Восемь Драконов и Серебряная Змея [Евгений Чепурный] (fb2) читать онлайн

Восемь Драконов и Серебряная Змея

Глава 1 Повествующая о том, как самонадеянный юнец едва не лишился жизни, а после, намеренно ослушался родителей

Славны и изобильны земли округа Дэнчжоу, что лежит на самом юго-западе провинции Хэнань, но славнее всего среди них — великолепный град Ваньчэн, раскинувшийся на берегах полноводной реки Байхэ. Ещё во времена древней династии Чжоу, переселенцы стремились на эти земли, влекомые их богатством и близостью к торговым путям. При династии Хань, что была основана великим Лю Баном, принявшим тронное имя Гаоцзу, Ваньчэн расцвел, подобно цветку лотоса, став одним из богатейших городов Поднебесной. Чужеземные купцы со всех уголков мира стекались в Дэнчжоу, везя с собой многие чудесные вещи — драгоценный нефрит, диковинные плоды, огромные, словно человеческая голова, и сладкие, словно мед, и прекрасных тонконогих скакунов, быстрых, как ветер. Тянулись к небу дымы кузниц, солнце отражалось в безмятежных водах рисовых полей, и ярким разноцветьем пестрели ткани в красильных мастерских — богаты были жители Дэнчжоу, и богатство их лишь множилось. Восстание Жёлтых Повязок, предводительствуемое разбойным даосом Чжан Цзяо, и последовавшее за ним смутное время Троецарствия, нарушили это благоденствие — юго-запад Срединной Равнины превратился в поле многих битв, истоптанное соломенными лаптями восставших крестьян, сапогами солдат, и копытами боевых коней. Беды, пришедшие в Поднебесную вместе со смутой, не обошли Дэнчжоу стороной, но в благословенные времена династии Сун тогдашние горести стали давней былью — вновь ломятся от изобилия закрома жителей провинции, а ее стольный град отстроен краше прежнего.

Много знатных семейств сделали Ваньчэн своим домом. Найдутся в нем роскошные поместья четырех великих семейств Ли, Цуй, Лу, и Чжэн, чьи славные отпрыски служат Поднебесной на высоких государственных постах. Отыщутся в сем замечательном граде и особняки известных фамилий Шангуань, Инь, Симынь, и Хуанфу, потомков трудолюбивых чиновников и мудрых учёных. И, конечно же, живут в Ваньчэне многие семьи менее известные, но не менее богатые и влиятельные.

Не одними лишь именами своих жителей блистает столица Дэнчжоу. Не сыскать в Поднебесной товара, что не продавался бы на рынках и в лавках Ваньчэна, будь то заморские диковины, картины известных художников, либо же древние ценности. В гостиницах города подадут к столу лучшие вина, и искусно приготовленные блюда, как местные, так и пришедшие из дальних уголков Поднебесной. Представления ваньской оперы радуют слух и взор своей изысканной красотой. Не умолкает звон серебра и стук костей в игорных домах, больших и малых. И, разумеется, многочисленны и роскошны ваньчэнские дома удовольствий.

Каждый ваньчэнец знает: лучший из домов удовольствий в городе — великолепный «Приют водяных лилий». Ни на миг не смолкают в его залах и комнатках звуки музыки, полные пьяной радости здравицы, и женский смех. Ночное время не властно над царящим в «Приюте водяных лилий» весельем — многочисленные лампы и фонари гонят мрак прочь. Не стихают увеселения и утром — многие посетители проводят ночь в доме удовольствий, не покидая нежных объятий красавиц, и многие же любят начать свой день визитом в эту обитель чувственных развлечений.

Именно такой и была компания молодежи, что заняла второй этаж «Приюта водяных лилий». Среди юношей, что услаждали сердце вином, развлекались беседой, или же общались с юными прелестницами, были как представители знатных и богатых семей, так и сыны обычных ремесленников и купцов — никто не мог упрекнуть молодого господина Инь Шэчи, что устроил эту пирушку, в косности и скупости. Наоборот, наследник славного семейства Инь был равно щедр с друзьями всех сословий. Если же кто-то из его приятелей становился мишенью для шуток юного Шэчи, зачастую — язвительных и обидных, они не держали зла на своего гостеприимного друга, ведь не были злыми и его проказы.

Сейчас, наследник семейства Инь сидел в стороне от общего веселья, изредка прикладываясь к рюмке с гаочанским виноградным вином, и задумчиво оглядывал веселящихся приятелей.

Старожилы их совместных гулянок вовсю развлекались. У Ян, статный и грузный купеческий сын, хохоча, обнимал сразу двух девиц, и широкое лицо его раскраснелось от выпитого и съеденного. Родовитый Лу Цзяочу, изящный манерами и обликом, азартно спорил со своим побратимом Цуй Яньляном, размахивая фигурной винной чашей с таким пылом, что благородный «западный феникс» то и дело выплескивался на сидящих рядом. Шао Цзюйцзы, сын местного чиновника, приметный, несмотря на юный возраст, густой растительностью на лице, увлеченно пробовал разнообразные вина, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой, и совершенно не пьянея.

Новички их дружной компании чувствовали себя более стесненно. Юный поэт Хань Цзиньбо, одетый, как и Инь Шэчи, в белый халат ученого сословия, сидел на своем стуле, прямой, словно стрела, и краснел все больше и больше — как от спешно поглощаемого вина, так и от прикосновений девицы, что прислуживала ему. Лю Дэхуа, с которым наследник семьи Инь познакомился какие-то пару дней тому назад, держал на лице маску невозмутимости — этот молодой мужчина, назвавшийся странствующим воителем, принимал знаки внимания прислужниц с показным равнодушием, но внимательный наблюдатель мог бы заметить похотливый блеск в его глазах, направленных на работниц дома удовольствий, и жадно раздувающиеся ноздри Лю Дэхуа, когда он принимал очередную чарку с вином. Инь Шэчи с нетерпением ждал, когда же выпитое горячительное преодолеет стеснительность Цзиньбо, и деланную невозмутимость Дэхуа — что стихи юного поэта, что танец с саблей в исполнении странствующего воина, могли стать украшением пира, идущего пока что с привычной для наследника семьи Инь размеренностью.

— Почему это мой лучший друг совсем один? — весело вскричал У Ян, обратив взгляд на Инь Шэчи. — Смотри-ка, братец, девы, что прислуживают нам, прелестны, словно спустившиеся с облаков феи, ей-ей! Ну-ка, красавицы, — требовательно обратился он к двум девушкам, только что поставившим перед ним подносы с едой и напитками, — развейте скуку первейшего из нас!

— Если уж ты зовешь меня первейшим из нас, А Ян[1], то должен слушаться моих указаний, — поднял руку Шэчи, лукаво улыбаясь. Его посетила отличная идея, как добавить красок развлечению, начавшему терять привлекательность.

— Я говорю, пусть прекрасные девы порадуют всех нас музыкой и танцем, — продолжил он торжественно. — Где музыканты?

— И то верно, — невнятно буркнул Шао Цзюйцзы, чей нос так и не покинул медную винную чашу в форме ласточки. — Где цинь и флейта? Музыкантов сюда, пусть сыграют чего-нибудь.

— Музыкантов нам! — проорал У Ян, колотя кулаком по столу перед ним. Еда и питье, только что доставленные прислужницами, двигались и колебались, грозя рассыпаться и разлиться, но увлекшийся купеческий сын не обращал на это никакого внимания.

Вскоре, те из девиц, что были искусны в игре на музыкальных инструментах, поднялись к веселящимся юношам, расположились в углу зала, и начали игру. Протяжно зазвучали струны циня, зазвенела весёлым перебором лютня-пипа, завела мелодичные рулады скрипка-эрху, и, вторя им, тонко запела флейта сяо. Танцовщицы закружились в середине залы, словно стайка грациозных лебедей, изящные и пленительные. Плыли по воздуху длинные рукава их платьев, изгибались стройные тела, а подведенные тушью глаза девушек бросали на юных весельчаков полные притворной скромности взгляды.

Лишь только танец завершился, Инь Шэчи поманил к себе девушку, что поглядывала на него чаще других — юную незнакомку, бывшую, верно, новенькой в «Приюте водяных лилий». Та с готовностью подошла, и опустилась на скамью рядом с юношей, прижимаясь к нему гибким телом.

— Чем я могу услужить вам, молодой господин? — томным голосом протянула она. — Эта прислужница немного знакома с Четырьмя Искусствами[2], и готова развлечь вас, как бы вы ни пожелали, будь то изысканная беседа, игра в облавные шашки, или музыка. Если же вы хотите побеседовать со мной наедине… — она не договорила, бросив на него жаркий взгляд из-под полуопущенных ресниц.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил Инь Шэчи, и в голосе его звучало искреннее восхищение.

— Зовите меня Сянь-эр[3], молодой господин, — ответила та, склонив голову, и бросив на юношу ещё один игривый взгляд.

— Твоя красота подобна цветку белого лотоса, блистающего в солнечных лучах, Сянь-эр, — Шэчи гулко сглотнул, и продолжил, мечтательно улыбаясь:

— Ты поразила меня в самое сердце. Говори же, каково твое сокровенное желание? Я исполню его здесь и сейчас, клянусь!

— Моё единственное желание — служить вам, молодой господин, — в ласковом голосе девушки прозвучали нотки растерянности, а ее нежные пальцы, поглаживающие воротник халата Инь Шэчи, невольно сжались, комкая белоснежный шелк.

— Ты хочешь служить мне? — спросил юноша с неподдельным воодушевлением. — Так я сейчас же выкуплю тебя у госпожи Ма! Пусть я не могу обещать тебе место жены — уж больно строги мои родители, — я с превеликой радостью сделаю тебя своей наложницей. Ты будешь носить платья из шелка и сатина, служанки будут расчёсывать тебе волосы и красить ногти, а в праздники, ты будешь выезжать в город, сидя в моем паланкине. Согласна ли ты на это, Сянь-эр?

— Господин… я… Шэчи, благодарю… я буду верно… до конца… служить до конца дней моих, — бессвязно забормотала она, сползя со скамьи и упав перед Инь Шэчи на колени. Внезапно свалившаяся на девушку возможность сменить жалкую судьбу куртизанки на богатую жизнь в доме вельможи привела ее в совершеннейший восторг.

— Встань, моя прекрасная Сянь-эр, — барственно велел юноша. — Негоже нежному цветку валяться в грязи. Цзиньбо! — обратился он к юному поэту, и тот, обернувшись, расплылся в пьяной улыбке. — Столь знаменательное событие, как покупка красавицы-наложницы, не обойдется без приложения твоего поэтического гения. Прочти нам что-нибудь о любви, но только из своего, хорошо? Сегодня, я не хочу дышать пылью древних свитков — лишь пить из родника живого таланта! — на мгновение задержав восхищённый взгляд на девушке, что подхватилась на ноги и смотрела на него с ошарашенным и счастливым видом, юноша требовательно воззрился на Хань Цзиньбо.

— К-нечно, бр-т мой Шэчи, — невнятно ответил тот. Выпитое порядком размягчило язык юного стихотворца, заставляя его жевать и проглатывать слова. — С-йчас… сейчас, — несколько овладев собой, он продолжил, чётче и собраннее:

— Я прочту тебе строки, что пришли мне в голову этим вечером. Вот они, — поэт принял вид столь торжественный, что даже лицо юноши, красное и опухшее от вина, не смогло его испортить, и начал декламировать.

— Свет луны озаряет постель,

— Вдаль, на запад, течет Млечный Путь,

— Волопас и Ткачиха, тоскуя,

— Друг на друга мечтают взглянуть…

Звон разбитого вдребезги фарфора прервал его вдохновенную поэму. Цзиньбо недоуменно заморгал, глядя на Инь Шэчи, что с размаху швырнул об пол свою рюмку.

— Отвратительно, — с постным видом протянул тот. — Кошмарно. Чудовищно. Этот стих не просто нарушает все каноны стихосложения — он настолько ужасен, что убивает мое чувство прекрасного. В этот день, я услышал худшее в мире четверостишие, и сделаю все, чтобы забыть его. Я не желаю видеть подле себя женщину, ставшую причиной чтения этих жутких строк, и не желаю видеть тебя, прикидывающийся поэтом негодяй. Отныне, Хань Цзиньбо, нашей дружбе конец.

Полная тишина воцарилась в зале второго этажа в ответ на эти разочарованные слова. По щекам Сянь-эр, чьи надежды только что разбились на мелкие кусочки, подобно фарфоровой рюмке Шэчи, текли реки горьких слез. Ее тонкие губы, тщательно подведенные помадой, открывались и закрывались, словно девушке не хватало воздуха, а узкие ладошки нервно мяли подол платья. Глаза юного поэта, расширенные в неверящем удивлении, также налились влагой обиды.

Внезапно, строгость и негодование покинули лицо Инь Шэчи, сменившись искренним удовольствием. Он громко рассмеялся, хлопая в ладоши.

— Замечательно, — сквозь смех выговорил он. — Намного лучше любого театрального представления. Надеюсь, вы не в обиде на меня за эту небольшую шалость? Возьми… — он запнулся на миг, пытаясь вспомнить имя обманутой им прислужницы, и безмятежно продолжил, бросив ей слиток серебра:

— … Купи себе новое платье или заколку. Либо же отложи эти деньги на выкуп — дева, столь заурядная видом, не может стоить дорого.

Сянь-эр неловко поймала слиток, и, разрыдавшись пуще прежнего, бросилась к выходу. Шэчи, не обратив на это никакого внимания, поднял со стола запечатанный кувшин с вином, и подошёл к Хань Цзиньбо, что по-прежнему замер бездвижной статуей, растерянно хлопая глазами. Юный наследник семьи Инь снял со своего кувшина бумажную крышку, вмиг насытив воздух ароматом персиков, и наполнил одну из чистых рюмок на столе перед поэтом.

— Не держи на меня зла, хорошо, Цзиньбо? — весело улыбаясь, он протянул поэту вино. — Твой стих вовсе не ужасен. Он не нарушает никаких канонов — я и не знаю их. Давай-ка выпьем вместе, друг мой, и забудем о возможных обидах. Пусть это персиковое вино станет моим извинением тебе… и наградой, — Шэчи издал восхищённый смешок. — Согласись, представление, устроенное тобой и этой дурнушкой, было великолепно! — он вновь засмеялся, громко, искренне, и добродушно, и юные гуляки с готовностью подхватили его смех. Хань Цзиньбо, неуверенно улыбнувшись, принял рюмку и осушил ее одним глотком. Весёлый гомон пирушки возобновился, как ни в чем ни бывало.

— К-как ты можешь не знать канонов стихосложения, брат Шэчи? — робко спросил юный поэт. — Ведь ты же, как и я, готовишься к столичному экзамену на высокую должность. Разве бяньцзинские экзаменаторы обойдут своим вниманием поэзию?

— Я заполню этот пробел в моих знаниях в ближайшем будущем, — легкомысленно отмахнулся Инь Шэчи. — Или загляну в два ларца, бирюзовый и нефритовый[4].

Цзиньбо понимающе закивал, уселся обратно за стол, и взялся за оставленный приятелем кувшин персикового вина. Шэчи прошествовал обратно к своему месту, раздумывая, чем бы ещё оживить сегодняшний пир. Лю Дэхуа по-прежнему являл собой воплощение невозмутимости, и, что хуже, трезвости, а значит, просить его о танце с оружием было рановато — чего доброго, странствующий воин сумел бы выполнить его без забавных ошибок, неуклюжих падений, и случайных ранений, что убило бы всю прелесть действа. Прочих приятелей было трудно застать врасплох — неоднократно испытав на себе остроумие наследника семьи Инь, они относились к его шуткам слишком спокойно и доброжелательно, без нужного накала чувств.

Иные развлечения, что мог предложить юноше лучший дом удовольствий Ваньчэна, приелись ему годы назад. Внешность здешних куртизанок давно не пробуждала в Инь Шэчи ничего, кроме скуки: крестьянские дочери, проданные в голодные годы, и обедневшие горожанки, они выглядели обыденнее некуда, несмотря на искусно наложенную косметику и красивые одежды. Ни одна из них не могла похвастаться острым умом, могущим родить сколько-нибудь интересные мысли — образование, полученное ими в доме удовольствий, сильно уступало таковому у отпрыска богатого и знатного семейства. Еда и питье, подаваемые в «Приюте водяных лилий», были неплохи, но проигрывали даже самым обычным блюдам, что появлялись на столах вельмож в будние дни. О музыке, что играли здешние исполнительницы, Шэчи и вовсе был довольно низкого мнения, которое, впрочем, держал при себе — оскорбление чужого труда, приносящего ежедневный кусок хлеба, он считал низостью, даже если это был труд куртизанок.

Вдруг, скрип широко открывшихся дверей вмешался в весёлый шум пирушки резкой, немелодичной нотой. Заинтересовавшись, Инь Шэчи подошёл к перилам, ограждающим второй этаж, и глянул вниз. Его глазам предстал сурового вида мужчина, чья внешность была необычна, а черное одеяние порядком пропылилось.

Странный гость

— Эй, хозяйка! — новоприбывший безошибочно определил скучающую за одним из столов госпожу Ма Юаньлу, как владелицу дома удовольствий, и зашагал к ней. — Я устал после долгой дороги. Немедленно прикажи подать мне лучшего вина, и красивейшую из твоих женщин!

Говор незнакомца также был странен — он не принадлежал ни к дэнчжоускому южному наречию, ни к насаждаемому столичными чиновниками «государственному языку», ни к древнему ханьскому диалекту, что сохранили в целости разве что крестьяне из дальних захолустий. Привлеченные нездешней речью и громкими словами, приятели Шэчи также приблизились к ограждению этажа.

— Поглядите-ка на этого деревенщину, — громогласно возмутился У Ян. — Лучшие девушки «Приюта водяных лилий» прислуживают его лучшим посетителям, и никак иначе! Да есть ли у тебя деньги хоть на что-то, оборванец? — новоприбывший, бешено сверкнув глазами в сторону купеческого сына, повернулся было к нему, но тут очень вовремя вмешалась госпожа Ма.

— Не примите мои слова за неуважение, господин, — с приторной вежливостью заговорила она. Голос этой дородной и степенной дамы был грудным и глубоким, и его переливы текли широкой рекой патоки. — Слова молодого господина У невежливы, но несут в себе зерно правды — услуги моего дома удовольствий дорого стоят. Сможете ли вы оплатить их? Если вы поиздержались в долгом пути, я могу направить вас в неплохое заведение у восточных ворот, где о ваших нуждах позаботятся со всем тщанием, и испросят за это самую малую сумму серебра. В моем же «Приюте водяных лилий» платят золотом, — она воззрилась на нового гостя с благодушным ожиданием.

— Хорошо, хорошо, — раздражённо отмахнулся незнакомец, и небрежно бросил на пол перед ней крупный золотой слиток. — Возьми свои деньги, глупая женщина, и не беспокой меня этим больше. А сейчас, распорядись о вине и прислужницах для меня, и побыстрее, — он с сердитым видом хлопнул на стол короткий жезл с навершием в виде птичьей лапы, который все это время сжимал в правой руке. Госпожа Ма, угодливо улыбаясь, подхватила золото с пола, низко поклонилась оказавшемуся богатым гостю, и двинулась в направлении задних комнат.

— Этот тип выглядит сущим побирушкой, но при этом бросается золотом, — озадаченно обратился к друзьям У Ян. — Не вор ли он?

— Вор не стал бы сорить деньгами, и привлекать к себе внимание, А Ян, — с высокомерным холодком в голосе ответил ему Лу Цзяочу. — Это даже ребенку понятно.

— Ты неправ, Цзяочу, этот мужчина — несомненный вор, — раздался громкий голос Инь Шэчи. Он выглядел бесстрастным на грани безразличия, но внутри, юноша едва сдерживал радостное оживление — неопрятный и неотёсанный грубиян, швыряющийся деньгами, обещал стать замечательной целью для пары невинных колкостей.

— Посмотрите на него внимательнее, — Шэчи говорил звучно и размеренно, так, что его можно было услышать не только на первом этаже дома увеселений, но и снаружи. — Конечно же, он обокрал персидского купца, стащив его деньги, одежду, наголовную повязку, и… обед? — он с притворным недоумением уставился на жезл незнакомца, медленно наливающегося дурной кровью. Зарождающееся бешенство в глазах мужчины лишь сильнее подзадорило юного наследника семьи Инь.

— Видать, он не понял, что нужно делать с куриной ножкой, раз позволил ей усохнуть до деревянной твердости, и по сей день таскает с собой, — с притворной грустью говорил Шэчи. Среди его приятелей начали раздаваться первые смешки. — Но стоит ли обвинять в глупости человека, которому не достало ума хоть иногда чистить одежду? Взгляните, друзья — она черна от грязи, — он сокрушенно покачал головой. — Да, не стоит говорить о его глупости, — он печально кивнул, и закончил:

— Ведь его облик и имущество прекрасно говорят о ней сами.

Юные гуляки охотно рассмеялись, громко и дружно. Инь Шэчи и сам не сдержал довольный смех — его шутка удалась целиком и полностью. Неизвестный был красен от гнева, его ноздри и губы невольно подрагивали, а правая рука неловко шарила по столу в поисках оставленного жезла.

Мужчина в черном все же справился с собой, длинно и прерывисто выдохнув. Подхватив свой жезл, он внезапно вознёсся вверх в длинном прыжке, одним ловким движением вскочив на перила второго этажа, и без усилия утвердившись на них. Веселящиеся юнцы дружно прекратили смех, и опасливо попятились, видя столь умелое применение техники шагов. Незнакомец, выбранный их заводилой как цель для насмешек, оказался мастером боевых искусств.

— Никогда меня, Юнь Чжунхэ, младшего из Четырех Злодеев, известного, как Злейший Среди Людей, не оскорбляли безнаказанно, — выдавил он сквозь сжатые зубы. — Готовься к смерти, мальчишка.

— Раз уж мы начали знакомиться, мое имя — Инь Шэчи, наследник семейства Инь, одной из знатных фамилий Ваньчэна, — ответил юноша после недолгой запинки. — Может быть, вы сделаете моей семье одолжение, и не станете чрезмерно обижаться на мою шутку? Я готов принести вам извинения, господин Юнь.

— Лучшими извинениями будет твоя голова, отделенная от тела, — зло ухмыльнулся Юнь Чжунхэ, ловко крутанув свой жезл. — Мне плевать на твою семью, глупец. Хотя, — его улыбка растянулась шире, превращаясь в безумный оскал, — пожалуй, после того, как я убью тебя, я отыщу твою семью, прикончу отца, надругаюсь над матерью, и сожгу ваш дом. Вот тогда-то моя обида исчезнет без следа! — он злобно расхохотался, запрокинув голову.

— Нас много, а ты — один, — раздражённо ответил ему Инь Шэчи. — К тому же, с нами доблестный Лю Дэхуа, для которого не составит труда поучить вежливости нелепо выглядящего выскочку, что сражается куриной лапой, — он повернулся к так и не вставшему из-за стола странствующему воину, и удивлённо моргнул: в расширенных глазах Лю Дэхуа плескался животный страх, а его пальцы нервно сжимали край столешницы. Вряд ли от него стоило ждать помощи. Юноша досадливо скривился, и обратился к приятелям:

— Ну что, друзья, выпроводим отсюда этого бахвала?

— Знаешь, Шэчи, это ты уж как-нибудь сам, — ответил У Ян, шаг за шагом пятящийся к ведущим на первый этаж ступеням.

— Настоящий мужчина отвечает за свои слова, — безразличным голосом добавил Лу Цзяочу. — Настало время ответить за все твое злословие, Шэчи, — он равнодушно отвернулся, и двинулся прочь, расталкивая прислужниц. Его побратим последовал за ним. Шао Цзюйцзы, кое-как поднявшись, на неверных ногах поплелся следом.

Последний из юных гуляк, поэт Хань Цзиньбо, неподвижно замер, скованный ужасом. Его била мелкая дрожь; юноша сжался на своем стуле, словно пытаясь стать меньше, и бессмысленно смотрел в пол под ногами.

Видя это единодушное отступление, Юнь Чжунхэ легко спрыгнул с перил, взмахивая жезлом. Лю Дэхуа, бессмысленно глядящий в одну точку, невольно дёрнул головой в его сторону, а ладонь мужчины цапнула рукоять его оружия — широкой сабли в окованных серебром ножнах. Злодей тотчас же ответил на это судорожное движение — его фигура метнулась к сидящему воину быстрее молнии, ускоренная техникой шагов. Когтистый жезл врезался в лицо Лю Дэхуа, срывая кожу и мясо, и обнажая кости черепа. Горячая кровь хлестнула во все стороны алой капелью, орошая стоящие на столах яства и напитки, и пятная одежды замерших в ступоре прислужниц. Изуродованный мужчина надрывно закричал, но его вопль немедленно обернулся булькающим хрипом — следующим ударом, жезл злодея вырвал несчастному горло.

Инь Шэчи не видел этого — едва заметив, что угрожающий ему убийца отвлекся на незадачливого Дэхуа, он со всех ног бросился к одной из комнат. Внутренние помещения «Приюта водяных лилий» были знакомы юноше до мелочей, и план спасения сложился в его разуме мгновенно. Поспешно вбежав внутрь, и задвинув засов двери у себя за спиной, Инь Шэчи метнулся к окну. Пусть решетчатые дверные створки, оклеенные бумагой, не стали бы серьезным препятствием для умелого воина, даже несколько мгновений лишнего времени могли стать спасением для удирающего юноши.

Распахнув ставни, Шэчи выскочил наружу, скользя и спотыкаясь на скате черепичной крыши. Глухой удар и быстрый топот пары ног раздался за его спиной, но юноша уже соскальзывал вниз, цепляясь за загнутый вверх угол кровли. Едва подошвы войлочных сапог Инь Шэчи коснулись камней мостовой, юношу подхватили несколько пар крепких рук.

— Меня хотят убить, — заполошно прохрипел он. — Какой-то Юнь Чжунхэ, один из Злодейской Четверки.

Сегодня, Шэчи был впервые благодарен отцу за навязанных им охранников. Более того, он от всего сердца благодарил небеса за неуемную отцовскую заботу. Уголки его рта приподнялись в улыбке облегчения, веки то и дело смаргивали предательскую влагу, а сам юноша тяжело оперся на главу телохранителей, строгого и седоусого Сун Тяньци, за малым не повиснув на нем всем телом. До сего дня, наследник семейства Инь презрительно игнорировал старого воина, считая его, и небезосновательно, скучнейшим человеком подлунного мира, но сейчас, он казался Инь Шэчи одним из самых близких ему людей.

Сун Тяньци не терял времени, быстро отдав своим людям несколько коротких приказов. Один из них выпустил в воздух пару хлопушек, с громким треском взорвавшихся в небесной вышине — семейство Инь было в числе немногих знатных фамилий Ваньчэна, которым позволялось вызывать стражу подобным образом. Другие рассыпались редкой цепью, выхватывая мечи и сабли, а сам глава охранников повлек Шэчи прочь, закинув его руку на плечи, и удерживая юношу за пояс. За их спинами раздались тревожные выкрики. Обернувшись, Инь Шэчи увидел, как Юнь Чжунхэ, выпрыгнув из окна, легко приземлился на мостовую, и немедленно бросился прямо на острия клинков охраны. Его птицелапый жезл засвистел бурным вихрем, отбрасывая в стороны оружие телохранителей, и щедро раздавая тяжёлые оплеухи. Охранники пятились, едва сдерживая яростный напор убийцы в черном. Раздались первые крики боли: мастерство воителя, назвавшегося Злейшим Среди Людей, на голову превосходило умения его противников, и те не могли отразить все из сыплющихся на них ударов.

— Не смотрите на это, молодой господин, — тяжело бросил старый телохранитель, продолжая волочь юношу на себе. — Ваш отец был щедр к нам все эти годы. Настало время отплатить за его щедрость, и мы готовы отдать эту плату кровью.

— Тяньци, я… это я виноват в их ранах, — выдавил Шэчи, шмыгая носом. — Я разозлил того мерзавца, насмехаясь над ним. Если бы не я, то мой знакомый, Лю Дэхуа, был бы жив, а твои братья по оружию — целы и невредимы, — юноша громко всхлипнул самым немужественным образом.

— Из любого несчастья можно извлечь ценный урок, молодой господин, — отстраненно произнес старый охранник. — Надеюсь, вы крепко запомните сегодняшний.

— Конечно, — горячо заверил его Инь Шэчи. — Отныне, я и думать забуду о насмешках над незнакомыми людьми.

— Не в насмешках дело, малыш, — ответил Сун Тяньци с добродушной улыбкой. — Как говорил мудрец Сунь У, знай врага, знай себя, знай поле вашего боя, и ты никогда не проиграешь. Сегодня, ты сумел уйти живым лишь потому, что хорошо знал тот весёлый дом, и свои способности. Впредь, постарайся лучше оценивать тех, кого захочешь раздразнить.

— Это… спасибо, Тяньци, я запомню твои слова, — ошарашенно отозвался юноша. До сего дня, он видел от начальника своей охраны лишь неодобрение и осуждение, но никак не дружескую поддержку.

Из-за угла раздался грохот множества копыт, и навстречу убегающим загарцевал конный отряд. Стража спешила на помощь охране Инь Шэчи, сверкая на солнце полированной сталью шлемов и чешуей доспехов. Впереди, на огромном гнедом жеребце, скакал могучий Янь Ли, начальник городской стражи, и первейший из мастеров копейного боя в Ваньчэне. Его усы, подобные тигриным, грозно топорщились, мохнатые брови сошлись к переносице в гримасе гнева, а тяжёлое острие стального копья, направленное точно на злоумышленника, сияло серебряным блеском в лучах утреннего солнца. Завидев прибывшую к его противникам подмогу, Юнь Чжунхэ проорал злое ругательство, и, вспрыгнув на ближайшую крышу, задал стрекача. Янь Ли с громогласным криком пришпорил коня и сорвался в галоп, преследуя злодея; следом за ним поскакали и другие стражники. Инь Шэчи облегчённо вздохнул — Злейший Среди Людей столкнулся с превосходящей силой, твердо намеренной прекратить его злодеяния.

* * *

— Как ты можешь быть настолько опрометчивым, сын мой? У тебя лишь одна жизнь, и ты едва не лишился ее по пустячной причине, — Инь-старший мерил комнату шагами, то и дело бросая на сына укоризненные взгляды. Мать Шэчи, почтенная госпожа Бянь Хунъи, недовольно хмурилась в сторону отпрыска, не вставая со стула.

Оба родителя и их непутёвый сын беседовали в главной зале семейного особняка, обставленной со всей возможной пышностью: картины известных мастеров украшали резные панели стен, изящные напольные вазы, сверкающие золотом и драгоценностями, вмещали свежие цветы, а мягкие персидские ковры добавляли красок строгому мореному дубу полов.

Инь Шэчи взирал на всю эту привычную роскошь со скукой и раздражением. Если уж его любимые родители решили говорить с сыном в зале для приемов, снисхождения от них ожидать не стоило.

— Я не против того, чтобы ты совмещал учебу с развлечениями, — недовольно говорил глава семейства Инь. — Всё же, ты — мое любимое и единственное чадо, и я хочу, чтобы ты жил полной жизнью, а не глотал книжную пыль дни напролет. Но неужто ты не мог избрать для себя компанию лучше, чем шайка бездельников и повес, и проводить время в местах более пристойных, чем дома увеселений? Я был бы только рад, посещай ты молодых людей из достойных семейств, чтобы вместе с ними упражняться в Четырех Искусствах, и наслаждаться дружеской беседой. Такие развлечения приносили бы пользу, не подвергая тебя ненужной опасности. Посмотри, к чему тебя привели дурные привычки, и скверное общество — ты едва не расстался с жизнью! — он возмущенно всплеснул руками. — О чем бы ты поведал великому предку… — мужчина перевел взгляд на большой портрет, висящий над алтарем, и изображающий дородного мужчину в чиновничьей одежде. Отвесив родоначальнику семьи Инь короткий поклон, ее глава сердито продолжил:

— Что бы ты сказал ему, Шэчи, представ перед ним сегодня? Что погиб во цвете лет, высмеяв одного из четверки худших мерзавцев Поднебесной? — он шумно перевел дух, грозно насупившись.

— Вы совершенно правы, отец, — сумел вклиниться в поток родительского недовольства Инь-младший. Его голос звучал со всей возможной почтительностью, ожидаемой от примерного сына. — Я проводил слишком много времени в дурной компании. Увы, чтобы понять это, мне понадобилось пройти на волосок от смерти. Я немедленно разорву все связи с льстецами и притворцами, которых имел несчастье называть друзьями, и не стану больше уделять много времени домам удовольствий, — он завершил свою недолгую речь коротким поклоном. Инь-старший удивлённо вытаращил и без того круглые глаза.

Любой, впервые увидевший уважаемого Инь Бофу — купца, потомка знаменитого сановника, и главу семьи Инь, — рядом с его сыном Шэчи, не узнал бы в этих двоих близких родственников, так мало в них было внешнего сходства. Инь-старший, с его круглым, щекастым лицом, мясистым носом, и густой бородой, и его сын, обладающий правильными чертами лица, волевым подбородком, и впалыми щеками, походили друг на друга не более, чем матёрый кабан — на хитрюгу-лиса. Но, приглядевшись, тот же самый наблюдатель легко заметил бы сходную форму прямого носа, одинаково высокие скулы, похожим образом широко посаженные карие глаза, и самое главное — их взгляд, цепкий и проницательный, совершенно неотличимый у обоих мужчин. Инь Бофу обладал недюжинным умом, который был в полной мере унаследован его сыном. Правда, последний использовал свою смекалку лишь для выдумывания сомнительных развлечений, тогда как его отец прилагал многие умственные усилия ко благу семьи, стремясь увеличить ее богатство и приумножить полезные связи.

— Дети семейств Лу и Цуй — знатные молодые люди, которые в будущем обретут влияние своих фамилий, — почтительно высказалась госпожа Инь[5]. — Быть может, Шэчи не стоит ссориться с ними, муж мой? Да и семья Шао обладает немалым весом в Ваньчэне.

— Эти недоноски бросили моего сына в беде! — рявкнул Инь Бофу. Раскрыв было рот для очередного недовольного возгласа, он запнулся и замолчал, горестно вздохнув.

— Ты права, Хунъи, — безрадостно сказал он. — Нам не нужны ссоры с двумя из четырех великих семей. Но и оставлять трусость их наследников без ответа не годится — это было бы для нас потерей лица. Можешь высказать бывшим друзьям свое разочарование, не стесняясь в выражениях, сын. Я сегодня же посещу семьи Лу и Цуй, а также господина Шао, и побеседую с ними о недостойном поведении их отпрысков.

— Я не желаю больше разговаривать ни с Лу-младшим, ни с Цуем-младшим, — серьезно ответил Шэчи. В его голосе зазвучали нотки презрения. — А юный Шао для меня и вовсе не существует.

— Так даже лучше, — довольно потёр руки Инь-старший. — Будь уверен, сын, я заставлю этих гордецов пожалеть о дурном поступке их детей, — по его лицу зазмеилась лукавая улыбка. В этот миг, сходство Инь Бофу с сыном, задумывающим очередную каверзу, было разительным, несмотря на возраст и тучность главы семьи Инь.

— Вы хотите воспользоваться моей бедой, чтобы добиться для семьи торговых поблажек, отец? — с оскорбленным видом вопросил Инь Шэчи. Инь-старший смутился было, но быстро заметил хитрый взгляд сына, и весело осклабился.

— Я нанесу удар туда, где твои негодные приятели уязвимее всего — по кошелькам их отцов, — наставительно произнес он. — Власть и достаток несут с собой многие заботы, одна из которых — сохранение лица. Будь уверен, сынок, после моих визитов, господа Лу, Цуй, и Шао хорошенько вразумят своих отпрысков, — он с рассеянной улыбкой поправил воротник богатого халата из узорчатой парчи, и задумчиво огладил поясную подвеску из чистейшего белого нефрита.

— Тебе же, сын, будет лучше провести остаток дня в компании четырех сокровищ ученого[6], — продолжил он серьезным тоном. — Упражнения в высоком искусстве каллиграфии помогут тебе отвлечься от дурных мыслей.

— Вы правы, отец, мне нужно многое обдумать в тиши уединения, — пробормотал Шэчи, но думы его были равно далеки и от каллиграфии, и от сыновнего послушания — сегодня, он не собирался ни сидеть взаперти, ни тратить время на кисть и тушечницу.

— Быть может, мне послать к тебе служанку с вином и закусками, сынок? — заботливо спросила госпожа Инь. — Сок виноградной лозы из Гаочана, либо же «красная дочь» из лучших винокурен Куайцзи, помогут успокоить твой мятущийся дух, — она смотрела на сына с искренним беспокойством. Некогда слывшая первой красавицей Ваньчэна, Бянь Хунъи и в пожилом возрасте сохраняла очарование, не в последнюю очередь благодаря ежедневной заботе служанок о ее внешности.

— Спасибо, мама, — тепло улыбнулся Шэчи. — Но я не желаю сегодня туманить разум вином. Мне и правда нужно хорошенько поразмыслить. Прошедшая рядом смерть заставила меня изменить мнение о многих вещах.

— Вот и ладно, — с серьезным видом кивнул Инь Бофу. — Сегодня, я должен был отобедать с господином Шао, и побеседовать с ним о торговых делах. С него и начну, — он вновь расплылся в хитрой ухмылке.

— Дела поместья требуют моего внимания, сын, но я буду неподалеку. Пошли за мной слуг, если у тебя возникнет какая-либо нужда, — госпожа Инь ласково улыбнулась любимому отпрыску.

— Я буду у себя, мама, папа, — с почтительным видом ответил тот.

Простившись с родителями, Инь Шэчи направил свои стопы вовсе не в принадлежащую ему комнату. Зайдя на кухню, он приказал слугам собрать ему полную суму дорожной еды — рисового хлеба, и сушеных мяса и фруктов. После чего, он тихонько выскользнул через черный ход, и двинулся к северным воротам города. Юноша не солгал родителям ни в едином слове — он и правда был твердо намерен предаться размышлениям в уединенном месте, лучшим из которых полагал Долину Тишины в горах Лэйгу.

Шэчи не волновался о возможном беспокойстве родителей — они легко могли узнать о его отлучке от кухонных служек, снабдивших юного наследника едой. Не беспокоила его и возможная месть Юнь Чжунхэ — если Янь Ли и не сумел поймать злодея, то наверняка изгнал его из города. Начальника ваньчэнской стражи уважали многие жители Дэнчжоу, и отнюдь не за чин или родовитость — он был умелым и сильным воином, с которым поостерегся бы связываться любой негодяй. Ничто не препятствовало задуманной Шэчи прогулке по тихой горной долине, и он без сомнений отправился в путь.

Примечания

[1] Иероглиф «а», не означающий ничего, кроме соответствующего звука, в разговоре добавляется к односложному имени, или к краткой версии двухсложного.

[2] Каллиграфия, игра в облавные шашки (более известные, как го), музыка, и рисование.

[3] Иероглиф «эр» означает «ребенок». Его добавляют к имени в качестве постфикса при обращении к детям, или при уменьшительно-ласкательном обращении (что-то вроде «малыш» или «малышка»).

[4] Два ларца, бирюзовый и нефритовый — цветистая китайская метафора, означающая шпаргалку. Также, название классического труда, являющего собой сборник шпаргалок для государственных экзаменов на чиновничью должность.

[5] В китайской традиции, к замужней женщине уместнее всего обращаться по фамилии мужа (к примеру, жена Инь Бофу — «госпожа Инь»), но свою девичью фамилию она также сохраняет.

[6] «Четыре сокровища кабинета ученого» — все, необходимое для занятий каллиграфией, а именно, бумага, кисть, тушь, и тушечница.

Глава 2 Рассказывающая, как неосмотрительный юнец вновь подвергся опасности, а побежденый дракон передал наследство

Инь Шэчи брел по узкой каменистой тропе, жевал рисовую булку, и рассеянно глазел по сторонам. Мелкие перистые облака неровными линиями расчертили небесную голубизну, ничуть не сдерживая теплых солнечных лучей, что щедро дарили свой свет покрытым зеленью горным склонам, скальным стенам высоких пиков, и соломенным крышам деревенек, лежащих в низинах. Воздух пах хвоей и влагой — недавний дождь, от которого Шэчи повезло уклониться, освежил Долину Тишины, сверкая капельками на стеблях травы и иглах сосен, и прибил к земле пыль утоптанной горной тропы.

Едва заметная дымка тумана, окружающего горные пики, и разлитая в воздухе бодрящая свежесть придавали окружающему пейзажу, и без того величественному, ореол сказочности, делая изумрудные склоны гор подобными нефритовым ступеням в небесные чертоги. В Дэнчжоу ходила легенда, что где-то в горах Лэйгу, ближе всего к небесам, обитает то ли мудрый даос-отшельник, то ли и вовсе ушедший от мира бессмертный, но Шэчи не верил этим сказкам — слишком уж обжиты и близки к стенам города были склоны местных гор.

Не городские сплетни и красоты природы занимали сейчас думы Инь Шэчи. Его мысли беспорядочно прыгали вспугнутыми зайцами, петляя от одной темы к другой, но неизменно возвращались к одному и тому же — его дальнейшей жизни.

Бытие наследника семейства Инь было давно и подробно распланировано. Юный Шэчи, получив отличное начальное образование, должен был изучать классические труды, готовясь к столичному экзамену на чиновничью должность. С блеском пройдя экзамен, он, благодаря знаниям и семейным связям, получил бы назначение в столицу, где трудился бы на благо великой империи Сун, не забывая при этом и о семье.

Ответвлений от этого прямого и бесхитростного пути не предвиделось. Если бы Шэчи выступил на экзамене плохо — из лени ли в учебе, или же некоего бессмысленного протеста, — деньги и знакомства семьи Инь все же принесли бы ему должность, пусть и более низкую.

Пытаться вступить на воинский путь было бы для него слишком поздно. В детстве Инь Шэчи не проявлял ни каких-то великих талантов к боевым искусствам, ни большого желания изучать их. Увидев в деле навыки Юнь Чжунхэ, Шэчи заинтересовался было изучением воинских искусств, и даже успел побеседовать об этом с Сун Тяньци, чье мнение с недавних пор стал уважать. Старый воин высказался прямо и неутешительно: скромные таланты Инь Шэчи не позволят ему догнать тех, кто встал на путь воина в ранней юности.

Торговая стезя также была недоступна для наследника семьи Инь, но уже из-за его собственных предубеждений. Одно время, юный Шэчи всерьез намеревался последовать по стопам отца, и даже начал изучать все нужные для этого премудрости. Счёт и география давались ему легко, как и общение с людьми, и казалось, что родовое древо семейства Инь пополнится ещё одним преуспевающим купцом, но все изменилось, когда Инь Бофу отправился в торговую поездку в Гуаньчэн, крупнейший из городов Хэнани, и взял с собой сына. Там, Шэчи поприсутствовал на переговорах отца с городскими чиновниками, и вынес оттуда стойкое неприятие к торговому делу. То, как его отец, человек острый умом и сильный духом, был вынужден угождать власть имущим, навсегда отвратило его от купеческой стези.

Наследник семейства Инь не видел ничего плохого в чиновнической службе. Он прекрасно понимал, что все эти годы, его жизнь была легкой и веселой во многом благодаря мудрости и щедрости императора и министров, что окончили смуты, умиротворили народ, одарили вельмож, и установили время благоденствия. Инь Шэчи был искренне благодарен родине за достаток семьи и свою беззаботную жизнь, и был не против послужить империи Сун. Но предопределенность его судьбы исподволь тяготила юношу, делая жизнь пресной, а увеселения — скучными. Именно эта скука бросала его в омут праздных удовольствий, и побуждала искать веселья в обидных розыгрышах.

Самые обычные и безыскусные стремления и чаяния вели Шэчи по его жизненному пути. Он любил красивых девушек и развлечения в хорошей компании. Он хотел завоевать признание и уважение тех, кого уважал сам. Он не терпел уныния и скуки. Богатство и влияние семейства Инь позволяли его наследнику исполнить все три указанных желания, но никакие деньги и власть не могли изменить однобокость метода выполнения второго из них — метода, что заключался в свершении трудовых подвигов на чиновничьей службе. С горьким вздохом Инь Шэчи признал, что великих изменений его жизни не видать, и обратился мыслью к изменениям малым.

С недовольством вспомнил он своих бывших приятелей, клявшихся Шэчи в вечной дружбе, и с готовностью веселившихся за его счет, но сбежавших, стоило лишь показатьсяпервой серьезной опасности. Юноша поклялся прилагать больше усилий к правильной оценке людей, вспомнив слова Сун Тяньци. Также, он дал себе зарок, что его первым серьезным делом по принятию чиновничьей должности будет примерное наказание мерзавца Юнь Чжунхэ, посмевшего угрожать его семье.

Последняя мысль увлекла Инь Шэчи сильнее других, и он принялся строить планы мести, вспоминая все, что знал о возможностях больших и малых столоначальников, и доступных им способах свершения справедливого возмездия. По всему выходило, что должность сыма, военного коменданта округа, или даже окружного судьи-сяньвэя, позволяла разделаться с любым неугодным, забредшим на подотчетные земли, но подобные чины не присуждали по результатам экзаменов — императорский двор даровал их за беспорочную службу. Те гражданские должности, на которые Инь Шэчи мог рассчитывать по результатам экзаменов, не давали большой власти в деле наказания преступников.

Увлекшись раздумьями о превратностях чиновничьих дел, Шэчи не заметил, как сошел с тропы, опасно приблизившись к крутому обрыву. Неосторожный шаг увел его ногу на каменистую осыпь, поехавшую вниз под его весом, и юноша, неловко взмахнув руками, с отчаянным воплем рухнул вниз. Несколько чахлых деревцев, растущих из отвесного склона, попытались прервать его падение, но не преуспели, безнадежно сломавшись, и вскоре, тяжёлый удар о землю выбил из Шэчи дух.

Он очнулся незнамо сколько часов спустя, и с трудом разлепил веки. Пожелтевшая трава, редкие сосны, и полное отсутствие человеческих следов окружали юношу. Попытки сдвинуться с места наградили его всплеском жуткой боли во всем теле. Прокашлявшись, Инь Шэчи принялся звать на помощь, но лишь тихий посвист ветра был ему ответом. Во второй раз за этот несчастливый день, страх смерти обуял Шэчи. В отчаянии, он принялся вызвать ко всем известным ему высшим силам.

— О милостивая бодхисаттва Гуаньинь, услышь мою молитву, и простри мне руку помощи, — с жаром вскричал он. — Клянусь небом, если ты спасёшь мою жизнь, я тотчас же приму постриг, и проведу остаток своих дней, заботясь о всех живых тварях подлунного мира.

Никто не ответил на его искреннюю мольбу, и Инь Шэчи в сердцах пробормотал несколько богохульств в адрес нерадивых будд и бодхисаттв.

— О небесные духи, большие и малые, услышьте меня, — взмолился он. — Ты, местный бог ваньчэнской земли, бывший при жизни добродетельным Чжан Хэном, и вы, бессмертные придворные Нефритового Императора, не оставьте меня в трудный час. Клянусь именами предков, тому из вас, кто спасет меня, семейство Инь выстроит большую кумирню с позолоченной статуей, в которой будут ежедневно возжигать благовония и приносить жертвы в вашу честь.

И вновь ответом ему был лишь шум ветра. Шэчи обозленно выругал и праздных небесных лентяев, и глупого начетчика Чжан Хэна, что отбросил прилежание после смерти, и спустя рукава относится к обязанностям местного бога.

— Услышь меня… хоть кто-нибудь, — обречённо проговорил он. — Будь ты демон или бог, бессмертный или человек, знай: коли ты спасёшь меня, и я, и моя семья щедро отплатим тебе за мою жизнь.

Лишь только Инь Шэчи договорил последнее слово, трубный глас прозвучал в его ушах, заполнив собой мир.

— Твои мольбы были услышаны, — прогрохотал он.

Неведомая сила подхватила юношу, подняла в воздух, и повлекла прочь. Сжав зубы от невыносимой боли, пронзившей его изломанное тело, Шэчи вновь потерял сознание.

* * *

Очнувшись, Инь Шэчи с радостным удивлением понял, что тупая, тяжёлая боль, ранее беспрестанно терзавшая его тело, ушла без следа. Над его головой простирался каменный потолок пещеры, по которому плясали причудливо изломанные тени, порожденные огоньками свечей. Запахи лекарственных трав наполняли воздух, а где-то совсем рядом раздавался негромкий стук дерева о глиняную посуду. Юноша попытался приподнять голову, стремясь углядеть источник не умолкающего звука, и это отчасти удалось ему — взгляд юноши успел найти высокую фигуру в белой одежде, склонившуюся над растопленной печью, прежде чем силы оставили Шэчи, и он растянулся на своем ложе, тяжело дыша.

— Лежи спокойно, юноша, — раздался сухой и ровный голос, и над Инь Шэчи склонился замеченный им незнакомец в белом. Его узкое, костистое лицо, выглядывающее из-под капюшона мешковатого халата, казалось длиннее, чем есть, из-за седой бороды, все ещё хранящей следы былой черноты. Щелочки внимательных глаз пристально глядели на Шэчи из-под кромки белой ткани.

— Я ещё не закончил с твоими ранениями, — продолжал неизвестный старец. — Съешь пока вот это, раз очнулся, — он осторожно поместил в рот юноши небольшой шарик пилюли.

— Это вы говорили со мной, и спасли меня? — заговорил Инь Шэчи, проглотив лекарство. — Я в неоплатном долгу у вас, благодетель! Скажите, как я могу отблагодарить вас? Моя семья…

— Не я спас тебя, — недовольно прервал его старец. — То был мой учитель. Даже исцеляя твои раны, я выполняю его повеление.

— Все равно, благодарю вас, старший[1], — не отступился Шэчи. — Я бы поклонился вам земно, но не хочу нарушать ваш наказ, и вставать на ноги, — старик в белом издал короткий смешок, продолжая возиться у кипящего на печи варева.

— Я — Инь Шэчи, наследник семейства Инь, — представился юноша. — Могу ли я узнать ваше славное имя, старший?

— Моя фамилия — Су, а имя — Синхэ, — безразлично ответил старец. — На реках и озёрах[2] меня знают как Многомудрого Господина, и Знатока Искусств.

— Счастлив познакомиться с вами, — медленно проговорил Шэчи, напряжённо о чем-то думая. Внезапно, его лицо озарилось радостью понимания.

— А ведь мне знакомо имя Многомудрого Господина! — воскликнул он. — Я и мой отец присутствовали на показе вашей картины, изображающей горы Лэйгу весной. Сейчас ею владеет сановник Чжэн, но, надо сказать, она стала бы гордостью коллекции любого ценителя живописи. Ваше использование сходящейся к горизонту точки зрения, и мастерство владения кистью, оживляет этот пейзаж самым чудесным образом, словно позволяя взглянуть на него вашими глазами! Увы, этот неотёсанный юнец ничего не знает о других ваших работах, — со стыдом повинился он, — но если они так же хороши, как «Горы Лэйгу весной», вы — истинный гений Четырех Искусств!

— Спасибо, спасибо, — довольно отозвался заметно польщенный Су Синхэ. — Искусства — мое маленькое увлечение, приносящее радость душе, и важная часть учения моей секты… — тут он резко замолк, не закончив фразу.

— Вашей секты, старший? Расскажите мне о ней, — попросил Инь Шэчи.

— Я и так сболтнул лишнего, — с лёгким недовольством в голосе ответил старец. — О секте, и всем прочем, ты узнаешь у моего учителя.

— Когда я смогу повидать его? — вновь воодушевился юноша. — Я обязан поблагодарить моего спасителя.

— Ты увидишься с ним, как только сможешь встать, — голос Су Синхэ вновь построжел. — И чтобы это случилось как можно скорее, успокойся, и лежи без движения, будь добр. Многие из твоих костей сломаны, а мышцы — повреждены. Счастье твое, что я начал лечение вовремя, иначе ты бы на всю жизнь остался калекой, — он тяжело вздохнул, и тихо пробормотал:

— Эх, если бы только я успел вовремя в тот поистине несчастливый день!

— О чем вы, старший? — недоуменно поинтересовался Шэчи, но старец уже не слышал его, погрузившись в приготовление лекарства.

* * *

Су Синхэ ещё долго не отпускал Инь Шэчи на свободу. Скормив ему приготовленный целебный суп, старец провел над юношей продолжительный сеанс акупунктуры, во время которого Шэчи благополучно уснул. После пробуждения, он был немедленно усажен на низкую тумбу из белого камня, что выглядела куском старого льда, и чувствовалась не менее холодной. Вставший сзади юноши Су Синхэ приложил ладони к его спине, и юношу посетило престранное чувство — будто бы все его жилы зачесались изнутри. Инь Шэчи понял — престарелый целитель использовал на нем медицинскую технику внутренней энергии.

После этого, Су Синхэ, выглядящий усталым и недовольным, холодно приказал юноше следовать за ним, и, пропуская мимо ушей все вопросы, которыми засыпал его Шэчи, вышел из пещеры.

Они остановились на ничем не примечательном клочке земли, мало отличающемся от любого другого лужка Долины Тишины. Поодаль виднелся край отвесного обрыва, несколько чахлых деревьев безуспешно пытались отбросить сколько-нибудь тени, а пожелтевшая трава лениво шевелилась под дуновениями ветра. Пустынная безлюдность их окружения удивила Инь Шэчи, ожидавшего, что его приведут к жилищу неведомого учителя.

— Я не устал, господин Су, — обратился он к своему проводнику. — Ваши целительские умения великолепны — я чувствую себя здоровым и бодрым. Мы можем продолжать путь. Даже если обитель вашего учителя в нескольких часах ходьбы, думаю, я смогу одолеть дорогу до нее.

— Учитель в двух шагах от тебя, — сумрачно ответил Су Синхэ, роясь за отворотом халата. Он поднял ладонь, предупреждая вопросы Шэчи, готовые посыпаться из него, словно рис из прохудившегося мешка. — Ты получишь все ответы очень скоро. Возьми этот талисман, и иди вперёд, — он протянул юноше треугольный жёлтый конвертик из дешёвой бумаги, исписанный мелкими иероглифами. Инь Шэчи безропотно принял поданное, и убрал его в висящий на поясе кошелек.

— Мне идти к тому дереву, старший? — с сомнением спросил он, указывая на тощую кривую сосенку, торчащую из земли в нескольких шагах впереди.

— Именно так, — равнодушно ответил Су Синхэ. — Иди, не заставляй учителя ждать, — отдав это напутствие, старец безразлично отвернулся.

Пожав плечами, юноша двинулся в указанном направлении, раздумывая о странном указании Су Синхэ. Его раздумья прервались самым неожиданным образом — пройдя очередной шаг, Инь Шэчи словно нырнул в глубокий горный источник. Волна холода прокатилась по нему с головы до ног, зрение юноши на мгновение померкло, а горло — поперхнулось воздухом, обретшим внезапную твердость. Шэчи сбился с шага, неловко покачнувшись, и остановился, пытаясь вернуть равновесие и ясность мыслей. Проморгавшись, он недоуменно огляделся. Вокруг царил приятный полумрак, ярко-зелёная трава, густая и сочная, шелестела под ногами, а совсем рядом высился огромный валун, на вершине которого сидел некто, видом столь необычайный, что Инь Шэчи на мгновение усомнился, что видит перед собой смертного.

Неизвестный походил на заснеженный пик высокой горы, обретший человеческие черты. Одетый в белое, полностью седой, длинноволосый и длиннобородый, он не выглядел стариком — его кожа, гладкая и чистая, больше пристала бы неоперившемуся юнцу. Глаза неизвестного были закрыты, а руки бездвижно покоились на коленях.

Шэчи нервно хихикнул, подумав о вспомненной им недавно легенде про живущего в горах Лэйгу то ли отшельника-даоса, то ли бессмертного. Он заключил, что отшельником оказался Су Синхэ, а бессмертным — его таинственный учитель.

Глаза молодо выглядящего старца распахнулись, и остановили свой строгий взгляд на Инь Шэчи. Тот смутился, устыдившись своего неуместного веселья, но учитель Су Синхэ словно и не заметил этого, продолжая разглядывать юношу. Шэчи, собравшись с мыслями, опустился на колени, и земно поклонился.

— Вы спасли мою жизнь, благодетель, — церемонно произнес он. — Я в неоплатном долгу перед вами.

— Как твое имя, юноша? — спросил старец. Инь Шэчи мгновенно узнал его голос, пусть тот и не звучал более небесным громом. Наследник семьи Инь поднялся на ноги, и вежливо представился, упомянув свое происхождение, и достаток своего семейства.

— Позвольте узнать ваше досточтимое имя, благодетель, — вежливо попросил он.

— Называй меня Уя-цзы, — ответил старец. — Я — глава секты Сяояо, и, в последние тридцать лет, невольный пленник этих гор, — в его голосе прозвучала тоска.

— Вам нужна помощь? — быстро спросил Шэчи. — Я могу обратиться к отцу. Клянусь, он не пожалеет ничего для моего спасителя.

— В этом нет нужды, малыш, — лицо Уя-цзы пересекла мимолётная улыбка. — Расскажи о себе. Каковы твои увлечения? Выбрал ли ты себе занятие по душе? Есть ли у тебя мечта, или сокровенное желание?

— Я немного знаком с Четырьмя Искусствами, и среди них, каллиграфия даётся мне легче прочих, — с готовностью ответил юноша. — Семья помогает мне готовиться к чиновничьему делу…

Он рассказал загадочному старцу о своих занятиях и пристрастиях, описав свои невеликие успехи в науках и искусствах. Поддавшись неожиданному порыву, он поведал Уя-цзы о сомнениях в правильности своего пути, и повинился в неблаговидных поступках — обидных розыгрышах и насмешках, — совершённых из неприятия своей несвободы. Необычайный старец слушал очень внимательно, словно перед ним звучала не исповедь вполне обыденного юнца, а описание тайн мироздания. Едва лишь красноречие Инь Шэчи иссякло, Уя-цзы степенно спросил:

— Известны ли тебе работы Бо Цзюйи?

— Конечно, — удивлённо ответил Шэчи. — Будущему чиновнику было бы стыдно не знать стихов Бессмертного Поэта.

— Хорошо, — довольно кивнул его собеседник. — Тогда прочти мне его стих о бесконечной тоске…

Уя-цзы донимал юношу вопросами целую вечность, вынудив его показать все свои знания Четырех Искусств. Инь Шэчи почувствовал себя преждевременно экзаменуемым, со строгостью, чрезмерной даже для столицы. Когда, после очередного ответа юноши, нового вопроса не последовало, взмокший и растрепанный Шэчи не сразу понял, что ему больше не нужно выдавать очередную цитату из классиков, суждение о конфуцианских ценностях, или же оценку художественных произведений древности. Он глубоко вздохнул, переводя дух, а Уя-цзы едва заметно улыбнулся.

— Само небо послало мне столь достойного юношу, — благодушно произнес он. — Поклонись мне, Шэчи.

— Поклониться вам? — непонимающе спросил тот. Его разум, утомленный этим неожиданным подобием экзамена, работал со скрипом, и отказывался понимать происходящее.

— Верно, — безмятежно ответил старец. — Поклонись мне земно, — юноша ошарашенно заморгал было на эту странную просьбу, но, спустя пару мгновений, все же догадался, к чему она.

— Вы хотите взять меня в ученики? — радостно воскликнул он. Его привела в искренний восторг возможность поучиться у человека, несомненно, необычайного и знающего, о чем говорили и чудесное спасение Шэчи, и впечатляющий облик Уя-цзы, невозможным образом сочетающий в себе старость и юность, и таинственное убежище, в котором они находились.

— Вы слишком добры ко мне, мудрец — спасши мою жизнь, вы не только не требуете награды, но и сами хотите одарить меня знаниями! — воодушевленно продолжил он. — Я с радостью поклонюсь вам, как учителю, вот только… — он с досадой огляделся. — В этой пустынной долине не найти ни чая, ни чашек[3]. Мне спросить о них у господина Су?

— Не нужно, малыш, — Уя-цзы улыбнулся чуть шире, чем раньше. — По правилам моей секты, для ритуала принятия в ученики нужно лишь согласие учителя, и шесть земных поклонов, — он ожидающе посмотрел на юношу.

— Учитель, — почтительно произнес тот, и, бухнувшись на колени, поспешно поклонился нужное количество раз.

— Встань, ученик, — велел ему старец. — Встань и подойди поближе.

— Вы собираетесь передать мне что-то? — спросил довольно улыбающийся Инь Шэчи.

— Ты вновь понял все верно, — ответил Уя-цзы. — Я передам тебе свою силу. С помощью техники внутренней энергии нашей секты, я сделаю семьдесят лет моего развития твоими.

— Но… как это возможно? — озадаченно спросил юноша. — Разве энергию ци можно передавать из рук в руки, словно связку монет?

— Много странных вещей случается под луной, ученик, — был ответ. — Не нужно сходу отрицать что-то, чего не понимаешь. Используя Искусство Северной Тьмы, я насыщу твои меридианы и источник своей энергией, расширяя и укрепляя их. Обновленные, они сделают тебя равным сильнейшим из практиков боевых искусств.

— Это… звучит слишком просто, учитель, — тронул подбородок Шэчи. — Почему, обладая этим искусством, секта Сяояо не правит миром? Ведь если один мастер техник внутренней энергии может делать людей могучими воителями, попросту воздействуя на них своей ци, почему вы, или ваш учитель, или его учителя, не отыскали достаточно верных соратников, и не превратили их в непобедимую армию?

— Давненько я не отвечал на подобные вопросы учеников, — ностальгически улыбнулся Уя-цзы. — Я неспроста говорил о передаче силы, а не об одарении ею. Ничто не берется из ниоткуда. С помощью Искусства Северной Тьмы, один мастер техник внутренней энергии может создать лишь одного такого же. Изменяя чужие меридианы, он истощает собственные, и чем больше ци он передает, тем сильнее калечит себя. Я же и вовсе передам тебе силу ценой своей жизни, — старец грустно улыбнулся. — Тридцать лет назад, мой второй ученик предал меня из жадности, и, напав исподтишка, сбросил вот с этой скалы, — он кивнул в сторону близкого обрыва. — Синхэ, старший из моих учеников, спас меня, но не сумел исцелить. Я искалечен, и жизнь едва держится в моем теле. Без подпитки внутренней энергией, я умру в считанные мгновения…

— Нет! — вскричал Инь Шэчи. Отступив на шаг, он скрестил руки на груди, всем своим видом выражая непреклонность. — Я не могу стать причиной смерти моего благодетеля! Было бы великой подлостью, и величайшей неблагодарностью забрать вашу ци, а вместе с ней — жизнь. Прошу вас, учитель, оставьте этот дар себе, или, хотя бы, придумайте способ передать его, не убивая себя, — он умоляюще воззрился на Уя-цзы.

— Ну, это… — растерянно закряхтел тот. — Можно, к примеру… — он замолчал, глядя на ученика с неуверенностью, столь необычной для его величественного вида.

— Я медленно умираю, Шэчи, — вновь заговорил он, грустно и тихо. — Все эти десятилетия, я жил лишь надеждой на месть, на исправление моих ошибок, на возрождение моей секты. Во мне не осталось ничего, кроме усталости. Передав тебе мою силу, всю, до капли, я обрету покой. Исполни мои последние просьбы, и поставь мою духовную табличку[4] в своем доме — вот все, что мне нужно, — горько закончил он.

— Не стоит сдаваться, учитель, — с горячностью возразил юноша. — Разве вы не хотели бы увидеть своими глазами мои успехи, моих учеников, возрождение секты? Господин Су… то есть, старший брат… заботится о вас, не так ли? Пусть его целительских умений недостаточно, чтобы излечить вас, разве он не может облегчить вашу жизнь? Ведь даже сельские доктора знают снадобья и акупунктурные техники, могущие унять боль и придать бодрости. Прошу вас, учитель, не нужно умирать, чтобы сделать меня сильнее, — добавил он, видя, что Уя-цзы колеблется. — Силу может обрести каждый, но достойные люди не так уж и многочисленны под небесами. Вы ведь уже придумали способ избежать смерти при передаче силы, верно?

— Ты слишком проницателен, — проворчал старец с притворным недовольством. — Мне достаточно вовремя остановиться, чтобы не истощить свою ци полностью, и остаться в живых. Но пойми, Шэчи, если я не передам тебе всю свою силу, ты не сможешь сражаться на равных с моим предателем-учеником, а на реках и озерах для тебя прибавится опасностей…

— Это всего лишь значит, что я не стану бездумно бросаться на них, — поспешно вставил юноша, и тут же потупился. — Простите мою дерзость, учитель.

— Ничего, — доброжелательно махнул рукой тот. — Тобой ведут благие побуждения. Что ж, ты убедил меня, — Инь Шэчи облегченно вздохнул. После кончины несчастного Лю Дэхуа, даже мысль о том, чтобы оказаться причиной еще одной смерти невиновного, казалась ему невыносимой.

— Я передам тебе свою ци, и сделаю главой секты, — тем временем, говорил Уя-цзы. — Посмотри на это кольцо, — он протянул юноше серебряный ободок изящной работы, украшенный драгоценными каменьями. — Оно — знак главы.

— Разве не лучше было бы передать его брату Су? — недоуменно нахмурился Шэчи. — Ведь он — мой старший[5].

— Су Синхэ слишком увлечен искусствами и ремеслами, и не желает вести дела секты, — со вздохом ответил старец. — Ты же молод и полон сил. Я надеюсь, что твои деяния, как главы, прославят секту Сяояо.

— Пока что, я не прославил никого и ничего, — возразил Инь Шэчи. — Да и вы раздумали умирать. Оставайтесь нашим главой, и назначьте преемника согласно заслугам. Я не хочу присваивать подобные почести, — Уя-цзы покачал головой, не скрывая довольной улыбки.

— Я все же сделаю тебя наследником, — произнес он. — О лучшем ученике я не мог и мечтать: ты сведущ в Четырех Искусствах, твой ум остер, а сердце — сострадательно, — замолчав на мгновение, он продолжил, тяжело и недобро:

— Запомни: имя твоего бывшего старшего, моего второго ученика — Дин Чуньцю. Искалечив меня, и вынудив Синхэ скрываться, он обокрал нашу секту, и основал свою. На реках и озерах его знают как Старого Чудака Озера Синсю. Он и его ученики — не более, чем грабители и убийцы, принесшие много горестей простому люду. Мой тебе наказ — убей его. Отомсти за мои раны, и забвение, по его вине постигшее секту Сяояо. Прекрати его злодеяния навсегда.

— Повинуюсь, учитель, — четко и твердо произнес Шэчи. Хоть он и был легкомысленным юношей, доселе убивавшим разве что насекомых, он не мог, да и не хотел отказывать учителю и благодетелю. Наказание злодеев никогда не казалось ему дурным делом.

— Второй мой наказ тебе — отыщи утерянные знания секты, — возобновил свою речь Уя-цзы, без прежней злобы в голосе. — Часть из них хранит моя сестра по оружию, Ли Цюшуй. Вот, возьми ее портрет, — вынув из-за пазухи небольшой свиток, он передал его юноше. — Ты найдешь ее в окрестностях горы Улян, что в царстве Да Ли. В одном из ее склонов есть тайная пещера, — на благообразном лице старца вдруг проглянуло смущение, — некогда служившая прибежищем нам обоим. Цюшуй поможет тебе в твоих начинаниях, и передаст знания секты, — он замолчал, глядя вдаль с толикой грусти в глазах, и даже не заметил почтительного кивка ученика.

— Слушай же мой третий и последний наказ, — вновь заговорил он, и в голосе его снова послышалась та мощь, что потрясла Инь Шэчи совсем недавно. — Имя секты Сяояо не должно быть забыто. Помни наш девиз: «пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград, не зная забот»! Верни нашей секте былую славу, наследник, и восстанови ее доброе имя! — голос старца гремел воинскими барабанами, заполняя воздух тихой горной долины.

— Повинуюсь, учитель! — прокричал юноша, захваченный торжественностью момента.

— Хорошо, — голос Уя-цзы вновь был спокойным и негромким. — А теперь, подойди. Я дам тебе силу, достойную наследника секты Сяояо.

Взобравшись на валун, Инь Шэчи устроился рядом с беловолосым старцем, с ожиданием глядя на него. Тот поднял правую руку, сухую и тонкую, и устроил ее на макушке юноши, рядом с увязанными в узел волосами. Всего на пару мгновений застыл он в полной неподвижности, смежив веки. Вновь открыв глаза, Уя-цзы отнял ладонь от склоненной в почтении головы Шэчи, и тяжело, с хриплым присвистом, выдохнул. Привлеченный этим звуком, юноша поднял взгляд, и едва успел подхватить заваливающегося на бок старца. Осунувшийся и побледневший, тот больше не выглядел сошедшим с облаков бессмертным: на руках у Инь Шэчи лежал глубокий старик с трясущимися пальцами, тонкой, словно старый пергамент, кожей, и мутными глазами.

— Вам нужна помощь, учитель? — спросил юноша, с сожалением глядя на это скорбное превращение. — Мне позвать брата Су?

— Чуть позже, малыш, — неровно улыбнулся старец. — Пока что, прислони меня к камню… да, вот так, — он облегчённо вздохнул, устраиваясь рядом с валуном, и опираясь на него спиной. — Чувствуешь ли ты переданную тебе силу?

— Ничего не чувствую, — недоуменно ответил Шэчи, старательно прислушиваясь к ощущениям. — Что-то пошло не так, учитель?

— Быть может, тебе попросту нужно применить ее в деле, — Уя-цзы слегка нахмурил седые брови. — Ударь этот камень ладонью, изо всех сил.

Юноша, согласно кивнув, отвесил валуну размашистый шлепок, и, охнув от боли, затряс отбитой рукой. Уя-цзы кашляюще рассмеялся.

— Я совсем забыл спросить тебя, изучал ли ты боевые искусства, — виновато промолвил он. — Неужели ты совсем ничего не знаешь о применении внутренней энергии в бою?

— До сего дня, воинские искусства были мне безразличны, — ответил Инь Шэчи, невольно кривясь и баюкая ушибленную ладонь. — Надеюсь на ваши наставления, учитель.

— Пожалуй, это даже к лучшему, — чуть улыбнулся старец. — Тебе не придется забывать старое, чтобы обучиться новому. Приведи сюда Синхэ, ученик. У меня есть к нему несколько просьб.

Коротко поклонившись учителю, юноша зашагал в ту сторону, откуда пришел, и вскоре, пройдя через незримую преграду, очутился перед терпеливо ждущим Су Синхэ. Тот, едва заметив появление Инь Шэчи, уставил на него внимательный взгляд, полный напряжённого ожидания.

— Старший брат по учебе, — с поклоном обратился юноша к своему седобородому соученику. Тот, казалось, и не услышал его.

— Учитель передал тебе кольцо? — холодно спросил Су Синхэ.

— Кольцо, старший? — Шэчи не сразу понял, о чем ведёт речь его собеседник.

— Кольцо главы, — с лёгким раздражением пояснил старец.

— Ах, это, — юноша немного смутился. — Нет. Уя-цзы — по-прежнему глава секты. Он лишь принял меня в ученики, и назначил наследником.

— Но как же… разве он не передал тебе свое развитие? — растерялся Су Синхэ. Недовольство исчезло из его голоса, сменившись искренним удивлением.

— Передал, но не ценой своей жизни, — серьезно ответил Инь Шэчи. — Я не смог бы принять такую жертву.

— Значит… учитель будет жить⁈ — на узком лице старца вспыхнула искренняя радость. Подступив ближе к Шэчи, он сжал его плечи, сияя широкой улыбкой.

— Верно, — кивнул юноша, и, не удержавшись, добавил, приняв нарочито самодовольный вид:

— Отныне, соученик, у тебя прибавится забот о его здоровье. Прилежно ухаживай за учителем, иначе я, как наследник секты, буду вынужден назначить тебе наказание, — Су Синхэ сдавленно рассмеялся. Его глаза увлажнились, блестя радостью.

— Кто бы знал, что безвестный юнец, по глупости свалившийся в пропасть у моего дома, окажется бескорыстным и ценящим людскую жизнь, — пробормотал он, глядя мимо лица Инь Шэчи. Притянув его ближе, он крепко обнял юношу.

— Спасибо тебе… младший, — с искренним довольством промолвил он, отпуская Шэчи. — Хоть я и не смел пойти против воли учителя, мне никогда не нравился его план возрождения секты ценой его жизни.

— Почему он не передал свою силу тебе, старший? — задал юноша уже долго мучивший его вопрос.

— Я давно достиг своего предела, — равнодушно ответил Су Синхэ. — К тому же, моя душа больше лежит к изящным искусствам, чем к воинским. Возрождение секты, месть ее врагам, и исполнение воли учителя — целиком на твоих плечах… наследник, — он бросил на юношу насмешливый взгляд. — Не обессудь, если мои речи покажутся тебе непочтительными — как-никак, ты годишься мне во внуки.

— Ничего, братец Синхэ[6], — ответствовал Инь Шэчи с постным видом. — Когда я возрожу секту, мы выстроим здесь, в Долине Тишины, роскошное подворье для ее учеников. Будь уверен, ты припомнишь все выказанное мне неуважение, убирая отхожие места, хлевы, и конюшни дни напролет, — он покивал было со всей возможной серьёзностью, но смех все же прорвался через его маску равнодушия. Су Синхэ, озадаченно моргнув, также рассмеялся.

— Пойдем, старший брат, ты нужен учителю, — сказал Шэчи, отсмеявшись.

Его немолодой соученик кивнул, посерьезнев, и они бок о бок вошли в скрытое убежище Уя-цзы.

— Синхэ, — коротко бросил Уя-цзы, когда два соученика, старый и юный, предстали перед ним. — Поручаю нового наследника секты тебе. Передай ему знание всех воинских искусств, что известны тебе, и выполняй его просьбы, как мои.

— Повинуюсь, учитель, — склонил капюшон Су Синхэ.

— Также, с этого дня, твоя забота потребуется мне чаще прежнего, — с печальной улыбкой продолжил старец. — Силы оставили меня, и груз прожитых лет все тяжелее давит на мои плечи. Надеюсь, ты не оставишь своего старого учителя.

— Я с радостью помогу вам, — горячо заверил его Синхэ. — Что я могу сделать для вас? Быть может, вы голодны, или испытываете жажду?

— Почему бы не перенести учителя в пещеру, где ты лечил меня, брат Су? — предложил Инь Шэчи. — Она теплее, суше, и благоустроеннее, чем внутренность этой странной иллюзии.

— Мое заключение внутри Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм — добровольно, — нерадостно поведал Уя-цзы. — Лишь укрытый его незримыми стенами, отводящими людские взгляды, я могу не опасаться моего предателя-ученика. Прознай Дин Чуньцю о том, что я жив, он тут же вернётся завершить свое чёрное дело, и убьет меня и Синхэ. Секта Сяояо пока что не может противостоять ему.

— Я исправлю это, учитель, клянусь вам, — уверенно ответил Шэчи.

— Хорошо, — ответил тот, слабо улыбаясь. — А сейчас, я и правда нуждаюсь кое в чем. Голод и жажда одолевают меня. Ещё, я не отказался бы от теплого одеяла — эти старые кости ноют от самого лёгкого ветерка.

— Я немедленно приступлю к обустройству вашего жилища, учитель, — вскинулся Су Синхэ. Повернувшись к Инь Шэчи, он заявил непререкаемым тоном:

— Пойдем со мной, младший, мне понадобится твоя помощь, — и, не медля, двинулся к выходу из массива. Юноша, улыбнувшись этому преображению почтительного ученика в сурового командира, последовал за ним.

Примечания

[1] Шэчи обращается к лечившему его незнакомцу как «цянь бэй» — дословно, «предыдущее поколение», уважительное обращение, уместное по отношению к любому человеку, старшему по возрасту.

[2] Реки и озера — дословный перевод коллоквиализма «цзян ху», означающего совокупность сообществ практиков боевых искусств.

[3] Традиционный ритуал принятия в ученики мастером боевых искусств включает в себя земной поклон, и поднесение потенциальному учителю чашки с чаем.

[4] Духовная табличка — маленький домашний алтарь, посвященный духу умершего. Деревянная табличка с именем и, опционально, парой хвалебных эпитетов.

[5] В этом случае, Шэчи использует словосочетание «ши сюн», громоздко переводящееся на русский как «старший брат по учебе». Оно, и его антоним «ши ди» (соответственно, «младший брат по учебе»), в дальнейшем будут сокращаться как «старший» и «младший».

[6] От русского обращения «братан», как и от англоязычных «bro» или «bruv», равноценное китайское обращение отличается лишь четким разделением по возрасту. К старшему по возрасту или положению можно дружески обратиться «старший брат» (далее, сокращаемое как «брат»), а к младшему, соответственно, «младший брат» (далее — «братец»). Также, обращением «старший брат» можно выказать уважение, а «младший брат» — дружелюбие, пренебрежение, или покровительственное отношение. То же самое с «сестра».

Глава 3 Рассказывается о том, как неопытный юнец проявляет неожиданные таланты, и покидает отчий дом

Сварив и отнеся Уя-цзы котелок супа, а также обустроив ему временную постель, Су Синхэ и Инь Шэчи принялись возводить прибежище для своего учителя. Шэчи пришлось немало поработать топором, пилой, и стамеской — он срубил несколько наиболее прямых деревьев Долины Тишины, очистил их от коры и сучьев, и понемногу распускал на доски. Су Синхэ, поначалу внимательно следивший за качеством работы соученика, вскоре занялся кровлей, выпиливая для нее фигурные деревянные рейки. Работа под руководством Синхэ шла на удивление быстро — старший ученик секты Сяояо не нуждался в планах, чертежах, и расчетах, словно наперед зная, какие детали необходимы будущей постройке.

— Есть ли способ послать весточку моим родителям, старший? — спросил Инь Шэчи, не прекращая работать пилой. Он и его пожилой соученик трудились во все той же просторной пещере, где лечился Шэчи — по-видимому, она служила Су Синхэ жилищем. — Я не хочу чрезмерно волновать их.

— Ты можешь написать им письмо, и я передам его через своего человека, — ответил Синхэ после недолгого молчания. Отложив свою работу, он подошёл к стоящему у стены столу, на котором Шэчи с лёгким удивлением разглядел письменный прибор отличного качества. В своем отшельничестве, Су Синхэ явно не собирался отказываться от мирских благ.

— Подойди, — велел он. — Продолжишь работу, когда закончишь с письмом. Хорошо, что в тебе присутствует сыновнее уважение, младший. Не забывай о нем, когда покинешь меня и учителя, и тщательно исполни его волю, — в строгости его голоса прозвучали нотки опасения — похоже, Су Синхэ ещё не вполне доверял едва знакомому юнцу, в один день ставшему наследником секты.

— Надеюсь, твое сыновнее уважение не уступает моему, братец Синхэ, — не остался в долгу юноша, подходя к столу. — Хорошенько заботься об учителе в мое отсутствие, — продолжил он, разводя в тушечнице плитку дорогой хуэйчжоуской туши, — иначе я не остановлюсь на обещанной тебе чистке хлевов, конюшен, и отхожих мест, — Су Синхэ, пытающийся сохранить серьезный вид, невольно заулыбался. Заметно соскучившийся по живому общению, старый отшельник даже непочтительные колкости Шэчи принимал с радостью.

Закончив с письменными делами, и перекусив скромными запасами Синхэ и дорожной едой Шэчи, два ученика секты Сяояо вернулись к делам плотницким, затянувшимся до темноты. Плодом их усилий стал небольшой домик, крытый тесом, с единственным окном, и одностворчатой дверью, возведенный в самой середине Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм. Устроив в нем Уя-цзы, соученики двинулись обратно к пещере Су Синхэ.

— Как насчёт приступить к обещанному мне обучению, а, старший? — весело спросил того Шэчи, когда они прошли сквозь барьер массива. — Пусть время и позднее, час Собаки[1] благоприятен для постижения нового.

— Это можно, — добродушно ответил Синхэ. Прилежание нового соученика произвело на него самое благоприятное впечатление. — Так как ты совсем не знаешь боевых искусств, будет уместно обучить тебя основам техники развития нашей секты, метода Сяояо. Все равно, сегодня мы не успеем потренироваться в каких-либо боевых приемах.

Они прошли внутрь пещеры, и Су Синхэ уселся на дощатое ложе, на котором не так давно отлеживался Инь Шэчи. Устроившись поудобнее, он жестом пригласил соученика присесть рядом.

— С чего начнем? — деловито поинтересовался тот, плюхаясь на жёсткие доски. — Ты покажешь мне, как использовать ци для усиления? Или, может быть, разъяснишь, каким образом учитель перенес меня сюда без помощи рук, тогда, после моего падения с обрыва?

— Может ли годовалый ребенок поднять груз в сотню цзиней[2] весом? — вопросом ответил Синхэ, весело ухмыльнувшись. — Не спеши браться за сложное без знания простого. Начнем с того, что ты научишься правильно дышать.

— Разве можно дышать неправильно? — удивлённо спросил юноша.

— Да, и ты делаешь это вполне успешно, — голос его собеседника был спокоен, но в его глазах искрился смех. Шэчи недовольно сжал губы, уже не радуясь, что задал их общению столь дружеский и шутливый тон.

— Вдыхай воздух носом, и позволяй ему дойти до низа живота, наполняя энергией все твое тело, — невозмутимо продолжил Су Синхэ. — Затем, выдыхай через рот, полностью опустошая лёгкие. Самый лучший способ дыхания — когда вдох в нос и выдох изо рта случаются одновременно, непрерывно насыщая твое тело воздухом, но не всем доступен этот метод.

Инь Шэчи прилежно попытался выполнить описанное, но добился лишь судорожного кашля. Су Синхэ внимательно наблюдал за него потугами, старательно пряча улыбку.

— Нечестно пользоваться моим незнанием для подобных низменных шуток, старший брат, — недовольно прищурился в его сторону Шэчи.

— Это не шутка, — степенность ответа старца была несколько подпорчена тенью насмешки в его глазах. — Такой способ дыхания существует, пусть на моей памяти никто не сумел его освоить. Но стоило попытаться — вдруг у тебя получилось бы? Продолжим, — он не дал юноше времени на очередную сердитую отповедь. — Дыши, как я описал. Старайся почувствовать воздух, идущий по телу, и несомые им силу и свежесть.

Шэчи принялся тщательно выполнять дыхательные упражнения, следуя указаниям Синхэ, и довольно быстро наловчился регулировать дыхание, с его помощью успокаивая мысли и тело, либо же убыстряя сердечные ритмы для придания разуму внимательности, а телу — бодрости. Также, после мириада вдохов и выдохов, проделанных «правильным» образом, юноша ощутил нечто, напомнившее ему о целительской технике, что использовал Су Синхэ — внутреннее напряжение, незначительно нарастающее с каждым вдохом, как если бы воздух напитывал силой текущую в его жилах кровь, горяча ее, и заставляя бежать быстрее. Обдумав это странное чувство, Инь Шэчи заключил, что уловил токи своей внутренней энергии, и поделился радостной новостью со старшим братом по учебе. Тот, вопреки ожиданиям юноши, не обрадовался, приказав Шэчи немедленно ложиться спать, и до утра забыть о попытках подчинить свою ци. Младший ученик секты Сяояо безропотно согласился, растянулся на лавке, ставшей ему временной постелью, и вскоре уснул без сновидений.

Следующее утро ознаменовалось для Инь Шэчи ранним пробуждением, умыванием в ледяной воде горного ручья, и воодушевлением Су Синхэ, вцепившегося в младшего соученика, словно голодный тигр в жертву. Выглядящий благообразным старцем, первый ученик Уя-цзы взялся за обучение собрата с отнюдь не старческой бодростью, браня Шэчи за неудачи словами, что и пьяного грузчика вогнали бы в краску, и сияя поистине детской радостью от его успехов. Юноша не ошибся вчера — благодаря измененным меридианам, он с легкостью чувствовал течение внутренней энергии. С горем пополам, заработав немало ругательств Синхэ, и несколько его скупых одобрений, Шэчи смог обуздать ее токи, и поразился новым возможностям своего тела. Рослый, но худощавый, наследник семьи Инь никогда не отличался силой, но сейчас, ускорив течение ци лишь самую малость, он без усилия крошил в пальцах камни. Этот успех ознаменовал новую веху в его тренировках — освоение техники Шагов Сяояо, что позволяла своему практику двигаться легче беззаботного бессмертного, парить в небесах, и гулять по воде, не замочив сапог. Особым образом направляя свою ци, Инь Шэчи научился придавать своим движениям невероятные скорость и легкость — ненадолго вознестись в небеса могучим прыжком, и в неспешном полете опуститься обратно, на твердую землю, стало для него проще простого.

Следом, Су Синхэ принялся обучать собрата боевым искусствам секты, начав с ее основного рукопашного стиля.

— Урони горчичное зерно в самую мелкую лужицу, и оно будет плавать в ней, словно корабль в океане, — неспешно говорил немолодой ученик Уя-цзы, наблюдая за тем, как Инь Шэчи выполняет приемы Ладони Сяояо, а именно, ее первой формы, что называлась «великое обращается малым». — Но в мелком водоеме большой корабль сядет на мель. Если ветер слаб, то сколь бы ни были сильны и велики твои крылья, они не удержат тебя в воздухе…

— Ты цитируешь мне классиков, старший[3]? — отрешенно спросил Шэчи. — Зачем? Неужели я выполняю все движения настолько хорошо, что ты решил отвлечься на размышления мудрецов древности?

Они тренировались внутри все той же пещеры, где обитал первый ученик секты Сяояо, благо места там было предостаточно. Пока Инь Шэчи, сбросив для удобства верхнюю одежду, раз за разом колебал воздух ударами кулаков и ладоней, его старший собрат удобно устроился на деревянном табурете, внимательно наблюдая за усилиями юноши.

— Оставь цитирование скудоумным школярам, исписывающим бумагу словесными красивостями без капли смысла, — резко и недовольно ответил Синхэ. — В моих словах — истинная суть Ладони Сяояо. Без понимания сути, ты ничего не достигнешь в этом искусстве, сколько ни повторяй приемы.

Слова собрата ввергли Шэчи в глубочайшую задумчивость, и он, не прекращая упражнений, принялся увлеченно размышлять о связи слов своего старшего, выполняемых приемов, и движения ци в своем теле. Мало помалу, прилежание юноши капля за каплей источило гранит его неведения, и стоящая за приемами идея, суть первой из форм боевого искусства его секты, стала понятна Инь Шэчи, открывая смысл в кажущихся лишними движениях, и наполняя значением их сочетания. Негибкая скованность выполняемых им приемов сменилась уверенной плавностью, и текущая по его энергетическим жилам ци откликнулась на это понимание, делая мистические усилия юноши естественными, словно дыхание. Су Синхэ, высказав собрату немногословную похвалу, тут же попытался преподать ему вторую и третью формы основного рукопашного стиля секты, именуемые «спокойствие духа отражает ярость стихий», и «отрицание формы», но в них Инь Шэчи, как ни бился, больших успехов не достиг.

— Довольно и того, что ты заучил нужные приемы, — бесстрастно промолвил Синхэ, не особо скрывая легкое раздражение. — Тренируйся в выполнении форм, размышляй об их сути, и истинное мастерство придет к тебе, — недовольно пожевав губами, он добавил:

— Или не придет. Большого таланта к внешним техникам я в тебе не вижу. Давай-ка попробуем поупражняться с оружием — быть может, с ним тебе будет легче, — он снял со стойки в углу два тренировочных меча, и протянул один из них юноше.

Шэчи и раньше случалось брать в руки меч, но сейчас, когда его тело было разогрето кулачными упражнениями, а разум — умственными, он сразу же заметил, как его ладонь словно сама собой сменила хват на более удобный, положив указательный палец на небольшую гарду оружия, и без усилия удерживая рукоять; как его кисть сделала короткое круговое движение, пробуя вес клинка; как совершенно не чувствовалось неудобным громоздкое оружие длиной чуть больше трех чи[4]. Поначалу, выполняя показанные Су Синхэ стойки и движения, он пытался вслушиваться в его слова, рассказывающие о сути стиля, но быстро отвлекся, и принялся пробовать приходящие ему в голову связки и приемы. Безо всякого напряжения ума Инь Шэчи видел перед собой суть мечного стиля Сяояо, сочетающего молниеносную скорость и неспешную плавность, весомую тяжесть и легкость птичьего перышка, безыскусную, грубую простоту, и достойное небесных духов изящество. Его движения превратились в замысловатый танец; потоки ци в его теле, тугие и бурлящие мощью, откликались на каждое его усилие, сообщая им безупречную легкость.

Су Синхэ, поначалу пытавшийся наставлять соученика, умолк и наблюдал за ним, удивленно качая головой.

— Я ничему не смогу научить тебя в мечном искусстве, — сказал он,когда Инь Шэчи остановился и убрал оружие за спину, удерживая его обратным хватом. — Мне впору самому учиться у тебя, младший — впервые в жизни я вижу подобный талант к мечу, — в его глазах виднелось искреннее восхищение.

— Спасибо, старший, — грудь Шэчи часто вздымалась, а лицо сияло искренней улыбкой. Убирая в стойку тренировочный меч, он поймал себя на том, что отпускает деревянную рукоять с невольным сожалением.

— Мечный стиль Сяояо разнообразен и действен, — заговорил он, чтобы отвлечься. — Но он показался мне… простым. Нет ли в нем ещё нескольких форм?

— Едва взяв в руки меч, ты уже осуждаешь фехтовальный стиль, созданный более сотни лет назад? — насмешливо приподнял бровь Су Синхэ. — Воистину, нынешнее поколение потеряло всякое уважение к старшим.

— Иные представители старшего поколения ведут себя совсем не так, как пристало бы их сединам, — отпарировал Инь Шэчи. — Твое ребячество, братец Синхэ, больше подошло бы юноше моего возраста. Откуда эта живость у почтенного старца?

— Ответь мне честно, младший, сможешь ли ты исполнить волю учителя? — с неожиданной серьёзностью спросил его немолодой соученик. — Возродишь ли ты нашу секту?

— Не знаю, — подумав, ответил юноша. — Быть может, да. Быть может, мои кости сгниют где-то на обочине. Но я знаю одно: учитель спас мне жизнь, и подарил… свободу, — он удивлённо улыбнулся своим словам, облекшим плотью то неясное чувство, что пробуждало в нем радость и довольство с того самого момента, как Уя-цзы передал ему силу.

— Уже много лет, моя жизнь не была полностью моей, — продолжил он, спеша выговориться, и выплеснуть давно копившиеся в нем чувства. Его новообретенный брат слушал серьезно и внимательно. — Она принадлежала моим родителям с их ожиданиями. Принадлежала нашей великой империи Сун. Принадлежала столичным экзаменаторам, и моим будущим чиновничьим обязанностям. Лишь самая ее малость принадлежала мне одному. Учитель не только спас меня от верной смерти, но и дал возможность свернуть с этого узкого пути. Сегодня, передо мной открыто множество дорог. Я могу, вместо столичного экзамена, пройти провинциальный, на воинского начальника — думаю, с моими знаниями и силой я легко получу звание ду-вэя, и займу должность командующего в одном из пограничных полков. Я могу осесть в каком-нибудь городке, поклониться местным старшим, и начать восстанавливать нашу секту, набирая учеников. Могу не оставлять чиновничьей стези, если захочу. А могу и вовсе пуститься в беззаботное странствие по рекам и озёрам, — он широко улыбнулся. — Вчера, мудрец Уя-цзы вернул мне жизнь дважды, и я все силы приложу к тому, чтобы отплатить ему за это великое благодеяние.

— Замечательный ответ, Шэчи, — Су Синхэ отвёл взгляд в сторону, пряча предательски блеснувшие влагой глаза. — Отвечу же и я тебе. Уже долго я жил в ожидании смертей — моей, учителя, моих учеников… Дин Чуньцю никогда не оставил бы нас в покое, и рано или поздно пришел бы за нашими жизнями. Я жил в ожидании разочарования — избранник учителя мог оказаться корыстным мерзавцем, неумелым глупцом, или, что хуже, попытался бы отвергнуть дар учителя после его получения. В мире не так уж много достойных людей, готовых бросить свою прежнюю жизнь ради чужого долга мести. В эти два дня, ты подарил мне надежду. Ты умен, прилежен, и не лишён чести. Пусть легкомыслие молодости порой толкает тебя на странные поступки… а иной раз, и вовсе, с обрыва, — он насмешливо ухмыльнулся, — ты не только способен, но и искренне хочешь исполнить наказы нашего учителя. Ты уже оказал секте Сяояо услугу, не став отнимать жизнь Уя-цзы ради лишней толики силы. Я верю — тебе будет сопутствовать успех, и эта вера словно сбрасывает с моих плеч прожитые годы, наполняя мое сердце радостью.

— Я не подведу, ни тебя, ни учителя, — серьезно ответил юноша, и озадаченно нахмурился, припомнив самое начало речи Синхэ:

— Постой-ка, братец, твои ученики? У меня уже есть младшие?

— Есть, — степенно кивнул тот. — И любой из них старше тебя по возрасту, — самая малая тень насмешки промелькнула в его глазах. — Они скрывают свою принадлежность к секте Сяояо, и называют себя Восемь Друзей из Ханьгу, в честь перевала Ханьгугуань, где я учил их. Каждый из них посвятил свою жизнь одному из восьми искусств — великой четверке, ремеслу, врачеванию, опере, и цветоводству. Они не очень-то известны на реках и озерах, за исключением Сюэ Мухуа, целителя по прозвищу Соперник Яньло. Я не учил их боевым искусствам, и лишь поэтому, мерзавец Дин Чуньцю до сих пор не начал на них охоту.

— После того, как я избавлю нашу секту от всяких дурных последышей, нужно будет разыскать их, и вернуть сюда, — задумчиво протянул Инь Шэчи. — Мои достойные младшие, без сомнения, помогут возрождению секты Сяояо. Да, братец, отчего и ты, и учитель столь много значения придаете изящным искусствам? Мудрец Уя-цзы вытянул из меня все мои знания Четырех Искусств, прежде чем заговорить об ученичестве.

— Это — один из столпов учения нашей секты, — задумчиво ответил Су Синхэ. — Ее основатель, мудрец Сяояо-цзы, установил правило, согласно которому все ученики секты Сяояо обязаны совершенствоваться в изящных искусствах, а ее глава и вовсе обязан быть лучшим в них. Согласно заветам основателя, лишь тот достоин тайных знаний, дарующих истинное могущество, кто обладает живым умом и способностью чувствовать красоту.

— В таком случае, мне предстоит много работы — мои скромные умения никак не превосходят навыки самого Многомудрого Господина, — с намеком посмотрел на старшего товарища Шэчи.

— Ты уже наследник, — пожал плечами Синхэ. — И мог бы стать главой еще вчера, не откажись ты от кольца. В нашем бедственном положении, излишнее следование правилам принесет лишь вред.

— Бедственное положение не продлится вечно, — возразил юноша. — Что за главой я буду, если нарушу заветы основателя? Нет уж, братец, я обязательно тебя превзойду, хоть и нескоро.

— Я с радостью помогу тебе в этом, когда придет время, — довольно ответил его немолодой соученик. — Как-никак, учитель уже поручил мне твое образование.

— Верно, — согласно кивнул Инь Шэчи. — А пока, расскажи мне о Дин Чуньцю, старший. Какими навыками он обладает? Мне нужно знать как можно больше о моем враге.

— Он всегда жаждал силы, и ничем не брезговал для ее получения, — лицо Су Синхэ напряглось, а седые брови — нахмурились. — Чуньцю предпочитает сражаться без оружия, и мастерски освоил Ладонь Сяояо. Также, мне известно, что он практикует запретное искусство Ядовитой Ладони. Этот мерзкий навык не нуждается в каком-то глубоком понимании сути вещей, или же упорных тренировках, — он брезгливо скривился, — лишь в людских жизнях, и ядовитых тварях. Нет нужды описывать его отвратительную практику, но я расскажу все, что мне известно о его возможностях. Ядовитая Ладонь делает своего практика неуязвимым для отравы, и позволяет ему превращать свою внутреннюю энергию в ужасный яд. Касание Ядовитой Ладони смертоносно, а техники ци могут отравить издалека. Я знаю лишь об одном недостатке этого искусства — его приемы не очень-то быстры. Выполнение любого из них требует времени, — Шэчи сосредоточенно кивнул, запоминая сказанное.

— Также, моему бывшему младшему всегда легко давались техники шагов, — продолжил Синхэ. — Думается мне, сейчас он достиг в них подлинного мастерства. Еще, он питает слабость к тайному оружию, — он презрительно скривился. — Оно как нельзя лучше подходит его гнусной натуре. И, наконец, больше других тайных знаний секты он вожделел Искусство Северной Тьмы — в нем скрыт путь к легкому и быстрому возвышению, ведь помимо прочего, оно позволяет поглощать чужую ци, усиливая ей свое развитие. К счастью, я сумел испортить свиток с описанием этого искусства, прежде чем он попал в руки Чуньцю, и мой бывший младший никак не мог изучить его выше самой первой ступени. На ней, воздействие Искусства Северной Тьмы способно лишь разрушать чужие меридианы. Будь осторожен в бою с ним, младший — хоть Дин Чуньцю и стар, он все еще один из опаснейших людей Поднебесной.

— Ничего, скоро он встретится с Яньло-ваном[5], который давно его заждался, — посулил Инь Шэчи. — Я отдохнул, старший. Какое искусство ты преподашь мне сейчас? Быть может, еще один фехтовальный стиль?

— Увы, я передал тебе все, что мог, — с виноватым видом ответил Су Синхэ. — Мое понимание других боевых искусств секты слишком низко для обучения, а свитки и книги давно украдены мерзавцем Дин Чуньцю. Надеюсь, в своих странствиях ты сможешь вернуть хоть часть из них.

— Может, тогда мне стоит обратиться к учителю? — с разочарованием в голосе предложил юноша. — Я бы не отказался изучить Искусство Северной Тьмы, о котором слышал так много.

— Его внутренняя энергия слишком слаба для обучения техникам ци, — грустно ответил Синхэ. — Он не в силах воздействовать на твои меридианы, а значит, не сможет передать тебе известные ему методы развития. То же и с обучением боевым искусствам — его тело искалечено. Он не сможет показать тебе стойки и приемы.

— Что ж, буду довольствоваться тем, что знаю, — протянул Шэчи. Он не слишком огорчился скудности полученных знаний — мечный стиль Сяояо и сам по себе стал для него откровением, вселяя уверенность в собственной силе. — Похоже, пришло нам время распрощаться, старший. Твои целительские навыки спасли мою жизнь, а наставления — открыли мне глаза. Благодарю тебя от всего сердца, — он поклонился Су Синхэ с искренним уважением.

— Погоди, — ответил тот, поднимая ладонь. — Жди меня здесь, — он двинулся в дальний угол пещеры, к небольшой полке, уставленной книгами и заваленной свитками. Вскоре, он вернулся с небольшим томиком в руках.

— Вот составленный мной список акупунктурных точек, — он протянул книгу Шэчи. — Изучай его — это знание полезно и в бою, и в мирной жизни, и для развития твоей внутренней энергии, — юноша, благодарно кивнув, принял подарок.

— Также, я научу тебя одной последней вещи — целительской технике ци, которую ты испытал на себе ранее, — добавил Синхэ. — С ее помощью, можно изгнать из тела яд, излечить раны, и исправить внутренние повреждения.

— Я и не знал, что подобная чудесная техника существует, — восхитился юноша. — Выходит, с ней мне не страшны никакие напасти!

— Ты не знаешь еще очень многого, — сумрачно ответил его немолодой собрат по учебе. — Ее невозможно использовать на самого себя. Кроме того, ее применение угнетает твои меридианы, отбрасывая их развитие назад. Если ты раздумал ее учить — просто скажи.

— Вовсе нет, — возразил Инь Шэчи. — Возможность исцелить дорогого мне человека, не обладая лекарскими навыками — бесценна. Я с радостью изучу этот прием.

— И вновь ты вселяешь в меня надежду своими словами, — признательно улыбнулся Су Синхэ. — Слушай внимательно…

Усвоив последний урок своего старшего, Шэчи также посетил Уя-цзы в его иллюзорном укрытии, и попрощался с ним, получив от старца краткое напутственное слово с пожеланием удачи. Покинув Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм, он передал Су Синхэ ранее выданный тем талисман, что позволял входить внутрь массива, и, распрощавшись со старшим соучеником, двинулся обратно в Ваньчэн.

Равно как и два дня назад, многие думы теснились в голове Инь Шэчи, но на сей раз, они были много радостнее и бодрее. События последних дней понеслись вскачь взбесившимися лошадями, и увлекли за собой доселе неторопливую колесницу жизни юного наследника семьи Инь, подарив ему новые знания и умения, новые долги, и новых врагов. Шэчи чуть слукавил, говоря Су Синхэ о разнообразии открытых для него дорог. Думая о будущем, он понимал, что не усидит на месте, сколь бы приятным и интересным не было бы избранное им занятие. Дорога манила и звала его, и все ее возможные трудности и опасности не могли отвратить юношу от решения немедленно отправиться в путешествие. Девиз принявшей его секты — «пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград, не зная забот», — более не казался ему цитатой из досужих размышлений древнего мыслителя, но превратился в руководство к действию. Юноша жаждал проникнуть в тайны Поднебесной, встретить лицом к лицу ее опасности, и познакомиться со знаменитыми воителями, о которых доселе лишь слыхал в чужих сплетнях. Инь Шэчи решил начать с горы Улян, что находилась на севере царства Да Ли, и живущей там женщины, явно бывшей для Уя-цзы ближе, нежели соученица. Юноша скабрезно ухмыльнулся, подумав о возможном романтическом прошлом своего престарелого учителя.

Размышляя о предстоящем пути, Шэчи добрался до дома, и легко проник внутрь. Техника Шагов Сяояо позволила ему без труда взбежать на окружающую особняк стену, скользнуть по ее верху невесомым призраком, и одним длинным, плавным прыжком добраться до открытого окна своей комнаты.

Собрав в дорогу некоторые пожитки — запасную одежду, деньги, и немного походных мелочей, — он уселся за письменный стол, и грустно улыбнулся. Ему все же предстояло немного поупражняться в каллиграфии, в самый последний раз. Разведя тушь, он взялся за кисть, и принялся писать.

«Дорогой мой отец, любимая матушка. Ваш непочтительный сын нижайше просит у вас прощения, ибо не суждено этому недостойному юнцу оправдать ожидания семьи, и последовать по стопам нашего великого предка Инь Цзифу[6]. Прогуливаясь по горам Лэйгу я, по глупости, подверг мою жизнь смертельной опасности, и, несомненно, погиб бы, если бы не помощь мудреца, обитающего неподалеку. Сей достойный муж не только спас меня, но и великодушно согласился принять в ученики. Во исполнение долга жизни, и ученического долга, я вынужден покинуть отчий дом, и отправиться в странствие, дабы вернуть былую славу секте Сяояо, незаслуженно забытой из-за козней врагов, и ныне ставшей мне вторым домом. Пусть я и не смогу более стяжать славу, подобную величию моего знаменитого соотечественника Чжугэ Кунмина, я, в самоуверенности своей, надеюсь, что стезя странствующего мечника позволит мне прославить родную фамилию так, как прославили свои имена другие мои известные земляки, Хуан Ханьшэн и Гань Синба[7]. Клянусь, что буду помнить вашу науку, и ни словом, ни делом не опозорю семейство Инь в моих странствиях.»

Подписавшись, Инь Шэчи позволил туши подсохнуть, повесил написанное на двери комнаты, и, оглядевшись в последний раз, покинул свое жилище тем же способом, что и проник в него.

Примечания

[1] Час Собаки — время с 19:00 по 21:00.

[2] Один цзинь примерно равен шестиста граммам.

[3] А именно, «Беззаботное скитание» Чжуан-цзы.

[4] Сунский чи примерно равен трем десятым метра.

[5] Яньло-ван (Янь-ван) — правитель Диюя, китайского ада.

[6] Инь Цзифу — государственный деятель и полководец, живший во времена династии Чжоу. Настоящая фамилия — Си, врожденное имя — Цзя, второе имя — Боцзифу. Первый обладатель титула «тайши-инь», в честь которого один из его сыновей взял фамилию Инь, последний иероглиф титула. Второй его сын взял фамилию Бо — первый иероглиф отцовского второго имени-цзы. Семья Инь упоминает своего родоначальника как Инь Цзифу, используя свою фамилию, и часть его второго имени.

[8] Знаменитые уроженцы Дэнчжоу (современный Наньян), жившие в эпоху Троецарствия. Кунмин — второе имя Чжугэ Ляна, стратега, изобретателя, и чиновника царства Шу. Ханьшэн — второе имя Хуан Чжуна, полководца царства Шу и прославленного лучника. Синба — второе имя Гань Нина, речного пирата и, впоследствии, полководца царства У.

Глава 4 Описывающая поединок с самым неожиданным исходом

Инь Шэчи пребывал в отличном настроении. Неширокая проселочная дорога споро стелилась под копытами его коня, белоснежного жеребца по имени Зимний Ветер, которого юноша забрал из конюшни перед тем, как покинуть родной дом. Пояс Шэчи оттягивал длинный меч в окованных медью ножнах — покидая Ваньчэн, юный наследник семьи Инь заглянул к лучшему из известных ему кузнецов, и приобрел самый удобный из продаваемых мастером клинков. Погода в последние дни стояла ясная, легкий ветерок шевелил длинные стебли трав на обочине, неся с собой свежесть, а белоснежные пушистые облака почти не скрывали ни бездонную синеву небес, ни теплые лучи солнца. Также, Инь Шэчи некоторое время назад углядел видневшуюся вдали вывеску с иероглифом «чай», и предвкушал скорый отдых в придорожной чайной.

Та не заставила себя ждать, вскоре показавшись из-за плавного извива дороги. Чайная была скромным заведением — небольшой навес, сработанный из бамбука и крытый соломой; печь, стол, и шкаф под ним, вмещающие в себя кухню; один-единственный работник, он же владелец; и несколько столиков под открытым небом.

— Эй, хозяин! — весело воскликнул юноша, спешиваясь и привязывая коня к коновязи рядом с великолепной каурой кобылой. — Сейчас же неси чай и закуски, я жажду поскорее расстаться с моим серебром!

— Конечно, молодой господин, — отозвался немолодой владелец чайной. — Простите, но из закусок у меня готовы только баоцзы с начинкой из свинины и молодого бамбука. Нести их, или подождете чего-нибудь другого?

— Неси, что есть, — благодушно ответил Шэчи, садясь за один из столиков, и кладя меч рядом с собой. — Я так голоден, что готов жевать не только молодой бамбук, но и почтенные возрастом опоры твоей крыши! Ты же не хочешь, чтобы я подгрыз столбы твоего навеса, пока ты возишься у печи? — держатель чайной весело рассмеялся.

Вскоре, перед юношей устроились исходящий паром чайник, и полное блюдо свежайших рисовых пирожков. Какое-то время, Шэчи увлеченно утолял голод, тем более, что чай оказался ароматным и вкусным, баоцзы — мягкими и пышными, а их начинка — отлично приготовленной, и щедро сдобренной специями. Наевшись, юноша откинулся на спинку бамбукового стула, лениво оглядываясь.

Его внимание привлек второй посетитель чайной — сидящая за дальним столиком девушка, одетая в красный, выгоревший на солнце халат, черную накидку, и плетеный головной убор в виде полумесяца, также черный. Ладони незнакомки были скрыты черными перчатками, а лицо прикрывала тонкая вуаль. Чуть приподняв ее, девушка пила чай из своей чашки мелкими, неспешными глотками. Инь Шэчи приметил короткий меч в простых ножнах, лежащий рядом с ней на столе, и наруч с двумя медными трубками, устроившийся на правом предплечье девушки — несомненное тайное оружие[1]. Его любопытство не осталось незамеченным — вскоре, Шэчи поймал взгляд больших карих глаз юной воительницы, и с удовольствием отметил зажегшийся в них женский интерес. Он широко улыбнулся девушке, и хотел уже подняться и пересесть к ней для приятной беседы, как незнакомка поспешно отвернулась, и уставилась в свою чашку.

Пожав плечами, юноша собрался забыть о нелюдимой девице, закончить трапезу, и двинуться в путь, как вдруг ему припомнилась история, слышанная им в прошлом месяце от одного из былых приятелей. Тогда, эта сплетня о деве-воительнице, носящей вуаль, и убивающей всякого мужчину, посмевшего заглянуть под нее, показалась Инь Шэчи досужей выдумкой, и он выбросил ее из головы. Сейчас, глядя на сидящую неподалеку девушку, он припоминал все больше описанных давним собутыльником деталей, и не находил в них различий с тем, что видел перед собой; он даже вспомнил упомянутое рассказчиком имя скрытной девы. Брови Шэчи приподнялись, а губы сами собой расплылись в шальной ухмылке. Его страсть к неуместным шуткам никуда не делась, и сейчас, она настойчиво подталкивала его к очередной шалости, а именно — взглянуть на скрываемое вуалью. Инь Шэчи всегда был неравнодушен к женской красоте, и сейчас, он загорелся желанием узнать, что прячет тонкий отрез ткани — привлекательность, или же уродство. Подняв со стола меч, он зашагал в направлении неизвестной.

— Приветствую вас, юная госпожа Му Ваньцин, — вежливо заговорил он, остановившись в двух шагах от девушки. — Я слышал о вас на реках и озерах, и не мог не выразить вам свое уважение в эту случайную встречу.

— Я не ищу общества незнакомцев, — с холодным спокойствием ответила та, не глядя на него. — Будь добр, оставь меня.

— Мое имя — Инь Шэчи, — не смутился юноша. — Как видите, юная госпожа, мы больше не незнакомцы. Не хотите ли скрасить дорожную скуку беседой? В доброй компании путь становится короче, а еда — слаще.

— Нет, — нарочито ровным тоном ответила Му Ваньцин, и замолчала. Шэчи предвкушающе улыбнулся. Он с самого начала не рассчитывал на мирный разговор, и собирался расшевелить нелюдимую воительницу самым простым способом — выведя ее из себя.

— Я знавал одну деву, что носила похожую вуаль, — заметил он отстраненно. — Она считала, что прикрывая нижнюю половину лица, придает своему облику таинственности, и была целиком и полностью права. К великому сожалению для всех, привлеченных ее загадочностью, в скрываемую вуалью тайну входила огромная бородавка, что торчала на лице той девы, словно второй нос, и была волосатее многих мужских усов. Не нужно было даже поднимать вуаль, чтобы заметить эту прискорбную черту — деве достаточно было запрокинуть голову, как если бы она громко смеялась. Не могли бы вы наклониться чуть назад, юная госпожа Му?..

Инь Шэчи заметил резкое, слитное движение юной воительницы только потому, что был к нему готов, и даже ждал его. Несмотря на это, атака Му Ваньцин едва не достигла цели. Развернувшись на стуле, девушка вскинула правую руку, и одна из медных трубок на ее предплечье выплюнула короткую стальную стрелку, целившую Шэчи прямиком в лицо.

Му Ваньцин не сдерживает гнев

Сталь зазвенела о сталь — острие тайного оружия Му Ваньцин ударило в плоскость лезвия меча Инь Шэчи, наполовину вынутого из ножен. Тут же, он вынужденно отступил, прянув назад в длинном прыжке — девушка, рванув свой меч из ножен, набросилась на Шэчи, словно рассвирепевшая тигрица. Сталь ее клинка опасно свистела, снова и снова пластая воздух в стремительных ударах, бьющих точно и смертоносно. Задумка юноши, пожелавшего разозлить Му Ваньцин, увенчалась полным успехом. Инь Шэчи едва успевал отражать сыплющиеся на него удары клинком меча и ножнами — ему никак не удавалось полностью освободить свое оружие. Не мог он и ускользнуть техникой передвижения — разъяренная воительница неотступно преследовала его, быстрая и ловкая, не отставая ни на шаг, и непрерывно атакуя. Ее короткий меч словно превратился в вихрь серебряных взблесков, окруживших Шэчи смертельно опасным частоколом.

Приметив позади себя одну из опор навеса-кухоньки, юноша направил свой следующий прыжок к ней, и в полете зацепился за бамбуковый столб носком сапога. Крутанувшись вокруг опоры, Шэчи оказался за спиной не успевающей затормозить девушки, и, пока она разворачивалась, поспешно отступил, на ходу выхватывая меч. Они замерли друг напротив друга, выставив перед собой клинки.

— Убирайся прочь, — прошипела Му Ваньцин, — иначе я отрежу тебе уши, — ее тонкие брови гневно сошлись к переносице, но глаза не выражали ярости — скорее, недовольную обиду.

— К чему эта злость, юная госпожа Му? — улыбнулся Инь Шэчи, не скрывая насмешки. — Я ведь совсем не хотел вас оскорбить. Уверен, ваш лик под вуалью прекрасен и чист. Но, раз уж вы решили обменяться со мной воинским опытом, я буду рад принять ваши наставления, — едва договорив, он бросился в атаку.

Его меч разразился ливнем быстрых уколов, ничуть не уступая короткому клинку Му Ваньцин в скорости движений. Роли поединщиков поменялись на строго противоположные — теперь, Шэчи непрерывно атаковал, не давая юной воительнице и мгновения передышки, угрожая ей клинком со всех возможных направлений, и удерживая ее на расстоянии более длинным оружием. Девушке ничего не оставалось, кроме как уйти в глухую защиту — все ее попытки сблизиться, и атаковать, встречало острие меча ее противника.

Стремясь переломить ход боя, Му Ваньцин вновь попыталась использовать тайное оружие. Ее наручный стреломет выпустил свой снаряд с безошибочной точностью, но Инь Шэчи отмахнулся от стальной стрелки небрежным движением, тут же перешедшим в атакующий бросок. Острие его меча сверкнуло неотразимой молнией, и проникло сквозь защиту воительницы, нанеся один-единственный удар, точный и резкий. Едва завершив это быстрое движение, юноша отступил и замер на месте, опустив меч, и предвкушающе улыбаясь. Му Ваньцин также остановилась, непонимающе глядя на противника, доселе не прекращавшего атак. Непонимание исчезло из ее глаз, когда она почувствовала легкий ветерок, коснувшийся ее щеки.

Меч Инь Шэчи ударил с непревзойденной точностью — и близко не коснувшись плоти девушки, он разрезал тонкую ткань ее вуали, что сейчас падала к ногам юной воительницы. Шэчи открыл было рот для очередной насмешки, но подавился воздухом. Лишившись своей тканевой защиты, лик Му Ваньцин захватил все его внимание, до последней капли. Карие глаза девушки, глубокие и ясные, блестели растерянностью, крылья ее изящного, безупречно прямого носа слегка подрагивали, а чуть приоткрытый рот обнажил белизну зубов; Инь Шэчи неотрывно глядел, и не мог наглядеться на строгие линии ее щек, мягкую округлость подбородка, и полные, нежно-розовые губы, в своей свежести подобные двум лепесткам розы, или же прекрасному коралловому украшению.

Когда вуаль пала

Девушка опомнилась быстро — растерянность в ее глазах сменилась искренней обидой, и, шагнув вперед, она ударила, точно и сильно, целясь в левую сторону груди Инь Шэчи. Тот не двинулся с места, и не поднял меча; он не шелохнулся, даже когда острие клинка Му Ваньцин вонзилось в его плоть. Юная воительница испуганно охнула, и замерла, судорожно сжимая оружие, поразившее Шэчи. Тот, словно в ответ на звук ее голоса, заговорил, не обращая внимания ни на пронзивший его меч, ни на обильно текущую кровь, что напитывала багрянцем белый шелк его халата.

— Я искал красоту в домах вельмож, беседуя об искусствах с дочерьми знатных семейств, — промолвил он, глухо и хрипло. — Я искал ее в домах увеселений, среди знаменитых куртизанок. Я пытался увидеть ее в путешественницах из дальних стран, и в юных крестьянских девах, еще не согбенных тяжкой работой. Но я никогда бы не подумал, что в странствии по рекам и озерам встречу ту единственную, ради одного взгляда которой стоит разрушать города, а ради второго — опустошать царства[2], — он шумно вздохнул, не отрывая глаз от лица девушки, вновь преисполнившегося растерянности.

— Кто же знал, что невзрачный кусок ткани скрывает несравненную красоту, — выдохнул он. — Все женщины мира — жалкие дурнушки рядом с тобой, Му Ваньцин. Даже богини не ровня твоей прелести. Ты прекраснее Гуаньинь, Чанъэ, и Сиванму[3] вместе взятых. Я ослеплен тобой, словно спустившимся с небес солнцем. Сами звезды тусклы и блеклы в сравнении с твоим пленительным ликом, — он неловко шевельнулся, и, нахмурившись, скосил взгляд на резанувший его плоть меч, все так же удерживаемый юной воительницей. Та застыла, не двигаясь с места, лишь грудь ее часто вздымалась, колебля ткань красного халата.

— Я поднял руку на прекраснейшую из богинь, и понес заслуженное наказание за мое святотатство, — отрешенно заметил Инь Шэчи, вновь устремив ошеломленный, восхищенный взор на стоящую напротив него девушку. Та отвечала ему не менее ошарашенным взглядом; на безупречной белизне ее щек проступил алый жар искреннего смущения. — Перед смертью, я желаю лишь одного — созерцать твою красоту до последнего мгновения. Хотя, раз уж мне осталось жить совсем недолго… — уголки его рта чуть приподнялись, явив тень той насмешливой улыбки, что ранее была частой гостьей на лице Шэчи.

Он шагнул ближе к неподвижной Му Ваньцин. Меч юной воительницы, все так же сжатый ее рукой, вонзился в его плоть еще глубже, вызвав новый всплеск крови, но Шэчи даже не заметил этого, наклонившись вперед, к лицу девушки. Их губы на мгновение составили иероглиф «люй[4]», и соприкоснулись в нежнейшем из поцелуев, чтобы тут же разомкнуться — ноги все хуже держали слабеющего Инь Шэчи. Пошатнувшись, он невольно шагнул назад, и без сил осел на землю. Кровь снова потекла из его раны, которую покинуло острие меча.

— Я поцеловал богиню, — прошептал юноша. Мечтательная улыбка не сходила с его бледнеющего лица. — Что мне смерть нынче? Мелочь, не стоящая внимания, — глаза Шэчи закрылись, и безмолвная тьма объяла его разум.

* * *

Инь Шэчи озадаченно моргнул, открыв глаза. Его окружение не походило ни на мрачные глубины Диюя, ни на великолепие небесных садов. Оно было неотличимо от маленькой придорожной чайной, ставшей местом его смерти, а смерть свою он помнил отчетливо — ведь она пришла от руки Му Ваньцин, прекраснейшей из женщин мира. Юноша попытался подняться, и невольно охнул от резкой боли в груди.

— Ты очнулся! — раздался рядом женский голос, наполненный радостным облегчением, и говорившая присела на траву рядом с Шэчи, оказавшись Му Ваньцин. Мечтательная улыбка невольно вползла на лицо юноши — прекрасная воительница была без вуали, и ее лик, освещенный легкой усмешкой, вновь заставил Инь Шэчи замереть в восхищении. Радость недолго задержалась на лице девушки — ее быстро сменила неподдельная ярость.

— Дурень! — вскричала она. — Безумец! Недоумок! Почему ты прекратил сражаться⁈ Почему не отразил мой удар⁈ Твое фехтовальное мастерство выше моего, так почему же ты не защитился⁈ Почему… поцеловал меня? — продолжила она тише, и злость в ее голосе медленно уступала место стыду. — Ты украл мой первый поцелуй… негодный развратник, — тихо закончила она, опустив глаза.

— Если богиня желает забрать мою жизнь — кто я такой, чтобы спорить с нею? — зачарованно ответил Шэчи. Девушка не ответила — лишь утренняя заря смущения начала разгораться на ее нежных щеках.

— Му Ваньцин, — заговорил юноша, немного справившись с собой. — Мне известен данный тобой зарок — мужчина, увидевший твое лицо, умрет от твоей руки, или же станет тебе мужем. Я не смогу сражаться с тобой — даже для защиты своей жизни, я не подниму на тебя оружия. Если мне суждено умереть сегодня, не медли, и прерви мою жизнь быстро и милосердно, — он требовательно взглянул на девушку. Та, на мгновение подняв на него взгляд, вновь потупилась. Ее тонкие пальцы, чья белизна более не была скрыта перчатками, неловко теребили длинную ленту чистой небеленой ткани. Невольно опустив взгляд на это движение, Инь Шэчи заметил тот же серый цвет на своем халате, и, кое-как скосив глаза, оглядел свою грудь, плотно перевязанную прямо поверх одежды.

— Ты… лечила меня? — недоуменно спросил он.

— Да, — тихо ответила Му Ваньцин, не поднимая глаз. — У меня есть целительное средство, именуемое Снадобьем Заживления. Я смазала им твою рану, и перевязала тебя, — юноша ошарашенно захлопал глазами. В его груди начала зарождаться несмелая надежда, заставившая сердце заколотиться в его ребра, словно птица — в прутья клетки.

— Если… — он судорожно сглотнул, пытаясь справиться с комком в горле. — Если ты… не хочешь убивать меня, и согласна… — он замолк, не в силах одолеть столь необычную для него робость. Никогда доселе он не испытывал стеснения, говоря с женщинами, но сегодня, оно сковало его, словно тяжелая тюремная канга[5].

— Если ты согласна… стать моей женой, — все же продолжил он, с трудом выталкивая слова из непослушных губ, — то клянусь, не будет в мире мужа вернее и преданнее. Я готов до конца своих дней заботиться о тебе, любить тебя, ценить тебя, баловать тебя и угождать тебе, — он говорил все твёрже и увереннее, и в голосе его звучала горячая искренность. — Для меня было бы радостью омывать твои ноги после долгого пути, укутывать тебя одеялом в холод, и обмахивать веером в жару. Живи мы в достатке, я покупал бы тебе золотые украшения, а в бедности — делил бы с тобой кусок хлеба, — он замолчал, переводя дух, и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. — Согласна ли ты… — голос вновь подвел юношу, предательски охрипнув, но он все же договорил, прочистив горло:

— … Стать моей женой?

— Я не в силах убить тебя, — тихо призналась девушка, и подняла на него взгляд, полный смущенной решимости. Коротко вздохнув, она продолжила:

— А значит, я должна выйти за тебя замуж.

Инь Шэчи запрокинул голову, раскинул руки, и издал громкий, протяжный вопль, исполненный искреннего счастья.

— Чего ты орёшь, дурень? — сердито спросила Му Ваньцин. — Боги упаси, твоя рана откроется от этих криков.

— Это излишки радости, — с широкой улыбкой ответил юноша. — Ее было во мне слишком много… жена моя. Жена, — протянул он, с мечтательным видом прижмурив глаза. — Никогда не думал, что это слово будет звучать для меня столь сладостно, — покачав головой, он обратил на девушку восхищённый, неверящий взгляд. Та неуверенно улыбнулась в ответ.

— Однако же, я не хочу забывать и о твоём прекрасном имени, — продолжил Инь Шэчи. — Му Ваньцин… А Цин, сестрица Вань, Цин-эр, Сяо-Цин… быть может, госпожа Вань[6]? Как тебе больше нравится, жена моя? — весёлым тоном спросил он.

— «Ваньцин» будет достаточно, — с непонимающим видом ответила та. — С чего ты вообще заговорил об этом, Шэчи? Зови меня, как пожелаешь.

— И правда, зачем я трачу время на разговоры? — внезапно воодушевился юноша. — Иди ко мне поскорее, Ваньцин!

— Чего это ты задумал? — девушка даже отшатнулась назад, таким жадным предвкушением загорелись глаза Инь Шэчи.

— Как чего? — возмущенно спросил тот. — Я хочу немедленно обнять и поцеловать мою прекрасную жену! Как муж, я имею на это полное право, не так ли?

— Ну… да, — скованно ответила девушка. Придвинувшись ближе, она взяла юношу за плечи, и, быстро наклонившись к его лицу, коротко клюнула его в губы.

— Этого достаточно? — серьезно спросила она, отстранившись.

— Нет, нет, и ещё раз нет, — с удовольствием промурлыкал Шэчи. — Иди сюда, моя милая жена, и я все объясню тебе подробно, — он осторожно сел, и привлек Му Ваньцин к себе, гладя ее спину. Кончики его пальцев скользнули по нежной коже ее щеки.

— Поверить не могу, как ты красива, — прошептал он. — Ты невозможно прекрасна, — он потянулся к ее лицу, и их губы вновь встретились.

Поначалу, он целовал ее нежно и бережно, лаская ее губы, наслаждаясь их вкусом, и робкими ответными ласками девушки, но постепенно, желание овладевало им все полнее, отодвигая в сторону все остальное. Он припал к ее устам, словно жаждущий путник к роднику, впиваясь в них со всей сжигающей его страстью. Его руки не прекращали ласкать ее тело, позволяя себе все более свободные и откровенные прикосновения. Она не осталась равнодушной — ее губы и язык искали его ласк, а узкие ладошки скользили по его торсу, несмело исследуя его. Распаленный их обоюдной страстью, Инь Шэчи прекратил поцелуй, лишь ощутив недостаток воздуха.

— Твои губы — слаще меда, — шепнул он девушке, не в силах выпустить ее из объятий. — Твои прикосновения возносят меня на небеса. Твоя красота влечет меня, как огонь — мотылька. Я никогда не смогу насытиться ею. Богиня… — Му Ваньцин, зачарованно слушающая его, судорожно вздохнула, и опустила глаза, густо покраснев.

— Не нужно бояться своих желаний, — горячо зашептал ей Инь Шэчи. — Ведь мы с тобой — муж и жена. Что может быть естественнее и правильнее любви между нами?

Девушка подняла на него орехового цвета взгляд, подернутый мутной поволокой страсти. Сжав плечи юноши, она резко притянула его к себе, и поцеловала, неловко и неумело, но со всем жаром и пылом искренней влюбленности. Шэчи застонал от удовольствия, отвечая на ее горячее лобзание. Вдруг, Му Ваньцин отстранилась, так же резко, как до этого обнимала юношу.

— Тебе больно, Шэчи? — спросила она с пристыженной заботой. — Я задела твою рану?

— Нет, — рассеянно ответил он, с трудом понимая, о чем говорит. — Твои ласки гонят прочь любую боль. Поцелуй меня ещё раз, жена моя, — широкая, бессмысленная улыбка вползла на него лицо. Юноша витал в облаках, не в силах отойти от вспышки страсти любимой.

— Если тебе не больно, чего же ты стонал, дурень⁈ — возмущенно воскликнула Му Ваньцин, легонько стукнув Шэчи по голове.

— Мне было хорошо, — с все той же мечтательной улыбкой ответил юноша. — Слишком хорошо, чтобы держать это в себе. Твоя красота сводит меня с ума, о моя сердитая жена.

— Ты… напугал меня, — сказала девушка без прежнего негодования. Инь Шэчи в умилении залюбовался ее лицом, на котором недовольство постепенно уступало место смущению. Коротко вздохнув, Му Ваньцин обратилась к нему, спокойно и заботливо:

— Давай я обработаю твою рану. Нужно снова нанести на нее Снадобье Заживления, и сменить повязку.

— С радостью отдаюсь в твои нежные руки, — весело ответил Шэчи, ложась обратно на траву. Девушка, не медля, вынула из ножен меч, осторожно разрезала им ткань перевязки, багровой и жесткой от запекшейся крови, и, взявшись за чистые концы тканевой ленты, резко рванула бинты прочь. Довольство на лице юноши сменилось гримасой боли; он невольно зашипел, смаргивая потекшие из глаз слезы.

— Повязка присохла к ране, — виновато поглядела на него Му Ваньцин. — Убирать ее позже было бы ещё больнее, — она достала из поясной сумы небольшую бутылочку, и присыпала ее содержимым — белым порошком, — чистую тряпицу. Девушка потянулась было вперёд, чтобы вновь наложить повязку поверх грязной от крови одежды Инь Шэчи, но юноша удержал ее руку, и, с усилием оторвав от раны присохшую ткань, распахнул халат на груди. Му Ваньцин, чуть покраснев, прижала бинт к лениво закровоточившему ранению.

— Прости меня, Шэчи, — неожиданно сказала она. Ее правая рука прилежно удерживала ткань поверх раны, останавливая кровь, но левая ладошка девушки понемногу ускользала прочь, поглаживая кожу юноши. — Я не должна была причинять тебе вред. Я и не хотела этого, просто… — она смущённо замолчала. Ладонь ее левой руки окончательно оставила всякое подобие приличий, гладя торс Шэчи, и все дальше забираясь под его одежду.

— Я думала, ты снова отразишь мой удар, так же легко, как и раньше, — тихо закончила она.

— Брось, — Инь Шэчи, довольно жмурясь, поймал ее левую ладошку, ищущую что-то на его животе, у самого пояса. Му Ваньцин озадаченно моргнула, словно не понимая, чем все это время занималась ее рука, и невольно дернулась назад, высвободив ладонь и спрятав ее на груди, отчего смутилась ещё больше. Юноша умиленно улыбнулся.

— Я не в обиде на тебя, моя милая жена, — продолжил он, любуясь румянцем на ее щеках. — Давай забудем об этой безделице. Скажи лучше, куда ты направлялась? Тот прекрасный скакун черной масти, что привязан рядом с моим жеребцом — твой?

— Верно, — с облегчением отозвалась Му Ваньцин, заметно обрадованная сменой темы. Она возобновила перевязку, не прекращая беседы. — Ее зовут Черная Роза. Она — одна из быстрейших и сильнейших лошадей юга Срединной Равнины. Сутки непрерывного галопа для нее — лёгкая прогулка. Но сейчас, мне не нужны все ее скорость и выносливость — я и сама не знаю, куда держать путь. Мне нужно разыскать моего учителя — мы с ней[7] разделились во время боя с ее врагами, и я так и не смогла ее найти.

— Давай доберёмся до ближайшего крупного города, и поспрашиваем о ней там, — предложил Инь Шэчи. — Ближе всего — Цзянъян, что в округе Лучжоу. Этот город стоит в слиянии рек Янцзы и Тоцзян, и через него проходит множество путников.

— Это хорошая идея, Шэчи, — ободренно ответила девушка, и тут же обеспокоенно спросила:

— Но разве мои заботы не помешают твоему путешествию? Вряд ли ты оказался в этой глуши, праздно прогуливаясь.

— Я направляюсь к горе Улян, исполняя волю учителя, — обстоятельно ответил юноша. — Но сейчас я, во-первых, ранен, а во-вторых, не способен думать ни о чем и ни о ком, кроме моей прекрасной жены, — он широко улыбнулся девушке, и на сей раз, она не отвела взгляд, на мгновение просияв довольной улыбкой.

— В Цзянъяне мы сможем найти лекаря, что позаботится о моем ранении, и расспросить местных о твоём учителе, — закончил он.

— Хорошо, тогда отправимся в Цзянъян, — бодро молвила Му Ваньцин. — Давай я помогу тебе встать, и сесть на коня, Шэчи. Первое время, нужно будет ехать помедленнее, чтобы не растрясти твою рану.

— Погоди, нужно заплатить за выпитое и съеденное, — юноша поднялся, тяжело опираясь на руку Ваньцин, и зашарил на поясе, ища кошелек.

— Владелец сбежал, когда мы начали сражаться, — легкомысленно отмахнулась девушка. — К тому же, ленивый старикашка так и не принес мне заказанный суп с клёцками. Останется без платы, и поделом ему.

— Ну, чаем тебя он всё-таки напоил, — возразил Инь Шэчи. — А ещё, мне понравилась его готовка. Заплачу за нас обоих, — ослабив завязки кошелька, он запустил было пальцы внутрь, но тут же досадливо скривился. — Вот незадача, я так и не спросил его о ценах. Ладно, этого должно хватить, — он опустил на стол кусочек серебра, и двинулся к коновязи.

— Вижу, ты привык жить в достатке, муж мой, — задумчиво отметила Му Ваньцин, помогая юноше взобраться в седло Зимнего Ветра. Устроив его на коне, она ловко вскочила на Чёрную Розу, и молодые люди неспешно двинулись в путь.

— Моя семья занимается торговлей, — рассеянно ответил Шэчи. — Мы ведём свой род от чжоуского Инь Цзифу, но наша ветвь семейства пережила многие невзгоды, и не смогла удержаться при императорском дворе. Дед и отец вернули фамилии Инь богатство и связи, а я должен был возобновить ее традицию служения трону, но какую-то неделю назад, моя жизнь изменилась самым неожиданным образом…

Он вкратце рассказал девушке о своем вступлении в секту Сяояо, и, в свою очередь, забросал ее великим множеством вопросов. Инь Шэчи хотелось знать все, и ещё немного, о столь неожиданно найденной спутнице жизни, и Му Ваньцин охотно удовлетворяла его любопытство. Она поведала ему о своем взрослении без родителей, о детстве и юности, проведенных на попечении учителя, строгой и скупой на улыбку женщины по имени Цинь Хунмянь, и о принятии своего странного зарока.

— Учитель всегда говорила мне, что ни один из мужчин мира не достоин доверия, — рассказывала она безмятежным тоном. — Что каждый из них жаждет лишь удовольствий, а верность для них — пустой звук. В мое совершеннолетие, она приказала мне носить вуаль, и испросила известную тебе клятву, ведомая заботой обо мне.

— Она поступила совершенно правильно, — весело заметил Инь Шэчи. — Не носи ты вуали, и не отпугивай мужчин своим зароком, тебя бы беспрерывно осаждали женихи, не давая ступить и шагу. Будь оно так, я никогда бы не смог пробиться сквозь их бесконечную толпу, и встретиться с тобой.

— Прекрати, — засмеялась девушка. — Не нужно насмехаться над решением моего учителя. Да, муж мой, ты ведь не собираешься предать меня радидругой женщины? — грозно вопросила она. — Случись такое, я не пожалею ни тебя, ни ее, — несмотря на угрожающий тон, на устах девушки плясала улыбка.

— О каких других женщинах ты говоришь, жена моя? — серьезно отозвался Шэчи. — О всех тех несчастных дурнушках, в любой из которых меньше красоты, чем в ногте твоего мизинца? Кто в здравом уме променяет чистейший нефрит на придорожный камень? Это мне нужно бояться, что тебя, к примеру, похитят, соблазнившись твоей красотой. Вот тебе мужнин наказ, — он принял нарочито серьезный вид, — немедленно надень свою вуаль обратно. Я не желаю делиться с миром твоей прелестью.

— Ты разрезал мою вуаль точно пополам, Шэчи, — рассмеялась Му Ваньцин. — Но, так уж и быть, я что-нибудь придумаю.

Примечания

[1] «Тайным» обычно называют малоразмерное стреляющее или метательное оружие.

[2] Шэчи вольно цитирует строки из «Песни о красавице».

[3] Китайские богини. Гуаньинь — китайский вариант индийского бодхисаттвы Авалокитешвары, богиня любви и сострадания. Сиванму — «Царица Запада», обитающая на горе Куньлунь. Чанъэ — жена небесного лучника И, богиня луны.

[4] Иероглиф «люй» выглядит вот так: 呂. Отдаленно напоминает две пары губ, тянущихся друг к другу.

[5] Канга — китайские носимые колодки, сковывающие руки и шею заключенного.

[6] Шэчи перечисляет всевозможные уменьшительно-ласкательные варианты имени «Ваньцин».

[7] Китайское словосочетание «шифу» — «учитель», — не имеет женского варианта. Женщину, обучающую кого-то боевым искусствам, принято называть тем же сочетанием иероглифов, что и мужчин — «учитель»(«ши»), и «отец»(«фу»).

Глава 5 Повествующая о трех счастливых днях, перемежаемых неприятными встречами

Коротая время за веселой беседой, Инь Шэчи и Му Ваньцин добрались до Цзянъяна, где, взойдя на паром и переправившись через рукав Янцзы, они вступили в городские пределы. Выспросив у прохожих дорогу к аптеке, и посетив тамошнего доктора, молодые люди обзавелись рецептом для Шэчи, и небольшим тючком целебных трав.

Вечерело, и Шэчи с Ваньцин двинулись к ближайшей гостинице, где намеревались отобедать и найти приют на ночь. Найдя искомый постоялый двор, они благополучно устроились в одной из его комнат. Му Ваньцин сходила на кухню, прихватив рецепт и травы. Вернувшись с компрессом и чашкой горячего настоя, она принялась хлопотать вокруг Инь Шэчи, своей искренней заботой приведя того в совершеннейшее довольство.

— Как ты, Шэчи? — спросила она, закончив с промывкой его раны, и наложением целебного компресса. — Ещё болит, или полегчало?

— В жизни не чувствовал себя лучше, — довольно протянул юноша, отставляя в сторону опустевшую чашку лекарственного настоя. Обняв девушку за талию, он усадил ее рядом с собой, на кровать. — Никогда ещё лечение не было столь приятным для меня, — потянувшись к Ваньцин, он коротко поцеловал ее. Девушка довольно улыбнулась, не показывая былого смущения их близостью.

— Время позднее, и пора бы ложиться спать, — безмятежно продолжил Шэчи. — Позволь, я помогу тебе, моя любимая жена, — он ослабил завязки ее головного убора, и, отложив его в сторону, погладил пышные черные волосы девушки. Та бросила на него удивленный взгляд.

— Поможешь с чем, Шэчи? — непонимающе спросила она. — Мне нетрудно снять верхнюю одежду.

— Конечно, — ответил он, расстёгивая ремешки ее стреляющего наруча. — Но мне будет в радость эта мелочь.

— Ну хорошо, — с сомнением в голосе сказала Му Ваньцин. Тем временем, юноша избавил ее от плаща, и, огладив стройную талию девушки, взялся за застежки пояса ее халата.

— П-подожди, — запинаясь, попросила она. — Я… мне не нужно снимать больше.

— Да? — настала очередь Инь Шэчи смотреть на собеседницу с непониманием. — Мы ведь согласились стать мужем и женой. Ты не хочешь скрепить наш союз брачной ночью?

— Ну… это… хорошо, — обречённым тоном ответила Му Ваньцин. — Продолжай, муж мой, — ее неловкость и стеснение было трудно не заметить, но Шэчи, вновь ослепленному желанием, это успешно удалось.

Вернувшись к ее поясу, он, горя нетерпением, коснулся губ Ваньцин своими, и остановился, непонимающе хмурясь. Девушка чуть дрожала, напряжённая, словно туго натянутая струна; ее губы были плотно сжаты, а глаза — закрыты. Попытавшись обнять Ваньцин, Инь Шэчи почувствовал, как усилилась ее дрожь, и как она сжалась, словно пытаясь отодвинуться от кольца его рук. Юноша долго, протяжно, и горестно вздохнул, отпуская девушку.

Ему были понятны ее напряжение и боязнь. Пусть Му Ваньцин и назвалась его женой, она, как и любая приличная дева, не могла лечь с едва знакомым мужчиной. Они знали друг друга слишком мало, пусть между ними и зародилась искренняя симпатия, смешанная с взаимным влечением. Инь Шэчи вновь тяжело вздохнул, стараясь успокоить мысли, и умерить горящее в нем желание.

— Что-то не так, Шэчи? — тихонько спросила Ваньцин, подняв на него робкий взгляд. — Мне нужно что-то сделать? Просто скажи, что, — она вновь смутилась, глядя в сторону.

— Тебе нужно лечь спать, ни о чем не беспокоясь, — решительно ответил юноша. — Нам незачем спешить с брачной ночью. Сегодня, я буду спать на полу, — взяв с кровати одеяло и изголовье, он отнес их в наиболее чистый угол комнаты.

— Может, лучше ляжешь на постели? — спросила заметно приободрившаяся девушка. — Ты ведь ранен.

— Нет, Ваньцин, — твердо ответил Инь Шэчи. — Ляг я рядом с тобой, и желание не даст мне заснуть. А сгонять тебя с кровати я не стану, даже если буду изрублен на куски.

* * *

— Вставай, жена моя, — весело произнес Инь Шэчи, легонько сжимая ладонь девушки. Та открыла заспанные глаза, медленно нашедшие взглядом его лицо.

— Ты… уже встал, Шэчи? — сонно пробормотала она, и в карих озёрах ее очей мелькнула тень волнения.

— Ты не смог заснуть? — продолжила она расспросы, чётче и громче. — Или тебя беспокоит рана? Мне снова заварить для тебя лекарство?

— Я отлично выспался, — безмятежно ответил юноша, — а рана исцелилась за ночь. Даже шрама не осталось. Смотри, — он раздвинул халат на груди. Му Ваньцин покраснела, но не отвела глаз.

— А ещё, я уже приказал хозяину гостиницы подать нашу утреннюю пищу, — довольно продолжил Шэчи. — Цзянъян — замечательный город, хоть с моим родным Ваньчэном его и не сравнить. Но все же, местные повара искусны и знающи. Ты когда-нибудь пробовала танъюань, приготовленный с цветами османтуса? А сладости из гороховой муки и сушеной хурмы? Как насчет местных «холодных пирожных»?

— Я и не слыхала обо всех этих вещах, — пожала плечами девушка. — Учитель не любила сладкое, кроме, разве что, свежих фруктов, и не кормила меня им.

— Тогда, это утро станет для тебя новым, и, надеюсь, приятным опытом, — воодушевленно улыбнулся Инь Шэчи.

* * *

— Слишком сладко. А у этого растения странный привкус, — скривившись, Му Ваньцин отодвинула мисочку, в которой плавали мучные шарики и мелкие желтые лепестки цветов. Оглядев широкий стол, уставленный превеликим разнообразием блюд, она с сомнением во взоре подцепила палочками оранжевый квадратик, лежавший на одной из тарелок в компании своих близнецов, и осторожно куснула самый его краешек.

— Я словно ем жир, — с каменным лицом произнесла она, откладывая надкусанную сладость. Следующее пирожное, плоское, круглое, и влажное, она и вовсе оставила без отзыва, стараясь не кривиться.

— Что же ты не ешь, муж мой? — спросила она с преувеличенным радушием. — Неужто ты ждешь, что я сама справлюсь со всем этим изобилием?

— Я уже попробовал всего понемногу, — ответил Инь Шэчи, с улыбкой наблюдавший за подругой. — И жду от тебя того же самого. Не может быть, чтобы тебе не понравилась ни одна из местных сладостей, — девушка, не глядя, ухватила очередное лакомство с ближайшей тарелки, откусила кусочек, и расплылась в притворной улыбке.

— Очень, очень хорошо, — произнесла она насквозь фальшивым тоном. Шэчи недовольно покачал головой.

— Не притворяйся, жена моя, — с преувеличенной строгостью сказал он. — Чем тебе не угодила выпечка с жужубами и миндалем?

— Крошками, — с обреченным вздохом ответила Ваньцин. — Их слишком много, они слишком сухие, и одна из них уже проникла под мой халат, — она неловко почесалась. — Может, хватит? Давай лучше поищем моего учителя. На рыночной площади могут что-то знать, — протянула она просящим тоном.

— Тебе осталось попробовать какой-то десяток блюд, — непреклонно ответил юноша. — Что, если одно из них откроет тебе глаза на все великолепие сладких закусок? По-моему, ради такого стоит выдержать еще немного, — тяжело вздохнув, девушка взяла с небольшого блюдца зеленый и мягкий кружочек очередного пирожного, и, болезненно сощурившись, попробовала.

* * *

— Все! — воскликнула Му Ваньцин, от избытка чувств вскинув руки. — Я съела по чуть-чуть от каждого из этих ужасных… э-э-э, то есть, необычных блюд! Теперь-то я свободна, муж мой? — она обратила на Инь Шэчи торжествующий взгляд, и несколько стушевалась — юноша смотрел на нее с грустной задумчивостью.

— Неужели ты совсем не любишь сладости, Ваньцин? — печально спросил он. — Ничего, что местные лакомства не пришлись тебе по вкусу, но разве нет ни одной сладкой закуски, которая бы тебе нравилась? Вправду ли нет на свете ни единой вкусности, способной вызвать твою улыбку?

— Если и нет, не стоит огорчаться из-за такой малости, Шэчи, — растерянно ответила девушка. — На свете есть много вещей, вызывающих радость.

— Это так, — грустно вздохнул Инь Шэчи. — Но то, что одна из них тебе полностью безразлична, печалит меня. Подумай, — он просительно посмотрел на нее. — Быть может, есть некое лакомство, что ты хотела бы попробовать?

— Даже и не знаю, — пожала плечами Му Ваньцин. — Разве что, эти красные круглые штучки, которые так любят дети. Их еще продают насаженными на палочку по нескольку за раз. Давным-давно, я попросила одну у учителя, но она отказала, — тень грусти промелькнула на лице девушки.

— Засахаренные ягоды? — воскликнул Шэчи. Он вскочил со стула, и, подбежав к окну, настежь распахнул ставни.

— Ага! — издал он воодушевленный возглас, указывая на уличного торговца, несущего соломенный сноп, утыканный палочками с лакомством. — Подожди немного, жена моя! — вскочив на подоконник, он без единого сомнения выпрыгнул наружу.

Му Ваньцин с сомнением поглядела ему вслед — все же, прыжок с третьего этажа был достаточно опасной затеей, и, по ее мнению, какая-то еда совершенно не стоила подобного риска. Сокрушенно вздохнув, она покачала головой, и принялась терпеливо ждать.

Ожидание не было долгим — через несколько мгновений, Инь Шэчи запрыгнул в комнату через все то же окно, сияя торжествующей улыбкой. В его руках были зажаты несколько палочек с засахаренными ягодами.

— Вот, — довольно выдохнул он, тяжело опустившись на стул, и протягивая девушке свою добычу. — Еле догнал этого торговца. Пробуй скорее, — Му Ваньцин приняла палочку, и отправила в рот один из красных шариков. На ее лице воцарилось задумчивое выражение.

— Ну как? — нетерпеливо спросил Шэчи. — Ужасно? Слишком сладко? Слишком жирно? Слишком сытно?

— Сладко, но в меру, — покачала головой девушка. — А еще, они кисленькие и освежают. Мне нравится.

— Все оказалось много проще, чем я думал, — весело засмеялся Инь Шэчи. — Не нужно было требовать от местных поваров шедевров кулинарного искусства — достаточно было остановить уличного торговца сластями, — он склонил голову на плечо, наблюдая, как Му Ваньцин откладывает очищенную от ягод палочку, и берется за следующую.

— Верно, — кивнула она, раскусывая очередную ягоду. — А что за сладости нравятся тебе, Шэчи?

— До недавних пор, мне очень нравились пироги из зеленых бобов — те, что ты с таким презрением отвергла ранее, — ответил тот, с удовольствием глядя на увлекшуюся девушку, что уничтожала уже третью палочку засахаренных ягод. — Но они ни за что не сравнятся с одной поистине неземной сладостью.

— Да? И какой же? — приподняла бровь Му Ваньцин. Юноша с веселой улыбкой наклонился к ее ушку и прошептал:

— Сладостью твоих губ.

Девушка отложила недоеденное лакомство, и тщательно вытерла лицо салфеткой. Поднявшись, и подойдя ближе к Шэчи, она положила руки ему на плечи, и, склонившись к самому его лицу, промолвила, серьезно и искренне:

— Коли так, я обязана вознаградить тебя за сегодняшние старания, и, особо, за твой самоотверженный прыжок с высоты, — подавшись вперед, она поцеловала юношу, нежно и страстно, ласково и требовательно. Руки Шэчи обняли стройный стан девушки, и увлекли ее на колени к юноше; Ваньцин охотно придвинулась ближе, сжимая его в объятиях.

Они потеряли себя в ласках друг друга лишь на недолгое мгновение, безжалостно прерванное неожиданным вторжением. Дверь их комнаты влетела внутрь, в полете разваливаясь на куски, ударившие в противоположную стену. Инь Шэчи зло сжал губы в линию — он оставил меч у входа, на столике у стены; столике, оставшемся за спиной столь недружелюбно вошедшей пары. Оружие Му Ваньцин и вовсе лежало в дальнем углу, у кровати, вместе с ее верхней одеждой.

— Как удачно, сестрица Жуй, — холодно обронила одна из незваных гостий. — Не будь эта глупая маленькая развратница столь беспечна, она могла бы доставить нам много больше хлопот.

— Ты слишком осторожна, сестрица Пин, — безразлично ответила ее товарка. — Без её учителя-злодейки, эта девчонка — лишь надоедливая мошка, не больше. Прихлопнуть ее — намного легче, чем отыскать.

Хоть их обращения друг к другу были скорее дружескими, чем родственными, этим две женщины и вправду были похожи, словно сестры. Обе пожилые, черноволосые, и суровые ликом, они резко отличались разве что предпочтениями в оружии. Названная сестрицей Жуй небрежно удерживала в левой руке широкий меч в кожаных ножнах, а ее спутница, сестрица Пин, опиралась на тяжёлый шишковатый посох, больше похожий на огромную разбойничью дубину.

Женщины, вломившиеся к Шэчи и Ваньцин

— Эй, эй! — заполошно воскликнул Шэчи, подхватываясь со стула, и с нарочитой неловкостью отталкивая от себя Му Ваньцин. От его толчка, девушка приблизилась к столику со своим оружием, что не осталось незамеченным ею, но Ваньцин не торопилась действовать, сторожко оглядывая вторженок.

— Я всего-то хотел поразвлечься немного! — продолжал изображать испуг юноша. — Мы только познакомились, и я даже имени ее не знаю. Прошу вас, могучие воительницы, не впутывайте меня в вашу ссору!

— Исчезни, немедленно, — бросила женщина по имени Жуй, указав на дверь.

Суматошно закивав, юноша неловко протиснулся мимо грозных дам, и уже подступил к дверному проему, когда его рука быстрой змеей метнулась в сторону, и схватила меч с пристенного столика. Тут же, Инь Шэчи рванул оружие из ножен, и коротко, без замаха, рубанул. Голова госпожи Жуй покатилась по полу, и ее глаза, прежде чем застыть в посмертной гримасе, успели ошеломленно моргнуть, наполненные неверящим удивлением.

Тело женщины все ещё стояло на ногах, хлеща горячей кровью из обрубка шеи, а юноша уже прянул вперёд, стелясь в низком, длинном выпаде, целящем в живот другой вторженки. Та успела отбить удар Шэчи пяткой своего посоха, но это мало ей помогло — Му Ваньцин не теряла времени даром. Завладев своим мечом, девушка метнулась к врагу, и, удерживая оружие обратным хватом, полоснула госпожу Пин по шее, рассекая горло. Тяжёлый посох женщины загрохотал о доски пола, а сама она, бессильно хватая воздух ртом, сползла по стене. Ее скрюченные пальцы пытались зажать глубокую рану, но не могли сдержать льющуюся обильным потоком алую влагу жизни. Неудачливая убийца открыла было рот, силясь что-то сказать, но не издала ни звука — лишь кровавые пузыри лопались на ее губах. Дернувшись в последний раз, она затихла навсегда.

— Враги твоего учителя? — спокойно спросил Инь Шэчи, вытирая меч об одежду одной из убитых. Ничто не шелохнулось в его душе при виде собственноручно обезглавленного трупа — по стойкому убеждению Шэчи, покусившиеся на его возлюбленную заслуживали самого жестокого возмездия.

— Слуги ее врага, — бесцветным голосом ответила девушка. — Знаешь, на мгновение я подумала, что ты и вправду решил меня бросить, — тускло добавила она.

Юноша не стал тратить слова на ответ. Вместо этого, он шагнул к любимой, и сжал ее в крепких объятиях. Длинно выдохнув, Ваньцин обмякла в его руках, и прижалась к нему всем телом, уткнувшись лицом в его шею.

— Главное, что и они подумали так же, — с задумчивой полуулыбкой промолвил Инь Шэчи, перебирая волосы девушки. Та неожиданно хихикнула, щекоча его шею горячим дыханием.

* * *

Спешно собрав свои немногие пожитки, и забрав лошадей из конюшни, молодая пара покинула гостиницу — им вовсе не улыбалось объяснять городской страже, откуда в их комнате взялись два свежих трупа. Двигаясь по городу, юноша и девушка останавливались рядом с лотками торговцев, открытыми дверями лавок, и сидящими у дороги бродягами, расспрашивая о Цинь Хунмянь. Их поискам ничуть не помогало то, что учитель Ваньцин была женщиной достаточно обыденной внешности, без каких-либо необычных черт или странных вкусов в одежде. Дело немного исправляло ее не самое обычное оружие — такой же, как и у Ваньцин, короткий прямой меч с длинной рукоятью, дополненный наручным стрелометом, — но, как бы то ни было, никто из опрошенных не рассказал ничего, указывающего на возможное местонахождение Цинь Хунмянь. Проведя день в поисках и расспросах, Инь Шэчи и Му Ваньцин отыскали новое пристанище, остановившись, по настоянию юноши, в ещё более дорогой и пышно обставленной гостинице, утолили голод поздним ужином, и улеглись спать. Шэчи вновь устроился на полу, провожаемый задумчивым взглядом девушки, и быстро уснул на своем жёстком ложе.

* * *

Следующим утром, Инь Шэчи проснулся свежим и отдохнувшим, и, выбравшись из-под одеяла, сладко потянулся и принялся одеваться. Он с неудовольствием отметил, что его халату вскоре понадобится стирка; желательно было воспользоваться услугами прачки поскорее — второй халат юноши, взятый им в путешествие, сейчас лежал в дорожной суме, щеголяя дырой напротив сердца и огромным кровавым пятном вокруг нее. Выглядеть, как жертва убийства, восставшая в виде прыгающего немертвого, юноша не хотел, и решил управиться с одежными заботами сегодня же вечером.

Одевшись, он подошёл к постели спящей подруги, и, невольно умилившись, присел рядом с ней. Ваньцин разметалась по кровати, едва заметно улыбаясь своим снам. Шэчи с удовольствием залюбовался ее лицом, счастливым и спокойным, не решаясь тревожить ее утренние грёзы.

Девушка проснулась сама, словно почувствовав взгляд Инь Шэчи. Ее длинные черные ресницы дрогнули, и веки Му Ваньцин медленно поднялись.

— Это ты, — прошептала она, сонно улыбаясь.

— Доброго утра, жена моя, — ответил на улыбку юноша. — Хорошо ли ты спала?

— Я выспалась, — пробормотала она. — Тебе что-то нужно? — ее рука, скользнув по простыням, отыскала колено юноши, и ласково погладила его.

— Совершить утреннюю молитву, — серьезно ответил тот.

— Молитву? — глаза девушки округлились, а зазвучавшее в ее голосе удивление частью отогнало утреннюю сонливость.

— Именно, — кивнул Шэчи. — Молитву прекраснейшей из богинь, — не удержав серьезную мину, он мечтательно улыбнулся.

— Прекрати, — засмеялась Му Ваньцин. — Нет нужды льстить мне, муж мой. Если ты хочешь поцеловать меня, просто сделай это, — она привстала на кровати, и обняла юношу за плечи.

Тот пару мгновений раздумывал, не ответить ли ему очередным ласковым словом, но вид прекрасного лика любимой подтолкнул его к верному решению, и он, не медля, припал к ее губам. Они какое-то время самозабвенно целовались; к счастью, в этот день не случилось никаких досадных помех их близости. Пальцы Шэчи перебирали волосы девушки, гладили ее нежные щеки, и скользили по ее плечам и спине. Ваньцин воспользовалась тем, что юноша не успел подпоясаться, и ее ладошки самым неприличным образом забрались под одежду Шэчи, каждым своим прикосновением заставляя его сердце биться быстрее.

Они оторвались друг от друга почти одновременно, словно почувствовав, что их ласки вот-вот перерастут во что-то большее. Инь Шэчи поцеловал обе разрумянившиеся щёчки подруги, и прошептал ей на ушко несколько нежных слов; Му Ваньцин в ответ стиснула его в объятиях столь крепких, словно пыталась стать с ним единым целым.

— Рассказывай, — велела девушка, когда они все же разжали объятия. — Я по глазам твоим вижу — ты вновь задумал нечто сродни вчерашнему… сладкому утру, — она улыбнулась с добродушной насмешкой.

— Моя богиня не только прекрасна, но и всеведуща, — с весёлым удивлением протянул Инь Шэчи. Ваньцин, рассмеявшись, стукнула его по плечу.

— Знаешь, почему я выбрал эту гостиницу? — чуть серьезнее спросил юноша.

— Она на другом конце города от той, где мы оставили два мертвых тела? — безмятежно предположила Му Ваньцин.

— Это было всего лишь удачным совпадением, — мотнул головой Шэчи. — Здесь, в «Райском приюте», есть оперная сцена. Тебе случалось посещать оперу, жена моя?

— Нет, конечно, — ответила девушка. — Я видела представления странствующих актеров, но они… скучные. Эти несчастные бродяги совсем не умеют обращаться с оружием. А что, опера чем-то отличается от их трюков?

— Как небо от земли, — с удовольствием ответил Инь Шэчи. — Скоро, ты убедишься в этом самолично. Пойдем вниз, нам подадут чай и закуски, пока мы будем ожидать начала представления.

— Не забудь пояс от своего халата, — нарочито ровным тоном бросила Му Ваньцин, рыскнув взглядом по его груди. Юноша с долей удивления скосил глаза на свой обнаженный торс, более не прикрытый распахнувшимся халатом, и бросил на подругу подозрительный взгляд. Та густо покраснела, и с преувеличенным тщанием принялась повязывать вуаль.

* * *

— Садитесь, уважаемые посетители, — засуетился вокруг молодой пары один из подавальщиков, стоило юноше и девушке спуститься на первый этаж «Райского приюта». — Что вам принести?

— Ваш лучший чай, — с привычным равнодушием велел Инь Шэчи. — И рисовые пирожные.

— Конечно, я немедленно обо всем позабочусь, — угодливо заулыбался гостиничный прислужник. — Располагайтесь, вам совсем не придется ждать.

Он не соврал — не прошло и минуты, как перед усевшимися за один из столиков юношей и девушкой возник искусно расписанный глиняный чайник в компании миски, полной небольших круглых булочек из рисовой муки. Шэчи разлил чай по пиалам, и с задумчивым видом пригубил из своей.

— Весьма достойно, — одобрительно покивал он. — Этот чай не посрамил бы и императорского приема. Попробуй, жена моя.

Му Ваньцин, воодушевленная его рекомендацией, сделала большой глоток, и внезапно выплюнула чай обратно в чашку, скривившись в гримасе величайшего отвращения. Утерев губы, она недовольно обратилась к юноше, озадаченно глядящему на нее:

— Я одно не возьму в толк, это ты решил подшутить надо мной, Шэчи, или тот скользкий подхалим принес нам отраву вместо чая?

— Отраву? — глаза юноши округлились, выражая полное непонимание. Он недоверчиво понюхал собственную пиалу, и вновь попробовал чай.

— Очень хороший тегуаньинь, свежий и с сильным вкусом, — задумчиво промолвил он. — Быть может, твоя чашка была грязной? Возьми мою, — девушка приняла протянутую пиалу, и осторожно отпила. Ее лицо скривилось в не меньшем омерзении, чем ранее.

— Это пойло что, и должно быть таким гадким? — удивлённо спросила она. — Зачем вообще его пить? Оно обладает лекарственными свойствами?

— Не больше, чем любой другой чай, — растерянно ответил Инь Шэчи. — Если тебе не нравится вкус, давай сменим напиток.

— Только не вздумай заказать что-нибудь столь же гнусное, — сердито посмотрела на него Ваньцин.

Вызванный подавальщик споро убрал вызвавший недовольство чай, и принес новый чайник. Девушка воззрилась на клубящийся над его носиком пар с большим сомнением.

— Дяньхун — один из самых сладких и нежных вкусом напитков в мире, — заверил ее Шэчи. — У здешнего владельца не нашлось высшего сорта, «золотых игл», но сорт «золотые лепестки» также ароматен и вкусен.

— Доверюсь тебе и в этот раз, — с подозрением глянула на него Му Ваньцин, и попробовала содержимое наполненной юношей пиалы. Ее лицо тут же разгладилось, и девушка вновь приложилась к напитку.

— Вот этот чай и правда хорош, — довольно высказалась она, кусая рисовое пирожное. Инь Шэчи облегчённо откинулся на спинку стула.

Тем временем, оперные актеры завершили свои приготовления. Зазвучала музыка, и на сцене появился главный герой постановки, рослый и представительный, наряженный в великолепный костюм, и с традиционной маской на лице.

— Это чудовище? — с ленивым интересом спросила Му Ваньцин, прихлебывая чай.

— Что? Где? — ошарашенно заморгал Шэчи. Проследив за взглядом подруги, он удивлённо ответил:

— Нет, милая, это же Гуань-ван[1].

— Гуань-ван? — удивилась девушка не меньше него. — Тогда почему он столь странен видом? Все эти черные и красные полосы на лице делают его более похожим на некоего тигриного демона.

— Ну, краснота его лика показывает, что он полон мужественности и юношеской бодрости, — задумчиво ответил юноша. — А черные полосы — его прекрасная борода, усы, и брови.

Оперная маска Гуань Юя, введшая Ваньцин в заблуждение

Актер, изображающий Гуань Юя, неспешно повернулся вокруг своей оси, плавно взмахивая богато украшенным «мечом ущербной луны», и запел, протяжно и переливчато, о скорби, вызванной разлукой с побратимами, и о неуклонном следовании братскому долгу.

— Разве Гуань-ван был евнухом? — заинтересовалась Му Ваньцин. — Помнится, он наплодил целую толпу детей. Или его тонкий голос тоже должен что-то значить, как и эта странная раскраска на лице?

— Я как-то не задумывался об этом, — признался Шэчи. — Во всех постановках «Дороги через пять перевалов», что мне случалось видеть, как ваньских, так и северных, голос Гуань-вана был столь же тонок.

— Верно, древние сказания знакомы этим актерам лучше, чем мне, — промолвила Ваньцин, отставляя пустую чашку, — и они не стали бы намеренно лгать о подобных вещах. Но как же тогда быть с детьми Гуань-вана? Неужто все они были приемными?

— Гуань Пин точно был приемышем, — уверенно заявил Инь Шэчи. — Насчёт остальных не помню. Мудрец Ло не уделил им много внимания в своем великом труде[2].

— Гуань-ван был военачальником, и получил в боях множество ран, — начала строить догадки Му Ваньцин. — Может статься, одна из них пришлась в то место, о котором не упоминают в приличном обществе.

— И правда, — подхватил ее мысль Шэчи. — А его жены могли и не хранить верность своему господину. Когда муж вечно пропадает в разъездах, походах, и боях, следуя долгу побратима, всякое может случиться в тишине спален и укромных комнаток, — юноша и девушка дружно захихикали, внимая оперной постановке с новым интересом. В свете странного предположения Ваньцин, воспетые в «Дороге через пять перевалов» поединки Гуань Юя с генералами коварного владетеля Цао Цао вызвали у молодой пары множество не менее странных замечаний.

Досмотрев представление, Шэчи и Ваньцин покинули гостиницу, и неспешно двинулись по цзянъянским улицам, обмениваясь впечатлениями. Сегодня, они не спешили возобновлять вчерашние поиски-расспросы, без слов решив прогуляться, наслаждаясь утренней прохладой и компанией друг друга. Городской шум ещё не набрал полной силы — крестьяне с их волами, тянущими на рынок повозки с товаром, все ещё месили пыль ведущих к городу трактов; лоточники раскладывали свой товар, готовясь к громкой торговле и протяжным зазываниям; большинство горожан мирно вкушали утреннюю пищу дома, или же в харчевнях. Лёгкая дымка тумана окутывала изумрудные вершины лесистых холмов, что высились на окраинах города, а крыши домов отбрасывали на мостовую длинные тени, даря защиту от палящего солнечного ока.

Шэчи остановил уличного торговца, бодро топающего на свой ежедневный промысел, и обменял горсть медных монет на несколько палочек с засахаренными ягодами, которые немедленно вынул из соломенного снопа на плече продавца сластей, и преподнес Му Ваньцин. Та отблагодарила юношу нежным поцелуем в щеку, приподняв для этого вуаль, и они продолжили свою беззаботную прогулку, и задушевную беседу.

Когда их путь преградила угрюмая группа молодых людей, Инь Шэчи неподдельно удивился. Вставшие у них на дороге юноши не могли быть стражниками, настигшими убийц госпожи Жуй и ее соратницы Пин — одежда неизвестных была простой, дешевой, и разномастной, по большести состоя из скверного качества хлопковых халатов. Не были они и странствующими воинами, что имели бы некое дело к Ваньцин — их движения и осанка выдавали людей если и причастных к воинским искусствам, то не слишком прилежных в их изучении. Для разбойников, нападение средь бела дня, посреди оживленной городской улицы, и вовсе было бы верхом глупости.

— Не ждете ли вы кого другого, молодой господин? — спросил Шэчи юнца, стоящего чуть впереди недружелюбно выглядящей компании. Тот был одет поприличнее своих спутников, и сжимал в руках длинный нож с заметно сточенным лезвием.

— Проваливай, глупец, — с напыщенным видом бросил юноша с ножом. — Нам нужна только Му Ваньцин.

— Чего это вам понадобилось от моей жены? — недобро прищурился Инь Шэчи. Он повел плечами, и положил ладонь на рукоять меча. — Знай, мальчишка: если ты задумал оскорбить ее словом или действием — лишишься языка, или руки.

— Жены⁈ — в крайнем удивлении вытаращил глаза вооруженный юнец. Недоуменно уставившись на безразлично глядящую мимо него Ваньцин, он вернул себе присутствие духа. — Неважно. Если ты — честный человек, то не станешь нам мешать. Му Ваньцин! — заговорил он, торжественно и громко. — Настало время ответить за свершенные тобой злодеяния. Я — Фан Чжугуан, брат Фан Юся. Помнишь ли ты это имя?

— Нет, — ответила девушка с холодным равнодушием.

— Что же, я напомню тебе о нем! — повысил голос Фан Чжугуан. — Неделю назад, в южных предместьях города, ты убила его, без единой на то причины! Мой старший брат был благородным и великодушным юношей, и ты, безжалостная убийца, прервала его жизнь раньше срока! Как, вспоминаешь теперь?

— Все еще нет, — откликнулась Ваньцин, не меняя тона. — Слишком много глупцов пристает ко мне из-за того, что я — женщина, путешествующая в одиночку, и прекращает домогательства, лишь увидев свои кишки на земле, — услышав эти слова, Шэчи невольно примерил их на себя, и ощутил укол стыда. Смущенно почесав в затылке, он пообещал себе сделать для подруги нечто хорошее в ближайшем времени, во искупление былой несдержанности.

— Мне ни к чему запоминать их имена, — бесстрастно закончила девушка.

— Ты!.. — вскипел юный мститель. — Как ты смеешь! Да мой брат и внимания бы на тебя не обратил, ты…

— Язык, — громко и резко прервал его Инь Шэчи.

— Что? — бросил на него озадаченный взгляд разошедшийся юноша.

— Твой язык, Фан Чжугуан, — жестко бросил Шэчи. — Ты настолько не дорожишь им? Еще одно слово в сторону моей жены, и ты расстанешься с ним навсегда.

— Мне плевать на твои угрозы, безвестный выскочка, — окрысился Фан Чжугуан. — Мой отец работает в городской страже, и водит близкую дружбу с окружным судьей. Тронь меня, и получишь палок. Причини мне вред, и отправишься в ссылку.

— Пугаешь меня связями? — презрительно скривился юноша. — Хорошо же. Я — Инь Шэчи, потомок чжоуского Инь Цзифу. Мой отец, Инь Бофу, хорошо знаком с цы-ши[3] вашего округа, господином Гао Паньцзюнем, и ведет с ним дела, а лучжоуский окружной судья, Коу Тяньфын, и вовсе должен папе денег. Интересно, кто из них первым захочет оказать моей семье услугу, и бросить в тюрьму твоего папашу-взяточника, а тебя с дружками хорошенько попотчевать бамбуковыми палками за, — он насмешливо ухмыльнулся, — эту нелепую попытку нападения?

— Правда на нашей стороне, — не отступился юный мститель. Приняв горделивую позу, он попытался глянуть на Шэчи свысока, чему сильно мешал недостаток роста. — Мы всего лишь проводим в ямынь[4] эту убийцу, — он небрежным жестом указал на Му Ваньцин, — и заставим ее предстать перед правосудием. У сетей справедливости частое плетение[5], злодейка, — он торжествующе задрал нос. — Сегодня, ты ответишь за смерть моего старшего брата.

— Похоже, мне все-таки придется вразумить и тебя, и твоих прихлебателей, юный Фан, — Инь Шэчи взялся было за рукоять меча, но, миг спустя, ехидно улыбнулся и оставил оружие в покое. — Пожалуй, не буду пачкать о вас ни меч, ни ножны. Хватит и кулаков.

— Тебе же хуже, дурень, — выпятил грудь Фан Чжугуан, и угрожающе взмахнул своим ножом. — Вперед, братья!

Товарищи упорного юнца, все, как один — дюжие и неробкого вида, выдвинулись вперед с недвусмысленными намерениями. Некоторые из них поигрывали крепкими палками, другие — разминали внушительные кулаки. Шэчи, озирая их насмешливым взглядом, безмятежно ждал. Му Ваньцин также не шевелилась, с тенью интереса наблюдая за происходящим.

Когда задиристые молодчики приблизились, беря юношу и девушку в полукольцо, Инь Шэчи плавным движением принял боевую стойку, и резко выбросил вперед раскрытую ладонь. Сорвавшаяся с нее волна ци ударила в нападающих, и расшвыряла их, словно ребенок — надоевшие игрушки. Часть искателей справедливости со стонами сползла с окружающих стен, другие остались лежать без движения. Шэчи же немедленно набросился на тех, что остались стоять на ногах.

Легко уклонившись от неловкого взмаха палкой, юноша ткнул кулаком первого из врагов в солнечное сплетение, и от души добавил согнувшемуся детине по затылку. Тот безжизненно растянулся в дорожной пыли. Инь Шэчи налетел на остальных, попытавшихся сбиться в кучу, и принялся щедро раздавать тычки и оплеухи, усиленные внутренней энергией. Его удары швыряли противников наземь, ломали их неказистое оружие, и оставляли стремительно синеющие отметины. Вскоре, все забияки были бесславно повержены. Шэчи насмешливо прищурился, глядя на единственного из врагов, что остался на ногах — Фан Чжугуана. Тот, воздев к небу нож, бросился на юношу, вопя невнятный боевой клич. Его отчаянная атака закончилась столь же быстро, сколь и бесславно — налетев лицом на кулак Шэчи, юнец-мститель рухнул, как подкошенный, и замер без движения.

— Пойдем отсюда, муж мой, — с тяжелым вздохом промолвила Му Ваньцин. — Раз уж ты решил не убивать их, давай хотя бы побыстрее покинем их общество.

— С чего бы мне убивать этих безобидных глупцов, Ваньцин? — неподдельно удивился Инь Шэчи. — Вся их толпа меня даже вспотеть не заставила.

— Неразумно оставлять за спиной живого врага, — ответила девушка. — В драке они совершенно никчемны, но в следующий раз могут попытаться напасть на нас во время сна. Или подсыпать яду нам в пищу.

— Вряд ли этих недоумков возьмут на работу в сколько-нибудь приличную закусочную, — весело фыркнул Шэчи. — А если они вздумают преследовать нас, им же хуже: я расправлюсь с ними наиболее жестоким способом.

— Убьешь? — удивилась Ваньцин.

— Нет, донесу на них в ямынь, — рассмеялся юноша. — Коу Тяньфын и правда немало задолжал моему отцу, и с радостью окажет мне маленькую услугу, бросив этих дурней в самую темную и холодную камеру.

* * *

Оставив за спиной бессознательного Фан Чжугуана и его избитых прихвостней, Инь Шэчи и Му Ваньцин возобновили розыски пропавшего учителя девушки. Сегодняшний день расспросов не стал удачнее вчерашнего: всего трое человек как-то попытались помочь им, да и то, безуспешно. Древний старик, не расслышавший вопросов Му Ваньцин, почему-то начал отвечать согласием на все ее слова, но, как выяснилось позже, ничего не знал о Цинь Хунмянь. Плутоватого вида нищий красноречиво расхваливал свою осведомленность, но, по мнению Инь Шэчи, всего-навсего хотел выманить денег у молодой пары. Заезжий коробейник припомнил было несколько обнадеживающих деталей, но виденная им женщина оказалась самой Му Ваньцин. Шэчи утешил пригорюнившуюся подругу тем, что следующий день в Цзянъяне был ярмарочным, и в город должны были прибыть путники со всех концов округа Лучжоу. Решив вернуться к поискам завтра, молодая пара двинулась обратно в «Райский приют», где удалилась на покой.

* * *

Следующим утром, Инь Шэчи намеренно поднялся много раньше обычного — ему нужно было забрать у гостиничной прислуги выстиранную одежду, и прихватить кое-что из кухни и кладовых «Райского приюта». Также, ему посчастливилось наткнуться на уличного торговца сладостями, рано начавшего рабочий день, и добыть у него небольшой запас любимого лакомства Му Ваньцин.

Когда юноша вернулся в их с подругой комнату, Ваньцин все ещё спала. Оставив у дверей высокий деревянный короб, и уложив чистую одежду в дорожную суму, Шэчи подошёл к постели девушки, и, с улыбкой вспомнив ее слова, сказанные вчерашним утром, склонился к ее лицу, и коснулся ее губ своими.

Он никак не ожидал того, что случилось дальше: Ваньцин резко вскинулась на кровати, сильно ударив его лбом в переносицу. Юноша со стоном схватился за лицо, отшатываясь назад.

— Что?.. Кто?.. — заполошно выдохнула Му Ваньцин, растерянно оглядываясь. Ее сонный взгляд наткнулся на болезненно кривящегося Инь Шэчи, и девушка испуганно охнула, прикрыв губы ладонью.

— Я ударила тебя, Шэчи? — виновато спросила она. — Прости, я не хотела.

— Ничего, — вымученно улыбнулся юноша. — Мне просто нужно запомнить — не целовать тебя прежде, чем разбужу, — он сдавленно рассмеялся.

— Дай посмотрю, — смущенная девушка осторожно отняла ладонь Инь Шэчи от его лица. — Болит? Может, стоит смазать твой нос Снадобьем Заживления?

— Уже прошло, — юноша выдохнул и встряхнулся. — С тех пор, как я начал практиковать метод развития моей секты, на мне все заживает намного быстрее, — он привлек Ваньцин к себе, и коротко чмокнул ее в губы. — Ты не против небольшой утренней прогулки, жена моя? — та покачала головой, чуть расслабившись.

— Куда мы пойдем? — спросила она, тянясь за плащом.

— В одно замечательное место, — хитро улыбнулся Шэчи. — Помнишь окраину города, что примыкает к берегу Длинной Реки[6]?

— Не очень — я была слишком занята вытряхиванием ответов из того престарелого глупца, чей слух давным-давно забрали демоны, — ответила девушка, насмешливо фыркнув. Завязав под подбородком ленту своего головного убора, она вопросительно посмотрела на Инь Шэчи; тот с одобрением кивнул. Довольно улыбнувшись, Ваньцин с безмятежным видом поинтересовалась:

— А что там? Некое увеселительное заведение, хорошо знакомое юным наследникам богатых семейств? Игорный дом, быть может?

— Как раз наоборот, — рассмеялся Шэчи. — Замечательное сочетание ветра и вод, созданное самим небом, без капли людского вмешательства. Пойдем, ты все увидишь на месте, — он подхватил ранее оставленный короб, и распахнул перед девушкой дверь.

* * *

— Как ты сумел углядеть это чудное место вчера? — удивленно спросила Му Ваньцин. — Я ни за что бы не смогла увидеть его из городских пределов, даже если бы знала, что искать.

— Созерцание красот девственной природы всегда было одним из моих увлечений, — с благодушной расслабленностью ответил Инь Шэчи. — Думаю, я сумел понять некоторые закономерности в работе небесной воли, создавшей подобные прелестные уголки.

— Мой муж понимает законы геомантии? — девушка весело засмеялась. — Поистине, мне повезло встретить тебя, Шэчи.

— Вовсе нет, — глубокомысленно ответил тот. — Везунчик из нас двоих — я, о прекраснейшая из богинь, — Ваньцин притворно нахмурилась, но блестящие довольством глаза выдавали ее истинные чувства.

Юноша и девушка расположились на заросшем густой, малахитово-зеленой травой береге реки Янцзы, низком и пологом. Со стороны города этот травянистый бережок прикрывали несколько стройных кипарисов, и заросли кустарника, в котором, к счастью, нашелся удобный проход. Кристально чистые, спокойные воды широкой реки выглядели огромным зеркалом, отражающим небесную синеву и яркую зелень листвы окружающих деревьев. Противоположный берег возвышался скальной стеной, поросшей лонгановыми деревьями и эвкалиптом. С роскошных прогулочных лодок, неспешно влекомых речными водами, доносились негромкая музыка и отголоски веселого гомона.

Рука Шэчи обнимала талию Му Ваньцин; девушка облокотилась на грудь юноши, устроив голову на его плече. Она избавилась от головного убора и вуали, и легкий ветерок играл с иссиня-черными прядями ее волос, выбившимися из узла прически. Перед молодой парой стоял принесенный Шэчи короб, до поры скрывавший в себе винные кувшины и некоторое количество закусок.

— Не желаешь ли отведать вина, жена моя? — лениво спросил юноша, целуя лоб подруги. — В погребах нашей гостиницы нашелся кувшин «красной дочери», немного «западного феникса» из Шэньси, и, конечно же, местное белое вино, знаменитое далеко за пределами Лучжоу.

— Давай попробуем местного, — предложила девушка. Привстав, она извлекла из короба две рюмки, и наполнила их вином. В воздухе пахнуло резким и необычным ароматом.

— Чем же оно знаменито? — задумчиво скривившись, с сомнением спросила Му Ваньцин.

— Тем, что к его запаху лучше привыкать постепенно, — засмеялся Шэчи, отпив из своей рюмки. Довольно крякнув, он в несколько глотков допил вино. — Ну, и вкусом, конечно же.

— Надеюсь, с ним не выйдет так же, как и с тем чаем, — девушка бросила на рюмку недоверчивый взгляд, и, зажав нос двумя пальцами, храбро осушила ее. Лицо Ваньцин тотчас же разгладилось, и она расслабленно откинулась назад, устраиваясь в объятиях юноши.

— М-м-м, вкус просто замечательный, — мурлыкнула она. — А уж какое оно крепкое… не задумал ли ты напоить меня, муж мой? — она подарила Шэчи игривую улыбку.

— Давай я на каждую выпитую тобой рюмку буду выпивать две, чтобы мы напились одинаково, — предложил тот, наполняя свою емкость вином.

— Я слыхала о некоей безумной технике ци, позволяющей исторгать выпитое из тела по меридианам, — поделилась девушка. — С ее помощью можно, к примеру, быстро избавляться от ядов. Или много пить, не пьянея.

— Это, должно быть, на редкость болезненно — выводить из тела вино через меридианы, — вздрогнул Инь Шэчи, вновь наполняя рюмки. — Попробуй-ка «западный феникс», Ваньцин. Этот напиток — частый гость в золотых чашах вельмож и учёных, и многие поэты,воспевая вино, вдохновлялись именно его вкусом. К примеру, послушай вот эту поэму Янь Шу, — он принялся вдохновенно декламировать, дирижируя винной рюмкой:

— Я чашу наполняю в свой черед

— И песнь пою, хмельного пригубив.

— Погода на дворе, как в прошлый год,

— И павильон такой же, как и был…

Му Ваньцин внимательно слушала, и ее очи блестели яркими звездами, а губы изогнулись в легкой улыбке. Стоило Шэчи закончить поэму, как девушка, весело смеясь, захлопала в ладоши.

— В твоих устах, мой милый муж, даже напыщенные строки придворных школяров наполняются жизнью, — она легонько коснулась губами щеки юноши. — Но почему ты читаешь мне стихи об одиночестве? Разве нынешние стихотворцы не посвящают ничего своим женам и любовницам? — на ее лице заиграла лукавая улыбка.

— В их жизни просто нет женщин, чья красота хоть сколько-нибудь близка к твоей, — серьезно ответил Инь Шэчи. — Иначе, мир увидел бы много меньше стихов о вине, дорожных невзгодах, и чиновничьих дрязгах, и много больше любовных поэм. Таких, к примеру, как эти строки Ли Бо, — заключив девушку в объятия, он прочитал, негромко и проникновенно:

— Твой, словно облако, наряд, а лик твой — как пион,

— Что на весеннем ветерке росою окроплён.

— Коль на вершине Цюньюйшань не встретился с тобой,

— Увижусь у дворца Яотай под светлою луной.

— Намного лучше, — одобрила Му Ваньцин, рассеянно улыбаясь. — Прочти ещё что-нибудь, Шэчи. Что-нибудь столь же милое…

Они ещё долго наслаждались вином, закусками, и поэзией, а после — гуляли по городу без какой-либо цели, посетив театр теней, послушав легенду о белой змее в исполнении бродячего сказителя, и перекусив местными блюдами в небольшой закусочной под открытым небом. Когда, поздним вечером, они вернулись в «Райский приют», Ваньцин удержала юношу, собравшегося было удалиться в облюбованный им угол.

— Постой, Шэчи, — обняв его за талию и притянув к себе, девушка заглянула в глаза юноши. — Я провела достаточно одиноких ночей в холодной постели. Не оставляй меня сегодня, — Инь Шэчи, замерший было от неожиданности, быстро очнулся от ступора, и, подхватив Ваньцин на руки, понес к кровати.

Примечания

[1] Гуань-ван, Гуань-ди — посмертные титулы Гуань Юя, полководца, жившего в эпоху Троецарствия.

[2] Шэчи имеет в виду Ло Гуаньчжуна и его исторический роман «Троецарствие», достаточно подробно описывающий события и персоналии соответствующей эпохи.

[3] Цы-ши — высший гражданский чиновник округа.

[4] Ямынь — присутственное место, совмещающее суд, тюрьму, и казармы стражи.

[5] «У сетей справедливости частое плетение» — поговорка-чэнъюй, означающая неизбежность наказания.

[6] Длиная Река (Чанцзян) — другое название Янцзы.

Глава 6 Северный дракон искренне раскаивается, и искупает вину

Поутру, Инь Шэчи проснулся оттого, что его неотступно и настойчиво трясли за плечо. Спросонья, он немало удивился этому: ни мать с отцом, ни, тем более, слуги, не позволяли себе таких вольностей. Но, стоило ему открыть глаза, как все вмиг прояснилось: юношу будила Му Ваньцин, сидящая на его постели. Девушка, вчера ставшая ему женой по-настоящему, уже успела одеться; лишь вуаль пока не прикрыла ее улыбающегося лица. Ваньцин глядела расслабленно и спокойно, без единого следа напряжённости — их вчерашняя близость, духовная и плотская, расставила всё на свои места, развеяв все остатки недоверия между ними.

— Вставай, муж мой, — весело произнесла она. — Довольно лениться — день уже… ай!..

Инь Шэчи потянул подругу на себя, и та, потеряв равновесие, неловко плюхнулась на него сверху. Юноша немедленно воспользовался этим, страстно поцеловав ее нежные губы. Девушка протестующе замычала было, но быстро расслабилась в руках мужа, и ответила на поцелуй со всем возможным пылом.

— Я люблю тебя, моя прекрасная жена, моя богиня, — прошептал ей Шэчи, оторвавшись от ее губ.

— Ты что творишь, дурень? — был ему негромкий, но полный возмущения ответ. — Я едва не сломала свою шляпку, — подумав, Му Ваньцин добавила, уже без недовольства:

— Я тоже тебя люблю, мой милый муж, — привстав на локтях, она коротко поцеловала его в щеку.

— Ты зря оделась так рано, — мечтательно улыбаясь, промолвил юноша. — Давай ты снимешь лишнее, и мы полежим ещё немного.

— Рано⁈ — весело возмутилась Ваньцин. — Час Змеи[1] скоро закончится. Ты собрался весь день провести в постели, лодырь? Помнишь ли ты, зачем мы вообще прибыли в этот город?

— Это… хм… — Шэчи смущённо поскреб в затылке, вспомнив, что весь вчерашний ярмарочный день они провели в праздности и веселье, и думать забыв о поисках учителя Ваньцин. Подстегнутый разгоревшимся стыдом, его разум вдруг выдал спасительную идею.

— Давай сегодня заглянем в ямынь, и расспросим стражников, — предложил он. — Они по долгу службы обязаны знать о многом, если не обо всем, происходящем в городе и окрестностях. Если твой учитель хоть раз прошла через городские ворота, они будут знать об этом.

— Может, лучше не связываться с судейскими? — задумчиво спросила Му Ваньцин. — После того, как мы убили тех двух злобных старух, и повстречались с глупцом-Фаном, идти в ямынь для нас — что соваться в логово тигра. Да и учитель не стала бы привлекать внимания стражи.

— Не войдёшь в логово тигра — не достанешь тигрят, — засмеялся Шэчи. — Мы не обязаны называть стражникам ничьих имён. А в ищущей учителя ученице нет ничего преступного. К тому же, не забывай о связях моей семьи. Стражники не тронут ни меня, ни мою жену.

— Ну, хорошо, — Ваньцин завозилась, пытаясь встать, и юноша поддержал ее. Опираясь на его руки, девушка поднялась с кровати, и с неожиданным смущением отвернулась.

— Оденься скорее, — попросила она. Шэчи, улыбаясь ее стеснительности, поднял с пола свое нижнее белье, и принялся одеваться.

* * *

Цзянъянский ямынь встретил молодую пару громкими и разнобойными звуками барабана. Подойдя ближе, Инь Шэчи и Му Ваньцин увидели причину шума — изможденного мужчину в простой одежде. Его облачение, грязное и потрёпанное, багровело потеками запекшейся крови на груди и вороте, на лице расплылся обширный синяк, а губы пересохли и потрескались, но барабанные палки в его руках не прекращали ударов по туго натянутой коже.

— Справедливости, — надрывно сипел он. — Прошу справедливости.

Стражники, стоящие у ворот присутственного места, и не думали отвечать на его упорные мольбы, или же докладывать начальству. Большой барабан у входа в ямынь, чей бой должен был привлекать внимание стражи и судейских приставов, сегодня отчего-то звучал впустую.

Шэчи и Ваньцин обменялись одинаково удивлёнными взглядами, и, не сговариваясь, приблизились к измученному человеку. Юноша положил руку на его плечо, и когда тот обернулся, указал взглядом на барабан, и приложил пальцы к уху. Незнакомец понял его верно, и опустил барабанные палки.

— Что вам нужно от этого несчастного крестьянина, молодой господин? — тихим, напрочь сорванным голосом прохрипел он. — Я не могу прекратить взывать к чувству долга здешних недостойных чинуш: они — моя последняя надежда на справедливость.

— Почему так? — непонимающе спросил Шэчи. — И почему стражники не обращают на тебя внимания? Я знаю лучжоуского сяньвэя, и он — человек честный… в меру честный, — поправился он. — По крайней мере, он обязан тебя выслушать.

— О, господин окружной судья прекрасно знает суть моего дела, — в каркающем сипении мужчины послышалась искренняя горечь. — Придя сюда два дня назад, я не только бил в барабан, но и громко кричал о том, кто и как причинил мне вред. По сей день, меня так и не призвали пред лицо уважаемого господина Коу — из-за тех моих криков, не иначе.

— Так кто же твой обидчик? — недоумение Инь Шэчи росло все больше. — Некто из городской знати, богачей, или чиновников?

— Совсем наоборот, — в сиплом голосе крестьянина зазвучал жгучий яд. — Клан Нищих! Доблестные воители, оберегающие порядок и спокойствие Поднебесной, — он невольно прервал свою язвительную речь, и зашелся в сухом кашле.

— Ничего не понимаю, — обескураженно покачал головой Шэчи, и бросил вопросительный взгляд на жену. Та озадаченно развела руками. Вновь оглядев измученного крестьянина, он обратился к нему:

— Послушай, уважаемый. Ты изможден и ранен. Давай мы с тобой пройдем в ближайшую закусочную, ты выпьешь чаю, и расскажешь нам все, как есть. Не стану ничего обещать заранее, но если Клан Нищих и вправду причинил тебе незаслуженную обиду, я и моя жена поможем разобраться с этим. Ведь поможем, дорогая моя? — спросил он девушку.

— Простой люд не должен безвинно страдать, — кивнула та. — Этот крестьянин, несомненно, искренен. Давай выслушаем его историю.

— Решено, — воодушевленно ответил Инь Шэчи. — Ты согласен довериться нам, уважаемый? — мужчина, кое-как уняв кашель, утвердительно кивнул, и все трое двинулись к близлежащей чайной.

* * *

Крестьянин, искавший справедливости

— Моё имя — Цзинь Чэнъу, — отпоенный чаем и накормленный рисовым хлебом, крестьянин говорил чётче и громче, без былого натужного хрипения. — Я — из семьи разорившихся горожан, и живу скромным трудом землепашца, довольствуясь малым. Мои четыре му[2] пахотной земли дают достаточно урожая риса и сорго, чтобы обеспечивать меня, мою жену, и троих детей, пусть мы и живём небогато. Но так уж вышло, — в него голосе зазвучала горькая злость, — что и мое скудное имущество привлекло жадных до поживы стервятников, — он перевел дух, отпив чаю. Инь Шэчи ободряюще кивнул ему, приглашая продолжать.

— Три дня назад, поздно вечером, в двери моего дома постучалась целая толпа оборванцев, — начал Цзинь Чэнъу. — Угрозами, они вынудили меня отворить, а ворвавшись внутрь — избили, за «неуважение к доблестным странствующим воинам», — его губы скривились в невесёлой насмешке. — Они сожрали все мои запасы еды, выпили единственный в доме кувшин вина, но этого им показалось мало, — голос мужчины задрожал. — Они… отобрали деньги, что я копил на приданое для старшей дочери, и… спустили их на вино! — он в сердцах стукнул кулаком по столу. — Напившись пьяными, эти мерзавцы начали делать оскорбительные намеки моим жене и дочери, а один из них и вовсе попытался зажать мою маленькую Хуа-эр в углу! — он оскалился в гримасе бессильной злобы, и замолчал, тяжело дыша.

— Я пытался образумить их, — вновь заговорил он, сухо и ровно. — Я взывал к доброму имени их клана, упоминал стражу — ничего не помогло. Они-де берут лишь то, что причитается им по праву, как защитникам империи Сун, — в его безжизненном голосе больше не слышалось язвительности — лишь тоска. — Стража сама боится их. В отчаянии, я начал подумывать о том, чтобы взять вилы, или нож для рубки мяса, и разделаться хоть с парой этих мерзавцев, но проклятые оборванцы и во хмелю были настороже. Все, что мне оставалось — бежать сюда, в город, и молить наших продажных чиновников об исполнении долга, к которому их обязал Сын Неба, — он тяжело вздохнул, бессмысленно уставившись на стол перед собой.

— Погоди-ка, — с недоверием в голосе заговорила Му Ваньцин. — Что-то в твоей истории не так. С чего бы страже бояться каких-то попрошаек? Чиновники не очень-то уважают вольных странников, как бы известны ни были имена их сообществ.

— Значит, вы не слыхали, молодая госпожа? — поднял на нее глаза Цзинь Чэнъу. — В Поднебесной ходит поговорка: «на севере — Цяо Фэн, на юге — Мужун». Имя «Мужун» принадлежит семейству из Гусу, знаменитому многими славными воителями. Его наследник, Мужун Фу, уже сделал себе имя на реках и озёрах, несмотря на молодость. Цяо Фэн же — не кто иной, как наследник Клана Нищих. Недавно, Цяо Фэн и Мужун Фу встретились в Северном Шаолине, и сошлись в дружеском поединке. Говорят, Цяо Фэн одолел своего соперника с необычайной лёгкостью, и все идёт к тому, что вместо «на севере — Цяо Фэн, на юге — Мужун», люди начнут говорить «Цяо Фэн — первый под небесами», — он грустно ухмыльнулся. — Так уж случилось, что Цяо Фэн гостит сейчас в Цзянъяне, по делам секты. Никто не смеет вызвать его ярость — ни богач, ни чиновник, ни вельможа, ведь нет равных его силе.

— То-то здешние нищие обнаглели сверх всякой меры, — неодобрительно заметила Му Ваньцин. — Помнишь того нахального попрошайку, Шэчи? Он ещё выпрашивал у тебя серебро за сведения о моем учителе, — юноша рассеянно кивнул.

— Ты знаешь, жена моя, — медленно заговорил он, — а ведь нам выпала возможность оказать Клану Нищих большую услугу.

— С чего бы нам оказывать услуги этим проходимцам? — пренебрежительно скривилась девушка. — Тем более, что они ведут себя, словно дикие звери.

— Мы окажем услугу не мерзавцам, притесняющим семью Цзинь, а доброму имени всего клана, — обстоятельно ответил Инь Шэчи. — Разве очищение их рядов от негодяев — не услуга? Мы отправимся в гости к господину Цзиню, хорошенько поколотим обидевших его семейство разбойников, и заставим их вернуть украденное.

— Что, если к ним на подмогу заявится сам Цяо Фэн? — неуверенно спросил Цзинь Чэнъу.

— Если он честный человек, то скажет нам спасибо, — безмятежно ответил юноша. — Если же нет, — он с веселой улыбкой положил руку на черен меча, — то я проверю его славу на прочность.

* * *

Хутор семьи Цзинь

— Выходите, гнусные попрошайки! — рявкнул Инь Шэчи. — Или мне лично вытащить каждого из вас за лохмотья?

Он, Му Ваньцин, и Цзинь Чэнъу стояли во дворе хутора Цзиней. Скромный домик, крытый соломой, амбар невдалеке, неглубокое чистое озерцо, и ровные ряды посевов — обиталище Цзинь Чэнъу выглядело мирно и уютно. Однако же, пристальный взгляд мог увидеть следы недоброго присутствия в этом сельском благолепии: часть разлапистых зеленых ростков молодого сорго была изломана и растоптана; дверь в амбар, распахнутая настежь, висела на одной петле; а прямо посреди двора валялась груда мусора — битой посуды, обломков мебели, и тому подобных испорченных предметов домашнего быта.

Незваные гости хутора не заставили себя ждать — вскоре, двери дома распахнулись, и наружу выбрался тощий и лохматый мужчина, одетый в рубаху, словно нарочно сшитую из как можно более разноцветных лоскутьев. Он опирался на длинный сучковатый посох, а в руках держал тыкву-горлянку, обвязанную красным шнуром. Нищий остановился в нескольких шагах от Шэчи с женой, и обвел их оценивающим взглядом. Его губы искривились в злой ухмылке, стоило ему заметить Цзинь Чэнъу; несчастный крестьянин попятился, и быстро отступил за близкие деревья.

— Ты-то что здесь забыл, богатенький мальчишка? — издевательским тоном протянул нищий. — Ну да неважно. Раз уж ты здесь, будь добр, подай беднякам на пропитание, — из дверей начали показываться его товарищи, одетые в не менее живописные лохмотья.

— По ляну серебра каждому хватит, — широко ухмыльнулся разбойный попрошайка, показав кривые зубы. — Нам эти деньги помогут прожить пару недель, а для тебя они — мелочь, молодой господин. Один лишь твой халат стоит не менее ляна золота, — он оценивающе прищурился.

— Лян золота, и два — серебра, — педантично поправил его Шэчи. — Шелк и работа — ханчжоуские, мастеров из Сада Орхидей. Но у меня к тебе другое предложение. Ты и твои смердящие дружки вывернете карманы, и отдадите все припрятанное господину Цзинь Чэнъу. Вообще все, что у вас есть, отдадите — вы, как я слышал, пропили приданое его дочери. После, вы отправитесь в цзянъянский ямынь, и будете слезно умолять подчиненных господина Коу всыпать вам по сорок палок каждому. Даже лучше по пятьдесят, — задумчиво кивнул он. — Как-никак, вы угрожали обесчестить госпожу Цзинь, и ее дочь.

— Может, нам еще поклониться тебе земно, и назвать дедушкой[3]? — недобро ощерился нищий.

— Тоже можно, — безразлично ответил юноша. — Но не мне, а господину Цзиню — это перед ним вам нужно извиняться. Ну, что же ты стоишь? Кланяйся, — он приглашающе махнул рукой.

— Лучше мы сделаем по-другому, — зло и серьезно заговорил нищий, пристраивая свою тыкву на поясе, и поудобнее перехватывая посох. — Ты оставишь нам свой кошелек… и эту девку, — он обратил на Му Ваньцин пристальный взгляд, и похотливо облизнулся. — Сам можешь катиться на все четыре стороны. Хотя, халат свой тоже оставь, — он издал короткий смешок. — Ханчжоуская работа продастся здесь, на юге, за полторы цены.

— Ты назвал мою жену девкой, — с расстановкой проговорил Инь Шэчи. — Верно, ты совсем не дорожишь языком.

Нищий не успел заметить его бросок, ускоренный техникой шагов. Во мгновение ока, юноша оказался рядом с негодяем, и его меч, выскользнув из ножен, сверкнул, словно молния, касаясь лица нищего самым кончиком. Тонкая струя крови хлестнула по воздуху, и оросила пыль крестьянского двора; нищий болезненно замычал, старательно зажимая рот руками, словно в попытке сдержать тошноту. Из-под его пальцев лилась алая жидкость.

— Цел ли твой язык, любитель оскорблять чужих жен? — поинтересовался Инь Шэчи, держа меч на отлете. — Ну же, скажи что-нибудь. Неважно, что — я хочу знать, нужен ли второй удар.

— Ты искалечил братца Хоу, — прорычал один из нищих, лысый громила с бычьей шеей. — Отдай мне свой язык, взамен на его рану! — нищие надвинулись на молодую пару, угрожая им посохами и палками; здоровяк добыл из-за спины граненую металлическую булаву.

— В моем языке маловато мяса, тебе не хватит его и на четверть обеда, — насмешливо ответил юноша. — Или ты собрался также прибрать отрубленный язык своего приятеля? — нищий зло оскалил желтые зубы, и взмахнул булавой, со свистом взрезавшей воздух.

— Постарайся не убивать без необходимости, — бросил Шэчи жене, и ринулся вперед.

Его меч вычертил в воздухе сложную фигуру, задев руки троих противников. Те выронили оружие, кривясь от боли и зажимая посеченные запястья и обрубки пальцев. Остальные не оробели, дружно обрушивая на юношу свои посохи. Тот согнулся, словно в поклоне, забросил за спину меч, и принял на него все вражеские удары. Нищие нажали, напрягая все силы, и стремясь пригнуть противника к земле, но Шэчи, без усилия крутанув мечом, расшвырял их оружие по сторонам. Лысый здоровяк набросился на него, размахивая булавой, и юноша, весело смеясь, ускользнул прочь техникой шагов, попутно кольнув в подмышку одного из нищих. Тот зло зашипел, и выронил свое оружие — увесистую палку.

Мимо пронеслась Му Ваньцин, раздавая болезненные уколы коротким мечом, и с небрежной легкостью уклоняясь от ответных ударов. Посохи и дубинки нищих словно пытались попасть по призраку, так быстры и точны были ее движения. Сразив четверых, она отступила обратно к мужу. Молодая пара остановилась, выставив клинки в сторону врага.

— Ну что, пойдете в ямынь за наказанием, или мне покалечить еще нескольких из вас? — весело спросил Инь Шэчи. — Но учтите, теперь вам придется просить по шестьдесят палок — спустить вам оскорбление моей жены я не могу, — Му Ваньцин бросила на юношу быстрый взгляд, и подарила ему широкую благодарную улыбку, заметную даже из-под вуали.

— Ублюдок! — проревел лысый громила, вздымая булаву к небу. — Живьем бы тебя съел!

— Думаю, даже съев меня целиком, ты останешься голоден, — засмеялся Шэчи. — Интересно, сколько людей в вашей банде было раньше, до того, как вы нашли, кого объедать? С подаяния такую тушу, как ты, точно не прокормишь.

Нищие бросились на них все разом, единой волной разноцветных лохмотьев и угрожающе поднятого дубья. Ваньцин метнулась в сторону, и, проскочив мимо вражеского строя, резанула по животу одного из нападающих; тот, тонко взвизгнув, повалился навзничь, зажимая глубокую рану. Темная кровь лилась между его пальцев, а в воздухе мерзко завоняло — удар Му Ваньцин вспорол нищему кишки.

Шэчи ринулся вперед, встречая врага лоб в лоб. Рубанув из-за головы, он рассек два древка нищенских посохов, и разбросал их владельцев мощными ударами кулаков. Легко уклонившись от ответных атак, он прошел сквозь вражеский строй и соединился с Ваньцин. Бок о бок, они накинулись на нищих, тесня их мечами, и нанося болезненные, калечащие, но не смертельные раны. Здоровяк с булавой продержался против их совместного натиска считанные мгновения: Инь Шэчи без труда отразил тяжелый удар его оружия, а Му Ваньцин прянула вперед, и вонзила меч в широкую грудь врага. Тот рухнул навзничь, пуская кровавые пузыри изо рта. Видя его конец, остальные нищие утратили остатки присутствия духа, бросая оружие и падая на колени. Раздав для острастки несколько оплеух, Шэчи удовлетворенно улыбнулся, и, вытерев клинок о наиболее чистые лохмотья одного из нищих, вложил оружие в ножны.

— Хорошо справились, жена моя, не правда ли? — весело обратился он к Ваньцин. Та с серьезным видом покивала. Юноша по-хозяйски оглядел побежденных, раздумывая, как бы продолжить их наказание, и озабоченно нахмурился.

— Постой-ка, а где тот любитель позлословить? — спросил он. — Который лишился языка.

— Он побежал в сторону города, — подал голос все еще прячущийся за деревьями Цзинь Чэнъу. — Несся так, что пятки сверкали, а кровь изо рта разлеталась по сторонам.

Инь Шэчи не успел ответить на это — чужое убийственное намерение накатило на него волной ледяных уколов. Он скользнул в сторону, напрягая меридианы в применении техники шагов, и тут же в клочок земли, где ранее стоял Шэчи, ударила техника ци, разорвавшаяся подобно осадной бомбе. Юноша уклонялся снова и снова, словно танцуя между падающими на него ударами, переполненными сокрушительной мощью, каждый раз проходя на волосок от верной гибели или серьезных ранений. Он сумел углядеть едва не заставшего его врасплох врага — рослого, длинноволосого мужчину в темных цветов одежде, — и бросился на него, стремясь сократить расстояние между ними, и вступить в ближний бой.

— Ваньцин! Я сам! — крикнул Шэчи, заметив знакомое мелькание красного с черным неподалеку. Не то, чтобы ему не была нужна помощь в бою со столь опасным противником, но при мысли о том, как его жену настигает один из ударов, от которых он с таким трудом уклонялся, сердце юноши замирало в холодном оцепенении.

Неизвестный враг усилил натиск, и исторгаемые его ладонями техники ци обрушились на Инь Шэчи сплошным потоком неодолимой силы, снопом сверкающих молний, стаей разъяренных драконов. Юноша стиснул зубы, и бросился прямиком сквозь вражеский навал, встречая бьющие в него техники клинком меча, и рассекая их могучими встречными ударами. Вся его сила, подаренная Уя-цзы, была пущена в ход, все умение и талант Шэчи сошлись на острие его меча, позволяя ему сражаться с незнакомым воителем на равных. Неожиданно для себя, Инь Шэчи понял, что наслаждается этой схваткой на пределе сил, боем, что впервые заставил его выложиться на полную. Он весело рассмеялся, и крутанул мечом стремительную двойную петлю, прокладывая путь прямо сквозь бурю мощи, поднятую вражеской ци.

Незнакомый воин был непрост — обладая невероятной силой, он не полагался лишь на нее, и не атаковал бездумно, стремясь задавить противника мощью. Сила и частота его ударов были изменчивы, словно блики на воде: они то свистели в воздухе легкими стрелами, то обрушивались тяжелым осадным тараном. Поначалу, отбивая его техники ци клинком меча, Шэчи едва не потерял оружие, обманутый частыми и быстрыми атаками, и чуть не упустив ударившую следом за ними разрушительную волну силы. Он все же приноровился к этому чередованию атак, кажущемуся рваным и беспорядочным, но подчиненному одной простой идее — рассеять внимание противника, ослабить его защиту, и преодолеть сопротивление. Несложная, но действенная тактика, вкупе с огромной силой и великолепным владением его боевым искусством, делали неизвестного воителя поистине грозным противником.

Ускоряясь еще сильнее, Инь Шэчи прорвался сквозь вражеские техники, но за мгновение до того, как его меч смог дотянуться до плоти врага, могучий незнакомец, резко выбросив вперед ладони, ударил сплошной, непрерывной волной ци, обрушившейся на Шэчи яростной бурей. Юноша вынужденно вскинул меч в защитном движении, отчаянно сжимая рукоять, и удерживая клинок за лезвие левой рукой. Его меридианы напряглись, как никогда ранее, пытаясь противостоять неумолимому давлению враждебной ци; он неосознанно применил метод своего противника, то усиливая, то ослабляя нажим своей внутренней энергии на вражескую технику. Это возымело успех: Инь Шэчи почувствовал, как навал врага, поначалу казавшийся неостановимым, начал ослабевать. Продавив его в одном мощном выплеске ци, юноша ускорился, прыгая вперед, и взмахнул мечом, целя в шею и горло незнакомца — торс врага был надежно прикрыт кожаной броней и стальным оплечьем. За мгновение до удара, неизвестный воин внезапно прекратил атаку, и впервые за бой отступил, уходя в сторону техникой шагов. Шэчи вынужденно затормозил, и его противник, чуть улыбаясь, поднял руки.

— Достаточно, — произнес он спокойно и доброжелательно. Его голос, сильный и басовитый, звучал рокотом могучего водопада, и рыком свирепого тигра. — Ты отлично сражаешься, братец. Позволь узнать твое славное имя.

— Я — Инь Шэчи, наследник секты Сяояо, — медленно ответил юноша. — А ты — Цяо Фэн, наследник Клана Нищих. Поистине, людская молва не врет — твое боевое искусство способно сотрясать горы и раскалывать небеса.

— Спасибо, — Цяо Фэн благодушно рассмеялся. — Но твою защиту ему все же не удалось расколоть. Видит небо, имя секты Сяояо было забыто незаслуженно.

Шэчи наконец смог как следует разглядеть своего противника. Замеченный ранее кожаный нагрудник, потертый и чиненный, как и потемневшие от времени львиные головы стальных наплечников, испятнанные множеством зарубок, были явно сделаны не по мерке, с трудом прикрывая широкоплечего и рослого мужчину. Его одежда — темно-синяя хлопковая рубаха с плетеным воротником, — выглядела поопрятнее, чем у его младших, и носила следы тщательного ухода. Карие глаза Цяо Фэна смотрели дружелюбно и уверенно, словно и не было недавнего боя на пределе сил. Легкая улыбка на угловатом, с крупными чертами и тяжёлым подбородком лице, придавала ему открытый и приятный вид. Наследник Клана Нищих казался прямодушным и добросердечным человеком, но, как уже успел убедиться Шэчи, людская внешность могла быть весьма обманчива.

Цяо Фэн, наследник Клана Нищих

Быстрый топот легких шагов прозвучал за спиной юноши, и Ваньцин встала с ним рука об руку, настороженно глядя на Цяо Фэна.

— Это — Му Ваньцин, моя жена, — представил ее Инь Шэчи.

— Госпожа Инь, — коротко поклонился наследник Клана Нищих. Девушка кивнула в ответ.

— Слава Цяо Фэна дошла даже до меня, неопытного юнца, едва начавшего свое странствие по рекам и озёрам, — церемонно заговорил Шэчи, упредив открывшего рот собеседника. — Недаром, когда речь заходит о сильнейших воителях Поднебесной, люди говорят: «на севере — Цяо Фэн, на юге — Мужун». К тому же, как я слышал, недавно север делом доказал свое превосходство над югом. Подобное мастерство заслуживает многих похвал, — наследник Клана Нищих польщенно улыбнулся, но его невысказанную благодарность вновь прервали слова Инь Шэчи, жёсткие и обвиняющие.

— А вот твоя помощь злодеям и мерзавцам, порочащим доброе имя Клана Нищих, не заслуживает ничего, кроме порицания. Пристало ли прославленному герою служить защитой ворам и разбойникам? Твоей силой вот эти гнусные бандиты, — он махнул рукой в сторону избитых нищих, — запугивают городских стражников и простых хуторян, чтобы свободно творить зло. Близорукость тому виной, или попустительство?

— О чем ты, Шэчи? — Цяо Фэн все же сумел вставить пару растерянных слов в поток обвинений, излитый на него юношей.

— Не верь ему, брат Цяо! — крикнул один из нищих. — Это он и его жена напали на крестьянина. Мы пытались их остановить…

— Заткнись, ты, бесчестная падаль! — зло рявкнул Инь Шэчи. — Не тебе разевать свой вонючий рот, когда с нами — жертва твоих злодеяний. Подойдите к нам, господин Цзинь, — позвал он. — Не бойтесь. Обещаю, вам больше никто не причинит вреда, — Цзинь Чэнъу приблизился, с опаской глядя на Цяо Фэна.

— Расскажите наследнику Цяо все то, что недавно поведали мне, — попросил крестьянина Шэчи.

Мужчина начал свою скорбную историю, поначалу говоря скованно и боязливо, но постепенно распаляясь все больше, а под конец, и вовсе награждая разбойных нищих крепкими ругательствами. С каждым его словом, Цяо Фэн глядел все смущеннее и растеряннее, что смотрелось странно и чуждо на его суровом лике.

— Клан Нищих — крупнейшее из вольных братств Поднебесной, — негромко заговорил он, когда Цзинь Чэнъу закончил свою речь. — Мы не отвергаем никого из пришедших к нам — любой несчастный и обездоленный, поклявшийся клану в верности, получит кров, пищу, и убежище. Эта открытость привела к нам многих славных людей, но случается так, что в наших рядах скрываются бесчестные притворцы и коварные негодяи. Мой учитель, Ван Цзяньтун, всегда наказывал мне быть строже и требовательнее к моим братьям, чем к кому-либо другому, и сегодня, братец Шэчи, ты помог мне исполнить наказ учителя. Я же подвел его и клан, и обязан искупить свою вину. Сколько денег у вас отобрали, господин Цзинь?

— Двенадцать лян серебра, — с запинкой ответил тот.

— Примите эти деньги, и мой поклон, в качестве извинения, — Цяо Фэн вынул из поясной сумы крупный серебряный слиток, и протянул его Цзинь Чэнъу, низко кланяясь.

— Что вы, господин Цяо, не стоит, я не смею принять это, — залепетал крестьянин, удержав наследника Клана Нищих под локоть.

— Пожалуйста, господин Цзинь, примите их, — мягко, но настойчиво повторил Цяо Фэн, вновь отвешивая поклон.

— Я не смею, я не смею, — испуганно отвечал мужчина.

— И вновь прошу вас, примите их, — поклонился наследник Клана Нищих все так же низко и смиренно. — Я виноват перед вами. Позвольте мне искупить эту вину.

— Х-хорошо, — запинаясь, пробормотал Цзинь Чэнъу, и взял слиток из рук склонившегося мужчины. Наметанный глаз Инь Шэчи определил в переданном куске серебра не менее, чем двадцать пять лян веса.

— Теперь с вами, недостойные! — повысил голос Цяо Фэн, обращая свое внимание к валяющимся на земле двора нищих. — Вы из ветви Дачжи, не так ли? Видит небо, Цюань Гуаньцин слишком распустил своих младших! Вы отправляетесь со мной, в поместье главы. Там, каждый из вас пойдет к Бай Шицзину, старейшине, ведающему соблюдением законов клана. Вы подробно расскажете ему о своих прегрешениях, и понесете заслуженное наказание! И упаси вас боги, — в его голосе зазвучали рычащие нотки, — утаить хоть один мелкий проступок! Если кто-то из вас попытается преуменьшить свершенное им зло, я лично накажу его, и, будьте уверены, поркой он не отделается, — нищие съежились под его грозным взглядом. Отвернувшись от них, Цяо Фэн обратился к молодой паре.

— Если у тебя и твоей жены нет срочных дел, братец Шэчи, я хотел бы и вас пригласить в обитель клана, что в Хубэе. Я хочу как-то отблагодарить вас за помощь. К тому же, для меня честь и радость познакомиться со столь славными воинами, — он дружелюбно улыбнулся.

— Вообще-то, у нас есть дела, — без особого восторга ответила Му Ваньцин. — Я разыскиваю моего учителя, которую потеряла где-то в этих краях, а мой муж направляется к горе Улян. Путешествие в Хубэй лишь отдалит нас от наших целей.

— Не спеши отказываться, жена моя, — вмешался Инь Шэчи, блестя веселой улыбкой. Только что, Цяо Фэн подтвердил свое доброе имя, показав себя благородным и беспристрастным, и юноша не хотел прерывать начатое знакомство с прославленным героем и хорошим человеком. — Не забывай, что Клан Нищих — крупнейшее из вольных братств Поднебесной. По слухам, у них есть глаза и уши даже в империи Ляо и Западном Ся. С их помощью, мы в два счета разыщем твоего учителя. Мои же поиски не ограничиваются горой Улян. Учитель дал мне три наказа — вернуть утерянные знания секты, избавить ее от дурных последышей, и прославить ее имя на реках и озёрах. Заводя друзей среди вольного люда, я выполняю третий наказ, а связи и знания Клана Нищих могут помочь со вторым. Но, прежде чем просить наследника Цяо и его клан о подобных услугах, надо, для начала, принять его приглашение.

— Твои слова открыли мне глаза, муж мой, — с лёгким удивлением отозвалась Ваньцин. — Верно, без твоей находчивости я долго и бесцельно рыскала бы по южным окраинам.

— Значит, решено! — громогласно возвестил Цяо Фэн, широко улыбаясь. — Мы отправимся в Хубэй, где я познакомлю вас с учителем и братьями по оружию. Будь уверен, братец Шэчи, мы с тобой выпьем много чашек доброго вина в честь нашего знакомства!

— Приглашение, достойное героя, — рассмеялся юноша. — Но сначала, вернёмся в город. Нам с женой нужно забрать лошадей и пожитки.

— И то верно, — согласился наследник Клана Нищих. — Мне и самому нужно в Цзянъян. Погодите-ка, — не церемонясь, он пинками и ругательствами поднял на ноги опозорившихся нищих, и они, все вместе, двинулись в сторону города.

— Да, братец Шэчи, что за дурных последышей твоей секты ты упоминал? — поинтересовался Цяо Фэн. — Могу ли я знать о них?

— Я говорил о злодее Дин Чуньцю, также известном, как Старый Чудак с Озера Синсю, — с готовностью ответил Инь Шэчи. — Некогда, он был учеником секты Сяояо, но, жаждая незаслуженного, предал учителя, ограбил секту, и заставил соучеников скрываться в дальних уголках Поднебесной. Учитель приказал мне убить его, во имя справедливого возмездия.

— Мне известно имя Старого Чудака Синсю, — с узнаванием на лице кивнул наследник Клана Нищих. — Он и его ученики принесли много зла вольному люду, без зазрения совести используя смертельные яды, и нечестивое искусство своей секты, именуемое Техникой Истощения Силы. С ее помощью, они искалечили много славных воинов. Прекратить их злодеяния — достойное дело.

— Отлично, — воодушевленно потер руки Шэчи. — Тогда, я побеспокою тебя просьбой разузнать о старом мерзавце и его прихвостнях побольше, с помощью твоих братьев. Негоже бросаться в битву, не зная врага.

— Подобными вещами ведает глава, но Ван Цзяньтун не оставит без внимания мою просьбу помочь тебе, — уверенно ответил мужчина. — Тем более, что тебя ведет жажда справедливости, и у меня перед тобой долг.

— Твой учитель — глава Клана Нищих? — заинтересовалась Му Ваньцин. — Передал ли он тебе знаменитый стиль Шеста, Побивающего Собак?

— Это боевое искусство может изучать лишь глава, — покачал головой Цяо Фэн. — Ван Цзяньтун обучал меня техникам развития, и передал мне искусство Восемнадцати Ладоней Драконоборца, один из сильнейших рукопашных стилей Поднебесной.

— Истинная правда, — с улыбкой кивнул Инь Шэчи. — Ощутив этот стиль на своей шкуре, я могу сказать о нем только хорошее… ну, когда его техники не направлены на меня, — удивленно моргнув на эти слова, Цяо Фэн громко, от души, расхохотался. Юноша поддержал его смех; не удержалась от улыбки и Ваньцин.

— Скажи-ка мне, брат Цяо… да, а сколько тебе лет? — спросил Шэчи.

— Мне недавно исполнился тридцать один год, — был ответ.

— Тогда, я с полным правом могу называть тебя старшим братом — ведь мне всего восемнадцать, — покивал юноша. — Так вот, скажи мне, известна ли тебе учитель моей жены, госпожа Цинь Хунмянь? — Шэчи не собирался забывать о нуждах любимой, или же забрасывать поиски ее учителя, и решил заранее справиться о ней у Цяо Фэна.

— Цинь Хунмянь, по прозвищу Клинок Асуры? — с удивленной улыбкой спросил тот. — Не думал я, что твоя жена — ученица столь знаменитой воительницы. Примите мое уважение вашему учителю, госпожа Инь, — кивнул он девушке. Та ответила короткой благодарностью.

— Мы с учителем потеряли друг друга во время боя с ее врагом, — поведала Ваньцин. — Уже вторую неделю, я не могу ее найти. Надеюсь на твою помощь, Цяо Фэн.

— О Цинь Хунмянь давно ничего не было слышно, где-то дюжину или полторы лет, — ненадолго задумался тот. — Те вольные странники, что знали ее, давно уверились, что она отошла от дел, и живет мирной жизнью. Но ее доброе имя по-прежнему известно многим. Не сомневаюсь, Ван Цзяньтун не откажет в помощи ее ученице.

— Вот и хорошо, — довольно ответила девушка, и добавила, с одобрением в голосе:

— Пусть первые встреченные нами члены Клана Нищих и оказались никчемными людишками, его наследник совсем неплох.

— Жена моя… — с горестным вздохом протянул Инь Шэчи. — Твоя прямота по душе мне, и даже делает тебя привлекательнее в моих глазах, но все же, она не всегда уместна в общении с людьми.

— Не стоит, братец Шэчи, — добродушно рассмеялся Цяо Фэн. — Я — человек простой, выросший в бедной семье. В общении со мной не нужны церемонии.

Так, беседуя, они добрались до Цзянъяна, и временно расстались, отправившись за оставленными вещами. Зайдя в «Райский приют» за лошадьми и кладью, Шэчи и Ваньцин двинулись в заранее оговоренное место встречи у северных ворот, где дождались наследника Клана Нищих и его проштрафившихся собратьев. Цяо Фэн восседал на гнедом коньке, что заметно пригибался к земле под могучей статью своего всадника; разбойные нищие могли похвастаться лишь обработанными и перевязанными ранами. Соединившись, их пестрая группа выступила в путь, ведущий в провинцию Хубэй, где, неподалеку от города Сянъян, обитал глава Клана Нищих, вместе со своими ближайшими соратниками.

Примечания

[1] Час Змеи — время с 9:00 до 11:00.

[2] Один му примерно равен семи сотням квадратных метров.

[3] В китайской традиции, назвать кого-либо старшим родственником — знак уважения. Чем старше родственник, тем больше уважения.

Глава 7 Рассказывающая о том, как серебряная змея пустилась в безоглядное бегство

Весел и обилен был пир в доме Ван Цзяньтуна, главы Клана Нищих. От яств и напитков ломились столы, и пусть безыскусны были пища и питье — мясо, овощи, рисовый хлеб, и рисовое же вино, — еда была сытной и свежей, а выпивка — крепкой. Великое множество народу было приглашено на это застолье, от простых попрошаек без гроша за душой, до влиятельных старейшин-с-девятью-сумками, что начальствовали над сотнями младших. Ни один воин клана не был выше другого на этом пиру — все сидели рядом за широкими столами, черпали вино из общих кувшинов, брали закуски с общих тарелок, и обменивались веселыми здравицами.

Четверо великих старейшин Клана Нищих (слева направо): Си Шаньхэ, У Чанфэн, Чэнь Гуянь, и старейшина Сун

Сам глава клана отсутствовал на пиру — годы брали свое, и все чаще нездоровилось славному Ван Цзяньтуну, известному также, как Бородатый Мечник. Однако же, многие из верхушки клана сидели сейчас за пиршественными столами: четверо великих старейшин, Сун, У, Чэнь, и Си, каждый — могучий и прославленный воитель; заместитель главы, прямодушный и добродетельный Ма Даюань; и, конечно же, наследник клана, доблестный Цяо Фэн. Много здравиц прозвучало в его честь этим вечером, да и сам он не раз поднимал чарку с вином, чествуя друзей и соратников. Вот и сейчас, он поднялся на ноги, держа в руке чашу, до краев наполненную горячительным.

— Слушайте все! — звучно провозгласил он. — Достойный юноша, сидящий рядом со мной — Инь Шэчи, наследник секты Сяояо! Его сердце благородно, дух — неустрашим, а боевое искусство не уступает моему! Когда мы с ним сошлись в поединке, он выдержал не меньше двух десятков моих ударов, и видит небо, не останови я бой, неизвестно, кто вышел бы победителем! Сегодня, я рад назвать его моим другом! Выпьем за него! — и первым приложился к своей чаше, осушив ее одним большим глотком. Поднялись чаши, прозвучали громкие крики здравиц, и крепкое рисовое вино полилось в глотки гостей. Инь Шэчи, допив свое, оторвал зубами ломоть мяса от куриной ноги. Прожевав закуску, он вновь наполнил свою пиалу вином, и вскочил на ноги.

— А ты стоек к выпивке, брат Цяо, однако же и я тебе не уступлю! — весело крикнул он. — Выпьем за отважного Цяо Фэна, и его славную победу над знаменитым Мужун Фу из Гусу! — следуя примеру, поданному наследником Клана Нищих, он осушил свою чашу до дна.

— Отлично! — вскричал Цяо Фэн, также прикончив полную чашу вина. — Наконец-то, достойный собутыльник! Выпьем же за наш поединок! Эй, братцы, поднесите-ка нам кувшины — что-то вино в этих мелких мисочках быстро кончается, — он грянул оземь свою чашу, размером с два кулака взрослого мужчины.

Двое расторопных нищих приволокли объемистые глиняные кувшины с вином, и кое-как утвердили их на столе перед наследником клана и его гостем. Сорвав запечатывающую кувшин бумагу, Цяо Фэн поднял его, словно легкую чарку, и щедро приложился, влив себе в глотку около четверти шэна[1] вина. Инь Шэчи не отстал, вскрыв свой кувшин, и выхлебав из него не меньше. Они продолжали пить, возглашая одну здравицу за другой, и опустошили вдвоем уже шесть кувшинов, когда Шэчи, покачав головой, отодвинул очередную емкость.

— Ох и здоров же ты пить, братец, — протянул он заплетающимся языком. — Лишь одного из моих знакомых я не сумел перепить — чиновничьего сына Шао Цзюйцзы, который мог вылакать целый доу[2] вина, и уйти домой на своих ногах. Но, думаю, ты и его отправил бы под стол.

— Доу вина? — услышал Цяо Фэн главное в его речи. — Хорошая идея, братец! Клянусь, я не покину пира, не выпив еще доу вина! — ничуть не выглядящий пьяным, он придвинул к себе кувшин собутыльника, и, пробив пальцами бумажную крышку, принялся опустошать вместительный сосуд.

Инь Шэчи, с восхищением глядя на эту стойкость, отдал должное еде, и вскоре, хмельная муть отступила, прекратив застилать его взор и туманить разум, но оставив за собой пьяное благодушие и расслабленность. Он придвинулся ближе к сидящей рядом Му Ваньцин, и обнял ее за плечи. Та лишь неловко пошатнулась, бессмысленно моргая: поначалу, девушка пила наравне со всеми, и порядком захмелела. Ее взгляд блуждал, не задерживаясь ни на чем дольше, чем на краткий миг, а вуаль промокла: последнюю чашу вина Му Ваньцин выпила прямо сквозь нее. Шэчи наполнил пиалу жены водой, и помог ей напиться; Ваньцин, переведя дух, пробормотала невнятную благодарность, и пододвинула к себе блюдо с мясом.

Оказав жене необходимую помощь, Инь Шэчи довольно огляделся, лениво грызя свиное ребрышко. Пирушка была в самом разгаре, и юноша невольно сравнил ее с привычными ему застольями. Много проще чинных гулянок богатой молодежи, пир Клана Нищих был куда как громче и веселее. Сияли ярким светом многочисленные факелы и фонари, освещая подворье Ван Цзяньтуна не хуже солнца днем. Пылали костры, на которых,шкворча жиром и благоухая мясными ароматами, обжаривались туши овец, коз, и домашней птицы, чтобы немедленно попасть на столы пирующих. Нередко между гостями вспыхивали перебранки, порой переходящие в драки — пьяное веселье било через край, и выплескивалось в желание помахать кулаками. Блестели глазурью округлые бока вместительных кувшинов с вином, опустошаемых столь быстро, что прислужники едва успевали подвозить новые.

Лишь один огонь, горевший ярче других на этом пиру, долго оставался незамеченным для Инь Шэчи — пламя, полыхавшее в глазах Кан Минь, молодой жены Ма Даюаня. Взгляд этой женщины, вышедшей из юного возраста, но ничуть не утратившей свою цветущую красоту, неотступно преследовал Шэчи с того самого мига, как Цяо Фэн обратил на него всеобщее внимание, восхваляя доблесть нового друга. Оглядываясь, юноша приметил и этот жаркий взор, и страсть, загоревшуюся в глазах госпожи Ма, стоило их взглядам встретиться.

Губы юноши сами собой расплылись в понимающей улыбке. Он окинул оценивающим взглядом гладкую кожу привлекательного лица Кан Минь, и женственные изгибы ее стройной фигуры. Следом, он оглядел седую бороду ее мужа, сидевшего неподалеку, и близкого к тому, чтобы уснуть, рухнув лицом в свое блюдо. Женщина поняла его взгляды по-своему: подхватив стоявший рядом с ней серебряный кувшинчик, она встала, и двинулась прямиком к столу Инь Шэчи.

Кан Минь

— Позвольте мне услужить вам, дорогой гость, — раздался ее томный голос за спиной юноши, и полная белая рука Кан Минь, легонько мазнув его по щеке, поставила перед ним небольшую винную рюмку.

Шэчи ощутил прикосновение горячего женского тела — госпожа Ма, наливая ему вино, нагнулась ниже необходимого, и юноша смог в полной мере оценить упругую мягкость ее груди, и твердость напряженных сосков, уткнувшихся в его плечо. Он невольно задумался о том, что делать дальше — хмель все еще наполнял его голову легкомысленным пьяным весельем, но даже в подпитии, Инь Шэчи смог оценить и настойчивость Кан Минь, и откровенность ее касаний. Этим вечером, жена старейшины Ма всей душой жаждала совершить супружескую измену, с его, Шэчи, помощью. Как назло, юноша не смог придумать никакого остроумного плана действий — все же, он выпил слишком много этим вечером, — и решил пойти самым простым и безыскусным путем.

— Что-то мне нездоровится, — озабоченно промолвил Шэчи. — Отойду-ка я освежиться, — он неловко поднялся, кое-как отодвинув свой стул.

— Поосторожнее там, муж мой, — раздался от стола тихий голос Му Ваньцин, успешно отошедшей от опьянения. — Здесь темно, грязно, и очень много пьяных нищих.

— Я ненадолго, — заверил ее юноша, и неверными шагами двинулся к ближайшему углу.

Как он и ожидал, стоило ему отыскать подходящий укромный закуток, поодаль от веселого гомона гуляк, как его плечи ощутили ласковое прикосновение женских рук.

— Вы устали, молодой господин Инь? — промурлыкала Кан Минь за его спиной. — Позвольте проводить вас в спальню.

— В спальню? Меня? — пьяно удивился Шэчи, неловко поворачиваясь к женщине. Та не отступила, стоя вплотную к нему. — Но это ведь будет очень не… неприлично! — он выговорил последнее слово с нарочитым трудом. — Вы замужем, да и я женат. Что будет, если нас увидят вместе?

— Все эти глупые оборванцы перепились и вот-вот уснут, — тихо и жарко зашептала женщина, прижимаясь к юноше. Тот неуклюже отшатнулся, придав глазам испуганное выражение. — Мой дорогой господин Ма наверняка уже спит сладким сном. Что до вашей жены… вы же мужчина, — игривые нотки зазвучали в ее голосе. — Я уверена, вы легко поставите ее на место.

— Вы просто не знаете моей жены, госпожа Ма, — напуганно возразил Инь Шэчи. — Одно время, Ваньцин убивала каждого мужчину, осмелившегося заглянуть под ее вуаль. Она смилостивилась надо мной, но ее милосердие стоило мне тяжёлого ранения. Согласившись стать моей женой, она немедленно пригрозила мне, что заподозрив измену, жестоко расправится и со мной, и с той несчастной, которую сочтет моей любовницей. Нет-нет, даже и не предлагайте мне подобных вещей — я не хочу, чтобы вы подверглись смертельной опасности по моей вине. А сейчас, извините, мне и впрямь нужно облегчиться, — повернувшись к стене, он принялся шумно возиться с застежкой пояса на своем халате.

Когда шаги Кан Минь за его спиной стихли, затерявшись в шуме гулянки, юноша удовлетворенно улыбнулся, и, оставив пояс в покое, двинулся обратно, к своему месту за столом. Цяо Фэн куда-то исчез — лишь многочисленные пустые кувшины напоминали о его присутствии на пиру. Му Ваньцин безразлично покусывала рисовую булку.

— Пойдем отсюда поскорее, жена моя, — наклонившись к ней, проговорил Шэчи. — Что-то на этом пиру нестерпимо завоняло протухшей рыбой, — девушка подняла на него удивленный взгляд, и, осознав его слова, невольно заулыбалась.

— То-то ты вернулся так быстро, — ответила она с плохо скрываемым облегчением. — Я уж думала, госпожа Ма не выпустит тебя из своих когтей, не показав в подробностях все, что скрывается под ее халатом и нижней рубахой.

— О чем ты говоришь, жена моя? — притворно удивился юноша, подавая Ваньцин руку и помогая подняться со стула. — Уважаемая Кан Минь целомудренна и верна своему мужу, — наклонившись к ушку жены, он прошептал:

— Сегодня вечером — верна поневоле.

Му Ваньцин тихо засмеялась, и они бок о бок зашагали к отведенным им гостевым комнатам.

* * *

Утро после пира Му Ваньцин вынужденно проводила в одиночестве, в постели, и в скверном настроении. Жестокое похмелье настигло ее поутру, наполняя голову давящей болью, а тело — слабостью. Благодаря хлопотам Инь Шэчи, добывшего жене достаточно воды и густого мясного бульона, девушке изрядно полегчало, но головная боль не ушла полностью. К тому же, в гости к молодой паре заявился Цяо Фэн, и затребовал к себе Шэчи, обещая посвятить нового друга в некое предприятие, важное для всей империи Сун. Ваньцин не хотела лишаться общества мужа, но возразить против его участия в государственном деле не могла, и теперь скучала одна, лёжа на кровати.

Внезапно, дверь отворилась, и в комнату вплыла Кан Минь, спокойная и целеустремлённая. Ее тщательно подведенные губы изгибались в лёгкой, чуть насмешливой улыбке, шелковый халат окутывал ее стройное тело персиковым облаком, а в руках жены старейшины Ма лежал небольшой поднос, полный сладостей.

— Моего мужа здесь нет, — раздражённо бросила ей Му Ваньцин. — Он ушел с Цяо Фэном.

— Ну что ты, сестрица, я вовсе не к нему, — пропела госпожа Ма, подходя ближе к постели девушки. — Я видела вчера, как ты пила вместе со всеми, и подумала, что сегодня тебе должно нездоровиться. Кое в чем мы, женщины, не можем угнаться за мужчинами — например, в количестве выпивки, которое они могут влить в себя за один вечер. Попробуй эти пироги из зелёных бобов, я сама их испекла. Сладость и сытность этого лакомства придадут тебе сил, и помогут твоему телу бороться с недугом похмелья, — она поставила поднос на кровать рядом с Ваньцин, и широко улыбнулась. Глаза ее, впрочем, выражали лишь пристальное внимание.

— Правда? Спасибо, сестра, — вымученная улыбка Му Ваньцин более походила на гримасу боли. — Твоя помощь очень кстати, — двумя пальцами правой руки, она осторожно взяла с подноса один из зелёных кружочков, и поднесла ко рту. Ее челюсти мерно задвигались.

— Не стоит благодарности, — приторным голосом ответила Кан Минь. — Мы, жены вольных странников, должны помогать друг другу, ведь слишком часто наши мужья заняты своими мужскими делами, и не могут уделить нам должного внимания, — Ваньцин согласно покивала.

— М-м-м, очень вкусно, — похвалила она, убрав ладонь ото рта. — Я уже чувствую прилив… ох… что со мной?..

Девушка внезапно вздрогнула, неуклюже перевалилась на бок, рассыпав сладости, и скатилась с кровати. Ее лицо кривилось, губы часто хватали воздух, а тело забилось в крупной дрожи. Кан Минь довольно рассмеялась.

— Ничего особенного, милая, всего лишь преждевременная смерть, — издевательски протянула она. Му Ваньцин прохрипела что-то невнятное, содрогаясь все реже и слабее.

— Инь Шэчи отверг меня вчера, боясь твоего гнева, — негромко сообщила госпожа Ма, наклонившись к своей жертве. — Обычно, я отомстила бы глупому мужчине, что пренебрег мною, но в этот раз, слишком велик соблазн, и слишком ничтожно препятствие, преграждающее мне путь… это я о тебе, — будничным тоном пояснила она. — Молодой господин Инь так красив, юн, и наивен, — в ее голосе вновь зазвучали мурлыкающие нотки. — Он сам не знает, на что способен. С его силой, и моими маленькими хитростями, он может занять высокое положение в любом из сообществ вольных странников. Конечно, какое-то время он будет вынужден носить траур по жене, — со скукой вздохнула она. — Но не волнуйся, я смогу утешить его горе, и помогу забыть тебя. Очень быстро забыть, — хищно улыбнулась Кан Минь. — Ведь я — не какая-то там неопытная девчонка. Я знаю, как сделать мужчину счастливым. Порадуйся за своего мужа, ведь его ждёт великое будущее, будущее рядом со мной. Очень скоро, он станет моим…

— Станет ли? — прервал ее голос Му Ваньцин, холодный и спокойный. Правая рука девушки разжалась, и брезгливо уронила на пол смятое зелёное пирожное.

Кан Минь испуганно вскрикнула, округлив глаза, и попятилась назад, уставившись на ту, которую уже считала мертвой. Внезапно ожившая девушка легко хлопнула ладонью по доскам пола, подбрасывая себя на ноги, и ловким движением подхватила меч со столика рядом с кроватью. Вылетевший из ножен клинок сверкнул стальным блеском, и вонзился в грудь Кан Минь.

Неверная жена и незадачливая отравительница часто задышала; ее лицо покрылось смертной бледностью, а губы дрожали, словно она пыталась что-то сказать, и раз за разом терпела неудачу. Расширенные зрачки ее глаз вцепились взглядом в бесстрастное лицо Му Ваньцин.

— Ты считаешь моего мужа наивным? — презрительно бросила та. — Он видит тебя насквозь, жадная перезрелая шлюха, и презирает. Вчера, он рассказал мне, какую шутку сыграл, чтобы отвязаться от твоих приставаний. Мы с ним вволю посмеялись и над тобой, и над зелёной шапкой[3] господина Ма. Ты думаешь, что смогла бы отобрать его у меня? Он готов принять за меня смерть, — Ваньцин говорила уверенно и спокойно, без единого следа сомнений в голосе. — И это не слова, а виденное мной дело. Есть ли в твоей жизни кто-то, способный на такое ради тебя? Конечно же нет, ведь ты — из тех женщин, что пользуются мужчинами, а не поддерживают их. Ты скверная жена, и ещё худшая отравительница, — губы девушки искривились в насмешливой улыбке. — Ты положила в эти мерзкие пирожные столько Яда Нутряного Гниения, что его почуял бы и безносый. Что ж, ты нанесла свой удар, и промахнулась, — Му Ваньцин презрительно поморщилась. — А я — нет.

Она вырвала меч из груди Кан Минь легким, небрежным движением, и, стряхнув с него кровь быстрым взмахом, вложила клинок в ножны. Умирающая женщина рухнула на пол, пачкая мореные доски льющейся из ее раны алой жидкостью, и сотрясаясь в предсмертных судорогах. Закашляв, и извергнув изо рта немало крови, она испустила клокочущий, истошный крик, и затихла, глядя в потолок мертвыми глазами.

От двери раздался испуганный вздох — стоявший на пороге молодой нищий глядел на труп жены одного из старейшин широко открытыми глазами, указывая на нее трясущимся пальцем. Наткнувшись взглядом на холодные, равнодушные глаза Му Ваньцин, он попятился, едва не упав, и бросился прочь.

* * *

Инь Шэчи кое-как протолкался через густую, тревожно гомонящую толпу нищих, и, остановившись в ее первых рядах, удивленно воззрился на труп Кан Минь, лежащий во дворе гостевого домика, который он делил с женой. Тело госпожи Ма было укрыто чистой тканью, на которой уже начало проступать алое пятно; ее лицо навсегда застыло в гримасе боли и удивления, заметной даже после того, как кто-то закрыл ей глаза. Юноша перевел нечитаемый взгляд на стоящую неподалеку Му Ваньцин. Его жена глядела с невозмутимым спокойствием, и лишь затянутая в перчатку ладонь девушки, поглаживающая рукоять меча, выдавала ее волнение. Стоило их взорам встретиться, как в глазах Ваньцин, впервые за это странное утро, проглянули испуг и стыд.

Все так же бесстрастный, Шэчи вышел вперед, и встал рядом с женой. Наклонившись к ней, он тихо произнес:

— Я пришел, как только услышал крики. Что она сделала?

— Пыталась накормить меня ядом, — в голосе девушки прозвучало облегчение, а ее фигура заметно расслабилась — муж был рядом, и на ее стороне. — Я не хотела оставлять за спиной живого врага.

— Будь готова к бою, — тихо предупредил ее юноша. — Скоро, нищие опомнятся, и начнут бросаться обвинениями. Думаю, придется пробиваться.

— Может, уйдем сейчас? — попросила Ваньцин. — Их слишком много, и они сильны, даже без Цяо Фэна.

— Сперва попробуем объясниться, — твердо ответил Инь Шэчи, и ободряюще улыбнулся. — Ты ни в чем не виновата, жена моя, и тебе незачем бежать, подобно злодею, пойманному с поличным, — девушка ответила ему полным признательности взглядом.

— Что происходит? — раздался громкий, сердитый голос, и из толпы показался чернобородый, длинноволосый мужчина с простоватым лицом. Шэчи узнал представленного ему вчера Бай Шицзина, старейшину-законника. Блюститель порядка Клана Нищих, недовольно хмурясь, похлопывал по ладони своим оружием и символом власти — легкой и тонкой булавой с оголовьем в виде копейного острия, напоминающей странный меч без лезвия.

Бай Шицзин, старейшина-законник

— Что за шум… — вновь заговорил Бай Шицзин, но, остановив взгляд на мертвой Кан Минь, поперхнулся воздухом, и замолчал. Его рот распахнулся, а брови полезли на лоб в выражении сильнейшего удивления и горя. Он неверяще захлопал глазами, и с всполошенным видом обернулся к ближайшим из нищих, словно в поисках поддержки. Судорожно сглотнув, он тихо спросил:

— Кто это сделал?

Один из нищих, наклонившись к его уху, что-то быстро зашептал, то и дело косясь в сторону молодых гостей клана. С каждым словом рассказчика, лицо Бай Шицзина наливалось напряжением; его глаза сердито сузились, а рот сжался в линию. Дослушав, он обратился к юноше:

— Инь Шэчи! Твоя жена совершила ужасное преступление, и будет наказана. Не вини меня за невежливость — я обязан выполнить свой долг, — он шагнул было вперед, но замер, остановленный громким и уверенным голосом Шэчи.

— Она защищала свою жизнь, — промолвил юноша. — Тебе, Бай Шицзин, как и кому-либо другому в Клане Нищих, не в чем ее обвинить.

— Защищалась? — с ядом и горечью в голосе ответил старейшина. — И что же госпожа Ма, слабая и безобидная женщина, могла сделать твоей жене, умелой воительнице?

— Отравить, — холодно ответил Инь Шэчи. — Не будь ты столь взволнован, то мог бы и сам догадаться. Кстати, откуда твое смятение, Бай Шицзин? Что за отношения были между тобой и покойной госпожой Ма? — старейшина-законник возмущенно зашевелил губами, но не успел ответить — его прервал дикий крик, подобный воплю раненного зверя.

— Кан Минь! Любимая жена моя! Как же так⁈ О великое небо, почему ты забрало ее у меня⁈ Почему допустило подобное злодейство⁈ — вопил и причитал Ма Даюань, рухнувший на колени рядом с трупом. Инь Шэчи скривился в невольном смущении, столь велика и неподдельна была печаль лишившегося жены мужа. Определенно, госпожа Ма не заслуживала такой искренности и преданности, но стоило ли объяснять это убитому горем старейшине? Тем временем, Ма Даюань неуклюже поднялся на ноги, обводя окружающее бессмысленным взором.

— Кто? — тихо и коротко выдохнул он. — Кто убил ее? — слезы не прекращали литься из его глаз, а руки, сжатые в замок на груди, мелко подрагивали.

— Му Ваньцин, жена Инь Шэчи, — печально ответил Бай Шицзин. — Они говорят, что…

— Так что же ты стоишь, брат⁈ — вскричал Ма Даюань, и простер руку в направлении молодой пары. — Что же вы стоите⁈ Взять их! В темницу злодеев! Судить их, немедля! Я приказываю вам! — заорал он вдвое громче, видя нерешительность своих собратьев по клану. — Я, Ма Даюань, властью заместителя главы, объявляю секту Сяояо, ее наследника, и его жену, вечными врагами Клана Нищих, за подлое убийство, и попрание законов гостеприимства! Немедленно взять их! — толпа нищих нерешительно качнулась вперед.

— Любой, кто прикоснется к моей жене, лишится руки! — повысил голос Шэчи, видя это нестройное движение. Его меч, выхваченный из ножен, сверкнул в ярком утреннем солнце. — Она ни в чем не виновата, и не тебе, Ма Даюань, близорукий глупец, не разглядевший змею в собственном доме, обвинять ее в чем-либо!

— О, воистину я был глуп и близорук, — прошипел старейшина в ответ. — Я посчитал тебя достойным юношей, другом нашего клана, и получил в ответ вероломство, кровавое злодейство, и поношение. Инь Шэчи, о Инь Шэчи, — горько и ядовито бросил он. — Ты — вовсе не источник роскоши, а коварная змея, таящаяся в блеске фальшивого серебра[4]! Я и вправду не разглядел тебя вовремя, когда ты вполз в мой дом, и не распознал твою подлую натуру, пока ты не вонзил клыки в мою любимую А Минь… — он закрыл лицо руками, горестно качая головой. Закаменевшее лицо Инь Шэчи, напротив, утратило все напряжение, и осветилось столь привычной ему насмешливой улыбкой. Не терпящий уныния, как своего, так и чужого, и раздраженный слепотой старейшин-нищих, он ответил на их упреки своим любимым способом — насмешками.

— Ты прискорбно глуп, Ма Даюань, настолько, что не отличишь белизну девственно-чистой простыни от многократно запятнанной грязной тряпки, — издевательским тоном бросил он. — Но милостивое небо, взамен отнятых излишков ума, одарило тебя умением ловко складывать слова. Я принимаю данное тобой прозвище — Серебряная Змея. Запомните его, и запомните крепко, — обратился он ко всем окружающим. — Ведь если вы и вправду решите стать врагами моей секты, то везде, где оно прозвучит, Клан Нищих будет нести позорные поражения! — он весело рассмеялся, и очертил полукруг клинком меча, указывая острием на окружающих его нищих. — Ну что, вы так и будете стоять и бездумно смотреть на меня, словно стадо овец, или мы все же сразимся? Кто первый отведает моего меча? — его клинок со свистом разрезал воздух, описав серебристую петлю.

Бай Шицзин, злобно оскалившись, повелительно взмахнул своей булавой. Бросив собратьям короткую команду, он шагнул вперед, подавая пример. Шэчи, упреждая дружный шаг нищих, метнулся прямо на них, и встретил их широким рубящим взмахом. С полдесятка воинов клана отшатнулись, роняя перерубленные пополам посохи, и теряя кровь из длинных и болезненных, пусть и неглубоких, ран. Бай Шицзин накинулся на него, и они сцепились в короткой сшибке, скрестив оружие. Инь Шэчи без труда отшвырнул старейшину назад, вдогонку кольнув его в грудь быстрым движением. Его противник покачнулся, выпустив оружие из рук, и отступил, прижав ладони к ране.

Му Ваньцин держалась рядом с мужем, прикрывая ему спину, и ее короткий меч словно обратился тысячей клинков, болезненно жалящих любого, кто посмел атаковать молодую пару воителей. Нищие отшатывались, утирая кровь с разрезанных лиц, баюкая рассеченные конечности, и прихрамывая на подрубленные ноги.

Шэчи отчаянно крестил воздух мечом, отбивая множество ударов одновременно, и успевая атаковать в ответ. Много воинов Клана Нищих получило обидные и болезненные раны от его клинка этим утром, лишившись ушей, носов, и пальцев — глумливо смеясь, юноша уязвлял своих противников одного за другим, заставляя отступать.

— Прекратить немедленно! — раздался громовой голос, сотрясший воздух подворья Ван Цзяньтуна. Нищие невольно замерли, и откатились прочь, помогая своим раненым. Инь Шэчи, криво ухмыльнувшись, крутанул мечом, стряхивая с лезвия кровь, и убрал оружие за спину, держа его обратным хватом. Му Ваньцин, наоборот, подобралась, держа наготове свой стреломет. На поле боя пришел Цяо Фэн.

— Что здесь творится? — грозно промолвил он, выходя из-за спин товарищей по клану. — Если ты хотел поупражняться в воинских искусствах с моими младшими, братец Шэчи, зачем калечить их? И что… — он заметил, наконец, труп Кан Минь, и застывшего рядом с ней Ма Даюаня. Удивленно моргнув, он обратил вопрошающий взгляд на Шэчи и Ваньцин.

— Это ведь не вы… — недоверчиво протянул он, не заканчивая фразу.

— Да, моя жена убила эту распутную женщину, — легко ответил Инь Шэчи. — Ваш старейшина и гордый носитель зеленой шапки, Ма Даюань, уже успел объявить меня, и даже мою секту, врагами вашего клана. К чему дальнейшие разговоры, брат Цяо? Давай, покажи мне свое боевое искусство, — он приглашающе махнул рукой.

— Но почему? За что? — непонимающе воскликнул наследник Клана Нищих. — Нужно как следует разобраться во всем этом…

— Цяо Фэн! — прервал его речь крик очнувшегося Ма Даюаня. — Немедленно уничтожь врагов клана! Я приказываю тебе!

— Но ведь это же… — попытался возразить Цяо Фэн, но потерявший жену старейшина не собирался его слушать.

— Немедленно! — заорал он, брызгая слюной. — Сейчас же! Повинуйся приказу старшего! Убийцы и злодеи не должны уйти от наказания! — наследник Клана Нищих тяжело вздохнул. В его взгляде, обращенном на Инь Шэчи, виднелось сожаление.

— Беги к лошадям, — тихо сказал юноша жене. — Я задержу его, и догоню тебя, — Ваньцин коротко кивнула, и метнулась прочь длинным прыжком, ускоряя себя техникой шагов.

Цяо Фэн едва успел применить свою защитную технику — волна ци, вырвавшаяся из его ладоней, остановила острие меча в каком-то чи от его груди. Инь Шэчи не собирался отдавать бывшему другу, и вынужденному врагу, преимущество первого удара, и атаковал первым, быстрый, как молния, но все же не успевший. Юноша не стал вступать в продолжительную борьбу, и меряться с Цяо Фэном силой — он уклонился от его техники, и, скользнув в сторону, настиг одного из стоящих поодаль нищих. Легко уйдя от неуклюжего и поспешного удара посохом, и ухватив тоненько вскрикнувшего парня за лохмотья, Шэчи резким усилием швырнул его в своего противника. Цяо Фэн вынужденно прекратил атаку, и перехватил в воздухе товарища по клану, летевшего на него диковинным снарядом. Когда наследник Клана Нищих вновь повернулся к врагу, того уже и след простыл.

— Попомните Серебряную Змею! — раздался веселый крик Инь Шэчи от коновязи. — Вы еще проклянете день, когда решили сделать его своим врагом!

Юноша и девушка, оседлав белого и черного скакунов, пронеслись по подворью Ван Цзяньтуна быстрее ветра, и исчезли вдали, оставив за собой лишь клубы пыли.

Примечания

[1] Один шэн равен литру.

[2] Один доу равен десяти литрам.

[3] Зеленая шапка — знак супружеской измены. Китайский аналог т. н. рогов.

[4] Имя «Шэчи» переводится как «роскошь». Фамилия «Инь» частично созвучна с произношением иероглифа «инь», означающего «серебро». Первый слог имени «Шэчи» частично созвучен с иероглифом «шэ», означающим «змея».

Глава 8 Описывающая сражение серебряной змеи, северного дракона, и южного дракона против голодного тигра

— Это… я… хм-м… — Му Ваньцин, чья кобыла шагала стремя в стремя с жеребцом Инь Шэчи, выглядела неподдельно смущенной, и все никак не могла найти верных слов, чтобы завести разговор с мужем.

— Не стесняйся, жена моя, и говори все, как есть, — подбодрил ее юноша. — Ты можешь высказывать мне свое недовольство без единого сомнения — я не обижусь. Ты огорчена тем, что я пообещал облегчить поиски твоего учителя, а в итоге, лишь отдалил тебя от нее?

— Нет, Шэчи, я вовсе не в обиде на тебя, — с неловкостью ответила Ваньцин. — Я недовольна собой. Кан Минь получила по заслугам, — в ее голосе на мгновение зазвучало ожесточение. — Но из-за того, что я убила ее, ты рассорился с крупнейшим кланом Поднебесной, и не сможешь с их помощью узнать больше о своем враге… — она смущенно умолкла.

— Да, эта глупая распутница очень неудачно вмешалась в нашу жизнь, — беззаботным голосом ответил Инь Шэчи. — Меня поражает, насколько дурны могут быть иные люди — даже в смерти, она сумела навредить нам! Верно, останься она в живых, близкие к ней люди претерпели бы неисчислимые страдания, — он весело усмехнулся, и Му Ваньцин робко ответила на его улыбку.

— Не горюй о том, что я поссорился с Цяо Фэном, и не смог получить помощь его братьев, — все так же спокойно продолжал юноша. — Тем или иным способом, я уничтожу врага моей секты. Так или иначе, я еще повстречаюсь с многими славными воинами. Прискорбно, что мы более не друзья с Цяо Фэном, ведь он благороден и честен. Но я уверен — рано или поздно, наша ссора разрешится, и правда выйдет на свет. Помощь Клана Нищих же — удобство, не более. Цени я удобства выше всего прочего, то никогда бы не покинул богатство и негу отчего дома. И уж точно, нет на свете удобства, что было бы для меня дороже спокойствия и безопасности моей прекрасной жены. Да, говоря о твоем спокойствии, — он притворно нахмурился, — слушай мужнин наказ: немедленно прекрати глядеть на меня жалобными глазами, и корить себя за всякие мелочи, в которых ты и не виновна вовсе, — он состроил глубокомысленную мину, и добавил:

— Клянусь небом, этому ненужному стыду я предпочел бы даже твой гнев, когда ты зовешь меня дурнем, и ругаешь, на чем свет стоит.

Му Ваньцин весело рассмеялась, и потянулась к плечу юноши. Тот поймал ее руку в свои, и, ловко стянув с нее замызганную перчатку, нежно поцеловал тонкие пальчики. Девушка успокоенно улыбнулась, сжимая руку мужа.

— Ты знаешь, жена моя, все-таки мы с тобой кое-что приобрели от этой поездки, — заметил Шэчи, отпустив ладонь подруги.

— Похмелье? — приподняла бровь окончательно вернувшая присутствие духа Ваньцин. — Моя голова до сих пор не прошла полностью, и мне по-прежнему хочется пить.

— Кое-что кроме него, — засмеялся юноша. Он отцепил от седла бурдюк с водой, и передал жене; та, благодарно кивнув, вынула пробку и приникла к кожаному сосуду.

— То дело, о котором говорил Цяо Фэн этим утром, — пояснил Инь Шэчи, пока его жена утоляла жажду. — Помнишь, я недавно упомянул слухи о связях Клана Нищих в сопредельных царствах? Представь, сегодня Ван Цзяньтун, старейшины, и Цяо Фэн обсуждали послание от одного из младших их клана, присланное из империи Ляо.

— Да? И какие же новости пришли из земли киданей? — заинтересовалась Му Ваньцин, закрывая бурдюк пробкой, и передавая обратно.

— Нерадостные, — коротко вздохнув, ответил юноша. — Принц Чу, Елюй Нелугу, решил нарушить мирный договор, и вскоре вступит с армией на земли Сун, вновь неся им войну и разорение. Власть предержащие Клана Нищих решали, что можно сделать для помощи правительственным войскам. Еще, Ван Цзяньтун объявил о скорой передачи власти Цяо Фэну, но это — неважные для нас мелочи, — безразлично добавил он.

— Не такие уж и мелочи, — возразила девушка. — Вчера, на пиру, вы только и делали, что клялись в вечной дружбе. Быть может, теперь, став главой и вспомнив эти клятвы, он разберется в деле смерти Кан Минь, и его клан не будет преследовать нас?

— Даже император зависит от своих чиновников, — покачал головой Шэчи. — Ма Даюань не простит тебе смерть жены, сколь бы заслуженной она ни была. Не думаю, что эта ссора разрешится так просто. Но довольно о мертвой развратнице, вздорном старике в зеленой шапке, и подстрекаемых им оборванцах! — воскликнул он. Му Ваньцин невольно хихикнула.

— Поговорим о киданях, и бедах, что они несут нашей родине, — посерьезнел юноша. — Ты ведь понимаешь, что мы не можем остаться в стороне?

— Ну, вообще-то, можем?.. — полувопросительно сказала девушка. — Как бы то ни было, нищие сообщат в Бяньцзин, император направит на север своих генералов, те поднимут военные поселения и ополченцев, и разгонят киданьских злодеев. Чем два мечника, неважно, насколько хороших, помогут в большой войне?

— Всем, чем могут, — горячо возразил Инь Шэчи. — Любимая моя жена, мы с тобой — уже люди сражений. Мы убивали, и неоднократно. Мы сильны и умелы, и мало какой враг сможет противостоять нам в бою. Ополченцы же и солдаты — простые люди, принявшие щит и копье по велению Сына Неба, и гибнущие сотнями и тысячами в жерновах войны. Один я, отправившись сражаться с киданями, сберегу жизни многих отцов и сынов, что после победы смогут вернуться к матерям, женам, и детям, смогут вновь взяться за плуг крестьянина или молот ремесленника. Но даже будь мои умения скудны, а меч — ржав и туп, я не стал бы отсиживаться за чужими спинами, — с жаром продолжил он. — Благодаря императору и министрам, благодаря их мудрому правлению, установившему время благоденствия, мой дед смог сколотить состояние своим трудом, отец — приумножить его умом и хитростью, а я — жить в достатке и веселье восемнадцать лет. Благодаря мудрости и трудолюбию чиновников, самоотверженности стражи, и великодушию императора, прекратились бедственные времена, когда крестьяне продавали двух детей, чтобы накормить третьего; когда горстка вельмож богатела, а народ умирал от голода; когда по дорогам шлялись банды озверелых разбойников, сравнимые численностью с армиями. Пусть не все хорошо в нашей великой империи Сун, она — моя отчизна, давшая мне долгие годы безбедной жизни. Я был бы бесчестным трусом, имея возможность отплатить ей за это, и не отплатив, — Ваньцин смутилась под его взглядом, пылающим пламенем непоколебимой уверенности.

— Ты устыдил меня, муж мой, — со вздохом призналась она. — Пусть моя жизнь и не была богатой и изобильной, я никогда не знала нужды в куске хлеба. Я и мой учитель жили в мире и спокойствии, и я бы не хотела, чтобы эти мир и спокойствие исчезли, сгорев в пламени войны. Ты прав. Пусть наши мечи послужат великой Сун, и защитят ее от ярости киданей.

— Я рад, что мы достигли согласия в этом, жена моя, — довольно улыбнулся Шэчи, но его улыбка быстро сменилась тенью недовольства. — Есть лишь одна неприятность. Когда мне пришлось бежать к тебе на помощь, Ван Цзяньтун только начал доставать карту, на которой был указан путь киданьской армии. Мне неизвестно, куда направляться, чтобы придти на помощь войскам, а не оказаться в чистом поле, вдали от сражения.

— Этой беде помочь нетрудно, — отозвалась повеселевшая Му Ваньцин. — Уже многие годы, армии Ляо идут на Сун одним-единственным путем — перевалом Яньмыньгуань. Лишь он достаточно широк и удобен, чтобы провести большое войско сквозь горы, преграждающие путь в северные царства. Его заставы и укрепления — место, где армия Сун встретит врага.

— Ты снова наполняешь мое сердце счастьем, — воодушевился Инь Шэчи. — Я бы поцеловал тебя, моя несравненная жена, но боюсь свалиться с коня, — юноша и девушка дружно рассмеялись.

— Ты знаешь, Ваньцин, мне уже долго не дает покоя один вопрос, — поделился Шэчи. — Который из наших скакунов быстрее и выносливее? Черная Роза — отличная лошадь, но и Зимний Ветер ей не уступит. Он — родом из Силяна, и способен бежать без перерыва, пока на его коже вместо пота не выступит кровь. Его ноги тонки, грудь — широка, а круп — высок. Мало какая лошадь может сравниться с ним.

— Уж не хочешь ли ты потягаться со мной в лошадиных скачках, муж мой? — с хитрым видом вопросила девушка.

— Вовсе нет, — с веселой улыбкой ответил Инь Шэчи. — Я говорю, что за время пути в Шэньси, к перевалу Яньмыньгуань, мы легко сможем выяснить, чья лошадь лучше. Н-но! — он внезапно пришпорил коня, заставляя его сорваться в быстрый галоп. Му Ваньцин звонко рассмеялась, и также подстегнула Черную Розу, нагоняя мужа.

* * *

Поздно вечером, молодая пара остановилась на привал, давая отдых себе и своим лошадям, что одним стремительным переходом покрыли множество ли[1], и преодолели больше половины расстояния до севера провинции Шэньси. Кровавый пот не успел выступить на белоснежной шкуре силянского жеребца, но пота обычного и он, и Черная Роза пролили немало. Их хозяева мирились пока с резким запахом своих скакунов, намереваясь вскоре искупать их при переправе через Хуанхэ. Стреноженные, лошади устало паслись на небольшой лесной полянке, окруженной тенистыми вязами, а их всадники сидели в обнимку у потрескивающего хворостом костерка, дожидаясь, пока вода в висящем над огнем котелке закипит, и превратит немного сушеного мяса и овощей в горячий суп.

— Не кажется ли тебе, Ваньцин, что наши лошади слишком уж неприлично ведут себя друг с другом? — спросил Шэчи с притворной строгостью. — Посмотри на Зимнего Ветра. Даже стреноженный, он пытается оказаться поближе к Черной Розе, а та лишь игриво ржет, да хлещет себя хвостом по крупу. Верно, мы подаем им плохой пример, — Му Ваньцин весело засмеялась.

— Даже самую обыденную вещь ты превращаешь в шутку, муж мой, — ответила она. — Животным неведомы приличия. Пожелав завести жеребят, щенят, или же другого рода малышей, они попросту делают это, даже не озаботившись уединением. Сложные чувства, такие как стыд, гордость, или любовь, недоступны этим простым тварям.

— Я бы не стал поспешно судить об этом, — чуть посерьезнел Инь Шэчи. — Известны ли тебе птицы, называемые лебедями? Найдя пару, они остаются вместе до самой смерти. Если же один из пары умирает раньше срока, другой лебедь доживает свои дни в одиночестве. Эти животные, пусть простые, любят однажды, и на всю жизнь, — лицо Ваньцин озарила отстраненная задумчивость. Придвинувшись к Шэчи поближе, она какое-то время молчала.

— Быть может, перед тем, как вылепить людей из глины, и наделить их чувствами, Нюйва[2] опробовала некоторые из этих чувств на животных, — наконец, сказала она. — Собакам и лошадям досталась верность, павлинам, — она весело хихикнула, — самодовольство, а лебедям — истинная любовь. Однако же, нельзя сказать, что такая преданность несет лишь благо — уверена, многие несчастные влюбленные пострадали от нее, — она прижалась к юноше еще крепче, сжимая его торс в кольце рук, и продолжила, тихо и грустно:

— Мой учитель — одна из них. Иной раз, думая, что осталась в одиночестве, она повторяла фамилию «Дуань», и плакала. Когда я была маленькой, то очень злилась на этого неведомого Дуаня, огорчившего ее, но позже, поняла, что, вернее всего, виной ее слезам — несчастная любовь.

— Твой учитель влюблена в государя царства Да Ли, Дуань Чжэнмина, или же кого-то из его семьи? — неподдельно удивился Инь Шэчи. — А ее враг живет близ окраин этого царства. Чувствую, в ее прошлом кроется некая трагическая история.

— Я тоже подумала об этом, — согласно кивнула Му Ваньцин, — но не решилась расспрашивать. По сей день заметно, что воспоминания о ее несчастной любви причиняют учителю много боли.

— Быть может, она сможет отпустить это горе, свершив свою месть, — ободряющим тоном промолвил юноша. — Или же и вовсе, сумеет воссоединиться с любимым, кем бы он ни был. Чувство столь крепкое и сильное, что не угасло за более чем полтора десятка лет, заслуживает ответа.

— Надеюсь на это, — чуть улыбнулась Ваньцин. — А сейчас, муж мой, давай поедим, прежде чем суп выкипит.

* * *

Крепость Яньмыньгуань

Предзакатное солнце уже начинало окрашивать багровым серые крепостные стены заставы Яньмыньгуань, когда Инь Шэчи и Му Ваньцин, спешившись, провели лошадей под уздцы по ведущему внутрь подвесному мосту. Справившись у одного из караульных солдат о местонахождении начальства, они двинулись к дому генерала Хань Гочжуна, высокому и крепко построенному, выглядящему, словно маленькая крепость в крепости. Их пустили внутрь беспрепятственно, и молодая пара вскоре поняла почему — они оказались не первыми странствующими воинами, пришедшими предложить свою помощь в защите от киданьской армии.

— Эти-то как здесь оказались? — недовольно буркнула Му Ваньцин. — Они никак не могли выступить в одно время с нами, а наши лошади — лучше любой клячи, которой могут владеть эти оборванцы.

— Верно, они воспользовались почтовыми станциями, меняя на них лошадей, — тихо ответил ей Инь Шэчи. — Хоть правительство и не признает вольных странников, Клан Нищих знаменит своими делами на благо империи Сун, и многие чиновники помогают им по своей воле.

В главном зале дома генерала Ханя расположились их старые знакомые — Цяо Фэн, и двое из четырех старейшин его секты, У Чанфэн и Си Шаньхэ. Также, вместе с ними за столами сидели несколько незнакомых Шэчи нищих, важных видом, и своими движениями и статью выдающих немалое умение в воинских искусствах.

— Серебряная Змея! Зачем ты здесь, негодяй? — вскинулся один из них, молодой и черноволосый, со странного вида растительностью на лице — щегольски подстриженной бородкой при полностью сбритых усах. В ладони его левой руки мерно перекатывались два металлических шарика — известное упражнение на ловкость и силу пальцев.

Незнакомый старейшина

— Достаточно зла ты причинил моему клану, — продолжал незнакомый нищий. — Знай же: сегодня, возмездие настигнет тебя! — слова его были дерзкими и звучными, но лицо выражало лишь напряженное внимание. Черные глаза мужчины пристально озирали Инь Шэчи и его подругу, а сам он не торопился вставать, чтобы претворить свои угрозы в жизнь.

— Что ты знаешь о моем муже, глупый бородач? — холодно бросила Му Ваньцин. — Мы видим тебя впервые. Кто ты вообще такой, чтобы бросаться громкими словами? Верно, жаждущий славы выскочка, — глаза незнакомца зло сузились, но он не успел ответить.

— Никто не будет устраивать драку в моем доме, — уверенным, не терпящим прекословия голосом проговорил мужчина, сидящий на месте хозяина. Высокий и широкоплечий, он двигался с лёгкой заторможенностью, а его лоб пересекали морщины волнения. Черные волосы его, удерживаемые тяжелой серебрёной заколкой, сально блестели в свете ламп, выдавая многие дни без мытья, усы и бородка, некогда ухоженные, были окружены давней щетиной, словно войсками врага, а внимательные черные глаза порой скрывались под полуопущенными веками. Одет он был в многослойный шелковый халат, истертый на плечах и в поясе — несомненную поддевку под доспехи. Инь Шэчи рассудил, что видит перед собой генерала Хань Гочжуна, командующего войсками Яньмыньгуаня.

Генерал Хань, защитник сунской земли, при полном параде — в зерцальной броне типа «шаньвэнь»

— Если вы принесли сюда ссоры — оставьте их за порогом, — отчеканил генерал. — Или же убирайтесь из моей крепости. В преддверии войны, я не потерплю бессмысленных свар.

— У нас с Кланом Нищих и вправду имеется неразрешенная ссора, — спокойно ответил Шэчи. — Но я хочу напомнить всем вам, тем, кого знаю, и тем, кого вижу в первый раз: мы здесь по одной причине — защитить великую Сун. Мы все пришли на заставу Яньмыньгуань не как воины Клана Нищих или секты Сяояо, а как подданные империи, неравнодушные к ее судьбе. Мы здесь, ибо не желаем видеть захватчиков на нашей земле, и готовы проливать кровь, чтобы остановить их. Мы хотим сберечь жизни простого люда, встретив злого и умелого врага, что жаждет отнять их, нашими мечами. Так скажите же мне: достойно ли вспоминать о дрязгах сект и кланов, уместно ли лелеять обиды, и хорошо ли таить зло против тех, кто готов плечом к плечу с вами сражаться против чужеземных находников? Клянусь именами десятков поколений моей славной семьи Инь, верно служивших Поднебесной — ни словом, ни делом я не стану вредить защитникам Яньмыньгуаня, к какой бы секте, клану, или школе они ни принадлежали. Готовы ли вы ответить мне тем же? — после его слов, в зале на мгновение воцарилась тишина, прерванная звучным хлопком в ладоши.

— Хорошо сказано, — с одобрением промолвил генерал Хань. — Знаю ли я тебя, юный Инь?

— Не думаю, господин генерал, — покачал головой юноша. — Мое семейство обитает в Ваньчэне, что в округе Дэнчжоу, и редко путешествует столь далеко на север. Я — Инь Шэчи, известный также, — он невольно улыбнулся, — как Серебряная Змея.

— Приходится ли тебе родней Инь Бофу? — спросил генерал. — Благодаря его поставкам тканей и кож, что всегда приходили в срок, и не имели ни единой нитки или лоскута гнили, все мои ополченцы одеты и обуты.

— Это — мой достойный отец, — кивнул Шэчи.

— Вижу, его сын не уронил честь семьи, — чуть улыбнулся генерал Хань. Повернувшись к нищим, он изрек, строго и непреклонно:

— Этот юноша — желанный гость в моем доме. Если кто-либо не желает сидеть с ним за одним столом — вон отсюда, — присутствующие начали озадаченно переглядываться; по зале зазвучали недовольные шепотки. Один лишь Цяо Фэн остался невозмутим. Поднявшись на ноги, он безмолвно прошествовал к Инь Шэчи, и с грустной улыбкой протянул ему руку. Юноша удивленно приподнял бровь, но не отверг это проявление дружбы, без единого сомнения пожав протянутое предплечье.

— Мне жаль, что между нами случилась та прискорбная ссора, — тихо сказал мужчина, сжав руку Шэчи. — И я рад, что мы можем хоть на время забыть о ней, и сражаться бок о бок.

— Ты — достойный человек, наследник Цяо… точнее, уже глава, — поправился юноша, бросив быстрый взгляд на приметный короткий посох, прислоненный к стулу Цяо Фэна — символ власти главы Клана Нищих, знаменитый Шест, Побивающий Собак. — Я все еще считаю тебя другом. Надеюсь, непонимание между нами и нашими сообществами когда-нибудь исчезнет, — Цяо Фэн согласно кивнул, и повернулся к своим собратьям по клану.

— Старейшины! — зычно провозгласил он. — Друзья, братья. Генерал Хань прав — враг стоит на пороге нашего общего дома. Негоже нам цепляться за обиды, и отвергать из-за них помощь, предложенную с чистым сердцем. Слушайте приказ главы: на время войны, все былые ссоры будут забыты. Всякого, кто будет злоумышлять против наследника секты Сяояо и его жены, я изгоню из клана, невзирая на былые заслуги, — нищие встретили слова своего главы недовольным ропотом, не переросшим, впрочем, в возражения.

— Генерал благоволит Серебряной Змее, но что насчет его жены-убийцы? — бесстрастно спросил нищий с бородкой. — Кто знает, с чем она пришла в Яньмыньгуань, и какой вред может нанести его защитникам? — Инь Шэчи открыл было рот для возмущенной отповеди, но его опередил Цяо Фэн.

— Цюань Гуаньцин! — повысил он голос. — Так-то ты слушаешься своего главу? Порукой честности госпожи Инь — мое слово. Что бы ни случилось в прошлом, приказываю: забудь об этом, пока угроза киданей не будет отражена. Ослушайся меня еще раз, и отправишься обратно в Хэнань, заниматься делами своей ветви клана, — злость мимолетно промелькнула в глазах молодого старейшины за миг до того, как онпочтительно склонил голову.

— Разобрались? Вот и ладно, — коротко вздохнул генерал Хань. — Садитесь, Шэчи, госпожа Инь. Сегодня, мы ожидаем прибытия многих вольных странников. Мудрец Сюаньбэй из Шаолиня ведет сюда своих братьев; также, некоторые малые школы и секты откликнулись на призыв Цяо Фэна защитить Поднебесную, и послали сюда младших. Каждый добрый меч пригодится нам для защиты Яньмыньгуаня — мои солдаты храбры, но малочисленны, а враг идет на нас в силах тяжких. Дождемся большинства новоприбывших, и поговорим о том, как отбить вторжение.

* * *

— Численность воинства Ляо приближается к двадцати тысячам, — говорил генерал Хань. Он тяжело опирался на широкий стол, на котором, из глины и песка, была тщательно воссоздана гористая местность севера Шэньси, и извивы троп перевала Яньмыньгуань. Черные с золотом флажки, обозначающие войска киданей, утыкивали карту, грозовой тучей надвигаясь на горстку желто-красных значков сунских войск.

— Могучую армию собрал принц Чу, исполчив собственное владение, и подняв послушные ему войска, — продолжал полководец. — Она уже близко, и прибудет сегодня — их передовые отряды недавно закончили обустраивать укрепленный лагерь. В стенах крепости Яньмыньгуань — всего тысяча солдат. Я послал весть в Бяньцзин, но подмога прибудет нескоро. Покуда посланец достигнет двора, и пробьется сквозь больших и малых столоначальников, увлеченных больше собственной важностью и получением взяток, чем помощью людям, пока император примет решение и отправит людей, пока солдаты соберутся, и выдвинутся на помощь, пройдет не меньше месяца. Все это время, мы останемся один на один с армией вторжения. Стены Яньмыньгуаня крепки и высоки, а провизия в его складах — обильна, но месяц мы не продержимся. Если кому из вас есть, что сказать — говорите, — он приглашающе махнул рукой.

— Отчего бы не применить тот же способ, что был использован в прошлое вторжение? — с легкой улыбкой поинтересовался Цяо Фэн. — Я с радостью схожу повидать моего старого знакомого, принца Чу.

— Когда войска Ляо вторглись в пределы Сун несколько лет назад, Цяо Фэн ворвался в их лагерь, похитил Елюй Нелугу, и угрозой его жизни вынудил армию Ляо отступить, — тихо пояснила Му Ваньцин сидящему рядом мужу. Тот благодарно кивнул.

— Я переговорил с нашими братьями, что прячутся в окрестностях киданьского лагеря, — вступил в разговор старейшина Клана Нищих Си Шаньхэ, седой, но бодрый видом и крепкий статью. Лицо его, обычно спокойное, выражало легкую озабоченность. — Чуский принц страшится тебя, глава. В разных уголках его лагеря стоят шатры, во всем подобные его походному обиталищу, а внутри них замечены его двойники. Трудно будет отыскать его в этот раз — нам придется изловить не меньше семерых мужчин, одинаковых обликом, и выяснить, который из них — истинный принц Чу.

— Все эти глупости с переодеванием — детские игры, не больше, — пренебрежительно отозвался Цяо Фэн. — Легче легкого найти принца Чу среди его двойников — он могучий воин, и не страшится схватки. Достаточно сойтись с ним в открытом бою, чтобы понять, двойник перед вами, или же настоящий Елюй Нелугу. В прошлый раз, я изловил его с помощью скрытности и хитрости, тайно проникнув в его лагерь, и незаметно исчезнув с моей добычей. В этот раз, мы будем вынуждены вступить с киданями в сражение, однако же, с нами много больше славных воителей, чем в прошлое вторжение.

— Да восславится Будда[3], — склонил голову шаолиньский монах Сюаньбэй. — Не будет ли неразумным для горстки странников атаковать вражеские укрепления? Господин Цяо храбр и могуч, и, при нужде, сумеет выбраться из окружения, но среди нас мало равных ему по силе. Ворвись мы в лагерь киданей в открытую, и многие жизни будут потеряны, — он прикрыл глаза, и беззвучно прошептал короткую молитву.

Сюаньбэй

— Проникнем туда тайно, — предложил Инь Шэчи. — Прокрадемся к киданям ночью, и завяжем схватку. Часть из нас атакует командирские шатры в поисках принца Чу, а другая — отвлечет врага на себя.

— Что-то в этом предложении есть, — почесал редкую бородку, побитую сединой, воин по имени Шань Чжэн, известный под прозвищем Железноликий Судья. — Но те из нас, что будут биться с солдатами Ляо, окажутся в смертельной опасности. Не стоит недооценивать киданей — они сильны и умелы.

Шань Чжэн с сыновьями

— Верно, Серебряная Змея хочет предложить Клану Нищих сомнительную честь стать приманкой для войск Ляо, — безразличным тоном бросил Цюань Гуаньцин.

— Вовсе нет, — весело рассмеялся Инь Шэчи. — Я не решался попросить об этой великой чести для себя и своей жены — ведь я всего лишь безвестный юнец, и негоже мне отбирать славу у уважаемых старших. Но, если Клан Нищих отказывается, я с гордостью приму эту ношу, и буду рубить киданей, пока не затупится мой меч.

— Хорошо сказано, парень, — одобрил Ю Цзи, младший из братьев Ю, чье подворье в округе Гунсянь, известное как Место Встречи Героев, было знаменито своим гостеприимством среди вольного люда. — Я и мой брат будем рады встать с тобой плечом к плечу на поле боя, — Шэчи, улыбнувшись, ответил ему коротким поклоном.

— Все же, опасность для тех, кто станет приманкой, слишком велика, — промолвил господин Тань, грузный и задумчивый пожилой воин. Он и его жена были знамениты своими алхимическими навыками, и кулачным мастерством. — Не сомневаюсь в вашей храбрости, собратья, но незачем лезть в пасть тигра — придумаем лучше другой способ отвлечь врага.

— Здесь вам помогу я, — взял слово генерал Хань. — Кидани слабы и неумелы в искусстве использования огневых припасов, но понимают, что без них, осада крепостей в нынешние дни может стать кровавой могилой даже крупным армиям. Елюй Нелугу везет с собой запас огненного зелья[4], надеясь с его помощью обрушивать стены сунских твердынь. Мои разведчики выяснили, что все оно сложено в большом складе, охрана которого — прискорбно мала, — он устало засмеялся. — Глупые варвары боятся собственного оружия. Если подорвать этот склад, поднявшийся пожар надежно отвлечет их солдат. К тому же, лишившись огневого припаса, кидани лишатся способности быстро брать крепости.

— Такой поджог, скорее, станет нам помехой, — нахмурился старейшина У Чанфэн. Этот уважаемый нищий выглядел дряхлым старцем, но былая сила еще не ушла из его рук, а его искусство обращения с саблей по-прежнему было одним из лучших в Поднебесной.

— Когда склад с огневым зельем взорвется, каждый киданьский воин пробудится ото сна, — продолжал он. — Пусть они и будут неорганизованы и растеряны, их число создаст непреодолимое препятствие как в поисках принца Чу, так и для бегства.

— Можно подорвать этот склад после того, как принц Чу будет пойман, и мы покинем лагерь, — высказался Инь Шэчи. — Занятые тушением пожара, кидани и думать забудут о преследовании.

— Точно, — поддержала мужа Му Ваньцин. — А отвлечь врага можно шумом. Звуки в горах разносятся лучше и быстрее, чем на равнине, и даже один всадник может прикинуться конным отрядом, нарочно шумя погромче. Кто-то из нас может пробраться к дальней окраине лагеря, и, в назначенное время, нашуметь там, привлекая внимание киданей. У кого здесь есть добрые кони?

— Да восславится Будда, — грустно склонил голову Сюаньбэй. — Мы, монахи, не можем владеть мирскими благами. Телеги и лошади, на которых мы прибыли в Яньмыньгуань, были переданы армии.

— Все мы прибыли сюда конными, — добавила госпожа Тань. — Но наши лошади измотаны долгим переходом. Не думаю, что они смогут долго кружить под стенами киданьского лагеря, а после — легко уйти.

— Это — невеликая беда, — Хань Гочжун был заметно ободрен складывающимся планом. — Моя личная охрана — пятьдесят умелых всадников. Их копья остры, доспехи — крепки, а скакуны — сильны и выносливы. Они легко создадут не только шум, но и видимость нападения на лагерь врага. Вдоволь пошумев, они без труда уйдут обратно в крепость, и сомнут любой заслон, что враг сумеет выставить на их пути.

— Что ж, решено, — заключил Цяо Фэн. — Я и присутствующие здесь славные воины проберемся ночью в лагерь киданей. Часть из нас, во главе с Серебряной Змеей, завяжет бой, привлекая внимание, и, одновременно с этим, гвардейцы генерала Ханя устроят притворную атаку на лагерь. Остальные ворвутся в командирские шатры, и, среди двойников, отыщут Елюй Нелугу, после чего, поймав его, подадут сигнал к отступлению. Когда мы покинем лагерь врага с нашей добычей, один из нас взорвет киданьский склад огненного зелья, отвлекая солдат Ляо пожаром.

— Остается лишь один вопрос, — вмешался У Чанфэн. — Человек, не знающий силы огневого зелья, легко подорвет себя вместе с ним, или же и вовсе не сумеет устроить взрыв достаточной силы. Кто из нас умеет обращаться с огневыми припасами?

— Я, — подал голос длинноволосый молодой мужчина, пришедший на общее собрание тихо и без представлений. Его скуластое лицо выражало вселенскую скуку, словно он не участвовал в обсуждении смертельно опасного предприятия, а слушал подробное перечисление местных цен на овощи. Он поднялся на ноги, и коротко поклонился присутствующим.

Неизвестный юноша

— Могу ли я узнать твое славное имя, собрат? — дружески поинтересовался Цяо Фэн.

— Я всего лишь безвестный юнец без роду-племени, — равнодушно ответил тот. — Что значат имена пред лицом возможной смерти? Яньло-вану уже известно каждое из них.

— Что ж, если ты хочешь сохранить свое имя в тайне, быть посему, — не смутился глава Клана Нищих. — Готовьтесь, друзья — мы выступаем сегодня вечером.

— Я хотел бы предложить еще одну вещь, — медленно проговорил Инь Шэчи. — Нужно накрепко запереть ворота, и усилить караулы на стенах. Часовым же следует строго наказать не только следить за приближающимся врагом, но и никого не выпускать из крепости. Если лазутчики врага прознают о нашем плане, и успеют послать весть Елюй Нелугу — быть беде, — ему не понравились скрытность и нарочито скучающий вид незнакомца, напросившегося на важную роль, но было бы неразумно выказывать ему недоверие, не имея ничего, кроме смутных подозрений. Вместо этого, юноша решил попытаться как можно лучше обезопасить их план.

— Дельное предложение, Шэчи, — кивнул генерал Хань. — Я отдам нужные распоряжения. А сейчас, отдыхайте, друзья — сегодня, вам предстоит бессонная ночь, — на этом, собравшиеся договорились о времени и месте сбора перед выступлением, обменялись прощаниями, и начали расходиться.

— Не совершил ли ты ошибку, Шэчи? — тихо спросила Му Ваньцин, когда они с мужем направились к гостевым комнатам, которые им любезно предоставил генерал Хань. — Ведь Цюань Гуаньцин намеренно подначивал тебя, чтобы ты попросился в опасное место.

— Этот недалекий злопыхатель помог нам, сам того не зная, — весело ответил юноша. — В любой битве, первые ряды — место, где легче всего покрыть свое имя неувядающей славой.

— Или сложить голову, — нахмурилась девушка. — Помни, есть небеса выше небес, и человек выше человека. Что, если в киданьском лагере мы столкнемся с превосходящей силой?

— Тогда, я сделаю все для твоего спасения, любимая моя жена, — Шэчи остановился, и сжал плечи Ваньцин, заглядывая в ее серьезные глаза.

— Нашего, муж мой, нашего, — непреклонно ответила та. Юноше ничего не оставалось, кроме как согласно кивнуть, и на лицо девушки вернулось немного спокойствия.

* * *

Братья Ю с фамильным оружием

Проникнуть в лагерь киданей удалось без проволочек и лишних трудностей. Часовые на его стенах умерли быстро: двоих срубили братья Ю, метнув свои щиты, чьи края щетинились заточенными зубцами; двоих застрелила Му Ваньцин из верного наручного стреломета; еще троих прикончили сыновья Шань Чжэна, умеющие обращаться с тайным оружием. Затем, применив технику шагов, небольшой отряд Цяо Фэна перебрался через деревянный частокол, окружавший лагерь, и разделился. Сам глава Клана Нищих, как один из немногих, кто знал принца Чу в лицо, отправился к одному из командирских шатров. К другим из них отправились группы сильнейших из прибывших воителей. Инь Шэчи, и оставшиеся с ним, затаились в ожидании сигнала к атаке, которым должно было стать нападение гвардейцев Хань Гочжуна. Те вскоре должны были налететь на дальнюю окраину лагеря, пуская стрелы и громко крича боевые кличи, и оттянуть на себя часть внимания киданей.

Шэчи задумчиво оглядел свое маленькое войско, состоявшее из братьев Ю, Шань Чжэна и его пятерых сыновей, десятка шаолиньских монахов, и, разумеется, Му Ваньцин. Им удалось спрятаться в тени большого шатра, служащего приютом то ли мелкому воинскому начальнику, то ли отряду солдат. Инь Шэчи рассчитывал провести в этом укрытии остаток времени до предстоящего боя. Он встряхнулся всем телом, предвкушающе улыбаясь — близкая смертельная опасность будоражила нервы и горячила кровь, побуждая к действию, и юноша принялся успокаивать дыхание, не желая перегореть до начала сражения. В его первом бою со столь многочисленным противником, он намеревался пустить в ход все свои силу и мастерство, показав друзьям и врагам могущество секты Сяояо, и сделав все возможное для защиты родной земли.

Сильнейший грохот прервал его дыхательные упражнения. Пламя полыхнуло у дальней стены лагеря, взвившись к небу. Темная ночь, чей мрак безуспешно пытались разогнать киданьские факелы, превратилась в багровую зарю, освещенную рукотворным солнцем могучего взрыва, и последовавшего за ним пожара. Несомненно, это было делом рук скрывшего свое имя юноши, что вызвался поджечь киданьский склад огневых припасов, но нельзя было придумать худшего времени для выполнения этой задумки.

— Что ты наделал, безвестный глупец? — с отчаянием на лице прошептал Ю Цзюй, старший из братьев Ю. Его ладонь судорожно сжимала рукоять сабли. — Мы все можем погибнуть здесь из-за твоей опрометчивости.

Он был прав — слишком многих солдат Ляо вырвала из сна эта грохочущая и полыхающая побудка. Атака гвардейцев Хань Гочжуна утратила смысл — они не смогли бы привлечь достаточно внимания, чтобы облегчить задачу воинов, ищущих принца Чу. Все, кто могли ее облегчить, были здесь — находясь поблизости от командирских шатров, отряд Шэчи всё ещё мог стянуть на себя достаточно врагов, чтобы дать Цяо Фэну и ушедшим с ним возможность выиграть этот бой.

Инь Шэчи тяжело вздохнул, и поднялся на ноги. Его задача только что стала стократ труднее, но он не собирался отступаться, даже пред лицом возможного боя с сотнями и тысячами противников.

— Ко мне, славные воины великой Сун! — вскричал он как можно громче. — Я, генерал Хань Гочжун, клянусь не отступать, пока все северные варвары не будут изгнаны с наших земель! — обернувшись к своим воинам, он громко прошептал:

— Шумите.

Те поняли его верно, и принялись истошно вопить боевые кличи, рубить опорные жерди палаток, и швырять в разные стороны техники ци, наводя как можно больше беспорядка. Братья Ю дружно колотили саблями по щитам, издавая грохот, достойный мчащейся панцирной конницы. Сам Шэчи не остался в стороне, ударив техникой Ладони Сяояо в ближайший шатер, чем заставил его на мгновение воспарить в небо, словно диковинный летучий корабль. Поднятая суматоха охватила и солдат Ляо, что в панике заметались по лагерю. Шэчи еще несколько раз провозглашал звучные кличи от имени генерала Ханя, мысленно прося у того прощения за эти полные театральной напыщенности клятвы и обещания.

Шум и беспорядок, устраиваемый киданями, достиг своего пика, распространившись много дальше группки из двадцати сунских воинов, давших ему начало. Инь Шэчи знаками приказал товарищам прекратить шум, что заняло некоторое время, и, выхватив меч, указал на растерянных врагов, бегущих кто куда. Краем глаза, он заметил Му Ваньцин, вставшую рядом, и сверкнувшее в отсветах пожара лезвие ее клинка. Довольно улыбнувшись, он бросился вперед, и врубился в толпу ляосцев, сражая их одного за другим. Его небольшое войско последовало за ним, сплоченным строем навалившись на киданей, напуганных и растерянных.

Их дружный натиск собрал кровавую жатву — воины Ляо, сонные, неодетые, и, зачастую, безоружные, падали от их ударов, словно спелые колосья под серпом. Сабли и щиты братьев Ю, клинки Шэчи и Ваньцин, мечи Шань Чжэна и его сыновей, и посохи шаолиньских монахов снова и снова настигали солдат принца Чу, калеча и убивая. Казалось, сунские воители без труда проложат себе кровавую дорогу через весь лагерь, но вот, случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Пробившись сквозь очередную группу в страхе бегущих врагов, Шэчи с соратниками наткнулись на несокрушимую стену башенных щитов, ощетинившуюся копейными остриями. Часть солдат Ляо сумела организоваться, и намеревалась дать отпор немногочисленным воинам, дерзко вторгшимся в их лагерь.

— Стоять! — рявкнул Инь Шэчи, вскидывая кулак вверх. — Братья Ю, со мной! — и, не медля ни мгновения, он кинулся прямо на железный строй киданей.

Мощным ударом меча он срубил с древка целящее в него копейное острие, и, прыгнув вперед, ударил обеими ногами в середину высокого щита, отбрасывая киданьского пехотинца назад. Тут же, кувыркнувшись и вскочив на ноги, Шэчи взмахнул мечом, разя соседей упавшего, смешивая и расстраивая вражеские ряды. Как он и рассчитывал, надежно прикрытые щитами Ю Цзюй и Ю Цзи также сумели пробиться сквозь частокол киданьских копий, и сейчас отчаянно рубились с врагом в ближнем бою.

— Ко мне! — закричал юноша, метнувшись вдоль вражеского строя, и яростно работая мечом. Клинок, откованный ваньчэнским мастером, рубил и колол, легко пробивая кожаные доспехи, разрубая древки копий, и отражая вражеские удары. — Все в атаку! Вперед!

Он набросился на киданей, тесня их ударами меча, не давая им вновь собраться и выставить сплошную стену щитов. Фигура в черном и красном встала у его плеча, и очередной солдат Ляо пал, пронзенный стремительным росчерком сверкнувшей стали — Му Ваньцин не оставила своего мужа. Вдвоем, они вновь прошли сквозь вражеский строй, оставляя за собой неподвижные трупы, и вновь атаковали киданей, не давая им роздыху. Ожесточенная рубка, казалось, длилась целую вечность, и когда Шэчи заколол последнего врага, и устало утер пот, он невольно подумал, что в этой отчаянной схватке они положили, самое малое, сотню солдат Ляо. Многочисленные трупы, усеявшие окровавленную траву вокруг, казались не меньше чем побежденной армией.

Инь Шэчи устало улыбнулся, но слова ободрения и благодарности, обращенные к соратникам, застряли в его глотке. Он разглядел неразрывную стену металла, что высилась со всех четырех направлений, поблескивая в неверном свете огней. Колеблющееся пламя факелов и отсветы все полыхающих пожаров отражались в многочисленных копейных остриях, железных прямоугольниках тяжелых щитов, и горящих яростью глазах киданей. Сунские воины были окружены, и взявшие их в кольцо враги превосходили их численностью во много раз. Прозвучали громогласные выкрики вражеских командиров, и две из четырех сторон сверкающего железом квадрата сдвинулись навстречу друг другу, сделав слаженный, тяжеловесный шаг.

— В круг, спина к спине! — крикнул Инь Шэчи. — Держимся! Если мы и умрем сегодня, то отправим множество киданей в Диюй впереди нас! — и, вскинув меч к сияющим в темной вышине звездам, он прокричал на пределе сил глотки:

— Ваньсуй[5]!

Его соратники подхватили этот клич, дружно и грозно, на мгновение заставив киданьскую пехоту сбиться с шага. Но солдаты Ляо, подстегиваемые командными окриками своих военачальников, тут же возобновили свою неотвратимую поступь, и вскоре, их копья нанесли свой первый удар.

Длинные шесты шаолиньских монахов сумели сдержать вражеский натиск, упершись в щиты. Клинки сунских воителей успешно отражали копейные удары, а те немногие, что еще имели в запасе тайное оружие, отвечали врагу, разя солдат Ляо поверх щитов, и в щели между ними. Но кольцо воинов Сун понемногу сжималось под неумолимым давлением киданей, и близок был миг, когда Инь Шэчи с соратниками не смогли бы сражаться, прижатые к вражеским щитам, и распятые на копьях.

Перерубив очередное копье, Шэчи устало опустил клинок, давая отдых оружной руке. Он не думал и не рассуждал сейчас, забыв обо всем, кроме одного: держаться, и не давать врагу сразить его соратников. Кидани уже пустили кровь его маленькому войску. Ю Цзи был тяжело ранен, и его брат, взяв щиты в обе руки, из последних сил прикрывал его и себя. Младший из сыновей Шань Чжэна, Шань Сяошань, лежал у ног братьев и отца, и его застывшие глаза глядели в небо с удивлением и обидой, словно юный воин до конца не верил в настигшую его смерть. Один из монахов, Сюйчжи, сидел на траве, бледный, как смерть, и безуспешно пытался остановить кровь, текущую из глубокой копейной раны в груди. Остальные держались на пределе сил, и заметно было, что они не продержатся долго.

— Шэчи! Сигнал! — звонкий возглас Му Ваньцин вдребезги разбил овладевшее юношей оцепенение, даря надежду, и вместе с ней — прилив сил. Подняв голову, Инь Шэчи заметил дымный хвост сигнальной хлопушки, повисшей над киданьским лагерем.

— Все ко мне! — крикнул он. — Ближе, ближе! — его немногочисленный отряд сбился в плотную кучу, прижимаясь друг к другу.

— Сюйли, Сюйвэнь, — обратился Шэчи к двум монахам, с трудом припомнив их имена. — Возьмите своего товарища на руки! Господин Шань, пусть ваши дети помогут младшему Ю! — его распоряжения были выполнены немедленно. Пехота Ляо пока что не успела опомниться после странного отступления своих врагов, и замерла на месте, но их ступор обещал продлиться недолго.

— Прорываемся! — рявкнул Инь Шэчи. — Всем держаться за мной! — и, напрягая меридианы, он отправил в киданьский строй технику Ладони Сяояо.

Волна ци ударила во врага, и сокрушила сталь, дерево, кожу, и людей — Шэчи не пожалел сил на эту отчаянную атаку. Он тут же ринулся в пробитую брешь, и его меч, мелькнув неотвратимым вестником смерти, не позволил ей сомкнуться — два киданя упали, заливая траву кровью и мозгом из раскроенных черепов. Над плечом юноши едва слышно свистнула стрелка, и еще один враг пал вместе со своим щитом — жена неустанно поддерживала мужа. Инь Шэчи снова ударил сметающей волной внутренней энергии, раскидывая солдат Ляо, и вновь ринулся вперед, разя мечом направо и налево. Кидани, не выдержав, попятились от этого неостановимого натиска, и сунские воины вырвались из смертельной хватки вражеского окружения. Применив технику шагов, они метнулись прочь со скоростью, недостижимой для простого человека, оставляя позади врагов, мертвых и побежденных.

Примечания

[1] Сунский ли примерно равен полукилометру.

[2] Нюйва — одно из китайских прабожеств, женщина со змеиным хвостом вместо ног. Вылепила человечество из глины, но неравномерно: вельможи и правители были сделаны вручную, а бедняки и простолюдины — посредством стряхивания глиняных комьев с веревки.

[3] «Да восславится Будда» — моя литературизация «эмито фо», дословно, «Будда Амитабха». Китайские чань-буддисты используют эту фразу по самым разным поводам, не в последнюю очередь — как приветствие.

[4] Огненное зелье («хо яо») — китайское название пороха.

[5] Словосочетание «вань суй» (десять тысяч лет) — часть традиционного славословия в адрес императора: «(да живет император) десять тысяч лет, десять тысяч лет, сто миллионов лет». Использовалось в древнем Китае, как боевой клич.

Глава 9 Серебряная змея пытается вонзить клыки в южного дракона, и терпит неудачу

Статный и высокий, с суровым и гордым ликом, Елюй Нелугу, принц Чу, выглядел поистине царственно, хоть его облачение — меха поверх доспехов, и золотой ободок короны, украшенный гравировкой в виде волчьей головы, — ничуть не походили ни на золотую парчу одежд императора, ни на узорчатый шелк халатов сунских вельмож.

Елюй Нелугу

Военачальник Ляо шагал по камням мостовой Яньмыньгуаня, гордо выпрямившись, и бросая по сторонам сердитые взгляды из-под кустистых бровей. Сопровождающие его переговорщики киданей выглядели почетным эскортом, а сам принц Чу — вовсе не пленным, чью свободу ему великодушно вернули Хань Гочжун и Цяо Фэн, но победоносным завоевателем, лишь из милосердия оставляющим покоренную твердыню. Выйдя за ворота крепости, он обернулся и прокричал, грозно и звучно:

— Цяо Фэн! Я этого не забуду!

— В добрый путь, — с легкой улыбкой ответил ему глава Клана Нищих со стен крепости, и дружеским жестом помахал рукой. — Уж извини, что не провожаю.

Хань Гочжун, стоящий рядом с ним, и выглядящий много бодрее, чем в предвоенный вечер, бросил на побежденного врага насмешливый взгляд, и отвесил ему короткий поклон. Принц Чу резко развернулся, и зашагал прочь.

Прощание

— Что мешает ему вернуться обратно в свой лагерь, поднять войско, и осадить Яньмыньгуань? — лениво поинтересовалась Му Ваньцин. Девушка стояла у края куртины, опираясь на каменный зубец ограждения, и провожала удаляющуюся троицу киданей отрешенным взглядом.

— Не все ладно в империи Ляо, — ответил Инь Шэчи, стоящий рядом. Он изрядно перенапряг меридианы в недавнем бою, и едва восстановился к сегодняшнему утру. В его движениях до сих пор господствовала ленивая неспешность.

— Киданьский император, Елюй Хунцзи — сын узурпатора, — обстоятельно продолжил он пересказ недавно слышанного от Цяо Фэна. — Наследником позапрошлого императора должен был стать Елюй Чунъюань, отец Елюй Нелугу. Чунъюань и Нелугу ненавидят своего правителя, хоть он и приходится им племянником и двоюродным братом. Хунцзи осыпает их милостями, пытаясь купить их расположение, но безуспешно. Вторжение Нелугу — попытка стяжать славу, большую, чем у императора: все нападения киданьской армии на Сун, ведомые Хунцзи, провалились. Сумей принц Чу достичь успеха, и многие вельможи Ляо отвернулись бы от Елюй Хунцзи, и пошли за его двоюродным братом, который смог бы взять власть.

— Зачем ты рассказываешь мне о киданьских придворных дрязгах, муж мой? — Ваньцин подавила зевок, прикрыв рот ладошкой. — Я ведь спросила о том, не нападет ли на нас этот самодовольный варвар, раз уж мы отпустили его целым и невредимым.

— Я к этому веду, — улыбнулся юноша. — Тут все просто: Елюй Нелугу пообещал Цяо Фэну увести войска, и не возвращаться более в земли Сун с огнем и мечом. Взамен, ему вернули свободу. Хоть принц Чу и самодовольный варвар, слово он держит. Не дать это обещание он не мог — Елюй Хунцзи не стал бы вызволять ненавидящего его родственника. Наоборот, император Ляо только порадовался бы укреплению своей власти, останься Нелугу в застенках Яньмыньгуаня.

— То есть, мир и спокойствие в Поднебесной держатся на честном слове варварского царька? — насмешливо глянула на мужа Му Ваньцин.

— Именно, — широко улыбнулся тот. — А еще, принц Чу потерпел жестокое поражение от горстки странствующих воинов, и потерял весь свой запас огневого зелья. Даже вздумай он нарушить слово, и осадить Яньмыньгуань, никто в Ляо не пришлет помощь неудачливому полководцу, а сам он лишь положит в землю остатки своих солдат, безуспешно штурмуя крепостные стены. Своим обещанием, он попросту сохранил лицо. После вчерашнего боя, ему так и так пришлось бы отступить.

— Вот, с этого и нужно было начинать, — укоризненно промолвила Ваньцин. — Победы добывают силой оружия, а не придворными хитростями.

— Всякий инструмент полезен для своей работы, — рассеянно ответил Инь Шэчи.

Его взгляд скользнул вдоль крепостной стены, мимо полощущихся на ветру алых с золотом знамен, несущих иероглиф «хань» — штандартов Хань Гочжуна, — и мимо громко радующихся победе солдат. Война подошла к Яньмыньгуаню, оскалилась в его сторону своей кровавой пастью, и отступила, забрав всего несколько жизней. Шэчи поймал себя на мысли, что вспоминая о вчерашней битве, он скорбит и сожалеет о погибшем Шань Сяошане, и о монахе Сюйчжи, не пережившем своей раны, но смерти множества киданей, оставивших где-то в Ляо безутешных отцов и матерей, вдов и сирот, вызывают в нем лишь смутное чувство удовлетворения. Инь Шэчи все же отбросил эти мысли, рассудив, что никто не принуждал подданных Елюй Хунцзи снова и снова вторгаться в Сун, а значит, нечего и сожалеть об ищущих смерти, и нашедших ее. Он перевел взгляд на поднявшихся на парапет братьев Ю, что направлялись в сторону молодой пары. Старший из братьев, Ю Цзюй, поддерживал под руку младшего, бледного и перевязанного.

— Хорошо, что мы нашли вас, брат Инь, госпожа Инь, — заговорил Ю Цзи, стоило им приблизиться к Шэчи с женой. — Генерал Хань зовет всех на прощальный пир, и мы вызвались передать вам эту весть.

— Не стоило утруждаться, господин Ю — вашей ране нужен покой, — ответил юноша. Ранение одного из этих двух воинов, не очень умелых, но храбрых и самоотверженных, вызывало в нем раздражение и недовольство собой — ведь именно под его началом, Ю Цзи был пронзен вражеским копьем.

— Мне не в тягость, — бледно улыбнулся младший Ю. — К тому же, мы с Цзюем хотели побеседовать с тобой лично, брат Инь.

— Верно, — вступил в беседу Ю Цзюй. — Сражаться под твоим началом было честью для нас. Признаться, поначалу я был удивлен решением Цяо Фэна поставить тебя во главе нашего отряда, — он смущенно улыбнулся, отводя глаза. — Но, когда я увидел тебя в деле, все мои сомнения развеялись, как дым. Твоя храбрость не знает равных, а благородство — вызывает восхищение. Знай, брат Инь: отныне, ты всегда будешь желанным гостем в Месте Встречи Героев, — оба брата торжественно поклонились.

— Благодарю, — ответил Шэчи церемонным поклоном. — Для меня было честью познакомиться со столь славными воинами, — не удержавшись, он добавил:

— Ваше боевое искусство открыло мне глаза: я и не думал, что можно использовать в качестве тайного оружия, оружие столь явное, — приняв нарочито серьезный вид, он указал на щиты братьев, чьи броски сразили множество киданей во вчерашней битве. Младший и старший Ю озадаченно переглянулись, и дружно засмеялись.

— Чего еще ждать от молодого поколения, как не свежего взгляда на вещи, — с улыбкой ответил Ю Цзюй. — Пойдемте, брат Инь, госпожа Инь. Не будем заставлять генерала Ханя ждать.

Спустившись со стены и пройдя к дому Хань Гочжуна, молодая пара, сопровождаемая братьями Ю, вошла внутрь, и расположилась за пиршественными столами. Застолье в крепости, едва избежавшей осады, не было изысканным, но дух празднества и искренняя радость победы придавали особый вкус простому рисовому вину, и обыденным закускам.

Все вольные странники, пришедшие на помощь защитникам Яньмыньгуаня, сидели сейчас в главном зале дома генерала Ханя, вкушали пищу, и услаждали сердце вином. Многие, поднимая чаши, чествовали павших, и восхваляли доблесть выживших. Большинство здравиц, что неудивительно, досталось Цяо Фэну, победившему в единоборстве Елюй Нелугу и захватившему его в плен. Монах Сюаньбэй поднял пиалу с чаем, что он пил вместо запрещенного заветами Будды вина, и произнес хвалебную речь в честь всех присутствующих, отвративших великое бедствие от империи Сун. Инь Шэчи трижды вставал, и с улыбкой отвечал благодарностями на торжественные возгласы пирующих — оба брата Ю и Шань Чжэн выказали ему свое уважение. Сам юноша, взяв слово, поднял чашу вина за свою жену, всячески превознося ее вклад в общую победу, за что получил полный благодарности взгляд девушки. К великому удивлению Шэчи, генерал Хань также упомянул его, поднявшись из-за стола.

— Я хочу выпить за Инь Шэчи, своей храбростью принесшего славу семье Инь во вчерашней битве, — провозгласил он. — Как я помню, Шэчи, ты обещал рубить киданей, пока твой меч не затупится. Покажи мне его, — юноша с невозмутимым видом извлек оружие из ножен, и передал подошедшему слуге, который споро поднес клинок Хань Гочжуну. Тот внимательно осмотрел меч, и вскинул его вверх, позволяя всем рассмотреть выщербленное, иззубренное лезвие. Пирующие взорвались одобрительными криками.

— Вот обещание, исполненное с честью! — воскликнул генерал Хань. — Позволь мне наградить тебя за доблесть, Шэчи, — он сделал знак слугам, и они поставили на стол перед юношей длинный лакированный ларец из черного дерева. Открыв его, Инь Шэчи извлек на свет меч в богатых ножнах. Позолоченные гарда и навершие оружия, украшенные гравировками в виде извивающихся драконов, выглядели драгоценным украшением, снежно-белая рукоять была удобной и ухватистой, а длинное лезвие покрывали темные извивы узоров, говорящих о высочайшем качестве стали. Зачарованно оглядев драгоценное оружие, Шэчи встал из-за стола, и взмахнул извлечённым из ножен мечом, заставив воздух раздаться с тонким свистом. Сияя восхищенной улыбкой, он вложил клинок обратно в ножны, и поклонился Хань Гочжуну.

— Благодарю вас за ценный подарок, господин генерал, — промолвил он. — Я также хочу одарить вас кое-чем, на память. Примите от меня эту испорченную железяку, — кивнул он на свой старый меч, все еще лежавший в руке генерала, — и вместе с ней, обещание: если враг снова вторгнется на земли нашей великой империи, я и моя жена вновь встанем на ее защиту, и затупим и изломаем столько мечей, сколько потребуется, чтобы изгнать захватчиков! — Хань Гочжун довольно рассмеялся, и вновь поднял чашу за здоровье Инь Шэчи, осушив ее под одобрительные возгласы пирующих. Сам же юноша не торопился садиться — в дальнем углу пиршественной залы, он углядел знакомое лицо, которому неприятно удивился. Пройдя к столу, за которым сидел длинноволосый юноша со скуластым лицом, он обратился к нему бесстрастным голосом:

— Помнится, ты отказался назвать свое имя перед битвой. Назови его сейчас — двое храбрых воинов сгорают от нетерпения, желая узнать его, — левая рука юноши чуть сильнее сжала ножны его нового меча.

— И кто же они? — со скукой в голосе поинтересовался сидящий.

— Монашеское имя одного из них — Сюйчжи, — холодно ответил Шэчи. — Придя на битву с армией Ляо, он не побоялся запятнать свою дхарму причинением вреда живым тварям, и сражался, не посрамив основателей Шаолиня. Он истек кровью, пронзенный ляоским копьем. Другой из них — младший сын Шань Чжэна, Шань Сяошань, которому едва исполнилось шестнадцать. Он не устрашился бесчисленных полчищ киданей, и встал на их пути. Хоть его жизнь едва началась, он отдал ее во имя победы, во имя мира и спокойствия на землях Сун. Знаешь, почему они умерли? — не дав своему собеседнику вставить и слова, он продолжил, повысив голос:

— Потому что ты, мерзавец, сидящий сейчас передо мной с безразличным видом, нарушил план боя, и поджег ляоский склад с огненным зельем задолго до того, как принц Чу был пойман! Я и мои соратники были вынуждены насмерть биться с киданями, своей кровью покупая нашим товарищам драгоценное время для поисков Елюй Нелугу! — переведя дыхание, он недобро прошипел:

— Своими жизнями, двое этих достойных юношей искупили твою ошибку… или предательство?

— Планы часто меняются в бою, под давлением обстоятельств, — все так же скучающе ответствовал неизвестный. — Я вынужден был сделать то, что сделал. Если сражавшиеся под твоим началом погибли, почему бы тебе не поискать ошибки в собственных действиях?

— Я и вправду совершил ошибку, — успокоившись, кивнул Шэчи. — И сегодня, я исправлю ее. Но прежде чем я сделаю это, назови свое имя, — он уставил на сидящего юношу требовательный взгляд.

— Что тебе до моего имени? — равнодушно ответил тот. — Какая тебе разница, Чжан я Второй, или Ли Третий[1]?

— Оно не для меня, — промолвил Инь Шэчи, внимательно глядя на собеседника, — но для Сюйчжи и Шань Сяошаня. Что ж, если ты не хочешь называть его — ничего страшного. Они отыщут твой дух в Диюе и без него, — едва договорив, он выхватил меч из ножен и ударил, стремясь рассечь безразличное лицо сидящего перед ним негодяя.

Глаза неизвестного округлились в неподдельном испуге. Он дернулся назад, пытаясь уклониться, и это ему почти удалось — клинок Шэчи коснулся его лица самым кончиком. Коснулся, и вспорол не кожу, но нечто тонкое, лежащее поверх нее. Разрубленная пополам маска соскользнула вниз, открывая спрятанное под ней лицо — овальное, с правильными чертами и округлым подбородком, совершенно незнакомое Инь Шэчи.

Скрывавшееся под маской

Впрочем, последнее исправил удивленный возглас сидевшего неподалеку Ю Цзюя.

— Мужун Фу! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь, и почему скрывался?

Шэчи был слишком ошеломлен внезапным превращением, и не успел ничего сделать, когда наследник знаменитого семейства из Гусу, мимоходом бросив на него яростный взгляд, сорвался с места и метнулся к выходу, используя технику шагов. Его фигура расплылась в воздухе, превращаясь в неясный мираж, настолько быстрым было это движение. Озадаченно проводив Мужун Фу взглядом, юноша с виноватым видом обратился к Хань Гочжуну, склонив голову:

— Простите меня, господин генерал. Я нарушил ваш запрет, и попытался пролить кровь в вашем доме.

— Я понимаю тебя, — задумчиво ответил полководец. — Понимаю, и не осуждаю. Когда мои солдаты впервые понесли потери, у их смертей не было виновника, кроме меня самого. Имейся таковой, я бы жаждал забрать его жизнь не меньше, чем ты. Но не будем об этом. Сегодня — день радости, и чествования победителей, живых и мертвых. Выпьем, друзья, за наших павших соратников…

Примечания

[1] Чжан Второй, Ли Третий — примеры китайских имен наподобие «Иван Петров». Чжан, Ли — очень распространенные фамилии. «Номерные» имена вроде «Эр» — Второй, «Сань» — Третий, и так далее вплоть до «Ши-Ба»-Восемнадцатого и дальше, были популярны среди крестьян и простолюдинов.

Глава 10 Повествующая о том, как молодой дракон юго-запада набрел на сокровища, и получил их проклятие

Юный принц Дуань Юй

Дуань Юй, принц царства Да Ли, пребывал в тягостных раздумьях.

Не государственные дела были тому виной — третий в очереди престолонаследования, он с чистой совестью оставлял заботы о царстве своему дяде Дуань Чжэнмину, государю Да Ли.

Не волновали его и упорные попытки дяди и отца передать ему семейное боевое искусство. Дуань Юй считал себя человеком, более склонным к наукам и изящным искусствам, чем к причинению вреда ближнему своему. Устав от настойчивых попыток двух старших Дуаней обучить его пальцевым техникам Одного Ян, он сбежал из дома, и ни разу об этом не пожалел.

Тяготы странствий также не казались Дуань Юю чем-то, достойным внимания. Пусть и рождённый в царской семье, богатой сверх всякой меры, он с детства привык довольствоваться малым. Его ничуть не тяготили долгие пешие переходы, обеды из дорожной еды, и прочие неудобства, сопутствующие любому страннику — он уже провел в дороге около двух недель, и привык ко всем этим мелочам.

Недавние события, произошедшие с ним, конечно же, волновали его — какого мужчину не будет беспокоить судьба юной девы, надеющейся на его помощь? Дуань Юй познакомился с юной госпожой Чжун Лин на горе Улян, где она и ее ручная Молниеносная Ласка спасли юного принца от вздорных улянских даосов, решивших избить его из-за совершеннейшей безделицы — мечный прием, использованный одним из них, и вправду был забавен, и было бы странно не посмеяться над ним. Правда, едва лишь им удалось сбежать от глупых даосов, Чжун Лин попала в плен к негодяям из секты Шэньнун, и сейчас Дуань Юй спешил к родителям девушки — за помощью. Он беспокоился за Чжун Лин, но это волнение было, скорее, умозрительным: глава секты Шэньнун, жуткий старик Сы Кунсюань, не позволил бы причинить ей вреда. Узнай родители девушки, что их дочь пострадала, находясь в его руках, они ни за что бы не передали старому злодею противоядие, должное исцелить его от яда Молниеносной Ласки.

Причина беспокойства юного принца была проста — он окончательно и бесповоротно заблудился.

Горный лужок, который Дуань Юй упорно мерил шагами, все никак не кончался, что казалось принцу очень странным — ведь как-то же он пришел в это неприятное место? Значит, должен быть способ и покинуть его. Но склоны горы Улян, по-видимому, имели на этот счёт свое мнение, отличное как от мнения Дуань Юя, так и от здравого смысла. Ничуть не помогало делу то, что солнце давным-давно зашло, и вокруг царила чернильная темнота.

Юный принц Да Ли тяжело вздохнул, и хотел было обратить к небу пространную жалобу на свои злоключения, на бессовестных негодяев, держащих в плену юных девушек, и на горные долины, заплутать в которых легче, чем в иной чащобе, как его внимание привлек донёсшийся спереди звук, никак не могущий быть шумом ветра или листвы. Вряд ли даже на горе Улян, к которой Дуань Юй потихоньку начинал испытывать искреннее отвращение, ветер и листва научились достоверно изображать игривый женский смех.

Юноша поспешно юркнул за ближайший куст, и, осторожно высунув из-за него голову, внимательно осмотрелся. Парочку, укрывшуюся под кривым горным деревцем, он заметил не без труда, но заметив, тотчас же узнал. Их одежда — белые с черными вставками халаты, — принадлежала секте Улян. Приглядевшись, юный принц также вспомнил их лица, виденные мельком совсем недавно. Было непонятно, что эти двое делают здесь, и почему ведут себя столь неприличным для даосских монахов образом. Дуань Юй вслушался в их негромкую беседу, и удивлённо заулыбался.

— … Главное, что мы смогли, наконец, сбежать от наших твердолобых старших, любимая сестрица, — ласково говорил мужчина-даос, обнимая сидящую рядом с ним женщину за плечи. — Если бы не рана этого упрямого глупца Цзо Цзыму, мы ещё долго искали бы способ улизнуть. Но теперь, нам с тобой открыты все дороги. Мы можем, к примеру, вернуться к моим родителям — я давно их не видел, но уверен, они примут своего сына и его молодую жену.

Прячущаяся парочка

— Жену ли? — жеманно засмеялась женщина. — Когда это мы успели совершить положенные ритуалы? Уж не одолевают ли тебя неприличные мысли, братец Гэн?

— Конечно же, нет! — неубедительно заверил ее мужчина по фамилии Гэн. — Я с радостью поклонюсь родителям и предкам вместе с тобой. Но… — его рука скользнуланиже, поглаживая талию женщины, а голос приобрел просительный тон. — Быть может, ты все же смилостивишься надо мною, любезная сестрица Дянь? У меня не осталось сил терпеть муки желания, — женщина по фамилии Дянь с притворной скромностью отпихнула его ладонь, бросая на своего дружка игривые взгляды искоса. Дуань Юй, наблюдающий за ними из-за куста, невольно хихикнул, дивясь непоследовательности этого грешного даоса. Юный принц немедленно пожалел о своей несдержанности — парочка, услышав его смех, вскочила на ноги, и направила в его сторону острия обнаженных мечей.

— Кто здесь? — рявкнул Гэн. — Покажись немедленно!

— Поздравления вашему скорому браку! — с нарочитой веселостью воскликнул Дуань Юй, поднимаясь из-за куста. — Счастья, мира, и согласия вашей будущей семье, а также, многих детей! Вы, кажется, собирались уединиться, чтобы скрепить ваш союз, и зачать первого из них? Не буду вам мешать — у меня множество дел, прощайте, не стоит провожать меня! — он принялся неловко пятиться от даосской парочки, все не опускавшей мечи.

— Он видел нас, и знает о нашей любви, — тяжело бросил мужчина. — Нельзя допустить, чтобы он донес о нас Цзо Цзыму, — его подруга Дянь согласно кивнула, и даосы бросились следом за юным принцем, который поспешно задал стрекача.

Дуань Юй бежал, не чуя ног, и не разбирая дороги — приближающийся топот кровожадных даосов-любовников придавал ему сил, заставляя поджилки принца трястись в ожидании холодной стали меча, вонзающегося ему в спину. Юный отпрыск семейства Дуань очнулся от своего страха, лишь оказавшись на узком и длинном выступе, что оканчивался обрывом — в поспешном бегстве от злобной парочки, он не заметил, как очутился в этом ранее обойденном тупике.

— Вернись, глупец, — раздался сзади напряжённый мужской голос. — Мы не хотим брать на душу грех твоей смерти. Не бойся — мы всего лишь отрежем тебе язык, чтобы ты не смог нас выдать.

— В-вот уж нет, — с напуганной решительностью возразил Дуань Юй. — Во-первых, что за жизнь калеке без языка? Я и врагу не пожелаю такой судьбы. Во-вторых, я умею писать — что же, вы и пальцы мне отрубите, чтобы сохранить свой секрет? В-третьих, я вам не верю. Вы уже предали свою секту, и монашеские обеты. Что вам стоит нарушить данное мне слово?

— Ну тогда прыгай, дурень, — раздражённо ответил Гэн. — Ясно, как день — тебе не достанет мужества покончить с собой. Не глупи, и иди сюда. Можно прожить и без языка, — он злобно хихикнул. — Да и без пальцев тоже.

— А вот и прыгну, — оскорбленно отозвался юный принц. — Все лучше, чем довериться негодным даосам вроде вас. Великое небо не оставит меня — ведь я не сделал ничего дурного, — что есть силы зажмурившись, он шагнул вперёд, и с громким криком полетел вниз.

* * *

Очнувшись, Дуань Юй несказанно удивился сразу двум вещам. Первая была хорошей — руки и ноги беспрекословно слушались его, а боли от падения с высокого горного обрыва совсем не чувствовалось. Вторая была странной и крайне неприятной — его рот отчего-то был забит мерзейшей гадостью, одновременно склизкой и колючей, и настолько гнусной на вкус, что, отплевавшись, он немедленно попытался исторгнуть наружу содержимое желудка. К счастью или к сожалению, ему этого не удалось — брюхо юного принца было прискорбно пустым, и уже начинало выводить голодные трели. Тщательно вытерев рот, Дуань Юй с брезгливым любопытством воззрился на выплюнутое, и удивился ещё больше: в комке мерзости угадывалось тельце жабы необычного охряно-красного цвета, и обвившая ее в мертвой хватке сколопендра. Удивление юноши достигло предела. Дуань Юй прекрасно знал, насколько ядовиты эти членистоногие твари, однако же, он чувствовал себя прекрасно, ничуть не спеша умирать после того, как невольно продержал труп одной из них во рту невесть сколько времени.

— Видать, красная жаба также ядовита, — медленно произнес он, пытаясь собраться с мыслями, — и мне повезло, что один яд был уничтожен другим. Верно, пока я лежал без чувств, они приняли мой рот за уютную пещерку, из-за которой поссорились… насмерть, — он недоверчиво хихикнул, и, махнув рукой, выбросил этот нелепый случай из головы.

Внезапно, юноша краем глаза уловил некое быстрое движение, и с напуганным возгласом обернулся, подозревая, что парочка злобных даосов все же отыскала его, и собирается претворить свои угрозы в жизнь. К счастью, никаких даосов вокруг не было видно, и Дуань Юй, облегчённо вздохнув, поднял руку ко лбу — утереть пот. Замеченное им ранее движение повторилось, и на этот раз, юный принц смог разглядеть его во всех подробностях: на возвышающейся рядом скальной стене виднелся силуэт человеческой фигуры, стоящий в той же позе, что и он. Подвигав руками и ногами, и шагнув из стороны в сторону, юноша довольно рассмеялся, поняв причину этого странного явления. Судя по всему, журчащий поодаль водопад чудесным образом отражал солнечный свет так, что высоко на скале возникал мираж, в точности повторяющий движения человека, стоящего в определенном месте ущелья.

Юный принц немедленно припомнил слова главы улянских даосов Цзо Цзыму о том, как некие бессмертные, чьи образы иногда можно было увидеть на склонах горы Улян, вдохновили основателей его секты на создание их мечного стиля. Похоже, давным-давно, некто сражался или практиковался в фехтовании на дне этого ущелья, и его отражение в водопаде было замечено даосами.

Озорная мысль немедленно закралась в голову Дуань Юя, и он без колебаний последовал ей. Приняв самую напыщенную позу из возможных, он провозгласил с дурашливой торжественностью:

— Внемлите мне, даосы секты Улян! Сегодня, я покажу вам фехтовальный стиль, который прославит вас на всю Поднебесную! — весело хихикнув, он добавил:

— Или же ославит.

Подняв с земли первую попавшуюся сухую ветку, он принялся выделывать ей самые нелепые движения, какие только мог вообразить. Поразвлекавшись так некоторое время, он посчитал, что достаточно отомстил глупым даосам как за беспричинную попытку избить его, так и за угрозы их блудных брата и сестры отрезать ему язык. Отбросив свой фехтовальный прутик, он принялся оглядываться в поисках выхода из ущелья.

Его глазам предстала неутешительная картина — крутые скальные стены поднимались со всех сторон, делая место его падения похожим на дно гигантского кувшина. Плети дикого плюща вились по окружающим скалам, но вряд ли их тонкие стебли могли выдержать вес юноши — хоть он и был худощавым и невысоким, его тело весило более сотни цзиней. Дуань Юй все же подергал за свисающие со скал побеги, задумчиво осмотрел легко порвавшийся плющ, и разочарованно покачал головой. Ему следовало придумать что-то получше, если он хотел выбраться из скальной ловушки до того, как исхудает до состояния скелета.

Бездумно бродя по каменной чаше ущелья, он наткнулся на темный провал пещеры, и незамедлительно решил осмотреть его — если дыра в скале и не вела на свободу, в ней могло обнаружиться нечто, могущее помочь юному принцу… или, хотя бы, источник чистой воды — Дуань Юй понемногу начинал испытывать жажду, вдобавок к голоду. Пройдя внутрь, юноша, в который раз за сегодня, неподдельно удивился: некогда, пещера была обитаема. У ее скальных стен расположилась грубая, основательно сколоченная мебель — стол, кровать, и несколько стульев. Глиняная посуда, затянутая паутиной и покрытая пылью, стояла на столе; простыня и одеяло, истлевшие и размокшие, накрывали кровать; на одном из стульев висела покрытая плесенью кожаная перевязь. В середине пещеры же гордо высилась великолепная статуя из белого нефрита.

Дуань Юй обозрел это произведение искусства с искренним восхищением — каждая деталь, от складок халата, до лезвия удерживаемого статуей меча, была передана безупречно. Высотой примерно в пять чи, нефритовая скульптура выглядела так достоверно, что казалось, она вот-вот сойдет с постамента. Оценив статую с точки зрения любителя искусства, юный принц невольно обратил внимание на ее внешность. Запечатленная в нефрите девушка была прекрасна, словно фея — безупречная соразмерность ее стройной фигуры, округлость щек и очертания пухлых губ, прямота изящного носика и форма больших миндалевидных глаз заставили сердце Дуань Юя пропустить удар. На короткий миг, он и думать забыл, что красавица перед ним — нефритовая, и вовсе не из поэтического преувеличения. Покачав головой, он с улыбкой подивился собственной впечатлительности.

— Ты красива, словно обитательница небесных садов, и поэтому, не зная твоего имени, я буду называть тебя Небесная Сестрица, — с нарочитой торжественностью обратился он к статуе. Нефритовая девушка ответила ему загадочным молчанием.

— Надеюсь, ты не обидишься, если я воспользуюсь кое-чем из твоей пещеры, чтобы спастись, Небесная Сестрица, — продолжил свою шутку Дуань Юй. — Обликом своим подобная бессмертным, ты, несомненно, так же великодушна, милостива, и не привязана к мирскому, как и они, а значит, не станешь возражать, если я позаимствую у тебя пару мелочей, — довольно улыбнувшись, он принялся обыскивать пещеру.

Увы, но большая часть обстановки покинутого жилища давно сдалась под гнетом времени, сыростью, и жвалами вездесущих насекомых. Удача улыбнулась Дуань Юю лишь единожды — в виде большой молельной подушки, обшитой отличным шелком, и из-за этого почти не тронутой разложением. Также, юный принц сумел обнаружить не до конца проржавевший кухонный нож, и, что привело его в восторг, большой железный крюк, по всей видимости, предназначенный для подвешивания мяса. В глубине пещеры также нашлись многочисленные пустые полки, прилежно подписанные странными названиями, но юноша не обратил на них большого внимания — сейчас, его занимали лишь вещи, могущие помочь в спасении из поймавшей его природной ловушки.

Он рассудил, что, распустив на полосы шелк молельной подушки, сможет сплести из него веревку. Привязав к оной веревке мясницкий крюк, он получит средство для подъема на недостижимые иным образом высоты, и, быть может, сумеет выбраться из своего невольного заточения. Обдумав свой план, Дуань Юй немедленно приступил к его выполнению, и, вонзив кухонный нож в молельную подушку, принялся безжалостно обдирать ее шелковую обивку.

Его усилия принесли неожиданные плоды — из кое-как проделанного ржавым ножом разреза вывалилась пара тонких книг. Юный принц, заинтересовавшись, открыл первую из них — как знаток каллиграфии и поэзии, он всегда относился к письменному слову с большим уважением. К его сожалению, книга оказалась описанием некоей техники развития внутренней энергии, именуемой Искусством Северной Тьмы. Судя по описанию, это искусство было сложным для понимания, крайне могущественным, и, по мнению Дуань Юя, абсолютно не стоящим изучения, как и все остальные боевые искусства мира. Вторая книга оказалась более полезной; листая ее, юный принц понял, что огонек интереса, затлевший в его душе с первых страниц, разгорается в бурное пламя, подпитываемое радостным воодушевлением. Скромного вида томик описывал технику шагов, называемую Искусство Бега по Волнам. Эта техника позволяла своему практику передвигаться быстрее скачущей галопом лошади, легко уклоняться от летящих стрел и вражеских ударов, и, самое главное, без труда восходить на отвесные склоны и стены! Все неприятие боевых искусств, прочно обосновавшееся в душе Дуань Юя, не могло отвратить его от этой замечательной техники, чью полезность трудно было переоценить, особенно в его положении. Усевшись поудобнее на изуродованную молельную подушку, он погрузился в чтение, то и дело вставая и пробуя то одно движение, то другое.

* * *

По прошествии двух часов, устало отложивший книгу Дуань Юй был вынужден признать, что боевые искусства даются ему намного труднее искусств изящных. Замысловатые движения, выполняемые им в попытках освоить технику шагов, оставались диковинным подобием танца, и не более того. Юный принц даже ощутил мимолетное сожаление, что не слушал уроков старших Дуаней, никак не оставляющих надежду обучить его семейному стилю, но это чувство быстро ушло. Мысли о стараниях отца и дяди натолкнули его на одно полезное воспоминание — оба старших родственника утверждали, что большинство поистине могущественных боевых искусств бесполезно без должным образом развитых меридианов и источника. Для развития оных существовали разнообразные техники внутренней энергии; дядя всячески расхваливал используемую им буддийскую сутру Искусства Истребления Демонов, а отец упорно пытался подсунуть Дуань Юю некий даосский Трактат о Беседах Императора и Простой Девы, с хитрым видом называя его не только полезным, но и интересным чтением. Юный принц Да Ли мимолетно огорчился о том, что не только не запомнил ни единой строки из этих текстов, но даже и не прочитал их. Однако, его сожаление тут же испарилось без следа, стоило ему вспомнить, что вместе с Искусством Бега по Волнам, он получил описание Искусства Северной Тьмы, могущественной техники развития. Даже такому профану в боевых искусствах, как Дуань Юй, было известно — знания, вышедшие из одного источника, должны как нельзя лучше подходить друг к другу. Печально вздохнув, он уставил обреченный взгляд на вторую из найденных им книг.

К счастью, Дуань Юя больше не мучила жажда — в глубине пещеры он обнаружил небольшое озерцо, наполненное неприятной на вкус, но кристально-чистой водой, и вволю напился. Голод он готов был потерпеть еще какое-то время, но юноша понимал, что ему следует поторопиться, чтобы не ослабеть без пищи. Сцепив зубы, он раскрыл книгу с описанием Искусства Северной Тьмы, и вчитался в ее строки.

Как ни странно, кажущееся сложным искусство далось юному принцу на удивление легко. Отлично зная труды древних мыслителей, он без усилия проникал в суть хитросплетений метафор, описывающих нужные состояния разума и души; одна из главных трудностей изучения данной техники развития — необходимость забыть все прочие подобные искусства, — для Дуань Юя и вовсе не существовала; попытка выполнить первое же упражнение, описанное в книге, окончилась для юноши полным успехом, позволив ему в подробностях ощутить свои меридианы.

Через какую-то четверть часа, Дуань Юй поднялся на ноги, и, сосредоточившись, глубоко вдохнул энергию мира, позволяя ей растечься по всему телу, и наполнить его силой и легкостью. Этот способ впитывания энергии не позволил бы ему получить многого — Искусство Северной Тьмы было основано на поглощении и усвоении человеческой ци. Но и того, что было доступно юному принцу Да Ли, хватило, чтобы Искусство Бега по Волнам заиграло новыми красками. Он все же дочитал описание Искусства Северной Тьмы до конца — Дуань Юй не привык забрасывать начатое на полдороги, — и с удивлением обнаружил на последней странице книги напутственное слово.

— Кто бы ты ни был, ты изучил оставленное мной наследие, — прочитал он вслух. — Твой долг предо мною велик — нет под луной искусств могущественнее, чем те, что достались тебе. В оплату этого долга, я приказываю тебе… убивать каждого встреченного члена секты Сяояо? — он поднял озадаченный взгляд на нефритовую статую. — Не ожидал я от тебя такой кровожадности, Небесная Сестрица. Верно, секта Сяояо нанесла тебе великую обиду в прошлом, — он вновь окинул печальную обстановку своего временного пристанища оценивающим взглядом.

— Я никогда не слышал о секте Сяояо, — задумчиво пробормотал он. — С моими папой и дядюшкой, которые никогда не устанут болтать о делах, творящихся на реках и озерах Поднебесной, я волей-неволей знаю многое о тамошних сообществах. Всё в этой пещере выглядит древним и дряхлым, а значит, секта Сяояо могла исчезнуть сама собой в глубинах веков, — он довольно улыбнулся. — Может статься, мне и не придется исполнять навязанный тобой кровавый долг, Небесная Сестрица. Как бы то ни было, сначала мне нужно выбраться из этого грустного узилища, — он вновь взялся за книгу, и продолжил свои упражнения.

Через некоторое время, юный принц Да Ли вышел из пещеры, и оценивающе поглядел на крутую скальную стену. Примерившись, он вспрыгнул на нее, и побежал вверх по склону, словно тот был ровной мощеной дорогой.

Глава 11 Рассказывающая о том, как два дракона юго-запада спасали юную деву, и что из этого вышло

Дуань Юй у входа в таинственную долину

— «Всяк носящий фамилию Дуань, что войдет в эту долину, будет безжалостно убит», — с удивлением прочитал Дуань Юй надпись, вырезанную на стволе сосны, что росла у широких ворот, украшенных флажками со знаком «вань».

— Интересно, что бы сказал мой дядюшка Дуань Чжэнмин об этом правиле? — с веселой улыбкой принялся гадать он. — Послал бы он сюда да-сы-ма[1] Хуа Хэгэня с несколькими сотнями солдат, чтобы те подробно объяснили написавшему это необходимость уважать своих правителей, и заодно, срыли это место до основания? Или, быть может, приказал бы четырем царским телохранителям всыпать палок здешнему ненавистнику Дуаней?

Пожав плечами, он без сомнений прошел ближе к воротам. Какими бы странными правилами ни оградили свое обиталище родители Чжун Лин, он не стал бы отказываться от помощи ей. Ударив в подвешенный к надвратной балке гонг, он принялся ждать, и вскоре, подошедшие слуги проводили его к входу в роскошный особняк, на веранде которого юношу ожидала богато одетая женщина — по всей видимости, владелица этого подворья.

Встречающая Дуань Юя была дамой в возрасте, и лицо ее пересекали морщины многих волнений и печалей, но она все ещё сохраняла следы былой красоты, и держалась с вельможным достоинством. Встав навстречу юному принцу, она коротко поклонилась.

Хозяйка поместья

— Как твое имя, мальчик? — спросила она. Ее голос, глубокий и приятный, был ровным и вежливым, с едва заметной ноткой грусти.

— Я — Дуань Юй, — без единого сомнения бухнул тот, напрочь забыв о грозном предупреждении на входе в поместье. — Меня привела сюда просьба…

— Сколько тебе лет? — неожиданно перебила его женщина, уперев в юношу нечитаемый взгляд. Юный принц Да Ли ошарашенно хлопнул глазами от этой невежливости.

— Мне недавно исполнилось восемнадцать, — все же ответил он.

— Все верно, — задумчиво пробормотала дама, и тяжело вздохнула. — Зачем ты здесь, Юй-эр? Мой муж, Чжун Ваньчоу, ненавидит всех носителей фамилии Дуань. Наше поместье, Долина Ваньцзе — очень опасное для тебя место.

— Я… выполняю просьбу юной госпожи Чжун Лин, — Дуань Юй, отойдя от ее неожиданного панибратства, все же перешел к делу. — Ее держит в плену секта Шэньнун. Глава этой секты, Сы Кунсюань, собирался убить меня и Чжун Лин; юная госпожа была вынуждена защищаться, и натравила на него свою Молниеносную Ласку. Сы Кунсюань отпустил меня только потому, что был отравлен ее ядом, и Чжун Лин пообещала ему противоядие, которое, якобы, есть у вас, — замявшись на мгновение, он спросил:

— Могу ли я узнать ваше славное имя, госпожа?

— Я — Гань Баобао, — отрешённо промолвила женщина. — Подожди немного, Юй-эр, мне нужно взять мое оружие. Мы немедленно отправимся спасать Лин-эр. Эти безвестные глупцы из захолустной секты перешли все границы… — повернувшись ко входу в дом, она вдруг остановилась, и спросила с тоской в голосе:

— Слышал ли ты обо мне, Юй-эр? Быть может, твой… кто-то из твоих старших родственников упоминал мое имя? — в ее зелёных глазах виднелась застарелая печаль.

— Н-нет, госпожа Чжун, — озадаченно ответил юноша. — Простите, но я не слыхал о вас.

— Оно и неудивительно, — горестно вздохнула женщина. — Неважно. Погоди, я сейчас…

— Жена! Встречай своего мужа! — раздался от входа в Долину Ваньцзе громогласный вопль.

— Прячься немедленно, — прошипела Гань Баобао, подталкивая Дуань Юя к двери в дом. — Сейчас же внутрь, и сиди тихо, пока он не уйдет!

Юный принц, ошеломленный ее напором, безропотно повиновался, проскользнув между приоткрытых створок, и поспешно заперев их за собой. Он оказался в изящно обставленной спальне. Резная мебель, настенные украшения, роскошная постель — все здесь говорило о достатке обитателей Долины Ваньцзе; даже фарфоровые изголовья на кровати блестели серебряной инкрустацией. Внимание Дуань Юя привлекло выходящее на веранду окно, занавешенное тростниковой циновкой — тонкого плетения занавеска пропускала большую часть солнечных лучей, и через нее можно было спокойно наблюдать за происходящим снаружи. Юноша удобно устроился на одном из стульев, и прислушался.

Крикливый муж Гань Баобао не заставил себя ждать, и вскоре явился на веранду во всей своей красе. Разглядывая его нелепую бороденку, торчащие во все стороны волосы, и длинный крючковатый нос, юный принц невольно посочувствовал его утонченной и привлекательной спутнице жизни.

— Хорошие новости, жена — Четверо Злодеев скоро прибудут мне на помощь, — похвастался Чжун Ваньчоу, плюхаясь на один из стульев веранды. — С ними вместе, я смогу, наконец, отомстить этому негодяю Дуаню!

— Замечательно, муж мой, — тускло ответила Гань Баобао. — У меня тоже есть новость для тебя, но отнюдь не приятная. Она касается нашей дочери…

— Погоди-ка, — нахмурился мужчина. — Слуги сообщили мне, что незадолго до моего прихода в Долину Ваньцзе вошёл некий мужчина, и ты беседовала с ним. Где он? Кто он? Как его имя⁈ Почему ты сразу не сообщила мне о нем⁈ — он говорил все быстрее и раздражённее, постепенно повышая голос.

— Кто он? Конечно же, мой любовник! — со слезами в голосе воскликнула Гань Баобао. — Он прячется в моей спальне — ну же, обыщи ее! И, разумеется, его зовут Дуань Чжэнчунь! — глаза Дуань Юя полезли на лоб — он никак не ожидал услышать здесь имя своего отца.

— Ты никогда не устанешь попрекать меня тем давним случаем, муж мой, — горько бросила женщина. — Ты будешь видеть этого Дуаня в каждом случайном прохожем, и вести себя со мной, как с беспутной дурехой, на старости лет бросающейся на любого мужчину, которому случилось оказаться рядом! Я смертельно устала от твоих придирок и обвинений. Раз уж ты настолько ненавидишь свою жену, что никак не прекратишь терзать ее бессмысленной ревностью, почему бы тебе попросту не прервать мою жизнь? Лежа в земле, я уж точно не смогу изменять тебе! — тихо всхлипывая, она осторожно промокнула слезу вышитым платочком.

— Баобао… Баобао!.. Прости меня, любимая моя жена! — засуетился вокруг женщины Чжун Ваньчоу. — Я слишком люблю тебя, только и всего! Клянусь, я больше не стану сомневаться в твоей верности, милая, не плачь…

Дуань Юй с озадаченной улыбкой покачал головой, более не вслушиваясь в извиняющееся квохтанье Чжун Ваньчоу, перемежаемое немногословными упреками его жены. Теперь, он понял и причину столь ласкового обращения к нему Гань Баобао, и странную надпись на входе в Долину Ваньцзе. Его отец, известный своими любовными похождениями, некогда вмешался в жизнь этой семьи, и оставил после себя весьма стойкое впечатление, полностью противоположное у мужа и жены.

Юноша вновь оглядел незадачливую пару, чей брак был некогда потревожен его легкомысленным родителем. Видя, как оттаявшая госпожа Чжун отвечает скупыми улыбками и благосклонными словами на влюбленное воркование своего мужа, Дуань Юй невольно подумал, что для мужчины столь несуразной внешности и отвратительного характера, Чжун Ваньчоу очень и очень везуч — Гань Баобао, в молодости явно бывшая редкой красавицей, и в возрасте сохранившая немалую часть былой привлекательности, не только вышла за него замуж, но и продолжает оставаться с ним, несмотря на все невзгоды. Юный принц рассудил, что вместо имени «Ваньчоу» — «десять тысяч обид», — господину Чжуну более пристало бы прозвание «Ваньси» — «десять тысяч радостей», ведь мало что так украшает жизнь мужчины, как преданная и любящая красавица-жена. Увлеченный этой мыслью, он невольно издал весёлый смешок.

Шум с веранды немедленно стих. Вскочивший на ноги Чжун Ваньчоу выхватил из ножен кривую саблю, ранее оставленную им прислоненной к стулу, и разозленно завопил:

— Кто там прячется⁈ Немедленно выходи, или я вытащу тебя за шиворот!

Дуань Юй, пожав плечами, поднялся со стула, и вышел наружу. После всего увиденного, он больше не мог бояться этого несчастного и нелепого человека, несмотря на его показную кровожадность.

— Кто ты такой, негодный мальчишка? — подозрительно хмурясь, спросил Чжун Ваньчоу. — Что ты делал в спальне моей жены? Отвечай, немедленно, или лишишься головы!

— Мое имя — Дуань Юй, — гордо ответил юноша. — Сын того самого Дуань Чжэнчуня, которого вы так ненавидите, господин Чжун. Ваша жена спрятала меня, не желая, чтобы вы убили невиновного человека за дела, которых он не только не совершал, но и даже не знал о них. Мой отец обидел вас, и как вы ответили на эту обиду? Вызвали его на поединок? Быть может, написали обличительное письмо, повествующее о его неприглядном поведении? Нет, вы, сидя в своем поместье, угрожаете смертью тысячам ни в чем не повинных людей по фамилии Дуань, и изводите жену беспричинной ревностью! Что ж, я — лучшая возможность безнаказанно отомстить Дуань Чжэнчуню. Я — его родной сын, не знающий боевых искусств. Убить меня — легче, чем раздавить жука. Раз уж вы не решаетесь высказать свои обиды в лицо моему отцу…

— Да! — вскричал Чжун Ваньчоу, брызжа слезами из глаз. — Да, я трус и слабак! Я — не ровня твоему отцу, ни как воин, ни как мужчина! Доволен, мерзкий мальчишка⁈ А теперь, убирайся из моего дома немедленно! — закрыв лицо руками, он глухо застонал:

— О великое небо, молю, избавь меня от людей по фамилии Дуань…

— Пойдем, Юй-эр, — тяжело вздохнула Гань Баобао. — Время не терпит. Лин-эр все ещё нуждается в нашей помощи, — пройдя мимо постанывающего и раскачивающегося Чжун Ваньчоу, она ненадолго скрылась в своей спальне, и вышла наружу, удерживая в руке длинный меч в позолоченных ножнах. Пройдя мимо Дуань Юя, она махнула ему приглашающим жестом, и двинулась к воротам поместья. Юноша направился за ней.

— Снова ты покидаешь меня, Баобао, и снова — с Дуанем! — возопил из-за их спин Чжун Ваньчоу. — К чему мне жить, если жизнь моя — череда горьких обид? — его скорбный вопль прервался криком боли, и хряском разрезаемой плоти. Гань Баобао, испуганно охнув, обернулась назад.

— Ваньчоу! — закричала она, бросаясь к мужу. — Что ты натворил, безумец⁈

Оглянувшись, Дуань Юй увидел, как госпожа Чжун хлопочет над лежащим мужем, истекающим кровью из глубокой раны в груди. Рядом валялась окровавленная сабля Чжун Ваньчоу — по всей видимости, ревнивый муж в отчаянии пронзил себя ею. Юный принц Да Ли схватился за лоб, закатив глаза — Долина Ваньцзе не прекращала поражать его сумасбродными выходками ее обитателей.

— Мне придется остаться с этим дурнем, — раздражённо бросила юноше Гань Баобао, прижимая к ране мужа свой платок. — Увы, я не смогу помочь ни тебе, ни дочке. Придется придумать что-нибудь другое… Подожди немного, Юй-эр. Эй, слуги!

Отдав подошедшей служанке несколько тихих приказов, госпожа Чжун вернулась к заботе о раненом муже. Вскоре, на веранду особняка заявилась целая толпа прислужников, несущих медицинские принадлежности. Оставив господина Чжуна на их попечении, Гань Баобао приблизилась к Дуань Юю, и протянула ему небольшую позолоченную шкатулку.

— Передай это твоему отцу, Юй-эр, — велела она. — Расскажи ему о беде Чжун Лин, и сообщи, что она — моя дочь. Возьми на нашей конюшне лошадь повыносливее, чтобы как можно скорее добраться до Да Ли. Прошу тебя, поспеши — зная, что Лин-эр в опасности, я не смогу спать спокойно.

— Конечно, тетушка Гань, — рассеянно ответил ей юноша, вконец сбитый с толку всем происходящим. Смущённо моргнув, он тут же поправился:

— То есть, госпожа Чжун. Простите мою невежливость, — Гань Баобао грустно засмеялась.

— Что ты, Юй-эр, мне даже приятно. Но не будем терять времени. А Чунь, лентяйка, быстро сюда! — крикнула она, и к ней поспешно подбежала одна из служанок.

— Проводи молодого господина на конюшню, и проследи, чтобы ему выдали одну из лучших лошадей, — повелительно бросила женщина. — Шевелись, негодная девка! — прикрикнула она в ответ на низкий поклон служанки, и повернувшись к Дуань Юю, с грустной улыбкой попрощалась:

— Береги себя, Юй-эр.

— До свиданья, тетушка Гань, — ответил тот, следуя за спешащей вглубь поместья служанкой.

* * *

Дуань Чжэнчунь, дамский угодник

Дуань Чжэнчунь, Принц Юга, и наследник трона царства Да Ли, проводил время за чтением в дворцовом саду, когда на одной из мощеных тропок, проходящих между цветов и кустарников, показался его сын, всклокоченный и запыхавшийся. Мужчина бережно закрыл и отложил «Трактат наставника Жун-чэна», поднялся с резной деревянной скамьи, и шагнул навстречу блудному отпрыску. Дуань Юй, сбежавший из дома более двух недель назад, вернулся не в лучшем виде — его некогда белые одежды были темны от покрывающих их пыли и пота, длинные черные волосы юноши свалялись неопрятными колтунами, а под глазами виднелись темные круги.

— Что с тобой случилось, Юй-эр? — озабоченно спросил сына Дуань Чжэнчунь.

— Все в порядке, папа, — выдохнул юноша. — Я провел в седле несколько дней, только и всего. Давай не будем сейчас об этих мелочах — моей подруге нужна помощь.

— Подруге? — с весёлым удивлением поинтересовался наследный принц. — И кто же эта достойная дева? Насколько серьезны ваши отношения?

— Папа… — укоризненно протянул Дуань-младший. Его отец примирительно поднял руки, добродушно улыбаясь.

— Ее зовут Чжун Лин, — поведал Дуань Юй. — Она — дочь твоей… старой знакомой, Гань Баобао, — Дуань Чжэнчунь удивлённо приподнял брови, услышав это имя. В его глазах на мгновение промелькнула тоска.

— Ее мать попросила передать тебе эту шкатулку, — продолжил юный принц, протягивая отцу позолоченный ларчик. Тот открыл поданное, извлёк оттуда свёрнутый клочок бумаги, и, развернув, вчитался в написанное. На лице мужчины ненадолго воцарилась задумчивость.

— Расскажи мне все с самого начала, Юй-эр, — попросил он.

Дуань Юй коротко пересказал отцу историю их с Чжун Лин злоключений на горе Улян, и упомянул о ее вздорном родителе, из-за которого пришлось добираться до самого города Да Ли, столицы одноименного царства, в поисках помощи. Слушая сына, Дуань Чжэнчунь выглядел все напряженнее, а под конец его речи, и вовсе пылал искренним гневом.

Внешность наследного принца Да Ли производила вполне безобидное впечатление — светлых тонов одежды из лучшего сычуаньского шелка, ухоженные усики и бородка, и тщательно уложенные волосы, удерживаемые золотой заколкой, вкупе с обычным для него добродушно-хитроватым выражением моложавого лица, придавали Дуань Чжэнчуню вид праздного щеголя и любимца дам. Но сейчас, он выглядел воплощением праведной мести, и нетрудно было поверить, что этот человек является одним из опаснейших мастеров боевых искусств в Юньнани.

— Поспешим же, — отчеканил он. — Гора Улян, значит? Мы доберёмся до нее уже сегодня — я знаю короткий путь. Нет нужды брать с собой кого-нибудь ещё — я и сам с удовольствием объясню недоумкам из секты Шэньнун, что нельзя безнаказанно поднять руку на мою… хм… подругу моего сына. Пойдем, Юй-эр, мы можем взять на конюшне лошадей, что приготовлены для гонцов… — повернувшись к сыну, он чуть смутился. — Хотя тебе, наверное, лучше отдохнуть.

— Я не устал, папа, честно, — неубедительно возразил юноша. Тяжело вздохнув под укоризненным взглядом отца, он добавил:

— То есть, устал, конечно же. Но я обязан убедиться, что с юной госпожой Чжун Лин все в порядке. В ее пленении есть и моя вина — не поссорься я с даосами секты Улян, нам не пришлось бы бежать от них, и мы не наткнулись бы на негодяев Сы Кунсюаня. Прошу тебя, папа, возьми меня с собой, — он умоляюще воззрился на Дуаня-старшего.

— Верно, я слишком балую тебя, Юй-эр, — раздражённо вздохнул мужчина. — Ладно, так уж и быть, пойдем. В конце концов, защита… подруги — достойное дело для каждого мужчины, — Дуань Юй, обрадовано улыбаясь, заспешил следом за отцом.

— Скажи мне, Юй-эр, ты ведь не позволил себе лишнего в общении с Лин-эр… юной госпожой Чжун Лин? — со строгой подозрительностью вопросил Дуань Чжэнчунь, пока они с сыном шагали в направлении конюшни.

— Ты, верно, путаешь меня с кем-то, папа, — оскорбленно ответил юноша. — К примеру, с собой, — он лукаво усмехнулся.

— Ну, ты, всё-таки, мой сын, — рассеянно ответил наследный принц, ничуть не обидевшись. — Моя кровь течет в твоих жилах, а в твоей душе, как я вижу, обосновались некоторые мои привычки. Стоило тебе покинуть отчий дом на пару недель, как ты уже свел близкое знакомство с юной девой, — он поглядел на сына с добродушной насмешкой.

— Характер и привычки я перенял от матушки, — с видом оскорбленной гордости задрал нос Дуань-младший. Задумчиво глянув на отца, он добавил:

— Жаль, что мы не успеем посетить ее — вам давно следовало бы помириться.

— Я был бы только рад вновь видеть рядом с собой мою любимую Фэнхуан-эр, — с грустной улыбкой ответил Дуань Чжэнчунь. — Но, боюсь, она более не желает терпеть твоего недостойного отца.

— Ничего, папа, вернёмся домой, и я обязательно уговорю ее вернуться, — пообещал юноша.

— Очень может быть, — задумчиво глянул на него мужчина. — Ты всегда был ее любимчиком. Я почти что даже ревную, — он весело фыркнул, глядя на вновь надувшегося сына.

* * *

Охранявшие связанную по рукам и ногам девушку молодчики в черных одеждах и рогатых шапках не успели ни взяться за заткнутые за пояса топорики, ни даже глазом моргнуть: настигшие их пальцевые техники Одного Ян били точно, быстро, и безжалостно. Все четверо упали, как подкошенные, за какие-то считанные мгновения — Дуань Чжэнчунь не собирался тратить времени на ненужные разговоры, сходу атаковав разбойных поклонников бога земледелия[2] семейным стилем. Подобравшиеся совсем близко в ночной темноте Дуани оставались незамеченными до последнего, в то время как лагерь секты Шэньнун был ярко освещен факелами.

Дуань Юй также не остался в стороне — собрав остатки сил, изрядно подорванных долгим путешествием, он бросился к Чжун Лин, применяя Искусство Бега по Волнам, подхватил девушку на руки, и со всей возможной скоростью отступил под защиту отца.

— Юный господин Дуань! — воскликнула девушка, сияя радостью. — Я знала, что вы придёте!

— Я ни за что бы не оставил вас в беде, юная госпожа Чжун, — невольно расплылся в широкой улыбке юноша, опуская спасенную на землю. Припомнив их шутливую клятву на горе Улян, он весело добавил:

— Ведь мы согласились честно делить на двоих горе, радости, и тыквенные семечки. Давайте я помогу вам избавиться от этих пут.

Охлопав пояс, Дуань Юй недовольно скривился: свои пожитки он потерял во время падения со скалы, а припасы для гонцов, которыми его с отцом снабдили на царской конюшне вместе с лошадьми, остались в седельных сумках, на спинах скакунов, оставленных у подножия горы. У него не было при себе ничего, даже отдаленно напоминающего нож. Тихонько вздохнув, он принялся распутывать узлы на верёвках, связывающих Чжун Лин.

— Веди себя подобающе, Юй-эр, — строго бросил ему отец, отправляя технику ци в очередного воина секты Шэньнун. Дуань Юй подивился внезапно проснувшейся в его легкомысленном родителе любви к приличиям, и с удвоенным старанием взялся за узы девушки.

— Нападение! — хрипло проорал Сы Кунсюань, выглянув из своего шатра. — Младшие! Уничтожьте врага секты!

Сгусток ци, ослепительно пылающий силой, ударил его в середину лба, и злобный старик повалился обратно в палатку. Предсмертная дрожь какое-то время заставляла содрогаться его торчащие наружу ноги, но вскоре они застыли бездвижно — их владелец уснул последним сном на своей походной постели.

Воины секты не оставили команду своего главы без внимания — их фигуры, из-за темных одежд и рогов на шапках напоминающие бычьих демонов, появлялись, одна за другой, из глубины лагеря. Отблески факелов выхватывали из темноты лезвия топориков, и округлые бока глиняных кувшинчиков, что демоноподобные воины сжимали в руках. Сосуды были применены ими без проволочки: широко размахнувшись, темные фигуры дружно метнули их в сторону Дуань Чжэнчуня.

Наследный принц Да Ли не растерялся, и ответил целым ливнем стрел из ци, что вспороли воздух, подобно обильному звездопаду, и перехватили все глиняные снаряды на лету. Клубы густого, темно-зеленого дыма вырвались на волю из разбитых кувшинчиков, и окутали незадачливых младших секты Шэньнун. Те из них, кому повезло оказаться на краю облака, судорожно выкашливали наружу потроха, упав на колени. Вдохнувшие больше других лежали без движения.

Эта неудача окончательно сломила дух воинов секты, и те из них, кто еще не успел вступить в бой, и погибнуть от собственного яда, бросились прочь, спасаясь от грозного воителя, что в одиночку перебил большую часть их собратьев. Глядя на дело рук своих, Дуань Чжэнчунь вздохнул с усталым довольством, и обратился к сыну:

— Пойдем, Юй-эр. Время позднее, пора возвращаться. Мне бы не хотелось ночевать в чистом поле. К тому же, нужно сопроводить домой молодую госпожу Чжун.

— Спасибо вам, благодетель, — церемонно поклонилась ему Чжун Лин, с горем пополам освобожденная Дуань Юем от веревок. Сам усердный спаситель втихомолку дул на покрасневшие пальцы.

— Я сама найду дорогу домой, не стоит утруждаться, — весело продолжала девушка. — Но сперва, мне нужно отыскать мою Молниеносную Ласку. Она сбежала, когда меня поймали рогатые негодяи, и должна быть неподалеку. Быть может… — она бросила на Дуань Юя быстрый взгляд, и тут же потупилась. — Быть может, юный господин Дуань мог бы сопроводить меня? Я… в долгу у него, за помощь, и хотела бы… как-то отблагодарить его, — ее пунцовые щеки алели даже в неярком свете луны и звезд. Дуань Чжэнчунь тяжело и горестно вздохнул, глядя на отчаянно смущающуюся девушку, и безмятежную улыбку сына.

— Юй-эр, Лин-эр, — заговорил он твердо и строго. — Похоже, мне придется раскрыть вам один неприглядный семейный секрет. Помнишь шкатулку, что ты передал мне, сын?

— Еще бы, папа, — весело отозвался тот. — Пока я добирался домой, эта вещица порядком натерла мне бок, будучи заткнутой за пояс.

— В ней была записка с днем, месяцем, и годом рождения Лин-эр, — не принял шутки его отец. — Днем, на девять месяцев отстоящим от того счастливого вечера, в который мы с ее матерью… были вместе, — серьезная мина Дуаня-старшего на мгновение поколебалась, но он быстро овладел собой, и продолжил, сурово глядя на ошеломленных юношу и девушку:

— Вы — единокровные брат и сестра. Прости, что я не ввел тебя в свою семью, дочка, — его голос смягчился, и зазвучал виноватыми нотками. — Я узнал о тебе лишь сегодня. Но можешь быть спокойна — несмотря на рождение вне брака, я признаю тебя, и… — его прочувствованная речь была прервана самым неожиданным образом: доселе безмолвная и оторопело хлопающая глазами девушка бурно разрыдалась.

— Этого… не может… быть! — выдавила она сквозь слезы. — Я не… я не… не может быть! — выкрикнув последние слова, она бросилась прочь, громко всхлипывая. Двое мужчин застыли, глядя ей вслед.

— Нужно догнать ее, — неуверенно проговорил Дуань-старший, и двинулся следом за девушкой. Его сын безмолвно стоял на месте — внезапное прибавление в семье, да еще и таким необычным образом, порядком ошеломило его.

Провожая отца взглядом, юноша внезапно содрогнулся, замерев на месте. Он вспомнил о Яде Сердечного Разрыва, которым злодей Сы Кунсюань отравил его перед тем, как отправить за родителями Чжун Лин, и который напрочь вылетел у него из головы после падения со склона горы Улян. Нервные потрясения сегодняшнего вечера всколыхнули память Дуань Юя, и вытолкнули неприятное воспоминание о яде на поверхность. Отрава должна была убить юношу, если он не вернулся бы в назначенное время — старый негодяй мерил людей по себе, и не хотел, чтобы Дуань Юй попросту сбежал, забыв о Чжун Лин. Юный принц дернулся было обратно в сторону лагеря секты Шэньнун — поискать противоядие, но с удивлением вспомнил, что три дня, данные ему Сы Кунсюанем, давным-давно истекли, и по всему выходило, что его сердечная мышца уже должна была лопнуть. Приложив ладонь к левой стороне груди, юноша ощутил спокойное биение, и озадаченно улыбнулся. Подумав, он решил, что смесь ядов красной жабы и сколопендры также позаботилась и о менее ужасной отраве, и продолжил ждать отца.

Некоторое время спустя, запыхавшийся и растерянный Дуань Чжэнчунь в одиночку вернулся на полянку, где ранее оставил сына.

— Я не сумел догнать ее, Юй-эр, — громко пожаловался он. — Твоя сестра, должно быть, очень искусна в техниках шагов… Юй-эр? Юй-эр! — мужчина огляделся, не переставая выкликать сына, но безуспешно — юный принц исчез без следа.

Примечания

[1] Да-сы-ма — военный министр.

[2] Шэнь-нун — одно из китайских прабожеств, научившее человечество земледелию и использованию лекарственных растений.

Глава 12 Которая описывает попытку спасения много более рискованную, чем предыдущая

Соправители царства Да Ли

Когда Дуань Чжэнчунь, встревоженный и растерянный, вбежал в тронную залу царского дворца, его брат, Дуань Чжэнмин, принимал в компании жены одного из Трех Высших Министров Да Ли — Хуа Хэгэня, ответственного за войсковые дела. Услышав за спиной торопливые шаги, министр — узколицый и усатый мужчина в броне роскошной отделки, и фигурном головном уборе из золотой проволоки, — прекратил доклад. Очень немногим позволялось приблизиться к государю столь быстро и без обязательного поклона, и все они были персонами поважнее чем далиский да-сы-ма.

Хуа Хэгэнь

— Чжэнчунь, — невозмутимо произнес Дуань Чжэнмин. — Ты очень вовремя, — он открыл было рот, собираясь сказать что-то еще, как его брат совершил еще одно грубейшее нарушение этикета, простительное в Да Ли, пожалуй, только ему — перебил государя.

— Беда, брат, — выдохнул он. — Юй-эра похитили.

— Знаю, — все так же бесстрастно ответствовал правитель. — Взгляни, — он сделал небрежный жест, и один из слуг поднес Дуань Чжэнчуню потрепанного вида бумажный конверт. Тот, открыв его, неловко вытащил наружу лист дешёвой бумаги, и, развернув письмо, прочитал:

— «Ищите Дуань Юя, его сестру, и их ребенка, в Долине Ваньцзе. Четверо Злодеев.» Что за нелепый вздор? РебенокЮй-эра и его сестры? «Четверо Злодеев»? Не будь мой сын похищен, я бы подумал, что это написал безумец.

— Значит, внезапное появление у меня племянницы тебя не удивляет, — отметил Дуань Чжэнмин. — Ты ничего не хочешь мне рассказать, Чжэнчунь?

— Одна моя былая подруга родила дочь, — не стал отпираться тот. — Как раз через девять месяцев после нашего с ней свидания. Клянусь, брат, я узнал об этом только вчера.

— Оно и неудивительно, — с тенью раздражения в голосе ответил государь. — Постоянства в тебе редко хватало более, чем на пару недель. Чжэнчунь, Чжэнчунь… твои прелюбодеяния не кончатся ничем хорошим.

— Не время обсуждать мои пристрастия, — с отчаянием в голосе возразил наследный принц. — Кто знает, что эти «Четверо Злодеев» сейчас делают с Юй-эром? Нужно спешить…

— Нужно думать прежде, чем делать, — недовольно оборвал его Дуань Чжэнмин. — В кои-то веки, брат, используй свой ум, а не чувства. Я же знаю, он у тебя хоть и невелик, но имеется. Юй-эр знает об этой новоявленной сестре?

— Я рассказал им об их родстве, — принц не обиделся на оскорбительное высказывание брата — подобные мелочи давным-давно не могли встать между ними. К тому же, горе, овладевшее жизнерадостным обычно мужчиной, отодвинуло все остальное в сторону.

— Значит, если эта четверка похитителей так уверена в их будущей связи, они не станут надеяться на внезапно вспыхнувшее между ними влечение, — заключил правитель. — Когда мы пойдем вызволять Юй-эра, то захватим с собой моего доктора. Его помощь пригодится, если мои племянник с племянницей будут отправлены некими зельями.

— Замечательно, — с раздраженным нетерпением отозвался Дуань Чжэнчунь. — Теперь-то мы отправимся спасать моего сына? Или ты прежде хочешь собрать всех министров, и устроить большой совет?

— Нужные министры, а точнее, министр, уже здесь, — Чжэнмин оставил без внимания грубую подначку брата. — Хэгэнь уже выслал своих людей вперёд. Когда мы прибудем к этой Долине Ваньцзе, то будем знать, там ли Юй-эр, и если там, то где. Пойдем, брат, кони уже оседланы, — он лёгким движением поднялся с трона. — В это семейное дело, я вынужден вмешаться сам. Присмотришь за делами в мое отсутствие, любовь моя? — ласково спросил он супругу. Та ответила благосклонным кивком.

* * *

— Что за возмутительная чушь? — холодно бросил Дуань Чжэнмин, прочитав предупреждение всем Дуаням у входа в Долину Ваньцзе. — Живущее здесь ничтожество так жаждет вызвать мой гнев? Видит небо, у него получилось.

— Не время, брат, — нетерпеливо ответил Дуань Чжэнчунь. — Жизнь и честь Юй-эра в опасности. О наказании всяких самонадеянных глупцов можно будет подумать после.

— Что ж, тогда я окажу этому глупцу услугу, — скривил губы в недоброй улыбке государь Да Ли.

Словно сияющая звезда сорвалась с указательного пальца Дуань Чжэнмина, и ударила в ствол дерева, пробив сквозную дыру там, где был вырезан иероглиф «дуань». Небольшая группа всадников — два царственных брата, четверо их телохранителей, и военный министр Да Ли, — спешилась, и вошла в ворота Долины Ваньцзе, не обращая внимания на с треском валящуюся за их спинами сосну.

Недовольство государя

Когда они остановились у запертых ворот поместья, Хуа Хэгэнь вышел было вперёд, чтобы по всем правилам объявить о прибытии двух членов царской семьи. Едва он успел извлечь из сумы свиток с представлениями высоких гостей, как тяжёлые створки распахнулись, и между них показался хозяин поместья, Чжун Ваньчоу. Обнаженная сабля мужчины лежала на его плече, а его лицо выглядело еще неприятнее, чем обычно, искривленное гримасой оскорбленной гордости и лютой, еле сдерживаемой злобы.

— Вижу, Дуани совсем не уважают законы гостеприимства, — бросил он, окинув прибывших взглядом недобро прищуренных глаз. — Едва добравшись сюда, вы начали рушить мой дом, сломав табличку на входе. Чем вы отплатите мне за ущерб?

— О твоей наглости, перешедшей всякие границы, с тобой ещё побеседует придворный палач, — процедил Дуань Чжэнмин. — А сейчас, немедленно освободи моего племянника, или я не пожалею ни тебя, ни твою семью, от мала до велика, — вспыхнувший злостью Чжун Ваньчоу не успел ответить, прерванный зазвучавшим от ворот женским голосом.

— Вы прибыли слишком поздно, государь, — с ядовитой насмешкой промолвила неизвестная, подходя ближе. Стройная и черноволосая, она выглядела сильной и бодрой, несмотря на заметные следы возраста на лице. Ее правую руку прикрывал кожаный наруч с закрепленными на нем медными трубками, а за пояс был заткнут короткий прямой меч с длинной рукоятью.

— Труп молодого принца уже скормлен собакам, — скривившись в подобии улыбки, продолжила она. — От него не осталось и костей.

— Хунмянь⁈ — удивлённо уставился на нее Дуань Чжэнчунь. — Что ты здесь делаешь? Зачем помогаешь этим мерзавцам вредить моему сыну?

— Твоему сыну? — горько бросила женщина. — Ты похвально заботлив, Чжэнчунь. Что же твоя чадолюбивая душа ни на миг не обеспокоилась судьбой дочери?

— Конечно же, я спасу и ее, — горячо заверил женщину принц. Во взгляде ее черных глаз показалось искренне недоумение. — Я знаю тебя, Хунмянь — ты добра и справедлива. Поверить не могу, что ты помогаешь кучке бесчестных злодеев в их мерзком плане навредить моему сыну и Лин-эр!

— При чем здесь некая Лин-эр? — спросила Хунмянь, озадаченно моргнув. — Я говорила о твоей дочери…

— Разбирайся со своими грехами прошлого без меня, братец, — с усталым недовольством бросил Дуань Чжэнмин. — Кому-то нужно спасать моего племянника.

Он зашагал к воротам, не обращая ни малейшего внимания на стоящего в проёме Чжун Ваньчоу. Четверка телохранителей подобралась, готовая устранить любую угрозу государю, но хозяин Долины Ваньцзе не стал атаковать. Насмешливо улыбаясь, он посторонился, пропуская правителя, телохранителей, и военного министра. Быстро стало ясно, почему — за воротами их ждала недобро глядящая троица. Женщина в алом халате и со странным рисунком на лице, тучный мужчина в мехах, держащий в руках парные зазубренные клинки, и детина в черной одежде и наголовной повязке, помахивающий коротким жезлом с навершием в виде птичьей лапы, выглядели готовыми к бою, и без сомнений преградили путь далискому государю. Дуань Чжэнмин, раздражённо поморщившись, сделал небрежный жест, и его охранники бросились вперёд, поднимая оружие. Пёстро выглядящая тройка с готовностью встретила их атаку, а государь Да Ли двинулся дальше, на ходу сверяясь с картой поместья, нарисованной людьми Хуа Хэгэня. Темница, в которой удерживали Дуань Юя, была совсем рядом.

— Не нужно оставаться на стороне бесчестных мерзавцев, Хунмянь, — тем временем, увещевал Дуань Чжэнчунь былую подругу. — Помоги мне и брату спасти Юй-эра и его сестру от поругания. Если не в память о наших давних чувствах, то по зову твоего великодушного сердца…

— Цинь Хунмянь! — рявкнул Чжун Ваньчоу, уставший от этого бесконечного водопада красноречия. — О чем ты сговаривалась с моей женой — слушать бредни этого обманщика? Или же помочь свершиться справедливому воздаянию? Убьем его, и отомстим за все наши обиды! — воздев к небесам саблю, он ринулся на Дуань Чжэнчуня, но споткнулся на полушаге, пораженный в колено метко брошенным сгустком ци. Запрыгав на одной ноге, он со злобными ругательствами принялся растирать онемевшую конечность.

— Я был вынужден оставить тебя из-за государственных дел, — продолжил обхаживать женщину принц. — Все эти годы, мое сердце тянулось к тебе, тоскуя по тем счастливым мгновениям, что мы провели вместе. Жизнь моя утратила вкус, а дни полнятся серостью и одиночеством без тебя рядом, — он сложил руки на груди, глядя на Цинь Хунмянь с умоляющим видом.

— Ты, верно, врешь, как и всегда, — с сомнением промолвила та.

— Как я могу врать тебе? — с неподдельной искренностью вопросил Дуань Чжэнчунь. — Спроси, кого хочешь — уже долгие годы Принц Юга остаётся один, и даже его жена услана в монастырь, — женщина бросила на него удивленный взгляд. На ее впалых щеках загорелся румянец, а в глазах — тень надежды.

— Правда? — с сомнением спросила она. — Ты отослал в монастырь свою ненаглядную Дао Байфэн, к которой возвращался снова и снова?

— Ни к кому я не хотел вернуться больше, чем к тебе, — заверил собеседницу принц. — Если бы не заботы о царстве…

— Не слушай его, сестра, — перебил его новый женский голос, полный ядовитой горечи. — Или ты забыла, чего стоят все его сладкие речи?

— Баобао? — недоверчиво спросил Дуань Чжэнчунь. — Неужто и ты помогаешь похитителям своей дочери?

— Моя дочь — в плену у некоей мелкой секты, — печально ответила Гань Баобао, выходя из ворот поместья. Выглядящая печальнее и недовольное обычного, она, тем не менее, держала оружие наготове. — Она до сих пор не вернулась домой. Видать, вы, господин Дуань, оставили мои мольбы о помощи без внимания, — в ее голосе прозвучала злость. Правая ладонь женщины сжала рукоять меча.

— Я освободил ее вчерашним вечером, — оскорбленно возразил наследный принц Да Ли, — и отомстил за ее обиду. Но ее похитили прямо у меня из-под носа, вместе с Юй-эром. Дома, меня ждало письмо от Четверки Злодеев, угрожающих принудить его и Лин-эр к порочной связи, и зачатию ребенка…

— Да что вы слушаете этого лжеца и мерзавца? — взвился Чжун Ваньчоу, наконец-то совладавший с непослушной конечностью. — Поговори-ка с моей саблей, совратитель чужих жен! — взмахнув клинком, он накинулся на Дуань Чжэнчуня.

* * *

Телохранители царской семьи Да Ли (слева направо): Чу Ваньли, Фу Сыгуй, Чжу Даньчэнь, Гу Дучэн

Троица неизвестных успешно теснила царских телохранителей — каждый из неведомых помощников Чжун Ваньчоу был силен и искусен.

Тучный воин с парными саблями наседал на противостоящих ему Чжу Даньчэня и Чу Ваньли, вопя свирепые ругательства, и то и дело обещая сломать своим противникам шеи. Двое младших телохранителей едва успевали отражать атаки пилообразных клинков; бамбуковый шест Ваньли ещё кое-как удерживал злобного толстяка на расстоянии, но короткое оружие Даньчэня — стальной жезл в форме кисти для письма, — не всегда успевало вставать на пути вражеских сабель. Самый высокообразованный из четверки охранников болезненно морщился при каждом движении — зелёный шелк его сановнического халата уже не раз окрасился кровью.

Фу Сыгую, второму из четырех по силе и умению, приходилось тяжко против сражающейся врукопашную вражеской воительницы — не успевая подставлять свою булаву под непрерывный град ударов ногами и ладонями, он поневоле отступал, кривясь от боли в изрядно намятых боках. От мощных, но достаточно медленных атак его тяжёлого оружия, женщина уворачивалась без труда.

Старший из телохранителей, Гу Дучэн, никак не успевал за вертким молодчиком в черном — удары его парных топоров снова и снова рассекали воздух, не дотягиваясь до вражеской плоти. Парень с птицелапым жезлом без труда ускользал от атак Дучэна, не оставляя попыток поразить его своим оружием, но черненые стальные когти раз за разом наталкивались на лезвия подставленных топоров — защиту самого опытного из стражей царской семьи Да Ли было не так-то просто пробить.

Хуа Хэгэнь, оценив бедственное положение соратников, бросился на помощь Фу Сыгую, чьи движения все больше замедлялись. Сабля военного министра Да Ли выскользнула из ножен, и сверкнула стальным полумесяцем, с шипением вспарывая воздух. Застигнутая врасплох злодейка кое-как уклонилась, скомкав очередную атаку, и с трудом удержав равновесие, чем не замедлил воспользоваться Фу Сыгуй. Тяжёлая граненая булава, покрытая медью, рухнула на плечо женщины, заставив ее правую руку бессильно повиснуть. Ранение вражеской воительницы перевернуло ее поединок с ног на голову — теперь, она отступала и уклонялась от с гудением вращающегося оружия своего противника, вынужденно уйдя в глухую защиту. Удовлетворённо кивнув, Хуа Хэгэнь поспешил на помощь двум товарищам, что никак не могли совладать с буйным толстяком.

* * *

— Кто бы ты ни был, уйди с моей дороги, и останешься в живых, — не терпящим возражений тоном отчеканил государь Да Ли. — Если не отступишься — не вини меня за безжалостность к немощному калеке.

Противник Дуань Чжэнмина криво ухмыльнулся, и не подумав сдвинуться с места. Он не казался опасным — наоборот, согбенный и седой, тяжело опирающийся на костыли, этот длинноволосый старик в фигурной медной маске выглядел беспомощным и хрупким. Лишь его глаза, пылающие глухой, застарелой ненавистью, не соответствовали образу безобидного калеки.

Седой старец стоял на пути к небольшому каменному домику с зарешеченными окнами и тяжёлой дверью, окованной железом — темнице Дуань Юя. Юный принц уже успел докричаться до пришедшего на помощь дяди, умоляя его поспешить — по словам юноши, «сестрица Лин вела себя все более неподобающе». Однако же, правитель царства Да Ли, и заодно, его сильнейший мастер боевых искусств, не торопился бросаться в бой, очертя голову — ему очень и очень не нравился этот кажущийся беспомощным покалеченный старик.

Странный старец криво ухмыльнулся, заставив тянущиеся из-под его маски уродливые шрамы зашевелиться сизыми червями, и напал сам. Его атака едва не удивила Дуань Чжэнмина в самый последний раз: государь Да Ли с трудом уклонился от мастерски пущенной пальцевой техники Одного Ян, переполненной мощью.

— Где ты украл мое семейное искусство, злодей? — рявкнул Чжэнмин, отвечая множеством быстрых выплесков ци.

Его враг лишь оскалил редкие жёлтые зубы в подобии улыбки, принимая удары на защитную технику. Правитель Да Ли не отступился — брошенный им сгусток ци, пылающий силой, врезался во вражеский щит, там, где он был более всего истончен первыми атаками, и без труда сокрушил его. Искалеченный старец на волосок разминулся с верной смертью, оттолкнувшись от земли костылями, и уйдя в сторону. Его техника шагов, неуклюжая и странная, была, тем не менее, достаточно действенной. Уклонившись, он направил свою неловкую, но скорую поступь прямиком к Дуань Чжэнмину, и, укоренившись на ногах и костыле совсем близко от противника, обрушил на него непрерывную волну ци, давящую, словно лавина, сошедшая с горы Тайшань.

— Кто ты? — вновь потребовал ответа правитель Да Ли, силой встречая вражескую силу. Внутренняя энергия двух воителей, не уступающих друг другу мощью, столкнулась, вызвав бурный порыв ветра.

Странный калека вновь криво ухмыльнулся. Исходящее от него давление вдруг возросло на порядок, и Дуань Чжэнмин вынужденно отступил, легко оттолкнувшись от утоптанной земли. Техника шагов на мгновение превратила рослого и сильного мужчину в бестелесный призрак, вознося его на вершину одного из приземистых деревьев, росших во дворе поместья. Государь Да Ли на мгновение замер, опираясь подошвами богато расшитых сапог на мелкую древесную листву, едва поколебавшуюся под его весом, и вновь спрыгнул наземь, готовый атаковать и защищаться. Его противник, впрочем, не спешил продолжать битву. Вместо этого, он нарушил свое долгое молчание. Голос старца-калеки, глухой и жуткий, звучал отголосками демонического рева, словно обитатели Диюя решили докричаться до смертных. Синюшные губы странного старика так и не разомкнулись.

«Как ты оцениваешь мои умения, враг мой?» прозвучало в воздухе. «Кто из нас сильнее?»

— Твоё развитие внутренней энергии выше моего, — медленно промолвил Дуань Чжэнмин. — Ты владеешь техниками Одного Ян не хуже меня, — на мгновение замолчав, он закончил, жёстко и бесстрастно:

— Однако же, ты искалечен и стар. Если мы сразимся в полную силу, я убью тебя. Будь уверен, именно это и случится, если ты не уйдешь с моего пути.

Смех жуткого старца зазвучал рушащимся камнепадом. Он оскалил зубы, криво ухмыляясь, и его потусторонний голос вновь зазвучал рыком голодного демона:

«Пока ты будешь пытаться, твои племянник и племянница успеют зачать своего первенца, навеки осрамив семейство Дуань. Не сомневайся, об этом узнает все царство. Как ты взглянешь в глаза своим подданным, испытав подобный позор, враг мой?»

— Самонадеянный старый глупец, — процедил сквозь зубы правитель Да Ли. — Сейчас я покажу тебе, что бывает с теми, кто недооценивает семью Дуань и лично меня, — он сорвался с места в длинном прыжке, и пущенный им стремительный шквал сгустков ци сошёлся на согбенной фигуре старца сверкающим копейным остриём.

* * *

Дуань Чжэнчунь ушел техникой шагов от атаки Цинь Хунмянь — череды быстрых уколов короткими парными клинками, — уклонился от нисходящего удара меча Гань Баобао, и кое-как проскользнул под свистнувшей совсем близко саблей Чжун Ваньчоу. Избегнуть последовавшего за сабельным ударом пинка он не сумел, и покатился по земле, громко стеная и охая. Хозяин Долины Ваньцзе довольно захохотал, и бросился за ним, заранее занося саблю.

— Чжэнчунь! — дружно воскликнули два обеспокоенных женских голоса, и в следующий миг, Чжун Ваньчоу пришлось спешно уклоняться от трех метящих в него клинков.

— Предательница! — вскипел он, с трудом отмахиваясь саблей от Цинь Хунмянь. Мелькнувший в опасной близости от его лица меч Гань Баобао и вовсе вверг его в полнейшую растерянность.

— Жена, ты… ты подняла руку на меня? — ахнул он, торопливо отступая. — Ты защищаешь этого… этого⁈..

— Прости, Ваньчоу, я сама не знаю, что на меня нашло, — тускло ответила Гань Баобао, опустив оружие. Смятение ее мужа, тем временем, успешно сменилось злостью.

— Зато я знаю! Ты все ещё неравнодушна к этому обманщику! — обличающе завопил он. — Да ты посмотри на него, он даже не ранен, — он указал остриём сабли на спокойно отряхивающего одежду Дуань Чжэнчуня. Замешательство и жалость на лицах женщин вновь сменились негодованием, и они, бок о бок с Чжун Ваньчоу, накинулись на принца.

* * *

Старец в медной маске вновь торжествующе скалился, а его жуткий смех сотрясал воздух грохотом столкнувшихся валунов. Хриплое, с присвистом дыхание вырывалось из его рта, он ещё сильнее клонился на левый бок, с трудом удерживая один из костылей, а одежду старика пятнали потеки свежей крови — бой с государем Да Ли не прошел для него даром. Однако же, глаза неизвестного все ещё горели черным пламенем искренней ненависти. Сам Дуань Чжэнмин по-прежнему глядел с холодной уверенностью гранитной статуи.

«А ты неплох, враг мой,» зазвучал демонический голос старца-калеки. «Но этого совершенно недостаточно. Как думаешь, твой двоюродный внук уже зачат, или все лишь начинается?»

— Скорее, дядюшка! — приглушенно зазвучал из домика-тюрьмы голос Дуань Юя. — Сестрице очень плохо!

«Зелье, что я подлил им в еду, заставляет их страстно желать друг друга,» голос старика был полон торжествующей злобы. «Если они не утолят свое желание через несколько минут, их сердца разорвутся. Ты неплохо держишься, безжалостный мальчишка,» повернулся он к домику. «Продолжай отвергать ласки своей сестры, и ты вскоре убьешь ее.» Он вновь захохотал, довольно ухмыляясь.

Дуань Чжэнмин сорвался с места, кружа вокруг злодея и непрерывно осыпая его пальцевыми техниками, но его напор выглядел много слабее, чем раньше. Старик в маске без труда отражал его атаки, один за другим нанося ответные удары, которые государь Да Ли едва успевал отбивать. Натиск Дуань Чжэнмина слабел все больше, и наконец, правитель замер на месте, поникнув плечами. На его лице отразилась тень искреннего отчаяния. Его противник, напротив, приободрился, исходя кровожадной радостью. Брошенная им стрела пальцевой техники сияла, словно маленькое солнце, но за мгновение до того, как она врезалась в грудь Дуань Чжэнмина и превратила того в обезображенный труп, правитель Да Ли прянул в сторону резвее прежнего, уходя от удара. Техника старца ударила точно в дверь темницы Дуань Юя, с шумом и грохотом разнося ее в щепки.

Дуань Чжэнмин же бросился к своему врагу, двигаясь быстрее мысли, и одним мощным выплеском энергии пробил его защитную технику. Рука государя Да Ли вцепилась в горло старика в маске, и без видимого усилия поняла того над землёй.

Схватка

— Я держу твою жизнь в моих руках, — бесстрастно бросил Дуань Чжэнмин. — Видит небо, я очень близок к тому, чтобы нарушить заветы Будды, и отнять ее. Обещай больше не вредить Да Ли и семейству Дуань, покинь мое царство навсегда, и я оставлю тебя в живых. Иначе, не обессудь: я без колебаний пожертвую чистотой моей дхармы ради семьи.

Звуки потустороннего смеха были ему ответом. Побежденный, неизвестный злодей вовсе не был сломлен — искренняя ненависть в его глазах горела лишь жарче.

«Ты, верно, хотел сказать „ради власти“, враг мой,» заговорил он. «Поступишь со мной, как некогда поступили с моим отцом, бесчестный узурпатор? Убьешь того, кому должен кланяться со всем почтением?»

Тем временем, громкий треск расколотой двери, ведущей в узилище Дуань Юя, привлек внимание всех, сражающихся в поместье четы Чжун. Первыми подоспели четверо израненных телохранителей, сторонясь своих не менее потрепанных противников. Сопровождавший царских охранников Хуа Хэгэнь немедленно метнулся прочь, и вскоре вернулся с благообразно выглядящим старичком, нагруженным тяжёлым деревянным коробом. Обойдя всех остальных по дуге, они прошли в разрушенные двери тюрьмы.

Следом прибыли Дуань Чжэнчунь, две печально глядящие на него женщины, и отставший от них Чжун Ваньчоу, без перерыва изрыгающий злобные ругательства. Последний быстро замолк, увидев выходящего из дверей домика-темницы Дуань Юя, на руках которого лежала бессознательная Чжун Лин.

— Лин-эр, дочка! — заполошно вскричал он, и, подбежав к уложенной на траву девушке, принялся бестолково суетиться вокруг, то теребя склонившегося над ней доктора, то хватая за грудки стоящего рядом Дуань Юя, то невнятно жалуясь на что-то бесстрастно кивающему в ответ Хуа Хэгэню. Его жена, также приблизившись, тихо расспрашивала о чем-то Дуань Юя, и тот отвечал успокаивающим тоном.

— Что ты несёшь, безумный старик? — раздражённо процедил Дуань Чжэнмин, легонько встряхивая все так же удерживаемого им на весу недруга.

«Ты называешь меня старым, враг мой, а ведь я ненамного старше тебя,» торжествующе ответил тот. «Мои седина и раны — дело рук посягнувших на законного государя бунтовщиков… во многом подобных тебе. Они убили моего отца, искалечили меня, и бросили умирать, но я выжил, вопреки всему. Знай же, ложный правитель: мое имя — Дуань Яньцин!»

Глубочайшая задумчивость поселилась на лице Дуань Чжэнмина на долгие полминуты. Внимательно осмотрев своего врага, он медленно поставил его на землю, и разжал удерживающую его горло руку. Назвавшийся Дуань Яньцином не стал искушать судьбу, и, применив технику шагов, метнулся за пределы Долины Ваньцзе длинным прыжком. За ним бросились тучный саблист и женщина с разрисованным лицом. Цинь Хунмянь также поспешила исчезнуть, на прощание бросив сомневающийся взгляд на наследного принца. Один лишь парень в черном замер на месте, не обращая внимания на оценивающие взгляды четверки телохранителей, что были явно не прочь покончить с опасным противником. За мгновение до того, как они начали угрожающе поднимать оружие, молодчик с птицелапым жезлом черной молнией ринулся к группке, стоящей вокруг уложенной на траву девушки, ухватил так и не очнувшуюся Чжун Лин в охапку, и бросился прочь. Раздались возмущенные возгласы Дуань Чжэнчуня и Чжун Ваньчоу, почти одновременно кинувшихся следом.

* * *

Сияющая стрела пальцевой техники настигла негодяя в черном, удирающего с девушкой на плече, у самой земли, и они оба — Чжун Лин и ее похититель, — покатились по свежей траве, сбитые с ног. Оглянувшись на настигающих его мужчин — Чжун Ваньчоу, который сыпал сквернословием и яростно размахивал саблей, и недобро-сосредоточенного Дуань Чжэнчуня, — парень в черном решил не рисковать, и бросился прочь, позабыв о своей жертве. Хозяин Долины Ваньцзе, неуклюже затормозив, остановился над дочерью, развернулся к подоспевшему принцу, и угрожающе наставил на него саблю.

— Чего это тебе понадобилось от моей дочери, гнусный соблазнитель? — рявкнул он, разгоряченный погоней. — Решил воспользоваться ее беспомощностью? Мало тебе моей жены, мерзавец⁈

— Неужто зелёная шапка выдавила из твоей полупустой головы последние мозги? — раздражённо ответил Дуань Чжэнчунь, порядком утомленный как долгим боем, так и лично владельцем Долины Ваньцзе. — Вспомни тот день, за который ты не устаешь проклинать меня. Через девять месяцев после него родилась Лин-эр. Объяснить тебе подробно, что к чему, или ты все же догадаешься сам? — глаза Чжун Ваньчоу полезли на лоб, а сам он застыл каменной статуей. Далиский принц, раздражённо скривившись, покачал головой, подошёл к Чжун Лин, и, подняв ее на руки, двинулся обратно к Долине Ваньцзе. Его ошарашенный собеседник молча поплелся следом.

* * *

— Я правда в порядке, господин Лянь, — отнекивался Дуань Юй от протягиваемой престарелым доктором пилюли. — Займитесь лучше братцем Даньчэнем — он истекает кровью. Или господином Фу — он морщится от каждого движения. Со мной все хорошо. Зелье того страшного старика не подействовало, я совсем не чувствовал желания. Ну, то есть… — он заметно смутился, и, потупившись, забормотал:

— Молодая госпожа Чжун… то есть, сестрица Лин… она привлекательная девушка, и я… но она моя сестра, а значит… это… в общем, я в порядке, вот! — решительно закончил он, отчаянно краснея ушами.

— Ты слишком уж пошел в отца, Юй-эр, — отрешенно заметил Дуань Чжэнмин, так и не вышедший полностью из своего задумчивого состояния. — Смотри, не окажись в его положении — с множеством брошенных любовниц, и женой в монастыре.

— Дядюшка… — укоризненно протянул юный принц. — Вам, как нашему государю, совершенно не пристало шутить подобным образом!

— Я сам решаю, что пристало государю, а что — нет, — рассеянно ответил тот. — Тем более, что и государь я… — он замолк, отстраненно разглядывая горизонт.

Тем временем, вернулся Дуань Чжэнчунь с Чжун Лин на руках, и плетущийся за ними Чжун Ваньчоу. Девушка была возвращена под опеку доктора. Тот, прощупав ее пульс, поднес к ее носу склянку с резко пахнущей жидкостью, и Чжун Лин, громко чихнув, открыла глаза.

— Мама, папа, — утомленно улыбнулась она, поднимаясь на ноги. — Мне приснился ужасный кошмар… — она растерянно поглядела на израненных царских телохранителей и опекающего их доктора, на Дуань Чжэнмина, скользящего рассеянным взглядом по облакам, на выглядящую совершенно разбитой Гань Баобао, и на ее мужа, бессмысленно пялящегося в никуда.

— Папа? — встревоженно обратилась она к последнему. — Что с вами?

— Ты не дочь мне, — бесцветным голосом ответил тот.

— Что? — удивилась девушка. — О чем вы, отец?

— Я сказал, ты не дочь мне! — внезапно заорал во всю глотку Чжун Ваньчоу. — Я не желаю видеть тебя в своем доме! Никогда! Убирайся прочь, и не смей возвращаться!

Замолчав, он некоторое время таращился на отвергнутую дочь яростным взглядом, а затем, резко развернулся и зашагал прочь, небрежно волоча за собой саблю. Стальной клинок оставлял в пыли неровную борозду, лязгая и подскакивая на случайных камешках. Чжун Лин, смотревшая на это испуганными глазами, тихо заплакала. Дуань Чжэнчунь, смотревший на мужчину с усталой брезгливостью, подошел к девушке, и осторожно обнял ее. Та судорожно вцепилась в принца, щедро заливая слезами дорогой шелк его халата. Мужчина ласково погладил ее по голове.

— Не переживай, Лин-эр, я ни за что не оставлю тебя, — успокаивающе заговорил он. — Как твой отец, я обязан заботиться о тебе, и поверь, ты никогда больше не будешь нуждаться ни в чем — ни в мирских благах, ни в родительской любви. Признайся, мечтала ли ты когда-нибудь жить во дворце? — Чжун Лин коротко кивнула, и вновь уткнулась лицом в его халат. Ее всхлипывания понемногу начали утихать.

— Твоя мечта исполнилась, — весело заявил ей Дуань Чжэнчунь. — Пусть дворец Принца Юга — не самый роскошный в Да Ли, его строили лучшие архитекторы царства, а его убранство выбирал мой… то есть, наш славный предок, Дуань Чжисы, большой знаток искусств. Тебе обязательно понравится моя картинная галерея, — девушка оторвала лицо от мокрого пятна на халате мужчины, и глянула на него с робкой надеждой. Тот весело улыбнулся ей, и на лицо Чжун Лин понемногу вползла несмелая ответная улыбка.

— Я потеряла свою Молниеносную Ласку, и так и не нашла ее, — тихо пробормотала она.

— Я отправлю к горе Улян придворного зверолова с подчиненными, — добродушно ответил Дуань Чжэнчунь. — Они выследят твоего питомца, усыпят приманкой с сонным зельем, и доставят прямиком тебе в руки, — девушка заметно приободрилась.

— Мама? — она обратила заплаканное лицо к Гань Баобао. Та невольно вздрогнула, встретив просящий взгляд дочери своим. — Ты ведь не оставишь меня, как пап… как Чжун Ваньчоу? — вопрос дочери застал госпожу Чжун врасплох. Она испуганно огляделась, останавливая взгляд то на все еще задумчивом Дуань Чжэнмине, то на его брате, сложившем руки на груди, и состроившем просительную мину, то на безмятежном Хуа Хэгэне, в чьем взгляде проскакивали искорки веселья.

— Отправляйтесь с нами, тетушка Гань, — с серьезным видом посоветовал Дуань Юй. — Моей матери нет в Да Ли, и некому заботиться обо мне и моей новой сестре. Вы же не бросите нас на прислужников? — женщина бездумно мотнула головой. Видя это невнятное согласие, Дуань Чжэнчунь просиял довольной улыбкой. Увлекая за собой Чжун Лин, он приблизился к Гань Баобао, и бережно обнял ту за плечи.

— Вот и отлично, — довольно заявил он. — Давайте же, наконец, покинем это печальное место. Тем более, что Дуаней здесь не любят.

* * *

Одиноко сидящий за обеденным столом Чжун Ваньчоу наполнял вином очередную чашу, когда дверь в обеденную залу его поместья отворилась, и внутрь вошли четверо. Хозяин Долины Ваньцзе, обернувшись, окинул их безразличным взглядом.

— Это вы, — горестно бросил он. — Мерзавцы, испортившие мне жизнь. Ты, Юнь Чжунхэ, хотел надругаться над моей дочерью, — наставил он дрожащий палец на парня в черной одежде и наголовной повязке. — А ты, «переполненный злом», — он выплюнул титул главаря четверки с нескрываемым презрением. — Ты запер ее с гадким мальчишкой Дуань Юем, и накормил их любовным зельем. Вы, недоумки, обещали навредить семье Дуань, а вместо этого, разрушили семью Чжун. Любимая жена ушла от меня, а дочь, — он истерически рассмеялся, — выходит, у меня ее и не было вовсе, — он замолчал на мгновение, и промолвил равнодушным голосом, криво ухмыляясь:

— Я ненавижу вас. Живьем бы вас съел, проклятая падаль.

«Я знал, что ты начнешь во всем винить нас, никчемный глупец,» гулкий голос Дуань Яньцина заполнил обеденную залу. «Ты — жалкая букашка, старый Чжун, но и букашка может убить тигра, забравшись ему в нос. Третий, избавься от него,» он кивнул тучному воину, и тот, довольно осклабившись, шагнул вперед, и резким движением ухватил Чжун Ваньчоу за горло. Тот не успел даже начать задыхаться, как его шея громко хрустнула под нажатием пальцев толстяка, и жизнь медленно истаяла в глазах брошенного мужа, неудачливого приемного отца, и проигравшего воина.

Глава 13 Повествующая о том, как серебряную змею попытались поймать в ловушку, и чем это закончилось

Зимний Ветер и Черная Роза без спешки мерили шагами широкий торговый тракт, пересекающий провинцию Шэньси с севера на юг. Их хозяева не хотели излишне утомлять лошадей после стремительного рывка из Хубэя к Яньмыньгуаню, покрывшего за два дня более полутора тысяч ли. Сами юноша и девушка также отдыхали, наслаждаясь теплом послеполуденного солнца, свежим ветерком, что негромко шелестел в придорожном бамбуке, и неторопливой беседой. Краткое столкновение с войной, и несомыми ей кровью и смертью, направило мысли Инь Шэчи к мирным занятиям, о которых он и завел разговор с женой.

— Меня всегда влекло искусство музыки, — доверительно поведала Му Ваньцин. — Особенно — звуки струн. Каждый раз, слушая цинь или пипу, я поневоле задумываюсь, смогла бы и я научиться играть столь волнующие мелодии. Как ты думаешь, муж мой, способны ли мои пальцы на такое? Не слишком ли они огрубели от меча?

— Твои пальцы в изяществе своем подобны лучшим украшениям из белого нефрита, а их прикосновения — нежнее лебяжьего пуха. Песнь любых струн, что они коснутся, будет полна счастья, — серьезно ответил Шэчи. Видя укоризненный взгляд притворно надувшейся девушки, он весело улыбнулся и добавил:

— Как говорил наставник Кэ, обучавший меня музыке, основы игры на цине или пипе подобны любой тонкой работе — к ней лишь нужна привычка. Заучи основные движения, практикуйся в них, и даже в старости, страдая от болезней суставов, ты сможешь извлекать из струн божественные звуки.

— Интересно, — воодушевленно ответила девушка. — Расскажи мне больше, Шэчи. Что еще, кроме привычки, необходимо музыканту?

— Для начала, нужно научиться читать нотные записи, — обстоятельно начал юноша. Его речь внезапно прервал истошный вопль, пришедший со стороны неширокого ответвления тракта, что вело к скромного вида деревушке.

— Ты слышала это, Ваньцин? — спросил он, бросив в сторону деревни подозрительный взгляд.

— Непохоже на крик боли, или зов на помощь, — уверенно заявила девушка, и с сомнением добавила:

— Быть может, там кто-то сражается?

— Ума не приложу, кто бы мог затеять драку в этом сонном захолустье, — насмешливо фыркнув, ответил Шэчи. — Разве что, два крестьянина не поделили горшок домашнего вина.

— Близится вечер, и вскоре нам придется искать ночлег, — задумчиво промолвила Му Ваньцин. — Почему бы нам не рассудить спор этих крестьян, и не испросить взамен ночевку в мягкой постели?

— Для начала, выясним, что у них стряслось, — ответил Инь Шэчи. — Но, даже если эти крики — некая местная игра, думаю, мы сможем уговорить местных предоставить нам комнату на ночь. Твои объятия и ложе из веток сделают мягче шелкового покрывала, моя богиня, но я с удовольствием потрачу немного серебра, чтобы побаловать тебя чистыми простынями, и теплой спальней.

— Решено, — улыбнулась девушка. — Пойдем узнаем, что кричал, и почему, — они дружно направили коней на ведущий к деревне путь.

По мере их приближения к деревенской окраине, дикие крики раздавались еще дважды, а вскоре, показался и их источник — странствующий даос, проводящий ритуал экзорцизма. Босой, со спутанными волосами, мокрыми от пота, он трудился вовсю: его движения напоминали пляску безумца, черная даосская шапка со скругленным верхом сбилась набок, а развевающиеся полы халата были измазаны в дорожной пыли. Деревянный меч мужчины старательно разил невидимых врагов с такой скоростью, что бумажные талисманы, нанизанные на его лезвие, то и дело норовили отправиться в свободный полет. При этом, даос успевал молиться всем небесным силам, великим предкам, основоположникам Пути, и еще множеству сущностей, не повторившись ни разу. Инь Шэчи невольно преисполнился уважения к бодрости и отличной памяти этого немолодого уже мужчины.

— Гляди-ка, — шепнул он жене. — Мы искали беду, а нашли отличное театральное представление, что развлечет нас этим вечером. Когда он начнет просить плату за свои усилия, я с удовольствием вознагражу его парой десятков медяков.

Му Ваньцин невольно прыснула, прикрывая рот рукой, чем заработала пару недовольных взглядов от окруживших даоса крестьян. Местные жители, похоже, оставили все свои дела, чтобы поглядеть на ритуал. То и дело, они уважительно кивали, и обменивались краткими похвалами несомненным силе и знаниям экзорциста.

Тем временем, даос вновь грозно возопил, отпугивая злых духов, и умолк, тяжело дыша. Он устало отложил деревянный меч на небольшой алтарь — стол, накрытый чистой тканью, на котором лениво курилась жаровня, и лежали скромные подношения в виде овощей, мешочков с рисом, и одинокого кувшина, к чьему округлому боку была прилеплена бумажка с иероглифом «вино». Инь Шэчи, насмешливо улыбаясь, хотел уже похлопать в ладоши, выражая свое уважение устроенному даосом представлению, но тот, как оказалось, не собирался заканчивать свои усилия по изгнанию злых духов, а всего лишь переводил собственный дух.

— Жители деревни Янцзячжуань! — провозгласил он звучным голосом. — Я не пожалел усилий, чтобы изгнать всех злых духов и демонов из вашего селения. С этого дня, злобная двухвостая лисица, что крала по ночам мужскую силу, не потревожит вас, — на этих словах, часть мужчин принялась смущенно мяться под ожидающими взглядами своих супруг. — Дух горной обезьяны больше не сведет на ваши головы лавину, а ужасный летучемыший демон не прилетит в ночи, чтобы пить вашу кровь. Вы будете в безопасности и от множества других тварей помельче, как только примете от меня эти защитные талисманы, — он помахал стопкой желтой бумаги, расписанной алыми иероглифами.

— Сколько стоят ваши обереги, наставник? — спросил кто-то из толпы.

— Я не возьму за них ни медяка! — объявил даос под хвалебные возгласы местных. Они тут же начали толпиться вокруг мужчины, тянясь за вожделенными бумажками.

— Странно, — прошептала Му Ваньцин мужу. — Эти жулики обычно дерут втридорога за свои танцы, крики, и испорченную бумагу. Неужто он — честный человек, и удовлетворится пожертвованиями?

— Подожди, — вполголоса ответил Инь Шэчи. — Представление еще не окончено. Посмотрим, что он скажет дальше.

Раздав все талисманы до единого, даос поднял руки, привлекая внимание крестьян, что потянулись было обратно к своим домам и дворам.

— Я, Фан Цзумин, наследую искусству великого мудреца Цзо Цы, и учился лично у него и его наследника Гэ Сюаня, — громогласно заявил он. Шэчи удивленно округлил глаза, припомнив упомянутых личностей, но менее образованные крестьяне, разумеется, не впечатлились.

— Я живу на свете уже седьмую сотню лет, — тут же пояснил даос, быстро понявший причину их безразличия. В толпе раздались восхищенные охи. — Энергии неба и земли подчиняются мне, звери и птицы — слушаются приказов, а солнечный свет и роса полевая служат пищей и питьем. Поэтому, я не беру за свои услуги денег. Но даже мне не под силу нарушить небесные законы, — он обвел благоговейно глазеющих на него крестьян суровым взглядом, и ненадолго умолк. Местные почтительно внимали, явно ожидая чего-то не менее невероятного. Фан Цзумин не разочаровал.

— Великая несправедливость свершилась в вашем селе, и какие бы могучие ритуалы я ни творил, какие бы силы ни призывал, они не смогут отвратить от Янцзячжуаня ужасное несчастье! Воистину, неисчислимые беды ожидают это селение, ведь в нем поселился мстительный дух, возрастом в несколько сотен лет! Неутоленная жажда справедливости свела его с ума, и превратила в чудище, но я не могу изгнать его — ненамеренны причиняемые им беды, и законны его притязания! — крестьяне зашумели, озадаченно переговариваясь. Даос терпеливо ждал, уставив руки в бока.

— Что же нам делать, наставник? — наконец, спросил кто-то. — Мы не можем бросить могилы предков, и сняться с места в поисках земли, где не буйствует кровожадный призрак. Может, есть способ как-то умилостивить этого духа?

— Слушайте внимательно! — торжественно ответствовал Фан Цзумин. — Я говорил с ним во время моего ритуала, и выяснил, что гнетет этого несчастного. Еще во времена династии Тан, в правление Небесной Императрицы[1], когда чиновничий произвол достиг таких высот, что стенания бедствующего народа поколебали само небо, жил ученый, по имени Сюй Сянь…

— Не иначе, он полюбил змеиного демона в обличье красавицы[2], — шепнул Инь Шэчи жене, с трудом сдерживая смех. — Что-то этот негодный даос совсем не желает стараться, и придумывать имена своим воображаемым духам.

— Я помню эту сказку, — озадаченно ответила девушка. — Разве ее не слышали все, от мала до велика?

— До здешних гор она могла и не дойти, — тихо ответил юноша, пожимая плечами. — Но послушаем, что же еще расскажет этот выдумщик.

— … Несправедливо обвиненный своим недругом, Фа Хаем, Сюй Сянь предстал перед судом, — тем временем, продолжал свою историю даос. — Несчастный школяр не смог оправдаться, ведь коварный Фа Хай успел подбросить к нему в дом и окровавленный нож, и кошелек невинной жертвы. Взмолился Сюй Сянь о милосердии, но жестокий судья жаждал лишь денег, и денег много больших, чем могли прислать Сюй Сяню его бедные родители. В отчаянии, он написал письмо своей тетушке Бай Сучжэнь, наложнице в доме богатого вельможи, — тут уже Му Ваньцин не смогла сдержать смешок, и удостоилась раздраженного шиканья от стоящих рядом крестьян.

— Добросердечная Бай Сучжэнь ответила на мольбы своего племянника, — невозмутимо вел свою речь Фан Цзумин. — Она выслала доверенную служанку, Сяоцин, на помощь Сюй Сяню, и выдала ей сотню лян серебра, чтобы утолить чиновничью жадность. Однако же, в пути с Сяоцин случилась беда, — он замолчал, умело нагнетая интерес. Крестьяне слушали, затаив дыхание.

— Что за беда случилась с ней, наставник? — не выдержал кто-то из первых рядов. — Скажите скорее! — даос скорбно кивнул, и поднял ладонь, призывая к тишине.

— В те времена, на месте Янцзячжуаня располагался разбойничий стан, — заговорил он, медленно и грустно. — Главарь разбойников…

— Верно, его звали Люй Дунбинь — других имен в истории попросту не осталось, — прошептал жене Инь Шэчи. Та согласно кивнула, старательно сдерживая смех.

— … Главарь разбойников, жестокий и бессердечный малый, заметил идущую по горной тропе Сяоцин, и приказал своим молодцам схватить ее, — с печальным и торжественным видом продолжал свою речь Фан Цзумин. — Он не слушал мольб несчастной служанки, просившей оставить ей хотя бы жизнь. Серебро, посланное Бай Сучжэнь, упокоилось в разбойничьих сундуках, а бедная Сяоцин была отдана на поругание горным негодяям. Кости ее так и не были найдены. Сюй Сянь не получил денег на взятку судье, вследствие чего был осужден, и отправлен в ссылку. Его друзья собрали ему какие-то деньги на путешествие, но стражники, что сопровождали несчастного школяра, были еще хуже, чем известные своими продажностью и бессердечием Дун Чао и Сюэ Ба[3]. Все деньги, переданные им для обеспечения Сюй Сяня пищей и кровом, они спускали на вино и мясо, но ни единой крошки и капли не перепало их подопечному. Сюй Сянь был вынужден пить воду из луж, жевать кору и побеги бамбука, испать под открытым небом, — в гомоне крестьян зазвучало сожаление.

— Так уж получилось, что путь их проходил мимо того самого разбойничьего стана, — продолжил даос свою историю, неуклонно движущуюся к печальной развязке. — Ведомые звериной злобой, разбойники настигли и убили как негодных стражников, так и безвинного Сюй Сяня. Души жадных судейских заняли свое законное место в Диюе, но Сюй Сянь так и не смог обрести покоя, — голос Фан Цзумина зазвучал приглушенно и зловеще. — Каждую ночь, его призрак рыщет по этим землям в поисках украденного серебра Бай Сучжэнь. Тяжелая железная канга давит на него, пригибая к земле, а ноги его скованы ржавыми кандалами, но не отступается несчастный дух, пытаясь разыскать злополучные деньги. Каждый его шаг, сопровождаемый лязгом цепей и скрипом колодок, означает год несчастий для того, кому не посчастливилось оказаться поблизости, а уж если Сюй Сяню случится найти хоть кусочек серебра… — он обратил на местных жителей суровый взгляд из-под нахмуренных бровей. Те ответили напуганным оханьем.

— Тяжелые болезни, голод, и неминуемая смерть ожидает тех, в чьем доме оно хранилось! — возгласил даос. Крестьяне ошарашенно замолчали.

— Скажите, наставник, что же нам делать? — спросил седой старик в круглой соломенной шляпе, стоящий неподалеку от Шэчи с женой. — Как умаслить мстительный дух Сюй Сяня?

— Не нужно Сюй Сяню ничего, кроме причитающегося ему серебра, — строго ответил Фан Цзумин. — Того, что было выслано его доброй тетушкой, дабы откупиться от несправедливого навета. Сам Циньгуан-ван[4] пообещал его духу, что найди Сюй Сянь пропажу, он сможет упокоиться с миром. Не примет дух Сюй Сяня никакой жертвы, кроме серебряных слитков, что должны были принадлежать ему.

— Это что же, нужно найти деньги тех древних разбойников? — выкрикнул кто-то. — Горные молодцы ведь спустили их на вино и женщин, как пить дать! Что же нам делать?

— Нет нужды искать те самые слитки, — мрачно ответил даос. — Не нужно также прятать то серебро, что лежит в ваших кошельках и тайниках. Сюй Сянь сам заберет его, со временем. Вместе с жизнями, вашими, и ваших семей, — крестьяне вновь заворчали, на этот раз — с недовольством.

— Нужно послушать уважаемого наставника, односельчане! — повысил голос старец в шляпе, перекрикивая гомон своих земляков. — Лучше избавиться от проклятого серебра самим, чем навлечь беду на себя и свои семьи! Кто знает, где этот дух будет бродить сегодня ночью? Вот ты, А Мань, — обратился он к мужчине, что возмущался громче других. — Согласен ли ты отдать призраку жену и дочь из-за нескольких лян серебра, что отложил на покупку свиньи? А ты, Чжан Лю, готов ли расстаться с престарелой матушкой ради тех немногих денег, что выиграл в кости в Хукоу неделю назад? Давайте уж лучше передадим проклятый металл мудрецу Фану, и избавим родную землю от многих бедствий! — после слов старика, ворчание убавило в громкости, и крестьяне принялись рыться в кошельках, складках поясов, и за пазухами.

— Погодите-ка! — громко воскликнул Инь Шэчи. Все взгляды обратились на него, когда юноша вышел вперед, и встал рядом с Фан Цзумином.

— Твоя сказка хороша, даос, но она никак не стоит сотни лян серебра, — насмешливо ухмыляясь, обратился к нему Шэчи. — За один только поклеп на Циньгуан-вана тебе следовало бы скостить четыре десятка лян, не меньше. Хоть он и был при жизни пьяницей и развратником, но погиб с честью — в битве с врагами государства. После смерти же он и вовсе прославился неоднократной помощью цзяндунским крестьянам. Требовать взятку, тем более, у невинно осужденного, Циньгуан-ван точно не стал бы. Затем, откуда твоему… Сюй Сяню знать о пропавшем серебре, и где именно оно исчезло? Эта несуразность стоит не менее тридцати лян. Еще три десятка надобно вычесть за бедняжку зеленую змею… то есть, Сяоцин. С чего бы ее подруга, белая змея… то есть, конечно же, Бай Сучжэнь, отправила ее, одну-одинешеньку, в опасное путешествие, нагруженную серебром? И как она тащила на себе десяток цзиней металла через горы? Верно, в ее поклаже и не поместилось бы ничего, кроме серебряных слитков — ни пищи, ни воды. И разве не должна была и она восстать беспокойным духом, или, хотя бы, прыгающим немертвым? Злые разбойники замучили ее, и бросили без погребения, даже прежде других героев твоей сказки. Выходит, уважаемые, — обратился он к крестьянам, — вам не нужно платить этому даосу ни медяка. Ведь все его россказни — досужие выдумки, полные невозможных глупостей!

— Да кто ты вообще такой, чтобы спорить с семисотлетним мудрецом⁈ — рявкнул один из крестьян, рослый детина, опирающийся на грабли. Холщовая рубаха едва сходилась на его широких плечах. — Думаешь, раз нацепил меч, то можешь клеветать на уважаемых людей? Давайте-ка проучим этого нахала, братья! — несколько крестьян поддержали его одобрительным гулом, и принялись проталкиваться поближе к алтарю, даосу, и стоящему рядом с ним юноше.

— Я защищаю твои деньги, дурень, — отпарировал Инь Шэчи с глумливой улыбкой. — Ты же не только жаждешь отдать их первому встречному проходимцу, но и намерен избить того, кто, желая добра, пытается отговорить тебя от этой глупости. Похоже, невредно будет вбить в твою пустую башку немного ума, — здоровяк с граблями злобно зарычал, и принялся расталкивать односельчан с удвоенным пылом. Шэчи уже начал засучивать рукава, как в их перепалку неожиданно вмешался Фан Цзумин.

— Достойные господа, незачем прибегать к насилию, — звучно возгласил он, поднимая ладонь. — Сей юноша сомневается в моих словах — разве стоит из-за этого бросаться на него, словно дикие звери? Тьму неведения может отогнать лишь свет знаний, но никак не избиение неведущего. Бай Сучжэнь отправила своему племяннику письмо, в котором говорилось, откуда ждать служанку с деньгами, и каков будет ее путь, — обратился он к Шэчи. — Что до остального — можешь ли ты знать помыслы духов и людей, юноша, и читать в их сердцах? Способен ли верно понять, отчего они совершают ту или иную вещь, пусть она порой и кажется нам несуразной? Все ли твои дела были разумны и уместны? Ты прожил чуть больше полутора десятков лет. Я же — много старше тебя, и мне подвластны силы, непостижимые для тех, кто не знает Пути. Но даже с ними, и опытом сотен лет жизни, я не могу предсказывать человеческие поступки. Вот мой совет тебе — не срамись перед честными людьми, и не препятствуй моей помощи жителям Янцзячжуаня. Не ради обогащения я делаю свою работу, но ради небесной справедливости, — гордо закончил он под одобрительное бормотание крестьян.

— Все твои слова — глупые и немощные отговорки, — насмешливо ответил Инь Шэчи. — Не я срамлюсь перед людьми, уговаривая их не отдавать последнее жулику, но ты: трудное ли дело, выдумать пяток имен? Назови ты своих придуманных духов Чжанами Вторыми и Ли Третьими, твоя история и то звучала бы менее нелепо, чем с прозваниями, украденными из старой сказки. Ты хвастаешь обладанием непостижимыми силами? Покажи мне их. Призови сюда волшебного журавля, на котором можно воспарить в небо, или вызови дождь, прямо сейчас, — он указал рукой в безоблачное небо, — либо же, подобно Цзо Цы, которого зовешь учителем, попытайся удрать от меня пешком, пока я буду преследовать тебя на коне. Хоть я и не ровня великому Сунь Цэ, поверь, мой жеребец не уступит самому Красному Зайцу[5], — он с насмешливым ожиданием воззрился на даоса, все так же невозмутимого.

— Что ж, маловер, придется мне убедить тебя, — безмятежно промолвил Фан Цзумин. — У меня с собой имеется немного серебра, — он снял с пояса небольшой мешочек, чьи бока бугрились острыми углами. — Я могу провести над ним ритуал, что заставит его ярко сиять в ночи светом, что увидят лишь мертвые. Узрев его сияние, дух Сюй Сяня, несомненно, придет за ним. Осмелишься ли ты провести ночь в доме, где будет лежать это серебро? Или же уйдешь с позором? — он вернул Шэчи насмешливую улыбку. — Если согласишься, то можешь даже оставить себе этот презренный металл, — он небрежно тряхнул мешочком. — Для меня он не ценнее придорожных камней, — Инь Шэчи, удивленно моргнув, громко и весело расхохотался.

— Слышала ли ты это, жена моя? — через головы толпы обратился он к Му Ваньцин. — Что за прекрасное место этот Янцзячжуань — я думал, мне придется платить за ночлег, однако же, это нам заплатят за то, чтобы устроить нас на ночь! — повернувшись к столу с пожертвованиями, он подхватил с него кувшин вина, и бросил недовольно зыркнувшему на него даосу:

— Возьмешь за него часть своего серебра завтрашним утром. Или же, пришли за ним двухвостую лисицу, горную обезьяну, либо еще какого демона — им я верну это вино по первой просьбе. Где наше жилище на эту ночь? Ведите меня туда поскорее!

* * *

Дом, отведенный Шэчи и Ваньцин для их ночлега в компании мстительного духа, располагался на окраине села. Высокий и просторный, он явно принадлежал зажиточному крестьянину, и пусть он выглядел простовато, без обычных для городских домов черепичной крыши и резьбы на ставнях и стенах, заметно было, что живущая здесь семья заботится о своем жилище. Местные, провожавшие молодую пару, утратили всю враждебность — во взглядах, направленных на юношу и девушку, господствовало сожаление. Несколько сердобольных крестьян попытались отговорить Инь Шэчи от ночёвки рядом с заклятым серебром; другие же, по-видимому, сочли его с женой чем-то вроде добровольной жертвы мстительному духу, и то и дело благодарили юношу. Фан Цзумин шагал рядом с молодой парой, воплощая собой горделивое спокойствие, но в его взглядах, бросаемых на Шэчи, виднелось плохо скрываемое злорадство.

По мере приближения к цели, крестьяне начали вспоминать о срочных делах, и тишком расходиться. До самого места ночёвки молодой пары дошли лишь она сама, даос, да владелец дома, напуганного вида мужчина средних лет. Последний сунул Инь Шэчи связку медных ключей, и удалился, едва не срываясь на бег. Фан Цзумин налепил на оставленный у двери мешочек серебра бумажный талисман, произнес ещё одно заклинание, впечатляющее скоростью ритуальных жестов, звучностью слов, и могуществом призываемых сил. После, он бросил на Шэчи многообещающий взгляд, и удалился, оставив юношу и девушку осматривать их временное обиталище.

Изнутри, домик оказался уютным и обжитым. В главной зале виднелись следы поспешного исхода обитателей — остывающий чайник на обеденном столе, окруженный пустыми чашками; игрушечный барабанчик-погремушка, забытый на полу; незаконченное рукоделие с воткнутой в него иглой, лежащее на одном из стульев. Шэчи с женой, не сговариваясь, двинулись в спальню — им обоим не захотелось вторгаться в этот маленький мирок, ненадолго покинутый хозяевами. В спальне, Инь Шэчи усадил Ваньцин за стол, на который сгрузил кувшин с вином, и захваченную суму с их дорожной едой.

— Ты голодна? — спросил он девушку. — Или, быть может, хочешь омыть ноги? Я могу согреть воды.

— Не стоит, мой милый муж, — улыбнулась та с искренним довольством, снимая вуаль. — Давай лучше насладимся украденным тобой горячительным. Надеюсь, владельцы этого дома не обидятся, если бы попользуемся их чашками.

— И вовсе оно не украденное, — с притворной обидой отозвался юноша, направляясь на кухню за посудой. — Я пообещал оплатить его из нашей завтрашней добычи, — вернувшись, он поставил на стол две чистые пиалы, и, вскрыв кувшин, разлил по ним вино.

— Очень неплохо, — с удивленной улыбкой оценила напиток Му Ваньцин, пригубив из своей. — Соли в меру, и вкус мягкий. В Янцзячжуане имеется неплохой винокур.

— Небо благословило здешние горы множеством ключей с замечательно вкусной водой, — согласно кивнул Шэчи, также отдавая должное вину. — Видать, этой деревне также достались плодородные рисовые поля, — он достал из сумки полоску сушеного мяса, и, разделив ее пополам, протянул часть жене. Та, благодарно улыбнувшись, закусила.

— Тебе не кажется, что тот негодный даос выглядел слишком уж довольным? — расслабленно спросила она. — Он словно хотел заманить нас на ночлег в этот домишко. Что, если он задумал некую пакость?

— Воин из него никчемный, — подумав, ответил Инь Шэчи. — Отравить нас он не сможет — вино было запечатано, а пищу мы принесли свою. Если же он задумает напасть на нас ночью, я живо объясню этому Фан Цзумину всю его неправоту — у меня чуткий сон.

— То-то я не могла тебя добудиться тогда, в Цзянъяне, после первой нашей ночи вместе, — звонко рассмеялась Ваньцин. Ее карие глаза глядели на мужа с задумчивым интересом, а полные губы изгибались в легкой улыбке.

— Та ночь никак не может считаться обычной, — серьезно ответил Шэчи. — Ни один смертный не останется равнодушным, обнимая красивейшую из богинь. Я по сей день удивляюсь, как счастье, переполнившее меня тогда, не остановило мое сердце, — он передвинул свой стул поближе к девушке, и, обняв ее, заглянул ей в глаза. Все его шутливое настроение истаяло, подобно снегу в лучах солнца; нежность вновь разгоралась в груди юноши, пробужденная сладостными воспоминаниями об их первой близости.

— Я люблю тебя, моя прекрасная жена, — тихо промолвил он. — Всякий раз, когда я смотрю на тебя, меня наполняют радость и восхищение твоей красотой, — он потянулся к ее лицу, и ласково коснулся ее губ своими. Горячее дыхание девушки на краткий миг обожгло его, когда их поцелуй прекратился. Ясные очи Ваньцин возбуждённо блестели, а ее руки, неведомо когда избавившиеся от перчаток, крепко сжимали плечи юноши.

— Твои глаза сияют чистейшими турмалинами, — жарко зашептал он, гладя ее щеку. — Твой лик подобен белому нефриту, губы — кораллам, а волосы — водопаду великолепного оникса. Ты — величайшая драгоценность под небесами, — Му Ваньцин прерывисто вздохнула, придвигаясь ближе к мужу.

— Зачем ты говоришь мне так много льстивых слов? — скованно спросила она, глядя с неожиданной робостью. — Ты хочешь, чтобы я загордилась?

— Вовсе нет, — шепот юноши по-прежнему был серьёзен и тих. — Я всего лишь хочу облечь в слова хоть часть того обожания и преклонения, что овладевают мной, когда ты рядом, — он наклонился к лицу девушки, и та потянулась ему навстречу. Их губы встретились в жарком поцелуе, и они забыли обо всем на свете, с головой погрузившись в обоюдную страсть.

* * *

Инь Шэчи бережно укрыл одеялом уснувшую жену, и, полюбовавшись ее умиротворенным лицом, поднялся с кровати. Несмотря на приятную истому во всем теле, юноша не торопился укладываться спать — отчего-то, сон не шел к нему. Натянув нижнее белье и штаны, он прошел к столу, и рассеянно оглядел початый кувшин вина; подумав, он все же отвернулся от горячительного, и, устроившись на стуле, предался размышлениям. Шэчи ни на миг не пожалел о своем участии в короткой войне с Ляо — наоборот, при мысли о его и Ваньцин вкладе в общую победу, он ощущал гордость и довольство. Новые знакомства в виде братьев Ю и семейства Шань, что стали ему боевыми товарищами, подарок генерала Ханя, и прославление имени секты также приятно грели его душу. Одно лишь не давало покоя юноше — его жена ничего не приобрела от их похода. Шла третья неделя ее расставания с учителем, и Шэчи был уверен, что незнакомая ему Цинь Хунмянь порядком обеспокоена пропажей ученицы. Он в свое время узнал из первых рук, как материнское сердце может разрываться от тревоги за любимое чадо, и даже ощутил это на своей шкуре — госпожа Бянь Хунъи тогда не погнушалась лично взяться за розги. Юноша подозревал, что матери-одиночки, неважно, приемные или нет, подвержены сему недугу не меньше любого почтенного матриарха семейства.

Они с Му Ваньцин двигались в направлении Юньнани, рассчитывая пересечь Шэньси и Сычуань менее чем за неделю, и достичь округа Нэйцзян, что лежал совсем неподалеку от границ царства Да Ли. Там они возобновили бы поиски учителя девушки, и, по их успешному завершению, намеревались заглянуть на гору Улян. Инь Шэчи начал было раздумывать о том, как облегчить их розыски неуловимой Цинь Хунмянь, как его мысли прервал донесшийся снаружи громкий скрежет, подобный звукам, что могли бы издавать очень большие когти, царапающие оконную раму.

Юноша озадаченно нахмурился — в здешних горах водились дикие звери, но даже самый голодный тигр не стал бы забредать в достаточно крупную деревню, во многих дворах которой, к тому же, имелись собаки. Теряясь в догадках, что за странное существо скребётся снаружи, Инь Шэчи подошёл к окну, и резко распахнул ставни.

Страх сжал его сердце, и заворочался во внутренностях ледяным крошевом. Юноша невольно отступил назад, во все глаза глядя на открывшееся ему жуткое, потустороннее зрелище. Огромные светящиеся глаза уставились на него с нечеловеческой морды, плоской и широкой, словно малый пехотный щит. Кожа страшного лика, серая и ноздреватая, выглядела иссохшей оболочкой трупа. Уродливая нашлепка носа неведомой твари зияла черными провалами, а раззявленная пасть щерилась кривыми клыками, матово поблескивающими в свете ламп. Совсем рядом с подбородком существа торчали его руки — короткие и маленькие, с пальцами, увенчанными непомерной длины когтями. Шэчи невольно подумал, что ужасное создание подобно заключённому, на которого надели большую кангу; заключенному, намертво вросшему в собственные колодки, и превратившемуся в чудовище.

Кошмарная тварь разразилась щелкающим смехом, гулким и отрывистым, словно клацанье бамбуковых колотушек. Это стало для Инь Шэчи последней каплей. Напуганный до смерти, он вскинул руку, и отправил в ужасающее создание технику Ладони Сяояо.

Юноша никак не ожидал того, что произошло потом — жуткая харя чудовища переломилась пополам, открывая взъерошенные черные волосы, растущие на вполне человеческой макушке. Сметенный силой атаки, неизвестный с коротким воплем повалился наружу. Раздался весомый удар о землю, сопровождаемый еще одним вскриком, и ночной пришелец затих, лишь изредка болезненно охая.

Страх мгновенно покинул душу юноши, вытесненный невольным уважением — он быстро понял суть сыгранной с ним шутки. Выпрыгнув наружу через открытое окно, Шэчи склонил голову к плечу, и задумчиво оглядел лежащего. Неуклюже ворочающийся на земле рядом с верхней половиной страшной маски, сломанной атакой юноши, неизвестный гость больше не казался мстительным призраком, вышедшим на охоту. Приглядевшись, Инь Шэчи узнал морщинистый лоб и бессмысленно хлопающие глаза, более не скрываемые жуткой личиной, и закивал с понимающей улыбкой.

— Неужто ко мне в гости заявился призрак Сюй Сяня, любовника белой змеи… то есть, неправедно погубленного ученого? — насмешливым тоном вопросил он. — Верно, мне стоит избавить жителей Янцзячжуаня от этой напасти, и пронзить его мечом. Заодно, проверю, действует ли холодное железо на тварей Диюя.

— Смилуйтесь, юный герой, — зазвучал из-под обломка маски хныкающий голос, также вполне узнаваемый. — Я всего лишь зарабатываю себе на кусок хлеба, как могу. Не губите меня, ведь я вовсе не хотел причинить вам вреда, клянусь.

— Мне — нет, — согласился юноша. — Ты собирался причинить вред местным крестьянам, обобрав их дочиста. Странствующие даосы, что кормятся с деревенских суеверий, по-своему полезны — их ужимки способны развлечь, а экзорцизмы и талисманы вселяют в простой люд уверенность и спокойствие. Но ты, жадный глупец, собрался лишить жителей Янцзячжуаня последнего. И не стыдно тебе, негодяю?

— Еще как стыдно, — с готовностью согласился изобличенный даос. — Поистине, вы открыли мне глаза на всю глубину моего падения. Я попрал законы гостеприимства, обманывая несчастных сельчан, и нарушил заветы учителя…

— Какого учителя? — засмеялся Инь Шэчи. — Неужто самого Цзо Цы? Как бы он, слыша твои лживые речи, не спустился с небес на облаке, чтобы лично надавать тебе тумаков.

— Нет, нет, молодой господин, что вы, — зачастил даос. — Я был послушником секты Цюаньчжэнь. Меня изгнали за… за мелкий, незначительный проступок, право слово — их правила очень уж строги…

— За кражу, наверное, — предположил Шэчи. — Или обман. Такой прохвост, как ты, наверняка попытался стащить или выманить что-то у братьев по секте.

— Это… как бы то ни было, молодой господин, я уже понес справедливое наказание, — виноватым тоном ответил Фан Цзумин. — Уверяю, вы строго наказали меня и за ту маленькую шутку, что я попытался сыграть с вами — все мое тело ноет и ломит. Ваше боевое искусство — невероятно, — льстиво продолжил он. — Даже сотня таких, как я, не ровня вам. Моя жалкая жизнь — в ваших руках. Смилостивьтесь над этим несчастным странником, юный герой. Серебро, оставленное мною в доме — ваше. Я отдал бы вам и больше, но оно — последнее, что у меня есть, — он жалобно воззрился на Инь Шэчи поверх сломанной маски.

— Раз уж ты искренне раскаиваешься, я, так уж и быть, оставлю тебе жизнь, — с нарочитой серьезностью ответил юноша. — Прав ты и насчет наказания — добрая оплеуха была достаточной расплатой за намерение испугать меня до смерти. Но вот за попытки обобрать местных, ты еще не наказан, — наклонившись над Фан Цзумином, он ухватил его за шиворот, и поволок в сторону амбара, стоящего на заднем дворе.

— Больно уж позднее сейчас время, да и устал я, — весело поведал он безропотно висящему в его руке мужчине. — Завтра решу, что с тобой делать.

Оттащив Фан Цзумина в амбар и связав его найденной там веревкой, Шэчи уложил плутоватого даоса на сеновал, запер дверь на замок, и двинулся обратно в дом. Войдя в спальню, он пристроился под бок к так и не проснувшейся Му Ваньцин, и быстро уснул.

* * *

Инь Шэчи проснулся с первыми лучами солнца. Наскоро одевшись, он вышел во двор, где посетил отхожее место, а после, вытащив из колодца ведро ледяной воды, умылся и вволю напился. Вернувшись обратно в спальню, он присел на кровать, собираясь разбудить мирно спящую жену, и невольно залюбовался ею, на мгновение забыв обо всех своих намерениях. Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь щели в ставнях, ласкали белоснежную кожу ее лица; полные губы Ваньцин чуть изгибались, улыбаясь ее снам, а распущенные волосы, черные, как вороново крыло, разметались по подушке, подобные темным водам ночной реки.

Он легонько тронул ее обнаженное плечо, убрал с лица девушки непослушную прядку волос, провел пальцами по нежной белизне щеки, и, не удержавшись, поцеловал чуть приоткрытые губы, мягкие и податливые.

— Ты снова хочешь заняться любовью, муж мой? — сонно пробормотала Му Ваньцин, едва лишь он оторвался от нее. — Дай мне хоть немного поспать, — Инь Шэчи озадаченно моргнул, и, помимо воли, рассмеялся.

— Каждый взгляд, что я бросаю на тебя, любимая жена, пробуждает во мне сладкое томление, — ответил он. — Но сейчас, я всего-навсего хотел тебя разбудить. Уже утро. Пора бы нам побеседовать с крестьянами и тем негодным даосом, — Му Ваньцин потерла заспанные глаза.

— Правда? — она с трудом подавила зевок. — Сейчас встану, — она приподнялась на локте, и едва успела подхватить одеяло, начавшее соскальзывать с ее груди.

— Отвернись немедленно. Мне нужно одеться, — потребовала она, глядя на мужа с сердитым смущением. Мечтательная улыбка на лице Шэчи стала лишь шире — недовольное личико любимой показалось ему донельзя милым.

— Повинуюсь, о прекраснейшая из богинь, — весело ответил он, вставая и отворачиваясь. — Из уважения к тебе, я даже не стану подглядывать, хоть мне и очень хочется.

Шелест одежды раздался было со стороны кровати, но быстро прекратился. Мгновение спустя, к спине Шэчи прижалось стройное тело, ласковые руки, обняв его торс, скользнули под халат, и нежный голос прошептал:

— Ты знаешь, муж мой, я передумала. Давай задержимся в постели ещё ненадолго…

* * *

Они выбрались из спальни пару часов спустя, весьма довольные приятным началом дня. Собрав вещи, они отвязали лошадей от коновязи, и Му Ваньцин повела их в поводу. Инь Шэчи, в свою очередь, заглянул в амбар, и выволок оттуда вороватого даоса, все так же связанного, и очень этим недовольного. Дойдя до того самого пятачка земли посреди деревни, где Фан Цзумин проводил ритуал экзорцизма, юноша небрежно уронил свою ношу на землю, подняв клубы пыли, и весело воскликнул, перекрикивая судорожно кашляющего даоса:

— Добрые жители Янцзячжуаня! Посмотрите-ка, что у меня есть, и послушайте мою историю о ночном отдыхе рядом с заколдованным серебром! Ручаюсь, она не менее интересна, чем вчерашняя сказка Фан Цзумина!

Ему пришлось еще несколько раз повторить свои зазывания, прежде чем крестьяне неспешно потянулись из домов и дворов, и собрались вокруг Инь Шэчи и его ночной добычи. Некоторые во всеуслышание дивились маске и одежде даоса, другие приглушенно обсуждали то, что связывать невинного человека, все-таки, не очень хорошо, и не дай великое небо, об этом прознает стража. Когда сельчане вдоволь наболтались, Шэчи заговорил, весело и громко:

— Я расскажу вам сказку о жадном даосе, задумавшем облапошить доверчивых крестьян, и доблестном герое, — тут он нарочито выпятил грудь и приосанился, — который спас их. Некогда, жил да был вороватый, хитрый, и подлый человечишка, по имени… скажем, Сяо-Мин[6], — он бросил на даоса уничижительный взгляд. Тот все так же лежал на земле, с обреченным видом уставившись в небо.

— Сяо-Мин был послушником уважаемой секты Цюаньчжэнь, но, конечно же, недолго — какая праведная секта будет терпеть в своих рядах пройдоху и плута? Когда его выгнали, он решил зарабатывать тем, что успел выучить — чтением молитв и рисованием талисманов. Но получать медяки за экзорцизмы Сяо-Мину не хотелось, вот он и стал выдумывать глупые сказки про призраков, жаждущих серебра. Серебро, что ему отдавали доверчивые сельчане, Сяо-Мин прикарманивал, и тратил на вино, мясо, и певичек. Но однажды, в некоей горной деревне, нашему хитрецу не посчастливилось встретить доблестного героя. Он, этот герой, воевал с киданями, и, победив их всех, задумал прогуляться до южных границ Поднебесной вместе со своей прекрасной женой, чтобы и там всех победить, — он бросил веселый взгляд на хихикающую Му Ваньцин, и продолжил, состроив напыщенную мину:

— Так как герой был не только могуч, но и умен, точно новое воплощение Чжан Цзыфана[7]… словом, очень и очень умен, — поправился юноша, видя непонимающие взгляды крестьян, — он вмиг распознал ложь Сяо-Мина, и решил вывести его на чистую воду. Увы, крестьяне предпочли поверить жулику, — он с деланной грустью покивал головой. — Жулик же задумал устроить герою хитрую ловушку — той же ночью, он нацепил маску, страшную, как все порождения Диюя скопом, и полез к герою в спальню, прикидываясь чудищем из собственной истории, чтобы запугать героя до смерти. Но герой, ко всему, оказался еще и бесстрашен, — он невольно передернулся, бросив на сломанную маску быстрый взгляд. — Да-да, полностью бесстрашен, — добавил он. — Герой ничуть не испугался ужасной маски, ну вот совсем, — он вновь непроизвольно содрогнулся.

— Победив негодяя Сяо-Мина, герой связал его, и следующим утром, притащил пред очи всего села, чтобы и стар, и мал видели, кому они хотели довериться, — закончил Инь Шэчи.

— Э-э-э, и что же сталось с Сяо-Мином? — непонимающе спросил здоровяк-крестьянин — тот самый, что вчера хотел поколотить Шэчи. — Его сдали страже? Или же просто попотчевали палками и отпустили? Давай, парень, заканчивай свою историю.

— Помолчи, А Сы, — раздраженно бросил седовласый старик в круглой шляпе, и обратился к юноше:

— Верно ли я понял вас, молодой господин, что Фан Цзумин прикинулся призраком Сюй Сяня, и попытался напугать вас прошлой ночью?

— Все верно, — терпеливо ответил Инь Шэчи. — А еще, он лгал о своих умениях и возрасте. Он — бывший послушник секты Цюаньчжэнь, бесталанный недоучка, и лет ему не больше сорока. Отдать ему свое серебро — все равно, что выбросить его в реку, — сельчане ответили на его слова недовольным гомоном, и негромкими ругательствами в адрес лежащего даоса.

— Благодарю вас, молодой господин, — поклонился старик. — Без вашей помощи, мы бы лишились последнего из-за козней этого жулика, — он с недовольным видом плюнул в сторону Фан Цзумина. — Скажите, чем наше скромное селение может отблагодарить вас?

— Ничем, — засмеялся юноша. — Вы уже пустили нас на ночлег, а большего и не надо. Мы с женой отправляемся на юг, и не станем у вас задерживаться.

— Тогда скажите нам ваше славное имя, чтобы мы знали, кого благодарить, — попросил старец.

— Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — церемонно представился юноша. — Это — моя жена, Му Ваньцин, — кивнул он в сторону девушки.

— Благодарю вас, господин и госпожа Инь, — вновь отвесил поклон старец. — Я, Ян Да, ведущий свой род от основателя нашей деревни[7], клянусь: вы всегда будете в ней желанными гостями. Теперь же, давайте разберемся с этим негодным даосом. А Сы, — повелительно бросил он. — Запри его в своем хлеву, пока мы не решим, что с ним делать.

— Хорошо, староста, — уныло ответил могучий крестьянин, и, подойдя к Фан Цзумину, взвалил его на плечо. Двинувшись прочь, он, совершенно не таясь, обратился к даосу:

— Слушайте, наставник, а нет ли у вас талисмана или ритуала, чтобы сделать скотину плодовитее? Моя корова А Фэнь до сих пор ни разу не отелилась, — Шэчи озадаченно покачал головой, удивляясь этому простодушию, и краем глаза заметил, как Ян Да сокрушенно схватился за лоб.

Примечания

[1] Небесная Императрица («тянь хоу») — титул У Цзэтянь, единственной женщины, когда-либо правившей Китаем от своего имени.

[2] В своей истории, Фан Цзумин использует имена из «Легенды о Белой Змее», рассказывающей о том, как молодой ученый Сюй Сянь влюбился в змеиного демона Бай Сучжэнь, а коварный черепаший демон Фа Хай пытался их разлучить.

[3] Дун Чао и Сюэ Ба — продажные стражники, персонажи «Речных заводей» и еще нескольких классических новелл.

[4] Один из князьев Диюя, ведает распределением душ. После смерти, души попадают в его царство, и проходят перед зеркалом, в которым отражаются все их грехи. Праведников Циньгуан-ван отправляет к тетушке Мэн (Мэнпо) для очистки памяти, и от нее — на перерождение, грешников — на соответствующие их прегрешениям муки.

[5] По легенде, даос Цзо Цы умудрился прогулочным шагом уйти от полководца Сунь Цэ, гнавшегося за ним конным и во весь опор. Красный Заяц — конь полководца Люй Бу, знаменитый своими силой и выносливостью.

[6] Шэчи ругает Фан Цзумина словосочетанием «сяо жэнь», означающим «подлец» или «низкий человек», и переиначивает его имя соответственно.

[7] Цзыфан — второе имя Чжан Ляна, стратега и государственного деятеля, жившего в эпоху Борющихся Царств. Во многом благодаря ему, эта эпоха сменилась династией Хань.

[8] Название у деревни Янцзячжуань очень буквальное — оно переводится, как «деревня семьи Ян».

Глава 14 Описываются две неожиданные, но по-своему приятные встречи

Сегодня, Инь Шэчи и Му Ваньцин остановились на отдых раньше обычного. Медленно багровеющее солнце не спешило прятаться за лесистыми склонами гор, окрашивая их строгую зелень в теплые цвета — день ещё не был близок к концу. Причиной остановки был завтрашний день, обещающий молодой паре долгий путь через пустынную гористую местность, богатую ящерицами и голыми камнями, и прискорбно бедную уютными уголками, подходящими для привала и ночлега. Поэтому, завидев в стороне от утоптанного пути небольшую лужайку, окружённую кустарником и укрытую в тени разлапистого дуба, юноша и девушка, посоветовавшись, решили сделать её своим пристанищем на вечер и ночь.

Заметно было, что этот лужок не впервые используется путниками для отдыха — в его середине темнело старое кострище, обложенное камнями, кустарник на пути к близлежащему ручью был давно и тщательно вырублен, а лежащая рядом со следом былых костров валежина блестела, отполированная не хуже иных трактирных лавок. Шэчи натаскал хвороста и разжег огонь, Ваньцин, прихватив котелок, сходила к ручью, и вскоре, над огнем медленно закипал походный суп. Молодая пара, устроившись на завалинке, коротала время в ожидании готовности своего ужина неспешным разговором. Му Ваньцин, выслушав рассказ мужа о его обучении музыке, спросила Шэчи об искусстве, что нравилось ему больше других, и тот оседлал любимого конька, увлеченно живописуя девушке тонкости каллиграфии.

— Я, конечно, не ровня Чжан Богао, или Янь Цинчэню[1], но скажу без ложной скромности, жена моя — с четырьмя сокровищами ученого я знаком не понаслышке, — воодушевленно рассказывал он. — Ты знаешь, что существует великое множество способов написания каждого из знаков? В символах, что начертаны на сохранившихся с древних времён ценностях, можно разглядеть первоначальные значения иероглифов — птиц, зверей, человеческие лица, выражающие то или иное чувство, и многое другое. В письменности, что использовали позже — например, при династии Цинь, — все ещё видны подобия этих несложных картинок, но, несмотря на причудливые извивы их линий, тогдашние письменные знаки заметно отдалились от простых рисунков. Сегодняшнее официальное письмо, на котором императорский двор обязывает чиновников вести дела, требует от пишущего много меньше усилий, чем в былые времена — в нем используется всего несколько видов кистевых мазков. Чиновникам больше не нужно рисовать каждый знак, словно художник — картину: достаточно иметь твердую руку и хорошую память. При Небесной Императрице, официальное письмо попытались упростить ещё больше, но слишком уж много недовольных оставило ее правление, — он с улыбкой развел руками. — Даже нужные и полезные новшества, введённые ею, были старательно забыты.

— Если письменность развивается от сложного к простому, с чего это каждый второй школяр задирает нос, кичась своими знаниями? — задумчиво спросила Ваньцин. — Я могу написать не так уж много знаков — где-то полтысячи. Мне хватает их для повседневных нужд. Есть ли смысл в изучении многих тысяч иероглифов, и составлении новых, если использовать их удастся едва ли раз в жизни?

— Трудно, если не невозможно, заниматься чем-то всю жизнь, и не любить свое занятие хоть немного, — подумав, ответил юноша. — Правители упрощают письмо, стремясь облегчить работу чиновников, а те отказываются от простоты в угоду красоте, превращая работу в искусство. Например, в свитках, написанных стилем бегущей руки[2], один и тот же знак может выглядеть совершенно по-разному — вдохновение, ведущее руку и кисть, зачастую не знает преград в виде формального способа начертания.

— Как же тогда их читать? — непонимающе спросила девушка.

— Ну, необходимо проникнуться духом работы, и понять образ мыслей написавшего ее, — обстоятельно ответил Инь Шэчи. — Хотя, — он заговорщически понизил голос, — лучше, всё-таки, заранее узнать, что в ней написано, — Му Ваньцин весело рассмеялась на эту откровенность. Шэчи также не сдержал улыбки.

— Так-то ты выполняешь дочерний долг, ученица? — прервал их беседу сердитый женский голос. — Развлекаешься пустыми школярскими побасенками незнакомого юнца?

— Молодая пара немедленно обернулась к новоприбывшей, что вмешалась в их разговор столь недовольными словами. Та, черноволосая женщина среднего возраста, стояла на краю поляны, держа в поводу рослого каурого коня. Ее тонкие брови раздражённо хмурились, пальцы левой руки, обтянутые перчаткой, недовольно постукивали по рукоятке короткого меча, заткнутого за пояс, а темных цветов одежда, покрытая дорожной пылью, удобно облегала ее стройное и сильное тело. На правом предплечье незнакомки покоился кожаный наруч с прикрепленными к нему медными трубками.

Нежданная гостья

— Учитель! — Му Ваньцин с виноватым видом вскочила на ноги, и поспешно поклонилась. — Мы искали вас… — она смешалась ещё сильнее под суровым взглядом женщины. — Я… вы правы, эта недостойная ученица забыла о дочерней почтительности. Простите меня, — она замерла, склонив голову.

— Кто этот мальчишка рядом с тобой? — недовольно поинтересовалась Цинь Хунмянь. — Почему ты путешествуешь вместе с мужчиной, да ещё и ведёшь себя с ним так неприлично? Ты совсем забыла мои наставления, негодная девчонка?

— Я… это… его зовут Шэчи, то есть, Инь Шэчи, он… — залепетала Ваньцин, вконец смутившаяся от строгих слов учителя. Шэчи положил руку на ее плечо, и девушка с облегченным видом умолкла.

— Приветствую вас, уважаемая госпожа Цинь, — церемонно заговорил он, коротко поклонившись. Он не испытывал ни страха, ни смущения перед этой суровой женщиной — ее сердитость была понятной и ожидаемой. Цинь Хунмянь, как он и предполагал, была взволнована долгим отсутствием ученицы, и опасалась, что незнакомый парень, столь вольно ведущий себя с ее приемной дочерью, замыслил дурное. Шэчи твердо намеревался развеять все сомнения этой строгой дамы самым лучшим способом — искренностью.

— Я — Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — представился он. — Встретив юную госпожу Му на реках и озёрах, я понял, что не смогу жить без неё. К моей великой радости, Ваньцин согласилась выйти за меня замуж. С того счастливого дня, мы не расстаемся, — под впечатлением от приятного воспоминания, он невольно бросил на девушку нежный взгляд. Та, подняв голову, ответила ему смущенной улыбкой. Цинь Хунмянь с подозрением следила за их переглядываниями.

— Это ведь ты утащил мою ученицу так далеко на север, негодный юнец? — сухо спросила она. Несмотря на нелестные слова, раздражения в ее голосе порядком поубавилось. — Я прослышала, что она приняла участие в большом сражении под стенами крепости Яньмыньгуань, и немедленно двинулась туда. Сейчас же отвечай, зачем ты подверг Ваньцин смертельной опасности?

— Мы разделили эту опасность на двоих, и сделаем это снова, случись врагу вторгнуться на земли великой Сун, — с жаром возразил Шэчи. Он понимал, что его слова вряд ли умерят волнение приемной матери его жены, но ничего не мог с собой поделать. — Сражаться с иноземными захватчиками — долг каждого жителя Поднебесной. Для тех же, кто силен и искусен с оружием, и вовсе было бы трусостью прятаться за спины вчерашних землепашцев и ремесленников, что едва научились держать щит и копьё. Встретив вторжение киданей плечом к плечу с другими славными героями, Ваньцин и я подверглись опасности много меньшей, нежели простые ополченцы, что вынуждены были бы лить свою кровь и умирать, не будь нас там.

— Меня не было в бою при Яньмыньгуане, — медленно и с расстановкой произнесла Цинь Хунмянь. — Значит, по-твоему, я — жалкая трусиха, спрятавшаяся за спины ополченцев?

— Простите, если мои неуклюжие слова показались вам оскорбительными, — ответил Инь Шэчи. Его извиняющийся тон резко разнился с гордо поднятой головой юноши, и его открытым взглядом, смело встретившим внимательный взор женщины. — Я — всего лишь глупый юнец, не умеющий складно говорить, и мало что повидавший за свою короткую жизнь. Я ни за что не посмел бы осуждать уважаемую старшую, что вырастила и воспитала мою любимую жену. Но от принятого мною решения защитить земли Сун я не откажусь — оно было достойным и верным. Если вы хотите покарать Ваньцин за то, что она последовала за мной на смертный бой, я приму на себя ее наказание.

— Ты не выглядишь простолюдином, — лицо Цинь Хунмянь чуть разгладилось, и раздражение почти исчезло с него. Теперь, она смотрела на юношу больше с задумчивостью, чем с недоверием. — Твоя речь — гладкая и бойкая, пусть ты и скромничаешь на этот счёт, — она улыбнулась с толикой насмешки. — Твоя одежда потрепана долгой дорогой, но, без сомнений, стоит больших денег. Ты — юноша из богатой семьи, не так ли? Как получилось, что ты называешь женой мою ученицу, а не какую-нибудь юную наследницу знатного семейства, с которой был сговорен во младенчестве? Отвечай правдиво и искренне, — в ее голосе вновь прорезалось подозрение. — И знай, даже боги не уберегут тебя, если ты обманывал Ваньцин, желая вернуться к другой женщине.

— Для меня нет в мире женщин, кроме моей жены, — Шэчи окончательно расслабился, улыбаясь в ответ на острый взгляд Цинь Хунмянь. — Что до давних брачных договоров, вы правы — родители просватали за меня дочь Чжэн Вэньмина, дэнчжоуского цы-ши, шестнадцать лет назад. Мне довелось познакомиться с юной госпожой Чжэн Фэньхуа в день моего тринадцатилетия, и она несказанно поразила меня своей внешностью. Помнишь мой рассказ о бородавке размером с нос, Ваньцин? — повернулся он к жене. — Он — вовсе не выдумка, — девушка ответила недоверчивым взглядом.

— Характер юной госпожи Чжэн также безмерно впечатлил меня, — весело продолжил Шэчи. — В моем присутствии, она избила служанку за недостаточно низкий поклон. К счастью, мои родители искренне любят меня, и уважают мое мнение. Я убедил их, что брак с дочерью господина Чжэна принесет мне десятилетия несчастий, ссор, и неизбежных измен. На следующий день, во время совместного с семьёй Чжэн посещения храма, с нами побеседовал его священник, знаменитый даос Хуан Сюань. Этот почтенный мудрец, уважаемый всеми жителями моего родного Ваньчэна, был очень взволнован новостями о скором брачном союзе между фамилиями Инь и Чжэн. Взволнован настолько, что прилюдно предсказал обеим семьям великое множество бед, если помолвка не будет расторгнута. Сановнику Чжэну, как и моим родителям, не оставалось ничего другого, как послушаться его.

— И много ли даос взял за свое предсказание? — поинтересовалась окончательно оттаявшая Цинь Хунмянь.

— Двадцать лян золота, — ответил Инь Шэчи, понизив голос. — Но, как сказал тогда мой отец, счастье близких людей стоит и большего.

— Давным-давно, родители задумали отдать меня в наложницы наследнику знатной семьи, — задумчиво поделилась Цинь Хунмянь. — Богатство было единственным достоинством того молодого господина — старше меня на двадцать лет, и тучный, словно боров, он был известен своими похождениями в весёлых домах, и любовью к вину. Я сбежала, — она слегка улыбнулась своим воспоминаниям. — Сын в семье — радость и счастье, дочь — бремя и докука. Особенно, третья дочь. Моя жизнь вне отчего дома не была ни лёгкой, ни веселой, но, избавив родителей от забот о третьей дочери, я подарила им и себе немного свободы, — она на мгновение замолчала, отрешённо глядя в сторону.

— Ты кажешься мне искренним, Шэчи, — продолжила она, вновь устремив на юношу внимательный взгляд. — Поклянись, что будешь верен Ваньцин, и никогда не посмотришь на другую женщину.

— Если я нарушу верность моей любимой жене, пусть молния с небес поразит меня на том же месте! — торжественно произнес юноша, приложив руку к сердцу. — Если же вам, матушка… простите, госпожа Цинь, — поспешно поправился он. Женщина не ответила — лишь взгляд ее сталеще более задумчивым.

— Если вам захочется самой наказать меня, не дожидаясь небесной кары, клянусь — за супружескую неверность, я приму любое число ударов вашего клинка, — уверенно закончил он.

— Ты не должен называть меня матушкой, Шэчи — я всего лишь учитель Ваньцин, — отрешённо промолвила Цинь Хунмянь. — Что ж, быть посему. Время покажет, насколько верным было решение моей ученицы связать с тобой жизнь. Вы готовите пищу? — она указала на кипящий котелок над огнем. — Ешь поскорее, Ваньцин. Мы выступаем сразу же, как ты насытишься. Месть моим врагам и так ждала слишком долго. Дао Байфэн и Жуань Синчжу — в Да Ли, и путь до них неблизок, — задумчиво протянула она, глядя на то, как Шэчи с женой разливают суп по мискам. — Госпожа Ван настороже после нашего неудачного нападения. А вот мерзавка Кан Минь живёт совсем рядом, близ Сянъяна. К ней мы и направимся.

— Кан Минь? — удивилась Му Ваньцин, подняв взгляд от тарелки. — Она мертва. Глупая распутница попыталась отравить меня, чтобы отобрать моего мужа, и получила по заслугам, — в ее голосе зазвучали отголоски гордости.

— Молодец, ученица, — довольно улыбнулась женщина. — Само небо направило твою руку, сразившую эту гнусную тварь. Что ж, тогда наш путь лежит в Да Ли.

— Шэчи, — Му Ваньцин отложила опустевшую миску, и придвинулась поближе к юноше. Дождавшись, пока он проглотит последнюю ложку, девушка взяла его за плечи, и крепко сжала их, глядя на мужа с виноватым видом. — Я не могу отказаться от долга ученицы, даже ради тебя. Я последую за учителем, и помогу ей свершить месть. Клянусь, как только мы покончим с ее врагами, я вновь разыщу тебя, и никогда больше не покину, где бы ты ни был, и куда бы ни направился.

— Конечно, — безмятежно отозвался Инь Шэчи, обнимая девушку за талию. — Только я не понимаю, с чего бы тебе разыскивать меня — ведь я буду рядом. Или ты думала, я оставлю мою любимую жену наедине с врагами ее учителя? — он прищурился с добродушной насмешкой во взгляде. — Да ни за что. Какая бы опасность ни грозила тебе, мы встретим ее вместе, — Му Ваньцин счастливо улыбнулась, и, сморгнув влагу из глаз, прижалась к юноше, крепко обнимая его.

— Возможно, ваша встреча все же была удачной, — задумчиво отметила Цинь Хунмянь. — Собирайтесь. Не будем терять время.

* * *

Путь в Юньнань мог бы стать даже более выматывающим, чем стремительный переход Шэчи и Ваньцин из Хубэя в Шэньси — Цинь Хунмянь не жалела ни ученицу с ее мужем, ни их лошадей. Лишь одно умеряло ее пыл — конь этой суровой женщины хоть и был хорош, но все же уступал Черной Розе и Зимнему Ветру. Тем не менее, троица путешественников проводила в седле большую часть светлого времени, делая всего две остановки в день — на полуденный привал и ночёвку.

Му Ваньцин стоически терпела целеустремленность своего учителя, не показывая недовольства. Шэчи же, как ни странно, быстро приноровился к этой выматывающей скачке, и даже находил ее необычным опытом. Лишь одно всерьез раздражало юношу в их походе — вынужденное отсутствие близости с женой. Он подозревал, что даже поцелуй с любимой в присутствии ее строгой приемной матери вызовет недовольство последней. Искать уединения на их коротких стоянках не получалось — полуденные дневки были недолги, и полны дорожных забот, давая отдых лошадям, но не людям. Вечерами же, Му Ваньцин без сил падала на походную постель, сжимала мужа в объятиях, и мгновенно засыпала.

Это невольное целомудрие все сильнее действовало Инь Шэчи на нервы, и когда их суровая предводительница расщедрилась на целый день отдыха, ознаменовавший въезд троицы в пределы Сюйхэня — одного из приграничных городов царства Да Ли, — юноша вздохнул с облегчением. Стоило им доехать до гостиницы, он, не особо скрываясь, снял жену с седла, и унес в заказанную им комнату. Ваньцин, не меньше него истосковавшаяся по близости, успела подарить мужу несколько жарких поцелуев, прежде чем сдалась под напором усталости, и уснула. Шэчи осторожно снял с девушки верхнюю одежду и сапожки, устроил ее на кровати поудобнее, и, улегшись рядом, провалился в глубокий сон.

* * *

Утро началось для Инь Шэчи с приступа щекотки — нечто, скользящее по его щеке и забравшееся в нос, решило во что бы то ни стало разбудить юношу весьма раздражающим образом. Разлепив заспанные глаза, он обнаружил источник побудки — волосы Му Ваньцин, обсидиановой волной ниспадающие на его лицо. Жена склонилась над ним с сонной решимостью во взгляде; лучи утреннего солнца ярким нимбом запутались в ее причёске, а пальцы девушки перебирали край одеяла, укрывающего Шэчи.

— Прекраснейшая из богинь сошла с облаков к этому жалкому смертному, — прошептал он, мечтательно жмурясь. — Иди ко мне, — Ваньцин довольно улыбнулась, и наклонилась ниже.

Когда юноша и девушка, довольные и разомлевшие, рука об руку спустились на первый этаж гостиницы, их встретил тяжёлый взгляд Цинь Хунмянь. Учитель Ваньцин сидела за столом, накрытым на троих; стоящие перед ней рис, мясо, и овощи заметно остыли. Му Ваньцин неподдельно смутилась под суровым взором приемной матери, и неловко высвободила ладошку из руки Инь Шэчи. Тот лишь добродушно улыбнулся.

— Вы ещё не совершили положенных ритуалов, — ровно произнесла женщина, когда молодая пара присоединилась к ней за столом. — Ваше поведение не очень прилично.

— Я готов хоть сейчас отправиться в Ваньчэн, к родителям, и договориться о благоприятном дне для свадьбы, — безмятежно ответил Шэчи. Ничто не могло поколебать его расслабленное спокойствие этим утром. — Если мы выступим сегодня, то доберёмся менее чем за неделю.

— Ваньчэн — это ведь в Хэнани? — спокойным тоном поинтересовалась Цинь Хунмянь.

— Ее юго-западная окраина, — ответил юноша, пробуя остывший чай. Его вкус оказался ничуть не менее приятным, чем у горячего, а вот холодный, слипшийся рис, как и застывший жир на мясе, вовсе не пробуждали аппетита у привыкшего вкусно поесть юноши. — Давайте сменим наши замерзшие и печальные блюда. Эй, подавальщик! — он вынул из кошелька кусочек серебра, и постучал им по столу. Один из прислужников поспешно подбежал, и склонился в уважительном поклоне.

— Убери-ка все это, и принеси нам горячего, — повелительно высказался Шэчи, и небрежно бросил серебром в сторону трактирного служки. Тот ловко поймал деньги, и, заверив, юношу, что свежая перемена блюд подоспеет совсем скоро, принялся очищать стол от мисок и тарелок.

— Отсюда, мы направимся в город Да Ли, во дворец Принца Юга, — с отрешенным видом произнесла Цинь Хунмянь, когда слуга удалился, нагруженный отвергнутой едой. — Он говорил, что Дао Байфэн — в монастыре, но мог и соврать, негодный обманщик, — разглядывая что-то за открытым окном, женщина рассеянно протянула:

— Заодно, увижу его ещё разок…

— Кого? — серьезным тоном поинтересовался Инь Шэчи. — Наследного принца Да Ли? — учитель Ваньцин, озадаченно моргнув, бросила на юношу непонимающий взгляд, словно забыв, кто это, и как он здесь оказался. Впрочем, ее растерянность быстро сменилась холодным спокойствием.

— Я благодарна тебе за помощь с моей местью, Шэчи, — бесстрастно промолвила она. — Но тебе незачем знать о ней что-то, кроме имен моих врагов. Когда три упомянутые мной женщины умрут, я смогу вновь уйти на покой, и даже, — она добродушно усмехнулась, — найти время на поездку в юго-западную Хэнань, чтобы познакомиться с родней мужа моей ученицы.

— С одной стороны, мама с папой будут рады, что их сын решил остепениться, — медленно проговорил Инь Шэчи. Слова Цинь Хунмянь побудили юношу задуматься о неизбежной встрече его спутницы жизни с родителями. — С другой… как бы матушка снова не всыпала мне розог за то, что я сбежал из дома, — в ответ на эту откровенность, Му Ваньцин невольно прыснула, прикрывая рот ладошкой.

В это время, прибыл подавальщик с полным подносом, и принялся споро расставлять на столе миски и плошки, наполненные исходящими паром кушаньями. Все принялись за еду, и когда тарелки были очищены, а желудки — наполнены, Цинь Хунмянь приказала собираться в дорогу. Она намеревалась покрыть расстояние от Сюйхэня до столицы царства менее чем за день, что было вполне возможным — Да Ли не было крупным государством, занимая лишь часть Юньнани. Собрав пожитки, троица неспешно выступила в путь, ведя лошадей в поводу — в Да Ли, как и в империи Сун, ездить верхом по городским улицам разрешалось очень немногим, не являющимся стражей и чиновниками.

Инь Шэчи, из-за вчерашней усталости толком не разглядевший ничего из красот Сюйхэня, увлеченно рассматривал все окружающее. Городские постройки во многом походили на своих собратьев из Поднебесной — те же черепичные крыши с загнутыми вверх краями, деревянные стены, и оклеенные бумагой ставни; дома побогаче могли похвастаться фигурной черепицей в виде драконов и цилиней, и резьбой на стенах. Лавки, жилища, и присутственные места Сюйхэня резко отличались от сунских лишь одним — нарядным видом ярко окрашенных стен. Далиские строители даже на домики простых горожан не пожалели разноцветных красок.

Местные жители также не выглядели чужестранцами для Инь Шэчи, и вполне могли сойти за уроженцев южных провинций — загорелые крестьяне в рубахах из некрашенного хлопка, богачи и купцы в шелках и украшениях, и скромно прикрывающиеся веерами дамы, чьи лица виделись в окнах паланкинов. Далиские чиновники выделялись вычурностью своих служебных одеяний, с нашитыми на халаты тканевыми украшательствами, и золочёными головными уборами, что мало походило на сунские сановнические одежды — простые и строгие, по большести черных и темно-красных цветов.

На улицах Сюйхэня, по полуденному времени заполненных спешащими по своим делам горожанами, встречались и путешественники из дальних стран. Инь Шэчи обратил внимание жены на модницу из народа мяо, всю увешанную бусами, подвесками, и браслетами, и поинтересовался мнением Ваньцин о столь блистательном наряде. Та, сверкнув лукавой улыбкой, выразила сомнение в надёжности доспеха из мягких металлов и полудрагоценных камней. Несмотря на шутливую отповедь, девушка заметно заинтересовалась сверкающим и позвякивающим ювелирным изобилием чужестранки — Шэчи отметил задумчивый взгляд жены, обращённый на разбрасывающее солнечные зайчики облачение путешественницы. Запомнив этот интерес, он остановился у ближайшего лотка с женскими украшениями.

— Взгяни-ка, жена моя, — окликнул он ушедшую вперед Ваньцин. Та обернулась, и, заинтересовавшись, подошла. Ее брови приподнялись, а карие глаза заблестели, отражая сияние золота, драгоценных камней, и прочего ювелирного богатства.

— Выбирай, — с улыбкой предложил ей Шэчи. — Я до сих пор не купил моей любимой жене даже завалящей брошки. Это необходимо исправить, и как можно скорее.

— Я… ну… это вовсе не вещи первой необходимости, — неубедительно запротестовала девушка, не отрывая глаз от прилавка. — Я не хотела бы вводить тебя в ненужные траты, — добавила она напевным голосом. Ее взгляд прикипел к одной из наиболее красивых, и при этом дорого выглядящих вещиц — изящной работы золотой заколке, украшенной рубинами. Шэчи добродушно усмехнулся на эту вымученную бережливость жены.

— Сколько за эту заколку? — безразлично спросил он у продавца, снимая украшение с прилавка.

— Лян золота, и пять — серебра, молодой господин, — угодливым тоном ответил владелец лотка. — У вас наметанный глаз — это одна из работ величайшего…

— Мне плевать, — скучным тоном оборвал его Инь Шэчи. — Она нравится моей жене, и я ее покупаю, — он выудил из кошелька горсть золотых и серебряных слиточков, хлопнул их на прилавок, и повернулся к застывшей подруге.

На лице Ваньцин, стеснение боролось с искренней жаждой обладать понравившейся вещицей. Белые зубы девушки слегка покусывали ее нижнюю губу, ноздри трепетали, а на щеках проступил румянец, но она все так же не произнесла ни звука. Юноша подступил ближе, и бережно ослабил завязки ее головного убора. Сняв его и вложив в руку Ваньцин, он осторожно извлек из тугого узла ее прически старую заколку — простенькую, из лакированного дерева, — и, не позволяя волосам рассыпаться ониксово-черным водопадом, ловко сколол их обратно с помощью обновки.

— Вот так-то намного лучше, — довольно заметил он. — Красный и золотой замечательно подходят к твоим глазам, моя милая жена.

— Это очень дорогой подарок, Шэчи, — сконфуженно ответила та. — Тебе не стоило… — она замолчала, неловко вертя в пальцах полумесяц своей шляпки.

— Все золото и жемчуг мира для меня не ценнее одной твоей улыбки, — серьезно ответил Инь Шэчи. — И думать забудь о мелочи, что я заплатил за эту вещь — подобная чепуха не стоит не то, что волнений, но даже внимания. Или тебе не по душе мой подарок? — притворно нахмурился он. — Ты ведь так и не поблагодарила меня за него.

Девушка быстрыми движениями развязала вуаль, позволяя ей повиснуть на плече, и подступила вплотную к Шэчи, в который раз восхищенно залюбовавшемуся ее прекрасным ликом. Глаза Ваньцин вновь блестели, на сей раз — искренним довольством, а так и не ушедший со щек румянец и легкая улыбка делали ее лицо цветущим, словно едва распустившаяся роза. Крепко обняв юношу, она прошептала ему на ухо:

— Спасибо, любимый муж.

Чуть отстранившись, она приникла к его губам в нежном поцелуе. Шэчи зажмурился от удовольствия, отвечая на ласки любимой, и нежась в ее объятиях, но его наслаждение не продлилось дольше краткого мига, прерванное раздраженным женским голосом.

— Не намиловались утром, бесстыдники? — сварливо воскликнула Цинь Хунмянь. — Что же вы не вышли с этим на городскую площадь, где ещё больше глазеющих зевак? Немедленно за мной, ты, несносная девчонка, и ты, похотливый юнец! Хватит тратить время на пустяки! Или вы хотите провозиться здесь до поздней ночи?

Закончив свою сердитую речь, женщина развернулась, и зашагала прочь. Смущенная Му Ваньцин прошептала мужу еще одну короткую благодарность, и, поспешно чмокнув его в губы, заспешила следом за учителем, на ходу повязывая ленту своего головного убора, и пристраивая обратно вуаль. Инь Шэчи, мечтательно улыбаясь, двинулся за женщинами, размышляя о том, насколько же задался сегодняшний день.

Выйдя из южных ворот Сюйхэня, они пустили коней во весь опор, поняв столбы сухой дорожной пыли, и вскоре подъезжали к окраинам города Да Ли. Дворец Принца Юга располагался в живописном месте — близ кристально-чисто озера, окружённого плакучими ивами, и поодаль от городских построек. Пышные сады окружали дворец, пестрея разноцветьем клумб, и ухоженной зеленью деревьев и кустарников. Само здание, хоть и не могло похвастаться большими размерами, выглядело не менее пышно, чем особняки высокопоставленных сунских вельмож — трехэтажное, выкрашенное в светло-синий, золотой, и красный цвета, оно производило впечатление изящной работой мастеров-строителей. Высокие колонны поддерживали черепичную крышу, серые камни стен были безупречно подогнаны друг ко другу, а золотые иероглифы хвалебных надписей, сияющие на прикрепленных к колоннам табличках, были заметны издалека.

Дворец Принца Юга

Цинь Хунмянь со спутниками без труда уклонились от солдат, патрулирующих усадьбу принца — техники шагов, известные всем троим, делали преграды наподобие высоких деревянных стен и живых изгородей в рост человека не более, чем ступеньками. Благополучно проникнув во внутренний двор, троица вскоре наткнулась на мужчину и женщину средних лет, сидящих на скамеечке в обнимку и влюбленно воркующих. Инь Шэчи, видя, как замерла на месте Цинь Хунмянь при виде беседующей парочки, предположил было, что видит перед собой упомянутую ранее Дао Байфэн. Как быстро выяснилось, он ошибся.

— … Посмотри на эти пионы, Баобао, — звучал бархатный голос мужчины. — Их лепестки нежнее и слаще многих изысканных лакомств, но и они не сравнятся с нежностью и сладостью твоих губ, — придвинувшись ближе, он потянулся к женщине.

— Оставь, Чжэнчунь, — неуверенно ответила та. Она сопротивлялась поползновениям своего дружка, но без особого пыла. — Что, если нас увидят?

— Нас некому здесь видеть, любовь моя, — ласково ответил мужчина. — Слуг я отослал, а стражники ходят ближе к стенам. Мое сердце тянется к тебе, Баобао, словно эти пионы — к солнцу, неужто ты не подаришь ему хоть немного тепла?

Инь Шэчи восхищенно покачал головой, помимо воли преисполнившись уважения к этому краснобаю и дамскому угоднику. Он с интересом прислушался к разговору, не собираясь упускать возможность поучиться новому у знатока своего дела, но беседу наследного принца Да Ли с его подругой быстро прервали.

— Гань Баобао! — в голосе Цинь Хунмянь оружейной сталью звенела ярость. Обнимающаяся парочка повернулась на этот вопль, с одинаковыми удивлением и растерянностью во взглядах. Женщина, узнав говорившую, смущенно опустила глаза, мужчина же, напротив, улыбнулся с радостным узнаванием.

— Не ты ли называла меня сестрой по оружию? — продолжала, тем времнем, разоряться новоприбывшая. — Не ты ли сговаривалась со мной отомстить за все наши обиды? Как ты могла забыть свои клятвы и обещания⁈ Как ты можешь ласкать и обнимать этого… этого… — возмущение окончательно встало учителю Му Ваньцин поперек горла, чем воспользовалась ее собеседница.

— Н-не нужно укорять меня за то, чего втайне жаждешь сама, и побольше моего! — со смущенной решительностью ответила она. — Скажешь, ты пришла сюда не затем, чтобы увидеть Чжэнчуня?

— Я здесь, чтобы утолить мою жажду мести! — отрубила справившаяся с собой Цинь Хунмянь. Ее сердито сузившиеся глаза метали молнии, но румянец, предательски выступивший на бледных щеках женщины, выдавал ее истинные чувства. — А вовсе не для того, чтобы позволять этому обманщику вновь сбивать меня с толку лживыми речами! Как думаешь, сколько дней пройдет, прежде чем ты надоешь ему, и он сбежит к другой — два, три?

— Он вовсе не собирается бежать из собственного дома, — запротестовала Гань Баобао. — Чжэнчунь не уйдет от меня, и от своей дочери…

— Ах, дочери⁈ — воскликнула взбешенная Цинь Хунмянь. — Так вот чем он воспользовался, чтобы вновь вертеть тобой, словно скудоумной малолеткой! Я не узнаю тебя — ты словно потеряла и память, и разум! Стоило этому распутнику прикинуться любящим отцом, как ты забыла обо всех причиненных им бедах! Клянусь, я считала тебя много умнее!

— Не тебе, цепляющейся за обиды, словно взбалмошный подросток, говорить о моем уме! — завелась Гань Баобао. Она легко поднялась со скамьи, высвободившись из объятий Дуань Чжэнчуня, и встала напротив своей рассерженной сестры по оружию. Женщина оказалась вооружена: ее руки сжимали меч в позолоченных ножнах. В этой судорожной хватке не было угрозы — скорее, невольное следование привычке.

— Да, я решила оставить прошлое в прошлом ради действительно важного — моего ребенка! — возмущенно продолжила она. — Да, это решение оказалось верным, и приносит мне радость каждый день! Не тебе, вздорной, неумной завистнице, упрекать меня!

— Завистнице, значит, — процедила Цинь Хунмянь. — Вижу, сестрица, ты взяла на свою прогулку меч. Позволь, я проверю, не забыла ли ты, как вынимать его из ножен, занятая упражнениями с другого вида мечом и ножнами…

Едва договорив свою оскорбительную просьбу, она вскинула руку, и стреломет на ее предплечье выплюнул, один за другим, сразу несколько снарядов. Гань Баобао ловко крутанула оружием, сбивая в сторону их полет, и резко выбросила вперед руку с мечом. Ножны сорвались с ее клинка золоченым снарядом, целя в лицо Цинь Хунмянь, и та, спеша навстречу удачливой сопернице, едва сумела уклониться, изогнув корпус. Женщины сошлись двумя разъяренными демоницами, снова и снова обмениваясь молниеносными атаками. Их клинки звенели, словно струны лютни в быстром переборе, сталкиваясь в попытках уязвить противницу.

Заметно было, что навыки обоих поединщиц близки по уровню, и, кроме того, каждая из женщин была знакома со стилем противницы. Их схватка, нешуточно яростная, напоминала из-за этого тренировочный бой — короткие клинки Хунмянь неизменно перехватывали выпады длинного меча Баобао, а тот столь же уверенно встречал атакующие броски соперницы, не давая женщине сблизиться для решительного натиска. Воительницы не сражались молча, то и дело осыпая друг дружку оскорблениями, и свирепея от этого ещё больше.

Му Ваньцин дернулась было на подмогу учителю, и Шэчи поспешно удержал ее за плечо. Он отрицательно покачал головой в ответ на возмущенный взгляд жены, и прошептал ей:

— Не стоит вставать между этими двумя ревнивицами. Пусть сначала как следует выпустят пар. Могу побиться об заклад на что хочешь — вволю подравшись и поругавшись, они помирятся.

— Ревнивицами? — недоуменно спросила девушка. — Я думала, учитель зла на эту Гань из-за нарушения сестринских клятв.

— Она зла, потому что Гань Баобао первой успела в объятия их возлюбленного, — засмеялся Инь Шэчи. — Того самого Дуаня, которого твой учитель никак не может забыть. Вот он, перед тобой, — он кивнул в сторону ошарашенно замершего мужчины.

Будто бы в ответ на слова юноши, тот очнулся от ступора, и подхватился со скамьи. С сожалением и недовольством оглядев дерущихся женщин, он принял было боевую стойку, собираясь вмешаться в их сражение, но тут же опустил руки с тяжёлым вздохом.

— Хунмянь! Баобао! — просящим тоном воскликнул он. — Прошу вас, не нужно! Вы обе дороги мне, и любой вред, нанесенный каждой из вас, кровавой раной уязвит мое сердце. Остановитесь, молю вас! Не лучше ли будет пройти внутрь, и вспомнить былое за дружеской беседой и чашей вина? У меня найдется и твое любимое «цзимо», Хунмянь, и сливовое вино для тебя, Баобао, — женщины, в очередной раз скрестив клинки, остановились, и опустили оружие, но их взгляды, обращённые на наследного принца, не обещали тому ничего хорошего.

— Он либо совершил смертельную ошибку, либо хитрее, чем кажется, — прошептал Шэчи жене. Та глазела на разворачивающееся перед ней действо с искренним непониманием.

— Стоило другой женщине мелькнуть у тебя перед глазами, как ты тотчас же принимаешься обхаживать ее, — медленно проговорила Гань Баобао. — И, вместо того, чтобы защитить меня, мать своей дочери, приглашаешь другую в свой дом. Я и вправду поглупела на старости лет, думая, что в тебе осталось хоть сколько-то верности.

— Ты что, думал, стоит лишь поманить меня пальцем, и я покорно прибегу к тебе, словно безмозглая собачонка? — добавила Цинь Хунмянь. — Давай объясним господину Дуаню всю его неправоту, сестрица, — обратилась она к недавней противнице. Та согласно кивнула, и женщины дружно набросились на далиского принца. Тот едва успел уклониться от хищно свистнувших клинков.

— Я и… вправду заслужил… всю вашу ярость, — пропыхтел Дуань Чжэнчунь с трудом избегая непрерывных атак былых любовниц. Цинь Хунмянь, наседающая на него в ближнем бою, словно обратилась шестируким Ночжой, столь быстро мелькали в воздухе ее парные клинки. Гань Баобао поддерживала соратницу точными уколами издали, один из которых едва не достал лицо принца, сбив с плеча его халата тканое украшение. — Я виноват перед вами обеими…

— Еще как виноват, — согласилась Баобао, крутя мечом быстрые петли, и тесня мужчину на острия клинков недавней соперницы. Та свела лезвия мечей вместе подобно ножницам, и рубанула навстречу принцу, выбросив клинки вперед и в стороны. Дуань Чжэнчунь ушел от этой слаженной атаки диким прыжком, вознесшим его на крону ближайшего дерева; пола его халата обзавелась широкой прорехой — длинный обрезок тонкого шелка, начисто состриженный ударом парных мечей, медленно струился вниз, паря по воздуху.

— Ты даже не представляешь, как много горя принесли нам твои распутство и непостоянство, — поддержала сестру по оружию Цинь Хунмянь. — Сейчас же спускайся, и прими с десяток ударов мечом за нанесенные нам обиды, — Гань Баобао согласно кивнула, гневно нахмурившись.

— Я спущусь, и приму ваше наказание, — покорно отозвался принц. — Но прежде, чем я это сделаю, я хочу, чтобы вы знали: для меня нет в мире женщин дороже, чем вы. Я равно люблю вас обеих, и все эти годы нашей разлуки, мое сердце тосковало по вам, обливаясь кровавыми слезами. Расставание с вами — ненамного лучше смерти, и я без колебаний приму ее сегодня, если такова ваша воля, — он легко спрыгнул со своего дерева, и встал перед женщинами, бесстрашно глядя им в глаза. Гань Баобао шагнула было к нему, решительно занося меч, но замерла на полушаге — на ее пути встала Цинь Хунмянь.

— Постой, сестрица, — тихо заговорила она. — Ты же не собираешься всерьез вредить Чжэнчуню?

— Н-нет, — опустив меч, смущённо протянула та. — Пары шлепков плашмя было бы достаточно. Я не смогу ранить отца моей дочери, хоть он и заслужил хорошую трепку.

— Он не соврал мне ни единым словом в тот день, в Долине Ваньцзе, — горячо продолжила Цинь Хунмянь. — Лгал ли он тебе за то время, что вы провели вместе? — ее собеседница с озадаченным видом покачала головой.

— Он сказал «равно», сестрица, — продолжала учитель Му Ваньцин. — Нам с тобой не впервой делить на двоих самые разные вещи, как приятные, так и тягостные. Что, если?..

Она не договорила, но Гань Баобао прекрасно поняла ее. Женщина вложила меч в ножны, и внимательно оглядела сестру по оружию, а затем — смиренно стоящего рядом Дуань Чжэнчуня. Сомнения на ее лице понемногу уступали дорогу обречённой решимости; наконец, она медленно кивнула. Далиский принц, видя этот кивок, не медлил ни мгновения: издав радостный возглас, он шагнул к обеим женщинам, и заключил их в объятия. Те какое-то время сверлили друг друга напряжёнными взглядами за его спиной, но вскоре сдались, и расслабленно обмякли в руках мужчины. На лицах дам проступили одинаковые смущённые улыбки.

— Ничего не понимаю, — растерянно пожаловалась мужу Ваньцин. — Можешь мне объяснить, что у них происходит, Шэчи?

— Достаточно обыденная вещь, — весело ответил тот. — В наши дни, и мелкий купчишка порой содержит наложницу-другую. Вот и Принц Юга только что обзавелся двумя. Ко всему, они искренне его любят, что в радость любому мужчине, — он с довольной улыбкой обозрел обнимающуюся троицу. — Сдается мне, мести и прочего кровопролития больше не будет. Как не будет и поездки в Хэнань, для знакомства с моими почтенными родителями — думаю, твой учитель будет занята еще долго, — он с намеком подмигнул жене. Та растерянно моргнула было, но тут же нарочито насупилась и пихнула юношу в плечо.

— Кто твои спутники, Хунмянь? — наконец, обратил на них внимание принц, наобнимавшийся с былыми подругами, что так необычно воссоединились с ним сегодня. — Представь мне этих юношу и девушку.

— Познакомься с нашей дочерью, Чжэнчунь, — ответила женщина, спокойно и безмятежно, словно говорила о погоде или видах на урожай, а не о тайне родства, скрываемой ей восемнадцать лет. — И с ее мужем. Ваньцин, подойди сюда, и поклонись отцу, — велела она.

— Нашей дочерью? Отцу⁈ — сдавленно воскликнула девушка, ошарашенно глядя на своего учителя округлившимися глазами.

— У тебя плохо со слухом, бесстыдница? — все так же бесстрастно вопросила Цинь Хунмянь. — Сейчас же приветствуй отца, как положено.

— Да, учитель, — покорно кивнула Ваньцин.

— «Матушка», — громко прошептал ей Шэчи, толкая жену под локоть.

— Да, матушка, — безропотно поправилась та, и, подойдя к далискому принцу, отвесила ему низкий поклон. Мужчина во все глаза смотрел на нежданное прибавление в семье, второе за весьма недолгий срок.

— Ну здравствуй, дочка, — искренняя радость во взгляде Дуань Чжэнчуня мешалась с виной и сожалением. — Ты уж прости своего недостойного отца, что совсем не заботился о тебе. Вижу, в мое отсутствие ты выросла настоящей красавицей, и даже нашла спутника жизни, — он оценивающе осмотрел Инь Шэчи. Тот ответил ему веселой улыбкой, указав взглядом на стоящих рядом с принцем женщин, и одобрительно покивав. Дуань Чжэнчунь подозрительно сощурился.

— Я — Инь Шэчи, наследник ваньчэнской ветви семейства Инь, и третий ученик второго поколения секты Сяояо, — представился юноша, подойдя ближе. — Не сердитесь на молчание моей жены, господин принц — сегодня, после восемнадцати лет сиротства, она нежданно обрела отца и мать, и немного взволнована этим, — выпрямившаяся Му Ваньцин коротко кивнула, подтверждая его слова. Глаза девушки блестели, то и дело смаргивая мелкие слезинки, а ее тонкие пальцы вцепились в подол халата, комкая красную ткань.

— Надо сказать, матушка, что-то такое я подозревал с самого начала, — добродушно усмехаясь, обратился юноша к своей, уже несомненной, теще. — Стоило мне услышать, что вы неотлучно пребывали при Ваньцин всю ее жизнь, меня сразу посетила мысль, что вы ей больше, чем учитель.

— Хватит уже, негодный мальчишка, — беззлобно бросила Цинь Хунмянь.

— Как скажете, матушка, — осклабился Шэчи. — Да, теперь-то уж вы точно не отвертитесь от этого поименования, — та лишь махнула рукой, обреченно усмехаясь.

— Я должен немедленно представить вас моему царственному брату! — решительно вмешался в их перебранку Дуань Чжэнчунь. — Он обязан узнать о новом прибавлении в семействе. А потом, Цин-эр, я познакомлю тебя с твоим братом, Юй-эром, и сестрой, Лин-эр. Вы все — примерно одного возраста… ведь вы с женой — одногодки, не так ли, Шэчи?

— Верно, — согласно кивнул тот. — Я старше Ваньцин всего на несколько месяцев.

— Вот и хорошо, — довольно кивнул принц. — Вам, молодежи, будет о чем поговорить, пока мы с Баобао и Хунмянь… обсуждаем дела, — он бросил на женщин влюбленный взгляд. Цинь Хунмянь состроила безразличную мину, чуть подпорченную густым румянцем, а Гань Баобао смущенно улыбнулась. — Пойдемте. Брат с женой очень кстати гостят у меня, — он махнул рукой приглашающим жестом, и направился в сторону дворца.

Примечания

[1] Знаменитые каллиграфы, жившие во времена династии Тан. Богао — второе имя Чжан Сюя, большого любителя вина и мастера стиля бегущей руки, автора «Записи о желудочных коликах». Цинчэнь — второе имя Янь Чжэньцина, военачальника и чиновника, изобретшего свой вариант официального письма-кайшу.

[2] Стиль бегущей руки — курсив, возведеный в абсолют. Стиль написания иероглифов, используемый, скорее, для артистического самовыражения, чем для передачи информации.

Глава 15 Рассказывающая о том, как серебряная змея знакомилась с семейством драконов юго-запада

Инь Шэчи и Му Ваньцин пришлось какое-то время подождать в коридоре, ведущем в главную залу дворца Принца Юга. Компанию им составляли четверо царских телохранителей, деловитые и бесстрастные — своих новоиспеченных наложниц Дуань Чжэнчунь забрал с собой, войдя к государю. Шэчи заинтересовался заметными ранениями охранников, и, представившись, завязал с ними беседу; те поначалу отвечали кратко и сухо, но понемногу разговорились, и вскоре увлеченно живописали юноше недавнюю схватку с тремя из Четырех Злодеев. Инь Шэчи немедленно насел на Гу Дучэна, выспрашивая его об умениях Юнь Чжунхэ, и о том, куда сбежали негодяи — юноша не собирался оставлять мысль о мести давнему и недоброму знакомцу. Старший из царских телохранителей с готовностью выложил все, что знал — Шэчи, общительный и дружелюбный, быстро сумел завоевать расположение суровых охранников. Слушая их, Му Ваньцин понемногу оттаяла, и принялась выяснять у присутствующих подробности о Четырех Злодеях. Выслушав рассказы телохранителей и Шэчи, она пообещала юноше всенепременно помочь ему с расправой над Юнь Чжунхэ, успевшим обидеть и ее мужа, и пока еще незнакомую сестру. Вскоре, их дружескую беседу прервал дворцовый слуга, громко и протяжно объявивший о том, что Му Ваньцин и Инь Шэчи надлежит незамедлительно явиться пред очи государя Да Ли.

— Что за наглость? — недовольно бросила придворному Ваньцин, вставая со стула и следуя за Шэчи. Девушка окончательно обрела присутствие духа, и не собиралась спускать всяким прислужникам ненадлежащее обхождение.

— Ты не знаком с нами, а значит, обращайся к нам, как положено — господин и госпожа Инь, — строго закончила она, проходя мимо служки. Тот лишь бесстрастно проводил ее взглядом.

Войдя в главную залу дворца, Инь Шэчи, припомнив все, что знал об оказываемых правителям почестях, опустился на колено, и согнулся в низком поклоне, замерев на почтительном расстоянии от тронов далиских соправителей — исполненных величавого достоинства, и разодетых в золото, парчу, и драгоценности. Дуань Чжэнчунь, стоящий со своими наложницами неподалеку от тронов, одобрительно кивнул. Му Ваньцин, ничтоже сумняшеся, прошествовала дальше.

— Значит, ты — государь? — требовательно поинтересовалась она у Дуань Чжэнмина, остановившись в шаге от трона. Мужчина озадаченно улыбнулся, введенный в легкое замешательство бесхитростным обращением девушки.

— Верно, я — государь Да Ли, — ответил он. — Как ты находишь столицу моего царства, племянница?

— Я и не видела ее, — призналась девушка. — Учитель… то есть, матушка… сразу повела нас к твоему брату.

— Ясно, — покивал правитель. — Встань и подойди, Инь Шэчи, — повелительно бросил он, и юноша с готовностью приблизился. — Сегодня же, я прикажу твоему шурину, Дуань Юю, показать вам с женой мой город.

— Пойдем с нами, — предложила Ваньцин Дуань Чжэнмину, упредив благодарственный ответ Шэчи. Правитель Да Ли вновь растерянно моргнул, и издал короткий смешок.

— Что скажешь, моя дорогая? — спросил он сидящую рядом с ним жену. — Сходим полюбоваться городскими видами вместе с племянниками, или нет?

— Так это — твоя государыня? Она у тебя настоящая красавица, — доверительно поделилась с мужчиной Му Ваньцин. — Твое облачение — просто чудо, тетушка, — обратилась она к правительнице. Та доброжелательно улыбнулась.

— Простите мою жену, государь, — подал голос Инь Шэчи. — Она — простая странница, не знающая вежественного обращения. Если она невольно нарушила какое-либо правило, накажите меня вместо нее.

— О чем ты говоришь, Шэчи, какое наказание? Будь так добр, государь, не наказывай моего мужа, — поспешно встрепенулась Ваньцин, просяще глядя на правителя Да Ли.

— Ну, поначалу я собирался назначить ему пятьдесят ударов палками, во исполнение его просьбы, — задумчиво проговорил Дуань Чжэнмин, тщательно сдерживая улыбку. — Но, раз уж ты просишь, Ваньцин, я прощу его. Благодари свою жену, Инь Шэчи, — с притворной строгостью обратился он к юноше.

— Благодарю вас, юная госпожа Му, — отвесил тот нарочито церемонный поклон.

— Не стоит, муж мой, — весело улыбнулась девушка. — Главное, что тебя не будут бить палками. Ты знаешь, я думала, государь должен быть строгим, и внушающим страх, но мой дядюшка, оказывается, очень даже добр, — соправители Да Ли вновь заулыбались, удивленно переглядываясь.

— Есть ли у тебя какая-нибудь вещица для племянницы? — спросил Дуань Чжэнмин жену. — Я хотел бы одарить ее на память.

— Конечно, муж мой, — ответила та, снимая с запястья золотой браслет, украшенный крупными бриллиантами. Она протянула украшение девушке, и та, просияв довольной улыбкой, приняла подарок.

— Благодарю, тетушка! Когда мы будем осматривать город, я куплю что-нибудь для тебя, отдариться, — пообещала она правительнице. Та улыбнулась в легком замешательстве.

— Твои простота и искренность по душе мне, племянница, — добродушно высказался государь. — Увы, я не смогу сопровождать тебя в прогулке по городу — государственные дела тяжким бременем лежат на моих плечах, и лишь моя жена помогает мне облегчить эту ношу, — он с намеком глянул на Дуань Чжэнчуня. Тот сделал вид, что крайне заинтересован резными оконными решетками.

— Это правильно — жена всегда должна помогать мужу, — одобрила Му Ваньцин. — Верно, моя матушка, и тетушка Гань, теперь будут помогать отцу в его заботах.

— Да, в заботах, — закряхтел правитель Да Ли, с трудом удерживаясь от смеха. — Твое с матерью появление — неожиданная радость, — успокоившись, продолжил он, серьезно и искренне. — Сегодня вечером, я приглашаю вас обеих, как и твоего мужа, Ваньцин, на семейный обед в моем дворце. Нам многое нужно обсудить со всеми вами, о делах как прошлого, так и будущего.

— Замечательно, — весело улыбнулась Му Ваньцин. — Мы обязательно придем, ведь так, муж мой?

— Разумеется, придем, — с серьезным видом покивал тот, и с коротким поклоном обратился к Дуань Чжэнмину:

— Это — большая честь, государь, примите нашу благодарность, мою и моей жены.

— Не стоит, Шэчи, — благодушно ответил правитель. — А сейчас, я вынужден вернуться к делам. Чжэнчунь, — строго обратился он к брату. Тот вздрогнул, застигнутый врасплох. — Юй-эр и Лин-эр сейчас в своих комнатах. Познакомь их с сестрой и зятем, и передай мое распоряжение о прогулке в городе. После, можешь оставить их: Юй-эр сможет о них позаботиться. Уже сейчас, он серьезнее иных взрослых.

— Хорошо, брат, — принц благополучно пропустил мимо ушей прозрачный намек государя. — Пойдемте, Шэчи, Цин-эр. Баобао, покажешь Хунмянь мои комнаты? Я скоро вернусь к вам.

* * *

— Юй-эр, я с гостями, — громко предупредил Дуань Чжэнчунь, открывая дверь в одну из дворцовых комнат, и входя внутрь. Инь Шэчи и Му Ваньцин последовали за ним.

— Здравствуй, папа, — кивнул ему юноша, устроившийся на лежанке с книгой и рюмкой вина. Он бережно отложил оба своих развлечения, и поднялся на ноги. — Кто это? Странники из Поднебесной?

Инь Шэчи с интересом осмотрел как новоявленного шурина, так и обстановку его жилища. Дуань Юй напоминал чертами лица своих отца и дядю, но вместо лукавой хитрецы первого и сурового достоинства второго, на лице юного принца господствовала добродушная открытость. Длинноволосый, в белом шелковом халате, украшенном узорчатой вышивкой, стройный и осанистый, он смотрелся бы на своем месте бок о бок с Дуань Чжэнмином в его тронной зале. Шэчи также подметил характерные мозоли и темные пятна на руках юноши — сын Дуань Чжэнчуня был явно не чужд каллиграфии и изобразительных искусств.

Об этом говорило и убранство его комнаты — оно выглядело простовато на фоне прочей дворцовой роскоши с ее золочением, фигурной резьбой, и роскошными заморскими коврами, но только не там, где дело касалось предметов искусств. На письменном столе расположился отличный набор кистей в специальных держателях, стопка качественной бумаги рядом с набором плиток туши, и изящной работы тушечница, рядом с лежанкой стояли два игровых столика — для шахмат и облавных шашек, а стены комнаты юного принца были украшены картинами знаменитых художников. Шэчи немедленно заинтересовался одной из них — пейзажем с фазанами и цветущим деревом.

— Это — твоя сестра Му Ваньцин, и ее муж, Инь Шэчи, — скомкано представил молодую пару Дуань Чжэнчунь. — Чжэнмин просил тебя показать им город сегодня. Знакомьтесь, беседуйте, и развлекайтесь, а я, пожалуй, пойду — у меня… много дел, да-да, — протянул он. — Срочных, неотложных дел, — его голос приобрел мурлыкающие нотки, а лицо — мечтательное выражение. Мужчина с отсутствующим видом развернулся, и вышел из комнаты. Дуань Юй озадаченно посмотрел ему вслед, и перевел растерянный взгляд на брошенных на его попечение юношу и девушку.

— Это ведь копия, верно? — с сомнением спросил Шэчи, указывая на привлекшую его внимание картину.

— Копия, причем сделанная мной, — с заметной гордостью ответил Дуань-младший, выпятив грудь. — Одна из первых моих пробных работ. Изучая изобразительное искусство, я часто практиковался, подражая известным мастерам Поднебесной. Эта копия — самая удачная.

— Очень, очень достойно, — одобрительно промолвил Инь Шэчи. — Даже отличия от оригинала не портят ее, а придают глубины. Я всегда считал, что Люй Цзи слишком уж поскупился на детали в этой работе. Удели он чуть больше внимания фону, и птицы выглядели бы заметнее и естественнее. Перья фазанов также прорисованы отлично, как и цветочные бутоны. Даже твоя ранняя работа очень хороша, братец Юй, — уважительно добавил он. — Можно ли взглянуть на что-нибудь из картин, написанных тобой недавно?

— Все раздарено, — досадливо ответил юный принц. — Отец как-то решил, что преподнесение в дар моих картин вельможам и сановникам сделает мое имя известным в Да Ли. Не иначе, дядюшка его подговорил — у папы на уме одни только боевые искусства и, — он смущенно улыбнулся, — женщины.

— Женщины? Разве он не оставался один уже долгое время? — заинтересовалась Му Ваньцин.

— Это правда, но только отчасти, сестрица, — все так же стесненно ответил Дуань Юй. — Моя мать, Дао Байфэн, пару месяцев назад покинула нас — чаша ее терпения переполнилась, когда отец удрал к очередной любовнице. Сейчас, она живет в буддистском храме Юйсюй, которому часто жертвовала в былые времена.

— Значит, он все-таки соврал, что услал жену в монастырь, — засмеялась девушка. — Ну да ладно. А почему правда о его одиночестве лишь частична, братец?

— Ну, хотя у папы до недавнего времени и не было жен или наложниц, кроме мамы, он редко когда спит дома, и почти не ночует в одиночку, — смутился юный принц еще больше.

— Ничего, моя достойная теща, и ее сестра по оружию, тетушка Гань, наставят его на путь истинный, — засмеялся Инь Шэчи. — С ними, твой отец вряд ли найдет время на кого-то еще.

— Расскажи мне о своей матушке, сестрица Вань, — попросил юный принц. — Думаю, я скоро познакомлюсь с ней, раз уж папа взял ее в наложницы, но мне бы хотелось заранее знать, что она за человек.

— Мою мать зовут Цинь Хунмянь, и она — вольная странница, известная своими навыками тайного оружия и фехтования на мечах, — с готовностью поведала Ваньцин. Подумав, она продолжила без малейшего стеснения:

— Матушка долго была зла на папу за то, что он бросил ее, беременную мной. Зла настолько, что воспитывала меня, как ученицу, а не как дочь, — Дуань Юй ошарашенно захлопал глазами на эти откровения.

— Но сегодня, они помирились, — закончила девушка. — Верно, мама очень любит нашего отца, братец, — задумчиво рассудила она. Юный принц неловко рассмеялся.

— Должно быть, так, — ответил он. — А какова она характером — строга, или же добросердечна? Какие черты она желает видеть в близких людях, а какие — на дух не переносит?

— О, моя любезная теща строже императорского цзюнь-ши[1], — не мог не вмешаться Шэчи, помимо воли улыбаясь. — Но, сдается мне, ее суровость лишь прячет доброе и заботливое сердце.

— Главное, будь с ней честен, братец, — уверенным тоном добавила Му Ваньцин. — Остальное приложится. За свои четыре десятка лет, мама повидала самых разных людей — слышал бы ты некоторые из ее историй, — она весело заулыбалась.

— Папа с дядюшкой тоже обожают поболтать о творящемся на реках и озёрах, — с тяжёлым вздохом поделился Дуань Юй. — И дня не пройдет без их обмена новостями об очередном Чжане Втором или Ли Третьем, сотрясшем небеса своим боевым искусством, и сразившем такого же несравненно могучего Чжао Четвертого или Вана Пятого.

— Если уж мы заговорили о делах вольных странников, скажи мне вот что, братец, — промолвил Инь Шэчи. — Царские телохранители говорили о некоей неприятной истории, в которой были замешаны ты, твоя сестра, и ее мать. Можешь рассказать нам, что случилось?

Дуань Юй поведал молодой паре историю своего знакомства с Чжун Лин, и их последующего похищения — поначалу, с неохотой, но постепенно юный принц разговорился, и его рассказ зазвучал живее и бойче. Сын Дуань Чжэнчуня понемногу прекратил дичиться новообретенных родственников — в Шэчи он быстро разглядел единомышленника в области искусств, а Му Ваньцин, с высоты своего жизненного опыта, сразу отнеслась к не очень-то зрелому принцу с покровительственной доброжелательностью. Они с Шэчи внимательно выслушали повествование Дуань Юя. Девушка отпустила немало язвительных замечаний в сторону тех или иных неприятных личностей, встреченных рассказчиком — улянских даосов, секты Шэньнун, Чжун Ваньчоу, и прочих; ее муж выразил свое сочувствие шурину и свояченице, за короткое время пережившим немало злоключений.

— Отец так и не рассказал мне, кто же такой этот Дуань Яньцин, каждый раз отговариваясь всякой чушью, — с неподдельной обидой завершил свою историю Дуань Юй. — Дядя же и вовсе ответил, что раз уж я не интересуюсь государственными делами, то он не собирается посвящать меня в них.

— Сдается мне, ты еще услышишь об этом Яньцине, братец, хочешь ты этого, или нет, — отрешенно заметил Инь Шэчи. — Однако же, время близится к вечеру. Если мы хотим посмотреть хоть на что-нибудь из обещанных нам красот Да Ли, нужно поскорее брать с собой сестрицу Лин, и двигаться в город. Дворец Принца Юга — на самой его окраине, и мы потратим не менее получаса, чтобы добраться до всего интересного.

— Верно, Шэчи, — смущенно согласился Дуань Юй. — Простите, я забыл о времени, беседуя с вами. Пойдемте, я представлю вас сестре, — он кивнул на дверь, и молодые люди вышли в коридор.

— Вы, наверное, очень дружны с сестрицей Лин после всего, что пережили вместе, да, братец? — спросила Му Ваньцин, следуя за юным принцем. Тот неожиданно смутился.

— Это… она в последнее время избегает меня, — стесненно ответил он.

— С чего бы? — удивлённо нахмурился Шэчи. — Вы спасли друг друга на горе Улян, так? А после, твоя стойкость к ядам уберегла ее от бесчестья. Любая девушка на ее месте была бы благодарна брату за всю его помощь. Или она стыдится произошедшего в Долине Ваньцзе?

— Э-э-э, должно быть, да, — все так же неловко ответил Дуань Юй.

— Понятно, — кивнул Инь Шэчи, но тут же подозрительно смерил взглядом спину идущего впереди принца. — Хотя нет. Избегать единокровного брата вторую неделю из-за одного стыдного случая? Что-то тут не так. Вы ведь не знали о своем родстве, когда познакомились, верно?

— Д-да, — растерянно ответил Дуань Юй. — Папа рассказал нам, что мы — родня, много позже.

— Сдается мне, я понял, в чем тут дело, — протянул Шэчи. — Как думаешь, жена, мог братец Юй вскружить голову невинной деве, дважды спасенной им из рук врагов?

— Почему нет? — пожала плечами Му Ваньцин. — После такого, любая девушка поневоле обратит внимание на своего спасителя, даже если тот — вонюч и страшен видом.

— А братец Юй — вполне симпатичный юноша, — закончил ее мысль Инь Шэчи. — Да, сестрица Лин совершенно точно стесняется своих чувств.

— Что вы такое говорите, Шэчи, Ваньцин? — слабым голосом запротестовал Дуань Юй. — Я и Чжун Лин — родня, нам не пристало даже думать о подобном.

— И поэтому вы сидите по своим комнатам, сгорая от стыда, вместо того, чтобы объясниться, — согласно кивнул Шэчи. — Что ж, надеюсь, компания друзей поможет вам придти в себя, и забыть обо всех этих глупостях.

Пройдя в дальнее крыло дворца, они остановились перед очередной дверью, и Дуань Юй несмело постучался.

— Сестрица Лин! — смущенным голосом позвал он. — Открой, пожалуйста.

— Что тебе нужно, Дуань Юй? — раздался печальный ответ. — Сегодня, я хочу остаться одна.

— У нас гости, сестрица, — не отступился юный принц. — Отец просил познакомить тебя с ними. Впусти нас, будь добра — не говорить же нам через закрытые двери?

Его слова возымели действие — вскоре, дверь в комнату распахнулась, и наружу выпорхнула маленькая черноволосая девушка в синем платье с красным воротником. Подвижная и улыбчивая, она выглядела младше своих лет: ее милое личико было по-детски живым и открытым, не пряча ни единого чувства. Юная сестра Дуань Юя с показным безразличием отвернулась от своего брата, и обратила заинтересованный взгляд на новоприбывших. Она внимательно осмотрела открыто носимое оружие молодой пары и вуаль Ваньцин, заметно восхищённая и тем, и другим. Словно заразившись интересом своей хозяйки, из украшенной вышивкой сумки на плече девушки высунул любопытную белую мордочку пушистый зверёк — ласка.

Чжун Лин

— Здравствуйте, я — Чжун Лин, дочь Принца Юга, — весело заговорила она, коротко поклонившись. — Папа называет меня своей маленькой принцессой, но это он в шутку — дядюшка, то есть, наш государь, объяснил мне, что я не могу претендовать на титул. Так что, можете со мной по-простому, без церемоний.

— Хорошо, сестрица Лин, — доброжелательно ответила Му Ваньцин, и кратко представила себя и мужа.

— Я, как и ты, недавно узнала, что Дуань Чжэнчунь — мой отец, — продолжила она. — Восемнадцать лет, я считала себя сиротой, а сегодня оказалось, что у меня есть семья, и большая, — девушка широко улыбнулась.

— Это замечательно, сестра Вань! — воскликнула Чжун Лин, и заключила Му Ваньцин в объятия. Та, смущённо рассмеявшись, обняла ее в ответ.

— Я иногда размышляла, какой могла бы быть моя старшая сестра, не будь я у мамы единственной дочкой, — весело продолжила она, отпустив Ваньцин. — Оказывается, она — странствующая воительница!

— Что насчёт братьев, сестрица Лин? — спросил Инь Шэчи. Он улыбался, поневоле захваченный этим бойким фонтаном жизнерадостности. — Какими ты представляла их?

— Никакими, — немедленно насупилась Чжун Лин. — Никогда не хотела братьев, ни младших, ни, тем более, старших.

— Я прослышал о странной истории, приключившейся с тобой и братцем Юем, — продолжал юноша, не остановленный ее показным недовольством. — Прости, что вмешиваюсь не в свое дело, но я не могу остаться в стороне, видя эту прискорбную ссору в семье моей жены. Нет ничего необычного в том, что твое сердце потянулось к родной крови, едва лишь ты и Дуань Юй встретились. Неудивительно также, что, не зная о вашем родстве, ты приняла это влечение за влюбленность. Странно одно — почему, узнав, что вы уже связаны прочнее, чем многие пары, ты сердишься на брата, и избегаешь его? Разве он чем-то провинился перед тобой? — он на мгновение замолчал, и удовлетворённо отметил глубокую задумчивость, сменившую недовольство на лице Чжун Лин.

— Я молод, и мало что повидал в жизни, — не спеша продолжил он. — Как сказал мне один мудрый даос, — он невольно улыбнулся, припомнив велеречивого Фан Цзумина, — даже обладая тайными знаниями и опытом многих прожитых лет, трудно прозревать в душах людей, и предсказывать их поступки. Я могу быть неправ насчёт вас с Дуань Юем. Но подумай вот о чем, сестрица: стоит ли держать обиду на брата, и избегать его, из-за случая, в котором он не виноват? Одно лишь небо ведает нашим появлением в подлунном мире. К тому же, как я знаю, он вел себя с тобой вполне прилично, и сделал тебе много добра.

— Я вовсе не зла на брата, — неловко возразила Чжун Лин. — Просто… я не хотела доставлять ему неудобство, вот, — она бросила на Дуань Юя смущённый взгляд.

— Раз ты не зла на него, ничто не помешает нам всем вместе осмотреть город, — заключил Шэчи, довольный пусть и частичным, но успехом своих усилий по примирению семьи. — Государь приказал тебе и твоему брату показать нам с Ваньцин все интересное.

— Замечательно, брат Шэчи, — стеснение недолго продержалось на подвижном лице Чжун Лин, сметенное искренней радостью. — Я тоже мало что видела в Да Ли — папа беспокоится обо мне после того случая с похищением, и редко разрешает гулять. Но в вашей с сестрой Вань компании мне нечего бояться! Пойдёмте, я уже собралась, — она прикрыла дверь в комнату, и с ожидающим видом повернулась к молодым людям.

— Лучше будет взять лошадей — до города около получаса ходьбы, а время идёт к вечеру, — произнес Дуань Юй, заметно обрадованный воодушевлением младшей сестры. — Я вас проведу.

Пройдя на конюшню, молодые люди сели на лошадей: Шэчи и Ваньцин — на своих, а Дуань Юй с младшей сестрой — на подведенных придворными конюхами, — и выехали из дворца неспешным шагом.

— Твой конь очень красив, брат Шэчи, — восхищённо промолвила Чжун Лин. — Он — словно облако, принявшее форму лошади.

— Его зовут Зимний Ветер, сестрица, — добродушно ответил юноша. — Я бы предложил тебе прокатиться, но он — жеребец, и может сбросить или укусить незнакомого наездника. Если ты хочешь проехаться на лошади великолепных статей, кобыла моей жены ничуть ему не уступит. Ты ведь не откажешься поменяться лошадьми с сестрой, Ваньцин?

— Не откажусь, — кивнула та. — Черная Роза очень спокойная, и даже неопытного всадника не сбросит. Меняемся, сестрица?

— Спасибо, сестра Вань, не стоит, — состроила грустную мину Чжун Лин. — Мне просто очень нравятся белые лошади. Есть в них что-то… — она неопределенно повертела пальцами в воздухе, мечтательно глядя на Зимнего Ветра, — что-то неземное.

— Гунсунь Лун однажды сказал, что белая лошадь не является лошадью, — глубокомысленно заметил Инь Шэчи.

— И что же она тогда такое? — озадаченно спросила его жена.

— Этого-то он как раз и не сказал, — засмеялся юноша.

— Верно, этот Гунсунь был всего-навсего глуп, — рассудила Му Ваньцин. — Если уж говоришь, что белая лошадь — не лошадь, будь добр объяснить, что она есть: безрогий цилинь, небесный дух, отпрыск драконьего царя Ао Гуана, или ещё что.

— Тот древний мыслитель говорил не о лошадях, сестрица Вань, — с улыбкой вмешался Дуань Юй, — а, скорее, о том, что часть не может достоверно отображать целое — как белые лошади похожи на других лошадей, но вместе с тем, разительно отличаются от лошадей черных, жёлтых, и прочих.

— А я согласна с сестрой Вань — что бы этот мудрец ни хотел сказать, он выбрал для этого на редкость глупые слова, — чуть нахмурясь, возразила Чжун Лин. — И если уж ты отнимаешь у некоей твари родство с ей подобными, будь добр дать ей хоть что-нибудь взамен, а не оставлять совсем одну.

— Слова Гунсунь Луна и впрямь звучат, словно бессмысленная нелепица, — задумчиво проговорил Инь Шэчи. — Все мыслители вынуждены мириться с подобным — пытаясь заглянуть за грань обыденного в своих умственных упражнениях, чтобы отыскать там нечто новое и необычайное, они часто кажутся безумцами, — отрешённо проведя взглядом по верхушкам деревьев дворцового сада, он добавил:

— Но это не всегда верно. Иные школяры попросту несут заумную чушь, чтобы казаться мудрее, — Дуань Юй с печальным видом покивал, соглашаясь, девушки же весело заулыбались.

Так, за дружеской беседой, они преодолели путь до предместий города, и вскоре ехали по его улицам — широким и просторным, мощеным широкими досками и тесаным камнем. Дуань Юй, то и дело привставая в седле, увлеченно и многословно описывал ту или иную достопримечательность, которых в Да Ли было предостаточно. Из-за каменных и деревянных стен выглядывали роскошные особняки местных вельмож; статуи былых правителей, а также прославленных воинов и чиновников, украшали собой площади; и, разумеется, возвышались над прочими зданиями разнообразные кумирни и храмы.

— Вижу, в Да Ли весьма почитают будд и бодхисаттв, — пробормотал Инь Шэчи, с интересом разглядывая многоярусную пагоду храма Гуаньинь. Он натянул поводья, останавливая коня, и задирая голову к небесам, чтобы разглядеть верхние этажи высокого здания; его спутники также остановились.

— Буддизм процветает в нашем царстве, — подтвердил Дуань Юй. — Еще в давние времена, святой наставник Ли Сянь Майшунь принес из Индии учение божественного Сакьямуни, и распространил его в царстве Наньчжао. Да Ли унаследовало и часть земель этого древнего царства, и его веру. Многие из далиских государей, передав трон наследнику и уйдя на покой, принимали постриг. Помнится, мудрец Бэньинь, настоятель храма Тяньлун, приходится мне дальним родственником — внучатым дядей, или что-то вроде того.

— Правитель ведёт, и подданные следуют за ним, — отрешённо протянул Шэчи, с умилением разглядывая молодую крестьянскую пару, что как раз покидала храм. Мужчина бережно поддерживал уставшую женщину под локоть, что-то тихо ей говоря; та, ласково улыбаясь, немногословно отвечала. Краем глаза, Инь Шэчи заметил, что Ваньцин также заинтересовалась парочкой; повернувшись к жене, он увидел мечтательное выражение ее лица. Нежность заполнила его грудь; тронув пятками бока Зимнего Ветра, он подъехал ближе к Му Ваньцин, и взял ее руку в свою. Девушка, повернувшись к мужу, встретила его понимающий взгляд, и они дружно рассмеялись.

— Нужно как-нибудь зайти сюда, и помолиться о… всяких обычных для молодых пар нуждах, — с улыбкой предложил девушке Инь Шэчи. — Детях, безбедной жизни, и прочем, — Ваньцин согласно кивнула.

— Как получилось, что вы женаты в столь юном возрасте, брат Шэчи, сестра Вань? — спросила Чжун Лин, с удовольствием наблюдая за этим духовным единением. — Неужто вас сговорили в детстве? Я не знала, что вольные странники так делают.

— О, расскажи мне историю моей женитьбы кто другой, я ни за что бы в нее не поверил, — весело ответил юноша. — Началось все в придорожной чайной…

Он поведал спутникам об их с Му Ваньцин встрече, поединке, и решении связать жизнь друг с другом, не упуская деталей.

— Мне до сих пор стыдно за свою тогдашнюю наглость, — признался он, завершая рассказ. — Не понимаю, как моя любимая Ваньцин попросту не добила меня в тот день.

— Ты с первого взгляда привлек мое внимание, Шэчи, — безмятежно ответила девушка. — Прояви ты самую малость терпения, и тебе не пришлось бы разрезать мою вуаль, чтобы увидеть скрытое ею, — юноша смущённо развел руками.

— Какая замечательная история, — мечтательно протянула Чжун Лин. Ее глаза блестели искренним восхищением. — Увы, первый из встреченных мною юных героев оказался моим братом, — она заметно пригорюнилась, глядя на Дуань Юя. Тот в замешательстве отвёл глаза; Му Ваньцин озадаченно нахмурилась, явно не зная, как утешить младшую сестру; Инь Шэчи же рассмеялся, весело и заразительно. Вскоре, к его смеху присоединилась младшая из дочерей Дуань Чжэнчуня, а следом — и остальные их спутники.

— В Поднебесной обитает множество достойных юношей, сестрица Лин, — успокаивающим тоном промолвил Шэчи, когда всеобщий смех умолк. — Ты, несомненно, ещё встретишь среди них того, с кем не захочешь расставаться. Как-никак, твоя жизнь едва началась, и у тебя ещё все впереди, — сказав это, он невольно вспомнил юного Шань Сяошаня, одногодка Чжун Лин, и на лоб его набежала тень сожаления; встряхнувшись, юноша усилием воли изгнал из сердца это тягостное чувство.

— Что-то наша прогулка разбудила во мне голод, — высказался он, потерев живот. — Я бы не отказался чем-нибудь перекусить.

— Если ты хочешь попробовать местную кухню, брат Шэчи, неподалеку есть отличная закусочная, — с готовностью предложил Дуань Юй. — Я сам нередко захаживаю туда, и могу поручиться за их готовку.

— Сравнится ли их готовка с плодами труда дворцовых поваров, братец? — строго спросила Му Ваньцин. — Дядюшка пригласил нас с мужем на званый обед, и его время уже близко. Далеко ли отсюда до дворца государя?

— Совсем недалеко, меньше половины ли, — подумав, ответил юный принц. — Что ж, раз вы приглашены, незачем портить аппетит перед обедом. Поедим у дяди, все вместе.

Примечания

[1] Цзюнь-ши — военный советник. Также, чиновник, ответственный за обучение войск, т.е. древнекитайский дрилл-сержант в масштабе армии.

Глава 16 Двое нежданных гостей приносят дурные вести, а серебряная змея совсем не по-змеиному треплет добычу

Дуань Чжэнмин, государь Да Ли, пребывал в затруднении — нужно было срочно что-то предпринять, но все возможные действия, что видел правитель, лишь ухудшали его положение, неся с собой новые трудности. Едва слышно вздохнув, он мысленно воззвал к Будде Амитабхе, и опустил белую костяшку на доску для облавных шашек.

Его соперник в игре, буддийский монах Хуанмэй, добродушно прищурился, качая головой, и сделал свой ход — как и ожидал правитель Да Ли, создавший для белых фишек ещё большую угрозу, чем ранее. Дуань Чжэнмин недовольно сжал губы — по-видимому, Амитабха находился на стороне своего посвященного в этом противостоянии.

Сидящий рядом с игроками Инь Шэчи от избытка чувств накрыл ладонью рот — он в который раз с трудом удерживался, чтобы не начать подсказывать играющим ходы. Юноша видел несколько способов облегчить положение белых, но подозревал, что и для Хуанмэя они не были секретом — настоятель буддистского монастыря Няньхуа, который, как и государь Да Ли, гостил сегодня во дворце Принца Юга, показывал очень высокий уровень игры. Все шло к тому, что духовная власть одержит победу над мирской, и Шэчи, заранее напросившийся на игру с победителем, уже предвкушал напряжённую битву умов на игровой доске. Он был твердо намерен отомстить за дядю своей жены, начисто разгромив монаха, благо кое-какие недостатки в его игре он уже успел подметить.

Колебания правителя Да Ли, вновь застывшего с белой фишкой в руке, прервал вошедший Дуань Чжэнчунь. Государь повернулся к брату с плохо скрываемым облегчением — он не очень-то любил проигрывать, и был рад любой возможности избегнуть неминуемого поражения.

— Что у тебя, Чжэнчунь? — спросил он с показным спокойствием.

— Незваные гости, — ответил принц в лёгком замешательстве. — Просят встречи с тобой, брат, и очень странно себя ведут при этом.

— Что за гости, и что с ними не так? — заинтересовался правитель.

— Монахи из Северного Шаолиня, — пожал плечами Дуань Чжэнчунь, — но, право слово, они больше похожи на похоронных плакальщиков. У обоих глаза на мокром месте. Они успели побывать в твоём дворце, и узнав, что ты — у меня в гостях, прибыли сюда.

— Верно, у них для меня некая важная и неприятная новость, — медленно проговорил Дуань Чжэнмин. — Что ж, наставник, придется нам закончить игру в другой раз, — обратился он к Хуанмэю с неубедительным сожалением в голосе.

— Как вам будет угодно, государь, — ответил тот, кланяясь. В его добродушной улыбке виднелась самая лёгкая в мире тень насмешки.

Правитель с нарочитым спокойствием отвернулся, и отдал слугам несколько быстрых распоряжений. Те внесли его парадные одежды: витые наплечники из золотой проволоки, и корону — высокую шапку из золотой сетки, овальную и с заострённым верхом. Облачившись надлежащим образом, Дуань Чжэнмин сел на принесённый походный трон. Все присутствующие встали за его спиной, и нежданные просители были приглашены внутрь.

Вошедшие юноши выглядели достаточно обыденно — их серые монашеские одеяния, гладко выбритые головы, и неприметные лица не выделили бы их из сотни любых других последователей Будды, недавно вступивших на путь монашества. Примечательным было разве что проскальзывающие в их глазах горе и отчаяние. Молодые монахи опустились на одно колено, и низко поклонились.

— Встаньте, — велел им правитель. Те, вновь поклонившись, поднялись. — Что привело ко мне славных учеников Шаолиня?

— Приветствую тебя, государь, — заговорил один из двух монахов, более бойкий на вид. Его товарищ лишь смотрел по сторонам по-детски широко открытыми глазами, будто бы несказанно удивленный происходящим.

— Мое монашеское имя — Хуэйчжэнь, а это мой брат по вере, Сюйчжу, — представил себя и своего спутника монах. — Мы пришли к тебе с письмом от нашего старшего, Сюаньбэя, — доставая из-за пазухи конверт, Хуэйчжэнь неожиданно всхлипнул.

Сюйчжу (слева) и Хуэйчжэнь

Озадаченно приподняв бровь, Дуань Чжэнмин кивнул слуге, который взял письмо, достал его из конверта, и, тщательно осмотрев, поднес государю. Тот, приняв послание, углубился в чтение; монахи же, тем временем, выглядели все растеряннее, а более робкий Сюйчжу и вовсе пустил слезу. Подняв глаза от письма, правитель Да Ли с сомнением оглядел грустных послушников, и заговорил:

— Наставник Сюаньбэй заслужил мое искреннее уважение, как мастер боевых искусств и знаток учения Будды. Его приезд в Да Ли — честь и радость для меня. Когда он почтит мою столицу личным присутствием?

Этот вежливый вопрос вызвал в молодых монахах настоящую бурю — Хуэйчжэнь заплакал, прикрыв лицо руками, а Сюйчжу и вовсе зарыдал в голос, без сил опускаясь на пол.

— Всего три дня назад, — выдавил он сквозь слезы, — мы вошли в пределы Да Ли, и остановились передохнуть в монастыре Шэньцзе, намереваясь после отдыха двинуться в столицу. Но вчерашним утром, я вошёл в келью наставника, и… и… — он вновь зашелся в рыданиях. Дуань Чжэнмин терпеливо ждал.

— И нашел его лежащим без движения на постели, — наконец, продолжил юный монах, отдышавшись. — Он… он был мертв. Убит.

— Убит? — искренне удивился Дуань Чжэнчунь. — Как? Кем?

— Я… я не знаю, — испуганно ответил Сюйчжу. — На его груди был огромный синяк, а сама она как бы… вмялась внутрь.

— Оставил ли убийца какие-нибудь следы? — строго вопросил правитель Да Ли. Юный монах окончательно потерял дар речи, и лишь судорожно замотал головой в жесте отрицания.

— Келья наставника Сюаньбэя была такой же чистой, как и вчера, — вмешался его товарищ. — Убийца пришел и ушел незамеченным.

— На свете есть много могущественных боевых умений, способных убить одним ударом, и оставляющих подобные следы, — неожиданно заговорил Хуанмэй. — Но лишь одно из них способно преодолеть защиту такого искушённого практика боевых искусств и техник развития, каким был Сюаньбэй. Имя ему — шаолиньский Кулак Веды.

— Наш наставник практиковал это боевое искусство, — встрепенулся Хуэйчжэнь, утирая слезы. — Кулак Веды — один из семидесяти двух тайных стилей Шаолиня. Обучать ему кого-то, кроме внутренних учеников — строго запрещено.

— Верно, — печально кивнул Хуанмэй. — Однако же, не секрет, что многие из этих тайных искусств тем или иным способом попали в чужие руки.

— Значит, некий практик Кулака Веды, искусный в скрытности и техниках шагов, незамеченным проник в монастырь Шэньцзе, и убил одного из высокопоставленных шаолиньских монахов, также практиковавшего это искусство, — задумчиво проговорил Принц Юга. — Мне неизвестны сильные воины, считающие своими врагами как Шаолинь, так и лично Сюаньбэя.

— Я тоже ничего не могу сказать о врагах Шаолиня, — сумрачно ответил Хуанмэй. — Но есть у меня одна история, которой я хочу поделиться с вами, — присутствующие заинтересованно перевели на него взгляды, и даже всхлипывания юных монахов слегка поутихли.

— Тринадцать лет назад, когда я ещё не принял постриг, мне случилось сопровождать домой вышедшего в отставку чиновника, — начал настоятель храма Няньхуа. — Он и его жена были моими друзьями, и попросили меня охранять их на пути, известном своими опасностями. Эти опасности не обошли нас стороной — четверо разбойников заступили нам дорогу, и я вынужденно применил свое боевое искусство, пальцевые техники Ваджры, чтобы сразить их. В этот самый миг, мимо проходили двое — мать и сын. Женщине было около тридцати, мальчику — одиннадцать или двенадцать. К моему великому удивлению, мальчишка вмиг узнал мой стиль, и даже понял, насколько я освоил его — в то время, где-то на треть. Кроме того, невоспитанный юнец принялся оскорблять мое боевое искусство, — в голосе Хуанмэя не прозвучало злости — лишь, как ни странно, грусть.

— И что же вы сделали, наставник? — спросил Дуань Чжэнчунь. — Верно, усовестили мелкого негодника?

— Пусть я и был тогда горяч и незрел, я не стал бы пререкаться с ребенком, — печально усмехнулся монах. — Но обида побудила меня потребовать у его матери извинений. Когда я подошёл к ним, мальчик попытался напасть на меня, но женщина удержала его, приказав сыну не устраивать ссор в дороге. Они намеревались уйти, но моя горячность не позволила мне отпустить их, — Хуанмэй коротко вздохнул. — Я встал у них на пути. В этот раз, мать не успела удержать сына, когда он ударил меня. Ударил один-единственный раз, но с силой, достаточной, чтобы убить, — монах раздвинул халат, показывая старый шрам — глубокую круглую рытвину в коже, на левой стороне груди.

— Как же вы выжили, наставник? — озадаченно спросил Инь Шэчи. — Если я все понял правильно, атака того мальчишки должна была остановить ваше сердце.

— Верно, — кивнул настоятель храма Няньхуа. — К счастью, я родился с маленьким отличием от большинства людей. Мое сердце — с правой стороны, а не с левой. Но даже так, удар мальчика вышиб из меня дух. Лёжа на земле, и пытаясь собраться с силами, я не мог сдержать удивления: ребенок не старше двенадцати победил меня с помощью моего же боевого искусства — пальцевых техник Ваджры, причем, он владел им на уровне много выше моего, — монах на мгновение замолчал, переводя дух.

— Что удивило меня ещё больше, так это ответ женщины на действия ее сына, — он грустно улыбнулся, возобновив свою речь. — Она принялась ругать его, но не за нападение на незнакомца, а за то, что его удар не был смертельным! Женщина называла сына неумехой, и позором семьи Мужун. Она приказала ему как следует взяться за тренировки по возвращению домой, чтобы прекратить оскорблять память отца своей неспособностью. Даже раненый и едва живой, я видел, как задели мальчика слова матери; он порывался прикончить меня, чтобы исправить дело, но мать лишь начала сильнее ругать его, и потащила прочь, — он замолчал, погруженный в воспоминания.

— Семейство Мужун, — Дуань Чжэнмин мгновенно уловил важное в истории монаха. — Они обитают в Гусу, что в округе Сучжоу, и известны на реках и озёрах своими воинскими умениями. Их наследнику, Мужун Фу, как раз около двадцати лет. Не знал я, что он был настолько жесток в детстве.

— Его отец, Мужун Бо, был известен тем, что знал великое множество стилей, — вновь заговорил Хуанмэй. — Когда он хотел убить кого-либо, то делал это с помощью того боевого искусства, что сделало его противника знаменитым.

— Верно, — увлеченно вмешался Дуань Чжэнмин. — Теперь, я припоминаю некоторые из его дел. Четверо братьев Ло из Хэбэя, известные своим мастерством в метании стальных дротиков, были убиты их же оружием. Даос Чжан Сюй из Шаньдуна, неизменно отрубавший своим жертвам конечности, принял смерть тем же образом — прилюдно, и на глазах у многих, — от руки Мужун Бо.

— Пока что, у нас нет ничего против Мужунов, кроме подозрений, — встрял Инь Шэчи. Он настолько увлекся загадкой таинственной смерти монаха, что без сомнений перебил старшего по возрасту, и много более старшего по общественному положению человека. Тот, впрочем, не обратил внимания, с любопытством слушая юношу. — Как говорил уважаемый наставник, искусства Шаолиня попали во многие руки. Применение именно Кулака Веды может быть совпадением. К тому же, зачем Мужун Фу убивать одного из высокопоставленных буддийских монахов? Шаолинь редко вмешивается в дела, происходящие на реках и озёрах, и вряд ли мог перейти дорогу Мужунам. Разве что… — он озадаченно умолк.

— Что? — не выдержал Дуань Чжэнчунь. — Договаривай, зять, будь так добр.

— У меня тоже найдется для вас странная история с участием Мужун Фу, — ответил юноша. — Не знаю, насколько она важна для сегодняшнего дела, но одно достоверно — наставник Сюаньбэй также был к ней причастен.

Он поведал присутствующим о своем участии в отражении нападения киданей, о Мужун Фу, пришедшем в Яньмыньгуань под маской неизвестного юноши, и о своем невольном раскрытии личности наследника семейства из Гусу.

— Если уж Мужун Фу и мог затаить зло на кого-то из-за этого случая, то разве что на меня, — закончил он свой рассказ. — Уважаемый Сюаньбэй был одним из многих славных героев, отбивших вторжение, но с Мужун Фу никак не сталкивался.

— Ясно одно — наследник Мужунов точно нечист на руку, — решительно промолвил Дуань Чжэнчунь. — Он пытался помочь киданям… ведь помочь же? — он с сомнением посмотрел на брата.

— Воинам Сун он точно помешал, — ответил тот. — Из-за его действий, то дело окончилось кровавее, чем должно было.

— Вот! — довольно воскликнул наследный принц. — Мужун Фу замешан в неких подозрительных делах. Может статься, и в убийстве Сюаньбэя он тоже замешан.

— Вижу, ты уже неравнодушен к этому происшествию, младший брат, — спокойно ответил правитель Да Ли. — Это хорошо. Слушай мое повеление: ты немедленно отправишься в монастырь Шэньцзе, и лично расследуешь убийство наставника Сюаньбэя. Шаолинь — одно из влиятельнейших сообществ Поднебесной, а Сюаньбэй был одним из семи его высокопоставленных монахов, каждый из которых — воитель огромной силы. Это дело слишком серьезно, чтобы пускать его на самотек.

— Но… я… — стушевался Дуань Чжэнчунь. — Я же не знаток сыскного дела, брат. И потом, у меня… — он замялся, — множество забот…

— И обе эти заботы — госпожу Цинь и госпожу Гань, — ты оставишь здесь, — непреклонным тоном потребовал Дуань Чжэнмин. — Во избежание ненужных отвлечений. Довольно тебе проводить дни в праздности, утехах с наложницами, и совращении придворных дам моей жены, — уши шаолиньских монахов заметно покраснели от этой прямоты государя Да Ли. — Пора бы и тебе сделать что-нибудь для родного царства.

— Может, ты хотя бы разрешишь мне взять с собой детей? — просительно взглянул на брата наследный принц. — Юй-эру не помешало бы поднабраться опыта, Лин-эр — непоседа, Цин-эр многое повидала, а ее муж — не по годам проницателен. Их помощь могла бы мне пригодиться.

— Зная тебя, ты скинешь все дела на них, а сам сбежишь, прямиком в объятия очередной любовницы, — строго глянул на него государь. Дуань Чжэнчунь, тяжело вздохнув, понурился — брат был твердо намерен нагрузить работой именно его, а не кого-либо другого.

— Нет, ты займешься этим делом сам, и немедленно, — не терпящим возражений тоном продолжил Дуань Чжэнмин. — Отправляйся сейчас же. Я извещу всех, кого следует, о твоем отсутствии, и его причинах.

— Повинуюсь, мой царственный брат, — с нескрываемым унынием пробормотал Принц Юга. Коротко поклонившись, он двинулся к выходу.

— Если вы не устали, уважаемые гости, вам было бы уместно последовать за моим младшим братом, — обратился правитель к юным монахам. — Так, вы сможете помочь расследованию убийства вашего старшего товарища, — те дружно отвесили низкий поклон, и поспешно вышли.

— Раз уж вы успешно разобрались с этим происшествием, государь, не хотите ли вернуться к отдыху и развлечениям? — промолвил Хуанмэй, с намеком глядя на доску с незаконченной игрой.

— Я не могу надолго отрываться от дел, — с каменным лицом высказался Дуань Чжэнмин. — Мне надлежит вернуться к заботам царства. Ты хотел сыграть с победителем, Шэчи? Уступаю тебе право завершить игру от моего имени, — он коротко кивнул юноше, и двинулся вглубь дворца. Инь Шэчи и монах переглянулись, обменявшись понимающими улыбками, и уселись за игровую доску.

— Приступим, наставник? — потер ладони юноша. — Учтите, я не намерен уважать вашу старость, и поддаваться. К тому же, я просто обязан отомстить за дядю моей жены.

— Этот старик еще может показать молодежи пару трюков, — весело улыбнулся Хуанмэй. — Твой ход, Шэчи.

* * *

Инь Шэчи не спеша шагал по дворцовому саду, задумчиво любуясь ухоженными цветочными клумбами. Их противостояние с Хуанмэем так и не выявило окончательного победителя — в первой игре, находящийся в заведомо проигрышном положении Шэчи закономерно уступил настоятелю храма Няньхуа, но следующие две с блеском выиграл. Монах, покряхтев, уговорил юношу сыграть ещё, и успешно отквитал одну победу. Как признался настоятель Няньхуа, облавные шашки были одной из его давних страстей, которую старый монах так и не сумел отпустить. Пожелав Хуанмэю успешно избавиться от этой преграды на пути к нирване, а после, непоследовательно предложив как-нибудь сыграть ещё, Инь Шэчи простился с монахом, и двинулся в их с женой комнату, намереваясь провести остаток дня с Ваньцин. Он нарочно отправился в нужное ему крыло дворца через сад — утомленному разуму юноши требовалось расслабиться, и созерцание красот природы, заключённых в оправу клумб и посадок, могло прекрасно этому помочь.

Заинтересовавшись рядами ровно остриженных кустов живой изгороди, Инь Шэчи остановился, намереваясь рассмотреть их поближе, и краем глаза уловил неясное движение на вершине стены, окружающей дворцовый парк. К удивлению юноши, он узнал непрошенного гостя, едва его разглядев — дворец Принца Юга посетил не кто иной, как Юнь Чжунхэ, младший из Четверых Злодеев, известный под прозвищем Злейший из Людей. Бросаясь следом за вторженцем, Инь Шэчи припомнил рассказ Дуань Юя, в котором давний враг попытался похитить его новообретенную свояченицу. Он рассудил, что негодяй в черном не оставил намерения причинить вред Чжун Лин, и, узнав о месте ее обитания, пришел попытаться снова.

— Эй, ты, дурень с засохшей куриной лапой! — весело завопил Шэчи, гонясь за Юнь Чжунхэ. — Так и не выстирал свою одежду? Верно, ты ещё глупее, чем я думал — даже после того, как умные люди указали тебе на ошибки, ты упорствуешь в них! Или копьё уважаемого Янь Ли вселило в тебя столько страха, что все остальное вылетело из твоей дурной головы, оставив позади лишь похоть? Попытай лучше счастья в весёлых домах, да не забудь как следует напоить выбранную девку — вонь от твоего тряпья отпугнёт даже самых невзыскательных!

Парень в черном остановился, и медленно обернулся, крепко сжимая свое оружие, и злобно скалясь. Его лицо знакомо налилось кровью, пылая искренним бешенством — Злейший из Людей явно не забыл ни давней обиды, ни ускользнувшего от возмездия обидчика.

— Подумать только, — выдавил он сквозь зубы. — Сегодня, я не только похищу красавицу, чьих объятий так долго желал, но и поквитаюсь с тобой, гадкий мальчишка. Ты, не иначе, ищешь смерти; иди сюда, и найдешь ее быстро. Обещаю, ты будешь истекать кровью не больше часа, — он хрипло рассмеялся.

— Ты, верно, говоришь о моей свояченице, Чжун Лин, — безмятежно ответил Шэчи. Этим утром, он оставил меч в своей комнате, но собственная безоружность ничуть не волновала юношу. Не прекращая разговора, он легко отломил крепкую ветвь от ближайшего дерева, и в несколько небрежных движений избавил ее от лишних прутьев.

— Сестрица Лин ещё не нашла спутника жизни, но вряд ли она захочет обнимать смердящего уродца, вроде тебя, даже под страхом смерти, — он на пробу взмахнул получившейся дубинкой, и остался доволен — для задуманной трепки, ее должно было хватить.

— Маленький трусишка вздумал сразиться со мной? — глумливо осклабился Юнь Чжунхэ. — Да ты, видно, рехнулся от страха. Даже жаль — безумцы не так смешно орут, когда я вытягиваю их потроха наружу, — он продолжительно облизнулся, не прекращая ухмыляться. Шэчи брезгливо поморщился.

— До чего же ты мерзок, Худший Среди Курей и Гусей[1], — нарочито серьезно промолвил он, заставив злодея в черном вновь полыхнуть яростью. — Ничего. Я выбью из тебя не только дурные мысли о чужих родственницах, но и избыток злобы, — и он немедленно бросился на врага, замахиваясь своим неказистым оружием.

Юнь Чжунхэ встретил его, презрительно скаля зубы, и с ленцой поднимая свой жезл, но стоило Шэчи достичь своего противника, тот вмиг обрёл всю возможную серьезность — юноша налетел на Злейшего из Людей бурным ураганом, осыпая его множеством быстрых атак. Отхватив несколько тяжёлых ударов дубинкой, Юнь Чжунхэ вынужденно начал отступать, уходя в глухую защиту.

— Ты где так… навострился… биться на палках… гадкий юнец? — сдавленно проговорил он, кое-как отбиваясь от стремительного натиска Инь Шэчи. Его короткий жезл едва успевал за выписывающей замысловатые петли дубинкой юноши.

— Скажу, если поклонишься мне земно, и назовешь дедушкой, — весело бросил тот. Шэчи ничуть не устал от этого скоротечного наскока — его меридианы лишь начинали разгонять потоки ци, постепенно наполняя тело юноши силой.

Злодей в черном яростно заскрипел зубами, и удвоил напор, изо всех сил пытаясь достать смеющегося над ним противника. Юноша, весело улыбаясь, внезапно ускользнул от очередного взмаха птицелапого жезла быстрым движением. Крутанувшись волчком, он оказался за спиной рассвирепевшего врага, и с оттяжкой хлестнул его палкой пониже спины. Юнь Чжунхэ взвыл в приступе лютой злобы, и ринулся на Шэчи, размахивая жезлом с такой скоростью, что тот словно превратился в черную, отблескивающую металлом тучу.

Инь Шэчи беззаботно рассмеялся, легко уклоняясь от этой быстрой, но беспорядочной атаки. Его ответный тычок прошел под вражеским оружием, и врезался Юнь Чжунхэ под дых; парень в черном словно натолкнулся на каменную стену, резко остановившись, и судорожно хватая воздух ртом. Шэчи продолжил свою атаку размашистым ударом по лицу, от которого щека Злейшего из Людей лопнула перезрелой сливой. Злодей в черном заревел диким зверем, вслепую махая оружием. Отступив при помощи техники шагов, Шэчи спокойно ждал, стоя поодаль, и с улыбкой наблюдая за бессильным бешенством врага.

Едва лишь Юнь Чжунхэ оправился от боли и злости, и поднял к лицу свободную руку, чтобы утереть кровь, прозвучал едва слышный хлопок, короткий свист вспорол воздух, и в тыльную сторону ладони злодея вонзилась тонкая стальная стрелка. Случилось то, что обязано было случиться рано или поздно — один из многих обитателей дворца Дуань Чжэнчуня вмешался в этот странный поединок. Злейший из Людей тонко вскрикнул, выдернул уязвивший его снаряд из раны, и зажал пробитую ладонь подмышкой, пачкая черную одежду темными потеками крови.

— Это ты, любимая жена? — громко спросил Инь Шэчи. — Или здесь ее уважаемая матушка?

— Ты зачем оставил меч в спальне, дурень? — раздался голос Му Ваньцин, исполненный раздражения пополам с беспокойством. — Что, если бы этот мерзавец оказался сильнее, или к нему пришла подмога? — девушка приземлилась рядом с Шэчи, выходя из длинного прыжка. Как заметил юноша, техника шагов, используемая его женой, была на редкость тихой; вот и сейчас, Ваньцин удалось подобраться к сражающимся без единого звука.

— Тогда, я бежал бы ко дворцу быстрее ветра, вопя во все горло, — весело ответил Инь Шэчи. — Познакомься, жена моя, это — Юнь Чжунхэ, похотливый глупец, и нелепейший из злодеев Поднебесной.

— Скоро, он станет мертвым злодеем, — Му Ваньцин равнодушно смерила взглядом баюкающего раненую руку парня в черном. — Яд на моем тайном оружии убивает за какие-то несколько минут.

Встрепенувшись на эти слова, Злейший из Людей повёл себя странно — заткнув за пояс свой жезл, он выхватил длинный нож, и рубанул себя по левому запястью. Не обращая внимания на хлещущую во все стороны кровь, он рубил снова и снова, грязно ругаясь и обливаясь слезами, пока пораженная ядом кисть руки не упала, мертвая и бездвижная, на утоптанную землю садовой тропинки. Оставляя за собой кровавый след, Юнь Чжунхэ бросился прочь, вопя на ходу:

— За мою руку, я отомщу тебе сторицей, мерзкая ведьма! Я надругаюсь над тобой, а после — медленно выпотрошу тебя, и надругаюсь над твоим трупом!

— Беги-беги, ничтожество, — прокричал ему вслед Инь Шэчи. — Когда мы встретимся в следующий раз, ты окончательно войдёшь в историю! В историю секты Сяояо, как мелкая и незначительная победа ее наследника!

— Думаешь, этот трус всерьез намерен отомстить нам? — рассеянно спросила Ваньцин, оглядывая залитую кровью землю, и скрюченные белые пальцы отрубленной руки Юнь Чжунхэ.

— Что бы он ни собирался делать, я прикончу его, попадись он мне снова, — безразлично пожал плечами Шэчи, отбрасывая в сторону свою дубинку, порядком измочаленную о Злейшего из Людей. — Его оружие — неудобно и неуклюже, и годится лишь для запугивания безобидных крестьян, а боевое искусство — немногим лучше, чем у трехногой кошки. Даже простой палкой, я отколотил его, словно прачка — мокрое белье.

— У него есть трое старших, известных своими силой и умением, — серьезно предупредила Му Ваньцин, словно невзначай придвигаясь ближе к мужу. Тот с готовностью обнял ее за плечи.

— Давай забудем покамест об этом глупце и его дружках, жена моя, — попросил он. — Вчера, братец Юй показал мне винный погреб вашего отца. Думаю, господин принц не будет сильно горевать, если мы позаимствуем оттуда кувшинчик «западного феникса» — отпраздновать нашу невеликую, но все же победу.

— Конечно, не будет, — чуть повеселела девушка. — Папа щедр ко всем своим детям. Веди, муж мой, — она накрыла ладонью руку юноши на своем плече, и сжала её, немного крепче, чем требовалось — волнение за Шэчи, безоружным сошедшегося в поединке с опасным врагом, не спешило покидать ее.

Молодая пара повернулась в сторону дворца, и наткнулась на Дуань Юя, замершего каменной статуей. Юный принц неотрывно пялился на Инь Шэчи, с неверием и растерянностью в глазах.

— И ты здесь, братец Юй, — приподнял брови Шэчи. — Если хочешь принять участие в праздновании победы над Злейшим из Людей, давай встретимся завтра — сейчас, я жажду уделить немного внимания моей любимой жене, — он улыбнулся и с намеком подмигнул.

Дуань Юй отрешённо кивнул на слова юноши, так и не двинувшись с места. Когда Шэчи и Ваньцин ушли, он какое-то время безмолвно смотрел им вслед. Его губы обиженно подрагивали, глаза блестели влагой, а лицо искривилось в гримасе сильнейшего сожаления.

— Секта Сяояо, — горько прошептал он. — На мне долг жизни, обязывающий отнимать чужие. Зачем только я изучил то проклятое искусство?

Примечания

[1] Простенький каламбур. Прозвище Юнь Чжунхэ — Злейший из Людей («цюн сюн цзи э»). Два его последних иероглифа частично созвучны со словами «курица» («цзи») и «гусь» («э»).

Глава 17 Повествующая о том, как серебряная змея затеяла ссору сдраконами юго-запада, и была снова вынуждена бежать

Инь Шэчи вновь поднялся ни свет ни заря, полный бодрости и жажды действия. Оставив жену досматривать сладкие утренние сны, он отловил в дворцовых коридорах одного из слуг, и попросил обеспечить себе помывку. Пока прислужники согревали воду, и наполняли большую лохань в одной из незанятых комнаток, юноша немного потренировался с мечом во дворе. После, смыв трудовой пот, он заскочил на дворцовую кухню, где слегка перекусил остатками ужина — грудкой запеченного фазана, мисочкой жареного с овощами риса, и свежим манговым соком. Затем, он вышел в дворцовый сад — подышать свежим воздухом, прогуляться, и поразмыслить.

Те недолгие дни, которые они с женой гостили во дворце Дуань Чжэнчуня, живо напомнили Инь Шэчи его пребывание в родительском доме — сытое, беспечное, и порядком приевшееся юноше за восемнадцать лет. Шэчи и сам не заметил, как непредсказуемая, опасная, и лишённая удобств жизнь вольного странника увлекла его, очаровав беззаботного юношу настолько, что он больше не мыслил себя без ее случайных встреч, безжалостных схваток с врагами, и меняющихся каждое утро пейзажей. Тем не менее, было в его жизни нечто, влекущее Инь Шэчи много больше любых приключений — его жена. Встретив Му Ваньцин, он был покорен ее красотой, а узнав искреннюю, бесхитростную, и добросердечную девушку получше, он еще крепче полюбил ее. Шэчи видел, как его жена восхищена своим новым окружением — не блеском и мишурой богатства, но дружбой новообретенных брата и сестры, трогательной внимательностью отца, всем сердцем желающего искупить годы своего невольного отсутствия в жизни дочери, и ворчливой заботой матери, принявшей, наконец, свое материнство. Пусть Инь Шэчи и желал вновь пуститься в странствие, он ни за что не стал бы отбирать у любимой ее только-только обретенную семью. О том, чтобы оставить Ваньцин, юноша даже и не думал — разлука с любимой казалась ему чем-то невозможным и немыслимым.

Присев на одну из садовых скамеечек, Инь Шэчи задумался о возможном и достижимом. Горы Улян располагались совсем близко от столицы Да Ли — их заснеженные пики виднелись на северо-востоке, выглядывая из-за горизонта. Он вполне мог уговорить как жену, так и ее брата с сестрой, отправиться в небольшое путешествие. В своем рассказе о пережитых на горе Улян невзгодах, Дуань Юй упомянул случайно обнаруженную им пещеру, что некогда было обитаема. Хоть юный принц и поскупился на подробности, Шэчи подозревал, что эта пещера может быть той самой, где Уя-цзы проводил время в компании соученицы. Юноша рассчитывал найти пещеру с помощью Дуань Юя, и тщательно обследовать ее в поисках следов, могущих указать на местонахождение Ли Цюшуй.

Его увлечённые раздумья прервал знакомый голос, обратившийся к нему с напряжением и громкостью, необычными для него обладателя.

— Ты — наследник секты Сяояо! — обличающие воскликнул Дуань Юй, встав перед Инь Шэчи, и указывая на него пальцем.

— Да, — согласно кивнул тот, поднимаясь со скамьи. — Мне как-то не довелось представиться тебе полным титулованием, братец. Я — третий ученик второго поколения секты Сяояо, и ее наследник. Отчего ты так взволнован этим?

— Я должен признаться тебе кое в чем, брат Шэчи, — несчастный и понурившийся, юный принц, тем не менее, говорил с отчаянной решимостью. — Недавно, я рассказывал тебе про обитаемую пещеру, что была найдена мною на горе Улян. Она находится на дне впадины, из которой обычному человеку не выбраться. Я упал в ту расщелину с горного склона, и неким образом остался невредим, но не имел возможности выбраться. Неизвестная мне благодетельница оставила в своем былом обиталище две книги боевых искусств — технику шагов, именуемую Искусство Бега по Волнам, и Искусство Северной Тьмы, могущественную технику развития. Изучив их, я сумел покинуть мое невольное узилище, избежав медленной смерти от голода, но вместе с тем, принял на себя назначенный моей благодетельницей долг… — он замялся, виновато глядя на растерянного Шэчи. Тяжело вздохнув, он все же закончил:

— Этот долг — убивать всех членов секты Сяояо, что я встречу.

— Постой-ка, — поднял ладонь Инь Шэчи. В его голосе зазвучал зимний холод. — Постой. Ты хочешь сказать мне, что найдя старый дом моего учителя и его соученицы, ты отыскал в нем знания моей секты. Знания могущественные и тайные, из тех, что позволено изучать лишь главе. И ты изучил их, чтобы взойти на горный склон?

— Высокий и отвесный склон, — с виноватым видом вставил Дуань Юй.

— Горный склон, — с отсутствующим видом повторил Шэчи. — А теперь, украв знания моей секты, ты намерен убить меня из-за них?

— Я вовсе не хочу тебя убивать, брат Шэчи, — запротестовал Дуань Юй. — Должна быть возможность все исправить без ненужных свар. Что, если ты покинешь свою секту? Она учинила обиду моей благодетельнице, обиду столь великую, что та жаждет смерти всех учеников Сяояо. Ты же — честный и справедливый юноша. Зачем тебе оставаться в рядах злодеев?

— Оскорбление моей секты — малая безделица в сравнении с другими твоими проступками, — тяжело вымолвил Инь Шэчи. — Мой учитель спас мне жизнь, и одарил силой и знаниями. Я никогда не предам его. Худший из врагов учителя, а значит, и моих врагов — его бывший ученик, предатель и вор. Ты же, Дуань Юй, став вором, предлагаешь мне стать предателем, — он с кривой улыбкой покачал головой. — Я был много лучшего мнения о брате моей жены.

— Я вовсе не вор, — оскорбился юный принц. — Я использовал в дело давно брошенное. И я вовсе не толкаю тебя на предательство, а хочу разрешить наш спор наилучшим для всех образом. Что, если ты, как наследник секты Сяояо, принесешь извинения за своих братьев перед статуей моей благодетельницы, и земно поклонишься ей? — дружелюбно предложил он. Его собеседник молчал, и улыбка Дуань Юя медленно блекла под его жёстким взглядом.

— Давно брошенное, — кивнул Шэчи. — Как хозяева бросают свое имущество, выйдя за дверь. Отличное оправдание для вора. У меня нет с тобой споров, Дуань Юй — это ты приходишь ко мне, оскорбляешь мою секту, признаешься в преступлениях против нее, и высказываешь намерение убить меня. Что я должен думать о подобном, а, шурин?

— Вовсе не то, что думаешь сейчас, — обиженно ответил юный принц. — Я хочу помочь нам обоим, а ты выдумываешь невесть что. Вместо того, чтобы повести себя, как мой друг и родственник, ты бросаешься беспочвенными обвинениями. Неужто секты и титулы для тебя важнее семьи?

— Моя семья — фамилия Инь! — рявкнул Шэчи ему в лицо. — За десятки поколений, ни один из нас не запятнал себя воровством, предательством, либо же убийством невиновных! Даже влача жалкое существование бедняков при вэйской и цзиньской династиях, мои предки не опускались до краж! Моя семья — мудрец Уя-цзы, спасший меня от верной смерти, и хотевший ценой своей жизни сделать меня сильнее! Какими бы лживыми обвинениями ты ни бросался, тебе не удастся опорочить его доброе имя! Моя семья — Му Ваньцин, но никак не ее негодный братец, скрывавший, словно змея в траве, свою натуру вора и подлеца! — он умолк, сверля юного принца бешеным взглядом. Тот невольно попятился под напором этих яростных обвинений.

— У меня также есть идея, как разрешить наш спор без причинения вреда, — успокоившись, холодно отчеканил Инь Шэчи. — Ты немедленно забудешь украденные тобой знания моей секты. Мне известна целительская техника, что при использовании угнетает меридианы практика. Ты изучишь ее. Затем, мы с тобой отправимся в город, и ты будешь лечить всех встреченных болящих, пока украденное искусство не исчезнет из твоего тела без следа, — он с отсутствующим видом погладил рукоять меча, бывшего при нём с самого утра — вчера, жена упросила Шэчи всюду носить оружие.

— Я… я не собираюсь этого делать, — опомнился Дуань Юй. В его глазах начала разгораться злость, понемногу вытесняя испуг и вину. — Как бы то ни было, долг перед Небесной Сестрицей… то есть, неизвестной мне благодетельницей, не исчезнет, забудь я ее науку — она уже спасла мою жизнь. Не кажется ли тебе, что ты слишком многого от меня требуешь, зять? Ты хочешь, чтобы я искалечил себя в угоду твоей секте, в древние времена совершившей злодейство. Вижу, твоя честность — лишь видимость, — он подбоченился, упрямо сдвинув брови.

— Ты забудешь украденные знания, так или иначе, — равнодушно ответил Инь Шэчи. — Если ты не хочешь сделать это добром, есть и другой способ. Я давно изучаю строение меридианов и акупунктурных точек по руководству, написанному моим старшим. Разрушить источник человека и выжечь его энергетические жилы довольно просто — нужен лишь сильный выплеск чужой ци, направленный в точку даньтянь. Используя технику Ладони Сяояо, я легко избавлю тебя и от краденых знаний, и от возможности воровать навыки других сект. Разве это не хороший выход? — он искривил губы в безразличной улыбке. — Стой спокойно, шурин, иначе будет больно.

— Ты… ты… не подходи! — вскрикнул Дуань Юй, пятясь назад. — Я, если ты забыл, изучил Искусство Северной Тьмы. Вздумаешь причинить мне вред, и сам избавишься от лишней ци! — вокруг его поднятых ладоней заструилось призрачное марево.

— Ты угрожаешь мне, — с расстановкой произнес Инь Шэчи. Холодная улыбка рассекла его лицо сабельным изгибом. — Угрожаешь техникой, украденной у моей же секты. Воистину, новорожденные телята не боятся тигров.

— Ещё неясно, кто из нас теленок, а кто тигр, — оскорбленно ответил Дуань Юй. — Ты старше меня на считанные дни. Видать, сила ударила тебе в голову, заставляя вести себя, точно разбойник с большой дороги. Уничтожив твое развитие, я совершу доброе дело, — удовлетворенно кивнув своим рассуждениям, он бросился на Шэчи, применяя технику шагов.

Тот и не пошевелился, лишь в самый последний момент отшагнув в сторону, и резко выбросив вперед кулак, на который Дуань Юй и налетел грудью, со всей немалой скоростью, сообщенной ему техникой Бега по Волнам. Юный принц сдавленно засипел, и повалился наземь, мелко дыша и кривясь от боли. Инь Шэчи присел рядом, лениво уклонился от скрюченных пальцев Дуань Юя, пылающих прозрачным огнем Искусства Северной Тьмы, и точными движениями вогнал пальцы в три акупунктурные точки юного принца — чжоужун, даньтянь, и тяньци. Шэчи не владел пальцевыми техниками, но его знаний и силы было достаточно, чтобы парализовать неопытного воина воздействием на важнейшие узлы меридианов. Дуань Юй, издав три болезненных вскрика, бессильно обмяк, и лишь глаза его жалобно моргали, пытаясь поймать взгляд Инь Шэчи. Тот не обращал на потуги шурина никакого внимания — юноша был твердо намерен исполнить долг наследника Сяояо, и примерно наказать вора, вздумавшего, к тому же, оскорблять его секту. Он примерился было к животу юного принца, сосредотачивая ци для одного точного выброса, как раскаленно-ледяной укол убийственного намерения заставил его подхватиться на ноги, и рвануть меч из ножен. В следующий миг он вынужденно попятился, быстрыми взмахами клинка отражая сияющие стрелы пальцевых техник, посыпавшихся на него частым градом.

— Прекратить сейчас же! — голос Дуань Чжэнмина, казалось, прогремел на весь сад. — Что ты творишь, Шэчи⁈ О чем бы вы ни повздорили с Юй-эром, ты не вправе калечить его! — прекратив атаку, государь Да Ли приземлился рядом с племянником, и встал между ним и юным воителем. Ноздри правителя подергивались в частом дыхании, а лицо застыло маской праведного гнева.

— Не вправе ли? — приподнял бровь Инь Шэчи. Его меч, все так же обнаженный, указывал на лежащего юношу и его дядю, а в голосе, спокойном и бесстрастном, звучало нарастающее раздражение. — Семейство Дуань гордится своими ханьскими корнями, и связями с вольными странниками Поднебесной. Скажи мне, государь, какое наказание, по неписанным правилам вольных братств, полагается вору, присвоившему тайные знания чужой секты?

— Юй-эр — не вор, — непреклонно заявил Дуань Чжэнмин. — Успокойся, убери оружие, и объясни мне все с самого начала. Я честно и беспристрастно рассужу любую вашу ссору.

— Мне нет нужды что-то объяснять, — холодно бросил Шэчи. — Спроси своего племянника сам. Спроси его и о том, как он угрожал мне смертью из-за моей принадлежности к секте Сяояо, — он с нарочитой неспешностью вложил меч в ножны, и скрестил руки на груди, с ожиданием глядя на правителя Да Ли.

Дуань Чжэнмин наклонился над юным принцем, и осторожными касаниями пальцев вернул тому способность двигаться. Дуань Юй медленно поднялся на ноги, охая и неловко опираясь на руку дяди.

— Что ты натворил, Юй-эр? — недовольно спросил его государь Да Ли. — Из-за чего вы поссорились с Шэчи?

— Я-то ничего не натворил, дядюшка, — обиженно отозвался принц. — А вот мой зять едва меня не искалечил, да еще и избил. Синяк точно будет, — он с недовольной миной потер грудь, и скривился от боли.

— Прекрати вилять, и расскажи все с самого начала, — построжел правитель. — Отчего Шэчи говорит, что ты украл знания его секты? И что это за слова о смертельных угрозах? Отвечай немедленно!

— Я ничего не крал, и никому не угрожал, — насупился Дуань Юй. — А дело вот в чем…

Путанно и сбивчиво, то и дело отвлекаясь на бессвязные обвинения в сторону Инь Шэчи, он пересказал дяде историю своего изучения техник секты Сяояо, и невольно принятого долга перед неведомой девой, обитавшей в пещере на горе Улян. С каждым его словом Дуань Чжэнмин мрачнел все больше, уже не напоминая обликом статую воинственного Бодхидхармы[1]. В быстрых взглядах, бросаемых им на мужа племянницы, виднелось все больше стыда.

— Вместо того, чтобы разрешить нашу ссору полюбовно, Инь Шэчи начал грозить мне увечьями, — закончил свой рассказ Дуань Юй. — Мне пришлось защищаться. Я хотел применить к нему Искусство Северной Тьмы, но, — юный принц, скривившись, вновь потер грудь, — он избил меня.

— Ты еще и напал на него первым, — устало протянул правитель. — Юй-эр, Юй-эр… чем встревать в такие истории, лучше бы ты перенял от своего отца чрезмерную любовь к женщинам, и бегал от разозленных папаш и мужьев в зеленых шапках. Ты хоть понимаешь, насколько твои безрассудные выходки опозорили семью?

— Но, дядюшка, я вовсе не… — оскорбленно протянул юный принц.

— Помолчи, глупый мальчишка, — раздраженно оборвал его Дуань Чжэнмин. — Не в твоем положении спорить и возражать, — тяжело вздохнув, он повернулся к бесстрастно наблюдающему за ними юноше.

— Инь Шэчи, — мрачно промолвил он. — Мой племянник виноват перед тобой и твоей сектой, но свои проступки он совершил из опрометчивости и юношеского незнания. Прошу, не держи на него обид, и прими мои извинения и поклон, от его имени, — он поднес было к груди сомкнутые ладонь и кулак, намереваясь поклониться, но был остановлен словами Инь Шэчи.

— Нет, государь, — ровным тоном произнес он. — Я не могу принять ни твоих извинений, ни поклона. Из-за козней предателей, моя секта стоит на грани уничтожения. Мой учитель — увечный старец, не могущий и двинуться без чужой помощи. Мои младшие и соученик вынуждены скрываться, боясь за свою жизнь. Сокровища и знания моей секты разграблены и утеряны. Все, что у нее осталось — ее доброе имя, — вперившись в правителя жестким взглядом, он твердо закончил:

— И я никому не позволю порочить его, даже родне моей любимой жены. Дуань Юй обязан забыть украденные искусства, и принять справедливое наказание, — недовольно скривившись, он добавил:

— Так уж и быть, я готов простить ему все оскорбления, высказанные в сторону моей секты, как и его нападение и угрозы. Все же, он — мой родич.

— Благодарю за твое великодушие, Шэчи, но я не могу согласиться с назначенным тобой наказанием, — на суровом лице правителя виднелась нехарактерная для него неловкость. — Юй-эр — единственный наследник боевого искусства семьи, и, возможно, трона. Я не могу позволить семейному стилю исчезнуть, а моим царством не может управлять калека. Быть может, ты окажешь моей семье услугу, Шэчи, и истребуешь какое-нибудь другое наказание, либо же способ возмещения?.. — он умолк, прерванный горьким смехом юноши.

— Значит, вот какова твоя беспристрастность, Дуань Чжэнмин, — с печалью промолвил тот. — Как говорят люди о неразделимых вещах — «близки, словно плоть и кровь». Вот и тебе родная кровь ближе справедливости и чести, — он неодобрительно покачал головой. — Какое возмещение бы ты попросил за украденные у твоей семьи техники Одного Ян? Во сколько лян золота оценил бы их? Ответь мне честно… хотя, что же это я, — он грустно рассмеялся. — Право, мне не стоит говорить здесь о честности и чести.

— Не наглей, дерзкий мальчишка, — сузил глаза правитель. — Я спрошу у тебя один-единственный раз — согласен ли ты назначить другую пеню за проступок моего племянника?

— Сколько бы ты ни спрашивал, мой ответ не изменится, — равнодушно ответил Шэчи. — Дуань Юй должен забыть украденное.

— Что ж, в таком случае, я не желаю больше видеть тебя в пределах Да Ли, — жестко промолвил Дуань Чжэнмин. — Покинь их немедленно, и не возвращайся. Если же будешь противиться, — его взгляд, направленный на юношу, недобро блеснул, — не вини меня за бесцеремонность.

— Что здесь творится? — зазвучал со стороны дворца раздраженный женский голос, и вскоре, Му Ваньцин встала рядом с Инь Шэчи. — Ты изгоняешь моего мужа из Да Ли за некий проступок Дуань Юя, дядюшка? Скажи мне, Шэчи, что такого натворил мой глупый братец? — озабоченно обратилась она к юноше.

— Я расскажу тебе об этом позже, — тускло ответил тот. — Сейчас, мне нужно собрать вещи, и взять из конюшни Зимнего Ветра. Я не стану сражаться с твоим дядей, а значит, мне придется покинуть Да Ли.

— Хорошо, — немедленно согласилась девушка. — Расскажешь, пока мы будем собираться. Ты же не думал уйти без меня? — Инь Шэчи невольно приободрился, с благодарностью взглянув на Ваньцин. Та ободряюще сжала его плечо, и обратилась к Дуань Чжэнмину:

— Жена обязана следовать за мужем, в горе и в радости. Изгоняя моего Шэчи, ты изгнал и меня, дядя. Прощай, — не обращая больше внимания на растерянно глядящего на нее государя Да Ли, она повернулась к мужу, и они бок о бок двинулись к своей комнате.

* * *

— … Признаюсь честно, жена моя — после этих его слов, моя кровь закипела, — невесело рассказывал Инь Шэчи, укладывая вещи в дорожную суму. — Я оскорбил честность твоего дяди, и сделал это нарочно — слишком уж меня задело его лицемерие. Остальное ты слышала.

— Вот ведь несчастье, — грустно протянула Му Ваньцин. — Что стоило моему безмозглому братцу вылезти из той ямы, пользуясь своими руками и ногами, а не ворованными умениями чужой секты? Даже ребенку понятно — если в старом доме оставлены спрятанные ценности, хозяин рано или поздно захочет вернуться за ними.

— Прости меня, Ваньцин, — юноша подошел к жене, и, обняв ее за плечи, привлек к себе. — Я вижу, сколько счастья дарит тебе семья. Если ты…

— Не смей договаривать, — сердито оборвала его девушка. — Ты без колебаний пожертвовал ради меня дружбой и ценными связями. Настало время и мне пожертвовать кое-чем.

— Твоя жертва — много больше моей, — чуть бодрее ответил Шэчи. — Но я не буду спорить, жена моя, ведь сама мысль о расставании с тобой ранит мне сердце больнее любого оружия, — Му Ваньцин, улыбнувшись, крепко обняла его.

— У меня есть одна небольшая идея, — промолвил Шэчи, когда они разжали объятия. — Ты знаешь, куда отправился твой отец?

— В какой-то захолустный буддистский храм, — пожала плечами девушка. — Не помню, какой — их в Да Ли больше, чем крестьянских хижин. А что?

— Он расследует убийство одного шаолиньского монаха, — поведал ей Шэчи. — Дуань Чжэнмин не разрешил ему взять нас с собой, но раз уж твой любезный дядюшка решил прогнать меня… нас, я не вижу причин не повидать моего уважаемого тестя. Проступком больше, проступком меньше. Попутешествуем немного с твоим отцом, раз уж с сестрицей Лин теперь не пообщаться, с Дуань Юем я в ссоре, а твой дядя не желает меня видеть.

— Папа может не захотеть тебя знать, после твоей размолвки с братцем Юем, — задумчиво промолвила Му Ваньцин. — Или ты собрался скрывать от него ваши разногласия?

— Наоборот, я все подробно обскажу ему при встрече, — уверенно ответил юноша. — Дуань Чжэнчунь кажется легкомысленным и ветреным, но у меня на его счет хорошее предчувствие. Вспомни, как он помирил твою маму и тетушку Гань. Если же я неправ — что ж, — он нерадостно вздохнул, — придется нам продолжить свой путь без него.

— По крайней мере, это стоит попробовать, — задумчиво промолвила Ваньцин. — Я готова, муж мой. Пойдем за нашими лошадьми.

Примечания

[1] Бодхидхарма (Бодхихарма, Путидамо, Дамо) — один из основоположников чань-буддизма. По легенде, положил начало формализованной практике боевых искусств.

Глава 18 Клыки серебряной змеи впрыскивают смертельный яд

Выйдя из города Да Ли, Инь Шэчи и Му Ваньцин переправились через озеро Эрхай, широкое и спокойное. Сойдя на его пологий западный берег, они ненадолго остановились полюбоваться золоченой башней храма Лоцюань, видной издалека. Ее квадратные и плоские свесы ярусных крыш, необычная форма четырех ярко-желтых стен, чуть сходящихся к плоской верхушке, и сияющие полированной бронзой пристенные статуи бодхисаттв, что бдительно озирали все четыре стороны света, на какое-то время привлекли внимание молодой пары.

Наглядевшись на буддистскую святыню, юноша и девушка продолжили свой путь, и двинулись на северо-восток по утоптанному большаку, мимо крестьянских деревенек и одиноких хуторов. Колея песочно-желтой дороги петляла между невысокими зелеными холмами. Зеркальные ступени рисовых полей поднимались к лазурным небесам, расчерчивая своими плавными изгибами пологие склоны возвышенностей; протяжные голоса землепашцев, вышедших на свой ежедневный труд, колебали воздух; вдали слышался рев водяных буйволов, и крики их погонщиков. Му Ваньцин добродушно улыбалась всему этому сельскому благолепию, пригревшись на ласковом летнем солнышке. Шэчи, видя хорошее настроение жены, окончательно расслабился, и отбросил последние крохи сожаления и вины. К счастью, это ленивое благодушие не притупило чувств юноши.

Когда Инь Шэчи краем глаза уловил неясное шевеление, мелькнувшее в придорожных зарослях, он невольно повернул к нему голову, что и спасло юношу. Он успел заметить летящую в него ловчую сеть, и встретил ее рассекающим ударом меча, который поспешно вырвал из ножен.

— Засада! — воскликнул он в попытке предупредить жену.

Бросив в ее сторону быстрый взгляд, Шэчи вздохнул с облегчением — Ваньцин также избежала ловушки, соскочив с седла и укрывшись за крупом Черной Розы. Не тратя ни мгновения даром, Инь Шэчи спрыгнул с коня и бросился к обочине, стремясь добраться побыстрее до неведомых разбойников. Сети, брошенные ими ранее, не поймали молодую пару лишь благодаря счастливой случайности, что заставляло отнестись серьезно к появившимся из ниоткуда врагам.

Те не стали скрываться — девять крепких фигур в разноцветных лохмотьях вышли навстречу молодой паре, покинув свои придорожные укрытия. Один из устроивших засаду выступил вперед. Черноволосый мужчина спокойного вида, одетый в чистый белый халат, он обратился к Шэчи, указывая на него боевым шестом.

— Серебряная Змея, — четко произнес он. — Я — Линь Фын, воин Клана Нищих и старейшина-с-семью-сумками. Старшие послали меня для вынесения тебе приговора, и исполнения справедливого наказания. Не стоит противиться — на нашей стороне и правда, и сила.

— Вижу, наш старый знакомый Ма Даюань никак не прекратит благодарить мою Ваньцин за избавление от неверной и подлой жены, — насмешливо ответил Инь Шэчи, останавливаясь в нескольких шагах от нищих. Му Ваньцин обнажила меч и присоединилась к мужу, встав с ним бок о бок.

— Какое же справедливое воздаяние ты принес нам в своих семи сумках, Линь Фын? — весело продолжил юноша. — Деньги? Свитки с ценными знаниями? Быть может, доброе вино? Если старейшины Клана Нищих хоть вполовину так же искусны в питии, как их глава, я заранее признаю поражение в этом состязании, — он покивал с нарочитой грустью. Старейшина нищих невольно улыбнулся, но тут же изгнал с лица веселье.

— Наказание для твоей жены — смерть, — бесстрастно промолвил он. — Убийца не должна жить. Ты же примешь сотню ударов палками, за помощь ей, и увечья моих братьев.

— Если награждать меня палочными ударами за каждую помощь жене, вам придется бить меня, не переставая — я редко когда сваливаю на нее повседневные заботы, — с деланной серьезностью посмотрел на него Шэчи. — Не маловато ли младших ты взял с собой для такого продолжительного наказания? Да и палок у вас не то, чтобы много, — он осмотрел оружие своих противников, и с сокрушенным видом покачал головой. Му Ваньцин прыснула, не сдержав смех. Некоторые из нищих также заулыбались.

— Довольно, — тяжело вздохнул Линь Фын. — Теперь, мне понятно нежелание главы наказывать тебя, Серебряная Змея — ты непохож на злодея. Однако же, я связан долгом, и исполню его, несмотря на личные приязни.

— Так жаждешь попробовать моего боевого искусства? — приподнял бровь Инь Шэчи. — Тогда берегись, — и, не медля, он бросился вперед, взмахнув мечом.

Старейшина нищих вскинул свой шест, встречая удар клинка Шэчи, но тот и не намеревался ввязываться в продолжительную стычку. Ускоренный техникой шагов, что сделала его невесомым, словно былинка, юноша оттолкнулся от оружия Линь Фына, перекувыркнулся через его голову в легком прыжке, и обрушился на стоящих позади нищих горной лавиной. Двое немедленно получили ранения — разрубленное плечо и укол в подмышку, — и вынужденно отступили, шипя ругательства и роняя кровавые капли в дорожную пыль. Остальные попятились, вскинув оружие — меч Инь Шэчи заплясал в быстром танце серебристых отблесков, угрожая каждому из нищих, и оставляя зарубки на их посохах и дубинках.

Му Ваньцин поддержала мужа, налетев на Линь Фына ловким горностаем. Нищий пятился под ее ударами, кое-как защищаясь — его длинный шест было совершенно непригоден для боя на близком расстоянии. Заставив старейшину отпрянуть назад, девушка неожиданно оставила его, и набросилась на его младших, пытающихся взять Шэчи в кольцо. Двое покатились по земле от ее ударов, истекая кровью из глубоких ран, и жена встала рядом с мужем, прикрывая ему спину.

— Отличная разминка! — воскликнул Инь Шэчи, сияя довольной улыбкой. Он крутанул мечом, стряхивая с лезвия капельки крови. — Боевое искусство Клана Нищих заслужило свою славу, Линь Фын, прими мое уважение. Я бы даже отпустил тебя, но увы, ты вздумал угрожать моей жене смертью. Не обессудь — придется оставить на тебе пару отметин, на память, — направив на старейшину меч, он собирался уже проверить на прочность сильнейшего из своих противников в этом бою, как в их противостояние вмешались новые лица.

— Ну хоть эти-то — они, или нет, Четвертый? — раздался громогласный вопль. — Девка в красном халате и с тряпкой на лице, и юнец в белом. Мы нашли их? Мне вконец надоело бегать за твоими врагами! Учти, одним кувшином вина ты теперь точно не отделаешься!

На дорогу рядом с сражающимися приземлились трое, необычные обликом, и несомненно умелые в воинских искусствах — их мастерство в технике шагов позволило троице явиться на поле боя нежданными, как снег на голову. Говоривший, одетый в меха толстяк с буйной черной шевелюрой, поглаживал рукояти двух сабель. Женщина средних лет, чье миловидное лицо искажала презрительная усмешка, а вокруг правого глаза расположился рисунок, напоминающий три длинные царапины, едва не позевывала от скуки. Рослый парень в черной одежде и наголовной повязке злобно скалился, сжимая в правой руке короткий жезл с навершием в виде птичьей лапы; его левая рука оканчивалась культей, укрытой кожаным наручем с прикрепленным к нему длинным лезвием.

— Четверо Злодеев? — удивленно воззрился на них Шэчи, и тут же поправился:

— Трое. Даже, пожалуй, двое с половиной, — он бросил насмешливый взгляд на Юнь Чжунхэ, который тут же заскрипел зубами от бешенства.

— Девку не убивайте, — прорычал однорукий. — Она сполна отплатит мне за все унижения, что я вытерпел от этих двоих. Осторожнее с мальчишкой.

— Неужто солнце настолько слепит тебе глаза, Четвертый? — язвительно бросила женщина. — Здесь, кроме них, еще целая толпа нищих. С ними что делать?

— Как же вам повезло, безумные твари, — с неожиданной ненавистью выдохнул Линь Фын. — О небо, отчего ты не принесло сюда этих выродков часом раньше? С какой бы радостью я вырвал их поганые сердца, и принес в жертву всем моим братьям, что приняли смерть от рук Четырех Злодеев, — он скривился в гримасе злого сожаления.

— Если тебе понадобились мелкие и черные сердчишки этой троицы… двоицы с половиной, я не стану мешать, — пожал плечами Инь Шэчи. — Они, вообще-то, собираются убить меня и Ваньцин. Можем заключить перемирие, и вместе поучить их уму-разуму, — Линь Фын растерянно посмотрел на юношу, и в сердцах махнул рукой.

— А, к демонам все, — бросил он, и вскричал, обращаясь к злодеям:

— Е Эрнян! Юэ-Третий! Юнь Чжунхэ! Отдайте мне ваши жизни! — и он бросился вперед, воздевая посох. Его спутники последовали за своим старейшиной, угрожая злодеям оружием.

— Называй меня Юэ Второй, ты, грязный нищий! — закипятился толстяк. — Или я сломаю тебе шею! Хотя, я так и так ее сломаю, хе-хе-хе, — он выхватил из ножен сабли, и встретил атаку Линь Фына их необычными зазубренными клинками.

Юэ-Третий

Численное превосходство не очень помогло воинам Клана Нищих. Их старейшина сцепился в ожесточенной схватке с толстяком, которого он поименовал Юэ-Третьим, и ни один из них не мог взять верх. Женщина с рисунком на лице сражалась с четырьмя противниками сразу, и успешно теснила их; вскоре, один из нищих со стоном рухнул наземь, кашляя кровью — удары ладоней Е Эрнян были точны и смертоносны. Инь Шэчи с Му Ваньцин насмешливо переглянулись, и без спешки подошли к оставшемуся в одиночестве Юнь Чжунхэ. Ненависть на его лице сменилась трусливой злобой, а единственная оставшаяся целой рука нервно подрагивала, заставляя когти в навершии удерживаемого ей жезла выписывать причудливые фигуры.

— Ну здравствуй, Худший из Курей и Гусей, — задумчиво проговорил Шэчи. — Выглядишь ты отвратительно, но тут уж ничего нового. Знаешь, еще недавно я хотел попросту убить тебя, быстро и безболезненно. Но все эти угрозы и оскорбления в сторону моей жены малость меня разозлили. Зачем ты злишь добрых людей, Юнь Чжунхэ? Хочешь, чтобы злодеев в Поднебесной стало больше?

— Ты сдохнешь, гнусный мальчишка, — злобно прошипел парень в черном, пятясь от подступающих юноши и девушки.

— Несомненно, — скорбно согласился Инь Шэчи. — Увы, я не бессмертен, и рано или поздно отправлюсь на суд к Яньло-вану. Но ты попадешь к нему много раньше меня, — он задумчиво покивал, — а именно, сегодня. Для начала, я избавлю тебя от твоего грязного языка. Тебе, должно быть, и самому мерзко от такой гадости, вечно торчащей в твоем рту. Затем, — он холодно усмехнулся, — я недавно слыхал о некоем даосе, что отрубал руки и ноги своим врагам. Что ты думаешь об этом, жена моя?

— Думаю, что этот ублюдок на правильном пути — его левой руки как не бывало. Я с радостью завершу начатое им, — кровожадно ответила Му Ваньцин. — Ты хотел надругаться надо мной, гнусная падаль? — обратилась она к злодею. — Будь уверен, после сегодняшнего, ты больше ни над кем не надругаешься, — она посмотрела на Юнь Чжунхэ с недобрым намеком.

— Третий! Вторая! — отчаянно закричал злодей. — Что вы возитесь с этими оборванцами? Помогите мне, живее!

— Просто сбеги от них, Четвертый. Мало кто сравнится с тобой в техниках шагов, — раздраженно бросила женщина. Дела ее шли не так хорошо, как в начале сражения — нищие сумели приноровиться к стилю боя Е Эрнян, и удерживали ее на расстоянии более длинным оружием. Толстяк Юэ и вовсе не ответил, яростно рубясь с Линь Фыном, и поливая того отборной бранью.

Е Эрнян

Юнь Чжунхэ попытался последовать совету соратницы, резко метнувшись прочь, но две стальные стрелки, с резким свистом прошившие воздух перед его лицом, вынудили злодея затормозить. Больше он не успел сделать ничего — лезвие меча Инь Шэчи, блеснув на солнце волнистыми узорами, пало вниз, и врубилось в тело Злейшего из Людей, за малым не распахав того от плеча до пояса.

— Что же ты дернулся? — с притворной укоризной промолвил юноша, вырывая меч из тела врага. — Из-за твоей неуклюжести, я не смог исполнить данное обещание, и отрубить тебе конечности. Даже резать твой язык больше нет смысла.

Юнь Чжунхэ не ответил — лишь невнятное клокотание покидало его горло вместе с льющейся кровью. Младший из Четверых Злодеев нелепо сучил ногами и руками в предсмертных судорогах, загребая бурую грязь, в которую медленно превращалась дорожная пыль под его полуразрубленным, обильно кровоточащим телом. Из его округлившихся глаз медленно уходила злость, а вместе с ней — и жизнь. Вскоре, воин, известный как Злейший из Людей, бездвижно замер навсегда, скорчившись посреди темно-багрового пятна собственной крови. Инь Шэчи равнодушно отвернулся от мертвого врага, что сполна заслужил настигшее его воздаяние.

— А теперь, поможем нищим, жена моя, — воодушевленно обратился он к Ваньцин. Та согласно кивнула, и они слаженно набросились на ближайшего из противников — толстяка по фамилии Юэ.

Их совместная атака сразу же потеснила сквернословящего злодея. Меч Шэчи вспорол меховую куртку на его плече, и кожу под ней, пустив Юэ-Третьему кровь. Короткий клинок Му Ваньцин поймал в связывающий прием одну из сабель, подарив Линь Фыну возможность нанести точный удар. Старейшина нищих не сплоховал, и пухлый злодей, вопя пуще прежнего, покатился по земле, сбитый с ног тяжелым стальным навершием посоха.

— С меня хватит! — проорал он, и пустился наутек. — Сломаю вам всем шеи как-нибудь позже!

— Эй, Третий, подожди меня, — с ядовитой ухмылкой крикнула Е Эрнян, и, уклонившись от шестов своих противников, прянула прочь в длинном прыжке.

— Благодарю вас, Серебряная Змея, госпожа Инь, — всклокоченный Линь Фын тяжело опирался на посох, и шумно дышал. — Я оказался не ровней негодяю Юэ. Без вашей помощи, я не ушел бы от него живым.

— Не стоит, — благодушно ответил Шэчи. — Если бы не мы, встречи с Четырьмя Злодеями и вовсе не случилось бы.

— И все же, я благодарен вам за помощь, — ответил старейшина нищих, чуть отдышавшись. — И особо благодарен за свершенное вами доброе дело, — он с кривой ухмылкой кивнул на труп Юнь Чжунхэ. — Много обесчещенных дев и молодых женщин скажут вам спасибо за смерть этого мерзавца и насильника. Но мне пора. Берите раненых, младшие, и собирайтесь, — лукавые искорки мелькнули в его глазах. — Раз уж я не нашел Серебряную Змею с его женой близ города Да Ли, придется проверить другую весть о нем, с юга Юньнани, — он вопросительно взглянул на Инь Шэчи, и тот согласно покивал.

— Если мы встретимся вновь, я вынужден буду исполнить свой долг, — сказал Линь Фын, прежде чем двинуться по дороге в сторону, откуда пришли Шэчи с женой. — Но сегодня, я рад, что мы расстаемся друзьями.

— Цяо Фэн был прав, говоря, что в Клане Нищих много достойных людей, — ответил на это Инь Шэчи. — Сегодня, мне посчастливилось встретить одного из них. Желаю тебе удачи, Линь Фын… но только не в ловле меня с женой, конечно, — поспешно добавил он. Его собеседник добродушно рассмеялся, и, коротко поклонившись, зашагал следом за своими младшими. Шэчи и Ваньцин, проводив его взглядами, поймали убредших с дороги лошадей, и продолжили путь к храму Шэньцзе.

* * *

Шагая по улицам города Чэнцзи — столицы одного из далиских округов, который молодой паре пришлось пересечь на пути к своей цели, — Инь Шэчи внезапно остановился, и придержал за плечо Му Ваньцин. На его лице загорелась удивленная радость.

— Жена моя, — заговорил он, широко улыбаясь. — Сейчас я познакомлю тебя с хорошим человеком, некогда спасшим мне жизнь. Эй, старый Сун! — воскликнул он, замахав рукой. — Я здесь!

Один из группы воинов, беседовавших у коновязи близлежащей гостиницы, обернулся на возглас Шэчи. На седоусом лице этого пожилого мужчины отразилось узнавание пополам с удивлением.

— Молодой господин, — с поклоном промолвил он. — Рад видеть вас в добром здравии.

— А уж как я рад, что с тобой все в порядке, несносный старик, — юноша со смехом протянул ему руку, и мужчина с готовностью ее пожал. — Вижу, батюшка перевел тебя с собратьями в охрану караванов. Надеюсь, он не очень злился на вас за мой побег?

— Мы в тот день отдыхали, и оправлялись от ран, — с усмешкой ответил старый воин. — А вот ночной страже досталось сполна — они получили добрую дюжину палок, и вместо охраны поместья теперь чистят лошадиные стойла. Нам же господин Инь даже не понизил жалования. Правда, раз уж наследник исчез, глава семьи поручил нам охранять иные вещи.

— Вот и хорошо, — довольно кивнул Инь Шэчи. — Папа обычно беспристрастен, но мог и сорвать на вас злость, от горя. Кстати, познакомься с моей женой, — произнес он с гордостью. — Милая, этого замечательного человека зовут Сун Тяньци. Где-то месяц назад, он спас меня от смерти. Да, старый Сун, ты будешь рад узнать, что я сполна отомстил за тогдашние раны твоих братьев. Вчера, Юнь Чжунхэ пал от моей руки, — старый воин удивленно покачал головой.

— Мое имя — Му Ваньцин, старший, — коротко представилась девушка. — Шэчи рассказывал мне о вас. Спасибо, что сберегли моего мужа.

— Не стоит, молодая госпожа, — кивнул в ответ Сун Тяньци. — Это было моим долгом. Однако, признаюсь — мне неизвестно семейство Му. Могу ли я узнать, кто ваши славные родичи? По возвращении в Ваньчэн, господин и госпожа Инь подробно расспросят меня о вас, и я хотел бы дать им все возможные ответы, — он посмотрел на девушку с вежливым ожиданием.

— Я — внебрачная дочь далиского Принца Юга, — с готовностью ответила та. Старый воин с неверящим видом округлил глаза. — Правда, мы с мужем сейчас в ссоре с родней папы, и вынуждены покинуть Да Ли — надеюсь, ненадолго.

— Вот так штука, — ошарашенно протянул Сун Тяньци. — Наш избалованный и легкомысленный Шэчи отвергал браки с дочерьми вельмож и чиновников, чтобы, в конце концов, найти себе принцессу, пусть и незаконнорожденную… простите, молодой господин, молодая госпожа, — спохватился он. — Этот глупый старик пришел в замешательство от добрых вестей, и позволил себе лишнего.

— Брось, старый Сун, после того, как ты спас мне жизнь, я приму от тебя даже ругательства, — засмеялся Инь Шэчи. — Скажи лучше, с кем ты приехал сюда? С Дунцзи, Тао, или, может, с этим заносчивым старикашкой Янем?

— Молодой господин! — раздался полный льстивой радости голос, и к беседующим приблизился пожилой мужчина в дорогом шелковом халате, покрытом дорожной пылью. Его морщинистое лицо расплылось в угодливой улыбке, обнажившей желтоватые зубы.

— Видеть вас сегодня — истинная отрада для меня! — продолжил он, с довольным видом огладив редкую седую бороденку. — Не иначе, само великое небо пролилось дождем неисчислимых благословений на этого скромного слугу!

— Хуанфу Янь, — с постным видом протянул Шэчи. — Надеюсь, ты прилежен в своих делах, и бережешь деньги батюшки? Смотри, не переплати местным за товары — шелк-сырец нынче подешевел до трех лянов серебра за цзинь, а за выдержанный чай берут половину веса серебром.

— Вы уже посетили рынок, молодой господин? — подобострастие в голосе старика сменилась деловитостью. — Что еще из местных товаров упало в цене — фрукты, вино, поделки ремесленников?

— Мы с женой пересекли рынок, и останавливались в чайной неподалеку от него, — со скукой в голосе ответил юноша. — Мои уши не выбирают, что слышать, а уж то, как местные восхваляют Шэнь-нуна и его обильные благословения в этом году, было трудно упустить.

— Ну, мне это вполне удалось, — озадаченно пробормотала Му Ваньцин. — Теперь, у меня не осталось сомнений, что ты — купеческий сын, Шэчи: цен на товары я в местных сплетнях точно не слышала.

— Все дары полей и садов подешевели не менее, чем вполовину, — закончил юноша, коротко улыбнувшись жене. — Некоторые из юньнаньских торговцев спешат избавиться от заранее запасенного товара, и могут предложить цену пониже, так что будь внимателен. И еще — есть ли при караване свободные деньги?

— Около сотни лян золота, — с готовностью ответил приказчик семьи Инь. — Но больше половины из них — в билетах ваньчэнских банков. Здесь, на юге, за них дадут полную цену разве что крупные торговцы. Если вы хотите взять больше, чем сорок лян…

— Я возьму сумму моего месячного содержания — пятнадцать лян золота, — прервал его Инь Шэчи. Хуанфу Янь тут же снял с пояса один из мешочков, и с поклоном передал его юноше. — Да, распорядись о письменных принадлежностях — передашь батюшке мою записку, о деньгах и обо всем прочем.

— Благодарю, молодой господин, я и сам хотел просить вас об этом, — довольно ответил старец, и отослал двоих из подчиненных Сун Тяньци принести запрошенное. Вскоре, те поднесли юноше походный набор для письма, и он принялся ловко заполнять лист бумаги ровными иероглифами скорописи. Закончив, он размашисто подписался, присыпал послание песком, и протянул старому приказчику. Тот с поклоном принял записку.

— Смотри, проверяй товар, как следует, — строго напутствовал его Шэчи. — Не накупи гнили и тухлятины в погоне за удачной сделкой. А ты, старый Сун, береги себя, — он дружески кивнул бывшему телохранителю. Тот ответил кратким прощанием, и поклонился, улыбаясь в усы. — Еще увидимся. Пойдем, жена моя, — обратился он к Ваньцин.

— Берегите себя, молодой господин, — попрощался вслед молодой паре Хуанфу Янь.

— Скажи мне, Шэчи, почему ты в свое время не избрал торговую стезю? — задумчиво спросила мужа Му Ваньцин, когда они продолжили свое движение по городским улицам. — У тебя несомненный талант к купеческому делу.

— Я не захотел становиться купцом, узнав, насколько он несвободен, — ответил юноша. — Крестьянин лебезит перед чиновником, склоняется при виде воина, и пресмыкается в пыли у ног вельможи. Купец делает все то же самое, но при этом, заявись в его лавку крестьянин, он вынужден угождать и ему. Подобный путь хоть и вымощен золотом, но требует от идущего по нему очень уж гибкой спины.

Глава 19 Описывающая, как серебряную змею попрекали злонамеренностью, а молодой дракон юго-запада спешил к отцу

Храм Шэньцзевыглядел скромно даже по меркам далиской глубинки: глиняные статуи у ворот, и деревянные — внутри небольшого молельного дома, по раннему времени гостеприимно распахнувшего двери, простые монашеские хижины, и небогатые посадки злаков. Все это выглядело, скорее, хутором крестьян среднего достатка, излишне почитающих Будду, а не местом поклонения. Кроме того, ограда монастыря была ненамного выше двух чи, и потерянно бродящий в храмовом дворе Дуань Чжэнчунь немедленно заметил конных Инь Шэчи и Му Ваньцин, приближающихся к воротам храма, и поспешил им навстречу.

— Дочка! Зять! — далиский принц встретил их возгласом, полным радостной надежды. — У вас новости от брата? Он прислал вас мне в помощь? Или же и вовсе решил избавить меня от этой тягостной докуки?

— Нет, уважаемый тесть, все несколько хуже, — спешившись, ответил Шэчи с безрадостной улыбкой. — Я повздорил с Дуань Юем, и государь изгнал меня из Да Ли. Мы с Ваньцин решили повидаться с тобой перед уходом.

— Вы и Юй-эр поссорились? — неподдельно удивился Дуань Чжэнчунь. — Что случилось? Когда я покидал столицу, вы были неразлучны, словно ветер и дождь.

— Верно, батюшка, — печально промолвил Инь Шэчи. — Признаюсь честно — твой сын мне по душе, и я уже не рад, что погорячился в том разговоре с ним. Но лучше мне рассказать все сначала. Дело было так…

Он пересказал Принцу Юга события позавчерашнего утра, пытаясь описывать их как можно беспристрастнее. Поведал он и о своем неприятном разговоре с Дуань Чжэнмином, завершившимся изгнанием, и о решении Му Ваньцин последовать за ним. К концу его рассказа, Дуань Чжэнчунь глядел еще печальнее, чем раньше.

— Никогда бы не подумал, что желание Юй-эра изучать боевые искусства принесет разлад в нашу семью, — в сердцах бросил он. — Да и мой венценосный братец… как по мне, у сетей его царской справедливости слишком уж частое плетение. С семейными ссорами можно обходиться и помягче. Скажи, Шэчи, ты ведь не станешь упорствовать в причинении вреда Юй-эру?

— Как честный человек, Дуань Юй сам обязан раскаяться в содеянном, и просить о наказании, — болезненно скривился юноша. — Я вовсе не хочу вредить родне жены, и не горжусь тем, что едва не свершил в порыве гнева. Однако же, верно и другое — не являющийся учеником секты Сяояо не может владеть ее тайными знаниями, тем более, предназначенными лишь главе.

— Ты прав от начала и до конца, что вселяет в меня еще большую печаль, — сумрачно ответил на это далиский принц. — Я виноват не меньше Юй-эра — не привив ему должное почтение к традициям вольных странников, я стал невольной причиной этого несчастья. Что хуже, я не могу усовестить сына — на мне до сих пор лежит тяжкая ноша царского поручения. Но будь спокоен, Шэчи — когда мы вернемся в столицу, я поговорю с Юй-эром о его проступке, и мы все вместе придумаем способ искупить его вину должным образом.

— Я и Ваньцин не сможем вернуться — твой брат изгнал нас, — напомнил ему Инь Шэчи. Принц раздраженно скривился, и зло выплюнул:

— Да твою же… — он оборвал ругательство на полуслове, бросив виноватый взгляд на дочь, и недовольно продолжил:

— Обычно, Чжэнмин поступает мудрее, чем сделал сейчас, отняв у семьи возможность для примирения. Ничего. Я походатайствую о твоем возвращении, Шэчи, и строго выговорю Юй-эру. Что вы с дочкой собираетесь делать сейчас?

— Помочь тебе, папа, — в голосе Му Ваньцин звучало неподдельное облегчение — она явно не ожидала от отца такого понимания и сопереживания положению своего мужа. — Ты выглядишь так, словно все это время не расследовал убийство, а голыми руками полол брюкву на монастырских грядках. Как я понимаю, тебе мало что удалось узнать?

— Твои слова — словно дождь после засухи, Цин-эр, — приободрился Дуань Чжэнчунь. — Быть может, ваш свежий взгляд увидит что-нибудь, что мне не удалось вытрясти из этих негодных лысых ослов… то есть, уважаемых наставников, — поправившись, он тяжело вздохнул. — Пойдемте внутрь. Я расскажу вам, что мне удалось выяснить, как у монахов, так и из осмотра тела и места убийства.

Принц уже повернулся к воротам храма, когда внимание всех троих привлек громкий топот ног, приближающийся со стороны большой дороги. Вскоре, стал заметен и сам бегущий — загнанно дышащий молодой монах в пыльной одежде. Мутный взгляд его расширенных глаз словно прилип к надвратной вывеске храма. В двух шагах от ворот, он споткнулся и полетел навзничь, тяжело рухнув лицом вниз. Завозившись в пыли, он попытался подняться, но безуспешно — усталое тело отказывалось повиноваться юному послушнику.

— Что случилось, наставник? — требовательно спросил Дуань Чжэнчунь, легко вздергивая монаха на ноги. — На вас лица нет. К чему такая спешка?

— Помощи… — невнятно прохрипел монах. — Монастырь Тяньлун… чужеземец… красть свитки… Божественный Меч… слишком силен!.. — сипло выкрикнув последние слова, он в беспамятстве обмяк, повиснув на принце всем телом. Дуань Чжэнчунь озабоченно нахмурился.

— Помогите мне, Цин-эр, Шэчи, — попросил он. Серьезность, столь необычная для легкомысленного мужчины, превратила его лик в напряженную маску. — Нужно оставить этого беднягу на попечение братьев храма Шэньцзе, и поспешить в монастырь Тяньлун. Если я все правильно понял, тамошнее происшествие важнее для государства, чем десять смертей важных ханьцев.

— Как скажешь, батюшка, — пожал плечами Инь Шэчи, подхватывая монаха под руку с другой от принца стороны. — Мы с женой поможем тебе во всех начинаниях… кроме, разве что, поиска новых подруг — тут тебе помощь не нужна, — он весело глянул на тестя. Тот деланно закатил глаза.

* * *

Храм Тяньлун

Небольшую кавалькаду из трех всадников, въехавшую в ворота храма Тяньлун, приняли быстро, и со всем возможным почтением. Стоило одному из послушников, которого Дуань Чжэнчунь попросил известить о своем прибытии, скрыться в молельной пагоде, что устремляла далеко в небо свою остроконечную верхушку, как навстречу принцу вышли пятеро высокопоставленных монахов. Разные возрастом и сложением, они выглядели на удивление похоже, и не только из-за одинаковых белых одежд, и наголо выбритых голов — на лице каждого из них прочно поселилось выражение тревожного беспокойства.

— Господин Дуань, — один из монахов, престарелый мужчина с длиннейшими седыми усами при обычного вида бородке, вышел вперёд, и низко поклонился. — Милостью Будды, вы явились вовремя.

— Мудрец Кужун, — кивнул в ответ принц. — Я был неподалеку — в храме Шэньцзе. Расскажите подробнее о вашей беде. Кто покушается на тайные знания храма?

— Вчера, в наш монастырь было доставлено послание, — обстоятельно начал монах. — Его принес тибетец, что само по себе не очень удивительно — учение Будды выше любых границ и препон, и его последователи из разных царств часто обмениваются знаниями. Странным и оскорбительным было содержание этого письма. Написавший его извещал нас, что явится в монастырь Тяньлун десятого числа сего месяца, чтобы одолжить свиток с описанием искусства Божественного Меча Шести Меридианов.

— Что? — сердито вопросил Принц Юга. — Откуда некоему тибетцу известно о сокровище семьи Дуань? И не много ли он мнит о себе, испрашивая чужих тайных знаний?

— То нам неведомо, — невозмутимо ответствовал старый монах. — В письме также говорилось, что указанный свиток будет сожжён на могиле господина Мужун Бо, во исполнение давнего обещания.

— Возмутительно! — в сердцах воскликнул Дуань Чжэнчунь. — Мало того, что этот чужеземец жаждет чужих секретов, так он ещё и намеревается уничтожить их, прикрываясь каким-то глупым обещанием, данным мертвецу, что более не может ни подтвердить, ни опровергнуть его слова! — он раздраженно нахмурил брови.

— С чего бы вообще какому-то тибетцу вести себя так нагло? — непонимающе спросила Му Ваньцин. — Он что, ведёт с собой многотысячное войско? Или сам владеет могущественными боевыми умениями?

— Второе, юная госпожа, — бесстрастно ответил Кужун. — Письмо было отправлено монахом Цзюмочжи, государственным советником Тибета, и сильнейшим из его воинов. Он также известен на реках и озёрах под прозвищем Светлый Князь Колеса Заветов. Из того, что мы знаем о нем, и его воинских умениях, можно рассудить, что все мы — не ровня ему, ни порознь, ни сообща. Сейчас, мы не сможем защитить от Цзюмочжи сокровища храма. Боевые искусства, что практикуют в нашем монастыре, не отличаются могуществом. Наши техники развития внутренней энергии также достаточно скромны. Единственный наш стиль, что может противостоять врагу столь могучему — Божественный Меч Шести Меридианов. Но его изучение требует огромной внутренней силы, которой не обладает ни один из нас.

— Не беспокойтесь, наставник, раз уж мы здесь, то не оставим вас в беде, — успокаивающим тоном заговорил Инь Шэчи. — Послушай мой план, батюшка: уважаемые монахи заманят Цзюмочжи в пределы монастыря, где притворятся согласными на его безумные требования, и попросят подождать рядом с главным зданием, — он указал на широкое трехэтажное строение с красными стенами, крытое фигурной черепицей, и с остроконечной башенкой на крыше последнего яруса.

— Я и Ваньцин устроим засаду на его втором этаже, а ты — на первом, — увлеченно продолжил юноша. — Когда тибетец утратит бдительность, мы вместе нападем на него, применяя всю силу нашего боевого искусства. Мой меч, твои техники Одного Ян, и тайное оружие моей жены — что-то из этого да сразит негодяя. Вору — воровское обхождение: раз уж он пришел в чужой дом, чтобы вынести из него ценности, пусть получит по заслугам.

— Убийство — великий грех, — заговорил Кужун, недовольно глядя на Шэчи. — А отнятие жизни на земле, посвященной Будде, грешно вдвойне. Непозволительно и думать о подобном.

— Хорошо, тогда мы встретим Цзюмочжи за монастырскими воротами, — не растерялся юноша. — Придется посидеть в засаде, но в лесу она выйдет даже лучше, чем здесь, в храме. Думаю, мы справимся. Что скажешь, жена моя?

— Вполне может получиться, — одобрительно кивнула Му Ваньцин. — Даже будь этот тибетец ровней самому Сян Юю[1], против троих сильных воинов, напавших внезапно, он не устоит.

— Кто эти юноша и девушка, господин Дуань? — с сердитым видом спросил Кужун. — Почему они говорят об убийстве в стенах обители мира?

— Это — моя дочь, Му Ваньцин, и ее муж, Инь Шэчи, — представил молодую пару Дуань Чжэнчунь. Лицо принца раздражённо кривилось, а брови — хмурились пуще прежнего, но его недовольство не было направлено на Шэчи. Наоборот, он бросил на юношу виноватый взгляд, едва заметно кивнув в сторону престарелого ревнителя заповедей Будды.

— Я пригласил их, чтобы помочь нашей беде, — продолжал, тем временем, наследный принц. — Не обижайтесь на моего зятя — он всего лишь проявляет усердие, в меру своего разумения.

— Раз уж вы несогласны с моим планом, у вас, должно быть, есть иной способ отвадить тибетского вора от сокровищ храма, наставник? — с безмятежным видом спросил Инь Шэчи.

— Верно, — чуть подуспокоился Кужун. — Ни я, ни мои братья не можем изучить стиль Божественного Меча Шести Меридианов самостоятельно. Но мы придумали способ освоить его, на уровне достаточном, чтобы сразить любого врага. Я и мои братья каждый изучим по приему, по одному из шести Мечей. Даже поодиночке эти техники весьма могущественны, а уж объединившись, мы, без сомнений, сможем противостоять Цзюмочжи, и, если понадобится, изгнать его из храма.

— Понятно, — кивнул Принц Юга. — Что за помощь вам требуется от меня и моих спутников?

— Нас всего пятеро, — кивнул на своих товарищей Кужун. — Развитие внутренней энергии прочих монахов храма недостаточно для изучения нашего тайного стиля. Мы просим вас, господин Дуань, принять постриг, освоить один из приемов Божественного Меча Шести Меридианов, и помочь в отражении захватчиков.

— П-постриг? — смешался Дуань Чжэнчунь, растерянно оглаживая бородку. — Зачем? Все же, я — наследник трона, и… это… есть множество дел, недоступных монаху, которые требуют моего внимания…

— Это необходимо, — ответил старый монах с усталым недовольством. — Согласно давнему правилу, лишь монахи храма Тяньлун могут изучать его боевые искусства, — раздражённо глядя на принца, что озирался с затравленным видом, он добавил:

— Не волнуйтесь. После того, как храм будет избавлен от опасности, вы сможете вернуться к мирской жизни.

— Что ж, коли так… — с нескрываемым облегчением протянул Дуань Чжэнчунь. Просительно глядя на монаха, он добавил:

— Можно ли сохранить в целости мои волосы, раз уж мой постриг будет временным? Я, хм, очень привязан к ним…

— Не следует шутить со священными ритуалами, — строго вмешался один из молчавших доселе монахов. — Даже все то снисхождение, что мы готовы проявить к тебе, племянник, не позволяет подобного богохульства.

— Хорошо, настоятель Бэньинь, — с унылым видом кивнул принц. — Я согласен принять постриг… временный… и защитить тайны семьи от иноземных посягательств.

— Замечательно, — с улыбкой кивнул Инь Шэчи. — В таком случае, мы с женой будем поблизости, и если во время изгнания Цзюмочжи что-то пойдет не так, мы поможем вам, уважаемые наставники… — улыбнувшись с недвусмысленным намеком, он добавил:

— … Всеми доступными нам способами, — Бэньинь и Кужун недовольно нахмурились на эти слова, но не стали возражать. Было ясно, что монахи нуждаются в помощи много больше, чем показывают — грозное имя тибетского воителя, намеренного отнять тайные знания храма, вселило в них немалый трепет.

— Пойдёмте, господин Дуань, — Кужун приглашающе простер руку в сторону главного здания храма. — Я, как старший монах нашего монастыря, проведу ваш постриг. Затем, мы приступим к обучению в уединении. Милостью Будды, мы успеем исполнить задуманное в оставшиеся три дня.

— И чего эти лысые ослы так упорствуют? — тихо спросила у мужа Му Ваньцин, когда ее отец и монахи ушли. — Ясно же — твой план много лучше ихнего. Успеют ли они изучить свою технику, смогут ли с ее помощью победить этого тибетца, и сумеют ли сделать это без крови — неизвестно. Тогда как военная хитрость и добрая сталь вмиг разрешат все их трудности.

— Ты совершенно права, моя премудрая богиня, — с улыбкой ответил Инь Шэчи. — Но и монахов понять нетрудно. Даже в тяжкое время, они не желают предавать заветы своей веры ради лёгкого избавления от невзгод. Это достойно уважения… — он задумчиво окинул взглядом охряно-красные стены храмового здания, скрывшего в своих недрах монахов и Дуань Чжэнчуня, и рассеянно добавил:

— Их плану сопутствует лишь одна невеликая беда — твоему отцу придется на какое-то время остаться без волос, — девушка весело прыснула на его слова.

* * *

В последние несколько дней, Дуань Юй не находил себе места, бродя по отцовскому дворцу, словно неприкаянный. Как и всякий умный человек, он был склонен обдумывать принятые решения и свершенные действия, и, зачастую, сомневаться в них. Сомнения уже долго терзали его из-за ссоры, что случилась между ним и Инь Шэчи. Будучи юношей мягким и незлобивым, юный принц сожалел о размолвке с зятем, но никак не мог решить, почему — то ли из-за того, что не сумел победить в их кратком бою, то ли и вовсе потому, что начал тот разговор. Дуань Юй все ещё считал, что был прав, но уверенность в этом постепенно подтачивали те же самые сомнения.

Что хуже, ему не с кем было поговорить без обиняков, и обсудить свои душевные метания. Дядя все чаще глядел на юного принца с недовольством и стыдом, и отговаривался занятостью от бесед с ним. Чжун Лин, узнав, что Дуань Юй стал причиной изгнания ее новообретенной, но уже любимой старшей сестры, накрепко обиделась на юношу, и наотрез отказалась общаться с ним. Чжу Даньчэнь, один из четверки телохранителей, с которым они были дружны из-за общих интересов в искусствах, отказывался обсуждать внутренние дела царской семьи. Отец же и вовсе был в отъезде.

В очередной раз прогуливаясь по дворцовому саду, юный принц раздумывал о том, как же разрешить свои внутренние противоречия. Его мысли невольно обратились к былому, к другому случаю, когда собственное положение казалось Дуань Юю до тоскливого безвыходным — к тем дням, когда отец и дядя твердо вознамерились обучить-таки беспутного младшего родственника семейному боевому искусству. Тогдашнее решение — сбежать из дома, — пришло на память юному принцу, и он с удивлением понял, что оно будет уместным и в этот раз. Из всей его родни, отец никогда не отказывался выслушать Дуань Юя, а порой, под настроение, мог даже дать дельный совет, а значит, покинув столицу и отыскав Дуань Чжэнчуня, юный принц мог рассчитывать на его помощь. Приободрившись, Дуань Юй двинулся на конюшню, и вскоре подгонял коня, во весь опор скача по большому тракту в направлении храма Шэньцзе.

Примечания

[1] Сян Юй — полководец и государственный деятель, живший в эпоху Борющихся Царств. По легенде, обладал просто-таки нечеловеческой силой, и был способен чуть ли не в одиночку сражаться с тысячей.

Глава 20 Рассказывающая о том, как свирепый дракон запада извергал угрозы и пламя, а серебряная змея проявила истинно змеиное коварство

Через три дня после прибытия Дуань Чжэнчуня в монастырь Тяньлун, в ворота того же храма вступила небольшая процессия. В хвосте ее тяжело шагали двое, нагруженные массивным сундуком. Их облик был странен даже для чужеземцев — золочёные полумаски прикрывали их лица, а на головах устроились широкие воронкообразные шапки, напоминающие миски без дна.

Странно одетые носильщики

Возглавлял носильщиков рослый и широкоплечий мужчина, по-хозяйки оглядывающий храмовый двор. Карие глаза гостя насмешливо блестели из-под кудрявой шевелюры, увенчанной островерхой шапкой; на бородатом лице то и дело мелькала лёгкая улыбка; красная монашеская кашая[1] не скрывала его крепкого торса и могучих рук, что более пристали бы воину, а не служителю Будды.

Пришельцев встретили шестеро. Они словно нарочито отличались от безмятежного гостя, как своими белыми одеждами и бритыми головами, так и собранным, напряжённым видом. Подойдя к встречающим, мужчина в красной кашае сложил руки перед грудью и поклонился с преувеличенной вежливостью.

— Приветствую братьев по вере, — он улыбнулся ещё шире, но без приязни во взгляде. Едва заметный чужеземный выговор, мягкий и протяжный, не портил его речи, лишь добавляя ей вкрадчивости. — Вижу, меня принимают все высокопоставленные монахи храма. Это — честь для меня.

— Не стоит, — бесстрастно ответил ему настоятель Бэньинь. — Все мы равны в глазах Будды, от мыши-полевки до вельмож и властителей. Могу ли я узнать имя уважаемого гостя?

— Я — Цзюмочжи, советник тибетского государя, — с готовностью ответил тот. — У меня есть небольшая просьба к храму Тяньлун, о которой я известил вас заранее.

— Нам известно имя и славные дела Светлого Князя Колеса Заветов, — вступил в разговор монах Кужун. — Не каждый день столь знаменитый воин осеняет своим присутствием наш скромный храм. Путь от Тибета неблизок, и ты, должно быть устал с дороги, уважаемый гость. Близится время обеда — пройдем же внутрь, разделим скромную пищу, и побеседуем об учении Пробужденного Мудреца[2], — он сделал приглашающий жест в сторону храмового здания.

— В этом нет никакой нужды, — в вежливом тоне тибетца прозвучала толика нетерпения. — Я хотел бы, не откладывая, приступить к делу, приведшему меня сюда. В прошлое мое посещение Срединной Равнины, я беседовал с моим старым другом Мужун Бо. Мы с ним говорили о боевых искусствах мира, и их достоинствах и недостатках. Господин Мужун с большим уважением отзывался о стиле Божественного Меча Шести Меридианов, именуя его лучшей из пальцевых техник Поднебесной. Он сожалел, что так и не сумел отыскать его описание. Ведомый дружескими чувствами, я пообещал господину Мужуну, что если мне удастся заполучить это боевое искусство, я разделю его с ним. К моему великому сожалению, весть о том, что стиль Божественного Меча Шести Меридианов хранится в монастыре Тяньлун, дошла до меня слишком поздно — Мужун Бо уже покинул сей бренный мир, — ни грана упомянутого сожаления не прозвучало в голосе Цзюмочжи — лишь вежливая скука.

— Но, как честный человек, я намерен выполнить данное другу обещание, — безмятежно продолжил он. — Я хочу позаимствовать у вас описание Божественного Меча Шести Меридианов, уважаемые братья, и сжечь его на могиле Мужун Бо. Так, дух моего давнего товарища сможет ознакомиться с этим стилем в царстве мертвых, — на этот раз, в усмешке тибетского монаха виднелось искреннее довольство.

— Ты хочешь забрать и уничтожить одно из главных сокровищ нашего храма? — ровным голосом поинтересовался настоятель Бэньинь.

— Что вы, мудрец, я же не какой-нибудь грабитель, — с невозмутимым видом ответил Цзюмочжи. — Не с пустыми руками я пришел к вам, и готов передать храму Тяньлун одно или несколько описаний могущественных боевых умений, чтобы возместить потерю, — повинуясь его жесту, носильщики сняли крышку со своего сундука, открыв ровные стопки книг.

Цзюмочжи предлагает обмен

— Здесь — многие из семидесяти двух тайных стилей Шаолиня, — с гордостью поведал тибетец. — Я изучил все эти книги, и могу поручиться — любое из описанных ими искусств сделает своего практика сильным воином. Выбирайте. Искусство Ладони Золотого Песка позволяет управлять своей ци с непревзойденной точностью, и разить врагов вблизи и издали, — он сделал небрежный жест правой рукой, и часть фигурной ограды, отделявшей каменную площадку храмового двора от пологого горного склона, бесследно канула вниз.

— Стиль Кулака Веды сокрушает любые преграды, и наделяет воина невероятной силой, — тибетский монах принял боевую стойку, и выбросил вперёд сжатый кулак, исторгая волну ци. Оказавшаяся на ее пути колонна, что поддерживала второй этаж здания храма, с хрустом надломилась.

— Пальцевые техники Ваджры быстры и разрушительны, словно стрелы богов, и сразят даже сильнейшего во мгновение ока, — с указательного и среднего пальцев Цзюмочжи сорвалось едва заметное искажение, ударившее в крышу храма, и раскрошившее в пыль несколько черепичных плиток. Окутанные поднявшимся облаком мелкого глиняного сора, тяньлунские монахи даже не поморщились; лишь один из них, моложавый мужчина с бледной лысиной, закашлялся, утирая глаза.

— Как по-моему, любой из этих стилей станет достойной заменой Божественному Мечу Шести Меридианов, — самодовольно промолвил тибетец. — Можете осмотреть их все, уважаемые мудрецы, и выбрать тот, или те, что вам по душе.

— Мы — всего лишь скромные монахи, следующие учению Будды, — строго ответил Кужун. — Монастырь Тяньлун — не школа боевых искусств. Мы не ищем ни мирской славы, ни личной силы. Божественный Меч Шести Меридианов был передан на сохранение нашим предшественникам семьёй Дуань. Негоже было бы отдавать не принадлежащее нам, и брать взамен нечто без ведома его истинного владельца, — ни его суровый взгляд, ни более чем прозрачный намек не поколебали невозмутимости Цзюмочжи. Тибетец лишь улыбнулся с прежней покровительственностью.

— Отдав мне описание Божественного Меча Шести Меридианов, вы сделали бы доброе дело, помогая исполниться данному мной обещанию, — промолвил он. — Не волнуйтесь о семье Дуань — я улажу любое непонимание, что может возникнуть между ней и вами. Если же мне придется уйти отсюда ни с чем, — в его глазах мелькнул хищный огонек, — печаль моя будет безгранична, настолько, что я забуду о своих обязанностях царского советника, горюя о нарушенном слове. Уже который год, государь Тибета жаждет вторгнуться в Да Ли, и лишь мои уговоры сдерживают его пыл. Боюсь, я не смогу отговорить его от войны, если сердце мое будет в смятении из-за невыполненного обещания.

— Каждый из нас отвечает за чистоту своих поступков и намерений, — холодно ответил ему Бэньинь. — Последователь Будды не должен желать мирского, и добиваться владения чужим. Желание, даже выполнить некое обещание, суть страсть, а страсти суть преграда на пути к просветлению. Последуй заветам Пробужденного Мудреца, брат по вере, и отпусти свои страсти. Не к получению чужого имущества стоит прилагать усилия истинному буддисту, а к познанию себя, и достижению гармонии с миром, — тибетский монах заметно смешался от слов настоятеля, озадаченно заморгав.

— Это… ваши слова мудры и полны глубокого смысла, — он издал неловкий смешок. — Вижу, вы преуспели в постижении сутр и обретении истинного понимания. Я же — человек косный и необразованный, никак не могущий сравниться в мудрости с таким просветлённым монахом, как вы, наставник. Просто выполните мою просьбу, и поспособствуйте свершению доброго дела, — в его голосе прозвучали зачатки раздражения.

— Коли так, я дам тебе простой ответ — нет, — отповедь Бэньиня была холоднее зимней стужи. — Мы не предадим доверия Дуаней, и не позволим хранимому нами попасть в чужие руки ради чьих-то клятв, к которым непричастны ни мы, ни наши поручители.

— Что ж, раз у нас не вышло договориться добром, придется прибегнуть к иным способам, — из довольного оскала Цзюмочжи исчезла вся былая вежливость. — Я выполню свое обещание Мужун Бо, чего бы это ни стоило. Если ваш храм сгорит из-за того, что вы встали на моем пути, вините в этом лишь собственную неуступчивость.

Воздух вокруг тибетца вдруг наполнился сухим жаром, и, в считанные мгновения, вспыхнул заревом ярко-рыжего пламени. Волна огня взвилась к небу, и покатилась на монахов, угрожая сжечь и их, и строение за их спинами. Столь жарок был сотворенный тибетским монахом огонь, что камни монастырского двора начали дымиться и потрескивать.

Тяньлунские монахи не собирались безропотно ждать пламенной смерти. Рассыпавшись в редкую линию, они немедленно нанесли ответный удар. Сияющие лучи чистой силы, исторгнутые их пальцами, ударили в огненную волну, разрушая и истощая ее, подавляя ее пламенную ярость, словно струи могучего ливня — лесной пожар. Огненная ци сжалась и отступила, не угрожая больше спалить все живое, и обратилась тонким барьером между Цзюмочжи и его противниками. Тибетец не смутился — наоборот, лишь ухмыльнулся ещё шире, и усилил нажим на врага.

Противоборство

— Они наконец-то прекратили болтать, и начали драться, — в голосе Му Ваньцин, следящей за боем из-за загнутого свеса крыши третьего этажа храма, звучало с трудом сдерживаемое нетерпение. — Может, поучаствуем, муж мой?

— Погоди ещё немного, моя воинственная жена, — успокаивающе ответил Инь Шэчи. Юноша сидел, прислонившись спиной к островерхой башенке на самом верху здания, и, казалось, ни малейшим образом не интересовался схваткой тибетского монаха-вымогателя с защитниками храма Тяньлун.

— Дай твоему отцу себя проявить, — безмятежно добавил он. — Не зря же он тренировался в уединении дни напролет? К тому же, если мы вмешаемся слишком рано, уважаемые наставники нас заругают, а то и вовсе прогонят. Я бы не хотел ссориться ещё и с этой ветвью твоей родни.

— Все это понятно мне, Шэчи, — с тоской ответила девушка. — Просто… скучно же.

— Терпи, моя скорая на дело богиня, — весело ответил юноша. — Наша засада ещё не самая нудная — можно развлекаться наблюдением за боевым искусством уважаемых старших. У какого-нибудь охотника, ждущего добычу со стрелой на тетиве, нет и этого, — Ваньцин горестно простонала некую невнятную жалобу, и завозилась, устраиваясь поудобнее.

* * *

За время своего пребывания в пути, Дуань Юй слегка приободрился — дорожные заботы успешно отгоняли тягостные мысли. Даже то, что его отца в храме Шэньцзе не оказалось, не очень огорчило юного принца. Двигаясь к храму Тяньлун, он наслаждался свежим воздухом, теплом утреннего солнца, и красотами природы, но стоило ему приблизиться к воротам монастыря, как его благодушие исчезло без следа. Из глубины храмового двора раздавались несомненные звуки боя — яростные выкрики, треск пламени, и свист пронизывающих воздух техник ци. Поспешно выпрыгнув из седла, Дуань Юй побежал на этот недобрый шум, и вскоре остановился перед главным зданием монастыря, замерев в искреннем удивлении. Там, шестерка монахов сражалась со странно одетым мужчиной, и никак не могла взять верх — наоборот, послушники храма Тяньлун невольно пятились под натиском полыхающей нестерпимым жаром ци, что исходила из рук незнакомца. Но не это поразило Дуань Юя, от изумления застывшего столбом — среди монахов он заметил своего отца, также одетого в скромное буддистское облачение, и наголо бритого.

Дуань Чжэнчунь, с трудом узнаваемый в облике монаха, пошатнулся, содрогаясь всем телом, и в уголках его рта показались мелкие капельки крови — противостояние с могучим врагом заметно истощило силы далиского наследного принца. Он не отступился — сузив глаза и сердито оскалившись, он продолжил атаковать своего противника неизвестным Дуань Юю боевым искусством, что выглядело ярким лучом света, соединяющим большой палец правой руки мужчины с облаком огненной ци.

Именно этот упрямый оскал отца, красный от наполнившей его рот крови, стронул с места замершего в ступоре Дуань Юя. Страх за родителя пронзил сердце юного принца ледяным жалом; в этот миг, он не думал ни о том, что с его скудными умениями может оказаться не ровней неведомому воителю, ни о каком-либо плане действий. Он просто бросился вперёд, громко воскликнув:

— Отец! Я здесь!

Никто не обратил внимания на вопль юноши — слишком отчаянно схватились между собой противники, и слишком сильно было взаимное давление применённых ими сил, чтобы отвлекаться на что-либо иное. Это и спасло Дуань Юя от испепеления огненной ци, либо же от атаки неким иным стилем, что знал незнакомец. А в следующий миг, руки юного принца крепко вцепились в могучее плечо неизвестного. Вцепились не просто так — вокруг ладоней Дуань Юя жарким маревом колыхалась ци Искусства Северной Тьмы, призванного юношей во всей его полноте.

Неизвестный воин даже не понял поначалу, отчего вдруг его противники начали одолевать, все сильнее напирая на заметно ослабший огонь — лишь зло зарычал, призывая новые силы, и пуская в дело все больше огненной ци. Лишь когда один из клинков света пробил ослабевший пламенный барьер, чудом не вонзившись в левый глаз мужчины, он вынужденно повернул голову, и заметил прицепившегося к его плечу юношу. Резко дернувшись, он попытался было стряхнуть Дуань Юя, но безуспешно — тот лишь усилил свою судорожную хватку. В отчаянии, неизвестный воин закричал, и, отменив свою технику, вырвался из рук юного принца. Сверкающие силой лучи ци вонзились в него, вспоров красное одеяние на торсе, насквозь прошив правую руку, и рассекая правую ключицу и щеку над ней, но незнакомец не обратил на это внимания. Он бросился прочь, заливая кровью камни храмового двора, и вскоре исчез, легко перепрыгнув внешнюю ограду монастыря.

Дуань Юй не видел и не слышал ничего из этого. Впервые после изучения Искусства Северной Тьмы, он применил его так, как было задумано его создателями, и оказался совершенно не готов к последствиям. Чужая ци вливалась в него лавовой рекой, текущей быстрее горного ручья. Все его тело горело, словно у больного лихорадкой, и одновременно билось в ознобе. Мысли юноши путались, а глаза бессмысленно смотрели вокруг, не видя никого и ничего — слишком силен и обилен был поток чужой силы, и его полноводная река грозила смыть сознание юноши, словно хлипкую плотину из тонких веток. Неловко опустившись наземь, он прикрыл глаза, и вскоре, его объяла спасительная темнота.

* * *

— А шурин-то — настоящий герой, — удивлённо хмыкнул Шэчи, наклоняясь к лежащему Дуань Юю, и касаясь жилы жизни на его шее. Он и Ваньцин успели к рухнувшему навзничь принцу раньше монахов, вымотанных жестокой схваткой.

— Как бы он не сложил голову после такого геройства, — озабоченно покачала головой Му Ваньцин. — Что-то он плохо выглядит.

— Как он, Шэчи? — хрипло спросил тяжело дышащий Дуань Чжэнчунь. Мужчина кое-как доковылял до лежащего сына, и сейчас с тревогой глядел на его бессознательное тело. Недовольно скривившись, он сплюнул кровь, и воззрился на выплюнутое ещё недовольнее.

— Сердце бьётся, и очень быстро, — озадаченно ответил Инь Шэчи, вставая. — Просто барабанная дробь для пляски львов. Ци взбаламучена не меньше — ее токи с ума сходят, да и только.

— Ну-ка, посторонитесь, — сердито промолвил монах Кужун, присаживаясь рядом с лежащим юношей. Он быстро осмотрел Дуань Юя, и нажал на несколько акупунктурных точек на его теле. Юный принц заметно расслабился.

— Его жизнь вне опасности на следующие несколько часов, — оповестил всех Кужун. — За это время, нужно решить, как помочь юному Дуаню.

— Папа? Я искал тебя, — раздался с земли слабый голос. — Брат Шэчи, сестрица Вань, и вы здесь?

— Что ты сделал, Юй-эр? — обеспокоенно спросил Дуань Чжэнчунь. — Что за умение применил?

— Я… я использовал Искусство Северной Тьмы, — растерянно ответил юноша. — Оно должно было разрушить меридианы злодея. У меня не получилось?

— Получилось, и даже больше, — задумчиво ответил Инь Шэчи. — Ты не просто истощил ци того тибетца искусством моей секты, а поглотил ее. Сейчас, ты переполнен энергией, словно кожаный мех, в который влили бочку воды. То-то твое сердце колотится, будто хочет пробиться наружу.

— Благодарю, юный господин — после ваших слов, все стало яснее, — с пониманием на лице кивнул Кужун. Обращаясь к наследному принцу, он продолжил:

— Меридианы юного Дуаня распирает изнутри. Я временно остановил ток энергии в них, и это позволило твоему сыну вновь обрести ясность разума, но нужно поскорее придумать способ облегчить его состояние. Если оставить все, как есть, бурлящая в нем сила искалечит его.

— Что же делать⁈ — всполошился Дуань Чжэнчунь. — Придумайте что-нибудь, наставник! — наморщивший лоб монах ответил задумчивым молчанием. Беспокойно бегающий взгляд принца обратился на Инь Шэчи.

— Та целительская техника, которой ты хотел иссушить меридианы Юй-эра! — воскликнул мужчина. — Что, если он применит ее сейчас?

— Здесь нет достаточного числа болящих, — с сожалением развел руками юноша. — Ваши раны, батюшка, как и ранения уважаемых наставников, не осушат и двадцатой части того океана силы, что бушует сейчас в жилах Дуань Юя. Нужно что-то намного сильнее.

— Здесь есть такая техника, — медленно проговорил подошедший настоятель храма. — Техника, что требует от практика огромной внутренней силы. Наследие семьи Дуань. Божественный Меч Шести Меридианов.

— Разумно ли это — вынужденно постригать в монахи юнца, которому не исполнилось и двадцати, и который, к тому же, наследует трону нашего царства? — нахмурился Кужун. — А без пострига, мы не можем преподать юному Дуаню наш тайный стиль.

— Ты всегда относился к правилам и законам с большим почтением, брат, — заговорил один из монахов, также приблизившийся к группе, что собралась вокруг Дуань Юя. — Это — несомненная добродетель. Ты старше на поколение и меня, и даже настоятеля, и твое водительство всегда помогало нам найти правильный путь. Но в этот раз, мне кажется, ты не совсем правильно видишь происходящее, — он с извиняющейся улыбкой поклонился.

— О чем ты, Бэньгуань? — непонимающе спросил Кужун. — Правила нашего монастыря обязательны для всех его послушников. Недобровольный постриг, без сомнений, дело неправедное. Что, по-твоему, я упустил? Или ты хочешь, чтобы мы сделали юному Дуаню ту же поблажку, что и его отцу?

— Я говорю, что нам нет нужды делать Дуань Юю поблажки, — спокойно ответил Бэньгуань. — Из всего можно извлечь урок. Пусть мое разумение и невелико, но, надеюсь, я сумел понять кое-что новое из столкновения с тем неправедным тибетцем. Долгие десятилетия мы берегли искусство Божественного Меча Шести Меридианов, словно одну из монастырских святынь, и, видать, позабыли, что оно не принадлежит нам. Позабыли настолько, что принуждаем его истинных владельцев, Дуаней, следовать нашим правилам для его изучения. Да, брат Кужун, — поднял он ладонь, упреждая замечание старого монаха. — Передав нам Божественный Меч Шести Меридианов в древние времена, государь наш Дуань Сычжоу согласился, что правила храма Тяньлун едины для всех, и ежели кому-то из семьи Дуань потребуется наша помощь в изучении их тайного семейного стиля, этот человек примет постриг. Но подумай, не поступаем ли мы неразумно, цепляясь за это правило сегодня? Для спасения жизни, одному из Дуаней требуется семейное боевое искусство Дуаней. Можем ли мы ставить Дуань Юю какие-то условия в нынешнем положении, и не будет ли это гордыней с нашей стороны? — Кужун, хотевший было возразить, крепко задумался, мотая ус на палец, и что-то бормоча под нос.

— Бэньсян, Бэньцань, — обратился он к двум другим монахам, также присоединившимся к общему собранию вокруг Дуань Юя. — Что вы думаете о словах Бэньгуаня?

— Я, пожалуй, соглашусь с ним, — добродушно ответил один из них, чуть обрюзгший, нестарый ещё мужчина. Он с лёгкой улыбкой почесал голый подбородок. — Все же, не стоит нам с таким тщанием держаться за мирские секреты.

— Мы обязаны следовать заветам основателей, брат Бэньсян, — возразил второй. Он, в противоположность своему круглолицему собрату, был сухощав, морщинист, и обладал остроконечной, полностью седой бородой. — Сегодня, ты забудем положения монастырского устава, а завтра, начнем оспаривать учение Будды? Нет, это совершенно не годится. Лучше изыскать другой способ для спасения юного Дуаня.

— Мнения высказаны, — остро глянул Кужун на Бэньиня. — Что ты решишь, настоятель?

— Здесь нечего решать, — был ему невозмутимый ответ. — Человеческая жизнь ценнее мирских тайн. Дуань Юй изучит боевое искусство своей семьи, оставаясь мирянином.

— Быть может, кто-нибудь спросит моего мнения об изучении этого… Божественного Меча? — с лёгкой обидой спросил юный принц, подняв голову с камней храмового двора.

— Ну, жить-то ты, без сомнения, хочешь, — насмешливо фыркнул Инь Шэчи. — А значит, будешь обучаться. Вставай, шурин, хватит разлеживаться, — он протянул лежащему юноше руку, и тот, с его и Дуань Чжэнчуня помощью, кое-как поднялся на ноги.

* * *

Тем же вечером, Инь Шэчи одолевала бессонница, сразу по нескольким причинам. Первой, и немаловажной, было то, что их с Му Ваньцин поселили в разных кельях, и, что хуже, старый монах Кужун в первый же день строго-настрого запретил молодой паре посещать друг друга ночами — по его словам, разврату не было места в обители целомудрия. То, что Шэчи и Ваньцин были мужем и женой, сурового старца ничуть не волновало. В первые пару дней, юноша еще мог посмеиваться над их с подругой невольным монашеством, но сегодня, к концу четвертого, оно начало его раздражать.

Второй причиной было прискорбное неучастие Инь Шэчи во вчерашнем бою. Поневоле заинтересовавшись схваткой монахов с незваным гостем из Тибета, юноша нашел боевое искусство Цзюмочжи интересным и необычным, а самого нахального монаха — весьма опасным противником. К концу его противостояния с защитниками тяньлунских сокровищ, у Шэчи чесались руки проверить огненные техники тибетца на прочность, но сделать это ему так и не удалось — на поле боя явился Дуань Юй, и обезвредил врага с неожиданной легкостью.

Третьей, и наиболее раздражающей юношу причиной был сам Дуань Юй. Этим вечером, Инь Шэчи одолевали мысли, совершенно нехарактерные для него. Не в силах больше беспокойно ворочаться на жесткой монастырской лежанке, он оделся, и вышел на двор. Там, вдыхая прохладный ночной воздух, что еще хранил ароматы уходящего дня, Шэчи пытался разобраться в себе, и своем недовольстве.

Он не соврал Дуань Чжэнчуню в их недавнюю встречу: юный принц Да Ли был приятным собеседником, увлекался вещами, схожими с интересами самого Шэчи — за исключением фехтования, конечно, — и успел стать наследнику семьи Инь другом. Инь Шэчи даже начал подумывать о том, чтобы предложить Дуань Юю побрататься, столь велика была их взаимная приязнь и сходен образ мыслей, но их злосчастная размолвка перечеркнула все это, сделав двоих юношей врагами. Шэчи не мог простить шурину столь наглого пренебрежения к имуществу и доброму имени его секты — та успела прочно обосноваться в сердце Иня-младшего за недолгое время, что он провел с Уя-цзы и Су Синхэ. Масла в огонь подливало и разрешение их спора Дуань Чжэнмином, пристрастное и однобокое. Сейчас, уязвленные гордость и чувство справедливости упорно толкали Инь Шэчи на нечто, о чем он и не подумал бы в иных условиях.

Дуань Юй, начавший изучать Божественный Меч Шести Меридианов, все еще был крайне слаб — даже до ветра он выходил с помощью отца. Шэчи не мог не думать о том, что сейчас, юный принц Да Ли был в полной его власти, для любого возможного отмщения. При должной осторожности, ни монахи, ни Дуань Чжэнчунь не смогли бы остановить Инь Шэчи — чтобы разрушить меридианы воина столь неопытного и слабого, каким был Дуань Юй, наследнику секты Сяояо хватило бы считанных минут. С другой стороны, слабость юного принца не собиралась длиться сколько-нибудь долго: могущественная и таинственная техника Божественного Меча Шести Меридианов, что он изучал, впечатляла даже в частичном своем виде, примененная шестью тяньлунскими монахами. Шэчи подозревал, что изучив этот стиль полностью, Дуань Юй легко сравнится с ним силой, а то и вовсе превзойдет.

Раздраженно встряхнувшись, Инь Шэчи отогнал глупые мысли и чувства, толкающие его на подлость. Он рассудил, что подобные думы были вполне естественны — он не мог не желать восстановления справедливости для своей секты, и взять эту справедливость в свои руки было много надежнее и быстрее, чем полагаться на добрую волю Дуань Чжэнчуня, и совесть его сына. Вместе с тем, напав на Дуань Юя исподтишка, Шэчи изрядно запятнал бы уже свою совесть, чего он совсем не хотел.

Юноша уже собирался вернуться в свою комнату, и улечься спать, как нечто, промелькнувшее на фоне ночного неба, привлекло его внимание. Это не была ни ночная птица, ни иное неразумное существо — скрытность ночного гостя изрядно портили заметная даже во тьме красная кашая, голая левая рука, блестящая от пота в лунном свете, и длинные завязки остроконечной шапки, что развевались за спиной мужчины, точно постромки вырвавшегося из упряжки коня. Не преуспев ни в угрозах, ни в торговле, ни в бою, Цзюмочжи вернулся в храм Тяньлун тайно,не как грабитель, но как вор.

Найдя хитрого тибетца взглядом, Инь Шэчи уже собирался перехватить его, и объяснить Цзюмочжи всю неправедность его действий посредством верного меча, как в голову юноши пришел иной план, столь замечательный, что Шэчи даже зажмурился на мгновение, широко и довольно улыбаясь. Своим ночным вторжением, тибетский злодей подарил ему великолепную возможность восстановить свою душевную гармонию целиком и полностью.

Инь Шэчи немедленно последовал своей идее, быстрее ветра метнувшись к главному зданию храма Тяньлун. Он уже успел побывать внутри, и знал, что нужно искать разбойному тибетцу, в отличие от него самого. Тихонько прокравшись внутрь, он притворил за собой дверь, и, с трудом сдерживая смех, принялся за исполнение своего коварного плана.

* * *

Пробравшись в святая святых храма Тяньлун, Цзюмочжи довольно потер руки: искомое обязано было находиться в просторной зале, что располагалась на первом этаже главного здания монастыря. Середина этой залы была отгорожена тростниковыми занавесями, что скрывали шесть молельных подушек, и шестигранный же высокий постамент, на котором были закреплены шесть свитков. Все это не могло быть ничем иным, как местом хранения и изучения вожделенного стиля Божественного Меча Шести Меридианов. Предвкушающе улыбаясь, тибетец раздвинул циновки, что частично скрывали от глаз его цель, и застыл в удивленном ступоре: свитки на постаменте были девственно чисты, без единого знака или рисунка.

— Воры! — внезапный вопль, истошный, но до странного веселый, казалось, сотряс весь храм. — Воры в хранилище тайных знаний! Злодеи покушаются на сокровища храма!

Главное здание монастыря немедленно наполнилось шумом, гамом, и вооруженными монахами. С десяток бдивших в ночи послушников с боевыми шестами наперевес, двое из высокопоставленных монахов — Бэньцань и Кужун, — и заспанный Дуань Чжэнчунь вбежали внутрь, заполошно оглядываясь. Их взоры, не обещающие вору ничего хорошего, немедленно скрестились на Цзюмочжи. Следом, на нем скрестились сияющие клинки Божественного Меча Шести Меридианов.

Тибетец не стал вступать в продолжительный бой — его раны, забинтованные окровавленными полосами ткани, явно давали о себе знать. Кое-как отразив пламенным щитом слаженный удар троих монахов, он что есть силы драпанул в сторону выхода, где, напуганно шарахнувшись от держащегося за стену Дуань Юя, он поспешно свернул, куда глаза глядят. Врезавшись в закрытое окно, переломав рейки ставень, и проделав в оклеивавшей их бумаге огромную рваную дыру, тибетец проломился наружу и был таков.

— Вор! — испуганно ахнул Бэньцань, всплеснув руками. — Тибетский вор стащил свитки с описанием тайного стиля! Нужно немедленно гнаться… нужно догнать… схватить… — взволнованный старец начал задыхаться, и ближайшие два послушника поспешно поддержали его под руки.

— Сегодня, у меня была замечательная возможность безнаказанно стать вором, — громкий и размеренный голос Инь Шэчи услышали все. Юноша, не скрываясь, вышел на свет; в руке его покоился сверток из нескольких свитков.

— Я мог бы унести тайный стиль Дуаней, и все бы подумали, что эта кража — дело рук тибетского злодея, — продолжал он, четко и уверенно. — Я мог бы найти два железных оправдания своему воровству — ведь не более чем неделю назад, младший из семейства Дуань признался в том, что украл два тайных искусства моей секты, и, при этом, не пожелал ни забыть их, ни понести заслуженное наказание, — все так же опирающийся на стену Дуань Юй стыдливо отвел глаза.

— Я бы мог сказать себе: я забираю стиль Божественного Меча Шести Меридианов в уплату за Искусство Северной Тьмы и технику Бега по Волнам, стили не менее могущественные и таинственные, чем семейная пальцевая техника Дуаней, — не умолкал Шэчи. — Я мог бы сказать: государь Да Ли, изгнавший меня из страны, чтобы избежать справедливого наказания для своего племянника, заслужил возмездие своим неправым деянием. Но, — его пронизывающий взгляд обвел всех присутствующих, и остановился на Дуань Юе. Тот, на мгновение подняв глаза, смешался под строгим взором зятя, и вновь потупился.

— Но я — не вор! — повысил голос юноша. — Неважно, какие оправдания можно привести воровству! Неважно, какие благие намерения можно питать, присваивая чужое! Несмотря ни на что, воровство неизменно останется низостью, и я, Инь Шэчи, наследник секты Сяояо и младший из семейства Инь, никогда не замараю им свою совесть, в отличие от некоторых моих нечистоплотных родственников! — смерив шурина взглядом, полным оскорбленной гордости, он швырнул свитки ему под ноги, и отвернулся.

Бумажная скатка развернулась, и свитки раскатились по полу, открывая глазам присутствующих рисунки и описания практики Божественного Меча Шести Меридианов. Один из послушников, старательно отворачиваясь, поднял их с пола, и протянул монаху Кужуну. Тот с бесстрастным видом отнес свитки обратно в хранилище, и привесил к постаменту. Инь Шэчи стоило больших усилий не улыбаться сейчас — он чувствовал себя полностью отмщенным. Сегодня, он отвесил Дуань Юю изрядный щелчок по носу, да еще и в присутствии многих людей, что обязано было пронять даже толстокожего сына Дуань Чжэнчуня. Сам Принц Юга, присутствовавший при этой показательной словесной порке, также добавлял остроты блюду праведного возмездия. Да, больших усилий стоило Иню-младшему не расплыться сейчас в довольной улыбке, но, зная толк в хорошей каверзе, он имел достаточно терпения, чтобы дождаться самой приятной части — проявления уязвленных чувств ее цели. Дуань Юй не разочаровал.

— Я виноват перед тобой, брат Шэчи! — ответил он надрывно и громко, бухаясь на колени. Всхлипывания настойчиво врывались в речь юного принца, делая ее путанной, и, одновременно, более прочувствованной. — Ты прав, ты совершенно прав! Я поступил низко, присвоив имущество твоей секты. Я поступил еще хуже, уговаривая тебя предать ее. Я упорствовал в своих ошибках, и стал причиной изгнания, твоего, и ни в чем не повинной сестрицы Вань. Я не стану рядиться в терновник и молить о прощении[3] — видит небо, я не заслуживаю его, — он громко шмыгнул носом. — Но я могу просить об одном — исполни ранее задуманное, и уничтожь мои меридианы, — стоявший неподалеку Дуань Чжэнчунь испуганно охнул, и дернулся было к сыну, но замер, остановленный его отчаянным взглядом.

— Я не буду сопротивляться, — с виноватой искренностью продолжал Дуань Юй. — Я также не позволю отцу тебе помешать. Не встревай, папа: это дело — между мной, и братом Шэчи. Я никогда не желал идти воинским путем, и был прав — первые же мои шаги по нему принесли невзгоды и разлад моей семье. Приступай, брат Шэчи — я готов принять свое наказание, — он гордо поднял подбородок, то и дело смаргивая влагу из глаз.

Инь Шэчи повернулся к шурину с озадаченным видом. Задуманная им шутка нежданно обратилась трагедией, уместной в какой-нибудь оперной постановке, но никак не в жизни. Он ожидал от Дуань Юя чего угодно — бегства, оправданий, упорного отрицания содеянного — но вовсе не полного признания вины, и просьбы о наказании. Безмолвный, он подошел к юному принцу, что лишь сжался и зажмурил глаза, но не двинулся с места. Наклонившись и взяв Дуань Юя за локти, Шэчи легко поднял его на ноги, да так и остался стоять, поддерживая шурина — того все еще шатало даже от такого немудреного усилия.

— Знаешь, братец Юй, мне, как оказалось, вовсе не нужны твои увечья, — задумчиво поведал он. — Искреннего раскаяния было достаточно. Я не очень-то и хотел калечить хорошего человека, который приходится братом моей любимой жене, даже ради справедливости. К тому же, ты и вправду заполучил чужие знания случайно. Я, пожалуй, объявлю тебя другом секты Сяояо, и не стану наказывать. Только не обучай никого Искусству Северной Тьмы и технике Бега по Волнам — за это, я точно никогда не оправдаюсь перед учителем, — юный принц согласно закивал с облегченным видом.

— И сделай милость — забудь всю эту чушь об убийстве моих собратьев, — добавил юноша, насмешливо улыбаясь. — Я ведь могу и обидеться.

— Конечно, брат Шэчи, — с готовностью согласился Дуань Юй. — Пусть мой долг к неизвестной благодетельнице останется только моей ношей.

— Я рад, что ты, наконец, взялся за ум, сынок, — довольно молвил Дуань Чжэнчунь, подходя ближе. Шэчи отпустил шурина, и тот оперся на руку отца. — Теперь, наша семья может примириться, осталось только оповестить об этом брата. Мы закончим с твоим обучением Божественному Мечу Шести Меридианов уже завтра, и немедленно вернемся в столицу, чтобы вся эта глупость с изгнанием моих зятя и дочери, в конце концов, разрешилась.

— Убийство Сюаньбэя, батюшка, — старательно давя улыбку, напомнил Инь Шэчи.

— А, твою!.. — в сердцах заругался было далиский наследный принц, но, поймав несколько укоризненных взглядов монахов, вовремя спохватился и умолк, прикрыв рот ладонью.

— Нужно как можно скорее разобраться с этим докучным делом, — успокоившись, продолжил он. — Отправишься с нами, Юй-эр? Раз уж в семью вернулись мир и согласие, не вижу причин не постранствовать вместе.

— Конечно, папа, — с готовностью согласился тот. — Мне не помешает развеяться после всего случившегося. Да и путешествовать в компании друзей будет для меня в новинку.

Вечером следующего дня, из храма Тяньлун выехала четверка всадников — мужчина в возрасте, блестящий свежевыбритой головой, двое юношей, и девушка. Все четверо дружески переговаривались, пустив лошадей неспешной рысью.

— Я не очень-то хочу возвращаться в храм Шэньцзе, — признался Дуань Чжэнчунь, потирая бритый подбородок. — Одни только мысли об этой обители скуки пробуждают в моем нутре желудочные колики. Кроме того, я так и не узнал там ничего нового — смерть от Кулака Веды, тайно пришедший и ушедший убийца, и ничего более. Эти смердящие лысые ослы… то есть, уважаемые наставники… спят мертвым сном, не иначе.

— Поедем тогда в Гусу, к Мужунам, — предложила Му Ваньцин. — Расспросим их наследника — даже если он не убийца, лучше знать это наверняка.

— Путь в Цзянсу неблизок — придется пересечь едва ли не всю Срединную Равнину, — задумался наследный принц. — Но, похоже, других следов у нас не осталось. Решено, так и сделаем, — он с отсутствующим видом потер бритую макушку.

— Скажите-ка мне, батюшка, что за монашеское имя вы приняли при постриге? — с невинным видом поинтересовался Инь Шэчи.

— Бэньчжэнь, — непроизвольно ответил Дуань Чжэнчунь, и тут же с подозрением поглядел на зятя. — Зачем тебе это, несносный мальчишка? — Шэчи ничего не сказал в ответ — он был занят тем, что старательно сжимал челюсти, кривясь в мучительной гримасе.

— Который «чжэнь», папа? — с притворным непониманием вопросил Дуань Юй. — «Истина», или, быть может, «игла»? Или же… другой?

— Другой[4], — сумрачно ответил Принц Юга.

На этом, Инь Шэчи не выдержал, и зашелся в громогласном хохоте, бросив поводья и хлопая себя ладонями по коленям. Бодро рысящий Зимний Ветер тут же наградил расслабившего ноги юношу парой чувствительных толчков в седалище, но Шэчи и не думал успокаиваться. Дуань Юй ненадолго отстал от зятя, присоединившись к его веселью; не удержалась от звонкого смеха и Му Ваньцин.

— Смейтесь-смейтесь, негодные сорванцы, — притворно нахмурился Дуань Чжэнчунь. — Надо было, все же, настоять на постриге для тебя, Юй-эр — может статься, наставник Кужун и тебя наградил бы имечком вроде Бэньу или Бэньюна[5].

— Ничего, батюшка, — сквозь смех выговорил Инь Шэчи. — Вы оставили монашескую жизнь, а значит, вам больше не требуется вести себя в соответствии с вашим монашеским именем, — он вновь неудержимо захихикал.

— Ну хватит уже, муж мой, — вступилась за отца Ваньцин. — Прости, папа. В качестве извинений, в ближайшем городе я подыщу тебе хорошую шапку или наголовную повязку — не хочу, чтобы кожа на твоей голове обгорала под солнцем, или мерзла ночью.

— Спасибо, Цин-эр, — растроганно ответил принц. — Одна ты проявляешь дочернее почитание. Эти же гадкие мальчишки только и могут, что насмехаться над родителем и тестем. Что-то вы на удивление быстро помирились, — с толикой недовольства глянул он на юношей.

— Шэчи вполне мог бы быть моим старшим братом, — глубокомысленно заметил Дуань Юй. — Он ничуть не менее образован, и наши интересы во многом совпадают. Поистине, то, что мы стали родней — воля небес.

— Знаешь, братец Юй, а ведь если бы я был твоим старшим братом, Ваньцин приходилась бы мне сестрой, — прищурился в сторону шурина Шэчи. — На такое я не согласен. Пожалуй, я даже не стану брататься с тобой, как задумывал ранее: сестра побратима — все равно, что родная.

Дуань Юй ответил возмущенным возгласом; Му Ваньцин на сей раз встала на сторону мужа. Дуань Чжэнчунь лишь негромко посмеивался, довольный, что его зять избрал себе другую мишень для шуток. Обретшее мир и гармонию семейство не спеша продвигалось на северо-восток, к берегам Восточного Моря, где располагалось обиталище семейства Мужун.

Примечания

[1] Кашая (санскрит. «простая») — индийское название одежды буддийских монахов. Я применяю это слово только ко всяким чужеземцам, так как китайские чань-буддисты называют свою монашескую одежду просто — «монашеская одежда», «сэн и».

[2] Имется в виду Будда Шакьямуни.

[3] «Молить о прощении, одетый в терновник» — поговорка-чэнъюй, означающая искреннее раскаяние. Отсылает к историческому эпизоду, случившемуся в эпоху Борющихся Царств, когда чжаоский полководец Лянь По, умоляя о прощении канцлера Линь Сянжу, надел на голое тело сплетенную из терновника накидку.

[4] Монашеское имя «Бэньчжэнь» означает «источник целомудрия». Дуань Юй перечисляет значения всех иероглифов, полностью созвучных «чжэнь»-целомудрию.

[5] Бэньу — «источник воинского дела», Бэньюн — «источник доблести». Дуань Чжэнчунь намекает на крайнюю невоинственность сына.

Глава 21 Дракон юго-запада проникает взглядом в самую суть, а серебряная змея нежданно-негаданно находит давно искомое

Путь из северной Юньнани в Цзянсу не принес четверке путешественников ни новых встреч, ни интересных знакомств, ни даже стычек с негодяями. Провинцию Хубэй, где было сильно присутствие Клана Нищих, путники благополучно обошли стороной — Инь Шэчи рассказал о ссоре с крупнейшим кланом Поднебесной, и смерти Кан Минь, что стала причиной этой ссоры. Эта новость неожиданно ввергла далиского наследного принца в глубокую печаль, но грусть быстро разомкнула свои оковы на сердце жизнерадостного мужчины — уже на следующий день, он беззаботно шутил и смеялся, как ни в чем не бывало.

Путники одолели несколько тысяч ли, разделявшие город Гусу и северо-восток царства Да Ли, за чуть более, чем неделю. Перейдя границы четырех провинций империи Сун, они вступили в пятую — Цзянсу, — и, расспрашивая местных, без большого труда отыскали в округе Сучжоу особняк именитого семейства Мужун.

Поместье Мужунов, Ласточкино Гнездо, на первый взгляд не отличалось ни богатством, ни роскошью. Оно находилось вдали от кипящих жизнью городских улиц, и выглядело не обителью воинов, а, скорее, подворьем вышедшего в отставку чиновника, проводящего дни в отдыхе, созерцании природы, и сочинении стихов. Красот природы вокруг было в достатке — Ласточкино Гнездо расположилось в излучине реки Бэйсинь, спокойной, чистой, и неширокой. Плакучие ивы купали свои ветви в тихих речных водах, птицы свистели беззаботные трели, а зелень трав и кустов, изумрудно-яркая в раннюю летнюю пору, радовала глаз своей свежестью. Инь Шэчи с удовольствием оглядел стоящую на сваях веранду поместья, выходящую на реку, скрытые под сенью дерев домики, и заякоренную у небольшого причала прогулочную лодку.

— Жаль, в Долине Тишины, что в горах Лэйгу, не течет подобной реки, — со светлой грустью обратился он к жене. — Сегодня, я узнал, как выглядит дом моей мечты, дом, в котором я хотел бы растить наших детей, наставлять младших без суеты и спешки, и проводить холодные вечера у теплого очага, нежась в твоих объятьях. Этот дом во всем подобен обители семьи Мужун, но, боюсь, повторить ее без столь удачного сочетания ветра и вод попросту невозможно.

— Когда придет время, мы выстроим дом ничуть не хуже этого, Шэчи, — растроганно отозвалась Му Ваньцин. — Если нужно, мы пригласим ученого даоса-архитектора, знатока геомантии, и он создаст для нас лучшее из подворий в мире.

— Мой старший брат по учебе, Су Синхэ — искуснейший из известных мне строителей, — чуть повеселев, ответил Инь Шэчи. — Под его руководством можно даже императорский дворец построить без труда, не то, что обычное поместье. Уверен, возведенное им подворье будет великолепным. Просто, мне очень уж пришлись по душе здешние тишина и благодать, — он с задумчивым видом обвел взглядом жилище семьи Мужун.

— Надеюсь, уйдя на покой, вы с женой будете почаще навещать ее старого отца, — с толикой печали промолвил Дуань Чжэнчунь. — Моя беспечность отняла у меня многие годы, что я мог бы провести с детьми, и вскоре, птенцы окончательно покинут гнездо, не задержавшись в нем и на несколько лет.

— Переезжайте к нам, в Ваньчэн, вместе с наложницами, — немедленно предложил Шэчи. Мечтательная грусть на его лице быстро сменилась хитрой улыбкой. — Так, вы всегда будете рядом со мной и Ваньцин. Не волнуйтесь о троне Да Ли — ведь правил же Лю Цун округом Цзинчжоу из императорского дворца в Сюйчане[1]? Уверен, вы ему не уступите.

— Да что ты такое говоришь, негодный мальчишка? — возмутился далиский наследный принц. — Я, по-твоему, подобен глупцу, неумехе, и предателю Лю Цуну, что даже не попытался защитить наследие семьи? Вот сейчас слезу с коня, да поучу тебя уму-разуму!..

Перепалка кипящего негодованием Дуань Чжэнчуня и довольно хихикающего Инь Шэчи прекратилась сама собой — к ним навстречу вышел один из обитателей поместья Мужун. Встречающей оказалась молодая девушка в синем халате. При виде гостей, ее свежее, приятное лицо озарила вежливая улыбка; Шэчи на мгновение показалось, что он видит во взгляде юной красавицы озорные огоньки лукавства, но он отогнал эти мысли — служанке богатой семьи не с чего было злорадствовать над гостями, а уж шутить над ними и вовсе было бы непозволительно.

Девушка подошла к спешивающимся странникам, и, отвесив короткий поклон, доброжелательно заговорила:

— Приветствую вас, уважаемые путники, — ее голос был звонок и чист, словно журчание горного ручейка, но Инь Шэчи вновь почудилось ехидство, на этот раз — звучащее в его весёлых переливах. — Если вы здесь, чтобы посетить молодого господина Мужуна, или же кого-то из его братьев по оружию, боюсь, вы прибыли в неурочный час. Наследник с товарищами отсутствуют по делам семьи. Вы можете подождать их возвращения, но, боюсь, ваше ожидание будет долгим.

— У нас к господину Мужуну важное дело, и мы вовсе не против подождать его здесь, — в голосе Дуань Чжэнчуня, обратившегося к девушке, зазвучала бархатистая мягкость, и задушевная вкрадчивость. — Здешние виды прекрасны, словно земли бессмертных. Я чувствую, что мог бы провести вечность в этих благодатных краях.

— Воля ваша, — ответила девушка. — Я бы пригласила достопочтенных гостей в поместье, но простой служанке, вроде меня, необходимо испросить разрешения для этого. Пройдемте в гостевой домик, и я представлю вас смотрителю, — она повернулась к воротам поместья, и двинулась внутрь, указывая путь. Инь Шэчи подозрительно уставился в спину шествующей впереди девицы — на сей раз, он совершенно точно уловил издевку в ее голосе.

Тем временем, Дуань Чжэнчунь поравнялся с их сопровождающей, и обратился к ней, с все той же вежливой предупредительностью:

— Я — Дуань Чжэнчунь… простой странник. Могу ли я узнать ваше имя, юная госпожа?

— Что вы, я вовсе не госпожа, — с улыбкой ответила девушка. — Я — обычная служанка в доме семьи Мужун. Называйте меня А Би, господин Дуань.

— А Би, — мечтательно протянул далиский наследный принц. — Это имя, пусть простое, звучит лазурью небес, и бескрайней необъятностью морских вод, нежным ароматом цветов глицинии, и беспечной трелью сойки. В нем скрыто много больше, чем кажется на первый взгляд, как и в вас, прекрасная А Би[2], — служанка, ошеломленная этим словесным водопадом, смущённо потупилась.

Инь Шэчи с невольным уважением поглядел на тестя, также пораженный этим стремительным штурмом цитадели сердца едва знакомой девушки. Он бросил весёлый взгляд на спутников, кивнув в сторону Дуань Чжэнчуня. Му Ваньцин с неуверенной улыбкой пожала плечами, Дуань Юй же страдальчески закатил глаза.

Далиский Принц Юга продолжал заливаться соловьём, пытаясь очаровать юную служанку, всю дорогу до небольшого домика на окраине поместья. Под конец, когда они все уже входили внутрь, Инь Шэчи с весёлым удивлением приметил пару задумчивых взглядов, брошенных девушкой на Дуань Чжэнчуня. Устроив гостей за небольшими пристенными столиками, А Би поспешно упорхнула, чтобы вернуться в компании седого старца, согбенного годами.

— Значит, вот эти вот люди говорят, что у них важное дело к молодому господину, и хотят дождаться его здесь? — спросил мужчина, чрезмерно повышая по-старчески дребезжащий голос, как если бы не слышал сам себя. Его узловатая рука тяжело опиралась на кривую клюку, голова чуть тряслась, а левый глаз скрывало крупное бельмо.

— Многие жаждут оторвать кусочек от славы Мужунов, — брюзгливо продолжил старец. — И дня не пройдет, чтобы в Ласточкино Гнездо не заявился очередной проходимец, убежденный, что поместье Мужун Фу наполнено сокровищами, и намеренный что-то из этих сокровищ прикарманить. Конечно же, я не говорю об уважаемых гостях, — с насмешкой добавил он.

— Примите мое искреннее уважение, юная госпожа, — вдруг заговорил Дуань Чжэнчунь, широко улыбаясь, и обращаясь, как ни странно, к недовольному старцу. — Вижу, вы искусны не только в перевоплощении, но и в воинских умениях. Только лишь дева, достаточно развившая свои силу и гибкость… — он на мгновение запнулся, и его взгляд подернулся мечтательной поволокой. Дуань Юй громко прочистил горло, и его отец, встрепенувшись, закончил:

— … Могла столь легко и точно изобразить древнего старика. Быть может, вы явите нам свой истинный облик, юная госпожа?

— Что меня выдало? — заговорил вдруг старец женским голосом, глубоким и приятным. В речи раскрытой притворщицы звучали нотки растерянности.

— О, несколько вещей, но, боюсь, описывая их, я перейду грань приличия, — лукаво улыбнулся Дуань Чжэнчунь. — Могу сказать лишь одно — изображая мужчину, не забывайте прикрывать шею.

— Примите мое уважение остроте ваших глаз, господин принц, — уже увереннее ответила лицедейка. — Слава царской семьи Да Ли докатилась и до наших мест, и, надо сказать, кое в чем она ничуть не преувеличена.

Несильно потянув себя за волосы у виска, она осторожно избавилась от тонкой маски, во всем подобной человеческой коже, а именно, коже дряхлого старца, и открыла всем свое настоящее лицо. Пухлые губы девушки изгибались в лёгкой усмешке, а тонкие брови чуть приподнялись, придавая ее скуластому, правильных черт лицу озорной и весёлый вид. Преобразилась и осанка девушки, вкупе с ее движениями: теперь, выпрямившись, она даже отдаленно не напоминала мужчину. Инь Шэчи невольно отметил привлекательность юной лицедейки, и с подозрением уставился на тестя. Юноша помимо воли предположил в нем некое сверхъестественное чутье на красавиц, позволившее ему распознать юную деву под маской старца, маской, которая самому Шэчи казалась безупречной.

— Вижу, мое небольшое притворство также ничуть вас не обмануло, — весело высказался Дуань Чжэнчунь. — Прошу вас, юная госпожа, не нужно церемоний в общении со мной — здесь и сейчас, в землях славной империи Сун, я всего лишь простой странник. Могу ли я узнать ваше имя?

— Называйте меня А Чжу, — ответила девушка, чуть поклонившись. — С чем вы явились в Ласточкино Гнездо, господин Дуань? Что за дело у вас к Мужунам?

— В Да Ли произошел один таинственный случай, и я хотел бы попросить помощи Мужун Фу в разрешении его загадки, — дипломатично ответил принц. — На реках и озёрах поговаривают, что молодому господину Мужуну нет равных в знании боевых искусств. Его помощь была бы очень ценна как для меня лично, так и для правящей семьи моего царства.

— В таком случае, я приглашаю вас погостить немного в Ласточкином Гнезде, и дождаться молодого господина, — заинтересованно глянула на него А Чжу. — Он вскоре должен вернуться домой.

— Замечательно, — просиял Дуань Чжэнчунь. — Вы не откажетесь показать мне поместье, А Чжу? Оно безмерно впечатлило меня как своей тихой красотой, так и сочетанием ветра и вод, великолепным в своей гармонии.

Юная лицедейка чуть смешалась, но ответила согласием, и они с принцем вышли, провожаемые сердитым взглядом А Би, весёлым — Инь Шэчи, и утомленным — Дуань Юя. Му Ваньцин со скукой изучала настенные украшения гостевого домика.

— Давайте, я покажу вам ваши комнаты, — отмерла служанка. Прежнее озорство покинуло ее голос без следа. — Вам потребуется личная спальня, не так ли, юная госпожа?

— А? Нет, конечно, — рассеянно ответила Му Ваньцин. — Я не собираюсь спать отдельно от мужа.

— Мужа? — удивилась А Би. — Вы ведь не о… — она бросила растерянный взгляд в сторону двери, из которой вышли А Чжу и Дуань Чжэнчунь. Ваньцин тяжело вздохнула.

— Даже и не знаю, что думать о папе и его поведении, — пожаловалась она Шэчи, накрывая ладонью его руку.

— Надеюсь, в его возрасте я буду столь же бодр и общителен, жена моя, — с деланной серьёзностью ответил юноша. Му Ваньцин притворно насупилась, но ее нарочитая сердитость быстро сдала позиции веселой улыбке.

А Чжу (слева) и А Би

* * *

Инь Шэчи и Му Ваньцин сидели на выходящей к воде веранде Ласточкиного Гнезда, устроившись вдвоем на неширокой скамеечке. Девушка держала на коленях цинь, и увлеченно пробовала пальцами его шелковые струны, пытаясь извлечь из них первые такты «Песни о красавице». Дело понемногу продвигалось — сами ноты Ваньцин запомнила легко, и ей оставалось лишь сыграть их с нужной длительностью.

Сам цинь — отличный инструмент, покрытый красным лаком, с изукрашенной резьбой верхней декой, и фигурной «десной дракона», то есть, порожком для струн, — Шэчи позаимствовал у А Би сегодняшним утром. Царивший в поместье Мужунов дух благостного спокойствия неожиданно пробудил в юноше вдохновение, и, раздобыв инструмент, он уселся на веранде, и предался музицированию, самозабвенно наигрывая «В шестую луну». Эта песня всегда нравилась ему, как красотой музыки, так и прославлением родоначальника семьи Инь.

На протяжный звон струн вскоре явилась Му Ваньцин, которая, дослушав песню, засыпала мужа просьбами научить и ее какой-нибудь мелодии. Тот не смог отказать любимой, и они взялись за цинь уже вдвоем, попеременно извлекая из него звуки самой разной степени мелодичности. Ваньцин, постепенно приловчившись, увлеклась, и не отпускала инструмент уже более получаса. Шэчи умиленно взирал на поглощенную новым для нее занятием девушку, любуясь ее горящими радостью глазами, слегка прикушенной, для пущего сосредоточения, нижней губой, и тонкими пальцами, словно ласкающими шелк струн. Сыграв последнюю ноту, Му Ваньцин бережно отложила цинь на стоящий рядом столик, и встряхнула кистями рук, давая отдых натруженным пальцам.

— Это оказалось легче, чем я думала, — победным тоном заявила она, обнимая мужа за плечи. — Вот увидишь, Шэчи, я обязательно научусь всем музыкальным премудростям.

— Ты не только прекрасна, но и талантлива в музыке, — рассеянно отметил юноша. — В тебе, любимая моя жена, словно переродилась сама Сяо Цяо[3].

— Ну, с ней я еще долго не смогу сравниться — мне предстоит долгая учеба, прежде чем у меня получится сыграть нечто сложное, — с рассудительной скромностью ответила Му Ваньцин. — Жаль только, между мною и музыкальным искусством стоит столько важных дел… — она задумчиво замолчала, провожая взглядом вышедшую на двор А Чжу, и следующего за ней Дуань Чжэнчуня.

Весь вчерашний день, далиский наследный принц попеременно обхаживал то одну, то другую юную служанку, словно не в силах решить, которая из красавиц влечет его больше. Оказывая им знаки внимания, мужчина был безукоризненно вежлив, и, должно быть, только поэтому девушки до сих пор не начали избегать Дуань Чжэнчуня.

— Мы ведь так и не разыскали твою старшую, что жила на горе Улян, — с отрешенным видом продолжила Ваньцин, наблюдая за отцом, который вовсю расточал улыбки и хвалебные слова.

— Скорее всего, ее наследие нашел Дуань Юй, — предположил юноша. — Если уж она покинула ту пещеру, то вряд ли оставила указания о том, куда направилась.

— Как же тогда искать ее? — огорчилась Му Ваньцин. Повернувшись к мужу, она добавила:

— Ты ведь обязан выполнить волю учителя.

— Даже и не знаю, — задумчиво нахмурился Инь Шэчи, но тут же хлопнул себя по лбу, и рассмеялся.

— Что же это я? — весело бросил он. — У меня ведь есть ее портрет! Я совершенно о нем забыл, и даже ни разу не развернул свиток с ним!

— Да? — заинтересованно спросила девушка. — Давай-ка взглянем на твою таинственную старшую. Портрет у тебя с собой?

— С собой, — согласно кивнул Шэчи, и добыл из-за пазухи небольшой свиток в кожаном чехле. — Ну-ка…

С развернутого портрета, уложенного на стол рядом с цинем, на них смотрела юная красавица, нарисованная с великим тщанием и немалым искусством. Большие миндалевидные глаза ее, черные, как и толстая коса, смотрели ласково и внимательно, а пухлые алые губы едва заметно улыбались с безупречно-белого лица.

Портрет Ли Цюшуй

Впечатленный как мастерством художника, так и красотой его музы, Шэчи невольно перевел задумчивый взгляд на Му Ваньцин, и, потянувшись к ней, распутал завязки ее вуали. Внимательно осмотрев ее лик, он довольно улыбнулся.

— Пусть учитель мне завидует, — непонятно пояснил юноша жене, в ответ на ее озадаченный взгляд.

— Можно и мне взглянуть, господин Инь? — раздался любопытный голос А Чжу. Девушка приблизилась, и с интересом склонилась над портретом; Дуань Чжэнчунь, подошедший поближе, встал рядом с ней и также вгляделся в рисунок.

— Кого-то она мне напоминает, — задумчиво нахмурился далиский наследный принц. — Но вот кого — ума не приложу.

— Да это же Ван Юйянь! — удивлённо воскликнула юная лицедейка, выпрямляясь. — Только одевается она обычно по-другому — в белое или розовое. Откуда у вас её портрет, господин Инь? Я и не знала, что Дом Камелий посетил некий искусный художник.

— Этому портрету более шестидесяти лет, — медленно ответил Инь Шэчи. — Если твоя знакомая похожа на него сейчас, то на нем, должно быть, изображена ее мать… или же и вовсе бабушка. Значит, она живёт в месте под названием Дом Камелий? — обратился он к юной лицедейке с нескрываемым интересом. — Можешь рассказать мне о нем, А Чжу? Где он находится, и кто ещё в нем обитает?

— Дом Камелий — совсем рядом, в Цзяннани, на берегу озера Тайху, — не стала скрытничать девушка. — Ван Юйянь живёт в нем со своей матерью. Мужуны связаны с семьёй Ван узами родства — госпожа Ван приходится молодому господину тетушкой. Одно время, мы ожидали, что наши семейства вновь породнятся через брак — Ван Юйянь любит молодого господина всем сердцем. Каждый раз, когда я посещаю Дом Камелий, она расспрашивает меня о его последних деяниях, вытягивая все до мелочей, — девушка озорно хихикнула. — В надежде завоевать сердце Мужун Фу, юная госпожа Ван даже начала изучать боевые искусства.

— И что за стили она практикует? — с ленивым интересом спросила Му Ваньцин. А Чжу лишь засмеялась в ответ.

— О, Ван Юйянь столь же хрупка и нежна, сколь и цветы, давшие имя ее подворью, — весело промолвила она. — Она изучила едва ли не все описания боевых искусств, что хранятся у ее матери, но не попыталась освоить ни одно из них. Практикуй юная госпожа Ван хоть десятую часть изученного, она сравнялась бы с сильнейшими воинами Поднебесной, — девушка вновь захихикала.

— Девушка, как две капли воды похожая на мою старшую, — с расстановкой промолвил Инь Шэчи. — И ее мать, владеющая большим собранием знаний о боевых искусствах. Похоже, великое небо позабавили мои неудачи в поисках наследия секты, — с улыбкой обратился он к жене, — и оно, своей волей, привело меня прямиком к этому наследию, — он тихо засмеялся.

— Вы, наверное, хотите посетить Дом Камелий, господин Инь, — предположила А Чжу. — Мы с А Би могли бы проводить вас. Молодой господин вряд ли вернётся именно сегодня, а нам не помешает отвлечься от… — она бросила на Дуань Чжэнчуня исполненный притворной сердитости взгляд, — повседневных забот, — мужчина лишь обезоруживающе улыбнулся в ответ.

— Я бы также не отказался посетить Дом Камелий, — вмешался он в беседу. — Цветы всегда были моей страстью, и знакомство с этой госпожой Ван обещает быть интересным. Сходим в гости всей семьёй? Было бы нехорошо оставить Юй-эра здесь, одного.

— Почему бы и нет, папа, — пожала плечами Му Ваньцин. — Шэчи, разбудишь братца Юя? Сегодня, этот засоня так и не покинул свою спальню.

Примечания

[1] Шэчи имеет в виду эпизод, произошедший на закате династии Хань. Лю Бяо, правитель округа Цзинчжоу, перед смертью завещал свой пост сыну, Лю Цуну. Тот, приняв отцовское наследие, немедленно (!) сдался политическому противнику отца, канцлеру Цао Цао. Канцлер, недолго думая, вызвал Лю Цуна с его матерью в Сюйчан, где заключил их под домашний арест.

[2] Иероглиф «би» означает синий цвет.

[3] Сяо Цяо — младшая их двух сестер Цяо, живших в эпоху Троецарствия, и прославившихся своими красотой и музыкальными умениями.

Глава 22 Повествующая о том, как серебряная змея и драконы юго-запада, прибыв в гости, были встречены холодной сталью

Дом Камелий более чем оправдывал свое название — уютного вида домики прибрежной усадьбы утопали в цветах. Сплошные ряды кустарника, усеянного пышными бутонами всех оттенков алого и белого, окружали жилище госпожи Ван, подступая к самым его стенам, обрамляя дверные проемы, и, в случае некоторых цветущих деревьев, опираясь на крыши. Поместье Ванов выглядело обширным садом, обителью, более принадлежащей цветам, чем людям.

Когда лодка, несущая Дуань Чжэнчуня со спутниками, и их двух сопровождающих, причалила к усеянной цветам суше, сошедшую на берег А Чжу встретили две молодые девушки строгого вида, вооруженные длинными мечами.

— Который раз повторяю тебе, А Чжу — не нужно приводить сюда случайных людей, — недовольно заговорила одна из них. — Наша госпожа ценит свое уединение. Тем более не приводи с собой мужчин — или ты желаешь смерти этим незнакомцам? Неужто ты забыла, как госпожа обходится с каждым встреченным мужчиной последнюю дюжину лет?

— Да хватит тебе, Чжуцзянь, — беззаботно отмахнулась девушка. — Со мной господин Инь, младший соученик вашей хозяйки. Остальные мои спутники — его семья. Госпожа Ван, скорее, поблагодарит меня за помощь в воссоединении с товарищем по учебе… Мэйцзянь, что это с тобой?

Вторая из служанок не ответила, потрясённо уставившись на Му Ваньцин, которая успела вновь прикрыть лицо вуалью. Прислужница госпожи Ван тронула свою товарку за плечо, и указала на привлекшую ее внимание девушку; Чжуцзянь встревоженно охнула, и звонко закричала:

— Нападение! Убийца здесь! На помощь, сестры!

Воздух наполнился шелестом одежд, и легким топотком почти невесомых шагов. Словно легкокрылые птицы, на прибрежную полосу спланировали множество юных девушек, умело применяющих техники передвижения. Их обнаженные мечи блестели на солнце, указывая на прибывших с недвусмысленной угрозой. Дуань Чжэнчунь поспешно покинул лодку; следом за ним, сошли на берег и остальные его спутники. Ошеломленная А Чжу открыла было рот, пытаясь что-то сказать, но подавилась словами, когда в ее шею упёрлось лезвие меча, удерживаемого Мэйцзянь.

— Вторую предательницу из дома Мужунов — схватить, остальных — убить, — скомандовала Чжуцзянь, освобождая от ножен свое оружие.

— Прошу вас, прекрасные девы, не торопитесь с насилием, — успокаивающе заговорил Дуань Чжэнчунь, подняв открытые ладони. — Должно быть, здесь произошла некая ошибка…

— Ты! — раздался яростный женский вопль, и перед кольцом вооруженных служанок приземлилась немолодая дама в богатой одежде. Гарда меча в ее руках блестела золотом и драгоценными камнями, а его лезвие указывало точно на далиского наследного принца. Инь Шэчи невольно отметил сходство разозленной женщины с портретом Ли Цюшуй.

— Ты посмел!.. — госпожа Ван, а это могла быть только она, за малым не задыхалась от злости. — Ты посмел явиться сюда после всего, что произошло между нами⁈ После всех этих лет… всех этих лет!..

— Цинло, любовь моя, — растерянно промолвил Дуань Чжэнчунь. — Я и не думал найти тебя здесь…

— Мерзавец Дуань — мой, — холодно бросила служанкам опомнившаяся женщина. — Я сама отрежу ему все лишнее. Убейте остальных, и немедленно.

Вооруженные воительницы накатили на вышедших на берег людей, словно ощетинившаяся сталью волна отлива. А Би успела лишь возмущённо вскрикнуть, когда ей заломили руки за спину, и оттащили в сторону, к ее товарке, где оставили на попечение двух суровых мечниц-служанок.

Дуань Юй с трудом избегал сверкающих клинков воинственных дев, вовсю применяя Искусство Бега по Волнам. Его худощавая фигура словно обратилась одним из Духов Непостоянства[1] — напуганный юноша развил такую скорость, что белые одежды и черные волосы, полощущиеся за его спиной, придавали юному принцу совершенно призрачный вид.

Дуань Чжэнчунь кое-как ушел от атаки госпожи Ван, чей меч с разочарованным свистом вспорол воздух рядом с его лицом, и поспешно прянул в сторону. Обозленная женщина не отступилась, преследуя его, и остервенело нанося удар за ударом, от которых мужчина едва успевал уклоняться.

Инь Шэчи, выхватив меч, скрестил его с множеством вражеских клинков. Он вынужденно прикрыл собой жену, на которую нацелилось не менее восьми воинственных служанок.

— Не убивай их, Ваньцин, — попросил он, видя, как та вскидывает свой стреломет. — Ты же видишь, госпожа Ван — одна из подруг твоего отца. После смертей ее прислужниц, нам будет труднее помириться.

— Ты прав, муж мой, — напряжённо ответила девушка, берясь за меч. — Но между ней и нами уже есть кровь. Помнишь старух в Цзянъяне? Они были ее доверенными служанками. А ещё раньше, мы с мамой напали на нее близ Да Ли, и забрали жизни где-то полудюжины ее прислужниц.

— Что ж, вся надежда — на моего уважаемого тестя, — тяжело вздохнул Шэчи, отбиваясь от наседающих служанок. Он сумел уязвить нескольких из них быстрыми ответными атаками, но юные воительницы были слишком многочисленны и упрямы, чтобы это хоть как-то их задержало. — Если он не сумеет утихомирить свою былую подругу, нам придется туго, — Му Ваньцин, что бок о бок с мужем отражала сыплющиеся на них удары, мрачно кивнула.

Инь Шэчи взвинтил скорость атак, сильнее налегая на меч, и тяжелыми ударами отбрасывая в стороны клинки боевитых служанок. Энергия ци бурлила в нем неодолимой мощью, придавая рукам богатырскую силу, а движениям — непревзойденные легкость и точность. Ни одна из воинственных прислужниц не устояла бы под его атаками, и даже все вместе, они пали бы, одна за другой, рази меч юного воителя насмерть. Но даже сдерживая удары, Шэчи то и дело наносил противницам легкие увечья и неопасные раны; служанки госпожи Ван все чаще отходили назад, и уступали место своим товаркам, кривясь от боли в порезах и тряся отсушенными руками. Клинок одной из служанок с жалобным звоном переломился, не выдержав могучего удара. Юная фехтовальщица болезненно вскрикнула — обломок лезвия вонзился ей в плечо.

Рядом с Инь Шэчи, Му Ваньцин стойко отражала атаки, направленные в нее и мужа. Девушка время от времени недовольно кривилась — без ее стреломета, она редко когда могла достать своих противниц менее длинным оружием. С защитой она справлялась вполне успешно — более легкий меч позволял ей тратить меньше сил на каждое движение, чем ее противницам.

Девы-воительницы Дома Камелий терпели неудачи и в иных поединках с нежданными гостями. Техника шагов Дуань Юя была заметно лучше, чем у преследующих его служанок — те, как ни старались, не могли настичь верткого юношу. Тот уходил от атак невероятными прыжками, отталкиваясь от листьев кустарников и цветочных бутонов, а когда воинственные девушки попытались прижать его к берегу, юный принц без труда отступил на озёрные воды, да так и остался стоять на чуть покачивающейся зеркальной глади Тайху.

— Хватит драться! — громко увещевал он своих противниц, не спеша вновь приближаться к ним. — Наш бой — одно большое недоразумение! Я не желаю причинять вам вреда! Мы пришли в гости к старшей моего зятя, и не таим злых намерений!

— Прекрати нести чушь, ты, трусливый глупец, — презрительно крикнула в ответ Мэйцзянь. — Сейчас же иди сюда, и прими с десяток ударов моего меча!

— И вовсе это не чушь, а чистая правда, — оскорбился Дуань Юй. — Вот если бы я и впрямь был несущим ерунду глупцом, то вернулся бы на берег, под ваши мечи! Если хотите, добирайтесь до меня вплавь, — недовольно задрав нос, он скрестил руки на груди, и отвернулся.

Некоторые из девушек решили последовать его совету, и в слаженном длинном прыжке ринулись прямо на юного принца. Тот заполошно вскрикнул и со всех ног рванул прочь, поднимая тучи брызг. Его незадачливые преследовательницы попытались брести за ним по колено в воде, но быстро оставили эту затею. Одна из служанок, что прыгнула дальше других, и вовсе забарахталась на глубоком месте, неловко пытаясь освободиться от перевязи с мечом, и вмиг отяжелевшего халата. Видя ее неудачу, Дуань Юй остановился на безопасном расстоянии, и обидно рассмеялся.

Дуань Чжэнчуню приходилось тяжелее прочих — его противница, быстрая и ловкая, не отставала от мужчины, и ее меч уже дважды вспорол халат наследного принца Да Ли. Ей пока не удалось пустить Дуаню-старшему кровь, но судя по тому, как настырно госпожа Ван наседала на своего противника, это было лишь вопросом времени. Как и его сын, Дуань Чжэнчунь не молчал во время боя — далиский принц старательно убеждал разозленную женщину унять свою ярость.

— Цинло, любовь моя… сердце разрывалось от тоски в разлуке… дела царства… полон невыразимой скорби… — доносились до сражающихся обрывки его фраз. Он и его противница без остановки носились по всей береговой линии —мужчина убегал, не жалея сил, а госпожа Ван преследовала его с не меньшим усердием.

Инь Шэчи то и дело бросал на эту ссорящуюся парочку быстрые взгляды, благо служанки-воительницы изрядно поумерили свой пыл, раз за разом получая от юноши жесткий отпор, и не особо рвались в атаку. В очередной раз глянув на стычку Дуань Чжэнчуня с былой любовницей, Шэчи довольно улыбнулся, и нанес мощный круговой удар, расшвырявший в стороны клинки его противниц. Не медля ни секунды, он вскинул вверх меч, привлекая их внимание, и прокричал:

— Прекратить! Всем немедленно остановиться! Служанки Дома Камелий, посмотрите на вашу госпожу!

Многие из воинственных девушек, невольно последовавших команде Инь Шэчи, не сдержали удивленных возгласов и перешептываний. Крик одного из незваных гостей, что задал им немалую трепку, мог означать самые разные несчастья для их хозяйки, от ранений и плена до преждевременной смерти, но никто из них не ждал увидеть открывшееся их глазам: госпожа Ван и мужчина, которого она столь настырно пыталась убить, сжимали друг друга в объятиях, и самозабвенно целовались.

Сражение немедленно прекратилось. Инь Шэчи утер пот со лба, и с довольным видом вложил меч в ножны. Поддавшись неожиданному порыву, он повернулся к Ваньцин, и привлек ее к себе, обхватив руками гибкий стан любимой. Та покраснела до корней волос, но не стала сопротивляться объятиям мужа.

Дуань Юй беспрепятственно вернулся на берег, помогая так и не выплывшей служанке. Девушка отчаянно смущалась — ее верхняя одежда благополучно упокоилась на дне реки вместе с сапожками и оружием, а насквозь промокшая нижняя рубаха мало что скрывала, — но за руку юного принца держалась крепко.

А Чжу сердито оттолкнула служанку, что ранее угрожала ей мечом, и отогнала другую от А Би. Обе прислужницы семьи Мужун приблизились к обнимающейся молодой паре, переводя раздраженные взгляды с них на Дуань Чжэнчуня, а следом — на его сына, вежливо извиняющегося перед промокшей и смущенной девушкой.

Подарив далискому наследному принцу очередной нежный поцелуй, госпожа Ван внезапно отстранилась, и закатила былому любовнику размашистую пощечину, ударив с такой силой, что голова мужчины дернулась в сторону, а сам он невольно пошатнулся.

— Я все еще зла на тебя, — заявила она, вопреки собственным словам, без капли недовольства в голосе. — Но ты можешь вымолить мое прощение. А сейчас погоди, мне нужно разделаться с убийцей, невесть как пробравшейся сюда вместе с тобой, — она указала обнаженным мечом на Му Ваньцин. Дуань Чжэнчунь лишь безмолвно хлопал глазами, непроизвольно потирая щеку.

— Уважаемая старшая! — громко и уверенно произнес Инь Шэчи. Юноша поспешил вмешаться, не желая вновь начинать драку. — Примите поклон этого недостойного собрата по учебе! — он согнулся, кланяясь женщине в пояс.

— Кто ты, и почему зовешь себя моим собратом по учебе? — недоверчиво, но без злости, спросила госпожа Ван. Продолжительная погоня за Дуань Чжэнчунем, и не менее долгий поцелуй с ним, заметно успокоили женщину.

— Прежде чем ответить, могу ли и я задать вам один небольшой вопрос? — обратился к ней Шэчи. Женщина нетерпеливо покивала, торопя юношу. — Скажите, кем вам приходится уважаемая Ли Цюшуй?

— Ты знаешь мою мать? Откуда? — недоуменно прищурилась женщина. — Кто ты такой? Представься, наконец.

— Я — Инь Шэчи, наследник секты Сяояо, и ученик мудреца Уя-цзы, — торжественно промолвил юноша. Глаза госпожи Ван удивленно округлились.

— Ты ведь не лжешь? — с сомнением спросила она. — Если ты вызнал некую сплетню обо мне и моем… о старейшине секты Сяояо, и пришел сюда, злоумышляя против меня, знай: ты не покинешь Дом Камелий живым.

— Учитель передал мне портрет вашей матушки, и направил в пещеру на горе Улян, что служила им обиталищем, — гордо ответил Шэчи. — Кто еще может знать о том месте, чтобы разнести сплетни о его расположении по рекам и озерам? Я не лгу вам ни единым словом, старшая, — женщина глядела на него в крайней растерянности.

— Но ведь… Уя-цзы мертв?.. — в ее голосе звучало много больше вопроса, чем утверждения. — Он был убит Стариком с Озера Синсю, задолго до твоего рождения, мальчишка. Видно, ты все-таки врешь мне, — в ее глазах начал вновь разгораться затухший было гнев.

— Об этой тайне нашей секты я пока не готов разговаривать прилюдно, — безмятежно ответил Инь Шэчи. — Но будьте уверены, старшая: наедине, я отвечу на все ваши вопросы, и развею любые ваши сомнения.

— И то верно, — успокоилась госпожа Ван. — Поговорим внутри, сразу после того, как я разберусь с этой негодяйкой. Духи моих верных служанок, А Цзин и А Фан, нуждаются в кровавой жертве, — она вновь повернулась к Му Ваньцин.

— Умоляю вас, старшая, простите мою жену, — поспешно заговорил Шэчи, бухаясь на колени. — Она не была свободна в своем решении напасть на вас, а всего лишь следовала дочернему долгу. Это нисколько не умаляет ее вины, но прошу вас, накажите меня вместо нее. Даже если вы захотите принести мою голову в жертву вашим погибшим подопечным, я согласен на это — жизнь без моей любимой Ваньцин станет для меня пыткой, — госпожа Ван пристально оглядела коленопреклоненного юношу, чьи глаза пылали огнем неподдельной искренности, и напряженную Му Ваньцин, тискающую рукоять меча. Она недоверчиво хмыкнула, изогнув губы в кривой ухмылке.

— Попытаешься ли ты вновь причинить вред мне и моим людям? — строго спросила она девушку.

— У моей матери больше нет к тебе вражды, — стесненно ответила та. — Я не стану вредить старшей моего мужа. И… это… прости за погибших по моей вине, — госпожа Ван с обреченным видом покачала головой.

— Пойдемте, — приглашающе махнула она рукой. — Поговорим за обедом, и после него. Потом решу, что с вами делать.

Нежданные гости Дома Камелий, поначалу принятые крайне неласково, прошли в главную залу поместья следом за хозяйкой, и расселись за большим обеденным столом. Вопреки своим словам, госпожа Ван, представившаяся полным именем — Ли Цинло, — не спешила начинать застольную беседу. Она больше приглядывалась к гостям, что в ожидании обещанных яств утоляли жажду чаем, и отдавала служанкам краткие распоряжения.

Инь Шэчи молчал с многозначительным видом. Юному воину и самому не терпелось побеседовать с хранительницей наследия его секты, и, как он давно подозревал, родственницей Уя-цзы. В стремлении обуздать это рвущееся наружу нетерпение, Шэчи упорно хранил тишину, с загадочным видом уткнув нос в чашку со свежезаваренным чаем. Юноше не пришлось делать вид, что он увлечен напитком — отличного качества улун цзиньсюань, янтарно-желтый и распространяющий легкий аромат свежего молока, захватил внимание даже такого бывалого ценителя, как наследник семьи Инь.

Му Ваньцин заметно опасалась своего окружения. Девушка настороженно оглядывалась по сторонам, то поглаживая рукоять меча, то касаясь спускового механизма наручного стреломета. Несмотря на приглашение в дом и за стол, она не очень-то доверяла былому врагу, которого они с матерью совсем недавно пытались убить, и держалась настороже.

Дуань Чжэнчунь все еще пребывал в легком ошеломлении после бурного примирения с Ли Цинло. Когда взгляд мужчины падал на гостеприимную хозяйку, его лицо невольно расплывалось в мечтательной улыбке, и тут же болезненно кривилось — рука у былой подруги далиского наследного принца была тяжелой, и ее оплеуха обещала оставить на лице Дуань Чжэнчуня заметный след. Мужчина все так же помалкивал, односложно отвечая на вопросы, и рассеянно глядя по сторонам.

Дуань Юй единственый из всех говорил много и витиевато. То ли из юного принца таким образом выходил страх, то ли запоздалая стеснительность от общения с полуодетой девушкой пробудила в нем многословие, но Дуань-младший, представившись госпоже Ван, так и не умолк, по большей части расточая похвалы садам ее поместья.

— Конечно, Цзяннань — довольно влажное место, и не лучшим образом подходит для разведения цветов, но, при всех недостатках здешней погоды, ваш сад — великолепен, тетушка, — восторженно говорил он. — Даже у одних только дверей этого дома растет целых пять разновидностей камелий!

— Пять? — непонимающе спросила женщина, и тут же, прочистив горло, продолжила преувеличенно ровным голосом:

— То есть, да, конечно же пять. Ну-ка, Юй-эр, покажи мне свои знания: что тебе известно об этих сортах? — в ее взгляде виднелся с трудом скрываемый интерес.

— Тот из них, что имеет белые лепестки, с черными пятнышками, напоминающими срез трубочки корицы, называется «полная луна», — с готовностью ответил юный принц. — С ним схожа разновидность, именуемая «чарующие глаза», но черные пятна на ней побольше — с оливковую косточку. Если на белых лепестках видны маленькие красные пятна, то камелия принадлежит к виду «обёртка от румян», а если вместо пятен — красные и зеленые полоски, то это «красавица с расцарапанным лицом». Если же красных полос намного больше, чем зеленых, то такой сорт называется «жеманница».

— Какое странное название — «красавица с расцарапанным лицом», — растерянно произнесла Ли Цинло, и поспешно добавила:

— Я, э-э-э, никогда не устану ему поражаться.

— Как по мне, тетушка, оно довольно меткое, — не согласился Дуань Юй. Хитро улыбнувшись, он продолжил:

— То же можно сказать и о «жеманнице». Ведь если красавица на редкость драчлива, то лицо ее постоянно покрыто царапинами и отметинами, что испортят любую красоту. Такая дева может привлечь мужское внимание лишь чрезмерной любезностью.

— Уж не насмехаешься ли ты надо мной, негодный мальчишка? — беззлобно бросила женщина.

— Что вы, я бы не посмел, — с нарочито серьезным видом покачал головой Дуань Юй. — Но, если я невольно задел вас своими словами, я готов, в качестве извинений, поухаживать сегодня за вашими камелиями. Уверяю вас, я справлюсь — отец обучил меня всему, что знает об искусстве цветов.

— Отличная идея, — оживилась госпожа Ван. — Я отправлю с тобой служанок — запомнить… то есть, присмотреть, чтобы ты все сделал правильно. Начни с тех цветов, что высажены у двери — «красавицы с расцарапанным лицом», и прочих.

— Я так и сделаю, тетушка, — заверил ее юный принц.

В это время, в обеденную залу вошли служанки с полными блюд подносами, и споро расставили их на столе. Гости увлеченно принялись за еду — продолжительная речная прогулка и последующий бой заставили каждого из них растратить немало сил. Принесенные блюда были под стать чаю — густой суп из баранины наполнял воздух ароматами мяса и специй, нежнейшие креветки, обжаренные в листьях чая лунцзин, таяли во рту, а рассыпчатое филе карпа, запеченного в винном соусе, удивляло необычным вкусом. На столе также присутствовали многие другие блюда, среди которых каждому нашлось что-то по душе — госпожа Ван устроила для своих гостей настоящий пир.

Подкрепившись, Дуань Чжэнчунь вновь обрел свою былую бодрость, и все чаще бросал на хозяйку поместья игривые взгляды.

— Быть может, после обеда ты уделишь мне немного внимания, моя милая Цинло? — светски спросил он, покусывая ножку жареной утки. — Вспомним былые времена, и я… принесу тебе свои самые искренние извинения, — его голос зазвучал басовитым мурлыканьем большого кота.

— Это еще успеется, Чжэнчунь, — строго ответила женщина, глядя мимо далиского Принца Юга. — Мы с тобой еще поговорим… обо всем, — она наградила мужчину многообещающим взглядом. Тот ответил воодушевленной улыбкой.

— Но сперва, мне нужно будет побеседовать с Шэчи, — продолжила госпожа Ван, чуть смягчив тон. — Сдается мне, у него есть интересные новости, которые мне не терпится узнать.

Едва лишь все завершили трапезу, Ли Цинло отправила большую часть гостей на свежий воздух: Дуань Юя — выполнять данное им обещание об уходе за цветами, а остальных, за исключением Инь Шэчи — прогуливаться в компании служанок, также отосланных наружу. Стоило двери закрыться за спиной последней из них, Шэчи, без просьб и предисловий, поведал женщине историю своего вступления в секту Сяояо, особо остановившись на Уя-цзы, и его невзгодах.

— Тридцать лет, — глухо проговорила госпожа Ван, глядя в стену. — Тридцать лет жизни беспомощным калекой, удерживаемым в подлунном мире одной лишь внутренней силой. Такой судьбы не пожелаешь и ненавистному врагу, — она повернулась к юноше и продолжила без малейшей запинки:

— Мама ненавидела моего отца. За то, что он любил другую, за то, что ушел без единого сомнения, за то, что никогда не вернулся, и даже не узнал обо мне. Получив известие о его смерти, она радовалась, и даже приказала слугам устроить праздничный обед, но сбежала едва ли не сразу же после его начала. Я нашла ее в спальне, в слезах, — женщина тяжело вздохнула. — Теперь, когда Чжэнчунь здесь, я понимаю ее как нельзя лучше.

— Вы можете увидеться с учителем в любое время, — предложил ничуть не удивленный Инь Шэчи. Все его подозрения подтвердились наиполнейшим образом, но собственная правота не принесла юноше удовлетворения — ему было жаль и Уя-цзы, и его несчастливую семью.

— Вам нужно только лишь снестись с моим старшим, Су Синхэ, и передать через него весточку учителю, — продолжил он с искренним участием. — Уя-цзы выглядел несчастным, упоминая вашу матушку. Я думаю, он будет рад узнать и о ее судьбе, и о вас.

— Ты говорил, он слаб и немощен, Шэчи, — пристально посмотрела на него Ли Цинло. — Дожил ли он до сего дня? Не найду ли я в Долине Тишины его могилу?

— Старший брат Су — искусный врач, — твердо ответил юноша. — Он исцелил меня после падения с высокого обрыва, и затратил на это считанные часы. Уверен, с его заботой учитель уже чувствует себя лучше, чем до моего ухода.

— Мне нужно будет подготовиться к поездке в Дэнчжоу, — задумчиво протянула женщина. — Возьму с собой и Юйянь — папа будет рад познакомиться со своей внучкой… моей и Дуань Чжэнчуня дочерью, — спокойно пояснила она, в ответ на любопытный взгляд Шэчи. Тот удивленно приподнял брови — его тесть и здесь не терял времени даром.

— Я могу разыскать господина принца, и направить его к вам, для… беседы, — с лукавой улыбкой предложил юноша. Госпожа Ван прищурилась с веселым возмущением на лице. — Но у меня к вам еще одно дело, старшая. В пещере на горе Улян хранились знания секты. Уходя, ваша мать забрала их с собой, верно?

— Ты прав, — с гордостью во взгляде кивнула Ли Цинло. — Моя Нефритовая Пещера Ланхуань — одно из полнейших собраний знаний о боевых искусствах, которые только есть в мире. Ее местонахождение — тайна для всех, кроме моих ближайших родственников, ее двери — крепче иных крепостных врат, а замки сделаны искуснейшими мастерами, и не могут быть взломаны ни одним смертным умельцем. Ты тоже сможешь посетить ее, Шэчи, — она благосклонно улыбнулась… — Я расскажу тебе, как добраться до нее, и как войти внутрь.

— Погодите, старшая, — поднял ладонь юноша. — Учитель наказал мне вернуть знания секты Сяояо. Слушая вас, я понял, что здесь они будут в много большей сохранности, чем в полупустой пещере, где живет брат Су. К тому же, с вами, имущество секты останется в руках одной из ее наследниц. Мне незачем знать, как добраться до вашего хранилища знаний — такие сведения лучше не передавать без веской причины, — женщина посмотрела на него с новым уважением.

— Разве ты не хочешь изучить новые стили и техники, Шэчи? — дружески спросила она. — Твое боевое искусство весьма неплохо, но даже лучший в мире воин вынужден постоянно совершенствовать свои навыки.

— Я полностью с вами согласен, — серьезно ответил Инь Шэчи, — и не просто хочу поучиться новому — мне необходимо как можно скорее освоить могущественные умения. Я и Дин Чуньцю не можем существовать под одними небесами, но он — знающ и опытен, я же — несмышленый юнец. Он начальствует над множеством учеников, со мной же — лишь моя жена. Хоть я и уверен в ее силе, мы вдвоем вряд ли сможем сражаться против целой секты. Я обязан стать сильнее, но боевые искусства, как и всякий вид знаний, легче освоить через мудрые поучения, строгие замечания, и, куда же без них, — он с притворной грустью вздохнул, — суровые наказания, что исходят от учителя, — он погладил рукоять своего меча, и с намеком посмотрел на богато украшенное оружие Ли Цинло.

— Хитрый мальчишка, — весело рассмеялась та. — Ты прав, я могу научить тебя многому. Не своему семейному стилю, нет, но все же… — она задумчиво потеребила иссиня-черную, без единой седой волосинки, косу. — Видишь ли, младший, секта Сяояо владеет лишь одним мечным стилем — тем, что известен тебе. Мудрец Сяояо-цзы, наш основатель, был прежде всего мастером техник внутренней энергии, знатоком создания массивов, и великим умельцем во всех искусствах и ремеслах мира. Созданный им фехтовальный стиль неплох, но не более того. Конечно же, я передам тебе одну из известных мне техник, что сделает тебя сильнее, но вот какую… — она с отрешенным видом встала из-за стола, и подошла к открытому окну.

— Собираешься ли ты в будущем расстаться со своей женой? — с неожиданной строгостью спросила она, поворачиваясь к Шэчи.

— Что? — ошарашенно заморгал тот, но, быстро опомнившись возмущенно воскликнул:

— Нет! Ни за что! У нас с Ваньцин — одна судьба на двоих. Я никогда не оставлю ее.

— Я и не ждала от тебя другого ответа, — добродушно улыбнулась госпожа Ван. — Ты любишь ее, младший, любишь искренне, и она отвечает на твои чувства — лишь слепой не заметит огонь в твоих глазах, и пожар на ее щеках, что разгораются, когда вы смотрите друг на друга. Вы бок о бок сражались против моих служанок, и без колебаний прикрывали друг друга от их ударов. Вы более чем готовы принять то знание, что я хочу передать вам. Да, вам, — она вновь дружески усмехнулась. — Семь Мечей Привязанности не изучить в одиночку — только вместе с тем, кому безоговорочно доверяешь. Не нужно быть любовниками для освоения этого стиля — ему могут научиться родные братья, или даже верные друзья, что ближе, чем плоть и кровь. Но именно любовникам и супругам он дается легче всего.

— Это… очень ценный дар, старшая! — воодушевленно ответил Инь Шэчи. — Чем сильнее моя любимая Ваньцин — тем сильнее я, и наоборот. С техникой, что основана на нашей общей силе, мы, верно, и вовсе станем непобедимы, — он просиял довольной улыбкой.

— Это не совсем так, — довольно ответила женщина. Черты ее лица, обычно напряженные, расслабились, разгладив морщины, что исчерчивали лик госпожи Ван следами многих прожитых лет — слова юноши заметно пришлись ей по душе.

— Сила двух бойцов не равна силам каждого из них, сложенным вместе, — обстоятельно продолжила она. — В совместном бою, даже двое хоть немного, да мешают друг другу, не говоря уже о большем числе людей. Стиль Семи Мечей Привязанности убирает это ограничение — изучившие его сражаются, словно единое целое. Эта техника имеет свои недостатки — например, твоей жене придется освоить мечный стиль Сяояо, или же тебе нужно будет изучить ее семейную технику фехтования.

— Я готов передать моей жене стиль секты, — согласно кивнул юноша. — Пожалуй, я даже отдам ей свой меч. Драгоценное оружие — лишь подспорье, но не основа моей силы. Если в руках Ваньцин будет клинок, режущий сталь, как бумагу, я буду чувствовать себя спокойнее.

— Твои слова… и ваши чувства… тронули меня, — напряженным голосом произнесла Ли Цинло, и украдкой поднесла к лицу рукав халата. — Перед началом вашего обучения, Му Ваньцин сможет выбрать меч из моей личной оружейной. Ни один из клинков, что хранятся в ней, не уступит твоему, Шэчи. Довольно им всем без толку пылиться в ларцах, — она прерывисто вздохнула. — Найди меня завтрашним утром, вместе с женой. Служанки устроят вас на ночь. А сейчас…

— Я отыщу моего уважаемого тестя, и передам ему вашу просьбу о личной беседе, — понятливо отозвался Инь Шэчи. Его суровая старшая согласно кивнула, и неожиданно улыбнулась с долей смущения.

Примечания

[1] Духи Непостоянства, Черный и Белый — китайская персонификация смерти. Духи, отправляющие души умерших в Диюй, и одевающиеся соответственно своим именам. Белый дух занимается нормальными людьми, а Черный — всякими неприятными личностями.

Глава 23 Серебряная змея получает ценные подарки, а молодой дракон юго-запада — тяжелую сердечную рану

— Цзюйцзянь, — подозвал Дуань Юй одну из своих спутниц. Девушка приблизилась, преданно глядя на юного принца. После своего спасения из вод озера Тайху, она уделяла Дуаню-младшему заметно больше внимания, чем предписывали правила вежливости.

— Жидкое удобрение заканчивается, — с небольшой запинкой высказался юноша. Пылкие взгляды Цзюйцзянь, бросаемые на него все чаще, начинали пробуждать в Дуань Юе неловкость. — Могут ли твои сестрицы принести больше?

— Конечно, молодой господин Дуань, — кивнула девушка, и несколькими короткими окриками отослала пару своих товарок за испрошенным. Похоже, те из служанок, что отзывались на прозвища, данные в честь «четырех благородных господ[1]», стояли над прочими прислужницами Дома Камелий.

— Быть может, вам нужно что-нибудь ещё? — почтительно спросила Цзюйцзянь, закончив с нижестоящими.

— Необходимо полить вот эту клумбу, — начал объяснять юный принц. Он решил перевести внимание девушки с себя на цветочные посадки. — Видишь, почва у корней немного подсохла? Камелии нуждаются во влаге, но не сверх меры. Двух-трех гэ[2] воды на куст будет достаточно, — Цзюйцзянь, оценив размеры клумбы, решительно кивнула.

— Мы с сестрами поможем вам, молодой господин Дуань, — заявила она. — Нехорошо гостю делать за нас всю работу, — отвесив юноше короткий поклон, она направилась к остальным служанкам, и принялась раздавать команды.

Девушки, споро разобрав бамбуковые лейки, двинулись к одному из садовых прудиков, за водой. Дуань Юй облегчённо вздохнул, присел на корточки рядом с ближайшим кустом камелии, и начал осторожно поливать подсохшие участки клумбы. Увлеченный этим занятием, он не сразу обратил внимание на приближающиеся женские голоса.

— Где сейчас двоюродный брат, А Чжу? — говорила незнакомая девушка. Юный принц невольно прислушался к мелодичному звучанию ее слов. — Чем он занят, и скоро ли ожидать его возвращения?

— Молодой господин мало что сообщает нам, служанкам, — раздался недовольный ответ. — Все, что я знаю — он отбыл на северо-запад по делам семьи, и будет отсутствовать ещё несколько дней. Верно, его с товарищами путь лежал куда-то в Аньхуэй или Хэнань — уж больно долго его не было для поездки в пределах нашей провинции.

Голос А Чжу зазвучал совсем близко, и Дуань Юй, не желая, чтобы его приняли за подслушивающего, встал и вышел из-за кустов. Его знакомая беседовала с юной девушкой, одетой в розовый шелк, черноволосой и стройной. Вглядевшись в лицо незнакомки, юный принц замер на месте, потеряв способность дышать. Лишь сердце его колотилось все громче, словно стремясь вырваться из груди, навстречу юной деве перед ним. Он немедленно узнал этот мягкий овал лица, пухлые губы, тонкий прямой носик, и большие миндалевидные глаза. В отличие от ее нефритовой близняшки из пещеры на горе Улян, прекрасный лик этой девушки цвел яркими, живыми красками, что делало ее в разы привлекательнее.

Девушка, встреченная Дуань Юем

Незнакомка остановилась, непонимающе глядя на замершего перед ней юношу. Идущая рядом с ней А Чжу удивлённо приподняла брови на нежданное появление Дуань Юя, и хотела было что-то сказать, но юный принц первым нарушил неловкую тишину.

— Н-небесная Сестрица! — ошеломленно воскликнул он, с трудом понимая, что и кому говорит. Какой-то месяц назад, нефритовая статуя в пещере горы Улян восхитила его, сегодня же, ее живая копия пленила сердце и мысли юноши целиком и полностью.

— Прости, я… я не в силах выполнить мой долг перед тобой, — горячо продолжал Дуань Юй, пораженный и растерянный. — Шэчи — мой зять, и не могу убить его, даже ради тебя… — неуклюже шевельнувшись, он запнулся о корень, и плюхнулся на колени, прямиком во влажную черную почву клумбы.

Девушка испуганно попятилась от стоящего на коленях незнакомца, что вел столь странные речи, а потом и вовсе развернулась, и быстро зашагала прочь, едва не срываясь на бег. А Чжу озадаченно посмотрела ей вслед, и перевела непонимающий взгляд на Дуань Юя.

— Ты зачем напугал Юйянь, братец Юй? — растерянно спросила она, и тут же поправилась:

— То есть, молодой господин Дуань. О чем вы вообще говорили с ней? Что это за Небесная Сестрица, и почему вы приняли за нее молодую госпожу Ван?

— Ван Юйянь, — с мечтательным видом протянул юноша, так и не вставший с колен. — Ее зовут Ван Юйянь…

— Верно, — нахмурилась А Чжу. — Она — дочь госпожи Ван. Старшие из служанок говорили мне, что Юйянь — вылитая мать в ее молодые… годы, — договорила она в спину Дуань Юя, что вскочил на ноги, и быстрыми шагами двинулся прочь.

Юный принц уже напрочь забыл и об А Чжу, и о всем остальном мире. Радостная улыбка сияла на его лице, глаза возбуждённо блестели, а ноги сами собой несли его к дому Ли Цинло. У его дверей он и столкнулся с выходящим наружу Инь Шэчи.

— Ты чего это, братец? — удивлённо спросил тот, ухватив Дуань Юя за плечи за миг до столкновения. — Неужто в саду моей старшей растут не только камелии, но и дурманная черная белена?

— Моя неизвестная благодетельница, Шэчи, моя Небесная Сестрица! — радостно воскликнул юный принц, не обратив внимания на достаточно оскорбительное замечание зятя. — Она — не выдумка неведомого скульптора, а дочь тётушки Ли! Вживую, она ещё прекраснее… Она прекраснее всех женщин мира! Я… я попрошу её руки, сейчас же! — он дернулся было к двери дома, но Шэчи удержал его.

— Братец Юй… эй! Братец Юй! — он легонько встряхнул шурина за плечи. — Немедленно очнись, и ответь мне. Ты встретил в саду Ван Юйянь, дочь госпожи Ван?

— Верно, зять, — с блаженной улыбкой ответил Дуань Юй. — Она воистину подобна бессмертным девам… нет, она много краше любой из них!

— Братец, тебе очень не понравится то, что я сейчас скажу, — серьезно заговорил Инь Шэчи. — Но лучше уж покончить с этим недоразумением сразу. Отец Ван Юйянь — Дуань Чжэнчунь.

— Отец? — рассеянно протянул юный принц. — Разумеется, я поклонюсь этому достойному… что? — он заморгал, глядя на зятя с искренней обидой.

— Верно, — терпеливо ответил тот. — Я только что говорил с моей старшей о Ван Юйянь. Она — твоя единокровная сестра. Кому, как не матери, знать отца своего ребенка?

— Не может быть, — ошеломленно ответил Дуань Юй. — Ты, верно, лжешь мне, Шэчи! Это одна из твоих глупых шуток… или ты хочешь отобрать Юйянь у меня? — он с бездумным подозрением уставился на зятя, что все так же держал его за плечи.

— Твой рассудок помутился от горя, не иначе, — сокрушенно вздохнул Инь Шэчи. — Подумай, стал бы я врать другу и родственнику о подобных вещах? К тому же, прекраснейшая из женщин мира — Му Ваньцин… тоже, как ни странно, твоя сестра, — он помимо воли ухмыльнулся. — Она — моя жена, к чему мне какие-то девицы из восточных провинций?

— Небесная Сестрица… то есть, Ван Юйянь — не какая-то, — с нарастающим унынием возразил Дуань Юй. Силы оставили юного принца, и он вяло повис на руках зятя. — Лик ее прекраснее нефрита, а голос столь чарующ, что любая музыка в сравнении с ним — пустой шум… как же так, брат? Почему та единственная, что затмила для меня всех женщин под небесами — моя сестра? Почему ее отцом не мог быть кто-то другой?

— Верно, потому, что твой батюшка очень уж общителен и любезен с дамами, — сочувственно ответил Шэчи. — Не отчаивайся, братец — много прекрасных дев осеняют своим присутствием Поднебесную…

— Я помню твои слова, сказанные сестрице Лин в вашу первую встречу, — горько перебил его Дуань Юй. — Не стоит повторять их мне. Умом, я и сам понимаю, что нашей с Юйянь любви — не бывать. Но мое сердце томится по ней, словно птица в клетке…

— Может, дары Ду Кана[3] успокоят твое сердце? — предложил Инь Шэчи. — В Доме Камелий просто обязан быть винный погреб, и, судя по качеству блюд, которыми нас потчевали за обедом, вина в нем — самые лучшие и выдержанные.

— Мне все равно, — с тоской ответил юный принц. — Можно и выпить. Но не думаю, что даже самое крепкое вино сможет вернуть мне душевный покой…

Где-то полчаса спустя, двое юношей сидели в одной из комнаток поместья госпожи Ван, в компании полудесятка кувшинов и кувшинчиков, а также блюда холодных закусок. Дуань Юй с пьяными всхлипами приканчивал очередную рюмку, а почти не захмелевший Инь Шэчи по мере сил пытался его утешить.

— Что насчёт… м-м-м… А Чжу? — спросил он, наполняя свою чарку. — Ее лицо красиво, словно цветущая бегония, а стан гибок и строен, точно молодой кипарис. К тому же, с девушкой, столь хорошо владеющей искусством перевоплощения, тебе никогда не будет скучно.

— Вижу, ты совсем не общался со служанками семьи Мужун, брат, — невнятно возразил юный принц. — Она и А Би — сироты. Не сестры — это видно даже по их лицам, — но обе потеряли родителей во младенчестве. Думаю, тут не обошлось без моего папы, — он безрадостно хихикнул, и опрокинул очередную рюмку крепкого вина, настоянного на травах.

— Я бы, все же, не стал подозревать его в отцовстве каждой из встреченных дев, — с сомнением ответил Шэчи. Пригубив свое «цзимо», он довольно кивнул, катая на языке насыщенно-сладкую жидкость с легким хлебным привкусом.

— Пока отец девицы неизвестен, я не стану рисковать, — решительно промолвил Дуань Юй, вновь прикладываясь к горячительному.

— Ладно, — махнул рукой его собеседник. — Тогда, что ты думаешь о той служанке госпожи Ван, что без ума от тебя? Как там ее зовут — Ланьцзянь? — предположил он, закусывая вино зелёным пирожным.

— Цзюйцзянь, — безрадостно ответил юный принц, хмелеющий все больше, но не прекращающий пить. — Признаюсь тебе честно, брат — покупая служанок, тетушка Ли явно выбирала тех, что поплоше видом. Я уже и не знаю, как отделаться от этой навязчивой девицы.

— Хорошо же, — тяжело вздохнул Инь Шэчи. — Помнишь ту певичку из гостиницы в Чанша? Ты битый час осыпал ее хвалебными словами, и оставил в ее кошельке половину своих денег. Как же ее звали? — он задумчиво тронул подбородок. — Сян-эр? Ян-эр? Лян-эр?

— Мне понравился голос Жун-эр, и ничего более, — нечленораздельно возразил Дуань Юй, и громогласно икнул. — Ты что, и впрямь кинулся бы разыскивать ее?

— Чего не сделаешь ради родни? — задумчиво ответил Шэчи. — А что, если… — повернувшись к шурину, он замолк: его собутыльник сладко спал, склонив голову на стол, и увлеченно пуская пузыри. Весело хмыкнув, юноша подхватил своего нестойкого к вину родственника под руку, и потащил к кровати.

Уложив шурина, Инь Шэчи покинул комнату, и отправился выяснять у служанок, где устроилась его жена. Вскоре, он отыскал указанную ему спаленку, и, без особого стеснения распахнув дверь, вошёл. Внутри обнаружились широкая кровать с балдахином, бумажная ширма, расписанная танцующими журавлями, и Му Ваньцин, сидящая перед небольшим медным зеркалом. Девушка, избавившаяся от головного убора, плаща, и вуали, вынимала из волос заколку; рядом с ней, на столике, лежал потёртый черепаховый гребень.

— Я как нельзя вовремя, — обрадовался юноша. Придвинув второй стул, он уселся за спиной Ваньцин. — Позволь помочь тебе, моя милая жена.

— Конечно, Шэчи, — улыбнулась та, и передала ему гребешок. Юноша увлеченно принялся расчёсывать волосы девушки, перебирая их густые черные пряди.

— С кем ты пил? — принюхавшись, полюбопытствовала Му Ваньцин.

— С Дуань Юем, — ответил Инь Шэчи, весело фыркнув. — Помнишь глупую историю, произошедшую с ним и Чжун Лин? Сегодня, она повторилась, но на сей раз, несчастным влюбленным оказался мой шурин.

— Он встретил здесь очередную сестру, и влюбился в нее? — недоверчивым тоном спросила девушка. — Бедный братец Юй. С его невезением, было бы разумнее доверить поиски жены сводне поопытнее.

— Боюсь, уже поздно, — задумчиво проговорил Шэчи. Удерживая волосы Ваньцин на гребне, он ненадолго залюбовался их ониксовым блеском. — Даже крепчайшая травяная настойка двадцатилетней выдержки не смогла увести его мысли от Ван Юйянь. Чувствую, шурин ещё долго будет тосковать и печалиться.

— Ван Юйянь? Та, что похожа на портрет своей бабки? — лениво поинтересовалась девушка. — Неудивительно, что братец Юй потерял голову — она весьма привлекательна.

— Все дочери твоего отца — редкие красавицы, — согласно кивнул Инь Шэчи, и, наклонившись к ушку жены, негромко добавил:

— А одна из них и вовсе прекраснее всех богинь мира.

— Не отвлекайся, муж мой, — засмеялась Му Ваньцин. — Мне приятны твои слова, внимание, и, особенно, ласки, но мои волосы все ещё в беспорядке.

— У меня есть ещё одна новость, — отстраненно заговорил Шэчи, вновь берясь за расчёску. — Госпожа Ван согласилась обучить нас с тобой могущественному фехтовальному искусству, что позволит объединить наши силы наилучшим образом.

— Ей известна тайная техника секты Древней Гробницы, мечный стиль Чистой Девы? — неподдельно удивилась Ваньцин. Юноше пришлось поспешно отнять гребень от ее волос — жена, в искреннем изумлении, резко повернулась к нему лицом.

— Нет, милая, — не ожидавший такого интереса, Инь Шэчи слегка растерялся. — Стиль, которому обучит нас моя старшая, зовется Семь Мечей Привязанности. А что это за искусство Чистой Девы? Звучит, как некая даосская техника, из тех, — он с намеком глянул на девушку, — что практикуют в уединении, вместе с любимым человеком.

— Поверить не могу, за какого развратника я вышла замуж, — рассмеялась Му Ваньцин, поворачиваясь к юноше спиной. Тот вновь прилежно взялся расчёсывать ее волосы. — Стиль Чистой Девы — фехтовальная техника, дополняющая мечное искусство даосской секты Цюаньчжэнь. Говорят, что вместе они — непобедимы, но искусства секты Древней Гробницы давно утеряны, и существуют лишь в виде слухов, ходящих на реках и озёрах.

— Твоя осведомленность о братствах вольных странников, и их умениях, вызывает уважение, моя любимая жена, — задумчиво произнес Инь Шэчи. — Я закончил. Помочь тебе с заколкой?

— Придержи мои волосы… да, вот здесь, — с помощью Шэчи, Ваньцин сплела узел прически, и закрепила его подарком мужа — золотой заколкой с рубинами. Встав со стула, она уселась к юноше на колени, и крепко обняла его.

— Благодарю за помощь, мой милый муж, — с улыбкой промолвила девушка, и нежно поцеловала Шэчи в губы. — Так что же это за стиль Семи Мечей Привязанности?

— А? Что? — ласки жены, и ее близость, увлекли юношу, и он не сразу понял ее вопрос. — Ах, это… старшая не очень много рассказала о нем. Узнаем все завтра, на нашем первом уроке. Да, ещё одно, — вспомнив слова Ли Цинло, Шэчи невольно посерьёзнел. — Ты ведь не против изучения моего боевого искусства, мечного стиля Сяояо?

— Не против, — подумав, ответила Му Ваньцин. — Твой стиль заинтересовал меня с самой первой нашей встречи. Очень уж ловко ты противостоял мне с его помощью, — она благодушно улыбнулась. — Но разве твой учитель не будет сердит на тебя за передачу знаний секты в чужие руки?

— Твои руки — не чужие, — возразил Инь Шэчи, завладев тонкой ладошкой жены, и целуя ее пальцы. — Уя-цзы мне словно второй отец, а значит, ты тоже приходишься ему родней.

— Что ж, я с удовольствием поучусь у тебя, муж мой, — напевным голосом ответила Ваньцин. Ее изящные пальчики, отпущенные Шэчи, не спешили отдаляться от лица юноши, ласково поглаживая его волосы, щеку, и подбородок. — Начнем с тех самых даосских практик, которым требуется уединение. Расскажи мне о них все, что знаешь…

* * *

На следующий день, после легкого завтрака, Инь Шэчи с женой предстали перед Ли Цинло. Хозяйка Дома Камелий ожидала молодую пару в тренировочном зале поместья — просторном, ярко освещенном настенными лампами, с крепкой, окованной железом дверью, и без единого окна. Без сомнения, Ли Цинло дорожила боевыми искусствами своей семьи, и не желала их случайного попадания в чужие руки.

Госпожа Ван дожидалась молодую пару, сидя за чайным столиком у стены, расслабленная и безмятежная, словно медитирующая даосская монахиня. Длинные черные ресницы женщины были сонно опущены, а губы то и дело изгибались в лёгкой улыбке — хорошее настроение Ли Цинло не скрывалось сегодня под маской сдержанности. Едва шелест распахнувшейся дверной створки достиг ее ушей, женщина подняла голову, и встала навстречу юноше и девушке, всем своим видом выражая доброжелательность.

— Подойди, Ваньцин, — благодушным тоном попросила она. — Мне нужно как следует взглянуть на тебя, — девушка, пожав плечами, выполнила ее просьбу. Госпожа Ван обошла ее по кругу, внимательно разглядывая, и удовлетворённо кивнула.

— Пожалуй, я знаю, какие из моих мечей будут тебе по руке, — заявила она. — Я скоро вернусь, дети. Пока меня не будет, покажи жене первую форму своего мечного стиля, Шэчи, — отдав сие напутствие, она двинулась к выходу.

— О чем это она, муж мой? — непонимающе спросила Му Ваньцин, проводив взглядом гостеприимную хозяйку.

— Я совсем забыл, — рассмеялся юноша. — Моей старшей пришлась по душе крепость уз нашей любви, и она решила одарить тебя драгоценным оружием, не уступающим моему.

— И ты говоришь мне об этом только сейчас, дурень⁈ — гневно напустилась на него Ваньцин, и стукнула мужа кулачком по груди. — Мне даже отказываться поздно — она уже пошла за подарком! Теперь, я в огромном долгу у… госпожи Ван, — она в сердцах топнула ножкой. — И я даже не знаю, чем отплатить ей!

— Ну, долги между родней меньше таковых перед чужими людьми, — растерянно ответил Инь Шэчи. — А госпожа Ван — моя… двоюродная сестра по учебе, вот. И, в какой-то мере, твоя тетушка, — он смущённо поскреб в затылке. Обещание Ли Цинло щедро одарить его жену напрочь улетучилось из памяти юноши вчерашним вечером, и он не мог не признать правоту сердитых слов Му Ваньцин.

— Нет такого титулования — двоюродная сестра по учебе, — недовольно отозвалась девушка. — И тетушкой мне она стала бы, возьми ее папа в наложницы, не раньше. Ладно, чего уж теперь. Скорее показывай мне свой фехтовальный стиль. Не будем причинять госпоже Ван ещё больше неудобств, — взяв со стойки деревянный меч, она требовательно воззрилась на мужа. Тот, смущённо кивнув, также обзавелся тренировочным оружием, и принялся объяснять жене тонкости мечного искусства своей секты.

* * *

— Ну как? — с гордым видом вопросила Му Ваньцин, опуская меч.

— Просто отлично, милая, — отстраненно ответил Инь Шэчи. — Я и сам не выполнил бы первую форму лучше, — девушка просияла довольной улыбкой, воодушевленная похвалой.

Шэчи тем временем напряжённо раздумывал, какие подсказки он может дать любимой жене, чтобы улучшить ее понимание стиля Сяояо — сам он понял его разом и полностью, без малейших усилий, и объяснять кому-то его суть было для юноши сродни попыткам объяснить цвета слепому.

Не то, чтобы Ваньцин была бесталанной — вовсе даже наоборот. Запомнив все приемы почти сразу, она увлеченно пластала воздух деревянным клинком всего-то с десяток минут, прежде чем добиться безупречного выполнения первой формы. Но, к ее сути они пока что не успели подобраться.

Когда Инь Шэчи, оставив попытки измыслить что-то необычное, принялся вспоминать те строки из «Беззаботного скитания», что во время обучения пересказывал ему Су Синхэ, дверь тренировочного зала отворилась, и внутрь вступила Ли Цинло, в сопровождении двух служанок. Каждая из девушек несла по длинному деревянному ларцу. Один, простой и обшарпанный, мог похвастаться позеленевшим от времени медным замочком, и длинной трещиной, наискось пересекающей крышку. Второй блестел лаком на округлых выступах искусной резьбы, изображающей оскалившихся драконов, и ловил лучи ламп посеребрением замка и дорогими каменьями инкрустаций.

— Как твои успехи, Ваньцин? — добродушно поинтересовалась госпожа Ван.

— Суть первой формы Шэчи не успел объяснить, но приемы я уже освоила, — похвасталась девушка.

— Просто замечательно, — искренне порадовалась женщина. — Прервись пока, и взгляни вот на эти вещи.

Она небрежно кивнула на несомые служанками ларцы. Прислужницы сгрузили свою ношу на пристенные столики, и открыли оба замка. Му Ваньцин, оставив тренировочный меч на стойке, подошла, и, откинув крышки, восторженно ахнула. Инь Шэчи, заглянув через плечо жены, изумлённо приподнял брови — оба меча, что скрывались в ларцах, стоили больше своего веса в золоте.

— Вот этот клинок я взяла трофеем, с тела Хун Цзиньбао, известного как Мечник, Срезающий Лепестки Цветов, — с гордостью поведала Ли Цинло, указывая на клинок, лежащий в потрепанном ларце.

Оружие, ожидаемо, не выглядело ни роскошным, ни драгоценным — простая деревянная рукоять, покрытая несложным узором медная гарда, и вполне обычная для длинного меча форма. Из этой нарочитой простоты выбивалось разве что лезвие, откованное из отличной стали.

— Старый Хун был дурным человеком, но замечательным бойцом — схватка с ним едва не стоила мне жизни, — продолжала свою историю женщина. — Много славных воинов приняли смерть от этого меча, и, не улыбнись мне удача, я стала бы одной из них, — отвернувшись от памятного оружия, она подошла к второму из принесенных ларцов.

— Это — работа Жэнь Чжуфу, прозванного Богом Кузнецов, — задумчиво произнесла она. — Незадолго до того, как старый скряга ушел на покой, передав дела детям, он выковал для богатых вельмож несколько поистине великолепных мечей, и получил за них царскую плату.

Оружие из богатого ларца выглядело под стать своему вместилищу. Оно смотрелось истинным произведением искусства — узкий клинок начинался в широко раскрытой драконьей пасти из посеребренной стали, что служила гардой, чешуйки на длинном теле-рукояти помогали удобству хвата, а навершие было подробно свёрнутому в кольцо хвосту. На плоскости клинка сверкала серебром искусно выполненная чеканка — языки пламени.

— Не буду говорить, как мне достался этот меч, — лукаво глянула на юношу и девушку госпожа Ван. — Скажу только одно — умения его прежнего хозяина были прискорбно недостаточны для такого замечательного клинка, — повернувшись к молодой паре, она предложила:

— Выбирай, Ваньцин. Сегодня, один из этих мечей станет твоим.

— Это слишком ценный подарок, госпожа Ван, — стесненно произнесла девушка. — Я не смею принять его. Нет ли у вас оружия попроще?

— Вижу, твоя мать научила тебя не только фехтованию, но и неписаным правилам вольных странников, — одобрительно кивнула Ли Цинло. — Ты рассудила верно — приняв один из этих мечей, ты бы немало задолжала мне. Но все же, не спеши отказываться от моегодара. Я и правда хочу кое-что испросить у тебя взамен. Сделай мне одолжение, и выслушай, что именно, — она умолкла, с серьезным видом глядя на Му Ваньцин. Та ответила коротким согласием, чуть поклонившись.

— Моя мать покинула меня раньше срока — старые раны подорвали ее здоровье, — ровным тоном проговорила женщина. — Долгое время, я считала, что осталась одна, и лишь дочка была моей единственной отрадой. Но вчерашним днём, этот вот невежественный юнец, — она чуть улыбнулась, указав на Инь Шэчи, — принес мне весть. Даже несколько вестей, — женщина грустно улыбнулась, глядя с необычной для ее строгого лица мягкостью.

— Оказывается, мой старый отец жив, — тихо продолжила она, — и Шэчи — в числе тех, кого следует благодарить за это. Кроме того, он выполняет волю папы, и намерен отомстить за его раны. И, наконец, самое худшее, — она смерила Ваньцин взглядом прищуренных глаз. — Этот влюбленный глупец не пожалел для тебя двух ценностей, наиболее важных для воина — знаний и оружия. Вместе с фехтовальным стилем секты, он собирался передать тебе свой меч. Хорош бы он был, сражаясь с Дин Чуньцю какой-нибудь скверной поделкой бездарного ремесленника, — женщина криво усмехнулась.

— Я не могу этого позволить: как-никак, Шэчи — мой младший, — бесстрастно продолжила она. — И поэтому, я хочу одарить тебя сама. Вместе с подарком, ты примешь и мой наказ — хранить и защищать этого опрометчивого мальчишку, как саму себя. Согласна ли ты на такой обмен, Му Ваньцин?

— Я и сама… долго считала себя сиротой, тетушка, — растроганно промолвила девушка, шмыгнув носом. — Узнать, что папа жив, было так радостно… и немного страшно — вдруг он не примет меня? — она вновь тихонько всхлипнула, и промокнула глаза рукавом.

— Хватит разводить сырость, несносная девчонка, — добродушно проворчала госпожа Ван. — Чжэнчунь нахвалиться на тебя не может. Прекрати ныть, и бери поскорее меч — мне ещё обучать вас, бездельников, Семи Мечам Привязанности.

— Какой из этих клинков лучше, Шэчи? — спросила Ваньцин уже спокойнее, повернувшись к мужу.

— Они равны, — без единого сомнения ответил тот. — Чеканка на мече Жэнь Чжуфу не прикрывает трещины в стали, как на некоторых заморских поделках, и не ослабляет клинок — работа достаточно тонкая, чтобы разглядеть и то, и другое. Бывший меч Хун Цзиньбао многое повидал, но лезвие все ещё крепкое — ни единого скола. Их ковка одинаково хороша — видишь эти темные пятна на металле, вроде ряби на воде? Они — признак самой лучшей стали. Даже мой меч уступает любому из этих двоих.

— Возьму тогда этот — он красивее, — безмятежно заявила Му Ваньцин, и извлекла из ларца работу Жэнь Чжуфу. Вложив меч в ножны, она привесила их к поясу.

— Ты и вправду выберешь меч, исходя из его… красоты? — удивленно нахмурилась Ли Цинло. — Я считала тебя более опытной воительницей.

— Мне так и так привыкать к оружию новой формы, длины, и веса, — не смутилась Ваньцин. — Если меч будет нравиться мне, я освоюсь с ним быстрее. И, раз мой муж говорит, что эти клинки равноценны во всем остальном — я ему верю.

— Что-то в этом есть, — усмехнулась госпожа Ван. — Что ж, дети, покажите мне, чему Ваньцин научилась сегодня. Начинайте выполнять первую форму стиля Сяояо, вместе.

Молодая пара, переглянувшись, извлекла мечи их ножен, и дружно вскинула их в начальную позицию первой формы. Оба драгоценных клинка слитно засвистели, разрезая воздух. Му Ваньцин старалась вовсю; Инь Шэчи, выполняя привычные движения, больше наблюдал за женой. Стоило им закончить, Ли Цинло одобрительно покивала.

— Очень неплохо, Ваньцин, — обратилась она к девушке. — Форма не освоена полностью, но это пока и не нужно. Я буду учить тебя не стилю Сяояо, но Семи Мечам Привязанности. Теперь, проделайте все сначала, также вдвоем, внимательно слушая то, что я буду говорить. Не удивляйтесь моим словам, и не ищите в них некий глубинный смысл — они всего лишь должны подтолкнуть вас в нужном направлении.

Под это странное напутствие, юноша и девушка вновь начали выполнение фехтовальных приемов. Госпожа Ван же заговорила, мелодично и протяжно; ее голос, высокий и сильный, без единого следа старческой хрипотцы, наполнил тренировочную залу неспешным течением полноводной реки:

— На лютне поющей колонны —

— Как зерна хлебов позлащенных.

— Под белой рукою лежит

— Похожий на домик нефрит.

— Пожалуй, певица рада

— Поймать Чжоу Юя взгляды:

— Нет-нет, и нарочно одну

— Фальшиво заденет струну.

Даже помня о предупреждении госпожи Ван, Шэчи не мог сдержать удивления. Изумился он не классической поэзии в устах женщины, и не кажущейся неуместности стихов о любви в мечной тренировке. Ему припомнились музыкальные упражнения Ваньцин, и его собственные слова, сравнившие девушку с Сяо Цяо, мастерицей игры на цине и женой полководца Чжоу Юя[4].

Невольно, он обратил более пристальное внимание на жену и ее движения; та как раз выполняла один из базовых приемов формы, длинный прямой выпад, должный достать торс воображаемого противника. Юноша сместился ближе к Ваньцин, ломая порядок собственных приемов, и его меч описал плавную дугу, защищая открытый бок и оружную руку девушки. Та бросила на него короткий взгляд, но продолжила выполнять заученные движения; Инь Шэчи, в свою очередь, последовал пришедшему пониманию, скользя вокруг Ваньцин быстрой тенью, прикрывая мечом ее уязвимости, и поддерживая атаки. Его клинок все ещё двигался в соответствии с первой формой мечного стиля Сяояо, но приемы ее, в исполнении Шэчи, изменились до неузнаваемости.

Юноша понял, что теперь, когда он знает используемый женой стиль, ему незачем держаться от нее на расстоянии во время боя, давая ей место; неотступно следуя за атаками Ваньцин, он двигался совсем рядом с ней, все ближе и ближе. Выполнение первой формы они закончили и вовсе прижимаясь друг к другу: левая рука Шэчи лежала на талии жены, а ее спина опиралась на грудь юноши. Его правая рука была вытянута над плечом девушки, и их мечи, остановленные в одинаковом прямом уколе, сходились в одной точке, чуть касаясь остриями.

— Так быстро, — неверяще произнесла Ли Цинло. — Воистину, нашей секте повезло с наследником. Ты поняла, что делал твой муж? — обратилась она к Ваньцин.

— То же, что и всегда — оберегал и поддерживал меня, — с небольшой запинкой отозвалась девушка, опуская меч. — Думаю, я смогу так же, нужно только попрактиковаться немного, — она повернулась к стоящему совсем близко юноше, который заканчивал убирать меч в ножны, и с довольной улыбкой притянула его к себе, сжимая в объятиях. Тот, удивлённо моргнув, погладил жену по спине.

— Потом обниматься будете, — с притворным недовольством проворчала госпожа Ван. — Покажи мне то, о чем говорила, Ваньцин. Ты ведешь, Шэчи — выполняй первую форму, и не отвлекайся.

Они увлеченно тренировались ещё около часа, и вскоре, с помощью и подсказками Ли Цинло, освоились с необычным методом боя, что являл собой стиль Семи Мечей Привязанности. Как объяснила госпожа Ван, понятое Шэчи было первой, самой простой формой стиля — Мечом Единства. Убедившись, что ее наставления должным образом усвоены, женщина покинула молодую пару, оставив их шлифовать изученное в одиночестве. Без ее пригляда, фехтовальные упражнения юноши и девушки все чаще завершались объятиями — то единство разумов, что нес с собой свежеизученный стиль, очень естественно переходило в телесную близость. Когда они закончили практику очередного приема, и Ваньцин прижалась к юноше, обвив его талию руками, Шэчи, не сдержавшись, сдвинул вниз вуаль жены, и припал к ее губам. Му Ваньцин страстно ответила на его поцелуй, и они надолго забыли обо всем на свете, кроме ласк друг друга.

* * *

Дуань Юй увлеченно работал небольшой тяпкой — сорная трава полезла из клумбы у самых корней куста, и юный принц, опустившись на корточки и согнувшись в три погибели, старательно выпалывал коварного вторженца. День работы, обещанный им Ли Цинло, давно прошел, и юноша занимался заботой о саде поместья совершенно добровольно. Прочие гости быстро нашли для себя занятие в Доме Камелий: Инь Шэчи и Му Ваньцин осваивали новое боевое искусство, Дуань Чжэнчунь дневал и ночевал в комнатах госпожи Ван, А Чжу с А Би же приятельствовали с многими обитательницами усадьбы, и проводили дни в общении с подругами. Один лишь Дуань Юй был представлен самому себе.

Юный принц не был настроен бездельничать, но к занятиям созерцательным, вроде упражнений в Четырех Искусствах, у него не лежала душа — слишком много тягостных мыслей и задавленных чувств всплыло бы на поверхность, вздумай он заняться каллиграфией, рисованием, либо же каким другим делом, что погрузило бы его в глубины сознания. Дуань Юй нашел свое спасение в заботе о цветах госпожи Ван — труде утомительном и тяжёлом, но по-своему увлекательном.

К несчастью, та, от кого он старательно бежал мыслями, явилась к нему во плоти. В этот раз, юный принц услышал очередную беседу о загадочном двоюродном брате заранее, и точно так же узнал голос одной из говоривших. Решив, что прятанье за кустом лишь выставит его ещё большим посмешищем в глазах той, одна мысль о которой заполняла его грудь сладкой болью, Дуань Юй тяжело вздохнул, и поднялся на ноги. Ван Юйянь, разговаривавшая с одной из служанок, замолчала, и глянула на юношу с удивлением, смешанным с неловкостью.

— Ты — тот глупый школяр, что назвал меня бессмертной, и старшей сестрой[5], — заговорила она первой. — Не делай так больше — я ни то, ни другое.

— Юная госпожа Ван, — собравшись с силами, юный принц церемонно поклонился. Неласковые слова девушки ничуть его не задели — все, что исходило из ее уст, по-прежнему звучало для юноши чарующей музыкой.

— Я — Дуань Юй, — представился он. — Простите, если мои вчерашние слова и действия доставили вам неудобство. Ваша красота смутила меня, и я наговорил глупостей, — девушка не осталась равнодушной к похвале, отведя взгляд и чуть улыбнувшись.

— Что этот юноша делает здесь, Ланьцзянь? — спросила она служанку, снова ничуть не озаботившись вежеством. — Мама ведь не любит гостей, особенно — мужчин.

— Он пришел сюда вместе со знакомым отца госпожи, — бесстрастно ответила прислужница. — Как я знаю, он оскорбил госпожу, и искупает свою дерзость садоводческим трудом.

— Что ж, Дуань Юй, можешь продолжать свое занятие, — покровительственно бросила Ван Юйянь. — У меня еще много дел. Пойдем, Ланьцзянь.

— Вы ведь хотите узнать о делах Мужун Фу, юная госпожа Ван? — неожиданно для себя заговорил юный принц. — Недавно, в царстве Да Ли был убит шаолиньский монах Сюаньбэй. Причиной его смерти стал один из тайных стилей Шаолиня, который сам монах и практиковал. В Да Ли заподозрили семью Мужун. Может статься, Шаолинь пришел к той же мысли. Путь наследника Мужунов лежал на северо-запад, в соседние провинции, а Шаолинь как раз находится на северо-западе Хэнани. Если Мужун Фу отправился туда, свидетельствовать о своей невиновности, ему может угрожать опасность. Многие монахи Шаолиня искусны в военном деле, и обладают тайными знаниями, — выпалив на одном дыхании эту пространную речь, он невольно подивился ее стройности и непротиворечивости. Его разум, из одного только нежелания расставаться с красавицей, столь холодно отнесшейся к нему, выдал это сложное рассуждение в считанные мгновения.

— Откуда ты знаешь так много о моем двоюродном брате и его делах? — удивилась Ван Юйянь. — Ты знаком с ним?

— Я ни разу не встречал Мужун Фу, — ободренно ответил юный принц. — Но его знает мой зять. Если хотите, я расскажу вам больше… — он попытался остановить рвущиеся наружу слова, но не преуспел, договаривая:

— … Нужно только найти подходящее для беседы уединенное место.

— Пойдем на берег озера, — милостиво кивнула девушка. — Ланьцзянь, возвращайся к своим делам.

Радость, лесным пожаром охватившая сердце Дуань Юя, не оставила и пепла от стыда и сомнений, невольно посетивших юношу вместе с мыслью, что он только что напросился на свидание с единокровной сестрой, и та не отказала. Горящий волнением пополам с восторгом, он двинулся следом за девушкой, к которой его тянуло с неодолимой силой, и вновь завязал разговор. Красноречие, которым юноша был отнюдь не обделен, опять вернулось к нему, и Дуань Юй разливался быстрым ручьем словесных изысков, беседуя с Ван Юйянь обо всем подряд.

Дуань Юй и Ван Юйянь

— … Издавна, два вида красоты волнует мужские умы — краса женщин, и прелесть цветов, — увлеченно говорил он. — Многие поэты сравнивали их между собой. Ли Бо, восхищенный красотой императорской наложницы Ян, сравнил ее лик с цветущим пионом. Но, как по мне, такое сравнение несправедливо. Ведь разве может цветок плакать, дуться, или же улыбаться? Его красота может сравниться лишь с малой частью женской привлекательности, — он помимо воли устремил восхищенный взгляд на лицо Ван Юйянь. Та отвела глаза, проводя взглядом по зеркальной глади Тайху, и поросшему густой травой берегу озера.

— Ты неумолчно расхваливаешь мою внешность, — с сомнением сказала она. — Вправду ли ты думаешь, что я красива?

— Вы несравненно прекрасны, юная госпожа Ван, — горячо заверил ее Дуань Юй. — Неужто каждый встречный мужчина не восхищается вами, превознося вашу красу? Как по мне, любому, кто имеет глаза, достаточно увидеть ваш лик, подобный обличьям бессмертных… — он смущенно улыбнулся, припомнив собственную неуклюжесть, и закончил:

— … Чтобы пасть на колени в искреннем восхищении.

— Мать не разрешает мне покидать поместье. Здесь же, меня окружают одни лишь служанки, — ответила девушка, улыбаясь в ответ. Ее тон чуть потеплел. — Среди них нет мужчин.

— А как же ваш двоюродный брат? — заинтересовался юный принц. — Разве он не говорит вам ласковых слов?

— Мужун Фу часто занят, — помрачнела Ван Юйянь. — У него мало времени на праздные разговоры. Но даже в свободную минутку, его мысли стремятся к государственным делам, и… боевым искусствам, — последние два слова она выдавила с неподдельным раздражением. Понизив голос, она тихо призналась:

— Я ненавижу боевые искусства.

— Какое совпадение! — обрадовался юноша. — Я тоже терпеть не могу боевые искусства. Дядя и отец вечно пытаются передать мне семейный стиль. Мне даже пришлось сбежать из дома, чтобы отвязаться от них.

— Все, о чем он хочет говорить — боевые искусства, — продолжала девушка, словно и не услышав собеседника. — Я изучаю описания стилей и техник день и ночь, лишь бы побеседовать с ним подольше. Нехорошо радоваться чужим неудачам, но каждый раз, когда он что-то не понимает в описании того или иного искусства, становится праздником для меня — ведь тогда, мы с ним обсуждаем этот треклятый стиль, пока двоюродный брат не поймет все его тонкости.

— Что же, он сам не может прочесть описание нужного стиля, и вникнуть в него? — озадаченно спросил Дуань Юй.

— Но даже такие редкие часы общения были отняты у нас, — Ван Юйянь вновь не обратила внимания на слова юноши, вовсю изливая душу. — После смерти дяди, мама и тетушка рассорились, и Мужун Фу перестал быть желанным гостем в Доме Камелий. Мы с ним видимся тайно, время от времени, но за те недолгие минуты, что мы проводим вместе, никак не успеешь поговорить по душам, — девушка вновь поникла. — Все чаще, я остаюсь одна-одинешенька. Я люблю маму, но ей совершенно не нравятся те вещи, которые интересны мне. А уж со служанками не очень-то пообщаешься.

— Я в любое время готов составить вам компанию, — сочувственно ответил юный принц. — А еще, в Доме Камелий вместе со мной гостят мои зять и отец, — подумав, он с тяжелым сердцем добавил:

— Как оказалось, мой папа, Дуань Чжэнчунь — и ваш отец тоже, юная госпожа. Успели ли вы повидать его? Он будет рад познакомиться с вами, — Ван Юйянь неожиданно рассмеялась.

— Ты хоть и глупенький, но все же не школяр, Дуань Юй, — весело промолвила она. — Моя фамилия — Ван. Как я могу быть дочерью некоего Дуаня?

Юный принц ничего не успел ответить — то, что сделала его собеседница в следующий миг, заставило его сердце рвануться из груди, а следом замереть неподвижно. Девушка взяла его руку в свои, и ее тонкий пальчик прочертил на ладони Дуань Юя три поперечные полосы, перечеркнув их одной продольной.

— Вот это — «ван», — сообщила она с безмятежной улыбкой, явно не видя ничего необычного в своих прикосновениях. — А вот это — «дуань», — кончик ее пальца расчертил ладонь юноши целым каскадом быстрых касаний, выписывая достаточно сложную фамилию Дуань Юя.

— Разве они хоть немного похожи? — весело спросила она. Юноша лишь потерянно смотрел на нее.

— Замечательно, — отмер он, когда на лице девушки начало проявляться беспокойство. — Ваши фамилия и имя как нельзя лучше подходят вам, юная госпожа — вы не только обладаете царственной красотой, словно императрица или государыня, но и образованы на зависть многим ученым[6].

— Хорошо, когда твое имя подходит тебе, — ответила девушка, заметно довольная похвалой. — Вот ты, Дуань Юй, можешь ли похвастаться доброй славой?

— Не совсем, — неловко улыбнулся юноша. — Скорее, я неопытен, и смотрю на мир с удивлением, точно рыба и сова[7], — Ван Юйянь звонко рассмеялась немудреной шутке, но ее смех тут же умолк, сменившись грустью.

— Двоюродный брат никогда не шутит и не смеется со мной, — печально поведала она. — Все его мысли — о важных и серьезных вещах. Семейство Мужун некогда правило царством Янь, — отстраненно сказала девушка. — Все помыслы его наследников — о возрождении былой славы. Поколениями, Мужуны пытались добиться власти над землями, что некогда были их вотчиной, и Мужун Фу во всем следует по стопам предков, — она грустно уставилась перед собой.

— Разве не лучше было бы жить для себя, счастливо и спокойно, не вороша пепел былых поражений? — горько промолвила она. — Стоит ли жертвовать своим счастьем, и счастьем близких, ради призрака власти над теми, кто и думать забыл о своих былых правителях? Мужун Фу одержим возрождением царства Янь не меньше отца и деда. Он делает все, чтобы воплотить эту безумную мечту: ищет союзников на реках и озерах, договаривается с правителями царств, граничащих с Сун, и, конечно же, совершенствует свое боевое мастерство. Я значу для него хоть что-то лишь благодаря знаниям, что почерпнула из хранимых моей матерью книг. А он, — девушка едва слышно шмыгнула носом, — он даже и не знает о том, что я читаю их лишь ради него. Не будь его, я с много большей радостью бы рисовала, или упражнялась в каллиграфии, — она грустно умолкла.

— Неужто он и вправду не видит ваших стараний? — со смешанными чувствами спросил Дуань Юй. Ему было жаль Юйянь, но постоянные упоминания Мужун Фу потихоньку начинали действовать ему на нервы. — Почему бы не рассказать ему об этом?

— Это мало что изменит, — пожала плечами девушка. — Ну да хватит об этом. Что еще ты можешь рассказать мне об этой истории с Шаолинем и смертью монаха?

— Государь Да Ли направил моего отца расследовать ее, — признался юноша. — Мы прибыли в Гусу, надеясь расспросить Мужун Фу, как о его причастности к произошедшему в Да Ли, так и о возможных убийцах. Наследник семьи Мужун знает немало о происходящем на реках и озерах, и ему могут быть известны воины, что практикуют Кулак Веды, и питают вражду к Шаолиню.

— Ты ведь поможешь двоюродному брату очистить его доброе имя? — с жалобным видом вопросила Ван Юйянь, подступая ближе, и заглядывая в глаза юному принцу. Тот открыл было рот, пытаясь что-то сказать, но так и не произнес ни слова — близость девушки, к которой Дуань Юя неудержимо влекло, будоражила сердце и заставляла путаться мысли.

— Если твоя и твоего отца обязанность — разузнать правду о смерти того монаха, ты сможешь обелить имя Мужун Фу от несправедливых обвинений, — с железной уверенностью продолжила она. — Ты сделаешь это, Дуань Юй? Прошу тебя, не отказывай мне, — она легко коснулась его плеча ладонью.

Разумеется, юный принц не смог отказать ей. Заверив Юйянь, что сделает все в его силах, чтобы помочь правде выйти на свет, он был вознагражден благодарной улыбкой девушки, а после, вынужденно распрощался с ней — у дочери госпожи Ван нашлись некие иные заботы. Простившись с Ван Юйянь, Дуань Юй зашагал в сторону поместья, рассеянно поглядывая по сторонам. Он совершенно не знал, что думать о собственных порывах, странной беседе с Юйянь, и их родстве, и предпочел отодвинуть эти размышления в сторону.

Добредя до дома госпожи Ван, юноша обнаружил на веранде своего отца, с довольным видом нежащегося на полуденном солнце. На столе рядом с мужчиной стоял небольшой глиняный кувшинчик, а в его руке покоилась медная чаша в форме ласточки, к которой Дуань Чжэнчунь не спеша прикладывался. Халат далиского наследного принца чуть распахнулся на груди, а его взгляд мечтательно скользил по кустам камелий. На щеке мужчины наливалась синим крупная отметина, но непохоже было, чтобы синяк сколько-нибудь портил настроение Дуань Чжэнчуня.

— Юй-эр, — благодушно кивнул он сыну. — Посидишь со мной? Очередное прекрасное начало прекрасного дня заслуживает того, чтобы восславить Ду Кана, любуясь красотой цветов, — Дуань Юй молча присел рядом с отцом, и взял протянутую им чашу, которую далиский наследный принц прилежно наполнил.

— Сегодня, я беседовал с Ван Юйянь, — отстраненно произнес юноша, пригубив вина. Сложный и насыщенный вкус «западного феникса» прокатился по его языку волной жаркой сладости. — Ты уже виделся с ней, папа?

— Я, э-э-э… так и не смог ее найти, — выкрутился Дуань Чжэнчунь. — Эта девчонка совершенно не сидит на месте. И как тебе твоя новообретенная сестра?

— Она, — Дуань Юй тяжело вздохнул, — образована, красива, и прилежна — настоящая жемчужина среди женщин. Кто бы ни стал ее мужем в будущем, его ждёт жизнь, наполненная счастьем.

— Замечательно, замечательно, — расслабленно ответствовал далиский наследный принц. — Я, признаться, ожидал, что Янь-эр окажется кем-то вроде Цин-эр — воинственной и прямодушной девой. То, что Цинло сумела взрастить из нее не дикий полевой цветок, а нежную орхидею — неожиданно и интересно.

— Семьи Ван и Мужун связывает родство — Юйянь приходится Мужун Фу двоюродной сестрой, — продолжил Дуань Юй, вновь приложившись к чаше с вином, на этот раз — всерьез. Разговоры о Ван Юйянь и ее двоюродном брате пробуждали в нем глухую тоску, которую юный принц был не против утопить в горячительном. — Узнав о нашем расследовании смерти наставника Сюаньбэя, она просила помочь наследнику Мужунов избежать ложного обвинения. Очень может быть, что он направился в Северный Шаолинь, с целью очистить свое доброе имя.

— Ах, это, — чуть поморщился Дуань Чжэнчунь. — Верно, нам еще придется вернуться к возне с этим злополучным делом. Но, к счастью, не сейчас, — довольство вернулось на лицо мужчины. — Шэчи и Цин-эр будут заняты здесь ещё какое-то время. Не беспокойся, Юй-эр, — добавил он, видя помрачневшее лицо юноши. — Я не собираюсь сваливать вину на кого-либо, чтобы побыстрее разобраться с этим нудным расследованием. Оно, все же, какое-никакое, но государственное дело Да Ли, и сколь бы оно ни раздражало меня, я приложу все силы к его справедливому разрешению.

— Хорошо, — успокоенно отозвался юный принц, возвращаясь к вину. Он не горел желанием помогать незнакомому, но уже вызывающему у него неприязнь Мужун Фу, однако же не выполнить просьбу Ван Юйянь он тоже не мог. Расплывчатое обещание отца наилучшим образом удовлетворяло оба эти побуждения.

* * *

Удерживая левую руку Му Ваньцин, Инь Шэчи крутанулся вокруг своей оси, и резким усилием, совмещённым с выплеском ци, отправил жену вперёд. Та ускорилась техникой шагов, и рванулась к цели пущенным из пращи снарядом; Шэчи быстрой молнией метнулся следом. Боковые рубящие удары их мечей сошлись на тренировочном чучеле почти одновременно, разделяя деревянную колоду на три неравные части.

— Очень хорошо, — удовлетворённо заулыбалась Ли Цинло, глядя, как юноша и девушка вкладывают оружие в ножны. На руку Шэчи, легшую на плечо Ваньцин, и тут же накрытую ладонью девушки, она также смотрела без раздражения. — Вы оба успешно поняли суть третьей формы, Меча Равноценного Воздаяния. Она, обычно, даётся практикам тяжелее прочих, но, как я вижу, не в вашем случае, — она с довольным видом покивала.

— Старшая, — Шэчи решил воспользоваться хорошим настроением женщины, и поднять достаточно неприятную для нее тему. — Мой уважаемый тесть рассказал вам о причине нашего появления здесь?

— Вы пришли ко мне в гости, Шэчи, — с непонимающим видом ответила Ли Цинло. — Служанки из дома Мужунов узнали портрет моей матушки. Что ещё тут рассказывать?

— Я не об этом, — пояснил юноша, — а о нашем путешествии в восточные провинции Сун. Верно, батюшка не хотел вас беспокоить.

— Зато у тебя это успешно получилось, — нахмурилась женщина. — Рассказывай. Что привело вас в Сучжоу?

— Государь Да Ли поручил своему брату расследовать смерть высокопоставленного шаолиньского монаха, — не стал запираться юноша. — Более того, он запретил Дуань Чжэнчуню принимать чужую помощь, и наказал ему во всем разобраться самому. Мы с женой, как и Дуань Юй, присоединились к моему тестю позже, вопреки воле государя. Расследование далеко от завершения, и господин принц не сможет оставить его, как бы ему этого ни хотелось, — госпожа Ван коротко и грязно ругнулась.

— Вот же смердящий лысый осел, — выплюнула она. — Что ему стоило сдохнуть в другое время и в другом месте?

— Смотри на это так, тетушка — если бы не смерть того монаха, папа бы не посетил здешние края, и не отыскал твое поместье, — успокаивающим тоном промолвила Му Ваньцин.

— Так-то оно так, — недовольно скривилась женщина. — Но вскоре, эта глупая смерть глупого монаха снова отберёт у меня моего Чжэнчуня.

— Вы не думали переехать в Да Ли, старшая? — спросил Шэчи. — Господин принц не откажет вам… да что там, он будет просто счастлив, — юноша невольно заулыбался, вспомнив Дуань Чжэнчуня, воркующего с подругами. — Вы бы легко сошлись с моей тёщей, и ее сестрой по оружию.

— При чем тут мать Ваньцин с соученицей? — с подозрением спросила женщина.

— Папа признал обеих своих найденных дочерей, и взял их матерей в наложницы, — безмятежно сообщила Му Ваньцин. Слова девушки ввергли Ли Цинло в глубокую задумчивость.

— Я не хочу бросать поместье, — отрешённо проговорила она. — Здесь, я — сама себе государыня. Здесь — могила моей матери, и сокровища секты. Покинуть все это, чтобы податься на южные окраины, было бы опрометчиво.

— Конечно, такое решение не принять за один день, — понимающе кивнул Инь Шэчи. — Спешка в подобных вещах — глупа и вредна. Я всего лишь не хотел, чтобы между вами и моим тестем возникло недопонимание, когда ему придется уйти из Дома Камелий. Сдается мне, в его устах, слова о необходимости покинуть вас из-за государственного дела прозвучат не очень убедительно, — юноша хитро улыбнулся. Госпожа Ван задумчиво покивала.

— Этот старый развратник и правда частенько отговаривался подобным, — рассеянно протянула она. — Я и не подумала бы, что на сей раз он искренен, — она озадаченно нахмурилась, и обратила на юношу и девушку недовольный взгляд.

— Чего это ты заговариваешь мне уши, несносный мальчишка? — сердито бросила она. — Или ты внезапно постиг оставшиеся четыре формы Семи Мечей Привязанности? За работу, сейчас же! — юноша, украдкой посмеиваясь, извлёк меч из ножен.

Примечания

[1] «Четверо благородных господ» — растения, наиболее уважаемые китайскими художниками: бамбук («чжу»), орхидея («лань»), слива («мэй»), и хризантема («цзюй»).

[2] Один гэ равен 0.1 литра.

[3] Ду Кан — китайский бог виноделия. «Дары Ду Кана» — вино.

[4] Чжоу Юй, военачальник царства У, обладал тонким музыкальным слухом, и мог легко расслышать фальшивые ноты в любой мелодии. Он и его побратим Сунь Цэ познакомились со своими будущими женами, сестрами Цяо, случайно услышав игру одной из них на цине; позже, Чжоу Юй опознал игравшую по ее музыке, к чему и отсылает стих.

[5] Дуань Юй назвал Ван Юйянь «шэнь сянь цзе цзе» — дословно, «старшая сестра-божественная бессмертная».

[6] Игра слов, основанная на имени Ван Юйянь. Иероглиф «ван» переводится, как «правитель», «юй» можно перевести, как «знания», а «янь» — как «красота».

[7] Иероглиф «юй», имя Дуань Юя, переводится, как «репутация». Дуань Юй отговаривается поговоркой-чэнъюем «смотреть, как рыба и сова», означающей удивленный вид, т. к. его имя частично созвучно с иероглифом «юй» — рыба.

Глава 24 Которая повествует, как западный дракон испепелял все на своем пути, а дракон севера вынужденно отправился в путешествие

Расставание с обитателями Дома Камелий было неожиданно тихим и спокойным. А Чжу и А Би, заранее попрощавшиеся со всеми подругами, отвесили служанкам и госпоже Ван положенные поклоны, и принялись возиться с лодкой, спуская ее на воду. Ван Юйянь и вовсе не пришла проводить гостей, из-за чего Дуань Юй то и дело бросал на поместье тоскливые взгляды. С присутствующими обитательницами Дома Камелий он попрощался коротко и скомкано, пробормотав что-то вежливо-невнятное. Госпожа Ван, неожиданно грустная и замкнутая, долго не выпускала Дуань Чжэнчуя из рук. Разжав объятия, она прошептала ему что-то, от чего далиский наследный принц надолго погрузился в отрешенную задумчивость. Вежливых и дружеских прощаний Инь Шэчи и Му Ваньцин хозяйка Дома Камелий, казалось, и вовсе не заметила, лишь коротко кивнув в ответ.

Эти молчаливые проводы закончились быстро, и четверка путешественников, в компании служанок семьи Мужун, отправилась в обратный путь. Легкий ветерок почти не колыхал озерные воды, окрашенные в зеленый водорослями и ряской; плакучие ивы на берегах купали в воде свои зеленые косы, сопровождаемые вытянувшимися в струнку тополями; высокие заросли осоки и камыша тихо шелестели, покачиваясь на ветру нестойким изумрудным частоколом. Даже серые тучи пасмурного неба, казалось, лишь подчеркивали всю ту зелень, что преобладала в окружающем пейзаже. А Чжу, стоящая на носу лодки с длинным шестом, затянула протяжную песню; чистый и сильный голос девушки разносился над водами озера, не встречая преград. Шэчи, задумчиво улыбаясь, обнимал жену, сидящую рядом с ним на лодочной скамье, и рассеянно любовался линией горизонта. Ваньцин, одобрительно кивая, вслушивалась в пение А Чжу. Оба Дуаня, стар и млад, безмолвно провожали взглядами исчезающее вдали поместье госпожи Ван.

Водный путь обратно в поместье Мужунов продлился недолго — А Би и А Чжу отлично знали как озеро Тайху, так и реку Бэйсинь, со всеми их мелями, стремнинами, и подводными течениями. Направляемое служанками суденышко ходко двигалось, преодолев немногие ли расстояния между двумя поместьями в считанные часы. За это время, Инь Шэчи успел обсудить с Дуань Чжэнчунем их дальнейшие планы. Далиский Принц Юга нашел давешние размышления сына о местонахождении Мужун Фу заслуживающими внимания, и намеревался выступить навстречу последнему. Шэчи, подумав, согласился с тестем, тем более, что сидение на одном месте успело поднадоесть деятельному юноше.

Едва лишь лодка бросила якорь у причала поместья Мужунов, А Чжу обернулась, озабоченно хмуря брови, и тихо окликнула свою товарку, указывая на дверь поместья. Та зияла пустым проемом, распахнутая настежь, что удивило Инь Шэчи — он отчетливо помнил, как служанки, покидая усадьбу, тщательно заперли все двери. Поймав взгляд А Чжу, он приложил палец к губам, и, осторожно выбравшись на доски причала, поманил за собой остальных. Спутники быстро поняли его мысль, и вскоре, вся компания, собранная и молчаливая, без шума и спешки входила в усадьбу Мужунов, намереваясь застигнуть врасплох наглых воришек.

Внутри здания поместья, их глазам предстали полнейший беспорядок и разруха: перевернутая мебель, разбитые напольные вазы, и полка с книгами, которую, казалось, растерзала стая голодных тигров — ее содержимое было разбросано вокруг, а на резных досках виднелись царапины и трещины. Именно рядом с полкой суетился рослый мужчина в красной накидке, перемазанной грязью и пылью. С вставшей торчком буйной шевелюры неизвестного слетали капли пота, когда он, наклоняясь, хватал с пола очередной свиток или книгу, вчитывался в них, и с раздраженными ругательствами отбрасывал прочь.

— Да где же они⁈ — возопил он, в ярости отшвырнув очередной томик.

— К нам вломился сумасшедший?.. — растерянно протянула А Би.

— Кто⁈ Что⁈ — разозленно воскликнул вторженец, обернувшись на ее голос.

Инь Шэчи удивленно округлил глаза. Он узнал этого мужчину сразу же, несмотря на утерянную остроконечную шапку, затрепанную кашаю, что больше напоминала сейчас грязную половую тряпку, блеск безумия в широко распахнутых глазах, и шарики пены в уголках рта. Тибетский монах Цзюмочжи, давний знакомец четырех путников, явился незваным в очередной дом, охочий до чужих ценностей. Шэчи невольно скривился в брезгливом сожалении — вид тибетца не оставлял сомнений в произошедшем с ним. Внутренние демоны одолели монаха — алчность и желание обладать чужим окончательно задавили в его разуме как заветы буддийского учения, так и здравый смысл. Одержимость силой, и неудачи в ее получении, свели разбойного тибетца с ума.

— Вы кто⁈ — невнятно рявкнул Цзюмочжи. Его покрасневшие глаза лихорадочно шарили взглядом по вошедшим. — Чего вам надо? Они мои! Все они, все знания! Мужун Бо обещал мне! Нужно только найти их! Где свитки⁈

— Только поглядите, что натворил этот помешанный, — скорбно вздохнула А Чжу, выходя вперед. — Из-за одной только копии расширенных примечаний к «Веснам и Осеням», что хранилась на этой полке, молодой господин будет в ярости. А Би, давай-ка вышвырнем отсюда лишний мусор, и займемся уборкой, — она без особой опаски полуобернулась к остальным.

— Мне нужно найти свиток! Шаолиньские техники! — проорал тибетец. — Их здесь нет! Нет их, я искал! Ты мешаешь! Вы все мешаете! Прочь! Прочь отсюда! — он вскинул руки в угрожающем жесте.

— А Чжу, берегись! — вскричал Инь Шэчи, бросаясь вперед, и понимая, что не успевает.

Спасение пришло из самых неожиданных рук. Сияющий луч ци, сорвавшийся с пальцев Дуань Юя, ударил в висящую под потолком широкую вывеску с золочеными иероглифами «семья Мужун», и рассек одно из ее креплений. Тяжелая доска свесилась с потолка, и приняла на себя яростно полыхнувшую вспышку пламени. Шэчи, на пределе скорости подскочив к растерянной А Чжу, ухватил девушку за руку, и оттащил ее к остальным, прежде чем огненная техника Цзюмочжи превратила дерево вывески в рассыпающийся пепел.

— Божественный меч… чего-то! — безумно захохотал тибетец. — Я сожгу тебя на могиле… сожгу! — огненная ци вновь заклубилась в его ладонях.

— Назад! — воскликнул Дуань Чжэнчунь. — Наружу, или мы все сгорим здесь!

Вся компания дружно последовала его совету — здание поместья уже понемногу занялось, потрескивая тлеющим мореным деревом пола, наполняя воздух черным дымом сгорающего мебельного лака, и поднимая в воздух тонкие черные хлопья пепла, совсем недавно бывшие бумагой книг и свитков.

Сумасшедший монах двинулся следом за отступающими, пыхая пламенем не хуже разъяренного дракона. На пути его огненной техники, свежая трава желтела, усыхала, и вспыхивала, усеивая землю черной золой. Цзюмочжи шагал по усадьбе Мужунов вестником пламенной смерти; безумие тибетца ничуть не умалило мистической мощи его огня.

— Вторая, потом пятая, — коротко прошептал жене Шэчи. Та поняла его с полуслова, согласно кивнув, и молодая пара дружно рванула клинки из ножен.

Их бросок был столь слаженным, что фигуры юноши и девушки словно слились в одну, во мгновение ока преодолев расстояние до прикрывающих монаха огненных всполохов. Мечи Ваньцин и Шэчи слитно врубились в пламенный щит, заставляя его проминаться и распадаться. Огненная ци, щедро выплескиваемая монахом, не вела себя подобно обыденному жару костра. Ее пламенеющие, нестерпимо-жаркие языки клубились, подобно густому дыму от сырых дров, и сопротивлялись ударам, сдерживая и замедляя их, словно толстый доспех из дубленой кожи.

Оружие Инь Шэчи глубоко погрузилось в пламя тибетца, рассекая его, и заставляя раздаться в стороны, но юноша не развил атаку: клинок Му Ваньцин лишь надсек огненный щит, не прорубив его. Дареная мощь наследника секты Сяояо на порядок превосходила внутреннюю силу его жены, и там, где его удары падали неотразимыми небесными молниями, выпады Ваньцин били быстро и сильно, но все же менее сокрушительно. Девушка мгновенно изменила последовательность атак, юркой лаской метнувшись за спину Шэчи. Юноша крутанул мечом, вновь разрубая пламенную защиту; оружие и рука Му Ваньцин, прижавшейся к его спине, двигались за клинком и десницей Инь Шэчи близкой тенью. Их мечи и руки словно слились в одно оружие, чей сдвоенный натиск разметал огненную ци широким круговым движением. Вторая форма Семи Мечей Привязанности, Меч Отражений, позволяла показывать и не такие чудеса слаженности. Как и всегда при ее выполнении, Шэчи преисполнился невыразимого довольства; ему даже пришлось напрячь волю, чтобы вновь сосредоточиться на бое. Без сомнений, тибетский безумец ни за что не дал бы ему с женой времени на объятья и поцелуи, которые столь часто прерывали их совместную практику второй формы.

Стоило огненному щиту распасться под мечами молодой пары, девушка легко вспрыгнула на плечи Инь Шэчи, и, с силой оттолкнувшись ногами, ринулась на врага. Ее стройное тело вытянулось длинной охотничьей стрелой, чьим наконечником были три чи отличной стали, направленной точно на Цзюмочжи. Тибетец испуганно закричал: в своем сумасшествии, он ничуть не утратил жажды жизни. Суматошный прыжок, забросивший разбойного монаха на воды реки, спас его голову и шею; молниеносный удар Ваньцин лишь состриг изрядный клок спутанных кудрей с головы безумца. Шэчи, подоспевший следом, недовольно скривился — реши тибетец уклониться, а не выйти из боя, юноша успел бы достать его мечом. Совместные атаки молодой пары с применением пятой формы, Меча Небесной Милости, все еще нуждались в шлифовке.

Му Ваньцин попыталась атаковать врага тайным оружием, но стальные стрелки бессильно завязли в огненном щите, плавясь и растекаясь каплями металла.

— Третья, — напряженно промолвила девушка, протягивая мужу левую руку.

Тот согласно кивнул было, беря ее за предплечье, и уже приготовился резко сократить расстояние до врага, но тут Цзюмочжи сам решил перейти в атаку. Безумный монах бросился вперед, отталкиваясь кожаными подошвами сандалий от речных волн. Под давлением его огненной ци, воды Бэйсиня бурлили и исходили паром, словно содержимое кипящего котла.

— Божественный меч!.. Божественный меч!.. — дико и малосвязно вопил он, направляя свои шаги прямиком к двум Дуаням, что все еще не вступили в схватку, боясь зацепить Шэчи и Ваньцин.

Совместный удар отца и сына врезался в него, стремясь подарить Цзюмочжи тот самый «божественный меч», в количестве сразу двух клинков: едва заметного и полупрозрачного выпада Дуань Чжэнчуня, и полыхающей силой атаки Дуань Юя. Сияющие лучи ци вновь вступили в противоборство с огненной стихией, как при своей первой встрече в храме Тяньлун. Пусть практики Божественного Меча Шести Меридианов и не были столь многочисленны на этот раз, им сопутствовал даже больший успех: тибетец вынужденно остановился, и погрузился по щиколотку, не в силах поддерживать одновременно защитный барьер и технику шагов. Быть может, Дуаням удалось бы продавить пламенный щит, и достать безумного монаха, но в этот миг, далиский наследный принц прекратил выполнение техники, бессильно выдохнув, и опустив руки. Цзюмочжи торжествующе взревел. Его огонь, полыхнув яростным взрывом, смел в сторону атаку Дуань Юя, и разбойный монах ринулся прямиком на Дуань Чжэнчуня. Занесенная ладонь тибетца разгоралась все ярче, постепенно раскаляясь добела.

Цзюмочжи и его огонь

Словно ослепительная река света соединила правую руку Дуаня-младшего, и грудь тибетского монаха. В одной-единственной атаке, юный принц выплеснул целый океан мощи, мгновенно разметавший все огненные заслоны и защиты Цзюмочжи, и врезавшийся в него сияющим молниевым тараном. Безумный тибетец, опаленный и ослепленный, приземлился на берег реки, все еще несомый силой своей техники шагов, да так и застыл, шатаясь и бессмысленно моргая широко раскрытыми, невидящими глазами. Он не мог знать, что его грозный враг, который так впечатляюще уничтожил пламенную защиту монаха, находился в еще более плачевном состоянии: истратив все силы на свой сокрушительный удар, Дуань Юй повис на руке отца, тяжело дыша.

Быстрая подсечка, совместно с высоким ударом ногой, повергли Цзюмочжи наземь — А Би и А Чжу вступили в бой на редкость своевременно. А Чжу поспешно пробила пальцами технику парализации по торсу монаха, пока ее соратница, без каких-либо колебаний наступив хрипящему мужчине на горло, удерживала того на земле.

— Шэчи, Ваньцин, скорее! — воскликнула А Чжу. — Он слишком силен, я не задержу его надолго!

— Нет, — спокойно и бесстрастно возразил Инь Шэчи. Ему в голову вновь пришла замечательная идея, вдохновленная былым героизмом шурина. — Братец Юй, помнишь храм Тяньлун? Сегодня, тебе нужно закончить начатое там, — он указал на лежащего монаха.

Дуань Юй, поняв его мысль, согласно кивнул, и с помощью отца кое-как доковылял до парализованного Цзюмочжи. Страх загорелся в глазах монаха, отодвинув в сторону ярость и безумие: тибетский вор понял, что произойдет сейчас, и понял, что не сможет воспрепятствовать этому.

Ладонь юного принца загорелась призрачным огнем Искусства Северной Тьмы, и опустилась на плечо безумного монаха. Тот вмиг осунулся и постарел от этого прикосновения; Дуань Юй же, наоборот, приободрился, и отстранил отца, склоняясь над своей жертвой. Через несколько мгновений, он поднялся, отпуская Цзюмочжи.

— Вот и все, — беззаботно промолвил он, словно его собеседником был не свирепый и опасный враг, поверженный совместными усилиями присутствующих, а случайный знакомый, завязавший праздный разговор в закусочной.

— Теперь, ты больше не будешь поджигать все подряд, и сможешь сосредоточиться на постижении буддийского учения, — с вытянутой из тибетца энергией, к юноше вернулись все его силы, а с ними — и веселое настроение. — Раз тебе так нравятся шаолиньские техники, что ты, в их поисках, решил обокрасть Мужунов — отправляйся в Шаолинь, хоть южный, хоть северный. Тамошние монахи неоткажут тебе в гостеприимстве, а уж если ты примешь постриг, и завершишь то, что любезно начала сестрица Вань…

Юный принц не успел завершить свою насмешку. Яростный, истошный вопль исторгся из распахнутого рта Цзюмочжи; тибетец вскочил на ноги с неожиданной ловкостью и бодростью. Его рука ухватила А Чжу за одежду, и рванула девушку ближе. Из грязных складок кашаи показалось блеснувшее в лучах солнца лезвие ножа.

Едва заметное искажение воздуха сорвалось с указательного пальца Дуань Чжэнчуня, и ударило безумного монаха в поясницу, на недолгое мгновение заставив его бездвижно замереть. Этого мгновения с лихвой хватило Шэчи и Ваньцин: два стальных высверка пересекли фигуру Цзюмочжи, и рука тибетца, крепко сжимающая нож, упала на траву, отсеченная по локоть. Мигом спустя, монах пошатнулся, и верхняя часть его головы медленно съехала вниз по идеально ровному срезу. Кровь и мозговая жидкость хлынули по лицу и груди мертвеца, частыми каплями срываясь с его усов и бороды. Кудрявая макушка половинки черепа тибетца, скатившейся с его плеч в траву, торчала меж испятнанных алым стеблей диковинной спиной мохнатого зверя. Постояв недвижно ещё пару мгновений, тело Цзюмочжи покачнулось, и рухнуло вниз подрубленным деревом. Путь тибетского государственного советника по сунской земле, путь неудачливого грабителя, вора, и убийцы, подошел к закономерному концу.

— С-спасибо вам, господин Дуань, — запинаясь, выдавила А Чжу. Далиский наследный принц, сидящий на траве, лишь устало махнул рукой.

— Не за что, дочка, — выдохнул он с измученной улыбкой. — То есть… да неважно. Благодари Шэчи и Цин-эр — без них, я не смог бы остановить этого сумасшедшего.

— Если бы не твоя пальцевая техника, папа, мы бы точно опоздали, — возразила Ваньцин. Она и Шэчи выглядели наименее вымотанными из всей шестерки присутствующих — в этом коротком и яростном бою, молодая пара не успела выложиться на полную.

— Мы все — герои, спасшие Мужунов от ограбления, — с улыбкой добавил Инь Шэчи. — Думаю, мы заслужили немного отдыха.

— Какой там отдых, — тоскливо протянула А Би, надув губки. — Поместье все еще горит. Прочую прислугу этот чужеземный сумасброд наверняка разогнал. Пойдем за ведрами, сестрица? — обратилась она к А Чжу. Та, оглядев лениво курящийся над усадьбой дым, тяжело вздохнула, и поникла плечами.

— Погодите, — поднял ладонь Шэчи. — У меня есть идея, как все потушить без ненужных метаний взад-вперед. Я сейчас.

Легким прыжком, он перенесся на речную гладь, и остановился там, замерев в боевой стойке. Следом, юноша сосредоточился, и ударил техникой Ладони Сяояо прямо по воде Бэйсиня, в направлении пожара. Ленивые речные воды взметнулись штормовой волной, и выплеснулись на берег, накатив на поместье, словно небольшое цунами. Пожар мгновенно прекратился, потухнув в шипении испаряющейся воды. Инь Шэчи, довольно потирая ладони, вернулся на берег.

— Э-м-м, спасибо, наверное, братец Шэчи, — задумчиво промолвила А Чжу, глядя на дело его рук. — Думаю, отчищать водоросли, ил, и тину все же легче, чем тушить огонь. Надеюсь, что легче, — добавила она, оглядывая изгаженное речной грязью поместье. Инь Шэчи смущенно развел руками.

* * *

Этим утром Ма Даюань, старейшина Клана Нищих, пребывал в на редкость скверном настроении. Причин тому было несколько. Первая грызла его сердце уже долго, и являла собой неутоленную жажду мести за злодейски убиенную жену — а именно таковой считал смерть Кан Минь сам престарелый нищий, и не собирался слушать никого, говорящего иное.

Вторая проистекала из первой — Ма Даюань которую неделю заливал тоску горячительным, и неумеренность в выпивке тяжко отзывалась по утрам в его голове и теле. Почтенному старейшине шел уже шестой десяток — срок, до которого и не надеялись дожить многие воины прошлых эпох, — и он более не ощущал в себе тех стойкости и бодрости, что сопутствовали ему в молодые годы.

Третья причина настигла его в то время, как две первые давили на него тяжким грузом: какую-то четверть часа назад, один из младших принес весть о парочке безжалостных убийц, Серебряной Змее и его жене.

Именно из-за последней причины Ма Даюань сейчас не отлеживался в постели, попивая ключевую воду или подогретое вино, а мерил шагами подворье главы, направляясь к дому Цяо Фэна. То, как свеженазначенный глава относился к смертельному врагу Ма Даюаня, ставшему с его почина врагом клана, не было для старейшины секретом — Цяо Фэн и не думал скрывать свою приязнь к Серебряной Змее. Дошедшие из Яньмыньгуаня слухи об их рукопожатии, последующем сражении бок о бок, и совместном пире в честь победы несказанно злили почтенного старейшину, что желал своему кровнику одной лишь боли и смерти. Вдвое превосходя главу числом прожитых лет, Ма Даюань подспудно считал себя его старшим товарищем, обязанным направлять и наставлять Цяо Фэна, ежели тот собьется с правильного пути. К этой уверенности немало прибавляло и доверие Ван Цзяньтуна, что незадолго до своей кончины передал Ма Даюаню некий секрет, связанный с новым главой. Запечатанное письмо, отданное старейшине престарелым Бородатым Мечником, покоилось в закрытом на замок ларце, и исподволь вселяло в душу Ма Даюаня убеждение, что он, хранящий тайну глав предыдущего и нынешнего, не обязан мириться с исходящей от последнего из этих глав несправедливостью… или, по крайней мере, с тем, что сам старейшина таковой несправедливостью считал.

Цяо Фэн завтракал на свежем воздухе, с удобством расположившись на веранде дома главы. На квадратном дощатом столе перед ним стояло блюдо с жареным поросенком, уже порядком подъеденным; крепкие челюсти главы как раз отрывали последний кусок мяса с последнего неочищенного ребрышка правого бока. Поблизости от изуродованного подсвинка устроился небольшой — всего-то шэна на три, — кувшин горячительного: Цяо Фэн не любил много пить с утра. Такого скудного количества вина ему хватило бы разве что запить еду.

— Старейшина Ма, — дружески улыбнулся мужчина, откладывая полностью очищенную кость. — Присоединяйся. Разделим по-братски вино и пищу.

В любое другое время Ма Даюань с радостью принял бы это приглашение, но сейчас, доброжелательность Цяо Фэна пропала втуне, и все его обаяние не оказало на злого и недовольного старейшину никакого действия.

— Прости, глава, — сухо ответил Ма Даюань. — Я не могу ни есть, ни пить, ни спать — ведь моя обида до сих пор не отомщена. Враг клана свободно бродит по рекам и озерам, и даже не вспоминает о нашей вражде, творя все, что ему вздумается.

— Ты о Серебряной Змее, — тяжело вздохнул мужчина. — Не печалься, брат. Не более двух недель назад, по его душу был отправлен старейшина Линь Фын, вместе с восемью умелыми младшими. Нам остается только дожидаться, — он скривил губы в нерадостной улыбке, — добрых вестей об исполненном приговоре.

— Линь Фын, — горько бросил престарелый нищий. — Этот бесталанный мальчишка против Серебряной Змеи — что утка против феникса. Его уровень владения Шестом Восьми Триграмм будет пониже, чем навыки того же Бай Шицзина. А Бай Шицзин, если ты забыл, проиграл Серебряной Змее в считанные пару движений, — сердито нахмурив кустистые брови, он уставился на своего главу.

— С Линь Фыном еще восьмеро воинов, обученных сражаться вместе, в воинском построении, — снова попытался успокоить собеседника Цяо Фэн. — Юный Инь с женой — вовсе не небесные духи, а люди из плоти и крови. Даже величайшего из воителей можно одолеть числом, а Серебряная Змея хоть и силен, но совсем не первый под небесами.

— Верно, — с ожесточением в голосе ответил Ма Даюань. — Ведь первым под небесами все чаще называют тебя, глава. В свои молодые годы, ты успел стяжать великую славу, как защитник империи Сун, и непобедимый воин. Верно, эта слава ударила тебе в голову похлеще крепкого вина, которое ты так довольно попиваешь: могущественный и сильный враг делает, что пожелает, тогда как ты, один из немногих, что могут сразить его, проводишь дни в веселье и отдыхе! — старый нищий постепенно повышал голос, заводясь все больше и больше. — Во всем нашем клане, хоть он и велик, как ни одно другое сообщество, лишь ты можешь сравниться с Серебряной Змеей в силе. Ты, или же трое из четверых великих старейшин. Но старейшины заняты делами клана, денно и нощно трудясь на его благо. Чем же занят ты?

— Не много ли ты себе позволяешь, Ма Даюань? — сузил глаза Цяо Фэн. — Я уважаю твою старость, и заслуги перед кланом, но не думай, что они позволяют тебе дерзить главе.

— Что ж, глава, если мои слова кажутся тебе слишком дерзкими, изгони меня! — воскликнул старейшина. — Или, быть может, ты отправишь меня к блюстителю законов, за наказанием? Хватит ли двух десятков ударов палками, чтобы искупить дерзость этого наглого старика? — он раздраженно скривился, и отвернулся от собеседника. — Впрочем, не трудись. Тот Клан Нищих, который я знал, и на благо которого работал, не покладая рук, бок о бок с Ван Цзяньтуном, Си Шаньхэ, и прочими, не стал бы прощать вероломное убийство, увечья, и оскорбления. Тот, старый клан, немедленно отправил бы за головой врага своего сильнейшего воина, кем бы он ни был, и исполнил бы вынесенный приговор в кратчайшие сроки. Сдается мне, тот клан, и нынешний — два разных сообщества, и тому из них, что возглавляет уважаемый Цяо Фэн, первый под небесами, не по пути с этим косным, глупым стариком, жизнь положившим во имя клана, и ждущим взамен лишь одного — исполнения справедливой мести! — он умолк, закончив свою оскорбительную речь, и какое-то время, утреннюю тишину подворья нарушало лишь его тяжелое дыхание.

Цяо Фэн неспешно утер лицо и руки чистой тряпицей, и поднялся со стула. Смертельная усталость сквозила в его взгляде, сменив расслабленное довольство жизнью. До сего дня, ему не приходилось сталкиваться с внутренними противоречиями клана, которые он не мог бы разрешить добрым словом, беседой по душам, и справедливым решением. Глава Клана Нищих не был глупцом; не был он и ограниченным воякой, привыкшим полагаться лишь на силу, но его ум, достаточно гибкий и острый, не видел хорошего выхода из нынешнего положения дел. Ма Даюань вынуждал его выбрать между расколом в клане, и хладнокровным убийством друга и его жены.

Вздумай Цяо Фэн отказать старому нищему в его просьбе, что, с точки зрения писаных и неписаных законов, была по-своему справедливой и обоснованной, Ма Даюань поднял бы шум на всю Поднебесную. Доброе имя главы клана, а следом — и самого сообщества нищих, было бы брошено в грязь. Более того, старейшина ничуть не преувеличивал, говоря, что положил жизнь на благо Клана Нищих — его заслуги как перед своим сообществом, так и перед вольными странниками Поднебесной, уступали разве что славе Ван Цзяньтуна. Многие нищие до сих пор втихую поговаривали, что Бородатый Мечник назначил главой своего ученика в обход Ма Даюаня, и пусть подобные кривотолки оставались досужей болтовней, пусть Цяо Фэн потом и кровью заслужил свою должность, все эти сплетни вспыхнули бы с новой силой, захоти того старейшина Ма. Реши последний уйти из клана, за ним бы последовало немало народу — сильные воины, влиятельные старейшины, и полезные умельцы. Многие в Клане Нищих любили и уважали Ма Даюаня — за свою долгую жизнь, он успел завести предостаточно верных друзей.

Замысли глава Клана Нищих расследовать смерть Кан Минь, чтобы подтвердить слова Инь Шэчи о самозащите его жены, это ни к чему бы ни привело. Госпожа Ма была мертва и похоронена, и вскрытию ее могилы решительно воспротивился бы не только Ма Даюань, но и большая часть клана. Поначалу, Цяо Фэн подумывал о том, чтобы пригласить сянъянского окружного судью, чтобы тот как следует во всем разобрался, но быстро оставил эти мысли: сяньвэй их округа получил должность в обход экзамена, за деньги, и розыскными талантами не блистал. Но, даже если бы слова Инь Шэчи полностью подтвердились, Ма Даюань вряд ли захотел бы отказаться от мести, и сумел бы настоять на своем перед другими старейшинами.

— Что ж, — с тяжелым сердцем проговорил Цяо Фэн, сходя по ступенькам веранды. — Я и вправду не занят никакими срочными делами. Со всеми текущими заботами клана могут справиться мои помощники, особенно при содействии наших мудрых старейшин. Почему бы мне не проверить успехи Линь Фына, и не помочь собрату, если исполнение приговора окажется ему не по силам?

— Линь Фын без толку рыщет по южным окраинам, — чуть спокойнее отозвался Ма Даюань. — Серебряной Змеи нет в Юньнани. Сегодня утром, вести о нем пришли из Сучжоу. Он с женой искали подворье семьи Мужун.

— Мужуны? — приподнял бровь глава клана. — Что Шэчи могло понадобиться от них? Он не мстителен, и вряд ли стал бы искать наследника Мужунов, чтобы отплатить ему за смерти подчиненных, — он озадаченно поскреб щетину на подбородке.

— Вы можете выяснить это лично у Серебряной Змеи, перед тем, как казнить его, — сварливо ответил старейшина. — Со своей стороны, я направлю вам в помощь четверых хороших бойцов, во главе со старейшиной. Цюань Гуаньцин сейчас ничем не занят.

— Не занят? — возмутился Цяо Фэн. — Если он, вопреки моему приказу, не занят наведением порядка в ветви Дачжи, я сейчас же отправлю его за наказанием к Бай Шицзину!

— Какие бы дела ни оставались у Гуаньцина, я согласен взять их на себя, — непреклонно ответил Ма Даюань. — Он — неплохой знаток ловушек и выслеживания добычи. Его помощь будет неоценима в поимке Серебряной Змеи.

— Ладно, — раздраженно вздохнул глава. Он прекрасно понимал, отчего престарелый нищий навязывал ему в спутники именно Цюань Гуаньцина — наряду с ним самим и Бай Шицзином, молодой старейшина Дачжи был одним из самых ярых сторонников немедленного уничтожения Инь Шэчи и его жены. Ма Даюань был зол на наследника секты Сяояо по личной причине, блюститель порядка клана упирал на неукоснительное соблюдение законов, но мотивы Цюань Гуаньцина в его непрестанной поддержке этих двоих оставались для Цяо Фэна загадкой. Каждый из старейшин Клана Нищих пекся о чести родного сообщества, но ни один из них, кроме старейшины ветви Дачжи, не настаивал столь упорно на том, что смерть Инь Шэчи как нельзя лучше послужит доброму имени клана.

— Займись подготовкой к моему походу, — холодно бросил он Ма Даюаню. — Также, на тебе — все дела, что вынуждены будем оставить я и Цюань Гуаньцин. Прилежно заботься о клане в мое отсутствие, иначе я спрошу с тебя по всей строгости закона.

— Не волнуйтесь, уважаемый глава, — суровая отповедь Цяо Фэна не произвела на старейшину никакого впечатления. Наоборот, Ма Даюань успокоился и повеселел. — Уверяю вас, я присмотрю за кланом наилучшим образом.

Глава 25 Рассказывающая о том, как серебряная змея вновь доставила неприятности буддийским монахам, а северный дракон одержал победу без единого усилия

В то время, как А Чжу заметила вдали фигуры шестерых конных путников, что медленно приближались к воротам поместья, ее верная товарка и подруга А Би спала мертвым сном. Работа по возвращению сбежавшей прислуги Мужунов, спасению из-под горелых развалин тех остатков ценного, что пережили пожар, и, в особенности, устранение последствий излишне ретивой помощи Инь Шэчи вконец умотали обеих девушек. А Чжу, всегда более прилежная в воинских упражнениях, еще держалась на ногах, но А Би, как и большинство других прислужников семьи Мужун, отлеживалась после долгих часов тяжелой работы. С усталым раздражением взглянув на виднеющиеся вдали силуэты конников, что постепенно увеличивались в размерах, девушка двинулась к воротам поместья. Гостей семьи Мужун надлежало встретить с надлежащими церемониями, и усталость слуг никак не могла быть веской причиной для невежливости.

Когда А Чжу добралась до входа в усадьбу, нежданные гости уже спешивались, остановив коней у ворот. Девушка с легким удивлением оглядела рваные и латаные рубахи шестерых мужчин, и их ухоженное оружие. Пришельцы выглядели не то разбойниками, не то порядком поиздержавшимися вольными странниками. Один из них, рослый и широкоплечий, что-то негромко говорил своим товарищам, повернувшись к поместью Мужунов спиной; те почтительно внимали. Девушка с вежливой улыбкой ждала, рассудив, что говорящий мужчина — главный среди этой шестерки потрепанных бродяг, и раздает своим оборванным собратьям некие указания.

Все эти рассуждения вылетели из ее головы, вместе с легкой брезгливостью к незваным гостям, недовольством от их несвоевременного прихода, да и вообще, всеми остальными мыслями, стоило лишь плечистому незнакомцу обернуться. Его ясные карие глаза приковали к себе взгляд А Чжу, легкая улыбка заставила сердце девушки биться быстрее, а мужественный и привлекательный лик пробудил в ней самые разные думы, все до одной — приятные и стыдные. А Чжу сжала руки в замок на груди, и прикусила нижнюю губу, безуспешно пытаясь вернуть себе ясность рассудка.

Она не сразу поняла, что невольно смутивший ее незнакомец что-то говорит; горячий стыд за собственную бестолковость вернул девушку в действительность. Смущённая и растерянная, она отвела глаза, не в силах больше встретить добродушный и открытый взгляд мужчины. Говоривший с ней, казалось, и не заметил ее оплошности.

— С вами все в порядке, юная госпожа? — с вежливой заботой спросил он. Его голос, звучный и сильный, вновь пробудил в нутре девушки сладкую дрожь.

— Я вовсе не госпожа, уважаемый, — пролепетала она. — Меня зовут А Чжу. Я — простая служанка.

— Ну а я — простой нищий, — широко улыбнулся мужчина, сверкнув белыми зубами. Девушка почувствовала легкое головокружение, и ее губы сами собой изогнулись в ответной улыбке.

— Мое имя — Цяо Фэн, — представился он, коротко поклонившись. — Рад знакомству, А Чжу. Мы с моими младшими ищем кое-кого. Ты поможешь нам?

— Да, — немедленно выдохнула девушка. — То есть… я мало что знаю, но попытаюсь помочь вам, господин Цяо, — имя мужчины, произведшего на нее столь огромное впечатление, намертво врезалось в память А Чжу.

— У вас какое-то дело к семье Мужун? — спохватилась она, вспомнив о своих обязанностях. — Вы, наверное, ищете молодого господина? Его нет в поместье — он отбыл по делам семьи.

— Я не против вновь повидаться с Мужун Фу, — рассеянно ответил Цяо Фэн. — В нашу прошлую встречу, я не успел ни побеседовать с ним за чашей вина, ни толком обменяться воинским опытом. Но сегодня, цель моих поисков — не он. Мы с братьями разыскиваем Инь Шэчи, известного также, как Серебряная Змея, и его жену.

— Братец Шэчи и сестрица Вань были здесь совсем недавно, — обрадованно отозвалась девушка. — Они также искали молодого господина. Вы — их друг, господин Цяо?

— Можно сказать и так, — в улыбке мужчины проглянула толика грусти. — Куда они двинулись, А Чжу? Успеем ли мы догнать их?

— Не думаю — они отбыли ранним утром, — ответила служанка. Мысль о том, что выдавая путь Инь Шэчи и Му Ваньцин, она может навредить им, не посетила ее ни на мгновение — возможность быть полезной Цяо Фэну распирала ее грудь радостью, гоня прочь любые сомнения.

— Они держат путь в Северный Шаолинь, — продолжила она. — Господин Дуань… он и его сын путешествуют с Шэчи и Ваньцин… считает, что Мужун Фу направился туда, с целью очистить свое имя от подозрения в убийстве.

— Понятно. Спасибо, А Чжу, — благодарно кивнул мужчина. Девушка поклонилась, чувствуя, как пылают ее щеки.

— Не хотите ли отдохнуть с дороги, господин Цяо? — само собой вырвалось у нее. — Вы и ваши спутники, должно быть, устали.

— Не стоит тратить время на эту девку, глава, — холодно бросил один из приехавших с Цяо Фэном мужчин — молодой и черноволосый, с надменным лицом, и короткой бородкой при сбритых усах. — Поспешим. Нам нужно добраться до округа Синьян, а путь туда — неблизок.

— Ты забываешься, Цюань Гуаньцин, — в спокойном голосе Цяо Фэна не слышалось ни единой нотки угрозы, но мужчина с бородкой заметно стушевался. — Пусть эта девушка — простая служанка, но и ты — совсем не вельможа. Или начальствование над ветвью Дачжи слишком уж раздуло твое самомнение? Видит небо, твои достижения на посту старейшины много легче назвать другим словом — провалы. Быть может, мне следует воздать тебе по заслугам, и передать должность старейшины Дачжи кому другому? Кому-нибудь, кто не пачкает доброе имя Клана Нищих, забывая о вежестве.

— Простите меня, глава, — поспешно поклонился поименованный Цюань Гуаньцином. — Я был непозволительно груб. По возвращении, я понесу заслуженное наказание.

— Не передо мной тебе следует извиняться, — чуть улыбнулся Цяо Фэн. — Оскорбил-то ты не меня.

— Простите мои опрометчивые слова, юная госпожа, — церемонно промолвил мужчина с бородкой. А Чжу не обманулась его вежливостью — злость, промелькнувшую в черных глазах Цюань Гуаньцина, трудно было не заметить.

— Не стоит, уважаемый господин, — тем не менее, ответила она с положенным вежеством.

— Увы, но мой спутник прав, — с извиняющейся улыбкой обратился к девушке Цяо Фэн. — Нам необходимо как можно скорее догнать Серебряную Змею. Я не могу остаться, А Чжу, извини. Спасибо за помощь, и береги себя.

— Берегите себя, господин Цяо, — с невольным сожалением попрощалась девушка.

Воины Клана Нищих вновь оседлали своих скакунов, и вскоре, лишь поднятая лошадиными копытами дорожная пыль напоминала о заглянувших в поместье Мужунов посетителях. А Чжу еще долгое время стояла на пороге усадьбы, с тоской глядя вслед удаляющимся всадникам, и вернулась внутрь, лишь когда их силуэты окончательно пропали на горизонте.

Грустный взгляд А Чжу

* * *

Ступая по камням внутреннего двора Шаолиня, Инь Шэчи невольно сравнивал колыбель чань-буддизма с виденными им ранее далискими храмами. Обитель буддистских патриархов, источник многих боевых искусств, и прибежище одного из сильнейших вольных братств, монастырь горы Суншань не походил ни на раззолоченный шпиль пагоды Лоцюань, ни на скромный до скудости храм Шэньцзе, ни на построенный в необычном южном стиле монастырь Тяньлун. Суровая монументальность и обширность господствовала в Северном Шаолине, наряду с практичной простотой. Просторный монастырский двор был вымощен ладно пригнанными камнями, и разделен невысокими каменными стенами, покрытыми красной штукатуркой. Здания храмов и жилых помещений, высокие и основательные, не могли похвастаться украшательствами и архитектурными изысками: мореные и крашенные в темные цвета деревянные доски стен, простая черепица крыш, и желтоватая бумага оконных ставень мало отличались от убранства безыскусных домиков небогатых горожан. Сопровождаемые юным послушником храма, Дуань Чжэнчунь со спутниками прошли мимо скопления могильных пагод, частым лесом высящихся на окраине храмовой земли. Их ветхие деревянные стены вытерпели немало ударов стихий; двое молодых монахов трудились над одной из могил, латая неровную дыру в «храме пагоды» — верхней части строения, — свежими досками.

На сей раз, далиский Принц Юга не стал таиться, и представился привратникам Шаолиня полным именем и титулом. Один из юных монахов, бдительно охранявших ворота, немедленно взялся проводить важного гостя к настоятелю. Правда, у входа тут же случилась небольшая заминка, причиной которой стала Му Ваньцин: женщинам строго воспрещалось входить в пределы монастыря. Девушка возмутилась, не желая ни бросать мужа, ни подчиняться правилу, которое она назвала глупым и вздорным. Инь Шэчи кое-как успокоил супругу, уговорив ее подождать в гостевых комнатах, и их небольшая группа, сократившись в числе на четверть, прошла за стены Шаолиня, и вскоре остановилась у внушительной пагоды, чей первый этаж мог запросто вместить полк солдат, а верхушка терялась в небесной вышине.

Их юный сопровождающий скрылся внутри, и, после недолгого ожидания, навстречу Дуань Чжэнчуню и его соратникам вышел сухощавый пожилой мужчина в простой одежде, безбородый и наголо обритый. Черные глаза монаха уверенно и спокойно глядели с его безмятежного лица, но от острого глаза — а Инь Шэчи был отнюдь не обделён внимательностью, — не укрылось бы, что среди оврагов морщин и рытвинок оспин, испещривших строгое лицо мужчины, господствовали вовсе не отпечатки возраста или болезни. Следы давних, застарелых волнений и печалей глубокими бороздами пролегали на лице монаха, вышедшего навстречу четырем путникам.

Монах, встретивший Дуань Чжэнчуня

— Да восславится Будда, — коротко и сухо поприветствовал он новоприбывших. — Я — настоятель Сюаньцы. Принимать в Шаолине столь высокого гостя — честь для меня и моих братьев.

— Не стоит, — дружелюбно улыбнулся Дуань Чжэнчунь. — Ступить на камни одной из буддийских святынь — много большая честь для меня, скромного вельможи с южных окраин. Но перейдем к делу, — тень нетерпения показалась на доброжелательном лице далиского наследного принца. — Смерть наставника Сюаньбэя возмутила и обеспокоила моего венценосного брата. Хоть наше царство и мало, мы гордимся законностью и порядком, установленными в его границах. Стремясь восстановить попранную справедливость, государь Да Ли поручил мне лично расследовать смерть вашего брата по секте.

— Ваша помощь — очень кстати, — тут же подобрался Сюаньцы. Сейчас, его жёсткий взгляд ничуть не напоминал смиренный взор тихого последователя Будды — скорее, холодные глаза убийцы. — Я и мои высокопоставленные собратья должны немедленно побеседовать с вами об этом деле. Вести из Да Ли, дошедшие до нас, неполны и отрывочны. Пройдемте внутрь, принц, — он указал на широкие двери пагоды у себя за спиной, и добавил не терпящим прекословия тоном:

— Ваши спутники подождут здесь.

— Замечательно, замечательно! — воодушевленно воскликнул Дуань Юй. — Я и не думал, что мне выпадет удача осмотреть место, где останавливался Бодхидхарма… где мудрец Хуэйкэ отрезал себе руку… где Бхадра закладывал основы истинного учения… — мечтательный, за малым не влюбленный взгляд юного принца обвел суровые виды Шаолиня с нежностью, что была бы более уместна обращённой на какую-нибудь прекрасную деву. — Вы ведь не против, наставник?

— Я, э-э-э… разумеется, нет, — Сюаньцы порядком утратил свою строгость при виде этой незамутненной радости. — Не пытайтесь проникнуть в хранилище знаний, и внутренние помещения храмов, остальное же — открыто для вас.

— Благодарю, — поспешно поклонился Дуань Юй, и, ухватив опешившего зятя за рукав, поволок его прочь. — Пойдем скорее, брат! Мне не терпится взглянуть на все те святыни, о которых я так много слышал! — Шэчи, ошеломленно заморгав, подчинился этому бурному воодушевлению, и последовал за шурином.

* * *

Инь Шэчи исходил все ноги, ведомый Дуань Юем от одной шаолиньской святыни к другой, и к концу осмотра местных достопримечательностей, узнал много нового о достижениях буддизма как в родной провинции, так и на просторах Срединной Равнины. Он преисполнился искреннего уважения к познаниям Дуань Юя — и сам не чуждый истории, Шэчи мог оценить то количество буддийских сутр и исторических трудов, что должен был прочитать шурин.

Дуань Юй надолго застрял в монастырском скриптории, завязав увлеченную беседу с переводчиками и переписчиками. Те поначалу дичились чужеземного гостя, но вскоре сдались перед его искренним воодушевлением и несомненным знанием священных текстов, и принялись вдохновенно обсуждать с юным принцем тонкости толкования тех или иных спорных мест. Шэчи знатоком буддизма не был, и санскрита не знал, из-за чего быстро утратил нить беседы. Попрощавшись с шурином, который, казалось, и не заметил его ухода, наследник семьи Инь двинулся на воздух. Мысли его невольно обратились к запретам Сюаньцы, и ноги сами собой принесли юношу к одному из них — невысокой, по сравнению с остальными шаолиньскими строениями, трехъярусной пагоде, в которой скрывалось одно из знаменитейших собраний текстов о боевых искусствах. К шаолиньскому хранилищу знаний.

Инь Шэчи помимо воли уставился на этот оплот таинств вожделеющим взглядом. Известность шаолиньских техник и стилей давным-давно вышла за пределы слухов на реках и озёрах: с тех пор, как танский император Тайцзун одарил суншаньский монастырь многими вольностями, и даже разрешил содержать монашеское войско, слава Шаолиня все множилась, дойдя до дальних окраин мира. Шэчи не мог не задуматься, есть ли среди скрытых в высящейся перед ним пагоде свитков и книг фехтовальные техники, и так ли они нужны буддийским монахам, что поклялись не причинять вреда живым тварям: все же, меч — оружие, созданное для нанесения тяжких и смертельных ран, и ничего другого.

— Алчность — великий грех, — внезапно раздался рядом с ним звук густого, низкого голоса. Юноша, погруженный в свои мысли, вздрогнул от неожиданности. — Неправедно и постыдно — желать чужого, и вдвойне неправедно — лелеять тайные намерения получить чужое посредством кражи. Вор и стяжатель пятнает свою дхарму каждое мгновение, и путь его ведёт к перерождению в низших из живущих тварей.

Инь Шэчи повернулся, и с интересом оглядел монаха, что решил усовестить его столь строго. Стоящий рядом с юношей старец выглядел вполне обыденно — серый халат, блестящая лысина, покрытая, наряду с обычными для буддистов точками-шрамами, темными кляксами старческих пятен, морщинистое лицо, и небрежно удерживаемый в руках черенок метлы. Шэчи не обманулся этим простоватым обликом — его наметанный глаз легко подметил ровное дыхание мужчины, его стройную, совсем не старческую осанку, и то, как привычно и удобно лежал в его руках немудреный инструмент для подметания дворов. Старейшина Линь Фын, лучший из доселе встреченных Инь Шэчи бойцов на древковом оружии, держал свой боевой шест намного скованнее, чем этот странный незнакомец — метлу. Все шаолиньские монахи практиковали боевые искусства, но заговоривший с Шэчи старец явно достиг в них немалых высот.

— Вы совершенно правы, наставник, — смиренно ответил юноша. — Я поддался нечистым помыслам. Каждое ваше слово подобно жемчужине, и, будьте уверены, я накрепко запомню их.

— Ты ещё юн и неопытен, мальчик, — с отрешенной улыбкой отозвался монах-уборщик. — Не дать злу укорениться в твоём сердце — уже шаг в сторону лучшей кармы.

Инь Шэчи настороженно прищурился: в словах, тоне, и непоследовательности речей старого монаха он ощутил нечто, невысказанное вслух. Мимолётный печальный взгляд, брошенный старцем на хранилище знаний, окончательно укрепил его смутные подозрения.

— В ваших словах чувствуется недоговоренность, наставник, — учуяв запах тайны, Шэчи не смог удержаться от того, чтобы не сунуть в нее нос по самые плечи. Его неуёмная натура решительно отказывалась оставить в покое возможный секрет, а любовь к шуткам и каверзам лишь подзуживала его вытянуть все из незнакомого старца.

— Я сказал все, что хотел, — неубедительно возразил монах. Его лицо и голос по-прежнему оставались бесстрастными, но Инь Шэчи успел заметить дернувшиеся зрачки мужчины. — В своем скудном разумении, я лишь пытался найти слова, что достигнут твоего сердца, и не более того.

— Ваш совет был слишком строг для простой догадки о моих желаниях и намерениях, — хитро поглядел на старца Шэчи. — Даже истинному мудрецу трудно прозревать людские побуждения. Что, если бы я любовался не хранилищем знаний, а вон тем облаком необычной формы? — он указал на неспешно плетущиеся по небу белые барашки, что прятались за загнутые свесы крыши стоящей перед ними пагоды. — Сдается мне, вы говорили о чем-то другом… или же и вовсе, о ком-то, — довольно закончил он.

— Никто не безупречен в подлунном мире, — лицо монах по-прежнему держал на отлично. — Будь моя догадка ошибочной, я принес бы тебе искренние извинения. И о ком ещё я мог говорить? Здесь нет никого, кроме нас с собой, — Инь Шэчи едва удержался от торжествующего хлопка в ладоши. Для него не остались незамеченными ни забегавший взгляд старика, ни промелькнувший на его лице стыд.

— Скажите мне, наставник, ложь ведь противоречит заветам Будды? — вкрадчиво поинтересовался он.

— Истинно так, — с толикой недоумения ответил монах-уборщик. — Ложь — великий грех.

— Тогда объясните мне, можно ли считать ложью умолчание? — не отставал юноша. На его лице прочно поселилась довольная улыбка — своей мимолётной несдержанностью, монах загнал себя в ловушку, из которой уже не мог выбраться.

— Да восславится Будда, — растерянно промолвил старец. — Думается мне, что все зависит от намерений умолчавшего.

— То есть, если некто умолчал с намерением утаить правду, то он все равно, что солгал, запятнав свою дхарму чернотой греха? — продолжил свою мысль Инь Шэчи.

— Уж не обвиняешь ли ты меня в чем-то, мальчишка? — нахмурился монах.

— Что вы, я не посмел бы, — отповедь старца ничуть не смутила излучающего довольство юношу. — Я — молод и неопытен, и вздумай я судить о людских побуждениях, то ошибался бы много чаще, чем рассуждал правильно. Но скажите мне вот ещё что, мудрец: коли грех останется тайным, уменьшится ли от этого его тяжесть? Коли один лишь согрешивший знает о своем проступке, станет ли легче его провинность?

— Чего ты от меня хочешь, негодный юнец… то есть, молодой господин? — устало спросил монах-уборщик.

— Я — ничего, — сдерживая победную улыбку, ответил Шэчи. — Но, может быть, вы сами хотите рассказать мне что-то, и тем самым облегчить душу? Все, от моей жены до случайных знакомых, соглашаются, что я — хороший слушатель, — старик тяжело вздохнул, и обречённо махнул рукой.

— В хранилище знаний уже долгие годы прячутся двое, — понизив голос, проговорил он. — Я заметил их в тот самый миг, когда они пробрались внутрь. Негоже вожделеть чужое, и пятнать свою совесть кражей, и я не перестаю надеяться, что оба этих уважаемых господина осознают свою ошибку. Ты прав, юноша — мои слова были обращены не к тебе, но к ним.

— Замечательно! — не удержался от восхищённого возгласа Инь Шэчи. — Я ожидал от вашего секрета чего угодно, наставник, но уж точно не воров, прячущихся в самом сердце Шаолиня! Почему же ваши собратья по секте не поймают этих негодяев? Или прочие монахи, подобно вам, также намерены дать им возможность исправиться?

Престарелый уборщик не успел ответить на вопрос Шэчи. Двое из окон верхнего яруса хранилища знаний словно взорвались изнутри, и две молниеносно-быстрые фигуры метнулись вниз, словно атакующие коршуны — прямиком на старого монаха. Оба — седовласые, одетые в чёрное, и скрывающие лица, они походили на братьев-разбойников, даже в преклонном возрасте не уходящих на покой. Их боевое искусство, впрочем, было невообразимо далеко от жалких разбойничьих навыков — они обрушились на монаха-уборщика едва уловимыми взглядом тенями, а их удары, мощные, быстрые, и непредсказуемые, мгновенно потеснили старика. Тот отлично держался против двоих мастеров — как верно рассудил Шэчи, воинское умение этого скромно выглядящего уборщика было более чем высоко. Его метла свистела и вращалась, словно лопасти ветряка в бурю, отражая удары врагов, и предупреждая их броски и выпады внезапными ответными атаками. Разобщённость и неслаженность двоих в черном также была на руку старому монаху — двоица седых воров непрерывно мешала друг другу, несмотря на свое единодушное намерение убить старца.

— Я ещё не закончил с шаолиньскими техниками, — проскрипел один из мужчин в черном, обрушивая на монаха град ударов ладонями. — Выдав мой секрет, ты отказался от жизни.

— Плата за мои обиды далеко не взята. Я не позволю тебе встать на моем пути, — вторил ему другой, атакуя ноги старца низкими ударами. Его чужеземный выговор резанул слух Шэчи, напомнив юноше некоего мимолётного знакомого из недавнего времени.

Инь Шэчи судорожно лапнул пояс халата, там, где обычно находилась рукоять меча, и раздражённо скривился — гостей Шаолиня обязали оставить оружие у привратников. Он невольно напружинился, глядя на сражающихся — без любимого оружия, он не смог бы противостоять двум ворам и нескольких секунд. Решение было принято мгновенно — применив технику шагов, Инь Шэчи метнулся прочь, во все горло крича:

— Воры в хранилище знаний! Воры и грабители убивают монахов Шаолиня!

Послушники суншаньского монастыря ответили на его вопли с похвальной быстротой — двор, где сражались уборщик и двое воров, чуть ли не сразу заполнился людьми. Целая толпа монахов, от юных послушников, до общавшейся с Дуань Чжэнчунем верхушки храмового начальства, прибыла защищать родной монастырь. Далиский наследный принц, растерянный и недовольный, также сопровождал шестерку высокопоставленных монахов. Шэчи нервно хихикнул: во второй раз за неполный месяц, он поднимал тревогу в буддийском храме, пытаясь спасти его тайные знания.

Казалось, многократное численное превосходство немедленно решит судьбу двух престарелых воришек, но не тут-то было. Боевые шесты послушников ломались и вылетали из рук от могучих ударов стариков в черном, пущенные старшими монахами техники ци разбивались об их защитные умения, а ответные атаки двух негодяев повергали наземь и разбрасывали в стороны всех, кто осмеливался приблизиться к ним. Инь Шэчи, наблюдающий за боем издали, покачал головой с невольным уважением: такие силу и умение он покамест встречал лишь единожды — у Цяо Фэна, достойного зваться одним из величайших воителей современности.

Навыки таинственной двоицы поражали воображение не меньше развития их внутренней силы. Один, тощий и низкорослый старик, чьи длинные волосы со следами былой черноты спадали до плеч, неизменно отвечал ударом на удар, применяя те же умения, что и его противники. Этот странный и не всегда действенный метод царапнул внимание Шэчи, пробудив в юноше некое затертое воспоминание, но он не стал рыться в глубинах памяти — сейчас, ему куда интереснее было наблюдать за боем столь блестящих мастеров, в попытках почерпнуть из него что-нибудь для себя.

Второй мужчина в черном был рослым и крепко сбитым. Короткая пегая поросль покрывала его голову, делая старого вора похожим на монаха-расстригу. Этот старик не разменивался на точное копирование навыков своих врагов, непрерывно сыпля разнообразными и могущественными техниками ци. Каждый его удар достигал цели, и если не повергал наземь очередного монаха, то заставлял отступать, и тратить силы на защиту.

Повинуясь командному окрику Сюаньцы, большинство монахов отступили назад, освободив широкое пространство вокруг двух скрытников, все так же пытающихся свалить престарелого уборщика. Мало смысла было в их действиях сейчас — весь Шаолинь узнал их секрет, благодаря крикам Инь Шэчи, но воровские старцы походили на рассудительных мудрецов все меньше. Их атаки, не менее быстрые и мощные, чем ранее, становились все беспорядочнее, а угрозы и яростные крики, которыми они награждали монахов — все злее и бессвязнее. Шэчи с пониманием кивнул головой — скорее всего, раскрытие их тайны, за которым обязано было последовать изгнание из Шаолиня, ввергло двух старых воров в отчаяние.

Тем временем, шестеро высокопоставленных монахов, а с ними — Дуань Чжэнчунь, дружно набросились на старцев в черном. Сила и скорость их натиска, вкупе с численным превосходством, чуть не закончили бой в один-единственный миг: слепящая волна самых разнообразных кулачных, ладонных, и пальцевых техник погребла под собой двух воров. Те с трудом пережили этот сокрушительный навал; потрепанные и окровавленные, они оставили в покое монаха-уборщика, и попытались сбежать, бросившись в разные стороны. Монахи и принц не отстали от них, упорно преследуя скрытных старцев, но вынужденно разделились. Низкорослый и длинноволосый старик метнулся обратно к хранилищу знаний, и легко взбежал по его стене; следом за ним бросились Сюаньцы, Дуань Чжэнчунь, и ещё один монах, пухлый мужчина с бородкой клинышком. Остальные четверо шаолиньских мастеров преследовали широкоплечего старца, что бросился прямо на толпу послушников; двое старших монахов резко ускорились, и приземлились прямо перед вором, надёжно беря его в кольцо вместе с собратьями.

Малорослый старик, тем временем, без большого труда уклонялся от боя с превосходящими силами. Его техника шагов, отточенная и действенная, позволяла легковесному мужчине порхать, подобно бабочке, с одного выступа крыши на другой. Мощные, но не очень быстрые кулачные техники Сюаньцы и его собрата не успевали за быстроногим старцем, без толку кроша в пыль черепицу и прошибая дыры в дереве стен. Один лишь Дуань Чжэнчунь, неустанно осыпающий своего ловкого противника техниками Одного Ян, стремительными и точными, представлял для длинноволосого старика какую-то угрозу. Старый вор не оставлял удары далиского принца без внимания — тот, увлекшись атакой, едва не проморгал целый сноп сияющих стрел ци, целивших в его грудь и лицо. Стрел, во всем подобных техникам самого Дуань Чжэнчуня.

— Ты знаешь мое семейное искусство! — обличающе воскликнул он, с трудом уходя от встречного удара стилем Одного Ян. — Где ты украл его, негодяй? Ни за что не поверю, что ты принадлежишь к семье Дуань!

— Твой семейный стиль — невеликая тайна, — хрипло ответил его противник. — Да и сила его не так уж велика. Но, чтобы прикончить тебя, он вполне сгодится, — лохматый старец вновь исторг целый каскад сгустков ци, не прекращая убегать. Дуань Чжэнчунь ударил в ответ, сбивая атаки старика своими.

— Может, тебе и Кулак Веды известен, вор чужих знаний? — напряжённо выкрикнул он, преследуя врага. — Не ты ли побывал в Да Ли прошлым месяцем, и совершил на нашей земле подлое убийство?

Случайная догадка далиского принца попала точно в цель — длинноволосый старик сдавленно рассмеялся, и не думая отпираться.

— Тот монах должен был прилежнее тренироваться в избранном искусстве, — гордо бросил он, пуще прежнего наседая на Дуань Чжэнчуня. — Я убил его слишком легко. А сегодня, я убью тебя, глупый неумеха!

Его натиск, неуклонно теснящий далиского принца, внезапно захлебнулся — разговор, и противоборство с Дуань Чжэнчунем, отвлекли старика в черном от бегства, и подоспевшие Сюаньцы с собратом сумели атаковать в полную силу. Удары их рукопашных техник, мощные и неотразимые, обратили в ничто извергаемые старцем стрелы ци, и таранным ударом впечатали его самого в стену третьего яруса хранилища знаний. Неизвестный все ещё был жив, хоть и порядком ошеломлен. Пошатываясь и тряся головой, он попытался было встать на ноги, но не успел — Дуань Чжэнчунь поставил жирную точку в их затянувшемся поединке. Кипя праведным гневом, наследный принц Да Ли применил свое лучшееоружие — Божественный Меч Шести Меридианов. Тонкий луч света соединил его большой палец, лежащий поверх сжатого кулака, с правым глазом старца в черном. Тот умер мгновенно — сквозная дыра в голове, истекающая красным и серым, не оставляла в этом никаких сомнений.

Сюаньцы недовольно покачал головой, но ничего не сказал, и победители бросились на помощь своим четырем собратьям, что кое-как сдерживали второго из престарелых воров. Тот, видя идущее к противнику подкрепление, что сулило ему неминуемые поражение и плен, прекратил атаку. Вскинув голову к небесам, он захохотал во все горло. Зол и горек был его смех, подобный, скорее, воплю безумца, чем выражению радости.

— Снова ты намерен причинить мне вред, Сюаньцы! — вскричал он на весь монастырский двор. — Мало тебе моих увечий, смерти моей жены, и плена моего сына? Какое ещё злодеяние задумал ты, прикидывающийся благочестивым монахом⁈

Присутствующие озадаченно замерли, глядя на шаолиньского настоятеля с растерянностью и сомнением. Некоторые монахи начали тихо переговариваться — Сюаньцы не спешил опровергнуть тяжкие обвинения, брошенные мужчиной в черном. Вдруг, шепотки послушников и неловкое молчание высокопоставленных монахов прервал звонкий юношеский голос.

— Ты лжешь, негодный вор! — воскликнул Инь Шэчи. Он не смог остаться в стороне от очередной шаолиньской тайны, и решил вызвать неизвестного старца на откровенность самым простым способом — споря с ним.

— Настоятель Сюаньцы известен на всю Поднебесную своей добродетелью и верностью заветам Будды! — громогласно продолжил он, приближаясь к месту затихшей битвы. — Твои упреки — наглое, голословное враньё! Столь уважаемый человек не стал бы убивать чьих-то жён и пленять детей! Ты, верно, пытаешься обелить себя, возводя поклёп на уважаемого наставника, но эта ложь — что попытки выстроить из грязи крепостную стену! — рослый старик вновь горько рассмеялся.

— Он обманул тебя, как и многих других, мальчишка, — бросил он. — Верно, этот негодный монах мог бы стать хорошим военачальником, столь велико его искусство обмана! Долго он скрывал свою подлость, и свои кровавые злодеяния, но сегодня, он ответит за всё! Сюаньцы! — возопил он, оборачиваясь к шаолиньскому настоятелю, и крик его был полон безумной ярости и неутоленной жажды мести. — Верни мне жизни моей семьи!

Бросок незнакомца в черном был столь быстр, что он на мгновение пропал из виду. Не менее стремительной была и его атака — шаолиньский настоятель покатился по земле, сбитый с ног могучим ударом кулака. Почти сразу же, он вскочил на ноги, и даже окрасившая его губы кровь не помешала Сюаньцы вновь ринуться в бой. Рукопашные техники двоих мужчин столкнулись, полыхая силой, и мощь их была столь велика, что разбросала стоявших рядом послушников, словно ветер — бумажные фигурки. Многие монахи дернулись на помощь настоятелю, но плечистый старец в черном уже не атаковал. Пошатнувшись, он тяжело рухнул навзничь; прикрывающий его лицо отрез черной ткани блестел темной влагой — отчаянная атака незнакомца причинила ему внутренние повреждения. Грудь мужчины вздымалась все реже, а кровь из-под его маски, наоборот, текла, не унимаясь, и все больше пятнала алым серые камни Шаолиня. В попытке отомстить за учиненное ему зло, неизвестный убил себя.

— Что ж, негодяй, тебе удалось оставить за собой последнее слово, совершив самоубийство, — громко произнес Инь Шэчи. Он не собирался отступаться от этой тайны из-за такой мелочи, как смерть одного из знавших ее.

— Но это последнее слово не стало менее лживым из-за твоей глупой смерти, — так же звучно продолжил он. — Уважаемый настоятель Шаолиня не стал бы скрывать былые грехи! До сего дня, его доброе имя ни разу не было запятнано, и все попытки его очернить — не более, чем бессмысленная чушь! — повернувшись к Сюаньцы, он с невинным видом спросил:

— Ведь верно, мудрец?

— Все мы грешны, — тяжело ответил монах. — Колесо Заветов не остановить, и мои попытки искупить содеянное добрыми делами, как видно, лишь усугубили несправедливость. Простите, молодой господин, но это личное дело Шаолиня, — отрешенно бросил он в сторону Шэчи. Повернувшись к своим высокопоставленным собратьям, он негромко сказал:

— Пройдемте во внутренние чертоги. Мне нужно обсудить с вами мое наказание.

Инь Шэчи от избытка чувств затаил дыхание, но монахи не больше не проронили ни слова, молча покинув монастырский двор, и скрывшись в молельной пагоде. Юноша разочарованно вздохнул, провожая взглядом тела неудачливых воров, уносимые прочь послушниками. Он понадеялся было, что сможет вытянуть из монахов что-нибудь ещё о таинственном прошлом их настоятеля, за время своего дальнейшего пребывания в монастыре, но тут же хлопнул себя по лбу. Загадка смерти Сюаньбэя, приведшая Дуань Чжэнчуня в Северный Шаолинь, благополучно разрешилась, и убийца понес заслуженное наказание. Оставаться в суншаньском монастыре, как и в землях империи Сун, далискому наследному принцу больше было незачем.

— Где Юй-эр, Шэчи? — встревоженно обратился к юноше лёгкий на помине Дуань Чжэнчунь. — Эти мерзавцы не навредили ему?

— Я здесь, папа, — раздался неподалеку голос юного принца, и вскоре, Дуань Юй встал рядом с товарищами. — Я что-то пропустил? — озадаченно добавил он, глядя на расходящуюся толпу монахов.

Инь Шэчи невольно прыснул, качая головой. Далиский Принц Юга поддержал зятя усталым смешком. Дуань-младший пожал плечами с растерянной улыбкой.

* * *

Проводами Дуань Чжэнчуня и его спутников ведал, как и встречей, настоятель Шаолиня, но, к удивлению Инь Шэчи, им назвался незнакомый юноше монах, который представился именем Сюаньцзи. На озадаченный вопрос Шэчи о судьбе его предшественника, этот крепкий мужчина строгого вида отговорился, как и Сюаньцы совсем недавно, «личным делом Шаолиня». Оное личное дело недолго оставалось тайной — тело, вынесенное из внутренних чертогов незадолго до ухода Дуань Чжэнчуня сотоварищи, было накрыто небеленым полотном, но Инь Шэчи быстро подметил рост и телосложение усопшего. Наказание, понесенное Сюаньцы за убийство жены и пленение ребенка неизвестного чужеземца, было простым и жестоким — настоятель Шаолиня принял смерть. Шэчи мимоходом подивился как суровости этого воздаяния, так и явному нарушению буддийских заповедей, но не задумался об этом надолго — его вниманием быстро завладела ждущая у ворот монастыря Му Ваньцин.

— Что у вас стряслось? — немедленно потребовала объяснений девушка после коротких объятий с мужем. — Крики были слышны даже здесь. С кем ты спорил, Шэчи, и кто это смеялся и вопил?

— Как оказалось, в стенах мирной обители Будды крылась кровавая тайна, — с удовольствием ответил юноша. — Ты только послушай, жена моя: настоятель Сюаньцы… покойный, бывший настоятель… оказался убийцей женщин, и похитителем детей!..

Четверо путников зашагали по дороге, ведущей из Шаолиня, ведя лошадей в поводу. Шэчи на ходу пересказал Ваньцин всю случившуюся с ним историю, смакуя подробности, и строя догадки. К нему поневоле присоединился Дуань Чжэнчунь, припомнивший, что некогда Сюаньцы был главой небольшой, но уважаемой секты, и принял постриг после одного странного случая, связанного с защитой Шаолиня от иноземных воров. Инь Шэчи немедленно предположил, что в чрезмерно ретивых попытках остановить тех самых злодеев, Сюаньцы и убил жену невезучего чужеземца, также похитив его сына, но далиский наследный принц решительно отмел эти домыслы, как бессмыслицу — какой глупец принял бы семью с ребенком за воров, намеренных ограбить одно из самых защищенных хранилищ знаний в мире? Шэчи, почесав затылок, согласился, что для подобного нужно быть редкостным слепцом. Дуань Юй тоже присоединился к беседе, но, в отличие от отца, с расспросами: его заинтересовало, как вообще получилось, что два искусных вора, что умудрились оставаться незамеченными на протяжении нескольких лет, были выведены на чистую воду. Инь Шэчи не успел похвалиться своими наблюдательностью и сообразительностью — отмершая Му Ваньцин бросила поводья Черной Розы, и сжала мужа в удушающих объятиях.

— Ты не только не сбежал сразу же, но и принялся спорить с одним из этих убийц, — выдавила она. Оторопевший юноша чувствовал, как отчаянно колотится ее сердце, а частое и горячее дыхание девушки щекочет его ухо. — Без оружия, и без меня рядом. Не смей так больше делать, слышишь?

— Ваньцин… — у Шэчи перехватило дыхание, и вовсе не от чрезмерно крепких объятий жены. — Милая… я тоже тебя люблю, — он нежно поцеловал висок девушки — до чего-то другого он, крепко прижатый к ее груди, попросту не мог дотянуться. — Прости, что напугал тебя, — Му Ваньцин длинно выдохнула, и склонила голову на плечо юноши. Тот, умиляясь, гладил ее по спине.

— Ты зря волнуешься, дочка — наш Шэчи слишком скользок, чтобы попасться каким-то бестолковым воришкам, — ворчливо бросил Дуань Чжэнчунь. — Нищие не зря прозвали его Серебряной Змеей — вот уже второй раз он втихую пролезает в самое неожиданное место, и поднимает там переполох.

— Вы хотите поговорить о прозвищах, батюшка? — елейным голосом отозвался Инь Шэчи. — Или, быть может, о монашеских именах? Надо сказать, то, что принял мудрец Сюаньцы, оказалось весьма метким — доброта и вправду долго оставалась для него чем-то таинственным[1], ведь не мог же добрый человек похищать детей и убивать женщин? Как вы думаете, имена тяньлунского поколения «бэнь» столь же верны? Или у них, скорее, пророческое значение?

Далиский наследный принц разразился недовольной отповедью, под ехидный смех Шэчи и присоединившегося к зятю Дуань Юя. Дружное семейство продолжило свой неспешный путь, сопровождаемый веселой беседой, порой переходящей в шутливую перепалку, и вскоре добралось до древнего города Лоян, где устроилось на ночь в знаменитой гостинице Хэ Ло.

Примечания

[1] Монашеское имя «Сюаньцы» можно перевести, как «тайна/таинство доброты».

Глава 26 Описывающая, как лев севера втаптывал в грязь голодного тигра, а северный медведь раздавал оплеухи стае волков

Тронный зал императорского дворца в столице великой Ляо, Линьхуане, был невелик — не больше просторной комнаты в доме сунского вельможи. Его малые размеры не означали бедности — устланные персидскими коврами полы и раззолоченный трон под парчовым навесом говорили обратное. Но сейчас, глядя на окружающую его роскошь, чуский принц чувствовал себя заключенным в тесном каменном мешке.

Стоя перед своим правителем и двоюродным братом, Елюй Нелугу, принц Чу, не ждал ничего хорошего. Он был призван пред очи ляоского императора вскоре после возвращения из позорного и неудачного похода против Сун, и для него не было большой загадки в намерениях двоюродного брата. Елюй Хунцзи, император Даоцзун, наверняка собирался примерно наказать своевольного родственника.

Лишь одно вселяло толику ободрения в гордое сердце чуского принца — его позор не будет прилюдным. В тронном зале, кроме императора и его провинившегося подданного находились лишь неизменные стражники, и тайный советник северного двора, преданный императору царедворец Абулахуа.

— Скажи мне, двоюродный брат, что толкнуло тебя на неповиновение? — с притворным участием вопросил Елюй Хунцзи. — Какие замыслы сподвигли тебя нарушить мирный договор, подписанный с Сун, договор, в котором я обещал, ручаясь своим добрым именем, вековой мир и согласие? И какие-такие надежды ты питал, возвращаясь сюда, побежденный, и во второй раз плененный? Ты — двойной источник позора для меня, родич, — черные глаза императора, сузившись, пристально вперились в лицо чуского принца.

— К чему тратить время на разговоры, император? — дерзко бросил Нелугу. Его голова была гордо поднята, а сердитый взгляд зеленых глаз безропотно встретил взор правителя. — Мы оба знаем мои прегрешения. Хочешь — казни меня, хочешь — лиши титулов, званий, и земель, воля твоя.

Принц Чу знал, что ничем не рискует, бросаясь подобными словами: его отец, Елюй Чунъюань, все еще держал в руках бразды правления войсками южных провинций, а благосклонные к нему вельможи — часть западных армий Ляо. Вздумай император Даоцзун проявить излишнюю строгость, и его империя заполыхала бы в пламени бунта: даже несмотря на недавнее поражение, Елюй Нелугу все еще пользовался поддержкой многих. Тем не менее, чуский принц не рассчитывал ни на прощение, ни на легкое наказание — его двоюродный брат временами проявлял поистине дьявольскую хитрость.

— Ты просишь у меня казни, — с нечитаемым лицом промолвил Елюй Хунцзи. — Просишь лишения титулов. Верно, ты готов к подобным притеснениям, а раз готов, то и вынесешь их с легкостью. Я не собираюсь назначать тебе легкое наказание, Нелугу, — он повысил голос, грозно нахмурившись. — Ты опозорил меня, напыщенный глупец, и вместо того, чтобы униженно молить о прощении, простершись ниц у моего трона, ты ведешь дерзкие, оскорбительные речи. После всего случившегося, ты смеешь глядеть мне в глаза, словно это не Хань Гочжун, с его скудным гарнизоном и горсткой сунских бродяг, одержал победу при Яньмыньгуане, а ты, приведший туда многотысячную армию! Ты — никчемный полководец, и еще худший воин! — глаза императора Даоцзуна метали молнии, а голос гремел на всю тронную залу. Елюй Нелугу лишь сильнее нахмурился, и выше задрал подбородок, но в его груди поселилось неприятное, тягучее чувство — теперь, не оставалось никаких сомнений в том, что его двоюродный брат замыслил нечто коварное.

— Я не стану освобождать тебя от бремени долга, или же от тягот жизни, — тем временем, успокоился император. — Ты не заслужил освобождения от чего-либо, позор нашей семьи. О нет, — он криво ухмыльнулся, многообещающе глядя на родственника, мало-помалу теряющего остатки самообладания, но напряженным усилием воли держащего лицо.

— Мое наказание для тебя не будет ни обычным, ни привычным, — продолжал Елюй Хунцзи. — Его прочувствуешь на своей шкуре не только ты. Все твои потомки ощутят его, — отчеканил он. — Каждое из последующих колен твоего семейства расплатится сполна за тот позор, что ты принес великой Ляо, и лично мне.

— Что ты задумал? — невольно вырвалось у Нелугу. Его взгляд утратил всякую суровость, блестя напряженным ожиданием.

— Молчать! — рявкнул император. — Ты еще смеешь проявлять дерзость пред моим лицом⁈ Верно, я слишком много позволял тебе все эти годы, родич! Ничего, — он вновь заговорил чуть спокойнее. — Ты будешь наказан и за это, не волнуйся. Дулидань! Удаба!

— Здесь! — дружным хором отозвались двое императорских стражников, вытягиваясь по струнке.

— Указ о наказании моего родича, — холодно бросил он. Стражи, согнувшись в поклоне, попятились назад, и метнулись за дверь тронного зала. Вскоре, они вернулись, и вновь согнулись в поясе. В руках они несли огромный свиток из шелка, поблескивающего в лампах тронной залы. Не разгибаясь, они поднесли свиток тайному советнику, и, пятясь, вернулись на свои места.

— Прочти, — велел придворному император Даоцзун. Тайный советник развернул шелковое полотно, и, прочистив горло, начал читать.

— Мы, император Даоцзун, восьмой государь Ляо, властитель меркитов, найманов, цзубу, шивэев, угу, и диле, повелеваем, — он на мгновение замолчал, и чуский принц невольно сжал зубы. Чем бы ни было это загадочное наказание, оно не могло оказаться чем-то мелким и незначительным после грозных обещаний Хунцзи, и после помпезного объявления указа.

— Назначить Елюй Нелугу юаньшуаем[1], и даровать ему титул Полководца-Покорителя Юга, — тем временем, продолжал читать Абулахуа, бесстрастный и спокойный. Глаза принца Чу медленно полезли на лоб. — Передать ему в подчинение войска провинций Сицзин и Наньцзин, а также, исключительное право объявлять рекрутский набор и военные реквизиции. Собрав подчиненные ему силы, Елюй Нелугу надлежит немедленно выступить в поход на империю Сун, и привести ее земли к покорности, — закончил он, и свернул свиток с указом. Чуский принц, малость опомнившись, хрипло рассмеялся.

— Это… неожиданно, родич, — с озадаченной улыбкой бросил он. — Не ошиблись ли твои люди свитком? Признаюсь, я ожидал чего-то вроде разрывания колесницами.

— Ты все так же упорствуешь в дерзости, глупец? — строго вопросил Елюй Хунцзи. — Если ты, в своем скудоумии, подумал, что я осыпаю тебя милостями, подумай снова. За провал твоего самовольного вторжения, ты заслужил казнь. За неудачу в походе во главе войск двух провинций, — он улыбнулся, холодно и многообещающе, — о, разрывание колесницами покажется тебе желанным отдыхом. Если вздумаешь проиграть вновь, лучше бы тебе забрать собственную жизнь, чтобы не видеть плодов своей никчемности. Не только твоя голова будет снята за такую неудачу, но и головы всей твоей семьи, от мала до велика, — осознав возможные последствия своего провала, Нелугу невольно подобрался.

— Но я — милостивый государь, — благосклонно произнес Даоцзун. — Я не стал бы гнать тебя в поход угрозами, ничего не суля в награду. У тебя, я слышал, подрастает сын — Хуэрчи, верно? — чуский принц напряженно кивнул. Елюй Хунцзи весело засмеялся, видя его страх.

— Расколу в нашей династии давно пора положить конец, — твердо продолжил он. — Из-за всех этих глупых раздоров между моей и твоей ветвями семейства Елюй, над нами смеются не только ханьцы и тангуты, но и полудикие чжурчжэни. Даже они знают, что в племени может быть лишь один вождь. Если ты сумеешь исполнить порученное, так и будет, — он на миг умолк, задумчиво глядя поверх головы двоюродного брата.

— Стяжай бессмертную славу, покорив ханьские земли, и я назначу юного Елюй Хуэрчи наследником престола, — с отрешенным видом закончил он. — Проиграй, и его голова, вместе с головами всей твоей семьи, слетит с плеч.

— Ты не станешь прочить в наследники собственных детей? — хрипло и растерянно спросил Нелугу. Он все еще не мог полностью охватить умом замысел родича — на поле боя, с саблей в руке, чуский принц чувствовал себя много увереннее, чем в дворцовых залах.

— Ты не только глуп, но и нелюбопытен, — тяжело вздохнул император Даоцзун. — За все эти годы, мои наложницы так и не смогли подарить мне сына. Но не беспокойся, — он насмешливо прищурился. — В случае твоей неудачи, линия престолонаследования не будет нарушена. Наше семейство подобно могучему древу с многими ветвями и листьями. Следующий в очереди на престол после тебя и твоего отца — Елюй Могэ, и его дети, — Нелугу невольно поморщился. Он терпеть не мог лизоблюда Могэ, что лебезил перед каждым вышестоящим, и на каждого же втайне точил нож.

— Я… исполню порученное, император, — собрался с мыслями принц Чу. — На сей раз, я вернусь с победой.

— Тебе же лучше, если так и будет, — насмешливо ответил Елюй Хунцзи. — Абулахуа, — он небрежно кивнул тайному советнику, и тот поднес чускому принцу свиток с указом. Приняв его, Нелугу склонил голову в коротком поклоне, и, развернувшись, двинулся к выходу широкими шагами.

— Не было ли это ваше решение… поспешным, государь? — предупредительным тоном спросил тайный советник северного двора, стоило шагам Елюй Нелугу стихнуть в дворцовых коридорах.

— Поспешным? — с ленивым благодушием поинтересовался император. Закончив разговор с двоюродным братом, Елюй Хунцзи лучился довольством. — И в чем же, по-твоему, его поспешность, Абулахуа?

— Простите мою возможную непочтительность, повелитель, но… — советник замялся, но все же продолжил:

— Долгие годы, принц Чу мечтал вонзить нож вам в спину. Сегодня, вы вручили ему не просто нож, но длинный, остро отточенный меч. Не повернет ли Елюй Нелугу свои войска на столицу?

— Если он откажется от данной ему возможности искупить собственный провал, его заклеймит трусом каждый подданный Ляо, — безмятежно ответил правитель. — Кто последует за неудачливым полководцем, да еще и ничтожным слабаком, испугавшимся ханьцев, против законного правителя? Пойди он на Линьхуан, и часть его солдат разбежится по дороге, а остальные — сдадутся превосходящим силам из верных мне северных провинций. Я же с чистой совестью казню как бунтовщика, так и всех из поддержавших его, кого только пожелаю.

— Я восхищен вашей мудростью, государь, — низко поклонился царедворец. — Но… посылая войска на Сун под водительством того же неудачливого полководца, не обрекаете ли вы их на повторную неудачу? И… пойдут ли они за ним на сильного и умелого врага?

— Пойдут, — все так же расслабленно ответил император Даоцзун. — Вспомни, что за воинов я выделил моему двоюродному брату?

— Армии Сицзина и Наньцзина, — медленно протянул Абулахуа. — В которых, больше половины солдат — подчиненные Елюй Чунъюаня, преданные ему и его сыну, — он вновь отвесил низкий поклон. — Ваша мудрость поистине не знает границ, — Елюй Хунцзи со скукой покивал, привычно принимая лесть советника.

— Мудрый правитель использует все имеющиеся средства, и все подчиненные силы, — отрешенно продолжил он. — Нелугу потерпел поражение в своем походе на Сун, но военная удача переменчива. Нельзя водить армии, и не знать поражений. Среди всех моих военачальников, Елюй Нелугу по сей день остается лучшим. Казнить его за неудачу можно, — он презрительно скривился. — Я бы нашел, чем умилостивить, запугать, и подкупить недовольных его смертью. Ярость моего дядюшки Чунъюаня и вовсе стала бы для меня подарком — посмей он восстать, и его голова уже следующим днем покоилась бы на колу. Но я не стану резать на мясо доброго коня за то, что он громко портит воздух, — он насмешливо улыбнулся. — Пусть Нелугу завоевывает для Ляо земли Сун. Если даже с теми десятками тысяч отборных войск, что я передал под его начало, он вновь сумеет провалиться, я раз и навсегда покончу с ним, с Чунъюанем, и со всей этой надоедливой ветвью нашего семейства. Если же он победит, сокрушит ханьские армии, и сроет до основания их твердыни… Пусть погордится своей победой. Недолго. Ты ведь уже отправил людей в его окружение, верно, Абулахуа? Я отдавал тебе нужные распоряжения две недели назад.

— Д-да, — пораженно выдавил советник.

— Хорошо, — довольно ответствовал император. — Ханьцы коварны. Даже после победы над их войсками, не стоит чувствовать себя в безопасности на чужой земле. Эти их бродячие воины способны на многое, — он хитро улыбнулся.

— Мой государь, — медленно проговорил советник. — В своей небесной мудрости, вы предусмотрели все возможные исходы южной кампании. Но, простите мою возможную дерзость, учли ли вы причину ее былых провалов? Два прошлых вторжения окончились ничем по вине одного-единственного человека…

— Цяо Фэн! — воскликнул Даоцзун, перебив подчиненного. Тот лишь покорно склонил голову. — Я знал, что приблизить тебя было верным решением, Абулахуа. Мудрый окружает себя умными, и прирастает умом, а дурак обласкивает глупцов, и тонет в их глупости. Ты очень своевременно указал мне на этот недочет. Что ж, — он довольно потер руки. — Займись этим делом. Избавься от Цяо Фэна и его возможного вмешательства в мои планы. Используй для этого всех, кого понадобится, даже… — он брезгливо поморщился, и не договорил.

— Я так и сделаю, государь, — поклонился царедворец.

* * *

— Император Даоцзун, в щедрости и великодушии своем, милостиво позволил нам послужить великой империи Ляо, — четко и громко говорил тайный советник северного двора. Царедворца, что у трона Елюй Хунцзи вел себя предупредительно до угодливости, было не узнать: подобострастие без следа исчезло из его речи, сменившись надменным превосходством. И неудивительно: на сей раз, Абулахуа разговаривал с подчинёнными, а те — почтительно внимали.

— Вам троим поручается дело, несравнимо важное для успеха южного похода, что вскоре начнет Ляо, — говорил советник. — Государь наш приказал мне самому избрать людей для его исполнения. Гордитесь оказанным доверием, но горе вам, если вы посмеете не оправдать его! — замолчав, он вперился в подчиненных строгим взглядом.

Тайный советник принимал троицу своих надежнейших людей в личных комнатах, чьи стены, его усилиями, были не менее надежны и крепки, оберегая тайны, которые Абулахуа хранил во множестве. Его обиталище не было роскошным и богато обставленным, напоминая, скорее, рабочее место писца, чем жилище влиятельного придворного: стол, заваленный бумагами, забитая ими же книжная полка, пристенные стулья для посетителей, и скрытая ширмой кровать в углу. Украшательствам, как и предметам роскоши, тайный советник не отвел ни единой пяди своего личного мирка.

Одна из присутствующих выглядела на редкость чужеродно в этой обители книжной пыли и упорного труда: одетая в приталенное платье из узорчатого шелка, увешанная драгоценными украшениями, с вплетенными в косы разноцветными лентами, эта женщина выглядела яркой птицей феникс, посаженной в серую клетку, грубо сбитую из деревянных жердей неуклюжим крестьянином. Красивое лицо дамы не выражало ни гордыни, ни скуки, но одно лишь почтение: как и остальные присутствующие, она искренне уважала своего начальника.

Второй из доверенных людей тайного советника был настоящим гигантом — огромный, словно некое мифическое чудовище, он за малым не царапал макушкой потолок. Надень он тяжёлый шлем, что удерживал в руках, и ляоскому великану, без сомнений, пришлось бы пригибаться, чтобы не упереться в потолочные балки. Стальные латы делали могучую фигуру мужчины ещё шире и внушительнее; казалось, он заполнял собой всю комнату, оставляя самую малость места прочим присутствующим. На жестком и грубом лице мужчины, исчерченном шрамами вперемежку с морщинами, господствовало напряжённое внимание.

Третий из призванных тайным советником казался ещё чужероднее разряженной красавицы — та, по крайней мере, не выглядела иноземкой. Мрачный и сердитый, этот мужчина словно вознамерился передать окружающим все наполняющее его недовольство, раздражая их своим видом — в самом сердце империи Ляо, он выглядел как один из ее ненавистных врагов-ханьцев. Прическа его, черная, со следами ранней седины, ничуть не напоминала традиционные киданьские косы на висках при выбритой макушке — грубая деревянная заколка удерживала длинные волосы мужчины в жестком узле. Его одежда была не менее чужеземной: шелковый халат, потертый и неоднократно заштопанный, резко отличался от обычных для Ляо мехов и кожи. На поясе мужчины висели кожаные ножны с широкой саблей — опять же, не привычного для киданей крутого изгиба, удобного для конного боя, а с ханьской работы клинком формы «ивовый лист».

— Каждый из вас силен по-своему, — говорил, тем временем, Абулахуа. — В этот раз, вам понадобятся все ваши силы и умения. Я отправляю вас за головой одного из опаснейших воинов Срединной Равнины. Цяо Фэн, глава Клана Нищих, не должен вновь расстроить планы Ляо по захвату сунских земель.

— Вам нужна именно его смерть, мой господин? — чарующий голос женщины невольно заставил всех присутствующих повернуться к ней. Красавица, видя столь неприкрытое мужское внимание, позволила себе мимолётную улыбку.

— Я не ограничиваю тебя в средствах, Сайна, — задумчиво ответил Абулахуа. — Лишь во времени. Подготовка к походу завершится через несколько месяцев. К концу этого срока, Цяо Фэн более не должен быть угрозой. Как именно ты добьешься этого — лишь твоя забота, — женщина понимающе склонила голову.

— Ничего, если кроме Цяо Фэна, я убью ещё пару ханьцев, господин? — хищно оскалился громадный кидань. — Пару… или пару сотен.

— Не будь столь самонадеян, Кадалу, — нахмурился тайный советник. — Цяо Фэн сразил самого Елюй Нелугу, и сделал это с лёгкостью. Недооцени его, и он заберёт твою жизнь. Мне не нужна твоя славная победа в единоборстве с врагом империи — я хочу, чтобы ты выполнил порученное. Любой ценой, и любым способом, слышишь? И да, — он раздраженно поморщился. — Мне нет дела до ханьских жизней. Тебе разрешено все, что не помешает твоему заданию, — великан расплылся в довольной ухмылке, и поклонился, лязгнув доспехами.

— Есть ли у тебя вопросы… соотечественник? — Абулахуа обратился к мужчине в ханьской одежде с нескрываемой насмешкой. — Нужно ли мне прояснить для тебя что-нибудь? — тот лишь мотнул головой.

— Я выполню приказ, — коротко ответил он. Его речь также несла следы ханьского говора, который мужчина и не думал скрывать. Тайный советник недовольно скривился.

— Хорошо, коли так, — холодно ответил он. — Вы отправитесь немедленно. Цяо Фэн обитает в провинции Хубэй, что лежит в самом сердце Срединной Равнины. Его подворье расположено в округе Сянъян, но будьте готовы не застать его дома — глава Клана Нищих редко сидит на месте подолгу. И помните — возвращайтесь с успехом, или не возвращайтесь вовсе, — отдал он последнее строгое напутствие. Трое из его вернейших и опаснейших людей низко поклонились, и вышли.

* * *

Буйная и развеселая гулянка кипела в просторных стенах лесного стана. Вина лились рекой, гремели здравицы, и крепкие зубы гуляк отрывали куски жареного мяса от костей, которые, будучи очищены, отправлялись под столы, в ждущие пасти собак. В самой середке круглой залы, расположился большой очаг, в котором полыхали жаркими языками пламени полешки сухих дров. Над огнем, на длинном вертеле, двое мужчин обжаривали цельную коровью тушу, то и дело отрезая от нее готовые куски, и поднося пирующим. Среди веселящихся не хватало, разве что, женщин — ни единого нежного лика не было видно за грубо сколоченными пиршественными столами. Не было дам и среди прислужников. Отсутствие прекрасного пола ничуть не беспокоило гуляющих — они вовсю услаждали желудки вином и пищей.

— Братья! — вскричал один из них, плотно сбитый лысый мужчина. Он поднялся на нетвердые ноги, и воздел к небу большую глиняную чашу с вином. — Все вы знаете меня, Чжо Буфаня, главу секты И-цзы-хуэй! И все вы знаете — мое слово крепко, словно мой меч! Скажу вам от всего сердца — великое небо не могло подарить мне лучших друзей и соратников, чем вы, Властители Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов! Смотрите, — он легко поднял одной рукой вместительный винный кувшин. — Сегодня, мои младшие остановили на торговом тракте винокура с товаром, и уговорили его поделиться с доблестными воинами плодами его труда! Вкусим же от щедрот Ду Кана, и от щедрот того славного купца! Выпьем за нашу дружбу, да продлится она сотни лет!

Чжо Буфань

Пирующие поддержали эту здравицу одобрительным возгласами, дружно поднимая чарки и чаши. Многие ответили собственными славословиями, чествуя того или иного из собравшихся, или же всех сразу.

Лишь один из сидящих за столами хранил молчание. Строгого вида чернобородый мужчина, чьи длинные волосы сдерживала черная тканевая повязка на лбу, не отставал от прочих гуляк в питии и поглощении закусок, но, в отличие от веселящихся друзей, он был сумрачен и печален видом, и не провозгласил за время пира ни единой здравицы. Когда он все же поднялся на ноги, лесной стан взорвался радостными возгласами, сотрясшими деревянные стены — сей муж явно пользовался немалым уважением среди Властителей Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов. Встав, он поднял руки, призывая пирующих к тишине. Хвалебные крики, громкие беседы, и пьяные песни вскоре умолкли.

— Братья, — промолвил чернобородый мужчина грустно и сурово. — Сколь бы ни желал я без оглядки отдаться веселью вместе с вами, тяжкий груз давит на мое сердце. Как первый среди вас, я не могу не возвращаться помыслами к нашей общей беде. Секта Тяньшань…

Его речь была прервана неожиданным и грубым образом — тяжёлая деревянная дверь лесного стана, закрытая на весомый засов, влетела внутрь залы, сорванная с петель. Словно лёгкая бумажная ширма, она пролетела чуть ли не до самого очага, и рухнула на земляной пол в клубах пыли. В дверном проеме показалась могучая фигура вошедшего столь нахальным образом. С ног до головы закованный в броню, он был рослым до огромности, и плечи его не уступали в ширине вышибленной им двери. Тяжело ступая, громадный воин вышел на середину зала, встав рядом с очагом, и смотровая щель его шлема обвела присутствующих. Раздался низкий, гортанный смех, приглушенный металлом.

— Вы ли Властители Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов? — громко вопросил гигант. — В нужное ли место я попал? — видя оторопелое замешательство хозяев, он насмешливо добавил:

— Есть ли среди вас мужчина, обладающий языком, и сердцем должной крепости, чтобы не бояться говорить со мной? — резкий чужеземный выговор мужчины добавлял оскорбительности его едким словам.

— Да как ты смеешь! — вскинулся один из пирующих. Лохматый и низкорослый, он крепко сжимал рукоять тяжёлого «меча девяти колец». — Постой, наглый чужеземец, уж я тебя проучу! — он начал было выбираться из-за стола, но замер, и уселся обратно, остановленный окликом чернобородого главы.

— Подожди, брат Сун, — поднял тот ладонь. — Начать драку мы всегда успеем. Давайте прежде выслушаем нашего, — он криво усмехнулся, бросив взгляд на выбитую дверь, — гостя. Быть может, у него есть к нам некое интересное или важное дело. Говори, чужеземец: зачем ты искал Властителей Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов, и что понадобилось киданю от вольных странников Поднебесной?

— Вижу, ты — человек бывалый, — довольно ответил огромный мужчина. Он неспешно снял шлем, открыв всем суровый лик типичного обитателя севера, под обычной же киданьской прической.

— Мое имя — Кадалу, — гордо продолжил он. Голос ляоского воина, не сдерживаемый более металлом шлема, звучал громко и раскатисто, достигая дальних уголков лесного стана. — Я и вправду был рождён в империи Ляо, но сегодня, я пришел на Срединную Равнину, и намерен сделать её своим домом, — его кривая, хищная улыбка была оставлена присутствующими без внимания — среди них самих было предостаточно лихих разбойничьих рож, что и храбреца заставили бы дрогнуть сердцем.

— Станете ли вы порицать меня за место моего рождения? — вопрос Кадалу прозвучал ядовитой насмешкой. — Я слыхал, что ханьцы… побаиваются киданей, — он откровенно рассмеялся.

— Ах ты наглый варвар! — мужчина по фамилии Сун вновь вспыхнул, словно сухой порох. — Довольно болтовни — поговори-ка теперь с моей саблей!

— Ты называешь меня варваром, — звучный и бесстрастный голос огромного киданя приостановил ретивого вояку. — Так ли ты обращаешься к тем из своих братьев по оружию, что не были рождены в землях Сун? Вот он, — бронированный палец указал на одного из сидящих, кудрявого мужчину, вооруженного длинным мечом, — выглядит, как тибетец. Он, — гигант обратил внимание на другого из присутствующих, — вылитый житель островов восточного моря. Зовёшь ли ты варварами их, любитель подраться?

— Наш гость прав, — спокойный голос чернобородого мужчины предупредил сердитую отповедь Суна. — Многие из нас, ныне — братья, были рождены не только от разных матерей, но и в разных странах. Зови меня старейшиной У, — вновь обратился он к незваному гостю. — Я — первый среди Властителей Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов. Можешь говорить без опаски, Кадалу — я выслушаю тебя не как киданя и врага, но как вольного странника. Какое дело у тебя ко мне и моим братьям? Ты, верно, хочешь присоединиться к одному из славных сообществ, что составляют наш союз, или же основать свое, вступив в наши ряды, как равный?

Старейшина У

— Ты прав, но лишь отчасти, — криво ухмыляясь, ответил кидань. — Прежде, чем я обскажу вам суть моего дела, ответьте: следует ли ваш союз неписаным правилам вольных странников? Или же вы, подобно императорскому двору Сун, погрязли в кумовстве и взяточничестве, забыв о чести воина? — недовольный гул сопровождал его слова, но не из-за хулы на правителя и чиновников — присутствующие возмущённо открещивались от оскорбительного для них сравнения.

— Мы чтим традиции, — коротко ответил старейшина У. — О которой из них ты говоришь?

— О древнейшей и славнейшей из них! — гордо вскинул голову Кадалу. — О той, что гласит: среди воинов, может главенствовать лишь лучший воин! Не буду ходить вокруг да около: я готов испытать свою силу против первейших из вас, и делом доказать, что стану лучшим главой вашего союза, чем кто-либо иной!

— Да ты рехнулся, киданьский дурень, — рассмеялся Сун. — Заслуги старейшины У перед нашим союзом — выше горы Тайшань. Никто не сделал для Властителей Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов больше него. Если ты думаешь, что мы согласимся оставить его, и перейти под твою руку — ты ещё глупее, чем я думал. Уважение, равное заслугам лучшего из нас, не заработать в драке.

— Ты, я вижу, беспросветно глуп, — равнодушно отметил ляоский гигант. — Иначе, ты бы знал, чем отличается военачальник от военного советника, и в чем разница между чиновником, что ведает провизией, и генералом. Все воинские чины, что заботятся о солдатах, кормят их, одевают, и вооружают, что составляют планы походов, и дают своему командиру мудрые советы — все они заслуживают почестей. Всех их должно ценить и уважать. Но! — сузившиеся глаза киданя обвели пристальным взглядом сидящих за столами людей. — Лишь один человек ведёт войско к победе — лучший и славнейший, могущий повергнуть любого врага, и в одиночку склонить чаши весов битвы! Начальствовать над войском достоин лишь лучший воин! Так было всегда, и я верю — так будет до конца времён!

— В словах Кадалу есть смысл, — старейшина У, на чей пост нагло покушались, говорил без злости и недовольства — лишь задумчивость сквозила в его тоне. — Я желаю своим братьям одного лишь добра, и ежели найдется среди них некто, более меня достойный поста главы, я с радостью уступлю ему. Но только лишь более достойному, — хитрая улыбка промелькнула на бородатом лице мужчины. — Давайте испытаем нашего гостя. Ты хотел сразиться с ним, брат Сун, верно?

— Наконец-то! — воодушевленно вскричал тот, вскидывая вверх свой «меч девяти колец». — Сейчас я вобью в тебя почтение к Властителям Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов, ты, наглый кидань! — отодвинув свой стул, он принялся усердно пробираться к середине залы.

Кадалу ждал его, не двигаясь с места, и даже не надев свой шлем — гигант все так же удерживал его на сгибе локтя. Лишь когда Сун, испустив боевой клич, бросился на него, замахиваясь «мечом девяти колец», огромный воин сдвинулся с места. Отшагнув в сторону с ловкостью, которой трудно было ожидать от кого-то, столь тяжеловесного, он выбросил вперёд бронированный кулак, сбивая Суна на лету, и отшвыривая его прочь. Низкорослый воин и его громоздкое оружие полетели в разные стороны, и рухнули на земляной пол: тяжёлый сабельный клинок — с лязгом и звоном, мужчина по фамилии Сун — с оханьем и ругательствами. Кадалу с безмятежным видом подошёл к поверженному противнику, и протянул ему руку.

— Вставай, брат Сун, — промолвил он без капли злобы и насмешки. — Твое боевое искусство неплохо, но все же уступает моему.

— Я… спасибо за наставления, — растерянно отозвался тот, и, взявшись за поданную руку, поднялся.

— Кто следующий? — деловито спросил кидань, стоило Суну усесться обратно за стол.

— Мое имя — Чжан Дафу, — ранее упомянутый ляосцем островитянин привстал на стуле, и церемонно поклонился. — Покажи мне свое боевое искусство, собрат, — взяв со стола свое оружие, короткий меч с двумя кривыми клинками, торчащими с обеих сторон рукояти, он легким движением перепрыгнул стол, и встал перед громадным киданем.

— Не будь ко мне слишком строг, собрат, — кивнул Кадалу с лёгкой насмешкой в голосе.

Несмотря на это бравирование, он не отнёсся к новому противнику с пренебрежением: шлем занял свое законное место на голове киданя, а сам мужчина напружинился, приняв боевую стойку.

Стоило ему показать готовность к бою, Чжан Дафу налетел на него стремительным вихрем непрерывных атак. Кривые клинки его необычного оружия засверкали, стремясь проникнуть в уязвимые места тяжёлой брони — подмышки, сочленения пластин, смотровую щель, и зазор между шлемом и латным воротником. Ляоский гигант отвечал скупыми, четкими движениями, подставляя под удары своего соперника металл доспехов. Лезвия и острия двойного меча высекали снопы искр и порождали громкий скрежет, но никак не могли пробить защиту киданя.

Сам гигант не атаковал. Его оружие — тяжёлая булава-метеор на длинной рукояти — по-прежнему покоилась на поясе, вися в металлическом кольце. Но вот, Кадалу резко двинулся всем телом навстречу очередному броску Чжан Дафу. Островитянин пошатнулся от сильного толчка плечом, теряя равновесие, и тут же рухнул навзничь под мощным ударом окованного сталью кулака. Могучий кидань вновь завершил бой одной-единственной атакой.

— Помогите брату Чжану, — попросил он, обращаясь к сидящим. — Из уважения к его боевому искусству, я бил в полную силу. Боюсь, ему понадобится целитель.

— Какой, все же, интересный гость посетил нас сегодня, — довольно протянул Чжо Буфань, провожая взглядом двух прислужников, уносящих бессознательного Чжан Дафу. — Я просто не могу не испытать твои умения. Не обессудь, если я немного попорчу твою железную одежку, — взяв со стола длинный меч в богатых ножнах, он принялся неспешно выбираться в середину зала, протискиваясь мимо сидящих.

— С радостью приму ваши наставления, — с неожиданной вежливостью ответил кидань. Легким движением, он выхватил булаву из держателя, и, поведя могучими плечами, со свистом крутанул в воздухе своим тяжёлым оружием. Осторожно пятясь, он отступил подальше от очага, давая себе больше свободного места.

Довольно скалясь при виде этой готовности к бою, Чжо Буфань бросился на своего противника со скоростью, которой трудно было ждать от крупного мужчины, совсем недавно предававшегося неумеренным возлияниям. Первый же его удар достиг цели — вылетев из ножен, меч главы секты И-цзы-хуэй обрушился на наплечник киданьского доспеха, оставив на нем глубокую зарубку. Ляоскому воину удалось отразить следующий удар, целивший в шлем, древком булавы, но его оружие заметно уступало мечу в скорости движений, чем вовсю пользовался Чжо Буфань. Бездоспешный, заметно ниже ростом и хлипче сложением, чем его противник, он напирал на бронированного киданя все сильнее, заставляя того пятиться. Клинок меча ханьского фехтовальщика, чуть более широкий и тяжёлый, чем у большинства подобного оружия, раз за разом вспарывал воздух в могучих ударах, стремясь просечь доспех и уязвить тело под ним. Кадалу двигался не менее скупо, чем в прошлом своем поединке, но на сей раз, онбольше защищался своим оружием, принимая удары на стальную рукоять булавы.

Как и в предыдущие разы, огромный воин перешёл от защиты к атаке одним молниеносным рывком, одним стремительным натиском, достигшим цели. Встречный удар булавы отшвырнул прочь оружие мечника, за малым не вывернув его из пальцев Чжо Буфаня, и тяжёлый квадратный боек киданьского оружия замер напротив лица главы секты И-цзы-хуэй.

— Я не хочу тебя убивать, брат, — глухо и угрожающе прогудел Кадалу из-под шлема. — Признаешь ли ты поражение? — Чжо Буфань довольно прищурился.

— Я бы подрался с тобой ещё, парень — уж больно ты хорош, — ни капли огорчения от проигрыша не было слышно в его дружеском тоне. — Но здесь и сейчас, все ясно — твои навыки превосходят мои. Победа за тобой, — он, не обращая внимания на грозящую ему булаву, коротко поклонился, вложил меч в ножны, и повернулся обратно к столу.

— Погоди, — остановил его кидань, опуская оружие. — Не ошибусь ли я, говоря, что ты — один из сильнейших бойцов среди Властителей Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов?

— Мало кто из моих братьев сможет выдержать больше десяти ударов этого меча, — согласно кивнул Чжо Буфань, приподняв свое оружие.

— Твое боевое искусство весьма могущественно, — уважительно промолвил ляоский воин. — Но, даже победив тебя в единоборстве, я вижу — многие из присутствующих здесь славных воинов сомневаются в моей силе. Давайте сразимся немного по-другому, — даже сквозь металл шлема, зазвучавшее в голосе киданя предвкушение было слышно вполне отчётливо. — Я один, против нескольких из вас. Будь так добр, брат, — обратился он к Чжо Буфаню, — прими участие и в этом бою, — тот удивлённо приподнял брови, но остался на месте, не пытаясь больше вернуться за стол.

— Кто из вас сойдется со мной в бою, бок о бок с товарищами? — громко вопросил Кадалу.

Из-за столов, один за другим, начали вставать мужчины самого разного облика, несущие самое разнообразное оружие. Около полутора десятка воинов пожелало испытать дерзкого поединщика, и ни один из них не выглядел новичком в ратном деле.

— С кем из нас ты желаешь сразиться, Кадалу? — спросил один из них, крепкий детина в черном шелковом халате, держащий в руках саблю.

— Со всеми, — ответ киданя был спокоен до безмятежности. — Все вы, и вот этот уважаемый брат, — он указал на стоящего рядом Чжо Буфаня, — против меня, одновременно.

— Быть может, тебе нужно время подготовиться к бою? — спросил все тот же мужчина с саблей.

— Я готов, — так же бесстрастно ответил огромный воин, и сделал приглашающий жест. — Пожалуйста.

Выбравшиеся из-за столов воины рассредоточились вокруг киданя, беря его в полукольцо, и слаженно бросились вперед. Никто не собирался жалеть выходца из Ляо — клинки нападающих били точно и сильно, с явным намерением убивать и калечить. Возглавлял атаку Чжо Буфань — мимолётный успех его первого удара не остался незамеченным, и товарищи мечника выдвинули его вперёд, давая главе секты И-цзы-хуэй повторную возможность достать врага. Чжо Буфаню же и досталось первым — на сей раз, Кадалу не стоял на месте. Бронированный гигант налетел на противников стальной волной, раздавая тяжёлые удары оголовьем булавы, и короткие тычки ее древком, а также, не скупясь на крепкие пинки и оплеухи. Глава секты И-цзы-хуэй вышел из боя сразу же, отброшенный могучим ударом в грудь. Ряды противостоящих киданю воинов смешались — их легкое оружие не могло сдержать натиск тяжелобронированного великана, что расшвыривал их, как котят, одного за другим. Сталь доспехов Кадалу с лязгом и скрежетом принимала на себя частые удары врага, но с честью держалась. Сам же ляоский воин, казалось, и не замечал атак своих противников. Размашистым ударом сбив с ног сразу троих, последних из противостоявших ему, он убрал булаву в поясной держатель, и оглядел поверженных поединщиков.

— Признаете ли вы мою силу, Властители Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов? — довольно спросил он, тяжело дыша. — Ежели вам мало показанного мной, я могу сразиться с вами снова.

В полной тишине, воцарившейся после его слов, старейшина У встал из-за стола, и прошествовал в середину залы, осторожно обходя своих побежденных собратьев. Остановившись перед киданем, он преклонил колени, и отвесил земной поклон. Гигант немедленно снял шлем, открыв взглядам покрытое потом лицо, что тут же расплылось в довольной улыбке.

— Мы принимаем твое главенство, Кадалу, — заговорил старейшина, поднимаясь на ноги, — и смиреннейше просим…

— Замечательно! — перебил его кидань, и громко расхохотался. — Вот вам мой первый приказ — вы немедленно отыщете Цяо Фэна, главу Клана Нищих. Пусть ваши лучшие лазутчики тайно посетят его дом в округе Сянъян, другие же — тщательно следят за слухами на реках и озёрах, ища упоминания о его местонахождении.

— Повинуемся, глава, — смиренно ответил старейшина У. — Сан Тугун! — позвал он, и из-за стола вышел лысый мужчина карликового росточка. — Отправляйся на поиски. Загляни в Хубэй, но не задерживайся там, — коротышка почтительно кивнул, и вдруг погрузился в землю с головой, словно в речную воду. Едва заметный холмик, отметивший место исчезновения карлика, стронулся с места, и поплыл к двери, словно диковинная земляная волна. Кадалу довольно покивал.

— Редкие таланты кроются в малоизвестных сектах и школах, — с уважением промолвил он. Старейшина У, тем временем, раздал указания ещё нескольким своим собратьям, что покинули лесной стан более обыденным способом — по поверхности земли, и через открытую дверь.

— Я, все же, хотел бы высказать вам мою просьбу, глава, — вновь обратился он к ляоскому гиганту. — Мы, ваши преданные слуги, смиренно молим о защите. Хитрыми кознями, секта Тяньшань превратила нас в данников и рабов. Ее глава, вместе со своими ученицами, отравила лучших из нас нечестивым искусством, именуемым Символ Жизни и Смерти, и даёт нам противоядие лишь взамен на беспрекословное подчинение…

— Ладно, — раздражённо отозвался Кадалу. — Так уж и быть, убью ее. Но сперва, нам нужно покончить с Цяо Фэном. Заберём его жизнь, а после — расправимся с этой вашей горной сектой.

— Благодарю вас, глава, — обрадованно ответил мужчина.

Примечания

[1] Юаньшуай — высший военный чин в древнем Китае; сравним с маршалом.

Глава 27 Северный дракон признается в злодеянии, а серебряная змея сталкивается с чужим коварством

Покинув пределы Лояна, Дуань Чжэнчунь со спутниками вступил на широкую торговую дорогу, что вела к урочищу Саньмынься, и, оттуда, дальше на юго-запад. Инь Шэчи, после краткого разговора со старшим из Дуаней, намеренно придерживал коня, а когда впереди показалась вывеска придорожной чайной, и вовсе натянул поводья Зимнего Ветра, сворачивая к ней.

— Что такое, Шэчи? — с лёгким удивлением поинтересовалась Му Ваньцин, следуя за ним. — Тебя одолела жажда? Или ты хочешь вспомнить нашу первую встречу, посетив эту закусочную со мной вдвоем? — озадаченно глянув на жену, юноша весело засмеялся.

— А ведь верно, — ответил он. — Мы с тобой познакомились в точно такой же чайной, пусть и в сотнях ли отсюда, — спешившись, и привязав лошадей к коновязи, он помог Ваньцин спуститься с седла.

— Предлагаю отметить нашу былую встречу заказанными тогда блюдами — баоцзы со свининой и молодым бамбуком, и супом с клёцками, — промолвил он, когда они с женой рука об руку подошли к одному из столиков.

— Ты запомнил! — восхищённо отозвалась Му Ваньцин. — И как только подобные мелочи задержались в твоей памяти?

— Я забыл многое, и забуду ещё больше, но встреча с прекраснейшей из богинь навсегда останется в моем сердце, — серьезно ответил юноша. Ваньцин весело улыбнулась и игриво толкнула мужа в плечо.

Они устроились за столом, и сделали заказ подошедшему владельцу чайной. Тот, добродушно поглядывая на молодую пару, заверил их, что приготовит все в самом скором времени, и, поставив на стол чайник и чашки, захлопотал у печи.

— А всё-таки, зачем ты остановился, если не собирался предаваться воспоминаниям? — благодушно спросила Му Ваньцин. Развязанная вуаль лежала на плече девушки, позволяя Шэчи любоваться ее прелестным ликом. Губы Ваньцин то и дело касались края ее чашки, неспешно прикладываясь к чаю.

— К этому куску обожжённой глины снизошло неземное блаженство, — задумчиво промолвил юноша, глядя на невзрачную чайную пиалу в руках жены. — В будущем, когда я возьмусь строить твой храм, о несравненная богиня, я обязательно выкуплю у здешнего владельца эту чашку — после столь нежных прикосновений твоих губ, ее можно считать святыней.

— Ну хватит уже, — смутилась девушка. — Я тоже тебя люблю, и меня тоже делают счастливой твои ласки, — отставив ёмкость с чаем в сторону, она потянулась к мужу, и коротко поцеловала его. Усевшись обратно на стул, она спросила, притворно хмурясь:

— Так ты ответишь на мой вопрос, или нет?

— Ты разве забыла о нашем изгнании, милая? — вопросом ответил Инь Шэчи. Наполнив свою чашку из чайника, он сделал долгий глоток. — Нам с тобой лучше будет прибыть в Да Ли чуть позже моих тестя и шурина, дав им возможность побеседовать с государем. Думается мне, проступок Дуань Юя, как и моя дерзость, все ещё свежи в памяти Дуань Чжэнмина.

— И правда, — пригорюнилась Му Ваньцин. — Я совсем позабыла об этом нелепом случае. И неудивительно, — она вновь нахмурилась с притворной сердитостью. — Вы с братцем Юем очень уж быстро спелись — чуть ли не каждый час, вы отпускаете в сторону папы совершенно неуважительные шутки.

— Ничего не могу с собой поделать, — повинился Шэчи. — Подначивать моего дорогого тестя много веселее, чем большинство мужей его возраста — в нем нет и следа их обычной напыщенности, хоть он и наследный принц. К тому же, он редко когда остается в долгу.

— Верно, — вздохнула девушка. — С ним — легко и весело. За эти недели, что мы провели вместе, я привязалась к вам всем ещё больше. Ума не приложу, что бы я делала, не помирись ты с моим братом.

— Справедливость всегда торжествует, а правда — выходит на свет, — отрешенно промолвил Инь Шэчи. — Так или иначе, мы не стали бы сторониться твоей семьи вечно. Жаль, у нас не вышло так же быстро разобраться с недоразумением, что случилось между нами и Цяо Фэном.

— Не стоит трепать имя моего главы понапрасну, Серебряная Змея, — раздался от коновязи смутно знакомый Шэчи голос.

Обернувшись, юноша с удивлением заметил упомянутого, спрыгивающего с седла, и пятерых нищих рядом с ним. Цяо Фэн глядел с грустным недовольством; в черных глазах стоящего рядом с ним молодого мужчины с щегольской бородкой, наоборот, плясало злое торжество.

— Здравствуй, брат Цяо, — безмятежно кивнул юноша главе нищих. Тот молча склонил голову в ответ. — Представишь нам своих младших? Хотя постой, — он задумчиво прищурился. — Вот этот, с бородой и наглым лицом, кажется мне знакомым. Да-да, я уже припоминаю — он, своими злопыханиями, помог мне с женой стяжать великую славу под Яньмыньгуанем. Как тебя — Гуань Цюаньцин?

— Тебе нет нужды запоминать мое имя, Серебряная Змея, — процедил разозленный нищий. — Твоя жизнь подходит к концу. Ты вот-вот отправишься на дно Диюя.

— Довольно, — сумрачно прервал его Цяо Фэн. — Даже к врагам нужно относиться с уважением. Я думаю, нет смысла просить тебя отдать нам госпожу Инь для отправления на казнь, верно, Шэчи?

— Истинная правда, — кивнул тот. — За мою любимую жену, я буду биться насмерть с любым противником, невзирая на его силу и численность.

— Преданность, достойная уважения, — едва слышно вздохнул глава Клана Нищих. — Но мы не будем нападать на тебя скопом, презрев законы чести, — при этих словах, Цюань Гуаньцин недовольно скривился — похоже, он рассчитывал именно что на нападение всех на одного.

— Не желаешь ли закончить наш прошлый поединок, Шэчи? — безрадостно продолжил Цяо Фэн. — Мы так и не выяснили, кто из нас сильнее.

— Почему бы и нет? — пожал плечами юноша. — С тобой, в отличие от некоторых, мне и подраться будет приятно, — он бросил недвусмысленный взгляд на старейшину с бородкой. Тот зло скривился, но ничего не сказал.

— Давай только отойдем немного подальше, — предложил Инь Шэчи. — Незачем рушить и ломать имущество уважаемого владельца чайной.

— Конечно, — согласно кивнул Цяо Фэн, упреждая Цюань Гуаньцина, хотевшего что-то возразить. — Не стоит вмешивать простой люд в наши ссоры. Неподалеку есть подходящая поляна.

Поднявшаяся из-за стола молодая пара приблизилась к нищим, но они не успели двинуться к месту задуманного поединка. Раздался быстрый перестук копыт, и из-за поворота тракта вылетел скачущий галопом всадник. Заметив группу людей, он направил коня прямо к ним, и резко осадил его, так, что несчастное животное с ржанием взвилось на дыбы.

— Я ищу Цяо Фэна, главу нищих, — выдохнул неизвестный, успокоив лошадь. — Известно ли вам, где он?

Незнакомец был одет в толстую стеганку, а голову его прикрывала круглая кожаная шапка с густой меховой опушкой — одежда, совершенно неуместная для теплого лета Срединной Равнины. Только густые брови спасали узкие щелочки глаз неизвестного всадника от нещадного затопления солеными ручьями пота, что стекали по его лбу. Пышная меховая накидка, которую мужчина почему-то отказывался снять, также не помогало делу. Тем не менее, неизвестный не выглядел безобидным дурачком — прицепленная к поясу сабля в необычно широких ножнах ясно указывала на его воинственность. Резкий говор мужчины частью объяснял его несуразный облик — придорожную чайную посетил чужеземец.

— Известно, но много ли тебе толку с этого знания? — ехидно улыбаясь, ответил Инь Шэчи. При виде этого странного человека, он не смог удержаться от привычных насмешек. — Ты вот-вот потеряешь сознание от перегрева. Допустим, я скажу тебе, где сейчас Цяо Фэн, ты поскачешь к нему во весь опор, сомлеешь на полуденном солнышке, упадешь с коня, и разобьешь голову. Не лучше ли остаться в неведении, и живым? — глубокомысленно наморщив лоб, он закончил:

— Предлагать тебе снять лишнюю одежду я не рискну. Мне до сих пор неясно, кто из вас сильнее смердит потом — ты, или твой конь? Видит небо, если ты избавишься от своих мехов и кож, мы все здесь задохнемся, и точно не сможем рассказать тебе, где искать Цяо Фэна.

Один из нищих громко прыснул, прикрывая рот ладонью. Не смогли сдержать улыбок и остальные, кроме, разве что, сердитого Цюань Гуаньцина. Чужеземный всадник грозно нахмурился, отчего напитывающий его брови пот пролился щедрым дождем, прямиком в глаза мужчины. Тот, невнятно ругнувшись, принялся судорожно тереть лицо рукавами. Улыбки присутствующих сменились негромкими смешками.

— Ну все, мерзкий ханец! — рявкнул чужеземец, справившись с потом, и соскакивая с коня. — Никто не смеет безнаказанно оскорблять ученика Школы Сильнейших! Я вызываю тебя на поединок, здесь и сейчас!

— Школа Сильнейших? — приподнял бровь Шэчи. — Кому-то здесь знакомо это напыщенное название?

— Она — тангутское воинское сообщество, — подсказал Цяо Фэн. — Государь Западного Ся во всем поддерживает ее. Говорят, что в Школе Сильнейших учатся многие вельможи, и даже один из принцев.

— Значит, от победы над воином из такого именитого сообщества, слава секты Сяояо лишь умножится, — довольно кивнул юноша. — Хорошо, незнакомый тангут, я сражусь с тобой. Пойдем, покажешь мне фехтовальный стиль вашей школы.

Они прошли на любезно указанную Цяо Фэном поляну, и тангутский воин, встав напротив Инь Шэчи, извлёк из ножен саблю — отчего-то, очень осторожно. Шэчи, также освободив меч от ножен, церемонно поклонился противнику, и, не мешкая, бросился вперёд, замахиваясь для мощного удара из-за головы. Задиристый тангут попытался упредить атаку юноши быстрым уколом в грудь, но Инь Шэчи, легко крутанувшись вокруг своей оси, пропустил мимо себя широкое сабельное лезвие, и кольнул в ответ, распоров стеганую куртку чужеземца. Тот поспешно отскочил назад. Шэчи, довольно улыбаясь, не спеша двинулся за ним.

К немалому удовольствию юноши, практика Семи Мечей Привязанности помогла и его личному навыку фехтования — пусть он и не мог применять изученные формы в одиночку, освоение этого необычного стиля заметно углубили его понимание как фехтовальных техник Сяояо, так и мечного искусства в целом.

Резким подшагом сократив расстояние до противника, он быстрым движением кольнул его в лицо. Тангут вскинул саблю, защищаясь от удара, но вместе с тем, перекрывая себе поле зрения широким клинком своего оружия. Шэчи, довольно улыбаясь исполнению своей задумки, перенес атаку ниже. Острие меча юноши описало круг на животе противника, и пусть замысел Инь Шэчи не удался — слишком уж крепко скроена была стеганка чужеземца, чтобы вырезать из нее кусок таким лёгким ударом, — из широкого кругового разреза полезла набивка, вспушившись неопрятными клочьями войлока.

— Вот, теперь тебе станет легче, — довольно отметил юноша. — Хотя бы твое брюхо будет меньше страдать от жары. Так уж и быть, можешь не благодарить меня.

Обозленный тангут прорычал нечто злобное на своем языке, и бросился на юношу, размахивая саблей. Тот, весело смеясь, без труда уклонился от его беспорядочной атаки, и, проскользнув рядом с противником, резанул мечом его широкий кожаный пояс. Тяжёлые ножны сабли лишь помогли плану юноши, невольно послужив грузилом. Тангутская опояска лопнула, и воин Школы Сильнейших застыл в неудобной позе, пытаясь удержать сваливающиеся штаны, саблю, и остатки пояса. Шэчи, задумчиво склонив голову к плечу, обошел незадачливого вояку по кругу, и встал прямо перед ним.

— Пожалуй, я победил, — глубокомысленно промолвил он. — Что скажешь, незнакомый тангут? Сдаешься? — он вскинул меч. Его противник невольно дернулся, когда острие клинка замерло у самого его лица.

— Твоя взяла, ханец, — чужеземный воин пытался отвечать спокойно, но свекольно-красные уши выдавали его стыд. — Позволь мне привести себя в порядок, и назови свое имя. Школа Сильнейших пожелает узнать о воине, без труда победившем одного из ее старших учеников.

— Инь Шэчи, наследник секты Сяояо, — церемонно представился юноша, пока его противник, отложив саблю и ножны, подвязывал штаны обрезком веревки.

— Что ж, Инь Шэчи, своим умением ты заслужил право узнать цель моего прибытия сюда, — исправив одежный непорядок, тангут вновь обрёл присутствие духа. — Я и мои братья ищем славнейших из воинов Срединной Равнины, чтобы передать им вызов моего старшего, Хэлянь Тьешу — главы Школы Сильнейших, и генерала армии Западного Ся. В нашем царстве, для него уже давно не осталось равных соперников. Придя на земли Сун, он желает испытать умения лучших из здешних воинов, чтобы лично проверить идущую о них молву. До него дошли слухи, что в Поднебесной говорят: «на севере — Цяо Фэн, на юге — Мужун». К обоим из них отправлены вестники с письменными вызовами на поединок. Пусть у меня нет такового вызова лично для тебя, Инь Шэчи, я, как посланец генерала Хэляня, и старший ученик Школы Сильнейших, приглашаю тебя испытать силы в бою с моим главой и командиром, — закончив свою речь, он с гордым видом умолк.

— Замечательно, — расплылся в улыбке Шэчи. — Конечно же, я согласен — бой с лучшим воином Западного Ся прославит имя моей секты. В благодарность за твое любезное приглашение, я укажу тебе, где искать Цяо Фэна, не испросив за это никакой платы.

— Благодарю тебя от всего сердца, — церемонно поклонился тангут. — Говори же скорее, как мне его найти?

— Повернись направо, — коротко ответил юноша, — и увидишь его.

Чужеземный воин, озадаченно моргнув, повернул голову, и упёрся взглядом в стоящего на краю поляны Цяо Фэна. Тот вежливо поклонился, пряча улыбку. Остальные нищие вели себя менее сдержанно, не скрывая смешки и ухмылки. Му Ваньцин и вовсе звонко рассмеялась.

— Цяо Фэн, — заговорил тангут, кое-как справившись с гневом. — Прими послание моего генерала и главы, с вызовом на поединок. Хэлянь Тьешу будет ждать тебя на северо-западе Хэнани, близ перевала Ханьгугуань, — он извлёк из поясной сумы небольшой свиток, и с поклоном передал Цяо Фэну. Едва лишь тот принял послание, чужеземец резко развернулся, и быстрыми шагами двинулся к своей лошади. Добравшись до нее, он вскочил в седло, и был таков.

— Давай-ка отложим наш поединок, брат Цяо, — предложил Инь Шэчи, проводив взглядом сбежавшего тангута. — Ведь в бою с Хэлянь Тьешу мы защитим не только доброе имя своих сообществ. Если этот тангутский генерал и вправду столь важная личность, то мы, поколотив его, покажем силу сунских воинов. Тангуты частенько зарятся на наши земли. Поражение сильнейшего из них может заставить военачальников Западного Ся дважды задуматься, прежде чем замышлять очередное вторжение.

— Верно, — нескрываемое облегчение прозвучало в голосе Цяо Фэна. — Начни мы сражаться сейчас, и оба, без сомнений, получим раны. На Мужун Фу я не стал бы рассчитывать — неизвестно, отыщут ли его тангутские посланцы, согласится ли он на бой с Хэлянь Тьешу, и сможет ли наследник Мужунов победить лучшего воина Западного Ся. Разумным будет не оставлять этот вызов без ответа, — спутники Цяо Фэна согласно закивали, вполголоса соглашаясь со своим главой. Лишь Цюань Гуаньцин хранил мрачное молчание.

— Тогда, решено, брат Цяо, — заулыбался Шэчи. — Перекусим, и двинемся к Ханьгугуаню. По пути, мы сможем обменяться последними новостями, и скрасить долгую дорогу дружеской беседой.

— Ну… хорошо, — чуть запнувшись, ответил глава нищих, и бросил короткий смущённый взгляд на своих спутников.

— Почему бы не отправиться вместе с Серебряной Змеёй? — подчёркнуто безразличным тоном промолвил Цюань Гуаньцин. — Под нашим присмотром, он не сможет вновь сбежать от справедливого наказания.

— Вот-вот, — поддакнул Шэчи. — Ты снова помогаешь нам, братец Цюаньцин, благодарю, — старейшина нищих заскрежетал зубами, но ничего не ответил.

Всей компанией, пусть и не очень дружной, они вернулись в чайную, и заняли ее столики. Вскоре, Инь Шэчи, вдохновенно размахивая надкусанным баоцзы, повествовал Цяо Фэну сотоварищи о хитром Фан Цзумине и его выдуманных призраках. Нищие громко смеялись — юноша не скупился на подробности, а наиболее веселые места своего рассказа он и вовсе изобразил в лицах. Му Ваньцин не осталась в стороне, отпуская нелицеприятные замечания в сторону коварного даоса и глупых крестьян. Один лишь Цюань Гуаньцин сидел поодаль, не принимая участия в беседе. Железные шарики мерно перекатывались в ладони молодого старейшины, а по его лицу змеилась недобрая, многообещающая улыбка.

Цюань Гуаньцин не замышляет ничего хорошего

* * *

Позже, когда Инь Шэчи укладывал в седельную суму сверток с купленной в чайной дорожной едой, готовясь к отбытию, он неожиданно поймал внимательный взгляд Цяо Фэна. Глава нищих, увидев, что его интерес не остался незамеченным, прекратил возиться с подпругой седла, и двинулся в сторону близких деревьев, растущих на обочине. Шэчи, пожав плечами на это недвусмысленное приглашение к беседе наедине, последовал за ним. Стоило им обоим скрыться от внимания спутников за покрытыми зеленью ветвями молодых тополей, Цяо Фэн обратился к юноше, негромко и стесненно.

— В паре десятков ли отсюда, дорога к перевалу Ханьгу ответвляется в сторону города Чанчуань, — промолвил он. — Это ответвление не уступит иному большаку — многие следуют им на юго-запад провинции. Ваши с госпожой Инь лошади очень хороши, и если вы, неожиданно свернув в сторону Чанчуаня, пустите их во весь опор…

— Я не собираюсь бежать от нашего поединка, брат Цяо, — серьезно прервал его Инь Шэчи. — Я знаю — ты сильнее меня, но не одна лишь сила определяет исход битвы. Самые разные вещи, от переменчивой воинской удачи до воли небес, могут изменить ход даже решенного противостояния, а наш бой и вовсе ещё не начался. К тому же, — он дружески улыбнулся сумрачно глядящему на него мужчине, — я не очень-то верю, что такой справедливый и великодушный человек, как ты, хладнокровно убьет друга, пусть ты и говоришь обратное.

— Я хочу рассказать тебе одну историю, Шэчи, — задумчиво проговорил Цяо Фэн. — О человеке, также считавшем себя справедливым. Я позволю тебе самому решить, был ли он таковым, или же нет, — его взгляд рассеянно мазнул по верхушкам деревьев, и вновь остановился на собеседнике.

— Он, этот человек, был тогда совсем юн — всего десяти лет от роду, — начал свое повествование мужчина. — Его родители жили на хуторе, стоящем на склоне горы Шаоши, и сколь бы тяжёлым ни был их труд, он не мог вывести их из бедности. Горная почва скудна, и крестьяне, живущие в северных провинциях, нередко голодают, и нечасто держат в руках серебро. Случилось так, что отец мальчика заболел, и болезнь его никак не желала проходить. Мать и сын, собрав то немногое, что скопили за годы упорного труда, отправились к целителю. Тот целитель, — глаза мужчины чуть сузились, а в голосе зазвучало напряжение, — потребовал денег, и денег много больших, чем могли быть у бедной крестьянской семьи. В отчаянии, мать мальчика бросилась лекарю в ноги, умоляя его исцелить ее мужа, и обещая заплатить, едва лишь появятся деньги. Несчастная женщина не думала тогда о собственном достоинстве, — промолвил он с неподдельной горечью. — Она вцепилась в край халата целителя, заливая его слезами, словно тот жалкий сельский доктор был, самое меньшее, живым святым. Он и был для нее святым в тот миг, был единственным, кто мог спасти ее мужа — ведь на сотни ли вокруг, другого целителя не было, — коротко вздохнув, мужчина перевел дух.

— Лекарь остался глух к ее мольбам, — ровно и спокойно заговорил он. — В сильном отвращении, он ударил женщину ногой в лицо, пытаясь оттолкнуть, и возмущаясь тем, что она грязнит его дорогой шелковый халат. Верно, он был не таким уж и дорогим — женщина не успела разжать пальцы, и клок халата остался в ее руках. Мальчик, видя боль и кровь своей матери, встал на ее защиту, кляня негодного целителя, на чем свет стоит. Тот, вдвойне оскорбленный, приказал слугам избить обоих, отобрать те деньги, что были при женщине — в уплату за испорченную одежду, — и гнать мать с мальчиком со двора, — Цяо Фэн умолк. Его суровое лицо заострилось, придавая чертам мужчины доселе невиданную Шэчи хищную злость.

— Тем же вечером, мальчик прокрался в сельскую кузницу, и выкрал оттуда один из ножей — простую кухонную принадлежность для резки овощей, сделанную из скверного железа. Ему хватило и такого оружия — заточив его, сколько мог, он пришел в дом злодея-доктора ночью, и перерезал ему горло, пока тот спал, — спокойно и ровно завершил свою историю Цяо Фэн. — Также, мальчик украл из аптеки ценный корень женьшеня, и сварил из него суп, исцеливший его отца. Скажи мне, Шэчи, поступил ли он справедливо? Можно ли назвать этого глупого юнца великодушным человеком?

— Ты ведь понимаешь, что, признаваясь в подобном, отдаешь себя на мою милость, брат Цяо? — медленно заговорил юноша. — Мне ничего не стоит узнать имя целителя, жившего близ горы Шаоши где-то два десятка лет назад, и зарезанного неизвестным убийцей. Это признание может стоить тебе жизни, а если у убитого тобой лекаря остались богатые или влиятельные родственники, пострадает и твоя семья, — он уставил на мужчину пристальный, требовательный взгляд.

— Не пытайся казаться хуже, чем ты есть, Шэчи, — с неожиданной грустью улыбнулся Цяо Фэн. — Будь ты коварным подлецом, мы с тобой не стали бы друзьями. Рассказывая тебе этот случай из моего прошлого, я не рискую ничем.

— Главное, не рассказывай его кому-то вроде твоего ершистого братца Цюаньцина, — невесело засмеялся Инь Шэчи. — И вообще, подобные вещи лучше держать в тайне, — он задумчиво покачал головой. — Ты хочешь знать мое мнение о своем поступке? Вот оно — твое возмездие было чрезмерным. Твою руку вела злость, а не жажда справедливости. Но, думается мне, с тех пор, ты сам не раз наказал себя за это прегрешение. Человек совестливый и прямодушный всегда судит себя строже других.

— Как бы то ни было, теперь ты знаешь, насколько я справедлив и великодушен, — мрачно ответил на это Цяо Фэн. — Стоит ли доверяться подобному человеку, и надеяться на его милосердие?

— То, что ты спрашиваешь об этом, советуешь сбежать, и признаешься в собственных проступках, говорит за себя, — с улыбкой промолвил Шэчи. — Пойдем-ка обратно, пока моя жена не начала беспокоиться, — повернувшись спиной к главе Клана Нищих, он двинулся в сторону чайной. Цяо Фэн задумчиво проводил его взглядом.

* * *

Поздняя ночь, темная и тихая, царила над небольшой полянкой, где встали на привал воины Клана Нищих, и Инь Шэчи с женой. Неяркий свет луны и звезд, то и дело скрываемых тучами, едва-едва рассеивал ночной мрак, блестя на металле отложенного в сторону оружия и деталях лошадиной упряжи. Безмолвие полуночного часа также мало чем нарушалось — лишь увлеченные храп и сопение спящих, редкие трели ночных птиц, да шелест ветерка в кронах деревьев порой звучали во тьме.

Но вот, едва слышно хрустнула под сапогом сухая ветка, и темная фигура, чей абрис с трудом выхватывали из мрака скудные лучи ночных светил, замерла без движения. Неизвестный полуночник явно не хотел, чтобы его заметили. Простояв неподвижно несколько мгновений, он вновь принялся красться к постели, устроенной на отшибе лагеря. Осторожно приблизившись к спящим в обнимку Инь Шэчи и Му Ваньцин, неизвестный скрытник нагнулся над молодой парой. Неяркий свет луны отразился на стали недлинного лезвия ножа, занесенного вверх.

Шум, поднятый резко вскочившим на ноги юношей, и вспышка брошенной им техники ци в клочья разорвали ночные темень и тишь. Неудачливый убийца поймал удар несостоявшейся жертвы грудью; хоть он и устоял на ногах, рукопашная техника отбросила злодея прочь, и вышибла из него дух. Нож убийцы тускло сверкнул в лунном свете, и вонзился в землю у его ног. Мигом спустя, Инь Шэчи одним длинным шагом подступил к незадачливому душегубу, безжалостно сдавил его горло, и вздернул мужчину в воздух, поднимая на высоту своего роста. Тот вцепился в душащую его руку, судорожно суча ногами — хватка рассерженного юноши была сравнима крепостью с железными тисками. Выглянувшая из-за туч луна отразилась в вытаращенных черных глазах, и неясно обрисовала щегольски подстриженную бородку.

— Меня, или её? — жёстко спросил Шэчи пойманного Цюань Гуаньцина. Он небрежно удерживал старейшину нищих на весу, словно тот был не взрослым и сильным мужчиной, а исхудалым ребенком. На требовательный вопрос юноши, неудачливый злодей ответил лишь судорожным хрипом — единственным звуком, что могла породить сейчас его пережатая глотка.

— Я спрашиваю, меня ли ты хотел убить, или же мою жену? — не отступился Инь Шэчи. — Моргни, если меня. Качни головой, если ее.

Замерев на миг, нищий часто заморгал. Юноша, как ни странно, заметно расслабился на это безмолвное признание. Он опустил Цюань Гуаньцина на землю, и его рука на горле мужчины медленно разжалась. Тот бессильно осел на истоптанную траву, сухо кашляя и растирая шею.

— Пожалуй, ты поживешь ещё немного, братец Цюаньцин, — насмешливым голосом сообщил ему Инь Шэчи. — Пусть Цяо Фэн сам накажет своего бесчестного младшего. Вот если бы ты вздумал покуситься на мою жену, не обессудь — я забрал бы твою жизнь здесь и сейчас, — умей Цюань Гуаньцин убивать взглядом, его ненавидящий взор уничтожил бы и Шэчи, и все живое за его спиной.

Их короткая стычка не осталась незамеченной — очень скоро, зажжённые факелы окончательно разогнали мрак ночи, и поляна наполнилась встревоженным гомоном просыпающихся нищих. К Инь Шэчи и лежащему старейшине подступили Цяо Фэн и двое из его спутников. Му Ваньцин, разбуженная шумом вокруг их с мужем постели, сонно терла глаза.

— Что происходит? — требовательно спросил глава Клана Нищих. — Зачем ты здесь, Гуаньцин? Твоя лежанка — на другом конце лагеря.

— Верно, он хотел выслужиться перед Ма Даюанем, — безмятежно предположил Шэчи. — Сильно сомневаюсь, что он принес вот этот нож, — он равнодушно кивнул в сторону орудия убийства, все так же торчащего из земли, — мне в подарок.

— Ты пришел к Серебряной Змее и его жене, словно тать в ночи, замышляя злодейство, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Есть ли у тебя хоть какое-то оправдание этому постыдному деянию?

— Я лишь защищаю доброе имя клана, — просипел Цюань Гуаньцин. — То, в чем тебе, глава, следует быть немного усерднее.

— Ты позоришь наше доброе имя снова и снова, глупец! — громогласно вскричал Цяо Фэн. Ночные птицы, спугнутые его могучим голосом, снялись с ветвей окружающих деревьев, заполошно хлопая крыльями.

— Подлое убийство, неважно кого, принесло бы Клану Нищих лишь осуждение и порицание среди вольных странников! — гневно продолжил мужчина. — Серебряная Змея, в ссоре между ним и нашим кланом, неизменно ведёт себя с честью и благородством, достойными похвалы, а мы, Клан Нищих, сообщество известное и уважаемое, раз за разом показываем себя мелочными, коварными негодяями… благодаря тебе, и подобным тебе, Цюань Гуаньцин! — рык Цяо Фэна отозвался гулким эхом. Лежащий старейшина открыл было рот, намереваясь что-то ответить, но был безжалостно прерван.

— Ни слова больше, — холодно отчеканил глава нищих. — Я не желаю ничего слышать от тебя, позор нашего клана. Ты немедленно соберёшь вещи, и отправишься обратно в Хубэй, где будешь ожидать моего возвращения. Когда я закончу с делами, то лично буду судить тебя, и определю твое наказание. Помнится мне, ты пекся о добром имени нашего сообщества? — Цяо Фэн недобро нахмурился. — Мне придется решить, что очистит его от свершенной тобой подлости — изгнание, или же и вовсе, казнь.

Цюань Гуаньцин, неловко поднявшись, убрел на другой конец лагеря, провожаемый недовольными и сожалеющими взглядами нищих. Цяо Фэн с виноватым видом повернулся к наследнику семьи Инь.

— Прими мои искренние извинения, Шэчи, — промолвил он, сгибаясь в поклоне. — Я не уследил за моим младшим, и не предотвратил его бесчестный поступок. В будущем, мне придется прилежнее относиться к обязанностям главы клана.

— Не стоит, брат Цяо, — с лёгкой улыбкой махнул рукой юноша. — Признаться, чего-то такого я и ожидал от твоего недружелюбного братца Цюаньцина. Но, раз уж все обошлось, я не в обиде.

— Хорошо, — с облегчением ответил Цяо Фэн. — Я лично прослежу за тем, чтобы Цюань Гуаньцин отправился в путь сейчас же. Можешь не опасаться за свой ночной сон.

— Раз так, доброй ночи, — дружелюбно промолвил Шэчи, и церемонно раскланялся с нищими и их главой. Те потянулись прочь, унося с собой шум и свет, а юноша принялся укладываться обратно на постель, рядом с женой.

— Ты опять оставил за спиной живого врага, Шэчи, — недовольно пробормотала та. — Видит небо, когда-нибудь это милосердие выйдет тебе боком.

— Не волнуйся, моя суровая богиня, — весело отозвался юноша, обнимая Му Ваньцин. — Этот враг, конечно, подл и коварен, но больно уж никчёмен — до сих пор, все его козни оборачивались для нас прибытком. К тому же, Цяо Фэн пообещал его казнить.

— Сомневаюсь, что он и правда казнит это бородатое ничтожество, — проворчала девушка. Недовольство из ее голоса понемногу уходило — Ваньцин размякла и разнежилась в объятиях мужа. — Ну да хватит о нем. Иди сюда и поцелуй меня скорее, пока нищие отвлеклись, — Шэчи с готовностью выполнил просьбу жены.

Глава 28 Повествующая о безрассудном начинании трех подруг, и о том, как молодой дракон юго-запада узнал важную новость

В напоенный цветочными ароматами воздух Дома Камелий сегодня вкралась необычная нотка — запах крепкого чая плыл по ветру, исходя из чайного прибора на столе, что расположился внутри небольшой беседки. Сидящие за столиком девы уже долго оставляли без внимания постепенно остывающий напиток, полностью захваченные беседой, предметом которой была извечная женская тема — любовь.

— Со мной ни разу не случалось ничего подобного, — изливала душу А Чжу. Загорелые щеки девушки покрылись густым румянцем, а карие глаза возбужденно блестели. — Стоило ему бросить на меня один-единственный взгляд, и я забыла, как дышать, а сердце мое словно решило вырваться из груди ему навстречу, — она мечтательно вздохнула. — Некоторые из соратников молодого господина довольно привлекательны, да и среди странников, что захаживают в его поместье, попадаются симпатичные, но ни один из них — не ровня Цяо Фэну. Он такой… такой!.. — девушка умолкла, не в силах выразить словами обуревающие ее чувства, и широко раскинула руки, словно пытаясь обнять то ли весь мир, то ли бродящего по его дальним уголкам Цяо Фэна.

— Большой? — насмешливо приподняла бровь А Би.

— И это тоже, — не смутилась ее товарка. — Господин Цяо — истинный герой, телом могучий и крепкий, словно неустрашимый Дянь Вэй, а ликом прекрасный и мужественный, точно сам Чжоу-лан[1]. А его руки… — девушка мечтательно прижмурила глаза. — Они выглядят равно способными сворачивать горы, и нежно ласкать любимую, — она вновь умолкла, с восхищенным видом уставившись вдаль.

— Э, да ты по уши влюбилась, сестрица, — задумчиво выразила вслух очевидное А Би. — Скоро ли нам ждать сватов от знаменитого главы Клана Нищих?

— А? Кого?.. — с головой погрузившаяся в мечты А Чжу невольно вздрогнула. Осознав вопрос подруги, она отчетливо посмурнела. — Господин Цяо, наверное, и не заметил меня, неуклюжую прислужницу, заурядную видом, — грустно пробормотала девушка, опустив взор.

— Служанки в поместье болтали, что один из наших гостей хвалил твою внешность, — ободряющим тоном промолвила Ван Юйянь. — Я о молодом господине, что приходится маме соучеником. Беседуя наедине с тем смешным школяром, Дуань Юем, он назвал тебя красивой, словно цветущая бегония, сестрица. Верно, он не стал бы лгать или преуменьшать в разговоре без свидетелей.

— И то правда, — поддакнула А Би. — А еще, молодой господин Инь нежно любит свою жену, которая и сама — редкая красавица. Если уж он отметил красоту другой женщины, то ее никак не назовешь заурядной, — слегка приободрившаяся А Чжу бросила на подруг полный благодарности взгляд.

— Интересно, сестрица, что ты заговорила о Дуань Юе, — продолжила служанка Мужунов, обращаясь к Ван Юйянь. В ее голосе зазвучало плохо скрываемое ехидство. — Неужто его обожание сумело хоть на миг, но заслонить образ нашего молодого господина, столь прочно поселившегося в твоем сердце?

— Ты о чем, А Би? — искренне удивилась дочь госпожи Ван. — Дуань Юй всего лишь вежлив, хоть и малость глуповат. Мы с ним побеседовали немного, и ничего более.

— И о чем же таком вы беседовали? — с каверзным видом поинтересовалась А Би. — О твоей несравненной красе, сестрица? О том, сколь восхищен ею молодой господин Дуань?

— Ну… да, и об этом тоже, — удивленно ответила девушка. — Но, вообще-то, мы говорили о Мужун Фу, и его нынешних делах. Дуань Юй пообещал мне помочь ему в Северном Шаолине. Надеюсь, с двоюродным братом все хорошо, — с тоской добавила она.

— Не ожидала я от тебя такой жестокости, сестрица Юйянь, — обвиняюще высказалась А Чжу, немного оправившаяся от душевных терзаний. — Могла бы и смилостивиться над несчастным братцем Юем немного. Неужто нет в мире тем для дружеской беседы, кроме нашего молодого господина?

— Ну, еще он рассказал мне о том, как сбежал из дома, когда старшие родственники задумали обучать его боевым искусствам, — пожала плечами Ван Юйянь. — И о разных других мелочах. Но почему это ты называешь меня жестокой?

— Сбежал из дома, — медленно повторила А Чжу, словно и не услышав прочих слов собеседницы. — Сбежал…

— Ты явно что-то задумала, — недовольно промолвила А Би. — Что-то, чего не одобрил бы молодой господин.

— Молодой господин слишком долго отсутствовал, — заговорила ее подруга и товарка, вновь пропустив мимо ушей все на свете. — Я считаю, нам с тобой, сестрица, нужно отыскать его, и рассказать о недавних происшествиях. Нападение того мерзкого тибетца, и учиненный им пожар — важная новость. А весть о посещении Ласточкиного Гнезда наследным принцем Да Ли обязательно обрадует молодого господина — сама знаешь, как усердно он ищет связей с сопредельными царствами. Дела поместья можно оставить на Лю Юна, — уверенно продолжила она. — Своим усердием, он искупит недостаток опыта.

— Ты вконец ума решилась, подруга, — с обреченным видом бросила А Би. — Ты явно вознамерилась не молодого господина найти, а догнать Цяо Фэна. И ведь какое-то мгновение назад, ты сомневалась, что он тебя заметил.

— Н-неправда! — со смущенной решительностью возразила А Чжу. — Я обязательно разыщу молодого господина Мужуна. А уж кого мы встретим по дороге — другое дело, — он опустила взгляд, вновь покраснев.

— Я отправлюсь с вами, — неожиданно вмешалась Ван Юйянь. — Довольно матушке держать меня взаперти. Что? — спросила она недоверчиво глядящих на нее подруг. — Дуань Юй сбегал из дома, и чувствует себя прекрасно, а он — сын наследного принца, рожденный в роскоши и богатстве. Чем я хуже него?

— Тем, что ты — девушка, — отмерла А Чжу, — и сроду не выходила за порог своего дома. Лучше бы тебе отказаться от этой задумки, сестрица Ван: большие дороги полны опасностей. В моих путешествиях по поручениям старого господина, я видела многие вещи, от которых юным девам лучше держаться подальше, — ее взгляд на мгновение построжел, блеснув сталью, но тут же вновь засветился искренним волнением за подругу.

— Я не испугаюсь ни злодеев, ни дорожных невзгод, — горячо возразила Ван Юйянь. — Тем более, с такими опытными спутницами. Не отказывай мне, А Чжу — ведь ты и сама, оставляя обязанности служанки, стремишься найти любимого. Мама достаточно продержала меня в золотой клетке. Помоги мне выбраться из нее, подруга — без вас с А Би, я и вправду не смогу ни найти двоюродного брата, ни избегнуть опасностей дальних странствий, — сложив руки перед грудью, она устремила на девушку умоляющий взор. Та заметно смешалась.

— Почему-то, никто даже не спросил, желаю ли я участвовать в этом безрассудном и безответственном предприятии, — недовольно проворчала А Би. — Ну да ладно. Все лучше, чем торчать в поместье день-деньской. Пойдемте, подруги, — она поднялась со стула. — Нужно как-то пробраться мимо служанок, что охраняют границы поместья. Как думаете, матушка Янь нам поможет? Стражницы не любят задерживаться рядом с хранилищем удобрений, где она работает.

— Спасибо, сестрицы, — просияла широкой улыбкой Ван Юйянь. — Вы не пожалеете, уверяю!

— Что-то мне подсказывает, что пожалеем, и в очень скором времени, — едва слышно пробормотала А Чжу, также вставая.

* **

Дуань Юй бессильно растекся по скамье в саду отцовского дворца, подобный выброшенной на берег медузе. Две неприятные беседы подряд окончательно истощили терпение и силы юного принца, и даже привычные цветущие и благоухающие красоты дворцового сада не могли восстановить его душевное равновесие — с недавних пор, цветы неизменно вызывали в памяти юноши образ Ван Юйянь, лишь добавляя к его недовольству.

Что хуже, в обоих разговорах, что так истрепали нервы Дуань Юя, выговаривавшие юноше были по-своему правы, а их суровость — закономерна. Дуань Чжэнмин, узнав о благополучном разрешении ссоры Инь Шэчи с племянником, твердо решил предотвратить подобные распри в будущем, и устроил юному принцу изрядную выволочку, браня его безответственность, легкомыслие, неосторожность, и многое, многое другое. На робкие возражения Дуань Юя, и его резонные доводы, что Инь Шэчи полностью простил шурина, государь Да Ли непреклонно отвечал, что будь на месте добросердечного наследника секты Сяояо кто другой, дело вполне могло закончиться расколом в семье, а то и кровной местью — ценность тайных знаний, случайно доставшихся юному принцу, трудно было переоценить. Спустя час непрерывной воспитательной беседы, Дуань Чжэнмин нехотя сменил гнев на милость, и отпустил племянника, строго наказав ему примириться с обиженной сестрой.

Вот тут-то Дуань Юй и совершил большую ошибку. Вместо того, чтобы дать нервам отдых, и отложить разговор с Чжун Лин на вечер, или же и вовсе на следующий день, он решил побыстрее покончить с неприятными последствиями семейной ссоры, и отправился к сестре немедленно. Та поначалу не желала слушать брата, и лишь после долгих увещеваний впустила Дуань Юя в свою комнату, но только для того, чтобы ругательски изругать. Иссякнув, она все же выслушала усталые оправдания юного принца, и великодушно поведала ему, что ничуть не сомневалась в благородстве брата Шэчи и сестры Вань, в отличие от его, Дуань Юя, совести. Затем, она милостиво сообщила, что, так уж и быть, не станет держать обиду на своего негодного брата, пусть, его стараниями, их семью до сих пор разделяют многие ли расстояния. На это, юный принц смог лишь коротко попрощаться с сестрой, выбраться в сад, и упасть на одну из скамеек, полностью истощенный всеми этими семейными дрязгами.

— С тобой все в порядке, Юй-эр? — раздался совсем рядом встревоженный женский голос. Принц поднял мутный взгляд, и обнаружил стоящих перед ним Цинь Хунмянь и Гань Баобао. Последняя, заговорившая с ним, глядела с искренним участием.

— Госпожа Гань, госпожа Цинь, — тихо пробормотал он, кивнув обеим женщинам. — Я немного устал, только и всего. Долгий путь, а также беседы с дядюшкой и…

— Не стоит возиться с этим бесполезным юнцом, Баобао, — раздраженно оборвала его Цинь Хунмянь, обращаясь к сестре по оружию. — Мало того, что он, никчемный дармоед, пренебрегает семейным наследием, вместо этого воруя чужие знания, так он еще и смеет обращаться к нам без должного уважения!

Кровь бросилась Дуань Юю в голову от резких слов отцовской подруги, и пусть какая-то часть ее обвинений была справедливой, это лишь сильнее уязвило юного принца. Его гордость, в который раз оскорбленная за сегодня, не выдержала, вместе с полностью истощившимся терпением. Клокочущая внутри обида отодвинула в сторону усталость, и юноша, поднявшись со скамьи, гордо выпрямился, и оскорбленно отчеканил:

— Да будет тебе известно, Цинь Хунмянь — я не крал ничьих знаний! Даже мой зять в конце концов признал это, и не тебе, узнавшей о произошедшем с чужих слов, обвинять меня в воровстве! Кроме того, я всегда относился с сыновним почтением что к тебе, что к госпоже Гань! — усталость, вкупе с пылающим внутри гневом, окончательно задавили неизменную вежливость юного принца, и он, не особо думая о последствиях, в сердцах выпалил то, что исподволь грызло его уже давно:

— Это вам двоим, приживалкам в доме моего отца, кормящимся от его щедрот, следовало бы проявлять побольше уважения к его родному сыну, рожденному в законном браке!

Стыд и сожаление в глазах Гань Баобао немедленно дали дорогу искреннему гневу. Цинь Хунмянь же и вовсе вскипела, словно морские воды в шторм.

— Ах ты… маленький ублюдок! — заорала она, побагровев от злости. — Ты, дурное семя, бесполезный мусор, позор семьи, так-то ты разговариваешь со старшей⁈ Вот погоди, я обязательно уговорю Чжэнчуня всыпать тебе розог! Видать, тебя мало учили в детстве что он, что твоя разлюбезная матушка, шляющаяся боги знают где! Хоть и поздновато исправлять дело сейчас, но придется! Раз уж твоя дурная голова не понимает смысла сыновней почтительности, надобно вбить его через седалище!

— Моя мать покинула дом отца именно из-за таких, как вы — женщин, не знающих приличий, — холодно бросил Дуань Юй. Цинь Хунмянь поперхнулась, давясь очередным злым и громким словом, лишь ее губы бессильно хватали воздух. Гань Баобао гневно нахмурилась, медленно краснея.

— Так почему бы тебе не отправиться следом за матушкой, негодный юнец? — сдавленно выговорила она. — Раз уж ты настолько лучше меня с сестрой, зачем тебе пачкаться нашим обществом?

— Отличная идея, — процедил юный принц. — Прощайте, не нужно провожать меня, — и, резко развернувшись, он двинулся прочь.

Путь к буддистскому храму Юйсюй, что располагался на окраине города Да Ли, промелькнул перед глазами Дуань Юя мутной чередой смазанных картинок — гнев и обида туманили его мысли и застилали глаза. Лишь обратившийся к нему послушник несколько вернул юного принца в действительность.

— Что я могу сделать для вас, молодой господин? — вежливо заговорил монах. — Вы желаете помолиться в храме, или побеседовать с кем-то из наставников?

— Я хотел бы повидать мою матушку, Дао Байфэн, — тускло ответил юноша. Его собеседник расплылся в доброжелательной улыбке.

— Конечно, господин принц, — с радостью ответил он, сгибаясь в поклоне. — Я немедленно оповещу Юйсюйскую Святую. Подождите здесь, — разогнувшись, он поспешно двинулся вглубь храма.

Дуань Юй, невольно подивившись величавости титула своей матери, остался ждать, опираясь на створку ворот. Очень скоро, из-за другой, полуоткрытой воротины, показалась знакомая ему стройная фигура в белом, которую юноша, издав радостный возглас, тут же заключил в объятия. Женщина довольно рассмеялась.

— Все-все, Юй-эр, — похлопала она принца по спине. — Дай-ка я на тебя посмотрю, — отстранившись, она вгляделась в его лицо. Ее улыбка чуть омрачилась тенью беспокойства.

— Тебя кто-то обидел? — участливо поинтересовалась она. Дуань Юй невольно заулыбался.

— Кто бы это ни был, ты на моей стороне, верно, мама? — спросил он, повеселев. — Ты у меня прекрасна, словно бодхисаттва Гуаньинь, а значит, столь же милосердна.

— Хватит дразнить мать, негодник, — ответила Дао Байфэн с деланным возмущением. Несмотря на ее показную сердитость, веселая улыбка выдавала ее довольство лестью сына. Многие мужчины с готовностью согласились бы с юным принцем — время словно было не властно над цветущим ликом женщины, выглядящей лишь немногим старше своего восемнадцатилетнего отпрыска.

Дао Байфэн

— Пройдем-ка внутрь, и ты расскажешь мне, что у тебя случилось, — предложила она, и двинулась внутрь первой, перебросив через локоть свое оружие — буддистскую плеть из лошадиного хвоста. Дуань Юй охотно последовал за матерью.

Они устроились за столом в небольшой беседке посреди храмового двора, и юный принц поведал родительнице историю своей ссоры с новыми-старыми подругами отца. Обычная для Дуань Юя гладкость речи оставила его — слишком уж много неприятных чувств теснилось в его груди, из-за чего рассказ юноши был довольно бессвязен. Начав с утра сегодняшнего дня, и завершивших долгий путь нерадостных разговоров с дядей и сестрой, он вынужденно перескочил на ссору с Инь Шэчи, а после — на самого зятя, и его жену. После, он повинился матери в обиде, ненамеренно нанесенной Гань Баобао — мать Чжун Лин всегда была с ним сердечнее суровой Цинь Хунмянь, и Дуань Юй поневоле жалел, что высказанные обеим папиным подругам дерзкие слова обеих же и задели. Касаясь темы наложниц отца, ему пришлось рассказать о Чжун Лин, ее матери, и встрече с ними. Кое-как представив всех действующих лиц сегодняшнего скандала, он, повторяясь и путаясь в повторенном, рассказал и о самой сваре с матерями своих сестер.

Дао Байфэн слушала сына внимательно, не перебивая, и не задавая вопросов. Когда он завершил свой сбивчивый рассказ, она какое-то время молчала, не говоря ни слова. Изогнутые брови женщины сошлись к переносице, глаза чуть сузились, а полные губы сжались в тонкую линию.

— Значит, теперь он не только бегает к распутным девкам, но и тащит их в дом, — напряженно промолвила она. — А они, возомнив себя женами вельможи, оскорбляют моего ребенка. Пойдем, Юй-эр, — она резко поднялась из-за стола. — Я хочу сказать пару слов твоему отцу.

— Ты возвращаешься домой, мама? — неподдельно обрадовался Дуань Юй. — Вот здорово! Тащиться на дальние окраины города, просто чтобы повидать тебя, очень уж утомительно.

— Поговорим об этом после, сынок, — строго ответила женщина. — Сейчас, я намерена высказать Дуань Чжэнчуню все, что думаю о его поведении… и этой его новой задумке, с притаскиванием домой каждой подзаборной бродяжки, что некогда одарила его своим вниманием, — глядя на суровое выражение лица матери, юный принц невольно поежился. Многие, обманувшись хрупкой красотой Дао Байфэн, ни за что не заподозрили бы в ней опытную воительницу, при нужде не стесняющуюся пустить в ход верную плеть. Как рассудил Дуань Юй, его отцу грозила нешуточная трепка.

* * *

Слуги издали заметили возвращение жены наследного принца, и немедленно засуетились, всполошенные нежданным прибытием высокой гостьи. Несколько прислужников метнулись внутрь, сорвавшись с места, точно вспугнутые антилопы — доложить Дуань Чжэнчуню о прибытии жены. Их расторопность принесла свои плоды — у входа во дворец, Дао Байфэн с сыном встретила целая толпа. Вместе с Принцем Юга, встречать гостей вышли его царственный брат с четверкой телохранителей, и держащиеся рядом с Дуань Чжэнчунем наложницы.

— Фэнхуан-эр, дорогая моя, — светски улыбнулся наследный принц Да Ли. — Я несказанно рад тебя видеть. Мы все как раз собирались обедать. Присоединяйся — давненько у нас с тобой не было доброй застольной беседы, — Цинь Хунмянь, стоящая рядом с мужчиной, придвинулась к нему ещё ближе, так, что они коснулись плечами. Недовольно зыркнув на новоприбывшую, женщина пробормотала нечто насчёт фениксов, павлинов, и чрезмерного внимания к давно сбежавшей жене[2].

— Это они, Юй-эр? Женщины, оскорбившие тебя? — строго вопросила Дао Байфэн, не обратив внимания на слова мужа. Дуань Юй с небольшой задержкой кивнул.

Глядя на напряжённых наложниц отца, на него самого, прячущего тоску за маской радушия, и на мать, с трудом сдерживающую ярость, юный принц ощутил жгучую неловкость. Ему подумалось, что, ведомый обидой, он невольно стал причиной ссоры много более неприятной, чем его перебранка с отцовскими подругами. Как бы то ни было, сейчас, пред лицом разъяренной матери, Дуань Юй мало что мог сделать для предотвращения свары.

— Я требую, чтобы ты немедленно повелел всыпать своим девкам палок, Чжэнчунь, — холодно произнесла Дао Байфэн. — Два десятка каждой хватит — это должно научить их почтению к царской крови. После этого, деверь, — повернулась она к Дуань Чжэнмину, — я вынуждена просить тебя изгнать этих распутниц из нашего царства. Пусть возвращаются в Сун, или где там их отыскал мой блудливый муженёк, и вмешиваются в дела каких-нибудь других семей.

— Юй-эр, оставь нас, будь добр, — попросил юношу его отец. — Я не хочу, чтобы ты слушал подобное. Пожалуйста, сын, — виновато улыбнулся он, видя колебания юного принца.

Тот заторможенно кивнул, и двинулся прочь. Он не ушел далеко — любопытство было одним из тех пороков Дуань Юя, которым он совершенно не мог противиться. Укрывшись за растущим неподалеку кряжистым дубом, он вслушался в беседу родителей.

— Фэнхуан-эр, — успокаивающим тоном говорил его отец. — Сын наверняка рассказал тебе многое, и я вижу, что рассказ не был приятным. Я не сомневаюсь в его искренности, но прошу, послушай и меня: сегодня, у Юй-эра выдался тяжёлый день, и обида могла говорить в нем громче уважения к старшим. Хунмянь совершила ошибку, беседуя с ним, и готова извиниться. Быть может, лучше будет не рубить сплеча, а вместе поговорить о случившемся, и разобраться во всем без дальнейших ссор?

— Я и не думала ни с кем ссориться, муж, — бесстрастно ответила женщина. — Хозяйка не ссорится со служанками. Мы можем поговорить, пока твои девки получают заслуженные палочные удары.

— Не слишком ли много ты себе позволяешь, как для сбежавшей жены? — напряжённо проговорила Цинь Хунмянь. Подобравшаяся и настороженная, она выглядела готовым к прыжку хищником.

— Ты не вправе заговаривать со мной, грязная простолюдинка, — прошипела Дао Байфэн. Ее красивое лицо исказилось в гримасе неподдельной ярости. — Знай свое место, ты, безродная потаскуха, и помалкивай, когда разговаривают законные муж и жена.

— Мое место — рядом с Чжэнчунем, — не растерялась Цинь Хунмянь. Жёсткая отповедь соперницы, как ни странно, успокоила женщину. — Ты, как я знаю, тоже нашла свое — в монастыре. Почему бы тебе не вернуться туда? Твой сын — взрослый мужчина. Все недоразумения между нами мы с Юй-эром решим и без тебя, — бросив на собеседницу насмешливый взгляд, она спокойно добавила:

— По-семейному.

— Ты, я вижу, загордилась оттого, что мой муж делит с тобой постель, — Дао Байфэн за малым не кипела от злости. — Не обольщайся — таких, как ты, у него многие сотни. Ты — не первая, и далеко не последняя.

— Тебе-то что за дело до постельных упражнений давно брошенного мужа? — рядом с пышущей раздражением соперницей, Цинь Хунмянь выглядела воплощением спокойствия. Она внезапно повернулась к стоящей рядом сестре по оружию, и безмятежно заговорила с ней. — Помнишь тот день, когда я и дети застали тебя с Чжэнчунем, Баобао? Ты ещё назвала меня завистницей. Похоже, мне, с моей тогдашней завистью, далеко до этой вот знатной дамы, — она небрежно кивнула в сторону Дао Байфэн.

— Ну все, — прошипела та, сбрасывая лошадиный хвост плети со сгиба локтя. — Мое терпение не бесконечно. Незачем ждать слуг — я накажу тебя сама.

— Накажешь, изнеженная домашняя девочка? — насмешливо приподняла бровь ее собеседница. — Ладно. Раз уж ты так напрашиваешься на трепку, не вини меня… за невежливость, — она привычным движением освободила клинки от ножен.

— Хунмянь! Фэнхуан-эр! — повысил голос Дуань Чжэнчунь, все это время с обречённым видом наблюдавший за перепалкой женщин. — Не нужно устраивать драку! Постесняйтесь хотя бы государя! — он обернулся к брату, который с отсутствующим видом разглядывал виднеющиеся вдали городские крыши. В глазах Дуань Чжэнмина на мгновение мелькнула тень насмешки.

— Я — все ещё подданная Сун, — откликнулась Цинь Хунмянь. — Я уважаю твоего брата, и не против оказать ему услугу, но не я — зачинщица этой ссоры.

— О, к моему дражайшему деверю у меня также найдутся вопросы, — зло процедила Дао Байфэн. — Но они подождут. Для начала, я заберу дерзкий язык этой дрянной девки, — ее плеть взметнулась, целя в лицо Цинь Хунмянь.

Та была готова к удару, но все же не сумела его избежать — на ее уход в сторону, Дао Байфэн резко дернула плеть следом, а при попытке противницы отклониться назад, позволила рукояти своего оружия скользнуть в пальцах чуть вперёд. Кончики волос лошадиного хвоста хлестнули Цинь Хунмянь по лицу, и та, морщась и жмуря глаза, отступила назад. Дао Байфэн бросилась было следом, но вынужденно затормозила, остановленная сверкнувшим совсем близко мечом Гань Баобао.

Вторая наложница Дуань Чжэнчуня выступила на защиту подруги очень вовремя — та все терла уязвленные глаза, негромко ругаясь. Меч Баобао описал быструю петлю, заставив Дао Байфэн попятиться, и мать Чжун Лин последовала за противницей, осыпая ее быстрыми уколами и короткими рубящими ударами. Ее семейный стиль, не такой размашистый, как многие другие техники для меча, отлично подходил для противостояния менее длинному оружию.

Под напором разошедшейся соперницы, Дао Байфэн вынужденно перешла в защиту. Ее плеть словно обратилась снежно-белым водоворотом, стремясь связать и опутать если не лезвие длинного меча противницы, то ее оружную руку. Гань Баобао все чаще кривилась от боли — удары лошадиного хвоста уже оставили на кисти ее правой руки множество длинных, тонких царапин, набухших алыми каплями, и Дао Байфэн явно не собиралась останавливаться на достигнутом. Одним из широких круговых ударов, ей удалось подсечь опорную ногу Баобао, и женщина, торжествующе скалясь, выбросила плеть вперед в попытке ослепить противницу, так же, как и Цинь Хунмянь ранее.

Волосы лошадиного хвоста прянули вперёд, стремясь достичь лица потерявшей равновесие Гань Баобао, но их полет резко прервался под встречным ударом короткого клинка. Цинь Хунмянь сумела справиться с болью и временной слепотой, и вновь вернулась в бой. Ее глаза, чуть покрасневшие, смотрели с неподдельной злостью.

Вдвоем, наложницы принца быстро начали теснить его блудную жену. Клинки Хунмянь успешно связывали необычное оружие Дао Байфэн, прерывая его размашистые атаки, и угрожая женщине в ближнем бою, а выпады длинного меча Баобао упреждали попытки ее противницы избегнуть прямого столкновения, и использовать техники шагов для получения преимущества — в них мать Дуань Юя была более чем хороша. Дао Байфэн все чаще приходилось отступать, кое-как защищаясь от неотступно преследующей ее острой стали. Мечи двух наложниц уже успели оставить алые следы на белом шёлке ее халата — пока что, лишь неглубокие царапины. Но дело неуклонно шло к тому, что жена Дуань Чжэнчуня не выйдет невредимой из опрометчиво начатой схватки.

— Трусливые твари, — прошипела она, с трудом уходя от широкого взмаха длинного меча, целившего в ее лицо, и серии быстрых уколов парными клинками, что едва не проделали в ее груди и животе множество кровавых дыр. — Только и можете, что нападать толпой на одного, бесчестные разлучницы?

— Ты ведь хотела наказать нас обеих, — сдавленно ответила Цинь Хунмянь, вовсю работая мечами. — Ну же, самодовольная дура, наказывай.

Один из ее клинков свистнул, бамбуковой флейтой выпевая тонкую и резкую ноту, и Дао Байфэн болезненно вскрикнула. Ее левое плечо окрасилось кровью из длинного пореза. Женщине тут же пришлось уклоняться от быстрой атаки Гань Баобао, поддержавшей сестру по оружию. Алое пятно на плече халата матери Дуань Юя мало-помалу увеличивалось, сменяя белизну шелка влажным красным блеском.

— Чжэнмин! — в отчаянии вскричал наследный принц, все это время не находивший себе места. — Сделай что-нибудь! — его взгляд обратился к безмолвной четверке телохранителей. — Пусть Дучэн с братьями прекратят это!

— Что же ты сам не утихомиришь своих женщин, брат? — с деланным спокойствием спросил государь Да Ли. Насмешку в его голосе было трудно не заметить.

— На чью бы сторону я не встал, другая… или другие… возненавидят меня, — принц скривился в гримасе сожаления. — А встань я между ними, меня убьют прежде, чем мое сердце успеет ударить дважды. Брат, — он уставился на Чжэнмина с умоляющим видом. — помоги мне, прошу. Хочешь, я встану перед тобой на колени?

— Не стоит пачкать халат, — насмешливо фыркнул правитель. — Ладно, так уж и быть. Дучэн, — он небрежно кивнул старшему телохранителю.

Царские охранники вмешались в бой резко и слаженно. Чу Ваньли вклинился между сражающимися женщинами, потеснив всех троих широкими махами верного шеста, а Гу Дучэн, Фу Сыгуй, и Чжу Даньчэнь, не берясь за оружие, ловко подхватили взбешенных дам под локотки, и развели подальше друг от друга.

— Не стоит так волноваться, госпожа, — увещевал старший телохранитель бьющуюся в его руках Дао Байфэн. — Государь и принц рассудят ваш с наложницами спор. Просто подождите немного.

— Отпусти меня сейчас же, Дучэн! Я не отступлюсь, пока не заберу жизни этих мерзавок! — рявкнула ему в лицо разъярённая женщина, совсем забывшая, что какие-то мгновения назад, она сражалась за свою жизнь.

— Мечтай, — бросила Цинь Хунмянь, тяжело дыша. Она отстранила Фу Сыгуя, что вежливо поддерживал ее под руку, и обратилась к наследному принцу:

— Что ты будешь делать с этой вздорной бабой, Чжэнчунь? Если ее отпустить, она, чего доброго, и вправду попытается убить нас с сестрой, — Дуань Чжэнчунь мрачно кивнул, соглашаясь с подругой.

— Фэнхуан-эр, — грустно обратился он к жене. — Прекрати. Какую бы вражду ты ни питала к моим наложницам, подумай о детях. Ты же не хотела бы, чтобы Юй-эр остался без одного из родителей? Не надо отнимать матерей у моих дочек. Если бы ты только узнала Лин-эр и Цин-эр получше…

— Юй-эр всю жизнь прожил вдали от своего настоящего отца! — зло прокричала Дао Байфэн. — И ничего, вырос во вполне приличного юношу! Если ты так привязан к плодам своих измен — ладно, но не смей вставать между мной и этими потаскухами! От их смертей, мир ничуть не обеднеет!

Дуань Юй, все так же подслушивающий из-за своего древесного укрытия, затаил дыхание, пытаясь собрать разбежавшиеся мысли. Он истово понадеялся, что его мать всего лишь пытается задеть неверного мужа побольнее, а не раскрывает им всем правду, от злой обиды забыв о постыдности своей тайны. Его отец явно думал сходным образом.

— Верно, злость туманит тебе разум, жена, — медленно проговорил он. — Юй-эр — наш сын, и он редко покидал меня надолго.

— Жена⁈ — горько воскликнула Дао Байфэн. — Вспомнил ли ты об этом хоть раз, оставляя меня одну, в холодной постели, ради очередной распутницы⁈ Вспоминал ли ты обо мне хоть единожды за прошлые месяцы⁈ Не думаю, — зло скривившись, она плюнула в направлении мужа.

— Когда я узнала о твоей первой измене, мое сердце разорвалось, — вновь заговорила она, четко и ровно. — Тогда, я искренне любила тебя, и верила, что ты любишь меня не меньше. Твое предательство свело меня с ума. Бродя по улицам Да Ли, я выбрала самого старого, уродливого, и грязного нищего, какого только смогла найти, и провела с ним ночь, желая отомстить тебе. В Юй-эре, родившемся через девять месяцев, нет твоей крови, — тускло закончила женщина. — Он — мой сын, но не твой.

Дуань Юй не слышал возмущенный ответ своего отца, а точнее, отчима. Не слышал он и дальнейший разговор матери с присутствующими. Неожиданная догадка молнией пронзила его, захватив без остатка все его чувства до единого. Ноги сами понесли его в сторону конюшни, где он обзавелся лошадью, взобрался на неё во все том же бездумном оцепенении, и двинулся к северо-западным окраинам Да Ли. Одна лишь мысль билась в его разуме — Ван Юйянь, девушка, которую он любит всем сердцем, не сестра ему.

* * *

Ли Цинло приняла Дуань Юя в главном зале своего поместья. В противоположность юноше — запыхавшемуся и покрытому дорожной пылью, но пышущему бодростью, — женщина напоминала памятную юному принцу нефритовую статую своими неподвижностью и бледным видом. Темные круги пролегали под ее глазами, пальцы госпожи Ван нервно теребили вышитый платок, а ее взгляд то и дело скользил в сторону двери.

— Это ты, Юй-эр, — безрадостно кивнула она юноше, не вставая из-за стола. — Отец с тобой?

— Нет, тетушка, я сегодня один, — нетерпеливо ответил Дуань Юй. Тоскливый вид отцовской подруги все же заставил его вспомнить о приличиях, и он удивлённо поинтересовался:

— С вами все в порядке? Вы выглядите усталой.

— Дочка сбежала из дома, — тускло ответила госпожа Ван. — Видать, эти мерзавки А Чжу и А Би ее подговорили — они гостили у нас в день, когда Янь-эр пропала, — тяжело вздохнув, она равнодушно продолжила:

— Попадись мне эти негодные девки, я отрублю им ноги, и пущу на удобрения. Пусть живут дальше в виде обрубков.

— Примите мои искренние соболезнования, — отбарабанил юный принц. Радостное воодушевление снова изгнало из его мыслей все остальное, заполняя их предвкушением скорой встречи с любимой. — Скажите, тетушка, могу ли я повидать… — смысл слов женщины дошел до него на середине фразы, и юноша озадаченно умолк.

— Как сбежала? — спросил он, ошарашенно моргнув. — Куда? Зачем?

— К этому напыщенному юнцу Мужун Фу, конечно же, — грустно ответила женщина. — Вряд ли что другое могло стронуть мою девочку с места: все ее прочие увлечения — здесь.

— Я виноват перед вами, тетушка, — медленно проговорил Дуань Юй, меняясь в лице. — Я рассказал Юйянь… то есть, юной госпоже Ван… о том, где мог быть Мужун Фу. Это мне, а не служанкам Мужунов, следует отрубить ноги.

— Брось, Юй-эр, — тяжело вздохнула Ли Цинло. — Ты не мог знать, что дочка сбежит. Скажи, куда она могла направиться?

— В Северный Шаолинь, — задумчиво ответил юный принц. — Когда мы с ней беседовали, я упомянул, что Мужун Фу может быть там, — от его слов, женщина окончательно поникла.

— Путь через две провинции, — горько промолвила она. — Для моей девочки, ни разу не выходившей за порог поместья, подобное не может кончиться добром.

— Судя по вашим словам, тетушка, она отправилась вместе с А Чжу и А Би, — попытался подбодрить ее Дуань Юй. — Они — девушки опытные, и не новички в боевых искусствах. Случись что, они смогут защитить юную госпожу Ван.

— Надеюсь, что ты прав, Юй-эр, — чуть собралась Ли Цинло. — Я отправлю четырех доверенных служанок в Шаолинь — догнать дочку, или, хотя бы, выяснить, где она.

— Я тоже попробую вам помочь, тетушка, — предложил юный принц. Его настроение, испортившееся было, стремительно улучшалось — возможность попутешествовать вместе с любимой вновь пробудила в нем радость. — Раз уж я стал невольной причиной побега юной госпожи Ван, мне ее и возвращать. Могу ли я взять на вашей конюшне свежую лошадь, взамен моей?

— Конечно, — впервые за их разговор, госпожа Ван улыбнулась, пусть и устало. — Я немедленно распоряжусь о лошади для тебя. И… спасибо, Юй-эр.

— Не стоит, тетушка, — ответил Дуань Юй, чуть более радостно, чем следовало бы. — Я обязательно отыщу вашу дочь, вот увидите.

Примечания

[1] Персоналии времен Троецарствия. Дянь Вэй — телохранитель канцлера Цао Цао, отличавшийся огромной физической силой. Безоружным сразился с крупным вражеским отрядом, давая своему господину время уйти. Чжоу-лан («господин Чжоу») — имеется в виду полководец Чжоу Юй. Он также был известен под прозвищем «Прекрасный», и это что-то да говорит о его внешности.

[2] Имя «Байфэн» переводится как «белый феникс». Словосочетание «фэн хуан» также означает «феникс». Дуань Чжэнчунь называет жену «Фэнхуан-эр» — что-то вроде «малышка-феникс», и Цинь Хунмянь недовольна этой избыточной ласковостью.

Глава 29 Рассказывающая о том, как серебряная змея подпортила шкуру гордому тигру северо-запада

Стоянка гостей из Западного Ся выглядела бы лагерем армии вторжения, если бы не ее малый размер — даже самое доблестное войско не стало бы пытаться завоевать Срединную Равнину силами сотни-другой солдат. В остальном, ровные ряды шатров, отряды часовых, и крепкий частокол из неошкуренных бревен выглядели более чем серьезно.

Внутрь лагеря ни Инь Шэчи, ни Цяо Фэна, ни их сопровождающих не пустили — один из солдат, охраняющих ворота, достаточно вежливо попросил прибывших подождать, пока о них не доложат генералу. Двинувшиеся на доклад солдаты оказались расторопными, а генерал — не склонным к проволочкам: вскоре, из ворот лагеря вышла группа тангутов, одетых в меха и броню.

— Посмотри-ка, брат Цяо, — не удержался от негромкого замечания Инь Шэчи. — Чем больше на этих господах меховых одежд, тем важнее они выглядят. Верно, тот из них, что сильнее всех страдает от жары, и есть Хэлянь Тьешу.

Цяо Фэн ответил неожиданно серьезным кивком, внимательно разглядывая встречающих. К великому удивлению Шэчи, его шутливое предположение подтвердилось: вышедший им навстречу тангут выглядел не только самодовольнее, но и утеплённее прочих. Как ни странно, в своих меховой накидке, клепаной стальной броне поверх стеганого поддоспешника, и подбитом мехом шлеме с роскошным плюмажем, он не выглядел испытывающим неудобство. Узкие щелочки глаз мужчины сурово озирали гостей из-под густых бровей, плоское лицо, обрамленное косматой бородой, выражало снисходительный интерес, а левая рука, затянутая в кожаную перчатку, небрежно придерживала ножны с богато украшенной саблей.

— Я — Хэлянь Тьешу, первый воин Западного Ся, глава сильнейшего из его воинских сообществ, и начальник над пятью тысячами отборных солдат, — зычно провозгласил он. — Каждый из тангутов знает мое имя. Скоро, его узнает и Срединная Равнина. Который из вас Цяо Фэн? — задавая свой безразличный вопрос, он едва удостоил взглядом стоящих напротив него.

Хэлянь Тьешу

— Я — Цяо Фэн, — добродушно улыбнулся глава нищих. — Рад познакомиться со знаменитым генералом Хэлянем, — он коротко поклонился. Высокопоставленный тангут окинул его кратким оценивающим взглядом.

— Хорошо, — кивнул он с неохотным одобрением. — Ты выглядишь сильным воином. Надеюсь, из тебя выйдет неплохой соперник. Нужно ли тебе отдохнуть перед нашим поединком? Я не хотел бы, — тангут криво ухмыльнулся, — чтобы меня попрекали победой над уставшим противником.

— Я не устал, — чуть улыбаясь, безмятежно ответил Цяо Фэн. Напыщенное поведение тангутского генерала, как и его оскорбительные намеки, ничуть не задели главу Клана Нищих. — Нужно ли время на подготовку вам, генерал Хэлянь?

— Э нет, так не пойдет, — решительно и недовольно вмешался в беседу Инь Шэчи. — С чего это брат Цяо получает все твое внимание, Хэлянь Тьешу? Он прибыл сюда не один.

— Знай свое место, выскочка, — раздражённо бросил высокопоставленный тангут. — Если ты хочешь попробовать силы в поединке с моими младшими, дождись, пока я закончу с твоим главой.

— Цяо Фэн — не мой глава, — медленно и четко ответил юноша. Окружавшие Хэлянь Тьешу тангуты недовольно заворчали, а некоторые и вовсе схватились за оружие — тон Шэчи не пришелся им по вкусу. Сам генерал лишь приподнял бровь в насмешливом удивлении.

— Я обращаюсь к нему, как к старшему брату, из уважения к его силе и возрасту, — продолжил Инь Шэчи все так же неспешно и размеренно, словно обращаясь к тугоухому, или же к неразумному ребенку. — Мы с ним равны по положению, и близки по силе, чему порукой наш с ним прошлый поединок, — Хэлянь Тьешу перевел вопросительный взгляд на главу Клана Нищих, и тот согласно кивнул.

— Кто ты? — обратился тангутский генерал к Шэчи, на этот раз — с чуть большим уважением. — Не тот ли самый Мужун Фу, о котором я слышал, как о лучшем воине юга Срединной Равнины?

— Вовсе нет, — с улыбкой ответил юноша. Приняв нарочито горделивую позу, он с самодовольным видом заговорил:

— Я — Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, ее наследник, и, что немаловажно, — он бросил весёлый взгляд на стоящую рядом Му Ваньцин, — муж прекраснейшей в мире женщины! Мое имя известно… — он скорчил задумчивую гримасу, и принялся напоказ загибать пальцы. Тихо ругнувшись, он раздражённо тряхнул рукой, и вновь начал что-то высчитывать, беззвучно шевеля губами. Тангуты смотрели на его представление с нарастающим раздражением, а нищие и Ваньцин старательно сдерживали улыбки — от них не укрылся прозрачный намек Шэчи.

— В общем, мое имя знает более полутора тысяч человек, но менее двух, — закончил он, и тут же воскликнул:

— Хотя нет! Брат Цяо, сколько в твоём клане младших?

— Тысяч семь-восемь, — ответил мужчина, и тут же добавил, видя радостно вскинувшегося Инь Шэчи:

— Но Серебряную Змею среди них знает где-то тысяча, не больше, — на эту отповедь, юноша нарочито поник плечами.

— Ну вот, а я уже надеялся, — печально протянул он. — Ну да ладно. Мое имя знает около трёх тысяч подданных великой Сун, и где-то сотня жителей Да Ли. Изволь обращаться со мной соответственно, Хэлянь Тьешу, — задрав нос, он бросил на тангута снисходительный взгляд сверху вниз. Тот раздражённо скривился.

— Безвестный юнец из мелкой секты требует моего внимания, — брезгливо бросил он. — Что дальше? Каждый из сунских бродяг захочет говорить со мной на равных? Ты, как тебя там, не ровня мне, ни по знатности, ни по известности. Отойди-ка в сторону — меня ждёт поединок с Цяо Фэном.

— То, что моя фамилия неизвестна тебе — неудивительно, — весело ответил Шэчи. — Когда конница и колесницы моего великого предка Инь Цзифу истребляли гуннские полчища, на месте твоего мелкого царства кочевали племена диких скотоводов-цянов. В необразованности, как и в недостатке любознательности, нет ничего необычного, — он доброжелательно оглядел тангутов, оставляя без внимания их злобные взгляды.

— Непонятно одно — как тебе не удалось запомнить мое несложное имя? — продолжал он с деланным удивлением. — Судя по твоему виду, роскошь тебе очень даже близка, — он кивнул на великолепный плюмаж генеральского шлема, и на позолоченную гарду сабли Хэлянь Тьешу.

— Мне плевать на твои оскорбления, безвестный мальчишка, — бросил тот. Сузившиеся глаза и дергающаяся щека тангута, тем не менее, говорили обратное. — Я не собираюсь опускаться до избиения каждого встречного бродяги. Исчезни.

— Неужто первый воитель Западного Ся опасается безвестных мальчишек? — вкрадчиво поинтересовался Инь Шэчи. — Зачем тогда было посещать пределы великой Сун? Здесь ведь найдутся воины и посильнее меня. Если уж ты так настойчиво отказываешься от боя со мной, вызови лучше кого-нибудь… менее знаменитого, чем Цяо Фэн.

— С меня довольно, — процедил Хэлянь Тьешу. — Так и быть, наглый юнец, я заберу твою жизнь, здесь и сейчас, — зло кривясь, он сжал рукоять сабли.

— Так-то лучше, — довольно ответил юноша. — Ты ведь не возражаешь, брат Цяо?

— Ничуть, — весело улыбнулся глава нищих. — С удовольствием понаблюдаю за твоим боевым искусством, Шэчи.

Тангуты и нищие расступились, давая поединщикам место, и образовав вокруг них широкий круг. Му Ваньцин, сжав напоследок руку мужа, и прошептав ему несколько ободряющих слов, также отступила назад, и встала рядом с Цяо Фэном. Глава Клана Нищих что-то негромко спросил у нее, и девушка так же тихо ответила — за прошедшие несколько дней, все отчуждение между молодой парой и нищими исчезло без следа, благодаря усилиям Инь Шэчи, и дружеские беседы между ними стали обыденным делом.

Хэлянь Тьешу с нарочитой неспешностью извлёк свою саблю из ножен, таких же необычно широких, как и у его посланца, побежденного Шэчи ранее. Юноша, заинтересовавшись, бросил быстрый взгляд на оружие прочих присутствующих тангутов, и с лёгким удивлением отметил схожесть их ножен. Он невольно предположил, что либо воины Западного Ся дружно сговорились носить свои сабли в чрезмерно больших вместилищах, либо мастера столярного и кожевенного дела, снабжающие тангутскую армию ножнами, страдают от недостатка качественных материалов.

Мотнув головой, Инь Шэчи отбросил глупые мысли, и обратил внимание на само оружие противника. Сабля генерала Хэляня выглядела просто и безыскусно, напоминая слегка облагороженный мясницкий тесак: прямой и ровный клинок, чуть расширяющийся к кончику, скруглённое острие, и выемка-дол ближе к обуху. В руках рослого и статного тангута, чья броня делала его фигуру ещё крупнее, это немудреное оружие смотрелось лёгкой игрушкой. Хэлянь Тьешу, неспешно шагающий в сторону Шэчи, держал саблю на отлете, явно не опасаясь ударов своего противника.

Юный воитель весело ухмыльнулся на такое пренебрежение, и, применяя технику шагов, метнулся вперёд, быстрый, словно порыв штормового ветра. Он налетел на тангута со стороны безоружной руки, и молниеносным выпадом кольнул его в лицо, больше проверяя защиту Хэлянь Тьешу, чем всерьез пытаясь достать противника. Тот ловко отмахнулся левой рукой, встретив лезвие меча сталью перчатки, и с неожиданной скоростью бросился на Инь Шэчи. Сабля тангута засвистела, вспарывая воздух в частых атаках, и норовя врубиться в тело юноши с самых разных направлений. Драгоценный клинок, подарок генерала Хань Гочжуна, отчаянно зазвенел, безошибочно отражая точные и яростные сабельные удары — Шэчи встретил противника жёсткой защитой, пробуя его силу. Длиннорукий и хорошо защищённый, Хэлянь Тьешу не побоялся сблизиться с противником, оставив без внимания угрозу более длинного вражеского меча.

Инь Шэчи тотчас же воспользовался этим — уклонившись движением корпуса от очередного выпада, он смахнул вражеское оружие в сторону лёгким ударом меча, заставив тангута чуть провалиться в атаке, и обратным движением рубанул его по плечу. Острейшее лезвие меча легко просекло и стальные пластины доспеха, и его кожаный подбой, и толстые ткань и войлок поддоспешника, но не коснулось плоти, лишь надорвав нижнюю рубаху генерала. Тот недовольно скривился: похоже, тангут не рассчитывал, что его броня не станет большим препятствием для оружия врага.

Видя слабость своей защиты, Хэлянь Тьешу немедленно отступил, ловко отпрыгнув назад. Утвердившись на ногах, он наставил саблю на своего врага, сторожко провожая его движения остриём. Шэчи не заставил себя ждать: яростным вихрем налетев на противника, он закружился вокруг него, осыпая тангута непрерывными ударами. Его меч рубил, колол, и резал, словно обратившись клинками десятка воинов, нападающих со всех сторон. Эту технику Инь Шэчи создал сам, вдохновленный последней формой Семи Мечей Привязанности, что именовалась Мечом Глубочайшей Преданности, и заслуженно гордился своей придумкой.

Доспех тангутского генерала заскрежетал и залязгал, обзаводясь все новыми зарубками и царапинами, но редко когда подаваясь под ударами Шэчи — быстрые атаки юноши уже не могли пробить крепкую сталь брони с прежней лёгкостью. Сам Хэлянь Тьешу невольно ускорился, пытаясь отразить навал противника клинком сабли и свободной рукой. В очередной раз проскользнув мимо врага, и попутно полоснув его по бедру, высекая из стальной юбки доспеха сноп искр, Шэчи внезапно оставил тангута в покое. Применив технику шагов, он отступил назад, почти к самому кругу зрителей, и убрал меч за спину, держа его обратным хватом. Хэлянь Тьешу, запыхавшийся и обливающийся потом, проводил его удивлённым взглядом. Инь Шэчи, безмятежный и ровно дышащий, ответил доброжелательной улыбкой.

— Ваше боевое искусство достойно своей славы, генерал Хэлянь, примите мое уважение, — вежливо обратился он к противнику с коротким поклоном. — Также, примите мои извинения за былую дерзость.

— Ничего, — в голос тангута вернулось былое самодовольство. — Я не стану держать обиду, парень — ты и сам неплох. Если хочешь, можешь признать поражение, и…

— А вот за следующую мою дерзость я просить прощения не буду, — весело закончил Шэчи, не дослушав напыщенные слова противника.

Едва договорив, он вновь бросился к генералу, возобновляя череду быстрых атак. Хэлянь Тьешу не собирался сдаваться — все ещё бодрый и полный сил, он встретил натиск юноши своим оружием, отражая удары и атакуя в ответ. Когда начало казаться, что двое противников сравнялись быстротой движений, Инь Шэчи громко рассмеялся, и взвинтил скорость атак почти вдвое. Клинки сражающихся словно обратились стальной бурей, что то и дело прерывалась лязгом и искрами столкновений, и тут же начинала бушевать вновь.

Тангутский генерал начал уставать первым — обременённый и скованный тяжёлым доспехом, он не смог долго поспевать за прытким и легконогим противником. Шэчи уловил лёгкое замедление его движений мгновенно, и тут же воспользовался им — его меч поймал саблю уставшего врага в связывающий прием, и, резко крутанувшись, швырнул ее прочь, выворачивая оружие из пальцев тангута. В следующий миг, острие меча сверкнуло у самого лица генерала, и его фигурный шлем покатился по земле, пачкая серой пылью меховую оторочку, и теряя перья плюмажа.

Хэлянь Тьешу замер без движения, растерянно моргая. Подозрительно нахмурившись, он мазнул рукой по раскрасневшейся щеке, и коротко выругался — удар Шэчи не только сорвал с него шлем, но и попутно состриг изрядный клок бороды.

— Думаю, исход поединка ясен, — довольно проговорил Инь Шэчи, убирая меч в ножны. Тангут, бросив на него злобный взгляд, неохотно кивнул.

— Замечательный бой, — высказался подошедший Цяо Фэн. В карих глазах мужчины промелькнула насмешка, стоило им остановиться на утратившей лоск бороде Хэлянь Тьешу. — Ваше боевое искусство открыло мне глаза, Шэчи, генерал Хэлянь. Да, генерал, вы все ещё хотите сразиться со мной?

— Я не откажусь от моего вызова тебе, Цяо Фэн, — с небольшой задержкой ответил тангут. — Предлагаю провести наш бой завтра — этот… — он бросил раздраженный взгляд на добродушно улыбающегося Инь Шэчи, — … наследник секты Сяояо заставил меня попотеть. Будьте моими гостями сегодня, — он приглашающе махнул рукой в сторону лагеря. — Я прикажу выделить вам два командирских шатра, и места в одном из солдатских, для твоих младших, Цяо Фэн. Обратитесь к одному из моих заместителей, а пока, не буду вас задерживать — у меня ещё остались дела, — он развернулся и поспешно удалился в сторону лагеря.

— Как тебе его навыки, Шэчи? — задумчиво спросил Цяо Фэн, провожая Хэлянь Тьешу взглядом.

— Очень пристойно, — серьезно ответил юноша. — Фехтовальный стиль хорош, да и развитие внутренней энергии неплохое. Но победил я его именно за счёт превосходства во внутренней силе — это было самым простым способом. Думаю, ты одолеешь его ещё легче, брат Цяо.

— Ты нарочно?.. — глава Клана Нищих не стал договаривать, вместо этого проведя рукой по щеке — там, где Хэлянь Тьешу лишился бороды.

— Нарочно, — широко улыбнулся Инь Шэчи. — Нечего какому-то варвару из западного захолустья так задирать нос, — Цяо Фэн согласно кивнул, и негромко засмеялся.

Подошедшие нищие выразили наследнику секты Сяояо свое бурное одобрение. Му Ваньцин, крепко обняв мужа, и внимательно оглядев его с ног до головы, также высказала Шэчи скупую похвалу. Как заметил юноша в последнее время, после обучения Семи Мечам Привязанности его жена все чаще переживала за него, особенно когда Инь Шэчи приходилось сражаться в одиночку. Юноша собрался было успокоить волнение девушки самым простым и приятным способом — объятиями и поцелуями, для чего предложил осмотреть выделенные им тангутские шатры, но ни молодая пара, ниЦяо Фэн с младшими не успели двинуться к стоянке воинов из Западного Ся. Их внимание привлек громкий возглас, вместе с топотом копыт раздавшийся из-за поворота ведущей к лагерю дороги.

— Господин Инь! Мы здесь! — воскликнул знакомый Шэчи женский голос, и вскоре к присутствующим присоединилась троица юных всадниц.

— А Чжу, — удивлённо промолвил юноша, глядя на служанку Мужунов, останавливающую коня рядом с ним и нищими. — А Би, и… юная госпожа Ван, верно? — А Чжу не ответила ему. Большие карие глаза девушки неотрывно смотрели на Цяо Фэна, возбуждённо блестя, ее длинные ресницы подрагивали, а тонкие пальцы судорожно вцепились в поводья, отчего мышастый мерин служанки нервно прядал ушами, и переступал с ноги на ногу — девушка так и не ослабила натянутую узду.

— Они самые, — весело ответила А Би, соскальзывая с седла. — Мы, вообще-то, ищем нашего молодого господина, но его следы остыли ещё в Северном Шаолине. Пришлось нам проследовать по вашим, братец Шэчи, сестрица Вань. Вы сумели отыскать Мужун Фу? И где братец Юй с отцом?

— Уже несколько дней как должны быть в Да Ли, — ответил Инь Шэчи, приятно удивленный неожиданной встречей. Обе служанки Мужунов, бойкие и неунывающие девушки, были ему симпатичны, а Ван Юйянь, с которой он так и не смог познакомиться в Доме Камелий, но которую немедленно узнал по сходству с Ли Цюшуй, пробуждала в юноше невольное любопытство.

— Мы не застали Мужун Фу в Шаолине, — обстоятельно продолжил он, — но наткнулись на убийцу монаха Сюаньбэя. Мой тесть даже сумел наказать его как следует. Ваш молодой господин оказался невиновен, и его доброе имя полностью очищено. Сейчас, я и жена, вместе с главой Клана Нищих, заняты одним небольшим дельцем… кстати, познакомьтесь с братом Цяо, сестрицы, — Цяо Фэн обменялся с А Би и Ван Юйянь краткими представлениями, церемонно раскланявшись. А Чжу продолжала зачарованно молчать, так и не сойдя с коня.

— Вижу, она не врала, — с задумчивой полуулыбкой промолвила А Би, оценивающе глядя на главу нищих. — Я о молве, конечно же, — поспешно добавила она. — Статью и видом, вы не уступаете героям прошлого, господин Цяо, — мужчина вежливо поблагодарил, вновь поклонившись.

— Что это с А Чжу? — обеспокоился Шэчи все никак не кончающимся ступором девушки. — Ей нужна помощь?

— С ней все в порядке, — безмятежно ответила А Би, украдкой щипая подругу за бедро. Та болезненно ойкнула, и, поняв, что восседает на коне среди пеших, словно военачальник меж своих солдат, густо покраснела.

— Она немного устала с дороги, — ничуть не смутившись, продолжила А Би, помогая товарке сойти с седла. — Ей, как и нам всем, попросту нужна передышка.

— Что ж, надеюсь, наш гостеприимный тангутский генерал не откажется приютить вас до завтра, — насмешливо ухмыляясь, промолвил Инь Шэчи. — Вот только… о ночлеге для девушек лучше спрашивать тебе, брат Цяо — боюсь, мне Хэлянь Тьешу откажет и в глотке воды посреди Длинной Реки, — присутствующие невольно заулыбались.

— Ты — соученик мамы, да? — внезапно спросила Ван Юйянь, указывая на Шэчи. — А это — твоя жена, моя единокровная сестра. Я слышала о вас от матушки и служанок.

— Верно, — ответил юноша.

Ему невольно припомнилась схожая беседа Му Ваньцин и Дуань Чжэнмина, и он улыбнулся необычно проявившемуся сестринскому сходству. Инь Шэчи коротко представил девушке себя и жену. Юйянь благосклонно кивнула, все так же не озаботившись вежественным обращением, и собиралась было спросить ещё что-то, как со стороны дороги раздался громкий стук копыт. Вскоре на поляну перед тангутским лагерем вылетел взмыленный конь, с которого соскочил Дуань Юй.

— Юная госпожа Ван, — запыхавшийся не меньше своей лошади, роняющей с губ белые хлопья пены, юный принц немедленно обратился к дочери Ли Цинло. Губы юноши расплылись в широкой улыбке. — Наконец-то я нашел вас! Ваша матушка волновалась… а я… мне пришлось расспрашивать о вас по дороге, и… в общем, вот! — завершив свою сбивчивую речь, он радостно раскинул руки, словно намереваясь заключить девушку в объятия.

— Вы здесь! — громко отметил он очевидное.

— Это ты, Дуань Юй, — с лёгким удивлением промолвила дочь госпожи Ван. — Что ты здесь делаешь?

— Ну как же, — с все тем же воодушевленным косноязычием ответил юный принц. — Ваша матушка… а я рассказал вам… а вы…

Инь Шэчи перевел озадаченный взгляд с шурина, сбивчиво объясняющего что-то Ван Юйянь, на красную, как маков цвет, А Чжу, не отводящую глаз от Цяо Фэна, и засмеялся, удивлённо качая головой. Встретив непонимающий взгляд жены, он ничего не сказал — лишь шагнул ближе к Ваньцин, и привлек ее к себе, все так же посмеиваясь. Порой, наследник семьи Инь подозревал, что великое небо любит хорошую шутку не меньше него — как, например, после этого внезапно случившегося собрания влюбленных парочек.

* * *

— Твои люди твердо уверены в добытых сведениях, Юнцзун? — требовательно вопросил Хэлянь Тьешу. На свежевыбритом лице тангутского генерала, принимавшего одного из младших командиров в своем шатре, прочно поселилось искреннее недовольство.

— Мы ручаемся за них своими жизнями, господин, — ответил согнувшийся в поясном поклоне воин. Он не смел поднять взгляд на сидящего за грубо сколоченным столом генерала — после проигранного поединка, тот был раздражительнее обычного.

— Мои люди подпоили троих из четверых подчиненных Цяо Фэна, — продолжил он, не разгибаясь. — Все четыре ханьских оборванца были рады выпить за чужой счет, но один из них сумел перепить моих воинов. Те сейчас отсыпаются… — уловив краем глаза раздраженную гримасу генерала, воин по имени Юнцзун поспешно сменил тему. — Остальные рассказали нам одно и то же: Цяо Фэн дважды сходился в поединке с Инь Шэчи, также известным как Серебряная Змея, и оба раза не выявили победителя. Глава Клана Нищих не слабее наследника секты Сяояо, а может статься, и сильнее.

— С одной стороны, это скверно, — Хэлянь Тьешу потянулся было к подбородку, но, коснувшись пальцами голой кожи, раздраженно скривился. — С другой… — злость медленно исчезла с его лица, отступив перед задумчивостью.

— Войны выигрывает не только и не столько грубая сила, сколько хитрость и обман, — негромко промолвил высокопоставленный тангут. Его рука потянулась к сабле, но вместо рукояти, коснулась ее ножен — слишком широких и длинных для лежащего в них клинка.

— Мне собрать воинов, генерал? — понятливо спросил Юнцзун.

— Подожди ночи, — ответил Хэлянь Тьешу. На его лице медленно показалась довольная улыбка. — Пусть наши гости уснут. Утром, их будет ждать новая жизнь. Жизнь во благо Западного Ся, — окончательно повеселевший, он коротко рассмеялся, и хлопнул ладонью по столу. — Распорядись о плотном обеде и хорошем вине для нищих, и наследника Сяояо с женой. Нам, как гостеприимным хозяевам, следует заботиться о наших дорогих гостях.

* * *

Пестрая компания ханьцев расположилась в тангутском военном лагере без особых проволочек. Инь Шэчи немедленно увел жену в отведенный им шатер, где они задержались очень надолго. Младшие Цяо Фэна, отыскав свои спальные места, быстро присоединились к веселой компании солдат, пускающих по кругу мех с вином; вскоре, как по волшебству, в руках дружелюбных тангутских воинов появилось ещё несколько кожаных ёмкостей с горячительным — более чем достаточно для продолжительной гулянки. Сам глава Клана Нищих добыл у ответственного за продовольствие чина говяжий окорок и кувшин вина, и, устроившись в своем шатре, принялся вдумчиво их поглощать. Дуань Юй пытался было увязаться за компанией искательниц Мужун Фу, но в их шатер, помня о приличиях, напрашиваться не стал, и, помявшись немного перед его входом, отправился к Цяо Фэну — знакомиться. Тот обрадовался нежданному собутыльнику, и вскоре они дружески беседовали, без спешки наслаждаясь вином и мясом.

Одной лишь Ван Юйянь не сиделось на месте. Оставив А Би и А Чжу увлеченно перемывать косточки мужчинам вообще и Цяо Фэну в частности, она покинула шатер, и двинулась исследовать лагерь. Девушка заинтересованно разглядывала стойки с древковым оружием — копьями и алебардами-цзи, дивилась низкорослым и мохнатым тангутским конькам, злобно ржущим в сторону незнакомки, и с интересом сравнивала между собой одежду и доспехи солдат.

Без малейшего стеснения спросив одного из воинов о его меховой накидке, она выслушала подробное объяснение тангута о том, что ему, как сыну вельможи, полагается носить соответствующие регалии, в том числе и дорогие одежды из мехов. Предложение масляно улыбающегося мужчины зайти к нему в шатер, для осмотра иных свидетельств его высокого положения, Ван Юйянь успешно пропустила мимо ушей — девушку заинтересовала тренировочная площадка, и воины, что упражнялись на ней.

Дочь госпожи Ван некоторое время наблюдала за тремя десятками солдат, что мерно взмахивали саблями под руководством своего командира — важного и горластого мужчины в шлеме с меховой оторочкой. Насмотревшись на то, как военачальник покрикивает на своих подчинённых, ленивыми тычками поправляет их движения, и подбадривает самых нерасторопных крепкими словечками, она без особых сомнений обратилась к нему:

— Почему твои младшие практикуют это боевое искусство? Оно несовершенно и грубо. С такими скверными навыками, они не смогут одолеть и слабого врага, — глаза важного тангута полезли на лоб, а обрамлённый буйной растительностью рот возмущённо приоткрылся. Вряд ли этот мужчина ожидал, что внезапно появившаяся ханьская дева начнет оскорблять навыки его солдат.

— Что ты можешь знать о воинских искусствах, женщина? — рявкнул он, немного справившись с собой. — Я не указываю тебе, как доить кобылиц и глядеть за детьми, так чего это ты лезешь в мужские дела?

— Я никогда в жизни не присматривала за детьми, и не доила кобыл, — с интересом ответила Ван Юйянь. — Наверное, это сложные занятия, и ты, изучая их, запустил воинские тренировки? — лицо тангута медленно краснело, а широкие ноздри гневно раздувались. Девушка, не обращая на это никакого внимания, продолжала говорить.

— Мне ведь ясно видно — стойки, что ты показываешь этим мужчинам, неуравновешенны, а удары — неуклюжи, — спокойная доброжелательность ее речи лишь сильнее раздражала тангутского военачальника. — Хочешь, я расскажу тебе, где именно вы делаете ошибки? Правда, рассказ выйдет очень долгим — ваш стиль и вправду довольно плох.

— Давай-ка я лучше покажу тебе, как в Западном Ся воспитывают дурных чужеземных баб, — медленно процедил тангут. — Эй, там! — воскликнул он, обращаясь к своим солдатам. — Принесите мою плеть, да подержите эту, — кровожадно ухмыляясь, он указал на Ван Юйянь, — любительницу лезть не в свое дело.

Девушка, до сих пор благожелательно внимавшая военачальнику, отшатнулась назад, но было поздно — пара крепких солдат ухватила ее за руки, а ещё один поднес своему командиру короткую кожаную плётку. Тот, довольно скалясь, похлопал ею по ладони.

— Это кто здесь хочет избить родственницу моей жены? — раздался весёлый мужской голос, и между тангутским военачальником и дочерью госпожи Ван приземлились Инь Шэчи с женой.

Юноша немедленно выхватил из-за пояса меч вместе с ножнами, и удерживающие Ван Юйянь солдаты с болезненными стонами сложились пополам от двух коротких тычков под дых. Освободившись от плена, Юйянь метнулась к своим спасителям, и судорожно вцепилась в руку Му Ваньцин, с недоверчивой обидой глядя на тангутов. Она все же поняла, в какую историю чуть не влипла, и запоздалый страх начисто отобрал ее дар речи. Ваньцин принялась негромко успокаивать сестру, то и дело болезненно морщась — та цеплялась за ладонь жены Шэчи с отчаянием утопающего.

— Не лезь не в свое дело, ханец, — злобно прорычал военачальник. — Эта девка оскорбила меня и умения моих солдат. Я не могу оставить ее слова безнаказанными.

— Примите мои извинения за поведение свояченицы, — церемонно отозвался Инь Шэчи, и коротко поклонился. — Будьте покойны, я сам объясню ей, в чем она неправа. Вам незачем отвлекаться от дел, и утруждать себя ее наказанием, — видя, что его вежливые слова не находят отклика, он добавил:

— Если же ты будешь настаивать на причинении вреда юной госпоже Ван, мы можем разрешить этот спор поединком. Я, против тебя и всех твоих солдат, одновременно. Помнишь, что я сделал с твоим генералом? — Шэчи с намеком улыбнулся, и движением большого пальца выщелкнул меч из ножен. — Могу повторить, уже с тобой.

Тангутский командир сжал рукоятку плети до побелевших костяшек, но все же справился с собой, и махнул рукой своим солдатам. Те, отнюдь не горевшие желанием драться с победителем Хэлянь Тьешу, с заметным облегчением вернулись на площадку для упражнений.

— На твоём месте, я бы как следует отходил эту глупую девицу вожжами, — пробормотал тангут. — Она едва не нашла свою смерть сегодня, оскорбляя меня и моих воинов.

— Не беспокойтесь, я усовещу мою родственницу со всем возможным прилежанием, — вновь вернулся к вежливому тону юноша. — Не стоит нас провожать. Пойдёмте, Ваньцин, Юйянь.

Юноша и девушки двинулись вглубь лагеря, оставляя за спиной солдат, что вскоре вернулись к своим упражнениям. Ван Юйянь постепенно оправилась от испуга, и даже выпустила на волю помятую ладонь Му Ваньцин.

— П-почему они хотели избить меня? — дрожащим голосом спросила дочь госпожи Ван. — Я… я ведь просто хотела помочь…

— Хоть твои намерения и были чисты, слова ты избрала довольно обидные, — отметила Ваньцин, растирая пальцы, и наставительно добавила:

— В будущем, постарайся не оскорблять тех, от кого не сможешь отбиться или убежать, ладно, сестрица? Меня с мужем ведь может и не оказаться рядом.

— Х-хорошо, — девушка часто закивала.

— Ты ошиблась ещё кое в чем, Юйянь, — весело промолвил Шэчи, также намеренный подбодрить свояченицу. — Западное Ся давно желает вторгнуться в земли Сун. Чем слабее солдаты тангутов, тем лучше для нас — сунским воинам и ополченцам будет легче одолеть врага, если война все же начнется. Чем указывать им на ошибки, было бы уместнее без удержу расхваливать несравненное боевое искусство воинов Западного Ся, и убеждать их ни за что не отступать от его канонов, — Ван Юйянь слабо улыбнулась.

— Лучше я и вовсе прекращу заговаривать с тангутами, — ответила она. — Спасибо вам, Шэчи, Ваньцин. Я… мне нужно отдохнуть, — раскланявшись с молодой парой, она неверной походкой двинулась к своему шатру.

— Если моя бестолковая сестрица продолжит в том же духе, то может и не дожить до встречи с Мужун Фу, — со вздохом промолвила Му Ваньцин, провожая родственницу взглядом.

— Верно, — согласно кивнул Инь Шэчи. — Боюсь, госпожа Ван недостаточно усердно обучала свою дочь вежеству, — задумчиво наморщив лоб, он продолжил:

— Ты знаешь, жена моя, у меня появилась идея. Когда мы закончим с делами тангутов и нищих, почему бы нам не сопроводить твою сестру к ее цели? Чего доброго, она, в своих странствиях, наткнется на какого-нибудь разбойника, или чрезмерно гордого воина, которого оскорбит, и сгинет ни за грош.

— С чего это ты вдруг воспылал бескорыстием? — подозрительно спросила Му Ваньцин, и с сомнением добавила:

— Не заглядываешься ли ты на сестрицу Юйянь, по примеру Дуань Юя?

— Любимая моя жена, — с широкой улыбкой ответил Шэчи, ничуть не смущённый подозрениями девушки. — Моя прекрасная богиня… неужто я мало доказывал тебе свою любовь сегодня? Так я готов немедленно вернуться к этому занятию, приятнейшему из возможных, — он обнял Ваньцин за плечи, и притянул к себе.

— Прекрати сейчас же, бесстыдник, — стесненно ответила девушка, сбрасывая его руки. — Вокруг нас — целая толпа западных варваров. Потерпи до шатра, — она бросила на юношу быстрый взгляд из-под длинных ресниц, на сей раз — без малейшего подозрения.

— Повинуюсь, моя строгая и целомудренная богиня, — с нарочитой печалью промолвил Инь Шэчи, и добавил обыденным тоном:

— К тому же, я вовсе не бескорыстен в своем желании помочь свояченице. С самого Яньмыньгуаня, я жажду встречи с Мужун Фу, по нескольким причинам.

— Ты все ещё зол на него из-за смертей боевых товарищей? — удивилась Ваньцин.

— Не совсем, — задумчиво нахмурившись, ответил Шэчи. — Быть может, немного. Скорее, я хочу испытать свои силы в поединке с ним, и принести моей секте славу победой над одним из двух известнейших воителей Поднебесной. А ещё, везде, где мы только ни слышим имя Мужун Фу, творятся странные и подозрительные вещи. В битве при Яньмыньгуане, он скрывался и помогал врагу. Пусть он и не был причастен к смерти Сюаньбэя, тот старик из Шаолиня как-то связан с его семьёй — стиль старого вора очень уж напоминал описание боевого искусства Мужунов. Дуань Юй недавно рассказывал нам, что Мужун Фу ищет связей с сопредельными царствами. Все это пахнет предательством, — отбросив задумчивость, он весело добавил:

— А также, тайной. Я просто не могу устоять перед ее ароматом.

— Как скажешь, муж мой, — смиренно отозвалась Му Ваньцин. — Почему бы не помочь сестре, и, заодно, не вытрясти из ее двоюродного брата все грязные секреты? Но всё это подождёт. Сейчас, пойдем поскорее в шатер, — она с намеком посмотрела на юношу, и двинулась к их временному обиталищу. Воодушевившийся Инь Шэчи последовал за женой.

Глава 30 Которая описывает атакующий бросок тигра северо-запада, и неудачу южного дракона

Поздней ночью, полог одного из солдатских шатров поднялся, выпуская наружу группу воинов в полном вооружении. Тангуты без спешки зажгли факелы, и двинулись на окраину лагеря — туда, где ночевали ханьские воины. Пять палаток, в которых разместили ханьцев, стояли чуть поодаль от прочих шатров; гостям это разделение пришлось по душе, а сегодня ночью, оно было на руку и хозяевам.

У палаток гостей, в окружении четверки сурового вида телохранителей, солдат встретил сам Хэлянь Тьешу, серьезный и собранный, без следа своей былой напыщенности. Командир подошедшей воинской группы согнулся в поясном поклоне, приветствуя своего генерала, но тот лишь нетерпеливо махнул рукой в сторону одолженных ханьцам палаток. Младший воинский начальник покорно склонил голову, и разразился чередой быстрых, негромких команд.

Повинуясь отданным приказам, тангуты рассыпались вокруг шатров с ханьцами внутри, и дружно сняли шейные платки и шарфы. Смочив их резко пахнущей жидкостью из принесенных бутылочек, они повязали мокрые куски ткани себе на лица, вмиг обретя сходство с бандой разбойников. От этого странного ритуала не остались в стороне даже Хэлянь Тьешу с охраной, также обзаведясь неприятно пахнущими масками.

Закончив с подготовкой, солдаты, что окружали шатры, сняли оружие с поясов, и, крепко сжав устья ножен, слитно рванули наружу клинки, словно салютуя неведомо кому. Причина что их странных приготовлений, что бережного обращения с чрезмерно большими ножнами, вмиг стала ясна — из вместилищ их оружия лениво заструился белесый дымок. Тангуты поспешно сунули ножны внутрь шатров, позволяя дыму заполнить временные обиталища ханьцев. Несколько мгновений спустя, Хэлянь Тьешу, все это время пристально наблюдавший за действиями своих солдат, громко рассмеялся.

— Замечательно! — воскликнул тангутский генерал, и не думая больше таиться. Сорвав с лица пахучую повязку, он обратился к подчинённым:

— Свяжите ханьских выродков, и сложите в одном из шатров. Да пошевеливайтесь — они пробудут беспомощными не так уж долго. Пора отправляться домой — сегодня, нам досталась славная добыча. Скоро, все секреты Клана Нищих и секты Сяояо станут моими, — довольно посмеиваясь, он погладил выбритый подбородок.

— Что насчёт женщин, генерал? — почтительно спросил воин, командовавший захватом.

— Продашь их на рабском рынке дома, — безразлично отмахнулся высокопоставленный тангут. — Хотя, жену этой наглой твари, Серебряной Змеи, я сделаю своей служанкой. Будет чистить конюшни и отхожие места на моем подворье, — он вновь довольно захохотал.

В этот миг, раздался глухой удар, полог одного из шатров хлопнул флагом на ветру, и наружу с криком вылетели двое тангутских солдат. Следом за ними выбрался Цяо Фэн. Глава Клана Нищих шатался, словно пьяный, но его кулаки были крепко сжаты, и, судя по валяющимся на земле солдатам, все ещё могли сражать врагов. Тангуты замерли, не решаясь подойти к грозному воину.

— Мне что, всю работу делать самому? — раздражённо бросил Хэлянь Тьешу.

Без единого сомнения, тангутский генерал шагнул к Цяо Фэну, легко уклонился от его неловкого замаха, и одним могучим ударом поверг главу нищих на землю. Тот неуклюже заворочался, пытаясь встать.

— Может, я и связывать его должен? — недовольно повысил голос Хэлянь Тьешу. — Ну-ка, взять его, живо!

Цяо Фэн ещё пытался бороться с набросившимися на него тангутами, но те, навалившись на него едва ли не целым десятком, сумели спутать ноги и руки мужчины крепкими веревками. Главе Клана Нищих оставалось лишь бессильно ругаться, когда его, побежденного и связанного, взвалили на плечи и понесли прочь.

— Вот так-то лучше, — генерал проводил довольным взглядом Инь Шэчи и Му Ваньцин, которых, связанных, бессознательных, и полуголых, уносили следом за Цяо Фэном. — Берите остальных. И, кто-нибудь, дайте противоядие нашим солдатам, что были в одном шатре с нищими. Пусть лентяи тоже поработают. Юньцзун, — подозвал он своего помощника, который и распоряжался захватом ханьцев. — Утром проследишь за сворачиванием лагеря, и отправкой пленников. Я выступлю налегке, с первыми лучами солнца — мне до смерти надоела Срединная Равнина, — младший командир согнулся в поклоне, но Хэлянь Тьешу уже шагал прочь.

* * *

Дуань Юй проснулся посреди ночи, разбуженный громким шумом, и судорожно закашлялся от заполняющего его шатер мерзкого смрада. Кое-как набросив халат и натянув сапоги, он вывалился из палатки, и с оторопью воззрился на творящееся снаружи. Его растерянный взгляд выхватил из разгоняемой факелами темноты красное от напряжения лицо Цяо Фэна, бесстыдно оголенную белую руку Му Ваньцин, свисающей с плеча какого-то тангута, и то, что немедленно вырвало его из ступора — наполненные отчаянием глаза Ван Юйянь.

Сорвавшись с места призрачной молнией, юный принц уклонился от тянущихся к нему рук тангутских солдат, и со всех ног метнулся к дочери госпожи Ван, забыв обо всем остальном. Окружающие его тангуты встревоженно загомонили — после взятия в плен Цяо Фэна, никто из них не ожидал, что ещё один из ханьцев останется не только в сознании, но и боеспособным. Сияющие лучи ци сорвались с пальцев Дуань Юя, срубая несущих Ван Юйянь солдат. Тут же, юный принц подхватил девушку на руки, и, не помня себя, бросился прочь — опасность, грозящая любимой, вымела из его головы все мысли и рассуждения. Он желал сейчас лишь одного — спасти ту, что была для него дороже всего остального мира.

Тангуты не преследовали юношу — легковесная дочь госпожи Ван несильно замедлила его стремительный бег, и Дуань Юй со своей ношей в считанные мгновения растворился в ночной темноте.

— Генералу это очень не понравится, — напряжённо промолвил Юньцзун. — Сытай, Чицы, — окликнул он двух солдат. Те поспешно подошли к нему, и низко поклонились.

— Поднимите первый конный десяток, и отправьте следом за этим живчиком, — велел мужчина. — Не нужно допускать всяких неприятных осложнений, вроде приведенной тем ханьцем помощи, — солдаты ответили кратким и дружным согласием, и, не медля, побежали к одному из шатров.

* * *

Взмыленный и запыхавшийся, Дуань Юй остановился после получаса непрерывного бега. Он опустил свою драгоценную — прежде всего, для него самого, — ношу, на мягкую траву у корней разлапистого дуба, и без сил плюхнулся рядом. Юный принц по-прежнему мог бежать быстрее ветра — внутренняя сила, изъятая Искусством Северной Тьмы у тибетского злодея, наполняла меридианы Дуань Юя мистической мощью, что позволяла использовать и более утомительные техники. Причина усталости принца была в другом — неся Ван Юйянь на руках, он порядком утомил оные руки, сбил дыхание, и перенапряг спину. Усиливающие техники ци же были ему неизвестны.

Точнее, безалаберный юноша, все ещё не избавившийся от своей неприязни к боевым искусствам, попросту позабыл о них.

Едва лишь юный принц устроился на отдых, дочь госпожи Ван впервые за долгое время подала голос.

— За нами гонятся, Дуань Юй, — едва слышно сказала она. — Я заметила всадников на дороге позади. Скоро, они будут здесь.

— Они найдут разве что наши следы, — с бодростью, которой не испытывал, ответил юный принц. — Я с лёгкостью унесу вас отсюда, юная госпожа. Вот только… вы не будете против, если дальше я… понесу вас на спине? — невольно представив девушку, прижимающуюся к нему всем телом, он изрядно смутился, из-за чего начал запинаться и бормотать.

— Ты спасаешь мне жизнь, — серьезно промолвила Ван Юйянь. — Было бы глупо цепляться за приличия, и умереть из-за этого. Делай, что нужно.

— Замечательно, — с облегчением улыбнулся юноша, и кое-как поднялся на усталые ноги. — Давайте я вам помогу.

С трудом взвалив девушку на спину, Дуань Юй вновь припустил прочь со всех ног, поднимая клубы серой дорожной пыли.

Его внимание привлекло виднеющееся вдалеке строение, и его необычный вид: ярких цветов полотнища воинскими знамёнами колыхались над мореным деревом стен. Юноша рассудил, что поспешное бегство привело их с Юйянь на окраину одной из близлежащих деревень, к устроенной на отшибе мастерской красильщика. Подумав, что даже столь яркое убежище лучше чистого поля, открытого всем ветрам, юный принц направил к красильной мастерской свой бег, и вскоре заколотил в ее ворота.

— Хозяева! Спасите! Чужеземные злодеи гонятся за нами! — позвал он.

Никто не ответил на его суматошный призыв, но тяжёлые створки ворот заскрипели и приоткрылись от очередного пинка юноши — а стучался он, нагруженный беспомощной девушкой, именно ногами. Похоже, местный красильщик то ли был человеком редкого гостеприимства, не не запирая дверей в поздний час, то ли страдал забывчивостью.

Толчком ноги, Дуань Юй отворил ворота, и вступил внутрь, снова и снова выкликая хозяев — даже пренебрегая частью приличий из-за спешки, он не хотел оставлять их полностью. Пройдя через двор, мимо чанов с краской и сушащихся разноцветных полотен, он вошёл в скромный дом красильщика, также не встретив на двери ни замка, ни засова. Мысль о возможной заброшенности мастерской не успела укорениться в разуме принца — за порогом, он почти сразу же наткнулся на взгляды полуодетой парочки.

Юный принц ощутил, как наливаются жаром его уши — они, наверное, светились сейчас в ночном мраке, так велик был охвативший Дуань Юя стыд. Ему быстро стала понятной причина оставления его призывов о помощи без ответа — вопли юноши сорвали красильщика с женой с их супружеского ложа.

К чести юного принца, он быстро спохватился, и вспомнил о своих преследователях. Прочистив горло, он обратился к оторопело глядящей на него паре:

— Простите за бесцеремонное вторжение, уважаемые. Наши с моей спутницей жизни в опасности, и я забыл о приличиях пред лицом смерти. Умоляю, спасите нас, и скройте от тангутских злодеев.

Мужчина и женщина — по виду, обычные немолодые крестьяне, все так же безмолвно сверлили ошарашенными взглядами Дуань Юя с его ношей. Тот в отчаянии сжал зубы, опустил Юйянь на пол, и сорвал с пояса вышитый кошелек. Дернув завязки мешочка, он вывернул его прямо на мореные доски пола. Серебряные и золотые слиточки с лязгом и стуком посыпались под ноги красильщика с женой.

— Вот! — воскликнул юный принц. — Возьмите все, что у меня есть, как извинение за грубость, и плату за помощь, только не отказывайте нам!

— К-конечно, молодой господин, — отозвался мужчина, пусть и заторможенно — жадность все же преодолела его замешательство.

— Вы говорили, вас преследуют тангуты? — с сомнением спросил красильщик. — Быть может, вам показалось, и это обычные конные разбойники? Находники из Западного Ся редко забредают так далеко.

— Кем бы они ни были, вам нужно поскорее закрыть ворота! — вклинился Дуань Юй в этот неспешный поток размышлений. — Враги скоро будут здесь, и их мечи не станут разбираться, кто прав, а кто виноват.

— Да-да, конечно, молодой господин, — угодливо закивал красильщик. — Погодите, я сейчас, — он поспешно вышел во двор.

Шум его быстрых шагов прервался не скрипом закрывающихся створок, и грохотом опускаемого засова — истошный, напуганный крик раздался снаружи, и резко оборвался. Выглянувшему наружу Дуань Юю на мгновение захотелось спрятаться обратно в дом, и захлопнуть за спиной дверь, но он справился с этим малодушным порывом, и вышел навстречу десяти тангутским воинам, разгоряченным продолжительной скачкой и пролитой кровью. Неудачная попытка укрыться от погони загнала Дуань Юя в ловушку — бегство перестало быть возможным. Не принесли спасения и стены подворья красильщика. Оставалось встретить опасность лицом к лицу.

— Лучше бы вам уйти подобру-поздорову, — громкий голос юного принца чуть дрожал, как и его поджилки, но был полон отчаянной решимости. — Если вы не оставите нас в покое, я буду защищаться.

— Защищаться, маленький трусишка? — кровожадно оскалился один из солдат. С лезвия его обнаженной сабли медленно стекали алые капли. — Скажи ты «бежать без оглядки», я бы поверил, — он неторопливо шагнул в сторону принца. Сабля воина крутанулась в воздухе, пятная брызгами крови одно из растянутых для сушки полотнищ. Красные капли расплылись на светло-розовой ткани бесформенными язвами.

— Я вовсе не хочу вас убивать, — ответил Дуань Юй с нарастающим раздражением. — Не стоит вынуждать меня.

Тангуты не стали продолжать разговор. Трое из них, включая того, что уже обагрил клинок кровью, дружно бросились вперед, воздев оружие. Остальные следовали за ними по пятам.

Первый из ретивой троицы вдруг споткнулся на полушаге, и бессильно осел на землю; его двое соратников почти сразу же последовали его примеру. Все трое были мертвы ещё до того, как их тела опустились на истоптанную пыль двора. Глаз одного из них лопнул, белесой кляксой окантовывая сквозную дыру в черепе. Второй щедро заливал землю кровью из глубокой раны в левой стороне груди — кожаная броня не смогла защитить его сердце. Голова третьего болталась на лоскуте кожи.

— Ещё не поздно разойтись миром, — неуверенно предложил Дуань Юй.

Юный принц глядел на дело рук своих с оторопью и испугом — хотя рука его и не дрогнула, защищая любимую, горечь и вина наполнили его, вместе с осознанием совершенного тройного убийства. Тангуты, что остановились, удивлённо глядя на мертвых товарищей, были далеки от подобных терзаний — ошеломление на их лицах быстро сменилось лютой злобой.

— Ты убил наших братьев, — прорычал один из них. — Сегодня, я буду есть твою плоть, и спать на твоей шкуре!

Они ринулись на принца вдвое резвее, но и это не спасло их. Уклонившись от тянущихся к нему клинков техникой шагов, Дуань Юй вновь обратился к ци, текущей по его энергетическим жилам, и та послушно рванулась наружу, переполняя его меридианы сердца и тонкой кишки, и вырываясь из мизинцев обеих рук плотными, острыми, смертоносными лучами, подобными клинкам мечей. Мечей, разящих с неумолимостью оружия богов. Мечей, перед которыми не могли устоять ни сабли тангутов, ни их непрочные доспехи, ни, тем более, слабая человеческая плоть.

Тяжело дыша, юный принц оглядел заваленный трупами двор, но тяжесть содеянного не успела вновь сдавить его сердце в ядовитых тисках горя. Человеческая фигура легко перепрыгнула через высокую стену двора, и вошла в свет факелов, скудно освещающих подворье красильщика. К тангутам явилась подмога — никем другим этот худощавый воин, одетый в кожу и меха, быть не мог. Плавно извлечённая из ножен сабля указала на Дуань Юя, изгоняя последние сомнения в намерениях пришельца.

Сжав зубы, юный принц вновь обратился к своему боевому искусству, но на сей раз, оно неожиданно дало сбой — тангут с небрежной ленцой уклонился от луча ци, метившего ему в лицо, и быстрее мысли метнулся к юноше, угрожая ему сабельным клинком. Тот попытался было уйти от столкновения, но техника шагов неизвестного воина не уступала Искусству Бега по Волнам, а внутренняя сила заметно превосходила возможности Дуань Юя.

Ко всему прочему, незнакомец явственно обладал немалым боевым опытом. Ловко работая клинком, он загнал суматошно уклоняющегося юного принца в закуток между оградой и одним из чанов для краски. Юноша и глазом моргнуть не успел, как его спина уткнулась в рассохшиеся доски большой деревянной бадьи, а мигом спустя, его грудь словно лягнул бешеный конь. От крепкого пинка тангутского воина, Дуань Юй полетел на землю, сокрушая спиной чан для краски. По счастью, тот был пуст, и юному принцу не пришлось плавать в пахучей и маркой жидкости. Впрочем, поднявшейся пыли, резкой боли в груди и спине, и рассаженного о случайный гвоздь локтя было достаточно, чтобы привести юношу в себя. Жажда жизни вмиг отогнала грустные мысли о свершенных убийствах, заставив сердце Дуань Юя биться бодрее.

Проморгавшись и откашлявшись, юноша поднял взгляд, и нашел им глаза тангута, насмешливо озирающие его из-под меховой оторочки шлема. Лёгкая, презрительная улыбка искривила длинное скуластое лицо чужеземца, а сабля в его руках поднялась, ловя плоскостью лезвия багровые отсветы факелов. Юный принц поспешно рванулся прочь спиной вперёд, даже не поднимаясь на ноги. Собрав спиной все возможные занозы и сучки с переломанных досок чана, он кое-как проскользнул в дом, пинком захлопнул за собой дверь, и, вскочив на ноги, задвинул засов. Хлипкое дерево дверных створок вряд ли могло надолго задержать сильного воина, но Дуань Юй был рад и самой краткой передышке.

Обернувшись вглубь дома, он остановил взгляд на Ван Юйянь, что сидела на полу, бессильно опираясь на стену, и хозяйке дома, прикрывшей лицо руками. Плечи несчастной женщины мелко вздрагивали — печальная судьба ее мужа не осталась для нее тайной.

— Могу ли я узнать твоё славное имя, незнакомый тангут? — вдруг заговорила Ван Юйянь, громко и уверенно. Все ещё скованная наполняющим ее кровь ядом, она прилагала заметные усилия, чтобы быть услышанной снаружи, и небезуспешно.

— Мое имя — Ли Яньцзун! — раздался гордый ответ воина.

— Судя по фамилии, вы принадлежите к правящей семье Западного Ся, молодой господин Ли, — продолжала разговор девушка. — Знайте же — тот юноша, которого вы едва не убили, также царской крови. Молодой господин Дуань Юй — принц царства Да Ли. Быть может, вы сделаете его семье одолжение, и отпустите нас?

— Ты права — в моих жилах течет кровь правителей Западного Ся, — раздался самодовольный ответ. — И я, конечно же, рад сделать одолжение такому же вельможе, — он ненадолго умолк, и закончил, со злой насмешкой в голосе:

— Избавив правящую семью Да Ли от позорящего ее неумехи, я окажу ей немалую услугу! Ты же, глупая девчонка, можешь принять смерть вместе со своим дружком, и сопровождать его в Диюй, раз он так дорог тебе.

— Вы неправы дважды, — спокойно ответила Юйянь. — Мы с Дуань Юем — всего лишь знакомые. Между нами нет никакой связи, — юный принц Да Ли невольно понурился, слыша эти слова.

— Также, Дуань Юй — вовсе не неумеха, — продолжила она, с прежней уверенностью. — Он в начале своего пути, и все ещё неопытен, но с помощью хорошего учителя, он может многого достичь.

— Этот неуклюжий юнец? — пренебрежительно отозвался Ли Яньцзун. — Да что ты вообще понимаешь в боевых искусствах, чтобы бросаться подобными словами?

— Я вижу, что вы ещё не полностью освоили свою сабельную технику, — бесстрастно ответила девушка. — Вы применяете ее где-то в четверть силы. В техниках шагов вы намного лучше, как и в управлении своей ци.

— И где же, по-твоему, моя сила стоит в сравнении с лучшими воинами Поднебесной? — в голосе тангута послышалось болезненное любопытство.

— Вы слабее моего двоюродного брата, Мужун Фу, — твердо ответила Ван Юйянь. — А уж главе Клана Нищих, Цяо Фэну, вы уступаете ещё больше.

— Значит, ты считаешь, что Цяо Фэн сильнее Мужун Фу? — оскорбленно отозвался Ли Яньцзун, и тут же добавил:

— А я — ниже их обоих? Что насчёт этого глупого юнца Дуань Юя? Где он в сравнении с нами тремя? Ну же, безмозглая юница, повесели меня своими праздными суждениями.

— Сейчас, он слабее всех троих, но со временем, он превзойдет и вас, молодой господин Ли, и моего двоюродного брата, — без колебаний ответила дочь госпожи Ван.

— Ах, превзойдет? — вопрос тангута был полон искренней злости. — Что ж, тогда я просто обязан избавиться от будущего соперника, покуда он слаб… — пока он разорялся, девушка устремила ждущий взгляд на юного принца, и тот, догадавшись, чего она хочет, подошёл, и присел рядом.

— Беги, Дуань Юй, — прошептала Ван Юйянь. — Я отвлеку его, насколько смогу. Выйди через черный ход, и уходи.

— Ни за что, — негромко, но твердо ответил юноша. — Я не оставлю вас, юная госпожа Ван. Даже если я, с моими никудышными умениями, и не смогу победить Ли Яньцзуна, я выйду к нему, и прогоню, пусть и ценой моей жизни. Эта добрая женщина, — он кивнул на плачущую жену красильщика, — позаботится о вас. Когда яд перестанет действовать, вы сможете найти помощь.

— Не стоит умирать ради меня, — несмело возразила девушка. — Быть может, молодой господин Ли сжалится надо мной.

— Он хотел убить нас обоих, — непреклонно ответил юный принц. — Даже и не просите — я не стану спасать свою жизнь ценой вашей, — заглянув ему в глаза, и увидев там лишь отчаянную решимость, Ван Юйянь покорно кивнула.

— Хорошо, — прошептала она со слабой улыбкой. — Я успела разглядеть уязвимость в технике Ли Яньцзуна. Его защита несовершенна, и оставляет открытыми ноги. Если тебе удастся лишить его подвижности, победа останется за тобой.

— Спасибо, юная госпожа Ван, — признательно ответил Дуань Юй, и добавил с уверенностью, которой не ощущал:

— Я сейчас вернусь.

Упрямо сжав зубы, он встал, и зашагал к двери. В душе юного принца, вся горечь, боль, и вина от недавно учиненной им резни переплавились в отвагу — снаружи, его ждал враг, такой же человек из плоти и крови, как и те, что умерли от его руки совсем недавно. Пусть этот враг и был силен и умел, но за спиной Дуань Юя осталась любимая девушка, полностью беспомощная, и не способная пошевелиться. Если он не сможет убить врага, его любимая распрощается с жизнью. Эта мысль наполняла юного принца холодной яростью, чувством, совершенно необычным для добросердечного и легкомысленного юноши.

Когда он подошёл к створкам двери, последней непрочной преграды между ним и смертью, Дуань Юй не боялся ничего — ни врага, намеренного изрубить на куски его и Ван Юйянь, ни смертоносной силы своего боевого искусства, так легко отнимающего жизни. Напротив, он был твердо намерен пустить эту силу в ход. Недрогнувшая рука далиского принца сдвинула засов в сторону, и юноша вышел наружу, навстречу ждущему его врагу. Тот как раз закончил свою возмущённую речь, полную оскорблений в сторону прячущихся.

— Ты, я вижу, ищешь смерти, — с предвкушающим видом бросил тангутский вельможа. — Сегодня, ты найдешь ее, — он ловко взмахнул саблей, вычертив ей в воздухе свистящую петлю.

— Последний раз предлагаю тебе прекратить ненужное кровопролитие, — ответил Дуань Юй. Страх окончательно отступил в дальние уголки его сердца, и голос юного принца звучал с холодным спокойствием. — Забирай своих мертвых товарищей, и уходи. Я не хочу сражаться с тобой.

— Ещё бы ты этого хотел, неуклюжий глупец, — самодовольно ответил Ли Яньцзун. — Но мне надоело тратить время на бессмысленную болтовню. Отдай мне свою жизнь, — кровожадно скалясь, он ринулся вперёд.

Ли Яньцзун

Юный принц не стал отступать — не жажда бегства вела его, но стремление к победе. Ему припомнилась скоротечная схватка с Инь Шэчи, и он, рассудив, что не зазорно будет воспользоваться приемом своего более умелого зятя, метнулся в сторону, и встретил врага быстрым лучом пальцевой техники. Ли Яньцзун поспешно вскинул саблю, принимая удар Божественного Меча Шести Меридианов на ее широкое лезвие. Защита вынужденно замедлила тангута, и Дуань Юй, пользуясь отыгранным расстоянием, вновь прянул в сторону, пытаясь зайти за спину противника, и снова посылая в него смертоносные клинки из ци, один за другим. Он целился в ноги врага — даже не будь юный принц горячо влюблен в Ван Юйянь, отчего каждое ее слово он слушал, словно божественное откровение, он не мог не признать ее совет разумным и полезным.

Одна из посланных юношей техник достигла цели — Ли Яньцзун зло зашипел, припадая на левую ногу. На рассеченном голенище высокого тангутского сапога выступила кровь. Дуань Юй не стал заранее праздновать победу, ведомый все тем же неожиданным хладнокровием. Ему не нужно было торжество над врагом — лишь безопасность любимой, во имя которой, он готов был оставить прежние легкомыслие и добродушие, и обратить все силы своего разума на то, что ранее презирал — тактику и военную хитрость. Он отступил чуть подальше, и атаковал оружную руку врага, снова и снова заставляя того защищаться, и вынужденно блокировать лезвием сабли смертоносные лучи ци. Дуань Юй был намерен утомить Ли Яньцзуна, заставить его ослабить внимание и открыться, чтобы затем добить одним точным ударом.

Тангут не сдался — даже раненный, он оставался смертельно опасен. Отбив очередную атаку, он сорвался с места, огибая один из чанов для краски. Стоило ему на миг скрыться из виду, Ли Яньцзун применил свою технику шагов, совершенную и отлично освоенную, в полную силу. Размывшись в воздухе до того, что его фигура за малым не исчезла из виду, он легко оттолкнулся от своего деревянного укрытия, пробежал по висящему на стойках полотну ткани, даже не поколебав его ровную поверхность, и молниеносным прыжком ринулся прямо на Дуань Юя. Лезвие сабли с шипением разрезало воздух, целя в горло, и стремясь убить, жестоко и болезненно.

Юный принц успел уйти от этого яростного удара лишь благодаря совету Ван Юйянь, и своему мимолётному успеху — раненая нога подвела тангута, и его прыжок с атакой вышли менее быстрыми и точными, чем могли бы. Припав к земле, и едва не ложась на нее спиной, Дуань Юй потерял клок волос и часть воротника халата, состриженные сабельным ударом, но сумел уклониться, после чего поспешно отступил. Не медля, он вновь напал на врага, встречая его порыв сияющими клинками Божественного Меча Шести Меридианов. Быстрые выплески ци снова и снова соединяли пальцы юного принца с фигуройего противника, словно тонкие струны света. Ли Яньцзун умудрился отбить часть этих отчаянных атак саблей, чем уберёг свои лицо, живот, и левую руку от беспощадной остроты сверкающих клинков, но левую ногу, уже пострадавшую, защитить не смог.

Болезненно вскрикнув, тангутский воин вдруг ударил рукопашной техникой — не в Дуань Юя, но в землю под его ногами. Пока юный принц откашливался от поднятой пыли, и протирал глаза, Ли Яньцзуна и след простыл.

Юноша устало опустился на землю, полностью опустошенный. Он не чувствовал радости от своей славной победы — лишь усталость, и облегчение. Непрерывное использование могущественной пальцевой техники истощило его меридианы, а скоротечный бой, показавшийся ему долгим, словно вечность, истрепал нервы Дуань Юя, и утомил его разум. Уже готовый отдаться тупому, сонному равнодушию, и прикорнуть прямо во дворе на пару минут, юный принц неожиданно заметил тусклый блеск у себя под ногами. Потянувшись к неведомой вещице, он поднял из пыли небольшую металлическую фляжку. Дуань Юй быстро припомнил этот же медный блеск на поясе Ли Яньцзуна, и подумал, что тангутский вельможа то ли обронил свой сосуд при поспешном бегстве, то ли потерял его от удара пальцевой техникой. Ровный разрез на кожаном ремешке, должном прикреплять флягу к поясу, подтверждал последнее.

Юный принц неожиданно понял, насколько он хочет пить — долгое, выматывающее бегство с Ван Юйянь на руках, а после — не менее тяжёлый бой, порядком утомили юношу, не отличающегося телесной силой. Он поспешно вытащил из фляги плотно пригнанную пробку, и нетерпеливо поднес ее к губам.

Невыразимо мерзкий смрад вырвался из медного горлышка, наполнив ноздри Дуань Юя. Юный принц не выпустил вонючий сосуд из рук лишь потому, что пальцы его судорожно сжались — больно уж гнусным был идущий из фляжки запах, и очень уж много вдохнул юноша, неосторожно поднеся коварный сосуд к самому лицу. Заходясь в громогласном кашле, и невнятно ругаясь, далиский принц поспешно закупорил смрадную флягу, и отбросил ее прочь.

— Что с тобой, Дуань Юй? — раздался из дома встревоженный голос Ван Юйянь. — Все ли в порядке?

— Все хорошо, юная госпожа Ван, — выдавил принц. — Убегая, Ли Яньцзун, похоже, обронил фляжку с ядом, которую я принял за сосуд для питья. Не беспокойтесь, яд не подействовал.

— Фляжку? — с сомнением спросила девушка. — Тангуты носили свою отраву в ножнах сабель, я успела заметить это в их лагере. Уверен ли ты, что нашел именно яд?

— Н-нет, — смущённо отозвался юноша. — Но эта жидкость до крайности вонюча. Настолько, что мои нос и горло до сих пор жжет изнутри.

— Их яд пах совсем по-другому, — сказала Ван Юйянь. — Принеси мне эту фляжку, Дуань Юй. Может статься, в ней — не яд, но противоядие.

— Вы уверены, юная госпожа Ван? — засомневался юный принц. — Если она окажется ядом, мне он не повредит, но вы и без того отравлены. Как бы вам не стало хуже от этой смрадной жижи.

— Просто принеси ее, — в голосе девушки зазвучало раздражение. — Мне надоело кричать тебе через весь двор, — смутившись, Дуань Юй осторожно поднял с земли медный сосуд, и вошёл в дом. Дочь госпожи Ван находилась там же, где и раньше, все такая же бездвижная, а вот жена красильщика куда-то запропастилась.

— Я, все же, не думаю, что пробовать незнакомые составы — хорошая мысль, — стесненно промолвил он, подходя ближе к Ван Юйянь. — Хорошо бы испытать эту дрянь на чем-то… или ком-то… кроме вас. Не на мне — я стоек к ядам. Может, мне удастся поймать какое-нибудь животное неподалеку?

— Я не собираюсь это пить, — устало и тихо ответила девушка. — Если, вдохнув немного вони из этой фляжки, я почувствую себя лучше, значит, мы и вправду нашли противоядие. Если же нет — я все одно беспомощна и не могу двигаться. Большей обузой тебе я никак не стану. Скорее открывай ее, — недовольно добавила она. — Мои руки все ещё не слушаются меня.

— Ну… хорошо, — со вздохом согласился Дуань Юй.

Заранее морщась и отворачиваясь, он вынул пробку из медного горлышка фляги, и осторожно поднес его поближе к лицу Ван Юйянь. Та брезгливо наморщила носик, но вдруг, ее гримаса сменилась довольной улыбкой, и девушка легко поднялась на ноги. Удивленный принц встал следом за ней.

— Ты и вправду нашел противоядие, Дуань Юй! — радостно воскликнула Ван Юйянь, и, шагнув к юноше, коротко обняла его.

Тут же, она смущённо отстранилась, и даже отступила на несколько шагов, но юный принц, расплывшийся в улыбке искреннего счастья, не замечал этого. Давящая на юношу усталость, боль в разодранной спине и ссадине на локте, и все остальные неприятные ощущения исчезли, как дым, отогнанные этим мимолётным проявлением чувств.

— У нас есть зелье, излечивающее от тангутского яда, — заговорил он, радостный и воодушевленный. — Я не устал, и все ещё полон сил. Думаю, я смогу пробраться в лагерь тангутов, и спасти наших друзей. Подождёте меня здесь, юная госпожа Ван? Если я не вернусь к утру — сообщите… кому-нибудь.

— Нет, — подумав, ответила девушка. — Я пойду с тобой. Пусть я и не могу сражаться, но отсиживаться в стороне тоже не могу — мне будет стыдно перед подругами и сестрой. Возможно, я смогу тебе чем-то помочь, или, если ты потерпишь неудачу, скорее узнаю о твоей судьбе.

— Хорошо, — юный принц, чье лицо не спешила покидать улыбка, не мог спорить с возлюбленной, тем более, что ее слова были вполне разумны.

— Вот только, мне снова придется понести вас на спине, чтобы добраться до тангутов побыстрее, — добавил он, внутреннее замирая от своей наглости.

— Ты не устанешь, таская меня на себе? — неуверенно спросила Ван Юйянь.

— Я… э-э-э… — юноша смущённо замялся было на это справедливое замечание, но тут же просиял, осененный новой идеей.

— В изученной мною методе развития, Искусстве Северной Тьмы, есть техники усиления, — радостно поведал он. — С ними, я смогу нести четверых таких, как вы, целый день, и ничуть не устать.

— Искусство Северной Тьмы? — озадаченно протянула девушка. — Никогда о нем не слышала. Ну да ладно. Значит, мне нужно… забраться к тебе на спину, так? — она заметно смутилась.

— Давайте я присяду, чтобы вам было удобнее, — довольно улыбаясь, ответил Дуань Юй.

* * *

Отбежав на несколько ли от красильной мастерской, воин, назвавшийся Ли Яньцзуном, раздражённо сорвал с потной головы подбитый мехом шлем, и отшвырнул его в сторону. Затем, он взялся за волосы на виске, и осторожно потянул. Нечто, тонкое и во всем подобное человеческой коже, следовало за его пальцами, отслаиваясь с лица, пока из-под маски не показались истинные черты мужчины. В них, многие вольные странники Поднебесной без труда узнали бы знаменитого Мужун Фу.

Наследник семьи Мужун пребывал в тихом бешенстве. Завершив все свои дела в лагере тангутов, он возвращался оттуда, и по пути заметил свою двоюродную сестру, в компании некоего юнца, крайне вольно ведущего себя с ней. Конечно же, Мужун Фу вознамерился окоротить наглеца — наследница семьи Ван все ещё была важна для его планов, и он не собирался позволять всяким выскочкам внаглую увиваться вокруг нее.

Краткая беседа с Ван Юйянь не только разозлила наследника Мужунов, но и побудила его изменить первоначальные, достаточно безобидные намерения припугнуть обнаглевшего мальчишку и забывшую приличия девицу. Как рассудил Мужун Фу, не в последнюю очередь из-за обидных слов дочери госпожи Ван, смерть одного из принцев Да Ли скорее поможет, чем помешает его планам. Давний союзник империи Сун, это юньнаньское царство могло стать лишь помехой на пути семейства Мужун, но никак не помощником, а значит, вредя ему, Мужун-младший помогал себе.

Чего он никак не ожидал, так это проиграть неумелому, неловкому недоучке Дуань Юю. Мужун Фу видел все недостатки его техники — да что там, техника глупого юнца за малым не состояла из недостатков! Далиский дурень словно намеренно не развивал доставшееся ему могущественное боевое искусство. Однако же, того, что было изучено им, вкупе с нежданно обретенной храбростью, оказалось достаточным, чтобы нанести поражение ему — ему, наследнику семьи Мужун, знаменитой своим мастерством, и широтой познаний в воинских умениях!

Мужун Фу со злостью посмотрел на неуклюжую тангутскую саблю. Он предпочитал более короткое и лёгкое оружие, и знание сабельных техник наследника Мужунов было откровенно недостаточным, по сравнению с многими другими стилями. Он вынужденно сражался с Дуань Юем при помощи сабли: намеренный убить далиского выродка, он не хотел быть узнанным Ван Юйянь. Его глупенькая двоюродная сестрица порой была чересчур сообразительна, особенно, когда дело касалось воинских стилей и техник.

Поглощенный раздражением, Мужун Фу совершенно не заметил крайней непоследовательности этой своей мысли.

Разумеется, он не причинил бы вреда наследнице семьи Ван. Прикончив Дуань Юя, он изобразил бы страдания от полученной в бою раны, и удалился бы, чтобы вернуться через некоторое время, уже в своем истинном обличье, и спасти девицу в беде от всех возможных опасностей. Но проклятый далисец оказался резвее, чем рассчитывал наследник Мужунов, и сумел дважды ранить его. Не решившись и дальше испытывать судьбу, Мужун Фу вышел из боя, стремясь сохранить хотя бы первоначальную цель своего похода в тангутский лагерь.

При этой мысли, он довольно погладил ножны сабли, скрывавшие ёмкость с ядом, и зашарил на поясе, ища фляжку с противоядием. Найдя лишь обрезанный ремешок, он уставился на него округлившимися глазами, а затем, сорвал с пояса саблю, и, широко размахнувшись, зашвырнул ее в кусты. Ночную тишь разорвали громкие и злые ругательства.

Глава 31 Которая повествует о славной битве, и заканчивается яростной схваткой серебряной змеи и северного дракона

Полог большого шатра зашуршал, откидываемый в сторону, и внутрь пробрались двое тангутских солдат — часовые, что были поставлены охранять удерживаемых в шатре пленников. Они, эти самые пленники, лежащие вповалку на земляном полу, и заинтересовали двух тангутов. Точнее, оставившие пост часовые интересовались охраняемыми пленницами.

— Как долго мы уже бродим вдали от дома, братец Сытай? — спросил один из них, не отводя взгляда от троих девушек, лежащих, как назло, рядом друг с дружкой. Его маленькие глазки навыкате затянулись масляной поволокой, а губы расплылись в широкой улыбке.

— Несколько месяцев, — ответил его товарищ, так же откровенно пялясь на пленниц. — И все эти дни, мы даже завалящей крестьянки не видели — генерал как притащил нас в эту глушь, так и не вылезал из нее.

— А эти девицы весьма привлекательны, — тут же подхватил его мысль второй солдат. — Что там для них приготовил славный генерал Хэлянь — рабство? Думаю, от будущих рабынь не убудет, если мы развлечемся немного.

— Только попробуйте их тронуть, грязные выродки, — выдавил лежащий поблизости от девушек худощавый юноша в некогда белом халате. — Я зубами вас буду грызть, если коснетесь их хотя бы пальцем.

Тангуты лишь рассмеялись на его дерзость. Названный Сытаем подступил ближе к лежащему, и с размаху пнул его в живот, вызвав болезненный скрип зубов и сдавленное ругательство. Похохатывая, тангут ударил снова, стараясь попасть по лицу. Носок грязного солдатского сапога врезался юноше в плечо — тот успел сдвинуться в сторону.

— Дергайся-дергайся, ханьский червяк, — насмешливо бросил солдат. — Ты сейчас слабее новорожденного младенца, и связан так, что только землю и сможешь грызть. Но ты не молчи — пока мы с братцем Чицы будем развлекаться с этими девками, можешь клясть и поносить нас от всей души. Позор ханьских мужчин делает бесчестие их женщин лишь слаще, — оба тангута довольно загоготали. Юноша в белом зло плюнул в сторону солдат.

— С какой начнёшь, братец? — спросил мужчина, поименованный Чицы. — Я хочу вон ту, в розовом халате.

— Забирай ее себе, — безразлично отмахнулся Сытай. — Вот эта словно заранее подготовилась, скинув лишнюю одежду, — он похотливо облизнулся, глядя на черноволосую девушку в одной лишь нижней рубахе.

Юноша в белом задергался вдвое усерднее, рыча ругательства сквозь сжатые зубы, когда тангут нагнулся над неподвижно лежащей девой. Его трепыхания не приносили никакого успеха — связанный по рукам и ногам, и прихваченный за шею крепкой веревкой, чей другой конец стягивал его лодыжки, юноша даже ползти сейчас не мог, не то что придти на помощь товаркам по несчастью.

Подрагивающие от нетерпения пальцы Сытая уже тянулись к отворотам рубахи его жертвы, как похотливый тангут замер на мгновение, словно раздумав учинять замысленное злодейство. Из затылка насильника выплеснулась струйка крови, как если бы сам собой лопнул крупный нарыв, и мужчина, покачнувшись, рухнул на земляной пол лицом вперёд, совсем рядом с несостоявшейся жертвой. Красное пятно на его затылке не прекращало бить кровавым ключом; вокруг лица и груди мертвеца медленно ширилась темно поблескивающая лужа.

Его напарник испуганно вскрикнул, пораженный этой внезапной кончиной, и метнулся было к выходу, но не успел сделать и шага. Беззвучная и незримая смерть настигла его, насквозь прошив горло мужчины. Тангут ещё какое-то время кашлял и невнятно клокотал, перхая кровавыми брызгами и скребя шею непослушными пальцами, прежде чем рухнуть на землю, и окончательно затихнуть. Через мгновение, полог палатки откинулся, и внутрь вошел Дуань Юй.

— Никогда не был так рад тебя видеть, братец, — обратился к нему юноша в белом. — Ты прибыл как нельзя вовремя.

— Вы все — в порядке, брат Шэчи, и это главное, — ответил далиский принц, склоняясь над зятем, и добывая из-за пояса небольшую медную фляжку. — Вот, понюхай.

— Этот смрад словно вселил в меня вторую жизнь, — удивлённо поведал Инь Шэчи, глубоко вдохнув. — Ну-ка, посторонись, братец.

Дождавшись, пока Дуань Юй встанет, Шэчи рванулся всем телом, и опутывающие его веревки лопнули, словно тонкие нити. Вскочив на ноги, он бесцеремонно выхватил фляжку с противоядием из рук шурина, и поднес ее к лицу Му Ваньцин. Прождав какое-то мгновение, он сунул медный сосуд обратно в руки юного принца, и без особого труда разорвал путы жены. Вздернув ее на ноги, он крепко обнял девушку, прижимаясь к ней всем телом.

— Как ты? — невнятно пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы. — Всё в порядке?

— Было, пока ты не решил переломать мне ребра, — недовольно ответила Ваньцин. Объятия юноши разжались лишь самую малость.

— Муж мой, — с лёгким вздохом заговорила девушка. — Мне приятно твое беспокойство, но ты зря волновался — я не первый день странствую по рекам и озёрам. Для похотливых глупцов, вроде этого недоумка Сытая, у меня в рукаве всегда припрятаны отравленные иглы. Вздумай он позволить себе лишнего, и его смерть была бы быстрой и крайне мучительной.

Ее слова немного успокоили Инь Шэчи, и он отстранился, напоследок страстно поцеловав жену, чему та даже и не подумала противиться. Дуань Юй, смущённо хмыкнув, поспешно отвернулся.

— Будь добр, братец, помоги А Би и А Чжу, — обратился к нему Шэчи, оторвавшись от губ Му Ваньцин. — Там, в углу, лежит Цяо Фэн — его окуривали ядом дольше других, и он до сих пор не очнулся. Потом, нужно будет найти Ван Юйянь — она, почему-то, не с нами. Надеюсь, с ней все в порядке, — он взволнованно глянул на трупы незадачливых насильников.

— Юйянь… то есть, юная госпожа Ван, со мной, — отозвался Дуань Юй, подносящий свое ароматное лекарство к носику А Чжу. Та отчаянно кривилась, и даже пустила слезу, но старательно дышала целебным смрадом. — Я, э-э-э, спас ее из рук тангутов. Мы вернулись, добыв противоядие у одного из них.

— Понимаю, — весело протянул Инь Шэчи. — Ты ни за что не мог оставить в грязных лапах западных варваров свою любимую сестру, и спас ее при первой же возможности.

— Ван Юйянь — не сестра мне, — поспешно выпалил юный принц. — Как оказалось, я — плод прелюбодеяния матушки… кхм, — закашлявшись, он смущённо умолк, поняв, что именно вываливает на головы друзей в порыве самооправдательного усердия. Шэчи и Ваньцин обменялись удивлёнными взглядами.

— Ну, этого, наверное, стоило ожидать, — растерянно произнесла Му Ваньцин. — Небо воздает каждому по заслугам, и неудивительно, что папины грехи вернулись к нему же. Значит, ты, братец Юй, вовсе даже и не брат мне?

— Выходит, что так, — ответил тот, склоняясь над А Би. Та, унюхав лечебную вонь, оглушительно чихнула. — Но мы ведь останемся друзьями?

— Конечно, — убеждённо заявила Ваньцин. — После того, как ты доблестно спас нас от этих мерзавцев, мы с Шэчи должны тебе жизнь, верно, муж мой? — тот согласно кивнул.

— Я бы ни за что не стал прекращать нашу дружбу из-за твоего происхождения, братец Юй, — задумчиво добавил он. — Надо бы подумать, как лучше вернуть тебе долг жизни.

— Не стоит, — решительно отверг его благородные порывы далиский принц. — Ты простил мое преступление против секты Сяояо, ничего не требуя взамен. Негоже и мне считаться долгами, точно скряга-ростовщик. Помоги-ка мне с Цяо Фэном, брат Шэчи.

В четыре руки, юноши выволокли главу нищих на свет. Инь Шэчи растерянно заморгал, глядя на заплывшее от синяков лицо Цяо Фэна, но мигом спустя, его взгляд прояснился. Заручившись помощью Дуань Юя, он устроил мужчину в сидячем положении, и, приложив руки к его спине, сосредоточился на движении своей ци.

— Может, не стоит, Шэчи? — осторожно произнесла Му Ваньцин. Она без труда узнала целительскую технику мужа — подобных секретов между ними не осталось уже давно. — Он, как-никак, твердо намерен тебя убить — ты все еще враг их клана.

— Не могу же я… уступить… в благородстве братцу… Юю, — сдавленно ответил юноша. Громко выдохнув, он отнял руки от спины Цяо Фэна, и Дуань Юй, повинуясь его жесту, поднес к носу главы Клана Нищих свой целебный сосуд. Мужчина глухо закашлялся, и открыл глаза. Разорвав свои веревки с легкостью не меньшей, чем Инь Шэчи до этого, он пристально оглядел свое окружение.

— Ты лечил меня, Шэчи, — уверенно произнес он, без труда узнав в их взаимном положении технику переливания ци. — Я у тебя в долгу, и постараюсь отплатить за истраченные на меня силы.

— Не волнуйся об этом, брат Цяо, — встряхнувшись, ответил юноша. — Мне хватит пары часов медитации, чтобы вернуть потраченное. Давайте лучше подумаем о другом, а именно, — лицо Шэчи на миг озарилось необычной для него кровожадностью, — о мести. Тангуты обязаны ответить за наши бессилие и позор. Я считаю, нужно задать хорошую трепку этим наглым варварам, осмелившимся похищать подданных великой Сун.

— Верно, — жена была полностью единодушна с мужем. — Заберем пару десятков тангутских жизней, и прогоним остальных. Они все равно не выпустят нас из своего лагеря без боя.

— Мои младшие, — спохватился Цяо Фэн. — Их здесь нет. Кто-нибудь видел, куда их унесли?

— Я был без сознания, — с сожалением ответил Шэчи. — Ваньцин, ты? — девушка с виноватым видом развела руками.

— Нас с А Би и вовсе замотали в халаты, точно куколку — в шелковую нить, — негромко высказалась А Чжу. — Первым, что я увидела, когда очнулась, была гнусная рожа вон того мерзавца, пускающего на меня слюни, — брезгливо скривившись, она указала на мертвого тангута Чицы.

— На окраине лагеря, где я оставил Юйянь… молодую госпожу Ван, есть еще одна охраняемая палатка, — задумчиво промолвил Дуань Юй. — Она была слишком мала, чтобы вместить всех, и я решил проверить этот шатер первым. Отчего бы не заглянуть в тот, другой?

— Так и сделаем, — решительно кивнул Инь Шэчи. — Никто не будет против, если мы с женой заберем оружие наших нелюбезных тюремщиков?

Сабли тангутов никого больше не привлекли, и вскоре, вся пестрая компания, не скрываясь, покинула палатку. За пологом, их едва ли не сразу же встретила смена часовых, присланная подменить Сытая и Чицы. Тангуты удивленно вытаращились на пленников, свободных и бодрых.

— Побег! — громко заорал один из солдат. — Пленные бегут!

Он немедленно рухнул навзничь, истекая кровью и мозговой жидкостью из совсем небольшой дырочки во лбу, пробитой Божественным Мечом Шести Меридианов. Второй из пары часовых развалился на шесть частей, осыпавшись бесформенной грудой конечностей, которую увенчала отрубленная голова — Шэчи с женой, не сговариваясь, применили третью форму Семи Мечей Привязанности, мгновенно сократив расстояние до врага, и пустив в ход оружие. Использование сабель не сделало их парное боевое искусство менее смертоносным, но, уничтожив врага, они скривились в совершенно одинаковой недовольной гримасе, глядя на свои неудобные клинки. Подняв взгляды друг на друга, они тут же обменялись равно понимающими улыбками.

Лагерь тангутов спал чутко — едва лишь часовые умерли, на небольшой пятачок земли перед шатром пленных начали стекаться вооруженные люди. Солдаты Западного Ся вооружились неизменными саблями — в большинстве своем, без ядовитых ножен, — и, в пару к ним, круглыми деревянными щитами. Часть тангутских воинов угрожающе выставила вперёд острия копий. Вскоре, перед горсткой ханьцев замер неровный строй, ощетинившийся сталью.

Молчаливое противостояние взглядов не продлилось долго — прозвучала команда военачальника, и людская масса стронулась с места, стремясь накатить на шестерых беглецов и погрести их под собой, рассечь их лезвиями сабель и наколоть на копейные жала. Тангуты отнеслись к побегу ханьских пленных со всей возможной серьёзностью.

Словно пороховой снаряд катапульты разорвался перед жидким строем ханьцев, с такой силой ударила рукопашная техника Цяо Фэна. Передние ряды тангутов разлетелись сломанными куклами, их товарищей сбило с ног и поволокло, как если бы они угодили в бушующий ураган, и даже в задних рядах тангутского войска, многие не устояли на ногах. Пользуясь замешательством врага, в бой вступили все остальные.

Инь Шэчи и Му Ваньцин немедленно ринулись вперёд, вновь применив третью форму своего боевого искусства. К ним хищно потянулась острая сталь — подчинённые Хэлянь Тьешу были опытными воинами, и быстро опомнились от сокрушительного удара Цяо Фэна. Их усердие пропало втуне — белая и красная фигуры уклонялись от ищущих клинков и копейных наконечников, неуловимые, словно призраки. Их атаки же рубили и секли отнюдь не призрачно.

Единым четырехруким, двутелым воином юноша и девушка ворвались во вражеские ряды, рубя направо и налево, раня, калеча, и убивая. Кровавая дорога оставалась за спинами пары юных воителей, стремительных и неостановимых; дорога, усеянная обломками оружия и отрубленными конечностями. Любые попытки сдержать их, остановить их неумолимый напор, задавить числом и затормозить остриями оружия, наталкивались на непробиваемую защиту, что мгновенно оборачивалась стальным шквалом ответных атак. Шэчи и Ваньцин прошли сквозь строй врага дважды, и не собирались ни замедляться, ни останавливаться.

Обрушив на тангутов свой первый удар, сравнимый по мощи с гневом богов, Цяо Фэн недолго бездействовал. Почти сразу же, он бросился вперёд, посылая во врага рукопашные техники одну за другой, в одиночку напирая и тесня тангутов, и те пятились и отступали под его натиском. Сгустки ци срывались с ладоней мужчины шаровыми молниями, и сражали вражеских солдат одного за другим. Тангуты отлетали в стороны под ударами главы Клана Нищих, изломанные и измятые, как если бы их сокрушил неподъемный молот великана. Кожа и редкое железо их доспехов не могли устоять перед разрушительной силой Восемнадцати Ладоней Драконоборца — могучие техники одного из лучших рукопашных стилей Поднебесной рвали в клочья и броню, и защищаемое ею.

Дуань Юй словно обратился маленьким солнцем, рассылающим во все стороны тонкие, острые лучи, что разили жестоко и неумолимо. Увиденное им в шатре с пленными наполнило душу юного далисца смертным холодом; пусть он и успел предотвратить попытку обесчестить его подруг и соратниц, последние крохи жалости к тангутам исчезли под ледяной коркой ярости, покрывшей его сердце. Смерть двух насильников не умерила его злость, и сейчас, Дуань Юй снова и снова посылал во врага сияющие лучи смертоносной ци, ни разу не поколеблясь. Удары Божественного Меча Шести Меридианов прошивали по нескольку солдат за раз, рассекая сталь, дерево, кожу, и плоть, неотвратимые, словно кара небес. Тангуты падали, хлеща кровью из пронзенных сердец и разрубленных шей, валились замертво с кровавыми дырами в лицах и головах, и лишь некоторым из них повезло уползти от ярости далиского принца, баюкая пробитые конечности. А Би и А Чжу, благоразумно не ставшие лезть в гущу схватки, прикрывали юношу, отбиваясь от тех немногих, кто сумел прорваться через убийственный ливень всесокрушающих клинков из ци.

Под этим совокупным натиском, воины Западного Ся продержались какую-то четверть часа. Обычные, пусть и опытные, солдаты, не владеющие техниками ци, они могли противопоставить мощи ханьских воителей лишь численность и слаженность, но и того, и другого оказалось недостаточно. Один за другим, тангуты бросали оружие, срывали доспехи, и бежали без оглядки, спасаясь от верной смерти.

Встретив жёстким блоком копьё какого-то обезумевшего тангута, Инь Шэчи налег на оружие, подставляя врага под атаку жены. Та не подвела — вражеский солдат рухнул с разрубленной головой, заливая утоптанную землю серым и темно-красным. Шэчи огляделся в поисках нового противника, и с удовлетворённой ухмылкой опустил саблю — вокруг остались лишь мертвые и умирающие тангуты. Шестеро обратили в бегство сотню, сокрушив ее силу и сломив боевой дух.

— Мне с женой нужно найти наши вещи, — промолвил он. — Братец Юй, отведешь Цяо Фэна к его младшим?

Дуань Юй не отказался, и небольшая группа разделилась — четверо ушли на поиски оставшихся в плену, а двое задержались в тени одной из палаток. Как-то само собой получилось, что Му Ваньцин оказалась в объятиях мужа, и их губы встретились в нежном поцелуе.

— Почему-то, я ужасно хочу затащить тебя в ближайший шатер, и не вылезать оттуда до самого утра, — прошептал юноша жене на ушко. — Жаль, что это было бы очень несвоевременно.

— Я тоже, — невпопад ответила Ваньцин, и, сжав мужа в крепких объятиях, поцеловала его, жадно и страстно. Нехотя оторвавшись от него, она с недовольством протянула:

— Но ты прав, ты снова прав. Вот что тебе стоило хоть сейчас побыть неправым?

Шэчи с горестным вздохом покивал, соглашаясь с любимой. Кровавый азарт схватки все ещё бурлил в нем, причудливым образом переплавившись в плотское желание, но лагерь побежденного войска тангутов был худшим местом для его утоления. Обменявшись ещё несколькими жаркими поцелуями, муж и жена против воли разжали объятия, и рука об руку направились на поиски украденных тангутами вещей.

* * *

Друзья встретились на окраине лагеря некоторое время спустя. Ночная тьма помалу отступала под лучами раннего рассвета, и первый робкий взгляд солнца из-за линии горизонта неярко озарял палатки и частокол покинутой тангутской стоянки, и окровавленное поле боя в ее середине. Инь Шэчи и Му Ваньцин без большого труда отыскали товарищей — те, не скрываясь, увлеченно беседовали, и их голоса далеко разносились в утренней тишине, отзвуками жизни и радости наполняя мертвую тишину брошенного военного лагеря. Цяо Фэн уже успел избавить своих младших от пут, а Ван Юйянь присоединилась к дружной компании. Сейчас, она и четверка нищих расспрашивали товарищей о ночном бое с солдатами Западного Ся.

— Мы отыскали склад имущества тангутских воришек, и забрали из него свое и ваше, — поведал друзьям Шэчи после обмена приветствиями. Одну за одной, он передал Цяо Фэну пять одинаково выглядящих холщовых сумок, и тот, пользуясь некими одному ему известными признаками, раздал подчинённым их имущество, повесив свою суму на плечо.

— Наши кони — у ворот, при коновязи, — добавил Инь Шэчи, отдавая А Чжу шелковый пояс с несколькими мешочками, прикрепленными к нему. — Сбегавшие мерзавцы думали воспользоваться ими, — он глумливо рассмеялся. — Зимний Ветер их разубедил — у него все копыта в крови. Пойдемте, нам здесь больше нечего делать.

По дороге из лагеря, Шэчи рассказал свояченице об их с женой решении сопровождать ее в поисках Мужун Фу. Дуань Юй также не остался в стороне, поспешив предложить девушке свои услуги. Та с готовностью согласилась на компанию всех троих, чем привела далиского принца в искренний восторг. Один лишь Цяо Фэн глядел все мрачнее, не стремясь заговорить с соратниками. Когда все отвязали коней и вышли за ворота лагеря, он обратился к Инь Шэчи, говоря с непривычной для сурового воителя робостью.

— Шэчи, — произнес он. — У нас с тобой осталось незаконченное дело.

— Дело? — озадаченно повторил юноша. — О чем ты, брат Цяо? Твое имущество и конь — вот они. Или я о чем-то забыл?

— Поединок, — грустно бросил глава Клана Нищих. Инь Шэчи хлопнул себя по лбу, и рассмеялся.

— Точно! — воскликнул он. — Со всеми этими тангутскими невзгодами, наш поединок совсем вылетел у меня из головы. Ты оправился от яда? Эти западные отравители дымили им на тебя так, словно пытались закоптить. Если что, у братца Юя ещё осталось противоядие.

— Я полностью здоров, — сумрачно ответил Цяо Фэн. — Что насчёт тебя? Не устал ли ты после боя?

— Постойте, — озадаченно вмешалась А Чжу. — Какой поединок, о чем вы? Разве вы с Цяо Фэном — не друзья, братец Шэчи? — слова Му Ваньцин о вражде с Кланом Нищих она благополучно пропустила мимо ушей, страдая от яда.

— Друзья, — согласно кивнул наследник семьи Инь. — Но так уж вышло, что клан брата Цяо враждует со мной и Ваньцин. Как глава нищих, Цяо Фэн вынужден сегодня сразиться со мной.

— То есть… ты солгал мне, брат Цяо, — медленно проговорила А Чжу, в своем смятении не заметив, как задушевно обращается к мужчине. — Пользуясь моей доверчивостью, ты обманом вызнал путь моих благодетелей, чтобы навредить им, — взгляд служанки Мужунов заледенел, а красивое лицо напряглось.

— Я не лгал тебе, А Чжу, — грустно ответил Цяо Фэн. — Я считаю Серебряную Змею другом, а его жену — достойной женщиной, в чем не раз убедился за последние несколько дней. Но, как и всякий глава сообщества, я связан долгом перед моим кланом, и вынужден поступать вопреки личным привязанностям, — чуть запнувшись, он едва слышно добавил:

— А иногда, и против совести.

Его откровенность не осталась незамеченной — А Чжу заметно расслабилась, выдохнув с нескрываемым облегчением. Беспокойство о нечистоплотности ее возлюбленного, который, в мыслях А Чжу, воплощал все земные добродетели, покинуло девушку, но почти сразу же сменилось новым волнением. Она бросила сожалеющий взгляд на Шэчи и Ваньцин — сегодня, глава Клана Нищих показал всю мощь своего боевого искусства, и, по мнению А Чжу, бой с ним означал верную смерть.

— Простите меня, — виновато обратилась она к молодой паре. — Вы не раз помогали мне, и даже спасли мою жизнь. Я же, по глупости, принесла вам несчастье, — смешавшись, она умолкла, печально глядя на мужчину, покорившего ее сердце, и на молодую семью, ставшую ей друзьями и благодетелями. Новость об их вражде отозвалась в сердце девушки жгучей болью.

— Пустое, сестрица, — легкомысленно ответил Инь Шэчи. — Я был даже рад повидать брата Цяо. В прошлый раз, мы расстались друзьями, и хотя сегодня подобное вряд ли получится, для меня было честью вновь сражаться с ним бок о бок. Заметь, — не меняя веселого тона, обратился он к главе Клана Нищих, — мы с тобой опять бьёмся против чужеземных злодеев, и побеждаем.

— Верно, — невесело улыбнулся тот. — Отряд генерала Хэляня не сравнить с воинством принца Чу, но коварством тангуты, пожалуй, превзошли киданей. Хорошо, что мы изгнали их из Сун.

— Цяо Фэн, — заговорила Му Ваньцин. — Я убила Кан Минь после того, как она попыталась отравить меня, желая отобрать моего мужа. Днём ранее, она хотела соблазнить Шэчи, и изменить Ма Даюаню. Мы оба были поблизости, когда эта гулящая женщина приставала к моему мужу, помнишь? Она терлась об него чуть ли не всем телом — даже пьяная, я не могла не заметить этого. Если поискать, можно найти и другие доказательства ее распутства и подлости. Та отрава, которой она хотела меня накормить, была где-то куплена, или же приготовлена ей самой, а ведь Яд Нутряного Гниения — состав сложный и дорогой, с несколькими редкими компонентами, — она перевела дух, на мгновение прервав свою прочувствованную речь.

— Почему бы тебе не вытащить на свет гнусную натуру этой развратницы? — продолжила девушка. — Узнав о ее коварстве и неверности, даже Ма Даюань не сможет остаться равнодушным. Хватит преследовать меня и моего мужа из-за смерти одной негодяйки, которой случилось выскочить замуж за кого-то из твоего клана, — в голосе Ваньцин прозвучало застарелое раздражение. — Вчера, у нас было несколько возможностей избавиться от тебя и твоих младших. Вместо этого, Шэчи даже вылечил тебя от побоев, что так щедро выдали тебе тангуты, — при этих словах, Цяо Фэн опустил глаза. Когда он поднял взгляд, на его лице промелькнуло смущение.

— Честно ли будет отвечать на добро злом, и упорно пытаться убить нас? Не лучше ли поискать правду в тех обвинениях, которыми бездумно осыпал меня Ма Даюань? — закончила свою речь Ваньцин требовательным вопросом.

— Я верю вам, госпожа Инь, — глухим голосом ответил глава Клана Нищих. — Верю. Быть может, вашим словам поверят и некоторые из моих старейшин. Но не все, и уж точно не старейшина Ма, — он поднял руку, предупреждая сердитый ответ девушки. — Поведение покойной госпожи Ма на пиру можно списать на хмель и неуклюжесть. Рыться в ее имуществе Ма Даюань ни за что не позволит, сколь бы справедливыми ни были мои подозрения. Что хуже… — он ненадолго замолк, и, тяжело вздохнув, продолжил:

— Что хуже, даже найди я следы вины Кан Минь — указанную вами отраву, или ещё что, — Ма Даюань не примет их. Старейшина Ма добродетелен и прям, но порой, слишком уж твердолоб, — мужчина нерадостно усмехнулся. — Он не поверит ни единому доказательству злоумышлений своей покойной жены, кроме совсем уж неопровержимых.

— Так поищи их! — сердито воскликнула Му Ваньцин. — Глава указывает младшим, а не бегает по их поручениям. Прикажи этому вздорному старцу уняться, пока виновный не будет изобличен.

— Я бы и рад поступить так, — с невеселой откровенностью ответил Цяо Фэн, — но старейшина Ма уже настроен против меня. Я привел вас с Шэчи в дом Ван Цзяньтуна, и я объявил вас своими друзьями. Если я сделаю хоть что-то, кроме наказания вас за убийство Кан Минь, Ма Даюань не станет сидеть, сложа руки. Зная его, — мужчина тяжело вздохнул, — он попытается низложить меня. Получится у него, или нет — неизвестно, но ясно одно — своими действиями, он расколет Клан Нищих надвое. Я не могу допустить этого — тысячи вольных странников, принявших покровительство клана, зависят от моих решений, а от их силы во многом зависит безопасность нашей родины, великой Сун. Да, — он вновь поднял ладони, упреждая слова Му Ваньцин. — Я поступаю бесчестно, предавая друга. Преследуя вашу семью, госпожа Инь, я веду себя, словно властолюбивый мерзавец, держащийся за пост главы ценой невинной крови. Но вспомните, не Клан ли Нищих вызнал о вторжении киданей? Не случись этого, Срединную Равнину терзал бы могущественный враг. Враг, который не отступится надолго, несмотря на все свои обещания. Негоже ослаблять защитников Сун пред лицом чужеземных захватчиков, допуская внутренние раздоры, — он устремил на Ваньцин убежденный взгляд, и та не нашла, что ответить.

— Я мог бы сложить полномочия главы, и защищать отчизну, как простой воин, — продолжил мужчина с задумчивой грустью. — Так, моя честь и совесть остались бы незапятнанными. Но моя сила несравнимо менее значима для Сун, нежели Клан Нищих. Как его глава, я могу сделать для защиты нашей родины много больше, чем как вольный странник. Надеюсь, вы простите мне злодейство и низость, что я совершаю из этих побуждений, Шэчи, госпожа Инь, — Му Ваньцин, сжав губы, раздражённо отвернулась. Ее муж, напротив, не показывал недовольства.

— Я не злюсь, — дружески ответил он. — И понимаю тебя. Жизнь одного человека всегда значит меньше, чем жизни многих сотен тысяч. Такова судьба государей и воинских начальников — жертвовать личным ради общего. Я не стал бы обижаться на тебя из-за твоего прилежания в исполнении долга главы.

— Ты должен мне жизнь, брат Цяо, — внезапно вмешался Дуань Юй. Юный принц глядел с необычной для него серьезной задумчивостью. — Без моей помощи, ты отправился бы в Западное Ся, как пленник и раб. Во исполнение этого долга, я хочу попросить тебя оставить моего зятя в покое на год-другой. За это время, ты изобличишь виноватого в вашей ссоре, а также, убедишь старейшин своего клана прислушаться к голосу разума, и не судить моих невиновных родственников. Что ты скажешь на это?

— Скажу-ка лучше я, — немедленно ответил Инь Шэчи. — Подобное деяние лишь сильнее настроит Ма Даюаня против брата Цяо, и раскол, о котором он упоминал, случится быстрее, чем если бы Цяо Фэн попросту тянул время. Спасибо, братец Юй, но тут, скорее, нужно Ма Даюаня убеждать, чем кого другого, — он весело усмехнулся. — Случись тебе спасти этого вздорного старикашку — обязательно попроси его о снисхождении к Ваньцин, — Дуань Юй грустно поглядел на улыбающегося Шэчи, и ничего не сказал.

— Давай уже покончим с этим, — безмятежно обратился Инь Шэчи к главе нищих. — Надо же узнать, кто из нас двоих лучший воин? — тот угрюмо кивнул, не говоря больше ни слова.

Они отошли чуть подальше от товарищей, провожавших их сожалеющими взглядами. Даже нищие глядели на своего главу без одобрения. Встав друг напротив друга, поединщики вежливо поклонились друг другу. Когда они разогнулись, вина и стыд исчезли из глаз Цяо Фэна, как и расслабленное спокойствие с лица Шэчи — оба смотрели с бесстрастной сосредоточенностью. Ни один из них не собирался относиться к этому бою легко.

Инь Шэчи вновь нанес первый удар, как и в прошлом их бою — полагаясь на скорость техники Шагов Сяояо, он рванулся вперёд, стремясь сблизиться с противником как можно скорее, и дотянуться до него клинком верного меча. К великому удивлению Шэчи, Цяо Фэн не стал дожидаться его, стоя на месте, и встречать его оружие защитными техниками, а уклонился от сшибки с неожиданными скоростью и лёгкостью. Рослый и крупный, он двигался не менее резво, чем быстроногий Дуань Юй с его Искусством Бега по Волнам.

Инь Шэчи вынужденно притормозил, уклоняясь от техник Восемнадцати Ладоней Драконоборца, посыпавшихся на него градом необоримой мощи. Он вновь встретил их клинком, как и в первый поединок с Цяо Фэном, и вновь успешно прорубился сквозь их слепящий навал, возобновляя свой стремительный бросок к противнику, и намереваясь прорваться в ближний бой. Глава нищих продолжал уклоняться, описывая круги вокруг Шэчи, и посылая в него одну разрушительную технику ци за другой. К рваному и беспорядочному чередованию его атак, в которых скорость и лёгкость неожиданно сменялись сокрушающей мощью, добавилось изменение направления ударов — теперь, они сыпались со всех сторон.

Несколько раз, Инь Шэчи удалось настигнуть главу нищих, но не более, чем на пару мгновений. Те немногие удары, что он успевал нанести Цяо Фэну в эти краткие сшибки, тот отражал без труда, пользуясь защитной техникой.

Шэчи недовольно сжал зубы. Он не мог сломать навязанный Цяо Фэном рисунок боя — тот, как выяснилось, превосходил его не только в силе, но и в скорости. Глава Клана Нищих мог непрерывно атаковать Инь Шэчи с расстояния, уклоняясь от стычки вблизи, тот же мог лишь защищаться. В должной мере прочитать стиль Цяо Фэна, чтобы предсказывать его движения, наследник секты Сяояо не мог — большим талантом в рукопашных техниках он не был. Надеяться на удачный удар, снова и снова бросаясь на противника, было глупо — Цяо Фэн попросту измотал бы его, задавив превосходством в силе, повторив то, что сам Шэчи недавно проделал с Хэлянь Тьешу.

Инь Шэчи видел лишь один путь к победе — пожертвовать малым в обмен на большое, намеренно пропустить удар, прикинувшись побежденным, чтобы противник, обманутый его слабостью, раскрылся для ответной атаки. Он уже начал готовить этот рисковый прием, оценивая силу техник Цяо Фэна, и рассчитывая, какую из них он сможет принять на грудь без большого вреда, как все изменил громкий возглас, раздавшийся от наблюдающих за поединком.

— Инь Шэчи! — звонко воскликнула Ван Юйянь. — Тринадцатая ладонь оставляет открытыми левое плечо и грудь!

Юноша осознал ее сумбурную подсказку мгновенно, и начал действовать даже раньше, чем эта сверкающая искра понимания завершила свой бег по извилистым коридорам его разума. На мгновение замерев на месте, Шэчи собрал как можно больше ци в меридианах ног, и метнулся к Цяо Фэну стремительной молнией. Он настиг главу Клана Нищих в тот самый миг, когда тот, подчиняясь избранному им самим порядку атак, применял именно тринадцатую технику своего боевого искусства.

Уклоняясь от мощного, но не очень быстрого удара, что слепящим столбом света прошил воздух совсем рядом, Инь Шэчи прыгнул и извернулся в воздухе, на кратчайший миг зависнув вниз головой. Именно из этого неудобного положения, он и ударил. Безупречно-острый клинок его оружия прянул вперёд и вниз, блеснув отсветом серебра, и пронзил широкую грудь Цяо Фэна, даже не заметив кожаного нагрудника. Глава нищих сдавленно захрипел, пуская кровавые пузыри, и повалился навзничь, неверяще уставив широко открытые глаза в синюю небесную глубину. Шэчи, ловко кувыркнувшись в воздухе, приземлился на ноги, взмахнул мечом, стряхивая кровь, и убрал клинок в ножны.

— Что ты натворила⁈ — дико закричала А Чжу, вцепившись в плечи Ван Юйянь. — Зачем⁈ Зачем ты убила его⁈

— Я всего лишь дала шурину совет. Недавно, он спас меня, и сегодня, я вернула долг, — непонимающе ответила дочь госпожи Ван. — Ты предпочла бы смерть Инь Шэчи? Он был в двух шагах от поражения.

— Я предпочла бы жизнь их обоих! — не помня себя, возопила служанка Мужунов, яростно тряся собеседницу. — А теперь, брат Цяо мертв! Мертв! И все из-за тебя! — слезы неудержимым потоком лились из ее глаз, а всхлипы все чаще прорывались сквозь сердитые обвинения.

— Не стоит оплакивать Цяо Фэна раньше времени, — успокаивающе заговорил Инь Шэчи, подойдя ближе. — Неужто ты и вправду думаешь, что я убил бы человека, которого называю другом, а, сестрица? Я всего лишь пробил ему лёгкое. Это опасная и болезненная рана, но с его внутренней силой, Цяо Фэн перенесет ее без больших сложностей. Его жизнь вне опасности, но целитель все же понадобится, и лучше бы вам найти его поскорее, — обратился он к четырем нищим, заметно ошеломленных падением своего главы, что до сих пор не знал поражений.

Один из них, круглолицый мужчина в летах, отмер раньше других, и, сосредоточенно кивнув, тычками и окриками погнал своих товарищей к бессознательному телу главы. Вскоре, лошади нищих увозили прочь наспех перевязанного Цяо Фэна вместе с его младшими.

А Чжу, глядя на все это, медленно разжала хватку на плечах Ван Юйянь, и без сил опустилась на землю, шумно дыша. В ее широко раскрытых глазах виднелось бессмысленное облегчение, а тонкие пальцы девушки бездумно перебирали траву у ее ног.

— Что ж, пора бы и нам собираться в путь, — излишне бодро высказалась А Би. — Только вот куда мы направимся? Одно великое небо знает, где сейчас наш молодой господин.

— Разбирайтесь с этим сами, — вдруг проговорила А Чжу безжизненным голосом. — Без меня.

Она неловко поднялась на ноги, и, взобравшись на коня, двинулась прочь, оставив без внимания возмущенные окрики А Би. Инь Шэчи невольно подметил, что ее путь в точности повторял дорогу ушедших нищих.

— … Эй! Вернись сейчас же, бесстыдница! Что я скажу молодому господину⁈ — в последний раз прокричала А Би вслед подруге и с обречённым видом умолкла.

— Пусть идёт, — с лёгкой улыбкой высказался Шэчи. — Лучше уж мне быть подальше от женщины, чьего возлюбленного я только что проткнул, — служанка Мужунов заметно смутилась на его слова.

— Как ты думаешь, братец, Цяо Фэн тоже заметил… — она не договорила, кивнув в сторону сбежавшей товарки.

— Не заметил раньше — заметит чуть погодя, — пожал плечами юноша. — Герой и красавица — союз, благословленный небом. Нам остаётся лишь порадоваться за друзей, — А Би тяжело вздохнула.

— Я рада, — устало ответила она. — Вот только, у моей влюбленной сестрицы остались все наши деньги.

— Ну, мы с братцем Юем не оставим тебя и Юйянь, верно, шурин? — ободряюще произнес Инь Шэчи. Дуань Юй согласно кивнул. — Давайте лучше подумаем, куда мы отправимся дальше.

— Ума не приложу, — пригорюнилась А Би. — В Северном Шаолине не знают, куда направился молодой господин. На дорогах, ведущих с горы Суншань, его не видели. Он любит путешествовать налегке и тайно, а зачастую, и вовсе скрывает лицо искусством перевоплощения.

— Это мне известно, — с толикой недовольства протянул Шэчи. — Остались ли у него дела на Срединной Равнине, или посещение Шаолиня было единственным?

— Этого служанкам знать неоткуда, — развела руками А Би. — Догадка о его пути в Шаолинь принадлежит братцу Юю. Что скажешь, братец? — обратилась она к юному принцу. — Есть ли у тебя мысли о том, где может быть молодой господин?

— Даже и не знаю, — виновато улыбнулся Дуань Юй. — На этот раз, нам ничего не известно о его планах. Хотя… — он задумчиво наморщил лоб. — Сколько денег он взял на дорогу?

— Полдесятка лян золота, не больше, — подумав, ответила служанка Мужунов. — Если бы он забрал из сундуков поместья крупную сумму, Лю Юн, наш смотритель, глядел бы много грустнее.

— Мужун Фу — наследник богатого семейства, — воодушевленно включился в обсуждение Инь Шэчи. — Даже если он привычен к странствиям, от некоторых вещей человеку очень трудно отказаться, стоит их как следует распробовать. Каждый день, Мужун Фу будет тратить серебро. А ведь он отправился не один, так? Помнится, А Чжу упоминала его братьев по оружию.

— Верно, — согласно кивнула А Би. — С ним, как и всегда, ушли Бао Бутун, Фэн Бо-Э, Дэн Байчуань, и Гунъе Гань.

— Четверо, — довольно прищелкнул языком Шэчи. — И молодой наследник богатого семейства, не могущий не быть человеком утонченных вкусов. Мне даже не надо рассчитывать их дорожные расходы, чтобы сказать — взятые Мужун Фу деньги давно кончились. Скорее всего, он с соратниками или на пути обратно в Ласточкино Гнездо, или уже вернулся туда.

— Это намного все упростит, — с облегчением ответила А Би. Заметно было, что девушку не прельщала необходимость подолгу зависеть от друзей. — Мы с сестрицей Ван будем рады вашей помощи в пути до Сучжоу, верно, сестрица?

— Конечно, — милостиво кивнула та, и добавила со своей обычной бесцеремонностью:

— Давайте уже собираться, мы и так потеряли здесь достаточно времени.

— Я и не думала, что ты знаешь стиль Цяо Фэна, сестрица, — звук голоса Ван Юйянь словно разбудил молчавшую все это время Му Ваньцин. Бледная, как мел, она не двигалась с места за все время с начала поединка между ее мужем и главой нищих. Голос девушки, обращённый к сестре, звучал глухо и ровно. — Разве подобные техники не держат в секрете?

— Я не знаю Восемнадцати Ладоней Драконоборца, — безмятежно ответила Юйянь. — Но у всех стилей есть общие приемы, а у всех техник — сходные движения. Я распознала уязвимость в боевом искусстве Цяо Фэна, наблюдая за их с Шэчи поединком. Она — недостаток техники господина Цяо, а не самого стиля. Если он выживет, то, верно, устранит ее.

— Твои милосердие и острота ума не уступают таковым у посланниц небес, — чуть живее промолвила Ваньцин. — Ты спасла жизнь моего мужа. Я постараюсь как-то отблагодарить тебя, — подойдя к дочери госпожи Ван, она коротко обняла ее.

— Не стоит, сестра, — искренне улыбнулась та. — Я всего лишь отвечала добром на добро.

— Думаю, за время пути в Сучжоу, мы успеем отплатить сестрице Юйянь за помощь, жена моя, — заметил Инь Шэчи. Му Ваньцин немедленно повернулась к мужу, и ее лицо загорелось искренним гневом.

— Ты! — вскричала она, подступив к оторопевшему юноше, и ухватила его за ворот халата. — Ты что, смерти ищешь, безмозглый дурень⁈ — с каждым словом, она яростно встряхивала мужа, словно хищник, треплющий добычу.

— Жаждешь умереть во имя дружбы и чести⁈ — кричала она ему в лицо. — Если тебе не дорога жизнь, подумай хотя бы обо мне! Я не хочу лишаться мужа после каких-то жалких месяцев брака! Не смей, слышишь, не смей!.. — она поперхнулась воздухом, но тут же продолжила, ещё больше повышая голос:

— Не смей больше сражаться с Цяо Фэном в одиночку! Каждая ужасная техника этого чудовища словно била в меня, прямиком в мое сердце! Он хочет убить тебя ради каких-то глупостей, а ты всякий раз щадишь его, вновь и вновь приглашая смерть! Не смей снова сражаться с ним без меня! Если этот гадкий нищий опять придет за твоей жизнью, я изрублю его на десять тысяч кусков!..

Раз за разом встряхиваемый Инь Шэчи очнулся от своего ступора, и, шагнув ближе к жене, заключил ее в объятия. Му Ваньцин поначалу вырывалась, колотя крепко сжатыми кулачками по спине и плечам мужа, но вскоре, бессильно обмякла, и умолкла, тихо всхлипывая. Юноша и сам не остался равнодушен, то и дело смаргивая влагу из глаз.

— Прости меня, любимая жена, — выдавил он, борясь с комком в горле. — Я не хочу оставлять тебя, ни в этой жизни, ни в следующих, — Ваньцин лишь крепче прижалась к нему, уткнув лицо в шею юноши. Тот растроганно гладил ее волосы.

Их отбытие вынужденно задержалось — Шэчи ещё какое-то время успокаивал жену под смущенными взглядами друзей. Солнце уже поднялось над землёй, выглянув из-за верхушек деревьев, и позолотив их листья тёплыми лучами, когда молодая пара разомкнула объятия, и вся компания уселась на лошадей и двинулась в путь.

Глава 32 Рассказывающая о невзгодах, пережитых раненым драконом севера, и обретенной им драгоценности

— Все же, старейшина Ма совершил глупость, сделав Серебряную Змею врагом клана, — не спеша говорил немолодой круглолицый нищий, ведя в поводу двух лошадей, между которыми болтались носилки с бездыханным Цяо Фэном. — В тот день, когда юный Инь принял свое прозвище, я был на подворье главы, и мне довелось попробовать клинка Му Ваньцин, — горестно скривившись, он потер плечо. — Даже без ее драгоценного оружия, эта женщина умеет убивать. Не будь супруги Инь столь великодушны, наш клан бы умылся кровью, враждуя с ними. А теперь, ещё и поражение главы, — мужчина тягостно склонил голову, бросив грустный взгляд на бледные, ввалившиеся щеки Цяо Фэна.

— Его поражение было случайностью, — убеждённо заявил молодой и худощавый нищий. Светло-серые, почти бледные глаза словно придавали неуверенное выражение его загорелому скуластому лицу, столь молодо выглядящему, что лишь жёсткая черная щетина на квадратном подбородке не позволяла принять его за подростка.

— Без совета той девицы, Ван Юйянь, Серебряная Змея проиграл бы, — с уверенностью продолжил он. — Сойдись они с главой снова, и Цяо Фэн победит.

— Победит⁈ Да что ты знаешь, Го Фучэн⁈ — окрысился немолодой нищий. — Случайность, ха! На стороне юного Иня — воля небес! Трижды глава сходился в поединке с Серебряной Змеёй, и трижды не сумел одержать победу! Как по-моему, это ясно говорит, за кем правда.

— Ты, как всегда, суеверен, Люй Лянвэй, — пренебрежительно бросил третий нищий. Также стройный и молодой, он походил на Го Фучэна, словно близкий родственник, как юным видом, так и рассеянным взглядом. — Наш глава — первый под небесами, но даже лучший воин не может побеждать вечно. Пара ничьих и один проигранный поединок — лишь капризы воинской удачи.

— «Первый под небесами?» Я и не сомневался, что ты — глуп и нелюбопытен, Се Тинфын, — презрительно ответил Люй Лянвэй. — Мужун Фу остаётся лучшим на юге, и одна победа главы над ним, измотанным после сорока схваток, ничего не значит. В отличие от, — он ехидно ухмыльнулся, — трёх поединков с Серебряной Змеёй, в последнем из которых юный Инь победил, даже утомленный переливанием ци, и боем с тангутами. Лучше бы вы оба слушали старших, неразумные юнцы — ваши суждения ещё более незрелы, чем вы сами! — Се Тинфын лишь отмахнулся, с недовольным видом прикрыв глаза.

— Эй, вы к-куда? — заплетающимся языком протянул последний из четверки. Буйная шапка длинных черных волос лишь подчеркивала детскость его пухлощекого лица. Юный нищий выглядел бы сущим ребенком, если бы не приличествующие мужчине рост и стать. Он то и дело прикладывался к подвязанной бурым шнуром тыкве-горлянке, отчего взгляд юноши все больше мутнел.

— Город Линбао — вон в той стороне, — его колышущийся палец неуверенно указал куда-то вдаль. — Вы идете не по нужной нам дороге, да.

Четверка нищих, отвлеченная разговором, достигла перекрестка четырех дорог, и умудрилась разбрестись по трем из них почти что в равной степени. Люй Лянвэй вел лошадей, несущих Цяо Фэна, по узкой тропке, ведущей влево. Двое молодых нищих избрали среднюю дорогу, ничем не примечательную. Хмельной юнец вступил на широкий, утоптанный тракт, что пролегал вдоль берега Хуанхэ.

— Лучше бы ты помолчал, Лю Хуанши! — раздражённо прикрикнул Люй Лянвэй. — До Линбао — несколько часов пути. Главе нужен лекарь, и мы найдем его в деревне Сецяо, которая всего в паре ли отсюда. Раз уж ты пропил последний ум в столь юном возрасте, не перечь старшим, более опытным людям.

— Седин ты еще не нажил, но вот старческое слабение ума, похоже, успешно тебя настигло, дядюшка Люй, — насмешливо бросил Го Фучэн. — Сецяо, скорее, хутор, чем деревня, какой целитель поселится там? С лечения одной семьи и пары голов скота не прокормился бы и сам Хуа То. Деревня Ухуалин ненамного дальше, но мне достоверно известно, что в ней обитает десять больших семей. Если уж где и жить местному целителю, так это там, — его собрат, стоящий рядом, согласно кивнул.

— Какой я тебе дядюшка, глупец? — возмутился Люй Лянвэй. — Ни в этой, ни в прошлых жизнях я не совершил достаточно грехов, чтобы небо наказало меня столь беспутным, нерадивым, и скудоумным племянником. Деревня Сецяо — совсем рядом с Саньмынься, и его торговыми путями, а ваш Ухуалин — захолустье. Ни один лекарь в здравом уме там не осядет.

— Ч-что, если вы оба неправы? — протянул, запинаясь, Лю Хуанши. — Вдруг лекаря нет ни в одном из этих селений, и мы впуст-тую потратим время, шляясь по местным тропам? В Л-линбао целитель точно есть, но город — совсем в д-другом направлении, — хмельная бессвязность его речей никак не совпадала с их разумностью.

— Помалкивай, пьяный дурак, — презрительно обронил Люй Лянвэй. — Мы и вправду бесцельно тратим время — болтая попусту. Как ваш старший, я говорю: мы немедленно отправимся в деревню Сецяо!

— Ты старше нас разве что годами, дядюшка, — насмешливо промолвил Се Тинфын. — И я, и брат Го присоединились к клану раньше тебя. Или ты старше его и меня посредством своего родственника Люй Чжана, что обучает новичков?

— А хоть бы и так!.. — запальчиво ответил мужчина.

Нищие окончательно остановились посреди перекрестка, увлекшись спором. Сидящая в кустах А Чжу заскрежетала зубами, наблюдая за их препирательствами. Отчаянно волнуясь за Цяо Фэна, девушка решила проследить за увезшей его четверкой, и за недолгое время, что она окольными путями следовала за нищими, те успели порядком ее взбесить. Двигающиеся с неспешной ленцой, и предпочитающие праздную болтовню усердию в спасении своего главы, сейчас эти четверо и вовсе остановились, упорно тратя драгоценное время на бессмысленные споры, и совсем забыв об умирающем Цяо Фэне. Решительно кивнув самой себе, А Чжу раскрыла дорожную суму, в которой держала принадлежности для своего искусства перевоплощения. Она собиралась взять дело спасения возлюбленного в свои руки, не полагаясь более на всяких бестолковых дурней. И, конечно же, желание провести побольше времени с Цяо Фэном было здесь совсем ни при чем…

Смущённо отогнав эту мысль, девушка извлекла из сумки лоскут тонкой кожи в две ладони размером, и взялась прилаживать к нему длинный пук белесого мочала.

* * *

Через некоторое время, четверо нищих вынужденно прекратили свою перебранку: на дороге позади них послышался стук копыт, и негромкое пение. Совсем скоро, их взглядам предстал сухонький старичок, неторопливо ведущий в поводу своего коня, нагруженного двумя мешками, из которых торчали зелёные стебли трав. Неизвестный мурлыкал под нос незамысловатую мелодию без слов, и выглядел настолько бодро, настолько вообще мог выглядеть несомненно глубокий старик, чье лицо словно состояло из морщин, а полностью седая борода спадала на грудь. Поравнявшись с нищими, старец согнулся в вежливом поклоне.

— Здравствуйте, уважаемые путники, — промолвил он дребезжащим голоском, и тут его взгляд упал на подвешенного между лошадиных седел Цяо Фэна.

— О великое небо! — испуганно выдохнул старик. — Что случилось с этим юношей? У него же совершенно точно пробито лёгкое, и если не заняться его лечением как можно скорее, он захлебнется собственной кровью!

— Откуда вы знаете о ране главы, уважаемый? — подозрительно прищурился Люй Лянвэй.

— Всю свою жизнь, я лечу людей! — гордо ответил старец. — В юношестве, я обучался у лучших целителей Лояна, а в зрелом возрасте, мне посчастливилось стать учеником знаменитого Сюэ Мухуа, известного как Соперник Яньло, и с тех пор, я успешно исцелил многие сотни ран и болезней! Бледность, круги под глазами, кровь на губах, да и эта неуклюжая перевязка, — он тоненько хихикнул. — Мне даже не нужно читать пульс этого молодого господина, чтобы узнать его ранение.

— Так ты — лекарь, старший? — с удивленной улыбкой спросил Се Тинфын. — Поистине, сегодня нам улыбнулась удача. Скорее помоги нашему главе. Будь уверен, на плату мы не поскупимся.

— Его рана слишком серьёзна, чтобы возиться с ней в дорожной пыли, — сварливо заявил старик. — К тому же, у меня, Мо Шаоцуна, имеется одно важное правило, которому я следовал всю жизнь, и от которого не собираюсь отступать…

— Вы, как и ваш учитель, взимаете плату за лечение воинскими умениями? — взволнованно спросил Го Фучэн.

— Вовсе нет, — раздражённо проскрипел целитель. — Я стар и немощен, к чему мне изучать боевые искусства? Мое правило в другом: ежели я возьмусь лечить кого-то, все его родные, близкие, младшие, старшие, и прочие сопровождающие не станут таскаться за мной, торчать на моем пороге, и отвлекать меня дурацкими требованиями поспешить. Я ненавижу отвлечения! — он обвел нищих сердитым взглядом. — Если вы решите доверить мне вашего… главу, так?.. я не возьму с вас платы. Этот юноша сам расплатится со мною по излечении, серебром, или же услугой. Но я попрошу вас не следовать за мною в мой дом, и не надоедать мне по пути в него.

Четверка нищих обменялась сомневающимися взглядами, и, отойдя в сторонку, принялась перешептываться — как они сами думали, очень тихо, и совсем неслышно для старца-лекаря.

— Я никогда не слышал ни о Мо Шаоцуне, ни о том, чтобы Сюэ Мухуа кого-то учил, — потирая лоб, вполголоса говорил Люй Лянвэй. — Но я мало что знаю о здешних местах — моя ветвь Да И ведает делами Аньхуэя, а не Хэнани. Старик не кажется мне лжецом. Разве что, это его правило немного подозрительно.

— Верно, он просто боится, что мы умыслим злое, узнав, где он живёт, — негромко предположил Се Тинфын. — Лекари хранят немало ценностей — как редкие травы и целительные снадобья, так и древние медицинские труды. Ученик самого Соперника Яньло может и вовсе обладать легендарными знаниями, вроде Книги из Черного Мешка. На его месте, я бы тоже отгонял незнакомцев от моего жилища.

— Ч-что, если он — враг Клана Нищих, и задумал навредить главе? — пробормотал Лю Хуанши. Его хмель ничуть не выветрился за прошедшее время, подпитываемый щедрыми глотками из верной тыквы.

— Откуда ему знать, к какому сообществу мы принадлежим? — шепотом возразил Го Фучэн. — Мы не упоминали ни имён, ни названий. Одежду, подобную нашей, носят многие небогатые странники. Чтобы замышлять против нашего главы, нужно, для начала, знать, что это он, и откуда он шел. О последнем неизвестно никому, кроме нас и спутников Серебряной Змеи. Они же не станут вредить главе — им было бы много проще добить его у стоянки тангутов.

— Вы долго ещё будете шептаться, недоверчивые юнцы? — повысил дребезжащий голос старый лекарь. — Мне некогда торчать здесь с вами — собранные травы должны быть обработаны до того, как засохнут. Давайте, решайте уже хоть что-нибудь. Если не верите мне, то так и скажите, и я отправлюсь домой. Могу даже пожелать вам успехов в поисках другого лекаря.

— В-вы не знаете о другом лекаре в округе, дедушка Мо? — моргнул мутными глазами Лю Хуанши. Конечно же, именно он первым уловил важное в сердитых словах старца.

— Тебе бы стоило поумерить свой пыл в питии, малыш, — наставительно ответил Мо Шаоцун. — Но ты прав. На сотню ли вокруг, вы не найдете ни одного целителя, что мог бы излечить серьезные раны от меча. Те жулики, что обитают в Линбао, скорее, залечат вашего главу до смерти.

— Тогда… мы вынуждены просить вас о помощи, старший, — вздохнул Люй Лянвэй. — Верно, братья? — двое молодых нищих согласно закивали, и только Лю Хуанши пялился в никуда бессмысленным взглядом — последний глоток из горлянки явно был лишним.

— Вот и хорошо, — скрипуче ответил старец. — А теперь, перевесили его на моего коня, живо! Мне что, самому таскать этого здоровяка? Да не рассыпьте травы из мешков, дурни! Они стоят больше, чем все ваше жалкое имущество!..

Повинуясь сердитым командам Мо Шаоцуна, нищие устроили носилки своего главы на лошадях лекаря и Цяо Фэна, попросили старца уведомить последнего, что его младшие вернулись в Хубэй, и нескрываемым облегчением на лицах двинулись прочь — по дороге, ведущей в деревню Сецяо, и дальше на северо-восток.

Оставшись наедине с главой Клана Нищих, благообразный старец неожиданно весело хихикнул женским голосом. А Чжу, скрывавшаяся под маской Мо Шаоцуна, позволила себе мгновение довольства своим ловким обманом. Затем, она поспешно вытряхнула из мешков «ценные травы» — обычный придорожный ковыль, — и быстрым шагом сошла с дороги, ведя коней в поводу. Девушка была согласна с пьянчужкой Лю Хуанши — искать лекарей по деревням было зряшной тратой времени. Ее путь лежал в Линбао, но она не собиралась часами тащиться по торговому тракту — широкому, удобному, и ведущему к городу совершенно кружным путем. А Чжу намеревалась срезать путь по бездорожью. От кротовых нор и заросших травой впадин ноги лошадей должна была уберечь внимательность девушки.

* * *

— Ты точно умеешь читать, служанка? — брезгливо-напыщенно вопросил Чжоу Синчи.

Все в его аптеке говорило о богатстве и известности ее владельца: и немалые размеры помещения, вкупе с его роскошной отделкой, и широкие полки из лакированного дерева, заваленные несметным количеством коробок, бутылочек, и свертков с разнообразными снадобьями и компонентами, и тяжёлая вывеска красного дерева, сияющая золочёными иероглифами «спаситель тысячи жизней». Лишь один недостаток, пусть и серьезный, отвращал от доктора Чжоу — его скверный характер.

— Конечно, господин целитель, — вежливо ответила А Чжу.

Девушка уже не раз успела проклясть свое опрометчивое решение представить себя служанкой семьи Мужун, а Цяо Фэна — другом оной семьи. Пользы это не принесло никакой — в северном хэнаньском захолустье, никто и слыхом не слыхивал о Мужунах. Узнав же, что перед ним — прислужница, Чжоу Синчи не преминул излить на нее реки и водопады презрения.

— Если, купив мои услуги и лекарства, этот человек умрет, пострадает мое доброе имя, — с постным видом проговорил доктор Чжоу, даже не глядя на собеседницу. — Я не сомневаюсь, что мой рецепт без труда его излечит, но, чтобы он подействовал, ты должна в точности следовать ему. Это невозможно без должного знания письма. Отвечай немедленно, что это за знак? — он сунул девушке под нос небольшой сверточек, и ткнул в один из символов, подписывающих его.

— Иероглиф «дан», — послушно ответила А Чжу. — Наверное, в этом свертке — корень дягиля.

— Я не просил тебя строить догадки, глупая девка, — раздражённо бросил доктор. — Но ты права, это именно дягиль. В рецепте для твоего подопечного он используется дважды — в целебном супе, и в порошке, что следует прикладывать к ране при перевязке. Дважды, слышишь? Жди здесь, я запишу это, и все остальное. А Сань! Живо сюда! — рявкнул он куда-то в сторону, и принялся отдавать команды подбежавшему помощнику. — Упакуй для этой служанки шесть мер дягиля, три — кордицепса, одну — молотого черепашьего панциря…

Покинув аптеку Цзянькан, А Чжу вздохнула с непередаваемым облегчением — даже во время написания рецепта, доктор Чжоу умудрялся отпускать презрительные замечания, подвергающие сомнению образованность девушки, ее умственные способности, и многое другое.

В иное время, А Чжу не простила бы этого самодовольного злословца. Она обязательно посетила бы аптеку снова, в чужом обличье, или же попросту ночью, и свершила бы какую-нибудь праведную и очень обидную месть — например, испортила бы роскошную вывеску, восхваляющую аптекаря. Но сейчас, все ее мысли занимал Цяо Фэн, и обида на мерзкого врачевателя быстро отступила перед беспокойством о возлюбленном.

Добравшись до гостиницы, где был оставлен глава Клана Нищих, А Чжу заскочила на кухню, где быстро договорилась с поварами о заимствовании жаровни, кастрюли, и кипятка для варки лечебного супа. Нагруженная всем этим, а также лекарствами, она поднялась к себе в комнату. Сердце ее привычно дрогнуло при виде бездвижно лежащего на кровати Цяо Фэна, но девушка быстро справилась с собой, и принялась хлопотать вокруг мужчины. Уход за бессознательными больными был ей не в новинку — соратникам Мужун Фу приходилось получать опасные раны, и забота о них часто ложилась на плечи А Би с А Чжу.

Девушка не спеша скормила Цяо Фэну целебный суп, подготовила лекарства и ткань для перевязки, и невольно затаила дыхание, опуская руки на грудь мужчины.

— В этом нет ничего неприличного, — пробормотала она, скорее, для себя, чем для кого-нибудь другого. Вопреки ее словам, загорелые щеки А Чжу неумолимо краснели. — Совсем-совсем ничего. Я ведома одной лишь заботой о здоровье дорогого брата Цяо, и ничем другим.

Ее пальцы, помимо воли хозяйки, легонько поглаживали торс Цяо Фэна. Прерывисто вздохнув, девушка собралась с силами, и ослабила завязки кожаного нагрудника мужчины, все сильнее пылая щеками. На ее лице медленно показалась смущённая, но крайне довольная улыбка.

* * *

Цяо Фэн очнулся поздней ночью — лишь тусклый свет луны пробивался сквозь плотную бумагу, оклеивающую ставни, да одинокая свеча на высокой подставке, оплывшая и колеблющаяся, с трудом разгоняла окружающую тьму. Приподнявшись на постели, глава Клана Нищих с удивлением оглядел простую обстановку недорогой гостиничной комнаты, обеденный стол с погасшей жаровней и пустой кастрюлей, и А Чжу, уснувшую на одном из стульев. Неловко пошевелившись, он болезненно охнул, и схватился за грудь — острая боль пронзила его, и раскатилась по телу кипящей волной. Разбуженная громким звуком, девушка медленно открыла сонные глаза.

— Брат Цяо, — с рассеянной улыбкой протянула она. — Ты проснулся, — немного осознав окружающую действительность, она поспешно поправилась:

— То есть, я хотела сказать… Я рада, что вам лучше, господин Цяо. Нужно ли вам что-нибудь?

— Где мы, А Чжу? — мужчина совсем не заметил ее неловкости. — Что случилось? Где мои младшие?

— Эти глупцы быстрее довезли бы вас в Диюй, чем к лекарю, — рассерженно отозвалась девушка, взбодренная упоминанием бестолковых нищих. — Они только и знали, что препираться и чесать языками, словно пожилые сплетницы, и думать забыв о вашем спасении. Я решила сама… позаботиться о вас… — она стыдливо потупилась, поняв, насколько странно звучат ее слова.

— Спасибо, — с искренней благодарностью отозвался Цяо Фэн. — Братец Люй и его товарищи и впрямь немного рассеянны. Да и мне, по правде говоря, поднадоело их общество, — он весело улыбнулся девушке, и та растаяла, словно снежинка в солнечных лучах, счастливо улыбаясь в ответ.

— Значит, ты лечила меня? — продолжил расспросы глава нищих. — Признаться, я плохо помню, чем закончился мой поединок с Серебряной Змеей. Он в порядке?

— С ним все замечательно, — насупившись, ответила А Чжу. — Эта мерзавка Ван Юйянь указала ему на вашу уязвимость — «тринадцатая ладонь оставляет открытыми левое плечо и грудь». Шэчи пронзил вам легкое, — она неодобрительно нахмурилась. Сейчас, раненый и ослабший Цяо Фэн выглядел в ее глазах невинной жертвой коварно сговорившихся родственников.

— Тринадцатая ладонь оставляет открытыми левое плечо и грудь, — задумчиво повторил мужчина. — А ведь она права. Полтора десятка лет назад, когда я только начал изучать Восемнадцать Ладоней Драконоборца, моя левая рука была слабее правой, — доверительно поведал он девушке. — Видать, я неверно заучил исполняемую ей тринадцатую технику. Понимание боевых искусств, которым обладает юная госпожа Ван, поразительно, — он восхищенно улыбнулся.

— Она изучает трактаты о воинских умениях, чтобы завоевать внимание моего молодого господина, — без сомнений выложила А Чжу. В беседе с Цяо Фэном, она совершенно не могла сдерживать свой язык. — Для нее нет больше радости, чем общение с Мужун Фу, неважно, о чем. Так уж получилось, что он желает разговаривать с ней лишь о тонкостях всевозможных стилей и техник, — глава Клана Нищих удивленно моргнул, и громко расхохотался, запрокинув голову. Его собеседница невольно заулыбалась.

— Вот уж не подумал бы, что знаменитому Мужун Фу, сильнейшему воителю юга, помогает осваивать боевые искусства юная дева, — весело промолвил Цяо Фэн, отсмеявшись. — Не удивлюсь, если своими успехами в изучении столь многих стилей он обязан именно ей, — тут уже А Чжу, не удержавшись, прыснула, и звонко рассмеялась. Мужчина подхватил ее смех, но вдруг умолк, и болезненно скривился.

— Вам плохо, господин Цяо? — испуганно охнула девушка, вмиг посерьезнев. — Рана открылась?

— Нет, — выдохнул побледневший Цяо Фэн, тяжело дыша. — Просто… в груди больно. Не волнуйся, А Чжу, мне уже лучше, — служанка Мужунов отчаянно замотала головой.

— Нет-нет-нет, — зачастила она. — Я сейчас же заварю вам целебный суп, а потом — сменю перевязку. Вы все еще слабы после ранения, и нуждаетесь в лекарствах, — она спешно подхватилась на ноги, и схватила со стола кастрюлю. — Подождите, я принесу воды.

— Благодарю тебя, А Чжу, — мужчина, справившись с болью, задумчиво посмотрел на девушку, чуть улыбаясь. Его взгляд, серьезный и внимательный, вновь пробудил в А Чжу сладкую дрожь, совсем как в первую их встречу. Она опустила глаза, одолеваемая накатившим стеснением.

— Право слово, я не заслуживаю такой заботы, — говорил Цяо Фэн, и в его голосе звучала непривычная для сурового воина мягкость. — Твой молодой господин считает меня врагом, а вся остальная Поднебесная мнит нас непримиримыми соперниками. К тому же, я невольно обманул тебя, выспрашивая о Шэчи и его жене, — его голос чуть погрустнел. — Верно, для тебя будет лучше оставить меня. Я почти здоров — ты уже сделала для меня очень многое, — девушка, зачарованно слушающая его, упрямо сжала губы, и покачала головой.

— Я не оставлю вас, господин Цяо, — решительно ответила она. — Для меня… я… — она смешалась, и умолкла, снова опустив взгляд, не находя вежливых слов, и не решаясь вымолвить искренние.

— Я… п-принесу воды, — запинаясь, выдавила А Чжу, и выскочила за дверь.

Лишь отбежав за угол коридора, она смогла перевести дух. Сердце ее стучало, словно копыта мчащегося галопом коня, щеки горели лесным пожаром, а глаза возбужденно блестели. Некому было сказать ей, сколь прекрасна она была в этот миг, разрумянившаяся, часто дышащая, и улыбающаяся шальной, радостной улыбкой — ведь тот, кто пробудил в ней все те бурные чувства, что заставили ее и без того красивое лицо расцвести, словно нежная роза, остался за дверью комнаты, откуда девушка так резво сбежала.

А Чжу еще какое-то время стояла на месте, прислонясь к стене, и пытаясь успокоить колотящееся сердце. Полыхнувшее в ее душе счастье сменилось неуверенностью — что, если мелькнувшая в глазах Цяо Фэна нежность почудилась ей? Что, если она видит влечение там, где есть одни только вежливость и благодарность? Что ей делать теперь, и как развеять все эти сомнения, теснящиеся в груди?

Решив не мучить себя подобными коварными мыслями, она решительно отогнала их, и повернулась было к лестнице, чтобы, наконец, сходить на кухню за водой для лекарственного супа, как тревожные и чуждые звуки привлекли ее внимание. Она настороженно прислушалась к зазвучавшим в коридоре тяжелым шагам, лязгу стали, и резким звукам чужеземного говора. Ее сердце неприятно сжалось, когда она осторожно выглянула из-за угла — к двери их комнаты подходили вооруженные люди, одетые в кожу и меха. Она даже узнала некоторые из их лиц, виденных мельком пару дней назад. Остатки войска Хэлянь Тьешу нежданно-негаданно наткнулись на одного из своих гонителей, и имели все возможности поквитаться.

Один из тангутов пинком растворил дверь, и чужеземные воины всей толпой ввалились внутрь. Раздались громкие крики и звуки ударов, быстро сменившиеся тишиной, и довольными голосами чужеземцев.

А Чжу не нужно было долго раздумывать, чтобы понять случившееся — Цяо Фэн вновь был в плену, захваченный тангутами, что легко справились с раненым и ослабевшим мужчиной. Страх пробежался по ее спине тысячей ледяных мурашек, страх не за себя, но за возлюбленного. Он не задержался надолго, сметенный необычным для девушки чувством — искренней злостью, жаркой и тугой, словно сжатая и раскаленная пружина. А Чжу не собиралась оставлять Цяо Фэна в лапах чужеземных мерзавцев, и была твердо намерена сделать все возможное, чтобы освободить возлюбленного.

Разумеется, девушка не стала бы бросаться, очертя голову, на дюжину вооруженных бойцов. Пусть А Чжу и владела боевыми искусствами, ее сила была в другом. Там, где много более могучий боец потерпел бы неудачу, она брала свое хитростью и находчивостью. Именно эту хитрость и предстояло ощутить на себе наглым тангутам, посмевшим коснуться её любимого. Дождавшись, пока чужеземные воины покинут ее комнату, унося завернутое в одеяло тело, она прокралась внутрь, к оставленным вещам. К счастью, дорожная сума, что скрывала ее главное оружие, оказалась нетронутой.

Если бы кто-то, прождав с полчаса, решил пробраться в гостиничную комнату, куда заселились А Чжу и Цяо Фэн, и если бы этот ловкий некто сумел отодвинуть засов, запирающий дверь изнутри, и проникнуть внутрь, то он обнаружил бы лишь опустевшее помещение, да настежь открытое окно, за которым свистел холодный ночной ветер.

* * *

Поздней ночью, хозяин скромной гостиницы, именуемой «Приют взаимной добродетели», вскочил с постели, поднятый громким стуком в дверь, сопровождаемым звучными ругательствами, и призывами немедленно открывать. Сонно моргая, мужчина натянул халат, затеплил свечу в лампе, и, шаркая ногами, потащился к двери — выяснять, что понадобилось полуночному крикуну.

Стоило заспанному мужчине отпереть замок, и отодвинуть засов, стучавший вломился внутрь, отодвинув хозяина гостиницы в сторону, вместе с дверью. Последний, взглянув на ночного гостя, быстро раздумал протестовать — тот, крупный мужчина в потрепанной и окровавленной кожаной одежде, просто-таки излучал жажду убийства.

— Я слышал, здесь остановились мои соотечественники, — прорычал неизвестный, вперив во владельца гостиницы зло сощуренные щелочки глаз. — Отведи меня к ним, да побыстрее.

Гостиничному держателю нетрудно было понять, о ком говорит невежливый пришелец — повидавший самых разных путников, он без большого труда распознал тангутский говор, к тому же, слышанный им совсем недавно. Поспешно поклонившись, он заверил сердитого гостя с запада, что сейчас же приведет его к землякам, и двинулся вглубь гостиницы, освещая себе путь фонарем. Вскоре, рослый тангут входил в одну из комнат, бесцеремонно распахнув дверь, а хозяин гостиницы спешил прочь, от греха подальше — меньше всего, ему хотелось встревать в дела опасных чужеземцев.

— Всего десяток, — печально бросил мужчина в окровавленной коже, остановившись на пороге комнаты. — Так мало… — тангуты, сидевшие за столом, и лежавшие на кроватях и полу, мигом повскакивали на ноги, и дружно поклонились.

— Генерал Хэлянь, — раздалось их нестройное приветствие.

— Простите, генерал, но… что произошло? — разогнувшись, спросил один из воинов — юноша в пышной меховой накидке. — Вы должны были пересечь границу Западного Ся еще вчера.

— Нищие, — в печальном голосе Хэлянь Тьешу мгновенно зазвучал едва сдерживаемый гнев. — Уж не знаю, кто и как навел их на мой отряд, но меня перехватила целая орда этих грязных оборванцев. Я и мои верные бойцы сражались, словно свирепые тигры, но, — он оскалился в гримасе бессильной злобы, — ханьских трусов было слишком много. Я изломал об них мою саблю и раскровянил кулаки, их жалкое оружие истрепало мою броню до последней пластины, и даже яд… даже яд… — он с отсутствующим видом дернул за широкий кожаный пояс, не несущий ни ножен с саблей, ни даже завалящего ножа.

— Мне удалось уйти, — отрешенно продолжил он. — Жалким ханьским шакалам не свалить гордого льва, даже если его когти и клыки сломались и затупились. Но мои братья… — чуть собравшись, он продолжил, повысив голос:

— Нужно спасти мою охрану. Нас застигли совсем неподалеку, севернее этого грязного городишки. Нищие держат моих братьев в осаде. Ваших клинков и яда должно хватить, чтобы принести им победу. Сейчас же собирайтесь — мы выступаем немедленно. Я поведу… — внезапно, он пошатнулся, и сполз на пол, цепляясь за косяк двери.

— Я… догоню вас, — выдавил Хэлянь Тьешу, кривясь в гримасе бессильной злобы. — Видит небо, мои руки еще способны рвать ханьские глотки. Вперед, мои воины, жизни наших братьев зависят от вашей спешки.

— С нами пленник, — поспешно вставил тот самый юноша, что ранее обращался к генералу. — Нам удалось вновь захватить Цяо Фэна. Он ранен и слаб, и мы без труда доставим его в Западное Ся. Я могу оставить с вами одного из…

— Цяо Фэн⁈ — полный злобной радости крик тангутского генерала прервался судорожным кашлем. Отдышавшись, он взглянул на юного вельможу с холодной жестокостью.

— Твой короткий меч, живо, — рука Хэлянь Тьешу указала на золоченую рукоять оружия на поясе у юноши. — Сегодня, я сполна отомщу за моих братьев Клану Нищих, и лично его главе. Сегодня, я буду есть плоть Цяо Фэна, и спать на его шкуре! — рыкнул он, скалясь в кровожадной ухмылке. Юноша в мехах безропотно отцепил от пояса ножны с коротким мечом, и вложил его в ладонь генерала. Тот крепко сжал рукоятку оружия.

— Идите, все вы, — устало бросил он. — Время не терпит. Мне не понадобится ваша помощь в свершении мести, а вот моим братьям пригодится каждый клинок. Вы еще здесь⁈ — внезапно повысил голос генерал Хэлянь. — Мне что, лично оседлывать ваших коней⁈

Тангуты, низко кланяясь, спешно покинули комнату, и их дробный топот, осыпавшись вниз по лестнице, ведущей на первый этаж, постепенно утих. Оставшись один, Хэлянь Тьешу медленно подошел к лежащему в углу телу, и навис над ним, довольно улыбаясь. Тускло блеснула в свете ламп освобожденная от ножен сталь короткого меча.

— Значит, мои братья задали твоим прихвостням славную трепку, а тебя самого заставили бежать с поджатым хвостом? — тихо проговорил связанный по рукам и ногам Цяо Фэн. Ручейки пота стекали по его бледному, как смерть, лицу. — Даже без меня, Клан Нищих прогонит любую чужеземную сволочь, вздумавшую зариться на земли великой Сун.

Внезапно, тангутский генерал рассмеялся звонким, словно колокольчик, смехом. Короткий меч в его руках одну за другой перерезал веревки, удерживающие главу Клана Нищих, и улетел в угол, отброшенный недрогнувшей рукой.

— Здорово я их, брат Цяо? — голос, звучащий из уст тангута, был грудным и глубоким, но, без малейшего сомнения, женским. — Эти глупые варвары прошляются по северным окраинам города еще несколько часов, не меньше. За это время, нам нужно убраться подальше, — договорив, спасительница Цяо Фэна осторожно сняла с лица тонкую кожаную маску.

— А Чжу⁈ — в сильнейшем удивлении округлил глаза глава нищих. — Это ты?

— Конечно же, я, — весело ответила юная лицедейка, помогая мужчине подняться на ноги. — Я же говорила, что не оставлю тебя, помнишь?

— Спасибо тебе, — пораженно промолвил Цяо Фэн, с помощью А Чжу кое-как ковыляя к выходу.

— Не… стоит, — сдавленно прокряхтела та. Тяжесть опирающегося на нее мужчины нисколько не убавляла искреннего довольства, сияющего на лице девушки.

Часом спустя, глава Клана Нищих и его спасительница располагались на ночлег в стороне от тракта, ведущего из Линбао на юго-восток. Точнее, Цяо Фэн сидел на земле, обессиленно привалившись к стволу дерева, в то время как А Чжу обустраивала их скромный ночлег. Когда над разожженным огнем закипел котелок, а две лежанки из елового лапника, совершенно случайно устроенные совсем рядом, были готовы, девушка устало присела рядом с подопечным.

— Твое лекарство скоро будет готово, брат Цяо, — с неунывающим видом промолвила она. — Примешь его, и ляжем спать.

— А Чжу, — хрипло и глухо заговорил мужчина. — Ты снова спасла мою жизнь — на этот раз, рискуя своей. Я… я не заслуживаю такой самоотверженности. Мне не хотелось бы, чтобы ты пострадала из-за меня, — пламя костра отразилось в широко раскрытых глазах девушки, обратившихся на Цяо Фэна, но жар огня не шёл ни в какое сравнение со страстью, заполыхавшей в ее очах.

— Помочь тебе — радость для меня, брат Цяо, — медленно заговорила она, не в силах больше сдерживать кипящие в ее груди чувства. — Я — обычная служанка, недостойная быть с таким славным героем, как ты, но если ты позволишь служить тебе, я готова идти на край света, броситься в море огня, взойти на гору мечей… — он на миг умолкла, переводя дух, и тихо закончила:

— Лишь бы ты был рядом.

Мужчина слушал ее, не говоря ни слова, и в глазах его отражалось то самое пламя, что пылало в очах А Чжу, пламя, несравнимо более жаркое, чем любой обыденный огонь. Суровое лицо Цяо Фэна смягчилось, а широко открытые глаза блестели, не отрывая взгляда от полыхающего румянцем лица девушки.

Он вовсе не был слепцом, не могущим распознать яркие чувства; не был Цяо Фэн и равнодушен к женщинам по какой-либо странной причине. Он успел заметить и красоту служанки Мужунов, и ее неприкрытое внимание, обращенное на него, и все то смущение, что затапливало девушку при общении с ним. Две вещи удерживали Цяо Фэна от того, чтобы начать оказывать А Чжу знаки внимания: приличия, и возможное недовольство ее господина — глава Клана Нищих и наследник семьи Мужун считались соперниками, и, как понял Цяо Фэн в их последнюю встречу, Мужун Фу разделял это убеждение. Не желая создавать симпатичной ему девушке неприятности на пустом месте, Цяо Фэн был вежлив с А Чжу, и не более того. Но, искренность девушки, ее жертвенность и самоотверженность, и двукратное спасение его жизни, вкупе с трогательным признанием А Чжу, раздули искру симпатии в груди мужчины, заставив ее запылать бурным пожаром, что нещадно спалил все сомнения и колебания.

Тяжело опираясь на руки, Цяо Фэн повернулся к девушке всем телом, и промолвил, негромко, но искренне:

— Я — простой воин, необразованный и грубый, не могущий дать такой прекрасной деве, как ты, достойную ее жизнь, полную богатства и роскоши. Но, если ты, А Чжу, согласишься быть со мной, я не покину тебя до конца дней моих, и разделю с тобой то немногое, что имею. Согласна ли ты…

— Да! — перебила его девушка, сияя счастьем. — Конечно же, да! Десять тысяч раз — да!

Она немедленно придвинулась ближе к Цяо Фэну, и склонила голову на его плечо, сжимая торс мужчины в кольце рук. Слезы вновь текли по ее щекам, но на сей раз, они были слезами радости. Цяо Фэн неуверенно улыбнулся и обнял ее за плечи, крепче прижимая к себе. В этот миг, они оба не желали никуда отпускать новообретенную любовь.

Глава 33 Северный дракон наблюдает вознесение в небесные сады, и получает предсказание будущего

А Чжу, шествующая по улицам небольшого города Яньпин, глядела так довольно и гордо, будто выстроила этот самый городок своими руками. Счастливая улыбка не сходила с ее лица, невольно притягивая взгляды многих прохожих мужского пола. Левая ладошка девушки, узкая и изящная, крепко сжимала руку идущего рядом Цяо Фэна, и ничто сейчас не могло заставить ее разомкнуть свои тонкие пальцы.

Глава Клана Нищих смотрел по сторонам с безмятежным довольством. Взгляд его карих глаз то и дело останавливался на лице подруги, отчего губы мужчины неизменно изгибались в мечтательной улыбке — искренняя радость А Чжу мало кого бы оставила равнодушным. Вчера вечером, прежде чем отойти ко сну, они переговорили о самых разных вещах: например, что поездка к родителям Цяо Фэна состоится в самом скором времени, а благоприятный для свадьбы день просто обязан совпасть с днем прибытия двоих влюбленных на гору Шаоши — место обитания престарелых супругов Цяо. Также, А Чжу с радостью согласилась немедленно переселитьсяв Сянъян, на подворье главы Клана Нищих, и беспечно отмахнулась от вопроса о пожитках, оставленных в поместье Мужунов. На взволнованный вопрос Цяо Фэна о тяготах и лишениях постоянных странствий, неизбежных для воина Клана Нищих, девушка пригрозила навьючить на любимого побольше предметов домашнего обихода, чтобы создавать для него уют на привалах и ночевках. Вчерашний день завершился в полном обоюдном согласии и гармонии, а сегодняшний — начался ими же. Сейчас, Цяо Фэн с подругой направлялись к ближайшей гостинице, с твердым намерением вкусно поесть, и хорошо отдохнуть перед дальней дорогой. Глава Клана Нищих собирался вернуться на сянъянское подворье, намеренный закончить лечение в родных стенах, и не желая надолго оставлять насущные дела клана без внимания.

По мере их продвижения к городской площади, что в разные дни бывала ярмарочной или рыночной, а также, местом собраний, и, порой, лобным местом, число прохожих на улицах все увеличивалось. Вскоре, мужчине и девушке пришлось протискиваться сквозь густеющую толпу. Теперь уже и Цяо Фэн ухватился покрепче за руку А Чжу, стремясь не потерять ее в окружающем шуме, толкотне, и неразберихе.

Пробившись сквозь очередное скопление народу, глава Клана Нищих с подругой неожиданно выбрались из столпотворения, и остановились на самой его границе, наблюдая причину, побудившую яньпинских горожан выбраться на улицы. Оная причина выглядела как невысокий, круглолицый мужчина в черном чиновничьем халате, с самодовольным видом озирающий собравшийся народ. Чиновник был не один — с дюжину судейских приставов в неизменной красно-черной форме, вооруженных длинными бамбуковыми колотушками, окружали его, ограждая свое начальство от напирающих зевак грозными окриками и тычками палок. Худощавый старичок в простой одежде — не иначе, слуга чиновника, — также вносил свою скромную долю в окружающий шум и гам, во все горло увещевая народ.

— Вам ни к чему толпиться так близко, добрые граждане и гости Яньпина! — восклицал он. — Вознесение нашего милостивого градоначальника, господина Вань Ху, будет заметно издалека! Если же вы подойдете слишком близко — пеняйте на себя: пламя от огненных стрел[1] не разбирает правых и виноватых!

— Вознесение? — заинтересовалась А Чжу. — Давай посмотрим, брат Цяо! Не каждый день выпадет увидеть подобное!

— Почему бы и нет? — пожал плечами мужчина. — Только вот, встанем мы подальше — если в этом вознесении замешаны огненные стрелы, близко к нему лучше не подходить.

Еще немного потолкавшись в толпе, окружающей площадь, они устроились у дверей одной из закрытых лавок, взойдя на ее порог. Оттуда, их глазам открылась колесница того самого вознесения, выглядящая самым обычным деревянным стулом, рядом с которым прохаживался чиновник. К подлокотникам стула были привязаны шнуры двух больших воздушных змеев, а под его сидением виднелось множество коротких толстых трубок. Указав на них подруге, Цяо Фэн предположил в этих трубках упомянутые огненные стрелы, а когда А Чжу попросила подробностей, пересказал ей то немногое, что знал о порохе, и порожденных им военных новшествах. Выслушав мужчину, девушка воззрилась на летающий стул с новым интересом.

Тем временем, в толпе нашлись достаточно любопытные зеваки, начавшие задавать самые разные вопросы как друг другу, так и горластому слуге. Тот был совсем не против просветить горожан о намерениях своего начальства, и от увещеваний легко перешел к восхвалениям.

— Господин наш Вань Ху, которого небо щедро одарило не только великодушием, но и острейшим умом, денно и нощно трудится на благо Яньпина! — громогласно повествовал он. — Всем вам известно о его усилиях по постройке дамб и оросительных каналов, благодаря которым урожаи наших добрых крестьян многократно умножились! Возведенные под его руководством мосты соединяют город в самых удобных местах, а водяное колесо, поставленное по его приказу на реке Хоусинцзя, вращает жернова мельниц, и двигает пилы столярных мастерских!..

А Чжу выслушивала все это с удивлением и интересом, Цяо Фэн же невольно преисполнился подозрения. Ему показалось странным, что столь деятельный и мудрый чиновник прозябает в горном захолустье на северных окраинах, и он поневоле засомневался в правдивости хвалебных речей старого слуги. Тем временем, удобное местечко, облюбованное главой Клана Нищих и его подругой, попалось на глаза нескольким горожанам, и те, вежливо раскланявшись с Цяо Фэном и А Чжу, присоединились к ним на пороге закрытой лавки.

— Скажите мне, уважаемые, — обратился глава нищих к новоприбывшим, — действительно ли ваш градоначальник совершил все эти славные деяния?

— Это Вань Ху-то? — непочтительно фыркнул пожилой усатый крестьянин в бурой наголовной повязке. — Куда ему, он самый обычный взяточник и вор. Не верьте ни единому слову его слуги-проходимца, господин странствующий воин — старый Жэнь Дахуа горазд сочинять.

— Ну, по правде говоря, не везде он и сочиняет, — вступился за старика круглолицый мужчина в белом фартуке и колпаке. — Свояк моей второй тетушки работает в канцелярии помощником письмоноши, и знает обо всех делах, упомянутых старым Жэнем. Запруды с каналами и правда есть, но они остались еще со времен вэйской династии и ее военных поселений. В прошлом году, их подновили и очистили. Водяное колесо на Хоусинцзя поставлено, но вращает оно что-то лишь весной, в половодье — тяжеловато оказалось для нашей мелкой речушки. Вот про мосты он целиком и полностью прав — мудрый господин Вань построил уже четыре, и исправно взимает пошлину за проход по ним, — рассказчик насмешливо заулыбался.

— Ха! Пошлины — мелочь! — высказался грузный мужчина с мозолистыми руками и широкими плечами молотобойца. — Твой тетушкин свояк — мелкая сошка, пробавляющаяся слухами, А Юнь. Мой уважаемый двоюродный брат Ли Цзысюн — третий младший писец канцелярии, и уж ему-то известно все о нашем дражайшем градоначальнике! Измышления старика Жэня — ничто по сравнению с отчетами, которые господин Вань шлет в столицу. Если принимать их на веру, Вань Ху давно превзошел по заслугам Оуян Сю, судью Ди Жэньцзе, и Чжугэ Кунмина[2] вместе взятых. В его докладах, водяное колесо на Хоусинцзя превращается в десяток водяных мельниц, исправно работающих и в мороз, и в засуху, а древние вэйские запруды — чуть ли не в срытые до основания местные горы, и распаханные на их месте поля. Под это дело, он клянчит у столичного казначейства деньги, и тратит их на ценности, которыми заваливает свой особняк. Вань Ху до сих пор не сместили только потому, что всех столичных инспекторов он осыпает подарками так, что тем приходится нанимать носильщиков, уезжая из города.

— Чушь это все, Ли Эр, — заявил тощий и лохматый мужчина в грязном рубище. Цяо Фэн бросил на него любопытный взгляд, пытаясь опознать ветвь клана, к которой принадлежал заговоривший, и его положение в ней, но похоже, этот нищий был самым обычным уличным попрошайкой.

— Откуда какому-то третьему младшему писцу знать начальственные секреты? — продолжал оборванец. — Выдумывает твой братец, да как бы не хуже, чем Жэнь Дахуа. Вань Ху врет в своих отчетах не больше других, а подарки господам из столицы — самое обычное дело. Господина Ваня не смещают, потому что мало какой чиновник согласится ехать в наши горы, даже градоначальником.

Горожане продолжили сплетничать и препираться, напрочь забыв о Цяо Фэне и его вопросе, и самозабвенно перемывая косточки местному правителю. Сам глава Клана Нищих лишь рассеянно улыбался болтовне зевак. Приобняв А Чжу за плечи, и получив в ответ ее нежный взгляд, он вновь обратил внимание на собирающегося возноситься Вань Ху. Слуга последнего, тем временем, заканчивал свою хвалебную речь.

— … И вот, мудрый господин Вань, осененный небесным вдохновением, придумал чудесную машину, что позволит ему воспарить, словно феникс, к самому престолу Нефритового Императора, — заливался соловьем старый Жэнь Дахуа. — Там, он представит властелину божеств и бессмертных скромный отчет о своих трудах во благо жителей Яньпина, и испросит у него благословений для всех нас! После, он воссядет у подножия трона правителя небес, и продолжит чиновничий труд уже в небесной канцелярии.

— А не взорвется? — раздался из толпы сомневающийся возглас.

— Конечно же, нет! — возмущенно отверг этот домысел слуга. — Наш господин тщательно продумал каждую часть своей летной машины! Этот стул сработан из прочнейшего мореного дуба — сброшенный с третьего этажа, он даже не треснул! Сорок семь огненных стрел, закупленных в Лояне, сделаны одним из лучших тамошних мастеров, знатоком огневых припасов, и способны поднять в воздух водяного буйвола! Когда внутреннее пламя огненных стрел иссякнет, воздушные змеи из крепчайшего сычуаньского шелка наполнятся ветром, и повлекут машину моего господина, подобно корабельным парусам, — переведя дух, он продолжил:

— Сегодня утром, господин Вань принес жертвы предкам, и устроил гадание в даосском и буддистском храмах нашего города. Все знамения — благоприятны, и начинание моего господина, без сомнения, удастся.

— Дахуа, — прервал его нетерпеливый голос чиновника. — Пора начинать. Действуй.

— Повинуюсь, господин Вань, — ответил старик, низко кланяясь.

Вань Ху торжественно взгромоздился на свой летучий стул, и принялся лениво обмахиваться веером. Его слуга, тем временем, подошел ближе, и извлек из-за пазухи зажигалку — тлеющий трут в пенале из бамбука. Раздув пламя в скрытом бамбуковой трубочкой угольке, он наклонился к торчащему из-под стула пучку фитилей, и ловко затеплил их все. Стоило огнепроводным шнурам заняться, Жэнь Дахуа с неожиданным проворством отбежал подальше, остановившись в передних рядах толпы. Судейские приставы также сдали назад, сторонясь готовых к полету огненных стрел. Потянулись долгие мгновения напряженного ожидания.

Наконец, фитили догорели. Клубы густого белого дыма дружно вырвались из-под сидения стула, и заволокли тот пятачок земли, на котором расположилась летучая машина Вань Ху. Горожане возмущенно зароптали — дымовая завеса скрыла от них самую интересную часть предстоящего зрелища. Люди старательно вглядывались в белесую дымную муть, увлеченно обмениваясь предположениями о происходящем за ней, а некоторые и вовсе начали подбираться ближе, пользуясь тем, что судейские отвлеклись.

Мощный взрыв сотряс стены ближайших домов, и заставил передние ряды зевак хлопнуться на седалища. Дым мгновенно развеялся, и пораженным взглядам наблюдателей открылась совершенно пустая площадь, без единого следа Вань Ху и его летательного стула. Старый Жэнь Дахуа, поспешно приковылявший поближе, радостно захлопал в ладоши.

— Воистину, мудрость моего господина не знает равных! — возгласил он. — Как вы все можете видеть, уважаемые сограждане, его замысел удался. Наш градоначальник, несомненно, на пути к нефритовому престолу божеств, если уже не достиг его. В ближайшие дни, Яньпин ожидают неисчислимые благословения, щедрым потоком льющиеся с небес!

Горожане понемногу начали расходиться, обмениваясь удивленными и восхищенными замечаниями. Сплетники, делившие порожек лавки с Цяо Фэном и А Чжу, также удалились, не прекращая молоть языками — на сей раз, они обсуждали чудесный полет Вань Ху. Вскоре, глава Клана Нищих и его подруга остались в одиночестве.

— Как ты думаешь, брат Цяо, этот чинуша и вправду вознесся на небеса? — с любопытством спросила девушка. Цяо Фэн, задумчиво нахмурясь, потянулся к макушке, и извлек из волос некий предмет, на поверку оказавшийся вырванным с корнем большим пальцем, который плотно облегало широкое кольцо из зеленого нефрита. А Чжу брезгливо наморщила носик при виде кусочка мертвой плоти.

— Вознестись-то он вознесся, — с отрешенным видом промолвил мужчина. — Возможно, он даже достиг трона Нефритового Императора. И причиной тому, несомненно, был стул с прикрепленными к нему огненными стрелами. Вот только, не думаю, что все прошло именно так, как задумывал Вань Ху, — повертев в руках оторванный палец, он отложил его на перила порога лавки. — Пойдем, А Чжу. Все городские лодыри и бездельники сейчас потащатся в гостиницы и закусочные, чтобы за чашкой вина обсудить своего взорвавшегося… то есть, вознесшегося градоначальника. Нужно поспешить, чтобы и нам досталось хоть что-то, — девушка, хихикнув, согласно кивнула.

Полет Вань Ху

* * *

Догадка Цяо Фэна оказалась верной — все близлежащие едальни оказались забиты возбужденно гомонящими горожанами. Обсуждение невероятного события, взбаламутившего тихую яньпинскую глушь, лишь набирало обороты — любопытство местных жителей все разгоралось, подогреваемое вином и хвастовством счастливчиков, наблюдавших полет Вань Ху из первых рядов. Взмыленные подавальщики сбивались с ног, разнося блюда и напитки, а владельцы харчевен потирали руки и расплывались в улыбках, довольные нежданными барышами.

Главе Клана Нищих и его возлюбленной посчастливилось отыскать свободные места в скромной закусочной под открытым небом, чей веселый и расторопный владелец, казалось, умудрялся быть в нескольких местах одновременно. Вот и сейчас, внимательно выслушав заказы Цяо Фэна и А Чжу, этот моложавый, наголо бритый мужчина исчез, словно призрак, чтобы вмиг явиться вновь, нагруженный кувшином вина, чайником, и чашками. Расставив напитки на столе, хозяин закусочной снова испарился, чтобы явиться из ниоткуда у стола очередного посетителя.

Цяо Фэн, легким движением сорвав запечатывающую кувшин промасленную бумагу, привычно наполнил винные чаши до краев — себе и подруге, — и, с улыбкой пригласив девушку угоститься, залпом осушил свою пиалу. А Чжу, с сомнением посмотрев на любимого, попыталась последовать его примеру. Храбро глотнув крепкого рисового вина, она закашляла, держась за обожженное горло. Мужчина бросил на нее обеспокоенный взгляд.

— Я не очень-то хороша в питии, брат Цяо, — виновато улыбаясь, призналась девушка. — Боюсь, я не смогу составить тебе компанию. Может, лучше попробуем местного чаю?

— Хорошо, — глава нищих без единого сомнения отставил винную чашу. — Если ты не можешь пить, не стану и я, — наполняя чашки из чайника, он спросил, понимающе глядя на подругу:

— На самом деле, ты печешься о моей ране, не так ли? И, из-за этого, хочешь отвратить меня от горячительного?

— Ничего подобного, — с видом оскорбленной гордости отозвалась А Чжу, но тут же блеснула озорной улыбкой. — Ну, разве что, совсем немножко.

— Тебе незачем хитрить со мной, — добродушно улыбаясь, промолвил Цяо Фэн. — Особенно, заботясь о моем здоровье, — задумчиво любуясь подругой, он добавил:

— Уже с десяток лет, никто не беспокоился обо мне. Я и думать забыл, на что это похоже. Спасибо тебе за твою заботу… жена, — растроганно улыбаясь, А Чжу завладела его ладонью, и крепко сжала ее. Мужчина ответил бережным пожатием ее тонких пальчиков. Его мечтательный взгляд, надолго задержавшись на лице подруги, вдруг скользнул за ее спину, и густые брови Цяо Фэна изогнулись в насмешливом прищуре.

— Раз уж с выпивкой не задалось, развлечемся по-другому, — весело улыбаясь, промолвил он. — Погляди-ка, А Чжу, — он кивнул в сторону улицы, и девушка с заинтересованным видом обернулась.

Внимание главы нищих привлек древнего вида старец. Седой, как лунь, косматый и длиннобородый, одетый в некогда белые одежды, несущие следы небрежной штопки и нечастой стирки, он выглядел бы опустившимся школяром, подавшимся в нищие, если бы не выражение его морщинистого, строгих черт лица. Старик глядел с безмятежностью древней каменной статуи, и это спокойствие придавало его облику мудрую величавость, делая старца похожим на сошедшего с облаков бессмертного, или, по меньшей мере, познавшего тайны мироздания даоса. Он стоял, облокотясь на стену одного из прилегающих к улице домов, и опирался на бамбуковое древко старого флага. Выцветшие иероглифы на белой поверхности знамени гласили: «предсказания и чтение лиц».

— Эй, старик! — воскликнул Цяо Фэн, и приглашающе махнул рукой. — Иди к нам! — предсказатель остановил безмятежный взгляд на зовущем его мужчине, и легкими шагами двинулся к его столику.

— Господин, госпожа, — он поприветствовал мужчину и девушку церемонными поклонами, сгибая спину легко, словно подвижный юноша. В его голосе, сильном, но доверительно негромком, совсем не слышалось старческой хрипотцы. — Чем старый Ли может услужить вам?

— Не желаешь ли вина? — радушно предложил Цяо Фэн.

— Благодарю вас, господин, но я слишком стар для горячительного, — вежливо ответил старик. — Бродяжническая жизнь заставляет меня бережно относиться к своему здоровью.

— Слышали бы тебя мои младшие, — рассмеялся глава Клана Нищих. — Клянусь небом, прирастая годами, они лишь проявляют больше усердия в поглощении выпивки. Ну да ладно. Покажи нам свое искусство, уважаемый Ли. Какая судьба ждет меня и мою спутницу? — старик, внимательно оглядев лицо Цяо Фэна, недовольно нахмурился.

— Боюсь, мое предсказание не порадует вас, господин, — сумрачно ответил он. — Ежели я перескажу вам то, что вижу, следуя канонам чтения лиц, то неминуемо вызову ваш гнев.

— Если ты волнуешься о деньгах, я могу заплатить вперед, — не смутился глава нищих. Видя непреклонный взгляд старца по фамилии Ли, он нетерпеливо добавил:

— Ну же, старик, хватит набивать себе цену. Я желаю оплатить твой труд, так позволь же мне сделать это. Сколько с меня за предсказание? — Ли тяжело вздохнул.

— Я вовсе не пытаюсь облапошить вас, господин, — мрачно промолвил он. — Не жадность ведет мною, но осторожность. Услышав о будущем, что я вижу в чертах вашего лица, вы впадете в ярость. Я — стар и немощен, и не смогу защитить себя от гнева столь могучего воина.

— Клянусь именем моей семьи, что не причиню тебе вреда, сколь бы нелестным ни было твое прорицание, — небрежно отмахнулся от его слов Цяо Фэн. — Довольно упираться, старый Ли. Поведай нам о наших судьбах.

— Что ж, если вы настаиваете, хорошо, — с недовольством ответил старец. Его взгляд вновь обрел ту величавую безмятежность, что придавала старому Ли сходство с познавшим истину мудрецом. Тщательно осмотрев лицо главы нищих, он заговорил, и в его голосе звучала потусторонняя сила, не позволяющая усомниться в сказанном.

— Тяжелый подбородок и широкие скулы говорят о вашем мужестве и прямодушии, господин, а форма носа и глаз — о бесхитростной доверчивости, — говорил он. — Но эта доверчивость принесет вам многие несчастья, о чем ясно говорит черная тень на вашем лбу. По вашему цвету волос и форме ушей можно понять, что вы рождены далеко отсюда. Морщины у глаз и рта, а также форма губ, говорят о несдержанности и вспыльчивости. Вот вам мое предсказание: ближайшие из ваших доверенных людей раскроют тайну вашего рождения, и разгласят ее на весь подлунный мир, из-за чего, множество несчастий постигнет вас. Своими руками, вы убьете многих из тех, кого ныне считаете друзьями, и будете вынуждены бежать и скрываться в дальних странах. Привязанности и любовь не принесут вам счастья — дорогие вам люди отвернутся от вас, те же, кого вы полюбите, перенесут неисчислимые страдания! — голос старого Ли гремел тревожным набатом, и с каждым его звуком, лицо главы Клана Нищих все больше наливалось дурной кровью. — И даже ваша жена, — старик на мгновение обратил взгляд на А Чжу, — погибнет от вашей же руки, и очень скоро!

— Что-о-о⁈ — взревел Цяо Фэн, вскакивая на ноги. — Что ты сказал, негодный жулик⁈ — обычно спокойное лицо мужчины исказилось в гримасе бешеной ярости.

— Спасибо, господин Ли, — зачастила А Чжу, поспешно вставая и вклиниваясь между рассвирепевшим мужчиной, и старым предсказателем. — Вот ваша плата, удачной вам дороги!

Она сунула старику в руку связку монет, и подталкивая его в спину, направила прочь от их с Цяо Фэном столика. Следом, она подбежала к мужчине, что, пылая злобой, надвигался на старца, и сжала его в крепких объятиях, разворачивая спиной к старому Ли. Мало-помалу, шумное дыхание Цяо Фэна успокоилось, и напряжение оставило его мышцы. А Чжу, облегченно выдохнув, расслабилась, и устало оперлась на возлюбленного — удержать его стоило девушке многих сил.

— Этот старый мошенник совсем рехнулся, — тяжело бросил мужчина. — Говорить такое мне!..

— Ты прав, брат Цяо, старик Ли — именно мошенник, — успокаивающе заговорила А Чжу, упреждая новую вспышку ярости. — Бесчестный лжец и жулик, выманивающий деньги у доверчивых простаков. Все чтецы лиц — шарлатаны, а их предсказания — бессмысленная чушь, выдумки, и обман. Не стоит волноваться о нем, и о чепухе, что ему вздумалось болтать.

— Верно, А Чжу, — вздохнул мужчина. — Верно, моя любимая жена. Я не должен был принимать его бредни близко к сердцу. Ясно, как день — его выдумки никогда не сбудутся.

— Быть может, тебе стоит успокоить сердце вином? — участливо предложила А Чжу, разжимая объятия. — Пара чашек никак тебе не повредит, и поможет отогнать ненужную злость.

— И снова ты заботишься обо мне, — благодарно улыбнулся Цяо Фэн. Они прошли обратно к столу, и сели. — Нет. Я не стану отступать от принятого решения. Обойдусь без вина — твое присутствие гонит прочь недобрые чувства, и наполняет меня счастьем.

— Спасибо, милый муж, — растроганно ответила девушка.

Тем временем, хозяин закусочной вновь соткался из воздуха у их стола, нагруженный подносом с горячими блюдами. В несколько мгновений расставив на столе миски и плошки, он дружелюбно пожелал мужчине и девушке приятного аппетита, и бесследно исчез, вмиг перенесшись обеспечивать едой следующего посетителя. А Чжу немедленно принялась накладывать овощи и мясо в миску Цяо Фэна.

— Что, если предсказание старого Ли было бы истинным? — с задумчивой грустью спросил он подругу, отрешенно глядя на ее хлопоты. — Что, если тебе и вправду грозила бы скорая смерть от моих рук? Пошла бы ты со мной тогда? — рука девушки, сжимающая палочки для еды, замерла над миской с мелко нарубленным жареным мясом.

— Мне плевать на предсказания, судьбу, богов, и волю небес, — с сердечной искренностью промолвила А Чжу. — Что бы из этого ни стояло между нами — мне все равно. Я буду с тобой до конца, брат Цяо, когда бы этот конец ни наступил.

— Он наступит через сотню лет, не раньше, — убежденно ответил ей мужчина. — Мы с тобой еще понянчим наших внуков, назло всяким старым выдумщикам, — девушка с улыбкой кивнула.

— Давай-ка и я поухаживаю за тобой, — спохватился мужчина, видя пустой рис в миске А Чжу, и щедро наложенные вкусности — в своей. Взявшись за палочки, он потянулся к плошке с овощами, не заметив взгляда подруги, наполненного нежной грустью.

Примечания

[1] Огненными стрелами («хо цзянь») в древнем Китае называли пороховые ракеты.

[2] Заслуженные чиновники из разных эпох — Северной Сун (для героев повествования — современность), Тан, и Троецарствия.

Глава 34 Рассказывающая, как серебряная змея усердно изливала яд в сторону южного дракона

— … Проезжая через Лоян, я слышал о показе новой картины из коллекции градоначальника, — с сияющими глазами рассказывал Дуань Юй, едущий стремя в стремя с Ван Юйянь. — Слыхали ли вы о Фань Куане и его работах, юная госпожа Ван? Лоянскому градоправителю удалось приобрести его «Путешествие меж гор и ручьев». Думаю, мы могли бы задержаться в Лояне ненадолго, и взглянуть на эту прекрасную картину. Она написана в традиционном стиле, но, как я слышал, столь искусно, что лицезреть ее — истинное наслаждение для глаз…

— Уж не пытаешься ли ты ухаживать за мной, Дуань Юй? — неожиданно прервала его излияния Ван Юйянь. Юный принц растерянно заморгал, сбитый с толку прямотой ее вопроса.

— С тобой интересно беседовать, но я не хочу, чтобы ты питал бесплодные надежды, — продолжила девушка все тем же спокойным тоном. — Мое сердце принадлежит молодому господину Мужуну. Мы с тобой можем быть лишь друзьями.

— Я… э-э-э… ничего такого не имел в виду, юная госпожа Ван, — Дуань Юй быстро оправился от этого неожиданного удара. — Наслаждаться искусством лучше всего в обществе друзей, и ваше общество приятно мне. Если вы не можете сказать того же, я не стану больше донимать вас.

— Вовсе нет, — благосклонно ответила девушка. — Мне интересно с тобой, и я не откажусь посмотреть на картину, о которой ты говорил.

— Замечательно, — разулыбался юный далисец. — Тогда, не хотели бы вы…

— Братец, — придержавший коня Инь Шэчи прервал шурина достаточно бесцеремонно, пусть и вежливым тоном. — Удели мне толику своего времени, будь добр. Наедине.

— Конечно, брат Шэчи, — удивлённо ответил Дуань Юй. Они приотстали от остальной компании, натянув поводья лошадей. — О чем ты хотел поговорить?

— Как ты мог заметить, сестрица Юйянь не особо сообразительна в делах общения с людьми, но даже она разглядела твою настойчивость, — не стал щадить чувства юного принца Шэчи. — Дочь моей старшей — более чем пара тебе, но подумай, что скажут люди, видя ваши беседы? В скором времени, мы вступим в Лоян. Если ты, помимо прочего, хочешь посещать приемы в компании моей свояченицы, тебе лучше поумерить пыл.

— Я вовсе не хотел бросить тень на доброе имя юной госпожи Ван, — запротестовал Дуань Юй. — Просто, я…

— Безнадёжно влюблен, — с веселой улыбкой перебил его Инь Шэчи. — И жаждешь общества своей возлюбленной. Ты, кажется, собирался попросить ее руки у Ли Цинло? Почему бы тебе не сделать это, когда мы доберёмся до Цзянсу? Вряд ли моя старшая тебе откажет — ты уже успел покорить сердце своей будущей тещи.

— Да, но сердце самой Юйянь все ещё закрыто для меня, — чуть погрустнел юный далисец. — Все ее мысли — о Мужун Фу. Даже получив согласие ее матери, я не хотел бы принуждать Юйянь к браку.

— Что ж, тебе остаётся только продолжать свои настырные и не совсем приличные ухаживания, — рассмеялся Шэчи. — Не расстраивайся, братец, — добавил он, видя, как надулся Дуань Юй на его слова. — Дела Мужун Фу показывают его, как человека скрытного, коварного, и, — он понизил голос, бросив взгляд на едущую впереди А Би, — вполне возможно, дурного. Уверен, ты легко затмишь его в глазах сестрицы Юйянь, стоит ей узнать тебя получше.

— Надеюсь, что ты прав, брат Шэчи, — отозвался ободренный юноша.

Подстегнув коня, он вновь поравнялся с Ван Юйянь, и завел с ней увлеченный разговор. Инь Шэчи, с сокрушенным видом покачав головой, догнал жену, и поделился с ней своими мыслями о неуемных ухаживаниях шурина. Му Ваньцин отнеслась к чрезмерному усердию сводного брата в любовных делах более чем спокойно, а вот лоянским показом картины известного художника заинтересовалась, и предложила также посетить его. Конечно же, Шэчи не стал отказывать любимой.

Вскоре, впереди показались каменные стены Лояна, а затем, его западные ворота. Вступив в пределы города, компания молодых людей двинулась к ближайшей гостинице с намерением отдохнуть с дороги, и перекусить. Там их ждала внезапная встреча — не успели юноши и девушки устроиться за столиками, как А Би, сидевшая лицом к дверям, вскочила на ноги.

— Молодой господин! — в ее голосе, обращённом к первому из пятерки мужчин, что входили внутрь, звучала искренняя радость. Девушка поспешно поклонилась в пояс. Инь Шэчи с интересом обернулся на ее слова, разглядывая вошедших.

— А Би, — с лёгким удивлением промолвил молодой мужчина в черной шапке и светло-голубом шелковом халате. Шэчи без труда узнал в нем давнего знакомца по Яньмыньгуаню. — Что ты здесь делаешь? Разве я не наказал тебе и А Чжу присматривать за поместьем в мое отсутствие?

— Это… многое случилось в ваше отсутствие, и мы с сестрицей А Чжу отправились разыскивать вас, чтобы сообщить об этих происшествиях, — заметно смутилась служанка. Она не считала былую отговорку А Чжу о новостях убедительной, и для нее не осталось незамеченным, что Мужун Фу полностью разделяет это мнение.

— Что ж, ты сможешь рассказать обо всех этих важных делах на пути в Гусу, — со скукой в голосе бросил он. — Найди А Чжу, и сообщи ей, что мы отправляемся в самом скором времени.

— Она, хм, отстала от нас в дороге, — смутилась девушка ещё сильнее. — Я не знаю, где она сейчас.

— Великое небо, ещё и это, — раздражённо вздохнул молодой мужчина. — Ладно, разберемся с ней позже… ты ли это, двоюродная сестра? Как ты здесь оказалась? — впервые за всю недолгую беседу, Инь Шэчи увидел на лице наследника Мужунов подобие радости.

— Братец, — засияла счастливой улыбкой Ван Юйянь. — Я искала тебя. Долгие недели разлуки стали для меня непереносимой пыткой. Я сбежала из дома, и отправилась за тобой, — она улыбнулась ещё шире, заметно довольная своим восстанием против материнской воли.

— Твое появление — первая приятная неожиданность в моем путешествии, — с лёгкой улыбкой произнес Мужун Фу. Его серые глаза задержались на Шэчи с женой и Дуань Юе, и наследник семьи Инь с удивлением отметил, что недовольство, мелькнувшее при этом в глазах молодого воина, было в равной мере направлено на него и шурина.

— Эти люди сопровождают тебя? — с деланным безразличием поинтересовался Мужун Фу.

— Супруги Инь и юный господин Дуань очень помогли нам, — поспешно вмешалась А Би. — Позвольте мне представить вас молодому господину, друзья.

Она вкратце отрекомендовала спутников наследнику семьи Мужун. Знакомя последнего с Инь Шэчи, она наклонилась ближе к Мужун Фу, и прошептала нечто, столь тихо и быстро, что даже чуткий музыкальный слух Шэчи уловил лишь два слова, а точнее, одно имя. Цяо Фэн. Наследник семьи Инь довольно ухмыльнулся — распространение новостей о его славной победе было ему лишь в радость.

— Встретить вас — большая удача для меня, господин Мужун, — заговорил он, едва лишь с представлениями было покончено. Его вежливый тон и добрая улыбка почти не несли насмешки.

— Наше знакомство немного не задалось, и я не успел ни высказать вам своё уважение, ни вволю побеседовать с вами о происходящем на реках и озёрах, — Шэчи все хуже сдерживал прорывающуюся наружу язвительность. — Присоединяйтесь к нашей трапезе, вместе со своими товарищами. Уверен, нам найдется, о чем поговорить.

— Мне не хотелось бы стеснять вас, молодой господин Инь, — с постным видом ответил Мужун Фу. — Я и мои спутники несколько поиздержались в дороге. К тому же, у меня ещё остались дела.

— В таком случае, я задержу вас совсем ненадолго, — веселье все громче звучало в голосе Инь Шэчи. — Приглашаю вас обменяться воинскими опытом, господин Мужун, здесь и сейчас. Для меня будет честью и удовольствием принять ваши наставления. Даже поражение в прилюдном поединке с вами станет для меня не позором, но полезным уроком, и упрочит славу моей секты. Надеюсь, вы не откажете мне в этой скромной просьбе.

— Я… провел в дороге последние несколько дней, — с запинкой ответил наследник Мужунов. Его взгляд на мгновение утратил равнодушное спокойствие, рыскнув из стороны в сторону. — Семейные дела, ожидающие меня, не терпят промедления. Я не смогу задержаться в Лояне, даже ненадолго. Нам придется найти другое время для дружеского поединка, господин Инь.

— Назовите время и место, — не растерялся Шэчи. — Ради такого замечательного опыта, как бой с вами, я готов подождать.

— Дороги моих странствий извилисты, и редко отпускают меня, — с едва заметным раздражением ответил наследник Мужунов. — Быть может, мы с вами ещё встретимся на реках и озёрах, господин Инь, и отыщем возможность сойтись в бою.

— Я буду ждать этой встречи с нетерпением, — Инь Шэчи, не скрываясь, широко улыбался. — Для меня будет в радость вновь повидаться со знаменитым Мужун Фу, который, как оказалось, не только обладает несравненными воинскими навыками, но и полон рассудительного благоразумия! Я искренне надеюсь, что в нашу следующую встречу, вы не будете столь утомлены долгой дорогой, — привстав, он напоказ отряхнул с полы халата дорожную пыль, — и заняты срочными делами, — договорив, он вдруг загорелся притворным воодушевлением. — Быть может, я как-нибудь навещу вас в Ласточкином Гнезде? Надеюсь, это не доставит вам излишних неудобств? — наследник семьи Мужун молча смотрел на Шэчи, закаменев лицом. Лишь пальцы, что есть силы вцепившиеся в полы халата, выдавали чувства молодого мужчины.

— Вовсе нет, вовсе нет, — насмешливо сощурившись, встрял в разговор один из спутников Мужун Фу, грузный детина в летах. Седые волоски потихоньку пробивались сквозь черноту его ухоженной бороды, но глаза его глядели с лукавой живостью юноши. — Мой старший рад принять в своем доме каждого малознакомого странника из малоизвестной секты, жаждущего примазаться к славе Мужунов. Для молодого господина нет большей радости, чем приютить случайного бродягу без роду-племени, и угождать ему с утра до ночи, забыв обо всех нуждах и делах семьи, — Шэчи, услышав эту ядовитую отповедь, от души расхохотался.

— Вовсе нет, вовсе нет! — воодушевленно воскликнул он. Мужчина весело приподнял брови на это наглое передразнивание. — Будь твои слова правдой, Местом Встречи Героев звалось бы не гунсяньское подворье братьев Ю, но поместье Мужунов! Боюсь, тем из нас, кто не родился овеянным славой семьи, и о ком не говорят на каждом углу, будет нелегко добиться встречи с таким именитым воителем, как господин Мужун — ведь он обременен многими делами, важными и срочными!

— Вовсе нет, вовсе нет, — с невозмутимой улыбкой ответствовал его собеседник. — Ласточкино Гнездо всегда открыто для достойных, — на этом слове, он с намеком глянул на Инь Шэчи, — вежливых, — он сопроводил и это слово многозначительным взглядом, — и трезво оценивающих свои умения людей, — тут он и вовсе кивнул в сторону юноши, ехидно осклабясь.

Господин «Вовсе Нет»

— Вовсе нет, вовсе нет, — снова вернул мужчине его же присказку Шэчи, улыбаясь с нескрываемым удовольствием. Обмен колкостями с этим пожилым насмешником вернул ему хорошее настроение, подпорченное было упорными отказами Мужун Фу от поединка. — Когда мы посетили его в последний раз, Ласточкино Гнездо пустовало. Или такие замечательные люди, каких ты, старший, описываешь, перевелись в Поднебесной, или понятия Мужунов о вежестве, трезвомыслии, и достоинстве отличны от всеобщих, — договорив, он с ожиданием воззрился на собеседника. Тот, весело скаля зубы, собирался было ответить очередным острым словцом, как в их беседу вмешался наследник семьи Мужун.

— Довольно, Бао Бутун, — холодно бросил он. — Нам пора. Пойдемте, А Би, двоюродная сестра, — Ван Юйянь с готовностью поднялась из-за стола.

Лишь потому, что он сидел по другую сторону стола от Дуань Юя, Инь Шэчи не успел удержать шурина от его следующего поступка. Шэчи мог лишь досадливо кривиться, видя, как юный далисец с растерянной улыбкой вскакивает на ноги следом за возлюбленной.

— Юный господин Дуань, — обратил на него внимание Мужун Фу, вновь обретший вежливость и предупредительность. — Как я понимаю, вы очень помогли моей двоюродной сестре. Примите мою искреннюю благодарность за это. Сейчас, она в безопасности, и вам незачем больше волноваться о ней. Нам пора отправляться, не стоит провожать нас, — с намеком поглядел он на Дуань Юя.

— Это… я пообещал госпоже Ван сопроводить ее дочь обратно в Дом Камелий, — выпалил тот. Инь Шэчи лишь сокрушенно вздохнул — сводный брат его жены совершенно не понимал, когда лучше остановиться. Точнее, эту способность у него забрала поглотившая его влюбленность.

— Юйянь вернулась в лоно семьи, — ровно ответил наследник Мужунов. — С ней — я, ее двоюродный брат. Вы же — посторонний юноша, настаивающий на том, чтобы следовать за незамужней девушкой. Не имеете ли вы каких-либо странных и не совсем приличных намерений?

— Дуань Юй неоднократно помогал мне, и дважды спас мою жизнь, братец, — Ван Юйянь неожиданно встала на защиту безнадежно влюбленного в нее юноши. — Может, не стоит быть слишком строгим к нему?

— Я всего лишь пекусь о твоем добром имени, — недовольно ответил Мужун Фу. — Или же… ты защищаешь его из-за некоей связи между вами? — девушка отшатнулась от его прозрачного намека, как от пощечины, и отчаянно замотала головой. В уголках ее глаз выступили слезы.

— Нам пора, — безразлично повторил наследник Мужунов. — Пойдемте, — обратился он к своим соратникам, и те, вместе с влившимися в их компанию девушками, двинулись обратно к выходу. Дуань Юй потерянно глядел им вслед. Инь Шэчи, в свою очередь, нашел взглядом Бао Бутуна, и с дружеской улыбкой помахал ему. Тот весело подмигнул в ответ, и покинул гостиницу следом за остальными.

— Не ожидала я, что лучший воин юга окажется трусишкой, — разочарованно произнесла Му Ваньцин, даже и не думая понижать голос. — Он так упорно отпирался от поединка с тобой, муж мой, словно заранее знал, что проиграет, — Шэчи задумчиво покачал головой на слова жены.

— Мой новый добрый знакомый Бао Бутун сказал бы на это «вовсе нет, вовсе нет», и был бы совершенно прав, — промолвил он. — Отказ Мужун Фу от боя со мной — не трусость, но трезвый расчет. Я — неизвестный юнец, его же имя гремит на реках и озерах. Кроме того, Мужун Фу проиграл Цяо Фэну, а я — победил его. А Би сообщила об этом своему молодому господину, едва представив меня. Сразившись со мной, наследник Мужунов не получил бы ничего, а вот потерпеть поражение от безвестного противника вполне мог, что изрядно подпортило бы идущую о нем славу. Так что, его нежелание рисковать понятно и разумно. Конечно, жаль, что я не смог скрестить с ним клинки, — в голосе юноши на миг прозвучала искренняя досада, — но зато, я чуть лучше узнал его, а знания — ключ к победе над любым врагом.

— Врагом? — с сомнением спросила Ваньцин. — Разве Мужун Фу — враг нам?

— Помнишь, я говорил, что его деяния пахнут предательством? — ответил вопросом Инь Шэчи. — Побеседовав с ним лично, я могу сказать о наследнике Мужунов две вещи. Первая — из него вышел бы отменный царедворец. Он настолько искусен в лжи и притворстве, что кажется полностью искренним. И вторая — я вижу в нем некую сильную жажду. Жажду не слабее той, что испытывает путник, очутившийся без капли воды посреди солончаков Такла-Макана. Люди, что ведомы столь сильным желанием, без колебаний идут к своей цели по трупам женщин и детей. Пусть нам с наследником семьи Мужун не из-за чего враждовать, я чувствую, что в будущем это изменится. Хотя, — юноша насмешливо улыбнулся, — для братца Юя, Мужун Фу уже страшный враг. Верно, братец?

— Что? — в замешательстве моргнул тот. — О чем ты, Шэчи? — он грустно вздохнул, и продолжил, не дожидаясь ответа:

— Ты ошибся — молодой господин Мужун превосходит меня во всем. Мне ни за что не затмить его в глазах Юйянь, — глухая, мучительная тоска зазвучала в его голосе. — Пожалуй, мне лучше забыть о ней, и вернуться в отчий дом. Не провожайте меня, брат, сестрица, — поднявшись из-за стола, он быстрым шагом вышел наружу, прежде чем Инь Шэчи успел сказать хоть слово.

— Чего это он? — озадаченно спросила Му Ваньцин, глядя на закрывшуюся за сводным братом дверь. — Чем этот двуличный трус настолько лучше него?

— Ничем, но несчастным влюбленным весь мир видится, словно в кривом зеркале, — недовольно ответил Шэчи. Внезапное бегство шурина ввергло его в легкое замешательство. — Ну да ладно — не гнаться же за ним? — невесело добавил он. — Такое разве что хуже сделает. Пусть братец Юй прогуляется и проветрит голову. Мы же с тобой, моя любимая жена, перекусим, отдохнем, и подумаем, чем заняться дальше, раз уж все наши друзья и враги разбежались.

Глава 35 Описывающая крайне неприятные вещи, и пересказ древней легенды

— Все-таки, я не понимаю всеобщего восхищения этой картиной, — делилась Му Ваньцин.

Они с Инь Шэчи шли по лоянским улицам, держась за руки и ведя лошадей в поводу, и обменивались впечатлениями после приема у градоначальника.

— Не спорю — она хороша, — говорила девушка. — Ее горные склоны, деревья, и водопады во всем подобны настоящим. Мы даже видели нечто подобное в нашем путешествии по северу Шэньси, помнишь? — Шэчи согласно покивал.

Сегодня, в честь выхода в свет, он впервые за долгое время вымылся, надел чистый, выглаженный халат, и, с помощью жены, как следует причесался и уложил волосы, выглядя истинным наследником богатого семейства. Этот внешний лоск, к удивлению самого юноши, порядком поднял его настроение — настолько, что весь прием он провел в вежливых и благопристойных беседах с лоянской знатью, и не отпустил ни одной неуместной шутки.

— Также, я согласна с твоими словами, сказанными местному градоначальнику, муж мой — великолепие изображенных на «Путешествии меж гор и ручьев» красот природы заставляет задуматься о бренности жизни, величии богов, сотворивших мироздание, и незначительности в нем мелкой букашки под названием человек, — продолжала излагать свое мнение Ваньцин. — Но все же, те самые красоты природы много лучше наблюдать вживую. Мастерство Фань Куаня с кистью и красками велико, но творение богов, вдохновившее его, в разы прекраснее, и все те глубокие мысли, что посещают зрителя при виде картины, ощущаются много полнее среди настоящих гор и ручьев. Почему же богачи платят за подобные изображения десятки лян золота, и хвалятся ими перед всем миром? Поездка в Шэньси будет стоить намного дешевле, да что там — простые крестьяне, живущие в ее пределах, наблюдают все эти горные красоты ежедневно, — умолкнув, она обратила на мужа пытливый взгляд. Тот рассеянно улыбнулся, поднял к лицу ладонь девушки, и, сдвинув в сторону ткань перчатки, нежно поцеловал белую кожу запястья.

— Видать, время, что мы провели с братцем Юем, оставило в твоем сердце заметный след, моя премудрая богиня — ты высказала нечто, поразительно близкое к буддийской философии, — весело сказал он. — Конечно же, ты права. Но есть три причины высокой ценности живописи мастеров вроде Фань Куаня. Первая такова — в их картинах, идея, выраженная на шелке тушью или красками, ценнее самого изображения. Не каждый человек, посетив Шэньси, преисполнится возвышенного вдохновения — путь через горы тяжел, и невольно обращает разум путника к более насущным нуждам. Те же тамошние крестьяне наверняка клянут каменистую почву и высокие склоны своей родной земли, а не восхищаются ими. Запечатленная на шелке, суровая красота севера не несет в себе ни тяжкого воздуха, ни выворачивающихся из-под ног камней, ни узких горных троп, но одно лишь величие. Вторая причина — ценность самой работы художника, того, как его усилиями, обыденные и скромные вещи, вроде куска шелка и плитки туши, превращаются в прекрасную картину,немногим уступающую творениям небесной воли. Это волшебство, это чудо искусства, ценно и само по себе. И, наконец, третья причина, — юноша насмешливо заулыбался. — Богатые чиновники, редко покидающие свои поместья, тоже хотят наслаждаться красотами природы. Как еще им это сделать, если не посредством работ мастеров кисти и красок? К тому же, хорошая картина облагородит стены любого дома, — Му Ваньцин весело засмеялась, услышав это признание.

— Если уж мыслить подобным образом, работы именитых художников также полезны для хвастовства перед напыщенными богачами, — с улыбкой ответила она. — Цена таких картин, как и готовность заплатить ее за разрисованный кусок шелка, не может не вызвать уважение у всяких денежных мешков, — Шэчи с преувеличенной серьезностью закивал.

— Теперь, я ясно вижу, что мои родители всецело одобрят наш брак, — промолвил он. — По искреннему убеждению моего папы, именно так и должен мыслить всякий разумный человек, — молодая пара дружно рассмеялась.

— Куда мы направимся теперь, муж мой? — спросила Ваньцин. — В Да Ли? Братец Юй упоминал, что дядюшка простил нас.

— Два из трех наказов учителя более или менее выполнены мной, — задумчиво ответил Инь Шэчи. — Лишь к одному из них мы так и не приблизились — к смерти моего врага. За все наше время путешествий по рекам и озерам Срединной Равнины, я не слышал даже упоминания имени Дин Чуньцю. Верно, чтобы выяснить о нем хоть что-то сверх известного нам, придется навестить обитель его секты.

— Это было бы опрометчиво, муж мой, — поспешно заговорила Му Ваньцин. — Мы даже не знаем, где именно на озере Синсю обитает твой бывший старший. Если мы начнем рыскать по тамошним берегам, или расспрашивать местных, Дин Чуньцю неминуемо услышит об этом, и явится за нашими жизнями вместе с целой толпой младших.

— Я не боюсь ни старого предателя, ни его прихвостней, — все с той же задумчивостью ответил юноша. — Но ты права: для нас, озеро Синсю таит крадущихся тигров и прячущихся драконов[1]. Неразумно лезть в логово врага без знаний о нем. Как думаешь, согласится ли Цяо Фэн отправить туда своих младших, в уплату за ту мою помощь с его ранами? — полушутя, спросил он.

— К Цяо Фэну я тебя не пущу, — немедленно насупилась Ваньцин. — Еще не хватало самим искать его. Этот гнусный нищий как бы не опаснее Дин Чуньцю.

— Если так, нам остается только одно… — Шэчи не договорил, отвлекшись на шум и гам, доносящийся с обочины широкой улицы, по которой пролегал их путь. На небольшом пустыре, прилегающем к городской окраине, собралась разномастная толпа горожан, что-то бурно обсуждающих.

— Взглянем, жена моя? — немедленно предложил юноша, загоревшись любопытством. — О чем бы ни судачили добрые жители Лояна, что так увлеченно толпятся на нашем пути, оно должно быть, самое меньшее, интересным.

— Конечно, мой безрассудный муж, — все еще недовольно отозвалась Му Ванцин. — Главное, оставь мысли о Цяо Фэне.

Инь Шэчи заверил ее, что не стал бы всерьез испрашивать помощи у враждебных к нему нищих, и молодая пара направила свои стопы к гомонящему сборищу. Немного поработав локтями, отдавив несколько ног, и заработав пару крепких ругательств от распихиваемых в стороны горожан, они пробрались в сердце стихийного собрания, чтобы обнаружить там двух стражников. Судейские строго покрикивали на тех из зевак, что в своем любопытстве подбирались слишком близко, а иной раз и хватались за рукояти казённых сабель — без особого, впрочем, усердия.

Граждане Лояна также не очень усердствовали в своей любознательности — причиной сборища оказалось тело молодого мужчины, тощего, грязного, и оборванного. До синевы бледный, этот нищий выглядел вытащенным на берег утопленником, хотя реки Ло и Хуанхэ протекали много дальше этой городской окраины. Распухший, красный язык вывалился из приоткрытого рта мертвеца, белесые шарики помятых, ввалившихся глаз невидяще пялились в небо, а скрюченные пальцы рук вцепились в ворот драной холщовой рубахи, словно в свои последние мгновения несчастный нищий страдал от жары.

Шэчи и Ваньцин переглянулись, остановившись в первых рядах толпы. Девушка явно утратила остатки интереса к встреченному происшествию — трупами опытную странницу трудно было удивить. Инь Шэчи, наоборот, лишь сильнее загорелся любопытством.

— Скорее всего, этот нищий умер от яда, — заметил он. — Как ты думаешь, жена моя? — та со скукой во взгляде кивнула.

— Яд? — услышал его замечание один из любопытствующих горожан. — Зачем кому-то травить уличных попрошаек? Нет, парень, ты неправ — этот несчастный, должно быть, сильно прогневил водного духа реки Ло, и тот, утопив беднягу, изверг мертвое тело столь далеко от берега.

— Что же ты не обвиняешь духов Хуанхэ? — насмешливо спросил какой-то недоверчивый зевака. — Их река — шире и длиннее, а значит, и волшебной силы у них больше. Верно, им не составило бы труда забросить сюда тело этого нищего.

— Да будет тебе известно, необразованный глупец, что в Желтой Реке обитают благородные драконы, — возмущенно ответствовал сторонник причастности водных духов. — Как и все из их племени, они мудры и великодушны, и не стали бы наказывать столь строго даже самых наглых нарушителей…

— Уймись, суеверный дурень, — громко проскрипел согбенный годами старец в простом платье. — Духи и призраки существуют лишь в умах невежд. Ещё при великой Тан, Ди Жэньцзе и его ученик Су Умин неоднократно развенчивали выдумки всяких хитрецов, прикидывающихся богами и демонами, в этом самом городе. Или ты считаешь себя проницательнее этих двух великих чиновников? Молодой господин прав — нищий был отравлен. Видать, он попался под горячую руку некоему мастеру ядов.

— Вот-вот, послушайте старого Гу, — с недовольным видом подтвердил немолодой коробейник, стоящий совсем рядом с Шэчи и Ваньцин. Мужчина сгрузил ящик со своими товарами на землю, и утирал рукавом пот с одутловатого лица. — Думаю, странствующий воин, убивший этого несчастного, был бы только рад, что его злодеяние сваливают на духов и богов. Странствующие воины, ха! — он горестно скривился. — Скажу вам так: все они недалеко ушли от обычных воров и убийц! Они грабят купцов на дорогах, требуют плату за покровительство у лавочников, а теперь, и вовсе травят случайных горожан! Чиновникам давно пора вывести эту заразу под корень!

— Что ты сказал, глупый старик? Ты назвал меня и моего мужа грабителями и убийцами? — звонко возмутилась Му Ваньцин. — Ну-ка, повтори свои наглые слова в лицо одной из вольных странниц!

Схватившись за рукоять меча, она подступила ближе к растерявшему всю храбрость торгашу. Тот лишь безмолвно пятился назад, утратив от испуга дар речи. Инь Шэчи, насмешливо поглядев на любителя громких заявлений, собирался уже удержать свою вспыльчивую жену от неминуемой расправы, но его вмешательство не понадобилось.

— Пристало ли юной деве вести себя подобным образом? — раздался громкий голос, при звуках которого гомон толпы немедленно приумолк. — Или вы хотите делом подтвердить опрометчивые слова торговца Хэ, юная госпожа? Лишь дурной человек станет отвечать на слово ударом.

— Что же мне, стоять и выслушивать оскорбления этого недоумка? — чуть спокойнее возразила Му Ваньцин. — Своим нахальством, он заслужил хорошую взбучку.

— Не спорю, господин Хэ погорячился в своих обвинениях, — говоривший, наконец, вышел из-за спин толпы, и оказался мужчиной невысокого роста, в черных чиновничьих халате и шапке. На его узком, безволосом лице господствовало равнодушное спокойствие с капелькой скуки.

— Однако же, причинив ему вред, вы бросили бы тень не только на себя, но и на прочих вольных странников, — бесстрастно продолжал государственный служащий. — Мне неизвестно ваше имя, юная госпожа, но подумайте: стоит ли марать его невинной кровью?

— Да я всего-то и собиралась… — со смущённым недовольством заговорила было Ваньцин, но умолкла, когда Инь Шэчи положил руку на ее плечо.

— Мы с женой — проездом в Лояне, и ничем не успели прославиться в здешних краях, — сказал он, с невольным сожалением вспомнив отговорки Мужун Фу. — Но, уверяю вас: в наших странствиях, мы не вредим простому люду, а наоборот, помогаем, чем можем. Могу ли я узнать ваше славное имя, и занимаемую вами должность, уважаемый чиновник?

— Я — У Юньлун, — чуть поклонился мужчина. — Милостью Сына Неба, я поставлен следить за порядком в Лояне и окрестностях, — Шэчи, в ответ, коротко представил себя и жену.

— Как вы считаете, господин сяньвэй, есть ли возможность поймать убийцу? — не мог не поинтересоваться Инь Шэчи. В спокойное выражение лица его собеседника вкралась толика раздражения, не направленного, впрочем, на юного воина.

— Эта смерть — одна из многих подобных, — нехотя поведал У Юньлун, с недовольством оглядывая труп. — Уже три тела, обезображенные сходным образом, были найдены в пределах Лояна, все — одинокие мужчины. Надеюсь, убив этого несчастного, злодей оставил достаточно новых следов, чтобы я смог пройти по ним.

— Думаете, подозрение насчёт мастера ядов — обоснованно? — воодушевленно спросил Шэчи. — Что говорят знатоки медицины о причинах смерти жертв?

— Ничего внятного, — чиновник отнёсся к нескромному интересу юноши вполне благосклонно. — Ни один целитель из тех, чьей помощи я испрашивал, не сумел определить состав, убивший троих былых жертв — лишь его компоненты. Но и те разнятся от трупа к трупу.

— Моя жена немного разбирается в ядах, — без сомнений поведал Инь Шэчи, не обращая внимания на испуганно попятившихся горожан. — Что скажешь насчёт смерти этого нищего, милая? — обернулся он к Му Ваньцин.

— Такая бледность — признак нескольких растительных ядов, — задумалась та. — Возможно, некий новый состав, ранее неизвестный. Но вот этот язык, — брезгливо поморщившись, она ткнула пальцем в сторону безжизненного лица нищего, — все портит. Ни один из известных мне ядов не вызвал бы подобного. Слизь красной жабы оставила бы ожоги и язвы, яд разноцветного снежного паука — вздутие, но без покраснения, а Яд Шелковичного Червя заставил бы лицо этого нищего усохнуть, словно засоленная слива. Это или что-то совершенно новое, или же и вовсе — не яд.

— Эти сведения будут мне очень полезны, госпожа Инь, — чуть оживился лоянский судья. — Надеюсь, вскрытие даст больше зацепок. Благодарю вас, но мне нужно приступить к работе, — он отвесил молодым супругам короткий поклон, и кивнул сопровождавшим его стражникам. Те принялись укладывать труп на привезенную тележку.

— Я задержу вас ещё ненадолго, господин У, — обратился Шэчи к готовому удалиться чиновнику. — Мы с женой хотели бы предложить вам свою помощь, — полуобернувшись к горожанам и повысив голос, он продолжил:

— Не все странствующие воины — злодеи, что относятся к простому люду, как к скоту, годному лишь для стрижки и забоя на мясо. Я хотел бы доказать это делом. Мастера ядов — опасные противники, и наше участие в поимке убийцы может сберечь жизни простых стражников, — Му Ваньцин, недовольно воззрившаяся было на мужа, с заинтересованным видом кивнула.

— Я не прочь испытать мое искусство ядов в бою с этим неведомым отравителем, — добавила она. С отсутствующим видом погладив трубки наручного стреломета, девушка требовательно высказалась в сторону чиновника:

— У Юньлун! Поскорее выполни свою работу, и отыщи убийцу! Мне бы не хотелось неделями торчать в Лояне, ожидая вестей о нем, — лоянский судья и глазом не моргнул на ее невежливость.

— Разумеется, госпожа Инь, — безмятежно ответил он. — Я приложу к этому все усилия. Ваша помощь будет кстати, — заговорил он с Инь Шэчи, — и не только в бою со злодеем. Не согласитесь ли вы присутствовать на вскрытии? Я уже пригласил одного из лоянских целителей, но мнения опытного воина и мастерицы ядов будут полезны, — Шэчи вопросительно посмотрел на жену. Та спокойно кивнула в ответ.

— Хорошо, — с небольшим сомнением ответил юноша. Кровь и смерть уже не были ему в новинку, особенно после схваток с чужеземцами при Яньмыньгуане и близ Саньмынься, но мысль о наблюдении за тем, как хладнокровно режут остывший труп, вызвала у него невольное отторжение. Отбросив раздумья о всевозможных небесных карах, что сулили народные поверья за осквернение мертвых тел, Шэчи добавил:

— Раз уж мы взялись помогать вам, господин сяньвэй — поможем и в этом.

— Замечательно, — едва заметная улыбка промелькнула на лице У Юньлуна. — Пойдёмте, господин Инь, госпожа Инь, — он сделал приглашающий жест, и двинулся следом за стражниками, что загрузили на тележку свою скорбную ношу, и направились вниз по улице. Шэчи с женой последовали за ним, сопровождаемые перешептываниями зевак.

* * *

Труп неизвестного нищего, лежащий на широком деревянном столе, выглядел одновременно жутко и жалко. Раздутый, посиневший, со сведенными предсмертной судорогой пальцами, которые Инь Шэчи с трудом удалось разжать, ничего не сломав, он уже был освобождён от одежды доктором Се Ганом — целителем, которого У Юньлун пригласил для проведения вскрытия. Полностью седой, с широким бородатым лицом, на котором дружелюбная улыбка была частой гостьей, доктор Се показался бы Инь Шэчи добрым дедушкой, если бы не равнодушная деловитость, с которой пожилой врачеватель осматривал мертвеца.

Се Ган

— Следов внешних травм и ран не видно, кроме трёх синяков, каждый с персиковую косточку размером — на животе, и под обеими ключицами, — бесстрастно отметил целитель, ощупывая живот трупа. — Что скажете, господин Инь, госпожа Инь?

Шэчи, преодолевая брезгливость, наклонился ближе к голому трупу, и принялся разглядывать указанные синяки. Его жена осталась на месте, безразличная к ранам, не причиненным ядом. Она явно чувствовала себя неуютно, переминаясь с ноги на ногу и беспокойно оглядываясь — пребывание в темнице лоянского ямыня, пусть и в качестве приглашенных гостей, заметно действовало ей на нервы. Шэчи, ранее не бывавший в подобных местах, поначалу оглядывался с интересом, осмотрев тюремные камеры, кресло и столик судьи, колодки для заключённых, и тот самый стол, на который стражники сгрузили труп — он, несомненно, чаще всего использовался для телесных наказаний. Присутствующий здесь же У Юньлун не удостаивал тюремную обстановку ни единым взглядом, с ожиданием глядя на целителя и молодую пару воинов.

— Техника парализации, — уверенно заключил Инь Шэчи, закончив осмотр. — Наш злодей не владеет пальцевым техниками, но явно не новичок в боевых искусствах. У меня получилось бы грубее.

— Хорошо, — в спокойном голосе лоянского судьи прозвучала нотка нетерпения. — Ты записываешь, А Чжун? — он бросил короткий взгляд на своего слугу, устроившегося за столом судьи с письменным прибором. Прислужник, круглолицый и черноусый мужчина, безмолвно кивнул, споро водя кистью по листу дешёвой жёлтой бумаги.

— Продолжайте осмотр, доктор Се, — распорядился чиновник.

Се Ган коротко кивнул, и извлёк из короба с врачебными инструментами небольшую продолговатую пластину, блеснувшую серебром в пламени свечей, а следом за ней — деревянные щипцы. Действуя щипцами, он кое-как разжал челюсти мертвеца, сведенные трупным окоченением, придавил распухший язык, и осторожно ввел серебряную пластину в горло мертвого тела. Пошевелив ей внутри, он извлёк инструмент обратно, с той же осторожностью.

— Есть признаки яда, — задумчиво промолвил он, разглядывая испачканную в черной слизи серебряную поверхность. — Волчья отрава, и, возможно, трава трёх звёзд. В остальном — не уверен. Ну-ка, — он поднес серебряную пластину к лицу, с явным намерением обнюхать. В следующее же мгновение пластинка зазвенела по полу, выбитая из рук Се Гана. Тот растерянно моргнул, потирая затянутые в рукавицы ладони.

— Смерти ищешь, недоумок? — возмущённо спросила Му Ваньцин, опуская разряженный наручный стреломет. — Трупный яд делает многие виды отравы сильнее. Cтарый трюк ядоделов — напичкать какого-нибудь несчастного отравой по уши, и дать погнить с недельку, или подольше. Нанюхайся ты этой дряни, я не дала бы за твою жизнь и ломаного медяка.

— Имей уважение к моим сединам, наглая юница, — неуверенно огрызнулся целитель. — Я тебе в деды гожусь.

— Я считаю, это вы должны проявить уважение к моей жене, господин Се, — насмешливо улыбаясь, заметил Инь Шэчи. — Как-никак, она спасла вам жизнь, — целитель потерянно закряхтел.

— Это… благодарю вас, госпожа Инь, — с сомнением пробормотал он, кланяясь девушке.

— Не стоит, — с покровительственным видом бросила та. — Главное, не тяни к лицу всякую гадость, точно несмышленый младенец. Яд можно развести в воде, — бесцеремонно отобрав у лекаря деревянные щипцы, она подняла ими серебряную пластину. Удерживая ее на отлете, Ваньцин добавила:

— Так, отрава потеряет в силе, но ее свойства все ещё можно будет распознать. У Юньлун! Пошли своего слугу за водой, — тут же потребовала она. Чиновник вновь оставил ее пренебрежение вежеством без малейшего внимания.

— А Чжун, сбегай наверх, — приказал он слуге.

Тот, все так же безмолвный, покорно кивнул, и спешно двинулся наружу. Вскоре, он вернулся с плошкой воды, в которую немедленно отправилась измазанная в отраве пластина. Му Ваньцин сосредоточенно поболтала ей в миске, не разжимая щипцов, и вгляделась в темнеющую жидкость.

— Ты ошибся — волчьей отравы здесь нет, — поведала она Се Гану. — Гляди — цвет светло-бурый. Это нужно вынести на свежий воздух, и вскипятить, чтобы получить осадок, — кивнула она на отравленную воду. — Делать это надо подальше от людей — пар от кипятка будет опасен. Но сперва… — девушка задумчиво огляделась, и взяла из ящика с лекарскими инструментами короткий нож.

— Дай-ка одну из своих рукавиц, — велела она доктору Се. Тот безропотно снял защиту с левой руки, и протянул Ваньцин, даже не думая спорить.

Девушка вынула из плошки с отравой серебряную пластину, и, сунув ее в рукавицу, опустила ту обратно в воду, удерживая холщовую ткань щипцами, вместе с пластиной. Попутно, она осторожно провела по серебру ножом, вызвав неприятный скрежет. Отложив пластину, щипцы, и нож на стол к мертвецу, она вынула рукавицу наружу, и дождалась, пока стечет вода. Вывернув мокрый и грязный холст наизнанку, она сунула его под нос Се Гану. Тот невольно отшатнулся.

— Смотри, теперь можно, — с лёгким смешком промолвила Му Ваньцин. — Видишь?

— Что-то блестит, — ответил тот, послушно вглядываясь в испорченную ткань. — Серебро с моего инструмента?

— Я не настолько сильно его царапала, — недовольно ответила девушка. — Ну же, присмотрись, или у тебя от старости ослабли глаза? Разве блеск похож на серебряный?

— Верно, ничуть не похож, — удивлённо пробормотал целитель. — Это… золото? Но почему оно здесь?

— Даже и не знаю, — легко призналась Ваньцин. — Ни один мастер ядов не стал бы класть в свою отраву золотую пыль — один из чистых металлов никак не прибавит составу ядовитости.

— Это очень важная находка, госпожа Инь, — медленно проговорил У Юньлун, все это время внимательно смотревший и слушавший. — Что ещё вы обнаружили?

— Узнаем, когда вскипятят эту воду, — ответила Му Ваньцин, отставляя плошку к ранее отложенным инструментам. — Чем раньше пошлёшь своего слугу, тем быстрее узнаем.

Лоянский судья не стал медлить, отдав несколько коротких приказов слуге, и тот вновь двинулся наверх, на этот раз — осторожно неся на вытянутых руках полную отравы миску. Тем временем, доктор Се вновь приступил к осмотру, повинуясь распоряжению чиновника. Вновь вооружившись щипцами, которые он дополнил несколькими деревянными палочками-распорками, целитель тщательно осмотрел рот мертвого мужчины. Инь Шэчи посильно помогал ему, разгоняя тюремный полумрак при помощи свечки. Наконец, целитель с усталым видом разогнулся, и отложил свои инструменты.

— Что вы узнали, господин Се? — спросил юноша, гася свечу.

— Красен не только язык, но и полость рта, — ответил лекарь задумчиво. — Вам что-нибудь известно о таких признаках, госпожа Инь? — в его обращении к девушке звучало заметно больше почтительности — спасение его жизни, как и показанные знания, заставили целителя проникнуться к юной воительнице уважением.

— Многие яды могут заставить кожу покраснеть, но я думаю, здесь другое, — уверенно ответила Ваньцин. — Кровь в жилах мертвеца останавливается, и любой телесный жар сменяется холодом, а краснота — бледностью. Здесь, скорее, я должна спрашивать тебя, Се Ган. Не приходилось ли тебе видеть подобное у болящих? — пожилой целитель напряженно задумался, наморщив лоб. Через какое-то время, он заговорил, медленно и с расстановкой, словно подбирая слова:

— Мне припоминается один случай, — он отрешенно поскреб седую бороду. — Он не имеет отношения к больным, но, быть может, что-то значит для нас и наших изысканий. Мой старый учитель однажды рассказывал мне о своем знакомстве с даосским алхимиком Юэ Фансяном из секты Цинчэн. Мудрец Юэ не был известен на реках и озерах ни боевым искусством, ни знанием наук и тайн подлунного мира, но многие последователи Пути и знающие люди уважали его, и гордились знакомством с ним. Причиной тому было занятие, которому Юэ Фансян посвятил жизнь — поиски эликсира бессмертия, — Се Ган перевел дух, собираясь с мыслями.

— Описывая мудреца Юэ, учитель восхищался его неземным видом, подобным облику бессмертных — кожа и волосы его были белы, как снег, глаза блестели, словно алмазы, а телом этот уважаемый даос был строен на зависть любой юной деве, — продолжил свою речь целитель. — Еще одна необычная черта была подмечена учителем случайно, при разговоре — язык Юэ Фансяна был красен, как кровь. Мой учитель даже предложил мудрецу осмотреть его, заподозрив в его языке избыток энергии ян, но даос Юэ отказался. По его словам, эта странность была вызвана несчастным случаем, что произошел при занятиях алхимией, а именно, выпаривании ртути из киноварной руды. Его алхимическая печь была повреждена, и Юэ Фансян вдохнул слишком много ртутных паров. Избыток одного из первозданных металлов способен разрушить человеческое тело, но мудрец Юэ выздоровел, при помощи целителей. Лишь одно напоминание осталось с ним после этого несчастного случая — навсегда изменивший свой цвет язык.

— Значит, в яде присутствовала ртуть, — заключил У Юньлун. — Известны ли вам составы, что содержат ее, госпожа Инь?

— Ртуть в яде — не меньшая чушь, чем золото, — озадаченно ответила Му Ваньцин. — Только редкий дурак станет добавлять в отраву чистые металлы. Я бы сказала, что выпитый этим нищим состав и вовсе не яд, если бы не явный след травы трех звезд — она смертельно ядовита.

Тем временем, вернулся А Чжун, слуга лоянского судьи. Ранее бодрый мужчина был бледен и пошатывался при ходьбе, но плошку, из которой выпаривал отраву, держал крепко. Осторожно поставив опустевший сосуд на стол, рядом с телом, он поклонился своему господину, едва не рухнув при этом лицом вниз.

— Надышался паров, — недовольно заключила Ваньцин. — Я ведь предупредила — держаться от кипящей воды подальше.

— Я так и сделал, юная госпожа, — тихо ответил слуга. — Я развел огонь в северо-западном углу двора, и ожидал, пока выкипит вода, в юго-восточном — не менее, чем в четырех бу[2]. Я снял посуду с огня лишь после того, как пар прекратил идти.

— Быть может, отрава сильнее, чем мы думали? — предположил Инь Шэчи. — И даже малая ее толика, попавшая в легкие посредством пара, опасна.

— Будь оно так, мы все уже были бы мертвы, — возразила Му Ваньцин. — Здесь что-то другое, к яду отношения не имеющее. Трава трех звезд после кипячения и вовсе утрачивает силу — ее даже можно пить, словно чай. Некоторые отравители пользуются этим.

— Как бы то ни было, моему слуге нужно отдохнуть, — промолвил У Юньлун. — Отправляйся в свою комнату, А Чжун, — тот медленно поклонился, и, осторожно ступая, двинулся к выходу.

— Могу ли я побеспокоить вас просьбой осмотреть моего прислужника перед уходом, господин Се? — спросил чиновник. В его голосе, обычно спокойном, прозвучало волнение.

— Конечно, — с готовностью ответил целитель. — Я займусь им, как только мы закончим с мертвецом. А сейчас, давайте взглянем на принесенный А Чжуном сосуд, и выпаренное из отравы. Прошу вас, госпожа Инь, — чуть поклонился он девушке.

Та осторожно сложила свою вуаль в несколько слоев, плотнее повязав ее. Подойдя к плошке, Ваньцин, пользуясь помощью Шэчи и его свечки, внимательно осмотрела осадок на дне емкости. Закончив, она с озадаченным видом покачала головой.

— Бессмыслица какая-то, — поведала она. — Здесь сера, и некая красная пыль. Никто не использует серу в ядах. Посмотри ты, Се Ган — может, узнаешь это, красное, — пожилой лекарь последовал ее примеру, и повязал на лицо полосу чистой ткани. Защитившись таким образом, он какое-то время вглядывался в дно плошки.

— Порошок киновари, — не менее удивленно высказался он. — Еще одно первозданное вещество. Но… оно ведь не ядовито.

— Вы уже упоминали киноварь, господин Се — рассказывая о Юэ Фансяне, — рассеянно проговорил У Юньлун, не поднимая головы от письменных принадлежностей. После ухода своего слуги, он вынужденно сменил его у бумаги и кисти, старательно записывая ход вскрытия.

— Может, наш преступник — даос? — подумал вслух Инь Шэчи. — Какой-нибудь безумец, решивший с помощью алхимии не очищать свои меридианы и источник от примесей, но убивать людей? Отсюда и все несуразицы с составом его яда.

— Пока еще рано кого-то подозревать, — вновь заговорил лоянский судья, отложив кисть. — Для начала, нужно закончить со вскрытием. Приступайте, господин Се.

Целитель согласно кивнул, и принялся надевать новую пару рукавиц, в дополнение к своей повязке на лицо. Приготовив необходимые инструменты — несколько ножей, небольшую пилу, железные щипцы, и молоточек — он хладнокровно вонзил нож в грудину трупа, неприятно напомнив Шэчи мясника, свежующего тушу. Густая, темная кровь лениво потекла из раны, и воздух наполнился нестерпимым смрадом. Се Ган, ничуть не смутившись, продолжил свою жуткую работу, медленно взрезая кожу на торсе мертвеца. Завершив разрез в низу живота, целитель отложил нож и взялся за щипцы. Прихватив ими край нанесенной мёртвому нищему раны, он осторожно потянул, с треском сдирая кожу, и обнажая мышцы груди и живота.

Инь Шэчи не выдержал и отвернулся, с трудом сдерживая тошноту. В борьбе с нею и прошли следующие четверть часа — раздающиеся от трупа звуки лишь усугубляли отвращение юноши. Скрежет пилы о кости, глухие удары молоточка, и влажное чавканье разрезаемой и разрываемой плоти заставляли желудок Шэчи подпрыгивать к горлу. Юноша возблагодарил великое небо за то, что не ел после завтрака — иначе, он наверняка не сумел бы удержать пищу внутри.

— Все, я закончил, — эти слова Се Гана прозвучали для Инь Шэчи божественной музыкой, и даже стоящий в подземелье смрад, казалось, поутих. — Взглянете на желудок, госпожа Инь?

— Ты уже извлёк его содержимое, Се Ган? — без особого смущения спросила девушка. — Хорошо, что ты надел на лицо эту тряпку.

— Да, я осмотрел его, — ответил целитель. — Мне знакомо кое-что из найденного, но я пока воздержусь от суждений. Ваши глаза острее моих, а знание ядов — много полнее, и я хочу сначала выслушать ваше мнение.

Девушка не теряла времени — раздались ее шаги, удаляющиеся от Шэчи, а следом — негромкие звуки лязга и шуршания. Она и Се Ган начали негромко переговариваться, оставив церемонность, и приняв спокойный, деловой тон: двое знатоков, уважающих навыки друг друга, нашли общий язык. Вскоре, их тихий разговор умолк окончательно.

— Можете оборачиваться, господин Инь, — заговорил доселе молчавший У Юньлун. В его голосе не было пренебрежения или насмешки — лишь понимание. — Труп накрыт тканью. Вы хорошо держались — мало кто не извергает наружу содержимое желудка, в первый раз присутствуя при вскрытии.

— За это стоит благодарить не мою стойкость, но пустое брюхо, — бледно улыбнулся Шэчи. Он обернулся к жене и доктору Се, подходящим ближе. На их лицах виднелось одинаковое замешательство.

— Это не яд, — высказалась, наконец, Му Ваньцин. — Даже с травой трёх звёзд. Слишком много странных, ненужных, и никак не сочетаемых друг с другом компонентов. Мы с Се Ганом нашли в желудке трупа корень полыни и, — она на мгновение умолкла, и, скривив лицо в задумчиво-недовольной гримаске, закончила:

— … Драконью кровь. Эти две травы — лекарственные, и о них лучше расскажет Се Ган, — она кивнула пожилому лекарю.

— Упомянутые госпожой Инь компоненты используются в многих целебных составах, — с готовностью продолжил тот. — Полынь — трава достаточно обыденная, но полезная при некоторых простых заболеваниях. Драконья кровь же — редкий и ценный компонент, помогающий выработке энергии ян. Они сочетаются друг с другом, но противостоят траве трех звёзд — та покровительствует энергии инь. И самое странное: все найденные нами компоненты — из одного состава. Состава, что убил этого нищего.

— Следов от травы трёх звёзд было слишком много, — вновь включилась в беседу Ваньцин. — Даже смешанная с двумя другими травами — драконьей кровью и полынью, — и ослабленная всем прочим мусором вроде золота и киновари, она смертельно отравила этого несчастного. Верно, мой муж прав, и мы имеем дело с безумцем. Если бы он задумывал убийство, ему достаточно было правильно обработать траву трёх звёзд, ничем ее не дополняя. Желай же он приготовить нечто другое, ему не следовало класть в состав столько яда. Этот убийца — не недоучка: все компоненты приготовлены без ошибок. Но, сложенные вместе, они не имеют никакого смысла.

— Благодарю вас, — поднявшись, У Юньлун отвесил поклоны обоим изыскателям. — Ваша помощь была бесценной, доктор Се, извините, что не провожаю вас. Вы не могли бы…

— Я разыщу и осмотрю вашего слугу, — верно понял его заминку старый целитель. — Если понадобится, я оставлю с ним его рецепт, и вернусь позже, для акупунктурного лечения.

— Примите мою искреннюю благодарность, — чиновник вновь поклонился. — Комната А Чжуна — в западном крыле. Вашу плату я перешлю с одним из приставов, сегодня же.

— Что вы, господин У, ваша честность известна каждому лоянцу, — благодушно улыбнулся лекарь, вновь напомнив Шэчи дедушку-добряка. — Было честью познакомиться с вами, госпожа Инь, господин Инь, — откланявшись, он покинул темницу.

— Я могу попросить вас задержаться ещё немного? — спросил У Юньлун молодую пару. — При работе над делом, я не могу не высказывать вслух свои мысли, и, чтобы ограничивать их полет, мне нужны понимающие люди рядом. Обычно, со мной — А Чжун, но он сейчас болен. Вы поможете мне?

— Ладно, У Юньлун, так и быть — мы временно заменим уши твоего слуги, — рассмеялась Му Ваньцин. — Но раз уж ты собрался держать нас рядом с собой весь день, то обязан накормить обедом. Мой муж наверняка проголодался.

— С обедом можно погодить, — поспешно вставил Инь Шэчи. — Пусть сначала трупный запах уйдет из моих ноздрей.

— Думаю, получаса для этого хватит, — склонил голову лоянский судья. — Пойдемте же. Нам понадобится карта, — легко поднявшись со стула, он двинулся к лестнице наверх. Шэчи и Ваньцин последовали за ним.

— Золото, киноварь, ртуть, и драконья кровь — редкие и дорогие компоненты, — говорил чиновник на ходу. Выйдя из подвалов, он со спутниками направился к зданию ямыня. — Их можно достать в Лояне, но лишь на рынке. Серой также торгуют многие, а уж полынь отыскать легче лёгкого. Позже, я отправлю доверенных людей расспросить местных купцов о продажах всех этих вещей, но сперва, я хотел бы заняться ещё одним компонентом яда, что использует убийца. Компонентом, что редко где встретишь, кроме нашего славного города.

Войдя в ямынь, У Юньлун и сопровождающие его юноша и девушка прошли через большую приемную залу, где обычно проходили суды, и двинулись дальше — в задние комнаты, служащие жильем судьи, а заодно, хранилищем записей, доказательств, и прочих вещей, необходимых сяньвэю в его труде.

— Сотни лет назад, на закате династии Хань, Лоян постигло великое бедствие, — не прекращал говорить чиновник. Его голос приобрел отстранённую протяжность, словно у бывалого сказителя.

— Узурпатор Дун Чжо, спасая свою жалкую жизнь от ополчения владетелей, что решили положить конец его злодеяниям, вознамерился вывезти императорский двор в Чанань, — повествовал он. — Помимо Сына Неба и министров, негодяй задумал утащить с собой все, что мог, до последней соринки. Дворец и императорские гробницы были разграблены, а простому люду приказали собрать имущество, оставить свои дома, и двинуться в Чанань, вслед за императором Сянем. Злодей Дун также приказал своей армии разрушить и сжечь все, что нельзя унести, не желая оставлять ничего преследующим его владетелям, — он остановился перед дверью в задние комнаты, и извлёк из-за пояса фигурный медный ключ, которым осторожно отомкнул тяжёлый замок, висящий на двери.

— Силянская армия Дун Чжо не отличалась милосердием, — продолжил чиновник, впуская Инь Шэчи и Му Ваньцин внутрь. — Потомки славных ханьских воинов, покорителей запада, они долго жили среди полудиких цянов, и переняли их свирепый нрав и жестокие привычки. Тех из лоянских горожан, что осмелились протестовать насильному выселению, зачастую убивали на месте, а остальных нередко гнали плетями и тащили на арканах. Говорят, что слезы, пот, и кровь несчастных лоянцев, пролитые на пепелищах их же разрушенных и сожженных домов, были столь горьки, что породили невиданное доселе ядовитое растение: траву, неизменно цветущую тремя соцветиями — белым, желтым, и красным.

— Трава трёх звёзд! — догадалась Му Ваньцин. — Моя матушка упоминала, что она растет лишь в одном месте, и из-за этого слишком редка и дорога для частого использования, но эту историю не рассказывала.

— Это всего лишь лоянская легенда, — отстранено проговорил У Юньлун. — Кто знает, сколько в ней правды? Но одно истинно — пустыри и пепелища, оставшиеся после учиненных Дун Чжо разрушений, полностью заросли травой трёх звёзд, — он подошел к висящей на стене карте, изображающей Лоян и окрестности.

— Когда, во время династии Тан, начались работы по восстановлению Лояна, многие рабочие отравились травой трёх звёзд, и умерли в мучениях, — промолвил он, вглядываясь в карту. — Лишь благодаря мудрому решению министров направить целителей для надзора за уборкой ядовитой травы, новая застройка старого города стала возможной. Смотрите, — указал он на одну из городских окраин. — Эта часть развалин все ещё заброшена. На ее границах выставлены часовые — лоянское правительство не желает давать смертоносный яд в руки всевозможным злодеям. Но всякие ловкие хитрецы порой пробираются туда, обходя стражу. Я хочу вновь заручиться вашей помощью, господин и госпожа Инь, — повернувшись к молодой паре, лоянский судья внимательно посмотрел на них. — Нужно опросить стражу старого города, а затем — проникнуть внутрь, в поисках следов убийцы.

— Остатки древнего Лояна тянутся на множество цинов[3], — наморщил лоб Инь Шэчи, разглядывая карту. — Даже разделившись, мы будем осматривать их не меньше недели. К тому же, если мы и наткнемся на убийцу, как нам отличить его от обычного воришки, что задумал подзаработать на редком яде?

— Я рад, что вы спросили об этом, господин Инь, — впервые за их знакомство, У Юньлун улыбнулся, широко и искренне. — Смотрите.

Взяв с письменного стола кусок угля, он подошёл к карте, и принялся делать на ней быстрые пометки. Через несколько мгновений, пергамент с изображением лоянской земли украсился четырьмя угольно-черными кружочками.

— Здесь произошли убийства, — говорил лоянский судья, разрисовывая карту. — Целители, приглашенные мною для первых вскрытий жертв нашего злодея, были менее опытны, чем доктор Се. Они упоминали самые разные яды, как причину смерти жертв. Разумеется, мастера ядов, способного прояснить нагнанный ими туман, я не нашел — обладатели подобных умений не любят попадаться на глаза страже. Ваша помощь — истинное благословение небес, госпожа Инь, — отвернувшись от карты, он поклонился Му Ваньцин. Та лишь нетерпеливо покивала, приглашая его продолжать — девушка поневоле заинтересовалась поиском неведомого отравителя.

— Прежде чем начать осмотр сегодняшней жертвы, доктор Се прочитал мои записи с предыдущих вскрытий, — не заставил ее ждать чиновник. — Он заключил, что все прочие мертвецы, выглядящие сходно с вскрытым сегодня, погибли от одного и того же яда. Я склонен верить ему: целителя лучше Се Гана в Лояне не найти. Это значит, что злодей, убивший всех этих несчастных, использовал траву трех звезд. Долго она не хранится — сорванная, она должна быть обработана как можно быстрее. Убийства случались где-то раз в неделю, а значит, злодей уже четыре раза посетил старый город. Его логово не может быть далеко оттуда — иначе, трава трех звезд увянет по дороге. Все это значит, что… — он провел от каждого из черных кружочков линию, кратчайшим путем соединяющую его с границей старого города, и подчеркнул получившийся отрезок.

— Злодей входил в развалины где-то здесь! — торжествующе заключил лоянский судья. — Сначала, мы опросим стражников, ответственных за этот участок границы. После — обыщем ближнюю к нему часть старого города. Если повезет, мы найдем следы убийцы. Если же нам очень повезет, стражи развалин смогут описать его.

— А ты неплох, У Юньлун, — одобрительно заметила Му Ваньцин. — Получше всех тех глупых чинуш, что я встречала до сих пор — они больше бездарно проедали жалование, да засуживали безответных крестьян, — Инь Шэчи сокрушенно вздохнул, вновь застигнутый врасплох прямотой жены. Чиновник же и ухом не повел.

— Может, окажешь мне услугу, раз уж мы помогаем тебе? — продолжила девушка свойским тоном. — Я бы не отказалась собрать немного травы трёх звёзд, для своих нужд.

— Сбор ядовитых трав в старом городе — незаконен, — скучным голосом ответил лоянский судья. — В благодарность за вашу помощь, я предпочту не заметить ваше признание в преступных намерениях, — Ваньцин, возмущённо вскинувшись, собиралась уже выдать ему недовольную отповедь, но на сей раз, Шэчи успел удержать ее.

— Господин У сказал «не заметить», жена моя, — зашептал он девушке, положив руку ей на плечо. — И, поверь мне, он имел в виду не твои опрометчивые слова. То есть, не только их. Некоторые вещи сяньвэю лучше не говорить вслух, даже без лишних ушей, — Му Ваньцин, никогда не жаловавшаяся на понятливость, успокоенно кивнула.

— Мне нужно отдать моим людям кое-какие распоряжения, — безмятежно промолвил У Юньлун, не обратив внимания эти перешептывания. — Затем, мы перекусим, и двинемся к старому городу. Подождите меня здесь, господин Инь, госпожа Инь, — коротко кивнув молодой паре, он прошел к выходу.

Примечания

[1] Название знаменитого фильма Джона Ву также является поговоркой-чэнъюем, означающем опасную местность.

[2] Сунский бу примерно равен полутора метрам.

[3] Один цин равен шести и двум третим гектара.

Глава 36 Повествующая о долгих поисках, которые завершились странной находкой

По мнению Инь Шэчи, поход в руины старого города не задался с самого начала. Перекусив скромной чиновничьей пищей, он с женой и У Юньлуном оседали коней, и быстро добрались до границы развалин, где без труда отыскали охраняющих ее стражников. С них и начались первые трудности — стражи городской границы истово клялись в том, что на их участке не было нарушителей уже несколько месяцев. Даже когда потерявший терпение чиновник принялся грозить им всевозможными карами, от лишения жалования до телесных наказаний, стражники с неподдельной искренностью продолжали уверять лоянского судью, что не пропустили мимо себя ни души. Когда У Юньлун почти уже пообещал вышвырнуть упорствующих стражников на улицу, Шэчи сжалился и отвел разошедшегося судью в сторону, после чего вполголоса напомнил ему, что убийца искусен в воинских умениях, а значит — и в техниках шагов. Для достаточно легконогого и умелого воина, обойти десяток простых людей, не владеющих техниками ци, не составило бы труда, что юноша сгоряча предложил доказать делом. На этом, чиновник подуспокоился, и, строго наказав охраняющим границу судейским смотреть в оба, двинулся вглубь развалин, сопровождаемый молодой парой. Лошадей все трое оставили на попечение стражников — никто не хотел ломать верным скакунам ноги на каменистых неровностях руин.

Старый город встретил троицу запустением, буйной растительностью под ногами, и побегами плюща, щедро опутывающими траченые временем камни. Позеленевшие от плесени развалины торчали из земли то тут, то там, словно странные кумирни, возведенные неведомыми племенами для их чуждых божеств. Как отметила Му Ваньцин, травы трех звезд нигде не было видно, на что У Юньлун просветил юношу и девушку, что хитрые воры, временами прокрадывающиеся мимо стражи, давно подчистили окраины руин от ядовитой травы. Тем из них, кто желал заработать на редком яде в нынешние дни, приходилось забираться все глубже в недра старого города, а найдя искомое — со всех ног спешить обратно, рискуя быть пойманными. Или, по нехотному признанию лоянского судьи, тратиться на взятки страже, для беспрепятственного прохода в развалины и обратно. И то, и другое поднимало цену на траву трех звезд все выше и выше, но спрос на лоянский растительный яд не падал, из-за его силы и незаметности. По словам Му Ваньцин, одной капли бесцветной и безвкусной выжимки из стеблей и цветов этой ядовитой травы хватало, чтобы убить человека, а значит, разыскиваемый убийца, составляя свой странный яд, использовал не больше одного соцветия.

Следуя за уверенно движущимся к одному ему ведомой цели У Юньлуном, Инь Шэчи не мог не усомниться в том, что поиски каких-либо следов в этом царстве разрухи и буйной растительности, зеленым ковром покрывающей все вокруг, могут увенчаться успехом. Чиновник в ответ обратил внимание молодой пары на круглую проплешину в зелени, понемногу зарастающую молодой травой — по его словам, так выглядели следы уборки травы трех звезд. Это поразительно ядовитое растение следовало извлекать из земли с превеликой осторожностью, предварительно окопав со всех сторон — даже один-единственный перерезанный корешок грозил незадачливому сборщику смертью. Рабочие, чистившие руины от ядовитой травы, пользовались более простыми способами — огнем и лопатами на длинных ручках, — но для них, сохранность травы трех звезд не имела значения. На эту новость, Му Ваньцинприободрилась, заявив, что найти следы сегодняшнего сбора ядовитого урожая, а с ним — и следы убийцы, не составит труда; заодно, они смогут отыскать пучок-другой ядовитой травы для нужд самой девушки. На это, У Юньлун вновь притворился утратившим слух, а Шэчи молча порадовался его терпению.

Спустя около получаса, троица продвинулась в глубину руин, туда, где нога человека ступала много реже. Му Ваньцин глядела на мир с искренним довольством, заметным даже из-под вуали — им удалось отыскать три пучка ядовитой травы, и девушка ловко и быстро собрала их все, пользуясь верным коротким мечом вместо лопаты. Затем, Ваньцин споро обработала стебли и соцветия с помощью извлеченных из наплечной сумы инструментов, наполнив ядовитой выжимкой несколько глиняных бутылочек, и, сопровождаемая Инь Шэчи, продолжила путь. Они быстро нагнали У Юньлуна, который за это время в одиночку убрел вперед на ли-полтора, вновь прикинувшись глухим, а заодно, и слепым, по отношению к незаконному сбору растительного яда.

Заметно было, что эта часть старого города видит людей очень редко. Меж камней развалин шмыгали зеленые ящерицы, не особо сторонясь троих путников. Птицы разводили свои трели, и не думая сниматься с ветвей деревьев и верхушек каменных остовов домов при звуке людских шагов. Окрестные травы росли все буйнее и гуще, а трава трех звезд стала попадаться чаще. Следы ее свежего сбора, впрочем, так и не появились. У Юньлун предложил было приостановить продвижение вперед, и обойти округу в поисках следов, когда его слова прервал звонкий возглас Му Ваньцин.

— Там человек! — затянутая в перчатку рука девушки указывала левее направления их движения. — Убегает!

Шэчи не стал подвергать слова жены сомнению, хотя сам не увидел ничего — у юноши уже было время убедиться в зоркости Ваньцин. Он, не медля ни мгновения, сорвался с места, применяя технику шагов; Му Ваньцин ничуть не отстала от него. Переглянувшись, они одновременно кивнули друг другу — с практикой Семи Мечей Привязанности, в бою, и сходном с ним преследовании, им все реже требовались слова. Девушка ловко вспрыгнула на плечи мужа; тот, ничуть не замедлив свой бег, поднял руки к плечам и поддержал ноги Ваньцин. Юная воительница без особых сомнений ступила на ладони Шэчи, который напряг руки в одном резком, пружинистом усилии, и метнул жену вперед. Та, оттолкнувшись ногами для пущей скорости, улетела вперед легкой стрелой, и приземлилась прямо перед бегущим. Меч Му Ваньцин сверкнул, покидая ножны, и уперся в шею неизвестного.

Инь Шэчи настиг преследуемого мгновения спустя. Пойманный ими мужчина выглядел ужасно — грязный и оборванный, он был тощ и бледен, словно обтянутый обескровленной кожей скелет. Глаза незнакомца лихорадочно блестели, словно у горячечного больного, а на костистом лице, чьи скулы, казалось, вот-вот прорвут морщинистую кожу, выделялись редкие, белесые до прозрачности брови. Ни волоском больше не росло ни на его лысом, гладком черепе, ни на подбородке, ни под носом.

— Он не говорит ни слова, муж мой, — раздраженно бросила Ваньцин, все так же угрожая незнакомцу мечом. Шэчи тоже вынул клинок из ножен — он не собирался недооценивать неизвестного из-за его жалкой внешности. — Только мычит.

— Как удобно для него, — насмешливо промолвил юноша. Наставив клинок на незнакомца, он строго обратился к нему:

— Если ты решил прикинуться немым, чтобы избегнуть наказания, это не поможет — лоянские стражники палками выбьют из тебя все нужные признания!

Тощий оборванец лишь промычал нечто невнятное в ответ, не разжимая губ, и уставившись на Инь Шэчи коровьим взглядом. Отчаянно жестикулируя, неизвестный попытался что-то объяснить молодым супругам — громко мыча, он указывал на себя, на траву под ногами, на оставшуюся позади заселенную часть города, и, чаще прочего и с особо настойчивым мычанием — в небеса. Шэчи раздраженно скривился — разгадывать подобные загадки ему совершенно не хотелось.

К юным воинам и их пленнику присоединился тяжело дышащий У Юньлун. Чиновник порядком запыхался после быстрого бега по неровной почве развалин, а его сапоги и полы халата измазались травяным соком, но ничто не могло отвратить лоянского судью от исполнения долга — едва остановившись, он заговорил, обращаясь к пойманному:

— Как твое имя? Как ты проник сюда, мимо правительственной охраны? Имеются ли у тебя при себе запрещенные к сбору ядовитые травы?

— Он немой, — с тяжелым вздохом поведала Ваньцин. — Мычит и кривляется, точно помешанный. Вряд ли он — наш убийца: в жалком тельце этого оборванца едва душа держится. Но, раз уж он преступил закон, пробравшись сюда, мы можем избавиться от него для тебя, У Юньлун, — она чуть отвела назад руку с мечом. Незнакомец, в ужасе округлив глаза, испуганно замычал, все так же не разжимая губ.

— За проникновение в старый город не казнят, — отмахнулся чиновник, и вновь обратился к неизвестному бродяге:

— С какой целью ты здесь? Где твои инструменты? Подкупил ли ты стражников, или же пробрался мимо них? Есть ли у тебя сообщники?

— Я была о тебе лучшего мнения, У Юньлун, — ехидным тоном протянула Му Ваньцин. — Нет, я верю, что доблестная лоянская стража и немого разговорит, но я что-то не вижу здесь нужных для этого приспособлений — палок, дыбы, каленого железа, и прочего, — чиновник не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

— Мы не можем тратить драгоценное время на этого бродягу — необходимо отыскать следы убийцы до темноты, — нетерпеливо промолвил он, и развернулся, чтобы двинуться обратно. Юноша и девушка озадаченно замерли — они никак не ожидали, что доселе прилежный судья попросту отпустит схваченного преступника. Видя их замешательство, У Юньлун неожиданно властно прикрикнул:

— Ну, что вы стоите⁈ Скорее, светлое время уже подходит к концу! Бросьте этого оборванца — я запомнил его лицо. Завтра утром, я схожу к художнику, который, с моих слов, напишет его портрет, для объявления в розыск. Сейчас нам нужно заняться более важными делами!

Юноша и девушка неохотно убрали мечи, и последовали за лоянским судьей. Тот поначалу шагал впереди, быстро и уверенно, но постепенно замедлил шаг, а потом — и вовсе поравнялся с молодой парой. Стоило им оказаться рядом, У Юньлун негромко прошептал:

— Этот бродяга лишь прикидывался немым. Нужно немедленно поймать его, и как можно осторожнее — вероятно, это и есть наш убийца.

Инь Шэчи немедленно развернулся, хватаясь за меч, но увидел лишь колышущиеся травы, чуть примятые там, где они изловили поддельного немого. Самого оборванца и след простыл. Му Ваньцин, также повернувшись, зло выругалась.

— Почему ты не дал прирезать его, У Юньлун? — разочарованно бросила она. Азарт охоты на злодея-отравителя заметно увлек девушку. — Даже будь этот задохлик истинным мастером боевых искусств, от наших с Шэчи клинков он не ушел бы.

— Вы стояли слишком близко, — спокойно ответил судья. — Все, что я знаю о мастерах ядов, говорит: подошедшие к ним на расстояние удара могут во мгновение ока расстаться с жизнью. Или я не прав?

— Прав, — изменившимся голосом ответила Ваньцин. — Я бы, может, и защитилась от его яда, даже будь он травой трех звезд, но мой муж… — она неожиданно повернулась к чиновнику, и отвесила ему поясной поклон.

— Спасибо, У Юньлун, — с искренней признательностью промолвила она. — Мы — никто тебе, но ты истово печешься о наших жизнях, и даже отпускаешь злодея ради их сохранения.

— Забота о жизни каждого достойного гражданина великой Сун — мой долг, — безмятежно ответил лоянский судья. — К тому же, я и правда запомнил облик этого оборванца. К утру, весь Лоян будет знать его в лицо. Пойдемте обратно в город — нам незачем и дальше оставаться здесь.

* * *

Темная и худощавая фигура мчалась по лоянским крышам, не нарушая ночную тишину ни единым звуком. Мягкие войлочные сапоги неизвестного полуночника, одетого в черное, и прячущего лицо под маской, словно и не касались поверхности черепицы — призрачно-легкие шаги не колебали даже самые старые и выщербленные из глиняных пластин. Ни ночные обходчики, ни караулы стражи не замечали ловко скользящую по крышам тень: черные одежды скрадывали ее очертания во мраке безлунной ночи, а лампы и фонари неизвестный благоразумно обходил кружным путем.

Странным и неожиданным был путь ночного скрытника. Обходя всевозможные препятствия, он упорно стремился в место, от которого любители тайных и неправедных дел обычно держались подальше — лоянский ямынь. Обойдя его по широкой дуге, чтобы избегнуть казарм стражи, мужчина в черном легко перепрыгнул стену, что окружала присутственное место, и приземлился на заднем дворе.

Неслышно ступая, он обошел все выходящие во двор окна, одно за другим, осторожно проковыривая дырочку в бумажной оклейке ставен каждого, и вглядываясь в темноту за ними. Наконец, неизвестный нашел, что искал — ничем не примечательное окошко, чуть подсвеченное изнутри неяркой лампой. Остановившись, он извлек из наплечной сумы странный прибор — небольшую медную курильницу, полностью закрытую и с длинным носиком, соединенную с маленькой жаровенкой, также закрытой. Мужчина проверил плотность подгонки крышки курильницы, и, сторожко оглядываясь, открыл заслонку жаровни, чтобы раздуть лежащие там угли. Стоило им затлеть, на мгновение бросив багровые отсветы на черную маску неизвестного, тот поспешно закрыл заслонку, и сунул носик курильницы в дырку в ставнях.

Прождав так какое-то время, неизвестный скрытник убрал от окна свое приспособление, вытряхнул из него угли, и тщательно затоптал. Затем, спрятав курильницу в сумку, он вынул из ножен на поясе длинный нож с зачерненным лезвием, которым осторожно убрал в сторону оконную задвижку. Растворив ставни, он неслышно проник внутрь, с оружием наготове.

Воздух в комнате, оказавшейся спальней лоянского судьи, полнился зыбкой дымкой, пахнущей травами — медная курильница исправно сделала свое дело. Скрытник в черном быстро огляделся, и шагнул к постели, занося нож. Рука мужчины рванула в сторону одеяло, прикрывающее спящую фигуру, а стальное острие уже готово было пасть вниз, пронзая лежащего на постели, когда ночной гость застыл на месте — одеяло скрывало лишь несколько узлов с одеждой, устроенных так, чтобы выглядеть лежащим человеком.

Бумажная ширма в углу взорвалась обломками деревянных реек и обрывками бумаги — двое, прятавшиеся за ней, не стали терять время, попросту прорубившись сквозь хлипкую преграду. Лица их были скрыты плотными тканевыми повязками, а острия мечей, тускло сверкнувшие в неверном свете ночника, прянули к ночному вторженцу, стремясь пронзить затянутую в черное фигуру.

Неизвестный едва успел уйти от этой внезапной атаки — если бы не ширма, что самую малость, но задержала напавшую из засады пару, грудь ночного убийцы была бы пробита дважды. Но, настороженный обманкой в постели, и предупрежденный шумом от разрубленной перегородки, он успел уклониться, ловким прыжком отступив к окну, и отделавшись лишь парой прорех на одежде.

Мужчина в черном не стал убегать — отыграв немного расстояния, он атаковал, быстро и мощно, применив рукопашную технику. Поток ци, исторгнутый его ладонью, яркой молнией прошил задымленный воздух комнаты, целя в пару мечников. Один из них, высокий юноша в белом, ударил навстречу своей техникой ци, и двое бойцов застыли в безмолвном противоборстве, пытаясь пересилить друг друга. Спутница юноши, стройная девушка в красном халате, также не осталась в стороне — переждав атаку за спиной соратника, она ловко выметнулась из-под его защиты, уходя от неослабевающего натиска врага вперед и вверх. Быстрая и невесомая, она кувыркнулась в воздухе, отталкиваясь носками сапожек от мореных досок потолка, и метнулась к убийце в черном. Ее меч ударил с безошибочной скоростью и точностью, на мгновение расплывшись серебристым полукружьем. Ночной гость, испуганно вскрикнув, вынужденно прекратил атаку, и отступил, спасая свою жизнь. Самый кончик острия клинка прочертил кровавую полосу на его груди, а следом, мужчине в черном пришлось уклоняться от меча подоспевшего юноши. Клинки юных воителей слаженно разили снова и снова, и ночной убийца, вынужденный отступать и защищаться, в конце концов был зажат в углу.

— Сдавайся, и мы не причиним тебе вреда, — голос Инь Шэчи звучал невнятно, приглушенный пропитанной целебным настоем маской, но его меч был недвусмысленно направлен в лицо неизвестного. — Ты — не ровня ни нам, ни У Юньлуну, предвидевшему каждый твой шаг. Если ты раскаешься в своих злодеяниях, то можешь надеяться на милосердие — получив признание, господин сяньвэй вряд ли откажется подарить тебе быструю казнь без пыток.

— Верно, — поддакнула Му Ваньцин, и кровожадно добавила:

— Но можем и продолжить драку — я проторчала в этой спальне целую ночь, сидя на неудобном стуле, и мне не терпится отрубить тебе пару лишних конечностей, — острие ее клинка нетерпеливо качнулось к правой руке мужчины.

— Вы поймали его, господин Инь? — раздался от скрипнувшей входной двери голос У Юньлуна. Также защищенный тканевой маской, и одетый в мятый форменный халат, чиновник сдерживал зевоту, но его глаза глядели на молодую пару и их противника пристально и немигающе, полные нетерпеливого ожидания. — Безопасно ли звать приставов?

— Ядовитый дым уже развеялся, — ответила Ваньцин. — Зови своих стражников, пусть они наденут на этого глупца колодки, — при ее словах, мужчина в черном резко дернулся, пытаясь ускользнуть, но вновь замер, когда острия двух мечей уперлись в его грудь и горло. По бледной шее убийцы сбежала вниз струйка крови — клинок Шэчи надрезал кожу.

— Вы двое — вольные странники, ничем не обязанные правительству, — вдруг заговорил плененный убийца. Его голос, хриплый и сорванный, звучал скрежетом железа по точильному камню. — Помогите мне. Отпустите меня, убейте сяньвэя, и я награжу вас величайшим из сокровищ, о котором вы даже и не смели мечтать.

— Сокровище? — насмешливо прищурил бровь Инь Шэчи. — Да еще и величайшее. Что-то мне все это напоминает. Ну-ка, — отняв меч от горла ночного убийцы, он подцепил кончиком клинка его маску, и одним резким движением сорвал ее. Взглядам присутствующих открылось знакомое лицо — тощее, бледное, и почти безволосое, с редкими белесыми волосинками бровей.

— Каким-таким сокровищем может владеть жалкий оборванец? — узнала давешнего сбежавшего бродягу Му Ваньцин. — Остатками золота, что ты не пустил на свой нелепый яд? Даже будь мы с мужем продажными крохоборами, нас и то не соблазнила бы такая мелочь.

— Тебе не понять меня и мои стремления, скудоумная девка! — окрысился неизвестный. Стоило ему заговорить, как Шэчи невольно подметил неестественную красноту его языка и внутренности рта.

— Воробью неведомы помыслы феникса! — громко и раздраженно продолжал убийца. — Я говорю не о каких-то жалких богатствах, но о величайшем из даров, достойном легендарных властителей. Цинь Шихуан искал его, а танские императоры требовали у мудрецов поделиться его тайной, но все они оказались недостойны! Лишь я, я один, вплотную приблизился к его достижению! Я говорю о бессмертии! Оно вот-вот покорится мне, из далекой мечты став действительностью!

— Воробью неведомы помыслы феникса, — с расстановкой повторил его слова Инь Шэчи. — И ты, блистательный феникс, не желающий дать своему сиянию угаснуть, свернул шеи уже четырем жалким воробьям во имя бессмертия — ведь их жизни ничего не стоят, так? А сегодня, ты собирался придушить пятого. Не только язык твой красен, как кровь, но и руки. Вы уже поняли, господин У?

— Беседуй мы за чашей вина, Шэчи, я бы предложил тебе написать его имя на ладони, подобно Чжугэ и Чжоу[1], — нетерпеливо ответил лоянский судья, от воодушевления забывший о своей извечной вежливости. — Скажи его фамилию, а я произнесу имя.

— Юэ, — не замедлил отозваться юноша.

— Фансян, — одновременно с ним проговорил У Юньлун. Оба торжествующе засмеялись.

— Что ж, вы узнали меня, — недовольно скривился убийца. — Значит, вам известна моя слава как алхимика и знатока чудесных эликсиров. Я говорю правду — никогда еще я не был так близок к тайне бессмертия. В обмен на ваше молчание, я готов разделить ее с вами. Лоянского сяньвэя придется убить — этот дурень слепо предан ничтожеству, сидящему на троне, и изданным им глупым законам. Подобные ему неспособны осознать все величие и ценность вечной жизни. Ну же, помогите мне, — его голос звучал все нетерпеливее. — Обещаю, вторая и третья порции законченного эликсира бессмертия станут вашими. Разве не прекрасно будет вырваться из бесконечного цикла перерождений, отбросив свою смертную природу? Вы — муж и жена, разве ваша преданность друг другу достойна распасться под давлением времени и смерти?

— Не смей трогать наши с мужем чувства своим поганым языком, мерзавец, — зло бросила даосу Му Ваньцин. — Как ты вообще можешь говорить о любви, ты, безжалостно прекративший жизни четверых, что не успели ни найти пару, ни оставить потомства?

— Они всего лишь оказались недостойны, — с неожиданной горячностью возразил ей Юэ Фансян. — Их тела были переполнены грязью и ядами сущего, что порождают пороки и жалкая человеческая натура. Даже смягченные растительным составом, что я разработал сам, чистые металлы разрушили их тела и души — очищение удалило слишком многое из сути этих простецов. Но даже так, их смерти послужили высшей цели — совершенствованию моего эликсира! Вы двое практикуете боевые искусства, и ваша внутренняя энергия сильна — и незавершенный состав не повредит вам. Может статься, ваше бессмертие ещё ближе моего. Если вы согласитесь испытать на себе эликсир, созданный по моим последним расчетам…

— … То мы умрем, — уверенным тоном завершил его мысль Инь Шэчи. — И эта смерть была бы полностью заслуженной — только редкостный глупец станет пить или есть что-то из рук отравителя и убийцы. Неужто четыре неудачи подряд не зародили в тебе ни единой крупицы сомнений, даос Юэ? Что, если избранный тобой путь — неверен? Что, если используемый тобой состав — всего лишь смертельный яд, с несколькими ненужными добавками?

— Твои речи полны невежества и косности! — воскликнул даос-убийца. Его глаза блестели пуще прежнего, а бледные ноздри дрожали, часто раздуваясь. — Я изучил все труды о Великом Очищении — Книгу Девяти Эликсиров, Писание о Золотом Напитке, и многие другие! Каждая их строка навсегда отпечаталась в моей памяти! Я понял все ошибки древних, все недочеты их рецептов, и несовершенство составов — они всего лишь предназначены для существ, уже возвысившихся над человеческой природой! Первозданные вещества — ртуть, киноварь, золото, и сера, — слишком сильны, слишком могущественны для простецов, копошащихся в грязи этого жалкого мира, и поглощение их ведет лишь к болезням и смерти! Нужен посредник, смягчающий их ослепительную силу, их очищающую мощь! Я сам, сам дошел до этого, после долгих бессонных ночей страданий, когда очищенная ртуть терзала мои внутренности! — он судорожно вдохнул, утомленный своей долгой и возбужденной речью.

— Тварные человеческие энергии слишком отличны от чуждых им сил, таящихся в первозданных веществах, — заговорил он чуть спокойнее. — Сталкиваясь в человеческом теле, эти силы уничтожают друг друга, попутно разрушая свое вместилище. Чтобы примирить эти две противоположности, необходимо нечто среднее, не чуждое одновременно и тварному, и духовному мирам, и этот посредник — целебные растения. Они, будучи несомненным плодом мира тварного, способны целить раны духа, или же причинять их, обладая нужной для этого первозданной энергией. Трава трех звезд — сильнейший яд, наполненный энергией инь. Ее противоположность — драконья кровь, растение столь полное ян, что способно сжечь человека изнутри. И, наконец, трава полынь — ничтожное, мусорное растение, чья смесь энергий недалеко ушла от жалкого человеческого тела. Соединенные должным образом, они обязаны смягчить воздействие первозданных веществ на человеческую суть, приняв на себя их разрушительную силу, и дав дорогу созидательной. Мне нужно лишь найти необходимое сочетание…

— Ты не только непроходимо глуп, но и невежествен, — с тяжелым вздохом прервала его Му Ваньцин. — Трава трех звезд считается присущей инь из-за того, что быстро и надежно разрушает внутренности человека, ведя к немедленной и неотвратимой смерти. Драконья кровь же, будучи принятой вовнутрь, способствует ускорению токов крови, отсюда ее название. О ней говорят, как о растении, полном ян, из-за того, что она вызывает сильный жар — быстро бегущая по жилам кровь делает человеческое тело горячее. Ее воздействие не спасет от отравления — чем быстрее течет кровь, тем скорее расходится по ней яд. Человеку, столь невежественному в лекарских науках, не стоит и пытаться создавать собственные смеси. Неудивительно, что у тебя получился всего лишь разбавленный яд, а не что-то иное.

— Ты! — заорал Юэ Фансян, брызгая слюной. — Глупая девка, ничего не понимающая ни в алхимии, ни в медицине! Не тебе оскорблять мое искусство своими скудоумными измышлениями! Твоя дурость…

Он не договорил — Инь Шэчи, убрав меч в ножны, шагнул ближе, и мощным ударом в челюсть сбил безумного даоса с ног. Тот врезался в стену, и медленно сполз по ней, оставляя на дереве кровавый след — рассерженный юноша не особо сдерживал силу. Брезгливо отряхнув кулак, он обернулся к стоящему у двери У Юньлуну.

— Надеюсь, вы простите мне эту небольшую вольность, господин сяньвэй, — проговорил он. — Не стоило бы обижаться на умалишенного, но слишком уж часто он оскорблял мою жену.

— О чем ты, Шэчи? — ответил чиновник с легкой улыбкой. — Вы с Ваньцин оказали мне бесценную помощь в задержании опасного преступника. То, что вы сумели взять его живым — достойно похвалы вдвойне, несмотря на, — он с намеком взглянул на лежащего даоса, — некоторые телесные повреждения, что получил этот негодяй, — юноша весело рассмеялся на эти слова.

— Ты — самый рассудительный чиновник из всех, что я знаю, У Юньлун, — заметила Му Ваньцин, вкладывая меч в ножны. — Если бы больше вашей братии следовало, как и ты, духу закона, а не его букве, страдания простого люда уменьшились бы многократно.

— В своей мудрости, Сын Неба понимает, что не все государственные служащие равным образом прилежны и бескорыстны, — неожиданно серьезно ответил судья. — Многие из них желают лишь повышать свое благосостояние, делая работу спустя рукава. Для того, чтобы подобные ленивые начетчики не нанесли вреда великой Сун, император издал строгие законы, несущие как поощрения, так и наказания. Следя за их исполнением, и исполнением воли Сына Неба, я делаю Поднебесную лучше. Эта мысль неизменно согревает меня в холодные вечера, и придает сил в трудную минуту, — он подошел ближе к молодой паре, и с нескрываемым удовольствием оглядел бессознательного Юэ Фансяна.

— Еще один глупец, поставивший себя выше людей и законов, не ушел от возмездия, — промолвил он. — Небо видит все, и у сетей его справедливости — густое плетение. Сегодня, вы помогли этой справедливости свершиться, господин и госпожа Инь, за что я благодарю вас от всего сердца, — он церемонно поклонился юноше и девушке. — А сейчас, пора бы уже бросить этого негодяя в темницу, и хоть немного поспать, — он, не скрываясь, широко зевнул. Шэчи невольно подхватил его зевок, и заметил, что Ваньцин также прикрывает рот ладонью.

— Я найду для вас отдельную комнату, — правильно понял их состояние У Юньлун. — Подождите только, пока я приведу моих подчиненных — забрать пленного.

* * *

— Великие дела ожидают в будущем тебя и твою жену, Шэчи, — говорил У Юньлун, провожая молодую пару поутру. — Мало кто добровольно вызвался бы на такое рискованное дело, как ловля безумного отравителя, и, тем паче, мало какой вольный странник согласился бы работать с окружным судьей. Даже Клан Нищих, со всем их желанием помогать великой Сун, делает это своими путями, идущими порознь с трудом простых чиновников. Ты же, Шэчи, не посчитал себя выше меня и подчиненных мне стражников, и не побрезговал нашей тяжелой, неблагодарной работой. Воистину, ваши с Ваньцин сердца полны жажды справедливости.

— Что вы, господин У, я всего лишь потешил собственную гордыню, стяжав славу спасителя простых лоянцев, — весело улыбнулся юноша. — К тому же, я не мог так просто оставить оскорбление, что нанес нам с женой тот торгаш. Мне пришлось сделать все для упрочения доброго имени секты Сяояо.

— Как скажешь, Шэчи, — рассмеялся лоянский судья. — Какие бы побуждения ни вели тебя, знай: твои добрые дела не будут забыты. Отныне, в Лояне есть человек, что всегда будет рад видеть тебя, твою семью, и любого из твоей секты, и горд тем, что может назвать вас с Ваньцин своими друзьями.

— Благодарю вас, господин У, — дружеская улыбка Инь Шэчи немного нарушала церемонность его ответа и поклона. — Знакомство с вами — словно встреча дракона и тигра в бурю[2].

— Вот-вот, — поддакнула Му Ваньцин. — Будь уверен, У Юньлун — наша семья тоже тебя не забудет. Такую диковину, как прилежный и мудрый чиновник, забыть трудно.

— Твои слова слишком жестоки к людям, служащим империи Сун, Ваньцин, — с постным лицом проговорил судья, и, понизив голос, добавил:

— Но, увы, не лишены правды, — девушка, весело хихикнув, согласно покивала.

— Не будем больше задерживать вас, господин У, — закруглил их прощание Шэчи. — Берегите себя.

— В добрый путь, Шэчи, Ваньцин, — доброжелательно ответил чиновник.

В последний раз раскланявшись с лоянским судьей, молодая пара двинулась по улице, ведущей от ямыня к рыночной площади. День в древнем городе, усилиями танских правителей приблизившемся к столице своими богатством и многолюдием, начинался рано, но горожане пока еще лишь выбирались из теплых постелей, не успев наполнить широкие мощеные улицы Лояна обыденной шумихой. Приметив сонного торговца сладостями, что явно поспешил начать рабочий день, и сейчас скучал на обочине, Инь Шэчи подошел к нему, и приобрел несколько палочек любимой сладости Му Ваньцин — засахаренных ягод, получив в награду улыбку жены, и ее нежный поцелуй.

— Я припоминаю, вчера, перед тем, как мы наткнулись на труп того отравленного бродяги, ты говорил что-то о единственном для нас способе разведать силы секты Синсю, — задумчиво проговорила девушка, лениво покусывая красный шарик лакомства.

— Я говорил такое? — округлил глаза Шэчи в неподдельном удивлении. — Правда? — Му Ваньцин растерянно кивнула. Юноша некоторое время молчал, в задумчивости скребя подбородок, но вскоре, его лицо просияло пониманием.

— Вспомнил! — заявил он. — Когда ты отказалась пускать меня к Цяо Фэну, чтобы истребовать помощь его младших с разведкой в обмен на услугу, я хотел сказать, что нам остался один-единственный способ придумать хороший план действий. Хочешь услышать его, жена моя? Он работает с любыми сложными вопросами, не только теми, что касаются противостояния врагу.

— Конечно, — заинтересовалась Ваньцин. — Говори скорее, Шэчи, что это за чудесный способ?

— Чудесного в нем мало, — хитро улыбнулся юноша. — И он, по сути, прост: когда долго думаешь над чем-то, и ничего не придумывается, до того, что положение кажется безвыходным, нужно отвлечься на что-то иное. Неважно, на что — сгодятся вино, игры на деньги, бои сверчков, посещение дома удовольствий… кхм, — он смущенно закашлялся, и поспешно добавил:

— Не то, чтобы какие-то грязные девки могли и близко сравниться с великолепием той несравненной богини, что шествует сейчас рядом со мной, и осеняет своей благодатью мою постель каждую ночь. Нет, о веселых домах мы, конечно же, и думать не станем. Я и упомянул-то их лишь из давней привычки.

— Я всегда знала, что ты — бесстыжий развратник, — припечатала Ваньцин. Девушка сурово нахмурилась, но ее глаза смеялись, глядя на искреннее смущение мужа. — Только редкостный прелюбодей мог потащить девицу в постель вечером первого же дня их знакомства. Ладно, забудем о домах удовольствий и твоих похождениях в их стенах… пока забудем. Расскажи побольше о твоем способе отвлечения.

— Да больше и рассказывать-то нечего, — с облегченным видом заговорил Шэчи, заметно радуясь смене темы. — Человеческий разум, не могущий справиться с какой-либо задачей, зачастую просто не видит ее удачного решения, ослепленный всеми неудачными, о которых успел подумать. Стоит ему отойти от непрерывных раздумий о решаемом вопросе, и ответ сам придет, словно ниспосланный небом. Нужно только отвлечься хорошенько. Я часто применял этот способ, и он неизменно срабатывал.

— И, конечно же, чаще всего ты применял его в веселых домах, — с притворной строгостью отметила Му Ваньцин. Глядя на вновь смутившегося юношу, она весело рассмеялась. — Не обижайся, муж мой, я просто шучу, — добавила она, чуть крепче сжав его ладонь.

— Клянусь, любимая жена моя, после встречи с тобой, я и думать забыл о других женщинах, — проговорил свекольно-красный Шэчи. — Даже во хмелю и во сне, никто, кроме тебя, не приходил мне на ум.

— Я верю тебе, мой милый муж, — легко согласилась Ваньцин, и, обняв юношу за плечи, коротко поцеловала его в щеку. — Твое смущение — лучшее тому доказательство. Послушай лучше тот способ отвлечься, что я предложу, — веселье ушло из ее голоса, сменившись отрешенностью.

— Глупая болтовня того безумца, Юэ Фансяна, хоть и не несла в себе ничего полезного, но все же заставила меня задуматься, — медленно заговорила девушка. — Задуматься о том, что каждый из нас смертен, и время, отмеренное нам великим небом, не так уж и велико. Пэн Цзу, что прожил сто тридцать лет, до сих пор остается старейшим из смертных, а славный Ма Мэнци, умерший от старости в сорок семь лет, считался отжившим полный жизненный срок[3]. Моя мать уже немолода — несколько лет назад, ей исполнилось сорок. Пусть старость и не осмеливается пока приблизиться к ней, матушка давно шагнула за половину своего жизненного пути. Я же, — голос Му Ваньцин дрогнул, и она на мгновение умолкла.

— Я же долгое время не знала, что мы — мать и дочь, — продолжила она, тише и медленнее. — Я не успела узнать ее по-новому, без стоящих между нами боли и горечи восемнадцатилетней разлуки с моим отцом. Я… скучаю по ней, Шэчи, — призналась она. — Скучаю по матери, которой не имела, и которую знала лишь как учителя. Скучаю уже долго. Я не хотела говорить тебе об этом, чтобы не нарушать твои планы, но раз уж срочных дел у нас нет, мы могли бы…

Она не смогла договорить — остановившись, Инь Шэчи шагнул к девушке, и заключил ее в крепкие объятия, зарываясь лицом в волосы Ваньцин. Та молча склонила голову на его плечо, и юноша ощутил кожей жар ее лица, проникающий сквозь шелк ткани халата, и мокрые капли ее сдерживаемых слез.

— Мы отправимся в Да Ли сейчас же, любимая жена, — с трудом выговорил он, кое-как справившись с комком в горле. — Не медля ни мгновения. Дорожную еду можно купить в пути. Наши лошади домчат нас в Юньнань менее чем за неделю, да что там — за несколько дней.

— Излишняя спешка ни к чему, — с заметным облегчением отозвалась Му Ваньцин, громко шмыгая носом. — Я не хочу повторять тот переход из Шэньси в Да Ли, к которому нас принудила учитель… то есть, матушка, — она расслабленно оперлась на мужа, и тот с готовностью поддержал ее. — Больно уж утомительным и неудобным он был.

— Верно, — ответил Шэчи, также успокоившийся, и весело добавил:

— Не самым мелким из его неудобств были полные целомудрия и воздержания ночи, проведенные под бдительным оком твоей матери.

— Негодный развратник, — хихикнула Ваньцин, и, подняв голову, коротко чмокнула юношу в губы. — Пойдем. Если мы успеем к южным воротам до окончания часа Кролика[4], то минуем толпу, и быстрее выберемся на большую дорогу, — Шэчи согласно кивнул, и, в последний раз сжав жену в объятиях, вновь взялся за повод Зимнего Ветра.

Примечания

[1] Китайская иллюстрация поговорки «умные люди мыслят одинаково». Обсуждая с Чжугэ Ляном способ победить флот царства Вэй, Чжоу Юй предложил, чтобы они написали придуманное у себя на ладони. Показав друг другу написанное, оба обнаружили один и тот же иероглиф — «огонь».

[2] Встреча тигра и дракона в бурю — поговорка-чэнъюй, означающая на редкость удачную встречу.

[3] Пэн Цзу — один из прародителей китайского народа. По легенде, прожил то ли четыреста, то ли сто тридцать лет (я взял реалистичную цифру). Мэнци — второе имя силянского полководца Ма Чао, жившего в эпоху Троецарствия.

[4] Час Кролика — время с 05:00 до 07:00.

Глава 37 Дракон юга хитростью добывает желанное им сокровище, и теряет его по неосторожности

Путь Мужун Фу с соратниками до Ласточкиного Гнезда был быстр, и прерывался лишь на самые необходимые остановки. Утомленная непрерывной скачкой, Ван Юйянь больше отмалчивалась, и беседовала со спутниками лишь из необходимости, как, впрочем, и другие сопровождающие наследника Мужунов. Только Бао Бутун не изменил своей лёгкой натуре: пожилой острослов частенько заговаривал со спутниками, пытаясь расшевелить и подбодрить их безобидной шуткой. Те, по большей части, недовольно огрызались. Одну лишь Ван Юйянь немолодой весельчак оставил в покое — наоборот, в его взгляде, направленном на замкнувшуюся в себе девушку, неизменно мелькало сочувствие.

Когда семёрка всадников, покрытая засохшим потом и дорожной пылью, ранним вечером въехала в ворота Ласточкиного Гнезда, усталая дочь госпожи Ван тихо удалилась в одну из гостевых комнат, где немедленно рухнула на постель, и проспала без сновидений до самого утра.

Пробуждение, омовение при посильной помощи служанки, и смена одежды на чистую прошли для Ван Юйянь, словно продолжение ночного сна — девушка с привычным безразличием принимала хлопоты прислужницы, не обращая на нее большого внимания. Ее мысли, чей бег более не сдерживала дорожная усталость, неуклонно обращались к тому полному горькой обиды мигу, когда ее двоюродный брат, всем сердцем любимый ею, усомнился в искренности Юйянь, и сделал это самым болезненным и оскорбительным способом из возможных.

Девушка с тем же равнодушием посетила завтрак в главной зале поместья, где без аппетита поела, и без интереса отвечала на вопросы присутствующих там же соратников Мужун Фу. Насытившись, она поднялась из-за стола, с намерением уйти, как нечто прервало ее сонное оцепенение. Музыка, звонкая и переливчатая, раздавалась снаружи, и музыка эта была знакома Ван Юйянь. Девушка двинулась на звуки мелодии, и вскоре вышла на веранду поместья, где обнаружила Мужун Фу, играющего на нефритовой флейте-дицзы. Протяжная трель флейты лилась журчанием горного ручейка и песней соловья, и молодой мужчина, поглощённый игрой, не сразу заметил, что у него появился слушатель.

— Сестрица, — с доброжелательным удивлением промолвил он, отняв флейту от губ. — Отдохнула ли ты?

— Я давно не слышала, как ты играешь, — тихо проговорила Ван Юйянь, не обратив внимания на его слова. — Несколько лет, прошедшие с того дня, что мы провели вдвоем на озере Тайху, кажутся мне вечностью.

— Заботы все реже отпускают меня, и все меньше своего времени я могу уделять тем вещам, что приятны и хороши, но не имеют значения для моей великой цели, — с грустной улыбкой ответил Мужун Фу. — Сегодня, у меня выдалось свободное время, и мне захотелось успокоить сердце музыкой.

— Наверное, я — одна из тех вещей? — тусклым голосом спросила девушка. — Приятных, но не очень важных для твоего венценосного будущего, верно, братец? — молодой мужчина озадаченно моргнул, в замешательстве глядя на нее, но в его глазах быстро забрезжил огонек понимания.

— Твоя обида целиком и полностью заслужена мной, — мягко произнес он, откладывая флейту. — Слова, что я сказал в той гостинице, были опрометчивыми и злыми. Но пойми и ты меня, сестрица. Я вовсе не небесный дух, возвысившийся над страстями, а обычный человек из плоти и крови. Что я должен был подумать, увидев тебя с этим… — он на мгновение умолк, сжав губы, и в глазах его промелькнула искренняя злоба.

— К тому же, ты встала на его сторону, — добавил он холодно. — Я проявил несдержанность тогда, но так ли она неожиданна?

— Мы знаем друг друга уже долгие годы, — в голосе девушки звучали едва сдерживаемые слезы. — Я надеялась, что за это время, ты начнёшь хоть немного доверять мне.

— И я совершил ошибку, не доверившись тебе, — с прежней мягкостью ответил молодой мужчина. — Ошибку, на которую меня толкнули чувства. Ты слишком дорога мне, сестрица. В любых делах, что касаются тебя, мною движет сердце, заставляя разум отступить в сторону. Простишь ли ты мою грубость? Клянусь, если бы я мог повернуть время вспять, и вернуться в тот несчастливый миг, то не сказал бы ни слова, лишь бы не огорчать тебя, моя милая Юйянь.

С каждым его словом, грусть и недовольство покидали лицо девушки, сменяясь облегчением. Ван Юйянь громко вздохнула, и, подойдя ближе, устроилась на скамейке рядом с мужчиной, склонив голову на его плечо. Ее глаза, мокрые от слез, понемногу высыхали, а на губах сияла широкая, счастливая улыбка.

— Конечно же, я прощаю тебя, братец, — прошептала она. На лице Мужун Фу, глядящего поверх ее головы, промелькнуло раздражённо-презрительное выражение, тут же сменившееся спокойной радостью.

* * *

— Господин! Беда! — звонко воскликнула А Би, вбежав в комнату Мужун Фу. Тот положил на стол потрепано выглядящий свиток из бамбуковых дощечек, который внимательно изучал, и вопросительно посмотрел на девушку.

— Слуги заметили на реке лодку госпожи Ван, — встревоженно сообщила та. — Верно, она откуда-то прознала о том, что ее дочь здесь, и явилась за ней! Не думаю, что она пришла с добром: в ее свите полдюжины вооруженных служанок, четверо из которых — ее лучшие воительницы! — взгляд наследника семьи Мужун на мгновение построжел, но быстро вернул прежнее расслабленное спокойствие.

— Почему бы матери не повидать дочь? — безмятежно промолвил он. — Раз уж моя тетушка здесь, нужно встретить ее, как полагается. Будь так добра, А Би, предупреди моих соратников — пусть вооружатся, и ожидают на причале. И приведи туда юную госпожу Ван… чуть погодя, — девушка сосредоточенно кивнула, и вышла.

Мужун Фу, задумчиво пожевав губами, поднялся на ноги, и взял со стола лежавший неподалеку веер — большой, не менее чи длиной, со снежно-белыми складками экрана из отличной бумаги, сжатого между парой лакированных деревянных гард. С кривой усмешкой глянув на эту безобидного вида принадлежность, мужчина заткнул веер за пояс, и двинулся к выходу из комнаты.

Лодка госпожи Ван остановилась у причала, но ни сама Ли Цинло, ни ее служанки не спешили сходить на берег. Причиной тому были встречающие. Двое лучших бойцов семьи Мужун — Гунъе Гань, прозванный Вторым в Цзяннани, и Дэн Байчуань, — стояли на ближних к воде углах пристани, спокойные и сосредоточенные, и держали руки близко от оружия. Высадиться с лодки и пройти между ними по узкому причалу мог лишь один человек, да и тот оказался бы в опасной близости от их мечей. Двое других верных соратников Мужун Фу, бесстрашный Фэн Бо-Э по прозвищу Порыв Ветра, и Бао Бутун, чья сабля была не менее остра, чем его язык, ожидали чуть позади своих товарищей, образовав вместе с ними узкий коридор, ведущий вглубь пристани. Там гостью ожидал Мужун Фу, в сопровождении двух девушек — А Би и Ван Юйянь.

— Кто разболтал этому о моем приходе? — раздраженно выплюнула госпожа Ван, брезгливо кивнув в сторону Мужун Фу. Она остановила служанок небрежным жестом, и вступила на доски пристани. Прошествовав между выстроившимися на причале воинами, женщина не удостоила их и взгляда, остановившись лишь перед дочерью.

— Слуги заметили вас издали, тетушка, — доброжелательно ответил Мужун Фу. — Вы — желанная гостья в моем доме. Простите, что встречаю вас столь скудно и небогато — у меня не было времени подготовиться. Давайте пройдем внутрь, и поговорим за чашкой чая.

— Я здесь не за тем, чтобы пить чай, — недовольно ответила женщина, и, повернувшись к своей дочери, сердито заговорила с ней:

— И как тебе только не стыдно показываться людям на глаза? Ты, незамужняя девушка, гостишь у постороннего мужчины! Ты что, хочешь стать темой сплетен? — Ван Юйянь смущенно потупилась, не находя ответа.

— Тетушка, мы с Юйянь выросли вместе, — пришел ей на помощь наследник Мужунов. — Я и она — родственники, пусть и очень дальние. Прошло много времени с тех пор, как мы виделись с ней в последний раз. Почему бы ей не погостить у меня несколько дней? — услышав эти слова, Ли Цинло прекратила сверлить дочь осуждающим взглядом, и повернулась к племяннику.

— Мужун Фу, — медленно произнесла она. — Юйянь выросла в Доме Камелий, и незнакома с людским коварством. К сожалению, ты нравишься ей, и в глазах ее, обращенных на тебя, красное становится зеленым, а двоедушие — искренностью. Но я вижу тебя насквозь, — женщина криво улыбнулась. — Кто не знает про собрание книг о боевых искусствах, что хранится в Ласточкином Гнезде? Ты любишь хвалиться его богатством. Однако же, твое Хранилище Хуаньши никак не сравнится с моей Нефритовой Пещерой Ланхуань, ни количеством книг, ни их редкостью и разнообразием. Неудивительно, что ты сбиваешься с ног, пытаясь угодить мне, — смерив молодого мужчину насмешливым взглядом, она продолжила:

— Тебе, с твоими скудным умишкой и отсутствующим талантом, нечего и надеяться заполучить мои знания.

— Мама, — робко произнесла Ван Юйянь. — Может, вам не стоит быть столь строгой к своему племяннику?

— Строгой? — презрительно скривилась госпожа Ван. — Я еще снисходительна к этому самодовольному юнцу. Есть ли хоть что-нибудь в семье Мужун, что лучше принадлежащего семейству Ван? Конечно же, нет! Но этот жалкий пустомеля, — она с пренебрежительным видом кивнула в сторону наследника Мужунов, — получив свою толику славословий от вольных странников, мнит себя великим. И вы, — она обратила недовольный взгляд на стоящих на пристани воинов. Те невольно поежились.

— Сотни лет прошли со времени падения царства Янь, но вы всё потворствуете пустым грёзам этого глупца о его возвращении! Вы все, — широким жестом обвела она четверку мужчин, — тратите свою жизнь на прислуживание никчемному наследнику павшей династии, обманывающему себя и вас бесплодными мечтаниями! Это ли не смешно?

— Тетушка, — со спокойной твердостью ответил Мужун Фу. — Вы — моя старшая, и вправе делать мне замечания, но знайте, — в его голосе зазвучала железная твердость, — никто не может очернять имя Мужунов, и достигнутое ими за много сотен лет трудов. Вернет царство Янь свои земли и подданных, или нет, неизвестно, но одно верно — всякие праздные чужакине имеют права судить нас, — Ли Цинло возмущенно округлила глаза, услышав эту отповедь. Мужчина же и не думал останавливаться.

— Знай свое место, тетушка, и держи свои досужие мысли при себе, — гордо закончил он, глядя женщине в глаза. Та с ошарашенной улыбкой покачала головой, но не сказала в ответ ни слова.

— Сейчас же пойдем со мной, — отвернувшись от наследника Мужунов, холодно бросила она Ван Юйянь, и требовательно протянула к ней руку. Девушка, бросив на нее грустный взгляд, шевельнулась было в ее сторону, но не успела сдвинуться с места — внезапно, Мужун Фу шагнул вперед, вставая между матерью и дочерью.

— Юйянь — взрослая девушка, и может решать за себя, — его голос вновь звучал спокойно и вежливо. — Почему бы не спросить ее, чего хочет она?

— Я говорю со своей дочерью, и не нуждаюсь в чьих-либо глупых советах, — процедила госпожа Ван. — Сейчас же уйди с моей дороги.

— Она сбежала из дома из-за меня, прибыла в мое поместье по своей воле, и остается здесь по собственному желанию, — не обратил внимания на ее слова наследник Мужунов, говорящий все тем же почтительным тоном. — Может, вы все-таки выслушаете ее? — глаза женщины полыхнули злостью, но прежде, чем она успела бросить в мужчину очередное ядовитое слово, в беседу вмешалась Ван Юйянь.

— Мама, — просительно заговорила она. — Братец Фу — сын вашей сестры. Откуда в вас столько ненависти к нему? И что плохого… — она на мгновение запнулась, но решительно продолжила:

— … В том, чтобы я погостила у двоюродного брата? — госпожа Ван молчала, закаменев лицом.

— Значит, ты на его стороне, — сухо промолвила она. — И против собственной матери. Верно говорят в народе — дочь рождается, чтобы покинуть семью, — она горько усмехнулась. — Ты всерьез хочешь остаться с ним?

— Я не хочу провести в Доме Камелий всю жизнь, — заговорила Юйянь, поначалу неуверенно, но, с каждым словом, ее голос звучал все тверже. — Я не хочу всю жизнь читать книги и любоваться цветами. Я хочу общаться с друзьями, и, — она бросила смущенный взгляд на стоящего рядом Мужун Фу, — быть рядом с любимым, — ошеломленная собственной храбростью, она на миг умолкла, часто дыша и алея щеками, но все же закончила, горячо и искренне:

— Я хочу увидеть мир, мама, хоть это и может быть опасным, и хочу прожить свою жизнь по-своему.

— Вот какую дочь я вырастила, — хрипло проговорила Ли Цинло. Ее глаза влажно блестели, а левая рука, ранее поглаживавшая богато украшенную рукоять меча, крепко вцепилась в подол халата, комкая тонкий шелк. — Дочь, что отказывается от матери ради никчемного юнца, — тяжело вздохнув, женщина продолжила безжизненным голосом:

— Хорошо же. Оставайся со своим возлюбленным, сколько захочешь. Не смей больше возвращаться ко мне, — девушка беззвучно охнула, замерев без движения. Госпожа Ван, договорив эти горькие слова, обернулась к Мужун Фу, и в глазах ее зажегся недобрый огонь.

— Что до тебя, — выплюнула она, — посмотрим, что будет с тобой и твоими глупыми мечтаниями, — она резко развернулась, и широкими шагами прошла обратно к лодке. Взойдя на борт, она отдала своим спутницам короткую команду, и ее судно медленно отчалило от пристани, подталкиваемое шестами служанок.

— Мама! — отчаянно закричала Ван Юйянь. — Мама! Постой! — ее очередной вопль прервался громким всхлипом. Ли Цинло даже не обернулась на голос дочери. Мужун Фу, печально вздохнув, обнял плачущую девушку за плечи, и увел в дом.

* * *

Ван Юйянь раздраженно захлопнула книгу, и отбросила ее прочь. Сегодня, стихи Ли Бо не вселяли в ее душу обычного успокоения — оставшись одна в своей комнате, наедине с собой, она, помимо воли, то и дело возвращалась мыслями к жестоким словам матери, что та сказала перед уходом. Мысли о них снова и снова касались сердца Юйянь ледяными уколами страха за себя и свое будущее, и ядовитой горечью сомнений.

Тогда, после расставания на причале, Мужун Фу удалось утешить девушку, уверить ее, что все будет хорошо, что он, ее двоюродный брат, не оставит любимую сестрицу одну, что ей не придется нуждаться ни в чем, и что ее общество для него лишь в радость. Сейчас, впечатление от его слов потускнело и ослабло, но, что самое худшее, впервые за долгие годы их знакомства, Ван Юйянь услышала в голосе возлюбленного нечто, насторожившее ее.

За ласковым, утешающим тоном Мужун Фу пряталась едва скрываемая радость. Радость, уместная в беседе с ней, потерявшей мать, настолько же, насколько и на похоронах. Девушка попыталась убедить себя, что ее любимый всего лишь рад тому, что им не нужно больше расставаться, но эти мысли показались Ван Юйянь настолько нелепыми и безосновательными, что полыхнувшее в ее душе недовольство на мгновение отогнало тоску.

Поднявшись из-за стола, девушка заходила из угла в угол в раздраженной задумчивости. Дома, все казалось ей простым и понятным: мать, упорствующая в своей беспричинной нелюбви к наследнику Мужунов, неправа. Неправа как в презрении к нему, так и в упорном неприятии его союза со своей дочерью. Стоит Ван Юйянь воссоединиться с любимым двоюродным братом, и их будет ждать одно лишь счастье. Но сейчас, после этого долгожданного воссоединения, счастье что-то не спешило приходить к ней — девушка ощущала лишь неудобство, сожаление, и тягучую пустоту потери.

Решительно распахнув дверь, Юйянь вышла наружу. Она решила вновь разыскать Мужун Фу — несомненно, ее двоюродный брат, мудрый и добрый, вновь найдет нужные слова, чтобы развеять все эти глупые сомнения, и все вновь станет просто и понятно. Воодушевленная этим замыслом, она резво зашагала к главной зале поместья, и уже подходила ко входу в нее по неширокому коридору, как услышала доносящиеся из комнаты негромкие слова. Девушка невольно замедлила шаг, и навострила уши. Она вовсе не собиралась подслушивать, но не смогла совладать с неожиданно вспыхнувшим любопытством.

— … Верно, вы считаете, что я был неправ сегодня, непочтительно обращаясь с моей тетушкой? — голос двоюродного брата был узнан Юйянь немедленно. Молодой мужчина говорил с расслабленным спокойствием, что, вместе со смыслом его слов, заставило девушку насторожиться.

— Именно так, — раздался низкий голос старшего из соратников Мужун Фу, Дэн Байчуаня. — Вы заставили ее потерять лицо, молодой господин. Такое будет трудно забыть, и еще труднее — простить, особенно для столь гордой женщины, как госпожа Ван. Несдержанность вашей двоюродной сестры понятна: она — юная дева, ведомая чувствами. Но вы, старший, обычно мудры и рассудительны. Как вы могли поступить столь легкомысленно?

— Ответьте мне, братья, — безмятежный голос Мужун Фу ничуть не утратил своего спокойствия от этого упрека. — Как моя тетушка относится к Мужунам?

— Недружелюбно, — в голосе Гунъе Ганя, второго из ближайших товарищей наследника семьи Мужун, и первого воина среди них, слышалось вежливое сомнение.

— Вовсе нет, вовсе нет! — зазвучал веселый голос Бао Бутуна. — Ты слишком уж преуменьшаешь, братец Гань. Мы и она — словно огонь и вода, словно кошка с собакой, — замолчав на миг, он продолжил с нарочитой задумчивостью:

— Словно кошка, на которую выплеснули ведро воды, и собака с подожженным хвостом?

— Достаточно, — Мужун Фу не особо скрывал свое раздражение. Впрочем, он тут же справился с собой — его следующие слова звучали едва ли не с довольством. — Пока матушка была жива, она никак не могла ужиться с госпожой Ван. Сучжоу был слишком тесен для них двоих. Когда моя мать умерла, я неизменно относился к тетушке с уважением, и помогал ей всем, чем мог. И вот, вся ее благодарность — запрет на посещение ее дома, враждебность, и, венцом всему, сегодняшнее поношение, — ни единой капли недовольства или обиды не звучало в этих словах. Ван Юйянь, и без того напряженная, вся обратилась в слух. Умом, она не понимала, чего ждать от дальнейших слов двоюродного брата, но сердцем уже чуяла неладное.

— Я нравлюсь молодой госпоже Юйянь, но ее мать запретила нам видеться, — тем временем, продолжал молодой мужчина. — Разве это справедливо?

— Вы правы, — со вздохом ответил Гунъе Гань. — Все эти годы, отношения между нашими семьями лишь портились.

— Именно так, — в голосе наследника Мужунов лишь прибавилось довольства. — Сколько бы я ни угождал ей, она ни за что не допустила бы меня в свое хранилище знаний. Я хочу добраться до него другим способом — через Юйянь.

Внимательно слушающая девушка поспешно зажала рот рукой, не позволяя удивленному, неверящему возгласу вырваться наружу. Худшие из ее подспудных страхов оказались правдой, как и оскорбительные намеки ее матери. В третий раз за сегодня, слезы навернулись на глаза Ван Юйянь — слезы стыда за свою глупость и легковерность. Она продолжала слушать, все ещё питая отчаянную надежду, что ее возлюбленный, тот, на чьи недостатки она так старательно закрывала глаза, сейчас рассмеется, и скажет, что шутил, что его слова — лишь насмешка над обвинениями госпожи Ван…

— Через брак с Юйянь, я унаследую Нефритовую Пещеру Ланхуань после смерти Ли Цинло, — вдребезги разбил эти надежды Мужун Фу. Торжество, что слышалось в его голосе ранее, окончательно прорвалось наружу.

— А как же ваш замысел жениться на принцессе Западного Ся? — озадаченно спросил Фэн Бо-Э. — Вы решили отказаться от него, старший?

— Отчего же, — был безмятежный ответ. — Тангутам незачем знать о моем союзе с Юйянь. Кроме того, заключать с ней брак нет большой необходимости — достаточно будет обручения…

Это стало для девушки последней каплей. Давя рвущиеся наружу всхлипывания, она двинулась прочь, неловко переставляя непослушные ноги. Ее мысли обратились к той, что ранее всегда была готова помочь и защитить — к маме, но воспоминание о произошедшем сегодня на пристани Ласточкиного Гнезда заставило ее сбиться с шага. Она сама, своей волей, отказалась от матери, променяв ее на корыстного и бессердечного негодяя. Ван Юйянь усилием воли преодолела желание упасть на пол, свернуться клубочком, и зайтись в рыданиях, оплакивая свои рухнувшие заблуждения — здесь, в доме Мужун Фу, у нее не осталось друзей, что могли бы утешить ее.

Одолеваемая горькой обидой, девушка совершенно забыла и о давней подруге А Би, и об относящемся к ней по-отечески Бао Бутуне.

Справившись с собой, Юйянь зашагала в сторону кухни. В ее мыслях с неожиданной отчётливостью всплыло странное воспоминание: слова Дуань Юя, что ее настоящий отец — Дуань Чжэнчунь, наследный принц царства Да Ли. Она также вспомнила изменившееся поведение матери — во время посещения оным принцем Дома Камелий, на строгом лице госпожи Ван много чаще виднелась мечтательная улыбка, а после ухода гостей, обычно бодрая и деятельная женщина какое-то время провела в безрадостном ничегонеделании. Девушка истово понадеялась, что слова Дуань Юя не были некоей глупой шуткой, и незнакомый ей Дуань Чжэнчунь не станет отказываться от нежданно явившейся к нему дочери. Принц Да Ли остался единственным родным человеком в жизни Юйянь, и она твердо вознамерилась отправиться к нему.

Обзаведшись на кухне Ласточкиного Гнезда дорожной едой, и собрав свои немногие пожитки, девушка взяла на конюшне лошадь, и вскоре ехала по дороге к ближайшей паромной переправе через Бэйсинь. Опасности долгого пути через четыре провинции не пугали ее, и не только из-за неопытности девушки. Страхи и сомнения оставили ее, отступив перед мрачной решимостью — Ван Юйянь унаследовала от матери не только привлекательность, но и упрямство, и не собиралась сдаваться перед лицом трудностей.

Глава 38 Рассказывающая о том, как второй из драконов юго-запада в один день потерял многое

Яркие лучи южного солнца, не по-осеннему теплого, отражались от спокойных вод небольшого озера, отбрасывали густую тень, цепляясь за черепичную крышу уютного домика на его берегу, и ласкали разомлевших от теплыни людей, что сидели на широкой деревянной террасе, примыкавшей к усадьбе.

— Вы уверены, что нам стоит задерживаться здесь, господин принц? — негромко спросил Гу Дучэн, стоящий за спинкой стула Дуань Чжэнчуня.

Старший из четверки царских телохранителей не желал ослаблять бдительность, и стойко переносил как знойную погоду, так и легкомысленное настроение своего начальства. Его внимательные глаза то и дело озирали округу, порой задерживаясь на сидящем на берегу озера Чу Ваньли.

Младший телохранитель сегодня стоял на страже, для незаметности выбрав новое обличье — сменив зелёный шелк форменного халата на холщовую рубаху бедняка, он удил рыбу при помощи верного боевого шеста, который, с привязанной к нему бечевой, сошел за вполне сносную удочку. Уже в который раз Чу Ваньли менял приманку, безжалостно объеденную озёрными обитателями, но в деревянном ведре рядом с ним не прибавилось улова: внимание поддельного рыбака было направлено не на поплавок, а на ведущую к усадьбе дорогу, и раскинувшийся неподалеку лесок.

— Зеркальное Озеро — лучшее из известных мне убежищ в Да Ли, — расслабленно ответил Дуань Чжэнчунь. — Очень немногим известно его местонахождение, а уж мое знакомство с его хозяйкой — и подавно. Да, Синчжу, может, поухаживаешь за мной? Чай, что ты заварила, сладок и освежающ, и моя чашка давно опустела.

— Поухаживай за собой сам, Чжэнчунь, — с лукавой улыбкой ответила сидящая за столом женщина в белом халате с длинными рукавами. Маленькая и изящная, даже в возрасте она сохранила часть былой красоты, а живые черты веселого лица делали ее ещё привлекательнее.

— Ты, я вижу, порядком раздобрел за годы нашего расставания, — добавила она. — Пожалуй, мне не стоит отбирать у тебя те немногие возможности подвигаться, что остались — будет прискорбно, если ты окончательно заплывешь жиром, — далиский Принц Юга добродушно улыбнулся, ничуть не обидевшись.

— Нет ничего плохого в здоровой полноте, — вступилась за своего мужчину Гань Баобао. — Вы слишком строги к Чжэнчуню, госпожа Жуань. Давай я поухаживаю за тобой, дорогой, — встав со стула, она наполнила одну из стоящих на столе чашек, и подала принцу. Тот благодарно кивнул подруге.

— Сколько раз я просила тебя, Баобао — называй меня по имени, — с лёгким укором ответила Жуань Синчжу. — Нас всех здесь в свое время соблазнил этот бесстыдник, — кивнула она в сторону принца, — так что мы — все равно, что сестры. Самое меньшее — сестры по несчастью, — Дао Байфэн, как раз отпившая из своей чашки, громко фыркнула, едва сдержав смех. Мать Дуань Юя устроилась рядом с мужем, и глядела на его наложниц без былой ненависти, а, скорее, с пониманием и сопереживанием.

— Как бы нас всех не постигло подлинное несчастье, — недовольно пробормотал под нос Фу Сыгуй. Крупный и широкоплечий, он больше других страдал от жары, что толкало его на не очень почтительные замечания. — Вы выбрали скверное время для путешествия, господин принц. Наши преследователи закрыли путь в столицу, где нам помогли бы лучшие воины Да Ли — государь и министры. Здесь же, мы слишком уязвимы: дом — невелика защита. Даже, пожалуй, ловушка. А уж на дворе мы открыты всем ветрам. Если враг узнает, где мы… — он не договорил, сердито нахмурившись. Дуань Чжэнчунь лишь беззаботно отмахнулся.

— Сыгуй прав, — согласилась Цинь Хунмянь. Из всех сидящих на террасе женщин, она одна упорно сопротивлялась всеобщей расслабленности. Ее стул стоял спинкой к озеру, позволяя строгой воительнице держать в поле зрения лес и дорогу.

— В свое время, я смогла разузнать о сестре Синчжу и ее доме на Зеркальном Озере, — добавила она. — Не думаю, что Четверо Злодеев уступают мне в умении искать скрытое.

— Вы все слишком много волнуетесь, — безмятежно ответил далиский наследный принц. — Для начала, злодеев уже не четверо, а трое — моя доблестная Цин-эр и ее муж прикончили одного. Также, ты, Хунмянь, знала имя Синчжу, и знала о нашей связи, то есть, половина тайны уже была у тебя в руках. Преследующие меня злодеи могут лишь идти по моим следам, а их я оставил немного, — довольно жмурясь на теплое солнце, он отхлебнул чаю.

— Сдается мне, ты ошибся, Чжэнчунь, — напряжённо проговорила Цинь Хунмянь. — Кто-то идёт со стороны леса.

После этих слов, все невольно повернулись в указанную сторону, кроме, разве что, Дуань Юя. Юный принц безмолвно сидел на своем стуле в углу террасы, и угрюмо глядел в одну точку. Фарфоровая чашка в его руках давно перестала исходить паром, а чаю в ней не убавилось ни на глоток.

— Девушка, не старше шестнадцати, — отметил Дуань Чжэнчунь, и весело добавил:

— Не думаю, что о ней стоит беспокоиться. Даже из ревности — слишком уж она молода, — Цинь Хунмянь бросила на него укоризненный взгляд.

Тем временем, замеченная девица приблизилась к усадьбе настолько, что стало возможным разглядеть ее. Низкорослая и худенькая, с беззаботным выражением на юном лице, она бодро шагала по дороге, огибающей озеро, с интересом оглядываясь по сторонам.

Чу Ваньли, наблюдавший за ней с озёрного берега, поспешно выдернул из воды бечеву, не обратив никакого внимания на сорвавшегося с крючка крупного радужного карпа, и отвязал ее от шеста. Удерживая свое верное оружие на плече, он быстрыми шагами двинулся на перехват нежданной пришелицы, и, встав перед ней, вежливо заговорил:

— Простите, юная госпожа, но я не могу позволить вам пройти дальше. Мой господин, что сейчас гостит в усадьбе, не желает никого видеть. К тому же, здесь может быть опасно, и не только для юных дев…

— Прочь с дороги, грязный бедняк, — рассеянным голосом перебила его незнакомка. Ни единой тени волнения не посетило ее безмятежного лица. — Иначе познаешь всю силу моего гнева.

— Увы, но я вынужден настаивать, — телохранитель не изменил своего вежливого тона, но шест с плеча снял, преграждая им путь девушке. — Могущественные враги преследуют моего господина, и их мечи не станут разбирать правых и виноватых. Находясь здесь, вы подвергаете себя опасности…

Чу Ваньли не смог договорить — неизвестная дева прервала его речь внезапно и жестоко. Стоило ей приблизиться к мужчине на расстояние пары шагов, она ловко запустила руку в вышитую бисером суму, что висела на ее плече, и, выхватив оттуда некий белый комок, метнула его в царского телохранителя. В полете, непонятный ком быстро проявил себя, развернувшись в тонкого плетения сеть, что мгновенно спутала Чу Ваньли по рукам и ногам. Поддельный рыбак, пойманный, словно неосторожная рыба, неловко дернулся, пытаясь освободиться, и рухнул наземь с болезненным вскриком. На его лице выступили капли крови — тонкие и прочные нити ловчей сети легко разрезали кожу. Мужчина не оставлял попыток освободиться, но всем, к чему привела его упорная борьба, была туже затянувшаяся сеть, новые раны, и то, что его замотанное, словно куколка шелкопряда, тело скатилось с тропы ближе к пологому озерному берегу. Девушка насмешливо осмотрела дело рук своих, и, подойдя ближе к плененному телохранителю, с торжествующим видом поставила ногу на его грудь.

— Я бы на твоём месте дергалась поменьше, — покровительственным тоном бросила она. — Чем больше ты пытаешься растянуть мою сеть, тем туже она стягивается. Смотри, если ты лишишься кожи на лице и руках — не вини меня за собственные наглость и упрямство, — Чу Ваньли лишь сдавленно выругался — сеть причиняла ему сильную боль, заставляя извечную вежливость царского телохранителя отступить.

— Зачем вы обидели моего человека, юная госпожа? — заговорил Дуань Чжэнчунь, поднимаясь со стула. — Оскорбивший слугу, уязвляет его хозяина. Вам так хочется начать беспричинную ссору?

Дружелюбное спокойствие в его голосе было обманчивым — любой, сколько-нибудь знающий далиского наследного принца, без труда уловил бы нотки раздражения в его голосе. Женщины, и дернувшиеся было на помощь товарищу телохранители, замерли на месте — им было прекрасно известно, насколько строг может быть этот легкомысленного вида мужчина, и они заранее сочувствовали незнакомой девице, опрометчиво вызвавшей его недовольство.

— Ссору начал вот этот оборванный глупец, — убрав ногу с груди Чу Ваньли, девушка с размаху пнула его в бок, отчего спутанный сетью мужчина, перекувыркнувшись, окончательно сполз с тропы, и покатился вниз по берегу озера, в сторону воды.

— У дурного господина, и слуги дурные, — глумливо продолжила она, уставив руки в бока. — Видать, ты мало порол своих рабов, — она бросила брезгливый взгляд на ворочающегося в воде мужчину, — да ещё и на одежду для них скупишься. Я, великодушная и справедливая А Цзы, наказала его для тебя. Кроме того, когда моя сеть окончательно изрежет его лохмотья, ты вынужден будешь одеть его поприличнее огородного пугала. Так уж и быть, можешь не благодарить меня, — она царственно кивнула, и отвернулась, намеренная двинуться дальше.

— О, я просто не могу не отблагодарить юную госпожу А Цзы за ее заботу, — Дуань Чжэнчунь не особо скрывал насмешливый тон. — Наградой за ваши усилия по воспитанию моего слуги будет урок. Суть его такова — не стоит начинать свары с незнакомыми людьми, — едва договорив, он вскинул руку, и с его указательного и среднего пальцев, сложенных вместе, сорвалась яркая стрела ци.

Девушка легко уклонилась от его атаки, применив технику шагов, и взмыла в воздух в резком прыжке, намереваясь ответить — достать противника, стоящего на возвышенности, с берега озера было затруднительно. Одна за другой, воздух прошили блеснувшие на солнце длинные иглы, которые А Цзы выхватила из кармашков на поясе, и метнула с изрядной ловкостью.

Дуань Чжэнчунь, хладнокровный и невозмутимый, встретил ее атаку своей. Металлические иглы, все до единой, были сбиты молниеносно пущенными иглами света, а юная нахалка, своим прыжком лишившая себя возможности уклоняться, поймала грудью пальцевую технику Одного Ян, и с болезненным оханьем улетела в озеро по пологой дуге. Далиский наследный принц бил не насмерть, и нацеленный в девушку сгусток ци был не смертоносным уколом, а, скорее, крепкой оплеухой.

— Вот незадача, — весело ухмыляясь, покачал головой Дуань Чжэнчунь. — Надеюсь, это купание не слишком испортит замечательный пурпурный цвет вашего халата. Было бы прискорбно, поблекни он от озёрной воды — прозвища вроде А Цан, или же и вовсе, А Цзан[1], менее красивы, чем ваше, — барахтающаяся далеко от берега девица ответила ему невнятным криком пополам с бульканьем, и камнем ушла на дно.

— Похоже, наша невежливая гостья не умеет плавать, — бесстрастно отметил мужчина. — Спасёшь ее, Синчжу?

— С чего это ты воспылал сочувствием к этой маленькой разбойнице, Чжэнчунь? — с равнодушным видом спросила женщина, явно не сопереживая дурно воспитанной девице. — Или, вопреки твоим словам, ее молодость не очень-то тебя отвратила?

— Однажды, я застала его с двадцатилетней служанкой, — поделилась Дао Байфэн. — Это было всего-то года три назад. Не думаю, что возраст девицы — слишком уж большое препятствие для моего дражайшего мужа, и его похоти, — бросив на далиского наследного принца уничижительно-насмешливый взгляд, она вернулась к чаю.

— И что же стало с той служанкой, сестра? — подозрительно спросила Гань Баобао. — Продолжает ли она прислуживать во дворце Принца Юга?

— Я вышвырнула ее на улицу, — пожала плечами женщина. — Но это ничего не значит — где одна молоденькая прислужница, там и другие, — ее собеседница с печальным вздохом кивнула, и обе женщины перевели осуждающие взгляды на Дуань Чжэнчуня. Тот нервно улыбнулся подругам.

— Я вовсе не против того, что Чжэнчунь берет на себя ответственность за былые прелюбодеяния, — медленно проговорила Цинь Хунмянь. — Знакомство с тобой, сестра Синчжу, было приятным, а история твоих утерянных дочерей заставила мое сердце болеть — как мать, я прекрасно тебя понимаю. Но не кажется ли вам, сестрицы, что связи с девами много младше него — дело недостойное и предосудительное не только для наследного принца, но и для любого другого мужчины? — женщины ответили разнообразными выражениями согласия. Осуждающих взглядов, скрестившихся на Дуань Чжэнчуне, прибавилось. Тот затравленно огляделся, утратив большую часть своего спокойствия.

— Пока вы обсуждаете меня и мои ошибки, жизнь невинной девы подвергается все большей опасности, — попытался сменить тему он. — Может, сперва спасём ее, а после — побеседуем об этом?

— Не думаю, что эта малолетняя негодяйка так уж невиновна, — Дао Байфэн бросила на озерную гладь сомневающийся взгляд. — Мне она кажется опасной и коварной. В юном возрасте, она уже неплохо применяет тайное оружие, и даже сумела расправиться с таким опытным воином, как Ваньли. Что скажешь насчёт этого ты, Хунмянь? Может ли дева-странница, изучающая столь подлые приемы, быть честной и добродетельной?

— Все может быть, — спокойно ответила Цинь Хунмянь. — Зло — не в оружии, а в сердце держащих его. Но именно сердце этой А Цзы вызывает у меня сомнения. Она без причины затеяла ссору, а после — драку, да и на удар Чжэнчуня ответила своим, много более жестоким: ее иглы, скорее всего, отравлены. Человек, настолько склонный к насилию, не может быть добрым.

— Именно так, — согласилась Жуань Синчжу. — Стоит ли мне помогать дурному человеку, в столь юном возрасте уже идущему неправедным путем?

— Юй-эр! — отчаявшийся Дуань Чжэнчунь обратился к приемному сыну. — Хоть ты мне помоги! Уговори свою мать и тетушек!

— Все подчиняется кармическому циклу, папа, — уныло отозвался юноша, не отрывая грустного взгляда от горизонта. — Если кому-то суждено погибнуть, он погибнет, если же нет — спасётся, — далиский наследный принц недовольно скривился было, но его лицо тут же прояснилось.

— Будда заповедал нам быть милосердными, и ценить всякую жизнь, — с новым воодушевлением заговорил он. — Спасая эту девицу, ты совершишь благое деяние, Синчжу. К тому же, она совсем юна, и ещё может встать на путь исправления. Хорошо ли отбирать у нее эту возможность?

— Я — невеликая почитательница будд и бодхисаттв, — с сомнением ответила Жуань Синчжу. — И никогда особо не следовала их заветам. Но, может быть, ты прав, и эта глупая девчонка ещё исправится. Ладно, так уж и быть, вытащу ее.

Она неспешно поднялась на ноги, и прошествовала к краю террасы. Там, женщина сделала небрежный жест в сторону озера, и из ее широкого рукава выметнулась длинная белая лента. Плавно изогнувшись в воздухе, полоса ткани без всплеска вонзилась в спокойные воды озера, и вскоре вырвалась наружу, с шумом и брызгами вынося с собой неподвижное тело в пурпуром шелковом халате.

— Помоги ей, Даньчэнь, — распорядился принц, когда необычная техника Жуань Синчжу опустила незадачливую забияку на террасу. Телохранитель-ученый, коротко кивнув, склонился над девушкой. — Сыгуй, погляди, как там Ваньли.

— Я здесь, господин, — отозвался младший из телохранителей. Опираясь на шест, он взошел по склону озёрного берега, поднялся на тропу, и вскоре присоединился к остальным. — В воде, сеть размокла и ослабла, и мне удалось выпутаться, — ободранный, потрёпанный, и тяжело дышащий, Чу Ваньли, тем не менее, глядел достаточно бодро.

— Вот и хорошо, — успокоенно отозвался Дуань Чжэнчунь. — Что с нашей спасенной, Даньчэнь?

Вся компания, кроме печалящегося Дуань Юя и бдящих телохранителей, собралась вокруг неподвижной девушки. Чжу Даньчэнь, тем временем, уложил ее грудью на свое колено, и сильно надавил ей на спину. Изо рта А Цзы лениво вытекла струйка грязной воды. Вновь устроив девушку на досках террасы, хлопочущий вокруг неё телохранитель нажал на акупунктурную точку под носом спасенной, пытаясь пробудить ее от беспамятства. А Цзы не шевелилась.

— Ну-ка, посторонитесь, — Цинь Хунмянь протолкалась поближе, и поднесла к ноздрям девушки клинок одного из своих коротких мечей, плоской стороной. Продержав там оружие несколько мгновений, она внимательно вгляделась в него, и покачала головой.

— Не дышит, — заключила женщина. — Прискорбно, что ее жизнь прервалась в столь юном возрасте, но причиной смерти этой девицы стали ее же наглость и глупость. Нужно позаботиться о теле, сестра Синчжу. Позовешь своих слуг?

— Да, конечно, — отозвалась хозяйка усадьбы, с непонятным выражением лица разглядывая утопленницу. — Вот только… — шагнув ближе к неподвижному телу, она сдвинула в сторону отворот мокрого халата А Цзы и пораженно охнула. Взглядам присутствующих открылся причудливый застарелый шрам, при внимательном рассмотрении напоминающий иероглиф.

— Странно, — промолвил далиский наследный принц. — Почему на ее коже вырезана моя фамилия?

— Потому, что ты — ее отец, — слабым голосом ответила Жуань Синчжу. Слезы текли из ее глаз, медленно, но неудержимо. — Это несчастное дитя — одна из моих дочерей, разлученных со мной годы назад. Я сама нанесла этот символ на ее кожу, — тут же, без задержки, она перешла на крик:

— Дуань Чжэнчунь! Ты, своими руками, убил нашу дочь! — ее доброжелательное лицо сейчас выражало лишь ярость, искривившись маской гнева. — Я не желаю тебя больше видеть, ты, бессердечный мерзавец! Убирайся из моего дома, сейчас же!

— Но я… — потерянно захлопал глазами мужчина. С неверящим видом, он оглядел свои руки, и с горестным стоном взялся за лоб.

— О великое небо, за что ты наказываешь меня так строго? — выдавил он сквозь сжатые зубы. Окружающие — как женщины, так и телохранители, — глядели на него с растерянным сожалением.

— За все твои грехи, негодный принц! — раздался громогласный вопль. — Не волнуйся, старуха: сегодня, мы отомстим и за твою дочь, и за моего старшего!

Жуань Синчжу не слышала этого — подняв тело мертвой девушки на руки, она убрела в дом, более не обращая внимания ни на что и ни на кого. Остальные же удивлённо обернулись на крик, чтобы заметить необычную троицу: старика в фигурной медной маске и на костылях, женщину с рисунком на лице, и того самого крикуна — лохматого толстяка в мехах.

Женщина, криво ухмыляясь и блестя широко раскрытыми глазами, небрежно удерживала в левой руке некий свёрток — не очень большой, размером где-то с мешок на пару доу риса. Тучный крикун сжимал рукояти сабель, исподлобья оглядывая Дуань Чжэнчуня и его свиту. Калека в маске глядел со злым предвкушением, и его узловатые пальцы, сжатые на железных древках костылей, нетерпеливо подрагивали. Эти трое подобрались совсем близко, пользуясь тем, что всеобщее внимание было поглощено мертвой А Цзы.

— Четверо Злодеев, — раздражённо бросил Дуань Чжэнчунь. — Точнее, уже трое. Подите прочь, гнусные стервятники, у меня нет желания возиться с вами. Сегодня, меня постигло великое горе — смерть ребенка. Если у вас осталась хоть капля совести, вы дадите мне время на траур.

«Преступлениям детей Дуань Ляньи — несть числа,» зазвучал неестественный голос старца в маске. «Что рядом с ними одна мертвая девица? Но, так уж и быть, я дам тебе время оплакать ее. Можешь заняться этим, пока я буду тебя убивать.»

Четверо телохранителей, и без того настороженные, при его словах спешно обнажили оружие, и выступили вперёд, закрывая собой наследного принца. Видя это, женщина с разрисованным лицом визгливо расхохоталась.

— Злые далисцы угрожают нам с тобой, милый сыночек, — ядовитым голосом обратилась она к свертку в ее руках. Отведя в сторону край ткани, она обнажила скрываемое ею — лицо младенца, не больше года от роду. Малыш растерянно хныкал, глядя на склонившуюся к нему женщину.

— Ничего, мамочка позаботится о тебе, — заворковала та. — Она защитит тебя, да-да-да. Сегодня, мы убьем и этих мерзких вояк, и их развратного начальника.

Едва договорив, она бросилась прямо на четверку телохранителей. Кулак ее свободной руки врезался в грудь Гу Дучэна, что вконец опешил от этого странного и жуткого представления, и проморгал последовавшую за ним атаку. Старший из охранников царской семьи полетел наземь, сокрушая спиной один из стульев. Злодейка же накинулась на остальных из четверки, и мужчины невольно попятились перед безумицей, прикрывающейся ребенком. Та щедро раздавала удары, тесня всех троих.

Грузный воин в мехах издал громогласный боевой клич, и неожиданно резво метнулся к Дуань Чжэнчуню. На его пути встала Цинь Хунмянь — сам наследный принц все ещё не опомнился от своего горя. Воинственная дама легко заставила ретивого толстяка притормозить, одну за другой разрядив в него часть трубок своего наручного стреломета. Пока взбешенный злодей отмахивался от стальных игл саблями, Хунмянь сократила расстояние, и набросилась на мужчину в ближнем бою, осыпая его быстрыми ударами коротких мечей. Тучный воин, скверно ругаясь, кое-как отбивался — накоротке, длина его сабель была больше обузой, чем преимуществом.

Ее товарки попытались было придти ей на помощь, но им помешала нелепая случайность — ножка стола подломилась под сапожками Дао Байфэн, которая решила пересечь террасу одним быстрым прыжком, оттолкнувшись от ближайшего предмета мебели. Женщина на мгновение потеряла равновесие, чем и воспользовался старший из злодеев — калека в медной маске. Сверкающие стрелы техник Одного Ян, пущенных самым необычным образом — с пятки железного костыля, — прошили ногу и плечо жены Дуань Чжэнчуня, и та с болезненным вскриком упала навзничь. Старик не прекратил своей атаки, и быть бы худу, если бы не Гань Баобао. Встав над телом недавней соперницы, она встретила летящие в раненую техники клинком меча, и успешно отразила натиск злобного старца. Тот, гнусно скалясь, и не прекращая отправлять в двоих женщин пылающие силой сгустки ци, утвердился покрепче на увечных ногах, и поднял второй костыль. Едва заметное сияние окутало железное древко, и сорвалось с пятки стремительной молнией, целя прямиком в Дуань Чжэнчуня.

— Господин! — во все горло закричал Чу Ваньли, стоявший к принцу ближе других. — Берегитесь!

Младший из телохранителей не глядя отмахнулся шестом от злодейки с младенцем, едва не задев ребенка. Женщина невольно отступила — похоже, в своем безумии, она все же не желала причинять зла невинной душе. Чу Ваньли и не заметил этого — напрягая все силы в применении техники шагов, он бросился к Дуань Чжэнчуню, все так же замершему в горестном оцепенении, и достиг его одновременно со сгустком ци. Ничего не успевал сделать верный и бесстрашный телохранитель, кроме как закрыть господина своим телом.

Полыхающая мощью стрела света ударила мужчину в грудь, и тот, замерев на мгновение, с невнятным хрипом осел на доски террасы. Кровь выступила на губах Чу Ваньли, и бамбуковый шест, верно служивший воину, выскользнул из ослабевших пальцев, с глухим стуком упав наземь. Но ни единого следа сожаления не было видно на лице пожертвовавшего собой телохранителя — лишь спокойная решимость.

— Ваньли! — вскричал Дуань Чжэнчунь, мгновенно очнувшись от ступора. — Нет! Не смей умирать, слышишь⁈ — он рухнул на колени, и бережно приподнял голову умирающего. Глядя в гаснущие глаза мужчины, он растерянно пробормотал:

— Что я скажу твоей семье?

— Скажите им… — Чу Ваньли хрипло закашлялся, заставив свой рот вновь окраситься алым, но все же продолжил:

— … Что я выполнил свой долг, до конца, — чуть улыбнувшись окровавленными губами, он смежил веки, и бессильно обмяк на руках принца. Тот осторожно опустил мертвое тело наземь, и медленно поднялся. В его глазах разгоралось темное пламя гнева.

— Господин Чу, — раздался вдруг голос Дуань Юя.

Юноша неотрывно смотрел на неподвижного телохранителя, и глухая тоска на его лице медленно уступала место холодной ярости. Отвергнутого влюбленного, тонущего в собственном горе, сменил безжалостный воин, сражавший тангутов при Саньмынься. Юный далисец перевел внимательный взгляд на раненую Дао Байфэн, и защищающую ее Гань Баобао.

— Мама. Тетушка. Отец, — медленно проговорил он. — Не смейте, вы, проклятые нелюди. Не смейте трогать мою семью, — он пружинисто вскочил на ноги, и пинком отбросил мешающий ему стул.

Отчим и пасынок обменялись одинаковыми мрачными взглядами, и дружно повернулись к врагу.

Тонкий луч ци пронзил воздух над плечом Цинь Хунмянь, и рассек воздетую руку ее противника. Тучный мужчина в мехах зло заругался, роняя саблю, но его сквернословие быстро прервалось — сияющий поток мощи ударил его прямо в лицо, проделав в лохматой голове огромную кровавую дыру. Дуань Юй бил наверняка, и, в отличие от приемного отца, силы ему хватало. Третий из Четырех Злодеев, мужчина по фамилии Юэ, известный на реках и озёрах, как Свирепый Демон, или же Крокодилий Дух Южного Моря, умер мгновенно. Его безжизненное тело простояло на ногах какие-то недолгие мгновения, истекая кровью из жуткой сквозной дыры на месте лица, и осыпалось на землю сломанной куклой.

«Божественный Меч Шести Меридианов!» с неожиданным довольством зазвучал потусторонний голос Дуань Яньцина. «Сокровище моей семьи наконец-то вернётся в достойные руки. Пожалуй, жизнь Третьего была справедливой платой за эту радостную весть.»

Старик внезапно сорвался с места, и прыгнул к Дуань Юю с резвостью, которой трудно было ожидать от увечного. Юноша попытался было встретить его полет техникой ци, но впервые за долгое время, могущество Божественного Меча Шести Меридианов подвело своего практика — слишком много сил Дуань Юй потратил на сокрушение первого врага. Старик в маске без труда отразил пущенный юношей луч ци, тонкий и едва заметный, при помощи защитной техники. А в следующее мгновение, тяжёлая перекладина железного костыля опустилась на голову Дуань Юя, и юный далисец упал без сознания, закатив глаза. Дуань Яньцин с неожиданной ловкостью ухватил юношу поперек тулова, и забросил на плечо.

«Мы закончили здесь, Вторая,» торжествующе прогремел его чудовищный голос. «Я вернусь за твоей головой, родич, жди.»

И жуткий старец легко сорвался с места, словно и не был отягощен бездвижным телом Дуань Юя. Е Эрнян, окружённая тремя телохранителями, насмешливо искривила губы, и медленно разжала удерживающую младенца руку. Ребенок, утратив опору, громко заплакал, словно предчувствуя смертельное для него падение.

В отчаянном броске Гу Дучэн успел подхватить летящее к земле тельце, но злодейка не преминула воспользоваться разомкнувшимся кольцом окружения. Молниеносный прыжок вознёс женщину над верхушками деревьев, следом за ее старшим.

— За ними! — бешено заорал Дуань Чжэнчунь. — Догнать их, сейчас же! Немедленно! Верните мне Юй-эра!

Двое младших телохранителей тут же бросились в погоню, повинуясь приказу, а старший из них, с плачущим младенцем на руках, подошёл ближе к далискому принцу.

— Не думаю, что мы сможем отбить молодого господина, — грустно промолвил Гу Дучэн, передавая ребенка тяжело дышащей Цинь Хунмянь. Та зашептала малышу нечто успокаивающее, мерно качая его на руках.

— Дуань Яньцин слишком силен, — продолжал телохранитель. — Простите мою неспособность, господин, — он низко поклонился, да так и застыл, согбенный. Дуань Чжэнчунь в сердцах выругался, но все же справился с собой.

— Догони Сыгуя и Даньчэня, — велел он. — Проследите за этими мерзавцами до их логова, — телохранитель, разогнувшись, коротко кивнул, и поспешил следом за товарищами.

— Нужно вернуться в столицу, и дождаться брата, — печально продолжил принц, обращаясь в никуда. — Чжэнмин должен что-нибудь придумать — он всегда был сообразительнее меня, — тяжело вздохнув, он добавил:

— Сегодня, я потерял трех близких людей. Молю тебя, великое небо, верни мне хотя бы одну из этих пропаж, — горестно понурившись, он зашагал к ведущей из усадьбы дороге.

— Признаться, я не ожидала от тебя помощи, Баобао, — болезненно кривясь, выдохнула Дао Байфэн. Она кое-как поднялась на ноги с помощью соратниц, и, опираясь на них, последовала за мужем. — Ты вовсе не обязана была ради меня подставляться под атаки того мерзавца. Спасибо тебе.

— Не стоит, — серьезно ответила женщина. — Госпожа Жуань права: мы с тобой — все равно, что сестры.

— И что же, ты признаешь мое старшинство? — грустно усмехнулась жена Дуань Чжэнчуня.

— Давайте пока оставим эти разговоры, — вмешалась Цинь Хунмянь. — Сейчас, нам нужно быть с Чжэнчунем. Слишком уж многое свалилось на него за один-единственный день.

— Верно, — помрачнела Дао Байфэн. — Мое сердце болит при мыслях о похищении сына. Все, чего я хочу сейчас — напиться допьяна и уснуть, выплакав хоть часть случившегося горя, но моему мужу ещё труднее. Придется исполнять женин долг, и поддерживать супруга.

— Мы — с тобой, сестра, — серьезно ответила ей Гань Баобао. — Мы не оставим ни тебя, ни Чжэнчуня, верно, Хунмянь? — та согласно кивнула. Младенец, удерживаемый ею на сгибе локтя, крепко спал, тихо посапывая.

Примечания

[1] «А Цзы» можно перевести, как «пурпурная». Соответственно, А Цан — «бледная», а А Цзан — «грязная».

Глава 39 Повествующая о том, как старый дракон юго-запада попал в когти зловещего демона

В бесстрастном взгляде Дуань Яньцина, скользящем по немудреной обстановке гостиничной комнаты, не показывалось ни единого яркого чувства. Для него и Е Эрнян, раздобыть сей скромный ночлег не составило большого труда — держатель постоялого двора легко купился на горестную историю о несчастной женщине, сопровождающей калеку-отца и тяжело больного мужа к целителю. Бессознательный Дуань Юй ни свою болезнь, ни брачные узы с второй из Четверых Злодеев опротестовать не мог. Все это притворство, необычное для такого могущественного воина, как Дуань Яньцин, не раздражало последнего — за свою богатую событиями жизнь, он пережил унижения много худшие, нежели нужда поизображать немощного, увечного старика.

Провал попытки убийства Дуань Чжэнчуня, наследника далиского трона, также не вызывал горечи в черством сердце старого злодея. Пусть это нападение втроем на восьмерых и выглядело до глупого рискованным, таковым оно не являлось. Дуань Яньцин был более или менее осведомлен о силах врага, как царских телохранителей, так и наложниц принца, и даже при их подавляющем численном превосходстве, рассчитывал на победу. Она, победа, была донельзя близка, но все же ускользнула, обернувшись болезненным поражением, благодаря нежданному вмешательству младшего Дуаня. Первый из Четырех Злодеев принял это поражение с терпеливым спокойствием — он давно уже привык не ждать благосклонности от судьбы, и научился достойно принимать ее удары.

Связанного и бессознательного Дуань Юя, опоенного сонным зельем, Дуань Яньцин также разглядывал с бесстрастным равнодушием. Злость за убийство полезного подчиненного отгоняло знание о ценности захваченного пленника — если мальчишка согласится передать свои знания Божественного Меча Шести Меридианов,сила старшего из Четырех Злодеев возрастет неимоверно. Если же нет… Дуань Яньцин так и так собирался уничтожить всю ветвь своего семейства, пошедшую от узурпатора Ляньи. Жалости к юнцу зловещий старец также не испытывал — их родство было более чем дальним, а смерти посторонних давно перестали волновать Дуань Яньцина.

Одно лишь беспокоило его — за недолгое время, он безвозвратно утратил двоих ценных помощников.

Отпрыск свергнутого и убитого бунтовщиками далиского государя Дуань Сыляня, Яньцин давно и прочно разочаровался в людской добродетели. Искалеченный и изуродованный разъяренными повстанцами, чудом спасшийся от смерти, он выживал на улицах Да Ли, прося подаяние, и ни разу за то тяжелое время не увидел милосердия или сострадания. Лишь один случай выбивался из сплошной череды дней, полных людской безжалостности, но произошедшее тогда было слишком уж странным, и Дуань Яньцин понемногу уверился, что случившееся привиделось ему.

Так или иначе, бывший наследный принц, сын низложенного государя, сумел выжить, и даже свыкнуться со своими увечьями. В этом немало помогла практика боевых искусств — с юного возраста Дуань Яньцин делал большие успехи как в изучении семейного стиля Одного Ян, так и в техниках внутренней энергии. Поврежденное горло навсегда сделало его немым, но техника Передачи Звука вернула способность говорить. Искалеченные ноги мужчины срослись неправильно, и не могли более сделать и шага, но техники передвижения позволяли ему двигаться быстрее резвейших из лошадей. Пальцы рук, также сломанные и не вправленные вовремя, были неспособны более ни на тонкую работу, ни на выполнение приемов боевых искусств, и Дуань Яньцин выдумал свой способ использовать техники Одного Ян, способ более чем действенный. Враги изломали его тело, но не сумели сломить дух. Это удалось сделать бывшим друзьям и близким людям.

Едва лишь обретя способность двигаться и говорить, бывший принц попытался вернуться домой, в родное поместье. Оттуда его вышвырнули, едва не затравив собаками — уродливый калека-оборванец, утверждающий, что он — сын государя, молодой господин Яньцин, вызвал у тех немногих слуг и домашних принца, что выжили после бунта, искреннюю ярость. Глядя в обозленные лица тех, кто вырастил и воспитал его, Дуань Яньцин понял, окончательно и бесповоротно — добрые чувства людей недолговечны, ненадежны, а зачастую, и вовсе ложны в сути своей. Его отец работал на благо простого люда, не покладая рук, и этот же самый люд отплатил ему кровавым восстанием. Он сам был милостив и добр к прислужникам и домашним, а те отказали ему в помощи в трудный час. Путь добра, милосердия, и всепрощения, о котором толковали буддийские священники, оказался обманкой, понял тогда Яньцин. Темная сторона человеческой натуры, ее глубинные, истинные пробуждения — злоба, корысть, и страх, — оказались много сильнее доброты, нестяжательства, и храбрости, чувств зыбких и неверных.

Дуань Яньцин не отчаялся и не сдался — наоборот, слыша проклятия тех, кто совсем недавно был ему близок, он твердо уверился, что обязан вернуть свое, любыми способами. Ему не составило труда сделать себе имя на реках и озёрах, следуя новообретенному пониманию. Ужас, смерть, и разорение, что он сеял щедрой рукой, стяжали ему недобрую славу, и подарили прозвище — Переполненный Злом. Сила порождала силу — техники развития и воинские стили, добытые обманом, или же взятые трофеями, увеличивали могущество боевого искусства Дуань Яньцина, а множество отбросов общества изъявили желание служить под началом столь могучего воина.

Троих из таких желающих он сделал ближайшими, доверенными помощниками, но доверия к ним он испытывал даже меньше, чем к первому встречному. Низложенный принц прекрасно понимал своих подчинённых, видя безумие Второй, жажду славы Третьего, и жадность Четвертого, и осознавал, что эта троица мерзавцев предана ему лишь пока он силен и полезен для них. Это понимание не отвращало Дуань Яньцина от его младших, но наоборот, делало их понятными и управляемыми. Каждый из троих должен был сыграть свою роль в уничтожении предательской ветви семьи Дуань, и возвращении власти в руки истинного наследника, а после — навсегда сойти со сцены. Однако же, помощники Переполненного Злом начали уходить из жизни много раньше запланированного.

Изуродованное лицо старца, скрытое медной маской, напряглось, когда он резко повернулся к последней из приспешников, единственной, оставшейся в живых. В этот трудный час, ее преданность вызвала сомнения даже большие, чем обычно. Женщина не посмела встретить взор своего главы, быстро отведя глаза.

«Наши силы понесли тяжёлые потери в последнее время, Е Эрнян,» неестественный голос Дуань Яньцина прокатился по комнате, точно горный обвал. Сузившиеся глаза старца вцепились в женщину жёстким взглядом, словно стальной капкан в пойманную жертву. «Есть ли у тебя какие-либо замечания, или же предложения по поводу нашего плана?»

— Что вы, старший, я не посмела бы, — истово заверила его подчинённая. — Я — не ровня вам ни в уме, ни в хитрости. Целиком и полностью полагаюсь на вас, и вашу мудрость.

Бывший принц слегка расслабился. Пусть его приспешница и была скорбна умом, она обладала редким чутьем на опасность, которое и спасло сейчас ее жизнь. Дуань Яньцин без колебаний расправился бы с ненадёжной соратницей — уроки, преподанные ему предательством близких людей, было трудно забыть.

«Нам необходимо передохнуть, и собраться с силами,» заговорил он чуть спокойнее. «Ты уверена, что мы оторвались от телохранителей Дуань Чжэнчуня?»

— Ручаюсь своим добрым именем, — успокоенно отозвалась женщина. — Эти вояки потеряли наш след, не будь я Способной на Любое Зло, второй из Четырех Злодеев, — она осеклась, упомянув старое прозвище их порядком уменьшившегося сообщества, но Дуань Яньцин не обратил на это никакого внимания.

— Простите мое любопытство, старший, но… почему мы не убили их? — осторожно спросила Е Эрнян. — Объединив силы, мы легко расправились бы с остатками охраны Дуаней. Их смерти ослабили бы царскую семью, облегчив наш план.

«Я не хочу никаких ненужных случайностей,» жуткий потусторонний голос старца прозвучал почти спокойно. «Царские телохранители — сильны и самоотверженны. Нет уверенности в том, что мы бы победили их без потерь, или к ним не пришла бы помощь. Ничего,» кривая, безжизненная улыбка изогнула синюшные губы старца. «Все они умрут, в свое время. Сейчас, нам важнее воспользоваться добытым сокровищем,» он бросил короткий взгляд на лежащего на полу Дуань Юя. Е Эрнян покорно склонила голову в знаке согласия.

Внезапно, в дверь комнаты несмело постучали.

— Кто? — раздражённо бросила женщина.

— Всего лишь скромный слуга, уважаемые посетители, — раздался снаружи угодливый голос. — Хозяин приказал мне доставить в вашу комнату чай и закуски.

Дуань Яньцин с подчинённой коротко переглянулись, и та, повинуясь едва заметному кивку своего старшего, отворила дверь. Вошедший внутрь трактирный служка, подобострастно согнувшись и блестя льстивой улыбкой, просеменил к столу, и поставил на него принесенное — поднос с чайным прибором, и миску с рисовыми булочками. Этот молодой прислужник явно следил за собой не слишком строго — волосы неопрятными лохмами выбивались из-под его наголовной повязки, а лицо юноши было испачкано в чем-то, не до конца отмытом.

Освободившись от ноши, слуга поклонился ещё ниже, и, действуя с привычной ловкостью, разлил чай по чашкам.

— Позвольте мне услужить вам, господин, госпожа, — произнес он, вновь поклонившись. — Надеюсь, вам все придется по вкусу, — договорив, он отвесил очередной вежливый поклон, и развернулся к выходу.

Е Эрнян, пожав плечами, залпом осушила свою чашку. Дуань Яньцин с отсутствующим видом также приложился к чаю. После долгого дня, жажда мучила их обоих. Допив, он потянулся было к блюду с рисовыми булками, дабы отдать должное гостиничной выпечке, как внезапная слабость сковала тело мужчины. Его рука бессильно опустилась на стол, словно отягощенная неподъемным грузом. Рядом послышался звук падения — Е Эрнян не удержалась на ногах. А следом, раздался громкий и довольный смех так и не вышедшего наружу гостиничного служки.

— Сегодня, вам посчастливилось ощутить на себе силу секты Синсю, двое из Четверых Злодеев, — зазвучал его голос, напрочь утративший всякие следы угодливости, и взамен наполнившийся самодовольством. — По вкусу ли вам Яд Истощения? Мое искусство алхимии уступает умениям моего великого учителя, непобедимого Бессмертного с Озера Синсю, но скажу без ложной скромности: порой, оно бывает очень полезным, даже против таких могущественных и именитых воинов, как вы.

— Кто… ты? — сдавленно пробормотала Е Эрнян, слабо ворочаясь на полу.

— Простите мою невежливость, — насмешливо ответил юноша. — Мое имя — Чжайсин-цзы, старший ученик секты Синсю. Я здесь, чтобы выразить вам своё уважение, — голос юного отравителя полнился ядом не меньше, чем принесенная им пища, — и передать приглашение.

Дуань Яньцин оставил бесплодные попытки пошевелиться, и обратиться к внутренней энергии — тело чувствовалось недвижной деревянной колодой, а течение ци ослабло до уровня ниже самого бесталанного из простецов. Низложенный принц ощутил себя вернувшимся в те ужасные дни после далиского бунта, а точнее, ощутил тогдашнюю беспомощность. Усилием воли, он подавил зарождающийся страх — раз уж отравивший его и Вторую юнец не стал убивать их сразу, и заговорил о некоем приглашении, то отчаиваться пока не стоило. С превеликим трудом Дуань Яньцин повернул голову, и обратил на их пленителя внимательный взгляд.

Теперь, выпрямившись и расправив плечи, Чжайсин-цзы ничуть не выглядел ничтожным трактирным подавальщиком. Его лёгкие движения и размеренное дыхание выдавали немалый навык в боевых искусствах, в глазах, ранее опущенных к полу, блестела гордость человека, привыкшего брать свое силой, а следы грязи на лице оказались не до конца отмытой боевой раскраской, которой, по слухам, пользовались ученики секты Синсю.

— Мой учитель, великий и непобедимый Дин Чуньцю, давно жаждет познакомиться со знаменитыми Четырьмя Злодеями, — тем временем, продолжал юноша, с все той же насмешкой в голосе. — От его имени, я приглашаю вас посетить цитадель секты на озере Синсю. Не беспокойтесь — слабость скоро отступит, и вы сможете двигаться. Взамен, начнется основное воздействие яда. Следующие пять дней, он будет медленно убивать вас, все сильнее ослабляя ваши тела и разрушая внутренности. На пятый день, вы оба мучительно умрёте. Не трудитесь угрожать мне, и не пытайтесь украсть противоядие из моих вещей — исцелить вас от Яда Истощения может лишь мой учитель. Как видите, отказ от приглашения повидать его не принимается, — Чжайсин-цзы насмешливо осклабился.

«Мы не знаем дороги к обители секты Синсю,» заговорил Дуань Яньцин, собрав достаточно сил для применения техники Передачи Звука. Его слова, обычно впечатляющие своей мощью, звучали едва слышным шепотом ветерка. «Ещё, с нами ценный… пленник,» договорив это слово, он умолк, окончательно выдохшись.

— Не стоит беспокоиться, уважаемый старший, — с приторной вежливостью ответил ученик Дин Чуньцю. — Я и один из моих собратьев сопроводим вас к учителю, и присмотрим за вашим пленником. Путь к озеру Синсю не продлится дольше нескольких дней, если, конечно, вы не станете чинить мне препятствий.

Вскоре, незадачливое семейство из увечного старика, его почтительной дочери, и ее больного мужа покинуло придорожную гостиницу, сопровождаемое двумя вежливыми юношами. Один из них помогал усталой женщине, поддерживая ее под руку, а второй хлопотал над ее бессознательным супругом, и калекой-отцом. Их путь лежал на северо-восток Юньнани, изрядно отклонившись от первоначальной дороги.

* * *

— Великий Бессмертный с Озера Синсю!.. Потрясает весь подлунный мир!.. Своей невероятной силой!.. И несравненными умениями!.. Великий Бессмертный с Озера Синсю!.. Потрясает весь подлунный мир!..

Ученики Дин Чуньцю, выстроившиеся у стен главной залы своей обители, снова и снова выкрикивали славословия своему учителю. Недобровольные гости секты, идущие мимо их нестройных рядов в сопровождении довольного Чжайсин-цзы, не выказывали особого удовольствия от этих воплей: Е Эрнян болезненно морщилась, бросая по сторонам раздраженные взгляды, а Дуань Яньцин оглядывался с вымученным терпением, сжав губы в тонкую линию. Младшие секты Синсю были подобны не то дикарскому племени, не то оперным актерам, скверно изображающим демонов: наряженные в темные одежды, украшенные красно-черными перьями, с плетеными нагрудниками в виде морд чудовищ, носящие костяные украшения и раскраску на лицах, они выглядели преувеличенно жутко — настолько, что эта жуть местами переходила в нелепость. В величественном и мрачном зале, где Дин Чуньцю принимал гостей, они напоминали варваров, вторгшихся в крепость некоего более утонченного народа.

Первый и вторая из Четверых Злодеев шагали по безупречно отесанным каменным плитам довольно долго — зал для приемов был велик и обширен. Пол и стены его, гладкие до зеркальности, отражали колеблющиеся огни, что горели в многочисленных жаровнях. Тени, порожденные открытым огнем, плясали по ликам украшающие зал статуй, и настенным барельефам, отчего те, казалось, то и дело оживали, бросая на новоприбывших суровые взгляды. Висящее по стенам оружие, разнообразное и многочисленное, ловило полированным металлом отблески пламени, а соседствующие с орудиями убийства шкуры крупных хищников нарядно блестели ухоженной шерстью.

Наконец, невольные гости секты приблизились к трону, стоящему у дальней стены зала — огромному, каменному, с резными подлокотниками в виде драконьих голов, и искусно украшенному угловатыми линиями узоров. Сидящий в этом роскошном кресле был сухоньким старичком в богатых одеждах, самодовольно жмурящимся на вопли учеников Синсю. Буйные седые кудри его увенчивал высокий узел с торчащим из него пучком алых перьев; перья также усеивали широкий черный воротник его белого халата. В недлинную бороденку сидящего на троне был вплетен небольшой колокольчик, а в руках он держал даосский веер из гусиных перьев.

Стоило группе новоприбывших приблизиться к каменному трону, как Дин Чуньцю — а никем другим старец в перьях быть не мог, — небрежно махнул веером, и вопли его учеников умолкли. Глава секты Синсю оглядел гостей с показным равнодушием, но его хитрые карие глазки блестели плохо скрываемым довольством.

— Кого ты привел ко мне, ученик? — снисходительно обратился он к Чжайсин-цзы, почтительно опустившемуся на одно колено, и склонившему голову. Бросив озадаченный взгляд на сонно-осоловелого Дуань Юя, ведомого под руки двумя младшими, он с подозрением добавил:

— И почему этот мальчишка связан?

— В моих поисках беглой младшей, и украденной ей Чудесной Курильницы, я случайно повстречал Четырех Злодеев… то, что от них осталось, — в угодливый голос коленопреклоненного юноши вкрались насмешливые нотки. — Я пригласил их повидать вас, а чтобы к моему приглашению прислушались, использовал Яд Истощения. Их жизни — в ваших руках, учитель, — на сей раз, в голосе Чжайсин-цзы звучало торжество. — Этот человек — их пленник, обладающий тайными знаниями. Они настояли на том, чтобы взять его с собой.

— Понятно, — с непроницаемым лицом ответствовал Дин Чуньцю. — Бросьте этого в темницу, — он безразлично кивнул в сторону Дуань Юя, и поддерживающие того младшие, коротко поклонившись, споро поволокли юного далисца прочь. — Что до тебя, мой верный ученик… подойди.

Чжайсин-цзы, поспешно поднявшись, приблизился. Его бледное лицо сияло угодливой радостью, вплоть до того мига, как его учитель неторопливо поднял руку, и, отведя ее назад, отвесил своему младшему размашистую оплеуху. Юный отравитель с болезненным стоном брякнулся на холодные камни пола.

— Возмутительно! — вскричал Дин Чуньцю. — Как ты, безвестное ничтожество, посмел травить самого Переполненного Злом, и его знаменитую соратницу, Способную на Любое Злодейство? Будто этого было мало, ты ещё и угрозами вынудил их придти сюда⁈ Видит небо, ты заслужил сотню ударов палками за такую наглость! — приподнявшись с сидения трона, он влепил вставшему на ноги юноше еще одну пощечину, бросая его наземь.

— Видно, я плохо воспитывал тебя, негодник, — продолжил старец с деланным недовольством, потеребив колокольчик в бороде. — Так опозорить мою секту перед уважаемыми старшими, знаменитыми на реках и озерах! Чего доброго, они посчитают всех нас такими же, как и ты — мерзавцами, не знающими вежества! Простите самоуправство моего негодного младшего, господин Дуань, госпожа Е, — вежливо обратился он к последним из Четырех Злодеев. — Вам сейчас же принесут противоядие, и малую толику лекарств, что вернут вам хорошее самочувствие. Эй, там! Позаботьтесь о наших гостях! — требовательно рявкнул он. Несколько юношей немедленно заспешили к боковой двери из зала.

— Надеюсь, вы не станете держать на меня обиду из-за моего ученика, — снова заговорил с гостями Дин Чуньцю. — Будьте уверены, я примерно накажу его. Сейчас же проси прощения у наших дорогих гостей, ты, никчемный глупец! — прикрикнул он на Чжайсин-цзы. Тот, наученный горьким опытом двух падений, забормотал сожалеющие слова, не вставая на ноги.

— Примите также мои извинения, и поклон — я виноват в том, что не воспитал этого сорванца должным образом, — добавил глава Синсю, вставая на ноги.

«Не стоит,» проговорил Дуань Яньцин, поднимая ладонь. Он в полной мере оценил жест Дин Чуньцю, позволяющий ему с Второй хоть сколько-нибудь сохранить лицо. «Извинений вашего ученика достаточно. Благодарю вас за гостеприимство, уважаемый Старец с Озера Синсю. Ваша слава, и слава вашей секты, идет впереди вас, и, как я вижу, ничуть не расходится с действительностью.»

— Спасибо, спасибо, — с довольной улыбочкой ответил старик в перьях. — Слава Четырех Злодеев также гремит во всех концах Поднебесной. Для секты Синсю — большая честь принимать столь высоких гостей. Однако же, — траченные сединой брови Дин Чуньцю изогнулись в насмешливом прищуре, — почему я не вижу рядом с вами уважаемого Свирепого Демона, и Злейшего Среди Людей? Верно, ваши младшие соратники заняты неким важным делом, и не могут присоединиться к нам?

«Третий и Четвертый мертвы,» за время пути, Дуань Яньцин сумел восстановить силы для полноценного применения техники Передачи Звука, и сейчас, ученики Дин Чуньцю невольно поежились от прокатившегося по зале жуткого рыка, исполненного жажды крови. Сам глава Синсю и ухом не повел. «Их умения оказались недостаточными. Такова правда жизни на реках и озерах — сильный живет, а слабый умирает.»

— Ай-яй-яй, — Дин Чуньцю поцокал языком с притворным сочувствием, поглаживая бородку. Вплетенный в нее колокольчик тихо звякал. — Как нехорошо. Удивительно, что такие славные воины, как Юэ-Третий и Юнь Чжунхэ уступили кому-то в бою. Фехтовальные и рукопашные умения Крокодильего Духа Южного Моря знамениты в Юньнани, а мастерство Злейшего из Людей в техниках шагов — легендарно. Надеюсь, мерзавцы, сразившие этих доблестных воителей, уже отправились к предкам? — сквозь вежливое сочувствие его тона упорно пробивалось ехидство.

«Еще нет,» чудовищный голос Дуань Яньцина чуть приутих. «Одному из них…» старец в медной маске зло оскалился, но все же договорил: «…удалось уйти. Другой пленен нами, и вскоре ответит за все обиды, нанесенные Четырем Злодеям.»

— Примите мои искренние соболезнования, — покивал глава секты Синсю. Что угодно, кроме искренности, звучало в его голосе. — Если вы хотите выместить на том юнце злость, господин Дуань, пыточная моих темниц — к вашим услугам.

«Благодарю,» в кривой и холодной ухмылке первого из Четырех Злодеев не было видно ни грана благодарности. «Но невежливо для гостя говорить лишь о себе, не поинтересовавшись делами хозяина. Не желаете ли поведать нам о последних успехах секты Синсю, уважаемый собрат? Я и мои младшие провели несколько месяцев в странствиях, и упустили большую часть новостей. Что за славные деяния свершила ваша секта, и каких великих побед добилась? С вашим искусством ядов мы уже познакомились,» он кивнул на Чжайсин-цзы, что тишком отполз от трона и встал у стены, рядом с собратьями. «Каковы достижения секты Синсю в иных гранях воинских умений?» Дин Чуньцю недовольно нахмурился на этот прозрачный намек.

— Враги моей секты — трусливы и слабы, но очень уж многочисленны, — поведал он без былой насмешки. — Мои же бесполезные ученики только и горазды, что льстить и угождать. Хоть мне и удалось достигнуть неких успехов в боевых искусствах, я не могу сражаться один против полчищ врагов. В деле поиска умелых соратников вы меня превзошли, господин Дуань — пусть двое из ваших младших и мертвы сейчас, их имена известны многим. А вот имена моих учеников… — он горестно скривился, не желая договаривать.

«Секта Синсю обладает множеством таинственных и могущественных умений,» также подсластил пилюлю Дуань Яньцин. «Даже посредственное владение ими поднимает практика над многими из простых воинов. Ваши ученики многочисленны. Время и труд еще могут превратить их в непобедимую силу. Я же растерял большинство соратников, и не в силах в одиночку исполнить свои планы, и утолить жажду мести.»

— Почему бы нам не объединить усилия? — медоточивым голосом предложил Дин Чуньцю. — Без сомнений, вместе мы сможем достичь многого. Какая бы помощь вам ни требовалась, господин Дуань, секта Синсю готова оказать ее, в обмен на несколько скромных услуг.

«Скромных услуг?» в голосе первого из Четырех Злодеев, гулком и потустороннем, отчетливо слышалось недоверие. «И каких же?»

— Добыча знаний, — не стал запираться его собеседник. — Три хранилища тайных стилей и техник знамениты на всю Поднебесную: Нефритовая Пещера Ланхуань, принадлежащая семье Ван, Хранилище Хуаньши, давшее семейству Мужун их разнообразные и необыкновенные навыки, и, разумеется, Шаолинь. Наши общие силы достаточны для того, чтобы взять в любом из них все, что мы пожелаем. С помощью книг и свитков, ныне без толку пылящихся в этих трех хранилищах, я смогу сделать моих бесполезных учеников сильнее, и, наконец, заявить о себе на Срединной Равнине, не как очередной глава мелкой секты, а как сила, с которой будут считаться!.. — увлекшись, он погрозил небу сморщенным кулачком. Выплеснув накопившееся, он добавил, уже спокойнее:

— Думаю, вам также будут полезны добытые знания, господин Дуань.

«Несомненно,» голос старца в медной маске уже не напоминал рык разъяренного демона — скорее, скрежет шестерней огромного механизма. Первый из Четырех Злодеев задумчиво оглядел стоящих вокруг учеников Синсю — странно выглядящих, но, без сомнения, молодых и сильных, а также, преданных своему учителю. Пришедшие в поисках могущества в секту, идущую неправедным путем — по сути, недалеко ушедшую от разбойничьей банды, — они могли получить это могущество с помощью Дуань Яньцина и Е Эрнян. Получив его, они захотели бы большего, как принято у людей подобного склада ума, и стали бы брать желаемое силой, ведомые своим учителем. Учителем, известным на реках и озерах своим коварством. Впрочем, бывший принц не опасался предательства Дин Чуньцю — предложенный союз был, как ни странно, выгоден им обоим. Конечно же, доверять подобным союзникам следовало с оглядкой, а точнее, не следовало вовсе, но пользу из силы секты Синсю извлечь было можно, и, как осознал Дуань Яньцин, нужно.

«Я помогу тебе ограбить Шаолинь, и те два семейства, Дин Чуньцю,» промолвил он. «Но ты оплатишь мою помощь вперед. В желаемом мною нет ничего нового и необычного для тебя — это всего лишь убийство. Мне нужны жизни царской семьи Да Ли.»

Глава секты Синсю округлил глаза в искреннем удивлении, и недоверчиво покачал головой.

— Я и не подумал бы, что вы питаете такую ненависть к тем, кто носит одну с вами фамилию, господин Дуань, — отрешенно проговорил он, собираясь с мыслями.

«Дуани, ныне правящие Да Ли — предатели и узурпаторы!» в голосе старшего из Четырех Злодеев вновь загремела кровавая сталь жажды убийства. «Дурная кровь, все до единого! Негодяи и потомки негодяя, они подлежат безжалостному истреблению! Я убью их, так или иначе,» чуть подуспокоился он. «Но с твоей помощью, Дин Чуньцю, и помощью твоей секты, столь желанные для меня смерти станут ближе.»

— То, что вы первым получите все запрошенное — немного нечестно, — все же сосредоточился глава секты Синсю. — Быть может, вы согласитесь сначала отдать мне хоть часть положенной платы? К примеру, мы позаимствуем знания семьи Мужун, а после — наведаемся в Да Ли.

«Нет,» отповедь Дуань Яньцина прозвучала падением каменной плиты. «Я всегда держу слово, в отличие от тебя, и собираюсь выполнить все условия нашей сделки. К тому же, ты был прав ранее — мне пригодятся украденные нами знания. После смерти Дуаней, я намерен воссесть на трон Да Ли. Он — мой, по праву. Тайные искусства Мужунов, Ванов, и шаолиньских монахов усилят моих сторонников, и помогут мне быстрее навести порядок в захваченном царстве. Не пытайся надуть меня по мелочи, Дин Чуньцю, иначе упустишь большую выгоду.»

— Ладно, — ничуть не обиделся старец в перьях. — Я согласен на твои условия, Дуань Яньцин. Давайте же разделим пищу, и обсудим детали нашего союза в застольной беседе. А вот и ваше противоядие, — он сделал знак, и обоим гостям секты Синсю поднесли небольшие бутылочки с пилюлями.

Дуань Яньцин холодно усмехнулся на эту нарочитую доброжелательность. Он не сомневался ни на мгновение, что начни он отказываться от предложения Дин Чуньцю, и вместо противоядия увидел бы лишь блеск холодной стали и сияние техник ци. Он не боялся этой очевидной угрозы — даже ослабший от яда, первый из Четырех Злодеев сумел бы дать бой секте Синсю, добыть противоядие для себя и Второй, и вырваться из вражеской цитадели. Враги часто недооценивали кажущегося немощным старца, и это неизменно дорого им стоило. Нет, Дуань Яньцин не собирался отказываться от предложения Старого Чудака с Озера Синсю вовсе не из страха, но из-за несомненной выгоды такого союза.

Приняв противоядие, он вновь искривил губы, на этот раз — в подобии добродушной улыбки, и последовал за вставшим Дин Чуньцю в сторону обеденной залы. Бросив прощальный взгляд на каменный трон, старец в маске едва удержал смешок — на сиденье главы секты Синсю лежала мягкая шелковая подушечка. Несмотря на все свои могущественные умения, огромную внутреннюю силу, и любовь к показухе, знаменитый Старик Синсю не желал морозить седалище о холодный камень.

Глава 40 Описывающая, как молодой дракон юго-запада обрел, наконец, свою жемчужину

Сегодня, Дуань Юй был занят на редкость необычным и непривычным для себя делом — практикой боевых искусств. Весь последний час, он увлеченно переставлял ноги, выполняя основные упражнения Искусства Бега по Волнам. Дело понемногу спорилось — юный далисец уже отыскал и устранил несколько ошибок в своем исполнении техники шагов.

Не обида за быстрое и бесславное поражение от Дуань Яньцина была тому причиной. Будучи человеком спокойным и незлобивым, Дуань Юй относился равно безразлично как к воинскими успехам, так и к проигранным боям. Он был раздражён своим неожиданным похищением и пленом, но лишь из-за причиненных ими неудобств.

Не питал Дуань Юй и желания кого-либо превзойти. У него не было ни единого повода соревноваться с кем-то в боевых искусствах, даже с нелюбимым им Мужун Фу. Юного далисца не посещала мысль затмить наследника Мужунов в глазах Ван Юйянь, опередив его в воинском умении — он прекрасно помнил, что его возлюбленная ненавидит боевые искусства, и изучает их лишь из желания помочь двоюродному брату.

Причина его неожиданных упражнений была проста — Дуань Юю было ужасно, непоправимо, и невыносимо скучно.

Привыкший проводить время в общении с друзьями и близкими, или же в умственных упражнениях, заключённый в одиночную камеру юноша маялся без того и другого. Он попытался было сыграть сам с собой воображаемую партию в облавные шашки, но это занятие быстро приелось ему, за какие-то минуты превратившись из интересного упражнения для ума в скучное и трудное занятие. Решив обратиться к стихосложению, Дуань Юй некоторое время увлеченно сочинял малую оду о своих злоключениях, а затем — мелодию к ней, но, закончив, с огорчением обнаружил, что ему нечем записать ни то, ни другое — вокруг него были лишь каменные стены, толстые жерди решеток окна и двери, и утоптанный земляной пол камеры-одиночки. Это же прискорбное отсутствие письменных принадлежностей не позволяло ему обратиться к какому-либо другому изящному искусству.

Перебирая возможные занятия, Дуань Юй поневоле вернулся мыслями к другому своему заключению — на дне ущелья в горах Улян. Воспоминание о тогдашней практике боевых искусств показалось ему дельной мыслью. Сегодня, воинские умения не могли принести ему свободу — внутренняя сила юноши была порядком истощена коротким боем с Четырьмя Злодеями, и последующей долгой борьбой с сонным зельем. Однако же, как способ убить время, практика техники шагов вполне годилась. Придя к этой мысли, юный далисец немедленно приступил к ее воплощению в жизнь, принявшись увлеченно выполнять базовые упражнения техники. Отличная память юноши, с детства натренированная учёными занятиями, сохранила в целости все описание Искусства Бега по Волнам.

Поглощённый своей практикой техники шагов, Дуань Юй совершенно не заметил, как дверь его камеры отворилась, и внутрь вошёл небольшого роста старичок в украшенном перьями халате.

— Ну и ну, — раздался восхищённый голос нежданного гостя. — Придя в темницы, я всего только думал поглядеть на добычу моих гостей, но никак не рассчитывал наткнуться на практика искусств секты Сяояо!

— Вы — здешний хозяин? — обрадовано заговорил с ним Дуань Юй, прекратив свои упражнения. — Может, отпустите меня? Люди, притащившие меня сюда — безжалостные мерзавцы, известные своими злодеяниями на весь подлунный мир. Помогая им, вы рискуете замарать свое доброе имя. Если же вы окажете мне услугу, правящая семья Да Ли щедро вознаградит вас.

— О, конечно же, я могу и отпустить тебя, и оградить от гнева Дуань Яньцина, — важно надулся старичок, с хитрецой глядя на юного далисца. — Но давай, для начала, познакомимся. Знай же, парень: мое имя — Дин Чуньцю! — провозгласив это, старец воззрился на Дуань Юя с нетерпеливым ожиданием. Тот коротко представился в ответ.

— Я где-то слышал о вас, господин, — задумчиво добавил он. — Кажется, мой зять упоминал Дин Чуньцю в разговоре. Он и его жена — вольные странники, и мы порой беседуем о происходящем на реках и озёрах. Увы, я не запомнил толком, чем знаменито ваше славное имя.

— Я — старший ученик второго поколения секты Сяояо, невежественный ты глупец, — окрысился Дин Чуньцю. — И, судя по практикуемой тобой технике шагов — твой старший собрат по учебе! Сейчас же поклонись мне подобающим образом, — требовательно добавил он, кивая на земляной пол.

— О чем вы, господин? — удивление юного далисца было почти искренним. — Я изучил эту технику по случаю, и не знал, что она принадлежит какой-либо секте. Текст ее описания был найден мной на стенах заброшенной пещеры, которая уже год как обрушилась.

Дуань Юй вовсе не собирался вновь попадаться в ту же ловушку, что и с Инь Шэчи в свое время, признаваясь в связи с сектой Сяояо. Вместо этого, он решил скормить настырному старцу маленькую и невинную ложь.

— Чушь и чепуха, — не купился Дин Чуньцю. — Но даже если ты не врешь, то изучив тайные знания секты Сяояо, ты — в долгу перед ней, а значит, и передо мной. Если ты вступишь в мою секту, я, так и быть, прощу этот долг. Давай, кланяйся мне скорее, — он вновь нетерпеливо кивнул на пол.

— Признаться, я и вправду немного покривил душой, — решил зайти с другой стороны Дуань Юй. — Надеюсь, вы не станете винить меня за это — все же, я нахожусь в плену, и не могу быть уверенным в добрых намерениях моих тюремщиков. Но, так как вы принадлежите к секте Сяояо, я открою вам истину. Мой зять, которого я упомянул ранее — наследник Сяояо. Он простил все мои долги перед сектой, и назвал меня ее другом. Раз уж вы с ним — собратья по учебе, то, может быть, вы сделаете другу секты одолжение, и отпустите меня на волю?

— Наглая ложь! — загремел Дин Чуньцю. — Я — истинный наследник секты Сяояо, как по старшинству, так и по праву силы! Мои ученики тщательно следят за Долиной Тишины в Дэнчжоу. Если бы мой ничтожный младший, Су Синхэ, вздумал нарушить мой наказ, и бросил клич о наборе учеников, или же отправился искать молодые таланты для принятия в секту, я тотчас узнал бы об этом, и, поверь мне, — безобидные черты его старческого лица исказила кривая усмешка, превращая благообразный лик Дин Чуньцю в маску злобного демона, — я бы этого так не оставил. Сейчас же прекрати лгать и увиливать, — он требовательно уставился на юношу. — Мне плевать, где ты украл знания, принадлежащие мне по праву. Верни их в мою секту… Сяояо, став ее учеником, и твой долг будет прощен, — он вновь кивнул на землю у своих ног, приглашая юношу земно поклониться.

— Было бы странно вот так запросто верить словам человека, держащего меня в темнице, — разочарованно отозвался Дуань Юй. Похоже, его никто не собирался отпускать. — Я не знаю вас. Вдруг вы всего-навсего видели исполнение техники Бега по Волнам на реках и озёрах, и знаете имя секты, которой она принадлежит? Если бы вы показали свою добрую волю, отпустив меня, я подумал бы о вступлении в вашу секту.

— Ты испытываешь мое терпение, жалкий юнец, — зло прошипел старец в перьях. — За это, мне придется наказать тебя. После, мы снова поговорим о твоих долгах передо мной, и если ты продолжишь упорствовать, наш разговор перейдет в пыточную.

Он резво подскочил к Дуань Юю, и его сухонькая ручка с внезапной силой вцепилась в плечо юноши. Тот дернулся было прочь, но ощущения, пришедшие от его меридианов, и порожденных железной хваткой старца возмущений энергии, заставили юного далисца успокоиться, а напряжённое лицо его — расплыться в снисходительной улыбке. Он ощущал усилия Дин Чуньцю, и четко видел их бесплодность. Применяемая вздорным старцем техника была известным Дуань Юю Искусством Северной Тьмы, но до странного плохо освоенным — неуклюжие попытки Дин Чуньцю нанести вред его энергетическим жилам юный далисец отражал даже без осознанного намерения защищаться. Насмешливо глянув на усердно пыхтящего в тяжком, но бесполезном труде старика, Дуань Юй обратился к своему знанию Искусства Северной Тьмы. В конце концов, отплатить Дин Чуньцю его же монетой было вполне справедливо.

Спустя всего пару ударов сердца, старец в перьях судорожным движением отпихнул от себя Дуань Юя. Неуклюже попятившись, он споткнулся, и брякнулся на землю, не отрывая от юноши напуганного взгляда. Юный далисец же невольно встряхнулся, с удивлением глядя на сидящего на полу старика. Похоже, ущербно освоенное Искусство Северной Тьмы не мешало Дин Чуньцю изучать иные методы развития, и достичь в них немалых успехов — внутренняя сила старика была огромна, и даже то немногое, что удалось поглотить Дуань Юю, переполняло его меридианы мощью.

— Искусство… Северной Тьмы, — испуганно выдавил старец в перьях, растерянно хлопая глазами.

— Верно, — насмешливо ответил юный далисец. — Может быть, это вам следует стать моим младшим? Как-никак, я знаю тайные искусства вашей секты много лучше, чем вы. Ну же, решайтесь: вам всего только и нужно, что утвердиться на коленях, вместо седалища, и поклониться мне земно. Сделайте это, и я, быть может, открою вам секрет Искусства Северной Тьмы. Пока что, вы лишь позорите секту Сяояо скверным уровнем его освоения. Как, вы согласны? — Дуань Юй шагнул ближе к старцу, и тот, отталкиваясь ногами, спешно пополз прочь, даже не удосужившись встать на ноги.

Юноша обидно рассмеялся. Чужая мощь бурлила в его жилах, ударяя в голову не хуже крепкого вина, и побуждая к опрометчивым насмешкам. Он повел плечами, и обратился к известной ему технике усиления, которая отозвалась с неожиданной лёгкостью, наполняя тело Дуань Юя необоримой силой.

— Похоже, вы не желаете меня видеть, — издевательски бросил он в сторону Дин Чуньцю. — Настолько, что готовы пачкать в земле свой халат, лишь бы отодвинуться от меня подальше. Что ж, раз вы не рады мне, я покину ваше общество. Не стоит провожать меня.

Подойдя к зарешеченному окошку у потолка, он взялся за толстые железные прутья, закрывающие проем, и небрежным движением вырвал решетку наружу. Ловким прыжком ввинтившись в столь варварски открытое окно, он применил технику Бега по Волнам, и был таков. Сидящему на полу старцу оставалось лишь бессильно ругаться ему вслед.

* * *

Покинув негостеприимную обитель секты Синсю, Дуань Юй и не думал расслабляться. Краденая сила быстро перестала кружить ему голову; с трезвостью пришло и понимание опасности, все еще готовой сжать стальные тиски на горле юного далисца. Вряд ли Дуань Яньцин согласился бы отпустить ценного пленника, не выведав у него секреты Божественного Меча Шести Меридианов, да и Дин Чуньцю, оправившись от истощения, и нагнанного Искусством Северной Тьмы страха, мог возжаждать мести за свой позор. Дуань Юй со всех ног припустил в сторону границы Да Ли, оставляя за спиной бескрайнее зеркало спокойных вод озера Синсю, каменную громаду обители одноименной секты, и всех таящихся в ней злодеев.

Опасения юноши быстро оправдались — очень скоро, за его спиной раздались злые крики, угрозы, и требования немедленно остановиться. Бросив быстрый взгляд через плечо, Дуань Юй скорчил озабоченную гримасу и поднажал, напрягая меридианы в исполнении техники Бега по Волнам. Его усилия не принесли большого успеха: преследователи продолжали сокращать свое отставание. За юным далисцем гнались самые искусные и выносливые из его врагов: двое из Четырех Злодеев, и престарелый глава секты Синсю.

Дуань Юй попытался сбросить с хвоста упорную погоню, срезая путь по верхушкам деревьев, взбегая на отвесные склоны немногих скал, что встретились ему на пути, и перепрыгивая через водоемы, овраги, и дома крестьянских хуторов. Преследователи, несмотря на все его усилия, не отставали. Дуань Яньцин, ничуть не замедленный своими увечьями, резво отталкивался костылями от любых поверхностей: стебли травы, листья древесных крон, и даже воды речушек и ручьев — все служило ему надежной опорой. Е Эрнян, заметно запыхавшаяся и подотставшая, не теряла из виду своего главу, и была готова поддержать его в бою, случись Дуань Юю замешкаться. Дин Чуньцю и вовсе за малым не летел над землей, невесомый и быстрый, словно влекомая ураганным ветром пушинка.

Отчаяние понемногу начало овладевать Дуань Юем, когда он приблизился к густой бамбуковой роще. Юноша собирался попробовать еще один наскоро придуманный трюк — скрыться между высоких стволов, которые если и не задержали бы его преследователей, то, хотя бы, помогли юному далисцу спрятаться. Все изменил неожиданно раздавшийся из рощи голос.

— Дуань Юй! — этот звонкий оклик наполнил сердце юноши бурной радостью. Он узнал бы позвавшую его из тысячи, пусть и никак не ожидал встретить ее здесь. — Оба старца плохо управляют своей техникой шагов! Встречай их в воздухе Мечами Янъин и Цзюэинь — они самые быстрые!

Юный далисец не успел удивиться ни внезапному появлению Ван Юйянь, ни тому, что девушка запомнила мельком упомянутые им названия приемов его боевого искусства, ни безукоризненной точности ее замечаний. Он попросту развернулся, и атаковал. Сияющий луч ци, сорвавшийся с указательного пальца его левой руки, прорезал воздух, и впился в грудь Дин Чуньцю, мгновенно прервав его невесомый полет. Следом, тонкий клинок света соединил средний палец правой руки юноши, и левое бедро Дуань Яньцина, заставив увечного старца крутануться вокруг своей оси, и рухнуть лицом в пыль. Подоспевшая Е Эрнян в нерешительности замерла на месте, натолкнувшись на строгий взгляд сузившихся глаз Дуань Юя.

— Забирай этих двоих, и проваливай, — жестко велел тот. — Иначе, я все же преступлю заветы Будды, и запятнаю свою дхарму тремя смертями.

Женщина раздумывала недолго — подхватив раненых под руки, она поспешила покинуть полянку перед бамбуковой рощей, ставшую местом быстрого и бесславного поражения Четырех Злодеев и секты Синсю.

Глядя ей вслед, Дуань Юй вздохнул с искренним облегчением. Крупная дрожь запоздалого испуга потряхивала его тело, а на лбу выступила холодная испарина — на деле, он вовсе не испытывал уверенности в победе, даже с преимуществом в виде ран его врагов. Но радость избавления от настырных пленителей все же отодвинула в сторону липкий страх, а затем, юный далисец и вовсе забыл обо всех своих недавних злоключениях — из трубчатой зелени рощи выступила спасшая его. Та, что никак не могла оказаться здесь, в сотнях ли от ее дома. Ван Юйянь, любовь всей жизни Дуань Юя.

— Юная госпожа Ван, — он сам не заметил, как подошел к девушке вплотную, на расстояние, отнюдь не допустимое приличиями. Широкая улыбка неумолимо вползла на лицо юноши, да так и осталась там. — Как же я рад видеть вас. Вы спасли мои жизнь и свободу, и теперь, я в неоплатном долгу перед вами, — последние слова он говорил едва ли не в лицо собеседнице, и та ничуть не торопилась отодвигаться.

— Я… я тоже рада видеть тебя, Дуань Юй, — сдавленно ответила она. Неожиданно, Юйянь прижалась к юноше, уткнулась лицом в его плечо, и разрыдалась. Тот, окончательно растерявшись, осторожно обнял возлюбленную.

— Я шла в Да Ли через всю Сун, — всхлипывая, бормотала она, заливая слезами шелк халата Дуань Юя. — Ты ведь не шутил, что твой отец — и мой родитель тоже? Я и вправду сестра тебе?

— Вовсе нет, — поспешно возразил тот. — Вы не сестра мне, но лишь из-за того, что мать родила меня вне брака, — торопливо выкладывая эту новость, он напрочь забыл о ее постыдности. — Мой отчим, Дуань Чжэнчунь — ваш настоящий отец. Вы идете навестить его? Значит, ваша матушка тоже где-то здесь?

— Она отказалась от меня, — глухо проговорила Ван Юйянь, и ее всхлипывания участились. Крепко сжав плечи Дуань Юя, она подавила рыдания, и продолжила:

— Мама желала уберечь меня от обмана и разочарования, запрещая видеться с Мужун Фу, — ни грана былой нежности не прозвучало в ее голосе, когда она выговорила это имя.

— Я пошла против ее воли, желая остаться с ним, — грустнозакончила девушка. — А он… он… — кое-как справившись с всхлипами, она договорила:

— Он всего лишь хотел добраться до хранилища книг мамы, пользуясь мною, как… ключом, — Дуань Юй сдвинул брови в недоброй гримасе, и непроизвольно погладил плачущую девушку по волосам, даже не заметив этого не очень приличного жеста. Та не протестовала.

— Мой зять говорил, что Мужун Фу помогал киданям в битве за Яньмыньгуань, — промолвил он. — Также, по словам Шэчи, семья Мужун все же оказалась замешана в смерти монаха Сюаньбэя. И, что самое непозволительное, этот… невежа оскорбил ваше доброе имя при нашей встрече в Лояне! Разве настоящий мужчина станет бросаться злыми словами в искренне любящую его девушку? Не сомневайтесь, юная госпожа Ван — ваше расставание с Мужун Фу приведет лишь к добру.

— Это он напал на нас в той красильне, — добавила девушка. — Я узнала его под личиной Ли Яньцзуна — технику шагов моего двоюродного брата трудно с чем-то спутать. Думаю, он не стал бы вредить мне тогда — все же, я была нужна Мужун Фу для его великого плана, — горе ушло из голоса Юйянь, сменившись язвительностью. — Но твоей смерти, Дуань Юй, он желал вполне искренне, хоть ты и не сделал ему ничего дурного. Как только я могла полюбить этого мерзавца? — она тяжело вздохнула, всем телом опираясь на юношу. Тот невольно заулыбался, обнимая возлюбленную.

— Все совершают ошибки, — успокаивающе проговорил он. — Главное — не упорствовать в них. Вы раскрыли дурную натуру своего двоюродного брата, и разорвали связи с ним до того, как он причинил вам вред несчастливым браком, или еще какой подлостью. Думаю, узнав о том, что вы исправили свою ошибку, ваша мать простит вас. Если понадобится, я навещу ее вместе с вами, и встану перед тетушкой Ли на колени, моля ее о милосердии, — решительно добавил он. Ван Юйянь пробормотала ему в плечо невнятную благодарность. Посомневавшись, юный далисец добавил:

— Наверное, мне все же не стоит столь откровенно прикасаться к вам. Мое сердце болит, сочувствуя вашему горю, но меньше всего я хотел бы сделать что-то оскорбительное, — девушка подняла голову, и, растерянно моргнув, отступила на шаг, словно не понимая, как оказалась в объятиях Дуань Юя.

— Вы немного сбились с пути, — продолжал юноша, вновь обретя спокойствие. — Ближайший далиский пограничный город, Шама, находится к северо-западу отсюда, а вы, как я понимаю, двигались на юго-восток. Давайте я провожу вас в столицу. Не знаю, вернулся ли мой отчим из своего злосчастного путешествия, но мы можем подождать его вместе.

— С отцом что-то случилось? — поинтересовалась успокоившаяся Юйянь.

— Это долгая и неприятная история, — отозвался Дуань Юй. — Ее лучше начать с самого начала, благо, у нас есть время…

Бок о бок, они двинулись к оставленной у дороги лошади Ван Юйянь — девушка спешилась и спряталась в роще при виде гонящихся за кем-то незнакомых воинов. То недолгое время, что она провела, странствуя по Срединной Равнине, успело научить ее здоровой осторожности. Дуань Юй взял под уздцы каурого мерина Юйянь, и повел его по дороге, ведущей в Шама, попутно развлекая девушку рассказом о похождениях своего отчима, недобрых поползновениях Четырех Злодеев, и поражениях, что те успели потерпеть от семьи Дуань — юноша без особых сомнений относил к ней и Шэчи. Дуань Юй глядел с уверенным спокойствием, а речь его лилась гладко и складно, но внутри него все пело от с трудом сдерживаемой радости: он был нужен Ван Юйянь, девушке, любимой им всем сердцем! Она не чуждалась его прикосновений, и не обижалась на них! Она даже и не подумала отвергнуть его общество! В кои-то веки, все в жизни юного далисца складывалось наилучшим образом. Она, эта жизнь, перевернулась с ног на голову — еще вчера, он спал на холодном земляном полу камеры-одиночки, плененный врагами, и едва очухавшийся от ядовитого зелья, которым его накачивали четыре дня подряд, а сегодня, он, победивший тех самых врагов, наслаждается обществом дорогой его сердцу девы. Пожалуй, можно было сказать, что бурное и беспорядочное бытие Дуань Юя встало не с ног на голову, а наоборот: с головы — на ноги. Туда, где ему и следовало быть.

* * *

«Моя добыча сбежала из-за твоего вмешательства, Дин Чуньцю!» сейчас, голос Дуань Яньцина как никогда напоминал демонический рев. «Если бы ты не полез к нему в камеру, если бы не позволил поглотить свою силу Искусством Северной Тьмы, этот мальчишка бы сейчас корчился на дыбе, выдавая свои тайны, а не возвращался домой!»

— Юный Дуань оказался сильнее и опаснее, чем ожидали мы оба, — глава секты Синсю не был впечатлен ни звуковой техникой собеседника, ни его яростью. — Не украденная у меня ци стала причиной нашего поражения — ее было слишком мало для такого. Мне хватит какой-то половины дня медитаций, чтобы восстановить потери. Держать столь опасного воина в плену — безрассудная затея. Не думаю, что ты смог бы чего-то добиться от него.

Оба старика, перевязанные и одетые в чистое, сидели за столом в одной из спален обители секты Синсю, и пили горячий целебный настой из больших пиал. Настроение у обоих было одинаково скверным — и тот, и другой уже начали считать Дуань Юя своей ценной собственностью, и источником важных знаний. Нахальный мальчишка же со всей непочтительностью юности отказался принимать судьбу свитка на полке, и нагло сбежал, да еще и нанес уважаемым старшим унизительное поражение, опасно ранив обоих. Старые злодеи усердно зализывали раны, и пытались вернуть душевное спокойствие древнейшим способом — ища виноватого в собственной неудаче.

«Не тебе судить об этом!» издал громовой рык первый из Четырех Злодеев. «Я без труда взял в плен этого неопытного юнца, и если бы не твой ученик-отравитель, уже вытряс бы из Дуань Юя как знания, так и душу! Что ты, что юный глупец Чжайсин-цзы, годны лишь на одно — вмешиваться в чужие дела, безнадежно портя их!»

— Что же ты не взял его в плен снова, у той бамбуковой рощи? — сварливо возразил Дин Чуньцю. — Или мое общество стало причиной той раны, от которой ты едва не истек кровью, и которую с трудом исцелили мои ученики, с помощью лучших лекарств из закромов секты?

Дуань Яньцин не ответил, и в комнате на какое-то время воцарилось мрачное молчание. Старые злодеи уткнули носы в чашки с лекарством, бросая друг на друга угрюмые взгляды. Каждый из них хотел бы свалить вину за сегодняшний постыдный случай на другого, но, в глубине души, оба понимали — в полученных от Дуань Юя ранах, никто не виновен больше, чем сам раненый.

«В твоих словах есть правда, Старик Синсю,» нарушил молчание первый из Четырех Злодеев. «Как бы то ни было, мальчишка Дуань победил нас обоих. Я далек от недооценки твоей силы, и хорошо знаю собственную. Самое меньшее, мне стоило быть осторожнее с ним.»

— Эта добыча ускользнула от нас, — с приторно-вежливой улыбочкой ответил Дин Чуньцю. — Умения юного Дуаня останутся тайной для нас обоих. Но не стоит огорчаться — нам предстоит добыть другие могущественные и тайные знания, пусть и из иного источника. Быть может, нам все-таки стоит посетить Мужунов, или же Ванов, перед походом в Да Ли?

«Хорошо, что ты сам заговорил об этом,» довольно пророкотал Дуань Яньцин. Глава секты Синсю удивленно заморгал — он и не рассчитывал, что ранее непреклонный союзник согласится изменить планы, — но следующие слова старца в маске расставили все на свои места.

«Разве тебе самому не хочется отомстить Дуань Юю за перенесенные позор и боль?» рычащий голос Дуань Яньцина звучал почти вкрадчиво. «Теперь, у тебя тоже есть обида на Дуаней. Необходимо как можно скорее отплатить за нее, и отплатить щедро. Ни к чему вновь размениваться на пустяки, и охотиться за мелкими вельможами из этой гнусной семейки. Покончим с врагом одним ударом, отрубим голову змее — нападем на царский дворец!»

Довольно глядя на собеседника, вновь преисполнившегося удивления, первый из Четырех Злодеев продолжил:

«Государь Да Ли уверен в своей силе, и не таится от подданных. Даже телохранителей он обычно отправляет к собственному брату, или другим важным придворным. Эта уверенность небезосновательна, но мы вдвоем без труда справимся с ним, напав внезапно. Нужно лишь действовать быстро, пока негодный мальчишка Дуань Юй не всполошил всех в столице, и Дуань Чжэнмин не призвал на помощь каждого сильного воина своего царства. Завтра, мы оба должны исцелиться от ран. Путь в город Да Ли мы преодолеем за какие-то часы — он не очень далеко отсюда.»

Видя сомнения старца в перьях, Дуань Яньцин добавил:

«В этом сражении, мы сможем обеспечить себе полное превосходство — уверен, у тебя найдется с десяток умелых учеников, что помогут нам в бою. Решайся, Дин Чуньцю: если нам удастся убить Дуань Чжэнмина, я буду считать твой долг исполненным, и направлю все свои силы на добычу знаний у семей Мужун и Ван, а также, из Шаолиня.»

Старый Чудак с Озера Синсю слушал своего соратника с хитрой улыбкой, мерно кивая. Когда потусторонний голос старца в медной маске умолк, Дин Чуньцю сделал долгий глоток из своей пиалы, и длинно выдохнул, довольно щурясь.

— Пожалуй, Чучэнь-цзы освоил достаточно знаний секты, чтобы претендовать на звание доверенного ученика, — медленно проговорил глава Синсю. — Он станет восьмым из тех моих младших, что пойдут с нами за головой государя Да Ли. Застигнем ли мы Дуань Чжэнмина в одиночку, или же у него найдутся помощники, неважно: нас будет одиннадцать, и даже лучшие бойцы в Да Ли не превзойдут нас силой.

Гулкий, басовитый хохот, подобный рокоту горной лавины, раздался в ответ на его слова. Злое довольство сияло на изуродованном лице Дуань Яньцина, делая его подобным обличью демона. Мгновением спустя, к его смеху присоединился дребезжащий хохоток Дин Чуньцю. Знаменитый своим коварством Старик с Озера Синсю выглядел далеко не так грозно, как его союзник, но любой, принявший этого странного видом пожилого мужчину за безобидного чудака, глубоко ошибался. Из двоих присутствующих, именно Дин Чуньцю был более опасным противником, и царской семье Да Ли предстояло ощутить это в полной мере.

Глава 41 Драконы юго-запада сражаются за свою жизнь

— Государь Баодин, повелитель Да Ли, прибыл! — протяжно возгласил придворный глашатай, и почтительно опустился на одно колено. Сидевшие за длинным столом пиршественной залы поднялись на ноги, и последовали его примеру.

Дуань Чжэнмин, войдя в широко растворенные слугами двери, неспешно прошествовал к почетному месту во главе стола, и, заняв его, благосклонно кивнул присутствующим; те уселись обратно на стулья. Объявленный со всей помпезностью, и даже с использованием тронного имени, правитель Да Ли сегодня выглядел почти по-домашнему — без короны и парадных золотых наплечников, он всего-то был одет в вышитый халат из раззолоченной парчи. Как-никак, этот званый обед он хотел провести в узком семейном кругу.

— А где тетушка? — громкий голос Му Ваньцин разнёсся про всей пиршественной зале. — Ты ведь не моришь ее голодом, дядя? — сидевший по левую руку от жены Инь Шэчи со стоном взялся за лоб. Дуань Юй, устроившийся с другой стороны от девушки, напротив, с трудом сдержал смешок.

— Моей дорогой жене нездоровится, — ответил Дуань Чжэнмин, старательно давя улыбку. — Сегодня, она принимает пищу у себя, под надзором придворного целителя.

— А, тогда ладно, — успокоенно промолвила девушка. — Надо заглянуть к ней попозже — пожелать скорого выздоровления. Зайдём к тетушке после обеда, муж мой?

— Конечно, — кивнул Шэчи. — Для меня будет неприличным входить в комнаты государыни, но уверен, тебе она обрадуется. А сейчас, давай-ка я поухаживаю за тобой, любимая жена, — осторожно подцепив палочками кусок рассыпчатого филе радужного карпа, он переправил его в миску Ваньцин. Та благосклонно улыбнулась мужу.

— Позвольте, я помогу вам, юная госпожа Ван, — Дуань Юй решил последовать примеру зятя, и обратился к сидящей рядом Юйянь.

— Хорошо, — милостиво согласилась та. — Только не клади мне жареную рыбу — у меня от нее изжога, — растерянно улыбнувшись на эту откровенность, юноша принялся накладывать вкусности в тарелку предмета своих воздыханий.

— Было бы стыдно отставать от молодежи, — хитро улыбнулся Дуань Чжэнчунь, глядя на составивших ему компанию дам. — Позабочусь и я о своих подругах. Не обижайся, Фэнхуан-эр, но ты сидишь дальше всех, — извиняющимся тоном обратился он к жене, одаряя деликатесами Цинь Хунмянь и Гань Баобао. — Я уделю внимание и тебе, только чуть погодя.

— Слова, что описывают большую часть нашей супружеской жизни, — рассмеялась мать Дуань Юя. — Не спеши, муж мой — я бы не хотела, чтобы ты ронял еду на меня и сестриц, — она и наложницы весело переглянулись.

— Почему бы тебе с братьями не присоединиться к нам, Гу Дучэн? — обратилась Му Ваньцин к старшему телохранителю. Он и его товарищи по оружию стояли навытяжку за спинками стульев государя, наследного принца, и Дао Байфэн. — Не очень-то удобно есть, когда тебе в тарелку смотрят голодными глазами.

— Простите, если мы доставляем вам неудобства, госпожа Инь, — невозмутимо ответил мужчина. — Но мы вынуждены исполнять свой долг — защищать государя и его семью. Как сановники, получающие милости от короны, мы не можем относиться к нашему труду легкомысленно.

— Может, хотя бы перекусишь немного? — предложила Ваньцин. — Я могу подать тебе вон ту выпечку.

— Благодарю вас, юная госпожа, не стоит, — бесстрастные черты телохранителя на мгновение смягчила лёгкая улыбка. — Я пообедал заранее, дабы не смущать государя и пирующих голодным бурчанием в брюхе.

Чжун Лин, сидящая рядом со своей матерью, громко захихикала на эти слова, но тут же осеклась под строгим взглядом Гань Баобао. Девушка смущённо потупилась, и с преувеличенным вниманием принялась почесывать за ухом свою ручную ласку, выглядывающую из неизменной наплечной сумки. Зверёк невозмутимо лакомился мелко нарубленной сырой курятиной из серебряной мисочки, поставленной на столе рядом с местом Чжун Лин.

Какое-то время, все прилежно уделяли внимание кулинарным шедеврам дворцовых поваров, лишь изредка отвлекаясь на краткий обмен дружескими словами. Обстановка за столом была по-семейному теплой, к чему располагали приятная компания, вкусная еда, и не по-дворцовому спокойная красота пиршественной залы. Стены ее были окрашены в нарядные синие тона с самой малостью позолоты, высокие окна, сквозь ставни которых проникало достаточно солнечных лучей, придавали комнате светлый и просторный вид, а цветы в высоких напольных вазах и резная мебель из некрашеного дерева добавляли уюта.

— Все ли по душе тебе, мама? — с толикой робости спросила Му Ваньцин. — Быть может, мне передать тебе что-нибудь с нашего конца стола?

— Все хорошо, дочка, — благодушно ответила Цинь Хунмянь, отчего Ваньцин просияла радостной улыбкой. — Но, раз уж ты предлагаешь, подай мне кусочек вон той птицы, пока твой муж окончательно ее не обглодал.

— Позвольте выразить мое уважение вашим поварам, государь, — высказался Инь Шэчи, оторвавшись от прекрасно приготовленного фазана, и пододвигая блюдо с ним ближе к жене. Та принялась срезать с грудки птицы куски мяса. — Сегодня, они превзошли самих себя — мы вкушаем блюда, сравнимые с печенью дракона и мозгом феникса[1], — Дуань Чжэнмин благодарно кивнул, не отвечая — его рот был плотно занят пищей.

— Не скучал ли ты по хорошей кухне в своих странствиях, Шэчи? — заботливо спросил наследный принц, прожевав кусочек мапо тофу. — Ты немного похудел за последнее время, что не очень хорошо для здоровья.

— Совсем недавно, когда мы с женой возвращались в Юньнань, мне довелось попробовать вкуснейшее из блюд мира, — весело ответил юноша, бросив короткий взгляд на Му Ваньцин. Та нахмурилась с сердитым смущением, явно зная, о чем пойдет речь. — Простите, государь, но даже великолепные вкусы сегодняшнего пира хоть немного, но уступают той куропатке, приготовленной моей женой. Один бок этой замечательной птицы был сожжён до угольков, а другой остался полусырым, но, клянусь небом, в своей жизни, я не ел ничего лучше, — он с нежностью посмотрел на недовольную девушку.

— И какая же сторона куропатки тебе досталась, брат Шэчи? — со смехом поинтересовалась Чжун Лин. — Угольки, или сырое мясо?

— Поровну того и другого, — серьезно ответствовал юноша. — Я и моя любимая Ваньцин делим пополам все радости и беды.

— Ну хватит уже, — раздражённо вмешалась Му Ваньцин. — Птица подгорела только потому, что ты не прекращал отвлекать меня от готовки приставаниями… ой, — девушка поднесла ладонь ко рту, окончательно смутившись. Присутствующие невольно заулыбались.

— Вижу, пламя любви ярко горит в юных сердцах, а Гуаньинь не оставляет вас с женой своими милостями, — благодушно отметил Дуань Чжэнчунь.

— Истинно так, — с умиленным видом согласился Инь Шэчи, погладив коленку Ваньцин. Поначалу, та сбросила его ладонь, обиженно поджав губы, но вскоре сменила гнев на милость, и придвинулась ближе к мужу, устроив руку на его талии.

— В словах брата Шэчи что-то есть, — невнятно высказался Дуань Юй с полным ртом лапши. Прожевав пищу под укоризненным взглядом матери, он продолжил:

— Дорожная еда может быть невзрачной и пресной, но воздух дальних странствий придает ей свою, особую прелесть.

— Я рад, что вы с зятем помирились, Юй-эр, — доброжелательным тоном промолвил Дуань Чжэнмин, бросив на мужа племянницы короткий взгляд, полный искреннего смущения. — Мало что важнее мира и согласия в семье.

— Все наши разногласия ушли, стоило развеяться породившему их недопониманию, — рассеянно проговорил Инь Шэчи, и обеспокоенно добавил:

— У братца Юя ведь не будет неприятностей из-за… обстоятельств его рождения? Простите мою нескромность, государь.

— Как показали недавние события, поспешность в делах семейных может лишь навредить, — ответил правитель Да Ли, неловко улыбнувшись. — Пока что, все останется, как есть. Благо, Юй-эр не занимает придворных должностей, и не носит титула наследного принца. Я вынесу на его счёт окончательное решение, когда отыщется его отец.

«Ты не успеешь сделать этого, проклятый узурпатор,» гулкий, рокочущий голос, знакомый многим из присутствующих, прокатился под сводами залы. «Ведь твоя жалкая жизнь подходит к концу.»

В следующий миг, ставни окон разлетелись лоскутами бумаги и обломками деревянных решеток, и внутрь вломились одиннадцать фигур, необычных и пугающих обликом. Двоих — Дуань Яньцина и Е Эрнян, — узнала большая часть присутствующих; Гу Дучэн досадливо скривился при виде хнычущего свертка в руках злодейки. Дуань Юй, разглядев среди незваных гостей Дин Чуньцю с учениками, зло сжал зубы.

Пирующие повскакивали со своих мест, хватаясь за оружие, царские телохранители спешно выдвинулись наперерез злодеям, и лишь один Дуань Чжэнмин никуда не спешил.

— Что все это значит? — холодно вопросил он, с недовольством глядя на два неровных строя вооруженных людей, застывших друг напротив друга в напряжённой готовности к бою. — Кто вы, и почему вторглись в мой дом?

«Я здесь — по праву хозяина, ты, ничтожный вор и сын вора,» загрохотал неестественный голос старшего из Четырех Злодеев. «Или ты думал, что украденное давным-давно каким-то чудом превратилось в истинно твое? Я — Дуань Яньцин, старший сын Дуань Сыляня, принц крови, и законный наследник престола Да Ли! Всю свою жизнь, ты, ложный государь, воровал принадлежащее мне! На колени перед истинным правителем, Дуань Чжэнмин! Склонись передо мною, и с почтением прими заслуженную казнь!»

— Что за вздор ты несёшь, безумный старик? — раздражённо вопросила Му Ваньцин. — Как Переполненный Злом, известный всему подлунному миру своими гнусными деяниями, может быть наследником престола? Какую ещё глупую чушь ты выдумаешь сегодня? Быть может, нелепый старикашка рядом с тобой — покойный император Чжэньцзун, которого, на самом деле, тайно свергли евнухи? Не позорь свои седины ложью, и признайся честно — ты здесь для убийства и грабежа.

— Цин-эр, — поднял ладонь Дуань Чжэнмин. — Не нужно. После прошлой моей встречи с Переполненным Злом, я потрудился проверить его слова, и отыскал портрет принца Яньцина, написанный при жизни… то есть, до бунта. Этот человек говорит правду, — под удивлённые вздохи присутствующих, государь Да Ли низко поклонился Дуань Яньцину.

— Вы наконец-то вернулись домой, господин принц, — заговорил он, разогнувшись. — Вам стоило сделать это раньше, и известить меня. Вас бы встретили со всеми положенными церемониями.

«Мне не нужны твои подачки, ложный государь, и не нужна бессмысленная вежливость,» зарычал в ответ старец в медной маске. «Я здесь, чтобы вернуть трон, принадлежащий мне по праву, и наказать преступников, отнявших мое. Эти преступники — ты, и твоя семья. Все вы умрёте сегодня, и никакие угодливые слова вас не спасут.»

— Этого я и боялся, — построжел Дуань Чжэнмин. — Ваши дела, господин принц, показывают вас как человека порочного и безжалостного. Взойдя на трон, вы первым делом собираетесь казнить целую семью, не сделавшую вам ничего дурного, за обиду, нанесённую вам их предками. Бесчисленные беды ожидают царство, которым правит жестокосердный государь. Хоть мой отец, в незнании своем, и занял трон не по праву, он всю жизнь трудился на благо Да Ли, и я, в меру своих скромных сил, следую его примеру. Покорившись тебе, Дуань Яньцин, я бросил бы своих подданных в пасть голодного тигра, и в челюсти свирепого дракона, чего не заслуживает ни один из них. Похоже, я всё-таки примерю на себя роль бунтовщика и узурпатора, сделав твои обвинения справедливыми, — он грустно усмехнулся, но тут же посерьёзнел вновь.

— Дуань Яньцин! — голос правителя Да Ли налился силой. — Ты оставишь все мысли навредить моей семье, и немедленно покинешь пределы моего царства. Воспротивься, и, клянусь небом, я убью тебя.

«Иного я и не ожидал от сына предателя,» неутолимая злоба звучала в потустороннем реве первого из Четырех Злодеев. «Ты не умрёшь доброй смертью, Дуань Чжэнмин. Твои останки будут скормлены псам, а кости — брошены без погребения.»

— И где же, позвольте спросить, та армия, что усадит вас на трон, господин разбойный принц? — насмешливо поинтересовался Инь Шэчи. — Или кучка глупцов в перьях, которую ты привел сюда, будет надзирать за порядком в Да Ли, отражать нападения тибетцев, зарящихся на юньнаньские земли, и подавлять неизбежные восстания? На их месте, я бы не стал браться за столь неблагодарную работу.

Бросив на юношу подозрительный взгляд, Дуань Яньцин переглянулся со своей младшей, и та быстро и тихо пробормотала ему что-то. Дослушав, старец в маске неожиданно расплылся в широкой улыбке.

«Как удачно — жертва для духа Юнь Чжунхэ тоже здесь, и даже не думает бежать от своей судьбы,» гулко прогремел его голос. «Я сожгу тебя перед духовной табличкой моего младшего, юный глупец, чтобы твой дух стал его рабом в посмертии. Ты отплатишь за смерть Злейшего из Людей вечностью тяжкого труда!»

— Помнится, братца Юя тоже угрожал сжечь на могиле некий безумец, — задумчиво протянул Шэчи. — Быть может, это у нас семейное, а, братец? — обратился он к шурину. Тот насмешливо фыркнул в ответ.

— Прежде, чем Дуани и их прихлебатели умрут, я в последний раз предложу тебе жизнь и прощение, Дуань Юй, — напыщенно заговорил Дин Чуньцю, также обратив внимание на пасынка Дуань Чжэнчуня. — Поклонись мне земно, как старшему секты Сяояо, верни украденные тобой технику Бега по Волнам и Искусство Северной Тьмы, и я не стану держать на тебя зла за былые дерзости. Ты даже сможешь стать моим доверенным учеником, если делом докажешь свою преданность…

Самодовольную речь Старика с Озера Синсю прервал громкий и язвительный смех. Старец, умолкнув, озадаченно повернулся к Инь Шэчи, который хохотал во все горло, запрокинув голову. Отсмеявшись, юноша вперил в главу секты Синсю внимательный взгляд, полный злой радости.

— Дин Чуньцю! — вскричал он. — Вор, подлец, и трусливый предатель! Долгие месяцы я жаждал и желал сразиться с тобой. В этот же день следующего года, я принесу жертвы на твоей гробнице! — скалясь недоброй улыбкой, он указал на старца в перьях остриём меча.

— Ты ещё кто, безвестный юнец? — раздражённо скривился тот. — Не тебе, ничтожному глупцу, угрожать мне — я, глава секты Синсю, превосхожу тебя во всем.

— Так ты не узнал меня, жалкий трус, носа не кажущий из тайной норы своей секты⁈ — со смехом воскликнул Шэчи. — Я — Черный Дух Непостоянства! Сегодня, отдыхая в кругу друзей, я оставил дома форменные одежды, цепь, и табличку с твоим приговором, но раз уж работа сама явилась ко мне, я с превеликой радостью выполню ее, отправив тебя в Диюй! Видит небо, с твоей смертью, Поднебесная станет много чище от смрадной грязи коварства и предательства!

— Ты, верно, мнишь себя кем-то вроде Линь Сянжу[2], дерзя мне, — проскрипел обозленный Дин Чуньцю. — Но ты — вовсе не он, глупый, наглый мальчишка. Ты — всего лишь жертвенное мясо для Яньло-вана. Мясо, что я сейчас приготовлю, — в его ладони зажегся сгусток зеленоватого пламени, бросивший на потолок и стены зловещие извивы теней.

— А ты, видно, считаешь себя птицей Пэн[3], — не остался в долгу Инь Шэчи. Широкая, счастливая улыбка поселилась на его лице — давний враг сам пришел к нему, покинув защиту родных стен. Час мести за его старших, за раны Уя-цзы и унижения Су Синхэ, наконец-то настал. — Или, хотя бы, подушкой из ее перьев. Но ты — не птица, и даже не подушка: оперения у тебя не хватит и на тощего, недокормленного птенца. Особо мало его пониже спины — верно, придется помочь тебе, и запихнуть туда побольше перышек, — Дин Чуньцю поперхнулся воздухом, безмолвно открывая и закрывая рот, а его глаза возмущённо полезли на лоб.

— Да как ты смеешь оскорблять учителя, ничтожество⁈ — пришел на помощь своему старшему Чжайсин-цзы. — Ты — не ровня ему ни силой, ни знаниями, ни величием, ни известностью! Великий Бессмертный с Озера Синсю!.. — завел он старую песню, и собратья по учебе присоединились к нему во весь голос. — Потрясает подлунный мир!.. Своей невероятной силой!.. И несравненными умениями!..

— А также, благородством своего духа, и неукоснительной верностью данному слову! — с хохотом добавил Инь Шэчи, которого изрядно позабавили вопли учеников его врага.

— А ещё, безукоризненным вкусом в одежде, и неизменной благопристойностью облика, — смеясь, присоединился к зятю Дуань Юй.

— И своими высоким ростом, юным возрастом, и чернотой волос, — презрительно закончила Му Ваньцин, и обратилась к ученикам Дин Чуньцю:

— Вам самим не стыдно орать эту чушь, недоумки? Видит небо, я впервые в жизни слышу настолько несуразную похвальбу.

— Ты, падаль, мерзкая ведьма, поплатишься за свою наглость, — оскорбился старший ученик секты Синсю. — Когда мы расправимся с врагами учителя и его досточтимого союзника, я брошу твои кости псам!

— После того, как мы с мужем прикончим твоего глупого учителя, я приду за твоей головой, — насмешливо ответила Ваньцин. — Если, конечно, никчёмный подхалим и неумеха вроде тебя сумеет прожить так долго.

«Достаточно слов,» загремел жуткий голос Дуань Яньцина. Старец в маске покрепче утвердился на ногах, и поднял костыль, направив его на Дуань Чжэнмина. «Пришло время справедливого возмездия.»

— Верно! — вскричал Инь Шэчи, поднимая меч к небесам. В его голосе звучала искренняя и незамутненная жажда крови, совершенно необычная для добродушного юноши. — Время убрать отсюда принесенные ветром мусор и гниль!

Его воинственный возглас словно послужил командой — обе стороны дружно бросились вперед, с оружием наготове. Именно Шэчи с Ваньцин достигли врага первыми — третья форма их парного боевого искусства вновь не подвела, позволив им вмиг добраться до Дин Чуньцю. Старик с трудом уклонился от дружной атаки юноши и девушки, и, удивленный показанным мастерством, отступил, спиной вперед выпрыгнув из обеденного зала через одно из проломленных окон. Инь Шэчи с женой тут же ринулись следом.

Злодеи незначительно уступали в числе подвергшемуся их нападению царскому семейству, но это призрачное превосходство не несло Дуаням и их родне особых благ: Чжун Лин, к примеру, не была опытной воительницей, и особой помощи в бою от нее ждать не стоило, а Ван Юйянь и вовсе нуждалась в защите.

Первый удар врага привычно приняли на себя царские телохранители, с оружием в руках встретив бросок четверки учеников секты Синсю. Опытные и умелые воины, охранники государя стойко защищались, но Дин Чуньцю неспроста привел именно этих юношей убивать Дуань Чжэнмина. Двое из них, крепкие и длиннорукие, были вооружены тяжелыми секирами на длинных древках, и размахивали своим громоздким оружием так же легко, как бабочка — крыльями. Даже рослый Фу Сыгуй с трудом отражал их сокрушительные удары. Другая пара доверенных учеников Старика Синсю вовсю применяла одно из таинственных искусств секты — то самое зеленое пламя, которым их учитель грозился сжечь Инь Шэчи. Его сгустки и всполохи, срывающиеся с ладоней двух юношей — Чжайсин-цзы, и его собрата, скрывающего лицо черной маской, — были много опаснее, чем казались. Чжу Даньчэнь, ненароком поймавший одну из зеленых вспышек левым плечом, теперь держал верное оружие-кисть в правой руке, когда как левая бессильно повисла мертвым грузом. Ученики Дин Чуньцю неуклонно теснили царских охранников, и те вынужденно отступали под градом ударов и техник ци.

Вторую четверку младших Синсю, с дикими криками бросившуюся на Дуань Чжэнчуня, перехватили жена и наложницы принца. Дао Байфэн удалось первым ударом ослепить одного, и связать боем второго, Гань Баобао скрестила меч с тяжелым топором третьего, а Цинь Хунмянь упорно пыталась подстрелить четвертого из наручного стреломета. Ее цель легко уклонялась от ядовитых игл, мерзко хихикая.

— Глупая старуха, — глумливо протянул юный ученик Дин Чуньцю, худощавый и ловкий, с торчащим на макушке выбритой головы узлом волос. Он легко кувыркнулся в воздухе, прокатился по полу, и укрылся за спинкой стула, в которую и вонзились последние снаряды Хунмянь. — Я, Небесный Волк — лучший в техниках шагов среди моих собратьев! А сейчас, — он нарочито медленно встал, и отряхнул невидимую пыль с темной ткани своей рубахи, — я покажу тебе мою любимую рукопашную технику — Ладонь Сокрушения Костей! — он бросился в атаку с молниеносной скоростью. Женщина, зло оскалив зубы, рванула из ножен короткие мечи.

Сам наследный принц, вместе с братом и пасынком, кое-как защищались от слепящего шквала сгустков ци, что обрушил на них Дуань Яньцин. Взбешенный старец в маске жаждал крови своих дальних родственников, и жаждал ее немедленно — его скрюченная фигура пылала убийственным намерением, окутывающим трех Дуаней, словно огненное облако взрыва. Однако же, из его противников, один лишь Дуань Юй сражался всерьез, расчетливо и хладнокровно посылая во врага точные атаки Божественного Меча Шести Меридианов. Государь Да Ли и его брат, противостоя своему блудному родичу, невольно сдерживали удары. На их лицах мелькало невольное сочувствие при виде жуткого и жалкого увечного старца, что мог бы стать частью их семьи, но решил сделаться ее непримиримым врагом. Е Эрнян, с очередным украденным ребенком на руках, вносила свою долю в замешательство трех Дуаней — злодейка то и дело вставала на пути их атак, с притворным сожалением жалуясь кричащему младенцу на жестокость врага.

* * *

Гу Дучэн считался старшим из царских телохранителей не только по возрасту или должности — начав служить Дуань Ляньи, государю Синцзуну, ещё безусым юнцом, Дучэн уже больше десятка лет защищал правящую семью Да Ли. Защищал со всем возможным усердием: поневоле присутствуя при составлении указов и обсуждении государственных дел, он быстро понял — семья Дуань печется о простых далисцах не меньше, чем о собственных детях.

Увы, но рвение не всегда может заменить талант. С трудом отражая удары секир, которыми орудовали ученики Дин Чуньцю, и уклоняясь от зелёного пламени, все ярче разжигаемого их собратьями, Гу Дучэн четко видел: его противники отлично владеют своим необычным оружием, и лучше него с товарищами в развитии внутренней энергии. Продолжись бой в том же духе, младшие Синсю наверняка задавили бы царских охранников грубой силой. И Дучэн, и оба его брата по оружию уже получили лёгкие раны, понемногу выпивающие их силы, когда как их противники совершенно не показывали усталости.

К счастью, юным ученикам Дин Чуньцю недоставало двух важных вещей, которых у тройки телохранителей было в достатке — опыта и слаженности. Подав товарищам условный знак, Гу Дучэн уклонился от очередного размашистого удара двуручной секиры — мощного и быстрого, но на краткие мгновения оставившего ее хозяина уязвимым. Лёгкий шлепок парных топоров по обуху ускорил полет тяжёлого оружия, и воин секты Синсю на миг потерял равновесие — стальной топор в несколько цзиней весом, с гудением рассекший воздух, увлек юношу за собой, заставив его податься назад. Пользуясь его замешательством, Дучэн метнулся мимо бойцов с секирами, стремясь добраться до их товарищей-поджигателей. Ученики Дин Чуньцю не сплоховали: метатели зелёного огня отступили подальше, применяя технику шагов, а сражающиеся в ближнем бою воины Синсю бросились наперерез Гу Дучэну, загораживая ему путь древками оружия. Но старший телохранитель ждал именно этого: топор в его левой руке лег на длинное топорище вражеской секиры, и зацепил его пяткой лезвия. Тут же, Гу Дучэн резко дёрнул врага на себя, прикрываясь неуклюже пошатнувшимся юношей от его соратников. Второй топор царского охранника взметнулся над плечом его живого щита, и прошил воздух в мощном и точном броске.

Шарик зелёного пламени, собираемый в ладонях юношей в черной маске, вспыхнул, обугливая руки своего создателя, когда топор, коротко прогудев в воздухе рассерженным шмелем, с хряском врубился в грудь юноши, раскалывая ребра, и разрезая мышцы. Ученик Дин Чуньцю с хрипом попытался вдохнуть, судорожно стискивая изуродованными пальцами рукоятку поразившего его оружия, но безуспешно. Тело его сжалось в предсмертной судороге, и неуклюже рухнуло на пол. Умирающий юноша вздрогнул ещё несколько раз, словно душа, покидающая его тело, стряхивала с себя бренную земную оболочку. Мгновением спустя, он окончательно затих.

Гу Дучэн поспешно отскочил назад — его противник вырвал секиру из сцепки, и, яростно возопив, нанес могучий удар сверху вниз, норовя развалить царского охранника от плеча до пояса. Чжайсин-цзы, также взбешенный смертью товарища, поддержал собрата целым потоком зелёного пламени.

Злость учеников Дин Чуньцю была ошибкой. Дучэн краем глаза видел, как рядом с ним, Фу Сыгуй принял удар второго секироносца на жёсткий блок верной булавы, и отвёл вражеское оружие в сторону, а Чжу Даньчэнь, бросившись вперёд, нанес три быстрых укола кистью. Оставив за спиной корчащееся в агонии тело, младшие телохранители соединились с Гу Дучэном, и последний вражеский воин ближнего боя вскоре пал под их дружными ударами. Чжайсин-цзы, оставшийся без поддержки, попытался было сбежать, но метко брошенный топор Дучэна раскроил ему череп.

* * *

Равновесие в схватке подруг Дуань Чжэнчуня с учениками секты Синсю держалось недолго. Ослеплённый Дао Байфэн юноша быстро исцелил повреждённые глаза техникой внутренней энергии, и вновь вступил в бой, вынуждая жену принца перейти в глухую защиту.

Гань Баобао яростно фехтовала с носителем топора, кое-как отводя его тяжёлое оружие клинком меча, и угрожая разошедшемуся юноше быстрыми ответными атаками. Женщина поневоле пятилась под градом ударов — пусть она не уступала своему противнику в мастерстве, а в боевом опыте и вовсе превосходила, но возраст матери Чжун Лин давал о себе знать, а силой она, стройная и изящная, и вовсе никогда не отличалась. Движения Гань Баобао понемногу замедлялись, и видящий ее усталость ученик Синсю скалил зубы в злобной радости, все сильнее налегая на топор.

Хуже всего дела шли у Цинь Хунмянь — юноша, назвавшийся Небесным Волком, кружил вокруг неё призрачной тенью, легко уклоняясь от атак короткими мечами, и осыпая женщину ударами ладоней, силой сравнимыми с падением тяжёлого боевого молота, а скоростью — с разрядами молний. Хунмянь пока удавалось защищаться, но, безнадежно связанная боем, она не могла придти на помощь своим соратницам, которые все больше в ней нуждались.

Чжун Лин, видя, как теснит ее мать воин с топором, решительно двинулась к сражающимся, твердо намеренная помочь родительнице. Ясные очи девушки горели негодованием — мерзавцы, ворвавшиеся в обеденную залу, испортили замечательный семейный вечер, и хотели навредить ее родным! Дочь Дуань Чжэнчуня совершенно не собиралась этого позволять.

— Лин-эр! — закричала Гань Баобао, заметив приближающуюся дочь. — Не лезь! Они слишком опасны!

Отвлечение от боя сыграло с ней злую шутку — противник женщины мощным ударом пробил ее защиту, ослабленную усталостью и рассеянным вниманием, и лезвие топора пало вниз, сверкнув стальным отсветом близкой смерти. Гань Баобао удалось уклониться отчаянным прыжком, и вместо того, чтобы отсечь ее правую руку, лезвие топора прочертило длинную кровавую полосу на ее груди. Охнув от боли, женщина споткнулась и повалилась на пол, а ее противник, довольно взревев, шагнул следом, вскидывая оружие.

— Мама! — испуганно охнула Чжун Лин, но страх недолго продержался на ее лице, мигом вытесненный злостью.

— Вперёд! — звонко воскликнула девушка, указывая на ученика Синсю, намеренного зарубить ее мать.

Повинуясь ее команде, с руки девушки прянула белая молния, ударившая злодея с топором точно в горло. Тот испуганно завизжал, и, выронив оружие, попытался зажать кровавую рану, вскрывшую жилу жизни на его шее. Из-под пальцев ученика Дин Чуньцю бурно хлестала кровь, а по его коже, исходя из ранения, расползалась мертвенная синева. Он не успел истечь кровью — яд убил воина секты Синсю раньше, чем его сердце сделало четыре удара. Глаза юноши закатились, белея на посиневшем лице, и мертвое тело неудачливого бойца, попробовавшего яда Молниеносной Ласки, упало навзничь.

Пушистый зверёк, за милым и безобидным обликом скрывавший редкую смертоносность, не собирался останавливаться. Питомец Чжун Лин давно привык к запаху обеих ее тетушек, и, конечно же, матери, а вот напавших на них юнцов он знать не знал, и ничуть не собирался щадить. Пробежав по руке одного из противников Дао Байфэн, ласка мимоходом погрузила клыки в его плечо. Затем, ловким прыжком перескочив на голову второго, она вцепилась воину Синсю в лицо. Оба юноши дико завопили от боли, причиняемой им ядом и зубами животного, но их страдания быстро прервались — жена Дуань Чжэнчуня не упустила своего шанса. Широко размахнувшись, женщина ударила из-за головы, и белоснежный конский волос ее плети окрасился алым — хлещущая атака оружия Дао Байфэн рассекла глотки обоим ученикам Дин Чуньцю.

Тем временем, Цинь Хунмянь поспешно отступала — удачный удар Небесного Волка отсушил ей руку, и пальцы женщины разжались, выпуская рукоять верного клинка. Потеряв один из коротких мечей, она все реже успевала защищаться от атак ловкого и быстрого противника, вынужденно терпя болезненные удары. Напыщенное название боевого искусства ее противника — Ладони Сокрушения Костей, — вовсе не было преувеличением: левое плечо Хунмянь, принявшее на себя тот злосчастный удар, неприятно похрустывало.

Когда ее противник, легко сбив ладонью в сторону выпад короткого меча, ударил в ответ, и его кулак, преодолев неуклюжий блок поврежденной рукой, врезался в грудь женщины, вышибив из нее дух, поверженная наземь Цинь Хунмянь на мгновение потеряла надежду. Но вдруг, торжествующий оскал пропал с лица ее противника, и Небесный Волк резво обернулся к некоей невидимой для женщины опасности. Он успел вскинуть руки в защитном движении, но эта расторопность не принесла пользы, чему был свидетельством раздавшийся крик боли.

Когда Хунмянь вернула себе способность дышать, а темные пятна прекратили плавать перед ее глазами, взгляду женщины предстал ее противник, широко раскрытыми глазами пялящийся на кисть своей правой руки. Кожа вокруг небольшой ранки на тыльной стороне ладони юноши медленно покрывалась нездоровой синевой. Глядя на следы отравления обезумевшим взглядом, Небесный Волк подхватил с пола топор своего павшего собрата, и с диким криком отсек поражённую ядом конечность по локоть. Орошая доски пола алой кровью, и всхлипывая от боли, ранее самоуверенный воин со всех ног бросился к одному из окон, и, выпрыгнув наружу, пропал из виду.

* * *

Середина обеденного зала словно превратилась в поле боя небесных лучников, неустанно осыпающих друг друга стрелами из чистого света — там сошлись в бою четверо мастеров родственных пальцевых техник. Ярость и жажда мести придали Дуань Яньцину сил — старец в медной маске обрушил на троицу своих дальних родственников слепящую лавину сгустков ци, ни на мгновение не ослабляя натиск. Е Эрнян также не сидела без дела, отвлекая то одного, то другого из противников своего старшего. Дуань Чжэнмину и его брату уже не раз приходилось упреждать ее самоубийственные атаки с младенцем наперевес точными ударами техник Одного Ян, нацеленными в ноги.

Правитель и наследный принц Да Ли по-прежнему не атаковали в полную силу, и даже пытались заговорить со своим блудным родичем, но тот отвечал лишь ругательствами, либо же и вовсе презрительным молчанием. Жалость к Дуань Яньцину ослабляла атаки государя и его брата, и заставляла их сдерживать смертельные удары, сводя на нет их усилия по обезвреживанию Переполненного Злом.

Дуань Юй, напротив, изо всех сил пытался сразить врага, но тут уже сказывался недостаток опыта юного далисца, и его пренебрежение тренировками — как в техниках внутренней энергии, так и в боевом искусстве. Дуань Яньцин либо уклонялся от сияющих лучей Божественного Меча Шести Меридианов, либо принимал их на защитную технику, кое-как сдерживая и отклоняя всесокрушающие клинки света выплесками ци.

— Дуань Юй! — неожиданно воскликнула Ван Юйянь, все это время наблюдавшая за битвой. — В защите старца есть прореха, со стороны…

Она не смогла заговорить — Дуань Яньцин отвлекся на нее всего на миг, метнув в девушку один-единственный сгусток ци, но дочери госпожи Ван хватило его с лихвой. Не знающая боевых искусств девушка рухнула бездыханной, недвижно распростершись на полу.

— Юйянь! — бешено заорал Дуань Юй! — Нет! Нет, нет, нет!

Багровая пелена заволокла глаза юноши, и кровь вскипела в его жилах. Раскаленное острие осознания гибели любимой насквозь пронзило сердцеДуань Юя, наполнив его пылающей жаждой мести. Он бросился на своего врага, ведомый лишь одним — желанием убивать. Его атака не была безрассудной — юный далисец прекрасно помнил те поражения, которых стоило ему безрассудство. Сегодня, он впервые в жизни осознанно собирался убить врага — не прогнать, не победить, и не наказать в порыве гнева, но уничтожить, без капли жалости и сомнения.

— Убийца! — вскричал юноша. Его обычно добродушное лицо исказилось, обратившись маской дикой ярости. — Проклятый выродок! Дурная кровь! Тварь! Нелюдь!

Пламенная туча заполнила легкие Дуань Юя, полыхнув взрывом, и сжавшись в жгучую каплю лавы. Этот стремительный сгусток силы прокатился по левой руке юноши, и выплеснулся из большого пальца, уложенного на сжатый кулак. Меч Тайин врезался в защиту Дуань Яньцина, подобно тому, как тяжелый прямой меч врубается в деревянный щит пехотинца, и раскалывает его пополам. Защитная техника старца в маске подалась, утратив свою непоколебимую надежность.

— Сколько раз ты пытался убить моего отца⁈ — кричал юный далисец, не ослабляя нажим. — Два, три, больше⁈ Я уже утратил счет!

Словно третий глаз открылся над правой бровью юноши, пылая обжигающим светом. Эта жгучая вспышка ухнула вниз, к шее, обогнув мочку уха, и скользнула еще ниже, внутрь груди, наполнив нутро Дуань Юя теплом. Оттуда, сгусток ци прокатился по правой руке, к безымянному пальцу, и рванулся наружу быстрым, неостановимым огненным клинком Меча Шаоян, что превратил защиту врага в ничто. Дуань Яньцин, отталкиваясь костылями, поспешно выскользнул из-под разрушительного натиска враждебной ци, что едва не превратила его в обожженный труп.

— Ты хотел принудить меня обесчестить сестрицу Лин, безумный ублюдок! — проорал юноша. — Осталось ли в тебе хоть что-то от человека⁈

Две маленькие звезды, сияющие ледяным жаром, одновременно зародились в горле и груди Дуань Юя. Обжигающая сила, что составляла их суть, прокатилась морозной волной по левой руке юноши, исторгнув из его указательного пальца стремительную, тонкую иглу Меча Янъин, и тут же, следом за ней, плотное, едва ли не вещественное острие Меча Цзюэинь, порожденное средним пальцем, и прошившее воздух быстрее стрелы. Дуань Яньцин, безмолвно распахнув рот, скривился в гримасе боли — оба сгустка ци вонзились в его левое плечо, заставив руку старца в маске бессильно повиснуть, роняя костыль. Судорожно сжав древко второго, он применил технику шагов, отчаянно пытаясь уйти от неминуемой смерти.

— Ты привел мерзавца и разбойника Дин Чуньцю убивать моего дядю, тварь! — не прекращал свои яростные обвинения юный далисец. — Ты, падаль, сговариваешься с отбросами против собственной семьи! Жаль, что бунтовщики убили твоего отца, а не тебя!

На сей раз, болезненные ощущения собирающейся для удара ци остались незамеченными Дуань Юем — его сердце и без того было переполнено болью искреннего горя, и тонкий луч Меча Шаоинь, сорвавшийся с его левого мизинца, ощутился им не сильнее комариного укуса. Дуань Яньцин не смог бы сказать того же — режущий свет пальцевой техники просек его правое плечо, распахав кожу и мышцы, и заставив выпустить костыль из рук. Старец неуклюже зашатался — искалеченные ноги с трудом поддерживали его тело.

— И наконец, твое последнее деяние, — произнес Дуань Юй почти спокойно. — То, что заслуживает безжалостной казни. Ты убил мою любимую, мою Ван Юйянь. За это, ты сгоришь в Диюе, нелюдь.

Лютый, испепеляющий жар зародился в животе юноши, у самого пупка, и прянул вверх быстрой молнией. Обвившись вокруг его правой руки колючей цепью, источающей смертный хлад, поток мощи ринулся наружу сквозь мизинец, сжавшись в тончайшую нить смертоносного луча. Сокрушительный удар Меча Тайян уже готов был прервать жизнь Дуань Яньцина; еще миг, и ничто не спасло бы седую голову старца в маске от разделения ровно пополам, как громкий возглас привлек внимание Дуань Юя, заставив его отвернуться от своей жертвы.

— Юй-эр! — крик Дао Байфэн был до странного напуганным. — Не убивай его! Юйянь жива!

Юноша резко развернулся на месте, забыв обо всем на свете, кроме последних слов матери. Всеразрушающая ци пальцевой техники рассеялась, почти не причинив вреда — лишь кусочек медной маски Переполненного Злом зазвенел по полу, да одинокая капля крови лениво прокатилась по щеке Дуань Яньцина. Дуань Юй со всех ног бросился к лежащей на полу девушке, чью голову поддерживала Дао Байфэн, и рухнул перед ней на колени. Кровавый туман, объявший разум юноши, быстро рассеивался под взглядом карих глаз той, что была для него дороже всего на свете, взглядом осознанным и обеспокоенным. Слезы радости и облегчения потекли по щекам Дуань Юя, смывая остатки боевого безумия.

Этого отвлечения Е Эрнян хватило, чтобы придти на помощь своему старшему. Она метнулась к раненому Дуань Яньцину быстрее ветра, одновременно освобождая руки. Последнее она сделала способом, что приличествовал ее дурной славе, и прозвищу «Способная на Любое Злодеяние» — метнув удерживаемого ей младенца в сторону государя Да Ли, и его брата. Точно между ними.

Дуань Чжэнчунь успел первым, встав на пути ребенка, истошно кричащего в полете. Поймав дитя, он медленно упал на спину, в попытке как можно больше смягчить столкновение. Лицо наследного принца болезненно скривилось от удара спиной о жесткие доски пола, но тут же наполнилось облегчением — орущий младенец в его руках громко всхлипнул еще пару раз, и затих. Внимание малыша привлекла ухоженная бородка Чжэнчуня, в которую он не замедлил вцепиться не по-детски крепкой ручонкой. Лицо принца вновь исказилось в гримасе боли, что нехотя сменилась вымученной улыбкой. Чжэнмин сочувственно усмехнулся, помогая брату встать.

Когда оба царственных далисца отвлеклись от ребенка, и огляделись в поисках двоих из Четырех Злодеев, тех уже и след простыл.

* * *

Пламенный цветок взрыва полыхнул навстречу Инь Шэчи и Му Ваньцин, стоило им покинуть обеденную залу через окно, преследуя врага. Огненное облако необычного сине-зеленого цвета нахлынуло на юношу и девушку, стремясь объять и испепелить. Их фигуры, вместе с оконным проемом, полностью скрылись в зеленоватой вспышке, но совсем ненадолго — миг, и волна света разметала странное пламя, позволяя молодой паре выскользнуть наружу. Выскользнуть вверх и в сторону — Шэчи, пробивший дорогу рукопашной техникой, не желал подставляться под возможную атаку невидимого врага.

Она, эта атака, все же случилась — едва лишь юноша и девушка покинули облако зеленого огня, на них обрушилась целая россыпь сгустков ци. Дин Чуньцю, невесомой тенью скользя по верхушкам садовых деревьев, посылал в молодую пару одну технику Ладони Сяояо за другой. Самодовольство ушло с лица Старика Синсю, сменившись злой сосредоточенностью — первый удар Шэчи и Ваньцин, едва не доставший его, заставил старца в перьях отнестись к настойчивой парочке серьезно. Не намеренный больше подставляться под их мечи, Дин Чуньцю вовсю пытался подавить юношу и девушку непрерывным градом атак с расстояния.

Инь Шэчи, стиснув зубы, ответил на слепящий вал сгустков ци своими техниками, кое-как сбивая атаки врага в сторону. Разница в освоении Ладони Сяояо двумя противниками стала заметна сразу же — глава секты Синсю бил много чаще и мощнее, тратя меньше сил на каждый удар, и с небрежной легкостью применяя продвинутые формы стиля. Использование ими одного и того же боевого искусства не осталось незамеченным Дин Чуньцю.

— Еще один вор знаний моей секты, — сердито нахмурив седые брови, проговорил он, не прекращая осыпать Шэчи и Ваньцин ударами техник. — Сейчас же прекрати сопротивляться, поклонись мне, и прими заслуженное наказание, негодный мальчишка.

— Я… поклонюсь… твоему трупу, — выдавил юноша, закрывая собой жену, и с трудом отбиваясь от вражеского навала. — Когда… похороню его.

Старик Синсю зло оскалился на эту дерзость, но не успел ничего сказать — его противники, до сих пор сидевшие в глухой обороне, нанесли ответный удар, и удар опасный. Му Ваньцин положила правую руку на плечо мужа, и ее наручный стреломет поочередно выплюнул оба снаряда. Стальные стрелки с тонким свистом прошили воздух, целя в грудь Дин Чуньцю, и тот, испуганно округлив глаза, сорвался с места, старательно уклоняясь. Техника шагов перенесла его сухощавую фигуру на крону соседнего дерева, и запоздавшая на краткий миг отравленная игла с тонким звоном отскочила от древесной коры. Вторая прошила листву, и, растратив смертоносную скорость, бессильно клюнула землю — старец в перьях ушел от атаки, невесомой пушинкой соскользнув вниз. Тут-то его и настигли клинки Шэчи и Ваньцин.

На сей раз, юноша и девушка применили пятую форму Семи Мечей Привязанности, норовя достать врага и на земле, и в воздухе. Му Ваньцин, с помощью Шэчи воспарив, точно птица, угрожала старцу в перьях мечом с высоты человеческого роста. Клинок ее мужа, стелящегося у самой земли в быстром беге, целил в ноги и живот Старика Синсю.

Издав напуганный возглас, Дин Чуньцю вознесся высоко в небеса диким прыжком, уклонившись от обоих ударов в самый последний миг. Едва его ноги оторвались от земли, старец в перьях свел ладони вместе, и воздух перед ним полыхнул зеленым пламенем. Словно разъяренный дракон отверз свою пасть, стремясь испепелить все вокруг, настолько мощный и жаркий сноп пламени извергся из меридианов Старика Синсю, в попытке отвратить Шэчи и Ваньцин от преследования. Те не отсупились, и даже не особо замедлили свой стремительный бросок — Инь Шэчи вновь пробил огненное облако техникой Ладони Сяояо, открывая путь себе и жене. Мгновением спустя, случилось давно ожидаемое — Дин Чуньцю не сумел вовремя преодолеть очередное препятствие. Небольшая роща грушевых деревьев, гостеприимно раскинувшая ветвистые объятия, и блестящая на ярком солнце нарядной зеленой листвой и округлыми золотыми боками созревших плодов, стала сегодня не местом отдохновения, но опасной ловушкой. Все мастерство Старика Синсю в техниках шагов не позволяло ему ни вовремя вспрыгнуть на кроны деревьев, ни достаточно быстро пробежать меж густо посаженных стволов — слишком большую скорость он взял, и слишком пологим был его полет, выносящий старца к самой кромке рощи.

— Четвертая! — со злым предвкушением вскричал Инь Шэчи. Не медля ни мгновения, он взялся за рукоять меча обеими руками, и обрушил на врага мощный удар сверху вниз.

Му Ваньцин поддержала мужа каскадом быстрых уколов и коротких режущих ударов. Ее меч плясал сотней атакующих змей, окружая Дин Чуньцю сетью стальных взблесков, и угрожая ему за малым не отовсюду. В первые же мгновения этого молниеносного шквала атак, халат Старца Синсю обзавелся множеством прорех, и часть из них окрасилась кровью.

В противоположность скоростному натиску девушки, каждый удар меча Инь Шэчи был смертельным, или, самое меньшее, калечащим. Драгоценный клинок юноши с шипением пластал воздух, стремясь развалить туловище врага пополам, отсечь конечности, или же срубить голову. Крепко удерживаемый обеими руками Шэчи за длинную рукоятку, его меч падал с неотвратимостью тяжелого клинка палача, и мощью, что, казалось, способна была расколоть гору.

Прижатый к древесной стене Дин Чуньцю был вынужден обороняться — уклоняясь от сокрушительных ударов Инь Шэчи, он отбивал многочисленные выпады Му Ваньцин спешно выхваченным из-за пояса даосским веером. Ни старец в перьях, ни наседающая на него молодая пара не прекращали двигаться — Старик Синсю пытался выскользнуть из ловушки, не дающей ему уйти техниками шагов, а Шэчи и Ваньцин неустанно его преследовали.

На волосок разминувшись с очередным тяжелым, но не очень-то быстрым ударом юного воина, Дин Чуньцю вскинул веер навстречу короткому уколу меча Ваньцин. Старец в перьях приободрился — ему понемногу удалось приноровиться к слаженным, но очень уж однообразным атакам молодой пары; к тому же, край фруктовой посадки виднелся в нескольких шагах впереди. Именно в этот миг и раскрылась коварная суть четвертой формы Семи Мечей Привязанности.

Вместо быстрого и легкого колющего выпада, клинок Му Ваньцин вознесся ввысь, и девушка с неожиданной силой рубанула наискось, из-за головы. Инь Шэчи не стал отводить свой меч для очередного богатырского замаха, вместо этого выбросив его вперед в молниеносном выпаде.

Бурые гусиные перья даосского веера Дин Чуньцю, кружась, опадали на землю, безнадежно опаздывая за отлетевшим в сторону обрубком ручки, россыпью кровавых брызг, и лоскутком кожи Старика Синсю. Халат последнего вновь окрасился алым, но много щедрее, чем раньше — в этот раз, меч Шэчи испил крови врага полной пядью острия.

Юноша и девушка не ослабляли свой дружный натиск, но все былое однообразие их атак исчезло без следа. Манеры боя Шэчи и Ваньцин то и дело сменялись, становясь то быстрыми и легкими, то мощными и сокрушительными, но неизменно оставаясь противоположными друг другу. Четвертая форма Семи Мечей Привязанности, Меч Разногласий, вопреки названию, требовала от своих практиков полного взаимопонимания. Его у молодой пары всегда было в достатке.

Атаки юноши и девушки, изменчивые, словно блики на воде, и коварные, словно змея в траве, снова и снова достигали цели, уязвляя и раня Старца Синсю. Чувствуя, как его меч в очередной раз без труда просекает шелк халата, и впивается в тело врага, Шэчи издал торжествующий крик, полный предчувствия близкой победы. Словно в ответ на этот кровожадный вопль, Дин Чуньцю тоскливо завыл, словно загнанный волк. Его руки вдруг метнулись к вороту халата, и вырвали оттуда сразу два пучка украшающих его перьев.

— Шестая! — дружно завопили Шэчи и Ваньцин — предчувствие неладного пронзило обоих морозным уколом.

Они успели вовремя — перья, каждое из которых блестело стальной иглой отравленного жала, были брошены с необычайными силой и точностью, и их полет неминуемо окончился бы смертью кого-то из молодой пары воинов, а то и преждевременной кончиной обоих, если бы не самая необычная из форм их парного боевого искусства. Именуемая Мечом Расставаний, она показалась бы малополезной многим неопытным воинам — ее единственным, но крайне весомым недостатком было полное отсутствие атакующих приемов. Однако же, для защиты от тайного оружия, стрел, и вражеских клинков, ее пользу трудно было переоценить.

Мечи молодой пары встретили все до единого снаряды, брошенные Дин Чуньцю, скоропостижно прервав их хищный полет. Старик Синсю, словно не веря в постигшую его неудачу, продолжал метать свое необычное тайное оружие, снова и снова. Безуспешно: клинки юных супругов прикрывали юношу и девушку не хуже тяжелых осадных щитов. Истекающие отравой стальные жала бессильно звенели, встречаясь со сталью же, и разлетаясь куда угодно, но не в сторону Шэчи и Ваньцин.

Отправив в сторону молодой пары последнюю горсть метательных игл, Дин Чуньцю расплылся в гнусной улыбочке, и вскинул ладони в направлении противников. В этот раз, его меридианы породили не рукопашную технику, и не сине-зеленое пламя, но нечто совершенно новое. Едва заметная дымка вспухла вокруг рук старца туманным облаком, надвигаясь на юных воинов.

— Назад! — не своим голосом закричал Инь Шэчи.

Ухватив жену за талию, он прыгнул спиной вперед, напрягая меридианы в исполнении техники шагов. Его свободная рука посылала в сторону зыбкой пелены одну технику Ладони Сяояо за другой. Шэчи узнал странный прием Старика Синсю, некогда описанный ему Су Синхэ. По всей видимости, наряду с применением тайного оружия, Дин Чуньцю готовил атаку самым коварным и жестоким стилем из его арсенала — Ядовитой Ладонью. Отравой, порожденной ци, и не имеющей противоядия.

Поспешное отступление Инь Шэчи возымело действие, как и непрерывный обстрел техниками ци — ядовитый дым остановил свое неспешное продвижение, замерев между молодой парой и их врагом стеной зыбкого марева. Старик Синсю, видя замешательство своих противников, издал надтреснутый хохоток.

— Вы — не ровня мне, гадкие детишки, — ехидно протянул он. — Истинный уровень моих умений вам даже и не осознать толком. Но ничего, — он вновь поднял ладони, на что Шэчи невольно напрягся. — Сегодня, я открою вам глаза…

Внезапно, Дин Чуньцю резко осекся, и недовольно поглядел за спины юноши и девушки. Бросив быстрый взгляд через плечо, Инь Шэчи заметил спешащих на помощь старших Дуаней — как юноша с облегчением отметил, целых и невредимых.

Дребезжащий смех Старого Чудака с Озера Синсю вновь раскатился над садом царского дворца. Миг спустя, Дин Чуньцю вознесся ввысь резким прыжком, и в считанные мгновения исчез вдали.

— Стой, трусливая тварь! — заорал Инь Шэчи, вскинув меч. — Не смей убегать! Стой, жалкое ничтожество! — он дернулся было следом, но легшая на его плечо рука жены остановила юношу.

— Не нужно, Шэчи, — утомленно промолвила Му Ваньцин. — Я же вижу, ты устал не меньше меня. Даже если мы и догоним мерзкого старикашку, то не сможем дать ему бой — сил не останется, — юноша раздосадованно ругнулся, и сплюнул на землю.

— Вы в порядке, дети? — обеспокоенно спросил подбежавший ближе Дуань Чжэнмин. Его брат, тяжело дыша, согнулся пополам — силы Дуань Чжэнчуня явно были на исходе. Государь Да Ли также выглядел бледным и утомленным.

— Старик Синсю не успел вам навредить? — продолжил взволнованные расспросы Чжэнмин.

— Мы целы, дядюшка, — отозвалась Ваньцин. — И даже смогли ранить злодея…

— Мы смогли слишком мало! — ожесточенно прокричал Инь Шэчи. — Трусливый выродок ушел живым и почти невредимым! — отбросив в сторону меч, он вцепился в волосы, с отчаянием глядя в небесную высь.

— Живьем бы съел проклятого предателя! — прорычал-простонал юноша. — Почему, почему я так слаб и неумел⁈ Я держал жизнь врага в моих руках, и она ускользнула сквозь пальцы!..

— Шэчи! Очнись! — звонко и требовательно воскликнула Му Ваньцин, и, крепко сжав плечи мужа, встряхнула его так, что челюсти юноши сомкнулись с глухим стуком.

— Мы победили врага, и заставили его бежать без оглядки, — не терпящим прекословия тоном продолжала девушка, — А еще, мы узнали многое о его навыках. В следующую нашу встречу, мы будем готовы ко всем подлым трюкам этого мерзавца. Его жизнь висит на волоске, который вот-вот оборвется. Даже и не думай корить себя за его побег, слышишь? — Ваньцин вновь с силой встряхнула юношу. Мутные глаза Шэчи прояснились, и он тяжело вздохнул.

— Ты права, жена моя, — тусклым голосом протянул он. — Терпение — величайшая из добродетелей. Просто…

— Я понимаю, — прервала мужа Му Ваньцин, отпуская его плечи. — Я все понимаю. Не растравляй себя, ладно? Мы обязательно отыщем старого труса, и отрежем его седую башку, обещаю, — Инь Шэчи с вымученной улыбкой потер лицо ладонями.

— Все ли живы, государь? — спросил он. — Есть ли раненые?

— Ранены все, кроме меня, брата, Юй-эра, и Лин-эр, — с тенью недовольства в голосе ответил Дуань Чжэнмин. — Сегодня, семья Дуань прошла по лезвию меча. Хорошо, что вы с Цин-эр взяли на себя Старика Синсю — помогай он своим ученикам, и победу праздновали бы враги, а не мы.

— Все? — озабоченно нахмурился Инь Шэчи. — Сестрица Юйянь тоже? — Дуань Чжэнчунь, успевший чуть отдышаться, мрачно кивнул.

— Янь-эр чудом выжила, — устало промолвил он. — Техника Дуань Яньцина разминулась с ее сердцем на какие-то несколько фэней[4]. Хвала великому небу за его милость — не знаю, как бы я пережил смерть еще одной дочери, — Шэчи поглядел на тестя с искренним сочувствием.

— Нужно позаботиться о родне, — твердо промолвил он. — И о господине Гу с братьями. Моя целительская техника может помочь, — он решительно развернулся в сторону дворца.

— Подбери меч, дурень, — раздраженно бросила ему Ваньцин. — Ты же не хочешь, чтобы твое драгоценное оружие стащил какой-нибудь вороватый служка? — Инь Шэчи, смущенно улыбнувшись, поспешно вернулся за брошенным клинком.

* * *

«Мы проиграли,» голос Дуань Яньцина звучал погребальным набатом. «Твои ученики, Дин Чуньцю, оказались неспособны справиться даже с девками Дуань Чжэнчуня. Я и не представляю, чем был занят ты сам, бесполезное ничтожество.»

— Уж кто бы говорил, — сварливость тона Старика Синсю была изрядно подточена усталостью — бой с Инь Шэчи и Му Ваньцин стоил ему многих сил. — Проиграть Дуань Юю, тому самому «неопытному мальчишке», которого ты с такой легкостью взял в плен! — Дин Чуньцю с показным раздражением сплюнул под ноги.

«Тебя и вовсе одолели двое жалких юнцов,» злобно рыкнул старший из Четырех Злодеев. «Каково это — проиграть безвестным недоучкам?»

— Да будет тебе известно, я, в отличие от тебя, не проиграл своего поединка, — недовольно отозвался Старик Синсю. — Проиграли все остальные. Я не могу сражаться один против всех твоих врагов! Если ты рассчитывал именно на это, я серьезно ошибся с нашим союзом, — Дуань Яньцин ответил угрюмым молчанием.

«Прихвостни Дуаней оказались слишком сильны и умелы,» наконец, заговорил он, без былого обвиняющего тона. «Нужно собрать побольше сил, и попытаться снова. Книги о военных искусствах говорят — нападай, когда враг не ждет. Вся проклятая семейка выплодков Дуань Ляньи ранена и истощена, как и их прихлебатели. Напади мы сейчас, и нам будет сопутствовать успех.»

— Мы — это кто? — устало спросил глава секты Синсю. — Все мои лучшие ученики — мертвы. Никто из тех, что остались, не продержится против того же Дуань Чжэнчуня и пары мгновений. Мы оба ранены и утомлены, да как бы не сильнее Дуаней и их присных. Мне некого больше вести на смерть ради твоей мести, — Дуань Яньцин недовольно сжал губы, но ничего не ответил.

— Я согласился с твоим требованием начать наши совместные дела с убийства царской семьи Да Ли, — холодно продолжил Дин Чуньцю. — Из-за этого, самые умелые и талантливые из моих учеников лишились жизни. Я не желаю и дальше лить кровь секты Синсю на мечи Дуаней. Нам и моим младшим нужно стать сильнее, прежде чем задумываться о мести.

«Хранилища знаний,» в гулком голосе первого из Четырех Злодеев прозвучала задумчивость. «Пожалуй, ты прав, Старик Синсю — будет разумным усилиться с помощью тайных техник и стилей.»

— Я рад, что вы, наконец, увидели разумность моих скромных просьб, господин Дуань, — устало съязвил Дин Чуньцю. — Нам лучше отправиться немедленно, и исцелить свои раны в пути. Я захватил с собой немного лекарств, а недостающее нам предоставят аптеки и лавки, — на морщинистом лице старца промелькнула недобрая улыбка.

«Отправиться куда?» вопрос Дуань Яньцина был почти спокойным. «Все три наши цели хорошо защищены. Пытаться ограбить их без хорошо продуманного плана — верная смерть.»

— О, насчет этого, у меня есть кое-какие мысли, — чуть приободрился Старик Синсю. — Надеюсь, вы не откажетесь выслушать их, — его собеседник равнодушно кивнул.

— Северный Шаолинь — настоящая крепость, с сильным гарнизоном из умелых монахов, могучими командирами — старшими наставниками, — и крепкими стенами. Атаковать его — дело для армии, а не троих воинов, неважно, насколько умелых. Одолжить что-то в их хранилище знаний можно, лишь пробравшись в него тайно, но даже для мастера боевых искусств подобная затея весьма опасна. Будет разумным оставить Шаолинь напоследок, — Дин Чуньцю говорил уверенно и четко — заметно было, что старый злодей не раз обдумывал способы добраться до вожделенных техник шаолиньских монахов.

— С обителями семей Ван и Мужун дело обстоит получше, — спокойно продолжил он. — Их охрана умела и многочисленна, но, все же, сильно уступает шаолиньской. И Нефритовая Пещера Ланхуань, и Хранилище Хуаньши надежно спрятаны от непосвященных, но, я думаю, эту задачу решить нетрудно — достаточно захватить пленных, и развязать им языки, — никто из тройки злодеев и глазом не моргнул на предложение пытать беззащитных людей.

— У Ласточкиного Гнезда, поместья Мужунов, есть одно важное преимущество перед обиталищем семьи Ван, — на лицо Старца Синсю понемногу вползла хитрая улыбка. — Большую часть времени, оно пустует, защищаемое лишь горсткой слуг. Глупый мальчишка Мужун Фу вечно шляется по дальним окраинам, путаясь со всякими чужеземными пройдохами, — Дин Чуньцю насмешливо скривился. — Этот самодовольный юнец возомнил себя неприкосновенным, стоило лишь ему обрести малую толику известности. Нам достаточно дождаться, пока он потащится на очередную бессмысленную прогулку, и все его сокровища станут нашими, — старец довольно захихикал. — А уж тогда… — он не договорил, с мечтательным видом прищелкнув языком.

«Хороший план,» в потустороннем голосе Дуань Яньцина прозвучало угрюмое одобрение. «Значит, наш путь лежит в Гусу. Но, для начала, нам нужно обзавестись дорожными припасами. Думаю, в Чэнцзи найдутся те, кто нам их предоставит… после небольшого убеждения.»

Дин Чуньцю одобрительно покивал, и все трое зашагали по дороге, ведущей в сторону ближайшего города.

Е Эрнян смотрела в спину своего главы с необычным для нее сомнением. Ее колебания были вызваны не жестокостью Дуань Яньцина, и не его недавним поражением. Давно зачерствевшее сердце злодейки не испытывало даже отдаленного подобия мук совести уже долгие годы, и она оценивала жестокость лишь со стороны приносимых ею пользы или удовольствия. Боевое искусство ее старшего по-прежнему вызывало страх и восхищение, несмотря на проигрыши Дуань Юю — Е Эрнян четко осознавала, чего стоит ее сила в сравнении с силой Дуань Яньцина. То, в чем сомневалась Способная на Любое Зло, был союз с сектой Синсю. До сих пор, он принес остаткам Четверых Злодеев лишь неприятности, и Е Эрнян впервые за долгое время задумалась, стоит ли ей и дальше следовать за Дуань Яньцином — упорствуя в таком сомнительном предприятии, как работа вместе с Дин Чуньцю, ее старший совершал несомненную ошибку, могущую стоить жизней им обоим. Бросив на старца в медной маске еще один оценивающий взгляд, женщина все же оставила мысли о предательстве. Оставила, но только лишь до поры.

Примечания

[1] Печень дракона и мозг феникса — поговорка-чэнъюй, означающая необычайно вкусную пищу.

[2] Линь Сянжу — чиновник, стратег, и крайне наглый тип, живший в эпоху Борющихся Царств. Вот типичный пример его деятельности — в переговорах с царством Цинь (будущий гегемон Китая, уже тогда ведший себя соответственно) Линь Сянжу, при помощи блефа, шантажа, и угроз, добился следующего:

— честь его родного царства Чжао не была уронена, хотя циньские чиновники очень старались;

— Чжао не понесло ни экономических, ни территориальных потерь, хотя циньские чиновники очень старались;

— сам Линь Сянжу вернулся домой живым и невредимым.

[3] Птица Пэн — гигантская птица, упомянутая в «Беззаботном Скитании» Чжуан-цзы.

[4] Один фэнь примерно равен трем миллиметрам.

Глава 42 Над северным драконом и его родиной сгущаются тучи

В этот вечер, Ма Даюань заранее отпустил всех слуг до завтра. Точнее, он строго-настрого наказал им и носа не показывать на его подворье до самого утра. Заместитель главы Клана Нищих обращал мало внимания на прислугу, и запросто обсуждал важные дела при служанках, конюхах, смотрителе, и прочих, но, приглашая сегодняшних гостей, он отчего-то все чаще вспоминал историю о доносе коварного слуги Мяо Цзэ, ставшем причиной казни его неудачливого хозяина-заговорщика[1]. Не то, чтобы Ма Даюань замышлял крамолу против своего главы — он по-прежнему считал себя верным Цяо Фэну и Клану Нищих. Но сегодня, он все же решил убрать из поместья лишние уши.

Старейшина встретил гостей самолично — как из-за отсутствия прислуги, так и желая проявить побольше уважения и сердечности к несомненным единомышленникам. Бай Шицзин, отвечая на поклон и приветствие Ма Даюаня, отчего-то выглядел смущённым, что заместитель главы отнес на счёт их разницы в положении. В глазах Цюань Гуаньцина Ма Даюаню почудилась мимолётная тень насмешки, но здесь гостеприимный хозяин допускал, что попросту ошибся — глаза нередко подводили шестидесятилетнего старца.

Обменявшись любезностями, гости прошли внутрь, и расположились за обеденным столом. Ма Даюань, дружелюбно улыбаясь, поставил перед приглашенными дымящийся чайник, и троица, прихлебывая лёгкий и освежающий хуаншаньский маофэн, завязала неторопливую беседу.

— Как я знаю, ветвь Дачжи переживает не лучшие времена, — говорил Бай Шицзин. — Примите мои соболезнования, старейшина Цюань. И дня не пойдет без того, чтобы ко мне не явился за наказанием один или несколько ваших младших. В последнее время, глава обращает на вашу ветвь клана все больше внимания.

— Наш глава храбр и благороден, — со скукой в голосе ответил Цюань Гуаньцин. — Но, в благородстве своем, он не понимает требований времени, — его собеседники, после недолгих размышлений, покивали, соглашаясь с этим достаточно смелым высказыванием, совсем недалеко ушедшим от оскорбления.

— Тому, кто хочет убить врага, нужен меч, — тем временем, продолжал старейшина ветви Дачжи. — Тому же, кто хочет вершить великие дела — помощь умелых людей. Негоже отвергать таковых из-за их былых занятий, и осуждать их маленькие слабости. В конце концов, даже самого Гуань-вана некогда преследовали судейские[2], — его собеседники вновь выразили согласие кивками.

— Надеюсь, глава вскоре сменит гнев на милость, — промолвил Бай Шицзин, и со смущённым видом добавил:

— Вы же не держите зла на меня за… тот недавний случай?

— Вы всего лишь выполняли волю главы, — бесстрастным голосом ответил Цюань Гуаньцин. — Как я могу обижаться на вас за прилежное исполнение обязанностей? — блюститель закона с облегченным видом улыбнулся, и коротко поклонился собеседнику.

Ма Даюань недовольно нахмурился. Случай, о котором завел речь Бай Шицзин, возмутил его до глубины души — Цяо Фэн, вернувшись из своего странствия, повелел выдать Цюань Гуаньцину полсотни палок, на глазах у всего клана. Причиной этого тяжёлого и позорного наказания было не что иное, как попытка скрытно убить Серебряную Змею с женой. Одним лишь был недоволен Ма Даюань в этом деянии собрата по клану — неудачей Цюань Гуаньцина. Негодование Цяо Фэна из-за бесчестности покушения заместитель главы считал глупым, ненужным проявлением щепетильности.

Также, у виноватого вида Бай Шицзина была своя, весомая причина — наказание старейшины, тем более прилюдное, был вынужден проводить такой же старейшина. При всем его гневе, Цяо Фэн не хотел для одного из старших клана откровенного унижения, и Бай Шицзину пришлось самому взяться за бамбуковую палку, совсем как десяток лет назад, в его ученичество у прежнего блюстителя законов.

— Вам стоит возблагодарить великое небо за его милость, господин Цюань, — нахмурившись, заметил старейшина Ма. — Если бы не эта неожиданная женитьба главы, ни мне, ни господину Баю не удалось бы отговорить его от более жестокого наказания. По счастью, Цяо Фэн прислушался к моим словам о том, что казнь или изгнание близкого соратника перед свадьбой станут недобрым предзнаменованием для молодоженов.

— Я в неоплатном долгу перед вами, благодетели, — вежливо ответил Цюань Гуаньцин, привстав и поклонившись обоим собеседникам. Те ответили церемонными кивками.

Во многом, Ма Даюань пригласил старейшину Дачжи на сегодняшнюю беседу из-за оказанной ему услуги. Как заместитель главы Клана Нищих, старейшина Ма имел дело с каждым из верхушки клана, и со всеми наладил знакомства, кроме молодого да раннего Цюань Гуаньцина, который, к тому же, всегда был себе на уме. Но, видя его искреннее желание наказать негодяя Серебряную Змею и его злодейку-жену, Ма Даюань решил рискнуть и выказать единомышленнику свое благоволение: сперва, вступившись за него перед Цяо Фэном, а после — пригласив его на откровенный разговор сегодня. Пока что, молодой старейшина оправдывал возложенные на него надежды.

— Я слышал, не только моя ветвь клана в последнее время привлекла пристальное внимание главы, но и дела его заместителя, — с показным равнодушием заметил Цюань Гуаньцин. — Надеюсь, излишняя въедливость Цяо Фэна не принесет вам неприятностей, господин Ма?

— Я всегда выполняю свою работу на совесть! — оскорбленно возмутился Ма Даюань, но тут же сник.

Неумеренные возлияния все чаще заставляли его ошибаться в повседневном труде. В последние несколько недель, занимаясь одновременно своими делами, обязанностями главы, и заботами ветви Дачжи, старейшина Ма допустил немало досадных промахов. К примеру, неделю назад, ежемесячные пошлины с младших Цюань Гуаньцина неким загадочным образом оказались не в казне клана, а в сундуках одного из сянъянских ростовщиков. Цяо Фэн не преминул вытащить эту оплошность на свет, и, хотя он не обнаружил злонамеренности в действиях заместителя, влияние Ма Даюаня было изрядно подточено. Разговоры о том, что пост главы должен по праву принадлежать старейшине Ма, поутихли; взамен, среди нищих пошли сплетни о старческом слабоумии, все-таки настигшем заместителя главы. Таинственное исчезновение денег не было единственной промашкой старейшины, что обнародовал Цяо Фэн; сейчас, Ма Даюань не рискнул бы требовать чего-либо от главы так же дерзко, как в недавнем прошлом.

— Все мы допускаем ошибки, — примирительным тоном вымолвил Бай Шицзин. — Даже сам глава недавно потерпел неудачу, проиграв Серебряной Змее, и это при том, что боевое искусство Цяо Фэна славится на всю Срединную Равнину.

Ма Даюань раздраженно скривился. По его мнению, этот провал главы заслуживал как бы не большего наказания, чем проступок Цюань Гуаньцина. Особенно старейшину сердило то, что Цяо Фэн настоял на честном поединке с врагом секты, решив не пользоваться численным преимуществом. Лица гостей старейшины Ма также выражали недовольство.

— Если уж наш доблестный глава не смог одолеть мерзавца Иня, исполнить вынесенный ему приговор будет трудновато, — продолжил блюститель законов. — В нашем клане нет воинов, равных Цяо Фэну. Даже четверо великих старейшин потягаются с ним разве что сообща.

— Победы добывают не одним лишь воинским умением, — чуть оживился старейшина Дачжи. — Военная хитрость сразила многих бойцов, считавшихся непобедимыми. Я с превеликим удовольствием занялся бы Серебряной Змеей лично, — в черных глазах мужчины на мгновение проглянула жестокость. — Ранение главы дарит мне замечательную возможность… которой я, к сожалению, не могу воспользоваться — слишком уж пристально Цяо Фэн следит за мной и моими младшими. Я даже не могу обратиться за помощью к некоторым моим… знакомым на реках и озерах.

— Знакомым? — простодушно спросил Бай Шицзин. — Быть может, я или кто-то из моих подчиненных сможем связаться с ними, вместо вас? — Цюань Гуаньцин скривил губы в подобии улыбки, не отвечая.

— Некоторые знакомые не станут и разговаривать с вами без должного представления, — коротко вздохнув, вмешался Ма Даюань. Многоопытный старейшина прекрасно понял, о ком говорил Гуаньцин — связями с бандитами и убийцами его было трудно удивить. — Сейчас, подобные представления могут изрядно навредить господину Цюаню, если вспомнить о внимании главы.

— Тогда, давайте отправим за жизнью Серебряной Змеи большой отряд, — пристыженный, Бай Шицзин поспешил предложить хорошую, как ему казалось, идею. — В ветви Да И достаточно неплохих бойцов, которых можно собрать в считанные дни.

— Вряд ли подобное предприятие будет успешным, — ровным тоном ответил ему Цюань Гуаньцин. — Даже если они и отыщут супругов Инь, те разметают их, словно соломенные чучела — Серебряная Змея опаснее любого из рядовых воинов клана. Мне довелось наблюдать его боевое искусство, — он на мгновение недовольно сузил глаза. — Не стоит недооценивать этого врага.

— В таком случае, можно испросить помощи у дружественных сект и школ, — не сдавался блюститель порядка. — Среди послушников того же Шаолиня есть множество могучих воинов. Думаю, монахи будут не против оказать нашему клану услугу.

— Я уже беседовал об этом с друзьями клана, — с тоскливым видом ответил Ма Даюань. Отсутствие стоящих идей от единомышленников понемногу ввергало его в уныние. — Этот лицемерный мерзавец, Серебряная Змея, не успел снискать славу всеобщего врага — наоборот, школы и секты, чьи младшие встречали его на реках и озерах, говорят о нем с уважением. Даже вернейшие союзники Клана Нищих не станут начинать вражду с сектой Сяояо из-за нашей личной ссоры. Многие из них даже предлагали посодействовать нам в примирении, — он презрительно фыркнул, покачав головой.

— Очень недальновидно с их стороны, — с каменным лицом поддакнул Цюань Гуаньцин.

Побеседовав с гостями еще некоторое время, и обсудив несколько ничего не значащих тем, Ма Даюань проводил старейшин, и вернулся в обеденную залу. Бросив недовольный взгляд на остывший чайник, он снял с полки кувшин «западного феникса», и медную винную чашу. Налив себе, он проглотил горячительное одним глотком, почти не почувствовав вкуса. Хмель быстро ударил в голову Ма Даюаню — в желудке старца плескались несколько чашек чая, и ничего более.

Старейшина Ма невольно вернулся мыслями к прошедшему разговору, и со злостью ударил кулаком по столу. Он и раньше не видел каких-либо новых возможностей наказать врага клана; сегодняшнее обсуждение с единомышленниками лишь подтвердило это убеждение. Даже будь у Цюань Гуаньцина возможность связаться с его знакомыми убийцами, Ма Даюань не стал бы возлагать на них больших надежд — люди подобного рода были ненадежны, и дорожили своей жизнью больше, чем добрым именем. Нет, единственным надежным способом отомстить за смерть Кан Минь было уничтожить супругов Инь в прямом бою, но Цяо Фэн подошел к этому делу совершенно неправильно.

Вдруг, коварная и предательская мысль змеей заползла в голову старейшины Ма. Ему вспомнился конверт с письмом Ван Цзяньтуна, содержащий некую тайну Цяо Фэна. По словам бывшего главы, если глава нынешний собьется с праведного пути, Ма Даюань должен был передать это письмо настоятелю Шаолиня. Тот, прочитав послание Бородатого Мечника, поспособствовал бы низложению Цяо Фэна всеми силами своей секты. По разумению старейшины Ма, тайна, чье раскрытие вынудило бы миролюбивых буддийских монахов вмешаться в личные дела Клана Нищих, обязана быть крайне важной. А значит, хранитель этой тайны мог бы превратить ее в отличный рычаг давления на Цяо Фэна. Рычаг, что без труда побудил бы главу клана отбросить всю его глупую щепетильность и ненужную привязанность…

Ма Даюань вскочил из-за стола, и с легким испугом посмотрел на опустевшую винную чашу в своей руке. Жажда мести, подогретая вином, едва не привела его к тем самым крамольным думам, которые он старательно отрицал. Поспешно отставив кубок, старейшина вышел на двор. Ему срочно требовалось отвлечься, и, что важнее, окончательно изгнать из сердца подлые мысли, никак не желающие уходить.

* * *

— Весть, что я хочу сообщить вам, собратья, и тебе, глава, заслуживает самого пристального внимания, — Си Шаньхэ, держащий слово перед спешно собранной по его просьбе верхушкой Клана Нищих, выглядел усталым и осунувшимся, смотрясь на все свои пять десятков лет с небольшим. Дорожная пыль покрывала его и без того скромную одежду, делая уважаемого старейшину похожим на обычного попрошайку. Собравшиеся — большая часть старших клана, Цяо Фэн, и его заместитель, — слушали внимательно: старейшина Си был не из тех людей, что поднимают шум попусту.

— Около месяца назад, мне доложили об очередном движении воинских сил империи Ляо, — продолжил мужчина, и присутствующие, все как один, невольно подобрались. Новости, начинающиеся подобным образом, не могли быть хорошими. — Армия провинции Сицзин снялась со своих обычных лагерей, и двинулась на юго-восток, проводя в пути дополнительные рекрутские наборы. Схожие шевеления начались в наньцзинской армии — ее командиры начали спешно увеличивать число солдат, и ужесточили каждодневные тренировки. Цены на работу кузнецов, бронников, шорников, сапожников, и портных в Ляо поднялись едва ли не вдвое от прежних — всех новобранцев спешно вооружают и одевают. Конезаводчики и вовсе перестали торговать лошадьми, годными под военное седло — армия вымела всех подчистую. Думаю, мне нет нужды говорить, куда направится вся эта сила, стоит ей закончить острить свои мечи и копья, — седовласый старейшина криво усмехнулся.

— Армии провинций Сицзин и Наньцзин даже в худшие для Ляо годы достигали числа в двадцать-тридцать тысяч, — задумчиво промолвил У Чанфэн, почесывая пегую бородку. — И неудивительно: они — основа той военной силы, что кидани неизменно ведут против Сун, — собравшиеся ответили ему смурными взглядами.

— Вместе со всеми свеженабранными рекрутами, численность киданьского воинства достигнет не менее, чем сорока тысяч, — добавил Си Шаньхэ. — Если же принять во внимание войска из личного владения Елюй Нелугу, можно смело добавлять еще пять. Чуский принц вновь стоит во главе вражеских сил, — безрадостно промолвил он. — Немногого стоят обещания этого подлого варвара, — Цяо Фэн, о чем-то напряженно раздумывающий, рассеянно кивнул.

— Могут ли эти передвижения быть следствием некоей внутренней распри? — отрешенно спросил он.

— Нет, глава, — вздохнул старейшина Си. — Меркитское восстание давным-давно подавлено, и власть Елюй Хунцзи над племенами Ляо крепка, как никогда. Киданям не с кем воевать внутри своей империи, тем паче — на ее юге, преданном Елюй Чунъюаню и его сыну.

— Быть может, принц Чу решил покуситься на трон? — предположил Цюань Гуаньцин. Старейшина ветви Дачжи не остался свободным от захватившего всех напряжения — обычно отстраненный, сейчас он ловил каждое слово седовласого старейшины, принесшего дурные вести. — Елюй Нелугу горд, и презирает своего двоюродного брата, занимающего престол Ляо не по праву. Что, если нынешние перемещения войск — бросок дракона, и прыжок тигра[3], а не очередное вторжение в Сун?

— Я проверил эту возможность первым же делом, — ответил Си Шаньхэ, недовольно кривясь. — Такое было бы радостью для нас, как и для всех подданных Сына Неба. Увы, но я могу сказать со всей уверенностью: император Даоцзун осведомлен о действиях своего родича, и всецело поддерживает их. Новобранцы сицзинской и наньцзинской армий призваны именем государя, а ремесленники, обеспечивающие их оружием, болтают о личном указе Елюй Хунцзи, что повелевает им не брать платы с армии. Мы с вами, уважаемые собратья, станем свидетелями крупнейшего вторжения Ляо в Сун, вторжения, каких Срединная Равнина не знала уже сотни лет.

Высокопоставленные нищие ненадолго погрузились в безрадостное молчание. На их лицах господствовали выражения разной степени мрачности;один лишь Цяо Фэн выглядел больше задумчиво, чем опечаленно. Он же и заговорил первым, прервав напряженную тишину.

— Мы, несомненно, соберем всех младших, кого только сможем, и выступим на помощь правительственным войскам, — уверенно промолвил он, встав на ноги и расправив плечи. Ничто не напоминало о недавнем тяжелом ранении главы Клана Нищих, кроме, разве что, легкой бледности — заботами жены и соратников, Цяо Фэн полностью выздоровел, и уже восстановил прежнюю силу усердными тренировками.

— С этого дня, каждый из вас направит все силы против киданей, — его звучный голос, казалось, заполнил собой гостиную дома главы, в которой проходил совет. Оружие и памятные трофеи, щедро украшающие простые деревянные стены, словно отзывались на слова мужчины неслышным звоном. — Я не потерплю никаких внутренних разногласий, или дрязг с вольными странниками. Никаких, слышите⁈ — повысил он голос, обводя соратников суровым взглядом. Заместитель главы, прекрасно понимая, кого он имеет в виду, сердито сверкнул глазами из-под седых бровей. Их взоры — сочащийся злой обидой Ма Даюаня, и исполненный стальной твердости Цяо Фэна, — столкнулись в противоборстве, но совсем ненадолго: старейшина Ма не выдержал, и отвернулся.

— Любой, кто в это трудное время своей волей обнажит меч против другого ханьца, будет приравнен мною к пособнику врага, — отчеканил Цяо Фэн. — И знайте: горе таковым, если они найдутся, — нищие молча внимали главе, не говоря ни слова поперек.

— Также, мы немедленно отправим весть в Бяньцзин, — уже спокойнее продолжил мужчина. — Старейшина Ма, я попрошу вас заняться этим, — привстав, Ма Даюань отвесил главе короткий поклон.

— А сейчас, я жду от вас предложений о том, как нам сообща облегчить ратный труд сунских войск, — закончил Цяо Фэн. — Высказывайте любые мысли, неважно, насколько странные. Может статься, одна из них натолкнет кого-нибудь из нас на стоящую идею, — нищие, вопреки его словам, не спешили отпускать на волю полет мысли, вместо этого принявшись тщательно обдумывать свои предложения. Пальцы старательно скребли бороды и затылки, брови хмурились изо всех сил, пытаясь расшевелить умы, а глотки издавали задумчивое мычание и хмыканье.

— Мы можем закупить побольше риса в Юньнани — южная земля богато уродила в этом году, и зерно нынче дешево. Закупленное нужно послать в Шэньси, караванами, — наконец, родил идею Ма Даюань. — Правительственные командиры вечно держат своих подчиненных полуголодными, выдавая им полные миски еды лишь в день решающей битвы. Плотно набитые желудки придадут силы и бодрости солдатам и ополченцам.

— Замечательно, старейшина Ма, — благодарно улыбнулся Цяо Фэн. — Вам же я и поручу заняться этим вопросом, вместе с нашим казначеем. Не жалейте золота и серебра на это благое дело, старейшина Чжан, — кивнул он худому и малорослому мужчине, сидящему рядом с четырьмя великими старейшинами. Тот с постным видом кивнул, и, вытащив из-за пояса небольшой абак, принялся с задумчивым видом перекидывать костяшки.

— В обычное время, люди прячутся от рекрутских наборов, — высказался старейшина Сян, сухощавый седовласый мужчина, начальствующий над обучением воинов клана боевым искусствам. — Мы можем обязать наших младших распространять повсюду весть об угрозе с севера, вместо их обычного попрошайничества. Зная, за что им предстоит сражаться, больше людей выйдет навстречу правительственным солдатам, дабы принять воинскую повинность.

— Благодарю вас, старейшина, но этого мы делать не будем, — вежливо ответил глава. — Подобные вести лишь посеют страх в сердцах простого люда, и побудят его бежать от войны. Беженцы заполонят дороги в южные провинции, села и хуторы опустеют, а на оставленных землях воцарится беззаконие. Новость о вторжении должна достигнуть лишь тех ушей, что смогут принять ее надлежащим образом, — старейшина, прокряхтев в бороду что-то извиняющееся, уставился в окно.

— В идее брата Сяна есть полезное зерно, — медленно проговорил Цюань Гуаньцин. — Мы можем бросить клич тем, кто храбр сердцем, но обращаться нужно не к простому люду, а к вольным странникам. Секты и школы, идущие праведным путем, без колебаний встанут на защиту великой Сун. В прошлое вторжение, на зов главы откликнулась лишь малая толика странствующих воинов, так как вести о нападении киданей разошлись слишком поздно, и слишком медленно. На этот раз, у нас есть время: полсотне тысяч солдат непросто не то, что выйти на бой, но даже выступить в путь. Оповестим вольный люд по всей Поднебесной, и разошлем весть на окраины — пусть все, кто жаждет защитить свой дом от северных варваров, смогут сделать это, — Цяо Фэн, внимательно слушающий его, несколько раз хлопнул в ладоши.

— Замечательно, — воскликнул он, и многие из старейшин присоединились к его возгласу. — Ты не зря носишь свое прозвище «Многознающий Ученый», брат Гуаньцин, — старейшина Дачжи с благодарным поклоном принял похвалу.

— Нужно будет уговориться о месте встречи с главами кланов, сект, и школ, чтобы обсудить наше общее выступление против киданей, — с задумчивым видом предложил Чэнь Гуянь, великий старейшина, знаменитый своим мастерством ядов, и упрямым характером. — И этим местом не может быть подворье нашего главы — приглашая сюда вольный люд, мы будем выглядеть властолюбцами, желающими занять главенствующее положение, — среди нищих раздалось немало выражений согласия.

— Почему бы не сделать местом встречи подворье гунсяньских братьев Ю? — не растерялся Цюань Гуаньцин. — Оно, зовущееся Местом Встречи Героев, подойдет как нельзя лучше. Его владельцам не впервой принимать множество гостей, и они легко смогут разместить всех прибывших. Семейство Ю немногочисленно, и не может похвастаться ни влиянием, ни силой своих воинов, а значит, никто не станет опасаться давления с их стороны. Наконец, братья Ю известны на реках и озерах своими щедростью и великодушием. В прошлое вторжение, они не пожалели сил и денег, чтобы вовремя поспеть на защиту Яньмыньгуаня с севера Сычуани. Услышав, что враг снова угрожает великой Сун, они с радостью предоставят свое поместье для собрания тех, кто поможет отразить набег киданей.

— И вновь, прими мою похвалу, брат Гуаньцин, — довольно улыбающийся Цяо Фэн склонил голову. — Я назначаю тебя и старейшину Цзяна ответственными за составление приглашений, и их доставку во все концы Поднебесной. Ветвь Дачжи займется севером и западом Срединной Равнины, а ваша ветвь Да И, брат Цзян — югом и востоком. Переговоры с братьями Ю я также поручу вам, брат Цзян, — названные старейшины выразили полную готовность выполнить порученное.

Нищие еще долго обсуждали всевозможные способы противостояния северному вторжению, и закончили лишь к поздней ночи. Проводив гостей, Цяо Фэн двинулся в спальню, с твердым намерением упасть на постель, и не открывать глаз до самого утра, но едва лишь он уселся на кровать, и стащил сапог с левой ноги, как дверь отворилась, и внутрь вошла А Чжу с кадушкой горячей воды в руках.

— Ну наконец-то ты выпроводил этих пустомель, муж мой, — с ворчливой заботой протянула она. — Я уж думала, ты так и заночуешь в главной зале, даже во сне не прекращая обсуждать государственные дела. Снимай поскорее обувь — я омою твои ноги.

— Тебе вовсе нет нужды делать это, любимая… — запротестовал было Цяо Фэн, но девушка, решив не дожидаться согласия, взяла дело, и правый сапог мужа, в свои нежные руки. Цяо Фэн был вмиг избавлен от обуви и ноговиц, а его ноги — погружены в кадку, где их мгновенно объял приятный жар. Мужчина помимо воли расслабился, и на его лицо вползла довольная улыбка. А Чжу, тем временем, взялась тереть ступни мужа мочалкой.

— Ты — истинное благословение небес, любимая жена, — благостно промолвил Цяо Фэн. — Это я должен омывать твои ноги, и не реже, чем каждый вечер.

— У тебя будет такая возможность, но не сегодня — ты вот-вот заснешь, — весело ответила девушка. Обтерев ступни мужчины полотенцем, она ловко перенесла их на кровать, да так, что Цяо Фэн словно сам собой улегся, опустив затылок на изголовье. Веки мужчины неуклонно начали смыкаться.

— Одно хорошо в грядущей войне — мне не придется опять преследовать и пытаться убить моих друзей, — сонно пробормотал он.

— О войне, клане, и прочих важных делах ты будешь думать завтра, — непреклонным тоном заявила А Чжу, укрывая мужа одеялом. Тот покорно склонил голову на грудь, и этот кивок словно помог его глазам окончательно закрыться. Девушка с нежной улыбкой полюбовалась спящим возлюбленным, и улеглась рядом.

Примечания

[1] Эпизод из романа «Троецарствие», считающийся вымышленным. Чиновник Хуан Куй сговорился с силянским губернатором Ма Тэном об убийстве канцлера Цао Цао; слуга Хуан Куя, Мяо Цзэ, подслушал их разговор, и выдал своего хозяина, т. к. хотел заполучить его наложницу.

[2] Именно преследование за убийство вынудило Гуань Юя отправиться «странствовать по рекам и озерам» (т.е. бродяжничать и заниматься всякими незаконными делишками), где он повстречался со своими побратимами, и обрел всемирную известность.

[3] Бросок дракона, прыжок тигра — поговорка-чэнъюй, означающая попытку государственного переворота.

Глава 43 Рассказывающая о том, как северная змея не пожалела яда для своей жертвы

Оперев локти на лакированную столешницу красного дерева, Цяо Фэн с вежливым видом выслушивал продолжительную и полную славословий речь господина Тай Бао, содержателя одного из крупнейших сянъянских домов удовольствий. Господин Тай принимал уважаемого гостя в своих комнатах — богато обставленных и украшенных так, что что от окружающей его разноцветно-золоченой мишуры у Цяо Фэна рябило в глазах. Тем не менее, глава Клана Нищих не показывал недовольства ни крикливо-пышным окружением, ни угодливыми словами его владельца. Выражение доброжелательного внимания прочно закрепилось на его лице, и держалось там со стойкостью, достойной какого-нибудь героического отряда пехоты, отражающего натиск превосходящих сил врага.

С нежданным приходом околовоенных забот, сянъянское подворье главы нищих порядком опустело. Часть старейшин разъехались к своим ветвям клана, а остальные проводили дни и ночи в отведенных им трудах. Ма Даюань и вовсе сорвался в Юньнань, прихватив немалый отряд младших — лично руководить выполнением своего плана с продовольственной помощью войскам. По его словам, старейшина Ма рассчитывал отовариться на крупных куньчжоуских рынках, и там же снарядить караваны, охраняемые воинами клана. Из всех высокопоставленных нищих, без дела не остался никто, но так уж получилось, что одни справлялись со своими заботами быстрее других.

Цяо Фэн всегда был прилежен и усерден в делах — ни ежедневные обязанности главы, ни тренировки в воинском искусстве не отнимали у него много времени. Подготовка к войне, как ни странно, мало прибавила к его каждодневным заботам — прожив полжизни рядом со старшими Клана Нищих, его нынешний глава успел изучить их сильные и слабые стороны, и знал, какие задачи может поручить каждому из них. Из-за этого, надзор и вмешательство главы в дела старейшин требовались очень редко — те, по большести, справлялись сами. Все это привело к тому, что в трудовые предвоенные дни, Цяо Фэн оказался наименее занятым из верхушки клана.

Не желая сидеть без дела, пока его подчинённые работают, глава нищих взял на себя некоторые заботы, что ранее были обязанностью старейшин. Казначей Чжан Цюаньсян, ответственный, помимо прочего, за сянъянскую зону влияния клана, сейчас был занят тысячей дел одновременно, и каждое из них было первостепенно важным. Видя его загруженность, Цяо Фэн, ничтоже сумняшеся, освободил казначея от бремени общения с купцами, землевладельцами, и предпринимателями Сянъяна, что платили Клану Нищих за защиту, и взял эти дела на себя. Он не чурался подобной работы — слава с известностью не заслонили в нем памяти о собственном низком происхождении. Общаясь что с бедняком, что с вельможей, глава Клана Нищих держался с одинаковым спокойным достоинством, и был неизменно приветлив.

Сейчас, впрочем, его терпение подверглось тяжкому вызову — льстивая болтовня Тай Бао могла и бессмертного вывести из себя.

— … Конечно же, я выполню свои обещания до конца! Все положенные выплаты будут внесены в срок, и ни единого медного гроша не будет утаено — я лично пересчитаю каждую связку монет! Покровительство знаменитого Клана Нищих, и лично его доблестного главы, подобно защите небесного воинства Нефритового Императора, и, уверяю вас, я ценю его нисколько не меньше! Ваше появление в моем скромном «Приюте цветущих пионов» — великая честь для меня! Я буду рассказывать детям и внукам о том, как сам Цяо Фэн, первый под небесами, глава крупнейшего и славнейшего из вольных братств Поднебесной, осенил своим присутствием этим стены!.. — Тай Бао, наконец, иссяк, но лишь из-за того, что тощему и длинному мужчине не хватило воздуха для очередного восхваления.

— Благодарю вас за добрые слова, господин Тай, — с дружелюбным видом ответил Цяо Фэн. — Надеюсь, мое посещение не будет понятно неправильно — с самого заключения договора о защите между вами и предыдущим главой, вы неизменно поддерживали наш клан. Я здесь не за тем, чтобы пересматривать соглашение, или же, боги упаси, требовать чего-то. В неопытности своей, я всего лишь назначил подчинённым больше дел, чем себе, — он вежливо улыбнулся, и Тай Бао с готовностью рассыпался в льстивом хохотке.

— Только поэтому, с вами беседую я, а не уважаемый старейшина Чжан, — продолжил глава нищих, едва лишь смех его собеседника умолк. — Но, прежде чем мы с вами распрощаемся, я хотел бы сказать вам несколько слов — не как глава Клана Нищих, но как простой странник. Буду честен: близятся тяжкие времена. Не так давно, мои младшие принесли недобрую весть с северных границ, где киданьские разбойники вновь замышляют зло. Вскоре, все воины моего клана выступят навстречу врагу, дабы не допустить его на земли Сун. Деньги, что поступают от вас и прочих друзей клана, тратятся на военные нужды, и ни на что другое. Не сочтите мои слова принуждением, но, пожертвуй вы Клану Нищих чуть больше оговоренной платы, я и мои младшие были бы вам безмерно благодарны. Если же времена тяжелы, прибыли низки, и ваши закрома опустели, не беспокойтесь о моей просьбе: ваша поддержка и без того ценна, — он устремил на собеседника спокойный взгляд. Тот ошарашенно хлопал глазами.

— Это… ну… хм… — покряхтев и помявшись, Тай Бао все же опомнился. Его костистое лицо, словно состоящее из острых углов, загорелось искренним пылом.

— Я — верный подданный Сына Неба, — заявил он, без былой угодливости в голосе. — Вам, господин Цяо, незачем было просить о помощи — узнав о грядущей войне, я с радостью оказал бы ее. Все мои накопления за прошлый год, что не были пущены в дело, будут отправлены Клану Нищих, — он коротко поклонился, и Цяо Фэн с невольным уважением кивнул в ответ.

— Вот только… — говорливый и любезный предприниматель внезапно смутился, впервые за их разговор. Глава нищих удивлённо приподнял брови. — Раз уж вы здесь, господин Цяо… не могли бы вы выполнить мою скромную просьбу? — стесненно договорил он. Увидев кивок Цяо Фэна, приглашающий его продолжать, Тай Бао несколько приободрился.

— Не так давно, я приобрёл новую девушку, — заговорил он, и в его голос вкрались масляные нотки. — Клянусь небом, в ней словно соединились красота Си-ши, и высокоученость Уянь[1]! Она — настоящая жемчужина моего дома удовольствий, и ее приобретение — большая удача для меня, но… — он опять засмущался, — узнав, что поблизости проживает сам Цяо Фэн, лучший воин севера, она вбила себе в голову, что обязана повидать вас, — Тай Бао с неловкостью развел руками. — Негодница отказывается есть, пить, и принимать посетителей! Прошу вас, господин Цяо, — с умоляющим видом протянул он, — побеседуйте с ней. Разумеется, я не возьму с вас ни гроша за этот разговор, — в его глазах виднелась искренняя надежда.

— С меня — нет, — добродушно усмехнулся глава нищих. — Резчику по дереву, что соорудит для вас вывеску с надписью «дом удовольствий, который посещает Цяо Фэн», вы и вовсе заплатите. Свои деньги вы будете получать с тех, кто потянется в «Приют цветущих пионов», привлеченные этой вывеской и сопутствующими слухами.

— Я вовсе не хотел воспользоваться вашим добрым именем, или как-то бросить тень на него, — запротестовал Тай Бао, к удивлению главы Клана Нищих — вполне искренне. — Сяо-Нань и вправду отказывается видеть кого-либо, кроме вас. Я прошу вас только лишь о кратком разговоре с ней, и ничего более. Но, если моя просьба вам в тягость… — тяжко вздохнув, он с грустным видом умолк.

— Отчего же, — задумчиво ответил Цяо Фэн. — После вашей бескорыстной помощи, я чувствую себя должным вам, и не против помочь в ответ. Но учтите, — его безмятежный голос не изменился ни на йоту. — Если обо мне и моем присутствии здесь пойдут сплетни, я вернусь, и камня на камне не оставлю от вашего дома удовольствий.

— Будьте уверены, я лично вколочу в прислугу понимание ценности молчания! — горячо заверил его Тай Бао, ничуть не испугавшись угрозы. Наоборот, на угловатом лице мужчины проступило нескрываемое облегчение. — Если вас не затруднит, господин Цяо, давайте закончим с этим поскорее. Я могу провести вас через черный ход, не показываясь на глаза посетителям, — Цяо Фэн, пожав плечами, поднялся из-за стола.

Они покинули комнаты владельца через неприметную боковую дверь, прошли мимо кухни, исходящей аппетитными ароматами, и разминулись с угрюмым уборщиком, нагруженным метлой и шваброй. Блюститель чистоты удостоил двоих мужчин мимолётнейшим из взглядов, и оставил без капли внимания Тай Бао, состроившего свою самую грозную мину. Затем, Цяо Фэн и его провожатый поднялись на второй этаж, где Тай Бао, указав одну из дверей, без звука испарился. Глава Клана Нищих вежливо постучал, и, дождавшись приглашения, вошел.

Его глазам предстала вполне обычная комната дорогого дома удовольствий: широкая кровать, скрытая полупрозрачным пологом, несколько бумажных фонарей, бросающих алые отсветы на украшающие стены пейзажи, широкая расписная ширма, отгораживающая один из углов, и стол с чайным прибором на нем, стоящий в середине комнаты. Сидевшая за столом девушка немедленно поднялась на ноги, стоило входной двери раскрыться.

— Кто вы, господин? — спросила она с легким беспокойством, но без страха. — В этой комнате ждут лишь одного мужчину.

Девушка, встретившая Цяо Фэна

Цяо Фэн невольно залюбовался ей, стройной и изящной, словно дикая лань. Девушка носила свои золотые гребень и заколку, что удерживали ее угольно-черные волосы в замысловатой прическе, с привычным небрежением, но мужчина не мог отделаться от мысли, что ей много лучше подошли бы украшения попроще. Приглядевшись, он понял, почему: ни благородная белизна кожи Сяо-Нань, ни безупречно наложенный макияж, ни расшитый шелк платья не могли скрыть ее чужеземные черты. Чуть вытянутый нос, плавная округлость подбородка, и большие, необычной формы глаза ясно указывали на текущую в жилах юной красавицы северную кровь. Поймав эту мысль за хвост, Цяо Фэн довольно улыбнулся: совсем нетрудно было представить стоящую напротив него девицу в шубке из волчьего меха, и соболевой шапочке.

— Мне сказали, что вы дожидаетесь Цяо Фэна, юная госпожа, — с легкой улыбкой промолвил он. — Ума не приложу, чем вас привлек этот неотесанный простолюдин, — девушка ожгла его быстрым взглядом карих очей, и тут же чарующе улыбнулась.

— Я могла бы поведать вам с десяток легенд, сочиненных о Цяо Фэне, — ее голос приобрел вкрадчивую глубину, — но их и так знают все. Скажу вам лишь одно, незнакомый господин: за выигранными поединками стоят сила и воинское умение, а за победами над армиями — ум и проницательность. Доблестный воин может стяжать славу на реках и озерах, но лишь мудрый и справедливый муж станет главой крупнейшего из вольных братств. Любой несмышленый юнец может подарить женщине несколько дней или недель веселья, но сделать ее счастливой на всю жизнь способен только мужчина, что тверд духом и остер умом. Так ли удивительно для меня — хотеть счастья не мимолетного, но длительного? — ее полные губы вновь раздвинулись в ласковой улыбке, обнажая безупречную белизну зубов.

— Вы считаете Цяо Фэна умным? — насмешливо прищурился мужина. — Те самые легенды, которые известны всем, говорят четко и ясно: своих успехов он добился благодаря телесной силе и боевому искусству, но никак не уму.

— Верно, мы с вами слышали разные легенды, господин, — весело засмеялась девушка. — Дважды, Цяо Фэн отражал нападение армии Ляо. В первый раз, он совершил свой подвиг за малым не в одиночку, а во второй, ему помогала лишь горстка вольных странников. И, в обоих случаях, сила и боевое искусство были лишь малой частью его победы. Чжан Сюню не нужно было искусно стрелять из лука, чтобы сразить Инь Цзыци, чье войско, увидев смерть командира, пустилось в бегство. То, что Цяо Фэн самолично схватил главаря ляоских разбойников, заставив их разбежаться, умножает славу его деяния, но, по сути своей, оно остается победой ума и военной хитрости, а не грубой силы.

— В этом вы, быть может, и правы, — кивнул мужчина, чуть улыбнувшись. — Однако же, все знают, что пост главы Клана Нищих достался Цяо Фэну не за какие-то заслуги, а в наследство от учителя. Старый глава умер бездетным, и передал Шест, Побивающий Собак, ближайшему человеку — своему ученику.

— Для смотрящего на внешнюю мнимость, все выглядит именно так, — ответила девушка. Согласно склонив голову, она бросила на собеседника лукавый взгляд из-под длинных ресниц. — Но стоит заглянуть немного глубже, и истина раскроется. Славный Ван Цзяньтун, Бородатый Мечник, называл старейшину Ма Даюаня братом, и прожил две трети жизни бок о бок с четырьмя великими старейшинами, деля с ними кусок хлеба и глоток воды. Могла ли его братская любовь к этим пятерым славным мужам быть слабее привязанности к ученику, которого он знал полтора десятка лет? Нет, Цяо Фэн получил пост главы клана вовсе не из-за родственных связей, но делом доказав, что нет никого лучше него. Это подтверждается тем, что все старейшины Клана Нищих уважают своего главу, и беспрекословно подчиняются ему, хоть он и младше большинства из них по возрасту.

— Может, вы правы, а может, и нет, — безмятежно пожал плечами мужчина. — Но почему вы считаете, что обретете счастье с Цяо Фэном? Весь город знает, что он недавно женился.

— Я не прошу многого, господин Цяо, — жарко прошептала девушка, шагнув ближе. — Дайте мне лишь возможность доказать, что я могу быть вам полезна. Хлеб куртизанки горек, и даже судьба простой прислужницы слаще его. Что проку во всех прочитанных мною книгах, если мне не с кем обсудить их? Каков смысл моих знаний, если их некуда применить? Праздные вельможи и купцы-толстосумы, что приходят сюда, видят лишь мою внешность, — ладони девушки коснулись ее щек, и скользнули ниже, огладив ее гибкий стан. — Заглянуть глубже им не под силу. Я не прошу от вас многого, — повторив эти слова, она подошла вплотную, и заглянула Цяо Фэну в глаза. Яркий румянец расцветил ее белые щеки, а тонкие ноздри девушки трепетали в такт частому дыханию, вздымающему грудь. — Вы уже испытали меня, не став называть своего имени. Разве, разгадав вашу загадку, я не показала, что достойна хотя бы малой толики вашего внимания? Останьтесь со мной на вечер, или даже на час. Разделим пищу, и насладимся дружеской беседой. Я с удовольствием сыграла бы с вами в шахматы или облавные шашки — даже если вам незнакомы эти игры, я уверена, вы легко освоите их, ведь ваши деяния показывают глубокое понимание стратегии. Мы могли бы обсудить классические труды по военному искусству, и великие битвы прошлого — даже если вам неведома их мудрость, вы уже понимаете ее суть. Прошу вас, господин Цяо, не откажите мне, — она умоляюще воззрилась на мужчину. Тот какое-то время молчал, не отвечая.

Еще каких-то пару недель назад, прекрасные глаза Сяо-Нань разожгли бы в сердце Цяо Фэна жаркую страсть, а ее несомненный ум затеплил бы в нем огонь любопытства. Но сегодня, глава Клана Нищих видел перед собой лишь ненужное отвлечение.

— Я — простой нищий, — ответил он с вежливой улыбкой. — Деньги редко водятся в моих карманах, а вот заботы о клане неизменно лежат на моих плечах тяжким грузом. Я не смог бы ни посещать ваши комнаты сколько-нибудь часто, ни выкупить вас. Вы обманываетесь, видя во мне мудреца: моих побед я достиг, опираясь на друзей и соратников. Увы, я не могу подарить вам счастье, юная госпожа Сяо-Нань. Остаться с вами сегодня я тоже не могу — дома, меня ждут дела и жена. Не провожайте меня, — коротко кивнув, он повернулся к двери.

— Могу ли я надеяться на новую встречу с вами? — догнал его у дверей робкий вопрос девушки.

— Всякое случается под небесами, — расплывчато ответил мужчина, и вышел за дверь.

Покинув стены дома удовольствий, он с недовольством бросил взгляд на клонящееся к горизонту солнце: дела «Приюта цветущих пионов» отняли у Цяо Фэна слишком много из того времени, что он мог бы провести с женой. Мысли об А Чжу постепенно изгнали из сердца мужчины раздражение, и вернули улыбку на его уста. Подумав, глава Клана Нищих решил, что часть дел клана может подождать до завтра, а вечер в обществе любимой — нет.

Оставшись в одиночестве, девушка, которую называли Сяо-Нань, какое-то время задумчиво смотрела на дверь, закрывшуюся за главой Клана Нищих. Стоило лишь Цяо Фэну уйти, как мольба и томление утекли из ее глаз быстрее, чем вода — из крупноячеистой сети, сменившись расчетливым довольством. Неожиданное появление главы нищих стало для нее истинным подарком небес — она так и так собиралась искать встречи с ним, и своим внезапным посещением «Приюта цветущих пионов» Цяо Фэн сохранил ей время и силы. Пусть их разговор не завершился ничем путным, она все же добилась одной из своих целей — познакомиться с главой Клана Нищих, и узнать его чуть лучше. Лицо девушки вновь посетила улыбка, но на сей раз, в ней было не больше очарования, чем в оскале готового к прыжку хищника.

* * *

— Уф-ф, кажется, все, господин Цяо, — невысокий круглолицый мужчина утер пот с высокого лба рукавом халата, и уселся на ближайший ящик. Тот, один из многих подобных ему, виднелся в полумраке большого склада неясной серой глыбой — слишком много сухого дерева находилось вокруг, и освещающие помещение лампы были тусклы и немногочисленны.

— Да, этого должно быть достаточно, — согласился Цяо Фэн, с трудом сдерживая зевоту. Долгий день порядком истощил как его силы, так и терпение, но глава нищих старался не показывать усталость. — Когда вы сможете доставить оговоренное, господин Юй?

— Завтра, конечно же, — с готовностью ответил его собеседник. — Для этого мне потребуется… хм-м… — он погрузился в раздумья, потирая блестящую лысину.

Сегодняшним вечером, Цяо Фэн внял настойчивым просьбам Люй Чжана, старейшины, ответственного за новичков, о закупке тренировочного оружия, и, заодно, боевых шестов и посохов попроще. Во исполнение этих просьб, он заглянул к Юй Тяньтану, крупному торговцу всем, что делалось из дерева, и поделился с ним своей нуждой. Тот был не против помочь уважаемому главе Клана Нищих, но честно предупредил о сомнительном качестве последней партии нужного товара. Цяо Фэн, не желая ждать новых поступлений, решил двинуться на склады, и лично осмотреть оный товар. Он собирался решить на месте, что из имеющегося у Юй Тяньтана подойдёт для тренировок младших, и вооружения тех из них, что победнее, а что сгодится лишь на растопку печей. Это занятие отняло у него, и у торговца Юя, остаток светлого времени, а также, немалую долю сил и нервов.

— Пожалуй, я смогу ненадолго отложить доставку мебели в дом господина Лу, — решительно произнес Юй Тяньтан. — Ещё, можно задержать плотогонов, что сплавляются по реке Ханьшуй — они как раз прибудут завтра, ранним утром. Так, я смогу найти достаточно носильщиков. Да, господин Цяо, можете не спешить с платой — свободных денег, что я мог бы пожертвовать на борьбу с киданями, у меня нет, так позвольте мне помочь Клану Нищих хотя бы трудом моих людей.

— Благодарю вас, господин Юй, — церемонно поклонился Цяо Фэн. — Ваша искренность согревает мне душу.

— Не стоит, господин Цяо, — мужчина расплылся в широкой и на редкость добродушной улыбке. — Я всего лишь скромный торговец. Не защищай мое дело вы и ваши младшие, меня бы уже не было на свете. Помощь вам — не только полезное деяние на благо великой Сун, но и простая благодарность.

— Как бы то ни было, спасибо вам, — невольно улыбнулся в ответ глава нищих. — Время позднее, и я достаточно задержал вас. Нам обоим пора домой.

— Передайте мое уважение госпоже Цяо, — склонил голову в вежливом кивке торговец Юй, и с лёгким недовольством добавил:

— Ах да, ещё одно. За доставку товаров отвечает мой младший брат. Прошу вас, если А Хай начнет намекать на подарки, в награду за хорошую работу, или ещё за что-то — откажите ему. Мой бестолковый братец совершенно не понимает требований времени, и чрезмерно любит деньги. Отец так и не сумел выбить из него эту глупость.

— Хорошо, господин Юй, — с лёгкой усмешкой ответил Цяо Фэн, и попрощался:

— Берегите себя.

— Удачной дороги, господин Цяо, — вновь поклонился торговец.

Покинув склады Юй Тяньтана, глава Клана Нищих двинулся домой, шагая сквозь полумрак городских улиц. Совсем неподалеку раздался звон гонга, и протяжный голос ночного обходчика возвестил, что наступает час Крысы[2]. Цяо Фэн ускорил шаг: его подворье располагалось на самой окраине города, и, чтобы получить так нужные часы ночного сна, ему требовалось побыстрее добраться до дома.

Продвигаясь через окраинные трущобы, глава нищих невольно притормозил, услышав нечто необычное даже для одного из наименее приятных мест в Сянъяне: женский голос, громко зовущий на помощь. Цяо Фэн с подозрением прищурился — по сей день, он пребывал в твердой уверенности, что его младшие накрепко вбили в головы даже самых твердолобых буянов и сорвиголов уважение к законам в пределах городской черты. Но вот, женский крик зазвучал вновь, отражаясь от стен лачуг сянъянской бедноты, и развеивая остатки сомнений. Раздражённо скривившись, мужчина поспешил на голос. Глупцам, посмевшим творить зло на земле Клана Нищих, предстояло ощутить на себе гнев его главы.

Вскоре, неяркий свет луны — единственный источник ночного освещения в сянъянских трущобах, — выхватил из ночной тьмы неведомых злоумышленников. Один из них выкручивал руки невысокого роста девушке в длинном плаще, что-то говоря ей; его соучастники собрались вокруг, подзуживая своего заводилу злорадными выкриками. Их жертва вырывалась, отчаянно, но безуспешно.

От очередного резкого движения девушки, капюшон свалился с ее головы, и Цяо Фэн узнал фигурную заколку, блеснувшую золотом в свете луны. Ночным злодеям попалась его недавняя знакомица, куртизанка Сяо-Нань. При виде золота, бандиты загомонили вдвое радостнее, и к девушке потянулись ещё несколько пар рук.

Сияющий сгусток ци врезался прямо в лицо мужчине, удерживающему девушку, за малым не обезглавив негодяя. Его голова откинулась назад неестественно далеко, словно ночной разбойник решил заглянуть себе за спину, не поворачиваясь, и ради этого превзошел все пределы человеческой гибкости. Мертвое тело не успело упасть, как Цяо Фэн вновь атаковал, быстро и неотразимо. Его рукопашная техника прошила воздух извивом гибкого драконьего тела, и ударила с мощью разъяренного мифического чудовища, повергнув наземь всех бандитов во мгновение ока.

— С вами все в порядке, юная госпожа? — громко осведомился Цяо Фэн, спешно шагая в сторону девушки.

— Господин Цяо! — с радостным облегчением воскликнула та. — Вы спасли меня! Я… я сделала большую глупость, задержавшись допоздна…

Её сбивчивая речь прервалась болезненным криком — один из разбойников, доселе скрывавшийся в тени близлежащей бедняцкой хибары, метнулся к девушке, и ухватил ее за шиворот. Острие ножа сверкнуло, вознесенное вверх, и резко опустилось.

— Сяо-Нань! — вскричал Цяо Фэн с нешуточным беспокойством. Он не испытывал привязанности к этой случайной знакомой, но вред, нанесенный невинной душе, не мог оставить его безучастным.

Полыхающий мощью столб света ударил в злодея с ножом, и отшвырнул его прочь. Ночного разбойника смяло, словно тряпичную куклу: обозленный глава Клана Нищих применил свое боевое искусство в полную силу.

Подбежав к лежащей девушке, Цяо Фэн опустился рядом с ней на колени. Широко раскрытые глаза Сяо-Нань блестели в лунном свете; бессильно распростершись на земле, она часто дышала, судорожно хватая воздух ртом, и кривилась от боли.

— Где рана? — требовательно спросил Цяо Фэн.

— Спина, — прошептала девушка. — За левым плечом.

Глава нищих рванул край своей рубахи, отрывая кусок полотна, и наклонился к лежащей, намереваясь, для начала, остановить кровь. Ранение, описанное Сяо-Нань, могло оказаться очень серьезным, и Цяо Фэн спешил, как мог, пытаясь спасти чужую жизнь.

Вдруг, резкая боль пронзила бок мужчины. Ее вспышка словно заставила кровь, текущую в жилах Цяо Фэна, загореться, подробно сухой траве от неосторожной искры, и растечься по всему телу иссушающим жаром. Силы вмиг оставили мужчину, и он рухнул лицом вниз, рядом с той, кого так усердно спасал. А в следующий миг, к нему склонилось лицо девушки, известной ему, как Сяо-Нань. Пышущая довольством, она не показывала ни следа тех боли и страха, что наполняли ее черты какие-то мгновения назад.

— Ты отверг мои объятия, Цяо Фэн, так отведай же моего яду, — напевно промолвила она, отбрасывая в сторону нож. Былая чистота ее речи сменилась резким чужеземным говором, не оставляющим сомнений — эта девушка была вовсе не плодом необычной любви между жителями двух враждебных стран, или же несчастным дитем войны, но чистокровной уроженкой Ляо.

— Я знала, что благородство подведет тебя, — злорадствуя, продолжила она. — Ты устоял перед женскими чарами, но «красавица, держащаяся за рану[3]», не оставила равнодушным такого доблестного…

Цяо Фэн не слушал ее. Вместе с пониманием, что именно произошло с ним, ярость наполнила мужчину, ярость, запылавшая много жарче сжигающего его силы яда. Руки Цяо Фэна, длинные и сильные, потянулись вверх, и ухватили девушку за лицо. Она не успела сделать ничего, и даже испуганный крик умер на устах северянки, когда ее шея хрустнула от резкого рывка. Киданьская шпионка сломанной куклой повалилась рядом со своей жертвой, уставившись в чужое небо мертвыми глазами. Цяо Фэн же с трудом поднялся на ноги, и побрел в сторону дома.

Примечания

[1] Си-ши («госпожа с запада») — одна из «Четырех Красавиц» (четырех красивейших женщин древнего Китая), жившая в эпоху Весен и Осеней. Была подарена правителю царства У, и тот, увлекшись ей, совсем забросил государственные дела. Уянь — ее антипод, одна из «Четырех Уродин». Обладала отталкивающей внешностью, что компенсировала острым умом — в личной беседе, настолько впечатлила правителя царства Ци своими знаниями и рассудительностью, что тот, наплевав на все ее уродство, взял Уянь в жены.

[2] Час Крысы — время с 23:00 по 01:00.

[3] «Красавица, держащаяся за рану», или «Си-ши, держащаяся за сердце» — китайская версия западного damsel in distress, т.е. женщина в беде.

Глава 44 Повествующая об опасностях дальней дороги

Этой ночью, стражей, охранявших ворота сянъянского подворья Клана Нищих, ожидала крайне неприятная неожиданность: их глава, неверными шагами выбредший из темноты, и рухнувший под ноги часовых со словами:

— Кидани… Яд…

Пробормотав это невнятное предостережение, Цяо Фэн лишился чувств. Один из ночных часовых, совсем ещё молодой нищий, в ужасе прикрыл лицо руками, вконец растерявшись; к счастью, его товарищ, не менее юный, оказался то ли опытнее, то ли хладнокровнее соратника. Не медля ни мгновения, он стрелой метнулся внутрь поместья, и вскоре вернулся с двумя людьми, без чьего присутствия было не обойтись: А Чжу, и великим старейшиной Чэнь Гуянем, знатоком ядов.

Жена Цяо Фэна, заметив бездыханного возлюбленного, напуганно вскрикнула, но не поддалась страху. Наклонившись над мужем, она распутала завязки его рубахи, и одним резким движением оторвала пропитанную запекшейся кровью ткань от тела. Чэнь Гуянь, поспешно присев рядом, сунул пальцы в один из мешочков, висевших на его поясе. Добыв оттуда темный шарик пилюли, он впихнул лекарство в рот Цяо Фэна, и зажал ему нос. Дождавшись, пока мужчина сглотнет, Чэнь Гуянь отпустил лицо главы, и протянул А Чжу небольшую бутылочку.

— Смажь этим рану, — беспрекословно велел он, и девушка поспешно принялась выполнять наказ. Старейшина, тем временем, обратился к мнущимся рядом часовым.

— Ты и ты, — повелительно бросил он. — Света мне, и побольше! Да пошевеливайтесь — если глава умрет из-за вашей лени, можете заранее прощаться с жизнью!

Факелы были принесены едва ли не в тот же миг, и Чэнь Гуянь принялся осматривать бездыханного мужчину. Внимательно приглядевшись к коже его лица, он поочередно заглянул в рот Цяо Фэна и под его веки. Следом, он тщательно осмотрел руки мужчины; выступившие на них вены, неестественно синие и вздувшиеся, вызвали у старейшины горестный вздох. Напоследок, Чэнь Гуянь снял с кожи Цяо Фэна несколько хлопьев запекшейся крови, и попробовал их на вкус.

— Плохо дело, — с сумрачным видом заявил он. — Глава отравлен Ядом Семи Трав и Насекомых. Противоядие от него ведомо лишь сварившему отраву, и одно великое небо знает, где сейчас этот злодей. Спасти Цяо Фэна может только чудо, — смерив недовольным взглядом испуганно охнувшую А Чжу, он закончил:

— Или же человек, могущий творить чудеса. Я говорю о великом целителе Сюэ Мухуа, Сопернике Яньло.

— Так нужно сей же час послать за ним! — ободренно воскликнула девушка, но тут же умолкла, повинуясь поднятой ладони старейшины.

— Нет времени, — раздражённо бросил тот. — Пока наш посланец доберется до доктора Сюэ, и пока они оба вернутся сюда, тело главы успеет остыть. Есть способ получше. Сюэ Мухуа был приглашен в Место Встречи Героев прежде многих других — я точно помню, как старейшина Цзян упоминал о приглашении для него четыре дня назад. Скорее всего, письмо уже достигло доктора Сюэ, и он сейчас на пути в поместье братьев Ю. Отправим главу ему навстречу. Тех нескольких дней, что есть у Цяо Фэна, как раз хватит для прибытия в Гунсянь, и, если небо будет милостиво, для излечения.

— Я немедленно начну собирать все нужное для путешествия, — решительно промолвила А Чжу, вставая на ноги. — Наш казначей мне поможет.

— В это время ночи, старейшина Чжан спит мертвым сном, — удивлённо моргнул Чэнь Гуянь.

— Не беспокойся, дедушка Чэнь, он проснется. Даже будь он взаправду мертв, Чжан Цюаньсян не отвертится от помощи мне, — с холодной уверенностью заявила жена Цяо Фэна, и скрылась в ночной темноте, оставив за спиной пожилого старейшину, слегка опешившего от ее панибратства, и юных нищих, глядящих ей вслед с опасливым уважением.

* * *

— Вы уверены, что тоже хотите отправиться, госпожа Цяо? — озабоченно спрашивал Чэнь Гуянь около получаса спустя. — Путь в Сычуань долог и труден. Я не оправдаюсь перед главой, если с вами случится несчастье.

— Я не оставлю моего мужа, — твердо отвечала ему А Чжу. Бледность покрыла ее загорелые щеки, а круги под глазами говорили об усталости, но девушка не позволяла подобным мелочам замедлить ее. Именно неустанными усилиями А Чжу, отряд, должный доставить Цяо Фэна в Место Встречи Героев, собрался столь быстро.

— Что бы ни случилось, я буду с ним, — со спокойной уверенностью продолжала девушка. — Предупреди кого нужно, дедушка Чэнь, хорошо? Я перебудила многих, но отнюдь не всех. Труд клана на благо великой Сун не должен встать из-за ранения моего мужа.

— К-конечно, госпожа, — старейшина даже чуть запнулся от удивления. — Мы не посрамим вашего доверия… и доверия главы.

— Вот и хорошо, — успокоенно кивнула А Чжу, и в глазах ее на мгновение проглянула свинцово-тяжёлая усталость. — Увидимся, — коротко попрощалась она, и, повернувшись к сопровождающим, звонко воскликнула:

— Эй, вы, там! Отправляемся, немедленно! Солнце скоро взойдет, не будем терять время!

Процессия, везущая Цяо Фэна, стронулась с места, и двинулась к воротам усадьбы. Отряд сопровождения не был крупным: та самая парочка незадачливых часовых, первыми обнаруживших отравленного главу, сонно хлопающий глазами Бай Шицзин — он был единственным умелым воином, могущим без большого вреда оторваться от дел клана, — и ещё несколько конных и оружных младших. Цяо Фэн и А Чжу ехали на крытой телеге, влекомой парой невзрачных коньков; там же лежали скромные запасы пищи, взятые в путь, и выданные Чэнь Гуянем лекарства, должные замедлить действие яда.

— В добрый путь, — запоздало ответил на прощание старейшина, глядя в спины уезжающим.

Дождавшись, пока те выйдут за ворота поместья, Чэнь Гуянь развернулся, и двинулся к своему дому. Он намеревался отогнать сон крепким юньнаньским чаем, и заняться делами — без участия Цяо Фэна, многие из них обещали серьезно усложниться. Молодая жена главы проявила себя более чем достойно в этот трудный час, и негоже было одному из четырех великих старейшин уступать ей, показывая сколько-нибудь меньшие трудолюбие и самоотдачу.

Даже самый зоркий глаз, оглядывающий сянъянское подворье главы Клана Нищих, не приметил бы одну странную диковину, прячущуюся в тени ворот. Скудный свет луны и звёзд с трудом проявлял в ночи даже обычные человеческие фигуры, не то, что эту чудную вещь, во всем подробную торчащей из земли лысой голове. Оная голова дернула бровью, стряхивая прилипший к ней вязкий комочек глины, и, напоследок обведя взглядом двор поместья, без труда погрузилась в землю, не оставив за собой и следа.

* * *

— Как называется это место? — голос А Чжу, задающей вопрос ее спутникам, был напряжён, и не без причины: скальные стены, что с двух сторон сжимали ведущую вдаль дорогу, очень не нравились девушке.

— Урочище Павшего Дракона, — ответил Бай Шицзин, протяжно зевая. Жена Цяо Фэна гнала их небольшой отряд без остановки, намеренная как можно скорее добраться до сычуаньского округа Гунсянь, и все ее спутники до единого отчаянно клевали носом.

— Это название сулит недобрые предзнаменования, а местность здесь очень удобна для засады, — с растущим беспокойством проговорила А Чжу. — Нет ли обходного пути?

— Есть, но он задержит нас неменьше, чем на день, — ответил блюститель законов чуть бодрее — слова девушки заставили его подобраться. — К тому же, здесь все дороги такие: горы и холмы будут преграждать нам путь почти до самого Гунчжоу, — А Чжу тихо выругалась сквозь сжатые зубы.

— Всем смотреть в оба! — звонко скомандовала она. — Здесь, ваша дремота легко может обратиться вечным сном, братья, так что будьте внимательнее! — понизив голос, она обратилась к Бай Шицзину:

— Надеюсь, что если нас постигнет беда, вы с честью выполните свой долг, господин Бай. Я буду с моим мужем, — кивнув старейшине, она скрылась под пологом телеги.

Бай Шицзин похлопал себя по щекам, отгоняя сонливость, и проверил, легко ли выходит булава из поясного держателя. Слова А Чжу были до неприятного похожи на правду, а ее опасения — небеспочвенны: отряду нищих предстояло пройти по самой настоящей «местности смерти[1]». Везущая Цяо Фэна телега въехала в Урочище Павшего Дракона, и ее стражи, оставив полудрему, сторожко оглядывались, вертясь на седлах.

Изнутри, лежащий перед отрядом путь выглядел ещё неприятнее. Скальные стены нависали с обеих сторон, погружая дно урочища в тень и промозглую сырость. Дорога извивалась ползущей змеёй, скрывая лежащее впереди. Камни самой разной величины нередко преграждали путь, принуждая возниц замедлять бег лошадей. Но все эти мелкие невзгоды были лишь обыденными трудностями пути. Засады, которой опасалась А Чжу, пока что не было видно, хотя путники и изрядно углубились в ущелье. Бай Шицзин уже начал терять бдительность, с трудом удерживая тяжёлые веки поднятыми, как за очередным поворотом его глазам открылось нечто, заставившее старейшину встрепенуться. Их ждали.

Огромного роста мужчина в тяжёлой броне сидел на крупном валуне, лежащем посреди дороги, и с отсутствующим видом постукивал пальцами по шлему, который удерживал на коленях. Приглядевшись к незнакомцу, Бай Шицзин напрягся: черты лица мужчины, и его прическа в виде кос на висках при выбритой макушке, могли принадлежать лишь выходцу из Ляо. Что кидань делает так далеко от границ своей родины, не очень-то интересовало блюстителя порядка Клана Нищих. Его больше заботило, чего понадобилось от них этому странному воину.

— Это ущелье принадлежит мне, до последнего камешка и песчинки, — голос огромного киданя, глухой и грозный, разнёсся эхом по всему урочищу, снова и снова отражаясь от скальных стен. — Кто ходит по моей земле без разрешения, и не платит пошлины?

— Сделай нам одолжение, собрат, и пропусти нас, — ровно ответил Бай Шицзин, и не думая отвечать на бессмысленный вопрос. Его правая рука неспешно легла на рукоять булавы, а левая — покрепче сжала поводья. — Мы везём тяжелораненого, нуждающегося в лекаре. Между нами и тобой нет никакой вражды, так разойдемся же миром.

— Ты даже не предложишь мне денег, Бай Шицзин? — с холодной насмешкой спросил кидань. — Вдруг я окажусь падок на золото? Быть может, я согласился бы пропустить вас за половину содержимого этой телеги, — он указал на остановившуюся повозку.

— Мы не везём золота — откуда оно у простых нищих? — терпеливо ответил старейшина. — Тебе известно мое имя, а значит, и моя честность. Даю тебе слово, незнакомый собрат: если ты не станешь чинить нам препятствий, то будешь щедро вознагражден. Тебе лишь нужно будет придти за наградой в Сянъян.

— Но ведь награда уже пришла ко мне сама, — притворно удивился громадный мужчина. — К чему мне куда-то ехать? Ну да ладно. Раз ты не хочешь отдавать мне половину везомого в телеге, я соглашусь на малую его часть. За проход по моим землям, — он широким жестом обвел окружающие скалы, — я попрошу всего-то лишь одну безделицу. Голову Цяо Фэна, — издевательски скалясь, он поднялся на ноги, вмиг став вдвое огромнее.

— Тогда, у меня для тебя есть только два слова, — с каменным лицом произнес Бай Шицзин, и, повернувшись к своим спутникам, вскричал:

— К оружию!

Нищие дружно схватились за посохи, дубинки, и тесаки, повинуясь команде старшего. Сам старейшина рванул верную булаву из держателя, и пришпорил коня, норовя стоптать их нахального противника.

— Берегитесь нападения сзади! — прокричал Бай Шицзин младшим, налетая на киданя.

Тот и не шелохнулся, лишь в самый последний момент шагнув в сторону. Ловкий удар булавой, нанесенный старейшиной нищих с седла, бронированный гигант небрежно принял на сталь перчатки доспеха. Пока Бай Шицзин, проскакавший мимо, торопливо разворачивал коня, кидань без спешки надел шлем, и вынул из поясного кольца тяжёлую булаву-метеор. Небрежно удерживая свое оружие на отлете, он принялся ждать противника.

Внезапно, многочисленные валуны, лежащие у скальных стен, словно взорвались изнутри, оказавшись воинами, что до поры прикрывались серой тканью. Телега и ее охранники вмиг оказались окружены плотным кольцом мечей, хищно уставивших на нищих стальные острия.

— Что, попрошайки, не ждали? — со смехом вскричал один из засадников, крепкий лысый мужчина. — Чжо Буфань здесь! Вперёд, секта И-цзы-хуэй! Покажем этим оборванцам нашу силу!

Прятавшиеся в засаде мечники дружно бросились вперед, воздев оружие. Нищие оказались спешены едва ли не сразу: слишком близко оказались враги, и слишком слаженным был их натиск со всех сторон. Лошади нищих отнюдь не были боевыми конями, приученными к сражениям, и могли лишь терпеть тяжелые раны от широких мечей врагов, и умирать. Один из коней, получив могучий удар в грудь, взвился на дыбы, выбросил своего всадника из седла, и поскакал прочь, попутно сбив с ног нескольких мечников.

Чжо Буфань был в первых рядах, бешено размахивая мечом. Его клинок уже неоднократно испил крови, сразив двух лошадей, и тяжело ранив одного из нищих. Те защищали своего главу до последнего, отбиваясь с яростью обреченных, но враг превосходил их в числе, оружии, и расположении. Казалось, младшие секты И-цзы-хуэй вот-вот сомнут воинов Клана Нищих, изрубив их в куски одного за другим, как к окруженным пришла неожиданная помощь. Бай Шицзин не стал вновь бросаться на своего огромного противника, очертя голову. Вместо этого, он, подгоняя коня ударами пяток, объехал киданьского тяжеловеса по широкой дуге, и с разгону вломился в ряды мечников. Его конь сшиб грудью и стоптал копытами двоих; двоих же сразил и сам старейшина, свесившись с седла, и щедро раздавая размашистые удары булавой. Пройдя сквозь строй врага и смешав его, блюститель порядка Клана Нищих собирался было развернуться, и повторить свой успешный наскок, но в дело вмешался забытый им бронированный кидань.

Топот стальных сапог загрохотал по каменистой почве ущелья — тяжеловесный гигант спешил принять участие в битве. Чжо Буфань поспешно заорал на своих младших, призывая их расступиться — то ли он не хотел мешать своему могучему соратнику, то ли, что вероятнее, побаивался, как бы громадный воин в своем броске не стоптал и чужих, и своих.

Огромный кидань вырвался навстречу Бай Шицзину, и, вскинув тяжелую булаву, ударил. Квадратный боек оружия с гудением прорезал воздух, и лошадиная голова, оказавшаяся на его пути, брызнула осколками черепа, каплями крови, и ошметками мозга. Конь Бай Шицзина тяжело рухнул наземь, сотрясаясь в агонии, а сам старейшина едва успел высвободить ноги из стремян, и соскочить с седла, спасаясь от переломов. Прокатившись по земле, Бай Шицзин ловко вскочил на ноги, и бесстрашно встретил натиск могучего киданя. Тот ярился свирепым медведем, обрушивая на врага могучие удары, способные, казалось, сокрушить окружающие скалы. Старейшина нищих вился вокруг своего противника ловкой лаской, и его необычное оружие било и кололо, стремясь найти уязвимое место в тяжелой броне. Видя успешное сопротивление своего старшего, нищие приободрились. Их строй чуть раздался — те из них, что были вооружены шестами и посохами, нажали на врага, оттесняя его более длинным оружием. Другие воины клана, пользуясь защитой собратьев, из-за их спин набрасывались на противников, связывая их оружие, и нападая по нескольку на одного. Исход битвы, только что казавшейся решенной, вновь потерял определенность.

А Чжу, наблюдавшая за сражением сквозь прореху в пологе, зло сжала губы. Убийцы пришли за головой ее любимого в поразительно удачное для них время, и застигли путников в наиудобнейшем для засады месте. Пусть неопытному воину могло показаться, что нищие способны отбиться от врага, девушка видела, как все медленнее движется Бай Шицзин, избравший для себя очень утомительный стиль боя, и так и не сумевший уязвить своего бронированного противника. От нее также не укрылось, как все увереннее работают клинками мечники секты И-цзы-хуэй, тесня немногочисленных и усталых нищих. А Чжу не позволила страху стиснуть ее сердце липкой хваткой отчаяния. Даже в этом положении, кажущемся безвыходным, присутствовала нераскрытая возможность — сама девушка еще не вступила в бой. Она решительно отвернулась от картины сражения, и подошла к лежащему мужу. Настало время вновь применить ее лучшее оружие, которое А Чжу, разумеется, захватила с собой.

Грозно взревев, огромный кидань вновь воздел булаву к небу, угрожая своему противнику очередным всесокрушающим ударом сверху. Бай Шицзин, тяжело дыша, быстрым движением утер пот со лба, и метнулся навстречу оружной руке врага, намереваясь проскользнуть мимо удара, и попутно уколоть противника в подмышку. Старейшина совсем не ожидал, что киданьский воин прервет его бросок точным пинком, рискуя потерять равновесие. Измотанный бессонной ночью и тяжелым боем, Бай Шицзин не успел ни уклониться, ни защититься; тяжелый бронированный сапог врезался ему в грудь, бросив мужчину на землю под хруст сломанных ребер. Хватая воздух окровавленными губами, старейшина попытался в последнем усилии дотянуться до врага наконечником булавы, целя под латную юбку, но кидань легким, небрежным пинком отбросил в сторону оружие Бай Шицзина. Булава-метеор вновь взметнулась ввысь, и тяжело опустилась. Голова незадачливого блюстителя законов вмялась внутрь под ударом квадратного бойка, расплескавшим кровь и мозги старейшины по земле и скальным стенам.

Мечники Чжо Буфаня встретили успех своего соратника радостными криками, и с удвоенным пылом насели на нищих. Те сопротивлялись из последних сил, но подоспевший броненосный кидань закончил бой в несколько быстрых мгновений: как следует разогнавшись, он вломился в строй противника, не обращая внимания на удары палок и шестов, и, одного за другим, сокрушил с десяток воинов Клана Нищих, тратя на каждого по удару. Младшие секты И-цзы-хуэй и их мечи довершили дело.

Ляоский гигант безразлично отстранил Чжо Буфаня, вопящего нечто радостное и лезущего обниматься, и взобрался на повозку, едва не заставив хлипкое деревянное сооружение развалиться. Отбросив в сторону прикрывающий вход полог, он протиснулся внутрь, приблизившись к неподвижно лежащей на одной из скамеек фигуре. Стальная перчатка ухватила скрывающее человека одеяло, и рванула его в сторону. Другая рука гиганта метнулась к горлу лежащего, но только для того, чтобы разочарованно остановиться.

— Золотая цикада сбрасывает чешую, — обозленно прорычал кидань. — Проклятые нищие перехитрили меня. Пока я возился с этой обманкой, истинный отряд Цяо Фэна уже ушел далеко. Еще и труп мне подбросили, — он зло сплюнул прямо на лицо незнакомой старухи, бледной, морщинистой, и совершенно неподвижной.

Ожесточенно выругавшись на чужеземном языке, огромный кидань кое-как вылез из повозки, и громогласно вскричал:

— Прекратите копаться в мусоре, недоумки! С этих оборванцев вы разве что вшей да грязь возьмете! За мной! Нужно нагнать настоящий отряд, везущий Цяо Фэна!

Когда топот врагов затих вдали, стоящий в углу повозки короб — обычный деревянный ларь, из тех, что нередко вмещали скромные пожитки путешественников, — зашевелился. Его крышка сама собой открылась, и наружу выбралась А Чжу. Девушка, вынужденная согнуться за малым не вдвое, чтобы влезть в тесный ящик, болезненно кривилась, и растирала затекшие конечности. Приведя себя в порядок, она подошла к лежащей на скамье старухе, и бережно отерла ее лицо. Затем, взявшись за седые волосы у виска женщины, она осторожно потянула, снимая маску с лица Цяо Фэна.

— Твои братья пожертвовали собой, — сдавленно промолвила девушка, вытирая рукавом увлажнившиеся глаза. — Они отдали свои жизни, чтобы ты жил. И ты обязательно будешь жить, любимый, клянусь небом. Их жертва не будет напрасной.

Наклонившись к лицу Цяо Фэна, она нежно поцеловала его бледные губы. Затем, А Чжу кое-как подхватила мужа под локотки, и, кряхтя, поволокла наружу. Предстояло выпрячь лошадей из повозки, погрузить на них неподвижного и очень тяжелого мужчину, вместе с самым необходимым, и поспешить к Месту Встречи Героев. Время главы Клана Нищих по-прежнему было на исходе.

Примечания

[1] «Местность смерти» — выражение, введенное в обиход Сунь У (Сунь-цзы) в его «Искусстве Войны». Местность, на которой одна из сражающихся сторон имеет неоспоримое преимущество над другой.

[2] «Золотая цикада сбрасывает чешую» — одна из «тридцати шести стратагем». Означает простое — ложную цель.

Глава 45 Описывающая сражение северного медведя и стаи волков против дракона юга

Вскоре после восхода солнца, в ворота поместья семьи Ю, запертые по раннему времени, часто и громко заколотили. Сонные слуги, вышедшие на стук, некоторое время переругивались с нежданным гостем, но все же впустили его, а точнее, ее — изможденного вида девушку, ведущую в поводу пару лошадей. Ездовые животные, утомленные лишь немногим меньше своей хозяйки, везли необычную поклажу: между их седел была закреплена попона, с уложенным на нее бессознательным человеком. Именно личность этого несчастного побудила прислужников семейства Ю сначала впустить незнакомку, а потом, по ее просьбе, разбудить одного из хозяев. Ю Цзи, младший из двух владельцев поместья, не стал тратить много времени на разговоры — обеспокоенно оглядев привезенного, и перекинувшись парой слов с его опекуншей, он быстрыми шагами двинулся обратно в дом, и вскоре вернулся, сопровождаемый двумя людьми. Один из них, пожилой мужчина с пятнами седины в короткой бородке и усах, носил белый халат и остроконечную шапку. Брови его обеспокоенно хмурились, а в руках он держал вместительный деревянный короб, из тех, что обычно носят за спиной. Вторым был Мужун Фу.

— А Чжу! — недовольно окликнул он девушку, измученно держащуюся за лошадиное седло. — Где ты пропадала? От тебя ни слуху, ни духу уже несколько недель! Ты — одна из моих доверенных служанок, как ты можешь вести себя настолько безответственно? Мне пришлось передоверять ранее порученное тебе чуть ли не случайным людям! Ты сейчас же бросишь этого… этого… — взгляд молодого мужчины остановился на лежащем, и его глаза полезли на лоб, округлившись в сильнейшем удивлении.

— Ц-цяо Фэн? — неверяще выдавил он. — Ты все это время шлялась с… Цяо Фэном? — ошеломление в его голосе понемногу сменялось гневом.

— Я — не ваша рабыня, молодой господин Мужун, — с усталым раздражением прервала его А Чжу. — Я и А Би… мы — сироты, да! Но мы — не ваша собственность! — от давящего на ее плечи утомления, она немного путалась в словах, но говорила дерзко и решительно.

— Старый господин принял меня и сестрицу А Би в свой дом, и заботился о нас, как о родных детях, — продолжала девушка. — Он пообещал, что если нам случится полюбить, то он выдаст нас замуж, как выдал бы собственных дочерей, и не станет чинить нашим свадьбам никаких препон. Работа, что мы с А Би выполняли для вас — лишь благодарность за доброту господина Мужун Бо, а не рабская повинность. Так уж получилось, что я нашла свое счастье. Мне не удалось сообщить вам об этом, но я и Цяо Фэн — законные жена и муж, обвенчанные пред лицом родителей и предков, — Мужун Фу лишь ошеломленно хлопал глазами, слушая ее речи.

— Простите, молодой господин, но я больше не смогу служить вам, — гордо вскинув голову, закончила А Чжу. Ее торжественный вид был слегка подпорчен с трудом задавленным зевком, но наследник Мужунов даже не заметил этого. Скрипнув зубами, он деревянно развернулся, и двинулся прочь, вскоре скрывшись в гостевых комнатах поместья.

— Это и вправду Цяо Фэн? — заговорил второй из мужчин, сопровождавших Ю Цзи. — Что с ним случилось?

— Вы — доктор Сюэ, не так ли? — обратилась к нему А Чжу. Она все же не сумела удержаться от позевывания, но справилась с собой и продолжила:

— Какой-то кидань отравил моего мужа Ядом Семи Трав и Насекомых. Молю вас, уважаемый доктор, помо… помогите… ему… — глаза девушки медленно закрылись, и она опустилась на землю, совсем рядом с копытами лошадей. Ю Цзи, недовольно сжав губы, взял ездовых животных под уздцы, и отвел в сторону.

— Слава господина Цяо не уступает героям древности, — растерянно промолвил Сюэ Мухуа. — Потерять такого доблестного воина из-за того, что, гм, за него некому попросить… — он бросил неловкий взгляд на А Чжу, свернувшуюся клубочком и вовсю выводящую носом сонные рулады. Целитель вновь смущенно прокашлялся.

Сюэ Мухуа

— В общем, его смерть стала бы горем для всей Поднебесной, — закончил он. — Пожалуй, я сделаю для него исключение, и поработаю в долг. Как-никак, о честности Цяо Фэна ходит не меньше легенд, чем о его силе.

— Если нужно, господин целитель, я заплачу за его лечение, — с решительным видом предложил Ю Цзи. — Думаю, мой брат не откажется от передачи вам семейного стиля боя, чтобы помочь самому Цяо Фэну.

— Что вы, господин Ю, не стоит, — пристыженно отозвался знаменитый лекарь. — Я… о плате мы подумаем после. Сейчас, важнее спасти человеческую жизнь.

Младший из братьев Ю кликнул слуг, часть из которых сгрузила с лошадей неподвижное тело главы Клана Нищих, и унесла в дом, в сопровождении Ю Цзи и Сюэ Мухуа. Другие из прислужников, а точнее, несколько молодых прислужниц, осторожно подняли спящую А Чжу, и понесли ее в сторону гостевых комнат. Ни те, ни другие не заметили нечто, проклюнувшееся из земли, подобно диковинному грибу — эта странная вещь была скрыта от взглядов то приоткрытой створкой ворот, то тенью от густого облака. Позже, двор поместья опустел, и на нем не осталось никого, кто мог бы приглядеться, и распознать в непонятной диковине лысую человеческую голову, внимательно оглядывающую дома и стены подворья. Чуть кивнув сама себе, голова без звука погрузилась в землю, и исчезла без следа.

* * *

Сегодняшним утром, большая часть гостей Места Встречи Героев мирно спала в своих постелях. Множество доблестных воинов со всех концов Срединной Равнины съехались в поместье братьев Ю, услышав призыв Клана Нищих. Будь Цяо Фэн в сознании, он с радостью узнал бы в многих из приехавших старых знакомых, как по битве за Яньмыньгуань, так и по давним встречам на реках и озёрах. Но глава Клана Нищих все ещё отлеживался от яда, а его жена — от долгого и трудного путешествия. Были и среди новоприбывших те, кому требовалось отоспаться после долгого пути, но нашлись в Месте Встречи Героев и ранние пташки.

Младший из братьев Ю решил начать свое утро с воинских упражнений — вооружившись тренировочной саблей и простым деревянным щитом, он увлеченно фехтовал с одним из гостей, коренастым мужчиной сурового вида. Этот просто одетый воин ловко орудовал саблей в ножнах, спокойно отражая удары Ю Цзи, и нанося молниеносные ответные выпады. Вот, его сабля сбила в сторону секущий удар оружия младшего Ю, на мгновение столкнулась с его щитом, и, обогнув деревянный диск, коснулась плеча Ю Цзи. Тот поспешно отступил на шаг, и с уважением поклонился.

— Благодарю за наставления, господин Ци, — промолвил он. — Вы более чем достойны своего прозвища «Быстрый клинок» — в бою с вами, меня словно атакуют трое.

— Не стоит, не стоит, — благожелательно ответил его противник. Лицо мужчины по фамилии Ци, круглое, обрамленное топорщащейся бородой, и пересечённое несколькими шрамами, расплылось в добродушной улыбке. — Ваш семейный стиль, и, особенно, метод использования щита, очень необычны. Стоит вам освоить их получше, и вы без труда одолеете многих, подобных мне. Ещё раз?

— Пожалуйста, — кивнул Ю Цзи, вновь принимая боевую стойку.

Двое других гостей, рано поднявшихся с постели, устроились в тени пышной кроны старой локвы, что росла в углу двора. Сидя за круглым каменным столиком, они увлеченно гремели бамбуковым стаканчиком с игральными костями, и передвигали друг к другу кусочки серебра.

— Для человека, носящего прозвище «Безденежный», в твоей суме на удивление много денег, брат Бао, — весело заметил один из них, рослый мужчина в темно-зеленом хлопковом халате с наплечниками из стальной чешуи, пока его соперник с сосредоточенным видом тряс стаканчиком.

— Это серебро — не мое, — с важным видом заявил мужчина по фамилии Бао. Тощий и загорелый, одетый в потрёпанную рубаху не по размеру, он глядел на противника по игре с лукавым добродушием. — Я честно украл его из кошельков жадных богатеев, чтобы пожертвовать на благое дело, а именно — на борьбу с киданями, — резко перевернув стаканчик на стол, он осторожно поднял его, и издал довольный возглас: на игроков смотрели пятерка и шестерка. — Сдаешься, братец Ванхай?

— Я все же попытаю счастья, — с улыбкой ответил тот, и, в свою очередь, затряс игральными костями.

— Если ты собираешься отдать эти деньги на военные траты, как же ты можешь ставить их на игру в кости? — небрежно встряхивая стаканчик, спросил Ванхай с преувеличенным любопытством.

— Очень просто, — с ленивым благодушием ответил Бао. — Ты пришел сюда, чтобы принять участие в войне, братец. Если часть украденных мною богатств окажется в твоём кошельке, ее тоже можно считать военными тратами — ты, я уверен, ещё не раз потратишься за время войны. Или ты собрался сбежать с моими деньгами? — нахмурился он в притворной сердитости.

— О, я не посмел бы вызвать гнев знаменитого Бао Цяньлина, — рассмеялся тот, и опустил стаканчик на стол. Игроки наклонились к костям, и Цяньлин зло сплюнул под ноги.

— Провались оно в Диюй, — в сердцах выругался он. — Две шестерки! Третий проигрыш подряд! Неужто игра в кости — семейный навык фамилии Сян?

— Наш семейный навык — техника для палицы, — рассеянно ответил Сян Ванхай, сгребая выигрыш в кошелек. — Мне просто сопутствует удача, брат Бао, только и всего.

— Всякая удача имеет свойство заканчиваться, — уверенно заявил его соперник. — Не спеши прятать деньги — мы сыграем ещё, и я обязательно оставлю тебя без штанов! — он торжественно задрал нос, приняв нарочито самодовольный вид.

— Как же я пойду на войну без штанов, брат? — притворно удивился Ванхай, вновь вкладывая кости в стаканчик, и встряхивая его. — Это будет жестоко с твоей стороны — отнимать у меня одежду.

— Не беспокойся, друг мой, — покровительственным тоном промолвил Бао Цяньлин. — Выиграв твои штаны, я немедленно пожертвую их тебе же… А, проклятье! Опять две шестерки!..

Игроки продолжали самозабвенно перекатывать кости, не обращая внимания ни на что другое. Прошедшую мимо них пожилую женщину, как и увивающегося вокруг нее мужчину, они даже не заметили.

— Подожди, сестрица Цзюань, — умоляюще говорил мужчина. Его круглое, пухлощекое лицо сморщилось в жалобной мине, а широкие ладони с короткими пальцами были сложены на груди. — Неужели ты откажешь старшему брату по учебе в такой незначительной просьбе? Все, что я хочу — провести с тобой немного времени, и вспомнить былые деньки. Уверен, ты и сама нередко вспоминаешь их с теплотой, — он просяще улыбнулся.

— Я — замужняя женщина, Цяньсунь, — с усталым раздражением ответила его сестра по учебе, не замедляя шаг. — Оставаться наедине с посторонним мужчиной для меня — верх неприличия, — грузная и начинающая седеть, она сохраняла лишь бледную тень былой миловидности, но, похоже, глаза ее воздыхателя до сих пор видели перед собой ту юную красавицу, что обучалась вместе с ним.

— Твои непрерывные приставания уже переходят всякие границы, — недовольно добавила женщина. — Пожалуйста, Цяньсунь, оставь меня в покое.

— Я вовсе не собирался беспокоить тебя, милая сестрица, — заныл мужчина по имени Цяньсунь. — Ни за что не поверю, что ты хоть немного не скучаешь по тому счастливому времени, что мы провели вместе. Помнишь, как ты пела для меня? О, я многое бы отдал, чтобы вновь послушать твое пение! Вот когда твой муж, этот бесчувственный сухарь Тань, в последний раз просил тебя спеть для него?

Госпожа Тань и ее воздыхатель

— Чжао Цяньсунь! — сердито рявкнула госпожа Тань. — Не смей ругать моего мужа! Ты, бесполезный лентяй, сам виноват в том…

Она не договорила, растерянно осекшись: сонное благолепие раннего утра резко сменилось чем-то много более зловещим. С дюжину высоких фигур вознеслись на верхушку стены поместья слаженным прыжком, и отсветы утреннего солнца заблестели на клинках их мечей. Убийственное намерение, исходящее от нежданных гостей, наполнило воздух, словно превратив его ароматную утреннюю прохладу в спертую духоту.

Одновременно с появлением вторженцев, ворота усадьбы сотряс могучий удар. Тяжёлые створки, запертые на один лишь медный замок, весомо содрогнулись, окутавшись облачком пыли, а одна из петель, в которые была продета дужка замка, с треском покачнулась, выйдя из дерева створки на полпальца.

Сян Ванхай, вскочив из-за стола, бросился к воротам, где пару мгновений заполошно озирался в поисках засова. Тяжёлого бруса нигде не было видно — видать, слуги зачем-то унесли его внутрь. Глядя на створки бешеным взглядом, Ванхай ухватился руками за деревянные пазы, должные держать засов, и сжал их в сгибах локтей, напрягшись в отчаянном усилии. Вовремя: ещё один сокрушительный удар врезался в ворота, заставив дерево створок хрустнуть. Судорожно вцепившийся в пазы засова мужчина покраснел от напряжения, но все же выдержал.

— Тревога! Нападение! — во все горло закричал Ю Цзи, и с размаху метнул щит в ближайшего вторженца.

Свистнув в воздухе, деревянный круг ударил того прямо в лицо, рассадив скулу. Злодей дернулся назад, и, не удержав равновесия, с криком рухнул со стены. Младший Ю не видел своего мимолётного успеха — отбросив в сторону тренировочную саблю, он со всех ног бежал к дому.

— Никак на нас напали? — с преувеличенным удивлением округлил глаза Бао Цяньлин. — Вот незадача — я совершенно не успел отыграться! — сокрушенно покачав головой, он без капли страха обратился к воинам, спрыгнувшим со стены:

— Может, подождете, пока я выиграю все деньги обратно у братца Ванхая? Нет? Ну что вам стоит, собратья? Сделайте мне, «Безденежному» Бао Цяньлину, одолжение, будьте добры!

Один из вторженцев, раздражённо морщась, бросился на кривляющегося мужчину с мечом наперевес. Тот открыл рот в притворном ужасе, и, неловко шагнув назад, хлопнулся на седалище. Его поддельный испуг вмиг исчез, стоило лишь ретивому вояке приблизиться, и замахнуться мечом: довольно скалясь, Бао Цяньлин приподнялся на руках и одной ноге, и встретил врага точным пинком в живот. Сразу же, он легко кувыркнулся назад, опираясь на руку, и носок его сапога, грязного и потертого, врезался в подбородок согнувшегося от боли мужчины. Незадачливый мечник рухнул, как подкошенный, а Бао Цяньлин присел на корточки, и довольно захихикал. С глубокомысленным видом почесав в подмышке, он поднес к лицу сжатые пальцы, оглядывая пустую руку с таким вниманием, будто извлёк на свет золотой слиток. На мгновение сунув в рот щепоть, что ничего не держала, он увлеченно задвигал челюстями.

На сей раз, на него кинулись уже двое враждебных мечников. Издав напуганный крик, Бао Цяньлин вскочил на четвереньки, и с неожиданной резвостью побежал прочь, отталкиваясь ступнями и руками. Вторженцы не отступились, гонясь за мужчиной, но едва лишь они приблизились на несколько шагов, тот прыгнул, перекувыркнувшись в воздухе, и приземлился на плечи своих преследователей. Обе руки ловкого воина взметнулись вверх, и его сложенные щепотью пальцы с размаху врезались в виски мечников. Те упали замертво, а Бао Цяньлин, испустив дикий визг, длинным прыжком метнулся к следующему врагу.

Воин по фамилии Ци, ранее фехтовавший с Ю Цзи, не двинулся с места при виде бегущих к нему врагов — лишь сжал в левой руке ножны сабли, поглаживая правой ее рукоять. Когда вторженцы приблизились, он резко метнулся вперёд, и словно окутался серебристой пеленой, в которую превратился клинок его оружия. Двое из его противников повалились наземь, хлеща кровью из глубоких рубленых ран, остальные же попятились, с трудом отражая бешеный натиск свистящей сабли. К трем, отбивавшимся от Ци, присоединились ещё двое, но удары их мечей даже не замедлили напор умелого воина. Наоборот, вступившие в бой вынужденно перешли в защиту, не успевая за скоростью сабельных ударов.

— Зовите побольше своих дружков, — насмешливо бросил мужчина, тесня сразу пятерых. — Я всем вам покажу, за что меня, Ци Лю, называют «Быстрый клинок»!

Спрыгнувшие со стены воины поначалу не обратили внимания на пожилую женщину, и мнущегося рядом с ней седовласого мужчину. Не удостоив престарелую парочку и взгляда, они двинулись было на помощь сражающимся товарищам, когда небольшой тонкостенный горшочек приземлился под их ногами, и, расколовшись, окутал вторженцев облаком густого зелёного дыма. Разбойники судорожно закашляли, хватаясь за глотки. Госпожа Тань, оценивающе оглядев врага, метнула ещё одну газовую бомбу, накрывая задние ряды вторженцев. Следом, она без единого сомнения бросилась прямо в облако газа, и мощным ударом кулака сбила с ног одного из вражеских бойцов.

— Сестрица Цзюань, поосторожнее!.. Сестрица Цзюань, воин справа от тебя задерживает дыхание, берегись его меча!.. Сестрица Цзюань, не увлекайся, твой яд уже рассеивается!.. — причитал Чжао Цяньсунь. Сам он, впрочем, не спешил присоединиться к сестре по учебе.

Сражение само нашло пожилого соблазнителя чужих жен: все новые и новые враги проникали в поместье, преодолевая стены с помощью техники шагов. Один из них, худощавый мужчина с двухклинковым коротким мечом, мимоходом резанул немолодого воздыхателя госпожи Тань по плечу.

— Отстань, мне не до тебя! — отмахнулся тот от удара, и с неожиданной ловкостью ускользнул прочь техникой шагов.

Воин с двухклинковым мечом удивлённо приподнял бровь, и метнулся следом, не менее резвый и легконогий. Его странное оружие засвистело, вспарывая воздух в быстрых ударах. Чжао Цяньсунь, ругаясь и жалуясь, какое-то время успешно отбивал выпады двух кривых клинков кулаками и ладонями, но, получив рану в руку, не успел отразить точный укол острия, пронзивший ему горло.

Сян Ванхай держался из последних сил. Его напряжённое лицо было красным не только от натуги: брызги крови вылетали из его рта с каждым хриплым выдохом. Нечеловеческие усилия причинили мужчине внутренние повреждения; он наверняка мучился от жестокой боли, но не сдавался, продолжая закрывать ворота своим телом.

Внезапно, одна из тяжёлых дубовых досок прямо перед ним с треском разломилась пополам. Пробившая ворота булава-метеор ударила, превращая лицо Сян Ванхая в кровавое месиво, и тело несгибаемого защитника повисло на створках. Следующий удар отбросил в сторону и труп, и слетевший с петель замок. Путь за стены был свободен.

Показавшийся в проеме гигант в тяжёлой броне вскинул окровавленную булаву, указывая на здание поместья, и воины за его спиной разразились воодушевленными криками, но тут, двери дома распахнулись, и наружу посыпались вооруженные люди.

Впереди бежали братья Ю с фамильным оружием наготове. Железноликий Судья Шань Чжэн и четверка его сыновей ненамного отставали от них. Господин Тань взволнованно осматривал двор, пока не отыскал свою жену. Многие другие воины сжимали обнаженное оружие, настороженно глядя на врага.

Два ряда бойцов на мгновение замерли друг напротив друга; сражавшиеся во внутреннем дворе поспешно отступили к своим.

— Мне нужна голова Цяо Фэна, — нарушил тяжёлое молчание огромный мужчина в броне. — Отдайте мне ее, и останетесь в живых.

— У меня есть идея получше, проклятый кидань, — медленно проговорил Ю Цзюй. — Отдай мне свою голову. Я принесу ее в жертву тем несчастным, кого убили твои прихлебатели.

— Ты сам выбрал свою судьбу, ничтожество, — презрительно бросил броненосный гигант. Вскинув булаву, он прокричал:

— Убить их!

— Вперёд, братья! — не менее громко заорал старший Ю.

Два строя столкнулись во звоне и лязге оружия, ругательствах, и криках боли. Клинки обагрились кровью, и ряды сражающихся смешались. Многие применили техники шагов, прыжками возносясь над толпой в попытках занять выгодное положение, другие ринулись напролом, стремясь достичь того или иного противника.

К последним принадлежал и чудовищных размеров кидань в броне. Он бросился вперёд, подобный атакующему носорогу, и успел сбить с ног и стоптать двоих неосторожных воинов, сокрушив ударом булавы ещё одного, прежде чем наткнулся на Ци Лю. Тот зло ухмыльнулся, показав кривые зубы, и метнулся вперёд с молниеносной скоростью, норовя достать ударом сабли смотровую щель вражеского шлема. Клинок скрежетнул о подставленную перчатку, тут же зазвенел о наплечник, высек искры из спинной пластины, и обрушился наискось, сверху вниз, пытаясь просечь латный воротник. Этот удар сослужил воину с саблей дурную службу: его оружие с лязгом врубилось в сталь доспеха, оставив на нем длинную царапину, и полностью открыв своего владельца для атаки — слишком уж высок был его противник. Кидань немедленно воспользовался оплошкой врага. Его бронированный кулак врезался мужчине под дых, а следом, тяжёлая булава опустилась на плечо ошеломленного Ци Лю, превратив воина в изломанный труп.

Господин и госпожа Тань, соединившись, вынужденно сражались поодаль от союзников: клубящееся вокруг них облако яда не стало бы разбирать правых и виноватых. Пожилая пара неспешно продвигалась вперёд, остался за собой неподвижные тела, отравленные ядом, или же сраженные кулачными техниками. Враги падали перед ними, один за другим; раненые задыхались в ядовитом дыму, что порождали разбрасываемые мужчиной и женщиной газовые бомбы, и супруги Тань обращали мало внимания на тела, что оставались позади. Это стало для них смертельной ошибкой: один из павших, чернобородый мужчина с повязкой на лбу, поднялся на ноги за спинами супругов, прижимая к лицу полосу мокрой ткани. Кривое лезвие его сабли сверкнуло в быстром ударе, и срубило обе седые головы.

— Ненавижу проклятых отравителей, — невнятно прорычал мужчина сквозь свою защитную повязку, и побрел прочь от задымленного ядом уголка двора.

Одетый в чёрное мужчина, чьи желтоватые вьющиеся волосы слиплись от пота, ожесточенно размахивал длинным мечом, но все никак не мог попасть по верткому Бао Цяньлину. Яростные усилия кудрявого мечника, казалось, лишь забавляли ловкого воина, который с хихиканьем и насмешками уклонялся от всех атак противника. Легко уйдя от широкого рубящего взмаха, Цяньлин неожиданно шагнул ближе, и, резко выбросив руку вперёд, ударил врага ниже пояса. Точнее, его ладонь ухватила полную горсть, и что есть силы сжала.

Мечник взвыл от боли, тонко и протяжно, и, согнувшись в три погибели, сполз наземь. Бао Цяньлин издевательски подхватил его вопль, округлив глаза.

— Ну что, глупый тибетец, нравится моя техника «обезьяны, ворующей персики»? — насмешливо спросил он. — Попробуй-ка теперь «обезьяну, раскалывающую кокос»!

Высоко подпрыгнув, он крутанулся в воздухе, и приземлился обеими ногами прямо на голову лежащего мечника. Череп мужчины громко хрустнул. Бао Цяньлин залился счастливым хохотом, сидя на корточках в луже кровавой грязи, в которую превратилась голова поверженного врага.

В этот миг, один из сражающихся — угрюмый мужчина с саблей, — пинком отшвырнул своего противника, и, шагнув к радующемуся воину, с размаху рубанул его поперек спины. Тот, истекая кровью, упал прямо на труп побежденного тибетца, и больше не шевелился. Даже в смерти, шальная улыбка не покинула лица Бао Цяньлина.

Фамильные щиты братьев Ю лязгали и скрежетали, принимая на себя тяжёлые удары «меча девяти колец». Сабля-переросток, удерживаемая свирепо скалящимся лохматым мужчиной, мелькала легким перышком, позвякивая кольцами на обухе — разошедшийся воин, низенький и не выглядящий сильным, орудовал ей так резво, что Ю Цзи и Ю Цзюй поневоле пятились под градом ударов. Их собственные клинки, более лёгкие и удобные, не могли дотянуться до врага — тот умело пользовался длиной своего оружия. Пошатнувшись от очередного с трудом заблокированного удара, Ю Цзюй быстро кивнул младшему брату, и они оба вдруг опустили щиты. Их враг довольно расхохотался, и рубанул, широко и размашисто, стремясь отсечь обе братские головы. Его тяжёлое оружие вновь зазвенело о сталь, но на сей раз, его встретили клинки сабель братьев Ю, сложенные вместе подробно ножницам. Низкорослый воин не успел опомниться, как братья слаженно шагнули вперёд, удерживая его «меч девяти колец» в сцепке клинков. Края их щитов, усаженные острыми лезвиями, врезались в шею врага с обеих сторон, и сомкнулись с громким лязгом. Лохматая голова, отделенная от тела, покатилась по земле, а Ю Цзи с Ю Цзюем вскинули щиты, и шагнули навстречу следующему противнику.

— Поглядите-ка: целая семейка мечников! — вскричал лысый крепыш, указывая на Шань Чжэна и его сыновей остриём клинка. — Славная добыча для Чжо Буфаня, Бога Меча! Ну что, брат Хун, брат Хо, повеселимся?

Стоящие рядом с ним мужчины — оба в кожаной броне, и вооруженные мечами, — молча кивнули, и вся троица бросилась вперед.

Железноликий Судья и двое его сыновей едва успели защититься от этой дружной атаки. Мечи громко лязгнули, столкнувшись в жестокой сшибке, и заплясали в быстром танце выпадов и блоков.

— Оставьте мне старого пса и пару его щенят, братья! — громогласно воскликнул Чжо Буфань, наседая на Шань Чжэна. Клинок лысого мечника со свистом кромсал воздух, пытаясь дотянуться до плоти врага. — Себе можете взять двух других шелудивых пащенков!

— Ты слишком… самонадеян, незнакомый наглец, — выдавил пожилой воин, кое-как отбиваясь от непрерывных атак Чжо Буфаня.

Тот лишь рассмеялся в ответ, и, перехватив меч двумя руками, с удвоенным усердием накинулся на противников. Шань Чжэн и двое его младших сыновей — Цзишань и Шушань, — поневоле отступали, защищаясь. Заметно было, что глава секты И-цзы-хуэй на голову превосходил старого мечника — даже с помощью двух сыновей, тот не мог переломить ход боя в свою пользу.

— Довольно игр! — вскричал Чжо Буфань, нанося широкий рубящий удар, что заставил его противников пошатнуться, принимая атаку на клинки. — Пора заканчивать с этим мусором! Брат Хун, брат Хо, вместе!

Целью своего следующего выпада лысый мечник избрал оружие Шань Чжэна. Позволив клинкам столкнуться, и сцепиться в жестком блоке, Чжо Буфань шагнул вперёд, и налег на оружие, толкая старого воина прямо на одного из его сыновей. Оба повалились на землю, сбитые с ног. Тем временем, Хун и Хо оттолкнули своих противников с не меньшей силой. На единственного из оставшихся на ногах сыновей Шань Чжэна нацелились сразу три клинка.

— Цзишань, нет! — закричал один из юных воинов, и, неловко подхватившись на ноги, встал на пути вражеских клинков.

Его меч был вскинут высоко вверх, даже и не пытаясь отразить точные удары Хо и Чжо Буфаня. Острия мечей пронзили тело юноши насквозь, окрасившись алым, но юный воин не сдался: хрипя и истекая кровью, он с размаху опустил клинок на голову Хо, раскалывая ее пополам, точно спелую тыкву. Напарник Чжо Буфаня рухнул, полуобезглавленный, а следом за ним на землю опустился героический юноша. Шань Цзишань, бледный и растерянный, кое-как отразил атаку Хуна, последнюю из нацеленных на него.

— Я убью тебя, тварь, — судорожно прохрипел Шань Чжэн, вскакивая на ноги. — Верни мне жизнь моего сына!

Пылая гневом, он набросился на главу секты И-цзы-хуэй. Тот лишь глумливо рассмеялся, без труда отражая отчаянный натиск безутешного отца, и присоединившихся к тому юношей.

— Семья Мужун здесь! — раздался вдруг громкий возглас. — Ну-ка, братья, дайте мне дорогу, и я разгоню этих крыс!

— Мужун Фу! — воодушевленно завопил Чжо Буфань. — Вот поистине знатная добыча! Исчезни, глупый старик, ты мне надоел!

Отбив меч Шань Чжэна в сторону, он пинком в живот отбросил старого воина прочь, и ринулся к небольшой группе, что окружала наследника Мужунов. Тот не оставил вызов задиристого мечника без внимания.

Мужун Фу вышел навстречу врагу с кажущейся неспешной ленцой, но вдруг, посреди очередного шага, мгновенно ускорился, на миг пропав из виду. Чжо Буфань, что несся на врага, предвкушающе ухмыляясь, и заранее замахиваясь мечом, вдруг замер на месте, будто врезавшись в стену. Наследник Мужунов, возникший перед ним словно из ниоткуда, глядел в глаза врага с безразличной скукой; точнее, он глядел в единственный целый глаз Чжо Буфаня, в котором медленно остывало удивление. Из другого, превращенного в кровавую кляксу, торчал веер молодого воина, наполовину вошедший в череп.

Выдернув свое необычное оружие из плоти мертвого врага, Мужун Фу брезгливо отряхнул его от крови и мозговой жидкости. Он с толикой удивления взглянул на замершего перед ним Чжо Буфаня, скованного предсмертной судорогой, и небрежно толкнул его в грудь. Глава секты И-цзы-хуэй рухнул, и замер без движения. Защитники Места Встречи Героев разразились восторженными криками, приветствуя успех сильнейшего их них.

Впечатляющая победа Мужун Фу вселила мало страха в сердца вторженцев. Сразу трое набросились на него, желая сразить знаменитого воителя: злобно скалящийся Хун, не намеренный прощать смерть друга, угрюмый саблист, ранее зарубивший Бао Цяньлина, и чужеземец с двухклинковым мечом.

Наследник семьи Мужун не стал дожидаться врагов: раскрыв веер лёгким щелчком пальцев, он метнул его вперёд, небрежно дернув кистью. Легконогий воин с двухклинковым оружием, вырвавшийся вперёд своих соратников, настороженно сузил глаза, и пригнулся, пропуская над собой свистящий белый круг. Лицо мужчины искривилось в презрительной ухмылке: Мужун Фу стоял в двух шагах от него, безоружный и неподвижный. Чужеземный воин бросился вперёд, нетерпеливо вскидывая свое необычное оружие.

Он не мог видеть, как за его спиной, веер описал круг, попутно резанув отставшего Хуна по шее; мечник выронил свое оружие, пытаясь зажать рассеченную жилу жизни, но безуспешно: кровь хлестала из длинной и глубокойраны все сильнее. Через несколько ударов сердца, напарник Чжо Буфаня затих, отправившись следом за двумя своими товарищами.

Веер же продолжил свой смертоносный полет, все так же оставаясь незамеченным для охваченного азартом чужеземного воина. Кривое лезвие двухклинкового меча уже тянулось к груди наследника Мужунов, как тот, со скукой взглянув на своего противника, неспешно поднял руку, и сомкнул пальцы на пластинах веера, за малым не уткнувшегося в шею чужеземца. Мужун Фу небрежно двинул рукой, рассекая глотку врага, и вновь взмахнул своим необычным оружием, стряхивая капли крови с бумажного экрана. Подбежавший воин с саблей успел лишь занести свое оружие — быстрым движением сложив веер, Мужун Фу ударил своего противника в горло, дробя кадык.

— Прекрати убивать моих солдат! — взревел броненосный кидань. Воздух с гудением раздался от широкого взмаха его булавы, и все ближайшие к гиганту воины невольно попятились. — Они все ещё нужны мне!

— Не представляю, зачем живые могут понадобиться мертвецу, — презрительно бросил Мужун Фу. — Разве что, для похорон.

— Ах, мертвецу? — гулко расхохотался огромный мужчина. — Когда я закончу с тобой, самодовольный заморыш, то, что от тебя останется, не потянет и на «мертвеца» — только лишь на «кровавое месиво»! — он зашагал в сторону наследника Мужунов, постепенно набирая скорость.

— Запомни мое имя — Кадалу, — грозно проревел он на ходу. — Оно будет последним, что ты услышишь в своей жалкой жизни.

— Вот так штука, — в притворном удивлении приподнял бровь Мужун Фу. — Нечто, почти уже мертвое, пытается говорить! До чего же глупая падаль встречается порой под небесами — она мнит, что ее предсмертные хрипы хоть что-то значат для живых!

Сильнейшие бойцы двух противоборствующих сторон сошлись в середине двора Места Встречи Героев, и все прочие невольно расступились, давая поединщикам побольше простора. Главным образом, никто не хотел попасть под сокрушительный удар Кадалу.

Бросок тяжеловесного киданя пропал втуне — Мужун Фу без труда уклонился от столкновения. Быстрый удар булавой вдогонку также не сумел задеть увертливого воина. Оружие Кадалу расплывалось в воздухе гудящей стальной дугой, так резво орудовал им гигант, но наследник семьи Мужун снова и снова уходил от яростных ударов киданя. Лицо молодого воина ничуть не утратило своего отстраненного спокойствия с толикой скуки; он не показывал ни усталости, ни даже заинтересованности в поединке. Сражающиеся выглядели двумя полными противоположностями, как стати, так и характера: могучий кидань свирепо ревел, лязгая тяжелой броней, и пытаясь сокрушить ненавистного врага тяжелыми ударами, а его худощавый противник, защищенный лишь лазурным халатом тонкого шелка, всем своим видом выражал безразличие и безмятежность, уходя от атак Кадалу.

Тяжеловесный ляоский воин не оставлял попыток дотянуться до верткого противника, но усталость давила на него все сильнее, заставляя искать новые способы взять верх. Перехватив булаву у оголовья левой рукой, кидань начал наносить удары пяткой и древком оружия — менее сокрушительные, но более быстрые. Порой, он и вовсе отпускал оружие одной из рук, и пытался достать врага тычком кулака, или оплеухой. Ничто не приносило ему успеха — Мужун Фу, применяющий свою технику шагов в полную силу, был неуловимее призрака. Невесомый и недосягаемый, он скользил вокруг бронированного ляосца, с кажущейся легкостью избегая всех его атак.

Прыжком уклонившись от замаха булавы, молодой воин вскочил прямо на оружие противника, и, пробежав по нему, взмахнул своим веером с неуловимой скоростью. Кровь хлестнула из смотровой щели шлема Кадалу, а сам кидань заревел во все горло. Крик его не был исполнен животной ярости — на сей раз, в нем звучала лишь боль. Сжимая лицевую пластину шлема левой рукой, гигант разразился целым вихрем быстрых взмахов булавы, пытаясь дотянуться до врага в последнем, отчаянном усилии. Мужун Фу, беспрепятственно отступив, спокойно ждал.

Очередной полет квадратного бойка киданьского оружия замедлился, и булава-метеор бессильно уткнулась в песок — силы покидали могучее тело ляосца. Он стоял, тяжело дыша, и зажимая ладонью смотровую щель шлема — жажда жизни была все еще сильна в нем, не позволяя сдаться. С отчаянным рыком, он вновь приподнял верное оружие, но булава так и не сделала нового взмаха — Мужун Фу, доселе неподвижный, сорвался с места, и молнией метнулся к врагу. Сложенный веер ударил киданя в подмышку, заставив прикрывающую лицо руку бессильно повиснуть. Следом, молодой воин воспарил ввысь, легко оттолкнувшись от земли, и, кувыркнувшись в воздухе, ударил.

Когда наследник семьи Мужун приземлился на утоптанную землю двора, его руки были пусты — веер, сразивший сегодня столь многих сильных воинов, торчал из смотровой щели киданьского шлема диковинным украшением. Громадное тело Кадалу пошатнулось, и рухнуло наземь с лязгом и грохотом.

Мужун Фу подошел к поверженному врагу, и с брезгливой миной на лице наклонился к нему.

— Мой… мстительный дух… не даст тебе… покоя, — немеющими губами прошептал кидань.

— Ой ли? — насмешливо скривился молодой воин. — Ты не доставил мне больших неприятностей при жизни. Думаешь, после смерти твоя жалкая душонка сможет стать для меня угрозой? — с отвращением осмотрев измочаленные, треснувшие пластины веера, он покачал головой, и поднялся на ноги.

— Заканчивайте с ними, — царственно кивнул он в сторону вторженцев. — Вряд ли кто-то из этих ничтожеств сможет противостоять славным воинам праведного пути.

Защитники Места Встречи Героев с воодушевленными криками набросились на врага. Их противники, лишившиеся лучших и сильнейших, дрогнули и попятились, растеряв присутствие духа.

— Оступаем! — прокричал чернобородый мужчина в тканевой наголовной повязке, отмахиваясь саблей от сразу нескольких противников. — Все назад! Сан Тугун, сюда! — лысый коротышка, объявившийся из ниоткуда рядом с ним, почтительно склонил голову.

— Удостоверься, что как можно больше наших братьев уйдут живыми, — поспешно проговорил мужчина, и коротыш, вновь кивнув, погрузился в землю.

Вскоре, заваленный трупами двор Места Встречи Героев был очищен от вторженцев — те из них, кто не успел сбежать, пал под ударами воспрявших защитников.

Глава 46 Повествующая о том, как южный дракон получил свою жемчужину, а старший дракон юго-запада принял важное решение

А Чжу, вполглаза дремлющую на стуле рядом с постелью мужа, вырвал из полусна скрип кровати, и прозвучавший следом за ним негромкий вопрос Цяо Фэна:

— Что-то все это напоминает, не правда ли, жена моя?

Девушка не ответила: радостно охнув, она заключила мужчину в объятия. Тот довольно рассмеялся, гладя подругу по спине.

— Наконец-то ты очнулся, — с нескрываемым облегчением промолвила А Чжу, и, отстранившись, крепко поцеловала мужа в обе щеки. Тут же, она озабоченно нахмурилась, и засыпала мужчину вопросами:

— Ты голоден? Может, хочешь пить? Как твоя рана — не болит? Удобна ли твоя постель, или мне сменить ее?

— Все, все, жена, — со смехом ответил Цяо Фэн, поднимая ладони. — Единственное, что беспокоит меня сейчас — то, как долго я был без сознания. Ну, и еще одна малость, — он задумчиво оглядел комнату, в которой находились они оба. — Где мы?

Гостевая комната, в которой разместили главу Клана Нищих с женой, не отличалась роскошной обстановкой — кровать, стол, и ширма в углу составляли всю ее мебель, украшательства же в ней и вовсе отсутствовали. Братья Ю обставляли свое жилище с простотой на грани скудости: их семья не отличалась богатством, и, чтобы принимать у себя столь многих вольных странников, гостеприимному семейству приходилось отказывать себе в роскоши.

— Мы — в Месте Встречи Героев, — поспешила просветить мужа А Чжу. — Я довезла тебя… точнее, мы выступили в путь с младшими, и старейшиной Баем, но в пути на нас напали злодеи. Бай Шицзин сражался, как лев, но пал в бою, — девушка чуть поникла. — Никто из наших спутников не выжил. Я использовала на тебе искусство перевоплощения, и спряталась, чтобы спасти нас.

— Ты вновь сберегла мою жизнь, любимая, — с благодарностью промолвил мужчина. — Лучшей жены, верно, не найти во всем подлунном мире. Но почему мы здесь? Неужто отрава, свалившая меня, была настолько неопасной, что ты решила заранее отправиться на назначенную встречу с вольными странниками?

— Вовсе нет, — отозвалась чуть приободрившаяся А Чжу. — Дедушка Чэнь… то есть, великий старейшина Чэнь… не смог вылечить тебя, и отослал нас к Сюэ Мухуа. Господин целитель возился с тобой два дня, без передышки, и только сегодня оставил одного.

— Надо же. Я и не думал, что прошло больше одного дня. Нужно поблагодарить Соперника Яньло за его заботу, — с удивлением промолвил Цяо Фэн, и попытался привстать на постели. Безуспешно: ладошки А Чжу немедленно уперлись ему в грудь.

— Лежи, муж мой, — непреклонным тоном промолвила девушка. — Ты ещё далек от выздоровления. Доктор Сюэ оставил тебя лишь потому, что сегодня, слишком многие в Месте Встречи Героев нуждаются в его внимании.

— Почему так? — удивился глава нищих, ложась обратно. — Что случилось в мое отсутствие?

— Те самые негодяи, что охотились за нами в дороге, пришли сюда, — с недовольством поведала А Чжу. — Воинам, которых пригласил наш клан, удалось отбить нападение, но многие ранены, а некоторые — погибли, — она горестно вздохнула, и продолжила:

— Молодой господин… то есть, Мужун Фу, сразил главаря разбойников. Кажется, младший Ю упоминал, что он был киданем.

— Снова кидани, — медленно проговорил мужчина. — Ты не находишь, жена моя, что это совпадение очень уж подозрительно?

— Ранее, кидань отравил тебя, — понятливо отозвалась девушка. — Ляосцы решили отомстить за былые поражения?

— И это тоже, — отрешённо промолвил Цяо Фэн. — А если вспомнить о готовящемся вторжении, да ещё и под водительством принца Чу… — он в задумчивости замолчал, хмуря брови.

— Мне нужно срочно поговорить с вольными странниками, что собрались по нашему приглашению, — наконец, высказался он. — Если уж кидани опустились до такой подлости, как отправка за мной убийц, время не терпит. Необходимо как можно скорее поднять все праведные секты и школы, прежде чем подсылы Ляо учинят ещё какое злодейство.

— Хорошо, муж мой, — с обречённым видом ответила А Чжу. — Гости Места Встречи Героев должны вот-вот закончить обед. Давай я помогу тебе встать.

С помощью жены, Цяо Фэн поднялся с кровати, и двинулся по коридорам поместья к пиршественной зале, поддерживаемый А Чжу. Силы покуда не вернулись к главе Клана Нищих, и порой, он опирался на подругу куда тяжелее, чем хотел бы. Та помогала мужу без единого протеста. Так, медленно и осторожно, они добрались до своей цели, где застали любопытный разговор.

— … В этот трудный час, у нас нет времени препираться, и меряться заслугами, — в голосе Мужун Фу звучала плохо скрываемая усталость. Похоже, молодой воин говорил уже какое-то время, и без особого успеха у слушателей. — Слова тех из вас, что принадлежат к доблестному Клану Нищих, не истолкуешь двояко — близится война. Об этом говорит и письмо, что было доставлено в Ласточкино Гнездо три дня назад. Враг на пороге, и если секты и школы праведного пути хотят выступить против киданей, они обязаны сделать это сообща, а не порознь. Нужно, как это делалось в былые времена, избрать первого из нас. Того, кому без споров подчинятся все. Того, чья слава и сила — неоспоримы, и кто сможет повести нас к победе над ляоскими разбойниками. Главу Вольных Странников. Этот нескромный юноша осмеливается предложить себя.

— Чего еще ожидать от гоняющегося за известностью несмышленыша? — раздался сварливый голос Чэнь Гуяня. Великий старейшина прибыл в Место Встречи Героев вчерашним вечером, и уже успел заглянуть к А Чжу и Цяо Фэну.

— Главой Вольных Странников может быть лишь сильнейший, — насмешливым тоном продолжал старый воин. — Не много ли ты на себя берешь, напрашиваясь на эту должность, молодой Мужун? Или ты забыл о своем поражении в стенах Шаолиня? Видит небо, даже я, в мои без малого шесть десятков лет, обладаю менее короткой памятью.

— Мы могли бы последовать традиции, и устроить состязание, чтобы выявить сильнейшего, — бесстрастно ответил Мужун Фу. — К сожалению, уважаемый глава Цяо сейчас нездоров, но я готов доказать свою способность в поединке с любым воином Клана Нищих, или даже с несколькими. Мы можем сразиться прямо сейчас, чтобы не тратить время зря.

— Или же, мы можем подождать, — возразил голос того, от кого Цяо Фэн ожидал поддержки меньше других — Цюань Гуаньцина. — Глава Цяо силен и крепок телом, и никакой яд не сможет удержать его в постели надолго. Забота такого умелого целителя, как Соперник Яньло, ускорит выздоровление нашего главы еще больше. Нет вреда в том, чтобы отложить избрание Главы Вольных Странников, пока не выздоровеет… воин, в чьей способности нет никаких сомнений, — в голосе молодого старейшины зазвучала легкая тень насмешки.

— Господин Мужун прав! — провозгласил Цяо Фэн, входя в обеденную залу. Его голос звучал без былой мощи, но непоколебимая уверенность все так же наполняла его. — Нет времени меряться заслугами. Ляоские злодеи подбираются к границам нашей родины, и мы должны собрать силы для войны как можно скорее. Глава Вольных Странников нужен нам немедленно, а не через те дни и недели, что займет мое выздоровление. Каждое сообщество, каждая школа и секта должны подготовиться к противостоянию с киданями, собрав людей, припасы, и оружие. Подготовку нужно начинать без промедления — времени и без того почти не осталось. Чем дольше мы тянем с избранием Главы Вольных Странников, тем хуже подготовимся к войне, и тем тяжелее будут наши потери. Мужун Фу не уступает мне в силе и славе, и может возглавить нас здесь и сейчас. Я предлагаю избрать Главой Вольных Странников его, — он перевел дух, пережидая озадаченные возгласы собравшихся, и добавил:

— Я благодарен вам за поддержку, братья по клану, но сейчас не время медлить. Имена кланов и сект не будут значить ничего, если Поднебесная окажется под пятой киданей.

— Ну, раз уж глава отказывается, — проворчал Чэнь Гуянь. Цюань Гуаньцин с каменным лицом кивнул.

— Есть ли кто-нибудь еще, желающий оспорить главенство моего старшего? — громко вопросил Дэн Байчуань, ближайший соратник Мужун Фу. Ответом ему было угрюмое молчание.

— Примите мой поклон, Глава Вольных Странников, — первым высказался Цяо Фэн, и согнулся в поясе, опираясь на руку жены. Его примеру последовали все остальные.

— Замечательно, — спокойно промолвил Мужун Фу. — Слушайте мой первый наказ: всем присутствующим главам сект и кланов надлежит как можно скорее предоставить мне сведения о численности их подчиненных, и краткое описание их умений. Дальнейшие распоряжения я передам каждому из вас при личной встрече.

— Повинуемся, Глава Вольных Странников, — нестройно ответили присутствующие.

Когда все разошлись, Мужун Фу позволил себе небольшую вольность — зло стиснул зубы, и ударил кулаком по столу. Проклятый глава нищих, казалось, вознамерился превзойти его во всем — воинском умении, славе, а теперь, и великодушии. Главенство над странствующими воинами, полученное лишь с поддержкой Цяо Фэна, теперь казалось наследнику Мужунов не достигнутой вершиной, но снисходительно брошенной ему подачкой.

* * *

— Остался ли кто-нибудь ещё, Тяньши? — спросил Дуань Чжэнмин министра народных дел.

— Последний проситель, государь, — склонил тот голову, увенчанную сановнической шапкой из золотой проволоки. — Некий посланец из Сун, с вестями для семьи Дуань.

— Не для меня лично? — чуть удивился правитель. — Ладно. Пригласи его, Тяньши. Послушаем, что за новости он принес моей семье, — Ба Тяньши, далиский сы-ту, поклонился, и отдал короткую команду слуге. Тот поспешил к двери.

— Разве у семьи Дуань остались связи на реках и озёрах Сун, дядюшка? — сонно поинтересовался Инь Шэчи.

Юный воин успел десять раз пожалеть, что захотел присутствовать при обычном рабочем дне Дуань Чжэнмина — если и существовало времяпрепровождение скучнее труда далиского государя, Шэчи о таком не знал. Составление и изменение указов, прием посланцев, и, в особо сложных случаях, разбор тяжб между вельможами, уже не раз заставили юношу клевать носом. Лишь уважение к дяде жены, правителю некрупного, но все же государства, не давало Инь Шэчи устроиться поудобнее на своем стуле, стоящем рядом с троном, и задремать.

Причиной панибратских и не очень-то вежливых обращений к государю также была поглотившая Шэчи скука, но Дуань Чжэнмин, к счастью, не обижался.

— Некоторые крупные сообщества помнят моих предков, — задумчиво откликнулся правитель. — Но немногие — как-никак, несколько сотен лет прошло. Вряд ли это какой-то старый долг, или просьба об услуге — заимодавцы и близкие друзья тех Дуаней, что обитали в Ганьсу, давно умерли от старости.

— Ну, сейчас мы все узнаем сами, — протянул Инь Шэчи, усердно борясь с зевотой. — Наш проситель — вот он… хм?

Искреннее удивление, охватившее юношу, даже прогнало одолевающую его сонливость — посланец, принесший весть семейству Дуань, и в сопровождении слуги идущий сейчас к трону государя, носил знакомую Шэчи рубаху из разноцветных лоскутьев, и простой деревянный посох. Его осанка была прямой, взгляд — уверенным, а скупые движения выдавали в этом крепкого вида мужчине практика боевых искусств.

— Крупные сообщества, значит, — заинтересованно промолвил юноша. — Крупные… и, конечно же, крупнейшее из них.

— Похоже, ты прав, Шэчи, — с лёгким удивлением ответил Дуань Чжэнмин. — Что ж, послушаем, какие новости нам принес посланник Клана Нищих.

Воин крупнейшего клана Поднебесной остановился перед троном, и, следуя подсказке слуги, опустился на колени, и земно поклонился. Когда государь Да Ли милостиво разрешил ему встать, мужчина заговорил.

— Я — Линь Чжитай, воин аньхуэйской ветви Да И славного Клана Нищих, — без малейшего стеснения промолвил он. — От имени доблестного Цяо Фэна, нашего главы, мой старейшина, господин Цзян, шлёт тебе поклон и пожелание доброго здравия, государь, — он согнулся в поясном поклоне. Дуань Чжэнмин благосклонно кивнул.

— Увы, я принес вам дурные вести, — продолжил Линь Чжитай. — Империя Ляо затевает новое вторжение в Сун, и наш глава, всеми силами стремясь помочь простому люду, собирает странствующих воинов, идущих праведным путем, чтобы отбить врага. Вы, государь… — он смущённо запнулся, на мгновение умолкнув, но все же собрался с мыслями. — Семейство Дуань известно своими справедливостью и великодушием, и глава Цяо надеется, что вы не оставите великую Сун в это тяжкое время. Наш клан, и лично его глава, приглашают вас на собрание вольных странников в Гунсяне, для обсуждения того, как лучше противостоять киданям.

Он достал из наплечной сумы небольшой конверт из дешёвой жёлтой бумаги, запечатанный сургучом, и передал его стоящему рядом слуге. Тот, со всеми предосторожностями вскрыв письмо, тщательно осмотрел и даже обнюхал его в поисках ловушек, и лишь затем поднес государю. Дуань Чжэнмин наскоро проглядел тонкий лист, исписанный ровными столбиками иероглифов.

— Ты, верно, устал с дороги, — благодушно обратился он к нищему. — Слуги накормят тебя, и устроят на ночь. Отдохни как следует перед обратным путем — он будет долгим.

— Какой ответ мне передать моему главе? — спросил Линь Чжитай. Слуга встревоженно зашикал на него, но умолк, когда правитель Да Ли успокаивающе поднял ладонь.

— Семья Дуань помнит свои корни, и гордится ими, — задумчиво ответил он. — Мы окажем всю возможную помощь великой Сун. Что до сути этой помощи — не обессудь, посланник, но я должен буду обговорить все с придворными и, — он бросил на Инь Шэчи короткий взгляд, сверкнувший весельем, — родственниками. Отдыхай спокойно — ты успешно выполнил поручение своих старших, — нищий склонился, и, пятясь, отступил на несколько шагов, после чего двинулся к выходу из тронной залы.

— Говори, Шэчи, — с улыбкой разрешил Дуань Чжэнмин нетерпеливо ерзающему юноше, когда дверь за Линь Чжитаем закрылась.

— Нужно позвать мою жену, — не заставил себя ждать тот. — И тещу. И братца Юя. И его отца… отчима. И всех остальных. Раз уж это семейное дело, давайте обсудим его в кругу семьи.

— Пожалуй, присутствие Трёх Высших Министров, и моих телохранителей, также будет нелишним, — добавил правитель. — Тяньши, будь добр, распорядись.

Министр народных дел раздал слугам несколько быстрых команд, и через какую-то четверть часа, в тронную залу входила немаленькая группа Дуаней и их родичей.

Цинь Хунмянь и ее дочь шли рука об руку, и что-то обсуждали вполголоса; Инь Шэчи с умилением залюбовался счастливым ликом жены. Му Ваньцин старательно наверстывала упущенные годы общения с матерью, и та с удовольствием уделяла внимание дочке, утратив немалую часть былой суровости.

Дуань Юй держал руку Ван Юйянь с видом столь довольным и гордым, словно девушка была не менее, чем высечена из цельного алмаза. Впрочем, для юного пасынка Дуань Чжэнчуня, его возлюбленная была, пожалуй, даже ценнее, чем алмаз схожих размеров. Причина счастливого вида Дуань Юя не была секретом для Шэчи — не так давно, шурин с восторгом поведал ему, что признался любимой в нежных чувствах, и та не отвергла их. Сама Юйянь глядела по сторонам с обычным для нее безмятежным видом.

Дуань Чжэнчунь невозмутимо поправлял халат, совершенно не замечая, что тот вывернут наизнанку, а сапоги наследного принца надеты не на ту ногу. Его жена и Гань Баобао, идущие рядом с принцем, также выглядели слегка взъерошенно — похоже, зов государя оторвал всех троих от некоего важного дела, несовместимого с приличной верхней одеждой.

Министры и телохранители, как и всегда, являли собой пример благопристойности.

Когда все семейство и гости расселись на принесенных слугами стульях, Ба Тяньши, повинуясь приказу государя, пересказал суть дела, ради которого все и были призваны во дворец.

— Что скажете, родичи? — спокойным тоном спросил Дуань Чжэнмин. — Начнем с тебя, Юй-эр.

— Нужно помочь великой Сун, — решительно ответил Дуань Юй. Как заметил Инь Шэчи, после всех произошедших с ним невзгод, его легкомысленный шурин изрядно прибавил в твердости характера. — Как именно — решай сам, дядюшка… то есть, государь. Но я лично готов отправиться в Гунсянь от имени Дуаней хоть сейчас.

— Пожалуй, это будет верным решением — направить тебя туда, как представителя семьи, — благосклонно кивнул Дуань Чжэнмин. — Что скажешь ты, братец?

— Э-э-э, я, наверное, должен отказаться, — смущенно потер бородку Дуань Чжэнчунь. — Вызовись я в этот поход, и ты, верно, запретишь мне, брат — я, как-никак, наследник трона. Свою жену и наложниц я не очень-то хочу отпускать на войну без меня.

— У меня есть мысли, как ты можешь помочь в делах военных, не подвергая себя и своих подруг опасности, — с легкой улыбкой промолвил государь. Его брат опасливо поежился. — Но я выскажу их позже. Сейчас, я предоставляю слово детям. Начни ты, Шэчи.

— Мы с женой, конечно же, отправимся, и как можно скорее, — без колебаний ответил тот. — Как подданный великой Сун, и как наследник секты Сяояо, я обязан ответить на призыв Цяо Фэна. Компании братца Юя я буду рад, как и любого другого из присутствующих. Также, у меня к тебе есть важный вопрос, дядюшка: пошлет ли Да Ли войска в помощь Сун?

— К сожалению, нет, — бесстрастно ответил Дуань Чжэнмин. — Для того, чтобы военное вмешательство моего царства в дела империи Сун стало возможным, ко мне должен прибыть официальный посланец императора Жэньцзуна с просьбой о помощи. Без такой просьбы, проход моих солдат по сунской земле будет сочтен бунтом и объявлением войны. Да Ли — данник Сун, и не может вводить войска на ее землю, даже с самыми благими намерениями. Однако же, — холодное спокойствие черт государя разбавила легкая улыбка, — у семьи Дуань таких ограничений нет. Ты был прав ранее, назвав нашу помощь Сун семейным делом. Мы сможем беспрепятственно отправить на войну с киданями членов семьи, и, — он бросил задумчивый взгляд на телохранителей и министров, — некоторых ее друзей.

— Муж мой, — осторожно заговорила Му Ваньцин. — так ли нам с тобой нужно влезать в очередную свару Ляо и Сун? Никакие слава и признание не стоят возможной смерти. Я не говорю о мечах киданей — на Срединной Равнине мы неизбежно столкнемся с Цяо Фэном, и он вновь попытается нас убить. Я понимаю твое желание помочь родине, но, может быть, есть другие способы сделать это? В прошлый раз, все, что мы получили — благодарность генерала Ханя, и подаренный им меч. По-моему, угроза твоей жизни, которую несет общение с Кланом Нищих, не стоит того.

— Любимая моя жена, — спокойно ответил юноша. — Нам с тобой не стоит страшиться Цяо Фэна. Во время войны, он совершенно точно не станет преследовать нас. Сдается мне, он может и вовсе оставить эту глупую затею — я верю в его благородство и рассудительность. Но даже грози мне в Сун неминуемая смерть, я не смог бы оставаться в стороне, прячась в безопасном Да Ли — ведь там, на Срединной Равнине, живут мои родители. Там живут мои учитель и старший брат по учебе. Там — мои боевые товарищи, которые неминуемо отправятся защищать родные дома. Там — наш добрый друг У Юньлун, спасенные нами от разорения жители Янцзячжуаня, мать сестрицы Юйянь, наконец! Великая Сун — не просто название, не просто земля, вмещающая сколько-то провинций. Это — наши родные и близкие. Это — миллионы добрых людей, желающих жить в мире и спокойствии, свободно трудиться, и растить детей, не боясь завтрашнего дня. Это — все то, что Ляо порушит и истребит без единого сомнения, стоит сунским войскам дать слабину, и допустить врага на нашу с тобой родину. Неважно, что будет после войны, и неважно, сколь трудными будут ждущие нас битвы: каждая капля крови, пролитая воинами Сун на поле брани, питает ростки будущих столетий мира. Неважно, сколько людей, помимо нас, встанут на защиту Срединной Равнины: добрый меч дает трещину, если в стали его клинка сыщется самая малость дурных примесей. Каждый из нас важен для будущей победы, и каждый из нас незаменим, ведь всякое воинство сильно каждым из своих солдат. Не проси меня бежать от войны, любовь моя — для меня, это будет все равно, что позволить ляоским злодеям вонзить нож в мое сердце, — Ваньцин заметно смешалась под его уверенным взглядом.

— Хорошо, муж мой, — стесненно ответила она, рассматривая носки своих сапожек. — Мы ответим на зов Клана Нищих, вместе.

— Хорошо сказано, сынок, — растроганно сказала Цинь Хунмянь, украдкой промокнув глаза рукавом. — Ты точно не отпустишь меня с детьми, Чжэнчунь? Все-таки, я тоже подданная Сун.

— Нет, милая, даже и не проси, — со смущенной сердитостью ответил наследный принц. — Речи моего зятя словно исходят из уст дракона и клюва феникса[1], но для меня, прислушаться к ним — что вырезать кусок из своей плоти. Хватит с меня смерти А Цзы. Жаль, что я не смогу удержать и Шэчи с Цин-эр.

— У вас будет возможность помочь, госпожа Цинь, — вмешался государь. — Но прежде, чем мы поговорим о ней, я хочу, чтобы высказалась Янь-эр. Есть ли у тебя, что сказать, племянница?

— Я тоже отправлюсь на войну, вместе с Дуань Юем, — заявила Ван Юйянь, к немалому удивлению всех присутствующих. — Воительницы из меня не выйдет, но ведь можно помочь сражающимся и другими способами. Дуань Юй не разговаривал со мной об этом, но я уверена, что он собирается попросить моей руки у тебя, папа, или у матушки. Сейчас, когда он отправляется навстречу смертельной опасности, я хочу разделить с моим будущим мужем его судьбу, — пасынок Дуань Чжэнчуня растерянно заморгал, его отчим пораженно рассмеялся, а Инь Шэчи, не сдержавшись, захлопал в ладоши с широкой улыбкой.

— Похоже, братец Юй, все уже решено за тебя, — сообщил он шурину. — И я говорю не о походе против киданей. Ну, не только о нем, — он неудержимо захихикал.

— Еще одно мое дитя отправляется навстречу крови и смерти, — погрустнел Дуань Чжэнчунь. — Будь осторожна, Янь-эр, хорошо?

— Конечно, папа, — серьезно кивнула девушка.

— Мы присмотрим за всей нашей родней, батюшка, — улыбаясь, добавил Шэчи. — Как и… друзья семьи, о которых хотел поговорить государь, — он с намеком кивнул на министров и царскую охрану.

— Верно, Шэчи, — безмятежно кивнул Дуань Чжэнмин. — Настало время поговорить о той помощи в войне с киданями, что окажут все присутствующие. Умения моих телохранителей известны вам всем, но немногие знают, что Три Высших Министра — также искусные воины, и каждый из них мало уступает мне и моему брату.

— Погоди, дядя, — озадаченно нахмурилась Му Ваньцин. — Господин Хуа — военный министр, и, понятно, не может не быть хорошим бойцом. Но… министр народа и министр работ? Ты серьезно?

— Целиком и полностью, Цин-эр, — чуть улыбнулся правитель. — Ба Тяньши, Фань Хуа, и Хуа Хэгэнь — лучшие воины Да Ли после меня и Чжэнчуня. Я собираюсь отправить их, и Дучэна с братьями, в помощь Сун.

— Значит, те из нас, что останутся дома… — медленно протянул Инь Шэчи, и понимающе заулыбался.

— Верно, — довольно ответил Дуань Чжэнмин. — Да Ли — небольшое царство, и многие дела держатся на его высших чиновниках. Хэгэнь нередко командует войсками, Тяньши, помимо прочего, исполняет обязанности распорядителя двора, а Хуа руководит строительством, и следит за поступлением налогов. На время их отсутствия, я поручу оставленные ими дела тебе, Чжэнчунь, и твоим подругам, — наследный принц с обреченным видом кивнул.

— Что ж, по крайней мере, я не буду страдать один, — с унынием в голосе протянул он.

— Я возьму на себя дела господина Хуа, — уверенно кивнула Цинь Хунмянь. — Пусть я — простая и необразованная женщина, о воинских нуждах я знаю побольше многих.

— Тогда, заботы Тяньши — на мне, — задумчиво промолвила Дао Байфэн. — Смею надеяться, я справлюсь как с царским двором, так и с делами вельмож и простолюдинов.

— Это что же, мне остаются строительство и налоги? — растерянно заморгала Гань Баобао. — Я, конечно, умею считать, в том числе и деньги, но все же, я — совсем не чиновница, — она умоляюще поглядела на наследного принца.

— Не беспокойся, дорогая моя, — поспешил утешить ее тот. — Работа столоначальника много проще, чем кажется. Единственная ее серьезная сложность — она невыносимо скучна. Я буду рядом с тобой, и помогу тебе столько, сколько потребуется… буду рядом со всеми вами, — поспешно поправился он, видя ревнивые взгляды подруг.

— Замечательно, — благодушно проговорил государь. — Остается только одно — вопрос старшинства в отряде, что отправится на войну с киданями. Формально, главенство будет принадлежать Юй-эру. Тому есть несколько причин, которые я не стану называть сейчас. Но всякому генералу требуется военный советник, которому, в нашем случае, и придется руководить — ты, племянник, слишком неопытен, уж прости мою откровенность.

— Ничего, дядя, — безмятежно улыбнулся Дуань Юй. — Негоже обижаться на правду. Я даже согласен уступить главенство тому, кто справится лучше.

— Нет, главой отряда останешься ты, — покачал головой Дуань Чжэнмин. — Также, за тобой остается последнее слово во всех вопросах — тебе нужно учиться принимать серьезные решения… хм. Неважно. Как бы то ни было, нужно определиться с твоим военным советником.

— Старший по возрасту — господин Гу, — медленно проговорил Инь Шэчи, с подозрением глядя на дядю жены. — А наиболее опытный в командовании войсками — господин Хуа. Но, сдается мне, не их вы прочите в помощники братцу Юю, дядюшка.

— Может, даровать тебе придворную должность, Шэчи? — усмехнулся государь. — Твои чутье и проницательность могут сослужить Да Ли хорошую службу.

— Спасибо, дядюшка, но я — все еще подданный Сун, — поспешно открестился юноша. — Так кого же вы хотите сделать командиром?

— Тебя, — просто ответил Дуань Чжэнмин. — Ты сообразителен, успел повоевать, и, как я знаю, неплохо справился с командованием отрядом вольных странников. Хэгэню привычнее начальствовать над простыми солдатами, а Дучэн не сможет приказывать кому-то из царской семьи. У тебя же таких недостатков нет.

— Будь проклята моя любовь к хвастовству, — простонал юноша, взявшись за лоб. — Ну зачем я рассказывал о битве за Яньмыньгуань на том семейном обеде? И как мне теперь командовать шестью воинами, каждый из которых старше и опытнее меня?

— Хороший командир никогда не постесняется обратиться за помощью к подчиненным, — невозмутимо высказался Хуа Хэгэнь. Лицо военного министра было каменно спокойным, но в его глазах плясали смешинки. — Не беспокойся, Шэчи — всем нам приходилось и командовать, и подчиняться. Мы не станем создавать тебе трудностей.

— Это обнадеживает, господин Хуа, — с несчастным видом ответил юноша. — Теперь, главное — как бы мне не создать эти трудности вам.

— Ты справишься, Шэчи, — ободряюще произнес государь Да Ли. — Уверен, военная наука не станет для тебя неодолимым препятствием. Конечно, ты можешь отказаться, — добавил он, видя, как юноша повесил голову. — Тогда, я передам бразды правления вашим отрядом Хэгэню. Но, может, ты все-таки доверишься моему двадцатилетнему опыту управления людьми? Он ясно говорит: ты — лучший человек для этого дела.

— Ну, хорошо, — с мученическим видом ответил Инь Шэчи. — Я принимаю командование отрядом… семьи Дуань и ее друзей, и клянусь употребить все мои скромные силы на то, чтобы каждый из нас вернулся домой живым.

— Другого я от тебя и не ждал, — серьезно кивнул Дуань Чжэнмин. — А сейчас, время сна. Нам всем нужно отдохнуть — завтра, мы начнем готовиться к походу против киданей.

Примечания

[1] «Уста дракона и клюв феникса» — поговорка-чэнъюй, означающая красноречие.

Глава 47 Рассказывающая о том, как дракон юга проявлял гордыню, а молодой дракон юго-запада наслаждался гостеприимством

Мужун Фу, Глава Вольных Странников, принимал глав и старших всех школ и сект, откликнувшихся на призыв Клана Нищих, в пиршественной зале Места Встречи Героев, когда двери залы распахнулись, и внутрь вошли две пары юношей и девушек. Мужчины, беседовавшие с наследником Мужунов — Сыма Вэй и Дулин-цзы, главы даосских сект Цинчэн и Пэнлай, — озадаченно умолкли, когда четверка нежданных гостей прошествовала ближе к месту хозяина — столику на возвышении, за которым сейчас сидел Мужун Фу и его ближайшие соратники. Оба вошедших юноши на первый взгляд были похожи, как братья: одетые в схожие белые халаты, они носили подобные друг другу прически — узел черных волос, сколотый на макушке, — и были близки по возрасту. Но при этом, они вели себя настолько непохоже, что все их внешнее сходство терялось за этими различиями. Один из новоприбывших, опоясанный длинным мечом, и чуть менее длинноволосый, был спокоен и расслаблен. По пути к хозяйскому месту, он вежливо раскланивался с многими из присутствующих, и дружелюбно кивал остальным. Его спутник, идущий чуть впереди, вел себя много более скованно, и в его улыбке проглядывали стеснение и нервозность. Сопровождавшие их девы и вовсе были разными, как день и ночь — одна, в красном халате, тонкой черной вуали, и шляпке-полумесяце, двигалась с легкостью бывалой воительницы, вторая же неловко придерживала подол своего одеяния из розового шелка, и ступала с неуклюжестью человека, непривычного к долгой пешей ходьбе.

Дойдя до столика, за которым сидел Мужун Фу, идущий первым юноша напрягся, молча озирая наследника семьи Мужун. Последний не торопился начинать разговор, сверля новоприбывших недовольным взглядом. Неловкое молчание прервал голос одного из гостей — юного мечника.

— Господин Бао! — радостно воскликнул он, вежливо кланяясь в сторону воинов семьи Мужун. — Встретить вас снова — отрада для моей души, и приятная неожиданность! С вечной занятостью вашего старшего срочными делами, я удивлен, что вы нашли время присесть за этот стол, — он с ехидной улыбкой кивнул на почетное место, за которым сидели наследник Мужунов с товарищами.

— Господин Инь, — весело прищурился грузный пожилой мужчина, к которому обратился юноша. Он ненадолго привстал, кланяясь в ответ. — Верно, вам, из-за юношеской неопытности, неведомо, что за столы садятся не только для того, чтобы предаваться возлияниям и увеселению желудка. Ничего — такой недостаток, как невежество, может и пройти со временем.

— Перечисляя те важные занятия, которым предаются во время застолий, вы забыли про объятия красавиц, — с широкой улыбкой ответил новоприбывший. — Но это понятно — в вашем почтенном возрасте, подобные объятия будут, разве что, отеческими, — оба шутника рассмеялись, ничуть не обиженные друг на друга.

— Клянусь небом, господин Бао, не работай вы на Мужун Фу, я обязательно предложил бы вам присоединиться ко мне, — дружелюбно поведал юный мечник. — К сожалению, вы вряд ли захотите оставить своего именитого старшего ради малоизвестной секты.

— Не будь вы женаты, господин Инь, я обязательно познакомил бы вас с моей дочерью, — вернул любезность мужчина, и добавил с преувеличенным интересом:

— Или же вы и девица, что стоит рядом с вами, не связаны узами брака, и моя Лян-эр все еще может надеяться на ваше внимание?

— Похоже, с вами в молодости случалось немало романтических приключений, господин Бао, — со смехом ответил юноша. — В том числе, и путешествия в обществе самых разных девиц. В этом я вам, увы, не ровня: Ваньцин — моя любимая и единственная жена, — их обмен колкостями прервал Мужун Фу, громко прочистив горло.

— Господин Мужун! — с нарочитым удивлением повернулся к нему юный мечник. — Не ожидал увидеть вас здесь. Неужто Место Встречи Героев сменило владельца? Или… — он деланно округлил глаза. — Все это время, я ошибался, и ваше поместье находилось здесь, в Гунсяне? Ведь, по словам уважаемого господина Бао, именно в обиталище Мужунов с радостью примут любого вольного странника! — Бао Бутун, не удержавшись, прыснул, но тут же умолк под раздраженным взглядом Мужун Фу, пряча улыбку в бороде.

— Ю Цзюй уступил моему старшему почетное место, как Главе Вольных Странников, — холодно промолвил Дэн Байчуань, сидящий по правую руку от наследника семьи Мужун. — Было бы разумным и тебе проявлять к нему побольше уважения, Серебряная Змея.

— Верно, что-то сильно изменилось на реках и озерах за то время, что мы с женой гостили в Да Ли, — с преувеличенной задумчивостью нахмурился Инь Шэчи. — Не иначе, Главу Вольных Странников нынче выбирают за острый ум. Или же, за благородное происхождение. Или и вовсе за осторожность и благоразумие? Как бы то ни было, примите мой поклон, господин Мужун, — согнулся он в поясе. — Уверен, с вашим водительством, странствующие воины Поднебесной воспарят к новым высотам, — его уважительный тон и серьезное выражение лица, с которыми были сказаны последние слова, выглядели почти настоящими.

— Что ты делаешь в обществе этих двоих, Юйянь? — бесстрастно обратился к одной из новоприбывших девушек Мужун Фу, оставив без внимания насмешки Шэчи. — После того, как ты сбежала из Ласточкиного Гнезда две недели назад, я места себе не находил от беспокойства. Юным девам опасно путешествовать в одиночку.

— Конечно же, ты беспокоился: сгинь я в пути, ты не смог бы воспользоваться мною, чтобы добраться до наследства мамы, — в голосе Ван Юйянь прозвучал ледяной холод. — Побереги свои лживые слова для кого другого, Мужун Фу. Я слушала их долгие годы, и, клянусь небом, с меня хватит.

— Я… не понимаю, о чем ты говоришь, двоюродная сестра, — с запинкой ответил наследник Мужунов. — Если что-то, сказанное или сделанное мною, обидело тебя, я готов обсудить…

— Не трудись, — безразлично прервала его девушка. — Лей свою ложь в другие уши. Я здесь лишь потому, что хочу сопровождать Дуань Юя. Разговаривать с тобой пришли другие, — она кивнула на своих спутников. Мужун Фу какое-то время молчал, с нечитаемым выражением лица глядя на двоих юношей в белом.

— Зачем вы здесь? — наконец, заговорил он. — Царство Да Ли не может вмешиваться в дела Сун, а секта Сяояо враждует с уважаемым Кланом Нищих. Для вас обоих будет лучше покинуть это собрание, во избежание неприятностей.

— Я и мои спутники представляем здесь не Да Ли, но семью Дуань, и ее друзей, — медленно проговорил Дуань Юй. Юноша обращался к наследнику Мужунов с заметной неохотой, а в его голосе был слышен отзвук глухой враждебности. — Цяо Фэн попросил мою семью о помощи, и она ответила. Дуани помнят свои корни, и не собираются отказываться от них из-за того, что прошли какие-то несколько сотен лет.

— Ладно, — с закаменевшим лицом ответил Мужун Фу. — Но секта Сяояо не имеет к Дуаням никакого отношения, и приглашений от Клана Нищих не получала. У тебя нет причин находиться здесь, Серебряная Змея — твое присутствие лишь внесет разлад в наши ряды.

— Хочешь цепляться за формальности, точно скудоумный начетчик, Мужун Фу? — с недовольством поинтересовалась Му Ваньцин. — Хорошо же. Я — дочь Дуань Чжэнчуня. Шэчи — мой муж. Приглашение Цяо Фэна, посланное в Да Ли, относится к нам не меньше, чем к любому из Дуаней.

— Кто бы ни был твоим отцом, злодейка, тебе здесь не рады! — раздался громкий голос от одного из гостевых столиков. Старый знакомый Шэчи и его жены, Цюань Гуаньцин, поднялся со своего стула, и гордо выпрямился, уставив руки в бока. — Подлым убийцам не место среди воинов праведных сект и школ! Убирайся отсюда вместе со своим мерзавцем-мужем, или мы вышвырнем вас силой!

— Значит, Цяо Фэн все-таки не казнил тебя, бородатый глупец, — насмешливо ответила девушка. — Уж кто бы говорил о подлых убийцах. Ну же, попробуй вышвырнуть меня силой. Мне и меча не понадобится, чтобы задать трепку неудачнику вроде тебя, — старейшина ветви Дачжи зло сжал губы, но не двинулся с места.

— Любимая жена, — успокаивающе заговорил Инь Шэчи. — Уважаемые собратья. Прошу, дайте мне сказать несколько слов. Глава Вольных Странников задал мне и братцу Юю очень важный вопрос, на который я все же хотел бы ответить, и вопрос этот — зачем мы здесь. Мы прибыли в Место Встречи Героев не для того, чтобы ссориться с другими гостями, не для того, чтобы вспоминать былые обиды, и не того, чтобы цепляться за разногласия. Я, моя жена, и наша родня — мы все здесь, чтобы защитить Сун от вторжения. Я уверен, другие уважаемые гости братьев Ю прибыли сюда с теми же намерениями. В это тяжкое время, когда тучи скорого вторжения вновь сгущаются на границах нашей родины, все мы — союзники, ведь войска Ляо не станут разбирать между сектами, кланами, и школами. Для киданей, каждый ханец — враг. Стоит ли нам плодитьврагов, ссорясь между собой, и помогая чужеземным недругам своими распрями? В прошлое вторжение, нам с Кланом Нищих удалось на время оставить разногласия. Почему бы не сделать это снова?

— Потому, что негодяям, вроде тебя, нет веры! — с неожиданным ожесточением рявкнул Цюань Гуаньцин. — Ты — лицемерная тварь с устами Будды и сердцем змеи[1]! Именно из-за опасности, что несут кидани, мы должны держать ряды воинов праведного пути чистыми от коварных злодеев, вроде тебя и твоей жены! Братья, вперед! — вскричал он, обращаясь к воинам Клана Нищих, сидевшим с ним за одним столом. Короткий посох старейшины взметнулся, указывая на Инь Шэчи. Нищие повскакивали на ноги, хватаясь за оружие.

— Ты, верно, не понял чего-то, брат Гуаньцин, — раздался от входа негромкий голос.

Услышав эти слова, товарищи Цюань Гуаньцина поспешно убрали свои посохи и дубинки, с пристыженным видом поворачиваясь к двери. В ее открытом проеме показался Цяо Фэн, неспешно входящий внутрь. Бледный и похудевший, он тяжело опирался на руку А Чжу, но глаза его по-прежнему глядели с железной уверенностью.

— Или, быть может, ты забыл мой приказ о том, что воинам клана запрещается преследовать других ханьцев во время войны? — продолжал он на ходу. — Шэчи и его жена не похожи на киданей. Но я готов простить тебе этот прискорбный миг опрометчивости — все мы совершаем ошибки. Главное — не повторять их, верно? — с намеком спросил он старейшину Дачжи. Тот, прикрыв глаза, склонил голову.

— Клан Нищих не станет отвращать союзников, известных своей честностью и бескорыстием, из-за личных ссор, — подойдя ближе к месту хозяина, обратился глава нищих к Мужун Фу. — Нам, подданным Сына Неба, следует сплотиться пред лицом вторжения опасного врага, а не устраивать бессмысленные свары. Можно лишь приветствовать помощь таких умелых воинов, как супруги Инь, — наследник Мужунов коротко кивнул, сохраняя бесстрастный вид. Цяо Фэн, кивнув в ответ, повернулся к четверке молодых людей.

— Я надеялся увидеть тебя здесь, Шэчи, как и вас, госпожа Инь, — тепло промолвил он. — Отрадно видеть, что вы по-прежнему усердны в защите родины, и согласны мириться с… недоразумениями, вроде того, что едва не произошло сегодня. Братец Юй, юная госпожа Ван, — он дружески кивнул юному далисцу с подругой, и те в ответ поприветствовали его и А Чжу.

— Ты нездоров, брат Цяо? — нахмурился Инь Шэчи. — Я и не думал, что рана, нанесенная мной, окажется настолько тяжела. Мне следовало быть осторожнее во время нашего поединка.

— Та рана давно исцелилась, — безмятежно ответил глава нищих. — Кидани охотились за моей жизнью, и их лазутчице удалось отравить меня. Знаменитый Сюэ Мухуа занимается моим лечением, и вскоре, я должен выздороветь.

— Рад слышать, — успокоенно кивнул юноша, и весело добавил:

— И очень рад видеть, что у вас с сестрицей А Чжу все сложилось наилучшим образом, — он с понимающим видом указал на сомкнутые руки мужчины и девушки. Последняя, поначалу смотревшая на юного мечника с толикой недовольства, немного оттаяла, и кивнула в ответ. — Свадьба уже состоялась, или мы с женой ещё имеем возможность получить приглашения?

— Я и А Чжу — муж и жена, — добродушно улыбнулся Цяо Фэн. — Признаю — мы с ней немного торопились с женитьбой. Жизнь вольного странника и главы клана не всегда оставляет время для празднеств.

— Раз так, мои поздравления молодожёнам, — Шэчи отвесил каждому из супругов церемонный поклон. Те ответили вежливыми кивками. — Однако же, покушения киданей на тебя, брат Цяо, вызывают опасение. Они вовсе не неожиданны, нет — наоборот, даже странно, что ляосцы только сейчас попытались убрать того, кто стеной вставал на пути их былых вторжений. Их подсылы, должно быть, весьма упорны, раз сумели ранить тебя столь тяжело — помощь лучшего из целителей Поднебесной не потребовалась бы для пустяка. Сколько уже было попыток забрать твою жизнь?

— Три, — ответила вместо мужа А Чжу. — Первой был предательский удар отравленным ножом, от которого брат Цяо неделю провалялся в беспамятстве. Некая киданьская девка попыталась соблазнить моего мужа, и, потерпев неудачу, решила убить его ядом. Вторым был сильный воин, пришедший за жизнью Цяо Фэна вместе с целой толпой вольных странников из малоизвестных сект. Нам с мужем едва удалось спастись от засады этого злодея по дороге в Место Встречи Героев. Недавно, он попытался снова, напав на поместье братьев Ю во главе своих прихвостней. Его атака стоила жизни многим добрым людям.

— Не думаю, что ляосцы остановятся на этом, — задумчиво пробормотал Инь Шэчи. — Уловка с использованием красавицы, и нападение сильного войска. Есть еще много способов устранить неугодного — к примеру, тайный убийца, скрывающийся в ночи, стрелок, прячущийся в толпе или на крышах домов, либо же и вовсе, сильный поединщик, — на последних словах, Цяо Фэн смущенно хмыкнул, и отвел глаза. Шэчи и не заметил этого.

— Прошу, брат Цяо, будь осторожнее, — отрешенно добавил он. — Ты все еще слаб, и слишком уязвим для убийц, что могут придти за твоей головой. Достаточно ли людей охраняют твои комнаты во время сна?

— Жилье моих братьев расположено через стену от моего, — ответил глава нищих, — а у дверей моей спальни стоят часовые. Не беспокойся, Шэчи — я без сомнений доверю свою жизнь воинам моего клана.

— Надеюсь, это доверие оправдается, — юноша на миг задержал взгляд на подчеркнуто спокойном Цюань Гуаньцине, вновь усевшемся на свое место. — Но довольно мне отрывать тебя от так нужного раненому отдыха. Я благодарен за твою сегодняшнюю помощь, но не хочу пустыми разговорами мешать твоему выздоровлению.

— И то верно, муж мой, — ворчливо прервала А Чжу хотевшего что-то возразить Цяо Фэна. — Тебе давно пора принимать лекарство и пищу. Пойдем скорее в наши комнаты. Берегите себя, братец Шэчи, сестрица Вань. Рада была увидеть вас, сестрица Юйянь, братец Юй, — раскланявшись с прибывшей из Да Ли четверкой, супруги Цяо удалились.

— Я бы, скорее, пожелала удачи ляоским убийцам, — негромко и отстраненно заметила Му Ваньцин. — Жизни десятерых Цяо Фэнов не стоят для меня одной твоей, дорогой муж.

— Давай не будем об этом, жена моя, — примирительно ответил ей Шэчи. — Пойдем-ка лучше повидаем давних знакомцев и боевых товарищей. Братец Юй, хочешь, мы представим тебя и Юйянь здешним хозяевам, братьям Ю? — Дуань Юй ответил согласием, и четверо молодых людей зашагали по залу, порой задерживаясь рядом с теми или иными знакомыми для дружеской беседы.

* * *

Придя на поклон к Мужун Фу следующим утром, гости из Да Ли с удивлением обнаружили лишь полупустую обеденную залу, на почетном месте которой сидели, как им и полагалось, два брата Ю, и некий незнакомый юноша, видом схожий со старшим из братьев. Подойдя к ним, Инь Шэчи с сопровождающими обменялись с хозяевами поместья вежливыми приветствиями, и юный мечник озадаченно поинтересовался, куда же исчез Глава Вольных Странников.

— Господин Мужун отправился обратно в Ласточкино Гнездо, — не менее удивленно ответил Ю Цзюй. — Разве тебе не сообщили об этом, брат Шэчи? Вчера вечером, он раздал последние указания главам праведных сект и школ, назначил время и место встречи на северной границе Сун, и отбыл. Его соратники заверили нас, что их старший переговорил со всеми и каждым из тех, кто был приглашен.

— Похоже, знаменитый Мужун Фу, Глава Вольных Странников, не посчитал ни меня, ни моих родичей и друзей достойными внимания, — с неприкрытым раздражением отметил Дуань Юй. — Верно, нефритовый лист и золотая ветвь[2] вроде него не может опускаться до общения с какими-то бродягами с южных окраин, и считает зазорным даже отдавать им приказы.

— Не стоит огорчаться из-за этого, юный господин Дуань, — с добродушным прищуром промолвил Хуа Хэгэнь. — Всяк солдат подтвердит: излишнее внимание командования несет подчиненным лишь трудности и невзгоды.

— Отлично сказано, господин Хуа, — засмеялся Шэчи. — Смотри на это так, братец: Мужун Фу, в мудрости своей, посчитал, что мы сами достойны определять свой путь, и помогать великой Сун так, как считаем нужным. И мы, конечно же, оправдаем надежды нашего дальновидного Главы Вольных Странников, прекрасно обойдясь без его приказов, — дружески хлопнув шурина по плечу, он обратился к братьям Ю:

— Когда и где пройдет общий сбор у северных границ? Верно, опять в Яньмыньгуане?

— Совсем неподалеку от него, — ответил Ю Цзи. — Правительственные войска отстроили укрепленный лагерь близ деревни Шицзяхэ, и спешно собирают там силы. Генерал Хань Гочжун решил, что солдатам ни к чему тесниться всем вместе в стенах крепости, и расположил их так, чтобы один лагерь мог придти на помощь другому, случись что. Господин Мужун приказал всем собраться в Шицзяхэ через две недели.

— Времени у нас предостаточно, — заметил Ба Тяньши. Далиский министр народа, худощавый, длиннорукий, и жилистый, с непринужденным видом опирался на верное копье, и заинтересованно оглядывался по сторонам. — Жаль, его все же не хватит, чтобы всласть побродить по Срединной Равнине — милостью Будды, множество замечательных и любопытных вещей встретились мне на ханьской земле, и, как я знаю, она таит еще многие диковины. Было бы здорово повидать стольный Бяньцзин, древний Лоян, или даже родину нашего Шэчи: по его словам, Ваньчэн — настоящая сокровищница юга Срединной Равнины.

— Быть может, нам удастся сделать это на обратном пути, — с улыбкой ответил на это Фань Хуа. Занимающий при дворе Дуань Чжэнмина должность министра работ, этот крупный мужчина явно не забрасывал воинские тренировки, и упражнения с достаточно сложным в освоении оружием — булавой-метеором. Шириной плеч далиский министр лишь самую малость уступал могучему Цяо Фэну, а его широкие ладони, казалось, могли без труда ломать железные подковы. Но, несмотря на свою внешнюю грозность, Фань Хуа неизменно глядел на мир спокойно и доброжелательно.

— Когда мы прогоним ляоских злодеев, у нас будет время заглянуть во все эти интересные местечки, и во многие другие, — добавил он. — Вопрос в том, чем мы займемся все то время, что осталось до встречи в Шицзяхэ? Что на это скажут наши доблестные командиры?

— Позвольте мне высказать небольшую просьбу, господа, — вмешался в разговор Ю Цзюй. — Вы — первые из жителей дружественного царства, что посетили Место Встречи Героев. Прошу вас, задержитесь на пару дней, чтобы мы могли выказать вам положенное гостеприимство. Я с моими братом и сыном будем рады побеседовать с вами о новостях с рек и озер великой Сун, как и о делах вашей родины. Обществу супругов Инь мы будем рады не меньше. Да, поздоровайся с гостями, Таньчжи, — обратился он к сидящему рядом с ним юноше.

— Рад видеть вас здесь, друзья и старшие, — вежливо промолвил юный наследник семьи Ю, вставая и кланяясь. — Познакомиться со столь опытными и могучими воинами — счастье для меня, — его круглое лицо и вправду озарилось по-детски искренней радостью.

— Что скажете, друзья и родичи? — спросил спутников Инь Шэчи, когда все ответили на приветствие Ю Таньчжи. — Погостим у семьи Ю?

— Здесь шумно и тесно, — глубокомысленно высказалась Ван Юйянь. — А еще, я недавно вступила в лошадиный навоз — внутренний двор за малым не устлан им. Но все же, усадьба братьев Ю — донельзя любопытное место, а его гости — необычны и интересны. Я за то, чтобы остаться.

— Вот слова, идущие из уст дракона и клюва феникса, — промолвил Шэчи, смеясь. — Сам великий Чэнь Кунчжан[3] не выразился бы лучше. Ну что, друзья, остаемся? — прочие гости из Да Ли с улыбками высказали свое согласие.

Примечания

[1] Уста Будды и сердце змеи — поговорка-чэнъюй, означающая лицемерие.

[2] Нефритовый лист и золотая ветвь — метафора, означающая благородное происхождение.

[3] Кунчжан — второе имя Чэнь Линя, ученого, поэта, и чиновника, жившего в эпоху Троецарствия. В истории, Чэнь Линь отметился крайне ругательной и оскорбительной прокламацией в адрес канцлера Цао Цао.

Глава 48 К дракону юга приходят в гости смертельная опасность и удачная возможность

Этим утром, А Чжу отлучилась по своим надобностям, и когда в дверь их с Цяо Фэном спальни постучали, главе Клана Нищих пришлось самому вставать, и плестись к двери, опираясь на мебель и стены. Стоило мужчине открыть, как перед его глазами предстал стоящий у самого входа юноша — рослый, черноволосый, и с круглым, добродушным лицом, несущим заметное сходство с братьями Ю. В руках он держал весомый сверток из коричневой бумаги.

— Здравствуйте, господин Цяо! — немедленно затараторил неизвестный гость, широко улыбаясь. — Доктор Сюэ не смог придти сегодня — рана молодого господина Сыма Линя из секты Цинчэн отнимает слишком много его времени. Я вызвался лично отнести вам лекарства и рецепт на сегодня, и помочь вам с приготовлением, да и вообще, с чем только могу. Надеюсь, вы не отвергнете мою помощь, — последние слова он произнес почти что умоляющим тоном.

— Что ты, братец, конечно же нет, — невольно улыбнулся Цяо Фэн. — Как тебя зовут?

— Ой, простите мою невежливость, господин Цяо, — немедленно смутился юноша. — Я — Ю Таньчжи. Вы уже знакомы с моим досточтимым батюшкой, Ю Цзюем, и дядей, Ю Цзи. Старшие родственники пока не допускают меня до серьезных дел — я еще слишком неопытен, — он с виноватым видом развел руками.

— Опыт придет со временем, — добродушно ответил глава нищих. — Извини, что не кланяюсь тебе, братец Таньчжи — что-то я не очень в силах сегодня.

— Простите, господин Цяо! Как я мог забыть о вашей ране? — встрепенулся Ю Таньчжи. — Давайте я помогу вам, — едва не выронив сверток с лекарствами, он подскочил к Цяо Фэну, подхватил его под локоть, и бережно отвел к кровати. Несмотря на неуклюжесть и детский вид этого добровольного помощника, глава нищих с удивлением обнаружил, что может без опаски опираться на него всем весом: сын старшего Ю оказался крепким малым.

— Я заварю ваше лекарство, — смущенно промолвил юноша, и принялся возиться с чайником и жаровенкой на столе.

Развернув принесенный сверток, и едва не рассыпав его содержимое по всей комнате, он с горем пополам отмерил требуемое рецептом количество компонентов, и упихал их в чайник. Тут же, Ю Таньчжи пришлось спешно пришлось убирать емкость с жаровни — в своем усердии, ретивый помощник разжег огонь слишком жарко. Сбегав на улицу, чтобы вытряхнуть из жаровенки часть углей, запыхавшийся юноша вернулся, и, наконец, приступил к варке снадобья.

Цяо Фэн умиленно следил за этим юношеским рвением. От него не укрылась причина чрезмерной услужливости Ю Таньчжи — юный наследник Места Встречи Героев то и дело бросал на главу Клана Нищих восхищенно-обожающие взгляды. Последний не видел в этом ничего дурного — наоборот, ему припомнилась собственная бурная радость, когда долгих семнадцать лет назад Ван Цзяньтун, знаменитый Бородатый Мечник, согласился взять его в ученики. Это приятное воспоминание вынесло на лицо Цяо Фэна довольную улыбку.

— Жаль, что я не могу выпить с тобой, братец Таньчжи, — дружелюбно промолвил он, приняв поднесенную чашу с лекарством, и осушив ее одним глотком. — Для двух мужчин, нет лучшего способа отметить знакомство, чем чаша доброго вина. Увы, доктор Сюэ строго-настрого запретил мне прикасаться к спиртному — по его словам, для меня оно станет ядом не слабее киданьского, — Цяо Фэн с недовольством покачал головой. Ему до сих пор не верилось, что такой замечательный и полезный напиток, как вино, может причинить ему какой-то вред после отравления.

— Выпить с вами было бы честью для меня! — немедленно загорелся юноша. — Будьте уверены, после вашего выздоровления, я отыщу в погребах поместья «красную дочь» не менее, чем двадцатилетней выдержки, и разделю ее с вами — только лучшее вино достойно лучшего из героев!

— Вино, достойное героев, — задумчиво протянул мужчина. — Расскажу-ка я тебе одну историю, братец Таньчжи, — юноша немедленно обратился в слух, и даже приоткрыл рот, для пущего внимания.

— Она — о лучшем из вин, что я когда-либо пил, — с легкой улыбкой продолжал глава Клана Нищих. — Мне случалось пробовать и дорогие напитки из винокурен Куайцзи, и гаочанский сок винограда, и белое вино из юго-восточных провинций, сладкое, как мед, но ничто из этого не сравнится с вином, о котором я хочу рассказать. Я пил этот божественный нектар на пиршестве в честь победы при Яньмыньгуане, — в голос Цяо Фэна вкрались нотки светлой грусти. — Бой с киданями был трудным, но мы сумели одолеть врага, хоть и заплатили за это кровавую цену. На том пиру, рядом со мной сидели славные воины, что плечом к плечу со мной разили врага: мои братья из Клана Нищих, бесстрашный Эр Дуншэн, начальствующий над личной охраной генерала Хань Гочжуна, благочестивый наставник Сюаньбэй из Северного Шаолиня, вместе со своими братьями по вере, господин Шань с его четырьмя сыновьями, твои отец и дядя, и, конечно же, доблестные супруги Инь, — на мгновение, он задумчиво умолк.

— То вино сильно отдавало солью, а рис, из которого его сварили, верно, был пересушен — пить после него хотелось только сильнее, — все же продолжил он. — В дальних пограничных гарнизонах, солдаты видят горячительное лишь по большим праздникам, и редко когда оно отличается качеством. Но в тот день, оно было для меня вкуснейшим напитком мира — ведь им, мы с боевыми товарищами чествовали нашу победу, — добрая улыбка вновь смягчила его черты. — Им, мы поминали славную жертву тех, кто отдал жизнь ради того, чтобы жили другие. Им, мы прославляли деяния, свершенные нашими соратниками. В том скверном вине, для меня смешались радость успешного отражения ляоского набега, торжественная грусть прощания с павшими, и гордость за доблестных воинов, сидящих рядом. Ни один, даже самый умелый винокур не сможет повторить тот вкус, — Ю Таньчжи, зачарованно внимавший собеседнику, восхищенно вздохнул.

— Я… я клянусь вам, господин Цяо — в тот славный час, когда все кидани до последнего будут изгнаны с земель нашей родины, мы с вами выпьем победную чашу! — запальчиво воскликнул он. — И клянусь также, что этот несмышленый юнец будет сидеть рядом с вами по праву. Уверяю вас, я не посрамлю семью и предков на поле брани!

— Главное, не торопись победить всех врагов в одиночку, — добродушно засмеялся Цяо Фэн. — Безрассудство не равноценно храбрости, а жажда славы — доблести. Помни о том, что по возвращении с войны, тебя ждет семья, возлагающая на тебя большие надежды. Иной раз, вернуться домой живым, к мирному труду — не меньший подвиг, чем сразить сотню врагов.

— Я запомню ваши слова, господин Цяо, — озадаченно ответил сын Ю Цзюя.

В этот миг, дверь комнаты отворилась, и на пороге показалась А Чжу. В руках девушка несла широкий короб, полный мисок с горячей едой, и кувшин воды. Кое-как протиснувшись внутрь, и поставив несомое на стол, она с удивлением посмотрела на юношу, что беседовал с Цяо Фэном.

— У нас гости, муж мой? — спросила девушка. — Подождите немного, молодой господин — я принесу еще один столовый прибор.

— Не стоит, госпожа Цяо, — поспешно вскочил на ноги Ю Таньчжи. — Не буду вам мешать — у меня еще остались дела. Увидимся позже, — отвесив супругам два быстрых поклона, он выскочил из комнаты, попутно запнувшись о порог, и едва не рассадив лоб о косяк. Вскоре, топот его шагов стих в коридорах поместья. А Чжу растерянно смотрела ему вслед.

— Кем был этот юноша? — с сомнением спросила она. — Для слуги, его одежды слишком дороги, а сам он очень уж неуклюж.

— Это молодой наследник семьи Ю, — с широкой улыбкой ответил мужчина. — Рвения в нем столько, что оно не держится внутри, а над умением ходить, не натыкаясь на стены, ему еще предстоит поработать, но он кажется мне добрым и великодушным юношей. Ю Цзюй хорошо воспитал его.

— Счастье родителя — в детях, — согласно кивнула А Чжу. — Что ж, раз молодой господин Ю не стал присоединяться к нам за обедом, приступим. Помочь тебе добраться до стола, муж мой?

— Положусь на тебя, любимая жена, — с толикой смущения ответил Цяо Фэн.

* * *

Первое утро после возвращения Мужун Фу в Ласточкино Гнездо как-то особенно не задалось. С уходом одной из двух доверенных служанок, многие дела попросту встали, а над другими прислуга работала, спустя рукава — без упорной и трудолюбивой А Чжу, что не гнушалась подгонять лентяев пинками и крепкими словечками, работники поместья порядком расслабились. А Би сбивалась с ног в попытках сделать одновременно и свою работу, и ту, которой ранее занималась ее подруга, в итоге не успевая ничего.

Мужун Фу поручил было Лю Юну, смотрителю усадьбы, докупить с десяток новых прислужниц, в надежде заменить качество количеством, но тот с виноватым видом ответил, что таких денег в сундуках поместья попросту нет: во время недавнего пожара, устроенного безумным тибетцем, некий ловкач пробрался в закрома, и унес большую часть золота. Подозрение падало на нескольких слуг, которых недосчитались после вторжения сумасшедшего чужеземца. Наследник семьи Мужун поручил смотрителю написать письмо с жалобой сучжоускому сяньвэю, но большой надежды на то, что судейские отыщут деньги, как и на то, что отыскав, вернут их, не было.

Вдобавок, обрушился один из амбаров. Во время все того же злополучного пожара, одна из опор здания загорелась, и пусть толстая сосновая балка погасла во время водно-грязевого тушения, что устроил Инь Шэчи, подгоревшая часть заставила ее сдаться под гнетом времени раньше срока. Сейчас, слуги разбирали обломки рухнувшего строения, пытаясь спасти все, что только можно.

Поэтому, когда дверь гостиной, где Мужун Фу отдыхал с ближайшими соратниками, развалилась на доски, выбитая могучим ударом, наследник семьи Мужун не удивился, ощутив лишь усталое раздражение: еще одна неприятность, принесенная этим скверным днем, добавилась к списку прочих.

Безропотно принимать новый удар судьбы Мужун Фу не собирался: поднявшись из-за стола, он извлек из-за пояса веер, готовый встретить незваных гостей. Почти сразу же, ему пришлось отражать бумажным экраном верной принадлежности целый сноп вражеских техник ци, брошенных с немалыми силой и умением — кто бы ни напал на Ласточкино Гнездо, он ненамного уступал хозяину поместья, если уступал вообще.

Боевые товарищи попытались поддержать своего старшего, но без большого успеха. Гунъе Гань метнулся навстречу одной из ворвавшихся внутрь фигур, стремясь срубить врага первым же ударом, но выбранная им противница с неожиданной ловкостью сбила в сторону направленный на нее меч шлепком ладони, а ее ответный удар впечатал Второго в Цзяннани в ближайшую стену. Опытный воин не смутился, вновь насев на оказавшуюся неожиданно стойкой противницу, и его оружие засвистело, разрезая воздух в частых атаках.

Прочих воинов семьи Мужун, что бесстрашно бросились навстречу врагам, и вовсе едва не постигла бесславная и преждевременная кончина. Бао Бутун даже не успел вынуть саблю из ножен, как рукопашная техника ударила его в живот, бросив на землю. Вскрикнув от боли, грузный воин неуклюже заворочался, безуспешно пытаясь встать: уровень внутренней силы неведомого вторженца намного превосходил развитие пожилого насмешника, и сейчас, меридианы Бао Бутуна, перегруженные чужой ци, отказывались повиноваться владельцу.

Ринувшийся в бой Фэн Бо-Э поймал сходную технику грудью, и без чувств рухнул на пол — легковесный воин всегда больше полагался на скорость, чем на телесную крепость, но сейчас, он оказался не только хрупче противника, но и медленнее.

Дэн Байчуань сумел отбить встречный удар врага плоскостью меча, но сияющая мощью стрела ци, брошенная согбенным старцем в медной маске, ударила с такой силой, что воин семьи Мужун пошатнулся, едва не упав. Он попытался добраться до врага быстрым рывком, применяя технику шагов, чтобы сразить не кажущегося крепким противника в ближнем бою, но метко пущенная пальцевая техника поразила Дэн Байчуаня в правую руку, заставив его выронить меч. Безоружный и беззащитный, вернейший из людей семьи Мужун попытался отступить, но и на сей раз ему не хватило резвости.

Ее хватило кое-кому другому — Мужун Фу защитил преданного соратника. Одним быстрым броском, заставившим его фигуру размыться от скорости, он преодолел половину комнаты, и встал на пути вражеских техник, без видимых усилий отмахиваясь от них веером. Его враг неожиданно прекратил атаку, опустив железный костыль, с которого он и метал смертоносные техники; отступился и второй вторженец, быстрый настолько, что пропадал из виду. Лишь когда этот ловкий воин прекратил выполнение техники шагов, легко оттолкнувшись от стены, и приземлившись рядом со своим соратником, стало возможным разглядеть его облик — белый халат с воротником из перьев, длинные седые кудри, и ехидная улыбочка на морщинистом лице.

Гунъе Гань и неизвестная женщина, видя бездействие своих старших, также прекратили бой, и отступили назад.

— Вижу, мы немного не вовремя, господин Дуань, — обратился к своему спутнику старец в перьях. — Хозяин успел вернуться домой. Но, надо сказать, вместо отряда сильных воинов, что могли бы дать нам бой, я вижу кучку бесполезных неумех, которых даже трехногая кошка одолеет, и одного юнца совершенно заурядных умений. Так ли нам нужны стили и техники, что изучали эти бездари?

«Разделаемся с ними, и посмотрим сами,» жутким, потусторонним ревом зазвучал ответ старца на костылях.

— Из уважения к вашей старости, я позволю вам уйти с миром, — сдавленно промолвил Мужун Фу. — Немедленно покиньте мое поместье, иначе, не вините меня за невежливость, — старец в перьях тоненько рассмеялся на это заявление, а его спутник криво ухмыльнулся синюшными губами.

— Хорошо, — неожиданно согласился глумливо скалящийся старец. — Мы сей же час покинем эту хибару, если ты отдашь нам Хранилище Хуаньши. Точнее, то из его содержимого, что мы сочтем достойным.

— Скорее, у змеи вырастут волосы, а у лошади — рога[1], — зло бросил наследник Мужунов, и, щелчком пальцев разложив веер, ринулся вперед.

Его безупречно-быстрый бросок прервался сразу же — перьеносный старик ударил широкой волной ци, нахлынувшей на Мужун Фу, и затормозившей его поступь, а увечный старец просто-таки засыпал молодого воина пальцевыми техниками. Прикрываясь веером, и напрягая меридианы в исполнении защитной техники, наследник Мужунов сумел отбиться от одновременной атаки обоих престарелых злодеев, но те лишь усилили напор. Мужун Фу немедленно попятился, вынужденный отступать — к его великому удивлению и искренней злости, каждый из врагов по отдельности был сильнее него, а уж вместе они и вовсе превосходили молодого воина на голову. Наследника Мужунов спасала лишь разобщенность их атак.

Пятясь под безжалостным напором врага, Мужун Фу на мгновение потерял надежду — некому было придти ему на помощь, и неоткуда было ждать спасения. Сильный и умелый, наследник семьи Мужун быстро привык к своему превосходству над большинством противников, и уверился в собственной если не непобедимости, то способности справиться с любым врагом.

Цяо Фэна он считал досадным исключением, а об Инь Шэчи и вовсе предпочел забыть.

Сейчас, после встречи с двумя мастерами, каждый из которых был способен потягаться с ним, Мужун Фу уже не ощущал былой уверенности в своих силах. Тягостное, липкое, и холодное чувство страха зародилось в его груди, и вместе с ним, в сердце молодого мужчины пробудились воспоминания о времени, когда страх был его частым спутником — о детстве.

Маленький Фу боялся самых разных вещей — не оправдать надежд отца, который даже имя его сделал напоминанием о той великой цели, что ждала сына в будущем[2]; не суметь освоить тот или иной стиль, и этим прогневить мать; но пуще всего иного, он боялся поражений — в них было понемногу от всех его страхов. В то давнее время, он быстро постиг одну простую истину: грубая сила — не единственный путь к победе. Человек слабый телом, не знающий воинских искусств, или же безоружный, вынужден изыскивать другие способы победить, или, хотя бы, не проиграть.

Давнее воспоминание натолкнуло его на неожиданную мысль, загоревшуюся в его разуме яркой, огненной звездой, чей жар прогнал последние промозглые следы страха, взамен наполнив сердце молодого мужчины довольством от удачной идеи. Мужун Фу прекратил выполнение защитной техники, и молниеносным прыжком уклонился от совокупного удара врагов, что превратил мебель за его спиной в мелкую щепу.

— Стойте! — он поспешно вскинул ладони, показывая мирные намерения. Два старика заинтересованно повернулись к молодому мужчине.

— Боевое искусство уважаемых старших поистине открыло мне глаза, — уважительно заговорил наследник Мужунов. — Этот неумелый юнец — не ровня вам. Но, если вы решите вынудить меня, я буду сражаться до последнего, и заберу с собой в Диюй одного из вас, или же и вовсе обоих.

— Ты? Убить одного из нас? — презрительно скривился старик в перьях. — Для тебя, легче будет поймать рыбу в древесной кроне[3]. Но, если уж ты так боишься смерти, отдай нам свое хранилище знаний, и, может быть, мы, взамен, оставим тебе жизнь.

— Не стоит загонять меня в угол, — взгляд сузившихся глаз Мужун Фу скрестился с самодовольным взором его собеседника. Насмешки в глазах старца чуть поубавилось.

— Дай я вам требуемое, и ничто не помешает вам напасть на меня снова, чтобы избавиться от неприятностей в будущем, — бесстрастно продолжил наследник Мужунов. — Нет. Силой и угрозами, вы не получите от меня ни единой страницы из Хранилища Хуаньши, а без моего согласия, вы не сможете и найти его, не то, что открыть.

«Мы можем пленить тебя, и пытать, пока ты не преподнесешь нам свое хранилище в дар, с униженными просьбами принять его поскорее,» прозвучал демонический рык старца на костылях. Его соратник согласно покивал. «Если же ты решишь забрать свою жизнь, чтобы не выдать нам желаемого, мы попросту начнем пытать твоих прихвостней. Среди них должен найтись тот, кто купит свою жалкую жизнь нужными нам знаниями.»

— Вы можете попытаться, — без капли страха ответил молодой мужчина. — Но знайте: никто, кроме меня, не владеет тайной Хранилища Хуаньши. Вы можете запытать до смерти каждого из моих слуг, но не узнаете ничего. Это если вы выживете в бою со мной.

— Ладно, — раздраженно проскрипел старец в перьях. — Давай, выкладывай свое предложение. Будем торговаться, словно пожилые тетушки в овощном ряду.

— Пожалуй, этого мы делать не станем, — невозмутимо улыбнулся Мужун Фу. — Но вы правы, старший: у меня есть к вам предложение. Если вы примете его, я разрешу вам посетить Хранилище Хуаньши, и прочесть любые из хранящихся там книг и свитков.

«Что тебе нужно?» проревел старик в маске. «Смерть врага? Ценности? Помощь в некоем деле?»

— Ни то, ни другое, ни третье, — в речь наследника Мужунов понемногу пробивалось довольство. — Или же, все указанное сразу. Я предлагаю вам союз. Вы ищете тайных знаний? Мне известно о хранилище, намного превосходящем мое скромное собрание. Я также знаю, как найти его, и проникнуть внутрь.

«Что же ты не добрался до него сам?» рыкнул в ответ увечный старец.

— Ответ на это прост, господин Дуань: ему нужна наша сила, — задумчиво пожевал губами перьеносный старик. — Видать, это замечательное хранилище стерегут умелые воины.

— Все верно, старший, — кивнул Мужун Фу. — Мне известно местонахождение Нефритовой Пещеры Ланхуань, и способ открыть ее, но возможность беспрепятственно пройти мимо ее охраны была мною утрачена. Ваше несравненное боевое искусство мне эту возможность вернет. Взамен на вашу помощь, я готов по-братски разделить добытое: треть каждому.

Тонкий, дребезжащий смех старца в перьях и глухой хохот его спутника прозвучали почти одновременно. Оба престарелых воина, вторгшихся в Ласточкино Гнездо, смеялись от души, качая головами, и широко ухмыляясь. Мужун Фу даже слегка обеспокоился этим непонятным весельем, и начал готовиться к возможному бою, как перьеносный старик, отсмеявшись, заговорил.

— Я за то, чтобы согласиться, Дуань Яньцин, — обратился он к своему соратнику. — Кто бы мог подумать, что молодой господин Мужун — настолько разумный и трезвомыслящий человек, не обремененный, к тому же, излишней щепетильностью!

«Почему бы и нет, Дин Чуньцю,» жуткий голос старца в маске звучал почти спокойно, а кривая ухмылка искажала его изуродованные черты еще сильнее. «Мне нет разницы, как мы получим желаемые знания. Если Мужун Фу хочет помочь нам — пусть помогает.»

— Значит, решено, — торжествующе улыбнулся наследник Мужунов. — В таком случае, предлагаю выпить чаю, и обсудить, как нам лучше всего добыть хранящееся в Нефритовой Пещере Ланхуань. Гань, — подозвал он единственного оставшегося невредимым соратника. — Позаботься о Бо-Э и Бутуне. Байчуань, — баюкающий поврежденную руку мужчина невозмутимо повернулся к своему старшему. — Пригласи слуг — нужно угостить моих дорогих гостей.

Беседа троих воинов, молодого и двух пожилых, затянулась более, чем на час, но в конце концов, стороны составили план, что удовлетворил всех, и сговорились об условных знаках. После этого, Дин Чуньцю, Дуань Яньцин, и их спутница вежливо откланялись, и покинули Ласточкино Гнездо. Проводив вторженцев, обернувшихся союзниками, Мужун Фу собрал своих потрепанных соратников, и принялся излагать им ту часть задуманного, в которой должны были поучаствовать они.

* * *

Этим же вечером, в Ласточкино Гнездо прибыли ещё двое гостей, но на сей раз — званых и давно ожидаемых. Малорослый мужчина в длинной хлопковой рубахе с меховым воротником передал поводья коня слугам, и, подумав, стащил с головы пышную меховую шапку, открывая закатным лучам выбритую макушку промеж двух кос на висках. Другой новоприбывший, напыщенного вида мужчина в кожаной броне, свою меховую накидку снимать наотрез отказался. Друг на друга гости Ласточкиного Гнезда глядели без большого доверия, но и враждебности не проявляли.

Расторопные слуги проводили обоих посетителей в главную залу поместья, уже очищенную от следов недавнего разгрома, где их ожидал хозяин Ласточкиного Гнезда.

— Присаживайтесь, господин Улубэй, господин Жэньюн, — доброжелательно кивнул он гостям, указывая на столики, ближние к его месту.

— Почему ты не встаешь, чтобы поприветствовать меня, Мужун Фу? — гордо вопросил мужчина в меховой накидке. — Подобное отношение к полномочному послу Западного Ся, наследному вельможе, и господину четырех уделов — верх неуважения. Пренебрегая вежеством, ты не показываешь себя достойным благосклонности моего государя, или заслуживающим руки его дочери.

— Даже раненый и обессиленный, дракон остаётся драконом, — бесстрастно ответил наследник семьи Мужун. — Я принимаю вас в своем поместье, чья земля — последний осколок царства Янь, трон которого по праву принадлежит мне. Но я не настаиваю, чтобы вы падали ниц перед особой царской крови, господин Жэньюн, — тангут, на мгновение задумавшись, согласно кивнул, и безропотно уселся на предложенное место.

— Почему здесь — мы оба, Мужун Фу? — безмятежным тоном поинтересовался второй гость. — Не то, чтобы я требовал к себе каких-то особых почестей, но не легче ли было бы поговорить с каждым из нас наедине?

— Господин Улубэй прав, — немедленно задрал нос тангут по имени Жэньюн. — Между Ляо и Западным Ся нет ни союзов, ни соглашений. Зачем ты назначил нам встречу в одно время? Или ты считаешь, что по отдельности, мы недостойны твоего царственного внимания? — он и не подумал скрывать насмешку в голосе.

— Разговор, что мы поведем, коснется обоих ваших царств, — невозмутимо ответил наследник семьи Мужун. — Позже, я встречусь с вами лично, господин Жэньюн, для обсуждения моей женитьбы на принцессе Иньчуань. С вами, господин Улубэй, я увижусь ещё неоднократно. Но сегодня, мы будем говорить о том, что важно для нас всех. О грядущей войне.

— Не вижу причин обсуждать ее с этим тангутом, — насторожился Улубэй. — Ни ему, ни его царству нет дела до планов моего государя на сунские земли. Если ты хочешь, чтобы я открыл тебе хоть что-то из известного мне о военных делах, говори со мной наедине.

— Не могу не признать правоту господина посла Ляо, — впервые за всю беседу, Жэньюн глядел без самодовольства, но с искренним недоумением. — Вторжение киданей в Сун не затрагивает Западное Ся.

— Напрямую — нет, — в голосе Мужун Фу звучало вселенское спокойствие. — Однако же, оно дарит нам всем замечательную возможность. Военные планы я и вправду буду обсуждать с вами лично, господин Улубэй. Сегодня, мы поговорим о вещах более… мирных, — холодная улыбка на мгновение промелькнула на лице молодого мужчины.

— Как вы, возможно, знаете, Мужуны — потомки правящей семьи царства Янь, — заговорил он нарочито спокойным тоном, с трудом скрывающим напряжение. — Царства, многие сотни лет назад поглощенного Северным Вэй, что, в свою очередь, исчезло с лица земли под давлением времени. Но вор никогда не станет истинным господином украденному, как бы давно ни случилась кража. Поколениями, семья Мужун трудилась изо всех сил, пытаясь восстановить царство Янь, вернув принадлежащее нам по праву. Сегодня, у меня имеется отличная возможность в один шаг достичь неба[4], — он не сдержал довольной улыбки. — Возможность успешно завершить великую работу моего семейства.

— Бывшие земли Янь нынче принадлежат моему государю, — вклинился в его речь Улубэй. — Император Даоцзун не станет отдавать тебе всю провинцию Чжунцзин, и часть Дунцзина, до самой границы с Когурё, что бы ты ни предложил взамен, — кидань говорил без какого-либо нажима — даже с интересом.

— Уверяю вас, господин посол: от соглашения, что я хочу предложить вам, Ляо не потеряет ничего, а приобретет — многое, — безмятежно ответил Мужун Фу. — Но я продолжу. Возможно, это станет для вас новостью, но бяньцзинскому двору, и лично императору Жэньцзуну, известно о готовящемся вторжении киданей. Им донес об этом Клан Нищих — у попрошаек имеются глаза и уши как в Ляо, так и в вашем, господин Жэньюн, царстве. Ханьского оборванца трудно отличить как от киданя-бедняка, так и от бродяги-тангута, — услышав эти слова, послы встревоженно переглянулись.

— Сунские военачальники ведут войска к северной границе, но это — не единственная неприятность, с которой придется столкнуться принцу Чу, что командует вторжением, — тем временем, говорил наследник Мужунов. — Клан Нищих также бросил клич по всей Поднебесной, собирая вольных странников на бой с киданями. Множество сект и школ откликнулось на его зов. Надеюсь, никто здесь не считает странствующих воинов, особенно — выступающих сообща, незначительной величиной? — видя отрицательные жесты собеседников, Мужун Фу продолжил с плохо скрываемым довольством.

— Я держу в руках судьбу второй армии Сун — той, что состоит из странствующих воинов. Для меня легче лёгкого разделить ее, смешать ее ряды, и расстроить планы — ведь я стою во главе этого воинства. Несколько дней назад, в Месте Встречи Героев, я был избран Главой Вольных Странников, — в глазах чужеземных послов зажегся неподдельный интерес. Ободренный им, молодой мужчина продолжил свою речь:

— С моей помощью, войско Сун падет перед Ляо, словно стена из соломы от сильного порыва ветра. Но эту помощь я окажу, только если мы придем к соглашению.

— Я слушаю тебя, Мужун Фу, — подался вперёд Улубэй. — Чего ты хочешь от моего государя?

— Хэбэйский город Тяньцзинь и его окрестности, — не стал тянуть тот. — Право позвать к себе племя сяньбэй, бывших жителей Янь, что обитают сейчас среди киданей. Признание нерушимости границ обновленного царства Янь, сроком на век. Все это — в обмен на беззащитные сунские земли, много более ценные, чем незначительный городишко, и несколько тысяч строптивых подданных.

— Договор о вечной нерушимости границ твоего царства? — удивлённо усмехнулся кидань. — Не многого ли ты просишь, Мужун Фу? Может, обойдёмся полусотней лет? На твой век хватит, — он хрипло засмеялся.

— Вы, кажется, не понимаете всей полноты моих возможностей, господин посол, — медленно заговорил наследник семьи Мужун, пристально глядя в глаза ляосца. — Моим приказам подчиняется Клан Нищих, и его глава, Цяо Фэн. Тот самый Цяо Фэн, что чуть ли не в одиночку остановил оба прошлых вторжения киданей. В моих силах услать его так далеко от поля битвы, что гонцы с вестью о поражении поспеют к нему недели спустя.

— От лица императора Даоцзуна, я могу пообещать тебе все запрошенное, Мужун Фу, — быстро проговорил Улубэй, изменившись в лице. — Нужно лишь договориться о размерах выделенной тебе земли.

— Западное Ся не сможет принять участие в войне, — присоединился к беседе Жэньюн. — Войска не готовы к полноценному вторжению в Сун, а наш лучший генерал недавно подвергся опале — в мирное время, он умудрился потерять две сотни отборных солдат, ничего не приобретя взамен. Но вы были правы, говоря, что обсуждаемое дело коснется и нас. Государь Цзинцзун намного охотнее согласится выдать свою дочь за правителя соседнего царства, чем за наследника павшей династии. Западное Ся готово подписать с новым царством Янь договор о союзе и нерушимости границ.

— К вашему государю, у меня также будет просьба, господин Жэньюн, — произнес Мужун Фу. Наследник яньского правящего дома заметно расслабился; его лицо, обычно спокойное, блестело довольством. — Подведите войска к сунской границе. Дайте соглядатаям Клана Нищих увидеть готовящееся вторжение. После, можете казнить грязных попрошаек, всех до единого, и возвращать солдат на военные поселения.

— Это возможно, — протянул тангутский посол. — Но вы же понимаете, господин Мужун, что подобные перемещения войск — дело сложное и затратное. Западное Ся не начнет их без должного… поощрения, — он хитро улыбнулся, оставив всю былую горделивость. Сейчас, тангут больше напоминал тороватого купца, чем государственного служащего.

— У меня найдется, чем заинтересовать государя Цзинцзуна, — благодушно ответил Мужун Фу. — В моих странствиях по провинции Хэнань, я многое узнал о расположении защищающих ее войск, их складах с провизией, вооружении, и численности. Думаю, подобные сведения стоят дорого — как бы не дороже той маленькой услуги, о которой я прошу вас, — в глазах Жэньюна загорелись алчные огоньки, и он истово закивал.

Наследник семьи Мужун ещё долго беседовал с чужеземным посланцами, и расстался с ними лишь поздней ночью. Проводив гостей из Ляо и Западной Ся, он вышел на веранду поместья, и опёрся на ее перила, с наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух. Тихо шелестели воды Бэйсиня, отражая серебряные блики луны, мелодично стрекотали ночные сверчки, а лёгкий ветерок колыхал ветви плакучих ив, придавая их кронамсходство с развевающимися женскими волосами, но красоты природы проходили мимо внимания Мужун Фу, не задерживаясь в нем ни на миг. Душа молодого мужчины пела от радости — цель его семьи, к которой Мужуны шли поколениями, была так близко, что, казалось, протяни только руку, и коснешься ее.

Примечания

[1] Змеиные волосы и лошадиные рога — поговорка-чэнъюй, означающая небывальщину.

[2] Иероглиф «фу», имя Мужун Фу, переводится как «восстановление». Именуя сына этим словом, Мужун Бо имел в виду восстановление царства Янь.

[3] Ловить рыбу в древесной кроне — поговорка-чэнъюй, означающая занятие, заведомо обреченное на провал.

[4] В один шаг достичь неба — поговорка-чэнъюй, означающая быстрое завершение некоей сложной работы.

Глава 49 Рассказывающая о жестокости и беспощадности драконов и демонов

Сегодня, прогулочная лодка, принадлежащая семье Мужун, сидела глубже обычного — ее деревянные борта выглядывали из воды на какую-то пядь. По счастью, погода стояла безветренная, и ни единой волны не тревожило зеркальную гладь озера Тайху. Озерные воды лениво плескались о нос лодки только лишь когда их тревожил шест Бао Бутуна, правящего судёнышком. Пожилой воин осторожно отталкивался длинной бамбуковой жердью от илистого озёрного дна, направляя лодку к причалу Дома Камелий.

Тамошние обитатели встречали гостей без капли радости: собравшиеся на пристани служанки держали ладони на рукоятях мечей, а госпожа Ван, стоящая впереди своих прислужниц, глядела с откровенным презрением.

— И что же за плавучий мусор принесло озеро к моему поместью? — с отвращением бросила она, стоило судну приблизиться. В глазах женщины, обращённых на стоящего в лодке наследника Мужунов, и его приближенных, виднелась злость пополам с глухой тоской. — Если его всё-таки прибьет к берегу, мне придется побеспокоить моих служанок, и приказать им отправить его в печь.

— Здравствуйте, уважаемая тетушка, — вежливо ответил ей Мужун Фу. — Ваша обида на меня справедлива и заслужена, но молю вас, не отвергайте мои извинения, не выслушав их. В знак искренности, я принес вам некие скромные подарки, — он небрежным жестом указал на заполняющие лодку коробки и ящики. — Конечно же, я не рассчитываю, что жалкие два десятка отрезов парчи, пять сотен лян серебра, и шкатулка фамильного нефрита купят ваше прощение. Я лишь надеюсь, что они хоть немного смягчат ваше сердце.

— Ты зря набил свою лодку этим хламом, — голос Ли Цинло был холоднее снегов на пиках Тяньшаня. — Если ты надеялся впечатлить меня богатством и щедростью, то без пользы потратил время — подобные скудные дары недостаточны не то, что для приданого, — она ядовито усмехнулась, проговорив последнее слово, — но даже для знака уважения.

— Ваши слова полны горькой правды, — с покаянным видом склонил голову наследник Мужунов. — Увы, Ласточкино Гнездо переживает не лучшие времена. Мои ничтожные подарки вам — все, что оставалось в закромах поместья. Воры унесли немало моего имущества, а главное мое сокровище — юная госпожа Ван, — и вовсе пропало без вести.

— Мне плевать на твои беды… что? Янь-эр пропала? — насторожилась госпожа Ван. — Сейчас же говори, что ты сделал с ней, мерзкий мальчишка! Клянусь небом, если ты обидел мою дочь — не сносить тебе головы, — пристально уставившись на молодого мужчину, она положила руку на черен меча.

— Мне неизвестно, что произошло с моей двоюродной сестрой, — не меняя почтительного тона, ответил Мужун Фу. — В один день, она попросту исчезла из Ласточкиного Гнезда. Мои собственные поиски Юйянь не увенчались успехом, и я надеялся найти ее здесь. Вернись она в отчий дом, и мое сердце прекратило бы болеть о ее судьбе. Но, раз уж ее нет здесь, предлагаю объединить усилия в ее розысках.

— Ты уже… помог достаточно, — презрительно выплюнула женщина. — Именно из-за твоей «помощи» моя Янь-эр сейчас незнамо где. Исчезни с глаз моих, никчёмный глупец, или твое тело отправится кормить донных рыб.

— Прошу вас, уважаемая тетушка, не прогоняйте меня, — покаянно взмолился Мужун Фу, сложив руки перед грудью. Всем своим видом, молодой мужчина выражал сожаление. — Я безмерно виноват перед вами, и вину мою нельзя искупить словами и подарками, но позвольте мне хотя бы помочь исправить содеянное. Двоюродная сестра дорога мне, и ничто не волнует меня так, как грозящая ей опасность. Умоляю, дайте мне возможность помочь. Меньше всего я хочу, чтобы наша семья страдала из-за моей ошибки, — он опустился на дно лодки, встав на колени. Госпожа Ван пристально следила за ним, и подозрение в ее глазах медленно сменялось усталостью.

— Что ж, будет нелишним хотя бы выслушать тебя… племянник, — проворчала она. — Вы все можете сойти на берег, но твои люди подождут здесь. Заодно, пусть выгрузят те мелочи, что ты привез с собой — они станут платой за потраченное на тебя время. Мы же с тобой побеседуем внутри.

Не говоря больше ни единого слова, она зашагала в сторону поместья. Мужун Фу, ловко выпрыгнув на пристань, двинулся за ней, пройдя меж расступившихся служанок. На его лице промелькнула едва уловимая тень довольства, вмиг сменившаяся покаянной грустью.

* * *

— Рассказывай, — повелительно бросила Ли Цинло, стоило дверям главной залы поместья закрыться за спиной Мужун Фу. — Когда именно исчезла Янь-эр, и что взяла с собой? Кто из твоих людей видел ее последним? Говори, сейчас же, — ее тон более приличествовал обращению к какому-нибудь прислужнику, но это ничуть не смутило наследника Мужунов.

— Позвольте, я заварю чай, тетушка — нам обоим не помешает взбодриться, — почтительно промолвил он. Женщина безразлично махнула рукой, и Мужун Фу прошел к стоящему на одном из столов чайному прибору.

— Мы хватились Юйянь около четырёх дней назад, — заговорил он, взяв в руки поднос с чайником и чашками, и направляясь к очагу. — Вместе с ней, пропала лошадь, и некоторое количество дорожной еды, весом не больше пары цзиней…

Госпожа Ван сидела к очагу спиной. Взгляд ее, полный снисходительного презрения, был направлен куда угодно, кроме как на Мужун Фу. Когда мужчина прошел мимо нее, женщина и не подумала обернуться, что и позволило наследнику Мужунов без спешки и шума поставить поднос с фарфором на пол, не прекращая речи, вынуть из-за пояса веер, и, одним длинным шагом преодолев расстояние до сидящей Ли Цинло, ударить, точно и безжалостно, прямиком в основание черепа. Женщина бессильно обмякла, и опустилась на стол, словно ее сморил внезапный сон. Мужун Фу, подумав, снял с нее перевязь с мечом, и, распахнув окно, зашвырнул оружие далеко в воды озера. Затем, он вышел на двор, извлек из-за пазухи сигнальную хлопушку, и, воткнув в землю ее недлинный держатель, поджег фитиль. Хлопушка с громким шипением рванулась ввысь, и взорвалась в яркой вспышке; в тот же миг, Гунъе Гань, мирно беседовавший на пристани с одной из служанок, рванул меч из ножен, и, продолжая движение, рубанул собеседницу поперек груди. Девушка рухнула, обливаясь кровью, а воины семьи Мужун, обнажив клинки, набросились на ее товарок. Видя успех первого удара своих соратников, Мужун Фу довольно кивнул, и двинулся к берегу озера, намереваясь присоединиться к братьям по оружию.

Защитницы Дома Камелий потеряли двоих, прежде чем была поднята тревога, и берег Тайху заполнился юными воительницами в белых одеждах. Воины Мужунов, вместе со своим подоспевшим старшим, вмиг оказались в окружении, и взбешенные мечницы уже готовы были наброситься на предательских гостей, как над поместьем прозвучал дребезжащий смешок, и задние ряды служанок госпожи Ван буквально смело сокрушительным градом пальцевых и рукопашных техник. В бой вступили союзники Мужун Фу.

Неустрашенные, юные мечницы повернулись к новому врагу — их числа все еще хватало, чтобы сразиться одновременно со всеми. Клинки охранниц Дома Камелий скрестились с оружием воинов семьи Мужун, и хищно потянулись к плоти странно выглядящей троицы — двух старцев и женщины. Едва ли не сразу же, превосходство немногочисленных вторженцев над противостоящим им небольшим войском защитниц стало очевидным. Мужун Фу без труда отражал сыплющиеся на него удары мечей, а ответные атаки веером разили служанок госпожи Ван наповал. Воздух перед двумя престарелыми воинами — сухоньким длинноволосым старичком в халате с воротником из перьев, и скрюченным старцем в медной маске, — гудел и стонал от наполнивших его техник ци, стремительных и могущественных. Спутница двух старцев сражалась без оружия, но ни в чем не уступала своим вооруженным противницам — от точных и сильных ударов ее ладоней, воительницы Дома Камелий разлетались сухими листьями.

Служанки госпожи Ван падали, одна за другой, под ударами техник ци двух старцев, веера Мужун Фу, и мечей его спутников. Четверо доверенных прислужниц, соединившись, сумели потеснить семью Мужун, но ненадолго — длинноволосый старец в перьях одним длинным прыжком вознесся над полем боя, и с его рук сорвалась струя сине-зеленого пламени, охватившая четверку разошедшихся воительниц. Стоило лишь зеленоватым огненным языкам коснуться их тел, юные мечницы без сил попадали на мгновенно истлевшую траву, и не издали ни звука, даже когда их кожа начала обугливаться и течь, словно воск, от адского жара, а глаза закипели в глазницах. Жуткая молчаливая смерть сильнейших из них окончательно сломила дух защитниц Дома Камелий, и вскоре, все было кончено — в живых на поле боя остались лишь воины семьи Мужун, и их союзники.

— Мужун Фу! — раздался над заваленным трупами двором дикий, надрывный вопль. — Тварь! Выродок! Как ты посмел⁈

Госпожа Ван, бледная, с красными от лопнувших сосудов глазами, на непослушных ногах приблизилась к устроенному вторженцами побоищу, и остановилась, чуть пошатываясь.

— Ты напал на меня исподтишка, и вырезал всех моих прислужниц, поганый недоносок, — выдавила она, ошеломленно глядя на учиненное ее племянником. — Ты что, ума решился? Каждый бродяга из тех, что восхваляли тебя, проклянет твое имя, узнав о том, как ты напал на собственную семью…

Ее обвиняющая речь оборвалась громким хрипом — веер Мужун Фу, коротко прошипев потревоженной змеей, полоснул ее по горлу, и Ли Цинло, захлебываясь кровью, повалилась на траву. Ее глаза, вылезшие из орбит, до последнего смотрели на убийцу с искренним неверием. Молодой воин с безмятежным видом отряхнул веер, и сложил его щелчком пальцев.

— Никто не узнает об этом, дорогая тетушка, — слова наследника Мужунов истекали ядом. — Никто, кроме моих друзей, что пришли сюда со мной, и, конечно же, Яньло-вана. Будь любезна пожаловаться ему обо всех моих прегрешениях до единого, прежде чем отведаешь Супа Забвения[1], ты, напыщенная, безмозглая, сварливая тварь, — зло оскалившись, он сплюнул на остывающий труп женщины. Его соратники ошеломленно глядели на своего старшего.

— Господин, — нарушил молчание Гунъе Гань. — Вы… это… ведь вы и госпожа Ван — родичи… — он осекся под пристальным взглядом Мужун Фу.

— Не ты ли, Гань, какие-то месяцы назад попрекал мне тем, что я недостаточно усерден в достижении цели моей семьи, и не стремлюсь пожертвовать ради нее ненужными излишествами? — с обманчивым спокойствием спросил молодой мужчина. — Я прекрасно помню тот разговор наедине, и его причину. Проходя по рынку, я услышал трели соловьев в лавке птичника, и купил одного, для двоюродной сестры. Ты же счел нужным укорить меня тем, что после поражения Цяо Фэну, я не прилагаю все силы для достижения великой цели Мужунов, и отвлекаюсь на то, чтобы угождать женщине, — напряжение в его голосе все нарастало.

— Сегодня, я пожертвовал ради этой цели жизнью родственницы, — выплюнул Мужун Фу. — Как ты думаешь, Гунъе Гань, достаточна ли эта жертва? Может быть, — в голосе молодого мужчины зазвучали опасные нотки, — ты все еще не уверен в твердости моих убеждений? Или же наоборот, ты считаешь, что я, обязанный жертвовать всем ради восстановления царства Янь, делаю это как-то не так? Я жду, соратник, — эти слова, Мужун Фу прошипел прямо в лицо Гунъе Ганю. — Выскажи мне свои упреки и в этот раз, не стесняйся.

Мужчина ничего не ответил. Побледнев и отступив на шаг, он молча поклонился в пояс наследнику Мужунов. Бао Бутун, хотевший было что-то сказать, лишь покачал головой, и тяжело вздохнул. Мужун Фу, безразлично отвернувшись от братьев по оружию, обратился к Дуань Яньцину и Дин Чуньцю.

— Следуйте за мной, старшие. Наша добыча — совсем рядом, — сделав двум старцам приглашающий жест, он двинулся вглубь камелиевого сада.

Часом спустя, младшие Мужун Фу заканчивали укладывать стопки книг и свитков в привезенные на лодке ящики. Их былое содержимое — обычная речная галька, — усеивало берег озера, высыпанное, куда придется. Похохатывающий Дин Чуньцю чуть ли не облизывался, разглядывая невзрачного вида томик, а его увечный союзник, нахмурив брови, вчитывался в древнего вида свиток из бамбуковых дощечек.

— Подумать только, — пропел Старик с Озера Синсю, довольно улыбаясь. — Все те тайные знания, что подлец Синхэ укрыл от меня, или же испортил — здесь. Я немедленно начну тренировки в уединении, и через какой-то месяц… нет, даже неделю!..

— Быть может, вы отложите свою практику на какое-то время, старший? — светским тоном предложил ему наследник семьи Мужун. — У меня есть для вас еще одно предложение — более рисковое, чем наш маленький поход за знаниями, но и выгоды от него могут быть несравнимо большими. Вас оно тоже касается, господин Дуань.

«Говори,» прогудел старец в медной маске, бережно сворачивая свое чтение. «Ты с блеском выполнил свою часть сделки, и Нефритовая Пещера Ланхуань упала нам в руки, словно перезрелый плод. По меньшей мере, стоит тебя выслушать. Чего ты хочешь от нас на этот раз?»

— Все верно, — отрешенно протянул Дин Чуньцю, влюбленным взглядом озирая книжицу в своих руках. — Вы показали себя достойным нашего доверия, господин Мужун. Что вы хотите предложить нам?

— Примите участие в войне Ляо и Сун, — без обиняков высказался тот. — Я заключил с киданями тайный договор, и собираюсь употребить свои полномочия Главы Вольных Странников, чтобы погубить как можно больше воинов, что будут сражаться на стороне Сун. На реках и озерах, вы оба известны, как всеобщие враги. Подумайте, сколь многих вольных странников, жаждущих вашей крови, вы сможете подтолкнуть прямо на ждущие острия ляоских мечей, если примете участие в этой битве, — вкрадчиво заговорил он. — Даже небольшой отряд обычных солдат, ударивший в нужное время, может стать той песчинкой на весах битвы, что склонит их к победе, а уж с участием таких опытных и могучих воинов, как вы, поражение Сун так же неизбежно, как восход солнца! — благодушия во взглядах двух старцев поубавилось.

— Я не очень-то жажду лезть в самую середку чужой драки, — недовольно высказался Дин Чуньцю, закрывая книгу, и убирая ее за пазуху. — Мечи не разбирают правых и виноватых, а сотня шакалов может свалить и льва. Что-то я не вижу большой пользы в том, чтобы лить свою кровь ради выгоды каких-то северных варваров.

— Вы не совсем верно поняли положение дел, уважаемый Старец Синсю, — голос Мужун Фу за малым не источал патоку. — Воинов, подобных вам и уважаемому господину Дуаню, ни один разумный военачальник не поставит в первую линию. Вы сами по себе стоите крупного отряда, и, вступив в бой в нужное время, способны забрать жизни многих врагов без малейшего вреда для себя. Только представьте — сунские вольные странники, насмерть схватившиеся с полками киданей, видят лишь врага перед собой, и ничего более. В это время, вы внезапно налетаете на них, незримые и неостановимые, словно боги войны, и сражаете усталых, раненых врагов одного за другим своими несравненными техниками ци, — недоверчивое выражение лица Дин Чуньцю постепенно сменилось задумчивым.

— Было бы неплохо избавиться от шаолиньских старших, — пробормотал он. — И лучших воинов Пэнлая. Даосы Цюаньчжэня также давно сидят у меня в печенках, как и эти лицемеры с Хуашаня. А уж Клан Нищих… — недобрая улыбка зазмеилась на его губах. — Это может стать неплохим предприятием. Что скажешь, Дуань Яньцин?

«Мне плевать на Сун, Ляо, и их свары,» гулкий голос старца прозвучал без малейшего интереса. «Даже истреби ханьцы и кидани друг друга подчистую, я не стану оплакивать их. Для меня важен лишь трон Да Ли. Не забывай о нашем с тобой договоре, Старик Синсю. Ты даже не приблизился к его выполнению.»

Дин Чуньцю раздраженно покивал, и с недовольным видом открыл рот, намереваясь что-то возразить, но его слова упредил Мужун Фу, вновь заговоривший с предупредительной вкрадчивостью.

— Да Ли, а точнее, семья Дуань, также не осталась в стороне от вторжения киданей, прислав в Сун помощь, — услышав эти слова, Дуань Яньцин резко повернулся к наследнику Мужунов, и вперил в него внимательный взгляд. Тот продолжил, как ни в чем ни бывало:

— Из них, мне знакомы двое — Инь Шэчи, известный как Серебряная Змея, и Дуань Юй, принц Да Ли, сын наследника трона. Не ошибусь ли я, предположив, что вам известно хотя бы одно из этих имен?

«Я пойду с тобой, Мужун Фу,» зазвучал потусторонний голос увечного старца, стоило молодому мужчине закончить свою речь. «Можешь рассчитывать на мою силу в своей войне. Взамен, я попрошу только одно — голову мерзкого мальчишки Дуань Юя.»

— Вместе с Дуань Юем, не видел ли ты юнца в белом, и девку с черной тряпкой на лице? — нетерпеливо вмешался в разговор глава секты Синсю. — Они — мечники, сражающиеся вместе, и имеют некое отношение к царской семье Да Ли.

— Это и есть Серебряная Змея, и его жена, Му Ваньцин, — с легким удивлением ответил Мужун Фу. — Госпожа Инь — сестра Дуань Юя, а ее муж — наследник секты Сяояо.

— Наследник, значит? Замечательно, — довольно потер руки Дин Чуньцю. — Тем больше причин для меня помочь вам, господин Мужун. Что бы ни вело вами в этом предательстве родины, вы решили учинить его в очень удачное для меня время. На редкость удачное, — старец в перьях тоненько захихикал, скривив губы в довольной улыбочке.

— Не может предать тот, кто не клялся в верности, — с закаменевшим лицом ответил ему молодой воин. — Моя семья всегда оставалась верной лишь одному царству — Янь, и лишь одной династии — сяньбэйской фамилии Мужун! Пусть сунские странники, сделавшие меня главой, винят за поражение себя и свою глупость!

— Замечательно, замечательно, — с отрешенным видом повторил старец в перьях, довольно улыбаясь. — Ко всему, я еще и окажу услугу особе царской крови. Надеюсь, воссев на престол, вы не забудете о старых друзьях, господин Мужун.

— Я помню все добро, и все зло, учиненные мне, — ровно ответил Мужун Фу. — Рано или поздно, я расплачусь по каждому из долгов, будьте покойны, — глава Синсю, вновь выудивший из-за пазухи столь увлекший его томик, рассеянно покивал на это многозначительное обещание.

— После того, как мы расстанемся сегодня, неразумно будет видеться снова, — продолжил наследник семьи Мужун. — Лучше нам не вызывать подозрений странствующих воинов, раскрывая наш союз. Я попрошу вас, уважаемые старшие, прибыть к деревне Шицзяхэ, что на севере Шэньси, через полторы недели, и ожидать там большого сражения сунской армии с киданями. Я подам вам условный знак, по которому вы вступите в битву на стороне Ляо. Знак этот будет следующим…

Обговорив с престарелыми воинами сигнал к вступлению в схватку, и передав им те из книг и свитков разграбленной Нефритовой Пещеры Ланхуань, что приглянулись двум старцам, Мужун Фу распрощался с ними, и Дин Чуньцю с Дуань Яньцином удалились. За ними последовала Е Эрнян, смотрящая в спину своего старшего со все большим сомнением — беседы о вступлении в войну между Сун и Ляо на стороне последних явно не нашли отклика в ее сердце. Сам же наследник Мужунов, проследив за погрузкой полных ящиков в лодку, отдал короткий приказ Дэн Байчуаню. Тот, после недолгих сомнений, с мрачным видом бросил в заранее подготовленную груду хвороста зажженный факел. Дом Камелий запылал, словно покойник, уложенный на погребальный костер, а ставший причиной его гибели Мужун Фу с безмятежным видом уселся в лодку, и приказал отплывать. Ни разу не обернулся молодой мужчина на горящее поместье своей тетушки, ставшее ей огненной могилой, и ни единого чувства не показалось на его лице, кроме умиротворения.

Приммечания

[1] Суп Забвения — китайский аналог вод Стикса. Им души умерших кормит одно из божеств Диюя — тетушка Мэн (Мэнпо).

Глава 50 Описывающая жестокий бой северного дракона с более чем достойным противником

Закончив вчитываться в пульс Цяо Фэна, доктор Сюэ Мухуа улыбнулся, и улыбка его была широкой, довольной, и наполненной превосходством. Убрав пальцы с запястья главы нищих, знаменитый целитель принялся собирать свои инструменты. Для начала, он извлёк из тела подопечного акупунктурные иглы, и, бережно протерев их, уложил в кожаный чехол, который, в свою очередь, был свернут и отправлен в деревянный короб — вместилище всех врачебных принадлежностей доктора. Многочисленные бутылочки с пилюлями и порошками, стоявшие на столе, были тщательно закупорены, и убраны следом за иглами. Напоследок, доктор Сюэ уложил на самый верх короба странную принадлежность — десяток бамбуковых чашечек с прилепленными к внутренней стороне донышка свечами, — и закрыл крышку.

Цяо Фэн безмятежно наблюдал за ним, и терпеливо ждал. За неделю с лишним общения, он успел неплохо изучить великого целителя, обладавшего самомнением под стать известности. Начни глава нищих отвлекать Сюэ Мухуа от такого важного ритуала, как уборка инструментов, расспросами о лечении, он получил бы свои ответы — раздражённые, неохотные, и очень краткие. Вместе с тем, тщеславие знаменитого доктора не могло не побудить его всласть похвалиться врачебными успехами. Вот и сейчас, закончив собирать свои принадлежности, доктор Сюэ с довольным видом заговорил, обращаясь к Цяо Фэну.

— Скажу без ложной скромности — лечение вашего отравления стало венцом моей практики! — заявил он. — Для начала, мне пришлось определить отдельные компоненты яда, воздействуя на вашу кровь определенными лекарственными травами и своей ци, затем — понять сочетание этих компонентов с помощью более сложных составов, тщательного осмотра внешних признаков отравления, и чтения вашего пульса, и, наконец, составить нужную совокупность методов и лекарств для вашего лечения. Этот Яд Семи Трав и Насекомых бросил настоящий вызов моим умениям! Ляоская девица, что отравила вас — истинный мастер своего дела…

— Была мастером своего дела, — с лёгкой улыбкой поправил его глава Клана Нищих. — Она мертва.

— Да-да, конечно, — чуть смутился Сюэ Мухуа. — Примите мою похвалу вашему развитию — первым делом, яд должен был лишить вас сил. То, что вы преодолели его воздействие, и, кхм, сумели наказать злодейку, многое говорит о вашей внутренней силе… Ну да неважно. Вы совершенно здоровы, господин Цяо. Ешьте побольше мяса, и проводите время на свежем воздухе — вашему телу нужно восстановиться после болезни. И самое главное, — прославленный целитель грозно нахмурил седые брови, — никакого вина в следующие две недели! Если вы не хотите вновь ощутить то бессилие, что держало вас прикованным к постели в последние дни — не вздумайте и касаться горячительного! — отдав это строгое напутствие, он с важным видом кивнул, и взялся пристраивать на спине свой короб с лечебными принадлежностями.

— Что насчёт путешествий и сражений? — с доброжелательной усмешкой спросил Цяо Фэн. — Угрожают ли они моему здоровью?

— Вовсе нет, — рассеянно ответил доктор Сюэ. — Немного упражнений будет даже полезно… кхм, — поняв суть вопроса, он неподдельно смутился. А Чжу, безмолвно сидевшая на стуле у двери, фыркнула в кулачок, отчего прославленный врач покраснел ещё сильнее.

— Я, хм, не стал бы запрещать вам принимать участие в защите великой Сун, — стесненно промолвил он. — В ближайшие дни, ваша прежняя сила должна вернуться. Я уверен, вы повергнете ляоских разбойников так же легко, как и в прошлые разы.

— Хорошо, — благодушно кивнул мужчина. — А теперь, давайте поговорим о вашей плате, господин Сюэ. Я не смогу передать вам стиль Шеста, Побивающего Собак — его разрешено изучать лишь главе Клана Нищих. Но любое из прочих известных мне искусств может стать вашим. Какие техники вам больше по душе — рукопашные, фехтовальные, или же методы развития?

— Да, об этом… — великий целитель вновь замялся. — Можно сказать, я даже рад, что по воле случая, — он бросил короткий взгляд на А Чжу, — мне довелось вылечить вас, не уговорившись вперед об обычной плате. Видите ли, я и мои соученики… то есть, я хотел сказать, мои близкие друзья… у нас, и нашего… у человека, что обучал нас искусствам, принесшим нам славу на реках и озёрах, есть могущественный враг. Рано или поздно, он решит забрать наши жизни, и нам нечего будет противопоставить ему. Долгие годы, я испрашивал у всех излеченных мною воинов плату в виде боевых искусств, пытаясь стать сильнее, но больших успехов не достиг. Если вы, господин Цяо, поможете мне и моим друзьям избавиться от коварного врага, угрожающего нашим жизням, я сочту ваш долг полностью уплаченным, и более того, не возьму с вас никакой платы за лечение в будущем, — голос Сюэ Мухуа приобрел просительный тон, а сам великий целитель утратил всю свою былую напыщенность.

— Как имя вашего врага? — спокойно спросил Цяо Фэн. — Я не стану обещать покушаться на жизнь незнамо кого.

— Не беспокойтесь, господин Цяо — забрав жизнь этого мерзавца, вы лишь упрочите свою славу на реках и озёрах, — мгновенно понял его сомнения доктор Сюэ. — Мой враг — Дин Чуньцю, известный также, как Старый Чудак с Озера Синсю.

— Опять он, — удивлённо приподнял брови глава нищих. — Супруги Инь также разыскивали его для мести, верно, жена?

— Братец Шэчи упоминал его имя в разговоре, — согласно кивнула девушка. — Что-то о предательстве их секты, и ранах учителя.

— «Их» секты? — навострил уши Сюэ Мухуа. — Прошу вас, госпожа Цяо, ответьте мне: к какой секте принадлежит этот Инь Шэчи?

— Некая мелкая и малоизвестная секта, — беспечно пожала плечами А Чжу. — Я запомнила ее имя только потому, что оно как нельзя лучше подходит братцу Шэчи — заботы и волнения словно не имеют власти над ним. Он — наследник секты Сяояо.

— Секты Сяояо, — зачарованно повторил доктор Сюэ. — Случайный человек не назвал бы этого имени, не стал бы присваивать титул наследника, и, уж тем более, не говорил бы, что разыскивает Старика Синсю для мести. Подобные слова несут сказавшему их лишь опасность. Определенно, мне нужно повидаться с этим замечательным юношей, — довольно протянул он, потирая руки.

— Я не против помочь вам со Стариком Синсю, господин Сюэ, — попытался вернуть беседу в прежнее русло Цяо Фэн. — После войны, я готов отправиться в логово его секты, и испросить с него ответ за все былые злодеяния.

— Да, да, конечно, — рассеянно отмахнулся целитель. — Скажите мне, господин Цяо, известно ли вам, где я могу найти Инь Шэчи?

— Супруги Инь благородны и самоотверженны, — с толикой грусти ответил глава нищих. — Они оба посетили Место Встречи Героев, чтобы предложить Сун свою помощь. Быть может, вы даже встречались с ними.

— Они все ещё здесь? — воодушевленно воскликнул доктор Сюэ. — Как они выглядят? Где их разместили?

— Шэчи молод — ему всего восемнадцать, — ответил Цяо Фэн. — Он носит белый халат из дорогого шелка восточного покроя. Его жена обычно скрывает лицо вуалью, и одевается в красное.

— Юноша в белом, и девушка в красном, с вуалью на лице, — пораженно пробормотал Сюэ Мухуа. — Не так давно, я встретил их в коридоре, и сделал им замечание — они, кхм, слишком уж вольно вели себя друг с другом. Подумать только — я выговорил наследнику моей секты, и его супруге, — он растерянно засмеялся, но быстро собрался с мыслями. — Где мне найти их? Я должен как можно скорее побеседовать с ними.

— Вы найдете их в деревне Шицзяхэ, через неделю, — с извиняющейся улыбкой ответила ему А Чжу. — Пару дней назад, братец Шэчи и сестрица Вань заходили попрощаться. Они собирались уладить некие семейные дела, а затем — отправиться на войну.

— Наследник секты Сяояо открыто примет участие в войне с киданями, — задумчиво проговорил целитель. — Мы с моими собратьями по учебе, — он выговорил эти слова с неподдельной гордостью, — обязаны последовать за ним. Я, Сюэ Мухуа, пятый ученик третьего поколения секты Сяояо, благодарю вас от всего сердца за эту важную новость, господин Цяо, — торжественно проговорил он, и низко поклонился. — А сейчас, я вынужден покинуть вас — мне нужно отыскать моих собратьев. Увидимся в деревне Шицзяхэ, — он вновь раскланялся с супругами Цяо, и поспешно вышел, не дожидаясь ответных прощаний.

— Пора бы и нам отправляться в дорогу, жена, — весело обратился к А Чжу глава нищих, проводив взглядом доктора Сюэ. — Не можем же мы уступить в рвении уважаемому господину целителю. Тем более, нам нужно посетить собратьев по клану, и проверить, как идут их приготовления к войне.

— Я начну собирать вещи, — кивнула девушка. — Можно будет выступить в путь после полудня.

* * *

— Будет разумным остановиться в округе Гунчжоу, прежде чем углубляться в горы, — говорила А Чжу, задумчиво морща лобик. Ее мышастый мерин шел неспешной рысью, держась стремя в стремя с гнедым коньком Цяо Фэна. — Не в его столице, Юйчжуне — тамошние гостиницы дороги. Мне известно несколько мест в стороне от торговых трактов, что берут за постой разумную плату. Если же они окажутся полными, можно будет попроситься на ночь в какой-нибудь крестьянский хутор — гунчжоуским простолюдинам не впервой продавать ночлег гостям округа. Чуть ли не каждый дом тех краев держит свободной одну лежанку с чистой постелью на случай припозднившегося путника.

— Я и не знал подобных вещей, — удивленно улыбнулся Цяо Фэн. — Мне приходилось бывать в Сычуани, да и в Гунчжоу случалось заезжать, но останавливался я именно в юйчжунских трактирах — тех, что подешевле. Оказывается, ты у меня странница поопытнее самого главы Клана Нищих, — А Чжу весело рассмеялась на его слова.

— Служанке, путешествующей по поручениям господина через всю Срединную Равнину, и имеющей на расходы пару связок монет в поясной суме, приходится беречь каждый медяк, — наставительным тоном промолвила она. — Ничего, дорогой муж, с моей помощью, закрома нашей семьи прекратят пустовать. Может статься, в них даже начнет водиться серебро, — она с серьезным видом покивала, но не сдержалась, и блеснула озорной белозубой улыбкой. Мужчина невольно залюбовался счастливым лицом подруги.

— Помогите страннику в беде, добрые люди, — раздался вдруг с обочины тихий голос.

Обернувшись, мужчина и девушка разглядели неприметную фигуру, сидящую на придорожной валежине. Драный и латаный плащ из грубой холстины скрадывал ее очертания, а плотный капюшон дерюги прикрывал лицо. Цяо Фэн узнал в речи неизвестного северный выговор, четкий и налегающий на согласные. Встреченный ими мужчина явно был уроженцем Шэньси, либо же соседних ей провинций — Шаньси или Хэбэя. Остальное, от возраста незнакомца до его намерений, оставалось тайной. Ни звука тревоги и мольбы не было слышно в его голосе, серый конь, привязанный к валежине, на которой сидел его хозяин, выглядел здоровым и бодрым, а для засады разбойников в окружающем поле не было ни единого укрытия. Все эти странности заставили главу Клана Нищих внутренне напрячься.

— Скажи нам, какова твоя нужда, уважаемый, — тем не менее, промолвил он с дружелюбным спокойствием, — и мы вместе подумаем, чем ей помочь.

— Нужда моя проста, — так же негромко ответил неизвестный. — Мне необходимо как можно скорее передать весть Цяо Фэну, главе Клана Нищих. От того, достигнет ли его мое послание, зависят многие человеческие жизни.

— Помочь тебе — легче легкого, — с прежней безмятежностью промолвил глава нищих. — Так уж получилось, что я еду на встречу с Цяо Фэном. Передай твое послание мне, и оно найдет свою цель.

— Само великое небо послало мне тебя, благодетель, — голос странного мужчины ни на йоту не изменился, звуча все так же тихо и ровно. — Ноги не держат меня — долгий путь отнял все мои силы. Будь добр, подойди, и возьми письмо из седельной сумки. Ты без труда узнаешь его — других посланий я не везу.

— Почему бы и нет, — глава нищих без особых сомнений спрыгнул с седла, и направился к сидящему на обочине незнакомцу.

Недоброе предчувствие, владевшее Цяо Фэном с самого первого мига этой странной встречи, словно обратилось тревожным зудом, покалывающим кожу мужчины сотней раскаленных иголок, когда он приблизился к незнакомцу на расстояние нескольких шагов. Когда неизвестный одним резким, слитным движением встал, и сбросил прячущую его дерюгу, Цяо Фэн даже слегка расслабился — загадочный северянин все-таки задумывал не что-то коварное и необычное, а самое заурядное нападение.

Убийственное намерение незнакомца накрыло главу нищих частой стальной паутиной, плотное и густое настолько, что Цяо Фэн, казалось, ощутил, как на его коже — там, где воля неизвестного прочерчивала линии будущих ударов, — выступили капельки крови. Скупые и четкие движения северянина, то, с какой привычной уверенностью он взялся за посеребренную рукоять сабли в простых кожаных ножнах, и его расчетливый, оценивающий взгляд ясно говорили — глава Клана Нищих повстречал на своем пути сильного воина. Губы Цяо Фэна сами собой расплылись в довольной улыбке — он, встречающий на реках и озерах очень мало равных противников, радовался каждой подобной схватке.

Неизвестный сорвался с места, подобный вспышке молнии, и его оружие выметнулось из ножен, вмиг обратившись стальным отблеском, языком серебряного пламени, призраком сабельного клинка, целящего точно в горло главы Клана Нищих. Тот, улыбаясь шальной, широкой улыбкой, бросился навстречу смертоносному выпаду. На сей раз, у него не было ни единой причины сдерживать удары и щадить противника, как в дружеских поединках с Мужун Фу или Инь Шэчи. Неизвестный убийца, сам того не зная, сунул голову в пасть голодному дракону.

Остро отточенное сабельное лезвие врезалось в защитную технику ци, и замерло, остановившись на тот недолгий миг, которого Цяо Фэну хватило, чтобы сжать клинок вражеской сабли мертвой хваткой. Мужчина с торжествующим рыком рванул оружие врага прочь, одновременно нанося удар рукопашной техникой. Вспышка ци разорвала воздух слепящим копьем мощи, что самым краешком задело грудь северянина — тот, хладнокровный и невозмутимый, ушел от удара изгибом корпуса. Его сабля выскользнула из захвата Цяо Фэна ловкой змеей, и вновь потянулась к плоти мужчины, норовя резануть, быстро и коварно, по внешней стороне бедра.

Довольный, басовитый смех главы Клана Нищих сотряс воздух. Цяо Фэн, крутанувшись вокруг своей оси, ушел от вражеского выпада высоким прыжком, и рукопашные техники посыпались на его противника сверкающим дождем силы. Его удары пятнали серую землю тракта вспышками взрывов, заполняя воздух пылью, но ни один из них не смог настичь неизвестного фехтовальщика — тот неизменно уклонялся, так и не утратив своего невозмутимого вида.

Когда Цяо Фэн почти уже уловил последовательность движений врага, и почувствовал, что еще немного, и сумеет предсказать его следующий шаг, оказалось, что неизвестный убийца также читал его движения, и справился с этим немного скорее. Безукоризненно точное применение техники шагов вынесло его из-под удара очередного переполненного силой сгустка ци, и северянин ринулся вперед с невозможной скоростью, став подобным лучу света с бритвенно-острым сабельным острием.

Глава нищих успел заметить этот молниеносный бросок, и успел начать уклонение, избегнув первого, самого опасного выпада, но его противник не отступился. Преследуя Цяо Фэна по пятам, он осыпал его шквалом быстрых и точных ударов, стальным вихрем объявших мужчину со всех сторон. Тот не устрашился вражеского натиска: сверкающий клинок сабли неизменно встречали ладони Цяо Фэна, окруженные золотистыми отблесками ци. Стиль Восемнадцати Ладоней Драконоборца обретал всю свою силу именно в ближнем бою, где от его техник было почти невозможно уклониться. Сталь снова и снова пластала воздух, шипя рассерженной змеей, но все никак не могла пересилить мистическую энергию одного из лучших рукопашных стилей Поднебесной. В свою очередь, сабельный клинок прикрывал своего хозяина от вспышек силы, полыхающих золотым драконьим пламенем, отражая их все до единой.

Спустя, казалось, вечность поединка на пределе сил, оба могучих бойца, не сговариваясь, остановились, и отступили на несколько шагов. Цяо Фэн тяжело дышал, светясь искренним довольством — в этом бою, он сражался в полную силу, показывая все, на что способен, и его враг все еще оставался живым, и даже почти что невредимым. Неизвестный северянин глядел с прежним спокойствием, но его усталость выдавали сбитое дыхание и подрагивающие кисти рук.

— Отличная сабельная техника, собрат, — с неподдельным уважением промолвил глава нищих. — Позволь узнать твое славное имя.

— Что тебе в имени врага, Цяо Фэн? — с неожиданной горечью ответил северянин.

Чувство, прорезавшееся в его голосе и на лице в ответ на вопрос Цяо Фэна, словно состарило мужчину на годы за недолгий миг. Одетый в потрепанный халат, с грубо выстроганной заколкой в тронутых сединой волосах, и с выражением застарелой боли на морщинистом лице, он больше не выглядел умелым и сильным воином — скорее, уставшим от жизни пожилым бродягой.

— В нем, этом имени, нет славы — один лишь позор и предательство, — с тоской продолжил мужчина. — Подобные мне прихвостни киданей недостойны дружеского отношения: их удел — гонения и дурная смерть без погребения. Давай закончим наш бой поскорее, — он с заметной неохотой поднял саблю. — Чьей бы смертью он не завершился, моей или твоей, она принесет мне немного облегчения.

— Прихвостень киданей? — глава клана Нищих в искреннем удивлении округлил глаза. — Чем же ляоские разбойники принудили к покорности такого славного воина? Быть может, они держат в плену твоих близких, или же семью?

Северянин неожиданно расхохотался, запрокинув голову. Он смеялся, горько и зло, полностью поглощенный этим странным выражением чувств. Желай Цяо Фэн убить его в этот миг, и ему понадобился бы всего один точный удар, но глава нищих был полностью застигнут врасплох этим странным всплеском чувств, захватившим его доселе спокойного противника.

— Как же верно ты угадал, — промолвил мужчина, отсмеявшись. — Кидани удерживают мою семью в своем проклятом царстве. Но не силой, увы — они сами и есть моя истинная семья!

Глава Клана Нищих изумленно покачал головой. А Чжу, ранее отведшая свою и мужа лошадей подальше от места поединка, и вовсе издала удивленный возглас. Им обоим, видевшим достаточно чужеземцев вообще, и киданей в особенности, этот странный мужчина вовсе не казался одним из жителей Ляо.

— Знай, Цяо Фэн: у меня нет имени! — заговорил северянин без былой неохоты. Наоборот, слова лились из него неостановимым водопадом. — Имя, данное мне теми, кого я полжизни считал родителями, не может больше принадлежать мне. На севере Шэньси, я какое-то время был известен, как Ху Шаньгуан, — лицо главы Клана Нищих на мгновение озарилось узнаванием.

— В Ляо меня знают, как полезного и надежного человека, выполняющего грязную работу императорского двора, — с болью в голосе продолжил мужчина. Его руки, тем временем, заученными движениями убрали оружие в ножны. — Безымянного. Ни один из киданей, что мог бы назвать меня родичем, не стал этого делать. Никто из тех, что могли дать мне новое имя, не посчитали нужным мараться связью со мной, — в сердцах сплюнув под ноги, он отвернулся, глядя в сторону горизонта — туда, где лесистые вершины гор соприкасались с небесной синевой. На север.

— Мне известно имя Ху Шаньгуана, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Его сабля принесла известность фамилии Ху, и ее семейному фехтовальному стилю. Поговаривали даже, что шэньсийские Ху собираются объявить его главой семьи, и, по своей традиции, передать ему титул Первого Клинка. Правда, вскоре после этого, Ху Шаньгуан пропал без вести. Семья Ху же полностью прекратила упоминать его имя.

— Еще бы — ведь славный Ху Шаньгуан оказался величайшим позором их семейства! — ожесточенно вскричал северянин. — Презренным выродком, достойным лишь забвения! Киданем! — выплюнув последнее слово, он какое-то время молчал, тяжело дыша.

— Прошлый глава и Первый Клинок семьи Ху, доблестный Ху Цянган, был не только могучим воином, но и милосердным человеком, — глухо заговорил он. — Путешествуя по северу Шэньси, он набрел на умирающую женщину с ребенком. Перед смертью, та умолила Ху Цянгана позаботиться о ее сыне, и глава семьи Ху не смог отказать. Он ввел мальчика в свой дом, усыновил, и дал ему имя — Шаньгуан. Ху Цянган даже стал обучать его семейным сабельным техникам — поначалу, в помощь тренировкам его родного сына, Дуцзиня, а позже, когда вскрылся талант приемыша — всерьез. До самой своей смерти, Ху Цянган не делал различий между приемным сыном и родным, одинаково любя обоих, — в голосе мужчины, которого некогда звали Ху Шаньгуаном, звучало горькое сожаление. — Именно с его почина, начались разговоры о передаче мне титула Первого Клинка. Но всему приходит конец, и после долгих восьмидесяти трех лет жизни, мой отец… — он скривился, и с усилием поправился:

— … Приемный отец отправился на встречу с Яньло-ваном. На смертном одре, он раскрыл тайну моего рождения своей жене. Госпожа Ху всегда была добра ко мне, но, как оказалось, благополучие родного сына для нее много важнее судьбы приемыша. Вместо титула Первого Клинка, я получил презрение и отчуждение. Вместо передачи должности главы семьи, от меня отреклись. В день завершения траура по отчиму, на мое подворье вломился вооруженный отряд, ведомый моим сводным братом. Неумехе и слабосилку Дуцзиню было в радость мое унижение — объявляя о моем изгнании из семьи, он выглядел довольнее, чем когда-либо, — он тяжело вздохнул, понурившись — старые душевные раны, разбереженные его признаниями, причиняли мужчине заметную боль.

— Они объявили о невозможности терпеть в рядах семьи киданьского выродка, — тускло продолжил он. — У них были доказательства моего происхождения — свидетели, документы. Ну а я… — он криво ухмыльнулся. — Я никогда не был терпеливым человеком. Видя подлую радость ничтожества Дуцзиня, опасливую злость в глазах приведенных им шакалов, и страх на лицах моих домашних, я впал в бешенство. Им не удалось пленить меня, — в его голосе прозвучала мрачная гордость.— Не удалось даже коснуться. Я же оставил на их телах множество памятных отметин, прежде, чем беспрепятственно уйти. Но стоило ярости боя схлынуть, как я начал понимать, что обвинения моих негодных родичей не так ложны, как я думал. На бумагах о моем усыновлении, я успел разглядеть подпись юйлиньского цы-ши и ляоское имя моей матери. Обе эти вещи выглядели достоверно. В глазах крестьян, что свидетельствовали против меня, не было лжи. Но я всё ещё не желал принимать на веру свое киданьское происхождение, надеясь на ошибку, обман, да что угодно, — он горько и ядовито рассмеялся.

— Я отправился на север, где доподлинно выяснил — каждое слово моего никчёмного братца было правдой. Мою мать звали Нэйцзи Налань. Она была изгнана из рода Нэйцзи, как и из Ляо, за прелюбодеяние, чьим плодом оказался я. Мой родной отец… — он с безразличным видом махнул рукой. — Какой-то мелкий вельможа из шивэйского рода Баэрцзицинь. Он был только рад узнать, что досадная ошибка его молодости умерла на чужбине.

— Мне пришлось остаться в Ляо, — с отсутствующим видом продолжал Ху Шаньгуан. — На Срединной Равнине, семейство Ху не оставило бы меня в покое — за моей головой были отправлены все их лучшие бойцы, и небольшое войско наемных убийц. Не желая лить кровь тех, кого я считал родней половину жизни, и спать вполглаза в ожидании ночных нападений, я решил не возвращаться. Но мне не нашлось места и среди киданей — семейственность в их земле сильнее, чем в Сун, и никто не желал оказывать покровительство чужаку, воспитанному презренными ханьцами. Я не сдался, — он с кривой ухмылкой погладил рукоять сабли. — Сила рождает власть. Клинком и хитростью, я добился высокой должности при императорском дворе. Однако же, золото, которым меня осыпали царедворцы Елюй Хунцзи, не принесло мне счастья. Жизнь в Ляо тягостна в мелочах — я ненавижу конину и кобылье молоко, теперь не могу спать в шатре, неважно, насколько роскошном, и не желаю потеть под слоями меховых одежд, что так любят кидани. Но пуще всего этого, я не переношу всеобщее отчуждение, — он с грустной улыбкой покачал головой. — Каждый день, я тоскую по играм в облавные шашки с моим сводным братом, по улыбке приемной матери, по… — он запнулся, и сдавленно продолжил:

— По строгим урокам отца. Я отдал бы все свои богатства, все сундуки золота и табуны арабских скакунов, лишь бы вернуться… даже не в Сун. В прошлое. Туда, где у меня были друзья и семья.

— Возвращайся, брат Ху, — горячо предложил Цяо Фэн, до глубины души тронутый этой печальной исповедью. — Прими новое имя, и отыщи новых друзей среди тех, кого до сих пор считаешь соотечественниками. Никогда не поздно начать жизнь заново — почему бы тебе не сделать это? — его собеседник вновь безрадостно засмеялся.

— Заново? — тоскливо промолвил он. — Вся шэньсийская ветвь семейства Ху знает о моем происхождении. Стоит мне обрести мало-мальскую известность, и они изобличат меня, как презренного киданя, и изверга семьи Ху. Им даже не нужно будет вновь начинать охоту на меня — вольные странники Сун все сделают сами. Скажешь, я неправ, и они станут терпеть подле себя сильного воина, родившегося в Ляо? — глава нищих, задумчиво посмотрев на него, медленно качнул головой.

— Вот то-то же, — печально отметил его согласие Ху Шаньгуан. — А жить отшельником, скрываясь ото всех… такая судьба как бы не хуже жалкого существования в землях киданей. Нет, Цяо Фэн. Лишь один из нас покинет этот клочок земли живым.

Его сабля вновь вылетела из ножен, и два поединщика сошлись в стремительной сшибке. Их атаки были почти так же молниеносно быстры, а сокрушительной мощи удары — почти так же убийственны. Почти, но не полностью. На сей раз, Цяо Фэн не стремился всеми силами уничтожить своего противника — незаслуженные беды Ху Шаньгуана не оставили его равнодушным. Глава Клана Нищих не мог больше считать врагом несчастного мужчину, брошенного обеими своими семьями. Сам северянин также сражался без былого пыла — его сабля, все еще быстрая и опасная, рубила без прежней смертоносности.

— Почему ты щадишь меня, Цяо Фэн? — процедил он, прекращая атаку, и отступая на шаг. — Я — враг, жаждущий твоей смерти. Довольно сдерживать удары — сражайся в полную силу, иначе умрёшь.

— Ты вовсе не враг мне, брат Ху, — спокойно возразил глава нищих. — Между нами нет разногласий, а твое нападение на меня можно считать принуждением киданей. По правде говоря, я был бы рад стать твоим другом. Жаль, что мы с тобой не сможем разделить чашу доброго вина — целитель, заботившийся о моих ранах, строго-настрого запретил мне прикасаться к горячительному.

— Ты бился со мной раненым? — с удивлением спросил мужчина. — Поистине, твоя слава целиком и полностью заслужена. Неужто до тебя добрался кто-то из моих… — он брезгливо поморщился, — соратников, убийц на службе Ляо?

— Я здоров, — безмятежно ответил Цяо Фэн. — Некая киданьская дева ударила меня отравленным ножом, но моя рана уже исцелилась.

— Сайна, — Ху Шаньгуан выплюнул это имя с искренним презрением. — Надеюсь, подлая тварь мучается на дне Диюя? — видя утвердительный кивок своего противника, мужчина улыбнулся с мрачным довольством. — Туда ей и дорога. Не встречал ли ты второго из посланных за твоей головой — Кадалу? Огромный олух, любящий увешиваться железками, и считающий, что это делает его несокрушимым. Клянусь, если бы не прямой приказ тайного советника… — он оскалил зубы в жестокой усмешке, и ловко крутанул саблей.

— Я не видел его в лицо, но некий могучий воин-кидань дважды приходил за моей жизнью, — подумав, ответил Цяо Фэн. — С ним было войско из сунских вольных странников. Обе его попытки едва не увенчались успехом.

— Все верно, — кивнул Ху Шаньгуан. — Жалкий трус любит прятать свою неуклюжую тушу не только за слоями железа, но и за телами легковерных глупцов. Этот дурень начитался книг о военном искусстве, и возомнил себя великим тактиком. Ха! — лицо мужчины искривилось в язвительной ухмылке. — Воистину, прав был Цао Мэндэ[1]: те, кто ведут войну по книгам — скудоумные невежды! Но довольно об этой падали, — в его взгляде вновь сверкнула сталь. — Пора закончить наш бой!

Бросок северного воителя был почти таким же стремительным, а удар — почти таким же смертоносным, как и в самом начале боя, но эту атаку Цяо Фэн сумел отбить без большого труда. На сей раз, их схватка продлилась еще меньше — оба противника не выказывали большого желания убивать, и быстро это заметили.

— Хватит сдерживаться, — выдавил Ху Шаньгуан, опуская саблю. — Бейся всерьез. Мне что, не защищаться, чтобы хоть один твой удар стал сколько-нибудь опасным?

— Я все еще не оставляю надежды, что ты согласишься бросить службу недостойному господину, приняв взамен мое предложение дружбы, — с легкой улыбкой ответил глава Клана Нищих. — Ты живешь прошлым, брат Ху — тягостным, болезненным, и недостойным силы твоего духа. Может, лучше оставить его, и вступить на иной путь? Неважно, какое будущее ждет тебя, и неважно, где — подлунный мир бесконечно велик, и в нем найдется место для каждого, нужно лишь не бояться поискать.

— Не бояться, — отрешенно протянул северянин, и медленно убрал саблю в ножны. — Лучшее будущее… Твои слова открыли мне глаза, Цяо Фэн. Все это время, выход был прямо передо мной. Я просто не осмеливался взглянуть на него. Благодарю тебя за твои наставления, и твое участие. Быть может, мы еще встретимся на реках и озерах, — он коротко поклонился, и, отвязав коня, вскочил в седло. Вскоре, его фигура исчезла за горизонтом.

— Ты в порядке, муж мой? — озабоченно спросила А Чжу, подходя ближе. — Этот сумасшедший не навредил тебе?

— Боевое искусство брата Ху — великолепно, но его воля не имеет целости, — рассеянно ответил глава нищих, глядя вслед ускакавшему мужчине. — Мне даже не нужно было убеждать его оставить службу Ляо — он убедил себя сам. Надеюсь, он найдет свое место в жизни, — Цяо Фэн грустно вздохнул. — Хуже судьбы не придумаешь — в один миг потерять семью, друзей, и родину, не приобретя взамен ничего.

— Какой бы ни была его судьба, я рада, что она увела его подальше от нас, — ворчливо промолвила девушка. — У тебя кровь на плече. Снимай-ка рубаху — я перевяжу тебя.

Цяо Фэн покорно отдался хлопотам жены, усевшись на ту самую завалинку, где их ожидал Ху Шаньгуан. Задумчивая грусть еще долго не уходила из глаз мужчины, а его взор нередко скользил по линии горизонта, там, где исчез одинокий всадник.

Примечания

[1] Мэндэ — второе имя Цао Цао, полководца и государственного деятеля, жившего в эпоху Троецарствия.

Глава 51 Повествующая о том, как серебряная змея и ее соратники переживали тяжкую утрату, а голодный тигр севера безжалостно рвал добычу

— Не стоило мне пробовать этот напиток, — грустно произнес Ба Тяньши, глядя в свою рюмку. — Ой, не стоило. Ведь теперь, мне придется налаживать торговлю с Гаочаном, чтобы не лишаться его по возвращению домой, — он пригубил насыщенно-багровую жидкость, и на его лице отразилось нескрываемое удовольствие, тут же, впрочем, сменившееся печалью.

— А ведь дела торговые — вне моей ответственности, — еще горестнее добавил он. — Поможешь моей беде, брат Хуа?

— Как не помочь, — с сытой ленью ответил далиский министр работ, развалившийся на своем стуле. — Меня, правда, больше увлек здешний чай, и закуски к нему. Надеюсь, Будда простит мне все это чревоугодие, — покаянно промолвил он, и, воровато оглядевшись, утащил с тарелки еще одно зеленое пирожное.

— Не стоит волноваться, друзья! — весело улыбаясь, провозгласил Инь Шэчи. — Ваш командир позаботится о нуждах своих солдат! После войны, нам всего-то нужно заглянуть в Ваньчэн, и посетить мой дом, где вы оба договоритесь с моим батюшкой как о поставках в Да Ли вина и чая, так и о найме умелых поваров для готовки ханьских блюд. Связи семейства Инь обширны, и отец легко сыщет вам, кого нужно — хлебопека, виноторговца, да хоть труппу актеров ваньской оперы.

— Опера? — заинтересовался Хуа Хэгэнь, отставляя чашку с чаем. — Я слышал об этом искусстве, но как-то не имел возможности взглянуть на него своими глазами. Правда ли, что все оперные роли, даже женские, исполняют мужчины? — Шэчи не успел ответить на вопрос военного министра — в застольную беседу вмешалась Ван Юйянь.

— Мы гостим в Месте Встречи Героев уже четвертый день, проводя время в праздных беседах, и угождая низменным потребностям придворных моего дяди, — стесненно произнесла она. Сидящий рядом с подругой Дуань Юй озадаченно крякнул, и закашлял, давясь рисовой булочкой.

— Ты говоришь, что позаботишься о наших нуждах, Инь Шэчи, — продолжила девушка, мимоходом хлопнув возлюбленного по спине. Тот благодарно кивнул. — Выполни тогда и мою просьбу. Я… по глупости повздорила с матерью, и хотела бы извиниться перед ней. Да, Цзяннань лежит в стороне от дороги в Шицзяхэ, и путь туда займет много времени, но… — она обратила на зятя просящий взгляд. — Каждый раз, думая о той ссоре, я чувствую себя предательницей. Мы с мамой никогда не были особо дружны, но все же, она — одна из трех самых близких для меня людей. Размолвка с ней не дает мне покоя.

— Давай поможем сестрице, Шэчи, — высказалась Му Ваньцин, словно невзначай кладя руку на колено мужа. — Все лучше, чем без толку лодырничать здесь.

— Сестры объединились, чтобы принудить своего командира к прекращению заслуженного безделья, — с притворной грустью промолвил юноша, накрывая ладонь жены своей. — Думаю, будь с нами сестрица Лин, она бы тоже поддержала вас, а уж просьбе целых трех красавиц ни один мужчина не сможет отказать. Так уж и быть — мы посетим Дом Камелий. В конце концов, почему бы не повидать мою старшую?

— Было бы замечательно, согласись тетушка Ли присоединиться к нам на обратном пути, — присоединился к беседе прокашлявшийся Дуань Юй. — Папа… то есть, отчим, был бы рад, да и мама с тетушками не отказались бы познакомиться с ней.

— Твои жалкие попытки обмана не введут в заблуждение и годовалого ребенка, братец, — задрав нос, напыщенно проговорил Инь Шэчи. — Ты всего лишь хочешь попросить руки сестрицы Юйянь у обоих ее родителей, — выведенный на чистую воду юный далисец смущенно улыбнулся, разводя руками. — Да, сестрица, кого ты имела в виду, говоря о трех ближайших людях? Двое из них, конечно же, твои мать и отец. Кто оставшийся?

— Разумеется, Дуань Юй, — безмятежно пожала плечами девушка. — Мы с ним — почти что муж и жена. Скоро, он станет для меня ближе, чем родители. Он пока не осмеливается предложить мне разделить с ним ложе, но я могу подождать свадебного ритуала.

На свою беду, будущий муж Юйянь успел вновь откусить от рисового пирожного, да еще и запить чаем, когда его возлюбленная промолвила свои нескромные слова. Вновь застигнутый посреди глотка, юноша судорожно закашлял, пытаясь избавиться от пошедшей не в то горло пищи, и верная подруга снова прилежно постучала любимого по спине.

— Как бы то ни было, стоит посетить тетушку Ли, — поспешил сменить тему спасенный от удушья. — Известна ли вам короткая дорога к озеру Тайху, брат Шэчи, сестрица Вань? Если вам не приходилось путешествовать из Сычуани на восток, можно попросить помощи у сестрицы А Чжу — ручаюсь, она знает Срединную Равнину, как свои пять пальцев.

Инь Шэчи, насмешливо улыбаясь, заверил родича, что хорошая дорога ему известна, и что они обязательно посетят Дом Камелий. Попутно, он с неподдельным участием предложил юному далисцу помощь в супружеских делах, от передачи шурину некоторых принадлежащих семье Инь даосских трактатов, до отправки его в дом удовольствий, в заботливые руки опытных куртизанок. Под смущенные огрызания Дуань Юя, недовольные отповеди присоединившейся к нему Ван Юйянь, и смешки всех остальных, дружная компания выбралась из-за стола, и отправилась собираться в путь.

* * *

Густой туман заволок воды озера Тайху непроглядной пеленой. Вокруг не было не видно ни зги — через несколько шагов расстояния, все поглощала белесая муть. Лодка далиского отряда продвигалась сквозь эту рисовую похлебку с осторожной неспешностью — никто не хотел наткнуться на корягу, пропороть днище, и добираться до берега вплавь. За шесты взялись Фань Хуа и Фу Сыгуй, как самые крепкие, а остроглазая Му Ваньцин стояла на носу, выглядывая могущий стать опасным плавучий мусор. Она же и обратила всеобщее внимание на виднеющуюся вдали странность.

— Я вижу дым, — с сомнением промолвила она. — Что-то горит впереди.

— Верно, прислужницы моей старшей готовят пищу, — рассеянно проговорил Инь Шэчи, внимательно следя за компасом.

Намагниченная игла лениво колебалась, отвечая дрожанию лодки, но упорно указывала в сторону вычеканенной на бронзовой миске триграммы «кунь», что смотрела точно на левый борт судна — курс был верным. Без этой просто выглядящей принадлежности, отряд семьи Дуань неизбежно заплутал бы в густом тумане, и наследник семьи Инь предусмотрительно одолжил компас вместе с лодкой, пусть и за вполовину большую плату.

— Время близится к обеденному, — отрешенно продолжал юноша, удерживая миску компаса так, чтобы триграмма «ли», отвечающая за восточное направление, указывала на нос суденышка. — Возьмите чуть левее, господин Фу, — второй из телохранителей царской семьи послушно оттолкнулся шестом, и лодка немного сдвинулась влево.

— Не дым из печной трубы, муж мой, — не дала себя сбить Ваньцин. — Скорее, дым большого костра, или пожарища. Как бы в Доме Камелий не случилось беды.

— Моя старшая — умелая воительница, а ее служанки — многочисленны, — ответил на это Шэчи. Он попытался было разглядеть упомянутый женой дым, но быстро оставил эту бесполезную затею. — Они сумели бы отбиться от случайных разбойников, или даже группы странствующих воинов. Война же никак не дошла бы сюда. Ну да что зря голову ломать, — встряхнулся он. Компас ответил колебанием иглы. — Сейчас пристанем к берегу, и узнаем все наверняка.

Днище лодки скрежетнуло о гладкую береговую гальку совсем скоро, и к этому времени, все успели разглядеть дымок, курящийся над укутанным в туман поместьем, а также, пятна гари на досках стен. Беда явилась в Дом Камелий непрошеным гостем, но что именно принесла она обитателям поместья семьи Ван, оставалось загадкой, скрытой белым покрывалом тумана.

Пока царские телохранители выволакивали лодку на прибрежную траву, все остальные, ведомые Инь Шэчи, осторожно продвигались вглубь поместья, глядя по сторонам, и держа руки близко к оружию.

Услышав позади ойканье и шум столкновения, Шэчи обернулся, и наткнулся взглядом на Дуань Юя, застывшего каменной статуей, и упершуюся в его спину Юйянь. Лицо юного далисца выражало крайнюю степень удивления пополам с жалостью, а глаза неотрывно смотрели под ноги. Проследив за его взглядом, юный воин невольно вздрогнул: из травы, поблескивающей капельками росы, выглядывало женское лицо. Кожа его, полусожженная и оплывшая, выглядела старым свечным огарком, а пустые глазницы — уродливыми язвами. Прическа мертвого тела казалась полностью седой, но приглядевшись, Инь Шэчи понял, что видит не седину, и даже не волосы, но пепел. Неизвестная женщина или девушка словно побывала в адском пламени, изуродовавшем ее лик, прежде чем убить несчастную.

— Цзюйцзянь, — пораженно пробормотал Дуань Юй. — Это Цзюйцзянь. Служанка, которую я спас из озера. Что здесь творится? Почему она брошена без погребения?

Никто не ответил на его слова. Внезапно, Ван Юйянь издала дикий, отчаянный крик, и сорвалась с места, неуклюже протолкавшись мимо растерянного Дуань Юя. Пробежав несколько шагов, она рухнула на колени, и зашлась в громких рыданиях. Ее невнятный вопль звучал бы криком раненого животного, если бы не одно-единственное слово, повторяющееся в нем снова и снова — «мама».

Инь Шэчи с ужасом и сожалением всмотрелся в смутные очертания того, рядом с чем убивалась Юйянь, и поразился, насколько же маленькой выглядит фигура Ли Цинло, лежащей без движения. При жизни, госпожа Ван излучала силу и властность, делавшие ее стройность и невеликий рост совершенно незаметными; сейчас, когда последнее дыхание покинуло ее, она выглядела беззащитным ребенком.

Шэчи сам не помнил, как подошел ближе, и склонился над мертвым телом дочери своего учителя. Не помнил он и того, как рядом оказалась Му Ваньцин, чьи расширившиеся глаза неверяще оглядывали сестру и труп ее матери.

— Горло перерезано, — чужим голосом произнес юноша. — Как ты думаешь, жена, что бы на это сказал наш друг У Юньлун?

— Это не меч, и даже не нож, — ответила та не менее оторопело. — Разрез слишком тонкий. Ее словно убили бритвенным прибором.

— Верно, — тяжело вздохнул Шэчи. — Именно это бы он и сказал. Почему, ну почему мы не выступили в путь раньше? — он сжал зубы, с сожалением глядя на рыдающую свояченицу.

— Кто же мог знать? — вопросом ответила Ваньцин, и тут же добавила:

— Мне нужно побыть с сестрой.

Шэчи рассеянно кивнул, глядя, как его жена присела рядом с безутешной Юйянь, и молча обняла ее за плечи. Та повернулась к сестре, и уткнулась лицом в ее халат, трясясь в безудержных рыданиях. Ваньцин погладила девушку по спине, что-то шепча ей на ухо. Подошедший Дуань Юй также присел рядом с подругой, взяв ее руку в свои.

— Ищем выживших, — глухо бросил Инь Шэчи остальным. — Господин Чжу, господин Гу, осмотрите берег. Господин Ба, господин Фу — на вас северные окраины поместья. Господин Фань и господин Хуа займутся южными, а я осмотрю все прочее.

Далиские воины ответили короткими словами согласия, и, разбившись на пары, двинулись в указанных им направлениях. Шэчи, бросив сочувственный взгляд на Ван Юйянь, двинулся вглубь поместья.

Получасом спустя, Инь Шэчи вернулся на берег озера, и выслушал доклады спутников, которые также закончили осмотр разрушенной усадьбы. Подуспокоившаяся Ван Юйянь вцепилась в Дуань Юя, словно утопающий — в брошенную ему веревку, а юный далисец, оправившийся от своей растерянности, что-то тихо говорил ей. Му Ваньцин также принимала участие в их негромкой беседе, то и дело вставляя в речь сводного брата несколько слов.

— Кто бы ни напал на Дом Камелий, он прибыл по воде, — подытожил выясненное Шэчи. — Берег усеян трупами служанок. Здесь же приняла смерть госпожа Ван. Ее меча нигде не видать — верно, находники украли его. Должно быть, они также унесли своих раненых и мертвых — не может быть, чтобы им удалось уничтожить Дом Камелий без потерь. После, поместье было сожжено — не иначе, злодеи пытались замести следы. Еще, я наткнулся на нечто странное у сарая с удобрениями, — с сомнением добавил он. — Позади него, я заметил дыру в земле, к которой вела утоптанная, но свежая тропа. Внутри, я нашел много пустых полок, и ничего более.

— Нефритовая Пещера Ланхуань, — безжизненным голосом произнесла Ван Юйянь. — Сокровище мамы.

— Значит, неизвестные разбойники унесли тайные знания семьи Ван, — задумался Инь Шэчи. — Они явно знали, где их искать — то место, не будучи потревоженным, ничем не отличалось бы от любого другого клочка земли в поместье. Но это ведь невозможно, так? — засомневался он. — Местоположение Нефритовой Пещеры Ланхуань известно только членам семейства Ван, то есть, моей старшей, и тебе, Юйянь. На теле госпожи Ван не видно следов пыток, — он растерянно наморщил лоб.

— Моя бабушка, Ли Цюшуй, передала тайну Нефритовой Пещеры Ланхуань обеим своим дочерям, — тускло ответила Юйянь. — Моей маме, Ли Цинло. И моей тетушке Ли Цинъе, что покинула семью, выйдя замуж за Мужун Бо.

— Это значит, что… — встрепенулся Дуань Юй, но смолк, увидев поднятую ладонь Инь Шэчи, и отрицательное покачивание его головы. Ван Юйянь, по-прежнему цепляющаяся за руку юного далисца, даже не заметила этого.

— Первым делом, мы позаботимся о павших, — не терпящим прекословия тоном отчеканил Шэчи. — Доблестные воительницы Дома Камелий, отдавшие свои жизни в бою с неведомыми злодеями, нуждаются в погребении. Этот день, и часть следующего, мы проведем в трауре, отдавая последние почести моей старшей, и храбрым защитницам ее дома. Затем, нам придется выступить в путь. Угроза вторжения все еще висит над великой Сун, и мертвым придется подождать праведной мести до конца войны.

Позже, когда царские телохранители двинулись разбирать уцелевшие строения на доски для гробов, троица далиских министров взялась рыть могилы и приводить в порядок покойниц, а Му Ваньцин увела сестру к озеру — смыть с лица слезы, и освежиться, — Дуань Юй отозвал Инь Шэчи в сторону.

— Почему ты остановил меня, брат? — спросил он. — Яснее ясного, что в гибели Дома Камелий как-то замешан Мужун Фу. Юйянь должна узнать об этом.

— Она знает, — со вздохом ответил юноша. — Твоя возлюбленная — умная девушка, и догадалась обо всем первой. Но дело в том, что с участием Мужун Фу в нападении на Дом Камелий не все ясно. Может статься, знание о Нефритовой Пещере Ланхуань было украдено у него, либо утрачено им каким-нибудь иным способом. Нам придется подождать с обвинениями, пока мы не выясним больше, а это станет возможным только после войны.

— Что ж, — с неожиданной твердостью промолвил Дуань Юй. — Когда мы прогоним киданей, я со всем тщанием расспрошу уважаемого Главу Вольных Странников, кому он доверил тайны семьи Ван.

* * *

Из всех своих посещений Срединной Равнины, как для войны, так и для мирных переговоров, Елюй Нелугу, принц Чу, вынес стойкое убеждение в ничтожности и ущербности ханьского народа. Он презирал жителей империи Сун — слабых духом и телом, изнеженных многими благами их богатой земли, которую они заполонили, словно саранча, и, что раздражало принца Чу пуще всего иного, совершенно неспособных защитить себя. Не будь тех немногих сильных ханьцев, что раз за разом вставали на пути ляоских войск, Елюй Нелугу давно уже прошелся бы по Срединной Равнине огнем и мечом, безжалостно истребляя заселивших ее бесполезных ничтожеств, и освобождая ее плодородные земли для более достойных — верных сынов Ляо. Принц Чу подумывал даже, что имей он возможность принять корону повелителя ханьских земель, то с радостью оставил бы бесплодные степи Ляо своему недостойному двоюродному братцу. Пусть бы он и дальше увязал в бесконечных дрязгах между вассальными кочевыми племенами, и тонул в придворных интригах, в то время, как Елюй Нелугу будет повелевать миллионами ханьских рабов, и владеющей ими киданьской знатью. В конце концов, несмотря на всю убогость и никчемность ханьцев, чуский принц не мог не признать, что некоторые их придумки имеют право на жизнь.

Он с довольным видом погладил подлокотники деревянного кресла-паланкина, для пущего удобства застеленного мехами. Сидя в этой ханьское поделке, несомой четырьмя дюжими рабами, Елюй Нелугу ощущал себя именно так, как, по его мнению, должен ощущать себя государь: выше всех прочих. Выше простолюдинов и вельмож, каждый из которых, несмотря на богатство и происхождение, был низшим рядом с ним. Определенно, ханьцы выдумали немало нужных и полезных вещей.

По окончанию своего успешного похода в Сун, принц Чу собирался обзавестись множеством рабов из числа подданных покоренного государства. Мастеровые, механики, звездочеты, счетоводы, и прочий ученый и ремесленный люд — все они должны были сделать жизнь Елюй Нелугу проще и интереснее. Конечно, он не стал бы слишком уж полагаться на их придумки, но и отказывать себе в маленьких удобствах он не собирался. Как не собирался пренебрегать приятным развлечением, ради которого принц Чу и выбрался сегодня в открытую степь. Он поднялся с кресла, и принял из рук телохранителя короткий костяной лук двойного изгиба, с уже надетой на рога тетивой из воловьих жил. Попробовав ее натяжение пальцами, чуский принц довольно улыбнулся, и повесил за спину полный стрел колчан, прилежно поданный ему все тем же воином.

— Смилуйся, великодушный господин наш! — внезапно раздался жалобный вопль. — Милосердия! Просим о милосердии! Клянусь Отцом-Небом и Матерью-Землей, мы ни в чем не провинились перед тобой!

Раздраженно поморщившись, Елюй Нелугу вынул из колчана одну из стрел, и тщательно проверил ее прямоту, даже и не думая поворачиваться к кричащему. Тот не прекращал своих мольб, и вскоре, к нему присоединились остальные пленники — все до одного оборванные, грязные, и лохматые. Причиной их жалкого вида не было долгое пребывание в темнице — каждого из них, люди принца Чу схватили сегодня, по совету союзника.

— Молчать! — наконец, соизволил ответить чуский принц на неумолчные мольбы. — Вы еще смеете просить меня о снисхождении, ханьские шпионы⁈ Десяти смертей недостаточно для вас, подлецов, но я, в великодушии своем, подарю вам всего одну — от доброй охотничьей стрелы! Вот вам мое милосердие, возрадуйтесь ему!

Жалобные крики пленных нищих не прекращались, и Елюй Нелугу сделал знак телохранителям — ему предстояло проверить оставшиеся стрелы, и он не желал делать это под истошные вопли всяких ничтожеств. Охранники взялись за плетки, и мольбы нищих сменились криками боли, вскоре утихшими. Принц Чу, удовлетворенно улыбнувшись, вернулся к колчану. Вдруг, осмотр стрел был прерван снова — на этот раз, спокойным и уверенным голосом одного из пленников.

— Ты совершаешь ошибку, чуский злодей, — громко и бестрепетно промолвил ничем не примечательный нищий. — Среди несчастных, плененных твоими прихвостнями, к Клану Нищих принадлежу один лишь я, Цзоу Чжаолун. Казнив нас всех, ты убьешь великое множество своих соотечественников. Они, хоть и кидани, но люди мирные, и не виноваты ни в чем. Судьба уже обошлась с ними жестоко, заставив встать на путь бездомного бродяги. К чему творить бессмысленные злодейства, убивая невиновных? — Елюй Нелугу, удивленно обернувшись к нему, громко рассмеялся.

— Ты, верно, хочешь, чтобы я отпустил всех этих грязных бродяжек, ханьский подлец, — глумливо скалясь, ответил принц. — Неужто ты думаешь, что я настолько глуп? Я не стану тратить свое время, выясняя, кто здесь — шпион Цяо Фэна, а кто — просто бесполезный мусор. Я очищу Ляо от всех вас, — безразлично отвернувшись от нищего, он обратился к телохранителям:

— Выпускайте троих. Вот этого болтуна — первым.

Охранники разрезали веревки, стягивающие руки и ноги нищих. Двое из отпущенных сорвались с места вспугнутыми зайцами, бросившись прочь. Только Цзоу Чжаолун остался на месте, без страха глядя в глаза Елюй Нелугу. Тот криво усмехнулся, и вскинул лук. Трижды пропела тетива, и три фигуры в лохмотьях повалились навзничь. Первым рухнул нищий-ханец, так и не опустивший взгляда. Следом, упали те бродяги, что пытались сбежать — оперенные вестницы смерти, посланные недрогнувшей рукой чуского принца, безошибочно нашли их спины, и оба несчастных покатились по земле, ломая своими телами колышущийся степной ковыль.

Глава 52 Южный дракон и серебряная змея строят планы, каждый — свои

Проходя по огромному войсковому лагерю, в который превратилась деревня Шицзяхэ и прилегающая к ней горная долина, Инь Шэчи ясно видел признаки надвигающейся войны. Она звучала в нервозных разговорах часовых, как мрачных, так и нарочито веселых, скрежетала во вращении точильных камней, стремящихся прибавить лезвиям побольше столь нужной остроты, колыхала воздух тревожным ржанием коней и отрывистыми командами военачальников. Война ощущалась вокруг, словно спертый воздух близкой грозы, словно звук лавины, сходящей с горного склона, и остановить ее было так же невозможно. Оставалось лишь без страха встретить ее, либо же бежать без оглядки.

Далиский отряд немного запоздал из-за остановки на похороны и траур, но Шэчи не мог оставить свою старшую и ее храбрых подчиненных без хотя бы одной ночи положенных бдений. Он не очень-то верил в духов — особенно, после своего несчастного случая в горах Лэйгу, — но считал, что оставлять мертвых совсем без положенных знаков уважения совершенно не годится, ведь они, эти знаки, прежде всего нужны живым. Ван Юйянь, вернувшая толику былого спокойствия, и бестрепетно следующая за Дуань Юем, была живым подтверждением этому мнению.

Инь Шэчи с сопровождающими отыскали шатер военачальника без труда — он возвышался над прочими палатками, словно великан над детьми. Внутри, обсуждение военных планов шло уже какое-то время: над знакомой Шэчи картой перевала Яньмыньгуань, сработанной из глины и песка, склонились множество его знакомых.

— Ваша секта Фуню, господин Кэ, усилит полк левого крыла — у них как раз не хватает тяжелой пехоты, — говорил наследник семьи Мужун, двигая по карте красно-золотой флажок с иероглифом «фу». — Вы и ваши младшие устраните этот недостаток своими мечами.

— Повинуюсь, Глава Вольных Странников! — четко ответил один из присутствующих, сурового вида седой мужчина в черных одеждах.

— Что до середины нашего построения — туда, как на самый важный участок, я направлю побольше сил, — продолжал Мужун Фу, совершенно не обращая внимания на вошедшего Шэчи с сопровождающими. — Семейство Ю, семейство Шань, секта Цинчэн, и ваши, господин Яо, младшие, будут оборонять это направление. Еще, туда отправятся… — целая горсть флажков усеяла середину карты, отображая замысел наследника Мужунов, продолжавшего перечислять воинские сообщества.

— На этом, мы можем закончить с основными силами, и поддерживающими их вольными странниками, — завершил свою речь он. — Перейдем к Клану Нищих, которому поручается задача первостепенной важности. Мои знакомые на реках и озерах донесли мне, что Западное Ся, узнав о готовящейся войне, собирается вмешаться. Известно ли вам об этом что-нибудь, господин Сун, господин Чэнь?

— Хорошо, что ты упомянул об этом, Мужун Фу — я и сам собирался рассказать уважаемым собратьям об этой угрозе, — Сун, один из четырех великих старейшин Клана Нищих, с озабоченным видом почесал голову под плоской деревянной заколкой. — Мои младшие из Западного Ся сообщили, что войска тангутов полным ходом движутся к границе.

— Что ж, именно силам Клана Нищих и предстоит отразить эту угрозу, — спокойно кивнул наследник Мужунов. — Я не смогу отправить вам в помощь кого-либо еще — слишком важно для нас яньмыньгуаньское направление. Но я надеюсь, что ваш клан с честью выполнит свой долг перед Сун, и прогонит тангутских разбойников.

— То есть, на важном яньмыньгуаньском направлении ты оставляешь мелкие секты и кланы, а многие тысячи моих братьев отправляешь на северо-западную границу? — сварливо бросил Чэнь Гуянь. Из-под драного плаща великого старейшины, на самом его плече, показалась большая, лаково-черная клешня, блестящая хитином, и старейшина Чэнь, недовольно скривившись, небрежным щелчком отправил скорпиона обратно в складки одежды.

— Не очень-то разумным выглядит такой приказ, — раздраженно продолжил он. — Все выглядит так, будто ты хочешь убрать Клан Нищих подальше от большого сражения. Ты что, боишься, как бы мы не забрали себе всю воинскую славу? — пренебрежение все сильнее слышалось в голосе великого старейшины, чья речь и без того не отличалась почтительностью.

— Сдается мне, нынешний Глава Вольных Странников не справляется со своими обязанностями, ставя тщеславие вперед необходимости, — протянул он, остро глянув на Мужун Фу. — Я предлагаю последовать давней традиции, и выявить того, кто по-настоящему достоин этой высокой должности, в состязании. Благо, наш глава полностью здоров, — великий старейшина насмешливо фыркнул, прищурив глаза в сторону Мужун Фу.

— Брат Чэнь, — голос Цяо Фэна прозвучал со спокойным дружелюбием. — Негоже войску менять командира после выступления в поход. Разве солдату пристало оспаривать не нравящиеся ему приказы, и требовать заменить неугодного военачальника? Господин Мужун был избран всеобщим согласием вольных странников. Настаивать на его смене потому, что один его наказ не по нраву части верхушки Клана Нищих будет, все же, несколько неуместным, — великий старейшина, сердито нахмурившись, пробормотал себе под нос что-то нелицеприятное, но не стал спорить.

— Но кто же тогда будет сноситься с нашими соглядатаями в стане врага? — удивленно спросил Инь Шэчи. — Именно Клан Нищих снабжает нас сведениями из сердца Ляо. Если все нищие отправятся на границу с Западным Ся, как мы будем держать связь с храбрецами, что шпионят сейчас за киданями?

— Не один Клан Нищих имеет своих подсылов в империи Ляо, — нарочито ровным тоном ответил ему Мужун Фу. — Друзья моей семьи, чьи имена я оставлю в тайне, каждый день шлют мне вести из расположения вражеских войск. Одна из таких вестей — повсеместные казни нищих палачами Елюй Нелугу. Гибель наших доблестных собратьев прискорбна, но мы не останемся без лазутчиков.

— Я верю вам, Глава Вольных Странников, но все-таки оставлю в шицзяхэском лагере нескольких младших, на случай, если ваши друзья ошиблись, — высказался Цяо Фэн. — Здравствуйте, Шэчи, братец Юй. Рад видеть вас и ваших спутников, — далиский отряд обменялся с главой нищих приветственными словами и поклонами.

— Что ж, если с этим покончено, на сегодня всё, — бесстрастно промолвил Мужун Фу, глядя мимо новоприбывших. — Вы все знаете свои задачи. Подготовьтесь как следует к завтрашней битве, и не посрамите великую Сун пред лицом врага.

— Силы семейства Дуань также прибыли в помощь сунским войскам, Глава Вольных Странников, — не выдержал Дуань Юй этого нарочитого безразличия. — Мы ждем ваших указаний.

— Силы? Девятеро бойцов? — с притворным удивлением обратил на него взгляд наследник Мужунов. — Ладно. Всяк важен в предстоящей битве, но лично раздавать приказы каждому солдату я не собираюсь. Найдите себе дело по собственному разумению, — договорив, он двинулся к выходу, и, пройдя мимо далисцев, покинул шатер. Следом за Мужун Фу, потянулись прочие главы сект и кланов. Многие из них дружески приветствовали Инь Шэчи со спутниками.

— Рад вас видеть, Шэчи, госпожа Инь, — обратился к молодой паре генерал Хань, также присутствующий на военном совете, но не спешащий покидать его. Верный халат-поддоспешник генерала обзавелся новыми потертостями, а под глазами мужчины пролегли темные круги — заботы никак не желали отпускать Хань Гочжуна. — Представите мне своих товарищей? — юноша, также поздоровавшись, познакомил далисцев и сунского полководца.

— Раз уж вы запоздали, останьтесь ненадолго, — предложил генерал. — Я введу вас в курс дел, а после, мы можем побеседовать за чашей вина. Мы не виделись несколько месяцев, и найдем, о чем поговорить.

— С радостью, господин генерал, — воодушевленно улыбнулся Инь Шэчи. — Но сначала, скажите мне вот что: вам не кажется странной расстановка войск, задуманная Мужун Фу?

— Я не очень-то разбираюсь в силах и возможностях вольных странников, — признался полководец, — и оставляю их на откуп вашему главе. К тому же, отрядов на самом важном направлении он поставил немало, — Хань Гочжун кивнул на расставленные по карте флажки.

— Все выглядит именно так, — покивал Шэчи. — Но если присмотреться к этим силам, можно увидеть нечто иное. В семействах Ю и Шань — трое и четверо бойцов соответственно, и, при всем моем уважении к Шань Чжэну и хозяевам Места Встречи Героев, воины они довольно посредственные. Я слыхал также о юньчжоуском Яо Бодане и его младших, и слухи эти далеки от восторженных, — с сомнением осмотрев карту, он обратился к Му Ваньцин:

— Можешь ли ты рассказать что-нибудь о других кланах, семьях, и сектах, чьи имена мы видим здесь, жена моя?

— Секта Цинчэн переживает не лучшие времена, — подумав, ответила девушка. — Из стоящих бойцов у нее есть разве что глава, Сыма Вэй, и его сын, Линь, но второй не примет участия в битве — недавно, он перенес тяжелую рану. Численность цинчэнских даосов также невелика — они не могли привести в Шицзяхэ больше десятка младших. А это значит, десяток средних мечников, и один неплохой. Остальные пять имен на этих флажках принадлежат мелким семействам, в каждом из которых, самое большее, двое-трое бойцов.

— Это что же, численность вольных странников в середине построения — не больше сорока, а умения — ненамного лучше, чем у обычных опытных солдат? — возмутился Хань Гочжун. — Сдается мне, Чэнь Гуянь был прав — такого бездарного командующего, как Мужун Фу, можно и скинуть!

— Возможно, мы не понимаем всего замысла господина Мужуна, — задумчиво проговорил Шэчи. — Наша слабость в середине может быть ловушкой. Самые сильные и многочисленные секты — Шаолинь, Пэнлай, Цюаньчжэнь, и прочие, — поставлены в левое и правое крылья построения, а также позади основной линии войск. Что, если Мужун Фу рассчитывает взять киданей в клещи?

— Чепуха! — решительно отверг его домыслы генерал Хань. — Мы уже обговорили с Мужун Фу общий план на битву, и в нем нет никаких ловушек с взятием врага в клещи. Давайте я и вам все обскажу поподробнее, для понимания, что к чему, — он обратил внимание на карту.

— Мои войска были вынуждены оставить крепость Яньмыньгуань. Елюй Нелугу учел свои прошлые ошибки, и привез с собой немало осадных машин, которые понемногу срыли стены моей старой крепости до основания. Мы оборонялись, сколько могли, и сумели положить под стенами Яньмыньгуаня с тысячу киданей, но в конце концов, нам пришлось отступить. Я оставил позади некоторое количество лучников, — генерал указал на изображающую крепость глиняно-песчаную башенку, и воткнутый в нее сиротливый флажок с иероглифом «хань». — Они немного потреплют врага, заставят его провозиться с таранами и катапультами ещё какое-то время, и отступят к основным силам. Мы же встретим киданей вот здесь, — он указал на карту, в горловину перевала Яньмыньгуань.

— Биться с пятидесятитысячной армией Ляо в узости горного перевала кажется заманчивой идеей, — продолжил он, и тон его приобрел отстраненную задумчивость. — Казалось бы, так мы сможем долго сдерживать врага малыми силами. Но это — опасное заблуждение. Стоит получше ознакомиться с местностью и силами врага, как станет ясно: встречать киданей на перевале — верная смерть. Местность Яньмыньгуаня необычна для горных перевалов, и из-за этой необычности кидани вторгаются в Сун именно здесь. Главная сила армии Ляо — тяжелая кавалерия. Ляоские лошади сильнее, крупнее, и выносливее сунских, и могут нести как доспехи, так и бронированных всадников. Прямой удар их конницы страшен, и мало какая пехота может его остановить. Но, как и всякой кавалерии, им нужна ровная местность для разгона. В горной долине Яньмыньгуаня ее, как ни странно, в достатке, — Хань Гочжун недовольно прикрыл глаза.

— Любой заслон, что мы можем поставить в долине Яньмыньгуаня, будет сметен тяжелой конницей киданей, как подгнившая плотина в половодье, — продолжил он. — Поэтому, мы вынуждены дать врагу бой на выходе с перевала. Местность там — чуть получше для нас: неровная и холмистая. Вражеская кавалерия сможет сражаться на ней, но не в полную силу. Отсюда, мой общий замысел на бой: построение наших войск должно выдержать первый удар врага, измотать его, и заставить отступить. Лучших путей к победе я не вижу, — генерал умолк, оглядывая карту с отрешенным видом.

— На нас идет армия провинции Наньцзин, вместе с сицзинской конницей, что составляет около тридцати тысяч солдат, из которых где-то треть — кавалерия, — голос полководца звучал с ровной отстраненностью, словно он повторял накрепко заученный и многократно обдуманный текст. — Сицзинская пехота отстала от передовых отрядов, и прибудет позже — завтра, или послезавтра. Елюй Нелугу желает как можно скорее пробиться сквозь защитников Яньмыньгуаня, и вырваться на просторы Срединной Равнины, из-за чего не станет ждать подхода всех своих сил. Он ударит по нам тем, что есть, таким образом разделяя свои войска. Это несильно нам поможет: одни только имеющиеся силы киданей втрое превосходят числом воинов под моим началом. Мы не можем уклониться от боя при Яньмыньгуане — отступи мы, и дай врагам сколько-нибудь простора, вражеская конница вцепится в нас, точно волки в стадо овец, и разорвет с той же легкостью. Какие-то сложные передвижения и построения войск также бессмысленны — враг попросту быстрее нас, и без труда сможет ударить в уязвимое место любого нашего строя. Таким образом, я не вижу ничего лучше, чем встретить войска Ляо в самом устье перевала, что является для наших врагов «местностью неустойчивости», а для нас — всего лишь «оспариваемой местностью»[1]. Преимущество невеликое, но лучше, чем никакого, — генерал Хань поднял взгляд от карты, и Инь Шэчи с невольной жалостью отметил всепоглощающую усталость, что наполняла черные глаза полководца. Впрочем, тот быстро взял себя в руки, оправившись от мгновения слабости.

— Какой вообще смысл сражаться, если мы настолько уступаем противнику? — сосредоточенно спросил Хуа Хэгэнь. —Понятно, что конница Ляо не даст нашим войскам отступить, но к чему без толку губить людей на вражеских мечах и копьях? Можно пожертвовать частью, чтобы спасти целое. Заслон из храбрых добровольцев сдержит киданей, пока основные силы уйдут. Отступив, сунские войска смогут навязать ляосцам бой на своих условиях — не думаю, что здешние горы знакомы врагу лучше, чем жителям Шэньси.

— Господин… Хуа, верно? — перевел на него взгляд полуприкрытых глаз Хань Гочжун. — Я думал и о таком плане. Он вполне разумен, но все же уступает генеральному сражению. Сначала, мы потеряем храбрейших из бойцов, поставив их в заслон. После, мы истощим свои силы в мелких стычках с опытными воинами Ляо. Киданям знакома тактика партизанской войны, как и защита от нее — конные и пешие дозоры неизменно сопровождают их армию на марше, а временные лагеря охраняются бдительными часовыми. Нападая исподтишка и под покровом ночи, мы сумели бы славно потрепать их войска, разменивая одного нашего бойца на двух-трех ихних, но даже такой обмен невыгоден нам. Под моим началом — восемь тысяч пехоты, и тысяча триста конников. Даже положив их всех, мы лишь обескровим одну из армий врага, открыв путь на Срединную Равнину десяткам тысяч воинов второй. Нет, пусть уж лучше враг истекает кровью, — он отрешенно покачал головой.

— Я расскажу вам нечто смешное, Шэчи, госпожа Инь, — промолвил он, криво ухмыляясь. — Помните нашу беседу перед прошлой битвой за Яньмыньгуань? Имеющиеся у меня силы — подкрепления, присланные правительством в ответ на мои тогдашние мольбы о помощи. Столичные чиновники собирали войска около месяца, и двигали их к границе примерно столько же. Забавно, правда? — он невесело хмыкнул. — Мы будем сражаться тем, что подготовлено к уже минувшей войне. Утешает одно — в Бяньцзине, конечно, сидят скряги и взяточники, но совсем не дураки. Мое послание о двадцатитысячном войске, идущем на Сун, было воспринято всерьез, и силы, высланные мне в помощь, более чем достаточны для отражения такого врага.

— Но… как это возможно? — озадаченно нахмурил брови Чжу Даньчэнь. — Все книги о военном искусстве ясно говорят — для верной победы в поле нужно не менее, чем троекратное преимущество.

— Это если стороны равны, — впервые за всю беседу, Хань Гочжун улыбнулся с искренним довольством. — В бою с дикарями, что вооружены палками и одеты в шкуры, и сотня тяжелой пехоты легко разгонит тысячу. Для нас, обученные ляоские воины, все эти щитоносцы, бронированная кавалерия, конные лучники, и даже гордость Елюй Нелугу, отряд стрелков с сычуаньскими арбалетами — не более, чем глупые дикари. Варвары, задумавшие палками и камнями угрожать крепостным стенам.

— Ничего не понимаю, — признался Дуань Юй. — Описанные вами силы врага совсем не кажутся ничтожными, господин генерал. Сычуаньские арбалеты же и вовсе грозное оружие.

— Не такое грозное, как то, что было прислано мне из столицы, — довольно ответил генерал Хань. — Пятьдесят тысяч огненных копий для пехоты, и пять тысяч — для всадников. Восемь сотен отличных огненных стрел. И, вдобавок, малые ручные бомбы — где-то пара тысяч цзиней. Со всем этим богатством, я готов сойтись в бою даже с тридцатитысячным вражеским войском, — дослушав его, Инь Шэчи радостно засмеялся, и захлопал в ладоши.

— Замечательно, замечательно! — воскликнул юноша. — Тела ляоских разбойников будут гореть в огне на холмах предгорий, а души их — жариться в пламени Диюя! С такой мощью на нашей стороне, победа все равно, что у нас в руках!

— Не все так просто, Шэчи, — добродушно ответил полководец. — При всей его силе, огневое оружие сложно в применении. С его помощью, я надеюсь отбить врага, и снизить наши потери до, — он вздохнул с неожиданной грустью, — приемлемых. При удаче, мы сломаем хребет войскам Елюй Нелугу, и уничтожим их боевой дух, что вынудит киданей отступить. К сожалению, столичные начальники, в своей невыразимой мудрости, отказались слать мне осадные орудия, — он недовольно поморщился. — Мол, захвата крепостей не предвидится, а значит, ни к чему зря тратить золото из казны. Эх, будь у меня хотя бы пара тяжелых катапульт с хорошим запасом бомб, я навел бы в войске киданей такое опустошение, что Елюй Нелугу бежал бы без оглядки до самого Линьхуана, — генерал с сожалением покачал головой. Остальные присутствующие, тем временем, непонимающе переглядывались.

— Может, кто-то объяснит мне, что это за огненное оружие? — выразила всеобщий вопрос Му Ваньцин. — Уж точно не горящие стрелы — они никак не позволят нам одолеть втрое большее войско врага.

— Огневое оружие — то, чем будут вестись войны будущего, любимая моя жена, — с удовольствием ответил Инь Шэчи. — Издревле, даосские алхимики изучали свойства серы в поисках эликсира бессмертия, и не могли не обнаружить ее сродство с огнем. Во времена великой Тан, ученые люди нашли способ использовать смеси серы, селитры, и угля в военном деле. Огненное зелье, приготовленное должным образом, способно двигать предметы с невероятной скоростью, гореть неугасимым пламенем, и взрываться с мощью, достойной небесных молний. Упомянутое господином генералом оружие использует разные виды огненного зелья. Огненные стрелы летят дальше, чем может послать снаряд любая баллиста, и способны сжечь доспешного всадника вместе с лошадью за считанные мгновения. Огненные копья извергают невыносимый жар, и вместе с ним мечут мелкие железные снаряды. Бомбы, большие и малые, способны калечить, убивать, и оглушать своими взрывами.

— Звучит просто великолепно, — осторожно высказалась девушка. — Значит, с помощью этого огненного оружия мы отобьемся от киданей?

— Я рассчитываю на это, госпожа Инь, — согласно кивнул Хань Гочжун. — Для завтрашней битвы, я собираюсь расставить войска так, чтобы ляоская конница не смогла нас обойти. Они будут вынуждены всеми силами атаковать середину нашего построения, куда я направлю пехоту с огненными копьями и ручными бомбами. Также, огненные стрелы должны проредить врага на подступах. Остановив их первый натиск, мы заставим войска киданей столпиться перед нашим построением, и ударим по ним всей силой. Конница с огненными копьями, атакующая со стороны правого крыла, должна завершить разгром врага.

— Значит, успех битвы зависит от того, смогут ли солдаты в середине строя устоять под ударом тяжелой конницы? — быстро спросил Хуа Хэгэнь. — Если так, решение Мужун Фу направить в первую линию всего четыре десятка средних бойцов и вправду кажется сомнительным. Было бы уместнее поставить там Клан Нищих, или шаолиньских монахов — они многочисленны и стойки.

— Возможно, он хочет ввести главные силы вольных странников в бой после того, как первая линия войск сойдется с врагом, — задумчиво промолвил Шэчи. — Ну да ладно — что зря гадать о чужих намерениях? Тем более, что Мужун Фу не подчиняется ни генералу Ханю, ни кому-либо еще, и изменить его решение мы не можем. Нам доступно другое, — с заговорщическим выражением на лице, он подошел к письменному столу, стоящему у стены шатра, и что-то написал на кусочке бумаги. Затем, он взял с другого стола — обеденного, — забытую кем-то палочку для еды, и через мгновение, держал в руках небольшой флажок, подобный расставленным на карте. На желтоватой бумаге значка красовался изящно выписанный иероглиф «дуань». Показав всем присутствующим свою поделку, Инь Шэчи с торжествующим видом утвердил ее в самой середке карты — промеж кучки флажков мелких сект и семейств.

— Это решение напрашивалось само собой, — с благожелательной улыбкой произнес Хуа Хэгэнь. — Я рад, что не ошибся в тебе, Шэчи.

— Ты опять хочешь полезть в самое пекло, — тяжело вздохнула Му Ваньцин. — Что ж, думаю, отговаривать тебя нет смысла.

— Могу ли я одолжить на время битвы одно из этих ваших огненный копий, господин Хань? — с горящими глазами попросил Ба Тяньши. — С обычным копьем я достиг неких скромных успехов, и хотел бы опробовать огненное.

— Огненное копье — не совсем копье, почти как белая лошадь Гунсунь Луна — не совсем лошадь, — улыбнулся его воодушевлению Хань Гочжун. — Но почему бы и нет. Обратитесь к Фань Шаохуану, ду-вэю передового полка. Он научит вас основным приемам, и выдаст два или три копья. Этого должно хватить на весь бой.

— Семья Дуань выполнит союзнический долг до конца, — задумчиво проговорил Дуань Юй. — Но у меня есть одна просьба. К тебе, Юйянь. Останься в лагере на время битвы. Мечи и копья не станут разбирать, кто прав, а кто виноват…

— Не нужно объяснений, Дуань Юй, — прервала его девушка. — Я понимаю, и не собираюсь быть обузой тебе и всем остальным, — юный далисец благодарно улыбнулся возлюбленной.

— До битвы еще есть время, — заговорил Гу Дучэн. — Не хотите ли потренироваться вместе, господин Инь, юный господин Дуань? Так, мы сможем лучше понимать возможности друг друга в бою.

— Отличная идея, — одобрил Инь Шэчи. — Я примерно представляю, чего ждать от всех нас, и как использовать наши силы в сражении наилучшим образом, но совместная тренировка нам всем не помешает. Соберемся чуть позже, на окраине лагеря.

— Вот и хорошо, — добродушно промолвил Хань Гочжун. — А сейчас, давайте разделим пищу, и проведем время за дружеской беседой. А Куй, Чжэньвэй! — позвал он, и внутрь заглянули стоявшие у входа часовые. — Обед на одиннадцать человек в мой шатер! — солдаты низко поклонились, и поспешили наружу.

Примечания

[1] «Местность неустойчивости» — местность, чьи особенности препятствуют перемещениям войск, или же создают некие естественные укрепления. «Оспариваемая местность» — местность, на которой преимущество может быстро перейти от одной сражающейся стороны к другой.

Глава 53 Сходятся в смертельной схватке змеи и тигры, львы и драконы

Стоило утреннему солнцу выглянуть из-за туч, как предгорья хребта Хэншань, что прилегали к перевалу Яньмыньгуань, засверкали слепящими бликами металла. Тускло блестели грубые шлемы простых солдат, и наконечники их копий. Бросали на траву тусклые отсветы железные плоскости ростовых щитов, покрытых фигурной чеканкой, щитов столь тяжелых, что их удерживали стоймя не руки воинов, но специальные подпорки. Сияли начищенные пластины брони панцирной пехоты, скрепленные вместе шелковыми шнурами. Поблескивали позолотой, серебром, и полированной сталью рукояти мечей командиров, сбруя их боевых коней, и дорогая броня типа «шаньвэнь», называемая так из-за составляющих ее пластин в форме иероглифа «гора». Одни лишь группы и группки вольных странников выделялись тканью халатов и рубах среди этого моря стали, раскинувшегося по холмам предгорий Хэншаня. Редкие пучки зелёной травы, пробивающиеся сквозь каменистую почву примыкающей к Яньмыньгуаню земли, словно расцвели мириадами стальных соцветий. Вскоре, этим цветам, блестящим металлической чистотой, предстояло окраситься тревожным багрянцем крови.

Инь Шэчи, в компании жены и далисцев стоящий впереди строя, рядом с гвардией генерала Ханя, вконец извелся за вчерашний вечер и недолгие часы сегодняшнего утра. Предчувствие скорой битвы словно наполняло его жилы нетерпеливым, жгучим огнем, побуждающим делать что угодно, лишь бы не сидеть на месте. Он успел разыскать оставленных Цяо Фэном связных — немолодого нищего Люй Лянвэя, и его приятелей, трех юношей, носящих фамилии Го, Се, и Лю. Те поведали ему нерадостные новости — слова Мужун Фу о вырезанных подчистую нищих Ляо полностью подтвердились. Из лазутчиков, засланных Цяо Фэном в царство киданей, ни один не вышел на связь.

Также, Шэчи успел потренироваться вместе со своим отрядом, а затем, устроить дружеские поединки с каждым из них. Умения Трех Высших Министров Да Ли оставили у него самое приятное впечатление, навыки царских телохранителей подтвердили их соответствие занимаемому высокому посту, а боевое искусство Дуань Юя вызвало у юноши множество нелицеприятных мыслей — шурин Шэчи использовал разрушительный и таинственный стиль Божественного Меча Шести Меридианов, самое лучшее, в пятую часть его истинной силы. Оные сердитые мысли, к счастью, не были облечены в злые слова — ругательства и усиленные тренировки сейчас не имели смысла. За оставшиеся до боя несколько часов светлого времени, сколько-нибудь отточить владение семейной пальцевой техникой Дуаней не представлялось возможным. Инь Шэчи лишь указал юному далисцу на несколько очевидных ошибок в тактике — например, строго-настрого наказал не стоять на месте в отсутствие прикрытия товарищей, уходя от ближнего боя техникой шагов.

Из интереса, он даже понаблюдал за тем, как Ба Тяньши постигает премудрости обращения с новым для него оружием — огненным копьём. Далиский министр плохо представлял себе возможности огненного зелья, и оружия, что использовало его, но искупал недостаток знаний упорством и увлеченностью.

Но теперь, все приготовления были завершены, все необходимые вещи — сделаны, и неутоленная жажда действия за малым не заставляла Инь Шэчи приплясывать от нетерпения. Он сдерживался от подобного детского поведения лишь давней привычкой наследника богатого семейства, крепко вбитой в него отцом — привычкой вести себя важно и невозмутимо при выходах в свет. За него, в отсутствие вельмож и чиновников, сошли армейские командиры, и сильнейшие из вольных странников.

— Не хотите ли сказать солдатам напутственное слово, господин генерал? — не удержался Шэчи от вопроса. — Жертвы знамени[1] уже принесены, но, видит небо, нашим соратникам не помешали бы несколько слов ободрения.

— Почему бы и нет, — пожал бронированными плечами Хань Гочжун, и, развернув коня мордой к войску, звучно обратился к солдатам:

— Братья! Вон там, — окованная сталью рука генерала указала за спины сунских воинов, — наша родная земля. Вот оттуда, — он махнул в сторону горного перевала, — идёт враг. Все, что нам нужно — не пропустить врага мимо нас. Продержитесь сегодняшний день, и победа будет за нами!

— Победа! Победа! Победа! — громко прокричали конники и пехотинцы, но в их дружном голосе не было слышно большого воодушевления. Шэчи, выслушав эти немудреные слова, недовольно сжал губы, и, подзуживаемый все той же предбоевой лихорадкой, плавным прыжком взлетел на самый наконечник огненного копья, что держал Ба Тяньши. Тот, верно поняв замысел юноши, приподнял оружие повыше.

— Все слышали генерала⁈ — вскричал Инь Шэчи, без труда удерживаясь на кончике оружия. — Он сказал всё как нельзя лучше! Позади — великая Сун! Позади — наши родные и близкие, друзья и семьи, дети и родители! Впереди же, нас ждёт коварный и многочисленный враг. Знаете, почему кидани явились к нам в гости столь большим числом? — спросил он почти спокойно, и тут же прокричал в ответ, громко и насмешливо:

— Да потому, что они боятся нас! Трусливые варвары страшатся всей мощи пламенной стихии на кончиках наших огненных копий и стрел! Глупых дикарей пугает мудрость наших командиров, способных без труда разгадывать их убогие замыслы! Ляоские ничтожества трясутся от страха, не осмеливаясь напасть равными силами на могучих воинов Сун! И сегодня!.. — он повысил голос ещё сильнее.

— … Сегодня, мы нагоним на них много больший страх! Сегодня, мы кровавыми знаками вырежем наши имена на сердце народа северных степей! Сегодня, корни хэншаньских гор покраснеют от пролитой на них крови киданей! — он оглядел солдат, взбудораженных его словами, и заорал на пределе сил глотки, вгоняя соратников в ещё большее исступление:

— Сегодня, мы будем вкушать от плоти сынов Ляо, и упиваться их кровью! Ваньсуй!

— Ваньсуй! — дружный вопль солдат, казалось, сотряс небо и землю. Инь Шэчи, опустошенный своими и чужими чувствами, выплеснутыми в этой краткой речи, удовлетворённо выдохнул, и соскользнул на землю с копейного наконечника.

— Не иначе, ты задумал отобрать всю славу у этого старого солдата, Шэчи, — с добродушным прищуром промолвил Хань Гочжун.

— Что вы, господин генерал, я всего лишь подхватил вашу мысль, — проказливо ухмыльнулся юноша. — Уверен, историки опишут эту речь, как мудрое и вдохновляющее напутствие доблестного генерала Ханя, дополненное неким невразумительным бормотанием его неизвестного соратника, — полководец, тихо рассмеявшись, махнул рукой.

— Осталось только одно — дождаться врага, — негромко проговорила Му Ваньцин, поправляя вуаль. — Вот смеху-то будет, если чуский злодей решит задержаться на денёк. Чью плоть ты будешь есть тогда, и чью кровь пить, мой героический муж?

Шэчи, весело рассмеявшись, хотел было ответить жене шуткой, ласковым словом, или же и тем, и другим, но его неначатая речь была прервана в зародыше. Кидани явились, не задержавшись надолго. Словно сама земля Срединной Равнины застонала под сапогами врага, и копытами его коней, что рокотали, словно близящийся гром, или отзвук землетрясения. Облако пыли показалось из глубины Яньмыньгуаня, предваряя появление войска Ляо.

— Вот они, ничтожества, храбрые числом! — вскричал Инь Шэчи, слыша бормотание и шепотки солдат, на мгновение вновь утративших уверенность. — То не земля трясется, а поджилки киданей! Смерть и позор трусливым варварам! Смерть!

Сунские воины, ободренные, подхватили его клич. Раздались командные окрики военачальников, и, повинуясь им, исполинская махина армии ханьцев зашевелилась, скаля стальные зубы мечей и копий в сторону врага, щетинясь чешуйками щитов, и готовясь выдохнуть смертоносный всполох огненных стрел.

С них и началась битва у перевала Яньмыньгуань. Сотни ярких звёзд, оставляя за собой пышные дымные хвосты, взвились в небо над рядами сунских войск, словно намеренные утвердиться на небосводе рядом с солнцем. Взвились, и, задержавшись на мгновение в безмятежной небесной синеве, пали вниз огненным дождем.

Почти каждый из рукотворных метеоров рушился на надвигающиеся ряды ляосцев — учёные люди, направляющие этот огненный звездопад, целились верно. Пламенные облачки взрывов вспухали среди скачущей по неровной земле предгорий киданьской конницы, и каждая огненная стрела забирала по нескольку жизней: тех, кому не посчастливилось попасть под удар, и тех, чьи кони ломали ноги о полусожженные трупы людей и лошадей. Пылающий обстрел затормозил и без того небыстрый наскок киданей до черепашьего шага, и в дело вступили лучники и арбалетчики Сун, поднимая в воздух тучи обычных стрел. Часть ханьских стрелков старательно передёргивала рычаги сычуаньских арбалетов чжугэ-ну, что без перерыва выплевывали короткие лёгкие стрелки одну за одной, другая — натягивала тетивы длинных луков, шлющих вдаль длинноперые стрелы с непревзойденными силой и точностью. Большая часть деревянно-железного града безвредно стучала по доспехам и щитам ляосцев, но были среди оперенных посланниц и те, что проскальзывали сквозь защиту врага, находя ее щели, и уязвляя прячущуюся за деревом и сталью плоть коней и людей.

Кидани, вязнущие в трупах своих соратников, истекающие кровью, и сгорающие в яростном жаре огненных стрел, не останавливались, упорно продвигаясь к строю ханьских войск. Когда уже начало казаться, что натиск сил Ляо выдохнется, так и не достигнув врага, первые ряды северной конницы, потрёпанной, опаленной, но все ещё злой и жаждущей битвы, приблизились к линии войск Сун на расстояние какой-то сотни шагов. Раздался дикий вой и рев киданей, и, словно отвечая ему, зазвучали отрывистые команды военачальников.

Генерал Хань давно уже забрал свою охрану и двинулся вглубь построения войск, где его ждал командный пост — высокая платформа с сигнальными флагами и барабанами, и несколькими щитоносцами для прикрытия от шальных стрел. Команды солдатам первой линии отдавали их непосредственные начальники, я-цзяны, которые, в свою очередь, передавали приказы ду-вэев. Инь Шэчи нашел взглядом командующего их полком, Фань Шаохуана. Сейчас, этот широколицый и чернобородый мужчина, неизменно говоривший со спокойным добродушием, выглядел яростным духом войны. Его лицо искривилось свирепой маской, а широко распахнутый рот изрыгал ругательства вперемешку с приказами. Мимоходом подивившись этому преображению, юноша обратил внимание на выступивших вперёд храбрецов, держащих наперевес смертоносное огневое оружие.

Огненное копьё отличалось от обычного, прежде всего, наконечником — толстой бамбуковой трубкой, закрытой с обеих сторон. Из ближнего к пятке конца трубки торчал длинный фитиль, и сейчас, солдаты дружно доставали из поясных сум и складок одежды зажигалки-трутовницы, которыми затепляли огнепроводные шнуры. К пехоте с огненными копьями присоединился Ба Тяньши, с довольной улыбкой возящийся со своим оружием.

— Делаем все, как задумали, — счёл нужным напомнить своему отряду Инь Шэчи. — Господин Гу с братьями прикрывает Дуань Юя. Господа Хуа и Фань поддерживают господина Ба. Всем приготовиться.

Не обошлось и без несчастных случаев, обычных для огневого оружия — фитиль какого-то невезучего солдата прогорел в считанные мгновения, и бамбуковая трубка копья лопнула, скрыв держащего оружие беднягу в огненной вспышке. Но воины генерала Ханя не были зелёными новичками, и стоящие во вторых и третьих рядах были готовы к подобным неожиданностям. Загоревшийся солдат был немедленно облит водой из кожаного ведра, замотан в мокрую холстину, и утащен в направлении палаток врачевателей. Цепь огненосной пехоты даже не поколебалась, утратив одно из своих звеньев — остальные лишь сдвинулись поплотнее.

Вой и рев ляоских всадников рвал в клочья воздух над самым строем ханьских солдат. Можно уже было разглядеть хлопья пены, срывающейся с губ киданьских коней, и белки вытаращенных глаз их наездников, чьи кривые сабли и длинные пики с конскими хвостами у острия жадно тянулись к телам сунских воинов, когда стало ясно — расчет Фань Шаохуана, и его собратьев-командиров, оказался верен. Строй ханьцев словно окутался щитом адского жара, вырастил впереди себя огненную стену, полыхнул багровыми языками пламени — прямо в конские морды и лица всадников.

Яростные крики киданей сменились воплями боли, тонким, истошным ржанием коней, и треском, звоном, лязгом тяжеловесной конной лавы, что врезалась в огненную преграду, и не смогла ее преодолеть. Первые ряды ляоской конницы пали под волной пламени, и другим, менее заметным, но даже более смертоносным ударом, посланным огненными копьями.

В самом наконечнике, в оголовье бамбуковой трубки с огненным зельем, прятались кусочки железа и мелкие камешки. Когда пламенное оружие вспыхивало, извергая пылающую смерть, этот безобидный мусор превращался в целую горсть мелких снарядов, бьющих с силой не меньшей, чем у арбалетный стрелы.

Сожженные огненными вспышками, и посеченные железно-каменным градом, кидани, что желали первыми достичь построения врага, превратились в мертвые и умирающие препятствия на пути своих же товарищей. А огненные копья сунских солдат продолжали изрыгать пламя, подобные драконьим пастям, обжигая и пугая лошадей, раскаляя доспехи, и обугливая тела.

Огненное оружие ханьцев все же прогорело, и те, бросив бесполезные древки, отступили вглубь строя, смененные обычными копейщиками. Среди отступивших был и Ба Тяньши, закопченный, покрытый чужой кровью, и сияющий радостной, широкой улыбкой. Его руки уже сжимали второе из выданных ему огненных копий; последнее, вместе со старым оружием далиского министра, покоилось в держателе за его спиной, ожидая своего часа.

Сокрушительный огненный удар ненадолго замедлил натиск Ляо. Всадники северян, в их тяжёлой стальной броне, восседающие на крупных и сильных лошадях, не собирались ни сдаваться, ни умирать так просто. Даже обожжённые и израненные, они не прекращали рваться вперёд, жаждая вцепиться в горло врага.

Сунские солдаты с копьями и малыми щитами, что сменили в первой линии огненосных копейщиков, немедленно попятились под бешеным напором киданей. Теперь уже ханьцы падали один за другим, пронзенные пиками и стоптанные конскими копытами, а ободренные своим успехом ляосцы наседали все яростнее. Их жуткие боевые кличи, подобные звериному реву и вою, звучали все громче, заглушая крики их противников.

Ляоские командиры вели своих подчинённых из первых рядов, вдохновляя их не только громкими командами, но и личным примером. Их нетрудно было выделить из толпы — богатого вида латная броня с орнаментом в виде волчьих голов, и устрашающей формы шлемы, делали их заметными издалека. На глазах Инь Шэчи, один из них легко склонился с седла, словно и не был обременен тяжёлыми доспехами, точным ударом копья пронзил одного из пехотинцев, и мощным толчком сбросил тело с наконечника, швыряя его вперёд. Жуткий снаряд врезался в ханьский строй, сбивая солдат с ног, и приободрившиеся кидани ринулись в пробитую брешь, свирепо завывая, точно оголодавшие волки.

При виде их успеха, Шэчи внимательно прищурился — в нем, он заметил некую возможность. Далиский отряд пока что держался в стороне от битвы, и даже Ба Тяньши, у которого руки чесались вновь поработать огненным копьём, стоял в задних рядах. Причина тому была проста — перед боем, Инь Шэчи не погнушался обговорить совместные действия с ду-вэем Фанем. Юный наследник секты Сяояо не видел ни доблести, ни пользы в том, чтобы без толку мешаться под ногами у простых солдат, и сейчас, следовал их с Фань Шаохуаном плану. Но в особых случаях, вроде этого внезапного прорыва киданей, Шэчи не собирался сидеть без дела.

Му Ваньцин поняла кивок мужа без слов. Им уже почти не требовалось называть друг другу формы Семи Мечей Привязанности — совместные битвы и тренировки подняли их взаимопонимание выше человеческого предела. Вот и сейчас, Инь Шэчи ухватился за левую руку жены, и подтолкнул ее вперёд, тут же бросившись следом. Пара юных воинов прянула к врагу единой бело-красной молнией, ударившей прямо в военачальника киданей. Ещё на лету, меч Шэчи лёгким, небрежным взмахом срубил древко его копья, а клинок Ваньцин начисто снес голову с плеч врага.

Продолжая свой краткий полет, Инь Шэчи пинком выбил обезглавленный труп из седла, и в самый последний миг успел подхватить его голову.

— Кидани! — возопил он, стоя на конской спине рядом с женой, и вскидывая к небу свой жуткий трофей. — Смотрите на голову в моих руках! Сегодня, вы все отправитесь в Диюй, следом за ее владельцем!

Ляоские воины дрогнули и попятились, когда Шэчи с размаху метнул голову их командира вдоль вражеского строя. Разбрызгивая кровь из обрубка шеи, та с глухим стуком врезалась в нагрудник какой-то лошади, чей наездник, в страхе дернувшись прочь, едва не вывалился из седла. Отступив при помощи техники шагов, молодая пара вернулась к товарищам, где ее успех приветствовали радостные крики солдат.

Строй ханьцев вновь сомкнулся и нажал на врага, тесня его остриями копий, и всадники, ошеломленные быстрой и бесславной смертью командира, подались назад. Тут же, стоящие в задних рядах солдаты Сун вновь достали зажигалки, но на сей раз, не огненные копья были в их руках. Каждый из них держал по небольшому горшочку с надёжно залитым сургучом горлышком, из которого торчал шнур фитиля. Зашипели тлеющие запалы, глиняные ёмкости по широкой дуге отправились в самую гущу врага, брошенные твердой солдатской рукой, и оглушительные взрывы загремели по всей линии соприкосновения войск.

Строй киданей вновь смешался — боевые кони, посеченные глиняными осколками и ошеломленные грохотом взрывов, несли, куда глаза глядят, забыв о рвущих их губы удилах. Иные всадники и сами нахлестывали своих скакунов, охваченные суеверным ужасом — адский грохот и вонь сгоревшего пороха заставили их сердца дрогнуть, обращая ляосцев в бегство. Копейщики Сун немедленно воспользовались этим, напирая на расстроенные ряды врага. Младшие воинские начальники я-цзяны заходились в командных криках, и их подчинённые дружно снимали киданей с седла слаженными ударами копий, уколами наконечников гнали прочь обезумевших коней, и без труда отбивались от тех немногих врагов, что сохранили трезвый рассудок и желание сражаться.

Ляосцы не стали бездумно продолжать расстроенную атаку — зазвучали сигнальные рога, и потрёпанная конница оттянулась назад. Киданьские всадники перестроились, и, взяв короткий разбег, вновь ринулись на врага единой воющей и грохочущей лавой. Фань Шаохуан хладнокровно парировал этот натиск огненными копьями — зажглись фитили, вспыхнуло пламя, ударил частый дождь из железных и каменных капель, и конная атака бесславно захлебнулась. Не могущая набрать достаточно скорости на неровных предгорьях Хэншаня, тяжёлая кавалерия не сумела прорваться сквозь огонь и сталь, и опрокинуть врага ударами копий и натиском боевых коней, как задумывали ляоские военачальники. Вместо этого, остатки конницы оттянулись назад, давая дорогу пехоте.

Инь Шэчи оглядел стройные ряды тяжёлых пехотинцев Ляо с невольным уважением. Надёжно укрытые железными пластинами ламеллярной брони, словно драконы — чешуей, они ничуть не уступали в защищённости тяжелобронированным пешим солдатам Сун. Длинные стальные острия копий в их руках хищно блестели, тяжёлые мечи ждали своего часа в ножнах, а луженые глотки киданьских солдат испускали волчий вой и грозный, низкий рык, обещая врагам незавидную судьбу добычи.

Вновь вспыхнувшие огненные копья выкосили первые ряды ляосцев, и замедлили их наступление, давая ханьским командирам время выдвинуть вперёд свою тяжёлую пехоту. Несмотря на успех этого перестроения, и поддержку бомбометчиков, чьи снаряды продолжали сеять ужас и замешательство в рядах врагов, было ясно: в столкновении пеших солдат, ханьцы неминуемо уступят киданям. Слишком уж много тяжелобронированных воинов Ляо надвигалось на сунский строй, и слишком уж четким был их шаг, выдавая выучку и опыт. Ханьское построение же по-прежнему чернело кожаными доспехами простых солдат, и их деревянными щитами, обзаведясь лишь самой малостью металлических вкраплений пехотинцев в железной броне. Сияющий металлом строй ляосцев, наседающий на ряды сунской пехоты, выглядел топором палача, уже коснувшимся шеи жертвы.

— Друзья! — воскликнул Инь Шэчи. — Пришло время и нам обагрить клинки кровью врага! Покажем ляоским разбойникам силу семьи Дуань!

Девять фигур без спешки шагнули вперёд, обнажая оружие, и солдаты расступились, давая им дорогу. Кидани, привлеченные обманчивой уязвимостью этой безобидно выглядящей горстки людей, защищённых лишь тканью халатов и рубах, дружно бросились на них, выставив вперёд копья. Бросились, и отхлынули, оставив на утоптанной земле с полтора десятка неподвижных тел.

Копьё Ба Тяньши вилось вокруг его тела гибкой змеёй, в молниеносных бросках уязвляя врагов остриём, сбивая ударами древка, и рассекая сталь их доспехов лезвием длинного наконечника. Длина его оружия ничуть не мешала ловкому и подвижному далисцу: словно легендарный Чжао Цзылун[2], он разил и теснил врагов, многократно превосходящих его числом, с равной лёгкостью побеждая как ближних, так и дальних.

Хуа Хэгэнь бился спокойно и расчётливо, успевая сражать врагов и прикрывать своих. Точные удары его сабли не стремились сплеча рубить сталь киданьских доспехов, вместо этого находя уязвимые места, и нанося жестокие, болезненные раны. Ляосцы, отведавшие клинка далиского военного министра, роняли оружие и валились с ног, неспособные продолжать бой, но все ещё живые, вопящие от боли, и сковывающие наступление своих товарищей.

Железо киданьских доспехов не было сколько-нибудь действенной защитой от булавы-метеора в руках Фань Хуа. Далиский министр работ опускал свое тяжёлое оружие на головы и плечи киданей с молодецким хэканьем, и враги неизменно падали, как подкошенные, больше не вставая.

Троица царских телохранителей держалась рядом с Дуань Юем, больше отражая атаки врага, чем пытаясь сразить как можно больше. Защищаемый ими юный далисец с лихвой возмещал их сдержанность: сияющие клинки ци, рассылаемые Дуань Юем во все стороны, неизменно находили в толпе врагов по нескольку целей. Железо доспехов сдерживало их сокрушительные удары лишь отчасти — вот, тонкий луч Меча Шаоинь сорвался с мизинца юноши, и прошил двоих, остановившись в теле третьего. Двое первых жертв смертоносной пальцевой техники рухнули наземь немедленно, а третья, захлебываясь кровью, чуть погодя.

Инь Шэчи и Му Ваньцин бились, вовсю применяя третью форму своего парного боевого искусства. Меч Равноценного Воздаяния включал в себя много больше приемов, чем тот способ быстро достичь врага, которым нередко пользовалась молодая пара. Сейчас, Шэчи и Ваньцин словно кружились в непрерывном танце, держа свободные от мечей руки друг друга. Порой, юноша, крепко утвердившись на ногах, хлестким движением выбрасывал вперёд свою жену, гибкую, словно ивовая ветвь; позволив ей достать нескольких врагов размашистым ударом, бьющим с силой их обоюдного движения, он тут же уводил Ваньцин из-под ответных атак врага. Девушка, в свою очередь, также давала мужу точку опоры, позволяя невесомо-легкому Шэчи промелькнуть мимо вражеского строя стремительным призраком духа смерти, и вернуться обратно, оставляя за собой разрубленные тела. Этот круговорот алого и белого забирал все больше киданьских жизней, легко перемалывая как тела бронированной пехоты, так и сталь ее оружия, выставленного вперёд в попытке защититься.

Неостановимый натиск далиского отряда потеснил врага, и солдаты, видя успех своих могучих союзников, с воодушевленными криками усилили нажим, заставляя киданей пятиться под ударами копий и алебард. Инь Шэчи, бросив по сторонам быстрый взгляд, вскинул кулак, призывая соратников не спешить: их небольшой отряд, вместе с сопровождающими его солдатами Фань Шаохуана, глубоко вклинился в построение киданей, тогда как соседние полки, наоборот, отступали под стальным навалом врага. Раздались команды военачальников, и победоносный полк ду-вэя Фаня неспешно попятился, избегая опасности окружения.

Кидани не спешили преследовать врага, пролившего столь много ихней крови, и Шэчи, пользуясь этим неожиданным затишьем, осмотрелся вокруг. Конный натиск армии Ляо провалился, но тяжёлая пехота сумела потеснить линию ханьцев по всему полю боя. Воины Сун с трудом, но держались под натиском киданей, отступая и неся потери, но не сдаваясь. Лучники и арбалетчики обеих сторон увлеченно перестреливались, пытаясь истощить и обескровить те силы врага, что ещё не вступили в битву, резервы ждали своего часа, а огненные стрелы все так же перечеркивали небо падающими звёздами, вспыхивая где-то в задних рядах войск Ляо. Одни лишь вольные странники Сун действовали крайне непонятным образом.

Зелёные одеяния секты Цинчэн виднелись неподалеку, в строю соседнего полка — даосы бесстрашно рубились в первых рядах, мечами и техниками ци сдерживая вражеский напор. Шэчи также сумел разглядеть блестящие бронзой щиты братьев Ю, развевающуюся седую бороду Шань Чжэна, и сверкание длинных мечей его сыновей, что сражались неподалеку. Немногие храбрецы, поставленные Мужун Фу в первую линию, бились изо всех сил, в то время как крупные секты и школы, оставленные позади линии войск, так и не сдвинулись с места. Обернувшись, Инь Шэчи увидел серые накидки и блестящие лысины медитирующих шаолиньских монахов, жёлтые одежды секты Цюаньчжэнь, и красные халаты даосов Пэнлая, украшенные символами восьми триграмм — все эти воины до сих пор не вступили в бой. Приметил он и небольшую группу в светло-синем: людей семьи Мужун.

Скользнув недовольным взглядом по Мужун Фу с ближниками, Шэчи уже отводил глаза, когда три сигнальных хлопушки взвились над рядами войск, и повисли в небе скоплением дымящихся светильников, выделяясь среди росчерков огненных стрел. Дымный след хлопушек начинался у ног наследника семейства Мужун — Глава Вольных Странников подавал кому-то условный знак.

Именно благодаря своему любопытству, наследник секты Сяояо успел разглядеть тех, кто откликнулся на сигнал Мужун Фу, и уберечься от несомой ими опасности.

Первым упал какой-то седобородый шаолиньский монах, чью лысую голову пробила сверкнувшая стрела пальцевой техники. Всполох сине-зеленого пламени окутал группу воинов Цюаньчжэня, оставив за собой бездвижные тела. Несколько красных халатов пэнлайских даосов пропали из виду — те рухнули под ударами рукопашных техник.

Инь Шэчи обозленно заскрежетал зубами. Больше всего на свете, ему хотелось броситься навстречу двум старым злодеям — предателю его секты, и непримиримому врагу его родичей, — но, на беду, кидани избрали этот миг для дружного натиска на ханьский строй.

— Враг сзади! — закричал Шэчи, пытаясь предупредить, кого можно, о коварных убийцах, напавших исподтишка. — Старик Синсю и Переполненный Злом пришли на помощь Ляо!

Его вопли не возымели успеха — два могущественных мастера боевых искусств прошлись по сунским войскам косой смерти, легко ускользнув от ответных ударов. Мгновением спустя, зеленоватая вспышка покатилась в сторону сцепившегося с киданями далиского отряда — Дин Чуньцю решил уделить немного внимания своему врагу. Стиснув зубы, Инь Шэчи отразил мечом выпад очередного киданьского копья, и послал во вражескую атаку технику Ладони Сяояо, развеивая ее на лету. Старый злодей не обратил внимания на эту неудачу — сине-зеленое пламя объяло строй ханьской пехоты, изрядно его проредив. Дуань Яньцин не отстал от своего союзника — техники Одного Ян посыпались ливнем небесных стрел, насквозь прошивая броню и плоть.

Всего за несколько мгновений, двое престарелых воителей пересекли все поле боя, причинив армии Сун жестокий ущерб. Ханьцы, истребляемые с двух сторон, дрогнули и подались, и войско Ляо воодушевленно ринулось вперёд. Поднажав, кидани прорвали линию обороны врага сразу в нескольких местах, разрезая его построение на части, и охватывая солдат Сун железными тисками окружений.

— Разделяемся! — отчаянно завопил Инь Шэчи. — Дуань Юй с охраной — сдержите врага справа! Министры — стойте на месте! Мы с женой — влево!

Далиский отряд, и без того небольшой, распался на совсем маленькие группки, немедленно врубившиеся в ряды киданей, и эти три песчинки в окружающем людском море чудесным образом сумели затормозить жернова наступления Ляо. Полк Фань Шаохуана подался под ударом врага, но остался стоять оплотом спокойствия в бурлящем водовороте беспорядочной рубки. Шэчи и Ваньцин уже сражались в самой гуще вражеского строя, применяя едва ли не все формы своего парного стиля, разя мечами во все стороны, и уходя от окружения техниками шагов. Дуань Юй осыпал киданей ударами всесокрушающих пальцевых техник из-за спин царских телохранителей, что стояли нерушимой скалой, отражая натиск врага. Трое Высших Министров Да Ли привычно прикрывали друг друга, сражая ляосцев одного за другим. Но эта храбрость немногих, здесь и на других островках успешного сопротивления, оставшихся на поле боя, не могла спасти общего положения. Слишком большой урон нанесли построению сунских войск Дин Чуньцю и Дуань Яньцин, и слишком многочисленно было воинство Ляо — прорвав строй врага, оно смогло ввести в бой всю свою многотысячную силу, разделяя и окружая ханьцев, теснимых теперь со всех сторон.

Загремели барабаны командного поста, взметнулись вверх разноцветные сигнальные флажки, и в бой вступили резервные полки конницы. Склонив огненные копья, они, подобные объятым пламенем фениксам, вонзились в ряды киданей, увлекшихся атакой. Неожиданный удар кавалерии смешал ряды войск Ляо, и несколько пехотных полков ханьцев, воспряв, сумели пробиться сквозь окружение, и соединиться, но мимолётным был этот успех. Огненные копья сунских всадников быстро угасли, и конница увязла в рядах многочисленной и стойкой пехоты киданей. Армию Сун медленно истребляли, как вновь обретшие боевой дух ляосцы, так и Дин Чуньцю с Дуань Яньцином, что не прекращали своих смертоносных атак.

Когда Инь Шэчи в очередной раз отвлекся от нескончаемой кровавой рубки, выглядывая старого врага своей секты, ему на миг показалось, что Дин Чуньцю настигло тяжёлое копьё, пущенное из баллисты. Он быстро понял свою ошибку — то был не снаряд, но человек, движущийся с невероятной скоростью. Неизвестный воин мимоходом рубанул Старика Синсю поперек груди, и, пинком отбросив его в сторону, настиг его союзника. Ни пальцевая техника Дуань Яньцина, ударившая незнакомца в грудь, ни вскинутый в защитном движении железный костыль не сумели затормозить эту стремительную атаку — сабля неизвестного прошла сквозь блок престарелого воина, и пала на его плечо, надрубая ключицу. Оба старых злодея, решившие напасть на ханьскую армию исподтишка, сами были застигнуты врасплох неожиданной атакой.

Дин Чуньцю сбежал первым — охая, причитая, и роняя на землю кровавые капли из длинной рубленой раны, он взмыл в небеса ловким прыжком, и вскоре пропал из виду. Дуань Яньцин, хромающий вдвое неуклюжее, поспешил удрать следом за союзником.

Неизвестный воин, столь быстро и легко разделавшийся с двумя могущественными врагами, и не думал останавливаться. Словно вестник смерти, врубился он в строй киданей, и ни длинные копья тяжёлой пехоты, ни ее крепкая железная броня не могли задержать его даже на краткое мгновение. Одним стремительным броском, он проложил сквозь вражеские ряды кровавую дорогу, пересекшую все войско Ляо, ударами сабли разметал лучников, и вновь набросился на ляосцев, словно собираясь в одиночку перебить их всех. Те немногие удары врага, что достигали его тела, ни на шаг не замедляли могучего воина, чей клинок рубил сталь, как бумагу.

— Братья! Вперёд! — вскричал Инь Шэчи, видя в этом нежданном помощнике возможность вырвать победу из рук врага. — Сегодня, мы втопчем киданей в пыль!

Он и Му Ваньцин набросились на ляосцев с пылом отчаяния, сжигая последние силы в этой яростной атаке, и сунские солдаты последовали за ними. Полк Фань Шаохуана соединился с двумя другими, опрокинув и раздавив окружающие их силы Ляо, и, перестроившись, с новой силой набросился на врага. Последние остатки огневого оружия пошли в дело, и ханьская пехота, бок о бок с вольными странниками, сумела потеснить киданей, разбить последние кольца окружений вокруг своих товарищей, и в одном дружном натиске обратить врага в бегство.

Далиский отряд вновь соединился там, где ранее стояли стрелки армии Ляо, а сейчас лежали лишь их трупы, и обломки оружия — неизвестный воин, столь блестящим образом вмешавшийся в битву, перебил едва ли не всех. Воины семьи Дуань, усталые и осунувшиеся, сидели на земле, негромко переговариваясь; Дуань Юй с Чжу Даньчэнем и вовсе улеглись, измотанные долгим и тяжёлым боем. Один лишь Инь Шэчи не спешил устраиваться на отдых. Он не спеша проковылял кодному из тел, привлекшему его внимание, и склонился над ним.

Вблизи, неизвестный воин не выглядел таким грозным и неуязвимым, каким он казался в бою. Его старый и выцветший халат некогда синего шелка пятнало множество кровавых прорех — раны покрывали незнакомца с ног до головы. Но этот мужчина, немолодой и седеющий, все ещё жил, и на лице его, обращенном к небу, виднелась счастливая улыбка. Губы неизвестного шевелились, и Шэчи придвинулся ближе, стремясь расслышать последние слова героического воина.

— Спрятанный клинок… Несокрушимый железный веер… Гуань Пин преподносит меч… — невнятно шептали губы умирающего. — Будь уверен, отец, я никогда не забуду твою науку. Своими деяниями, я прославлю сабельные техники семейства Ху в веках…

— Вы уже прославили навечно себя и свою семью, господин Ху, — сдавленно промолвил Инь Шэчи, сдерживая слезы. — Клянусь вам, ни секта Сяояо, ни все вольные странники Срединной Равнины не забудут вашу жертву.

Мужчина не ответил ему. Остановившиеся глаза воина по фамилии Ху смотрели в небесную высь с радостью и облегчением, а уста его безмятежно улыбались — герой ушел из жизни, переживая счастливые мгновения былого. Шэчи, потянувшись к лицу мужчины, опустил ему веки.

— Нужно похоронить господина Ху с честью — без него, нас всех ждала бы бесславная смерть, — обратился юноша к стоящей рядом Му Ваньцин. — Но сперва, нам надо побеседовать кое с кем, прежде чем он сбежит, следом за своими дружками.

Примечания

[1] Жертва знамени — перед походом, китайские полководцы приносили нечто в жертву войсковым знаменам. Предпочтение отдавалось пленным врагам, но и животное могло сойти.

[2] Цзылун — второе имя Чжао Юня, знаменитого воина, мастера копейного боя, и полководца, жившего в эпоху Троецарствия. Чжао Юнь известен тем, что в одиночку пробился сквозь многотысячную армию владетеля Цао Цао, спасая сына своего господина.

Глава 54 Рассказывающая о том, как серебряная змея вновь покусилась на южного дракона, а голодный тигр севера нанес врагу тяжелую рану

Командный пост опустел, покинутый генералом и его помощниками. Лишь один припозднившийся сигнальщик с усталым видом складывал разноцветные флаги в деревянный ларь. С десяток телохранителей Хань Гочжуна лениво переговаривались, спешившись и усевшись на землю. Сегодня, и они, и сам генерал сражались вместе со всеми — никто из ханьских солдат не избежал смертельной схватки. Один из гвардейцев, недовольно морщась, разглядывал дыру в нагруднике — доспех спас своего хозяина, но удар вражеского копья безнадежно испортил несколько пластин дорогой брони «шаньвэнь», которую теперь нужно было как-то латать, и поскорее. Неподалеку, на истоптанной сотнями сапог земле, валялся кверху колесами длинный короб лакированного дерева, с множеством круглых отверстий на одной из сторон — кидани, дорвавшиеся до метателя ненавистных огненных стрел, не могли не отомстить, пусть все пламенные снаряды уже покинули его деревянное нутро. К боку короба, изукрашенному резьбой в виде оскаленных драконьих голов, прислонились двое мужчин в белых школярских одеждах. Они по очереди прикладывались к большому меху с водой — долгий день утомил и наводчиков огневого оружия.

Мужун Фу с его младшими, собранные, бодрые, и выделяющиеся чистотой халатов, смотрелись в этом запыленном царстве усталости белыми воронами, и задерживаться в нем не собирались — пятерка воинов в светло-голубом целеустремленно двигалась в сторону виднеющейся вдали деревни Шицзяхэ. Они проходили мимо столбов командной платформы, когда им заступили дорогу двое. Эта парочка как раз-таки смотрелась своими среди победоносного ханьского войска, измотанного боем и покрытого пылью предгорий. Они оба — юноша в некогда белом халате, и девушка в красном, с черной вуалью на лице, — выглядели так, будто вот-вот свалятся с ног от переутомления, но вид воинов семьи Мужун словно влил в них новые силы. Во всяком случае, гнев, зародившийся на лицах молодой пары, был жарким и искренним.

— Мужун Фу! — вскричал Инь Шэчи. Лик юноши был серым от усталости, а сам он, часто дыша, тяжело опирался на покрытый кровью меч, но глаза его глядели на наследника Мужунов непреклонно и требовательно. — Можешь ли ты хоть что-нибудь сказать в свое оправдание⁈ Есть ли у тебя одна-единственная отговорка после всего, что ты натворил сегодня⁈ Все мы — что вольные странники, что простые солдаты, истекали сегодня кровью по твоей вине! Тысячи жизней были утрачены из-за тебя, и твоих преступных приказов, подлый предатель!

— Мы победили, Серебряная Змея, — с холодным высокомерием бросил ему наследник Мужунов. — А значит, избранная мной тактика принесла успех. Или ты вновь решил свалить на меня собственные неудачи? Чем бросаться беспочвенными обвинениями, смой лучше грязь с лица — ты выглядишь так, словно спал в канаве.

— Я и не начал еще бросаться обвинениями, ты, лживая тварь! — рявкнул в ответ Шэчи.

В любое другое время, он не преминул бы высмеять и неуклюжее оскорбление, которым вздумал уязвить его Мужун Фу, и самого молодого мужчину, но сейчас, его душила искренняя злоба. По пути обратно в лагерь, он вдоволь насмотрелся на раненых, увечных, и мертвых, чьи боль и смерть были плодом усилий стоящего перед ним самодовольного мерзавца.

— Видит небо, удаление от боя большинства странствующих воинов — мелкая пакость по сравнению с твоими прочими деяниями! — не унимался юноша. — Ты призвал на битву Старика Синсю и Переполненного Злом, поганый ублюдок! Не знаю, где и как ты стакнулся с этими нелюдями, но за одни только беды, что они учинили нашим соратникам, ты не умрешь доброй смертью!

— Не их ли ты привел в Дом Камелий, падаль? — с отвращением добавила Му Ваньцин. — Пролить родную кровь, руками худших из мерзавцев Поднебесной, и ради чего? Пары заплесневелых книжек? Так не поступил бы и дикий зверь.

— Попридержи язык, Серебряная Змея, и уйми свою жену, — сердито заговорил было Дэн Байчуань, но его речь была прервана громким, нервозным хохотом. Мужун Фу смеялся, запрокинув голову и раскинув руки, и выглядел бы так, словно услышал лучшую в мире шутку, не звучи в его смехе нотки безумия.

— Да! — вскричал он, ничуть не напоминая прежнего спокойного и отстраненного наследника богатой семьи. — Я продал вас киданям, ничтожества! Но только такие безмозглые выродки, как вы, не могли даже умереть толком! Ничего, сегодня, я все же обрадую Старика Синсю — он ждет-не дождется твоей головы, Серебряная Змея, чтобы сделать из нее чашу! Убить их! — приказал он своим спутникам, и те дружно обнажили клинки.

— Эх, нет чести в победе над утомленным противником, но приказа старшего я ослушаться не могу, — вздохнул Гунъе Гань. — Прости меня за это, Серебряная Змея.

Договорив, он метнулся к молодой паре, намеренный покончить с ними одним мощным ударом. Его меч сверкнул, обратившись размытым серебристым полукружьем, и зазвенел, столкнувшись с клинком Му Ваньцин. А следом, голова Второго в Цзяннани покатилась по земле, глядя в никуда с искренним удивлением.

— Прощаю, — глухо бросил Шэчи, опуская меч, и устало опираясь на него.

Трое оставшихся соратников Мужун Фу накинулись на юношу и девушку одновременно — быстрая смерть лучшего из них заставила воинов семьи Мужун воспринять всерьез их измотанных противников. Это мало помогло троице воинов, опытных, умелых, и полных сил.

Фэн Бо-Э, первым добравшийся до врага, первым же и погиб — отступив за спину мужа, Му Ваньцин ударила из его тени, быстро и неотразимо, и воин по прозвищу Порыв Ветра, знаменитый своей безрассудностью, умер, даже не заметив, что его убило.

Инь Шэчи тяжело шагнул навстречу атаке Бао Бутуна, и рубанул сплеча, ломая клинок подставленной сабли и рассекая грудь пожилого воина. Тот упал, отброшенный силой удара, и попытался было встать, скалясь и шипя от боли, но натолкнулся на взгляд Шэчи. Юноша едва заметно покачал головой, и его противник оставил попытки вернуться в бой. Отползя назад, мужчина кое-как поднялся на ноги, и поковылял прочь, зажимая рану на груди.

Дэн Байчуань, попытавшийся было достать Инь Шэчи длинным выпадом, вдруг судорожно захрипел и закашлял, выплевывая кровь. Переведя ошеломленный взгляд вниз, он увидел лезвие меча Му Ваньцин, до половины вошедшее ему в грудь. Левая рука воина схватилась за пронзивший его клинок, словно пытаясь вырвать его наружу, но тут же бессильно опала. Преданный соратник Мужун Фу выронил меч, и упал навзничь, истекая кровью.

— Надеюсь, вы не очень устали после битвы, господин Мужун? — язвительно бросил Шэчи, медленно поднимая оружие, и указывая им на удивленно замершего врага. — Я все еще жду ваших наставлений. Не беспокойтесь о позоре из-за возможного проигрыша — мне не нужна слава победителя над лучшим из воинов юга. Только ваша жизнь, и ничего более, — Мужун Фу вновь визгливо расхохотался, но на сей раз, в его смехе звучал страх.

— Ты долго напрашивался на трепку, наглый мальчишка, и сегодня, наконец, получишь свое, — прошипел он. — Уж не вини меня за безжалостность.

Его веер свистнул, взрезая воздух в коварном броске, должном обогнуть юношу и девушку для удара сзади и сверху, но его полет прервался самым неожиданным образом. Му Ваньцин легко вспрыгнула прямо на клинок поднятого мужниного меча, смахнула необычный снаряд на землю быстрым ударом, да так и осталась стоять там.

— Веер, — бесстрастно бросила девушка. — Не меч, не нож, а веер. Вот чем зарезали тетушку Ли. Ты убил родного человека, безумный выродок. Как только небесный гром не поразил тебя на месте?

— Эта тварь заслуживала смерти! — заорал Мужун Фу. Побледневший, с вытаращенными глазами, он и вправду напоминал сумасшедшего. — После всей моей поддержки и уважения, я не увидел от нее ничего, кроме оскорблений! Даже свою бесполезную доченьку она не хотела отдавать добром! — он истерично засмеялся. — Но что же это я, разговариваю с падалью? Вы сдохнете сегодня, твари, и никакие глупые трюки вам не помогут!

Он кинулся к своему оружию быстрее мысли, пропадая из виду от взятой с места скорости, но все же не успел. Шэчи и Ваньцин, стоявшие в начальной стойке Меча Небесной Милости, и сорвавшиеся с места одновременно с врагом, настигли его раньше. Три размытые фигуры столкнулись, и одна из них окрасилась кровью из двух резаных ран.

Мужун Фу почти успел уклониться, избегнув отсечения руки и головы, и отделавшись лишь длинной царапиной на торсе, и порезом на плече. Глянув в бешеные глаза юноши и девушки, и на свой веер, валяющийся на земле за их спинами, наследник семьи Мужун не стал искушать судьбу. Он вновь использовал технику шагов, но на этот раз — бросившись прочь от места скоротечного боя.

— Надеюсь, ты не захочешь его преследовать, муж мой? — в голосе Му Ваньцин прозвучала вся усталость вселенной. — У меня нет сил тебя останавливать.

— Пусть бежит, — Инь Шэчи с безжизненным видом сел, где стоял. — Вряд ли я догоню его на онемевших ногах. Ох, то последнее применение техники шагов явно было лишним, — болезненно кривясь, он потер бедро.

— Я бы предложила омыть тебе ноги, но чувствую, что вот-вот усну-у-у-а, — речь девушки завершилась звуком, похожим на киданьское боевое завывание — под конец, она не сдержала протяжный зевок.

— Завтра, все завтра, — пробормотал Шэчи. — Надеюсь, боевые товарищи не бросят нас здесь, в чистом поле…

Его последние слова сменились дружным сопением двух носов — юноша и девушка, вконец обессилевшие после долгих часов сражения, спали, привалившись друг к другу.

* * *

По окончанию сражения, труды и заботы принца Чу не уменьшились, но наоборот, прибавили в числе. Когда стало ясно, что поражение неминуемо, он увел остатки ляоских войск обратно во временный лагерь, поставленный на перевале Яньмыньгуань. Не было смысла бросать обессилевших и растерявших боевой дух солдат на мечи ханьцев — свежие силы были уже на подходе, обещая прибыть в считанные дни. Пусть сунской армии удалось нанести ему неожиданное и болезненное поражение, чуский принц рассчитывал не сегодня-завтра взять свое. Между тем, он принимал отчёты выживших командиров о состоянии их подчинённых, выслушивал донесения вестовых, как от разведчиков, так и от движущейся к нему армии провинции Сицзин, и даже успевал находить время на всякие малозначительные глупости. Такие, как двое мужчин в ханьской одежде, которых ввела в его шатер вооруженная охрана.

— Это ведь перебежчики? — в сердитом недоумении нахмурил кустистые брови Елюй Нелугу. — Почему они не на коленях?

— Не перебежчики, но союзники, — гордо ответил один из ханьцев. — Вы должны знать обо мне от господина Улубэя. Мое имя — Мужун Фу.

Услышав это, чуский принц какое-то время безмолвно глядел в полотняную стену шатра, отрешённо перебирая пальцами меховый воротник богатого плаща. Мужчина, представившийся как Мужун Фу, с бесстрастным видом ждал. Его спутник, крупный и немолодой, проявлял несколько меньше терпения, переминаясь с ноги на ногу, и недовольно кривясь. Свежая кровь проступала на полотняной перевязке, что опоясывала его грудь, и пусть рана пожилого воина не выглядела опасной, она явно причиняла ему немало боли.

— Вспомнил, — наконец, удовлетворённо бросил Елюй Нелугу. — Наследник павшей династии. Что ты делаешь в моем лагере, Мужун Фу? Ты должен быть в расположении сунских войск, всеми силами приближая их поражение.

— Так получилось, что мои старания в приближении вашей победы раскрыли наш союз, господин принц, — спокойно ответил наследник семьи Мужун. — Я вынужден был бежать. Но не стоит думать, что нарушение планов вольных странников — единственное, чем я могу помочь вам. Мне известно все о численности и вооружении сунских войск, как правительственной армии, так и странствующих воинов. Также, смею надеяться, я кое-чего стою в бою.

— «Смею надеяться», «чего-то стою», — брезгливо кривясь, повторил принц Чу, и раздражённо сплюнул себе под ноги. — Терпеть не могу всю эту ханьскую словесную мякину. Скажи прямо — хороший ты боец, или нет? Сможешь ли ты, к примеру, победить Цяо Фэна?

— В Поднебесной ходит поговорка: «на севере — Цяо Фэн, на юге — Мужун», — бесстрастно ответил молодой мужчина. — С Цяо Фэном мне будет справиться… трудно, как и с… некоторыми другими сильными воинами. Но уверяю вас, число тех ханьцев, что могут дать мне бой, и выдержать больше десятка моих ударов — очень невелико.

— Сойдёт, — с задумчивым видом ответил Елюй Нелугу. — Я не стану ни разрывать наш договор, ни даже пересматривать его — в конце концов, твои усилия в сегодняшней битве были заметны. Продолжай способствовать нашей победе, и ты получишь свой город и подданных, — Мужун Фу коротко поклонился.

Внезапно, снаружи шатра раздался тонкий, дребезжащий хохоток, полог входа взлетел, словно подхваченный ураганом, и внутрь вошла примечательная пара — кудрявый старец в халате с перьевым воротником, и скрюченный калека в медной маске. Оба щеголяли свежими прорехами в одежде, сквозь которые виделись окровавленные бинты, но глядели более чем бодро.

— Ваша охрана не желала нас впускать, господин принц, — самодовольно заявил старец в перьях. — Я отправил ее отдыхать, пока мы с вами беседуем. Думаю, наше соглашение выполнено, господин Мужун, — обратился он к молодому мужчине. — Мы явились на ваш зов, и убили столько сунских воинов, сколько смогли. К тому же, было бы странно и дальше работать с тем, кто сам нынче находится в… подчинённом положении, — приторно улыбаясь, он указал взглядом на чуского принца. Мужун Фу слушал молча, и застывшее лицо его не выражало ни единого чувства.

— Но так уж получилось, что у нас с господином Дуанем все ещё остался личный интерес в этой войне, — с безмятежным видом продолжал старец. — Мы посовещались, и решили, что вы, господин принц, можете уговорить нас присоединиться к вашему войску. Думаю, помощь сильных бойцов вам пригодится, — он с самодовольным видом огладил седую бородку, заставив вплетенный в нее колокольчик тихо звякнуть.

— Я помню ваше участие в битве, — заинтересованно поглядел на двоих престарелых воинов Елюй Нелугу. — Чего ты хочешь от меня, старик? — он бесцеремонно указал на мужчину в перьях.

— О, этот скромный старец просит совсем немногого, — начал тот, угодливо улыбаясь, но тут же, его голос и выражение лица приобрели неожиданную жесткость. — Денег, власти, и почета, сообразно моему вкладу. Если уж этот мальчишка, — он небрежно кивнул в сторону Мужун Фу, — получает город и подданных, я хочу должность не меньше тай-шоу. Будьте уверены, в силе ему я ничуть не уступаю.

— Тай-шоу — правитель округа, верно? — приподнял брови принц Чу. — Думаю, я смогу найти для тебя место на покоренных землях. В конце концов, править ханьцами будет легче такому же ханьцу, верно?

— Истинно так, господин принц, — вновь расплылся в любезной улыбочке старик. — Мое имя — Дин Чуньцю. Я в вашем распоряжении до конца войны.

— Хорошо, — с довольным видом кивнул Елюй Нелугу. — Что насчёт тебя, калека? Не думаю, что даже мой личный врач сможет излечить твои раны, но, насколько я помню, ты справляешься и так, — он хрипло рассмеялся.

«Мое имя — Дуань Яньцин, законный наследник трона Да Ли,» загрохотал жуткий голос увечного старца. Чуский принц удивлённо приподнял брови, глядя на неподвижные губы говорящего — Техника Передачи Звука, да ещё и выполненная на столь высоком уровне, была редкостью. «Изволь обращаться ко мне с уважением, испрашивая мою помощь, Елюй Нелугу.»

— И чего же хочет от Ляо вельможа далекого царства? — не смутился принц Чу. — Верно, земель и людей, как и ваши соратники?

«Я пришел сюда не клянчить подачки,» проревел демонический голос Дуань Яньцина. «На троне моей родины сидит бесчестный узурпатор — положение, знакомое тебе, принц, не так ли?»

Руки Елюй Нелугу крепко стиснули резные подлокотники его кресла-паланкина, а сам чуский принц подался вперёд, вперив в увечного старца напряжённый взгляд.

«Если Ляо поспособствует возвращению законного правителя на трон Да Ли, то обретёт в Юньнани верного союзника,» продолжал старец свою гулкую речь. «Не думаю, что покорив Срединную Равнину, кидани остановятся на ней. Земли Ангкора, Пагана, и Дайковьета богаты, а их защитники — слабы. Тибетцы же воинственны, и могут стать угрозой, если их не уничтожить. Имея в союзниках мое царство, империя Ляо будет знать о своих южных соседях все, и легко превратит их в данников и рабов.»

— Хорошо, хорошо, — с довольным видом покивал расслабившийся Елюй Нелугу. — Отец-Небо благосклонен ко мне этим вечером. Пожалуй, я даже отправлю весть о тебе моему государю, в Линьхуан. Уверен, он будет рад узнать, каким замечательным знакомством я обзавелся. Вот тебе мое слово, Дуань Яньцин — уничтожив Сун, я двину свои полки в Да Ли, и усажу тебя на трон, — старец в медной маске кивнул, криво улыбаясь.

— А теперь, союзники, время доказать свою полезность делом, — остро глянул на стоящих перед ним мужчин чуский принц. — Ты болтал, что тебе известно все об оружии ханьцев, Мужун Фу? Что ты знаешь обо всех тех горящих и взрывающихся приспособлениях, что причиили столько боли моим воинам? Где их прячут?

— Огневые припасы ханьской армии хранятся в трёх складах, позади основного лагеря, — ответил мужчина, бросив на принца взгляд исподлобья. — Каждый из них охраняется небольшим отрядом тяжёлой пехоты, и несколькими умелыми вольными странниками. Если мне дадут карту, я укажу их точное местонахождение.

— Отлично, — потёр руки Елюй Нелугу. — Значит, нашлось дело для каждого из вас. Уничтожьте эти склады. Я не желаю больше видеть в руках ханьцев огонь, сжигающий моих солдат.

— Будет исполнено, — равнодушно откликнулся Мужун Фу. Двое старцев согласно кивнули.

Е Эрнян наблюдала за лагерем киданей с небольшой возвышенности. Сегодня, она дважды проявила несвойственные ей качества — сдержанность и осторожность. Вначале, она отстала от своего старшего, спешащего на битву с сунской армией, да так, что прибыла лишь к окончанию оной битвы — разумеется, совершенно случайно. Потом, она задержалась позади, когда Переполненный Злом двинулся в ляоский лагерь, предлагать свои услуги принцу Чу — тоже по досадной случайности, как сказала бы она, вздумай Дуань Яньцин разыскать ее. Сейчас, она намеревалась проявить эти качества в третий раз.

Путь, избранный ее старшим, давно уже казался ей дорогой в никуда — союз с Дин Чуньцю, а теперь, и с Ляо, не принес им ничего, кроме ран, невзгод, и трудновыполнимых обязательств. Способная на Любое Зло даже отказалась от своей доли Нефритовой Пещеры Ланхуань, по двум причинам. Во-первых, она ещё не до конца освоила известные ей стили, достаточно совершенные, и прекрасно ей подходящие, в отличие от наследства покойной Ли Цинло. Во-вторых, Е Эрнян не желала быть обязанной Мужун Фу, испытывая к скользкому юнцу искреннее отвращение.

Бросив последний взгляд на ровные ряды палаток киданьского лагеря, и выделяющийся среди них богатой вышивкой и немалыми размерами шатер Елюй Нелугу, женщина развернулась, и зашагала обратно, в сторону деревни Шицзяхэ. Она рассчитывала проскользнуть мимо дозоров сунской армии ночью, и вернуться на Срединную Равнину — домой.

Любой, предположивший, что в ее оставлении Дуань Яньцина, Е Эрнян вело не безыскусное желание сбежать от предстоящей войны, но неприятие союза с коварным и жестоким врагом империи Сун, несомненно, ошибался. Ведь черная душа злодейки, полная жестокости и безумия, давно задавила в себе последние ростки такого светлого чувства, как верность родине. Или, все же, нет?

* * *

Ветер высвистывал протяжную и заунывную мелодию, огибая склоны Хэншаня, и запутываясь в редкой зелени кустов и деревьев, что цеплялись за скудную горную почву. Ярко сияли звёзды в ночном небе, а снизу, отзывались неяркими отблесками пламени их земные собратья — факелы часовых на вершине Великой Стены. Часть ее — там, где стояла крепость Яньмыньгуань, — темнела в ночи черным провалом: вторжение киданей превратило древнюю твердыню в закопченные руины. Ю Цзюй поглядел на темноту горного перевала с недовольным сожалением, и перевел взгляд на огоньки лагеря киданей, виднеющегося чуть ближе. Его брови сами собой нахмурились, а рука крепче сжалась на рукояти сабли.

— Может, сыграем в облавные шашки, папа? — раздался весёлый голос Ю Таньчжи. — Я захватил с собой доску, камни, и чаши для них. Если устроиться под вон тем факелом, игру будет видно, как днём.

— Мы здесь не для развлечений, Чжи-эр, — закатив глаза, устало ответил старший из братьев Ю. — Охрана огневого оружия — один из важнейших постов в лагере. Заступив на него, мы обязаны проявлять бдительность и прилежание.

— А ещё, племянник, если ты усядешься под факелом, то ночная тьма станет для тебя вдвое чернее, — с нарочитой серьёзностью добавил Ю Цзи. — И тогда, злобные кидани без труда подкрадутся к тебе, и… — он со стуком сомкнул челюсти, — … как откусят тебе голову! — среди солдат, расположившихся вокруг склада огневых припасов, раздались добродушные смешки. Факелы скудно освещали их пост, предусмотрительно установленные в высоких держателях на безопасном расстоянии от шатра с взрывоопасными ящиками и коробками; их неяркие огоньки плясали багровыми отсветами на доспехах панцирной пехоты, придавая им призрачный, колышущийся вид.

— Да ладно вам, дядя, — обиженно насупился юноша. — В сегодняшней битве, я сразил четырех киданей. Они — обычные люди из плоти и крови, только немного дикие. Им никак не получится ни откусить мне голову, ни даже пробраться мимо главного лагеря войск. Не знаю, зачем вообще нужен этот пост: здесь — самое безопасное место в округе…

— Смотрите! — внезапно закричал один из солдат, вскакивая на ноги, и указывая вдаль.

В его крике не было большой нужды — вспышку колоссального взрыва, полыхнувшего на горизонте, и без того заметили все. Мигом спустя, до оторопевших людей докатился его отзвук, подобный удару грома.

— Нет, — с неверящим видом пробормотал Ю Цзюй, и потянул из ножен саблю. — Не может быть… Враг здесь? Враг здесь! — прокричал он последние слова.

Словно в ответ на его вопль, из ночной тьмы со свистом вылетело нечто, и резануло по горлу одного из солдат. Тот, хрипя и захлебываясь кровью, неловко ссыпался на землю под лязг пластин брони. Двое его товарищей повалились следом за ним, застыв безжизненными грудами железа — едва заметная фигура, проскользнувшая мимо них, коснулась обоих солдат, и это мимолётное прикосновение забрало их жизни.

— Мужун Фу! — без труда распознал ночного злоумышленника Ю Цзюй. — Иди сюда, и отведай моей сабли, подлый предатель!

Они с братом вскинули щиты, и сдвинули их поближе, готовые встретить врага. Тот замер на недолгий миг, внимательно глядя на ощетинившихся сталью воинов. Его рука метнулась назад в неуловимом движении, ударив в лицо одного из солдат, но прежде, чем мертвое тело пехотинца упало на землю, Мужун Фу бросился вперёд, с немыслимой скоростью преодолев расстояние до двух братьев. Легко вспрыгнув на их щиты, он кувыркнулся в воздухе, пропустив под собой дружный сабельный удар обоих воинов, и взмахнул рукой с кажущейся лёгкостью. Невесомый, словно падающий лист, он опустился на ноги, завершая свой прыжок, а за него спиной, рухнули наземь два безжизненных тела. Наследник Мужунов бросил быстрый взгляд на младшего из семьи Ю, что судорожно сжимал в трясущихся руках щит и саблю — самые обычные и простые. Разочарованно скривившись, Мужун Фу одним длинным шагом достиг юного воина, и ударил, быстро и неотразимо. Ю Таньчжи не успел даже поднять свое оружие, когда сложенный веер вонзился ему в глаз, разбрызгивая кровь и белесую глазную жидкость. Юноша повалился навзничь, выпустив саблю и щит из бессильно разжавшихся рук.

Солдаты охраны не утратили присутствия духа от столь быстрой смерти шестерых. Повинуясь командному рыку младшего военачальника, они сомкнули ряды, и вскинули копья, пытаясь встретить ночного убийцу их остриями. Безуспешно: неуловимый воин легко вспрыгнул на древки их оружия, и пробежал по ним, раздавая режущие удары кромкой экрана веера. Все было кончено в считанные мгновения — добрая сталь и выучка не устояли перед нечеловеческой скоростью и умением могучего воина.

Мужун Фу безразлично отвернулся от своих жертв, снял с держателя один из факелов, и небрежным движением зашвырнул его в складскую палатку. Когда огонь, пожирающий ткань и дерево шатра, добрался до огненного зелья, и выпустил на волю его сокрушительную мощь в пламенном облаке взрыва, наследник семьи Мужун давно уже был на пути обратно, в лагерь своих союзников.

* * *

Незадолго до этого, словно врата в Диюй разверзлись под другим складом огневых припасов — неяркое зеленоватое пламя охватило охранников бушующим пожаром. Те, как простые солдаты, так и полдесятка даосов из секты Цюаньчжэнь, попадали без сил, и ни разу не шевельнулись, сжигаемые заживо. Пожрав человеческие тела, странный огонь перекинулся на шатер с огненным зельем, и вскоре, мощный взрыв сотряс ночь. Его причина так и осталась незамеченной, лишь едва уловимая взглядом тень промелькнула высоко в ночном небе.

* * *

— Все же, я думаю, что вы зря вызвались на эту докучную службу, учитель, — говорил статный юноша в черном халате седому мужчине, одетому сходным образом. — Не пристало человеку ваших умений и положения стоять на часах, словно новобранцу.

— Каждый из нас прибыл сюда помочь великой Сун, Яньчжи, — наставительно ответил его собеседник. — Ни в одном из видов этой помощи нет ничего зазорного. К тому же, из-за предательства Мужун Фу, моя секта Фуню не смогла покрыть себя славой в сегодняшнем бою. Нужно показать всем вольным странникам, что мы верны своему долгу подданных Сына Неба, и готовы защищать великую Сун даже таким скучным образом, — он искривил губы в насмешливой улыбке. На мгновение замолчав, он с недовольством добавил:

— Очень жаль, что остановить предателя попытались Серебряная Змея с женой, а не я, Кэ Байсуй! Уж я бы не дал уйти мерзавцу Мужуну!

— Вы считаете себя ровней лучшему воину юга, учитель? — с сомнением приподнял бровь юноша по имени Яньчжи.

— Его едва не победили двое измотанных юнцов, которые до сих пор отсыпаются, — отмахнулся мужчина. — Видит небо, слава Мужун Фу была сильно преувеличена…

Он не договорил — павшая с неба сияющая стрела ци ударила его в макушку, и Кэ Байсуй упал замертво. Следом за ним, рухнул Яньчжи — пальцевые техники сыпались с небес убийственным дождем, сражая охранников склада одного за другим.

Уничтожив врага, Дуань Яньцин неловко проковылял к ближайшему факелу, и кое-как извлёк его из держателя. Изуродованное лицо старца выражало усталое недовольство — для подобных мелких и обыденных занятий, с ним обычно были младшие, но как назло, последняя из них пропала незнамо куда. Едва слышно вздохнув, Переполненный Злом опустил факел в складскую палатку, и длинным прыжком унесся прочь, оставляя за спиной распускающийся пламенный цветок взрыва.

* * *

Генерал Хань выбрался из шатра, спешно запахивая халат, и с горестным видом уставился на три дымных столба, высящиеся на горизонте. Плечи мужчины поникли — лежащее на них бремя защиты сунской земли только что потяжелело многократно. Покачав головой, Хань Гочжун убрел обратно в палатку. В суете и метаниях, наподобие ловли неведомого врага, уничтожившего огневые припасы, было смысла не больше, чем в вешании замков на стойло после кражи лошади — некто, тайно проникший мимо всех дозоров, наверняка сумел бы ускользнуть от них и на обратном пути. Сейчас, нужно было хотя бы отдохнуть перед трудным завтрашним днём.

Глава 55 Повествующая о том, как серебряная змея примерила на себя серую волчью шкуру, и что из этого вышло

За время продвижения к лагерю сунских войск, Цяо Фэна с небольшим отрядом младших встретило множество следов прошедшей битвы. Похоронные команды стаскивали в кучи трупы киданей, волоча их на крючьях алебард-цзи, и подталкивая остриями копий. Повязанные на лица полосы ткани плохо помогали от стоящей кругом вони разложения — незадачливые солдаты то и дело негромко ругались, поминая недобрыми словами ляосцев, притащившихся умирать именно сюда, собственных командиров, назначивших им сей скорбный труд, и не по-осеннему жаркое солнце, из-за которого киданьское мертвое мясо успело порядком подгнить. Их ругательства приобретали особую громкость и цветистость, когда острие чьего-нибудь оружия пропарывало очередное раздутое брюхо, выпуская наружу трупный смрад. Те из похоронщиков, что грузили на телеги павших ханьских солдат, выглядели немногим менее мрачно и недовольно.

Обстановка в самом лагере была лишь чуть менее безрадостной — множество солдат щеголяли окровавленными повязками, а все без исключения вольные странники — повязками траурными. Словно весь лагерь дружно взялся оплакивать погибших, повязав белые ленты на головы и плечи, и глядя с приличествующей случаю печалью.

В общем и целом, сунская армия не выглядела победителями.

Мрачная усталость господствовала и внутри шатра Хань Гочжуна, куда первым делом направился Цяо Фэн с сопровождающими. Сам генерал выглядел осунувшимся, а его халат — помятым, словно его хозяин провел вчера бессонную ночь. Остальные присутствующие выглядели не менее утомленно.

— Господин генерал, собратья, — глава нищих отвесил всем вежливый поклон. Его спутники последовали примеру своего старшего.

— Получив вашу весть, я двинулся обратно со всей возможной спешкой, — промолвил Цяо Фэн, и с сомнением добавил:

— Мы победили, ведь так? И где Глава Вольных Странников?

— Предатель Мужун перебежал к Ляо, — сонно ответил Инь Шэчи. Они с Му Ваньцин то и дело позевывали, прикрываясь рукавами халатов — вчерашней ночи не хватило, чтобы вернуть бодрость измученным юноше и девушке. — И выдал киданям место хранения нашего огневого оружия. Теперь, его у нас нет.

— Что-о-о? — медленно протянул глава Клана Нищих. Ошеломление на его лице постепенно уступало место искренней ярости, и вскоре, окончательно сдалось.

— Нужно немедленно идти на киданей! — бешено взревел он, сжимая кулаки. — Мы разметаем этих тварей в пыль, в кровавую грязь! Я лично оторву ублюдку-Мужуну его собачью голову!

— Оторвешь, муж мой, обязательно оторвешь, — успокаивающе проговорила А Чжу, заключая мужчину в объятия. — Но не прямо сейчас — надо же мне хоть немного отдохнуть с дороги? И братцу Шэчи нужно отдохнуть — посмотри, на нем совсем лица нет. И всей остальной армии — тоже: у часовых на воротах лагеря глаза слипались. Да и младших лучше дождаться — их целых пять тысяч, и каждому из них будет обидно, если их глава в одиночку заберёт всю воинскую славу. Давай не будем их обижать, — с каждым словом девушки, ярость понемногу оставляла лицо главы нищих.

— Мне уже лучше, жена моя, — чуть стесненно произнес он. — Простите мою несдержанность, собратья. Стыд и вина овладели мной — ведь именно я поддержал эту бесчестную тварь в ее притязаниях на главенство.

— Мужун Фу поистине показал себя полным коварства негодяем, диким зверем со змеиной пастью и осиным жалом[1], — неспешно проговорил Дуань Юй. Юный далисец выглядел чуть получше соратников — во вчерашней битве, он по большести утомил свои меридианы и источник частым применением техник ци.

— Но не следует позволять ярости и жажде мести вести нас, — обстоятельно продолжил он. — Слова предателя Мужуна о смерти соглядатаев Клана Нищих подтвердились — от твоих младших из стана врага нет вестей, брат Цяо. Не иначе, именно Мужун Фу посоветовал чускому злодею выловить и казнить всех бедняков Ляо. Нам неизвестны ни планы, ни силы врага. Идти в бой сейчас — что тыкаться вслепую в ночной темноте.

— Верно, — кивнул генерал Хань. — Нам нужно будет придумать способ выяснить побольше о подкреплениях киданей, и их планах на битву. Но сначала, я хочу пересказать вам всем часть того, что донесли до меня мои командиры. Затем, уважаемый наставник Сюаньнань, — он кивнул на сидящего рядом с ним шаолиньского монаха, — расскажет нам о делах вольных странников. Вчера, кидани и их союзники-предатели изрядно пустили нам кровь. Мы потеряли больше половины солдат, как пеших, так и конных. Потери Ляо также велики, но насколько — не узнать без соглядатаев. Ко всему, большая часть моих солдат ранена, и немало из них — тяжело. Сейчас, мы располагаем где-то тремя с половиной тысячами пехоты, и шестью-семью сотнями конницы. Огневого оружия у них не осталось — даже ручные бомбы по окончании битвы подлежат сдаче на склад, а склады подорвал враг, — он с грустью покачал головой. — Ваша очередь, мудрец Сюаньнань, — он приглашающе махнул монаху рукой. Тот, широкоплечий и рослый мужчина среднего возраста, неспешно встал на ноги.

— Да восславится Будда, — коротко поклонился он всем присутствующим. — Среди странствующих воинов, большая часть осталась в живых — своей властью, Мужун Фу удалил от битвы почти всех. Но подлое нападение Старика Синсю и Переполненного Злом нанесло тяжёлые потери лучшим из нас, — он прикрыл глаза, и произнес короткую молитву. — Среди моих братьев, погибли уважаемые наставники Сюаньку, Сюаньцань, и Сюаньтун. Глава секты Пэнлай, Дулин-цзы — мертв, как и двое его старших учеников. Секта Цюаньчжэнь также потеряла своего главу — злодеи прежде всего пытались убить старших, и почти со всеми сообществами, им это удалось. Численность вольных странников уменьшилась незначительно, но их силы, — он задумчиво сжал губы, — их силы все равно, что уполовинены.

— Печально слышать о смерти моего благодетеля, наставника Сюаньку, — с грустью склонил голову Цяо Фэн. — Я приму участие в ночном бдении у его тела, мудрец, — монах согласно кивнул ему в ответ.

— Какова общая численность вольных странников, наставник Сюаньнань? — спросил Хуа Хэгэнь, сидящий рядом с Дуань Юем.

— Около тысячи, — ответил монах. — Многое множество сект и школ откликнулось на призыв Клана Нищих, и пусть они сейчас обезглавлены подлой атакой Дин Чуньцю и Дуань Яньцина, их сила все ещё велика.

— Значит, мы можем рассчитывать на шеститысячное подкрепление, если считать младших господина Цяо, — огладил усы далиский военный министр. — Это с лихвой восполнит наши потери. Жаль, утрату огненного зелья мы вряд ли сумеем восполнить, — бросив задумчивый взгляд в никуда, он рассеянно добавил:

— Тяньши огорчится.

— Человек не живёт без головы, а войско — без командира, — голос Инь Шэчи все еще полнился усталостью, но звучал твердо. — Нам нужен новый Глава Вольных Странников.

— Верно, Серебряная Змея думает предложить себя, как это недавно сделал Мужун Фу? — холодно промолвил сопровождавший главу нищих Цюань Гуаньцин. — Клан Нищих не пойдет под начало своего врага.

— Вовсе нет, — громко засмеялся юноша. Эта нежданная вспышка веселья взбодрила его, на время отогнав усталость. — Было бы глупостью с моей стороны напрашиваться на столь высокий пост — ведь среди нас есть тот, чья сила сворачивает горы, а дух накрывает своей тенью всю Поднебесную. Я говорю о Цяо Фэне, — просто закончил он, видя удивлённые взгляды присутствующих. — Или ты против его главенства, братец Цюаньцин? — молодой старейшина лишь сжал губы, зло блестя черными глазами.

— Не знаю, достоин ли я возглавить странствующих воинов после всех моих ошибок, — покаянно склонил голову глава Клана Нищих.

— Ошибся — так исправляй, — неожиданно поддержала мужа Му Ваньцин. — Нет смысла назначать кого-то слабее тебя. Моего Шэчи нищие не примут. Братец Юй… извини, братец, но дядя был прав: ты слишком незрел, — юный далисец с улыбкой пожал плечами, ничуть не обидевшись.

— Кто-то другой, сравнимый силой и славой с тобой, Цяо Фэн, мне неизвестен, — с невозмутимым видом продолжала девушка. — Разве что, среди шаолиньских монахов кто найдется. Что скажешь, Сюаньнань?

— Да восславится Будда, — задумчиво протянул тот. — Сильнейший из нас, настоятель Сюаньцзи, остался в храме. Этот недостойный монах превосходит остальных братьев своими скромными умениями, но с господином Цяо мне не сравниться.

— Раз так, я приму на себя эту ношу, — решительно промолвил Цяо Фэн, — и клянусь все силы приложить к победе великой Сун.

— Все лучше, чем прошлый глава, — брюзгливо высказалась Му Ваньцин. — Уж что-что, а помогать киданям Цяо Фэн точно не станет. Чтобы окончательно превзойти Мужун Фу, ему осталось только послать вольных странников в бой, — присутствующие заулыбались, а Инь Шэчи и вовсе коротко рассмеялся.

— С этим разобрались, теперь поговорим о другой насущной нужде, — строгим голосом промолвил генерал Хань, прекращая всеобщее веселье. — Нам нужна разведка. Нужна, как воздух, как хлеб. Без знания числа врага, и его планов, мы все равно, что вдвое слабее. Не зная времени подхода сицзинской пехоты, мы вынуждены ждать битвы каждое мгновение. Я уже посылал к лагерю киданей конных разведчиков, но без большого успеха — их неизменно отгоняют стрелами, а то и вовсе, высылают навстречу сильные отряды. Есть ли у вольных странников некий способ рассеять туман нашего незнания?

— Здесь могу помочь я, — вышла вперёд А Чжу. — За годы службы в доме Мужунов, я неплохо освоила их семейный навык, технику перевоплощения. Скажу честно: кидани не смогут распознать меня под маской. Я берусь пробраться в их лагерь, и вызнать все планы Елюй Нелугу.

— А если тебя раскроют? — обеспокоенно спросил Цяо Фэн. — Ты окажешься одна-одинешенька, лицом к лицу с бесчисленными полчищами врага. Я не хочу потерять тебя, жена.

— Имей больше веры в мои силы, дорогой муж, — строго ответила А Чжу. — Помнишь, как я прикинулась Хэлянь Тьешу, чтобы отобрать тебя у тангутов? Не думаю, что северные варвары намного проницательнее западных.

— Ты успела понаблюдать за Хэлянь Тьешу, и узнать его привычки, голос, и поведение, — не отступился глава нищих. — Кого из киданей ты знаешь так же хорошо? Нет, жена, даже не проси — в лагерь войск Ляо я тебя не пущу, — девушка, обиженно надувшись, хотела было что-то возразить, но тут в зарождающуюся супружескую ссору вмешался Инь Шэчи.

— Погодите-ка, — привстав на своем стуле, он поднял ладонь. — Скажи мне одну вещь, сестрица А Чжу: можешь ли ты использовать технику перевоплощения на ком-то, кроме себя?

— Конечно, — пожала плечами девушка. — Это искусство никак не связано с внутренней силой — лишь с умением использовать грим и маски.

— Тогда, вам с братом Цяо не о чем спорить, — широко улыбнулся юноша. — Измени внешность мне и моей жене. Случись что, мы прорвёмся сквозь любое окружение киданей. Даже предатель Мужун не сумеет нас остановить — один раз, он уже бежал от наших мечей, поджав хвост. Вздумай он встать на моем пути, и я заберу его жизнь.

— Разумно ли это, Шэчи? — вновь обеспокоился Цяо Фэн. — Ты и госпожа Инь никогда не пользовались техникой перевоплощения. Кидани раскроют ваш обман ещё легче, чем с моей женой — да хотя бы по голосу, — большинство присутствующих поддержало сомнения главы Клана Нищих, и его тревогу. Один лишь Цюань Гуаньцин был явно не прочь отправить супругов Инь в самое сердце логова киданей, не то, что без надёжной маски, но и без оружия.

— Мы с соратником спаслись лишь милостью Отца-Неба, — внезапно прохрипел Инь Шэчи напрочь сорванным голосом. — Мой несчастный брат был ранен в горло, и утратил дар речи. Я же пролежал на поле боя, придавленный трупом лошади, до самого вечера, и лишь с наступлением темноты сумел ускользнуть от ханьских шакалов. Прежде чем требовать объяснений, дай мне, хотя бы, испить воды, — участники военного совета ответили на это выступление задумчивыми взглядами. В глазах Цяо Фэна поубавилось недоверия и беспокойства, а Дуань Юй и вовсе захлопал в ладоши с веселой улыбкой.

— Простой трюк, но киданям его хватит, — обычным тоном закончил наследник семьи Инь.

— Все это замечательно, но разве ты говоришь на одном из наречий Ляо, Шэчи? — спросил все ещё сомневающийся Хуа Хэгэнь. — Воин киданей, говорящий на языке ханьцев, будет выглядеть подозрительно.

— Об этом волноваться не стоит, — уверенно заявил Хань Гочжун. — Среди ляоской знати в почете все ханьское — оружие, предметы обихода, украшения, да и язык тоже. Даже такой ненавистник великой Сун, как Елюй Нелугу, изучал тактику по трудам наших полководцев, и всюду таскает с собой кресло-паланкин, привезенное со Срединной Равнины. Ни мечи супругов Инь, ни речь Шэчи ни у кого не вызовут подозрения — нужно только выбрать для их перевоплощения пару киданей побогаче видом.

— Тогда, пожалуй, все может получиться, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Сколько времени тебепонадобится для подготовки своего искусства, жена?

— Пару часов, — подумав, ответила та. — Нужно подыскать подходящие тела, снять с них одежду и доспехи, отмыть их от трупного яда… — она брезгливо сморщила носик. — И я отказываюсь делать это в одиночку.

— Я направлю вам в помощь солдат, госпожа Цяо, — пообещал генерал Хань. — Супруги Инь смогут, тем временем, отоспаться. Нам же остаётся лишь ждать от вас добрых вестей, друзья, — заключил он, глядя на Шэчи и Ваньцин.

— Будьте уверены, господин генерал, нужные сведения мы добудем, — пообещал юноша. Бросив на друзей и соратников лукавый взгляд, он добавил:

— После всех виденных мной оперных постановок, будет интересно самому поучаствовать в одной, — его лицо расплылось в хитрой улыбке, — особенно, в роли злодея-киданя.

* * *

Двое военачальников армии Ляо стояли посреди сунского военного лагеря, настороженно осматривая друг друга. Оба были молоды, высоки ростом, и носили латную броню, украшенную узором в виде волчьих голов; также, эти молодые кидани выделялись семейным сходством столь явным, что в родстве их не было никаких сомнений.

— Ты выглядишь, как оживший мертвец, муж мой, — недовольно промолвил один из них глубоким женским голосом. — А эти сапоги на высоком каблуке донельзя неудобны. Вздумай я бегать в них, то неминуемо брякнусь, и сломаю себе что-нибудь.

— Небольшие пошатывание и неуверенность в походке лишь помогут твоему образу, любимая жена, — весело ответил второй. Он, неожиданно для ляосца, говорил на чистейшем сунском «государственном языке», с едва заметным оттенком дэнчжоуского южного наречия. — Мертвец, говоришь? Значит, бледности достаточно. Эх, жаль, что здесь нет хороших зеркал, — раздражённо покривившись, кидань склонился над стоящей рядом кадкой, полной воды, и вгляделся в свое отражение.

— Все в порядке, — задумчиво промолвил он. — Осталась лишь одна малость. Будь любезна, сестрица А Чжу, сдвинь мой шлем набекрень, — попросил он также присутствующую здесь жену Цяо Фэна.

— Набекрень? — озадаченно моргнула та. — Зачем, братец Шэчи? И почему ты не сделаешь это сам?

— Именно набекрень, — обстоятельно ответил замаскированный Инь Шэчи. — Так, чтобы я выглядел нелепо и бестолково. Это, на самом деле, очень важная деталь, как и грязь, которую нами предстоит нанести на доспехи. Выгляди мы с Ваньцин безупречно, и неминуемо вызовем подозрения. Грязные и усталые, мы уже будем смотреться достовернее — пережив кровавую битву, и выбравшись из лап врага, мы обязательно испачкались бы, и неоднократно. Если же в моем облике будет присутствовать нечто, вызывающее смех и жалость, эта мелочь скроет собой возможные недочёты моей маски, отвлекая от них внимание. Люди обычно не присматриваются к другим, довольствуясь тем, что увидели мельком. Сам я не хочу тревожить мое одеяние потому, что боюсь повредить маску — все же, у меня маловато опыта с техникой перевоплощения. Точнее, его нет совсем.

— С техникой перевоплощения, может быть, и нет, а вот с искусством обмана — побольше моего, — задумчиво призналась А Чжу, осторожно сдвигая шлем Шэчи набок. — Я и не знала об этой… мелкой отвлекающей глупости. Может, мне и шлем сестрицы Вань перекосить?

— Всего должно быть в меру, — авторитетно заявил юноша под маской киданя. — Это тебе скажет любой ценитель оперы. Если в одежде актеров слишком много блеска, они попросту ослепят зрителя, и тот не увидит ничего, кроме невнятного мельтешения. Сделай их одеяния чрезмерно темными и мрачными, и постановка будет нагонять тоску. Присутствуй в облике актеров слишком много глупого и нелепого, и представление превратится в шутовской балаган. Мой несчастный братец, после ранения утративший речь, — Инь Шэчи с проказливой полуулыбкой кивнул в сторону прикидывающейся киданем жены, что с недовольным видом переминалась с ноги на ногу, — не должен вызывать смех. Только жалость.

— Тогда, добавлю ей в лицо бледности и синевы, и надену на горло окровавленную повязку, — рассудила А Чжу. — Стой спокойно, сестрица Вань, — под раздраженный вздох Му Ваньцин, она запустила руки в наплечную суму.

* * *

Домики небольшого села, даже, скорее, крупного хутора, невидяще пялились в никуда провалами выбитых окон. Зияющие проемы дверей, чьи створки валялись поодаль, сорванные с пазов, выглядели раскрытыми в крике о помощи ртами. На многих домах виднелись подпалины — селение пытались сжечь, но без особого усердия. Раздутый и смердящий труп коровы, над которым темным облачком вились мухи, валялся на одном из дворов, а на обочине утоптанной дороге, что вела из хутора, лежало уже человеческое тело. Вокруг разрубленной головы мертвеца темнела лужа засохшей крови.

— Я и не знала, что на перевале Яньмыньгуань остались ханьские селения, — пораженно пробормотала Му Ваньцин. Ее ладонь крепко сжимала руку мужа.

— Уже, наверное, не осталось, — с сожалением ответил юноша, глядя на мрачную картину уничтоженного хутора. — Кидани наверняка угнали в рабство всех, кого смогли. Ну, кроме несчастных, вроде него, — он указал на лежащий у дороги труп.

При жизни, тот был мужчиной средних лет, невысоким и тощим. Одеяние его — простые рубаха и штаны из некрашеной холстины, и стоптанные соломенные лапти, — было невзрачным до бедности, и на него не позарились ни находники, разграбившие хутор подчистую, ни угнанные в рабство односельчане убитого.

Спина лежащего лицом вниз мужчины была исполосована ударами плети. Глубокие кровавые раны исчерчивали тело мертвеца жутким подобием тигровых полос — избивавший крестьянина явно был не новичком с плетью, и даже не думал щадить свою жертву.

— Он не пытался сбежать, — сдавленно произнес Шэчи, приглядевшись. — Удар нанесен с седла, но не на скаку — голова расколота сверху, и точно посередине. Убийца подъехал к нему, остановился, и зарубил.

— Зачем? — с неверием в голосе спросила Ваньцин. — Зачем эта бессмысленная жестокость? Этот крестьянин должен был стать рабом, к чему киданям портить свою добычу?

— Не знаю, — медленно и напряженно ответил юноша. Его брови недобро хмурились, а глаза вцепились взглядом в распростертый на обочине труп. — Может, он был болен, или выказал неповиновение, и его решили сделать примером для остальных. Либо же и вовсе, кидани решили поразвлечься. Не думаю, что мы сможем узнать его судьбу, жена. Но мы можем другое, — повернувшись к любимой, он серьезно посмотрел в ее глаза, карие и ясные — единственную часть ее облика, не измененную искусством А Чжу.

— Мы можем запомнить эту смерть, — тяжело промолвил он. — Запомнить судьбу ни в чем не повинного человека, попавшего в лапы безжалостных захватчиков. Запомнить, и не допустить ее повторения. Прости нас, незнакомый крестьянин, — обратился он к телу, низко кланяясь ему. — Мы не можем похоронить тебя. Ради жизней многих, мы вынуждены оставить одного без положенных почестей. Надеюсь, твой дух поймет нас.

— Прости нас, незнакомец, — эхом повторила Ваньцин. — Не знаю, сможем ли мы отомстить за тебя — нам неизвестен твой обидчик. Но будь уверен, в грядущей битве мы покараем многих киданей за злодеяния их соотечественников. Пойдем, муж мой, — она вновь сжала ладонь юноши. — Время не ждет.

* * *

Около часа спустя, две неспешно плетущиеся фигуры показались неподалеку от лагеря армии Ляо. Вечернее солнце неярко бликовало на металле их доспехов, и старший ляоского караула, что охранял ворота, раздумал бить тревогу и отдавать приказ расстрелять нежданных гостей из луков — в очертаниях брони неизвестных угадывался традиционный киданьский орнамент в виде волчьих голов.

Стоило парочке добрести до ворот, как стала заметной бледность и изможденность двоих воинов. Их богатые доспехи были покрыты дорожной пылью и пятнами грязи, а мутные глаза глядели с тупым равнодушием. Один из мужчин поддерживал другого, то и дело спотыкающегося. Доковыляв до ворот, они замерли, чуть пошатываясь, напротив безмолвных часовых. Выступив вперёд, начальник караула с сомневающийся видом спросил что-то на лающем ляоском наречии.

— Поди прочь, грязный простолюдин, — невнятно прохрипел один из пришельцев. — Я не стану тратить свое время на мужичьё. Приведи кого-то выше тебя происхождением.

Кидань повторил свой вопрос, глядя все настороженнее. Его рука, словно невзначай, легла на рукоять сабли; ляоские солдаты, видя напряжение своего начальника, наставили на нежданных гостей копья. Воин в богатой броне, говоривший ранее, попытался что-то сказать, но, не успел он вымолвить и слова, как сухой, частый кашель одолел его. Справившись с взбунтовавшимся горлом, он сердито нахмурился, и, наставив на караульных трясущийся палец, снова вознамерился высказаться, как к беседе присоединился новый участник, подошедший из глубины лагеря — грузный низкорослый мужчина, чей доспех не уступал вычурностью броне новоприбывших, а чистотой и блеском — превосходил во много раз.

— Да это же славные братья Уголун и Угоху! — воскликнул он на приличном ханьском. Щекастое и бородатое лицо киданя просияло искренней радостью. — Вижу, Отец-Небо не оставил вас своей милостью, друзья — я сам видел, как под тобой убили коня, братец Уголун. Как тебе удалось выжить? — заинтересованно обратился он к замаскированной Му Ваньцин. Та промычала нечто невнятное.

— Мой брат был ранен в горло, и не может говорить, — захрипел Шэчи. Ваньцин, вновь замычав, утвердительно кивнула, тыча пальцем в окровавленную повязку на шее. — Мне тоже досталось — голова моя идёт кругом, а глаза с трудом различают вещи. Кто говорит со мной?

— Это генерал Пу Ши, — ответил толстяк. — Перед битвой, мы с тобой разделили чашу кумыса, братец Угоху, и уговорились выпить ещё раз, после победы, помнишь?

— Попить было бы неплохо, — прохрипел Инь Шэчи. Он неловко пошатнулся, с трудом сохранив равновесие. — Руку бы отдал за глоток воды.

— Конечно, конечно, — спохватился Пу Ши. — Воды доблестному генералу Угоху, живо! — грозно рявкнул он на караульных.

Солдаты почтительно поклонились, и один из них метнулся вглубь лагеря, вскоре вернувшись с кожаным бурдюком. Неуклюже приняв ёмкость, Шэчи жадно припал к ней, судорожно глотая и обливаясь. Выхлебав не менее половины, он с заметной неохотой оторвался от бурдюка, и передал его Му Ваньцин. Та приникла к кожаному сосуду с не меньшим пылом.

— Я прикажу солдатам проводить вас к целителю, друзья, — сочувственно промолвил ляоский генерал, когда поддельные кидани напились. — Простите, я не смогу сопровождать вас — военный совет вот-вот начнется. Встретимся после него, братец Уголун, братец Угоху.

— Нам с братом никак нельзя пропускать совет! — взволнованно захрипел Шэчи. — Если мы будем пренебрегать службой из-за каких-то ран, как мы взглянем в глаза государю и близким по возвращению домой? Сейчас же веди нас к принцу, брат Пу Ши — истинный воин Ляо никогда не склонится перед трудностями, даже будучи изрублен на куски!

— Отлично сказано, братец Угоху! — восхитился Пу Ши. — Вот только… — он с сомнением оглядел измазанные в грязи доспехи двоицы. — Нужно, хотя бы, привести вас в порядок — не стоит показываться на глаза господину Елюю в таком виде. Эй, вы, — презрительно бросил он караульщикам, — помогите генералам очиститься.

Вскоре, генерал Пу Ши бодро шагал по направлению к роскошному шатру Елюй Нелугу, а следом за ним кое-как поспевали двое поддельных киданей, чьи доспехи, наскоро оттертые от грязи, вернули часть былого лоска.

Когда все трое вошли в шатер чуского принца, Инь Шэчи с трудом удержался от удивлённого возгласа: на почетных местах рядом с Елюй Нелугу восседали не кто иные, как престарелые злодеи, чье вмешательство едва не привело к поражению во вчерашней битве. Дин Чуньцю посматривал по сторонам, удерживая на лице слащавую мину; Дуань Яньцин глядел волком. Мужун Фу, сидящий поодаль, всем своим видом выражал невозмутимость.

— Радостная новость, господин юаньшуай! — с порога провозгласил пухлый генерал. — Доблестные братья Уголун и Угоху вернулись! Все ханьские полчища не сумели удержать их!

Пу Ши докладывает о возвращении Угоху и Уголуна

— Хорошо, хорошо, — с одобрением в голосе промолвил принц Чу. Инь Шэчи удовлетворенно отметил, что командующий армией Ляо и вправду говорил на довольно чистом северно-сунском наречии. Юноша приготовился слушать во все уши — раз уж враг решил обсуждать свои коварные планы на понятном Шэчи языке, было бы невежливым не воспользоваться этой любезностью киданей.

— Проходите поближе к карте, — тем временем, доброжелательно обратился к новоприбывшим чуский принц. — Мы как раз обсуждали расстановку войск на грядущую битву. Да, Мужун Фу, ты точно уверен, что ханьцы не осмелятся напасть первыми? У меня где-то семь тысяч солдат на ногах. Вдруг Хань Гочжун решит застать нас врасплох?

— Силы сунских войск истощены, — со скучным видом откликнулся наследник Мужунов, явно отвечающий на этот вопрос не в первый раз. — А вольные странники — обезглавлены. Клан Нищих и Цяо Фэн были отправлены к перевалу Ханьгу, и, при удаче, будут идти обратно ещё день-два. Генерал Хань — осторожный командующий, и не станет рисковать всем в таком сомнительном предприятии, тем более — без своих соглядатаев-нищих. Вы, я надеюсь, послушались моего совета, и избавились от них?

— Избавился, избавился, — раздражённо бросил Елюй Нелугу. — Книги о военном искусстве говорят: когда силен — показывай слабость, а когда слаб — силу. Но, раз уж ты говоришь, что сунская армия останется в лагере, я тебе поверю. Продолжим, — он склонился над пергаментной картой, разложенной на широком столе. — В первую линию я выведу полк генерала Дарбы, когда он прибудет вместе с армией моего отца — его солдаты опытнее прочих. Ты, генерал Хадаба, подопрешь его левое крыло своими тяжёлыми пехотинцами и стрелками…

Обсуждение военных планов продолжалось ещё долго. Шэчи и Ваньцин не преминули получить указания для своих полков — как оказалось, весьма многочисленных, — и юноша хрипло заверил чуского принца, что он и его брат не посрамят великую Ляо, несмотря ни на какие ранения. Позже, замаскированные юноша и девушка с некоторым трудом отделались от сердобольного Пу Ши, жаждавшего помочь старым знакомым, и, прокравшись на окраину лагеря, покинули его, преодолев внешнюю стену техникой шагов.

— Муж мой, погоди, — поспешно проговорила Му Ваньцин, когда они спустились вниз. — Помнишь, ты говорил, что армия не живёт без командира? У нас есть отличная возможность обезглавить киданей. Вернёмся в шатер чуского злодея, попросим его о личной беседе, и убьем. Цяо Фэн дважды победил его без большого труда; думаю, мы тоже справимся.

— Всякое правило имеет исключения, — с сожалением ответил юноша. — Сицзинское войско прибывает завтра, а с ним идёт Елюй Чунъюань, отец принца Чу, и юаньшуай западной армии Ляо. Он без труда примет командование, а кидани, разъярённые гибелью своего полководца, будут драться вдвое ожесточеннее. Я и сам бы не прочь забрать жизнь чуского злодея, но сейчас, это лишь навредит нам. Кроме того, сведения, что мы добыли, обязаны достичь Хань Гочжуна. Если же мы раскроем себя, пытаясь убить Елюй Нелугу, ляоские военачальники неминуемо поменяют планы.

— Ну и ладно, — не слишком расстроилась девушка. — По крайней мере, я, наконец, могу избавиться от этих громоздких доспехов, надоедливой маски, и, что самое главное, сапог! Поистине, высокие каблуки придумал кто-то из князьев Диюя — мучить грешные души.

* * *

Небольшой ляоский разъезд, везущий ценную добычу на добыче живой — будущие рабы тащили свое бывшее имущество, — был остановлен весьма необычным происшествием: голова его командира, с беспечным видом едущего впереди, слетела с плеч словно сама собой. Обезглавленное тело держалось в лошадином седле ещё несколько мгновений, а затем медленно, словно нехотя, сползло набок, цепляясь за стремя. Конь военачальника взбрыкнул, почуяв это неудобство, и труп повалился на камни горной долины, лязгнув доспехами.

Подчинённые убитого прожили ненамного дольше: большая красно-белая тень промелькнула мимо них, оставляя на своем пути разрубленные тела и напуганных лошадей. Лишь один ляоский всадник, ехавший чуть поодаль, сумел спастись: увидев судьбу своего командующего, он немедленно пустил коня в галоп, нахлестывая его плёткой по крупу, и подгоняя ударами пяток. Пронесшись мимо умирающих соратников, кидань быстро оставил рабский караван позади.

Зарубив последнего из ляосцев, напавшие на караван замедлились настолько, что стало возможным их разглядеть, и оказались молодой парой мечников — юношей в белом халате, и девушкой в красном, с черной вуалью на лице.

Му Ваньцин дернулась было следом за удирающим киданем, но Инь Шэчи придержал ее за плечо.

— Не стоит, жена моя, — покачал головой он, в ответ на кровожадно-недовольный взгляд девушки. — У нас нет времени гоняться за каждым разбойником — нужно поскорее добраться до своих. Идите к деревне Шицзяхэ, добрые люди, — обратился он к напуганным крестьянам, застывшим со своими пожитками в руках. — Войска великой Сун, что стоят там лагерем, защитят вас, — и, не слушая сбивчивых благодарностей спасённых людей, юноша с девушкой применили технику шагов и исчезли вдали.

* * *

— Сорок тысяч, — с отсутствующим видом проговорил Хань Гочжун. — Тридцать семь тысяч пехоты, и три — конницы. А вместе с ними — Дин Чуньцю, Дуань Яньцин, и предатель Мужун.

— Елюй Чунъюань проводил в пути дополнительные рекрутские наборы, — извиняющимся тоном ответил Инь Шэчи. Почему-то, юноша чувствовал себя так, будто именно он был виноват в резком увеличении численности армии Ляо. — Его солдаты забрали в армию всех мало-мальски здоровых мужчин Сицзина и Наньцзина, и опустошили чжунцзинские склады оружия. Большая часть этих новобранцев с трудом понимает, как держать копьё, а умение шагать в ногу от них увидишь не чаще, чем змеиные волосы и лошадиные рога, но сражаться они будут яростно. Елюй Чунъюань пообещал каждому из них надел на покоренных землях, а для бедных скотоводов и один му плодородной земли — дар небесный.

— Их неопытность мало нам поможет, — все так же отрешённо протянул генерал Хань. — У меня самого пол-армии новобранцев. Уж не знаю, что там у нищих, и прочих вольных странников.

— Сражаться мои младшие умеют, в том числе, и вместе, — успокаивающе отозвался Цяо Фэн. — Остальное приложится. Значит, принц Чу опасается внезапной атаки? Что бы нам не претворить его опасения в жизнь? Я, братец Шэчи с женой, далиские воины, мои старейшины, и ещё сотня-другая опытных бойцов могли бы устроить в лагере киданей знатный переполох.

— Как бы это нападение не захлебнулось кровью, — мрачно ответил ему великий старейшина Чэнь Гуянь. — Помни о предателе Мужуне, и его двух злодеях-союзниках. Тебе они, может, и не страшны, а вот всем остальным… — он недовольно покряхтел, вмиг напомнив собой ворчливого дедушку, отчитывающего непутёвого внука.

— Я попал под удар Божественного Пламени — техники Дин Чуньцю, — неожиданно продолжил он с тихой обреченностью. — Не знаю, можно ли теперь исцелить мою руку, — он выпростал из-под складок рваного плаща левую кисть — усохшую, и сильно покрасневшую.

— Пальцы не слушаются совсем, — печально добавил он. — Хорошо, что я сражаюсь правой рукой, иначе этот жалкий старик окончательно стал бы бесполезен.

— Когда мы вышвырнем киданей из Сун, я обязательно разыщу Соперника Яньло, и упрошу его помочь тебе, брат Чэнь, — с пристыженным видом уверил его глава Клана Нищих. — Но нам так и так придется сражаться со Стариком Синсю. Отчего бы не сделать это на наших условиях?

— Пожалуй, господин Чэнь прав, — почесал ус Хуа Хэгэнь. — Враг будет у себя дома, настороже, и многократно превосходить нас числом. Не думаю, что такое нападение окончится хорошо. Скорее, мы потеряем последних опытных бойцов из числа вольных странников, и уйдем ни с чем. Лучше уж встретить киданей в поле, при поддержке армии.

— Враг превосходит нас числом в четыре раза, — с сомнением сказал Дуань Юй. — Может, стоит вернуться к старому плану господина Хуа — отступить, чтобы воевать с киданями из засад и ночью? Их конницу мы повыбили в прошлой битве. Гнаться за нами они не станут — сорокатысячной армии и с места сдвинуться трудно.

— Если мы отступим, ляоская армия выморит все селения севера Шэньси, — сожалеюще кривясь, ответил Инь Шэчи. — Кидани угонят людей в рабство, разграбят их дома, и сожгут все, что останется. Я не смогу спать спокойно, зная, что допустил это.

— Бездумно бросаться на численно превосходящего врага — тоже не дело, — высказался Цюань Гуаньцин, как ни странно — без капли неприязни. — Может, применить старый трюк с пустым лагерем и засадой вокруг него? Погоды нынче стоят сухие и солнечные, огненная атака вполне может удаться.

— Елюй Нелугу известны все эти старые трюки, — с глухой тоской ответил Хань Гочжун. — Он изучал тактику именно по ним — хитростям, описанным в трудах Сунь У, Сунь Биня, Чжугэ Кунмина, Цао Мэндэ, и прочих полководцев древности. Из-за этого, атака с применением огневого оружия для него — неостановимый ужас, с которым невозможно бороться, а огненная атака после заманивания врага в лагерь, набитый вязанками хвороста — нечто простое и знакомое. Мы лишь потратим время впустую, готовя подобные уловки.

— Идея с обманом все же заслуживает внимания, — Шэчи также не был настроен высмеивать давнего недоброжелателя. — Если пустой лагерь чуский принц распознает, что насчёт «одалживания ста тысяч стрел[2]»? На суше этот трюк провернуть немногим сложнее, чем в водах Длинной Реки, особенно — ночью. Избавим их стрелков от боеприпасов — все лучше…

— Пропустите! Я сказал, пропустите! — речь юноши была прервана громким и до крайности обиженным воплем, раздавшимся снаружи шатра. — Я требую немедленно допустить нас до командующего армией! Мы — ученики секты Сяояо, и нам доподлинно известно, что наш старший — здесь, в войсках!

— Ученики Сяояо? Твоей секты, Шэчи? — недоуменно прищурился генерал Хань. — Когда это ты успел обзавестись младшими?

— Не обзаводился я, — оторопело ответил юноша. — Может, взглянем на них? Все равно, стоящих идей пока ни у кого не появилось.

— Почему нет, — пожал плечами полководец, и командно рявкнул, ненадолго оглушив всех участников совета:

— Часовые! Пропустить младших Сяояо!

Через мгновение, внутрь вошла примечательная восьмерка. Впереди двигался знакомый многим Сюэ Мухуа. За ним шествовал строгий чернобородый мужчина с цинем за плечом. Его сопровождал круглолицый и усатый детина в черном халате с белыми кругами, и с доской для облавных шашек наперевес. За ними шли трое в школярских одеждах, несущие в руках большую кисть для рисования, мерную линейку, и свиток из бамбуковых дощечек. Последними вошли изящный и тонколицый мужчина, вертящий в руках свежесорванный цветок, и самый странный из восьми — человек в наряде и гриме хуадань[3]. Губы его были старательно подведены помадой, брови — тенями, а лицо было щедро накрашено белилами и румянами. С его шелковым платьем и украшениями, странный незнакомец выглядел, словно направляющийся к сцене актер, что неведомо как заблудился, и очутился в войсковом лагере.

Ученики секты Сяояо

— Сердечно благодарю вас за то, что вы приструнили своих чрезмерно ретивых солдат, господин генерал — признательно вымолвил Сюэ Мухуа. — Да, мои младшие не очень-то известны на реках и озерах, но это ведь не причина гнать людей, с чистым сердцем предлагающих помощь!.. Кхм, — он смущенно прочистил горло. — Простите, я немного поддался раздражению. Позвольте мне представить моих братьев по учебе, — говоря это, знаменитый целитель гордо приосанился.

— Наш старший — Кан Гуанлин, известный как Одержимый Цинем, — он кивнул на чернобородого мужчину.

— Мой второй брат — Фань Байлин, Демон Шахмат, — круглолицый усач отвесил короткий поклон.

— Третий из нас — Гоу Ду, Книгочей, — мужчина со свитком вежливо кивнул.

— Четвертый мой собрат — У Линцзюнь, Увлеченный Рисованием, — им, разумеется, оказался школяр с кистью.

— Я сам — пятый ученик моего поколения, — с гордостью поведал Сюэ Мухуа. — Мои младшие — Фэн-Третий, Чудесный Ремесленник, Ши Цинфын, Любитель Цветов, и Ли Куйлэй, Знаток Оперы, — человек с линейкой, носитель цветка, и мужчина-хуадань поочередно поклонились.

— Мы все, ранее звавшиеся Восемью Друзьями из Ханьгу, открыто заявляем: мы — ученики Су Синхэ, Многомудрого Господина, — торжественно добавил доктор Сюэ. — Мы — третье поколение секты Сяояо.

— Помни девиз секты Сяояо! — внезапно раздался громкий голос от одного из сидячих мест рядом с генералом. Инь Шэчи, широко улыбаясь и раскинув руки, поднялся со стула, и провозгласил:

— «Пересекая небо и землю, правя пятью стихиями, не ведая преград…»

— «…Не зная забот!» — нестройно подхватили восемь мужчин. Их старший прослезился, утирая глаза краешком рукава.

— Давненько я не слышал этих слов, сказанных не в страхе, но с гордостью, — с легкой хрипотцой промолвил он. — Спасибо тебе, юноша. Как я понимаю, ты и есть наследник, о котором говорил Мухуа?

— Я — Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — довольно промолвил тот. — Как же я рад наконец-то найти вас, мои дорогие… младшие, — он осмотрел морщинистых и возрастных учеников Су Синхэ с долей ехидства. Те, кряхтя и потирая усы и бороды, отвели взгляды, один лишь Сюэ Мухуа счастливо улыбался.

— Вы помните меня, наследник? — спросил он. — Нам случилось увидеться в Месте Встречи Героев…

— Предадимся воспоминаниям позже, — поспешно перебил его Шэчи, подняв ладонь. На щеках юноши проступил румянец. — Вы прибыли помочь войскам, так? И каким же образом? Насколько я знаю, братец Синхэ не учил вас боевым искусствам, — столь вольное поименование их учителя вновь заставило некоторых из Восьми Друзей Ханьгу смущенно закряхтеть. Кан Гуанлин лишь понимающе кивнул.

— В своих странствиях по рекам и озерам, Мухуа изучил множество стилей и техник, — обстоятельно ответил он. — Байлин придумал собственный стиль тайного оружия, а Цинфын — технику развития, основанную на особом способе дыхания, — на этих словах, Шэчи невольно вспомнил шутку Су Синхэ, которую его старший учинил на первом их уроке, и с подозрением уставился на цветочника. Тот безмятежно кивнул в ответ.

— Куйлэй достиг некоторых успехов в искусстве перевоплощения, да и я тоже на что-то гожусь, — продолжал знаток игры на цине. — Мне ведомы мелодии, способные отобрать разум и сокрушить душу. Но ты не очень-то и ошибся, наследник: мы — не лучшие бойцы, и большой пользы в сражении не принесем. Однако же, мы, ученики секты Сяояо, не стали бы приходить сюда только для того, чтобы встать в один строй с простыми солдатами, и умереть, защищая Сун. Нет, о нет, — медленно покачал головой он, и торжественно продолжил:

— Сегодня, секта Сяояо принесет вам победу, господин генерал!

— Победу? — с недоверием глянул на него Хань Гочжун. — Будь вы все бойцами, сравнимыми с вашим наследником, я бы согласился. Но чем помогут армии восемь людей искусства? Даже знаменитый Соперник Яньло не сможет излечить тысячу моих раненых за одну ночь. Какой мне прок в оперном актере, знатоке облавных шашек, художнике, и прочих, я и вовсе не могу понять.

— Ваши сомнения оправданы, генерал, — серьезно кивнул Кан Гуанлин. — Не боевое мастерство принесло мне и моим братьям нашу скромную известность на реках и озерах. Но знайте же: секта Сяояо некогда была знаменита не воинскими умениями, и даже не изящными искусствами. Подлый предатель и вор Дин Чуньцю притеснял нас так долго, что едва не стер из всеобщей памяти имя нашей секты, как и все ее достижения. Истинная сила секты Сяояо — в искусстве таинственном и загадочном. Ни одно другое сообщество не сравнится с нами в мастерстве создания массивов и формаций, а также, управления ветром и водами!

— Вы можете построить мне нечто вроде Массива Восьми Каменных Столбов[4]? — все еще сомневаясь, спросил генерал Хань. — Я думал, подобные искусства давно утрачены.

— Были бы утрачены, не будь наш учитель мудр и предусмотрителен, — голос Кан Гуанлина звенел гордостью. — Он спрятал все знания секты о формациях и массивах, чем спас их от гнусного вора Дина. Когда мы, призванные Мухуа, решили двинуться к Яньмыньгуаню, на помощь правительственным войскам, то посетили тайное убежище учителя, и он передал нам один из спасенных им древних свитков. В пути, я и мои младшие изучили его в достаточной мере. Мы построим вам нечто стократ лучшее, нежели жалкая поделка Чжугэ Ляна, — торжественность, сквозившая в словах старшего из учеников Су Синхэ, была достойна императорского приема, не меньше. — Мы создадим массив, равных которому не видел мир! Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм!

— Никогда не слышал о таком, — пожал плечами Хань Гочжун, не очень-то впечатленный помпезностью заявления. — И чем он хорош?

— Это… То есть… — медленно проговорил Инь Шэчи, то и дело запинаясь. — Как… Какого размера массив вы можете создать, братец Гуанлин?

— Мы перекроем им все предгорья Яньмыньгуаня! — возгласил тот, ничуть не смущенный панибратством юноши. — Он не продержится дольше дня, но ведь нам и не нужно строить его на века, верно? Достаточно сокрушить киданей с его помощью, — Шэчи пораженно охнул. Его челюсть сама собой отвисла, а пальцы юноши рассеянно мяли рукава халата.

— Да объясните же, наконец, что делает этот ваш массив? — с легким раздражением спросил генерал Хань. — Увидев его, армия Ляо сойдет с ума, развернется, и отправится домой?

— Лучше, — ответил Инь Шэчи. Изумление медленно уходило с его лица, сменяясь искренним довольством. — Благодарите секту Сяояо и моих младших, генерал, ведь они и вправду принесли нам победу. Кидани все равно, что обречены, — он не удержался от довольного смеха.

— Представьте себе крепость, закрывающую путь армии Ляо, — вновь заговорил он, предупреждая возмущенные вопросы полководца. — Крепость, чьи стены несокрушимы. Поможет ли нам такое?

— Конечно, — все еще с недовольством ответил полководец. — Укрепления бы нам не помешали. С доброй стеной, преграждающей ляосцам дорогу, да еще и способной выстоять перед их осадными машинами, я, пожалуй, смог бы отразить всю силу врага с имеющимися войсками.

— Это еще не все, — с заговорщическим видом вымолвил Шэчи. — Представьте крепость, чьи стены невидимы. Совсем. Еще, ваши солдаты могут свободно проходить сквозь них, а враги — нет. Ну что, по душе ли вам помощь секты Сяояо? — он вновь не смог сдержать торжествующий смех.

— Это… кажется невероятным, — неверяще моргнул Хань Гочжун. — Действительно ли этот массив способен на все перечисленное?

— Наследник говорит правду, — серьезно ответил Кан Гуанлин. Его собратья также согласно закивали.

— Да будет вам известно, что я видел Массив Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм своими глазами, и проходил сквозь его стену! — торжественно добавил Инь Шэчи, глядя в сомневающиеся глаза полководца. Тот растерянно усмехнулся.

— Но это же… это принесет нам победу и при втрое большем преимуществе врага, — ошарашенно проговорил он. — Не нужно даже перекрывать выход из устья Яньмыньгуаня полностью, — он вскочил из-за стола, схватил кисть для письма, и лихорадочными мазками принялся рисовать прямо на большой карте, висящей на стойке у стены шатра. — Вот здесь и здесь можно оставить немного свободного пространства. Копейщики и алебардисты, стоящие за этими невидимыми стенами, соберут кровавую жатву, попросту нанося удары в сторону врага! — он отбросил кисточку, и расхохотался, держась за голову.

— Если твои младшие и вправду сумеют выстроить эту чудесную крепость, вот тебе мое слово, Шэчи — имя секты Сяояо прославится в веках, — проговорил он, тяжело дыша, и возбужденно блестя глазами.

— Не сомневайтесь в моих соучениках, господин генерал, — важно ответил юноша, и обратился к Кан Гуанлину:

— Что вам понадобится для постройки массива?

— Об этом лучше расскажет Фэн-Третий, — кивнул тот в сторону мужчины с линейкой.

— Прежде всего, самые обычные доски и гвозди, — сухим тоном заговорил Чудесный Ремесленник. — Около двух сотен цзиней гвоздей, и около тысячи досок в один бу длиной и три цуня[5] шириной. Затем, нужны травы, что легко найти в закромах целителей — дягиль, жимолость, шиповник…

— Погодите, погодите, — поднял ладони Хань Гочжун, все еще растерянный и счастливо улыбающийся. — Эти и прочие нужды вы изложите моему походному сыма, Лу Хуэйгуану. Вы найдете его на южной стороне лагеря, в большой складской палатке. Он выдаст вам все, что только понадобится. Сейчас, — он зашарил на столе в поисках бумаги, и раздраженно выругался, не найдя ни единого чистого листка. — Дайте-ка свою ладонь, господин Кан, — попросил он старшего ученика Су Синхэ. Тот, удивленно приподняв бровь, протянул руку. Хань Гочжун, подняв с пола кисть, обмакнул ее в тушечницу, и размашисто расписался прямо на сухой руке мужчины. Кан Гуанлин растерянно заморгал, глядя на блестящий чернилами иероглиф «хань» на своей ладони.

— Хуэйгуан прекрасно знает мой почерк, — с легкой улыбкой промолвил полководец, — и мои привычки. Для него, эта закорючка запросто заменит официальный документ с подписью и печатью. Главное, не размажьте подпись, пока не получите все нужное — эта тушь не очень качественна, — мужчина с цинем ошарашенно покивал, и, держа руку на отлете, двинулся к выходу. За ним, откланявшись, потянулись его младшие.

— Замечательно, просто замечательно, — довольно промолвил Хань Гочжун, чудесным образом преисполнившийся бодрости, и ничуть не напоминающий себя получасовой давности, усталого и печального. — Клянусь небом, каждое мое знакомство с учениками секты Сяояо — словно встреча тигра и дракона в бурю. А теперь, — он воодушевленно потер руки, — давайте поговорим о том, что мы сделаем с войском Елюй Нелугу при помощи замечательного массива, который построят младшие Шэчи. Примерный план я уже представляю…

— Подождите, — перебил его Цяо Фэн, вставая со своего места. — Не будем забывать о трех сильных врагах, каждый из которых стоит большого отряда. Мужун Фу, Дуань Яньцин, и Дин Чуньцю. Даже если все войско принца Чу поляжет, эти трое и сами по себе могут доставить нам много неприятностей. Нужно решить, что делать с ними.

— Мы с женой с радостью заберем жизнь любого из этих мерзавцев, — предвкушающе улыбнулся Инь Шэчи. Му Ваньцин кивнула, соглашаясь с мужем. — Я бы предпочел снять голову со Старика Синсю, но мы можем взять на себя хоть дурную кровь Дуаней, хоть знаменитого господина Мужуна.

— У меня к Мужун Фу есть разговор, — с преувеличенным спокойствием промолвил Дуань Юй. — Он зарезал мать моей невесты. Нам с ним будет, что обсудить.

— Пожалуй, ты лучше других сможешь потягаться с ним в скорости, братец Юй, — покивал глава нищих. — Значит, Переполненный Злом — мой.

— Если будет такая возможность, не убивай его, брат Цяо, — попросил юный далисец. — Он — мой родич, и должен предстать перед справедливым судом.

— Ничего не могу обещать, братец, — с сомневающейся полуулыбкой ответил Цяо Фэн. — Но я попытаюсь взять его в плен.

— Что ж, с этим — решили, — нетерпеливо проговорил генерал Хань. — Вернемся к расстановке войск. Для начала, обсудим Клан Нищих…

* * *

Позже, когда все важные разговоры завершились, план на битву был обговорен и утвержден, а участники военного совета разошлись по своим делам, Инь Шэчи также решил выполнить одну задачу первостепенной важности. Оставив жену в их шатре, он посетил походного сыма Лу Хуэйгуана, и ненадолго отвлёк его от увлечённого спора с Фэном-Третим. Некоторое количество серебра перекочевало из рук юноши в кошелек военного чиновника, и взамен, тот любезно одарил Шэчи коробом со свежими фруктами, сладостями, и кувшином отличного белого вина из Лучжоу. Вежливо распрощавшись с Лу Хуэйгуаном и младшими, Инь Шэчи зашёл за женой, и они направили свои стопы к одному из холмов за пределами лагеря, где юноша давно уже приметил отличное место для отдыха на лоне природы.

Избранную Шэчи возвышенность покрывала мягкая зелёная трава, не успевшая высохнуть по осеннему времени. Ничто не заслоняло молодой паре вид на багровый закат, озаряющий горные вершины далёким заревом. Удобная валежина послужила им сидением, а вино и закуски согрели их сердца, и заставили волнения и тревоги военных дней ненадолго отступить.

— Прекрасен вид на хэншаньские горы, но много прекраснее твой милый лик, чья прелесть затмевает любое творение богов, моя ненаглядная жена, — задумчиво промолвил Инь Шэчи, убирая опустевшую рюмку. Юноша взял руку Ваньцин в свои, и, бережно сняв перчатку с ладони девушки, коснулся губами ее тонких пальцев.

— Благ и приятен солнечный свет, но мне милее сияние твоих чудных очей, любимая жена, — ласково продолжил он, касаясь щеки девушки. — Солнце во много раз уступает им в красоте, а их благосклонный взгляд согревает мою душу лучше, чем самое жаркое светило, — Му Ваньцин молча слушала, чуть улыбаясь, и неотрывно глядя на мужа.

— Нежно касается моего лица сегодняшний тихий ветер, но много нежнее и приятнее — твои прикосновения, моя великолепная богиня, моя любовь, прекраснейшая из живущих, — тихо промолвил юноша, наклонясь к Ваньцин, и поцеловал ее ждущие уста.

Они ненадолго потеряли себя в ласках друг друга, забыв о былых невзгодах и предстоящих трудностях, и наслаждаясь искренним, незамутненным счастьем мимолётного «здесь и сейчас». Их былая страсть — та самая, что разгорелась в Шэчи с первого взгляда, брошенного на будущую жену, и та, которую разожгли в Ваньцин его нежность и искренность, — ничуть не угасла за прошедшие месяцы. Пламя, что пылало в их душах, горело лишь ярче и ровнее, словно кузнечный горн, без следа спаливший всю шелуху недоверия и чуждые примеси недопонимания в их чувствах. Чувствах, давно уже перекованных из сырого металла внешнего влечения в прекрасное украшение духовного единства.

— В последнее время, я много думал над тем, что мы успели пережить вместе, — чуть хрипло заговорил Инь Шэчи, оторвавшись от припухших губ жены. — Я не был тебе хорошим мужем, любовь моя. Мы не совершили свадебного ритуала пред лицом родителей и предков. Я не подарил тебе ребенка. Мы не успели поселиться в собственном доме — ветер странствий носил нас от одного временного пристанища к другому, точно травинку без корней. Но клянусь тебе, моя единственная, моя несравненная богиня — отныне, я приложу все усилия к твоему счастью. Даже случись моему жизненному пути оборваться, обещаю: переродись мы мужчинами, и станем братьями, женщинами — ты будешь мне лучшей из сестер, а родись мы мужчиной и женщиной, я буду тебе самым преданным и любящим спутником жизни в мире.

— Не говори так, — со слезами в голосе ответила Му Ваньцин, сжимая юношу в объятиях. — Не смей говорить о смерти. Да, завтра мы бросимся в море огня и взойдем на гору мечей ради победы великой Сун, ради жизни других. Но я не переживу твоей смерти. Завтра, я встану на пути всех вражеских стрел и мечей, что будут угрожать тебе, и защищу тебя даже ценой своей жизни, ведь без тебя, моя жизнь никогда не будет полной и цельной, — Шэчи прерывисто вздохнул, отвечая на объятия любимой, и вымученно улыбнулся.

— Что ж, если прекраснейшая из богинь велит мне жить, я не смею ослушаться, — промолвил он с былой бодростью. — Я проживу дольше Пэн Цзу, дольше бессмертных даосов и тысячелетних духов, но никогда не оставлю тебя одну, моя любимая жена.

Ваньцин, успокоенно вздохнув, прижалась к мужу, прикрыв глаза и безмятежно улыбаясь. Они провели ещё какое-то время на холме, что стал им местом отдохновения в этот тревожный вечер перед днём битвы, не желая расставаться с тем мимолётным счастьем, что дарили им уединение и близость. Но солнце неумолимо клонилось к горизонту, и, в конце концов, скрылось за краем земли, уступив небосвод ночным светилам. Юноша и девушка удалились на покой, крепко держась за руки. Они были готовы выдержать завтрашнее испытание, тяжелейшее из тяжёлых, и завоевать в нем желанную награду — жизнь, для себя, близких, и соотечественников.

Примечания

[1] Змеиная пасть и осиное жало — поговорка-чэнъюй, означающая злые слова и не менее злые дела.

[2] «Одалживание ста тысяч стрел» — тактический прием, примененный Чжугэ Ляном в противостоянии царств Шу и У с царством Вэй. Боевые корабли шусцев были загружены соломенными чучелами, одетыми в доспехи, и, приблизившись к расположению вэйского флота, вызвали его на бой. Вэйцы не стали сближаться из-за густого тумана, и осыпали шуские корабли стрелами, целясь в расставленные на палубах соломенные чучела в доспехах. Шусцы вернулись домой без потерь, извлекли из чучел стрелы, которых им как раз не хватало, и отправили вэйским военачальникам письмо с благодарностью за любезно одолженные боеприпасы.

[3] Хуадань («распускающийся цветок») — оперный образ веселой и общительной женщины.

[4] Массив Восьми Каменных Столбов был построен Чжугэ Ляном, чтобы остановить преследующих его господина воинов царства У. Выглядел массив как несколько кучек камней, но когда усцы вошли внутрь, он обратился непроходимым лабиринтом, в котором то и дело возникали иллюзии атакующих солдат.

[5] Один цунь равен трем и одной трети сантиметра.

Глава 56 Рушатся незримые стены чудесной крепости, и летят с плеч головы солдат, полководцев, и могущественных воителей

— Это еще что? — с сердитым непониманием спросил Елюй Нелугу, рассматривая с седла построение ханьских войск. — Хань Гочжун сошел с ума от страха, и решил послать своих солдат на смерть?

Ответом ему были сомневающиеся взгляды ляоских командиров. Ни один из них не мог понять, отчего сунский командующий решил выстроить свои силы столь бездарным, откровенно самоубийственным образом — в одну тонкую линию, растянутую едва ли не по всей ширине предгорий Яньмыньгуаня. Солдаты Хань Гочжуна в блестящих на солнце шлемах и доспехах, нищие в разноцветных лохмотьях, и прочие вольные странники в разнообразных одеждах стояли плечом к плечу, и ничуть не выглядели обеспокоенными своей очевидной беззащитностью перед войском киданей, что многократно превосходили их числом.

— Если в действиях врага нет видимого смысла, они могут таить ловушку, — настороженно промолвил седой мужчина в богатых доспехах, чей конь стоял рядом с белым жеребцом Елюй Нелугу. — Лучше бы нам действовать состорожностью, сын. Пошли вперед легкую конницу — пусть разведают, что, да как.

— Я не стану жертвовать солдатами ради беспочвенных страхов, отец, — решительно отмел опасения Елюй Чунъюаня чуский принц. — Предгорья перед нами, как на ладони. Никаких ловушек не видно, да и не может их быть здесь. За одну ночь, ханьцы не успели бы обустроить ничего, что надежно защитило бы этот нелепый строй — даже простой ров с кольями, скрытый плетеными из веток щитами, всей их армии пришлось бы копать дня три-четыре, и наши разведчики уж точно заметили бы это. Нет, — он прищурился с надменной ухмылкой. — Я, скорее, поверю в безумие Хань Гочжуна, чем в некую ловушку, возведенную за ночь, втайне ото всех. Сигнальщики! — рявкнул он. — Трубите общую атаку! Вперед, сыны Ляо! Раздавим ханьских ничтожеств! — и, запрокинув голову, он издал протяжный вой.

Окружающие военачальники подхватили боевой клич своего принца, завывая, точно стая голодных волков. Мужун Фу, стоящий неподалеку от Елюй Нелугу с отцом, едва заметно поморщился, и бросил короткий взгляд на тех, кого с некоторой натяжкой мог назвать соотечественниками среди войска киданей. Дин Чуньцю, спокойный и расслабленный, улыбался, бросая по сторонам хитрые взгляды из-под полуприкрытых век. Дуань Яньцин, в противоположность ему, глядел с хмурым недовольством.

Под резкие звуки сигнальных рогов, огромная армия киданей сдвинулась с места. Тяжелыми шагами колебала землю панцирная пехота. Нестройно топотала пехота обычная, под злобные крики своих командиров. Немногие конные полки неспешно рысили в крыльях построения — план на битву предписывал им ударить по ханьцам после того, как основные силы ввяжутся в схватку, чтобы смешать ряды врага. Принц Чу во все горло орал распоряжения для вестовых, рассылаемых к командующим полками, и, повинуясь его командам, плотный строй ляоской армии раздался, выводя все больше сил в первую линию. Елюй Нелугу был твердо намерен раздавить сглупивших ханьцев одним мощным натиском.

Лучники и арбалетчики киданей спешно опустошали колчаны, пытаясь выпустить как можно больше стрел до того, как пехота сойдется в бою — смехотворная глубина строя сунских войск не позволила бы обстреливать его после столкновения армий. Их усилия не приносили никакого успеха — ни один ханьский солдат не упал, пронзенный стрелой.

— Посмотри, сын, — Елюй Чунъюань поспешил обратить на эту странность внимание чуского принца. — Лучники не могут достать врага. Что-то здесь не так. Прикажи отступить хотя бы части сил, пока ещё возможно.

— Видать, они просто не могут попасть в этот жидкий строй, — насмешливо бросил Елюй Нелугу. — Ты обнаружил его единственное достоинство, отец. Ничего. Посмотрим, как ханьские глупцы будут избегать доброй стали.

Первый ряд ляоской пехоты перешел на бег, грозно завывая, и выставив вперёд оружие; линия сунских войск по-прежнему стояла без движения. Миг, и воины киданей тяжело врезались во врага, гремя и грохоча доспехами и оружием. Ещё миг, и невозмутимые ханьцы нанесли ответный удар копьями, алебардами-цзи, и разномастным оружием вольных странников. Удар, выкосивший передний ряд пехоты Ляо за малым не подчистую.

— Что за безумие там творится⁈ — рассерженно рявкнул Елюй Нелугу. — Как эти слабаки сумели выстоять⁈ Ну да неважно. Продолжать атаку! Втоптать ханьских ничтожеств в землю!

Ляоские солдаты с новым усердием навалились на врага, перешагивая через тела товарищей. Солдаты Хань Гочжуна и вольные странники невозмутимо подняли оружие для нового удара.

Инь Шэчи с женой, Цяо Фэн, и Дуань Юй, стоящие позади основной линии войск, с интересом наблюдали за работой массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм. Растянутая почти на два ли невидимая крепость не скрывала своих защитников от глаз врага — столь огромный массив не мог поддерживать еще и иллюзию, — но исправно прикрывала строй сунских войск от вражеских атак. Солдаты Ляо замирали в шаге от противника, неспособные дотянуться до ханьцев ни оружием, ни рукой. Те же беспрепятственно разили неподвижного врага.

— Пожалуй, пора, — задумчиво проговорил Цяо Фэн, оглядывая безуспешные попытки ляосцев дорваться до неуязвимых рядов ханьских войск. — Кидани более или менее заняты делом. Ну что, друзья, пойдем на поиски наших целей?

— Думаю, стоит разделиться, — предложила Му Ваньцин. — Мерзкий старикашка Дин наверняка начнет жечь и отравлять все вокруг. Ни к чему вам двоим соваться под его подлые атаки.

— Берегите себя, сестрица Вань, брат Шэчи, — спокойно кивнул молодой паре Дуань Юй, и чуть улыбнулся. — Не вздумайте умереть там, или я никогда не оправдаюсь перед сестрицей Лин. Удачи, брат Цяо.

— Не нужно прощаться, братец Юй, — заулыбался Инь Шэчи. — Мы скоро — прикончим одну гадкую тварь в перьях, и обратно, мое вино и остыть не успеет[1]… хм, — он с преувеличенным вниманием оглядел свои руки. — А ведь мне даже не налили подогретого вина. Да, гостеприимство генерала Ханя оставляет желать лучшего, — он сокрушенно покачал головой. — И это после того, как мои младшие принесли его войску верную победу, — Шэчи вздохнул с деланной печалью.

— Хватит дурачиться, муж мой, — Ваньцин легонько стукнула юношу по плечу. Тот ответил жене безмятежной улыбкой. — Береги себя, братец Юй. А ты, Цяо Фэн, не смей умирать раньше, чем избавишься от Переполненного Злом.

— Разумеется, госпожа Инь, — весело ответил глава нищих. — Удачи вам, друзья.

Четверка воинов, применив технику шагов, легко перепрыгнула через сражающихся, и бросилась прямиком к задним рядам войска Ляо. Шэчи с супругой и Дуань Юй без особого труда неслись над вражескими солдатами, отталкиваясь носками сапогов от шлемов и наплечников. Более крупный и тяжелый Цяо Фэн передвигался длинными прыжками, неизменно расчищая себе место для приземления сокрушительными ударами рукопашных техник.

— Это что же, четверо сунских бродяг вздумали сразиться с моей армией? — глумливо рассмеялся Елюй Нелугу. — Похоже, не один Хань Гочжун сегодня сошел с ума.

— Приглядись к тому, что бежит левее прочих, сын мой, — напряженно молвил Елюй Чунъюань. — Тебе не кажутся знакомыми его боевые приемы? — чуский принц, вглядевшись во вспышки ци, раскидывающие его солдат, злобно выругался.

— Проклятый Цяо Фэн никак не оставит меня в покое, — процедил он сквозь сжатые зубы. — И чего грязному попрошайке не сидится дома?

— Быть может, господину Мужуну стоит разобраться раз и навсегда со своим давним соперником? — приторным тоном предложил Дин Чуньцю. — Небо предоставило ему возможность заслужить обещанные земли и людей, защитив господина принца от посягательств Цяо Фэна — разве это не замечательно? — помрачневший наследник Мужунов не успел ничего ответить, прерванный резким голосом принца Чу.

— Нет, — бросил тот. — Однажды, Мужун Фу уже проиграл Цяо Фэну. Мне не нужны глупые игры в соперничество, и честные поединки один на один. За головой нищего отправитесь вы, вместе, — указал он на престарелых воинов. Дин Чуньцю приподнял брови в притворном удивлении, а Дуань Яньцин молча кивнул.

— Ты же перехватишь остальных, — обратился Елюй Нелугу к наследнику семьи Мужун. — Просто задержи их, пока эти двое убивают Цяо Фэна. После, расправитесь с врагом сообща.

— Будет сделано, — бесстрастно ответил Мужун Фу. Трое могущественных воителей оторвались от земли, применяя технику шагов, и метнулись навстречу врагу.

* * *

— Посмотри вон туда, муж мой, — напряженно произнесла Му Ваньцин, не замедляя бега.

— Что? — рассеянно поинтересовался Шэчи. Его меч мимоходом смахнул голову с какого-то настырного ляоского пехотинца, норовящего достать копьем его ноги.

— Посмотри в сторону осадных машин, — терпеливо повторила девушка. — Это же… люди? — ее вопрос прозвучал с неожиданной беспомощностью. Насторожившись, Инь Шэчи повернул голову в указанном направлении, и вгляделся вдаль.

Кидани на стали оставлять в лагере все осадные приспособления, ранее притащенные Елюй Нелугу под стены Яньмыньгуаня. Желал ли чуский принц не уступить противнику в дальнобойном вооружении, в отличие от первой битвы за предгорья, или решил употребить в дело все возможные силы — неизвестно, но как бы то ни было, тяжелые и неуклюжие баллисты и катапульты катились сейчас позади построения киданей, своими деревянными колесами проминая в каменистой почве предгорий глубокие колеи. Не осадные машины привлекли внимание Му Ваньцин, но их движущая сила. То ли из-за нехватки лошадей, то ли по еще какой причине, но тяжеловесные деревянные рамы осадных сооружений тащили люди — изможденные, оборванные, и совсем не выглядящие киданями. Поднимались и опускались бичи ляоских надсмотрщиков, подгоняя впряженных в осадные машины бедняг, и те кое-как волокли свою тяжкую ношу вперед. Молодая пара не слышала ни криков, ни свиста плетей — слишком уж далеко отстояло от них это печальное зрелище людского унижения.

— Пленные, — выдавил Шэчи сквозь крепко сжатые зубы. — Крестьяне из Шэньси, не иначе. Ничего, жена моя — мы освободим их всех, когда прогоним ляоских злодеев. Сейчас, нас ждет-не дождется Старик Синсю.

— Уже не всех, — мрачно ответила Ваньцин. — Один упал и не двигается. Кидани режут его упряжь, — Инь Шэчи пробормотал под нос тихое ругательство.

— Ладно, — зло скривившись, бросил он. — Ладно. Голова Дин Чуньцю дождется меня на его плечах. Как-никак, она прождала там целых тридцать лет — подождет и еще полчаса.

Молодая пара резко сменила направление движения, и понеслась в сторону осадных машин, отталкиваясь от киданьских голов и плечей, и неуловимыми призраками уклоняясь от наконечников вражеского оружия.

* * *

— Опять ты, далиское ничтожество, — презрительно скривился Мужун Фу, плавно выходя из длинного прыжка, и опускаясь на землю. Ляоская пехота предусмотрительно обтекала пятачок земли, на котором встретились их могущественный союзник, и его жертва.

— Интересно, на что ты надеялся, придя сюда в одиночку? — с холодным интересом осмотрел наследник Мужунов своего врага. — Или ты, все-таки, ищешь смерти? Не стоило такому неумехе, как ты, вставать на пути моих планов.

— Однажды, я уже встал на их пути, — бесстрастно парировал Дуань Юй. — В тот раз, ты бежал с позором. Или ты думал, личина Ли Яньцзуна скроет твои подлость и жестокость?

Оба воина не торопились начинать схватку. Стоя друг напротив друга, напряженные и собранные, они ловили каждое движение противника, но сами не спешили действовать. Мужун Фу разглядывал юного далисца с брезгливым интересом, точно полураздавленное насекомое, никак не желающее умирать. Дуань Юй, вперивший в именитого воина внимательный взгляд, казался спокойным, и лишь чуть подрагивающие пальцы выдавали его волнение.

— Гордись своей жалкой победой, бездарь, — с отвращением бросил наследник Мужунов. — В тот раз, я все равно, что пощадил тебя. Сегодня, пощады не будет.

— Не будет? — приподнял бровь юноша. — Как не было пощады тетушке Ли? Как твои выродки-союзники не щадили ее служанок? Ты своими руками убил родную тетку. Можешь ли ты называться человеком после этого?

— Воробью не понять помыслов феникса, — со скучающим видом ответил наследник Мужунов. — Не тебе, скудоумному, праздному лентяю, упрекать меня. Жертвовал ли ты хоть чем-нибудь за свою богатую, сытую жизнь? Не думаю.

— Быть может, я мало повидал в своей жизни, и провел большую ее часть в достатке, — ничуть не смутился юный далисец. — Но разница между жертвой и злодейством мне прекрасно известна. Знаешь ли ее ты? Сомневаюсь — то, что ты сотворил в Доме Камелий, жертвой никак не назовешь.

— Довольно болтовни, — раздраженно бросил в ответ Мужун Фу. — Ты достаточно путался у меня под ногами, и сегодня, я раз и навсегда избавлюсь от досадного неудобства по имени Дуань Юй, — едва договорив, он бросился вперед, щелчком пальцев раскрывая веер.

Техники Меча Янъин и Цзюэинь, выпущенные ему навстречу одна за другой, без толку пропахали в земле две тонкие борозды — наследник Мужунов уклонился от них одним небрежным движением. Пылающий клинок Меча Шаоян врезался в бумажный экран веера, и бессильно разбился об эту обманчиво хлипкую преграду. А в следующий миг, Мужун Фу достиг противника, и, презрительно кривясь, ударил. Его веер с шипением разрезал воздух на полпальца выше прически Дуань Юя — юноша уклонился в самый последний момент. Не медля, он ответил сдвоенным выпадом накоротке — Мечи Тайин и Шаоинь, сверкнув золотым блеском, вспыхнули на кончиках его пальцев. Испуганно вскрикнув, наследник семьи Мужун взвился в воздух спугнутой птицей, уклоняясь от смертоносной атаки. Пальцевым техникам не хватило скорости совсем чуть-чуть — клинок Меча Тайин опоздал на краткое мгновение, оставив широкий разрез на поле халата, а луч Меча Шаоинь начисто срезал шапочку Мужун Фу, и состриг изрядную часть его волос.

— За это, я четвертую тебя, мерзкий мальчишка, — прошипел молодой мужчина в полете. Его прическа, лишённая заколки вместе со сколотым ей узлом, растрепалась неопрятными лохмами.

— Если продолжишь в том же духе, то сможешь убить меня разве что взглядом, точно народ — Вэй Цзе[1], — нервно съязвил в ответ Дуань Юй.

Его ерничество прятало под собой опасение — противник оказался сильнее и резвее, чем ожидал юный далисец, сумев уйти от самых быстрых его атак, и отразить прочие. Меридианы юноши начинали ныть от напряжения — непрерывные попытки достать его скоростного противника понемногу истощали силы Дуань Юя. Стиснув зубы, юноша послал вдогонку уклоняющемуся врагу тонкий луч Меча Тайян, и, почти сразу же, ударил следом полупрозрачным клинком Меча Тайин с другой руки, стремясь достать Мужун Фу в воздухе, во время прыжка. Безуспешно: веер наследника Мужунов смахнул обе разрушительные техники, словно безобидные клубы пыли. Удар, способный повергать могучих воинов и сокрушать прочнейшие преграды, добился лишь одного — враг Дуань Юя самую малость замедлился, отбивая удары Божественного Меча Шести Меридианов. Защитная техника, которую он применял, работая веером, явно нуждалась в немалом напряжении сил.

Едва лишь подошвы сапогов Мужун Фу коснулись земли, он метнулся к своему противнику с невероятной скоростью, вновь стремясь сблизиться на расстояние удара, но Дуань Юй не собирался позволять ему этого. Вспомнив совет зятя, юный далисец применил свою технику шагов, ускользая прочь. Юноше требовалось дать хоть немного отдыха утомленным меридианам, прежде чем продолжать атаку.

Двое противников кружили по клочку земли, ставшему ареной их поединка, быстрые настолько, что, казалось, и летящие стрелы неспособны угнаться за их поступью. Порой, золотые лучи пальцевых техник тянулись от фигуры Дуань Юя к его врагу, но на их пути неизменно вставал веер Мужун Фу, отражая удары клинков ци без видимых усилий. Противоборство двух ловких поединщиков застыло в кажущемся равновесии — наследник Мужунов не мог настичь своего врага, а у юного далисца никак не получалось попасть по верткому противнику пальцевой техникой. Но это равенство сражающихся было лишь видимостью. Искусство Бега по Волнам, тайная техника секты Сяояо, была совершенной и действенной, но все же уступала легендарной технике передвижения, что использовал Мужун Фу — Шагу Сквозь Вселенную. Дуань Юй поддерживал скорость, равную быстроте его врага, ценой много больших усилий. Развитие внутренней энергии юного далисца, уступающее таковому у Мужун Фу, лишь усугубляло эту разницу сил.

Усталость, все сильнее давящая на Дуань Юя, все же заставила его ошибиться, не смертельно, но опасно — очередное его отступление оказалось недостаточно быстрым. Юноше вновь пришлось уклоняться от хищно просвистевшего рядом веера, но от последовавшей за ним крепкой оплеухи он уйти не успел. Сдавленно охнув, юный далисец отлетел в сторону, кривясь от боли — удар Мужун Фу пришелся в плечо, отсушив левую руку.

— Убить взглядом, как Вэй Цзе, — холодно протянул наследник Мужунов. Небрежно помахивая веером, он двинулся к лежащему врагу с нарочитой неспешностью. — Ты и впрямь подобен ему, мальчишка — такое же пустоголовое, смазливое ничтожество, способное лишь волочиться за чужими женщинами. Ты недалеко ушел от своего папаши-гуляки, знаменитого посещениями чужих жен, и ничем более. Что сын, что отец — бесполезные глупцы с ветром в голове и зудом в чреслах.

— Зависть — дурное чувство, — сдавленно ответил Дуань Юй, растирая плечо. — Сколько бы женщин ни было у моего отца, он любит каждую из них, и желает им лишь добра. Ты же неспособен на любовь, Мужун Фу, ведь искренность для тебя — нечто чуждое и незнакомое. Муж бессердечный и расчетливый, что в нежных чувствах прекрасных дев видит лишь камни на доске для облавных шашек, неминуемо умрет один.

— Жалкий, бесполезный мусор! — рявкнул в ответ наследник Мужунов. Вспыхнувшая в нем злость даже заставила его замереть на полушаге. — Лягушка в колодце! Что ты можешь знать обо мне и великой цели, ведущей мою семью уже сотни лет⁈ Недоумок вроде тебя, бегущий от почетных обязанностей государственных дел, неспособен осознать все величие и тяжесть нашей мечты, и все жертвы, что моя семья вынуждена!..

Он не смог закончить свою пылкую речь — увлеченный ею, он совсем упустил из виду тот краткий миг, когда Дуань Юй высвободил из-под себя левую руку, и ее указательный палец исторг тонкий, едва заметный луч ци. Поперхнувшись на полуслове, Мужун Фу рванулся прочь, пытаясь уклониться от смертоносной атаки, но безнадежно опоздал. Прыжок назад и в сторону спас его жизнь, но быстрейшая техника Божественного Меча Шести Меридианов распахала грудь молодого воина жестоким ударом, бросив его на землю. Мужун Фу скорчился от невыносимой боли, хватая воздух ртом, и безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-то за плавающими перед его глазами пятнами света.

Миг беспомощности, продлившийся для наследника семьи Мужун долгую вечность, сменился новой слабостью и болью. Вначале, молодой мужчина ощутил прикосновение к плечу — холодное, словно касание призрака. Следом за ним пришло истощение. Силы стремительно покидали тело Мужун Фу, будто бы иссушаемые присосавшимся к его душе демоном. Мгновения спустя, жуткое чувство, напомнившее наследнику семьи Мужун о бурном, неостановимом кровотечении, схлынуло, оставив за собой тянущую боль потери. Знаменитый воин, предатель великой Сун, и наследник правящей династии царства Янь обмяк, словно опустошенный бурдюк, неспособный даже пошевелиться.

— Гордость и властолюбие стали твоей погибелью, Мужун Фу, — зазвучал рядом знакомый и ненавистный голос. — Ты считал себя выше искренне любящей тебя Юйянь, выше недовольной твоей корыстью тетушки Ли, выше прочих вольных странников. Ты недооценивал всех их, снова и снова, и безжалостно топтал их судьбы, ведомый одной лишь жаждой власти, мало чем отличной от простой жадности. Ты хочешь вернуть царство своей семьи? Вперед, возвращай. Я забрал то единственное, что делало тебя кем-то — силу. Все остальное, на что ты мог бы опереться — друзей, союзников, любимую, семью — ты отверг сам.

Голос Дуань Юя умолк, а вскоре, утихли и его шаги. Молодой мужчина заскрежетал зубами, ненавидя свое бессилие, ставшего его причиной врага, и, пуще всего иного — самого себя. Он никак не ожидал такого конца своим желаниям и мечтаниям — в шаге от вожделенной цели, побежденный менее сильным и умелым врагом, медленно умирающий в одиночку. Вдруг, крепкие руки осторожно приподняли его голову, и в губы Мужун Фу уткнулось горлышко меха с водой.

— Попейте, молодой господин, — заботливо проговорил кто-то. — Вам сейчас нужно беречь силы. Когда напьетесь, мы попробуем выбраться отсюда.

— Б-бутун? — невнятно пробормотал наследник Мужунов. — Т-ты же остался в лагере. Ты же ранен…

— Вовсе нет, вовсе нет, — без капли веселья ответил пожилой воин. — То есть, ранен-то ранен, но бросать вас из-за этого я не собираюсь. Моя семья клялась вашей в верности, как-никак.

Отстранив сосуд с водой, Мужун Фу напряг остатки сил, и, тяжело опираясь на Бао Бутуна, сумел подняться на ноги. С трудом передвигая ноги, висящий на плече соратника наследник павшей династии подумал, что не все еще потеряно. Многое, очень многое, но не все — пока жив хоть один верный подданный царства Янь, оно не может считаться погибшим.

* * *

Словно разъяренный бог войны обрушил всю свою мощь на левое крыло построения войск Ляо — пехота разлеталась десятками от сокрушительных ударов техник ци, а всадники падали вместе с конями, бросаемые наземь неодолимой силой. Оружие ломалось тонкими щепками, а тяжелые ростовые щиты, окованные железом, разлетались на обломки под атаками могучего воина, словно бы решившего в одиночку уничтожить всю армию киданей, и успешно движущегося к своей цели. Цяо Фэн, что так и не смог отыскать своего врага, решил привлечь его внимание самым простым из способов — смертью и разрушением, несомыми воинству Ляо.

Хищно оскалившись, глава Клана Нищих выбросил вперед обе ладони, и неостановимый поток энергии с гудением разорвал воздух. Переполненная мощью техника изогнулась, словно драконье тело, и прошлась по рядам киданей всесокрушающей волной. Людей сминало, точно бумажные фигурки, лошади падали, сметенные лавиной силы, а любая защита трескалась и разлеталась на куски, неспособная устоять перед мощью Восемнадцати Ладоней Драконоборца. Отлично владел своим боевым искусством Цяо Фэн, тщательно пестовал свой талант с самого отрочества, и долгие годы прилежно развивал свою внутреннюю силу. Немногие могли выдержать удар сильнейшего воина Клана Нищих, и совсем уж малое количество бойцов способно было сойтись с ним в равном единоборстве.

Ляоская пехота, повинуясь лихорадочным воплям командиров, попыталась сплотиться, окружить неостановимого врага частоколом копейных наконечников, и напасть со всех сторон, в попытке хоть как-то уязвить кажущегося непобедимым воина. Цяо Фэн лишь криво усмехнулся, и резко опустил ладонь вниз, к земле. Волна ци ударила во все стороны, разбросав тяжелобронированных солдат, словно легкие детские игрушки, и расчистив вокруг главы Клана Нищих широкий круг пустого пространства. Цяо Фэн неспешно шагнул вперед, и вражеские пехотинцы попятились, не желая стоять на пути неуязвимого воина. Криво ухмыльнувшись, глава нищих ударил вновь, и пылающее мощью копье света прошило ряды киданей, отмечая свой путь безжизненно валящимися с ног трупами.

Могучий воин, безнаказанно истребляющий войска Ляо, вдруг остановился, и резко шагнул в сторону. Стрела пальцевой техники мелькнула рядом с ним, и вонзилась в землю, подняв облачко пыли. Неведомый противник не стал продолжать атаку — его тень мелькнула в вышине, уносясь прочь.

— Ты-то мне и нужен, Дуань Яньцин! — рык Цяо Фэна, исполненный грозной радости, казалось, всколыхнул все окружение не хуже разрушительных атак главы нищих. — Отдай мне свою жизнь!

Еще одна волна ци, ударившая во все стороны девятым валом, расшвыряла ляоских пехотинцев, и Цяо Фэн бросился следом за своей добычей, не прекращая атак. Ни один его удар не пропадал впустую — хотя Переполненный Злом и убегал со всех ног, из-за чего техники Восемнадцати Ладоней Драконоборца не успевали дотянуться до его согбенной фигуры, волны и сгустки ци, исторгнутые ладонями Цяо Фэна, вились причудливыми зигзагами, и, не найдя изначальной цели, били в ближайшего врага. Путь двоих воинов, беглеца и преследователя, был отмечен многочисленными трупами киданьских солдат, сокрушенных ударами с небес.

Выйдя из очередного длинного прыжка, Дуань Яньцин остановился, и легко развернулся к своему преследователю, утвердившись на костылях рядом с низенькой фигурой в белом халате, украшенном алыми перьями. Во взгляде старика в медной маске зажглось злое предвкушение; его спутник, приторно улыбаясь, потирал руки.

— И ты здесь, Старик Синсю! — раскатисто захохотал Цяо Фэн. — Сегодня, я выполню просьбу Сюэ Мухуа, и избавлю Поднебесную от твоего присутствия! Надеюсь, братец Шэчи не обидится за украденного соперника! — и, ни на миг не замедлившись, он обрушился на старых злодеев пылающим силой метеоритом.

Двое старцев, опрометчиво встретившие его удар защитными техниками, разлетелись в разные стороны, словно сметенные ураганным ветром. Дин Чуньцю глядел на противника с детской обидой, отплевываясь от песка. Дуань Яньцин с трудом поднялся на ноги, морщась от боли в рассеченной случайным острым камешком щеке. Оба престарелых воина поспешно взмыли вверх, применяя техники шагов — стоять под ударами Восемнадцати Ладоней Драконоборца больше не казалось им хорошей идеей. Глава секты Синсю отправил в Цяо Фэна сразу несколько мощных выплесков ци, намеренный достать его Ладонью Сяояо. Его увечный соратник поддержал старца в перьях целым ливнем пальцевых техник.

Глава Клана Нищих вновь рассмеялся, отвечая своей атакой. Поток ци, сорвавшийся с его ладоней, с гудением вспорол воздух, и закрутился вокруг Цяо Фэна гибкими кольцами драконьего тела. Все атаки врагов бессильно разбились об эту подвижную защиту, а следом, прикрывшая главу нищих техника прянула вперед, и, ускорившись многократно, врезалась в Дуань Яньцина. Старец вскинул костыли навстречу слепящему потоку мощи в безуспешной попытке защититься, но не устоял на ногах — Переполненного Злом сорвало с места, и тяжело впечатало в землю, подняв тучи пыли.

Цяо Фэн тем временем бросился на Дин Чуньцю, радостно скалясь, и старец в перьях невольно попятился, устрашенный его пылом. Град непрерывных атак обрушился на Старика Синсю, разрывая в клочья все его попытки защититься. Лишь непрерывное применение техники шагов спасало престарелого воина от неминуемой смерти. Его седые кудри и белый халат развевались на ветру, а перья воротника трепетали, едва не вырываясь наружу, от попыток их хозяина избегнуть ярости главы Клана Нищих. Переполненный Злом, оправившийся от пропущенного удара, и напавший на Цяо Фэна со спины, не смог надолго задержать могучего воина — тот без труда ушел от снопа стрел из ци техникой шагов, и вновь обрушился на своих врагов, тесня обоих сокрушительным шквалом ударов. Двое старцев с трудом защищались, и уклонялись на пределе сил: атаки Цяо Фэна били изменчиво и коварно, то впечатываясь в защиту с силой осадного тарана, то жаля со всех сторон градом быстрых стрел. Невозможно было предсказать легко меняющееся направление их полета — нацеленные, казалось бы, в одного из противников, они могли безвредно обогнуть его, и впиться в защиту второго. Ни численное превосходство врага, ни его сила не смущали главу Клана Нищих. Сокрушение сотен киданей, которым Цяо Фэн начал бой, лишь как следует разогрело его меридианы, и сейчас, могучий воитель наслаждался боем на пределе сил, безжалостно подавляя обоих своих противников, без труда сметая их ответные атаки встречными ударами, или же ловко уклоняясь от них, и планомерно изматывая обоих старых злодеев. Те почти непрерывно пятились под ударами главы нищих, едва успевая огрызаться редкими техниками ци.

Вдруг, два старца замерли на месте, отменив защитные техники, и не пытаясь атаковать. Дуань Яньцин кривил синюшные губы в злой ухмылке; его соратник чванливо улыбался. Цяо Фэн насмешливо прищурился на эту странную самонадеянность, и ударил. Точнее, попытался ударить — ни единой капли ци не последовало привычным путем по его меридианам, чтобы вырваться наружу смертоносной техникой. Внезапная слабость накрыла мужчину; неловко пошатнувшись, он с трудом удержался на ногах.

— Вы же не думали, что все будет так просто, господин Цяо? — слащавым голосом вопросил глава секты Синсю. — Вы показали нам свое боевое искусство, и, видит небо, оно впечатляет. Отведайте же теперь моего искусства ядов. Следуя за нами, вы вошли в облако отравы, что я успел подготовить при помощи моих скромных умений, и вдохнули достаточно, чтобы ослабеть примерно до уровня… — он с притворной задумчивостью потеребил бородку, звеня колокольчиком, — новорожденного младенца. Лучше бы вам сдаться…

Цяо Фэн не слушал врага — поспешно нажав пальцами на акупунктурные точки, блокирующие токи ци, он бросился вперед с отчаянным рыком, и врезался в не ожидавшего такой прыти Дуань Яньцина. Тяжелый удар кулака бросил увечного старца наземь, но тут же, едва заметное искажение воздуха сорвалось с ладони Старика Синсю, ударило главу нищих в грудь, и отбросило прочь. Сдавленно захрипев, мужчина попытался встать, но силы окончательно оставили его, и Цяо Фэн растянулся на земле.

— Поистине, ваша слава целиком и полностью заслужена, господин Цяо, — медоточивым голосом протянул Дин Чуньцю. — Силой и стойкостью, вы не уступите ни прославленному Люй Фэнсяну, ни неукротимому Чжан Идэ[2]. Жить в одно время со столь великим воином — честь для меня. Как вы, господин Дуань? — поинтересовался он у своего соратника. Тот с трудом поднялся на ноги.

«Чепуха, меня били и сильнее,» раскатом грома прокатился голос Дуань Яньцина. «Нужно заканчивать здесь, и спешить на помощь Мужун Фу.»

— Уступлю вам право сразить первого под небесами, господин Дуань, — расплылся в угодливой улыбке Старик Синсю. — Я одолел его боевое искусство, вы же заберете его жизнь. Так, слава победы над Цяо Фэном будет принадлежать нам обоим.

Переполненный Злом, не говоря ни слова, жутко ухмыльнулся, и поднял костыль, на чьей пятке начал разгораться ослепительный сгусток ци. Переполненная мощью техника готова была сорваться в полет, что неминуемо прервал бы жизнь главы Клана Нищих, как нечто прервало уже Дуань Яньцина. А точнее, его грубо и непреклонно прервали два острых клинка, окровавленными стеблями стальной травы выросшие из его груди. Старец в медной маске захрипел, исторгнув изо рта потоки крови, и рухнул, как подкошенный.

— Рано радуешься, предатель Дин! — вскричал Инь Шэчи, вырывая меч из спины Дуань Яньцина, и вихрем налетая на главу секты Синсю. — Твоя смерть здесь!

Дин Чуньцю охнул с неподдельным испугом, и попытался отступить, уйдя быстрым броском техники шагов, но вынужденно прервал свой бег — сокрушительный удар меча Му Ваньцин едва не располовинил его от плеча до пояса. Попытка уклониться от обоих насевших на него воинов не увенчалась успехом — с нечеловеческой слаженностью, приличествующей больше деталям точного механизма, чем людям, они сместились следом, не ослабляя натиск. На сей раз, юная воительница осыпала врага градом молниеносных атак со всех направлений, а ее муж рубил, вкладывая в удары всю силу рук и напряжение меридианов, с мощью, способной раскалывать горы. С трудом избегнув самых опасных из вражеских выпадов, Старик Синсю вознесся вверх высоким прыжком, и осыпал молодую пару градом отравленных дротиков-перьев, но те даже не замедлились, следуя за ним с прежней слаженностью, и отражая каждый его бросок безошибочными блоками клинков.

В бою с опасным врагом, Инь Шэчи и Му Ваньцин без колебаний начали со своего лучшего оружия, сильнейшей формы их стиля — Меча Глубочайшей Преданности. Ненадолго, они превратились в единого и совершенного воина, способного сражаться с любым количеством врагов, и побеждать противников, что многократно превосходили их силой — последняя форма Семи Мечей Привязанности сливала воедино все преимущества этого необычного боевого искусства.

Замерший в наивысшей точке своего прыжка, Дин Чуньцю закричал, и смертная тоска слышалась в его вопле. Солнце отражалось в пылающих яростью глазах преследующих его юноши и девушки, и на остриях их мечей, указывающих точно на Старика Синсю, которому некуда больше было бежать. Используемая им техника Шагов Сяояо не позволяла управлять полетом своего практика, стоило тому оторваться от земли. Дин Чуньцю, решивший уйти от вражеского давления вверх, понял: совершенная им ошибка может стоить ему жизни.

Словно побеги угольно-черного плюща оплели руки старца — сильнейшее и коварнейшее из его боевых искусств, Ядовитая Ладонь, обретало много большие скорость и силу в ближнем бою. Глава секты Синсю мог без всяких преувеличений убивать легким прикосновением.

Это ничуть не помогло ему — Дин Чуньцю успел лишь поднять сочащиеся смертельным ядом ладони, как два острия мечей пронзили их ровно посередине, выйдя с тыльной стороны. Вопя от боли, старец рухнул вниз, падая на колени, и перекрещенные клинки двух юных воителей легли ему на плечи, сжав морщинистую шею стальным капканом. Молодая пара тяжело дышала, но глаза юноши и девушки глядели с мрачным торжеством.

— Смилуйтесь, господин наследник! — взмолился побежденный Старик Синсю. — Вы великодушны и милосердны, так даруйте же этому недостойному соученику жизнь. Клянусь, я оставлю все мысли навредить секте Сяояо, и даже верну принадлежащие ей знания, что случайным образом оказались у меня в руках. Таинственные и запретные искусства Северной Тьмы и Символа Жизни и Смерти могут стать вашими прямо сейчас. Также, я с радостью укажу вам местонахождение техник Искусства Вечной Молодости, Ладони Шести Ян Тяньшаня, Искусства Бега по Волнам…

— Дин Чуньцю, — слова Инь Шэчи падали ударами палаческого топора. — Вор, предатель, и убийца. Посмотри мне в глаза.

Старец покорно поднял голову, встретив напуганным и молящим взглядом пылающий взор юноши. Надежда медленно покидала черты лица престарелого злодея — в глазах Шэчи, он не увидел для себя ничего хорошего.

— За попытку убийства учителя, хуже которой — лишь покушение на родного отца, — отчеканил юный воин. — За унижение и раны старшего брата по учебе, за страх его учеников, за предательство доверия собратьев по секте, и кражу ее знаний, я, наследник Сяояо, приговариваю тебя к смерти.

Скрещенные мечи резко разошлись, обагрившись кровью, и срезанная с плеч голова покатилась по горной земле, расцвечивая ее серость алыми брызгами. Обезглавленное тело покачнулось, и неуклюже повалилось набок, истекая кровью из обрубка шеи.

— Подкупать меня знаниями моей же секты, — с усталой брезгливостью бросил Инь Шэчи, и сплюнул под ноги. — И как только такой глупец умудрялся выживать все это время?

— Прячась за стенами своего логова, — утомленно выдохнула Му Ваньцин. Выполнение могущественной мечной техники истощило силы обоих юных воителей, и сейчас, супруги Инь выглядели не менее измотанными, чем после первой битвы за предгорья.

— Посмотри-ка, муж мой. Цяо Фэн… — девушка не договорила, но ее рука недвусмысленным жестом приподняла меч, острие которого теперь указывало на бессознательного главу Клана Нищих. Юноша, проследив направление взгляда жены, с непреклонным видом замотал головой, и шагнул вперед, вставая между Ваньцин и лежащим мужчиной. Девушка устало вздохнула, и вложила оружие в ножны.

— Раз так, сам волоки его до лагеря, — раздраженно бросила она. Инь Шэчи, скривив губы в безрадостной улыбке, примерился к лежащему соратнику, и, тяжело закряхтев, взвалил его на спину.

* * *

Тайна Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм продержалась не очень долго, но прежде, чем кидани поняли причину странной неуязвимости сунских воинов, те успели нагромоздить перед своим строем целый вал из окровавленных трупов — Елюй Нелугу не желал отступаться, ярясь все больше при виде неудач своих солдат. Выяснив, все же, что ханьцев прикрывает некий невидимый щит, он, скверно ругаясь, приказал пехоте отойти, а стрелкам и осадным машинам — сломать незримую преграду непрерывным обстрелом. Получив доклад о том, что обслуга баллист и катапульт перебита, а тащившие их пленники — освобождены, разъяренный принц Чу лично, громкими командами, ругательствами, и ударами сабельных ножен, погнал к осадным приспособлениям солдат, и, в конце концов, тяжелые орудия были выведены на позиции, и изготовлены к стрельбе.

За это время, пехота Ляо вновь успела умыться кровью — стоило противнику отступить, и ханьцы, отложив оружие ближнего боя, взялись за луки и арбалеты. Град стрел и шквал снарядов тайного оружия вольных странников жестоко прошелся по киданям, выкосив многих; ответный же обстрел не принес никаких плодов. Выстрелы баллист и катапульт несколько переменили положение: невидимые стены массива засверкали золотыми вспышками в местах попаданий каменных снарядов и тяжелых копий, выпущенных осадными машинами, и ляосцы приободрились было, завывая боевые кличи и потрясая оружием. Но к тому времени, как защита массива, наконец, пала, сунские войска успели перестроиться, и встретили потрепанных солдат Ляо ровными рядами ощетинившейся сталью пехоты, шквальным обстрелом лучников и арбалетчиков, и сокрушительными ударами вольных странников.

Внезапно оказалось, что силы киданей более не имеют такого подавляющего превосходства в числе, как в начале боя. Нападение Цяо Фэна, проредившего левое крыло ляоского построения, также внесло свою долю. Две армии сошлись лицом к лицу, столкнулись грудь в грудь, и скрестили оружие, изо всех сил пытаясь преодолеть сопротивление противника.

Ряды бойцов Клана Нищих казались уязвимыми и плохо защищенными — одетые в лохмотья, и, по большести, держащие в руках простые палки, воины крупнейшего вольного братства Поднебесной выглядели легкой добычей для доспешных и хорошо вооруженных солдат севера. Но стоило рычащей и воющей волне киданей нахлынуть на этот мнимо беззащитный строй, как солдаты Ляо мигом поняли свою ошибку, и щедро заплатили за нее кровью. Стойкие и бесстрашные, ведомые могучими старейшинами, нищие удерживали врага на расстоянии длинными шестами, и сражали его тяжелыми ударами, усиленными внутренней энергией. Чэнь Гуянь, распахнув свой плащ, щедрыми движениями бывалого сеятеля разбрасывал прятавшихся под ним ядовитых тварей — скорпионов, пауков, сколопендр, и прочих созданий, чьи укусы забирали ляоские жизни одну за другой. Старейшина Сун крушил доспехи противников тяжелой граненой булавой, с легкостью, которой трудно было ожидать от седого старика, и без труда ловил вражеские удары на зубастую гарду своего оружия. Сабля У Чанфэна свистела порывом бури, распластывая сталь и плоть одинаково легко, а посох Си Шаньхэ поднимался и опускался, сокрушая черепа и кости. Доверенные люди Цюань Гуаньцина вовсю трудились, применяя науку своего старейшины — ляоские солдаты падали, спутанные сетями, пойманные веревочными петлями, и сбитые с ног коварными атаками длинных шестов. Обездвиженные, мешающиеся под ногами собственных соратников, они быстро становились легкой добычей для оружия нищих.

Несокрушимый строй шаолиньских монахов стоял стеной, не отступая ни на шаг. Боевые шесты, сабли, техники ци, а порой, и вовсе голые руки, крушили киданей одного за другим, и пусть монахи, верные заветам Будды, зачастую сдерживали смертельные удары, киданям, изломанным и искалеченным их могучим натиском, было от этого ничуть не легче.

Даосские монахи секты Цюаньчжэнь также пытались не убивать своих противников, но им, вооруженным длинными мечами, это удавалось реже. Оружие даосов разило с неотвратимостью стихийного бедствия, и броня киданей с трудом сдерживала его клинки, сияющие отблесками техник ци.

Не отставали от крупных сообществ и прочие странствующие воины, сражаясь с пылом и ожесточением — каждому было, что защищать, и все, пришедшие на зов Клана Нищих, оставили дома дорогих людей.

Ляоское воинство не сдавалось — стойкое и умелое, оно теснило врага остриями длинных копий, принимало на доспехи и щиты ответные удары, и неуклонно наседало на ставших уязвимыми противников. Боевой дух киданей пострадал от долгого и бесцельного натиска на незримый щит Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм, но сейчас, видя кровь и смерть врагов, солдаты Ляо зверели все больше, впадая в безрассудную ярость битвы, и даже не думали отступать.

Елюй Нелугу сжал рукоять сабли, и махнул сигнальщикам. Те давно ждали команды: сигнальные рога завыли и завизжали, передавая волю командующего последнему резерву — коннице киданей, немногим остаткам тяжелобронированных всадников, и приведенным Елюй Чунъюанем полкам легкой кавалерии. Конная лава тяжело стронулась с места, двигаясь в сторону врага. Белый жеребец Елюй Нелугу рысил во главе — лучший военачальник и сильнейший воин Ляо не собирался оставаться в стороне от схватки. Глаза принца Чу цепко оглядывали вражеский строй из-под косматых бровей, а губы кривились в презрительной ухмылке. Командующий войском киданей не сомневался, что с его личным участием, враг будет стоптан и растерзан.

Ляоские конники уже выдвинулись на более-менее ровный отрезок предгорий, ведущий к левому крылу ханьского строя, и принц Чу поднял руку, готовый отдать команду к атаке, как истошное ржание лошадей и крики боли их всадников раздались от задних рядов их построения. Обернувшись, Елюй Нелугу яростно выругался — сунская конница, все это время ждавшая своего часа, вступила в бой, незамеченная киданями в грохоте битвы. Ханьских всадников было изрядно меньше, чем ляоских, но внезапный удар этих немногих сотен легкой конницы, чей натиск, словно стальное острие на древке копья, вели немногочисленные конники в тяжелой броне, был мощным и сокрушительным. Множество киданей умерло, сметенные первым ударом острых ханьских копий, и немало полегло под тяжелыми мечами сунской кавалерии, не успев опомниться.

Чуский принц пригляделся к этому нежданному врагу, и хрипло расхохотался — его враг, полководец ханьской армии, что уже в третий раз нарушал его планы, вступил в бой лично, окруженный своими телохранителями.

— Эй, чуский злодей, я здесь! — прокричал генерал Хань, заметив врага.

Каурый жеребец генерала развернулся, повинуясь натянутым поводьям, и вновь сорвался с места, скача на вражеского военачальника. Вокруг, ожесточенно рубились конники Сун и Ляо, и ни одна из сторон не имела весомого преимущества.

— Хань Гочжун! — Елюй Нелугу проревел имя своего врага с яростью, достойной самых злых ругательств. — Сегодня вечером, я буду пить вино с твоей кровью, из твоего же черепа!

— Сегодня вечером, ты будешь жариться в Диюе на медленном огне, — крикнул в ответ сунский полководец, подгоняя коня навстречу врагу. — За всех погубленных тобой невинных людей, ты не заслуживаешь доброй смерти!

Его враг не ответил — лишь зарычал взбешённым зверем, и прыгнул навстречу генералу Ханю, оттолкнувшись от седла своего коня. Принц Чу полетел вперёд атакующим коршуном, в считанные мгновения достигнув своего противника. Его сабля ударила быстро и неотвратимо, словно падающая молния, норовя разрубить Хань Гочжуна от плеча до пояса. Сунский генерал, выхватив меч, сумел отразить ее могучий удар, оскалив зубы в жесточайшем напряжении, но сила, вложенная его врагом в этот натиск, вышибла ханьцаиз седла.

Он покатился было по истоптанной траве, но тут же вскочил на ноги, неустрашенный, и бросился на врага, замахиваясь мечом. Их клинки — кривая и широкая сабля киданя, и тяжёлый прямой меч ханьского полководца, — столкнулись с оглушительным лязгом, высекая искры. Елюй Нелугу тут же атаковал снова, свирепея все больше, и не было сомнений в том, что он превосходит своего противника в силе. Пусть принц Чу и не был ровней сильнейшим воителям Поднебесной, много и плодотворно упражнялся он в воинских искусствах, и тщательно развивал свою внутреннюю силу. Генерал Хань же ловко владел копьём, мечом, и луком, как и все сунские военачальники, но был искуснее в командовании войсками, чем в лихой рубке — армия была его острым клинком и прочным щитом, которыми он разил врагов империи Сун.

Тяжко приходилось ему под ударами могучего киданя, и лишь надёжные латы-шаньвэнь спасали ему жизнь. Слабели руки генерала Ханя, все реже поднимался широкий клинок его меча для точного удара или своевременного парирования, и все сильнее давили на его плечи стальные доспехи, посеченные и порубленные киданьской саблей, и испятнанные кровью полководца. Но не сдавался Хань Гочжун — неустрашимый и непреклонный, снова и снова атаковал он своего врага с исступлением обречённого. Некого было ему просить о помощи в этом единоборстве — всяк пришедший в предгорья Хэншаня воин империи Сун уже сражался не на жизнь, а на смерть. Лишь он один мог попытаться сразить дракона киданьской армии, срубив его голову-командующего.

Елюй Нелугу, видя усталость своего противника, зло скалился, заранее торжествуя победу. Встретив клинком сабли очередной отчаянный удар ханьца, он надавил на оружие всей своей немалой силой, и вдруг нанес могучий удар ногой в грудь сунского генерала. Мало помогли стальные доспехи от атаки, усиленной ци. Кашляя кровью, генерал Хань рухнул наземь — пропущенный удар причинил его телу внутренние повреждения. Елюй Нелугу упал на неуступчивого врага сверху, спешно пытаясь добить его ударом сабли — последняя атака с применением внутренней энергии отняла немало его сил, и чуский принц не желал давать противнику возможности встать. Вновь скрестились их клинки — даже тяжело раненный, Хань Гочжун не сдавался.

— Покорись, глупец, — зарычал принц Чу, налегая на саблю. — Я сильнее тебя. Склонись передо мной, и, быть может, я оставлю тебе твою жалкую жизнь.

— Никогда, — прохрипел генерал Хань, пачкая бороду алыми брызгами. — Духи всех моих соотечественников, загубленных тобой, стоят за моей спиной, направляют мою руку, придают мне сил. Что на твоей стороне, кроме жадности и звериной злобы?

И, подняв голову, он плюнул кровью в лицо своего врага. Вздрогнул и зажмурился Елюй Нелугу, невольно отшатываясь и ослабляя нажим. Хань Гочжун не упустил этой возможности — напрягая остатки сил, он оттолкнул прочь оружие врага, и резанул того по шее, вскрывая горло. Кровь принца Чу, неудачливого вторженца и захватчика, хлынула из его тела, унося с собой жизнь, и заливая красным доспехи сунского полководца.

Генерал Хань лежал без движения какое-то время, тяжело дыша и морщась от боли в повреждённых внутренностях. Ничего не хотелось ему больше, чем погрузиться в сладостное беспамятство, сдавшись накатывающей усталости, но он не мог позволить себе отдыха, даже сразив вражеского командира. Войска Ляо все ещё дрались, упорные и непобежденные, и, не сломив их духа, ханьское воинство могло и не увидеть победы.

Выбравшись из-под трупа принца Чу, Хань Гочжун отрубил ему голову, и, вырвав из рук какого-то мертвого киданя копьё, насадил ее на острие. Подозвав верного коня переливчатым свистом, генерал кое-как взобрался в седло, и вскричал, воздев над головой свой жуткий трофей:

— Ко мне, воины Сун! Чуский злодей пал от моей руки! Разгоним же его приспешников!

Сунские солдаты, слыша его, и видя кровавый бунчук в его руках, теснили врага с удвоенной силой, а кидани терялись и дрожали, видя смерть сильнейшего их них. Иные воины империи Ляо и вовсе бросались в бегство, роняя оружие и сбрасывая доспехи. Хань Гочжун пришпорил коня, и поскакал по полю битвы, подбадривая и направляя своих, и вселяя страх в чужих. На острие длинного копья в его руках торчала мертвая голова принца Чу, безжизненными глазами уставившись в горизонт, туда, где лежали так и не покоренные сунские земли.

Примечания

[1] Убить Вэй Цзе взглядом — поговорка-чэнъюй, означающая всеобще обожание. Вэй Цзе, живший во времена династии Цзинь, был настолько красив, что всюду, куда бы он ни пошел, люди не могли оторвать от него глаз. Когда он умер из-за болезни в юном возрасте, в народе начали говорить, что его убило всеобщее пристальное внимание.

[2] Персоналии времён Троецарствия. Фэнсян — второе имя Люй Бу, полководца, считающегося сильнейшим воином эпохи. Идэ — второе имя Чжан Фэя, также полководца и воина, известного своей силой. Чжан Фэй прославился тем, что в одиночку остановил вражескую армию на мосту Чанбань, устрашив ее боевым кличем.

Глава 57 Рассказывающая о том, как старый дракон юго-запада предстал перед судом, а серебряная змея повстречала давнего знакомца

Шестеро шли по предгорьям Хэншаня, залитым кровью, и заваленным трупами солдат и обломками оружия. Остатки войска Ляо, уведенные Елюй Чунъюанем, как и отдыхающие солдаты Сун, уже покинули поле кровавой битвы, оставив его птицам-падальщикам. Лишь они, тяжело взлетая с трупов и оглашая округу скрипучими воплями, встречали шестерку целеустремленно идущих куда-то воинов, да еще, им пару раз попались бродящие вокруг солдаты, отряженные командирами для поиска раненых.

Наконец, трое идущих впереди остановились над скрюченным телом седого старца в медной маске, залитого кровью, и совершенно не выглядящего живым.

— Вот он, братец Юй, — задумчиво промолвил Инь Шэчи. — Две раны в легком — недостаточно, чтобы лишить жизни, но сражаться после такого сможет разве что небесный дух. Его жизнь в твоих руках.

— Ты, все же, будь поосторожнее с ним, братец, — сочла нужным заботливо предупредить сводного брата Му Ваньцин. — У бывалых странников полно всяких подлых трюков, для которых не нужно быть в телесных силах, — словно в ответ на ее слова, старец в маске хрипло закашлял, и пошевелился. Шэчи и Ваньцин одновременно положили ладони на рукояти мечей.

— Конечно, друзья, — отрешенно промолвил Дуань Юй, и, присев рядом с полуживым старцем, обратился к нему:

— Ну здравствуй… папа.

Му Ваньцин пораженно ахнула, вмиг растеряв всю сосредоточенность, а ее муж изумленно покачал головой, разведя руками. Мрачная серьезность юного далисца не оставляла сомнений: сказанное им — не глупая шутка, и не некий странный обман, но истина. Юноша продолжил, не обращая внимания на удивление друзей:

— Мать узнала тебя в день вашего со Стариком Синсю нападения на дворец, и позже, рассказала все моему дяде. Двоюродному дяде, наверное, — невесело усмехнулся он. — Узнал ли ее ты? Неважно. Это не меняет совершенно ничего. Твои злодеяния велики, и лишь воля небес не позволила тебе забрать жизнь кого-то из семьи Дуань. Поистине, моих родичей защищает Небесный Мандат, — он отстраненно поглядел вдаль, в сторону юго-запада.

— Твои злодеяния велики, — повторил юноша бесстрастно. — Велики, и непростительны. Дуань Чжэнмин, государь Баодин, своей волей наделил меня полномочиями вершить суд от его имени. Мой приговор тебе, Дуань Яньцин, вынесен, и будет исполнен немедленно, — ладонь юноши окуталась призрачным маревом Искусства Северной Тьмы, и легла на грудь старца. Через несколько мгновений, тот перестал шевелиться. Дуань Юй, наклонившись вперед, коснулся его жилы жизни, и задумчиво кивнул самому себе.

— Позаботьтесь о нем со всем тщанием, — обратился он к стоящим поодаль телохранителям. — Негоже особе царской крови валяться на земле. Кажется, ты изучал целительство, братец Даньчэнь? Будь добр, помоги моему отцу.

Чжу Даньчэнь покорно склонил голову, и извлек из наплечной сумы бинт и бутылочку с мазью. Гу Дучэн и Фу Сыгуй, тем временем, мастерили носилки из копейных древков и чьего-то плаща.

— Что с ним будет теперь, братец Юй? — поинтересовалась Му Ваньцин. — Он получил свое наказание. Значит ли это, что его вина искуплена?

— Ни за что, — с неожиданной твердостью ответил юный далисец. — Моему разбойному батюшке еще предстоит поработать над искуплением своей вины, и работа эта не будет легкой.

* * *

В военном лагере, полном раненых, каждый лекарь был на счету, а уж лекарь хоть мало-мальски умелый — и вовсе на вес золота. Целитель же легендарных умений, каковым был Сюэ Мухуа, оказался незаменим. Никто не вынуждал знаменитого Соперника Яньло лечить солдат, получивших копьем в брюхо или саблей по голове, но с тем количеством вольных странников, что явились на битву с киданями, недостатка в болящих у него не было. Множество сильных и умелых странствующих воинов получили раны в двух битвах за предгорья, и изъявили желание воспользоваться услугами лучшего целителя Поднебесной, предлагая взамен редкие и ценные стили и техники. Сюэ Мухуа не смог устоять перед количеством и многообразием доступных ему богатств, и сейчас сбивался с ног, пытаясь найти время для каждого больного. Но для наследника своей секты, сразившего в бою ее злейшего врага, время он находил всегда.

— Как здоровье Цяо Фэна, братец Мухуа? — Инь Шэчи, стоящий в тени лекарского шатра, не изменил привычке панибратствовать со своими возрастными соучениками. — Скоро ли он встанет на ноги?

— Яд почти выведен из тела, — прославленный целитель выглядел бегуном, готовым сорваться с места — сегодня, его ждали еще четверо срочных случаев, и один очень прибыльный, и ему не терпелось приступить чуть ли не ко всем, из-за чего речь доктора Сюэ была быстрой и сбивчивой.

— Господин Цяо уже в сознании, принимает положенные лекарства, и вскоре полностью выздоровеет, — отбарабанил он, и вдруг заговорщически понизил голос:

— Я поговорил с вашей женой, наследник, и узнал от нее, что Клан Нищих объявил нашу секту вечными врагами. Может, стоит избавиться от неприятностей в будущем, и… — он не договорил, с намеком поглядев на юношу. — У меня есть свежая вытяжка из травы трех звезд, — шепотом добавил он. — Никто ничего не узнает.

— Сюэ Мухуа! — возмущенно воскликнул Шэчи. — Наша секта никогда не запятнает свое доброе имя подлостью! Не смей даже думать о подобном! Исцели моего друга Цяо Фэна со всем прилежанием, и если ему будет хоть немного нездоровиться после твоего лечения, я сочту тебя виноватым, и накажу со всей строгостью!

— Конечно, наследник, — с легким вздохом ответил знаменитый врач. — Я всего лишь…

— Никаких «всего лишь»! — отрубил юноша. — Прилежно выполняй приказы наследника, и будешь вознагражден. Вздумаешь ослушаться — пеняй на себя.

— Разумеется, старший, — Сюэ Мухуа коротко поклонился. — У меня еще остались дела, увидимся позже, — и он, дождавшись ответного прощания, быстрыми шагами двинулся прочь.

— Ты ли это, Шэчи⁈ — раздался поодаль смутно знакомый голос. — Не ожидал увидеть тебя здесь!

Юный наследник секты Сяояо обернулся к говорящему, и с удивлением узнал старого знакомого У Юньлуна. Одетый в неизменную черную чиновническую одежду, с объемистой сумой на плече, он двигался в направлении давнего друга, сопровождаемый двумя щегольски одетыми солдатами. Парчовые шапки и одеяния, позолота на рукоятях мечей, и неприлично дорогие кольчужные брони выдавали в них кого-то, приближенного к высоким чиновным особам — не то дворцовую стражу, не то охрану одного из министров.

— Господин У! — широко улыбаясь, воскликнул Инь Шэчи. — Вот так встреча! Что вы здесь делаете? — отвесив положенный поклон, он шагнул ближе, и с удовольствием пожал предплечье друга.

— Служба, — коротко ответил тот, отвечая на рукопожатие.

— Служба? — неподдельно удивился Шэчи. — Каким ветром лоянского сяньвэя занесло по делам службы на самый север Шэньси? Или вас перевели сюда?

— Что-то в этом роде, — добродушно ответил мужчина. — В переписке со старым другом отца, министром при бяньцзинском дворе, я упомянул известное тебе дело даоса-отравителя. Ши-лан[1] Пэй счел нужным поведать о нем, как и об иных моих скромных заслугах, самой вдовствующей императрице, — со значением произнес он. — Вскоре после их разговора, меня перевели в столицу. Должность моя невысока — всего лишь шу-цзи[2] при моем покровителе, министре Пэе, — но возможностей она дает куда как больше, чем пост окружного судьи, — он задумчиво потеребил завязки чиновнической шапки.

— Столичные должности — на порядок важнее окраинных, — согласно покивал Инь Шэчи. — Значит, вы теперь — человек вдовой императрицы?

— Я — человек великой Сун, — строго ответил У Юньлун. — Кто бы ей ни правил, я буду со всем прилежанием выполнять мои скромные обязанности на благо простого народа. Хотя, — он тяжело вздохнул, — в чем-то ты, наверное, прав, Шэчи — как-никак, именно императрице Лю я обязан моим возвышением. Но хватит об этом — я здесь не на праздной прогулке. Где шатер командующего?

— Я могу провести вас и ваших сопровождающих, — предложил юноша. — Здесь недалеко, но придется поплутать — недавно прошел дождь, и доблестное победоносное войско развело грязищу по всему лагерю. Не хотелось бы макать в лужи целого столичного шу-цзи.

— Э нет, — чиновник улыбнулся с неожиданной веселостью. — Это Хань Гочжун обязан встречать меня. Скажу тебе, как другу: в этой сумке, — он погладил вместительную суму у себя на боку, — лежит императорский указ, — Инь Шэчи восхищенно округлил глаза.

— Ну и ну, — покачал головой он. — Никогда не думал, что буду присутствовать при оглашении указа Сына Неба. Ждите здесь, господин У — я приведу генерала Ханя, — он собирался уже двинуться прочь, как чиновник остановил его.

— Погоди, Шэчи, — произнес он. — Просто объясни дорогу моим охранникам. Мы с тобой подождем генерала здесь. Думаю, у нас найдется, о чем побеседовать, пока господа Ли и Чжэн извещают Хань Гочжуна о моем приезде. Да, познакомься с Ли Гохао и Чжэн Цзицзуном, моими доблестными защитниками, — кивнул он в сторону богато одетых воинов. Инь Шэчи церемонно раскланялся со знатной молодежью.

— Жаль, что мы прибыли после того, как все закончилось, — высказался Цзицзун, рослый юноша с квадратной челюстью и уверенным взглядом. — Я бы не отказался омыть мой верный меч в крови пары сотен северных варваров, — Шэчи умиленно улыбнулся пылу этого воина дворцовых коридоров.

— Уверен, у вас еще будет такая возможность, господин Чжэн, — добродушно ответил он. — На наш век варваров хватит. Но вернемся к делу. Шатер командующего — в самой середине лагеря. Видите вон ту грязную тряпку на палке? Это — генеральское знамя, последнее из оставшихся. Идите на него, и выйдете, куда нужно.

— Неужто киданям удалось повергнуть в прах наши знамена? — искренне удивился Ли Гохао, спокойного вида крепкий юноша. — Мне рассказывали, что войска генерала Ханя одержали блестящую победу.

— Э-э-э, так и есть, — замялся Шэчи. — И знамя мы благополучно отбили. Ляоские разбойники дорого заплатили за это оскорбление, — знатные воины понимающе покивали, и двинулись на поиски генеральского шатра.

— На самом деле, в грязи его искупали уже после победы, — понизив голос, поведал Инь Шэчи чиновнику. — Никто не знает, как, но это точно случилось во время празднования. Я слышал с полдесятка разных историй, от напившегося в стельку знаменосца, до некоего умелого стрелка, спьяну решившего попрактиковаться на древке штандарта нашего командира, — У Юньлун тихо засмеялся.

— Вижу, славные воины Сун проявляют доблесть и на поле боя, и в пиршественном зале, — понимающе промолвил он. — Что ты можешь рассказать мне о битве, Шэчи?

— О которой из двух? — немедленно спросил тот. — Первая равно покрыла славой нас всех. Насчет второй, скажу без ложной скромности: секта Сяояо отличилась в ней больше других.

— Начни с первой, — заинтересованно ответил чиновник.

Полчища киданей, многочисленные и грозные, сотрясали своей поступью небо и землю, — завел Инь Шэчи повествование не хуже иного бродячего сказителя. — Видя, как опасение теснит храбрость в сердцах моих соратников, я попросил генерала Ханя сказать войскам напутственное слово. Наш командир произнес поистине великолепную речь, никого не оставившую равнодушным, и воины Сун, укрепившись сердцем, встретили врага сталью и огнем…

* * *

Пока Ли Гохао и Чжэн Цзицзун блуждали по заболоченным хитросплетениям сунского лагеря, Инь Шэчи и У Юньлун успели обсудить и оба сражения в предгорьях Хэншаня, и столичные события, и множество других вещей. Шэчи узнал, что в семье императора царит мир и согласие — вдовая императрица правит мудро и справедливо, а ее царственный сын усердно постигает премудрости управления государством, готовясь принять бразды правления великой Сун по достижении совершеннолетия. Разумеется, не обходилось без звучащих в дворцовых коридорах шепотков недовольства — многим вельможам было не по душе присвоение императрицей Лю почестей, положенных одному лишь Сыну Неба, и министры с чиновниками все чаще поминали правление Небесной Императрицы, повторения которого не желал никто. Раздача императрицей высоких постов своим родственникам, зачастую — людям необразованным и грубым, также не вызывала восторга в чиновничьих кругах. Рассказывая об этом, У Юньлун по секрету сообщил другу, что и сам теперь подозревается в дальнем родстве с императрицей Лю — столичные чины не сочли раскрытие множества преступлений веской причиной для возвышения мелкого провинциального чиновника.

Инь Шэчи, в свою очередь, поведал приятелю о давних неприятностях своей секты, и их недавнем благополучном разрешении — смерти Дин Чуньцю. Выслушав его, чиновник посочувствовал Уя-цзы, и пожелал секте Сяояо скорейшего восстановления под водительством нового главы. К этому времени, лагерь несколько оживился, пробужденный от утренних сновидений шумом, что подняли Ли Гохао и Чжэн Цзицзун — двое знатных юношей все же заблудились, и принялись добиваться указаний верного направления от всех подряд. Шэчи отвлекся от разговора, чтобы обнять сонную Му Ваньцин, отыскавшую мужа; девушка обменялась приветствиями со старым знакомым, и поздравила его с новым назначением. Вскоре, поиски генеральского шатра охранниками У Юньлуна увенчались успехом, и Хань Гочжун явился пред очи бяньцзинского посланца. Генерала сопровождали высокопоставленные вольные странники — верхушка Клана Нищих, старшие шаолиньские монахи, свеженазначенный глава секты Пэнлай, и многие другие. На небольшом пятачке земли рядом с лекарскими шатрами быстро стало тесно — вокруг У Юньлуна собралась целая толпа.

— Хань Гочжун! — торжественно провозгласил чиновник, стоило генералу подойти поближе. — Прими императорский указ!

При виде золотого свитка, извлеченного У Юньлуном из сумы, все окружающие опустились на колени. Посланец столицы словно в один миг вырос вдвое, возвысившись над воинами, армейскими командирами, и простыми солдатами. Развернутое парчовое полотно засияло в лучах утреннего солнца, и Инь Шэчи невольно ощутил трепет — умом он понимал, что принял участие в историческом событии, сражаясь с армией Ляо, но именно блеск золотой парчи императорского указа донес это понимание до его сердца.

— Император Жэньцзун, правящий согласно Небесного Мандата, повелевает, — зачитывал, тем временем, У Юньлун. Казалось, его голос разносился по всему военному лагерю без единого препятствия, словно не только люди, но и птицы с животными не смели препятствовать объявлению воли повелителя Срединного Царства[3].

— Хань Гочжуну, командующему военными силами префектуры Яньань, прибыть в столицу для получения заслуженной награды за проявленную воинскую доблесть в защите границ великой Сун от варварского набега, — продолжал чиновник свою торжественную речь. — С собой ему надлежит взять воинов, наиболее отличившихся в битвах с врагом, а именно, главу и старейшин Клана Нищих, вместе с другими солдатами и вольными странниками, согласно их заслугам и своему разумению. По воле императора, объявленной под небесами, да будет, — закончил он, и, осторожно свернув указ, убрал его в суму. Среди людей, медленно поднимающихся с колен, начали раздаваться заинтересованные шепотки.

— Надеюсь, заслуги секты Хуашань не будут забыты, господин генерал? — не выдержал первым старик в зеленом халате. — Я и мои младшие доблестно сражались с врагом, и благодарность наша будет безгранична, если вклад моей секты получит соответствующее признание.

— Благодарность секты Фуню никак не уступит хуашаньской, и даже превзойдет ее, — тут же вмешался грузный мужчина в черном. — Я давно хотел выразить мое уважение к вам, господин генерал, некими скромными подарками, и сегодня вечером, мои младшие доставят их…

— Да прольются на вас неисчислимые благословения, господин Хань, — встрял немолодой даос, одетый в желтое. — Секта Цюаньчжэнь также желает выразить вам свое почтение…

— Лучше нам уйти отсюда, — безрадостно обратился Инь Шэчи к жене и У Юньлуну, глядя на набирающее обороты буйство людского тщеславия. — Против этого врага, генералу Ханю не помогут ни меч, ни доспехи, ни верные товарищи.

— Разве ты не хочешь походатайствовать за свою секту, Шэчи? — удивился чиновник. — Будет прискорбно, если твои заслуги останутся непризнанными.

— Хань Гочжун — человек не только трезвомыслящий, но и справедливый, — улыбнулся юноша. — Думаю, он не станет ни обласкивать кого-либо незаслуженно, ни задвигать проявивших себя, каким бы количеством золота его ни осыпали. За заслуги секты Сяояо я спокоен. А сейчас, не хотите ли разделить со мной и женой скромную утреннюю пищу, господин У? Господа Ли и Чжэн также приглашены, — У Юньлун и его сопровождающие с готовностью согласились, и вся компания двинулась вглубь лагеря, ведомая Инь Шэчи.

Примечания

[1] Ши-лан — почетное чиновническое звание; министр.

[2] Шу-цзи — доверенное лицо высокопоставленного чиновника, выполняющее обязанности секретаря.

[3] Срединное Царство («чжун го») — правильное название Китая.

Глава 58 Повествующая о том, как серебряная змея решила проявить милосердие, а дракон Срединного Царства раздавал награды

Караван, движущийся из предгорий Хэншаня в столицу, растянулся по большой дороге не хуже иного воинского отряда: главы и старшие вольных братств, приглашенные Хань Гочжуном, захватили с собой немало сопровождающих. Кроме того, позади вереницы телег и карет, везущих отличившихся воинов, тащились связанные пленники. Генерал Хань захватил с собой всех высокопоставленных ляосцев, что попали в плен во вторую битву за предгорья. Именно за ними — полуголыми, изможденными, и задыхающимися от дорожной пыли, и наблюдал Инь Шэчи, намеренно отставший от каравана. Конные охранники не гнушались подгонять пленных ударами плетей, а уж ругательства извергались из глоток стражей чуть ли не каждый миг.

Когда один из пленников — тучный, низкорослый мужчина с короткой бородой, — споткнулся, и рухнул в пыль, а один из солдат, спрыгнув с коня, занес над его спиной плетку, не прекращая сквернословить, Шэчи не выдержал. В один длинный прыжок достигнув пленного и надсмотрщика, юноша выхватил из-за пояса меч вместе с ножнами, и остановил им удар плети.

— Не стоит, друг, — спокойно обратился он к солдату, совсем еще юному парню в потрепанной кожаной броне, и с выбивающимися из-под шлема рыжеватыми волосами. — Этот человек всего лишь устал. Позволь, я помогу ему подняться, — поначалу, охранник молча пялился на возникшего из ниоткуда юного воина, моргая в растерянности, но быстро опомнился.

— Много чести грязной киданьской собаке — помогать ей встать! — запальчиво воскликнул он. — Пусть выродок жрет пыль, покуда я причешу его спину моей плеткой! Подобные ему не заслужили ничего другого!

— Что бы ни заслужили эти люди, они получат это сполна — или ты думаешь, что суд императора, перед которым предстанут все они, несправедлив? — мягко возразил Инь Шэчи.

— Кидани убили множество моих братьев по оружию, — чуть сбавил тон солдат. — Только из-за прямого приказа генерала, я до сих пор не принес в жертву их духам кого-то из этих презренных тварей. Ляоские нелюди не заслуживают человеческого обхождения, после всех их злодеяний.

— Кидани забрали жизни и моих друзей тоже, — ответил Шэчи все с той же учтивой предупредительностью. — А я, в ответ, убил многих из них. После всех этих смертей, стоит ли убивать еще и человечность в себе, обращаясь с этими людьми, точно дикий зверь? — охранник смешался под его спокойным взглядом, и, пробурчав под нос что-то невнятное, вскочил в седло, и зарысил прочь, по ходу каравана. Шэчи, бросив ему вслед короткий взгляд, подхватил лежащего киданя под руки, и помог ему встать.

— Зачем… ты это делаешь, ханец? — невнятно спросил мужчина. Изможденное лицо его выглядело бледным до серости, чему лишь помогала измазавшая его пыль.

— Мы знакомы, генерал Пу Ши, — безмятежно ответил юноша. — Когда я и моя жена пробрались в ваш лагерь под личинами Уголуна и Угоху, вы показались мне хорошим человеком. Война закончилась. Я не считаю нужным и дальше цепляться за взаимную ненависть. Вот, возьмите, — Шэчи отцепил от пояса мех с водой, и передал его ляосцу. — Это поможет вам сохранить силы в дороге.

— Так это был ты? — побежденный генерал невесело хмыкнул. — То-то все гадали, куда пропали только вернувшиеся братья, — откупорив мех, он сделал длинный глоток. — Как тебя зовут, парень? — юноша коротко представился.

— Мне нечем отплатить тебе за доброту, Инь Шэчи, — исподлобья глянул на него кидань. — Скорее всего, меня ждет тюрьма, а после — бесславная смерть на чужбине. Помогать мне — что помогать трупу.

— Даже мертвые нуждаются в некоторых вещах — к примеру, в погребении, жертвах, и духовной табличке, — пожал плечами Шэчи. — Но, сдается мне, вы рано себя хороните. Сын Неба мудр и милосерд, и, может статься, вы еще вернетесь домой. Но так это или нет, мне не нужно от вас ничего. Можно сказать, я, — он весело ухмыльнулся, — чувствую себя виноватым за тот маленький обман, которому вы невольно помогли.

— На войне все средства хороши, — ответил ляоский генерал чуть бодрее. — В том, что я попался на твою уловку, лишь моя вина. Так или иначе, спасибо тебе. В мире не так уж и много великодушных людей, и встретить одного из них здесь, в чужой стороне — удача для меня. Пусть Отец-Небо не оставит тебя своими милостями.

— И вас тоже, — кивнул юноша. Поддерживая Пу Ши под руку, он помог ему поравняться с караваном, и отпустив мужчину, попрощался:

— Берегите себя.

— Доброго пути, — коротко ответил генерал, шагая вслед за пленными соотечественниками. Юноша остановился на обочине, и какое-то время отрешенно глядел ему вслед. За этим занятием, его и застал Цяо Фэн.

— Что ты здесь делаешь, Шэчи? — удивился глава нищих. — Госпожа Инь тебя обыскалась — даже ко мне заглянула.

— Встретил старого знакомого, — расплывчато ответил Инь Шэчи. — Где Ваньцин сейчас?

— Беседует с моей женой, — Цяо Фэн бросил в сторону каравана веселый взгляд. — Кажется, о детях.

— Раз уж нам представился такой случай, почему бы не пригласить братца Юя с сестрицей Юйянь, и не провести время в обществе друзей, за чашей вина? — предложил юноша. — Путь в столицу долог, и дружеская беседа сделает его короче.

— Отличная идея, — воодушевленно промолвил глава нищих, и добавил с долей стеснения:

— Я так и не успел поблагодарить тебя за спасение моей жизни, Шэчи. Я вновь в долгу у тебя.

— Пустое, — легкомысленно отмахнулся тот. — Какие долги между друзьями? Пойдем лучше, пока моя жена не решила вновь двинуться на поиски мужа, — Цяо Фэн с усмешкой кивнул, и они двинулись вдоль каравана.

— Да, брат Цяо, отчего в карете, отведенной твоему клану, пустовато? — поинтересовался юноша. — Посещая тебя, я ни разу не видел в ней кого-то кроме вас с сестрицей А Чжу. Куда подевались ваши спутники?

— Четверо великих старейшин едут отдельно, — объяснил мужчина. — А господин Ма и Цюань Гуаньцин куда-то пропали. Могу поклясться, чем хочешь, что они отправлялись вместе с нами, но их не видать уже второй день.

— Наверное, задержались по каким-то своим делам, — предположил Шэчи. — Ну и боги с ними — даже лучше, что их кислые рожи не будут мешать нашим дружеским посиделкам, — Цяо Фэн согласился, не сдержав улыбки, и они продолжили свой путь к карете Клана Нищих.

* * *

Бяньцзин

Новости о победе над киданями, и о чествовании победителей, добрались до столицы раньше самих победоносных воинов. Народ высыпал на широкие улицы Бяньцзина, возбужденно галдя, трещали связки хлопушек, а многие вывески и кровельные балки украсились праздничными алыми лентами — столичные горожане вовсю радовались военным успехам своей армии.

Большая часть далиских спутников Инь Шэчи сошла с повозок на каменную мостовую, и восхищённо разглядывала столичные виды. Ван Юйянь и вовсе громко и непосредственно дивилась золочёным кровлям богатых особняков, каменным стенам храмов, разноцветным рядам бумажных фонарей на краях крыш лавок и постоялых дворов, каменным и бронзовым статуям у ворот усадеб, принадлежащих вельможам, и прочему многообразию бяньцзинских красот.

Императорский дворец поразил всех, как новичков в столице, так и бывалых путешественников — город в городе, окружённый стеной в три человеческих роста, с воротами, чьи тяжеленные, окованные металлом створки с трудом ворочали четверо сильных солдат дворцовой стражи, он впечатлял даже снаружи. Зрелище, что открылось прошедшим за стену, ввергло всех посетителей в благоговейное молчание. Охрой, лазурью, и, пуще всего, золотом сияло величественное здание дворца, огромное настолько, что, казалось, верхние ярусы его крыши, чьи загнутые вверх края блестели скульптурными украшениями, подпирают небеса. Оробевшие и восхищённые, гости дворца прошли по резным каменным плитам внутреннего двора, поднялись по многочисленным ступеням пологой лестницы, и подошли к входу в зал для торжественных приемов.

— Не вздумай обращаться к Сыну Неба напрямую, стоять в его присутствии, и говорить без разрешения, любовь моя, — строгим шепотом предупредил жену Инь Шэчи, пока все избавлялись от обуви и оружия под присмотром дворцовых евнухов. — Если тебя казнят за непочтительность, я буду безутешен… и очень на тебя сердит.

— Хорошо, хорошо, — покорно вздохнула Му Ваньцин. — Пусть мне и не очень-то понятно, к чему все эти глупые расшаркивания, я буду во всем следовать твоему примеру, муж мой, — Шэчи немного расслабился, но так и не перестал бросать на жену сомневающиеся взгляды.

Разувшись и разоружившись, Хань Гочжун с сопровождающими вступили под своды императорского дворца, чья внутренность не уступала монументальностью виду его внешних стен, и много превосходила их пышностью.

— Твои былые слова о том, что всего должно быть в меру — чистая правда, муж мой, — шепнула юноше Ваньцин. — У меня в глазах рябит от здешнего сверкания.

Инь Шэчи сердито шикнул на жену, состроив самое грозное выражение лица, какое только смог, но в душе он не мог не согласиться с ней. Блеск золота, драгоценных инкрустаций, и разноцветных витражей, превращавщих дворцовые чертоги в одно большое украшение, впечатлял, поражал воображение… и изрядно давил на глаза.

Почтительно склонив головы, гости дворца подошли ближе к императорскому трону, и опустились на колени. Просителям не дозволялось поднимать взгляд на Сына Неба, но краем глаза, Шэчи успел уловить две сидящие на троне фигуры, окутанные блеском золотой парчи — высокую и низкую. Юноша рассудил, что сегодня, они удостоились чести находиться в присутствии двух царственных особ: Чжао Чжэня, императора Жэньцзуна, и его матери, вдовствующей императрицы Лю Е.

— Встань и подойди, Хань Гочжун, — раздался строгий женский голос.

— Повинуюсь, императрица, — четко ответил генерал, и его ноговицы зашуршали по мрамору пола.

— Крепость Яньмыньгуань разрушена, часть Великой Стены — в руинах, а множество поселений севера Шэньси разграблены подчистую степными варварами, — продолжала императрица Лю с заметным недовольством. — Тебе были дадены войска и оружие, достаточные для бескровной победы, но ты, в боях с киданями, потерял пять тысяч солдат, пять тысяч наших верных подданных, и одолел врага не иначе, как снисхождением слепого случая. Есть ли у тебя, что сказать в свое оправдание?

— Ничего, императрица, — отчеканил генерал Хань. — Я виновен в каждой смерти моих подчинённых, и во всех бедах людей Шэньси. Лишь мои неспособность и скудоумие привели к столь тяжёлым потерям, и лишь храбрость простых воинов спасла мою армию от краха. Все, что я могу нынче — смиренно молить вас о наказании, достойном моих ошибок.

— Наказание ты получишь, — голос правительницы, как ни странно, чуть смягчился. — Тяжким и упорным трудом, ты искупишь все свои промахи. Мы, императрица Чжансянь Минсу, повелеваем: назначить Хань Гочжуна юаньшуаем севера, даровать ему титул Хранителя Границ, вместе с причитающимися этому титулу почестями, и наделить его, как и его потомков, правом не склонять головы в присутствии императора. Выпрямись, верный слуга, — велела она с той же строгостью. — Несметные полчища киданей не заставили тебя склониться — не стану и я.

— Благодарю за оказанную честь, императрица, — генерал, а точнее, юаньшуай Хань говорил со все теми же четкостью и расстановкой. Шэчи невольно подумалось, что трепет перед вниманием высокой особы не иначе, как пробудил в доблестном воине воспоминания о его службе простым солдатом, и вытащил на поверхность его тогдашнюю манеру общения с начальством.

— Не спеши благодарить меня, — с ленцой протянул женский голос. — Тебе предстоит многое множество работы. Как показало вторжение Ляо, защита северных границ наших владений — в прискорбном состоянии. Приведи ее в порядок в самом скором времени, иначе милость и снисходительность наша сменится жестокой карой.

— Повинуюсь, императрица! — отрывисто ответил свеженазначенный юаньшуай. — Будьте покойны, я все силы приложу к выполнению вашей воли.

— Хорошо, — интерес из голоса правительницы уходил быстрее, чем вода из решета. — Распоряжения о выделении тебе людей и денег на военное строительство уже отданы, а указ о дозволении тебе провести рекрутские наборы — подготовлен моей канцелярией. Усердно защищай север моей империи, Хань Гочжун, и не отлынивай от забот о его безопасности. А теперь, прими свой военный приказ, и оставь нас.

Раздался дробный топоток, и шелест одежд. Инь Шэчи не мог видеть происходящего, все так же уставив взгляд в беломраморные плиты дворцового пола, но знал: сейчас, один из евнухов поднес полководцу шкатулку с табличкой военного приказа — знаком власти юаньшуая.

— Кто остальные, пришедшие пред наши очи? — безразлично спросила императрица, когда шаги полководца утихли за пределами дворцовой залы.

— Солдаты и вольные странники, отличившиеся в боях, — ответил ей тонкий голос, зазвучавший неподалеку от трона.

— Не многовато ли народу привел с собой Хань Гочжун? — с толикой раздражения поинтересовалась правительница. — Клянусь небом, не избавься они от оружия, приход этой толпы выглядел бы, как попытка дворцового переворота. Ну да ладно. Наградите их деньгами, парчой, и лошадьми, и отпустите.

— Позволь мне заняться этим, мама, — раздался вдруг детский голос. — Ты всегда говоришь, что мне нужно больше внимания уделять обязанностям правителя. Отчего бы сегодня мне не пообщаться с подданными?

— И правда, — в голосе могущественнейшей из женщин Срединного Царства зазвучали нотки заботливой гордости. — Возлагаю на тебя эту обязанность, А Чжэнь. Будь щедр, но справедлив, — вновь раздался шелест одежд, и протяжный голос евнуха провозгласил:

— Императрица Чжансянь Минсу покидает зал для приемов!

На некоторое время воцарилась почтительная тишина, прерываемая лишь звуками шагов правительницы и ее свиты, шуршанием золотой парчи одеяний, и едва слышным позвякиванием украшений. Стоило всему этому утихнуть, как раздался требовательный голос императора:

— Где список представленных к награде? Мы хотим услышать каждое из имён, записанных в нем.

— Здесь, Сын Неба, — почтительно ответил старческий голос, необычайно тонкий — очередной придворный евнух спешил выполнить приказ своего юного повелителя.

— Первыми идут Инь Шэчи, наследник секты Сяояо, и младший из дэнчжоуских Иней, со своей женой Му Ваньцин, — протяжно зачитал евнух.

— Пусть указанные люди встанут и приблизятся, — император пытался говорить с царственной вальяжностью, копируя мать, но его с трудом сдерживаемый интерес неуклонно пробивался наружу. Шэчи поспешно задавил в себе удивление от того, что Хань Гочжун вписал его с женой первыми в список представленных к награде. Поднявшись, он прошел ближе к трону, где вновь преклонил колени. Ваньцин тенью следовала за ним.

— Каковы заслуги этих двоих? — нетерпение в голосе императора Жэньцзуна звучало все сильнее.

— Храбро и самоотверженно сражались с киданями в битве за Яньмыньгуань четыре месяца назад, — медленно прочитал придворный. — Не жалели сил, уничтожая врага в обеих битвах за предгорья Хэншаня. В личном единоборстве сразили двоих сильнейших союзников армии Ляо.

— Встаньте, Инь Шэчи и Му Ваньцин, — велел юный император. — Можете поднять головы.

Повиновавшись этому приказу, Шэчи не удержался от того, чтобы бросить на императора с окружением короткий взгляд исподлобья. Безразличные физиономии евнухов, глядящих куда угодно, но не на него, ободрили Шэчи, и он принялся украдкой рассматривать находящегося так близко правителя Срединной Равнины. Малорослый и худощавый, император Жэньцзун выглядел жемчужиной в дорогой оправе — парчовый халат, расшитый золотыми драконами, императорская корона со свисающими с ее плоского верха низками драгоценных камней, многочисленные перстни, и золотые украшения в виде длинных когтей на мизинцах и безымянных пальцах — все это сверкало и блистало, подчёркивая царственную бледность лица юного императора.

Тот, в свою очередь, во все глаза рассматривал молодую пару — порядком поизносившийся халат Инь Шэчи, черную вуаль Му Ваньцин, дорожную пыль на их одежде, и мозоли от оружия на руках. Взгляды Шэчи и царственного отрока, разглядывающих друг друга, неизбежно должны были встретиться, и когда это случилось, юный воин с удивлением отметил, что восхищение и интерес в глазах императора Жэньцзуна ничуть не уступают его собственным. В этот миг, беспокойная натура Инь Шэчи взяла верх над осторожностью, и юноша, позабыв все свои предупреждения жене — та, как раз, благовоспитанно глядела в пол, — совершил грубейшее нарушение протокола: улыбнулся, и дружески подмигнул.

Не успел он осознать свою наглость, как венценосный отрок ответил ему широкой и радостной усмешкой.

— Расскажи мне о тех сильных воинах, что вы с женой сразили в битве за предгорья, Инь Шэчи, — произнес император. На этот раз, он ничуть не скрывал заинтересованность.

— Повинуюсь, Сын Неба, — заговорил юноша, поспешно уставившись себе под ноги. — Один из них звался Дуань Яньцин, известный также, как Переполненный Злом, и прозвище это он заслужил целиком и полностью. Многие кровавые злодеяния свершил этот воин, причинив немало вреда как простому люду, так и вольным странникам. Отличное владение стилем Одного Ян и немалая внутренняя сила делали Переполненного Злом одним из опаснейших воинов юга. Мы с женой сразили его первым же ударом, — на эти слова, император восхищённо охнул, но Шэчи предпочел не заметить этой оплошки юного правителя, продолжая свой рассказ.

— Злодей намеревался убить моего друга, доблестного главу Клана Нищих Цяо Фэна, и у нас с Ваньцин не было времени сражаться с ним честь по чести и лицом к лицу. Наши мечи пронзили его спину, и вышли из груди, остановив его подлый удар, но не убив. Дуань Яньцин — родич моего шурина, принца Да Ли, и мы решили отдать злодея на справедливый суд родни.

— Что насчёт второго негодяя? — нетерпеливо спросил император. — Чем знаменит он, и как вам удалось победить его?

— Вторым был злокозненный Дин Чуньцю, глава секты Синсю, и дважды предатель, — принялся объяснять юноша, преисполнившись невольной гордости. Славная победа над давним врагом все ещё грела ему сердце. — Некогда, он был учеником моей секты, но, жаждая незаслуженного, покусился на учителя, и украл знания, доступные лишь главе. В нынешние дни, он, ведомый жадностью и коварством, присоединился к киданям. Злодей Дин и Дуань Яньцин торжествовали, с помощью подлых трюков одержав незаслуженную победу над Цяо Фэном, когда мы с женой налетели на них вихрем клинков, и ураганом стали!..

Инь Шэчи живописал их с Ваньцин славную победу совсем недолго — среди восхищённых охов и ахов юного императора вскоре раздалось громкое покашливание одного из евнухов.

— Мы поймали злодея Дина в воздухе, пронзили мечами, и, когда он пал на землю, казнили, свершив праведную месть, — быстро закруглил историю юноша.

— Замечательно!.. кхм, то есть… Вы славно потрудились на благо великой Сун, — царственный отрок также сумел сдержать воодушевление, и заговорил с приличествующим правителю спокойствием. — Какую награду ты просишь за свои деяния, Инь Шэчи?

— Для меня счастье находиться в присутствии Сына Неба, а говорить с ним — величайшая из наград, — чинно ответствовал юноша. — Следующие поколения моих секты и семьи будут с гордостью вспоминать этот день.

— Что ж, тогда мы назначим твою награду сами, — не смутился император. — Хм-м… — он ненадолго задумался, постукивая золотым когтем на мизинце по подлокотнику трона.

— Где расположена обитель твоей секты? — спросил он после недолгого молчания.

— В Долине Тишины, что в горах Лэйгу, — с готовностью ответил Инь Шэчи.

— Мы, император Жэньцзун, повелеваем: передать Долину Тишины, что в горах Лэйгу, в вечное владение секте Сяояо, — торжествующе провозгласил юный правитель, и добавил:

— Также, мы повелеваем, отныне и навек, даровать Долине Тишины новое имя: Долина Сяояо! По воле нашей, провозглашенной под небесами, да будет так!

— Благодарю вас, Сын Неба, — ответил Шэчи. Он не мог сдержать удивления и радости — увековечивание родной секты на карте Срединной Равнины было для него наградой много лучше богатств и титулов.

— Вы можете оставить нас, Инь Шэчи, МуВаньцин, — благосклонно ответил император. — Прочти мне следующее имя из списка награждаемых, евнух Цао.

Пятясь к выходу из зала для приемов, юноша и девушка слушали объявление имён младших Шэчи, всех восьмерых. Юноша невольно преисполнился уважения к памяти и скрупулёзности Хань Гочжуна: ему самому живо запомнился один лишь Ли Куйлэй, с его великолепным обликом хуадань. Прозвища и имена остальных требовали от Шэчи некоего умственного усилия для извлечения из глубин памяти.

Позже, когда Инь Шэчи с женой получили свои обувь и оружие у привратников, Ваньцин с сомнением обратилась к юноше:

— Награда за пролитые нами пот и кровь не кажется мне императорской, муж мой. Может, следовало попросить у Сына Неба что-то получше клочка горной земли для твоей секты?

— Любимая моя жена, — с широкой улыбкой ответил Шэчи. — Само наше прибытие сюда, и беседа с императором — уже награда ценная и богатая. Я говорю это не только, как верный подданный Сына Неба, но и как купеческий сын, — он весело рассмеялся в ответ на полный непонимания взгляд девушки.

— Секта, облагодетельствованная вниманием самого императора, обретёт немалый вес в чиновничьих глазах, — пояснил он. — Я и мой дорогой батюшка, без сомнений, сумеем договориться с мудрым Чжэн Вэньмином, дэнчжоуским цы-ши, о неких благах, ежемесячно предоставляемых округом столь блистательной секте, и семейству Инь, что главенствует в ней.

— То есть, теперь, секте Сяояо будет платить за защиту целый округ, — глубокомысленно заметила Му Ваньцин. — Пожалуй, ты прав: внимание императора — ценная вещь, — Шэчи, вновь засмеявшись, не стал оспаривать утверждение жены.

Глава 59 Раскрываются важные тайны, а ярость северного дракона обрушивается на серебряную змею

Получив милости императора и императрицы, гости дворца были вежливо препровождены из зала приемов в зал для пиршеств — чествование победителей не закончилось на выдаче заслуженных наград. Хань Гочжун и прибывшие с ним были устроены за пиршественными столами, и щедро оделены яствами и напитками. Среди напитков присутствовали вина, разнообразные, но неизменно отличного качества, и вскоре, первоначальная скованность и робость пирующих, подавленных и впечатленных окружающей роскошью и вниманием императора, благополучно растаяла. Цяо Фэн первым поднял медную чашу за одного из погибших — шаолиньского монаха Сюаньку, некогда обучавшего главу нищих боевым искусствам, — и все присутствующие поддержали его, пролив вино на дворцовый пол. Инь Шэчи также не остался в стороне от чествования павших.

— Я хочу понять эту чашу за семейство Ю, — с печальной торжественностью промолвил он. — Пусть его умения не потрясали Поднебесную, и не стяжали легендарной славы, все мужчины этой семьи — Ю Цзи, Ю Цзюй, и его сын Ю Таньчжи, — в числе достойнейших из известных мне людей. Храбрость в их сердцах не ослабевала даже пред лицом сильного врага, а их щиты и сабли неизменно вставали на защиту простого люда. Сегодня, я чествую этим кроваво-красным виноградным вином всю ту кровь семьи Ю, что была пролита за жизни других, за победу великой Сун, за друзей и боевых товарищей. Пусть ваши благородные души переродятся в особ вельможной и царской крови, друзья, — он широким жестом опустошил кубок, пятная алым напитком мраморные плиты пола. Его сотрапезники, встав, поддержали его поминальное слово, также пролив положенную чашу.

— Я обещался Ю Таньчжи выпить с ним за победу, — добавил Цяо Фэн с грустью. — Жертвую это вино тебе, братец Таньчжи, — он вылил свой кубок на пол. — Пусть, в подземном царстве Яньло-вана, оно будет для тебя отрадой и ободрением.

— Ты скорбишь о павших в боях с киданями, Цяо Фэн, — раздался от входа громкий и язвительный голос. — Так ли искренна твоя скорбь?

Все присутствующие обернулись на эту оскорбительную речь, и их глазам предстала странная группа. Возглавляли ее старейшины Клана Нищих — Ма Даюань и Цюань Гуаньцин. Рядом с ними стоял глубокий старик, седовласый и седобородый, с лицом, испещренным морщинами, точно сушеная слива. Одежда старца, и его сучковатый посох, были во всем подобны одеяниям и оружию старейшин Ма и Цюаня. Следом за тремя нищими в пиршественную залу вошел шаолиньский монах, также преклонных лет. Замыкала эту странную процессию пожилая чета — старец в затрепанной холщовой рубахе, неоднократно штопанной и латанной, опирался на кривую палку, и бережно поддерживал свою седую спутницу, одетую не менее скромно.

— Брат Ма, брат Цюань, — с легким удивлением глянул на них глава Клана Нищих. — Рад, что вы смогли присоединиться к нам. Вижу, вы привели с собой уважаемого старейшину Сюя, и… Мама? Папа? Вы тоже здесь?

— Здравствуй, Фэн-эр… то есть, глава Цяо, — смущенно ответил старец. — Нас пригласил господин Ма. Прошу, выслушай его, и… не злись, хорошо?

— Конечно, — еще растеряннее проговорил мужчина. — Друзья, познакомьтесь с моим отцом, Цяо Саньхуаем, и…

— Время для знакомств придет чуть позже, — без малейшего стеснения перебил его Ма Даюань. Мрачное торжество сияло в глазах старейшины, словно его давняя обида, наконец, разрешилась.

— Сначала, я должен открыть вам всем нечто важное, — заговорил он, громко и четко, не обратив никакого внимания на острый взгляд Цяо Фэна. — Четыре месяца назад, скончался мой старый друг и соратник, славный Ван Цзяньтун, известный как Бородатый Мечник. Все семь с половиной тысяч воинов моего клана почтили его память трауром и ночным бдением. Думаю, многие из вас помнят это, — он обвел взглядом пирующих, многие из которых согласно закивали. — Но никто не знает, что бывший глава перед смертью передал мне тайное завещание, и с ним — письмо, — он вынул из-за пазухи просто выглядящий конверт из плотной бумаги. — В письме этом, по словам Ван Цзяньтуна, содержалась тайна, касающаяся Цяо Фэна. Мой старый друг наказал мне: если новый глава сойдет с праведного пути, я должен передать письмо в Шаолинь, и испросить их помощи в очищении клана от дурного влияния, — он на мгновение перевел дух, крепко сжимая письмо в руках.

— Недавние события, и, в особенности, позорная дружба нашего главы с врагами клана, — вновь заговорил он, выплевывая слова с тяжелой ожесточенностью, — вынудили меня открыть завещание Бородатого Мечника, дабы доподлинно выяснить, что скрывает прошлое Цяо Фэна, и может ли наш клан доверять ему. Прочитанное мною ввергло меня в смятение, и пробудило в моем сердце многие сомнения, — продолжал он, все быстрее и взволнованнее. — Я отправился в Чжэнчжоу, к уважаемому старейшине Сюю, что как нельзя лучше знал покойного главу. Пожалуйста, брат Сюй, — кивнул он сморщенному старцу.

Старейшина Сюй

— Я, Сюй Чунсяо, давным-давно отошел от дел, — заговорил тот хриплым, дребезжащим голоском. — Всю свою жизнь я прожил без забот и стойких привязанностей. У меня нет ни детей, ни учеников, ни наследников, и ныне, я доживаю свои дни в мире и спокойствии. Никто не может назвать меня пристрастным, либо же чьим-то сторонником, но Клан Нищих, которому я отдал долгие годы службы, все еще дорог мне, и поэтому, я решил помочь братцу Даюаню в его деле. Письмо, что он показал мне, состоит из двух частей. Одна из них написана Ван Цзяньтуном, чей почерк мне знаком не хуже моего собственного, как и манера письма. Клянусь своим добрым именем: та часть послания, что подписана Бородатым Мечником — настоящая, — с серьезным видом промолвил он. — Она предназначена одному человеку, чье имя я не стану называть, но дружеские обращения к нему, что использовал брат Ван, говорят об их давнем знакомстве. Мне не было известно об этой дружбе, и, чтобы подтвердить истину написанного во второй части послания, мы с братцем Даюанем обратились к одному из упомянутых в нем. Прошу вас, наставник Чжигуан, поведайте присутствующим то, что рассказали нам ранее, — обратился он к монаху.

Монах Чжигуан

— Да восславится Будда, — с тяжелым вздохом протянул тот. — Много лет прошло со времени тех событий. Тяжкий, непростительный грех был тогда свершен мною, и моими соратниками — убийство невиновного. Как по мне, лучше бросить это письмо в огонь, и забыть о его существовании, — старейшина Ма вскинулся на эти слова, зло хмуря брови, и открыл было рот, собираясь высказать престарелому монаху нечто нелицеприятное. Сюй Чунсяо, поспешно положив Ма Даюаню руку на плечо, удержал его.

— Пожалуйста, наставник, не отказывайте нам, — уважительно заговорил отставной старейшина. — Будущее Клана Нищих зависит от ваших слов, и этого письма. Великая опасность может постигнуть все многие тысячи воинов моего клана. Ради них, мы с братцем Даюанем надеемся, что вы все же окажете нам услугу, и поведаете о том, что случилось в долине Луаньши в тот злосчастный день.

— Да восславится Будда, — промолвил старец с еще большей печалью, и, помолчав несколько мгновений, заговорил. — Письмо, что лежит в этом конверте — истинное, как и описанные в нем события. Около тридцати лет назад, многие секты и школы Срединной Равнины получили недобрую весть — сильный отряд воинов из империи Ляо задумал проникнуть в Сун, и напасть на Шаолинь, чтобы ограбить его хранилище знаний.

— Верно, эти кидани стремились помочь своему царству, — вмешался все еще недоумевающий Цяо Фэн. — Изучи воины Ляо те могущественные боевые искусства, что хранятся в Шаолине, и защитники Сун не смогли бы устоять перед их силой.

— Именно так, — закивал Чжигуан. — Именно так мы и думали тогда. В то время, я еще не был монахом. Не был я и сильным воином, но желал внести свою долю в защиту родины от чужеземных злодеев. Я присоединился к доблестным героям, что решили предотвратить этот план киданей. Лучшие мастера боевых искусств были среди них, а вел их славнейший и сильнейший, воин, которого уважали более всех других вольных странников. Скажите, господин Цяо, — неожиданно обратился он к главе нищих. — Было ли праведным наше дело?

— Разумеется, — ответил тот, непонимающе нахмурившись. — Может ли защита родины быть делом неправым? Будь я взрослым мужчиной тридцать лет назад, и я помог бы вам, чем только смог.

— Хорошо, — покивал старый монах. — Хорошо… — он ненадолго умолк, в задумчивости перебирая пальцами седые волосы своей бородки. — Со мной, и нашим уважаемым старшим, было два десятка воинов, сильных и умелых, но враг наш также не мог быть заурядным — неумехи не стали бы и мыслить о проникновении в Шаолинь, — продолжил он преувеличенно ровным тоном. — Мы успели пройти перевалом Яньмыньгуань вовремя — до того, как враг добрался туда, — и остановились в долине Луаньши. Ни число врага, ни его сила были нам неизвестны. Что, по-вашему, было для нас наилучшим образом действий, господин Цяо? — почему-то, он вновь обратился к главе Клана Нищих.

— Когда враг угрожает великой Сун, нет смысла цепляться за правила честного поединка, — недолго раздумывал тот. — Не зная числа и силы врага, и имея на своей стороне лишь внезапность, разумным было бы устроить засаду.

— Мы сделали именно это, — со странной горячностью поддакнул ему старец. — Значит, вы считаете, что засада была верным решением?

— Ну… да, — пожал плечами Цяо Фэн. — На войне все средства хороши, а враги, намеренные с подлыми целями проникнуть в чужой дом, не заслуживают честного обхождения.

— Да, да, — истово закивал монах. — Именно так. Именно так и рассудил наш уважаемый старший, и все мы согласились с ним. Мы устроили засаду по обеим сторонам той горной долины, насторожили ловушки, и приготовили тайное оружие. Вскоре, кидани и вправду прошли долиной Луаньши — отряд из девятнадцати солдат. Мы напали на них, и одолели с необычайной легкостью, что вселило сомнения в наши сердца — правдивой ли была та весть? Действительно ли собирались сильные воины из Ляо проникнуть в Шаолинь? Ведь те солдаты, которых мы сразили, были обычными пехотинцами, да еще и не очень умелыми. Но мы никак не ожидали того, что случилось потом. Нет, не ожидали, — с грустью протянул Чжигуан.

— Следом за солдатами, по дороге, ведущей к Яньмыньгуаню, ехала карета — небольшая, запряженная единственной лошадью, — тяжело заговорил он. — Всего один камень, метко сброшенный со склона, понадобился, чтобы остановить ту повозку. Стоило лошади в упряжи упасть замертво, как карету покинули люди в ляоских одеждах — мужчина, женщина, и… — запнувшись, он все же договорил:

— Младенец, не больше года от роду, — Инь Шэчи немедленно навострил уши: все это живо напомнило ему одну старую тайну, которую он так и не раскрыл до конца.

— Мы напали на мужчину, — тем временем, говорил престарелый монах. — Четверо искусных воинов попытались сразить его, и пали сами, не выдержав и одного удара незнакомца. Воистину могучим оказался тот кидань — даже наш уважаемый старший не смог сдержать его натиск. В отчаянии, мы обратили свои мечи на женщину с ребенком, — продолжил он с печалью в голосе. — Она оказалась беззащитна перед нашей атакой, и пала едва ли не сразу же. Ребенок в ее руках также утих, — старый монах сокрушенно покачал головой. — Великий грех совершили мы тогда. Видя смерть своей спутницы и дитяти, наш несокрушимый противник впал в отчаяние, и, подняв на руки их тела, бросился в пропасть — желание жить оставило его. Но, сжатый руками мужчины, ребенок очнулся, и закричал. Желая спасти дитя, мужчина выбросил его из пропасти, и наш старший поймал его. Мучимые совестью за невольно совершенное злодейство, мы решили оставить дитяти жизнь, и отдать его в приемную семью. Ее вы видите рядом с нами, — он указал на пару престарелых супругов Цяо.

— Прости, Фэн-эр, — виновато промолвил Цяо Саньхуай. — Мы пытались заботиться о тебе, как о родном. Жаль, что все так обернулось.

— Кидань, — глухо бросил Цяо Фэн поднимаясь на ноги. — Приемный сын. Это ложь, — его голос медленно набирал силу. — Ложь, вы слышите? Ты лжешь, падаль, лысый осел! — взревел он. Одним длинным прыжком достигнув монаха, он ухватил его за горло, и вздернул в воздух, легко, точно котенка. Чжигуан лишь печально прикрыл глаза.

— Письмо нашего уважаемого старшего, что лежит в завещании Ван Цзяньтуна — настоящее, — полузадушенно прохрипел он. — Клянусь именем Будды, я сказал одну лишь правду, — глава нищих, вперив в него яростный взгляд, медленно опустил старца на землю.

— Если ты и не врешь, старик, то ошибаешься, — зло бросил он. — Я никак не могу быть киданем!

— Да восславится Будда, — хрипло ответил монах, растирая горло. — Лучшее доказательство моим словам — ваше лицо, господин Цяо. Именно его я видел в долине Луаньши тридцать лет назад, сражаясь с тем могучим воином. Вы и ваш отец похожи, как две капли воды.

— Ладно же, — ожесточенно выплюнул Цяо Фэн. — Хорошо. Твой «уважаемый старший», — он презрительно скривился при этих словах. — Мерзавец, убивший женщину, и отнявший семью у ребенка. Я хочу поговорить с ним лично. Кто он?

— Величайший из слепцов! — раздался звонкий юношеский голос от одного из пиршественных столов. — Слепцов, а заодно, и глупцов! — и Инь Шэчи, поднявшийся со своего места, заливисто рассмеялся. Нищие, монах Чжигуан, и большинство пирующих недоуменно воззрились на него.

— Правильно брат Цяо назвал тебя смердящим лысым ослом, старик, — глумливо бросил Чжигуану юноша, отсмеявшись. — От себя, добавлю еще одно: ты — редкий слепец и глупец, последовавший за первейшим из слепцов и глупцов Поднебесной, покойным настоятелем Шаолиня, Сюаньцы! Да, именно он был тем самым «уважаемым старшим»! — торжествующе воскликнул Шэчи, заглушая удивленные возгласы присутствующих. — Именно он был тем недоумком, что принял семью с ребенком за воров, намеренных обокрасть Шаолинь! Что же никто из вас, «доблестных героев», — слова юноша разве что не сочились ядом, — не остановился, видя, что вы напали на супругов с годовалым младенцем на руках? Что же вы не попытались отступить, видя, что сражаетесь с отцом, защищающим семейство? Или вы — стадо овец, безропотно следующих за своим скудоумным пастухом? — он вновь рассмеялся, пораженно качая головой.

— Ты так настырно пытался оправдать свое злодеяние, снова и снова спрашивая у его жертвы — справедливы ли были мои решения? — насмешливо продолжил он. — Нет ничего дурного ни в защите родины, ни в военной хитрости. Представь себе, старый дурень, нет ничего плохого даже в той поразительной глупости, которую проявили вы все, и ваш безмозглый старший Сюаньцы, напав на отца брата Цяо. Одно лишь непростительно — то, что вы, мерзавцы, проигрывая отцу семейства, подло напали на его спутницу! — вскричал он, вмиг сменив ехидный тон на искреннюю злость. — Вы, дикие звери в людском обличье, решили убить женщину с ребенком, так как оказались не ровней ее мужу! Нет, — юноша покачал головой, — пожалуй, я оскорбляю диких зверей, сравнивая их с вами, нелюдями. Ни коварнейшая из змей, ни свирепейший из тигров не способны на такую низость, — он сплюнул под ноги, зло скривившись.

— Вот вам еще одна новость, — продолжил он. — Отец Цяо Фэна выжил, упав с той скалы. Долгие годы, он скрывался в Шаолине, намеренный отомстить за причиненную ему обиду. Недавно, мне случилось вывести его из тени. Он погиб, сражаясь со своим обидчиком, — Шэчи на мгновение замолчал, сжав губы в линию.

— Знай я, что именно учинил Сюаньцы, эта тварь со змеиной башкой и крысиными глазами[1], я бы, наверное, помог отцу брата Цяо прикончить его, — холодно добавил он, глядя на вконец растерянного Чжигуана. Глава Клана Нищих глядел не менее ошарашенно, да и среди вольных странников многие были ошеломлены выплеснутыми на них откровениями.

— Все это не имеет никакого значения, Серебряная Змея, — сердито заговорил опомнившийся Ма Даюань. — Оставим мертвых лежать в могилах. Вернёмся к тому, что важно здесь и сейчас, тому, из-за чего я и привел сюда этих уважаемых собратьев, — он кивнул в сторону своих спутников, — и из-за чего я решил огласить завещание Ван Цзяньтуна перед столь многими именитыми вольными странниками. Цяо Фэн не может занимать должность главы моего клана, ибо он рождён киданями, и сам — кидань! — закончив эту прочувствованную речь, старейшина гордо выпрямился, с торжеством глядя на своего главу. Тот со смешанными чувствами смотрел в никуда.

— «Рождённый киданями, и сам — кидань»? — весело переспросил Инь Шэчи. — Видит небо, я переоценил твою способность складывать слова, Ма Даюань — это твое высказывание подробно лепету ребенка. Я рожден в купеческой семье. Купец ли я? Моя жена — дочь принца. Принцесса ли она? При рождении, каждый из живущих мал, немощен, и бессловесен. Остаётся ли он таковым до самой смерти? Брат Цяо воспитывался в ханьской семье, — он повысил голос, обращаясь ко всему залу, — и считает своей родиной великую Сун, на благо которой он положил жизнь. Найдется ли здесь хоть кто-то, могущий сказать обратное?

— Да что ты можешь знать, глупый мальчишка? — вспылил старейшина Ма. — Безвестному юнцу, ничего не достигшему за свою короткую жизнь, более пристало бы не спорить с уважаемыми старшими, а почтительно слушать их!

— За последние четыре месяца своей короткой жизни, этот безвестный юнец, вместе с его женой, забрали жизни около полутысячи чужеземных злодеев, — с готовностью ответил Шэчи. — Также, этот глупый мальчишка и его жена повергли трёх всеобщих врагов: убийцу и насильника Юнь Чжунхэ, Дуань Яньцина, которого знают как Переполненного Злом, и главу неправедной секты Синсю, старого негодяя Дин Чуньцю. Что за это время совершили вы, «уважаемый старший»? Я не прочь помериться достижениями, — он насмешливо воззрился на престарелого нищего. Тот, возмущённо округлив глаза, открывал и закрывал рот, но никак не находил ответа.

— И правда, господин Ма, — примирительным тоном сказал Дуань Юй. — Всем известны заслуги брата Цяо. Ещё в бытность свою простым странником, он совершил немало славных дел, — коротко вздохнув и закатив глаза, он добавил:

— О которых так любили поговорить мои отец и дядюшка. Цяо Фэн — стойкий защитник великой Сун. Мало кто сравнится с ним в верности родине.

— Господин Цяо убил столько киданей, что из их трупов можно насыпать гору, — бесстрастно высказался Хань Гочжун. — Сомневаться можно в ком угодно, и чем угодно, но подвергать сомнению верность человека, что неизменно сражался за великую Сун, не щадя ни врага, ни себя — несусветная глупость.

— Да восславится Будда, — монах Сюаньнань, поднявшись со своего места, коротко поклонился всем присутствующим. — Господин Цяо, как и многие миряне, человек несдержанный, скорый в суждениях, и склонный к насилию, но эти малые недостатки — все, в чем я могу его упрекнуть. Мало кто из известных мне людей более предан Сыну Неба и великой Сун.

— Все упомянутое — дела прошлые, — с нарочитой вежливостью заговорил Цюань Гуаньцин. — Но сейчас, когда вскрылась правда о рождении Цяо Фэна, кто скажет, что он не вернётся в лоно своей истинной семьи, и не приложит столько же, если не больше, усилий к ее возвышению? Цяо Фэн — кидань по крови, и отрицать это кровное родство — что совать голову в пасть голодного тигра.

— Что есть кровь? — немедленно парировал Инь Шэчи. — Жидкость, текущая в наших жилах. Я видел кровь брата Цяо, пролитую мной собственноручно. Она так же красна, как и моя, как и кровь любого из ханьцев. Я не уверен только насчёт тебя, братец Цюаньцин — уж больно много яда и желчи исходит из твоих уст, — он с насмешливым прищуром встретил злобный взгляд молодого старейшины. — Верность семье не заложена в нас при рождении. Брат Цяо считает своим истинным отцом господина Цяо Саньхуая, а своими братьями и товарищами — Клан Нищих, и вольных странников великой Сун. Ожидать от него верности киданям, с которыми он сражался всю жизнь — что ждать восхода солнца на западе. Кто в здравом уме оставит семью, друзей, и побратимов, чтобы перейти к их давним врагам, только из-за кровного родства? Я бы понял подобные домыслы, будь отец и мать Цяо Фэна живы, но это не так. Кости несчастной матушки моего друга были брошены без погребения вот этим «доблестным героем», — он презрительно кивнул в сторону опустившего взгляд Чжигуана, — и его выродками-соратниками, а отец Цяо Фэна похоронен на горе Суншань, в безымянной могиле. Кому брат Цяо станет хранить верность? Елюй Хунцзи, неизменно строящему козни великой Сун? Миллионам незнакомых киданей? Быть может, злодею Елюй Нелугу? Ой, что же это я, — глумливым тоном добавил юноша, — он ведь мертв. Единственный кидань, с которым Цяо Фэн свёл какое-никакое знакомство, пал от руки юаньшуая Ханя. Верно, вам следует опасаться кровной мести брата Цяо, господин юаньшуай, — с преувеличенным участием обратился он к полководцу. Тот, не скрываясь, хохотнул, хлопнув ладонью по столу.

— Бессмысленная чушь и чепуха! — взорвался Ма Даюань. — Праздные измышления глупого юнца! Теперь, когда раскрылась правда о родителях Цяо Фэна, никто не может знать, что творится в сердце этого… киданя! — воздел он трясущуюся руку в направлении главы нищих. — Тем более, что его недавние дела и решения вовсе не показывают верности клану и нашему общему делу!

— Это какие-такие дела? — вкрадчиво поинтересовался Инь Шэчи. — Участие в битве за предгорья Хэншаня, где брат Цяо сразил сотни киданей, защищая великую Сун? Или, может, нечто более раннее, вроде двух былых вторжений Ляо, остановленных им чуть ли не в одиночку? Поведайте нам всем, старейшина Ма: какое из этих дел вызывает сомнения в верности Цяо Фэна Клану Нищих и Сыну Неба?

— Дружба с врагом клана! — рявкнул красный от злости Ма Даюань. — Позорное попустительство его злодеяниям, и намеренное невыполнение долга главы по наказанию мерзавца! Если Цяо Фэн из личной привязанности станет отвергать верность клану, кто скажет, что из-за кровного родства, он не оставит великую Сун⁈ Я не могу допустить, чтобы человек, чья верность клану сомнительна, оставался его главной!

— Все ясно, — с понимающей улыбкой ответил Шэчи. — Значит, из-за личной обиды, вы хотите свергнуть своего главу. Замечательно, замечательно. Для начала, вы, пользуясь своим положением старейшины, задумали убить меня и мою жену руками Цяо Фэна, без какого-либо суда и следствия. Теперь, из-за того, что брат Цяо не желает творить бесчестное злодейство, вы хотите свергнуть его, прикрываясь дурными измышлениями о том, что он, видите ли, предаст все, что ему дорого, из-за происхождения его покойных отца и матушки! Что дальше, уважаемый старший? Клан Нищих начнет грабить путников на дорогах, оправдываясь нуждой в средствах на защиту великой Сун? Думаю, братец Цюаньцин и его младшие поддержат эту идею.

— Погодите, — глухо и хрипло заговорил Цяо Фэн, упреждая очередную насмешку Инь Шэчи, и недовольные отповеди старейшин. — Постой, Шэчи. Поясните мне кое-что, старейшина Ма. По-вашему, убив друга, я докажу свою верность клану и родине?

— Не друга, но врага клана, опасного и коварного! — немного овладев собой, Ма Даюань заговорил с долей прежней уверенности. — Врага, пытающегося казаться праведником, но сколько бы эта змея, — он указал на Инь Шэчи, — не пыталась обернуться драконом, суть ее останется той же! Серебряная Змея — убийца и пособник убийцы, и все, кто верит ему и его лицемерию, лишь обманываются внешней видимостью, как, в свое время, обманулся я! Если вы, глава, неспособны проникнуть сквозь покровы лжи и обмана, которыми этот негодяй окутал свою истинную суть, я готов помочь вам, и со всей уверенностью заявить: казнь Серебряной Змеи и его жены — благое дело. Она — дело, достойное всяческой похвалы. Этим делом, вы и вправду покажете, что для вас нет ничего важнее клана, ваших братьев, и нашего общего дела — защиты великой Сун, и ее народа! — под конец своей речи, старейшина вновь глядел торжественно и гордо, исполненный уверенности в своей правоте.

— Ты до смерти надоел мне, старый слепец, — медленно заговорил Цяо Фэн. Ма Даюань ошарашенно захлопал глазами. — Надоел своими глупостью, упрямством, и наглостью. Твой близорукий взгляд не может проникнуть в суть творящегося у тебя под самым носом, что уж говорить о делах жизни и смерти? Но, сколь бы неприятен мне ни был ты и твои нахальные требования, я, как и всякий воин Клана Нищих, вынужден подчиняться его законам. Законам, что с твоего, Ма Даюань, почина, толкают меня на убийство двух друзей, людей достойных, храбрых, и бескорыстных. Друзей, что не раз спасали мою жизнь, ничего не прося взамен, и поддерживали меня в трудный час, не ожидая ответной услуги.

— Не перехваливай меня, Цяо Фэн, — вмешалась Му Ваньцин, пользуясь недолгой заминкой мужчины. — Я давно хотела избавиться от твоего преследования раз и навсегда, но Шэчи неизменно меня останавливал.

— Я и не ожидал от вас чего-то, кроме верности мужу, и заботы о нем, госпожа Инь, — с грустной улыбкой ответил глава нищих. — Было бы странным осуждать вас за них. Но не будем об этом. Я задолжал жизнь семье Инь, и не раз. Также, я должен исполнить свой долг воина Клана Нищих, и его главы. Сегодня, я окончательно разрешу это противоречие. Я сражусь с тобой, Шэчи, в самый последний раз, не сдерживая сил. Чем бы ни окончился этот бой, после него, я никогда больше не подниму руки на семью Инь, и никак не стану вредить ей. Если же кто-то, неважно кто, — он вперил в Ма Даюаня внимательный взгляд, — начнет требовать от меня вновь переступить через мои совесть и честь, прикрываясь некими законами и правилами, то я оторву его собачью голову, и выброшу в ближайшую реку, — безразлично отвернувшись от напуганного старейшины, вмиг растерявшего всю свою напыщенность, он бесстрастно обратился к наследнику секты Сяояо:

— Согласен ли ты на такое, Шэчи?

— Он несогласен, — поспешно встряла Му Ваньцин. — Ты — не ровня моему мужу в таланте, Цяо Фэн, и опасен для него лишь потому, что всякий раз настаиваешь на личном единоборстве. Боевое искусство, что практикует Шэчи, нуждается в соратнике. Во мне. Без меня рядом, мой муж вынужден сражаться в треть силы, не больше, и я не намерена вновь допускать этого. Мы сразимся с тобой вместе, и никак иначе. Чтобы уравнять силы, к тебе может присоединиться любое число твоих бесполезных младших — трое, пятеро, десятеро, неважно. Если ты — не бесчестный трус, Цяо Фэн, то не станешь вновь требовать боя один на один…

— Жена моя, — спокойным голосом заговорил Инь Шэчи, подходя ближе к девушке. — Любимая моя богиня. Постой. Не спеши с обвинениями и требованиями, — он приблизился к мечущей молнии из глаз девушке, не обращая внимания на ее сердитость, и положил руки ей на плечи.

— Да, для выполнения форм Семи Мечей Привязанности нужны мы оба, — с прежней безмятежностью продолжил он. — Сражаясь со мной один на один, брат Цяо и вправду получит некое преимущество — я не смогу использовать против него свой лучший стиль. Но дело в том, что мне ведома тайна, которая даёт неоспоримое преимущество уже мне, в нашем с Цяо Фэном поединке. Тайна эта такова, — он привлек девушку к себе, наклонился к ее ушку, и зашептал:

— Брат Цяо чувствует вину перед нами, и ни в коем случае не станет меня убивать, что бы он ни говорил старому глупцу Ма. Наш поединок будет подобен дружескому, даже тренировочному.

Договорив, Шэчи отстранился, и в этот самый миг, когда недоверчиво глядящая на него жена намеревалась что-то ответить, пальцы правой руки юноши, сложенные щепотью, быстрее молнии метнулись к трём акупунктурным точкам на теле Ваньцин — чжоужун, даньтянь, и тяньци, — и осторожно нажали на них.

— Надеюсь, ты простишь мне это, любимая жена, — тяжело вздохнул Инь Шэчи, отступая от парализованной девушки. — Совместный поединок, все же, будет несколько неравным. К тому же, в этом бою у нас не было бы нужного согласия — я искренне хочу помочь брату Цяо, ты же жаждешь прикончить как его, так и других нищих, что угрожают мне. Прости, — грустно повторил юноша. Ваньцин ответила ему взглядом, полным боли и сожаления.

— Глупец и мерзавец, принуждающие тебя к бесчестному поступку раскрытием тайн прошлого, недостойны твоей преданности, брат Цяо, — обратился Шэчи к главе нищих, отойдя от недвижной жены. — Удел подлых крыс, вроде них — забвение и порицание. Но я понимаю — не ради них ты хочешь сразиться со мной сегодня, но ради единства Клана Нищих. Я согласен на наш поединок, — юноша мимолётно усмехнулся, — и намерен победить тебя, во славу секты Сяояо.

— Спасибо, Шэчи, — с облегчением ответил Цяо Фэн, и обратился к остальным присутствующим:

— Дайте нам больше простора, друзья.

Заскрежетали по мрамору полов ножки отодвигаемых столов и стульев, отступили к стенам те из гостей, что стояли на ногах, и вокруг двух поединщиков очистилось пространство, достаточное не то, что для боя, но и для большого представления с танцем львов — велики и вместительны были залы императорского дворца.

— Готов, братец? — с заметной неохотой промолвил глава Клана Нищих.

— Пожалуйста, брат Цяо, — доброжелательно кивнул ему юноша, вынимая меч из ножен.

Не медля ни мгновения, они ринулись навстречу друг другу, и стоило им сойтись, как Шэчи с превеликим удивлением обнаружил, что Цяо Фэн больше не превосходит его, как воин. Следуя своему обещанию, глава нищих не сдерживал ни силы, ни умения, но ни то, ни другое больше не являлось для Инь Шэчи недостижимой вершиной, высящейся вдали — скорее, чем-то, сравнимым с его собственным уровнем. Долгие и кровопролитные сражения с киданями, и бои на пределе сил против могущественных врагов, подняли мастерство юного воина на новые высоты, незаметно для него самого.

Уйдя от сверкающего силой сгустка ци коротким применением техники шагов, Шэчи метнулся к Цяо Фэну быстрее ветра, и его меч ударил со скоростью и точностью, невозможной для простого воина. Юноша тут же вынужден был сдержать свою атаку — его первый удар чуть было не пронзил сердце главы нищих.

— Будь осторожнее, брат Цяо, — серьезно посоветовал Инь Шэчи своему противнику, уводя в сторону клинок, распоровший рубаху мужчины. — Я все еще не хочу тебя убивать, и было бы прискорбно сделать это случайно, — Цяо Фэн, ничуть не обидевшись на его слова, сосредоточено кивнул, и их бой возобновился.

На сей раз, глава нищих ускользал от атак Шэчи ещё быстрее и ловчее, чем в прошлый их поединок, а техники Восемнадцати Ладоней Драконоборца сыпались на юного воина непрерывным дождем. Это мало мешало юноше — новообретенное понимание боя позволяло ему предугадывать не только атаки противника, но и его перемещения. Ограниченное пространство пиршественной залы не давало большой свободы, но Шэчи подозревал, что и на открытом месте он смог бы прочитать движения соперника.

Снова и снова, Инь Шэчи прорубался сквозь слепящий водопад смертоносных техник, и дотягивался мечом до Цяо Фэна, стремясь уязвить его — несмертельно, но достаточно сильно, чтобы прекратить бой.

В этом и крылась слабость тактики юного воина — в отличие от него, сдерживающего удары, Цяо Фэн бил в полную силу, верный своему слову.

Вновь уклонившись от пылающего мощью сгустка энергии, Шэчи коротким прыжком достиг противника, и его меч метнулся вперёд, неуловимым серебряным взблеском обойдя блок ладонью, и потянувшись к телу Цяо Фэна. Тут же, юноша, сцепив зубы, отдернул руку, останавливая удар в какой-то пяди от горла своего соперника. Юноша вновь сумел верно распознать уязвимость техники главы Клана Нищих, но уязвимость смертельную, а значит, такую, какой он совершенно не желал пользоваться.

Скомканная атака не прошла для Шэчи даром — Цяо Фэн и не думал прекращать свой натиск. Выплеск ци, сияющий маленьким солнцем, врезался в грудь юноши, и швырнул его на пол. Зазвенел по мраморным плитам выроненный из рук меч, а победитель, тяжело дыша, остановился над сраженным противником.

Горькие и горячие слезы текли по лицу Му Ваньцин, неотрывно глядящей на поражение ее мужа. Девушка по-прежнему стояла без движения — сил в технику парализации Шэчи вложил с избытком.

— Что ж, брат Цяо, твоя взяла, — прохрипел юноша, и его губы, беззаботно улыбающиеся, окрасились алым. — Выходит, сегодня, наше соперничество закончится навсегда. Ничего, — он вновь показал в улыбке окровавленные зубы. — Я не посрамил ни секту, ни учителя, ни семью. Об одном лишь я жалею — что подвёл мою любимую Ваньцин. Я буду тебе лучшим спутником в следующей жизни, жена, — с сожалением промолвил он, глядя на тихо плачущую девушку.

— Заканчивай, брат Цяо, — вновь заговорил Шэчи с безмолвно стоящим рядом мужчиной. — Моя смерть будет лучшим доказательством твоей верности клану и братьям по оружию. Не волнуйся, мой дух не станет держать на тебя обиды. Об одном лишь прошу — не чини зла моей любимой жене. Пусть моя кровь смоет все раздоры между нашими сообществами.

Дослушав его, Цяо Фэн очнулся от ступора, и подошел ближе к лежащему юноше. Наклонившись к нему, он бережно взял его за плечи, и помог подняться. Затем, пальцы главы Клана Нищих осторожно коснулись нескольких акупунктурных точек на теле Инь Шэчи, останавливая кровотечение.

— Прости меня за эту рану, братец, — тихо промолвил Цяо Фэн. — Надеюсь, твой соученик, знаменитый Соперник Яньло, сможет излечить ее в самом скором времени, — отпустив удивлённого юношу, он зычно провозгласил:

— Мой поединок с Серебряной Змеей окончен, а вместе с ним, и наша вражда. Я вновь могу назвать этого славного воина своим другом, и даже больше: став неоднократным свидетелем его доблести и самоотверженности, я хочу назвать его братом. Примешь ли ты мое предложение побратимства, Шэчи?

— Приму, конечно, — заулыбался юноша. — Я всегда уважал тебя, брат Цяо. Стать твоим названным братом — большая честь.

— Замечательно, замечательно! — прозвучал от стены зала радостный возглас. Дуань Юй, хлопая в ладоши, вышел вперёд. — Почему бы вам не произнести положенные клятвы сейчас? Вина вокруг достаточно, — он поднял с ближайшего стола две полные чаши. — Давайте я помогу вам с этим.

— Неси-ка ещё одну, братец Юй, — немедленно потребовал Инь Шэчи. — Раз уж ты — не родственник моей любимой жены, я хочу исполнить свой давний замысел, и побрататься с тобой. Ты не против обзавестись ещё одним младшим братом? — спросил он Цяо Фэна. — Могу поручиться за этого легкомысленного юнца.

— Братец Юй — не только нефритовый лист и золотая ветвь, но и достойный, храбрый юноша, — с широкой улыбкой ответил глава нищих. — Почту за честь назвать его братом.

— С радостью приму ваше побратимство, друзья, — довольно кивнул Дуань Юй.

Его удивление, вызванное этим неожиданным приглашением, быстро прошло, сменившись неподдельной радостью. Кое-как ухватив третью чашу с вином, юный далисец поднес напиток Шэчи и Цяо Фэну. Все трое приняли по кубку, и, разрезав ладони ножом Дуань Юя, капнули немного крови в каждый.

— Хоть мы и не родились в один год, месяц, и день, — громко и торжественно зазвучал голос главы Клана Нищих.

— Клянёмся умереть в один год, месяц, и день! — подхватили его слова двое юношей. — Мы не были рождены одной утробой, но отныне и вовек, клянёмся быть друг другу братьями, близкими, словно родные! — они дружно осушили чаши, и отвесили не менее слаженный поклон в сторону заката.

— Но, всё-таки, прежде чем умирать в один день, давайте поживем ещё лет восемьдесят, — с нарочитой серьёзностью добавил Шэчи, отбрасывая в сторону свою рюмку. — Иначе, жена меня заругает.

Цяо Фэн громогласно расхохотался на эту немудреную шутку, и его смех подхватили многие из гостей пира.

— Замечательно! — воскликнула А Чжу со своего места. Лицо девушки сияло радостным облегчением. — Наконец-то ваша глупая ссора разрешилась наилучшим образом!

— За здоровье побратимов! — провозгласил юаньшуай Хань, поднимая чашу. — Славнее братского союза не видывали со времён Клятвы в Персиковом Саду!

— Как бы нам троим не обрести известность под именем Странных Братьев, — весело промолвил Дуань Юй, когда отзвучали здравицы и одобрительные возгласы. — Только посмотрите на нас: дракон, — он кивнул в сторону Цяо Фэна, — призрак, — улыбаясь, он приподнял край своего халата, изрядно напоминающего погребальный саван, — и, конечно же, чудесная змея[2], — со смехом указал он на Инь Шэчи.

— Отлично, младший брат, — с деланной серьёзностью покивал тот. — Стоило нам побрататься, как ты уже ославил нас перед всеми вольными странниками, придумав нашему союзу глупое название. Гордость переполняет меня при виде столь замечательного родича, — он снова закивал с преувеличенным одобрением, и многие из присутствующих весело засмеялись.

— За здоровье Странных Братьев! — высказался Шань Чжэн, пряча улыбку в бороду. Он и его трое сыновей дружно подняли кубки, и прочие гости последовали их примеру.

— Это непозволительно! — истошный крик Ма Даюаня перекрыл весёлый шум здравиц. — Вместо того, чтобы убить врага секты, ты братаешься с ним, проклятый кидань! Знай же: все мое влияние, и всю мою власть я употреблю на то, чтобы избавить Поднебесную от тебя, и твоих «Странных Братьев», — зло выплюнул он последние слова.

— О высокое небо! О великие предки! — прозвучал вдруг детский голос, звонкий и насмешливый. Обернувшись к его источнику, все поспешно бухнулись на колени: у одной из боковых дверей стоял юный император, а за его спиной, в зал входили, резво семеня, придворные евнухи.

— Сын Неба, император Жэньцзун, прибыл! — запоздало протянул один из них.

— Расточительность Клана Нищих поражает — так разбрасываться талантами не стал бы ни один правитель в здравом уме, — ничуть не обратил внимания на этот вопль царственный отрок. — Гнать от себя доблестного и верного воина, чье боевое искусство не знает равных, и из-за чего? Происхождения? Многие наши подданные родились в Персии, Аравии, диких землях Юньнани, племенах мяо, на островах Восточного Моря, и прочих дальних уголках подлунного мира. Если в Клане Нищих нет места такому прославленному герою, как Цяо Фэн, мы, император Жэньцзун, приглашаем его служить нам. В давнее время, яньский Хуэйвэнь-ван не доверял Юэ И, что вынудило последнего бежать в Чжао. Клянусь небом, сегодня, нашему двору не зазорно будет примерить на себя роль Чжао, ради службы такого таланта! — юный император весело рассмеялся. — Должность чжун-лан-цзяна[3] Парчовой Стражи может стать твоей, Цяо Фэн, стоит тебе только пожелать.

— Я… благодарен вам за милость, Сын Неба, — растерянно проговорил глава нищих. — Но я — человек простой, грубый, и необразованный, и недостоин столь высоких почестей. В вашем окружении найдется множество славных воинов, что не уступят мне силой, а знатностью — превзойдут во много раз. С моей стороны, было бы непочтительно стоять выше них.

— Ты не обязан отвечать согласием сразу, — благосклонно промолвил венценосный отрок. — Но знай: вольные странники могут отречься от тебя, но не великая Сун. Все твои славные деяния на благо нашей империи не будут забыты, и получат заслуженную награду. Коли случится так, что тебе будет некуда идти, ты всегда можешь найти пристанище здесь, служа трону и нам лично, — слова юного императора отзвучали, и следом за ними послышались медленно затихающие шаги. Вскоре, тонкий голос евнуха провозгласил:

— Сын Неба, император Жэньцзун, покидает зал для пиршеств!

Гости дворца медленно поднимались на ноги, ошеломленные этим внезапным явлением императора. Ярость с лица Ма Даюаня утекла, словно озёрная вода в засуху, оставив за собой полную и совершенную растерянность — старейшина лишь хлопал глазами, глядя вслед венценосному отроку с детской обидой. Цюань Гуаньцин, напротив, застыл лицом, и лишь сузившиеся черные глаза его поблескивали злостью.

— Почему бы тебе и вправду не пойти на службу ко двору Сына Неба, старший брат? — задумчиво спросил Инь Шэчи. — От моего сановного друга я слышал, что ныне при дворе случилось настоящее засилье грубых и необразованных людей, назначенных, представь себе, за родство с императрицей! Иные их заслуги, многочисленные и разнообразные, тут совершенно ни при чем. Так что, если не боишься, что тебя назовут каким-нибудь двоюродным племянником императрицы Лю, смело соглашайся на пост чжун-лан-цзяна Парчовой Стражи. Ты волновался, что, без Клана Нищих, не сможешь должным образом защищать Поднебесную? Как командующий гвардией императора, ты сможешь делать это намного лучше, — Цяо Фэн задумчиво прищурился.

— Мне бы не хотелось покидать клан, второй брат, — обстоятельно ответил он. — Но, если всякие нечистоплотные и сварливые глупцы начнут меня вынуждать, то, пожалуй, придется мне принять эту великую честь, дарованную самим Сыном Неба, — он кивнул с притворной печалью, сквозь которую пробивалась неподдельная веселость. После признания его заслуг юным императором, мужчина окончательно обрёл присутствие духа, изряднопоколебленное нежданными новостями о его происхождении.

— Дела императора никак не касаются вольных странников, — громко, с нажимом заговорил Цюань Гуаньцин. Злость в его взгляде незаметно сменилась искренней ненавистью. — Какие бы милости ни оказывал Сын Неба Цяо Фэну, они не изменят его постыдного родства с ляоскими злодеями. Клан Нищих никак не может иметь главой киданя. Один из чужеземных мерзавцев, неоднократно покушавшихся на великую Сун, среди наших старших — великий позор как для Клана Нищих, так и для вольных странников Поднебесной!

— Ты хочешь поговорить о великом позоре для Клана Нищих, братец Цюаньцин? — участливо заговорил Инь Шэчи. — Как насчёт старейшины, устроившего под своим крылом разбойничье гнездо? Интересно, продолжают ли твои младшие грабить крестьянские хутора, или, все же, прекратили? Что насчёт частого неповиновения приказам главы? В каждую нашу встречу, ты учинял нечто, нарушающее запреты моего старшего брата. Или, может, поговорим о коварном злодее, решившем под покровом ночи зарезать меня и мою жену? Как же его звали? — он нахмурился с притворной задумчивостью. — Гуань Цюаньцин, или как-то так. И, вот беда, брат Цяо снова и снова даёт тебе возможность исправиться, не наказывая строго. Чем же ты отплатил ему, братец Цюаньцин? Попыткой низложения, в компании старого глупца Ма Даюаня! Если уж чье присутствие и является позором для Клана Нищих, так это твое, — лицо молодого старейшины покраснело от злости, но он по-прежнему не двигался с места.

— Убийство моей жены… — разбито пробормотал Ма Даюань. — Моей любимой Кан Минь… Что же, оно так и останется неотмщенным? Глава клана отказывает мне в справедливости, с попустительства столь многих. Он, и его проклятые побратимы — сильнейшие воины поколения, — на мгновение умолкнув, он вскричал:

— Неужто великое небо ослепло⁈

— Ослепло не небо, а кое-кто другой! — прозвучал от входа весёлый голос, и внутрь прошел Дуань Чжэнчунь, сопровождаемый тремя подругами.

— Вовремя же я прибыл повидать моих детей, — беззаботно добавил далиский Принц Юга. — Оказывается, мою любимую дочь преследуют из-за смерти распутной женщины, не брезговавшей ничем и никем ради богатства и власти! Негоже говорить плохо о мертвых, но, ради моей Цин-эр, придется мне поведать вам кое-что неприятное, господин Ма, — сочувствующим тоном заговорил он со старейшиной. — Я знал Кан Минь, давно, и, хм, близко. Мы с ней виделись и до, и после ее брака с вами. Она приняла ваше предложение вскоре после одного из наших расставаний — верно, поняв, что не сможет стать женой принца, она согласилась на жену старейшины крупнейшего из вольных братств, — он с извиняющимся видом развел руками. — Мой зять рассказал мне, что А Минь попыталась соблазнить его, и, потерпев неудачу, решила убрать его жену с дороги. Я верю ему, не только из-за честности Шэчи, но и потому, что доподлинно знаю — моя былая любовница отравила достаточно неосторожных дев и юношей, из мести, или же из выгоды.

— Ты лжешь, далиский развратник, — сдавленно выговорил Ма Даюань. — Лжешь, чтобы обелить свою злодейку-дочь.

— Простите, старейшина Ма, но я не могу больше молчать, — выступил вперёд один из нищих, такой же лохматый и оборванный, как и его собратья по клану, но на удивление круглолицый и пухлощекий. — Я долго скрывал от вас нечто постыдное о вашей жене, не желая тревожить память мертвых. Сейчас, чтобы остановить раздоры между живыми, я вынужден говорить. Во время пира, на котором глава Цяо представил всем супругов Инь, мне случилось отойти по нужде, и я невольно подслушал беседу Серебряной Змеи с вашей покойной женой. Она и вправду вела себя самым неприличным образом, а господин Инь пытался усовестить ее. Ещё, среди братьев давно ходят разговоры о том, что в ваше отсутствие, госпожу Ма часто посещали мужчины, в числе которых были покойный Бай Шицзин, и… — он с опаской поглядел на молодого старейшину ветви Дачжи, но все же закончил:

— … Цюань Гуаньцин.

— Наглый поклёп, — слабо пробормотал Ма Даюань. — Ложь. Гнусные, беспочвенные сплетни. Моя А Минь была верна мне…

— Она была верна лишь себе, — с сожалением промолвил Дуань Чжэнчунь. — Я могу назвать вам день, месяц, и год каждого из наших свиданий. Могу даже описать слуг, что мельком видели нас вместе. Думаю, теперь, после смерти их госпожи, они не станут запираться.

— Я несколько раз видел Бай Шицзина, входящего в спальню госпожи Ма, — сказал какой-то нищий. — Они не очень-то скрывались, зная, насколько вы, старейшина, верите своей жене.

— Замечательно! Просто великолепно! — со смехом вскричал Инь Шэчи. — Множество мужчин содержит наложниц, но кто бы мог подумать, что и женщина может иметь многих наложников! Даже Небесная Императрица — не ровня покойной госпоже Ма, ведь и она не осмелилась почти в открытую жить с несколькими мужчинами, — юноша расхохотался, держась за живот.

— Неудивительно, что и после смерти эту необычайную женщину помнят и любят ее… наложники, — все ещё хихикая, он повернулся к Ма Даюаню и Цюань Гуаньцину. — Верно, при жизни, она щедро оделяла вас вниманием, и не обижала подарками, наложник Ма и наложник Цюань. Конечно же, вы не могли не мстить за свою любимую госпожу!..

Почти никто не заметил внезапного броска Цюань Гуаньцина. Цяо Фэн и Дуань Юй смотрели в другую сторону, сдерживая смех. Большая часть гостей дворца удивлённо переглядывалась и перешептывалась, дивясь слепоте Ма Даюаня, и распутству его жены. Инь Шэчи успел заметить, как молодой старейшина метнулся к нему, выхватывая из-за пояса нож, но уклониться не смог — попытка применить технику шагов вызвала в нем приступ кровавого кашля.

Когда Цюань Гуаньцин, рассвирепевший и заносящий оружие, был в двух шагах от Шэчи, что никак не мог оправиться от боли в повреждённых внутренностях, черно-красный вихрь пронесся по зале. Пронесся, и остановился точно перед старейшиной Дачжи, обратившись Му Ваньцин. Остановился и молодой старейшина, сверкая бешеными глазами на побледневшем лице. Медленно, словно нехотя, он опустил нож, и скосил глаза вниз, к животу. Там, словно серебряный мост, его и девушку соединило лезвие меча, вошедшее в тело Цюань Гуаньцина на треть острия. Ваньцин, вцепившись в лицо врага полным ледяной ярости взглядом, сжала покрепче рукоять драгоценного оружия, подобную драконьему телу, и сделала резкое движение кистью, рванув острие клинка вверх. Острейшее лезвие, украшенное чеканкой в виде языков пламени, легко прошло сквозь плоть мужчины, потроша его, словно мясницкий нож — подвешенную на крюке свинью, и старейшина ветви Дачжи рухнул на мраморный пол дворцовой залы, щедро заливая его кровью и нечистотами из распоротых внутренностей.

— Клан Нищих должен мне две благодарности, — холодно произнесла Му Ваньцин, безразлично отвернувшись от бесформенной груды мертвого мяса, в которую превратился Цюань Гуаньцин. — Уже второй раз, я очищаю ваши ряды от подлецов и мерзавцев. Первой была гнусная отравительница и неверная жена, вторым — вот этот злодей, недалеко ушедший от разбойника с большой дороги. По сей день, все, что я видела в ответ на свои старания — незаслуженное преследование, и раны моего мужа. Ты хочешь изгнать Цяо Фэна, чтобы сохранить доброе имя Клана Нищих? — бросила она Ма Даюаню. — Цяо Фэна, лучшего воина севера, знаменитого на реках и озерах, как защитник великой Сун? Что бы не начать с кого менее славного и доблестного? Например, с подобных Бай Шицзину прелюбодеев, что не видят дурного в посещении жен своих братьев по оружию. Или подлых убийц, наподобие этого, — она кивнула в сторону трупа Цюань Гуаньцина. — Или же скудоумных слепцов, не видящих многократных измен своей жены. Наглых, самоуверенных слепцов, смеющих упорствовать в своей слепоте, и требовать чего-то от собственного главы, угрожая ему расколом в клане. В клане, что поклялся защищать Срединную Равнину. Без сомнений, ее враги будут очень рады, когда мудрый старейшина Ма развалит Клан Нищих изнутри, во имя своих личных обид. Долгое время Цяо Фэн, принужденный негодным соратником, наступал на горло своей совести, и преследовал мою семью. Но мы с мужем не держим зла: ведь не будь этого, пять тысяч воинов Клана Нищих не встали бы плечом к плечу с солдатами Хань Гочжуна в предгорьях Хэншаня. Вместо этого, они истребляли бы друг друга, с почина дальновидного старейшины Ма. Я считаю, деверь, — обратилась она к Цяо Фэну, — тебе и вправду стоит бросить клан, в котором имеют власть мужи столь скудоумные, мелочные, и себялюбивые. Много лучше для тебя будет служить Сыну Неба, — стряхнув с меча кровь, она убрала оружие в ножны, и встала рядом с мужем.

— Отлично сказано, моя красноречивая богиня, — шепнул ей Шэчи, попытавшись обнять девушку за талию. Та раздраженно стряхнула его руку.

— С тобой мы еще поговорим, самонадеянный дурень, — недовольно буркнула она. — Как только твои раны заживут, я подробно объясню тебе, почему не стоит обездвиживать собственную жену, чтобы без помех кинуться навстречу верной смерти.

— Я виноват перед тобой, любимая, — с грустью кивнул юноша. — И приму от тебя любое наказание. Даже побои. Даже холодные и одинокие ночи.

— Прекрати сейчас же, бесстыдник, — зашипела на него Му Ваньцин, под безуспешно сдерживаемые смешки Цяо Фэна и Дуань Юя. — Не при людях же…

— Простите меня, господин и госпожа Инь! — прервали ее громкие и горестные слова Ма Даюаня. Старейшина хлопнулся на колени, даже не заметив боли от удара о мрамор, и продолжил, горячо и искренне:

— Я и вправду был слеп и глуп, неспособен отличить чистое от испачканного многими, себялюбив и самонадеян… Каждое из ваших обвинений справедливо, — говорил он срывающимся голосом. Слезы текли по морщинистому лицу Ма Даюаня, запутываясь в его седой бороде. — Я даже и не думал сомневаться в своей жене-изменнице, не слушал тех, кто пытался сказать мне правду, задумал дурное против главы, подверг клан опасности… Я оказался худшим врагом Клана Нищих. Пред лицом главы и соратников, я слагаю с себя полномочия старейшины — не должно мужу столь близорукому главенствовать над другими.

— Я принимаю твою отставку, Ма Даюань, — спокойно ответил ему Цяо Фэн. — Ты можешь остаться в клане, как простой воин, или же уйти на покой — твоя воля. Я не стану держать на тебя обиду — твои заслуги несомненны, а ошибки совершают все. Главное, что ты раскаялся, прежде чем успел нанести клану большой вред.

— Мне стыдно глядеть в глаза соратникам, глава Цяо, — повесил голову старый нищий. — Стыдно встречать взгляды вольных странников — все это время, я пачкал доброе имя Клана Нищих в грязи мелочности и скудоумия. Я хочу принять постриг, и удалиться в какой-нибудь окраинный монастырь, чтобы видом своим не будить у вольного люда воспоминания об учиненном мною позоре. Мне остается лишь надеяться, что все вы сможете простить злодеяния, что я совершил по глупости.

— Не спешите с постригом, господин Ма, — с невольным сочувствием промолвил Инь Шэчи. — Вас можно понять: жена для мужа — ближе всех других людей мира. Раз уж наше непонимание разрешилось, я не стану держать на вас обиду. Что скажешь ты, любимая? — спросил он Му Ваньцин.

— Не все старики мудры — иные, с годами, лишь слабеют умом, — бесстрастно ответила та. — Хорошо, что ты, хотя бы, понял свою ошибку, Ма Даюань, а не продолжил бросаться на нас с мужем, точно бешеный пес. Я не в обиде на тебя. Как верно сказал деверь, — она кивнула на главу нищих, — большого вреда ты принести не успел.

— Ненависть и горе застили мне глаза, скрывая от меня ваше великодушие, господин Инь, госпожа Инь, — престарелый нищий благодарно склонил голову. — Я рад, что, волею небес, зло обошло вас стороной. Друзья, братья, соратники! — повысил он голос. — Прошу вас исправить ошибку этого неумного старца, и прекратить всю вражду между Кланом Нищих и сектой Сяояо! Каждый из ее учеников сделал много добра, и враждовать с таким славным сообществом — позор для нашего клана! — нищие, что находились в зале, поддержали его словами согласия.

— Выходит, вы все еще можете давать мудрые советы, господин Ма, — весело отметил Дуань Юй. — Может, рановато вам покидать клан? — Ма Даюань лишь грустно усмехнулся на эту колкость. Поднявшись на ноги, он присоединился к собратьям по клану за одним из столов. Стоявший рядом с ним Сюй Чунсяо раскланялся с присутствующими, и неторопливо двинулся к выходу, опираясь на клюку.

— Коли уж все благополучно разрешилось, давайте продолжим наш памятный вечер, и чествование живых и мертвых, — предложил Хань Гочжун. — Эй, слуги! Уберите отсюда эту падаль! — он брезгливо кивнул в сторону тела Цюань Гуаньцина. Несколько дворцовых прислужников, стоявших у стен, молча поклонились, и, подхватив труп, поволокли его к выходу.

— Ну вот, сразу стало легче дышать, — язвительно бросил Инь Шэчи. — Давайте усядемся поближе, братья, и выпьем за наше побратимство, за знакомство с приемными родителями брата Цяо… — переведя взгляд на престарелую чету, он с удивлением заметил стоящего рядом с ними монаха Чжигуана, и возмущенно воскликнул:

— Ты еще здесь, падаль⁈ Тебя не было с нами при Яньмыньгуане, и пир этот — не про тебя! Проваливай, пока я не срубил твою лысую башку, в отместку за матушку моего старшего брата! — монах, втянув голову в плечи, удалился быстрым шагом.

— Вот, теперь воздух окончательно очистился, — удовлетворенно протянул Шэчи, наклоняясь за оброненным ранее мечом. — Пойдемте за стол, братья, любимая жена, уважаемые старшие, — он вновь любезно кивнул пожилым супругам Цяо. Те смущенно заулыбались в ответ.

— Нам нужно многое обговорить, — продолжал Инь Шэчи на пути к их местам. — Для начала, есть одно дельце, в котором я хотел бы испросить помощи моих… Странных Братьев, — он широко ухмыльнулся, глядя на Дуань Юя. Тот невинно заулыбался в ответ. — Помните именитого господина Мужуна, скользкую и подлую тварь? Он уничтожил Дом Камелий, чтобы обокрасть мою секту. Необходимо вернуть ее знания, и часть их не может не храниться в Ласточкином Гнезде. Тебе известно местонахождение Хранилища Хуаньши, сестрица А Чжу? — спросил он у жены Цяо Фэна, присоединившейся к их дружной компании.

— Нет, — озорно улыбнулась та. — Точнее, не должно. Но, за долгие годы, трудно не заметить чего-то, посещаемого твоим мудрым и осторожным господином каждый день. Я не знаю, как открыть его, но место укажу.

— Думаю, я смогу помочь с замками и запорами, — снисходительно прищурился Цяо Фэн, потирая крепкие ладони.

— Ещё, можно сыскать у столичных мастеров пару-тройку хороших бомб, — кивнул Шэчи. — Запоры не станут для нас большой трудностью. Затем, осталось незаконченное дело с сектой Синсю, а точнее, с целой толпой ее разбойных учеников, прячущихся в старом логове их учителя. Купцы и путешественники Да Ли скажут нам всем спасибо за избавление от этого мусора…

— Не очень-то увлекайся планами на веселые прогулки в компании побратимов, муж мой, — сердито прервала юношу Му Ваньцин. — Скоро, у тебя прибавится… забот, — она неожиданно потупилась.

— Забот? — растерянно переспросил Шэчи. — Каких забот? — Ваньцин, наклонившись к его уху, что-то тихо прошептала. От ее слов, глаза юноши полезли на лоб, а челюсть отвисла до груди.

— Я хотела сказать тебе еще в Да Ли, когда ты решил отправиться на войну с киданями, — смущенно добавила она, — но передумала. Незачем было вселять сомнения в твое сердце, — юноша все так же ошарашенно хлопал глазами, а горло его издавало невнятные звуки.

— Это… это… я же… — никак не мог справиться с собой Шэчи. Прокашлявшись, он все же заговорил членораздельно, а точнее, вскричал, подхватываясь на ноги:

— Друзья и соратники! Я только что узнал замечательную новость, которой не могу не поделиться! Скоро, через какие-то жалкие месяцы, я перестану быть младшим в дэнчжоуской ветви семейства Инь! — выкрикнув последние слова, он громко и счастливо засмеялся. Окружающие некоторое время озадаченно молчали.

— Это что же, скоро я стану дедом? — опомнился первым Дуань Чжэнчунь, вместе с подругами также подсевший к побратимам и их спутницам. — Хунмянь! У нас будет внук! — закричал он, и порывисто обнял наложницу. Та ошарашенно улыбалась. Присутствующие, понемногу осознав причину радости Шэчи, начали высказывать поздравления: поначалу, робко, но вскоре — во весь голос, и сопровождая добрые пожелания возлияниями.

— Тебе и твоей возлюбленной следует поторопиться, Юй-эр, — с хитрой улыбкой сказала сыну Дао Байфэн. — Я не хочу слишком уж уступать сестрице Хунмянь.

— Да, мама, конечно, — растерянно ответил тот. — Мы с Юйянь совсем скоро… — он смущенно закашлялся и умолк, покраснев до корней волос — колкость матери застигла его врасплох. Ван Юйянь что-то успокаивающе прошептала ему на ухо, и юноша с сокрушенным видом вздохнул, согласно кивая.

— Братья, родичи, друзья, — обратился Инь Шэчи к сидящим за их столом. Счастливая улыбка не покидала лица юноши, а глаза его блестели влагой радости. — Сегодня — лучший из дней в этом году. Сегодня, все распри, что только были между нами, прекратились, и мы, наконец, обрели единство. Я хочу, чтобы память об этом замечательном дне, и об этом единстве, сохранили все мы, и, особо, мой ребенок, мой маленький Тун-эр[4], — он крепко обнял все еще смущенную Му Ваньцин, и осторожно положил руку на ее живот.

— За Инь Туна, моего племянника! — торжественно возгласил Цяо Фэн, и поднял чашу с вином.

— Или племянницу, — весело добавил Дуань Юй, также поднимая кубок.

Примечания

[1] «Змеиная голова, крысиные глаза» — поговорка-чэнъюй, означающая злого человека неприятной внешности.

[2] «Дракон, призрак, и чудесная змея» (как вариант, «божественная змея/змеиный бог») — поговорка-чэнъюй, означающая некие странные дела или вещи.

[3] Чжун-лан-цзян — звание командующего крупной воинской силой, например — войсками провинции. В придворном варианте — командующий гвардией.

[4] Шэчи назвал своего ребенка первым иероглифом словосочетания «тун и», означающего «единство».

Эпилог Показывающий, что каждое окончание таит в себе новые начала

— Армии Сицзина и Наньцзина разбиты, и почти полностью уничтожены, — почтительно склонив голову, докладывал Абулахуа. — В боях с ханьцами, они потеряли сорок пять тысяч солдат из пятидесяти. Елюй Нелугу погиб в бою, а его голова стала трофеем Хань Гочжуна. Елюй Чунъюань выжил, и сейчас ведет остатки…

— Не выжил, — внезапно прервал докладчика Елюй Хунцзи.

— Что, император? — растерянно спросил тот.

— Елюй Чунъюань, юаньшуай сицзинской армии, пал в бою с коварными сунскими бродягами, нанесшими свой подлый удар после прискорбного поражения при Яньмыньгуане, — четко и размеренно проговорил ляоский правитель. Каждое его слово падало тяжеловесной глыбой. — Мы все скорбим об этой утрате, невосполнимой как для семьи Елюй, так и для великой Ляо. Тебе всё ясно, Абулахуа?

— Всё, государь, — медленно кивнул тот.

— Вот и замечательно, — безмятежно ответил император Даоцзун. — Да, подготовь указ о казни домашних моего двоюродного брата — наложниц, жен, сына, как там его звали… Неважно. Пусть умрут все, даже слуги, что были ему хоть сколько-нибудь верны. Лишнего шума не нужно — мы всего лишь исполним обещанное наказание.

— Конечно, император, — низко поклонился царедворец.

— Что-нибудь еще? — со скукой бросил Елюй Хунцзи, стремительно утрачивая интерес к беседе.

— Послание от императора Сун, — ответил Абулахуа. — Он предлагает, в знак мирных намерений, обменяться пленными. Наши солдаты угнали в рабство несколько тысяч ханьских крестьян. Император Жэньцзун предлагает обменять их на наших пленных генералов.

— Генералов⁈ — удивленно воскликнул правитель Ляо. — Кучка бесполезных землепашцев — на моих военачальников? Конечно же, мы согласны! Без торговли и условий, — он весело рассмеялся, — а то, чего доброго, мудрый правитель Срединной Равнины передумает.

— Так ли нам нужны побежденные полководцы, государь? — с сомнением спросил тайный советник. — Раз уж император Жэньцзун желает вернуть своих крестьян, не лучше ли испросить за них богатый выкуп?

— Опытный военачальник ценится дороже золота и серебра, — наставительно ответил Елюй Хунцзи, — а полководец, не ощутивший горечи поражения, не может считаться опытным. Позор плена лишь побудит этих генералов к вящему старанию во благо Ляо. Разумеется, мы жаждем только мира с нашим южным соседом, — он тонко улыбнулся, — пока что. Ежели мы возжаждем чего другого, возвращенные Жэньцзуном полководцы нам помогут.

* * *

Вся верхушка Клана Нищих — глава, старейшины всех ветвей, четверо великих старейшин, и прочие, — собрались в украшенной белыми лентами гостиной подворья Цяо Фэна. Белые одеяния снежным покрывалом окутывали каждого из присутствующих, и белые же повязки лежали у них на лбу. Старшие Клана Нищих собрались у алтаря, поставленного у дальней от входа стены, на котором чернела свежей краской и блестела позолотой иероглифов новенькая духовная табличка. Перед ней курились две жаровни с благовониями, разожженные хозяином подворья, который, устроившись коленями на круглой молельной подушке, заканчивал отвешивать алтарю третий земной поклон.

— Я не успел узнать тебя, брат Ху, — печально произнес Цяо Фэн, выпрямившись. — Я не видел твоей славной жертвы, принесшей воинам Сун победу в первой битве за предгорья Хэншаня. Я не смог поделиться с тобой горестями и радостями, выпить с тобой вина, и преломить пищу — ты оставил подлунный мир слишком рано, сияв на его небосклоне считанные мгновения. Ты не нашел места ни среди кровных родичей, ни среди приемных, — горе, звучащее в голосе мужчины, усилилось. — Обе твои семьи отвергли тебя. Мне, такому же пасынку Сун, как и ты, повезло много больше. Я был отмечен милостью Сына Неба, и верные друзья встали на защиту моего доброго имени, отстояв мое право называть себя подданным Срединного Царства. Увы, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь ты, брат мой по духу, оставил нас слишком рано, — Цяо Фэн умолк, поникнув плечами, и опустив голову. Его соратники, также сидящие на молельных подушках, ждали продолжения его речи.

— Но я могу обещать тебе, — вновь заговорил глава нищих, и в голосе его звучала глухая угроза. — Могу поклясться тебе в одном — любого, кто станет замышлять раздор между нашими родинами, кто задумает начать очередную бессмысленную войну между Сун и Ляо, я уничтожу без всякой жалости. Наши народы могут жить в мире, как братья. Любой, кто попытается сделать их врагами — враг мне, а враги мои не живут долго!

Он закончил свою речь, грозно и твердо, и повернулся к старейшинам, что с почтением склонили головы. Лишь одна пара глаз поймала взгляд Цяо Фэна — полные нежности карие очи А Чжу. Жена ласково улыбнулась мужу, и на душе его потеплело.

* * *

На высоком троне, словно вырубленном небрежным великаном-резчиком из тяжелых гранитных плит, сидела маленькая девочка. Роскошные одеяния, золото и нефрит украшений, и лежащий на ее круглом детском личике макияж свидетельствовали о высоком положении, что занимало это странное дитя, как свидетельствовали об этом униженные позы двух женщин, простершихся ниц у ее трона.

— Я виновата, Старейшина-Дитя, виновата во всем, — каялась одна из лежащих. — Я не уследила за Властителями Тридцати Шести Пещер и Семидесяти Двух Островов! Эти безмозглые дурни присягнули некоему киданю, поведшему их на смерть, и павшему от руки Мужун Фу. Поистине, я заслуживаю самого жестокого наказания.

— Эти глупцы, Властители… — голос девочки был ровным и жестким, никак не похожим на речь ребенка. — Они — лишь мелкая рыбешка, кормящаяся объедками. Они не имеют значения. Снижение их числа — прискорбно, но не опасно для нас. Кого они пытались прикончить?

— Цяо Фэна, Старейшина-Дитя, — ответила вторая лежащая. — Они сумели уничтожить несколько семейств, и некоторых сильных воинов, что защищали его, но сам Цяо Фэн избег смерти.

— Каких именно семейств и воинов? — бросила девочка сварливым тоном. — Говори сама, негодная девка, или мне клещами тянуть из тебя слова?

— Супруги Тань из Пещеры Чунсяо мертвы, — поспешно ответила лежащая ниц женщина. — Также пали Безденежный Бао Цяньлин, Ци Лю, известный как Быстрый Клинок…

Ребенок на троне внимательно слушал перечисление погибших, и с каждым именем, лицо девочки все больше расплывалось в жестокой улыбке. Дослушав свою подчиненную, она коротко рассмеялась скрипучим, совсем не детским смехом.

— Этот неизвестный кидань принес нам немалую пользу, — промолвило дитя на троне. — Таких потерь праведные секты и школы не несли уже давно. Это будет нам очень на руку, да.

— Это не все потери праведных сект и школ, — рискнула вставить слово вторая распростертая женщина. — В битве при Яньмыньгуане пало множество старших из знаменитых сект. Пожалуй, один только Клан Нищих легко отделался. Вы хотите услышать имена погибших?

— Говори, — коротко велела девочка, и ее подчиненная принялась перечислять павших на поле брани с киданями.

— Стой, — вдруг прервала ее Старейшина-Дитя. — Уж не лжешь ли ты мне, гадкая девка? Как праведные сообщества вообще смогли победить, с такими потерями?

— Несколько сильных воинов недавно заявили о себе, старшая, — смиренно ответила женщина. — Среди них — Инь Шэчи, наследник секты Сяояо, и Дуань Юй, принц Да Ли. Оба принимали участие в битве при Яньмыньгуане. Многие на реках и озерах обсуждают победу Дуань Юя над прославленным Мужун Фу. Также, люди говорят о сражении Инь Шэчи и его жены со Стариком Синсю и Переполненным Злом, что сообща выступили на стороне киданей.

— Наследник секты Сяояо, — медленно произнесла девочка. — Кто-то совсем позабыл, что не следует тревожить мертвых. Ничего, я напомню им. Всем им. В Да Ли тоже нужно будет заглянуть — не стоило мелкому окраинному царству лезть на мою землю. Пошлите разведчиц на поиски этих… Инь Шэчи и Дуань Юя. Также, понаблюдайте за Цяо Фэном — негоже оставлять без присмотра нашего славного «первого под небесами», — она скрипуче рассмеялась.

— Повинуемся, Старейшина-Дитя, — покорно ответили женщины.

* * *

Ровные ряды воинов, тянущиеся, казалось, до самого горизонта, мерно взмахивали саблями под резкие командные окрики своих начальников. Единообразно одетые — в кожаную броню и легкие шлемы, — они также могли похвастаться одинаковыми сабельными ножнами, слишком широкими и длинными для их клинков.

Хэлянь Тьешу, одобрительно наблюдающий за тренировкой подчиненных, криво ухмыльнулся, и бросил сопровождающему его помощнику:

— Передай мою благодарность командующему четвертым полком — он сумел подготовить своих солдат даже раньше, чем ожидалось.

— Сделаю, господин генерал, — четко ответил воин, склонив голову.

— Что еще на сегодня? — деловито спросил генерал Хэлянь.

— Осмотр алхимической мастерской, — с готовностью ответил солдат. — Мастера ввели в работу третий котел, что должно серьезно ускорить варку яда.

— Это подождет, — лениво протянул тангутский генерал. — Сначала — обед, — он повернулся в сторону приземистого здания с широкой черной вывеской, на которой значилось «Школа Сильнейших», и двинулся в его направлении.

— Как же удачно, что Жэньюну удалось добыть сведения о ханьских силах в Хэнани, причем, заплатив за них сущую безделицу, — негромко пробормотал он на ходу. — Скорее бы завершить приготовления.

* * *

— А Чоу! А Чоу, негодный мальчишка! Где ты прячешься⁈ Вот увидишь, в этот раз, твой отец точно тебе всыпет! — восклицал Бао Бутун, неуклюже ковыляя по двору.

Вдруг, обрамленное седой бородой лицо мужчины расплылось в хитрой улыбке, и он резво развернулся — как раз вовремя, чтобы мальчик, выскочивший из-за угла со звонким криком, влетел прямо в ждущие руки старого воина, и затрепыхался, ухваченный за шиворот.

— Так нечестно, — заныл пойманный, повиснув в руках Бао Бутуна. — У тебя руки длиннее, дядюшка. Если бы не это, я бы точно тебя достал.

— Если бы, сидя в своей засаде, ты не шуршал, точно сотня выводков крыс, то у тебя была бы возможность, — с хитрой улыбкой ответил старик. — А если бы не вопил во время прыжка, то она из ничтожной выросла бы до мизерной.

— Львы и тигры рычат во время броска на добычу, — заявил мальчик, задирая нос. — Я знаю — мне папа рассказывал.

— Вот когда научишься вселять страх в сердца врагов своим боевым кличем, точно тигр — рыком, тогда и будешь вопить, — невозмутимо ответил Бао Бутун, отпуская пойманного сорванца. — Пока же, твои крики могут разве что насмешить.

— Ну и ладно, — не расстроился ребенок, и заканючил:

— Расскажи лучше что-нибудь интересное, дядюшка Бао! Пожалуйста! Ты так и не закончил историю, как папа и мама поженились! Это правда, что мама была служанкой в папином доме?

— Не служанкой, но доверенной работницей, — строго поправил его пожилой воин. — Старый господин заботился о ней, и ее подруге-предательнице, как о родных дочерях. В благодарность, они работали на твоего отца. Ну, благодарность одной из них быстро иссякла, — он безрадостно усмехнулся.

— Как интересно, — с горящими глазами протянул ребенок. — Расскажи еще, дядюшка! Про моего деда, или что-нибудь из папиных дел.

— Некогда, — спохватился Бао Бутун. — Ты, со своими играми, опять опаздываешь на ежедневную тренировку. Вот увидишь, на этот раз, господин Мужун точно осерчает.

— Тогда пойдем скорее, — тут же предложил Чоу. — Чего стоишь, дядюшка? Догоняй! — и, высунув язык на прощание, он со всех ног припустил по двору поместья. Старый воин, весело усмехнувшись, заковылял следом.

Он нагнал мальчика очень скоро — тот терся и мялся у двери в большой зал усадьбы, не решаясь пройти внутрь. Насмешливо фыркнув, Бао Бутун отодвинул в сторону дверь, и подтолкнул Чоу вперед. Тот, понурясь и втянув голову в плечи, вошел.

Прямоугольник света, порожденный проникшими в открытую дверь солнечными лучами, обрисовал фигуру сидящего внутри зала мужчины. Тот выглядел глубоким стариком, древним, точно горы — полностью седые волосы, бледная до прозрачности кожа, и многочисленные морщины говорили о возрасте много большем, чем у Бао Бутуна — чернота в бороде последнего окочательно сдала позиции седине, а линии морщин расчертили его лицо и лоб вдоль и поперек, но грузный воин все еще глядел бодро и неунывающе. Сидящий же в зале выглядел мертвецом.

— Мужун Чоу, — прошелестели его бледные губы. — Сейчас же приступай к упражнениям. Ты так и не освоил основные движения Шага Сквозь Вселенную. Займись этим немедленно.

— Да, папа, — виновато ответил мальчик, и, пройдя чуть дальше в зал, принял начальную стойку техники шагов.

— Бутун, — едва слышно промолвил мужчина. — Какие новости из старого поместья?

— Странные Братья обшарили его сверху донизу, — откликнулся старый воин, подходя ближе. — Они унесли не только Хранилище Хуаньши, но и все остальное, что было припрятано на черный день. Мои люди не обнаружили ни единого целого тайника.

— Конечно, предательница ведь с ними, — зло прошипел седовласый. — Ей, мерзавке, известны многие тайны моей семьи, но не все, не все, — его смех зашуршал ползущей змеей. — Ничего страшного — того, что знаю я, хватит для обучения А Чоу. Когда он завершит свою подготовку, все враги семьи Мужун заплачут кровавыми слезами! Все они вспомнят меня, Мужун Фу, перед тем, как мой наследник заберет их жизни!..

Бао Бутун едва слышно вздохнул. Одержимость его старшего местью, оставившая след даже в имени его первенца[1], очень не нравилась старому воину. Он прекрасно помнил тот бой, в котором погиб Гунъе Гань, как и тот, что стоил Мужун Фу всей накопленной силы. Помнил, и не хотел их повторения для малыша Чоу. Но он знал, что его старший не послушает увещеваний давнего соратника, как не слушал он жену, замкнувшуюся в себе, и редко выходящую из своих комнат. Новое поместье семьи Мужун все чаще напоминало Бао Бутуну склеп, в котором поселился мстительный дух, дух пока еще живого мертвеца, некогда бывшего лучшим воином юга. Один лишь маленький Чоу разбавлял окружающую их могильную тишину своими играми и выходками. Старый воин оглядел усердно тренирующегося мальчика, и попытался выбросить грустные мысли из головы.

* * *

Двое сорванцов, мальчик и девочка, чумазые, босые, и в холщовых рубахах не по размеру, с радостными воплями гонялись друг за другом, ловко перепрыгивая через напуганных кур, и огибая посадки брюквы. Крепкий ещё старик увлеченно копался в огороде, прикрыв голову от палящего солнца широкой соломенной шляпой. Двое пожилых тётушек самозабвенно беседовали у колодца, позабыв о пустых ведрах — судя по сердитым голосам, беседа шла о нравах распущенной молодежи, совсем забывшей приличия. Но самой важной личностью в этой большой и дружной крестьянской семье была, без сомнений, молодая мать.

Все ещё двигающаяся чуть неуверенно, она держала на руках младенца, замотанного в пеленки так, что одни лишь большие, любопытные глаза выглядывали из-под слоев ткани, с интересом осматривая такой огромный и незнакомый мир. Муж женщины осторожно поддерживал супругу под руку, что-то ласково ей говоря, и та с добродушной улыбкой кивала в ответ.

Е Эрнян, наблюдающая за всем этим благолепием с вершины близлежащего холма, скривила губы в недовольной гримасе. Она уже долго подумывала о том, чтобы перелететь через невысокую ограду хутора с помощью техники шагов, выхватить младенца из рук неуклюжей простолюдинки, и сбежать от криков и суматохи ограбленной семьи, чтобы вволю понянчиться с украденным ребенком. Но вместе с зовом этой давней привычки, Способная на Любое Зло ощущала нечто иное — нежелание. Нежелание видеть, как счастье и нежность на лицах молодой крестьянской пары обращаются ужасом и горем, как увлеченная беседа тётушек превращается в надрывный плач, как старик в огороде смотрит ей вслед с бессильной злостью, шепча проклятия, как умолкают дети, придавленные общим горем. Нежелание отнимать радость у счастливой семьи.

Е Эрнян тихо выругалась под нос, старательно гоня странные для нее мысли. Она подумала, что, скорее всего, крестьянский отпрыск слишком уродлив, и недостоин стать временной заменой ее пропавшему сыну. Она быстро устанет от этого убогого дитяти, и ей снова придется искать семью, в которую она подбросит надоевшего младенца…

— Что вы делаете, госпожа? — раздался сзади удивленный голос. — Быть может, вам нужна какая-то помощь?

Оборачиваясь, женщина ощутила укол стыда и злости на себя — настолько потеряться в мыслях, что некто сумел подобраться к ней незамеченным! Старой злодейке совершенно точно следовало вести себя осторожнее.

Ее взгляду предстал самого обычного вида юноша в монашеских халате и накидке серого цвета, с гладко выбритой лопоухой головой, и удивлёнными, по-детски доверчивыми глазами. Посмотрев ей в лицо, он с застенчивой улыбкой поклонился.

— Проваливай, лысый осел, — отрешённо бросила Е Эрнян, пытаясь понять, где же она видела этого монаха. — Хотя нет. Стой на месте и не двигайся. Теперь, поверни голову налево. На мое «лево», а не твое, дурень! Ладно, и так сойдёт. Теперь, в другую сторону. Голову поверни в другую сторону, недоумок!..

Молодой монах безропотно повиновался ее сердитым командам, вертясь во все стороны, наклоняясь, и показывая женщине открытые ладони. Наконец, требования Е Эрнян иссякли, и она умолкла, глядя на юношу с сомнением, неверием, и толикой робкой надежды.

— Вам, э-э-э, нужно что-то ещё, госпожа, или я могу идти? — неуверенно поинтересовался сбитый с толку юноша.

— Сколько тебе лет? — глухо спросила женщина, оставив без внимания его слова.

— В-восемнадцать, — растерянно ответил молодой монах. — В прошлом месяце исполнилось.

— Как тебя зовут? — задавая вопрос, она неожиданно шмыгнула носом.

— Мое монашеское имя — Сюйчжу, госпожа, — промолвил юноша. — Мирского имени у меня нет — я сирота, воспитанный в Шаолине.

— Сирота… — протянула Е Эрнян, блестя увлажнившимися глазами, и вдруг, радостно вскрикнув, стиснула юного монаха в крепких объятиях, и заплакала навзрыд.

— Сынок мой, родной мой сыночек, — невнятно причитала женщина, уткнувшись в плечо Сюйчжу. — Как же долго… Наконец-то я нашла… Столько лет…

— Г-госпожа, — ошарашенно промолвил монах, разведя руки, и густо краснея. — Это… я… это неприлично, ведь я — монах, и нам запрещено касаться женщин… отпустите меня… пожалуйста?

— Заткнись, негодный мальчишка, — сердито припечатала Е Эрнян. — Не смей отказывать матери в объятиях после восемнадцати лет разлуки, — отстранившись, и встряхнув юношу за плечи, она вновь обняла его, счастливо смеясь сквозь слезы.

— Но… это… я не могу быть вашим сыном, госпожа, ведь я — сирота, — несмело запротестовал Сюйчжу. — Я был разлучен с родителями во младенчестве, как вы могли узнать во мне сына?

— Ты похож на своего отца, как две капли воды, — рассеянно ответила женщина. — А ещё, у тебя на спине, слева и чуть выше пояса, есть три ожога, маленьких и круглых — совсем как на бестолковых головах твоих собратьев по секте. Или я не права?

— Вы правы, — пораженно ответил юный монах. — Но… но… как же так? Вы и вправду моя матушка?

— Конечно, глупый, — счастливо рассмеялась Е Эрнян. — Я и твой отец, покойный настоятель Шаолиня, тайно встречались несколько раз, и от нашей любви родился ты. Неизвестный злодей похитил тебя, и я никогда уже не надеялась вновь увидеться с тобой, — она громко всхлипнула, и прошептала:

— Небо слишком милостиво к этой недостойной женщине.

— Это что же… то есть… — ошеломленно бормотал Сюйчжу, путаясь в словах. Проморгавшись и прокашлявшись, он спросил, все ещё сомневаясь:

— Мама?

Е Эрнян лишь крепче сжала его в объятиях. Слезы лились из ее глаз неудержимым потоком, смывая горечь, злобу, и боль долгих лет разлуки с сыном. Сюйчжу и сам расплакался, обнимая неожиданно обретенную мать, и радостно улыбаясь сквозь слезы.

Половший брюкву старик удивлённо поглядел на плачущую и обнимающуюся парочку на холме, и, добродушно хмыкнув, вернулся к работе. Жизнь текла своим чередом, даря одним нежданные и счастливые встречи, а другим — счастье иного рода, взращенное кропотливым и упорным трудом. Кто сказал бы, что одно из этих счастий лучше другого?

* * *

— Удобно ли вам, господин принц? — ласковым голосом спросила юная служанка. — Нужно ли мне поправить подушки на вашем сидении, или же взбить их?

Дуань Яньцин едва заметно покачал головой. Аккуратно подстриженный и причесанный, наряженный в богатый парчовый халат, и избавленный от неизменной медной маски, он выглядел совсем другим человеком. Лениво развалившись в роскошном кресле-паланкине, он добродушно щурился в сторону солнца.

— Мне перенести зонт, господин принц? — почтительно осведомилась другая прислужница, не менее юная и привлекательная, чем ее товарка. — Быть может, вы нуждаетесь в тени, или, наоборот, солнечном свете?

Мужчина, некогда известный как Переполненный Злом, вновь качнул головой. Сейчас, он был переполнен разве что расслабленным благодушием. Пальцы его левой руки сделали небрежный жест в сторону стоящего рядом столика, на котором стояли чайный прибор и тарелки с закусками. Понятливые девушки поспешно наполнили чаем нефритовую чашечку, и поднесли мужчине. Тот с довольной улыбкой пригубил крепкий и сладкий пуэр.

Внезапно, раздался нарастающий топот, и запыхавшийся слуга, тяжело дыша, проговорил:

— Государь собирает срочный совет, и желает видеть на нем господина принца. Согласны ли вы присутствовать?

Бросив на вестника заинтересованный взгляд, Дуань Яньцин коротко кивнул, и четверо дюжих слуг, ранее скучавшие неподалеку, подхватили паланкин, утвердив длинные ручки основания кресла на широких плечах. Служанки бережно подняли столик с чаем и закусками, и вся процессия двинулась ко дворцу государя Да Ли.

Внутри, в тронной зале, уже было людно: Дуань Чжэнмин безмолвно восседал на своем троне, рядом с безмятежно поглядывающей по сторонам женой, Трое Высших Министров негромко переговаривались, недовольный Дуань Чжэнчунь вертелся на стуле, а его пасынок шепотом успокаивал приемного отца. По углам залы вытянулись царские телохранители, недавно принявшие в свои ряды четвертого. Тот — молодой, но очень многообещающий воин по имени Лян Цзяжэнь, — глядел с нарочитой суровостью, почти не дрожа коленями.

— Принц Яньцин прибыл! — протяжно возвестил успевший отдышаться слуга-вестник. Кресло Дуань Яньцина внесли в залу, и бережно поставили рядом с троном.

— Папа, — Дуань Юй, привстав, чуть поклонился с добродушной улыбкой, и его седовласый отец благосклонно кивнул в ответ.

— Все здесь, так приступим же к делу, — сумрачно промолвил Дуань Чжэнмин. — Несчастье постигло наше царство, нагрянув, словно гром среди ясного неба. Прошлый год был много урожайнее прочих, и купцы с перекупщиками едва ли не состязались в том, кто из них вывезет из Юньнани больше зерна. Нынешний же обещает быть скудным, даже бедным, на всходы риса, сорго, и прочей растительной пищи. Недород ожидается во всех уголках нашего царства — мои советники твердо уверены в этом. Нужно решить, как помочь людям избежать голода.

— За чем дело стало? — раздражённо вопросил Дуань Чжэнчунь. — Откроем государственные житницы, и раздадим людям зерно. Стоило ли ради такой чепухи вытаскивать меня из… м-м-м, то есть, отрывать меня от важных дел?

— Дело в том, господин принц, что часть содержимого государственных житниц была, хм, распродана в прошлом году, — пристыженно ответил Фань Хуа. — Этот глупый прислужник, незаслуженно занимающий пост министра работ, решил избавиться от лежалого зерна, пока возможно. Того, что осталось, хватит или на семена для следующего года, или на прокорм людей. Молю о наказании, государь…

— Потом, Хуа, — бесстрастно бросил правитель Да Ли. — Мы здесь, чтобы придумать способ помочь людям. Негоже оставлять моих подданных без еды, но и лишаться урожая следующего года также не годится. Высказывайте свои мысли, — сделал он приглашающий жест придворным.

— Можно снять часть солдат с военных поселений, и отправить в леса — охотиться, — предложил Хуа Хэгэнь. — Работы в полях будет меньше, из-за недорода. Пусть те из наших воинов, что умеют обращаться с луком, силками, капканами, и прочим охотничьим снаряжением, восполнят хоть часть неуродившейся на полях еды мясом дичи. Добытое можно закоптить впрок.

— Мысль неплохая, но всех голодных охотой не прокормить, — с сожалением промолвил Ба Тяньши. — В лесах Да Ли попросту не водится столько зверя и птицы. Нужно что-то ещё, что-то надёжное. Предлагаю, вместе с житницами, открыть и сокровищницу. Закупим зернов Дайковьете, в Сун, да хоть у негодяев-тибетцев, лишь бы у простого люда были на столах полные миски риса.

— Я считаю, что это поспешное решение, и нужно… — заговорил было Дуань Чжэнчунь, но был прерван протяжным воплем слуги:

— Господин принц желает высказаться!

Отчим Дуань Юя бросил на прислужника раздраженный взгляд — лицо этого человечишки определенно было слишком довольным, как для слуги, выполняющего свою работу. Похоже, перебивать особ царской крови доставляло ему немалую радость.

Тем временем, нахальный служка поднял к глазам лист бумаги, исписанный едва подсохшими знаками, и начал читать:

— Земли нашего царства не равны плодородием. Поля юга и юго-запада принесут больше урожая даже в недород. Тамошним крестьянам потребуется мало помощи, или же не потребуется вовсе, если разрешить им употребить в пищу то, что они сами отложили на семена. Сухим и прохладным провинциям севера нужно помочь более тщательно. Мясо, добытое охотой по плану военного министра, лучше отправлять именно туда. Также, закупки зерна провести необходимо, но ни в коем случае не у враждебных соседей. Как я знаю… — слуга смущённо закашлялся, но все же продолжил:

— … Негодный мальчишка Серебряная Змея хвастался торговыми связями своего отца. Пусть договорится с ним по-семейному, чтобы мы не отдавали последнее жадным до наживы перекупщикам, но заплатили честную цену. Хранящееся же в государственных житницах следует сохранить на будущий год, дабы избежать повторения нынешней беды, — слуга свернул свиток, и уставился на Дуань Яньцина преданными глазами.

— Пожалуй, больше здесь и сказать нечего, — медленно проговорил государь Да Ли. — Спасибо, родич, ты вновь помогаешь нам своими опытом и мудростью, — Дуань Яньцин благодушно кивнул, и сделал знак служанкам. Те сняли с его колен доску с бумагой и письменным прибором, и бережно отерли пальцы мужчины от чернильных пятен.

— Раз уж мы закончили раньше времени, не хотите ли взглянуть на мою новую картину, папа, отчим? — спросил Дуань Юй. — Я завершил ее каких-то полчаса назад.

— Это я сделать ещё успею, — с рассеянной улыбкой ответил Дуань Чжэнчунь. — Проведи лучше время со своим отцом, Юй-эр. У меня ещё осталось много дел, да, — протянул он мечтательным голосом. — Срочных, неотложных дел, — Дуань Юй устало закатил глаза, а его отец беззвучно рассмеялся.

* * *

— Первый поклон — предкам! — голос Дуань Чжэнмина был громким и чинным, но на лицо его то и дело вползала добродушная улыбка.

Дуань Юй и Ван Юйянь, оба одетые в красный с золотом шелк, дружно поклонились алтарю, уставленному духовными табличками, почти каждая из которых принадлежала кому-то из семейства Дуань. Одна из табличек, совсем свежая, и стоящая ближе других к молодожёнам, отличалась от прочих, неся на себе сунскую фамилию «Ли».

Разгибаясь, невеста осторожно придержала полупрозрачную красную вуаль — она вовсе не хотела, чтобы в этот счастливый день, в ритуал вкралась досадная ошибка, предвещающая молодожёнам некие беды. Дуань Юй, тем временем, возился с огромным алым бантом на своей груди — тот чуть сбился от чрезмерного ретивого поклона. В поправлении его не было большой нужды, но нервничающий юноша не знал, чем еще занять руки.

— Второй поклон — родителям! — продолжил, тем временем, правитель Да Ли. Юноша и девушка по очереди склонились перед стоящими по обе стороны от алтаря: Дао Байфэн и Дуань Яньцином в его неизменном кресле — слева, и Дуань Чжэнчунем — справа.

— Третий поклон — друг другу! — провозгласил Дуань Чжэнмин, больше не пытаясь скрывать улыбку. Дуань Юй с невестой повернулись друг к другу лицом, и поклонились в пояс. Многочисленные гости празднества одобрительно зашумели.

— Многих лет счастья и согласия новобрачным! — сотряс стены звучный глас Цяо Фэна.

— Счастья, согласия, и множества детей! — смеясь, подхватил возглас побратима Инь Шэчи. — Последнего — побыстрее! — сидящие за столами гости грохнули смехом. Му Ваньцин, сидящая по правую руку от мужа, сердито насупилась, и стукнула юношу по плечу, но раздражение не продержалось долго на ее лице, сменившись весельем.

— Не стоит слишком уж торопить братца Юя, второй брат, — благодушно улыбаясь, промолвил глава Клана Нищих. — Мне, как старшему, негоже отставать от вас обоих, — он с нежностью накрыл ладонью руку сидящей рядом А Чжу.

— В этих делах, больше всего зависит от тебя, дорогой муж, — с деланным недовольством проворчала та.

— Давай я положу тебе жареной свинины[2], сестрица, — деловито предложила Му Ваньцин. — Мне-то в ней большой нужды уже нет, — она со смущенной улыбкой погладила свой живот, пока ещё плоский и подтянутый.

— Дорогие гости! — зазвучал громкий голос Дуань Чжэнмина, вновь решившего взять слово, и присутствующие почтительно умолкли. — В этот счастливый день, я хочу поделиться со всеми вами ещё одной радостной новостью. Она, можно сказать, мой подарок новобрачным, — он кивнул в сторону счастливых жениха и невесты, сидящих на почетном месте — под огромным двойным иероглифом «счастье», вышитым золотыми нитями на красном шелковом полотнище.

— С этого дня, титул наследного принца Да Ли передается Дуань Юю, сыну Дуань Яньцина! — торжественно провозгласил государь. — По праву крови, и по праву достойного, ты наследуешь моему трону, Юй-эр. Также, я объявляю о признании Ван Юйянь дочерью Дуань Чжэнчуня, и принцессой крови. Ваш союз поистине благословен небесами, дети.

— Ну вот, меня принуждают к скучным делам царства, — тоскливо протянул Дуань Юй, скорчив кислую физиономию. — Придется снова сбегать из дома, на этот раз — ещё и от молодой жены… да я шучу, дядюшка, — поспешно добавил он уже нормальным тоном, видя ошарашенно-сердитые взгляды родни. — Конечно же, я начну усердно готовиться к принятию трона. В конце концов, как сказал один мой враг: государственные дела — почетная обязанность.

— Господин принц желает высказаться! — протяжный вопль от кресла Дуань Яньцина на мгновение заставил всех гостей озадаченно умолкнуть. Вооружившись свежезаполненным свитком, слуга принялся читать:

— Последний год, проведенный рядом с семьёй, был лучшим в моей жизни. Обретение столь способного, благородного, и прилежного сына, как Юй-эр, наполнило мою жизнь счастьем, а его восхождение на трон Да Ли наполнит радостью жизнь его будущих подданных. Сегодня, видя этот счастливый союз, я понял, что могу умереть спокойно: судьбы царства и семьи Дуань — в надежных руках.

— Не вздумай умирать, папа, — не на шутку всполошился Дуань Юй. — Наша семья только-только воссоединилась, и разрешила все былые разногласия. Ты нужен как Дуаням, так и Да Ли, — Дуань Яньцин, горестно вздохнув, быстро написал что-то на чистом листе бумаги. Дождавшись разрешающего знака, слуга снял свиток с лежащей на коленях принца доски, и торжественно прочитал:

— Умолкни, дурень, и ешь побольше жареной свинины. Только попробуй не подарить мне внука в ближайшие несколько лет — уж тогда, я точно рассержусь, и как следует тебе всыплю.

Гости свадебного пира дружно расхохотались. Безмолвно улыбался Дуань Яньцин, неловко смеялся его сын, золотым колокольчиком звенел смех Му Ваньцин и А Чжу. Прятал улыбку в усы Дуань Чжэнмин, а его брат смеялся весело и открыто. Смеялись и улыбались все многочисленные члены семьи Дуань, их друзья, и родственники. День свадьбы Дуань Юя и Ван Юйянь, как ему и полагалось, полнился радостью.

* * *

Ладонь Инь Шэчи прочертила плавную дугу, и это движение словно собрало из воздуха нечто невидимое, сделав его вещественным — в руке юноши заблестел полупрозрачный и плоский предмет.

— Сомнений нет, братец Синхэ — это боевое искусство таинственно и сложно, — с нечитаемым выражением лица протянул юноша. — Необходимая для его освоения подготовка также поражает воображение: один только способ творения ледяной ци завязал мой разум в узел. Но я никак не пойму одно — какой мне прок в стиле, чья единственная заметная польза — возможность быстро охладить слишком горячий чай? — он раздражённо оглядел ледышку у себя в руке, и отбросил ее прочь.

— Лёд — лишь первая ступень, глава, — рассеянно ответил Су Синхэ, сосредоточено вчитываясь в потрёпанный томик. — Следующая — отравить его ядом, порожденным ци. Именно на основе второй половины Искусства Символа Жизни и Смерти, предатель Дин выдумал свою нечестивую Ядовитую Ладонь.

— Погоди-ка, — подозрительно прищурился Шэчи. — Ты же говорил, что для освоения Ядовитой Ладони нужны человеческие жизни. Я отказываюсь практиковать подобное!

— Для Символа Жизни и Смерти — не нужны, — успокаивающе ответил старец, все же оторвавшись от своего чтения. — Без первой части, это искусство ущербно: яд слишком быстро рассеивается в воздухе. Именно поэтому и нужен лёд: сохранить отраву до проникновения в тело врага. Дин Чуньцю пытался сделать яд стойким сам по себе, что удалось ему… ценой чужих страданий, как и со всеми деяниями этого мерзавца.

— Тогда ладно, — облегчённо вздохнул юноша.

— Продолжим, глава? — Су Синхэ вновь раскрыл книгу. — На очереди — создание ядовитой ци.

— Дай мне денёк на отдых, братец, — попросил Инь Шэчи. — Я, всё-таки, не очень хорош в техниках внутренней энергии. Мой ум до сих пор кипит после ледяной ци… хм. Глупо прозвучало, да?

— Вам лучше знать, глава, — невозмутимо ответствовал старец, пряча улыбку в усы. Шэчи, не обидевшись, весело рассмеялся.

— Так и не надумал с освоением Искусства Вечной Молодости, братец? — дружески спросил он. — Я же вижу, как оно тебя влечет. Тебе достаточно только попросить — я не откажу.

— Моя жизнь была полна разочарований, боли, и страха, — задумчиво проговорил Синхэ. — Сейчас, когда наша секта воспарила над миром, точно блистательный феникс, я боюсь, что безжалостное время отнимет у меня возможность насладиться ее успехами, увидеть ее победы, ее новых учеников… Мне уже шесть десятков лет. Я прожил полный человеческий срок, но все ещё не хочу уходить. Однако же, — он непреклонно поджал губы, — запретные искусства дозволено изучать лишь главе. Даже и не предлагайте мне нарушить правила секты.

— Как глава, я могу их изменить, — немедленно предложил Инь Шэчи. — Отныне и навек, я, глава секты Сяояо, постановляю: братцу Синхэ дозволяется изучить Искусство Вечной Молодости. Что скажешь на это, братец?

— Хм, — престарелый соученик Шэчи растерянно потёр седую бороду. — Все же, это как-то… неправильно, глава. Не нужно убеждать меня, — поспешно поднял он руки, видя, что юноша готов возразить. — Просто дайте мне время все обдумать.

— Воля твоя, — добродушно ответил Инь Шэчи.

Их дружескую беседу прервал звонкий детский вопль, раздавшийся с крыши близлежащего здания. Черноволосый мальчик, невысокий и худощавый, торжествующе орал, стоя на коньке крыши, и вскинув руки к небу. Рядом с ним показалась ещё одна детская макушка, топорщащаяся каштановыми вихрами.

— Я победил! — с невероятным самодовольством провозгласил черноволосый мальчишка. — И это — лишь первая из моих побед над тобой, Сяо-У! Вот увидишь — совсем скоро, я одолею тебя и в боевых искусствах, и в техниках развития! Уж тогда-то, наш славный учитель точно назначит меня старшим!

— Как знаешь, — безмятежно ответил второй мальчик. — Если хочешь, в следующий раз мы можем взобраться на крышу тренировочного зала. С неё, мы точно увидим выход из Долины Сяояо!

— Только если наперегонки! — непреклонно заявил черноволосый. — И я снова доберусь до вершины первым, так и знай!

— Сяо-У! А Сюань! Слезьте сейчас же! — заполошно вскричал Су Синхэ. — Вы не изучали техники шагов, и можете упасть и разбиться! Лестница, где же лестница… — Шэчи покатывался со смеху, наблюдая, как его старший брат по учебе заламывает руки, и суматошно озирается.

— Успокойся, ученик, — раздался тихий и дружелюбный голос, сопровождаемый скрипом и звуком шагов. — Это для стариков, вроде нас с тобой, взобраться на крышу дома — опасная докука, могущая окончиться переломами. Для детей это — всего лишь очередной погожий день.

На площадку, где Инь Шэчи и Су Синхэ упражнялись в боевом искусстве, въехало кресло на колесах, толкаемое Кан Гуанлином. В кресле удобно устроился Уя-цзы, при виде которого оба его ученика поспешно поклонились.

— Но учитель, они ведь могут покалечиться не хуже взрослых, — взволнованно запротестовал Синхэ. — Некоторые травмы, перенесенные в юном возрасте, могут навсегда повлиять на развитие внутренней энергии, да и на рост тела тоже… — он умолк, повинуясь жесту учителя.

— Пусть дети побудут детьми, Синхэ, — с лёгкой улыбкой сказал Уя-цзы. Шэчи с удовольствием отметил, что его старый учитель выглядит лучше вчерашнего — бледность на его лице частью уступила место здоровому румянцу, а руки, по-прежнему сухие и тонкие, тряслись много меньше.

— Вы выглядите на несколько лет моложе, учитель, — весело промолвил Инь Шэчи. — Вижу, лечение Синхэ и Мухуа принесло плоды.

— Спасибо, глава, — доброжелательно ответил тот. — Право, не стоит так заботиться об этом увечном старце. Лучше уделять больше внимания молодому поколению. Спускайтесь, дети, — позвал он сидящих на крыше сорванцов. — Ваш урок с Гуанлином начнется совсем скоро.

— Повинуемся, старший учитель! — с несказанной торжественностью провозгласили оба ребенка, и, помогая друг другу, полезли вниз по стене. Су Синхэ, не удержавшись, подбежал ближе, во весь голос призывая детей к осторожности.

— Тун-эр! Где ты, Тун-эр? — прозвучал из дома женский голос. — Вернись, сынок!

Шэчи с удивлением воззрился на вышедшую из дома жену. Его взгляд тут же наполнился нежностью, невольно прилипнув к фигуре любимой — после рождения ребенка, Му Ваньцин округлилась во всех приятных мужскому глазу местах. В последнее время, стоило лишь Инь Шэчи взглянуть на жену, как он забывал обо всем окружающем, да и о времени тоже.

— Вы не видели Тун-эра, старшие? — озабоченно спросила Ваньцин. — Он опять куда-то уполз. Клянусь небом, не его отца следовало награждать змеиным прозвищем, а этого неуемного ползуна… что такое, муж мой? — с сердитым смущением поинтересовалась она, наткнувшись на влюбленный взгляд Шэчи. — Да, знаю, я изрядно располнела после беременности, и скоро начну напоминать пожилую тетушку, слишком любящую сладости…

— После рождения нашего замечательного сына, твоя красота превзошла все мыслимые и немыслимые пределы, моя великолепная богиня, — протянул юноша, не отрывая глаз от жены. — Один лишь взгляд на тебя отправляет меня в небесные сады, любимая.

— Хватит, — сердито насупилась девушка, и добавила, зачем-то — громким шепотом:

— Поговорим об этом вечером, — смущенно оглядевшись, она вновь позвала:

— Тун-эр, сынок! Где ты?

— Он здесь, госпожа, — обратил на себя ее внимание Кан Гуанлин. — Прятался за коляской старшего учителя, — он поднял весело смеющегося ребенка на руки, и передал Му Ваньцин. Та, приняв сына, удалилась, напоследок бросив на мужа жаркий и многообещающий взгляд. Поймав его, Шэчи растаял, словно всеми забытая льдинка, созданная Искусством Символа Жизни и Смерти.

Немного отойдя от краткого общения с любимой и желанной женой, Инь Шэчи обратил внимание на своих учеников, и строго отчитывающего их Су Синхэ. Старший ученик Уя-цзы громко и настойчиво увещевал младших, но стоило ему отвлечься от их хитрющих мордашек, и глянуть в сторону, как Сяо-У и Сюань принимались корчить ему в спину самые разнообразные рожи. Когда же Синхэ вновь поворачивался к увещеваемым, те принимали самый невинный вид в мире.

— Я заберу младших, глава, — обратился к Шэчи Кан Гуанлин. — После урока, я отведу их к Гоу Ду — он сегодня читает им из «Исторических записок».

— Надеюсь, они не сбегут от братца Ду, как в прошлый раз, — с деланной печалью вздохнул Инь Шэчи. Мастер игры на цине с сомнением пожал плечами, и двинулся к детям.

— Время для вашего урока, младшие, — серьезно обратился он к ним. — Готовы припасть к источнику вдохновения, именуемому музыкой?

— Кто этот бородач? — преувеличенно нахмурил брови Сюань. — Неужто дух злокозненного Цюань Гуаньцина явился донимать жену учителя?

— Секта Сяояо истребит врага! — с воодушевлением воскликнул Сяо-У.

— Семь Мечей Привязанности: Меч Отражений! — истошным воплем поддержал соученика Сюань, и оба мальчика с разбегу врезались в Кан Гуанлина, от неожиданности севшего на землю. Дети радостно запрыгали вокруг него, вопя грозные, по их мнению, боевые кличи.

— Поистине, Сын Неба мудр и прозорлив, — прокряхтел знаток музыки. — Своим переименованием Долины Тишины в Долину Сяояо, он предсказал полное и окончательное исчезновение тишины и спокойствия в этом месте.

— Проявите уважение к старшему, ученики, — с улыбкой обратился к буянящим мальчишкам Инь Шэчи. — Или можете забыть о том несравненном боевом искусстве, которому я обещал вас научить.

— Да, учитель, конечно, учитель, простите, учитель, — загалдели дети, и, благовоспитанно поклонившись Кан Гуанлину, хором протянули:

— Мы готовы к уроку, старший.

— Если один из этих малолетних разбойников когда-нибудь встанет во главе секты, ее ждут неминуемый крах и впадение в ничтожество, — устало пробормотал Су Синхэ, глядя вслед своему ученику, уводящему детей.

— Думаю, тут ты ошибаешься, Синхэ, — с расслабленной улыбкой проговорил Уя-цзы. — С ними, будущее секты Сяояо — в надежных руках.

Конец

Примечания

[1] В данном случае, имя «Чоу» означает «месть», или «обида».

[2] В Китае, свинья считается символом плодородия.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Восемь Драконов и Серебряная Змея

Оглавление

Глава 1 Повествующая о том, как самонадеянный юнец едва не лишился жизни, а после, намеренно ослушался родителей

Глава 2 Рассказывающая, как неосмотрительный юнец вновь подвергся опасности, а побежденый дракон передал наследство

Глава 3 Рассказывается о том, как неопытный юнец проявляет неожиданные таланты, и покидает отчий дом

Глава 4 Описывающая поединок с самым неожиданным исходом

Глава 5 Повествующая о трех счастливых днях, перемежаемых неприятными встречами

Глава 6 Северный дракон искренне раскаивается, и искупает вину

Глава 7 Рассказывающая о том, как серебряная змея пустилась в безоглядное бегство

Глава 8 Описывающая сражение серебряной змеи, северного дракона, и южного дракона против голодного тигра

Глава 9 Серебряная змея пытается вонзить клыки в южного дракона, и терпит неудачу

Глава 10 Повествующая о том, как молодой дракон юго-запада набрел на сокровища, и получил их проклятие

Глава 11 Рассказывающая о том, как два дракона юго-запада спасали юную деву, и что из этого вышло

Глава 12 Которая описывает попытку спасения много более рискованную, чем предыдущая

Глава 13 Повествующая о том, как серебряную змею попытались поймать в ловушку, и чем это закончилось

Глава 14 Описываются две неожиданные, но по-своему приятные встречи

Глава 15 Рассказывающая о том, как серебряная змея знакомилась с семейством драконов юго-запада

Глава 16 Двое нежданных гостей приносят дурные вести, а серебряная змея совсем не по-змеиному треплет добычу

Глава 17 Повествующая о том, как серебряная змея затеяла ссору с драконами юго-запада, и была снова вынуждена бежать

Глава 18 Клыки серебряной змеи впрыскивают смертельный яд

Глава 19 Описывающая, как серебряную змею попрекали злонамеренностью, а молодой дракон юго-запада спешил к отцу

Глава 20 Рассказывающая о том, как свирепый дракон запада извергал угрозы и пламя, а серебряная змея проявила истинно змеиное коварство

Глава 21 Дракон юго-запада проникает взглядом в самую суть, а серебряная змея нежданно-негаданно находит давно искомое

Глава 22 Повествующая о том, как серебряная змея и драконы юго-запада, прибыв в гости, были встречены холодной сталью

Глава 23 Серебряная змея получает ценные подарки, а молодой дракон юго-запада — тяжелую сердечную рану

Глава 24 Которая повествует, как западный дракон испепелял все на своем пути, а дракон севера вынужденно отправился в путешествие

Глава 25 Рассказывающая о том, как серебряная змея вновь доставила неприятности буддийским монахам, а северный дракон одержал победу без единого усилия

Глава 26 Описывающая, как лев севера втаптывал в грязь голодного тигра, а северный медведь раздавал оплеухи стае волков

Глава 27 Северный дракон признается в злодеянии, а серебряная змея сталкивается с чужим коварством

Глава 28 Повествующая о безрассудном начинании трех подруг, и о том, как молодой дракон юго-запада узнал важную новость

Глава 29 Рассказывающая о том, как серебряная змея подпортила шкуру гордому тигру северо-запада

Глава 30 Которая описывает атакующий бросок тигра северо-запада, и неудачу южного дракона

Глава 31 Которая повествует о славной битве, и заканчивается яростной схваткой серебряной змеи и северного дракона

Глава 32 Рассказывающая о невзгодах, пережитых раненым драконом севера, и обретенной им драгоценности

Глава 33 Северный дракон наблюдает вознесение в небесные сады, и получает предсказание будущего

Глава 34 Рассказывающая, как серебряная змея усердно изливала яд в сторону южного дракона

Глава 35 Описывающая крайне неприятные вещи, и пересказ древней легенды

Глава 36 Повествующая о долгих поисках, которые завершились странной находкой

Глава 37 Дракон юга хитростью добывает желанное им сокровище, и теряет его по неосторожности

Глава 38 Рассказывающая о том, как второй из драконов юго-запада в один день потерял многое

Глава 39 Повествующая о том, как старый дракон юго-запада попал в когти зловещего демона

Глава 40 Описывающая, как молодой дракон юго-запада обрел, наконец, свою жемчужину

Глава 41 Драконы юго-запада сражаются за свою жизнь

Глава 42 Над северным драконом и его родиной сгущаются тучи

Глава 43 Рассказывающая о том, как северная змея не пожалела яда для своей жертвы

Глава 44 Повествующая об опасностях дальней дороги

Глава 45 Описывающая сражение северного медведя и стаи волков против дракона юга

Глава 46 Повествующая о том, как южный дракон получил свою жемчужину, а старший дракон юго-запада принял важное решение

Глава 47 Рассказывающая о том, как дракон юга проявлял гордыню, а молодой дракон юго-запада наслаждался гостеприимством

Глава 48 К дракону юга приходят в гости смертельная опасность и удачная возможность

Глава 49 Рассказывающая о жестокости и беспощадности драконов и демонов

Глава 50 Описывающая жестокий бой северного дракона с более чем достойным противником

Глава 51 Повествующая о том, как серебряная змея и ее соратники переживали тяжкую утрату, а голодный тигр севера безжалостно рвал добычу

Глава 52 Южный дракон и серебряная змея строят планы, каждый — свои

Глава 53 Сходятся в смертельной схватке змеи и тигры, львы и драконы

Глава 54 Рассказывающая о том, как серебряная змея вновь покусилась на южного дракона, а голодный тигр севера нанес врагу тяжелую рану

Глава 55 Повествующая о том, как серебряная змея примерила на себя серую волчью шкуру, и что из этого вышло

Глава 56 Рушатся незримые стены чудесной крепости, и летят с плеч головы солдат, полководцев, и могущественных воителей

Глава 57 Рассказывающая о том, как старый дракон юго-запада предстал перед судом, а серебряная змея повстречала давнего знакомца

Глава 58 Повествующая о том, как серебряная змея решила проявить милосердие, а дракон Срединного Царства раздавал награды

Глава 59 Раскрываются важные тайны, а ярость северного дракона обрушивается на серебряную змею

Эпилог Показывающий, что каждое окончание таит в себе новые начала

Nota bene