Великая Рыба [Елена Египтянка] (fb2) читать онлайн

Елена Египтянка Великая Рыба

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Действие этой книги разворачивается в 1999–2002 годах. Некоторые моменты жизнеописания героев могут вызвать удивление у молодых читателей, так как многое из того, что сейчас является неотъемлемой частью нашей жизни, в те годы ещё не существовало. Сотовая связь только входила в обиход. Планшеты и смартфоны изобретены ещё не были. Мобильные телефоны — только кнопочные, при этом ими владел далеко не каждый. Входящие звонки по сотовой связи были платными и дорогими. В то время не было и социальных сетей: «Вконтакте» и «Одноклассники» будут созданы только спустя 6 лет, «Фейсбук» — спустя 4 года, а «Инстаграм» — спустя целых 12 лет от того времени, в котором разворачивались события книги. В некоторых кругах ещё были слышны отголоски беспредельных девяностых, но в целом жизнь становилась спокойнее. При этом позволялось многое из того, что сейчас немыслимо. Курение ещё не было запрещено в кафе и других общественных местах, а автомобили ещё не стали достоянием каждой семьи. Всё это будет гораздо позже. А сейчас предлагаю вам вместе с героями книги окунуться в удивительную эпоху — время начала двухтысячных.

Все действующие лица, имена и сюжеты вымышленные. Сходство с реальными людьми и событиями является совпадением.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1

Данилевский

Шел тысяча девятьсот девяносто девятый год. В Санкт-Петербург пришла весна. Долгожданное солнце прогоняло последний снег, воздух теплел. Дни становились длиннее. Стояла середина марта.

Вечерело. За столом, перед экраном компьютерного монитора сидел человек. Он был высок и худощав. Звали его Александр Данилевский. Ему было тридцать семь лет.

Данилевский работал программистом. Он обладал незаурядным аналитическим умом и увлеченным характером. Род своей деятельности он считал скорее искусством, чем работой, и часто, увлекшись новым алгоритмом, продолжал заниматься им дома, проводя вечера перед своим компьютером. Сейчас же, решив немного отвлечься, он включил интернет.

Там, на экране, горело окно Всемирной Сети. Это был его мир. Его пространство. Там все было просто и понятно — не то, что в реальной жизни.

Новости.

Беседы в чатах с друзьями — такими же виртуальными, как и он для них.

Новинки всего, чего только можно.

Из радиоприемника, стоявшего тут же, на столе, среди вороха бумаг и не допитой чашки кофе, звучала песня, слова которой никак не могли оставить Данилевского равнодушным.

«Наша с ней основная задача — не застуканными быть на месте. Явки, пароли, чужие дачи, и дома надо быть в десять», — неслись из маленького динамика голоса «Високосного Года».

Он оторвался от монитора и перевел взгляд за окно. Там, на улице, заходящее солнце заливало багряным светом Петербургские крыши.

Итак, песня…

Данилевскому казалось, что эти слова — о нем. Как давно и как прекрасно все начиналось… «А ведь уже пять лет прошло, — с некоторым удивлением подумал Данилевский. — Правда, дачи были свои».

Итак, всё началось пять лет назад с совсем не веселого события.

Осенью девяносто четвертого года скончалась его мать. Она долго страдала онкологией, и исход давно был известен и ожидаем. Но, наблюдая этот многолетний процесс умирания, Данилевский не заметил, как стал все чаще задумываться о смерти. Он начал опасаться, что та придет и к нему раньше времени. Возможной причиной смерти могло быть все, что угодно. Страх подогревали известия о свирепствовавшей в те годы в стране эпидемии дифтерии, и Данилевский тревожился еще сильнее.

Прошло еще две недели, и однажды на улице к Данилевскому подошел какой-то странный господин. Сложно сказать, чем именно он был странен, но каждый, посмотрев на него, невольно думал: «Какой странный человек!..»

Странный Человек спросил, не скучно ли нашему герою в одиночестве, и предложил составить компанию. Данилевский был настроен весьма скептично, но отказываться не стал. Рабочий день кончился, жена находилась в командировке — необходимости спешить домой не было. В конце концов, странный прохожий был вежлив и дружелюбен… Они вместе прошлись по улице, а после как-то невзначай завернули в ближайшее кафе. Странный Человек то рассказывал забавные истории про каких-то знакомых, то вдавался в философские рассуждения… Он всё больше вызывал любопытство.

И тут он неожиданно перешел к теме вечной жизни, но совсем не той, о которой говорят в церкви. Речь шла о другом, демоническом существовании… Данилевский еще не успел оправиться от похорон матери, и слова незнакомца больно задели его душу. Он с интересом выслушал своего собеседника, но все же математический разум программиста восторжествовал. «Это всего лишь сумасшедший, — понял Данилевский. — Сколько времени я на него потерял!»

«Если ты считаешь меня сумасшедшим, — произнес вслух Странный Человек, — то подумай, откуда я знаю все о тебе? Даже то, что ты хранишь глубоко в душе, чего стыдишься и тщательно скрываешь?» Он начал рассказывать истории студенческой и школьной жизни Данилевского, которые сейчас казались забавны — что-то разбил, когда-то забрал тайком книгу из библиотеки…

Данилевский усмехнулся, но был крайне удивлен. Он хорошо помнил, как это происходило, но, по его мнению, никаких свидетелей этим событиям не было. Камер видеонаблюдения в те годы не существовало. Странный Человек действительно знал о нем все…

Данилевский растерянно оглянулся вокруг. Посетителей в кафе почти не было. На улице, через витрину рассматривая заведение, стояла ярко-рыжая веснушчатая девица с хот-догом в руках. Она откусывала его очень неряшливо, и алый кетчуп пачкал ее лицо. Не переставая жевать, девица вытиралась рукой, но кетчуп еще больше размазывался по щекам, чем-то напоминая кровь. «Я подумаю», — сказал Данилевский и быстро направился к выходу из кафе. «Не стоит тебе торопиться наружу. Мало ли что может случиться на улице», — назидательно произнес Странный Человек ему в спину. Данилевский замедлил шаг. Странный Человек продолжал: «Чихнет сейчас кто-нибудь, и ты заболеешь смертельной инфекцией. Хотя жизнь и без того может быть не мила. Если хочешь — иди, подумай. Скоро сам будешь меня искать». Данилевский постарался выбросить его слова из головы, но странное дело — с тех пор его жизнь действительно начала меняться.

Алла, на которой он был женат, стала все чаще ссориться с ним по пустякам. Впрочем, и раньше их жизнь не была идеальной, но теперь отношения еще больше ухудшились. Супруги превращались в двух совершенно чужих людей, которые по какой-то нелепости вынуждены были жить на одной территории. Так наступила зима, принеся с собой Новый девяносто пятый год. Весна пролетела незаметно, и наступило лето.

Лето было жарким, и маленький дачный поселок близ Мги, где чета Данилевских проводила свой отпуск, походил на южный курорт. В поселке даже имелся импровизированный пляж на берегу заполненного водой карьера. После купаний Данилевские возвращались на свою дачу, где устраивали чаепития. Иногда они приглашали соседей — супругов Лосевых, а порой и сами ходили к ним в гости. Нельзя сказать, чтобы они дружили семьями — слишком не похожими друг на друга были эти люди, слишком отличались их взгляды на жизнь. Лосев был начинающим, но весьма удачливым бизнесменом, жена его недавно окончила институт и пока не работала, да ей это было и не обязательно — супруг вполне мог полностью ее содержать. «От делать нечего друзья» — совсем как у Пушкина.

У Лосева была странная привычка давать всем прозвища. Данилевского ему почему-то нравилось называть на португальский манер Санчо.

— Прекрати, — возмутился как-то Данилевский. — Мне не нравится.

— Да что ты, шуток не понимаешь! — обиделся Лосев. — Подумаешь! Меня в школе вообще называли копытным! — он весело захохотал. — Кстати, а у тебя какая кликуха в детстве была?

— Данте, — нехотя ответил Данилевский. — Созвучно: Данилевский — Данте. Если уж тебе хочется, называй меня лучше так. И закроем эту тему.

— Ой, как прелестно! — неожиданно захлопала в ладоши жена Лосева. — А можно, я буду звать тебя так?

Так и протекала отпускная жизнь — отдых, перемежающийся с хлопотами по участку и дачному дому. Алла время от времени напоминала Данилевскому, что крышу веранды хорошо бы залатать, пока снова не начались дожди, и, как и положено добропорядочному российскому мужу, он решил наконец этим заняться. Он старался закончить работу побыстрее, и, видимо, в спешке случайно сдвинул лестницу, по которой уже в который раз забирался на крышу. Данилевский упал с большой высоты и сломал ногу.

Оставшуюся часть лета пришлось провести в гипсе. Отпуск у Аллы кончился, она переехала в город, Данилевский же решил остаться на даче — так хорошо и тепло было вокруг. Алла приезжала к нему лишь в выходные. Остальное время он вынужден был сам справляться с нехитрым дачным бытом. Он даже не обижался на жену — в свете их ухудшавшихся отношений ее безразличие не казалось ему чем-то недопустимым. Да и времени на обиды не было — слишком много сил отнимали обычные житейские дела: согреть и заварить чай, приготовить или подогреть еду. И даже, опираясь на костыли, погулять за пределами участка.

Но помощь и сострадание пришли с неожиданной для него стороны.

Лосевы, как ни странно, прониклись бедой Данилевского. Они старались, насколько возможно, помочь ему, облегчить его одинокое существование, заходя к нему то вместе, то по отдельности. Постепенно бытовые проблемы стали отступать, а одиночество — скрашиваться приятельским общением. Данилевский был удивлен и безмерно благодарен.

В чете Лосевых особенно проявляла заботу супруга, что, собственно, и понятно — женщинам более свойственно сострадание. Кроме того, Лосев почти ежедневно вынужден был ездить в город по рабочим делам, так что он никак не мог бывать у соседа так же часто, как она.

Её звали Лана. Маленький рост, стройность, граничащая с худобой, волнистые тёмные волосы до плеч — со спины ее можно было принять за подростка. Она была очаровательно смешлива и непосредственна, что делало ее ещё более милой.

Пациенты часто влюбляются в своих сиделок и медсестер.

Данилевский влюбился.

Ему нравилось в ней абсолютно всё. Когда она смеялась, Данилевскому казалось, будто вокруг звенят тысячи серебряных колокольчиков. Звук ее имени казался Данилевскому волшебным заклинанием. Он безумно желал ее. Выздоровев, он выплеснул на Лану весь арсенал ухаживаний — таких настойчивых, к каким редкая женщина останется равнодушной.

Лана так сильно контрастировала с его женой — высокой, слегка тяжеловесной и необычайно серьезной дамой. Алла очень гордилась тем, что она кандидат наук, и не просто кандидат, а преподаватель университета. Она, когда-то первая красавица курса, с годами стала слишком успешной и требовательной ко всему, что ее окружало, даже к устройству быта. До появления Ланы Данилевского это устраивало, но теперь… Долгое время он изо всех сил старался не выдать ненароком своего увлечения — чтобы ни Алла, ни Лосев ничего не заподозрили.

Несмотря на благодарность за сочувствие в беде, Данилевский Лосева не любил. Ему не был приятен этот полный мужчина с лоснящимися щеками и миниатюрной, аккуратно подстриженной бородкой. «Жирный», — называл его Данилевский про себя. Но самым главным недостатком Лосева являлось то, что он был Ее мужем. От мысли, что этот человек каждую ночь прикасается к его любимой, Данилевскому становилось не по себе. Ему хотелось думать, что Лана живет с Лосевым по какому-то нелепому стечению обстоятельств. «Ведь так не должно быть, она не может любить его», — думал Данилевский изо дня в день.

«Мы спешим разными дорогами на один вокзал»…

Воспоминания вновь ожили перед глазами Данилевского.

Каждый свободный день, который удавалось выкроить под любым предлогом — был то отгул или мнимая командировка — они встречались у электрички, отъезжавшей к дачному поселку. Тому самому, где судьба когда-то свела их вместе. Они ездили туда круглый год — даже зимой. Снега выпадало столько, что для того, чтобы попасть на участок, проще было перелезать через забор, чем откапывать калитку. В один из таких дней произошел казус, о котором Данилевскому вспоминать было не приятно.

Зима тогда полностью вошла в свою силу, стоял крепкий мороз. Лана пришла на свидание в великолепной шубе, сшитой из пушистых шкурок песца. Шуба была длинная, достававшая маленькой Лане почти до щиколоток. Снегу намело так много, что забор было легко перешагнуть. Для высокого Данилевского это не составило труда; с некоторыми усилиями, путаясь в своих мехах, перелезла и Лана.

Данилевский был уже у дверей дачи, когда услышал за спиной возгласы возмущения. Обернувшись, он увидел забавную картину: Лана шагала к нему с крайне серьезным видом, гневно размахивая руками и не сдвигаясь при этом с места.

«Данте! Я же застряла! Что ты стоишь, помоги мне!» — выкрикивала она, когда Данилевский уже готов был расхохотаться. Длинные полы шубы зацепились за доски забора, мешая дальнейшим движениям. Данилевский, не долго думая, взял Лану за плечи и дернул на себя. Руки его соскальзывали по гладкому меху, но Данилевский сдаваться не привык и, уцепившись за рукав, рванул еще раз. Раздался треск, и через мгновенье он оказался в сугробе, продолжая сжимать мягкий мех. Только странное дело — Ланины крики усилились и приобрели угрожающую окраску. Да и вообще ее почему-то не было рядом. Выбравшись из снега, Данилевский улицезрел любимую, оставшуюся на том же месте, но на ее шубе почему-то исчез рукав… С тех пор Данилевский терпеть не мог меховую одежду.

«Мы могли бы служить в разведке, мы могли бы играть в кино, но мы, как птицы, садимся на разные ветки и засыпаем в метро…» — продолжало звучать по радио.

«Увы, это так, — усмехался Данилевский всякий раз, как слышал эти слова. — Сколько актерского мастерства пропадает в нас!»

Как тяжела была после тех свиданий дорога домой! Каждый из них втайне от другого поглядывал на часы.

Приехав обратно на городской вокзал, они спускались в метро, коротко целовались на прощание и разлетались по разным направлениям: он — до «Площади Ленина», а она — на другую линию, до «Василеостровской».

А потом он развелся с женой. Конечно же, причиной тому была Лана. Данилевский хотел, чтобы любимая женщина принадлежала только ему, и, сознавая, что кто-то должен сделать первый шаг, взял его на себя, тем более что отношения с Аллой стали совсем никуда не годными. Только Лана почему-то боялась ответных действий.

Вздохнув, Данилевский отпил уже остывший кофе. Быть может, сегодня она позвонит. В ожидании этого можно было и дальше коротать время в виртуальном мире. «Какое прекрасное изобретение — сотовый телефон, — подумалось Данилевскому. — Можно безбоязненно занимать телефонную линию Интернетом». В те годы выделенная линия была большой редкостью, интернет чаще всего подключался через городскую телефонную сеть.

Итак, что пишут во Всемирной Паутине?..

Да все то же. Весь мир и Санкт-Петербург в частности готовятся к встречи Миллениума, который настанет в ближайший Новый год. Президент был там-то и сказал то-то…

Франция. В Париже на Эйфелевой башне таймер отсчитывает оставшееся до Миллениума время.

Королевство Мерхенхафт. «Минуточку, что это за страна такая? Какое-то мелкое княжество, что ли?» Заголовок гласил: «Монарх-долгожитель готовится отпраздновать очередной день рождения».

2

Принцесса Виктория

Вдруг здание затряслось. Данилевский почувствовал, как вибрируют пол и мебель под ним, услышал, как дрожат книжные полки у стены напротив. Так было всякий раз, когда по улице проезжал трамвай. Со шкафа, на который Данилевский обычно забрасывал ненужные журналы и прочий бумажный хлам, что-то упало. Потом тряска прекратилась — трамвай уехал.

Данилевский выбрался из-за стола и поднял упавшую книгу. Это оказалось старое издание сказок Шарля Перро. Он вспомнил — недавно приходили приятели с маленьким ребенком, и, чтобы развлечь малыша, для него нашли книжку с цветными картинками. После ухода гостей Данилевский и забросил книгу наверх.

Одна из иллюстраций была вынесена на обложку: на ней прекрасный принц держал за руки очнувшуюся от столетнего сна принцессу Аврору. Позади них в камине ярко горели дрова. На чугунной каминной решетке красовались несущие всадников лошади, а сверху, на полке, стояли замысловатые часы. Их циферблат был увенчан короной, которую поддерживали два льва…

* * *

За окнами замка давно стемнело. Полумрак огромного зала нарушал лишь отблеск камина; за чугунной решеткой с изображениями всадников весело потрескивали дрова, изредка взметая в дымоход яркие искры. На каминной полке отсчитывали время старинные фарфоровые часы в виде двух львов, поддерживающих корону над циферблатом. Напротив камина стояло огромное кресло. Спинка его была так высока, что даже самый крупный человек, усевшись в него, показался бы маленьким. Вся обстановка зала с её готическими окнами, тяжелыми бархатными портьерами и старинными книжными шкафами должна была подчеркивать ничтожность каждого, кто сюда входил.

В кресле, держа на коленях раскрытую книгу, сидела девушка. Её и без того худенькое тело казалось в нем совсем крохотным, ноги в потертых джинсах едва доставали пола. Длинные волосы рассыпались по плечам. Казалось, книга ее не интересовала; откинувшись на спинку, она смотрела в огонь, мечтая о чем-то прекрасном, будто в языках пламени было отражение её грёз.

Этот мрачный замок был её родным домом, знакомым и любимым с детства. Она знала каждый его закоулок, каждый потайной ход, выстроенный за много веков до её рождения — её, Принцессы Виктории.

С недавнего времени Принцесса была влюблена.

Предметом ее страсти был… нет, не прекрасный принц. И не доблестный рыцарь. Как ни удивительно, это был уже весьма немолодой человек, король из соседнего Сагского королевства. Звали его Густав Девятый.

Густав Девятый, несмотря на зрелый возраст, слыл обаятельным и даже красивым, при этом имея репутацию жесткого и эгоистичного человека. Он не любил в чем-либо себе отказывать. Он покорял женские сердца, и о его любовных похождениях слагали легенды. Виктория эти легенды знала, но все же надеялась, что с её появлением жизнь короля Густава переменится. Вот и сейчас, глядя в огонь камина, она видела себя бесконечно счастливой, а рядом с собой — самого дорогого на свете человека. Короля Сагского, Густава Девятого.

Мечтания Виктории прервали материнские шаги.

— До празднования дня рожденья короля Иоганна осталась всего неделя, — сказала королева Августа, войдя в каминный зал. — Ты не забыла? Мы поедем в Тибий в среду и пробудем там два дня.

Тибий был столицей королевства Мерхенхафт, где правил уже упомянутый Иоганн.

— Не забыла, — ответила Виктория. — Только не помню, сколько лет ему исполняется. Сто пятьдесят или сто пятьдесят девять?

Правителя королевства Мерхенхафт Иоганна соседи за глаза называли Мумией. Он был настолько стар, что все вокруг (а может быть, даже он сам) забыли его истинный возраст. Поговаривали, будто он болен раком, но это продолжалось десятилетия, а Король Иоганн не умирал. Болезнь высушила его, сделав похожим на мумию, но так и не могла победить.

— Кажется, сто пятьдесят девять, — усмехнулась королева Августа. — А что с твоим новым платьем?

— Завтра первая примерка.

Для принцессы Виктории специально к предстоящему в Мерхенхафте торжеству шили вечернее платье. Хотя король-Мумия праздновал свой день рождения ежегодно, Виктории предстояло побывать на его празднике впервые. Дело в том, что ее совершеннолетие наступило только в этом году, и соответственно она только теперь получила право присутствовать на торжествах и балах.

— Ладно. Проследи, чтоб все сделали в срок, — сказала королева Августа.

— Конечно, мамочка, — ответила Виктория и мечтательно произнесла: — Интересно, приедет ли Густав Девятый?..

Королева Августа вздрогнула. Она помнила, как ее дочь в день своего совершеннолетия, на который по традиции съехались правители всех сказочных королевств, впервые увидела этого человека. И с тех пор имя Густава Девятого не сходило с ее уст.

— Он стар для тебя, — сказала королева тоном, не терпящим возражений.

— Мамочка, ему всего пятьдесят шесть! Это же не король Иоганн! — хихикнула Принцесса Виктория.

— Всё равно, для тебя — старый. Он могущественный правитель, и мы должны стараться поддерживать с его королевством добрые дипломатические отношения. Но не до такой же степени! Милая, если уж тебе так хочется замуж, вокруг достаточно достойных женихов. Например, принц Максимилиано из Фабского королева. Как умен, как красив! И по возрасту тебе подходит гораздо больше.

Перед глазами Виктории живо предстал двадцатитрехлетний Максимилиано — высокий, статный, с густыми вьющимися волосами и завораживающим взглядом темно-карих глаз. Настоящий Прекрасный Принц! Только характером не удался — он слишком хорошо сознавал свою красоту.

— Мамочка, он думает только о себе, — возразила Виктория. — Это же эгоист.

— Разве тебя это беспокоит? Ведь Густав Девятый тоже эгоист. Вообще мне странно, что ты недолюбливаешь Максимилиано. Вы так мило играли вместе, когда были детьми!

— Вот-вот. И я прекрасно помню, что он никогда не страдал от нелюбви к своей персоне. А что до Густава, то мне кажется, ты не права. Милая мамочка, как же ты не можешь понять, что я люблю его! Никто другой, сколь бы он ни был умен и красив, мне не нужен.

— Какая еще любовь! Ты видела его всего один раз. Глупости это.

Виктория мечтательно улыбнулась. Да, всего один раз. Но как!..

Это было в день ее совершеннолетия. На праздник со всех сказочных королевств съехалось много гостей — короли и королевы, принцы, принцессы и другие почетные гости. Все разговаривали между собой о юной Виктории. Многие прочили ей в женихи красавца Максимилиано и обсуждали, скоро ли будет помолвка. Разговоры подпитывало и то, что сам Максимилиано время от времени оказывался возле Виктории. На самом деле они всего лишь обсуждали предстоящий после поздравлений бал. Максимилиано хвастался, с кем и в какой очередности собирается танцевать, комментируя достоинства и недостатки каждой из юных дам. «Если хочешь, твой танец будет первым, ты же именинница», — сказал он. «Не стоит беспокоиться, — рассмеялась Виктория. — Удели время тем, для которых твое внимание более важно!» «Не пожалей потом», — бесстрастно ответил Максимилиано и отошел.

И тут Виктория увидела Его. Густава Девятого. Их глаза встретились, и в следующий момент она поняла, что нет для нее ничего дороже его взгляда.

Праздник продолжался. Все по очереди произносили поздравительные речи. Густав Девятый тоже — он говорил заранее заготовленные слова о ее молодости и очаровании, а потом, когда объявили бал, станцевал с ней вальс. К утру гости разъехались, но с тех пор Виктория ни о чем другом думать не могла.

И вот сейчас, возможно, она снова сможет увидеть его — великолепного Густава Девятого.

— Глупости это, — повторила Королева Августа. — Был бы жив отец… Он заставил бы тебя одуматься.

— Я уже достаточно взрослая, чтобы некоторые вещи решать самой, — спокойно, но твердо возразила Виктория.

Королева Августа недовольно поджала губы и, ничего не ответив, вышла из зала.

Виктория облегченно вздохнула.

Но напоминание о предстоявшем празднике вернуло ее из заоблачных мечтаний. В общем-то, подготовка к поездке была начата давно, но теперь, когда оставалось совсем немного времени, Викторию посетили сомнения: все ли успеется в срок? Она отложила книгу и подбежала к телефону, стоявшему в углу зала. Это был огромный аппарат, выдержанный в стиле начала двадцатого века, который служил внутренней связью замка. Современная техника стремительно входила в повседневность, ведь время в сказочных королевствах течет так же, как и во всем остальном мире. Виктория быстро связалась со своей фрейлиной-компаньонкой.

— Жду у себя, — сказала Принцесса Виктория и, повесив трубку, умчалась в свой будуар.

Вскоре пришла и фрейлина-компаньонка.

— Тяжело с мамой, — пожаловалась Виктория. — Ей Густав Девятый не нравится, и она постоянно об этом говорит. Через неделю я снова увижу его… Знала бы ты, как я счастлива!

— Будьте осторожны. Его везде сопровождает одна из советников — очень вредная особа, — предостерегла Фрейлина-Компаньонка.

— Которая занимается социальными делами?

— Да. Она следует за ним повсюду — говорят, между ними какая-то связь.

— Какая? — с вызовом спросила Принцесса Виктория.

— Такая, — опустила глаза собеседница. — Вы же знаете, какой он…

— И какой же?

Фрейлина-Компаньонка перешла на шепот, будто боялась, что ее подслушают:

— Густав Девятый не пропускает ни одной юбки, и Вам это прекрасно известно. Узнает о Ваших чувствах, воспользуется, а после бросит… Простите, что говорю это. Я понимаю, Вам не приятно слышать такие слова.

Принцесса Виктория выслушивала эти истории очень часто, и в душе ее выросло несогласие. «Почему я должна верить злым языкам? — думала она. — Даже если это и так, все от того, что никто никогда не любил его по-настоящему. А я люблю».

Вслух же она сказала:

— Я сама разберусь, что для меня хорошо, а что плохо. Как мне надоели эти слухи! В конце концов, эта дама действительно занимает должность советника, значит, вполне может сопровождать Густава на переговорах.

— Она советник по социальным, а значит, сугубо внутренним вопросам! — напомнила фрейлина. — При чем тут международные встречи?

Принцесса Виктория тяжело вздохнула. Она понимала, что Фрейлина-Компаньонка права, но все ее существо противилось этой правде.

— Ладно, — сказала она, — не будем об этом. Тем более что говорить пока не о чем — Густав и внимания-то на меня не обращает. Мне кажется, я для него все еще ребенок… Кстати, завтра примерка моего праздничного платья!

Виктория начала делиться сомнениями по поводу своего наряда. Но я не буду передавать их дальнейший разговор — боюсь, он вам покажется скучным.

3

Запретные двери

Петербургское солнце стремительно клонилось к закату.

Комната наполнилась полумраком, нарушаемым лишь синеватым отсветом компьютерного монитора. Данилевский сосредоточенно стучал пальцами по клавиатуре, дописывая не законченную на работе программу. Волнительное ожидание прошло, и он полностью погрузился в дела.

И тут, когда спокойствие окончательно воцарилось в его душе, тишину комнаты прорезал телефонный звонок. Пронзительные трели старого светло-зеленого аппарата казались музыкой. Прервав незаконченную командную строку, Данилевский побежал к телефону. «Лана», — звучало в его голове.

Но это оказалась вовсе не Лана, а бывшая жена Алла.

— Как дела, Сашенька? — вежливо осведомилась она.

— Работаю, — ответил Данилевский. — А у тебя?

— Да вот, тоже не сижу на месте, дела все, дела…

«Ей что-то надо от меня», — подумал Данилевский. С тех пор, как они развелись, Алла звонила крайне редко и всегда по делу. Дела, как правило, были бытовые: то починить что-то внезапно сломавшееся в ее квартире, то встретить какую-то посылку на вокзале, потому что она сама не могла… Данилевский понимал, что Алла использует его — возможно, даже вымещает обиду за развод, но чаще всего не отказывался. Он как будто чувствовал себя ответственным за то, что сделал эту женщину одинокой.

— Чем обязан?

— Саша, я не буду делать длинных вступлений. У меня действительно случилась беда — маму сегодня увезли в больницу. Говорят, инфаркт, в реанимацию положили.

Данилевский искренне удивился: теща всегда представлялась ему некоей «железной леди», которую, как он считал, не могли сломить никакие недуги. И вот, на тебе…

— Помощь нужна? — смягчившись, поинтересовался он.

Казалось, Алла ждала этого вопроса и звонила лишь для того, чтобы его услышать.

— Сашенька, — сказала она, — меня просили привезти ей кое-какие вещи, но сегодня уже поздно, а завтра я занята на работе. Съезди, пожалуйста, в больницу, передай пакет!

Данилевский поморщился: ему совсем не хотелось ехать непонятно куда.

— Ты не находишь, что у меня тоже есть работа? С девяти до шести.

— Ну, Сашенька, будь другом, выручи! Я действительно завтра не могу, у нас защита двух кандидатских. Ты же знаешь, что это такое, весь день занят с утра до глубокой ночи. А в больницу можно приехать и после шести. Тебе нужно только подойти к реанимации и передать пакет с вещами, туда посетителей не пускают.

— Ну хорошо, — смирился он. — Где эта больница находится?

Опять уговорила. Ох уж это невыносимое чувство вины…

Алла объяснила ему, куда надо ехать и, договорившись о времени и месте встречи, попрощалась.

От романтического настроя не осталось и следа. И отпрашиваться на работе всё же придётся — не ехать же за тёщиными вещами на банкет, который традиционно готовили диссертанты после своих защит.

Он вернулся за стол, и тут опять зазвонил телефон. «Алла не все сказала», — недовольно подумал Данилевский и нехотя вернулся к аппарату. Он уже не был рад, что согласился помочь.

— Алле, это ты? — защебетал в трубке тоненький голосок Ланы, и на душе тут же потеплело.

— Конечно, я, — улыбнулся Данилевский. — Как я рад твоему звоночку!

— Антон пошел в магазин, — сообщила она, — так что можем спокойно поговорить.

— Я скучаю.

— Я тоже очень-очень скучаю! — откликнулась Лана. — Сегодня на работе только о тебе и вспоминала!

«Как же, — подумалось Данилевскому, — скучаешь! Вот и ушла бы от своего жирного Лосева». Вслух же он сказал:

— Ланусь, у меня через полторы недели день рождения, во вторник…

— Помню-помню, подарок готовлю! — весело откликнулась Лана.

— Да Бог с ним, с подарком. Я хочу в этот день быть с тобой. Только с тобой, слышишь? Это будет для меня лучший подарок! Приезжай ко мне.

— Вторник, говоришь?.. — протянула Лана.

Ее голос несколько изменился, и эти изменения Данилевскому не понравились. Неужели она хочет отказаться? Почему?..

— Не знаю, получится ли у меня во вторник, — продолжала Лана. — Я думала, мы встретимся в выходные — Антон как раз в субботу идет в сауну, у них там корпоративный мальчишник.

Повисло молчание. «Да пропади он пропадом, этот Антон, — начал злиться Данилевский. — Какое мне дело, куда он идет и чем занимается?» Вслух же он мягко сказал:

— В субботу мы обязательно встретимся, договорились? Я тебе таких блюд наготовлю — пальчики оближешь!

— Ну хорошо, — кокетливо согласилась Лана, — я уверена, будет вкусно!

— Еще как вкусно, — шепнул Данилевский, намекая не только на еду, и Лана радостно засмеялась. — Итак, с субботой мы решили, но, может быть, еще и во вторник, а?

— Антоша… ой, прости!.. Данте! Я подумаю, хорошо? — попыталась она смягчить оговорку, но тут же быстро прошептала: — Все, Антон идет! Пока!

Короткие гудки.

Настроение на нуле.

Она обмолвилась. Назвала его чужим именем. Именем своего мужа — человека, которому с ним изменяет. С которым живет бок о бок и каждую ночь спит в одной постели.

«Господи, как же погано на душе!» — в сердцах подумал Данилевский. Из радиоприемника доносилась композиция «Дорога в ад».

На следующий день, отпросившись с работы, Данилевский заехал к Алле в институт за вещами для тещи. Ему пришлось дождаться перерыва, так как попал он во время самого разгара заседания. Бывшая жена выглядела радостной и возбужденной — очевидно, защита диссертанта шла хорошо, а может быть, в предвкушение грядущего банкета. Она передала Данилевскому полиэтиленовый пакет, туго набитый какими-то вещами, и протянула двухсотрублевую купюру.

— Дашь деньги врачу, — напутствовала Алла. — Ты же знаешь, они без денег делать ничего не будут, бросят человека помирать, не подойдут даже.

«Вообще-то — не знаю, не доводилось», — раздраженно подумал Данилевский.

— Может, ты преувеличиваешь?

— Да ты что, какое преувеличение! Об этом все вокруг говорят. Вчера дала сотню, но сегодня другая смена. Они меняются каждый день.

— И что, ты каждый день будешь деньги носить? — с сомнением спросил Данилевский.

— Ну, — засомневалась Алла, — по крайней мере на первых порах, пока она в реанимации. Знаешь, первые три дня самые опасные, нужен глаз да глаз.

Как же она уверенно говорит, как будто сама — медик. Данилевского коробило всякий раз, когда Алла безапелляционно рассуждала о вещах, о которых имела лишь поверхностное представление.

— И откуда ты знаешь про три дня?

— Врач сказал. Ну все, мне пора, — неожиданно оборвала разговор Алла и упорхнула обратно в зал. «Глубоко научный человек», — с сарказмом подумал Данилевский и поехал в клинику.

Больницу он нашел без труда, зато в поисках реанимации пришлось поплутать. Казалось, это здание построили специально для того, чтобы путаться в его коридорах.

Наконец искомое место было найдено. Данилевский робко постучал в белую дверь с надписью «Кардиологическая реанимация», но ответа не было. Подождав еще минут пять, он решил было зайти без приглашения, но тяжелая дверь внезапно с треском распахнулась, и оттуда, одетая в ночную сорочку, в повязанном на голову шерстяном платке выскочила его теща. Женщина, не обращая внимание ни на что вокруг, решительно зашагала прочь.

— Маргарита Семеновна, — окликнул ее Данилевский, — Алла просила…

Но, никого и ничего не замечая, теща мчалась вдаль по коридору. Следом за ней из реанимации выбежали три девушки в хирургических костюмах. В авангарде была самая молодая на вид, ростом едва ли достигавшая Данилевскому до подбородка, с курносым носиком и собранными на затылке русыми волосами. Две другие, повыше и покрупнее ее, бросились Маргарите Семеновне наперерез и, схватив ее за руки, попытались увести обратно. Но та легко отшвырнула медсестер, будто это были не люди, а вцепившиеся в нее невесомые зверьки. Девушки остановились в нерешительности, боясь вновь подойти к пациентке. Курносая блондинка, напротив, ринулась вдогонку Маргарите Семеновне и, поравнявшись с ней, преградила ей путь.

— Куда Вы идете? — спросила девушка.

— На Красную Площадь, — буркнула Маргарита Семеновна. — Мне надо на троллейбусную остановку!

«Вот это да, — ошеломленно подумал Данилевский. — Она забыла, что находится в Питере?»

Но девушка-медработник не растерялась.

— Вы не туда направляетесь, — уверенно заявила она. — Красная площадь находится совсем в другой стороне!

В глазах Маргариты Семеновны мелькнула искорка разума. Она остановилась и выжидательно посмотрела на собеседницу.

— Красная площадь находится во-он там, — продолжала та, указывая на реанимацию. — Позвольте я Вас провожу?

К удивлению Данилевского, пациентка позволила взять себя под руку и довести до белой двери.

— Сейчас мы придем прямо на остановку, — приговаривала при этом маленькая девушка, не забывая подавать коллегам какие-то знаки. Те, видимо, отлично ее понимая, кивнули и бесшумно проскользнули обратно в реанимацию.

Данилевский простоял еще минут двадцать. Он боялся теперь стучать или входить самостоятельно, считая, что может что-то нарушить своим нетерпением. Но его ожидание было вознаграждено: двери открылись вновь, и оттуда показалась полненькая девушка, участвовавшая в только что виденной им сцене.

— Что Вы хотите? — спросила она.

Данилевский решил, что ему стоит поговорить с врачом.

— Вот вещи для Сидоровой, — сказал он, протягивая пакет. — А можно ли побеседовать с доктором?

— Кем Вы приходитесь? — спросила девушка.

— Кому?

— Ну Сидоровой, кому же еще? — с раздражением уточнила медсестра. — Вы же ей принесли вещи?

— Да, ей… Я зять ее. Дочь не смогла, у нее защита…

— Ждите, сейчас доктор выйдет.

Она забрала пакет, а Данилевский вновь остался один у белых дверей. Сейчас, думал он, выйдет какой-нибудь суровый мужчина — по-другому реаниматолога он представить себе не мог. Каково же было его удивление, когда перед ним появилась та самая курносая девчонка, так умело справившаяся с разбушевавшейся тещей. «Наверно, врач занят», — подумал Данилевский и на всякий случай напомнил:

— Мне бы доктора, я родственник Сидоровой.

— Я дежурный врач, — спокойно сказала девушка, глядя на него снизу вверх. Взгляд ее был достаточно властный, и Данилевский невольно смутился.

Она начала что-то рассказывать про тяжелое состояние, но слова пролетали мимо его сознания. Мучил только один вопрос, и Данилевский, улучив паузу, сказал:

— Простите, я только что видел Маргариту Семеновну. И слышал все, что она говорила. Она что, сошла с ума?..

Курносая девушка вздохнула:

— К сожалению, такое бывает. Сердце работает плохо, и мозг недополучает кислород. Это случается не у всех, но, если и происходит — проходит достаточно быстро. Очень жаль, что Вам довелось стать свидетелем подобной сцены.

— А как Вас зовут? — неожиданно для себя спросил Данилевский.

— Ольга Ивановна, — ответила девушка.

«Надо же, такая юная, а уже Ивановна», — подумал он и тут вспомнил о деньгах. Ему было неловко их предлагать, но в голове звучали слова Аллы. «Наверное, она лучше знает, она ведь общалась с ними», — решил Данилевский и протянул Ольге Ивановне купюру.

Та удивленно вскинула брови:

— Это что?

— М-м-м… В общем, это Вам.

— Зачем?

— Ну, за Ваше внимание, за уход… Чтобы все было благополучно.

«Дурацкая ситуация», — думалось Данилевскому.

— Вот что, — сказала меж тем Ольга Ивановна. — Давайте так договоримся: когда Ваша родственница пойдет на выписку, тогда, если захотите, и отблагодарите врача. А сейчас рано, мало ли что может случиться.

— Вот Вы и возьмите, чтобы ничего не случилось, — вырвалось у Данилевского.

Девушка начала сердиться.

— Вы кем работаете? — спросила она.

— Программистом. А какое…

— Так вот, — перебила она его, — если Вы покупаете компьютер, то в магазине правило цены-качества работает. А человеческий организм — это Вам не техника. Деньги на процесс лечения не влияют. И чтобы я взяток больше не видела! — добавила Ольга с раздражением.

— Простите, — потупился Данилевский. — Это ее дочь велела…

«А говорят, что все врачи деньги берут… Значит, не все, вот она, например, не такая!» — подумал он.

Эта молодая докторша, такая прямая и решительная, казалась такой непохожей на женщин, которых он знал ранее. Это становилось интересно. Вроде бы, все порученные Аллой задания он выполнил, вещи передал, можно и уходить. Но уходить просто так не хотелось. Данилевский почувствовал, что сейчас развернуться и уйти будет неправильно, ему искренне захотелось сделать что-то приятное для этой девушки. Может быть, пригласить её в кафе?.. А почему бы, собственно, и нет?

— А скажите, когда Ваша смена закончится?

— Я дежурю сутки, — ответила Ольга Ивановна уже мягче. — До девяти утра. Извините, мне надо работать.

И она скрылась в белых дверях.

«Надо же, Ольга Ивановна, — еще раз подумал Данилевский, выходя на улицу. — Симпатичная. Решительная, прямолинейная, хотя чего удивляться — мужская профессия…» Вдруг оказалось, что ему очень даже нравится эта Ольга Ивановна. По крайней мере, она не называет его чужим именем. Как всегда, Лана вновь вторгалась в его мысли. «Она думает только о своём жирном Лосеве, — рассуждал Данилевский, — а когда-то любила меня… Впрочем, все это глупости! Она всегда душой была с ним. Я был и остаюсь для нее запасным вариантом, как ни печально это признать. Надо с этим заканчивать. В конце концов, кто мне мешает встретиться с кем-то ещё, пока она занята своим мужем?..»

4

Король-Мумия

Наконец настал долгожданный день, когда Король Иоганн прибавил себе ещё один год жизни.

В Тибий, столицу королевства Мерхенхафт, со всех концов сказочного света стекались гости. Король-Мумия очень любил день своего рожденья и ежегодно устраивал пышные торжества. Даже простому народу повелевалось веселиться — день этот был объявлен государственным праздником, во время которого в каждом городе устраивали ярмарки, танцы и уличные зрелища, прославляющие короля.

Проезжая по Тибию, Виктория с интересом рассматривала через автомобильное стекло пышно украшенные улицы. С фасадов домов свисали национальные флаги, на окнах алели гирлянды воздушных шаров, и почти на каждой стене красовался огромный портрет дряхлого Иоганна: на красных полотнищах величиной в несколько окон (а порою и с целый дом высотой) похожая на обтянутый кожей череп королевская голова дарила миру свою улыбку.

Королева Августа, поглядывая на портреты, прошептала: «Не иначе, старик впал в детство. Будто совершеннолетие встречает». Виктория, услышав её слова, тихонечко засмеялась:

— Или круглую дату. Может быть, ему все-таки сто пятьдесят лет исполняется? — предположила она. — Или все сто шестьдесят?

— Если бы это была круглая дата! — вздохнула Августа. — За последние три десятка лет каждый год он устраивает нечто подобное. Весь мир смеется.

Высоких гостей встречали у самого входа в загородный дворец. По широкой, устланной малиновыми коврами мраморной лестнице они поднимались на полукруглую площадку, где гордо стоял Король-Мумия, радушно улыбаясь впалым ртом. Поверх черного фрака плечи его покрывала украшенная горностаем лиловая мантия, а на облысевшей голове громоздилась гигантская корона. Венец был настолько тяжел от обилия золота и самоцветов, что казалось странным, как тонкая шея Короля-Мумии выдерживает его вес.

После приветствия юбиляра лакеи препровождали гостей в колонный зал, где должно было состояться основное торжество. Этот зал был огромен и поражал великолепием. Высоченные мраморные колонны заканчивались под самым потолком коринфскими капителями, а стены украшали античные барельефы. Пол, как и лестницу перед дворцом, устилали малиновые ковры, которые казались необычайно яркими на фоне белого мрамора.

Виктория и Королева Августа приехали в числе первых. Принцесса была великолепна: ее длинные волосы были уложены в изящную прическу, нежно-голубое шелковое платье струилось мягкими складками до самого пола. Войдя с матерью в колонный зал, Виктория с интересом оглядела присутствующих. Густава Девятого пока не было, и она начала рассматривать остальных гостей.

Вот принц Максимилиано — гордо, почти высокомерно шествует рядом с венценоснымиродителями. Вот ещё знакомое лицо, а вот ещё, но имен этих людей Виктория вспомнить сейчас не могла.

Наконец в зал вошел Густав Девятый. Государь Сагского королевства. Высокий и стройный, он смотрелся ничуть не хуже молодого Максимилиано. Пышные седеющие волосы красиво обрамляли высокий лоб, худощавое лицо озаряла приветливая улыбка. За ним следовали приближенные персоны, каждого из которых Виктория заочно хорошо знала: увлекшись Густавом, она не преминула досконально изучить структуру его королевства и особенно приближенных лиц. Вот этот толстенький человечек — министр финансов, вон тот лысеватый — министр иностранных дел, а тощая дама рядом с ними — советник по социальным вопросам. Та самая, о которой предупреждала Фрейлина-Компаньонка. «Не слишком-то она красива, — оглядев ее с головы до ног, подбадривала себя Виктория. — Я и моложе, и симпатичнее…»

Густав Девятый, тепло поприветствовав Короля-Мумию, встал рядом с почетными гостями. Взгляд его серых глаз скользнул по Виктории. «Господи! Он смотрит на меня!» Как будто разряд электричества прошел сквозь её тело.

Началась торжественная часть. Говорились бесчисленные слова поздравлений, пожелания долголетия (которого и так хватало); гости начали утомляться, но король Иоганн, ничуть не устав, с удовольствием слушал каждое слово.

— Он, наверное, не адекватен, — услышала Принцесса Виктория шепот прямо над ухом. Это был принц Максимилиано. — Неужели старик не понимает, что здесь нет ни одного искреннего человека?

Виктория пожала обнаженными плечами. Какое ей было дело до Короля-Мумии сейчас, когда там, напротив, стоял Густав Девятый!

— Ноги уже устали стоять, — продолжал Максимилиано. — И выпить хочется.

— Потерпи, — ответила Виктория. — Осталось всего пять поздравлений.

Но она обнадежила принца слишком рано.

Как только официальные речи закончились, в зал ровненькой цепочкой вошли дети. Ангельские создания лет шести от роду, в беленьких платьицах, с гигантскими бантами на головах, они построились в ряд и начали читать перед дряхлым Иоганном стихи. В руках каждый ребенок держал по огромной белой гвоздике.

Стихотворные слова, сочиненные к этому празднику, мало чем отличались от прошлогодних. Главным было с невероятной помпезностью вложить в них как можно больше любви (а может быть, псевдолюбви) к монарху.

Славься во веки,

Наш мудрый король,

Мы любим тебя

И гордимся страной,

— декламировали дети хорошо отрепетированными голосами. Строф было много, и все они походили одна на другую. Закончив чтение стихов, детки по одному стали подходить к Королю-Мумии и вручать ему белые гвоздики. Последнего ребенка старый монарх взял на руки, облобызал его пухленькие розовые щечки своими высохшими губами и, с минуту покрасовавшись перед гостями и камерами придворных корреспондентов, опустил на пол. Король-Мумия любил детей. Это было неотъемлемой частью его имиджа.

Когда детишки удалились («Какое облегчение!» — прошептал Максимилиано), гостей пригласили в соседний зал. Там были накрыты столы для фуршета. Король Иоганн в последние годы предпочитал кормить гостей стоя — возможно, для того, чтобы даже во время еды каждый из них невольно выражал почтение юбиляру. Вдоль стен все же расставили стулья, и добрая половина гостей, изображая бодрый вид, как бы невзначай устремилась к ним.

Принцесса Виктория не переставала тайком посматривать на Густава Девятого. Она ловила каждый, даже самый мимолетный его взгляд, и не заметила, как к ней подошел Король-Мумия.

— Милое создание, — проскрипел он, — могу ли я попросить Вас об одном одолжении?

— Конечно, — ответила девушка.

— Видите ли, дорогая, скоро подойдет время выноса торта. По традиции каждый год его разрезает самая юная гостья торжества. Сегодня эта гостья — Вы. Не откажете старику?

— Конечно-конечно, — улыбнулась Виктория.

Когда Король-Мумия удалился, она подошла к матери и прошептала:

— Я буду резать торт! Он сказал, это такая традиция. Интересно, почему?

— Это символ, — тихо, почти что одними губами ответила королева Августа. — Он считает, что юность разрезающего праздничный торт символизирует прибавляющийся у него год жизни.

— Это как?..

— Ну, будто бы следующий год его жизни будет наполнен такой же энергией, как жизнь разрезающего торт. Ты должна будешь сделать первый надрез, все остальное — работа прислуги.

Виктория посмотрела по сторонам, пытаясь вновь увидеть Густава Девятого, но тут вышел управляющий праздником и провозгласил:

— Минуточку внимания!

Гости, зная ежегодный регламент, прервали беседы и, переглядываясь, встали по сторонам.

Двери распахнулись, и в зал вплыла ступенчатая башня из крема, на вершине которой полыхало бесчисленное множество свечей. Это был торт. Торт был таким же необузданно большим, как и размах всего праздника.

Его довезли до конца зала, где на заранее приготовленном возвышении уже стоял король Иоганн, опять в своей мантии и короне. Его рот приходился как раз напротив свечного пламени. Вдохнув поглубже, монарх изо всех сил дунул на свечи, повторив это ещё и ещё, пока последний огонек не потух. Раздались аплодисменты.

— По традиции, — провозгласил управляющий, — право разрезать торт предоставляется самой юной гостье — Принцессе Эвентурского королевства Виктории!

Принцесса направилась к возвышению. Она чувствовала на себе каждый взгляд, чувствовала, как рассматривают её длинное голубое платье, как смотрят на её маленькие обнаженные плечи, на прическу и тонкую шею. Обернувшись, она тут же встретилась глазами с королем Густавом Девятым. Он смотрел на неё не мигая, будто пытался взглянуть в самую глубину. Ноги сделались невесомыми, тело будто пронзил электрический разряд. Казалось, что время остановилось. Не помня как, Виктория дошла до огромного торта, получила широкий нож и сделала надрез в этой горе бисквита и крема. Опять раздались аплодисменты.

Позже, когда торт был окончательно разрезан и кусочки его розданы гостям, Виктория не раз встречалась глазами с Густавом Девятым. Возможно, это случалось чаще, чем того требовали приличия, но Викторию это уже не волновало. Временами ей казалось, будто он смеется над ней, а спустя минуту — что проявляет мужской интерес.

Радостно.

Страшно.

Стыдно.

Что, уже не смотрит?

Потерял интерес?! О, только не это!!!

Посмотрел… Радостно. Страшно. Стыдно.

5

Доктор Оля

Вернувшись на работу, Данилевский вновь погрузился в мир алгоритмов. Лишь иногда, выходя на перекуры, он мысленно возвращался к минувшему утру. Попускать кольца голубого дыма с ним выходил и его приятель, такой же, как и он, программист Борька Загребин. Маленького роста, худосочный, с болезненными тёмными кругами под глазами — видимо, от постоянного недосыпания, он в то же время был наделен непонятным Данилевскому шармом. Почему-то все без исключения женщины их НИИ были от Загребина без ума. Длинные, зачесанные назад светлые волосы придавали ему романтический вид, хотя на самом деле он просто не любил стричься. Борьку Загребина обожали все — молоденькие и пожилые, от сотрудниц отдела до бухгалтерии, куда тот непременно заходил в дни зарплаты.

— Я вчера на такой сайт наткнулся! — рассказывал меж тем Борька. — Супер!

Данилевский, улыбнулся:

— Помнится, ты уже раз бывал на крутом сайте и чуть не убил «винт».

Загребин тут же сделался печальным. Данилевский напомнил ему, как его компьютер подцепил в Интернете вирус, который едва не стер все данные на жестком диске — винчестере или, как называли его программисты на своем жаргоне, «винте».

— Проверка пока ничего плохого не дала, — ответил Борька. — Посмотрим, как сегодня заработает мой старичок…

Данилевский тем временем подумал об Ольге Ивановне. Надо непременно встретить ее с дежурства и проводить домой, иначе она исчезнет из его жизни так же внезапно, как появилась, а Данилевскому этого не хотелось. Но также не хотелось раньше времени рассказывать об Ольге Загребину. Надо было что-то придумать. Данилевский не любил враньё, но сейчас другого выбора у него не было.

— Слушай, Борька, прикрой меня завтра с утра! — сказал Данилевский. — Теща совсем плохая. Хоть и бывшая, все ж член семьи. Аллка дежурит в больнице всю ночь, я обещал ее сменить…

Загребин понимающе кивнул.

— Сходи, что ж делать… Какое счастье, что у меня таких проблем не возникает! Женитьба — абсолютное зло. Ей-богу, если всё-таки и женюсь когда-нибудь, то только в старости и только на сироте.

* * *

Ольга Ивановна вела свою пациентку к реанимации и участливо приговаривала:

— Вот сейчас мы придем на Красную площадь. Я вас самым кратчайшим путем выведу.

«Черт бы побрал эту конференцию, — думала она при этом. — Все в актовом зале, даже позвать некого!»

Дело в том, что в тот день в больнице собрали совещание, куда ушли все врачи кроме дежурных. Ушел и новенький доктор Игорь Олегович Дудь, который завтра утром должен был сменить ее на дежурство. Сегодня он знакомился с реанимацией, и она, Ольга Ивановна, была его «гидом». Дудь, худенький невысокий мужчина со смуглой, слегка желтоватой кожей, был старше ее лет на двадцать, но держался с ней настолько дружелюбно, что разница в возрасте совсем не чувствовалась. Он был так трогателен в своей простоте, что Ольга сразу прониклась к нему симпатией.

Недавно от ее ушел молодой человек. Она переживала, чувствовала себя одинокой и потому старалась обращать внимание на каждого мужчину — можно ли им заменить бывшего? Что сделать, чтобы забыть того, к которому она так привязалась за полгода их романа?

С момента расставания прошло уже около месяца, но душевные раны не заживали. Ольга научилась с головой окунаться в работу, с радостью брала лишние дежурства, но дома тоска возвращалась. Придя с суток, она сразу же ложилась спать, чтобы не думать и не грустить.

Тем временем они с пациенткой миновали белые двери и оказались снова в реанимации. «Слава Богу! Почти добрались, — подумала Ольга Ивановна. — Еще чей-то родственник некстати пришел… Только бы не ее!»

Ольга Ивановна подвела больную к койке и сказала:

— Вот остановка троллейбуса, даже скамейка стоит! Давайте вместе присядем и подождем троллейбус! — а сама думала: «Только бы она послушалась!»

Рядом стояли медсестры с приготовленным успокоительным.

Потом Ольга Ивановна объяснялась с посетителем, который, как назло, оказался родственником именно этой пациентки, а затем кончилась конференция, и вернулся доктор Дудь.

— Пойдемте покурим, и я домой пойду, — предложил он.

Тогда еще не было выпущено приказа о запрете курения в медицинских учреждениях, и около реанимации была специальная комнатушка, куда персонал ходил на перекур. Там стоял старый диван и небольшой стол со стеклянной литровой банкой, которая заменяла пепельницу.

— Спасибо, Вы мне очень помогли сегодня, — улыбнулся Дудь.

— Завтра будете без меня, — почти назидательно сказала Ольга и сама удивилась, что разговаривает так с человеком, который годится ей в отцы.

— Что ж, придется, — снова улыбнулся Дудь. — Зато Вы домой пойдете, отдыхать будете.

— Знаете, — вдруг сказала Ольга, — я не люблю бывать дома. Вам, наверное, будет смешно, но мне не забыть, как я там встречалась с моим парнем.

— А сейчас вы уже не встречаетесь?

— Нет. А у Вас есть жена?

— Есть, но мы развелись, — ответил Дудь.

— И дети, наверное, есть?

— У меня была дочь. Она умерла.

— Что?..

Ольга Ивановна недоуменно посмотрела в глаза доктору Дудю, а тот продолжал:

— Да. Ее убили. Муж застрелил.

Ольга не верила своим ушам — этот мягкий немолодой уже человек, с которым она почти подружилась, оказывается, хранил в себе такое горе. Видно, ему захотелось выговориться, и он продолжал:

— Я даже какое-то время героин принимал, потом бросил. Гепатитом С заразился.

Ольга еще больше округлила глаза, но показывать недоумение было не прилично, и она постаралась перевести в шутку:

— Значит, целоваться не будем!

Дудь улыбнулся, но промолчал.

«Что ж, будем просто друзьями, — решила Ольга Ивановна. — Хорошо, что он сразу сказал, что болен».

Следующим утром, выкроенным столь самозабвенным враньем, Данилевский отправился в больницу и ровно в девять — ноль-ноль стоял у дверей реанимации. «Надо попробовать, — думалось ему. — Чёрт, цветы не купил… А может, и правильно: от денег она отказалась, вдруг от цветов тоже откажется?»

Ему казалось, что он простоял вечность, но стрелка часов почему-то отсчитала только пятнадцать минут. «Может быть, она ушла раньше?» — испугался Данилевский и постучал в двери.

К нему вышла полная, похожая на ожившую гору женщина в белом халате и пробасила:

— Вы к кому?

— Простите, — растерялся Данилевский. — Не подскажете, с Ольгой Ивановной можно поговорить?

Женщина оглядела его с головы до ног, будто определяя, подходит ли он для молоденькой докторши, и, уже миролюбивее сказав «Подождите», исчезла внутри.

От внимания Данилевского не ускользнул этот оценивающий взгляд. «Кажется, проверку прошёл», — усмехнулся он про себя.

Прошло еще неопределенное количество времени, двери раскрылись вновь, и оттуда вышла Ольга. Данилевский еле ее узнал — она была в кожаной куртке, а прежде собранные в хвост волосы свободно рассыпались по плечам. Взглянув на него снизу вверх, она сказала:

— Мой рабочий день закончен. Сегодня будете беседовать с Игорем Олеговичем!

— Ольга, я просто хотел Вас увидеть.

«Неужели? — удивленно подумала она. — Родственник больной, да ещё и женатик… Только не это». Вслух же сказала:

— Ну что, увидели? А теперь я пойду домой. Спать, знаете ли, хочется.

— Можно я вас провожу?

Она вновь подняла на него глаза:

— Проводить? Интересное желание. А Вы на машине?

— Нет… — с сожалением ответил Данилевский. — «Безлошадные» к проводам не допускаются?

— Особенно женатые.

— Я разведен.

— Правда? — с сарказмом спросила Ольга Ивановна. — Вчера, помнится, у Вас была теща!

— Да это же теща бывшая! — рассмеялся Данилевский. — Мы с женой давно развелись, а тут у неё на кафедре защита, она оппонент, и так некстати мать заболела… Она никак не могла вырваться, попросила помочь. Ну не мог же я отказать человеку, с которым прожил столько лет. Оля, мы правда в разводе. Хотите, паспорт покажу, если не верите?

— Хочу! — выпалила Ольга. Не смотря на состояние «активного поиска» у неё был принцип — никаких близких отношений с женатыми, пациентами и их родственниками.

На ее удивление Данилевский вынул паспорт и начал его листать.

— Ладно, верю, — устало сказала она. — Пойдемте. А Вы всегда такой безотказный?

— Вы о чём?..

— Ну, вот вы ведь уже развелись, а она всё равно просит Вас что-то сделать, Вы отпрашиваетесь с работы, хотя это нужно ей, а не Вам… Или Вы не работаете?

— Работаю, — улыбнулся Данилевский. — Я действительно отпрашивался. Как Вы точно заметили! От Вас ничего не скроешь!

— Надо же, в разводе, а всё равно помогаете… Бывают же такие мужчины!

За этими разговорами они вышли в залитый солнцем больничный двор. Ольга Ивановна потянулась и с наслаждением произнесла:

— Хорошо-то как на воле!

Данилевский улыбнулся:

— Хотите погулять?

Она удивленно вскинула брови:

— И куда Вы меня собираетесь вести?

— Куда захотите.

Поворот дел был любопытен, и в другой день она, наверное, согласилась бы, но только не сейчас — дежурство выдалось напряженным, больные поступали тяжелые, и за всю ночь прилечь почти не удалось. Сейчас ей действительно очень хотелось спать.

— Вы забыли, что я с дежурства? У меня ноги заплетаются, а Вы гулять зовете! Дайте сначала выспаться.

— Хорошо. Чтобы Вы по дороге не расквасили нос, я доведу Вас до дома, запишу телефон и, когда Вы проснетесь, позвоню. Согласны?

Ольга одобрительно кивнула, и, сопровождаемая Данилевским, вышла за ворота больницы. Ей так нравился утренний город, от улиц которого пахло свежестью и свободой. Как сладостно было ехать домой в то время, когда весь народ спешил по делам!

— Простите, Оленька… Ведь можно Вас так называть, правда?

— Пожалуйста, я не на работе.

— Меня интересует один нескромный вопрос, и пока я его не задам, не смогу успокоиться.

— Я не замужем. Но это не значит, что можно ломиться ко мне в постель.

Данилевского немного покоробила такая прямолинейность, в поведении Ольги был явный перебор. «Большого о себе мнения, — подумал он. — И додумывает слова за меня, а ведь я хотел другое спросить. Но, в общем-то, она близка к истине, ради приятного бонуса всё это и затевалось… Что ж, тем интереснее».

— Хм. Вообще-то, я о другом. О деньгах, которые Вы не берете.

Ольга с удивлением посмотрела на Данилевского, и он пояснил:

— Бывшая жена сказала, что у вас все их берут. А Вы отказались. Почему?

Смягчившись и, явно польщенная, она начала объяснять:

— Видите ли, взятками можно нажить крупные неприятности. Мой диплом и годы, проведенные в институте, не стоят тех денег. Ваша жена — простите, бывшая жена — по-моему, чудовищно неправа. Если кто-то и взял ее деньги, это не значит, что так поступает каждый врач. По крайней мере, можно принять благодарность в конверте, но только тогда, когда пациент идет на поправку. А тяжелый больной — вдруг он завтра умрет? А потом будут претензии: как же так, вы деньги взяли и не уберегли… Как будто человек — это механизм какой-то.

— А разве нет? — вновь улыбнулся Данилевский.

— Конечно же, нет! Каждый индивидуален. У каждого есть свои особенности.

— Никогда не задумывался об этом. Признаться, я частенько слышал о том, что врачи требуют денег, но теперь, благодаря Вам, понял, что это не так.

— Это все средства массовой информации. В газетах — сплошные разборки врачебных ошибок и ни слова о достижениях. Все читают, и создаётся картина, будто мы не лечим, только взятки берём. Хоть бы кто-нибудь рассказал, как мы тяжелых больных спасаем.

Меж тем они дошли до автобусного кольца. Около столбика с желтой вывеской номеров стояло две полупустых маршрутки.

— Ну все, вон моя стоит, — указала Ольга на одну из них. — Я поехала.

Поехала? Одна? А ведь сначала соглашалась, чтобы ее проводили до дома, отметил про себя Данилевский.

— Оля, а телефон?

— До свидания.

Она хотела было убежать, но Данилевский мягко взял ее за руку:

— Оленька, обманывать не хорошо. Вы обещали.

— Ничего я не обещала, — ответила она и примирительно добавила: — запишите мне свой. Я отдохну — и сразу же позвоню вам. Но берегитесь, если нарвусь на жену!

«А вы, Ольга Ивановна, злючка. Это даже забавно!» — думал Данилевский, царапая на клочке бумаги свой рабочий и домашний номер. Мобильный он не написал — входящие и исходящие звонки тогда стоили очень дорого, экономия была в порядке вещей.

— Телефоны готовы, — сказал он, — протягивая записку. — Не захотите встречаться — я не настаиваю. Но вдруг я понадоблюсь Вам как программист?

— Так вот, значит, чем Вы занимаетесь, — улыбнулась Ольга. — Компьютера у меня нет, но всё равно — интересно!

6

Лабиринт

На работе до вечера Данилевский хмуро сидел за монитором, по привычке иногда выходя на перекуры. Он даже пытался курить за рабочим столом, но тут же был одернут некурящими коллегами — женщинами, старавшимися вести здоровый образ жизни. Их было всего две, но от их принципов страдал весь отдел. На минутку прибегала Майская — худая бухгалтерша, не устоявшая перед чарами Борьки Загребина. Она была настолько высокого роста, что приходилась вровень Данилевскому. Свои короткие волосы Майская постоянно перекрашивала, и сейчас они были неестественно бордового цвета. Цвет назывался «дикая слива». Еще Майская носила большие очки, что делало ее похожей на стрекозу. За последний месяц ее приходы в отдел участились, что не ускользнуло от внимания окружающих. После ухода Майской посыпались едкие комментарии, парируемые явно польщенным Борькой.

А вечером позвонила Лана.

— Приходи завтра ко мне, — сказала она.

«С чего это вдруг?» — удивился Данилевский. Оказалось, Лосев уехал в срочную командировку.

— И на долго он отбыл?

— Не знаю точно. Дня на два — три.

Данилевский возмутился:

— Ты соображаешь, куда зовешь меня? Чтобы я очутился героем плохого анекдота, когда внезапно возвращается муж?

Конечно, он немного лукавил — он бывал у нее дома в отсутствие Лосева. Сколько горячих ночей было проведено в той квартире!.. Но теперь Данилевский, вспоминая об этом, удивлялся, как мог тогда на такое решиться.

— Ну что ты, — возразила тем временем Лана, — мне самой это не выгодно. Я-то больше тебя потеряю. Так что не беспокойся — все под контролем.

Данилевский усмехнулся:

— Может, тогда переедешь наконец ко мне, и нам не придется больше прятаться?

Она замялась и, стараясь смягчить разговор, сказала:

— Данте, миленький, я сейчас не могу этого сделать. Ты же знаешь нашу ситуацию…

Он знал. Он слышал об этом уже в течение нескольких лет: Антон должен полностью выкупить свой бизнес, тогда они станут независимы от партнеров, и можно будет развестись. Говоря по правде, Данилевский не совсем понимал, какое отношение бизнес имеет к браку, но спорить с Ланой было крайне сложно.

— Я вечером дома и буду тебя ждать, — предложил он.

Они еще поболтали о чем-то — именно поболтали, это был разговор ни о чем, — и распрощались. «Надо Алле деньги вернуть», — вдруг вспомнил Данилевский. Предназначенная для больницы купюра все еще находилась у него.

Дозвониться до бывшей жены оказалось делом не простым. В результате телефонного разговора вечер грядущего дня обещал быть необычайно насыщенным: Данилевский поочередно ждал в гости и любовницу, и бывшую жену. Он даже немного забеспокоился, что может произойти накладка, но вскоре беспокойство сменилось усталостью. Как же они обе издёргали его своими «хочу-не хочу», «могу-не могу» и «ты бы сходил, ты бы сделал»… «Если одна опоздает или другая вздумает прийти раньше, им же хуже», — бесстрастно подумал Данилевский и включил Интернет.

Сайт независимых новостей. Заголовки манили:

«Миллениум: будет ли конец света?»

«До краха компьютеров остается девять с половиной месяцев»

«Коронованный долгожитель празднует сто шестидесятый день рождения».

* * *

После юбилея Короля-Мумии минуло всего две недели, а у Густава Девятого уже появился повод для визита в Эвентурское королевство, где царствовала королева Августа.

Весь день Виктория не могла найти себе места. «Встреча лидера государства» — момент, когда Густав с сопровождающими выходили из небольшого белоснежного самолета на яркие ковровые дорожки, был наполнен особенного волнения. «Он приехал. Боже, как скоро это случилось… А вдруг у него действительно только деловой интерес?» Виктория с волнением наблюдала, как вслед за монархом из самолета появляется его свита. Министр финансов, министр иностранных дел… Советника по социальным вопросам не было, хотя раньше Густав Девятый брал ее с собой повсюду. Отсутствие тощей дамы вселяло в Викторию надежды.

Потом прошла дипломатическая встреча, на которой монархи обсудили пути дальнейшего сотрудничества, и наступило время ужина.

Стол накрыли в самом большом зале замка. Испокон веков здесь проходили королевские пиршества. Этот зал помнил крестины принцессы Авроры — те самые, на которых явившаяся без приглашения фея прокляла новорожденную, а другая, из числа официально приглашенных гостей, постаралась смягчить проклятие. Несколько столетий минуло с тех пор. Теперь приглашать ко двору фей стало считаться дурным тоном, и никому из них нынче в голову не приходило обижаться на королей. Феи жили в своих маленьких домиках, тихо наблюдая, как граждане сказочных королевств овладевают чудесами современной техники, и снисходительно улыбались: они-то знали, что рано или поздно всё равно обратятся к ним.

За весь день Густав Девятый ни разу не обратил на Викторию заинтересованного взгляда. Все время он оставался сух и бесстрастен, и лишь дежурная вежливая улыбка скрашивала его лицо. Как будто не было ничего в Тибии… «А может, действительно не было? — сокрушенно подумала Виктория. — Неужели мне все показалось?..»

То же происходило и за ужином. Велась обычная светская беседа; ни слова не было сказано гостем Принцессе. Девушка была в отчаянии. «Какая же я самоуверенная дура», — ругала она себя, сгорая от стыда за свои влюбленные взгляды.

Королеву Августу ситуация радовала — выходило, что дочери опасная связь не грозит.

Вечером, когда совсем стемнело и гости разошлись в отведенные им покои, Виктория отправилась к себе, от расстройства не пожелав ни с кем разговаривать. Придя в свою комнату, она разрыдалась.

Время перевалило за полночь, но Виктории не спалось. Она даже не ложилась, предаваясь передумыванию минувшего дня. В комнате царила духота, от которой не спасало даже открытое окно — на улице стояло безветрие. Отодвинув легкую занавеску, Виктория с удовольствием вдохнула ночной воздух. Он казался наполненным легкой прохладой и ароматами свежих трав. «Надо пойти погулять, — вытерев слезы, подумала Виктория. — Там так спокойно и хорошо… Подышу свежим воздухом и, быть может, засну. Господи, как же глупо я себя вела! Как стыдно, как нестерпимо стыдно!..»

Переодевшись в любимые джинсы и футболку, зашнуровав кроссовки, она вышла из комнаты.

В коридорах замка оказалось пустынно — час стоял поздний, все давно спали.

В парке было темно и немного прохладно. Луна стояла высоко, переливаясь серебристым светом на листьях высоких, ровно подстриженных декоративных кустов. Это был удивительный парк, появившийся во времена, когда замковые укрепления потеряли свою актуальность, а в моду вошли сады. Король, правивший в те годы, захотел создать то, чего не было ни у кого из соседей — огромный зеленый лабиринт, и это ему вполне удалось. Дорожки, обсаженные живыми стенами стриженых кустов, то пересекались, то уходили в тупик. Когда-то лабиринт был украшен мраморными статуями, но потом в целях пущей сохранности их переместили в национальный музей, заменив точными копиями из искусственного материала.

Виктория медленно шла по лабиринту, вглядываясь в звезды и вдыхая ароматы ночных фиалок, как вдруг услышала за спиной знакомый голос:

— Вам тоже не спится, Принцесса?

Оборачиваясь, она чувствовала, как неистово забилось сердце.

Позади нее стоял Густав Девятый.

Он был совсем близко — в какой-нибудь паре метров. Лунный свет поблескивал на его седеющих волосах и мягко обрисовывал контуры худощавого лица. Он подошел еще ближе:

— Если я нарушил Ваши раздумья, прошу меня простить. Скажите — и я удалюсь.

— Ну что Вы, нисколько! Нисколько не нарушили, — улыбнулась Виктория. — Я очень рада видеть Вас здесь!

«Боже, что я говорю! Не слишком ли это откровенно звучит?» — проносилось у нее в голове, но чувства уже затмевали разум.

— У вас удивительный сад, — сказал Густав Девятый.

— Да, его создали более двух столетий назад. А раньше на этом месте был крепостной ров.

— Что Вы говорите! Стыдно сказать, но я тут чуть не заблудился.

Его бархатный голос звучал завораживающе.

— Ничего удивительного, — ответила Виктория, — ведь это лабиринт.

Она старалась говорить спокойно, но внутри у нее все переворачивалось от волнения.

Густав Девятый удивленно произнес:

— И Вы не боитесь гулять тут, да еще и ночью?

— Я с детства знаю все закоулки, — улыбнулась девушка. — В скульптурах скрыты подсказки! Хотите, покажу Вам, как здесь надо ходить, чтобы не заблудиться?

Она протянула ему руку. Он подошел совсем близко, взял ее ладонь и, не говоря ни слова, поцеловал в губы. Какой это был поцелуй!.. Он не был долгим, но для Виктории это был миг небывалого счастья. Оторвавшись от ее губ и внимательно посмотрев ей в глаза, Густав вкрадчиво произнес:

— Простите, Принцесса. Если я Вас оскорбил, скажите об этом. Можете даже дать мне пощечину — я не обижусь.

«Если я, как положено приличной девушке, скажу, что оскорблена, хоть это и неправда, он больше не подойдет ко мне, а если скажу «нет», он решит, что я дурная», — лихорадочно размышляла Виктория, но слова вырвались сами:

— Мне очень стыдно, потому что я не должна так говорить, но мне был приятен Ваш поцелуй.

Густав Девятый тут же крепко обнял ее и, прижав к себе, вновь прильнул к ее губам. На этот раз поцелуй был долгим и горячим. Виктория, ранее не имевшая опыта в интимных делах, с удивлением ощущала его мягкие губы и страстный язык. Ей казалось, что вот это — верх земного блаженства. Теплые руки Густава внезапно скользнули под ее футболку и уже гладили спину. Виктория обняла его крепче, будто давая понять, как она счастлива и благодарна за те ласки, которые он дает.

— Девочка моя, как же ты свежа и прекрасна, — шептал Густав, скользя губами по ее шее. Руки его продолжали исследовать под футболкой тело Виктории. Они незаметно переместились к груди, опускались всё ниже и уже гладили ее живот. Взявшись за пояс джинсов в том месте, где была застежка, Густав внимательно посмотрел Принцессе в глаза и спросил:

— Ты позволишь?

Будучи в нерешительности, Принцесса медлила с ответом.

— У тебя когда-нибудь был опыт с мужчиной?

Виктория отрицательно покачала головой.

Густав высвободил руки из-под ее футболки, и, обняв, поцеловал в макушку.

— Прости, дитя, — мягко сказал он.

Виктория вновь была в замешательстве: отсутствие опыта его смутило?.. Он считает ее слишком юной? И неужели всё, что было только что, больше не повторится?.. Она посмотрела в его глаза, пытаясь найти ответы. О Боже, как эти глаза были прекрасны!..

«Господи, она влюбилась»… — понял Густав, поймав взгляд Виктории. Этот девичий взгляд, такой нежный и трогательный, испуганный и одновременно желающий…

— Ты хочешь, чтобы это произошло? — осторожно уточнил он.

Виктория несмело улыбнулась.

— У меня действительно нет никакого опыта, — тихо сказала она, — и я боюсь разочаровать Вас или показаться неприличной… Но — да, я хочу этого.

Садовые скамейки, коих в лабиринте было не много, уже слегка отсырели от росы. Казалось, воздух стал ещё более насыщен запахом ночных цветов. Виктория наслаждалась новыми ощущениями и близостью любимого человека, а он — ее юным телом и той любовью, которой было наполнено каждое ее движение, каждый ее взгляд и стон…

Потом они бродили по зеленому лабиринту, то и дело предаваясь объятиям и поцелуям, пока небо не посветлело от первых лучей солнца.

И так было каждую ночь, пока Густав Девятый не уехал.

Но тайная связь продолжалась.

Дипломатические визиты следовали один за другим, становясь всё продолжительнее. С утра проходили деловые встречи, подписывались соглашения, но для Густава и Виктории эти события были необходимой работой, лишь выполнив которую можно было получить заслуженный праздник. Тот, который наступал вечером — только для них двоих.

Они встречались тайком, стараясь никем не быть замеченными. Виктория показала своему гостю самые потаенные места замка. Там они, не обнаруженные никем, уединялись и познавали любовь, в которой Густав был весьма изощрен. Это был абсолютно новый мир для юной принцессы.

Поэтому бывали минуты, когда, ощущая её молодость и наивность, Густав Девятый начинал терзаться сомнениями. «Подумай, что ты делаешь? — говорил он Виктории в такие моменты. — Я старше тебя боле чем на три десятка лет. Беги от меня, пока не поздно!» На что она неизменно отвечала: «А ты не занимайся арифметикой».

«Беда в том, что ты влюблена, — вздыхал Густав Девятый. — Относилась бы ты к нашим отношениям, как к веселому приключению — я бы не переживал».

«Любовь — не беда, а великое счастье», — отвечала на это Виктория. Ну что тут было возразить? Густав вздыхал, мысленно корил себя, что зря всё это начал, но тут же признавал: любовь юной принцессы необычайно приятна и льстит самолюбию!

7

«Три грации»

Минул следующий день, и пришел вечер. Возвращаясь с работы, Данилевский тщательно прошелся по магазинам, выбирая для Ланы вино и пирожные. Она не так уж часто приходила к нему, поэтому каждое такое свидание он старался превратить в праздник, начинающийся с самого изысканного угощения, на которое была способна его фантазия.

Данилевский прибрался в квартире, застелил скатертью маленький столик. Одно омрачало его настроение — Алла опаздывала уже на полчаса. По понятным причинам он не хотел, чтобы жена, пусть и бывшая, ненароком встретилась с Ланой.

В дверь позвонили. «Наконец-то», — облегченно вздохнул Данилевский.

Войдя в прихожую, Алла начала осматриваться вокруг, будто не бывала здесь раньше ни разу. Данилевский, поздоровавшись, тут же протянул ей деньги:

— Вот, держи. Не пригодились.

Он рассчитывал выпроводить ее как можно скорее, но Алла, казалось, так быстро уходить не собиралась. Будто чувствовала, что должен прийти кто-то ещё, и очень хотела этого кого-то увидеть.

— Мы что, так и будем стоять в коридоре? — спросила она.

— Я думал, что ты спешишь.

— Отчего же, — возразила Алла.

— Прости, ведь ты всегда занята. Я уже привык к этому и не хотел тебя задерживать.

— Сашенька, — рассмеялась она, — я занята днем. А сейчас уже вечер.

Она сняла своё элегантное бежевое пальто, не торопясь повесила его на вешалку и прошла в комнату. Данилевский следовал за ней с нарастающим беспокойством. Ему совсем не хотелось, чтобы она увидела накрытый стол — он догадывался, что тогда она просто из вредности будет тянуть время, чтобы посмотреть на ту, для кого этот стол был накрыт.

И он не ошибся.

— Это что, для меня? — Алла указала на столик со скатертью. — Или ты ждешь кого-то другого?

Данилевский кивнул:

— Кого-то другого.

«В конце концов, мы разведены, — подумал он, — и я не обязан ни отчитываться перед ней, ни что-либо скрывать».

— Жаль… А я хотела поговорить с тобой.

— У тебя что-то ещё случилось?

— Ну что ты, Бог с тобой. Разве для того, чтобы поговорить, обязательно должно что-то случиться? В последнее время жизнь так суматошна, что мы перестали друг друга замечать. Я говорю не лично о нас с тобой, а о людях вообще. Мы проносимся по жизни, забывая о самом главном, не замечая того, ради чего пришли в этот мир. Вот мы с тобой, например. Сколько лет провели вместе — все ждали чего-то лучшего, хотели пожить для себя, детей не заводили — думали, успеется… И чего мы добились?

Данилевский начал нервничать. «Вот, началось. Она тянет время. Как бы заткнуть этот фонтан и выставить её поскорее?..»

— Резюме, пожалуйста, — жестко сказал он.

— А почему ты, Сашенька, раздражаешься? Разве я сказала что-то обидное для тебя? — парировала Алла.

Данилевский видел, что началась психологическая игра — спровоцировать его на грубость и тут же поймать на слове. Хотя, может быть, она и не хотела ссориться, просто так получалось само собой.

— Прости, просто я действительно жду человека. И буду очень тебе признателен, если мы поскорее завершим разговор.

— Какого же человека ты ждешь?

— Тебе это важно?

Молчание. Да, конечно, ей важно или, по крайней мере, любопытно, кого, на его взгляд, он посчитал более достойной, чем она.

— Ах, Саша, — опять вздохнула Алла, — если бы ты только знал, как мне одиноко по вечерам… Да, было большой ошибкой, что мы не спешили с детьми.

— Чего это ты о детях вдруг заговорила? Раньше они тебя не волновали. Или, быть может, ты сейчас родить захотела?

— Не намекай на мой возраст. Между прочим, за границей впервые рожают после сорока, а мне еще тридцать восемь, — обиженно сказала Алла.

— Не все потеряно, — усмехнулся Данилевский. — Но прямо сейчас делать ребенка мы не будем. Не возражаешь?

Алла брезгливо скривилась:

— Фи, Саша, какой ты грубый. Рядом с тобой, между прочим, не только бывшая жена, но и интеллигентная женщина, так что не надо намекать на непристойности. Я говорю не о чем-то конкретном, а так, в общих чертах. Ты знаешь, Сашенька, — продолжила она уже другим тоном, — страшно хочется пить. Может, чайку, а?

Данилевский едва сдерживался, чтобы не выйти из себя. «Интеллигентка, видите ли! А я, значит, похабник и грубиян!» Он начал было объяснять, что чай пить некогда, но его оборвал звонок в дверь.

— Алла, аудиенция закончена, — резко сказал он, толкая ее к выходу. — Договоришь в другой раз.

Он подал Алле пальто, и, пока та его надевала, звонок повторился. На пороге стояла Лана. Увидав Аллу, лицо ее тут же приобрело растерянное выражение. Женщины смерили друг дружку ледяным взглядом. «Вот, значит, кого ты ждал», — читалось на лице бывшей жены.

— Алла заходила на минутку и уже уходит, — не терпящим возражений тоном заявил Данилевский. «Ну и пусть будет грубо, — подумал он. — В конце концов, сама виновата, ей несколько раз говорилось, что я жду человека».

Лана несмело вошла в прихожую, когда бывшая жена нарочито медлительно застегивала пальто. Одевшись, она улыбнулась, демонстративно, как показалось Данилевскому, чмокнула его в щечку, поблагодарила «за чудесный вечер» и только тогда ушла. В висящем рядом зеркале Данилевский заметил, что его щека испачкана помадой. «Вот гадина», — подумал он, вытираясь.

Как только любовники оказались вдвоем, Лана «взорвалась».

— Что это значит? — кричала она. — Зачем ты меня так унижаешь? Зачем же ты пригласил нас в разное время? Принял бы вместе — вот было бы весело!

Данилевский стал объясняться, рассказал о теще и деньгах, о том, как Алла его раздражает, но Лана не унималась.

— Я, пожалуй, пойду домой, — холодно сказала она. — Дурацкая была затея с этим свиданием.

— Ну, пожалуйста, останься, — уговаривал Данилевский. — Это я виноват, я сглупил с этой Аллой. Но так хотелось поскорее вернуть ей деньги, чтобы не вспоминать больше об этом и не быть ей ничем обязанным!

Лана немного смягчилась. Она прошла в комнату и уселась в кресло.

— Видишь, даже на стол не до конца успел накрыть, — смеялся Данилевский, расставляя тарелки с пирожными.

Потом он принес штопор и, откупорив бутылку, разлил по хрустальным бокалам красное вино.

Лана сказала, что пирожных не ест, никак это не прокомментировав. Данилевский тут же вспомнил недавний эпизод, произошедший в курительной комнате на работе.

В дальнем углу, смоля тонкую сигарету, с приятельницами-бухгалтершами стояла Майская. Женщины завели разговор о предстоящем лете, предаваясь грезам об отпусках.

— Мне надо срочно худеть, — трагическим голосом заявила Майская. — А то на пляже от страха все разбегутся.

Данилевский не удержался, чтобы не начать пристально рассматривать ее проступающее сквозь обтягивающие одежды худосочное тело. Он пытался найти на нем хоть малейшее присутствие жировой ткани, но такового не обнаруживалось. «Точно, все разбегутся. Решат, что Кощей пришел», — усмехнулся тогда про себя Данилевский.

Вспомнив тот эпизод, он взглянул на Лану:

— Худеешь, что ли? Куда тебе? Ты и так стройная.

— Это я сейчас такая, — деловито ответила она. — А стоит себя распустить — вот тогда придется худеть по-настоящему.

— Ну, раз так — пойду посмотрю, не завалялось ли у меня каких-нибудь овощей.

Данилевский нашел в холодильнике помидоры, которые тут же были порезаны на тарелке. Они выпили еще. Сказав, что все равно надо чем-то закусывать, Лана съела эклер — видимо, помидоры к вину не подошли. И, когда все уже было сказано, начались поцелуи, которые неминуемо должны были перейти в более страстные ласки. Но Лана внезапно отодвинулась.

— Данте, я не в настроении, — сказала она.

— Ланочка, милая, что случилось? — изумился он, а про себя подумал: «Может, критические дни? Хотя нет, она же сама предложила свидание».

— Ничего. Просто я расхотела.

Она встала и, прохаживаясь по комнате, продолжала:

— Понимаешь, один эпизод может надолго отбить желание.

— Ты об Алле? Но я же объяснил! Любимая, прости еще раз. И не обращай на нее внимание — у этой женщины очень тяжелый характер. Даже не представляю, как я женился на ней… Иди ко мне.

Но Лана была непреклонна:

— Я поеду домой.

Данилевский сегодня уже порядком устал от женских капризов. «То одна устраивает мне «концерты», то другая… Значит, так тому и быть, пусть уходит», — смирился он и пошел с ней в прихожую.

— Хорошего вечера, — подавая плащ, сказал ей Данилевский.

Она посмотрела ему в глаза и, увидев в них холод, испугалась.

— Данте, миленький, что же мы делаем! — воскликнула Лана, бросаясь к нему на шею. — Давай забудем все это. Пошли в комнату, а?

— Извини, — произнес он. — Теперь расхотелось мне.

* * *

Прошла неделя, в течение которой Данилевский и Лана впервые не позвонили друг другу ни разу. Зато позвонила Ольга Ивановна. И это случилось накануне его дня рождения, что Данилевский воспринял как знак свыше.

Она говорила, что собирается покупать компьютер, но совершенно в них не разбирается, а знакомых, которых можно было бы взять с собой в магазин, у нее нет. «Я с удовольствием помогу, — сказал Данилевский, — а после приглашаю Вас в кафе. Отметим Вашу покупку и мой день рождения».

Они встретились в половине седьмого, когда в городе в самом разгаре был вечерний «час пик». Толпы прохожих двигались по Невскому, сливаясь в единую людскую массу, которая стремительно перетекала в метро. Все торопились домой, но не Данилевский. Он терпеливо стоял около поднимающегося эскалатора, вглядываясь в бесконечный поток выплывающих снизу лиц.

Наконец появилась Ольга Ивановна. Она была совсем не похожа на ту уставшую девушку, которую Данилевский видел в последний раз. Посвежевшая, с умело наложенным макияжем она нравилась ему еще больше. «Про день рождения — это шутка?» — спросила Ольга, как только они поздоровались. «Опять паспорт показывать?» — усмехнулся в ответ Данилевский.

Целый час они бродили по компьютерному магазину на Литейном, но так ничего и не выбрали. Цены оказались слишком высоки для врачебной зарплаты, и Ольга расстроилась.

— Не стоит переживать, — успокаивал ее Данилевский. — Я помогу Вам найти хорошую подержанную технику. А сейчас приглашаю Вас поужинать.

Они снова вышли на Невский, дошли до угла Пушкинской улицы, где находилось кафе-паб. Сейчас этого паба уже нет, на его месте открыли магазин одежды, но тогда, в девяносто девятом году, это было изумительное местечко. Внутри царил полумрак,темно-зеленые стены успокаивали и расслабляли. Данилевский провел ее к самому уютному, на его взгляд, месту — угловому столику. Официантка принесла меню. Немного смущаясь, Ольга протянула ему маленькую коробочку:

— С днем рождения. Я подумала, вдруг Вы не шутите, и на всякий случай прихватила с собой это.

Данилевский улыбнулся, не ожидав от нее подарка, который оказался смешной зажигалкой в форме собаки.

— Спасибо, Оленька. Сейчас мы ее и опробуем.

Он закурил. Ольга, посмотрев, с каким удовольствием Данилевский затягивается, попросила сигарету.

— Вообще-то я не курю, — говорила она, выпустив изо рта облако дыма, — иногда только, в компании.

Пытаясь казаться непринужденной, она так забавно выглядела с сигаретой, что Данилевский невольно улыбнулся. Они незаметно перешли на «ты»; пара бокалов пива сделала Ольгу совсем пьяной, и она говорила без умолку. Она рассказывала обо всём вперемешку: своей жизни вдвоем с мамой, школьных подружках, смешных случаях на дежурствах… «Надо же, как ее разнесло с двух бокалов, — подумал Данилевский. — Кто бы мог подумать».

— Ты завтра случайно не дежуришь? — забеспокоился он.

— Завтра?.. — она на минуту задумалась. — А какое сегодня число?

— Двадцатое.

— Не-а… Мне на работу двадцать второго.

— Ну тогда хорошо. Значит, завтра рано вставать не надо. Еще что-нибудь заказать?

Праздничный вечер плавно перешел в праздничную ночь, которая закончилась для обоих в постели Данилевского. Ольга уже заснула, когда в комнате затрещал телефон.

— Где ты был весь день? — прозвучал в трубке голос Ланы. — Я звоню тебе уже сотый раз. С днем рожденья! Расти большой!

— Спасибо. Рад тебя слышать.

Молчание.

— Что-то случилось? — спросила Лана.

— Извини, уже поздно, — ответил Данилевский, косясь на Ольгу. — Я сплю. Давай созвонимся завтра.

Ему очень не хотелось, чтобы Лана поняла, что он не один, но как правильнее себя сейчас повести — не знал.

Дом вновь сотрясло — запоздалый трамвай возвращался в парк. Звонок Ланы встряхнул Данилевского, и спать расхотелось. Чтобы чем-нибудь себя занять, он прошел в другую комнату, где стоял компьютер.

Рабочий стол был завален толстым слоем бумаг и бумажек, и он вспомнил, что целый месяц не разбирал его. Сейчас тоже было лень. Данилевский включил компьютер и тут заметил, что под монитором так и лежит некогда упавший со шкафа сборник сказок. «В книге всегда ясно, кто хороший, а кто плохой, — подумал он. — Почему же в жизни принцессы оказываются замужем не за теми?»

8

Королевская свадьба

Время шло, а встречи Густава и Виктории становились все чаще. Принцесса ждала этих минут с нетерпением. Она с удовольствием вычеркнула бы из своей жизни те дни, которые приходилось проводить без него. Виктории очень хотелось надеяться, что и ему не хватает ее общества. Так это было или нет — неизвестно, но вскоре Густав Девятый принял решение жениться. Конечно же, торжество должно было проходить в столице Сагского королевства, на территории жениха — городе Избурге.

Виктория прибыла в Избург за день до назначенной церемонии. Проезжая из аэропорта, она с удивлением и восторгом смотрела через тонированное стекло лимузина, как повсюду в городе кипит работа. Люди в зеленых спецовках в строительных люльках передвигались по стенам домов, навешивая на фасады цветочные гирлянды. По улицам сосредоточенно тащили корзины, доверху наполненные цветами. Корзины эти были настолько огромны, что их приходилось нести вдвоем. Женщины со швабрами на длинных ручках намывали витрины. Приготовления должны были закончиться до наступления следующего утра. «Даже не верится, что всё это — для меня», — думала Виктория, рассматривая всю эту суету. Ещё пару недель назад Густав сказал ей: «Я хочу, чтобы наша свадьба была невиданной красоты, потому что ты достойна самого лучшего». И вот теперь она видела воплощение этих слов.

Наутро Избург утопал в цветах. Цветы были повсюду — в кадках и на газонах, на фасадах домов и за стеклами окон. Они свисали с каждого балкона белоснежными гирляндами, светлыми облаками выглядывали из витрин. Вербены и гвоздики, розы и лилии… На улицах от такого обилия живых цветов стояло немыслимое благоухание. Маленькие букетики продавались с бесчисленных уличных лотков, чтобы каждый желающий мог поприветствовать королевскую чету, помахав ими свадебному кортежу, или в знак сопричастности торжеству украсить свою одежду маленькой бутоньеркой. Свадьба короля по праву считалась национальным событием.

Множество гостей собралось у ступеней королевского дворца. В конце утопавшей в цветах лестницы, у самых дверей Густав Девятый ждал выхода своей невесты. Они должны были вместе сесть в сверкающий свежей полировкой кабриолет и проследовать на венчание. Черный костюм подчеркивал его не по возрасту стройную фигуру, белая роза в петлице удачно сочеталась с белоснежным жилетом и таким же белым галстуком. Густав Девятый нервничал — это было заметно по его напряженному выражению лица. Возможно, он все еще сомневался, что его молодая невеста приняла окончательное решение, а может быть, пытался предугадать, какие изменения произойдут во дворце.

Стоявшие внизу перешептывались, и далеко не каждое их слово было добрым.

«Бедная принцесса! Виданное ли дело — в наше время отдавать девушку за старика! Политика — вещь важная, но не до такой же степени…»

«Девица-то с деловой хваткой! Ради усиления власти и на неравный брак согласилась».

Слыша долетавшие до нее реплики, Королева Августа смиренно вздыхала. Как она могла объяснить всем этим людям, что никакой политической выгоды она не преследует, что с дочерью спорить было бесполезно — влюбившись, та просто потеряла голову. Видит Бог, она пыталась образумить дитя, но супротив страсти Виктории ничего не могла поделать.

Максимилиано переминался с ноги на ногу — как всегда, он уже оценил взглядом всех присутствующих дам, и теперь ему хотелось поскорей приступить к застолью.

Среди стоявших поодаль министров царило напряженное ожидание.

Советник по социальным вопросам стояла, плотно сжав губы. В этот момент она лихорадочно решала, как вести себя дальше. Министр Иностранных Дел посмотрел на нее и с явным злорадством прошептал:

— Сочувствую, что приходится уступать место возле короля.

— Ерунда, — сквозь зубы процедила Советник По Социальным Вопросам. — По-настоящему он любит только меня.

— Не слишком ли Вы самоуверенны, дорогая?

— Свадьба короля — всего лишь политический шаг, — ответила Советник. — Это понятно и дураку.

— Может быть, хотя лично мне этот шаг не вполне понятен. Нам с вами теперь надо быть очень внимательными — как бы новая королева не вздумала поменять кое-кого из нас. Особенно стоит побеспокоиться Вам.

— Это почему же? — напряглась Советник. Она, конечно, прекрасно понимала, к чему клонит Министр Иностранных дел, но виду не подавала.

— Ну как же, — хитро прищурился тот. Видимо, ему доставляло удовольствие иронизировать над тощей дамой.

— Нет, не думаю, что что-то изменится, — помолчав, произнесла она. — В конце концов, невеста слишком юна и в политике неопытна, так что Густав ее не подпустит к власти. По крайней мере на первых порах. Он даже не подготовил приказа о возведении ее в титул Королевы. Представляете? Жена короля после свадьбы так и останется принцессой!

— Возможно, это ненадолго. Хотя действительно странно. Он ей не доверяет?..

— Конечно же! — усмехнулась Советник По Социальным Вопросам. — Как можно доверять столь юной особе? Эта свадьба — всего лишь очередная блажь кроля. Но даже если Принцесса и попытается залезть в политику, это не страшно. Она в силу своей молодости еще очень наивна, и поэтому нам будет легко ею управлять.

— Ну, дай Бог, дай Бог, — вздохнул Министр Иностранных Дел.

Премьер-Министр молчал. Он тоже обдумывал свое дальнейшее положение при дворе.

Все присутствующие — и министры, и гости — были уверены в одном: супружеский союз заключается по сухому расчету, и никому из них было невдомек, с каким трепетом ждала Виктория этого дня.

Облачившись в свадебный наряд, она направилась сквозь длинную анфиладу к парадной лестнице. В душе Принцессы царило смятение. «Это слишком хорошо, — думала она. — Так не бывает! Господи, неужели он сейчас станет моим мужем?..» Она спустилась к парадным дверям, за которыми ее ждал жених, и, на мгновение остановившись, медленно опустила на лицо прозрачную вуаль.

Окутанная облаком белого кружева, с букетиком лилий в руках, Виктория была так свежа и прекрасна, что каждый присутствовавший невольно ею залюбовался. Даже Густав Девятый, посмотрев на нее, на время забыл о своих раздумьях. Он улыбнулся, протянул руку Принцессе и вместе с ней неспешно спустился к автомобилю.

Они следовали в центральный собор, где должна была состояться церемония венчания. Вдоль тротуаров уже собрался народ. У самого бордюра стояли полицейские в парадной форме. Все с интересом смотрели на проезжавший королевский кортеж, и особенно на белый кабриолет в его составе. Люди махали купленными на уличных лотках букетиками, многие выкрикивали «Ура», «Слава Королю!» и «Да здравствуют новобрачные!» Густав Девятый царственно улыбался своему народу и иногда поднимал руку в приветственном жесте. Виктория с восторгом наблюдала происходящее. Переводя взгляд на Густава, она, не переставая им любоваться, чувствовала себя самым счастливым человеком на свете.

Кортеж въехал на центральную площадь и остановился возле старинного собора с высокими шпилями. Веками в этом соборе венчались королевские особы. Высоченные готические своды помнили многих монархов на протяжении последних пятисот лет. Люди менялись, а собор оставался, как был — с резными колоннами и длинными узкими окнами, сквозь витражные стёкла которых лились внутрь разноцветные лучики света.

Как и весь город, внутри собор также был украшен гирляндами белых цветов. Они обвивали колонны, длинными венками обрамляли скамьи вдоль центрального прохода и стояли в крупных вазах у алтаря, наполняя своим густым ароматом всё пространство собора.

Церемония началась.

— Согласны ли Вы, Ваше Величество, взять в жены Принцессу Викторию?

— Да.

— Хранить верность..?

— Да.

— Любить друг друга, пока смерть не разлучит вас?

— Да, — отвечал Густав Девятый.

Те же вопросы были заданы Принцессе Виктории, и, конечно же, она отвечала утвердительно. А как могло быть иначе?

В конце церемонии Густав медленно поднял с ее лица вуаль и прильнул к губам девушки.

Их поздравляли наперебой — кто тепло и сердечно, а кто с «дежурной» улыбкой. Целуя Викторию в щечку, принц Максимилиано шепнул: «Зря ты вышла за старика. Я сам собирался свататься». Рассмеявшись, она прошептала в ответ: «Я просто люблю его!»

Министры по очереди учтиво поклонились в знак поздравления, как того требовал этикет. Советник по социальным вопросам не смогла скрыть едкого взгляда, но Принцесса Виктория так была поглощена своей радостью, что ничего не заметила.

В последних рядах гостей стояла и старая фея. Её никто не приглашал — как вы помните, это уже не было принято при современном дворе. Возможно, распорядители торжества замешкались среди такого обилия гостей и не спросили пригласительной открытки у пожилой дамы, посчитав ее родственницей королевских особ. Фея была в строгом длинном платье цвета тёмной бронзы с золотистой накидкой на голове. Она пришла в собор полюбопытствовать на молодую невесту, которая, как она полагала, совершала весьма безрассудный шаг. Старая Фея с жалостью наблюдала за восторженной Принцессой, принимающей букеты и поздравления. «Несчастное дитя, — думала Фея. — Она не ведает, что ее ждёт впереди… Ну зачем же она выбрала себе именно его? А этот старый король, живущий лишь для себя… Ведь он не может не знать, что осталось ему не долго, зачем же он потянул за собой Принцессу?..»

9

Первомай

Жизнь Данилевского текла неспешно. Иногда звонила Лана, и они даже два раза встретились. Она стремительно отдалялась от него, и он понимал, что бессилен вернуть былую пылкость чувств. «Я устала от постоянной скрытности, — говорила она. — Это выматывает все силы…»

«Я люблю тебя, — отвечал Данилевский. — Я не могу без тебя жить». Она говорила, что тоже любит его, но этого не достаточно, что у Антона проблемы с бизнесом и сейчас будет подло его бросать. При всем неприятии ее мужа Данилевский восхищался великодушием любимой.

С Ольгой Ивановной он встречался все чаще. Она приходила к нему вечером, а уходила утром. Данилевскому нравилась эта девушка — ее резкость казалась ему забавной, а возраставшая с каждой встречей привязанность льстила самолюбию. Да, жить без Ланы было, конечно же, невозможно, но Лана появлялась слишком редко, а всё дольше растягивающиеся периоды ее отсутствия хотелось чем-нибудь заполнять. Точнее — кем-нибудь, чтобы не сойти с ума. И Ольга Ивановна подвернулась для этого как нельзя кстати.

Так день за днём минул месяц, и наступили майские праздники. На улице совсем потеплело, проклюнулась зелень, и петербуржцы, пользуясь чередой выходных, потянулись за город. Лосевы тоже пригласили Данилевского на пикник — подобие семейной дружбы меж ними сохранялось. Он, конечно же, согласился, ведь это была очередная возможность увидеть любимую женщину.

Высокий джип Лосева легко взбирался по крутым и разбитым дорожкам, пока не оказался в живописном местечке. День выдался солнечный, поэтому берег озера пестрел машинами всех мастей, а ноздри тут же защекотал запах шашлыков.

— Не мы одни такие умные, — удрученно присвистнул Лосев. — Где пристроимся?

— Где народу меньше, — ответила Лана.

— Таких мест нет. Но слева, кажется, посвободнее.

Так они присоединились к скопищу благополучных горожан, которые по выходным ездят на природу, чтобы в меру своих способностей создать кулинарный шедевр под названием «шашлык». У самой кромки воды рядами стояли любители порыбачить.

— Жаль, удочку не взял, — окинув их взглядом, сказал Лосев.

Он вытащил из багажника продукты, собрал мангал — из тех, которые продаются в супермаркетах, и принялся колоть полено их взятых с собой дров.

— Антон! — оторвавшись от нарезания овощей, возмутилась Лана. — Отойди подальше, щепки прямо в еду летят!

Лосев вздохнул и, подхватив топор и полено, отошел к лесным зарослям.

Данилевский сидел рядом с Ланой и резал хлеб.

— Я очень соскучился, — тихо сказал он. — Может быть, встретимся как-нибудь?

— Как-нибудь попробуем.

Она была на удивление бесстрастна и будто хотела отделаться от этого вопроса. Данилевский удивился такой холодности: «Интересно, что произошло? Не могла же она узнать об Ольге! А вдруг?.. Нет, не может быть. Тут что-то другое. Или она до сих пор не может простить визит Аллы?.. Но это ведь глупость!».

— Ланочка, любимая, что случилось? — спросил он. — Ты избегаешь меня. Или мне показалось?

«Пожалуйста, скажи, что мне кажется», — взмолился про себя Данилевский.

Она посмотрела на него и произнесла:

— Данте, нам не нужно больше встречаться. Это ни к чему хорошему не приведет. Останемся друзьями, хорошо? Поверь, так будет лучше для нас обоих.

Данилевскому показалось, будто целый мир обрушился на него и раздавил своей тяжестью. Он хотел что-то ответить, но слова застряли в горле.

Тут подошел Лосев.

— Ну что, соскучились без меня? — весело спросил он. Данилевский отметил, как напряженно улыбнулась Лана. — По пивку?

Лосев вынул из джипа сумку с бутылками «Балтики» и каждому вручил по одной.

— Эх, вкусно на вас смотреть! — сказал он, глядя, как Лана и Данилевский пьют золотистый напиток. Затем он достал еще одну бутылку и, открыв ее, сделал большой глоток. — Хорошо!

Лана посмотрела на него и возмущенно закричала:

— Ты с ума сошел! Сейчас же прекрати, ты за рулем!

— Перестань, — рассмеялся Лосев. — От одной бутылочки ничего не будет.

— Еще как будет! А если ГАИ остановит? — продолжала сердиться Лана.

— Не остановит. И хватит орать.

Но Лана не унималась. Назревала семейная ссора. Наблюдая это, Данилевский пытался понять, почему она решила прекратить отношения с ним. «Ведь она же не любит Лосева, — думал он. — Он ее раздражает во всём: что бы ни сделал — её это бесит. Это же видно. Она даже не может сдерживать себя, всё время срывается на скандал. Почему же тогда она расстаётся со мной? В чём причина?..» Или это была игра? Проверка на прочность?.. Но не слишком ли много проверок выпало ему за все эти годы?

Минули праздничные дни, и жизнь вошла в привычное русло. «А для меня ваших праздников не было, — сообщила ему Ольга Ивановна. — Как я работала сутками, так и работаю».

В тот злополучный вечер у нее как раз было суточное дежурство, и Данилевский позвонил Лане. Он знал, что Лосева дома нет — на пикнике тот сам говорил о своей командировке. В телефоне долго звучали длинные гудки. Данилевский посмотрел на часы — десять вечера… Он собрался было положить трубку, но на другом конце провода наконец-то ответили.

— Алло, — произнес незнакомый тенор.

Этот голос принадлежал не Лосеву. «Надо же, ошибся», — подумал Данилевский и начал было извиняться, как вдруг на заднем плане послышался Ланин голосок: «Сумасшедший!» Запищали короткие гудки отбоя — на том конце провода бросили трубку.

У нее дома был другой мужчина.

У нее был другой…

Она изменяла — теперь уже не мужу, а ему.

Данилевский легко реконструировал ситуацию: она привела к себе нового любовника, а тот, возомнив себя хозяином дома, решил ответить на телефонный звонок. Лана не успела его остановить, и ей пришлось просто прервать связь. Пальцы на рычаг — и все.

Вот он, ответ на вопрос, в чём была причина её холодности. Вот почему она сказала, что больше не хочет встречаться. У неё появился другой…

Мир вновь обрушился на него, и стало нечем дышать. «Теперь ты ждешь не меня, — вертелось в голове. — Почему? Чем этот тип лучше меня? Почему — он, а не я?!»

* * *

«Жалоб нет. Состояние средней тяжести. Гемодинамика стабильная. Терапия по плану», — написала Ольга Ивановна и отложила историю болезни. Сгущались ночные сумерки. Все больные были осмотрены, записи сделаны, теперь можно было и отдыхать.

В ординаторскую вошла медсестра — темноволосая девушка лет двадцати. Ординаторская реанимации находилась рядом с палатами. На стоявший на отдельном столе компьютер выводились кардиограммы больных, регистрирующиеся непрерывно в реальном времени, так что персонал мог безбоязненно находиться здесь, а не в палате. Всё было под контролем.

— Ольга Ивана, давайте чай попьем?

— Конечно, ставь чайник.

Зазвонил городской телефон. Это оказался молодой человек медсестры. Тогда ещё сотовые телефоны имелись далеко не у всех, и вести личные разговоры по городскому телефону в больнице среди персонала было очень распространено. По крайней мере, в вечернее время и выходные.

«Дорогой», «Любимый», «Да мое солнышко», «Я тебя тоже люблю»… Ольга слушала их воркование, и ей было неловко присутствовать рядом. Ей казалось, будто, невольно слушая их разговор, она делает что-то некрасивое, подглядывает за ними, что ли.

Она взяла фонендоскоп и направилась в палату, хотя совсем недавно делала обход. Там царили мир и спокойствие — кто-то уже спал, кто-то поедал принесенные родственниками угощения, а один недавно поступивший к ним пациент разговаривал по сотовому телефону. «Крутой», — подумала Ольга.

Она подошла к пустующему сестринскому посту, находившемуся между женской и мужской половиной, и, сев на стул, задумалась.

Ей было грустно. «Может быть, позвонить Данилевскому? — подумалось Ольге Ивановне. — Собственно, почему бы и нет?»

Телефон в квартире Данилевского опять ожил. Звонок показался ему невыносимо резким, и он устало снял трубку.

Это оказалась Ольга Ивановна. «У меня пока затишье, — сказала она. — Можем поговорить».

— Сдашь смену — приезжай сразу ко мне, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты была рядом.

После того, что он узнал о Лане, быть одному казалось невыносимо. «Как хорошо, что у меня есть она», — подумалось Данилевскому.

— Пока я приеду, ты уже будешь на работе, — возразила Ольга. — У меня же нет ключа! Или кто-то еще откроет мне дверь?

— Не болтай глупостей, никого кроме меня здесь быть не может. А с ключом действительно неувязочка… Завтра я сделаю тебе копию.

— Ну, я не напрашивалась… — несколько смутилась Ольга.

— Я сам этого хочу. Ключ у тебя будет. Приезжай вечером. Я приду с работы в семь. Хорошо?

Конечно, она согласилась. Как странно устроена жизнь — зарекаешься от чего-то, например, от отношений с родственниками больных, и на тебе — вот они, во всей красе! Теперь уже Ольга ничего не имела против Данилевского. Он сказал, что у нее будет ключ от его квартиры. Что ж, это добрый знак. Неужели жизнь наконец-то налаживается?

Медсестра налила чай себе и Ольге Ивановне, достала печенье и бутерброды. Ольга Ивановна села к столу. Но, не успела она сделать глоток, как в ординаторскую прибежала другая сестра из кардиологического отделения.

— Ольга Ивановна, — взволнованно сказала она, — у нас такое!

— Да что случилось, Света? Говори толком.

— Игорь Олегович пришел.

Ольга Ивановна недоуменно посмотрела на часы. Доктор Дудь вздумал прийти на работу в столь позднее время и не в своё дежурство… Странно, конечно, но разве это повод для такого волнения?

— И он пьяный, — закончила Света. — К пациенткам пристает, никого из нас не слушает.

Ольга Ивановна почесала затылок: «М-да… Что это наш доктор Дудь придумал? Надо его спать уложить поскорее, а то кто-нибудь из больных пожалуется», а вслух спросила:

— Девочки, у нас есть спирт?

— Конечно!

— Точно спирт, не лизанин? Его можно пить?

В больницах уже начали появляться спиртовые растворы с добавками, которые употреблять внутрь было нельзя. Для стерилизации они годились, а вот для пития — категорически нет. Причём запахом они не различались. Но наравне с ними бывал и настоящий спирт.

— Так ты уверена, не лизанин?

— Да спирт, спирт! — заверила реанимационная сестра, недоуменно глядя на Ольгу Ивановну.

— Очень хорошо. Сделай так: налей его в стаканчик, и туда же вылей успокоительного. Надо угостить этим Дудя, тогда он заснет. К утру проспится, а больные, надеюсь, этот казус забудут. Я пошла на отделение.

Но далеко ходить не пришлось — доктор Дудь сам вошел в ординаторскую. Он не шатался и не буянил, выглядел вполне прилично, только запах спиртного изо рта выдавал его состояние.

Увидев Ольгу, он улыбнулся и присел рядом с ней. Взяв ее за руку, доктор Дудь посмотрел ей в глаза и тихо произнес:

— Оленька, ты — прелесть. Ты — ангел. Ты — самое чистое и прекрасное существо.

Он поцеловал ее руку и вновь посмотрел ей в глаза. Взгляд его был трезвый и почему-то очень грустный.

Ольга растрогалась, ведь никто до этого момента не говорил ей такие слова и не целовал ее рук.

— Спасибо, — вымолвила она. — Спасибо Вам.

— Оленька, ты — солнышко.

— Ложитесь спать, — мягко сказала Ольга. — Уже поздно, давайте отдохнем!

— Я не хочу спать.

— Тогда посидите со мной.

«Только бы он никуда не ходил», — подумала Ольга и подала ему приготовленный сестрами спирт с успокоительным:

— Угощайтесь! Мне нельзя — я на работе, а Вы выпейте за меня.

Доктор Дудь взял стаканчик и поднес было его ко рту, но тут что-то вспомнил и, поставив его на стол, наклонился к Ольге:

— А я знаю способ, как быстро покончить с собой! Если кое-что ввести в вену, то никто не сможет откачать! — хитро прищурившись, сказал он.

— Ну и что, я тоже знаю, — пожала плечами Ольга.

Еще бы ей не знать, работая с сильнодействующими лекарствами. Сейчас ей почему-то захотелось блеснуть знаниями фармакологии, и она, не заподозрив ничего дурного, поведала их ему.

— Да, — поразмыслив, ответил доктор Дудь, — но можно и по-другому. Подумай.

Ольга начала напряженно соображать, перебирая названия медицинских наркотиков, но Дудь на все отвечал «нет».

— Это гораздо проще, — будто подзадоривая ее, заговорщицки говорил он. — И у меня дома это лежит в холодильнике.

— Героин?..

— Да нет же! Проще!!!

Ольга сдалась, и он сказал. Это действительно оказалось до смешного просто…

А доктор Дудь снова поцеловал ее руку, произнес: «Ты прелесть», потом внезапно встал и тихо удалился из ординаторской.

Это был последний раз, когда Ольга Ивановна видела своего коллегу. Через день сообщили, что он внезапно скончался.

* * *

Данилевский встал с разобранного дивана, взглянул на часы. Стрелки показывали половину одиннадцатого, а за окном были легкие сумерки.

— Смотри, Оля, как день прибавился!

Прикрывшись тонким одеялом, Ольга продолжала лежать на диване.

— Угу.

Данилевский закурил, и она тут же попросила сигарету себе. Он протянул ей пачку «Далласа» с зажигалкой, сказав при этом:

— В постели курить вредно.

— Отчего же именно в постели? — полюбопытствовала Ольга, намекая, что курить вредно в принципе.

— Может случиться пожар.

Она откинула одеяло, встала с дивана и прошлась по комнате. Данилевский еще раз оценил взглядом ее обнаженное тело. «Ноги коротковаты, таз тяжеловат, а грудь очень даже ничего. И живот почти плоский». Ольга закурила, начав пускать вверх голубые кольца дыма.

— Ты раньше была замужем? — зачем-то спросил Данилевский.

— Нет. Что за странный вопрос?

— Просто интересно.

— Ну, был у меня парень, встречались около года, а потом я спросила, как он смотрит на свадьбу. И после этого он перестал со мной общаться. Сейчас мужики не те, что за нашими мамами ухаживали. Для них жениться — все равно что в тюрьму идти. Ни за что не согласятся!

Данилевский усмехнулся:

— Не суди обо всех одинаково.

— Я же права. Вот ты, например.

— Вообще-то, я был женат. Ты забыла?

— Но ты же развёлся!

— Хм. Ну что же, я, между прочим, не против еще раз вступить в брак. Оля, а правда, давай поженимся.

Она удивленно взглянула на него:

— Ты уверен? Если мои слова для тебя — вызов, прости. Но играть серьезными вещами не надо.

Ольга боялась, что, как и ее прошлый мужчина, Данилевский испугается и предпочтёт удалиться из ее жизни. Он же вспомнил Лану и ту боль, что она причинила ему. Потеряна она для него или нет — оставаться дальше одному Данилевскому сейчас показалось глупо. Вся его жизнь после развода была ожиданием Ланы, и вдруг в одночасье ожидания оказались напрасны… Чего теперь ждать? А эта девушка казалась неплохой партией.

— Оля, я серьезно. Ты согласна?

— Даже не знаю… Ведь я почти не влюблена в тебя…

Тут же она себя мысленно отругала — когда еще ей кто-нибудь сделает предложение! Разве такую удачу упускают!

— Ну и что! В браке это не главное, — отвечал меж тем Данилевский. Казалось, его никак не задело признание в нелюбви.

— Что же, по-твоему, главное? — удивилась Ольга.

— То, что мы друг другу подходим, что не ругаемся по пустякам и не раздражаем друг друга своими привычками. Решено, женимся. Скажи «да»!

Ольга, засмеявшись, утвердительно кивнула.

10

Концерт

Данилевский пошел на принцип, проявив невиданное рвение в подготовке к свадьбе. Правда, ожидание события затянулось на три месяца вместо положенного одного — Ольга захотела регистрировать отношения непременно во Дворце бракосочетаний. «Чем тебя районный ЗАГС не устраивает? — пытался уговорить ее Данилевский. — Там тоже есть торжественный зал, все происходит точно так же. А очереди нет». «Саня, — отвечала она, — я выхожу замуж впервые и хочу, чтобы этот день был великолепен. Чтобы было все — платье, красивый Дворец, ресторан с танцами! Можно же ради этого подождать пару лишних месяцев?»

Переезжать к Данилевскому Ольга не торопилась, но звонила ему каждый день. Даже на работу, что приводило его в смущение. Так прошел первый месяц ожидания.

Воспоминания о Лане все же не давали ему покоя. Любовь заменило чувство всепоглощающей обиды от ощущения, что она использовала его — вычерпала до дна, а потом заменила другим человеком. Более пригодным. С большим, чем у него, запасом терпения. Данилевскому так хотелось увидеть ее или хотя бы услышать голос любимой, и, торжествуя, сказать, что у него есть невеста. Что случится потом — Данилевский понимал весьма смутно. Правильнее сказать, вообще не задумывался об этом.

— Слушай, а почему мы никуда не ходим? — спросила однажды Ольга. — В театр, например.

Они ужинали на кухне Данилевского. Ольга приехала к нему чуть раньше его возвращения с работы — ключи от квартиры у неё уже были, и приготовила нехитрую еду.

— Ты хочешь в театр? — Данилевский удивленно поднял глаза от тарелка с котлетой и макаронами.

— Да, хочу! Ну или в филармонию, например.

Данилевский любовью к театральному искусству не отличался. Ему всякий раз казалось, будто актеры переигрывают, и несколько коробило от неестественности происходящего на сцене. Почему-то прошлая его жена бывать в театрах очень любила. Сходив с ней на пару спектаклей, Данилевский позже старался избегать таких вечеров. Сначала он ссылался на необходимость доделать работу, которую брал домой — Алла была к такому привычной, а позже и вовсе говорил, что не хочет никуда идти, предлагая ей провести театральный вечер с приятельницей.

«Все женщины, что ли, любят театры?» — подумал Данилевский. Он попытался припомнить, как к этому относилась Лана, но на ум не пришло ни одного подобного эпизода.

— Ну, раз хочешь — давай сходим, — равнодушно сказал Данилевский. — Выбирай, на какой спектакль.

«Что ж поделать, один раз можно. А там видно будет», — подумал он.

— Я так давно не была в филармонии! — оживилась Ольга. — Давай туда пойдём, а?

— Как пожелаешь. Только купи билеты сама, хорошо? Деньги я дам.

В филармонии было людно. Народ собрался весьма разношерстный. Пожилые и даже совсем старые дамы в бархатных платьях, поддерживая друг дружку под ручку, неспешно поднимались по парадной лестнице. Они покупали программки у таких же пожилых, как они сами, служительниц филармонии и двигались дальше. Иногда мелькали женщины помоложе. Одеты они были самым разнообразным образом. Данилевский взглянул на Ольгу, желая сравнить ее с остальными. На ней была простая белая блузка, заправленная в коричневые брюки прямого покроя. «Интересно, у нее нет платья?» — почему-то подумалось Данилевскому.

Войдя в фойе, Ольга восхищенно сказала:

— Ты посмотри, как здесь красиво!

— Красиво, — согласился Данилевский. — Смотри, как странно. Почти одни женщины вокруг. Помнится, мой отец как-то сказал, что в филармонию ходят только старые девы. Весьма точное наблюдение, ты не находишь?

Ольга возмутилась:

— Ты что! Почему такой стереотип? Посмотри, вон там мужчины!

Данилевский перевел взгляд, куда она указала. Действительно, двое молодых людей лет двадцати в компании нескольких девушек такого же возраста, весело переговариваясь, рассматривали программку. Девушки были стройны, хороши собой. Молодежная компания с нескрываемым удовольствием предвкушала предстоящий концерт. Кое-где промелькнула супружеская пара с явно скучающим подростком.

— Возможно, ты и права, — сказал Данилевский. — Хочешь, посмотрим, что тут в буфете? Или в зал пойдем?

Взглянув на миниатюрные часики, Ольга ответила:

— Времени не так много осталось, скоро начнется. Давай поищем наши места.

Прозвенел третий звонок. Концерт начался. Играли Чайковского.

Осматривая ярко освещенный зал с обилием лепнины и хрусталя, наполненный звуками классической музыки, Данилевский думал, как устарела такая подача звука. Нет, к акустике зала у него претензий не было, но этот яркий не меняющийся свет, эти статичные оркестранты в черном… Хотя, надо признаться, музыкантши были весьма привлекательны. Все как на подбор стройные, в обтягивающих фигуру длинных платьях они были очаровательны и манящи. «А тут все-таки есть на что посмотреть», — усмехнулся про себя Данилевский.

Налюбовавшись прелестными оркестрантками, где-то в середине первого акта он все же начал скучать. Музыка Чайковского ему не нравилась. Чтобы как-то развлечься, Данилевский решил проверить свою теорию — действительно ли женщин здесь больше? Он начал просматривать первый ряд. Слева направо, считая по головам мужчин и женщин. Потом второй, третий… Пока что его теория подтверждалась: на десять женщин в каждом ряду приходилось примерно от двух до четырех мужчин. Данилевский удовлетворенно улыбнулся. Он обернулся, чтобы посмотреть ряды позади своего. Так, статистика остается той же… Стоп. Не может быть.

Через проход и на два ряда дальше от него в зале сидели Лосевы.

Устремив взгляд на сцену, Лана с серьезным видом слушала музыку. Муж ее явно скучал. «Понимаю его, — подумал Данилевский. — Но всё же… Почему они пришли сюда именно сегодня? Они что, сговорились, что ли?..»

Он перевел взгляд на Ольгу. Она смотрела куда-то на сцену, слегка улыбалась и покачивала головой в такт аккордам.

Вот, кажется, наконец настанет тот самый случай представить невесту… Но Данилевский вдруг понял, что не готов к этому. Вот так, внезапно, без подготовки… Интересно, заметила ли его Лана?

Он снова посмотрел на неё. Она так же сидела и, не глядя по сторонам, слушала концерт. Лосев, казалось, засыпал — глаза его уже были закрыты, а голова медленно склонялась к груди. «Интересно, захрапит или нет?» Данилевскому стало весело, и он продолжил с любопытством наблюдать, что же будет дальше.

Совсем уронив голову и приоткрыв рот, Лосев выглядел глубоко спящим. Лана вдруг вздрогнула — видимо, услышала храп, — резко повернулась к мужу и, гневно посмотрев на него, потрясла за плечо. Лосев проснулся. Вид его был растерянным.

Объявили антракт. Слушатели потянулись в проходы. Данилевский медлил. Он украдкой поглядывал в сторону Лосевых, желая и одновременно боясь встретиться с Ланой взглядом, но те уже были почти в дверях.

В фойе было людно. Многие прогуливались по нему кругами. Знакомых лиц Данилевский среди них не заметил.

— Ну что, посмотрим, что в буфете? — предложил он.

— Давай, — пожала плечами Ольга. — Там, наверно, очередь большая. Ты иди, занимай, а мне надо сбегать в уборную.

В буфете уже и правда выстроилась огромная очередь. Данилевский был рад, что Ольга отошла. Он ещё не до конца понимал, как представит ее Лане, если вдруг невзначай с ней столкнется. Нет, ну это ж надо такому случиться — оказаться вместе на одном концерте?.. «Петербург — город маленький», — вздохнул Данилевский.

Встав в очередь, он украдкой поглядывал по сторонам, одновременно желая и боясь увидеть Лану. «В конце концов, в такой толпе легко разминуться, — подумал он. — Пусть будет, как будет».

Вдруг взгляд его замер. За одним из столиков сидела она. В красном костюме с жакетом по фигуре и длинной юбкой с глубоким разрезом сбоку. Костюм был вызывающе ярким, и тем не менее очень ей шел. Но она была не одна: за этим же столиком сидела ещё одна пара.

— Ну ничего себе! И ты тоже тут?!

Лосев возник подле Данилевского, казалось, из ниоткуда.

— О, привет! Какая встреча! — Данилевский сделал вид, что удивлен.

— Не знал, что ты ценитель классики!

— Я тоже не ожидал тебя здесь увидеть. И как? Нравится Чайковский? — Данилевский улыбнулся, вспомнив, как Лосев заснул во время первого акта.

— Санчо, они меня достали этим концертом! — в сердцах зашептал Лосев. — Еле высидел. Партнер с женой из Челябинска приехал, пришлось с ними идти. Я второй акт не вынесу. Слушай, может, останемся здесь, посидим с коньячком, а они пусть слушают, а?

Он кивнул головой в сторону столика, где сидела Лана с челябинскими гостями.

Данилевский недовольно скривился, ведь он терпеть не мог, когда Лосев называл его этим прозвищем, но промолчал. Спорить с Лосевым в этом вопросе давно оказалось бесполезно. Да и какая разница? Пусть себе называет, как хочет, сейчас его беспокоило совсем другое.

— Можно было бы, но я не один, — сказал Данилевский. — Боюсь, моя спутница обидится.

Брови Лосева поползли вверх, и он воскликнул:

— Ну наконец-то, старик! Давно пора было!

Тут подбежала Ольга.

— Еле нашла тебя! — сказала она. — Ого, ну и очередь! А мы точно успеем?

— Вот, познакомься, Антон. Это Ольга.

Ольга удивленно перевела взгляд на незнакомого ей мужчину. Лосев с интересом оглядел ее и широко улыбнулся:

— Я — Антон! Его давний друг! Ну, ребята, давайте, покупайте свои бутерброды и идите за наш стол! Ланка обрадуется!

Данилевскому показалось, что последнюю фразу он произнес с некоторой издевкой. Интересно, почему? Он что-то подозревает?.. Или ему самому везде мерещится подвох?

Данилевский украдкой поглядывал, как Лосев возвращался к своему столику. Что-то сказал, указав рукой в его сторону. Лана дернулась и посмотрела на Данилевского. Их глаза встретились.

Взгляд ее обжигал. Недоумение чередовалось с ревностью. Она начала откровенно разглядывать Ольгу, будто стараясь понять, кто она — просто знакомая или нечто большее. Лана придирчиво рассматривала ее одежду, прическу, будто пытаясь найти изъяны. Данилевский, так ждавший момента отмщения, вдруг ощутил, что ожидаемого удовольствия он не испытывает.

Когда подходила их очередь, прозвенел первый звонок.

— Ну вот, не успели, — вздохнула Ольга. — И бутерброды почти все разобрали…

Данилевский вновь посмотрел на Лосевых. Лана уходить не спешила. Она будто ждала, когда же он подойдет и представит свою спутницу. Гости из Челябинска, напротив, заторопились, видимо, боясь опоздать к началу второго акта. Нехотя Лана вышла из-за стола и, время от времени оглядываясь на Данилевского, вместе со всеми направилась в зал.

Весь второй акт они бросали друг на друга нервные взгляды. Данилевский понял, что, так же как он, Лана и желает, и боится встретиться с Ольгой лицом к лицу. Любопытство и страх… и категорическое несогласие терять его, Данилевского. Он усмехнулся. Как, оказывается, легко вернуть интерес женщины — просто заставь ее ревновать!..

В этот вечер представить Лане Ольгу Ивановну так и не удалось. Второй акт окончился. Аплодисменты, неразбериха в гардеробе… Май, как часто бывает в Петербурге, выдался холодным, и без верхней одежды вечером было не обойтись. Челябинские гости требовали внимания, что не позволило Лосевым пообщаться с Данилевским после концерта. И он, и Лана уезжали домой с чувством интриги и недосказанности.

11

Лосевский катер

После концерта Лана не звонила несколько дней. Наконец, не выдержав, она решилась. Стоял ещё не очень поздний вечер. «Слава Богу, Ольга сегодня не приехала», — подумал Данилевский, увидев определившийся на маленьком экранчике сотового телефона заветный номер. Он не представлял, как бы разговаривал с Ланой в ее присутЛосевский катерствии.

— Перезвони мне на городской, — сказал Данилевский. — Я дома.

Спустя минуту они уже были на связи стационарного телефона.

— Что было там, в филармонии? — спросила Лана.

— Что именно? — Оттягивая момент объяснений, Данилевский делал вид, будто не понимает вопроса.

— С кем ты был?

— С девушкой.

Повисло неловкое молчание.

— Кто она?

Данилевскому вспомнилось, как он случайно узнал об измене Ланы. Нет, обида ещё не прошла… Вот он, момент торжества. Момент отмщения.

— Это Ольга. Моя невеста. Я хотел представить ее тебе там, в филармонии, но мы не успели в антракт. А потом вы убежали со своими гостями.

— Невеста?..

Голос Ланы дрогнул. Она замолчала, но трубку не положила. Данилевскому стало немного жаль ее. Тем временем, совладав с чувствами, она произнесла:

— Познакомь нас.

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Да, — твердо ответила Лана. — Если уж твои намерения в ее отношении настолько серьезны, пора вводить ее в круг друзей, ты не находишь? Мы же будем общаться и дальше? Семьями?

Данилевский усмехнулся. Похоже, Лана не вполне верила в то, что он действительно решил жениться.

— В принципе, ты права, — согласился он. — Пора, наверное. И как мы это осуществим?

— Ну, я что-нибудь придумаю. Антон, кстати, катер задумал покупать. Вот повод и будет!

— Катер? — удивился Данилевский. — Вот новость! Зачем ему?

— Говорит, давняя мечта. Так что жди приглашения.

Тем временем наступил июнь, а с ним и первые отпуска, в которые отбыли обе некурящие дамы. Это вызвало несказанную радость остальных, и рабочая комната тут же заполнилась завесой сигаретного дыма. Открыли окно.

Настало восьмое число — день получения зарплаты. Настроение Данилевского было особенно приподнятым — с утра позвонил Лосев, чтобы в грядущие выходные пригласить на рыбалку.

— Я катер купил, — сообщил он. — Предлагаю в субботу с утра пораньше поехать!

Данилевский улыбнулся — сегодня был четверг. Всего два дня!

— Поздравляю с покупкой! Ничего, что я буду не один? — на всякий случай спросил он.

Лосев расхохотался:

— С той девчонкой? Оля, кажется, ее зовут?

— Да, с ней.

— Конечно, мы вас вдвоем и ждём! Лана все уши мне прожужжала, почему тогда не познакомил.

Она так хотела этой встречи?.. «Странно, — подумал Данилевский. — Для чего?.. Убедиться, что я в надежных руках? Но я же видел, я чувствовал ее напряжение и ревность. Ладно, посмотрим, как дело пойдёт».

Итак, «Час Икс» не за горами. А тут еще и зарплату дали — был повод для радости.

— «Бу-у-у-хгал-тер, милый мой бухгал-тер!» — пропел Борька Загребин, рассматривая свои начисления. — Надо идти ругаться.

Коллеги лукаво заулыбались.

— Иди-иди, — подбодрил Данилевский. Настроение его было приподнятым, хотелось шутить и подтрунивать. — Майская уже ждет.

— Точно! — сказал кто-то. — Может быть, она специально тебя обсчитывает, чтоб приходил почаще?

— Майские деньги утаила Майская, — скаламбурил кто-то еще.

— Пусть она лучше всех вас так полюбит, — бросил Загребин, выходя из комнаты.

Пятница пролетела незаметно, и солнечным субботним утром Данилевский стоял на Московском проспекте, глядя, как пробегают мимо потоки машин. Вдруг раздался визг тормозов, и рядом с ним возник черный, слегка запыленный джип.

— А где же пассия? — выходя из машины, воскликнул Лосев.

Данилевский заметил, как напряглась на переднем сидении Лана.

— Сейчас должна подойти, — сказал он. — Она с дежурства едет.

— Договаривались жепораньше… — недовольно пробурчал Лосев. — Ну, подождем, что поделать.

Лана сквозь опущенное стекло посмотрела на Данилевского. Она заметно нервничала. Ей так хотелось что-то сказать, но она боялась в присутствии мужа выдать свое волнение. Данилевскому вновь стало немного жаль ее.

Наконец из подземного перехода показалась Ольга. Бледная, почти без макияжа, она казалась очень уставшей, но, увидав Данилевского, приветливо улыбнулась.

Лосев рассматривал ее с любопытством, как будто видел впервые. Лана тоже смерила Ольгу придирчиво оценивающим взглядом.

— Знакомься, Лана, — громко, чтобы перекричать шум несущихся мимо автомобилей, сказал Данилевский. — Это Оля. С Антоном вы уже знакомы.

Он отметил, что Лана так и осталась сидеть в машине, не пожелав для знакомства выйти. Через опущенное стекло она снова оценивающе посмотрела на Ольгу, затем кивнула и улыбнулась.

— Быстрее в машину, ребята, — скомандовал Лосев, — а то в пробку попадем. И так выезжаем позже, чем нужно.

Низкорослая Ольга с трудом забралась в джип и, устроившись на заднем сидении рядом с Данилевским, сказала:

— Извините, что опоздала. Ночью у меня был труп.

На мгновение в машине повисло неловкое молчание. Данилевский уже успел привыкнуть к ее циничным репликам — он знал, что это — всего лишь словесная бравада, что на самом деле она очень ответственно относится к своим пациентам. Но в присутствии Ланы ему стало немного стыдно за нее. Хотелось как-то сгладить ситуацию.

— Оля работает в реанимации, — пояснил Данилевский. — Так что не удивляйтесь ее выражениям, особенно после дежурства!

— А вы давно знакомы? — спросил Лосев. Лана продолжала молчать.

Данилевский несколько мгновений молчал, видимо подсчитывая месяцы, коих оказалось всего три, и наконец ответил:

— С начала этого года. Я уже, кажется, говорил, что Оля — моя невеста.

— Ого! — воскликнул Лосев. — Ну ты времени зря не теряешь! Молодец, друг!

Лана внезапно оживилась, будто до этого момента обдумывала, как поступить, и теперь вот придумала. Обернувшись, она, на удивление Данилевского, приветливо улыбнулась:

— Привет! Меня зовут Лана, я жена вот этого оболтуса. — Она показала на Лосева. — А ты, Данилевский, мог бы и сам как следует меня представить!

Голос ее был весел и дружелюбен.

Данилевский был весьма озадачен такой переменой настроения.

— Да там, на улице, шумно было, — парировал он.

— Это очень хорошо, — продолжала щебетать Лана, — что вы решили пожениться. Мы с Данилевским знакомы лет сто и, поверьте, очень переживали за него. Вы просто обязаны сделать его счастливым!

— Когда мы приедем, вы увидите, насколько великолепен мой катер, — перебил жену Лосев. Ему совсем не доставляло удовольствия то, что о нем позабыли.

Разговор переключился на заданную Лосевым тему. Он с упоением рассказывал, как выбирал, как покупал свою посудину, через каждое слово вставляя восторженные эпитеты. Утомившаяся за сутки работы Ольга задремала, да и Лана начала позевывать. Джип Лосева, «поджимая» и обгоняя более маленькие машины, весело несся по залитой солнцем дороге вглубь Ленинградской области.

Через час езды они выехали к небольшому досчатому причалу на берегу реки. К вздымающимся из воды поржавевшим металлическим столбикам были пришвартованы лодки самых разных мастей — прогулочные, как в городских парках, с гладкими зелеными бортами, и старые плоскодонные, неокрашенные доски которых от времени потемнели. Там были и металлические посудины, больше походившие на плавучие тазы, нежели на весельные суда.

— Ну, сони, подъём! Приехали! — крикнул Лосев.

Выйдя из машины, он бодро зашагал к находившимся поодаль зарослям ивы. Приглядевшись, Данилевский заметил, что в зеленых ветвях прячется импровизированный эллинг. Тем временем Лана достала из багажника мешок с бутербродами и огромную бутыль колы. Глотнув газированной жидкости, Данилевский пошел помогать Лосеву. Женщины остались вдвоем.

— Пока они возятся, мы перекусим, — расстилая на капоте автомобиля полотенце, заговорщицки подмигнула Лана. — Небось проголодалась после работы?

— Это точно, — улыбнулась Ольга и надкусила предложенный бутерброд. — Лана, у тебя имя интересное. А как будет полностью?

— Светлана.

— Надо же, как необычно! Обычно Светлан Светами зовут.

«Не твоё дело, как меня надо правильно звать», — пронеслось в голове Ланы. Она сделала над собой усилие, чтобы не поморщиться. В её планы так рано ссориться с этой девушкой не входило — сначала надо было как можно лучше ее узнать.

— Расскажи, как вы с Данилевским познакомились?

Пережевывая колбасу с белым хлебом, Ольга начала свой рассказ — про его бывшую тещу, потом про компьютер и день рождения. На этом этапе повествования Лана почувствовала, как неприятно кольнуло внутри. Это был укол ревности.

— Как-то ты не романтично рассказываешь, — заметила Лана. — Незаметно, что ты влюбилась.

— Знаешь, Лан, я и не влюблена, — призналась Ольга. — Я знаю, что ты сейчас скажешь и понимаю ваши с Антоном чувства. Но вы не должны за Саньку переживать. Прежде чем подать заявление в ЗАГС, мы очень серьезно все обсудили.

— Вы уже подали заявление?.. — растерялась Лана. До этого ей казалось, что «невеста» — это всего лишь слово, или намерение действия, которое, может, никогда и не осуществится. — И скоро ли свадьба?

— Через два месяца. Мы хотим во Дворце, а там очередь большая. Но ничего, есть возможность не спеша подобрать и платье, и ресторан! И тамаду мне друзья обещали хорошего. Надо ещё торт отдельно заказывать, столько хлопот, не представляешь!

Платье, ресторан, тамада… Лану не покидало ощущение нереальности происходящего. Столько лет всё шло размеренно и спокойно, и вдруг в одночасье мир переворачивался. Она вдруг представила банкетный зал, громкую музыку, свадебного тамаду с глупыми конкурсами и среди всего этого — скучающего Данилевского. Зная его, Лана не сомневалась, что ему такое стандартизированное веселье будет в тягость.

— И все же люди обычно женятся по любви. — Она вернулась к прежней теме.

— И разводятся через год, — горячо возразила Ольга. — В браке главное совсем другое.

— Интересно, что же?

Лане становилось всё любопытнее. Дело представлялось в совсем ином свете, а планирующийся брак — всё более странным мероприятием.

— Любовь, а особенно страсть когда-то проходят, — объясняла меж тем Ольга, — и остаются два совсем чуждых друг другу человека, которые тут же становятся одинокими и несчастными. Нет, мы построим союз по-другому, где супруги — партнеры и друзья. Только такой брак длится долго.

Понятно, расчет. «Расчет на что?» — подумала Лана, вслух же сказала:

— Возможно, ты и права. В любом случае я очень рада за тебя и за Данилевского. — Она улыбнулась. — Ты замечательная девушка. И работа у тебя потрясающая! Спасать людям жизнь — это так благородно! И даже героически. Я бы не смогла.

— Ерунда, — отмахнулась Ольга. Ей все больше и больше нравилась новая знакомая, казавшаяся такой милой, приветливой и общительной. — Выучилась бы на врача — смогла бы. Я же не в один день стала реаниматологом. А ты, кстати, кем работаешь?

— Дизайнером интерьеров.

— Ух ты! — воскликнула Ольга. — Это же просто здорово! Лана, а ты, если что, сможешь нам с Саней помочь?

«Нам, — внутренне поморщилась Лана. — А с чего это «им» вдруг понадобился дизайн интерьера? Интересно, что задумала эта скороспелая невеста?»

— Конечно, стоит ли спрашивать! — не выдавая чувств, дружелюбно ответила она и осторожно уточнила: — А что, вы покупаете квартиру?

— Нет, у Саньки будем жить. Но у него дома такой хлам и нагромождения мебели — просто ужас. Когда поженимся, я сразу займусь уютом.

Лана втайне порадовалась: эта самоуверенная девица с таким подходом к жизни долго возле Данилевского не продержится! Виданное ли дело — сразу переделывать всё, к чему мужчина привык за столько лет! Это верный путь к семейным ссорам. Что ж, надо подогреть её рвение. «Пусть, пусть совершает ошибки, я ей в этом помогу».

— Можешь на меня рассчитывать, — заверила Лана, строя в уме свой коварный план, о котором Ольга и не догадывалась.

Они обменялись телефонами и заверили друг дружку, что обязательно будут дружить. Как раз в этот момент с безумным ревом к мосткам подошел сверкающий белый катер. Когда мотор заглушили, Лосев радостно закричал:

— Пожалуйте на борт! Сезон судоходства объявляю открытым!

Рядом с ним стоял улыбающийся Данилевский. Подхватив пакеты с едой и питьем, девушки направились к судну.

До самого вечера они ходили вверх и вниз по реке, причаливали к лесистым островкам, чтобы перекусить на суше. Бросив якорь у молодых зарослей камышей, мужчины закидывали удочки, на которые иногда попадалась мелкая рыбешка.

За время прогулки Данилевский с удивлением заметил, что женщины почти подружились. Это его успокаивало, ибо означало, что, женившись на Ольге, можно будет преспокойно продолжать встречаться с Ланой. Пусть даже и как друзья. Бывшая супруга запрещала ему даже это.

Попрощавшись с Лосевыми там, же, где и встретились — у метро «Московская», Ольга сказала, что поедет домой.

— Я ночью почти не спала, а тут день такой насыщенный, еле держусь на ногах! — призналась она. — Проводишь?

— Конечно, а то вдруг свалишься по дороге, — пошутил Данилевский.

Они спустились в подземный переход и через него зашли в холл метро, такой малолюдный летом. Встав на красноватые ступеньки эскалатора, Ольга сказала:

— Какие милые у тебя друзья, особенно Лана!

— Она тебе действительно понравилась? — удивился Данилевский.

— Очень! Это великолепный человек, открытая, такие встречаются очень редко. А вот Антон немного занудный.

«Очень даже много», — усмехнулся Данилевский, но в подробности вдаваться не стал. Он не собирался рассказывать Ольге тайны своих отношений с Лосевыми и надеялся, что она никогда о них не узнает.

Вагон поезда был почти пуст. Оно и понятно — лето, вечер выходного дня… Большинство горожан сейчас на дачах. Данилевскому вспомнилась прошлая жизнь. Когда-то и он с женой так проводил каждые летние выходные… На теперь уже бывшей даче давно жили другие люди — после развода Данилевский оставил дом Алле, а та вскоре его продала. У Ланы семья не распалась, и дача сохранилась. Получается, дача — символ семьи?.. Теперь его ждет новый брак. Он посмотрел на Ольгу, под стук колес мирно спавшую на его плече. Похоже, обратного пути уже нет.

12

На круги своя

Через неделю после прогулки на катере Лосевы пригласили Данилевского в гости. Лана подчеркнула — непременно прийти с Ольгой, чем очень его удивила.

В гости к Лосевым… Конечно же, раньше он бывал в этом доме. Особенно часто — в отсутствие мужа. Это было время апогея любовной страсти, когда ни сомнения, ни усталость еще не коснулись их отношений. Данилевский хорошо это помнил. Тогда стоял июль девяносто седьмого года. Город утопал в духоте. У Ланы был ответственный заказ, из-за которого она никак не могла взять отпуск, и Лосев уехал отдыхать в Сочи один. Каждый вечер Данилевский приходил в эту квартиру, где его ждала любимая женщина, и прямо с порога они бросались в объятия страсти. А потом, устав от любви, выходили на улицу и, держась за руки, гуляли по набережной Лейтенанта Шмидта, которая находилась совсем недалеко от дома. От вод Невы так приятно веяло прохладой, а пришвартованные неподалеку суда казались такими величественными в сумерках белых ночей…

Сегодня же день не сложился с самого утра. Данилевский повздорил с Ольгой из-за какой-то ерунды, правда, через час они помирились. Ольга ночевала в этот день у него. Почему-то в последнее время она стала раздражать Данилевского, хотя он понимал, что ничего особенного она не делает: подумаешь, заметила, что мусор не вынесен, что одежда не убрана в шкаф, что на рабочем столе беспорядок… В принципе, всё верно ведь говорит. «Что со мной?» — думал он, не желая себе признаться, что причина кроется в предстоящем визите.

Переступив порог квартиры Лосевых, Данилевский заметил, что ничего здесь не изменилось. Та же прихожая с огромной вешалкой, на которой громоздились пальто и куртки; он всегда удивлялся, откуда у семьи из двух человек столько верхней одежды. Тот же длинный коридор, конец которого прятался за поворотом. Многие десятилетия эта квартира была коммунальной, но в начале девяностых ее расселили. Старую, требовавшую ремонта квартиру тут же купил Антон Лосев. Ремонт он сделал достаточно быстро, и вскоре бывшая коммуналка превратилась во вполне приличное жилье.

— Какая у вас большая прихожая! — восхищенно сказала Ольга.

— У нас не только прихожая большая, — насмешливо заметил Антон.

Взяв на себя роль любезной хозяйки, Лана провела гостей в столовую, меблированную в стиле девятнадцатого века. Ольга не переставала сыпать восторженные реплики.

— Хочешь, покажу всю квартиру? — предложили ей Лана. — Данте, составишь компанию?

— Можно подумать, он здесь впервые, — буркнул Лосев. Его опять раздражало, что внимание уделяется не ему.

— Он не видел твоего нового кабинета, — возразила Лана.

Лосев расцвел в горделивой улыбке: да, действительно, было чем похвастаться!

— Мы недавно оборудовали для Антона кабинет по последней моде. Данте посмотрит наш новый компьютер, а ты, Антоша, последи на кухне за мясом, оно скоро должно быть готово. Следи, чтоб не сгорело!

Довольный, что его персоне наконец-то уделили внимание и потому не ропща, Лосев удалился на кухню. Лана начала экскурсию.

Но повела она гостей почему-то не в кабинет, а совсем в другое место.

— Смотри, Оля, это наша спальня!

Пока его невеста издавала звуки восхищения, Данилевский медленно обвел взглядом комнату.

Та самая спальня.

Та самая обстановка.

Даже запах тот самый — едва уловимый аромат ее духов. Боже, те же самые духи…

Данилевский украдкой посмотрел на Лану, и глаза их встретились. Сколько бушующих чувств увидел он в ее взгляде! Ему показалось, что она все еще любит его и желает вернуть всеми способами — чего бы ей это ни стоило.

— Нравится? — переведя взгляд на Ольгу, улыбнулась хозяйка.

— Класс! Какая огромная кровать! Санька, нам надо будет такую же купить! Твой диван никуда не годится.

— Если хочешь, посиди на ней, — подбодрила Лана. — Она очень мягкая!

Наблюдая, как Ольга сидя подпрыгивает на застеленном шелковым покрывалом ложе, Данилевский вдруг ощутил, что это совсем чужая ему женщина. Своя же, родная и любимая, стоит рядом с ним. И как могла произойти такая путаница?.. Он опять встретился с Ланой взглядом. Ну конечно, она специально привела его сюда, чтобы пробудить дорогие ему воспоминания. Будто хотела сказать: «Ты помнишь?.. Одумайся, пока не поздно…»

Тут появился Лосев.

— Кажется, мясо готово, — несмело сказал он. — Посмотри сама.

— Ничего нельзя доверить, — вздохнула Лана и удалилась в сторону кухни.

Потом всех пригласили к обеденному столу — «пока не остыло». Квартира наполнялась несравненным ароматом жареной свинины. На белой скатерти уже стояли широкие тарелки, высились фужеры с витыми ножками, а в центре стола, в глубокой фарфоровой миске пестрел краснотой и зеленью овощной салат.

Данилевский наблюдал, как изящно Лана с помощью вилочки и ножа отрезает мясные кусочки, и как неуклюже это делает Ольга. Лосев поступил проще — ел мясо руками, придерживая его за косточку. Жир капал вниз, и он то и дело облизывал пальцы. Лана бросала на мужа гневные взгляды, но вслух не ругалась.

— Хорошее мясо — свинина, — пережевывая еду, сказал Лосев. — Его невозможно испортить.

Данилевский от души возмутился:

— Скажи лучше, что Лана прекрасно готовит!

— Ну, я тоже участвовал, — возразил тот, слизывая стекающий с пальца жир. — Сколько времени у плиты просидел!

Когда мясо было съедено, Лана пошла ставить чайник, а Данилевский попросился на перекур. Он знал, что в этой квартире не курят, и, получив от Лосева пепельницу, вышел на лестничную площадку. Ольга хотела было присоединиться, но была отправлена помогать хозяйке.

От сигареты осталась всего половинка, когда к нему вышла Лана. На душе стало светло — будто лучики солнца заиграли вокруг, озаряя грязные ступеньки старой петербургской лестницы.

— Где Ольга? — спросил Данилевский.

— Антон ей компьютерные игры показывает. Данте, вы действительно подали заявление в ЗАГС?

— Да.

Затяжка. Клубы голубого дыма заволокли лицо Данилевского.

— Данте, ты… любишь ее?

Он молча посмотрел на Лану, пытаясь найти нужные слова. Да и как их подобрать? Сказать «да» — и месть восторжествует, но что же случится дальше? Сказать «нет»? Данилевский все больше чувствовал себя запутавшимся.

Уловив паузу, Лана сказала:

— Она не любит тебя.

— С чего ты взяла?

— Она сама мне сказала. Данте, миленький, не делай ошибки, — тихо произнесла Лана. — Посмотри, как она относится к тебе, хотя бы на примере квартиры! Её уже не устраивает твой диван, что ж будет дальше? Она в своих планах всю твою жизнь перекроила по-своему, еще до свадьбы! Ты знаешь, о чем она меня попросила тогда, на речке?

— И о чем же, интересно?

— Составить дизайн интерьера для твоей квартиры! Она после свадьбы хочет сделать у тебя ремонт! Ты знал о этом? Вы это обсуждали?

— Не-ет, — удивленно протянул Данилевский. Это и правда было для него новостью, и в душе возник ропот. Ремонт он считал стихийным бедствием, да и менять своё жилище до неузнаваемости тоже не очень хотелось.

Лана торжествовала.

— Смотри, эта женщина уже сейчас знает, где и что надо сменить, — горячо продолжала она. — Твоя невеста демонстрирует собственничество, будто вы уже десять лет женаты! А ведь это только начало… Опомнись!

Данилевский закурил новую сигарету и, внимательно посмотрев на Лану, произнес:

— И это говоришь ты, изменившая мне?

Она молчала — смущенно, подавленно и удивленно одновременно.

— Я звонил тебе, — продолжал Данилевский, — а этот… тип подошел к телефону. Как ты могла? Я все могу тебе простить, но только не измену.

Схватив его за руку, Лана подняла на него полные раскаяния глаза:

— Данте, милый, единственный мой! Прости меня, я полная дура! Я совершила ужасную ошибку, но это не повод портить тебе свою судьбу. Ты собрался связать с Ольгой жизнь, понимаешь — всю свою жизнь!

Данилевский всё больше терялся. А ведь Лана была права… Он вспомнил все критические замечания Ольги. Ему казалось, что это обычный этап так называемой «притирки», но… Но вдруг можно по-другому?

Он посмотрел на изящную и такую красивую Лану и вдруг почувствовал, что категорически не хочет ее терять.

— Если ты снова будешь со мной, свадьбы не состоится, — сказал Данилевский.

Обида на измену вдруг куда-то ушла, как будто это случилось в какой-то другой жизни и совсем не с ними.

— Буду, — прошептала Лана, и губы их слились в поцелуе.

Этажом ниже послышались шаги. По лестнице поднималась рыжая веснушчатая девица. Проходя мимо целующихся, она замедлила шаг и принялась бесцеремонно их рассматривать. Но они ничего не замечали…

Свадьба действительно расстроилась, и Ольга исчезла из жизни Данилевского. Ее место, как и до того прежде, заняла Лана. Конечно, жить к нему она не переехала, но приезжала каждый вечер. Всё возвращалось на круги своя. Потом Лосев уехал на дачу, а Лана, сославшись на очередной важный заказ, осталась в городе. В эти дни она ночевала у Данилевского каждую ночь. Это было изумительное лето — время, когда любовная страсть вновь достигла своих высот. Как несколько лет назад. Как будто ничего не менялось… Вечерами, перед тем как предаться ласкам, они, как и раньше, выходили гулять на Неву, только теперь уже не на Васильевском, а на Арсенальной набережной. Они любовались величием Смольного собора и, держась за руки, спускались по гранитным ступенькам к самой воде. К воде, течение которой уносило прочь былые переживания…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 13

Ночь полнолуния

На дворе опять стояла весна, и только что начавшее пригревать солнышко растапливало накопившиеся за долгую зиму лед и снег. От этого улица Комсомола, на которой жил Данилевский, превратилась в искрящееся пространство, солнечные лучи отражались в каждой дорожной льдинке, в сосульках на крыше и падающих с них капельках воды.

Как и год назад, по вечерам он ждал звонка от Ланы — чтобы избежать неприятных вопросов Лосева, ему самому звонить ей домой запрещалось. Так же, как и тогда, Данилевский коротал вечера за компьютером, бродя по бесконечным просторам Всемирной сети.

Новости. Опять мир готовится к встрече нового тысячелетия — оказывается, оно наступит только в две тысячи первом году. В минувший Новый год, значит, поспешили.

Этот год начался необычайно тяжело. В НИИ, где работал Данилевский, пришел новый директор и тут же начал менять привычный рабочий уклад. В фанатичной борьбе за дисциплину начался контроль времени прихода и ухода сотрудников, и выговоры за опоздания сыпались один за другим. Видимо, проверяли и бухгалтерию — Майская ходила чернее тучи, на время забыв о своей симпатии к Борьке Загребину. Надо сказать, тот не расстроился. Лана, ссылаясь на огромное количество работы, давно перестала приезжать к Данилевскому, довольствуясь лишь редкими телефонными звонками. Бывшая теща опять тяжело заболела, и ему приходилось иногда вместо Аллы ездить в больницу. В начале марта неожиданно позвонила Ольга Ивановна и пригласила его на свадьбу. «Издевается», — подумал Данилевский и ответил, что не придет.

Да и во всем мире, если верить Всемирной Сети, творились странные вещи, одна из которых занимала Данилевского уже целую неделю.

В каком-то маленьком и неизвестном ему государстве — «Интересно, где же оно находится?» — внезапно пропал правящий король. Не умер и не уехал — просто исчез при непонятных обстоятельствах. Наследников у него не было, но оставалась молодая жена…

* * *

Выйдя замуж за Густава Девятого, Принцесса Виктория стала хозяйкой огромного дворца. Она была безмерно счастлива, имея возможность каждый день находиться рядом с любимым мужчиной, каждую ночь и утро засыпать и просыпаться с ним под одним одеялом… Что бы ни говорили о них злые языки, истина была одна: Густав обожал Принцессу. В высших кругах с удивлением заметили, что амурные похождения государя внезапно закончились. Что же до Виктории, она больше не носила потертых джинсов, а превратилась в элегантную даму — настоящую первую леди страны. Министры, включая скандально известную Советника по Социальным Вопросам, скрепя сердце подстраивались под новый лад, ибо женатый король представлял совсем другие перспективы, нежели холостой и бездетный.

Дни шли, слагаясь в месяцы, и так не заметно минул год.

И тут что-то изменилось. Густав Девятый становился всё более замкнутым, всё чаще молчал, и никто не знал причины таких перемен. «Что же происходит? — тревожилась Принцесса Виктория. — Он разлюбил меня? Или случилось что-то еще, о чем я не знаю?..» Тревога в её душе выросла до того, что сны стали наполняться кошмарами. Разговоры с супругом ни к чему не приводили — он либо отмалчивался, либо сердито отмахивался от ее вопросов.

Однажды, проснувшись посреди ночи, Виктория не нашла мужа рядом с собой. Полная луна светила в не занавешенное окно, заливая спальню тусклым холодным светом. Оглядевшись по сторонам, Принцесса поняла, что находится здесь одна; ей стало страшно, и, забыв обуться, она бросилась на поиски Густава. Она предположила, что он занимается в кабинете делами, но кабинет оказался темным и пустым. Виктория выбежала в анфиладу, но и там никого не было. Не было Густава Девятого ни в одном из дворцовых залов…

Сначала такое повторялось каждое полнолуние, потом стало происходить каждую ночь. В час перемены суток Густав Девятый уходил из дворца, а к утру появлялся вновь. «Он изменяет мне, — с болью в душе думала Виктория. — Но зачем же это делать так явно?!» Ревность затмевала разум Принцессы, и она решилась на поступок, который ранее посчитала бы унизительным — тайно проследить за супругом.

Притворяясь, что спит, Виктория из-под слегка приоткрытых век наблюдала за Густавом. Кажется, он заснул… Неужели почувствовал подвох и решил остаться во дворце? «Это тоже хороший результат», — борясь с дремотой, думала Принцесса. Время тянулось необычайно медленно.

Вдруг Густав Девятый зашевелился. Не обернувшись в сторону супруги, он встал с постели, наспех оделся и вышел из спальни. Виктория не стала медлить — набросив пеньюар, она устремилась следом.

Очень скоро она почувствовала неладное: уверенно двигаясь к выходу из дворца, Густав Девятый в то же время походил на сомнамбулу. Виктория нарочно зашуршала в темноте — он не обернулся. Она зашумела громче, потом позвала его — результат оставался тем же.

Уже во дворе она попыталась догнать его, чтобы схватить за руку, разбудить, увести обратно во дворец, но Густав внезапно прибавил шагу и скрылся в темноте.

Виктории стало по-настоящему страшно. Вернувшись назад, она с замиранием сердца ждала зари, боясь, что любимый не возвратится.

На рассвете усталость взяла свое, и Принцесса заснула, проспав почти до полудня.

Когда она встала, Густав Девятый сидел в своем кабинете. Согнувшись над бумагами, он казался особенно мрачным.

— Ты сегодня припозднилась, — холодно заметил он, когда Виктория вошла в кабинет. — Что произошло? У тебя по ночам бессонница?

«Ты еще спрашиваешь?!» — хотелось закричать Принцессе, но слова застряли в горле — таким ледяным был устремленный на нее взгляд. «В конце концов, — сказала себе она, — когда-то надо прояснить ситуацию».

— Дорогой, разве ты ничего не помнишь?

— Что я, по-твоему, должен помнить? — жестко ответил Густав.

— Куда ты ходил этой ночью? — вырвалось у Виктории.

Густав Девятый выпрямился, и целая гамма чувств промелькнула в его глазах.

Удивление.

Гнев.

Жалость.

Обреченность.

Взяв себя в руки, он тихо произнес:

— Никогда не говори об этом ни со мной, ни с кем-либо другим.

— Но почему?!

— Я не могу дать тебе ответа. Но, возможно, время мое подходит к концу…

Виктория подбежала к нему и, крепко обняв, со слезами прошептала:

— Прошу тебя, не надо так говорить!.. Я не хочу, не смогу жить без тебя!

— Придется учиться, — целуя ее, тихо произнес Густав. — Маленькая моя девочка, зачем ты вышла за меня замуж…

— Я люблю тебя, — ответила Принцесса, — и никогда не оставлю. Если ты должен куда-то уйти — я последую за тобой.

— Только не делай этого! — испуганно воскликнул Густав Девятый. — Никогда, слышишь — никогда не ступай по моим следам! Там страх и мерзость запустения. Нет у меня надежды даже на Великую Рыбу, потому что не знаю я, где ее искать…

— Какая Великая Рыба? — насторожилась Виктория, но тут разговор их прервали вошедшие министры, и Густав с явным облегчением, как ни в чем не бывало, погрузился в обсуждение государственных дел.

А потом пришла ночь, и все повторилось снова. Но в этот раз Принцесса Виктория дала себе слово во что бы то ни стало проследить за мужем до конца. Она и не думала сомневаться в необходимости этого: «Я обязана знать, где искать его в случае беды!» Но Принцессу постигла та же неудача, что и в прошлую ночь: Густав Девятый скрылся в ночной темноте прежде, чем Виктория успела его догнать. Ей оставалось лишь возвратится во дворец и, превозмогая тревогу, ждать наступления утра.

Но утром король не вернулся.

Не возвратился он и в последующий день.

Среди королевского двора поднялась тревога, были задействованы лучшие сыщики, но поиски правителя результатов не давали. «Почему они ничего не могут сделать?! — в отчаянии думала Виктория. — Отчего наши агенты настолько бессильны? Если бы я только знала, куда идти, где искать моего Густава…»

14

Игры

На работе пришло время обеденного перерыва, и сотрудники зашевелились. Кто-то потянулся к выходу, а кто-то, не вставая из-за стола, зашуршал пакетами с бутербродами. С приходом нового начальства дисциплина стала строже, директор в любой момент мог сделать обход сотрудников, и не дай Бог кто-нибудь из них будет замечен в неурочное время за чашечкой кофе! Но обеденный час — это святое, как еврейский Шаббат, и знает это любой директор, который относится к Трудовому Кодексу, как иудей к Торе.

Загребин с Данилевским, как всегда, отправились в кафе, находившееся в квартале от института.

На улице было сыро и пасмурно, из-под тающего снега черными пятнами проступал мокрый асфальт. С серого неба падали редкие капли дождя.

— Нормальная питерская погода, — поднимая воротник пальто, бодро сказал Данилевский.

Загребин лишь фыркнул в ответ и одернул куртку. Он оглянулся, будто не хотел, чтобы кто-нибудь из сотрудников следовал за ними, хотя это было лишним — большинство предпочитало институтскую столовую. Некоторые бегали в булочную, находившуюся напротив НИИ, за кексами и чайными пакетиками. Кафе же кроме Данилевского и Загребина не посещал больше никто — среди их сослуживцев это считалось дорого. Честно говоря, и наша парочка, приходя туда, делала весьма скромные заказы, ибо надбавки к зарплате неуклонно снижались.

— У тебя есть сигарета? — спросил Загребин. — Мои кончились, а утром купить не успел.

— Держи.

Они остановились и, закурив, неспешно двинулись дальше.

Загребин еще раз оглянулся, и, убедившись, что они одни, сказал:

— Есть хорошая тема. Я не хотел тебе говорить — решил, пока все не проверю, не тревожить, а теперь можно.

— Ну и?

Данилевский догадывался, о чем пойдет речь. После смены директора они с Борькой стали подумывать о перемене работы. Они опубликовали свои резюме на созданных для этого сайтах и каждый вечер просматривали в Интернете вакансии. Звонки с предложениями были, но казалось, будто звонившие совсем не знакомились с их резюме — вместо желаемых должностей программистов предлагали заниматься продажами разных бытовых товаров.

— Классный проект, — говорил меж тем Загребин. — Есть у нас в городе контора, которая занимается выпуском компьютерных игр. Сейчас у них начинает разрабатываться новый квест, и под это набираются программисты. Я уже был на собеседовании.

В те годы «квестом» назывались только компьютерные игры так называемой «виртуальной реальности», в реальной же жизни развлечения- «квесты» появились многими годами позже.

— Вот так здорово! — восхитился Данилевский. — Повезло тебе.

— А ты бы хотел работать со мной? — робко поинтересовался Загребин.

— Есть место?

— Да. Я показал твое резюме, они не против, но на всякий случай позвони сам.

Он протянул Данилевскому картонный прямоугольник, на котором цветным принтером была напечатана фотография человека непонятного возраста, фамилия-имя-отчество и два телефона. Сверху красовалась синяя эмблема с названием фирмы, а внизу маленьким курсивом было подписано: генеральный директор.

* * *

Придя с работы, Данилевский быстро поужинал и, усевшись за письменный стол, достал визитную карточку, которую дал ему Борька Загребин. «Интересно. Наконец-то творческая работа! Вот удача так удача. Хотя надо ещё её получить…» На визитке значились два телефонных номера — рабочий и домашний. Значит, можно звонить по любому из них. Теоретически. «А вдруг повезет, и он еще на работе?» — подумал Данилевский. Он волновался, как школьник перед экзаменом — даже сам удивился себе. Оказалось, решиться на смену работы — не менее серьезный шаг, чем женитьба или развод. В НИИ, с которым он решил расстаться, Данилевский пришел сразу после окончания института, и чему удивляться — за эти годы служба там сделалась для него частью существования. Как соль — в пище не замечаешь, но как же невкусно становится блюдо, когда в нем ее нет! В то же время хотелось нового и интересного. «Если за это еще и хорошие деньги платят, то нечего и раздумывать», — решил Данилевский и направился к телефону. «Как там его зовут?.. Анатолий Петрович… Запомним. Компания «Амелия». Странное название для программной фирмы».

Но Данилевского опередили — аппарат взорвался пронзительной трелью. «Не вовремя», — снимая трубку, недовольно подумал Данилевский.

— Алле.

— Александр Владимирович?

— Да, — подтвердил Данилевский.

— Вам звонят из компании «Амелия». Мы ознакомились с Вашим резюме и хотим пригласить Вас на собеседование…

* * *

Обстановка в Избурге накалялась. Густав Девятый так и не объявился, а лучшие агенты секретной службы не находили его следов. Министры начали загадочно перешептываться, что не ускользало от внимания Виктории и глубоко возмущало ее. «Рано вы списываете его со счетов, — думала она. — Господи, как будто всех устраивает эта ситуация! Поиски организованы из рук вон плохо. Придется заняться самой…» Меньше всего Виктория думала сейчас о стране — ей просто хотелось вернуть любимого человека.

Поиски надо было с чего-то начинать. «Может быть, кабинет?».

Вот он — «святая святых» короля Густава. Книжные шкафы с прозрачными дверцами, тяжелый письменный стол из орехового дерева с зелёным сукном наверху. Чтобы никто не мешал, Виктория заперла дверь и взялась за его бумаги. Их оказалось огромное множество. Документы и деловые записки, телефонные книжки и груды визитных карточек соседствовали рядом, смешавшись в великом хаосе письменного стола. Викторию это тревожило: Густав Девятый всегда отличался аккуратностью, складывал бумаги в ровные стопочки, а особо важные документы запирал в потайной ящик. Теперь же на столе царил беспорядок, будто король что-то пытался найти перед своим исчезновением, и, быть может, так и не нашел. Виктория с завидным упорством перебирала каждый листик, просматривала каждый блокнот, надеясь найти хоть какую-то зацепку, и наконец ей это удалось.

Ее внимание привлёк небольшой ежедневник в кожаной обложке, странички которого пестрели почерком Густава Девятого. Записи отличались от деловых, скорее напоминая личные заметки. «Какая странная книжечка, — подумала Виктория. — Я никогда не подозревала, что он вел дневник…»

Дневник Густава Девятого.

Сегодняшняя пресс-конференция далась мне не легко, и всё из-за него. Зачем он появился, когда прошло столько лет? Что нужно ему от меня? Он сидел среди журналистов, но не сказал ни слова; наверное, хотел, что бы я его просто увидел. Чтобы вспомнил то время, когда был молод и глуп, когда жизнь казалась бесконечно длинной…Что ж, я его вспомнил, и теперь, надеюсь, он уберется восвояси.

* * *

Мне осталось полгода. Так он сказал. Что ж, впереди уйма времени — что-нибудь придумаю.

* * *

Время неумолимо истекает. Жаль… Даже представить не могу, что станет с этой страной, когда меня здесь больше не будет. Наследников нет… Это была большая ошибка — не подумать о них раньше. Виктория — абсолютное дитя. Она безмерно мила, и ей катастрофически недостает жесткости, которая так нужна в государственном деле…

* * *

Надо найти способ получить отсрочку во что бы то ни стало…

* * *

Это существо неумолимо.

Только Великая Рыба может помочь, но нет сил добраться до неё.

* * *

Слишком поздно. Я не знаю, что будет со мной, ибо должен принять неизведанное. Смерть, которая неизменно приходит к каждому, не столь ужасна, ведь каждый человек мыслит о ней по своему убеждению. Я же знаю, что мне предстоит долгий и страшный путь, которым нельзя вернуться назад. И не могу я отвратить его — слишком поздно.

* * *

Виктория что-то узнала. Но, судя по ее вопросам, далеко не всё. Только бы ей хватило ума не идти по моим следам…

На этой записи дневник закончился. «Вопросов больше, чем ответов», — вздохнула Виктория. О каком человеке с такой опаской писал Густав Девятый? Что же это за Великая Рыба, о которой он, кстати, упоминал вслух? Почему, наконец, слишком поздно?! И при чем тут ночные исчезновения?.. «А может быть, он оставил эти записи специально для меня?..» — промелькнуло у нее в голове. От этого стало еще печальнее, ибо Виктория чувствовала, что не знает чего-то очень важного, а самое главное — не знает, у кого это можно спросить.

Но спрашивать пришлось. Она не была детективом и сразу поняла, что субъекта, упоминавшегося в дневнике, ей не найти. «Надо хотя бы выяснить, кто такая Великая Рыба. Может быть, в ней и разгадка?»

Принцесса Виктория начала расспрашивала каждого, кто находился во дворце, надеясь найти хоть крупицу знания, но никто не давал ответа. Одни честно пожимали плечами, другие прятали глаза, так ничего и не сообщив.

Дни превратились в кошмар. Каждое утро Виктория просыпалась, чувствуя себя по-прежнему бессильной. Она твердо знала одно — только Велика Рыба в силах вернуть ей любимого, и вновь бросалась на её поиски. День за днем.

Такое поведение резко обеспокоило министров. Шутка ли — единственная наследница престола, а думать о государственных делах не собирается. Премьер-министр, втайне скрывая радость, взял ситуацию в свои руки и попросил у Виктории аудиенцию.

— Ваше высочество, — начал он, — все мы знаем о Вашем горе и скорбим вместе с Вами. Но при этом нельзя пускать управление государством на самотек! Того и гляди начнутся гражданские беспорядки. Мы делаем все возможное, чтобы сдерживать волнения, но терпение народа на исходе. Людям нужен государь! Ваше высочество, медлить нельзя — необходима Ваша коронация.

— Король не умер, — возразила Виктория.

Премьер-министр подавил усмешку: он не сомневался, что она ответит именно так.

— Конечно-конечно, — быстро заверил он, — и мы делаем все возможное, чтобы его найти. Но Вы не ребенок и потому должны реально смотреть на вещи. Даже если Его Величество жив, еще неизвестно, где он сейчас, насколько здоров и когда мы его отыщем. А если на поиски уйдут годы? Принцесса, у Вас есть священный долг — забота о своем народе. Позвольте напомнить, что этот народ стал Вашим с того момента, как Вы дали обет верности нашему королю.

Виктория задумалась. Премьер говорил правильно, она должна принять руководство страной, но сердце говорило обратное. «Мой Густав жив, и если я взойду на престол, то предам его», — думала она. К тому же нельзя было прекращать его поиски, а подготовка к коронации и принятие дел заняло бы все ее время. Тем временем Премьер-министр забеспокоился — слишком долго Принцесса раздумывала. «А вдруг она согласится? — промелькнула ужасная мысль. — Тогда придется менять все наши планы».

Но Виктория продолжала колебаться.

— Принцесса, — вкрадчиво произнес Премьер, — если Вам нужно подумать, можете временно передать руководство Кабинету министров.

— Да-да, конечно, — облегчённо вздохнула Виктория.

«Замечательно, — подумала она. — Это даст мне хоть немного времени».

— Вот и хорошо. Мы подготовили соответствующий приказ. Взгляните.

Он протянул ей бумагу.

Это оказалось неожиданным и немного насторожило. «Уже и документ подготовили, — усмехнулась про себя Виктория. — Быстро сработано. Или это я так «долго спала»?»

Она пробежалась глазами по тексту — казалось, ничего опасного там не было. До обнаружения живого или мертвого Густава Девятого власть временно передавалась Кабинету министров с сохранением за Принцессой права наследования престола и королевской неприкосновенности.

— Я подпишу, — произнесла Виктория и взяла чернильную ручку.

15

Неумирающий

Премьер-министр ликовал — первый шаг к власти был успешно завершен. Пусть Принцесса ищет супруга, пусть пристает ко всем со своими расспросами — это очень даже кстати! «Надо почаще напоминать ей, что поиски бесполезны. Пусть она умирает от горя, пусть безумствует от бессилия — мне это на руку. Если наследники сходят с ума, кто же допустит их к коронации?»

Тем временем, не зная, где ещё искать помощи, Виктория решила отправиться за советом к Королю-Мумии. «Он непомерно стар и тяжело болен, но до сих пор жив, — рассуждала Принцесса, — значит, знает какой-то секрет. Может быть, этот секрет и заключается в Великой Рыбе?»

День её прибытия в Тибий выдался пасмурным. Моросил дождь. Проезжая по уже знакомым улицам, Принцесса Виктория удивлялась их преображению. Столица выглядела серой и мрачной. Стены домов закоптились от уличной пыли; возможно, они всегда были такими, но раньше за праздничными украшениями она этого не замечала. Она отвернулась от автомобильного окна и откинулась на сиденье. В руках Виктория сжимала дневник Густава Девятого, который не терпелось показать старому Иоганну.

Король-Мумия встретил её в кабинете своего городского дворца. Виктория впервые увидела старика без помпезных нарядов, и граничащий с жалостью ужас сжал её сердце. Толстый свитер, когда-то, возможно, и бывший Королю Иоганну впору, теперь свисал с его плеч широким балахоном. На голове сохранилось всего несколько волосинок, которые скорее напоминали пух; впавшие глаза едва виднелись из огромных орбит.

— Милое дитя, — сказал Иоганн, выслушав Принцессу Викторию, — горю уже не помочь. Что случилось, то случилось. Поверь, я прожил сто шестьдесят два года и хорошо понимаю, о чем говорю.

— Но, может быть, Вы знаете, кто был на той пресс-конференции, о которой написано в дневнике? Что это за человек?

— Зачем тебе это?

— Я должна знать, от кого исходит опасность. И, возможно, тогда я смогу найти Густава…

— Даже не вздумай искать того человека. Это страшное существо, выискивающее людские слабости и живущее за счет них. Оно погубит тебя. Не пытайся с ним познакомиться, оставь всё как есть!

— Значит, всё-таки Вы его знаете, — задумчиво промолвила Виктория.

— Пойдем-ка, я тебе кое-что покажу! — решительно сказал Иоганн и направился к дверям.

Он повел Принцессу Викторию по бесконечным анфиладам, утопающим в пышном убранстве. От обилия вишневого бархата, отороченного оранжевыми кистями, которым были драпированы стены, веяло пряным восточным ароматом, а золоченая мебель подавляла великолепием. Залы удивляли смешением стилей. Индийские статуэтки соседствовали с китайскими вазами, а те чередовались с фарфоровыми ангелочками ренессанса — диковинки всего мира соседствовали друг с другом нелепо и бессмысленно.

Анфилада заканчивалась плотно закрытыми дверями. Выполненные из красного дерева и украшенные накладными барельефами, ониотлично вписывались в общую атмосферу необузданной роскоши. Легко распахнув их, Король-Мумия шагнул вперед и остановился в стороне, приглашая Викторию зайти. Перед ее глазами предстал небольшой угловой зал, из которого виднелся вход в библиотеку.

Указав на стену, Король Иоганн сказал:

— Это моя любимая картина. Я хочу, чтобы ты её увидела.

Принцесса Виктория подошла поближе, и перед ней предстало огромное полотно, заключенное в тяжелую золотую раму.

Это был портрет.

С картины на девушку смотрел изображенный в полный рост приятный молодой человек. Одежда его на портрете походила на моду второй половины девятнадцатого века. Изображенный на картине мужчина казался весьма крепкого телосложения, короткие светлые волосы были зачесаны на косой пробор, а необычайно яркие голубые глаза как будто улыбались вместе с губами.

— Нравится ли тебе портрет? — осведомился Иоганн, с удовольствием наблюдая, как внимательно рассматривает картину Виктория.

— Очень нравится, — честно ответила она и подумала: «Интересно, зачем он мне показал его?» Теряясь в догадках, Принцесса Виктория спросила:

— Кто здесь изображен?

Король-Мумия молчал, внимательно наблюдая за тем, как растет нетерпение девушки. Казалось, он наслаждался предвкушением эффекта, который должен был произвести его ответ.

— Так кто же это? — повторила Виктория.

Дряхлый старик торжественно выпрямится:

— Здесь изображен я.

Это было ошеломляюще. Принцесса Виктория внимательно посмотрела на него, потом опять на портрет, но Король-Мумия был настолько обезображен старостью, что сходства не обнаруживалось.

— Да, это я, — повторил Иоганн. — Тогда мне было двадцать семь лет. Боже мой, сто тридцать пять лет назад!.. Я был молод, но понимал, что старость и смерть когда-нибудь придут и ко мне. Наверное, слишком хорошо понимал, больше, чем надо было. Но я не учел самого главного: долголетие, молодость и здоровье — понятия разные, и одно из них отнюдь не гарантирует другого. Посмотри на меня! Я совсем измучился. Я болею уже семьдесят лет, а смерть всё не приходит. Недуг высосал из меня все соки, измучил мой разум, почти сломил волю, а развязки всё нет. Опухоль растёт, пожирая мой организм; рано или поздно я превращусь в немощного безумца, способного только лежать в постели, но и тогда не умру. Скажи, разве же это радость? Мой сын, наследник моего престола, и даже его сын, мой внук — и те уже умерли, а я живу.

— И как получилось, что Вы обрели долголетие? — осторожно спросила Виктория.

— Бессмертие, — поправил ее Король-Мумия. — Именно бессмертие.

За год до того события у меня родился сын, наследник престола, принц Стефан. Его мать умерла в родах. Я очень любил эту женщину, и ее смерть страшно потрясла меня. Как она была прекрасна… За всю свою жизнь я никогда больше не видел такой красоты. Обернись, сзади тебя висит ее портрет. Разве не богиня?

Обернувшись назад и взглянув на висевший там портрет красивой черноволосой женщины, такой же огромный, как и портрет молодого Иоганна, Виктория согласно кивнула. Тем временем старик продолжал:

— Я горевал, меня утешали и напоминали мне об отцовском долге. Постепенно я свыкся с потерей. Перестав горевать, я начал задумываться о том, почему же так получилось, пытался понять, что же такое смерть — и мне стало страшно. Я вдруг понял, что однажды умру и сам.

— Разве мысль об этом не принесла Вам облегчения? Говорят, души умерших встречаются на небесах…

— И ты в это веришь? — лукаво прищурился Король Иоганн.

— Не могу сказать точно… Никто не знает, что ожидает нас после смерти — рай, ад или небытие.

— Вот именно. Данных нет. С каждым днем я боялся все больше, страх превратился в навязчивость, делая жизнь кошмаром… И вот однажды появилась надежда. Принцу Стефану исполнился год, и мы устроили маленький семейный праздник — очень скромно, никаких всенародных торжеств, — только я, придворные, три давние знакомые феи и несколько королей из соседних стран. Да, были времена! Тогда еще не зазорным считалось приглашать ко двору фей… Так вот, среди гостей я увидел странного человека. Он наверняка явился без приглашения — я ведь собрал только хорошо знакомых мне людей.

— Чем он был странен? Тем, что посмел самовольно прийти?

— Не только. Пожалуй, нахальная явка во дворец была его самой незначительной странностью. Он был какой-то… э-э… непонятный, не такой, как все. Странный, одним словом. Когда встречаешься с ним взглядом — мороз по коже идет, как будто он знает всю твою подноготную. Не приятно. Он все время пристально меня рассматривал. Я подозвал придворных и очень строго спросил — кто пригласил этого человека, но они сами оказались в недоумении. Иностранные гости приехали без своих свит, а стража клялась, что никого из чужих не пускала… Тогда ко мне подошла старая фея и шепнула: «Ты всех всполошил своими расспросами о незваном госте. Успокойся, он не опасен. После праздника, если захочешь, накажешь виновных, которые его пропустили, а сейчас у тебя торжество». «Да какой-то он странный, — ответил я. — Как бы не учудил чего». «А ты поговори с ним, — сказала фея, — может, этот парень окажется для тебя полезным». Я взял себя в руки и только собрался подойти к незваному гостю, как тот сам оказался за моим плечом. Он обратился ко мне, как к обычному знакомому — меня это возмутило. Странный Человек вдруг начал говорить о моей покойной супруге, о жизни и смерти, и гнев мой сменился растерянностью: он знал каждую мою мысль, каждый мой страх, каждое подуманное мною слово. Я пригласил его в кабинет. Когда мы остались одни, он сделал мне странное предложение. Этот безумец предлагал бессмертие! И самым странным оказалось то, что ему не возможно было не верить. Я спросил, что он хочет взамен, на что мой гость ответил: «Вы будете жить, как и жили. Потом, когда наступит конец времен, я назову цену». «А конец времен будет?» — усмехнулся я. «Конечно, — серьезно ответил он, — только очень не скоро. Жизнь Вам успеет надоесть». И я согласился. Он оказался прав — мне действительно наскучила жизнь, тем более что она превратилась в постоянную физическую боль.

Тут Король-Мумия схватился за живот и посмотрел на часы.

— Сегодня раньше, чем обычно, — прошептал он и, подойдя к стене, отодвинул портьеру, за которой скрывалась маленькая кнопка. Не прошло и минуты, как в зал вошла молодая женщина в длинном голубом балахоне и такого же цвета шапочке. В руках она держала белый контейнер. Король Иоганн показал ей на библиотеку и, попросив Викторию подождать, удалился. Женщина молча проследовала за ним. Через минуту она вышла и так же молча скрылась. Следом, согнув руку в локте, вышел Король Иоганн.

— Это моя придворная медсестра, — пояснил он Виктории. — Меня мучают страшные боли, поэтому приходится держать при себе целую армию медиков. Дворец оснащен сигнальными кнопками, благодаря которым я всегда могу вызвать сестру для укола. Ты первая из соседних королевств увидела лицо моей болезни, но я этому рад. Может быть, одумаешься.

— Скажите, пожалуйста, — тихо спросила Виктория, — мой муж тоже воспользовался услугами Странного Человека?

— Не могу сказать точно. Густав Девятый этого со мной не обсуждал, но дневник, который ты мне показала, служит подтверждением. Я всегда недоумевал, как это такое посредственное королевство вдруг стало настолько могущественным. Густав Восьмой как монарх ничем особенным не отличался, как, впрочем, и весь их род. Когда его сын, твой супруг, взошел на престол, государство было слабеньким, большого веса в мире не имело, и вдруг произошел небывалый скачок. Все с удивлением обнаружили, как велик Густав Девятый. Ему удавалось любое начинание, причем необычайно легко. Любая его идея непременно вела к успеху. Блестящая дипломатия, даже коротенькая война, окончившаяся молниеносной победой и присоединением новых земель… Думаю, тут не обошлось без моего таинственного наглеца. Скорее всего, сейчас настало время расплаты. Так что, милое дитя, ничего ты уже не изменишь.

— Густав Девятый писал в дневнике про Великую Рыбу. Знаете ли Вы, что это за существо?

— Великая рыба… Ихтис… Не хочу тебя огорчать, но, возможно, это всего лишь легенда…Никогда я Ее не встречал, хоть и говорят, что Она помогает нуждающимся. И никто другой тоже Ее не видел. Тут я тебе плохой помощник.

— Как жаль… Я так надеялась, что Вы мне дадите подсказку. А Вы не знаете, та фея, которая была на дне рождения принца Стефана, ещё жива?

Король Иоганн всплеснул руками:

— Ну что мне с тобой поделать! Ты же не просто так спрашиваешь, а хочешь ее найти.

Принцесса Виктория согласно кивнула.

— Кажется, я видел ее на твоей свадьбе… Ее зовут Фарида. Признаюсь, был очень удивлен, фей ведь сейчас приглашать не принято. Она пришла в такой золотой накидке… Но я не стал с ней здороваться. Именно она толкнула меня тогда на сделку со Странным Человеком. Они заодно… Не ищи ее, это может быть для тебя опасно.

И, помолчав немного, король Иоганн заговорил будто сам с собой:

— Да-а, твоя свадьба… Все мы надеялись увидеть тебя невестой моего прапраправнука, а вовсе не Густава…

— У Вас есть прапраправнук? — удивилась Виктория. — Но я никогда не замечала возле Вас молодых родственников…

Король Иоганн усмехнулся.

— Тем не менее, род мой продолжается. Как я уже говорил, я пережил своих сына и внука. У внука моего родились только две дочери, мальчиков не было. Это оказалось к лучшему: поскольку я получил бессмертие, мои потомки не могли бы взойти на трон Мерхенхафта. Правнучек выдали замуж в соседние королевства, и следующие поколения становились уже наследниками других престолов. Так вот, дорогое дитя, мой прапраправнук — хорошо знакомый тебе принц Максимилиано! Мне нравится этот мальчик. Красив, как бог, и умен. Разбалован, конечно, не в меру, но что теперь с этим поделать…

Виктория была ошеломлена. Она вспомнила день рождения Короля-Мумии и все прочие праздники. Максимилиано всегда держался обособленно, но он, оказывается, был прямым потомком неумирающего Иоганна…

— Простите, что не оправдала Ваши надежды, — склонив голову, произнесла Виктория. — Но я действительно полюбила Густава Девятого. Я ни минуты не пожалела, что вышла за него замуж, и теперь сделаю всё, чтобы его спасти…

— Я это вижу, — сказал Король-Мумия. — Но, умоляю, внемли моим предостережениям. Не ради моего потомка — тебе вовсе не обязательно выходить за него замуж, тут ты вольна делать всё, что захочешь. Просто ради тебя самой.

Принцесса Виктория умоляюще посмотрела на старого Иоганна:

— Ну пожалуйста, скажите мне, где живет фея Фарида. Она наверняка знает многое, что могло бы мне пригодиться… Я не успокоюсь, пока не найду Великую Рыбу.

Король Иоганн помолчал с минуту, затем произнес:

— Вижу, тебя ничто не остановит. Помнится, у Фариды был хрустальный шар… Правда, не знаю, рабочий ли он. Не сломан ли. Их осталось очень мало, это раньше они были у каждой второй колдуньи. С приходом современных технологий их перестали производить. Все переходят на компьютеры! Но только через хрустальный шар можно заглянуть в самые потаенные уголки мира… Может быть, старая фея согласится дать тебе в него посмотреть. Только одну я тебя к ней не отпущу! Поедем вместе.

16

Девушка по имени Ангел

Данилевскому оставалось работать в «родном» НИИ последнюю неделю, по окончании которой он вместе с Борькой Загребиным должен был начать трудиться на поприще компьютерных игр. Заявления об уходе они подали одновременно.

Пятничный рабочий день подошел к концу, и сотрудники тянулись к выходу. На улице было по-прежнему сыро и пасмурно.

— Дай сигарету, я все свои выкурил, — попросил Борька Загребин.

Данилевский, усмехнувшись, что «стрелять» сигареты, видимо, входит у Борьки в привычку, протянул ему пачку «Далласа». Неожиданно рядом возникла Майская. Теперь ее волосы были разного цвета — светлые пряди перемежались с темными.

— Привет, — небрежно бросил Загребин. — Правда, время позднее — уже прощаться пора.

Майская покосилась на Данилевского, но, поняв, что тот все равно будет рядом, преодолела смущение:

— Борис, ты увольняешься?

— Да. Уже с неделю как ухожу.

— Жалко. Хотя ты прав — тут больше нечего делать… Если и для меня будет подходящее местечко — дашь знать?

— Если будет — «свистнем». Ты, Ирка, домой не торопишься? Может, пойдем все вместе в кафе — отметим начало новой жизни? А, Данилевский?

Этот вечер оказался необычайно длинным. Они около часа просидели в кафе, том самом, в которое обычно ходили обедать. Сейчас здесь оказалось людно и сильно накурено.

— Смотри, может, ещё и стриптиз покажут, — усмехнулся Загребин, кивнув в сторону небольшой сцены с пилоном. Днём она была практически незаметна, сейчас же выделялась в розовой подсветке. На полу мелькали блики от крутящегося сверху зеркального шара. Сцена пока оставалась пустой.

Они заказали ещё по бокалу пива, Майская захотела вино.

— Пицца есть? — спросил у официантки Загребин.

Алкоголь сделал своё дело — напряжение спало, появилось приятное чувство расслабленности.

— Так куда вы уходите? — спросила Майская.

— Частная фирма, — небрежно сказал Загребин. — Как программисты мы им оказались вполне пригодны, так что будем теперь играми заниматься.

— Только игры — и всё? — удивилась Майская.

— Ну, кажется, да. Не знаю, может, они что-то ещё делают, но нас берут на этот проект. Там графики до чёрта. Ты вот когда садишься играть, даже не задумываешься, сколько народу постаралось, чтобы у тебя на экране всё выглядело красиво и натурально.

— А какие игры они делают? Может, я знаю их? — спросила Майская.

— Ну, например, «Великолепный Рокси» — слышала? Там где герой расследование ведёт, надо ходить по заброшенному дому.

— Конечно! Даже играю в него. Не могу пройти четвёртый уровень! Никак не найти линзу для телескопа, вроде всю комнату мышкой обвела…

— Подсказывать не буду, а то не интересно будет, — усмехнулся Загребин.

Было видно, что он тоже заядлый игрок.

— Но вот странно, — задумчиво произнесла Майская, — их лицензионные диски стоят в фирменных компьютерных магазинах, а я на рынке то же самое покупаю в несколько раз дешевле. Они же прибыль упускают — представляешь, какие объёмы идут мимо фирмы!

— За счёт пиратских?

— Да.

Выпили ещё по глотку, закусили толстой пиццей.

— А помнишь, Ирка, ты жаловалась, что вирус подцепила? Это случайно не после твоих «пираток» началось?

Около трёх недель назад Майская пришла к Загребину почти в отчаянии: её домашний компьютер начал безжалостно «зависать», с «рабочего стола» пропадали «иконки», страницы интернета категорически отказывались открываться. Она не знала, что делать, Борька же сходу поставил диагноз — компьютерный вирус. «Ты его где-то подцепила, скорее всего, в интернете», — сказал тогда он.

Теперь же появилась новая версия источника заражения.

Майская пожала плечами:

— Не думала как-то об этом… Ну да, я как раз начала в «Рокси» играть… Так что же теперь, покупать дорогущие «лицензионки»?

— Желательно. Я, например, только «лицензию» покупаю. Уж если что, я тебе перекопирую, за символическую плату, — весело подмигнул Загребин.

Когда совсем стемнело, троица вышла на улицу. Данилевский с удовольствием вдохнул сырой вечерний воздух. Майская сильно опьянела и, казалось, едва держалась на ногах. Борька Загребин, заметив это, спросил:

— Тебя проводить? Или сама доедешь до дома?

— Куда она доедет, — возразил Данилевский, — еле на ногах стоит.

— Я оч-чень даже в порядке, — пьяным голосом возразила Майская и обняла Загребина. — Но ты вполне можешь меня проводить!

Борька украдкой подмигнул Данилевскому: мол, почему бы и нет? Меж тем Майская совсем повисла на его плечах. Пошатнувшись, Загребин строго сказал:

— Стой на ногах. А то сейчас отведу обратно на работу — будешь там ночевать.

Майская тут же встала ровно.

— Данте, поехали со мной. Вдруг ей еще раз захочется повисеть на мне — я могу и упасть, уж больно тяжелая.

Они спустились в метро, попутно прикупив в ларьке каждому по банке джин-тоника.

— Может, ей хватит пить? — засомневался Данилевский.

— Ирка, тебе хватит? — переспросил ее Борька Загребин.

— Я буду!

— Ну смотри.

Данилевскому казалось, будто Загребин специально спаивает Майскую, и не мог понять, зачем это надо. Через час он с удивлением обнаружил, что, провожая ее домой, все трое оказались в квартире Загребина. Из кухонного шкафчика был извлечена почти полная бутылка коньяка.

— «Хеннеси»! — гордо воскликнул Борька.

После третьей рюмки Данилевский плохо соображал, что происходит. Они сидели на ковровом полу гостиной, Майская рассматривала на свет свою стопку и восклицала:

— Вот это коньяк! Посмотрите, какие у него ножки!

— Ты что-то путаешь, дорогая. Это у тебя есть ножки.

— Темнота ты, Борька! Видишь, как он стекает по стенкам? Это ножки и есть!

Потом сознание Данилевского и вовсе отключилось — он только помнил, как Загребин препроводил его в соседнюю комнату и уложил на диван.

«А поутру они проснулись»…

Вставать было тяжело.

Голова болела.

Данилевский недоумевал, как оказался в незнакомой квартире и еще больше удивился, увидев перемещавшуюся по коридору Майскую.

— Давай, шагай на кухню, — пихнув его в спину, недовольно пробурчал Борька Загребин. — Мне ещё тут всё убирать.

— Что она здесь делает? — кивнув в сторону бухгалтерши, шепотом спросил Данилевский,

Загребин сделал неопределенный знак рукой.

— Борька, я плохо что-либо помню. У меня с ней что-нибудь было?

— Нет, ты «отрубился» раньше. Надо сказать, ничего не потерял.

— Не понравилось? — усмехнулся Данилевский.

— Ничего особенного. Точнее сказать, вообще никак.

Проходя мимо комнаты, где, как смутно помнилось, они распивали коньяк, Данилевский с удивлением обнаружил разбросанные по ковру осколки и землю.

— Борька, что здесь произошло? — удивился он.

— Не помнишь? — злобно прошипел Загребин.

Внутри Данилевского пробежал холодок.

— Не помню.

— Да ну?

— Ей-Богу. Рассказывай.

Лучше бы он этого не просил. Оказалось, что он, Данилевский, после очередной рюмки пытаясь подняться с пола, схватился за свисавшую с тумбочки салфетку, в результате чего на полу оказалась родительская хрустальная ваза. В виде осколков. Потом Майскую понесло танцевать, и он же, Данилевский, решил составить ей партию. Танец на осколках мог оказаться весьма элегантным, но Данилевский («Какой ужас! Опять я!») потерял равновесие и, дабы не упасть, уцепился за подвернувшуюся под руку пальму. Стоит ли говорить, что экзотическое дерево перекочевало из кадки на пол…

— Эту пальму, между прочим, мне на день рождения подарили! — заметил Борька.

— Сколько мы выпили? — осторожно спросил Данилевский.

— Да я сам удивляюсь, с чего нас так разнесло. Всего-то литр коньяка на троих.

— Наверное, нет тренировки.

— Точно. Надо чаще встречаться.

* * *

Прошло около месяца. Новым выпуском «Великолепного Рокси» занималось пять человек. С энтузиазмом отдавшись новому делу, Данилевский пропадал на работе с утра до вечера. Проект захватил все его мысли, каждую минуту в голове оттачивалась очередная идея — программа должна работать безупречно, без «зависаний». Порой ему казалось, будто компьютер — живое существо с безумно вредным характером, от настроения которого зависит, слушаться программиста или нет. Но Данилевский знал, что это не так, и «капризы» электронной машины вызваны его, Данилевского, неточностями, его ошибками и недоделками. Он вновь и вновь пересматривал написанный им алгоритм, изменял его, добиваясь от процессора «послушания».

Борька Загребин себе не изменял. Его по-прежнему обожал женский пол, представленный в «Амелии» молоденькой менеджером по продажам Катериной и секретаршей директора Людой. Это очень не нравилось одному из программистов — Олегу Перевертайло, который работал в компании задолго до Борькиного прихода. Перевертайло слыл красавцем: высокий брюнет тридцати двух лет, темноглазый и чернобровый, как будто было в нем что-то татарских кровей. «Татарин с украинской фамилией», — говорил про него Борька и время от времени вслух отпускал в сторону Перевертайло шуточные замечания. «Что вы в нем нашли?» — указывая на Загребина, в сердцах спрашивал девушек Олег, и те отвечали: «Он такой милый, весёлый и симпатичный!»

«Как тебе удается каждый раз притягивать к себе всех девиц вокруг?» — спрашивал друга Данилевский, и Загребин всякий раз разводил руками: «Понятия не имею! Ей-Богу, они сами липнут ко мне!»

Начальник, кажется, благоволил Данилевскому.

— Шеф Вами доволен, — сказала как-то ему секретарша. — Может быть, скоро Вам дадут новый проект.

Это было неожиданно и приятно. Фирма нравилась Данилевскому, хотя кое-что не было понятно. Например, то, как спокойно руководство относится к «пиратским» дискам с их продукцией, которые массово продавались в ларьках на рынках, в подземных переходах и около метро. Он понимал, что от продаж лицензионных версий зависит бесперебойность его зарплаты и как-то даже пытался сказать это Катерине. Та ответила на удивление спокойно: «Не забивайте себе голову, Ваше дело — писать программы».

Лана по-прежнему время от времени звонила, один раз они встретились. Данилевский понимал, что она не желает его отпускать, держит при себе «на всякий случай», но этому не возмущался. На былые страсти уже не оставалось сил.

Однажды, как обычно поздно выйдя с работы, Данилевский с удивлением обнаружил, что вечера стали совсем светлые. «Очнись, уже конец апреля», — воскликнул на это Борька Загребин. Данилевский очнулся и посмотрел по сторонам. Офис фирмы, в которой они работали, находился в районе Сенной площади, спрятавшись в тихой улочке, тянувшейся за переброшенным через Мойку горбатым мостиком, и Данилевский впервые за проведенное здесь время заметил, насколько красив город в этих местах.

— Весна…

— Слушай, Данилевский…

— На сигарету.

— Да нет, я другое хочу предложить. Тут рядышком, на Казанской, есть бильярд. Может, сразимся?

Данилевский кивнул.

Бильярдная и впрямь оказалась рядом. Они дошли до конца улицы, потом завернули на другую и там спустились в подвальчик.

Внутри оказалось длинное помещение, заполненное бильярдными столами. В воздухе висели клубы табачного дыма; судя по резкому запаху, кто-то курил сигару.

Дежурный администратор указал на свободный стол, стоявший в ряду предпоследним. По соседству, за последним столом, бойко играли две невысокие девушки. Одна из них, крашеная блондинка, вела себя тихо, в то время как другая, рыжеволосая, все время комментировала процесс. Она была удивительно яркой с типичной внешностью «рыжика»: бледная кожа с россыпью ярких веснушек, кудрявые волосы до плеч и такого же рыжего цвета брови. Ресницы рыжей девушки были накрашены ярко-синей тушью. У стен стояли обычные столики с сидячими местами. Все они были заняты: кто-то, потягивая пиво, наблюдал за игравшими, кто-то просто ужинал. В самом углу какой-то мужчина увлеченно уставился в ноутбук.

Данилевский с Загребиным начали игру. Пул шел легко, и за десять минут партия было окончена. Начали новую.

— Слушай, — вдруг сказал Загребин. — Я вчера проходил по коридору, а дверь в Катькин кабинет была открыта. Ты не поверишь, что я там увидел.

— Даже боюсь представить, — посмеялся Данилевский. — Неужели голую Катерину?

— Да ну тебя. Я о серьёзных вещах. У неё в углу кабинета стояла коробка пиратских «Рокси».

— Ты уверен?

— Да. Я пригляделся. Интересно, как они к ним попали? Там целая партия.

Ход их беседы нарушил шум за столиками у стены.

— Девчонки, идите к нам! — послышался оттуда пьяный голос — видимо, оклик был адресован парочке девушек, игравших на соседнем столе. Те не ответили, но кричавший не успокоился.

— Эй, давайте я вас пивком угощу!

Рыжеволосая резко повернулась и громко сказала:

— Ей-Богу, отстаньте! Я сама могу себя угостить!

Загребин с интересом посмотрел вглубь. Там, за ближайшим столиком, сидели трое пьяных мужчин лет пятидесяти. Одежда выдавала в них успешных людей — темные костюмы, чистые рубашки и галстуки.

— Смотри-ка, какая! — не унимался один из них. — Мне еще никто так не отказывал!

Он начал приподниматься со стула. Борька Загребин резко отложил кий.

— Подожди, Данилевский, — сказал он и, подойдя к пьяному вплотную, начал что-то говорить ему вполголоса. После этого он вернулся к бильярду, а галстучная компания неожиданно засобиралась к выходу.

— Девчонки, играйте спокойно, — сказал Загребин, когда пристававшие удалились.

— Что ты им сказал? — вполголоса поинтересовался Данилевский.

— Ничего особенного… Сказал, что через пять минут звоню начальнику милиции этого района.

Девушки начали наперебой благодарить Борьку, в красках рассказывая о своем возмущении пьяной компанией.

— Давайте вместе играть, — предложил меж тем Загребин. — Закрывайте свой стол! Кстати, как вас зовут?

— Ангелина, — представилась рыженькая и, моргнув голубыми ресницами, добавила: — можно просто Геля.

Борька несколько секунд стоял молча, завороженно глядя в ее глаза, и наконец промолвил:

— Зачем же сокращать такое красивое имя. Борис. К Вашим услугам.

Следующим утром Загребин примчался в офис с сияющими глазами. Не замечая ничего вокруг, он вдохновенно погрузился в работу. Он даже не подшучивал над Перевертайло, а, напротив, перекинулся с ним парой дружелюбных реплик.

Таким Данилевский Борьку еще не видел. Вчера, завершив партию, они переместились за «сидячие» столики, где вчетвером просидели до глубокой ночи. За бокалами пива беседа велась настолько непринужденно, что вскоре всем показалось, будто они знакомы уже много лет. По крайней мере, так думал Борька Загребин. Данилевский, будучи значительно старше новых знакомых, тихо умилялся их юному задору. Невольно сравнив девушек с Ланой, он отметил, что они гораздо раскованнее и проще в общении. «Что поделать, новое поколение…» Обеим было по двадцать три года, причем рыжеволосая Геля явно привыкла быть заводилой. Данилевский отметил и то, с каким вниманием Борька Загребин слушал ее болтовню, как тщательно подбирал слова, успешно создавая образ галантного кавалера. Слыша в ответ на свою шутку заразительный смех Гели, он исполнялся невероятной гордостью, как будто не был никогда ранее дамским любимцем и внимание девушки для него непривычно. Пива было выпито много; но то ли золотистый напиток был высокого качества, то ли сработало что-то другое — время перевалило уже далеко за полночь, но никто не был пьян. Посмотрев на часы, девушки охнули и засобирались домой. Борька Загребин безапелляционно заявил, что доведет Гелю до дома («Вдруг эти придурки где-нибудь поджидают, да и вообще район не спокойный»), попросив Данилевского самостоятельно проводить ее подружку.

Та восприняла это как обязательный компонент вечера. Данилевский понимал, что она видит в нем мужчину, с которым непременно должна общаться: подруга нашла себе кавалера, тот был с другом, значит, этот друг теперь «ее парень». Хотя бы на вечер. Таков был молодежный этикет, и Данилевский, уразумев это, внутренне рассмеялся.

Ему было скучно. Девушка умом не блистала или, по крайней мере, не доставала до интеллектуального уровня Данилевского. Не блистала она и красотой, а за бесформенной одеждой в стиле «унисекс» совсем не определялось фигуры. Всю дорогу до дома (метро уже было закрыто, и до Измайловского, где она жила, пришлось идти пешком) девушка пыталась завести разговор, но каждая попытка оканчивалась неудачей.

И вот настал следующий день. Загребин пришел сияющим, как весенне солнце.

— Данилевский, я, кажется, влюбился, — сказал Борька, когда они вышли из офиса покурить. — Может быть, даже женюсь.

Брови Данилевского удивленно поползли вверх. Загребин меж тем продолжал:

— Она — ангел. И имя у нее подходящее, правда? — Ангелина. Представляешь, она живет совсем рядом — на Мойке. У нее отец очень богат, держит сеть ресторанов, но она решила быть независимой и сама зарабатывает себе деньги. Работает консультантом в магазине одежды. Сама комнату снимает — правда, умница? Она удивительный человек! Умная, независимая, честная…

— Симпатичная, — дополнил Данилевский, но Борька Загребин возмутился:

— Ты что!!! Симпатичная?! Нет! Она безумно, невероятно красивая! Данилевский, со мной такое впервые. Кажется, я встретил свою единственную…

— На долго ли тебя хватит?

— Молчи лучше. Я тебе точно говорю — это любовь.

Когда они вернулись в офис, к ним в комнату неожиданно заглянул директор, обычно сидевший у себя в кабинете через коридор.

— Зайдите ко мне минут через десять, — попросил он Данилевского.

17

Хрустальный шар

Ехать к старой Фариде решили на следующее утро. Король Иоганн разместил Викторию в гостевых покоях дворца. К ужину были поданы изысканные деликатесы, но Принцессе есть не хотелось. Она удовольствовалась лишь парой фруктов и порцией салата с гребешками. Король-Мумия же, напротив, с огромным аппетитом уплетал блюдо за блюдом — суп, жареного цыпленка и несколько пирожных к десерту. Вскоре после ужина Виктория удалилась в отведенные ей покои. Мысль о Великой Рыбе не выходила из ее головы. Только бы завтра появилась подсказка…

Волнуясь о том, как пройдет предстоящий визит к фее Фариде, она легла спать пораньше.

И ей явился сон — яркий, загадочный и тревожный.

1

Сон Принцессы Виктории

Принцессе снилось, будто восходила она по узенькой горной тропе, пролегающей среди скал. Их красные вершины, возвышающиеся над ущельем, в свете вечернего солнца казались застывшими языками пламени. Шаг за шагом она поднималась вверх; тропинка становилась круче и круче, всё более походя на лестницу. Она выходила на маленькую площадку, посреди которой, по-восточному поджав под себя ноги, сидел человек. Он был до того полный, что казался круглым как шар, а его огромный живот полностью выступал из расстегнутой одежды. Человечек смотрел на Викторию и смеялся, звеня висящими в ушах золотыми серьгами.

«Да это же Хотей, китайский бог счастья!» — осенило ее, и она радостно зашагала к нему.

— Здравствуйте, господин Хотей! — Принцесса Виктория очень старалась быть вежливой, но понятия не имела, как нужно обращаться к китайским богам.

— И ты будь здорова, — отвечал он.

«Вдруг он мне поможет?» — с надеждой подумала Принцесса и сказала:

— Вы не знаете, где мне найти моего мужа?

Хотей вновь засмеялся, и все его украшения затряслись, издавая громкий зловещий звон, который эхом прокатился по горам.

— А ты, Принцесса, отгадай загадку, тогда и поговорим.

Есть те, кто владеет частями вселенной,

Их много, и каждый по-своему ценный.

Но есть кто их всех превосходит в величьи,

Имеет он множество разных обличий.

Скажи мне, Принцесса, о ком разговор?

О ком рассказал я, поведай, кто он?

Виктория задумалась. «Я не знаю», — хотелось сказать ей, и Хотей как будто прочитал её мысли.

— Не знаешь — походи, подумай, — сказал он. — Но даже если б ты отгадала, я бы всё равно тебе не помог.

— Зачем же загадка?

— Разгадав её, ты бы поняла. Ведь ты не из Китая?

— Нет! — ошеломленно ответила Принцесса, не понимая, при чем тут Китай.

— Я властен только в своей земле, и то не над всем, — объяснил божок. — Ты всё же подумай над загадкой, ответ тебе пригодится.

Принцесса побрела дальше. Скалистая местность сменилась зеленой долиной, быстро превратившейся в тропический сад. Над тропинкой свисали пальмовые ветви, огромные невиданные цветы удивляли яркостью красок. Слышалось журчанье воды. Вскоре показался небольшой водопад, у которого неподвижно восседало удивительное существо. Это был человек, но не простой. Кожа его отливала яркой синевой, а огромное количество рук придавало сходство с пауком. Принцесса Виктория немного испугалась, но, узнав в существе индийского бога Шиву, направилась к нему.

— Зачем мешаешь моей медитации? — не дав ей раскрыть рот, гулко протянул Шива.

— Простите, но я ищу своего мужа.

— Нечего здесь искать, у меня его нет.

— Но, может быть, Вы знаете?..

— Ничего я не знаю. То, о чем ты спрашиваешь, находится за пределами моей страны.

«Понятно, кроме своей Индии он ничего не видит,» — подумала Виктория и пошла дальше.

Сад исчез, и она оказалась на краю обрыва, с которого открывался вид на пустыню. Лишь вдалеке, на горизонте угадывались очертания пальм. Посмотрев вниз, Принцесса замерла: перед ней простиралась страна пирамид. Их грани сверкали на солнце, будто были покрыты не известью, а золотом. Там же, на краю пропасти, чуть поодаль стоял высокий человек. Его кожа блестела, словно бронза, голову венчала необычная корона, а взор черных глаз был устремлен вдаль. Человек неторопливо повернулся и вопросительно посмотрел на Викторию.

— Скажите, — спросила она, — Вы — могущественный Ра?

— Да, — был ответ.

«Сейчас и этот скажет, что ничего кроме своей страны не знает, — подумалось Виктории. — Хотя он же — Солнце, он должен видеть больше, чем все остальные…»

— Если Вы — бог солнца, — сказала она вслух, — значит, Вам должно быть известно, где находится мой супруг. Ведь солнце над всеми странами одно, и оно светит всем одинаково.

— Оно действительно едино, но народов, живущих под ним, сотни, и каждый имеет своё представление о светиле. Мне дана власть над Египетской землей, и за её пределами я бессилен. Зачем ты спрашиваешь несведущих, если можешь обратиться к тому, чьё имя Истина?

— Я могу обратиться?.. Но я не представляю, кто это!

— Он находится почти рядом с тобой, только ты Его не замечаешь.

— А если я найду его, он мне поможет?

— Этого я не знаю. Найди и спроси.

Наконец наступило утро. «Какой странный сон, — думала Принцесса Виктория. — Неужели ответ и впрямь где-то рядом?»

Позавтракав, Король Иоганн и Принцесса отправились к фее.

Королевский лимузин сопровождало несколько автомобилей такого же золотистого цвета с тонированными стеклами, среди которых был и микроавтобус.

— Какая большая у Вас охрана, — удивилась Виктория.

— Это по большей части медики, — ответил Иоганн. — Ты же знаешь, что я болен. Придворные врачи и медсестры всегда должны быть под рукой.

Кортеж выехал из столицы. Сжимая в руках дневник Густава Девятого, Принцесса с интересом смотрела на проплывающие мимо деревья, высаженные по обе стороны дороги наподобие аллеи. Их стволы казались необъятны, а густые кроны сплетались, образуя над дорогой живой тоннель.

— Эти вязы я приказал посадить ещё в молодости, когда взошел на престол, — похвастался Король-Мумия. — Смотри, как разрослись! А как здесь красиво осенью! Какие яркие краски!..

Виктория согласилась, что никогда не видела такой красивой дороги. Король Иоганн время от времени вслух предавался воспоминаниям, и так незаметно минул час. Наконец королевский кортеж свернул на узенькую дорожку и, проехав ещё немного, остановился у небольшого, но очень опрятного домика с маленькой остроконечной башенкой.

Пока дряхлому Иоганну помогали выбраться из машины, из дома вышла пожилая женщина и, скрестив на груди руки, молча наблюдала за происходящим.

Она была высокого роста, достаточно пропорционального телосложения, с ровной осанкой, и лишь лицо ее выдавало прожитые годы. На женщине было черное платье, достававшее ей почти до пят, а голову покрывала полупрозрачная серая накидка.

— Здравствуй, Фарида, — подойдя к ней, сказал Король-Мумия.

— Надо же, кто ко мне пожаловал, — с усмешкой ответила она. — Давненько ты не навещал меня, Иоганн.

Когда из машины вышла Виктория, брови Фариды удивленно поползли вверх:

— Не ожидала увидеть Вас, Принцесса! Невиданно, чтобы в наше время к фее прибыли сразу две королевские особы… Что ж, проходите в дом.

Внутри царил полумрак. Тут и там стояли разные шкафчики, на небольших столиках красовались канделябры с оплывшими свечами. Виктории казалось, будто она переместилась во времени и попала в девятнадцатый век.

— Что же вас привело ко мне? — спросила Фарида, проведя гостей в небольшую гостиную.

— Мой муж, Густав Девятый, пропал… — начала Виктория. — Может быть, Вам известно, где он может находиться?..

Фея усмехнулась:

— Принцесса, не стоит Вам его искать. Густав сделал свой выбор, время расплаты настало, и Вы тут ничем не сможете ему помочь. Лучше возвращайтесь домой, принимайте коронацию… Или снова выходите замуж…

Виктория тяжко вздохнула.

— Мне все так говорят. Но я не согласна. Мне кажется… я просто чувствую, что его ещё можно спасти! Прошу Вас, взгляните в его дневник. Он писал про Великую Рыбу…

Она протянула Фариде кожаную книжку. Та взяла ежедневник и, мельком пробежавшись глазами по его страницам, сказала:

— Ну да, всё подтверждается. Увы, Принцесса…

— Но, может быть, Вы знаете, где можно найти Великую Рыбу?.. — с надеждой спросила Виктория.

Фея вздохнула и с жалостью посмотрела на нее.

— Великая Рыба… — проговорила она. — О ней ходят легенды, но, увы, найти ее очень не просто. Великая Рыба является очень редко и лишь в исключительных случаях… На моей памяти ещё никто ее не встречал.

— А если посмотреть в хрустальном шаре? — предложил король Иоганн. — Он у тебя всё ещё работает?

Фарида заулыбалась:

— О, ты ещё помнишь хрустальные шары, Иоганн! Когда-то их было очень много. Если шар ломался или случайно разбивался, можно было заказать новый. Но с тех пор, как электричество пошло по проводам, их изготавливать перестали. Сейчас в мире осталось всего несколько хрустальных шаров, и один из них у меня. Но Великую Рыбу увидеть в нем нельзя, она не является в таких устройствах.

— А всё остальное — можно? — спросила Виктория.

— Да.

— Тогда можно посмотреть, где сейчас находится Густав?

Фарида и Иоганн переглянулись.

— Ты уверена, что хочешь это увидеть? — осторожно спросила фея.

— Да, — твердо ответила Принцесса.

— Хм. Ну тогда следуй за мной.

Фарида пошла вглубь дома.

Они вошли в небольшую комнату, в которой также царил небольшой полумрак. Вместо потолка стены переходили в своды башни — видимо, той самой, которую Принцесса Виктория заметила ещё снаружи. Прямо под сводами стоял укрытый малиновой бархатной скатертью стол. Посреди него высился какой-то округлый предмет, укрытый небольшим черным покрывалом. У края стола сидела огромная жаба. Она тут же устремила взгляд злобных глазок на Викторию и Иоганна, как только те переступили порог.

— Убери жабу, — строго велел Король-Мумия.

Усмехнувшись, Фарида сняла со спинки стула кусок темно-зеленого бархата, обернула им жабу и, приговаривая: «Пошли, моя хорошая», принялась усаживать ее в стоявшую на полочке клетку.

— Это грудная жаба, — шепнул Виктории король Иоганн. — Держись от нее подальше. Очень опасное существо. На кого заберется, тому она сразу начнет сдавливать грудь и может даже душить.

— Зачем же она держит ее у себя? — так же шепотом изумилась Виктория.

Король Иоганн развел руками: мол, разные заказы у бывают у посетителей феи…

Тем временем, закрыв дверцу клетки, Фарида взяла с одной из многочисленных полок длинный деревянный футляр и извлекла оттуда «волшебную палочку».

Палочка блестела металлическим блеском и была снабжена резной рукояткой из красного дерева. Молча Фарида вернулась к столу и сдернула черное покрывало.

Под покрывалом оказался тот самый хрустальный шар. Он достигал около двадцати сантиметров в диаметре, был чист и прозрачен. Шар стоял на круглой металлической треножной подставке.

Воздев руку, фея направила острие палочки к центру башни, затем, сосредоточенно постояв с минуту, коснулась им шара. Внутри хрусталя появились крошечные молнии.

— Яви место, где находится король Сагский Густав Девятый! — четко произнесла Фарида и отложила палочку.

Внутри шара потемнело. Затем в черноте стали появляться неоновые языки пламени. Они будто парили в невесомости, то проплывая из стороны в сторону, то приближаясь. Виктория наклонилась поближе, силясь рассмотреть всё, что там происходит.

Языки пламени принимали причудливые формы. Вдруг один из них начал приближаться. В его очертании угадывалось зловещее лицо. Волна страха окатила Викторию. Побледнев, она наблюдала, как существо приближается, в голове же ее всё яснее звучала мысль: «Где Густав?!»

Жаба явно забеспокоилась и заколотила лапками по прутьям клетки. Король Иоганн, в ужасе взирая на видение, схватил Принцессу за плечи и попытался оттолкнуть подальше от стола.

— Фарида! Прекрати немедленно! — гневно воскликнул он.

Фее и самой было не по себе. Взяв покрывало, она быстро набросила его на хрустальный шар.

С минуту все трое стояли молча.

— Что это было?.. — наконец произнесла Виктория.

— Это он, — помолчав, произнес Король-Мумия.

— Кто?! — не унималась Виктория. — Это не Густав!

— Нет, не Густав, — ответил Иоганн. — Это то самое существо, которое являлось в виде странного человека…

— Твой муж теперь в его власти, — тихо сказала Фарида.

Грудная жаба продолжала буйствовать в клетке. Фея строго взглянула на нее, и амфибия затихла.

— Мне нужно найти Великую Рыбу, — твердо сказала Принцесса. — Теперь я более чем когда-либо уверена, что это необходимо.

Фея призадумалась.

— Не могу сказать точно, — сказала она, — но мне видится, что направление к ней ты сможешь найти на улицах своей столицы… Не знаю, что это будет — зашифрованный символ или, возможно, какой-либо знающий человек… Возвращайся в Избург. И да пребудет с тобой удача.

18

Вирус

Услышав приглашение директора зайти к нему, Данилевский удивился. «Что это? — подумал он. — Людка говорила, будто он мной доволен, неужели похвалить хочет? Странно это. Обычно так вызывают, чтобы за что-то пожурить… Ну, будь что будет. В любом случае ничего сильно плохого я сделать не мог. А может, его не устраивают сроки исполнения проекта?..»

Загребин оторвал голову от компьютера и удивленно посмотрел на него. «Ничего, разберемся», — успокаивающе махнул ему рукойДанилевский и вышел из комнаты.

Директорский кабинет был достаточно тесной комнаткой. Письменный стол и необычайно огромное для такого маленького помещения кожаное кресло, шкаф и мягкий диван — видимо, для посетителей — составляли его основной интерьер. На стене висела картина с огромной рыбой, в которую впивался зубами гротескно уродливый кот. Рядом был приколот распечатанный на принтере лист с «Правилами шефа»:

Правила шефа

1. Шеф всегда прав.

2. Если шеф не прав — смотри пункт 1.

3. Шеф не опаздывает, он задерживается.

4. Шеф не пристает к сотрудницам, он оказывает знаки внимания.

Скользнув по листу взглядом, Данилевский усмехнулся: «А директор наш с чувством юмора!»

Чуть поодаль был прикреплен другой листок с распечатанной цитатой: «Каждый локальный индивидуум, метафизирующий абстракцию, не может игнорировать критерии утопического субъективизма. Людвиг фон Фейербах».

«Не думал, что шеф наш такая разносторонняя личность», — подумал Данилевкий.

Меж тем директор попросил его прикрыть за собой дверь и указал на диван рядом со своим столом.

— Как Вам наша компания? — спросил он, когда Данилевский уселся. — Думаю, Вы уже можете составить впечатление о ней.

— Очень нравится. Я давно не работал с таким удовольствием.

— Да, Александр, я заметил Ваше преданное отношение к делу. И как программистом я Вами очень доволен, с задачей вы справляетесь достаточно хорошо.

— Благодарю, — осторожно сказал Данилевский, не понимая, к чему тот клонит.

«Очень странная речь. Официальная и осторожная».

— Довольны ли Вы зарплатой? — продолжал директор.

— Да, вполне.

Данилевскому все больше наскучивала эта прелюдия. Было понятно, что сейчас что-то последует, и хотелось быстрее узнать, что же именно.

— Я очень рад. — Директор откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на него, будто оценивая, стоит ли продолжать разговор. После небольшой паузы он продолжил:

— Хочу предложить Вам новый проект. Я всё это время приглядывался к Вам, и полагаю, что Ваши навыки вполне позволяют его осуществить. Конечно же, жалование Вам тоже будет повышено, так как проект серьезный.

— Я польщён, — улыбнулся Данилевский. — Хотя, не скрою, жаль будет расставаться с «Рокси», не завершив новый выпуск!

— А Вы и не совсем расстанетесь с ним, — ответил директор. — Речь пойдёт о новом приложении для игры. Кстати, давайте обговорим сумму жалования. Повышение в полтора раза Вас устроит?

Данилевский удивленно уставился на него:

— Конечно… А что за новый проект?

Директор помолчал, встал из-за стола и направился к шкафу. Достав что-то из его глубин, он подошел к Данилевскому и протянул ему две плоские коробочки.

— Знакомы ли Вам эти диски? Что скажете о них?

Данилевский взял упаковки. Удивлению его не было предела: он держал в руках два диска «Великолепного Рокси». Один был оригинальным, а другой — пиратским.

«Проверка», — с улыбкой подумал он, а вслух сказал:

— Конечно знакомы! Вот этот — наш первый выпуск «Рокси», он стоит во всех компьютерных магазинах. А это — почти то же самое, только «пиратская» версия. Кстати, ею завалены все рынки и ларьки.

— Верно, — улыбнулся директор. — Катерина как-то сказала мне, что Вас беспокоит, не нанесет ли ущерб нашей компании такой огромный пиратский тираж.

— Было такое, — ответил Данилевский.

— Очень похвально, что Вы так неравнодушны к нашему делу!

Данилевский всё ещё не понимал, что он него потребуется, а директор вновь выжидательно замолчал.

— Видите ли, Александр, то, что я скажу Вам сейчас, должно остаться в стенах этого кабинета. Этого не стоит обсуждать ни с кем, даже с Вашим другом. Дело деликатное, но Вы достаточно сильный программист, и я хотел бы поручить его именно Вам.

— Я весь во внимании.

Теперь Данилевский был заинтригован.

Директор ещё помолчал с минуту и продолжил:

— Обе версии игры выпускаем мы.

«Вот это поворот событий! — изумился Данилевский. — Хотя, в принципе, коммерческий ход понятен — взять объемом продаж дешевого за счет сравнения с таким же дорогим… Но это же чистый маркетинг, при чем тут моя работа?..» Надо проверить и выяснить. Вслух же он произнес:

— Как же так? Игра великолепна, а цена на пиратскую версию смешна!

— Вот именно! — просиял улыбкой директор. — Народ охотнее покупает именно ее. Продажи этой версии в разы превосходят «оригинал».

— Понятно. Но это же чистый маркетинг. В чем может быть моя роль как программиста?

— Вот мы и перешли к самому главному. Кстати, хотите кофе?

Данилевский кивнул, и директор выглянул в коридор:

— Людочка, свари нам два кофе!

Данилевский уже перестал удивляться любезности шефа. Было только не вполне понятно, что же именно от него потребуется, и хотелось бы, чтобы это что-то не было противозаконным. В чем небывалая любезность директора давала повод усомниться.

Тем временем, вернувшись в свое кресло, директор продолжил:

— Наша компания помимо игр выпускает антивирусные программы. Но программы должны регулярно обновляться, чтобы их покупали. Обновления включают борьбу с новыми вирусами. Вы же понимаете, что наши компьютерные вирусы не из воздуха берутся?

Данилевскому вдруг всё стало ясно. Вспомнился случай с компьютером Майской и рассуждениями Загребина о зараженных «пиратках». Он отлично знал, что компьютерный вирус — это не более чем вредоносная программа, написанная таким же специалистом, как он сам.

— Итак, надо написать новый вирус и затем внести его в обновленную антивирусную программу. — Лицо шефа стало серьезным и даже жестким. — Вирус, который Вы же и создадите, следует встроить и в «пиратскую» версию «Рокси», которая пойдёт на рынки. Вы же справитесь с этим? Я не ошибся в Ваших возможностях?

Написать вирус для Данилевского не составило бы труда, и он это прекрасно понимал. Не так сложно было и всё остальное, что перечислил директор. Но это казалось Данилевскому чем-то подлым. Было чувство, будто его только что попросили совершить кражу. И самым противным было то, что отказаться, скорее всего, уже было нельзя.

— Дело деликатное, — произнес Данилевский. — Как я понимаю, выбора у меня нет?

— А что Вас так смущает? — удивился директор. — Не напишете Вы — напишет кто-то другой, только времени ему потребуется чуть больше, чем Вам. И Вы же понимаете, что у нас есть способы обезопасить себя, если вдруг Вы решите предать наш маркетинговый ход огласке.

Данилевский решил не уточнять, что это за способы. Выбора и правда не оставалось.

— Итак, полагаю, мы договорились, — произнес директор. Он явно был хорошим психологом и понимал, что собеседник не станет возражать.

— Когда же мне приступать? — спросил Данилевский.

— Завтра. И помните — никаких обсуждений. Считайте, что это индивидуальный проект.

Почти всё время до конца рабочего дня Данилевский провёл в молчании. Несколько раз Борька Загребин звал его покурить. Данилевский соглашался, но и в эти минуты был немногословен.

— Чего тебя шеф вызывал?

— Да, так. Спрашивал, как работается. Что-то новое поручить хочет, но пока не сказал, что именно.

Борька недоверчиво посматривал на друга, но расспрашивать не торопится. «Потом сам всё расскажет», — думал он.

Шел девятый час вечера. Пора было уходить домой. Уличный воздух приятно обдал весенней свежестью. Светлое небо предвещало скорое наступление романтики белых ночей. Но всё это Данилевского сегодня не радовало. Перед его мысленным взором вставали сотни людей с «зависшими» компьютерами — личными и рабочими, их замешательство, гнев и досада… И виной этому он видел себя.

«Ну и что?» — вдруг услышал он негромкий голос у себя за спиной. Вздрогнув, Данилевский обернулся. Позади него шел какой-то странный человек. Кажется, он его уже где-то видел… Неприятный холодок прошел по спине Данилевского.

— Ну и что? — повторил Странный Человек, будто слышал всё, о чем размышлял Данилевский. — Жалеете жадных людишек, смысл жизни которых — как бы сэкономить и, если удастся, даже украсть? Тех, кто всю свою жизнь стремится заполучить побольше «халявы»? Не жалкая ли их жизнь? И не совершают ли они маленькое воровство, стараясь купить подешевле нелегальные диски? Разве задумываются они хоть на минуту, что этим обкрадывают создателей своей обожаемой игры?

Данилевский растерялся.

— Простите, видимо, я разговаривал вслух сам с собой, — сказал он.

— Ну что Вы, не стоит извинений, — заулыбался Странный Человек. — Кстати, тут рядом есть прекрасное заведение. Может, составите компанию одинокому человеку на чашечку кофе?

«Что-то сегодня слишком многие угощают меня кофе», — неприятно подумалось Данилевскому.

— Благодарю Вас, но я предпочитаю пойти домой. Сегодня…

— …Был тяжелый день, — продолжил за него Странный Человек. — Понимаю. Конечно же, понимаю!.. Но что даст сейчас домашнее одиночество? Разрешит ли оно Ваши сомнения? А между тем я мог бы поведать многое из того, что было бы Вам интересно… Знаете, молодой человек, я стоял у истоков программирования и мог бы подсказать Вам наиболее рациональное написание Вашей программы… Да-да, той самой, за которую Вы собираетесь приняться.

Он был неприятен. Он внушал страх. Но сказанное порождало любопытство, которое все больше хотелось удовлетворить. Данилевский согласился принять приглашение, в глазах попутчика блеснул торжествующий огонек… И они шагнули к двери указанного Странным Человеком заведения. Это оказалась та самая бильярдная, в которой не так давно они с Загребиным познакомились с девушками.

Но не успели они войти, как дверь заведения с треском распахнулась, и из нее, норовя смести всех вокруг, высыпала толпа молодежи. Похоже, ребята были не трезвы. Они шумели, смеялись, некоторые даже пытались горланить песни. Данилевский не заметил, как оказался внутри этой толпы, а Странный Человек затерялся из виду. Вдруг пред ним возникла вчерашняя знакомая Геля-Ангелина. Похоже, неожиданностям сегодня конца не предвиделось.

— О! Привет! — завопила Геля. — А ты чего тут делаешь? Пошли с нами! Ребята, это Сашка Данилевский! Классный парень! Гуляем по городу-у-у-у!

Она схватила его за руку и повлекла за собой, не отставая при этом от толпы своих друзей.

— Что ты делаешь? — возмущенно шептал ей Данилевский. — Не хочу я гулять с твоими друзьями.

«Бедный Загребин, — подумалось ему. — Влюбился мой друг, а ей наплевать на него, она с другими ребятами пьет и гуляет… И, видимо, ей совершенно не важно, с кем…»

Геля прервала его размышления.

— А что ты хочешь? — неожиданно трезвым и серьезным голосом спросила она.

— Домой… — растерянно ответил Данилевский. — Устал я сегодня, прости…

— Ну так и поезжай домой, — так же твердо сказала она. — Вот метро. Проводить до него?

Данилевский оглянулся и с удивлением обнаружил, что они действительно оказались напротив «Сенной Площади». Вот это скорость передвижения…

— Я сам… Спасибо, конечно… Не понимаю, что происходит.

— Давай, Данилевский, шагай в метро. — Геля смотрела на него абсолютно трезвыми глазами. — Тебе надо отдохнуть. Только доберись, пожалуйста, до дома без приключений.

19

Совет министров

Поздно вечером, когда все, включая Викторию, готовились ко сну, в библиотеке дворца Премьер-Министра собрались те, в чьих руках были сосредоточены основные направления власти.

Окна были наглухо завешены шторами. В креслах, расставленных вокруг невысокого круглого столика, расположились Министр Финансов, Министр Внутренних Дел, бывшая фаворитка Густава Девятого — Советник по социальным вопросам и, конечно же, Министр Иностранных Дел. Все они явились сюда поодиночке, стараясь никем не быть замеченными, и теперь в молчаливом напряжении ожидали хозяина дома.

Премьер-министр, войдя в библиотеку, закрыл дверь на ключ, подошел к собравшимся и сказал:

— Господа, мы все собрались в этом месте, чтобы решить вопрос о дальнейшей судьбе нашего королевства. В данный момент его состояние внушает серьезные опасения.

Министры одобрительно закивали. Каждый из них знал, что сегодня должно произойти что-то очень важное, к чему они сообща стремились с момента исчезновения Густава Девятого. Они всегда старались держаться вместе с того времени, как Советник по социальным вопросам оказалась во внимании Густава. Она приложила уйму усилий, чтобы не оказаться всего лишь очередной любовницей короля, коих тот менял с невиданной скоростью. Иногда у Густава Девятого было сразу несколько пассий. Ему нравилось наблюдать, как женщины одновременно стремились угодить королю и тут же начинали жестокое соперничество между собой. Но Советник по социальным вопросам была умна и быстро сообразила, как ей действовать. Она сплотила вокруг себя остальных министров, примирив между собой враждующих и недолюбливавших друг друга. Она демонстрировала небывалую терпимость к другим любовницам короля, водила с ними дружбу и моментально уничтожала, как только чувствовала для себя опасность. Это было не сложно: Густав Девятый доверял ей, и умело предложенный компрометирующий материал приводил к неминуемому отдалению неугодной ей женщины. А собрать такой материал не составляло труда — женщины считали её своей подругой и частенько делились секретами, которые следовало бы оставлять при себе.

Советник неустанно училась у государственных мужей искусству плетения интриг, в котором многие из них весьма преуспели. Конечно, министры ее недолюбливали, но, сознавая ее вес в глазах короля, терпели и извлекали выгоду.

Появление Принцессы Виктории сильно подорвало ее планы. Молодая жена симпатии к Советнику не питала, чтобы не сказать хуже. Ни одна попытка подружиться с Викторией не увенчалась успехом — проверенная схема устранения соперниц впервые дала сбой.

С момента исчезновения Густава министры ожидали, что Виктория сразу возьмет власть в свои руки, и, когда этого не случилось, облегченно вздохнули. Перед каждым из них открывались необъятные перспективы…

Премьер-Министр, обведя взглядом присутствующих, начал свою речь.

— Наша страна осталась без правителя, — сказал он. — Безвластие длится уже достаточно долго, и нам с вами, господа, пора принимать меры. У Густава Девятого нет ни одного законнорожденного ребенка, а жена его (и есть все основания полагать, что уже вдова) не желает принимать участия в управлении королевством. Она охотно подписала моё назначение исполняющим обязанности главы государства. Думаю, нет смысла далее продолжать суматоху. Король исчез безвозвратно, но престол не должен оставаться пустым. Как лицо, назначение которого одобрено прямой наследницей, я согласен возложить на себя обязанности по постоянному управлению страной.

Министры слушали речь Премьера, и возмущение росло в душах некоторых из них. Каждый из них втайне надеялся сам взойти на трон, а тут — такая наглость.

— Надо бы доказать смерть монарха, — робко предложила Советник по социальным вопросам. — Вдруг он найдется живым — что тогда?

Все присутствующие притихли, а Премьер сказал:

— Госпожа Советник, позвольте заметить, что Ваша преданность королю ничуть не превосходит нашу. Но неужели Вы забыли, сколько времени отсутствует Густав Девятый? Уже второй месяц пошел! Назревают народные волнения, и мы просто обязаны дать людям монарха.

— И все же тело не найдено.

— Госпожа Советник! — уже с раздражением продолжал Премьер. — Ни для кого из присутствующих не секрет, какие отношения связывали Вас и Его Величество до его женитьбы.

Тощая дама слегка покраснела, а остальные министры, предвкушая ее близкий политический конец, заметно приободрились.

— Так вот, — продолжал Премьер-министр, — ежели Вы скорбите вместе с Принцессой Викторией, то мы помешать Вам не вправе. Идите, скорбите, ищите… Вдвоем веселее. Тем более Вы давно хотели подружиться с ней, вот и случай представится. А мы с господами министрами не имеем морального права все это время пускать управление государством на самотек. Итак, господа, предлагаю незамедлительно приступить к подготовке приказа о признании короля Густава Девятого скончавшимся и, как следствие отсутствия наследников, назначения меня главой государства.

— Наследники есть, — хитро прищурился Министр Иностранных Дел. — Вдова короля! И власть она отдала Вам временно.

— Она невменяема, или Вы забыли? Такому человеку нельзя доверять престол.

— Вот именно — Принцесса невменяема, — решительно заявил министр финансов, — и потому её приказ о назначении Премьер-министра главой правительства я бы поставил под сомнение. Мы все имеем равные права, так пусть новый король будет честно избранным.

— Истинно так, — вновь подала голос Советник по социальным вопросам. — Поэтому я считаю, что избрание меня королевой будет правильным политическим шагом. Вспомните, что творилось до моего прихода! Кто вас сплотил в единую команду? — Хитро блеснув глазами, она продолжала: — Самым честным решением будет проведение всенародного голосования. Пусть люди сами решат, кто из нас достойнее.

Сидевший в соседнем кресле Министр Внутренних Дел наклонился и прошептал ей в самое ухо:

— Ты, дорогая, лучше помалкивай. Вдруг в средства массовой информации выплывут подробности твоей связи с Густавом — будет скандал на всю страну…

Советник тут же притихла, и до конца собрания никто не слышал ее голоса.

— Не женское это дело — страной управлять, — сказал меж тем Министр Финансов. — Да и не каждый мужчина может стать достойным правителем! Пусть каждый из вас спросит себя, по силам ли ему этот груз? Уметь руководить — только половина дела. (При этом Министр Финансов указал взглядом на Премьера.) Не забывайте, господа, об экономике. А что в сей науке главное? Деньги, которые любят счет…

— Позвольте, позвольте, — резко вскочил с места доселе незаметный министр внутренних дел. — Я понимаю, к чему клонит Министр Финансов! Мы, стало быть, недостойны престола, а он, такой скромный и рассудительный, в самый раз! Господа, вы хотите безраздельной власти финансовой олигархии?

— Попрошу не оскорблять!!! — воскликнул Министр Финансов и тут же охрип.

Поднялся необычайный шум; министры, потеряв самообладание, старались перекричать друг друга. У каждого крепла мысль, что именно он может стать королем. Министр Иностранных дел, перегнувшись через кресло, в спинку которого вжалась Советник по социальным вопросам, схватил Министра Внутренних Дел за лацканы пиджака, а Министр Финансов с Премьером бросились их разнимать. Освободившись от цепких пальцев Министра Иностранных Дел, разбушевавшийся Министр Внутренних Дел толкнул Премьера, выкрикнув при этом:

— Только попробуйте устроить путч! Все средства информации мои, я выведу вас на чистую воду!

Советник по социальным вопросам выбралась из кресла и, спрятавшись за спину Премьера, зашептала ему на ухо:

— Он шантажирует нас!

— Вижу, — шепотом ответил Премьер. — Придумаешь, как тихо от него избавиться — займешь мой пост, как только я стану королем.

20

День независимости

— Все это лишь политические игры!

Лосев, откинувшись на спинку мягкого кресла, стряхнул пепел с сигареты. Лана молча смотрела, как серая «колбаска», упав на блюдечко, рассыпалась в порошок.

— Зато у нас еще один выходной, — тихо сказала она.

— Да, блин, день независимости… От кого же мы были зависимы, а, Санчо? Нет, ребята, все это — политические игры.

Данилевский молча созерцал. Это было невиданно — Лосев курил прямо в комнате, глотал из большого стакана водку, грубо выражался, а Лана молчала. Она тихо сидела рядом, и безобразие нетрезвого мужа впервые за долгие годы не вызывало у нее возмущения. Казалось, ей было все равно.

Сегодня был праздник — двенадцатое июня, День России. В 1992 году, когда праздник только был учрежден, его называли Днем Независимости — в честь появления декларации о государственном суверенитете Российской Федерации. Это название укоренилось во многих умах, хотя и вызывало некоторые недоумения. Удивительно, но именно на этот день для Данилевского пришлась кульминация недавних событий — событий драматических и одновременно вселявших в него надежду.

Все началось второго июня, когда позвонила Лана. Казалось, она была чем-то подавлена и очень хотела встретиться.

Придя к Данилевскому домой, Лана излила душу. Она рассказала, что полгода назад Лосев взял кредит, но не в банке, а у хорошего знакомого. «Надежный человек», — говорил он тогда про него. На эти деньги Лосев решил открыть сеть строительных магазинов, а для достижения цели поручил организационные хлопоты своему заклятому компаньону. «Магазины — это была его идея, — говорила Лана. — А Антон верил ему, да и причин к недоверию не было…»

В общем, время шло, а дело стояло. Ремонт помещений не продвинулся ни на шаг, и, поскольку Лосев не утруждал себя жестким контролем, выяснилось это совсем недавно. И тут кредитору срочно понадобились деньги.

Лосев объяснял, что не может сейчас отдать эту сумму, что вообще они на полгода не договаривались, но все было тщетно.

— Они что, не оформили договор о займе? — удивился Данилевский, когда Лана все это рассказала.

— Нет, — сказала она. — Он, видишь ли, доверял.

— Лосев — и доверял?!

— Это была рекомендация компаньона. А теперь… Тот требует денег, грозится какой-то счетчик включить, а компаньон лишь разводит руками — мол, бизнес-план, доход только через год после открытия магазина. С ума сойти можно.

В течение недели ситуация стремительно накалялась. Лана звонила каждый день, рассказывая Данилевскому о развитии событий, а тот пытался, как мог, поддержать любимую. Однажды он не выдержал и сам позвонил Лосеву. Тот тут же пригласил Данилевского в гости, чтобы, как он сказал, не спеша все обсудить.

— Ик… Ланка, сбегай еще за водкой.

Лана не шелохнулась. Лосев стремительно напивался.

— Мне заявили, — сказал он, — что, если через неделю денег не будет, Ланку убьют. Блин, так и сказал, сволочь.

Данилевского будто окатили ушатом воды. Лана была в опасности — это меняло дело. Если раньше он втайне надеялся, что Лосевы просто разойдутся, то теперь дело представало в ином свете. «Ну и черт с ним, этим жирным, — подумал Данилевский. — Надо что-то решать, чтобы Лану спасти…»

— Знаешь, Антон, тебя намеренно «кинули», — сказал он.

— Как это — намеренно? — не понял тот.

— Твой кредитор с компаньоном с самого начала были за одно. Они просто хотят обобрать тебя, вот и все.

Лосев удивлённо посмотрел на Данилевского. На какое-то время взгляд его показался трезвым. Лосев тяжело вздохнул и забормотал:

— Какая теперь разница, специально они так сделали или само всё получилось… Что это меняет, а, Санчо? Катер, машину, дачу можно продать… Или квартиру продать, а жить на даче… И машину с катером тоже продать, а ездить на электричке… Нет, все равно не хватает…

Данилевский наблюдал, как этот огромный, всегда такой самоуверенный человек на глазах превращается в ничто, и он впервые почувствовал жалость к нему.

— Сумма настолько велика? А если продать всю твою недвижимость и купить квартиру попроще или комнату?

Данилевский, конечно, понимал, что жить в коммунальной квартире для Ланы будет ужасно. На мгновение даже мелькнула шальная мысль — может, тогда, наконец, она расстанется с мужем… Но больше его интересовала сумма долга.

— Не уверен, что хватит. Ланка, ну сбегай за водкой, — еще раз попросил Лосев.

— У тебя еще полстакана.

— Это последние. Давай, жена, сгоняй напоследок. Завтра ведь насовсем убежишь!

— Антон, перестань.

— А то я не знаю! — расхохотался Лосев. — Давно ведь на сторону смотришь.

Данилевский поежился. Лосев перевёл на него пристальный взгляд:

— Что, неприятно, Санчо? Ты думал, я настолько глуп, чтоб ничего не заметить?

Данилевскому было крайне неудобно слушать эти слова, но он постарался сохранить спокойствие.

— Тебе не об этом сейчас надо думать, — сказал он.

Лосев выпрямился, посмотрел на Данилевского, и злая усмешка исказила его лицо.

— Значит, не отрицаешь. Молодец, хоть сейчас честный.

Данилевский судорожно пытался понять, как бы увести мысли Лосева от неудобной темы, но ничего в голову не приходило.

— А о чем, скажи на милость, мне сейчас думать? — продолжал меж тем Лосев. — Ты понимаешь, что я лишаюсь всего? Или, может быть, ну ее, жену, а? Пусть пристрелят, все равно не верна?

Лана сидела бледная как полотно, но возражать напившемуся супругу казалось опасным.

— И ты думаешь, этим дело закончится? — попытался вразумить его Данилевский. — Не будь наивным! После нее вплотную займутся твоей персоной. Им же деньги нужны.

— Ты считаешь?.. Хотя, пожалуй, ты прав. Так кто-нибудь пойдет в магазин? Нет? Ну ладно, сам схожу.

Лосев поднялся и направился к выходу.

Как только он ушел, Лана бросилась к Данилевскому.

— Что со мной будет, Данте?..

Он обнял ее и прижал к себе.

— Придумаем что-нибудь.

— Данте, если мы выкарабкаемся, я разведусь с ним. Хочешь?

— Любимая, не думай об этом. Я и так постараюсь помочь.

— Все равно. Хватит с меня. Какой же я была дурой все это время!

Данилевский чувствовал запах ее волос, тепло ее тела, и невероятная нежность охватывала его. Не таким способом он хотел забрать себе эту женщину, но, если это единственная возможность… Пусть будет так. Неужели настает тот переломный миг, которого он так ждал?..

— Солнышко, всё будет хорошо. Я тебе обещаю. Я не отдам тебя никому, — прошептал Данилевский и прильнул губами к ее макушке. Ах, этот легкий цветочный аромат, источаемый ее волосами… Он сводил с ума. Лана подняла голову и ответила ему поцелуем…

Тем временем в коридоре хлопнула дверь. Лосев вернулся.

— Да ладно, видел, — поморщился он, когда при его появлении Лана бросилась в сторону от Данилевского. — Говорю же, знаю все… Вы что же, думали, я слепой, ничего все эти годы не замечал? Только учти, Санчо, я тоже люблю ее, хоть и стерва она. Скоро все продам, и она насовсем убежит к тебе. Я буду уже не нужен, верно, Ланка? Да ладно глаза прятать, знаю же.

Он был сейчас настолько жалок, что сердце Данилевского невольно сжалось.

— Знаешь что, — сказал он, — я сам встречусь с твоим кредитором.

— Чего-о?

— И найду для него слова. Как ты правильно понял, я люблю твою жену и для ее безопасности сделаю все.

Лосев с минуту удивленно смотрел на него.

— Ты же поэтому всё рассказал мне, да, Антон? Если ты знал о нас, то не мог не догадаться, что я помогу тебе ради Ланы?

Лосев помолчал с минуту, а потом произнес:

— Значит, так тому и быть. Поможешь с этим делом — отдам тебе Ланку.

Такому заявлению Данилевский был крайне изумлен. «Видать, сильно его прихватило», — подумалось ему. Нельзя сказать, что ему было сейчас уютно.

— Вы не забыли, что я рядом с вами? — подала голос Лана. — Может, надо спросить у меня, а, Антон?

«Зачем она это говорит? — подумалось Данилевскому. — Готовит пути к отступлению? А впрочем, не все ли равно…»

* * *

На следующий день Лосев сообщил, что договорился о встрече с кредиторами, а еще через день он вместе с Данилевским уже подъезжал к месту переговоров.

Место оригинальностью не отличалось — подвальчик одного из домов Потемкинской улицы, вывеска которого гласила, что здесь помещается пивной бар. Напротив зеленела листва Таврического сада, неспешно прогуливались мамы с колясочками, и эта мирная картина так контрастировала с тем, что должно было через минуту произойти в подвальчике. Данилевский хорошо понимал это. Он, как мог, подготовился к встрече, просидев две ночи напролет за компьютером. Хакерство — не очень почитаемое занятие, но в исключительных ситуациях, считал Данилевский, вполне допустимое.

Подготовленная им работа была всего лишь половиной дела, и он это прекрасно понимал. Дальше — повести себя правильно. Не сломаться. Не усомниться. Не поддаться давлению. Утихомирить. Уговорить. Убедить.

С непривычки после яркого уличного света в подвальчике показалось слишком темно. В нос ударил тяжелый запах табака. Осмотревшись, Данилевский заметил, что помещение «пивнушки» весьма обширное, со множеством грубых деревянных столов и таких же скамеек. Интерьер не отличался ни уютом, ни оригинальностью. Посетителей почти не было, только несколько человек (кажется, трое) сидели в углу.

— Они, — прошептал Лосев.

— Пошли, — тихо сказал Данилевский. — Не дергайся и не дрейфь, а то все испортишь. А лучше вообще не встревай в разговор.

— Ладно, понял, — нехотя буркнул тот.

Когда они подошли к занятому столику, все трое подняли головы.

— Ну? — произнес один.

— Знакомьтесь: мой друг Данилевский, — представил Лосев.

Не говоря ни слова и не дожидаясь приглашения, Данилевский уселся за стол и, указав жестом Лосеву сделать то же, позвал официантку. Троица с интересом продолжала наблюдать. Им не был понятен этот незнакомец, а Лосев не спешил и, похоже, даже не собирался объяснять его роль. Создавалось впечатление, будто он даже побаивается своего «друга».

— У меня времени мало, — строго заявил Данилевский. — Я вас слушаю.

Расчет был правильный: наглость приняли за силу, и пригласившие, немного удивившись, покорно вступили в диалог. Он услышал историю про кредит, которую уже знал от Лосева, но в гораздо более жесткой интерпретации, требования кредиторов, заверения в недопустимости поведения Лосева, переходящие в угрозы. Обстановка была накалена до предела. Данилевский чувствовал, что его пытаются морально сломать. Он понимал — малейший знак неуверенности, и он проиграл. Он дослушал говоривших и, выдержав паузу, бесстрастно произнес:

— Это всё или есть что-то еще?

Наглость. «Этого мало?!» — послышались возгласы вперемешку с бранными словами, но в рядах кредиторов повеяло недоумением.

— Если вы ничего конкретного добавить не можете, — опять выдержав паузу, так же бесстрастно проговорил Данилевский, — послушайте мое предложение. Поверьте, оно интересно.

Не меняя тона, он начал неторопливый рассказ о каждом из присутствующих. Откуда-то появились распечатки банковских переводов, налоговые счета и даже данные из закрытых милицейских баз. Появлялись сведения о членах семьей кредиторов. От этого веяло скрытой угрозой. Этот странный человек, этот непонятно откуда взявшийся Данилевский знал абсолютно всё. Он угрожал. Он давал понять, что, если Лосева не оставят в покое, все тайные дела кредиторов станут известны многим из тех, с кем им совсем не хотелось бы сталкиваться. И тогда угроза жизни нависнет уже над ними самими…

Назад ехали молча. Данилевский вдруг ощутил, что ничего в его жизни не изменится, да и не нужно ничему меняться. Он понял, что не давало ему покоя все эти дни. Это были отнюдь не предстоявшие переговоры, а чувство брезгливости от того, что он будто бы торговал судьбой человека. Ее судьбой. Ее жизнью. Мол, решу проблему — женщина моя. Дикость. «И как я мог согласиться на такое, — недоумевал Данилевский. — Помог им — и слава Богу. Если этот жирный тюфяк так бессилен, за что Лана должна страдать?»

Теперь он боялся даже ее телефонного звонка. Ему было стыдно.

21

Старуха

Вернувшись из Мерхенхафта, Принцесса Виктория пребывала в задумчивости. Виденное в хрустальном шаре не давало ей покоя. Теперь, как никогда ранее, она понимала, как важно найти Великую рыбу. И хоть большинство говорило, что это — легенда, Виктория не прекращала верить в ее существование. «Мой Густав знал, что она есть, — думала Принцесса. — Значит, надо отыскать ее во что бы то ли стало»… Вновь каждый день она покидала дворец и молча бродила по городу, пытаясь встретить на его улицах какие-либо упоминания о Великой Рыбе. Взгляд ее скользил по старинным фасадам домов, она всматривалась в их барельефы — Принцесса знала, что в них может быть зашифрован кокой-либо знак, но так ничего и не находила.

Оказавшись на узкой извилистой улице, на которой ни разу ранее не бывала, Виктория обратила внимание на небольшой костел. Он не стоял обособленно, как это бывает обычно, а будто бы был зажат меж соседними домами. Дверь была приоткрыта. Удивившись такому расположению храма, Виктория решила зайти.

Внутри царил полумрак. Не было ни души. Стены костела были на удивление красивы — сверху донизу их покрывали яркие фрески с изображением библейских историй.

Принцесса Виктория медленно прошла вдоль рядов пустых скамей и, подойдя к распятию, призадумалась. Возникло чувство, что предмет ее поисков где-то рядом, но где?.. Она огляделась по сторонам, еще раз внимательно рассмотрела фрески, но так ничего и не обнаружила. Вздохнув, она направилась к выходу. И тут, у самых дверей, взгляд ее упал на выложенный мозаикой пол.

На полу, почти у самых дверей, был выложен силуэт рыбы.

Виктория остановилась и принялась рассматривать увиденное. «Неужели это — изображение Великой Рыбы? — промелькнуло в ее голове. — Наконец-то»… Силуэт рыбы был вписан в блестящий овал. Больше на полу не было ничего— ни текстов, ни символов.

«Надо у кого-то спросить, — подумала Принцесса. — Те, кто здесь служат, наверняка знают что-либо о Великой Рыбе»… Она вернулась к алтарю и попыталась позвать падре, но ей никто не ответил. Почему-то храм был абсолютно пуст. «Наверное, падре вышел, — решила Виктория. — Надо вернуться во дворец и навести справки, кто он и где живет».

Влекомая забрезжившей надеждой, она вышла наружу и пошла по той самой извилистой улице, надеясь поскорее добраться до дворца.

Но, видимо, потому, что этот район не был ей знаком, а средневековая застройка строгой геометрией не отличалась, Принцесса вскоре заблудилась. Она без конца ходила по узеньким улочкам, которые будто водили ее по кругу. Пытаясь найти дорогу обратно, Виктория не заметила, как вышла на самую окраину города.

Там всё было по-другому, совсем непривычное для нее: пыльные мостовые, пожухлая трава, замызганные грязью стены покосившихся домов… В нос ударял резкий запах нечистот, как будто в этом месте напрочь отсутствовала канализация.

Это были городские трущобы.

Принцесса Виктория остановилась и, недоумевая, как здесь оказалась, осмотрелась по сторонам. Сгущались сумерки; в полумраке уходящего дня не подметенная мостовая казалась уже не такой грязной, а покосившиеся дома — не такими убогими. На улице было безлюдно, если не считать одетой в лохмотья одинокой старухи, медленно бредущей с каким-то свертком в руках. Видно, почувствовав взгляд Виктории, она остановилась, подняла голову и с интересом оглядела изысканно одетую даму. Принцессе стало не по себе от такого взгляда, а старуха подошла ближе и спросила:

— Ты, чай, заблудилась? Иль потеряла чего?

Никто ещё не разговаривал с Принцессой так строго, и Виктория, растерявшись, вымолвила:

— Я… Мне так нужно найти Великую Рыбу… Говорят, что это почти невозможно, но я не могу оставить надежды. Мне просто необходимо отыскать ее!.. Может быть, Вам что-нибудь известно о ней?..

К её удивлению, Старуха не отвернулась и не приняла её за сумасшедшую, как это делали другие. Она смерила Принцессу пронзительным взглядом и сказала:

— Великую Рыбу может найти лишь тот, кому она нужна больше всего на свете. Иди прямо, а выйдешь из города — иди на восток. Идти долго придётся! И помни: если вдруг поймешь, что поиск этот ни к чему — никогда не видать тебе Великой Рыбы!

— Как же я узнаю то место, где она находится?

— Узнаешь.

Сказав это, Старуха отвернулась и пошла прочь.

Принцесса Виктория попыталась догнать ее, чтоб расспросить поподробнее, но та двигалась на удивление быстро и вскоре скрылась за углом. Виктория дошла до того же поворота, но никого за ним не увидела. Старуха будто провалилась сквозь землю! А сумерки стремительно сгущались, и улицы погружались во мрак. «Надо же, тут нет фонарей!» — в ужасе подумала Виктория и, заторопившись назад, сломала каблук своей туфельки. В некоторых окнах стал появляться тусклый свет, напоминающий пламя лучины — похоже, в этом районе вовсе не было электричества.

Не зная толком, в какую сторону идти, Виктория побрела вперед. Надо было непременно вернуться во дворец хотя бы для того, чтобы сменить обувь. А после — вперед, навстречу Великой Рыбе, которая обязательно явится в конце пути.

Внезапно из-за угла появился пьяный и, шатаясь, стал пересекать улицу. Вскоре послышался треск сухих веток и ругань — кажется, он не смог удержать равновесия. Позади скрипнули ворота. Виктория услышала за спиной цокот копыт, перемежавшийся со скрипом деревянных колес. «Какая отсталость! — в ужасе подумала она. — А я и не знала, что такое возможно в наше время… и в моей стране! О Господи!..»

Тем временем телега поравнялась с Викторией. Сидевший на ней мужик с интересом рассматривал незнакомую даму.

— Чего уставился! — из глубины телеги послышался недовольный женский голос.

Вероятно, его обладательница также внимательно рассмотрела Викторию и после произнесла:

— Дама, вы заблудились? Может, подвезти вас?

Принцесса Виктория долго раздумывать не стала — она понимала, что по-другому вряд ли выберется ко дворцу.

— Только мы недалеко Вас подбросим, — продолжала женщина, когда Виктория забралась на пушистое сено, выстилавшее дно телеги. — В богатые кварталы мы побаиваемся заезжать.

— Почему? — испуганно спросила Принцесса. — Вас там обижают?

— Да не-е, — протянул мужик. — Никто нас не трогает. Только неуютно нам там. Чужое всё, не наше. И эти авто, будь они прокляты… Тьфу! Бесовское изобретение. Да Вы не волнуйтесь — когда начнутся богатые улицы, Вы без труда найдете дорогу.

Так и произошло. Улицы становились все шире и освещённее, и наконец телега остановилась.

— Слезайте, — велел возница. — Как договаривались — дальше я не поеду, не обессудьте.

Где-то вдалеке послышался шум автомобиля. Мужик презрительно сплюнул и проворчал: «Довели страну, что даже феи уезжают отсюда. Безобразие».

Прихрамывая на сломанном каблуке, Виктория зашагала вперед. За спиной она слышала грохот удалявшейся телеги.

Принцесса без труда добралась до дворца. Никто из охраны не удивился — все уже привыкли к ее «невменяемости» и с молчаливого одобрения Премьер-Министра старались не замечать ее уходов.

Войдя в свои покои, Виктория сбросила шикарный костюм, натянув вместо него старые джинсы и свитер. Сломанные модельные туфли уступили место кроссовкам.

«Не усомниться. Не испугаться. Не терять времени».

Она посмотрела за окно: там совсем стемнело. Идти куда-либо прямо сейчас было бессмысленно.

«Я подожду рассвета, только прилягу ненадолго», — сказала себе Виктория и, только ее голова коснулась подушки, провалилась в сон.

Проснулась она от ярких солнечных лучей, бесцеремонно струившихся сквозь занавески.

«Как я могла столько спать!» — в ужасе подумала Виктория и, вскочив на ноги, бросилась к окну. На дворе стоял безмятежный день, как будто ничего и не было накануне. «Лишь бы успеть», — думала она, выбегая из дворца. Старые кроссовки позволяли двигаться легко и быстро, а джинсы ничуть не стесняли шаг. И кого бы ни встречала Виктория на своём пути, никто не узнавал в этой худенькой девчонке первую леди королевства. А если бы и узнали, не обратили б внимания — настолько привычны стали придворным ее «чудачества».

Принцесса пробежала через весь город, миновала грязные трущобы и, только оказавшись за их пределами, замедлила шаг. За городом начинался лес.

22

У ёлки

Петербургская зима ужасна — она темна и пронизана сыростью, иногда сменяющейся морозами. Что бы в такое время делали люди без праздников!

В последние годы их заметно прибавилось: за неделю до Нового года и через неделю после народ справлял Рождество. В Питере два рождества: одно католическое, которое не возможно не праздновать — все-таки вся Европа гуляет, а Петербург так похож на европейские столицы. Другое — исконно русское, православное. Когда-то оно тоже приходилось на декабрь, но пришла революция, поменявшая все вокруг. Даже календарь. Гонимая новой властью, церковь по причинам, ведомым ей одной, новое времяисчисление не приняла и продолжала жить старым временем. Это знал каждый современный человек, но, когда речь заходила о праздниках, большинство предпочитало сей факт забывать.

Темнота наступала рано, но с ее приходом город преображался. На улицах зажигались гирлянды, там и тут горели надписи «с Новым 2002 годом!» Только телевизионная башня уныло возвышалась черной махиной с точечными сигнальными огоньками — красочной иллюминацией ее снабдили лишь год спустя, на трехсотлетие Петербурга.

Электрический свет, проходя сквозь хрустальные подвески люстры, заметно тускнел, придавая комнате ровный желтоватый оттенок. Около пропитавшихся пылью книжных полок в наполненном водой металлическом треножнике стояла невысокая елка. Данилевский только что принес ее с улицы, и, оттаяв, дерево источало знакомый с детства праздничный аромат хвои. Посмотрев еще раз на раскинувшиеся зеленые ветви, Данилевский улыбнулся. «Может быть, она все же придет ко мне», — подумал он.

Как он ждал Лану все эти дни! Но она почему-то всегда оказывалась занятой. Католическое рождество? — она отмечала его в компании институтских друзей, с которыми давно собиралась встретиться, но все было не досуг. Потом у нее была корпоративная вечеринка. Потом — то же самое у Лосева, и туда полагалось непременно прийти с женой. «Опять этот жирный!» — подумалось Данилевскому.

Лосев преуспевал. В новом году планировалось открытие его первого магазина, но Лана об этом почти не рассказывала — лишь один раз упомянула вскользь. Она вообще предпочитала не затрагивать эту тему, да и сам Лосев Данилевского сторонился. Лана, как и ее муж, предпочитала забыть о своем обещании, а Данилевский боялся напомнить, чтобы не оскорбить ее чувства.

Работа шла своей чередой. Ее было много, иногда Данилевский по своему обыкновению доделывал задачи дома. Он нашел компромисс неприятному заданию — вирус писал не столь вредоносный, чтобы данные чужих компьютеров не повреждать, а всего лишь замедлять их работу. Пока от директора нареканий не было.

Он включил тихую музыку, лившуюся с какой-то молодежной радиостанции, и тут зазвонил телефон.

— Привет, — раздался из трубки серебристый голос.

— Ну наконец-то, — ответил Данилевский. — Куда тыпропала? Несколько дней не звонишь.

— Сейчас время такое — только успевай отдыхать от застолий! — засмеялась Лана. — Между прочим, мог бы и сам позвонить.

— Да? И как бы ты со мной разговаривала, окажись рядом Лосев? Мне не приятен «дежурный» голос, да и у тебя могут возникнуть проблемы.

«Не приятен? — мысленно удивилась Лана. — В первый раз слышу. Как-то я не задумывалась об этом…» А вслух сказала:

— Ну, такая уж жизнь у нас сложная. А я только что елку нарядила!

— Правда? — улыбнулся Данилевский. — Я еще не успел. Только в воду поставил.

— У тебя живая?! Она же сыпаться будет! Я в прошлом году купила искусственную — помнишь? Сейчас так этому радуюсь — не надо по рынкам бегать, собрала и нарядила! Может, зайдешь на днях, посмотришь?

— Лана, ты издеваешься?

— Нисколько! Мы второго числа гостей собираем, придут и Антошкины друзья, и мои. Никому до нас с тобой дела не будет!

— Нет, — поморщился Данилевский. — Уж лучше ты ко мне. Может быть, завтра, а?

— Ты с ума сошел! Завтра же Новый год!

— А ты днем приходи. Я шампанское куплю с пирожными. Посидим, а вечером ты спокойно поедешь к себе.

— Не знаю, попробую выбраться, — протянула Лана. — Только шампанского не надо.

— Что ж тогда? Вино?

— Нет.

— С каких это пор ты отказываешься от спиртного? Ты теперь за рулем? Что-то ты мне не рассказывала, что училась вождению!

— Нет… Я…

Молчание.

— В общем, Данте, я беременна. Надо же когда-то детей заводить, правда?

Теперь замолчал Данилевский. Известие было подобно удару молнии, но он быстро взял себя в руки. «А может быть, это я?..» — мелькнула надежда.

— Лана, а отец…

— Конечно, Антон. Данте, миленький, я же замужем. Все супруги рожают детей. Так я приду завтра ненадолго, хорошо?

— Конечно, — ответил Данилевский и, попрощавшись до встречи, повесил трубку.

Странно, но мир вокруг него не обрушился. Он остался стоять на месте — с пыльным шкафом, столом у окна, тусклой хрустальной люстрой и ароматной елкой. За все эти годы Данилевский слишком привык к мысли, что Лана никогда не оставит супруга, и весть о зачатом ребенке прозвучала как избавление. Все кончено. Не будет больше страданий, не будет мучительных надежд — пришло избавление. Нет ни боли, ни эмоций. Нет ничего.

Данилевский проспал почти до полудня. Его разбудил звонок мобильного телефона. «Где этот монстр?» — подумал Данилевский, с трудом разлепляя глаза и пытаясь понять, откуда именно доносится электронный монофонический Моцарт. Кажется, со стола… Он отбросил одеяло и, пробежав босяком к источнику звука, схватил аппарат. Не глядя на маленький экран, где высвечивалось имя звонящего, сразу поднес его к уху.

— Данте, это я, — послышался знакомый голосок. — Через час буду у тебя.

— Хорошо.

Отбой. «Сколько же времени?» Он наспех оделся, прибрал постель и побежал в магазин.

Небо было подернуто дымкой, сквозь которую мягко светило солнце. Легкий ветерок кружил в воздухе снежинки. Навстречу попадались подростки в красных колпачках Санта-Клауса, подвыпившие мужчины и озабоченные покупками женщины. Все вместе эти прохожие создавали настроение веселой предпраздничной суеты.

Купив пачку нарезанной семги и коробку пирожных, Данилевский вернулся домой, включил радио и принялся ждать появление любимой женщины.

Лана пришла минута в минуту, как обещала.

— Прости, я, наверное, разбудила тебя с утра?

— Ничего, и так пора было вставать.

Она подошла к столику, на котором стояли тарелочки с угощением, и, окинув их равнодушным взглядом, повернулась к Данилевскому:

— Как хочется кофейку!

— Сейчас сварю.

Сделав погромче радио, на волнах которого Барбара Стрейзанд задушевно распевала о любви, он ушел на кухню. Вернувшись с изящными чашечками, Данилевский поставил их на стол:

— Угощайся.

Звучавшая из радиоприемника музыка прервалась, и ди-джей объявил начало нового часа. Короткие, длящиеся всего пару минут новости заставили Данилевского усмехнуться. «Прошло уже полгода с момента исчезновения вдовы правителя Сагского королевства Густава Девятого. Тело признанного погибшим монарха так же до сих пор не найдено. Парламент страны поднимает вопрос о признании пропавшей вдовы короля погибшей и назначении нового главы государства».

— Смотри-ка, до сих пор я об этом только в Интернете читал, — сказал Данилевский. — Хитро они сделали, чтобы власть захватить. Сначала убили короля, потом объявили его жену сумасшедшей, а сейчас и ее прикончили.

— Ее смерть не доказана, — возразила Лана. — Сказали, что она просто исчезла.

— Это ничего не значит. Говорю тебе — их обоих убили.

— А где вообще эта страна находится? Что-то я раньше о ней не слышала…

Данилевский призадумался. А правда, где? Какое-то маленькое государство с монархическим строем… На каком оно континенте?.. «Ладно, потом поищу в интернете», — решил он и сел за стол.

Все это время Лана заметно нервничала и, казалось, поддерживала разговор о новостях просто так, чтобы не молчать. Сделав глоток горячего напитка, она наконец набралась решимости:

— Мы вчера так неуклюже поговорили…

Он молча смотрел на нее, ожидая дальнейших слов.

— В общем, я не хотела говорить тебе вот так, по телефону… Как-то само вырвалось.

— А как ты хотела? Придти и торжественно сообщить, что беременна от Лосева?

Лана потупила было взгляд, но тут же с вызовом подняла глаза:

— Данте, послушай меня внимательно.

«Нападение — лучшая защита», — усмехнулся про себя Данилевский, вслух же сказал:

— Я уже слушал.

— Нет, ты помолчи и выслушай, — настаивала она. — Да, у нас с Антоном будет ребенок. И что это изменит? Конечно, первое время будем встречаться пореже, но потом все станет как прежде!

«Как я устал от всей этой лжи», — подумал Данилевский. Будто прочитав его мысли, Лана сделала последнюю попытку удержать его:

— А я на Рождество совершенно свободна! Придешь ко мне?

— Как же Лосев?

— У них с друзьями зимняя рыбалка. Так что кроме нас с тобой дома никого не будет!

Раньше Данилевский с радостью бы принял такое предложение — раньше, но не сейчас. Рождество?.. Вчера Борька Загребин звал всех встречать этот праздник к себе на дачу. У его родителей был огромный (с Борькиных слов) дом рядом с Финским заливом, который в ночь на седьмое число был отдан в его полное распоряжение.

— Не получится, — сказал Данилевский. — На работе мероприятие. Извини…

Шел одиннадцатый час вечера. По телевизору показывали неизменную «Иронию судьбы», но Данилевский телевизор не смотрел. «Ящик», как тогда его называли за сходство с эти предметом, пылился на подставке в углу. В комнате по-прежнему играло радио.

Настроения у Данилевского не было. После развода он частенько праздновал Новый год в одиночестве, но в этот раз всё обстояло гораздо печальнее. Крушение надежд. Прощание с мечтой… Он даже не стал накрывать стол, лишь поставил около компьютера бутыль коньяка и недоеденные Ланой пирожные. И листать интернет он тоже не стал. Усевшись поудобнее и закурив, Данилевский вновь попытался сосредоточиться на работе. Подходила пора обновления антивирусных программ, и после Новогодних праздников директор ждал от него их завершений. А так же новых вирусных вставок в «Великолепного Рокси».

Внезапно заиграла мелодия мобильника. «Загребин», — светилось на маленьком экранчике. Данилевский нехотя взял телефон.

— Ты дома?

— Да.

— Мы сейчас забежим к тебе!

— Мы? — улыбнулся Данилевский. — И много вас?

— Я с девушкой, — весело ответил Борька.

Переступив порог, сияющий Загребин обнял друга и протянул ему бутылку шампанского:

— С наступающим!!!

Следом за ним вошла улыбающаяся Геля.

— Рад вас видеть, ребята, — тепло сказал Данилевский. Он и правда был рад. Неунывающий друг был сейчас как нельзя кстати.

— Мы тут рядом были на Финбанне, — говорил Загребин, помогая Геле снять пуховик. — И Ангелина предложила к тебе забежать.

Данилевский отметил, как трогательно Борька ухаживает за ней. И откуда в нем взялось столько галантности? «Хоть у них получилось», — подумалось ему.

Окинув взглядом комнату, Загребин сказал:

— Что-то у тебя тухло, приятель. Где новогодний стол? И накурено — жуть. Ты же не курил здесь раньше. Что случилось?

— Давай хоть шампанское откроем, — предложила Геля. — Я пошла бокалы искать!

Не успел Данилевский возразить, как она со свойственной ей бесцеремонностью побежала искать кухню, чтобы исследовать там шкафы в поисках подходящей посуды.

— Так что у тебя случилось? — тихо спросил Борька.

— Даже не знаю, как рассказать. Кажется, я расстаюсь с Ланой.

Когда Геля вернулась в комнату, друзья сидели на диване и потягивали коньяк. Кажется, она искала бокалы ровно столько времени, сколько было нужно для их разговора. Борька не мог не отметить этого и внутренне восхитился Гелиной деликатностью.

— О, ёлочка! — меж тем воскликнула Геля. — А почему так скудно украшена?

Данилевский перевел взгляд на ёлку с мишурой — «дождиком», которую он наспех набросал на душистые ветки. После разговора с Ланой украшать новогоднее дерево совсем не хотелось. «Какая же бестактная эта Геля, — подумал он. — Елка моя ей, видите ли, не нравится. И что только Борька в ней нашел?»

Гостья не унималась. Она ходила по комнате, рассматривая каждую деталь интерьера. Внимательно изучила корешки стоящих на полке книг. Подойдя к письменному столу, она наклонилась к экрану компьютера.

— Ой, а что это у тебя?..

Данилевский с Загребиным воззрились на монитор.

— Да так, работу на дом взял. Не успеваю доделывать, — отмахнулся Данилевский.

— Да ладно? — изумился Загребин. — Трудоголик ты наш!

Геля отходить от компьютера не спешила.

— Слушай, ты вирус пишешь, что ли? — спросила она, изучая монитор.

Друзья переглянулись.

— Какой вирус? Постой, ты понимаешь в программировании?.. — изумлению Борьки Загребина не было предела. Он переводил взгляд с Гели на Данилевского и обратно.

Похоже, деваться было некуда.

— Н-ну, да… Начальник поставил такие условия… Борька, прости, мне нельзя было рассказывать никому, даже тебе. Геля, подожди-ка. Ты как поняла?.. Ты — программист?

Загребин внимательно рассматривал Данилевского. Геля, наконец оторвавшись от монитора, села напротив них.

— Кажется, тебе придется всё рассказать, — сказала она.

— Нельзя — значит, нельзя, — попытался вмешаться Борька, но Геля была непреклонна.

И Данилевский, вздохнув, рассказал.

Внимательно выслушав, они с минуту молчали.

— Данилевский, это нехорошая работа, — сказала Геля. Ее тон был необычайно серьезен, а взгляд проницателен. Как тогда, у метро. — Тебе надо ее прекратить. Подлости — это не твоё.

— И что ты предлагаешь? — спросил он. — Уволиться? Вернуться в НИИ?

— Ну, хотя бы так, — ответила Геля.

— А ты понимаешь, какая там зарплата?

— И что? Раньше ты как-то жил. Что тебя так тянет к деньгам? У тебя кто-то на содержании?

Данилевский призадумался. И правда, что?.. Он не мог найти ответа и с раздражением понимал, что Геля права. Но как она распознала, что за программу он пишет? И если она программист такого уровня, почему работает в каком-то магазине, как говорил Загребин? Очень скрытная и непростая девушка…

— Ладно, разберемся с этим после праздников, — смягчилась она. — Ребята, уже без десяти двенадцать! Открывайте шампанское! А телек у тебя работает? Давайте включим, послушаем президента!

23

Зона отчуждения

Третий день подряд Принцесса Виктория шла сквозь лесную чащу. Деревья становились всё плотнее, еловые ветви перегораживали путь, а птичьи голоса давно смолкли.

Она шла строго на восток.

Странно, но за время своего пути она не чувствовала ничего — ни голода, ни усталости; только мысль о Густаве Девятом занимала ее голову: «Лишь бы получилось! Старуха сказала, нельзя усомниться… А я и не сомневаюсь. Только бы получилось…»

К концу третьего дня лес наконец начал редеть, и вскоре перед Викторией раскинулась широкая поляна. Здесь стояла мертвая тишина: ни птичьего щебета, ни шелеста ветра в кронах деревьев — ни одного живого звука. Будто вымерло все, а может, и не было здесь никогда ни птиц, ни зверей. Принцесса пошла вперёд, и каждый её шаг в высокой траве отдавался зловещим шорохом. «Зона отчуждения», — подумалось Виктории, и тут же пришло осознание, что цель ее путешествия совсем близко.

Она шла вперед, но продвигалась при этом необычайно медленно. Порой ей казалось, будто она топчется на одном месте. Захотелось посмотреть назад, далеко ли остался лес, но тут в памяти всплыли многочисленные истории о том, что оглядываться нельзя. «Не вернешься. Не найдешь, что искала», — крутились в голове назойливые мысли. И Виктория делала шаг за шагом, раздвигая достававшую ей до пояса густую шуршащую траву.

Тем временем солнце стало клониться к закату, и верхушки деревьев в его лучах налились ярко-золотистым светом. Ещё один день подходил к концу, а Великой Рыбы всё не было. Странная поляна кружила Викторию, трава тормозила шаг. «Где же ты, Великая Рыба? — думала Принцесса. — Неужели чувства меня подвели? Неужели это «зона отчуждения» обманула меня, вселив уверенность в близости цели, а сама завлекла меня вглубь? Наверное, так пропадает здесь все живое, случайно забредшее в это место. Сколько времени и сил потрачено зря… Я забыла о воде и пище, научилась не замечать боль и усталость, а тебя всё нет. Где ты, Великая Рыба?» Виктории хотелось упасть в траву, уткнуться лицом в землю и больше не шевелиться. Может быть, умереть — ей было все равно. Сил совсем не осталось. «Вот так и мой Густав пропал, — внезапно пришло на ум. — Он знал все и совсем не боялся смерти. Я тоже уже не боюсь ее. И Король-Мумия все знал, и Фарида. Они пытались меня остеречь, но теперь уже поздно. Обратно дороги нет. Густав… Господи, я же обещала. Сказала, что помогу ему. Или не говорила? Какая разница — главное, я дала обещание себе! Как можно было забыть! Великая Рыба! Прости меня за малодушие и укажи путь к тебе!»

Эти мысли прибавили бодрости, и Виктория продолжала шагать вперед в стремительно сгущавшихся сумерках.

Неожиданно поляна перешла в крутой холм. Он поднимался вверх почти вертикальными земляными уступами, с которых спутанной бахромой свисали стебли колючих растений. Как будто огромная лестница, а может, ступенчатая пирамида…

Принцесса Виктория остановилась. Она посмотрела на свою тень, падавшую прямо на уступы, и поняла, что дальнейший путь — только вверх.

Взбираться на холм, или пирамиду — чем бы это не оказалось — было тяжело. Земля осыпалась, ноги соскальзывали, а стебли чертополоха больно кололи руки. Когда силы совсем было оставили Викторию, перед ней внезапно образовалось что-то твердое. Это оказалась дверь — небольшая, но, по всей видимости, очень тяжелая, из кованого железа. «Неужели это то, что я искала? — подумала Принцесса. — Наконец-то».

Она вскарабкалась повыше и потянула за металлическое кольцо. Тяжелая с виду дверь открылась легко и без скрипа, будто кто-то недавно смазал ей петли.

Внутри было совсем темно; в проникавших снаружи лучах света виднелись ступеньки, ведущие вниз. «Будь что будет», — подумала Виктория и храбро шагнула вперед.

Свет, исходивший из открытой двери, вскоре перестал проникать в глубину пещеры. На минуту стало совсем темно, и Виктории пришлось вытянуть руки, что бы не уткнуться во что-нибудь носом. Было страшно. С раннего детства она не то чтоб боялась, но весьма недолюбливала темноту. Захотелось повернуть назад, к свету. «Нельзя. Слишком много уже пройдено, — подбадривала себя Виктория. — Осталось совсем чуть-чуть! Надо лишь делать шаг за шагом».

Она шла подобно слепому зверьку, спускаясь все ниже и ниже. Ноги сами нащупывали ступеньки. «Как глубоко!» — удивлялась Виктория.

Ступенька, еще ступенька… Руки уперлись в стену. Неужели тупик?! Нет, поворот. Влево и вниз. Ну когда же кончится эта лестница?!

Миновав поворот, где-то внизу Виктория увидела отблеск огня. «Ну наконец-то! — облегченно вздохнула она. — Да будет свет!» Усталость ее улетучилась, и Принцесса прибавила шагу.

Лестница кончилась. Коридор сильно расширился и уперся в другую дверь, огромную и тяжелую. По обеим сторонам на выложенных грубым булыжником стенах горели факелы. Кончики красного пламени превращались в черные клубы дыма, струившегося под своды грота. Помня о только что оставшейся позади темноте, Виктория взяла в руки один из факелов и только после этого толкнула дверь.

Дверь открылась так же легко, как и наружная. Оттуда повеяла волна сырого воздуха, в нос ударил острый запах плесени. Крепко сжимая свой светоч, Виктория шагнула внутрь.

Она очутилась в огромном помещении — таком большом, что лучи факела не доставали ни потолка, ни стен. Если бы ни пол под ногами, Виктория бы решила, что висит в бесконечном пространстве. Да и пол ли был это — она теперь сомневалась. Казалось, что она попала в пространство вне времени, в совсем иной мир. Мёртвая тишина царила вокруг, и лишь собственное дыхание нарушало её. Странный, мертвый мир. Или мир мертвых?.. Снова становилось страшно.

И всё же стоять на месте было глупо, а возвращаться — бессмысленно. Принцесса Виктория двинулась вперёд.

Шаг. Еще шаг. В руках горит факел, а света не прибавляется — не лучше, чем в том подземелье с лестницей.

Но вот темноту рассеял тусклый зеленый свет. Он исходил из круглых источников, подвешенных где-то сверху. На чем висели те лампы — видно не было; возможно, они просто парили в воздухе. Рассматривая их, Виктория с ужасом обнаружила, что это вовсе не лампы, а человеческие черепа. Они светились зеленым, будто были покрыты фосфором. «Кто же додумался до такого?» — удивилась Виктория.

Она пошла дальше, и вскоре ей встретились странные существа. Они весьма походили на людей, но какая-то тёмная жидкость сочилась с их тел. Существа, злобно сверкая глазами, подходили ближе, и тут стало понятно, что тела их начисто лишены кожи. Как будто кто-то сорвал её, оставив несчастных вечно истекать кровью. Они обступали Викторию, алчно протягивая к ней уродливые руки и зловеще шепча: «Ты останешься с нами!»

Не зная, что делать, она стала яростно отмахиваться факелом. Чудовища отступили назад, но не уходили. Не помня себя от страха, Виктория запустила в них светоч и бросилась бежать. «Господи, помоги!» — кричала Принцесса, уносясь вперёд.

Когда страшное место осталось позади, она замедлила шаг и осмотрелась. Зеленоватый свет сменился синим, а вместо мерцающих черепов появились неоновые языки пламени. Они были повсюду — сверху и снизу, сбоку и спереди. Виктории вспомнилось, что именно такую картину она видела в хрустальном шаре. «Значит, цель близка, — приободрилась она. — И, выходит, мой Густав где-то рядом! Мы же смотрели в шаре то место, где он сейчас находится!» Чем дальше шла Виктория, тем крупнее становились голубые субстанции. Они разрастались до огромных размеров, приобретая очертания невиданных существ. Те были ужасны своими формами. Они были похожи то на гигантских хищников, то на уродливых стариков, медленно бредущих вдаль. Обрадованная, что они не обращают на нее внимания, Виктория поспешила вперёд.

Разные картины, одна ужаснее другой, встречались на её пути. То она видела полуистлевших покойников, хищно взиравших на нее вывороченными из орбит глазами, то огромные, с человека величиной летучие мыши проносились над самой ее головой. Рты летучих мышей были оскалены в страшной улыбке, и с острых зубов их стекала кровь. Они трещали крыльями, распугивая всех остальных существ. Иногда попадались вампиры, по той или иной причине покинувшие земной мир.

Запах крови сменялся запахом плесени, и мертвая тишина приходила на смену зловещим крикам. «Куда же я попала?..» — в отчаянии думала Виктория. Как перед тем на поляне, от усталости и бессилия захотелось опуститься на землю и умереть. Она даже засомневалась, жива ли еще.

«В хрустальном шаре было именно это место, — размышляла Виктория. — Почему же я не вижу здесь Густава? Неужели я так и не смогу отыскать его?.. Не усомниться… Я и не сомневаюсь. Я вообще больше не чувствую ничего… Но если Великая Рыба обитает в таком ужасном месте, то что же она за чудовище?!»

Вдруг стало как-то особенно тихо, исчезли запахи, движения воздуха остановились. Принцесса обнаружила себя в просторном зале, в центре которого стояла огромная каменная глыба.

Глыба напоминала стол.

На столе кто-то лежал.

24

Сочельник

Шестого января, около восьми часов вечера Данилевский вышел из метро «Черная речка». Товарищи уже были там. Борька Загребин, замотанный в длинный полосатый шарф, помахал ему рукой. Рядом с ним стояла Геля. Выбившиеся из-под вязаной шапки рыжие пряди весело золотились в лучах уличных фонарей. «Как хорошо, что они с Борькой вместе», — подумалось Данилевскому. Чуть поодаль стояли Люда и Катерина с незнакомыми Данилевскому молодыми людьми.

— Сейчас Перевертайло подойдет, и поедем, — сказал Загребин и, подтянув к себе Гелю, поцеловал ее в губы.

За их спиной Данилевский с удивлением обнаружил Майскую. Она явно нервничала и очень хотела о чем-то его спросить, но не успела. Подошел последний из приглашенных — Олег Перевертайло.

— А где же Жаннка? — спросил Загребин.

— Это кто? — поинтересовался Данилевский.

— Моя невеста, — ответил Перевертайло. — Она позже подъедет на электричке.

Казалось, от былого соперничества между ним и Загребиным не осталось и следа.

— Знает хоть, куда ехать?

— Конечно. Я объяснил.

Борька Загребин повел всех к маршрутке. Воспользовавшись моментом, Данилевский шепотом поинтересовался:

— Зачем здесь Майская?

— Какая разница, — тихо ответил Борька. — Ты все равно один — будешь ее кавалером. Если ты, конечно, не против.

Загребин повел всех к остановке маршруток, которые ходили прямо до его дачи. Данилевский, в праздном любопытстве озираясь по сторонам, шел позади всех. На площадке перед метро собирались кого-то ожидавшие люди. «Наверное, тоже куда — то поедут, как мы», — подумал он.

Вдруг Данилевский почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, он похолодел: на него смотрел высокий и очень странный человек. Тот самый, который когда-то предлагал ему вечную жизнь и кого он принял за сумасшедшего. И, кажется, это именно он тем далеким весенним вечером приглашал его в бильярдную, когда Геля с толпой друзей пресекла попытку их разговора.

Странный Человек, пронизывая Данилевского взглядом, будто смеялся над ним.

Данилевский замедлил шаг. Казалось, что сам дьявол смотрит сейчас на него. Страх. Безысходность. Сопротивление бесполезно… Этот взгляд и парализовывал, и влек к себе. «Этот человек будет преследовать меня всегда, — пронеслось у Данилевского в голове. — И человек ли он вообще?.. Он явно не сумасшедший. Сильный и жестокий… Почему он всегда появляется именно в те моменты, когда мне непонятно, как дальше быть? И если потусторонние силы действительно существуют, и он — их воплощение… А может, воспользоваться? Попросить его вернуть мне Лану? Все равно ведь он не отстанет. Заодно и проверю, правда ли мистика существует, или все это игра моего больного воображения».

Будто прочитав его мысли, Странный Человек улыбнулся и двинулся к Данилевскому. Данилевский стоял, молча смотрел в его завораживающие глаза и чувствовал, что обречен. Он вдруг осознал, что сейчас навсегда станет зависим от Странного Человека, но ничего сделать с собой не мог — может быть, потому, что уже не оставалось сил на сопротивление, а может быть, просто измучился за последний год и очень хотел избавления. Абсолютное Зло улыбалось и двигалось ему навстречу.

Внезапно рядом с Данилевским возникла Геля. Она метнулась наперерез Странному Человеку и, посмотрев тому в лицо, резко сказала:

— А ну пошел отсюда!

Странный Человек остановился в недоумении.

— Что стоишь? — продолжала напирать Геля. — Пошел вон!

Не дав никому опомниться, она схватила Данилевского за рукав и побежала к остановке.

— Учись четко говорить «нет», — тихо сказала она Данилевскому на бегу. — Неопределенность тебя погубит.

— Что?.. — изумленно переспросил он.

— Говорю, на маршрутку опоздаем! — закричала Геля.

25

Великая Рыба

Но вернемся к Принцессе Виктории.

Итак, она находилась в огромном зале, посреди которого (от Виктории это было достаточно далеко) стояла каменная глыба. Глыба напоминала стол, на котором кто-то лежал.

За время своего путешествия по подземелью Виктория видела многое, но сейчас все у нее внутри замерло от напряжения. Не чувствуя ног, она направилась к камню. Каждый шаг разносился гулким эхом в окружающей тишине. Казалось, этот зал был еще одной «зоной отчуждения».

Виктория шла вперед, а камень не приближался. Потом расстояние стало быстро сокращаться, и наконец она оказалась прямо перед ним.

Камень был и впрямь похож на стол.

И на нем действительно кто-то лежал. Виктория сразу узнала этого человека.

На каменном столе, одетый в парадный костюм, лежал Густав Девятый. Бледный, холодный и неподвижный. Будто приготовленный к похоронам.

«Неужели он мертв?.. Нет, не может быть! Я не хочу!!!» Виктория бросилась к телу. Слезы струились по ее щекам. Она пыталась растормошить его — потряхивала за плечи, гладила его холодное лицо, что-то шептала в самое ухо, но Густав Девятый не отвечал. Казалось, он был действительно мёртв, но Виктория сдаваться не собиралась. Шепот ее превратился в громкий, почти истерический крик: «Ну же, вставай! Пожалуйста, просыпайся! Очнись же!!!» Наконец, чувствуя, что все бесполезно, Принцесса Виктория обняла его и, уткнувшись в его грудь, горько заплакала.

— Оставь его, — вдруг как раскат грома послышалось сверху.

Виктория вздрогнула и подняла голову. Напротив нее, с другой стороны стола стояло гигантское неоновое существо. Косые прорези глаз зловеще чернели, больше на лице не было ничего — ни носа, ни губ. На голове высились то ли уши, остроконечные, как у собаки, то ли рога. Тело скрывало нечто подобное балдахину — такое же аморфное и неоновое.

— Оставь его, — громогласно повторила фигура. — Он больше не принадлежит твоему миру.

— Не может быть, — прошептала Виктория.

Она посмотрела на бездыханное тело Густава, и волна гнева захлестнула её. В этот миг и страх, и боль исчезли из её сознания. «Если я, пройдя столько, все же нашла его, — подумала Виктория, — значит, смогу и вернуть его к жизни».

— Не будь самонадеянной, — будто читая ее мысли, произнесло Существо. — С чего ты взяла, что хотя бы сама вернешься обратно?

Виктория замолкла в недоумении. «Старуха сказала — не усомниться, — напомнила она себе. — Значит, сомневаться нельзя. Это чудовище лжет».

— Я вернусь. Просто я это знаю.

— О, безумство храбрых! — расхохоталось Существо. — Я здесь решаю, кого отпускать, а кого — нет.

— Тогда отпусти меня вместе с ним, — потребовала Виктория.

Будто грозовой раскат прогремел над ее головой — это Существо вновь залилось зловещим хохотом.

— Ты не в своем королевстве, Принцесса, и не тебе здесь командовать! Густав Девятый — мой. Это было его решение.

— Какое решение?.. — не поняла Виктория.

— Ты ничего не знаешь? Тогда слушай.

Этот человек взошел на престол Сагского королевства, когда тебя еще не было на свете. Государство тогда было более чем скромным. Густава Девятого это не устраивало. Будучи молод, он хотел быть самым могущественным правителем, самым богатым и самым великолепным, чтобы его королевство и он сам блистали подобно алмазу. Я дал ему эту возможность. Сагское королевство ширилось и богатело, весь мир говорил только о нем и его правителе. Но жизнь Густава Девятого подошла к концу, и теперь он сам — моя собственность.

— Как это — подошла к концу? — возмутилась Виктория. — Он, конечно, не молод, но и не настолько стар, чтоб умирать! Ему же нет и шестидесяти!

— Количество лет не имеет значения. Отмеренный срок подобен куску резины: растянуть его или сжать — конец всё равно никуда не исчезнет. Уходи отсюда, пока я даю тебе такую возможность! В противном случае я оставлю здесь и тебя.

«Только не поддаваться, только не усомниться», — повторяла себе Принцесса Виктория, а вслух сказала:

— Я всё равно заберу его. Я пришла сюда, чтоб говорить с Великой Рыбой, а не с тобой. Сейчас же ответь, где она?

Смех, похожий на раскат грозы, вновь наполнил пространство.

— Великая Рыба?! Она не поможет тебе, ибо против меня бессильна!

— Я всё равно попробую с ней поговорить, — произнесла Виктория. — С тобой я сделок не заключала, поэтому ты не посмеешь меня удержать. А если ты мне не укажешь дорогу к Великой Рыбе, я найду ее сама.

Она ожидала, что Существо опять возразит, но оно лишь молча вытянуло руку, указывая вдаль. В тот же миг в дальнем конце зала появилась дверь, и Виктория, не долго думая, бросилась к ней.

Она попала в другой зал, ещё больше первого. В центре, на небольшом возвышении в виде античной колонны, находилась огромная, с метр величиной рыбья голова. Её живые водянистые глаза очень внимательно посмотрели на Принцессу, и от этого нашей героине стало не по себе.

Виктория подошла ближе. Она хотела что-нибудь сказать, но не смогла вымолвить ни слова — робость охватила её.

— Что ж ты безмолвствуешь? — спросила Рыбья Голова.

«Надо сказать ей! Ну же!» — подбадривала себя Принцесса, но слова застревали в горле. Ее обуял непонятно откуда взявшийся священный ужас, когда начинаешь сомневаться, достоин ли ты говорить с Божеством.

— Ты пришла сюда, чтобы молчать? — вновь спросила Рыбья Голова.

— Нет… Великая Рыба… Я так долго искала тебя… Умоляю… Пожалуйста, отдай мне Густава Девятого, — наконец произнесла Виктория.

Рыбья Голова внимательно посмотрела на нее и спокойно произнесла:

— Нужен ли он тебе? Он стар, а ты молода. Лучше уходи, возвращайся в свой мир и никогда больше не посягай на тёмные силы.

— Ну пожалуйста, отпусти моего мужа! Я знаю, почему он здесь, и все же прости ему его ошибку! Будучи молод, он не представлял, на что шел. Он сам хотел попросить тебя об избавлении от страшного обязательства, но не успел.

Рыбья Голова удивилась:

— Тебе нужен мертвый король?

— Он не умер, — тихо возразила Виктория. — Он не мог умереть, ведь я люблю его! Я так долго шла за ним, столько пережила! Он никак не может остаться мертвым, потому что любовь побеждает смерть…

— Если так, — сверкнула глазами Рыбья Голова, — я отпущу Густава Девятого. Но баланс не должен быть нарушен! Взамен него здесь останешься ты. Согласна?

Принцесса Виктория задумалась. Она вспомнила свой мир, детство и юность. Старый замок, отца и мать. Лабиринт сада, в котором она, будучи маленькой девочкой, пряталась от нянек. В котором ее впервые поцеловал Густав Девятый… Его приезды в Эвентурское королевство и их свидания в замке, потом пышная свадьба в Избурге и счастливые дни. Счастье, продолжавшееся до загадочных ночных исчезновений. «И как же мне жить без него? — горько подумала Виктория. — Я не смогла смириться с потерей раньше, и не смогу никогда». Мир без любимого человека вмиг утратил краски, сделавшись таким же мрачным, как это подземелье.

— Наверное, у меня нет выбора, — горько вздохнула Виктория. — Если вернуться домой может только один из нас, разреши это моему Густаву. И пусть он не молод — разве возраст имеет значение? Каждая жизнь одинаково бесценна.

Сказав это, она замолкла, смиренно ожидая решения, но Рыбья Голова молчала. И вдруг…

Вдруг Рыбья Голова начала увеличиваться в размерах, и по мере роста у неё появлялось тело. Вскоре перед Викторией предстала гигантская Рыба, такая прекрасная, что от неё невозможно было оторвать глаз. Плавники переливались всеми цветами радуги, чешуя светилась яркими солнечными лучами, а глаза походили на две полные луны. Это было самое удивительное и великолепное, что когда-либо видела Виктория.

Это была Великая Рыба.

— Запомни, Принцесса Виктория, — сказала она, — игры со злом опасны, а жизнь человеку дается единожды. Ты увидела много ужасного, и пусть это научит тебя относиться к своей судьбе осмотрительно. Помни — легко совершить ошибку, а искупить ее порой очень трудно. Но сила твоей любви так велика, что я прощаю Густава Девятого. Твоей жертвы не потребуется, ты уйдешь вместе с ним.

Слезы благодарности выступили на глазах Виктории, и Великая Рыба мягко спросила:

— Разве ты не узнала меня? Ведь мы с тобою давно знакомы.

После этих слов она на мгновенье превратилась в старуху из трущоб и тут же вернулась к своему величественному облику.

Виктория ошеломленно созерцала метаморфозы.

— Так это была ты? — вымолвила она. — Зачем же ты заставила меня совершить этот путь? Почему не сказала сразу, что ты и есть Великая Рыба?

— Мне следовало испытать тебя.

— Какой в этом смысл?! — закричала Виктория. — Это жестоко с твоей стороны! Разве от моих страданий что-нибудь изменилось?

— Испытания были нужны для тебя самой, — ответила Великая Рыба. — Ибо любовь слишком часто путают с ненужными страстями. В начале твоего пути никто не знал, сможешь ли ты его завершить, не знала и ты сама. Теперь же иди, забирай своего мужа.

Волна восторга и священного трепета вновь захватила Викторию. Влекомая непреодолимым желанием, она опустилась на колени и, утирая не унимающиеся слезы радости, зашептала:

— Спасибо, Великая Рыба. Мне кажется, теперь я узнала тебя. Скажи, ведь это Ты?..

Великая Рыба засияла еще ярче, превратившись в ослепительный шар. На миг в этом сиянии Виктория разглядела человека, облаченного в длинные одежды. Это был Тот, кого она узнала, Тот, образ кого ей был знаком с самого детства, который она видела в церковных сводах в каждом храме у алтаря…

Всё исчезло так же внезапно, как появилось. Зал опустел, будто не было в нем никогда Великой рыбы, и Виктория бросилась обратно.

Она ожидала, что Густав Девятый встретит ее живым, но этого не произошло.

Каменная глыба по-прежнему стояла на месте, и Густав все так же неподвижно лежал на ней.

Виктория подбежала к его телу, но, не успела она до него дотронуться, как появилось знакомое ей Неоновое Существо.

— Он мой, — прогремело чудовище. — Никто не властен забрать мою добычу!

— Ты лжешь, — решительно возразила Виктория. — Густав Девятый больше не принадлежит тебе! Такова воля Великой Рыбы.

— Тогда забирай, если сможешь, — усмехнулось Неоновое Существо и начало таять, вскоре исчезнув совсем.

Оставшись одна, Виктория взглянула в лицо мужа, пытаясь найти в нем признаки жизни. Лицо оставалось недвижно. Она взяла его голову в руки, поцеловала холодные губы, но Густав Девятый так и не приходил в себя. Виктория принялась трясти его за плечи, шептала: «Проснись!», но и это не помогало.

«Неужели он правда умер? — в отчаянии подумала она. — Неужели я столько пережила лишь ради того, чтобы забрать бездыханное тело?.. Нет, этого не может быть. Великая Рыба не могла обмануть меня, ведь даже Неоновое Существо подчинилось ей».

А Густав Девятый по-прежнему оставался холоден и неподвижен.

«Для того ли я пришла, что бы уйти ни с чем? — рассуждала Виктория. — Нет, я не оставлю его здесь, даже если он мертв».

Она подхватила его под руки и, собрав все силы (и откуда взялись они в столь хрупком теле?), стащила с каменной глыбы. Густав Девятый был достаточно высоким и потому тяжелым, но Виктория не разжимала объятий. Она волокла его тело, стараясь пробраться к выходу, не обращая внимание на чудовищ, не откликаясь на звуки и запахи. И все, кто ранее пытался преградить ей путь, теперь расступались. Такова была воля Великой Рыбы.

А Виктория всё шла и шла, волоча за собой тело Густава. Руки ее слабели, и казалось, что ей не удастся донести его до выхода из подземелья. «Я не смогу, — обреченно прошептала Виктория. — Силы меня покидают… Великая Рыба задала мне невыполнимую задачу». В тот же миг откуда-то сверху послышался голос: «Великая Рыба никогда не поручает непосильных дел». Виктория быстро подняла голову, но там была лишь чернота. Собрав остаток сил, она вновь двинулась дальше. Миновав все залы и коридоры, она наконец добралась до лестницы — той самой, что вела к выходу из холма-пирамиды.

Отчего-то вокруг было холодно. Под факелом, прямо на полу, непонятно откуда взялся огромный черный кот. Животное лежало, подобрав под себя лапы; посмотрев на Викторию, оно зевнуло, выпустив изо рта облако пара, и закрыло глаза.

Принцесса, еще крепче сжав тело Густава, ступенька за ступенькой стала карабкаться вверх. «Скоро, скоро будет выход», — подбадривала она себя. Свет факела давно остался позади, но Виктория уже не боялась тьмы. Рука сама нащупала железную дверь; та открылась так же легко, как и в первый раз. В глаза Принцессы ударил ослепительный свет, а лицо обдала струя холодного и свежего воздуха.

Выбравшись из подземелья, Виктория не узнала поляну. Везде был снег. Ветви елей гнулись под его тяжестью, повсюду белели сугробы. Сделав шаг, она тут же по колено провалилась в снежную толщу.

Спустившись — точнее, почти съехав по рыхлому снегу к подножью холма, Виктория разомкнула руки, доселе сжимавшие тело Густава, и уселась рядом. «Вот мы и выбрались», — подумала она, глядя на неподвижного мужа. В тот же миг она с удивлением и радостью заметила, что мертвенная бледность на его лице стала исчезать. Кожа приобрела свой обычный оттенок, губы порозовели, появилось дыхание. Не веря своей радости, Виктория погладила его щеки и произнесла:

— Пожалуйста, очнись! Любимый, очнись, мы вернулись!

Веки Густава дрогнули, и он открыл глаза.

Присев, он внимательно осмотрелся по сторонам и, помолчав, спросил:

— Где мы?

— Всё в порядке, — мягко ответила Виктория. — Теперь мы в безопасности. Сама Великая Рыба нам помогла.

Густав Девятый удивленно уставился на жену:

— Почему ты здесь? Господи, как ты нашла меня?.. Как же тебе удалось пройти весь этот путь? И как удалось тебе добраться до Великой Рыбы?

С минуту Виктория молчала, глядя на искрящийся в солнечных лучах снег. Ей казалось, что снежные блестки были маленькими чешуйками Великой Рыбы, и от этого становилось радостно, тепло и спокойно.

— Это всё не важно, — улыбнулась Виктория. — Как-нибудь я тебе рассажу. А сейчас пойдем домой.

26

Рождество

Дача Загребиных представляла собой недавно построенный деревянный дом в два этажа, с высоким крыльцом. Поскольку зимой хозяева приезжали сюда редко, внутри было не намного теплее, чем снаружи.

— Ну и холодина, — протянула одна из девушек.

— А что ты хотела, — притоптывая, чтобы сбить с обуви снег, ответил ей Перевертайло. — Зима на дворе.

— В прихожей лежат дрова, — сообщил Борька Загребин. Изо рта его шел пар. — Сейчас печку растопим и согреемся! Кстати, будете выходить во двор — осторожнее, на крыльце кирпичи не рассыпьте.

— Какие еще кирпичи?

— У нас парапет не доделан, — пояснил Борька, — вместо него стопка кирпичей стоит. Не облокачивайтесь на нее.

Тем временем Перевертайло извлекал из огромной спортивной сумки бутылку за бутылкой, выставляя их на журнальный столик.

— У нас что, только водка?! — воскликнула Майская.

Ангелина и другие девушки молчали, но их взгляд выражал такое же замешательство.

Мужчины растерянно переглянулись — мол, не предусмотрели, но Борька уверенно заявил:

— На даче, девчонки, в такой мороз без водочки не согреетесь! Ну-ка, Олег, наливай!

Перевертайло с удовольствием потер руки и, бормоча под нос: «Где у нас рюмочки?», открутил пробку. Рюмочки появились незамедлительно.

— Ну, с наступающим!

После этого дело пошло веселее. Кто-то уже растапливал печку, и воздух наполнялся ароматом горящих поленьев. На столике возник зеленый лук с внушительным шматком сала, буханка круглого ржаного хлеба, банка огурцов. Заалели помидоры. Следом появилась колбаса горячего копчения и даже большая миска со студнем.

— Мама делала, — похвастался Борька.

Вооружившись ножами, девушки принялись за нарезку. Мужчины сновали туда-сюда, подносили дрова, передвигали мебель, весело поглядывая на еду. Дом наполнялся предпраздничным шумом.

— Девчонки, дайте закусить!

— Где кочерга?

— Селедочку возьмите!

— Кочерга слева за печкой.

— Хорошо-то как!..

В комнате стало заметно теплее, в печке радостно потрескивали дрова, а вкусные запахи приятно щекотали ноздри.

Перевертайло посмотрел на часы:

— Ребята, я сбегаю на станцию — надо Жаннку встретить.

Выйдя в прихожую, он, потоптался с минуту и вновь высунулся в комнату:

— Борька, куда ты дел всю одежду?

— Какую?

— Верхнюю, куртки наши!

— На второй этаж отнес, чтоб здесь не валялись. Много нас очень, вешалки не хватает.

— И где у тебя на второй этаж заходят?

Борька замахал руками:

— Не лезь сейчас туда! Возьми ватник в прихожке, сгоняй на станцию в нем, ладно?

Недовольно поморщившись, Перевертайло все же пришлось согласиться. Он скрылся, но через минуту с улицы послышался грохот.

— Борька, что-то рассыпалось! — закричал через дверь Перевертайло.

Чертыхнувшись, Загребин тут же выскочил наружу и, осмотревшись, обреченно вздохнул. Под крыльцом были рассыпаны кирпичи, часть из которых, видимо, в силу хрупкости материала раскололась на половинки.

— Просил же не облокачиваться, — проворчал он.

Перевертайло смущенно поглядывал то на Борьку, то на часы.

— Иди уж, а то опоздаешь, — вздохнул тот. — Я сам приберу.

Перевертайло плотнее запахнул ватник и побежал в темноту. Борька Загребин, еще раз вздохнув, начал собирать кирпичи. Сложив их аккуратненькой горкой, он с тоской посмотрел на обломки. Тут вышел Данилевский.

— Поможешь мне? — обернулся Борька. — Надо этот мусор вынести, а то потом забудем.

— Вот это да, — присвистнул Данилевский. — Чего это их так много побилось?

— Отсырели, наверно, — пожал плечами Борька. — И тут внизу ещё камень лежит, видимо, об него стукнулись. Сейчас принесу мешок.

Мешок оказался огромным, из грубой холстины. «Хорошая вещь, прочная», — сказал Загребин. Они сложили туда кирпичные обломки и, взявшись за края, поволокли его по снежной тропинке. Данилевский с любопытством осматривался: освещаемые одиноким уличным фонарем, тут и там белели сугробы. Вдалеке стояли другие дачи, но, судя по заколоченным ставням, онипустовали. На небе серебряной россыпью сверкали звезды.

Они прошли вдоль четырех домов и завернули за угол. В нескольких метрах, чуть припорошенная снегом, высилась мусорная куча, неподалеку от которой горел еще один фонарь.

Мороз постепенно давал о себе знать, пощипывая щеки и нос.

— Мешок надо принести обратно, — сказал Борька Загребин. — Отец его часто использует, ругаться будет, если не найдёт.

— Значит, пошли вытряхивать? — неохотно спросил Данилевский. — Свалка у вас какая высокая…

Борьке Загребину и самому не хотелось сворачивать с дорожки в снег, тем более что до мусорной кучи было еще метров пять.

— А давай покидаем кирпичи, — предложил он, — и пойдем обратно.

Он открыл мешок, достал кусок кирпича и запустил его в мусор. Данилевский сделал то же самое.

— Красиво летят!

Возможно, сказалось количество выпитого спиртного, но метание кирпичей превратилось в веселую забаву. Данилевский с Загребиным, словно малые дети, соревновались на дальность полета и попадание «в цель» по выступающим из кучи доскам.

Но внезапно мусор зашевелился. Из его недр вырвались крепкие слова — те самые, которые считаются непечатными.

Оцепеневшие от страха метатели кирпичей наблюдали, как из мусорной кучи вылезала фигура непонятного пола и возраста. Широкое и отечное лицо фигуры ужасало — нечто подобное Борька Загребин однажды видел в учебнике судебной медицины одной из своих подружек.

— Покойник ожил, — не кстати пошутил Данилевский.

Обезумев от ужаса, Загребин бросил мешок и побежал что есть мочи. Данилевскому тоже стало не по себе, и он припустился следом.

Влетев в дом, Борька тут же потребовал водки, и, выпив, понемногу начал успокаиваться.

— Ты хоть мешок захватил? — спросил он.

— Какой мешок?

— Какой, какой! Слушай, Данилевский, что вообще за бред ты там нес? — возмутился Борька. — Я из-за тебя мешок потерял! Отец мне плешь проест за него. Это наверняка был бомж. Они иногда появляются в нашем поселке.

— Ну, пошутил я, а ты сразу удрал!

— Хороши шуточки. Хоть бы мешок подобрал, — буркнул Загребин и вышел из комнаты.

Печка тем временем вовсю разогрелась, и в доме стало совсем тепло. Стол ломился от обилия тарелок с бутербродами, салатами и селедкой. Студень был аккуратно разрезан. «Когда они все это успели?» — восхищенно подумал Данилевский. Открыли вторую бутылку.

Выпили, и вернулся Перевертайло. С ним пришла миниатюрная девушка — такая маленькая, что скорее походила на ребенка. Она явно не рассчитала с одеждой: под заячьей шубой на ней оказалась кружевная кофточка с глубоким вырезом, более подходящая для ресторана, нежели дачи. Лицо, шея и область декольте были обильно обсыпаны блестками, на ресницах лежал толстый слой туши. Это было ее первое появление в кругу друзей жениха.

— Знакомьтесь: Жанна!

Изобразив приветливую улыбку, Майская пригласила всех к столу.

— Давно пора, а то водка стынет! — одобрил приглашение Борька Загребин.

«Ему уже хватит», — подумал Данилевский, но вслух ничего не сказал. Стол манил закусками.

27

Волшебная ночь

Рождество давно наступило — время перевалило далеко за полночь. В доме было жарко — может быть, от обилия стопленных дров, а может, это спиртное давало о себе знать. Как бы там ни было, и хозяин, и гости изрядно напились. Пары уже успели побывать в уединении и теперь вновь выходили к столу, часто в преображенном виде. Жанна расхаживала в надетом на голое тело и достававшем ей до колен свитере Перевертайло. Борька Загребин увлек с собой в соседнюю комнату сразу двоих — и Гелю, и Майскую. Встреча Рождества незаметно превратилась в оргию.

В этом языческом хаосе Данилевский чувствовал себя одиноким. Откинувшись на спинку кресла, он потягивал очередную стопку водки и пытался осмыслить события прошедших дней. А ведь Лана могла бы поехать сюда вместе с ним — стоило лишь предложить. И не было бы так одиноко… И тут же приходила мысль, что так, как есть — лучше. Да и куда ей, беременной, в такую компанию, где кроме водки напитков нет! «Вся история нашей любви строилась на ожидании мечты, — думал Данилевский, — и вот мечта оказалась несбыточной. Окончательно и бесповоротно. Лана, маленькая гадина! Что же ты со мной сделала?!» Мысли начали путаться, к горлу подступила тошнота. «Пора на улицу», — из глубины затухающего сознания сказал внутренний голос.

Данилевский вышел на крыльцо и глубоко вдохнул морозный воздух. Тошнота отступила. Самочувствие улучшалось.

Он огляделся по сторонам. Заснеженное пространство было наполнено величественной тишиной, над которой раскинулось необъятное звездное небо. Приметив самую яркую астру («Вот она — Рождественская звезда!»), Данилевский с удивлением наблюдал, как она раздваивается. Он сделал над собой усилие, напряг зрение и совместил точки в одну. «Я пьян», — констатировал Данилевский и присел на ступеньки. Ему стало хорошо, спокойно и совсем не холодно.

Неизвестно, сколько он так сидел — может быть, целую вечность, но вдруг распахнулась дверь, и оттуда высунулись Загребин с Майской.

— С ума сошел! Замерзнешь! — закричали они наперебой. — Давай скорее в дом!

И, схватив его за свитер, потащили внутрь. Данилевский пытался было сопротивляться и даже сердился, что свитер испортят, но они были неумолимы. Нехотя Данилевский подчинился.

У стола собрались самые стойкие. Пришла Геля, на которой не было ничего кроме шерстяного одеяла. Она казалась рассерженной. Борька Загребин пытался ее обнять, но она оттолкнула его:

— Дурак! В какое положение ты меня поставил!!! — гневно сказала она.

— Милая, я люблю тебя! — воскликнул Борька. Посмотрев на него, Данилевский понял, что тот, как ни странно, не врал.

— Да ты опозорил меня перед людьми!!! — не унималась Геля.

Загребин все-таки схватил ее за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:

— Дорогая, лапулечка, я обожаю тебя! Люди, смотрите! Я люблю эту женщину!!!

Он упал в кресло, и Ангелина, отбиваясь, все же оказалась у него на коленях. Подошла завернутая в простыню Майская и, ухмыльнувшись, уселась на подлокотник. Обняв их обеих, Борька Загребин обвел друзей взглядом и восхищенно сказал:

— Ребята, у меня никогда еще не было такой потрясающей ночи!

Геля презрительно отвернулась.

— За это надо выпить! — заявил Перевертайло. — А ну-ка, девушки, где ваши рюмочки?

И они выпили. Потом еще и еще.

Борька Загребин пьянел всё больше и больше.

— П-послушай, Данилевский, — заплетающимся языком пробормотал он, — кто это был на свалке, а?

— Когда? — спросил Данилевский, пытаясь собрать мысли воедино. Это ему не удавалось.

— Когда мы мешок потеряли.

— Какой мешок?

— Когда кирпичи выбрасывали.

— А-а. Бомж, — ответил Данилевский, пытаясь соединить взглядом раздваивающиеся в глазах рюмки в одну.

— Т-точно? Н-не труп?

— Не-а. Покойники не разговаривают.

— Ты уверен?

— Угу.

Борька воздел глаза к потолку и, помолчав, изрек:

— Верно. Тогда скажи, любезный друг, зачем ты выбросил мой мешок?

Брови Данилевского удивленно поползли вверх:

— Я??? Сам же первый удрал!

— Нет, Данилевский, ты меня не путай. Кто сказал, что там мертвец? Ты. А кто уходил последним? Тоже ты. Так почему ты оставил мешок?! Отец убьёт меня.

Загребин все больше распалялся. Майская, зевнув, протянула:

— Достал ты, Борька, своим мешком. Если он так тебе нужен, иди и отыщи его!

Икнув, тот заявил:

— Не пойду! Я замерзну.

— Уймись, — сказал Данилевский. — Я сейчас сам схожу за твоим мешком, чтобы ты ото всех отстал.

Раздались аплодисменты — навязчивая идея хозяина дома начала действовать гостям на нервы.

Пошатываясь, Данилевский вышел в прихожую. Он схватил с вешалки первую попавшуюся куртку. Куртка была тесна, она с трудом налезала на его толстый свитер, но искать что-либо другое ему сейчас было лень. Он собирался уже открыть дверь, но был остановлен чьей-то цепкой рукой, ухватившей его за одежду. «Кому ещё там неймется?» — раздраженно подумал Данилевский и обернулся.

Это оказалась Ангелина. Она сунула ему в руки ватник и шапку, и, встав на цыпочки, намотала на шею чей-то шарф.

— Это еще зачем? Ты чего, Геля?

— Так надо. Там холодно, — пояснила она.

— Так я же в куртке! Зачем ватник?

— Надень его поверх. Поверь, пригодится!

Данилевского удивила ее неожиданная забота. Когда она завязывала на нем шарф, их взгляды встретились, и он изумился тому, сколько печали и боли было в ее глазах. Абсолютно трезвых глазах. («Странно, — подумал Данилевский. — Я же видел, как она выпивала со всеми!») Во взгляде Гели была жалость — будто она знала, что творится в его душе. Или знала что-то еще. «Глупости, я просто пьян и мне все это кажется. И вообще она переживает из-за Загребинской выходки», — решил Данилевский и сказал:

— Не сердись на Борьку, это у него пройдет. Он действительно любит только тебя. А на Майскую не обращай внимания, она всегда была глупой.

— Мне это не важно, — тихо ответила Ангелина. — Будь осторожен в пути.

— Да что ты, свалка здесь рядом, за углом! Я через две минуты вернусь.

— Тем не менее будь осторожен. Странный ты человек, Данилевский. Все время не в той стороне оказываешься. Может, тебе пора сменить прозвище? Глядишь — и выйдешь из темного леса.

Данилевский удивленно посмотрел на нее — она по-прежнему казалась трезвой и печальной.

— Мы мешок не в лесу потеряли. Между прочим, на улице не так уж и темно — там фонари горят.

— Я про лес Данте. Это образное выражение.

— А-а. Я сейчас вернусь. Скажи Борьке, чтоб готовился к встрече мешка.

Данилевский набросил на плечи ватник, оказавшийся не по размеру огромным, и вышел из дома.

Морозная тишина вновь окутала его и немного прояснила рассудок. Он поднял голову, чтоб посмотреть на звезды, но странно — в небе царила лишь пустота. Глубокая черная пустота. Ни одной звездочки! Признаков облаков тоже не обнаруживалось. «Звезды украли», — с некоторым страхом подумал Данилевский.

Он спустился с крыльца и направился по освещаемой фонарем тропинке. Снег поскрипывал под ногами. Хотелось поскорее найти мешок и вернуться обратно.

Данилевский дошел до знакомого поворота, несколько раз останавливаясь, чтоб посмотреть в небо, которое оставалось пустым. «Боже, как же я пьян, — думал он в эти мгновенья. — Как безобразно я пьян!»

Он шел и шел, снег скрипел и скрипел под ногами, а звезды так и не появлялись. Становилось зябко. Свет фонарей остался далеко позади, а свалки все не было. «Я не туда свернул, — решил Данилевский. — В конце концов, если этот дрянной мешок Борьке так дорог, пусть сам с утра его ищет. Если, конечно, бомжи не прибрали. Черт меня дернул идти сюда!» Еще раз взглянув в беззвездное небо, он повернул обратно.

Но что-то было не так. И впереди, и со всех сторон царила такая же чернота, как и над головой. Не было ничего — ни света уличного фонаря, ни отблесков окон Борькиной дачи. «Я заблудился, — с ужасом подумал Данилевский. — Что делать? Куда идти?..»

Под ногами оставалась протоптанная в снегу тропинка. Справедливо решив, что куда-нибудь она его выведет, Данилевский пошел вперед.

Неизвестно, сколько минуло времени, но он шел и шел, а дачного поселка не появлялось. По сторонам от тропинки ощупью определялись ветви кустов и елей.

Панический страх охватил Данилевского. «Я замерзну в лесу, — думал он. — Как это глупо! Замерзну… Господи, Боже мой, помоги!!!»

И тут тропинка уперлась в бревенчатую стену. Двигаясь на ощупь, Данилевский обошел темное строение и — о чудо! — обнаружил дверь. Моля Провидение, чтобы она оказалась не запертой, он потянул ручку.

Дверь легко открылась. В лицо Данилевскому ударила волна теплого воздуха с запахом древесины, какой обычно бывает в банях. В кармане ватника он нашел так неожиданно кстати кем-то забытую зажигалку. В свете ее огонька Данилевский разглядел тесный предбанник с пустым деревянным столом и скамьей, а чуть поодаль — следующую дверь, вероятно, ведущую в парную.

В парной было тепло и чуть сыро. Угли в печи уже потухли, но банные камни ещё не успели остыть. «Рядом с баней должен быть дом, — подумал Данилевский. — И, раз сегодня здесь парились, в доме есть люди. Надо бы найти и расспросить их, где я оказался и как найти дорогу в Борькино садоводство. Черт… Час поздний, спят все, наверно… Могут и не открыть…»

Он чувствовал, что зверски устал. Здесь было так тепло и спокойно, и так не хотелось выходить обратно на мороз… Глаза слипалась. «Завтра спрошу», — решил Данилевский, укладываясь на полог. Сон овладел им мгновенно.

* * *

Первым, что, проснувшись, увидел Данилевский, были лучики дневного света, пробивавшиеся через дверную щель. Голова нестерпимо болела и безумно хотелось пить.

«Как я оказался в бане? Да ещё и так тепло одетый?..» — с удивлением подумал Данилевский. Воспоминания давались с трудом. Смутно всплывало в памяти блуждание в темноте и страх, а вот что было до и после — начисто выпало из головы.

«Надо меньше пить», — пробормотал Данилевский. Выйдя из бани, он тут же зажмурился от ударивших в глаза лучей солнца.

Снег казался необыкновенно ярким. Он переливался тысячами искорок в сугробах, на ветках огромных елей и высоких остроконечных крышах стоявших неподалеку домов. Их стены были такие же белые; местами из-под обвалившейся штукатурки виднелась каменная кладка — не кирпичная, а именно каменная, из округлых серых булыжников.

Эти дома ничем не напоминали дачный поселок Борьки Загребина.

«Надо же было так заблудиться», — подумал Данилевский. Тревога в его душе возрастала — таких построек в ближайших пригородах Петербурга он не припоминал. Встречались, конечно, одинокие каменные конюшни или стилизованные кафе, но эти дома явно были жилыми. Это был какой-то необычный городок… Городок западноевропейского образца.

Данилевский вышел на протоптанную дорожку, уходившую в заснеженный лес. «Странно все это. Какой-то другой мир. Не наш».

Его внимание привлек доносившийся со стороны леса женский голос. Посмотрев в ту сторону, Данилевский замер от изумления.

Из сени заснеженных елей вышла хрупкая молодая женщина, поддерживавшая опиравшегося на ее плечи высокого седовласого мужчину. Оба были одеты не по сезону: он — в потрепанном парадном костюме-тройке с белой рубашкой и слегка съехавшей в сторону галстуком-бабочкой, она — в джинсах и свитере. Верхняя одежда отсутствовала у обоих.

Путники остановились и внимательно посмотрели на Данилевского, а он — на них. Данилевский чувствовал, что должен знать этих людей, но не мог вспомнить, кто они. «Они же замерзнут», — тем временем мелькнуло в его голове.

Постояв так с минуту, он подошел ближе, снял свой огромный ватник и молча набросил его на плечи обоих путников. «Геля будто знала, для чего понадобится, и размер побольше нашла», — мысленно удивился Данилевский.

Принцесса Виктория улыбнулась, с благодарностью посмотрев на Данилевского. Густав Девятый молча кивнул.

Им предстоял еще очень долгий путь. Надо было вернуться на свой законный престол, за долгое отсутствие узурпированный Премьер-министром. Но Густав Девятый этого пока не знал. Он думал сейчас о том, как Виктории удалось найти и вернуть его, беспокоясь, не заключила ли и она со Странным Человеком ужасную сделку.

Как бы то ни было, они возвращались. Возможно, на то была воля Великой Рыбы?..

Постскриптум

Рыжий ангел

Геля открыла шкаф, чтобы повесить в него только что снятый костюм. В зеркале на внутренней поверхности дверцы отразились ее огненные волосы и веснушчатый нос. Из многочисленных вешалок с одеждой, словно напоминание, виднелся краешек золотисто-рыжего крыла.

Они тоже бывают рыжими. И не только такими. Они бывают всякими… Ангелы-хранители. Воины Света.

Охранять Данилевского незаметно становилось все труднее. Неоновое Существо, положившее на него глаз, подбиралось все ближе, непрестанно сжимая кольцо несчастий вокруг своей жертвы. И тогда Геле пришлось переходить к решительным действиям — под видом обычной смертной войти в круг его друзей. Желательно — самых близких.

В бильярдной, где они познакомились, она делала все возможное, чтобы Данилевский обратил на нее внимание, но случилось непредвиденное — ее заметил Борька Загребин. И тут же влюбился. Она сделала последнюю попытку подать Данилевскому знак, назвавшись Ангелиной — мол, открой глаза, я — Ангел!!! — но тот оставался слеп и глух. Такой поворот событий тогда еще не мог уложиться в аналитическом уме Данилевского. Что ж, быть девушкой его друга — тоже вариант, — решила Геля.

Кульминация пришлась на сочельник, когда Странный Человек— он же Неоновое Существо — посмел вновь показаться на людях. Даже прогнав его, Геля понимала, что это не конец. Странный Человек в любую минуту мог появиться вновь, а внутренне сломленный Данилевский уже был готов покориться ему… Хороший программист, вставший на сторону Зла — это, мягко говоря, очень опасно.

Пришлось перейти к исключительным мерам. Спрятать Данилевского в сказочном мире показалось единственным способом уберечь его. «Конечно, это на время, — говорила себе Геля, — но именно это время нам сейчас необходимо. Данилевскому там безопаснее, да и пользы от него будет больше. Пусть пока поможет Густаву и Виктории, отвлечётся. Способности его ума им сейчас очень и очень пригодятся… Как же там будет непросто, но Данилевский справится, я уверена. Время, на все нужно время…»

Геле тоже было нужно время — чтобы немножечко отдохнуть. Она очень устала.

Она поправила в шкафу рыжее крыло и закрыла дверцу. И ангелам иногда нужен отдых…

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

ЧАСТЬ ВТОРАЯ 13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

Постскриптум