Стихотворения [Генри Уодсворт Лонгфелло] (pdf) читать онлайн

ГЕНРИ ЛОНГФЕЛЛО

Г. ЛОНГФЕЛЛО
избранное

Г о с у д а р с т в е н н о е Издательство
Художественной
Литературы
Москва

1958

Составитель
Д. М. Г о р ф и н к е л ь
Перевод с английского
под редакцией
А. Р о ж д е с т в е н с к о г о
Б. Б. Т о м а ш е в с к о г о
Вступительная статья
и примечания
Б. Б . Т о м а ш е в с к о г о

Оформление художника
А . В. Ч е х о н и н а

и

ГЕНРИ ЛО Н ГФ ЕЛЛ О
Творческое наследие выдающегося американского поэта Генри
Уодсворта Лонгфелло (1 8 0 7 — 1882) весьма разнообразно. Основу
его составляют лирические стихотворения, баллады и сонеты. Неко­
торые из них, например «Стрела и песня», стали хрестоматийными
и знакомы каждому американцу с детских лет. Широко известен и
его поэтический цикл «Стихи о рабстве», где Лонгфелло выступил
с гневным протестом против расовой дискриминации негров в Аме­
рике. Лонгфелло — автор трех поэм, посвященных эпизодам из
истории Америки и жизни ее коренных обитателей — индейцев, о ко­
торых поэт пишет с сочувствием, рисуя картины жестокого нацио­
нального гнета. Лонгфелло написал несколько пьес, главным образом
исторического и философского содержания. Наконец, Лонгфелло автор
прозаических произведений — двух романов и книги очерков. Превос­
ходно зная ряд романских и германских языков, Лонгфелло был заме­
чательным переводчиком и постоянно знакомил американских чита­
телей с европейской поэзией. Самой крупной его работой в этой
области был перевод «Божественной комедии» Данте — ценный вклад
в американскую культуру.
Лонгфелло — один из лучших американских поэтов, гордость аме­
риканского народа, классик американской литературы. Лонгфелло
знали и читали всюду, в Америке и Англии, в любых кругах обще­
ства. Еще при жизни поэта его произведения были переведены
на ряд европейских языков, в том числе и на русский. Немецкий
революционный поэт Фердинанд Фрейлиграт, друг Карла Маркса,
высоко ценил творчество Лонгфелло и переводил его стихи и поэмы
на немецкий язык. В России Лонгфелло переводили М. Л. Михайлов
и И. А. Бунин. Популярность Лонгфелло объясняется отчасти тем, что
///

героями многих его произведений были простые люди, в которых поэт
видел носителей самых высоких человеческих качеств,
Лонгфелло прожил долгую жизнь — перед его глазами прошел
почти весь X IX век. Не будучи крупным общественным деятелем,
как его современник В. Гюго, Лонгфелло тем не менее во многих
своих произведениях чутко откликался на главнейшие события эпохи.
Об этом убедительно свидетельствуют также его дневники и письма.
Лонгфелло решительно выступал против отвратительных пороков бур­
жуазного общества, обличал власть денег, корысть, алчную погоню
за наживой. Наряду с не прекращавшейся всю жизнь борьбой про­
тив угнетения индейцев и негров Лонгфелло возвышал свой голос
против всякой тирании — политической и религиозной. Он выступал
как убежденный сторонник мира, дружбы между народами, как про­
тивник несправедливых, захватнических войн. Поэт-романтик, Лонг­
фелло тем не менее с реалистической широтой отразил свою эпоху,
свою страну, американскую жизнь и американский национальный ха­
рактер. Его творчество исторически закономерное звено в развитии
американской литературы. Оно вдохновлено мыслями и чувствами,
близкими всему передовому человечеству. Г уманист и демократ,
Лонгфелло создал ряд подлинно художественных ценностей в лири­
ческой и эпической поэзии. По решению Всемирного Совета Мира
стопятидесятилетие со дня рождения Лонгфелло было в 1957 году
отмечено во всех странах мира.
Генри Уодсворт Лонгфелло родился 27 февраля 1807 года в го­
роде Портленде, в штате Мэн — одном из северо-восточных штатов
Америки. Его дед был участником американской революции
X V III века. Отец поэта — Стивен Лонгфелло (1 7 7 6 — 1849) — был
адвокатом и членом конгресса. Генеалогия семейства Лонгфелло
связана с ранним периодом в истории Америки. Один из предков
поэта — моряк Уильям Лонгфелло (1 6 5 1 — 1690) эмигрировал из А н­
глии в Америку в 1676 году. Предками матери поэта — Зильфы Уодс­
ворт — были Джон Олден и его жена Присцилла — герои поэмы Лонг­
фелло «Сватовство Майлза Стендиша», которые прибыли в Америку
вместе с первыми пуританами на корабле «Мэйфлауер» в 1620 году.
Жизнь Лонгфелло не богата событиями. Он провел детство в ти­
хом и спокойном городе Портленде на берегу Атлантического океана.
Воспоминания о родном городе мы находим в стихотворении «Утра­
ченная юность». Мирная жизнь города в 1812 году была нарушена
войной с Англией. В тихой бухте около Портленда в 1813 году раз­
горелся морской бой. 4 сентября британский бриг «Боксер» был за­
хвачен американским бригом «Энтерпрайз». В битве были убиты оба
капитана. Их похороны описаны в стихотворении Лонгфелло.
IV

В родном городе мальчик научился любить море и моряков.
Здесь он полюбил американскую природу. Здесь впервые он позна­
комился с историей родной страны, с историей колонизации Аме­
рики, с легендами индейцев. Все эти темы впоследствии нашли свое
отражение в творчестве поэта.
В библиотеке отца нашлось много книг, и мальчик увлекался чте­
нием. Он читал Шекспира, Мильтона, Каупера, Мура, песни Оссиана.
С упоением зачитывался он арабскими сказками «Тысячи и одной
ночи», приключениями Дон-Кихота и Робинзона Крузо. Но любимой
его книгой была «Книга очерков» американского писателя Вашингтона
Ирвинга. В ней Лонгфелло нашел и образцы американского фольк­
лора, и эпизоды из истории родной страны, и поэтические картины
американской природы. Под несомненным влиянием Ирвинга созда­
валась первая прозаическая книга Лонгфелло «За океаном».
Еще в школьные годы Лонгфелло начал писать. Это были стихи
подражательные, наивные и, в общем, мало интересные. Однако уже
в них намечены основные темы поэзии Лонгфелло — история родной
страны, легенды и предания, природа. Первое стихотворение Лонг­
фелло, появившееся в печати, было «Битва у Ловелз-Понд». Оно было
напечатано в 1820 году в «Литературной газете Соединенных Штатов»
под псевдонимом «Генри». Темой стихотворения послужило историче­
ское Событие. Некий Джон Ловел, охотник за индейскими скальпами,
был убит в начале X V III века в стычке с индейцами. Тринадцати­
летний мальчик еще не мог, конечно, отдать себе отчет в правде
исторических событий, и он одинаково прославляет всех героев,
индейцев и белых, павших в бою. Однако здесь уже характерен
интерес к теме борьбы индейцев за свою независимость против бе­
лых поработителей. Возможно, что тут сказалось влияние Ирвинга,
который с волнением писал об угнетении и истреблении индейцев.
БИТВА У ЛОВЕЛЗ-ПОНД

В холодных просторах ночного тумана
Не северный ветер, а гул урагана.. .
Над соснами стоны звучат без конца,
Как звон похоронный над гробом бойца.
И крики солдат и клич краснокожих
Утихли, уснувших бойцов не тревожа.. .
Здесь грохот сраженья умолк навсегда,
От звуков фанфар не осталось следа.
Героев немало за родину пало,
Сырая земля им пристанищем стала. . .
V

Но там, где убитых покоится прах,
Нет мрамора в память о павших врагах.
Их в гроб провожала бессмертная слава,
Победа играла им марш величавый.. .
В сердца патриотов на все времена
Незыблемо врезаны их имена.
Но уже в одном из писем 1823 года шестнадцатилетний юноша
пишет об индейцах как об «отверженном и угнетенном народе».
«Они — народ, обладающий величием, благородством, радушием и
истинной религией без лицемерия. Белые обращались с ними самым
варварским образом, как на словах, так и на деле. ..» «Зверства» ин­
дейцев — кто не слышал этого тысячи раз! А ведь белые люди, кото­
рые перещеголяли их в жестокости и варварстве, повсюду трубят об
их преступлениях и благодарят бога за то, что они не такие, как эти
язычники». Эти слова являются как бы эпиграфом к дальнейшим
произведениям Лонгфелло, посвященным жизни и судьбам индейцев
в Америке.
В 1821 году Лонгфелло поступил в Боудойнский колледж
в Брунсвике, невдалеке от Портленда. И в этой местности все было
полно отзвуками индейских преданий и легенд. Недаром за время пре­
бывания в колледже Лонгфелло написал несколько стихотворений, по­
священных индейской теме: «Индеец-охотник», «Джекойва», «Погре­
бение Миннисинка». Другие стихотворения Лонгфелло, написанные за
время пребывания в колледже, — это главным образом лирические
стихи о природе. В течение 1824— 1823 годов семнадцать стихотво­
рений молодого поэта были напечатаны в «Литературной газете».
В колледже Лонгфелло учился вместе с Натаниелем Готорном,
впоследствии знаменитым американским писателем-романистом. Друж ­
ба Лонгфелло с Готорном продолжалась до смерти последнего. Когда
Готорн в 1864 году умер, Лонгфелло посвятил его памяти проникно­
венное стихотворение. В свою очередь Готорн упоминает о Лонгфелло
во вступлении к своему роману «Алая буква»: «У очага Лонгфелло я
проникся поэзией.. .» и описывает жизнь в колледже в своем раннем
романе «Фэншо». В ряде рецензий Готорн сочувственно писал о стихо­
творных сборниках Лонгфелло.
В колледже Лонгфелло впервые начал заниматься переводами.
В частности, он переводил оды Горация. Один из преподавателей кол­
леджа обратил внимание на литературные и лингвистические способ­
ности юноши. Это решило его судьбу.
В 1825 году Лонгфелло окончил колледж с отличием и поступил
помощником адвоката в контору к отцу. Но вскоре выяснилось, что
VI

он отнюдь не стремится посвятить свою жизнь профессии юриста.
В письме к отцу (декабрь 1824 года) он пишет: «Хочу быть литера­
тором». К счастью, Лонгфелло получил приглашение преподавать ино­
странные языки в Боудойнском колледже.
Чтобы усовершенствовать свои знания в избранной им области,
Лонгфелло в мае 1826 года предпринял путешествие в Европу. Это
путешествие продолжалось три с половиной года. Он побывал во
Франции, Италии, Испании, Германии, Голландии и Англии. Он вни­
мательно изучал историю, жизнь народа и языки этих стран. К язы­
кам Лонгфелло был необыкновенно способен. Впоследствии он хорошо
знал много европейских языков.
Путешествие расширило кругозор юного поэта и обогатило его
новыми темами. Он бродил по улицам Парижа и Мадрида, видел
каналы Венеции и старые замки на Рейне. Впечатления Лонгфелло
отражены в его дневниках и письмах этих лет. Париж представляется
ему современным Вавилоном и мрачным городом. Он отмечает, что
Французская революция произвела большие перемены в националь­
ном характере французов. Он резко критикует режим эпохи Рестав­
рации. В его высказываниях слышится протест против гонений на
свободу мысли и слова. Он пишет о слабости короля Карла X и
о засилье иезуитов. Ему кажется, что монархия ведет нацию к
упадку и возвращает ее к средневековью.
В Испании Лонгфелло встретился со своим любимым писателем —
Ирвингом. В своем дневнике от 8 марта 1827 года Ирвинг упоми­
нает о встрече с молодым Лонгфелло. Со своей стороны, Лонгфе\ло
был пленен Ирвингом, его юмором и поэтическим обликом. Описывая
Мадрид, Сеговию, Ма'лагу, Гранаду, жизнь басков, Лонгфелло отме­
чает: «Испанцы послушны церкви». Он сочувственно цитирует строки
из «Чайльд-Гарольда» Байрона, посвященные Испании. В Испании
поэт пробыл восемь месяцев. Больше ему никогда не пришлось бывать
в этой стране.
В Италии его внимание привлекли скульптура и живопись. С вос­
хищением пишет он о Риме, Неаполе, Флоренции и Венеции. Он осма­
тривает Колизей, Форум, собор святого Петра. Он потрясен Венерой
Кановы. С любопытством наблюдает он карнавал во Флоренции.
Но особенный интерес у Лонгфелло вызвала Германия. Он увле­
чен немецкой литературой, в частности Гете и Жаном-Полем Рихте­
ром. Это увлечение Германией и немецкой литературой явственно
отразилось в романе Лонгфелло «Гиперион». Наконец, Лонгфелло
слушает лекции в Геттингенском университете.
В августе 1829 года Лонгфелло вернулся в Америку. После этого
он в течение шести лет, с 1829 по 1835 год, преподает языки и литеVII

ратуру в Боудойнском колледже. Он продолжает писать стихи, но
одновременно занимается и созданием учебных пособий по иностран­
ным языкам.
В 1831 году он женился на Мэри Поттер, дочери судьи.
Главным занятием молодого преподавателя постепенно стано­
вится литература. В 1833 году он перевел ряд стихотворений испан­
ских поэтов (в частности, поэта X V века — Хорхе Манрике), сопро­
водив их очерком об испанской поэзии. Аналогичные очерки Лонг­
фелло написал и о французской и итальянской поэзии. Все они
вошли в 1835 году в сборник «За океаном», где Лонгфелло делится
с читателем впечатлениями о своем первом путешествии по Франции,
Испании и Италии, переданными в манере Ирвинга.
В 1835 году Лонгфелло переходит в Гарвардский университет.
Перед тем как начать там преподавание, он снова отправляется в
Европу. На этот раз он проводит за границей немного больше года.
Теперь его привлекают главным образом скандинавские страны, Гер­
мания и Швейцария. Во время одного из переездов из страны в стра­
ну в Роттердаме (Голландия) в ноябре 1835 года у него умирает жена.
Памяти ее посвящено стихотворение «Шаги ангелов».
В конце 1836 года Лонгфелло снова в Америке. Он поселился в
городе Кембридже, недалеко от Бостона. Теперь он преподает языки
и литературу в Гарвардском университете. Но главным и любимым его
занятием остается литература, поэзия. Он пишет о том, что поэзия
возвышает человека над корыстными, материальными интересами и
низменными наслаждениями. Восставая против буржуазной цивили­
зации, он записывает в дневнике: «Нет пароходов и локомотивов в
области знания и мысли». В своем неясном, не осознанном до конца
романтическом протесте против звериной и хищнической сущности ка­
питализма, враждебного искусству и подлинной человечности, он бли­
зок к другому выдающемуся американскому поэту — Эдгару По (см.,
например, сонет Эдгара По «К науке»), хотя во многом их взгляды на
поэзию расходились и Эдгар По неоднократно выступал с резкой кри­
тической оценкой ряда произведений и творческого метода Лонгфелло.
В этот период Лонгфелло начинает задумываться над судьбами аме­
риканской литературы и культуры. Он приходит к убеждению, что
литературы в Америке еще нет, и в ряде статей он ратует за создание
национальной поэзии. Сам Лонгфелло продолжает активно работать
в области поэзии и прозы. В 1839 году выходят в свет роман «Гипе­
рион» и первая книга стихов — «Ночные голоса», куда вошли ранние
стихи поэта, в том числе ставший знаменитым «Псалом жизни».
Лонгфелло жил в эпоху стремительного развития капитализма в
Соединенных Штатах после революционной войны за независимость
VIII

1775— 1783 годов. Буржуазный общественный строй в Америке в
первой половине X IX века еще окончательно не сложился. Еще силь­
ны были элементы феодализма, воплощенные главным образом в си­
стеме рабовладения. Люди, воспитанные в буржуазных традициях, кЗк
Лонгфелло, могли еще питать иллюзию, что этот строй — лишь вре­
менная, переходная ступень к иному, более совершенному и справедли­
вому общественному строю. Это, с одной стороны, влекло за собой
либеральную оценку буржуазной действительности. С другой стороны,
жестокий феодальный произвол и безудержное капиталистическое
хищничество, расовый и национальный гнет — истребление индейских
племен и рабство негров, — всеобщее стремление к обогащению,
растлевающая власть денег, социальные контрасты богатства и бедно­
сти, религиозный фанатизм — все это порождало протест против
существующих условий жизни и мечту о более высоком и разумном
общественном строе. На основе этого противоречивого отношения
к миру и возникает литературное течение романтизма, представителем
которого в Америке был Лонгфелло.
Романтики представляли себе действительность хаотической и про­
тиворечивой. В их сознании существовал реальный мир, в котором ца­
рит зло, насилие и несправедливость, и идеальный мир мечты, где гос­
подствуют законы добра, благородства и человечности. Критически
относясь к существующей буржуазной действительности, отвергая и
отрицая ее, романтики, однако, не приходят к мысли о революцион­
ном переустройстве мира, даже не догадываются об этой возможно­
сти, а ищут спасения от этой ненавистной им прозаической жизни в
уходе от нее в вымышленный, поэтический мир мечты — в средневеко­
вое прошлое, в экзотику далеких стран, в идиллический мир природы,
в религиозную метафизику. Таковы были американские поэты-роман­
тики во главе с Эдгаром По. Все это в той или иной степени харак­
терно и для поэзии Лонгфелло.
Юношеская лирика Лонгфелло в целом еще очень далека от ре­
альной действительности. Жизнь народа в ней почти не отражена.
Большинство стихотворений посвящено природе
(«Апрельский
день», «Лес зимою», «Восход солнца в горах», «Осень» и др.),
В этих стихах молодой поэт выступает как подражатель английских
романтиков Вордсворта («Восход солнца в горах») и Китса
(«Осень»), а также американского поэта начала X IX века Уильяма
Брайента. Но уже в этих ранних поэтических опытах Лонгфелло
слышится неясный протест против «города и толпы» (стих. «Прелю­
дия»). Миру «города и толпы» поэт противопоставляет мир природы,
часто предстающий перед, ним в туманной дымке элегических образов,
навеянных религией. Так, например, в стихотворении «Прелюдия»:

IX

«Природа со скрещенными руками как бы стоит на коленях, творя ве­
чернюю молитву».
Образы и метафоры, заимствованные из сферы религии, про­
ходят в дальнейшем через все творчество Лонгфелло. Это отнюдь не
означает, конечно, что Лонгфелло был религиозным фанатиком. В поэ­
зии романтика Лонгфелло религиозная оболочка есть лишь мечта о
лучшем, более чистом и справедливом мире. Поэтому, говоря о суще­
ствующей действительности, он именует ее «небеса, черные от греха».
Лучшее стихотворение этого раннего периода называется «Псалом
жизни». Несмотря на название, связанное с библейским мотивом,
это — утверждение реальной земной жизни с ее борьбой, понимание
жизни как подвига. В этой борьбе человек должен быть героем. Лонг­
фелло полон оптимистической веры в творческие силы человечества:
Жизнь великих призывает
Нас к великому идти,
Чтоб в песках времен остался
След и нашего пути.
Уже в 1831 году американский критик Чивер в рецензии на ран­
ние стихи Лонгфелло о природе отмечал их поэтичность, простоту вы­
ражения без надуманных эпитетов, а также точность описаний при­
роды. Вскоре Лонгфелло уже получил некоторую известность как
автор стихотворений «Апрельский день», «Лес зимой» и др.
Выше было упомянуто, что первым стихотворением мальчика
Лонгфелло было «Битва у Ловелз-Понд», где уже намечена одна из
генеральных тем поэзии Лонгфелло — тема борьбы индейцев за свою
независимость, против белых поработителей. В цикле ранних стихов
эта тема получает свое дальнейшее развитие. В стихотворениях «Погре­
бение Миннисинка» и «Джекойва» поэт сочувственно рисует быт ин*
дейцев, их нравы и обычаи. Но наиболее примечательным стихотворе­
нием здесь является «Индеец-охотник», где Лонгфелло поднимается до
грозных обвинительных слов по адресу белых колонизаторов. «Про­
клятье предательской дружбе белых людей» слетает с губ индейца, ко­
торый с горестью видит, что его родные земли захвачены жестокими
пришельцами. Аналогичные мотивы звучат впоследствии в стихо­
творениях «Гонимому облаку» и «Месть индейца Дождь-в-лицо»,
а также в поэмах «Песнь о Гайавате» и «Сватовство Майлза
Стендиша».
Дальнейшая жизнь Лонгфелло так небогата внешними событиями,
что его биография по существу представляет собою лишь перечень
вышедших в свет книг, главным образом поэтических сборников. Он
ведет уединенную жизнь, занимаясь преподаванием и литературой, и
общается лишь с небольшим кружком избранных друзей, среди

которых в первую очередь должны быть названы имена Натаниеля Готорна и Чарлза Самнера, известного аболициониста. Готорн жил в
другом городе, Салеме (вошедшем в историю литературы благодаря
очерку Готорна «Таможня», предпосланному его роману «Алая буква»,
а также современной нам пьесе Артура Миллера «Салемские кол­
дуньи»). Они с Лонгфелло постоянно переписывались и иногда вида-»
лись. В 1837 году Готорн послал Лонгфелло свою книгу «Дважды
рассказанные истории» и писал, что ему очень понравилась книга
очерков Лонгфелло о Европе «За океаном». Лонгфелло написал
на книгу Готорна весьма благосклонную рецензию. Он говорил о том,
что Готорн — талантливый писатель, что эт о — «проза, написанная
поэтом». Он отмечает простоту стиля и тонкий юмор Готорна и на­
ходит, что книга дышит «свежестью майского утра».
В 1842 году вышел сборник Лонгфелло «Баллады и другие сти­
хотворения». Здесь мы уже встречаем многие широко известные об­
разцы поэзии Лонгфелло: «Гибель «Вечерней звезды», «Деревенский
кузнец», «Эксцельсиор» и другие. После выхода этого сборника Лонг­
фелло становится одним из самых известных американских поэтов.
Вторая книга поэта была благожелательно отмечена всеми литератур­
ными журналами. Лишь Эдгар По высказался о ней отрицательно. По
утверждал, что только два-три стихотворения в этой книге «настоя­
щие». Он имел в виду «Скелет в броне», «Гибель «Вечерней звезды»,
«Деревенский кузнец». Особенно строго отнесся По к переводам
Лонгфелло из шведского поэта-романтика Э. Тегнера, включенным в
этот сборник. По возражал против размера, которым пользовался
Лонгфелло, считая, что гекзаметр на английском языке невозможен.
Однако Лонгфелло своими позднейшими поэмами «Эванджелина» и
«Сватовство Майлза Стендиша» убедительно доказал обратное.
Творческий путь Лонгфелло в жанровом отношении вкратце можно
охарактеризовать как движение от лирики к эпосу. Тяготение к эпиче­
ской форме, к поэме, к балладе можно проследить на самой ранней
стадии. В сущности, упомянутые стихи об индейцах — не что иное, как
небольшие баллады. Но позднее Лонгфелло дает классические образ­
цы в этом роде. Таковы баллады «Скелет в броне» и «Гибель «Вечер­
ней звезды». В первой из них Лонгфелло рассказывает скандинав­
скую легенду, увлекая читателя в эпоху средневековья, в мир скальдов
и викингов, воскрешая нравы того времени — похищение девушки
и поэтическую любовь на неведомой земле. Но одновременно это и
исторический эпизод, рисующий ранние путешествия скандинавских
мореплавателей и открытие ими Америки в X II веке. Такое построе­
ние стихотворения в двух, трех или даже нескольких разных смысло­
вых планах, аллегории и символика — своеобразная особенность Лонг-

XI

фелло. Другая баллада, повествующая о гибели бриза «Вечерняя
звезда», — одно из лучших стихотворений Лонгфелло. В основе ее ле­
жит реальный факт, о чем есть запись в дневнике поэта от 17 октяб­
ря 1839 года. Но, написав балладу всего через две недели после этого
события, Лонгфелло отодвигает его в глубь веков, в далекое прошлое.
Он пишет свое стихотворение в духе средневековых баллад типа
«Сэр Патрик Спенс». Тема проста — на корабле отец-капитан и дочь;
в бурю он привязывает ее к мачте, а сам у руля замерзает, корабль
гибнет, и тело девушки, привязанное к обломку мачты, находит у бе­
рега рыбак. Несомненно, здесь сказалось влияние Колриджа («Старый
моряк»). Но в балладе существенна романтическая трактовка —
в борьбе человека с природой побеждает природа. Она как бы мстит
человеку за попытки покорить ее, овладеть ее тайнами. Эдгар По поло­
жительно оценил эти близкие ему по духу баллады.
И з других стихотворений этого периода выделяются «Деревен­
ский кузнец» и «Эксцельсиор». В первом из них привлекает демокра­
тичность темы — Лонгфелло рисует образ простого человека из народа,
скромного труженика. Второе — один из самых знаменитых образцов
лирики Лонгфелло. Сам поэт объяснял его так: «Я хотел показать в
ряде картин жизнь выдающегося человека, преодолевающего все иску­
шения и соблазны, отбросившего страх, не внимающего никаким пре­
дупреждениям ради достижения намеченной цели. Его девиз — Excel­
sior! 1 Голос свыше — символ бессмертия и прогресса человечества».
Таким образом, в стихотворении развивается тема, намеченная еще в
«Псалме жизни», — тема подвига, стремления к великим делам.
Герой Лонгфелло отказывается ради этого от жизни в тепле и уюте,
от любви. Он стремится к власти над природой, даже если это
будет стоить ему жизни. В молодой, полной сил Америке X I X века
это несколько туманное стихотворение, которое можно было толко­
вать по-разному, имело шумный успех. Стихотворение Лонгфелло
ознаменовало целую эпоху в истории американской поэзии, оно
было тем «одним стихотворением», которое возвышается над средним
уровнем потока поэзии. Весь этот цикл баллад и стихотворений при­
нес Лонгфелло широкую известность.
В том же году Лонгфелло совершает третье путешествие в Европу,
куда он поехал лечиться. Он пробыл в Европе с апреля по ок­
тябрь 1842 года. На этот раз он посетил Францию, Бельгию, Гер­
манию и Англию. В Сен-Гоаре он познакомился с Фрейлигратом,
оба поэта стали друзьями и в дальнейшем часто переписывались.
Фрейлиграт переводил на немецкий язык стихи из предыдущей книги
1 Все выше ( лат.).
XII

Лонгфелло. Теперь он перевел «Эксцельсиор». Лонгфелло писал, что
Фрейлиграт — лучший из молодых поэтов Германии. От его поэзии
«веет свежестью и благородством». Впоследствии, в 1848 году, зная
трудное положение Фрейлиграта, Лонгфелло приглашал его пересе­
литься из Европы в Америку, обещая свою помощь и дружескую под­
держку. Начало революции 1848 года заставило Фрейлиграта отка­
заться от этого предложения.
В Англии Лонгфелло встретился с Чарлзом Диккенсом. Еще
раньше Лонгфелло зачитывался романами Диккенса и в 1839 году пи­
сал, что в английской литературе «Диккенс царит полновластно».
В январе 1842 года Диккенс посетил Америку, после чего появились
знаменитые «Американские заметки» и роман «Мартин Чезлвит».
Узнав о приезде Диккенса, Лонгфелло 30 января 1842 года записы­
вает в дневнике: «Диккенс приехал. Это — замечательный человек».
Со своей стороны Диккенс в 1842 году писал из Нью-Йорка, что он
достал томик стихов Лонгфелло, и называет его «прекрасным поэ­
том». В сентябре 1842 года Диккенс послал Лонгфелло письмо с
предложением приехать в Англию. Об «Американских заметках» он
написал Лонгфелло так: «Я подверг Америку критике. Но я говорил
честно». В октябре Лонгфелло приехал в Англию и остановился не­
надолго у Диккенса. Об «Американских заметках» Лонгфелло писал
своему другу Самнеру: «Шутливо и добродушно, но иногда и сурово -го рабстве!» (16 октября 1842 года).
Возвращаясь в Америку на пароходе «Грейт-Истерн», Лонгфелло
пишет свой знаменитый цикл «Стихи о рабстве». Цикл посвящен Уиль­
яму Чаннингу, американскому богослову и аболиционисту, извест­
ному своими проповедями против рабства. Эти стихи Лонгфелло
написал по настоянию Самнера, который еще раньше уговаривал Лонг­
фелло писать на эту тему. Лонгфелло долго медлил и, наконец, после
встреч с Фрейлигратом и Диккенсом, решился. В сущности, это —
единственный значительный непосредственный отклик Лонгфелло на
современные ему политические события. Тем не менее эти восемь сти­
хотворений сыграли большую роль в борьбе за освобождение негров
от рабства. Самнер писал: «Стихи о рабстве» ценны как вклад в боль­
шое дело». В то время движение аболиционистов уже было достаточно
сильным, но оно находилось еще в области чистой мысли и теоретиче­
ских концепций. Призыв к оружию раздался гораздо позднее — при­
мерно через двадцать лет. Все руководители движения — богослов Чаннинг, философ Эмерсон, поэт Уиттиер, политический деятель Самнер —
были либо знакомы с Лонгфелло, либо являлись его близкими друзья­
ми. Ио Лонгфелло держался в стороне, по своему характеру он не
был рожден борцом, ему не присущи были героические черты. Он сам

хт

пишет об этом: «Не могу выступать на политической арене. Я слиш­
ком слабый боец». Но зато в «Стихах о рабстве» ему удалось подняться до высот подлинной поэзии, подлинного реализма. Недаром
Готорн писал ему: «Я был очень удивлен, узнав, что ты пишешь стихи
о рабстве. Раньше ты никогда не писал стихи на такие реалистиче­
ские темы». Некоторые аболиционисты оценили стихи Лонгфелло не
особенно высоко. Маргарита Фуллер считала, что стихи слишком
экзотичны, что тема заслуживает большей глубины.
Тем не менее «Песни о рабстве» остаются одним из лучших об­
разцов лирической поэзии Лонгфелло. В них Лонгфелло рассказывает
о страшной судьбе негров в капиталистической Америке. Он описывает
преследования беглых негров, на которых охотятся с собаками, как
на диких зверей. Он повествует о плантаторах, продающих собственных
дочерей, рожденных от невольниц-негритянок. В стихотворении «Предо­
стережение» поэт предсказал восстание угнетенных против порабо­
тителей. Стихи Лонгфелло о рабстве были сочувственно встречены в
кругах русских революционных демократов. Некрасов печатал эти
стихи в своем журнале «Современник». Они были полностью пере­
ведены русским поэтом-революционером М. Л. Михайловым, который
писал о них: «Они проникнуты горячим чувством негодования и пол­
ны горьких укоризн свободной стране, которая до сих пор не может
смыть с себя черного пятна невольничества. Картины богатой и щед­
рой природы, посреди которой совершаются оскорбляющие человече­
ство несправедливости, сообщают еще более силы песням Лонгфелло».1
Высоко оценивал Михайлов и другие стихи Лонгфелло, например
«Эксцельсиор».
Бороться за освобождение негров считали своим долгом все пере­
довые деятели того времени. Лонгфелло сочувствовал угнетенным нег­
рам и был другом аболиционистов. Он собирался писать драму о вос­
стании Туссена-Лувертюра, героического предводителя восстания негров-рабов на Гаити в 1791 году. «Это будет моим скромным вкладом
в великое дело освобождения негров». Однако замысел остался неосу­
ществленным. Зато Лонгфелло почти одновременно с поэтами Уиттие­
ром и Эмерсоном решительно выступил против ужасов рабства. Стихи
его отнюдь не носят умозрительного книжного характера, это — пла­
менный протест, разящая инвектива, обладающая огромной художе­
ственной силой («Квартеронка»). Правда, тема рабства переплетается
здесь с религиозными мотивами, но это вполне объяснимо и даже за­
кономерно в свете романтической поэзии Лонгфелло. Кроме того, это
характерно не для всех восьми стихотворений цикла.
1 «Современник», 1860 г., № 12.
X IV

В стихотворении «Сон раба» поэт рисует страшную участь негроврабов в Америке, Негр умирает от изнурительного труда на планта­
ции. Перед смертью в его памяти встают картины прежней вольной
жизни на родине. Тема свободы звучит с большой силой, но разрешена
она в романтическом плане — негр обретает свободу лишь в ином,
лучшем мире, сбросив земные оковы. Великолепно даны здесь картины
африканской природы.
Травля с собаками беглого негра реалистически запечатлена в
стихотворении «Невольник в Черном болоте». Этот столь обычный
для Америки того времени эпизод возвышается у Лонгфелло почти до
типического обобщения. Все стихотворение — яркая параллель к главе
«Рабство» в «Американских заметках» Диккенса.
Весьма любопытно стихотворение «Свидетели». Корабль, на кото­
ром везли закованных в цепи негров, затонул. На дне белеют скелеты
в кандалах. Эти мертвые кости замученных рабов взывают к живым,
как свидетели страшных злодейств. Здесь явно чувствуется влияние
стихотворения Фрейлиграта «Трупы в море» (1 8 3 4 ). В более широком
историко-литературном плане стихотворение Лонгфелло тематически
стоит в одном ряду с другими выдающимися произведениями мировой
литературы X IX века, посвященными негритянской проблеме, — назо­
вем, например, «Невольничий корабль» Гейне, «Таманго» Мериме,
«Хижина дяди Тома» Бичер-Стоу и др.
Седьмое стихотворение цикла, «Квартеронка», художественно едва
ли не самое сильное. Отец-плантатор продает в рабство родную дочь,
рожденную незаконно, от мулатки. Звон золота оказывается могу­
щественнее, нежели голос крови. Сила этого стихотворения не сни­
жается от наличия традиционных романтических символов и срав­
нений, заимствованных из библии, — «преступному миру греха и зла»
противопоставлен «благоухающий рай», взгляд девушки-квартеронки
кроток, как у святых во храме, и т. д. В этом стихотворении Лонг­
фелло достиг предельной лаконичности и выразительности.
Завершает цикл «Предостережение». Это стихотворение представ­
ляется особенно знаменательным в одном отношении: библейский образ
силача Самсона, обрушивающего колонны здания на пирующих фили­
стимлян, — символ грядущих восстаний негров. Но в более широком
плане, как ранее и у Мильтона, — это тема угнетенного народа, кото­
рый готовится к восстанию против класса господ. Не случайно к этой
теме поэт возвращается впоследствии в стихотворении «Энкелад».
Представляют интерес и другие стихотворения цикла. Во вступи­
тельном стихотворении, обращенном к аболиционисту У. Чаннингу,
Лонгфелло дает выразительную характеристику своему времени и
своей стране:

Твои слова — разящий меч
В священной битве за свободу.
Не прерывай свой грозный клич,
Покуда Ложь — законом века,
Пока здесь цепь, клеймо и бич
Позорят званье человека!
Пожалуй, единственная фальшивая нота прозвучала в этом цикле
в стихотворении «Неотъемлемое благо». Руководимая христианскими
побуждениями, владелица рабов сама освобождает их. Дальнейшая
идиллическая жизнь плантаторши и освобожденных рабов отнюдь не
соответствовала реальной действительности. Впрочем, в этом же плане
развивала свои идеи впоследствии и Бичер-Стоу. Сюда же отчасти
примыкает и образ негра в неволе, данный в стихотворении «Полуноч­
ная песня раба». Спасение раба — в его вере. Но исторически надо
иметь в виду, что многие негры действительно были весьма религиоз­
ны, да и само аболиционистское движение было в достаточной мере
связано с библией. Многие аболиционисты были священниками. Такой
образ мы встречаем в менее известном романе Бичер-Стоу «Дред».
Сама Бичер-Стоу, женщина, которая, по выражению Линкольна,
«ввергла в войну великую нацию», была дочерью священника.
«Стихи о рабстве» — образец высокой поэзии, созданной уверен­
ной рукой большого художника. Они выдвинули Лонгфелло в ряды
ведущих деятелей аболиционистского движения, вместе с такими поэ­
тами, как Эмерсон, Уиттиер, Лоуэлл и др. Вклад, внесенный Лонг­
фелло в дело освобождения негров, остался в истории литературы.
В 1843 году Лонгфелло женился вторично — на этот раз на Фран­
сес Эплтон, дочери богатого владельца текстильной фабрики. Впервые
он встретился с ней в Германии в 1836 году и затем отразил ее черты
в образе Мэри Эшбертон в романе «Гиперион». Он получил в прида­
ное особняк «Крэйги-Хауз» в Кембридже. Этот дом был построен в
начале X V III века и, так сказать, хранил славные революционные
традиции: в 1776 году в нем некоторое время жил Джордж Вашинг­
тон. В этом доме Лонгфелло прожил всю остальную жизнь. Поэтиче­
ский облик этого дома запечатлен в стихотворении «Старые часы на
лестнице».
В 1843 году Лонгфелло пишет романтическую пьесу в трех актах
«Испанский студент». Тема взята им из новеллы Сервантеса «Цыга­
ночка». Это — лирически рассказанная история девушки, дочери ис­
панского гранда, украденной в детстве цыганами, и богатого юноши,
наследника майората, влюбившегося в прекрасную танцовщицу-цыганку и ушедшего в цыганский табор для бродячей, скитальческой

XVI

Жизни. В гениальной новелле Сервантеса' как бы пунктиром намечены
знаменитые образы X IX века: пушкинские Алеко и Земфира, Кар­
мен и Хосе из новеллы Мериме. Лонгфелло осложнил сервантесовскую
тему мотивами ревности, введя образ злодея — графа Лары, в котором
чувствуются отзвуки шекспировских героев Яго («Отелло») и Иахимо
(«Цимбелин»). Однако пьеса оказалась мелодраматической и несце­
ничной. Лучше всего удались Лонгфелло лирические и философские
монологи Викториана. Снова с серьезной критикой выступил Эдгар
По. Похвалив отдельные лирические фрагменты, По обвинил Лонг­
фелло в отсутствии оригинальности и заявил, что это не пьеса, а
драматическая поэма и не годится для сцены. В ней нет настоящего
сюжета и нет характеров. Он высказал сожаление, что Лонгфелло
написал подобную вещь. Тем не менее в пьесе Лонгфелло интересны
некоторые характеры. Наиболее живыми получились второстепенные
персонажи — Чиспа, слуга; Викториана, отдаленно напоминающий об­
разы слуг из комедий Шекспира, и цыгане. Характерно то, что, созда­
вая романтическую драму, Лонгфелло обращается к Шекспиру.
После этой неудачи Лонгфелло на время отошел от оригинального
творчества. В 1845 году он издает сборник «Поэты и поэзия Европы»,
куда вошло более 400 переводов с разных языков — англо-саксон­
ского, исландского, датского, шведского, немецкого, голландского, фран­
цузского, итальянского, испанского и португальского. Переводы были
сделаны американскими поэтами, но многие стихи перевел сам Лонг­
фелло, в частности он дал переводы из Данте, Лопе де Вега, Гете,
Гейне, Уланда, Логау, Платена, Малерба, Филикайи, Тегнера, Феликса
Д ’Арвера и других поэтов. Он усиленно изучает английскую поэзию.
Особое внимание его привлекает Шекспир — драматические произве­
дения и сонеты. В дневнике 1840 года он записывает, что восьмой со­
нет Шекспира о музыке — великолепен. Круг чтения по английской
поэзии очень широк — от поэта X V II века Джона Донна и Миль­
тона до Вордсворта, Китса и Байрона. Кроме того, Лонгфелло был
редактором и автором вступительной статьи к антологии стихотворе­
ний английских поэтов, выпущенной в 1845 году. В этом сборнике
около 50 стихотворений, в том числе стихи Байрона, Шелли, Томаса
Гуда, Браунинга, а также английских поэтов X V II ь^ка. В начале
1846 года он отмечает в дневнике: «Моя собственная поэзия молчит.
Душу не тревожит слетевший ангел».
Однако творческий застой
продолжался
недолго. Уже
в
1846 году выходит новый сборник стихов Лонгфелло «Башня
в Брюгге и другие стихотворения». Сюда вошли мелкие лирические сти­
хотворения и сонеты. Среди них мы встречаем такие известные стихи, как
«Стрела и песня», «Арсенал в Спрингфилде» и «Дня нет уже. ..». Имя
II Лонгфелло

XVII

Лонгфелло становится широко известным не только в Америке, но и й
Европе. Появляются переводы его стихотворений на европейские
языки. Фрейлиграт продолжает переводить Лонгфелло на немецкий
язык.
Конечно, между сборниками «Стихи о рабстве» и «Перелетные
птицы» в лирике Лонгфелло имеет место известный спад. Поэт пишет
много стихов камерного, абстрактно-созерцательного характера. Он
как бы нащупывает новые пути к более углубленному познанию жизни.
Но отдельные лирические произведения возвышаются над общим
уровнем. Так, например, в стихотворениях, посвященных средневеко­
вой Европе, возникает тема народа, его борьбы за независимость, его
высокого труда и искусства. Описывая фландрские города, природу
Фландрии, Лонгфелло обращается к истории этой страны, ее героиче­
ской борьбе за свободу против иноземных угнетателей. Фландрия в
лирике Лонгфелло, знаменитый город Брюгге — это не «мертвый Брюг­
ге» бельгийского поэта-символиста Роденбаха, а скорее живая, кра­
сочная Фландрия Верхарна. Тема народа, восстающего против испан­
ских захватчиков, возникает в стихотворении «Башня в Брюгге». Лонг­
фелло вспоминает об Артевельде, народном вожде фландрских городов
(ср. стихотворение Верхарна «Артевельде»). Знаменитый символ сво­
боды — колокол Роланд — призывает народ к борьбе:
Через дамбы и лагуны звон набата звал народ:
«Я — Роланд! Вперед, фламандцы! З а свободу
в бой — вперед!»
Здесь эта тема звучит еще несколько приглушенно, описательно.
Впоследствии в более глубоких художественных образах Лонгфелло
показал борьбу Фландрии против Испании в таких стихах, как «Гол­
ландская картина» и «Рукавица императора» в сборнике «Перелетные
птицы».
Поэтический облик средневековой Германии воссоздан в стихо­
творениях «Нюренберг» и «Вальтер фон дер Фогельвейде». Здесь не
только исторически верные картины, но и подчеркнута и поднята тема
поэзии труда, народного творчества. Наряду с образами великих
художников Германии того времени — Альбрехта Дюрера и Ганса
Сакса — Лонгфелло говорит о поэзии народа:
Только Труд рождает зерна для Поэзии цветка
В мастерской, от дыма черной, и у ткацкого станка!
Социальные мотивы явственно звучат в стихотворении «Мост»,
хотя и здесь еще преобладает романтическое отрицание земной жизни,
полной зла и страданий.
В стихотворении «Гонимому облаку» поэт возвращается к разXVIII

думьям о судьбах индейцев в Америке. Это стихотворение — как бы
эскиз, черновик будущей «Песни о Гайавате». Лонгфелло с гневом пи­
шет об исчезающих с лица земли, вымирающих индейских племенах.
Цивилизация белых приносит им гнет, страдания и гибель, как и мил­
лионам голодных людей в Европе. Пароходы дымят на реках и поезда
прорезают вольные прерии — родные места индейских племен. Ды­
ханье саксов и кельтов гонит на Запад обитателей вигвамов. О страш­
ной судьбе индейцев в Америке писали многие писатели X IX века:
Пушкин в «Джоне Теннере», Диккенс в «Американских заметках» и
«Мартине Чезлвите», Гейне в «Бимини» и «Вицлипуцли», Купер в
серии романов о «Кожаном Чулке», Майн-Рид в «Оцеоле», Уот Уит­
мен и Марк Твен. Эта традиция жива и в современной литературе.
Наконец, в стихотворении «Арсенал в Спрингфилде» Лонгфелло
удалось подняться до высокого обличительного пафоса. Он выступает
с разящей инвективой против войны. Стволы орудий в арсенале напо­
минают поэту трубы колоссального органа, на котором ангел смерти
исполняет зловещие мелодии смерти истраданий. Взволнованно гово­
рит поэт об ужасах войны в истории человечества:
Когда б хоть половину тех усилий,
Что отданы велениям войны,
Мы делу просвещенья посвятили, —
Нам арсеналы были б не нужны.
И «воин» стало б ненавистным словом,
И тот народ, что вновь, презрев закон,
Разжег войну и пролил кровь другого,
Вновь, словно Каин, был бы заклеймен.
Здесь звучит пламенный и взволнованный голос поэта-гуманиста,
ратующего за мир, за счастье для всего человечества. И главное — это,
а не та внешняя романтическая форма, те образы, в которые облечены
исторически прогрессивные мысли поэта. Отдельные образы могли сло­
житься у Лонгфелло и под влиянием Эдгара По. Ангел смерти в
чем-то перекликается с мрачным образом «Червя-победителя» По. Н е­
даром в это время появляются такие стихи, как «Февральский вечер»,
где явственно чувствуются отзвуки знаменитых «Колоколов». Но в
дальнейшем Лонгфелло решительно преодолевает это влияние и
в стихотворении «Ветер в камине» вступает в открытую полемику с
пессимистической концепцией автора «Ворона».
На Лонгфелло безусловно оказали некоторое влияние и англий­
ские революционные романтики Байрон и Шелли, но ему не свойствен
их боевой революционный пафос. В известной мере здесь сказались
ирадиции и иллюзии буржуазного либерализма.

XIX

Поэтическое мастерство Лонгфелло в этот период все возрастает.
Именно теперь он создает свои лирические шедевры «Стрела и песня»
и «Дня нет у ж . ..». Первое стихотворение заслуженно получило
мировую известность. Второе привлекло внимание И. Анненского,
который перевел его. Это единственный перевод Анненского из Лонг­
фелло. В обоих стихотворениях Лонгфелло выразил свой взгляд
на роль и значение поэзии в жизни человека. К этому же циклу
примыкает и стихотворение «Водоросли». Все эти стихи привлекают
внимание глубиной мысли, простотой выражения и лаконичностью
поэтических средств.
На творческих подступах к своему лучшему лирическому сбор­
нику «Перелетные птицы» Лонгфелло создает ряд выдающихся поэти­
ческих произведений. Сюда можно отнести такие образцы сонетной
формы, в которой Лонгфелло был большим мастером, как «Осень» и
«Данте». Он продолжает задумываться над судьбами простых людей,
скромных тружеников. Это продолжение линии, начатой в стихотво­
рении «Деревенский кузнец». Таково, например, стихотворение «Су­
мерки», перекликающееся с известным стихотворением Гейне из «Книги
песен» («Лирическое интермеццо», 5 7 ). Здесь перед нами предстает
жизнь простого народа, трудная судьба рыбаков.
Патриотическая тема проникновенно звучит в небольшой поэме
«Постройка корабля». Взяв аллегорический образ, известный еще со
времен античной поэзии (Алкей, Феогнид, Гораций), Лонгфелло под­
черкивает роль простого народа, строителя государства, в великих боях
за свободу в конце X V III века. Примечательно, что накануне другой
великой освободительной войны шестидесятых годов X IX века Лонг­
фелло как бы напоминает о героических традициях американской
революции. Эта тема развивается далее и в «Строителях», где поэт
говорит о творческом труде народа, который созидает свое светлое
будущее. Поразительна здесь вера поэта в правоту дела народа, в его
вдохновенный труд, в его творческие возможности. Такие стихи
поднимали Лонгфелло над буржуазным искусством его эпохи. Неда­
ром вскоре после этого Лонгфелло приходит к созданию своего лучше*
го произведения — бессмертной «Песни о Гайавате». Наконец, тема
мирного содружества народов и наций намечена у Лонгфелло в фи­
нале стихотворения «Маяк». Стремясь к лаконичности поэтической
формы, Лонгфелло следовал заветам Эдгара По. В этом смысле
любопытны те высокие оценки лучших стихов Лонгфелло, которые
мы находим в статьях По о поэтическом искусстве.
Три поэмы, посвященные эпизодам из истории Америки,— не ме­
нее важная часть творчества Лонгфелло.

В поэме «Эванджелина» (1 8 4 7 ) рассказана история двух разлучен­
ных возлюбленных. Это тема Дафниса и Хлои, Тристана и Изольды,
Ромео и Джульетты, Манон Леско и кавалера де Грие — вечная тема
мировой литературы. Герои поэмы — Эванджелина и Габриель — разлу­
чены в день свадьбы. Они теряют следы друг друга. Невеста отправ­
ляется на поиски жениха, ищет его много лет и, наконец, находит ста­
рика, умирающего в больнице. Этот удар убивает ее. Соединенные по­
сле смерти, они, подобно Тристану и Изольде, похоронены вместе.
Ярко показана в поэме ненависть народа к угнетателям. Прекрасны
картины американской природы. В этой поэме, в какой-то мере навеян­
ной мотивами поэмы Т ете «Герман и Доротея», Лонгфелло описы­
вает изгнание в 1755 году британским правительством французских
поселенцев из Акадии (Новой Шотландии), чтобы обеспечить безо­
пасность английских колоний в Америке в период войн с французами и
индейцами. Тему поэмы подсказал своему другу Готорн, который высо­
ко ценил «Эванджелину». Этой поэмой Лонгфелло окончательно утвер­
дил гекзаметр в английской поэзии. Поэма Лонгфелло пользовалась
широкой популярностью в Америке и Англии. Сейчас она кажется не­
сколько длинной и сентиментальной. Но нельзя не признать за ней
неоспоримых поэтических достоинств.
В 1849 году выходит второй роман Лонгфелло, «Кавана», кото­
рый представляет для современного читателя гораздо больший интерес,
чем «Гиперион». В романе превосходно показана жизнь Новой Англии.
Героями его являются сельский священник Кавана и учитель Чер­
чилл. Это живые характеры двух разных людей — удачника и
неудачника. Лонгфелло создал тонкий образ учителя Черчилла, меч­
тательного, бездеятельного человека, который всю жизнь собирается
написать роман, создать свой творческий шедевр, но роман так и
остается ненаписанным.
В 1849 году выходит сборник стихов «На берегу моря и у ка­
мина», где центральное место занимает уже упомянутая «Постройка
корабля». Патриотическая тема дается у Лонгфелло в виде символа:
корабль — государство. Это стихотворение впоследствии высоко оце­
нил президент Америки Авраам Линкольн. Известны его слова:
«Какой это чудесный дар — уметь так трогать людей!»
В 1851 году появляется «Золотая легенда» — большая лирическая
драма из средневековой жизни, тема которой заимствована из повести
немецкого миннезингера X II века Гартмана фон Ауэ «Бедный Ген­
рих». Это — повесть о самопожертвовании, о беззаветной, безгранич­
ной любви — тема, которая часто встречается у Лонгфелло.
В 1854 году Лонгфелло оставил преподавание в Гарвардском уни­
верситете, проработав там восемнадцать лет. Официальным мотивом
Ш

было состояние здоровья поэта — слабость зрения и постоянная
невралгия. Но истинная причина скрыта в словах самого Лонгфелло:
«Преподавание было огромной ладонью, наложенной на струны моей
лиры и заглушавшей ее звучание». В это время Лонгфелло уже на­
пряженно работал над поэмой «Песнь о Гайавате», которая вышла
в 1855 году.
С появлением «Песни о Гайавате» имя Лонгфелло становится все­
мирно известным. Это — поэтическая интерпретация индейских ле­
генд. Во многом она напоминает великий финский эпос «Калевалу»,
с которым поэт познакомился во время второй поездки в Европу.
Успех «Песни о Гайавате» был огромен. З а первые полгода она вы­
держала около 30 изданий. Она была переведена* на многие европей­
ские языки и даже на латинский. Вскоре после выхода в свет в Америке
поэма Лонгфелло была переведена Фрейлигратом. В 1856 году Фрейлиграт писал в предисловии к своему переводу, что Лонгфелло открыл
американцам Америку в поэзии и что поэма должна занять видное ме­
сто в пантеоне всемирной литературы. На русском языке лучший пе­
ревод этой поэмы принадлежит И. А. Бунину. Высокую оценку
поэмы Лонгфелло в переводе Бунина дал М. Горький: «Лонгфелло —
прелесть!» 1
В 4 0 - 5 0 -х годах X IX века проблема национальной самобытности
была центральной в спорах о судьбах американской литературы. Лонг­
фелло стремился создать произведение, которое могло бы стать нацио­
нальным эпосом. В основу поэмы положен фольклор североамерикан­
ских индейцев, их мифология, легенды и предания. Лонгфелло выбрал
наиболее интересные легенды, придав им известную художественную
цельность. В центре поэмы образ народного героя индейца — Гайаваты. «Песнь о Гайавате», — писал Лонгфелло, — это индейская
Эдда, если я могу так назвать ее. Я написал ее на основании легенд,
господствующих среди североамериканских индейцев. В них говорится
о человеке чудесного происхождения, который был послан к ним
расчистить их реки, леса и рыболовные места и научить народы
мирным искусствам. У разных племен о» был известен
под
разными именами: Мичабу, Чайабо, Манабозо, Таренэй-вэгон и Гайавата, что значит — пророк, учитель. В это старое предание я вплел и
другие интересные индейские легенды. . . Действие поэмы происходит
в стране оджибуэев, на южном берегу озера Верхнего, между Живо­
писными Скалами и Великими Песками».
В поэме рассказывается о рождении, детстве и подвигах Гайа’ваты.
Гайавата — сын западного ветра Мэджекивиса. Подобно герою древнеМ. Г о р ь к и й . Собрание сочинений, т. 28, стр. 280
XXU

греческого мифа титану Прометею, Гайавата заботится о благе людей.
Он обучает индейцев искусствам, ремеслам, письменности и врачева­
нию. Он открывает им ценное растение — маис и помогает приручить
зверей. Он кладет конец кровавым распрям отдельных племен и учит
их жить между собою в мире. Он помогает людям покорять природу и
познавать ее тайны. Он борется с угнетателем Меджисогвоном, олице­
творяющим идею власти денег над людьми, побеждает его и, подобно
Робин Гуду, раздает народу его богатства. Он карает преступника ПоПок-Кивиса и освобождает народ от страшных чудовищ Мише-Моквы
(медведь) и Мише-Намы (осетр). Здесь как бы слышатся отзвуки
античных мифов о Геракле и Тезее, героях, избавивших народ от
страшной лернейской гидры и свирепого Минотавра. Вообще связь
«Песни о Гайавате» с античными мифами, вопреки мнению самого ав­
тора, пожалуй, сильнее, чем с «Эддой». Характерны в этом смысле
образы друзей' Гайаваты— музыканта Чайбайабоса немощного Квазинда. Они напоминают персонажей античных мифов Орфея и Ге­
ракла или Зета и Амфиона.
В образе Гайаваты, вождя и учителя индейцев, в его жизни и по­
двигах, в его любви к Миннегаге художественно воплощена жизнь
индейского народа. Образ Гайаваты напоминает нам богатырей из
русских былин или героев финского эпоса «Калевалы». Между прочим,
размером «Калевалы» (белый стих — четырехстопный хорей с жен­
скими окончаниями) Лонгфелло воспользовался для своей поэмы.
Лонгфелло стремится раскрыть в ней все богатство народного твор­
чества. Недаром в ряде эпизодов мы сталкиваемся с характерными
фольклорными мотивами. Так, например, в описании борьбы Гайаваты
с неумирающим Мондамином (маисом) слышатся отзвуки темы Джона
Ячменное Зерно. Мы находим в поэме великолепные вставные новеллы,
например легенду об Овини и Оссэо, где основная мысль — в чело­
веке важен не внешний облик, а его высокие моральные качества. Эта
легенда является своеобразной параллелью к бессмертной сказке
Г.-Х. Андерсена! «Гадкий утенок». Некоторые образы, созданные
Лонгфелло, были впоследствии использованы другими американскими
писателями. Так, например, история встречи с белыми, которую рас­
сказывает хвастун и обманщик Ягу, была потом воскрешена в рассказе
Джека Лондона «Нам-Бок, лжец». В поэме воплощены мечты народа
о постройке лодки, которая могла бы двигаться самостоятельно, без
помощи весел. Такую лодку строит Гайавата.
Гайавата—историческое лицо. Он жил в X V веке и принадлежал
к племени онондага, родственному ирокезам. Он боролся против угне­
тателя Атотаро за счастье и мир д \я своего народа. Конечно, в рас­
сказе о судьбах Гайаваты Лонгфелло во многом отошел от точной
Х ХШ

передачи исторических фактов, но он сделал это в художественных
целях. Так поступал Шекспир в «Гамлете» и исторических хрониках и
Вальтер Скотт в своих романах. Но один эпизод поэмы, несомненно,
должен вызвать удивление внимательного читателя. Это — окончание
поэмы, где Гайавата приветствует христианского миссионера, плыву­
щего к индейцам на лодке, чтобы обратить язычников в христианство.
Здесь Лонгфелло также отошел от исторической правды. Уходя от
индейцев, Гайавата завещает им жить в дружбе с белыми и «слушать
их слова мудрости», то есть покориться им. Здесь, во-первых, налицо
смещение исторических фактов и дат. Гайавата, сын легендарного бога
западного ветра, приветствует христианского священника. Во-вторых,
в 1855 году Лонгфелло уже прекрасно понимал, что бледнолицые при­
несли индейцам не мир и дружбу, а войну, голод, вырождение и ги­
бель. Обманом и силой белые вытеснили индейцев из родных земель и
в конце концов почти совершенно истребили их. Лонгфелло не раз
касался индейской темы в своих стихотворениях, элегически повествуя
об уничтожении и гибели индейских племен в Америке. Но в «Песни
о Гайавате» абстрактный призыв к индейцам жить в дружбе с белыми,
изложенный в тонах христианского всепрощения, производит странное
впечатление. Здесь Лонгфелло стал на исторически ложный путь, ко­
торый увел его далеко от жизненной правды. Тем не менее страшные
картины голода и будущих судеб индейцев, вытесняемых и истребляе­
мых белыми в кровопролитных войнах, все же нашли отражение в
поэме Лонгфелло (конец главы X X I — «След Белого»).
На русский язык поэма впервые была переведена в отрывках
Д . Л. Михаловским и печатались в «Отечественных записках» в
1868— 1869 годах. Но этот перевод был сух и непоэтичен. Полный пере­
вод был сделан выдающимся русским поэтом И. А. Буниным. Впервые
он был напечатан в 1896 году, затем в 1903 году переиздан в изда­
тельстве товарищества «Знание», одним из инициаторов и руководите­
лей которого был М. Горький. В дальнейшем перевод Бунина много
раз переиздавался. Последнее полное издание было осуществлено
Гослитиздатом в 1955 г. Перевод Бунина обладает выдающимися
достоинствами. Бережно сохранив дух, стиль и размер подлинника,
Бунин сумел вдохновенно и поэтично передать художественное свое­
образие поэмы Лонгфелло. «Я всюду старался держаться возможно
ближе к подлиннику, сохранить простоту и музыкальность речи, срав­
нения и эпитеты, характерные повторения слов и даже, по возмож­
ности, расположение стихов. Это было нелегко: краткость английских
слов вошла в пословицу; иногда приходилось сознательно жертвовать
легкостью стиха, чтобы из одной строки Лонгфелло не делать несколь­
ких», — писал Бунин о своем переводе. Перевод «Песни о Гайавате»

XXIV

Бунина стоит в одном ряду с переводами, созданными Жуковским,
Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, А . К. Толстым, Курочкиным,
Михайловым, Блоком, Брюсовым, и может по справедливости войти
в золотой фонд русского классического стихотворного перевода.
Каждый писатель минувших эпох ценен для нас теми прогрессив­
ными идеями, которые мы находим в его творчестве. Тема борьбы за
мир, разоблачения войны была одной из сильных сторон противоречи­
вого по своему идейному содержанию творчества Лонгфелло. Эта тема
нашла отражение не только в ряде стихотворений поэта (например,
«Арсенал в Спрингфилде»), но и в «Песни в Гайавате».
«Песнь о Гайавате» является одним из крупнейших художествен­
ных образцов американской эпической поэзии.
«Сватовство Майлза Стендиша» (1 8 5 8 ) — вторая крупная поэма
Лонгфелло в гекзаметрах, посвященная раннему периоду американской
истории. Действие происходит в английской колонии Плимуте в
1623 году. В поэме заметно некоторое влияние Шекспира. Тема любви
и дружбы в этом аспекте — друг-«предатель», отбивающий возлюблен­
ную, — возможно, заимствована из сонетов Шекспира, которыми
Лонгфелло до этого увлекался. Речи Майлза о себе напоминают
соответственные слова Генриха V . Некоторое сюжетное сходство
можно отметить и с поэмой английского поэта Теннисона «Енох
Арден».
Хотя все герои — исторические лица, само сватовство Майлза
мало правдоподобно. Лонгфелло слегка романтизировал историю любви
своего предка Олдена. По своим художественным качествам поэма
выше «Эванджелины». Вместо бесцветных образов сентиментальных
любовников перед нами живые люди. Сказался и опыт работы
над «Гайаватой» и обращение к реализму Шекспира. С большой
силой написана сцена расправы с восставшими индейцами. Теперь
Лонгфелло научился искусству лаконичной формулой передать боль­
шое содержание. Вот один пример. Два индейца встречаются с англи­
чанами:
Дружба была в их глазах, но лютая ненависть в сердце. . .
«Здравствуй, инглиш!» — сказали они, переняв это слово
От заезжих купцов, что скупают меха за бесценок.
Понимание сущности взаимоотношений индейцев с белыми у
Лонгфелло с течением времени все углублялось. Его художественное
мастерство возрастало. От ранних стихов, через «Гайавату» и «Майлза
Стендиша» к стихотворению «Месть индейца» — вот движение мыслей
Лонгфелло на эту тему. В поэме «Сватовство Майлза Стендиша»
XXV

Лонгфелло показал еебя как «замечательный рассказчик, искусный
стихотворный новеллист».1
В том же 1858 году выходит в свет и новый сборник стихотво­
рений Лонгфелло «Перелетные птицы». В нем помещены такие стихо­
творения, как «Утраченная юность», «Прометей», «Еврейское клад­
бище в Ньюпорте», «Оливер Басселин» и др., а также ряд стихотво­
рений о детях. Этот сборник — вершина творчества Лонгфелло в
области лирики. Здесь его лирический талант развернулся в полную
силу. Широта тематики, глубина мысли, философские раздумья, исто­
ризм, реалистическое проникновение в сущность социальной борьбы,
судеб и роли народа, протест против классового и расового гнета —
все это делает сборник «Перелетные птицы» одним из величайших
достижений американской поэзии X I X века. Внимательный анализ
идейных и художественных особенностей этого поэтического цикла
ставит под сомнение существующее в нашем литературоведении пред­
ставление о Лонгфелло только как о либерале-просветителе, наименее
американском из всех писателей СШ А, бывшим лишь насаждателем
европейской культуры в Америке. Пять разделов сборника «Перелет­
ные птицы» — важная и знаменательная веха на пути Лонгфелло от
романтизма к реализму. Путь этот хотя и не был окончательно за­
вершен, но направление его было исторически верным и прогрес­
сивным.
В сборнике «Перелетные птицы» Лонгфелло возвышается до
больших поэтических мыслей и обобщений. Здесь Лонгфелло гово­
рит уже не столько об Америке, сколько обо всем человечестве.
Тема величия искусства, поэзии как подвига, ведущего человече­
ство от мрака к свету, предстает перед нами в «Прометее». Великие
поэты — Сервантес, Мильтон — сравниваются здесь с благородным
эсхиловским образом титана-мученика, борца за интересы челове­
чества— Прометея. В «Тенях прошлого» поэт противопоставляет
большую мечту мелкой будничной жизни, лишенной вдохновения и
романтики.
В замечательном по глубине мысли стихотворении «Еврейское
кладбище в Ньюпорте» поэт выступает против расовой дискриминации
в Европе, против отвратительных теорий геноцида, против гетто и
погромов. Исторически верно поставлена здесь проблема судеб
еврейского народа. В этом смысле — это, пожалуй, одно из немногих
стихотворений во всей мировой поэзии X IX века. Здесь Лонгфелло
вновь выступает как представитель высокого гуманизма.
1 М. П. А л е к с е е в .
№ 8— 9, стр. 233.

Г. У.
XXV!

Лонгфелло. — «Звезда»,

1940,

Образ народного поэта создает Лонгфелло в стихотворении «Оли­
вер Басселин». Гибнет феодальное рыцарство, приходит в упадок рели­
гия, но вечно юным и живым остается родник подлинной поэзии,
близкой народу.
Протест против корысти и алчной наживы, свойственной большим
городам — центрам буржуазно-капиталистической жизни, — звучит в
стихотворении «Золотая веха».
Почти каждое стихотворение этого цикла содержит глубокую
мысль, выраженную обычно в отточенной, законченной художественной
форме. Жизнь — это счастье, человек должен быть свободным и воль­
ным, как природа («Солнечный день»). Смысл жизни — вечный,
неутомимый труд («Несвершенное»). Бесконечность творческого про­
цесса, познавательная и воспитательная функция поэзии утверждается
в стихотворениях «Фата-моргана» и «Путешествия у камина». Про­
никновенные образы созданы поэтом в целой серии стихов, посвящен­
ных детям («Открытое окно», «Дети», «Час детей», «Строитель
замков» и др.). Наконец, тема народа, угнетенного, но борющегося за
свою свободу, во всю ширь поставлена Лонгфелло в таких замечатель­
ных образцах поэзии, как «Энкелад», «Вызов», «Голландская картина»,
«Рукавица императора» и «Месть индейца Дождь-в-лицо». На этих
произведениях стоит остановиться несколько подробнее.
Сложная система поэтических образов характерна для стихотво­
рения «Энкелад». Сам Лонгфелло в письме Самнеру от 4 августа
1859 года определил его так: «Энкелад — это жалобы на горести
страны». Важно, что сам поэт придавал этому стихотворению поли­
тическое значение. Что существенно в этом стихотворении? На первый
взгляд — это рассказ об извержении вулкана Этна в Сицилии, то
есть география, природа. Но одновременно — это и античная легенда
о поверженном и угнетенном богами Олимпа титане Энкеладе. Энке­
лад — своеобразная параллель Прометею. Но эти два аспекта —
естественная история и античность — лишь внешний облик, внешняя
форма. Подлинный смысл стихотворения не в этом. Энкелад — символ
угнетенного и борющегося народа. Тираны-боги трепещут и со стра­
хом ожидают пробуждения Энкелада. Народ близок к восстанию, и
тогда — горе господствующему классу угнетателей! Так в сложной
трехплановой образной структуре получает свое дальнейшее развитие
и художественное углубление поставленная ранее тема «Предостере­
жения».
В стихотворении «Вызов» Лонгфелло взволнованно говорит о судь­
бах обездоленных и угнетенных бедняков. Резко подчеркнуто здесь
противоречие между богатством и нищетой. «Мы пируем, — говорит
XXVU

поэт, — ко у наших дверей стоит армия голодных». Зловещий вопль
бедняков нарастает и грозит привести к социальной катастрофе, к
революции:
Но толпы еще грознее
Стучатся у наших дверей,
Легионы угнетенных,
Голодных, нищих людей.
Тем самым утверждается романтически трактованная идея о том, что
правда и справедливость — на стороне бедняков. Библейский образ
служит здесь более полноценному художественному воплощению пере­
довой, гуманистической мысли. Во весь рост встает перед читателем
величественный образ поэта-демократа.
В «Голландской картине» и «Рукавице императора» поэт снова
воспевает несгибаемую стойкость фламандского народа, сражающегося
против своих угнетателей-испанцев. Война Нидерландов против Испа­
нии предстает у Лонгфелло как справедливая война. Симон Дане —
это как бы образ всего народа Фландрии, в нем таится героический
отблеск бессмертного Уленшпигеля. Жестокий угнетатель, верный пес
Филиппа герцог Альба хочет стереть с лица земли непокорный Гент —
гнездо еретиков. Но против тиранов поднялся весь народ — ткачи и
моряки. И император Карл задает себе вопрос, хватит ли испанских
солдат, чтобы покорить Гент. История показала, что их не хватило,—
таков смысл стихотворения Лонгфелло.
Наконец, в образе индейского вождя сиуксов Дождь-в-лицо Лонг­
фелло художественно выразил идею сопротивления индейцев белым
насильникам. В более ранних стихах Лонгфелло лишь элегически со­
крушался о страшной судьбе индейских племен в Америке. Дальше
этого он не шел. Но здесь он поднялся до мысли о том, что месть
и священная война ждут поработителей, «вождей с желтой гривой».
Эта мысль с предельной ясностью выражена в последних строках:
Мы наш нарушили обет,
И мы должны держать ответ.
Пусть помнят это внуки!
В сборник «Перелетные птицы» Лонгфелло позднее включил и
стихотворение, посвященное памяти своего друга Чарлза Самнера,
умершего в 1874 году. Лонгфелло воспевает жизнь Самнера, борца
за освобождение негров. Образ Самнера сопоставляется с обра­
зами героических деятелей прошлого, например Винкельрида, героя
освободительной борьбы швейцарского народа против австрийцев.
Жизнь великих борцов за свободу народа —■пример для всего чело­
вечества:
XXVJU

Так славной жизни свет
К отваге нас зовет.
Не гаснет он во мраке лет
И нас ведет вперед.
«Песнь о Гайавате» и «Перелетные птицы» — это высочайшие
достижения в творческом пути замечательного американского поэта.
В дальнейшем Лонгфелло уже не поднимался до уровня поэзии,
достигнутого в этих двух произведениях.
В июле 1861 года трагически погибла вторая жена Лонгфелло —
от ожогов, причиненных вспыхнувшим от спички платьем. Поэт долго
не мог оправиться от этого страшного удара. Он остался вдовцом с
пятью детьми — двумя сыновьями и тремя дочерьми. Наступает дли­
тельный перерыв в его творческой деятельности.-Только через два года
выходит в свет следующая книга поэта.
Памяти второй жены Лонгфелло посвятил сонет «Снежный
крест», написанный через 18 лет, в 1879 году.
1861 год ознаменовался в истории Соединенных Штатов собы­
тиями огромной важности — началась война между промышленным
Севером и рабовладельческим Югом. Южные штаты объединились в
так называемую «конфедерацию». Гражданская война 1861— 1865 го­
дов в Америке, по выражению Карла Маркса, была борьбой «двух
социальных систем, — системы рабства и системы свободного труда». 1
Война закончилась победой Северных Штатов, в ходе войны
рабство было уничтожено революционным путем, и наступила эпоха
еще более быстрого и бурного развития капитализма. Гражданская
война 60-х годов X IX века в СШ А была своеобразным видом бур­
жуазно-демократической революции. Так оценивает ее автор работ по
истории США, председатель
Коммунистической партии СШ А
У. 3 . Фостер. 12
На «величайшее, всемирно-историческое, прогрессивное и револю­
ционное значение гражданской войны 1863— 1865 годов в Америке»
указывал еще В. И. Ленин. 3
Лонгфелло горячо сочувствовал делу освобождения негров от
рабства, за которое активно ратовал его близкий друг аболиционист
Чарлз Самнер. Но сам он непосредственно не принимал участия в
общественной и политической борьбе.
Однако дневники и письма Лонгфелло того времени весьма по­
казательны для характеристики его общественно-политических взгля1 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с . Сочинения, т. XII, ч. II,
стр. 251.
2 У. 3 . Ф о с т е р . Очерк политической истории Америки, ИИЛ,
М., 1955, стр. 3 8 8 - 3 8 9 .
3 В. И. Л е н и н
Сочинения, т. 28, стр. 51.
XXI X

Дов. В 1859 году в штате Виргиния фермер Джои Браун, один из
представителей аболиционистского движения, сделал попытку поднять
восстание рабов. Попытка Брауна не удалась, его отряд был разбит,
сам он был схвачен и повешен. Его казнь произвела огромное впечат­
ление в Америке и во всем мире. В защиту Брауна поднял свой голос
Гюго.
2 декабря 1859 года, в день казни Джона Брауна, Лонгфелло
записывает в дневнике: «Великий день нашей истории— дата новой
Революции! Они ведут Джона Брауна на казнь за освобождение рабов.
Они сеют ветер, но скоро пожнут бурю!»
Лонгфелло внимательно следит за развитием событий, предше­
ствующих войне. В конце 1860 года он отмечает: «Мятеж начи­
нается! Южная Каролина — огонь и ярость. Она угрожает, что отде­
лится. Но лучше это, чем уступки со стороны Севера!»
В январе 1861 года он пишет: «Шесть южных штатов отделились,
во главе с Южной Каролиной. Теперь поздно гасить огонь. Мы
должны его раздуть!»
15 февраля он отмечает: «За распадом Союза я слышу глухой
ропот рабов — как хор в греческой трагедии, предрекающий: Горе!
Горе!»
4 марта он с радостью записывает в дневнике, что президентом
СШ А избран Авраам Линкольн.
12 апреля мятежники-южане захватили форт Самтер, и с этого
момента начались военные действия. Лонгфелло пишет 12 апреля:
«Форт Самтер атакован. Итак — война!» «Мы в начале гражданской
войны», — отмечает он в письме от 15 апреля. И далее его дневники
и письма полны упоминаний о военных и политических событиях.
Только 9 июля 1861 года, в день трагической гибели жены, дневник
поэта обрывается надолго — до конца года.
В 1862 году дневник постепенно возобновляется. В фев­
рале Лонгфелло с радостью отмечает освобождение негров в Ко­
лумбии.
8 мая он пишет: «Война— это Рабство против Свободы!»
1 января 1863 года мы находим следующую знаменатель­
ную запись: «Великий день! Указ президента об освобождении
рабов!»
В течение 1863 года Лонгфелло самым внимательным образом
следит за ходом военных действий, радостно отмечая в дневнике
победы северян. В конце 1864 года он приветствует известие о пере­
избрании Линкольна на пост президента республики: «Мы дышим
свободнее. Страна будет спасена». Наконец, 14 апреля 1865 года,
когда актер Бус, подосланный реакционерами-южанами, предательски

XXX

убил Линкольна в tearpe, Лонгфелло с горестью Восклицает: «Ужасная весть об убийстве Линкольна!»
Однако не следует забывать и того, что Лонгфелло, вначале близко
примыкавший к аболиционистскому движению, впоследствии отошел
от него, когда оно приняло более острые формы. Автор «Песен о
рабстве» откликнулся на события войны 1861— 1865 годов лишь не­
сколькими стихотворениями («Рождественские колокола», «Камбер­
ленд», «Убитый у брода», «День памяти павших» и др.). Все эти годы
поэт усиленно работает над поэтическим циклом, или, вернее, над
сборником стихотворных новелл «Рассказы придорожной гостиницы»,
первая часть которого вышла в 1863 году. Здесь даны рассказы из
жизни многих стран (Германия, Франция, Италия, Испания, Англия)
в рамке, подсказанной «Декамероном» Боккаччо и «Кентерберийскими
рассказами» Чосера.
Одновременно с этим поэт завершает свою работу над переводом
«Божественной комедии» Данте, — работу, начатую еще в тридцатых
годах. Этот перевод, сделанный белым стихом, — великолепный обра­
зец *мастерства Лонгфелло в области художественного перевода. Он
был опубликован в 1867 году.
Стремление Лонгфелло к эпической форме, к описательной поэзии
нашло выражение в цикле стихотворных новелл «Рассказы придо­
рожной гостиницы». Действие происходит в реально существовав­
шей гостинице Сэдбери, близ Бостона. Во вступлении мы знако­
мимся с хозяином и посетителями гостиницы, среди которых нахо­
дятся студент, сицилиец, испанский еврей из Аликанте, богослов
из Гарварда, поэт и музыкант. В этих семи персонажах Лонгфелло
изобразил своих друзей. Все они рассказывают друг другу различные
истории.
В новелле «Скачка Поля Ревира» Лонгфелло воскрешает эпизод
из истории войны американских колоний за независимость. Герой ее
Поль Ревир — бостонский резчик по серебру и гравер. Он рано при­
мкнул к революционному движению, участвовал в так называемом
«бостонском чаепитии», когда колонисты,. возмущенные введенным на­
логом на чай, переодевшись индейцами, напали на английские корабли
и выбросили в море ящики с чаем. Он был известен еще до войны
как автор сатирических карикатур, направленных против Англии.
После войны он стал членом Конгресса. В историю Поль Ревир вошел
своей поездкой из Чарлстона в Лексингтон и Конкорд в ночь на
18 апреля 1775 года. Он должен был предупредить жителей о при­
ближении британских войск, которые стремились захватить склад
оружия в Конкорде. Английский отряд встретился в Лексингтоне с
вооруженными колонистами. Вспыхнул бой, который считается началом
XXXI

йоины за освобождение колоний. Б новелле Лонгфелло получйла
художественное отражение американская легенда,
«Сокол сьера Федериго» — довольно точное стихотворное пере­
ложение. девятой новеллы пятого дня «Декамерона». Обедневший ры­
царь готов ради любви к прекрасной даме расстаться с единственной
ценностью, которая еще у него осталась, — с любимым соколом. Лю­
бовь готова на любые жертвы — вот что привлекло поэта в трогатель­
ной истории Боккаччо.
Эпизоды «Саги о короле Олафе» взяты из рассказов Снорри
Стурлусона о короле, который в X веке насаждал христианство среди
язычников. Лонгфелло переносит читателя в эпоху феодального средне­
вековья. Борьба за престол, жестокие битвы, любовь, измена, месть —
все это напоминает лаконизм и выразительную силу исландских саг.
И здесь у Лонгфелло высоко поднята тема народа, решающего судьбы
истории, создающего замечательные произведения искусства («По­
стройка «Длинного Зм ея»). Сатирический портрет патера Тангбранда — одно из лучших достижений поэта в этом цикле.
Удар по религиозному изуверству и фанатизму нанесен в «Торквемаде». Фанатик отец предает собственных дочерей, подозреваемых в
ереси, в руки инквизиции. Он не только обрекает их на смерть, но и
сам поджигает костер. Озаренный зловещим отблеском пламени ко­
стров, образ Торквемады — большая удача поэта.
Любопытна новелла «Птицы Киллингворта». Здесь у Лонгфелло
глубоко поставлена проблема подлинного искусства, гонимого в бур­
жуазном обществе. Символом его выступают птицы, которых уничто­
жили фермеры, и за это кара свыше — нашествие прожорливых
гусениц — обратила их земли в пустыню. Лонгфелло в этой новелле
говорит, что законы в стране создают те, кто владеет деньгами.
Народ, демократические массы отстранены от участия в создании
законов.
В «Камбалу» интересно решена тема растлевающего влияния
золота на людей. Созданный Лонгфелло образ скупца как бы до­
полняет галерею мировых образов — Эвклиона (Плавт), Шейлока
(Шекспир), Гарпагона (Мольер), Скупого рыцаря (Пушкин), Гоб­
сека (Бальзак).
В «Сапожнике из Хагенау» перед нами средневековая Германия.
Преследование еретиков, продажа индульгенций — все это трактуется
у Лонгфелло в остро сатирическом духе. Вновь, как и в «Нюренберге»,
возникают здесь образы народных поэтов-мейстерзингеров.
Тема любви, чистой, и самоотверженной, предстает перед нами в
новелле «Эмма и Эгинхард», где замечательны образы Карла Вели-

хххп

кого и поэта Алкуина. Намеченная в «Соколе сьера Федериго», эта
тема уже получила наиболее полное воплощение в пьесе «Золотая
легенда».
В «Скандербеге» Лонгфелло создал величественный образ народ­
ного героя Албании — освободителя страны от турецкого ига.
Наконец, в новелле «Призрак матери» Лонгфелло художественно
интерпретирует народную сказку, рассказанную ему в детстве няней.
Фольклорная тема беспредельной материнской любви знаменует связь
поэзии Лонгфелло с народным творчеством.
Таковы наиболее интересные новеллы этого цикла. Там же, где
поэт не поднимался до глубоких художественных обобщений, его
произведения оставались более или менее удачно рассказанной ле­
гендой («Азраил», «Атрийский колокол», «Монах из Казаль-Маджоре» и др.).
В 1868 году выходят в свет две пьесы, написанные белым стихом:
«Джон Эндикот» и «Джайлз Кори, фермер из Салема», объединенные
под общим заглавием «Трагедии из жизни Новой Англии». В них
Лонгфелло вновь обращается к темам из истории родной страны. На
этот раз действие происходит в конце X V II века, в период жестокого
религиозного гнета. Первая трагедия посвящена преследованию кваке­
ров в Бостоне в 1665 году. Во второй описывается один из многочис­
ленных судебных процессов, направленных против «ведьм», в Салеме
(недалеко от Бостона), в 1692 году. В этих пьесах Лонгфелло высту­
пил с пламенным протестом против религиозного фанатизма и изувер­
ства, продолжая таким образом линию идейной борьбы, намеченную
уже в «Торквемаде». В трагедиях вскрыта реакционная роль церкви
и духовенства. Хотя действие происходит в эпоху пуританства, обе
пьесы звучат актуально и в наше время. Однако для этих пьес Лонг­
фелло характерны те же особенности драматургической композиции,
которые проявились уже в «Испанском студенте». В какой-то мере эти
пьесы являются историко-литературной параллелью к роману Готорна
«Алая буква», где основой сюжета служат аналогичные события той же
эпохи.
В 1868— 1869 годах поэт вновь (в четвертый и последний раз)
совершает поездку в Европу. В это время Лонгфелло находился в зе­
ните славы. Это была поистине триумфальная поездка, продолжав­
шаяся больше года. 27 мая 1868 года Лонгфелло на пароходе «Рос­
сия» отбыл в Англию. В это время творчество Лонгфелло привлекало
внимание читателей в Европе больше, чем творчество любого другого
поэта его времени, кроме, пожалуй, Виктора Гюго. Особенно популярен
он был в Англии. Встречали его необычайно торжественно. В унизерситеБ1 Лонгфелло

XXXIII

тах Кембриджа и Оксфорда он получил почетную степень доктора. Онбыл принят королевой Викторией. Лонгфелло встретился с Теннисоном
и посетил Стратфорд — родину Шекспира. Это было его давнишней
мечтой. Английские газеты писали о нем в самых восторженных тонах.
«Лонгфелло — неофициальный посол мира, дружбы и доброй воли», —
говорилось в «Дейли Лондон ньюс». «Таймс» писала: «Ни один наш
поэт или поэт любой другой страны не был столь широко известен и
ценим самыми разными кругами общества. Он в равной мере поэт на­
рода и спутник самых высококультурных и утонченных людей». Га~
зеты отмечали, что Лонгфелло пользуется большей известностью, чем
даже Теннисон и Браунинг. «Самое распространенное чтение у англи­
чан, — писал впоследствии журнал «Иллюстрейтед Лондон ньюс», —
это стихи Лонгфелло и «Хижина дяди Тома». Лонгфелло издается у
нас больше, чем наши собственные поэты». Диккенс утверждал, что
рабочие так же хорошо знакомы со стихами Лонгфелло, как и пред­
ставители высших слоев общества.
И з Англии Лонгфелло поехал в Италию, где прожил до весны
1869 года. 31 августа 1869 года он вернулся на родину.
Последние годы жизни Лонгфелло прожил уединенно и почти без­
выездно в Кембридже. Он продолжает неутомимо трудиться и публи­
ковать стихи в журналах. Один за другим выходят новые сборники
его стихов. И з книг Лонгфелло, изданных в последнее десятилетие его
жизни, следует отметить: «Маска Пандоры и другие стихотворения»
(1 8 7 3 ), где помещен ряд замечательных сонетов, «Кёрамос» (1 8 7 7 ),
где поэт ставит проблему роли искусства и труда в жизни человека,
и, наконец, последний сборник «Крайний предел» (1 8 8 0 ), в кото­
ром наряду со стихотворениями, говорящими об усталости от жизни
и ожидании смерти, мы находим такое великолепное стихотворение
о бессмертии поэзии, как «Роберт Бернс», где перед нами во весь
рост встает обаятельный облик великого шотландского народного
поэта.
Последние стихотворные сборники Лонгфелло в целом менее зна­
чительны в идейно-художественном отношении. Но и теперь ему уда­
лось создать ряд замечательных лирических стихотворений. В книге
сонетов привлекают внимание образы поэтов прошлого — Данте,
Чосера, Шекспира, Мильтона и Китса. Проникновенные стихи по­
священы памяти Ирвинга и Готорна. Ряд сонетов о природе, о зна­
чении поэзий продолжает традиции английского поэта-романтика Вордс­
ворта. Теме вечности искусства и вдохновенного человеческого труда
посвящена глубокая по замыслу небольшая поэма «Кёрамос». Мысли о
братстве народов, о том, что искусство — детище природы (ср. взгля-

XXXIV

ды на искусство в «Гамлете» Шекспира), подтверждают высказан­
ное ранее суждение о неуклонном движении Лонгфелло от роман­
тизма к реализму. Он создает глубоко верный образ шотландского
поэта Бернса, ставшего хорошо знакомым советскому читателю после
переводов С. Маршака. И хотя в последних стихах Лонгфелло и зву­
чат подчас личные мотивы усталости от жизни и близости неизбежной
•смерти, преобладают образы заката, наступающей ночи, тем не менее
основная мысль — что человечество в героической борьбе движется от
тьмы к свету, к лучшей, счастливой и свободной жизни — определяет
настроение лирики последнего периода («Четыре часа утра», «Колокола
Сан-Блас»).
Таково *лирическое наследие Лонгфелло — замечательный вклад,
«несенный поэтом в сокровищницу мировой поэзии.
Заслуги Лонгфелло были достойным образом оценены и другими
«народами мира. В 1873 году он был избран членом русской Академии
«аук, а в 1877 году — испанской.
В 1876— 1879 годах Лонгфелло выпустил большую антологию —
“«Стихотворения о местностях» в 31 томе. Это — поэтическое описание
природы и ландшафтов разных стран. 20-й том в этом собрании по­
священ России.
В 1878 году американского поэта посетил русский путешествен­
ник Ю. В. Арсеньев. Лонгфелло жаловался ему, что не мог найти под­
ходящего описания северной русской природы. Он сказал Арсеньеву,
что хотел бы изучить русский язы к.1 Вообще Лонгфелло проявлял
^большой интерес к русской культуре и поэзии.
В самые последние годы жизни Лонгфелло был прикован к постели
тяжелой болезнью. Однако он неизменно сохранял веселость и бод­
рость духа, не отказывал в приеме посетителям, в том числе молодым
поэтам, которым всегда был готов помочь дружеским советом, поде­
литься с ними своим огромным творческим опытом. Слава его утверди­
лась прочно. В 1882 году его 73-летие было отмечено всей страной, во
всех школах Америки. В начале марта, незадолго до смерти, он пишет
свое последнее стихотворение «Колокола Сан-Блас». Он говорит в нем
об упадке религии и церкви. Религия больше не владычествует на
земле. На смену старому идет новый, свободный от суеверий, зижду­
щийся на разуме мир. Он идет навстречу рассвету, заре, солнцу! Этими
вдохновенными словами завершается творчество замечательного аме­
риканского поэта.
1 Ю. А р с е н ь е в . Воспоминания о Лонгфелло. — «Московские
ведомости», 1882, № 76.

XXXV

24 марта 1882 года Лонгфелло умер. Он был похоронен на клад­
бище Маунт-Оберн, близ Кембриджа. Смерть его была воспринятав Америке как национальная утрата.
В 1882 году посмертно вышел сборник стихов Лонгфелло «В га­
вани», а в 1883 году последняя драма Лонгфелло — «Микелан­
джело», одно из самыхзначительных произведений поэта.
Во всем величии предстает в этой драматической поэме образ ге­
ниального художника эпохи Возрождения — живописца, скульптора,
архитектора и поэта — Микеланджело. Превосходный знаток Италии
и итальянского искусства, Лонгфелло создал исторически верную кар­
тину жизни Италии X V I века. Действие пьесы происходит в сороко­
вые — пятидесятые годы шестнадцатого века, когда Микеланджело,
семидесятилетний старик, работает в Риме над фреской «Страшныйсуд» для Сикстинской капеллы, а также принимает участие в строитель­
стве собора святого Петра. Он — главный архитектор и живописец
папского дворца. Вся жизнь художника посвящена любимому искус­
ству. Он трудится самозабвенно, не зная усталости и отдыха. В пьесе
высоко поднята жизнеутверждающая тема величия и бессмертия
искусства, вдохновенного человеческого подвига. Эта тема проходит'
через все творчество Лонгфелло, начиная с «Псалма жизни» до «Ми­
келанджело».
Но великий художник стар и одинок. Его преследуют горести и
несчастья. Он любит Витторию Колонна, вдову маркиза Пескара. Но
он старик и не может обманывать себя надеждой на счастье с молодой
женщиной. Виттория видит в нем лишь гениального художника. Она.
может быть только его другом. Но и последний луч, озаряющий жизнь
Микеланджело, постепенно меркнет и гаснет. Виттория умирает, и
для Микеланджело наступает полное одиночество. Ему остается
в жизни только одна радость — его любимое, вечное и бессмертноеискусство.
В образе Микеланджело несомненно есть биографические черты..
Устами художника Лонгфелло высказывает собственные мысли о зна­
чении искусства в жизни человека.
Микеланджело родом из Флоренции. Его трагедия усугубляется,
мыслями о судьбах родного города. Он изгнан из Флоренции, ибо
он сторонник республики. Республика во Флоренции задушена, сво­
бода попрана, там полновластно правит ставленник папы тиран К озимо Медичи. Римским аристократам нет дела до страданий народа
Флоренции. «Свобода умерла!»— говорит художник, — свобода, кото­
рую он «обожал с колыбели», о которой он мечтал, ради которой ов.
трудился.

XXXVI

Я родину мою хотел увидеть
Идущей к славе, счастью и добру,
Не снившимся другим! Но вал высокий
Пошел на спад и разом хлынул вниз.
Флоренция хрипит предсмертным хрипом.
Микеланджело ищет утешения в творчестве великого поэта Ита­
лии Данте, тоже некогда изгнанного из Флоренции. В Риме худож­
ника не понимают. Монахи попирают его, как «камни мостовой». Зем ­
ное искусство Микеланджело неугодно церкви. Кардиналы мешают
ему работать, обвиняют в том, что он не строит собор, а лишь пор­
тит труды предыдущих архитекторов Браманте и Сан-Галло. Он не ар­
хитектор, а скульптор, план его ошибочен, он работает медленно. Его
обвиняют даже в ереси. Но художник продолжает бороться, он отстаи­
вает свой замысел, и в конце концов ему удается убедить папу, что
он прав. Микеланджело полон твердого стремления довести работу доконца. Строительство собора становится главной целью его жизни. Он
отказывается вернуться во Флоренцию, куда его приглашает Козимо
Медичи. Отныне с живописью покончено. Архитектура выше живо­
писи и скульптуры, это — высшее искусство.
Пьеса Лонгфелло полна глубоких мыслей о судьбах искусства, в
ней много споров о сущности искусства. В этом главный ее пафос.
Для Микеланджело искусство — детище, зеркало природы. Но он ви­
дит кругом упадок подлинного искусства. «Кончился золотой век ис­
кусства!» — говорит он. Вместо вдохновенного и бескорыстного труда
на пользу народа художники заняты постройкой своего благополу­
чия. Но искусство вечно, и оно не может погибнуть. Вечен и неустанен
творческий труд. Счастье не в достижении, а в стремлении к истина
и красоте. Настоящий художник разрушает грубую и косную оболочку,
которая скрывает красоту. На смену старикам идут молодые мастера,
которые продолжат их творческий подвиг.
В пьесе интересны образы других художников этой эпохи —
Бенвенуто Челлини, Тициана, Вазари, фра Себастиано. Каждый
из них предстает в своем индивидуальном облике, живом и истори­
чески верном. В этом большое достоинство пьесы Лонгфелло.
В «Микеланджело» поэту удалось создать яркий образ великого^
художника, сторонника прогрессивных взглядов в искусстве, идейного
борца за народные идеалы. Это утверждение не отменяется и фина­
лом пьесы, где усталый и измученный Микеланджело полон мыслей^
о близкой смерти. В пьесе ясно ощущается влияние шекспировскогоискусства. «Микеланджело» — достойное завершение сложного и про­
тиворечивого пути Лонгфелло от романтизма к реализму.

XXXVII

Поэтому трудно согласиться с встречающимся иногда утвержде­
нием, что в 70-е годы творчество Лонгфелло постепенно приходит к
упадку и проникается декадентскими тенденциями. Наоборот, про­
тив декадентского искусства Лонгфелло вполне сознательно боролся
всю жизнь. Таков смысл его идейной и творческой полемики с Эдга­
ром По.
В творчестве Лонгфелло широко представлена жизнь Америки и
Европы. Подобно своему другу Готорну, он особенно интересовался ко­
лониальным периодом американской истории. В европейской жизни его
больше привлекала эпоха средневековья. От ненавистной ему буржуаз­
но-капиталистической действительности Лонгфелло, как поэт-роман­
тик, стремился уйти в далекое прошлое родной страны, в легенды об
индейцах, в жизнь средних веков. Он находил мало поэзии в совре­
менности. Но Лонгфелло всегда с любовью пишет о своей родной
стране, о народе ее, об американской природе. Его творчество про­
славляет простых людей, их труд, их высокие моральные качества.
J3 своих произведениях он борется против расового и националь­
ного гнета, против религиозного ханжества и изуверства, выступает
как подлинный гуманист и демократ. Честный и правдивый худож­
ник, Лонгфелло, при всей ограниченности и противоречивости своего
мировоззрения, принадлежал к прогрессивному направлению амери­
канской литературы. Он был человеком большой души, гражданином и
настоящим поэтом. Его лучшие произведения законно вошли в золо­
той фонд мировой литературы.
В 1884 году в «Уголке поэтов» Вестминстерского аббатства в
Лондоне был установлен мраморный бюст поэта. Лонгфелло был пер­
вым американским поэтом, удостоившимся этой чести.
При жизни Лонгфелло был широко известен в Америке и Европе.
Однако после смерти его слава, особенно в эпоху расцвета декадент*
ской поэзии в первой половине X X века, постепенно стала меркнуть.
И хотя в Америке и Англии написано большое число литературовед­
ческих работ о Лонгфелло, а современная критика на Западе считает
его классиком, тем не менее идейное и художественное значение твор­
чества Лонгфелло явно недооценивается. Лонгфелло иногда объявляют
«эпигоном» и даже «плагиатором». В 1919 году исследователь амери­
канской литературы У. Трент писал: «Место Лонгфелло не среди вы­
дающихся поэтов мира, даже его столетия». Аналогичные взгляды
можно встретить и в наши дни. Следует указать, что о творчестве
-Л.онгфелло на русском языке нет ни одной монографии, а только
несколько статей и заметок. Лонгфелло иногда интерпретируется или
как «буржуазно-мещанский», «религиозно-нравственный» поэт, или
только как «культурный эрудит», способствовавший знакомству

XXXVIII

Америки с европейской культурой. И з этого делается выводг
что роль Лонгфелло-просветителя значительно важнее, чем его
роль в истории поэзии, лучшее, что дал Лонгфелло американской
поэзии, — это хорошие переводы европейских поэтов. Не отрицая
роли Лонгфелло как просветителя и переводчика, следует все же
признать, что, по-видимому, ближе к истине был в свое время пере­
водчик «Гайаваты» И. Бунин, назвавший Лонгфелло великим поэтом. 1
Последовательный анализ творческого пути Лонгфелло, его идейных
и художественных особенностей подтверждает эту оценку.
Б. Томашевский.
1 И. Б у н и н .
Предисловие
переводчика. — Л о н г ф е л л о .
Песнь о Гайавате, изд. т-ва «Знание», СПб., 1903.

СТИХОТВОРЕНИЯ
1824—1855

НОЧНЫЕ ГОЛОСА

ПСАЛОМ Ж И ЗН И

Н е тверди в строфах унылых:
«Жизнь есть сон пустой!» В ком спит
Дух живой, тот духом умер:
В жизни высший смысл сокрыт.
Жизнь не грезы. Жизнь есть подвиг!
И умрет не дух, а плоть.
«Прах еси и в прах вернешься», —
Не о духе рек господь.
Не печаль и не блаженство
Жизни цель: она зовет
Нас к труду, в котором бодро
Мы должны идти вперед.
Путь далек, а время мчится, —
Н е теряй в нем ничего.
Помни, что биенье сердца —
Погребальный марш его.
На житейском бранном поле,
На биваке жизни будь —
Н е рабом будь, а героем,
Закалившим в битвах грудь.
Не оплакивай Былого,
О Грядущем не мечтай,
Действуй только в Настоящем
И ему лишь доверяй!
3

Жизнь великих призывает
Нас к великому идти,
Чтоб в песках времен остался
След и нашего пути, —
След, что выведет, быть может,
На дорогу и других —
Заблудившихся, усталых —
И пробудит совесть в них.
Встань же смело на работу,
Отдавай все силы ей
И учись в труде упорном
Ждать прихода лучших дней!

ГИМН НОЧИ

Услышал я полет твой плавный, Ночь,
Под куполом небес!
Тьме света твоего не превозмочь
Во мгле густых завес.
И тишина, твоя родная дочь,
Затеплилась звездой.
Люблю тебя, серебряная Ночь,
Заворожен тобой!
Проснется грусть — и быстро мчится прочь,
Как звук далеких струн,—
Дрожит их стон в твоих чертогах, Ночь,
Созвучьем древних рун.
Живит меня студеною струей
Воздушный водоем,
Он для меня и вечность и покой
В мерцанье голубом.
Святая Ночь! Учитель тихий мой,
Целитель горьких мук!
Едва чела коснешься т,ы рукой —
Смолкает жалоб звук.4
4

Покоя жду! Зову тебя, покой!
Слети и мир упрочь!
Молю тебя трикратною мольбой,
Сияющая Ночь!

Ш АГИ А НГЕЛОВ

День угас, и зазвучали
Вздохи сумерек bi т и ш и ,
Тихо сняв тум!ан печали
С успокоенной души.
Я свечей не зажигаю,
Н о горит камин, и мне
Мнится — призраки бесшумно
Замелькали на стене.
Те, что рано опочили,
Кто мне дорог и теперь,
Верность сохранив в могиле,
Молча входят в эту дверь.
Ты, бесстрашный, юный, строгий„
Страстно жаждавший борьбы
И упавший средь дороги
Под ударами судьбы;
Вы, что крест скорбей и муки
Так безропотно несли,
А потом, скрестивши руки,
От меня навек ушли;
Ты, прекрасная подруга,
Спутница далеких лет,
Ты, что с неба и поныне
В душу льешь отрадный свет.. ,
Медленным, беззвучным шагом
Входит призрак дорогой;
Опустившись bi кресло рядом,
З а руку берет рукой,5
5

Смотрит пристально и кротко...
О, как светел этот взгляд!
Так порой с высот, небесных
Звезды ясные глядят!
Уст воздушных дуновенье
Надо мной как ветерок:
Нежное благословенье,
Всепрощающий упрек...
И пока воспоминанье
В сердце трепетном живет,
Н е страшат меня страданья,
Н е тяжел мне жизни гнет!

РАННИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ

АПРЕЛЬСКИЙ ДЕН Ь

Луч солнца все теплей,
Посев прошел по вспаханным полям.
Скорее в лес! Там влажный блеск ветвей,
Подснежник первый там!
Люблю весенний день —
Лужайки рощ под бисером росы,
И синих туч медлительную тень —
Предвестницу грозы!
Как жадно влагу пьет
Из рыхлой почвы стройный юный вяз, —
Он перенес морозов злых налет,,
Чтоб зеленеть сейчас.
Лес полон свежих сил,—
Вновь щебет птиц звучит в листве резной.
Вновь яркий свет и трепет пестрых крыл
Над просекой сквозной.
Вот заалел закат,
В густых кустах серебряная мгла.
Огнем зари вдали холмы горят,
В ложбине тень легла.
А ночь заглянет в лог —
И синева прольется в глубь озер,
И месяц отразит в ней тонкий рог,
Заблещет звезд узор.
7

Вершины серых скал
Отражены дрожащею водой,—
Деревья, словно в хрустале зеркал,
Любуются собой.
Апрель! Немало дум,
Сердец и дум соединяешь ты!
В осенний день, под листьев желтых шум,
Созреют их плоды.

ЛЕС ЗИ М О Ю

Когда бушует ветер злой,
В кустах боярышника мчась,
Всхожу на холм тропой крутой,
Где весь простор открыт для глаз.
Пустынны выси голых круч,
Морозом скованы поля.
Сквозь лес скользит, мелькая, луч,
Простор безмолвный веселя.
Где виноград, янтарно-ал,
Вкруг дуба вился до земли,
А ветер кисть его качал, —
Теперь сосулек хрустали.
Где из тиши озерных вод,
Журча, струились ручейки, —
Теперь лежит недвижно лед,
Звенят задорные коньки.
Увы! Как ярко свод небес
Сиял весной, и в тишине
Благоухал зеленый лес,
И птицы звонко пели мне!
Теперь неистово звучит,
О лес, вершин твоих размах,
И ветер хрипло в рог трубит,
Шурша в тревожных камышах.
8

Так войте, вьюги, по полям!
Я знал ваш голос с детских лет, —
Встречаю год, внимая вам,
И слышу буйный ваш привет.

ВОСХОД СОЛНЦА В ГОРАХ

Я на холмах под куполом небес
Стоял один. Светлел все больше лес,
И ветерок с густых вершин
Спешил прильнуть к устам долин,
Но облака, клубясь на полпути,
Не в силах были до вершин дойти.
Недвижных, острых скал зубцы,
Как в битве павшие бойцы,
Сверкая копьями в преддверье дня,
Седой туман пронзали вкруг меня.
А к крутизне, расщеплена,
Прижалась темная сосна.
Завеса облаков всплыла, легка,
И видел я, как там, внизу, река
Сквозь лес тенистый и сырой,
Бурля, поток катила свой.
В румяном свете утренних лучей
Стонала выпь, легко кружась над ней.
Я слышал грохот дальних вод,
Я видел брызг хрустальных взлет.
Там, где песков сверкала полоса,
Дремали молчаливые леса,
И мягкий колокола зов
Вдруг прозвенел среди холмов.
Веселый рог все пел в ущельях гор,
Неся с собой охотничий задор,
И замер вдалеке. Затем
Мир снова стал спокоен, нем,
Лишь В1ыстрела далекого дьгмок
Развеял налетевший ветерок.
9

Так, если горькие печали
Тебя когда-то угнетали
И если сердцем ждешь ты утешенья
В часы глухой тревоги и сомненья, —Скорее в горы! Все невзгоды
Целит дыхание природы.

ОСЕНЬ

Приходит и уходит в славе год!
Глазки весны, прекрасные предтечи
Безоблачных и солнечных времен,
Горят от счастья жить— земля цветет.
Когда ж в серебряной одежде туч
Мерцает солнце осени и нам
В наследство оставляет старый год
Пурпурный блеск и золото плодов!, —
Великолепней вида не найдешь!
И светлый гений веет среди рощ,
Он проливает щедрою рукой
И з кубка с красками цветной поток
На сонные осенние леса.
В горячем свете тонут облака.
Рассвет в горах, как птица южных стран,
Взмахнул пестро расцвеченным крылом.
В тиши долины ветерок влюбленно
Целует алый лист, и жизнью полн
Торжественный покой, где дремлют бук
И легкий клен с желтеющей листвой,
Где осень, как слабеющий старик,
Садится у дороги отдохнуть.
В ветвях порхают зяблики. Снегирь,
Покинув вишню дикую и кедр,
Со свистом жалобным в траве клюет
Орехи. А на. крыше под трубой
Щебечет ласточка. И слышишь ты
З а рощей на окраине селенья
Удары отдаленной молотьбы.
10

Каким величием отмечен тот,
Кто с сердцем пламенным шагает вдаль
Под ясным небом и повсюду видит
Плоды земли, плоды своих трудов!
Ему и ветер и листва поют,,
Поют так мудро и красноречиво
Свою торжественную песнь о том,
Что в смертный час спокойно и без слез
Сойти в свою могилу может он.

ПО ГРЕБЕНИ Е М И Н Н И СИ Н КА

На склон холма, bi густые клены
Спустился тихо вечер сонный. ..
Среди дубов коричневатых
Скользит последний луч заката,
И каждый лист в тени лесной
Играет медью вырезной.
В далеком отблеске сиянья
Холмов синеют онертанья,
И тучка в переливах света,
Зарей вечернею согрета,
Румянится, как гладь озер,
Что радуют индейца взор.
Напевы гимнов погребальных
Летят среди холмов печальных,
Где молчаливо и сурово
Индейцы вдоль ручья лесного
Несут, в глубь леса уходя,
К могиле мертвого вождя.
А в месяц лилий у вигвама
Еще стоял он гордо, прямо,
И тридцать зим в снегах метели
Волос коснуться не успели,
Но, как созревший тяжкий плод,
Упал он в пору непогод.1
11

Плащ из оленьей темной кожи
Покрыл вождя. У ног положен,
В тяжелых складках, лук с колчаном
Для подвигов в походе бранном,
Щит, оплетенный камышом,
И пояс, с бусами на нем.
Шли девушки, полны печали,
И песни их тоской звучали.
З а ними следом молодые
Вожди и старики седые
Вели, молчание храня,
Осиротевшего коня.
Конь, от узды освобожденный
Седла и всадника лишенный,
Храпел, метал глазами пламя,
Ступал тяжелыми шагами,
И взор его искал того,
Чье сердце навсегда мертво.
Схоронен вождь в сырой могиле...
Коня на волю отпустили.
Но тотчас же, стрелой певучей
Сраженный в грудь, он пал, могучий.
И там, где нет сиянья дня,
Хозяин вновь обрел коня.

ЮНОШЕСКИЕ
СТИХОТВОРЕНИЯ

И Н Д Е Е Ц -О Х О Т Н И К

Когда убран был урожай с полей,
И сноп стал легче и колос белей,
И зябь была поднята- вновь, и везде
Остались плуги лежать в борозде,—
Индеец-охотник, держа свой лук,
С горы увидел родимый луг.
Здесь жили чужие. А его весь день
По кручам водил быстроногий олень,
И волк пересек оленьи следы:
В тот день не добыл охотник еды.
И вот он с горькою думой стоит
И вниз на жилища белых глядит.
Опять занялась над лесом заря,
И ветер взметнул листву сентября,
На клене белеет мшистая цвель,
Свисает с него безжизненный хмель,
И соком налившийся плод золотой
Блестит над устлавшею землю листвой.
И, полем бредя из конца в конец,
Кукурузные стебли срезает жнец,
И звонко косилка поет вдалеке,
Где стелется бледный туман по реке;
13

Но пастуший рожок уже стадо зовет,
И в роще веселый звенит хоровод.
И тогда повернулся охотник спиной
К долине, что прежде была родной,
И услышал, как падает древний дуб
Под стук топора... С пересохших губ
Слетело проклятье, гром освюбодила
И в доме и в полях.
Все за морем они, «а воле,
В краю своем родном!.
Она живет в смиренной доле
Дневным своим трудом.. .
Горячей силой их молитвы
От бед охранена,
Как ангел, средь житейской битвы,
Спокойна и ясна!

НЕВО Л ЬН И К
В ЧЕРНО М БО ЛО ТЕ

Лежал он, прячась от людей,
В болотных тростниках.
Он видел отблеск фонарей,
Он слышал близкий храп коней
И лай собак в кустах.
Там, где болотные огни
Мерцают сквозь туман,
Где мох покрыл густые пни,
Где кедры мрачные одни
В объятьях змей-лиан,
Там, где трущобою глухой
И смелым нет, дорог,—
Средь зыбкой топи торфяной
Таился он в траве густой,
Как зверь лесных берлог,—
34

Невольник старый, негр-беднйК.
Ожоги у плеча,
На лбу клеймо, позора знак,
На теле — не один синяк,
Недавний след бича.
Так было ярко все в лесах,
Так зелен их покров!
Мелькали белки на ветвях,
И в звонких птичьих голосах
Звучал Свободы зов.
Лишь он склонился под ярмом:
Бьгл он рабом1рожден.
Проклятье Каина на нем,
И, словно колос под цепом,
К земле придавлен он!

П О ЛУНОЧНАЯ ПЕСНЯ
РАБА

Гнет и горькая обида
Вновв спилах превозмочь.
Чтоб не заплакать самому,
Тут поднимает голос ровный
Священник, их отец духовный.
Он стадо пас, но не земля
Служила пастбищем, а море,
Их дом был— кубрик корабля,
Им маяки светили на просторе,

70

Им слово пастыря давало силы,
Оно остерегало и бодрило,
Н о жениху сегодня в тягость было*
А пастырю знакомы до конца
Матросские сердца,
Их радости, печали и дела —
Где мель, а где подводная скала.
Он знал, как, нарушая жизни ход,
Их темное желание влечет
И тянет — тут .нельзя помочь! —
С прямого курса прочь!
И вот что он сказал тогда:
«Мы ©се как дальние суда:
Идем ли в плаванье куда,
Или домой, или Bi ремонт, —
Кругом повсюду горизонт,
И всем нам кажется, что он
Т о вознесен, то погружен.
Н ад ним стеною небосвод,
Под той стеной корабль пройдет.
Увы, не море, не суда
Упали или вознеслись,—
Мы сами .вверх и вниз
Качаемся: то в вышину
Взлетим нежданно,
Т о снова рухнем в глубину,
В пучину океана.
О, если бы душа у нас,
Как © бронзовом кольце компас,
Давала правильный ответ,
Где долг, где грех, где д а , где нет!
Мы верный курс нашли б во мгле
К желанной, радостной земле,
Где на счастливых берегах
Нас ждет блаженство, а не страх!»
И сразу мастер
Движением руки
Дал знак, и молотки,
Послушные его словам,
Вдруг застучали здесь и там;
7/

Подпорки в стороны! Вперед!
Смотри, смотри, — ладья живет!
Пошла, пошла! Взметая пыль,
Скользит, дрожа, тяжелый киль
И, землю оттолкнув, -рывком,
Огромным радостным' прыжком
Бросается bi объятья океана.
И вот протяжный громкий клик,
Клик торжества тогда возник
В честь океана в светлый миг:
«Возьми ее, седой старик,
С ее волшебной красотой
И ей объятия раскрой!»
Ее в объятия свои,
Лаская, принял океан,
Ее лелеет великан
Лазурным лепетом струи.
Плыви вперед! Наперекор
Волнам и ветру, все вперед!
Дрожанье губ и влажный взор
Знак радости, а не забот.
Ты тоже в путь вступаешь свой
Прелестной любящей женой,
Среди знакомых берегов
Пльгви, и не страшись врагов,
И слушай сердца вещий зов.
Ведь кротость и любовь сильней,
Чем бури самых грозных дней,
И благородной жизни свет
Не гаснет до скончанья лет!
Плыви, корабль! Счастливый путь!
Плыви, «Союз», великим будь!
С тобой отныне челов-ек
Свою судьбу связал н-авек,
С тобою легче дышит грудь.
Нам ведом мастер, кто создал
Твой киль и ребра обтесал,
Усилий не щадя своих,
72

Каков был молотков удар,
Какой был в кузне зной и жар
При ковке якорей твоих.
Тебе удары не страшны,—
Ведь это только плеск волны,
И ветры хлещут по волнам,
Не угрожая парусам.
Пусть мели, бури на пути!
Огням обманным не свести
Тебя с дороги. Курс прямой!
Мечта живет у нас в сердцах, —
Она всегда сильней, чем страх, —
Мы все с тобой, всегда с тобой!

СУМЕРКИ

Печальный и пасмурный вечер,
Стать бурей ветер готов...
Мелькают., как крылья чаек,
Белесые гребни в(алов.
У моря BI рыбачьей избушке
Мерцает в окне огонек.
И долго на берег смотрит
Пытливый детский глазок.
К стеклу лицо прижато,
Как будто ребенка взгляд
Хочет сквозь мглу увидеть
Того, кто спешит назад.
А женская тень, колеблясь,
Блуждает, чего-то ж дет...
Взлетит к потолку на мгновенье
И на пол вновь упадет.
О чем шумящее море
И дикий ночной ураган
Рассказывают ребенку,
Врезаясь в прибрежный туман?
73

Зачем на бурное море,
Где ходит под ветром волна,
С тревогой женщина смотрит,
Задумчива и бледна?

СЭР ГЕМ Ф РИ ГИЛБЕРТ

Вела безжалостная Смерть
На юг свои суда,
На юг, вперед, плыл грозный флот
И з голубого льда.
В патаке солнечных лучей
Сверкали корабли,
Как флаги там, по их бортам,
Блестя, ручьи текли.
Н ад ними, словно паруса,
Белел густой туман,
Под ними вал негодовал,
Вздымался океан.
От Кампобелло на восток
Сэр Гемфри Гилберт плыл;
Корабль гоня, всего три дня
Попутным ветер был.
И ветер стих, и стала ночь
Темней и холодней...
Увы, нигде здесь на воде
Не разглядишь огней.
Сэр Гемфри с книгою в руке
На палубе сидит.
«Не бойтесь! Нам путь к небесам
И среди вод открыт!»
Внезапно ночью в темноте
Блеснули вымпела, —
И з пенных вод поднялся флот,
Который Смерть вела.

74

На вантах месяц и звезда
Горят издалека...
И корабли вперед прошли,
Задев за облака.
Сошелся ночью ледяной
С 'врагом он, смел и горд.
Пред «им, как холм, из темных воли
Внезапно 'вырос борт.
Его несло, -несло на юг,
В бескрайний океан,
Ночная мгла над ним легла,
Пронесся ураган.
На юг, на юг, всегда на юг
Он плыл с врагом своим.
И, словно сон, сокрылся он,
Уйдя навек в Гольфстрим.

М АЯК

Гряда камней уходит в море, в мрак.
А там, вдали, на черной крутизне,
Гранитной башней высится маяк.
Днем в облаках, а ночью он в огне.
Там, вижу издали, прибой ревет,
Катясь к подножью башни без конца,
Как гнев, который вспыхнет и опадет,
Как ярость искаженного лица.
А в сумерках, когда горит заря,
Когда багровый ширится закат,
Лучи мерцающего фонаря
Сияньем белым дали озарят.
Он не один. Везде, где океан
Н ад рифами волною в берег бьет,
Гигантский призрак поднялся в туман,
Держа фонарь над вечным буйством вод.

Как Христофор-гигант стоит маяк
Над бешенством неистовых валов,
Спасает он, пронзая светом м.рак,
Застигнутых туманом моряков.
Выходят в море и «плывут домой,
Н а гребнях волн «качаясь, корабли,
Приветствуя маяк во тьме ночной
И вновь без слов прощаясь с ним «вдали.
Они из тьмы приходят. Паруса
На миг в огне прожектора блеснут,
И сотни глаз, что смотрят в небеса
С тревогой и надеждой, промелькнут..
Иной припомнит первый свой поход,
Мерцающий огонь сторожевой.
Но кончен бурный путь, и вновь встает
Маяк над грозной бездною морской.
Незыблем, ясен и неколебим,
З а годом год в безмолвии ночей
Горит огонь, во тьме неугасим,
Бросая в мрак снопы своих лучей.
Он видит море мирное, когда
К пескам и скалам нежно льнет оно,
Он видит, как шальньгх ветров орда
Взметает пены белое руно.
А волны продолжают в башню бить,
Бичами ливней хлещет океан,
Пытается громаду повалить
Могучими крылами ураган.
И в диком ветре, ужаса полны,
Кружатся птицы вихрем здесь и там
И, блеском маяка ослеплены,
Бессильно падают к его стопам.
Как Прометей, прикованный к скале,
Держа похищенный у Зевса свет,

79

Встречая грудью -шторм -в ревущей мгле,
Он1посылает моржам привет:
«Плыв1ите, величавые суда!
Связует страны след морских путей.
Мой дол г— хранить во тьме огонь всегда,
Ваш долг — на всей земле сближать людей!»

С ТРО И ТЕЛ И

Все мы — зодчие судьбы
И несем к стене Времен
Или подвиги борьбы,
Или рифм чеканный звон.
Все здесь к месту: глины ком
И лепных узоров вязь;
Что казалось пустяком —
Укрепляет кладки связь.
Время — каждый день с утра —
Кирпичи нам подает:
Наши «нынче» и «вчера»
Мы врезаем в общий свод.
Так клади их в ровный ряд
И не оставляй пустот,
Хоть ничей пытливый взгляд
В толще стен их не найдет.
На заре Искусства всяк
Строил, не щадя трудов;
И незримый людям брак
Обнаружит взор богов.
Пусть же дом, где жить всем нам,
Будет чудом красоты,
Возводи его, как храм,
Воплоти в нем все мечты.
77

Пусть же, Как ступен&к строй,
Наши жизни вверх ведут
И не рухнут под ногой
Там, где путь тяжел и крут.
Пусть Сегодня в кладке дней
Ляжет прочно, широко,
Чтоб на нем, еще прочней,
Встало Завтра высоко.
Только так достигнем мы
Светлых, радостных высот,
Где раскрыт бескрайний мир,
Как безбрежный небосвод.

П ЕРЕЛЕТН Ы Е ПТИЦЫ

Померк закат.
У дома в ряд
На- страже тишины стоят,
Седые тополя.
Спит пруд, застыв
Под сенью ив.
Ночь затопляет, как прилив,
Окрестные поля.
Но тает мгла:
Луна взошла,
На небе звездам нет числа,
Их свет всё озарил.
Как воздух чист!
Не дрогнет лист.
Вдруг тишину прорезал свист
От взмахов сотен крыл.
Т о осень шлет
Пернатый флот
И з тех краев, где снег и лед,
В далекий знойный край.
78

Протяжный клик
Ушей достиг.. .
Околдовал меня на миг
Призыв .незримых стай.
О нет! О нет!
Внемли, поэт:
Звучал душе твоей в ответ
Не птиц осенний зов;
То шелест был
Не птичьих крыл:
Ты чутким ухом уло-вил
Полет крылатых слов.
Средь темноты
Подслушал ты
Скорбь, радость, песни и мечты. ..
И снова ночь тиха.
Так принесли,
Мелькнув вдали,
Они Bi безмолвный мрак земли
Гармонию стиха.

О ТКРЫ ТОЕ ОКНО

Вот дом стоит старинный
Меж лип невдалеке,
И свет играет с тенью
В аллее на песке.
Гляжу — в просторной детской
Распахнуто окно,
Но малышей не видно:
Их нет уже давно.
Ньюфаундленд с порога
Напрасно смотрит в сад:
Товарищи по играм
Уж не придут назад.
79

Под липами безлюдно,
Покинут старый дом ...
Молчанье и унынье
Таятся здесь во всем.
Щебечут, нежно птицы
На ветках в вышине,
Н о юный смех и говор
Услышишь лишь во оне. . .
И мальчик, шедший рядом,
Не понял, почему
Я теплую ручонку
Так крепко сжал ему.

ГАСПАР Б ЕЦ ЕРРА

У огня сидел художник,
Неудачей огорчен.
Утомленный и унылый,
Все ж мечтал о славе он.
Образ девы непорочной
Перед ним давно витал,
Но, увы, никак не мог он
Воплотить свой идеал.
Кипарис добыв редчайший
На далеких островах,
Ревностно трудился мастер,
День и ночь с резцом в руках.
И теперь следил он хмуро
З а игрой живых теней,
В грезах находя 'забвенье
Боли и тоски своей.
Вдруг он слышит вещий голос:
«Мастер, сон свой отгони
И задуманное сделай
И з дубовой головни!»
80

Он схватил в печи полено,
Угли жаркие разрыв,
И прекрасную мадонну
Миру дал его порыв.
Скульптор ты, иль живописец,
Иль поэт — урок усвой:
Для творений дерзновенных
Годно все, что пред тобой!

ПЕГАС П О Д СТРАЖ ЕЙ

В час, когда рассвет осенний
Золотил и лес и дол,
Легкокрылый конь поэта
Невзначай в село забрел.
На току цепы немолчно
Молотили вперебой,
И, как угли в печке, рдели
Яблоки в листве сухой.
А с высокой колокольни
Заунывный лился звон.
Он звучал не в честь Пегаса:
Был к труду призывом он.
В зыбком, призрачном ту-маие
Видел конь простор полей.
Жадно запахи вдыхал он
Умирающих стеблей.
Н о мальчишками был вскоре
На пригорке найден он
И решеньем власти мудрой
Вмиг под стражу заключен.
По селу прошел глашатай,
Колокольчиком звеня.
Завтра, объявлял он, будут
Продавать с торгов коня.
6

Лонгфелло

81

Любопытные крестьяне
Приходили стар и млад,
И дивились 'все, что пленник
Златогрив был и крылат.
День прошел. Холодный вечер
Вновь одел в туман пруды,
Но остался конь без стойла,
Без под стилки, без еды.
Терпеливо ожидая,
Сквозь решетку он глядел.
Замерцали в небе звезды,
Месяц белый заблестел.
Вот и колокол полночный,
И в дом'ах огонь потух,
А на ферме недалеко
Громко прокричал петух.
И тогда, расправ ив крылья,
Цепь тугую конь разбил,
Ноздри гордо раздувая,
Вновь он к звездам воспарил.
Поутру прошулись люди
Для заботы и труда.
Где же конь? — Увы, исчез он,
И неведомо куда.
Н о в траве, где он копытом
Оттолкнулся от земли,
На лужайке поселяне
Чистый, свежий ключ нашли.
С той поры, не иссякая,
Он живительной струей
Придает усталым силы,
П есней— в душу льет покой.

поэмы

ПЕСНЬ
О ГАЙАВАТЕ

ВСТУПЛЕНИЕ

Если опросите — откуда
Эти сказки и легенды
С их лесным благоуханьем,
Влажной свежестью долины,
Голубым дымком -вигвамов,
Шумом рек и водопадов,
Шумом, диким и стозвучным,
Как )в горах раскаты грома? —
Я скажу вам, я отвечу:
«От лесов, равнин пустынных,
От озер Страны Полночной,
И з страны Оджибуэев,
И з страны Дакотов диких,
С гор и тундр, с болотных топей,
Где среди осоки бродит
Цапля сизая, Шух-шух-га.
Повторяю эти сказки,
Эти старью преданья
По напевам сладкозвучным
Музыканта Навадаги».
Если спросите, где слышал,
Где нашел их Н-авадат-а, —
Я скажу -вам, я отвечу:
«В гнездах певчих птиц, по рощам,
На прудах, в норах бобровых,
На лугах, в следах бизонов),
Н а скалах, в орлиных гнездах,
86

Эти песни раздавались
На болотах и н*а топях,
В тундрах севера печальных:
Читовзйк, зуек, там пел их,
Манг, нырок, гусь дикий, Вава,
Цапля сизая, Шух-шух-га,
И глухарка, Мушкодаза».
Если б дальше вы спросили:«Кто же этот Нава-дага?
Расскажи про Нава-дагу»,—
Я тотчас бы вам' ответил
На вопрос такою речью:
«Средь долины Тавазэнта,
В тишине лугов) зеленых,
У излучистых потоков,
Жил когда-то Навадага.
Вкруг индейского селенья
Расстилались нивы, дольг,
А вдали стояли сосны,
Бор стоял, зеленый — летом,
Белый — в зимние морозы,
Полный вздохов, полный песен.
Те веселые потоки
Были видны на долине
По разливам их — весною,
По ольхам сребристым— летом,
По туману— в день осенний,
По руслу — зимой холодной.
Возле них жил Навадага
Средь долины Тавазэнта,
В тишине лугов» зеленых.
Там он пел о Га-йавате,
Пел мне Песнь о Гайавате, —
О его рожденье дивном
О его великой жизни:
Как постился и молился,
Как трудился Гайавата,
Чтоб народ его был счастлив,
Чтоб он шел к добру и правде»
86

Вьг, кто любите природу —
Сумрак леса, шепот листьев.,
В блеске солнечном долины,
Бурный ливень и метели,
И стремительные (реки
В неприступных дебрях бора,
И в горах раскаты грома,
Что как хлопанье орлиных
Тяжких крыльев раздаются,—
Вам принес я эти саги,
Эту Песнь о Гайавате!
Вы, кто любите легенды
И народные баллады,
Этот голос дней минувших,
Голос прошлого, манящий
К молчаливому раздумью,
Говорящий так по-детски,
Что едва уловит ухо,
Песня это или сказка, —
Вам из диких стран принес я
Эту Песнь о Гайавате!
Вы, в чьем юном, чистом сердце
Сохранилась вера в бона,
В искру божью в человеке;
Вы, кто помните, что вечно
Человеческое сердце
Знало горести, сомненья
И порывы к светлой правде,
Что в глубоком мраке жизни
Нас ведет и укрепляет
Провидение незримо, —
Вам бесхитростна пою я
Эту Песнь о Гайавате!
Вы, которые, блуждая
По околицам зеленым,
Где, склонившись н-а ограду,
Поседевшую от моха,
Барбарис висит, краснея?

Забываетесь порою
На запущенном погосте
И читаете bi раздумье
На могильном камне надпись,
Неумелую, простую,
Н о исполненную скорби,
И любви, и чистой веры, —
Прочитайте эти руны,
Эту Песнь о Гайав'ате!

ТРУБКА МИРА

На горах Большой Равнины,
На вершине Красных Камней,
Там стоял Владыка Жизни,
Гитчи Манито могучий,
И с вершины Красных Камней
Созывал к себе народы,
Созывал людей отвсюду,
От следов его струилась,
Трепетала в блеске утра
Речка, в пропасти срываясь,
Инжудой, огнем, сверкая.
И перстом Владыка Жизни
Начертал ей по долине
Путь излучистый, сказавши:
«Вот твой путь отныне будет!»
От утеса взявши камень,
Он слепил из камня трубку
И на ней фигуры сделал.
Над рекою, у прибрежья,
На чубук тростинку выршл,
Всю б зеленых, длинных листьях;
Трубку 'Он набил корою,
Красной ивовой корою,
И дохнул на лес соседний*
88

От дыхан-ья ВСТВИ шумно
Закачались и, столкнувшись,
Ярким пламенем1 зажглися;
И, на горных высях стоя,
Закурил Владыка Жизни
Трубку Мира, созывая
Все народы к совещанью.
Дым струился тихо, тихо
В блеске солнечного утра:
Прежде — темною полоской,
П осле— гуще, синим паром,
Забелел в лугах клубами,
Как зимой вершины леса,
Плыл все выше, выше, выше, —
Наконец коснулся неба
И волнами в сводах неба
Раскатился над землею.
И з долины Тавазэнта,
И з долины Вайоминга,
И з лесистой Тоскалузы,
От Скалистых Гор далеких,
От озер Страны Полночной
Все народы увидали
Отдаленный дым Покваны,
Дым призывный Трубки Мира.
И пророки всех народов
Говорили: «То Поквана!
Этим дымом отдаленным,
Что огибается, как ива,
Как рука, кивает, манит,
Гитчи Манито могучий
Племена людей сзывает,
На совет зовет народы».
Вдоль потоков, по равнинам,
Шли вожди от всех народов,
Шли Чоктосы и Команчи,
Шли Шошоны и Смоги,
Шли Гуроны и М эндэда,

Делавэры и Могоки,
Черноногие и Поны,
Оджибвеи «и Дакоты —
Шли к горам Большой Равни-ны,
Пред лицо Владыки Жизни.
И в доспехах, ,в ярких красках, —
Словно осенью деревья,
Словно небо на рассвете,—
Собрались они в долине,
Дико глядя друг на1 Друга.
В их очах— смертельный вызов,
В их сердцах — вражда глухая,
Вековая жажда мщенья—
Роковой завет от предков.
Гитчи Манито всесильный,
Сотворивший все народы,
Поглядел на них с участьем,
С отчей жалостью, с любовью, —
Поглядел на гнев их лютый,
Как на злобу малолетних,
Как на ссору bi детских играх.
Он простер к ним юань десницы,
Чтоб смягчить их нрав упорный,
Чтоб смирить их пыл безумный
Мановением десницы.
И величественный голос,
Голос, шуму вод подобный,
Шуму дальних водопадов,
Прозвучал ко всем народам,
Говоря: «О дети, дети!
Слову мудрости .внемлите,
Слову кроткого совета
От того, кто всех вас создал!
Дал я земли для охоты,
Дал для рыбной ловли воды,
Дал медведя и бизона,
Дал оленя и косулю,
Дал бобра вам и казарку;
90

Я НаПОЛНИЛ (ржи [рыбой,
А болота — дикой птицей:
Что ж ходить вас заставляет
На охоту друг за другом?
Я устал от ваших распрей,
Я устал от ваших опоров,
От борьбы 'Кровопролитной,
От молитв о кровной мести.
Ваша сила — лишь в согласье,
А бессилие— bi разладе.
Примиритеся, о дети!
Будьте братьями друг другу!
И придет Пророк на землю
И укажет путь к спасенью;
Он наставником вам будет,
Будет жить, трудиться с ‘нами.
Всем его советам мудрым
Вы должны внимать покорно —
И умножатся .Bice роды,
И настанут годы счастья.
Если ж будете вы глухи,—
Вы погибнете в раздорах!
Погрузитесь в эту реку,
Смойте краски боевые,
Смойте с пальцев пятна крови;
Закопайте в землю луки,
Трубки сделайте из камня,
Тростников для них -нарвите,
Ярко перьями украсьте,
Закурите Трубку Мира
И живите впредь как братья!»
Так сказал Владыка Жизни.
И все воины на землю
Тотчас кинули доспехи,
Сияли все свои одежды,
Смело бросилися в реку,
Смыли краски боевые.
Светлой, чистою волною
91

Выше их вода лилася—
От следов Владыки Жизни».
Мутной, красною волною
Ниже их вода лилаея,
Словно смешанная с кровью.
Смывши краски боевые,
Вышли воины на берег,
В землю палицы зарыли,
Погребли в земле доспехи.
Питчи Манито могучий,
Дух Великий и Создатель,
Встретил воинов улыбкой.
И в молчанье все народы
Трубки сделали из камня,
Тростников для них нарвали,
Чубуки убрали в перья
И пустились в путь обратный —
В ту минуту, как завеса
Облаков! заколебалась
И в дверях отверстых неба
Гитчи Манито сокрылся,
Окружен клубами дыма
От Покваны, Трубки Мира.

ЧЕТЫРЕ В Е Т Р А

«Слава, слава, Мзджекивис!» —
Старцы, воины кричали
В день, когда он возвратился
И принес Священный Вампум
И з далеких стран Вабассо —
Царства кролика седого,
Царства Северного Ветра.
У Великого Медведя
Он украл Священный Вампум,
С толстой шеи Мише-Моквы,
92

Пред которым трепетали
Все народы, снял он Вамп-ум
В час, когда на горных высях
Спал медведь, тяжелый, грузный,
Как утес, обросший мохом,
Серым мохом в бурых пятнах.
Тихо он к нему подкрался,
Так подкрался осторожно,
Что его почти касались
Когти -красные медведя,
А горячее дыханье
Обдавало жаром руки.
Осторожно снял он Вамнум
По ушам, по длинной морде
Исполина Мише-Моквы;
Ничего не услыхали
Уши круглые медведя,
Ничего не разглядели
Глазки сонные— и только
И з ноздрей его дыханье
Обдавало жаром руки.
Кончив, палицей взмахнул он,
Крикнул громко и протяжно
И ударил Мише-Мо-кву
В середину лба с размаху,
Между глаз ударил прямо!
Словно громом оглушенный,
Приподнялся Мише-Моква,
Н о едва вперед подался,
Затряслись его колени,
И со стоном, как старуха,
Сел на землю Мише-Моква.
А могучий Мэджекивис
Перед ним стоял без страха,
Над iBparoM смеялся громко,
Говорил с пренебреженьем:
«О медведь! Ты — Шогодайя!
Всюду хвастался ты силой,
93

A как баба, как старуха,
Застонал, завьм от боли.
Трус! Давно уже друг с другом!
Пламена враждуют наши,
Но теперь ты убедился,
Кто бесстрашней и сильнее.
Уходите прочь с дороги,
Прячьтесь в горы, в лес скрывайтесь!
Если б ты меня осилил,
Я б не крикнул, умирая,
Ты же хнычешь предо мною
И свое позоришь племя,
Как трусливая старуха,
Как презренный Шогодайя».
Кончив, палицей взмахнул он,
Вновь ударил Мише-Мокву
В середину лба с размаху,
И, как лед под рыболовом,
Треснул череп под ударом.
Так убит был Мише-Моква,
Так погиб Медведь Великий,
Страх .и ужас всех народов.
«Слава, слава, Мэджекивис! —
Восклицал народ в восторге. —
Слава, слава, Мэджекивис!
Пусть отныне и вовеки
Ветром Запада он будет,
Властелином над ветрами!»
И могучий Мэджекивис
Стал владыкой над ветрами.
Ветер Западный оставил
Он себе, другие отдал
Детям: Вебону — Восточный,
Ш авондази— теплый Южный,
А Полночный Ветер дикий
Злому дал Кабибонокке.
Молод и прекрасен Веб он!
Это он приносит утро
94

И серебряные стрелы
Сыплет, сумрак прогоняя,
По холмам н по долинам;
Это Веб он а лани ты
На заре горят багрянцем,
А призывный' голос будит
И охотника и зверя.
Одинок на небе Вебон!
Для него /все птицы пели,
Для него цветы в долинах
Разливали сладкий запах,
Для него шумели реки,
Рощи темные вздыхали,
Но всегда был грустен Вебон:
Одинок он был на небе.
Утром раз, на землю глядя,
В час, -когда опала деревня
И туман, как привиденье,
Над рекой блуждал, белея,
Он увидел, что bi долине
Ходит дева— -собирает
Камыши и длинный шпажник
Над рекою по долине.
С той поры, на землю глядя,
Только очи голубые
Видел Вебон на рассвете:
Как два озера лазурных,
На него они смотрели,
И задумчивую деву,
Что -к нему стремилась сердцем,
Полюбил прекрасный Вебон:
Оба были одиноки,
Н а земле — она, -он — bi небе.
Он возлюбленную нежил
И ласкал улыбкой солнца,
Нежил вкрадчивою речью,
Тихим вздохом, тихой песней,
Тихим шепотом деревьев,
95

Ароматом белых айвами.
К сердцу милую привлек он,
Ярким пурпуром окутал —
И она затрепетала
На груди его звездою.
Так доныне неразлучно
В небесах они проходят:
Вебон, рядом Вебон-А-нконг —
Вебон и Звезда Рассвета.
В ледяных горах, ib пустыне,
В царстве кролика, Вабаосю,
В царстве вечной снежной вьюги,
Обитал Кабибонокка.
Это -он осенней ночью
Раз рисов ыв1ает листья
Краской желтой и багряной,
Это он приносит выоги,
По лесам шипит и свищет,
Покрывает льдом озера,
Гонит чаек острокрылых,
Гонит цаплю и баклана
В камыши, в морские бухты,
В гнезда их на теплом юге.
Вышел раз Кабибонокка
Из своих чертогов снежных
Меж горами ледяными,
Устремился с воем к югу
По замерзшим, белым тундрам,
И, осыпанные снегом,
Волоса его — рекою,
Черной, зимнею рекою
По земле за ним струились.
В тростниках, среди ооок-и,
На замерзших, белых тундрах
Жил там Шингебис, морянка.
Одиноко в белых тундрах
Проводил он зиму эту:
Братья Шингебиса были
В теплых странах Шавондази.
96

И вскричал Кабибококка'
В лютом гневе: «Кто дерзает
Презирать Кабибонокку?
Кто осмелился остаться
В царстве Северного Ветра,
Если Вава и Шух-шух-га,
Если дикий гусь и цапля
Уж давно на юг умчались?
Я пойду к его вигваму,
Я очаг его разрушу!»
И пришел во мраке ночи
Ко/врагу Кабибонокка.
Он намел сугробы снега,
Завывал в трубе вигвама,
Потрясал его свирепо,
Рвал дверные занавески.
Шингебис не испугался,
Шингебис его не слушал!
В очаге его играло
Пламя яркое, и рыбу
Ел он с песнями и смехом1.
Ворвался тогда в жилище
Дикий, злой Кабибонокка;
Шингебис от стужи вздрогнул
В ледяном его дыханье,
Н о по-прежнему смеялся,
Н о по-прежнему пел громко;
Он костер поправил только,
Чтоб костер горел светлее,
Чтоб кидало пламя искры.
И с чела Кабибонокки,
С кос его в снегу холодном
Стали падать капли пота,
Как весною каплет с крыши
И л ь е ветвей болиголов а.
Побежденный) этим жаром,
Раздраженный этим пеньем,
Он вскочил и из вигвама
В поле бросился, шагая
Лонгфелло

97

По рекам и пб озерам:
На борьбу над белой тундрой
Вызывал врага /коварно.
Но без страха, без боязни
Вышел Шингебис на битву;
До рассвета он боролся
С Ветром Северным над 'тундрой,
Д о утра когтями бился
Шингебис с Кабибоноккой.
И без сил Каб'ибоноюка
Отступил /в свои владенья,
Со с тыдом бежал по тундрам
В царство кролика, Вабаосо,
А за Н1ИМ1 всё раздавались
Хохот, пески и насмешки.
Шавондази, тучный, сонный,
Обитал на дальнем юге,
Где в дремотном блеске солнца
Круглый год царило лето.
Это он шлет птиц вескою,
Шлет к нам ласточку, шлет Шошо,
Шлет Овейсу, трясогузку,
Опеки шлет, реполова,
Гуся, Ваву, шлет на север,
Шлет табак душистый, дыни,
Виноград в багряны-х гроздьях.
Дым из трубки Шавондази
Небеса туманит паром,
Наполняет негой воздух.
Тусклый блеск дает юзерам,
Очертанья гор смягчает,
Веет нежной лаской лета
В теплый Месяц Светлой Ночи,
В Месяц Лыж зимой холодной.
Беззаботный Шавондази!
Лишь одно узнал он горе,
Лишь одну печаль изведал.
Раз, •смотря на север с юга,
Далеко в степных равнинах
98

Он увидел утром деву,
Деву с гибким, стройным станом,
Одинокую в равнинах.
Был на ней наряд зеленый,
И как солнце были косы.
День за днем потом смотрел он,
День за днем вздыхал он страстно,
День за днем все больше сердце
Разгоралось в нем любовью
К деве нежной, златокудрой.
Н о ленив и неподвижен
Был беспечный Шавондази,
Да, ленив и слишком тучен:
К милой он пойти все медлил,
Он сидел, 'вздыхая страстно,
И все только любовался
Златокудрой девой прерий.
Наконец однажды утром
Увидал он, что поблекли
Кудри русые у милой,—
Словно первый снег, белеют.
«О мой брат из Стран Полночных,
И з далеких стран Вабасео,
Царства Северного Ветра!
Ты украл мою невесту,
Завладел моею милой,
Обольстил ее своею
Сказкой Северного Ветра!»
Так несчастный Шавондази
Изливал свои страданья,
И бродил в равнинах знойный
Южный Ветер, полный вздохов,
Страстных вздохов Шавондази.
И наполнился весь воздух,
Словно снегом, белым пухом:
Погубили вздохи ветра
Деву с русыми кудрями,
И от взоров Шавондази
Навсегда сокрылась дева.
*

99

О мечтатель Шавондази!
Не по девушке вздыхал ты,
Не она женщину смотрел ты,—
На цветок, на одуванчик;
О цветке вздыхал ты страстно,
На цветок глядел все лето
День за днем с любовью томной
И сгубил его навеки,
В поле вздохами развеял.
Бедный, бедный Шавондази!

Д Е Т С Т В О ГА Й А В А Т Ы

В летний вечер, в полнол укье,
В незапамятное время,
В незапамятные годы,
Прямо с месяца упала
К нам прекрасная Нокомис,
Дочь ночных светил, Нокомис.
Как дитя, она играла,
На ветвях на виноградных
Меж подруг своих качалась,
И одна из них, сгорая
Злобой ревности и мести,
Эти ветви подрубила,
И на Мускодэ упала,
На цветущую долину,
Замирая от испуга,
Летним -вечером Нокомис.
«Вон звезда упала с неба!» —
Говорил народ в селеньях.
Там, на мягких мхах и травах,
Там, среди стыдливых лилий,
В тихой Мускодэ, в1 долине,
В звездном блеске, в лунном свете,
Стала матерью Нокомис,
Назвала дочь первородной —
Назвала ее Веноной.
100

И, как лилия Bi долине,
Расцвела ее Венона:
Стала гибкой, стала стройной,
Точно лунный свет, прекрасной,
Точно звездный отблеск, нежной.
И Номом ис часто стала
Говорить, твердить Векоке:
«О, страшись, остерегайся
Мэджекивиса, Бекона!
Никогда его не слушай,
Не гуляй одна в долине,
Не ложись в траве меж лилий!»
Н о не слушалась Венона,
Не внимала мудрой речи,
И пришел к ней Мэджекивис,
Темным вечером! подкрался,
С тихим шепотом склоняя
Н а лугу цветы и травы.
Там прекрасная Бекона
Меж цветов одна лежала,
Там нашел ее коварный
Ветер Западный — и начал
Очаровывать Венону
Сладкой речью, нежной лаской —
И родился сын печали,
Нежной страсти и печали,
Дивной тайны — Гаиавата.
Так родился Гаиавата;
А коварный Мэджекивис,
Бессердечный Мэджекивис
Уж покинул дочь Нокомис,
И недолго после билось
Сердце нежное Вен он ы:
Умерла ока в печали.
Долго с криками рыдала,
Долго плакала Нокомис:
«О, зачем жестокий Поток
Не меня унес с собою?
101

Лучше б мне лежать в могиле!
Вагономин, ваг аномия!»
На прибрежье Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря,
С юных дней жила Нокомис,
Дочь ночных светил, Нокомис.
Позади ее вигвама
Темный лес стоял стеною —
Чащи темных, мрачных сосен,
Чащи елей в красных шишках,
А пред ним прозрачной влагой
На песок плескались волны,
Блеском солнца зыбь сверкала
Светлых 'вод Большого Моря.
Там, в тиши лесов и моря,
Внука нянчила Нокомис,
В люльке липовой качала,
Устланной кугой и мохом,
Крепко связанной .ремнями,
И, качая, говорила:
«Спи! А то отдам медведю!»
Там, баюкая, певала:
«Эва-ия, мой совенок!
Что там' светится в вигваме?
Чьи глаза блестят в вигв.аме?
Эв'а-'И'я, мой совенок!»
Много-много рассказала
О звездах ему Нокомис;
Показала хвост кометы —
Ишкуду в огнистых косах,
Показала Танец Духов,
Их блистающие рати
В небесах Страны Полночной,
В Месяц Лыж морозной ночью;
Показала серебристый
Путь, всех призраков и духов —
Белый путь на темном небе,
Полном призраков и духов.
102

Вечерами, теплым летом,
У дверей сидел малютка,
Слушал тихий ропот сосен,
Слушал тихий плеск прибоя,
Звуки дивных слов и песен:
«Минни-вава!» — пели сосны,
«Мэдвэй-ошка!» — пели волны.
Видел мушку, Ва-ва-тэйзи,
Что, сверкая белой искрой,
Светит в сумраке вечернем
Над травою и кустами,
И тихонько пел ей песню,
Что Нокомис научила:
«Ва-ва-тэйзи, Ва-в>а-тэйзи!
Крошка, огненная мушка,
Крошка, белый огонечек!
Потанцуй еще немножко,
Посвети мне, попрыгунья,
Белой искоркой своею:
Скоро я в постельку лягу,
Скоро я закрою глазки!»
Видел, как -над Гитчи-Гюми,
Отражаясь в Гитчи-Гюми,
Подымался полный месяц,
Видел тень на кем и пятна
И шептал: «Что там, Нокомис?»
А Нокомис отвечала:
«Раз один сердитый воин
Подхватил старуху-бабку
И швырнул ее на небо,
Зашвырнул на месяц прямо.
Так она там и осталась».
Видел радугу на небе,
На востоке, и тихонько
Говорил: «Что там, Нокомис?»
А Нокомис отвечала:
«Это Муекодэ на небе;
Все цветы лесов зеленых,
Все болотные кувшинки,
103

На земле когда увянут,
Расцветают снова в небе».
Если сов он слышал ® полночь
Вой и хохот в чаще леса,—
Он, дрожа1, кричал: «Кто это?»
Он шептал: «Что там, Нокомис?
А Нокомис отвечала:
«Это совы собралися
И по-своему болтают,
Это ссорятся совята!»
Так малютка, внук Нокомис,
Изучил 'весь птичий говор,
Имена -их, все их тайны:
Как они вьют гнезда летом,
Где живут они зимою;
Часто с ними вел беседы,
Звал их всех: «мои цыплята».
Всех зверей язык узнал он,
Имена их, все их тайны:
Как бобер жилище строит,
Где орехи белка прячет,
Отчего резва косуля,
Отчего труслив Вабассо;
Часто с ними вел беседы,
Звал их: «братья Г ай аваты».
И рассказчик сказок Ягу,
Говорун, хвастун великий,
Много по свету бродивший,
Верный друг Нокомис старой,
Сделал лук для Гайаваты:
Лук из ясеня он сделал,
Стрелы сделал он из дуба,
Наконечники — из яшмы,
Тетиву — из кожи лани.
И сказал он Гайавате:
«Ну, мой сын, иди скорее
В лес, где держатся олени.
104

Застрели-ка т м косулю
С раэветвленнъими рогами».
Гордо взял свой лук и стрелы
Гайавата' и отважно
В лес пустился; птицы звонко
Пели, по лесу шоркая.
«Не стреляй в нас, Гайавата!» —
Опечи пел красногрудый;
«Не стреляй © нас, Гайавата!» —
Пел Овейса -синеперый.
На дубу над Гайаватой
Вниз и вверх скакала белка,
Меж зеленых листьев дуба
С каш)лем прыгала, смеялась
И, смеясь, пробормотала:
«Пощади, о Гайавата!»
И вприпрыжку белый кролик
Робко бросился с тропинки,
Стал вдали на задних лапках
И охотнику промолвил
Хоть и в шутку, но трусливо:
«Пощади, о Гайавата»!»
Н о не слушал Гайавата,—
Точно сонный, брел он лесом,
Думал только об олене,
След его искал глазами,
След, что вел к речному броду,
По тропе к речному броду.
З а ольховыми кустами
Сел и выждал он оленя,
Увидал два глаза в чаще,
У вид ал над ней два рога,
Ноздри, поднятые к ветру,
Увидал и морду зверя
Под листвою, в пятнах света,
И, как легкий лист березы,
Сердце в нем затрепетало,
105

Как ольха, весь задрожал он,
Увидав над бродом зверя.
На одно колено ставши,
Он прицелился в оленя.
Только ветка шевельнулась,
Только листик закачался,
Н о олень уж встрепенулся,
Отшатнувшись, топнул в землю
Чутко встал, подняв копыто,
Прыгнул, точно ждал удара.
Ах, он) шел навстречу смерти
Как оса, стрела запела,
Как оса, в него вшилас я!
Мертвый, он лежал у брода,
Меж деревьев, над рекою;
Сердце в нем уже не билось,
Но зато у Гайаваты
Сердце так и трепетало,
Как домой он нес оленя
И ему рукоплескали!
Старый Ягу и Нокомис.
И з оленьей пестрой шкурьг
Внуку плащ Нокомис сшила,
Созвала соседей в гости,
Пир дала в честь Гайаваты.
Вся деревня собралася,
Все соседи называли
Гайав1ату храбрым, сильным —
Сон-джи-тэгэ, Ман-го-тэйзи!

Г А И А В А Т А И МЭДЖЕКИВИС

Миновали годы детства,
Возмужал мой Гайавата;
Игры юности беспечной,
Стариков житейский опыт,
106

Труд, охотничьи сноровки--Все постиг он, все изведал.
Резвы ноги Гайаваты!
Запустив стрелу из- лука,
Он бежал за ней так быстро,
Что стрелу опережал он.
Мощны руки Гайаваты!
Десять раз, не отдыхая,
Мог согнуть он лук упругий
Так легко, что догоняли
На лету друг друга стрелы.
Рукавицы Гайаваты,
Рукавицы, Минджикэвок,
И з оленьей мягкой шкуры
Обладали дивной силой:
Сокрушать он мог bi н и х скалы,
Раздроблять в пес чинки камни.
Мокасины Г айаваты
И з оленьей мягкой шкуры
Волшебство в себе таили:
Привязавши их к лодыжкам,
Прикрепив к ногам ремнями,
С каждым шагом Гайавата
Мог по целой миле делать.
Об
отце своем нередко
Он расспрашивал Нокомис,
И поведала Нокомис
Внуку тайну роковую:
Рассказала, как прекрасна,
Как нежна была Венона,
Как сгубил ее изменой
Вероломный Мэджекивис,
И, как уголь, /разгорелось
Гневом сердце Гайаваты.
Он оказал Нокомис старой:’
«Я иду к отцу, Нокомис,
Я хочу его проведать
В царстве Западного Ветра,
У преддверия Заката».
107

И з вигвама выходил он,
Снарядившись в путь далекий,
В рукавицах, Минджикзвюк,
И волшебных мокасинах.
Весь нарЯй его богатый
И з оленьей мягкой шкуры
Зернью вампума украшен
И щетиной дикобраза.
Голова его — в орлиных
Развевающихся перьях,
З а плечо1М1 его, в колчане, —
И з дубовых веток стрелы,
Оперенные искусно
И оправленные в яшму,
А в руках его — упругий
Лук из ясеня, согнутый
Тетивой из жил оленя.
Осторожная Нокомис
Говорила Гайавате:
«Не ходи, о Гайавата,
В царство Западного Ветра:
Он убьет тебя коварством,
В ол ше б с тв ом с воим погубит ».
Но отважный Гайавата
Не внимал ее советам,
Уходил он от вигвама,
С каждым шагом делал милю.
Мрачным лес ему казался,
Мрачным— свод небес над лесом,
Воздух — душным и горячим,
Полным дыма, полным гари,
Как Bi пожар лесов и прерий:
Словно уголь, разгоралось
Гневом сердце Гайаваты.
Так держал он путь далекий
Все на запад и на запад
Легче быстрого оленя,
Легче лани и бизона.
Переплыл он Эсконабо,
108

Переплыл он Миссисипи,
Миновал Степные Горы,
Миновал степные страны
И Лисиц и Черноногих
И пришел к Горам Скалистым,
В царство Западного Ветра,
В царство бурь, где на вершинах
Восседал Владыка Ветров,
Престарелый Мэджекивис.
С тайным страхом Гайавата
Пред отцом остановился:
Дико в воздухе клубились,
Облаками развевались
Волоса его седые,
Словно снег, они блестели,
Словно пламенные косы
Ишкуды, они сверкали.
С тайной радостью увидел
Мэджекивис Гайавату:
Это молодости годы
Перед ним воскресли' к жизни,
Это встала из могилы
Красота Веноны нежной.
«Будь здоров, о Гайав'ата! —
Так промолвил Мэджекивис. —
Долго ждал тебя я в гости
В царство Западного Ветра!
Г оды ста рости — печальны,
Годы юности— отрадны.
Ты напомнил мне былое.
Юность пылкую напомнил
И прекрасную Бекону!»
Много дней прошло в беседе,
Долго мощный Мэджекивис
Похвалялся Гайавате
Прежней доблестью своею,
Приключеньями былыми,
Нейреклонною отвагой;
109

ГоВЮ|рИЛ, что дивной силой
Он от смерти заколдован.
Молча1 слушал Гайават.а,
Как хвалился Мэджекивис,
Терпеливо и с улыбкой
Он сидел и молча слушал.
Ни угрозой, ни укором,
Ни одним суровым взглядом
Он не выказал досады,
Но, как уголь, разгоралось
Гневом сердце Гайаваты.
И сказал он: «Мэджекивис!
Неужель ничто на свете
Погубить тебя не может?»
И могучий Мэджекивис
Величаво, благосклонно
Отвечал: «Ничто на свете,
Кроме вон того утеса,
Кроме Вавбика, утеса!»
И, взглянув на Гайавату
Взором мудрости спокойной,
По-отечески любуясь
Красотой его и мощью,
Он сказал: «О Гайавата!
Неужель ничто на свете
Погубить тебя не может?»
Помолчал одну минуту
Осторожный Гайавата,
Помолчал, как бы в сомненье,
Помолчал, как бы в раздумье,
И сказал: «Ничто на свете.
Лишь один тростник, Эпоква,
Лишь вок тот камыш высокий!»
И как только Мэджекивис,
Встав, простер к Эпокве руку,
Гайавата в страхе крикнул,
В лицемерном страхе крикнул:
«Каго, каго! Не касайся!» —
«Полню! — молвил Мэджекивис, —
Успокойся, — я не трону».
ПО

И опять онй беседу
Продолжали; говорили
И о Вебоне прекрасном,
И о тучном Шавокдази,
И о злом Кабибонокке;
Говорили о Беконе,
О ее рожденье дивном,
О ее кончине грустной —
Обо всем, что рассказала
Внуку старая H okoiMHc.
И воскликнул Гайавата:
«О коварный Мэджекивис!
Это ты убил Веноку,
Ты сорвал цветок весенний,
Растоптал его ногами!
Признавайся! Признавайся!»
И могучий Мэджекивис
Тихо голову седую
Опустил в тоске глубокой,
В знак безмолвного согласья.
Быстро встал тогда, сверкая
Грозным взором, Гайавата,
На утес занес он руку
В рукавице, Минджикэвок,
Разломил его вершину,
Раздробил его bi осколки,
Стал в отца швырять свирепо:
Словно уголь, разгорелось
Гневом сердце Гайаваты.
Но могучий Мэджекивис
Камки гнал назад дыханьем,
Бурей гневного дыханья
Гнал назад, на Гайавату.
Он схватил рукой Эпокву,
Вырвал с мочками, с корнями, —
Над рекой из вязкой тины
Вырвал бешено Эпокву
Он под хохот Гайаваты.1
111

И начался бой смертельный
Меж Скалистыми Горами!
Сам Орел Войны могучий
Н а гнезде поднялся с криком,
С резким криком сел на скалы,
Хлопал крыльями над ними.
Словно дерево под бурей,
Рассекал Эпоква воздух,
Словно град, летели камни
С треском с Вавбика, утеса,
И земля окрест дрожала,
И на тяжкий грохот боя
По горам гремело эхо,
Отзывалося: «Бэм-Вава!»
Отступать стал Мэджекивис,
Устремился он на запад,
По горам на дальний запад
Отступал три дня, сражаясь,
Убегал, гонимый сыном,
Д о преддверия Заката,
Д о границ своих владений,
Д о конца земли, где солнце
В красном блеске утопает,
На ночлег в воздушной бездне
Опускаясь, как фламинго
Опускается зарею
На печальное болото.
«Удержись, о Гайавата! —
Наконец вскричал он громко. —
Ты убить меня не в силах,
Для бессмертного нет. смерти.
Испытать тебя хотел я,
Испытать твою отвагу,
И награду заслужил ты!
Возвратись в родную землю,
К своему вершись народу,
С ним живи и с ним работай.
Ты- расчистить должен реки,
Сделать землю плодоносной,
112

Умертвить чудовищ злобных,
Змей, Кинэбик, и гигантов,
Как убил я Мише-Мокву,
Исполина Мише-Мокву.
А когда твой час настанет
И заблещут над тобою
Очи Потока из мрака,—
Разделю с тобой я царство,
И владыкою ты будешь
Над Кивайдином вовеки!»
Вот какая разыгралась
Битва в грозные дни Ша-ша,
В дни далекого былого,
В царстве Западного Ветра.
Н о следы той сланной битв!Ы
И теперь охотник видит
По холмам и по долинам1:
Видит шпажник исполинский
На прудах и вдоль потоков,
Видит Вавбика осколки
По холмам и по долинам.
На восток, в родную землю,
Гайана та путь направил.
Позабыл он горечь гнева,
Позабыл о мщенье думы,
И вокруг него отрадой
И весельем все дышало.
Только раз он путь замедлил,
Только раз остановился,
Чтоб купить в/ стране Дакотов
Наконечников на стрелы.
Там, в долине, где смеялись,
Где блистали, низвергаясь
Меж зелеными дубами,
Водопады Миинегаги,
Жил старик, дакот суровый.
Делал он головки к стрелам,
Острия из халцедона,
8

Лонгфелло

113

И з кремня и крепкой яшмы,
Отшлифованные гладко,
Заостренные, как иглы.
Там жила с нем дочь-невеста,
Быстроногая, как речка,
Своенравная, как брызги
Водопадов) Микнегаги.
В блеске черных глаз играли
У нее е свет и тени —
Свет улыбки, теки гнева;
Смех ее звучал как песня,
Как поток струились косы,
И Смеющейся Водою
В честь реки ее назвал он,
В честь в»еселых водопадов
Дал ей имя — Микнегага.
Так ужели Гайавата
Заходил в страну Дакотов,
Чтоб купить головок к стрелам,
Наконечников из яшмы,
И з кремня и халцедона?
Н е затем ли, чтоб украдкой
Посмотреть на Микнегагу,
Встретить взор ее пугливый,
Услыхать одежды шорох
З а дверною занавеской,
Как глядят на Миннегагу,
Что горит сквозь ветви леса,
Как внимают водопаду
З а зеленой чащей леса?
Кто расскажет, что таится
В молодом и пылком сердце?
Как узнать, о чем в дороге
Сладко грезил Гайав1ата?
Все Нокомис рассказал он,
Возвратясь домой под вечер:
О борьбе и о беседе
С Мэджекивисом могучим,
Н о о девушке, о стрелах
Не 'обмолвился ни словом!
114

ПОСТ ГАЙАВАТЫ

Вы услышите сказанье,
Как в леской глуши постился
И мюлился Гайавата:
Не о ловкости в охоте,
Н е о славе и победах,
Н о о счастии, о благе
Всех племен и всех народов.
Пред постом он приготовил
Для себя в лесу жилище, —
Над блестящим Гитчи-Гюми,
В дни весеннего расцвета,
В светлый, теплый Месяц Листьев
Он вигвам себе построил
И, в виденьях, в дивных грезах,
Семь ночей и дней постился.
В первый день поста бродил он
По зеленым тихим рощам;
Видел кролика он bi корке,
В чаще выпугнул оленя,
Слышал, как фазан кудахтал,
Как в дупле возилась белка,
Видел, как под тенью сосен
Вьет гнездо Омими, голубь,
Как стада гусей летели
С заунывным криком, с шумом
К диким северным болотам1.
«Гитчи Манито! — вскричал он,
Полный скорби безнадежной,—
Неужели наше счастье,
Наша жизнь от них зависит?»
Н а другой день над рекою,
Вдоль по Мускодэ бродил он,
Видел там он Маком они
И Микагу, голубику,
И Одамин, землянику,
Куст крыжовника, Шабомин,
115

И Бимагут, виноградник,
Что зеленою гирляндой,
Разливая сладкий запах,
По ольховым сучьям вьется.
«Гитчи М акито!— вскричал он,
Полный скорби безнадежной, —
Неужели наше счастье,
Наша жизнь от них зависит?»
В третий день сидел он долго,
Погруженный в размышленья,
Возле озера, над тихой,
Над прозрачною водою.
Видел он, как прыгал Нама,
Сыпля брызги, словно жемчуг;
Как резвился окунь, Сава,
Словно солнца луч сияя,
Видел щуку, Маскенозу,
Сельдь речную, Окагавис,
Шогаши, морского рака.
«Гитчи Манито! — вскричал он,
Полный скорби безнадежной.—
Неужели наше счастье,
Наша жизнь от них зависит?»
На четвертый день до ночи
Он лежал в изкеможенье
На листве в своем вигваме.
В полусне над ним роились
Грезы, смутные виденья;
Вдалеке вода сверкала
Зыбким золотом, и плавно
Все кружилось и горело
В пышном зареве заката.
И увидел он1: подходит
В полусумраке .пурпурном,
В пышном зареве заката,
Стройный юноша к вигваму.
Голова его — в блестящих,
Развевающихся перьях,
Кудри — мягки, золотисты,
А наряд — зелено-желтый.
116

У дверей ос тан овившись,
Долго с жалостью, с участьем
Он смотрел на Гаиавату,
На лицо его худое,
И, как вздохи Шавондази
В чаще леса,— прозвучала
Речь его: «О Гайана та!
Голос твой услышан в небе,
Потому что ты молился
Н е о ловкости в охоте,
Не о славе и победах,
Н о о счастии, о благе
Всех племен и всех народов!.
Для тебя Владыкой Жизни
Послан друг людей — Мондамик;
Послан он тебе поведать,
Что в борьбе, в труде, в терпенье
Ты получишь все, что просишь.
Встань с ветвей, с зеленых листьев,
Встань с Монда1М1Ином бороться!»
Изнурен был Гайа®ата,
Слаб от голода, но быстро
Встал с ветвей, с зеленых листьев.
И з стемневшего вигвама
Вышел он на свет заката,
Вышел с юношей бороться, —
И едва его коснулся,
Вновь почувствовал отвагу,
Ощутил в груди усталой
Бодрость, силу и надежду.
На лугу они кружились
В пышном зареве заката,
И все крепче, вое сильнее
Гайавата становился.
Но спустились тени ночи,
И Шух-шух-га на болоте
Издала свой крик тоскливый,
Вопль и голода кг скорби.

«Кончим! — вымолвил Мок'Дамин.
Улыбаясь Гайав&те,—
Завтра снова приготовься
На закате к испытанью».
И, оказав, исчез Мокдамин.
Опустился ли он тучкой,
Иль поднялся, как туманы,—
Гайавата не заметил;
Видел только, что исчез он,
Истомив его борьбою,
Что внизу, в ночном тумане,
Смутно озеро белеет,
А вверху мерцают звезды.
Так два вечера, — лишь только
Опускалось тихо солнце
С кеба Bi западные воды,
Погружалось в них, краснея,
Словно уголь, раскаленный
В очаге Владыки Жизни, —
Приходил к нему Мондамин.
Молчаливо появлялся,
Как роса на землю сходит,
Принимающая форму
Лишь тогда, когда коснется
Д о травы или деревьев,
Н о невидимая смертным
В час прихода и ухода.
На лугу они кружились
В пышном зареве заката;
Н о спустились тени ночи,
Прокричала на болоте
Громко, жалобно Шух-шух-га,
И задумался Мокдамин;
Стройным станом и прекрасный,
Он стоял в своем наряде;
В головном его уборе
Перья веяли, качались,
На челе его сверкали
Капли пота, как росинки.
118

И вскричал он: «Гайавата!
Храбро ты со мной боролся,
Трижды -стойко ты боролся,
И пошлет Владыка Жизни
Надо мной тебе победу!»
А потом сказал с улыбкой:
«Завтра кончится твой искус —
И борьба и пост тяжелый;
Завтра ты меня поборешь;
Приготовь тогда мне ложе
Так, чтоб мог весенний дождик
Освежать меня, а солнце —
Согревать до самой ночи.
Мой наряд зелено-желтый,
Головной убор из перьев
Оборви с меня ты смело,
Схорони меня и землю
Разровняй и сделай мягкой.
Стереги мой сон глубокий,
Чтоб никто меня не трогал,
Чтобы плевелы и травы
Надо мной не зарастали,
Чтобы Кагаги, Царь-Ворон,
Не летал к моей могиле.
Стереги мой сон глубокий
Д о поры, когда проснусь я,
К солнцу светлому воспряну!»
И, сказав, исчез Мон да мин.
Мирным сном спал Гайавата;
Слышал он, как пел уныло
Полуночник, Вавокэйса,
Над вигвамом одиноким;
Слышал он, как, убегая,
Сибовиша говорливый
Вел беседы с темным лесом;
Слышал шорох — вздохи веток,
Что склонялись, подымались,
С ветерком ночным качаясь.

Ш

Слышал все, но все слив1алось
В дальний ропот, сонный шепот:
Мирным сном спал Гайавата.
На заре пришла Нокомис,
На седьм'ое утро пищи
Принесла для Гайаватьт.
Со слезами говорила,
Что его погубит голод,
Если пищи он не примет.
Ничего он не отведал,
Ни к чему не прикоснулся,
Лишь промолвил ей: «Нокомис!
Подожди со мной заката,
Подожди, пока стемнеет
И Шух-шух-га громким криком
Возвестит, что день окончен!»
Плача, шла домой Нокомис,
Все тоскуя, опасаясь,
Что его погубит голод.
Он же стал, томясь тоскою,
Ждать Мондамина. И тени
Потянулись от заката
По лесам и по долинам;
Опустилось тихо солнце
С неба в Западные Воды,
Как спускается зарею
В воду красный лист осенний
И в воде, краснея, тонет.
Глядь — уж тут Мондамин юный,
У дверей стоит с приветом!
Голова его— в блестящих,
Развевающихся перьях,
Кудри — мягки, золотисты,
А наряд — зелено-жел тый.
Как во сне, к нему навстречу
Встал, измученный и бледный,
Гайавата, но бесстрашно
Вьциел — и бороться начал.
120

И слились земля и небо,
Замелькали пред глазами!
Как осетр в степях трепещет,
Бьется бешено, чтоб сети
Разорвать и прыгнуть в воду,
Так >в груди у Гайаваты
Сердце сильное стучало;
Словно огненные кольца,
Горизонт сверкал кровавый
И кружился с Гайаватой;
Сотни солнцев, разгораясь,
На борьбу1 его глядели.
Вдруг один среди поляны
Очутился Гайавата.
Он стоял, ошеломленный
Этой дикою борьбою,
И дрожал от напряжения;
А пред ним, в измятых перьях
И Bi изорванных одеждах,
Бездыханный, неподвижный,
Н а траве лежал Мондам1ин,
Мертвый, в зареве заката.
Победитель Гайавата
Сделал так, как приказал он:
Снял с Монд амина одежды,
Снял изломанные перья,
Схоронил его и землю
Разровнял и сделал мягкой.
И среди болот печальных
Цапля сизая, Шух-шух-га,
Издала свой крик тоскливый,
Вопль и жалобы и скорби.
В отчий дом, в вигвам Нокомис
Возвратился Гайавата,
И семь суток испытанья
В этот вечер завершились
Н о запомнил Гайавата
Те места, где он боролся,
121

Н е покинул без призора
Т у могилу, где Мондамин
Почивал, в земле зарытый,
Под дождем и ярким солнцем.
День за днем над той могилой
Сторожил мой Гайават.а,
Чтобы холм ее был мягким,
Не зарос травою сорной,
Прогоняя свистом, криком
Кагаги с его народом.
Наконец зеленый стебель
Показался над могилой,
А за ним — другой и третий,
И не кончил ос я лето,
Как в своем уборе пышном,
В золотистых, мягких косах,
Встал высокий, стройный маис.
И воскликнул Гайавата
В восхищении: «Мондамин!
Это друг людей, Мондамин!»
Тотчас кликнул он Нокомис,
Кликнул Ягу, рассказал им
О своем виденье дивном,
О своей борьбе, победе,
Показал зеленый маис —
Дар небесный всем народам,
Что для них быть должен пищей.
А поздней, когда, под осень,
Пожелтел созревший маис,
Пожелтели, стали тверды
Зерна маиса, как жемчуг,
Он собрал его початки,
Сняв) с него листву сухую,
Как с Мондамина когда-то
Снял одежды, — и впервые
«Пир Мондамина» устроил,
Показал всему народу
Новый дар Владыки Жизни,

т

Д Р У З Ь Я ГА Й А В А Т Ы

Было два у Гайаваты
Неизменных, верных друга.
Сердце, душу Гайаеаты
Знали в радостях и bi горе
Только двое: Чайбайабое,
Музыкант, и .мощный Квазинд.
Меж вигвамов их тропинка
Не могла в траве заглохнуть;
Сплетни, лживые наветы
Не могли посеять злобы
И раздора между ними:
Обо всем они держали
Лишь втроем совет согласный,
Обо всем с открытым сердцем
Говорили меж собою
И стремились только к благу
Всех племен и всех народов!.
Лучшим другом Гайаваты
Был прекрасный Чайбайабое,
Музыкант., певец великий,
Несравненный, небывалый.
Был, как воин, он отважен,
Но, как девушка, был нежен,
Словно ветка ивы, гибок,
Как олень рогатый, статен.
Если пел он, вся деревня
Собиралась песни слушать,
Жены, воины сходились,
И то нежностью, то страстью
Волновал их Чайбайабое.
И з тростинки сделав! флейту,
Он играл так нежно, сладко,
Что в лесу смолкали птицы,
Затихал рз'чей игривый,
Замолкала Аджидомо1,
А Вабассо осторожный
Приседал, смотрел и слушал.
123

Да! Примолкнул Сибовиша
И сказал: «О Чайбайабос!
Научи мои ты волны
Мелодичным, нежным звукам!»
Да! Завистливо Овэйса
Говорил: «О Чайбайабос!
Научи меня безумным,
Страстным звукам диких песен!»
Да! И Опечи веселый
Говорил: «О Чайбайабос!
Научи меня веселым,
Сладким звукам нежных песен!»
И, /рыдая, Вавонэйса
Говорил: «О Чайбайабос!
Научи меня тоскливым,
Скорбным звукам скорбных песен!»
Вся природа сладость звуков
У него перенимала,
Все сердца смягчал и трогал
Страстной песней Чайбайабос,
Ибо пел он о свободе,
Красоте, любви и мире,
Пел о смерти, о загробной
Бесконечной, вечной жизни,
Воспевал Страну Понима
И Селения Блаженных.
Дорог сердцу Гайаваты
Кроткий, милый Чайбайабос,
Музыкант, певец великий,
Несравненный, небывалый!
Он любил его за нежность
И за чары звучных песен.
Дорог сердцу Гайаваты
Был и Кв/азинд, — самый мощный
И незлобивый из смертных:
Он любил его за силу,
Доброту и простодушье.
124

Квазинд в юности ленив был,
Вял, мечтателен, беспечен;
Не играл ни с кем он в детстве,
Н е удил в заливе рыбы,
Н е охотился за зверем,—
Н е похож он был на прочих.
Н о постился Квазинд часто,
Своему молился Духу,
Покровителю молился.
«Квазинд, — мать ему сказала, —
Ты ни в чем мне не поможешь I
Лето ты, как сонный, бродишь
Праздно по полям и рощам,
Зиму греешься, согнувшись
Над костром среди вигвама;
В самый лютый зимний холод
Я хожу на ловлю рыбы, —
Ты и тут мне не поможешь!
У дверей висит мой невод,
Он намок и замерзает,,—
Встань, возьми его, ленивец,
Выжми, высуши на солнце!»
Неохотно, но спокойно
Квазинд встал с золы остывшей,
Молча вышел из вигвама,
Скинул смерзшиеся сети,
Что висели у порога,
Стиснул их, как пук соломы,
И сломал, как пук соломы!
Он не мог не изломать их:
Вот настолько был он силен!
«Квазинд!— раз отец промолвил,—
Собирайся на охоту.
Лук и стрелы постоянно
Ты ломаешь, как тростинки,
Так хоть будешь мне добычу
Приносить домой из леса».
Вдоль ущелья, по теченью
Ручейка они спустились,
125

По следам бизонов, ланей,
Отпечатанным на иле,
И наткнулись на преграду:
Повалившиеся сосны
Поперек и вдоль дороги
Весь проход загромождали.
«Мы должны, — промолвил старец, —
Ворочаться: тут не влезешь!
Тут и белка не взберется,
Тут сурок пролезть не сможет».
И сейчас же вынул трубку,
Закурил и сел в раздумье.
Н о не выкурил он трубки,
Как уж путь был весь расчищен:
Все деревья Квазинд поднял,
Быстро вправо и налево
Раскидал, как стрелы, сосньг,
Разметал, как копья, кедры.
«Квазинд!— юноши сказали,
Забавляясь на долине.—
Что же ты стоишь, глазеешь,
На утес облокотившись?
Выходи, давай бороться,
В цель бросать из пращи камни».
Вялый Квазинд не ответил,
Ничего им не ответил,
Только встал и, повернувшись,
Обхватил утес руками,
И з земли его он вырвал,
Раскачал над головою
И забросил прямо в реку,
Прямо в быструю Повэтин.

Так утес там и остался.
Раз по пенистой пучине,
По стремительной Повэтин,
Плыл с товарищами Квазинд
И вождя бобров, Амика,
Увидал среди потока:
126

С быстриной бобер боролся,
Т о всплывая, то ныряя.
Н е задумавшись нимало,
Квазинд молча прыгнул в реку,
Скрылся в пенистой пучине,
Стал преследовать Амика
По ее водоворотам .
И в воде пробыл так долго,
Что товарищи вскричали:
«Горе нам! Погиб наш Кв1азинд!
Н е вернется больше Квазинд!»
Н о торжественно он выплыл:
На плече его блестящем
Вождь бобров висел убитый,
И с него вода струилась.
Таковы у Гайаваты
Были верные два друга.
Долго с ними жил он в мире,
Много вел бесед сердечных,
Много думал дум о благе
Всех племен и всех народов.

ПИРОГА Г АЙ А ВА Т Ы

«Дай коры мне, о Береза!
Желтой дай коры, Береза,
Ты, что высишься Bi долине
Стройным станом над потоком!
Я свяжу себе пирогу,
Легкий челн себе построю,
И в воде он будет плавать,
Словно желтый лист осенний,
Словно желтая кувшинка!
Скинь свой белый плащ, Береза!
Скинь свой плащ из белой кожи:
Скоро лето к нам вернется,
Жарко светит солнце в небе,
Белый плащ тебе не нужен!»
127

Так над быстрой Таквамийо,
В глубине лесов дремучих
Восклицал мой Гайавата
В час, когда все птицы пел»,
Воспевали Месяц Листьев,
И, от сна восставши, солнце
Говорило: «Вот я — Гизис,
Я, великий Гизис, солнце!»
Д о корней затрепетала
Каждым листиком береза,
Говоря с покорным вздохом':
«Скинь мой плащ, о Гайавата!»
И ножом кору березы
Опоясал Гайавата
Ниже веток, выше корня,
Так, что брызнул сок наружу;
По стволу, с вершины к корню,
Он потом кору разрезал,
Деревянным клином поднял,
Осторожно снял с березы.
«Дай, о Кедр, ветвей зеленых,
Дай мне гибких, крепких сучьев,
Помоги пирогу сделать
И надежней и прочнее!»
По вершине кедра шумно
Ропот ужаса пронесся,
Стон и крик сопротивления;
Но, склоняясь, прошептал он:
«На, руби, о Гайавата!»
И, срубивши сучья кедра,
Он связал из сучьев раму,
Как два лука, он согнул их,
Как два лука, он связал их.
«Дай корней своих, о Тэмрак,
Дай корней мне волокнистых:.
Я свяжу свою пирогу,
128

Так свяжу ее корнями,
Чтоб вода не проникала,
Не с они л ас я в пирогу!»
В свежем воздухе до корня
Задрожал, затрясся Тзмрак,
Но, склоняясь к Гайавате,
О H I одним печальным вздохом,
Долгим вздохом отозвался:
«Все возьми, о Гайавата!»
И з земли он вырвал корни,
Вырвал, вытянул волокна,
Плотно сшил кору березы,
Плотно к ней приладил раму.
«Дай мне, Ель, смолы тягучей,
Дай смолы своей и соку:
Засмолю я шв1Ы в пироге,
Чтоб вода не проникала,
Не сочилася В) пирогу!»
Как шуршит песок прибрежный,
Зашуршали ветви ели,
И, в своем уборе черном,
Отвечала ель со стоном,
Отвечала со слезами:
«Собери, о Гайавата!»
И собрал он слезы ели,
Взял смолы ее тягучей,
Засмолил юсе швы в пироге,
Защитил от волн пирогу.
«Дай мне, Еж, колючих игол,
Все, о Еж, отдай мне иглы:
Я украшу ожерельем,
Уберу двумя звездами
Грудь красавицы) пироги!»
Сонно глянул Еж угрюмый
И з дупла на Гайавату,
9

Лонгфелло

129

Словно блещущие стрелы,
И з дупла метнул он иглы,
Бормоча в усы лениво:
«Подбери их, Гайавата!»
По земле собрал он иглы,
Что блестели, точно стрелы;
Соком ягод их окрасил,
Соком желтым, красным, синим,
И пирогу в них оправил,
Сделал ей блестящий пояс,
Ожерелье дорогое,
Грудь убрал двумя звездами.
Так построил он пирогу
Над рекою, средь долины,
В глубине лесов дремучих,
И вся жизнь лесов была в ней,
Вое их тайны, все их чары:
Гибкость лиственницы темной,
Крепость мощных сучьев кедра
И березы стройной легкость;
На воде она качалась,
Словно желтый лист осенний,
Словно желтая кувшинка.
Весел не было на лодке,
В веслах он и не нуждался:
Мысль ему веслом служила,
А рулем служила воля;
Обогнать он мог хоть ветер,
Путь держать — куда хотелось.
Кончив труд, он кликнул друга,
Кликнул Квазинда на помощь,
Говоря: «Очистим реку
От коряг и желтых мелей!»
Быстро прыгнул в реку Квазинд,
Словно выдра, прыгнул в реку,
Как бобер, нырять в ней начал,
Погружаясь то по пояс,
Т о до самых мышек в воду.
130

С криком спал нырять он в воду,
Поднимать со дна коряги,
Вверх кидать песок руками,
А ногами — ил и травы.
И поплыл мой Гайавата
Вниз по быстрой Танвамино,
По ее водоворотам,
Через омуты и мели,
Вслед за Квазмндом могучим.
Вверх и вниз они проплыли,
Всюду были, где лежали
Корни, мертвые деревья
И пески широких мелей,
И расчистили дорогу,
Путь прямой и безопасный
От истоков меж горами
И до самых вод Поветин,
Д о залива Таквамино.

Г ЛИ А ВА Т А И МИШЕ-НАМА

По заливу Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря,
С длинной удочкой из кедра,
И з коры крученой кедра,
На березовой пироге
Плыл отважный Гайавата.
Сквозь слюду прозрачной влаги
Видел он, как ходят рыбы
Глубоко под дном пироги;
Как резвится окунь, Сава,
Словно солнца луч сияя;
Как лежит на дне песчаном
Шогаши, омар ленивый,
Словно дремлющий тарантул.
На корме сел Гайавата
С длинной удочкой из кедра;
*

131

Точно веточки цикуты,
Колебал прохладный ветер
Перья Bi косах Гайаваты.
На носу его пироги
Села белка, Аджидомо;
Точно травку луговую,
Раздувал прохладный ветер
Мех на шубке Аджидомо.
На песчаном дне на белом
Дремлет, мощный Мише-Нама,
Царь всех рыб, осетр тяжелый,
Раскрывает жабры тихо,
Тихо 'водит плавниками
И хвостом песок взметает.
В боевом вооруженье, —
Под щитами костяными
На плечах, на лбу широком,
В боевых нарядных красках —
Голубых, пурпурных, желтых,—
Он лежит на дне песчаном;
И над ним-то Гайавата
Стал в березовой пироге
С длинной удочкой из кедра.
«Встань, возьми мою приманку! —
Крикнул в воду Гайавата, —
Встань со дна, о Мише-Нама,
Подымись к моей пироге,
Выходи на состязанье!»
В глубину прозрачной влаги
Он лесу свою' забросил,
Долго ждал ответа Намы,
Тщетно ждал ответа' Намы
И кричал ему все громче:
«Встань, царь рыб, во-зьми приманку!»
Н е ответил Мише-Нама.
Важно, медленно махая
Плавниками, он спокойно
Вверх смотрел на Гайавату,
132

Долго слушал без вниманья
Крик его 'нетерпеливый,
Наконец сказал Кенозе,
Жадной щуке, Маскенозе:
«Встань, воспользуйся приманкой,
Оборви лесу нахала!»
В сильных пальцах Гайаваты
Сразу удочка согнулась;
Он рванул ее так сильно,
Что пирога дыбом встала,
Поднялася над водою,
Словно белый ствол березы
С резвой белкой на вершине.
Но когда пред Гайаватой
На волнах затрепетала,
Приближаясь, Маекеноза, —
Гневом вспыхнул Гайавата
И воскликнул: «Из а, из а! —
Стыд тебе, о Маекеноза!
Ты лишь щука, ты не Нама,
Н е тебе я кинул вызов!»
Со стыдом на дно вернулась,
Опустилась Маекеноза;
А могучий Мише-Нама
Обратился к Угудвюшу,
Неуклюжему Самглаву:
«Встань, воспользуйся приманкой,
Оборви лесу нахала!»
Словно белый, полный месяц,
Встал, качаясь и сверкая,
Угудвош, Самглав тяжелый,
И, схватив лесу, так сильно
Закружился вместе с нею,
Что вверху в водовороте
Завертелася пирога,
Волны, с плеском разбегаясь,
По всему пошли заливу,
133

A e песчаных белых мелей,
С отдаленного прибрежья
Закивали, зашумели
.Тростники и длинный шпажник.
Н о когда пред Гайаватой
И з воды поднялся белый
И тяжелый круг Самглава,
Громко крикнул Гайавата:
«Иза, иза! — Стыд Самглаву!
Угудвош ты, а не Нама,
Не тебе я кинул вызов!»
Тихо вниз пошел, качаясь
И блестя, как полный месяц,
Угудвош проэра чно-белый,
И опять могучий Нама
Услыхал нетерпеливый,
Дерзкий вызов, прозвучавший
По всему Большому Морю.
Сам тогда он с дна поднялся,
Весь дрожа от дикой злобы,
Боевой блистая краской
И доспехами бряцая,
Быстро прыгнул он к пироге,
Быстро выскочил всем телом
На сверкающую воду
И своей гигантской пастью
Поглотил в одно мгновенье
Гайавату и пирогу.
Как бревно по водопаду,
По широким! черным волнам1,
Как в глубокую пещеру,
Соскользнула в пасть пирога.
Но, очнувшись в полном мраке,
Безнадежно оглянувшись,
Вдруг наткнулся Гайавата
На большое сердце Намы:
Тяжело оно стучало
И дрожало в этом мраке.
Щ

И во гневе мощной дланью
Стиснул сердце Гайавата,
Стиснул так, что Мише-Нама
Всеми фибрами затрясся,
Зашумел водой, забился,
Ослабел, ошеломленный
Нестерпимой болью bi сердце.
Поперек тогда поставил
Легкий челн свой Гайавата,
Чтоб из чрева Мише-Намы,
В суматохе и тревоге,
Не упасть и не погибнуть.
Рядом белка, Аджидомо,
Резво прыгала, болтала,
Помогала Гайавате
И трудилась с ним все время.
И сказал ей Гайавата:
«О мой маленький товарищ!
Храбро ты со мной трудилась,
Так прими же, Аджидомо,
Благодарность Гайаваты
И то имя, что сказал я:
Этим именем все дети
Будут звать тебя отныне!»
И опять забился Нама,
Заметался, задыхаясь,
А потом затих — и волны
Понесли его к прибрежью.
И когда под Гайаватой
Зашуршал прибрежный щебень,
Понял он, что Мише-Нама,
Бездыханный, неподвижный,
Принесен волной к прибрежью.
Тут бессвязный крик и вопли
Услыхал он над собою,
Услыхал шум длинных крыльев,
Переполнивший весь воздух,
136

Увидал полоску света
Меж широких ребер Намы
И Кайошк, крикливых чаек,
Что блестящими глазами
На него* смотрели зорко
И друг другу говорили:
«Это брат наш, Гайавата!»
И в восторге Гайавата
Крикнул им, как из пещеры:
«О Кайошк, морские чайки,
Братья, сестры1Гайав!аты'!
Умертвил я Мише-Наму, —
Помогите же мне выйти
Поскорее на свободу,
Рвите клювами, когтями
Бок широкий Мише-Намы,
И отныне и вовеки
Прославлять вас будут люди,
Называть, как я Biac назвал!»
Дикой, шумной стаей чайки
/Принялися за работу,
Быстро щели проклевали
Меж широких ребер Намы,
И от смерти в чреве Намы,
От погибели, от плена,
От М'ОГИЛЬИ под водою
Был избавлен Гайавата.
Возле самого вигвама
Стал на берег Гайавата;
Тотчас крикнул он Нокомис,
Вызвал старую Нокомис
Посмотреть на Мише-Нам у:
Мертвый он лежал у моря,
И его клевали чайки.
«Умертвил я Мише-Наму,
Победил его'! — сказал он. —
Вон над ним1уж веются чайки.
136

Т о друзья мои, Нокомис!
Не гони их прочь, не трогай:
Я от смерти в чреве Намы
Был сейчас избавлен ими.
Пусть они свой пир окончат,
Пусть зобы наполнят пищей;
А когда, с заходом солнца,
Улетят они на гнезда,
Принеси котлы и чаши,
Заготовь к зиме нам жиру».
И Нокомис до заката
Просидела на прибрежье.
Вот и месяц, солнце ночи,
Встал над тихою водою,
Вот и чайки с шумным криком,
Кончив пир свой, поднялися,
Полетели к отдаленным
Островам на Гитчи-Гюми,
И сквозь зарево заката
Долго их мелькали крылья.
Мирным сном спал Гайавата;
А Нокомис терпеливо
Принялася за работу
И трудилась BI лунном свете
Д о зари, пока не стало
Небо красным на востоке.
А когда сменило солнце
Бледный месяц, — с отдаленных
Островов на Гитчи-Гюми
Воротились стаи чаек,
С криком кинулись на пищу.
Трое суток, чередуясь
С престарелою Нокомис,
Чайки жир срывали с Намы.
Наконец меж голых ребер
Волны начали плескаться,
Чайки скрылись, улетели,
И остались на прибрежье
Только кости Мише-Намы.
137

Г А И Л ВА Т А И ЖЕМЧУЖНОЕ ПЕРО

На прибрежье Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря,
Вышла старая Нокомис,
Простирая в гневе руку
Над водой к стране заката,
К тучам огненным заката.
В гневе солнце заходило,
Пролагая путь багряный,
Зажигая тучи в небе,
Как вожди сжигают степи,
Отступая пред врагами;
А луна, ночное солнце,
Вдруг восстала из засады
И направилась в» погоню
По следамего кровавым,
В ярком зареве пожара.
И Нокомис, простирая
Руку слабую к закату,
Говорила Гайавате:
«Там живет волшебник злобный
Меджисогвон, Дух Богатства,
Тот, кого Пером Жемчужным
Называют все народы;
Там озера смоляные
Разливаются, чернея,
До багряных туч заката;
Там, среди трясины мрачной,
Вьются огненные змеи,
Змеи страшные, Кинзбик!
Т о хранители и слуги
Мед ж исогв она -убийцы.
Это им убит коварно
Мой отец, когда на землю
Он с луны за мной спустился
И меня искал повсюду.
Это злобный Меджисогвон
Посылает к нам недуги,

Посылает лихорадки,
Дышит белой мглою с тундры,
Дышит сыростью болотных,
Смертоносных испарений!
Лук возьми свой, Гайавата,
Острых стрел возьми с собою,
Томагаук, Поггэвогон,
Рукавицы, Минджикэвон,
И березовую лодку.
Желтым жиром Мише-Намы
Смажь бока ее, чтоб легче
Было плыть ей по болотам,
И убей ты чародея,
Отомсти врагу Нокомис,
Отомсти врагу народа!»
Быстро в путь вооружился
Благородный Гайавата;
Легкий челн он сдвинул в воду,
Потрепал его рукою,
Говоря: «Вперед, пирога,
Друг мой верный и любимый,
К змеям огненным, Кинэбик,
К смоляным озерам черным!»
Гордо вдаль неслась пирога,
Грозно песню боевую
Пел отважный Гайавата;
А над ним Киню могучий,
Боевой орел могучий,
Вождь пернатых, с диким криком
В небесах кругами плавал.
Скоро он и змей увидел,
Исполинских змей увидел,
Что лежали средь болота,
Ежась, искрясь средь болота,
На пути сплетаясь в кольца,
Подымаясь, наполняя
Воздух огненным дыханьем,
Чтоб никто не мог проникнуть
К Меджисогвону в жилище.

Но бесстрашный Гайавата,
Громко крикнув, так сказал им:
«Прочь с дороги, о Кинэбик!
Прочь с дороги Гайана ты!»
А они, свирепо ежась,
Отвечали Гай авате
Свистом, огненным дыханьем:
«Отступи, о Шогодайя!
Воротись к Нокомис старой!»
И тогда во гневе поднял
Мощный лук свой Гайавата,
Сбросил с плеч колчан — и начал
Поражать их 'беспощадно:
Каждый звук тугой и крепкой
Тетивы был 'криком смерти,
Каждый свист стрелы певучей —
Песнью смерти и победы!
Тяжело в воде кровавой
Змеи мертвые качались,
И победно Гайавата
Плыл меж ними, восклицая:
«О, вперед, моя пирога,
К смоляным озерам черным!»
Желтым жиром Мише-Намы
Он бока и нос пироги
Густо смазал, чтобы легче
Было плыть ей по болотам.
И до света одиноко
Плыл он в этом сонном мире,
Плыл в воде, густой и черной,
Вековой корой покрытой
От размытых и гниющих
Камышей и листьев лилий;
И безжизненно и мрачно
Перед ним вода блестела,
Озаренная луною,
Озаренная мерцаньем
140

Огоньков, что зажигают
Души мертвых на стоянках
В час тоскливой, долгой ночи.
Белым месячным сияньем
Тихий воздух был наполнен;
Тени ночи по болотам
Далеко кругом чернели;
А москиты Гайана те
Пели песню боевую;
Светляки, блестя, кружились,
Чтобы сбить его с дороги,
И в густой воде Дасинда
Тяжело зашевелилась,
Тупо желтыми глазами
Поглядела на пирогу,
Зарыдала — и исчезла;
И мгновенно огласилось
Все кругом стозвучным свистом,
И Шух-шух-га издалека
С камышового прибрежья
Возвестила громким криком
О прибытии героя!
Так держал путь Гайавата,
Так держал он путь на запад,
Плыл всю ночь, пока не скрылся
С неба бледный, полный месяц.
А когда пригрело солнце,
Стало плечи жечь лучами,
Увидал он пред собою
На холме Вигв1ам Жемчужный —
Меджисогвона жилище.
Вновь тогда своей пироге
Он сказал: «Вперед!»— и быстро,
Величаво и победно
Пронеслась она средь лилий,
Чрез густой прибрежный шпажник.
И на берег Гайавата
Вышел, ног не замочивши.
141

Тотчас взял он лук свой верный,
Утвердил в песке, коленом
Надавил посередине
И могучей тетивою
Запустил стрелу-певунью,
Запустил в Вигвам Жемчужный,
Как гонца с своим поеланьем,
С гордым вызовом на битву:
«Выходи, о Меджисогвон:
Гайавата ожидает».
Быстро вышел Меджисогвон
И з Жемчужного Вигвама,
Быстро вышел он, могучий,
Рослый и широкоплечий,
Сум1рачный и страшный видом,
С головы до ног покрытый
Украшеньями, оружьем,
В алых, синих, желтых красках,
Словно небо на рассвете,
В развевающихся перьях
И з орлиных длинных крыльев.
«А, да это Гайавата! —
Громко крикнул он с насмешкой,
И, как гром, тот крик раздался. —
Отступи, о Шогодайя!
Уходи скорее к бабам,
Уходи к Нокомис старой!
Я убью тебя на месте,
Как ее отца убил я!»
Н о без страха, без смущенья
Отвечал мой Гайавата:
«Хвастовством и грубым словом
Не сразишь, как томагавком;
Дело лучше слов бесплодных
И острей насмешек стрелы.
Лучше действовать, чем хвастать!»
И начался бой великий,
Бой, невиданный под солнцем!
142

От восхода до заката —
Целый летний день он длился,
Ибо стрелы Гайаваты
Бесполезно ударялись
О жемчужную кольчугу.
Бесполезны были даже
Рукавицы, Минджикэвюн,
И тяжелый томагаук:
Раздроблять он мог утесы,
Н о колец не мог разбить он
В заколдованной кольчуге.
Наконец перед закатом!,
Весь израненный, усталый,
С расщепленным томагавком,
С рукавицами, в лохмотьях
И с тремя стрелами только,
Гайавата безнадежно
На упругий лук склонился
Под старинною 'сосною;
Мох с ветвей ее тянулся,
А на пне грибы желтели —
Мертвецов печальных обувь.
Вдруг зеленый дятел, Мэма,
Закричал над Гайаватой:
«Целься в темя, Гайавата,
Прямо в темя чародея,
В корни кос ударь стрелою:
Только там и уязвим он!»
В легких перьях, в халцедоне,
Понеслась стрела-певунья
В тот момент, как Меджисогвон
Поднимал тяжелый камень,
И вонзилась прямо в темя,
В корни длинных кос вонзилась.
И споткнулся, зашатался
Меджисогвон, словно буйвол,
Да, как буйвол, пораженный
На лугу, покрытом снегом.
143

Вслед за первою стрелою
Полетела и -вторая,
Понеслась быстрее первой,
Поразила глубже первой;
И колени чародея,
Как тростник, затрепетали,
Как тростник, под ним согнулись.
А последняя в-звилася
Легче всех — и Меджисогвон
Увидал перед собою
Очи огненные смерти,
Услыхал из мрака голос,
Голос Потока призывный.
Без дыхания, без жизни
Пал могучий Меджисогвон
На песок пред Гайа-ватой.
Благодарный Гай'ав1ата
Взял тогда немного крови
И, позвав с сосны печальной
Дятла, выкрасил той кровью
На головке дятла гребень
З а его услугу в битве;
И доныне Мэм'а носит
Хохолок из красных перьев.
После, в- знак своей победы,
В память битвы' с чародеем,
Он сорвал с него кольчугу
И оставил без призора
На песке прибрежном тело.
На песке оно лежало,
Погребенное по пояс,
Головой поникнув в воду,
А над -ним кружился с криком
Боевой орел могучий,
Плавал медленно кругами,
Тихо, тихо вниз спускаясь.
И з 1вигвама чародея
Гайавата снес в пирогу
144

Все сокровища, весь вампум,
Снес меха бобров, бизонов,
Соболей и горностаев,
Нитки жемчуга, колчаны
И серебряные стрелы —
И поплыл домой, ликуя,
С громкой песнею победы.
Там к нему «а берег вышли
Престарелая Нокомис,
Чайбайабос, мощный Квазинд;
А народ героя встретил
Пляской, пеньем, восклицая:
«Слава, слава Гайавате!
Побежден им Меджисогвон,
Побежден волшебник злобный!»
Навсегда остался дорог
Гайавате дятел, Мэма.
В честь его и в память битвы
Он свою украсил трубку
Хохолком из красных перьев,
Гребешком багровым Мэмы,
А богатство чародея
Разделил с своим народом,
Разделил по равной части-.

С В А Т О В С Т В О ГА Й А В А Т Ы

«Муж с женой подобен луку,
Луку с крепкой тетивою;
Хоть она его огибает,
Но ему сама послушна,
Хоть она его и тянет,
Но сама с ним неразлучна;
Порознь оба бесполезны!»
Так раздумывал нередко
Гайав'ата и томился
Т о отчаяньем, то страстью,
Ю Лонгфелло

145

Т о тревожною надеждой,
Предаваясь пылким грезам
О прекрасной Миннегаге
И з страны Дакотов диких.
Осторожная Нокомис
Говорила Гайав1ате:
«Не женись на чужеземке,
Не ищи жены по свету !
Дочь соседа, хоть простая, —
Что очаг в родном вигваме,
Красота- же чужеземки —
Это лунный свет холодный,
Это звездный блеск далекий!»
Так Нокомис говорила.
Но разумно Гайа-вата
Отвечал ей: «О Нокомис!
Мил очаг в родном вигваме,
Н о милей мне звезды в небе,
Ясный месяц мне милее!»
Строго старая Нокомис
Говорила: «Нам не нужно
Праздных рук и ног ленивых;
Приведи жену такую,
Чтоб работала с любовью,
Чтоб проворны были (руки,
Ноги двигались охотно!»
Улыбаясь, Гайавата
Молвил: « Я в земле Дакотов
Стрелоделателя знаю;
У него есть дочь невеста,
Что прекрасней всех прекрасных;
Я введу ее в вигвам1твой,
И она тебе в работе
Будет дочерью покорной,
Будет лунным, звездным светом,
Огоньком в твоем вигваме,
Солнцем нашего народа!»
146

Н о опять свое твердила
Осторожная Нокомис:
«Не вводи ,в мое жилище
Чу1жеземку, дочь Дакота!
Злобны дикие Дакоты,
Часто мы воюем с ними,
Распри наши не забыты,
Раны наши не закрылись!»
Усмехаясь, Гайавата
И на это ей ответил:
«Потому-то и пойду я
З а .невестой bi край Дакотов,
Для того пойду, Нокомис,
Чтоб окончить наши .распри,
Залечить навеки раны!»

В
В
В
В

И пошел в страну красавиц,
край Дакотов, Гайавата,
путь далекий по долинам,
тишине равнин пустынных,
тишине лесов дремучих.

С каждым шагом делал милю
Он в волшебных мокасинах;
Н о быстрей бежали мысли,
И дорога бесконечной
Показалась Гайавате!
Наконец, в безмолвье леса,
Услыхал он гул потоков,
Услыхал призывный грохот
Водопадов Миннегаги.
«О, как весел, — .прошептал он,—
Как отраден этот голос,
Призывающий в молчанье!»
Меж деревьев, где играли
Свет и тени, он увидел
Стадо чуткое оленей.
«Не сплошай!» — сказал он луку,
«Будь верней!» — стреле промолвил,
*

147

И когда стрела-певунья,
Как оса, впилась в оленя,
Он взвалил его на плечи
И пошел еще быстрее.
У дверей в своем Вигваме,
Вместе с милой Миннегагой,
Стрелоделатель работал.
Он точил на стрелы яшму,
Халцедон точил блестящий,
А она плела в раздумье
Тростниковые циновки;
Все о том, что будет с нею,
Тихо девушка мечтала,
А старик о прошлом думал.
Вспоминал он, как, бывало,
Вот такими же стрелами
Поражал он на долинах
Робких ланей и 'бизонов,
Поражал в лугах зеленых
На лету гусей крикливых;
Вспоминал и о великих
Боевых отрядах прежних,
Покупавших эти стрелы.
Ах, уж нет теперь подобных
Славных воинов на свете!
Ныне воины что бабы:
Языком болтают только!
Миннегага же в раздумье
Вспоминала, как весною
Приходил к отцу охотник,
Стройный юноша-красавец
И з земли Одж'ибуэев,
Как сидел он в их вигваме,
А простившись, обернулся,
На нее взглянул украдкой.
Сам отец потом нередко
В нем хвалил и ум и храбрость.
Только будет ли он снова
К водопадам Миннегаги?
148

И в раздумье Миннегага
Вдаль рассеянно глядела,
Опускала праздно руки.
Вдруг почудился ей шорох,
Чья-то поступь в чаще леса,
Шум ветвей, — и чрез мгновенье,
Разрумяненный ходьбою,
С мертвой ланью за плечами,
Стал пред нею Гайавата.
Строгий взор старик на гостя
Быстро вскинул от работы,
Но, узнавши Гайавату,
Отложил стрелу, поднялся
И просил войти в жилище.
«Будь здоров, о Гайавата!» —
Гайавате он промолвил.
Пред невестой Гайав&та
Сбросил с плеч свою добычу,
Положил пред ней оленя;
А она, подняв ресницы,
Отвечала Гайавате
Кроткой лаской и приветом:
«Будь здоров, о Гайавата!»
И з оленьей крепкой кожи
Сделан был вигвам просторный,
Побелен, богато убран
И дакотскими богами
Разрисован и расписан.
Двери были так высоки,
Что, входя, едва нагнулся
Гайавата на пороге,
Чуть коснулся занавесок
Головой Bi орлиных перьях.
Встала с места Миннегага,
Отложив свою работу,
Принесла к обеду пищи,
З а водой к ручью сходила
И стыдливо подавала
149

С пищей глиняные миски,
А е водой — ковши из липы.
После села, стала слушать
Разговор отца и гостя,
Н о сама во всей беседе
Ни словечка не сказала!
Да, как будто сквозь дремоту
Услыхала Миннегага
О Нокомис престарелой,
Воспитавшей Гайав1ату,
О друзьях его любимых
И о счастье, о довольстве
На земле Оджибуэев,
В тишине долин веселых.
«После многих лет раздора,
Многих лет борьбы кровавой
Мир настал теперь в селеньях
Оджибуэев и Дакотов! —
Так закончил Гайавата,
А потом прибавил тихо: —
Чтобы этот мир упрочить,
Закрепить союз сердечный,
Закрепить навеки дружбу,
Дочь свою отдай мне в жены,
Отпусти в мой край родимый,
Отпусти к нам Миннегагу!»
Призадумался немного
Старец, прежде чем ответить,
Покурил в молчанье трубку,
Посмотрел на гостя гордо,
Посмотрел на дочь с любовью
И ответил очень важно:
«Это воля Миннегаги.
Как решишь ты, Миннегага?»
И смутилась Миннегага
И еще милей и краше
Стала в девичьем смущенье.
Робко рядом с Гайаватой
150

Опустилась Миннегага
И, краснея, отвечала:
«Я пойду с тобою, муж мой!»
Так решила Миннегага!
Так сосватал Гайавата,
Взял красавицу невесту
И з страны Дакотою диких!
И з вигвама рядом с нею
Он пошел Bi родную землю.
По лесам и по долинам
Шли они рука с рукою,
Оставляя одиноким
Старика отца в .вигваме,
Покидая водопады,
Водопады Миннегаги,
Что взывали издалека:
«Добрый путь, о Миннегага!»
А старик, простившись с ними,
Сел на солнышко к порогу
И, копаясь за работой,
Бормотал: «Вот так-то дочки!
Любишь их, лелеешь, холишь,
А дождешься их опоры,
Глядь — уж юноша приходит,
Чужеземец, что на флейте
Поиграет да побродит
По деревне, выбирая
Покрасивее невесту,—
И простись навеки с дочкой!»
Весел был их путь далекий
По холмам и по долинам,
По горам1и по ущельям,
В тишине лесов дремучих!
Быстро время пролетало,
Хоть и тихо Гайавата
Шел теперь — для Миннегаги,
Чтоб она да утомилась.
151

На руках через стремнины
Нес о,н девушку с любовью, —
Легким перышком казалась
Эта ноша Гайавате.
В дебрях леса, под ветвями,
Он прокладывал тропинки,
На ночь ей шалаш построил,
Постелил постель из листьев
И развел костер у входа
И з сухих сосновых шишек.
Ветерки, что вечно бродят
По лесам и по долинам,
Путь держали вместе с ними;
Звезды чутко охраняли
Мирный сон их темной ночью;
Белка с дуба зорким взглядом
З а влюбленными следила,
А Вабассо, белый кролик,
Убегал от них с тропинки
И, привстав на задних лапках,
И з норы глядел украдкой
С любопытством и со страхом.
Весел был их путь далекий!
Птицы сладко щебетали,
Птицы звонко пели песни
Мирной радости и счастья.
«Ты счастлив, о Гайавата,
С кроткой, любящей женою!» —
Пел О вейса синеперый.
«Ты счастлива, Мин-негага,
С благородным, мудрым мужем!» —
Опечи пел красногрудый.
Солнце ласково глядело
Сквозь тенистые деревья,
Говорило им: «О дети!
Злоба — тьма, любовь — свет солнца,
Жизнь играет тымой и светом, —
Правь* любовью, ГайдватаЬ
!5 2

Месяц с 1неба в/ час полночный
Заглянул в шалаш, наполнил
Мрак таинственным сияньем
И шепнул им1: «Дети, дети!
Ночь тиха, а день тревожен;
Жены слабы и покорны,
А мужья властолюбивы, —
Правь терпеньем, Минкегага!»
Так они достигли дома,
Так в вигвам Нокомис старой
Возвратился Гайавата
И з страны Дакотов диких,
И з страны красивых женщин,
С Миннегагою -прекрасной.
И была она в /вигваме
Огоньком его вечерним,
Светом лунным, светом звездным,
Светлым солнцем для народа.

С ВА Д Е Б Н Ы Й ПИР Г А Й А В А Т Ы

Стану петь, как По-Пок-Кивис,
Как кр асав ец Йенадиззи
Танцевал под звуки флейты,
Как учтивый Чайбайабос,
Сладкогласный Чайбайабос
Песни пел любви-томленья
И как Ягу, дивный мастер
И рассказывать и хв/астать,
Сказки сказывал на свадьбе,
Чтобы пир был веселее,
Чтобы время шло приятней,
Чтоб довольны были гости!
Пышный пир дала Нокомис,
Пышно праздновала свадьбу!
Чаши были все из липы,
Ярко-белрю и с глянцем?
№

Ложки были все из -рога,
Ярко-черные и с глянцем.
В знак торжественного пира,
Приглашения на свадьбу,
Всем соседям -ветви ивы
В этот день она послала;
И соседи собралися
К пиру Bi праздничных нарядах,
В дорогих мехах и перьях,
В разноцветных ярких красках,
В пестром вампуме и бусах.
Иа пиру они сначала
Осетра и щуку ели,
Приготовленных Нокомис;
После — пимикан олений,
Пимикан и мозг бизона,
Горб быка и ляжку лани,
Рис и желтые лепешки
И з толченой кукурузы.
Но радушный Гайав!ата,
Миннегага и Нокомис
При гостях не сели к пище:
Только потчевали молча,
Только молча им служили.
А когда обед был кончен,
Хлопотливая Нокомис
И з большого меха выдры
Тотчас каменные трубки
Табаком набила южным,
Табаком с травой пахучей
И с корою красной ивы.
После ласково сказала:
«Протанцуй нам, По-Пок-Кивис,
Танец Нищего веселый,
Чтобы пир был веселее,
Чтобы время шло приятней,
Чтоб довольны были гости!»
154

И красавец По-Пок-Кивис,
Беззаботный Йенадиззи,
Озорник, всегда готовый
Веселиться и буянить,
Тотчас встал среди собранья.
Ловок был он в плясках, в танцах,
В состязаньях и забавах,
Смел и ловок в разных играх,
Даже в самых трудных играх!
На деревне ПоЛок-Кивис
Сльгл пропащим человеком,
Игроком, лентяем, трусом;
Но насмешки и прозванья
Н е смущали Йенадиззи:
Ведь зато он был красавец
И большой любимец женщин!
Он стоял Bi одежде белой
И з пушистой л)аньей шкуры,
Окаймленной горностаем,
Густо вампумом расшитой
И ежовою щетиной;
В головном его уборе
Колыхался пух лебяжий;
На козловых мокасинах
Красовались иглы, бисер
И хвосты лисиц — на пятках,
А в руках держал он трубку
И большое опахало.
Краской желтою и красной,
Краской алою и синей
Вое лицо его сияло;
В косы, смазанные маслом,
И с пробором, как у женщин,
Вплетены гирлянды были
И з пахучих трав и листьев.
Вот как убран, и наряжен
Встал красавец По-Пок-Кивис,
Встал при звуках флейт и песен,
Голосов и барабанов
И срой дивный танец начал*
155

Танцевал он прежде важно,
Выступая меж деревьев —
То под тенью, то на солнце —
Мягким шагом, как пантера;
После — все быстрей, быстрее
Закружился, завертелся,
Вкруг вигвама начал прыгать
Через головы сидящих
Так, что ветер, пыль и листья
Понеслись за ним кругами!
А потом вдоль Гитчи-Гюми,
По песчаному прибрежью,
Как безумный, он помчался,
Ударяя с дикой силой
Мокасинами о землю
Так, что ветер стал уж бурей,
Засвистал песок, вздымаясь,
Словно B ib iora по пустыне,
И покрылося прибрежье
Все холмами Нэго-Воджу!
Так веселый По-Пок-Кивис
Танец Нищего окончил
И, окончив, возвратился
К месту пира, сел с гостями,
Сел, спокойно улыбаясь
И махая опахалом.
После друга Гайаваты,
Чайбайабоса, просили:
«Спой нам песню, Чайбайабос,
Песню страсти, песню неги,
Чтобы пир был веселее,
Чтобы время шло приятней,
Чтоб довольны были гости!»
И Прекрасный Чайбайабос
Спел им нежно, сладкозвучно,
Спел в волнении глубоком
Песню страсти, песню неги;

756

Все смотря на Гаиавату,
Все смотря на Миннегагу,
Тихо пел он эту песню:
«Онэвэ! Проснись, родная!
Ты, лесной цветочек дикий,
Ты, лугов зеленых птичка,
Птичка дикая, певунья!
Взор твой кроткий, взор косули,
Так отраден, так отраден,
Как роса для нежных лилий
В час вечерний на долине!
А твое дыханье сладко,
Как цветов благоуханье,
Как дыханье их зарею
В Месяц Падающих Листьев!
Не стремлюсь ли я всем сердцем
К сердцу милой, к сердцу милой,
Как ростки стремятся к солнцу
В тихий Месяц Светлой Ночи?
Онэвэ! Трепещет сердце
И поет тебе в восторге,
Как поют, вздыхают ветви
В ясный Месяц Земляники!
Загрустишь ли ты, родная, —
И мое темнеет сердце,
Как река, когда над нею
Облака бросают тени!
Улыбнешься ли, родная,—
Сердце вновь дрожит и блещет,
Как под солнцем блещут волны,
Что рябит холодный ветер!
Пусть улыбкою сияют
Небеса, земля и воды, —
Не могу я улыбаться,
- Если милой я не вижу!
157

Я с тобой, с тобой! Взгляни же,
Кровь трепещущего сердца!
О, проснись! Проснись, родная!
Онэво! Проснись, родная!»
Так .прекрасный Чайбайабос
Песню пел любви-томленья;
И хвастливый, старый Ягу,
Удивительный рассказчик,
Слушал с завистью, как гости
Восторгались сладким пеньем;
Но потом, по их улыбкам,
По глазам и по движеньям
Увидал, что вое собранье
С нетерпеньем ожидает
И его веселых басен,
Непомерно лживых сказок.
Очень был хвастлив мой Ягу!
В самых дивных приключеньях,
В самых смелых предприятьях —
Всюду был героем Ягу:
Он узнал их не по слухам,
Он воочию их видел!
Если б только Ягу слушать,
Если б только Ягу верить,
Т о нигде никто из лука
Не стреляет лучше Ягу,
Не убил так много ланей,
Не поймал так много рыбы
Иль речных бобров в капканы.
Кто резвее всех в деревне?
Кто всех дальше может плавать?
Кто ныряет всех смелее?
Кто постранствовал по свету
И диковин насмотрелся?
Уж, конечно, это Ягу,
Удивительный рассказчик.
158

Имя Ягу стало шуткой
И пословицей в народе;
И когда хвастун-охотник
Чересчур охотой хвастал
Или воин завирался,
Возвратившись с поля битвы,
Все кричали: «Ягу, Ягу!
Новый Ягу появился!»
Это он связал когда-то
И з коры зеленой липы
Люльку жилами оленя
Для малютки Гайаваты.
Это он ему позднее
Показал, как надо делать
Лук из ясеня упругий,
А из сучьев) дуба — стрелы.
Вот каков был этот Ягу,
Безобразный, старый Ягу,
Удивительный рассказчик!
И промолвила Нокомис:
«Расскажи нам, добрый Ягу,
Почудесней сказку, басню,
Чтобы пир был веселее,
Чтобы время шло приятней,
Чтоб довольны были гости!»
И ответил Ягу тотчас:
«Вы услышите сегодня
Повесть — дивное сказанье
О волшебнике Осоэо,
Что сошел -с Звезды Вечерней!»

СЫН ВЕЧ ЕРНЕЙ З В Е З Д Ы

Т о не солнце ли заходит
Над равниной водяною?
Иль то раненый фламинго
Тихо плавает, летает,
159

Обагряет волны кровью,
Кровлю, падающей с перьев,
Наполняет воздух блеском,
Блеском длинных красных перьев?
Да, тю солнце утопает,
Погружаясь в Гитчи-Гюми;
Небеса горят багрянцем,
Воды блещут алой краской!
Нет, т.о плавает фламинго,
В волны красные ныряя;
К небесам простер он крылья
И окрасил волны кровью!
Огонек Звезды Вечерней
Тает, в пурпуре трепещет,
В полумгле висит над морем.
Нет, то вампум серебрится
На груди Владыки Жизни,
Т о Великий Дух проходит
Над темнеющим закатом!
На закат смотрел с восторгом
Долго, долго старый Ягу;
Вдруг воскликнул: «Посмотрите!
Посмотрите на священный
Огонек Звезды Вечерней!
Вы услышите сказанье
О волшебнике Осеэо,
Что сошел с Звезды Вечерней!
В незапамятные годы,
В дни, когда еще для смертных
Небеса и сами боги
Были ближе и доступней,
Жил на севере охотник
С молодыми дочерями;
Десять было их, красавиц,
Стройных, гибких, словно ива,
Но прекрасней всех меж ними
О-вини была, меньшая.
160

Вышли девушки все Замуж,
Все за воинов отважных,
Овини одна не скоро
Жениха себе сыскала.
Своенравна и сурова,
Молчалива* и печальна
Овини была— и долго
Женихов, красавцев юных,
Прогоняла прочь с насмешкой,
А потом взяла да вышла
З а убогого Оссэо!
Нищий, старый, безобразный,
Вечно кашлял он, как белка.
А х, но сердце у Оссэо
Было юным и прекрасным!
Он -сошел с Звезды Заката,
Он был сын Звезды Вечерней,
Сын Звезды любви и страсти!
И огонь ее, и чары,
И краса, и блеск лучистый —
Все в груди его таилось,
Все в речах его сверкало!
Женихи, любовь которых
Овини отвергла гордо,—
Иенадиззи в ожерельях,
В пышных перьях, ярких красках
Н-асмехалися над -нею*,
Н о она им т,ак сказала:
«Что за дело мне до ваших
Ожерелий, красок, -перьев
И насмешек непристойных!
Я счастлива за Оссэо!»
Раз в ненастный, темный веч-ер
Шли веселою толпою
На веселый -праздник сестры,—
Шли на званый пир с мужьями;
Тихо следовал за ними
С молодой женой Оссэо.
11 Лонгфелло

161

Все шутили и смеялись —
Эти двое шли в молчанье.
На закат смотрел Оссэо,
Взор подняв, жак бы с мольбою;
Отставал, смотрел с мольбою
На Звезду любви и страсти,
На трепещущий и нежный
Огонек Звезды Вечерней;
И расслышали все сестры,
Как шептал Оссэо тихо:
«Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! —
Сжалься, сжалься, о отец мой!»
«Слышишь? — старшая сказала. —
Он отца о чем-то просит!
Право, жаль, что старикашка
Не споткнется на дороге,
Головы себе не сломит!»
И смеялись сестры злобно
Непристойным, громким смехом.
На пути их, в дебрях леса,
Дуб лежал, погибший bi бурю,
Дуб-гигант, покрытый мохом,
Полусгнивший под листвою,
Почерневший и дуплистый.
Увидав его, Оссэо
Испустил вдруг крик тоскливый
И bi дупло, как в яму, прыгнул.
Старым, дряхлым, безобразным
Он упал в него, а вышел —
Сильным, стройным и высоким,
Статным юношей, красавцем!
Так вернулася к Оссэо
Красота его и юность;
Н о — увы! — за ним мгновенно
Овини преобразилась!
Стала древнею старухой,
Дряхлой, жалкою старухой,
Поплелась с клюкой, согнувшись,
162

И смеялись все над нею
Непристойным, громким смехом.
Н о Оссэо не смеялся,
Овини он не покинул,
Нежно взял ее сухую
Руку — темную, в морщинах,
Как дубовый лист зимою,
Называл своею милой,
Милым другом, Нинимуша,
И пришел с ней к месту пира,
Сел за трапезу в вигваме.
Тот -вигвам в лесу построен
В честь святой Звезды Заката.
Очарованный мечтами,
На пиру сидел Оссэо.
Все шутили, веселились,
Н о печален был Оссэо!
Н е притронулся он к пище,
Не сказал ни с кем ни слова,
Не слыхал речей веселых;
Лишь смотрел с тоской во взоре
Т о на Овини, то кверху,
На сверкающие звезды.
И пронесся тихий шепот,
Тихий голос, зазвучавший
И з воздушного пространства,
От далеких звезд небесных.
Мелодично, смутно, нежно
Говорил он: «О Оссэо!
О возлюбленный, о сын мой!
Тяготели над тобою
Чары злобы, темной силы,
Н о разрушены те чарьг;
Встань, прийди ко мне, Оссэо!
Яств отведай этих дивных,
Яств вкуси благословенных,
Что стоят перед тобою;
В ник волшебная есть сила:
*

163

Их 1вкусив1, ты станешь духом;
Все твои котлы и блюда
Не простой посудой будут:.
Серебром котлы заблещут,
Блюда — в вампум превратятся.
Будут все огнем светиться,
Блеском раковин пурпурных.
И спадет проклятье с женщин,
Иго тягостной работы:
В птиц они все превратятся,
Засияют звездным светом,
Ярким отблеском заката
На вечерних нежных тучках».
Так сказал небесный голос;
Но слова его понятны
Были только для Оссэо,
Остальным же он казался
Грустным пеньем Вавонзйсы,
Пеньем птиц во мраке леса,
В отдаленных чащах леса.
Вдруг жилище задрожало,
Зашаталось, задрожало,
И почувствовали гости,
Что возносятся на воздух!
В небеса, к далеким звездам,
В темноте ветвистых сосен,
Плыл вигвам, минуя ветви,
Миновал — и вот все блюда
Засияли алой краской,
Все котлы из сизой глины —
Вмиг серебряными стали,
Все шесты вигвама ярко
Засверкали в звездном свете,
Как серебряные прутья,
А его простая кровля —
Как жуков блестящих крылья.
Поглядел кругом Оссэо
И увидел, что и сестры
164

И мужья сестер-красавиц
В разных птиц вое превратились:
Были тут скворцы с дроздами,
Были сойки и сороки,
И все прыгали, порхали,
Охорашивались, пели,
Щеголяли блеском перьев»,
Распускали хвост, как веер.
Только Овини осталась
Дряхлой, жалкою старухой
И в тоске сидела молча.
Но, взглянувши вверх, Оссэо
Испустил вдруг крик тоскливый,
Вопль отчаянья, как прежде,
Над дуплистым старым дубом,
И мгновенно к ней вернулась
Красота ее и юность;
Все ее лохмотья стали
Белым мехом горностая,
А клюка — пером блестящим,
Да, серебряным, блестящим!
И опять вигвам поднялся,
В облаках поплыл прозрачных,
По воздушному теченью,
И пристал к Звезде Вечерней, —
На звезду спустился тихо,
Как снежинка на снежинку,
Как листок на волны речки,
Как пушок репейный в воду.
Там с приветливой улыбкой
Вышел к ним отец Оссэо,
Старец с кротким, ясным взором,
С серебристыми кудрями,
И сказал: «Повесь, Оссэо,
Клетку е птицами своими,
Клетку с пестрой птичьей стаей,
У дверей в моем вигваме!»

№

У дверей повесив клетку,
Он вошел в вигвам с женою,
И тогда отец Оссэо,
Властелин Звезды Вечерней,
Им оказал: «О мой Оссэо!
Я мольбьг твои услышал,
Возвратил тебе, Оссэо,
Красоту твою и юность,
Превратил сестер с мужьями
В разноперых птиц за шутки,
З а насмешки над тобою.
Не сумел никто меж ними
Оценить в убогом старце,
В жалком образе калеки
Сердца пылкого Оссэо,
Сердца вечно молодого.
Только Овин и сумела
Оценить тебя, Оссэо!
Там, на звездочке, что светит
От Звезды Вечерней влево,
Чародей живет, Вэбино,
Дух и зависти и злобы;
Превратил тебя он в старца.
Берегись лучей Вэбино:
В них волшебная есть сила —
Это стрелы чародея!»
Долго, в мире и согласье,
На Звезде Вечерней мирной
Жил с отцом своим Оссэо;
Долго Bi клетке над вигвамом
Птицы пели и порхали
На серебряных шесточках,
И супруга молодая
Родила Оссэо сына:
В мать он вышел красотою,
А в отца — дородным видом.
Мальчик рос, мужал с летами.
И отец, ему в утеху,
Сделал лук и стрел наделал,

т

Отварил большую клешу
И пустил всех птиц -на волю,
Чтоб, стреляя в теток, bi дядей,
Позабавился малютка.
Та
199

В десять раз сильней и больше,
Чем другие все казарки!»
Н о едва они успели
Превратить его в казарку —
В исполинскую казарку
С круглой лоснящейся грудью,
С парой темных мощных крыльев
И с большим широким клювом,—
Как из леса с громким криком
Стал пред ними Гайавата!
С громким криком поднялися
И казарки над водою,
Поднялися шумной стаей
И з озерных трав и лилий
И сказали: «По-Пок-Кивис!
Будь теперь поосторожней —
Берегись смотреть на землю,
Чтобы не было несчастья.
Чтоб беды не приключилось!»
Смело путь они держали,
Путь на дальний, дикий север,
Пролетали то в тумане,
То в сиянье ярком солнца,
Ночевали и кормились
В камышах болот пустынных
И с зарей пустились дальше.
Плавно мчал их южный ветер,
Дул свежо и сильно в крылья.
Вдруг донесся к ним неясный,
Отдаленный шум и говор,
Донеслись людские речи
И з селения под ними:
То народ с земли дивился
На невиданные крылья
По-Пок-Кивиса-казарки, —
Эти крылья были шире,
Чем дверные занавески.

200

По-Пок-Кивис слышал крики,
Слышал голос Гайаваты.
Слышал громкий голос Ягу,
Позабыл совет казарок,
С высоты взглянул на землю —
И в одно мгновенье ветер
Подхватил его, смял крылья
И понес, вертя, на землю.
Тщетно справиться хотел он,
Тщетно думал удержаться!
Вихрем падая на землю,
Он порой то землю видел,
Т о казарок в синем небе,
Видел, что земля все ближе,
А простор небес — все дальше,
Слышал громкий смех и говор,
Слышал крики все яснее,
Потерял из глаз казарок,
Увидал внизу вигвамы
И с размаху пал на землю,—
С тяжким стуком средь народа
Пала мертвая казарка!
Н о его лукавый Джиби,
Дух его, в одно мгновенье
Принял образ человека,
По-Пок-Кивиса красавца,
И опять пустился в бегство,
И опять за ним в погоню
Устремился Гайавата,
Восклицая: «Как бы ни был
Путь мой долог и опасен,
Гнев мой все преодолеет,
Месть моя тебя настигнет!»
В двух шагах был По-Пок-Кивис,
В двух шагах от Гайаваты,
Н о мгновенно закружился,
Поднял вихрем пыль и листья
И исчез в дупле дубовом,
201

Перекинулся змеею,
Проскользнул змеей под корни.
Быстро правою рукою
Искрошил весь дуб на щепки
Гайавата, — но напрасно!
Вновь лукавый По-Пок-Кивис
Принял образ человека
И помчался в бурном вихре
К Живописным Скалам красным,
Что с прибрежья озирают
Всю страну и Гитчи-Гюми.
И Владыка Гор могучий,
Горный Манито могучий
Распахнул пред ним ущелье,
Распахнул широко пропасть,—
Скрыл его от Гайаваты
В мрачном каменном жилище,
Ввел его с радушной лаской
В тьму своих пещер угрюмых.
А снаружи Гайавата,
Пред закрытым входом стоя,
Рукавицей, Минджикэвон,
Пробивал в горе пещеры
И кричал в великом гневе:’
«Отопри! Я Гайавата!»
Но Владыка Гор не отпер,
Не ответил Гайавате
И з своих пещер безмолвных,
И з скалистой мрачной бездны.
И простер он руки к небу,
Призывая Энн эм ики
И Вэвэссимо на помощь,
И пришли они во мраке,
С нотою, с бурей, с ураганом,
203

Пронеслись по Гит.чи-Гюми
С отдаленных Гор Громовых,
И услышал По-Пок-Кивис
Тяжкий грохот Эннэмики,
Увидал он блеск огнистый
Глаз Вэвэссимо и в* страхе
Задрожал и притаился.
Тяжкой палицей своею
Скалы молния разбила
Над преддверием пещеры,
Грянул гром в ее средину,
Говоря: «Где По-Пок-Кивис?» —
И рассыпались утесы,
И среди развалин мертвым
Пал лукавый По-Пок-Кивис,
Пал красавец Йена диззи.
Благородный Гайавата
Вынул дух его из тела
И сказал: «О По-Пок-Кивис!
Никогда уж ты не примешь
CHOBia образ человека,
Никогда не будешь больше
Танцевать с беспечным смехом,
Н о высоко в синем небе
Будешь ты парить и плавать,
Будешь ты Киню отныне —
Боевым Орлом могучим!»
И живут с тех пор в народе
Песни, сказки и преданья
О красавце Йенадиззи;
И зимой, когда в деревне
Вихри снежные гуляют,
А в трубе вигвама свищет,
Завьтает буйный ветер, —
«Это хитрый По-Пок-Кивис
В пляске бешеной несется!» —
Говорят друг другу люди.
203

СМЕРТЬ К В А З И НД А

Далеко прошел по свету
Слух о Квазинде могучем:
Он соперников не ведал,
Он себе не ведал равных.
И завистливое племя
Злобных Гномов и Пигмеев,
Злобных духов Пок-Уэджис,
Погубить его решило.
«Если этот дерзкий Квазинд,
Ненавистный веем нам Квазинд,
Поживет еще на свете,
Все губя, уничтожая,
Удивляя все народы
Дивной силою своею,—
Что же будет с Пок-Уэджис?—
Говорили Пок-Уэджис.—
Он растопчет нас, раздавит,
Он подводным злобным духам
Всех нас кинет на съеденье!»
Так, пылая лютой злобой,
Совещались Пок-Уэджис
И убить его решили,
Да, убить его — избавить
Мир от Квазинда навеки!
Сила Квазинда и слабость
Только в темени таилась:
Только Bi темя можно было
Насмерть Квазинда поранить,
Но и то одним оружьем —
Голубой еловой шишкой.
Роковая тайна эта
Не была известна смертным,
Но коварные Пигмеи,
Пок-Уэджис, знали тайну,
Знали, как врага осилить.
204

М они набрали Шишек,
Голубых еловых шишек
По лесам над Таквамино,
Отнесли их и сложили
На ее высокий берег,
Там, где красные утесы
Нависают над водою.
Сами спрятались и стали
Поджидать врага в засаде.

Было это в полдень летом;
Тих был сонный знойный воздух,
Неподвижно спали тени,
В полусне река струилась;
По реке, блестя на солнце,
Насекомые скользили,
В знойном воздухе далеко
Раздавалось их жужжанье,
Их напевы боевые.
По реке плыл мощный Квазинд,
По теченью плыл лениво,
По дремотной Таквам'ино
Плыл в березовой пироге,
Истомленный тяжким зноем,
Усыпленный тишиною.
По ветвям, к реке склоненным,
По кудрям берез плакучих,
Осторожно опустился
На него Дух Сна, Нэпавин;
В сонме спутников незримых,
Во главе воздушной рати,
По ветв1ям сошел Нэпавин,
Бирюзовой Дэш-кво-еи-ши,
Стрекозою, стал он тихо
Н ад пловцам усталым реять.
Квазинд слышал чей-то шепот.,
Смутный, словно вздохи сосен,
Словно дальний ропот моря,
Словно дальний шум прибоя,
205

И почувствовал удары
Томагауков воздушных,
Поражавших прямо в темя,
Управляемых несметной
Ратью Духов Сна незримых.
И от первого удара
Обняла его дремота,
От второго — он бессильно
Опустил весло в пирогу,
После третьего — окрестность
Перед ним покрылась тьмою:
Крепким сном забылся Квазинд.
Так и плыл он по теченью,—
Как слепой, сидел в пироге,
Сонный плыл по Таквамино,
Под прибрежными лесами,
Мимо трепетных березок,
Мимо вражеской засады,
Мимо лагеря Пигмеев.
Градом сыпалися шишки,
Голубые шишки елей
В темя Квазинда с прибрежья.
«Смерть врагу!» — раздался громкий
Боевой крик Пок-Уэджис.
И упал на борт пироги
И свалился в реку Квазинд,
Головою вниз, как выдра,
В воду сонную свалился,
А пирога, кверху килем,
Поплыла одна, блуждая
По теченью Таквамино.
Так погиб могучий Квазинд.
Н о хранилось долго-долго
Имя Квазинда в народе,
И когда в лесах зимою
Бушевали, выли бури,
С треском гнули и ломали
206

Ветви стонущих деревьев, —
«Квазинд! — люди говорили. —
Это Квазинд собирает
На костер себе валежник!»

ПРИВИДЕНИЯ

Никогда хохлатый коршун
Н е спускается в пустыне
Над пораненным бизоном
Без того, чтоб на добычу
И второй не опустился;
З а вторым же в синем небе
Тотчас явится и третий,
Так что вскорости от крыльев
Собирающейся стаи
Даже воздух потемнеет.
И беда одна не ходит;
Сторожат друг друга беды;
Чуть одна из них нагрянет,—
Вслед за ней спешат другие
И, как птицы, вьются, вьются
Черной стаей над добычей,
Так что белый свет померкнет
От отчаянья и скорби.
Вот опять на хмурый север
Мощный Пибоан вернулся!
Ледяным своим дыханьем
Превратил он воды в камень
На реках и на озерах,
С кос стряхнул он хлопья снега,
И поля покрылись белой,
Ровной снежной пеленою,
Будто сам Владыка Жизни
Сгладил их рукой своею.
По лесам, под песни вьюги,
Зверолов бродил на лыжах;
207

В деревнях, в вигвамах lemAblX,
Мирно женщины трудились,
Молотили кукурузу
И выделывали кожи;
Молодежь же проводила
Время в играх и забавах,
В танцах, в беганье на лыжах.
Темным вечером однажды
Престарелая Нокомис
С Миннегагою сидела
З а работою в вигваме,
Чутко слушая в молчанье,
Не идет ли Гайавата,
Запоздавший на охоте.
Свет костра багряной краской
Разрисовывал их лица,
Трепетал в глазах Нокомис
Серебристым лунным блеском,
А в глазах у Миянегаги —
Блеском солнца над водою;
Дым, клубами собираясь,
Уходил в трубу над ними,
По углам вигвама тени
Изгибалися за ними.
И открылась тихо-тихо
Занавеска над порогом;
Ярче пламя запылало,
Дым сильней заволновался —
И две женщины безмолвно,
Без привета и без зова,
Чрез порог переступили,
Проскользнули по вигваму
В самый дальний, темный угол,
Сели там и притаились.
По обличью, по одежде
Это были чужеземки;
Бледны, мрачны были обе,
208

И с безмолвною тоскою,
Содрогаясь, как от стужи,
И з утла они глядели.
Т о не ветер ли полночный
Загудел в трубе вигвама?
Не сова ли, Куку-кугу,
Застонала в мрачных соснах?
Голос вдруг изрек в молчанье:
«Это мертвые восстали,
Это души погребенных
К вам пришли из Стран Понима,
И з страны Загробной Жизни!»
Скоро из лесу, с охоты,
Возвратился Гайавата,
Весь осыпан белым снегом
И с оленем за плечами.
Перед милой Миннегагой
Он сложил свою добычу
И теперь еще прекрасней
Показался Миннегаге,
Чем в тот день, когда за нею
Он пришел в страну Дакотов,
Положил пред ней оленя,
В знак своих желаний тайных,
В знак своей любви сердечной.
Положив, он обернулся,
Увидал в углу двух женщин
И сказал себе: «Кто это?
Странны гостьи Миннегаги!»
Н о расспрашив»ать не стал их,
Только с ласковым приветом
Попросил их разделить с ним
Крою его, очаг и пищу.
Гостьи бледные ни слова
Н е сказали Гайавате;
Н о когда готов был ужин
И олень уже разрезан,
Н

Лонгфелло

209

И з угла они вскочили,
Завладели) лучшей долей,
Долей милой Миннегаги,
Не спрося-сь, схватили дерзко
Нежный, белый жир оленя,
Съели с жадностью, как звери,
И опять забились в угол,
В самый дальний, темный угол.
Промолчала Миннегага,
Промолчал и Гайавата,
Промолчала и Нокомис;
Лица их спокойны были.
Только Миннегага тихо
Прошептала с состраданьем,
Говоря»: «Их мучит голод;
Пусть берут, что им по вкусу,
Пусть едят, — их мучит голод».
Много зорь зажглось, погасло,
Много дней стряхнули ночи,
Как стряхают хлопья снега
Сосны темные на землю;
День за днем сидели молча
Гостьи бледные в вигваме;
Ночью, даже в непогоду,
В ближний лес они ходили,
Чтоб набрать сосновых шишек,
Чтоб набрать ветвей для топки,
Но едва светало, снова
Появлялися в вигваме.
И всегда, когда с охоты
Возвращался Гайавата,
В час, когда готов) был ужин
И олень уже разрезан,
Гостьи бледные бесшумно
И з угла к нему кидались,
Н е спросясь, хватали жадно
Нежный, белый жир оленя,—
Долю милой Миннегаги, —
И (скрывались в темный угол.
210

Никогда не упрекнул их
Даже взглядом Гайават.а,
Никогда не возмутилась
Престарелая Нокомис,
Никогда не показала
Недовольства Миннегага;
Все они терпели молча,
Чтоб права святые гостя
Не нарушить грубым взглядом,
Не нарушить грубым словом.
В полночь раз, когда печально
Догорал костер, краснея,
И мерцал дрожащим светом
В полусумраке вигвама,
Бодрый, чуткий Гайавата
Вдруг услышал чьи-то вздохи,
Чьи-то горькие рыданья.
С ложа встал он осторожно,
Встал с косматых шкур бизона
И, отдернувши над ложем
И з оленьей кожи полог,
Увидал, что это Тени,
Гостьи бледные, вздыхают,
Плачут в тишине полночной.
И промолвил он: «О гостьи!
Что так мучит ваше сердце?
Что рыдать вас заставляет?
Н е Нокомис ли вас, гостьи,
Ненароком оскорбила?
Иль пред вами Миннегага
Позабыла долг хозяйки?»
Тени смолкли, перестали
Горько сетовать и плакать
И сказали тихо-тихо:
«Мы усопших, мертвых души,
Души тех, что жили с вами;
211

Мы пришли из Стран Понима,
С островов Загробной Жизни,
Испытать Biac и наставить.
Вопли скорби достигают
К нам, в Селения Блаженных:
То живые погребенных
Призывают В1Новь на землю,
Мучат нас бесплодной скорбью;
И вернулись мы на землю,
Но узнали скоро, скоро,
Что везде мы только в тягость,
Чт.о для всех мы стали чужды:
Нет нам места, — нет возврата
Мертвецам из-за могилы!
Помни это, Гайавата,
И скажи всему народу,
Чтоб отныне и вовеки
Вопли их не огорчали
Отошедших Bi мир Понима,
К нам, в Селения Блаженных.
Не кладите тяжкой ноши
С мертвецами в их могилы —
Ни мехов, ни украшений,
Ни котлов, ни чаш из глины, —
Эта ноша мучит духов.
Дайте лишь немного пищи,
Дайте лишь огн-я в дорогу.
Дух четыре грустных ночи
И четыре дня проводит
На пути в страну Понима;
Потому-то и должны вы
Над могилами усопших
С первой ночи до последней
Жечь костры неугасимо,
Освещать дорогу духам,
Озарять веселым светом
Их печальные ночлеги.
212

Мы идем, прости навеки,
Благородный Гайавата!
И тебя мы искушали,
И твое терпенье долго
Мы испытывали дерзко,
Но всегда ты оставался
Благородным и великим.
Неслабей же, Гайавата,
Не слабей, не падай духом:
Ждет тебя еще труднее
И борьба и испытанье!»
И внезапно тьма упала
И наполнила жилище,
Гайавата же в молчанье
Услыхал одежды шорох,
Услыхал, что кто-то поднял
Занавеску над порогом,
Увидал на небе звезды
И почувствювал дыханье
Зимней полночи морозной,
Но уже не видел духов»,
Теней бледных и печальных
И з далеких Стран Понима,
И з страны Загробной Жизни.

ГОЛОД

О, зима! О, дни жестокой,
Бесконечной зимней стужи!
Лед все толще, толще, толще
Становился на озерах;
Снег все больше, больше, больше
Заносил луга и степи;
Все грозней шумели вьюги
По лесам, вокруг селенья.
Еле-еле из вигвама,
Занесенного снегами,
Мог пробраться в лес охотник;

№

В рукавицах и на лыжах
Тщетно по лесу бродил он,
Тщетно он искал добычи,—
Не видал ни птиц, ни зверя,
Не видал следов оленя,
Не видал следов Вабассо.
Страшен был, как привиденье,
Лес блестящий и пустынный,
И от голода, от стужи,
Потеряв сознанье, падал,
Погибал в снегах охотник.
О, Всесильный Бюкадэвин!
О, могучий Акозивин!
О, безмолвный, грозный Погок!
О, жестокие мученья,
Плач детей и вопли женщин!
Всю тоскующую землю
Изнурил недуг и голод,
Небеса и самый воздух
Лютым голодом томились,
И горели в .небе звезды,
Как глаза волков голодных!
Вновь в вигваме Гайаваты
Поселилися два гостя:
Так же мрачно и безмолвно,
Как и прежние два гостя,
Без привета и без 30Bia
В дом вошли они и сели
Прямо рядом с Миннегагой,
Не сводя с нее свирепых,
Впалых глаз ни на минуту.
И один сказал ей: «Видишь?
Пред тобою — Бкжадэвин».
И другой сказал ей: «Видишь?
Пред тобою — Акозивин!»
И от этих слов и взглядов
Содрогнулось, сжалось страхом
Сердце милой Миннегаги;

Без ответа опустилась,
Скрыв лицо, она на ложе
И томилась, трепетала,
Холодея и сгорая,
От зловещих слов и взглядов.
Как безумный, устремился
В лес на лыжах Гайавйта;
Стиснув зубы, затаивши
В сердце боль смертельной скорби,
Мчался он, и капли пота
На челе его смерзались.
В меховых своих одеждах,
В рукавицах, Минджикэвюн,
С мощным луком наготове
И с (колчаном за плечами,
Он бежал все дальше, дальше
По лесам пустьгм и мертвым.
«Гитад Манило!— 1В1С1кричал он,
Обращая взоры к небу
С беспредельною тоскою. —
Пощади нас, о Всесильный,
Дай нам пищи, иль погибнем!
Пищи дай для Миннегаги—
Умирает Миннегага!»
Гулко в дебрях молчаливых,
В бесконечных дебрях бора,
Прозвучали вопли эти,
Н о никто не отозвался,
Кроме отклика лесного,
Повторявшего тоскливо:
«Миннегага! Миннегага!»
Д о заката одиноко
Он бродил в лесах печальных*
В темных чащах, где когда-то
Шел он с милой Миннегагой,
С молодой женою рядом,
И з далеких стран Дакотов.
215

Весел был их путь в то время!
Все цветы благоухали,
Все лесные птицы пели,
Все ручьи сверкали солнцем,
И сказала Миннегага
С беззаветною любовью:
«Я пойду с тобою, муж мой!»
А в вигваме, близ Нокомис,
Близ пришельцев молчаливых,
Карауливших добычу,
Уж томилась пред кончиной,
Умирала Миннегага.
«Слышишь? — вдруг она сказала.
Слышишь шум и гул далекий
Водопадов Миннегаги?
Он зовет меня, Нокомис!»
«Нет, дитя мое, — печально
Отвечала ей Нокомис, —
Это бор гудит от ветра».
«Глянь! — сказала Миннегага. —
Вон — отец мой! Одиноко
Он стоит и мне кивает
И з родимого вигвама!»
«Нет, дитя мое, — печально
Отвечала ей Нокомис,—
Это дым плывет, кивает!»
«Ах! — вскричала Миннегага.—
Это Погока сверкают
Очи грозные из мрака,
Это он мне стиснул руку
Ледяной своей рукою!
Гайавата, Гайавата!»

И несчастный Гайавата
Издалека, издалека,
И з-за гар и дебрей леса,
Услыхал тот крик внезапный,
Скорбный голос Миннегаги,
Призывающий bio мраке:]
«Гайавата! Гайавата!»
По долинам, по сугробам,
Под ветвями белых сосен,
Нависавшими от снега,
Он бежал с тяжелым сердцем,
И услышал он тоскливый
Плач Нокомис престарелой:
«Вагономин! Вагон омин!
Лучше б я сама погибла,
Лучше б мне лежать в могиле!
Вагон омин! Ваганомин!»
И в вигвам он устремился
И увидел, как Нокомис
С плачем медленно качалась,
Увидал и Миннегагу,
Неподвижную на ложе,
И такой издал ужасный
Крик отчаянья, что звезды
В небесах затрепетали,
А леса с глубоким стоном
Потряслись до основанья.
Осторожно и безмолвно
Сел он к ложу Миннегаги,
Сел к ногам ее холодным,
К тем ногам, что никогда уж
Н е пойдут за Гайаватой,
Никогда к нему из дома
Уж не выбегут навстречу.
Он лицо закрыл руками,
Семь ночей и дней у ложа
Просидел в оцепененье,
Без движенья, без сознанья:
День царит иль тьма ночная?
217

И простились с Миннегатой;
Приготовили могилу
Ей в лесу глухом и темном,
Под печальною цикутой,
Обернули Миннегагу
Белым! мехом горностая,
Закидали белым снегом,
Словно мехом горностая,—
И простились с Миннегагой.
А с закатом на могиле
Был зажжен костер из хвои,
Чтоб душе четыре ночи
Освещал он путь далекий,
Путь в Селения Блаженных.
И з вигвама Гайавате
Видно было, как горел он,
Озаряя из-под низу
Ветви черные цикуты.
И не раз в час долгой ночи
Подымался Гайавата
На своем бессонном ложе,
Ложе милой Миннегаги,
И стоял, следил с порога,
Чтобы пламя не погасло,
Дух во мраке не остался.
«О, прости, прости! — сказал. он. —
О, прости, моя родная!
Все мое с тобою сердце
Схоронил я, Миннегага,
Вся душа моя стремится
З а тобою, Миннегага!
Не ходи, не возвращайся
К нам на труд и на страданья,
В мир, где голод, лихорадка
Мучат душу, мучат тело!
Скоро подвиг свой я кончу, ,
Скоро буду я с тобою
В царстве светлого Понима,
Бесконечной, вечной жизни!»
218

СЛЕД БЕЛОГО

Средь долины, над рекою,
Над замерзшею рекою,
Там сидел в своем вигваме
Одинокий, грустный старец.
Волоса его лежали
На плечах сугробом снега,
Плащ его из белой кожи,
Вобивайон, был в лохмотьях,
А костер среди вигвама
Чуть светился, догорая,
И дрожал от стужи старец,
Ослепленный снежной вьюгой,
Оглушенный свистом бури,
Оглушенный гулом леса.
Угли пеплом уж белели,
Пламя тихо умирало,
Как неслышно появился
Стройный юноша в вигваме.
На щеках его румянец
Разливался алой краской,
Очи кроткие сияли,
Как весенней ночью звезды,
А чело его венчала
И з пахучих трав гирлянда.
Улыбаясь и улыбкой
Все, как солнцем, озаряя,
Он вошел в вигвам с цветами,
И цветы его дышали
Нежным, сладким ароматом.
«О мой сын, — воскликнул старец,—
Как отрадно видеть гостя!
Сядь со мною на циновку,
Сядь сюда, к огню поближе,
Будем вместе ждать рассвета.
Ты свои мне порасскажешь
Приключения и встречи,
Я — свои: свершил я в жизни
Н е один великий подвиг!»
219

Тут о*н вынул Трубку Мира,
Очень старую, чудную,
С красной каменной головкой,
С чубуком из трости, в перьях,
Наложил ее корою,
Закурил ее от угля,
Подал гостю-чужеземцу
И повел такие речи:
«Стоит мне своим дыханьем
Только раз на землю дунуть,
Остановятся все реки,
Вся вода окаменеет.!»
Улыбаясь, гость ответил:
«Стоит мне своим дыханьем
Только раз на землю дунуть,
Зацветут цветы в долинах,
Запоют, заплещут реки!»
«Стоит мне тряхнуть вю гневе
Головой своей седою,—
Молвил старец, мрачно хмурясь,—
Всю страну снега покроют,
Вся листва спадет с деревьев,
Все поблекнет и погибнет,
С рек и с тундр, с болотных топей
Улетят и гусь и цапля
К отдаленным, теплым странам;
И куда бы ни пришел я,
Звери дикие лесные
В норы прячутся, в пещеры,
Как кремень, земля твердеет!»
«Стоит мне тряхнуть кудрями,—
Молвил гость с улыбкой кроткой,--Благодатный теплый ливень
Оросит поля и долы,
Воскресит цветы и травы;
На озера и болота
Возвратятся гусь и цапля,
С юга ласточка примчится,

220

Запоют лесные птицы;
И куда бы ни пришел я,
Луг колышется цветами,
Лес звучит, веселым пеньем,
От листвы темнеют чащи!»
З а беседой ночь минула;
И з далеких стран Востока,
И з серебряных чертогов,
Словно воин в ярких красках,
Солнце вышло и сказало:
«Вот и я! Любуйтесь солнцем,
Гизисом, могучим солнцем!»
Онемел при этом старец.
От земли теплом пахнуло,
Над вигвамом стали сладко
Опечи петь и Овейса,
Зажурчал ручей в долине,
Нежный запах трав) весенних
И з долин в вигвам повеял,
И при ярком блеске солнца
Увидал Сэгвон яснее
Старца лик холодный, мертвый:
То был Пибоан могучий.
По щекам его бежали,
Как весенние потоки,
Слезы теплые струями,
Сам же он все уменьшался
В блеске радостного солнца —
Паром таял в блеске солнца,
Влагой всачивался в землю,
И Сэгвон среди вигвама,
Там, где ночью мокрый хворост
В очаге дымился, тлея,
Увидал цветок весенний,
Первоцвет, привет весенний,
Мискодит в зеленых листьях.
Так на север после стужи,
После лютой зимней стужи,
221

Вновь пришла весна, а с нею
Зацвели цветы и травы,
Возвратились с юга птицы.
С ветром путь держа1 на север,
В небе стаями летели,
Мчались лебеди, как стрелы,
Как большие стрелы в перьях,
И скликалися, как люди;
Плыли гуси длинной цепью,
Изгибавшейся, подобно
Тетиве из жил оленя,
Разорвавшейся на луке;
В одиночку и попарно,
С быстрым, резким свистом крыльев,
Высоко нырки летели,
Пролетали на болота
Мушкодаза и Шух-шух-га.
В чащах леса и в долинах
Пел Овейса синеперый,
Н ад вигвамами, на кровлях,
Опечи пел красногрудый,
Под густым наметом сосен
Ворковал Омими, голубь,
И печальный Гайавата,
Онемевший от печали,
Услыхал их зов» веселый,
Услыхал — и тихо вышел
И з угрюмого вигвама1
Любоваться вешним солнцем,
Красотой земли и неба.
И з далекого похода
В царство яркого рассвета,
В царство Вебона, к Востоку,
Возвратился старый Ягу,
И принес он много-много
Удивительных новинок.
222

Вся деревня собралася
Слушать, как хвалился Ягу
Приключеньями своими,
Н о со смехом говорила:
«Уг! Да это точно — Ягу!
Кто другой так может хвастать!»
Он сказал, что видел море
Больше, чем Большое Море,
Много больше Гитчи-Гюми
И с такой водою горькой,
Что никто не пьет ту воду.
Тут все воины и жены
Друг на друга поглядели,
Улыбнулися друг другу
И шепнули: «Это враки!
Ко! — шепнули, — это враки!»
В нем, оказал он, в этом море,
Плыл огромный челн крылатый,
Шла крылатая пирога,
Больше целой рощи сосен,
Выше самых старых сосен.
Тут все воины и старцы
Поглядели друг на друга,
Засмеялись и сказали:
«Ко, не верится нам что-то!»
И з жерла ее, сказал он,
Вдруг раздался гром, в честь Ягу,
Стрелы молнии сверкнули.
Тут все воины и жены
Без стыда захохотали.
«Ко, — сказали, — вот так сказка!»
В ней, сказал он, плыли люди,
Да, сказал он, в этой лодке
Я сто воинов увидел.
Лица воинов тех были
Белой выкрашены краской,
Подбородки же покрыты
Были густо волосами.
223

Тут уж все йад бедным Ягу
Стали громко издеваться,
Закричали, зашумели,
Словно вороны на соснах,
Словно серые вороны.
«Ко! — кричали все со смехом, —
Кто ж тебе поверит,, Ягу!»
Гайавата не смеялся, —
Он на шутки и насмешки
Строго им в ответ промолвил:
«Ягу правду говорит нам;
Было мне дано виденье,
Видел сам я челн крылатый,
Видел сам я бледнолицых,
Бородатых чужеземцев!
И з далеких стран Востока,
Лучезарного рассвета.
Гитчи Манит,о могучий,
Дух Великий и Создатель,
С ними шлет свои веленья,
Шлет свои нам приказанья.
Где живут они, — там вьются
Амо, делатели меда,
Мухи с жалами роятся.
Где идут они — повсюду
Вырастает вслед за ними
Мискодит, краса природы.
И когда мы их увидим,
Мы должны их, словно братьев,
Встретить с лаской и приветом.
Гитчи Манито могучий
Это мне сказал в виденье.
Он открыл мне в том виденье
И грядущее — все тайны
Дней, от нас еще далеких.
Видел я густые рати
Неизвестных нам народов,
224

Надвигавшихся на Запад,
Переполнивших все страны.
Разны были их наречья,
Н о одно в них билось сердце,
И кипела неустанно
Их веселая работа:
Топоры в лесах звенели,
Города в лугах дымились,
На реках и на озерах
Плыли с молнией и громом
Окрыленные пироги.
А потом уже иное
Предо мной прошло виденье, —
Смутно, словно за туманом:
Видел я, что гибнут наши
Племена в борьбе кровавой,
Восставая друг на- друга,
Позабыв мои советы;
Видел с грустью их остатки,
Отступавшие на Запад,
Убегавшие в смятенье,
Как рассеянные тучи,
Как сухие листья в бурю!»

ЭП И ЛОГ

На прибрежье Гитчи-Гюми,
Светлых вод Большого Моря,
Тихим, ясным летним утром
Гайав1ата в ожиданье
У дверей) стоял вигвама.
Воздух полон бьтл прохлады,
Вся земля дышала счастьем,
А над неюк в блеске солнца,
На закат, к соседней роще,
Золотистыми роями
Пролетали пчелы, Амо,
Пели в ярком блеске солнца.
15 Лонгфелло

225

Ясно глубь небес сияла,
Тихо было Гитчи-Гюми;
У прибрежья прыгал Нама,
Искрясь в брызгах, в блеске солнца;
На прибрежье лес зеленый
Возвышался над водою,
Созерцал свои вершины,
Отраженные водою.
Светел взор был Гайаватъи:
Скорбь с лица его исчезла,
Как туман с восходом солнца,
Как ночная мгла с рассветом;
С торжествующей улыбкой,
Полный радости и счастья,
Словно тот, кто видит в грезах
То, что скоро совершится,
Гайавата в ожиданье
У дверей стоял вигвама.
К солнцу руки протянул он,
Обратил к нему ладони,
И меж пальцев свет и тени
По лицу его играли,
По плечам его открытым;
Так лучи, скользя меж листьев,
Освещают дуб могучий.
По воде, в дали неясной,
Что-то белое летело,
Что-то плыло и мелькало
В легком утреннем тумане,
Опускалось, подымалось,
Подходя все ближе, ближе.
Н е летит ли там1 Шух-шух-га?
Не ныряет ли гагара?
Не плывет ли Птица-баба?
Или это Во-би-вав-а
Бры.зги стряхивает с перьев,
С шеи длинной и блестящей?
226

Нет, не гусь, не цапля это,
Н е нырок, не Птица-баба
По воде плывет, мелькает
В легком утреннем тумане:
Т о березовая лодка,
Опускаясь, подымаясь,
В брызгах искрится на1 солнце,
И -плывут. В) той лодке люди
И з далеких стран Востока,
Лучезарного рассвета;
Т о наставник бледнолицых,
Их пророк в одежде черной,
По воде с проводниками
И с друзьями путь свой держит.
И, простерши к небу руки,
В знак сердечного привета,
С торжествую'щей улыбкой
Ждал их славный Гайавата,
Ждал, пока под их пирогой
Захрустит прибрежный щебень,
Зашуршит песчаный берег
И наставник бледнолицых
На песчаный берег выйдет.
И когда наставник вышел,
Громко, радостно воскликнув),
Так промолвил Гайавата:
«Светел день, о чужеземцы,
День, в который вы пришли к нам!
Все селенье наше ждет вас,
Все вигвамы вам открыты.
Никогда еще так пышно
Не цвела земля цветами,
Никогда на небе солнце
Не сияло так, как ныне,
В день, когда из стран Востока
Вы пришли в селенье наше!
Никогда Большое Море
Н е бывало так спокойно,
*

227

Так прозрачно и свободно
От подводных скал и мелей:
Там, где шла пирога ваша,
Нет теперь ни скал, ни мелей!
Никогда табак наш не был
Так душист и так приятен,
Никогда не зеленели
Наши нивы так, как ныне,
В день, когда из стран Востока
Вы пришли в селенье наше!»
И наставник бледнолицых,
Их пророк в одежде черной,
Отвечал ему приветом:
«Мир тебе, о ГайаЕ1ат,а!
Мир твоей стране родимой,
Мир молитвы, мир прощенья,
Мир Христа и свет Марии!»
И радушный Г апава та
Ввел гостей в свое жилище,
Посадил их там на шкурах
Горностаев и бизонов,
А Нокомис подала им
Пищу В! мисках из березы,
Воду в ковшиках из липы
И зажгла им Трубку Мира.
Все пророки, Джосакиды,
Все волшебники, Взбины,
Все врачи недугов, Мидьг,
С ними воины и старцы
Собралися пред вигвамом,
Чтоб почтить гостей приветом.
Тесным кругом у порога
На земле они сидели
И курили трубки молча,
А когда к ним из вигвама
Вышли гости, так сказали:
«Всех нас радует, о братья,
Что пришли вы навестить нас
И з далеких стран Востока!»
228

И наставник бледнолицых
Рассказал тогда народу,
Что пришел он им поведать
О святой Марии-Деве,
О ее предвечном Сыне.
Рассказал, как в дни былые
Он сошел на землю к людям,
Как он жил в посте, в молитве,
Как учил он, как евреи,
Богом проклятое племя,
На кресте его распяли,
Как (восстал он из могилы,
Вновн ходил с учениками
И с земли вознесся в небо.
И народ ему ответил:
«Мы словам твоим внимали,
Мы внимали мудрой речи,
Мы должны о ней подумать.
Всех нас радует, о братья,
Что пришли вы навестить нас
И з далеких стран Востока!»
И, простясь, все удалились,
Разошлись к своим вигвам'ам,
Рассказали на деревне
Юным воинам! и женам,
Что прислал Владыка Жизни
К ним гостей из стран Востока.
От жары, в затишье полдня,
Тяжким воздух становился;
В полусне шептались сосны
Позади вигвамов душных,
В полусне плескались волны
На песчаное прибрежье,
А на нивах, не смолкая,
Пел кузнечик, Па-пок-кина.
Спали госты Гайаваты,
Истомленные жарою,
В душном сумраке вигвама,
229

Тихо вечер приближался,
Освежая знойный! воздух,
И метало солнце стрелы,
Пробивая чащи леса,
В тайники его врываясь,
Все осматривая зорко.
Спали гости Гайаваты
В тихом сумраке вигвама.
С мягких шкур встал Гайавата
И простился он с Нокомис,
Тихим шепотом сказал ей,
Чтоб гостей не потревожить:
«Ухожу я, о Нокомис,
Ухожу я в путь далекий,
Ухожу в страну Заката,
В кран Кивайдина родимый.
Но гостей! моих, Нокомис,
На тебя я оставляю:
Сохраняй их и заботься,
Чтоб ни страх, ни подозренье,
Ни печаль их не смущали;
Чтоб в вигваме Гайаваты
Им всегда готовы были
И приют, и кров, и пища».
Так сказав ей, он покинул
Отчий дом, пошел в селенье
И простился там с народом.,
Говоря такие речи:
«Ухожу я, о народ мой,
Ухожу я в путь далекий:
Много зим и много весен
И придет и вновь исчезнет,
Прежде чем я вас увижу;
Н о гостей моих оставил
Я в родном моем вигв'аме:
Наставленьям их внимайте,
Слову мудрости внимайте,
Ибо их Владыка Жизни
К нам прислал из царства1 света».
230

На прибрежье Гайав1ата
Обернулся на .прощанье,
Н а сверкающие волны
Сдвинул легкую пирогу,
От кремнистого прибрежья
Оттолкнул ее на волны,—
«На закат!» — сказал ей1 тихо
И пустился BJ путь далекий.
И закат огнем багряным
Облака зажег, и небо,
Словно прерии, пылало;
Длинным огненным потоком
Отражался в Гитчи-Гюми
Солнца след, и, удаляясь
Все на запад и на запад,
Плыл по нем к заре огнистой,
Плыл в багряные туманы,
Плыл к закату Гайавата.
И народ с прибрежья долго
Провожал его глазами,
Видел, как его пирога
Поднялась высоко к небу
В море солнечного блеска —И сокрылася в тумане,
Точно бледный полумесяц,
Потонувший тихо-тихо
В полумгле, в дали багряной.
И сказал: «Прости навеки,
Ты прости, о Гайавата!»
И лесов пустынных недра
Содрогнулись — и пронесся
Тяжкий вздох во мраке леса,
Вздох: «Прости, о Гайавата!»
И о берег волны с шумом
Разбивались и рыдали,
И звучал их стон печальный,
Стон; «Прости, о Гайавата!»
231

И Шух-шух-га на болоте
Испустила крик тоскливый,
Крик: «Прости, о Гайавата!»
Так в пурпурной мгле вечерней,
В славе гаснущего солнца,
Удалился Гайавата
В край Кивайдина родимый.
Отошел в Страну Понима,
К Островам Блаженных, — bi царство
Бесконечной, вечной жизни!

Словарь
индейских слов, встречающихся в поэме
Кайбшк — морская чайка.
Кивййдин — северо-западный
ветер.
Кинэбик — змея.
Киню — орел.
Ко — нет.
К уку-кугу — сова.
Куо-ни-ши — стрекоза.
Кенбза, Маскеноза — щука.

Аджидбмо — белка.
Амик — бобр.
Амо — пчела.
Бимйгут — виноградник.
Бэм*вбва — звук грома.
Вабассо — кролик; север.

Bdea —

дикий гусь.

Ва~ва~тэйзи — светляк.
Вйвбик — утес.
Вавонэйса — полуночник

(п т и ­

ц а ).

Вагонбмин — крик горя.
Вймпу?л — ож ерелья,
пояса
различны е

украш ения

и
из

раковин и бус.

Bo-6u°edea — белый гусь.
Вобивййо — кожаны й плащ.
Вэбино — волшебник.
Вэбино»Вэск — I сурепка.
Вэ*мок~кв&на — гусеница.
Гитчи-Гюми — Верхнее озеро.
Дагинда — гигантская лягушка.
Джиби — дух.
Джосакиды — пророки.
Дэш^кво-'нэ-ши — стр ек оза.
И за — стыдись!
Инййнивэг — пешка (в

игре

к о ст и ).
Ишкудй — огонь, комета.

Йенадиззи

щ еголь, франт,

К&гаги — ворон.
Кйго — не тронь!

в

Манг — нырок.
Ман-гб-тэйзи — отважный.
Маномони — дикий рис.
Месяц Светлых Ночей — ап­
рель.
Месяц Листьев — май.
Месяц Земляники — июнь.
Месяц Падающих Листьев —
сентябрь.
Месяц Лыж — ноябрь.
Миды — врачи.
Мин&га — черника.
Минджикэвон — рукавицы.
Минни~в&ва — шорох деревьев.
Мискодит— «След Белого» (цве­
ток).
Мише-Мбква — Великий
Мед­
ведь.
Мише-Нйма — Великий Осетр.
Мондбмин — маис.
Мушкод&за — глухарка.
Мэдвэй-бшка — плеск воды.
Мэма — зеленый дятел.
Мэшинбва
прислужник.
Нйма — осетр.
Нбма^Вэск — зеленая мята.
Ниишлуша — милый друг,
Н ® 3

239

(!— ртец.

Нэго-Вбджу — дюны
Верхнего
озера.
Нэпйвин — сон, дух сна.
Нэшка — смотри!

Соббикйши — тарантул.
Сон~джи~тэгэ — сильный.
Сэгвбн — весна.
Т эмрак — лиственница.

Оеёйса — сивоворонка (птица).
Одймин — земляника.
О заваби к— медный диск
(в
игре в кости).
Окагйвис — речная сельдь.
Омими — голубь.
О нэвэ — проснись, встань!
Опечи — красногрудка (птица).
П а~пок-кина — кузнечик.
Пибоан — зима.
Пимикан — высушенное
оленье
мясо.
Пишнэкэ —казарка (птица).
Погъэвбгон — палица.
Пбгок — смерть.
Пок~Уэджис — пигмеи.
Понима — загробная жизнь.
Сава — окунь.
Сибовиша — ручей,

У г — да.
Угодвбш — самглав,

луна-рыба.

Читовэйк — зуек.
Шабомин — крыжовник.
Ша~ша — далекое прошлое.
Шингебис — нырок.
Шшиэбвэг — утенок
(фигурка
в игре в кости).
Шовэн-нэмэшин — сжалься!
Шогаши — морской рак.
Шогодййя — трус.
Шбшо — ласточка.
Шух-шух-га — цапля.
Энктаги — Бог Воды.
Эннэмики — гром.
Эпбква — тростник.

СВАТОВСТВО
МАЙЛЗА СТЕНДИША

I
МАЙЛЗ

В Пли-муше, в

С ТЕ Н Д И Ш

нов ом- краю,

где

боролись за жизнь
колонисты,
Взад и вперед среди стен своего простого жилища
В куртке, рейтузах тугих .и высоких (испанских ботфортах
С видом суровым шагал капитан пуританский Майлз
Стен диш,
В думы он был погружен и, руки держа за спиною,
Изредка взоры бросал на свои боевые доспехи.
В стройном порядке они развешаны были по стенам:
Кортик и панцырь стальной, испытанный меч из Дамаска,
Тонкий, кривой на конце и весь в изреченыях арабских.
Ниже виднелись в углу дробовое ружье и мушкеты.
Ростом хотя не высок, но крепок и с грудью могучей,
Был он широк и в плечах, а мускулы — словно железо.
Смуглый загар на лице, но уже бороды рыжеватой!
Легкий коснулся снежок, как дубравы в ноябрьскую пору.
Тут же Джон Олден сидел, его преданный друг и товарищ;
Быстро он что-то писал за сосновым столом под окошком.
Светловолос, синеглаз, нежнолиц, как и многие саксы,
В юности первом расцвете, как пленники те, о которых
Молвил Григорий святой, что ангелы — это не ангелы,
Младшим он был из мужчин, что на «Майском цветке»
путь свершили.
Вдруг, молчанье прервав и Джона нарушив работу,
Гордо Майлз Стендиш промолвил, Плимута военачальник:
«Джон, погляди-ка сюда, на ратные эти доспехи:
Блеск, чистота, словно я готовлюсь к параду иль смотру!
Меч мой Фландрию знал, а вот эта нагрудная бляха —>
235

О, как я помню тот день! —- жизнь спасла мне однажды
в сраженье.
Вот на ней посредине видна и метка от пули,
Прямо нацеленной в грудь мне испанским аркебузиром.
Если б не крепкая сталь, то забытые майлзовы кости,
Верно, сгнили б давно в непролазных фламандских
болотах».
Глаз не подняв от работы, ему Джон Олден ответил:
«Истинно, божье дыханье замедлило лёт этой пули.
Он в милосердье своем нам тебя сохранил для защиты».
Но капитан продолжал, товарища будто не слыша:
«Как они ярко сверкают! Иу точно висят в арсенале!
Дело все в том, что их чистил я сам, не доверив другому.
«Лучший слуга твой ты сам!» — не напрасно гласит
поговорка.
Так я смотрю за оружьем, как ты за черни/ьницей
смотришь.
Должен я помнить еще о войске, о храбрых солдатах.
Их двенадцать, и каждый снабжен мушкетом и сошкой.
Всем по осьмнадцати шиллингов
Виденья прошлых лет.
В воображенье промелькнул
Поток с альпийских гор,
И в бубенцах испанский мул,
И мрачный Эльсинор.
В сосновой роще предо мной
Вновь монастырь встает,
Зубчатый замок над волной
И храм у рейнских вод.
Как будто рядом — вся земля:
Тень сумрачных аллей,
И в маках огненных поля,
И дальний блеск морей.
297

Не страшны мне ни пыль, ни зной,
И я не утомлен...
Я обхожу весь шар земной
В стихах: любых времен.
Иных манят пустынь пески,
Скитанья в вечных льдах. ..
А мне — движением руки
Весь мир открыт в стихах.
Всю землю, все, что есть на ней,
Покажет мне поэт,
И в зеркале стихов ясней
Я вижу белый свет,

РЕКА СОНГО
Голубой поток скользит,
За деревьями сквозит,
Изгибается пролив,
Жизнь озер соединив.
Он скользит в голубизне,
Как в мечте или во сне.
И в раздумье погружен,
Словно застьтает он.
Даже, позабывший страх,
Рыцарь, странствуя в лесах,
Не бьгл на пути своем
В одиночестве таком.
Даже, убежав от книг,
Беззаботный озорник,
Птичьих гнезд упорный враг,
Не петлял по лесу так.
В зыбком зеркале волны
Заросли отражены,
Окунувшись с головой
В неба купол голубой.
298

Только стриж перечеркнет
Отраженный небосвод,
Только чомги резкий крик
Потревожит тишь на миг.
О поток! Ты горд своим
Именем индейским, с ним,
Молчалив и одинок,
Славою ты пренебрег.
Но bj тиши твоей, ручей,
Мудрость тысячи .речей,
И не знаешь суеты
В медленном теченье ты.
Ты не движешь жернова,
Да и слышен ты едва,
Путнику твой ясный вид
И молчаньем говорит;
«Ты устал й не спеши,
Вольным воздухом дыши,
Дни свои не торопи,
В праздном шуме не топи.
Не к лицу нам шум и плеск,
Мелких водопадов) блеск.
Вдаль иди, нетороплив,
Жизнь сердец соединив».

П Е Р Е Л Е Т

П Я ТЫ Й

ГОЛЛАНДСКАЯ КАРТИ Н А

Симон Данса встречает родная земля.
Был он грозным пиратом, прославленным в мире,
Сжег © Испании бороду у короля.
299

Заманил он аббата на борт корабля,
Чтоб продать его в рабство в Алжире.
В доме возле Мааса, где флюгер перо
Среди крыш островерхих развеял, как пламя,
Есть награбленных кубков и блюд серебро,
Кладовых монастырских и замков добро,
И ковры, что расшиты шелками.
А в саду, где алеет над грядкой тюльпан,
У реки с величавым и тихим теченьем,
В шапке мавра, в загаре полуденных стран,
Коренастый и крепкий старик капитан
Предается воскресшим виденьям.
Вспоминает с усмешкой, как ввергнут в беду
Был испанский король, побледневший от, страха,—
И на турок похожи тюльпаны в саду,
А безмолвный садовник, копавший гряду,
Чем-то сразу напомнил монаха.
Эти мельницы там, средь болотных лугов,
В серов1атом тумане вечернего часа —
Словно башни испанских приморских холмов
С бородатою стражей средь острых зубцов,—
Хоть пред ним только воды Мааса.
В
С
И
В
В

дни, когда вое затянет осенним дождем,
трубкой длинной он долго сидит у камина,
друзья-моряки собираются в дом —
эспаньолках, седые, с суровым лицом,
кольцах, блещущих каплей рубина.

Так сидят они в мраке, в дождливые дни
Иль в мерцающем отблеске ночи осенней.
По рисунку, по цвету в неясной тени
На полотна Рембрандта похожи они
Пред камином в игре светотени,
300

О счастливых, несчастных сраженьях давно
Их беседа ведется, как прежде бывало.
Таррагоны янтарное цедят вино —
При набегах у грандов добыто оно
Иль из тьмы монастырских подвалов.
Беспокойно шагает он взад и вперед
В низком зале, вечернею мглою объятом,
Как корабль, что, тоскуя, на якоре ждет,
И колышется в мерном движении вод,
И скрипит напряженным канатом.
Вновь таинственный1 зов долетает сквозь тьму,
Голос ветра и глухо шумящего моря;
Он зовет ©го, мзнит и шепчет ему:
«Симон Дане! Что же медлишь ты здесь? Почему?
В путь со мной собирайся, не споря!»
И пирату уже ненавистна земля.
Гул морской перед ним все вольнее и шире.
Вспомнил он, как пришлось подпалить короля,
Взять обманом аббата на борт корабля
И продать его в рабство в Алжире.

МЕСТЬ ИНДЕЙЦА ДОЖДЬ-В-ЛИЦО
Там, где войной разорена
Сиуксов древняя страна,
Где в пять обхватов ели,—
Там, подавляя гнев и стон,
Вожди воинственных племен
Вокруг костров сидели.
И Дождь-в-лицо промолвил им:
«Мы отомстим! Мы отомстим
Вождю их с желтой гривой!»
И эхо темно-синих гор
Гремело, вторило, как хор,
Той клятве горделивой.
301

Река клокочет и кипит,
А там, на берегу, стоит
Индейское селенье.
Вокруг вигвамов — тишина,
И только пенится волна,
Да сльгшно птичье пенье.
Раскрашенный, врагам на страх,
Залег бизоном в камышах
Индейский вождь великий.. .
Три тысячи — его отряд;
Они за скалами лежат,
Неукротимы, дики...
В ловушку эту, через дол,
Три сотни воинов привел
Вождь белых с желтой гривой,
И там все триста полегли,
Мечтавших из чужой земли
Прийти домой с поживой.
Как клубы дыма, смерти мгла
Глаза людей заволокла,
Бойцы прильнули к травам. ..
На берегу и там, bi тени,
Где скалы высятся, они
Лежат в песке кровавом.
Спасайся, шкура дорога!

Но Дождь-в~Л1И1цо настиг врага,
И рухнул враг спесивый.
Индеец обнажил кинжал
И мертвым сердце показал
Вождя их с желтой гривой.
Но кто же прав, кто виноват?
О, пусть об этом говорят
Надгробной песни звуки...
Мы наш нарушили обет,
И мы должны держать ответ.
Пусть помнят это внуки!
302

РУКАВИ ЦА И М П Е РА Т О РА

Combien faudrait-il de
peaux d’Espagne pour faire un gant de cette gran­
deur? 1 Игра слов: gant —
перчатка,

рукавица

и
на­
именование города Гента,

Gand — французское
Император горделиво
С башни замка озирал
Фландрии луга и нивы;
У перил, юо 'шитой льстивой,
Венценосца Альба ждал.
Как старинный лист гравюры —
Город у большой реки,
Колоннады и фигуры,
Шпили, своды, амбразуры,
Черепичных крьгш коньки...
Там внизу — людей скопленье:
Тек по улицам народ;
То, казалось, ополченье
Снова, после пораженья,
Собирается в поход.
Альба рек с усмешкой злою:
«Вот гнездо еретиков!
Надо Гент сровнять с землею,
Твердой истребить рукою
Всех ткачей-бунтовщико'Б|!»
Но, решив повеселиться,
Государь спросил вельмож:
«Чтоб на свет могла явиться
Впору Генту рукавица,
Хватит ли испанских кож?»

1 Сколько пошло бы испанских кож на перчатку такого размера?

(франц.).

303

ПРЫЖОК РУШ АН -БЕКА

Белоногий конь Кират,
Быстрый, крепкий, как булат,
Мчал Рушана Курроглу,
Мчал разбойников вождя,
От погони уходя,
На высокую скалу.
Бег Кирата) был так скор,
Нто угнаться до сих пор
Даже вихрь не мог за ним.
Больше золотой казны,
Больше молодой жены
Конь разбойником любим.
В Трапезунд и Эрзерум
Путь опасен и угрюм.
Там Рушана дом и сад.
Он ограбит караван
По дороге в Курдистан,
Вот и сыт он и богат.
Восемь сотен человек
Днем и ночью Рушан-бек
Мог послать в суровый! бой.
А теперь их господин
Наугад скакал один
По стране, ему чужой.
Но, тропу перерубив,
Круто падает обрыв!,
А на дне ревет поток.
Тридцать фут из края в край, —
Хоть по небу поезжай
Иль ищи других дорог.
Вот и недруги толпой
Показались под скалой:
CaiMi Рейхан, шейх из Орфа,
И Bi сто сабель с ним отряд.
Крикнул он, удаче рад:
«Ла илла, илла алла!»
304

Шею гнет» Кират дугой.
Бек прильнул к нему щекой,
В глаз поцеловал коня
И ему стал тихо петь.
Птица, прежде чем лететь,
Так поет в сиянье дня.
«О Кират, о мой конек,
Круглый, стройный, как дубок,
Смертную расторгни мглу!
Будешь в сетке из шелков
Золотом звенеть подков.
Вьгручай же Курроглу!
Кожа у тебя — атлас,
Зорок, верен ясный глаз.
Н е предашь ты Курроглу!
Тверд копыт твоих агат.
Ты отважен. О мой брат,
Прыгни же на ту скалу!»
У Кирата гордый нра®.
Силы все свои собрав),
Лишь на миг застыл скакун.
Взглядом смерил он провал
И. . . копыта оторвал.
Так на риф летит бурун.
Как пловца волны порыв
Переносит через риф, —
Всадника Кират донес.
И с тропинки все быстрей
С шумом пригоршня камней
Покатилась под откос.
Алой феской Рушан-бек
Н е тряхнул и, взяв разбег,
Мчался, вольный и прямой.
Даже глазом не моргнув,
Головы не повернув,
Вновь исчез он за горой.
20

Лонгфелло

305

Лишь мерцающим огйем
Панцырь просверкал на нем,
Словно боевой клинок.
И, как призрак, бек пропал,
Только тень, что он бросал,
Прыгнула через поток.
Подвит увидав такой,
Шейх Рейхан был сам не свой.
Он воскликнул: «Алла-гу!
В Курдистане нет людей
Безрассудней и храбрей,
Чем разбойник Курроглу!»

ДЕЛИ Я

Прекрасна, как чудесный аромат
Цветов душистых, гибнущих от жажды,
Как песня, боль смягчившая однажды,
Чьи звуки вновь уже не прозвучат, —
Прекрасна память о тебе, друг мой.
Спи, мирно спи! К тебе пришел покой.

РАССКАЗЫ
ПРИДОРОЖНОЙ ГОСТИНИЦЫ

ВСТУПЛЕНИЕ
В гостинице е ту ночь и'э окон
Струился свет во тьме глубокой
На почерневшие луга.

Сквозь занавес листвы осенней
Мелькали в ярких окнах тени,
Багров1ЫЙ отблеск очага.
Наверное, в стране моей
Гостиниц не найти древней,
В колониальном старом стиле.
Когда-то здесь богаче жили,
И стол ломился для гостей.
Здесь, в этом здании старинном,
Где крыты кафелем камины,—
Ветшают стены, и на них
Есть пятна сьгрости осенней,
Неровен -пол, скрипят ступени, —
Ну, словом, дом для домовых.
Такой спокойный и чудесный
Здесь уголок среди холмов,
Безмолвных и поросших лесом,
Вдали от шума поездов —
С клубами дыма, с фонарями,
Что в ночь -врезаются огнями.
307

Здесь только бег упряжек слышен;
На подоконники и крыши
Ложится тень больших дубов;
В открытых стойлах пахнет сено-м,
Шагают, петухи надменно,
Здесь легкий бриз влетает в дом
И треплет вывеску в ненастье,
Где, полустертая дождем,
Гарцует лошадь краоной масти.
Вокруг царившее молчанье
Лишь ветра нарушал порыв,
Своим отчаянным дыханьем
Сухие листья подхватив,—
И в пляске смерти и печали
Они кружились и дрожали,
И СТОНОМ проносился ЗОВ)
Непостижимых голосов).
И будто бы издалека
Был слышен разговор в гостиной,—
Так плещет, сжатая плотиной,
У тихой мельницы река.
Когда же реЗь и смех стихали,
Все замолкали и внимали
Певучей магии смычка.
Пылал огонь в большом камине
И освещал панелей ряд
Вдоль стен, старинный! циферблат
Часов) угрюмых, н-а картине
Лицо принцессы, светлый взгляд.
И цветом бронзы озарило
Под низким потолком стропила.
Теней колеблющийся рой
Касался клавишей спинета
Своей беззвучною игрой.
Окрашен красноватым светом
Старинный герб, девиз на нем,
Где под стеклом сверкало снова
Не стертое годами слово.
И вспыхивал девиз огнем
Веселых рифм в стихе задорном,
308

Написанном давным-давно
Тем знаменитым Молино,
Который был воспет. Готорном.
В гостиной Музыкант стоял,
Камином ярко освещенный,
И, голову склонив, играл
Проникновенно, увлеченно.
Казалось, скрипки звук он слушал,
Пытаясь угадать в ней душу,
Ее признанья уловить,
Дать ей излить волненье чувства.. .
И, наконец, своим искусством
Ее страданья утолить.
Своей чудесною игрой
Он всех растрогал и увлек.
Здесь каждый отдыхал душой,
От жизни города тревожной
Укрывшись в тихий уголок
С гостиницею придорожной,
С дубовой рощей. О былом
Хотелось вспомнить в час досуга,
Хотелось им развлечь друг друга,
И было рассказать о чем,
С друзьями сидя у камина.
Теперь собравшихся в гостиной
Обрисовать позвольте мне,—
Нечетко, может быть, как пламя
Всегда неясными штрихами
Рисует тени на стене.
Портрет Хозяина вначале
Запечатлеть хотел бы я.
Хозяин — мировой судья,
И в Сэдбери его все знали,
Обычно «сквайром» величали.
Хранил он этот старый дом,
Гордился именем, родством,
Происхождением и честью,
И герб в гостиной под стеклом
Повесил он на видном месте.
309

Там разглядеть могли бы вы
Три серых вюлчьих головы
И блеск серебряного фона —
Щита с малиновой каймой,
Крылатого над ним дракона
И свиток с надписью простой.
А над гербом, где меркнет свет,
Хозяин меч повесил гордо,
Как память тех мятежных лет,
Когда его покойный дед
С мечом сражался у Конкорда;.
Здесь бьгл Студент, немного странный, —
Он Bibipoc в мире старых книг,
Любил все языки и страны,
Н о больше— свой родной язык.
В обычном добром настроенье
Предпочитал уединенье;
Он вещи тонко понимал,
Всё знал, о чем бы ни был спрошен,
И даже лучшее считал
Всегда не очень уж хорошим.
И страсть одна владела им:
Имел он дома книг собранье,
Хранил редчайшие изданья —
В пергаменте, в тисненой коже
Или с обрезом золотым,—
Напоминавшие, быть может,
Ему Флоренцию и Рим.
Любил он в рыцарских романах
Дыханье старины туманной —
И звуки труб и стук подков,
Блестящий панцырь, шлем, и пики,
И воинов) могучих лики,
Прекрасных всадниц на охоте,
Ручного ястреба в полете
И песни в сумерках веков.
Смешались в голове названья,
Герои хроник Шарлеманя,
Герои разных глав и сцен,
Мерлин-волшебник из преданий,
Сэр Фьерабрас, сэр Эгламур,

310

Сэр Ланселот, сэр Моргадур,
Сэр Гай, сэр Бевис, сэр Гавэн.
Был Сицилиец молодой,
Что вырос возле склонов) Энны.
Вулкана жаркое дыханье
Таилось и нем. И беззаветно
Он в бурях рисковал собой.
Когда пришел (конец восстанью
(Был осажден и взят Палермо),
От короля, что Бомбой прозван,
Спасался он через моря.
Осталась тень тоски безмерной,
Остался отблеск ночи звездной,
В глазах по-прежнему горя.
Он был силен, как дуб; в движеньях
Был гибок. Кисти рук — малы.
В улыбке зубы так белы!
Всегда был вьгбрит, как священник,
И лишь над верхнею губой
Росли усы — в ладонь длиной
И крыльям ласточки подобны.
Он перечитывал подробно
Певцов Италии родной
И сердцем полюбил горячим
Бессмертных Четверых. Порой
Читал Декамерон в придачу,
Связавший с именем Боюкаччо
Тосканы шумное приволье,
На Фьезоле холмов раздолье.
Любил он музыки порыв
И, воздухом и светом' полный,
Мелодий радостный прилив,
С которым набегали волны
У сицилийских берегов.
Всегда он слушать был готов
Те песни, что по селам пели,
И те, что пел Джованни Мели,
Питомец сицилийских муз.
Твердили все: «С его стихами
3/1

На землю IBI03Bращен богами
Нам Феокрит из Сиракуз!»
Здесь был Еврей из Аликанте,
Что привозил издалека
Товары знойного Леванта —
Цветные ткани и шелка.
И так он важен был тогда,
Что показаться мог похожим
На патриарха, — смуглокожий,
С таинственно сверкавшим взглядом,
Со щек струилась водопадом
Всклокоченная борода.
Его одежда навевала'
Корицы запах и сандала, —
Как дуновенье ветерка,
Встречающее моряка
У дальних островов! чудесных:
Молукк, Борнео, Целебеса.
Он обладал счастливым даром
Истории запоминать
И даже притчи Сандабара,
Наверно, мог бы рассказать.
Он наизусть прекрасно знал
И то, что Пьер Альфонс писал,
И мудрость иудейских книг;
Он изучил талмуд и тору,
Ученье каббалы постиг.
Теперь, задумавшись едва,
Глядел он вдаль туманным взором,
Казалось, видел он, как в сказке,
Обряды, игры, торжества
И девушек еврейских пляски.
Здесь проповедник был умелый —
Гарвардский богоолов. Всецело
Во власти Правил Золотых,
Твердил о помыслах святых
Словами Нового завета —
Тем, кто не думает об этом,
А только о делах своих.
312

Н е отрицал он сил природы,
Н о изучал с большим стараньем,
Мечтая здание создать
Единой Церкви, чтоб народу
Единой верой обладать,
Возв1ышенной, как бла-годать,
И необъятной, как желанья.
Здесь был восторженный Поэт.
И все в его твореньях было:
И выразительность, и сила,
И мысль, и музыка, и свет;
Внезапных образов! явленье
Всегда казалось откровеньем.
Писал он, зависти не зная,
Его не омрачало сон
Ни то, что где-то по соседству
Играет музыка чужая,
Ни шелест лавров. Он рожден
Оставить нам стихи в наследство,
Умрет— и скажут, наконец,
Что честь ему была по праву, —
Он принимал спокойно славу,
Н о не цеплялся за венец!
А вот и Музыкант со скрипкой,
Пылавшим озарен огнем,
Высокий ростом, стройный, гибкий, —
И словно все светилось bi нем;
Светловолосый, синеглазый,
Норвежец в нем был виден сразу;
Вокруг лучился ореол,
Когда глаза его горели —
Как будто ангел Рафаэля
С холста бессмертного сошел.
Был для него родным язык
Не слов, а звуков!. Где-то рядом
Кружились эльфы; водопады
Свергались с высоты, встречая
Ущелье; доносился крик
Летавших над водою чаек,
Катило море шумный вал,
313

И голос старины звучал,
И пел у быстрины речной
Неугомонный Водяной,
Шептались дикие леса.. .
Вокруг смешались голоса
Ветров 'Заблудших, и баллад,
И тех неистовых мелодий,
Что сквозь туман и мрак звучат,,
Как горных речек половодье.
Играл на скрипке он, рожденной
В одной из мастерских Кремоны,
Когда божественно умели
Творить из клена или ели —
И з тех деревьев, что росли
В лесах гористого Тироля,
Где прежде ветры их бороли
И пригибали до земли.
Великий мастер прошлых дней —
Создатель скрипки той. На ней,
Как память о бесценном даре,
О том, чт.0 мастер жил такой,
Начертано его рукой:
«Антонио Страдивари».
Играла скрипка, затихая. . .
Она, как арфа золотая,
Околдовала бы любого, —
И замерла бы лань лесная,
И бросился бы вспять ручей,
И птицы рвались бы с ветвей,
А мертвецы — со дна морского,
И девушка с душою чистой
Склонилась бы у ног арфиста.
Когда же звуки оборвались, -—
Все хлопали и восхищались,
И даже языки огня
Рукоплесканьем показались;
На стенах шевелились тени,
И в клавикордах с одобреньем
Дрожали струны, чуть звеня,
314

Подобно перелетным птицам,
Что кличут в воздухе ночном.. .
Все замолчали. А потом
Припомнили, что поделиться
Хозяин обещал давно
Воспоминаниям», но
Он был застенчив и несмел;
И 'все^таки на этот раз
Он отказаться не сумел
И начал первым свой рассказ.

СКАЧ К А ПОЛЯ РЕВИ РА
(Рассказ Х озяи на)

Запомните, дети, — -слышал 'весь мир,
Как в полночь глухую скакал Поль Ревир...
То было в семьдесят пятом году,
В восемнадцатый день апреля, — в живых
Уж нет свидетелей лет былых.
Он другу сказал: «Я сигналажду.
Когда из города наступать
Начнут британцы, ты дай мне знать,
На Северной церкви зажги звезду,—
Одну, если сушей, а морем — две.
Я буду с конем бродить в траве
На том берегу, и, увидев сигнал,.
Коня бы я в бешеной скачке погнал,
Чтоб всюду с оружьем народ вставал!
Спокойной ночи!» И вот в челноке
К Чарлстону он поплыл по реке.
Всходила луна, и прозрачный свет
Залив серебрил, где стоял «Сомерсет»,
Британский военный корабль, как фантом.
Скрещение мачт и рей средь тьмы
Казалось железной решеткой тюрьмы,
А черный корпус, расплывшись пятном,
Дрожал, отраженный в приливе морском.
Бродил по улицам верный друг,
Чутко внимая всему вокруг.

В тишине ночной он слышит вдруг
У ворот казармы какой-то стук,
Оружия звон, размеренный шаг.
Это идут гренадеры сквозь мрак
К судам, где британский реет флаг.
На колокольню при свете звезд,
Мерцающих в бездне черных небес,
По лесенке он осторожно полез,
И голуби в страхе Е1злетели с гнезд
На пыльных балках темных стропил.
И рой теней его обступил.
Он слышал ступенек скрип и треск,
Крыл голубиных тревожный всплеск,
И всюду была ночная тишь,
И лишь по скатам соседних крыш
Струился холодный лунный блеск.
Внизу, словно лагерь мертвецов,
Стояли шатрами холмы могил,
Где каждый мертвец, как солдат, почил,
Улегшись навеки в глубокий ров.
А ветер, заняв) караульный пост,
Дозором обходит ночной погост.
И шепчет всем спящим: «Тревоги нет!»
На миг словно в белый саван одет,
И он почувствовал чары луны
И мертвой кладбищенской тишины.
Когда же очнулся, взглянул туда,
Где узким потоком речная вода
Втекала в широкий морской залив, —
Уже поднимал океанский прилив
Готовые с якоря сняться суда.
Условного знака на том берегу
Все ждет Поль Ревир на росистом лугу.
В ботфортах, шпорами тихо звеня,
Пройдется, погладит по шее коня,
Потом в нетерпении топнет ногой
И пристально смотрит на берег другой.
Подтянет, подпругу, поправит седло.
Уже от месяца стало светло,
316

А башня Северной церкви во тьме
Над кладбищем мрачно стоит на холме.
Вое ждет он и смотрит. Уж время прошло,
Вдруг видит— звездой огонек замигал,
То дан с колокольни желанный сигнал!
В седло он вскочил, — повод в ладонь.
Заржал и храпит в нетерпенье конь.
Второй сигнал! Он коня погнал!
Еще деревушка спокойно спит,,
Н о Bi лунном свете промчалась тень,
Да искру метнул дорожный кремень
У скачущей лошади из-под копыт,
И под подковой звенит тропа.
Сейчас народа решится судьба.
Т а искра, что высек копытом конь,
Повсюду зажгла восстанья огонь.
Вот он на холме, и Мистик-река,
Встречая прилив, блестит, широка.
Он слышит, как ветер в ушах свистит,
Как мягко бьют иод ольхой по песку
И звонко о камень бьют на скаку
Удары быстрые конских копыт.
На баш-не пробило двенадцать часов,
Когда проскакал он Медфордский мост.
Он слышал первый крик петухов)
И яростный лай цепных собак.
С реки повеял холодный мрак,
И сав)ан тумана одел погост,.
На башне гулко пробило час,
Когда прискакал Поль Ревир в Лексингтон,
И флюгер дремал, позолотой! лучась,
Когда по улице мчался он.
Окошки Дома Собраний, пусты,
Мерцали мертвенно из темноты,
Как будто- той крови страшась, что тут
На площади утром еще прольют,.
317

Пробило дёа, когда, наконец*
У Конкорда он проскакал через мост.
Он слышал на фермах блеянье овец
И щебет проснувшихся птиц средь ветвей.
Заря над лугами блеснула светлей,
Померкло мерцанье последних звезд.
Храбрец не один еще мирно спал,
Кто в этот памятный день на мосту
От пули мушкетов) британских пал
В бою за свободу на славном посту.
Остальное по книгам известно вам:
Как пришлось британцам бежать по полям,
Как фермеры гнали наемных солдат,
Сражая их пулями и з засад,
И били без промаха в красный мундир,
Огнем прицельным со всех сторон
Врагу нанося тяжелый урон
И на ходу вбивая заряд.
Так в полночь глухую скакал Поль Ревир.
Его тревожный призывный крик
Д о каждой деревни и фермы достиг,
Нарушив дремотный покой и мир.
Вдруг голос из тьмы, в» дверь удар кулака
И слово, что эхом несется в века.
Т о слово из Прошлого ветер ночной
Разносит над нашей большою страной,
Т о в час тревоги, нарушившей мир,
Народ, поднявшись, слышит сквозь тьму,
Как в полночь с призывом несется к нему
На скачущей лошади Поль Ревир.

СОКОЛ СЬЕРА Ф ЕДЕРИ ГО
(Рассказ Студента)

Однажды утром, перед знойным днем,
Усердно потрудясь .в саду своем,
Вблизи от дома, на скамье простой
Сидел сьер Федериго под листвой,
318

Где виноградник на изййвах Ао§
Тяжелый груз янтарных гроздьев нес
Внизу — долина светлая. П о ней,
Как змейка, Арно вился средь полей,
А если дальше берег проследишь,
Виднелись скаты флорентийских крыш.
Но граф там видел только мавзолей
Своих надежд, любви минувших дней.
Был он в любовном споре побежден,
И хоть в пирах и на турнирах он
И страсть и деньги в горе сжег дотла,
Когда в мужья другого избрала
Она, Джованна, — чистый идеал
Он в сердце неизменно сохранял.
Познав) тоску и бедности удел,
На уцелевшей мызе он засел
И там трудолюбиво лозы стриг,
Возился с саженцами груш и фиг.
Один лишь друг с ним вместе ныне жил:
Лишь сокол графу верность сохранил,
А те друзья, что медного кольца
Тяжелым не считали у дворца,
Здесь не могли толкнуть простой засов,
Чтобы войти под этот скромный кров.
Ему», товарищу суровых дней
И деревенских праздничных затей,
Печальный наш отшельник посвятил
Нетронутый запас душевных сил.
Но годы не несли ему даров,
В них прошлого дышал далекий зов.
И нынче утром, вздумав отдохнуть,
Присел он, головку склонив на грудь,
И вскоре незаметно задремал,
И нежный образ перед ним витал.
А рядом птица, сев на свой шесток,
Дремала тоже, слыша звонкий рог,
И снова взмах серпообразных крыл
Ее в просторах голубых носил.
Вдруг встрепенулся сокол, сон стряхнул,
Пытливо на хозяина взглянул,
319

Как бы сказал он, звякнув бубенцом!
«Мы разве на охоту не пойдем?»
Но ньгиче не охотой занят ум,
Граф полон о Джованне горьких дум,
И не в 'мечтаниях, -а наяву
Её в тени он видит сквюзь листву.
Она — и не она! Дитя пред ним,
Кудрявый большеглазый херувим.
Идет бесстрашно по дорожке он,
И светлый взгляд на птицу устремлен.
«Чудесный сокол, как бы я хотел,
Чтоб в небо ты с моей руки взлетел!»
И звуки голоса его ,в тиши
Рождают эхо в тайниках души.
Так ветер средь руин, смирив полет,
Эоловою арфою поет.
«Кто мать твоя?» — ребенка граф спросил
И руку на головку положил.
«Джовамнюю моя зовется мать!
Мне с вашей птицей можно поиграть?
Живем мы близко: там наш дом стоит,
З а вашим садом, тополями скрыт».
Звучали как издалека слова,
И граф их различал едва-едва.
Над ним кружил воспоминаний рой,
И .граф унесся в прошлое мечтой,
Как мореход на корабле своем,
Когда волна) чуть плещет за бортом
И слышит он прибоя гул вдали
И голоса невнятные с земли.
Очнувшись, крошку граф на руки взял
И долго мальчику повествовал
О соколиных подвигах лихих,
Пока не стал он третьим в дружбе их.
В те дни Джованна юною вдовой
Приехала в пустынный замок свой,
Где из окна Флоренция видна,
Где красота холмов и тишина,
320

Чугун ворот в узорах кружевных,
З а ним аллеи сосен вековых
И сад с террасами из белых плит,
Где в зной фонтан струится и журчит,
Где мраморных богов таит лесок
И вся долина стелется у ног.
Здесь замкнутую жизнь вела она, —
Как по обычаю вдова должна, —
Гуляя в соболях вдоль галерей,
Всех изваяний строже и статней.
А сын ей .втайне радость доставлял:
Все больше он отца напоминал.
И улыбалась вновь она слегка,
И отступала далеко тоска.
Весь день малыш, не ведая забот,
Носился по террасам взад, вперед.
Павлина донимал погоней он,
З а грушами взбирался на балкон,
Но все забавы вмиг позабывал,
Как только сокол вдалеке взмывал
И з-за деревьев, окаймлявших сад,
И падал BHOBib стремительно назад.
Чья это птица, мальчик знать хотел.
Он- стал искать. Он был упрям и смел.
И вот однажды, утренней порой,
Увидел графа он перед собой.
Но вскоре ужас мраком день застлал.
Как будто с башни колокол звучал
И в доме полнил каждый зал пустой
Благоговеньем и могильной тьмой.
Любимец общий расхворался вдруг.
Гнездился в» нем загадочный недуг,
И матери уже казалось: он
Неумолимой смерти обречен.
«Ну, чем тебя развлечь или занять?» —
Не раз больного спрашивала мать.
Он долго ничего не отвечал,
Но, видя мать в слезах, пролепетал,
С молящим выраженьем синих глаз:
«Хочу, чтоб сокол графа жил у нас!»
21 Лонгфелло

321

От изумленья онемела мать.
Она боялась графу докучать —
Ему, кто -был отвергнут, -и не раз.
Ведь просьба означала бьг приказ!
Ведь ей рассказывал старик сосед,
Что лучше сокола та округе нет.
Граф так любил его, гордился им,
Единственным товарищем своим!
Но, совладать с тревогой не вольна,
Дала согласье мальчику ока.
И, убедившись, -что не шутит м-ать,
Ребенок начал тихо засыпать.
Сентябрьский день, овеянный! теплом!
Казалось обновленным все кругом.
Полей, лугов сияла красота.
Была повсюду радость разлита.
В такие дни усталый пешеход
Невольно встречному -привет пошлет.
Две дамы в легких шляпах и плащах,
И з сада выйдя, скрылись в тополях.
Т о пропадут они в тени густой,
Т о вновь мелькнут в просветах меж листвой.
Одна из них прекрасна и бледна,
И на лице ее печаль видна,
А темные глаза увлажнены,
Они мечтами страстными полны.
Как золотистый нимб над головой,
Сверкали кудри вольные другой,
И на щеках расцвет зари алел,
И в юном сердце жаворонок пел.
Так среди -смены света -и теней,
Одна другой прекрасней и -милей,
Джованна и ее подруга шли,
Куда их важные дела влекли.
А -сьер, не зная о приходе дам,
Копал г-ряду, как изгнанный Адам.
Но чуть он поднял на вошедших взгляд,
Как бы сияньем озарился сад.
322

Потерянный Эдем был возвращен,
И та река, что сверху видел он,
Уже не Арно: сквозь цветущий край
Евфрат струился, ррошая рай.
На Федериго бросив быстрый взор,
Джованна начинает, разговор:
«Сьер Федериго, с вами мы друзья,
Решила прошлое загладить я.
Вы помните: меня никто б не мог
Заставить ваш переступить порог!
Не посещала ваши я пирьг
И отвергала ваши все дары.
Но вот, хоть в гости не звана, опять
Хочу любезность вашу испытать,
У вас в саду позавтракав хоть раз!»
Ответил он: «Я недостоин вас!
И не корите вы себя за спесь!
Ведь если есть хорошее вот здесь,
Во мне, оно — от вас, оно важней
Всех бед, всех огорчений прежних дней!»
Промолвив несколько любезных слов,
Он посетительниц среди цветов
Оставил и, когда вернулся в дом,
Вновь вспомнил о величии былом,
Когда сверкали золото, хрусталь.. .
Об этом думать было как-то жаль.
Уколы самолюбия больней
Он ощутил средь бедности своей.
Граф стал искать поспешно тут и там,
Чем угодить нечаянным гостям.
Он осмотрел все полки и буфет,
Служанку кликнул, ну, а толку нет:
Синьор-де не охотился давно,
И только хлеб есть в доме да вино!
Н о сокол тут .бубенчиком1 тряхнул,
И так на Федериго он взглянул,
Как будто молвил: «В чем нужда твоя?
Могу ли быть тебе полезен я?» —
«Да, велика нужда! А ну-ка, др уг!..»
Без лишних слов тебя хозяин вдруг
323

Схватил .и завертел. Увил и ах!
Сокольей жизни удалой разм*ах,
Бубенчики и алый колпачок,
Полеты в небе, яростный наскок,
Восторг борьбы — всему конец настал:
Ты, победитель, ныне жертвой пал!
На белоснежной скатерти поднос
Поставлен с хлебом. Вслед за тем принес
Хозяин виноград, и с ним кладет
Он спелый персик, сочный бергамот.
Большая чаша, полная вина,
Цветами осени окру жена.
Ах, разве стол не мог бы быть красив
Без сокола с начинкою из слив?
Когда ж готово было вое и в дом
Вошли подруги милые вдвоем,
Мозг сьера Федериго, как угар,
Объяло наважденье странных чар.
Покой убогий низок был и мал,
Н о вдруг он вырос в пиршественный зал.
Фанфарами весь дом был оглашен,
И кресло гостьи превратилось в трон.
Еда была изысканно вкусна,
И сладок вкус у сельского вина.
А сокол пряный запах источал:
Он райской птицей иль павлином стал!
Но вот окончен завтрак, и назад
Все вышли в прилегавший к дому сад.
Джованна молвит: «Память старины
Еще жива, и вы удивлены,—
Хотя б и не признались никогда, —
Что я так запросто пришла сюда.
Бездетны вы, и трудно вам понять,
В какой тоске, в какой тревоге мать,
Когда болеет сын, как важно ей
Его желанья выполнить скорей.
Теперь вы видите, какой порыв
Велит мне, гордость прежнюю забыв,
Вас попросить о самом дорогом1:
324

Я говорю о соколе, о том,
Что если птицу сыну подарить,
Еще, быть может, он и будет жить!»
Сьер Федериго слушал, и глаза
Ему застлала жалости слеза.
«Сударыня, — сказал он, — верьте, вам
Все, что могу, я с .радостью отдам.
Будь раньше я о том предупрежден,
Желанье ваше было бы закон!
Но, озабоченный, как мне пышней
Почтить приход столь дорогих гостей,
Решил я угостить вас, чем богат,
Решил отдать свой самый ценный! клад!
Так в жертву бьгл мой сокол принесен.
И вот к столу сегодня подан он».
Слегка рассержена и смущена,
Глаза невольно отвела она.
Ей было жаль, что не сдержал он пыл
И сокола любимого убил.
Н о все-таки была она горда:
Ей граф не отказал бы никогда!
Простясь, она с тяжелою душой
Немедленно ушла к себе домой.
Прошло три дня, и скорбный мерный звон
По всей долине ветром разнесен.
Бьют семь ударов — друг за другом вслед.
И повял граф: ее ребенка нет! ..
Прошло три месяца. И снова — звон.
Как в праздник рождества, был весел он!
А в тесном домике забита дверь:
Здесь Федериго нет уже теперь.
У графа нынче много новых слуг,
И то теперь им часто недосуг.
В старинном замке пышный стол накрыт,
И граф с гостями за столом сидит.
Его Джованна, милая жена,
Как никогда прекрасна и ясна,

Сидит с ним рядом. З а ее спиной
Над креслом сокол высится резной.
А ниже надпись можно прочитать:
«Лишь тот дождется, кто умеет ждать!»

САГА О К О РО ЛЕ О Л А Ф Е
(И з рассказа Музыканта)
ВОЗВРАЩЕНИЕ ОЛАФА

Олаф слышит Тора крик,
В небе вспыхнул красный блик,
Он стоит, склонясь на борт,
Пальцы на мече застыли,
А суда всё плыли, плыли
К северу, в Дронтхейм-фиорд.
И стоит он как bio сне.
Отсвет алый на броне
Озарил ее узор.
В небе плещут волны света,
И звенят слова ответа:
«Принял я твой вызов, Тор!»
Чтоб отец был отомщен,
.Чтоб вернуть отцовский трон,

Юный Олаф плыл домой.
В ночь он плыл все дале, дале,
Волны грозно грохотали,
Ветер выл во тьме ночной.
И свою родную мать,
Астрид, стал он вспоминать.
Детства беды вспомнил он:
Бегство, трудные дороги
Через горные отроги
К замку, где царил Хакои.
Вспомнил Олаф, помрачнев,
Королевы Гунхильд гнев,
Снова бегство по волнам),

Щ

И пиратов нападенье,
И в бою морском плененъе,
И как тяжко жить раба-м.
Вспомнил он, как на торгу,
На эстонском берегу,
Рыцарь глянул на раба
И вскричал: «Открой объятья!
Сигурд я — мы с Астрид братья.
Т ы — сын Астрид. Вот судьба!»
Как опять обрел он дом,
Как был в Киеве пажом
У княгини Ольги он.
И как, слыша поминутно
Ропот робкий, ропот смутный,
Князъ был ревностью смущен.
Как он вновь в- морях блуждал
Около Гебридских скал.
Там, будя в нем много дум,
Муж святой к Христовой вере
Приобщил его в пещере
Под немолчный моря шум.
Светом- в сумрачную жизнь
Эти мысли пролились.
Так и ярких звезд лучи
Алый пламень победили,
А суда всё плыли, плыли
К северу в глухой ночи.
При дворе и на войне,
На коньках и на коне,
Юный, статный, полный сил,
На охоте с пылкой сворой
И на лыжной гонке скорой —
Олаф всюду первым был.
Над пучиною морской,
На челне, борясь с волной,
Он как птица пролетит,
327

Он, взойдя тропою горной
На вершину Смолсор-Горна,
Там повесил солнце-щит.
Бился он любой! рукой,
Наносил удар двойной,
Сразу два копья послав.
И с дружиной чашу эля
Пил монарх в часы веселья,
Первым! сев, последним встав.
Кто в Норвегии сильней,
Величавей и стройней?
Он прекрасен. Он велик.
И на нем наряд богатый,
С золотой насечкой латы,
Плащ — как пламени язык.
Держит Олаф путь домой.
И сквозь ветра шум ночной
Тора крик рассек простор.
В небе плещут волны света,
И звенят слова ответа:
«Пр'ИНЯЛ Я ТВОЙ ВЫЗОВ!, Тор!»

ТОРА РИМОЛЬ

«Тора Римоль! Спрячь нас! Спрячь нас!
Ждут и смерть, и стыд, и плач нас.
По топям, полям, напрямик по лесам
Сам Олаф летит по моим следам».
Так ярл Хакон умолял
Тору, что краше всех женщин.
«Хакон, моей любовью вечной
Отведу я смерть и позор бесконечный.
Но скройся, супруг мой, с рабом своим
В погребе темном под хлевом свиным», —
Сказала Хакону
Тора, что краше всех женщин.
328

Хакои и Карьер, чтоб схорониться,
Лежали в погребе, в душной темнице,
Когда в Оркадэл путем лесным
Примчался Олаф с войском своим
И потребовал выдачи мужа
У Торы, что краше всех женщин.
«Кто ярла голову мне доставит,
Много злата получит, свой род прославит».
Хакон и слуга слышат, эти слова1
Во м|раке, где свет мерцает едва.
Одна в> своей спальне
Плачет Тора, что краше всех женщин.
«Пусть что хочет сулит мне король тороватый,
Я тебя не убью за презренное злато!» —
«Почему побелел ты, это оказав?» —
Спросил лицемера испуганный граф.
Снега белее
Тора, что краше всех женщин.
Сон видел Каркер в полночь глухую:
«Мне Олаф на шею дал цепь золотую».
Хакон ответил: «Страшись короля:
Кольцом твою шею сдавит петля».
На кольце обручальном
Взгляд Торы, что краше всех женщин.
Под утро забылся ярл утомленный,
Но вскоре послышались дикие стоны:
Во тьме предатель вонзает кинжал —
И ярл вовек уже больше не встал.
Нет сна, нет покоя
Для Торы, что краше всех женщин.
В Нидерхольме хором священники пели.
Два тела в петлях, качаясь, висели.
С крыш, из окон, со всех сторон
Глазеет народ: вот— раб, вот— Хакон.
Без чувств в своей спальне
Тора, что краше всех женщин.
.929

КОРОЛЕВА СИГРИД НАДМЕННАЯ

Надменная Сигрид садит у окна.
Видна королеве родная страна.
Любимая,
Что так печальна ты?
Пол устлан ветвями, смолистой сосной,
И запахом свежим наполнен1 покой.
Слышит птиц, видит ясное солнце она,
И летний воздух слаще вина.
Как меч обнаженный, слепяще ярка,
На границе с Норвегией блещет река.
Быть в ножнах клинку пограничной реки —
Сам Олаф просит Сигрид руки.
И юные девы у ног ее
Наносят на ткань золотое шитье.
И славит рун старинных напев
Брунгильды любовь и Гудруны гнев.
И непрерывно звенит водопад
Сквозь шелест, сквозь шорох, сквозь песенный
лад.
В руках у Сигрид обруч златой,
Сиявший ©старь на двери храмовой.
Э то свадебный дар король послал,
Н о ум королевы остер, как кинжал.
Она вызывает своих мастеров —
Т е обруч вернули с улыбкой, без ело®.
Надменно. спросил а она: «Почему
Вы улыбаетесь? Я не пойму»,

«Что ж, если правди!В1Ы'М' быть должен' ответ —
Кольцо из меди, в нем золота нет».
Молнией гнева озарена,
Так, задыхаясь, шепнула она:
«В дарах обманул он, обманет и впредь...
В любви твоей, Олаф, не золото — медь!»
На лестнице гулко шаг прозвучал —
Король величаво вступает в зал.
Он руку целует и шепчет ей
О вечной, как звезды, любви евоей.
У Сигрид презренье горит на лице:
«Как некогда Один, клянись на кольце!»
«Не надо об Одине мне говорить —
Супруге моей христианкою быть».
Сказала, взглянув из-под ровных бровей:
«Я верной останусь вере моей».
Поднялся Олаф, лицом потемнев,
Бушует BI душе его сдавленный гнев.
«Не свататься надо, а выставить рать! —
Любви языческой шлюхи искать!»
В нем вера сильней, чем страх иль любовь.
Лицо ей рассек он перчаткою в кровь.
И, гневом пылая, из зала ушел.
От грузных шагов содрогается пол.

И в ярости Сигрид вослед Х1рипит:
«За эту обиду ты будешь убит!»
Любимая,
Что так печальна ты?

т

ГУДРУН

В мочь венчанья короля
В лунном свете спит земля,
Нежен свет, струится он,
И сладок сон.
Полночь тихо подошла.
Час коварства, козней, зла.
Гудрун встала ото сна.
Горит луна.
Дышит Гудрун тяжело.
Что в руке ее зажгло
Синий блеск и что, «как лед,
Ей тело жжет?
Гудрун на курган глядит —
Там отец ее убит.
Призрачный ей слышен зо®,
И он суров.
Свадебная ночь тяжка.
Хладен поцелуй клинка,
Смерть — дыхание твое,
О лезвие!
Гудрун, ты как снег бледна,
Ты над мужем склонена.
Вздрогнув, он вперил в упор
В нее свой взор.
«Что там, — Олаф говорит, —
В поднятой руке горит?
Почему, восстав от она,
Ты так бледна?»
«Пряжка выпала моя —
Заколола кудри я —
Разбудил паденья стук
Меня, мой друг».

«Гудрун! Уши есть у стен!
И не змеи ли измен
Под волной волос сплелись?
Остерегись!»
Веет утра ветерок.
Олаф дует в гнутый рог.
Разлучила их вражда,
И навсегда.

ПАТЕР ТАНГБРАНД

Толстомордый богослов,
Невысок, но полон сил,
Приковал он взоры вдов»,
Лишь в Исландию приплыл.
«Вот, взгляни,--Твердят они,—
Тангбранд, патер короля».
Знал молитвы назубок,
Бойко проповедь читал,
Толковать писанье мог,
Даже в Риме побывал —
Был учен
И одарен
Тангбранд, патер короля.
Он, задира из задир,
Возражений не сносил,
Нарушал, горланя, пир,
На торгу буяном был,
Много пил,
Божбу любил
Вздорный патер короля.
Олафу он стал немил
И з-за всех своих причуд
И в Исландию поплыл,
Где язычники живут,
333

Набирать
Христову рать,
Шумный патер короля.
Там родные письмена
Сберегал и чтил народ,
Песни пела вся страна,
Но ворчал: «Заткните рот!
Свет! Заря! —
Все это зря»
Грубый патер короля!
Издевался в пь/яный час
Он в таверне над певцом1.
Были ссоры, и не раз —
Мудрено ль: то подлецом
Обзовет,
Т о подмигнет
Пьяный патер короля.
В Альтафьорде весь народ
Восклицал: «Что за страна!
Нашей родине почет!
Омывала ли ,волна
Лучший край?
Нет, это— рай!»
Фыркал патер короля.
«Ох, — твердил, — я уморюсь:
Чем хвалиться? Экий жар!
Кучка баб да тощий гусь —
Вот и весь у вас базар!»
Точит скальд
Насмешки сталь —
Бедный патер короля!
Патер Тангбранд разъярен,
Разобиженный вдвойне:
Видит — намалеван он
В глупом! виде на стене.
Внизу вилась
Литер вязь:
«Это — патер короля».
334

H e стерпев таких обид,
Рубит Тангбранд всех сплеча.
ТоршЛьд Вейл и Ветерлид
Им убиты сгоряча.
«Нынче князь,
А завтра грязь», —
Шепчет патер короля.
Чтоб спастись от топора,
Он дам
Не поощряла. Н о мне жаль тебя.
А больше дикой жаль твоей души,
Толкающей тебя к делам кровавым.
Страшись ее, страшись!
Бартоломе
О, для тебя
Я стану добр! Учи меня терпенью.
Пресиоса
Тогда прощай и с миром уходи!
Н е медли здесь?
,522

Бартоломе
Пойдем, пойдем со мной!
Пресиоса
Чу! Слышу я шаги.
Бартоломе
Молю, пойдем!
Пресиоса
Прочь! Слов не трать напрасно!
Бартоломе
Не пойдешь ты?
Пресиоса
Нет!
Бартоломе
Будь же проклята навек! Тобою
Другой владеть не будет. Ты умрешь!
(У ход ит .)

Пресиоса
Угодники святые, помогите!
Дух матери моей, взгляни на дочь!
Пречистая, мне окажи защиту!
Исусе, милосердие яви!
Н о что ж бояться смерти? Что в ней плохо?
Забыть отчаянье, обиды, горе,
Забыть обман, предательство, и злобу,
И все мученья, — чтоб найти навеки
Покой! О сердце, неразумно ты!
Приободрись! Когда не станешь биться,
Не будешь жаловаться и страдать!
Входит В и к т о р и а н и за ним И п п о л и т о.

Викториан
Она! Гляди же, как она прекрасна
Под купами дерев!
523

Ипполито
Лесная нимфа!
Викториан
Прашу, уйди в сторонку1!
Ипполито
Н е спеши
Ей открываться!
Викториан
(и з м е н я я свой г о л о с )

Подойди, цыганка!
Пресиоса
( в сторону у в з в о л н о в а н н о )

А х, этот голос, этот голос с неба!
Кто кличет?
В ик т о р и ан
Друг!
Пресиоса
( в сторону)

Он это! Это он!
О небо, вняло ты моей мольбе
И шлешь защитника мне! О, крепись же,
Крепись же, сердце! — Лживый или верный
Здесь друг, скажи мне.
Викториан
Верный тем, кто верен»
Не бойся, ближе стань! Мне погадаешь?
Пресиоса
Н е в темноте. Поди сюда, к огню!
Дай руку! Я на ней не вижу знаков.
Викториан
( к л а д я ей в р у к у золотой)

Вот знак!
524

ПресиоСй
Серебряный?
Викториан
Нет, золотой!
Пресиоса
В тебя придворная влюбилась дама
И любит искренне.
Викториан
Старо, как мир!
З а денежки свои хочу я слышать
Не бабьи сказки!
Пресиоса
Ты горяч и страстен,
И эта пылкость крови затемнила
Твою судьбу. Ага, теперь я вижу:
Скрестились линии твоей ладони.
Позор! Позор! Ты девушку обидел,
Любившую тебя!
Викториан
И я любил.
Но девушкою не была она.
Пресиоса
Откуда знаешь ты?
Викториан
Шепнула птичка.
Пресиоса
Возьми обратно деньги! У тебя
Рука холодная, как у лжеца,
И нет добра от щедрости ее!
Бедняжку разыщи: тебе налгали.
Спасешь ее — спасешь свою судьбу.
525

Викториан
( в сторону)

Как сладостно звучат ее мольбы
З а ту, в ком узнает она себя! —
Прелестное колечко у тебя.
Дай мне его!
(Пытается снять к о л ь ц о J

Пресиоса
О нет, с руки моей
Его никто не снимет!
Викториан
Н о ведь это
Кольцо, и только. Я верну его
Иль столько дам, что купишь двадцать новых.
Пресиоса
Ты так настойчив.
Викториан
Путника причуда,
Каприз, не больше. Я б хранил кольцо
И вспоминал о таборе цыганском,
О скалах Гвадаррамы, о гадалке,
Меня хотевшей сватать вдовой деве.
Прошу, дай мне его!
Пресиоса
Нет, никогда!
Я, умирая, попрошу сиделку,
Мне пальцы бледные согнет она,
И не спадет кольцо. Его мне дал
Мой друг, которого уж нет.
Викториан
Как? Умер?
526

Пресиоеа
Д а — для меня; ужаснее, чем умер.
Он от меня ушел! Кольцо ж храню я
И к другу с ним приду из-за могилы,
Чтоб доказать, что я была верна.
Викториан
( в сторону)

О сердце, не стучи! Еще мгновенье!
Упорство женщины, больной любовью! —
Дай мне кольцо, не то скажу, что ты
Его украла.
Пресиоеа
Низкой лжи такой
Произнести ты не посмеешь!
Викториан
Вот как!
Так погляди в лицо мне. Все на свете
Я для тебя посмею совершить!
Она бросается в его объятия.

Пресиоеа
Ты! Это ты! О, как душа ликует!
Викториан, родной, я как на небе!
Где ты так долго был? Зачем ушел?
Викториан
Не спрашивай сейчас, о Пресиоеа!
Любимая, забудем о разлуке!
Пресиоеа
Не появись ты. ..
Викториан
Не брани меня!
Пресиоеа
Погибла бы я здесь среди цыган.
527

Викториай
Прости меня, мой свет, за все страданья!
Ты думаешь, хоть миг отрады знал я,
Тебя не видя? О, поверь мне, нет!
С минуты грустной той не мог я спать
От мысли, как я был несправедлив.
Простишь ли ты? Скажи, что мне прощаешь!
Пресиоса
Простила я. Тех гневных слов на небе
Еще тебе в вину не записали,
Как я простила.
Викториан
Я глупец последний,
Что мог поверить про твою измену.
Граф Л а р а.. .
Пресиоса
Этот человек дурной
Мне причинил немало зла. Ты слышал?. .
Викториан
Я слышал все. Н о говори еще!
Я слышу голос твой, и счастлив я!
В нем каждый перелив, певучий, нежный,
Взывая к прошлому, мне мир несет.
Моя душа всегда внимать готова
Тому, чем переполнена твоя!
Отходят в сторону.

Ипполито
Все легкие размолвки пасторалей,
Все сцены пламенной любви в романах,
Все чистые объятья на подмостках,
Все приключения, которым звезды
Кивают с одобрительной улыбкой,
Отныне превзошли мой друг студент
И милая цыганка Пресиоса!
528

П ре с иоса
Сеньору Ипполито мой привет!
Не погадать ли вам?
Ипполито
Нет, не сегодня.
Коль мне велишь ты, как Викториану,
На девушках покинутых жениться,
Пир свадебный растянется на годы.
Ч исп а
( з а сц ен о й )

Ге-гей! Цыгане, гей! Бельтран Крусадо!
Ол-ла! Ол-ла! Ол-ла! Од-ла!
(Входит в сапогах , держа в р ук а х бич и ф о н а р ь .)

Вик т ор иан
Что там?
Чего горланишь так? Ограблен, что ли?
Чиспа
Ограблен и убит. И добрый вечер
Вам, господа!
Викториан
Ну, что тебе тут надо?
Чиспа
Я новости хорошие принес!
Цыганский граф вам вовсе не отец.
Ваш истинный отец домой вернулся,
Разбогатев. Вы больше не цыганка.
Викториан
Я словно внемлю мавританской сказке!
Ч и сп а
Здоровье ваше пили мы в таверне,
Как пьют колодцы ливень в ноябре.
34 Лонгфелло

529

В и к т о р и ан
Где ж вестник?
Чиспа
Говорится в старой песне:
«Его тело в 'Сеговии,
Его душа -в Мадриде».
Пресиоса
Не сплю ли я? И если это сон,
Пусть длится он; будить меня не надо!
О, повтори! Скажи, что это правда!
Что это не мерещится мне! Вот
Цыганский табор; вот Викториан;
С ним рядом Ипполито. Говори же!
Вдруг я проснусь, и скажут — это сон!
Викториан
Да, сон, любимая, сон наяву!
Виденье яркое. Такое счастье
Дарит в сей жизни небо только тем,
Кого возлюбит. Стала ты богата,
Как ты была прекрасна и добра.
А нищий нынче я.
Пресиоса
(прот ягивая ему р у к у )

Моя рука
Дарить еще вольна.Ч
Чиспа
( в сторону)

Мои ж две — брать.
Мне говорила бабка, будто небо
Миндаль беззубым шлет. Вот раскуси-ка!
А я зубаст, да где мне взять миндаль?
Викториан
Еще чем удивишь нас?
5S0

Чиспa
А ничем!
Ваш друг дон Карлос предъявил бумаги
Алькальду Педро Креспо. Та старуха,
Что вас украла в детстве, повинилась.
Ее повесят, верно, чтоб полнее
Отпраздновать счастливое событье.
Викториан
Нет, этот день пусть радость всем несет.
Удача вовремя — вдвойне удача!
Пойдем к дон Карлосу.
Ипполито
Итак, прощайте,
Скитания студента! Серенады
Под окнами красавиц в час ночной
И все, что тешит нас в наш летний отдых!
Мечтательные сени Алькала,
Где грезы книжные бледнее жизни,
Примите бакалавра Ипполито.
К вам скоро возвратится он, покинув
Цыганку и испанского студента.

С Ц Е Н А VI
Перевал в горах Гвадаррамы. Раннее утро. По сцене проезжает
п о г о н щ и к , сидя боком на своем муле, и с помощью огнива и трута
зажигает дешевую сигару.
ПЕСНЯ

Коль спишь еще, девица,
Проснись и дверь нам открой!
Алеет восток, а путь наш далек
З а горы и лог лесной.
И не ищи сандалий,
Босая выйди скорей.
Идти надо нам по росным лугам,
По ©оде, где разлился ручей.
Исчезает за перевалом. Входит м о н а х .
показывается пастух.

*

531

На

высокой скале

Монах
A ve Maria, gratia plena . 1 О-ла, добрый человек
Пастух
О-ла!
Монах
Эта дорога — в Сеговию?
Пастух
Да, святой брат.
Монах
Далеко ли туда?
Пастух
Не знаю.
Монах
А что это там, Bi долине?
Пастух
Сан-Ильдефонсо.
Монах
Далеконько!
Пастух
Что и говорить!
Монах
Разбойники есть в здешних горах?
Пастух
Есть. И хуже того!
Монах
Что же?
Пастух
Волки.
Gratia plena — благодатная (лат.).
532

Монах

Santa Maria! Пойдем со мной до Сан-Ильдефонсо, я
заплачу тебе.
ГГа с"гу х
А что ты мне дашь?
Монах

Agnus D e i 1 и мам тоже нужен отдых
И час-другой безделья.
Микеланджело
Да, но мне
Ваш отдых — в тягость. Труд — вот лучший
отдых,
Игра воображенья и руки,
Как радость высоко летящей птицы
Иль рыбы, что скользит в речной воде.
Я с вами не пойду. Чем меньше листьев
На древе жизни, — тем они дороже.
Я не пойду.
Ф ра

Себастиано

А Берни нам прочтет
Отрывок из «Влюбленного Орландо».
592

М и кел а н д ж е л о
Ну, это для меня еще причина
Остаться дома. Если что-нибудь
Бывает в жизни нестерпимо скучно —
Так это чтение самим поэтом
Своих стихов.
Ф ра

Себастиано

Вас Берни ценит выше,
Чем вы его. У вас, о-н говорит,
В сюжетах мысли, у других — слова.
Пойдемте же.
Микеланджело
Вот если был бы жив
Импровизатор тот, Луиджи Пульчи,
Которого я слушэ_л с Бенвенуто,
Я мог бьг соблазниться. Н о тогда
Я был моложе, да и пели лучше.
Ф ра

Себастиано

Здесь есть француз по имени Рабле.
Он бывший францисканец, ньине — доктор,
Ученый муж и секретарь посольства,
Знаток всех языков. Он создал книгу
О приключениях Гаргантюа,
Где столько остроумия, что, право,
Читая эту книгу, невозможно
Не хохотать над каждою страницей.
Он к нам придет. Отличный собутыльник!
Микеланджело
Тогда я ни к чему. Я не шутник
И не люблю веселых возлияний,
Я рядом с вами буду мертвецом.
Зачем мне этот ваш француз Рабле,
Что мне, скажите, ваш Франческо Берни,
Когда со мною Данте Алигьери,
Славнейший из поэтов?
38 Лонгфелло

593

Ф ра

Себастиано

И скучнейший.
Теперь его читают лишь в отрывках.
Он устарел. Петрарка — наш поэт.
Микеланджело
Петрарка — для влюбленных и для женщин.
Для женственных аббатов, что по саду
Гуляют и сонетами своими
Звенят подобно комнатным собачкам
С их бубенцами вечными.
Ф ра

Себастиано

А я
Люблю Петрарку. О далекой деве
Как дивно он поет в лесах Арденн!
«И мнится мне, я слышу милый голос
В порывах ветра, bi шорохах листвы,
В журчанье вод, бегущих в юньтх рощах».
Микеланджело
Довольно. Это призраки, не жизнь.
Хотите вы услышать речь мужчины?
Раскройте Данте. Вот апостол Петр
Бичует загнивающую церковь,
Развратных пап преследует громами,
И небеса краснеют от стыда.
Там между прочим есть и о печатях,
Которые вы1 ставите для папы,
А значит — и о вас.
Ф ра

Себастиано
Где это место?
(Читая.)

«Ни чтобы образ мой скреплял печать
Для льготных грамот, покупных и лживых,
Меня краснеть неволя и пылать! » 1
Н о это не поэзия.
1 Перевод М. Л. Лозинского.
594

Микеланджело
А что же?
Фра

Себастиано

Разлившаяся желчь. Порыв' досады,
Достойный Аретино.
Микеланджело
Я прошу
Не называть того, о ком* ваш Берни
Писал, что у него одна нога
У доктора, другая — у блудницы.
Т о льстит он, то клевещет, как придется.
Недавно он меня почтил посланьем,
Где разбранил развязно Страшный суд.
Он пишет так, как будто суд уж был,
И он на нем присутствовал, и ныне
Меня, как очевидец, поправляет.
Ф ра

Себастиано

Какие легкомысленные люди
Порочат вас! Напомнил Аретино
Мне лучников» гасконских, что в Милане
На площади пускали стрелы в Сфорца,
Изваянного славным Леонардо!
И флорентинцев, что бросали камни,
Подкравшись ночью к вашему Дав»иду!
Н о прежде Аретино вас хвалил.
Микеланджело
Он насмехался. Он отлично знает,
Как больно можно ранить, защищая.
Н о посмотри сюда, мой Баетиано,
Как этот холст закатом освещен.
Ф ра

Себастиано

А , мой портрет Виттории Колонна!
Таким вот будет взгляд ее, когда
Она святою станет!
595

Микеланджело
Светлый образ!
О, эти руки старые способны
Творить прекрасней и не буду
Рассказывать о замыслах моих,
Кто б ни просил об этом. Ваше дело —
Доставить средства и следить, чтоб воры
На них не наложили рук. А строить
Мне предоставьте!
Кардинал

Марчелло

Но, любезный зодчий,
Вы забываетесь, так грубо споря
Со мною, кардиналом, при его
Святейшестве.
Микеланджело
(надевая ш ляпу)

О, нет, я не забыл,
Что мой далекий предок — граф Каносса,

617

В чьих жилах императорская кровь,
И я в родстве с Матильдой, что собору
Имения и земли отдала.
Недаром мой отец, Буонаротти!,
Был подеста Киузи и Капрезе.
Я не привык, чтоб кто-нибудь со мной
Так говорил, как будто бы я нанят
Построить стену дом, прошу вас.
Микеланджело
У меня
Нет времени. И все же я войду.
Там все полно созданьями искусства.
Я вижу бюст, который сделан с вас
И отлит в бронзе. Кто же этот мастер
С таким чутьем и силой?
Бинд о
Бенвенуто.
Микеланджело
А ? Бенвенуто? Это создал гений.
Меня он восхищает даже больше
Античных статуй, что стоят кругом,
Хотя они — редчайшие. Но вы
Поставили его так высоко,
Что свет из окон портит выраженье.
Будь окна выше — этот бюст, конечно,
622

Среди работ античных Мастеров
Свое бы занял место. Я войду
И это чудо рассмотрю поближе.
Всегда я говорил, что Бенвенуто,
При всех его причудах и безумствах,
Покажет гениальные работы,
И удивит весь мир, и бросит В1ЫЗОв
Всем лучшим современным мастерам.
Входят в дом.

4
В КОЛИЗЕЕ

Микеланджело и Томазо

д е К а в а л ь е р и.

Кавальери
Что делаете вы один, маэстро?
Микеланджело
Я здесь учусь.
Кавальери
Н о вы давно уж мастер
И учите весь мир.
Микеланджело
Нет, я невежда
И даже, как сказал один философ,
Невежества не вижу своего.
Я ученик, не знающий урока,
Перед античным мастером, создавшим
Такое здание, величиной
Достойное циклопов.

Кавальери
Г ауденций —
Его незабываемое имя.
В награду он был брошен на съеденье
. Голодным львам, вот здесь.
623

Микеланджело
Пустые сказки.
Кавальери
Н о вами Гауденций превзойден.
Микеланджело
Прошу вас, помолчите.
Кавальери
По преданью,
Амфитеатр огромный возвели
З а десять лет. Строителей же было
Пятнадцать тысяч.
Микеланджело
Он неповторим,
Былого Рима мраморная роза.
Три раза по пятьсот суровых лет
Грозили бури лепесткам чудесным,
Замшелый камень увозили в город,
Им украшали церкви и дворцы,
Он лег на стройных набережных Тибра
Нам под ноги. Но то, что здесь осталось,
Все так же гордо подставляет грудь
И солнцу и созвездиям, что ночью
Висят над ним, как пчелы дружным роем.
Кавальери
Да, роза Рима, но не роза рая,
Н е та, что у тосканского поэта.
Там лепестками были херувимы,
А здесь — совсем иные лепестки:
Сенаторы в их шапках фессалийских
И толпы разъяренной римской черни.
Ни Цезаря супруга, ни весталки,
Смотревшие, как гибнет гладиатор,
Не придавали розе обаянья.
Микеланджело
Я говорю о здании — не людях,

Кавальери
Песок 'Пропитан кровью христиан,
А эти камни, полные расщелин,
Немые обличители толпы,
Что наслаждалась видом смертных мук.
Микеланджело
Томазо Кавальери, почему
Вы — живописец, а не проповедник?
Вам кажется, что я, хваля постройку
И смело перекинутые арки,
Оправдываю древнюю жестокость?
Мне стыдно сравнивать работы наши
С трудами римских зодчих. Эти стены
Стояли прочно при землетрясеньях,
Они служили верной цитаделью,
Выдерживая долгие осады.
Железные их скрепы кто-то вырвал,
И все-таки1 они стоят доныне,
Как будто вытесаны из скалы,
Что в глубь земли вросла неколебимо.
Кавальери
Я повторяю, что работы ваши
Прекрасней, потому что ваши цели —
Возвышенней. А это — лишь руины,
В которых укрываются бандиты
Да призраки замученных людей.
Микеланджело
Н о тысячи цветов из каждой щели
Наружу смотрят; птицы свили гнезда
Среди осевших и упавших арок
И новые понятья красоты
Внушают архитектору. Пойдем,
Вскарабкаемся по остаткам лестниц
В те коридоры, что идут над нами,
И будем изучать и удивляться
Загадкам древним древнего искусства,
В котором я не мастер — ученик.
40 Лонгфелло

625

Всему придет конец. Самой планете
Конец настанет. Так, во сне однажды
Увидел я, что с неба протянулась
Огромная рука и мерный ход
Земли остановила. Водопадом
В немую бездну хлынули моря,
Луга и рощи в воздухе повисли,
Как некие лесные острова,
Гроба разверзлись, мертвые с живыми
Перемешались, — и живые гибли,
И города с вечерними огнями
Рассыпались, как сыплются алмазы
И з сломанной короны. От земли
Остался только каменный скелет,
А над землей повис зловещей тучей
Взметенный прах, и все, что в нем) смешалось,
Низринулось на мертвую планету,
Тонувшую во тьме, как тот корабль,
Который долго разбивает волны,
А там идет ко дну и в темной бездне
Ложится вместе с мертвым экипажем.
Кавальери
Н о ведь Земля не движется.
Микеланджело
Кто знает?
Великих истин светлые шатры
Мы с наших стен нередко различаем
Как бы в тумане. Н о прольется свет,
И мир признает истину. Я слышал,
Что человек по имени Коперник,
Который был профессором здесь, в Риме,
Тайком учил, что движется Земля,
Н е Солнце. Так и сон, что мне приснился,
Был только сном. Но часто наши сны
Опережают явь. И в них увидишь,
Чего не видел наяву.
626

5
СНОВА БЕНВЕНУТО

Рынок деи Корви. М и к е л а н д ж е л о ,

Бенвенуто

Челлини.

Микеланджело
Итак, мой Бенвенуто, ты опять
Вернулся в вечный город. Да, ведь к Риму
Все тяготеет. Более нигде
Покоя не найти. Вдали от, Рима
Нам нравятся другие города,
Н о ненадолго. Только этот город —
Блаженство наше, родина вторая,
Не только по случайности рожденья,
Н о по любви.
Бенвенуто
Я здесь остановился,
У Биндо Альтовити. Утром ногу
Поцеловав святейшему отцу,
Я тотчас поспешил сюда, к руке
Великого маэстро.
Микеланджело
И нашел
Маэстро постаревшим.
Бенвенуто
Не стареют
Прекрасные скульптуры.
Микеланджело
Да, закат,
Хотя еще не ночь. Двенадцать лет —
Немалый срок. Что Франция?
Бенвенуто
Маэстро,
Боюсь, рассказ мой может затянуться.
Я был отлично принят королем,
Который мне назначил содержанье,
Какое получал наш Леонардо,
А мастерскую дал мне в Тур де Нель,
Над самою рекой.
627

Микеланджело
Прием прекрасный.
Бенвенуто
Чем за него я отплатил — неважно,
Есть вещи поважнее, о которых
Хочу я говорить. Вы мне писали
О римском бюсте Биндо Альтовити.
Я превосходно помню эти строки:
«Мой Бенвенуто, я немало лет
Считал тебя великим ювелиром.
Теперь я знаю — ты не меньший екулышюр».
Великодушный мастер! Как, скажите,
Мне отвечать на добрые слова?
Микеланджело
Поверить в них. Я у мессера Биндо
Увидел бюст, решил, что он не хуже
Античных, и об этом написал
Тебе. Вот все, пожалуй!
Бенвенуто
Слишком много!
И я сейчас терзался бы стыдом,
Когда бы не имел работ достойней,
Чем этот бюст.
Микеланджело
А что ты сделал лучше?
Бенвенуто
Перед отъездом я вам обещал,
Уехав превосходным ювелиром,
Вернуться славным скульптором. И слово
Я полностью сдержал.
Микеланджело
Мой Бенвенуто,
Я признавал твой гений, но боялся
Твоих пороков.
628

Бенвенуто
Я их превратил
Успешно в добродетели. Упрямство
И вспыльчивость отлично помогают,
Где кротость и терпенье не помогут.
Н е так давно из бронзы я отлил
Персея. В левой поднятой руке
Он крепко держит голову Медузы
И в правой — меч, что голову отсек.
А правой пяткой тело попирает.
В лице его — и гордость и печаль,
Глаза устремлены на жертву мести.
Микеланджело
Я вижу ясно.
Бенвенуто
И мою скульптуру
На площади поставить решено:
На полпути от вашего Давида
К Юдифи Донателло? Так и будет.
Микеланджело
Соперница обоим!
Бенвенуто
Но, маэстро,

KaiK изводил меня и Бандин1елло,
И .этот Риччи, главный мажордом
У Козимо,и их шпион Горини,
Который всюду крался вслед за мною,
Как черный настороженный паук,
Гудя над ухом комару подобно.
Я плакал от досады, проклиная
Тот час, когда покинул Тур де Нель
И прибыл iBO Флоренцию — когда
Подумал о Персее. Сколько сплетен
Нашептывали герцогу они,
Чтоб повредить работе!
629

Микеланджело
Ложь подобна
Секундной стрелке, что кружится быстро.
Но часовая стрелка, стрелка правды;
Недвижная как будто, побеждает:
Пока она до цели не дойдет,
Часы не станут бить.
Бенвенуто
Мое упрямство
Мне помогло преодолеть преграды,
Поставленные завистью и злобой.
Микеланджело
Смотря на завершенное творенье,
Никто не видит долгого труда,
Н е думает — чего лишился б мир,
Когда бы мастер отложил работу.
Как в здании лежит на камне камень, —
А нет фундамента, нет и строенья, —
Так каждый добрый или злой поступок
Покоится на совершенных прежде,
Забытых и запрятанных в земле.
Бенвенуто
Сам Бандинелло похвалил Персея,
Хоть герцогу он прежде говорил,
Что я не отолью большой фигуры.
Микеланджело
Но ты Персея все-таки отлил
И сделал Бандинелло лжепророком.
Да, лучший довод — дело..
Бенвенуто
А отливка!
Какую ночь я пережил тогда!
Был дождь и ветер. Мы топили печь
Сосной из Серристори. Скоро пламя
Взметнулось до стропил. Оно грозило
Поджечь всю кровлю и ее обрушить
630

На наши головы. И з сада ветер
И дождь врывались к нам, гася огни,
И я почти отчаялся. Т о в холод,
То в жар меня бросало поминутно.
Я думал, что умру. Пришлось уйти
И на постель свалиться без надежды.
И вдруг у изголовья моего
Старик явился, дряхлый и горбатый,
И так уныло, как увещевают
Преступника, ведомого на казнь,
Стал причитать он: «Бедный Бенвенуто!
Металл испорчен! Не спасти работу!»
Тогда с таким ужасным диким криком,
Что мог достичь он огненных небес,
Я на ноги вскочил и вновь ворвался
К моим подручным. Все они стояли
В унынии и страхе. Я взглянул
И увидал, что масса потускнела.
В отчаянье я стал бросать в огонь
Дубовые поленья. Страшным жаром
Дохнуло на меня. Но мой металл
Как будто ожил — засиял, зарделся.
Потом блеснул огонь, раздался взрыв,
Как будто гром над нами прокатился,
Тяжелый свод печи внезапно треснул,
И ливень бронзы хлынул через край.
И я пустил ее по желобам,
Чтобы наполнить форму. Н о металл мой,
Г устой и тусклый, тек подобно лаве,
И я послал подручных принести
Все олово мое — ковши и чаши:
Их было до двухсот. Я приказал
Бросать в огонь посуду, чтобы сплав
Пожиже сделать.
в одно мгновенье
Наполнилась вся форма до краев.
И на коленях я благодарил
Творца. Потом мы весело поели
И спать легли. За окнами светало,
Я был совсем здоров.

и

Микеланджело
Да, странный случай.

И он ни с кем не мог случиться, кроме
Тебя, мой Бенвенуто!
Бенвенуто
Мажордом
Расспрашивал подручных, и они
Сказали: «Это был не человек,
А сущий дьявол!»
Микеланджело
Какова отливка?
Бенвенуто
Прекрасна. Только правая стопа —
О чем я герцога предупреждал —
Чуть хуже вышла. И хватило бронзы, —
Ни капли больше и ни капли меньше.
Не чудо ли, маэстро?
Микеланджело
Да, я вижу,
Как в добродетель перешел порок.
Бенвенуто
Я заболтался. Есть дела важнее,
Маэстро: герцог Казнимо вас оросит
Приехать во Флоренцию. Вас ждут
Все почести, вы будете сенатор,
Один из Сорока Восьми.
Микеланджело
Довольно!
Его 'сенатор! А ! С тех пор как пастой
Отменена республика и герцог
Поставлен над Флоренцией, я боле
Н е флорентинец. Кончились мечты.
Великий герцог Козимо у власти,
Свобода умерла. О, горе мне!
Я родину мою хотел увидеть
Идущей к славе, счастью и добру,
Н е снившимся другим! Н о вал высокий
Попюд Ш спад и разом хлынул вниз.
632

Флоренция хрипит предсмертным хрипом.
Я слишком стар, чтоб ждать иных времен,
И здесь умру. Мне сорная TpaBia,
Растущая среди развалин Рима,
Дороже, чем садовые цветы
Всех городов других. Кольцо Кампаньи,
Сквозь дымку облегающее город,
Дороже вилл тосканских городов.
Бенвенуто
Н о там остались старые друзья.
Микеланджело
Умерщвлены: Валори обезглавлен,
Филиппо Строцци в крепости задушен,
А Гвиччардини отравил шпион.
Как может во Флоренции теперь
Жить честный человек? Кто поручится
З а жизнь мою?
Бенвенуто
Что ж, если все друзья
Погибли, то врагов не стало тоже.
Микеланджело
Но Аретино?
Бенвенуто
Он давно уехал
В Венецию.
Микеланджело
От этого не легче.
Ра131В1ратню1ГО, пустого шарлатана!
Льстецы зовут божественным, как будто
Желая это слово осквернить.
Он мне прислал письмо, — не запечатав,
Рассчитывая явно на огласку, —
Где в каждом слове видно столько злобы,
Что я дивлюсь порочности его.
Он сущий дьявол, а не ты. Когда-то
Он вздумал наставлять меня, как должно
Писать мне Страшный суд!
633

Бенвенуто
Да, да, я помню.
Микеланджело
Он пишет мне, что как христианин
Он оскорблен нескромностью манеры,
В которой я работал.
Бенвенуто
Лицемер!
Микеланджело
Еще он пишет: что миру стало ясно,
Что не хватает набожности мне,
Что я хвалюсь работой. Мне? Хвалиться?
Пусть хвалится собою Буджардини
И прочие. Я вечно недоволен
И ясно вижу, как мои созданья
От замыслов великих далеки.
Бенвенуто
Теперь лишь до конца я постигаю
Всю подлость этой твари. Обвинить
Вас в ереси сейчас, в такое время!
Какая низость!
Микеланджело
Ангелов пишу я
Без ореола, а в моих святых
Нет скромности земной.
Бенвенуто
Какая наглость!
Микеланджело
Язычники Диану одевали
Покровом непрозрачным. А когда
Писали Афродиту обнаженной,
Смиренный вид служил ей одеяньем.
Ей придавали некую одежду.
Т о в древности. А я, христианин,
G34

Искусству преданный к ущербу веры,
И з девственниц и мучеников создал
Такое зрелище, что на него
Глаз не поднимут и в развратном доме.
Бенвенуто
Он там как дома и, конечно, знает,
Кто от чего там отведет глаза.
Тем паче — Страшный с у д !.. Вполне понятно!
Микеланджело
Но небо не замедлит наказать
Нечестие мое. И чем прекрасней
Моя работа, тем) неизгладимей
Порочит гений мой. Н о если б только
Все то, что он когда-то мне писал
В своем письме, уже известном миру,
О небе, и об аде, и о рае,
Исполнил я, природе не пришлось бы
Стыдиться, что меня она почтила
Таким талантом; что теперь в искусстве,
Как некий гордый идол, я стою.
Он также упрекал меня со злобой
Гробницей папы Юлия, доселе
Не конченной. Писал, что это было
Пророчеством! дурным — при жизни папы
Ваять ему гробницу. Вспоминал
О золоте, завещанном мне папой,
И называл грабителем меня.
Вот все, что он писал мне. Что водило
Его рукой?
Бенвенуто
Тщеславие, маэстро!
Он — умный автор, и ему приятно
Пером проворным оскорблять людей,
Размахивая им у них пред носом
Подобно тем, кто бьется на рапирах,
Чтоб ловкость показать. И если б вы
Принять его советы пожелали
Иль только поблагодарить его,
Он стал бы фехтовать куда любезней

Всему виной задетое тщеславье
И жажда видеть собственное имя
На титульном листе. Не придавайте
Значения письму. Его забудут.
Микеланджело
Да будет так. Ведь это — та же брань
И те же камни, что швыряли дети
Вслед Данте.
Бенвенуто
Н о скажите мне, маэстро,
Что герцогу могу я передать?
От вас он не потребует работы.
Почтите лишь Флоренцию приездом,
А там он будет ожидать, что вы
Иной раз ценный ваш совет дадите.
Микеланджело
Ты слышал мой ответ. Ему ничем
Меня не заманить. Моя работа —
Здесь в Риме, только здесь, — собор святого
Петра. Все предыдущие творенья
Забыты мной теперь. Я их оставил,
Как вехи, на дороге за собою,
Н о то, что впереди, еще мое.
Строительство не кончено. Н е могут
Ни упросить меня, ни оторвать
Приманками богатства или славы,
Покуда не поднимется собор
Такой, каким в мечтах его я вижу.
Бенвенуто
А живопись?
Микеланджело
С ней кончено.
Бенвенуто
Я рад.
Скульптура выше и к природе ближе,
Которая всегда творит рельефно.
636

Огромный шар земли был также Сделай
И з глины — и в горниле обожжен,
И все мужчины, женщины, все звери
Суть статуи, а не созданья кисти.
Что говорить! Цветы, деревья, фрукты
Сначала были вылеплены богом,
Раскрашены — потом. Искусство красок
Нам лжет. Оно лишь призрак.
Микеланджело
Это верно,
Скульптура больше. Мертвых оживлять —
Задача выше, чем плодить фантомы.
И з трех сестер — искусств — важнее та,
Что строит. Эта — старшая. Другие —
Н е боле, чем прислужницы ее.
Они не создают, а подражают,
И я теперь подвластен только старшей.
Бенвенуто
Н о разве вы не будете ваять
На удивленье миру?
Микеланджело
Для собора
Скульптур мне нужно много. Место каждой
Уже отвел я и его запомнил.
Н о дело плохо движется. Все время
Задержки. Т о не хватит матерьяла,
Т о денег. Бесконечные помехи,
Интриги кардиналов, споры с ними,
И зависть архитекторов, и сплетни.
Я вынужден бороться, но работу
Я доведу до самого конца.
Н о прежде может смерть меня настигнуть, —
Незваный гость, что без предуирежденья
Является и вдруг кладет конец
Всем замыслам. Тогда, мой Бенвенуто,
Н е ранее, я, может быть, поеду
Обратно во Флоренцию. Пусть герцог
Узнает мой решительный ответ.
637

6
БОГАТСТВО УРБИНО

Мастерская

Микеланджело.

Микеланджело

и

У р б и н о.

Микеланджело
(от рываясь от работы)

Урбино, мы с тобою старики,
Я с каждым днем слабею.
У рбино
Эччеленца,
Вам показалось. Разве я не вижу,
Что вы дробите мраморные глыбы,
Как двадцать лет назад?
Микеланджело
Привычку к камню
Привила мне кормилица моя,
Жена каменотеса в Сетиньяно.
Ведь первый звук, который я услышал,
Был звон резца.

Урбино
И до сих пор резцом
Вы искры высекаете.
Микеланджело
Пустое,
Мой мрамор слишком тверд.

Урбино
Но эту глыбу
Прислал вам из Каррары Тополино,
А он знаток.
Микеланджело
И с этой глыбой вместе
Почтил меня своим произведеньем,
Меркурием с короткими ногами
И длинным телом, — точно у богов
Посланец может быть коротконогим.
638

Да он не более, чем ты, Меркурий.
Скорей походит он на те фигурки
И з алебастра, что нередко в селах
Торговцы предлагают, уверяя,
Что это изваяния святых.
Но, к счастью для синьора Тополино,
Немногие способны отличить
Прекрасные работы от хороших,
А для профанов — все равны, и часто
Великие бездарным уступают.
У рбино
Ах, как тогда смеялся Эччеленца!
Микеланджело
Да, бедный Тополино! Но не каждый
Рождается художником. И труд
Не всякого им сделает.
У рбино
Конечно,
Как ни трудись, а папою не станешь.
Я растирал вам краски тридцать лет,
Но ведь не стал художником.
Микеланджело
У многих
Глаза не видят; я же в каждой глыбе
Так ясно вижу статую, как будто
Она уже стоит на постаменте,
Законченная, в должном освещенье.
Я только разрушаю оболочку,
Которая скрывает красоту,
Чтоб и другие ею восхищались.
Н о я старею. Что ты будешь делать,
Когда меня не станет?
У р би н о
Эччеленца,
Я перейду к другому.
639

Микеланджело
Никогда!
Служить — не сладко. А ведь сколько лет
Ты прослужил мне верою и правдой
И был скорее другом, чем слугой.
Старели мы бок о бок. Неужели
Ты мог о Микеланджело подумать,
Что он слугою здесь тебя оставит,
Когда от всяких служб уйдет навек?
Вот кошелек. Возьми. Здесь золотые,
Две тысячи.
У рбино
Две тысячи!
Микеланджело
Т еперь
Ты стал богат. Умрешь не в богаделыне.
У рбино
Хозяин!
Микеланджело
Я с собой их не возьму.
Последняя одежда — без карманов.
У рби н о
( ц е л у я р у к у М и кел ан дж е ло)

Мой щедрый господин!
Микеланджело
Тсс!
У рбин о
Добрый ангел!
Микеланджело
Молчи, старик. Ступай ложись — и помни:
Ты был у Микеланджело слугою,
И ты служить не должен никому.
$40

7
ДУБЫ МОНТЕ ЛУКА

Микеланджело,

один в лесу.

Микеланджело
Как тихо здесь! Огромные дубы
Стоят неколебимо. Легкий ветер
Касается неслышно их ветвей.
Спокойствие лесное так подходит
К дня mi нашей старости! Деревья эти,
Что в детстве, верно, слышали коней
И трубы Барбароссы, — про себя
Смеются над людьми. При всем старанье
Нам не прожить сто лет. Вот этот желудь,
В тюрбанчике своем подобный турку, —
Кто знает. — может стать огромным дубом
И, желуди роняя, ими будет
Кормить свирепых диких кабанов
И птичьи гнезда на руках могучих
Укачивать, пока весь мойр, все люди —
Отцы, и сыновья, и сыновья
Их сыновей — не станут глиной, прахом.
В просветах меж деревьями я вижу
Клитумний, эту тихую долину,
Дома, и рощи, и под тополями
Пасущееся стадо белоснежных
Быков у светлой речки. О природа*
Кормилица и ласковая мать!
Я, не любивший должною любовью
Тебя и проводивший год за годом,
Как в заточенье, в городских стенах,
Вдыхавший душный воздух шумных улиц,
Теперь пришел к тебе. Здесь тишина.
Отшельники своими огоньками
Усеяли пологий склон горы,
А монастырь святого Юлиана —
Как мрачное орлиное гнездо,
Что за утес отвесный уцепилось.
Там, над равниною, садится солнце,
Пурпурное, как Аполлонов диск,
Который стал орудием Зефира,
41 Лонгфелло

641

И Гиацинта поразил, и кровь,
Цветами ставшую, на землю пролил.
Н о демоны прогнали божества,
Отшельники повыжили дриад,
Да и Силена и его осла
Прогнали наши тучные монахи.
А вот один» 1И1з братыи монастырской
С коричневым морщинистым лицом
Сидит под исполинскими дубами,
Морщинистыми, так же как и он.
О чем его раздумье? Добрый вечер,
Святой отец!
Монах
Господь с тобой!
Микеланджело
Простите!
Я помешал вам.
Монах
Нет, я лишь мечтал.
Всю жизнь одно прекрасное виденье
Преследует меня. Ему не сбыться,
И я всю жизнь стремлюсь к нему мечтою,
Н о без надежды.
Микеланджело
Все живут мечтами.
И у меня их много не сбылось.
Всё суета. Я думал иногда:
В стремленье 'счастье, а не ib достиженье —
Достигнутым мы меньше дорожим.
О чем же вы мечтаете? Скажите!
Монах
Как сноп Иосифа, перед которым
Склонились все снопы, а он стоял,—
Одно мне душу полнит и терзает.
Оно моим молитвам придает
642

и смысл и живость. Я хотел бы ©вдеть
Наш Вечный Город.
Микеланджело
Рим?
Монах
Другого нет,
Другие суть хвастливые названья.
Небесный Город, золотом мощенный,
Хранимый сонмом ангелов!
Микеланджело
О, если б
Он был таким! Я только что бежал
От стен его. Под Римом — герцог Альба.
Монах
Он все ж — Небесный Город. Я хотел бы
Его увидеть, прежде чем умру.
Микеланджело
У каждого — свой крест.
Монах
Когда бы я
Нес крест, — я шел бы или же упал,
Но здесь распятье: к моему кресту
Я пригвожден и молча жду кончины.
Микеланджело
Но что бы вы хотели видеть в Риме?
Монах
Его святейшество.
Микеланджело
Так, та1к! Того,
Кто прежде звался кардинал Караффа?
Он — лишь старик восьмидесяти лет
И с глубоко запавшими глазами,
Что, как карбункулы, всегда горят.
643

Часами за столом с друзьями сидя,
Как мавров, он испанцев проклинает.
Кто защищает Рим?
Монах
О, легионы
Архангелов!
Микеланджело
Да, он их так зовет.
На деле ж это — немцы-лютеране,
Еретики.
Монах
О господи помилуй!
Микеланджело
А что еще?
Монах
Узреть, как едут к мессе
В каретах золоченых кардиналы.
Микеланджело
Не едут в рай в каретах!
Монах
Катакомбы,
Монастыри и церкви; пышный праздник
Страстной недели или рождества,
В их неземном величии и блеске.
Н о я их не увижу.
Микеланджело
Эти службы
И пышные обряды нашей церкви —
Пустое лицедейство перед тем,
Кто видит под личинами актеров.
Останьтесь здесь. Приехав в Вечный Город,
Вы можете увидеть слишком много.
Что дальше?
644

Монах
Я хотел бы там увидеть
Сикстинскую капеллу, Страшный суд.
Микеланджело
Ей повредили чад свечей и ладан,
И краски потемнели.
Монах
Горе мне!
Но я хотел бы слышать «Мизерере»
Аллегри. Да, услышать папский хор!

Микеланджело
Ах, эта музыка теперь звучит
Как реквием. Я стар, жил в Риме долго,
Лет тридцать. Мне понятны тайны мира,
Неравномерный ход его колес,
Его разлад, борьба его и страсти.
Послушайте меня: не покидайте
Своих лесов и не стремитесь в Рим.
Не забывайте— в древнем Виттенберге
Жил некогда монах. Ваш Вечный Город
Он посетил. Монаха звали Лютер.
Вы знаете о том, что было дальше.
Звонит монастырский колокол.

Монах
У нас в монастыре звонят к вечерне.
Помолимся о мире на земле.

8
МЕРТВЫЙ ХРИСТОС

Мастерская. М и к е л а н д ж е л о при огне работает
над Мертвым Христом. Полночь.

Микеланджело
Смерть, отчего твои черты немые
Я не могу схватить? Не оттого ли,
Что слишком близко от тебя стою?
€45

Зачем меня ты за руку уводишь,
Как будто я твой робкий ученик?
Пускай юнец безусый подождет,
И он узнает, что такое старость.
Когда-то я сумел изобразить
И Жизнь, и Смерть, и С он— прообраз Смерти.
Я помню ясно, что Джованни Строцци
Под изваяньем Ночи написал
Давным-давно, в капелле Сан-Лоренцо!
Отраден сон! Он стал еще отрадней.
Друзья мои в могиле. И она
Ушла за ними — мой вернейший друг.
Я видел, как великий скульптор, Смерть,
В холодном мраморе одним ударом
Ее запечатлел. И я губами
Руки коснулся, белой и холодной.
Но что мне не позволило коснуться
Прекрасных уст и лба? Отраден сон!
Входит Д ж о р д ж о

Вазари.

Вазари
Маэстро, добрый вечер или утро,
Не знаю, что из двух.
Микеланджело
Как вы вошли?
Вазари
Я? Через дверь.
Микеланджело
Аскакио забыл
Закрыть ее.
Ваза ри
Должно быть, так! Скажите,
Похож ли я на призрак, что способен
Пройти сквозь дверь? Я мимо проходил,,
Увидел свет в окне и, услыхав
646

Знакомый звон резца, зашел узнать,
Что вам так долго не дает ложиться.
Микеланджело
( в ы х о д я вп еред с огн ем )

Вы пировали с вашими друзьями,
Вазари, и ко мне сейчас пришли
Н е вовремя.
Вазари
Я, впрочем, послан папой.
Его святейшество просил чертеж
Базилики и купола, который
Однажды он уж видел.
Микеланджело
Что ж, поищем.
Вазари
А что это за мрамор там, ‘эй? доми),
Отсвечивает?
Микеланджело
Все — или ничто,
Кто как посмотрит. Я свое надгробье
Ваял.
Вазари
Но ради нашей давней дружбы
Не прячьте этой вещи от меня!
Не откажите!
Микеланджело
( р о н я я светильник)

Жизнь моя теперь —
Пустой театр. Огни уже погасли,
Оркестр умолк, актеры разошлись*
А я сижу, переживая сцены
647

Былых времен. Я стар, и смерть все чаще
З а край одежды дергает меня.
И скоро я, как этот мой светильник,
Угасну — и последней искрой жизни
Не разгоню суровой темноты.
Какая безнадежность! Мрак и горе!
Как близко смерть, как далеко до неба!

ПРИМЕЧАНИЯ

С ТИ Х О Т В О РЕ Н И Я
НОЧНЫЕ ГОЛОСА

Г и м н н о ч и (стр. 4 ).
— письмена древних германцев. Рунами, в частности, записаны старинные песни скандинавских народов.
Ш а г и а н г е л о в (стр. 5).
Посвящено памяти первой жены поэта, скончавшейся в Роттер*
даме 29 ноября 1835 г.
Руны

РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

П о г р е б е н и е М и и н и с и н к а (стр. 11).
л и л и й . — Н азвания месяцев у индейцев связаны с яв­
лениями природы (ср., например, названия месяцев в «Песне о
Гайавате»).
М есяц

БАЛЛАДЫ

С к е л е т в б р о н е (стр. 16).
— скандинавские мореплаватели в эпоху средневековья,
занимавшиеся торговлей и морским разбоем.
С к а л ь д — древнескандинавский поэт — певец.
Б е р с е р к — скандинавский воин, обычно
отличавшийся свире­
постью.
М е н е с т р е л ь — странствующий поэт-музыкант
в эпоху- средне­
вековья.
С к а —■свежий ветер в проливе Скагеррак между Данией н Нор®
вегней.
С к о л ! (норв.) — заздравное восклицание на пирах.
В и кинги

651

Г и б е л ь « В е ч е р н е й з в е з д ы » (стр. 2 0 ).
Галилея — в древности одна из областей Палестины.

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Э н д и м и о н (стр. 2 5 ).

Эндимион — в античной мифологии пастух, возлюбленный бо­
гини Дианы.
К р е к е Ч а р л з (стр. 2 7 ).
Чарлз — река близ города Портленда, где Лонгфелло провел
свою юность.
E x c e l s i o r ! (стр. 2 9 ).
Excelsior (лат.) — всё выше. Три первые строфы этого стихо­
творения перевел революционный демократ, поэт М. Л. Михайлов,
считавший его «высоко поэтическим произведением, полным глубо­
кой мысли».
Обитель Сен-Бернар — монастырь в Альпах.
M ezzo

cam m in

(с т р . 3 0 ) .

M ezzo cammin (и т а л .) — в сер еди н е пути. Э ти м и словам и начи­
н ается

« Б о ж ест в ен н а я к ом едия »

Д анте.

СТИХИ О РАБСТВЕ
К У и л ь я м у Ч а н н и н г у (стр. 3 1 ).
Уильям Чаннинг (1 7 8 0 — 1842) — американский богослов и пуб­
лицист. противник рабства негров.
Патмое — остров в Эгейском море, где Иоанн Богослов, со­
гласно христианской легенде, написал Апокалипсис — последнюю
книгу Нового завета, в которой говорится о «конце мира».
П о л у н о ч н а я п е с н я р а б а (стр. 3 5).
Давид — полулегендарный древнееврейский царь (X I —X в. до
н. э.). Известен своими псалмами.
Сион — гора близ Иерусалима, где находилась столица древ­
ней Иудеи. Впоследствии — то же, что и Иерусалим.
Павел — один из апостолов.
К в а р т е р о н к а (стр. 3 7 ).
Квартеронка. — Квартероны — дети от браков белых с мула­
тами.
П р е д о с т е р е ж е н и е (стр. 3 8 ).
Самсон • « библейский герой, обладавший необычайной ошуйч

БАШНЯ Б БРЮГГЕ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Б а ш н я в Б р ю г г е (стр. 4 0 ).

Брюгге — город во Фландрии.
Рыцари лесов фламандских, или «лесничие».— Такое звание да­
валось в старину губернаторам Фландрии, назначаемым французским
королем.
Болдвин Браз де Фер — последний из губернаторов Фландрии.
После него «лесничие» стали называться графами.
Лидерик де Бюк — первый из губернаторов Фландрии (V II в.).
Креси , Луи — граф, губернатор Фландрии.
Ги де Дампиер — граф, губернатор Фландрии.
«Золотое руно» — рыцарский орден, учрежденный в 1430 г.
Максимилиан (14 5 9 — 1519) — германский император с 1493 г.,
сын императора Фридриха III, муж Марии Валуа (см.). Восставшие
горожане Брюгге посадили его в тюрьму. Он был освобожден лишь
после того, как, став на колени на площади, принес торжественную
клятву, что не будет мстить горожанам Брюгге.
Мария Валуа — герцогиня Бургундская (1 4 5 7 — 1482). В 1477 г.
она прибыла в Брюгге в качестве губернатора Фландрии. В том же
году она вышла замуж за Максимилиана.
Баварский герцог. — Согласно обычаям того времени, первую
ночь новобрачная должна была провести не с мужем, а с лицом,
условно его замещающим. Герцог Баварский, заместитель Максими­
лиана, должен был свадебную ночь провести с принцессой. Их раз­
делял обнаженный меч, и четыре вооруженных воина охраняли их.
Намюр — город во Фландрии. Лонгфелло здесь имеет в виду
Жана, графа Намюрского, предводителя восставших фламандских
ткачей.
Гилъом де Жюльер — второй предводитель восставших фламанд­
цев.
Бой, где шпоры золотые стали символом разгрома. — Подразу­
мевается битва (1 3 0 2 ) между французами, которыми предводитель­
ствовал Роберт, граф д’Артуа, и фламандцами. Она закончилась
полным поражением французов. В этот день погиб весь цвет фран­
цузского дворянства. Битва получила название «День золотых
шпор», так как вечером на поле боя было найдено много золотых
шпор.
Минне ватерская битва — сражение между горожанами Брюгге
и 1Гента. Первые прорыли в Минневатере канал, что отрицательно
сказалось на торговле города Гента. Поэтому горожане Гента напали
на брюггцев и разгромили их.
653

Капюшонов белых р я д .— Предводителем горожан Гента был
Жан Лион, капитан военного отряда в Генте, известного под назва­
нием «Белые капюшоны».
Артевелъде, Якоб ван (1 2 9 5 — 1345) — один из вождей фландр­
ских городов, восставших против французов. Сын его, Филипп Артевельде, перенес изображение золотого дракона с колокольни Брюгге
на колокольню Гента.
Роланд— название набатного колокола в Генте.
С о л н е ч н ы й л у ч (стр. 4 1 ).
Руфь — библейский персонаж.
А р с е н а л в С п р и н г ф и л д е (стр. 4 3 ).
Спрингфилд — город в Северной Америке, в штате Массачусетс.
Норманны — северогерманские племена, в V III— X I вв. завое­
вавшие Францию, Италию и Англию.
Тоскана — область в Северной Италии.
Ацтекские жрецы. — Ацтеки — индейское
племя, господство­
вавшее в Мексике до испанского завоевания в X V I в.
Н ю р е н б е р г (стр. 4 5).
Пегниц — река в Германии, на которой расположен город
Нюренберг.
Кунигунда — императрица Германии, умерла в 1204 г.
Мельхиор — Мельхиор Пфинцинг (1 4 8 1 — 1535), немецкий поэт
X V I в. В своей поэме «Рыцарь Тейерданк» (1 5 1 7 ) воспел Макси­
милиана и его женитьбу на Марии Валуа (см. прим, к стихотворе­
нию «Башня в Брюгге»).
Себалъд. — Лонгфелло говорит здесь о церкви св. Себальда,
где хранятся мощи этого святого.
Собор Лаврентия — одна из церквей в Нюренберге.
Альбрехт Дюрер (1 4 7 1 — 1528) — великий немецкий художник и
гравер. Его картины («Адам», «Ева», «Четыре апостола») и гравю­
ры на тему Апокалипсиса являются великолепными образцами искус­
ства эпохи Возрождения.
Мейстерзингеры — поэты, композиторы, певцы средневековой
Германии, главным образом выходцы из среды горожан и ремеслен­
ников. Жизнь и певческие состязания мейстерзингеров показаны в
опере Рихарда Вагнера «Нюренбергские мейстерзингеры» (1 8 6 8 ).
Ганс Сакс (1 4 9 4 — 1 5 7 6 )— знаменитый немецкий поэт-мейстер­
зингер, башмачник. Его произведения — басни, шванки (короткие
рассказы в стихах) и фастнахтшпили (масленичные пьесы) —- близ­
ки к народному творчеству.
Пушман, Адам (1 5 3 2 — 1600) — один из поэтов-мейстерзингеров. Написал стихотворение на смерть Ганса Сакса.
654

Г о н и м о м у о б л а к у (стр. 4 8 ).
Омахи, Черноногие — индейские племена, жившие в средней
полосе Соединенных Штатов.
Чудовище злое — чудовище, которое, согласно индейской ле­
генде, пожирало медведей, оленей, лосей и буйволов и обрекало ин­
дейцев на голодную смерть. Гитчи-Манито, верховное божество
индейцев, прогнал его из прерий.
Миссури — река в Северной Америке, приток Миссисипи.

ПЕСНИ И СОНЕТЫ
С т а р о м у д а т с к о м у с б о р н и к у п е с е н (стр. 53).
Христиан — Христиан V II, датский король с 1766 по 1808 г.
Скальд, викинги — см. прим, к балладе «Скелет в броне».
Элъсинор — городок со старинным замком в Дании у пролива
Зунд. В Эльсиноре происходит действие трагедии Шекспира «Гам­
лет».
Гамлет-отец — персонаж трагедии «Гамлет», являющийся в ви­
де призрака своему сыну.
Йорик — придворный шут короля, отца Гамлета.
Принц Фридерик — сын Христиана V II, впоследствии король
Дании Фридерик V I (1 8 0 8 — 1839).
Английских пушек грохот. — В 1807 г., во время царствования
короля Христиана V II, английская эскадра бомбардировала Копен­
гаген.
В а л ь т е р ф о н д е р Ф о г е л ь в е й д е (стр. 55).
Вальтер фон дер Фогельвейде (ок. 1170— 1 2 2 8 )— знаменитый
немецкий миннезингер.
Миннезингеры — немецкие средневековые
поэты, представители так называемой «рыцарской лирики». Минне­
зингеры воспевали рыцарские доблести и любовь к прекрасной даме.
Вальтер фон дер Фогельвейде был самым известным из них.
З а с т о л ь н а я п е с н я (стр. 57).
Силен — в греческой мифологии старик-сатир, учитель Д ио­
ниса (Вакха). Обычно изображался в виде захмелевшего старика в
венке из плюща.
Сатиры и фавны — в греческой мифологии козлоногие обита­
тели лесов, спутники Диониса.
Вакх (греч. Дионис) — бог вина и плодородия.
Феб (греч. Аполлон) — бог солнца, покровитель искусств.
Т ирс — украшенный гроздьями винограда жезл вакханок —
участниц празднеств в честь Вакха-Диониса.
Клаудиус, Матиас (1 7 4 0 — 1815) — немецкий поэт, автор стихо655

творений, посвященных темам вина и веселья. Известна его «Песня о
вине», которую называли «вакхической марсельезой немцев».
Реди, Франческо (1 6 2 6 — 1 6 9 7 )— итальянский ученый и поэт.
Написал ряд сонетов и дифирамб (восхваление в стихах) «Вакх в
Тоскане». О Клаудиусе и Реди Лонгфелло упоминает в своем
романе «Гиперион».
Сок Фалерна , или фалернское — сорт вина в древней Италии.
Лукулл (106— 56 до н. э.) — римский полководец. Славился сво­
им богатством и пирами. Выражение «лукуллов пир» стало нарица­
тельным.
С т а р и н н ы е ч а с ы н а л е с т н и ц е (стр. 59).
В стихотворении описываются часы, действительно стоявшие
на лестнице в доме Лонгфелло.
Жак Бридэн (1 7 4 3 — 1828) — французский проповедник и оратор.
О с е н ь (стр. 61).
Карл Великий (7 4 2 — 8 1 4 ) — франкский король, впоследствии
император, создатель обширной империи. Образ Карла — вели­
чественного старца — дан в «Поэме о Роланде» — французском
эпосе X в.
Д а н т е (стр. 6 2).
Данте Алигиери (1 2 6 5 — 1321) — великий итальянский поэт,
автор поэмы «Божественная комедия» (1 3 0 7 — 1321), написанной
особыми трехстишиями — терцинами. Данте был родом из Т ос­
каны.
Фарината дельи Уберти (X III в . ) — персонаж из «Божественной
комедии», знатный флорентинец, один из вождей гибеллинов, кото­
рые боролись с гвельфами за власть во Флоренции. Фарината спас
Флоренцию, которую хотели стереть с лица земли гибеллины, побе­
дившие гвельфов. Фарината томится в аду как последователь уче­
ния эпикурейцев, враждебного христианству.

НА БЕРЕГУ МОРЯ И У КАМИНА
Постройка

корабля

(стр. 6 3 ).

Каролина — название двух штатов в Северной Америке. Следует
различать Северную и Южную Каролину.
Роанок — река и город в штате Виргиния.
Мэнская сосна. — Штат Мэн изобиловал сосновыми лесами, кото­
рые давали превосходный материал для постройки кораблей.
С э р Г е м ф р и Г и л б е р т (стр. 7 4).
Кампобелло — остров близ берегов Северной Америки.
Гольфстрим — теплое течение в Атлантическом океане.
656

М а я к (стр. 75).
Христофор — легендарный святой, отличавшийся гигантским ро­
стом. Согласно библейской легенде, он перенес на себе Христа по
бушующим волнам моря.
Прометей — в греческой мифологии титан, похитивший огонь у
властителя Олимпа Зевса и отдавший его в дар людям. Образ Про­
метея часто встречается в мировой поэзии — у Эсхила, Гете, Байрона,
Шелли и др. См. также стихотворение «Прометей».
О т к р ы т о е о к н о (стр. 7 9 ).
Ньюфаундленд — порода крупных собак с длинной шерстью (по
названию острова у берегов Северной Америки).
Г а с п а р Б е ц е р р а (стр. 8 0 ).
Гаспар Бецерра — легендарный испанский художник.
П е г а с п о д с т р а ж е й (стр. 8 1).
Пегас — в греческой мифологии крылатый конь. От удара копыта
Пегаса возник священный источник муз — Иппокрена, вода которого
давала поэтам вдохновение.

ПОЭМЫ
Песнь о Гайавате.
Стр. 85. Все индейские названия объяснены в специальном сло­
варе, заключающем перевод И. Бунина (стр. 2 3 3 ).
Сватовство Майлза Стендиша.
Стр. 235. Плимут — старейшая колония в Новой Англии на
восточном берегу Северной Америки, основанная в 1620 г. изгнан­
ными из Англии пуританами, которые именовали себя «пилигри­
мами».
Григорий святой — Григорий V II (ок. 1013— 1085), римский
папа с 1073 г.
«Майский цветок» — название корабля, на котором пуритане
приплыли в Америку.
Стр. 236. Цезарь у Юлий (1 0 0 —44 до н. э . ) — знаменитый рим­
ский полководец, политический деятель и писатель.
Сагамор, сахем, пау-вау — названия вождей у индейских племен.
Аспинет, Самосет, Корбитант, Скванто иль Токамахймон — имена
индейских вождей.
Стр. 237. Бариф — английский военный писатель X V I в., автор
книги «Спутник артиллериста».
Гольдиндж, Артур — английский переводчик X V I в.
Гай — подразумевается Гай Юлий Цезарь.
Стр. 238. Брут, Марк Юний (8 5 —42 до н. э.) — один из участ42 Лонгфелло

657

ников заговора против Юлия Цезаря в 44 г. до н. в., нанесший ему
первый удар в сенате. Крылатым словом стало предсмертное восклицание Цезаря: «И ты, Брут!»
Стр. 241. Астарта — древнефиникийская богиня плодородия и
любви.
Ваал — верховное божество в религии финикийцев.
Лютер, Мартин (1 4 8 3 — 1 5 4 6 )— один из главных деятелей Ре­
формации в Германии. Перевел библию на немецкий язык.
Стр. 244. Апокалипсис (греч.) — последняя книга Нового за­
вета, в которой повествуется о «конце мира».
Стр. 245. Вирсавия — библейский персонаж, жена Урии, воена­
чальника царя Давида. Воспылав страстью к Вирсавии, Давид послал
Урию на верную гибель, а затем женился на Вирсавии.
Стр. 246. Уот Тайлер — вождь крестьянского восстания в
Англии в 1381 г. Восставшие требовали отмены крепостного права.
Уот Тайлер был предательски убит мэром Лондона Уолвортом.
Стр. 253. Эдем — по библейской легенде земной рай, место, где
жили Адам и Ева до грехопадения.
Стр. 256. Голиаф — по библейской легенде великан, убитый в
единоборстве юношей Давидом.
О г — библейский царь.
Стр. 259. Гельвеция — древнее название Швейцарии.
Стр. 260. Пресвитер — пастор протестантской церкви в Англии
и Америке.
Стр. 261. Руфь, Вооз — персонажи из библейской легенды.
Стр. 263. Есхол — область в Палестине.
Исаак, Ревекка — библейские персонажи.

СТИХОТВОРЕНИЯ

1858— 1882

ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ
П р о м е т е й (стр. 267).
Прометей — см. прим, к стихотворению «Маяк». В наказание за
похищение огня для людей 'Зевс приковал Прометея к скале на Кав­
казе, и коршун прилетал клевать печень Прометея.
Олимпийцы — греческие боги, которые, согласно легенде, жили
на горе Олимп.
Дант — см. прим, к стихотворению «Данте».
Равенна — город в северной Италии.
Мильтон, Джон (1 6 0 8 — 1674) — великий английский поэт, автор
поэмы «Потерянный рай» (1 6 6 7 ). В старости Мильтон ослеп.
658

Сервантес де Сааведра, Мигель (1 5 4 7 — 1616) — великий испан*
ский писатель, автор романа «Дон-Кихот Ламанчский» (1 6 0 5 — 1615).
К о р а б л ь - п р и з р а к (стр. 26 9 ).
«Магналия Кристи» — «Великие деяния Христа в Америке», вы­
шедшая в 1702 г. книга пуританского богослова Коттона Мезера
(1663— 1728), посвященная истории церкви в Новой Англии в
X V II в. Новая Англия объединяет шесть северо-восточных штатов:
Мэн, Иью-Хэмпшир, Вермонт, Массачусетс, Род-Айленд и Коннекти­
кут. Книга Мезера содержит биографии священников и судей и опи­
сывает их борьбу с еретиками.
Е в р е й с к о е к л а д б и щ е в Н ь ю п о р т е (стр. 273).
Моисей — легендарный пророк и вождь древних евреев. Согласно
легенде, Моисей принес скрижали с заповедями с горы Синай.
Давид — см. прим, к стихотворению «Полуночная песня раба».
Тора — пергаментный свиток с текстом первой части библии
(Пятикнижие), обычно хранящийся в синагоге.
Измаил и Агарь — библейские персонажи. Агарь, рабыня
Авраама, была изгнана Авраамом вместе со своим сыном Измаилом
и долгое время скиталась в пустыне. Их имена употреблены здесь
как символ изгнанников.
Гетто — в городах средневековой Европы и на Востоке особые
районы, отведенные для евреев. Гетто исторически возникло в ре­
зультате расовой дискриминации.
Мордухай — характерное еврейское имя, здесь употребленное в
нарицательном смысле.
Талмуд — собрание иудейских религиозных книг, в которых
дается толкование библии.
О л и в е р Б а с с е л и н (стр. 27 4 ).
Басселин, Оливер (точнее Баслен) — французский поэт, живший
в X V в. Его песни были изданы в 1610 г. под названием «Во-де-вир»,
откуда впоследствии возникло слово водевиль.
Вир — река и город в Северной Франции.
Азенкур — деревня в Северной Франции, где во время так на­
зываемой «Столетней войны» (1 3 3 7 — 1453) английские войска раз­
громили французских рыцарей в 1415 г.
У т р а ч е н н а я ю н о с т ь (стр. 2 7 7 ).
В этом стихотворении Лонгфелло вспоминает о своем родном го­
роде Портленде.
Бой, бушевавший вдали — морская битва, которая произошла
4 сен т я б р я 1813 г. между английским бригом «Боксер» и американ­
ским бригом «Энтерпрайз». Два капитана — убитые в этом морском

*

659

бою капитаны обоих бригов — англичанин Влайт и американец Бэрроуз. Их похороны состоялись в Портленде 7 сентября 1813 г.
З о л о т а я в е х а (стр. 2 7 9 ).
Джины — фантастические существа в арабском фольклоре.
Ариэль — фантастический персонаж из
комедии Шекспира
«Буря», светлый и радостный дух, который повиновался магической
силе мудреца Просперо. Просперо освободил его из плена в расщеп­
ленном сосновом стволе, куда Ариэля заточила злая колдунья Сикоракса, мать дикаря Калибана.
М о р я к , о т к р ы в ш и й Н о р д к а п (стр. 2 8 1 ).
Альфред (1 8 4 9 —9 0 0 ) — король Уэссекса, одного из англо-са­
ксонских государств. Альфред был крупным писателем. Он перевел
книгу Орозия, испанского историка и богослова (V в.), «Всемирная
история» и дополнил ее своими вставками. Одна из них — история
норвежца Охтхере (Оттар), который рассказал Альфреду о своем
плавании на север. Во время этого похода был открыт мыс Нордкап
и путь в Белое море.
Ч а с д е т е й (стр. 28 6 ).
В стихотворении даны образы дочерей поэта — Алисы, Эдит и
Аллегры.
Епископ Гаттон — легендарный епископ, который, в наказание
за то, что сжег в своем амбаре голодных людей, пришедших к нему
просить хлеба, был съеден живьем мышами в своем замке на Рейне.
Эта история послужила темой баллады Жуковского «Суд божий над
епископом».
Э н к е л а д (стр. 28 7 ).
Энкелад — в греческой мифологии один из титанов, восставших
против Зевса. Титаны были побеждены, и в наказание на Энкелада
был навален остров Сицилия. Согласно легенде, извержения вулкана
Этна вызываются усилиями Энкелада освободиться.
Н е с в е р ш е н н о е (стр. 291).
Тролли — сказочные существа, великаны (иногда — карлики) в
скандинавских поверьях.
Ф а т а - м о р г а н а (стр. 292).
Фата-моргана — обман зрения, мираж, когда в песчаной пустыне
путешественнику кажется, что он видит зелень деревьев, синеву реки,
деревни и сады.
С т р о и т е л ь з а м к о в (стр. 293).
Круглый стол — название, заимствованное из кельтской легенды
о короле Артуре и так называемых «рыцарях Круглого Стола»
(V I в.).

660

В ы з о в (стр. 294).
Замора — испанский город и крепость в провинции Леон.
Санчес — имя многих испанских королей Леона, Наварры и Ка­
стилии.
Ч а р л з С а м н е р (стр. 296).
Чарлз Самнер (1 8 1 1 — 1874) — американский прогрессивный по­
литический деятель, аболиционист, известный оратор. Он отстаивал
необходимость предоставления неграм избирательных прав. Был дру­
гом Лонгфелло и товарищем его по Боудойнскому колледжу.
Винкелърид, Арнольд — крестьянин, герой швейцарского наро­
да. По преданию, в битве при Земпахе в 1386 г. ценой собст­
венной жизни обеспечил победу швейцарцев над австрийцами. Об
этом подвиге рассказывается в народной эпопее «Земпахскдя
песня».
П у т е ш е с т в и я у к а м и н а (стр. 2 9 7 ).
Элъсинор — см. прим, к стихотворению «Старому датскому сбор­
нику песен».
Г о л л а н д с к а я к а р т и н а (стр. 2 9 9 ).
Маас — река в Голландии.
Рембрандт (1606— 1 6 6 9 )— великий голландский художник.
Таррагона — город в Испании.
М е с т ь и н д е й ц а Д о ж д ь - в - л и ц о (стр. 301).
Сиуксы — одно из индейских племен.
Р у к а в и ц а и м п е р а т о р а (стр. 30 3 ).
Император. — Здесь Лонгфелло
говорит о короле Испании
Карле I (1500— 1558). Во время его царствования Нидерланды на­
ходились под властью Испании.
А льба, Фернандо (1 5 0 7 — 1 5 8 2 )— герцог, испанский полково­
дец, правитель Нидерландов. Во время нидерландской буржуазной
революции X V I века стремился жестоким террором подавить освобо­
дительную войну Фландрии против испанцев.

РАССКАЗЫ ПРИДОРОЖНОЙ

ГОСТИНИЦЫ

В с т у п л е н и е (стр. 307).
Спинет — старинный музыкальный инструмент, разновидность
клавесина.
Молино — персонаж из рассказа Н. Готорна «Мой родственник
майор Молино».
Готорн, Натаниель (1 8 0 4 — 1864) — выдающийся американский
писатель, друг Лонгфелло. Автор романов «Алая буква» (1 8 5 0 ),
«Дом о семи фронтонах» (1 8 5 1 ) и др.
m

Сэдбери — местечко близ Бостона, где находилась гостиница,
описанная Лонгфелло.
Конкорд — городок, около которого происходили бои между
английскими войсками и восставшими колонистами в 1775 г.
Шарлеманъ — французское наименование Карла Великого (7 4 2 —
8 1 4 ), короля франков.
Мерлин — волшебник, персонаж из рыцарских романов эпохи
средневековья.
Фьерабрас, Эгламур, Ланселот, Моргадур, Гай, Бевис, Гавэн —
герои рыцарских романов.
Король, что Бомбой прозван — прозвище неаполитанского короля
Фердинанда II, подвергшего в феврале 1848 г. варварской бомбар­
дировке город Мессину.
Бессмертные Четверо — итальянские поэты X III— X IV вв. Гвидо
Гвиничелли, Гвидо Кавальканти, Данте Алигиери и Франческо
Петрарка.
Декамерон — сборник новелл итальянского писателя Джованни
Боккаччо (1 3 1 3 — 1375).
Фьезоле — холмистая местность в Италии, в области Тоскана.
Джованни Мели — итальянский поэт X V в.
Феокрит (III в. до н. э . ) — греческий поэт, автор «Идиллий»,
создатель буколического, или пасторального, жанра в поэзии.
Притчи Сандабара — собрание восточных легенд и сказок.
Талмуд и тора — см. г!рим. к стихотворению «Еврейское клад­
бище в Ньюпорте».
Каббала — мистическое толкование библии.
Гарвардский богослов — из Гарвардского университета в Кем­
бридже, близ Бостона.
Рафаэль (1 4 8 3 — 1 5 2 0 )— великий итальянский художник.
Кремона — город в Северной Италии, славившийся производ­
ством скрипок, родина Страдивариуса.
Антонио Страдивари, или Страдивариус (1 6 4 4 — 1 7 3 7 )— знаме­
нитый скрипичный мастер.
С к а ч к а П о л я Р е в и р а (стр. 315).
Поль Ревир (1 7 3 5 — 1818) — житель Бостона, резчик по серебру
и гравер. В ночь на 18 апреля 1775 г. проскакал на коне из Чарлс­
тона в Лексингтон и Конкорд, чтобы предупредить американских
колонистов о приближении британских войск, которые должны были
захватить склад оружия в Конкорде. Этот эпизод считается началом
войны за освобождение колоний.
Лексингтон — городок, где произошло первое сражение войны
з? освобождение американских колоний в 1775 г.

С о к о л с ь е р а Ф е д е р и г о (стр. 318).
Арно — река в Италии, на которой расположен город Фло*
ренция.
Эолова арфа — струнный инструмент, издающий звуки от дви­
жения ветра. Эол — в греческой мифологии бог ветров.
С а г а о к о р о л е О л а ф е (стр. 3 2 6 ).
Олаф (X в .) — король Норвегии, насаждавший христианство
среди язычников, в частности в Исландии.
Тор — в скандинавской и германской мифологии бог войны,
сын Одина. Борьба Тора и Олафа символизирует борьбу язычества
и христианства.
Хакон — граф (ярл), придворный Олафа и его политический
противник.
Ольга (X в .) — русская княгиня в Киеве, жена князя Игоря.
Гебридские скалы (Г ебриды )— группа английских островов к за­
паду от Шотландии.
Брунгильда, Гудруна — героини скандинавских саг.
Один —верховное божество в скандинавской мифологии.
Тангбранд (X в.) — священник-миссионер, посланный королем
Олафом в Исландию с целью установления там христианской ре­
лигии.
Венды — западнославянские, племена, в средние века жившие на
территории Восточной Германии.
Борислав — один из вождей вендов.
Эрик — сын Хакона, отомстивший Олафу за своего отца.
Торквемада
(стр. 346).
Торквемада (1 4 2 0 — 1 4 9 3 )— руководитель инквизиции в Испа­
нии, отличавшийся крайней жестокостью.
Фердинанд V (1 4 3 2 — 1516) — король Арагона и Кастилии с
1468 г.
Изабелла (1451— 1504) — королева Кастилии, жена Ферди­
нанда V . Ее брак с Фердинандом объединил королевства Арагона и
Кастилии в одно государство. Фердинанд и Изабелла были католи­
ками и настойчиво преследовали еретиков с помощью инквизиции.
Вальядолид — город в северной Испании.
Идальго — испанский дворянин.
Авраам — библейский патриарх, согласившийся принести в
жертву богу своего сына Исаака.
П т и ц ы К и л л и н г в о р т а (стр. 351).
Кассандра — в греческой мифологии дочь Приама и Гекубы, обла­
давшая даром пророчества. Кассандра — символ пророка, предсказа­
ниям которого не верят.

та

Эдвардс, Джон (1 6 3 7 — 1716) — английский богослов.
Адирондак — горный хребет в северо-восточной части Соединен­
ных Штатов.

Бомбазин — особый вид материи, где шерсть соединена с шелком.
Платон (4 2 9 — 347 до н. э.) — греческий философ-идеалист, ученик
Сократа. Автор «Диалогов». В идеальном государстве Платона поэ­
зия была запрещена, так как, по мнению Платона, к истинному позна­
нию мира ведет не поэзия, а философия.
Для Саула пел Давид. — Саул (X II—X I в. до н. э . ) — первый
иудейский царь, предшественник Давида. В библии рассказывается
о том, как юноша Давид играл на арфе для Саула.
Варфоломеевская ночь — массовое избиение католиками гугенотов
(протестантов) в Париже в ночь на 24 августа 1572 г.
Ирод — царь Иудеи. Легенда рассказывает, что по его приказу
было безжалостно истреблено множество только что родившихся мла­
денцев.
А т р и й с к и й к о л о к о л (стр. 358).
Абруццо — горная местность в средней части Италии.
Синдик — руководитель городского управления, мэр.
К а м б а л у (стр. 361).
Исфаган — город в Иране, некогда бывший столицей Персии.
Магомет (571— 63 2 ) — основатель религии Ислама.
С а п о ж н и к и з Х а г е н а у (стр. 363).
Барбаросса (рыжебородый) — прозвище Фридриха I, императора
Германии с 1152 по 1190 г.
Мейстерзингеры — см. прим, к стихотворению «Нюренберг».
Ганс Сакс — см. прим, к тому же стихотворению.
Регенбоген — немецкий писатель конца X III в.
«Рейнеке Лис» — немецкий народный эпос средних веков. Поэма,
главный герой которой — хитрый Рейнеке Лис (или Ренар), является
резкой сатирой на господствующие классы.
«Корабль глупцов» — сатирическая поэма немецкого поэта Себа­
стьяна Бранта (1 4 5 7 — 1521).
«Эйленшпигелъ» — Тиль Эйленшпигель, герой немецких народных
сказаний X V I в.
Сутана — особая одежда духовных лиц с застежками сзади.
Тетцелъ, Иоганн (1 4 7 0 — 1 5 1 9 ) — немецкий монах, ратовавший в
своих проповедях за покупку индульгенций. Против него выступил
Лютер (см. прим, к стр. 24 1 ).
Индульгенции — документы, дающие право на полное или ча­
стичное отпущение грехов. Католическая церковь получала большие
прибыли от торговли индульгенциями.
664

Реквием — траурное музыкальное произведение.
А з р а и л (стр. 370).
Соломон — легендарный древнееврейский царь, считавшийся муд­
рейшим из людей, автор книги «Екклезиаст».
Э м м а и Э г и н х а р д (стр. 37 1 ).
Эгинхард (770— 840) — французский летописец, секретарь Карла
Великого, оставивший его жизнеописание.
Карл Великий — см. прим, к стихотворению «Осень».
Алкуин (735— 804) — английский ученый монах и богослов.
Тривиум — так назывались в средневековых школах три первых
предмета обучения: грамматика, риторика и логика. Арифметика, гео­
метрия, астрономия и музыка входили в так называемый квадривиум.
Миннезанг — общее название рыцарской лирики немецких мин­
незингеров (см. прим, к стихотворению «Вальтер фон дер Фогельвейде»),
Даная — в греческой мифологии дочь царя Акрисия, в которую
влюбился Зевс, проникший к ней под видом золотого дождя. У Данаи
родился от Зевса сын Персей.
Принц Пипин — сын Карла Великого, король Италии с 781 по
810 г.
М о н а х и з К а з а л ь - М а д ж о р е (стр. 376).
Казалъ~Маджоре — монастырь в Италии.
Францисканцы — монашеский орден, основанный Франциском
Ассизским в 1209 г.
Французов бил Милан. — Подразумевается война Франции
с Миланским государством в северной Италии (столица — город
Милан). В X V I в. оно было сначала завоевано, а затем утрачено
Францией.
С к а н д е р б е г (стр. 384).
Скандербег, или Искандер (ок. 1405— 1 4 6 8 )— национальный
герой Албании, возглавивший борьбу албанского народа против ту­
рецкого владычества. Настоящее имя его — Георг Кастриот. Еще
мальчиком он был отдан в заложники турецкому султану Мураду II
и затем служил в его войсках. З а одержанные победы получил титул
бея и был назван Искандером в честь Александра Македонского.
Скандербег — искаженное имя Искандер-бея. В 1443 г. Скандербег во
главе вооруженного отряда вернулся в Албанию, где начал успешную
борьбу за освобождение страны.
Владислав V — венгерский король с 1440 по 1457 г.
Османы — турки.
Мурад I I — турецкий султан с 1421 по 1451 г.

Кру я — город в Албании, родина Скандербега.
П р и з р а к м а т е р и (стр. 38 9 ).
Поэтическая легенда, рассказанная ребенку Лонгфелло его няней.

ИРИС

П а м я т и Г о т о р н а (стр. 393).
Стихотворение посвящено близкому другу Лонгфелло — писа­
телю Натаниелю Готорну (умер 23 мая 1864 г.).
Аладин — персонаж из книги арабских сказок «Тысяча и одна
ночь».
Р о ж д е с т в е н с к и е к о л о к о л а (стр. 394).
Написано во время войны 1861— 1865 гг. между Северными и
Южными штатами.
В е т е р в к а м и н е (стр. 39 5 ).
Это стихотворение является полемическим откликом на .извест­
ное стихотворение Эдгара По «Ворон».
Скандербег — см. прим, к стихотворению «Скандербег».
Гороскоп — предсказание судьбы человека, которое составляли
астрологи (обычно при его рождении), наблюдая сочетание небесных
светил.
Мелеагр — в греческой мифологии герой, жизнь которого должна
была прекратиться, когда сгорит головня, пылавшая в очаге в момент
его рождения. Однажды мать Мелеагра, рассердившись на сына,
швырнула головню в огонь, и Мелеагр умер.

КНИГА СОНЕТОВ

Ч о с е р (стр. 399 ).
Чосер, Джеффри (ок. 1340— 1400) — великий английский поэт,
автор поэмы «Кентерберийские рассказы».
К и т е (стр. 4 0 0 ).
Ките, Джон (179 6 — 1 8 2 1 )— английский поэт-романтик, автор
поэм «Эндимион» и «Гиперион».
С т а р ы й м о с т в о Ф л о р е н ц и и (стр. 4 0 2 ).
Гадди (X I V в.) — итальянский художник и архитектор.
Михаил архистратиг — в библии архангел, возглавляющий небес­
ное воинство.
Гвельфы , гибеллины — две враждующих партии в Италии с X II
по X V в. Гвельфы были сторонниками папы, гибеллины — сторонни­
ками германских императоров.

Медичи — семья итальянских аристократов, которая с X V в.
н\аствовала во Флоренции.
Микеланджело Буонаротти (1 4 7 5 — 1564) — великий итальянский
художник, скульптор и архитектор. Последние годы его жизни Лонг­
фелло изобразил в пьесе «Микеланджело».
Н а к л а д б и щ е в Т э р р и т а у н е (стр. 403).
В этом сонете речь идет об американском писателе Вашингтоне
Ирвинге (1783— 1859), творчество которого Лонгфелло высоко ценил.
K e r a m o s (стр. 406).
Керамос (греч.) — глина.
Дельфт— город в Голландии, славившийся производством изде­
лий из фаянса.
Шаранта — река на западе Франции, впадающая в Атлантический
океан.
П'алисси, Бернар (ок. 1510 — ок. 1590) — французский писатель
и ученый, создатель керамического производства во Франции.
Майорка (Мальорка) — самый большой из Балеарских островов
в Средиземном море.
Тиррены пенистые воды — Тирренское море, часть Средиземного
моря между Италией и островами Корсика и Сардиния.
Губбийская глазурь — глазурь из города Губбио, который нахо­
дится в средней части Италии, у Подножия Апеннин.
Фаэнца — город в северо-восточной части Италии, славившийся
производством гончарных изделий. Отсюда и возникло слово фаянс.
У рбино — городок в северо-восточной части Италии, родина
Рафаэля.
Франческо Ксанто (X V I в.) — итальянский скульптор.
Джорджо (Джорджоне) (1 4 7 8 — 1511) — итальянский художник,
основоположник венецианской школы.
Делла Роббиа, Лука (1 4 0 0 — 1 4 8 1 )— итальянский скульптор.
Многие его произведения находятся в соборе Флоренции.
Авзония — старинное название Италии.
Апулия — область в Италии.
Геракл (Геркулес) — в греческой мифологии сын Зевса и Алк­
мены, совершивший двенадцать подвигов. Усмирение дикого крит­
ского быка — шестой подвиг Геракла.
Силен — см. прим, к стихотворению «Застольная песня».
Афродита (Венера) — в греческой мифологии богиня красоты.
Эрот (Амур, Купидон) — в греческой мифологии бог любви, сын
Афродиты.
Ахиллес (Ахилл) — главный герой поэмы Гомера «Илиада».
Елена Прекрасная — в греческой мифологии дочь Зевса и Л едо,

жена царя Менелая, прославленная красавица. Она была похищена
троянским царевичем Парисом, после чего началась греко-троянская
война.
Фивейские анахореты — первые христианские отшельники, кото­
рые скрывались в пустыне около древнего египетского города Фивы.
Моргиана — сметливая служанка из арабской сказки «Али-баба
и сорок разбойников». Она обнаружила хитрость разбойников, кото­
рые спрятались в глиняных сосудах на спинах ослов, чтобы тайно
проникнуть в дом Али-бабы.
Шахразада — персонаж из книги арабских сказок «Тысяча и
одна ночь», жена персидского шаха Шахрияра, рассказывавшая ему
эти увлекательные сказки, чтобы избежать грозившей ей казни.
Амон~Ра, О зирис, Изида — египетские божества.
Скарабей — жук, который в древнем Египте считался священ­
ным.
Сфинкс — в древнем Египте статуя фантастического существа
с телом льва и человеческой головой.
Ф удзияма — действующий вулкан в Японии.
ULTIMA THULE

U ltim a Thule — крайний предел (лат.).
Ж е л е з н о е п е р о (стр. 4 1 8 ).
Бонивар, Франсуа (1 4 9 3 — 1 5 7 0 )— швейцарский патриот, боров­
шийся за независимость своей страны против герцога Савойского,
который заключил его в темницу Шильонского замка, где Бонивар
пробыл много лет. Бонивар — герой поэмы Байрона «Шильонский
узник».
М эн — штат в Северной Америке.
Р о б е р т Б е р н с (стр. 4 1 9 ).
Роберт Бернс (17 5 9 — 1796) — великий шотландский поэт.
В ГАВАНИ

К Э й в о н у (стр. 4 2 5 ).
Эйвон — река в Англии,
Стрэтфорд, родина Шекспира.

на

которой

расположен

городок

СТИХИ О СЕБЕ

В о з м о ж н о с т и (стр. 4 2 8 ).
Олимп — гора в Греции, где, согласно мифологии, жили боги.
Здесь — символ бессмертия.

№8

Снежный

крест

(ст р . 4 2 8 ) .

С он ет написан в 1 8 7 9 г. и посвящ ен памяти второй жены поэта,
погибш ей в ию ле 1 8 6 1 г. от ож огов (н а ней вспы хнуло п л ать е).

ПОСЛЕДНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Колокола

Сан-Блас

(ст р . 4 3 2 ) .

П о сл ед н ее сти хотвор ен и е Л он гф ел л о, нап исанн ое 13 марта 1 8 8 2 г.,
з а д ев я ть дн ей д о смерти.

Мазатлан — порт и гор од в М ек си ке на бер егу Т и х о г о океана.
Испании знамя. — П ервы е владения в А м ер и к е ( X V — X V I в в .)
пр ин адл еж ал и католической И сп ани и.

ПЬЕСЫ
Исп анский студент.
Стр. 437. А лькальд — судья или член местного управления
в Испании.
Альгвасил — название полицейского в Испании.
Стр. 438. Лопе — Лопе де Вега (1 5 6 2 — 1635) — великий испан­
ский драматург эпохи Возрождения.
Стр. 439. Прадо — место для гуляний в Мадриде.
Венера — богиня любви в римской мифологии.
Стр. 440. Г ранд — титул высшей знати в Испании.
Стр. 441. Дулъсинея — так Дон-Кихот называл крестьянку Альдонсу Лоренсо, которую он объявил своей «дамой сердца». Имя
Дульсинея (или Дульцинея) стало нарицательным в ироническом
смысле.
Стр. 444. Мараведи — мелкая монета в Испании.
Стр. 447. Сарабанда, качуча — испанские танцы.
Стр. 448. Легат — папский посол.
Стр. 451. Мансанарес — река, на которой расположен Мадрид.
А лькала де Энарес — город в Испании, славившийся своим уни­
верситетом. Родина Сервантеса.
Стр. 452. Кармелиты — орден странствующих монахов, основан­
ный в X I I в.
Стр. 454. Педро Хименес — сорт вина.
Стр. 456. Перогрулъо — простак, который говорит общеизвестные
вещи.
Брат Карильо — персонаж из испанской песенки.
669

Стр. 457. Одиннадцать тысяч кельнских дев — легендарные свя­
тые великомученицы.
Сивиллы книги — книги, которые, по римскому преданию, проро­
чица Сивилла кумекая принесла царю Тарквинию Гордому (V I—
V в. до н. э.). В них содержались пророчества о судьбах римского
народа.
Ромалис — цыганский танец.
Стр. 458. Олья (олья подрида)— национальное испанское блюдо,
состоящее из вареного мяса, овощей и различных приправ.
Стр. 459. Примус — первый по успехам студент в университете.
Стр. 461. Ниобея (или Ниоба) — в греческой мифологии дочь
Тантала, жена Амфиона, царя Фив. У Ниобеи было семь сыновей
и семь дочерей. Гордая своими детьми, она насмехалась над Латоной,
матерью Аполлона и Артемиды. Чтобы отомстить за свою мать,
Аполлон и Артемида убили стрелами из лука всех детей Ниобеи.
Желая прекратить ее мучения, боги превратили ее в каменное из­
ваяние.
Дева Колхиды — в греческой мифологии Медея, дочь колхид­
ского царя Аэта, которая полюбила героя Ясона, прибывшего в Кол­
хиду на корабле «Арго» за золотым руном. Медея помогла Ясону
добыть руно и бежала с ним в Грецию. Через некоторое время Ясон
бросил Медею и решил жениться на царевне Главке. Медея жестоко
отомстила изменнику Ясону. История Медеи изображена в трагедии
Эврипида «Медея».
Элизий (Элизиум) — в греко-римской мифологии место в под­
земном царстве теней, где пребывают души праведников.
Ахилл — см. прим, к стихотворению «Керамос».
Стр. 462. Олимп — см. прим, к стихотворению «Возможности».
Мандрагора — растение, которому в древности приписывались
волшебные свойства.
Тахо — река, протекающая в Испании и Португалии, впадающая
в Атлантический океан близ Лиссабона. На Тахо происходили битвы
древних обитателей Испании — иберийцев с римлянами, которые во
II в. до н. э. покорили страну.
Стр. 467. Буснё — так называют цыгане всех не принадлежащих
к их племени.
Стр. 468. Кале — так иначе называют себя цыгане.
Стр. 471. Се. Антоний (2 5 1 — 356) — отшельник в древнем
Египте, согласно легенде подвергавшийся многочисленным искуше­
ниям дьявола.
Стр. 472. Дуэро — река в Испании и Португалии, впадающая в
Атлантический океан у города Опорто.
670

Альгамбра — замок мавританских королей в Гранаде, знаменитый
своей архитектурой. Построен в X III в.
Стр. 473. Кеведо, Франсиско (1 5 8 0 — 1645) — испанский поэт и
прозаик, автор романа «История жизни пройдохи по имени Паблос».
Сид Камтгеадор (X I в.) — испанский рыцарь, прославившийся
своими подвигами в боях с маврами. Герой испанского народного
эпоса «Поэма о Сиде» и трагедии Корнеля «Сид» (1 6 3 6 ).
Стр. 474. Златоуст — красноречивый оратор, по имени святого
Иоанна Златоуста (34 7 — 40 7 ).
Андалузский бык. — Андалузия — область на юге Испании.
Стр. 476. Мария Франко переселилась. .. и т. д. — испанская
поговорка, к которой прибегают, чтобы отклонить нежелательный
вопрос.
Клавдий (10 до н. э. — 54 н. э.) — римский император с 41 г. н. э.
Мессалина (ум. в 48 г- н. э.) — первая жена Клавдия, известная
своим распутством. Ее имя стало нарицательным.
Стр. 477. Командор — персонаж из комедии Тирсо де Молина
«Севильский озорник», отец соблазненной Дон-Жуаном донны Анны.
Он был убит Дон-Жуаном, но после смерти его каменная статуя яви­
лась к Дон-Жуану на ужин. Дон-Жуан — также герой комедии
Мольера, поэмы Байрона и драмы Пушкина «Каменный гость».
Кадиссанка — жительница Кадиса, города на юге Испании.
Стр. 479. Ребенок-Мститель, мавр Калайнос — персонажи из ис­
панских баллад.
Стр. 493. Гвадаррама — горный хребет в Испании между реками
Тахо и Дуэро.
Стр. 496. Дон Динеро — аллегорический персонаж из стихотво­
рения испанского поэта Кеведо, символ денег, богатства.
Стр. 501. Аркадия — область в древней Греции, славившаяся
своими прекрасными пастбищами. У древних писателей — символ мир­
ной, невинной и счастливой жизни.
Стр. 502. Аопес Мальдонадо — испанский поэт эпохи Возрож­
дения.
Стр. 503. Зкскалибар — меч одного из героев испанских рыцар­
ских романов эпохи средневековья.
Спартанский мальчик — согласно легенде, мальчик из греческого
государства Спарты, укравший лисицу и скрывший ее у себя под
плащом. Х отя лисица грызла его внутренности, он стойко вынес все
мучения и не признался в краже.
Стр. 505. Эдикт — подразумевается указ испанского короля об
изгнании цыган из страны.
Стр. 507. Геракл — см. прим, к стихотворению «Керамос».
671

Стр. 50?. СимоН'волхв — древнеиудейский философ и богослйё.
От его имени произошло слово симония — торговля священнымй
предметами.
Хайме Бледа — испанский историк X V II в., автор «Хроники ис­
панских мавров» (1 6 6 8 ).
Стр. 509. Цицерон, Марк Туллий (1 0 6 — 43 до н. э.) — знаме­
нитый римский оратор и писатель.
Овидий, Публий Назон (43 до н. э . — 16 н. э . ) — римский поэт,
автор поэмы «Метаморфозы».
Стр. 510. Сантилъяна, маркиз (Иньиго Лопес де Мендоса)
(1 3 9 8 — 1458) — испанский поэт, автор лирических стихотворений и
дидактических поэм.
Стр. 514. Диана Гаспар Хиля — персонаж из пасторального ро­
мана «Влюбленная Диана» испанского писателя Гаспара Хиля Поло.
Стр. 516. Сеговия — город в Испании, севернее Мадрида.
Качипорра — испанское ругательство (буквально — дубина).
Стр. 517. Эстремадура — область на юге Испании.
Олений рог — амулет против «дурного глаза».
Стр. 521. Сиерра — название горных цепей в Испании (сиерра
Гвадаррама, сиерра Морена, сиерра Невада и др.).
Стр. 528. Пастораль — произведение, в котором описывается мир­
ная жизнь пастухов на лоне природы.
Стр. 531. Бакалавр — первая ученая степень в университете.
Стр. 533. Ронда — ночной сторожевой патруль в Испании.
Стр. 534. Акведук — древнеримский водопровод, сооружение в
кирпичной кладке в виде моста.
Алькасар — название дворцов мавританских королей в Кордове,
Севилье, Сеговии и Толедо.
Жиль Блас — герой романа «История Жиль Бласа из Сантильяны» (1 7 1 5 ) французского писателя Лесажа (1 6 6 8 — 1747).
Эрезма — река в Испании, на которой расположен город Сеговия.
Стр. 535. Восточная сказка — подразумевается одна из арабских
сказок в сборнике «Тысяча и одна ночь».
Святой Петр — первый из апостолов.
Микеланджело.
Стр. 538. Иския — остров у входа в Неаполитанский залив.
Виттория Колонна (1 4 9 0 — 1547) — итальянская поэтесса, жена
генерала Пескара. Впервые Микеланджело и Виттория встретились
около 1536 г., когда художнику было уже свыше шестидесяти лет. Вит­
тория писала сонеты и получала ответные сонеты от Микеландже\о.
Джулия Гонзага — одна из красивейших женщин в Италии, близ­
кий друг Виттории Колонна.
672

Фонды — городок и озеро вблизи Неаполя.
Стр. 539. Вероника да Гамбара (1 4 8 5 — 1 5 5 0 )— итальянская
поэтесса.
Фра Бастиано, или Себастиан дель Пиомбо (1485— 1547) —
итальянский художник, портретист. Одно время работал под руко­
водством Микеланджело.
Стр. 541. Иттолито Медичи (1511— 1535) — кардинал, влюблен­
ный в Джулию Гонзага. Политический противник Алессандро Ме­
дичи.
Барбаросса, Хайреддин (ум. 1546) — алжирский пират, адмирал
турецкого султана Селима I.
Стр. 542. Алессандро Медичи (1 5 1 0 — 1537) — первый герцог
Флоренции, убитый своим двоюродным братом Лоренцо (Лоренцаччо). Этот эпизод изображен в драме Альфреда Мюссе «Лорен цаччо».
Тициан (1477— 1576) — знаменитый итальянский художник ве­
нецианской школы.
Марк — один из апостолов.
Стр. 543. Сорренто — город в Италии на берегу Неаполитанского
залива.
Капри — остров в Неаполитанском заливе.
Везувий — действующий вулкан вблизи Неаполя,
Приморский город — Неаполь.
Партенопея — древнее название Неаполя.
Стр. 544. Картон Страшного Суда был начат Микеланджело
в 1534 г., при папе Павле III.
Сикстинские потолки — фрески в Сикстинской капелле в Вати­
кане, над которыми работал Микеланджело.
Моисей — знаменитая мраморная статуя работы Микеланджело,
установленная на гробнице папы Юлия II.
Юлий II — римский папа с 1503 по 1513 г.
Стр. 546. Ааокоон — копия знаменитой античной скульптурной
группы в Ватикане. Изображает эпизод из поэмы Вергилия «Энеида»:
жреца Лаокоона с двумя сыновьями обвили и душат две чудовищные
змеи (см. также стр. 549).
Доминиканцы, францисканцы, бенедиктинцы — монахи различ­
ных монашеских орденов.
Стр. 547. Диана (греч.— Артемида) — в римской мифологии бо­
гиня охоты, дочь Зевса и Латоны. См. также стихотворение «Энди­
мион».
Эччеленца (итал.) — ваше превосходительство.
Стр. 548. Нерон — римский император с 54 по 68 г., известный
43 Лонгфелло

673

своей жестокостью. По преданию, он велел поджечь Рим, чтобы псу*
любоваться зрелищем пожара.
Стр. 549. Тит — римский император с 79 по 81 г.
Три художника родосских — греческие скульпторы — Агесандр,
Афинодор и Полидор, создатели скульптурной группы «Лаокоов»
(между III и I вв. до н. э.).
Стр. 551. Строцци, Филиппо (1 4 8 8 — 1538) — итальянский поли­
тический деятель, флорентинец, противник герцогов Медичи.
Стр. 552. Астианакс — юный сын Гектора и Андромахи. О нем
говорится в «Илиаде» Гомера и трагедии Расина «Андромаха».
Приам — последний царь Трои, старец, убитый Пирром после
взятия Трои греками.
Ливий (Тит Ливий) (59 до н. э . — 19 н. э . ) — римский историк.
Черный герцог Алессандро — см. прим, к стр. 542.
Стр. 553. Дикий Кабан — так кардинал Ипполито называет Ло­
ренцо Медичи.
Приор — настоятель монастыря.
Гонфалонъер (итал.) — знаменосец. В средние века во Флорен­
ции — глава коллегии приоров.
Магистрат — суд.
Язык тосканский стал жертвою ломбардского наречья — т. е
Тоскана подпала под власть Ломбардии — государства в северной
Италии (столица Милан).
Каппони, Джино (1350— 1 4 2 0 )— гонфглоньер Флоренции.
Люцифер — в христианской мифологии Сатана, предводитель ан­
гелов, восставших против бога.
Савонарола, Джироламо (1 4 5 2 — 1 4 9 8 )— итальянский проповед­
ник, религиозно-политический реформатор. Пытался захватить власть
во Флоренции и установить республику, но потерпел неудачу и был
сожжен как еретик.
Император — испанский король Карл I, впоследствии, с 1519 г.,
император так называемой «Священной Римской империи» под титу­
лом Карла V (1500— 1558). В его владения входили также и италь­
янские земли.
Стр. 554. Строцци, Филиппо; Валори, Баччо; кардиналы Салъвати, Ридолъфи — сторонники независимости Флоренции, противники
Медичи.
Война с алжирцами.— В 1541 г. Карл V пытался захватить
Алжир, где пиратствовал корсар Барбаросса, но эта попытка кончи­
лась неудачно.
Данте Кастильоне — один из флорентинцев, боровшихся против
Медичи.
674

Гаэта — итальянский порт на Средиземном море.
Стр. 556. Гудимель, Клод (1 5 0 5 — 1572) — французский компо­
зитор, приглашенный в Италию.
Стр. 557. Корсо — улица в Риме.
Барбаросса — в данном случае имя коня Ипполито.
Стр. 558. Троянский конь — деревянный конь со спрятанными
внутри воинами, которого греки во время войны с троянцами поста­
вили перед воротами Трои. Троянцы, не подозревая обмана, ввезли
коня в город, после чего ночью воины вышли и впустили в город
греческое войско. Это привело к падению Трои. В нарицательном
смысле троянский конь — вероломный обман.
Вергилий (7 0 — 19 до н. э.) — римский поэт, автор поэмы «Эне­
ида», которая начинается с описания падения Трои.
Прекрасная Елена — см. прим, к стихотворению «Керамос».
Корсар — Барбаросса (см. прим, к стр. 541).
Боккаччо, Джованни (1 3 1 3 — 1 3 7 5 )— знаменитый итальянский
писатель, автор сборника новелл «Декамерон» (ок. 1350) и романа
«Фьяметта».
Саккетти, Франко (ок. 1335— 1400) — итальянский писатель,
автор сборника новелл.
Стр. 560. Овидий — см. прим, к стр. 509.
Карл — см. прим, к стихотворению «Осень».
Роланд — герой французского эпоса X в. «Песнь о Роланде»,
участник похода Карла Великого в Испанию в 778 г.
Ариосто, Лодовико (1 4 9 8 — 1535) — итальянский поэт, которому
принадлежит переделка поэмы Маттео Боярдо «Влюбленный Роланд».
Кекубанское (или цекубское) — сорт вина. Гораций упоминает
о нем в нескольких одах.
Лукулл — см. прим, к стихотворению «Застольная песня».
Стр. 568. Барбаросса —см. прим, к стр. 541.
Стр. 570. Феррара — город в северной Италии, на реке По, один
из центров итальянской культуры в X V —X V I вв.
Стр. 571. Пескара, Франческо (1 4 8 9 — 1 5 2 5 )— генерал, главно­
командующий войск императора Карла V , победитель французов при
Павии.
Стр. 573. Самаритянка у колодца — эпизод из евангелия.
Алигьери — см. прим, к стихотворению «Данте».
Стр. 574. Софокл (4 9 6 —406 до н. э.) — древнегреческий драма­
тург.
Ареопаг — высший судебный орган в древней Греции, находив­
шийся на холме бога войны Ареса в Афинах.
Эрколе — герцог из фамилии Эсте, властителей Феррары.
♦

675

Стр. 575— 576. Фьяметта, Филомена, Гризельда — женские имена
из произведений Джованни Боккаччо (см. прим, к стр. 558).
Стр. 576. Сафо (или С апф о)— древнегреческая поэтесса V II —
V I вв. до н. э.
Стр. 577. Ариосто — см. прим, к стр. 560. Олимпия, Керубина —
персонажи из поэмы Ариосто «Неистовый Роланд».
Стр. 578. Джан Беллино (или Беллини)— венецианский худож­
ник X V в.
Урбино—подразумевается Рафаэль, родившийся в городе Урбино.
Бернардо Тассо (1 4 9 3 — 1 5 6 9 )— итальянский поэт, подражатель
Ариосто. Отец знаменитого поэта Торквато Тассо.
Клеман Маро (14 9 6 — 1544) — французский поэт, известный сво­
ими сатирами и эпиграммами.
Пьетро Аретино (1 4 9 2 — 1556) — итальянский поэт, автор ко­
медий, поэм и сатирических памфлетов, направленных против италь­
янских князей.
Пифферари — итальянские музыканты, игравшие на особых
флейтах, называемых пифферо, и на волынках.
Абруццо — см. прим, к стихотворению «Атрийский колокол».
Стр. 579. Витербо — город в Италии, недалеко от Рима.
Караффа, Пьетро — кардинал, впоследствии ставший папой под
именем Павла IV (с 1555 по 1559 г.). Был союзником Франции про­
тив Филиппа II.
Колонна — аристократическое семейство в Италии, к которому
принадлежала и Виттория Колонна.
Архангел Михаил — см. прим, к стихотворению «Старый мост во
Флоренции».
Стр. 580. Траян — римский император с 98 по 117 г. Вел успеш­
ные войны, значительно расширившие границы Римской империи.
Великий тосканец — Данте.
Горечь чужого хлеба — слова из «Божественной комедии» Данте.
Пророк иудейский — библейский пророк Елисей.
Стр. 581. Апокалищсис — см. прим, к стр. 244.
Беатриче Портинари (1 2 6 6 — 1290) — флорентинка, в которую
был влюблен Данте, увековеченная им в «Божественной комедии».
Вожатый — имеется в виду Беатриче, которая сопровождает
Данте в скитаниях по загробному миру.
Стр. 582. Франческо — имя генерала Пескара, мужа Виттории.
Бенвенуто Челлини (1 5 0 0 — 1571) — итальянский скульптор и
ювелир, родился во Флоренции. Автор книги «Жизнь Бенвенуто Чел­
лини» (русский перевод М. Л. Лозинского, 1931).
Стр. 584. Дервиш — мусульманский монах в восточных странах.

676

Брунеллески, Филиппо (1 3 7 7 — 1446) — итальянский архитектор,
все работы которого находятся во Флоренции. Микеланджело говорит
о куполе собора во Флоренции.
Гиберти, Лоренцо (1 3 7 8 — 1 4 5 5 ) — итальянский скульптор и ар­
хитектор флорентийской школы. Бронзовые двери для Баптистерии
(здания, где производились обряды крещения) — лучшая работа
Гиберти.
Джотто (1 2 7 6 — 1 3 3 6 )— великий итальянский живописец и архи­
тектор, ученик Чимабуэ. Построил башню в церкви св. Марии
во Флоренции.
Гирландайо, Доменико (1 4 4 9 — 1494) — итальянский художник
флорентинской школы, украшавший фресками церкви Флоренции.
Медичи — см. прим, к стихотворению «Старый мост во Флорен­
ции».
Стр. 585. Минос — в греческой мифологии один из трех судей
в подземном царстве (вместе с Эаком и Радамантом).
Папа при осаде Рима — имеется в виду римский папа (с 1523 по
1534 г.) Климент V II. Рим был осажден войсками императора
Карла V , и папа был взят в плен.
Кампо Санто (итал.) — святое поле, т. е. кладбище.
Стр. 586. Аркебуза — старинное фитильное ружье, применявшее­
ся с X IV в.
Бурбон, коннетабль Франции (1 4 9 0 — 1527) — французский вое­
начальник, изменивший родине и перешедший на сторону Карла V .
Был убит при осаде Рима.
Фальконет — старинное орудие небольшого калибра, стрелявшее
свинцовыми снарядами.
Стр. 587. Булла — обращение римского папы к верующим, изло­
женное в особом документе.
Гонзага, Джулия (см. прим, к стр. 538).
Стр. 589. Страна небесных лилий — подразумевается Франция,
в гербе которой были три лилии.
Марс (греч. А р е с )— в древнеримской мифологии бог войны.
Фонтенбло — городок во Франции, где французский король
Франциск I (1 4 9 4 — 1547) построил великолепный дворец с садом
и фонтанами. Бенвенуто Челлини был приглашен королем во Фран­
цию для художественных работ в этом дворце.
Стр. 590. Флегетон — в древнегреческой мифологии река в под­
земном царстве.
Себастиано дель Пиомбо — см. прим, к стр. 539.
Стр. 591. Комедия — имеются в виду так называемые «комедии
плаща и шпаги» в испанской драматургии X V I —X V II вв.

677

Стр. 592. Франческо Берни — итальянский поэт X V I века.
«Влюбленный Орландо» (или Роланд) — поэма Берни.
Стр. 593. Сонеты. — Микеланджело был автором ряда сонетов.
Луиджи Пульни (1 4 3 2 — 1484) — итальянский поэт, автор поэмы
«Большой Моргайте», в которой высмеиваются рыцарские романы.
Рабле , Франсуа (ок. 1494— 1553) — великий французский писа­
тель, автор романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Стр. 594. Петрарка, Франческо (1 3 0 4 — 1374) — знаменитый
итальянский поэт, автор сонетов на жизнь и смерть мадонны Лауры.
Арденны — лесистая возвышенность в Южной Бельгии и Фран­
ции. Путешествуя ,rio Европе в 1333 г., Петрарка проехал по Арденн­
ским лесам (о чем он упоминает в сонете 143).
Стр. 595. Сфорца ■— конная статуя миланского герцога Сфорца
работы Леонардо да Винчи.
Леонардо да Винчи (1 4 5 2 — 1519) — великий итальянский худож­
ник, скульптор и ученый.
Давид — скульптура Микеланджело.
Стр. 596. Ян Ван-Эйк — нидерландский художник X V в., кото­
рому приписывалось изобретение масляной живописи.
Чимабуэ (1 2 4 0 — 1 3 0 1 )— один из первых итальянских художни­
ков флорентийской школы, учитель Джотто.
Темпера — особый вид красок, которые начали применять в эпоху
Возрождения.
Стр. 597. Папа Лее — Лев X , римский папа с 1513 по 1521 г.,
покровитель искусств и наук.
Гиберти — см. прим, к стр. 584.
Стр. 598. Бальдассаре — Перуцци, Бальдассаре (1 4 8 1 — 1537) —
итальянский художник и архитектор.
Стр. 600. Даная — знаменитая картина Тициана (см. прим, к сти­
хотворению «Эмма и Эгинхард»).
Джорджо Вазари (1 5 1 1 — 1574) — итальянский художник, архи­
тектор и историк искусства. Построил здание Уффици во Флоренции.
Автор книги «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев,
скульпторов и архитекторов» (1 5 5 0 ).
Город Тишины — Венеция.
Стр. 601. Тинторетто (настоящее имя Якопо Робусти) —
(1 5 1 2 — 1594) — великий итальянский художник, работавший в Венеции.
Стр. 602. Скьявоне, Бонифаччо, Кампаньола, Моретто и Моро*
не — итальянские художники X V I в.

Веронезе ( П а о л о К а л ь я р и ) — ■( 1 5 2 8 —
янский х у д о ж н и к в е н е ц и а н с к о й ш к ол ы .

678

1588)

и зв естн ы й

италь^

Стр. 603. Акрисий — отец Данаи (см. прим, к стихотворению
«Эмма и Эгинхард»).
Стр. 605. Фарнеэе, Алессандро — кардинал, впоследствии (с 1534
по 1549 г.) папа Павел III.
Стр. 607. Катулл (ок. 84— 54 до н. э.) — древнеримский поэтлирик.
Стр. 608. « Триумфы Смерти» — часть из поэмы Петрарки в тер­
цинах «Триумфы». В поэме шесть частей — триумфы Любви, Цело­
мудрия, Смерти, Славы, Времени и Вечности.
Стр. 611. Собор св. Петра. — Постройку собора св. Петра в
Риме начал архитектор Браманте, затем ее продолжали Рафаэль, Перуцци и Сан-Галло. Микеланджело возглавил работы по постройке
собора в 1546 г. и продолжал их до своей смерти. После смерти
художника строительство собора было завершено по замыслу Микел­
анджело архитекторами Виньола и Джакомо делла Порта.
Стр. 612. Юлий III — римский папа с 1550 по 1555 г. Он был
ценителем искусств и покровительствовал крупнейшим мастерам жи­
вописи, скульптуры и архитектуры, в том числе Микеланджело.
Стр. 613. Баччо Биджо — один из бездарных архитекторов того
времени.
Анкона — город и порт на Адриатическом море.
Браманте Донато (1 4 4 4 — 1 5 1 4 )— итальянский архитектор. Ему
принадлежит проект собора св. Петра в Риме.
Сан-Галло, Антонио (1 4 8 2 — 1546) — итальянский архитектор.
Он помогал Рафаэлю в руководстве работами по постройке собора
св. Петра.
Стр. 615. Тибр — река, на которой расположен Рим.
Стр. 618. Матильда (1 0 4 6 — 1 1 1 5 )— графиня Тосканы.
Подеста — бургомистр (городской голова) в городах Италии.
Капрезе — городок около Флоренции, где родился Микеланджело.
Климент — папа Климент V II (см. прим, к стр. 585).
Екклезиаст — книга изречений, приписываемая древнееврейскому
царю Соломону. В ней находится знаменитое изречение о суете сует,
которое цитирует Микеланджело.
Стр. 620. Биндо Алътовити (р. 1491) — богатый римлянин, ме­
ценат. Микеланджело, Рафаэль, Бенвенуто Челлини и Вазари были
его друзьями. Он был сторонником независимости Флоренции.
Стр. 621. Козимо Медичи (1 5 1 9 —
—1574) флорентийский герцог
с 1537 г., после убийства Алессандро Медичи.
Стр. 623. Томазо де Кавальери — близкий друг Микеланджело,
которому художник посвятил ряд сонетов.
Гауденуий (I в.) — античный архитектор, строитель Колнзея?
679

грандиозного амфитеатра в Риме, руины которого сохранились до на­
ших дней.
Стр. 624. Тосканский поэт — Данте.
Стр. 626. Коперник, Николай (1 4 7 3 — 1543) — великий польский
ученый, астроном, впервые обосновавший учение о вращении Земли
и планет вокруг Солнца и тем самым раскрывший подлинное строе­
ние солнечной системы.
Стр. 627. Тур-де-Нелъ (Нельская башня) — историческое здание
в Париже на берегу Сены.
Стр. 629. Персей — одно из лучших произведений Бенвенуто
Челлини, бронзовая статуя, отлитая по заказу Козимо Медичи
(1 5 5 4 ). Находится во Флоренции.
Донателло (1386 — 1466) — итальянский скульптор флорентий­
ской школы.
Бандинелло, Каччо (1 4 8 8 — 1560) — художник и скульптор фло­
рентийской школы.
Стр. 633. Валори, Строцци, Гвиччардини — противники Медичи.
Стр. 634. Буджардини — незначительный итальянский художник.
Стр. 638. Каррара — городок в северной Италии, славившийся
залежами белого мрамора.
Стр. 641. Барбаросса — см. прим, к стихотворению «Сапожник
из Хагенау».
Зеф ир — название западного ветра у древних греков.
Стр. 642. Г иацинт — в древнегреческой легенде прекрасный
юноша, друг бога Аполлона, случайно погибший от брошенного
Аполлоном диска. На месте гибели юноши вырос цветок, который
стал называться гиацинтом.
Дриады — в греческой мифологии нимфы лесов и рощ.
Силен — см. прим, к стихотворению «Застольная песня».
Иосиф — библейский персонаж, сын Иакова и Рахили.
Стр. 643. Герцог Альба — см. прим, к стихотворению «Рукавица
императора».
Караффа — см. прим, к стр. 579.
Стр. 644. Вечный Город — Рим.
Стр. 645. Аллегри (1 5 8 0 — 1652) — итальянский композитор, ав­
тор музыкального произведения «Мизерере» («Господи помилуй»).
Упоминание Аллегри является здесь анахронизмом.
Виттенберг — город в Саксонии. На дверях Виттенбергского уни­
верситета Мартин Лютер в 1517 г. прибил свои знаменитые тезисы
против индульгенций (см. прим, к стихотворению «Сапожник из
Хагенау»),

СОДЕРЖАНИЕ
В. Томашевский. Генри Лонгфелло .

................................................ ..... !П

СТИХОТВОРЕНИЯ
18 2 4 — 1855
НОЧНЫЕ ГОЛОСА

Псалом жизни. Перевод И. Б у н и н а .......................................................... 3
Гимн ночи. Перевод М. Касаткина.......................................................... 4
Шаги ангелов. Перевод В . А р е н с .......................................................... 5
РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Апрельский день. Перевод М. Касаткина ................................................ 7
Лес зимою. Перевод М. Касаткина.......................................................... 8
Восход солнца в горах. Перевод А . Ш м ул ъя н а................................9
Осень. Перевод А . Ш м у л ъ я н а ...................................................................... 10
Погребение Миннисинка. Перевод Вс. Рождественского . . . .
11
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Индеец-охотник. Перевод А . Х вост енко...................................................... 13
Песня. Перевод А . Х во с т е н к о .......................................................................14
БАЛЛАДЫ

Скелет в броне. Перевод Д . Г орф и н келя.......................................... 16
Гибель «Вечерней звезды». Перевод Г. Б е н а ........................................... 20

681

РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Деревенский кузнец. Перевод М . Д о н с к о го .......................................... 24
Эндимион. Перевод Э. Л и п ец ко й ................................................................25
Недолго длится май. Перевод Г. Б е н а ...............................................26
К реке Чарлз. Перевод Б. Т ом аш евского.......................................... 27
Excelsior! Перевод Б. Томаш евского..........................................................29
Mezzo cammin. Перевод Б. Т ом аш евского.......................................... 30
СГЯХЯ О РАБСТВЕ

К Уильяму Чаннингу. Перевод М. М ихайлова..................................... 31
Сон раба. Перевод М . К асат кина.......................................................... 32
Неотъемлемое благо. Перевод М . М и х а й л о ва..................................... 33
Невольник в Черном болоте. Перевод М. Касаткина..................... 34
Полуночная песня раба. Перевод А . Ш м улъяна................................35
Свидетели. Перевод Г. Б е н а ..........................................................................36
Квартеронка. Перевод М . Д о н с к о го ..........................................................37
Предостережение. Перевод Г. Б е н а ..........................................................38
БАШНЯ В БРЮГГЕ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Башня в Брюгге. Перевод Г. Б е н а .......................................................... 40
Солнечный луч. Перевод Р. К р а си л ъщ и ко во й .................................... 41
Арсенал в Спрингфилде. Перевод Г. Б е н а ...........................................43
Нюренберг. Перевод Вс. Рож дественского............................................... 45
Мост. Перевод В. Ш о р а ...............................................................................47
Гонимому облаку. Перевод М. З е н к е в и ч а ............................................... 48
ПЕСНИ И СОНЕТЫ

Водоросли. Перевод Е. П о л о н ск о й ............................................................... 50
Дня нет у ж. . . Перевод И. А н н е н с к о го ................................................51
Февральский вечер. Перевод Б. Том аш евского.......................................... 53
Старому датскому сборнику песен. Перевод Г. Б е н а ..................... 53
Вальтер фон дер Фогельвейде. Перевод М. Касаткина..................... 55
Застольная песня. Перевод А . Э н г е л ъ к е ...........................................57
Старинные часы на лестнице. Перевод М. Касаткина..................... 59
Стрела и песня. Перевод Б. Т ом аш евского...........................................61
Осень. Перевод Б. Томашевского
(
61
Данте. Перевод
Липецкой „ . . s
5 ; , * 62

683

НА БЕРЕГУ МОРЯ И У КАМИНА

Постройка корабля. Перевод Е. П олонской...........................................63
Сумерки. Перевод Б . Т ом аш евского......................................................... 73
Сэр Гемфри Гилберт. Перевод Е. Эт кинда.......................................... 74
Маяк. Перевод Е . П о л о н ск о й ..........................................................................75
Строители. Перевод А . Х вост ен ко...............................................................77
Перелетные птицы. Перевод М. Д о н с к о г о .......................................... 78
Открытое окно. Перевод А . Э н ге л ъ к е ..................................................... 79
Гаспар Бецерра. Перевод Д . Г о р ф и н к ел я .......................................... 80
Пегас под стражей. Перевод Д . Г о р ф и н к е л я ..................................... 81

ПОЭМЫ
Песнь о Гайавате. Перевод И . Б у н и н а ................................................85
Сватовство Майлза Стендиша. Перевод Д . Горфинкеля . . . . 235

СТИХОТВОРЕНИЯ
1858— 1882
ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ

ПЕРЕЛЕТ ПЕРВЫЙ
Прометей. Перевод М. Касаткина . , , . ..................................... 267
Корабль-призрак. Перевод Вс, Рождественского.................................. 269
Тени прошлого. Перевод А , Х вост ен ко................................................ 271
Дневной свет и свет лунный. Перевод А . Хвостенко . . . . 2 7 2
Еврейское кладбище в Ньюпорте. Перевод Э. Аинецкой . . . . 2 7 3
Оливер Басселин. Перевод Б. Т ом аш евского..................................... 274
Утраченная юность. Перевод Е. Эт кинда...........................................277
Золотая веха. Перевод К , Й ем ен а............................................................. 279
Моряк, открывший Нордкап. Перевод Е, Эт кинда...........................281
Рассвет. Перевод В. Ш о р а ....................................................................... 284
Дети. Перевод Б, А е й т и н а ....................................................................... 285

ПЕРЕЛЕТ ВТОРОЙ
Час детей. Перевод Б. Том аш евского........................................................286
Энкелад. Перевод А , Энгелъке . , ......................................................287
Камберленд. Перевод А . Э н г е л ъ к е ........................................................288
Хлопья снега. Перевод Э. Аинецкой
290
Солнечный день. Перевод А . Энгелъке
290
Н есверш енно Перевод В, Шора . , , , ? , 5 , , ,
, 291

683

ПЕРЕЛЕТ ТРЕТИЙ
Фата-моргана. Перевод В. Ш о р а .............................................................292
Строитель замков. Перевод Р. М о р а н а ................................................293
Перемена. Перевод А , Э н ге л ъ к е .......................................... .....
293
Вызов. Перевод Г. Б е н а .............................................................................294
Ручей и морской вал. Перевод Р. М о р а н а .......................................... 295

ПЕРЕЛЕТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Чарлз Самнер. Перевод Г. Б е н а ................................................................296
Путешествия у камина. Перевод Б. Т ом аш евского.......................... 297
Река Сонго. Перевод А. Г о л ъ д м а н .....................................................298

ПЕРЕЛЕТ ПЯТЫЙ
Голландская картина. Перевод Вс. Рож дественского..................... 299
Месть индейца Дождь-в-лицо. Перевод Е. Э т ки н да..................... 301
Рукавица императора. Перевод В. Ш о р а .......................................... 303
Прыжок Рушан-бека. Перевод Д. Г о р ф и н к е л я .................................. 304
Делия. Перевод Г. Б е н а .................................................................................. 306
РАССКАЗЫ ПРИДОРОЖНОЙ ГОСТИНИЦЫ

Вступление. Перевод С. Т хорж евского.................................................. 307
Скачка Поля Ревира. Перевод М. З ен к е в и ч а ..................................... 315
Сокол сьера Федериго. Перевод Д . Г орф и нкеля................................318
Сага о короле Олафе. Перевод Б. А ейт ина.......................................... 326
Торквемада. Перевод Б. Т ом аш евского...................................................346
Птицы Киллингворта. Перевод А. Ш м у л ь я н а ................................351
Атрийский колокол. Перевод Д. Г орф и н келя..................................... 358
Камбалу. Перевод Д . Г орф и н келя.............................................................361
Сапожник из Хагенау. Перевод Д . Г орф и нкеля................................ 363
Азраил. Перевод Д . Г о р ф и н к е л я .............................................................370
Эмма и Эгинхард. Перевод М. Д о н с к о г о ...........................................371
Монах из Казаль-Маджоре. Перевод Д . Г ор ф и н к е л я ..................... 376
Скандербег. Перевод Р . М о р а н а .................................................................. 384
Призрак матери. Перевод Б. Т ом аш евского............................................. 389
ИРИС

Ирис. Перевод В. Д а в и д е н к о в о й .............................................................392
Памяти Готорна. Перевод Э. А и н е ц к о й .................................................. 393
Рождественские колокола. Перевод Б. Томашевского . . . . . 394
684

Ветер в камине. Перевод Б. Т ом аш евского..........................................
Убитый у брода. Перевод Г. Б е н а .......................................................... 397

КНИГА СОНЕТОВ

Чосер. Перевод Б. Т о м а ш евско го .......................................................... 399
Шекспйр. Перевод Б . Т о м аш евского........................................................ 399
Мильтон. Перевод В . Д а в и д е н к о в о й ........................................................400
Ките. Перевод В . Д ави ден ко во й ................................................................400
Летний день у моря. Перевод В . Д ави ден ковой ................................401
Отлив и прилив. Перевод В . Д а ви д ен к о во й ..................................... 401
Безымянная могила. Перевод В . Д а в и д е н к о в о й ................................402
Старый мост во Флоренции. Перевод В . Давиденковой . . . . 402
На кладбище в Тэрритауне. Перевод Б. Томашевского . . . . 403
Поэты. Перевод В . Д а ви ден к о во й .............................................................403
Настроение. Перевод Л. Г ольдм ан .............................................................404
Сломанное весло.Перевод В . Д ави ден ковой ........................................... 404
Keramos. Перевод

Э. Л и п е ц к о й ........................................................406

ULTIMA THULE

Железное перо. Перевод Е. Э т ки н да.....................................................418
Роберт Бернс. Перевод Г. Б е н а .................................................................. 419

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ

Мельница. Перевод В . Д ави ден ковой ....................................................... 422
Прилив и отлив. Перевод В . Д а ви ден ко во й .............................................423

В ГАВАНИ

День памяти павших.. . Перевод Б . Т ом аш евского...........................424
Четыре часа утра. Перевод Б. Том аш евского........................................425
К Эйвону. Перевод Б. Т ом аш евского....................................................... 425
Отрывок. Перевод Б. Т ом аш евского....................................................... 426
Прелюдия к сборнику стихотворных переводов. Перевод Б. Тома­
шевского
..................................................................................................426

685

СТИХИ О СЁБВ

Утраты и достижения. Перевод Б. Лейтина.......................................... 427
Мои книги. Перевод Б. Т ом аш евского................................................427
Возможности. Перевод Б. Т о м а ш евск о го .............................................428
Снежный крест. Перевод Б. Т о м а ш евско го....................................... 428
ПОСЛЕДНИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Вечерний звон. Перевод Е . Э т кинда....................................................... 430
Золотой закат. Перевод Б. Т ом аш евского............................................. 431
Колокола Сан-Блас. Перевод Вс. Рож дест венского........................432
ПЬЕСЫ

Испанский студент. Перевод Д . Горфинкеля.......................................... 437
Микеланджело. Перевод Игн. И в а н о вск о го ............................................. 537
Примечания

............................................................................................ 649

Генри Лонгфелло
Избранное

Редакт ор

М.

С.

Т рескунов

Т ехн и ч ески й редакт ор
Л . А. Ч алова
К оррект ор

А. А.

Б ольш аков

Сдано в набор 15/VI 1957 г.
Подписано к печати 10/1 1958 г.
Тираж
25 000
экз.
Бумага
84X № Ч а г — 22,75 печ. л. — 37,31
уел
печ. л. Учетно-изд. л.
34,28 4 - 1 вкл. = 34,33 листов.
Заказ № 583. Цена 10 р. 15 к.
Гослитиздат
Ленинградское отделение.
Ленинград, Невский пр., 28
Типография № 5 УПП
Ленсовнархоза.
Ленинград, Красная ул., 1/3.

ЗАМЕЧЕННАЯ

ОПЕЧАТКА

На стр. 235 строку 8-ю снизу следует читать:
Молвил Григорий святой, что ангелы это, не англы,