Кольцевой маршрут [Рейнмастер] (fb2) читать постранично, страница - 50

зацепила блуждающий взгляд: снова женщина и стоящий перед ней человек или, может быть, ангел — белый плащ или крылья, в руках что-то вроде копья. Даже ангелы не расстаются с оружием. Надо бы забрать у Траудгельда винтовку. Ничего ещё не закончилось, и мало ли кто решит сунуться в укромное место…

— Это «Благовещение Девы Марии».

— Чёрт! — вырвалось у меня.

— Простите, — сказал пастор.

Он подошёл незаметно и положил руку на спинку скамьи. Я привстал, но он покачал головой и сел рядом, изучая меня всё с тем же юношеским любопытством.

— Вы ведь приезжий? Краузе? Работаете в мастерской? Я не встречал вас на службах.

— Мне было некогда.

— Дела?

— Картофель. Отнимает всё свободное время.

— Ого, — сказал он. — Какой-то особый сорт?

— «Флоретта». Может быть, знаете?

— Как же! — Он рассматривал меня внимательно и спокойно, я давно отвык от такого спокойствия.

— Я еще не собирал урожай.

— Боюсь, он вас разочарует.

— Почему?

— Закисленный грунт. Сам же сорт весьма прихотлив. Я пробовал и мел, и золу, но безуспешно, для нежных сортов наша почва — сплошное мучение.

— Да, — сказал я. — Это я заметил.

— Вы же не фермер.

— Видимо, нет.

Мы помолчали.

Прохлада церковного сумрака делала потолки синее и выше. Одежда пастора была в земляных пятнах. Наверное, он ухаживал за своим огородом. На скамью приземлилась муха — отличный боевой крылолёт, и мой собеседник бережно спихнул её тыльной стороной кисти, усеянной рябью веснушек.

— Мой дом совсем рядом. Я пригласил ваших родных зайти и отдохнуть немного. Ваш сын очень устал. Он сможет выпить холодного лимонада. Или молока. Вы ведь не против? Нам всем нужен отдых, а ваша жена…

— Боится меня.

— Боится за вас, — мягко поправил он. — Там что-то происходит, в деревне. Я хотел пойти, но утром меня скрутила кишечная колика, а сейчас я понимаю, что не стоит спешить.

— Не стоит. Там небезопасно.

— Ваша жена говорит, что её пытались убить. Это был кто-то из местных жителей?

— Кто угодно, — сказал я. — Ткните пальцем — не ошибётесь. Вообще говоря, у него нет имени. Встречный-поперечный. Так что приходится постоянно быть начеку.

Он нахмурился.

— И всё же я должен уведомить полицию. Она назвала имя Полли… Кто такой Полли? Ваш враг? Или родственник?

— Хороший вопрос. Он сирота. Я застрелил его фюрера, и больше у него никого не осталось. Кроме меня.

— Значит, тут что-то политическое?

— Ни в коем случае, — возразил я. — Вокруг и так слишком много политики. Нет-нет, это личное. Я хочу, чтобы всё это безумие оставалось личным. Тогда в нём появляется смысл. Как поется в одном замечательном марше (здесь он, конечно, запрещён, но из песни слов не выкинешь):

Хакенкройц на белом поле

По велению Творца

Выпускает мир на волю

Алой радостью в сердцах.

Тот, кто держит этот круг —

Одноземец, брат и друг,

Сердцем, не с лица.

Пока я пел, он смотрел в сторону. А потом сказал:

— У вас на сердце много горя.

— Ничего, — я пожал плечами. — Я очень типичен. И хорошо знаю, что жизнь нельзя насиловать разумом.

— Люди бывают злы. Бог — никогда.

— Скажите это девчёшкам.

— Их убил зверь, — его лицо омрачилось.

— Правда?

— А вы так не считаете?

— Я давно не был в зоопарке. Не с чем сравнить.

— Вы правы, — признал пастор после секунды молчания. — Вы совершенно правы. Кто я такой, чтобы осуждать ближнего?

Это был хороший молодой пастор. Я похлопал его по плечу, поднялся и вышел из церкви.

* * *

— Вот и он! — возвестила фройляйн Кройц.

А потом опомнилась и добавила:

— Господин Краузе.

Ломоть хлеба с сыром в её руке был похож на манну небесную. Я непроизвольно сглотнул и учительница одарила меня взглядом, полным негодования:

— Вы же хотели есть? Я сделала вам бутерброд.

— Благодарю.

Вообще-то я хотел не просто есть, а жрать. Забить мамонта и смолотить его целиком, вместе с костями и шкурой. Ничего удивительного: Фолькрат напоил меня чаем, но не удосужился предложить хотя бы минимальной закуски.

На крыльцо вышла Франхен.

В этом не было ничего необычного, но кусок застрял у меня в горле, и пересохло во рту, голод исчез, превратившись из зверя в ягненка. Я стал изваянием, таким же гипсовым и мозаичным, как эти двое на фреске — мужчина и женщина, объединённые странным словом «благовещение». Фрески не чувствуют, я же чувствовал страх — абсурдный, потому что никто в меня не стрелял. Я боялся её первого слова, потому что впервые понял: словом тоже можно убить.

Но она подняла глаза, омытые радостью, и сказала:

— Эрих!

Её лёгкое тело прижалось ко мне.

— Мы возвращаемся, — сказал я.

Да, именно так.

Она ни о чём не спросила («ах, Эрих!» не в счёт), но контуры будущего возникли передо мной довольно отчётливо.

Я видел тесный муравейник Бюро и лицо Йена — смесь бесстрастия и удовлетворения, мимический эквивалент фразы: «Я говорил».