчисленные лепестки ярко-жёлтого цветка и количество мошек, которые подлетят к нему за день. На другой день задал сформировать в груди воображением такой же ярко-жёлтый мохнатый шарик. На третий к закату, когда стало возможным смотреть на светило, сказал превратить свой внутренний пушистик в солнышко.

С первыми двумя заданиями девушка справилась легко, а вот с третьим испытывала трудности, поэтому пришлось практиковать его ещё несколько дней, пока хоть что-то не вышло.

Между занятиями Санат задавал проверочные вопросы на тему, кто за что нёс ответ в разных событиях её прежней жизни. При этом надо было продолжать удерживать ощущение солнышка в груди. Алрина удивилась, как легко оно теряется, только вздумай она перекладывать вину на кого-то другого в случаях, за которые хотя бы частично отвечала сама. А таких было большинство. Ведь оказалось, что всегда есть действие и реакция, и если первое во власти совершающего, то второе — всегда выбор подвергшегося.

Точнее, если не думать, то ответ будет равен привету. Что посеешь, то и пожнёшь. Причинение боли вызывает ответный выпад, пикировка приводит к убийству, убийство к войне — это путь Хаоса, путь Проклятых. А вот если научишься осознанно делать выбор, то становишься хозяином своей судьбы. Тогда можешь взращивать душу, зажигать огонь духа и приближаться по светимости к божествам, обретая новые способности, которые даются по мере роста власти над собой — это путь Творения. И единственный способ бороться с Хаосом. Зло можно остановить только добром.

Всё это было как-то связано с законами Мироздания, которые отшельник перечислял, и пока он говорил, они были понятны, но потом расплывались, словно разум не в силах был их охватить, по крайней мере, Алринин. Она запомнила только закон притяжения подобного к подобному, в связи с которым отшельник убедил её перестать принимать яды, чтобы не вносить в свой организм разрушительное влияние Хаоса, распада и Смерти.

Сам Санат целыми днями сидел на ближайшем взлобье горы и тоже медитировал. Если Алрина сбивалась на свои тревоги о Клареде, вскрикивал стремглавом. Так они условились. Иногда девушка задумывалась о том, чем же занят сам отшельник — уж вряд ли простыми упражнениями, которые задавал ей. Но со временем поняла, что он следит за происходящим на подопечных землях примерно таким же образом, каким присматривал раньше за ней — внутренним взором. Он пояснил ей, что не волшебник, несмотря на некоторые необычные способности, и не может «наколдовать чудо», а лишь Хранитель четвёртой части всей земли, какая есть в их мире! И уж если величать его как-то в этом роде, то вернее будет слово «Волхв».

Вопросы Санат разрешил задавать только вечером и не больше трёх за раз. Пояснил это тем, что ум уводит от главного, пытаясь ухватить побольше несущественных деталей. Ум всегда всех уводит от главных задач, потому что решать их труднее всего. За время медитации карусель мыслей у Алрины в голове успокаивалась и ей удавалось выделить то, что действительно важно, хотя некоторые вопросы было страшно даже задавать. Но к таким она подошла позже, когда внутри воцарились почти такие же покой и тишина, что окружали их ежедневно снаружи.

В первую очередь девушка, разумеется, пожелала узнать, чем грозит Клареду присяга Маре после смерти и как возлюбленная может вырвать его душу из её лап. Санат рассказал ей о том, как один из Проклятых когда-то устроил неправильное перерождение людей напрямую в драконов, перепрыгнув через две ступени эволюции души. Таким образом он получил могучих, но неполноценных и потому зависимых от него существ для распространения своей власти. Тогда Хранителю удалось остановить вторжение, но, судя по лицу, дорогой и скорбной ценой. И теперь он подозревал нечто подобное.

Спасти же Клареда просто, по крайней мере, на словах. Если он во имя любви отречётся от Смерти, то есть Мары, с которой связал себя, пройдя Обручение, эта связь рассосётся. Как и любые другие узлы судьбы под действием бескорыстной любви. Разумеется, порыв должен идти из самой глубины души и быть единым для всего существа, включая разум, сердце и дух. Вот только на деле возлюбленный-то принял решение Обручиться и не отступать от него! Алрина почувствовала себя обманутой. Ведь из первого урока следовал вывод, что не она отвечает за его выбор, а только он сам!

На это Санат ответил, что судьбы связанных друг с другом душ и меняются вместе. Что её бескорыстная любовь способна помочь преобразиться и Клареду. Вот только пока девушка страдает от разлуки, бескорыстной любовь не является. Да и мысли о мести Морене за свои потери лишь создают новые узлы. А бескорыстная любовь прощает и освобождает всех — и любящего, и любимого, и обиженного и обидчика.

Такие речи были совсем уж непонятны Алрине. Как же это любовь может не желать слиться со любимым и не страдать от разлуки? И как можно простить тех, кто убил твоих близких? Ответом на всё у Хранителя было: сиди и медитируй на внутреннее солнышко. Вот когда оно сможет сравниться размером и яркостью с настоящим, тогда мол и поймёшь.

И девушка старательно занималась. Порой её одолевало раздражение. Казалось, что она тратит время на какие-то глупости, тогда как от тренировок с оружием и то было бы больше пользы — подстраховать Клареда в битве с Мореной. Но Санат уверял, что это капризы всё того же ума, не желающего решать главную задачу. Ведь убийство никому не поможет, никого не вернёт, лишь приведёт к новым в отместку, и так по бесконечному порочному кругу. Тут логика была понятной, с этим трудно было поспорить. И под добрым, спокойным, уверенным и полным внутренней мощи взглядом Волхва подобные мысли действительно начинали казаться слабостью.

Иногда Алрина начинала чувствовать себя беспомощной букашкой, которая не в состоянии справиться со своими страстями и обречена вечно болтаться по жизни со сжигающей нутро ненавистью и изнуряющей болью. Тогда она сворачивалась в клубочек и начинала плакать. Но Хранитель подходил, поднимал её, усаживал снова прямо и заявлял, что это всего лишь жалость к себе, которая и делает девушку слабой. «Перестань думать о себе! — говорил он. — О том, кем ты себе кажешься вот тут, в голове. Я знал тебя совсем другой. Но и та личность не была настоящей. Настоящее то, что у тебя в душе. А там — зерно светила, такого же как солнце, такое же, как у всякой живой души. Так что садись и ищи это зерно внутри.Я тебе точно говорю, что оно там есть! И это ощущение тебе знакомо».

И Алрина, помня о том, что от её успеха зависит, возможно, не только её судьба, садилась и искала, даже когда отвлекать её принималось тело: то голова закружится, то суставы заломит, словно она замёрзла, то дёргать начнёт во все стороны, как припадочную.

Тогда Санат посоветовал ей медитировать вместо внутреннего солнышка на внешнее и добиваться сходства ощущений. Важным оказалось не уходить в себя, а продолжать воспринимать окружающее через призму собственного света. И после нескольких таких переключений внимания у девушки наконец начало что-то получаться.

Каким же это было облегчением! Словно с закопчённых окон счищали вековую грязь. Сперва ненадолго — какие-то мгновения. Потом всё дольше и уверенней. Весь мир при этом преображался в её восприятии. Она действительно ощущала себя светилом, которое готово одаривать теплом и лаской любого, просто потому, что у неё их в избытке.

После этого начало меняться и текущее отношение к ситуации, вне медитации, в уме. Алрина многое пересмотрела. Поняла, что власть Морены над нею держалась на страхе, которым она фактически вверила себя в её руки. Могла ведь с самого начала отказаться от этой «дружбы», которая сразу показалась ей неискренней и опасной. Вряд ли бы её выгнали из Орды на погибель, учитывая, что аватара Мары наверняка знала, что имеет дело со Стражницей Доспехов и неспроста хотела держать её при себе. Как объяснил Санат, скорее всего, если бы удалось её сломить, то Меч Кернуна доверили бы ей, и он стал бы поистине разрушительной силой для врагов Орды.

Вот только сломить дух можно, лишь если человек сам сдастся. «Победа или смерть», — таков был девиз Мариного Ордена, но сила его была в истинности. С подобным отношением человек становился непобедим для сил Хаоса. Конечно, маленькая девочка не смогла бы этого понять, но теперь… Пожалуй, Алрина перестала бояться Морены.

Ведь Солнце, греющее землю, питается Хаосом, превращая его и всё, что попадает в поле внимания, в энергию, то есть свет и тепло — так сказал Хранитель. А значит и её внутреннее солнышко неподвластно ухищрениям той, кто только и может, что играть на страстях. Наоборот, оно получит пищу и поможет их преодолеть. Главное — не забывать о нём.

Отследила Алрина и те моменты, когда её импульсы, по всей видимости, направляла Мара. Не зря ей тогда смутно казалось, что подсказки приходили извне. Именно так действовали Проклятые. Подталкивали человека на крайности, когда он испытывал ярость, похоть, ненависть, страх. Нет, теперь уже изнутри ощущалось, насколько это разъедающие душу чувства. Были и другие, Стражнице почти незнакомые, но виденные у других: алчность, зависть, властолюбие. Боль разлуки, как ни странно, тоже.

Вырастив своё внутренне солнышко до размеров кулака, девушка поняла, что для любви вовсе не нужно, чтобы Кларед был с нею неразлучно или выбрал её прежде долга. Если они находили друг друга в разных жизнях и всегда ощущали своё родство, что против этого нынешнее расставание? Когда-то она сочла нужным его отослать, теперь он сам счёл нужным уйти. Это ничего не меняло в их связи, пережившей не одну телесную смерть. А может быть, даже укрепляло её. Чувство Алрины сделалось много больше неё самой, и ей было довольно, что он жив и здоров.

За душу айланна переживала немного, конечно, но Волхв говорил, что страх и любовь несовместимы. Где есть любовь, там нет страха; где есть страх, там нет любви. А опасения — те же страхи. Так что любовь её должна быть не просто бескорыстной, а беззаветной, не знать ни малейших сомнений — только тогда она сможет одолеть даже влияние Проклятых, смыть клеймо, которым они привязали его к себе и в посмертии.

Жизнь шла размеренно: завтрак, медитация, немного работы по хозяйству, обед, охота или заготовка дров и целебных трав, снова медитация, ужин, сон. Санат иногда отлучался, чаще всего на день, иногда на несколько. Всегда оставлял дрова, иногда приносил подходившие к концу припасы — муку, масло, свечи.

Лето прошло не то чтобы незаметно, но совершенно без событий. Однако, несмотря на это, при взгляде назад казалось длинным, как половина жизни — так сильно поменялись взгляды Алрины. Даже лицо её стало другим, как утверждал Волхв. Сама же она заметила лишь то, как изменились её движения — стали более плавными и экономными.

Близилась осень, дни стали короче. По вечерам после ужина Алрина любила сидеть у окна, кутаясь в палантин Клареда, и думать о нём, наблюдая, как зажигаются звёзды. Она оттягивала момент стирки дорогой ткани цвета поздних сумерек, как могла, чтобы не лишаться запаха любимого, который всё ещё немного ощущался и напоминал о счастливых днях: ароматная вода для волос, смешанная с его помтом и терпким духом их страсти.

Здесь небо казалось таким близким, словно поднимись на ближайшую вершину — и сможешь коснуться Пути Мелвина рукой. Хранитель объяснил ей, что это такие же солнца, как то, что обогревает их мир, только очень далёкие. И разумные. Выходило, что в её детских фантазиях была доля правды. Им оттуда, сверху, наверняка были видны оба айланна, и Стражница просила звёзды передать ему свою любовь, направляя её вдаль ласковым и спокойным, как долинная речка, потоком.

* * *

К середине осени, когда на горе стало совсем прохладно и неуютно, Санат сказал, что пора идти в люди. Сохранять безмятежность, сидя там, где никто тебя не тревожит, проще простого — реагировать-то по сути не на что. И вся эта благость может слететь от первой же настоящей грубости. Так что пора мол переходить к практике. Тем более, что домик не был утеплён, и ни одежды, ни обуви на высокогорную зимовку у Алрины не имелось. Свои тёплые вещи она оставила в Сагате, а в Арбене ей хватало душегреи, подбитой заячьим мехом, плотной юбки и сапожек на шерстяные же чулки.

Они вернулись в Свободные Княжества тем же способом, что и раньше, только на этот раз Алрине пришлось сесть на свободного от груза коня и сосредоточиться на его гриве, потому что заболтаться, как раньше, у неё теперь не получалось.

Хранитель выбрал для зимовки Бравин и настоял, что им нужно работать с людьми, дабы как следует укрепить её новое мировосприятие. Он притащил из последней отлучки какую-то диковинную лютню, число струн на которой близилось скорее к арфе, и устроил их обоих на постоялый двор, как отца и дочку: себя — развлекать посетителей, а её — разносить им угощение. То есть, снова терпеть приставания.

Но в этом и заключался замысел наставника: подвергнуть девушку частым нападкам, чтобы закалить стойкость духа. Он утверждал, что если ей удастся удерживать ощущение солнышка в груди на том же уровне, что и в горах, то трогать её перестанут.

Однако Алрина зря понадеялась на скорый успех — при первом же прикосновении к своему мягкому месту она потеряла душевное равновесие, и сорвалась бы сразу же, не пообещай ей Волхв, что не позволит поползновениям зайти действительно далеко.

Он хотел, чтобы ощущение собственного достоинства, которое девушка восстановила и взрастила в безлюдных местах, не рассыпалось, как отцветший пушистик, при недостойном поведении других по отношению к ней.

Первый урок пришлось осваивать заново и в новом ракурсе. Наверное, останься родители Алрины живы, а замок не тронут, чему-то подобному научила бы её мать. Смутное воспоминание о том, как та держала себя, служило девушке с одной стороны укором, насколько она одичала, пусть и не по своей воле, а с другой — напоминанием и образцом, как должно быть.

Хозяин постоялого двора вначале поглядывал на пару с подозрением, поскольку Санат выглядел едва лет за сорок, с только начинавшей пробиваться сединой, так что Алрина едва дотягивала возрастом до его раннего отпрыска. Однако Хранитель сумел убедить добронравного гражданина своей ненавязчивой отеческой опекой. Отчасти она служила девушке щитом от претензий, подобных тем, какие ей выдвигали на последнем месте подобной работы. Впрочем, и сам хозяин выглядел не настолько пропащим, как прежний, и посетители у него были не настолько развязные, и вышибала утихомиривал буянов расторопней. Возможно, работал тот самый закон подобия, и видеть его в действии, будучи посвящённой, казалось всё-таки немножко сродни волшебству.

У Саната оказался глубокий чарующий голос, да и на лютне он играл мастерски, так что вскоре к ним стали захаживать послушать его, даже приезжие из других провинций. Услышав его в первый раз, Алрина поразилась до глубины души — такое исполнение баллад на две или три головы превосходило всё, что она прежде слышала. Голос брал за душу, погружал в иллюзорный мир, казалось, даже слышишь звон мечей и пение соловьёв. Впрочем, это было вызвано, скорее всего, особыми способностями Волхва.

— Вы хоть что-то не умеете делать? — спросила она восхищённо, когда они вернулись домой.

— Летать, — серьёзно ответил он. — А ремёслам научиться при такой долгой жизни, как у меня, любой бы сумел. Настоящее искусство барда, ныне утраченное, конечно, чуть посложнее, но народу не повредит проникнуться героическим духом перед войной.

О том, сколько же ему лет на самом деле, Алрина пытала ещё поначалу в горах. Хранитель долго увиливал в присущей ему манере отвечать правду, которая ничего не поясняла: «Много», «Столько не живут», «Больше, чем лепестков у пушистика». А когда девушка всерьёз прицепилась, вынеся этот вопрос в «урочные» (более животрепещущие темы, связанные с ней самой и Кларедом к тому времени исчерпались), вздохнул и признался, что после пятой сотни считать перестал, но это было уже давно.

Однако с учётом его периодических «уходов в спячку» («Как медведь?» — «Похоже, но реже») и путешествий по окрестным мирам, где время течёт иначе, Санат считал, что определить его возраст правильно вообще невозможно. Да и неважно это — всякая душа получает при жизни опыт, просто там, где другим приходится воплощаться неоднократно, начиная путь заново в каких-то иных условиях, он остаётся в том же теле и при той же памяти. Он мог уйти напрямую и в мир повыше, собственно, даже случайно ушёл, но всё-таки выбрал вернуться в родной, чтобы присматривать за ним и наставлять нуждающихся — по просьбе Мелина. Такая стезя далеко не для всех, но это всё тот же путь эволюции (Алрина узнала от него немало новых мудрёных слов, кратко и ёмко обозначавших понятия, с которыми обычные люди не имели дела, а потому без таких «терминов» их пришлось бы каждый раз объяснять или уточнять).

Когда же девушка спросила, каким образом он получил такое бессмертие и могут ли его добиться другие, то поёжилась от ответа: «Могут, ведь я не единственный Хранитель. Но случается подобное крайне редко, потому что проще умереть и родиться заново, чем так. Лично мне было очень больно. Ты даже не представляешь как. Я сгорел заживо. Но не насмерть. Тело моё переродилось, так что теперь оно… Не то чтобы не совсем человеческое, но усовершенствовано по сравнению с твоим. Например, я могу запретить волосам расти на лице или не замёрзнуть в метель на Севере без шубы. Но сами по себе такие способности не стоят тех испытаний, которые мне пришлось пройти, поверь. И сделать это я смог только благодаря тому, что в самый отчаянный момент, который иного лишил бы рассудка, не прекращал раскочегаривать своё внутренне солнце».

Санат тогда ещё приложил палец к груди Алрины — туда, где она растила своё, и на миг, наверное, показал, каков он на самом деле. В точке касания нестерпимо запекло, а в глазах будто и правда солнце полыхнуло — как настоящее, не чета её малютке. Впрочем, Хранитель заверил, что до настоящей звезды ему ещё далеко. Но с тех пор ученица поверила в чудотворную силу внутреннего светила и занималась более упорно. Не сомневалась, что он прав и теперь.

Наверняка, аура Волхва (ещё одно новое слово из тайного знания) тоже немало способствовала отсутствию в трактире крупных скандалов и драк. А также умеряла вольности подвыпивших мужчин. Но всё равно Алрине понадобился чуть ли не месяц, чтобы перестать терять нужное ощущение при малейшем прикосновении к себе посетителей, даже не заряженном особой похотью. Воспоминания о маме в итоге помогли не слишком: в образе знатной дамы была некая надменность, которая по контрасту с положением прислуги лишь провоцировала мужчин ещё больше. И только месяца через два, отбросив и гордость, и униженность девушка добилась состояния, в котором пьяные руки перестали к ней тянуться совсем.

Отчасти ей помогло, как ни странно, обновление гардероба. Алрина упросила Саната сходить к Пикердому за частью клада, чтобы пошить себе платья, сочетающие скромные ткани с непривычным и дорогим покроем, которые помогли ей почувствовать себя уверенней и лучше войти в новый образ. С одной стороны, они оставляли свободу движений на случай возможного боя, а с другой, подчёркивали фигуру, позволяя ощущать себя красивой, но при этом не открывали слишком много, чтобы излишне не соблазнять.

Да-да, она перестала чувствовать себя в платьях, как сарлук на льду. Ей даже понравилось их носить. Ведь именно в платье она могла проявить себя женщиной, а не воином, при этом храня целомудрие — мироощущение ей ранее недоступное, но которого, как оказалось, не хватало. Ведь соответственно полу она себя ощущала разве что в постели с Бреном и с Кларедом, а это другое — не для всех. Теперь же даже пьяный сапожник обращался с ней по-своему уважительно, просто любуясь, без жажды обладать.

К счастью, неприятные для кожи белила применять не пришлось, ибо Волхв каким-то образом «отводил глаза» от её шрама. Он говорил, что мог бы совсем убрать этот след старого испытания, но предвидел, что тот может ещё пригодиться. Девушка не возражала, ибо и сама предполагала нечто подобное. А когда окончательно определилась с дальнейшими планами, предположение превратилось в уверенность.

В середине зимы пришло время решать, что ей делать дальше. От этого зависели последние штрихи подготовки, которую мог дать Алрине Санат. Он достаточно объяснял ей пути судьбы, чтобы отринуть сомнения. Ведь если душа рождалась с определённой задачей, то именно её и имело смысл выполнять. Хоть Хранитель и утверждал что любой опыт полезен, даже ошибочный. Но какой смысл идти неверным путём, если в сердце уже знаешь верный?

Разумеется, после рождения, человек не помнил своих истинных задач, но зачастую это бывало к лучшему. Ведь душа вполне могла запланировать жестокие испытания и даже насильственную смерть, как выяснилось при ответах на те самые страшные вопросы ещё на горе. И от них всё равно не сбежишь, так не лучше ли встретить лицом к лицу, как врага в бою?

Определить свою стезю на словах было несложно — именно оттуда приходят какие-то необъяснимые, но могучие силы свершить задуманное, хотя оно может казаться намного сложнее других вариантов, при этом совсем не вдохновляющих. Но ведь она и раньше инстинктивно чувствовала это, не решаясь вступить на окольные, как она теперь понимала, тропы, уводящие с главной дороги. Просто у неё не было понимания, ради чего идти на риск.

Теперь же, после долгих размышлений и переваривания всего, что она узнала, у девушки не осталось сомнений, что её предназначение в том, чтобы вырвать из рук Мары либо Меч Кернуна, либо душу Клареда, а если повезёт, и то, и другое. Наилучшее же место для того, чтобы воплотить оба замысла, было рядом с Мореной в качестве её хедивега. Значит, ей предстояло всё-таки вернуться. Сделать именно то, отказавшись от чего ранее, она потеряла любимого.

Что это, если не признак судьбы? Получается, нет смысла дёргаться с проложенного душой пути. Хотя в данном случае всё же есть — теперь у Алрины больше шансов преуспеть. И больше смирения, чтобы принять неизбежное. Без лишних сомнений.

Санат очень сильно допытывался, уверена ли девушка в своём решении. Но иначе что ей оставалось? Наёмничать? Восстанавливать титул? И оставить Клареда сражаться с Мореной, а самой позабыть обо всём этом? Нет, так она точно не смогла бы. Только гуща решающих действий ощущалась, как своё место в мире, даже если именно там оборвётся её нынешняя жизнь. В решающей битве, которая, похоже, теперь неизбежна, насколько видел Великую Паутину Событий Волхв.

Так что после возобновления солнечного года они приступили к изучению мелких приёмов, которые помогли бы хедивегу продержаться при ахсаре до тех пор, пока не представится случай сыграть свою роль. Хотя главным щитом оставалось внутреннее солнышко, которое, по утверждению Волхва, не позволит аватаре проникнуть в мысли Стражницы, поскольку Свет слепит Тьму.

Хранитель настойчиво предостерегал о том, что не следует цепляться только за один способ выполнения задачи. Потому что всё течёт и меняется, особенно когда на события влияют Проклятые, которых не просчитать столь же легко, как если бы на их месте был человек с его ограниченным пониманием и восприятием. Правильное решение может оказаться неожиданным и открыться внезапно.

Чтобы Алрина прониклась нужным видом внимания и научилась на лету приспосабливать свои планы под ситуацию, он даже научил её интересной игре, в которой на большом поле в клетку сражались множество разных фигур, каждая из которых двигалась по своим правилам. Играли на скорость каждый вечер, и понемногу мозги девушки растормаживались, позволяя просчитывать ходы всё быстрее и дальше. Хотя победить Саната казалось невозможным.

Тогда он показал ей ещё одно упражнение: нужно было уронить орешек над самым полом и поймать его той же рукой. Алрина никогда не поверила бы, что такое возможно, если бы сам отшельник не справлялся без видимого труда каждый раз. Когда она пробовала повторить этот трюк, то ощущала себя бесконечно медлительной. Но Волхв пояснил, что она просто пытается пользоваться разумом, который слишком долго обрабатывает сигналы. А ей нужно научиться отключать ум и действовать на уровне инстинктов, которые срабатывают намного быстрее.

С каким же скрипом шла такая наука! Казалось, что разум вцепился в тело тысячей когтей, которые больно впивались во все чувствительные места при малейшей попытке исключить его из цепочки управления Но в конце концов девушка научилась хоть ненадолго отдирать от себя этого цепкого зверька. Хотя и продолжала проигрывать Санату при малейших вариациях этой игры (те же детские «ладошки», когда нужно выдернуть свои из-под чужих и ударить по пальцам сверху). Впрочем этот навык, как и любой другой, должен был со временем улучшиться, если продолжать упражняться.

Зато он мог оказаться решающим подспорьем в бою с Мореной, которого не хватило Брену! Разумеется, не вдруг и не в лоб, а возможно, и вовсе исподтишка. В этом отношении Хранитель отрезвил Алрину от понятий о чести, почерпнутых из книг. Он не советовал полностью рассчитывать на отключение ума, поскольку Марина аватара, скорее всего, также умела ускорять личное время, наподобие того, как сам Санат быстро передвигался на значительные расстояния. Обучить же этому обычного человека вряд ли возможно, поскольку такие умения присущи более развитым существам с более совершенными телами. Но Воинам Смерти при Посвящении, похоже, прививают подобную способность, поэтому вдвоём с Кларедом у них был шанс справиться (и снова, словно «когтем корса» полоснуло по сердцу подтверждение упущенных возможностей, но маленькое внутреннее солнышко тут же залечило царапину — прошлого не переиграть, нет смысла тратить силы на сожаление, как убедительно доказал ей Волхв в одной из вечерних бесед с вопросами).

В общем, Хранитель подготовил Алрину со всех сторон, которые мог предусмотреть, и она была полна решимости отправляться в логово нартов хоть завтра. Но Санат чего-то ждал. Говорил, что, возможно, снабдит её ещё кое-каким подспорьем, вот только для того, чтобы понять, стоит ли прибегать к столь крайним мерам, он должен убедиться в том, что события пойдут по наихудшему пути.

В любом случае, до окончания весенней распутицы начала военной кампании ждать не приходилось, так что они продолжали работать в Бравине, благо безвозрастный бард знал достаточно песен, чтобы не надоесть местной публике. Его даже пытались сманить в более дорогие и престижные таверны, но он хранил верность достаточно благодарному первому хозяину, который позволил им переехать из тесной съёмной мансарды к себе на второй этаж безвозмездно. Хотя на самом деле деньги никакой роли не играли, просто Волхв не видел смысла тратить время и силы на упорядочивание пространства на новом месте таким образом, чтобы никто лишний их не обнаружил. Кларед вот-вот определится с выбором, и тогда придёт пора пускаться в путь.

Глава 31 Клед: Главная Обитель Смерти

Колен оказался высоким сухощавым Ятаганом Новинской Обители. Тощую косу цвета спелой ржи он усиливал и удлинял пеньковой бечевой, всегда вплетая в конец маленькое грузило. Никаких эмоций на его лице никогда не отражалось, но взгляд был пронизывающий насквозь. Казалось, что он смотрит на подопечных, как муравей на тлю. Стоило тем ослабить внимание или о чём-то задуматься, как Хлыст Смерти возвращал «отступника» в действительность. Это было больно, но достаточно действенно. Ведь когда отрабатываешь раз за разом одно и то же упражнение, движения доходят до автоматизма, уму становится скучно и он норовит куда-то убежать.

Постоянное присутствие в действительности было одним из требований для Кинжалов. Как выяснилось, самым сложным, хотя со стороны казалось, что куда тяжелее работать одновременно двумя клинками. В этом отношении у Кледа было небольшое преимущество над обычными кандидатами, благо действовать левой рукой он научился после перелома правой, хотя совмещать обе всё равно пришлось учиться. Сначала через стандартные «формы», разработанные так, чтобы в свалке работать, как мясорубка, одновременно атакуя и защищаясь по всем направлениям. Потом задания стали усложняться путём уменьшения количества соперников — тут уж приходилось действовать руками по-разному, хотя какие-то отдельные «связки» из стандартных «форм» порой и помогали.

Сил на тренировки уходило много, и аппетит у Кледа был зверский, но и кормили соискателей отлично: не три раза в день, а целых шесть. Правда, за раз много съесть не позволяли, чтобы не мешать занятиям, но через пару месяцев парень заметил, что тело ощутимо заматерело — даже пришлось расшивать ставшую узкой в плечах непробивайку.

Не самым сложным, но довольно хлопотным довеском к требованиям была определённая длина косы, которую нельзя было дать укоротить, чтобы вовремя получить повышение. И это при обилии поединков с несколькими соперниками. Конечно, сам Ятаган мог бы устроить «стрижку» воспитанникам в любой момент, но это было бы злоупотреблением властью, до которого он, как правило, не опускался. Хотя был среди них один Воин, которому Колен таким образом отодвинул получение ранга, но тот поплатился за подлость — попытался оклеветать одного из товарищей за нарушение дисциплины, которое допустил сам. Неужели не понимал, что Ятаган видит их насквозь? Впрочем, если способности у всех раскрывались по разному, наверное, могло быть и такое. Судя по словам Лариса и Армата при посвящении, сам Клед в этом плане отличался от большинства.

Именно поэтому он замахнулся на то, что не входило в список обязательных умений для Кинжалов — Владение Хлыстом Смерти одновременно с другим оружием. Клед сообразил, что, если хоть немного преуспеет, это позволит ему вернее сохранить волосы в неприкосновенности. Ведь время на достижение статуса, который позволит получить чёрный скимитар, для него ограничено: всего год, тогда как обычно меньше двух это не занимало.

Колен скептично хмыкнул: «Внимания не хватит», — видимо, намекая на то, что нужна большая ступень посвящения, — но показал ему базовую «форму» для Ятаганов и Топоров, включавшую в себя работу и Хлыстом Смерти. Отрабатывать её, правда, пришлось в свободное от общих занятий время, так что по сути свободного времени у Кледа и не оставалось. Но то ли местный Ятаган терпимей относился к переработкам, то ли получил указание от Меча сделать исключение для того, кто точно сможет поднять божественный клинок, который, конечно же, следовало отобрать у врага. Так или иначе «упахиваться» с тренировками молодому Воину Смерти никто не мешал.

Только один раз в самом начале Ятаган выгнал его в Красный Дом. У Кледа тогда начала болеть голова, и Колен сказал, что надо сбросить Смертную Тень. Какое-то время парень упорствовал, не желая «пачкать» хранившуюся где-то в уголке души память о любимой, но дело начало доходить до рвоты, так что поступил приказ, который пришлось выполнять.

Нет, никаких чувств в ощущениях Кледа не сохранилось. Он воспринимал себя так же, как все окружавшие его братья, свободным от этого бремени, досаждающего прочим смертным. Но где-то в подсознании сидели понятия, смутно подсказывавшие, что это неправильно. Простое человеческое нежелание изменять даме сердца не выдерживало критики разума, который прекрасно знал, что всё кончено. Но принимал более смутный довод о том, что после того, как познал настоящий полёт, ползать уже попросту неинтересно. Тем не менее, избавиться от Смертной тени было необходимо, так что Воин решил отнестись к этому, как к обычному отправлению потребностей. Навроде того, как приходится проблеваться, если отравишься несвежей едой.

Очень кстати было и то, что он оказался совсем в другой Обители. Среди прежних Отступниц ему пришлось бы соответствовать ожиданиям, завышенным его довольно бессмысленными попытками самовыражения в этой области «по юности». Здесь же его никто не знал. Кстати, благодаря этому ему также не пришлось участвовать в окончательном посвящении Отступающих, за что он был отдельно благодарен судьбе. Никакое онемение чувств неспособно было погасить содрогание при воспоминании о первом обряде. Особенно после того, как познал настоящую любовь.

Процесс, суть которого должна была сводиться к удовольствию, оказался мучительным, поскольку, как и прежде, Кледу не удавалось разрешиться от своего бремени чисто механически. Как ни крути, не хватало контакта с душой так жаждавшей принять его ношу Отступницы. Рона была молодой, рыженькой, хорошенькой, с аппетитными формами и татуировкой из касачей, красиво покрывавших большими лиловыми цветами её грудь. Похоть исправно включилась в теле, тяготея к передаче своей невидимой ноши по предназначавшемуся ей адресу, как вода из горного родника стремится вниз, в долины. Но как ни месил утробу женщины Воин, плотина в его теле не отпирала шлюзы, словно их заело.

Наверное, он ей натёр там, внутри, потому что Рона мягко предложила попытаться иначе. Она принялась искусно работать ртом, щекоча его плоть язычком, обнимая губами и стараясь чуть ли не проглотить, что лишь напомнило Кледу страшный момент в Арке смерти и принесло результат, обратный желанному. Он был раздосадован, но пульсирующая боль в висках напоминала, что надо закончить дело.

Обведя мыслями беспомощный круг, словно бы в поисках ответа на потолке, Клед всё-таки поймал один образ, подавший ему идею, как справиться со своей задачей. Ему подумалось, что дело пошло бы проще, будь Рона просто бесчувственным куском мяса. И в этот момент его взгляд упал на «тёмный уголок», в котором имелись приспособления для изощрений, подобные показанным ему когда-то Абель в Мохавенском Красном доме через щёлку. Действительно, Зверь мог стать ответом.

Клед попробовал воззвать к этой уже, казалось, подзабытой стороне своей натуры, и она неожиданно живо отозвалась, рисуя привлекательную для себя картинку, которая вернула кровь в нужное место. Какой-то части сознания, наблюдавшей всё это со стороны, пришлось при этом зажмурить глаза и отвернуться, но руки уже делали дело: он связал Рону, как поросёнка, которого собираются запечь, так что все самые аппетитные места стали выпирать ещё сильнее, и подвесил на свисавший с потолка крюк, крепившийся к специальному поясу. Отступница даже похрюкивала похоже от предвкушения — её прелестный ротик был заткнут специальным шаром. И когда Воин начал нанизывать её на своё вставшее колом естество, раскачивая обездвиженную тушку женщины за специальные «оглобли», разум его наконец-то затуманила в достаточной степени животная похоть, чтобы тело познало разрядку под придушенные повизгивания партнёрши.

На какой-то миг Клед почувствовал прикосновение Тёмной Матери, ощутил отзвук продирающего до костей внимания прекрасной и жуткой богини из Арки, которому противилась душа. Мир выпал из восприятия и тело начало заваливаться назад. К счастью, момент этот был скоротечным, и Воин, придя в себя, успел поправить равновесие шагом назад. Зато головная боль сразу ушла, да и вообще с плеч словно бы сняли пару лишних мешков неведомого груза.

Отдышавшись немного, Клед бережно опустил Рону на пол и избавил её от пут. У девушки изо рта даже слюни текли от сладострастия, она еле шевелилась, но всё равно бросилась осыпать благодарными поцелуями его уже опавшую плоть. И снова это вызвало содрогание, подобное отвращению, только это не были привычные чувства. Воин мягко отстранил её, вытер ей лицо полотенцем, потом обтёрся сам и покинул Красный Дом, надеясь больше сюда не возвращаться в ближайшем будущем.

В голове его после этого бродили странные мысли. Одна — более явная — о том, что извращения рангов постарше с Отступницами, вероятно, вызваны не столько тем, что обычных ощущений им мало, как поясняла Абель, а тем, что с повышением ранга они как раз притупляются. И другая — более смутная — о том, что хотя в Арке отрезает обычные человеческие страсти, что-то ведь продолжает определять склонности и испытывать хотя бы то же отвращение и нежелание? Возможно, душа обладает собственными чувствами, более глубокими и продолжающими влиять на Воинов даже тогда, когда молчат чувства обычные? Значит, по идее, их можно вернуть, возродить, когда и если… Впрочем, не было проку пока думать о том времени, от которого Кледа отделяло ещё как минимум три смертельных испытания: посвящение в Кинжалы, битва с Мореной и поединок с Арматом. Каждое из которых могло стать последним.

* * *

Первые полгода Кледу часто вспоминалась Алрина. Он не думал о ней специально, мысленно закрыв для себя эту страницу своей жизни. Но, видимо, у какой-то части его существа было иное мнение. Сознательный же разум испытывал разве что некое подобие удовлетворения от собственного решения. Хоть Воин и знал, что причинил возлюбленной боль, но сам перестал страдать по этому поводу. Ведь он также понимал, что тем самым спас её от необходимости идти в лапы к ненавистной ахсаре и рисковать там жизнью в попытке спасти божественный клинок.

Однако образ девушки возникал сам по себе перед закрытыми глазами, когда, напахавшись за день, Клед ложился спать. При этом он чувствовал странный мучительно-сладкий укол где-то в груди, который так и не превращался в чувства, словно кто-то пытался проткнуть тоненькой белошвейной иглой бронированную кожу яратика. В сон усталый парень проваливался очень быстро, поэтому впечатление оставалось мимолётным, но постоянным. Пока как-то незаметно не исчезло. Ну что ж, наверное, она перестала о нём думать. Полгода — достойный срок. Пусть найдёт новое счастье, если сможет.

После Обручения Клед как-то инстинктивно перестал воображать Меч Кернуна в своих упражнениях. Хотя порой ужасно хотелось глотнуть, как воздуха, того светлого и окрыляющего ощущения, которое дарило даже мысленное касание волшебного оружия, казалось, будившего в душе лучшее, настоящее, тогда как сейчас он казался сам себе тупой машиной для убийства с заглушёнными чувствами, из которых доступными оставались только обезличенные ярость и азарт боя. Но он запрещал себе думать о клинке. Чудилось ему в этом что-то недостойное, словно он уже запятнал свои руки связью с Тёмной Матерью. Или наоборот, опасался, что она угадает его тайные намерения — выйти из-под её власти, когда дарованные ею способности помогут вернуть родовую реликвию.

Он как будто знал, что богиня Смерти не может читать его мысли, по крайней мере, не все — не эти, не высокие. Хотя откуда такая уверенность, объяснить не мог. Может, потому что во время испытания этот образ так и не всплыл, хотя играл в его жизни определяющую роль? И потому, что он вообще прошёл посвящение, хотя прямо в процессе понял, что не покорится хозяйке Арки до конца, что присяга ей — лишь временная уступка, стратегическая сдача врагу, чтобы получить шанс на реванш. А также отчасти из-за рассказов Алрины о Морене, которая вроде бы так и не угадала её желания сбежать или не придала тому достаточной важности, но в любом случае не смогла предотвратить побег.

Кледу казалось, что покровительница Ордена с лёгкостью читает только низменные порывы и стремления — такие как страх, похоть, гнев, жажду власти и тому подобное. Но это не означало, что она не чует высоких, поэтому лучше продолжать таить их где-то на задворках разума, в потайной подземной пещере, которую он мысленно создал для самых сокровенных воспоминаний: мама, папа, дядя, братья, Алан, Алрина, Санат… Создавал, чтобы скрыть их от Меча во время бесед, на которые тот его неоднократно вызывал.

Клед так и не понял, знает ли тот о его связи с Петрой, а вот про Алрину речь заходила каждый раз — старый лис тогда вовсе не сдался, а лишь отступил и периодически пытался всё-таки сделать подкоп под «курятник». Так что память об айланне парень окружил особо толстой стеной из фальшивых воспоминаний. Точнее заставив себя помнить лишь то, что было до замка Малфир. Каким-то образом у него это получилось просто усилием воли — расслоить и поменять местами более важные и глубокие воспоминания с обычным поверхностным знакомством, добавив к ним вероятный, но несостоявшийся тогда разговор о мече и нартах двух не особо близких напарников по оружию. И вроде бы это впечатление выдержало проверки, поскольку со временем вопросы в этом направлении иссякли.

Возможно, ему помогло как раз притупление чувств, но всё-таки ощущались в этом и какие-то новые способности. Пока непонятные. Клед пытался применять их в тренировочных боях с другими, но сражение с несколькими противниками пока поглощало всё имеющееся внимание, так что ничего определённого в этом отношении у него не выходило. Зато пару раз вроде бы сработало в столовой, когда ему удавалось наводить внимание стоявшего на раздаче Когтя на нужный ему кусок (в отличие от Мохавенских Ладоней, здесь все приготовленные блюда лежали на виду).

Другой сферой интереса Армата был, разумеется, Меч Кернуна, но он знал о нём из каких-то тайных источников чуть ли не больше, чем сам Клед. Парень несколько раз пересказал историю того единственного раза, когда держал божественный клинок в руках, но не мог сообщить главе Ордена ничего нового, поскольку у мальчишки, которым он тогда был, отсутствовали ощущения, доступные Воинам Смерти, и уж тем более их Мечу.

Зато сам почерпнул из его вопросов кое-какие новые представления, хоть они и оставались на уровне неясных догадок. Например, о том, что это оружие покоряется только сильной воле. Хотя, очевидно, это была не вся правда. Ведь у опытного Меча Смерти воля точно была закалена намного лучше, чем у молодого Воина, а уж тем более одиннадцатилетнего мальчишки. Так почему же Армат не уверен, что сможет поднять волшебный клинок сам, вместо этого всячески способствуя быстрому продвижению Кледа? Наверняка, это было не единственным необходимым качеством. А вот какие другие, неизвестно.

Из слов отца тогда, в детстве, с уточнением Саната о том, что на самом деле это их предок сражался Мечом Кернуна, можно было подумать, что какую-то роль играет кровь Лоринденов. Но тогда ни Алрина, ни Моргана не смогли бы его поднять. А найти общее между этими двумя женщинами, представлявшими, судя по словам возлюбленной, явные противоположности, тоже не представлялось возможным. Приходилось пока опираться лишь на имеющиеся факты и радоваться, что они оказались угодны руководству.

Да, теперь бы встретить Саната и задать ему накопившиеся вопросы о семейной реликвии. Но увы, насколько Клед понимал, теперь этот путь был тоже отрезан. Он помнил, как его провожатый не пожелал входить в Мохавен, наверняка из-за наличия там Обители. Судя по всему, он был противником Тёмной Матери, к тому же, хорошо осведомлённым за свою невероятно долгую жизнь, но увы, не посчитал нужным ещё раз наставить того, кто отвечал за возвращение божественного меча. Может, он не знал, что подопечный не справился, и оружие снова в недобрых руках? Оставалось только гадать.

К счастью, воспоминания о странном отшельнике-волшебнике Кледу удалось полностью утаить, ни разу не коснувшись их даже мысленно в ходе «задушевных» бесед с Арматом, являвшихся по сути лишь хитрой формой мягких допросов. Это они проходили на курсе управления людьми — одной из немногих теоретических наук, преподававшихся будущим Кинжалам наряду с основами государства и среднесрочным стратегическим планированием. Правда, подобный подход обычно применялся либо к равным по званию, либо к посторонним, так что тоже загадка, почему Меч поступал именно так вместо того, чтобы попросту продавить подчинённого.

Как бы то ни было, пользуясь ширмой доверительной обстановки, которую усиленно рисовал глава Ордена, Клед однажды осмелился спросить, откуда тот почерпнул свои сведения о Мече Кернуна. Мол, ему тоже было бы невредно ознакомиться с имеющимися источниками, чтобы не сплоховать в случае чего, раз уж ему любезно отвели решающую роль. Однако Армат выдал лишь отговорки о том, что всё это лишь слухи, байки да обрывочные воспоминания людей, далёких от событий, и составлявших своё впечатление на основе чужих слов из вторых или третьих рук, которые могут вообще не иметь отношения к действительности.

Парень чувствовал, что начальник не сказал всей правды, но повлиять на того никак не мог. В конце концов, если этот клинок и правда выковал один из богов, а их покровительница была существом того же порядка, она могла что-то сообщить Мечу Смерти напрямую. Но знала ли она сама наверняка свойства этого оружия — ещё вопрос. Ведь иначе к чему все эти разговоры с ним, простым Воином, пусть и наследником рода хранителей реликвии?

С момента посвящения до праздника лета Армат побывал в Арке Смерти не менее десяти раз. Говорили, что богиня сама его призывает, как — неведомо. Трёх из обслуживавших Меча после этого Отступниц унесли на носилках; говорили, что одна скончалась, а другая сошла с ума. Похоже, Петра и правда была самородком, раз сумела выдержать подобное обращение так долго. А может быть, монастырские сплетники привирали. Самыми болтливыми тут были Солдаты, не прошедшие ни одного посвящения, с их простым человеческим любопытством и охотой до скандалов. Но и дыма без огня не бывает.

Каждый раз, слыша подобные слухи, Клед внутренне содрогался и переспрашивал себя, хочет ли он занять место Меча? Пусть и лишь для того, чтобы полностью вывести Орден из-под опеки нынешнего божества. Впрочем, постановка вопроса с точки зрения желаний для него в данный момент имела мало смысла — по причине отсутствия оных. Зато на фоне отсутствия обычных человеческих порывов он начал слышать некие глубинные стремления, идущие, казалось, из самих основ своего существа, откуда и черпал уверенность, что полностью и навечно Тёмной Матери его не заполучить.

Вот оттуда-то и происходили, с одной стороны, смутный порыв взять дело в свои руки поскорее, чтобы этот кошмарный ритуал прекратил калечить души, а его самого не использовали на войне вслепую. С другой же — понимание, что лучше подождать. Ведь для победы над нартами необходимо подспорье в виде особых способностей и, возможно, тайных сведений, недоступных другим путём. Хотя, если противниками действительно управляет одна и та же сила, то ещё вопрос, стоит ли ей доверять, и не использует ли она точно так же вслепую Армата.

Исходя из основ государственной политики казалось, что проще выставить Орден спасителями Княжеств, ввести Меча Смерти в Совет Княжеств, а каким-нибудь следующим ходом и вовсе поставить во главе. Но это лишь с человеческой точки зрения, которая естественным образом стремится избегать излишних затрат, в том числе пролитой крови. А если права Алрина, и сама эта бойня нужна Тёмной Матери, чтобы впитать море страданий и смертей, то для той более выгодным может показаться путь разгрома Ордена нартами с последующим захватом Княжеств и объявлением своей жрицы, их ахсары, королевой. Заполучив в свои руки столь выгодно расположенную большую страну с богатыми ресурсами, можно расширить агрессию на соседние государства, чтобы продолжать питать это тёмное божество. И тогда получится как раз картинка из пророчества, о котором предупреждал их отец.

Какой путь выберет богиня Смерти, Кледу было неведомо. Но исходя из принципов среднесрочного планирования стратегии, имело смысл учитывать лишь те факторы, на которые он мог повлиять. Поэтому всё сводилось к вопросу, готов ли он взять в руки поводья колесницы вождя этой войны, и, честь по чести, ответ был отрицательным. Так что парень продолжал усиленно учиться и ждать, как разовьются события далее. А там уже будет действовать по обстановке. Как любил приговаривать Колен, лестница любой длины преодолевается по одной ступени за шаг.

* * *

После праздника Лета и до поздней осени глава Ордена часто отсутствовал. Говорили, что он организует новый, дополнительный гарнизон для войск, собиравшихся против нартов. Самому же Кледу пришла пора проходить полевые испытания. Соискателям звания Кинжала поставили задачу выследить контрабандистов, которые каким-то образом поставляли в Свободные Княжества эхину — дурманящий порошок, производимый из одного южного растения, которым запрещено было торговать, однако, он каким-то образом попадал в подпольные притоны для пристрастившихся к нему бедолаг.

Несколько магистратов обратились в Совет Княжеств с просьбой помочь им искоренить заразу, а те в свою очередь попросили содействия Ордена. И поскольку поток странных созданий с Западных гор иссяк (видимо, у Саната всё получилось), даже зачистка уже завершилась, на это задание решили отправить кандидатов в Кинжалы и Когтей южных Обителей в качестве боевого крещения.

Изначально власти считали, что эхина попадает в притоны через порты с обычными торговыми судами, однако с началом осенних штормов активная навигация прекратилась, а поставки порошка не иссякли. Колен обрисовал будущим Кинжалам картину и спросил:

— У кого есть предложения, как найти путь поставок?

Первым вызвался самый болтливый изВоинов, Сапр:

— Думаю, надо всё-таки порт прошерстить, как следует. Либо всё-таки северяне завозят на своих каравеллах, они ведь продолжают плавать на юг. Либо наши рыбаки где-то ловчат. Возможно даже перекидывают с баркаса на баркас.

— Хорошо, принято. Ещё варианты?

— Надо подумать, — пробурчал флегматичный Фелн.

— Хорошо, думайте. А пока марш на двор отрабатывать кувырки с клинками.

Перед обедом Ятаган задал тот же вопрос, и Фелн, успевший всё как следует обдумать, выдвинул свою версию:

— Мне кажется, что порты и рыбаки — это слишком хлопотно. Скорее контрабандисты используют каботажное плавание и завозят товар с юга вдоль пустыни куда-то на безлюдный берег, а не в города. Так что я прочесал бы побережье, понаблюдал…

— Принято, — одобрил Ятаган. — Нужно ещё хотя бы одно предложение, — он сделал паузу. — Ничего? Ладно, даю время до вечера. Марш обедать.

Кледу очень хотелось предложить что-то дельное. Не секрет, что старшим над отрядом поставят того, кто выдвинул идею, а это повышает шансы на допуск к испытанию. Но, как назло, в голову ничего не приходило. Он уж было подумал, что придётся идти в отряд к Фелну, поскольку его версия казалась более обоснованной. К тому же он был не прочь вырваться из города, пожить вне Обители — казалось, что на воле дышать легче. Гнело его всё-таки бесчувствие, словно духота перед дождём, который всё никак не начинался.

А может, это Арка Смерти создавала такую неподвижную атмосферу? Иногда казалось, что она, как тёмное солнце излучает вокруг нечто, приглушающее и цвета, и звуки, и людей. В Мохавене Воины всех рангов казались как-то поживее, чем здесь. Несмотря на «каменные» лица, по которым, однако, всё же можно было прочесть их отношение к происходящему. А вот здесь настоящие статуи. Ведь и «болтливость» Сапра, и «флегматичность» Фелна были очень условными, относительными, слабым отзвуком настоящего значения этих слов.

Во время занятий с оружием Кледу думалось плохо. Разве не полного присутствия добивались от них предыдущие полгода? Он преуспел лучше многих других, но по той же причине теперь не мог одновременно размышлять о чём-то постороннем. Хотя догадывался, что Кинжалу надлежит обладать умением принять решение даже в гуще боя. А значит, уметь и сражаться, и думать одновременно. Однако пока не выходило.

Перед ужином у Воинов оставалось свободное время, и Клед вместо обычного внеурочного продолжения занятий пошёл на утёсы, которые показал ему когда-то, казалось, в прошлой жизни, Лест.

Там дул сильный западный ветер, но Воин нашёл тихий закуток между скал и устроился там, глядя на пенящиеся волны. Их бесконечный бег, вместо того, чтобы как-то взбодрить умственную деятельность, незаметно привёл его в состояние полнейшего внутреннего штиля и тишины, завораживающе контрастирующее с беснующимися вокруг стихиями.

Очнуться Кледа заставил крик шаквы, сорвавшейся с более высокой скалы и теперь, реявшей почти неподвижно у него перед глазами. Крупная серая морская птица с крепким оранжевым клювом боролась с ветром несколько минут, а потом сдалась и нырнула ниже, где заложила круг и вернулась в своё гнездо с другого направления.

Каким-то образом этот манёвр подал парню идею: а что, если зайти с другой стороны? Он поспешил обратно в казармы, и весьма вовремя — начинало смеркаться. Как раз успел зайти на двор для вечернего построения перед Коленом. И, едва дождавшись ожидаемого вопроса, выпалил:

— Я думаю, надо отследить порошок со стороны притонов — откуда они его получают. Так мы точно выйдем на поставщиков.

— Принято! — так же поспешно припечатал Ятаган.

Кледу показалось, что наставник обрадовался этой идее, по крайней мере, он уловил слабый отблеск чего-то светлого. Но было ли тому причиной то, что воспитанник угадал версию, которую иначе послали бы разрабатывать настоящего Кинжала, или то, что не пришлось искать повод для его выделения среди равных, как мог приказать Меч Смерти, никак не узнать.

Впрочем, это впечатление быстро затмило чувство собственного триумфа — он будет одним из тех, кто ещё до посвящения станет старшим над сотоварищами! Странное, кстати, ощущение, какое-то слишком яркое для тусклых последних месяцев. И с какой-то непонятной примесью стыда. Или это ещё одна человеческая сторона, пощажённая Тёмной Матерью? Чтобы был стимул побеждать?..

— Может быть, кто-то ещё до чего-то додумался? — спросил Колен, выдержал паузу и, не услышав больше ни слова, завершил: — Тогда решайте, кто с кем пойдёт, завтра разобьёмся на группы.

Во время чтения вечернего посвящения на молитвенном дворе Клед, наверное, впервые осмелился твердить привычные с детства слова машинально, что уже давно заметил за многими. Наверняка, старшие тоже всё это видели, но почему-то попускали. А значит, и ему простится. За ширмой крутившейся на внешнем слое сознания литании он хотел подумать кое о чём важном.

Его беспокоил восторг по поводу собственного возвышения. Если богиня Смерти оставляла своим служителям это чувство, значит, что-то с ним было не так. Может, это и не радость вовсе, а тщеславие? Тогда понятно, почему у него такой приторный привкус чего-то зазорного. Но почему такое сильное? Раньше Клед не замечал за собой ничего подобного. Видимо, тело, изголодавшееся по чувствам, уцепилось за возможность хоть что-то испытать…

Однако была и другая вероятность: Тёмная Мать усиливала все низменные порывы, как ту же ярость и жажду убивать. Значит, он рано расслабился. Если не хочет плясать под её дудку, придётся самому гасить те немногие ощущения, которые позволяли почувствовать себя хоть немного живым.

От этой мысли у Кледа в груди заломило, как будто оттуда откачали весь воздух и не давали вдохнуть. С превеликим сожалением он понял, что не сможет обойтись совсем без всяких чувств. Что же тогда оставалось?

Ответ вплыл в сознание незамедлительно, как будто некто невидимый, но старший и мудрый подсказал ему: «Расслои свои ощущения, как сейчас расслаиваешь мысль. Позволь себе испытывать чувства, просто не путай их с собой. Всегда должен оставаться наблюдатель где-то снаружи. Тогда они схлынут так же, как нахлынули, не оставив следа».

И Воин внезапно понял, что и в самом деле прямо сейчас занимался тем, на что полагал себя неспособным ещё днём. Мало того, впервые он опробовал эту способность ещё тогда, когда затаил от Армата часть своих воспоминаний! То есть, начал расслаивать мысли на разные потоки. Теперь оставалось лишь перенести этот приём на чувства и действия. И тогда…

Неожиданно Клед понял, что в этом решение вообще всех его проблем на данный момент: начиная со сражения тремя отдельными орудиями, где как раз можно практиковаться, и заканчивая утайкой от богини Смерти своих истинных намерений свергнуть её власть, если успеет овладеть данным умением в достаточной степени.

Он чуть не вскочил, чтобы тут же побежать тренироваться с клинками и косой, на миг забыв, где находится, но вовремя спохватился. Однако резкое движение успело привлечь тяжёлый, как кадоровые глыбы на местной каменоломне, взгляд Скимитара, который сегодня заменял отсутствующего Меча.

Парень одним вдохом погасил все свои открытия, как перед схваткой, — подождут до завтра — и на выдохе углубился мыслями в посвящение, которое заканчивали читать в последний раз. Всего повторений полагалось тринадцать, но у любого Когтя ещё на третьем-четвёртом году обучения отпадала необходимость считать про себя их количество, поскольку общая длительность процедуры въедалась куда-то в недра существа на уровне инстинкта. Вот до такой степени надо и ему теперь будет довести разделение внимания.

Примечания

1

«Скоро» (гном.)

(обратно)

Оглавление

Пролог. Время Великой Игры

Глава 1 Кларед: Третий сын

Глава 2 Алрина: Конец детства

Глава 3 Алрина: Народ Войны

Глава 4 Алрина: Новое имя

Глава 5 Кларед: Первая кровь

Глава 6 Кларед: Странный незнакомец

Глава 7 Кларед: Ладони Смерти

Интерлюдия 1 Волхв-наблюдатель

Глава 8 Аина: Кочевье

Глава 9 Клед: Два Ворона

Интелюдия 2 Мара-паучиха

Глава 10 Клед: Соревнование

Глава 11 Аина: Ярмарка воров

Глава 12 Клед: Отступницы Похоти

Глава 13 Аина: Наречённый Смерти

Глава 14 Клед: Перелом

Глава 15 Аина: Чёрный клинок

Интерлюдия 3 Мара-провокаторша

Глава 16 Клед: Западная граница

Глава 17 Аина: Заложник

Интерлюдия 4 Волхв-Хранитель

Глава 18 Аина: Месть

Глава 19 Клед: Вольница

Глава 20 Аина: Воля

Глава 21 Коса и камень

Глава 22 Смертная Тень

Глава 23 Вожделение и убийства

Глава 24 Братство по оружию

Глава 25 Край Восьми Озёр

Интерлюдия 5 Мара-сеятельница раздоров

Глава 26 Расхождение путей

Глава 28 Возвращение к истоку

Глава 29 Клед: Обручение со Смертью

Интерлюдия 6 Волхв-починщик миров

Глава 30 Алрина: Затворничество

Глава 31 Клед: Главная Обитель Смерти

*** Примечания ***