Костяной Дом [Стивен Рей Лоухед] (fb2) читать онлайн

Костяной дом. Книга вторая

«Различие между прошлым, настоящим и будущим — всего лишь иллюзия, хотя и устойчивая».

Альберт Эйнштейн, физик

Для Сьюзи

Важные для дальнейшего повествования персонажи

Анен — друг Артура Флиндерс-Питри, верховный жрец храма Амона в Египте, XVIII династия.

Архелей Берли, граф Сазерленд — злой гений Флиндерс-Питри, Козимо, Кита и всех здравомыслящих людей.

Артур Флиндерс-Питри — также известный как Человек-Карта, патриарх своей линии. Сын – Бенедикт, внук — Чарльз, правнук — Дуглас.

Бальтазар Базальгетт — лорд-верховный алхимик при дворе Рудольфа II в Праге.

Берлимены — Кон, Декс, Мэл и Тав, приспешники лорда Берли. При них доисторический зверь — пещерный лев по кличке Бэби.

Козимо Кристофер Ливингстон Старший, он же Козимо — викторианский джентльмен, стремящийся собрать все фрагменты Карты на Коже и отыскать ключ к будущему.

Козимо Кристофер Ливингстон Младший, он же Кит — правнук Козимо.

Император Рудольф — король Богемии и Венгрии, эрцгерцог Австрии, также известный как император Священной Римской империи. Несколько не в своем уме.

Энгелберт Стиффлбим — пекарь из Розенхайма в Германии, фигурирующий под именем Этцель.

Джайлз Стэндфаст — кучер сэра Генри Фейта и союзник Кита.

Густав Розенкрейц — главный помощник лорда-верховного алхимика и союзник Вильгельмины.

Леди Хейвен Фейт — упрямая и своенравная племянница сэра Генри.

Сэр Генри Фейт, лорд Каслмейн — член Королевского общества, верный друг и союзник Козимо. Дядя Хейвен.

Якуб Арностови — домовладелец в Праге и деловой партнер Вильгельмины.

Снайп — дикий ребенок и злобный помощник Дугласа Флиндерс-Питри.

Вильгельмина Клуг, она же Мина — в прошлом лондонский пекарь и подруга Кита. В настоящем — совладелица пражской кофейни Grand Imperial Kaffeehaus.

Сяньли — жена Артура Флиндерс-Питри и мать Бенедикта. Дочь татуировщика У Ченьху из Макао.

Краткий пересказ событий первой книги

До сих пор наша история вращалась вокруг немного бестолкового, но в целом приятного молодого человека по имени Козимо Кристофер Ливингстон, который предпочитает называть себя Кит. Он — правнук пожилого джентльмена по имени Козимо, пропавшего более ста лет назад во время случайно совершенного первого путешествия с помощью лей-линий (о них позже).

Появление Козимо было встречено Китом с недоверием. Настойчивость прадеда, потребовавшего, чтобы Кит сопровождал его в очень важном путешествии, была отвергнута, и после демонстрации возможностей лей-путешествия Кит отказался помогать прадеду и отправился к своей подруге, Вильгельмине Клуг. Из-за смещения во времени, связанного с лей-путешествиями, он опоздал на давно обещанный ей поход по магазинам.

Его объяснения не убедили молодую женщину. Тогда Кит попытался показать ей на практике, что такое лей-линии и как с их помощью можно передвигаться по миру и между мирами. Из-за его неопытности демонстрация провалилась, и бедная Вильгельмина пропала. Козимо снова нашел Кита и познакомил его со своим коллегой сэром Генри Фейтом. Вместе они хотели отыскать Вильгельмину и вернуть ее в свое место и время.

Однако поиски завершились провалом. Вильгельмину занесло в Прагу семнадцатого столетия, где она встретила доброго человека по имени Энгелберт Стиффлбим, пекаря из Розенхайма, отправившегося в Богемию за удачей. Вдвоем они открыли пекарню, которая не пользовалась успехом до тех пор, пока Вильгельмине не пришло в голову предложить в столице неслыханный товар: кофе. Это начинание оказалось удачным, и вскоре вся Старая Прага гудела от последней сенсации.

Кофейней заинтересовались члены двора императора Рудольфа II, а именно алхимики, которые по долгу службы занимались тайными исследованиями. Их объединение известно в истории как Магический двор.

Теперь мы подошли к концепции лей-путешествий, или лей-прыжков, как обычно называет это леди Фейт, взбалмошная племянница сэра Генри. Лей-путешествие заключается в умении пользоваться или манипулировать электромагнитными линиями, проходящими в теле земли. Эта методика еще не описана наукой, тем не менее она позволяет совершать переходы не только в иные места нашего мира, но и в сопредельные пространства, и в иные времена. Однако читателю следует иметь в виду, что путешествия по лей-линиям — это вовсе не путешествия во времени. Просто в иных мирах свое время, в него-то и попадает путешественник. Однако перемещения приводят к возникновению хроноклазма, неизбежного побочного эффекта подобного рода путешествий, следствием которого является отставание во времени. Мы хотели бы сказать, что во всех мирах время течет одинаково, и что все реальности синхронизированы друг с другом, однако это не так. По причинам, описанным ниже, каждая отдельная реальность имеет свою собственную историю и свое собственное время. Таким образом, путешествие в другое измерение связано с боковым смещением во времени, а также в пространстве, но это не то же самое, что путешествие назад или вперед по единой временной шкале.

Сколько существует силовых линий и куда они ведут, никто в точности не знает. Неизвестно также, как происходит сам переход. Но один человек знал об этом больше других — это исследователь Артур Флиндерс-Питри, бесстрашный человек, совершивший множество путешествий в другие миры и составивший точную карту своих перемещений. Чтобы он всегда мог найти дорогу домой и не потерять карту, он вытатуировал ее на собственном теле в виде закодированных символов — не самая удачная идея, но весьма действенная. Кроме того, это позволило ему жениться на очаровательной дочери китайского татуировщика Сяньли. Артур поделился со своей новой женой подробностями своих исследований, познакомил ее с тайнами лей-путешествий. Во время одной из таких ранних поездок в Египет случилась трагедия: Сяньли подхватила нильскую лихорадку и умерла.

Некоторое время спустя умер и Артур, и, чтобы его открытия не умерли вместе с ним, с него сняли кожу вместе с картой и бережно хранили; ибо среди многих чудес, с которыми он столкнулся в путешествиях, одно было настолько удивительным, настолько ошеломляющим, что Артур не говорил о нем никому, кроме своих самых близких и дорогих людей. По обстоятельствам, которые еще предстоит объяснить, карту разделили на части и распределили по всему земному шару. Но самой карте, как таковой, это не повредило.

У Флиндерса-Питри есть заклятый враг — лорд Архелей Берли, граф Сазерленд — беспринципный мерзавец, одержимый желанием завладеть картой и всеми ее секретами. Он со своей гнусной командой не собирается останавливаться ни перед чем, чтобы обрести сокровище.

В конце первой книги Кит и Джайлз по вине лорда Берли оказались на волоске от гибели, пребывая в гробнице жреца Анена, в той самой, которая уже унесла жизни старого Козимо и сэра Генри. Вильгельмина, о которой все немного забыли, появилась внезапно, компенсируя странный поступок леди Фейт, перешедшей на сторону врага. Преданность вообще довольно редкий товар, в какой бы реальности человек ни находился.

Итак, напомнив происходящее в первой книге, мы возвращаемся к нашей истории.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Запретные секреты

ГЛАВА 1, в которой выясняется, что некоторые вещи лучше забыть, чем помнить

Из уютного уголка таверны «У музея» Дуглас Флиндерс-Питри наблюдал за входом в Британский музей через дорогу, время от времени обмакивая кусочек хлеба в подливку стейка. В большом здании было темно, оно закрылось уже более трех часов назад. Сотрудники музея разошлись по домам, уборщицы закончили уборку, и сторож запер на ними высокие железные ворота. Двор пустовал, а за воротами на улице сейчас стало меньше людей, чем час назад. Дуглас никуда не спешил, изредка отпивая эль по глотку. Большую часть этого дня он провел в музее, отмечая двери и выходы, слепые зоны, комнаты, где можно укрыться от ночных сторожей. Впрочем, это было не сложно; все огромное здание музея охраняли всего три человека.

Дуглас знал, что каждый вечер в одиннадцать старший сторож уходит в свой кабинет на первом этаже и заваривает чай. Позже к нему присоединятся два его подчиненных охранника, и все трое запишут свои наблюдения в журнал, а затем проведут приятные тридцать минут за чаем, пирогами и сплетнями. Вот пока они этим занимаются, он и нанесет удар.

В пабе было тихо, даже для сырого четвергового вечера в конце ноября. В заведении оставалось всего пять посетителей: трое у ограды и двое за столиками. Лучше бы побольше людей, тогда на него никто бы не обратил внимания, впрочем, неважно. В любом случае, с этим ничего не поделаешь.

— Все в порядке, сэр?

Дуглас отвернулся от окна и поднял глаза. Хозяин от безделья слонялся по залу и заговаривал с гостями.

— Все замечательно, — ответил Дуглас, надеясь холодным тоном отпугнуть приставалу. Однако бармен и не думал уходить.

— Г-н Флиндерс-Питри, не так ли, сэр?

— Вы правы, — мягко улыбнулся Дуглас, пытаясь скрыть раздражение от того, что его узнали именно сегодня. — Боюсь, вы поставили меня в невыгодное положение. Я как-то не ожидал, что мое имя станет достоянием общественности.

Хозяин усмехнулся.

— Нет, все не настолько плохо, — усмехнулся хозяин паба. — Вы меня не узнаёте, сэр?

Дуглас присмотрелся. Было в человеке что-то смутно знакомое, но вот что? Он не мог определить.

— Я Камбербэтч, сэр, — назвался хозяин. — Несколько лет назад я работал у вашего отца. — Он заметил недоверчивое выражение, мелькнувшее на лице Дугласа, и поспешил добавить: — Это давно было, сэр. Я был его лакеем, меня Сайлас зовут.

— О, Сайлас! Конечно, я вас помню, — солгал Дуглас. — Извините меня. Да, конечно, теперь, когда вы напомнили...

— Само собой, тогда я был помоложе, а вы всё учились, сначала в школе, потом в университете и тому подобное. — Хозяин вытер руки о полотенце, повязанное вокруг талии, и расправил складки. — Хорошее время было.

— Да, да, — дружелюбно согласился Дуглас. Он знал, что другие посетители наблюдают за ними, и теперь испытывал облегчение от того, что в заведении было так пустынно. — Действительно, счастливые времена.

— Извините, сэр, я хотел бы выяснить у вас один вопрос, — сказал Камбербэтч, наклоняясь над столом. Он понизил голос. — Если вы не возражаете, я хотел бы спросить…

— С радостью помогу, Сайлас. Если это в моих силах. Спрашивайте.

— Они нашли убийцу вашего отца?

Дуглас сделал глоток эля. Ему нужно было время, чтобы собраться с мыслями. Осторожно поставив бокал на стол, он покачал головой и произнес негромко:

— К сожалению, нет.

— О Боже, Боже, — покачал головой Камбербэтч. — Очень жаль. У них что же, и подозрений никаких не было?

— Подозрения, да, были, — ответил Дуглас, — но не более того. Вердикт коронера во время дознания гласит: «Незаконное убийство неизвестным лицом или лицами». Боюсь, что спустя такое долгое время это происшествие так и останется загадкой.

— Ах, боже мой, — вздохнул Камбербэтч. — Позорище. Ваш отец был очень хорошим человеком, если вам интересно мое мнение. Солидный и честный господин — всегда хорошо со мной обращался, и это факт.

— Спасибо. Но это случилось так давно, что лучше бы, наверное, забыть об этом.

— Конечно, сэр. Как скажете, сэр. — Камбербэтч посветлел лицом. — Но я рад вас видеть, мистер Флиндерс-Питри. Можно я вам еще одну пинту принесу?

— Спасибо, не стоит, я…

— Позвольте, сэр, по старой памяти, так сказать. Мне было бы приятно.

— Тогда несите, Сайлас. Не возражаю…

— Я мигом, сэр.

Хозяин помчался за пивом. Дуглас достал из жилетного кармана часы и откинул крышку. Половина десятого. Через час пора. А до тех пор у него есть теплое местечко, чтобы спокойно ждать и наблюдать. Хозяин вернулся со своей пинтой, сказал пару слов и Дуглас, наконец, остался один.

В половине одиннадцатого он встал и, пообещав обязательно заходить, если будет неподалеку, снял с вешалки свой черный плащ и вышел в туман и моросящий дождь. Для его целей погода подходила прекрасно — скверная ночь означала, что людей, способных его заметить, либо не будет совсем, либо окажется немного. Газовые фонари шипели, огонь в них трепетал, и бледные шары едва просвечивали сквозь туман. Идеально.

Он улыбался про себя, подходя к углу улицы Монтегю, повернул и пошел вдоль стены музея туда, где служебный переулок соединялся с улицей. Там он остановился, в последний раз осмотрел улицу; одинокая двуколка с грохотом уехала в противоположном направлении, а двое мужчин в цилиндрах шли, шатаясь, явно с какого-то позднего празднования. Оба напевали что-то себе под нос, причем, каждый тянул свое, и ни на что не обращали внимания.

Удовлетворенный осмотром, он нырнул в переулок и поспешил в темноте к дому напротив задней части музея. Там, в переулке рядом с домом, лежала деревянная лестница. Дуглас быстро приставил ее к высокой железной ограде, взобрался наверх, втянул лестницу за собой, и спустился на землю. Еще раз огляделся и направился к окну в углу огромного здания. Нижние окна здесь располагались в восьми футах от земли. Приставив лестницу, он взобрался наверх и постучал в стекло, сосчитал до десяти и снова постучал.

Оконная рама бесшумно скользнула вниз, и в проеме возникло бледное лицо, круглое, как маленькая луна.

— Молодец, Снайп, — сказал Дуглас. — Помоги-ка.

Коренастый мальчик сильными руками втащил хозяина в открытое окно.

— Так, — промолвил Дуглас, доставая из кармана жестянку. Открыл крышку, достал спичку и провел головкой по шероховатой поверхности банки. На конце тонкой сосновой палочки с треском вспыхнуло красное пламя. — Фонарь, Снайп.

Мальчишка протянул маленькую керосиновую лампу; Дуглас поднял колпак и коснулся фитиля спичкой, затем опустил колпак на место, затушил спичку, подождал, пока она остынет и аккуратно спрятал в жестянку.

— Пора за дело, — скомандовал он.

При свете фонаря они пробирались мимо темных стеллажей «Эпохи Возрождения» — небольшой, уставленной полками палаты, расположенной рядом с огромным, похожим на пещеру, Читальным залом. Здесь хранились особо ценные тома из библиотек богатых меценатов, которые пожертвовали или завещали свои коллекции национальному архиву. Среди этой постоянно растущей коллекции находился и тот самый том, до которого никак не мог добраться Дуглас Флиндерс-Питри. Именно за ним он и пришел сегодня.

Вход в отдел редких книг разрешался только самым выдающимся ученым и только в сопровождении Хранителя древностей или одного из его помощников, который отпирал цепочку, перегораживающую вход. Дверного проема здесь не предусматривалось, так что посетители могли хотя бы издали рассматривать собрание книг. В зале предписывалось находиться в белых хлопчатобумажных перчатках. Никто не имел права оставаться среди стеллажей без присмотра. Правила несколько утомили Дугласа во время его ознакомительных посещений Библиотеки, так что на этот раз он предпочел наведаться сюда в нерабочее время.

Нужно было еще подобрать место, где Снайп мог бы спрятаться после закрытия: нашелся чулан в комнате 55 на верхнем этаже; во время предыдущего осмотра алебастровых скульптур Ниневии Дуглас оставил своего ушлого слугу в этом чулане в компании с пирогом и яблоком. Снайп должен был дожидаться, пока часы на башне собора Святого Варфоломея не пробьют одиннадцать раз. Как только это случилось, Снайп выбрался из чулана и направился прямиком в зал редких книг, чтобы открыть Дугласу окно.

Пока все шло нормально.

— Иди к двери и наблюдай, — распорядился Дуглас, устанавливая лампу так, чтобы она освещала нужные полки. Слуга отошел, а Дуглас начал осмотр. Книги стояли в хронологическом порядке — в первую очередь они представляли ценность не столько содержанием, сколько своим возрастом. Он определил нужный исторический период и начал просматривать книгу за книгой. Он рассчитывал на несколько минут, но провозиться пришлось намного дольше из-за того, что многие из старых книг не имели названий ни на корешках, ни на обложках; их приходилось вытаскивать, открывать и изучать титульные листы перед тем, как поставить обратно на полку.

Он только пробирался через 1500-е годы, когда услышал свистящее шипение, похожее на шипение газа, выходящего из дырявой трубы. Он затаил дыхание и стал ждать. Звук повторился, а потом еще раз. Дуглас быстро прикрутил фитиль лампы, поставил ее на пол, и поспешил к двери, где за косяком притаился Снайп, вглядываясь в темноту главного зала Библиотеки.

— Кто-то идет? — шепнул Дуглас.

Снайп кивнул и поднял два пальца.

— Верно, двое. — Дуглас повернулся и отступил к стеллажам. — За мной!

Они прокрались в самый дальний угол зала, оставив большую часть стеллажей между собой и дверью.

— Ложись, — прошептал Дуглас.

Оба прижались к полу и стали ждать. Издали донеслись голоса, а затем послышались шаги сторожей, обходящих читальный зал. Тени прыгнули по стенам, когда один из охранников остановился и посветил фонарем в комнату. Привычный взгляд не обнаружил ничего подозрительного. Шаги отдалились, постепенно стихли и голоса. Сторожа ушли.

— Вот так-то лучше, — выдохнул Дуглас. — За работу!

Они вернулись, каждый на свое место. В середине 1500-х годов Дуглас наконец нашел ту книгу, которую искал, — она оказалась именно такой, как он представлял. Один взгляд, брошенный на зашифрованные страницы, дал ему понять, что поиски увенчались успехом.

— Иди сюда, моя хорошая, — прошептал он, осторожно ставя лампу на полку рядом с собой. Пальцы искателя подрагивали, когда он перелистывал страницы, заполненные от руки самыми причудливыми знаками, какие ему случалось видеть. — Ишь ты, какая красотка, — умилялся он, проводя кончиками пальцев по странице. В другое время он бы провел часы, листая древний манускрипт, но не сейчас. Тонкий томик он сунул во внутренний карман плаща, взял лампу и поспешил за Снайпом.

— Нашел. Уходим.

Один за другим они вылезли из окна, тщательно прикрыли его за собой, и продолжили отступление, прихватив лестницу и уложив ее на место на задах городского дома напротив. По переулку вернулись на Монтегю-стрит. Дуглас так погрузился в мысли о книге и древних сокровищах, к которым она приведет его, что не заметил полицейского, стоящего в пятне света под уличным фонарем. Вынырнув из темноты переулка, пара, естественно, привлекла внимание стража порядка. Помахав для внушительности дубинкой, полицейский окликнул их:

— Эй, что это у нас тут?

— Ой! — негромко вскрикнул Дуглас, словно испугался неожиданного окрика. Он повернулся лицом к офицеру. — Добрый вечер, констебль. Вы меня сильно напугали.

— Ну и что дальше? — Констебль подозрительно оглядел пару с головы до ног. — Мне интересно, с чего это вы прятались в темном переулке среди ночи?

Рука Дугласа потянулась к пистолету в кармане.

— Неужели так поздно? — удивился он. — Я и не заметил. Впрочем, вы, конечно, правы. — Он взглянул на Снайпа. Губы мальчишки скривились в свирепой гримасе. — Этот парень, — начал объяснять Дуглас, — он сбежал сегодня вечером, и с тех пор я его ищу. Вот, нашел несколько минут назад.

Констебль, нахмурившись, подошел ближе.

— Это ваш сын?

— Господи, нет, конечно, — ответил Дуглас. — Слуга. Я веду его домой. — Словно подчеркивая этот факт, он прихватил Снайпа за ворот.

Полицейский невольно сделал шаг назад, заметив на бледном лице парня выражение неприкрытой ненависти. В мальчишке действительно было что-то странное, его никак нельзя было принять за чьего-то любимого сына. — Понятно, — заключил полицейский. — И часто он сбегает?

— Нет, раньше такого не было, — поспешно заверил его Дуглас. — А тут с экономкой повздорил и обиделся. Простое недоразумение. Думаю, теперь все будет в порядке.

— Ну, — кивнул полицейский, — бывает. — Он повесил дубинку на крючок на поясе. — Вам лучше вернуться домой. Уважаемым людям давно пора спать.

— Вот и я об этом думаю, констебль. Прямо уже вижу стаканчик какао с печеньем перед сном, и в постель! — Дуглас в кармане выпустил пистолет, но другой рукой продолжал держать мальчика за ворот. — Спокойной ночи, констебль. — Дуглас развернулся, увлекая за собой слегка упиравшегося Снайпа.

— Доброй ночи, сэр. — Полицейский смотрел им в спину. — Вы там поосторожней, — напутствовал он, — тут иногда воры бродят и всякая прочая нечисть. По такой погоде они обычно вылезают из своих нор.

— Вот тут ты не ошибся, приятель, — пробормотал Дуглас себе под нос. — Шагай, Снайп. Сегодня, так и быть, пусть живет.

ГЛАВА 2, в которой выясняется, что блуждание по пустыне полезно для души

Кит глядел на Аллею Сфинксов и чувствовал себя ужасно одиноко. Было еще рано, вокруг пусто. Он полной грудью вдохнул чистый, сухой воздух. Неожиданное, но весьма своевременное вмешательство Вильгельмины спасло его от неминуемой смерти, и все-таки он никак не мог отделаться от удивления переменой, случившейся с ней. Как только они покинули гробницу и выбрались из вади, она весьма чувствительно стукнула его по руке.

— Ой! — вскрикнул не ожидавший удара Кит. — За что?

— За то, что бросил меня в том переулке в Лондоне, — мстительно ответила она. — Помнишь тот темный, вонючий переулок во время ливня?

— Помню, конечно, но я же не виноват!

И тогда она снова стукнула его.

— Знаешь, это было не очень-то приятно.

— Извини! — Кит потер руку.

— Да ладно. Прощаю. — Она улыбнулась и неожиданно ударила его еще раз.

— Господи! А теперь за что?

— Это чтобы ты никогда больше так не делал.

— Хорошо. Понял. Прости, я больше никогда тебя не брошу, обещаю.

— Договорились. А теперь слушай внимательно. У нас есть кое-какое дело, а времени не так много. — Она сжато и точно поведала ему о том, что от него требовалось.

А требовалось следующее. Отправиться в отель «Зимний дворец» в Луксоре, спросить на ресепшене г-на Сулеймана. Ему должны выдать пакет и письмо с дальнейшими инструкциями. Вильгельмина несколько раз повторила, чтобы он нигде не задерживался, не озирался по дороге, а просто как можно быстрее добрался до места и забрал пакет.

— Это очень важно: забрать пакет и следовать инструкциям в письме.

— Почему я не могу пойти с тобой? — спросил Кит.

— Мы должны расстаться. Люди Берли скоро выйдут на наш след. Они пойдут за мной, но они не знают, что ты ушел; будут считать, что мы еще вместе.

— А что насчет Джайлза?

— Он пойдет со мной. Если нас догонят, мне одной от них не отбиться.

— Возьми меня, я помогу, — настаивал Кит. — Честное слово, мне не нравится идея отпускать тебя. Куда ты пойдешь?

— Тебе лучше не знать.

— Но если я…

Она погладила его по щеке.

— Ты мне доверяешь, Кит?

— Конечно, я тебе доверяю, Мина. Просто… я имею в виду, мы только что встретились. Я не понимаю, почему…

— А если доверяешь, то слушайся! — Она ущипнула его за щеку. — Хватит разговоров, времени нет. Лей-линия сейчас активна, и в любую минуту Берли и его головорезы узнают о вашем побеге. К этому времени нам нужно быть как можно дальше отсюда.

— Но Луксор совсем недалеко! Несколько миль, — заметил Кит. — А ты говоришь, я должен ехать в Луксор!

— Если ты в точности будешь делать то, что я сказала, то скоро окажешься в другом часовом поясе, — она опять ущипнула его, на этот раз уже сильнее. — Хватит суетиться! Делай то, что я тебе говорю.

— Ну ладно, ладно. Сделаю. — Он потер щеку. — Мне это не нравится, но я сделаю, как ты говоришь.

— Вот и хорошо. — Она опять погладила его. — Успеем наговориться, как только я от них избавлюсь и сделаю то, что должна. — Она улыбнулась. — Расслабься, все будет хорошо.

Она пошла к Джайлзу, стоявшему на страже в конце Аллеи Сфинксов.

— Просто возьми пакет и делай, что тебе скажут, — крикнула она через плечо. — Если все пойдет хорошо, это займет всего несколько дней. Но все это время ты будешь занят, не волнуйся.

— Несколько дней, — с удивлением повторил Кит. — Ну ладно…

— Не больше недели, в крайнем случае, двух, — отрезала она.

— Как недели? — вскинулся Кит. — Подожди минуту.

— Максимум месяц. — Вильгельмина повернулась и подбежала к Джайлзу. — Мне пора. Увидимся.

Кит наблюдал за тем, как они уходят и чувствовал себя ребенком, забытым на парковке. В конце аллеи она взяла Джайлза под руку. Бывший кучер сэра Генри бросил быстрый взгляд на Кита, поднял руку в прощальном жесте и зашагал рядом с Вильгельминой. Они прошли между двойным рядом статуй. Потом налетел порыв ветра, взвихрилась пыль; обе фигуры стали видны нечетко, словно он смотрел сквозь жаркое марево, а затем и вовсе исчезли.

Кит еще раз вздохнул и задержал дыхание, прислушиваясь, нет ли погони, но услышал лишь трель одинокой птицы. Он немного успокоился и выдохнул. Он еще не отошел от потери Козимо и сэра Генри, да и его жизнь висела на волоске. Так что сейчас он стоял, обдумывая следующий шаг и жалуясь самому себе на то, что все как-то очень быстро происходит. На востоке солнце едва приподнялось из-за неровной линии горизонта. Если не уйти сейчас, придется ждать до вечера, а это, скорее всего, приведет к катастрофе. «Может, оно и к лучшему», — подумалось ему.

Мина велела ему начать переход у пятого сфинкса в конце ряда и быстро двигаться к восьмой статуе с головой барана — там примерно тридцать шагов. Если переход не получится, когда он достигнет восьмого сфинкса, надо замереть, постоять, а потом повторить попытку. Вильгельмина особо подчеркивала это. Прыжок в точном месте на аллее выведет его в определенное время — плюс-минус несколько часов, дней или, возможно, недель. Если даже немного отклониться от инструкций, он может сильно сбиться с временного курса.

Он вернулся к нужному сфинксу в конце аллеи, самому дальнему от храма, и остановился, отыскивая взглядом восьмую статую в длинном ряду. «Будь что будет, но я иду», — сказал он себе и быстро пошел вперед.

Он почувствовал, как воздух вокруг него задрожал, ощутил покалывание на коже. Когда он приблизился к нужной статуе, задул порывистый ветер. Ускорив шаг, он поравнялся с восьмой статуей и приготовился к переходу. Ничего не произошло. Вопреки всем естественным побуждениям, он вспомнил наказ Вильгельмины и замер.

«Вот тебе и раз», подумал Кит, ушел с лей-линии и поспешил к исходной точке. «Второй-то раз точно должно повезти», — пробормотал он. Снова последовало знакомое покалывание на коже, как будто перед ударом молнии воздух напитывался электричеством. Порывистый ветер швырнул в глаза мелкий песок, глаза заслезились, так что он с трудом видел, куда идет. Должно быть, он бессознательно замедлил шаг, потому что дошел до восьмого сфинкса, а прыжка так и не последовало.

— Эй, прыгун! Похоже, ты совсем навыки потерял — пробормотал он. Или он и в самом деле утратил ловкость?

Мысль о том, что он может застрять в Египте 1920-х годов, да еще с людьми Берли на хвосте, была невыносимой, поэтому он бросился обратно к исходной точке и встал наизготовку, прижавшись пальцами ног к воображаемой линии. Опустив голову, как спринтер, ожидающий выстрела, он пробормотал: «В третий раз повезет!» и побежал.

На этот раз с решимостью, отсутствовавшей в первых двух попытках, он заставил себя прыгнуть. Возможно, именно решимость и послужила ключом к успеху, ибо уже на подходе к восьмому сфинксу он почувствовал, как задрожал воздух; дрогнула земля, и мир вокруг стал тусклым и неясным, но лишь на короткое мгновение. Из-за рывка, предшествующего прыжку, он не сразу остановился, но, сделав несколько шагов, все же заставил себя оглядеться.

Он стоял почти там же, где и раньше — в центре аллеи у восьмого сфинкса. Полуразрушенный храм в конце аллеи все так же пустовал, не то холмы, не то барханы имели все такой же пыльный вид, а солнце над головой палило с такой яростью, что у него на глазах выступили слезы. Только вот стояло оно в небе намного выше, чем в момент перехода.

Последствия прыжка на этот раз прошли еще быстрее. Кит с удовлетворением отметил, что с каждым прыжком тошнит его все меньше. Он прекрасно помнил первый переход, легкое сегодняшнее головокружение ни шло ни в какое сравнение с ощущениями первого раза.

Теперь надо добраться до Луксора. Допустим, переход удался, он в другом времени, а дальше надо следовать инструкциям Вильгельмины: добраться до реки, идти вниз по течению до города примерно в десяти милях. Впрочем, это по прямой, как ворона летит, а сколько на самом деле — предстоит выяснить. Затем зайти в отель и забрать посылку. Вроде бы все просто. А дальше письмо Мины подскажет, что делать дальше.

Кит пошел. Однако добраться до реки через холмы оказалось непростой задачей. Козья тропа извивалась по бесплодным склонам, и вскоре Кит начал задыхался. Камни вокруг отражали солнечный свет и жара обжигала кожу даже сквозь одежду. Пот стекал по лицу и шее, капли, падая на землю, поднимали маленькие облачка пыли. Мина дала ему в дорогу бурдюк с водой, но, когда стало нестерпимо жарко, он начал беспокоиться, что запаса может не хватить, поэтому пил экономно, позволяя себе лишь маленькие глотки уже теплой, слегка солоноватой жидкости.

Чтобы отвлечься, он стал думать о том, куда идет и что ждет его впереди. А еще интересно, какой сейчас год и почему он остался на том же месте, если раньше лей-линии всегда приводили в новое место. Наверное, это как-то связано с расстоянием, пройденным вдоль лей-линии, решил он. Лучшего объяснения все равно не было. Может быть, именно поэтому Мина так настаивала, что переход должен произойти именно между пятым и восьмым сфинксами. А если бы он пропустил эту отметку, где бы он сейчас оказался? И как бы искал дорогу назад?

Вот теперь он с некоторым запозданием начал проникаться отвагой Артура Флиндерса-Питри и огромной важностью его Карты. «Не выходи из дома без карты», — вслух размышлял Кит.

И все-таки, в каком он времени? Судить по унылому окружению невозможно — пустыня ничуть не изменилась за несколько тысяч лет. Какая эпоха на дворе? И как это Вильгельмина ухитрилась спасти их с Джайлзом от почти верной смерти? У нее-то карты не было, никакой, даже простой бумажной, даже путеводителя и того не было. Как ей удалось? Когда она успела стать таким специалистом в лей-путешествиях? В последний раз, когда Кит видел свою бывшую подругу, она шла, нахохлившись, по лондонскому переулку, сгибаясь под порывами бури. Потом она исчезла: он ушел в одно место, а она оказалась… кто знает, где? Кит понятия не имел, она же не успела ему рассказать.

Эти и другие вопросы занимали его до такой степени, что он удивился, когда, в очередной раз подняв голову, увидел мерцающий, как мираж, Нил: плавно извивающуюся серебристую широкую полосу между двумя зелеными берегами; а вокруг тянулись все те же холмы и пустынные нагорья. Зрелище было настолько захватывающим, что он постоял и как следует глотнул из бурдюка, прежде чем начать спуск. В тени одной из скал он присел и закрыл глаза, болевшие от солнца.

Ему тут же явились тела его бедного прадеда и сэра Генри Фейта в гробнице верховного жреца Анена. Видение опять потрясло его, к тому же он вспомнил, что ушел совсем недалеко от саркофага. Они же так торопились уйти из гробницы, что он не успел как следует погоревать о них. Да и поверх горя гнездилась кипящая ненависть к Берли, равнодушно убившему двух хороших людей. Лорд и его люди представлялись Киту мерзкими подонками, воплощением зла. В неопределенных фантазиях о мести Кит придумывал для них изощренные пытки.

Пожалуй, это следовало считать первым признаком изменения в характере Кита Ливингстона: в нем просыпалась решимость. В лондонском недотепе твердел некий стержень. Конечно, секреты Карты требовали куда более серьезного подхода, но первый шаг был сделан. Он пообещал самому себе со всей серьезностью взяться за поиски, и это будет лучшей данью памяти Козимо и сэра Генри. Уж это-то они точно заслужили.

А вот такой смерти они не заслуживали: их сгубила зараза из гробницы, какой-то вредоносный микроб. Кстати, не он ли стал причиной гибели Говарда Картера и других археологов, вскрывавших гробницу Тутанхамона? И вот старый Козимо и сэр Генри пали, сраженные той же заразой, а если бы Вильгельмина не появилась вовремя, несомненно, их с Джайлзом ждала бы та же участь. Тут же Кит засомневался, а хватит ли ему сил противостоять всем этим напастям? Да нет, успокоил он себя, поесть и поспать как человек — и все будет в порядке. Вряд ли он требует слишком много.

С этой мыслью Кит встряхнулся и, выпив еще глоток воды, начал спускаться длинной извилистой тропой в широкую долину Нила. Опять навалилась жара. Он подумал, не снять ли ему рубашку и прикрыть голову, но отказался от этой мысли, представив обгоревшие на солнце плечи. Но при первой же возможности надо завести хорошую шляпу.

Он приближался к реке. Воздух в долине становился все более влажным. Да, он надеялся, что будет двигаться быстрее, но уж как получилось. В пустыне расстояния обманчивы и, как бы ему не хотелось, цель оставалась по-прежнему далека.

Солнце все ниже опускалось на западе. Кит смотрел, как удлиняется его тень на камнях пустоши. Зрелище завораживало, так что он удивился, заслышав многоголосый собачий хор, знаменующий его прибытие в маленькую прибрежную деревню.

ГЛАВА 3, в которой предзнаменование оказывается правдой

Турмс Бессмертный открыл глаза, встречая восемь тысяч тридцать первый день своего правления. Поднявшись с позолоченной постели, он омылся в священном бассейне, его губы шевелились в безмолвной молитве, когда он ополаскивал лицо и руки ароматной водой. Закончив омовение, он вытерся чистым полотенцем и надел малиновый халат. Появился слуга с золотым кушаком и высокой парадной шапкой. Турмс позволил слуге подпоясать его, надел шапку и вышел поприветствовать собравшуюся толпу с дарами и подношениями. Они ждали его суда и благословения. Он прошел через отделанные мрамором комнаты к портику, перешагнул порог, миновал священные голубые колонны и быстро спустился по трем чисто выметенным травертиновым ступеням. {Травертин — известковый туф, горная порода, образованная известковыми отложениями углекислых источников. Хорошо поддаётся шлифованию и полированию. В I веке до н. э. травертин называли камнем из Тибура. (Здесь и далее примечания переводчика.)}

На дорожке, точно посередине, он заметил маленький черный камешек: гладкий и круглый, почти идеальный шар. Рядом с камнем лежали три длинные сосновые иголки; всё вместе образовывало аккуратно выложенную стрелу.

Верховный жрец-король Велатри остановился, разглядывая это маленькое чудо. Он знал, что такие камни встречаются только на берегу в нескольких милях отсюда. Возможно, его принесла чайка. Птица специально летела вглубь страны, чтобы бросить камень перед его дверью. А стрелка из зеленых иголок обратила его внимание на запад.

Несомненное предзнаменование, знак из потустороннего мира, значение которого он сразу разгадал, стоило лишь взглянуть на простую красоту гальки, ибо Турмс легко постигал всевозможные предзнаменования. Смысл был таков: скоро ему предстоит принимать гостя — гостя, прибывшего по морю с запада, — значит, иностранца, с которым надлежит подружиться.

Турмс сжал кулак над камнем и поблагодарил богов за то, что они продолжают благословлять его долгое правление. Этот маленький камешек будет добавлен ко всем остальным в кувшине его дней.

Камень отправился в широкий рукав его мантии, а Турмс пошел дальше по длинному склону искусственного холма, на вершине которого стояли королевские палаты. Он неторопливо шагал по обсаженной кипарисами дорожке, наслаждаясь терпким ароматом высоких деревьев. Ранние лучи солнца выкрасили землю в красно-коричневый цвет, красиво контрастировавший с ярко-синим небом. Внизу, у подножия холма, его ждали слуги и помощники: два жреца-ученика и четверо храмовых служителей. Служители держали навес, в тени которого король-жрец принимал своих верных подданных. Завидев короля, обнаженные по пояс слуги растянули навес, и Турмс занял свое место перед небольшой толпой.

Сложив сначала ладони на уровне груди, он потом простер руки над головами людей и молвил:

— Благословения этого дня да пребудут с вами и даруют вам изобилие. Я рад в этот благостный час принять дары от вас. Кто первый? — Он опустил руки и оглядел полные надежды лица своих подданных, заметил девочку-подростка с голубыми васильками в волосах, держащую веточку лавра. — Чего ты хочешь, милая?

Девочка, подталкиваемая отцом, робко приблизилась. Она не осмелилась встретиться взглядом с королем, но склонила голову, стискивая свой лавр дрожащими руками.

— Это для меня? — спросил Турмс, наклоняясь вперед.

Девочка кивнула.

— Благодарю, — сказал он, нежно беря ветку лавра, — и боги благодарны тебе. — Он положил руку ей на голову, ощутив нежное тепло молодого тела. — Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? — Она не решалась говорить, и он подбодрил ее: — Говори, дитя. Небо готово исполнить твое желание.

— Моя мать… — едва слышно шепнула девочка, опустив голову.

— Так. Говори, что у тебя на сердце?

— Она очень больна.

— Твоя мать больна, и ты хочешь, чтобы она выздоровела, — в этом твое желание?

Девочка кивнула.

Турмс обратился к отцу, стоявшему позади дочери.

— Как давно? — спросил он.

— Два дня, мой господин, — ответил человек.

Турмс кивнул. Он выпрямился, поднял лицо к небу и закрыл глаза руками. Постояв некоторое время в молчании, он опустил руки, улыбнулся и сказал:

— Бояться нечего. — Он нагнулся, взял девочку за подбородок и мягко принудил ее поднять голову. — Твоя мать поправится. Болезнь пройдет. Через три дня силы вернуться к ней.

— Благодарю, мой господин, — страстно произнес мужчина. Лицо его посветлело.

Повернувшись к одному из помощников, Турмс распорядился:

— Пошлите в дом этого человека одного из придворных врачей с сонным снадобьем и средством против лихорадки. — Мужчину и его дочь он напутствовал следующими словами: — Идите с миром. Боги рады удовлетворить вашу просьбу.

Низко поклонившись, мужчина попятился сквозь толпу, увлекая за собой дочь и бормоча благодарности.

— Кто будет следующим? — спросил Турмс.

Человек в короткой тунике и сандалиях поденщика выступил вперед и опустился на колени. Он протянул руки с тяжелой гроздью спелого фиолетового винограда.

— Господин мой король, выслушай меня. Прибегаю к твоей мудрости.

Кивнув помощнику, чтобы принял дар, Турмс спросил:

— Что беспокоит тебя, друг мой?

— Я прошу справедливости, мой король.

— Я слушаю тебя. Говори свободно.

— Мой король, я работал на человека, который обещал платить мне каждый вечер. Я проработал два дня бесплатно, а прошлой ночью он меня уволил. Когда я стал жаловаться, что мне не заплатили, он натравил на меня собак. Они порвали мою одежду. — Он указал на рваную дыру на краю туники. — Я всего лишь хотел бы получить обещанную плату.

Турмс задумчиво смотрел на человека, стоявшего с опущенной головой.

— Почему он уволил тебя?

— Без причины, мой король.

— А почему он не заплатил тебе? Для этого были причины? — мягко спросил король-жрец. — Он подозревал тебя в воровстве, видел пьяным, или ты ленился?

— Мой король, — возмущенно воскликнул жалобщик, — я честный человек и работаю честно. Я честно заработал свою плату, а теперь я голодаю, и мои дети голодают.

— Сколько тебе должны были заплатить?

— Двадцать пять динариев, — мгновенно ответил мужчина. Турмс заглянул ему в глаза, но его подданный бестрепетно выдержал взгляд короля.

— Я убедился в твоей правоте, — заявил король. Повернувшись к одному из служителей, он распорядился: — Дай этому человеку пятьдесят динариев из моей казны. Пошли Мастера Свитков с двумя солдатами, пусть заберут столько же у нанимателя этого человека.

Служитель взял восковую табличку и стилусом из розового дерева сделал пометку на мягком воске. К королю приступили другие просители. Кто-то добивался суда, другие просили назвать благоприятное время для начала того или иного предприятия, третьи умоляли об исцелении от различных недугов. Каждый принес подношение, которое служители принимали и складывали в растущую кучу, но все суждения короля неизменно заносились на таблички.

Ряды просителей начали редеть, и тут сзади послышался шум. Турмс в это время говорил, но заметив волнение, прокатившееся по оставшейся толпе, постарался побыстрее закончить и обратился к своим людям.

— Что там происходит? Чем вызван этот ропот?

— Явился некто, лорд-король, — доложил служитель. — Незнакомец. Он просит о встрече с вами.

— Незнакомец? — удивился Турмс; его пальцы нащупали камешек, спрятанный в рукаве. — Освободите дорогу, пусть подойдет.

По приказу короля собравшиеся расступились, пропуская вновь прибывшего. Турмс всмотрелся. К нему приближался высокий мужчина в странной одежде, делившей его длинное тело пополам — белое сверху, черное снизу, — но лицо королю понравилось, открытое и дружелюбное, оно показалось ему знакомым

— Приветствую тебя, мой иноземный гость! — Король Турмс воздел руки жестом благословения.

Незнакомец опустился на одно колено, затем встал, и тут король, наконец, узнал его.

— Артурос! Это ты?

— Мое сердце радуется и дух мой воспаряет, — отвечал Артур Флиндерс-Питри древним ритуальным приветствием. — Я всеми силами души стремился лицезреть тебя, мой король.

— Народ! — Король воздел руки над толпой. — Перед вами мой друг Артурос. Да будет радостным его пребывание среди нас!

Со всех сторон донеслись приветственные возгласы. Артур повернулся к людям и приложил руку к сердцу.

Турмс повернулся к одному из служителей.

— Проведите моего уважаемого гостя в королевские покои и прикажите домашним слугам принять и угостить его с дороги. — Артуру же он сказал: — На сегодня я почти закончил прием и скоро присоединюсь к тебе.

— Да будет так, — смиренно кивнул Артур. — Я вовсе не хотел прерывать священную церемонию.

Служитель увел королевского гостя вверх по длинному земляному пандусу к дворцу и там объявил о его прибытии.

— Артурос! Ты вернулся! — воскликнул главный распорядитель королевского дома, взбегая на широкое крыльцо. — От имени моего короля и всего народа Велатри я желаю тебе мира издравия.

— Рад видеть тебя, Паша, — сказал Артур, с трудом подбирая слова давно забытой речи. — Я думал вернуться раньше, но… видишь, как получилось. — Он пожал плечами.

— Жизнь людей на свете — сплошная суета, — с пониманием вздохнул лорд-распорядитель. — Но сейчас, благодарение богам, ты здесь, и я надеюсь, на этот раз погостишь подольше, чтобы Тиррения дала покой твоей душе. — Паша сделал вид, что задумался, и добавил: — А я со своей стороны прописал бы тебе прямо сейчас хороший кубок доброго вина. — Он пригласил гостя присесть на удобный диван с красными подушками. — Устраивайся поудобнее, а я скоро вернусь.

— Ты слишком добр ко мне, Паша, — ответил Артур. — Не беспокойся. Я уж как-нибудь о себе позабочусь.

Лорд-распорядитель повернулся и исчез, громко призывая повара поторопиться и накормить королевского гостя. Артур сел на диван и с удовольствием вытянул ноги. Однако расслабляться ему не хотелось. Скорее, наоборот. После нескольких недель, проведенных на корабле, он бы с удовольствием прогулялся с Турмсом по здешним виноградникам и оливковым рощам.

Путь из Англии выдался непростым. С погодой не заладилось с самого начала, а условия на борту корабля, мягко говоря, никакие. Обычно он предпочитал путешествовать иначе, но сейчас прибегать к услугам лей-линий не следовало. Слишком опасно. То, что он добрался сюда, и то можно считать большой удачей.

— Артурос! Дай-ка я как следует посмотрю на тебя!

Артур поднял глаза и увидел в дверях Турмса: король устал, проводя ритуальную церемонию. На некогда гладком лице проступили морщины. Волосы, седеющие на висках, ниспадали на плечи, лоб выбрит на манер жреческого сословия. Турмс снял свою церемониальную шляпу, расстегнул золотой пояс и шагнул вперед. Артур поднялся на ноги и попал в крепкие дружеские объятия.

— Мое сердце радуется и дух мой воспаряет, — сказал король, целуя его в щеку.

— Да, и мой тоже, — радостно ответил Артур. — Поистине, душа моя поет с тех пор, как сегодня утром я ступил на тирренскую землю. — Разговорные навыки, как перелетные птицы, возвращались к нему. — Сколько же я здесь не был? Лет пять? Шесть?

— Больше двадцати, — Турмс покачал головой. — Долго, слишком долго, мой друг.

— Моя вина, — вздохнул Артур. — Я надеялся вернуться гораздо раньше. Но событий было так много, что я не смог…

— Тем не менее, теперь ты здесь. — Король повернулся и крикнул: — Паша! Вина и сладостей! Мы хотим приветствовать нашего гостя. — Он повернулся и, взяв Артура за руку, подвел к дивану. — Мне сообщили о твоем приезде, — сказал он, садясь рядом с гостем. — Утром я получил предзнаменование. Прибывает иностранец. Я, конечно, не знал, что это будешь ты, понимал только, что до конца дня мне предстоит принять иноземного гостя. — Турмс улыбнулся. — А вот и ты.

— Да, я здесь, и очень рад этому, — сказал Артур.

— На этот раз я поселю тебя в новом доме.

— Старый меня вполне устраивал, — быстро сказал Артур. — Что с ним не так?

— Нет, нет, и слушать не хочу. Тот дом стоит далеко, а я хочу, чтобы ты был рядом, чтобы никакое расстояние не мешало нашим урокам.

— О, король, ты столь же щедр, сколь и мудр. — Артур склонил голову в знак согласия. — Но ты еще можешь передумать, когда я скажу, что на этот раз пришел не один. — Он подался вперед и сказал негромко: — Я приехал с женой.

— Так ты женился!

— Да.

— Но где же она?

— Все еще на корабле…

— Как?! — воскликнул Турмс. — Ты оставил ее там, словно тюк в грузовом трюме вонючего корабля? Ты невнимательный муж!

— Прости, Турмс, у меня и в мыслях не было проявлять неуважение ни к тебе, ни к жене. По правде говоря, я не был уверен, что меня примут.

— Ты не доверяешь мне? — с легкой обидой спросил Турмс. — Мое отношение к тебе ничуть не изменилось.

— Я сомневался не в тебе и не в твоей дружбе, — ответил Артур. — Поверь, и в голову не приходило.

— А что же тогда?

— Просто хотел посмотреть, как здесь дела обстоят.

— А-а, — Турмс одобрительно кивнул. — Что же, это мудро. Да, теперь я припоминаю — как раз когда ты уезжал, латиняне угрожали нашим границам. Так что ты вполне мог вернуться совсем не в то место, из которого уезжал. — Он с уважением посмотрел на Артура. — Ценю твою осторожность.

Вошел Паша, за ним шел слуга с подносом, уставленным мисками с миндалем в меду. В середине стоял тонкий стеклянный кувшин с бледной жидкостью янтарного цвета и пара серебряных кубков. Слуга поставил поднос на трехногий столик и с поклоном удалился, а управляющий разлил вино, попробовал и протянул кубок королю. Затем он проделал ту же процедуру с кубком гостя и тихо вышел.

— Я рад, что твое царство пребывает в мире и благоденствии.

— Сейчас — да. Воинственные латиняне поумерили пыл. Пока они немного обескуражены. Главные зачинщики были пойманы, осуждены, казнены, либо сосланы. Умбры — в целом более разумное племя — заняты своим городом Рума. Тебе нечего опасаться. Ты не окажешься в средоточии битвы враждующих народов. Мир — очень хрупкий цветок, но сейчас он в изобилии цветет на моей земле.

— Ну, раз дела обстоят таким образом, — сказал Артур, вставая, надо сообщить жене. Она будет рада покинуть корабль. — Артур посерьезнел. — Видишь ли, Сяньли, моя жена, беременна…

Турмс внимательно посмотрел на гостя и понял, что отнюдь не все в порядке.

— Вижу, что это радостное событие беспокоит тебя. Что-то не так?

— Сяньли пришлось пережить трудные времена, — ответил Артур. — Я пришел за помощью. Я рассказывал ей об искусстве ваших врачей, и она очень хотела бы повидаться с тобой. Я отправлюсь за ней прямо сейчас.

— Даже не думай, — остановил его король. — Паша отправит за ней носильщиков с паланкином, они принесут ее со всеми удобствами. — Он позвал своего слугу. — Жена нашего друга Артура ждет на борту корабля в гавани. Немедленно отправь за ней мой паланкин, и предупреди носильщиков — пусть будут вдвойне осторожны. Женщина беременна.

— Будет исполнено, мой король. — Паша поклонился и поспешил прочь; вскоре его громогласные распоряжения эхом разнеслись на склонах холма.

Ожидая прибытия Сяньли, они пили вино и неторопливо беседовали, вспоминая давние годы, когда Турмс был всего лишь скромным принцем, третьим в очереди на трон. В то время Артур был его учеником. Король Велнат поручил принцу обучить гостя языку и обычаям тирренского народа. Двое молодых людей быстро сдружились; и, хотя с тех пор прошло немало времени, их дружба ничуть не пострадала.

— Ты почти не изменился, — заметил Турмс, разглядывая Артура.

— Ты тоже, мой король.

Турмс погрозил ему пальцем.

— Поосторожнее. Королю лгать опасно. Впрочем, ради тебя я снял корону. Наедине я для тебя всего лишь Турмс. Давай-ка вспомним былые годы и будем теми же, кем были когда-то.

— Как скажешь, — кивнул Артур. — Ничего другого я и не хочу.

Они вспоминали времена, когда много путешествовали по стране вместе. Отец Турмса увидел в молодом иностранце источник знаний, необходимых принцу. Старый король умер еще до конца лета — его сразил клинок латинского убийцы. Брат Турмса взошел на трон и объявил войну латинянам. Двум молодым людям пришлось тогда вернуться в Велатри, где Турмс по настоянию старшего брата стал жрецом. Страна готовилась к войне как раз тогда, когда Артуру нужно было уезжать. Он обещал вернуться через год или два, когда мир будет восстановлен.

— Теперь ты король, — сказал Артур с улыбкой. То, что его старый друг добился такого высокого положения, не могло его не радовать. — Расскажи, как это произошло. Интересно же.

— Да ничего интересного, — отмахнулся Турмс. Он взял свой кубок и задумчиво спросил: — Ты помнишь то последнее лето, когда мы были вместе?

— Еще бы! Это лучшее лето в моей жизни. Как я могу забыть?

— Да… Две пылкие беззаботные души. Дни в Руме и Реате. — Турмс усмехнулся, качая головой при воспоминании. — А ночи? Мудрецы говорят, что сабинянки лучше всех в мире. И, знаешь, исходя из моего небогатого опыта, я склонен с этим согласиться. Надо было мне жениться на одной из них, когда удача улыбалась.

— Еще не поздно, — заметил Артур.

— Посмотрим. Возможно, ты прав.

ГЛАВА 4, в которой к чаю подают бутерброды

— Джайлз? — Вильгельмина почувствовала, что спутника нет рядом и обернулась. Джайлз стоял на четвереньках и его выворачивало на усыпанную хвоей тропинку. Она подошла и встала на колени рядом с ним. — Сделай глубокий вдох и расслабься. Худшее уже позади. — Она похлопала его по спине. — Вот так, молодец! Медленный, глубокий вдох.

Он послушался. Вильгельмина видела, как его ребра расширяются, когда воздух заполняет легкие.

— Давай, еще раз, — посоветовала она, оглядываясь назад. — Как думаешь, идти сможешь? Надо двигаться. Люди Берли могут взять наш след в любой момент.

Джайлз кивнул и вытер рот рукавом.

— Вот и славно. — Она помогла ему встать на ноги. — Побольше практики, и все будет в порядке. — Она ободряюще улыбнулась. — Но тебе лучше бы подготовиться. Нам предстоят еще два прыжка, вот тогда можно не волноваться. Сейчас надо уходить с этой лей-линии. — Она повернулась и направилась прямо в лес, не отходя далеко от тропы.

Джайлз на ослабевших ногах двинулся за ней.

Они прошли порядочно, прежде чем Вильгельмина остановилась и прислушалась. Звуков погони не услышала и потому дальше пошла уже не так быстро, позволяя спутнику привести организм в порядок.

— Следующая лей-линия в долине вон за тем холмом, — сказала она ему. — До нее примерно час пути. В долине есть ручей, можем попить, прежде чем опять прыгать.

Джайлз снова кивнул.

— Ты, похоже, не из тех, кто балаболит без передыху, верно?

— Леди?

— Я имею в виду, ты неразговорчивый.

— Да, моя госпожа.

— Лучше зови меня просто Мина. — Она улыбнулась и протянула ему руку. — Просто Мина, договорились?

Она шла впереди, он — на полшага позади, так что ей приходилось говорить чуть громче обычного. — Ты же был чем-то вроде камердинера при сэре Генри Фейте, — сказала она. — Это так?

— Я был его слугой. Кучером, точнее говоря, — поправил Джайлз.

— Я так понимаю, тебе не часто приходилось прыгать?

— Леди?

Увидев его недоуменное выражение, она задала вопрос иначе.

— Я правильно поняла, что у тебя мало опыта в лей-путешествиях?

— Верно, леди. Это второй раз.

— Вот как! А тебе кто-нибудь объяснял про сдвиги во времени? Представляешь, что происходит со временем, когда мы прыгаем?

— Нет, моя госпожа. Но я знаю, что сэр Генри совершил много прыжков. Они с мистером Ливингстоном часто путешествовали вместе, и я знаю, что места, которые они посещали, не обязательно относились к нашему времени, если вы понимаете, о чем я.

— Да, я просто хочу тебя предупредить, что когда мы вернемся в Британию, это будет не совсем та страна, из которой ты ушел. — Она быстро взглянула на своего крепкого спутника. — Кстати, в каком году это было?

— Год от Рождества Христова тысяча шестьсот шестьдесят шестой, если я правильно понимаю.

— М-да. Тогда мир для тебя действительно сильно изменится.

— Мы возвращаемся в Лондон?

— Не сразу. Сначала посетим Шотландию, точнее Эдинбург. Ты увидишь, что эпохи меняют далеко не все. Но Британия, в которую мы собираемся, отстоит от твоей примерно на сто пятьдесят лет в будущее. Для тебя — в будущее.

— Это там, где вы живете?

— Нет. — Она улыбнулась. — Мой дом находится — или находился — еще на триста лет дальше. Не волнуйтесь, туда мы пока не собираемся.

— А мы всегда попадаем в другое место?

— Ты имеешь в виду другой мир или другое измерение? — Мина подумала. — Скорее, да. Ну, насколько я знаю. Тем не менее, можно совершить переход и остаться, так сказать, на том же месте… чисто географически. Если Кит в точности будет делать, как я ему сказала, он останется в Египте — только это будет другой Египет в другое время. Я сама не сразу разобралась, но, знаешь, это очень полезно.

Джайлз ничего не сказал. Они поднялись по длинному крутому склону холма к вершине и остановились, глядя вниз, в долину. Если туда и вела какая-то дорога, то отсюда ее разглядеть не удавалось. Осмотревшись, Джайлз спросил:

— Что это за место?

— Не знаю, честно говоря. Я этот мир не исследовала. Он нужен мне просто как ступенька, чтобы перейти с одной лей-линии на другую. Таких миров много — я называю их неизвестными мирами. — Она хихикнула. — Это потому, что я ничего о них не знаю.

— Люди здесь есть поблизости?

— Есть. Немного, — ответила Мина. — Фермеры, наверное. Я видел, как они работали на полях за теми холмами. Пастухов видела. Овец пасли в долине. Но я так и не узнала, что это за страна и на каком языке здесь говорят. Впрочем, мы здесь задерживаться не собираемся, так что нет смысла и выяснять. — Она указала на серебристую полоску воды на дне долины. — Лей-линия находится как раз на другой стороне этого ручья. Доберемся до нее и сразу прыгнем.

Продравшись через папоротник, густо разросшийся на склоне холма, они вышли к берегу ручья и остановились передохнуть и освежиться.

— Вон, видишь? — Вильгельмина указала на грубый камень в форме шляпы, торчавший из зарослей на том берегу. — Это указатель. Там лей-линия начинается. Ты увидишь, когда на нее встанешь. Мы должны двигаться довольно быстро, когда подойдем к камню.

— И эта лей-линия приведет нас в Шотландию?

— К сожалению, нет, Джайлз. Придется сделать еще пару прыжков. — Она достала из кармана небольшой латунный предмет в форме речного камня, повернула стрелку на крошечном циферблате и вытянула руку в сторону камня.

Джайлз наблюдал, но пока ничего не происходило. Мина задрала голову и посмотрела в небо, прикидывая высоту солнца.

— У нас есть пара часов, пока лей-линия не станет активной, — объявила она, засовывая прибор в карман брюк. — Мы могли бы отдохнуть и даже поспать, если получится. Вряд ли нам представится такая возможность, когда доберемся до Эдинбурга.

После короткого отдыха Мина снова достала свое устройство. На этот раз на латунном корпусе мерцал крошечный голубой огонек. Удовлетворенная, она сказала:

— Лей-линия активна, но еще не набрала полной силы. — Она подробно объяснила, что они должны идти точно в ногу и совершить прыжок на девятом шаге от камня. — Это важно, — внушала она Джайлзу. — Если почувствуешь, что не получилось, немедленно остановись. Не делай больше ни шагу. Мы будем держаться за руки, чтобы не потеряться. — Заметив на лице спутника обеспокоенное выражение, она рассмеялась. — Расслабься, Джайлз. Я постараюсь не потерять тебя. — Она протянула руку. — Ну, готов?

— Готов, леди.

— Тогда поехали. — Она двинулась вперед длинными, размеренными шагами; Джайлз старался ступать след в след. Возле камня Вильгельмина принялась вслух считать шаги. Между пятым и шестым свет померк, как будто на солнце нашла туча; на седьмом шаге налетел ветер; между восьмым и девятым раздался пронзительный вой и ниоткуда хлестнул дождь. А потом земля ушла из-под них, и они словно растворились в воздухе. Но только на мгновение. Ступни обоих ощутимо стукнулись о землю и удар отозвался во всем теле. Джайлз пошатнулся, но Мина поддержала его, и дальше они шли под неяркими солнечными лучами осеннего утра. Высокое небо украшали легкие серые облака, отражавшиеся в широкой бухте. Море усеивали белые барашки. Дул западный ветер.

Следующий прыжок привел их в бесплодную пустыню. Здесь продолжала бушевать буря; пронизывающий ветер со свистом проносился над дюнами, взметая песок и красноватую пыль. К счастью, они недолго пробыли в этом негостеприимном месте. Следующая лей-линия располагалась всего в нескольких сотнях метров, и, ориентируясь по своему устройству, Вильгельмина легко нашла ее и смогла сразу использовать.

— Извини, Джайлз, — сказала она, завершив прыжок. — Это был самый короткий путь. Мы сэкономили много времени.

Джайлз прокашлялся и протер глаза.

— Где мы сейчас? — спросил он, осматриваясь. На этот раз вокруг было что-то похожее на ухоженный парк — они стояли на длинной зеленой аллее между рядами больших вязов. Позади возвышался крутой склон холма; остальная часть парка скрывалась за деревьями.

— Добро пожаловать в Эдинбург, — весело сказала Мина. — Или Мидлотиан, {Мидлотиан — один из 32 округов Шотландии. Граничит с городом Эдинбург на западе и областями Ист-Лотиан на востоке и Скоттиш-Бордерс на юге. До 1921 г. носил официальное название графство Эдинбург.}если тебе так больше нравится. Эй, посмотри-ка на себя, — воскликнула она, похлопывая его по руке. — Ты почти в порядке. Этак скоро станешь мастером лей-путешествий.

Джайлз огляделся, оценивая обстановку с настороженным выражением лица.

— Ты когда-нибудь бывал в Шотландии?

— Нет, дальше Котсуолдса мне путешествовать не приходилось, — ответил он. — То есть до того, как пропал мистер Ливингстон. — Он еще раз с опаской огляделся и признался: — Я слыхал, что шотландцы — варвары, они детей едят.

— Это только в горах бывает, — решила она поддразнить кучера, идя по широкой аллее. — В столице люди поспокойнее. Сам увидишь. Если нам повезло, здесь сейчас год 1819. Мы должны повидаться с человеком по имени Томас Юнг {Томас Юнг (1773 — 1829) — английский учёный-энциклопедист: врач, физик (один из создателей волновой теории света), механик, астроном, филолог и востоковед. Владел 13 языками. Учёный секретарь Королевского общества, профессор Королевского института в Лондоне, редактор «Морского альманаха». Один из тех, кто расшифровал древнеегипетские иероглифы. За широту интересов и фундаментальность вклада в науку биограф Эндрю Робинсон охарактеризовал Юнга как «последнего человека, который знал всё».}. Он врач, у него практика в Лондоне, а здесь он с женой Элизой навещает семью жены.

— Доктор, — уважительно проговорил Джайлз, шагая рядом с ней. — Должно быть, важный человек?

— Ну, довольно важный. Он ученый. Причем, не только в медицине. Его даже за границей знают. Говорит на тринадцати языках, пишет обо всем, от геометрии, физики, медицины и механики до философии, цвета и музыки. Короче говоря, он чуть ли не последний человек на земле, который все знает.

— Мы поэтому к нему идем?

— В общем, да. Доктор Юнг — ведущий мировой авторитет во всем, что связано с Египтом. — Они сошли с аллеи и теперь делали вид, что просто прогуливаются среди пышной зелени середины лета. — Доктор не раз бывал в Египте. Он вообще каждую осень туда отправляется. Проводит раскопки, совершенствует свои знания в области археологии и иероглифики. — Вильгельмина взглянула на молчаливого молодого человека рядом с ней. — Ты что-нибудь слышал о Карте на Коже?

Он кивнул.

— И что именно?

— Я знаю, миледи, что сэр Генри придавал этой карте большое значение. И я знаю, что он и мистер Ливингстон были за это убиты.

— Я полагаю, что доктор Юнг поможет Киту найти Карту на Коже.

— Он знает, где она?

— Нет. — Вильгельмина покачала головой. — Но если она в Египте, он обязательно найдет ее.

Парковая дорожка заканчивалась широкой лужайкой перед величественным зданием в средневековом стиле. Это был дом богатого судоходного магната.

— Сюда, — сказала Мина, сворачивая, чтобы обойти дом. — Они тут почему-то обижаются на тех, кто нарушает границы частной собственности. Лучше нам не показываться на глаза. — Она легко перемахнула низкий железный заборчик и пошла по разбитой дороге. — До города несколько миль. Если повезет, поймаем попутную карету.

Однако ни одного экипажа по дороге не попалось, так что пришлось добираться до Эдинбурга через неряшливые пригороды, застроенные убогими домами с грязными от дыма и копоти побеленными стенами. Когда они оказались в центре города, Джайлз только рот раскрыл. Он никак не ожидал увидеть такое большое поселение: кругом вздымались величественные здания из красного камня, по улицам сновали горожане, занятые своими делами. На скале прямо в центре возвышался замок, и Джайлз таращился на него в немом изумлении.

— Что скажешь? — спросила Вильгельмина.

— Красиво… — проговорил Джайлз, оглядываясь по сторонам. — Этот город побольше Лондона, каменных домов много, а уж экипажей сколько!

— Это еще что, — заметила Вильгельмина. Как раз в этот момент часы высоко на башне церкви в дальнем конце улицы начали отбивать часы: три гулких удара. — Нам лучше поторопиться. Не хочу беспокоить людей за чаем.

Молодой человек озадачился.

— Они что, ходят в чайную лавку?

Мина поняла причину его замешательства.

— Чайных лавок тут полно. Но, понимаешь, тут принято пить чай дома. Заодно это у них такой легкий полдник.

Джайлз принял это объяснение с обычным кивком.

— Кстати, о еде — ты голоден? У нас есть время, чтобы перекусить сэндвичем… — Она бросила на спутника быстрый взгляд и поняла, что слово «сэндвич» ничего ему не говорит. — Извини, я забыла, что ты еще не знаешь о них. Не горюй. Тебе понравится.

Они взяли три бутерброда с ветчиной и сыром, две кружки чая с молоком, — бутерброды доедали уже на заднем сиденье кареты. Джайлз действительно был голоден, так что ему полдник очень понравился. Поднявшись по ступеням большого каменного дома на Шарлотт-стрит, Вильгельмина позвонила. Дверь открыла молодая женщина в синей форме служанки. Она бесстрастно посмотрела на посетителей.

— Мы пришли к доктору Томасу Юнгу, — объявила Мина. — Я полагаю, он здесь живет?

— Доктор Юнг проводит время со своей семьей. Сегодня он не принимает пациентов.

— Мы не пациенты, — резко ответила Мина. — Мы — его коллеги-исследователи. Будьте уверены, мы не стали бы беспокоить доктора, если бы наш визит не представлял для него большой важности. Пожалуйста, сообщите господину Юнгу, что мы прибыли из Египта с важной информацией, касающейся его предстоящей экспедиции.

— Пожалуйста, подождите здесь, я ему передам.

Через минуту дверь снова открылась — на этот раз перед ними предстал мужчина с бакенбардами в круглых очках в стальной оправе и в черном сюртуке.

— Добрый день, друзья. Чем я могу быть полезен?

— Добрый день, доктор Юнг. Спасибо, что согласились увидеть нас. Мы постараемся не отнимать у вас слишком много времени.

— Я правильно понял, что у вас есть информация, касающаяся моей экспедиции в Египет?

— Информация, да, — подтвердила Вильгельмина. — И еще некое предложение на ваше рассмотрение.

Пока доктор не сделал попытки впустить их.

— Хм-м, предложение, — повторил он задумчиво, рассматривая ее необычный наряд. — Хотелось бы пояснить природу этого предложения…

— Оно касается гробницы Анена, верховного жреца Амона. Она содержит множество неизвестных артефактов.

Доктор покровительственно улыбнулся.

— Простите, но вы ошибаетесь, миледи. Нет такой гробницы.

— Вынуждена не согласиться, доктор. Гробница существует, но до сих пор не обнаружена. Однако, могу вас заверить, до обнаружения недалеко. — Мина наклонилась вперед и негромко произнесла: — И вы будете тем самым человеком, который это сделает.

Доктор по-прежнему благосклонно смотрел на нее через очки, не похоже было, чтобы сообщение взволновало его. Видимо, он привык иметь дело с людьми, имеющими отклонения в психике.

— Могу я спросить, откуда вам это известно?

— Можете, — ответила Вильгельмина с самой искренней и уверенной улыбкой, — я из вашего будущего.

ГЛАВА 5, в которой чествуют гостя

Кит дошел до жилья: это была небольшая деревушка; несколько домов из кирпича-сырца выстроились вдоль берега медленно текущего Нила. Вокруг раскинулись поля, засаженные бобами и кабачками, луком-пореем, дынями, кунжутом и тому подобным… все это охранялось стаей дворняг довольно добродушного вида. Он отметил, что большинство домов лишены каких-либо украшений, если не считать некоторых стен, окрашенных в синий или зеленый цвета. Ни окон, ни дверей в домах не было, но почти везде на задних дворах стояли небольшие печи в форме ульев. В домах побогаче на плоских крышах были устроены небольшие павильоны под тентами — наверное, туда долетал прохладный ветерок, — но прочие крыши были завалены кучами выгоревшего на солнце мусора. Любая ненужная или пришедшая в негодность вещь заканчивала жизнь именно здесь.

Первая собака попалась ему, когда он проходил мимо третьего дома на краю деревни; к ней тотчас присоединились еще две, а за ними потянулась толпа любопытных детей. И собаки, и дети таращились на него во все глаза. Кит улыбнулся и помахал рукой, отчего младшие бросились искать защиту у старших, вызвав общий гомон по поводу незнакомца, забредшего из пустыни.

Кит с удовлетворением отметил, что его первая попытка общения увенчалась успехом. В какое бы время его не занесло, похоже западные люди не вызывали у местных жителей отрицательных эмоций — никто не доставал оружие и не бежал в укрытие. Наоборот, из собравшейся толпы выступил темнокожий мужчина постарше с копной седых волос и протянул Киту глиняную чашку с водой. Кит принял ее с улыбкой и поблагодарил кивком. Дождавшись, пока чашка опустеет, мужчина спросил:

— Немецкий? Франсе?

— Английский, — ответил Кит, вытирая рот. — Parlez vous English?

— Нет, — помотал головой мужчина. Он отловил ближайшего мальчишку и произнес короткую команду. Парнишка кинулся прочь. Повернувшись к Киту, он опять спросил с надеждой: — Франсэ?

— Нет, — ответил Кит, возвращая пустую чашку.

Мужчина покорно вздохнул, а прочие селяне стояли, глядя на Кита и друг на друга, пока не появился стройный молодой человек в белой куфии.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он, проталкиваясь сквозь толпу. — Я Хефри.

— Вы говорите по-английски.

Молодой человек серьезно кивнул.

— Как вас зовут, сэр?

— Меня можно звать Кит, Кит Ливингстон.

— Чем мы можем помочь вам, Кит Ливингстон?

— Я путешественник, — ответил Кит. — Мне надо попасть в Луксор. Вы не подскажете, как мне туда добраться?

— Вы пешком?

— Да.

— Вы шли по пустыне пешком?

— Да, видите ли, я ищу кое-кого.

— Вы кого-то ищите пешком в пустыне? — переспросил Хефри, недоверчиво прищурив большие темные глаза.

— Ну, в общем, да, — Кит понял, что расспросы могут затянуться. — Но сейчас мне надо в Луксор…

— У вас есть деньги? — поинтересовался Хефри.

— Есть немного, — ответил Кит. Вильгельмина дала ему горсть монет. — Да, немного…

— Это мой отец, — представил молодой человек, указывая на пожилого мужчину. Тот кивал и улыбался. — Он староста этой деревни. Можете переночевать у нас, а утром я отвезу вас в Луксор.

— Прекрасно, — сказал Кит. — Я имею в виду, большое спасибо.

— Пребывание у нас и дорога обойдутся вам в шесть динаров. — Хефри обменялся несколькими словами со своим отцом, а затем сказал: — Вас приглашают в дом и надеются, что вы разделите с нами трапезу. Мой отец хотел бы расспросить вас об Англии.

— Я был бы рад, — сказал Кит, вспоминая известные ему примеры самого обходительного общения. — Но я не хотел бы доставлять вам лишних забот.

— Не думайте о заботах, — ответил Хефри. — Гостеприимство — это наш долг. Идемте со мной, я вас провожу.

Темноглазый молодой человек повернулся и протиснулся сквозь толпу зевак. Кит последовал за ним.

— Вы прекрасно говорите по-английски, — сказал Кит в спину своему провожатому. — Где вы учились?

— В миссионерской школе в Аль-Кахире, — ответил туземец. — Там братья хорошо учили меня. Я закончил школу два года назад, а сейчас работаю в Луксоре.

— Кем, если не секрет?

— Проводником. Иногда помогаю двоюродному брату с его лодкой. Он говорит по-французски. Мы помогаем друг другу.

— Понятно, — одобрительно кивнул Кит. — Значит, вы работаете на набережной.

— Мы пришли. Вот наш дом.

Кит поднял глаза и увидел, что они остановились возле самого большого дома в деревне. На крыше горели масляные фонари, освещая вход.

Хефри подвел его к двери.

— Пожалуйста, проходите, — пригласил он, сбрасывая туфли. — Вы — гость.

— Спасибо, — сказал Кит, снимая туфли. — Если не возражаете, я спрошу, какой сейчас год?

Хефри удивленно посмотрел на него.

— Год?

— Ну да, мне хотелось бы уточнить.

— Год двести тридцать пятый, — ответил молодой человек, пожав плечами.

Сердце Кита упало при мысли о том, что он серьезно промахнулся и попал в ранний Египет. Но что-то здесь не вязалось: миссионерская школа, масляные лампы, работа проводником и вообще все прочее.

— По английскому календарю, — продолжал Хефри, — сейчас тысяча восемьсот двадцать второй год.

— Ах, вот как, — протянул Кит, совершенно не уверенный в том, что должно ожидать его в 1822 году. Впрочем, это, конечно, лучше, чем мрачное Средневековье.

— Проходите, пожалуйста.

Внутри дома было темно, а воздух пропах специями с кухни. У Кита рот наполнился слюной, а пустой желудок заурчал. Кит был уверен, что сможет съесть любую еду, которую ему предложат, лишь бы ее было побольше. Он плелся за своим молодым провожатым через нижний этаж, где была всего одна большая комната, разгороженная занавесками. На полу лежали ковры, а по углам — подушки разных размеров; в центре комнаты стоял низкий стол с большой круглой столешницей, покрытой латунью, украшенной чеканкой. Хефри привел его в заднюю часть дома, где две женщины и две молодые девушки возились возле очага, над которым кипел очень большой и очень закопченный котел.

Одна из женщин наносила тонкий слой теста на дно круглого чугунного котла, собираясь выпекать лепешки. Она с тревогой посмотрела на вошедшего Хефри. Он что-то сказал. Женщина успокоилась, взяла только что испеченную лепешку, разломила ее пополам и протянула гостю.

— Это моя мать, — представил Хефри. — Ее зовут Мариам.

Кит принял теплый хлеб и с благодарностью кивнул.

— Не подскажете, как сказать спасибо по-египетски?

— Шукран, — ответил молодой человек. — Просто скажите «Шукран».

Кит повторил это слово, а потом решил украсить фразу именем.

— Шукран, Мариам. — Мать Хефри рассмеялась, затем что-то сказала сыну и вернулась к своему занятию.

— Что она сказала? — поинтересовался Кит.

— Моя мать говорит, что вы очень высокий и даже не слишком страшный, — ответил Хефри. — Она считает, что из вас вышел бы хороший муж для Бет — это моя старшая сестра.

— Пожалуйста, переведи ей, что когда я решу подыскать себе жену, я первым делом наведаюсь сюда.

После перевода его замечание вызвало смешки среди женщин у очага. Две младшие девушки украдкой посмотрели на посетителя и захихикали в кулачки.

Тут подошел отец Хефри. Он приложил руку к груди и гордо произнес:

— Я Рамсес. Рад встрече с вами.

— И я очень рад познакомиться с вами, Рамсес, — ответил Кит, протягивая руку. — У вас имя очень известного фараона.

Старший улыбнулся и кивнул.

— Он совсем не говорит по-английски, — пояснил Хефри. — Это все, что он знает.

— Скажи ему, что Рамсес — очень известный фараон. Все в Англии слышали о нем.

— Он знает. Рамсес — не настоящее его имя, — заметил молодой человек. — По-настоящему его зовут Копт. Довольно старомодно — и сложновато для произношения. Вот все и зовут его Рамсес.

— Копт? — с удивлением переспросил Кит.

— Да, мы копты, — кивнул Хефри. — Христиане.

— Ах, вот как! — Честно говоря, Кит не знал, как к этому отнестись. — Пожалуйста, поблагодари отца за то, что он позволил мне войти в его дом. Я польщен.

Сын перевел, и Рамсес благожелательной улыбнулся. Он что-то сказал сыну и тот перевел:

— Да пребудет с тобой благодать Божья, пока ты странствуешь по нашей земле.

— Шукран, — ответил Кит.

Староста пригласил сына и гостя на крышу, где Киту отвели главное место в маленьком павильоне — простой конструкции из ткани и досок, прикрытой пальмовыми ветками от солнца. Пол устилали коврики, а подушки расставлены так, чтобы можно было полулежать.

Пока Рамсес разжигал уголь в медной чаше, Кит прилег, откинулся назад и стал смотреть на ранние звезды. Через некоторое время, когда угли в чаше начали тлеть, одна из дочерей принесла кальян и небольшой пакетик какого-то неизвестного вещества, которое нужно было курить. Отец приготовил трубку и, сделав несколько затяжек, чтобы раскурить кальян, передал мундштук на длинном шланге Киту, жестами показав, что ему следует затянуться.

Не желая обижать хозяина, Кит сделал затяжку на пробу и задохнулся прохладным дымом с привкусом ментола. Впрочем, хозяин остался удовлетворен.

— Спасибо, — кое-как проговорил Кит. — Это… хорошо.

Хефри тоже сделал затяжку и вернул мундштук отцу. Рамсес с удовольствием принялся попыхивать кальяном, засыпав гостя вопросами. Сын едва успевал переводить. Как здоровье короля? Не думает ли Кит, что король может посетить Египет? Сколько лошадей на конюшне у Кита? Он живет в замке? Правда ли, что в Англии каждый день идет дождь? Доводилось ли ему встречаться с королем?

Кит кое-как отвечал, хотя понимал, что некоторые его ответы слишком расплывчаты. При этом он отчаянно пытался вспомнить, какой король восседал в это время на троне. Судя по тому, что хозяин довольно кивал, не забывая курить кальян, его все устраивало. Тем не менее Кит обрадовался, когда принесли еду в больших медных мисках — острое рагу из баранины и баклажанов с чечевицей, абрикосами и кедровыми орешками. Все это было щедро приправлено желтым кускусом. Есть надлежало руками. Мужчины запускали щепоть в общую тарелку, а женщины и девушки суетились вокруг, наполняя чашки местным пивом — водянистым, кисловатым напитком. Впрочем, пить его было приятно. Порванная лепешка тут же заменялась на новую, а остатки прежней исчезали.

Когда мужчины закончили, женщины из остатков приготовили еду себе. Кит зевал и серьезно подумывал о том, чтобы сложить несколько подушек и завалиться спать, когда началось вечернее развлечение: пришли четверо мужчин, двое с барабанами, один с инструментом, похожим на лютню, и один с трещоткой. Музыкантов пригласили исключительно ради Кита — честь, полагавшаяся гостю старосты деревни, — и началась музыка, прогнавшая мысли о сне из усталой головы Кита. Заглянули несколько соседей, начались танцы. К большому огорчению Кита, его тоже втянули в празднество и заставили топтаться с мужчинами, в то время как женщины прихлопывали в такт музыке и смеялись.

Было поздно — намного позже, чем ему хотелось бы, — когда музыканты наконец отложили свои инструменты. Их угостили пивом, они поблагодарили хозяина и удалились. Рамсес встал и с интонацией, достойной настоящего фараона, пожелал гостю спокойной ночи.

Кит поблагодарил за чудесный вечер.

— Не помню, чтобы я проводил вечер приятнее, — почти искренне признался он.

— Салам, — сказал Рамсес, спускаясь по ступенькам и все еще напевая мелодию, которую играли музыканты.

— Сегодня вы будете спать здесь, — сказал ему Хефри. — Есть одеяло, так что не замерзнете. А завтра с утра я зайду и поедем.

— Буду готов, — заявил Кит. — Спокойной ночи — и, Хефри, спасибо. Спасибо за все. Это было как раз то, что нужно.

— Это и для нас удовольствие, — учтиво ответил молодой египтянин. — Доброй ночи.

Хефри тихо вышел, а Кит подобрал несколько подушек и встряхнул одеяло. В течение одного дня — неужели только одного? — он сидел в гробнице, резонно опасаясь за свою жизнь, затем страдал от жары, жажды и одиночества в пустыне. И вот он здесь, накормленный, ублаженный музыкой и гостеприимством людей, о существовании которых он даже не подозревал до этой ночи.

Стоило ему натянуть на себя одеяло, как вступил хор собак и ослов, каждый из которых старался перекричать другого, пока вся долина Нила не зазвучала какофонией лая и рева.

Сон не шел. Кит лежал на спине, уставившись в небо. Ему показалось, что звезд на здешнем небе куда больше, чем ему доводилось видеть где-нибудь и когда-нибудь. Млечный Путь, который в Лондоне он не видел даже мельком, а в других местах, если и видел, то как слабую звездную пыль, здесь, в Египте, сиял яркой облачной полосой. Он с удивлением наблюдал, как ослепительный поток медленно катится по сияющему небесному куполу, величественно вращаясь вокруг неподвижной яркой точки Небесного Гвоздя. Звездный свет был настолько ярок, что на земле от него образовывались зыбкие тени.

«Как прекрасна эта звездная империя», — размышлял он. Кто-то из поэтов обязательно должен был обратить на это внимание.

Звездные поля раскинулись над ним во все стороны, они были заполнены диковинными созвездиями, которых он никогда раньше не видел, с названиями, которых он не знал. Кое-где глаз улавливал знакомые сочетания звезд, но в общем небосвод представлял для Кита загадку, поскольку поверхностные знания астрономии, полученные в средней школе, давно выветрились из его памяти. А ведь в одиннадцать лет он посещал занятия астрономического клуба! Правда, звездным небом они занимались в основном зимой, на морозе. Зимой небо в Англии самое яркое, хотя ни в какое сравнение со здешним, конечно, не идет. Помнится, он перепрыгивал с одной ноги на другую, пытаясь согреться, дожидаясь своей очереди заглянуть в шестидюймовый телескоп мистера Хендерсона, а звезды… нет, забыл. Кит опять пожалел, что слишком мало внимания уделял занятиям.

Впрочем, подумал он, еще не поздно. Он научится. Найдет кого-нибудь, кто научит его. Ну, или сам справится. Почему-то это казалось Киту важным, причем настолько, словно от этого зависела его жизнь. Если хотя бы часть того, во что верили Козимо и сэр Генри, была правдой, от этого могло зависеть будущее всего мира.

Последнее, что он успел вспомнить, погружаясь в сон, были слова Козимо: вселенная куда более странное место, чем кто бы то ни было в состоянии себе представить.

ГЛАВА 6, в которой обсуждаются проблемы беременности

С одной стороны, Сяньли было ужасно неловко из-за того, что ее, словно императрицу Китая, несут в паланкине, но с другой она оценила внимание носильщиков и их старшего. После нескольких недель на борту корабля, довольно дурно пахнущего, кстати, качка в паланкине ничем не напоминала мерное переваливание корабля с боку на бок. Артур объяснял, что правитель здешней земли на итальянском полуострове некогда был его добрым другом.

— Но это было много лет назад, — говорил он. — Все могло измениться. На всякий случай сойду-ка я на берег один и оценю ситуацию. Если все будет хорошо, вернусь за тобой.

Таким образом, появление паланкина, хотя и неожиданное, следовало считать признаком того, что положение при королевском дворе стало не только не хуже, а даже лучше, чем опасался Артур. Она откинулась на подушки, набитые перьями, с удовольствием поглядывая по сторонам на пологие холмы над серебристой морской гладью. Внутри зрело ощущение, что она возвращается домой. Пока носильщики поднимались из гавани в город, она пребывала в состоянии покоя и умиротворения, того, чего ей не хватало на протяжении многих недель. После первого прыжка Артур настаивал на том, что лей-путешествия слишком опасны для ее состояния. Сяньли в этом сомневалась. Еще один или два прыжка казались ей гораздо более предпочтительными, чем путешествие, которое, как она стала думать, никогда не закончится.

К тому времени, когда носильщики и их низкорослый старший достигли длинной наклонной тропы, ведущей к королевскому дому на холме, Этрурия уже очаровала ее {Этрурия (лат. Etruria, Hetruria) — область на северо-западе древней Италии, на западе омывалась Тирренским, или Тусским, морем — названным, как и сама Этрурия, по наименованию проживавших в том регионе этрусков (древние греки звали их тирренами, а древние римляне — тусками)}. А встреча с королем, мягким и обаятельным, заставила ее забыть тяготы совсем не комфортного путешествия.

— Сяньли, любовь моя, — сказал Артур, представляя ее королю, — поприветствуй Турмса. Он господин и король Велатри и мой давний дорогой друг.

— Я ваша слуга, милорд, — ответила Сяньли, делая реверанс. Движение получилось неуклюжим, в основном из-за поздних сроков ее беременности, она потеряла равновесие и опасно покачнулась.

Король точно рассчитанным жестом протянул руку и поддержал женщину.

— Прошу вас забыть о церемониях на время пребывания у меня в гостях, — сказал он.

— Вы очень добры, — ответила Сяньли, дождавшись перевода Артура.

Турмс, все еще держа под руку, подвел ее к дивану.

— Думаю, здесь вам будет удобнее, — сказал он, помогая сесть. — Хвалю тебя за выбор жены, друг мой, — сказал он Артуру. — Она на редкость красива. Думаю, ты счастливый человек.

На вопросительный взгляд Сяньли Артур сказал:

— Король говорит, что ты очень красивая, а я счастливчик.

— Скажи королю, что я опасаюсь за его зрение. Сама себе я представляюсь этаким раздутым китом.

Турмс рассмеялся, когда услышал это.

— Хорошо бы все киты были такими на вид, — сказал он. — Предлагаю выпить вместе за радость общения у нас впереди. — Король приказал принести вина. — И, Паша, будь добр, принеси нам серебряные кубки.

— Сир? Эти кубки используются только в святые дни, — шепотом напомнил слуга.

— В самом деле! — воскликнул король. — Вот и прекрасно! Что есть на свете более святого, чем общение с давними и новыми друзьями? Это воистину радостное событие, так что будем пить вино и ужинать, пользуясь нашими самыми праздничными предметами. Я, Турмс Бессмертный, объявляю этот день святым праздником.

— Будет исполнено, о великий король. — Паша поклонился и поспешил прочь.

Турмс подмигнул Сяньли.

— Он очень способный домоправитель, но иногда забывает свое место, и ему приходится напоминать. — Он посмеялся. — Другой король давным-давно отправил бы его на кол, но он мне нравится.

Пока подавали вино, поговорили о родине Сяньли. Турмс слушал с большим интересом, особенно когда узнал, что торговцы начали заходить в китайские порты. Но доселе ему не приходилось встречаться ни с одним уроженцем этого далекого царства. Он хотел знать, как ведут себя правители ее страны, как управляют, что носят и едят. Он внимательно слушал перевод Артура, время от времени кивая, явно запоминая новые сведения.

Когда Артур объявил, что хотел бы прогуляться в окрестностях, они продолжили разговор в рощах и виноградниках королевского поместья. Постепенно их разговор перешел к причине визита гостей.

— Артурос сказал мне, что ваше путешествие связано с очень важным делом.

— А что еще сказал мой муж? — спросила Сяньли, с легким неодобрением взглянув на Артура, когда он передал ее слова королю.

— Только то, что время, которое должно было стать для васвременем радости и предвкушения, каким-то образом было испорчено. Он сказал, что пришел ко мне за советом. — Турмс остановился, повернулся к ней и улыбнулся. — Надеюсь, я смогу достойно отплатить ему за доверие.

Сяньли смотрела на Артура, пока тот переводил слова Турмса.

— Говори, — подбодрил ее Артур. — Здесь все свои.

— Все так, как сказал мой муж, — начала Сяньли, облизывая губы. — Действительно, у меня проблемы. Дважды я чудом предотвратила выкидыш. Но потом мне стало казаться, что все идет как надо. Я неплохо себя чувствовала…

— А сейчас? — мягко спросил Турмс.

— Первое движение ребенка я почувствовала около месяца назад, — ответила Сяньли, ее губы слегка подрагивали. — Сейчас я начинаю думать, что с ребенком не все в порядке.

— Ясно. — Турмс дослушал перевод Артура. — Теперь вы хотите знать, есть ли у ребенка шансы родиться, и будет ли он жить.

— Наверное, глупо было полагаться только на нашу дружбу, — проговорил Артур. — Но я больше ничего не смог придумать. Мы взяли курс на твои земли…

Турмс повернулся и пошел между ухоженными лозами. Возле одной он остановился, покачал на ладони тяжелую гроздь и смахнул восковой налет на соседней грозди.

— Мне было бы очень жаль, если у нас… — начал Сяньли.

Артур коснулся ее плеча и показал глазами, что сейчас лучше помолчать.

Наконец Турмс вернулся к встревоженной паре.

— Конечно, я дам вам совет. Мне надо было убедиться, что ваша просьба не выходит за пределы предсказуемого знания. Меня о многом спрашивают, но о таком никогда.

— Вы действительно можете это предвидеть?

— Думаю, да, — ответил Турмс. — В любом случае, в моих силах найти ответ.

Они возобновили прогулку среди виноградников, радуясь теплу и красоте дня. Однако вскоре Сяньли устала, и они вернулись в дом, где гостям были приготовлены комнаты. Затем, когда с размещением было покончено, Турмс оделся официально и спустился в храм у подножия священного холма. Он хотел посоветоваться с некоторыми жрецами относительно предметов, нужных для гадания.

Первосвященник, почтенный старец с небольшим горбом на спине, вошел в комнату как раз в тот момент, когда король собирался уходить.

— Да пребудет мир в твоей земле, мой господин и король, — гулким голосом приветствовал его первосвященник. — Я только что узнал, что ты здесь, иначе поспешил бы прийти раньше.

— Привет тебе, Сетре. Я не хотел мешать твоим размышлениям, — ответил Турмс. — Я пришел только затем, чтобы подготовиться к вечернему гаданию. Все в порядке, не было никакой нужды тебя беспокоить.

— Твое присутствие никогда не будет помехой, о король, — ответил престарелый жрец с безупречным почтением. — А у меня для тебя хорошие новости. Твоя усыпальница почти готова.

— Действительно, новости добрые, — сказал Турмс, одобрительно кивая. Строительство королевской усыпальницы было первой и самой священной обязанностью короля-жреца. Однако этот замысел, довольно скромный по сравнению с планами его немногих предшественников, то и дело натыкался на разные осложнения. Завершение строительства отодвигалось уже много раз.

— Строители уверяют, что усыпальница будет готова к равноденствию, — сказал старый жрец. — Тогда освящение твоего сана может состояться весной.

— Очень хорошо, Сетре. Твой опыт и труды бесценны. — Король ничуть не кривил душой. Старик грамотно руководил строительством и ничего не забывал. Турмс не стал напоминать ему об ошибке на раннем этапе. Сетре неудачно выбрал место на Священном Пути, оно оказалось совершенно непригодным из-за качества туфового камня. К счастью, это выяснилось во время церемонии предсказания задолго до начала строительства.

— Я надеялся, что это известие доставит тебе удовольствие. — Сетре поклонился, собираясь уходить, но задержался и спросил: — Обряд, который ты планируешь на сегодняшний вечер… Хочешь, я помогу?

— Спасибо. Не обязательно, — ответил Турмс. — Обряд связан с рождением ребенка.

— Да, это простое дело. У меня есть голубь, он тебе послужит.

— Не так все просто, как хотелось бы, — сказал король, и рассказал об опасениях матери. — Она боится, что ребенок уже мертв. — Ты когда-нибудь сталкивался с таким гаданием?

— Один раз было, мой король. Много лет назад. — Он приложил палец к губам, вспоминая. — Тогда я использовал барана, если правильно помню. Но сейчас я бы не стал так делать.

— Почему?

— Тут лучше подойдет ягненок, — сказал Сетре. — Новорожденный. Со старым животным ты рискуешь получить слишком много побочных эффектов. Это осложнит гадание. Нет, нужно молодое животное, и чтобы здоровое было.

— Мудрый совет, Сетре. Пожалуй, я так и сделаю, — медленно проговорил Турмс. — Знаешь, я подумал и решил, что твоя помощь будет нелишней. Ты присмотри за тем, чтобы ягненок или козленок оказались подходящими.

— Как пожелаешь, мой король.

Убедившись, что для церемонии все готово, Турмс вернулся во дворец, в свои покои и, наказав Паше никого к нему не пускать, взял сливу из миски, стоявшей на столе. Снял мантию, повесил ее на вешалку у двери, лег на кровать и закрыл глаза. Но он не спал.

Вместо этого он скрупулезно припомнил все события дня, и пришел к выводу о правильности всего сущего. Все, что происходит в жизни, происходит не просто так. Взять, например, его дружбу с Артуросом. Ему вспомнились счастливые годы, проведенные вместе с ним, а затем долгое и трудное восхождение на престол и последовавшие за этим годы напряженной учебы и подготовки — возможно, все это вело именно к этому дню, когда друг обратился к нему в трудную минуту. Турмс в который раз поразился тому, как даже самые, казалось бы, незначительные действия и события могут в нужный момент оказаться столь значимыми.

Не пренебрегайте мелочами… Это изречение он перенял в Александрии у бородатого восточного мудреца — служителя Яхве — бога, который, как утверждалось, царил превыше всех остальных. Ему поклонялись евреи, не обращая внимания на остальных богов.

Турмс Бессмертный думал об этом, и сердце его вновь воспаряло от осознания того, что для мудрых мелочей не бывает.

На закате, когда солнце начало опускаться в море, превратившееся в подобие расплавленной бронзы, король встал, разделся и совершил троекратное омовение в бронзовой купели. Надел малиновую мантию и шляпу провидца и вышел, наказав Паше привести Артуроса с женой в урочное время.

Король неторопливо шел к храму, а тем временем его разум уже просматривал мириады путей возможного будущего своего друга.

ГЛАВА 7, в которой декабрь оказывается самым жестоким месяцем

Две одинокие фигуры, закутанные до самых глаз, с трудом пробирались по заснеженным улицам незнакомого им города Харрогейта. Мать с маленьким сыном только что приехали ночным автобусом из Лондона.

— Стой прямо, — строго наказывала мать сыну, — следи за своими манерами, как я учила. — Она с сомнением взглянула на ребенка. — Ты будешь слушаться? Обещай мне.

Мальчик кивнул, его маленькое личико сморщилось от холода.

— Тебе скоро предстоит стать джентльменом, — добавила она уже помягче. — Не забывай об этом.

— А если он мне не понравится? — Мальчик задал вопрос, который давно его мучил.

— Конечно, он тебе понравится, — убежденно воскликнула мать. — В любом случае, он твой отец. Неважно, нравится он тебе или нет.

— Почему?

— Потому что он твой отец, вот почему, — сказала она ему таким тоном, что мальчик понял — расспрашивать больше не стоит.

Они пошли дальше. На утренних улицах было еще темно. Зимой на севере утро наступает поздно. Под мерцающим уличным фонарем они остановились передохнуть и погреться, притопывая ногами. В нескольких шагах от того места, где они стояли, пекарь отпер дверь, вышел в засыпанном мукой фартуке и принялся снимать ставни, закрывавшие окна лавки. Аромат свежего хлеба разносился по всей улице.

— Я есть хочу, — пискнул мальчик, с вожделением глядя на пекарню.

— Скоро поедим, — обещала мать. — Вот придем, и твой отец даст нам чего-нибудь вкусненького. Думаю, у него много вкусной еды, он — прекрасный джентльмен и живет в большом доме с дворецким, горничными, лакеями, каретой и лошадьми. — Она ухватила сына за маленькую ручонку и потащила мимо пекарни. — Идем, Арчи. Нам лучше двигаться дальше, пока не стало слишком холодно.

Так они брели по заваленным снегом улицам города. Позади осталась долгая бессонная поездка в холодном автобусе, на билеты, кстати, ушли почти все их скудные средства. Даже мелочи на такси или пару горячих булочек не осталось. Чтобы отвлечь сына от голода и холода, мать рассказывала ему истории о его отце и особняке, которым сыну предстоит владеть по праву рождения.

Свернули с Хай-стрит и вышли на широкий проспект с большими домами из красного кирпича. Здесь пришлось снова остановиться, чтобы отдохнуть.

— Я устал, — пожаловался мальчик.

— Еще немного, — уговаривала мать. — Мы почти пришли. — Она указала на большой дом из серого камня в конце улицы; дом был трехэтажный, окруженный высокой железной оградой; он стоял в одиночестве среди обширного сада. — Видишь, Арчи? Вот это и есть его дом. Называется Кеттеринг Хаус. Правда, красивый?

Матери дважды приходилось бывать здесь раньше, так что дорогу она знала. Впервые она появилась здесь незваной на летней вечеринке. Поводом был день рождения второстепенного члена королевской семьи и пэра королевства, и она, недавно приехавшая из Лондона навестить свою лучшую подругу, просто отправилась с ней. «Пойдем, Джем, — уговаривала подруга. — Будет весело. Соберется много людей — никто даже не обратит на тебя внимания, а Вернон Эшмол — самый красивый мужчина, тебе таких видеть не приходилось».

Она поддалась на уговоры, преодолев врожденную деликатность; так две молодые женщины и оказались на вечеринке. И хотя казалось, что здесь собралось полгорода, ее заметили сразу после того, как они вошли в сад, украшенный китайскими фонариками и красными шелковыми гирляндами. Две хорошенькие молодые женщины привлекли не просто внимание, а пристальный интерес сына Его Светлости.

С бокалом вина в руке и проницательной улыбкой на красивом лице, молодой дворянин хищным взглядом рассматривал двух барышень, а потом, залпом допив вино, отшвырнул бокал в сторону и направился к ним.

— Вот забавно, — начал он, глядя только на Джемму, – я всех здесь знаю, а вас что-то не припомню?

— О, Вернон! Я и не заметила, как ты подкрался! — в притворном испуге воскликнула подруга.

— Чепуха, Джулиана, — отмахнулся наследник, не сводя глаз с незнакомки. — Лучше скажи-ка мне, кто это восхитительное создание?

— Это моя самая близкая подруга, Джемма Берли, — представила Джулиана, несколько озадаченная интересом молодого человека к подруге. — Она приехала из Лондона на пару недель в гости. Я попросила ее составить мне компанию, уж больно не хотелось одной идти. Надеюсь, ты не против?

— Ну что ты! Нет, конечно, — запротестовал хозяин. — Хотя это довольно серьезное нарушение строгого Эшмоловского Кодекса социального поведения, мои дорогие. Вы же не можете просто так запросто, без приглашения, вломиться на праздник к лорду Эшмолу. Видите ли, последствия могут быть ужасны.

Джулиана рассмеялась.

— Не обращай внимания, Джем, — сказала она, приблизив свою огненно-рыжую голову к темным кудрям Джеммы. — Он шутит.

— Ничего подобного! С такими вещами не шутят. С вас штраф.

— И каково же будет наказание за столь серьезное нарушение? — рассмеялась Джулиана с наигранной веселостью.

Джемма нервно улыбнулась, не зная, как относиться к словам этого дерзкого джентльмена. Но она не могла не признать правоты подруги: кем бы ни был их хозяин, он был невероятно, просто сказочно красив.

— Вам придется танцевать только со мной, — сказал Вернон, подмигивая. — Это, конечно, несоразмерно преступлению, но пусть будет так. — Он потянул Джемму за руку из-под хлипкой беседки на лужайку, где были накрыты столы с едой и напитками, а на траве настелен деревянный танцпол. Музыканты играли вальс Штрауса, и Джемму моментально затянуло в грациозно кружащийся круг танцоров.

Остаток ночи прошел в головокружительном вихре музыки, вина и смеха. Вернон оказался обаятельным и внимательным компаньоном, и еще до того, как закончился долгий летний вечер, Джемма Берли была по-настоящему влюблена. Расцветавший на ее глазах роман оказался непосилен для Джулианы, во всяком случае их дружба с Джеммой той ночью кончилась. Несмотря на это, четыре года спустя самым дорогим воспоминанием Джеммы оставался тот волшебный вечер, когда сын Его Светлости танцевал только с ней.

Второе посещение Кеттеринг-Хауса она предпочла не вспоминать. Это случилось уже после того, как отец выгнал ее из семейного дома, не простив дочери позора неожиданной беременности. Тогда Вернон привел ее домой, чтобы объявить о супружеских намерениях своему отцу. Последовавшая сцена получилась настолько неприятной, что Джемма категорически не хотела вспоминать о ней, отправив воспоминания во внешнюю тьму вместе с сожалением, взаимными обвинениями и разочарованием дальнейших четырех лет.

Но сегодня… сегодня непременно начнется новое будущее. Страданиям и несчастьям придет конец. Когда Вернон увидит их у своего порога, он тотчас же поймет, какие испытания выпали на их долю; он обнимет их и примет в дом — их дом, — и они займут подобающее им место. Она не сомневалась в том, что Вернон любил ее. Хотя речь об этом никогда не заходила, у нее были письма, целая пачка писем, непреложно свидетельствующие о его чувствах. В письмах он клялся в обожании и преданности. Были и другие письма с обещаниями заключить брак, как только это станет возможным; и всякий раз, когда он приезжал в Лондон по делам, Вернон находил время, чтобы навестить ее — сначала в доме Магдалины, а затем в квартире, которую он снял для них в Бетнал-Грин. А еще он посылал им деньги.

Они бы давно поженились, если бы не гнев отца Вернона, старого лорда Арчибальда Эшмола, яростно возражавшего против брака. Он не придавал значения забавам на стороне своего гуляки-сына, и угрожал лишить Вернона наследства, если тот еще хоть раз взглянет на Джемму. По мнению старого лорда, единственной достойной кандидатурой для сына могла быть только женщина-аристократка из северян, причем ее семья должна была владеть по меньшей мере обширными промышленными активами, скажем, в горнодобывающей промышленности или судоходстве, а вовсе не какая-то неряха с неправильного берега Темзы. Нечего и говорить, что старый лорд не знал ни о письмах, ни о визитах, ни о квартире.

А затем, вопреки ожиданиям, старший Эшмол однажды упал замертво, выметенный с мировой сцены опасным испанским гриппом, поразившего страну в прошлом году. Несколько месяцев ушло на то, чтобы улеглась пыль и Вернон вступил в законное наследство, прочно утвердившись в качестве лорда Эшмола. Более того, теперь он мог жениться по собственному усмотрению. Ничто уже не могло помешать Джемме и ее сыну — их сыну — наконец воссоединиться и создать нормальную семью, как, собственно, и должно было быть.

Она ждала, думала, что в любой день он придет за ними. Прошел месяц, потом другой. Деньги кончились. Джемма писала письма. Он не отвечал. Прошло еще два месяца, и, наконец, на исходе ресурсов она решила сама пойти к нему.

Смело шагнув к двери, она окинула материнским взглядом мальчика рядом с собой, лизнула большой палец и стерла пятнышко с маленького подбородка.

— Вот, так лучше. Встань как следует, спину держи прямо. Будь хорошим мальчиком, — сказала она ему. Затем, глубоко вздохнув, дрожащей рукой Джемма постучала. Подождала немного и снова постучала. Раздался щелчок, и огромная дверь из красного дерева распахнулась. Слуга в черном камзоле сурово смотрел на них.

— Что вам угодно? — спросил он. Голос не предвещал ничего хорошего.

— Пожалуйста, Мелтон, — сказала она. — Это я, Джемма Берли. Я хотела бы повидаться с Верноном.

— Извините, мадам, — произнес слуга. — Не узнал. — Он распахнул дверь. — Извольте подождать здесь, я посмотрю, принимает ли Его Светлость.

— Нас ждут, — искательно произнесла Джемма.

— Конечно, мадам.

Они остались стоять в вестибюле.

— Это мой папа? — спросил мальчик, когда слуга ушел.

— Нет, мой милый, это слуга твоего отца. У него много слуг. Думаю, тебе придется выучить все их имена.

— Я устал, — сказал мальчик. — Я есть хочу.

— Потерпи еще немного, — нервно сказала мать. — Через некоторое время мы все вместе сядем за обед. Представляешь, как хорошо будет?

— Но я есть хочу.

— Очень-очень скоро нам предложат что-нибудь вкусненькое. Обещаю.

Они ждали, маленький мальчик ерзал, а потом раздался звук приближающихся торопливых шагов.

— Вот он, Арчи. Улыбайся, как я тебе говорила.

— Джемма! — вскричал Вернон, почти подбегая к ним. — Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

— Привет, Вернон, — сказала она, стараясь говорить ровным голосом. Теперь, когда она увидела его, ей стало полегче. Наверное, он удивился. Лорд Эшмол был в шелковом халате. Воротник рубашки расстегнут. — Я написала тебе, что мы приедем. Ты же получил мое письмо?

— Нет, дорогая. Ничего не получал.

Она вгляделась в его лицо, и ей не понравилось то, что она там увидела.

— Разве ты не рад нас видеть?

— Нас? — рассеянно переспросил он.

— Нас с Арчи. Мы просто не могли больше ждать.

Темноволосый красавец взглянул на маленькое личико, выглядывающее из-за маминых юбок.

— Как дела? — пискнул Арчи, протягивая маленькую руку.

— Привет, Арчибальд, ты немного подрос, — ответил Вернон, наклоняясь, чтобы пожать ручонку. Впрочем, он быстро выпустил ее. — Тебе не следовало приезжать, — сказал он матери.

— Что ты хочешь сказать?

— Сейчас объясню.

— Но я думала... то есть теперь, когда твой отец скончался, ты же говорил...

— Я знаю, что я говорил, — перебил он. — Я много чего говорил. Мы все говорим всякое… Ладно, не суть. И что теперь с этим делать? — Лорд Эшмол взглянул вниз и сдержанно улыбнулся мальчику. — Надо сообразить, как вам вернуться домой.

— Вернон, — выдохнула Джемма, — что ты говоришь? Мы навсегда покинули Лондон. Мы приехали, чтобы быть с тобой, чтобы жить с тобой.

— Боюсь, это невозможно, — сухо ответил лорд. — Видишь ли, времена изменились. И мои обстоятельства изменились. Я думаю, вам стоит снять номер в отеле у вокзала, а я потом приду и все объясню.

— Какой отель?! — Джемма с трудом сдерживалась, чтобы не кричать. — Что произошло? Ты же говорил, что мы поженимся. Ты обещал.

Лорд Эшмол поморщился.

— А теперь послушай меня. Сними номер. Я приду позже, и мы все обсудим. — Он повернулся и позвал Мелтона. — Дама с сыном уезжают, — сообщил он камердинеру. — Вызови такси, чтобы отвезти их в отель.

— Слушаюсь, сэр.

— Не беспокойтесь, — отрезала Джемма Берли. — Мы как-нибудь сами справимся.

Она развернулась на каблуках и направилась к двери, почти таща маленького мальчика за собой. Снаружи она остановилась, чтобы собраться с мыслями, и Арчи, сбитый с толку и напуганный произошедшей сценой, заплакал. Мать подхватила его на руки, прижала к себе и шепнула:

— Все будет хорошо. Это какая-то ошибка, вот и все. Я уверена, все будет хорошо.

Она все еще стояла на пороге, когда дверь снова открылась. Вернон как был в тапочках вышел из дома, его халатом тут же завладел ветер. Сначала она решила, что сейчас он назовет все ужасным недоразумением, раскается и тут же исправится. Потом она заметила бумажник у него в руке.

— Не могу я смотреть, как ты вот так просто уходишь, — с легким раздражением произнес он. — Вот, возьми. — Он сунул ей бумажник. — Пожалуйста.

— Вернон, — спросила она дрожащим голосом, — но почему?

— Я не могу… Прости, Джем, — ответил он. — Я хотел сказать тебе. Я пытался… Он неловко сунул бумажник ей под локоть. Она так и держала их скулящего ребенка. — Это все, что я могу пока сделать. Возьми.

— Мне не нужны твои деньги.

— А ничего другого у меня для тебя нет. Мне жаль. — Он отступил на шаг.

— Но почему, Вернон? Ты же любил меня когда-то. Мы могли бы быть счастливы. Мы еще можем быть счастливы вместе.

— Все кончено, Джем. Мы из разных миров. — Теперь он говорил уверенно и холодно, как будто репетировал роль до тех пор, пока слова не потеряли всякий смысл. — Отец был прав. У нас ничего бы не вышло. Ты же сама видишь.

Что она могла видеть? Он повернулся и, не говоря больше ни слова, шагнул внутрь дома и закрыл перед ними дверь. Ошеломленная Джемма стояла на морозе, тупо глядя на закрытую дверь. Уже собираясь уходить, она бросила взгляд на окно эркера неподалеку от крыльца и поняла, что видит сквозь чистое стекло комнату. Там, за столом, накрытым для завтрака, сидела молодая леди. Джемма всмотрелась и узнала свою бывшую подругу.

— Джулиана! — выдохнула она, ощущая, как что-то подрагивает в пустом желудке.

У нее на глазах в комнату вошел Вернон, наклонился поцеловать свою невесту, и снова занял место за столом. Джемма почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног, мир рушится. Джулиана в шелковом халате, как ни в чем не бывало, намазывала маслом тост.

Вот теперь Джемма видела достаточно. Изо всех сил стараясь держать голову высоко, она пошла по дороге, аккуратно переставляя ноги по скользкой мостовой, как будто это имело какое-нибудь значение теперь, когда жизнь кончилась. Ее разум оцепенел от шока, она остановилась у огромных железных ворот и оглянулась через плечо, чтобы в последний раз увидеть свое несбывшееся будущее.

Через некоторое время она все же пришла в себя. Они были где-то на городской улице, вокруг сновали прохожие.

— Я есть хочу, — опять заныл Арчи, дергая ее за рукав. — Мама, я голоден.

— Сейчас, милый, что-нибудь поедим, — сказала она, прихватывая полу тонкого пальто. Заметила бумажник Вернона и открыла его. Внутри оказались три десятифунтовые купюры. — Тридцать сребреников, — рассеянно сказала она, глядя на деньги.

— Мама?

— Пойдем, мой сладкий. — Она взяла сына за руку. — Давай найдем ту пекарню.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Благоприятные встречи

ГЛАВА 8, в которой прибегают к помощи хорошего доктора

— Держи рот на замке, а глаза открытыми, — посоветовал Дуглас, бросив критический взгляд на своего сообщника. Стрижка «под горшок» в принципе удалась, разве что оказалась немного кривовата — Снайп вертелся под ножницами, — но от этого казалась еще более убедительной. А угрюмые манеры Снайпа вполне подходили для роли ворчливого слуги.

— Я даю тебе нож. Спрячь его. Понял? — Он шлепнул парня по щеке, чтобы обратить его внимание на сказанное. — Смотри мне в глаза и слушай — нож можно использовать только в крайнем случае. Я не хочу повторения прошлого раза, слышишь?

Снайп провел большим пальцем по лезвию и, конечно, порезался. Выступившую каплю крови он слизнул.

— Он острый. Убедился? — продолжил Дуглас. — Постарайся о нем не вспоминать. Только в случае крайней необходимости. Неприятности мне не нужны.

Он отпустил слугу и продолжил подготовку к прыжку. Накинул на плечи грубый плащ, расправил складки, подпоясался простым ремнем. Он специально интересовался одеждой и манерами того времени и места, куда собирался. В конце концов он пришел к выводу, что лучшим будет образ странствующего монаха в сопровождении младшего брата. Такая маскировка не должна вызвать подозрения у местных жителей.

Внутри нарастало сосущее чувство предвкушения прыжка. Дуглас задавался вопросом, все ли Флиндерс-Питри испытывали такое при мыслях о предстоящем лей-путешествии; кажется, отец и дед намекали на это. Для него это было ощущение момента, когда прилив сменяется отливом. События трогались с места и начинали двигаться по направлению к определенной цели. Очередной прыжок должен был перенести его в давно забытое время и место, а именно в Оксфорд 1260 года. Если он правильно рассчитал позиции во время предыдущих ознакомительных прыжков, значит, у него будет месяц или два по обе стороны от октября, в это время в университете жизнь бьет ключом, а следовательно объект его поисков будет легче обнаружить.

Это путешествие важностью превышало все прежние. Подготовка к нему заняла немало времени. Он арендовал дом на Холиуэлл-стрит, готовил Снайпа и собирал материалы, которые могут пригодиться для визита в средневековый университет.

Пришлось подключить театральных портных и художников по костюмам, чтобы они создали необходимую экипировку, якобы для постановки одной из малоизвестных пьес Шекспира, а именно «Цимбелина», и для этого нужна соответствующая одежда, достаточно прочная, чтобы выдержать несколько представлений. А еще она должна содержать несколько потайных карманов в рукавах и широких полах одежды. Он провел несколько занятий с медиевистами из Королевского колледжа в Лондоне, чтобы затвердить основные обычаи и формы обращения того времени. Эти занятия дали ему если и не полное овладение условностями того далекого времени, то по крайней мере, приемлемый уровень жителя страны, отстоящей от него на шестьсот лет в прошлое.

Впрочем, внешний вид был далеко не главным условием адаптации в том давнем Оксфорде. Куда сложнее дело обстояло с общением. Скрыть особенности мышления, свойственные современному человеку, гораздо труднее. Бизнесмен девятнадцатого века не думает и не говорит, как фермер века семнадцатого, тем более как священник тринадцатого века. Дуглас посвятил целых три года, изучая раннесредневековую латынь.

К счастью, сейчас в университете не трудно было найти специалистов по этому предмету, а его собственный неслабый интеллект помог постичь трудности языка.

Какое-то время заняло создание легенды прикрытия, чтобы объяснить любые ошибки, которые обязательно появятся. Учились оба — и он, и Снайп, — и в конце концов они привыкли сохранять контроль даже во сне. Они навещали монахов из Клонферта в Эйре и несколько раз съездили в Оксфорд на консультации с учеными, усваивая тонкости теологических проблем, таких как пресуществление и ангельская иерархия. Деревенские монахи, хотя и сторонились мирских обычаев, в целом были достаточно невежественны в вопросах моды и экономики, поскольку вели уединенную жизнь в условиях относительной финансовой независимости.

С другой стороны, Дуглас надеялся, что средний англичанин того времени достаточно смутно представлял мир за пределами Англии, чтобы любые несоответствия можно было объяснить своим ирландским происхождением.

Слабым звеном в этой цепи оставался, конечно, Снайп. Парень не умел ни читать, ни писать, что уж говорить о латыни, и всегда оставался вопрос, разбирается ли он вообще в основах человеческого общения, или просто не хочет приспосабливаться к любой форме цивилизации. Но другого Снайпа под рукой не было, приходилось работать с тем, что есть. Соответственно, Дуглас исходил из того, что если кто-нибудь случайно услышит их разговоры друг с другом, то просто решит, что говорят они на каком-то варварском диалекте ирландского языка тринадцатого века. Все равно же никто не знает современного английского.

Что касается средств к существованию, Дуглас запасся серебром и золотом в виде крошечных слитков и брусочков, как описано в старых манускриптах, лежавших у него в сумке из козлиной кожи. От обычных священников никто не ожидал особых мирских богатств, так что запасы дорогого металла предназначались на самый крайний случай. А так он полагался на щедрость и доброту Матери-Церкви.

Однако самым главным вопросом оставалось расположение лей-линий, с помощью которых они намеревались совершить переход в средневековый Оксфорд. Поначалу Дуглас, как не старался, не мог отыскать подходящего сочетания тайных путей. В южную или в центральную часть средневековой Англии — пожалуйста, а вот в Оксфорд — нет. В бумагах отца он не нашел ни единого упоминания о нужном пункте назначения.

Конечно, он располагал картой, добытой из сундука сэра Генри в склепе Крайст-Черч. Но карта была зашифрована особым кодом прадеда, и он пока не давался Дугласу. Поэтому, собственно, он и стремился в 1260 год.

Дуглас долго бился над этой проблемой, пока не вспомнил книгу Альфреда Уоткинса «Старый прямой путь». Именно на страницах этой книги он нашел не только ссылку на оксфордскую лей-линию, но и нарисованную от руки карту. Он бы не обратил на нее внимания, поскольку не думал о том, что лей-линии могут соединять одно и то же место в разных измерениях. Зато, когда эта мысль пришла ему в голову, осталось лишь проверить ее на практике. Все, что нужно было сделать, это найти оксфордскую лей-линию и попробовать пройти по ней. И он это сделал.

Однажды утром перед рассветом — до того, как движение на дорогах стало оживленным — Дуглас, вооружившись схемой, скопированной из книги Уоткинса, вышел на Хай-стрит. Пришлось сделать несколько попыток, возвращаться и менять угол вхождения, но в конце концов он узнал покалывание на коже, свидетельствующее о наличии лей-линии. Еще пара попыток — и он совершил-таки переход, причем понял это лишь тогда, когда увидел факела у входа в храм Святого Мартина.

Дуглас поспешил к перекрестку Карфакс, и остановился, пытаясь сообразить, как определить время этой версии Оксфорда. Некоторые здания он узнавал, просто они были помоложе тех, которые он помнил; улицы вымощены не асфальтом, а булыжником; и везде кучи навоза. Прохожих не было, так что по одежде определить время не получалось. Наверное, со временем он решил бы эту задачку, но солнце только-только взошло, и либо он сейчас же вернется обратно, либо придется ждать целый день, а то и больше. Пока он был не готов, поэтому вернулся и перешел обратно в родной мир, хотя и на три дня позже, если верить календарю.

Несколько недель Дуглас отрабатывал методику перехода, выверял шкалу времени иного мира и точные координаты. В конце концов, ему удалось определить эпоху с помощью мемориальной доски со списком викариев на стене церкви Святой Марии.

Вот теперь он сделал все возможное, и можно было начинать экспедицию. Дуглас надел плащ с капюшоном и подошел к зеркалу. Отражение представило здорового, в меру упитанного человека среднего роста, в добротной рясе деревенского священника. Только что выбритая тонзура на голове довершала эффект. Он улыбнулся своему отражению.

— Пойдем, Снайп, — позвал он, направляясь к двери. — Время пришло.

Выйдя из городского дома, они направились к центру Оксфорда. Рассвет еще не наступил, но в современном городе улицы никогда не бывают совсем безлюдными. Они миновали молочника с его мулом, прошли мимо студентов в черных мантиях, засыпающих на ходу. По Брод-стрит ковылял оборванец с тележкой, а на Терл-стрит фонарщик гасил последние огни. Если кто-то и заметил странную пару средневековых монахов, спешащих к центру города, то не выказал ни малейшего удивления. В Оксфорде, где студенты все еще носили средневековые мантии на занятиях, а профессора на собраниях общались на латыни, их вид не выходил за рамки обычного.

Они прошли Терл-стрит до конца и свернули на Хай, встав на лей-линию, ведущую к Карфаксу. Здесь Дуглас остановился.

— Готов, Снайп? — спросил он. — Не бойся и не суетись. Тебе уже приходилось делать это раньше. Помнишь? — Ответа не было. Дуглас легонько шлепнул парня по щеке. — Помнишь?

Угрюмый молодой человек отрицательно покачал головой.

— Ладно. Тогда держись. — Он взял парня за руку и крепко сжал. — Вот так!

Они быстро набрали скорость. Дуглас считал шаги. Перейдя почти на бег, он поискал глазами маркер, который вчера начертил мелом на фундаменте лавки торговца скобяными изделиями в нескольких метрах от угла. Возле самого перекрестка мимо прошла стайка студентов, то ли спешивших на занятия, то ли возвращавшихся с ночной гулянки. Дуглас едва не повернул назад: исчезать на глазах посторонних было глупо. Впрочем, он быстро передумал. Какое ему дело до того, что увидят несколько не совсем трезвых студентов?

Он заметил меловую отметину и ускорил шаг. Раздался звук, словно где-то высоко над ними в облаках завывал баньши. В то же мгновение из ниоткуда задул сильный ветер и принес неожиданный ливень. Улица и дома, автобус с пассажирами, весь мир вокруг сделались туманными и неясными. А затем они начали падать сквозь тьму — однако длилось падение не дольше двух ударов сердца. Ноги ударились о землю.

Снайп при приземлении, конечно, споткнулся и упал на четвереньки; он зашипел проклятие, но не успел договорить — его вывернуло наизнанку. Дуглас тоже почувствовал приступ тошноты. Желчь подступила к горлу, но он сглотнул и этим все кончилось. Он старался не отвести взгляд от шпиля церкви Святого Мартина, возносящегося, как кинжал, устремленный к сердцу небес.

Тошнота прошла.

— Дыши, Снайп, — посоветовал он мальчишке, поднимавшемуся на ноги. — Не надо с этим бороться. Сейчас пройдет.

Он быстро огляделся. Пара прохожих удалялась от них — слишком далеко, чтобы могли заметить, подумал он. Единственным живым существом, наблюдавшим их перемещение, оказалась тощая собака, вздыбившая шерсть на загривке. Дуглас пнул в ее сторону ком земли, и собака метнулась прочь.

Свет был тусклым — непонятно: раннее утро или вечер? Он посмотрел на восток, там было совсем темно, а вот на западе еще тлела полоска зари. Значит, сумерки.

— Давай, Снайп, — приказал он. — Вытри рот. Мы сделали это. Мы здесь.

Они неторопливо двинулись к церкви. Дуглас остановился на перекрестке и огляделся, чтобы сориентироваться. Здешний Оксфорд примерно вписывался в границы Оксфорда современного, так что Дуглас знал, где находится, теперь нужно было узнать, когда. Это важно — установить точную дату и время.

Когда двое путников переходили дорогу, в дверях церкви появился монах с большой свечой. Он зажег факелы по обе стороны от дверей. Повернулся, увидел незнакомцев и окликнул их на языке, который Дуглас определил как местный диалект. Ответ был наготове.

— Pax vobiscum, — произнес он, сложив руки перед собой и отвесив неглубокий поклон. После небольшой паузы он добавил на латыни: — Пусть благодать прибудет с тобой этой ночью, брат.

Монах буркнул «Мир вам, братья» и собрался вернуться в церковь.

— Подожди, брат, — Дуглас быстро двинулся вперед. — Мы только что прибыли и нуждаемся в наставлениях.

Монах послушно задержался.

— Так вы издалека? — Говорил монах на латыни с легким акцентом.

— Ты прав, издалека, — ответил Дуглас. — На меня возложена обязанность найти человека, известного как доктор Мирабилис — насколько я знаю, он наш собрат-священник. Его писания дошли до нас в Эйре.

Монах закатил глаза.

— Господи, это же край света!

— Он ведь живет где-то поблизости? — не дал сбить себя с толку Дуглас.

— Да, — без энтузиазма ответил монах. — Живет в каком-то университетском общежитии, точно не знаю, в каком. — Он повернулся и пошел в церковь.

— Может, подскажешь все-таки, как мне найти его? — Дугласу не хотелось отпускать монаха, не вытянув из него максимум информации.

— Прости, брат, не подскажу, — ответил монах через плечо. — Но если на вас нет особой благодати Божьей, вам не удастся избежать встречи с ним.

ГЛАВА 9, в которой едва не доходит до драки

Громкое рычание пещерного кота возвестило о наступлении нового дня, разбудив спящих. Берлимены проснулись и занялись повседневными делами: один пошел кормить Бэби, другой готовить завтрак, третий присматривать за заключенными. Эта забота досталась Дексу. Итак, сунув ноги в сандалии и надев пустынный комбинезон, он вылез из палатки. Солнце уже взошло, хотя все еще стояло так низко, что его лучи почти не проникали на дно вади. Декс глубоко вдохнул чистый утренний воздух и, зевнув, направился ко входу в гробницу.

Берли приказал не давать пленникам больше ни еды, ни воды, пока они не согласятся сотрудничать. Так что Дексу не было необходимости тащить с собой бурдюк с водой или судки с едой. Генератор он тоже пока не стал включать. Ничего нового в гробнице верховного жреца Анена он не ожидал увидеть.

Держась за стену, он спустился по узким ступеням, постоял, давая глазам привыкнуть к полумраку, и вошел в первое помещение. Прошел через пустую комнату к двери усыпальницы с гранитным саркофагом, в котором некогда покоился верховный жрец. Теперь вместо двери здесь стояла решетка. За ней было тихо. При его появлении никто не пошевелился, не кашлянул, не зевнул. Декс постоял, прислушиваясь, но ничего не услышал — даже дыхание спящих людей не нарушало тишины. Усыпальница молчала.

— Эй, просыпайтесь! — громко позвал он. — День наступил. Жалко его проспать! — Он улыбнулся своей незамысловатой шутке. Никакого ответа. — Да что вы там, сдохли, что ли? — При этом Декс подумал, что подобное не исключено. Пленники запросто могли последовать за Козимо и сэром Генри.

Ну вот, теперь придется тащиться запускать генератор, включать свет, открывать решетку и разбираться с телами. «Черт возьми», — пробормотал Декс про себя. Но прежде, чем приступить ко всем этим неприятным делам, он решил убедиться, что двое оставшихся пленников не просто спят. Надо просто тряхнуть решетку как следует, от нее шуму столько, что и мертвый проснется. Он так и сделал. Он никак не ожидал, что дверь распахнется от его прикосновения.

Берлимен вошел внутрь. Он смутно видел очертания каменного саркофага в центре усыпальницы, но все остальное помещение оставалось погруженным в темноту. Особенно углы, там тьма была гуще всего. Воздух пропах едким смрадом смерти.

Прикрыв нос рукой, Декс повернулся и выскочил из камеры. Что мы вообще делаем в этом ужасном месте, подумал он. В чем смысл?

Выбравшись по поверхность, он вдохнул чистого воздуха, забежал в соседнюю камеру, запустил генератор и дал свет. Задержался возле кухни, чтобы смочить рукав уксусом, и побежал обратно к усыпальнице. Прикрывая нос, он убедился в самых худших своих подозрениях: пленники исчезли.

Он взбежал вверх по лестнице и с криком «Заключенные сбежали!», бросился к большой палатке.

Кон и Мэл все еще были внутри. Похоже, новость их не впечатлила.

— Чего ты орешь? Потише можно? — пробормотал Мэл, приложив руку к ушам. — Нечего кричать спозаранку.

— Так что ты хотел сказать? — обратился Кон к Дексу.

— Их там нет. Ушли они. Как-то умудрились сбежать.

— Уверен? — Мэл с подозрением посмотрел на напарника.

— Конечно, уверен. Идиот!

— Ладно, ладно, не выпрыгивай из штанов.

— А как насчет двух других? — спросил Кон. — Они все еще там?

— Ты о ком? — опешил Декс.

— Ну, эти, дохлые?

— Да там они, им-то куда деваться?

— И по-прежнему мертвые? — флегматично поинтересовался Мэл.

— Заткнись! — прорычал Декс.

— Они не могли далеко уйти, — сказал Кон. — Найдем.

— Да уж, лучше бы найти, — проворчал Мэл, — и хорошо бы до возвращения Тава. Ему это не понравится.

Втроем они вышли из палатки и осмотрелись.

— Пойду, Бэби позову, — сказал Кон. — Может, она их выследит?

— Сомневаюсь, — сказал Декс. — Оставь ее в покое. Лучше за оружием сходи. Эти охламоны понятия не имеют, как отсюда выбираться, так что поймаем, наверное.

Вооружившись, трое берлименов отправились по главному руслу вади.

— Мэл, проверь малый проход, — приказал Декс. — Кон, а ты со мной. Пойдем по основному руслу.

Мэл вскоре исчез на извилистой тропинке, вилявшей по дну бокового русла. Декс и Кон направились к устью, настороженно реагируя на любой звук. Они осмотрели несколько ниш, оставшихся от древних поселений, в которых могли прятаться беглецы, ничего не нашли и поспешили дальше. Однако пройдя уже довольно значительное расстояние, остановились.

— Знаешь, похоже мы перестарались, — сказал Кон. — Если бы они проходили здесь, мы бы заметили следы.

— Возможно, — согласился Декс. — От Мэла тоже никаких сигналов, значит, и он ничего не нашел. Давай возвращаться. Там у поворота есть обрыв. Надо поняться наверх и посмотреть оттуда.

Они повернули и шли теперь к лагерю. На изгибе вади строители гробниц некогда высекли ступени в крутом склоне. Берлимены вскарабкались по этой полуразрушенной лестнице и, оказавшись на вершине, принялись оглядываться по сторонам. Ничего они не увидели. Кругом простирался безжизненный ландшафт: выжженные солнцем скалы и холмы уходили в дрожащую от зноя даль во всех направлениях. Никаких признаков беглецов не было и в помине. Но они долго вглядывались в пустыню, надеясь различить хоть какие-то признаки движения. Ни один из них ничего не заметил.

— Ну и что теперь? — Кон вытер пот с лица. — Будь они недалеко, мы бы их увидели.

— Возвращаемся в лагерь, — решил Декс. — Скоро Тав вернется. Пусть сам думает.

— Берли не обрадуется, — предположил Кон.

— Это уж точно.

— Но мы-то не виноваты.

Декс пожал плечами.

— Ну правда же, не виноваты, — настаивал Кон.

— Ты ему это скажи. Ты ведь ладишь с ним. Он тебя слушает, верно? Вот и скажи ему, что эти ублюдки сбежали, пока мы спали.

Кон выругался вполголоса.

— Идем назад. — Декс направился к вырубленной в скале лестнице.

— Да что такого важного в этих двоих? — недоумевал Кон, спускаясь. — Что с них толку? Никакой угрозы они не представляли.

Декс снова пожал плечами.

— Это ты с боссом обсуждай. Мне-то что? Я помалкиваю и делаю то, что мне говорят. У босса свои соображения. Я давным-давно перестал об этом задумываться.

В лагере их поджидал Мэл. Его поиски тоже не увенчались успехом, и ему нечего было сообщить.

— Сгинули, — заключил Декс. — Может, их дьявол унес…

— Похоже на то, — согласился Мэл. — Я бы чего-нибудь съел. Просто помираю с голоду.

— Хорошая мысль, — согласился Кон.

Двое направились в сторону кухни. Декс постоял и поплелся за ними.

Тав вернулся после полудня. Мужчины услышали шум грузовика, эхом разносившийся по каньону, задолго до того, как он появился в поле зрения. Они собрались перед своей палаткой, с оружием, и ждали, пока машина подъедет. Раздолбанный грузовик остановился, подняв облако пыли. Дверца открылась, и Тав выбрался из кабины. Бросив взгляд на своих помощников, он сразу заподозрил неладное.

— Что у вас тут случилось? — резко спросил он

— Да вот пленники… — неопределенно протянул Декс.

— Мертвы?

— Нет. Ушли.

— То есть как ушли? — не понял Тав. Под его взглядом подчиненные сделали шаг назад. Предводитель нахмурился.

— Сбежали они.

— Это я понял. Только не понял, как. — Тав прищурился, гневно разглядывая подельников.

— Мы искали, — сказал Кон. — Обыскаливсе вокруг. Даже наверх поднимались. Никаких следов.

— Как это может быть? Ты везде смотрел? Уверен?

— Везде, — подтвердил Декс. — Клянусь.

— Ну, раз так, ничего уже не поделаешь, — заключил Тав. — Сворачиваем лагерь. Грузите все в машину. Босс приказал. Времени у нас до заката, так что поторопитесь.

— А что мы босу скажем? — спросил Кон.

— Правду, — ответил Тав.

— Ему это не понравится. — Кон обладал сверхъестественной способностью излагать очевидные истины. Видимо, эта прочно укоренилась в его сознании. — Ему это точно не понравится.

— Возражать не буду, — кивнул Тав.

— Тогда может лучше не говорить ему?

— Нет, сказать надо, — не согласился Мэл.

— Почему это? — Кон воинственно взглянул на Мэла.

— Потому что в конце концов он все равно узнает, — высказал предположение Декс.

— Ну и что? Когда узнает, скажем просто, что когда уходили, пленники были еще живы. Должно быть, как-то сумели выбраться потом.

— Это может сработать, — согласился Декс. — Я с Коном согласен. Если мы скажем Берли, что они сбежали, у нас будут большие неприятности, и в любом случае это ничего не изменит.

— А ты, Мэл? Ты тоже так считаешь?

Мэл пожал плечами.

— Наверное.

Тав долго молчал. Посматривал на небо, разглядывал высокие облачка, плывущие в синеве. Тишина становилась нестерпимой, и люди Берли уже готовились принять наказание, когда Тав глубоко вздохнул и решительно произнес:

— Ладно. Боссу не говорим. Если сам узнает, с нас-то какой спрос? В любом случае, здесь мы закончили.

Пока люди обдумывали это решение, эхо разнесло по стенам вади возмущенный рев голодного пещерного кота. Он сообщал, что крайне недоволен происходящим.

— Кон, позаботься о Бэби. А то он будет бросаться на всех по дороге.

— А что с генератором делать? — спросил Мэл.

— Да мне как-то все едино. Просто избавься от него. И чтобы никаких следов нашего пребывания здесь не осталось.

Никто не пошевелился. Тав недовольно глянул на них и резко спросил:

— Что-нибудь непонятно? А ну, шевелитесь!

Словно именно этого приказа они и ждали, люди Берли бросились прочь, каждый в свою сторону. Им не впервой было сворачивать лагерь.

— А куда мы дальше? — спросил Декс.

— Твое какое дело? — рявкнул Тав. — Здесь мы закончили — это все, что тебе нужно знать.

ГЛАВА 10, в которой сообщается об ошибке

Две недели дождя и отвратительной погоды сделали лошадей равнодушными к командам всадников. Они хотели бы нестись по холмам за каким-нибудь оленем, чтобы кровь бурлила, чтобы напомнить им, какими и зачем их создала природа. По крайней мере, так думала леди Фейт, и ее отец в этом соглашался с ней.

— Прекрасно! — воскликнул лорд Фейт, когда ему сообщили о желании дочери отправиться в соседнюю деревню. — Скажите, что я поеду с ней. А чай будем пить, когда вернемся.

— Непременно, милорд, — ответил Чалмерс, дворецкий сэра Эдварда. — Следует ли мне уведомить конюха о намерениях Вашей Светлости?

— Незачем. Сам уведомлю. Сейчас, только закончу с отчетами…

— Как пожелаете, сэр.

После легкого позднего завтрака, к которому подали копченую рыбу и тосты, сэр Эдвард отправился в конюшню. Леди Фейт проверяла упряжь своего скакуна и подтягивала подпругу.

— Здравствуй, моя дорогая. — Отец коснулся ее щеки и тут заметил седло. — Надеюсь, ты не собираешься ехать с этим… на этом… — уголки его рта скривились.

— Здравствуй, отец, — задорно ответила она. — Что тебя не устраивает? — Она критически оглядела седло. — Я что-то не так сделала?

— Честно говоря, Хейвен, если ты собралась ехать, как мужчина, будь готова ко всяким неприятностям со стороны судьбы.

— Да что со мной случится! Разве что новые сапоги грязью забрызгаю, — она изящно приподняла подол своего охотничьего платья, вытянув красивую ногу в сапоге. — Как они тебе?

— Да, очень мило. Но взгляни сюда…

— Нет, это ты посмотри. Ты думаешь, я поеду верхом в ситцевом халате и накидке?

— Ты как-то легкомысленно к этому относишься…

— Уверяю вас, милорд, я отношусь к этому вопросу с той серьезностью, которой он заслуживает.

Отец понял, что ему не удастся взять верх в этом споре, как, впрочем, и во многих других — девушка была на редкость упряма, — и смягчился.

— Будь по-твоему, дорогая. Только не приходи ко мне жаловаться, когда окажешься старой девой лет двадцати пяти, потому что подходящие молодые люди шарахаются от тебя.

— Думаешь, меня ждет такой финал? — Она сделала вид, что задумалась, а затем улыбнулась. — А вот я так не думаю. — Леди Фейт звонко рассмеялась. — Кто знает, что будет? В любом случае, до этого еще далеко, а к тому времени о моих выходках забудут. Ну, если не случится чего-нибудь действительно серьезного. Если мы хотим ехать, то пора. — Дочь взяла отца за руку. — Прокатимся, пока светит солнце, и наше доброе имя с нами. Наведаемся на деревенскую лужайку.

Поездка по открытым холмам и нагорьям западной части обширных земель Клариво доставляла леди Фейт немалое удовольствие. Она и раньше не очень заботилась о своей лошади, а теперь и вовсе так горячила скакуна, что легко обогнала отца. Впрочем, здесь не было ничего удивительного, учитывая годы лорда Фейта. На деревенском лугу она дождалась родителя.

— Ты ездишь безрассудно, — прямо заявил он, подъезжая. — Будет чудом, если ты однажды не свернешь свою хорошенькую шею.

— Спасибо, отец, — ответила она. — Ты по природе своей в чудеса не веришь, а я верю. Впрочем, твой брат дядя Генри достаточно верит за вас обоих — ты же сам так говорил?

— Хм-м! — Лорд Фейт похлопал свою лошадь по шее и огляделся. — Знаешь, я бы не отказался от кружечки эля. Не желаешь ли выпить?

— Нет! И тебе не советую, — резко ответила дочь. — Во-первых, рано, во-вторых, приедем домой, там нас ждет чай.

Лорд Фейт покачал головой и спешился. Леди Фейт подошла к отцу и взяла его за руку.

— Кто-то же должен следить за твоим здоровьем. Что бы ты вообще без меня делал?

— Без тебя — еще полбеды — покряхтел он. — А вот что с тобой делать, ума не приложу. Эти мысли не дают мне спать по ночам.

— Ты же знаешь, в глубине души я только о тебе беспокоюсь. — Она взяла отца за руку и с чувством пожала ее. — Кто за тобой будет присматривать, если меня вдруг не будет?

— Осмелюсь предположить, моя дорогая, я как-нибудь переживу. Надеюсь, и Генри скажет тебе то же самое. Если все будет хорошо, я собираюсь в Лондон на Рождество. — Его Светлость огляделся и заметил на другой стороне луга вывеску деревенской пекарни. — Если мы собираемся пить чай дома, давай хотя бы захватим что-нибудь вкусненькое к чаю.

Они привязали лошадей и направились к пекарне, где лорд Фейт выбрал кое-что к чаю, приказал упаковать и доставить в поместье к послеобеденному чаю. Благодаря своему положению в правлении Ост-Индской торговой компании лорд Фейт, как и его отец раньше, пользовался запасом своего основного товара и считал своим долгом пропагандировать чай всеми возможными способами.

Вернувшись, они увидели, что на лугу рядом с их лошадьми привязана еще одна лошадь. Всадника нигде не было видно.

— Великолепное животное, — одобрительно сказал сэр Эдвард. — Осмелюсь предположить, человек, который ей владеет, в лошадях разбирается.

Леди Фейт окинула равнодушным взглядом прекрасного коня с блестящей черной шерстью, белыми бабками и белой яркой звездой посреди широкого лба. Она не разделяла страсти отца ко всему четвероногому, но хорошую кобылу от плохой могла отличить.

— Прекрасный экземпляр, — согласилась она. — Интересно, чья она?

Словно в ответ на этот вопрос, они услышали, как их окликают и увидели мужчину, выходящего из таверны.

— Привет вам, дамы и господа! — снова крикнул он издалека.

— Ваша лошадь, сэр? — спросил лорд Фейт, дождавшись, пока мужчина подойдет.

— Моя, сэр, — отвечал незнакомец. Леди Фейт окинула оценивающим взглядом высокого мужчину, быстро шагавшего через луг. Шел он уверенно, и его повадка прекрасно сочеталась с весьма приятной внешностью. — Это Аквило, — сказал он, указывая на животное.

Леди Фейт даже не взглянула на кобылу, зато не сводила глаз с человека, наконец, подошедшего к ним. А посмотреть было на что: длинные черные волосы, усы и бакенбарды делали их обладателя тоже немного похожим на породистую лошадь.

— Надеюсь, вы не против поделиться частью луга? — Пришедший отвесил изящный поклон. — Архелей Берли, граф Сазерленд, к вашим услугам. С кем имею честь?

— Я — хозяин этих мест, лорд Эдвард Фейт, а это моя дочь Хейвен, — ответил отец леди Фейт.

Дочь улыбнулась и протянула руку, которую человек, назвавшийся Берли, после короткого колебания поднес к губам. Но смотрел он только на Хейвен.

— Очарован, — сказал он, когда она отняла руку.

— Вы забрались далеко от дома, Сазерленд, — мягко заметил лорд Фейт. — Что привело вас в наши края, осмелюсь поинтересоваться?

— Это долгая история, сэр. Вкратце я подумываю прикупить недвижимость поблизости. На севере холодно и тоскливо. А я в таком возрасте, что уже хочется немного тепла, особенно долгими зимними вечерами.

— И то правда, сэр, — ответил сэр Эдвард с любезной улыбкой. — Не могу не согласиться с вами.

— Если бы не плотность здешнего населения, я бы постоянно жил на юге, — объяснил Берли, словно бы извиняясь. — Но здешние места так густо населены, да еще семь городов и сколько-то деревень… Вообще, должен заметить, Шотландия довольно плотно заселена… — Он сделал паузу. — Простите, шучу. Боюсь, северная привычка. Мне жаль.

— Не о чем говорить, сэр, — величественно взмахнул рукой лорд Фейт. — Я вас понимаю. Тем не менее, это прекрасный уголок мира. — Тут ему на ум пришла некая мысль. — Если вы сегодня вечером свободны, не зайдете ли к нам на ужин? Ничего особенного не обещаю, обычный ужин… Разумеется, будем рады видеть и леди Берли, и вообще любого человека по вашему выбору.

Лорд Берли задумчиво взглянул на леди Фейт. Его Светлость заметил колебания нового знакомого.

— Если у вас дела…

— Нет, нет, ничего подобного, — поторопился заверить его Берли. — Я же прибыл совсем недавно, никаких особых занятий у меня пока нет. А что касается «леди Берли», то я совершенно один. Моя дорогая жена умерла несколько лет назад, и я больше не женился... — Он изобразил задумчивую улыбку. — Так что в настоящее время я ничем не обременен и с радостью принимаю ваше любезное предложение.

— Вот и замечательно! — ответил лорд Фейт, подходя к своей лошади. — Ждем вас около половины седьмого.

— Непременно буду.

Они оставили графа Сазерленда на лугу. Леди Фейт больше не взглянула на него; было в этом человеке нечто, не вызывающее доверия — безжалостность в изгибе губ, холодность в темных глазах… в общем что-то, заставившее ее насторожиться.

Позже, когда они уже спешились возле конюшни и шли к дому, лорд Фейт заметил:

— По-моему, этот Берли хороший человек.

— Думаешь? — Она остановилась. — Значит, ты что-то слышал о нем?

— Помилуй Бог, откуда? Он же сказал, что только приехал с севера. Учти, дорогая, он все-таки граф, значит, чуть повыше нас в иерархии. Прекрасный джентльмен — сразу видно. — Он покосился на дочь. — Ты, я вижу, не согласна?

— Я тоже ничего о нем не знаю. Только мне непонятно, как можно составить мнение о человеке по ничего не значащему разговору.

— Ха! — Отец продолжал шагать по усыпанному гравием двору. — Ты просто не разбираешься в людях, моя дорогая. Происхождение о многом говорит.

Она все еще думала об этих словах отца, когда после простой трапезы из холодной баранины и пюре из репы разговор зашел о семьях и семейных связях вообще. Все трое сидели в кабинете отца, где горел камин; мужчины потягивали бренди, а Хейвен притворялась, что занята вышивкой, над которой она работала уже больше года без заметного результата. Она прислушивалась к разговору и пыталась решить, какое место в ее шкале занимает этот Берли. Обычно это не особо сложное дело для молодой женщины с твердыми убеждениями и быстрыми суждениями. Но по какой-то причине граф отлично уворачивался и не хотел занимать предназначенную для него полку. Каждый раз, когда она решала, что поняла нечто важное, какой-нибудь оборот речи, замечание, даже одно единственное слово, приводили ее в замешательство и сбивали с толку. Женская интуиция пребывала в растерянности.

— Конечно, — говорил Берли, делая маленький глоток бренди, — как человек, изучающий естественные науки, я уверен в увлекательности вашей работы. Рискну предположить, что у нас даже могут быть общие интересы.

— Да какая работа? — Лорд Фейт нахмурился. — Должен признаться, я не увлекаюсь науками, сэр. Эти современные исследователи, — он фыркнул и тоже отпил бренди, — на мой взгляд, гроша ломанного не стоят.

Впервые за этот вечер на лице Берли отразилось замешательство. Впрочем, что бы не означало выражение его лица, Хейвен показалось, что под покровом аристократического безразличия она разглядела настоящего мужчину.

— Возможно, я неправильно вас понял, сэр, — деликатно предположил он дружелюбным тоном.

— А что же тут непонятного? Эта наука нас всех в гроб сведет.

— Отец, — сказала леди Фейт, — мне кажется, наш гость перепутал тебя с сэром Генри.

— Разве? — Лорд Фейт снова повернулся к Берли. — А что, возможно. Даже скорее всего.

— Сэр Генри? — удивленно спросил Берли.

— Мой сумасшедший брат Генри Фейт — он полностью захвачен всей этой естественнонаучной чушью. Пустая трата времени для мужчины, если вам интересно мое мнение.

Прежде чем Берли успел отреагировать на это провокационное высказывание, леди Фейт решила уже не впервые поспорить с отцом.

— Он вовсе не сумасшедший, папа. Дядя Генри — один из самых мудрых людей, которых я знаю. — Она улыбнулась Берли и добавила: — Мой дядя — очаровательный и любезный человек, один из корифеев в современной науке.

— Чудной, как мартовский заяц, — вставил сэр Эдвард. — Всегда таким был. Живет один в Лондоне, как монах в келье. Тоже мне, отшельник! Семьи нет. Говорит, это мешает его научной работе. Хотя чем он там занимается, я в толк взять не могу. Чушь какая-то! И разбираться не хочу в его тарабарщине.

— Отец, — упрекнула Хейвен, — ты создаешь у нашего гостя совершенно неверное впечатление.

— Уверяю, на меня трудно произвести впечатление, — заметил Берли. — Я предпочитаю принимать вещи такими, какими их вижу. Подобная практика неплохо служила мне всю жизнь.

— Весьма достойно, сэр, — подтвердил лорд Фейт. Он потянулся к графину. — Еще бренди, милорд граф?

Разговор зашел о местных делах — в основном о сельском хозяйстве, лошадях и собаках, — леди Фейт считала подобные темы низкими и неинтересными. Она встала и заявила, что намерена покинуть их компанию.

— Я, пожалуй, оставлю вас вдвоем. У меня еще есть дела, — легко сказала она. — Лорд Берли, было приятно познакомиться с вами. Молюсь, чтобы ваше пребывание в южных землях пошло вам на пользу.

— Благодарю вас, миледи, — сказал он. — Должен сказать, что даже за время краткого знакомства местные жители мне очень понравились. Я постараюсь сделать соответствующие выводы. — Он встал с кресла и поцеловал Хейвен руку. — Желаю вам спокойной ночи и приятных снов. — Надеюсь, мы с вами еще встретимся.

— Я сомневаюсь, что у нас будет для этого время, — холодно ответила леди Фейт. — Утром я уезжаю в Лондон и планирую пробыть там какое-то время. Но у вас с отцом найдутся разные интересные темы, так что скучать без меня вы не будете.

ГЛАВА 11, повествующая о том, как училась Вильгельмина

Задолго до того, как оказаться в Египте, Мина дорого заплатила за умение обращаться с лей-линиями. Началось все в одном из переулков Лондона. Отстав от своего ведущего, она совершенно неожиданно переместилась из своего родного двадцать первого века в Богемию века семнадцатого. При этом возле нее не было ни Козимо, ни сэра Генри, способных объяснить ей, что, собственно говоря, произошло. Ей пришлось приобретать знания самостоятельно, методом проб и ошибок. Настоящее обучение началось еще в Grand Imperial Kaffeehaus в Праге в тот день, когда ее знакомый алхимик Густав Розенкрейц сделал для нее, используя чертежи, данные ему лордом Берли, некий любопытный прибор.

Стоя на вершине холма к северу от города, ставшего для нее началом настоящей карьеры, Вильгельмина изучала странное устройство: округлое, как камень, такого же размера, формы и веса. Она вспомнила именно булыжник, выброшенный прибоем, с краями, зализанными бесконечными волнами. Вот только камни никто не делал из полированной латуни, а на поверхность камней никто не наносил кружевные арабески филигранных линий; обкатанные волнами камни не имели ряда крошечных отверстий вдоль одной стороны и рифленого циферблата. Кроме того, у камней, как правило, не бывает отверстия в центре, похожего на прищуренный глаз, из которого к тому же струится мягкий пульсирующий свет цвета индиго — по крайней мере, Мине такие камни не попадались.

Густав говорил так: вещество внутри испускает свет, когда вступает в контакт с определенными слоями эфира. Мина понятия не имела ни о каком эфире, но это не помешало ей сообразить, как использовать устройство.

Сосредоточившись на изучении необычного инструмента, она постаралась собрать скудные факты, бывшие в ее распоряжении, и сделала попытку применить их к поставленной задаче. Как следовало из слов Густава, инструмент был изготовлен по эскизу лорда Берли, он нужен был Берли для того, что алхимики называли астральными исследованиями. Если ее догадка верна, исследования графа каким-то образом связаны с переходами по лей-линиям, один из которых вырвал ее из двадцать первого века и сбросил в семнадцатый. Помнится, Кит что-то говорил… да и ее собственный опыт кое-что значил — лей-переход штука довольно неприятная, а главное, плохо предсказуемая, способная привести к неожиданным результатам. Как бы то ни было, она готова экспериментировать и освоить этот чертов прибор.

У нее вовсе не было желания возвращаться в Лондон, — хотя это и странно, наверное, — нет, но изучить механизмы переноса в другие миры и другие времена ей очень хотелось. Она сделала предположение, что инструмент Берли как-то связан с облегчением передвижения по лей-линиям, с их калибровкой, и не ошиблась. Вот с этого она и начнет.

Разумно предположив, что экспериментировать лучше в одиночестве, чтобы избавиться от вольных или невольных наблюдателей, она сказала Этцелю, что хочет подышать деревенским воздухом и пособирать цветы. В конце концов, именно в сельской местности она оказалась после своего первого и единственного лей-перехода. И вот однажды, взяв фургон, она отправилась в окружающие холмы. День был ясный; не по сезону теплая весна спешила перейти в лето — лучше условий не придумаешь.

Держа устройство в руке, она ломала голову над тем, как его запустить. Насколько она помнила, ее первый прыжок произошел на ходу, она просто шла по переулку. Мина начала мерить шагами вершину холма, держа устройство перед собой, как будто это был фонарик, с помощью которого она пытается отыскать тропу в темноте. Она прошла шагов пятьдесят, повернулась и пошла обратно. Ничего не произошло. Тогда она выбрала другое направление. Тот же результат. Механизм никак не проявлял себя. Она перебралась на новое место и попробовала еще раз.

Результатов по-прежнему не наблюдалось. Мина пребывала в растерянности. Не то чтобы она ожидала легко добиться успеха, но все-таки она прилагала определенные усилия, а толку чуть.

В конце концов она сунула прибор в карман плаща, собрала большой букет полевых цветов и положила в фургон, приготовившись возвращаться в город. На протяжении нескольких следующих недель она повторяла попытки в разных местах на окраинах города. Однако разгадка перемещений не давалась.

Но однажды помог случай. Она шла по берегу Влтавы, реки, разделяющей город. Не просто так шла, а искала пасеки, где можно раздобыть мед для выпечки; ее городские поставщики покупали мед у селян, а потом перепродавали ей. До поры до времени это ее устраивало, однако Энгелберт пробовал новые рецепты, меда требовалось все больше, посетители с удовольствием заказывали сладкое для контраста с естественной горечью кофе. Мед оказался довольно дорогим ингредиентом, и Мина начала подумывать о контрактах с сельскими пчеловодами. Во-первых, мед будет свежим, а во-вторых, удастся сократить расходы и отрегулировать рынок сбыта.

Итак, она шла под голубым небом, мимо полей созревающего ячменя, свеклы, репы и бобов; на лугах паслись небольшие стада крупного рогатого скота, встречались отары овец и гуси. Река справа от нее медленно несла нефритово-зеленые воды. Утки-матери, окруженные флотилией утят, копались в зарослях вдоль берегов, малыши от них не отставали.

Рядом проехал молочник с тележкой, запряженной ослом. Он приветственно приподнял шляпу, направляясь в ближайший переулок. Запахло кисловатым творогом, напомнившим Вильгельмине давно забытые времена на ферме в Кенте. Ей тогда едва исполнилось семь лет. Их класс привезли на ферму, поставлявшую в город молоко. Ребята каждый день пили его из маленьких бутылочек. Фермер показывал, как работают огромные машины, отделяющие сырое молоко от сливок; и резковатый запах созревающего сыра так поразил ее юные чувства, что остался с ней навсегда.

Она ответила на приветствие фермера, и даже приостановилась, вдыхая знакомый запах. Мина все еще вспоминала ту школьной поездку, когда улочка увела ее от излучины реки и ушла в буковую рощу. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь деревья, бросал на тропинку пятнистые тени. Она засмотрелась на эти узоры и случайно сунула руку в карман. В кармане лежал прибор Берли. К ее удивлению, он оказался теплым.

Она скосила глаза вниз и поняла, что он светится. Свет пробивался через ткань плаща.

Мина резко остановилась и дрожащими пальцами вытащила устройство. Сильный синий свет струился через маленькие отверстия и через центральную дырку в виде полумесяца. Что-то пробудило прибор к жизни, но что?

Мина осмотрелась. Деревья, тенистый переулок, широкий изгиб реки и небо в облаках с парящими птицами. Ничего такого, что могло бы вызвать внезапное пробуждение этой штуковины, которая даже сейчас заметно грела руку.

Медленно, не сводя глаз с прибора, она пошла вперед. Переулок изгибался вдоль реки, и постепенно свет в отверстиях померк. Она продолжала идти, пока не погас последний слабый отблеск. Тогда она повернулась и пошла обратно. Как и ожидалось, через несколько шагов свечение вернулось… еще несколько шагов, и оно стало намного ярче.

Она сделала дюжину быстрых шагов по переулку, выходя из-под деревьев. Голубой свет снова медленно померк, и устройство в ее ладони остыло.

Мина остановилась и, уверенная, что стоит на пороге открытия, медленно повернулась и снова вошла в рощицу. Цвет немедленно вернулся, но на этот раз ей показалось, что она слышит тихий писк — словно птенец чирикает. Она поднесла устройство к уху и убедилась, что ей не почудилось. Почти инстинктивно она приложила палец к крошечному выступу на поверхности устройства и повернула его: писк стал громче.

— Ах вот как! — пробормотала она себе под нос. — Стало быть, это ручка громкости.

Она замедлила шаги и увидела, как голубое свечение стало слабеть. Но на этот раз Мина не стала ждать, пока оно исчезнет совсем, развернулась и пошла обратно, все еще держа прибор перед собой. В том месте, где свет был самым ярким, а звук самым громким, она остановилась.

Механизм Берли явно определил это место, только непонятно, что в нем такого? Она стояла и смотрела на маленькую лесную поляну. Что в ней такого необычного? Что пытается сообщить прибор?

Она принялась вспоминать свой первый прыжок. Что-то такое Кит говорил о линиях, обозначенных на ландшафте… Мина глазами пыталась найти что-нибудь, похожее на линию. Вдруг до нее дошло, что она на самом деле смотрит прямо на нее: совершенно прямой путь пересекал буковую рощу, он напоминал звериную тропу, — может, тут лисы бегали? — но поражал удивительной прямотой, уходящей в густую лесную тень.

Вильгельмина сглотнула и поняла, что не только в горле пересохло, но и сердце колотится, как сумасшедшее. «Вот оно, — сказала она себе. — Это одна из тех лей-линий».

Ноги сами собой понесли ее по пути. Чем дальше она углублялась в рощицу, тем сильнее начинал пульсировать свет в приборе. Слабое чириканье не становилось громче, но теперь к нему добавились скрипы; она ускорила шаг, и чириканье зазвучало чаще.

Сначала ветки деревьев шевельнул слабый ветерок, но почти сразу он сменился настоящим вихрем. Резко потемнело, будто она вошла в тень большого дерева. Только не было никакого дерева. Следующие три шага вынесли ее на широкое, залитое солнцем место.

Буковая рощица исчезла. Исчез берег реки вместе с полями и холмами. Она стояла в столбе солнечного света на дне глубокого каньона. Позади тянулся длинный уступ с высеченными ступенями.

— Мина, это не Богемия, — прошептала она самой себе.

Устройство у нее в руке все еще светилось, но больше не звучало. Надо же, какая умная штука, подумала она. И как мне тебя назвать? О, ты будешь лей-лампа! Она попробовала слово на вкус и решила, что оно вполне годится.

Ей стало интересно, куда она, собственно, попала? Вильгельмина осмотрелась, стараясь запомнить ориентиры, сунула лей-лампу в карман и прошла немного вперед по дну каньона. За следующим поворотом известняковые стены расступились. Открылись поля, засеянные кукурузой, и река! Впереди виднелись несколько каменных и деревянных зданий, но людей не было видно.

Когда Мина приблизилась к зданиям, тропа превратилась в двухколейную дорогу, рассекавшую маленькое поселение и уходящую за поворот. Поскольку поблизости по-прежнему никого не было, она остановилась, чтобы заглянуть внутрь одного из зданий; это оказался простой сарай для скота. На полу брошена солома, под квадратной дырой в стене, означающей окно, стояли ясли с остатками зерна. Перед поворотом она взглянула в небо. Там к первому присоединился еще один ястреб, и оба описывали медленные круги.

Сразу за поворотом кто-то соорудил плотину из камней — примитивное сооружение, перегораживающее узкое русло. За этим барьером вода образовывала широкий безмятежный пруд. На уступе скалы прямо над прудом стояло каменное строение, изрядно потрепанное временем. Крыши не было, две из четырех стен превратились в руины, но среди обломков валялись остатки большого деревянного колеса и несколько больших круглых камней.

— Мельница, — предположила Мина. Давно заброшена; вон какие сорняки выросли, а мох покрывал верхние ряды камней и то, что раньше было подоконником. Но кто-то все же приходил сюда: к железному кольцу, вделанному в стену, привязано веревкой деревянное ведро.

Она остановилась, гадая, куда это ее занесло. Впрочем, это напрасные мысли. Она могла оказаться где угодно и когда угодно. Вещи, попадавшиеся на глаза, определенно были старыми, но не более того. Окружающий пейзаж не давал подсказок о ее местонахождении; она здесь точно не бывала. Но что за страна вокруг? Хотя что-то в самом характере построек носило некий европейский характер, во всяком случае, явно не латиноамериканский. И не азиатский.

Ну и что теперь делать? Она подняла глаза к небу. Дело явно шло к закату. В воздухе уже чувствовалась прохлада. Тени стен каньона удлинились. Ей вовсе не улыбалось блуждать в незнакомом месте в темноте, так что она повернулась и поспешила обратно тем же путем, которым пришла.

Достигнув того места, где она сделала первые шаги, Мина достала лей-лампу и, держа ее, как и раньше, начала быстро подниматься по длинной тропе, похожей на пандус. Уже через полдюжины шагов прибор засветился жутковатым индиговым светом… еще несколько шагов, и она услышала знакомое чириканье. Мина продолжала идти. Тропа поднималась между двумя каменными глыбами по обеим сторонам. Вильгельмина прошла через эти грубые ворота и оказалась в тени. На мгновение все погрузилось во тьму, даже воздух исчез. У нее перехватило дыхание, и она, спотыкаясь, шагнула вперед… в маленькую буковую рощицу с узкой лисьей тропинкой.

Она поморгала, привыкая к свету. Воздух был мягким и теплым, солнечные лучи пробивались сквозь листву, усеивая световыми пятнами рощу вокруг нее.

Дома.

На обратном пути она задумалась, в какое время вернулась. Это все еще семнадцатый век и император Рудольф на троне? А кофейня на месте? И ждет ли ее Этцель? Самые разные пугающие мысли роились в ее голове. Глупо она поступила. Она же почти ничего не знает об этих лей-линиях!

Но потом зазвонили церковные колокола. Знакомый звук привел ее в чувство. Неведомым образом она поняла: все в порядке, и поспешила на старую площадь, но улыбнулась облегченно, только завидев красивый зелено-белый фасад «Гранд Империал Каффихаус».

Этцель был на месте в своем посыпанном мукой фартуке, в том же положении, в каком она его оставила. Когда она вошла, его круглое лицо осветилось улыбкой. За столиками сидели еще несколько посетителей, она подошла и поцеловала большого пекаря в гладкую щеку.

— Мина! — воскликнул он, поднося к лицу покрытую мукой ладонь. — Я думал, ты собиралась прогуляться.

— Ну да.

Он странно посмотрел на нее.

— Но ты ушла только минуту назад.

Мина пожала плечами.

— Я, знаешь, передумала. Лучше побуду здесь с тобой.

— Ты и так все время со мной проводишь, — заметил он.

— И это замечательно! — Она снова поцеловала его и пошла наверх в свою комнату. Там, закрыв дверь, она достала из кармана лей-лампу и направилась к большому сундуку, где хранила одежду и несколько ценных вещей, которыми успела обзавестись. Она открыла сундук и завернула прибор в чулок.

Интересно, думала она, засовывая сверток под ночную рубашку на дне сундука, что еще он умеет делать.

ГЛАВА 12, в которой упорство вознаграждается

Как хорош мир, в котором каждый ребенок окружен любовью и заботой родителей, на которой, словно на фундаменте, он может построить прочную и продуктивную взрослую жизнь. Но, к сожалению, наш мир не таков. И уж, конечно, это не тот мир, в котором довелось родиться Арчибальду Берли. История маленького Арчи куда более мрачная и, к сожалению, до боли знакомая. Она стара как мир и ежедневно повторяется во всем мире; так что мы хорошо с ней знакомы. Участь незамужних матерей слишком предсказуема, а переезд Джеммы Берли из чопорного и респектабельного Кенсингтона в плохо пахнущий, многолюдный Бетнал-Грин слишком банален, чтобы описывать его в деталях. Тем не менее, если мы хотим понять дальнейшее, а именно то, что случилось после отказа отца признать сына, придется рассказать и об этом…

— Арчи! — прохрипела Джемма, — Арчи, иди сюда, мой милый, ты мне нужен.

Мальчик с неохотой подошел к двери, опустив плечи, заранее опасаясь просьбы, которую услышит.

— У меня кончилось лекарство. Сбегай, принести мне еще. — Она протянула руку. — Вот немного денег.

— Ой, мама, — плаксивым голосом проговорил ребенок, — может, не надо?

— Посмотри на меня, Арчи!

Он поднял глаза и посмотрел на лицо матери. Грязные и спутанные волосы, грязное платье, без пуговиц, ничего похожего на ту женщину, которую он знал когда-то.

— Я больна, и мне нужно лекарство, — твердо сказала мать. — Возьми деньги и принеси лекарство.

Нога за ногу он подошел к постели. Лицо Джеммы осунулось, темные круги проступили под тусклыми глазами, лоб бледный, на верхней губе выступил пот, а кожа стала серой, цвета грязного воска. Ему уже приходилось видеть такое раньше, и он знал, что ужина сегодня не будет. Он протянул руку и взял деньги.

— Вот. Будь хорошим мальчиком, беги скорее.

Мальчишка, волоча ноги, повернулся и пошел прочь.

— Поторопись, Арчи. Не задерживайся.

— Хорошо. Не буду.

— Вот и славно. И возвращайся поскорее. К чаю у нас есть хлеб и сыр. Чем быстрее ты вернешься, тем быстрее получишь хлеб с сыром — мы его слегка поджарим. Ты ведь любишь так, да, Арчи? Ты любишь поджаренный хлеб с сыром, я знаю. А теперь беги. — Джемма в изнеможении откинулась на грязную подушку. — Хороший мальчик...

Арчи вышел за дверь и побежал по шлаковой дорожке за домом, который они с матерью делили с другими временными жильцами. В кулаке он сжимал два фартинга и шестипенсовик. Сунув руку в карман, он пробежал по переулку, ловко огибая лужи стоячей воды и свежих помоев, выплеснутых из кухонных ведер и ночных горшков. В конце переулка он прибавил ходу — надо спешить, чтобы успеть получить лекарство, завернуть к зеленщику и купить или украсть пару яблок, а потом продать их под мостом до закрытия пекарни. Если удача улыбнется, в пекарне может остаться вчерашний хлеб, его могут отдать бесплатно. А черствый хлеб поджаривается даже лучше.

Добежав до аптеки, он не стал соваться в главный вход, а обежал здание кругом и сильно постучал в заднюю дверь.

— Не кипятись, приятель, — проворчал голос с другой стороны. Дверь приоткрылась и показалось бородатое лицо. — О, — сказал мужчина с нескрываемым разочарованием. — Это опять ты. Что на этот раз? Нет, дай угадаю, тебе опять нужен опиум.

— Пожалуйста, сэр, это не для меня, это для мамы. Она больна.

— Деньги есть?

Мальчик помахал серебряным шестипенсовиком.

— Жди здесь, — коротко распорядился аптекарь.

Дверь закрылась. Арчи стоял на заднем дворе, переминаясь с ноги на ногу, понимая, что солнце садится. Этак он не успеет добраться до моста с яблоком или двумя на продажу. Через мгновение дверь снова открылась.

— Вот, держи, — сказал мужчина, протягивая руку за платой.

Овощной магазин уже закрывался, и перед Арчи встал нелегкий выбор — дождаться, пока лавка закроется, и порыться в куче мусора… или попытаться выклянчить у зеленщика яблок на два оставшихся фартинга. Вечером покупателей на яблоки найти не просто. Если не поторопиться, можно не успеть продать яблоки, да и оставаться ночью на улице не стоило. В свои восемь лет Арчи уже хорошо знал, что ничего хорошего на улицах Бетнал-Грин после наступления темноты не происходит.

Нащупав в кармане два фартинга, он помчался к лавке. Зеленщик как раз закрывал ставни.

— Три яблока, — выдохнул Арчи, задыхаясь.

— Я закрываюсь, парень.

— Пожалуйста, сэр.

— Нет. Завтра приходи.

— Пожалуйста, сэр, это для мамы. Она болеет, — заскулил он, используя многократно проверенный прием. Пришлось научиться с тех пор, как год назад они переехали в этот район. Лесть и жалобный тон — залог успеха любого попрошайки. — Совсем, совсем больная мама, она попросила принести ей яблок, чтобы поправиться.

— Ты же видишь, я закрылся!

— У меня деньги есть — я заплачу…

Лавочник выпрямился, повернулся и с подозрением оглядел мальчика.

— А-а, так это ты, сопляк, таскал у меня фрукты на прошлой неделе?

— Нет, сэр, — солгал Арчи. — Я никогда даже лепешки без спросу не взял.

— Но ты на него похож.

Арчи протянул грязную руку с двумя мелкими монетами.

— Всего три яблока, сэр. — Он изобразил заискивающую улыбку. — Маме… больной, а?

— Господи, помоги нам, — вздохнул зеленщик. — Ни к чему хорошему моя доброта меня не приведет… — Он повернулся к дверям лавки. — Ладно. Жди здесь.

Арчи стоял возле двери, а лавочник шуршал чем-то внутри. Наконец он появился с тремя большими яблоками.

— Вот, забирай, — сказал он. Мальчик протянул руку. — Э-э, нет, сначала деньги.

Арчи вручил свои последние монеты и схватил яблоки. Два из них он засунул в карманы штанов и умчался.

— Эй, а спасибо кто будет говорить? — крикнул ему вслед зеленщик.

— Спасибо! — бросил Арчи через плечо, не сбавляя шага.

Под мостом он занял свое обычное место. Как он и подозревал, поток пешеходов и карет уже изрядно поредел. Тем не менее, кто-то еще стремился из города в пригороды. Арчи натер яблоко до блеска, а потом принялся за работу, подбегая к каждому экипажу с громким криком: «Купите яблоко у сироты! Купите яблоко! Помогите сироте!»

К экипажам с хорошо одетыми дамами и джентльменами он не рисковал приближаться слишком близко, соблюдая дистанцию, так спокойнее. На пешеходов или обладателей ручных тележек он не обращал внимания, от них ничего кроме брани, не дождешься.

Он не пропустил ни одного экипажа, но пассажиры первых двух даже не взглянули на него. Третий и четвертый тоже проехали мимо. Зато на следующей карете ему повезло заработать три пенса — яблоко купил седобородый джентльмен в высоком шелковом цилиндре, и не просто купил, а дал Арчи маленькую коричневую баночку.

— Передай своей маме, что она должна мне еще за прошлый раз, слышишь?

— Конечно, сэр, передам, сэр! — Арчи уже мчался обратно к дому. Баночка лежала в кармане. Мать встала и ждала его у дверей, ругая сына за медлительность. Он сунул ей баночку и снова умчался, прежде чем она успела его задержать. Он услышал, как она что-то кричит ему вслед, но даже головы не повернул и побежал дальше. Оказавшись на улице, он побежал по грунтовой дороге, уворачиваясь от тележек и пешеходов, пока не добрался до богатых магазинов на широком перекрестке.

Ни одного экипажа видно не было. Арчи подождал некоторое время, наблюдая, как вокруг сгущаются тени, и прислушиваясь к шуму реки под мостом. Мимо прошли несколько людей с тележками, потом рабочие, возвращавшиеся со стройки, но экипажей все не было. Он подумал, не стоит ли перебраться к следующему мосту. Может быть, там движение получше, и удастся продать остальные яблоки.

Он уже собрался так и сделать, когда с противоположного конца на мост въехала карета. Арчи еще раз наспех потер яблоко полой рубашки, состроил самую жалостливую гримасу и приготовился. Если повезет, сегодня будет ужин, и даже, может быть, что-нибудь останется на завтрак. Как только лошади поравнялись с ним, мальчик вскочил на подножку кареты с жалобным воплем: «Помоги сироте! Купите яблоко!»

Никакого эффекта. Карета грохотала по камням моста, поэтому он соскочил и побежал рядом, размахивая своим товаром и повторяя свое заклинание. После третьего выкрика он услышал, как кто-то изнутри кареты окликает кучера, приказывая остановиться. Арчи стоял у двери кареты, когда окно опустилось.

— Пожалуйста, сэр, — крикнул он, — купите яблоко. Помогите бедному сироте.

В окне появилось лицо молодого длинноносого человека с копной светлых волос, падающих на высокий лоб; он был при шелковом галстуке, заколотом золотым зажимом.

— Дай-ка я взгляну на твой товар, — изрек молодой джентльмен, протягивая в окно руку в перчатке.

Арчи послушно отдал яблоко со словами:

— Оно хорошее, сэр. Вы останетесь довольны.

— Не тебе судить, — усмехнулся молодой джентльмен. — Сам разберусь. — Он откусил от яблока большой кусок, прожевал его, проглотил и откусил еще. Половина яблока перестала существовать. — Да оно у тебя гнилое! — воскликнул джентльмен с грубым хохотом швыряя огрызок в сточную канаву. — Гнилое, маленький ты ублюдок!

Арчи услышал женский смех изнутри кареты.

— Кучер, трогай! — приказал мужчина.

Кучер тоже засмеялся, дернул поводья, и лошади рванулись прочь.

— Эй! Несправедливо! — закричал Арчи. — Вы же съели мое яблоко! А кто платить будет?

Молодой франт помахал рукой из кареты, сложив пальцы знаком V. Арчи выхватил огрызок яблока из канавы и запустил вдогонку. Огрызок стукнулся о заднюю стенку. В окно попасть не удалось.

— Вор! — заорал Арчи фальцетом. — Вонючий вор!

Дрожа от гнева, он смотрел вслед карете, размышляя, не догнать ли ее и не запрыгнуть на запятки. Старшие мальчишки рассказывали об этом трюке. Они находили богатую карету, цеплялись сзади, доезжали до большого поместья или городского дома, спрыгивали и прятались, а потом дожидались возможности проскользнуть в дом и украсть что-нибудь ценное, в общем, что удастся унести.

В данном случае Арчи считал воровство оправданным: молодой аристократ первый украл у него. Он уже готов был сорваться с места, когда кто-то окликнул его с тротуара: «Они ушли, парень. Никто тебе не возместит ущерб. Поздно.»

Арчи оглянулся и увидел, что за ним наблюдает мужчина в длинном черном пальто и старомодном цилиндре из бобровой шкуры. У мужчины были темные густые усы и небольшая заостренная бородка. На вид он был среднего возраста и стоял, небрежно прислонившись спиной к перилам моста, положив трость на плечо.

Арчи смутился. Еще бы! Его унизили на глазах прохожего, его попытка отомстить тоже не прошла незамеченной. Он покраснел и хотел сбежать. У него еще осталось одно яблоко. Если поторопиться, успеет добраться до следующего моста и снова попытает счастье.

— Эй, подожди! — позвал человек в черном пальто. — Послушай минутку.

Не обращая внимания на его слова, Арчи побежал своей дорогой.

— Да подожди же! — крикнул мужчина. — Вернись. Хочу кое-что сказать тебе.

— Некогда мне, — откликнулся Арчи.

— Обещаю, это стоит пары минут твоего времени.

Арчи не очень понял, что ему предлагают, но сухой, резковатый тон незнакомца выдавал в нем принадлежность к аристократическому слою общества, и это заставило его остановиться — хотя бы для того, чтобы попытаться всучить яблоко без лишней беготни.

— Я все видел, — сказал мужчина. — Хам этот парень. Выпороть бы его публично…

— Не хотите купить яблоко, сэр? — Арчи потер яблоко о свою грязную рубашку и поднял на уровень глаз, предлагая полюбоваться.

— Ты в самом деле сирота?

— Да, сэр. Уже четыре года. — Он подкинул яблоко. — Посмотрите, сэр, это же замечательный фрукт! Вам понравится, сэр.

— Постой, парень. Мне нужна правда. Ты точно сирота? Это важно. — Видя, что мальчик колеблется, мужчина повторил: — Мне нужна правда. Так что?

Арчи покачал головой и смущенно признался:

— Нет, сэр. Я не совсем сирота. У меня мама есть.

— Я так и думал, — ответил мужчина. — Ты пока не уличный мошенник, хотя, без сомнения, им станешь. Держи! — Он сунул руку в жилетный карман, достал монету и кинул ее Арчи. — Это тебе за правду.

В мягком закатном свете монета блеснула золотом. Арчи ловко поймал ее. Он глянул на ладонь и чуть не поперхнулся. Ему только что дали золотой соверен — он иногда видел такие во сне.

Сжав монету, Арчи протянул яблоко.

— Это многовато, сэр, — сказал он. В горле пересохло. По правде говоря, он решил, что странный прохожий ошибся, сейчас он это поймет и заберет деньги обратно, да еще скажет, что Арчи — вор, и тогда его точно побьют, а то еще появится судебный пристав и его упекут в тюрьму. — Возьмите, сэр. — Онпротянул яблоко. — И вы ошиблись, сэр. Много дали.

— Никакой ошибки, — сказал мужчина, пристально глядя на него. — Оставь себе.

— Спасибо, сэр! — От полноты чувств Арчи не заметил, что кричит. Но монету тут же убрал в карман, с глаз долой.

Мужчина по-прежнему внимательно разглядывал его. Мальчишке было неуютно под этим взглядом.

— Что ты скажешь, если я предложу тебе работу?

— Не понял, сэр. — Арчи все еще протягивая свое яблоко.

— Работа, парень, работа и приличная зарплата. — Мужчина вдруг улыбнулся. — У тебя появится больше таких соверенов.

Арчи ошеломленно молчал.

— Ну так как? Мне бы пригодился такой находчивый парень, как ты. Согласен?

— Я же ничего не умею делать, — смущенно признался Арчи.

— Это не страшно. Знаешь Мальборо Хаус? Найдешь?

— Нет, сэр. — Арчи покачал головой.

— Ну, спросишь у кого-нибудь. Приходи ко мне завтра с утра, и мы поговорим о твоем будущем. — Он строго посмотрел на мальчика. — Ты слушай, что я говорю, парень. Тебе предстоит принять самое важное решение в жизни. Ты меня понял?

Арчи понял только про соверены, тем не менее кивнул.

— Значит, придешь ко мне в Мальборо-Хаус?

— Приду, сэр.

— Вот и замечательно. Ловлю тебя на слове. Когда придешь, скажи, что тебе назначил встречу Грэнвил Гауэр, — сказал мужчина, и взял наконец яблоко. — Ну что же, до завтра.

ГЛАВА 13, в которой празднуется невозможное рождение

Безмятежность разливалась по Этрурии волна за волной, как ласковый прибой бескрайнего океана блаженного спокойствия. Никогда еще Сяньли не чувствовала себя настолько умиротворенно. Хотя ребенок все еще не подавал признаков жизни, она перестала бояться худшего.

Уверенность Турмса в том, что все будет хорошо, послужила для Сяньли прекрасным укрепляющим средством. Обряд, проведенный королем с целью выяснить вероятную судьбу нерожденного ребенка, разогнал тучи рока и бедствий, которые клубились в ее сознании, и рассеял все сомнения. С той ночи изменилось вообще все; память о странном обряде она хранила как редкий и драгоценный дар.

Они стояли в портике храма перед небольшим каменным алтарем. Короля сопровождал жрец-гаруспик в синей мантии с высокой конической шляпой, похожей на царскую, именно он и должен был сделать предсказание. За церемонией пришли понаблюдать и несколько любопытных.

В последних лучах предзакатного солнца в храм внесли молодого ягненка с ногами, связанными золотым шнурком. Его уложили на жертвенник. После краткой молитвы Турмс, очень величественный в малиновой мантии и высокой шляпе, отороченной золотом, низко наклонился и поблагодарил животное за жизнь, приносимую в жертву. Затем он подозвал Артура и Сяньли к алтарю и велел возложить руки на ягненка. Достал обсидиановый нож и легким движением перерезал горло маленькому существу, почему-то лежавшему на алтаре совершенно неподвижно. Ягненок скончался так же тихо, как и лежал. Пока служители готовили тело жертвенного животного, Турмсу передали золотую чашу с небольшим количеством крови.

Турмс принял чашу, выпил и протянул ее Артуру и Сяньли. Каждый из них сделал по глотку. Турмс указал на живот Сяньли. Она обнажила часть своего округлившегося живота. Король-жрец окунул палец во все еще теплую кровь и начертил на ее животе маленький круг; снова окунул палец и дорисовал внутри круга крест, выдохнув при этом тайное слово.

Гаруспик подошел и, почтительно поклонившись королю, протянул ему золотое блюдо с внутренностями животного. Они обменялись несколькими тихими словами, после чего король объявил:

— Вы видели, животное отошло в мире и без страданий. Это хорошее предзнаменование. Печень и внутренности в прекрасном состоянии — это тоже хороший знак для нашего гадания. Сейчас мы изречем предсказание.

Он передал блюдо гадателю, который отнес его обратно к алтарю и внимательно изучил содержимое. Другие жрецы собрались вокруг и тоже склонились, изучая внутренности и пытаясь определить по ним будущее ребенка.

Стемнело. Зажгли факелы. Артур и Сяньли ждали, пока жрецы невнятно бормотали, обмениваясь соображениями. Продолжалось это гораздо дольше, чем ожидала Сяньли. Она с ужасом наблюдала, как один из жрецов взял обсидиановый нож и начал делить печень на куски, подвергая каждый срез тщательному исследованию.

Первые звезды уже зажглись на востоке, когда провидец в синем, наконец, повернулся и высказал свое мнение. Турмс слушал, склонив голову, время от времени кивал. Потом король поблагодарил его за работу и позвал слугу с кадильницей. Слуга раздул угли и бросил на них щепотку какого-то вещества. Из чаши повалил ароматный дым. Турмс совершил низкий поклон перед кадильницей и несколько раз вдохнул благовонный дым, а потом омыл в нем руки и закрыл лицо ладонями. В этом положении он замер.

Сяньли уже начала думать, что король заснул, когда Турмс открыл глаза и пронзительно посмотрел на нее. В глазах короля отражался блеск восходящей луны. Он промолвил особым голосом:

— Я видел жизненный свет твоего ребенка. Он сияющей серебряной нитью простирается далеко в будущее. Конца этой нити не видно, она уходит в бесформенную неопределенность. — Он улыбнулся. — По моему мнению, это означает долгую и наполненную смыслом жизнь того, кому скоро предстоит явиться в страну живых.

Артур сжал руку жены.

— Значит, с ребенком все в порядке, — полувопросительно выговорил он.

— Его рождение благословлено, и младенец будет процветать, — заверил друга король таким тоном, который не оставлял ни малейшего сомнения. — Я, Турмс Бессмертный, видел это.

— Благодарю тебя, о король, — выдохнула Сяньли. Из глаз женщины потекли слезы, страх, сковывавший ее в последние недели, ослабил хватку. — Спасибо!

— Я видел кое-что еще, — продолжил Турмс. — После рождения ребенка твое чрево закроется. У тебя больше не будет детей.

Артур опасливо бросил взгляд на жену, он не мог предположить, как она примет эту весть, но выражение ее лица не изменилось.

— Я понимаю, — пробормотала она, положив руку на живот. — Тем дороже мне будет этот…

Церемония близилась к завершению, но Сяньли мало что запомнила из того, что последовало за предсказанием. В ту ночь она спала на удивление спокойно, и на следующее утро поднялась совершенно умиротворенная. Дом еще спал. Стараясь никого не разбудить, она пошла по дорожке к храму и там, когда первые лучи солнца коснулись ступеней, преклонила колени и поблагодарила за жизнь своего будущего ребенка.

Теперь, когда начались родовые схватки, Сяньли вспомнила безмятежность того утра. Ее сердце трепетало, и она прижала руку к вздувшемуся животу. Совсем скоро — до того, как наступит еще один день, — она возьмет ребенка на руки. Переждав следующий приступ боли, она положила руку на плечо спящему мужу. Она не стала его трясти, позволив теплу своего тела разбудить его.

— Пора, — сказала она, когда он поднял голову с подушки рядом с ней.

Он резко сел.

— Сейчас?

— Скоро, — она улыбнулась. — Не сейчас. Полежи рядом со мной еще немного. — Он снова опустил голову и закрыл глаза; а она стала вспоминать тот день после церемонии, когда за ужином из жареных перепелов и зелени Турмс объявил:

— Мне было бы приятно, если бы ребенок родился здесь, в королевском дворце. — Прежде чем она или Артур успели ответить, король быстро добавил: — Прошло много времени с тех пор, как мой дом слышал детский плач. Если вы согласитесь, я сочту это за честь.

— После всего, что вы для нас сделали, это будет честь прежде всего для меня, — сказала Сяньли, с трудом подбирая слова на его языке. Король удивился и обрадовался. Жена друга впервые заговорила на этом наречии.

— Она училась, — подсказал Артур.

— Я впечатлен.

— Ты уже так много сделал для нас, — Артур посмотрел на короля. — Мы у тебя в долгу.

— Какие долги могут быть между друзьями?

Таким образом, беременность Сяньли завершалась в лучшем месте, которое она могла себе представить, под теплым ласковым солнцем, среди вкусной еды и приятной компании, в окружении дворцового великолепия. Будь она королевой, с ней и то не обращались бы так бережно. А уверенность в том, что роды пройдут успешно, делало ее и вовсе счастливой. Шли последние дни. Настало время рожать. Ну что же, она готова.

Даже спустя некоторое время, когда схватки стали особенно болезненными, видя вокруг себя опытных этрусских целителей, она знала, что все идет так, как должно быть. Это знание рождалось не умом, а душой, оно базировалось на уверенности, что сама судьба вела ее сюда, именно сюда, и именно сейчас. В Китае ее бабушка любила повторять, что нити жизни легко сплести, но трудно распутать. И Сяньли пребывала в убеждении, что это поистине так, поскольку Артур показал ей, что нити ее жизни сплетены мастерами ткацкого дела.

Артур первым увидел новорожденного.

— Молодец, Сяньли, — сказал он, сияя от гордости. — У нас сын.

— Да, сын, — с трудом прошептала она, борясь с головокружением от усталости. — Посмотри, разве он не самый красивый ребенок? — Сяньли откинула край пеленки и открыла маленькое красное личико с колючими черными волосиками, напоминающими блестящую шкуру медведя. Глаза младенца были плотно закрыты, а крошечные губки крепко сжаты, как будто ребенок намеревался поспать, невзирая на попытки познакомить его с этим странным новым миром.

— Он идеален, — пробормотал отец, наклонился и поцеловал жену. — Спасибо, — сказал он.

Она нашла его руку и сжала ее.

— Как мы назовем его? — спросил он, присев на край кровати и положив руку на крошечный комочек под одеялом.

Они так беспокоились на протяжении беременности — и даже предсказание Турмса не разогнало их страхи до конца, — что совершенно не озаботились выбором имени. Теперь следовало восполнить этот промах.

— Он твой сын, — сказала Сяньли, касаясь губами лба младенца. — Тебе выбирать, муж.

— Ладно, — согласился Артур. — У тебя есть какие-нибудь пожелания?

— Сын англичанина должен носить английское имя. Если тебе понравится, то и мне тоже.

Он смотрел на своего новорожденного сына, призывая вдохновение, но ничего в голову не приходило.

— Не знаю, — сконфуженно признался он. — Имен так много…

— Но ему-то нужно одно-единственное, — рассмеялась она.

— Тут надо подумать, — он потер небритую челюсть.

По обычаю этрусков, новорожденному следует давать имя только по истечении семи дней.

— Ребенок получает имя на восьмой день, — сказал Турмс Артуру. — Это древняя традиция. Восьмой день — самый благоприятный для того, чтобы дать имя, начать новое дело или отправиться в путешествие.

Артуру идея понравилась, так как она давала ему достаточно времени для размышлений. Однако сами размышления от этого легче не стали. Чего он только не делал: вспоминал всех своих предков по мужской линии, вообще всех, кого он мог вспомнить, живых или мертвых, — он старался решить, есть ли в ком-то те качества, которыми он мог бы восхищаться, чьи имена он мог бы позаимствовать и увековечить. Само по себе это упражнение оказалось полезным, однако не приблизило его к окончательному решению.

По прошествии четырех дней Сяньли спросила его, о чем он так глубоко задумался. Артур признался, что он составляет список, однако пока не выбрал. Он рассказал ей о словах Турмса и напомнил, что неделя еще не прошла. Она кивнула, но предупредила:

— Размышляй сколько хочешь, у тебя еще целых четыре дня в запасе.

Но даже четыре дня когда-нибудь кончаются.

— Король просил передать вам, что завтра утром на восходе солнца состоится церемония наречения имени, — сказал ему дворецкий. — Я вас разбужу в назначенное время.

— Да? — удивился Артур, пытаясь понять, куда делись отведенные дни. — Спасибо, Паша. Пожалуйста, передай королю, что мы будем готовы.

Ночь кончалась. Луна опускалась в Тирренское море, когда Артур и Сяньли шли по залитой лунным светом дорожке к маленькому храму у подножия холма. Сяньли несла на руках спящего младенца. Она в первый раз вышла на улицу после родов, движения доставляли удовольствие, как и мягкий ночной воздух, и вообще весь мир вокруг. Турмс несколько раз заходил проведать молодую мать и ребенка, но она хотела еще раз поблагодарить его за заботу.

Однако в храме короля не было. Там вообще никого не было. Их встретил только один молодой жрец и сообщил, что церемония наречения имени будет проходить не в храме.

— Я прошу вас следовать за мной, — сказал он. — Это не далеко. Однако если хотите, могу предложить ослика, он довезет.

— Я хочу пройтись пешком, — сказала Сяньли, когда Артур перевел ей слова жреца.

— Спасибо, мы пойдем пешком, — сказал Артур молодому человеку. — Веди.

Они направились к городу и вскоре подошли к небольшому каменному столбу, стоявшему сбоку от дороги. Послушник остановился и, повернувшись к ним, сказал:

— Вас ждут у царской гробницы. Это на священной дороге. — Указав на маленькую колонну, он смиренно предложил: — Вы должны омыться, прежде чем вступить на священный путь.

Возле колонны было выдолблено неглубокое углубление, заполненное водой. Молодой человек показал им символический жест, которым надлежало завершить омовение. Он был прост: следовало набрать воды, а затем провести руками по голове и по лицу.

— А теперь ребенка, — распорядился он, внимательно пронаблюдав за исполнением обряда.

Сяньли зачерпнула ладонями воды и, откинув непослушную прядь волос, смочила лоб ребенка и его скрюченные ручонки.

Послушник привел их на край небольшого ущелья, по дну которого бежал ручей. Однако Артур сразу заметил, что это не естественное русло, а рукотворное. В мягком туфе склона ущелья были вырублены ступени.

Лестница вела вниз между узкими стенами. Со дна ущелья уже не видно было поверхности, оставшейся позади. Внизу ступени перешли в коридор, достаточно широкий, чтобы по нему могли пройти две лошади рядом. Здесь горели факелы, установленные в кольцах, вделанных в каменные стены.

— Это священный путь, — сообщил послушник.

— Куда он ведет? — спросил Артур.

— Он соединяется с другими священными путями в других местах, — ответил служитель. — Таких много по всей земле.

Дальше они шли по коридору, погруженному во мрак, хотя в небе высоко над головой уже взошло солнце. Миновали замысловатый дверной проем, вырубленный в туфе; резные колонны поддерживали треугольный фронтон, на котором было скульптурное изображение мужчины в длинных одеждах, лежащего на низкой кушетке. На архитраве значилось имя. Каменные двери были запечатаны.

— Что это? — спросил Артур.

— Могила Ларса Вольсины, — ответил юноша, — короля нашего народа. Он правил много лет назад.

Они миновали еще один дверной проем в нише на противоположной стороне дороги, потом еще два; по мере того как они шли дальше, замысловатых ниш становилось все больше. Прошли несколько больших, величественно украшенных портиков со ступенями и колоннами; другие места отмечали простые столбы или арки, образующие каменные входы.

— Это все могилы? — удивился Артур. — Вот эти проемы?

— Да, здесь покоятся короли и знать.

Коридор плавно изгибался. За очередным поворотом они увидели впереди группу людей, стоявших перед вырубленной в скале гробницей; она была побольше остальных и богаче украшена искусной резьбой и каменными ступенями. В железной чаше на треноге горел огонь, а факелы, закрепленные по стенам, придавали туфу теплый красноватый оттенок. Возле ступеней возвышался каменный пьедестал, покрытый оранжевой тканью. Перед ним стоял король Турмс, а по обе стороны от него — женщины в длинных белых льняных платьях. Их волосы свободно падали на плечи. Одна держала золотую чашу, другая — обсидиановый нож.

— Добро пожаловать, друзья, — приветствовал их Турмс. — Этот обряд лучше всего проводить на священном пути в присутствии почтенных предков, — пояснил он. —Самое благоприятное место. — Король заметил скептическое выражение Артура и пояснил: — Тебе кажется странным, что празднование новой жизни происходит среди могил. Тем не менее, это, как и дорога, по которой вы пришли сюда, представляет собой жизненный путь. Все мы странники, и каждый из нас — путник на жизненном пути. Однажды мы расстанемся, как и должно. Усталое тело отдохнет. — Турмс повел рукой. — Но для тех, чей дух жив для целей творения, — продолжал он, — никакого конца нет. Для них смерть — всего лишь пауза, стоянка, где можно собраться с силами для новых и более великих путешествий. Друзья, мы созданы странниками. Я спрошу вас, какой истинный путешественник, прибывая на новое место, не хотел бы исследовать его, а потом пошел бы дальше, открывая все новые чудеса, новые пути, вдыхая воздух новой земли под новым небом.

Турмс Бессмертный, король-жрец Велатри, повернулся и сделал знак женщине с чашей. Она шагнула вперед и поставила чашу на покрытый тканью постамент.

— Тело, которое вы приносите мне в этот благоприятный час, однажды устанет и умрет, однако дух, вошедший в это тело, бессмертен и не умрет никогда. Знайте, друзья мои, мы — все мы — бессмертны. Дайте мне ребенка.

Сяньли, слушавшая слова Турмса в переводе Артура, осторожно передала своего новорожденного сына королю. Турмс поднял младенца над головой и передал его женщине, которая раньше держала чашу. Она споро распеленала младенца и снова отдала, на этот раз уже совершенно голым, королю. Тот некоторое время баюкал малыша на руках.

— На рассвете исчезают ночные звезды. День начинается, когда умирает ночь. Так и должно быть. — Турмс зачерпнул немного воды из чаши и смочил голову младенца. — Привет тебе, маленькая душа, пришедшая к нам в мир. — Голос короля стал мягким, как у матери. Он кивнул женщине с ножом и сказал: — Ты не будешь одинок, малыш. — Он быстро кольнул младенца острием ножа в подошву.

Сяньли подавила вздох, а ребенок удивленно пискнул от внезапной, мимолетной боли. На маленькой пятке выступила капля крови. Турмс стер ее указательным пальцем и поставил отметину на лбу младенца. Он трижды повторил этот жест, сначала пометив лоб Сяньли, затем лоб Артура и, наконец, свой собственный.

— Пусть этот знак напоминает, что ваша жизнь принадлежит не только вам — она общая и для ребенка, и для его родителей, и для тех, кто был до вас, и будет после. А еще она роднит вас с другими людьми, а их — с третьими. Таким образом, мы все являемся частью друг друга.

Младенец, которому стало холодно на утреннем воздухе, начал плакать. Звуки, которые он издавал, напоминали мяуканье котенка или любого другого детеныша. Король улыбнулся и вернул ребенка женщине. Она быстро запеленала младенца в мягкие складки и вернула королю. Турмс положил руку на голову младенца.

— Мы надеемся, что ты вырастешь сильным и добродетельным в духе и поступках, и независимо от того, длинна или коротка будет твоя дорога, она послужит на благо для вас и всех других людей. Учись хорошо, маленькая душа, пусть знания и мудрость, которые ты соберёшь на своем пути, укрепят и поддержат тебя в будущей жизни. — Турмс поднял глаза на Артура. — Под каким именем будет известен этот ребенок?

Артур готовился произнести: «Бенджамен» — это имя как-то отзывалось у него в душе, но вместо этого его губы сами собой выговорили: «Бенедикт».

Король кивнул. Взяв сжатый кулачок младенца в свои руки, он окунул крошечную ручонку в воду, а затем прижал этот маленький кулачок к его груди.

— Нарекаю тебя Бенедиктом.

Сяньли взглянула на мужа и одними губами спросила: «Бенедикт?»

Церемония завершилась, и Турмс вернул ребенка матери. Обе женщины снова взяли чашу и нож.

— Подожди, — сказал Артур. — Я хотел сказать: «Бенджамен».

Улыбка Турмса стала шире, он запрокинул голову и рассмеялся.

— И все же ты этого не сделал.

— Но… — хотел было возразить Артур.

— Нет, друг мой, готово, — сказал король. — И это правильно. Имя было выбрано для него. Все так, как должно быть.

Артур с сожалением пожал плечами. Все вернулись во дворец, где в честь поименованного младенца приготовили праздничную трапезу. Возвращаясь, им пришлось снова проделать путь мимо безмолвных гробниц. Они поднялись по ступеням, и достигли вершины как раз тогда, когда восходящее солнце выглянуло из-за горизонта, на мгновение ослепив их. Артуру казалось, что, проведя ночь в гробнице, он воскрес к новой жизни.

На обратном пути Сяньли прижалась к мужу.

— Почему Бенедикт? — спросила она. — Что это значит?

— Я не совсем уверен, — признался Артур. — Благословляющий или благословенный, ну, что-то в этом роде.

Сяньли улыбнулась и подняла младенца перед собой на вытянутых руках.

— Точно. Он — наше благословение, — решила она, и неловкость от ошибки Артура исчезла. В этот момент все в мире снова встало на свои места.

ГЛАВА 14, в которой говорится о том, что нельзя игнорировать истину

Нищий в компании нескольких тощих котов копошился среди слабо тлеющих куч мусора. Стервятник парил над головой, наматывая ленивые круги, зорко выискивая мертвое или умирающее. Неистовое солнце изо всех сил лупило по наковальне, роль которой в данный момент исполняла голова Кита, покрытая пропотевшим тюрбаном.

— Полцарства за соломенную шляпу, — пробормотал он, стараясь моргать пореже: глазные яблоки пересохли и, казалось, поскрипывали в глазницах.

Перед ним тянулась бесконечная аллея сфинксов с человеческими головами, конец аллеи терялся в мерцающем зное. Где-то в этом зыбком мираже лежали руины одного из древних чудес света: Великого Храма Амона. Кит знал, что где-то здесь, в конце аллеи должен найти человека, для встречи с которым пришел сюда вверх по реке. Прищурив глаза от яркого света, он шагал по аллее. Спустя всего минуту он пожалел, что не согласился на предложение Хефри нанять осла.

— Это же самоубийство какое-то, — пробормотал он себе под нос.

Чтобы отвлечься от жары, он попытался сообразить, зачем Вильгельмине так нужно, чтобы он встретился с этим человеком. Что такое знал этот Юнг, что могло бы им помочь? А еще его беспокоил вопрос, что Вильгельмина успела рассказать этому парню об их поисках, и, следовательно, что он мог рассказать ему. Вот это и надо выяснить в первую очередь, решил Кит.

После неторопливой прогулки на лодке по Нилу и короткой остановки, чтобы поторговаться за тюрбан, Кит и Хефри обменялись рукопожатием и расстались на ступенях отеля «Зимний дворец».

— Шукран, друг мой, — сказал Кит. — Если мне понадобится лодка, я поищу тебя.

— Да пребудет с тобой благословение Божье, Кит Ливингстон, — ответил молодой человек. — Прощай. — Он поспешил обратно к своему кузену, ждавшему в лодке.

Следуя указаниям Вильгельмины, Кит подошел к консьержу на стойке регистрации и попросил посылку, которая, несмотря на все его опасения, спокойно дожидалась его. Консьерж, крепкий египтянин в черном сюртуке и феске, исчез в своем закутке и через мгновение вернулся с пакетом. Он держал его в руке и с сомнением смотрел на Кита.

— Вы эту посылку ждете, сэр?

— Да, наверное.

Парень взвесил пакет на руке, но пока не собирался отдавать его Киту.

— Будьте добры… — Кит протянул руку.

— А вы не хотите мне что-нибудь передать?

— В общем-то, нет, — удивился Кит. — Ничего такого…

— Совсем ничего? — теперь уже удивился консьерж.

— Да нет у меня ничего! Мне ничего не дали…

— Ну, какой-нибудь скромный презент… — Он продолжал задумчиво рассматривать пакет.

— А-а! — догадался Кит. — Да, конечно…

Консьерж улыбнулся.

— Только вот денег у меня нет, — Кит для убедительности вывернул карманы. — Я был в пустыне. Так что прошу прощения.

Парень пожал плечами и передал ему небольшой пакет. Кит отошел от конторки и вскрыл пакет. Нечто размером и толщиной примерно со старую школьную тетрадь, было завернуто в коричневую бумагу и перевязано бечевкой; там, где красовался изящный бантик, торчала записка, адресованная ему. Содержание гласило: «Пакет не вскрывать. Отнести запечатанным и вручить доктору Томасу Юнгу на раскопках Карнакского храма недалеко от Луксора. Он на раскопе с поздней весны до ранней осени. Посылка послужит твоим рекомендательным письмом. Он будет знать, что делать. Запомни: НЕ ВСКРЫВАЙ ПАКЕТ. Совсем!»

Он перевернул пакет. С задней стороны обертка была скреплена сургучной печатью. Рядом с печатью виднелась приписка от руки: «ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ открывать пакет!»

— Да понял я, понял, — пробормотал Кит. — Не стану я открывать этот дурацкий пакет.

Засунув сверток под рубашку, он направился к старому храму. Когда он, наконец, добрался до разрушенных остатков ворот, он успел пропотеть несколько раз, пот почти мгновенно высыхал в сухом воздухе пустыни. Огромные блоки легендарных пилонов валялись на земле, хотя сохранившиеся части стен возвышались на высоту нескольких этажей. На многих фрагментах сохранилась древняя краска, и цвета горели в ярком свете. Через пустые ворота он мог видеть беспорядочные кучи щебня на открытом пространстве, поросшем низкими кустами акации, чахлыми пальмами и жесткой, низкорослой травой. Нищие облюбовали раздолбанные дверные проемы, а в тенях мелькали силуэты диких кошек.

Кит смахнул пот с лица, достал пакет и направился во двор храма, перелезая через груды щебня, бывшего некогда гигантскими колоннами. Некоторые еще стояли, словно подпирая ясное голубое небо. Нищие, конечно, сразу заметили Кита и окружили его почетным кольцом. Со всех сторон он видел беззубые рты и протянутые грязные ладони.

— Да, шукран, — сказал он со всей возможной твердостью и вежливостью.

— Сэр! Сэр! — позвал по-английски один из нищих. — Вам нужен проводник, сэр?

— Нет уж, спасибо. Сам доберусь. — Кит даже не посмотрел в сторону говорившего. Не хотел лишний раз обнадеживать его. — Все равно, спасибо.

— Может, вы кого-то ищите?

Кит все-таки поднял голову. Говорил морщинистый египтянин в очень грязном халате. Он стоял немного поодаль от назойливой стайки своих товарищей в лохмотьях. — Вы кого-то ищете, — повторил мужчина. — Мне так кажется.

— Да, — признал Кит, тут же пожалев о своем промахе. — Я ищу кое-кого, мне нужен один англичанин.

— Возможно, вы ищете доктора Томаса Юнга, — предположил нищий.

— Точно. Его, — подтвердил Кит, останавливаясь. — Ты его знаешь?

— Конечно, знаю, сэр. — Египтянин выкрикнул одно-единственное слово, и остальные нищие разом замолчали и безропотно разошлись. — Он тут, недалеко.

— Спасибо, — сказал Кит с облегчением. — Но я не хочу доставлять тебе хлопот. Просто скажи, где его искать.

Мужчина улыбнулся, сверкнув белыми зубами из спутанной бороды.

— Это не хлопоты. Пожалуйста, следуйте за мной.

Нищий был очень худ, но держался с большим достоинством, пробираясь по руинам, как будто храм был еще цел, легко ступая по камням босыми ногами. Кит плелся за ним, то и дело спотыкаясь о неровности, и думая о сокровищах, погребенных всего в нескольких футах под землей. Он смутно припомнил, что видел фотографии раскопок того, что в его дни называлось — или будет называться — храмовым комплексом Карнака —здания медового цвета, исписанные иероглифами. Рухнувшие остатки некогда великого храма однажды восстановят. Разбитые блоки займут свои места, резьбу подновят, стены и перемычки, обелиски и бесчисленные статуи богов и людей вернут из забытья и сделают доступными для туристов; они заполнят еще не построенные отели, по Нилу будут сновать взад-вперед лодки…

А пока — руины. Правда, в последнее время раскопки превратились в большой бизнес в стране фараонов. И лучше уж лес полуупавших колонн и разрушенных строений, многие из которых все еще сохранили свою первоначальную краску, подумал Кит, чем скопище людей в шортах и бейсболках. Сейчас здесь кроме нищих и бродячих собак никого. Нет ни одного прилавка с футболками, нет вездесущих реклам Coca-Cola. А из туристов — один Кит.

Проводник-нищий провел его по беспорядочному лабиринту разрухи, мимо примитивных стоянок скваттеров и куч мусора — очевидно, наваленных местными жителями — и по упавшим остаткам статуй могучего Рамсеса. Наконец они достигли небольшого квадратного здания, перед которой лежал упавший обелиск. В задней части постройки Кит заметил ветхий навес из дерева и брезента над большой дырой. Несколько человек в грязных синих калазирисах и черных тюрбанах стояли у края ямы, принимая корзины с песком и камнями, подававшиеся снизу.

— Вот человек, которого вы ищете, — сказал проводник.

Кит посмотрел на рабочих и подумал, что это, должно быть, какая-то ошибка, но в это время из дыры раздался голос. «Шукран! Шукран! На этом пока все!»

Из дыры показалась белая соломенная шляпа, а за ней усатое лицо покрасневшего мужчины. Он огляделся, заметил Кита, выбрался из ямы и протянул руку.

— Привет, соотечественник! Я Томас Юнг. Как дела?

Кит подошел и представился:

— Кит Ливингстон, сэр. Я в порядке, спасибо, сэр.

— Что-то вы плоховато выглядите, — заметил доктор Юнг. — Небольшой отдых в тени вам бы не повредил.

Доктор выбрался из ямы и стряхнул пыль со своего бежевого льняного костюма. Выпрямился и, уперев руки в бока, уставился на Кита через круглые очки в стальной оправе. Он производил впечатление сжатой пружины, казалось, энергия вот-вот хлынет из него через край. Под костюмом он носил белую рубашку и жилет из желтого шелка. На ногах тяжелые армейские сапоги. Доктор стоял, глядя на Кита как на призовую лошадь. Киту было неловко настолько, что он с трудом выдавил из себя:

— Если не ошибаюсь, у нас есть общие знакомые.

— Полагаю, да, — дружелюбно согласился Томас Юнг.

— Вильгельмина…

— Очень энергичная девушка, — кивнул доктор Юнг. — Весьма интересная особа. Знаете, такие волевые натуры встречаются не часто.

— Она такая, — неопределенно согласился Кит.

— Пойдемте, сэр, сегодня жарко. Что мы тут стоим, как парочка еху. {См. главу IX «Путешествий Гулливера» Джонатана Свифта. Еху в романе — концентрированный образ природы человека, не облагороженной духовностью.} У меня в палатке есть кувшин с лимонадом. Прекрасно освежает. Составите компанию?

— Да, с радостью, — ответил Кит, с трудом переходя к привычным для девятнадцатого века формам общения. — А то у меня внутри все пересохло.

— Халид! — громко позвал доктор Юнг. — Я пошел в палатку. Пусть рабочие отдохнут. Организуй им еду и что-нибудь попить. Продолжим в обычное время. Сделаешь, и подходи к нам.

Слуга поклонился, а затем, повернувшись, хлопнул в ладоши, привлекая внимание. Когда рабочие ушли, Кит заметил:

— Вы меня ждали?

— Да, — ответил доктор, направляясь к палатке, стоявшей в скудной тени двух пальм-близнецов. — Каждый день в это время я посылал слугу искать вас. Мне казалось, что если вы появитесь, то непременно утром. А то потом слишком жарко. Сейчас еще рано, а уже жара стоит, как летом. — Он подошел ко входу в палатку и откинул полог. — Этак мне придется останавливать раскопки. А это жаль.

Кит нырнул под полог и оказался в просторном, хорошо проветриваемом помещении. Две стороны были завешены прозрачной тканью; периодически входил слуга и брызгал на занавесы водой, используя оливковую ветвь и деревянное ведро — примитивный, но удивительно эффективный способ кондиционирования воздуха. Спасение от жары и палящего солнца вызвало у Кита облегченный вздох.

Пространство палатки, вернее, большого шатра, было поделено надвое: рабочее место с письменным столом и лампой, тремя раскладными стульями и плетеным диваном и спальное место с раскладушкой под пологом. Посреди стояла ширма, сплетенная из пальмовых листьев. Слегка неровный пол покрывали тяжелые египетские ковры, уложенные один на другой. Кит решил, что это удобное временное пристанище опытного путешественника, хорошо знающего местные условия. Лишним доказательством стало мокрое полотенце, добытое доктором из закрытого таза с водой.

— Повесьте на шею, — сказал он, передавая полотенце Киту. Себе он взял другое и накинул на затылок. Кит последовал его примеру и сразу почувствовал себя лучше.

Рядом со столом на треноге стоял большой медный поднос с расписным глиняным кувшином и несколькими перевернутыми стаканами. Тут же пребывала миска с миндалем, к которой и потянулся Томас Юнг.

— Вот, мой добрый друг, угощайтесь, — сказал он, протягивая миску.

Кит взял несколько сильно соленых миндальных орехов и бросил их в рот; его хозяин сделал то же самое.

— В эту жару организму нужна соль. Предотвращает перегрев. — Вернув миску на поднос, он жестом указал Киту на стул. — Садитесь, мистер Ливингстон. Отдохнем немного и поговорим.

Кит опустился на брезентовый стул и взял стакан бледно-желтой жидкости. Он был прохладным, от него исходил резкий запах лимона. Юнг устроился в кресле за письменным столом и сидел, поглядывая на гостя поверх беспорядочной груды бумаг и рисовальных принадлежностей. Кит пил лимонад. Он решил ждать, пока хозяин начнет разговор.

— Осмелюсь поинтересоваться, нет ли у вас чего-нибудь для меня? — наконец спросил доктор Юнг.

— Есть, конечно, — ответил Кит. Он поставил свой полупустой стакан на поднос, расстегнул рубашку и достал пакет, который забрал из отеля. — Мне было приказано доставить это вам нераспечатанным. Как видите, я выполнил эти инструкции. — Он встал и церемонно положил пакет на стол перед хозяином. — Я рад передать это на ваше попечение.

Томас не сделал даже попытки взять пакет, а просто сидел, сложив руки и вопросительно глядя на него.

— Вы знаете, что там внутри?

— Нет, сэр, не знаю, — признался Кит. — Мне не сказали. А вы знаете?

— Догадываюсь. — Доктор Юнг поднял глаза на Кита, а затем осмотрел пакет. — Если это то, что я думаю… — пробормотал он.

Кит ждал. Археолог по-прежнему не касался пакета. Он просто сидел и смотрел на него.

— Доктор Юнг, что-нибудь не в порядке? — спросил Кит через мгновение.

— Если это то, что мне обещали, история изменится. — Он взглянул на Кита. Его круглые очки мягко блеснули. — Вы ведь не догадываетесь об этом, не так ли? Но мир все равно изменится.

— Наверное, вы правы. — Кит кивнул. Он мог подождать еще немного.

Снаружи взревел осел. Словно пробужденный этим звуком, доктор резко вдохнул и придвинул пакет к себе. Он взял его и покачал на руке, как человек, пытающийся отсрочить поступок, о котором впоследствии придется пожалеть. Кит гадал, что такое Вильгельмина могла положить в пакет?

— Ладно. Что должно быть сделано, то надо сделать, — вздохнул доктор Юнг и дрожащими пальцами развязал бечевку и снял бумажную обертку. Внутри обнаружились страницы, казалось, вырванные из книги — ничего такого, что на взгляд Кита могло бы потрясти мир.

Хозяин рассмотрел монету, выпавшую из пакета, отложил ее в сторону и начал изучать напечатанные страницы. Еще в пакете лежало письмо, написанное рукой Мины и адресованное Кристоферу «Киту» Ливингстону, «при встрече с доктором Томасом Юнгом». Белый конверт был запечатан и проштампован, но марка не погашена. Юнг положил письмо перед собой на стол.

— Одного этого было бы достаточно, — пробормотал он.

— Сэр? — не понял Кит.

— Вот, — сказал доктор Юнг, постукивая пальцем по простой почтовой марке с профилем молодой королевы Виктории достоинством в «один пенни», как значилось внизу — обычная марка, ничем не примечательная с точки зрения Кита.

— Вы имеете в виду марку, да?

— Эту «марку», как вы ее называете, — Юнг коснулся ее пальцем, — не видел ни один человек в мире. Тем более — я.

— Позвольте, — сказал Кит, протянув руку к письму. — Я вижу, оно мне адресовано.

— Конечно, конечно, — кивнул доктор. — Открывайте скорее.

Кит сунул палец под клапан и вытащил лист простой белой бумаги, на котором было написано: «Кит, если ты читаешь это, значит, ты встретил доктора Томаса Юнга — последнего человека в мире, который знает всё. Доверяй ему, даже если речь идет о твоей жизни. Всегда твоя, Мина.» А больше там ничего не было.

Тем временем доктор опять взял монету и вертел ее с недоуменным выражением. Кит подумал, что для него такое выражение несвойственно. Вообще-то, это был самый обычный шиллинг. Доктор предал монету Киту. На аверсе серебряной монеты, как и следовало ожидать, был отчеканен профиль королевы Виктории, а на реверсе — корона с простой надписью «один шиллинг» под ней. Внизу значилась дата: 1835 год.

— Вам когда-нибудь приходилось видеть нечто подобное? — спросил Томас Юнг.

— Разумеется, — ответил Кит, возвращая шиллинг. — Много раз.

Джентльмен просто кивнул и положил монету рядом с письмом. Потом взял вырезку из газеты и опять посмотрел на Кита. — А в Кью-Гарденс вам приходилось бывать? {Королевские ботанические сады в Лондоне. Содержат крупнейшую в мире коллекцию живых растений, собранную на территории огромного и очень красивого парка. Сады занимают территорию в 121 га и входят в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО.}

— Раз или два, — ответил Кит. — Там красиво. Люди ходят туда на пикники и просто чтобы посмотреть на растения.

Доктор отложил вырезку и, положив руку на отпечатанные страницы, вырванные из книги, сказал:

— Ну что же… последнее испытание.

Кит не знал, что сказать на это и промолчал.

— Если я не ошибаюсь, наша общая знакомая предоставила неопровержимые доказательства того, что какими бы невероятными не были ее утверждения, они являются правдой. — Он взял листы и протянул их Киту. — Вас не затруднит прочитать это мне?

Приняв бумаги, Кит быстро осмотрел их с обеих сторон. У него в руках оказался титульный лист, вырванный явно наспех, с названием книги.

— Вы хотите, чтобы я это прочитал? — решил уточнить Кит.

— Пожалуйста, — ответил Томас Юнг, снимая очки и закрывая глаза.

Кит откашлялся и начал читать: «Курс лекций по естественной философии и механическим искусствам Томаса Юнга, доктора медицины. Новое издание со ссылками и примечаниями преподобного П. Келланда, Массачусетс, FRS. Лондон и Эдинбург. Отпечатано для Тейлора и Уолтона, Аппер-Гауэр-стрит. 1845 г.».

Кит встревоженно поглядел на доктора. Тот сидел неподвижно, по-прежнему закрыв глаза. Кит перевернул страницу и продолжил чтение: «Занявшись подготовкой курса лекций по натурфилософии для чтения в театре Королевского института, я подумал, что план книги требует чего-то большего, чем просто компиляция известных к настоящему времени работ, и что я должен собрать в систему все, что касается принципов механических наук, способствующих улучшению искусств и служащих всемерному улучшению жизни».

Он остановился перевести дух и подождал. Доктор Юнг кивнул, и Кит продолжил: «Я также подумал, что при чтении лекций лучше всего записывать, насколько это возможно, все, что требовалось сказать по каждому предмету, и что даже когда нужно провести эксперимент, лучше всего тщательно описать его и повторить описание во время демонстрации. Запись лекций должна быть ясно изложена на языке, максимально приспособленном для пониманию самой широкой аудитории».

Доктор издал странное мычание, и Кит замолчал. Томас Юнг сидел неподвижно, как сфинкс, и внешне был совершенно спокоен. Единственным признаком внутреннего напряжения оставались крепко стиснутые руки с побелевшими костяшками пальцев.

— Мне продолжать? — спросил Кит, и его голос перебил напряженную задумчивость человека за столом. — С вами все нормально?

— Нет, — выдохнул доктор. — Все, наоборот, ненормально. — Он открыл глаза и посмотрел на Кита с каким-то отчаянием. — Вы сейчас читали из моей книги. Это прислала ваша Вильгельмина в доказательство своих слов.

— Ну да, я так понимаю, что она хотела…

— Беда в том, — не обращая внимания на слова Кита, продолжил доктор, — что эта книга еще не издана. На самом деле, она даже не написана.

Вот теперь Кит понял состояние собеседника.

— О, — сказал он, пытаясь голосом выразить сочувствие. — Я понимаю…

Глаза доктора Юнга блеснули.

— Вы? Понимаете? — спросил он. — Да вы и половины не видите, сэр! Это… — Он выхватил страницу из рук Кита. — Этот клочок бумаги приходит ко мне из другого мира, из будущего, причем, будущего даже не моего мира, а того, где все, о чем я думал, уже произошло, где я умер и похоронен, и всё, что я вижу вокруг, всё это уже было где-то и когда-то. — Доктор помотал головой. — Вы еще не поняли? Время вышло из строя, а реальность всего лишь иллюзия. Все, во что я верил в мире, — мираж, химера, фантазия. Моя работа, моя наука… все бесполезно. И как мне теперь жить после всего этого?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Дневные заботы

ГЛАВА 15. Начало ученичества

Сяньли опустила руку в торбу на поясе, набрала полную горсть сухих, треснувших кукурузных зерен, и широким жестом разбросала зерно. Куры бросились к ней со всех ног, громко кудахча, и принялись клевать угощение. Она смотрела, как их головы ходят вниз-вверх. От этой простой работы она получала истинное удовольствие, вспоминая, что и ее мать, и ее бабушка всю жизнь занимались этим делом. Простая работа связывала ее с прошлыми, настоящими и грядущими поколениями, именно это ей нравилось.

— Я так и подумал, что найду тебя здесь, — сказал Артур с легким упреком в голосе.

Она улыбнулась, когда он встал рядом с ней.

— Есть же слуги, чтобы кур кормить. А ты — хозяйка дома, тебе это занятие не подобает.

— Но мне нравится. — Она бросила еще одну горсть курам. — И им тоже нравится.

Он поймал ее запястье, когда она опять полезла в торбу.

— Твои руки, любовь моя, — сказал он, поднимая к глазам ее ладонь. — Они огрубели. Ты слишком много работаешь.

— Я делаю то, что мне нравится, муж, — возразила она. — Ты хочешь лишить меня этого?

Он поцеловал ее ладонь и отпустил.

— Ладно. Завтра начнем, — сказал он через мгновение. Сяньли вздрогнула. — Я больше не могу откладывать.

— Но ему всего шесть лет, — просительно сказала Сяньли. Ее лицо омрачилось, а губы сложились в скорбном выражении.

— Он достаточно взрослый. — Артур ждал, наблюдая, как куры ищут закатившиеся зерна. — Мы всегда знали, что этот день наступит. Ему пора начинать учиться.

— Но он же ребенок, — уже соглашаясь, сказала она.

— Мальчик должен учиться. — Артур говорил непреклонным тоном. — Его надо учить.

Сяньли повернулась и бросила курам последнюю горсть зерна.

— Он же не один пойдет, — примирительно произнес Артур. — Ты же не думаешь, что я позволю ему причинить вред?

Она нахмурилась.

— Сяньли, — мягко сказал Артур. — Время пришло.

Она вздохнула и склонила голову,подчиняясь его решению.

Чтобы успокоить жену, он добавил:

— Кроме того, у него должен быть некоторый опыт к тому времени, когда мы отвезем его в Макао, к твоему отцу и сестре.

— Ты прав, муж. Я слишком беспокоюсь. Но если что-нибудь случится с…

Артур прервал ее прежде, чем она успела закончить мысль.

— Да, да, я знаю.

Вернувшись в Англию, Сяньли взяла на себя управление небольшим хозяйством, принадлежавшим семье Артура больше сотни лет. Здесь, в сельской местности Котсуолда, она смогла полностью посвятила себя семье и сумела обеспечить Артуру и маленькому Бенедикту вполне сносную жизнь вдали от осуждающих взглядов городских краснобаев, считавших ее представителем низшей расы. Для сельских жителей Оксфордшира Сяньли была любопытной экзотической новинкой, чье присутствие разнообразило их унылое существование. Когда соседи узнали ее получше, они спокойно приняли ее за свою, перенеся и на Сяньли уважительное отношение к учености и манерам мужа, особенно если учесть его довольно высокий статус «сквайра», а Бенедикт, которого местные жители тут же переименовали в Бена, стал «молодым сквайром». Мальчик был в семье единственной гордостью и радостью, тем более что и Сяньли, и Артур знали, что другого ребенка у них не будет.

Позже Артур, укладывая маленького Бенедикта в постель, сообщил ему новость.

— Завтра мы отправляемся в путешествие.

Бен взволнованно взглянул на него.

— Мы в город поедем?

— Нет, — покачал головой отец. — Ни в Банбери, ни в Уитни, ни даже в Оксфорд. Мы отправимся далеко-далеко от Англии.

— В Китай! — черноволосый малыш подскочил на постели.

— Нет, пока не в Китай. Это в другой раз. Дорога туда трудна, тебе надо подрасти.

— Куда же тогда мы поедем?

— В Египет.

— Египет?

— Именно. Помнишь, я рассказывал тебе о моем друге Анене, который живет в Египте?

Мальчик кивнул.

— Вот и нанесем ему визит.

— И я с тобой?

— Да, — заверил его отец. — На этот раз ты пойдешь со мной. Тебе предстоит многому научиться, так что пора начинать уроки.

Мальчик снова сел в постели и захлопал в ладоши. Отец уложил его обратно.

— Отправимся на рассвете, ты должен отдохнуть. Теперь помолись и задуй свечу. Утро наступит скоро.

Утром Артур застал сына уже проснувшимся и даже одетым. На нем была рубашка со шнуровкой и туфли с пряжками.

— Ты у меня прямо настоящий путешественник, — сказал Артур. — Ты вообще спал прошлой ночью?

Бен кивнул.

— Нам уже пора?

— Можем отправляться, — ответил отец. — Карета готова. Позавтракаем в дороге. Не беспокойся, Тимоти без нас не уедет. — Он заправил мальчику рубашку и подтянул ремень. — А теперь беги и поцелуй маму на прощание. Потом наденешь плащ. Я буду ждать тебя во дворе.

Бен побежал вниз, Артур последовал за ним, по дороге прихватив плащ и шляпу. Сяньли ждала их во дворе с припасами на дорогу. Артур поцеловал жену и сжал обе ее руки в своих. — Не бойся, я позабочусь о нем.

— Конечно, позаботишься, — сказала она, вымученно улыбаясь.

Еще не рассвело, когда карета отъехала и закачалась на мягких рессорах по холмам и долинам Котсуолдса. Их ферма стояла на окраине деревни Мач-Милфорд, совсем недалеко от главной дороги, соединявшей близлежащие города и деревушки. Управляющий Тимоти выехал на дорогу с глубокими колеями, и перестал понукать лошадей, сосредоточившись на ямах, в которых карета могла легко поломать ось. Артур заглянул в сумку, приготовленную для них Сяньли, и передал сыну кусок ячменного пирога. Себе он взял второй кусок и откинулся на спинку сиденья.

— Папа, — задумчиво проговорил маленький Бенедикт, — мы увидим Бога?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты же сам сказал, что мы прыгнем за облака и звезды в новое место, — сказал сын, откусывая кусок пирога. Он немного пожевал и заметил: — Бог ведь там живет? Значит, мы сможем его увидеть?

Артур вспомнил предыдущий разговор с сыном после возвращения из очередного своего путешествия. Бенедикт, которому тогда было всего четыре года, спросил, где он был, и Артур беззаботно ответил ему, что он был в месте за облаками и звездами. Мальчик вполне по-детски решил, что это еще один способ передвижения людей, когда они собираются отправиться в дальние страны.

— Пусть тебя не удивляет, что Бога нельзя увидеть даже среди звезд, — ответил Артур.

— А почему?

— Потому что он дух, а духи незримы. Никто не может видеть Бога.

— Да, викарий де Гиффтли знает, — важно заметил Бен. — Он все время разговаривает с Богом.

— Знаешь, что-то мне сомнительно, — усмехнулся отец. — Может, и говорит, но глазами точно не видит.

— Викарий говорил, что если вы видите Иисуса, то вы видите Бога, — возразил Бен. — А ведь Иисуса многие видели.

— Верно. Только это давно было. — Артуру нравились неспешные беседы с сыном. Бывало, что в ходе этих разговоров он пересматривал собственные представления о Вселенной и ее весьма странном устройстве. — Вот мы пойдем с тобой по силовым линиям, и увидим людей из других времен. Человек, которого мы собираемся навестить, — Анен, помнишь, я рассказывал о нем? — жил очень давно.

— Так мы его увидим?

— Анена?

— Нет, Иисуса. Мы его увидим?

— Нет, его мы не увидим.

— Почему?

— Хотя бы потому, что Иисус жил совсем в другом месте и в другое время. Туда мы пока не собираемся.

Он смотрел, как его сын размышляет над ответом, и думал о том, что дальше лучше бы промолчать. Он давно задумал отыскать лей-линию, которая могла бы привести его к Святой Земле во времена Христа. Пока не нашел, однако знал, что где-то она обязательно есть. Артур удовлетворился мыслью, что его неустанное картографирование духовного космоса в конце концов позволит ему определить ее местонахождение. Именно поэтому он добросовестно записывал свои пути на собственной коже с помощью татуировок, именно это позволяло ему совершенствовать навыки передвижения в эфирном пространстве-времени. Он смотрел, как его сын ест пирог. В один прекрасный день он поделится с Бенедиктом значением странных рун, покрывающих его тело, и тем, как их читать — секретом, известным только одному человеку на земле, кроме него: его любимой жене Сяньли.

— А мы долго будем ехать?

— В Египет? — рассеянно переспросил Артур. — Нет. Недолго. Как я уже говорил, перемещение происходит мгновенно. А вот дорога к тому месту, откуда можно прыгнуть, может занять немало времени. К счастью, точка, нужная нам для этого путешествия, находится недалеко от нашей фермы.

— Черная Хмарь, — спокойно сказал Бен, запихивая в рот остатки пирога.

— Верно. — Артур внимательно посмотрел на сына. — Откуда ты знаешь?

— Я слышал, как вы с мамой разговаривали, — сказал Бен. — Можно мне еще кусочек пирога?

— Потом. Вот, съешь пока сыр с яйцом. — Артур порылся в сумке и добыл кусок сыра, завернутый в муслиновую тряпочку, и пару крутых яиц. Он предложил одно яйцо сыну и взял себе второе. Постучал по подоконнику кареты и начал чистить, выбрасывая скорлупу в окно.

Они поговорили о том, что увидят в Египте, и о том, как должны вести себя лей-путешественники.

— Главное — с уважением относиться к людям, которых встречаем. Это их мир, а мы гости. Никогда не делай ничего, чтобы привлекать к себе внимание. Мы стараемся быть хорошими гостями. Следим за своими манерами. — Он посмотрел на мальчика. — Обещай мне, что всегда будешь следить за своими манерами, сынок.

— Обещаю, папа.

— Хорошо, — сказал Артур. — Теперь выгляни в окно. Отсюда уже видно Черную Хмарь.

Громадное сооружение каменного века нависало над местностью зловещей тенью. Это было сакральное место для своих создателей. Утренний туман окутывал широкое подножие и клубился над извилистой тропой, ведущей вверх по крутому склону к странно плоской вершине. Три тролля — троица огромных старых дубов, охраняющих вершину, — выделялись на фоне предрассветного неба. Черная Хмарь все еще внушала Артуру неприятные чувства, хотя он прекрасно знал это место. Что за силы заключались в недрах холма? Он подозревал, что прикоснулся лишь к верхнему слою многообразия здешних энергий.

Тимоти остановил карету у западного склона кургана и подождал, пока пассажиры выберутся наружу. Передал Артуру кожаную сумку, без которой тот не отправлялся ни в одно путешествие, и сказал:

— Сэр, я подожду, пока вы не уйдете. Хочу убедиться, что никто вам не помешает, если вы понимаете, о чем я.

— Спасибо, Тимоти, — ответил Артур. Он протянул руку Бенедикту. — Готов, сынок?

Мальчик отдернул руку.

— Нет.

— Нам пора, сынок.

— Я туда не пойду. — Бенедикт скрестил руки на груди, злобно глядя на огромный конус Черной Хмари, возвышающийся перед ними.

— Почему? — опешил Артур. — Мы же именно сюда ехали.

— Не хочу.

— Это вовсе не страшно, — заверил его Артур.

— А я боюсь.

— Но чего?

— Я троллей не люблю.

— Ах, это! — рассмеялся Артур. — Они не тролли. Это деревья, самые обычные деревья. Их просто так называют. А теперь хватит разговоров, пора идти.

— Извините, что прерываю, сэр, — сказал Тимоти и кивнул на восток. — Солнце встает.

— Все, парень, время вышло. Тебе надо собраться, — твердо сказал Артур. — Возьми меня за руку и пойдем. Я буду рядом. Бояться нечего.

Двое пошли по извилистой тропе к вершине. Артур быстро нашел камень, заложенный им несколько лет назад, чтобы отметить местонахождение основного выхода энергии. Поставил сына перед собой, он сказал:

— Положи одну руку мне на пояс. — Мальчик выполнил указание и ухватился за широкий кожаный ремень отца; другой рукой он крепко сжимал руку Артура. — Вот так. Все верно. Теперь, что бы ни случилось, не отпускай. Помнишь, я говорил тебе о ветре и дожде?

— Помню — ветер будет кричать, а дождь больно жалить. И я почувствую удар.

— Да, удар, — удивился Артур. — Кто тебе сказал?

— Мама.

— Да, она правильно говорит. Это похоже на удар, как при небольшом прыжке. Но ты не волнуйся. Не упадешь. Я ж буду с тобой, я тебя поймаю.

— А меня не будет тошнить?

— Да, это может случиться, — кивнул отец, перекидывая сумку через плечо. — Но если будешь делать так, как я тебе говорю, беспокоиться не о чем. Стошнит, зато потом станет легче.

Крепко сжав руку сына, Артур поднял другую руку. Он почувствовал знакомое мерцание силового поля на своей коже; волосы на руках и на затылке встали дыбом. Воздух потрескивал, вокруг них сгустился туман. Ветер взвыл, словно спускаясь с далеких, промытых метелью высот.

— Ждем! — крикнул Артур, стараясь быть громче бурлящего водоворота сил, клубящихся вокруг. Он крепче сжал руку мальчика. — Готов? Вот так!

Вершина холма потускнела, дождь хлестал наотмашь. Артур почувствовал, как его ноги оторвались от камня, но только на мгновение — под ногами снова была твердая земля. Новая земля.

Сделано.

Завывание ветра стихло, дождь внезапно прекратился. Туман рассеялся. Холм исчез, исчезли тролли, серое английское небо сменилось мягким теплом ярко-голубого и золотого пустынного утра. Они стояли в центре аллеи сфинксов. Бенедикт широко раскрытыми глазами смотрел на длинный двойной ряд статуй, на пустыню и голые каменные холмы за ними.

Он вскрикнул от восторга и бросился вперед, но тут же вспомнил слова отца и остановился. Мальчика ничуть не тошнило, наоборот, он явно наслаждался диким, сбивающим с толку прыжком через измерения. Для Артура это было нечто новое. Он тут же подумал, что до определенного возраста путешественнику удается избежать неприятных последствий перехода, а может, он и потом не будет их испытывать. Самому ему потребовалось совершить немало переходов, прежде чем он, наконец, привык настолько, что мелкие неудобства перестали его беспокоить.

— Давай еще! — в восторге закричал Бен, полностью забыв о своих прежних беспокойствах.

— Да, потом обязательно повторим, — пообещал отец. — А сейчас мы собираемся навестить Анена.

— Это правда Египет? Жарко!

— Ты прав. Очень жарко. — Артур порылся в сумке и достал две легкие льняные накидки. Из одной он споро смастерил тюрбан сыну, а из второй — себе. — Вот. Так лучше. — Он протянул руку. — Пойдем. Надо идти, пока не стало слишком жарко. А когда доберемся, Анен даст нам чего-нибудь холодненького попить.

ГЛАВА 16, в которой приглаживаются взъерошенные перья

Энгелберт сложенным краем фартука ухватил горячий противень и достал из духовки свежую партию кексов. Он повернулся и закрыл дверцу духовки пяткой — движение одновременно ловкое и чудное, оно никогда не переставало забавлять Вильгельмину. Пекарь снял мягкую шляпу, вытер лицо тыльной стороной ладони и, взглянув вверх, заметил, что она наблюдает за ним.

Этцель улыбнулся, его пухлое херувимское лицо раскраснелось от жары.

— Вот, дорогая, это пока лучшее, что у меня получилось, — сказал он, ставя противень на стол. — Нашим людям они понравятся. — Он в последнее время избегал слово «клиенты», предпочитая говорить о населении Великой Империи как «о наших людях», словно они приходились ему соотечественниками или членами семьи.

— Пахнет великолепно, — заверила она его. — Ты удивительно быстро освоил новые рецепты.

— Jawhohl! — согласился он, его широкое добродушное лицо просияло. — У тебя такие замечательные идеи, Мина.

Познакомить Прагу семнадцатого века с выпечкой века двадцать первого было идеей Вильгельмины, но противни и реализация ее рецептов оставались исключительно делом рук Энгелберта. С момента открытия кофейни немецкий пекарь становился все искуснее, его уверенность в себе росла, а мастерство заслуженно вознаграждалось успехом. Кофейня приносила стабильную прибыль, вполне достаточную, чтобы нанять восьмерых помощников: три официанта в зеленых ливреях; два помощника пекаря, которые вполне справлялись с обжаркой бобов, замешивали тесто и готовили начинку для выпечки; еще один помощник, следивший за заготовкой топлива, печами и прочими делами; посудомойка и уборщик. С того момента, как ставни открывались на рассвете, и до тех пор, пока они снова не закрывались в сумерках, в Grand Imperial Kaffeehaus кипела работа.

Вильгельмина приняла на себя обязанности главного надзирателя, твердой рукой, но без перегибов, контролируя их совместное предприятие. А еще у нее оставалось время на тайную страсть: исследование лей-линий. После того первого успешного путешествия она предприняла еще три попытки, используя прибор Берли, и в результате обнаружила две новые лей-линии: одна вела в засушливую пустыню со скалами и кактусами, а другая — в унылую степь, продуваемую ветром. Она наведалась в уже разведанное место, найденное в первый заход. Она еще не знала, как оно называется и какое там время, но ее опыт лей-путешественника рос. Она училась работать с отдельными линиями. Карта ее лей-маршрутов состояла пока всего из нескольких пунктов, но она уже думала, как откалибровать свои перемещения, а также о связанных с новой деятельностью проблемах. Например, ее интересовало, что будет, если совершить «двойной крест» — использовать две силовые линии, ведущие в разных направлениях, чтобы попасть в третье? Пока она не знала, но тем не менее с увлечением думала о такой возможности. Как только она освоится, она обязательно попробует.

Изредка она подумывала, не вернуться ли ей домой, в Лондон хотя бы для того, чтобы успокоить знакомых, наверняка взволнованных ее исчезновением, и закончить кое-какие дела. Однако для этого пришлось бы вернуться к той лей-линии, с помощью которой она сюда попала, а это — несколько дней пути от Праги. Ради сталь незначительных результатов не стоило предпринимать такие усилия. Кроме того, она вовсе не была уверена, что сможет вернуться в тот же Лондон, который покинула. Что, если она ошибется со временем? Какие гарантии, что она вернется именно в двадцать первый век?

По правде говоря, она не очень-то горевала о своей прошлой каторжной жизни там — а уж теперь, когда появилась возможность исследовать многомерную вселенную с ее бесконечными мирами, тем более. Чем было по сравнению с такой ослепительной перспективой возвращение в свою квартиру? Ради чего? Чтобы изучить груду бесполезной почты, сваленную на коврике у двери?

Правда, было кое-что, не дававшее Вильгельмине покоя. Шоколад, например.

Вильгельмина всегда помнила, что мысль о кофе пришла ей в голову совершенно случайно. А все прочее — следствие этого счастливого стечения обстоятельств. Сейчас она не только совладелец первой кофейни в Богемии, но и партнер все более успешной судоходной компании, поставлявшей кофейные зерна. В последнее время она начала подумывать об импорте бобов другого сорта: какао. Оставалось только убедить герра Арностови, ее главного партнера, расширить их импортный бизнес, включив в него сахар и какао-бобы, и если это пойдет, ее будущее будет обеспечено. Ведь если у нее будут эти два компонента, она сможет делать шоколад, лакомство, пока не известное в этой Европе. Основная проблема — заполучить сырье, но для этого придется заключать договора с испанской судоходной компанией. Сложно, но попробовать стоит. Когда она думала о плюсах такой сделки, самые скромные оценки давали астрономические суммы. Что там говорить — это был прямой путь к богатству. А если ей больше не придется зарабатывать себе на жизнь, она сможет путешествовать и исследовать разные миры. Если, конечно, у нее будет шоколад.

Эти мысли занимали ее и теперь, когда она перекладывала свежеиспеченные кексы на решетку, чтобы остывали. Она как раз закончила этим заниматься, когда в кофейне появился ее знакомец из императорского дома. Помощник главного алхимика императора был одет в свою обычную зеленую мантию с пурпурной накидкой и отделкой из лисы, а его шляпа формой напоминала свернутый мешок с полями. Он сел за свой излюбленный столик в дальнем углу кофейни и сложил руки перед собой. Почти сразу одна из служанок приняла у него заказ, а Вильгельмина, положив на тарелку новое изделие, отправилась к его столу.

— Приветствую вас, mein Herr, — сказала она, присаживаясь на край стула рядом с ним. — Вот, хочу, чтобы вы сняли пробу. — Она придвинула к нему тарелку. — Это наша новинка, такого в Праге раньше никто не делал.

— Grüss Gott, {Здравствуйте (нем.)} фройляйн Вильгельмина. — Он слабо улыбнулся ей, снял шляпу и склонил голову в вежливом поклоне. — Очень интересно, — сказал он, разглядывая пятнистый кекс. Он колупнул кончиком пальца одно из крошечных черных пятнышек.

— Это мак, — сообщила она ему. — По-моему, неплохо получилось. Вам должно понравиться.

— Не сомневаюсь, что это вкусно, — сказал он, тем не менее с сомнением глядя на тарелку.

— Что-то не так, mein Fruend? Во дворце что-нибудь случилось?

— О, ничего особенного, — быстро ответил он. — Я сейчас довольно занят, и… — Он замялся.

— Ну-ну! — поторопила она. — Мы же друзья. Так в чем там дело?

— Этот человек — англичанин! — выпалил он, словно открывая клапан давления.

Вильгельмине потребовалось мгновение, чтобы сообразить, о ком он говорит.

— Вы имеете в виду графа Берли? — предположила она.

— Английский граф, ja. Он невыносим!

— Согласна, — кивнула Вильгельмина. — Но с какой стати он вас беспокоит?

— Он вернулся!

— Правда?

— Ja! У него теперь новые требования, причем совершенно невыполнимые! Это уже само по себе достаточно плохо, а если учесть его отношение к нам… — Он махнул рукой. — Такое впечатление, что мы его рабы, а он нам приказы отдает. И мы обязаны их выполнять. Он тиран, и плохо воспитан. Упади он в колодец, я и пальцем не шевельну, чтобы бросить ему веревку.

Вильгельмина внимательно смотрела на своего собеседника. Очевидно, он был расстроен и зол. Ему надо выпустить пар, и она бы с удовольствием ему помогла. Любая информация о Берли и его отношениях с императорским двором весьма ее интересовала.

— Попробуйте все же, — воркующим голосом предложила она, пододвигая тарелку поближе. — И скажите, что думаете по этому поводу. Если они придутся по вкусу другим посетителям, мы скоро начнем продавать их у себя.

Густав отломил кусочек веснушчатого желтого кекса, задумчиво пожевал и объявил:

— Замечательно! Сладкий и совсем не сухой. Как оно будет называться?

— Мы еще не решили и принимаем предложения.

Он кивнул и потянулся за вторым. Появилась служанка с кофейником, поставила его на стол и, по кивку Мины, удалилась.

— Вот, — сказала Мина, наливая ему кофе, — пейте и расскажите мне, чем Берли вас так расстроил.

Густав отхлебнул кофе и немного восстановил свое обычно безмятежное состояние.

— Негоже мне так выходить из себя, фройляйн. Вы уж меня извините. Не хочу навязывать вам свои проблемы.

— Чепуха, — сказала она, похлопывая его по руке. — А для чего тогда вообще друзья нужны? Возьмите еще один кекс и расскажите, что вас беспокоит.

Молодой алхимик послушно взял кекс, отпил кофе и начал рассказывать, как однажды ранним утром таинственный граф опять появился во дворце. Он о чем-то долго говорил с лордом-верховным алхимиком, а Густав работал в лаборатории.

— А потом, — продолжал он, — меня вдруг вызывают и говорят, чтобы я бросал свою работу и занимался делами герра Берли. А у меня эксперимент идет, и весьма интересный, между прочим. Я говорю: вот закончу через день-два, и тогда посмотрю, что там за заказ. Так нет! Немедленно бросай все и занимайся этой ерундой! Что там такого важного, что не может пару дней подождать! Никто ведь не говорит, из-за чего такая спешка. — Он раздраженно надул щеки. — Месяцы кропотливейшего труда пошли прахом — пуф! Просто так!

— Да, обидно, — посочувствовала Вильгельмина. — А что им надо?

— Новое устройство, — ответил Густав. — Типа того, какое я раньше сделал, чтобы помочь Его Светлости в астральных исследованиях, ja? Но этот прибор будет побольше, помощнее и сложнее во всех отношениях.

— Да, понимаю. — Вильгельмина изобразила живейший интерес. Это было нетрудно, поскольку ее пульс начал частить от этой новости. Она скормила помощнику главного астролога еще пару кексов и чашку кофе, а затем спросила: — Ну они же объяснили, зачем нужен этот новый прибор?

— В том-то и дело, что нет. — Он пожал плечами, а затем хитро улыбнулся. — Но я слышал, как они говорили об этом, когда думали, что я ушел. А я как раз задержался. — Он обиженно вздохнул. — Они относятся ко мне как к ребенку.

— Да, обидно, — Мина сочувственно покачала головой. — Но вы же знаете, с каким уважением я отношусь к вашему мастерству. Вы — очень опытный маг. — Она сделала паузу, а затем добавила: — Полагаю, они захотят сохранить такую важную работу в секрете.

— Эта штука похожа на первое устройство, — сказал Густав. — Только этот прибор будет использоваться для поиска людей.

— Каких людей? — удивилась Вильгельмина.

— Ну, таких же путешественников, если я правильно понял, тех, кто тоже ходит астральными путями. Граф говорит, что хочет встретиться с теми, кто разделяет его интерес к исследованиям. — Главный помощник алхимика наклонился вперед. — Но я ему не верю. Я думаю, этот Берли вовсе не тот, кем кажется.

— Возможно, вы правы. — Вильгельмина нахмурилась. Она уже не сомневалась: во что бы то ни стало ей надо заполучить дубликат этого прибора, чем бы он ни был. В то же время она подумала, что лучше ей свой интерес не проявлять, во всяком случае, так явственно.

Она еще размышляла, как бы похитрее изложить свою просьбу о втором экземпляре, когда молодой алхимик спросил:

— Хотите, я сделаю для вас такой же инструмент?

— Ну, я не знаю… — начала Вильгельмина, искусно скрывая нетерпение. — Я же понимаю, вы в очень сложном положении. А мне бы ни в коем случае не хотелось подвергать вас риску.

— Сделаю! — Густав решительно хлопнул ладонью по столу. — Я сделаю для вас копию. — Заметив ее колебания, он поторопился предложить: — Вам не придется ничего платить. Это будет подарок.

— Дело совсем не в деньгах, mein Freund, — сказала она ему. — Я же о вас беспокоюсь, Густав. Вы идете на риск. Если граф узнает о наших планах, у вас будут неприятности. А мне бы этого очень не хотелось.

— Не беспокойтесь, фройляйн. Никто не узнает. — Он отхлебнул кофе. — Я ученый. Я много времени потратил на обучение. Овладел своей профессией, и теперь не позволю, чтобы со мной обращались как с конюхом, чтобы мной командовали и заставляли исполнять всякие прихоти. — Он печально улыбнулся. — Извините, я, кажется, забываюсь.

— Ни в коем случае! Вы правы! — заверила его Вильгельмина. — Допивайте свой кофе, я еще принесу. Нам нужно обсудить еще некоторые детали.

ГЛАВА 17, в которой говорится о том, что совместное бремя вдвое легче

Раскопки в Карнаке были приостановлены до конца дня. Доктору Юнгу было не до них. Едва оправившись от шока, вызванного разговором с Китом, доктор впал в особое возбужденное состояние, знакомое многим ученым, стоящим на пороге открытия. Он угостил Кита отменным обедом в новейшем ресторане Луксора при отеле «Золотой козерог». У Кита на глазах зарождалась туристическая индустрия города. Там, не обращая внимания на сытную египетскую еду, доктор занялся исследованиями доселе незнакомой ему области: лей-путешествий. Кит, напротив, предпочел бы отдать должное обеду — он не помнил, когда ел в последний раз, — но вместо этого вынужден был отвечать на многочисленные вопросы доктора-энциклопедиста.

К сожалению, вопросы ученого очень скоро вышли за пределы весьма ограниченного опыта Кита.

— Честно говоря, я бы и рад рассказать вам больше, — наконец признался Кит, с сожалением поглядывавший на остатки еды на тарелках, — но настоящим экспертом был мой прадед Козимо. Это он втянул меня в это дело. Вот он знал об этом практически все. Он мог бы поведать вам гораздо больше, чем я.

— Да, такие люди мне по сердцу, — сказал Томас Юнг. — Я бы хотел с ним познакомиться.

— Увы! — мрачно ответил Кит. — К сожалению, Козимо больше нет с нами.

Доктор поднял брови.

— Правильно ли я вас понял, что он скончался совсем недавно?

Кит, внезапно уставший до того, что ему лень было говорить, просто кивнул.

Томас откинулся на стуле и через стол внимательно поглядел на Кита.

— Простите меня, но я озадачен. Я предполагал…

— Что он должен был умереть много лет назад?

Доктор кивнул.

— Козимо и сэр Генри скончались пару дней назад.

— Дорогой мой, — проговорил доктор Юнг профессиональным тоном врача, — мне по-настоящему жаль. Прошу вас принять мои искренние соболезнования.

Кит опять кивнул и коротко рассказал о безвременной кончине Козимо и сэра Генри. Доктор Юнг слушал печальный рассказ, сложив руки под подбородком. А Кита понесло. Он начал с того момента, когда попал в лапы Берли, и не остановился, пока не дошел до настоящего момента.

— И вот теперь мы — Вильгельмина, я и Джайлз, — должны продолжить работу этих двух замечательных людей.

— Благороднейшее стремление, — одобрил доктор Юнг. — Более того, сэр, я готов всемерно помогать вашему начинанию.

— Спасибо, — с чувством произнес Кит. Он так отвык от разговоров с сочувствующими людьми, что испытывал большое облегчение. — Я рад слышать такое от вас.

Подошел официант в белой куфии и синей чалме, чтобы убрать посуду. Доктор Юнг сказал ему несколько слов по-арабски, а затем встал.

— Предлагаю продолжить наш разговор в саду. Прогулка пойдет нам на пользу.

Они прошли через столовую к дверям, открывавшимся на террасу с балдахином. Галечная дорожка вела в тенистый сад с буйной тропической растительностью. Они прогуливались среди лаймов, папоротников и карликовых инжирных пальм. Кит чувствовал умиротворение. Через минуту он спросил:

— А что вам рассказывала Вильгельмина? Как она все это объясняла?

— Она несла самую возмутительную чушь, которую мне приходилось слышать. Что она, дескать, путешественница, прибыла из другого измерения, и ей нужна моя помощь в поиске очень ценного артефакта, который находится где-то в Египте.

— Вильгельмина… да, она такая…

— Сначала я решил, что она сумасшедшая, — говорил доктор Юнг. — В моей практике мне приходится периодически сталкиваться с людьми, страдающими различными формами безумия. Но только сначала. Я предложил ей успокоиться и постарался, чтобы она продолжала говорить, чтобы уточнить диагноз и понять, какой конкретно формой истерии она больна. — Он вдруг улыбнулся. — Вот тут-то она меня и достала, эта замечательная женщина.

— То есть?

— Она говорила четко, спокойно, умно и с большим чувством, но ни единого признака душевного расстройства я не заметил. Короче говоря, я позволил ей сочинить совершенно фантастическую историю, и меня очаровала ее изобретательность. Я не просто соглашался с ней, — доктор Юнг помахал пальцем, — нет, я возражал ей, задавал вопросы, которые ставили ее в тупик. Но она совсем не собиралась отказываться от своих убеждений. В итоге мы заключили сделку. В обмен на мою помощь она предоставит мне неопровержимые доказательства своей правоты. — Томас Юнг взглянул на Кита, и в его голосе послышалось нечто вроде благоговения. — Я считал ее рассказ великолепной шуткой и ни на миг не допускал, что он может оказаться правдой. Только подумайте — возможность путешествовать по своему желанию сквозь пространство и время! — Его взгляд на мгновение стал мечтательным, видимо, он представлял последствия этого нового открытия. — Вы должны извинить меня, — сказал он. — Я и до сих пор не могу в это поверить.

— Я тоже, — заверил его Кит, — только я сам несколько раз совершал прыжки.

— Вы должны меня научить. Я бы очень хотел.

— Да пожалуйста, — пожал плечами Кит. — Только давайте вернемся к вашей сделке. Я так и не понял, почему вы согласились на нее, если считали, что это просто какое-то психическое заболевание?

— Потому, друг мой, что мисс Вильгельмина взяла с меня слово джентльмена. Я обещал: если ее слова подтвердятся, я помогу вам. — Он усмехнулся про себя. — Она может быть очень убедительной и решительной молодой леди.

— А доказательствами для вас стала монета, газетная вырезка и страницы из книги — это они убедили вас?

— И еще почтовая марка, — добавил Юнг. — Да, они меня убедили. Видите ли, в данный момент на английском троне сидит король Георг. Принцесса Виктория — ребенок, и даже не относится к прямой линии наследования. Но, судя по всему, она стала королевой. Ведь это ее изображение на монете. Невероятно!

Ну а страницы из книги покончили со всеми сомнениями. Я давно задумал ее. Как президент Королевского общества, я собирал материалы и систематизировал их на протяжении последних лет. Но они еще далеко не готовы, и я пока не собирался издавать их. Там еще многое предстоит сделать.

Они дошли до конца тропы, развернулись и пошли обратно. Полдень миновал, и дневная жара понемногу спадала. Пока они шли, Кит уверился, что нашел настоящего джентльмена, человека, которому можно доверять. Он пока не решил, стоит ли рассказывать о Берли и его головорезах, но не потому, что опасался напугать доктора Юнга, а потому, что не хотел вносить в эту историю лишнюю путаницу. Заполучив нового и надежного союзника, он боялся его потерять.

Ближе к вечеру их тени на тропе постепенно удлинялись. Они шли молча, но их взаимосвязь продолжала крепнуть.

Доктор Юнг размышлял над потрясающими перспективами:

— Стоит мне только вообразить, что достиг вершины понимания мира, как на очередном плато мне открываются целые новые горные хребты, высятся горные пики, один выше другого. — Он тихо посмеялся. — Такое чувство владеет мной сейчас…

Кит сочувственно кивнул.

— Точно. А я так все время себя чувствую.

— Время… странная вещь, — размышлял Юнг. Похоже, он просто не обратил внимания на слова Кита. — Время — главная загадка нашего существования. Оно очень влияет на нас. Мы подчиняемся его неумолимому ходу, но почти ничего о нем не знаем. Почему оно течет только в одном направлении? Что оно собой представляет? Какова его природа? Одинаково ли оно для всех? А нельзя ли понять его природу и измерить скорость его течения какими-нибудь еще неоткрытыми нами механизмами?

— Наверное, Альберту Эйнштейну есть что сказать по этому поводу, — вставил Кит.

— Кто это? Я не знаю этого джентльмена.

— Само собой, — спохватился Кит. — Но в моем мире в свое время он произвел изрядный переполох.

— Кстати, расскажите мне о своем мире. Каково оно — это будущее?

— Даже не знаю, с чего начать… — задумался Кит. — Ну, там есть разное…

Доктор Юнг резко остановился.

— Нет! Молчите. Ни слова больше.

— Почему? — не понял Кит.

— Все, что вы можете мне сказать, будет иметь непредставимые последствия. Возможно, даже катастрофические последствия. — Он подергал ус. — Мне надо подумать.

— Хорошо, — согласился Кит. — Как скажете.

— Так. На чем я остановился?

— Вы говорили о тайне времени.

— О да. Иногда я думаю, что если бы мы могли получить представление о времени, мы, наконец, смогли бы кое-что понять в Божественном замысле о человеке.

— Не уверен, — вырвалось у Кита. — Впрочем, я не специалист, — торопливо закончил он.

Юнг какое-то время смотрел на своего спутника, а затем перевел взгляд в ясное синее небо. — Вы знаете, что я делаю здесь, в Луксоре?

— Копаетесь в истории, изучаете прошлое — что-то в этом роде?

— Отчасти, верно, — кивнул доктор Юнг. — Только все эти копания, как вы изволили выразиться, преследуют совершенно другую цель.

— И какую же?

— Я хочу разгадать тайну гробниц.

— Гробниц фараонов?

— Всех гробниц вообще. — Заметив растерянное выражение на лице Кита, он продолжал: — С тех пор, как человеческое существо обзавелось сознанием, мы строим гробницы и могилы для наших умерших. Разве не так?

— Ну да, конечно…

— Вот. Это факт. Во всех концах света, от зари человеческого сознания и до наших дней, от самых примитивных обществ до самых сложноорганизованных, мы строим гробницы для наших мертвых. Вы когда-нибудь задумывались, — зачем? — Доктор выжидающе посмотрел на него. — Зачем заниматься таким дорогостоящим и в конечном счете бессмысленным занятием, если смерть — это окончательный, неопровержимый ответ на все жизненные вопросы?

— Может быть, — предположил Кит, думая о том, что оставил Козимо и сэра Генри непогребенными, — мы делаем это не для них, а для себя.

Доктор энергично кивнул.

— Хорошая мысль. И все же, если мы делаем это только для себя, что мы надеемся получить от наших усилий? Ибо, если после конца жизни нет уже ничего, то и могилы в конечном счете не имеют смысла.

— Верно, — согласился Кит.

— Верно-то верно, — быстро возразил доктор, — но что, если там, после конца физического существования нас ждет нечто большее, такое, о чем знали наши самые примитивные предки, а мы, их наследники, похоже, забыли.

— И что же они такого знали?

— В этом и заключена загадка гробниц, — заявил Юнг. — Именно это я пытаюсь выяснить.

Кит задумался.

— И к чему вы пришли? Вы же давно думаете, наверное, у вас есть какие-то теории?

— О, да, — со смехом заверил его доктор. — В нашей науке теорий хватает. Это единственный товар, который мы производим в изобилии.

— И что говорят эти теории? Зачем нам гробницы?

— Все очень просто, если допустить, что мы бессмертны.

— Я как-то не ощущаю себя бессмертным, — признался Кит, немного встревоженный тем поворотом, который принял разговор.

— Не только вы, но и я тоже! — заявил Юнг. — Все люди уже в силу того, что они родились в этом мире, бессмертны, но наши материальные тела, к сожалению, довольно хрупки, поскольку связаны законами времени и материи. Однако дух подчиняется совсем другим законам.

Доктор Юнг свернул на дорожку и направился обратно к отелю.

— У вас есть, где остановиться? — спросил он.

— Откуда? Я же только пришел.

— Тогда будьте моим гостем. — Он взглянул на Кита. — Если не возражаете, конечно.

— Никаких возражений, — заверил его Кит. — Спасибо. — Он посмотрел на фасад отеля, видимый сквозь пальмы. — У вас тут есть свободные номера?

— Мой дорогой друг, — с легкой горечью произнес Юнг, — я всего лишь простой лондонский врач. И не могу позволить себе остановиться в таком роскошном отеле. Да и работе это помешало бы. Зато у меня есть дахабия {Дахабия — обычно двухмачтовое парусное судно. В Египте на Ниле используется в качестве недорогого жилья. Дахабии существовали еще во времена фараонов: в гробницах древнеегипетских царей и знати сохранились очень похожие рисунки.}.

— Не понял…

Доктор усмехнулся.

— Это такая парусная лодка. Вы должны были видеть их на реке. Скоро стемнеет, лучше не медлить. Если не возражаете, составьте мне компанию.

— Ведите, доктор.

Они поднялись по лестнице и прошли через вестибюль отеля на улицу, где пассажиров поджидали три одиноких экипажа, запряженных мулами. Доктор окликнул одного из возниц, они забрались в повозку с легким тентом и вскоре уже ехали по дороге, ведущей к реке. Низкое солнце окрашивало туманное небо в теплый золотисто-оранжевый оттенок, а Нил казался потоком расплавленной бронзы. Проехали мимо рынка, представлявшего собой скопище маленьких лавчонок размером не больше чулана для мётел; простые навесы из брезента и пальмовых ветвей, и уличных торговцев, расстилавших перед собой в качестве прилавка малюсенький коврик.

Здесь царила суматоха и повозка замедлила ход. Доктор на ходу купил мешочек фиников и немного лука; экипаж даже не останавливался, просто ехал медленнее, практически со скоростью пешехода.

Дахабия доктора Юнга была пришвартована ниже по течению, подальше от шумного центра города. Выбравшись из суеты, экипаж быстро миновал ряд больших, богато украшенных зданий в колониальном стиле. В них располагались правительственные учреждения.

— Да, это не похоже на путешествие во времени, — сказал Кит, вспоминая слова Козимо. — Прадед мне говорил: «Путешествие по лей-линиям — это вовсе не то же самое, что путешествие во времени. Помни об этом».

— Он был прав, — согласился доктор.

— Вы говорили о тех, кто мертв и похоронен… Все-таки захоронение вовсе не бесполезная штука.

— Я так считаю. Извините, я, наверное, говорил очень сбивчиво.

— А вот насчет времени вы правы. Оно вышло из строя. Различные миры каким-то образом пересекаются, и история становится немного скользкой. Вильгельмина обнаружила, что ваша книга в одном из миров уже опубликована, но это же не значит, что в этом мире ее не надо издавать. Никто же не знает, как мы влияем на окружающий мир. — Он пожал плечами. — Мы живем той жизнью, которая нам дана, и мы можем делать с ней все, что угодно, не думая о том, что происходит в любом другом мире или вселенной. Мы просто делаем что-то и переходим к другому. Это я к тому, что ваша работа здесь имеет такую же ценность, как и в том мире, где Мина раздобыла вашу книгу.

— Хорошая мысль, — заметил доктор. — Довольно великодушно с вашей стороны. — После некоторого раздумья он спросил: — Как вы полагаете, если бы я посетил тот мир, где наша Вильгельмина нашла мою книгу, я мог бы встретить себя, пишущего ее?

Кит нахмурился. В самом деле, можно ли встретить себя где-нибудь в другом мире? Он не задавал Козимо подобных вопросов. Да, ему еще учиться и учиться.

— Наверное, могли бы и встретить, — признал он. — Козимо ничего об этом не говорил. Я не знаю.

— Что ж, — согласился доктор, — добавим этот вопрос в список тем, которые надо будет исследовать. Когда найдется время для этого.

Они еще немного поговорили, но вскоре экипаж остановился у большого причала.

— Это причал «Голубой лотос», — сказал Юнг, глядя на вереницу фелюг и больших дахабий, пришвартованных у берега. — Я живу здесь.

Он быстро пошел вдоль берега. Кит поспешил за ним.

— Вы еще не сказали, почему Вильгельмина так хотела, чтобы мы встретились.

— Я думал, вы знаете.

«Она торопилась. Просто времени не было, чтобы рассказать мне обо всем», — подумалось Киту. Вслух же он сказал:

— На самом деле, она мало что мне рассказала.

— Хорошо. Тогда позвольте мне просветить вас.

— Пожалуйста.

— Молодая леди, как я уже сказал, была озабочена поиском некоего артефакта. — Он посмотрел на Кита с надеждой. — Я правильно предполагаю, что вы знаете, о чем идет речь?

— Ну, у меня есть кое-какие идеи на этот счет…

— Так вот. Этот артефакт, как она считала, должен храниться в определенной гробнице, о которой она знала. Она хотела, чтобы я организовал раскопки и нашел упомянутую гробницу, она считала это важным для моей работы. — Он опять взглянул на Кита, ища подтверждения. — Она сказала, что вы сможете стать моим проводником. Я так понял, вы знаете местонахождение гробницы, о которой она говорила?

— Я почти уверен, что смогу найти ее. — Кит почувствовал, как его желудок сжимается от крайне неприятных воспоминаний.

— И вы мне покажете?

Кит кивнул. Мысль о возвращении на место своего недавнего заточения — к разлагающимся трупам Козимо и сэра Генри — наполняла его ужасом, но выбора не было. Замысел Вильгельмины начал проясняться.

Доктор Юнг увидел, что его спутник остановился и тоже притормозил.

— Что-нибудь не так?

— Я — тупой идиот! Я только что понял, что Вильгельмина — гений. — Теперь ее план казался Киту совершенно очевидным. Сколько раз ему приходилось напоминать себе: это вовсе не тот мир, который он оставил. Мина отправила его в другой Египет, где в 1822 году гробницу Анена еще не обнаружили, не говоря уже о раскопках. Мысль спасти карту из гробницы до того, как ее найдет кто-то еще, — отличная мысль! Следовало признать, Мина составила очень хитрый план. — Думаю, вас ждет настоящее открытие, — сказал Кит. — Можем отправиться туда в любой момент.

— Это далеко?

— Не слишком. Если у нас будет транспорт, дорога займет меньше суток.

— Великолепно! — Доктор Юнг потер руки; очки в стальной оправе азартно поблескивали в закатном свете. — Ну что же, вот мы и пришли. — Юнг остановился возле приземистой, широкой лодки с открытой палубой и двумя красными парусами, свернутыми на ночь вокруг мачты. С борта лодки на берег был перекинут трап. Возле него сидели на корточках трое матросов в бледно-голубых куфиях и курили кальян. Мягкий вечерний ветерок относил в сторону пахучий дым.

— Салам! — приветствовал их доктор. Окликнул капитана и поднялся на борт. — Сюда, — пригласил он Кита. — Поднимайтесь. Только осторожно.

Появился слуга, неся поднос с кувшином и стаканами.

— Добро пожаловать на борт, друг мой, — провозгласил доктор, наливая лимонад. — Будьте как дома. Мехмет, покажигостю его каюту. К сожалению, у меня только одна каюта. Есть и другие, но там все завалено рабочими материалами.

Кит с удовольствием выпил лимонад и отправился за слугой вниз.

— Пожалуйста, отдыхайте, сэр, — сказал Мехмед, проводя Кита внутрь. — К ужину я ударю в гонг.

В каюте Киту понравилось. Там стояли две узкие койки, а в другом конце помещался небольшой туалет. Иллюминатор давал достаточно света, койки разделял ночной столик с двумя свечами. Постели были застелены чистыми простынями, а иллюминатор прикрывала кружевная занавеска. Полы из тикового дерева, на дверях латунные ручки — в общем, аккуратная маленькая каюта.

— Что же, Кит, старина, — проговорил Кит с одобрением, — похоже, на этот раз мы опять приземлились на ноги. — На табуретке стоял таз с пресной водой. Кит умылся, смочил льняное полотенце и, сбросив туфли, завалился на койку с влажной тряпкой на глазах.

— Спасибо, Вильгельмина, — вздохнул он и задумался, припоминая, как она назвала доктора Юнга. «Последний человек в мире, который знает все».

ГЛАВА 18, в которой описан сложный визит в Прагу

Хейвен Фейт села на край кровати и зашнуровала хорошие крепкие сапоги с высокими голенищами. Берли обещал научить ее тонкостям перехода, она по-прежнему для себя называла переход лей-прыжком, и до сих пор Черный граф — как она про себя окрестила его — держал слово. Он брал ее с собой в несколько путешествий по разным мирам, показывал, как распознавать некоторые тонкие элементы силовых линий. Под его несколько бессистемной опекой она начала осваивать кое-какие базовые навыки, необходимые не только для прыжков, но и для того, чтобы ориентироваться в незнакомых новых местах.

Графа нельзя было назвать кладезем мудрости, но, по крайней мере, он показывал ей, как это все работало. Хейвен понимала, что утаивает он намного больше, чем говорит. Например, из долгого общения с дядей она знала, что где-то в иных мирах скрыт бесценный приз, который Берли и его люди стремились найти. Граф никогда об этом не упоминал, и Хейвен сочла за лучшее притвориться, что ничего об этом не знает. Она сообщила, что ей известно только об исследовании других миров, связанных лей-линиями, об открытиях и картографировании.

Знала она и о том, что Берли отчаянно хочет заполучить Карту на Коже, но пока ему даже мельком не удавалось взглянуть на эту бесценную вещь. Это ее удивило, учитывая огромные траты средств, времени и сил. С другой стороны, те, кто владел хотя бы частью карты, теперь лежали в египетской гробнице — убитые Черным графом. И это была причина, по которой она будет вечно ненавидеть его.

А в остальном — пришлось бросить Кита и Джайлза… Что ж, как это ни прискорбно, этого требовала простая целесообразность, ничего тут не поделаешь. В той ужасной ситуации — в плену, рядом с телами Козимо и дяди Генри, — ничего другого просто не оставалось…

Сидеть взаперти и ждать смерти она не хотела. Если она останется жить, она сможет сражаться. Это же так просто. А если ей удастся оставаться в живых достаточно долго, чтобы освоить технику лей-прыжков, и получить необходимые знания, то есть все шансы, что она сможет вернуться в гробницу и спасти друзей. Другого выбора не было. Она не сожалела о том, что сделала, но ненавидела Берли за то, что он создал эту проблему. Подлец и грубиян.

Она притворялась послушной сообщницей — принимала опеку строгого и бдительного надзирателя. Даже изображала дружеское отношение и кокетливую манеру общения, убеждая его, что со временем сможет стать для него чем-то большим, чем ученица, возможно, даже любовницей. Она искусно играла на эгоизме и тщеславии своего мрачно-красивого компаньона, создавая у него впечатление, что он, как старший и мудрый хозяин, достоин ее восхищения. Она использовала свою красоту и прочие женские уловки, чтобы подпитывать его мужскую гордость. А Хейвен Фейт прекрасно знала, что может быть весьма привлекательной.

На этот раз игра стоила свеч, поскольку Берли, вопреки первоначальному решению, все-таки позволил ей сопровождать его в Богемию. Он не первый раз ходил туда, но ходил все время один. Смысла его стремлений Хейвен пока не знала. Но это ее не беспокоило, а вот то, что он собрался идти без нее, только укрепило ее решимость сопровождать его. Она пустила в ход все свое обаяние и добилась нужного результата.

— Это будет не простое путешествие, — говорил он ей, когда они садились в карету тем же утром. — Мы воспользуемся тремя лей-линиями. Первая находится в нескольких милях отсюда, а вот вторая и третья потребуют определенных усилий. Они не близко. Вы уверены, что хотите сопровождать меня? Еще не поздно передумать.

— И не попасть в это чудесное место? О Праге я много слышала, — сказала она, мило улыбаясь и укладывая свой рюкзак в карету.

— Кто вам сказал, что мы едем в Прагу? — насторожился Берли.

— Никто, — отрезала она. — Я сама догадалась. Разве я не права?

— Садитесь, — вместо ответа сказал Берли, открывая дверцу кареты.

— А разве ваши наемники не будут вас сопровождать? — спросила она, усаживаясь на сиденье напротив него.

— Не сейчас. Мы встретим их позже. — Он поднял верх кареты, кучер щелкнул кнутом, и они поехали. Берли с сомнением посматривал на нее. — Я вызываю их только тогда, когда они могут понадобиться. Я все-таки жалею, что дал вам уговорить себя.

— О, — она надула губки, — мне что, одной дома сидеть? Это скучно, когда вас нет. И вы, помнится, обещали научить меня всему, что нужно знать о лей-прыжках. Вы намерены выполнять свое обещание?

— Ладно, — он махнул рукой, — но тогда постарайтесь извлечь пользу из этой поездки. Долго мы там не пробудем.

— А зачем тогда вообще туда идти? — с вызовом спросила она. — Столько хлопот! Ради чего?

— Это очень важно, — раздраженно ответил он. — Я заказал там прибор, совершенно необходимый, и собираюсь его забрать. Так что мы только туда и обратно.

Она не стала развивать тему.

— Мне очень хочется посмотреть на этот сказочный город, — сказала она, одаривая Берли улыбкой. — Одно это наверняка будет стоить всех усилий.

— Посмотрим, — проворчал он, несколько смягчившись. Хейвен поставила себе плюс. Ей удалось в очередной раз обмануть его обаянием и невинной улыбкой. — Возможно, удастся показать вам дворец. К тому же император Рудольф горит энтузиазмом, а от него зависят наши средства. Он достаточно щедрый император, и к тому же полный дурак. Если случай представится, вам понравится встреча с ним. Да, вот еще… На старой площади открылась кофейня. По-моему, первая в Европе.

— В Лондоне тоже есть кафейни, я, правда, в них не бывала. Но с удовольствием посмотрю на это место в Праге, заодно и кофе попробую.

— Поглядим, — согласился он. — Я просил вас захватить сменную одежду. Не бродить же по Праге в таком виде. — Действительно, ее дорожная одежда, состоявшая из простого серого льняного платья и сапог, не очень-то годилась для дворцового приема. — Перед императором не стоит появляться в образе доярки.

— Вы правы, — беспечно согласилась она. — Как вы сказали, я захватила шелка и кружева как раз для такого случая.

Добравшись до первой лей-линии, Берли отослал карету. Первый прыжок получился самым обычным, Хейвен испытала привычную дезориентацию и тошноту, вызванные внезапным перемещением. Они оказались в сельской местности, в лесистой речной долине, лишенной признаков человеческого жилья.

— Где мы? — спросила она, едва вернув себе способность говорить.

— Понятия не имею, — нетерпеливо отозвался Берли. — Вы пришли в себя? Нам предстоит немалый путь.

— Мне искренне жаль, если мое неуместное поведение доставило вам неудобства, милорд, — язвительно ответила она и вытерла рот рукавом. — Но тут уж ничего не поделаешь.

Хотя она все больше привыкала к тому, что называла морской болезнью, сопровождающей прыжки, привести себя в порядок сразу не получалось, а Берли с трудом терпел такие слабости.

— Как только будете готовы, надо отправляться, — раздраженно сказал он и пошел вперед.

— Здесь есть люди?

— Ни одного не видел.

— Довольно странно…

— Да ничуть! Сами подумайте, — он споткнулся и выругался вполголоса, — наш мир не всегда был таким многолюдным, как сейчас. На протяжении долгих эпох обширные области — да что там, целые континенты — были безлюдны. Из этого я делаю вывод, что мы посетили одну из таких девственных территорий. Короче говоря, в этом мире люди могут быть, — я бы удивился, если бы их не было, — но здесь и сейчас их нет.

— И вы никогда не исследовали этот мир?

— Напрасная трата времени, — усмехнулся он, махнув рукой в сторону пустынных равнин. — Ничего интересного здесь нет.

— Ладно. Будем считать, что это просто пересадочная станция.

— Промежуточная станция, да. Таких мест много. Возможно, у них может быть свое предназначение, но для меня они служат просто местом перехода от одной лей-линии к другой. — Он прошел еще немного и продолжил: — Следующая лей-линия находится в нескольких милях, и на пути туда нет ни городов, ни деревень, ни ферм, вообще ничего такого.

— Как вы узнаёте, что попали именно туда, куда хотели?

— Дорогая моя, — сказал он с сардонической усмешкой, — у меня есть кое-какие средства, как вам известно. Я давно занимаюсь этим делом, и те области, которые мне нужны, я знаю очень хорошо.

— Такие, как в Египте?

— Да, — согласился он. — Египет я знаю, по крайней мере, несколько эпох, которые меня интересуют. — Он прошел еще несколько шагов и добавил: — Пока интересуют.

Лорд Берли не пользовался никакими заметками, путешествуя по знакомым местам, но Хейвен составляла свою карту. Пользуясь дневником сэра Генри, она начала описывать места, которые посетила, расположение лей-линий и любые важные особенности, которые она считала нужным отметить. Пока это выглядело довольно многословно, но она работала над тем, чтобы с помощью условных знаков делать записи более компактными и точными.

Это было хорошее умственное занятие, и она была уверена, что в будущем это может пригодиться. По крайней мере, было чем заняться, когда она оставалась одна, что случалось чаще, чем ей хотелось. Берли далеко не всегда брал ее с собой, многие свои путешествия он совершал, вообще ни слова не говоря об их причинах. В свои планы он не собирался посвящать ее категорически. Это только укрепило решимость Хейвен узнать то, что он знал, то, что он скрывает или чем не хочет делиться.

Зачем Берли предложил ей идти с ним, она тоже не знала. До сих пор он не предъявлял ей никаких неуместных требований, не допускал заигрываний; просто позволял их отношениям развиваться естественным образом. Хейвен это вполне устраивало.

Из-под низких серых туч тянуло свежим ветерком. Воздух был чистым, прохладным и с запахом дождя. После опушки леса они поднялись на возвышенность. Перед ними открылась речная долина. Вдалеке неровной линией поднималась гряда невысоких холмов, но на самой равнине не было видно ничего, кроме зеленого океана травы.

Хейвен огляделась и не могла не задать вопрос:

— Как вы найдете здесь лей-линию?

— Есть способы, моя дорогая. — Он начал спускаться в долину.

Наверное, у него все-таки есть карта, подумала Хейвен, хотя он ей не пользуется. Через некоторое время они подошли к узкому V-образному оврагу, похожему на линию разлома. Он шел с запада на восток, пересекая равнину.

— Вон там, — сказал Берли, протягивая руку. — Идемте. Это не займет много времени.

Она взяла его за руку, и они прошли полдюжины шагов. Физический контакт не был так уж необходим, но он повышал точность прыжка. Или, по крайней мере, уменьшал вероятность того, что они могут потерять друг друга. Почему так, ей еще предстояло разобраться.

На первых шагах небо стало тусклее и ниже, трава выше. Порывистый ветер пригибал ее к земле. Пошел дождь, резкий и сильный. Быстро сгущалась темнота.

Она прыгнула и приземлилась с толчком, отозвавшимся в позвоночнике. К горлу подступила тошнота, но поскольку в желудке было пусто, рвоты не последовало. Она только прикрыла рот и тяжело сглотнула. Смахнула капли дождя с волос и огляделась. Темно. На востоке проступили вечерние звезды. Оказалось, что они прибыли на утес над какой-то бухтой. Внизу на берегу стояли лодки, а вдалеке виднелись огни деревни.

— Сегодня время играет против нас, — сказал Берли. — Придется заночевать здесь и встать пораньше утром. Лей-линия в нескольких милях отсюда, по ту сторону мыса.

— У этой деревни есть название? — спросила Хейвен.

— По-моему, Тронхейм.

— Мы в Норвегии?

— Здесь говорят по-датски — или, насколько я могу судить, на каком-то диалекте датского, — но мы не в Норвегии, намного южнее. Наверное, какая-то торговая колония, основанная датскими поселенцами, что-то в этом роде. Рыбацкие лодки заходят сюда за припасами и водой. Есть пара постоялых дворов и несколько таверн. Люди достаточно дружелюбны, если их понимать.

— А что они могут нам сделать?

— Кто знает? Я плачу хорошим серебром, это все, что их интересует.

На постоялом дворе их угостили сытным ужином, включавшим рыбный паштет, черный хлеб, тушеную баранину и зелень. Хозяева отвели им две комнаты наверху, там было достаточно тихо, хотя внизу горланили песни допоздна. Они покинули постоялый двор до восхода и снова двинулись по тропе. Берли привел их к лей-линии, когда утро только занималось, и они переместились в Богемию.

Берли пометил лей-линию маленькими белыми камешками, хотя рядом торчал большой стоячий камень над могильным холмом и, самое главное, виселица на перекрестке. Граф точно рассчитал прыжок — Хейвен слышала, как он тихонько отсчитывал шаги, пока они быстро шли вдоль линии. Опять налетел холодный туман, взвыл ветер, и они шагнули на тихий солнечный склон холма в нескольких милях от Праги. Пришлось прогуляться по сельской местности среди молодых зеленых полей. Зато они подошли к городским воротам как раз в тот момент, когда стражники открывали их.

Вместе с ними в город стремились торговцы и прочий люд, прибывающий по дневным делам; они миновали ворота, прошли по узким улочкам и пересекли широкий красивый мост. Здесь Берли наконец остановился.

— Очень похоже на Лондон, — заметила Хейвен, одобрительно поглядывая по сторонам. — Только поменьше и почище. Но сходство определенно есть.

— Дворец на вершине холма, — сказал Берли, указывая на самую высокую точку города. — А кто сейчас правит здесь?

— Рудольф Второй, — ответила Хейвен. — Это всем известно. Зачем вы спросили?

— Хотел убедиться, что вы сами знаете. — На башне собора зазвонили колокола. Звон подхватили остальные колокольни, созывая верующих на мессу.

— Мы увидим Его Величество? — спросила Хейвен. — Я бы с удовольствием познакомилась с ним.

— Вполне может быть. — Берли задумался. — Если он узнает, что я посетил город, то может назначить аудиенцию. Он вбил себе в голову, что возрождает науку, и любит считать, что держит руку на пульсе всех новых направлений.

— Вы из-за этого выбрали Прагу, когда заказывали свой прибор?

Берли бросил быстрый взгляд на свою спутницу. Сообразительная девчонка. Похоже, под этими рыжими кудрями скрывается довольно гибкий и быстрый ум.

— Отчасти, моя дорогая. Наука здесь в зачаточном состоянии, но здешние мастера вполне годятся для моих целей. Они многое умеют и не задают лишних вопросов. — Он помолчал, а потом добавил: — В отличие от вас.

— Вы мне льстите, сэр, — беззаботно ответила она.

Улица круто поднималась к дворцу, минуя ряды аккуратных домов и магазинов. Люди, идущие по своим делам, казались неплохо одетыми, состоятельными и, главное, чистыми. Ступени домов мыли, окна тоже, даже улицы подметали, а мусор складывали аккуратными кучками. Их потом увозили дворники на тележках.

Хейвен все высматривала кофейню, надеясь уговорить Берли остановиться и выпить чашечку модного напитка. Но ничего похожего на глаза ей так и не попалось. Дошли до дворцовых ворот и свободно вошли внутрь огороженной территории. Однако там их встретили два гвардейца в блестящих серебряных нагрудниках и шлемах. Они скрестили пики, церемонно преграждая путь, внимательно выслушали Берли, на грубом немецком языке перечислившего свои имя, титул и род занятий.

Видимо, стражников это удовлетворило, потому что они подняли пики и позволили посетителям следовать дальше; они прошли под статуей Святого Георгия, расправлявшегося с драконом, и вступили в большой вестибюль дворца. Навстречу вышел один из имперских швейцаров, чьей обязанностью было провожать гостей императора в нужное место.

Берли снова сказал несколько слов, в результате их провели через лабиринт комнат, которые и были имперской резиденцией.

— Вы говорите по-немецки? — спросил Берли, пока они шли по длинной галерее.

— Нет, я совсем не знаю языка, — призналась Хейвен.

— Э-э, вы знаете больше, чем вам кажется, — сообщил ей граф. — Раз вы говорите по-английски, то уже знаете примерно тысячу слов, если не больше. Однако говорить вам не обязательно. Просто слушайте внимательно, и вы сможете уловить большую часть того, о чем пойдет речь. Остальное поймете по жестикуляции и по ситуации. Люди в Богемии довольно предсказуемы.

Возле больших дверей они остановились. Швейцар постучал, и голос изнутри что-то ответил. Швейцар поклонился и отошел, оставив их перед дверями.

— После вас, дорогая, — галантно проговорил Берли.

ГЛАВА 19, в которой предлагается задача трех чашек

Кит проснулся. Впервые за последние несколько недель ему удалось поспать спокойно. Некоторое время он лежал, прислушиваясь к плеску воды о корпус дахабии, — такой безмятежно-мирный звук! Очнувшись, он сел и понял, что лодка движется. В ночной рубашке, выданной доктором, он выполз из своей каюты и поднялся по трапу на верхнюю палубу. Почти рассвело. Лодка шла вверх по реке. Луксор остался позади, впереди — только зеленые берега Нила с финиковыми пальмами и полями цветущего кунжута.

— Доброе утро, мой друг! — раздался голос с возвышения на корме. — Хотите чаю?

— Не возражаю, — согласился Кит. Подойдя к трапу, ведущему на верхнюю палубу, он увидел доктора Юнга в шелковом халате. Доктор сидел в большом плетеном кресле с дымящейся кружкой в руках. На низеньком столике рядом с ним лежало письмо Вильгельмины. Кит придвинул поближе еще одно ротанговое кресло и сел к столу.

— Самое рабочее время, — сообщил доктор. — Прохладно. Очень способствует ясности мысли. — Он снял крышку с расписного керамического чайника, налил кружку и передал ее Киту. — Чай неизменно помогает мне разобраться с очередной проблемой.

— Да, ничто не сравнится с утренней чашкой чая, — согласился Кит. — А молоко здесь есть?

— Вон там, в крынке. Пожалуйста, не стесняйтесь. Правда, это верблюжье молоко.

Кит сделал осторожный глоток на пробу — чай имел сладковатый вкус с ореховым оттенком. Вполне приемлемый. Некоторое время мужчины прихлебывали из чашек, наблюдая, как берег реки медленно скользит под небом цвета розовых лепестков. Наконец доктор промолвил:

— Я полночи не спал. Все думал о вашей проблеме. — Подошел Мехмет со свежим чайником и забрал старый. Доктор разлил чай по чашкам и откинулся на спинку кресла. — Что вы можете сказать о том артефакте, который мы предположительно найдем в гробнице?

Кит задумался.

— Вы, наверное, знаете о лей-путешествиях? Вильгельмина говорила?

— Межпространственный способ передвижения, да. — Очки Юнга азартно сверкнули в свете раннего утра. — Эту область я намерен изучить в первую очередь, но пока того, что я видел, мне достаточно. — Он отпил из чашки. — Продолжайте.

— Видите ли, дело в том, что это явление было обнаружено или, по крайней мере, активно исследовалось человеком по имени Артур Флиндерс-Питри, он находил лей-линии и определял, куда они ведут. По результатам он составил карту.

— Очень благоразумно с его стороны, — одобрил доктор. — Он мне уже нравится.

— Чтобы всегда иметь при себе карту, он вытатуировал ее на собственном теле. — Кит провел рукой по груди и туловищу. — Так она не потерялась бы ни при каких обстоятельствах.

— Отличный ход!

— Те, кто ходит по лей-линиям, называют ее Картой на Коже. Но она содержит нечто вроде символьного кода. Я видел некоторые символы, но пока не знаю, как их читать.

— Так вы видели эту Карту на Коже?

— Не совсем… я имею в виду, видел подделку под нее. Мой прадед, Козимо, хранил часть карты в надежном месте. Но когда мы отправились за ней, выяснилось, что кто-то украл оригинал и заменил его плохой копией. А на что годится копия?

— Но вы сказали, что речь шла о фрагменте? Значит, где-то могут быть и другие части карты?

— Да, — подтвердил Кит. — Козимо думал, что исходную карту разделили как минимум на четыре части. Кто и когда это сделал, не имею понятия. Козимо потратил на поиски годы. Вот ему и удалось найти фрагмент. Он хотел научить меня многому, но не успел. Так что сам я мало знаю.

— Да, это жаль. — Доктор допил чай и потянулся налить еще. — Загадка. Нужна, как минимум, еще одна чашка.

Кит тоже протянул свою чашку.

— Но карта — это только начало.

— Я почему-то так и думал.

— Дело в том, — Кит старался говорить как можно серьезнее, — что Флиндерс-Питри обнаружил нечто, невообразимо ценное — наверное, какое-то сокровище, которое он прятал.

— Еще и сокровище! — воскликнул доктор, внимательно следивший за рассказом. — Как будто секрета лей-путешествий мало!

Кит торжественно кивнул.

— Козимо поклялся найти это сокровище, и в конце концов поиски его убили. Я уже говорил, мы не единственные, кто ищет карту. — Далее он рассказал о лорде Берли, графе Сазерленде, и его людях, сообщив, что они всегда появлялись в самое неподходящее время, как будто заранее знали о том, где будут другие исследователи. Он закончил свой рассказ словами: — Они, конечно, мерзавцы, но они не единственные, кто стремится завладеть картой. Кто-то ведь украл ту часть, которая была у Козимо. И это не Берли.

После долгого молчания доктор произнес:

— Я так понимаю, что в гробнице мы, возможно, найдем карту или ее часть?

— Точно! — подтвердил Кит. — Козимо и сэр Генри отдали за нее свои жизни. Карту нужно найти, и я поклялся продолжать их работу. Вот и все.

— Я ученый, — проговорил доктор после долгого молчания. — И как ученому, мне требуется подтверждение. Как вы полагаете, в этой истории с картой есть что-то такое, что можно было бы доказать?

— Наверное, да, — рискнул Кит. — Вот раскопаем гробницу и будет вам доказательство. Если, конечно, в этой реальности карта существует. Но пока не посмотрим, не узнаем.

На этот раз доктор молчал еще дольше.

— Пожалуйста, поймите меня правильно. Вам я верю безоговорочно. Представленных доказательств вполне достаточно, чтобы заверить многие ваши слова, — он махнул рукой в сторону письма на столе. — Марка, монета, страницы из моей ненаписанной книги — всего этого более чем хватает. — Юнг наклонился вперед. В его голосе прорывалось нешуточное волнение. — Но подумайте сами: если мы действительно доберемся до гробницы и найдем там нечто — это же великое открытие! За ним стоит новое понимание Вселенной.

— Да я-то понимаю, — тихо сказал Кит, но ученый не обратил внимания на его слова.

— Возможно, это величайшее научное открытие всех времен. Мы должны начать систематическое изучение лей-линий, понять механизм их работы. — Он поднял палец вверх и моментально сделался похожим на профессора, читающего лекцию. — Это чрезвычайно важно, в этом ключ к разгадке тайн вселенной — времени, пространства, реальности… — Он улыбнулся, когда ему пришла в голову новая мысль. — Возможно, нам откроется сама природа нашего бытия.

Кит совершенно не возражал против новых научных открытий, но позволил себе слегка нахмуриться.

— Все равно все начинается с карты. Мы должны ее раздобыть.

— Ради этого я готов рискнуть всеми своими активами. Мы найдем гробницу, каталогизируем любые предметы, которые будут представлять интерес для дальнейшего изучения...

— Главное, карту найти, — сказал Кит. — Ничего другого мне не надо.

Появился Мехмет и сказал, что капитану требуются новые указания, чтобы отыскать нужную деревню.

— На западном берегу реки есть пять поселений, — сказал Мехмет. — Капитан желает знать, какое именно мы ищем.

Кит на мгновение задумался.

— Третье, я думаю. Я помню, как проезжал мимо двух, когда мы спускались вниз по реке. Но я узнаю, когда увижу.

— Мы подходим к первому, — доложил слуга.

Кит встал и подошел к фальшборту. Он увидел высокие финиковые пальмы, их тонкие стволы возвышались над группой низких лачуг из сырцового кирпича. Женщины стирали белье на берегу, двое мужчин грузили на осла вязанки зеленого камыша, еще кто-то вел буйвола на пастбище, а собаки лаяли ему вслед.

— Это не то место, — объявил Кит после беглого осмотра.

Мехмет передал его слова капитану, а затем объявил, что вскоре будет подан завтрак. Кит с доктором вернулись на главную палубу, где под полосатым навесом был накрыт стол и расставлены стулья.

— Надеюсь, вы так же голодны, как и я, — сказал Томас. — Призываю вас плотно закусить, если собираемся сегодня в пустыню. До захода солнца будет слишком жарко, не до еды.

Завтрак состоял из фруктов, хлеба, маленьких красных сосисок, приправленных паприкой и луком, йогурта и кофе. Пока они ели, судно подошло к другому прибрежному поселку. Кит решил, что это тоже не та деревня.

— На третий раз должно повезти, — сказал он, возвращаясь к столу.

Они закончили трапезу, когда судно сделало небольшой поворот, следуя изгибу реки, и в поле зрения показалась следующая деревушка. Кит увидел колодец и каменные ступени, ведущие к берегу. А еще он увидел лодку, на которой его везли в Луксор.

— Вот! — воскликнул он. — То самое поселение. — Он указал на самое высокое строение в деревне. — Вон там дом Хефри.

Капитан подвел судно к берегу, команда завела швартовы и спустила трап.

— Ну что, готовы? — спросил Томас, надевая белую соломенную шляпу.

— Еще как готов! — ответил Кит.

— Тогда показывайте дорогу.

Они спустились по сходням, поднялись по берегу и вошли в деревню, где благодаря Хефри и его отцу Рамсесу Кит вел переговоры. К тому времени, когда солнце забралось в зенит, экспедиция обзавелась четырьмя ослами, двумя мулами и шестью рабочими для раскопок. Запаслись продуктами для людей и животных. Хефри занял должность старшего, кроме него некому было переводить рабочим указания англичан. К своей новой роли он отнесся со всей серьезностью, восхитившей доктора Юнга. Пока Кит с доктором стояли в тени финиковой пальмы, молодой египтянин построил импровизированный караван и распределил грузы.

Однако дело шло к закату, и отправляться было уже поздно. Рамсес, активно участвовавший в переговорах, пригласил Кита и доктора на ужин. Ночь они провели в своих каютах на судне, а на рассвете отправились в путь с Хефри во главе. Кит показывал дорогу.

— Я немного знаю, — признался Кит своему новому коллеге через несколько минут после выхода. — Помню только, что гробница находится в вади к западу отсюда — за разрушенным храмом. — Он взглянул на Хефри. — Ты знаешь где это?

— Конечно. Но там много вади, — сказал ему Хефри. — Я же не знаю, какое русло вы имеете в виду.

— Вот этого я и боялся. — Кит задумался. — Вади очень большое и разделяется на две ветви через несколько сотен метров или около того. А всю дорогу в стенах вырезаны небольшие гробницы и погребальные ниши.

— Так бы сразу и сказали, Кит Ливингстон!

— Так ты знаешь это место?

— Конечно! Его все знают.

— Если мы туда попадем, я смогу найти гробницу.

Ночь они провели в пустыне, разбив лагерь возле разрушенного храма. Кит показал своему новому знакомому аллею сфинксов и лей-линию на ней.

— Насколько я понял, лей-линии чувствительны ко времени, — объяснил он, пока они стояли и смотрели на дорогу между лапами присевших сфинксов. — Раннее утро и вечер — самое подходящее время для прыжка. Иногда я чувствую, когда лей-линия активна.

— Невероятно! — Ученый присел на корточки и приложил руку к разбитому тротуару. — Вы и сейчас что-нибудь чувствуете?

— В данный момент нет. — Кит покачал головой и взглянул на небо. Солнце уже село, ночные звезды разгорались на востоке. — Может быть, уже поздно. Но когда мы найдем то, что нам нужно, я покажу, как это действует.

— С нетерпением жду демонстрации.

На следующее утро Хефри привел их к началу вади, и экспедиционная группа двинулась дальше по длинному извилистому ущелью. Дошли до водораздела. Отсюда уже видны были погребальные ниши; остановились на обрыве, где Кит, Джайлз и леди Фейт дожидались возможности спасти Козимо и сэра Генри. Дошли до места, где основное русло разделялось на восточный и западный рукава.

— Здесь, — сказал Кит, оглядываясь по сторонам. — Надо лагерь ставить. — Старое русло вади в форме чаши было почти таким же, каким он его помнил, но все-таки с небольшими изменениями. В этом мире шел 1822 год, так что не было ни палаток, ни людей Берли, ни раскопанной гробницы: только отвесные каменные стены цвета пыли и сухое русло вади, тянувшееся в обе стороны. Полуразрушенный храм был по-прежнему пуст, хотя при внимательном осмотре внутри нашлись следы деятельности падальщиков. Не было никакой гарантии, что жрец Анен вообще жил в этом мире, не говоря уже о его гробнице.

— Вы уверены, что это то самое место? — Доктор промокнул вспотевший лоб носовым платком и с сомнением огляделся. — Я никогда не слышал, чтобы гробницы располагались в таком отдаленном и труднодоступном месте. Мне бы и в голову не пришло проводить здесь раскопки.

— Если гробница есть, то именно в этом вади, — заверил его Кит. Он прошел по восточному рукаву несколько десятков шагов и остановился на изгибе, показавшемся ему знакомым. — Вот где-то здесь. — Он указал на основание скалы. — Здесь должен быть вход… ну, такие ступеньки вниз, к погребальным камерам. — Он с сомнением оглядел стену в поисках хоть какого-нибудь следа, но не увидел ничего, никаких признаков скрытого входа. — По крайней мере, мне так запомнилось… хотя это было в другом мире.

— Ладно. Тогда начнем. — Доктор дал указание Хефри, чтобы люди разгружали животных, распаковывали оборудование и начинали ставить лагерь.

Вскоре местность уже напоминала бедуинскую деревню с низенькими палатками и маленьким костром из веток и сухого навоза. На огне стоял перевернутый горшок, на нем пекли лепешки. Сладковатый дым акации серебристыми нитями завивался в воздухе, и когда солнце начало опускаться за окрестные холмы, над древними захоронениями разлилось полнейшее умиротворение.

Пока готовился ужин, доктор взял длинный железный щуп и принялся исследовать песчаное русло вади в тех местах, где советовал Кит. Он глубоко погружал щуп в песок, надеясь отыскать трещину или следы кладки.

— С этого обычно начинается, — объяснил Юнг. — Вы удивитесь, сколько всего можно узнать, просто копаясь в песке.

Он обошел сравнительно небольшой участок и наметил полдюжины мест, где следовало проложить разведочные траншеи. Кит был уверен, что хотя бы одна из них приведет к запечатанному входу в гробницу.

День закончился. После простой трапезы люди, завернувшись в одеяла, залегли спать, и вскоре лагерь погрузился в тишину. Киту не спалось, а когда сон все-таки сходил на него, ему снилось, что он находит кости Козимо и сэра Генри или, что уже напоминало кошмар, оказывается заперт в гробнице с их гниющими трупами.

После такой ночи он пребывал в отвратительном настроении весь день, но уже следующим утром землекопы обнаружили на дне вади большой замковый камень. Хефри примчался с криком:

–Сэр! Сэр, идите скорее. Доктор Юнг вас зовет.

Кит в это время отлеживался на коврике в тени палатки, поработав вместе с другими на прокладке второй траншеи.

— Что там такое? — с неудовольствием спросил он.

— Вход! Они нашли вход в гробницу. — Хефри бросился прочь. — Поторопитесь!

Кит вскочил на ноги и бросился вслед за египтянином.

— А я что говорил! — пробормотал он. — Вот теперь начинается самое интересное.

ГЛАВА 20, в которой зарождающаяся археология получает мощный толчок

На расчистку входа ушло два дня. Утром на третий день Томас Юнг и Кит, стоя рядом, рассматривали главный зал гробницы верховного жреца Анена.

— По-моему, кто-то очень торопился, — произнес Юнг, глядя на обломки.

— Вы хотите сказать, что гробница разграблена? — с беспокойством спросил Кит.

— Нет, нет, ничего подобного. Я говорю о строителях. — Кит с недоумением посмотрел на него. — Мне кажется, — продолжал доктор, — те, кто работал над созданием гробницы, торопились. Может быть, отчасти поэтому ее и не обнаружили. Взгляните, — он указал на помещение, заваленное обломками, — когда речь идет о захоронении государственного чиновника, в данном случае, как вы говорите, верховного жреца, строители особенно заботятся о неприкосновенности гробницы. Египтяне любили производить впечатление —они старались украсить каждый дюйм поверхности в храме резьбой и надписями.

Кит подумал, что так оно и есть. Искусству в египетских храмах отводилось очень важное место.

— С гробницами то же самое. Обычно помещения от пола до потолка заполнены предметами, которые могут понадобиться умершему для его путешествия сквозь вечность. А уж верховный жрец не мог не позаботиться о том, чтобы у него было все необходимое в загробной жизни.

— А здесь этого нет, — наконец сообразил Кит. — Может быть, у них было мало времени?

— Да, именно об этом я и говорю, — кивнул доктор Юнг. Он указал на большую кучу остатков строительного щебня. — Вот расчистим все помещения, тогда, возможно, узнаем, что заставляло их спешить. Вы же говорили, там еще две камеры?

— Да, да, — Кит показал на дальнюю стену. Он попытался вспомнить камеру такой, какой видел ее в последний раз. — Камера должна быть там. По крайней мере, была там, когда я был здесь в последний раз.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — проговорил доктор Юнг, сверкая очками на Кита, — вы хотите сказать, что никогда не были в этой гробнице.

— Ну да, вы правы. В этой не был. — Гробница, которую помнил Кит, находилась в другом измерении — он все время об этом забывал.

— Сегодня начнем расчищать помещение, — сказал Юнг, потирая в предвкушении руки. — Однако у нас мало рабочих. Думаю, надо послать Хефри за Халидом с его бригадой в Луксор. Вы не возражаете?

— Да что вы! Нет, конечно. Вы же командуете раскопками.

Через три дня Хефри вернулся с новыми рабочими — семью опытными землекопами во главе с Халидом, — а также с тремя ослами и пятью вьючными мулами, нагруженными дополнительными палатками, инструментами, водой и провизией для длительного пребывания в пустыне. Рабочие полдня отдохнули и принялись за работу, что сразу сказалось на скорости расчистки. Кит радовался, что раскопки продвигаются семимильными шагами. К концу второго дня главную камеру удалось полностью очистить от щебня, обнажив заднюю стену с белой штукатуркой и вертикальными строками черно-желтых иероглифов.

— За этой стеной есть проход в малую камеру, — объяснил Кит, стоя у стены. Он провел по ней руками и отряхнул ладони от гипса. — Точно, здесь. — Он повернулся к доктору Юнгу. — Только, вы понимаете, когда я был здесь, этой штукатурки не было. Я ее не видел.

— Гипс мы завтра уберем. А потом попробуем проникнуть дальше.

Рабочих послали просеивать щебень в поисках интересных фрагментов, а доктор взял чертежные инструменты и набросал рисунок стены с иероглифами. Затем доктор Юнг, Кит и Хефри приступили к копированию надписей, покрывающих заложенную дверь. Эта задача заняла их до поздней ночи. Очень помогла способность Хефри изображать древние символы.

С восходом на следующий день работы возобновились. Самым опытным рабочим поручили снять штукатурку со стены, закрывавшей вход в потайную камеру, но сначала доктор Юнг убедился, что они точно скопировали надписи.

— Надо будет расшифровать их потом, — объяснил он, сворачивая последний длинный свиток бумаги. Он кивнул Халиду, и тот приказал рабочим начинать.

— Вы сможете прочесть эти надписи? — с любопытством спросил Кит, наблюдая, как под ударами молота текст осыпается.

— Это очень непросто, — признал Юнг, — но кое-какие шаги мы уже сделали. Каждое новое открытие пополняет наш словарный запас, со временем мы узнаём все больше новых текстов. Правда, здесь я встретил такие символы, которые мне раньше не попадались. Но я верю, что придет день, когда мы сможем читать древние тексты, как ежедневную газету.

— А те, что уже удалось прочесть, о чем там речь? — спросил Кит

— В основном, молитвы, обращенные к разным богам, — призывы к защите гробницы и Ка, то есть души умершего. Есть еще наставления путешественнику в загробном мире. Некоторые тексты, с которыми мне довелось работать, содержат эпизоды из жизни покойного, списки имущества, описания членов семьи, примечательные события и тому подобное. Молитвы повторяются от гробницы к гробнице, так что их мы читаем увереннее всего.

Кит кивнул. Все его знания о Египте исчерпывались школьными посещениями Британского музея.

— Может, они из Книги Мертвых, — предположил он. Большой кусок штукатурки упал и разбился, обнажив каменную кладку.

— О, вы и о Книге Мертвых знаете… — уважительно протянул доктор. — Впрочем, в ваше время… А скажите, египтология — популярная дисциплина там, у вас?

— Очень популярная, — заверил Кит, вспоминая виденные фильмы о мумиях. — Археология — большой бизнес в нашем мире.

— И что же, все загадки иероглифического письма уже решены?

— Ну, я бы не сказал... — начал Кит.

— Впрочем, молчите! Я не должен этого знать. И сам вопрос был ошибкой с моей стороны. — Юнг нервно улыбнулся. — Прошу простить мое нетерпение. Я иногда забываюсь.

— Да ничего, — успокоил его Кит. — Это же простое профессиональное любопытство.

— Так-то оно так, но может привести к весьма печальным последствиям. Одно неосторожное слово, и неизвестно, к чему оно приведет.

— Да я вряд ли смогу сказать что-то серьезное о будущем, — самокритично признал Кит.

— Тем лучше, — заключил доктор. — Давайте не будем рисковать.

— Да, наверное, так будет лучше, — ответил Кит, а сам подумал, сколько всего о будущем он уже наболтал. — Так что там с Книгой Мертвых? — Он довольно неуклюже решил поменять тему.

— На самом деле она называется «Книга наступления дня». Нам еще только предстоит восстановить весь ее текст, но уже сегодня мы располагаем довольно большими фрагментами. — Доктор сделал паузу, собираясь с мыслями, и процитировал по памяти:

Я выпал из тьмы на рассвете под пение птиц,

под шорох деревьев и шелест крыл.

Это утро моего первого рождения, одного из многих.

Прошлое завязано узлом и сокрыто пеленой.

Ветер колышет стяги над храмом.

Земля из тьмы восходит к свету.

Я предчувствую грядущие перемены.

Мысли проносятся передо мной стремительным роем.

Я встречаю день песней.

{Доктор Юнг цитирует «Папирус Ани» из Египетской Книги Мертвых.}

— Замечательно, — одобрил Кит. — Мне понравилось.

— Видите ли, речь идет не о смерти, а о воскресении в жизнь вечную. Для древних смерть была просто выходом из тьмы в славный свет нового и лучшего дня. Они были одержимы бессмертием. Их цивилизация выделяла огромные ресурсы на попытку понимания загробной жизни. А все дело в том, что они рассчитывали победить смерть.

Теперь на пол падали целые куски штукатурки, поднимая облака густой белой пыли. Хефри, с влажной повязкой, закрывавшей рот и нос, остался наблюдать за работами, а Юнг с Китом выбрались наружу, чтобы не дышать пылью.

Яркий утренний свет ударил Кита по глазам. Он стоял, часто моргая, и смотрел в небо, чистое голубое небо высоко над головой, и ему действительно казалось, что он выпал из тьмы в сияние солнечного дня. Выйдя из гробницы, он не мог не задать доктору вопрос:

— Почему древние так любили смерть?

— Кто вам сказал, что они ее любили? — удивился доктор Юнг, вытаскивая из заднего кармана брюк мягкую замшевую салфетку. Он снял очки и принялся протирать запылившиеся стекла.

— Ну, разве они не стремились сохранить тело умершего как можно дольше? Все эти мумии… И они столько сил тратили на возведение гробниц, храмов и всякого такого?

— Наоборот, дорогой друг. Они были влюблены в жизнь! — назидательно сказал доктор, водружая очки на нос. — Именно жизнь во всем ее великолепии. Смерть для них была наказанием. И хотя смерть — неотъемлемый атрибут жизни, они ее не принимали. Смерть рассматривалась как трагическая катастрофа — по крайней мере, несчастный случай на счастливой дороге жизни, и со временем они надеялись научиться избегать ее вообще. Они искали бессмертия именно потому, что хотели, чтобы жизнь продолжалась вечно без конца.

— Ну, наверное, и мы бы хотели…

— А мы не только хотим, мы делаем! — воскликнул доктор. — Ведь мы для этого и созданы. Не знаю, как обстоят дела в вашем времени — возможно, для вас свойственны более просвещенные взгляды, — но в наш механистический век такие мысли все чаще считаются отсталыми и ненаучными. — Он грустно покачал головой. — Слишком многие из моих собратьев-ученых начинают считать религию устаревшей чепухой — детскими сказками времен младенчества человечества, догмами, которые пора бы уже перерасти и отбросить, как несоответствующие научному прогрессу.

— Да, мне это знакомо, — кивнул Кит.

— Но, послушайте, — продолжал доктор, снова сверкнув очками, — чтобы там не думали другие, бессмертие — не сказка, придуманная ради утешения. Скорее, это восприятие, разделяемое почти всеми разумными существами, и заключается оно в том, что наша сознательная жизнь не ограничена этим временем и пространством. Мы не просто комки живой материи. Мы живые духи — мы все чувствуем это от рождения. И в глубине души мы знаем, что итога можно достичь только в союзе с высшей духовной реальностью — реальностью, которая появляется даже в этой земной жизни, чтобы вывести нас за узкие рамки времени.

Кит задумался. Для него мысли доктора оказались совершенно неожиданными, но в них был отзвук… словно весть из дальней страны, некий отголосок истины. Наконец он сказал:

— Так вы думаете, мы живем вечно?

— О, да. Я уверен. Как я уже сказал, все мы бессмертны.

— Да, вы говорили… — Кит повертел эту идеюв сознании так и этак, думая о Козимо, сэре Генри, своих родителях и обо всех тех, кто ушел раньше. — А что, хорошая мысль…

— Вижу, я вас не убедил. — Доктор поджал губы и с сомнением посмотрел на Кита. — Похоже, в вашем времени эта концепция не популярна? — Однако, прежде чем Кит успел ответить, он горячо продолжал: — Но подумайте же, мистер Ливингстон. Сознание — это и есть мы, мы взаимодействуем с материальным миром как сознательные существа и никак иначе. Разве не так?

— Так, конечно.

— Следовательно, сознание очевидно существует. Это легко доказать. Разве вы не можете вызвать в памяти образы далеких мест, друзей и родственников, о которых вспоминаете с любовью, или вещей, которые делали вас счастливым в прошлом? Не можете представить добрые или жестокие дела? Разве вы не признаёте истинность чего-либо, когда слышите о нем, разве вы не определяете мгновенно, красивое или уродливое перед вами? — Он посмотрел на Кита, ища подтверждения, а затем заключил: — Все это и многое другое является проявлением сознания, и все это никак не связано ни материей, ни пространством, ни временем. А раз так, то для наших ограниченных человеческих сознаний вполне естественно стремиться к родству с Единым Великим Сознанием, сотворившим нас, — с духовным сознанием Творца. Слияние с этим божественным сознанием — самая естественная форма существования. — Доктор уперся пальцем в грудь Кита. — Посмотрите, ведь мы даже в нашей обычной жизни ощущаем близость с вечным, вечно живущим Творцом, а уж после смерти физического тела этой связи и вовсе ничто не будет мешать! — Доктор Юнг не ждал ответа. Он был ему не нужен. — Естественно, да, — торжествующе заявил он. — Именно потому, что мы можем установить родство с вечным Творцом, бессмертие — больше, чем сказка. Это вполне обоснованная надежда.

В этот момент они услышали голоса из отрытой лестницы, потом наружу появились голова и плечи Халида.

— Идите сюда, господа! — позвал он, махая рукой. — Мы вскрыли заложенную дверь.

Оказавшись внутри, Томас внимательно осмотрел проделанный проход и кивнул бригадиру:

— Отлично, Халид. Уберите щебень, а потом будем двигаться дальше.

Надзиратель-египтянин склонил голову, показывая, что понял, а затем повернулся, чтобы отдать команду своей команде. «Yboud!» {Держитесь подальше (арабский).}— приказал он, и рабочие отошли от проема и принялись сгребать щебень в корзины.

— Сейчас очень важно не торопиться, — объяснил доктор, когда они вернулись наверх. — Всем всегда любопытно, что там, за дверью, какие такие сокровища. В результате поспешность часто приводит к непоправимому ущербу — мне случалось терять таким образом многие артефакты, могильную утварь, а ведь этого легко избежать. Нужны только терпение и осторожность.

— У вас большой опыт, — заметил Кит.

— О да, — уныло согласился Юнг. — К моему несчастью, в нескольких случаях я опаздывал, не успевал остановить рабочих, а у них случался приступ золотой лихорадки. В погоне за сокровищами люди готовы растоптать куда более ценные для науки вещи. Предметы, пролежавшие в земле так долго, становятся очень хрупкими. — Доктор повернулся и внимательно посмотрел на первого рабочего с корзиной на плече. — Надеюсь, у нас на раскопках ничего подобного не случится!

— Хорошо бы, — согласился Кит. — Карта может оказаться очень хрупкой. В конце концов, это всего лишь кусок старой кожи.

— И, если вы правы, мистер Ливингстон, — добавил Юнг, — этот старый кусок кожи представляет собой уникальный и самый ценный из артефактов, которые когда-либо видел мир.

После того, как помещение внизу очистили и тщательно подмели, люди зажгли новые масляные лампы и расставили их по всему участку, где велись раскопки, а потом, под зорким взглядом доктора Юнга стали осторожно, блок за блоком, вынимать камни из проема. По мере того, как дыра становилась больше, сердце Кита билось все сильнее. Наконец дыра стала достаточно большой, чтобы в нее можно было протиснуться. Доктор взял лампу и вытянув вперед руку посветил в брешь.

— Что там? — с замиранием спросил Кит, придвигаясь ближе.

— Там много разного, — ответил Юнг. — В основном, могильные принадлежности. — Он кивнул Халиду. — Убирайте эти камни.

Теперь дело пошло намного быстрее. Вскоре был удален последний камень из тех, что закрывали вход в погребальную камеру. Юнг приказал зажечь еще лампы. Одну из них он вручил Киту, две другие роздал Хефри и Халиду.

— После вас, доктор Юнг, — сказал Кит, махнув лампой на темный дверной проем.

Но археолог стоял в нерешительности.

— Сэр, вы же руководите раскопками, вы же их финансируете. Давайте!

Доктор кивнул, подошел к порогу и, высоко подняв лампу, заглянул в полутемную камеру. Он замер на пороге, и замер надолго.

— Ну что там? Что вы видите? — Кит нетерпеливо сопел за спиной Юнга. Он взглянул на Хефри; египтянин стоял неподвижно, только темные глаза поблескивали в мерцающем свете лампы.

— Невероятно, — выдохнул доктор, делая шаг вперед. Повернувшись, он поманил Кита и Хефри. — Вам лучше самим посмотреть.

В слабом свете единственной лампы Кит увидел беспорядочную кучу каких-то предметов и мебели, ими было забито все свободное пространство от пола до потолка: большие и маленькие коробки; сундуки из кедра, липы и акации; решетчатые экраны; развалившиеся каркасы кроватей; табуреты и треножники; простые и богато украшенные кресла; окованные бронзой колеса колесниц и конская сбруя; множество кувшинов всех форм и размеров; оружие — копья, мечи, кинжалы, метательные палки — и боевое, и церемониальное; коллекция расписных стилусов; маленькие глиняные статуэтки коров, бегемотов, женщин, варивших пиво, мужчин, сажающих ячмень, лысых писцов, полуголых рабов, богинь с красными глазами в облегающих платьях, окруженных таким количеством слуг, что хватило бы заселить деревню средних размеров. Возникало впечатление, что содержимое выставочного зала торговца антиквариатом свалили в кучу на пространстве не больше гостиной в старой квартире Кита, а затем все это заперли на несколько тысячелетий. И все покрывала охристая пыль.

Кит не мог бы сказать, чего он ждал, но то, что открылось глазам, лишило его дара речи. Где-то здесь, посреди этого музея древностей, должно быть, лежала Карта на Коже — возможно, целая. Только эта мысль по-настоящему и занимала его.

Почувствовав разочарование Кита, доктор похлопал его по плечу:

— Найдем мы ваше сокровище, друг мой. Не беспокойтесь. Если оно здесь, скоро мы до него доберемся.

Следующие два дня главная камера методично освобождалась с обязательной нумерацией каждого предмета. Доктор вел большой гроссбух с кратким описанием вещей и их состояния. Чтобы ускорить процесс, Кит убедил доктора выгородить большую ровную площадку на дне вади, установить над ней навес, поставить там кресло, так что теперь доктор Юнг сидел за импровизированным столом и принимал предметы, передававшиеся рабочими из рук в руки. Доктор первым делом сепией наносил номер, потом делал запись и укладывал находку на земляной пол в определенном порядке. Хефри поручили охрану сокровищ до тех пор, пока Томас Юнг не организует их транспортировку в Лондон и, в конечном счете, в Британский музей.

Каждую коробку, сундук и кувшин Кит осматривал лично. В результате он походил на сильно напудренное привидение. При каждом шаге с него сыпалось облачко пыли. С мокрым носовым платком, прикрывавшим рот, он упрямо продолжал работу, каждый миг ожидая, что следующий предмет окажется древним контейнером для карты. Здесь он доверял доктору, заявившему, что рано или поздно путем исключения они найдут сокровище. Кит понимал, что каталогизация и опись необходимы, что это единственный разумный способ действий в интересах науки, однако с трудом удерживал себя, чтобы не зарыться в кучу вещей и раскидывать их, пока не найдет то, что ищет. Из гробницы извлекли множество интересных предметов, но среди них совсем не было золота или других драгоценностей, а главное — не было свитка пергамента, ради которого все это и было затеяно. По крайней мере, Кит так думал.

На пятый день в погребальной камере стало существенно просторнее. Рабочие убрали складные перегородки из резного дерева акации, стоявшие вдоль задней стены гробницы, и открылась великолепная роспись с изображением событий из жизни верховного жреца Анена, удивительно живая и реалистичная.

— Дайте больше света, — потребовал Кит и позвал доктора и Хефри взглянуть на этот шедевр. — Вот картины, о которых я вам говорил, — Кит указал на стену. Трое людей стояли плечом к плечу, любуясь искусным изображением.

— Надо искать художника, — сказал Томас Юнг. — Хотя я сомневаюсь, чтобы копия, даже самая хорошая, смогла передать великолепие оригинала. — Лицо доктора приняло такое выражение, какое можно видеть у ребенка на Рождество перед елкой. — Потрясающие картины!

— А вон тот жрец похож на моего отца, — тихо заметил Хефри. Потом показал пальцем еще на одну фигуру из свиты Анена. — А это точь-в-точь мой кузен Хосни.

— Посмотрите сюда, джентльмены, — пригласил Кит, глядя на панель, где был запечатлен бритоголовый жрец рядом с человеком в яркой полосатой накидке, распахнутой на груди. Из-под ткани виднелось множество маленьких синих символов у него на коже. — Вот человек, который нам нужен!

— Да, да, вы говорили! — выдохнул Юнг. Он пригнулся к самому изображению, чтобы разобрать иероглифы под картиной. Провел пальцем по строке сверху вниз и прочел: «Человек, который есть карта».

— Артур Флиндерс-Питри, — сказал Кит.

— Он был здесь, — неожиданно сказал Хефри. — Верховный жрец Анен знал его.

— Да, так оно и есть. — Кит подошел к последней панели. — А теперь, — голосом экскурсовода произнес он, — pièce de resistance {Главная деталь (франц.)}. Он показал на фигуру бритоголового жреца, постарше и потяжелее, державшего нечто вроде свитка папируса. — Это, — заявил Кит, — Карта на Коже в том виде, в каком она когда-то существовала. Но вот дальше: Анен указывает другой рукой на яркую звезду за спиной. Что бы это могло означать?

— Похоже, это созвездие Большого Пса. — Доктор поднес лампу поближе. — Думаю, это Сириус — звезда, особо почитаемая древними, без сомнения, из-за ее яркости и сезонных изменений.

— Да, примерно так думали Козимо и сэр Генри, — подтвердил Кит. — А то, что держит Анен, — продолжил он, — это и есть карта Флиндерса-Питри — видите маленькие синие символы? И Козимо сказал бы, что тут она вся, целиком.

— Потрясающе! — воскликнул доктор. — Все так, как вы говорили. — Он повернулся к довольному Киту. — Поскольку мы до сих пор так и не нашли ее, значит, она где-то среди немногих оставшихся сундуков.

Кит обвел взглядом помещение. Здесь действительно оставалось несколько ящиков.

— Ну что же, будем надеяться.

Работа возобновилась. Кит вместе с доктором вскрывал последние ящики и сундуки, и с каждым новым его надежды слабели. Наконец Халид достал из-под стола последнюю шкатулку и поставил ее на стол.

— Вот. Больше ничего нет.

Черная лакированная шкатулочка была инкрустирована слоновой костью и лазуритом. С первого взгляда становилось понятно, что это вместилище предназначено для ценностей.

— Открой, — распорядился доктор. Кит дрожащей рукой приподнял крышку… На дне шкатулки лежало ожерелье из лазурита, сердолика и янтаря… несомненно, очень ценное. Под ним нашлись кольцо и брошь, составлявшие гарнитур.

Карты не было.

— Ну вот и все, — пробормотал Кит. — Все напрасно.

— Как это «напрасно»! — возмутился доктор Юнг. — Мы раскопали важнейшую гробницу, совершили невероятные археологические открытия. Одни только иероглифы — бесценная находка. Она двинет археологию вперед семимильными шагами. Можем гордиться!

— Да, наверное, — уныло согласился Кит, — но вы же понимаете, о чем я говорю. Мы пришли сюда за картой. — Он кивнул в сторону склада под навесом возле стены вади. — У нас целый воз сокровищ — все, что угодно, только не то, за чем мы шли.

— Я бы на вашем месте не отчаивался, — доктор снял и тщательно протер очки, — мы еще кое-где не посмотрели.

— Да я же сам тут все перевернул, — в сердцах заорал Кит. — Нет тут ничего!

— А подумать, сэр? — с хитрым прищуром спросил доктор. — Вы же умеете думать? Вот и думайте!

— Я думаю, — пробормотал Кит уже намного тише. — Только я думаю, что мы ловили журавля в небе.

— Мой порывистый друг, — упрекнул Юнг, качая головой, — мы же еще не заглядывали в саркофаг.

«Саркофаг…». В душе Кита мгновенно вспыхнула и разгорелась надежда. Он кинулся к гробнице.

— Свистать всех наверх! Тут понадобятся все рабочие, иначе мы эту плиту не сдвинем.

— Халид, принеси клинья, — приказал доктор. — Хефри, приведи повара, и пусть подготовят упряжку мулов — они могут понадобиться.

Саркофаг из красного гранита стоял в центре камеры. Его пока не трогали. Кит стер пыль какой-то тряпкой; обнажилось гладкое, стилизованное лицо человека с бесстрастными чертами, смотрящего пустыми глазами во тьму вечности. Ниже на каменной крышке были вырезаны несколько рядов иероглифов.

— Она тяжелая, — заметил Кит. — Думаю, тонн двадцать. Как мы справимся?

— Дайте мне рычаг и точку опоры, и я переверну землю! — ответил Томас Юнг. — Архимед сказал. — Он присел на корточки рядом с саркофагом и провел пальцами по месту соединения крышки с основанием. — Клинья и веревки — вот и все, что нам надо.

Рабочие принесли лампы и расставили их вокруг саркофага. Потом с помощью рычагов и деревянных клиньев они приподняли край крышки и держали ее, пока другой рабочий забивал клин. Процесс повторялся снова и снова, последовательно, по всей правой стороне огромной каменной крышки. Клинья поднимали крышку все выше и выше.

После третьего круга им удалось сдвинуть плиту на несколько дюймов. Под крышку подвели веревки, концы подали наверх и привязали к упряжке мулов. С помощью рычагов крышку удалось приподнять настолько, чтобы подсунуть клинья побольше. Мало-помалу плита наклонялась, пока с низким скрежещущим звуком, похожим на раскат далекого грома, не начала соскальзывать. Веревки натянулись, мулы ощутили напряжение и уперлись в землю. Халид дал команду погонщикам мулов. Медленно-медленно, со скрипом веревок и дерева, массивная каменная крышка саркофага наклонилась и начала двигаться. Внезапно одна из веревок оборвалась. Крышка покачнулась и рухнула на пол с глухим стуком, сотрясшим землю.

Пыль все еще висела в воздухе, когда Кит, доктор, Халид и ближайшие рабочие бросились вперед, чтобы заглянуть внутрь. Однако надежда на сокровища, если она и была, рухнула. Внутри стоял второй саркофаг из известняка, богато расписанный так, словно пред ними лежал сам умерший верховный жрец в церемониальных одеждах. Крышка этого второго саркофага была намного легче, и рабочие без особого труда подняли ее, чтобы открыть третий, на этот раз деревянный ящик, тоже украшенный.

Третья крышка вообще не доставила хлопот. Под ней, как и ожидалось, покоилось мумифицированное тело Анена, туго спелёнутое льняными лентами, каким-то образом выдержавшими разрушительное действие многих веков. Собственно, это и был настоящий гроб, но вместо украшений, полагавшихся представителям знатного сословия, на крышке гроба был вырезан только простой анкх из оливкового дерева, вездесущий крест с петлей, символизирующий жизнь. Больше ничего.

Кит склонился над мумией, осмотрел гроб изнутри, но не увидел ни шкатулок, ни свитков. Его пыл первооткрывателя стремительно гас. Волна разочарования накрыла его с головой.

— Ну и что теперь? Перевернуть его? — с сомнением спросил он.

— Нет. Так не делается, — сказал доктор. — Но даже если бы мы его перевернули, сдается мне, ничего нового мы бы не обнаружили. Мне жаль. Боюсь, вас дезинформировали.

— Да, наверное, так. — Подавленный Кит подошел к картине, изображавшей жреца со свитком, указывающего на звезду. — Что этот старик хотел нам сказать?

— Кит Ливингстон! — внезапно окликнул его Хефри. — Посмотри сюда. Видишь подголовник?

Доктор тоже подошел к саркофагу.

— У тебя зоркие глаза, парень, — выдохнул Юнг. — Действительно…

Кит в три прыжка оказался возле гроба. Доктор осторожно пытался приподнять мумию. Наконец он выпрямился, держа в руке нечто, завернутое в полотно, напоминавшее маленькую диванную подушку.

— Вот оно что! Наш друг Анен использовал его как подушку.

— Пойдемте на свет, а то здесь не разглядишь ничего, — предложил Кит и направился к двери.

При дневном свете они тщательно осмотрели пакет и не заметили на нем никакой надписи. Льняные полосы были такими же, как те, что хранили мумию от тления.

— Сначала я занесу эту находку в гроссбух, — сказал доктор, направляясь к своему столу под навесом. — А потом откроем и посмотрим.

Если бы Киту дали волю, он тут же ободрал бы ткань со свертка, но он смирил себя, последовал за доктором к столу и с растущим нетерпением наблюдал, как тот описывает сверток. Затем Юнг достал нож с тонким лезвием, передал пакет Киту и призвал его быть как можно осторожнее, дабы не повредить артефакт внутри. Если он там есть…

Дрожащими руками Кит разрезал верхние ленты и начал разматывать длинные узкие полосы.

Слои снимались один за другим — всего их оказалось семь, — и по мере того, как Кит снимал каждый следующий, напряжение его все росло, он чуть не подпрыгивал на месте. Последние пелены спали и на столе перед ними оказалась пара деревянных дощечек, связанных плетеным шнурком красного цвета. Дощечки из оливкового дерева покрывали письмена на языке, которого Киту не доводилось видеть раньше.

— Вы сможете это прочитать? — спросил он доктора, облизав губы.

Доктор поднял очки на лоб и наклонился, почти касаясь носом дерева.

— Понятия не имею, что это за язык. — Он разочарованно поцокал. — Нет, не могу прочитать.

Шнурок был завязан простым узлом, и доктор потянулся к нему, но остановил движение.

— Думаю, вам следует сделать это самому, — сказал он, придвигая дощечки к Киту. — Это по праву ваша находка.

Кит дернул шнурок, и тот не столько порвался, сколько рассыпался в пыль. Он смахнул остатки и, затаив дыхание, поднял верхнюю деревянную пластинку. Под ней, прикрытый тонким квадратом льняного полотна, как редкий лист в альбоме натуралиста, лежал небольшой пергамент. Время истончило его так, что он просвечивал. Кожу, тонкую, как паутинка, и хрупкую, как крылья жука, покрывала россыпь прекрасно видимых символов темно-синего цвета.

При виде этого пергамента все сомнения Кита исчезли, словно роса под лучами солнца. Кит понял, что перед ним Карта на Коже.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Язык ангелов

ГЛАВА 21, в которой научное исследование приносит странные плоды

Дуглас Флиндерс-Питри стоял под мокрым карнизом, наблюдая за служанками с ведрами молока на коромыслах, спешащих к дверям гостиницы колледжа; за торговцами скобяными товарами, предлагавшими вертела и канделябры; смотрел, как по площади спешат булочники с подносами свежего хлеба на головах; продавцы в ветхих киосках торговали свечами, лентами, тканью, сыром и специями. Мясник, работающий в задней части своего чуланчика, разделывал тушу по требованию клиента; продавец пирогов с ручной тележкой громко расхваливал свой товар; фермер с парой связанных цыплят проталкивался сквозь толпу; ну чисто живой этюд к картине Брейгеля.

Как в такой обстановке студенты могли хоть что-то усвоить из слов профессора, сидящего в двух десятках шагов от него, Дуглас не понимал. Однако лектора суета ничуть не смущала. Высокий и худощавый, он стоял за деревянной кафедрой прямо на улице, и на чистой латыни втолковывал что-то слушателям. Студенты в синих и зеленых мантиях сосредоточенно внимали. Вокруг расположились бездельники, тоже слушавшие профессора, хотя по их лицам видно было, что они не понимали ни слова. Немало горожан тоже стояли полукругом, иногда выкрикивая шутливые ответы на риторические вопросы, заданные прославленным учителем.

Дуглас пришел повидаться именно с этим профессором. Ради этой встречи он совершенствовал свою латынь, тщательно подбирал гардероб, изучал историю, нравы и обычаи, характерные для середины 1200-х годов. Подтянутый мужчина средних лет с серьезным лицом и высоким лбом был не кто иной, как Роджер Бэкон {Роджер Бэкон (1214 — 1292), известен также как Удивительный доктор (лат. Doctor Mirabilis) — английский философ и естествоиспытатель, монах-францисканец, профессор богословия в Оксфорде. Занимался математикой, медициной, алхимией, физикой и др. науками. Получил срок за критику распущенности нравов духовенства. Выступал против схоластики и резко отзывался о тогдашних великих авторитетах (Альберте Великом, Фоме Аквинском и др.)}— доктор, профессор, ученый и теолог — светило науки во многих областях: в анатомии, медицине, алхимии, философии и теологии. Темные волосы коротко пострижены, как и следует священнику его ранга, коричневая ряса францисканца, поношенная, с обтрепанными краями и рукавами, была чистой, а плетеный шнурок, исполняющий роль пояса, был аккуратно завязан.

В какой-то момент несколько молодых людей протиснулись вперед и начали передразнивать профессора. Дуглас сообразил, что горожане, как, собственно, и во все времена, испытывают зависть и настроены враждебно по отношению к представителям научной элиты. Грубые деревенские парни инстинктивно чувствовали, что и власть имущие с недоверием относятся к ученой братии. Что уж говорить о профессоре, чье поведение никак не вписывалось в рамки общепринятого, особенно если учесть некоторые его странные эксперименты. С точки зрения общественного мнения, уважаемый в научных кругах ученый был не то чудаком, а то и вовсе дураком набитым.

Возмутители спокойствия довольно неуклюже попытались прервать лекцию, но тут появились два здоровенных судебных стражника с длинными пиками, и увели смутьянов с собой. Порядок был восстановлен, лекция под открытым небом продолжалась. Дуглас старался внимательно слушать. Латынь монаха была совершенной — беглая и плавная, красноречивая и изящная, отшлифованная годами схоластических диспутов, она изобиловала незнакомыми Дугласу терминами, так что он с трудом улавливал смысл речи Бэкона. Однако студенты его понимали, вернее, понимали язык, а вот понимали ли они суть высказываний, неизвестно. Насколько разобрал Дуглас, монах говорил о природе вселенной и месте разума в формировании человеческих представлений о действительности.

Наверное, он излагал интересные мысли, но недавно приобретенных знаний хватало Дугласу только на то, чтобы понять общую тему лекции; следить за нюансами речи профессора уже не получалось. Впрочем, он не для этого прибыл на встречу. Перед ним стояла куда более важная задача.

— Снайп! А ну-ка прекрати! — прошипел Дуглас. — Брось немедленно! — Его вздорный помощник подобрал в канаве гнилую грушу и с интересом ее рассматривал. — Брось сейчас же!

Парень, продолжая сжимать грушу так, что по рукам струился сок, злобно взглянул на хозяина, но все-таки бросил фрукт. Груша с глухим шлепком упала на землю; Снайп с неожиданной яростью втоптал ее в землю и выпрямился, сердито оглядев толпу вокруг.

— Вот, молодец, — похвалил его Дуглас. — Мы тебе кота найдем, попозже.

Лекция подошла к концу, студенты по двое и по трое начали расходиться, тут же растворяясь в толпе на городской площади. Некоторые задержались, чтобы задать вопросы, и Дуглас переждал, пока закончатся и они. Дождавшись, пока отошел последний студент, он подошел к профессору.

— Pax vobiscum, Magister Bacon{Мир вам, магистр Бэкон (лат.)}, — сказал он, снимая круглую монашескую шапочку и совершая отработанный почтительный поклон. — Deus vobis {Бог с вами (лат.)}.

— Quis est {Кто ты? (лат.)}? — спросил ученый. Бросив взгляд на одежду Дугласа, он произнес: — Бог с тобой, брат.

Дуглас назвался заезжим священником, ищущим ответа на один научный вопрос.

— Не могу ли я проводить вас и по дороге спокойно обсудить мою проблему?

— Я бы с радостью согласился, — ответил мэтр Бэкон, — но, увы, у меня слишком много обязанностей, а я пока не нашел способ растягивать время, чтобы вместить их все. Поэтому с сожалением вынужден отклонить твое предложение сопровождать меня, каким бы заманчивым оно ни было.

— Понимаю, — покивал Дуглас, ожидавший подобного ответа. — Я ни в коем случае не хотел бы множить ваши заботы, Бог свидетель. Однако вдруг вам интересно будет узнать, что родом я из аббатства в Тинтерне. Там мне в руки попала весьма странная рукопись, причем обнаружил я ее тоже довольно странно. — Домашняя заготовка сработала. Он увидел, как в темных глазах профессора вспыхнуло любопытство. — Некоторые из моих братьев считают, что кроме вас никто не сможет ее прочесть.

— А что вы можете о ней рассказать? — спросил Роджер Бэкон, потирая тыльную сторону ладони?

— Очень мало, сэр. Видите ли, она написана на языке, который никто раньше не видел. По крайней мере, никто из наших лучших ученых.

— Ну что же, друг мой, поздравляю, — объявил профессор, склонив голову набок. — Тебе удалось меня заинтриговать, а это, Христос свидетель, в последнее время случается все реже. Заходи сегодня вечером к «Медведю», поужинаем вместе. Он указал на постоялый двор невдалеке. — У меня там стол, и для тебя местечко найдется. — Профессор скептически посмотрел на молодого сопровождающего Дугласа. — И твоему помощнику тоже, конечно. Привет тебе, сын мой. — Однако присмотревшись к юноше повнимательнее, Бэкон перестал улыбаться.

— Он немой и не разговаривает, — сообщил Дуглас, похлопав Снайпа по огромной голове. — Благодарю, мастер Бэкон. Тогда до вечера.

— Бог с тобой, друг, — ответил профессор, отходя.

Дуглас немного подождал, затем пересек площадь и направился к постоялому двору «Звезда», где снял две комнаты. Он поговорил с хозяйкой и попросил принести еды и питья. Вместе со Снайпом он поднялся наверх. Готовясь к вечернему разговору, Дуглас немного позанимался латынью, — больше в него не влезало, — а Снайп отправился спать, готовясь к ночному бдению.

Сразу после захода солнца лей-путешественники надели мантии и отправились на встречу с мастером Бэконом в «Медведь». Они пересекли почти пустынную площадь, где теперь лишь пара старух сгребали мусор, да несколько дворняг что-то вынюхивали в канавах. Не обращая внимания на вопли нищих, Дуглас подошел к постоялому двору и остановился под факелом над дверью, в последний раз предупредив Снайпа, чтобы он вел себя как можно лучше, опустил капюшон на голову и вошел внутрь. Внутри было дымно, там стоял туман, образованный испарениями восковых свечей, освещавших помещение теплым янтарным светом. Он подошел к стойке, выбрал пирог и обернулся, осматривая зал. Столы разных размеров стояли без какой-либо системы. В очаге пылали крупные поленья. Над очагом булькали котлы, жарилось мясо на вертелах; к главному залу примыкали еще три поменьше, в каждом стоял длинный стол со скамьями. В одном из залов обнаружился Роджер Бэкон в окружении группы студентов — желтолицых юнцов с неухоженными бородами и длинными взлохмаченными волосами; некоторые из них одевались в студенческие мантии, другие предпочитали менее формальную одежду. Все держали в руках кружки с элем. Когда подошел Дуглас, они разом встали, приветствуя вновь прибывших.

— Прошу без церемоний, — сказал Дуглас. — Садитесь, пожалуйста. — Выдав Снайпу пирог, он отправил его в конец стола.

— Наш друг прибыл из Тинтерского аббатства, — сообщил профессор своей аудитории. Он налил еще одну кружку и придвинул ее к Дугласу. — Он ищет просветления. Верно ведь?

— Воистину, это и есть цель моего визита, — ответил Дуглас. Он заметил, как переглядывались студенты, пока он говорил. Причина была ясна, и он поспешил рассеять недоверие: — Прежде чем продолжить, я приношу извинения за свою необразованность и грубость речи. Латынь моя не из лучших. Я родился и вырос на острове Мэн. Моими наставниками были очень старые люди, они немногому успели научить меня. — Он оглядел стол и закончил: — Так что прошу извинить меня, братья. Надеюсь на вашу снисходительность.

— Не стоит об этом говорить! — воскликнул Роджер Бэкон. — Все ученые — паломники в одном и том же путешествии. Некоторые вступили на путь раньше и потому успели продвинуться немного дальше. — Он окинул взглядом собравшихся. — Как пилигримы, мы не станем осуждать друг друга, но примем всех единомышленников в нашу компанию как друзей по путешествию.

Студенты, слегка пристыженные, подтвердили это высказывание сердечными возгласами и жадными глотками пива.

— Спасибо, — сказал Дуглас, вытирая рот рукавом, подражая своим товарищам по столу. — Я ваш слуга.

— Что же, мы больше никого не ждем, — сказал мастер, — преломим вместе хлеб и предоставим нашу беседу на суд Всевышнего, да прославят Его наши речи.

— Аминь! — хором откликнулись студенты. — Ужин!

Троих самых младших отправили на кухню за едой. Они шумно удалились и вскоре вернулись с жареным мясом, маленькими хлебами и вареными овощами. Деревянные ложки пошли по кругу, и народ приступил к ужину. Дуглас порадовался, что прихватил собственный нож, поскольку от времени, когда каждому полагались собственные столовые приборы, постоялый двор отделяли века. Здесь гостям предлагались только общие деревянные ложки.

За столом поднялся веселый гул. Председательствовал, конечно, мастер Бэкон. Дуглас наблюдал за манерами сотрапезников. Сразу бросалось в глаза искреннее и глубокое уважение, с каким студенты относились к своему знаменитому профессору. Когда говорил Бэкон, все взоры обращались на него. За ним оставалось последнее слово во всех дискуссиях. Как и следовало ожидать от студентов, разговоры за столом перескакивали с одной темы на другую; обсуждались вопросы химии, механики, математики, астрономии, перемежаясь философскими и теологическими проблемами — далеко не все из того, о чем говорили за столом, было понятно Дугласу. Как бы не был изобретателен мастер Бэкон, его объяснения не всегда доходили до пришельца. Дуглас понимал масштабность мыслей этого человека, хотя и не мог уследить за хитросплетениями его построений. Но гибкость и разносторонность ума Бэкона поражали.

Некоторое время спустя посуду убрали, а кувшины с элем, не раз наполнявшиеся, все же опустели. Студенты разошлись по своим вечерним делам, и учитель наконец повернулся к гостю.

— Теперь, мой друг, можем немного поговорить. Я готов пригласить тебя в мою лабораторию и посмотреть, наконец, что там у тебя припасено.

— Для меня большая честь сопровождать вас, профессор.

Они вышли в ночь, скупо освещенную редкими факелами и жаровнями, расставленными на углах улиц под присмотром городских приставов из местного ополчения. На них возлагались обязанности по охране порядка и соблюдения королевских законов. Сегодня в старом городе было тихо, и двое мужчин — в сопровождении свирепой тени Снайпа —беспрепятственно прошли по широкой улице, ведущей к мосту и внушительной башне. У ее основания Бэкон остановился, достал большой железный ключ и приступил к отпиранию лаборатории, занимавшей весь первый этаж.

Пока профессор возился с ключом, Дуглас повернулся к Снайпу.

— Оставайся здесь и охраняй дверь, — шепнул он ему. — Я не хочу, чтобы нас беспокоили. Понял?

Профессор зажег свечи простым щелчком пальцев. Дуглас сделал вид, что его это совсем не удивило. Как только света стало достаточно, он огляделся и понял, что они стоят в большой квадратной комнате с голыми каменными стенами и голым полом. Два длинных дощатых стола на козлах тянулись вдоль всей комнаты, их столешницы были завалены книгами и пергаментами на одном конце, на другом стояли всевозможные емкости, заполненные непонятными составами. В ближнем углу — большая печь с мехами, нечто вроде маленькой кузницы. Тлеющие угли испускали тонкие струйки дыма, уходящего в дыру в потолке. Множество таинственных инструментов и сосудов из меди, железа, олова и бронзы придавали помещению вид литейного цеха и химической лаборатории.

Рядом с печью стояло большое деревянное кресло, заваленное покрывалами. С одной стороны от него был установлен большой канделябр, а с другой — приспособление, напоминающее чертежный стол. По всему было понятно, что именно здесь профессор работает и пишет.

— Добро пожаловать, друг мой, — сказал мастер Бэкон. — У каждого живого существа есть свой дом. Этот — мой. Здесь у меня есть все, что мне нужно для жизни.

— Здесь просторно, — согласился Дуглас. Указав на коллекцию кувшинов и плошек на столе, он спросил: — Я правильно понимаю, что здесь вы производите алхимические опыты?

— Именно так, — ответил мастер. — Много лет я отдал алхимии. Увы, это оказалось напрасной тратой времени. Вынужден признать, что цели своей я не достиг, хотя на этом пути сделал множество открытий и добился некоторых успехов.

— Ничто не пропадает зря, — сказал Дуглас.

— Истинно. — Роджер Бэкон снисходительно улыбнулся. — Для ученого никакое усилие никогда не бывает напрасным. — Он подошел к концу стола, заваленного рукописями. — Я полагаю, — сказал он, сворачивая один из пергаментов, чтобы освободить место, — вы принесли мне кое-что для изучения. Давайте займемся делом.

— Рад служить. — Дуглас засунул руку во внутренний карман плаща, достал небольшой сверток, обернутый льняной тканью, и аккуратно положил на стол. — Буду весьма признателен, сэр, за ваше высокоученое мнение, поскольку, признаюсь, содержание этого манускрипта для меня загадочно.

— Не сэр, — поправил его Бэкон, — только брат. Мы ведь братья-священники, не так ли?

Дуглас улыбнулся и снял льняное полотно. Роджер Бэкон едва взглянул на книгу и его темные глаза заблестели от азарта.

— Посмотрим, посмотрим, что вы принесли, — пробормотал он, осторожно открывая кожаную обложку. Он долго смотрел на первую страницу, потом перевернул ее, взглянул на другую, а затем еще на три подряд.

— Как это попало к вам? — спросил он дрожащим голосом. Теперь глаза его казались гневными. Он ткнул пальцем в текст. — Этот… эта книга — как она вам досталась?

— Простите, брат, — медленно ответил Дуглас. Он пока не понимал, чем вызван гнев Бэкона, и тянул время, чтобы подыскать ответ.

— Не обижайся ради Бога, — сказал Бэкон. — Но я должен знать. Это имеет для меня огромное значение.

— Насколько я знаю, книга принадлежала предыдущему аббату. Во всяком случае, после его смерти прошлой весной ее нашли среди его вещей, — солгал Дуглас. Он так часто повторял эту историю, что почти сам в нее поверил. — А вот как она попала к этому доброму человеку, мне неизвестно. Нынешний настоятель, без сомнения, мог бы рассказать вам больше, но, поскольку он слишком стар и немощен, чтобы отправиться сюда, задачу поручили мне. — Дуглас улыбнулся, как он надеялся, искренне. — К сожалению, больше мне ничего неизвестно.

— Очень жаль. — Ученый мягко покачал головой. — Не обещаю, что отвечу на все вопросы, по крайней мере, сразу. Однако, приступим.

Роджер Бэкон снова открыл книгу, и Дуглас вздохнул с облегчением, наблюдая, как ученый легко проводит пальцами по непонятным символам, изредка шевеля губами.

— Так вы сможете прочитать это? — спросил Дуглас, пытаясь изобразить обычное научное любопытство.

— Думаю, что смогу, — подтвердил мастер. — Видишь ли, друг мой, это ведь я придумал.

— То есть как? — спросил ошеломленный Дуглас. — Вы хотите сказать, что это вы написали?

— О нет, — ответил Бэкон, быстро покачав головой. — К этой книге я не имею отношения. А вот к языку, на котором она написана, имею самое непосредственное.

— Но что это за язык? Ни я, ни кто-либо из моих знакомых никогда не видел ничего подобного.

Тут мастер-ученый позволил себе снисходительную улыбку.

— Меня это ничуть не удивляет, — мягко сказал он. — Немногим смертным доводилось видеть его. — Он снова опустил взгляд на текст, проводя длинными пальцами по строкам, написанным плавным почерком. — Это язык ангелов {Об «ангельском языке» много писал Джон Ди (1527—1609), английский математик, астролог и эзотерик, имевший контакты с императором Рудольфом, а также, по его словам, располагавший неизвестными рукописями Роджера Бэкона. Имеются данные, связывающие имя Бэкона с «Рукописью Войнича». «Рукопись Войнича» написана неизвестным языком, все попытки расшифровать который до сего дня не увенчались успехом.}.

ГЛАВА 22, в которой говорит кровь

— Теперь внимательнее, Арчибальд, — говорил лорд Гауэр. — Используй свой ум. Думай! — Он повернулся к накрытому простыней столу. — Попробуем пройти этот тест еще раз. Готов?

— Готов, милорд, — Арчи сосредоточенно нахмурил темные брови.

Граф одним движением сдернул ткань со стола.

— А теперь скажи мне, что здесь настоящее, а что подделка? — Он указал на несколько предметов, разложенных на прямоугольнике синего бархата. — Не торопись, — призвал он. — Сосредоточься. Помни, что я тебе говорил.

Молодой человек шагнул ближе к столу и стал рассматривать выставленные предметы: брошь с камеей, окруженную кольцом крошечных сапфиров, кот, вырезанный из черного дерева, серебряную сову с черными глазами, золотое кольцо в форме скарабея со вставкой из перламутра, лазурита и сердолика, алебастровую статую крокодила, сражающегося с бегемотом, и пару серег-подвесок из синих, зеленых, красных и желтых стеклянных бусин. Каждый предмет из обширной коллекции древностей графа Сазерленда представлял собой шедевр.

— Смотри, но в руки не бери, — предупредил граф. — Эксперт должен с первого взгляда определять подлинность.

Арчи Берли неуверенно потянулся пальцем к фигурке кота, но отдернул руку, перешел к кольцу, а затем, попутно осмотрев сову и крокодила, остановился на золотом кольце и серьгах.

— Скарабей и серьги-подвески подлинные, — объявил он.

Лорд Гауэр вопросительно поднял брови.

— Именно скарабей и серьги? Ты уверен?

Арчи коротко кивнул.

— А сова? А брошь? — Его светлость чуть повернул брошь, заставив сапфиры искриться. — Это ценная вещь. — Он указал на алебастровую статуэтку. — А крокодил? Он очень здорово сделан. Красивый.

— Вы спрашивали меня не о том, что красивее или дороже, — заявил Арчи. — Вы спросили, что здесь настоящее, а что поддельное. Я выбираю скарабея и серьги.

— Отлично, Арчибальд! — Граф медленно похлопал в ладоши. — Ты прав. Это настоящий древний египетский антиквариат. У тебя талант, парень. Думаю, тебя ждет удача.

— Спасибо, сэр.

— А теперь скажи мне, — продолжал лорд Гауэр, поднимая брошь, — почему ты не выбрал эту симпатичную безделушку или бегемота с крокодилом?

— Брошь… — Арчи поколебался, затем пожал плечами. — Она слишком блестит. У настоящих камней блеск приглушенный. Думаю, оправа тут настоящая, а камни — имитация. И бегемот такой же.

— Почему же? Объясни.

— Он маленький, слишком похож на свинью. По-моему, его сделал кто-то, кто ни разу не видел настоящего бегемота. А может, мастер просто скопировал другую фигурку. — Он махнул рукой на сову и кота. — Кот отлично сделан, но материал подобран неудачно. Египтянин использовал бы камень. С совой то же самое.

— А что с ней не так?

— Фигура отлита из серебра — опять же, это не тот материал, который мог бы использовать египетский художник классического периода. — Он взглянул на своего наставника. — Я прав?

— Ты совершенно прав. — Гауэр с удовольствием посмотрел на своего ученика. — Мой мальчик, ты хорошо усвоил уроки. Я думаю, теперь мы можем пойти в торговый зал.

— Для меня большая честь, сэр. — Арчи почувствовал дрожь волнения при этой мысли. Хотя внутри у него все бурлило от радости, он сохранял спокойствие и помнил, как учил Его Светлость: хороший торговец никогда не показывает своих истинных эмоций. Неосторожное проявление интереса может легко поднять цену сделки или, что еще хуже, полностью испортить ее. — Я постараюсь не обмануть доверие, которое вы мне оказали.

— За это я спокоен. — Граф начал собирать разложенные по столу ценности, чтобы уложить их в соответствующие ящики в холле. — Завтра, — сказал он, разглядывая брошь, — продолжим обучение в зале аукционного дома Sotheby’s {«Сотбис» (англ. Sotheby's) — один из старейших аукционных домов. Совместно с аукционным домом «Кристис» (Christie's) занимает около 90% мирового рынка аукционных продаж антиквариата, предметов искусств и т. д. Крупнейший в мире аукционный дом.}.

На следующий день они проехали в карете по Стрэнду, вышли в конце Веллингтон-стрит и прошли последние несколько сотен ярдов пешком — граф хотел посмотреть на некоторые из своих лондонских владений. По большому счету их следовало бы назвать скромными, однако они приносили стабильный доход, который Арчибальду казался просто астрономическим, хотя молодому человеку не на что было жаловаться — лорд Гауэр назначил ему еженедельное пособие, а также годовую стипендию, изрядную часть которой Арчи передавал матери.

За время своего пребывания на службе у лорда Гауэра Арчи сумел пройти путь от самого скромного положения слуги через должность простого мальчика на побегушках, помощника посудомойки, конюха, помощника лакея, лакея, второго младшего дворецкого, помощника камердинера и так далее, до роли личного секретаря Его Светлости. Когда граф отправлялся вглубь страны, Арчи сопровождал его; когда граф путешествовал на континент, Арчи помогал со сборами; когда граф со свитой отправлялись в северное поместье, Арчи посылали вперед, чтобы подготовить дом и территорию к прибытию Его Светлости. И теперь, когда графа вызывали в Виндзор или палату лордов, Арчи неизменно сопровождал его.

Все это время молодой человек изучал нравы и обычаи элиты, выжидая, пока сможет самостоятельно начать сколачивать состояние. «У человека должно быть занятие, — сказал ему граф много лет назад. — Интересно, какое ты себе выберешь?»

— А я могу остаться у вас на службе, сэр? — спросил он тогда. В то время Арчи было двенадцать лет, и он не мог представить себе ничего лучше, чем числить себя среди домашнего персонала графа.

— Да оставайся сколько угодно, — ответил лорд Гауэр. — Но, мой дорогой мальчик, я же не буду жить вечно. Как бы я ни сожалел об этом, когда я уйду, мои земли и титулы перейдут к двоюродному брату, которого я не видел лет двадцать. Таков закон. И мне не хотелось бы, чтобы ты остался без возможности зарабатывать на жизнь в этом мире. Слугойвечно быть нельзя, да и не стоит. Ты сделан из более тонкого материала.

— Но я не хочу покидать вас, сэр.

— И мне без тебя было бы тоскливо. Но твоя кровь рано или поздно заговорит в тебе во весь голос, Арчибальд. — Граф улыбнулся и по-отечески положил руку на плечо мальчика. — А кровь в тебе течет аристократическая, этого никак нельзя отрицать.

Граф уже давно знал обстоятельства происхождения Арчи. Более того, благодаря своим связям ему удалось организовать своего рода примирение между лордом Эшмолом и Джеммой Берли, добившись кругленькой суммы для матери Арчи. Тем не менее, глядя в будущее, лорд Гауэр решил приобщить Арчи к занятию на ближайшие годы. И он начал учить подопечного тонкостям бурно развивавшейся торговли антиквариатом и древними артефактами, интерес к которым охватил британскую аристократию. Участие в такой торговле позволило бы неплохо зарабатывать тому, кто знал это дело.

Сам Гауэр слыл прекрасным специалистом. Для человека его ранга интерес к древностям был не более чем увлечением, поскольку деньги его не интересовали. А вот для молодого человека подобное занятие могло стать источником неплохого заработка, особенно если люди будут знать, что юноша — протеже графа. К тому времени, когда Арчи Берли сможет обходиться без его опеки, у него будет достойное занятие.

Теперь, подходя к аукционному дому, лорд Гауэр рассказывал своему ученику, как проводятся аукционы и совершаются торги. В заключение он сказал:

— Сегодня мы просто понаблюдаем, а если появится что-то интересное, я хочу поучаствовать. Твоя задача — наблюдать за теми, кто будет делать ставки. Об их интересах или средствах можно многое узнать, наблюдая за тем, как они себя держат, особенно когда торги достигают верхних пределов. Это весьма поучительно.

Арчи кивнул.

— В ближайшие дни мы выберем что-нибудь для приобретения, и я попрошу тебя сделать ставку. Надо привыкнуть к ощущениям, связанным с игрой, как я ее вижу, и научиться себя контролировать. А для этого у тебя есть хладнокровие и незамутненный разум.

— Я постараюсь, сэр.

— Я знаю, что ты будешь стараться, Арчибальд. — Они остановились перед большим зданием эпохи Регентства, в котором размещался аукционный дом Sotheby’s. — Ну вот мы и пришли. Пойдем?

Граф прошел через выложенные медью двери в вестибюль с красной ковровой дорожкой. Там его встретили одетые в ливреи служащие, и сразу же проводили к управляющему, подобострастно встретившему Его Светлость.

— Большая честь для нас, — несколько раз повторил управляющий. — Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее.

— Добрый день, Мамфри, — небрежно ответил граф. — Не беспокойтесь. Мы зашли из праздного любопытства.

— Могу я предложить вам прекрасный херес? Только что из Португалии. Вы же знаете, сэр, как для нас важно ваше мнение. Мои партнеры подумывают взять партию для продажи на аукционе.

— Ну что же, Мамфри, буду рад, — ответил граф. Управляющий умчался за хересом, и лорд Гауэр обвел взглядом комнату. — Ничего интересного, и никого интересного, — заявил он, хотя возле парадного входа толпилось довольно людей. — Давай-ка посмотрим, что у нас на сегодня.

Они смешались с толпой, образовавшейся вокруг столов для презентаций в вестибюле. Здесь же висели большие объявления с описаниями предметов, которые будут предлагаться в течение дневной сессии.

— Как я и ожидал, — заметил граф после краткого размышления. — Ничего интересного для нас. Впрочем, мы здесь не для того, чтобы приобретать, мы здесь затем, чтобы учиться.

Да, поучиться было чему, хотя, возможно, и не в том смысле, который имел в виду Его Светлость. Ибо во время своего первого посещения, а также многих других, последовавших за ним на протяжении месяцев, Арчи в первую очередь понял одно: насколько велико влияние аристократического титула. Впрочем, как прилежный ученик, он осознал огромную полезность аукционного дома как поставщика товаров.

Наблюдая за приливами и отливами ритуальных танцев на аукционе, молодой человек быстро пришел к выводу, что, хотя приобретение предметов в таких местах, как Sotheby's, для последующей продажи богатым клиентам — это хорошо и удобно, но медленно и неэффективно. Таким способом состояния не собрать. Арчи казалось, что у продавца позиция сильнее, чем у покупателя-посредника. Именно таким посредником и был его благодетель — человек со вкусом, здравым смыслом и чувством рынка, а также склонный к путешествиям, где мог приобретать те же самые товары, что выставлялись на аукцион, непосредственно на месте и по более низким ценам. А потом уже выставлять их на рынок через аукционные дома.

А уж если человек обладал аристократическим титулом, его будущее можно было считать обеспеченным. Арчи видел, как перед графом открывались двери, закрытые для простых смертных, как мужчины уступали ему, как женщины лебезили перед ним — и все из-за титула, шествовавшего впереди него, куда бы он не направлялся. Будь у Арчи титул, и продавцы, и клиенты доверяли бы ему куда больше.

Мало-помалу, по мере того как его понимание торговли антиквариатом росло, его решимость укреплялась; будущее постепенно вырисовывалось в его сознании. А пока он пополнял запас знаний. Он, как губка, впитывал все, что мог предложить лорд Гауэр. Когда пришел день расставания с графом, Арчи уже точно знал, что ему делать, и как это делать.

ГЛАВА 23, в которой терпение и практика окупаются

— Вы уверены, что не пойдете с нами? — спросил Кит. Они снова стояли в конце аллеи сфинксов ранним утром. Томас Юнг и Хефри с опаской поглядывали на длинный ряд статуй, уходящий к храму перед отвесной скалой.

— Я уже все решил, — задумчиво ответил доктор. — Кто-то должен позаботиться о сокровищах из гробницы Анена. — Он положил руку на плечо молодого египтянина. — Теперь, благодаря тебе, нам с моим юным другом работа обеспечена на несколько лет вперед. Мы отлично поработали, но впереди еще больше. Я у тебя в долгу.

— Ничего подобного, — возмутился Кит. — Всё наоборот.

— Ты вернешься? — спросил Хефри. — Когда найдешь то, что ищешь, ты вернешься в Египет?

— Обязательно, — пообещал Кит. — Если у меня все получится, я вернусь даже раньше, чем ты думаешь.

Вильгельмина достала из кармана комбинезона свой прибор. Крошечный голубой огонек был едва виден в утреннем свете. — Нам пора идти, — глядя на странный инструмент, сказала она. Подойдя к доктору Юнгу, она протянула руку, но передумала и обняла его. — Спасибо вам за все, доктор Юнг. Я так и чувствовала, что могу доверять вам. И Кит прав — мы постараемся вернуться как можно скорее.

— А я, пока вас не будет, попробую разобраться с философским аспектом лей-путешествий, — сказал доктор Юнг, осторожно высвобождаясь из ее объятий. Он погладил копию Карты на Коже, которую теперь всюду носил с собой. — А если Бог даст, разберусь с этим шифром.

— Тогда мы уходим, — сказал Кит.

— Вот вернетесь, и я с радостью отправлюсь вместе с вами куда угодно, — с легкой завистью промолвил доктор. — Слово даю.

Мина коснулась руки Кита.

— Пора.

Вильгельмина и Джайлз появились накануне вечером, как раз когда компания праздновала удачное завершение раскопок. Кит отвел их в гробницу и показал настенные росписи.

— Смотрите сюда, — он указал на третью панель. — Раньше все времени не хватало, зато теперь можно спокойно посмотреть на портрет. Перед вами Артур Флиндерс-Питри, тот, что в полосатой мантии. Она нарочно распахнута на груди, чтобы видны были татуировки.

— Очень необычно, — согласилась Вильгельмина. — Наверное, это первый, если не единственный портрет этого человека с его картой.

Джайлз, запомнивший эту камеру по своему заключению, не мог не вспомнить о часах, проведенных рядом с телом своего хозяина, посмотрел на саркофаг, куда они с Китом положили тела сэра Генри и Козимо.

Кит заметил этот взгляд и понял, о чем думает кучер.

— Знаю, Джайлз, — сказал он. — Советую забыть о том эпизоде. Это вовсе не та гробница, где умерли сэр Генри и Козимо. Эта в другом измерении, в другом мире.

Джайлз кивнул, но ничего не ответил.

— А теперь, — сказал Кит, переходя к четвертой панели огромной настенной росписи, — посмотрите сюда. Верховный жрец Анен держит ту самую карту — причем, целую, — и указывает на звезду.

— Но у нас-то пока только часть карты, — с сомнением произнесла Вильгельмина. — Или я чего-то не поняла?

— Да, ты права. Скорее всего, у нас сейчас только четверть карты, а то и вовсе пятая часть, как полагал Козимо, и это как раз та часть, подделку которой я видел в подвале Крайст-Черч.

— Но там же была именно подделка, — заметила Мина.

— Да, — кивнул Кит, — хотя кто-то потрудился сделать ее примерно такого же размера, как оригинал.

— И что вы теперь собираетесь делать с вашей картой? — спросил доктор Юнг. — Теперь, когда вы ее нашли, каковы ваши планы?

— Для начала хорошо бы научиться ее понимать, — Кит похлопал себя по карману с картой, — а потом продолжим дело Козимо и сэра Генри, и постараемся найти сокровище Флиндерс-Питри.

Вильгельмина вплотную подошла к стене и поднесла лампу поближе.

— Как думаешь, это точная карта?

— Не уверен, — с сомнением сказал Кит. — Это же художник рисовал. Он же не знал, насколько важно отрисовать все символы в точности. Может оказаться, что он вообще никогда не видел настоящую карту.

— Дай-ка мне ее. Хочу сравнить, — сказала Вильгельмина.

Кит вопросительно повернулся к доктору. Тот достал из-за пазухи сверток и развернул почти прозрачный кусок человеческого пергамента. В мягком мерцающем свете ламп вытатуированные на коже символы цвета индиго, казалось, начали странно пульсировать.

— Позвольте, доктор, — Вильгельмина протянула руку. Юнг передал ей карту, и она поднесла ее к картине. На картине символы казались простыми закорючками, но, как выяснилось, в основном совпадали с отрисованными на карте. Часть, которую держала Мина, в точности соответствовала верхней правой части нарисованной на стене карты.

— Карту делили очень осторожно, — задумчиво заметила Мина. — Посмотрите, какой неровный край. — Она указала на нижнюю часть карты у себя в руке. — Видите, какая линия?

— Тот, кто делил, старался не задеть другие символы, — ответил Кит. — Поэтому и линия зубчатая.

— Тем лучше, — сказал доктор Юнг. — Когда найдутся другие части, сразу станет понятно, насколько они настоящие. Линия разрыва должна совпасть.

Вильгельмина аккуратно свернула пергамент и отдала доктору. Затем все четверо вернулись в лагерь вади, где Хефри организовал праздничный ужин из жареной козлятины, чтобы отпраздновать успешное завершение раскопок. Они проговорили до поздней ночи, и теперь, когда взошло солнце, пришло время уходить.

Вильгельмина двинулась по аллее к тому месту, где ждал Джайлз. Кит обернулся и поднял руку:

— Прощайте!

— Идите с Богом, друзья мои, — откликнулся доктор. — Да пребудет с вами благодать.

Но его слова затерялись в вое ветра, внезапно пронесшегося над древней мостовой. Мир превратился в туман из смеси пыли и песка, а потом сильный дождь хлестнул Кита по лицу. Рукава и полы одежды бились на ураганном ветру, и на этот раз ветер почему-то не стих после приземления.

— Кажется, мы угодили в ураган! — Кит попытался перекричать рев бури.

— Что? — невнятно донесся голос Вильгельмины, словно она оказалась в миле, а не в нескольких футах от него.

— Видишь, буря! — воскликнул он. — Мы угодили прямо в центр.

— Здесь всегда штормит, — крикнула она, заслоняясь рукой от ветра. — Ветер никогда не стихает.

— А ты бывала здесь раньше?

— Я провела здесь много времени.

Он почувствовал, как Мина сжала его руку.

— Сюда. Иди за мной. — Она повернула голову и крикнула через плечо. — Джайлз! Ты с нами?

— Да, миледи, — раздался ответ откуда-то сзади.

— Возьми-ка меня за руку. Я считаю до трех, а потом мы побежим вперед. Готовы? Вот так. Раз… два… три… Вперед! Бегом!

Кит выполнил команду, вслепую бросившись навстречу буре. На мгновение ему показалось, что ветер вот-вот сорвет его плоть с костей, а затем… темнота и тишина. Он кувыркался в безвоздушном пространстве, в пустоте, настолько полной, что здесь нечем было дышать.

Он почувствовал резкий удар на щеке.

— Дыши, Кит!

Над ним стояла Вильгельмина, готовая нанести новый удар.

— Ха! — выдохнул он, отшатываясь назад. — Хватит! Я в порядке.

Мина тут же повернулась к Джайлзу, который стоял на коленях посреди широкой, усыпанной листьями тропы в нескольких шагах от нее.

— Ты в порядке? — Джайлз проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мина облегченно вздохнула и сказала: — Извините, ребята. Идти через тот мир очень неприятно, зато он сэкономил нам еще четыре прыжка и, возможно, два дня пути по суше.

— Что угодно ради дела, — сказал Кит, отряхиваясь. Он еще не совсем пришел в себя. — Я промок до нитки.

— Высохнешь. — Вильгельмина встала. — Карту не потерял?

Кит похлопал себя по животу, где под рубашкой находился сверток.

— Вот и славно. — Она явно готова была идти дальше. — После следующего прыжка вам будет получше. И хорошо бы с ним не тянуть. Готовы?

— Где мы? — Кит растерянно озирался. Они стояли в какой-то сельской местности; воздух был прохладен и сильно пах опавшими листьями. В кустах жужжали насекомые.

— Примерно в трех милях к северу от Праги, — сказала Мина, сходя с тропы. — Там дальше есть еще дорога. Он идет рядом с рекой. По ней мы попадем в город. Если нам повезет, нас кто-нибудь подбросит.

— А что здесь за время? — спросил Кит.

— Осень 1607 года. Времена правления императора Рудольфа. Если мы все делали правильно, здесь начало сентября. — Она подошла к кусту черники рядом с тропой. — Или, может быть, август.

— И зачем мы сюда пришли? — удивился Кит.

— Живу я здесь, — откликнулась она. — Нам нужно безопасное место, чтобы переночевать, изучить карту и решить, что делать дальше. Стой здесь, — сказала она, отступая за куст. — Мне надо переодеться.

— У тебя что, здесь одежда припрятана? — спросил Кит. — Здорово!

— Нельзя же появляться в городе в таком виде. Меня тут слишком многие знают.

Кит посмотрел на себя.

— А насчет нас с Джайлзом как?

— Джайлзу и так хорошо, — донесся ответ из-за куста. — А ты сними свой дурацкий тюрбан и оберни его вокруг пояса. Завяжи как кушак; заодно это прикроет рубашку. Здесь таких не носят.

— А что не так с моей рубашкой? Да и не рубашка это никакая. Это джалабия, чтобы ты знала.

— Ты прав, конечно. С кушаком люди примут твое облачение за рабочий халат. А этого добра здесь хватает.

Кит сделал, как ему велено, не обращая внимания на иронический взгляд Джайлза.

— Слушай, а куда вы с Джайлзом отправились из Египта, ну, когда ты отправила меня к Юнгу?

— В Эдинбург, — донесся ответ из кустов. — Доктор Юнг в то время жил там. Я убедила его воспользоваться твоей помощью для раскопок гробницы.

— Но как же… Ведь он же был со мной в Египте… разве нет?

— Тогда еще нет, — сказала Вильгельмина. — Я думала, это очевидно.

— Только не для меня. Объясни, пожалуйста.

— Да все просто! Время, как мы знаем, зависит от системы отсчета.

— Знаем, — важно согласился Кит, хотя до сих пор эта мысль ему в голову не приходила.

— Ну вот. Мне нужно было связаться с ним до того, как он отправится в Египет с экспедицией.

— Выходит, мы с ним уже раскопали гробницу еще до того, как ты с ним говорила, — помотал головой Кит.

— Именно, — сказала Вильгельмина, появляясь из-за кустов. — Ну, как я выгляжу? — Девушка в камуфляжном комбинезоне, небесно-голубом шарфе и ботинках для пустыни исчезла без следа; на ее месте стояло симпатичное создание в длинной юбке, белой кофточке с пышными рукавами и цветастой шали. В руках она держала небольшой полотняный мешок, который, впрочем, тут же сунула Киту.

— За мной, ребята, — распорядилась она, и вскоре они уже шли по высокой траве, спускаясь со склона холма.

Кит увидел у подножия склона большую реку и, конечно же, дорогу.

— Если не будем медлить, сможем поужинать сегодня вечером в одном из лучших ресторанов города.

Кит остановился и уставился на нее, как будто видел впервые.

— Боже, Мина, ты великолепна. Откуда ты так много знаешь обо всем этом?

— Практика, — небрежно ответила она. — Много-много практики. И много ошибок.

ГЛАВА 24, в которой решается судьба

Конец, как это часто бывает, наступил быстро и неожиданно. Вечером лорд Гауэр пожаловался на плохое самочувствие. Он выпил чай, съел пару подсушенных тостов и удалился к себе. К утру ему не стало лучше. Вызвали врача. В тот же день, в лихорадочном поту и с жалобами на головную боль, он впал в прерывистое забытье, и в себя уже не приходил. Арчи был с ним, когда он умер два дня спустя; стоя у кровати графа, он услышал девятичасовой колокол с башни Святой Марии на Серебряной площади. Именно в этот момент дух его благодетеля покинул смертные пределы. Арчи склонил голову и пролил слезу над человеком, который был его учителем, другом и, как считал Арчи, единственным настоящим отцом.

Следующий день прошел в конторе Бичкрофта и Лехварда, поверенных лорда Гауэра; они занимались организацией похорон в соответствии с завещанием графа и особыми инструкциями. Сами похороны состоялись спустя семь дней в церкви Святой Марии, на них присутствовало около двухсот человек. После заупокойной службы скорбящих угостили чаем с пирожными в лондонском доме лорда Гауэра. Арчи с достоинством, которое граф наверняка одобрил бы, принимал соболезнования. Следующие две недели ушли на инвентаризацию собственности перед неизбежным грядущим вторжением.

Календарь сменил месяц, и однажды утром Джордж Гауэр, двоюродный брат графа, постучал в двери дома в сопровождении своей жены Бранки, судебного пристава Пекхэма и поверенного в цилиндре и черном сюртуке. Арчи принял их в гостиной.

— Передача имущества произойдет безотлагательно, — заявил адвокат. — Мы намерены вступить во владение немедленно. Рекомендую вам собрать личные вещи и освободить помещение как можно скорее.

Арчи, в общем-то готовившийся к этому моменту, тем не менее был ошеломлен резкостью и холодностью демонстративной жадности. Когда к нему вернулся голос, он сказал:

— Если вы не против, я подготовил опись…

— Спасибо, мы проведем собственную инвентаризацию, — фыркнул адвокат. — В любом случае, вам надлежит освободить помещение к трем часам пополудни. Судебный пристав поможет вам собраться. Он будет при вас, чтобы убедиться, что вы случайно не захватите какие-либо предметы, не принадлежащие вам и на которые вы не имеете права.

— Ваша предусмотрительность достойна восхищения. — Арчи мрачно улыбнулся новым жильцам. — Должно быть, вы долго ждали этого дня и молились о его наступлении.

— Silencee a sua lingua! {Прикусил бы язык! (порт.)} — не сдержавшись, рыкнула женщина. Португальский нрав давал себя знать. — Вы не член семьи. Вот и молчите.

— Вы правы, — согласился Арчи. — Уверяю вас, у меня нет никакого желания оставаться в вашем гнусном обществе ни одной лишней минуты.

— Послушайте, вы... — пробормотал Джордж Гауэр. — Болван!

Но Арчи уже вышел, не сказав больше ни слова.

— Вызови Бичкрофта, — сказал он слуге графа. — И соберите свои вещи. На твоем месте я подумал бы о том, как жить дальше, если ты меня понимаешь. — Слуга кивнул. — И передай остальным то же самое.

— Хорошо, сэр.

Пока новые владельцы пересчитывали серебро, Арчи прошел в свои комнаты и принялся паковать вещи. Через несколько минут к нему присоединился судебный пристав — подозрительный грубиян, настоявший на проверке уже сложенных чемоданов. Арчи предложил ему уже подготовленную опись того, что он брал с собой.

— У меня такая работа, — пробормотал мужчина, извиняясь.

Бичкрофт, поверенный графа, прибыл с копией завещания лорда Гауэра как раз в тот момент, когда Арчи вынес чемоданы в фойе. В присутствии наследников и их адвоката Бичкрофт зачитал соответствующую часть последней воли и завещания графа, в которых прямо говорилось, что Арчибальду Берли разрешено выбрать любые пять предметов из обширной коллекции экзотических ценностей графа.

— Любые пять предметов по его желанию, — подчеркнул Уолтер Бичкрофт, — без помех и препятствий.

Вскоре Арчи покинул дом графа с пятью маленькими безделушками, которые по мнению наследников, не представляли никакого интереса. Если бы Джордж и Бранка поняли, что именно унес с собой Арчи, и какова ценность этих «безделушек», их хватил бы удар. Но их невежество позволило им сохранить жизнь. Пять вещей из коллекции графа стоили вполне достаточно, чтобы Арчи мог начать свое дело, то есть заняться торговлей древностями. Но это было, конечно, не всё. По правде говоря, гораздо большая часть значительного теперь состояния Арчи спокойно дожидалась его в шести больших жестянках из-под чая в одном из хранилищ банка Ллойда, а еще кое-что доставили вместе с еще одним чемоданом на вокзал Кингс-Кросс неделей ранее. После выдворения из лондонской резиденции лорда Гауэра Арчи посетил мать и оставил ей чековую книжку Ллойда. Книжка была оформлена на ее имя. Счет составлял пятьсот фунтов. Арчи поцеловал мать, и сел на вечерний пароход, идущий на континент.

Он посетил Париж, Кельн, Вену и Рим, а потом добрался до Праги, Константинополя, Иерусалима и Каира. В каждом из этих городов он приобретал предметы искусства и экзотические артефакты, ставшие основой его легендарной коллекции, предмета зависти всех лондонских коллекционеров.

Единственной весточкой из Англии за это время стало письмо поверенного Бичкрофта, в котором он сообщал, что поместье графа продано сахарному магнату. Джордж и Бранка получили деньги и отбыли в Лиссабон, где, по-видимому, проживут свои дни в комфорте за счет своего покойного родственника.

На вторую годовщину смерти графа Сазерленда в Лондоне появился лихой магнат, отзывавшийся на имя Архелея Берли, графа Сазерленда. Смуглый, знатный молодой лорд снял квартиру в обширном особняке на Кенсингтон-Гарден. Следующие недели и месяцы город гудел от слухов, касавшихся антикварного магазина пришельца. Этот во всех отношениях почтенный джентльмен, изъяснявшийся на прекрасном языке, казался фокусником, достававшим из невидимой шляпы все новые и новые дорогие и очень дорогие предметы. Говорили об обширных связях графа с аристократией Старой Европы и королевскими дворами Ближнего Востока. Они, дескать, и были главными источниками чудесных предметов, которыми он торговал. И стоили эти предметы очень недешево. Прекрасные кольца, браслеты и ожерелья; украшенные драгоценными камнями подвески, статуэтки, кинжалы и диадемы; резные рельефы с античных фронтонов; фигурные красно-черные амфоры, чаши, лампы, урны и все прочее продавалось по умопомрачительным ценам. Но больше таких превосходных экземпляров никто не предлагал.

— Красота мимолетна в этом мире, — обычно замечал лорд Берли. — Я делаю все возможное, чтобы сохранить ее и помочь пережить века.

Подобные высказывания и манеры молодого аристократа производили сильное впечатление на его клиентов, а среди них было немало молодых женщин, недавно вышедших замуж. Слухи о завидном холостяке множились и дошло до того, что он не мог посетить ни одного представления в Ковент-Гарден, не привлекая стайку ухоженных и богато одетых молодых девушек. Как сказал один слегка завистливый наблюдатель:

— Думаю, граф Сазерленд должен очень любить садоводство.

— Что вы имеете в виду, Мортимер?

— Чтобы поддерживать этот восхитительный цветник, ему, наверное, приходится работать на грядках, как рабу на плантациях.

Сам молодой граф, казалось, наслаждался женским вниманием, но держал дистанцию, дразня окружающих своей кажущейся доступностью. Фавориток у него не замечалось, однако каждую ночь его видели на публике с новой красавицей. В конце концов одна из них начала выделяться из стаи: стройная белокурая девица по имени Филиппа Харви-Джонс, дочь и единственная наследница известного промышленника Реджинальда Харви-Джонса, человека, у которого был единственный свет в окошке — рыцарское звание, всем остальным он уже владел. Реджи, как его звали друзья и поклонники, пользовался репутацией жесткого бизнесмена, единственным удовольствием в жизни которого была его дочь.

Само собой, когда ее имя стало ассоциироваться с лихим графом Берли, Реджинальд заинтересовался. Через несколько минут после их первой встречи он сразу же перешел к делу.

— Ваше состояние, сэр. Каково его происхождение?

— Прошу прощения? — Архелей задрал бровь.

— Мы светские люди, — произнес в ответ Редж. — Не стоит скромничать, особенно когда дело касается денег. В лучшем случае они способны определить место человека в этом мире. — Он смотрел прямо в глаза молодому лорду. — Так сколько же у вас есть?

— Трудно сказать, — ответил Берли, легко переходя на конфиденциальный тон. — Северные владения, южные владения, лондонский дом... Конечно, большая часть принадлежит семье. — Арчи давно научился играть на врожденном невежестве лондонцев, мало знавших о Шотландии вообще и ее дворянстве в частности.

— Хорошо. А каковы ваши личные активы? Те, которыми вы можете свободно распоряжаться?

— Думаю, тысяч десять.

— Неплохо.

— Я имею в виду годовой доход, — скромно добавил Берли.

— Я впечатлен. — Харви-Джонс взглянул на собеседника с уважением. — Это в два раза больше моих доходов, а я много работаю, выколачивая свою долю.

— Да, я наслышан, — мягко согласился молодой лорд. — Моя собственная работа мне самому больше напоминает досуг.

— То есть это у вас хобби такое, сэр?

— Ну да, что-то в этом роде. — Молодой джентльмен вздохнул. — Но иногда так хочется заполнить чем-нибудь пустые часы.

— Так женитесь, — предложил промышленник, — у вас появится отличный способ заполнять свободное время.

— Думаю, вы правы…

— Полагаю, скоро у вас будет недоставать свободных часов!

— Папочка, — защебетал теплый женский голос, — ты монополизировал нашего хозяина своей болтовней, — она неодобрительно нахмурилась. — Опять о деньгах? Скажи, наконец, что у вас другая тема разговора.

— Знаешь, дорогая Пиппа, другие темы мне просто в голову не лезут. — Реджи поцеловал свою златовласую дочь в щеку. — Мы тут говорили о хобби и прочих увлечениях. Граф жалуется, что у него слишком много времени. Я сказал ему, что ему нужна жена.

— Ах, папочка! — Филиппа выглядела испуганной и смущенной одновременно. Она взглянула на Берли, чтобы оценить его реакцию. — О, простите, пожалуйста, моего отца. Иногда он может показаться таким грубияном.

— Да, простите меня, — повторил Реджи. — У меня не было такого воспитания, как у моей дочурки. Однако мужчине нужна жена. Это факт. Ну, сэр, что вы скажете?

— Я говорю, — медленно произнес Берли, не сводя глаз с Филиппы, — что счастье, как и богатство, ничего не значит, если их не с кем разделить.

— Вот это романтик, я понимаю! — прогудел Реджи.

— О, папа, веди себя прилично. — Девушка положила руку на безупречный черный рукав смокинга Берли. — Однако, милорд, должна сказать, я согласна с папой.

— Тогда, возможно, вы окажете мне честь посидеть рядом со мной за ужином сегодня вечером, чтобы мы могли обсудить этот вопрос, как он того заслуживает. — Берли снял ее руку с рукава, поднес к губам и поцеловал. — Разумеется, — сказал он, бросив взгляд на промышленника, — если мне удастся убедить вашего отца выпустить вас из поля зрения хотя бы на час.

— Да уж как-нибудь переживу, сэр. — Он махнул рукой. — Идите, развлекайтесь.

— Предлагаю воспользоваться этим мудрым советом. — Берли предложил руку, дама любезно приняла приглашение, и они вдвоем направились через мраморный вестибюль в большой зал. Позже их снова видели в компании друг друга — так что у людей появились законные подозрения. Они стали предметом обсуждений в высших кругах общества, и к ним стали относиться как к будущей паре — и не без основания, — хотя всякий раз, когда кто-нибудь осмеливался задать вопрос о перспективах, его начинали уверять, что имеется в виду только дружба. Однако сами окружающие думали иначе. В сплетнях в аристократических домах все чаще говорили о близкой помолвке.

Увы, те, кто ждал скорого приглашения на торжественную свадьбу, были разочарованы. Лето пришло и ушло, сменилось осенью, и, хотя ухаживания продолжались, никакого объявления о свадьбе не делалось. Люди, близкие к графу, намекали, что расписание поездок молодого джентльмена в настоящее время затрудняет такие приготовления; его деловые контакты требовали возвращения на Ближний Восток, и, возможно, еще дальше. Как бы то ни было, предположения о свадьбе к следующей весне, как только граф вернется в город, звучали все чаще.

Однако молодой джентльмен не вернулся ни следующей весной, ни через год. Поток его писем к любимой Филиппе резко прекратился, а огонь спекуляций начал распространяться в новых направлениях. Время шло и постепенно возобладало мнение о том, что с графом случилось нечто ужасное. Хотя причина его гибели не называлась, воображение ничем не сдерживалось: говорили, что корабль Берли затонул на обратном пути; он попал в лапы пиратам; граф похищен и его удерживают с целью получения выкупа; он ввязался в какие-то местные беспорядки, стал жертвой войны; принял аравийское подданство; томится в иностранной тюрьме по ложному обвинению… каждый старался придумать свое объяснение и подливал воды на мельницу слухов.

Прошло целых три года, прежде чем Архелей Берли вернулся в Англию. Причина его отсутствия и то, что случилось с ним во время его путешествий, так и не стали известны; ни слова, объясняющего его задержку, никогда не было произнесено вслух. Но человек, вернувшийся в Лондон, был совсем не тем человеком, который покинул город почти четыре года назад.

В молодом лорде поселился ненасытный голод. Теперь его привлекали знания, причем, чем более таинственные, тем лучше. Они стали его всепоглощающей страстью. Его видели только с книгой в руках, а когда он не читал, то делал записи в одном из блокнотов, которые держал под замком в своем столе. Бальный зал его просторного особняка выпотрошила армия плотников; вдоль стен выстроились стеллажи, а на них — редкие тома букинистических книг. Эта трансформация подчеркивала тот простой факт, что богатый молодой человек стал прилежным ученым.

Торговля древностями шла своим чередом, но графа Сазерленда теперь чаще можно было увидеть на лекциях Королевского общества, чем на аукционах Sotheby’s или Christie’s. Когда, наконец, Филлипа поняла, что она никак не может повлиять на новую страсть своего избранника, молодая женщина не стала терпеть соперника, в виде ученых штудий, и постепенно исчезла из жизни Архелея Берли, обрекая его на одиночество и холостяцкую жизнь.

ГЛАВА 25, в которой прошлое дает о себе знать

Трое путников неторопливо шли вдоль реки по направлению к городу. Солнце пригревало их спины, мокрая одежда быстро высохла. Кит, привыкший к изнуряющей жаре Египта в разгаре лета, наслаждался ароматным ветерком, тянувшим с реки.

— А все-таки, — сказал он через некоторое время, — откуда ты так много знаешь о лей-линиях? В последний раз, когда я видел тебя… — Он сделал паузу. — Я имею в виду, в позапрошлый раз — когда я потерял тебя в лондонском переулке, помнишь?

— Конечно, помню, — отозвалась Мина. — Это лучшее, что с мной случилось за всю жизнь. Как такое забудешь?

— Ты не могла бы объяснить?

— Подожди немного. — Она улыбнулась. — Скоро сам все увидишь.

— Ладно, — согласился Кит, — тогда расскажи, как ты узнала, где найти лей-линию, которой мы воспользовались.

— У меня есть моя лей-лампа.

— Это та штуковина, которую ты в кармане носишь?

— Это я ее так называю. — Она полезла в карман и достала прибор. — Он может выявлять лей-линии и определять период их наибольшей активности.

Кит с недоверием смотрел на латунный овал у нее на ладони.

— Э-э, ты позволишь?

— Да пожалуйста! — Она передала ему прибор.

Он оказался тяжелее, чем он ожидал, и теплым на ощупь. Маленькие отверстия, ранее заполненные голубым светом, теперь были темными.

— Ты когда-нибудь видел такое? — спросил он, передавая механизм Джайлзу, чтобы тот тоже посмотрел.

— Только у мисс Вильгельмины. — Джайлз вернул устройство.

— Где ты его взяла? — спросил Кит.

— Долгая история, — ответила Мина. — Ему нужен апгрейд. Надеюсь, у меня получится.

Как раз в этот момент Джайлз негромко предупредил:

— Сзади повозка!

Они обернулись и увидели тяжелый фургон, который тащили две лошади.

— Отлично! Нам повезло, — заметила Вильгельмина. — Нас могут подвезти. — Она с сомнением взглянула на Кита. — Как твой немецкий?

— Mein Deutsch ist nicht so gut,{Не очень хороший (нем.)} — сказал он. — А твой?

— Мой лучше. — Она рассмеялась. — Тогда просто улыбайся, а говорить буду я.

Фургон приближался, и Вильгельмина поспешила ему навстречу.

— Добрый день! — окликнула она возницу.

— Черте что! — пробормотал Кит, наблюдая, как Мина разговаривает с фермером. — Никогда бы не поверил, что это тот же самый человек, которого я знал.

— Люди меняются, — неожиданно философски заметил Джайлз.

— Но не так же сильно!

Поездка в Прагу оказалась довольно медленным удовольствием, поскольку фургон неторопливо двигался по грунтовой дороге в тепле ленивого осеннего дня. Но когда они обогнули очередную излучину реки, перед ними открылся старый город с величественными железными воротами и крепкими стенами; над зубчатыми бойницами реяли гордые флаги, и над стенами вздымались вершины шпилей и башен; старые мощеные улочки уводили в лабиринт деревянных домов с красными черепичными крышами и окнами из крошечных ромбовидных стекол. Уютный даже на первый взгляд, он резко контрастировал с безводной египетской пустыней.

Когда гвардейцы, дремлющие в тени арки, махнули фургону на широко открытые городские ворота, Кит взглянул на Джайлза, сидевшего с непроницаемым выражением.

— Что ты об этом думаешь?

Джайлз задумчиво огляделся.

— А что? По-моему, все так и должно быть, — невозмутимо ответил бывший кучер.

На городской площади они высадились. Вильгельмина дала фермеру несколько мелких монет и поблагодарила его. Затем, собрав своих подопечных, тоном экскурсовода сказала:

— Это Старая площадь. Здесь главный рынок города и, на мой взгляд, вообще самое лучшее место для жизни.

— Ты живешь здесь? — удивился Кит. Никакого рынка он не увидел, но широкое вымощенное пространство заполняли люди. Все были заняты, у многих были маленькие тележки. Наверное, с них они и торговали.

— Да, — сказала она, ведя их через площадь. — У нас с партнером тут лавка. — Она неопределенно махнула рукой на ряд красивых зданий у северной стороны площади. — Вон там, видите, зеленый дом с вывеской золотыми буквами. Этот мой.

— Grand Imperial Kaffeehaus, — прочитал Кит надпись на вывеске. — Мина, ты хочешь сказать, что у тебя есть своя кофейня?

— Кофейня и пекарня, — ответила она. — Между прочим, лучшие в городе, точнее, во всей Богемии. Больше нигде таких нет.

— Блин, — пробормотал Кит, недоверчиво качая головой. — Так вот как ты проводила это время, пекарем в кофейне работала?

— Кит, это мой магазин.

— У тебя напарник есть?

— У меня есть деловой партнер, — поправила она, открывая дверь. — Идемте, я вас познакомлю.

Они перешагнули порог и вошли в уютный зал, там стояли столики, накрытые скатертями, клиентов обслуживали официантки в белых фартуках, в зеленых платьях и маленьких зеленых шляпках. Путешественники прошли между столами. Некоторые посетители узнали хозяйку и вежливо поприветствовали ее. Столовую от кухни отделяла стойка, из кухни шел аппетитный запах свежесваренного кофе и теплой выпечки.

— Сюда. — Мина обогнула стойку и провела их во внутреннюю кухню, где стояли печи. — Этцель, ich bin zurlück! {Я вернулась (нем.)}— позвала она, и крупный человек, похожий на большого мягкого медвежонка, в присыпанном мукой фартуке и зеленой шляпе с плюмажем радостно обернулся от духовки.

— Oh! Mein Schatz! {О, моя дорогая (нем.)} — воскликнул он, распахивая объятия. Надо сказать, Вильгельмина в них почти утонула. — Я думал, тебя не будет весь день, разве нет?

— Видишь ли, моя отлучка заняла не так много времени, как я думала, — сказала она. — Со мной друзья. Познакомься.

Он поднял глаза и, кажется, впервые увидел посетителей.

— Das würde mich freuen {Я счастлив (нем.)}, — сказал пекарь, снимая шляпу. Он пухлой рукой пригладил свои светлые волосы, пытаясь придать им презентабельный вид, — застенчивый жест сразу расположил Кита к этому человеку.

— Кит, Джайлз, это мой друг и партнер Энгелберт Стиффлбим, — представила она булочника, а затем добавила, не стесняясь смущения партнера: — лучший человек, которого я знаю.

— Ты мне льстишь, — сказал Этцель, покраснев от комплимента. Он погладил ее с явной нежностью, а она потрепала его по щеке. Пекарь обернулся и протянул руку гостям, те, в свою очередь, уважительно пожали ее. — Добро пожаловать, друзья мои, — сказал он, слегка поклонившись. — Честь имею пригласить вас в дом.

— Рад познакомиться, — пробормотал Кит, и Мина перевела: — Es freut mich, Sie kennenzulernen {Рад знакомству (нем.)}.

— Jawohl! — ответил Этцель. — Надеюсь, ты хорошо прокатилась? — Мина перевела его слова, но, прежде чем кто-либо успел ответить, он воскликнул: — Что я болтаю? Вы, должно быть, голодны. Садитесь, садитесь. Вот тут у меня свежий яблочный штрудель. Надеюсь, вам понравится.

Пока Этцель возился со штруделем, Мина надела хрустящий чистый фартук и начала готовить кофе. Кит наблюдал за этой операцией с интересом, граничащим с восторгом; он никак не мог уложить в сознании трансформацию, произошедшую с Вильгельминой, особенно когда она руководила персоналом и работала на кухне, демонстрируя легкую властность, которой он раньше никогда в ней не замечал. И это еще не все: волосы у Мины отросли и стали как-то пышнее; ее высокая гибкая фигура приобрела изящные очертания, сохранив в то же время подтянутость. Темные круги под глазами, постоянная деталь ее внешности, исчезли без следа; она излучала жизненную силу и энергию, и это тоже было для Кита внове. Пожалуй, эта женщина была в его вкусе. Ему нравилось в ней все, что он видел.

Этцель попросил одного из помощников принести тарелки и пригласил гостей садиться.

— Setzen Sie sich, bitte {Присядьте, пожалуйста (нем.)}.

— Найдите в зале свободный столик, — распорядилась Мина, — а я вам сейчас кофе принесу.

Кит с Джайлзом вернулись в общий зал; близился вечер, но здесь еще оставалось несколько посетителей. Они выбрали столик в дальнем углу, чтобы свободно разговаривать, не мешая остальным. Появился Этцель, напевая что-то себе под нос. На тарелках он нес толстые ломти теплого штруделя и поставил их на стол, изящным жестом выложив рядом с каждой тарелкой маленькую ложку. Окинув стол критическим взглядом и убедившись, что все в порядке, крупный пекарь пожелал: «Mahlzeit! Guten Appetit!» {Приятного аппетита (нем.)}

Кит и Джайлз взяли ложки и одновременно откусили от своих ломтей.

— Sehr gut! — произнес Кит с чудовищным акцентом.

— Отлично, — сказал Джайлз, склоняясь над тарелкой. Он действительно проголодался.

Вежливой сдержанности Кита хватило только еще на два аккуратных кусочка, а затем он тоже принялся усердно работать ложкой, отхлебывая кофе и бормоча то, что он считал выражением признательности. Этцель улыбался им и хихикал, сложив руки на животе.

Вернулась Вильгельмина с подносом, уставленным чашками и кофейником.

— Ты превзошел самого себя, — мимоходом сказала она Этцелю. — Твой штрудель станет всемирно известным.

— Это из-за той специи, что ты добыла, — важно ответил он.

— Корица, — пояснила она Киту и тут же повернулась к пекарю: — Ты так думаешь?

— Ja, разница только в этом, — заверил он. Заметив, что тарелки опустели, он встрепенулся: — Я сейчас еще принесу.

— Я и не подозревал, что так проголодался, — заметил Кит. Джайлз только кивнул.

— Мы поужинаем, когда закроем лавку, — пообещала Вильгельмина, — если, конечно, вы продержитесь до того времени. Она начала наливать кофе, когда входная дверь открылась, пропуская новых посетителей. — М-да, с закрытием, похоже, придется подождать. Сейчас я обслужу этих последних и закрою ставни.

— Не обращай на нас внимания, — сказал Кит, поднимая свою чашку. — Мы вполне довольны, как моллюски в ракушке, — сказал он, с удовольствием пробуя темный горячий напиток. — Джайлз, приятель, похоже, на этот раз мы приземлились на ноги. Кто бы мог подумать, а?

Он взглянул на Джайлза и поразился. Черты лица молодого человека окаменели, в них сквозило нечто среднее между удивлением и ужасом.

— Что случилось? — не понял Кит.

— Что она здесь делает? — прошипел Джайлз.

— Кто? — спросил Кит, собираясь повернуться.

— Не оборачивайся!

Он почувствовал, как кто-то остановился у него за спиной, а потом раздался голос, которого он никак не ожидал услышать:

— Кит? Джайлз? Клянусь душой, это вы!

Кит наконец повернулся и уставился на лицо, которое, как он считал, никогда больше не увидит, — оно было все таким же прекрасным, только теперь выражало крайнюю степень удивления и, пожалуй, страха.

— Привет, Хейвен, — севшим голосом произнес Кит, борясь с приступом отвращения. — Не ожидал тебя здесь встретить.

— Немедленно уходите! — прошипела она, все время поглядывая на вход в лавку. — Быстро! — Она схватила Кита за руку, словно хотела стащить со стула. — Бегите! Нельзя, чтобы он увидел вас. Он же думает, что вы мертвы!

— КТО?

Сидевший лицом к двери Джайлз издал низкое презрительное рычание.

— Берли!

ГЛАВА 26, в которой дважды звучит вопрос о том, что делать, и на него находится ответ

— Какие-то проблемы? — спросила Вильгельмина, появляясь у стола с тарелками и с подозрением глядя на рыжеволосую красавицу рядом с Китом.

— Мина, — торопливо сказал Кит, — познакомься с Хейвен Фейт. Я потом объясню. Берли здесь.

— Вот принесла нелегкая, — пробормотала Вильгельмина, взглянув на людей, входящих в лавку.

— Он не один…

— Прошу вас. Помогите им, — обратилась леди Фейт к Мине. — Они в опасности. Им надо немедленно скрыться.

— Пожалуй, — Вильгельмина задумчиво смотрела на вновьприбывших. — Так. Это Базальгетт… и еще Розенкрейц с ними.

— Кто они? Вы их знаете?

— Придворные алхимики, — объяснила Вильгельмина. — Конечно, я их знаю.

— Пожалуйста, надо спешить, — взмолилась Хейвен.

— Тут есть другой выход? — спросил Кит.

— Не нужно. Иди через кухню. Моя комната наверху. Сидите там и ждите меня, — ответила Вильгельмина, направляясь навстречу посетителям. — А вы — со мной, — бросила она леди Фейт.

— Подождите! — вскакивая, воскликнул Кит. Он схватил Хэвен за руку. — Где зеленый дневник? Книга сэра Генри. Отдай ее!

На лице леди Фейт отразилась нерешительность.

— Берли здесь! Тебе надо немедленно скрыться!

— Я не уйду без дневника, — заявил Кит. — Отдай.

— Ладно, — решилась Хейвен. — Вот, возьми. — Она достала из складок платья книжицу и сунула Киту. — А теперь убирайся!

Вильгельмина увела молодую женщину, бросив на ходу через плечо:

— Вы, оба, поднимайтесь наверх и сидите тихо. И поторопитесь!

Джайлз с Китом проскользнули на кухню. Они слышали за спиной беглый разговор по-немецки. Этцель закрывал печь на ночь. При виде гостей Вильгельмины пекарь заулыбался. Кит жестами показал, что собирается спать и указал на потолок. Он направился к лестнице, ведущей наверх.

— Jahwol, — напутствовал их Этцель. — Schlaft gut {Спокойной ночи (нем.)}.

Комната Вильгельмины располагалась напротив лестничной площадки; они вошли и закрыли дверь. Обстановка тут была спартанская: высокая кровать, кресло, маленький круглый столик, большой богато украшенный резьбой сундук и шкаф в углу.

— Ты что предпочитаешь? Кровать или кресло? — спросил Кит.

Джайлз не успел ответить, потому что в дверь постучали. Вошла молодая женщина в зеленом платье. Кит вспомнил, что так одевался персонал в кофейне. В руках служанка держала неглубокую жаровню с углями.

— Ich habe die Glut {Это для тепла (нем.)}, — сказала она, ставя жаровню на столик.

— Vielen Dank {Большое спасибо (нем.)}, — ответил Кит, усиленно кивая.

Горничная повозилась у камина и разожгла огонь. Она поднялась, сделав красивый реверанс, и вышла, закрыв за собой дверь. Кит зажег свечу на каминной полке от огня камина и поставил ее на стол, а затем улегся на кровать и приготовился ждать. Джайлз сел в кресло.

— Это же подумать только! — сокрушался Кит. — Единственный человек, с которым мы бы не хотели встречаться ни за что на свете — тут как тут! Ну сколько шансов на такую встречу?

Джайлз озадаченно посмотрел на него.

— Сэр?

— Да я говорю, что надо же было Берли появиться здесь, как только мы прибыли! Совпадение! Но какое!

— Сэр Генри всегда говорил, что совпадений не бывает.

— Да, я слышал, — сказал Кит, опускаясь обратно на кровать. — И я начинаю в это верить.

Некоторое время они тихо поговорили, поминая кончину Козимо и сэра Генри, погибших по вине Берли, и даже позволили себе строить планы мести. Потом Кит вспомнил о дневнике. — Ты когда-нибудь видел эту книгу сэра Генри? — спросил он.

— Нет, сэр. Его Светлость не посвящал меня в свои дела.

Кит достал дневник из-за пояса и открыл.

— Твой хозяин изучал лей-линии и записывал результаты исследований сюда. — Он передал книгу в зеленом переплете Джайлзу, и тот с интересом повертел ее перед глазами, открыл и перевернул несколько страниц.

— Ну, что ты об этом скажешь?

Джайлз закрыл дневник и вернул его Киту.

— Весьма интересно, сэр.

— Как-то ты с сомнением говоришь…

— Я читать не умею, сэр.

— А-а… — такого Кит не ожидал.

В комнату ворвалась Вильгельмина.

— Ушли, — сказала она. — Я сказала, что поздно, мы уже закрываемся. Берли и остальные вернулись во дворец. А вас надо теперь как-то вытащить из Праги.

— Мы же только приехали, — пожаловался Кит. — Разве нельзя остаться здесь?

— Нет. Здесь небезопасно. — Она развернулась и, уже выходя в коридор, была остановлена словами Кита:

— Это большой город. Ничего не стоит затаиться здесь.

— Послушай, Берли пока не знает, что я вас знаю. В любом случае, он думает, что ты мертв. Вот пусть так и будет. А теперь давай, шевелись! За мной!

— Миледи права, — сказал Джайлз. — Когда возможно, лучше избегать неприятностей.

Кит засунул дневник сэра Генри обратно за пояс и неохотно слез с кровати.

Они прошли через кухню; там теперь было темно, если не считать слабо тлеющих углей под духовкой. Этцель ушел, столовая была пуста. На тарелке на прилавке оставался кусочек штруделя, и Кит прихватил его.

— Куда мы идем?

— В одно местечко, недалеко отсюда. Вы там спрячетесь, пока Берли не уйдет. Он обычно надолго не задерживается.

Все трое прошли через темную кофейню, пробираясь между столами к входной двери. Вильгельмина открыла ее, выглянула и поманила их за собой. Безлюдную площадь она пересекла так быстро, что Киту и Джайлзу пришлось почти бежать, чтобы догнать ее. За площадью они направились по узкой улочке к городским воротам.

— И где это место? — спросил Кит.

— Недалеко. За городом, — коротко ответила Мина.

Но Кит продолжал приставать к ней. Вильгельмина развернулась, уперев руки в бока, и чуть не столкнулась с тремя мужчинами, идущими навстречу.

— Entschuldigung {Прощу прощения (нем.)}, — буркнула она.

Трое отошли в сторону, пропуская их; Кит и Джайлз торопливо следовали за своей провожатой. Однако не прошли они и нескольких ярдов, как один из встречных мужчин грубо окликнул их:

— Эй! Вы там!

Кит оглянулся через плечо и сразу узнал троих берлименов, замерших в нерешительности.

— Бежим! — завопил Кит.

— Декс! За ними! — крикнул Тав. — Я позову босса. Живо!

Но Кит и Джайлз не стали ждать. Вильгельмина исчезла.

Беглецы неслись по мощеной улице. Они завернули за угол дома, и тут чья-то рука высунулась из тени и схватила Кита за рукав. Мина затащила его в нишу.

— Это люди Берли, — сказал ей Кит, задыхаясь.

— Вы двое, уходите, — распорядилась она. — Я их задержу.

Кит потоптался в нерешительности.

— Ты уверена?

— На все сто. Вот, возьми это. — Она достала из кармана лей-лампу и сунула ему в руки.

Кит в недоумении смотрел на латунную штуковину.

— Я же не умею ей пользоваться.

— Это просто. Он улавливает лей-активность, то есть любую лей-линию, и тогда загорается синий свет. Чем ближе ты к силовой линии, тем ярче свечение. — Она похлопала его по руке с лей-лампой. — Идите к реке, а дальше по дороге на восток от города. Примерно в миле отсюда будет перекресток, там от дороги под прямым углом отходит проселок. Это лей-линия. Я пользовалась ей раньше. Лампа покажет, когда вы там окажетесь. Что бы ни случилось, держитесь вместе.

— А ты?

— Не беспокойся обо мне. Просто прыгните и оставайтесь на месте. Я вас найду.

Кит кивнул, перевел дух и спросил:

— Ты готов, Джайлз?

— Еще одно, — быстро сказала Мина. — Дай-ка мне карту. Со мной ей будет безопаснее.

После секундного размышления Кит выдернул из-под рубашки тонкий сверток и передал ей.

— Поосторожнее с ней.

— Сама знаю. — Она сжала его руку и толкнула на улицу. Джайлз кивнул ей и бросился за Китом.

— Удачи вам двоим, — прошептала Мина, выходя из ниши, чтобы посмотреть им вслед.

Кит бежал по улице, быстро погружающейся в вечернюю тень. У него за спиной Мина кричала по-немецки:

— Halt! Diebe! Halten Sie die Diebe auf! {Стойте! Воры! Держите воров! (нем.)} — Она схватила одного из берлименов и теперь отчаянно жестикулировала, призывавшая прохожих на помощь.

Дальше Кит не видел. Он бежал изо всех сил, громко стуча подошвами по булыжнику, Джайлз не отставал. Они летели к городским воротам, и Кит думал только о том, не успели ли их закрыть. Но ворота пока стояли открытыми.

— Надо успеть, — задыхаясь, проговорил Кит на бегу.

— Стойте, остановитесь немедленно! — кричали сзади по-немецки. Кит оглянулся и увидел, что к ловле воров присоединились несколько горожан. Вильгельмины не видно.

Крики услышал стражник в воротах. Сбитый с толку он с пикой в руке преградил беглецам дорогу.

— Aus dem Weg! Aus dem Weg! {Прочь с дороги! (нем.)} — закричал Кит, попутно подивившись тому, что вспомнил немецкую фразу. — Живо!

Стражник, однако, перегородил своей пикой дорогу, видимо, он еще не решил, кого именно надо хватать. Набегавший Кит ударил по оружию, наклонив его вниз, и одним плавным движением перемахнул через длинное древко, в то время как Джайлз поднырнул под другой конец пики, поднятый вверх. Стражник вскрикнул от неожиданности, но оба были уже далеко.

Они вылетели за ворота. Стражник кричал им, чтобы они остановились. Сзади теперь было много криков, поскольку горожане уже добежали до сторожки. Быстро сгущались сумерки. Невдалеке Кит заметил мерцание воды.

— Там река! — крикнул он Джайлзу. — Постараемся оторваться.

Не успел он закончить фразу, как за спиной послышался ритмичный стук подков по каменной мостовой. Он оглянулся. Одного взгляда на всадника хватило, чтобы понять: за ними скакал Берли; заметно подросшая толпа горожан бросалась из-под копыт лошади в разные стороны.

Дорога впереди делала плавный поворот, следуя изгибу русла реки. Теперь городские стены оставались у них справа, а слева за дорогой текла река. Спрятаться было совершенно негде, а до лей-линии, по словам Мины, оставалось не меньше мили.

— Он на лошади! — сообщил Кит. — Нам не успеть.

— Бегите, бегите, — прикрикнул Джайлз. — Если доберемся до поворота, сможем уйти.

Стиснув зубы, Кит помчался дальше. Однако до поворота оказалось дальше, чем он предполагал. Толпа сзади сильно отстала, а вот Берли быстро приближался. Кит прибавил ходу, хотя легким уже не хватало воздуха, а сердце колотилось, как ненормальное.

Джайлз оглянулся, оценивая расстояние между ними и приближающимся всадником.

— Надо его спешить.

— Надо. Только как?

— Я знаю лошадей. — Копыта за спиной стучали все ближе. — Разные есть способы сбросить всадника.

Кит понял, каково быть лисой, отчаянно пытающейся избежать лающих гончих.

— Так что ты говорил насчет способов?

— Если у нас будет лошадь, мы точно сбежим.

— Согласен. План хороший, — согласился Кит, поскольку ничего лучшего ему в голову не приходило. — Что надо делать?

— Вон там, — Джайлз махнул рукой в сторону густых кустов бузины. — Спрячьтесь там, но будьте готовы выскочить на дорогу, как только я сниму всадника.

— Ты уверен, что справишься один?

Джайлз кивнул.

Бросив последний взгляд назад, Кит бросился в кусты, а Джайлз выдрал из куста длинную ветку и отошел к обочине. Ветку он убрал за спину и стал спокойно ждать, пока лошадь приблизится.

Берли что-то прокричал. Киту в своем ненадежном укрытии показалось, что он ощущает дрожь земли под налетающей лошадью.

Джайлз, словно превратившийся в каменное изваяние, ждал. Копыта грохотали все ближе и ближе.

Берли направил лошадь прямо на беззащитного Джайлза, видимо, намереваясь сбить его. Но Джайлз слегка подался в сторону и взмахнул большой веткой прямо перед мордой животного. Для лошади она стала деревом, невесть откуда возникшим на дороге. Она всхрапнула и попыталась затормозить, уперевшись в землю всеми четырьмя ногами. Джайлз не шелохнулся, продолжая держать ветку перед мордой лошади.

Лошадь присела и встала. Берли совершенно не ожидал такой экстренной остановки. Он вылетел из седла, перелетел через голову лошади и тяжело грохнулся на дорогу. Джайлз мгновенно оказался рядом.

Кит выдрался из кустов и помчался на помощь Джайлзу. Однако тот справился и сам. Он ударил всего два раз, зато от души, и человек на дороге замер.

— Лошадь! — крикнул Джайлз.

Кит помчался за лошадью. Лошадь помчалась от него. Но через некоторое время ему все же удалось ухватить болтающиеся поводья.

— Ага, попалась! — торжествующе крикнул он. Джайлз уже бежал к нему.

Гром выстрела прозвучал совершенно неожиданно. Кит воспринял его как пощечину, Джайлз покатился по земле. Лошадь сильно вздрогнула и вырвала поводья из рук Кита.

За спиной лежащего Джайлза сверкнуло и прогремел еще один выстрел. Он заметил блеск стали в руке Берли и предупреждающе крикнул:

— Ложись! У него пистолет!

Третий выстрел поднял фонтан земли у его ног, и Кит остановился.

— Да беги же ты! — воскликнул Джайлз, сопровождая крик яростным жестом.

Берли уже встал на ноги и двинулся вперед, вытягивая руку.

Кит не мог решить, что ему делать. Он хотел бежать, но надо было помочь Джайлзу.

— Мина позаботится обо мне, — крикнул Джайлз. — Беги!

Четвертый выстрел покончил с нерешительностью Кита. Пуля просвистела у него над головой, и очередной грохот разорвал воздух, Кит развернулся и бросился в придорожные кусты. Он бежал вслепую, и думал лишь о том, чтобы не потерять направление. Сзади что-то кричал Берли, но он бежал, сосредоточившись только на том, чтобы уберечь глаза от веток.

Через некоторое время ему все же пришлось остановиться, чтобы отдышаться и собраться с мыслями. За спиной была река. Перед ним раскинулось ячменное поле. Он подумал было нырнуть в колосья, но перспектива бежать на четвереньках по ячменю как-то не привлекала. Затаив дыхание, он прислушался. С дороги доносились голоса. Видимо, к месту встречи подоспели горожане. Значит, скоро погоня возобновится.

Кит прикинул расстояние и понял, что до перекрестка, от которого начиналась лей-линия, еще примерно столько же. Держа дорогу справа от себя, он двинулся через лес в сторону перекрестка. Позади он слышал голоса. Там люди продирались через подлесок в поисках его следов. Некоторые оставались на дороге. Впрочем, скоро и они присоединились к преследователям.

Мрачный и решительный Кит продвигался вперед, уворачиваясь от стволов и ветвей деревьев, стараясь шуметь как можно меньше. Внезапно позади раздался громкий крик, настолько уверенный, что у Кита не осталось сомнений — его след обнаружили.

Борясь с желанием броситься вслепую сквозь быстро темнеющий лес, он ускорил шаги. Однако голоса за спиной постепенно становились громче. Когда в следующий раз он остановился, чтобы отдышаться, он оглянулся и увидел отсветы между деревьями: кто-то зажег факелы.

Понимая, что у него в запасе всего несколько минут, а потом его увидят и схватят, он сунул руку в карман и достал прибор, который дала ему Вильгельмина. Ряд маленьких отверстий наверху оставался темным. Продолжая бежать вперед, он держал приспособление перед собой, мысленно заклиная устройство: работай, черт тебя возьми! Работай!

К его изумлению, отверстия, словно в ответ на его призыв, начали светиться прерывистым мерцанием. Но чем дальше, тем ярче разгорались огоньки в диковинном устройстве, пока не стали ровно светиться голубым огнем. Сжимая лей-лампу, Кит бежал дальше, уворачиваясь от веток.

Погоня приближалась. Кажется, они уже слышали его. Лес наполнился эхом азартных криков горожан. Голос Берли покрывал прочие голоса, призывая погоню поторопиться.

Кит поглядывал на устройство и замечал, что свечение становится все интенсивнее. Лей-линия где-то рядом, сказал себе Кит. Совсем близко.

Позади раздался громкий треск. Кит оглянулся и увидел, как Берли, снова в седле, вырывается из просвета в деревьях примерно в сотне шагов от него. В тот же миг граф тоже увидел его и быстрым, уверенным движением выхватил из-за пояса пистолет. Держа поводья одной рукой, он прицелился. Кит не стал ждать, пока он нажмет на курок, а резко вильнул в сторону. Выстрел сбил несколько листьев над головой Кита.

Низко пригнувшись, он помчался дальше. Лей-лампа Вильгельмины нагрелась в его ладони достаточно сильно, чтобы понять: ему не показалось, прибор работает. Перед ним открылась узкая звериная тропа, прямая, как полет стрелы, тянувшаяся в обе стороны.

Прогремел еще один выстрел. Пуля ударила в ближайшую ветку. Кит бежал по тропе. Следующий выстрел взрыл землю всего в шаге от него. Кит остановился, повернулся и двинулся в обратном направлении. Но окружающий лес уже растворился в сумрачных глубинах стремительно надвинувшейся тьмы.

Кит успел сделать еще только один шаг, и головой вперед вылетел из одного мира в другой.

ГЛАВА 27, в которой происходящее становится немного яснее

— Язык ангелов не приспособлен для смертных, — объяснил брат Бэкон. — На нем нельзя говорить. — Он торжественно покачал стриженной головой. — Но это не означает, что его нельзя понять. При определенным усилиях и с помощью логики смыл становится ясен.

— И о чем тут речь? — спросил Дуглас. Шел третий день с тех пор, как Роджер забрал манускрипт для исследований, и Дуглас больше не мог терпеть.

— Всему свое время, друг мой. — Знаменитый ученый снова уткнулся в пергамент на столе. — Сначала следует подготовить почву, чтобы правильно посеять наши стремления, тогда можно надеяться на урожай понимания.

— Да, да, — пробормотал Дуглас. — Прости меня, брат, если я кажусь слишком нетерпеливым.

Монах отмахнулся от извинений.

— Я уже говорил, — продолжал он, — что любая письменность — это просто набор символов. И это так в любом языке. А символы придуманы, чтобы отображать элементарные звуки человеческой речи. Однако в этой книге символы не имеют никакого звукового выражения.

Роджер Бэкон взглянул на слушателя, чтобы увериться, понимают ли его.

— Интересно, — пробормотал Дуглас. — Продолжай, очень прошу.

— Вот посмотри, — сказал Бэкон, беря один из листов. — Обрати внимание, как расположены символы — этот вправо, этот влево, некоторые вверх, некоторые вниз — каждая конкретная линия содержит смысл, как и маленькие линии, отходящие от основной, а также те, которые пересекают основную. Именно пересечения и помогают понять смысл. — Он постучал по пергаменту концом пальца. — Это самый сложный известный мне шифр.

— Вот уж действительно, — ответил Дуглас. Его ошеломила перспектива расшифровки нового языка, на котором написана книга, украденная из Британской библиотеки. — Но сколько же здесь символов?

— Сотни, — просто ответил Роджер Бэкон. — Так и должно быть.

— Да, да, — покивал Дуглас, размышляя, какой объем работы предстоит совершить, чтобы прочесть то, что лежит на столе. Затем он вспомнил то, что сказал ученый.

— Подожди, но когда я дал тебе книгу, ты же сказал, что это ты придумал. Что ты имел в виду? Разве не ты придумал символы, которыми это написано?

— Только отчасти, — признал Бэкон. — Для своих целей я выбрал шифр, основанный на таком символизме, который намного старше любого другого. Я приспособил его для себя, но я не создавал его.

Дуглас пытался вникнуть в слова монаха.

— Я так понял, что ты написал эту книгу?

— Ты незаслуженно льстишь мне, брат. — Бэкон благоговейно положил руку на томик, принесенный Дугласом.

— Прости мне мое невежество, но твое имя встречается в тексте...

— Простая формальность, — ответил ученый монах с улыбкой. — Брат Люцифер, кем бы он ни был на самом деле, просто упоминает о своем долге перед автором шифра, которым написана его книга. Больше ничего.

— Мне редкостно повезло, — вздохнул Дуглас. — Я нашел в Англии единственного человека, который может это прочитать.

— Да, и чтобы мы могли извлечь из этого пользу, я взялся сделать перевод. — Он кивнул с удовлетворением. — И я рад сообщить, что моя работа завершена.

— Три дня, — задумчиво произнес Дуглас. — Мой настоятель непременно вознаградит тебя за это. Ты должен позволить нам выразить нашу признательность.

— Изучение само по себе является наградой, — ответил брат Бэкон.

— Но ты же записал перевод?

— Только наиболее интересные места. Остальные — так, фрагментами. Возможно, когда будет время, я сделаю это полностью.

— Могу я взглянуть?

— Думаю, да, — задумчиво ответил Бэкон. — Однако сначала я должен получить определенные гарантии. — Прежде чем Дуглас успел спросить, о каких гарантиях речь, ученый встал и подошел к большому железному ящику в углу комнаты. — Видишь ли, я не могу допустить, чтобы по городу пошли гулять слухи. В эти трудные времена образованным людям приходится быть осторожными. Иначе мы не дождемся более просвещенного века. — Он выжидающе поглядел через плечо.

Внезапно Дуглас понял, о чем говорит Бэкон.

— Я готов дать любые гарантии, которые ты сочтешь уместными — материальные или любые другие, — твердо произнес Дуглас. — Я знаю, как легко некоторые аспекты нашей работы может превратно истолковать необразованная и неблагодарная публика.

— Увы, — согласился Роджер Бэкон, — не только публика не в состоянии оценить природу наиболее сложных исследований — многим из наших ведущих церковных деятелей подчас тоже недостает проницательности. Ведомые проклятием нетерпимости и невежества, они слишком часто осуждают то, перед чем должны благоговеть. Они очерняют то, что следует защищать. Они осуждают то, что следует хвалить.

Дуглас прекрасно понимал, что выдающийся ученый говорит на основании собственного болезненного опыта, ведь ему самому пришлось пережить церковные гонения за некоторые свои наиболее смелые идеи.

— Умоляю принять мой торжественный и священный обет, что секреты, которым я стану свидетелем в этой лаборатории, останутся в тайне.

Ученый улыбнулся.

— Я так и знал, что ты такой же паломник в страну знаний. — Он наклонился над железным сундуком, отпер замок, откинул крышку и достал пачку листов пергамента, перевязанную красной лентой. — Пойдем, посидим у огня, там посветлее. И почитаем вместе.

Он подвел гостя к очагу.

— Тут у меня самое ценное научное оборудование из когда-либо изобретенных, — заявил Бэкон, указывая на стул у огня. — Стулья я разработал сам. Садись. Ты сразу поймешь, как это способствует умственной деятельности.

Дуглас уселся в низкое кресло, покрытое овечьей шкурой. К его удивлению, кресло оказалось действительно очень удобным, так что перспектива провести в нем значительное время в рассуждениях о содержании «Книги запретных знаний», как назвал ее Бэкон, уже не пугала.

— Личность автора скрыта. Понятно же, что имя Брат Люцифер, или Денница — самый настоящий псевдоним. Тем не менее, его интеллект угадывается безошибочно. Видение, которое привело к созданию этого уникального документа, столь же уникально, сколь и революционно.

— И поэтому со стороны не столь образованных людей автор не добьется ничего, кроме осуждения, — заметил Дуглас.

Бэкон кивнул.

— Отсюда и название «Запретные знания», которое, я подозреваю, является всего лишь аллюзией на весьма известное произведение — «Тайная тайных» {«Secretum Secretorum» («Тайная тайных») — псевдо-аристотелевский компендиум, собрание житейских наставлений по различным вопросам — от политики до алхимии, которые Аристотель будто бы преподавал своему ученику Александру Македонскому. Памятник получил широкое распространение во всей средневековой Европе. В древней славянской литературе встречается название «Аристотелевы врата».}. Во всяком случае, автор не хотел, чтобы его произведение кто-то правил, потому и выбрал мой шифр, чтобы сохранить содержание в первоначальном виде. — Он положил руку с длинными пальцами на свернутый пергамент. — Тема этого фолианта не настолько широка, во всяком случае по сравнению с другой известной работой — отсюда и название «Opus Minus Alchemaie» {Малые алхимические опыты (лат.)}.

Название напомнило Дугласу одно из произведений Бэкона: Opus Majus {«Большое сочинение» — самое важное произведение Роджера Бэкона. Написано на средневековой латыни в ответ на просьбу Папы Климента IV объяснить труды Бэкона. 878-страничный трактат охватывает все аспекты естествознания, от грамматики и логики до математики, физики и философии.}. Так не был ли Брат Люцифер самим Бэконом, укрывшимся под псевдонимом?

— Собственно, предмет исследований автора — алхимия, — продолжал профессор, — но он позволяет себе краткие экскурсы в темы, представляющие эзотерический интерес.

— Например? — спросил Дуглас.

— Например, бессмертие, — спокойно ответил Бэкон, — путешествие духа, использование земной энергии, сила человеческой воли — и прочие подобные рассуждения. Но это всего лишь отступления, как я уже сказал.

— Но это же очень интересно для ума, жаждущего знаний!

Ученый снисходительно улыбнулся.

— Меня и самого тянет именно к этому. Речь идет о путешествиях духа. Но содержит ли книга что-нибудь полезное с практической точки зрения? Пока не уверен. Брат Люцифер очень заинтересовался этим способом перемещения и его последствиями для понимания того, что он называет, — философ сделал паузу, заглянув на страницу перед собой, — да, вот оно, «самым целебный механизмом, открывающим невероятную широту творения и более глубокое понимание Замысла Божьего». И, знаешь ли, в этом он прав, это я могу тебе засвидетельствовать лично.

— В самом деле? — Дуглас сделал вид, что немало удивлен. После своих углубленных исследований он знал, что Роджеру Бэкону приписывали способность появляться и исчезать по собственному желанию и даже находиться в двух местах одновременно — и то, и другое легко достижимо с помощью лей-перемещений.

— Вот именно. Я экспериментировал, и мои опыты показали, во-первых, воспроизводимость эффекта, а во-вторых, несмотря на то, что мы не понимаем механизма этих перемещений, любой может воспользоваться этим способом, если он обучен манипуляциям с тонкими энергиями.

— И что же, в книге рассказано, что для этого нужно делать?

Бэкон кивнул.

— Более того. Брат Люцифер дает практические рекомендации, а также приводит сопутствующие философские рассуждения, такие как определение сути движения, благодаря которому осуществляется духовное перемещение, механизма, если угодно, перемещения, и его благотворного воздействия на физическое тело.

— Невероятно интересно! — Дугласа посмотрел на листы пергамента. — И ты все это перевел?

— Я намерен продолжать эксперименты. — Бэкон помолчал, а затем добавил: — Надеюсь, ваш аббат не будет возражать. Однако перевод принадлежит мне, и я не собираюсь с ним расставаться.

Они проговорили далеко за полночь, прерываясь лишь для того, чтобы взять кусок хлеба и налить себе еще вина. Наконец известный ученый признался, что устал и нуждается в небольшом отдыхе. Дуглас встал и с почтительным поклоном поблагодарил хозяина за его неустанное усердие и служение науке.

— Я поговорю с нашим аббатом, и он, несомненно, захочет вознаградить твой талант и заслуги перед наукой. Ты так много сделал…

— Надеюсь, ты передашь своему аббату мои наилучшие пожелания. — Бэкон взял красную ленту и аккуратно перевязал листы и запер расшифровку в железный сундук. — Мы еще увидимся, брат? — спросил он, пряча ключ под мантией. — Нам еще многое нужно обсудить.

— Увы, мое пребывание в Оксфорде подошло к концу, — ответил Дуглас. — Мои обязанности в аббатстве… — Он виновато улыбнулся.

— Да, да, я понимаю.

— Но, если Бог попустит, меня могут отправить к тебе за дальнейшими наставлениями. Если это случится, я буду рад такой возможности. В самом деле, я… — Он сделал паузу, разыгрывая смущение.

— Что такое, говори, не сомневайся, — произнес профессор. — Тебя что-то беспокоит?

— Я и так должен тебе бесконечно много, — сказал Дуглас. — Но у меня остался еще один вопрос… Он и тебе может показаться интересен. А наши братья в аббатстве и вовсе изнывали от любопытства. Этот вопрос весьма важен для тех исследований, которые веду я сам. — Он достал из-под мантии копию Карты на Коже, добытую из сундука сэра Генри в склепе Крайст-Черч. — Может быть, ты посмотришь?..

— Обязательно, — кивнул Бэкон и украдкой прижал тыльную сторону ладони ко рту, подавляя зевоту.

— Меня уверили, что это карта. Я подумал о ней из-за сходства символов на этой так называемой карте с теми символами, которыми написана Книга Запретных Тайн.

Брат Бэкон требовательно протянул руку.

— Если ты позволишь… — Он развернул карту и поднес к свету. — Да, я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты можешь сказать, что означают эти символы?

— Карта, говоришь?

— Ну, я полагаю…

— Да-а-а… — медленно протянул ученый. — Превосходно!

Дуглас закусил губу.

— Я понимаю, что ты имел в виду, — подтвердил Бэкон. — Только это не карта.

Дуглас почувствовал, как силы покидают его. Он даже покачнулся, настолько силен оказался удар. Неужели все его старания напрасны? Призрак разочарования встал перед ним во весь рост.

— Это не карта в обычном смысле этого слова, — продолжал Бэкон, — хотя мне понятно, почему другие могли принять ее за карту. — Он поднес пергамент поближе к глазам, чтобы рассмотреть повнимательнее. — Да. Здесь записаны координаты. — Он постучал пальцем по одному из тщательно скопированных символов. — Думаю, будь у меня ключ, я смог бы расшифровать это для тебя.

— Ключ? — растерянно повторил Дуглас.

— Нужен ключ к разгадке тайны чисел, — сказал профессор. — Нужна привязка к какой-нибудь точке, без этого мы не узнаем, чему соответствуют координаты, а значит, информация останется бессмысленной. — Он вернул пергамент Дугласу. — У тебя есть такой ключ?

— Честно говоря, нет. Но ты не мог бы дать мне образец того, как должен выглядеть ключ? Я подумаю над ним у себя в аббатстве. И наши братья будут в восторге даже за эту малость.

— Ну что же, пожалуйста, — ответил мастер Бэкон. Он подошел к рабочему столу, взял перо, обмакнул его в чернильницу и начал быстро писать на пергаменте. Закончив, он передал еще не высохшую запись Дугласу. Теперь рядом с дюжиной маленьких символов стояли ряды чисел, в которых Дуглас без труда опознал обозначения долгот и широт.

— Меня потрясает твоя эрудиция, — честно сказал Дуглас и поклонился. Он сердечно поблагодарил Бэкона и ушел.

— Передай привет вашему аббату, — напутствовал его Роджер Бэкон от дверей башни. — Мы обязательно еще поговорим, когда ты в следующий раз приедешь в город.

Оказавшись снаружи, Дуглас задержался, чтобы разбудить спящего Снайпа. Тот свернулся калачиком, укрывшись плащом у подножия лестницы.

— Просыпайся, — прошептал он. — Для тебя есть работа.

Мальчик проснулся мгновенно.

— Слушай внимательно. В углу комнаты стоит железный сундук… — он подробно описал сейф и высказал предположение, где может храниться ключ. — Внутри документ, перевязанный красной лентой. — Снайп молча кивнул. — Достань его и принеси мне.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Дом из костей

ГЛАВА 28, в которой говорится о том, что иногда мало чувствовать себя сильным

Кит рухнул на землю с такой силой, что все кости его скелета встряхнуло от лодыжек до черепа. Он лежал на дорожке, усыпанной ольховыми листьями и сосновыми иголками. Сердце колотилось, кровь стучала в висках, легкие с трудом вбирали воздух. Он ждал приступа тошноты, но ощутил только легкую рябь в животе, впрочем, и она сразу затихла. Не так уж и плохо, подумал он. Может, я начинаю привыкать?

Некоторое время он полежал, прислушиваясь. Где-то рядом бежал ручей. Слышался приятный тихий звук, с которым вода перекатывалась по камням. Пели птицы. Их голоса сразу успокоили Кита. Никаких признаков погони. Значит, ему удалось ускользнуть от Берли с его громилами.

Кит поднял голову и огляделся. Лесная тропинка лежала прямо перед ним, спускаясь под довольно крутым углом. Прямо напротив стояла серо-белая скала, поросшая мхом и какими-то кустами, — отвесная стена известнякового ущелья, уходившего вперед на сотни ярдов. Наверное, то самое место, о котором рассказывала Вильгельмина, решил он с облегчением.

Воздух был свежим и прохладным, солнце прямо над головой пробивалось сквозь серебристую дымку, затянувшую небо. По запаху прелых листьев и довольно резкому ветру Кит определил, что в этом мире стоит осень, скорее, октябрь, его любимый месяц. Он встал на ноги. Надо поискать подходящее место и подождать Мину, подумалось ему. Судя по тому, как быстро и просто девушка обращалась со временем, он решил, что долго ждать не придется.

Оглядевшись, он заметил выступ скалы, торчащий из стены рядом с тропой; сухое и плоское, это место казалось ничем не хуже любого другого. Он подошел, стряхнул опавшие листья и сел. Лей-лампа, все еще хранившая тепло в его руке, теперь была темной, и быстро остывала. Интригующее устройство из полированной латуни, с рядом маленьких огоньков вдоль одной слегка изогнутой стороны, размером и формой напоминало среднюю картофелину. Гладкая металлическая поверхность была изрезана витиеватыми линиями, расходящимися веером от ручки размером с пуговицу под чуть большим круглым отверстием, закрытым хрустальной линзой. С трудом справившись с желанием покрутить ручку и посмотреть, что будет, Кит сунул устройство в карман и поудобнее устроился на каменной скамье. Мысленно он вернулся к погоне, от которой только что спасся: Берли на лошади, лошадь, вставшая на дыбы, выстрелы, упавший Джайлз и его наказ уходить немедленно, рывок через темный лес вдоль реки… все произошло так быстро, что он не успевал осмыслить собственные действия.

Теперь, когда появилось время подумать, он понял, что ему, вероятно, очень повезло остаться в живых. Он надеялся, что Джайлз тоже выжил, и что рана его не так уж серьезна. Он задавался вопросом, как Вильгельмина справится с тем, что ее план пошел прахом. Несомненно, она что-нибудь придумает… или даже уже придумала.

День был теплый, успокаивающе гудели пчелы, тщательно обрабатывавшие цветы мака и шиповника вдоль склона. Кит понял, что задремывает, и решил пройтись до верха тропы, немного осмотреться. Главное — не спать. Надо посмотреть. Сможет ли он что-нибудь сказать о том мире, в который его занесло. Вряд ли это так уж важно, он ведь не собирается оставаться здесь надолго.

Подъем к вершине оказался довольно крутым, и он вспотел, добираясь до конца тропы. Здесь ему открылась широкая равнина с низкими холмами. Везде, куда ни кинь взгляд, виделись лишь лесистые волны. Ни дорог, ни городов, ни полей, нигде и намека на человеческое жилье — только золото осеннего леса во всех направлениях, насколько видел глаз.

Тропинка среди высокой травы вскоре соединилась с тропой, ведущей вниз, в весьма солидный каньон. Он прошел несколько десятков ярдов до того места, где тропа разделялась на несколько других — одна вела налево, другая — направо, третья уходила в лес впереди. Он выбрал именно ее и вскоре оказался в приятной роще: ясень, лиственница, береза и ольха с несколькими буками и грецким орехом. Воздух сильно пах прелыми листьями и влажной землей, но различался и резкий звериный запах. Если поблизости и были какие-нибудь существа, они не показывались.

Тропа снова разделилась, он свернул направо и продолжил путь через лес. Время от времени ему встречались поляны или небольшие луговины. Ни следа человеческой деятельности он не заметил. Сообразив, что так можно бродить часами, Кит решил завершить прогулку и вернуться к тропе, ведущей вниз, в ущелье.

Миновав место, где он приземлился, Кит достал лей-лампу. Прибор был холоден, ни единого огонька на нем не горело. Он пожал плечами и сунул лампу в карман. Наверное, подумал он, некоторые лей-линии чувствительнее других ко времени. Впрочем, проверкой этого предположения можно заняться и позже.

После прогулки он вспотел. Хотелось пить. Он спустился вниз к ручью на дне ущелья. В нескольких десятках ярдов от лей-линии тропа расширялась, теряя стреловидность, и далее следовала естественным изгибам ущелья, выходя в долину. В стенах ущелья чередовались известняковые и сланцевые слои, выложенные лентами за бесчисленные тысячелетия. По мере того, как окружающие его каменные стены поднимались все выше, у Кита возникло ощущение, будто он спускается на эскалаторе через последовательные геологические эпохи, каждый слой — эон или около того.

Тропа привела его к мелководью, образованному ленивым изгибом небольшой речки, пробиравшейся среди валунов размером с автомобиль. Оба берега представляли собой тростниковые заросли, среди которых торчали редкие деревья. Здесь, на дне долины, воздух был теплее и влажнее.

Перепрыгивая с одного большого камня на другой, он пробирался вдоль берега реки, пока не нашел небольшой бассейн; вода в нем напоминала стекло. Встав на колени, он напился сладкой свежей воды и сел, окунувшись в бледный солнечный свет. Через некоторое время он задремал.

Проснулся он от панической мысли, что Вильгельмина его не найдет. Он встал и поспешно вернулся на то место, где приземлился. Однако в нем уже поселилось беспокойство. К тому же запах, с которым он столкнулся в лесистых холмах, снова появился и даже несколько окреп. Кит остановился, принюхиваясь. Пахло мехом и потом, кровью и мускусом, примерно так, как, по представлениям Кита, могло пахнуть в конюшне или свинарнике. Несмотря на эти ассоциации, запах нельзя было назвать неприятным. Будь он гончей, он вообразил бы, что его нос дрожит, а шерсть вздыбливается на загривке. А не его ли это запах?

Кит двинулся дальше, на этот раз быстрее, часто оглядываясь назад. Он ничего не видел и не слышал, но не мог отделаться от ощущения, что за его спиной кто-то есть.

Так. Надо немедленно успокоиться. И не давать волю воображению. Он остановился и глубоко вздохнул. Вот, так лучше.

Он еще не успел додумать мысль до конца, как неподалеку послышался шорох сухих листьев. Краем глаза Кит заметил промельк серой фигуры, исчезнувшей в густой зелени у стены ущелья — намек на движение, которое было слишком мимолетным, чтобы разобраться, что же такое он видел. Через мгновение он даже не был уверен, что видел что-то вообще. Он отмахнулся от происшествия и пошел дальше, стараясь двигаться как можно тише. Но ощущение, что за ним следят, осталось.

Через каждые несколько шагов через случайные промежутки времени он внезапно оглядывался назад. Ничего там не было, но тишина в ущелье стала давить на него, как будто вся долина затаила дыхание в ожидании чего-то ужасного.

Ладно, это просто глупо. Там ничего нет.

Но стоило ему сделать шаг, как сзади отчетливо хрустнула ветка. Стремительно обернувшись, он опять успел заметить некое движение — просто мелькнувшую тень не пойми чего. Но что-то там определенно было, что-то большое… И на этот раз сомнений не осталось — он видел.

Накатил тошнотворный страх: его преследуют. В сознании тут же возник образ измученного бегущего человека, а за ним — стая воющих волков. Вот человек падает, и волки рвут его в кровавые клочья.

Не успело его воспаленное воображение показать ему еще что-нибудь такое же ужасное, а Кит уже сорвался с места и помчался вдоль реки. Он решил придерживаться открытых мест, а не соваться в лес, где у преследователя будет несомненное преимущество по части маскировки. Это решение устраивало его до тех пор, пока он не заметил на другом берегу реки еще одну призрачную фигуру, бегущую наравне с ним.

Вот теперь Кит припустил изо всех сил, мало заботясь о незаметности. Бежал он довольно неуклюже, да и бежать было неудобно — под ногами сплошные камни. Но главное — оторваться от погони!

Он промчался мимо поворота к той силовой линии, которая перенесла его сюда. Как бы он не был взволнован, все же до него постепенно дошло, что он уже где-то не там, где был. Ущелье вроде бы оставалось прежним, но все-таки немного изменилось. Отчаянно оглядевшись, он понял, что стены ущелья стали намного шире; река тоже раздалась вширь и стала намного мельче прежней: так, неглубокая водичка, танцующая по каменистому руслу, глубиной всего в несколько дюймов.

— Где же мои следы? — пробормотал он.

Однако возвращаться назад решительно не хотелось. Наоборот, он пошел дальше в поисках места, где можно было бы спрятаться, и обрадовался, увидев, что деревья здесь крупнее, а окружающий лес гуще. Река сделала еще один крутой поворот, и Кит решил держаться поближе к деревьям. Почти сразу он вышел на широкую полосу голой земли; она огибала стволы самых мощных дубов и лиственниц. Идти стало легче, а значит, появилась возможность оторваться от преследователей. Он ускорил шаг, а потом и вовсе побежал… к свободе, как ему казалось.

При каждом шаге он твердил себе: «Я чувствую себя хорошо. Я сильный. Я чувствую себя хорошо. Я сильный».

Пожалуй, он и в самом деле чувствовал себя неплохо, во всяком случае до того момента, как угодил в ловушку.

Следующего шага просто не получилось. Земля под ногой прогнулась, и он полетел куда-то в пустоту. Киту казалось, что время растянулось, все стало невыносимо отчетливым: золотые пылинки, плывущие в лучах солнечного света, резкие, словно гравированные листья папоротника, желтая бабочка, парящая над белым цветком, взлетающий с ветки над головой черный дрозд… Весь мир, казалось, замер на долгом вдохе.

Сначала он подумал, что он каким-то образом совершил лей-прыжок. Но уже в следующий момент он рухнул на дно ловчей ямы и на голову ему сыпались обломанные ветки и листья, маскировавшие ловушку.

О дно ямы он треснулся с такой силой, что воздух вылетел из легких. Он лежал, мучительно пытаясь вздохнуть, и не мог. С глазами тоже что-то стряслось. Все вокруг предстало тусклым и туманным. Затем, когда казалось, что он вот-вот взорвется из-за нехватки кислорода, дыхание вернулось, и он лежал, хрипя, как сломанный мех.

Лежа на спине, Кит глядел на идеально ровный квадрат голубого неба, обрамленный грязными стенами ямы, в которой оказался. Первым делом он провел мысленную инвентаризацию организма. Если не считать мощного удара о землю, ничего более страшного с ним не случилось. Хороший знак, подумал Кит. Он ощупал себя и убедился, что даже не потерял ничего: лей-лампа Мины и зеленый дневник сэра Генри оставались при нем. Он поднял одну руку, затем другую и пошевелил обеими. Подрыгал ногами. Все части тела оказались в рабочем состоянии. Никаких сломанных костей. Уже хорошо.

Свет на дне ямы потускнел. Кит задрал голову и увидел лицо. При первом взгляде на него он застыл — но не от страха, а от изумления. Кит никогда не видел это существо с большой головой, покрытой тяжелой шапкой волос, таких густых и спутанных, что они походили на мех яка. А черты лица показались ему совершенно карикатурными. Если бы те же черты вырубить топором, результат не изменился бы. Вот разве что глаза… большие темные глаза, быстрые, умные и выразительные, такие могли принадлежать только человеку разумному.

Существо удивилось не меньше Кита. А Кит не испытывал никакого страха. Он просто забыл, что надо бояться.

ГЛАВА 29, описывающая довольно затруднительноеположение

Время текло медленно, как ручеек. Лежа на дне ямы, Кит понял, что у него проблемы. Он в яме, в специальной ловушке, ему уготована участь отбивной, и с этим ничего нельзя поделать. Но растерянности он почему-то не ощущал. Инстинкт требовал, чтобы он застыл от ужаса, но сознание отказывалось ужасаться. Скорее, наоборот, после того как прошло первое изумление, он испытал облегчение.

Наверху зашевелились. Лицо исчезло, а вместо него в яму спустился обработанный ствол тонкого дерева. Выглядел он в точности как древко чего-то, охотничьего, копья, например. Сначала он не хотел его трогать. Закругленный конец копья (если это было копье) ткнул его сначала в плечо, потом в живот. Тычки были аккуратными. Кит отмахнулся, но тупой деревянный шест продолжал тыкать его все настойчивее, пока Кит не сообразил, что существо на другом конце шеста просто хочет ему помочь. Тогда он ухватился за гладкое дерево и встал на ноги.

До верха ямы было не меньше двух футов, но после того, как Кит понял, чего от него хотят, его мигом вытащили наверх, и он оказался лицом к лицу с двумя существами, место которым было где-нибудь в антропологическом музее, в диараме, посвященной происхождению человека. Двое. Крупные, лохматые и, похоже, довольно любознательные существа, они с любопытством рассматривали Кита. Один был существенно крупнее другого и намного старше, оба были одеты в шкуры, скрепленные кожаными ленточками из высушенных кишок. Крепкие загорелые тела, выгоревшие на солнце волосы… Старший носил устрашающую бороду, у младшего лицо было голым. Оба босые, ступни с широкими растопыренными пальцами и толстыми мозолистыми подошвами. Оба вооружены копьями с кремневыми наконечниками.

Не выше самого Кита, они, тем не менее, казались почти гигантами, хотя впечатление создавалось за счет солидной внешности и какой-то особенной мускулистости. Широкоплечие, с бочкообразной грудью, с большими квадратными головами на коротких жилистых шеях и мощными предплечьями, ногами и бедрами; почти без талии, у Кита они вызывали впечатление квадратного шкафа. Он отметил, что тела прекрасно сложены: ни грамма жира, только крепкие мышцы, зато очень много и в самых неожиданных местах.

Они долго рассматривали Кита, потом начали переглядываться, и в глазах охотников (Кит не сомневался, что это именно охотники) читалось чистое удивление при виде столь странного существа, попавшего в ловушку. После минутного размышления младший вытянул толстый грязный указательный палец и ткнул Кита в грудь, словно проверяя его на прочность. Кит проверки не выдержал. Несмотря на то, что жест был самым обычным, колени у него подкосились. Он покачнулся и отступил назад, после чего старший стремительно протянул руку и неожиданно поддержал его за плечо. Кит чуть в обморок не упал от прикосновения. Впрочем, его больше взволновала мысль, что он несомненно попал к пещерным людям.

Мысль принесла с собой слабость и головокружение. Он растерялся и только тупо повторял внутри себя совершенно бесполезный вопрос: и что теперь? Что, ради всего святого, теперь?

Так и не издав ни единого звука, старший охотник резко повернулся и пошел прочь. Уже отойдя на пару шагов, он остановился и поманил Кита за собой таким же естественным жестом, как ребенок махнул бы товарищу по играм, приглашая следовать за ним. Опасаясь последствий, Кит подчинился. Молодой охотник шел за ним. Так они и двинулись по тропе гуськом. Для крупных существ двигались они с грацией диких зверей, бесшумно, как тени; Кит слышал только свои шаги — у него под ногами шуршала трава, трещали ветки, разлетались сухие листья.

Время от времени старший охотник останавливался и по-собачьи нюхал воздух, раздувая широкие плоские ноздри; казалось, он не только нюхает, но и пробует воздух на вкус, после каждой такой проверки он оглядывался на Кита, словно говоря: «Все в порядке», и они шли дальше.

Шли долго. До заката. Деревья стали крупнее, тени гуще и темнее. Ветви смыкались над головой, образуя сплошной навес, а река стала медленным ручьем. Деревья и скалы обросли мхом и лишайником, сильно пахло грибами. Они остановились возле ручья напиться, причем пока пил младший охотник, старший зорко поглядывал вокруг, потом к воде припал старший, а младший охранял. Кит просто попил из сложенных ладоней без особых церемоний. Пошли дальше, то и дело останавливаясь, чтобы понюхать воздух. Кит использовал эти маленькие остановки не только для отдыха, он тайком посматривал на лей-лампу, нет ли поблизости какой-нибудь лей-линии. Однако прибор не показывал никаких признаков активности.

После четвертой остановки старший охотник хрипло фыркнул и пошел быстрее. Младший охотник подтолкнул Кита сзади, чуть не сбив его с ног, и Киту пришлось ускорить шаги. Оказалось, что этого недостаточно, и вскоре ему пришлось перейти на рысь, чтобы не отставать.

Когда, наконец, они снова притормозили, Кит вспотел, задыхался и чуть не падал. По его смутным оценкам, от силовой линии, которая привела его в этот мир, их теперь отделяли несколько миль. Если Вильгельмина будет искать его там, не найдет. Он уверял себя, что сбежит при первой возможности, вернется к лей-линии и будет ждать там, где было сказано. Конечно, Кит жалел, что пошел искать приключений, но кто же мог предположить, что его похитят пещерные люди?

Кита мучила жажда, ноги болели. Во время следующей остановки Кит наплевал на своих похитителей, пал на колени перед ручейком и стал пить. Младший охотник почему-то заволновался и несколько раз ткнул Кита копьем, пока старший не рыкнул на него и не остановил. Кит напился досыта и встал; Большой Охотник тоже попил — всего несколько глотков, словно из вежливости.

Они снова шли вдоль реки по холмистой долине. Когда свет совсем начал меркнуть, Кит почувствовал едкую вонь: так, по его представлениям, могло бы пахнуть волчье логово после долгой, суровой зимы.

Все трое продрались через заросли, и внезапно Кит оказался на поляне среди множества грубых шалашей, сделанных из веток. Прибыли. Четверо встали от костра, чтобы поприветствовать возвращающихся охотников; их взгляды метнулись к Киту и сразу послышался возбужденный вопль. Словно из ниоткуда возникло еще пять существ, все женского пола, одни выбирались из шалашей, другие выходили из-под деревьев, и все одновременно забормотали. Киту их речь показалась гортанным лаем.

Двое посмелее протиснулись вперед и принялись похлопывать и пощипывать Кита. Они трогали одежду и волосы пришельца. Тем временем женщины образовали вокруг него гомонящий круг. Тычки и похлопывание продолжались еще какое-то время, болтовня то нарастала, то спадала, пока какой-то подросток, оскалившись жуткой улыбкой, не ткнул довольно сильно Кита в ногу большой палкой.

— Ой! — вскрикнул Кит не столько от боли, сколько от неожиданности.

Ответ воодушевил юнца, он снова ударил Кита, теперь уже сильнее, издавая звуки, которые Кит принял за смех. На этот раз Кит сдержался, но тем самым спровоцировал третью атаку, а затем и четвертую. Подошел еще один дикарь и стукнул Кита по ребрам, громко сообщив окружающим о своем подвиге. В этот момент старший охотник, оказавшийся, по-видимому, вождем, издал низкий, рокочущий рык, который даже Кит понял как приказ.

Мгновенно тыкание, подталкивание и болтовня прекратились. Тишина охватила поляну. Старший охотник раздвинул соплеменников и положил Киту на голову тяжелую руку. Без всяких слов было понятно, что он заявляет свои права на Кита. Для ясности он стукнул себя кулаком в грудь. Похоже, остальные прекрасно его поняли. Отношение к Киту стремительно изменилось от пренебрежительного к почтительному.

Этот простой акт в миг установил на поляне новые правила, понятные даже Киту. Минуту назад он был странной зверюшкой, которую привели охотники для забавы, а в следующий момент он превратился в гостя, к тому же личного гостя вождя. Новый статус, новые границы дозволенного. Тыкать палкой нельзя, щипать нельзя, бить нельзя ни в коем случае, можно только тявкать, смотреть и ухмыляться.

Не обращая внимания на своих собратьев, старший охотник взял Кита за руку и поманил за собой. Кита повели через поляну к самому большому шалашу. У его входа лежало бревно, а перед ним в кольце крупных речных камней тлели угли. Киту все это напомнило стоянку бойскаутов в походе.

На поляне было почти темно, хотя клочки неба, мелькавшие сквозь кроны деревьев, все еще розовели. Киту предложили посидеть на бревне, пока на угли подбрасывали сухих веток. Почти сразу на поляне стало светло. Пламя разгоралось, а в костер подбрасывали всё новое топливо. Дикари постарше занимались какими-то своими делами, а молодежь собралась вокруг и глазела на Кита, смотревшего в огонь.

Принесли длинную свежую палку, нанизали на нее куски мяса. От какого животного его отрезали, Кит не понял, зато оно было свежим. К одному импровизированному вертелу прибавилось еще несколько, их установили над костром, и вскоре все небольшое племя сидело возле огня, поджаривая мясо на тонких шампурах. От запаха шипящего жира и жарящегося мяса рот Кита наполнился слюной. Кит явно сидел на почетном месте, но никто не обращал на него внимания. Очевидно, когда дело касалось таких важных вопросов, как приготовление пищи, церемонии могли подождать.

Когда первый шампур был готов, вождь снял его с огня и откусил здоровенный кусок. Остальные завороженно смотрели, как он жевал. Вождь проглотил мясо и вздернул подбородок. Видимо, это послужило сигналом к началу ужина. Народ похватал шампуры и принялся за еду. Вождь подошел к Киту и протянул ему самый маленький шампур. Кит, кивая и улыбаясь, снял с обугленной палки кусок жареного мяса и сунул его в рот, к большому удовольствию остальных.

Старший охотник издал громыхающий звук, взял два шампура с сырым мясом, один отдал Киту, а другой оставил себе. Он уселся на бревно рядом с гостем, и жестами, сопровождаемыми ворчанием, обучил Кита искусству приготовления мяса на палке. Кит показал себя способным учеником. И дикарям это понравилось. Они перешептывались, пихали друга локтями и бросали на Кита взгляды исподтишка.

Конечно, он испытывал благодарность за еду и возможность просто так посидеть у огня. Но о свободе забывать не следовало. Правда, прямо сейчас, на глазах у всех, о побеге нечего было и думать. Придется подождать, пока стойбище отойдет ко сну. А там посмотрим.

Кит собирался вернуться к лей-линии и найти место, где можно подождать появления Вильгельмины — если она еще не там. Если бы он сделал так с самого начала, то не попал бы в эту дурацкую ситуацию. Мысль о том, как Мина, конечно, искала его, бормоча проклятия в его адрес, — надо признать, вполне заслуженные, — заставляла его отправиться в путь как можно быстрее.

Он тут же подумал: а не соскучился ли он по ней? А вдруг она примчалась туда, как и обещала, увидела, что его нет, и отправилась дальше на поиски? Что тогда?

Об этом он старался не думать, но эта мрачная мысль не хотела уходить, приводя его в раздражение. Трапеза продолжалась довольно долго и весьма неторопливо. А Кит считал, что время поджимает. Наконец младшие дикари начали задремывать, старшие подбирали их и разносили по шалашам. Еда кончилась, большинство отправилось спать, но несколько молодых дикарей предпочли улечься прямо на земле поблизости от костра. Вождь заполз в свой шалаш за бревном и жестом пригласил Кита составить ему компанию. Кит решил, что отказ вызовет подозрения у его хозяина, и как бы он не сделал чего-нибудь такого, после чего побег станет еще сложнее.

Поэтому Кит заполз в шалаш, решив подождать. В шалаше оказалось гораздо удобнее, чем он ожидал. Землю здесь покрывали чередующиеся слои мха и листьев, сверху шел толстый слой сухой травы; в изголовье имелись даже подушки — набитые травой и душистой лавандой кожаные мешки. Долгий день, наполненный событиями, а потом марш через лес изрядно утомили Кита. Так что он почти моментально заснул, и ему приснились ягнята, резвящиеся на залитых солнцем лугах.

Разбудил его козодой на соседнем дереве. Стойбище еще спало, до рассвета оставалось некоторое время. Старший охотник крепко спал, во сне он дышал ровно и глубоко. Кит собрался с духом и выполз из шалаша. Он не стал пересекать поляну, а сразу свернул в лес.

Стараясь не шуметь, он отбежал на несколько шагов и остановился. Луна стояла низко, но света хватало, чтобы идти, не спотыкаясь. Он прислушался, уловил плеск воды и шел на этот звук, пока не достиг каменистого берега. Округлые камни казались большими грибами, серыми в мягком лунном свете, на воде лежали серебряные блики.

Кит почему-то решил, что легко повторит маршрут в обратном порядке и доберется до ущелья, откуда так неосмотрительно вышел. Время у него есть и, хотя расстояние приличное, если не прохлаждаться, за день он его одолеет.

Он решительно начал путь, шел быстро и размеренно. Сытый и отдохнувший, в хорошем настроении, он двигался вперед, изредка останавливаясь послушать, нет ли погони. После каждой такой остановки он все больше убеждался, что ушел незаметно, и если так пойдет дальше, то скоро он окажется на условленном месте встречи. Киту казалось, что он ни в коем случае не пропустит нужный поворот, когда окажется поближе к ущелью.

Будем надеяться, что ему предстоит прожить по крайней мере еще один день.

ГЛАВА 30, в которой Кит начинает понимать, что такое каменный век

Неведение часто бывает благом, но все же остается неведением. Кит довольно быстро двигался по темной долине, не имея ни малейшего представления об опасности, поджидающей его впереди. Надо отдать ему должное, Кит все же заметил три черных горба у реки, но принял их за камни — один большой, два поменьше: валуны среди других валунов, разбросанных в речной долине. Только когда невидимый четвертый камень справа от него встал на задние лапы, он понял свою ошибку. К сожалению, точка невозврата была пройдена {Точка невозврата — устоявшийся фразеологизм, означающий критическую точку, переход которой означает невозможность возвращения к исходному состоянию.}.

Это был медведь, черный, как чернильное пятно, маленькие глазки-бусинки блестели в тусклом свете угасающей луны, когда он поворачивал башку из стороны в сторону, пытаясь понять, что за запах разбудил его после плотного ужина раками и моллюсками. Кит понял, что перед ним медвежья семья — мать и трое пестунов. Кит не подозревал, что совершает элементарную ошибку, от которой предостерегают каждого школьника, отправляющегося на экскурсию в дикую природу: никогда не вставать между матерью и ее детенышами.

Медведь почуял его и тут же тревожно взревел и застыл неподвижно. Всего в нескольких десятках шагов медведица резко подняла голову. Огромная темная морда безошибочно уставилась на Кита, раздувая ноздри. Зверь встал на задние лапы, широко раскинув передние, разинул зубастую пасть и заревел так, что содрогнулись звезды на небе. Дикий рык разъяренного хищника плохо подействовал на кишечник Кита, мгновенно прибавив к и без того соблазнительному запаху новый аромат.

Огромный зверь косолапо двинулся вперед — это движение Кит пропустил, потому что лихорадочно искал дерево, на которое можно было бы залезть. К сожалению, деревья, способные дать укрытие, были за спиной медведицы, уже приготовившейся к атаке. Когда животное снова зарычало, Кит уже несся к безопасному, по его мнению, лесу позади себя — слишком далеко позади. Но другого варианта он не видел.

Кит летел стремглав, перескакивая камни поменьше, взбираясь на большие валуны, спотыкаясь, падая, ушибаясь коленями и ступнями, поднимаясь и карабкаясь по осыпям. У медведя таких трудностей не было. Он мчался вперед с плавной грацией грузового состава, набирая скорость с каждым шагом. Медведи поменьше с азартом присоединились к погоне.

В нескольких сотнях шагов, мерцая в лунном свете, стоял ряд стройных белых берез. Если бы он смог добраться до рощи, подумал Кит, зверям пришлось бы притормозить, и ему хватило бы времени забраться на дерево. Уже задыхаясь, он все же прибавил скорость. Ему даже показалось, что он бежит немного быстрее медведей.

Увы, преимущество оказалось воображаемым. Оно исчезло, как только Кит поскользнулся на камне, обросшем мхом, и упал, ударившись подбородком. А тут подоспела и Мать-Медведица. Перевернувшись на спину, Кит увидел ее прямо над собой. Он брыкался и вопил, но зверя это совершенно не смущало.

Медведица встала на дыбы, разинув пасть и выпустив когти, и взмахнула лапой. Кит понял, что ему грозит и перекатился на бок, едва избежав разящего удара в живот. Он истошно заорал и пнул ногой вслепую. Носок его ботинка угодил по ноге зверя, твердой, как дерево.

Удивительно, но этот удар, казалось, сбил медведя с толку. Он остановился на замахе и покачал лохматой башкой. Ободренный неожиданным успехом, Кит снова лягнул медведицу. Удар сопровождался громким, мясистым звуком. Медведь отпрянул.

Кит занес ногу, но в это время послышался еще один удар, а потом еще и еще. Медведь заревел. На него сыпались камни размером с кулак. Они безошибочно били в самые разные части огромного туловища и отскакивали с глухим стуком. Медведица в замешательстве отступила, и Кит услышал внезапный громкий крик позади; он повернул голову и увидел, как из березовой рощи выбегают три дикаря с камнями. Они удивительно точно метали свои снаряды, ни один не пролетел мимо.

Свирепый зверь как-то сдулся под этим натиском. Получив несколько ударов по голове и груди, он повернулся, опустился на все четыре лапы и поспешно отступил, громко призывая детенышей следовать за собой. Молодежь не стала ждать, когда и им достанется камнями. Они помчались за матерью, обиженно хныча.

Сильные руки подняли Кита на ноги. Два других дикаря продолжали швырять камни вслед медведям, а Большой Охотник похлопывал Кита по телу, словно желая убедиться в том, что пленник цел.

— Я в порядке, — сказал ему Кит, прекрасно понимая, что его не поймут. — Все нормально. — Он с благодарностью пожал тяжелую руку. — Я в порядке.

Большой Охотник перестал его оглаживать.

— Гангор, — произнес он четко и ясно. Это было первое слово, если это было действительно слово, которое Кит понял. Охотник повторил и указал на медведей.

— Ган-гор, — сказал Кит, пытаясь как можно точнее повторить интонацию.

Глаза вождя распахнулись от изумления. Он окликнул своих сородичей, и когда те подошли, повторил, глядя на Кита с таким выражением, словно ждал повторения редкого фокуса.

— Гангор, — сказал Кит, не желая разочаровывать собеседника.

Последовал эффект, подобный электрическому разряду. Все трое дикарей принялись бормотать и гладить его — гладить, как собаку, которая только что научилась новому трюку. Кит выдержал эти выражения восторга.

— Нет, правда. Ничего, — сказал он им. Повернулся к вождю и с чувством пожал ему руку. — Спасибо. — Оглядел бородатые лица вокруг себя и очень искренне повторил: — Спасибо вам за то, что спасли меня.

На том праздник и закончился. Дикари взяли курс на свое селение, жестами дав понять Киту, чтобы он сопровождал их. Но у Кита была идея получше.

— Эй, подождите! — призвал он, не трогаясь с места. Потом быстро шагнул за ближайший куст, снял испачканное белье и с некоторым сожалением бросил его тут же. Умылся в мелком ручье, вышел из кустов и присоединился к отряду. Махнув рукой в сторону ущелья, он сказал:

— Мне кое-что нужно проверить. — Он прекрасно понимал, что понимания не добьется, но говорил с довольствием и громко — точно как британские туристы за границей, не знающие ни слова на местном наречии и потому просто говорящие по-английски громче обычного. — Там наверху. Мне надо туда. Это недолго. — Кит широким приглашающим жестом обвел своих спутников. — Вы можете пойти со мной. Мне бы очень хотелось, чтобы вы пошли со мной. — Он повернулся и сделал вид, что собирается сделать шаг. — Ну, пошли! — Он опять взмахнул рукой. — Давайте, парни!

Он отошел на полдюжины шагов и, оглянувшись, увидел, что они все еще стоят и наблюдают за ним. Кит сделал жест, который подсмотрел у вождя — согнул руку и указал вперед. Вождь что-то коротко сказал своим людям и двинулся за Китом. Остальные двое послушно пошли следом. Начало светлеть. Кит радовался, что помнит этот район. Он шел целенаправленно, подгоняя своих новых друзей.

Солнце взошло, когда они добрались до места, откуда начиналась лей-линия, ведущая вниз в долину.

— Вот! — воскликнул он, указывая на длинный, покатый склон. — То самое место! — Он и в самом деле волновался, так что дикари перешептывались между собой, сбитые с толку его странным поведением. — Подождите здесь, — сказал он им, поднимая руки. — Просто подождите здесь. – С этими словами он повернулся и пошел по тропе. Свита последовала за ним, поэтому Киту пришлось повторить: — Стойте там, — как поступают с собакой, решившей следовать за своим хозяином в школу. Отвернувшись, он достал из кармана лей-лампу и быстро осмотрел местность. Но прибор был мертв. Ни тепла, ни огоньков. Лей-линия была неактивна.

Сначала он подумал, что прибор мог пострадать при падении, сунул его в карман и пробежал несколько шагов по тропе. Никаких мурашек на коже он не ощутил. Однако продолжал подниматься по тропе в полной уверенности, что на этот раз перенос произойдет.

Напрасные ожидания. Кит закрыл глаза и попытался еще раз. Открыв глаза, он обнаружил, что стоит в том же мире, в том же месте и в том же времени. Разве что продвинулся на пару шагов. В отчаянии он предпринял еще три попытки, но наконец вынужден был признать поражение. Лей-линия не работала.

Он сдался и пошел обратно к ожидавшим его дикарям. Надо сказать, они наблюдали за ним с беспокойством, отчетливо читавшимся на широких волосатых лицах.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал он. — Попробую позже.

В последующие дни он и в самом деле попытался снова — четыре раза, дважды утром и дважды вечером — каждый раз совершая нелегкий переход от места, которое он назвал для себя Речным Городом. Четыре раза — с тем же результатом, что и раньше. Он пока не допускал мысли, что оказался в ловушке, но вынужден был признать: что-то пошло не так. От расстройства он погрузился в наблюдение за бытом племени, стараясь вспомнить все, что знал о каменном веке.

Как и большинство людей, знал он немного, да и то в основном по фильмам категории B. В мультфильмах дикари были такими? Деспотичными тупицами, охотившимися на мастодонтов, гигантских ленивцев и прочих придуманных тварей? Людоеды из мира динозавров и извергающихся вулканов? Волосатые примитивные троглодиты, живущие в норах? Или они были кем-то другим?

К удивлению Кита, он больше не мог думать о них как о дикарях или неких существах. С той ночи, когда они рисковали собой, спасая его от медведей, они стали для него людьми, хотя и принадлежащими к другой расе. Кит долго пытался определить родственные отношения и иерархию среди членов племени Речного Города. Большой Охотник действительно был вождем, хотя были люди и постарше; например, две женщины, явно самые старшие члены группы из шестнадцати особей, возраст которых варьировался от трех-четырех лет до, ну, в общем, до какого-то пожилого возраста — шестьдесят, семьдесят? Но так ли это? Все-таки жизнь у них была нелегкой, так что старость могла наступать и раньше.

Племя состояло из семи мужчин и девяти женщин. По внешнему виду, если не считать первичных половых признаков, таких как борода, грудь и тому подобное, оба пола мало отличались друг от друга: и те, и другие были коренастыми, мускулистыми, крепко сложенными; и те, и другие примерно одинакового роста, ну, может, мужчины на пару дюймов выше; женщины и сложением и движениями были поизящней; одевались все в одни и те же шкуры — одни женщины прикрывали верхнюю часть груди, другие — нет; и те, и другие имели копну волос, некоторые заплетали их в толстые, похожие на веревки, косы, либо перевязывали кожаными лентами, в которые втыкали перья или другие найденные предметы.

Шли дни и недели; Кит все лучше понимал привычки и способы выживания. Мир для племени был неисчерпаемой кладовой, они ели все, что попадалось под руку, таща в рот даже такое, что Кит не то, что съесть, а и потрогать не решался, включая насекомых, червей и личинок. По большей части ели руками, но мясо жарили на палочках. Самым лакомым блюдом считался костный мозг из костей крупных животных.

Однажды охотники вернулись не то с антилопой, не то с большой овцой — Кит не мог с уверенностью определить принадлежность этого животного к тому или иному виду, потому что ее успели освежевать, унеся внутренности подальше от лагеря, чтобы запах не привлекал хищников. Тушу грубо разделали на четыре части кремневыми топорами, а затем разрезали на более мелкие куски, которые удобно было насаживать на тростниковые шампуры. Пока готовилось мясо, принесли специальный камень для раскалывания костей, и достали желеобразный вкусный мозг. Кит наблюдал, как распределяли еду — сначала долю вождю, а затем остальным по очереди. Хотя один или два куска могли быть крупнее других, никто не жаловался. Киту тоже предложили кусок.

Он поднес обломок кости к губам и пососал, подражая другим людям. Застывшее вещество имело привкус крови и мяса. Отвращения не вызывало, было, без всякого сомнения, весьма полезным, но Кит попробовал лакомство без всякого энтузиазма. Он съел немного из вежливости, но больше не просил.

Мясо дополняли коренья, ягоды и различная зелень, большую часть которых он ел с удовольствием, хотя приправ, особенно соли, явно не хватало. Он сделал мысленную пометку исправить эту ситуацию при первой же возможности. Но в целом они питались неплохо — в некоторые дни лучше, в другие хуже, в зависимости от удачи на охоте, — и Кит посчитал, что если он не растолстеет на такой примитивной диете, то и голодать не будет.

Кита удивляло, насколько тихими были люди племени. Они могли говорить, но только в возбужденном состоянии. Кит отметил день, когда никто не произнес ни слова. Он долго думал об этом и пришел к выводу, что молчаливость способствовала выживанию, не стоило лишними звуками привлекать внимание хищников. Несмотря на врожденную сдержанность, они использовали обширный репертуар мимики, настолько выразительной, что им позавидовал бы иной профессиональный мим. К мимике добавлялся ряд не менее выразительных жестов. С помощью того и другого людям удавалось передавать порой весьма сложные сообщения.

Но и это еще не все. В первые несколько дней Кит заметил, что всему племени свойственно развитое чувство эмпатии, оно безошибочно подсказывало людям, что думают или ощущают другие люди. Сначала он подумал, что причина в скученности обитания, но со временем понял, что это было нечто гораздо более тонкое и конкретное, больше похожее на телепатию. И тогда стало ясно, что люди мало говорят друг с другом просто потому, что в этом нет необходимости, каждый и так прекрасно знал, о чем думают остальные.

Убедил его в этом один из вечеров. В сумерках несколько женщин разделывали бедро дикой свиньи, собираясь готовить ее на ужин; несколько мужчин кололи кремень на заготовки для скребков или топоров. Все были заняты, тихо работали, когда вдруг один из мужчин выронил кремень и встал. Мгновенно рядом с ним оказались три женщины. Не издав ни единого звука, все четверо исчезли в лесу. Оставшиеся у костра стали готовить подстилку из свежего камыша.

Заинтригованный, Кит наблюдал, как они укладывали тростник слой за слоем и покрывали его шкурами; затем подбросили дров в костер явно в ожидании какого-то события. Всего через несколько минут группа, ушедшая в лес, вернулась с одним из молодых мужчин, окровавленным и явно раненым. Его уложили на тростниковую подстилку и всю ночь ухаживали за ним.

За все время никто не произнес ни слова. Чем больше Кит думал об этом случае, тем больше убеждался, что все сразу поняли, что человек попал в беду и тут же отправились на выручку. Они просто знали.

А еще на Кита произвело сильное впечатление то, с какой нежностью они относились друг к другу. Он ни разу не видел, чтобы кто-нибудь впал в гнев или начал вести себя агрессивно. Людям доставляло удовольствие быть вместе. Старшие души не чаяли в младших — по крайней мере, в лагере, потому что самым маленьким из племени не разрешалось отходить далеко в лес без сопровождения взрослых.

Конечно, Кит еще многого не понимал, но он был доволен тем, что обучение шло таким естественным образом. Он старался не беспокоить хозяев и не досаждать им своим присутствием. И племя относилось к нему так же. Они внимательно следили за каждым движением Кита, начиная с того, как он мыл руки и чистил зубы веточками орешника, и кончая тем, как он снимал ботинки перед сном. Каждое его действие по первому разу вызывало немалое волнение у людей.

Младшие члены племени пытались подражать ему, старшие просто наблюдали, не подходя близко. Настоящий фурор вызвала его попытка постирать одежду.

А началось с того, что однажды утром Кит заметил, что его рубашка и брюки стали довольно грязными, да и сам он не мылся довольно давно. Кит решил, что пришло время сделать решительный шаг — в буквальном смысле, — и отправился на реку. Он нашел, как ему показалось, довольно уединенное местечко, нырнул, немного поплавал, чтобы хорошенько намочить одежду, а затем выбрался на берег и разделся.

Его водные процедуры вызвали большой интерес. На берегу собралась толпа. Конечно, они понимали, что его одежда отличается от их собственной, но все-таки функцию выполняла ту же самую. Когда он разделся, младшие реагировали с той же смесью восхищения и отвращения, которую мог бы испытать он сам, увидев бизнесмена, сбрасывающего кожу, как змея. Они взволнованно обсуждали его белую лишенную шерсти кожу, во всяком случае Кит предпочитал думать именно так, вынося за скобки свое не очень-то выразительное телосложение.

Поначалу Кит сомневался, стоит ли ему дефилировать голым перед людьми, но потом перестал об этом думать — слишком уж они были разными. Так что он просто занялся оттиранием пятен, а потом как следует прополоскал рубашку и штаны, разложив их сушиться на плоских речных камнях.

В любом случае, его усилия не пропали даром; после сушки на солнце одежда посвежела и стала почище. Лежа на солнышке на берегу реки, он ощущал в воздухе прохладу, понимая, что наслаждается последними деньками великолепной осени. Дни становились короче, ночи — холоднее. По утрам воздух пах близким снегом, а небо хмурилось чаще и чаще. Киту было любопытно, что племя собирается делать зимой, куда откочует? Хорошее место летом зимой станет очень неуютным. Он оказался прав.

ГЛАВА 31, в которой предлагается разумный способ действий

Почему, ну почему, ради всего святого, этот несносный тип не может хоть раз сделать то, что ему велено? Вильгельмина мрачно смотрела на пустую тропу. Никого. А ведь он должен быть здесь. Она же ясно сказала: оставайся на месте. Не уходи. Жди меня. Неужто это такая уж большая просьба?

Ранение Джайлза нарушило ее планы. Не говоря о том, что его лечение потребовало определенных усилий, ее инкогнито дало сильную трещину. Да, она задержалась, но это никоим образом не оправдывало Кита. Ведь сказано же было: не уходить! Господи, даже с этим он не справился.

Она решила ждать еще пятнадцать минут, а если Кит не появится, придется возвращаться и пробовать что-то другое. Эту лей-линию, ведущую в долину, Мина считала одной из самых надежных. Во всех своих экспериментах, во время изучения лей-линий, отработки техники, составления самой примитивной карты мест, куда они вели, да просто в попытках разобраться, как ей удавалось переходить из одного мира в другой, она пришла к выводу, что лей-линия Большой долины, как она называла ее для себя, была самой надежной. Да, у нее имелись жесткие ограничения по времени, зато не было никаких ответвлений, ведущих в другие места, — простая, прямая тропа. Про себя она назвала ее дорогой М4 {Трасса М4 соединяет графство Глостершир (Юго-Западная Англия) с графством Монмутшир (Южный Уэльс). На трассе расположен мост Second Severn Bridge, по которому проходит граница между Юго-Западной Англией и Южным Уэльсом.}.

Итак, если Кит в результате погони оказался здесь, где его, черт возьми, носит? Значит, сошел с тропы и убрел куда-то в долину. И где его искать? Нет, сейчас она не готова. Она бросила взгляд на прибор — новую лей-лампу, которую сделал для нее Розенкрейц. По размеру она не сильно отличалась от старой, хотя мастер-алхимик внес в конструкцию несколько существенных улучшений. Главным отличием новой модели был дополнительный ряд огоньков, позволявших отыскать конкретного человека. Ей объяснили механизм действия, но у нее не было особого времени и желания вникать в объяснения.

Джайлза она перевязала и спрятала, Берли пока не догадывался о ее связи с беглецами. Помогла леди Фейт, хотя и невольно. Если бы Хейвен знала степень вовлеченности Вильгельмины в происходящие события, она, возможно, не стала бы ей помогать. Тогда пришлось бы и Мине бежать вместе с Китом и Джайлзом. Но юная леди не растерялась и полностью поддержала рискованную игру Вильгельмины.

Мина бросила на тропу еще один раздраженный взгляд и, закатив глаза, пошла по тропе в долину. Позвала Кита, послушала, позвала погромче, двинулась дальше и в конце концов подошла к маленькой полупустой деревне.

Их было несколько, таких деревень, жители обрабатывали поля по берегам реки. Река снабжала водой мельницу, утиные пруды и небольшой рыбный промысел. Она встречалась с некоторыми селянами, а они, в свою очередь, привыкли видеть ее время от времени, и не удивлялись. Это были сплошь простые миролюбивые люди, они предпочитали держаться особняком, собственно, из-за этого Мина и отправила Кита сюда. С местными проблем не ожидалось.

Она шла вдоль реки и время от времени звала Кита. Ответа не было. Пройдя милю или полторы в одном направлении, она вернулась и прошла столько же в другую сторону. Темнело. Она вернулась к лей-линии и покричала последний раз. Подождала. По-прежнему, никакого ответа. Мина развернулась и в четыре быстрых шага покинула долину.

К тому времени, как она вернулась в Прагу, начался новый день. У городских ворот она влилась в толпу фермеров с тачками и повозками, запряженными ослами. Они везли продукты в город на рынок. Она шла по старому городу, где торговцы расставляли свои прилавки на площади; здоровалась с теми, кого знала, обещая заглянуть попозже и что-нибудь купить. Этцель как раз открывал «Гранд-империал-кафехаус», снимал ставни и опускал зеленый навес, который спроектировала Мина, а герр Арностови нашел рабочих, которые его изготовили и установили.

— Доброе утро, mein Schatz, — она быстро чмокнула его в щеку.

— Ах! Вильгельмина, ты здесь! — Круглое лицо пекаря выразило облегчение. — Я не видел, как ты вернулась прошлой ночью — вся эта неразбериха — я боялся, вдруг с тобой что-нибудь случилось.

Она улыбнулась и ободряюще похлопала его по руке.

— Со мной ничего не случится. Помнишь, что я тебе говорила?

— Если я обернусь и увижу, что тебя нет, — сказал он, повторяя ее слова как примерный ученик, — мне не стоит беспокоиться. Ты всегда вернешься.

— Я всегда вернусь, — повторила она. Затем еще раз поцеловала его в щеку. Он непонимающе уставился на нее, моргая от лучей раннего солнца. — Это святая правда, Этцель. Я всегда буду возвращаться.

— Ja, верю, — сказал он, застенчиво опустив голову. — Просто я иногда думаю, что мог бы помочь тебе… ну, с тем делом, которым ты занята.

— Я знаю, liebling {Милый (нем.)}, — ответила она, кладя руку на теплое плечо. — Может, когда-нибудь так и будет. Но я пока еще сама многого не понимаю, мне еще нужно учиться и учиться…

— А я не могу помочь?

Она улыбнулась.

— Ты мне и так помогаешь. Даже больше, чем можешь себе представить. Это так замечательно, возвращаться, зная, что ты здесь.

— Но, может быть…

— Это правда, Этцель. Мне нужно, чтобы ты был здесь, чтобы был моим якорем. Однажды я расскажу тебе все. Но пока оставим это. — Она смотрела ему в глаза, надеясь, что он поймет. — Все нормально?

— Конечно, meine Liebste. — Он улыбнулся, словно извиняясь. — Если ты так хочешь, пусть так и будет. Ты же знаешь, я не могу тебе ни в чем отказать.

Она похлопала его по руке.

— А я постараюсь никогда не просить у тебя ничего, чего бы ты не дал сам по своей воле. — Мина подошла к двери лавки. — Знаешь, я проголодалась. Кажется, могу лошадь съесть вместе с головой и хвостом.

— Есть свежий хлеб и хорошая колбаса, — сказал ей Энгелберт, продолжая расправлять матерчатый навес. — Я составлю тебе компанию, когда здесь закончу.

Мина прошла через кофейню и остановилась на кухне. Поздоровалась с персоналом, похвалила за работу и поднялась наверх, переодеться и проверить своего раненого. Благодаря ее быстрому вмешательству и помощи леди Фейт, Джайлз не только остался жив, но и пребывал теперь в относительной безопасности на попечении Вильгельмины. Останься он на попечении Берли, выращивать бы ему маргаритки на собственной могиле.

— Вы правда хотите, чтобы городская стража совала нос в ваши дела? — спросила она тогда на дороге.

— А тебе-то что? — спросил Берли, ощетинившись.

Прекрасно понимая, что идет по очень тонкому льду, она пожала плечами.

— Да ничего. Я его знать не знаю. А вот городскую стражу знаю очень хорошо. Вам будут задавать вопросы. Если вы хотели его смерти, надо было убить сразу. А сейчас уже поздно.

— Она права, — вмешалась леди Фейт.

Повернувшись к Вильгельмине, он спросил:

— Не могла бы ты позаботиться о нем?

— Я? — Она изобразила удивление. — Я мирная горожанка. С какой стати мне в этом участвовать?

Берли смотрел на нее так пристально, что она подумала, не придумал ли он какую-нибудь пакость. Но лорд отвел ее в сторонку и приглушенным голосом произнес:

— Я хочу, чтобы он исчез и больше не попадался мне под ноги. Не могла бы ты взять это на себя?

— С какой стати? Я к этому не имею никакого отношения.

— У тебя есть друзья в здешних верхах. Интересно, что они скажут, если узнают правду о тебе? — Он бросил на нее хитрый взгляд. — Что тогда станет с твоей мирной жизнью?

— И что же вы им расскажете?

— О, я могу придумать что угодно. — Его глаза опасно сузились. — Ты, наверное, слышала, что здесь делают с ведьмами?

Вильгельмина закусила губу.

Леди Фейт, наблюдавшая за этим разговором, вмешалась:

— Джайлз был кучером моего дяди. Он ничего не знает. Пожалуйста, Архелей, оставь его.

— Ладно, — смягчился Черный Граф. Вильгельмине он сказал: — Мне все равно, как ты это сделаешь, но я хочу, чтобы он исчез.

— Да поняла я, поняла, — раздраженно ответила Вильгельмина. — Мне это не нравится, но я сделаю, как вы просите.

Они ушли, оставив раненого на ее попечение. Находящегося без сознания Джайлза отнесли в спальню наверху, и Вильгельмина осмотрела его рану. Пуля прошла навылет через верхнюю часть плеча, слегка задев грудную мышцу, но выше легких и важных сосудов. Поскольку ранение было сквозное, Мина не беспокоилась об отравлении свинцом. Однако сепсис ему грозил определенно. Она залила рану хорошим шнапсом Энгелберта и напоила настойкой опиума, чтобы унять боль, а затем, когда раненый заснул, вышла за Китом. Однако и с ним получилось неудачно.

Вильгельмина подошла к кровати, приложила руку ко лбу и с облегчением поняла, что лихорадки еще нет. Пациент пошевелился от ее прикосновения, открыл глаза и попытался вскочить, однако боль вернула его на кровать.

— Эй, полегче, — одернула его Вильгельмина. — Ты в безопасности. Сделай глубокий вдох. — Она подождала, пока он оправится от болевого шока. — Я дала тебе немного опиума, и ты заснул. Ты помнишь, что произошло?

Он кивнул.

— Мистер Ливингстон… ему удалось бежать?

— Кит ушел. Некоторые горожане посчитали, что он прыгнул в реку. Берли думает, что Кит переплыл на другой берег. Там его поискали, но не нашли.

Джайлз облизал пересохшие губы.

— Ты хочешь пить. Я принесу воды. Сильно болит?

— Нет, моя госпожа. — Он с трудом покачал головой.

— Врешь. Ладно. Дам тебе еще опиума. Он вгоняет в сон, зато боль снимет. — Она снова пощупала ему лоб. — Не беспокойся. Ты справишься.

Он наклонил голову, пытаясь разглядеть свою рану. Когда это не удалось, он потрогал себя за плечо и вздрогнул от боли.

— Я, конечно, не врач, — сказала Мина, — но вряд ли ты так уж сильно пострадал. Ключица сломана, это да, зато это самое худшее. Ко мне в кофейню каждый день заходит один из лучших врачей города, я попрошу, чтобы он посмотрел тебя.

— Берли здесь?

— Не думай о нем. Он гоняется за Китом и не вернется в ближайшее время.

— А мистер Ливингстон? Он придет?

— Скоро, — сказала она ему. — А может, и нет. Я ходила за ним, но его там не оказалось. Пока я не понимаю, что могло случиться. Может, просто заблудился. Я схожу туда еще раз, когда смогу. Она повернулась к двери. — А сейчас принесу тебе опиум и воды. Тебе надо отдыхать.

Он кивнул и едва слышно прошептал ей вслед:

— Спасибо, мисс Вильгельмина.

— Ты пока еще далеко не в порядке, так что рано меня благодарить. И до безопасности тоже далеко. Вот подлечим тебя, тогда и отправишься в путь.

— Куда?

— Домой.

ГЛАВА 32, в которой делятся секретами

— Я не собиралась их предавать, — горячилась леди Фейт. — Поверь мне, прошу тебя.

Вильгельмина смотрела на нее с сомнением. В этой молодой женщине было слишком много того, что вызывало восхищение — ее поразительная красота, быстрый ум, сила воли, — но многое вызывало недоверие.

Мина никак не показала своих чувств, и леди Фейт продолжила.

— Наши обстоятельства были отчаянными, и даже хуже. Бедняга Козимо и мой дорогой дядя Генри уже умерли — для них ничего нельзя было сделать, — а мы медленно умирали от жажды. Черный граф снизошел и предложил остаться в живых. Грамерси, я просто воспользовалась случаем. – Она в искреннем порыве сжала руку Вильгельмины, всеми силами стремясь убедить собеседницу в том, что она говорит правду. — Времени объяснять не было, мне пришлось принимать решение немедленно. — Она нахмурилась, вспоминая тот ужасный день. — От Кита с Джайлзом толку не было — они считали, что предложение графа бесчестно, так что говорить с ними было не о чем.

— Вот в это я верю, — кивнула Вильгельмина. — Но почему Берли выбрал тебя? Почему ты, а не Кит?

— У нас были общие знакомые, — ответила Хейвен, а затем продолжила объяснять, как она познакомилась сграфом, когда он приезжал в Клариво. — Так получилось, что мой отец пригласил его на ужин, и я была с ними за столом. — Она помолчала, на лице отражались мучительные раздумья. — Сейчас-то задним числом я вижу, что граф просто старался вовлечь дядю в свои гнусные замыслы, но тогда я этого совсем не понимала. Даже скорее наоборот.

— Значит, так. Берли появляется в Египте и делает вам предложение, от которого вы не можете отказаться, не так ли?

— А разве нет? — леди Фейт все еще старалась ее убедить. — Какой смысл умирать в этой камере? Выбрав жизнь, я же понимала, что могу вернуться, чтобы спасти остальных. Это и заставило меня согласиться, неужели ты не видишь?

— То есть ты собиралась вернуться и освободить их? — с сомнением произнесла Вильгельмина. Они сидели в кофейне «Гранд Империал» за столиком в дальней части зала. Было послеполуденное время; персонал расслабился в ожидании посетителей, а Этцель дремал наверху.

— Конечно! Я планировала вернуться в гробницу, как только смогу вырваться из лап Черного графа.

— Ну и почему ты так не сделала? Почему ждала так долго?

— Люди Берли, — с готовностью ответил Хейвен. — Мы покинули гробницу, а на следующий день в Карнак прибыли его громилы и сообщили о смерти двух молодых джентльменов. По их словам, их унесла фараонова болезнь. Я была в отчаянии.

— Это понятно.

— Я понятия не имела, что все было не так до тех пор, пока не увидела Кита здесь, в кофейне. — Она смотрела через стол на Вильгельмину, олицетворение раскаяния и откровенности. — И я могу поручиться, что лорд Берли тоже не подозревал о каком-либо ином исходе до тех пор, пока его наемники не встретили их на улице.

Вильгельмина задумалась. Звучало правдоподобно и согласовывалось с большей частью того, что она уже знала. Похоже, леди Фейт говорила правду, по крайней мере в той части, которая касалась Кита и Джайлза. Но вот что до ее отношений с Берли… тут Мина пока сомневалась.

— Черный граф был очень недоволен своими людьми, — продолжила Хейвен. — Он отправил их во тьму внешнюю с плачем и зубовным скрежетом — пусть искупают свою вину в глазах Его Светлости.

— Тогда, я полагаю, мы все в долгу перед вами, миледи, — прервала ее Вильгельмина.

— Да какой тут долг?! — воскликнула молодая дама. — Кит погиб, а бедняга Джайлз ранен — вряд ли тут есть за что благодарить!

— Могло быть намного хуже, — пробормотала Вильгельмина. — Ты нас предупредила. Им удалось уйти. Ладно. Скажи, пожалуйста, а что за пакет ты дала Киту перед тем, как он сбежал из кофейни?

— Пакет? — удивилась леди Фейт.

— Ну, маленький такой… — Мина показала руками. — Что это было?

— Книга.

— Книга? И все?

— О, нет, не просто книга, — Хейвен понизила голос. — Это личный дневник дяди Генри, где он записывал свои исследования о лей-линиях.

— Ты имеешь в виду перемещения?

Хейвен кивнула.

— Мне кажется, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Я?

— А разве ты сама не прыгала?

— Ну да, иногда…

— Вот! Я же знала!

Леди Фейт сделала глоток кофе и продолжила свои признания.

— Черный Граф знает о дневнике. Даже читал его. — Она хитро улыбнулась. — Те фрагменты, которые я разрешила прочесть. Некоторые страницы дневника я сочла за лучшее оставить при себе. — Она допила кофе и отодвинула чашку в сторону. — Ты хоть представляешь, куда делся Кит?

— Переплыл реку, — уклончиво ответила Мина. — Так все говорят. Думаю, появится, когда Берли уйдет.

— Да уж, лучше ему не попадаться на глаза графу. Третий раз Черный Граф не позволит ему сбежать.

— Как считаешь, что теперь предпримет Берли?

— Карту будет искать, — ответила Хейвен. — А что ему еще делать? Он выяснил, что ни у Козимо, ни у дяди Генри карты нет; и Киту ее не передавали. Куда делась та часть, которая принадлежала Козимо, неизвестно.

Молодая женщина встала и разгладила платье.

— Мне надо идти. Его светлость обязательно поинтересуется, где я была. — Она мило улыбнулась. — Спасибо за кофе и за доверие. Когда знаешь, что у тебя есть союзники, бороться проще. — Она взяла Вильгельмину за руку. — Могу я считать тебя своим другом?

Вопрос слегка озадачил Вильгельмину.

— Конечно.

— Отлично! У меня до сих пор не было никого, кому я могла бы доверять. — Не отпуская руку Вильгельмины, она добавила: — Теперь искать будем мы вместе. И что бы там не было в конце, мы найдем!

Леди Фейт попрощалась, и Вильгельмина проводила ее до дверей кофейни.

— Что бы там не было… — задумчиво повторила Вильгельмина, наблюдая, как ее новый союзник переходит рыночную площадь. — Знаешь, подруга, мы в этом деле по уши. Будешь верна мне, и я буду любить тебя, как сестру, — сказала она себе под нос. — Предашь, и пожалеешь, что на свет родилась.

ГЛАВА 33. Новые знакомства

Деревья вдоль реки окрасились в яркие оттенки красного, оранжевого и желтого, и однажды утром Кит проснулся и увидел, как листья несутся по ветру золотой лавиной. На следующий день в долине шел дождь. Прохладный северный ветер срывал с деревьев последнюю листву. Племя собирало оружие и инструменты — копья и топоры, скребки и дубинки, короткие ножи с каменными лезвиями, — увязывало шкуры и мотки веревки из плетеного волокна, готовясь двинуться в путь.

Никакие обсуждения этому не предшествовали, или Кит их не заметил. Все просто поняли, что настал день переселения, и начали собираться. Кит тоже свернул шкуру, на которой спал, и начал собирать копья. Он узнал, что все его хлопоты по хозяйству неизменно подмечались племенем. Похоже, его все больше начинали считать экзотическим и в меру полезным домашним животным.

Когда сборы завершились, вождь повел их через долину. Они спустились вниз по течению реки, и благодаря почти голым деревьям и кустам Кит мог теперь лучше видеть размеры и форму большого ущелья, в котором они провели лето. Местами серые каменные стены возвышались над ними на сотни футов, местами сходились так близко, что узкая щель пребывала в вечной тени, иногда стены расходились так широко, что почти терялись в туманной дымке над лесом. В узких местах река быстро бежала по неровному руслу из заглаженных камней; когда стены отступали, вода разливалась шире, превращаясь в настоящую реку, неторопливо несущую воды через лес.

Шли все утро и остановились на привал только около полудня в роще на краю просторного луга с высокой уже посохшей травой. Пособирали и поели немного поздней ежевики, понежились на солнышке. Кит нашел плоский камень, растянулся на нем и дремал, пока не пришло время снова двигаться дальше. Они не останавливались до захода, нашли лощину у реки и разбили простой лагерь.

Огня в ту ночь не зажигали, и Кит понял, насколько неподходящей стала его одежда. Он завернулся в свою спальную шкуру, но, тем не менее, большую часть ночи провел без сна, стараясь дрожать поменьше. Он понимал, что когда-нибудь ему придется пополнить свой гардероб мехами, такими же, как у всех в племени, но думал, что еще успеет экипироваться.

На следующее утро они отправились дальше вдоль реки, становившейся все глубже. Перешли тропу, от которой начиналась лей-линия. Кит достал лей-лампу, но не увидел отклика. Впрочем, он и не особенно ожидал каких-то перемен, но идти дальше почему-то стало тяжелее. Остановились только один раз, попили и отдохнули. А потом, уже после заката, пришли на место. Их новый дом располагался на мощном известняковом уступе, торчавшем в пятидесяти или шестидесяти футах над дном долины и с видом на широкое русло реки. Кит понял, почему вождь выбрал это место для зимовки: уступ смотрел на юг, здесь было много солнца, а скальный навес защищал от ветра и всегда оставался сухим. Неподалеку вода выдолбила в камне два больших бассейна. Если не считать необходимости таскать дрова из леса внизу, место было замечательным.

По прикидкам Кита, они прошли от первого лагеря миль двадцать, а значит, находились примерно в пятнадцати милях от лей-линии, — слишком далеко, чтобы время от времени просто заглядывать туда для проверки. Но вскоре дел стало так много, что вспоминать о возвращении стало просто некогда. Переезд на зимние квартиры означал создание припасов на зиму.

На охоту в племени ходили и мужчины, и женщины, но если в прежнем стойбище такие выходы случались каждый третий или даже четвертый день, то теперь это была ежедневная работа от восхода и до полудня. Охота стала серьезной целью, к созданию запасов на зиму племя подходило со всей ответственностью.

Старики и женщины, остававшиеся в стойбище, занимались своими делами: заготавливали коренья, ягоды и орехи, плели веревки, выделывали шкуры и делали множество других вещей, без которых зиму не пережить. Постепенно голый выступ скалы превращался в некое подобие цыганского табора.

Сначала Кит оставался в стойбище и присматривал за малышней, пока старшие охотились или занимались собирательством. Кит пока не разобрался в родственных связях внутри племени, да, честно говоря, и не видел в этом необходимости, поскольку к детям все относились одинаково, внимательно и бережно. Роль няньки не очень тяготила Кита, она давала время на то, чтобы поразбираться в дневнике сэра Генри. Собственно, он не оставлял этих усилий с тех пор, как попал в племя. Пока он читал, дети играли у его ног. Самые мелкие принимали Кита за естественную деталь их мира и реагировали на него, как на любого другого взрослого. Дети постарше понимали, что с ним что-то не так и старались держаться от него подальше. Но все разом изменилось, как только Кит начал учить их язык.

Однажды взрослые ушли. Кит заметил, как некоторые дети постарше поют младшим, по многу раз повторяя одни и те же слова. Прошло совсем немного времени, и малышня уже вовсю повторяла звуки. Кит присоединился к игре и вскоре был зачислен в первый языковой класс. Племя решило, что это замечательная игра и наперегонки принялось за его обучение. Когда он освоил азы, один из старших детей притащил камень и вложил ему в руку.

— Что? — не понял Кит.

К его изумлению, ребенок очень четко ответил: «Ток».

— Ага, ток, — сказал Кит. Он отложил камень, взял другой и положил на ладонь.

— Ток. — Парнишка постучал по камешку, повторяя слово.

Для проверки, правильно ли он понял, Кит бросил камень и похлопал по гладкой каменной поверхности известнякового уступа, на котором они сидели.

— Что?

Опять прозвучало то же слово: ток. А Кит фактически удвоил свой словарный запас. Теперь он знал слово «камень» и добавил его в свой мысленный словарь рядом со словом «медведь». Затем они попробовали воду, которая оказалась просто «неа».

— Неа? — переспросил Кит, подняв брови. Он вылил воду из тыквы обратно в реку, набрал воды в ладони и вопросительно посмотрел на учителя. — Неа? — Он стряхнул воду с пальцев.

— Нет, — помотал головой его наставник. Указал на заводь, сунул руку в воду, зачерпнул немного и отхлебнул.

— Э-на.

Урок продолжался до тех пор, пока не начали возвращаться старшие, и к этому времени у Кита набралось с десяток новых слов. Он немножко поупражнялся, оттачивая произношение, чтобы похвастаться перед старшими вечером, но ему не дали шанса. Как только появились первые взрослые, его маленький учитель на глазах у всех взял камень и преподнес его Киту с выражением острого восторженного ожидания. Кит не удержался от смеха.

— Ток, — громко заявил он.

Эффект получился ошеломляющий — как будто он зажег римскую свечу или вытащил кролика из шляпы. Все собрались вокруг, и, прежде чем он успел это осознать, все стали совать ему камни только для того, чтобы послушать, как он произнесет слово. Он пошел дальше и продемонстрировал свое мастерство на воде, дереве, огне, руке, ноге и присовокупил еще несколько выученных слов. Затем, сполна завладев их вниманием, он положил ладонь себе на грудь и представился:

— Кит.

Однако этот жест вызвал озадаченное молчание. Он повторил его снова и еще раз назвал свое имя. Члены племени смотрели на него с недоумением, их тяжелые брови были нахмурены, широкие лица сморщились. Кит начал колотить себя в грудь и произносить свое имя медленно и четко. Он очень хотел, чтобы они поняли. Его попытки не дали никакого результата, пока вождь не выступил вперед и, честно подражая Киту, положил руку себе на грудь и голосом, который, казалось, исходил откуда-то из глубин организма, не сказал: «Дар-док».

Кит повторил слово про себя, затем указал на Большого Охотника и сказал: «Дар-док». Потом тем же жестом указал на себя и еще раз назвал свое имя.

Большой Охотник выпрямился и с гордостью произнес:

— Кит.

Получилось у него больше похоже на «Гидт», но Кит оставил это без внимания, поскольку успех Дардока вызвал восторженное ворчание вокруг. Остальные члены племени принялись скандировать его имя. Кит радовался, что успешно преодолел коммуникативную пропасть; он мог учить их, а также учиться.

Это было только начало. Молодая женщина протолкалась вперед, ткнула его в грудь и повторила его имя. Затем, положив руку на себя, произнесла с замечательным произношением:

— Не-эк.

Кит легко усвоил имя и тут же к нему бросилось все племя, наперебой представляясь и требуя, чтобы он повторил странные звуки. В последующие дни, наряду с изучением зеленой книги, часть дня Кит отводил на заучивание новых слов или повторение тех, которые он уже знал. Постепенно его рабочий словарный запас пополнялся, а вместе с ним приходило и понимание того, как племя Речного Города видело мир.

Между собой люди говорили совсем немного. Но рядом с Китом их словно прорывало, они болтали без умолку. Кит недоумевал, пока ему не пришло в голову очевидное объяснение: им незачем было говорить друг с другом, поскольку все они были прекрасными эмпатами, или даже владели телепатией. Между собой они прекрасно обходились без слов. Но Киту говорить приходилось, иначе его не понимали.

Убедительным подтверждением этого факта явился приезд гостей, случившийся через несколько дней.

Погода становилась все холоднее, дни короче. По утрам выпадал иней. Однако, на выступе, избранном людьми для зимовки, было немного теплее, а главное, суше. Кит шил себе новый красивый меховой костюм, в котором преобладали шкуры оленя и кролика. Он терпеливо орудовал кремневым ножом, костяной иглой и конопляной нитью, — всем этим снабдили его женщины племени. Он уже делал последние стежки, пришивая объемистый внутренний карман для лей-лампы Мины и дневника сэра Генри, и очень этим гордился — такого кармана ни у кого не было. Племя занималось своими делами, когда Дардок вдруг вскочил на ноги и уставился в туманные верхушки деревьев на берегу.

Мгновенно рядом с ним встали еще четверо и тоже принялись всматриваться в долину. Остальные люди побросали свои дела и притихли. Над стойбищем нависло беспокойство. Никто по-прежнему не обменивался не только словами, но и жестами, но все были настороже, напряжение витало в воздухе змеиными кольцами. Кит тоже встал и, стараясь не шуметь, подошел к краю уступа. Ему было любопытно, что так встревожило остальных. Прошла пара минут, а потом он услышал знакомый звук: по каменистой тропе, ведущей к уступу, кто-то шел.

Кит внутренне ощетинился. Кто это? Враги? Он огляделся в поисках оружия. И в этот момент племя расслабилось. Сразу. Всё. Дардок продолжал стоять, глядя вниз, в долину, но ощущение опасности просто растаяло. Что-то изменилось. Но что?

Только Кит не успел перестроиться, он по-прежнему беспокойно озирался по сторонам. На тропинке, ведущей к уступу, наметилось движение, а вскоре показались и гости: группа из пятнадцати человек — семь женщин, пять мужчин и мелочь разного возраста и размера. Им оказали восторженный прием, и Кит понял, что люди хорошо знакомы его племени. Кит подумал, что прибывшие могли оказаться просто частью большого племени долины, как-то связанной с приютившей его группой.

Тут гости заметили Кита, и он сразу оказался в центре внимания: его трогали, поглаживали, особенно интересовались его неухоженной бородой. Их просто очаровал цвет и фактура его кожи, а также тонкие вьющиеся волосы; не менее привлекательными оказались худощавая фигура, короткие руки, узкие плечи и прямая спина чудного пришельца.

Не успели уняться восторги первых визитеров, как появились следующие — четверо крепких мужчин несли на носилках пятого. Такого старого человека Киту видеть еще не приходилось: совершенно седой, с длиннющей бородой и таким древним и морщинистым лицом, что походил на мумию в мехах. Мужчины осторожно опустили носилки на землю, и несколько ближайших людей помогли старику встать на ноги. Впрочем, как только он принял относительно вертикальное положение, он отмахнулся от помощников и нетвердыми шагами направился прямо к Киту.

Его приближение для Кита сопровождалось легким покалыванием в основании черепа. Казалось, время замедлилось и сгустилось вокруг них. Кит вспомнил свои чувства, когда в детстве ему показали самое старое дерево в Англии — корявый дуб с переплетенными корнями, торчавшими из земли, по прозванию Дуб Мартон {Дуб Мартон — древний дуб в деревне Мартон, Чешир. Обхват 14,02 метра (46,0 футов) на высоте 1,5 метров. Самое большое дерево в Великобритании. Дереву больше 1200 лет. Много веков назад дерево раскололось на части, но корневая система у нескольких стволов общая.}. Кит вспомнил, как стоял под сумеречным пологом его раскидистых ветвей среди корней, таких же больших, как он сам, и чувствовал сверхъестественную силу, исходившую от дерева. Ему казалось тогда, что он стоит рядом с мирным исполином духа, живущим на ином плане бытия. А он, Кит — просто букашка, ползающая у подножия дуба.

Кит опять почувствовал себя стоящим рядом с существом, не только неизмеримо старше и мудрее себя, но и гораздо более могущественным, чем любой известный ему человек. И, как тот древний дуб, старик имел царственный вид: ну прямо король, сошедший с трона. Кит вмиг стал юнцом в тени существа, прекрасно осознающего его малость и незначительность.

Но вот что удивительно: страха не было. От старца волнами распространялось безмятежное всеприятие, и Кит понимал, что, несмотря на зияющую пропасть между ними, бояться нечего.

Древний медленно осмотрел Кита с ног до головы, а Кит обратил внимание на то, что один глаз старика был ярким и пронзительно острым, а другой скрывала какая-то непрозрачная пленка. Завершив осмотр, престарелый вождь поднял голову и требовательно посмотрел Киту в глаза. Кит понял, что с ним пытаются говорить без слов, и ему ничего не оставалось делать, как полностью открыться перед великим вождем. Результат получился ошеломляющим.

«Что ты за существо?» — вопрос ударил Кита, как кулак. Кит даже отшатнулся, чтобы не потерять равновесие. Прошла секунда, прежде чем Кит понял, что вопрос задан без слов.

— Я человек, — выпалил Кит, хотя знал, что его вряд ли поймут. Однако, он ошибся.

«Че-ло-век», эхом повторил бестелесный голос в его голове.

Внутренний голос слышался совершенно отчетливо, у него был иной тембр, отличающий его от мыслей Кита, иная текстура и интонация. Началось самое необычное интервью из всех, о которых мог помыслить Кит.

Че-ло-век… Это слово в беззвучном произношении старика имело множество оттенков, среди которых главными были быть, существовать. Затем Киту пришло на ум понятие роста, действия, дыхания, изменения… жизни вообще… жизни, неразрывно переплетенной с неким аморфным животворящим огнем, скрытым у него внутри… с душой.

Следующий вопрос, который Кит услышал у себя в голове, был таков: ты человек с живой душой?

— Да, конечно! В самом деле... Я… у меня есть душа, — заверил его Кит, говоря вслух. Он уже сообразил, что это, наверное, лишнее, но ему так легче было проговаривать собственные мысли.

Доброта… ощущение полноты и правоты… Кит ясно ощутил удовлетворение, исходившее от Древнего, наряду с осознанием уникальной ценности и места души в мире. Этот длинный ассоциативный ряд Кит для себя обозначил просто: душа — это хорошо. Существа с душой встречаются редко.

Старик удовлетворенно хмыкнул. Следующая мысль, возникшая в сознании Кита, заключалась в осознании долгого и разнообразного опыта в сочетании с удивлением по поводу поразительных отличий Кита от других людей. Кит понял это так: мы видели многое, но таких, как ты, нам видеть не приходилось.

— Я тоже не видел таких, как ты, — брякнул Кит.

Затем Киту официально представились. В его разум хлынуло сложное и запутанное понятие: чистая животная сила и отвага в сочетании с величественным господством —может быть, имелся в виду лев? — и это сочеталось с ощущением долголетия — как гора или старое дерево — и, наконец, понятие безмятежности глубокого озера огромных размеров и немереной глубины. Все это как-то совмещалось с понятием индивидуальности существа, стоящего перед ним. Оно и на самом деле было Древним.

Затем деликатным жестом старый вождь приложил руку к сердцу и громко сказал:

— Эн-Ул.

Сомневаться не приходилось — прозвучало имя Древнего, и Кит тут же повторил его, сказав: «Я рад познакомиться с тобой, Эн-Ул». Он склонил голову в легком поклоне — это у него получилось автоматически, — хотя никто этого не понял. В ответ он получил удовлетворенное ворчание. Следующий вопрос, прозвучавший в уме Кита, переводился однозначно:

«Где твой дом?»

«Мой дом далеко отсюда», — ответил Кит на этот раз уже мысленно.

Один за другим последовали еще два вопроса: почему ты один? Тебя изгнали из племени?

— Нет, нет, ничего такого, — поспешил заверить Кит. — «Я один, потому что я… ну, потерялся. Я путешествовал и заблудился». Он не был уверен, что правильно передал смысл слова «путешествовать». «Мое племя… мои люди не знают, что я здесь».

Печаль и сочувствие волнами нахлынули на Кита — истинное сочувствие, смешанное с ощущением неправильности такого состояния, которые Кит понял так: «Это плохо. Тебя… ищут твои собратья, твой народ беспокоится… тебя нет… они тебя оплакивают…»

— Ну да, — кивнул Кит, — во всяком случае, некоторые из них.

Древний еще раз удовлетворенно хмыкнул, а затем, заглянув Киту, казалось, в самое нутро, послал эмоцию великодушного покровительства и всеобъемлющего братства. Кит подумал и сформулировал для себя это так: привет потерявшемуся, добро пожаловать в племя. Его приняли. У Кита возникло ощущение, что он возвращается домой.

Прямо передаваемые сильные эмоции заставили Кита задохнуться. Он не мог говорить из-за внезапного пробуждения давно сдерживаемых чувств. Из глаз полились слезы. В них было все сразу: чувство его непохожести на других, сожаление по поводу его слабости и никчемности, его ограниченного ума и зависимости от обстоятельств.

Однако со слезами пришло и утешение, подобное сильной ласковой руке, протянутой, чтобы поддержать падающего ребенка. Его страдания поняли, им посочувствовали. Во внутреннем голосе не содержалось даже намека на превосходство или осуждение. Главное — его приняли!

Когда Кит снова обрел голос, он смог только вымолвить:

— Спасибо!

ГЛАВА 34. Прозрения

Племя Речного Города осталось в стойбище на каменном уступе на зиму. Через несколько дней после прихода гостей Кит заметил, что каждое утро на рассвете молодые мужчины покидали теплые норы и пропадали в лесу. Возвращались они примерно за час до заката. Как он не старался, ему так и не объяснили, что они там делают.

Они не охотились. На охоту уходили Дардок с двумя женщинами. Они же собирали в лесу разные коренья и прочие припасы. А вот что делала в лесу молодежь, так и оставалось неизвестным. Во всяком случае, заготовками они не занимались. Любопытство допекло Кита, и он отправился за разъяснениями к Эн-Улу, который с момента своего появления почти все время проводил на дальнем конце уступа, кутаясь в меха и глядя на затянутую туманом реку.

— Простите за беспокойство, Эн-Ул, — еще издалека произнес Кит и вежливо покашлял. В разговорах с людьми племени он научился строить самые простые предложения, однако со стариком в этом не было необходимости.

Древний шевельнулся и сверкнул глазом на Кита.

«Добро пожаловать, Гидт», — проявилась в сознании Кита мысль.

Кит удивился. К тому, что он слышал голос у себя в голове, он кое-как привык, но он же не называл старцу своего имени! И не слышал, чтобы кто-нибудь в племени говорил его старику. Должно быть, старец выудил его из общего мыслеобмена.

— Я хотел спросить, — сказал Кит, усаживаясь рядом со старым вождем. — Молодые люди, — продолжил он, представив себе тех, кого он имел в виду. — Куда они ходят? Что они делают целыми днями?

Пришло обратное представление о молодых мужчинах вместе с чувством… самоотверженного труда. То есть они делают что-то важное и нужное, и оно как-то связано с Эн-Улом.

Обдумав образы, Кит дал свою интерпретацию:

— Они готовят тебе подарок?

Ответом ему был стандартный набор ворчания и удовлетворения. Его предположение одобрили. Старец спокойно выдержал взгляд Кита и медленным, неторопливым движением положил ладонь на его лоб. Прикосновение было тяжелым, но теплым. Мгновенно в сознании Кита возник образ странного дома, пожалуй, самого необычного дома, дома из костей.

— Они строят костяной дом? — поразился Кит. — Для тебя?

Снова удовлетворенное ворчание. Эн-Ул убрал руку.

Некоторое время они посидели в тишине, затем у Кита возникло ощущение, что его спрашивают: хочет ли он увидеть этот дом?

— Хочу ли я это увидеть? — произнес он вслух. — Да, — быстро решил он. — Хочу!

— Э-ли, — сказал старик низким, как раскат грома, голосом, и в сознании Кита возник образ встающего на горизонте солнца, но к нему прилагалось нечто незримое, но все же существующее, а еще ожидание, граничащее с уверенностью… в чем? В будущем?

Кит задумался, но потом просиял:

— Завтра? Ты говоришь о завтрашнем дне?

— Угу, — проворчал Эн-Ул так, словно камни перекатывались по дну реки. — День, который скоро настанет.

— Можно мне завтра пойти с молодежью? — спросил Кит, представляя, как уходит вместе с молодыми людьми на рассвете.

— Угу, — снова проворчал старый вождь.

На следующее утро, когда молодые встали и собрались уходить, облачившись в шкуры и укутав ноги от холода, Кит присоединился к ним. Теперь их стало пятеро. Кита приветствовали фырканьем и кивками, а их главный — крупный мужчина, которого Кит окрестил про себя Тагом, поскольку тот походил походкой и повадками на известного мультяшного персонажа, {Таг — персонаж американского анимационного полнометражного фильма 2003 года «Братец медвежонок», мудрый старый медведь-гризли, предводитель медведей, охотников на лосося.}— погладил его по голове жестом, которым часто пользовались взрослые в отношениях с детьми. Как только Кит был готов, мужчины разобрали свои копья с каменными наконечниками и отправились в путь.

Тропа, по которой они спускались в долину, оказалась хорошо утоптанной, снег скрипел под ногами. Кит снова поразился грации крупных людей, шедших впереди. Тропа вела к реке; лед по краям блестел в свете восходящего солнца. Еще несколько дней такого холода, подумал Кит, и река встанет.

Они остановились, чтобы как следует принюхаться. Кит сначала удивился, ведь они прошли совсем немного, но потом понял, что это обычная предосторожность: они хотели убедиться, что поблизости нет крупных зверей, пещерных львов или волков. Все было спокойно, и они пошли дальше.

Через некоторое время узкая тропа потянулась вверх, и вскоре они уже шли вдоль отвесной известняковой стены. Кит шагал с удовольствием. Было приятно напрягать ноги, вдыхать холодный воздух и вообще шевелиться после долгого сидения в стойбище. Люди шли практически беззвучно, только снег поскрипывал под ногами.

Тропа становилась уже и круче. Вскоре они выбрались из долины на поросшее густым лесом плоскогорье. Таг остановился на краю ущелья, чтобы понюхать воздух и прислушаться. Перед ними лежал лес, укутанный тяжелым снежным покрывалом. Тишину нарушал только пронзительный крик охотящегося ястреба и мягкое шлепанье снега, падающего с ветвей.

Убедившись, что опасности нет, группа продолжила путь по протоптанной тропинке в лес. Кое-где Кит замечал на снегу следы животных: маленькие точки мышей и кроликов и более крупные следы хорьков, сурков и мелких животных, похожих на антилопу. Попался и один след крупного хищника, — то ли льва, то ли волка, он не мог сказать, но его товарищи тоже видели следы и не обратили на них внимания.

Если бы не тропа, Кит обязательно сбился бы с пути; лес был темен и покрыт инеем. Неожиданно для Кита перед ними открылся небольшой каньон, проложенный притоком реки. Группа не стала задерживаться на краю обрыва, а продолжила путь, пока не подошла к ущелью, представлявшему собой высохшее русло ручья. Ущелье изгибалось и возвращалось к утесу.

А там, прямо под обрывом, лежала огромная груда костей. Мяса на них давно не осталось, теперь это была просто белая куча на дне бывшего русла. Кит понял. Перед ним был грубый, но весьма эффективный способ охоты: зверей загоняли на обрыв, они падали вниз и разбивались, а тех, кто не хотел прыгать, приканчивали охотники. Судя по количеству костей, племя Речного Города пользовалась этим местом для охоты довольно давно.

Кит в изумлении глазел на останки: некоторые вполне могли принадлежать динозаврам, хотя Кит не слышал, чтобы они водились поблизости. Тогда кто же это? Мамонты что ли? Или эти, как их, мастодонты? Другие кости принадлежали лосям, антилопам, оленям и быкам, короче, какому-то рогатому скоту.

Не говоря ни слова, мужчины начали вытаскивать из кучи самые крупные кости и откладывать в сторону. Кит не понимал, почему они бракуют одни кости и берут другие. Вскоре они собрали несколько довольно крупных кучек и связали веревками. Затем эти неудобные связки взвалили им плечи и потащили наверх.

Кит выбрал связку поменьше (он сам же ее и сделал) и поплелся в лес вслед за товарищами на круглую поляну, явно рукотворных очертаний. Непонятно, как удалось добиться такого идеального круга примерно шестидесяти футов в диаметре, располагая только каменными топорами. Сосны и лиственницы здесь не загораживали небо. А в центре поляны стоял Костяной Дом.

Кит сразу узнал образ, переданный Эн-Улом, — простой куполообразный дом, разве что построенный из диковинного материала — костей и хребтов всевозможных животных. Окон не было, вместо двери внутрь уводил низкий туннель, над которым нависал череп гигантского лося с рогами величиной с пальмовые ветви. Роль дверного косяка выполняли бивни мамонта. Другие бивни образовывали фундамент дома, а каркас состоял из невероятного нагромождения фрагментов скелетов: таза, позвоночника, костей ног, позвонков и ребер; там были черепа дюжины различных существ — оленей нескольких видов, бизонов, туров и лошадей, овец и антилоп, волков и даже один череп носорога. Этих Кит с грехом пополам узнал, а вот другие относились к очень уж экзотическим видам.

В целом причудливое сооружение обладало отчетливо чужеродной атмосферой. Пришедшие молодые люди начали споро вязать узлы и расставлять принесенные кости по местам. Кит старался не отставать. Работали целеустремленно и молча. Когда тот или другой хотел пить, он выходил к краю поляны, чтобы бросить в рот пригоршню снега, а затем возвращался и продолжал работу. Когда последняя кость из принесенных вязанок нашла свое место, они вернулись на кладбище животных за очередной порцией.

До конца работы они еще трижды наведывались за строительным материалом. Короткий зимний день близился к концу, рабочие за это время не съели ни крошки, Кит начинал страдать от голода и думал, каково приходится людям племени, ведь им нужно еды почти вдвое больше, чем ему. Он уже начинал с вожделением приглядываться к веткам ближайших деревьев, прикидывая, какие из них можно поглодать.

Наконец Таг отступил назад и принялся решительно сворачивать свою пеньковую веревку, критически поглядывая на Костяной Дом. Он наклонял голову то вправо, то влево, точно плотник, оценивающий свою работу. Поза у него была настолько классическая, что Кит хихикнул. Таг удовлетворенно хмыкнул и отвернулся. Остальные тоже синхронно хрюкнули и развернулись в сторону дома. Обратный путь через лес показался Киту короче. Вернувшиеся строители сытно поели и залегли спать. Кит тоже задремал; но день для него выдался не самый спокойный.

Незадолго до восхода солнца его разбудили. Он открыл глаза и увидел Эн-Ула, присевшего рядом. В сознании Кита ясно прозвучал приказ: «Идем со мной».

Старый вождь отвернулся, и Кит, стараясь не шуметь, последовал за ним через спящее стойбище. Ночной костер почти прогорел, звезды на небе сверкали, как ледяные кристаллы. Они спустились с уступа и встали на тропу, ведущую из долины. Вскоре Кит понял, что они направляются к Костяному Дому. Кит недоумевал: вроде бы Эн-Ула принесли в стойбище на носилках, а тут он довольно бодро топал по тропе. Они сделали только две коротких остановки для отдыха — один раз на полпути и один раз на вершине ущелья. Когда пришли на поляну, солнце уже встало над деревьями.

В свете зимнего утра странное сооружение бледно светилось — белое на белоснежном поле, — приобретая призрачный вид, словно построенное не из костей, а из духов погибших животных. У Кита в душе зашевелилось предчувствие — этот дом строили не просто так, и сейчас они пришли сюда со стариком тоже не просто так.

Эн-Ул повернулся и, глядя Киту в глаза, призвал его к сосредоточению. Кит мигом усвоил огромную важность постройки, сложнейших последствий ее возведения. У него сложилось впечатление, что в этом месте сходились целые миры. Словами этого не передать, но сила идеи поразила его.

Кит старался охватить грандиозность замысла, но ему недоставало знаний.

— Зачем мы пришли сюда? — спросил он вслух.

Старец запрокинул голову и долго смотрел в блеклое небо. Затем повернулся к Киту и влил в его сознание вереницу образов самых разных живых существ. Это был мощный поток, Киту показалось, что он плывет по реке против сильного течения, а иначе выжить просто не получится.

Животные, чьи кости пошли на постройку Костяного Дома, были как-то связаны с задачей выживания не только их самих, но и всего мира, по крайней мере так понял Кит, а почему это так, он даже не стал задумываться, поскольку безгранично верил Эн-Улу.

Как только Кит подумал обо всем этом, древний вождь повернулся и направился ко входу в Костяной Дом. Постоял у низкой двери, затем поднял руку и положил ладонь на череп гигантского лося, склонив голову таким движением, которого Кит никогда раньше не замечал ни у кого из племени. Затем, низко наклонившись, старец вошел в Костяной Дом, поманив Кита за собой.

Внутри кости образовывали куполообразную комнату, освещенную только водянистым зимним светом, пробившимся сквозь щели и переплетения костей. Снег здесь был утоптан, а поверх снега были брошены сосновые ветки, шкуры и меха. Кит увидел и небольшой запас еды — вяленое мясо и ягоды.

Эн-Ул сел посреди комнаты, скрестив ноги. Он огляделся и удовлетворенно хмыкнул, словно одобряя результаты трудов строителей. Затем, когда Кит уселся напротив него, он явно приготовился к пространным объяснениям.

Подражая старику, Кит скрестил ноги и подоткнул под себя мех. Почти тут же в его сознании возник образ самого себя спящего — возможно, кто-то из племени увидел его в таком виде, но видение сменило странное ощущение полета, словно у него отросли крылья, и он парил высоко в небе. Что это было? Сновидение?

В ответ на эту мысль старец удовлетворенно заворчал, и тотчас же Кит ощутил неимоверный океан дальнейших событий… Что ему хотели передать? Ход времени?

— Сновидение, — неожиданно для самого себя произнес Кит и подумал, что в этих словах нет никакого смысла.

Ментальный контакт исчез. Эн-Ул закрыл глаза. Его дыхание изменилось, тело расслабилось, и вскоре Кит понял, что старик спит.

Он ждал. А что ему оставалось делать?

Однако ничего не происходило. Кит выполз из Костяного Дома и отошел к краю поляны справить нужду. Резкий северный ветер шумел в кронах высоких сосен. Бледное небо потемнело от тяжелых, снежных туч. Скоро придет буря; он чувствовал металлический привкус в воздухе. Придется возвращаться, но он не хотел тревожить сон Древнего. Кит не знал, что делать, но одно было ясно: оставаться в лесу одному не хотелось. К тому же небезопасно.

Кит вернулся в Костяной Дом. Эн-Ул и не думал просыпаться. Кит сел в сторонке и принялся ждать, но почему-то долгое вслушивание в размеренное дыхание спящего вождя взволновало его, он больше не мог откладывать уход. Он взял несколько кусков меха, завернул тело Эн-Ула. Пожелал своему спящему спутнику всего наилучшего и ушел.

Двигаясь трусцой, кое-где барахтаясь в снегу, Кит вернулся в безопасное стойбище как раз тогда, когда последний луч света погас в сумеречном тумане. Племя приветствовало его возвращение одобрительным ворчанием. Никто и не подумал интересоваться, где он пропадал. Кит разыскал Дардока, рассчитывая от него получить объяснения событиям дня. Представив себе Костяной Дом, он сказал:

— Эн-Ул спит там. — Наверное, его поняли. Во всяком случае, вождь фыркнул, подтверждая. — Он сказал, что сновидит будущее, — продолжал Кит. — Это в самом деле так?

Дардок помрачнел и недовольно заворчал. Дальше разговор не сложился. У прочих людей не нашлось способностей Эн-Ула, а Киту не хватало слов, чтобы объяснить причину его тревоги.

Позже Кит поел и, необъяснимо уставший от своих усилий, уполз спать на свое обычное место. Но сон не шел. Он долго лежал, размышляя о возможном значении понятия «сновидение». Что это может означать? Может, речь идет о прозрении?

Закутавшись в меха, Кит смотрел в бездонное море тьмы над костром, как в пугающее будущее. Его подсознание, в котором теснились странности и чудеса Костяного Дома, принесло видение.

Киту виделась полная луна над продуваемой всеми ветрами равниной, серебристый свет падал на реку. Звездный свод медленно поворачивался над головой. Вот уже и луна скрылась на горизонте на западе. Потемнело… но лишь на мгновение. Прежде чем Кит успел моргнуть, луна взошла снова, на этот раз она намного быстрее проплыла над рекой. Этот процесс повторился множество раз и с каждым разом движение луны ускорялось, пока восходы и закаты ночного светила не слились в сияющую дугу в бескрайнем звездном поле. Она становилась все шире, становясь бледной радугой от края до края.

Вдали над равниной возносилась белая призрачная гора. Гора двигалась, следуя за изгибами реки! Пошел снег, покрывая землю, скалы и деревья. Казалось, неистощимые закрома зимы открылись и теперь вываливали свой нескончаемый запас на мир внизу.

Гора приближалась. Стало ясно, что она представляет собой гигантский край ледника, и он гонит перед собой все: деревья, скалы, валуны, целые холмы. Он неотвратимо наступал, в воздухе стоял гул от его движения, он уничтожал все, что попадало под движущуюся стену, он вгрызался в землю, его колоссальный вес создавал по обеим сторонам высокие холмы, формируя совершенно новый пейзаж.

Ледяная гора простиралось теперь от горизонта до горизонта, дыша холодом, осушая реки, стирая моря, высасывая влагу из всего, к чему прикасалась, из самой атмосферы, пока воздух не становился сухим и ломким, и все росла, мерцая страшным величием под вечно мчащейся луной: целый ледяной континент надвигался на мир, срезая как ножом горы, прорезая в теле земли глубокие каньоны и, казалось, земле непосильно держать на себе эту неимоверную тяжесть.

Перед немигающим взором Кита пронеслись новые образы: вереница огромных мохнатых мамонтов, идущих по равнине, заваленной снегом, огонь, падающий с неба раскаленными огромными валунами… океан, бессильно бьющийся о горные вершины, костлявые тела изголодавшихся существ на берегу замерзшего болота… медведь на задних лапах грызет кору дерева… мужчина, женщина и двое младенцев, навсегда сомкнувших объятия… высокий горный перевал, ведущий вниз к еще зеленым землям, не испытавшим пока смертельного холода… и многое другое, все быстрее и быстрее, пока картины не стали накладываться друг на друга и сливаться в неразличимое полотно.

Грандиозность увиденного заставила Кита крепко зажмуриться, но и с закрытыми глазами он продолжал видеть туманное грозное движение, мерцающую в сознании ледяную стену величиной с мир, только теперь уже без деталей, просто светящийся туман, уходящий вверх и растворяющийся в Млечном Пути, теряющийся в просторах галактики. Туман медленно рассеивался, пока наконец его не поглотила вечная тьма пустого пространства.

ГЛАВА 35, в которой содержится намек на защиту

Ошеломленный Кит ждал рассвета, чтобы вернуться в Костяной Дом. Если где и искать ответы на вопросы, связанные с его ночным бредом, так только там. Кит дождался, пока слегка развиднеется, встал, осторожно перешагнул через спящие тела рядом с ним и поспешил по узкой тропе, ведущей в долину.

Ночью выпал свежий снег, и ему пришлось пробираться по сугробам. Однако видения беспокойной ночи гнали его вперед. Он добрался до леса на плоскогорье и пошел к поляне, думая о затаившихся хищниках. Дорога показалась ему длиннее, чем он помнил, и от нетерпения он спешил как можно скорее добраться до круга деревьев. Взмыленный, он выскочил на поляну и увидел в центре призрачный Костяной Дом. Новый взгляд на это необычное сооружение из слоновых бивней, рогов и костей заставил Кита замереть. Он остановился, отдышался и теперь уже медленно подошел, обогнул Костяной Дом и оказался перед входом, прикрытым снегом.

Кит пал на колени и заполз внутрь. Эн-Ул оставался почти в том же положении, в котором Кит оставил его накануне. Уж не умер ли он? Кит вслушался, затаив дыхание. Наконец ему удалось различить протяжный низкий вздох спящего, он расслабился и уселся на свое место. В мерцающем свете, пробивавшемся сквозь переплетение костей, он заметил, что часть еды исчезла, как и две маленькие кучки снега. Значит, Эн-Ул хотя бы раз поел и попил. Киту стало поспокойнее. Чем бы ни занимался старый вождь, голодная смерть ему не грозила. Он пожалел, что не захватил с собой какой-нибудь еды, чтобы покормить старца, но тут же подумал, что это было бы нарушением неизвестных ему запретов.

Он подоткнул под себя меха и устроился поудобнее. Теперь, когда он оказался здесь, нельзя было не удивиться: зачем он так спешил? Он ждал.Сколько? Кит не знал. В присутствии сновидящего Эн-Ула время вело себя как-то иначе, чем обычно. С того момента, когда он вошел в Костяной Дом, внутренние часы Кита перестали работать. Если бы у него спросили, как давно он сидит здесь, он не смог бы ответить. Может быть, несколько часов, а может, и несколько дней. Голова кружилась от голода. Он сгреб горсть снега и набил рот, довольствуясь этой небольшой порцией растаявшей воды. Потянулся за следующей горстью, но тут почувствовал, как возле сердца потеплело.

Сунув руку в карман, он достал латунный прибор, сиявший ярко-синим светом, и от неожиданности уронил. Поднял, отряхнул снег и уставился на лей-лампу. Огоньки на боковой стороне прибора наполняли полумрак Костяного Дома ярким индиговым сиянием, они горели даже ярче, чем когда-либо прежде, их сияние пульсировало ритмично и устойчиво — напоминая медленное сердцебиение.

Только теперь он обратил внимание на то, что кожу покалывает, что служило признаком близости активной лей-линии. Волосы на затылке Кита встали дыбом. Воздух внутри Костяного Дома потрескивал от избытка энергии, как перед ударом молнии. Держа перед собой лей-лампу, Кит поднялся.

Он хотел перешагнуть через Эн-Ула, все еще пребывающего в трансе, но стоило его ноге коснуться земли, как он провалился сквозь пол Костяного Дома. Снег под ним просто внезапно исчез, и Кит полетел сквозь пространство. Инстинктивно он свернулся в клубок, сгруппировался перед падением. Но ожидаемого удара не последовало, падение продолжалось.

Тусклый свет Костяного Дома быстро стал бледной точкой далеко вверху, мигнул и пропал, тьма сомкнулась над ним и вокруг него. Остался только свет лей-лампы, но затем исчез и он, оставив Кита в полной темноте. Воздух сгустился, стало трудно дышать. Как ни странно, Кит не боялся. Страх вспыхнул и прошел, оставив лишь воспоминание о себе. Казалось, он уже не падает, а летит.

Ориентиров не было, поэтому Кит не мог сказать, куда и с какой скоростью он движется. Но ощущение движения его не покидало. Время снова сжалось; Кит вообразил, что на самом деле чувствует, как секунды отлетают одна за другой. Он не знал, сколько продолжалось падение. Масштаб времени он тоже утратил. Это могли быть часы, дни, вся жизнь, целый эон, вечность?..

Прошлое и будущее слились, перемешались, стали единым целым, и это целое называлось настоящий момент. Насколько он понимал, он мог существовать сколь угодно долго в этой безвременной пустоте — бесконечном настоящем.

Кит каким-то образом знал, что хотя пустота лишена времени, она полна возможностями. Могло произойти все, что угодно; все, о чем он мог помыслить, могло внезапно принять форму, обрести существование только благодаря силе его мысли. Это было подобно прозрению: малейшая его прихоть могла сотворить целый мир, полный живых существ, вызванных к жизни одной-единственной неосторожной мыслью. Кит содрогнулся от бремени этой ответственности, постарался изгнать все мысли вообще и сосредоточиться только на своем невероятном путешествии.

Кит знал, что преодолевает огромные расстояния и, хотя казалось, что это может продолжаться бесконечно, у него было ощущение, что цель впереди все же есть. Опять же, не успела эта мысль сформироваться, как Кит почувствовал, что он к этой самой цели приближается. Тьма начала истончаться, становясь все более прозрачной. Перед глазами замельтешили цветные пятна, крошечные точки света. Внезапно они оказались повсюду — мерцали, сверкали, вспыхивали и исчезали, как искры фейерверка. Они волнами прокатывались по пустоте вокруг него, некоторые проходили сквозь него. Их становилось все больше.

Кит услышал звук — плеск океанского прибоя, набегающего на берег. И внезапно оказался там. Только что, в предыдущий момент он летел сквозь пространство, а в следующий уже стоял на четвереньках на песке. Позади — вода, впереди — полоса зелени. Одежда мокрая — неужели он вышел из моря? Но он не помнил, что плыл. Ощущение стремительного движения вниз еще не отпускало, больше того — вытесняло все остальное; он закрыл глаза и стал глубоко размеренно дышать. Тревожное ощущение падения прекратилось.

Теперь он мог осмотреться. В обе стороны тянулся идеальный пляж, омываемый водами бирюзового океана. Солнце грело спину, в воздухе разлито благоухание; с моря тянет легкий ветерок. Перед ним феерически яркая изумрудная зелень тропиков с пятнами ярко-желтого цвета. Он присмотрелся и понял, что это какие-то экзотические цветы в огромном количестве. Гигантские папоротники и пальмы торчали над зеленью, тянулись в небо, такое голубое, что на него больно смотреть. Это рай, подумал он. Или, по крайней мере, чье-то представление о рае.

Кит встал и без особой цели пошел к лесу. Когда он ступил с песка на мягкую траву, он понял, что стоит на хорошо протоптанной тропе. Она вилась через джунгли. Чем дальше он шел, тем роскошнее становилась листва — вся разная, вся радующая глаз. Листья деревьев походили то на бледно-салатовые звезды, то на рыжие веера или золотые перья; цветы, похожие на россыпи драгоценных камней, на разноцветные облака, на мозаику, на брызги буйной кисти художника. На деревьях и кустах висели плоды — шарами, гроздьями и пучками — очень много. Все, на что падал взгляд, поражало какой-то избыточной реальностью, казалось, оно пульсировало силой жизни, настолько мощной, что она насыщала воздух, которым он дышал. Лес звучал совершенно необычно, за гранью слуха, словно он вошел в концертный зал сразу после того, как музыка смолкла, но ее отголоски еще висят в воздухе. И музыка эта была величественной и благородной.

Чем дальше он шел, тем выше становились деревья. На тропе лежали солнечные пятна. Деревья поредели. Он вышел на широкую поляну перед озером. Водная поверхность выглядела как… стекло? Кристалл?

Нет, не похоже ни на стекло, ни на кристалл. Заинтригованный, Кит подошел ближе и наклонился к воде. Полупрозрачная, мерцающая текучая субстанция, испускающая слабое молочное сияние: озеро света. Наверное, в другом месте и в другое время Кит посчитал бы это невозможным, только не здесь и не сейчас.

Кит протянул руку, чтобы коснуться этого мерцания, и, когда его пальцы уже почти достигли поверхности, он услышал шорох в близких ветвях. Отдернув руку, он отпрянул от края озера и оглянулся. Листва вздрогнула, ветви древовидного папоротника разошлись, и на поляну вышел человек среднего роста и плотного телосложения, с темными волосами и глазами, с небольшой бородой; свободная белая рубашка, темные брюки, сапоги и ремень составляли его одежду. Все это Кит заметил мимоходом, потому что его внимание было полностью поглощено ношей мужчины: на руках у него лежало безжизненное тело молодой женщины с длинными черными волосами, овальным лицом и миндалевидным разрезом глаз.

Сначала Кит подумал, что женщина спит. На ней было длинное платье из тонкой белой материи, сильно измятое, с пятнами на шее и под мышками от высохшего пота. Затем в глаза бросился ужасный оттенок кожи: пепельно-восковая бледность, свойственная трупу. У живого человека такой кожи не бывает. Кит понял, что она мертва.

Мужчина с решительным выражением на лице крепко сжимал тело в руках — словно собирая силы для сверхчеловеческого усилия — затем, сделав глубокий вдох, направился к берегу озера жидкого света. Он бестрепетно вступил в то, что казалось водой. Она дошла ему до колен. Вокруг взвихрилась опалесцирующая жидкость, густая и клейкая, как мед, сияние волнами разбегалось по поверхности. Темноволосый пошел дальше, на глубину. Теперь он был скрыт по плечи, а труп женщины и вовсе полностью погрузился в воду.

Еще шаг, и мужчина со своей ужасной ношей бесшумно ушел под воду. Кит, вытаращив глаза, смотрел на то место, где они исчезли. Оттуда расходились кольца мерцающего света, похожие на легкие волны. Вот они дошли до берега и едва слышно плеснули у ног Кита. Но его занимало не это: там, где погрузился неизвестный, теперь вспыхнуло розово-золотистое свечение. Оно росло и ширилось, пока все озеро не стало напоминать цветом расплавленную бронзу.

Кит зачарованно смотрел, как на том месте вздулся большой купол света, выросший из поверхности. Потом в центре купола появились голова и плечи человека, он снова поднимался. Тело женщины он по-прежнему прижимал к груди, но если прежде она лежала у него на руках безвольной ношей, то теперь она прильнула к нему, обхватив шею мужчины руками. Он так и вынес ее из озера; теперь кожа женщины сияла так же, как субстанция озера. Никакого намека на прежнее мертвое состояние не было и в помине.

Кит хотел досмотреть сцену до конца, но та нежность, с которой мужчина встал на колени, бережно укладывая свою даму на траву, дала Киту понять, что он здесь лишний. Он попятился от берега озера и уже хотел уходить. Бросив последний взгляд на берег, он увидел, как мужчина снял рубашку, собираясь сделать из нее подушку для молодой женщины. Весь торс мужчины покрывали татуировки из крошечных синих символов — их были десятки. Но Кит видел такие раньше!

— Человек-Карта, — выдохнул он. — А это — Колодец Душ.

ЭПИЛОГ

Он подождал, пока стемнеет, а затем убедился, что за ним никто не следит. Чарльз Флиндерс-Питри приблизился к Священному Пути, только когда решил, что достаточно успокоился. Последний переход был очень опасен, и он боялся насторожить своих врагов. Однако, кажется, ему хотя бы ненадолго удалось ускользнуть от их внимания. А большего ему и не нужно. Еще несколько переходов, и все будет кончено: карта исчезнет навсегда.

Тогда могут делать все, что хотят. Ничто не заставит его говорить. Он просто умрет. Мысль о том, что вместе с ним в могилу уйдут и его секреты, заставила его улыбнуться.

А теперь к делу! За этим он и прибыл в Этрурию. Он с детства знал имя Турмса, но это было задолго до того, как тот стал королем Велатри. Чарльз страстно желал встретить царственного мудреца и провидца. Разумеется, сейчас это уже не удастся, но Чарльз все равно был рад побывать здесь. Похороны короля заняли большую часть дня, и он подоспел как раз вовремя, чтобы стать свидетелем процессии и встать рядом с благоговейно склонившимися подданными. Он считался членом королевской семьи и не мог не посетить похорон давнего друга своего отца и деда. Чарльз мысленно поздравил себя с точной навигацией и калибровкой времени прибытия. Он умел обращаться с лей-линиями. Правда, было бы лучше добраться до места назначения, пока Турмс был еще жив, но в сложившихся обстоятельствах даже такой переход можно было считать победой. Гробницу не запечатывали. Такой она будет стоять еще семь дней, чтобы скорбящие могли принести дары и попрощаться с ушедшим в погребальной камере. Одетый так, как одевались местные сельчане, Чарльз не думал, что воины, охраняющие гробницу, преградят ему путь. Для них он был просто еще одним крестьянином, пришедшим засвидетельствовать почтение усопшему правителю. Его ничем не примечательный рост и вполне обычные черты лица вкупе с обычным поведением позволяли ему незаметно перемещаться по самым разным мирам. Кроме того, он знал, что очень немногие властители вообще обращали внимание на тех, кого считали ниже себя по положению. А для того, чтобы подчеркнуть свою обычность, он коротко подстригся и не брился несколько дней, придав себе более деревенский вид.

Если удача не отвернется от него сегодня вечером, он снова останется незамеченным. Чарльз надеялся, что ему не придется уговаривать стражников или, того хуже, подкупать их, чтобы попасть в гробницу.

С гроздью винограда в одной руке и узелком с посмертным подарком в другой, Чарльз спустился по длинной лестнице, ведущей к священной дороге, глубоко вырубленной в туфе. Он шел, переходя от одного факела к другому, пока не добрался до места, где возле искусно вырезанного дверного проема стояла железная жаровня. Гробницу недавно побелили и выкрасили в красный, зеленый и золотой цвета, обозначая царское захоронение. Дверной проем украшали гирлянды белых цветов, а маленькие красные вымпелы были развешаны по верхушкам высоких туфовых выступов на вершине Священного Пути.

Двое стражников по обе стороны двери зевали, опираясь на длинные копья, еще трое сидели на походных стульях по другую сторону. На столе — остатки поминальной трапезы, а также подарки в виде еды и вина, уложенные в корзины. Они стояли вдоль стен и на ступенях, ведущих в гробницу. Стражники держали в руках чаши, не отказывая себе в вине, хлебе и сладостях. Почему нет? Ни воров, ни расхитителей могил. Турмс Бессмертный был справедливым и почитаемым королем, народ его любил; король и в самом деле жил очень долго, пережил чуму, засуху и войну — проклятия всех правителей во все века. Он прожил достаточно долго, чтобы насладиться редчайшим из эликсиров: обожанием преданных подданных. Даже среди врагов, воинственных латинян, Турмс Бессмертный прославился как мудрец и провидец необычайной силы. Так что любой вор, достаточно глупый, чтобы вознамериться украсть что-то из этой гробницы, будет растерзан толпой, настолько высоко был почитаем покойный король. Так что наличие стражников было простой формальностью.

Опустив голову и ссутулив плечи, Чарльз изобразил легкую хромоту, подобострастно улыбаясь по мере приближения к двери. Стражники у двери бросили на него лишь беглый взгляд. А он, как и надлежало, отдал три поклона и шагнул ко входу в гробницу. Поднимаясь по ступенькам, он услышал, как один из охранников за его спиной что-то скомандовал. Что именно, он не понял, но на всякий случай остановился.

Стражник встал с табурета и нетвердыми шагами двинулся к нему. Чарльз повернулся и, когда стражник подошел, поднес руку к уху и легонько коснулся его пальцем, как мог бы сделать глухой. Солдат заговорил, и Чарльз, все еще улыбаясь, покачал головой. Один из стоявших стражников что-то сказал своему товарищу и махнул копьем, давая знак посетителю войти. Чарльз шагнул к порогу, но другой солдат положил ему на плечо тяжелую руку и, словно утверждая свою власть, забрал у него виноградную гроздь. Затем, вздернув подбородок, он разрешающе махнул рукой.

Чарльз вошел и остановился посреди погребальной камеры, давая глазам привыкнуть к темноте. Свет от факелов снаружи едва проникал сюда. Хотя все инстинкты призывали Чарльза поторопиться, он заставил себя подождать и осмотреть груду даров, сложенную на каменном саркофаге короля Турмса и рядом с ним. Сам мраморный саркофаг выглядел довольно просто: большой каменный сундук со слегка выпуклой крышкой, по сторонам которой были выбиты имя и титул обитателя саркофага, а также овальный ромб с рельефом, изображающим человека на троне в сопровождении крылатых фигур в развевающихся одеждах. И все. Ничего лишнего.

Над саркофагом висели гирлянды цветов, от их запаха казалось, что дело происходит в саду. Могильный инвентарь заполнил углы: тарелки, керамические и серебряные чаши, запечатанные амфоры с вином и пивом, искусно выпеченные караваи хлеба, корзины с зерном, оливковое дерево в горшке, вяленое мясо, инжир, пряный мед в кувшинах и другие деликатесы, которые могут пригодиться душе, если ей вдруг случится оголодать.

Чарльз подошел к большому белому каменному гробу, снял с пояса короткий железный стержень. Со сноровкой, порожденной практикой, он поддел концом инструмента крышку и слегка приподнял ее. Прислушался к разговору нетрезвых стражников, убедился, что они говорят о чем-то своем, навалился всем весом на железный стержень и сумел поднять тяжелую каменную крышку настолько, чтобы просунуть в щель второй клин. Напрягая все силы, приподнял крышку гроба и сунул внутрь пергамент, заложенный между двумя плоскими брусками оливкового дерева.

Он предпочел бы более удобные инструменты и побольше времени, чтобы как следует спрятать пергамент, но в данных обстоятельствах сойдет и так. Он послушал, как его дар стукнул о дно гроба, и со вздохом облегчения осторожно опустил крышку и вынул клинья — один он спрятал под мешком с ячменем, а другой в корзине с хурмой. Затем, почтительно поклонившись умершему правителю, вышел из гробницы.

На выходе один из стражников небрежно обыскал его, хотя и так было понятно, что ничего он под тонкую тунику не сунул. Стражник кивком отпустил его. Чарльз поклонился и поспешил прочь.

«Трое внизу, — сказал себе Чарльз, тенью пробегая по Священному Пути. — Еще двое впереди».

Всего двое. Ему нужно совсем немного времени, чтобы завершить свою миссию. А тогда пусть враги делают, что хотят. Чарльз смело смотрел в будущее.

Оглавление

Костяной дом. Книга вторая

  Важные для дальнейшего повествования персонажи

  Краткий пересказ событий первой книги

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Запретные секреты

  ГЛАВА 1, в которой выясняется, что некоторые вещи лучше забыть, чем помнить

  ГЛАВА 2, в которой выясняется, что блуждание по пустыне полезно для души

  ГЛАВА 3, в которой предзнаменование оказывается правдой

  ГЛАВА 4, в которой к чаю подают бутерброды

  ГЛАВА 5, в которой чествуют гостя

  ГЛАВА 6, в которой обсуждаются проблемы беременности

  ГЛАВА 7, в которой декабрь оказывается самым жестоким месяцем

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Благоприятные встречи

  ГЛАВА 8, в которой прибегают к помощи хорошего доктора

  ГЛАВА 9, в которой едва не доходит до драки

  ГЛАВА 10, в которой сообщается об ошибке

  ГЛАВА 11, повествующая о том, как училась Вильгельмина

  ГЛАВА 12, в которой упорство вознаграждается

  ГЛАВА 13, в которой празднуется невозможное рождение

  ГЛАВА 14, в которой говорится о том, что нельзя игнорировать истину

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Дневные заботы

  ГЛАВА 15. Начало ученичества

  ГЛАВА 16, в которой приглаживаются взъерошенные перья

  ГЛАВА 17, в которой говорится о том, что совместное бремя вдвое легче

  ГЛАВА 18, в которой описан сложный визит в Прагу

  ГЛАВА 19, в которой предлагается задача трех чашек

  ГЛАВА 20, в которой зарождающаяся археология получает мощный толчок

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. Язык ангелов

  ГЛАВА 21, в которой научное исследование приносит странные плоды

  ГЛАВА 22, в которой говорит кровь

  ГЛАВА 23, в которой терпение и практика окупаются

  ГЛАВА 24, в которой решается судьба

  ГЛАВА 25, в которой прошлое дает о себе знать

  ГЛАВА 26, в которой дважды звучит вопрос о том, что делать, и на него находится ответ

  ГЛАВА 27, в которой происходящее становится немного яснее

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. Дом из костей

  ГЛАВА 28, в которой говорится о том, что иногда мало чувствовать себя сильным

  ГЛАВА 29, описывающая довольно затруднительное положение

  ГЛАВА 30, в которой Кит начинает понимать, что такое каменный век

  ГЛАВА 31, в которой предлагается разумный способ действий

  ГЛАВА 32, в которой делятся секретами

  ГЛАВА 33. Новые знакомства

  ГЛАВА 34. Прозрения

  ГЛАВА 35, в которой содержится намек на защиту

  ЭПИЛОГ