Глаза Сатаны [Константин Волошин] (fb2) читать онлайн

Константин Волошин Глаза Сатаны

Глава 1

Затуманенная горилкой голова шумела. В жилах билась потревоженная кровь, но сон наваливался неотвратимо и сладостно.

А звёзды равнодушно подмигивали с чёрного неба, взирали на распростёртых двух друзей, укрытых дырявым рядном. Они лежали под старой вишней. Тихий храп друга Карпо не беспокоил Демида, казака лет за тридцать, с оселедцем тёмных волос.

Демид уже засыпая, ощупал ножны сабли, лежащей под боком. Затуманенная голова ещё отметила выпадающую росу, но больше не получилось. Сон овладел и этим казаком.

Сад молчал, только сверчки неистово верещали в траве да лёгкий ветерок нет-нет да прошелестит в кроне вишнёвого дерева.

Было давно за полночь. Несколько теней показались среди деревьев. В полусогнутых фигурах угадывался звериный инстинкт. Они словно кого-то скрадывали.

Одна тень остановилась перед крошечной копной недавно скошенной травы и настороженно прислушалась.

— Эй, хлопцы! Тута кто-то есть!

Шёпот этот мгновенно заставил Демида открыть глаза. Давняя привычка позволила ему не вскочить тут же. Но сердце яростно забухало в груди, а хмель улетучился почти мгновенно.

Тень человека наклонилась над лежащими. Демид больше не раздумывал. Его нога рывком рванулась к тени, ударила между ног. Тень согнулась с утробным стоном, а Демид грубо толкнул Карпо, вскочил, схватив саблю, крикнул:

— Тикаем, Карпо!

И, не оглядываясь, бросился вниз, к задам сада и села. Он почти не слышал, как тяжело топал сапогами Карпо, как сзади натужно сдерживали крики людей и их неторопливые попытки устроить погоню.

Проломившись через заросли малины, беглецы остановились. Отдышавшись немного, Демид шепнул, всё ещё не решаясь распрямить согнутую спину:

— Выследили, гады! Одначе нас не стали гнать.

— Небось не мы им нужны, Демид, — ответил Карпо с расстановками. — Им Криштоф надобен. А тихо ещё.

— Обложили нашего Криштофа, друг. Конец, видно, пришёл пану шляхтичу…

— Давно жду такого, Демид, — отозвался с беспокойством Карпо. — Куда нам податься? Не здесь же коротать время, ждать, когда схватят.

— Вестимо, Карпо. Погодим малость. Послушаем, как у них получится.

Друзья замолчали, прислушались. Скоро издали, там, где ночевала ватага Криштофа Косинского[1], раздались крики, грохнул выстрел.

— Вот и все наши дела, Карпо, — грустно молвил Демид. — Конец настал.

— Верно, Демид. Тепереча можно и в путь. Одначе, Демид? ты без сапог!

— Угораздило мне разуться, ноги взопрели. А где твоё оружие, Карпо?

— Хы! Там, где твои сапоги. Твой крик так подбросил меня, что ни о каком оружии и подумать не успел!

— Ладно. Что уж тепереча горевать? Пошли к речке. Перейдём на тот берег и уберёмся подальше, пока не хватились проклятые ляхи! Там видно будет. Лишь бы успеть укрыться и переждать.

— Без харча? — В голосе Карпо слышался неподдельный ужас.

— Что-нибудь добудем, — уверенно ответил Демид. — Потопали. Я весь вспотел после бега. Хоть освежимся и напьёмся.

Друзья торопливо спустились к неширокой речке, что змеилась в кущах осокорей.

— Правей дно будет получше, — молвил Карпо. — Я вчера купался здесь с конями. Хлопцы указали.

Демид молча зашагал вдоль речки, держа саблю в ножнах, как палку, не сообразив перекинуть ремень через голову на плечо. Вылезли на правый берег освежённые, утолившие жажду, с просветлёнными головами. Хмель почти не ощущался.

— Двинули на юг, Карпо. Там, пройти версты четыре, будет деревня. Надо разжиться обувкой и харчами.

— Ага! Пошли, Демид. Одначе жалко мне Криштофку. С ним было сподручно и весело. Лёгкий был лях.

— Что тепереча вспоминать, Карпо. Он, может, ещё и выкрутится, а наши-то обязательно попадут на плаху.

— Прошлый раз никого не стратили, Демид, — с надеждой в голосе произнёс Карпо. — Может, и на этот раз обойдётся. Всё ж шляхтич-то Криштоф-то.

— Не получится, Карпо. На этот раз Криштофке каюк. Не простят ему повторного восстания. Хорошо, что лишь малая часть наших была здесь. Остальные могут дознаться до прихода польских конников.

— Хорошо бы встретиться с ними, Демид. Скопом оно сподручнее.

— Без коней и харча и думать нечего, Карпо. Топай, а то я уже поколол ногу. Хорошо бы обувку добыть где.

Они шли некоторое время молча. Мокрые рубахи холодили тела. Лёгкий туман опустился на влажную траву. Восток ещё не светлел, но приближение утра уже чувствовалось.

— Гляди, Демид! Огонь!

— Что бы это значило? Наверное, мальчишки коней стерегут. Пошли к ним.

Поднявшись на пологий бугорок, увидели костёр и три фигурки, одна из которых лежала. В темноте, позади костерка, бренчали и топтались кони. Мальчишки тревожно вскочили, схватившись за длинные палки.

— Не трепыхайтесь, хлопцы, — мирно сказал Демид. — Мы мирные люди. Вы в ночном? Село далеко?

— Ага, дядя, — отозвался старший, лет тринадцати и махнул в южном направлении.

— Сколько вёрст до села? И большое оно?

— Версты две, дядя. Хат двадцать, может, больше. Не считаны.

— Чьё село, хлопцы?

— Пана Мелецкого.

— Он здесь живёт, этот пан? — спросил Карпо.

— Не! Раз в год наведывается. К Рождеству приезжает с гайдуками.

— Значит войт-староста всем у вас заправляет?

— Ага, он. Хрыцьком кличут, Панасом, дядя.

— И как он вам, этот Панас? Жить даёт?

Мальчишка помялся, но всё же ответил зло:

— Какой там! Дерёт последнее с нас. Холопами и быдлом кличет. Лупит за самую малую провинность. Выслуживается перед паном. А вы кто будете?

Демид переглянулся с Карпо, помолчал, но ответил тихо:

— На Сечь идём, к полковнику Лободе. Слыхал про такого?

— Не. Мы только пана Мелецкого знаем.

— Ладно, будет лясы точить, хлопцы. Нам бы побыстрее до хат добежать. Приведите-ка нам лошадей.

— Дяденьки! Как же мы-то без них будем? Помилуйте нас!

Ребятишки всполошились, с опаской поглядывали на саблю Демида, его босые ноги и мокрые портки и рубахи.

— Не ревите, хлопцы, — ободрил их Карпо. — Сколько у вас коней тут?

— Одиннадцать, пан, — ответил с готовностью один хлопец.

— Мы поедем с одним из вас. От села вы вернётесь со своими конями. И скажите, где хата этого Панаса. Хотим погостить у него, — успокоил ребят Демид. — Только без брехни.

— Что вы, паны! Мы честно…

Старший обстоятельно и подробно объяснил дорогу и расположение подворья Панаса. А ещё двое привели трёх коней с верёвочными уздечками.

— Прощевайте, хлопцы, — кинул Карпо со спины неосёдланного коня. — Ваш атаман скоро вернётся. Поехали, атаман!

Трое всадников размашистой рысью затрусили в сторону деревни. Ни один огонёк не обозначил её расположение. Но тропа вела уверенно. По обе стороны её вскоре потянулись поля с поспевающими хлебами и гречихой.

Хаты зачернели вблизи на едва заметной возвышенности.

— Слезаем, — коротко бросил Демид. — Бери поводья и скачи назад. Спасибо тебе, хлопец.

Тот торопливо собрал верёвки поводьев, повернул коня и забил своего по костлявым бокам босыми пятками.

Друзья проводили его взглядом, оглядели небо.

— Скоро рассветёт, Карпо. Пошли, что ли?

Карпо молча кивнул. Он без слов понимал, что должно скоро произойти. Несильное волнение стучало в груди током крови.

Они торопливо шли, вспоминая наводку хлопцев. Вот и усадьба старосты Панаса. Она резко отличалась от остальных хат, выглядела добротно и поражала обширностью плетня. Собаки злобно бросались на плетень, хрипели, провожая чужих.

Едва дошли до ворот, как из глубины двора донеслось:

— Кого это несёт нечистая в такое время? Кто такие?

— Войт Панас Хрыцько? — спросил уверенно Демид.

— Ага! А шо надо?

— От пана Мелецкого мы. Бумагу прими, едем мимо.

— Чудно как! В такое время?

— Поторопись, войт! Мы спешим по делу. Некогда тут прохлаждаться. Кони ждут у криницы.

Пожилой староста криком отогнал кобелей, приставил колесо к будке, открыл ворота, с подозрением взирая на казаков.

Демид не стал ждать вопросов. Двинул войта в харю кулаком, навалился.

— Молчи, панская сволочь! Жить хочешь, так быстро вставай и без шума!

— Что вы, что вы, казаки! Я мигом! Что желаете? — Голос Панаса дрожал, спина сгорбилась, и он цыкнул на женщину, высунувшуюся было из двери хаты:

— Сгинь, кобыла! Без тебя дела делаю! — И, обернувшись к казакам, спросил со страхом: — Чего изволите, казаки?

— Два коня под седлом, оружие и одежду! И, конечно, харч отменный!

— Да что вы такое говорите, паны казаки? Откуда у…

— Заткни пасть! — толкнул того ладонью в лицо Карпо. — Награбил достаточно, так что поторопись, стерва!

Демид неторопливо вытащил саблю из ножен.

— Вразумел, паны казаки! Идёмте в конюшню! Я мигом!

— И не вздумай всучить нам одров, Панас, — Демид многозначительно приподнял клинок турецкой сабли.

Староста торопливо выводил из конюшни двух коней, тащил сёдла. Трясущимися руками помогал седлать.

Не называя друга по имени, Демид сказал:

— Бери Панаса, идите в дом, и получи харч и одежду. Я тут сам управлюсь.

Карпо толкнул Панаса кулаком в бок, взял у Демида саблю и растворился в темноте двора.

Друзья молча трусили рысью по влажной дороге. Пыль почти не поднималась, прибитая обильной росой. Восток светлел. Скоро будет виднее. Уже сейчас взору открывались тёмные дали с рощами по берегам речушек и болот. Возделанные поля окончились, дорога становилась всё уже.

— Вот упёртый Панас! — уже второй раз заговорил Карпо. — Чуть не уговорил меня. Никак не хотел расставаться с монетами. Оружие отдал, а монеты — никак!

— Я и забыл про монеты, Карпо, — отозвался с неохотой Демид. — Сколько выцыганил у этого скряги?

— Хрен его знает! Посветлеет, тогда и посчитаем. Должно хватить на дорогу. А сапоги подошли, Демид?

— В самый раз, Карпо! А что хозяин не вышел проводить нас?

— Да не схотел расставаться с бабой, Демид, — с недоброй усмешкой ответил Карпо.

Демид повернул голову к Карпо, но ничего не заметил. Вздохнул, поняв, что сделал Карпо.

К восходу солнца отъехали вёрст на шесть-семь. Впереди с пригорка заметили хаты деревеньки, укрытые зеленью деревьев. С двух сторон деревеньку обтекала ленивая речка в обрамлении тёмных кустов и редких деревьев.

— Не стоит нам появляться в деревне, Карпо, — молвил Демид.

— Спустимся правее, там вроде роща виднеется и овраг. Версты две с гаком. Переждём там. Отдохнём малость.

Друзья поспешили скрыться — телеги и люди уже выходили из деревни на работы и могли заметить беглецов.

Уставшие лошади понуро шагали к темневшему уже близко оврагу. Он принял путников под свои тенистые пологи. По дну тихо журчал хилый тонкий ручей с прохладной вкусной водой.

— Пусть кони попасутся, а мы поедим и отдохнём. Вчерашняя попойка ещё полностью не испарилась, — и Демид тяжело слез с лошади.

Они спали по очереди. Сделали себе подстилку из травы и потников, следили за конями, перебирая в головах события последних суток.

Демид, разбудив друга, предложил:

— Наверное стоит податься на Сечь, Карпо. Иначе легко можно угодить в лапы к ляхам.

— А что можно придумать лучшего? Поехали на Сечь. Не прогонят?

— Устроимся как-нибудь. Зато спокойно переждём, пока про нас не забудут.

— Тебе хорошо, а я бывший реестровый казак, могут не принять, — усомнился Карпо.

— У меня много там друзей, Карпо. Не бойся, помогут. С Лободой я не одну сотню вёрст отмахал в походах. Не выдаст. И Мазура можно встретить. Он мне не откажет. Всё ж друзья были. Он не схотел пристать к Криштофу, но и меня не стал отговаривать. Этому шляхтичу ни за что не хотел верить.

— И правильно делал, твой Мазур. Я тож думку имел, что Криштофка сумеет поднять народ и казаков, да вот не получилось у него.

— Одначе я так думаю, мой Карпо, что наших людей завсегда трудно было с места насиженного сдвинуть. А одними казаками Речь Посполитую не свалить.

— Если б старшина наша в одну дуду дула, а то что получается? Один за народ, остальные то к Польше тягу имеют, то до москалей ратуют. А мне всё это едино. Что Польша, что Москва! Все поживиться хотят за наш счёт. А у старшины одни собственные думки. Шатаются, ищут лучшей выгоды.

— Наверное, в этом всё дело, Карпо, — вздохнул Демид. — Пока наш брат в верхи не попал — держит за народ, как только возвысился — всё забыл и начинает хуторами обзаводиться. Эх!

— Долго ещё нашему люду придётся горбиться на панов. А они всё больше наглеют, Демид. Король всей шляхте наши вольные земли жалует. А мы покричим, покричим, да и одеваем на шеи ярмо. Народ всё потянет, Демид!

Демид неопределённо пожал плечами, хмыкнул со значительным видом.

— Я бывал в некоторых странах, Карпо. Видел, что там творится. И ничего нового не увидел. Народ везде забит и тянет всех этих вельмож на горбу, во главе с королями, султанами, гетманами, князьями.

— В церквах говорят, что это от Бога, Демид, — неуверенно протянул Карпо, перевернулся на спину, положил ладони под голову.

— Думаешь, князья церкви отодвинуты от кормушки? Ничуть не бывало! У этих князей ещё больше накоплено, чем у светских сильных мира сего. Те на войны, наряды и женщин уйму денег тратят, а те копят, сидят на золоте и выжидают. Вот только чего, этого мы знать не сподобились. Это тайна за семью печатями. Нас туда никогда не допустят, Карпо.

— Богохульствуешь, Демид! Услышал бы преподобный отец…

— Не ты ль ему об этом поведаешь? — усмехнулся Демид.

— Хрен он от меня это услышит, Демид! Пусть другого найдёт!

— Потому и откровенничаю с тобой, друг Карпо. Иначе тоска может заесть.

— Откуда у тебя такие мысли, Демид? Ядрёно молвишь.

— Эх! Встречал я как-то одного попа расстригу. Из москалей. Курянин. Многое он мне поведал про свою братию. Жуть! Вроде бы и в Бога они не верят, если их дела проследить. Хуже любого пана. И народишко свой, что на них трудится, мордуют ещё хлеще! Кровопивцы, одно слово!

— Не все же они такие, Демид! Есть и праведники…

— А как же, Карпо. Без этого никак нельзя. В любом деле находятся честные людишки. Но их не так много. Их мало замечают. Может быть, таких даже намного больше, но не они творят жизнь, Карпо.

— А что, люди ничего об этом не ведают?

— Почему? Ведают, да с амвонов совсем другое бают нам. И это сильно в наши души въелось. Трудно вырубить.

— Ты что, Демид? — в голосе Карпо слышались страх, граничащий с ужасом. — Может, ты в Бога не веришь?

— Как же, верю, Карпо. А в людей верить не больно охота. И в Библии об этом много говорено, говорил мне тот поп-расстрига. Да толку мало. Слишком сильно нас подмял Сатана под себя.

— Ну и страсти ты молвишь, Демид! Жуть берёт! Не охота и слушать.

— А мне ничего, Карпо! Я готов слушать умного человека. Одначе слушай, а свой умишко раскидывай. Оголтело ничего просто так в голову и душу не бери. Можно свихнуться не в ту сторону.

— Поди определи эту сторону? Не каждый сможет.

— Не просто, не каждый, а очень редко кто так сможет. Сколько бунтов восстаний бывало по белому свету. И чем они кончались? Или их топили в крови сильные мира, или сами главари превращались в кровопийцев народа.

— А Косинский? Чего он добивался, Демид?

— Вестимо чего! С Ракитным у него заминка случилась. Вот и надумал руками нас, дурней, поправить дела свои. Возвыситься до великих вельмож, думаешь, он не такой, как остальные паны? Просто кишка была тонка, хотел потолщить её с нашей помощью. Да не вышло у него.

— Ты, вроде, рад этому, Демид.

— Не то что рад, одначе не переживаю.

— Чего ж пристал к нему? Вроде жилось тебе в Сечи вольготно.

— Дюже панов схотелось пощекотать, душу потешить хоть немного. Уж больно они обнаглели, Карпо! Противно было.

— Гм. Чудной ты, одначе, Демид. И чего ты теперь задумал?

— Душа ещё горит, Карпо. Не успокоилась. Тянет меня ещё немного погулять по панским маеткам[2], пощипать их усы. Прямо что-то свербит внутрях.

— А Сечь? Мы ж туда прём?

— Сговорю немного казачков, и погуляем малость. Толку никакого, одначе душу успокою.

— Душегубы мы, Демид! Смертный грех на душах наших! Боязно!

— Паны ничего не боятся, Карпо! Вот и нам след их дорожкой двигаться. В Библии упоминается про то. Сказано: зуб за зуб, да око за око! Так что…

Друзья притихли. Карпо никак не мог успокоиться, а Демид отвалился и блаженно закрыл глаза, ловя лицом пятна солнечного света, пробивающегося через листву дерев.

Это был плотный казак с давней щетиной на лице, с отвисшими усами. Небольшие глаза серого цвета смотрели пытливо, настороженно. Прямой нос и чёткие брови делали его довольно привлекательным на вид. Он был среднего роста, но силой, как видно, природа его не обделила.

Карпо был постарше. Он был темноволос, с открытым взглядом карих глаз, худой, жилистый, усы носил покороче, а длинные руки, казалось, ему мешали. Он часто не знал, куда их деть. Лет ему было под сорок, но семьи до сих пор не создал, был недоволен этим, а теперь и вовсе не знал, что делать и куда податься.

Под вечер они оседлали коней, напоили, собрались, а Демид сказал:

— Пока до Сечи дотелепаемся, посетим несколько маетков. До Роси ещё далеко, сторожиться требуется. Времени на это должно хватить, Карпо.

— Мне б несколько сот злотых, и я б обзавёлся бы семьёй, — мечтательно изрёк Карпо. — Думаешь, нам это удастся?

— Как получится, друг. Но, думаю, что вполне получится. На рожон переть не будем, жадность сдержим, тогда можно надеяться на успех.

— А ты не собираешься осесть на собственной земле, Демид?

— Что-то не тянет, Карпо. Кругом паны — загонят в долговую яму — тогда не выбраться, а трястись над каждой копейкой не по мне. Пождём немного.

Они неторопливо ехали по ночной дороге, высматривая огоньки хуторов и маетков.

После полуночи наехали на село, растянувшееся вдоль речки. Демид осадил коня, прислушался.

— Коль ребят не видать, разузнать бы, что за село, есть ли тут пан. — Демид до рези в глазах всматривался в темноту ночи. — Спустимся к речке. Коней напоим, прикинем немного, что делать.

— Село порядочное, Демид, — отозвался Карпо. — Вряд ли оно без пана или его войта. Да где его искать?

— Посмотрим, — неопределённо ответил Демид, слез с седла и повёл коня к реке.

Пока кони пили, казаки стянули сапоги, опустили взопревшие ноги в холодную воду и наслаждались приятным ощущением, расстелив для просушки благоухающие портянки.

— Поехали, Карпо, — молвил Демид и тяжело взобрался в седло. — Устал я что-то сегодня.

— Чего ты хотел, — оживился Карпо. — Последнее время было много дурных дней, а особливо ночей. На сеновал бы щас!

Демид не ответил, толкнул коня пятками и направился к чернеющим хозяйственным постройкам на околице.

— Хорониться не будем, Карпо, — молвил Демид. — Как вчерашней ночью поступим. Кони не заморены, легко укроемся до утра где-нибудь в буераке.

В ближайшей хате подняли мужика. Тот в страхе топтался у плетня.

— Войт, Панове? Это с четверть версты будет, — мужик махнул рукой в направлении речки. — Хата большая, с флигельком. Там остановился пан, его знакомец.

— Он один? — спросил Карпо, наклонившись с седла.

— Со слугой, пан казак.

— Едут в тарантасе или верхами?

— В тарантасе, паны, в тарантасе. Пара сытых коней, паны казаки!

— Бывай, хозяин, — поднял ладонь Демид и тронул коня каблуком.

Усадьбу войта нашли легко. Лай собак сопровождал их, пока они двигались по извилистой улице селища. Дощатые ворота загрохотали под ударами сабель. Собаки бросались к щелям, злобно грызя створки ворот.

Послышался недовольный голос:

— Кого это Бог или чёрт прислал в такую пору? Пошли вон, проклятые! — это на собак. — От кого посланцы?

— Открывай быстро, быдло неумытое! Я сотник Белопольский!

За воротами торопливо завозились. Ворота приоткрылись, Карпо сильно толкнул створку.

— У тебя остановился пан Скажинский, быдло? — Демид не ослабевал нажима.

— Н-нет, пан сотник! — залепетал войт. — Здесь только пан Пакула, господин сотник!

— Это он для тебя Пакула, а для нас Скажинский — враг Речи Посполитой! Где он? Немедленно!

— Прошу пана во флигель. Он там остановился, пан сотник! Прошу…

— Гарбуз, — это он на Карпо, — займись этим быдлом. Я к Скажинекому, — и Демид размашисто зашагал в указанном направлении в глубину двора.

Он не обращал внимания на боязливые глаза, выглядывающие из-за дверей и окон. Вскочил лихо на ступеньку флигелька, ударом ноги открыл дверь. В нос ударил спёртый запах перегара, немытой посуды и пота. В темноте ничего не было видно, но в углу что-то завозилось. Потом сонный голос пробормотал невнятно, но требовательно что-то, что не расслышал Демид.

Казак разглядел светлое пятно постели, шагнул туда, нащупал голову ляха, встряхнул его, бросив зло:

— А ну, пан Пакула, встать молча и выкладывай всё, что имеешь! — в доказательство серьёзности слов, приставил холодный клинок сабли к животу сразу проснувшегося и протрезвевшего пана Пакулы.

— Что, что… что такое…пан?..

— Злоты выкладывай, говорю, панский прихвостень! С тобой говорит сама твоя смерть! Быстро! — конец сабли ткнул пана в грудь, прорвав кожу.

— Сейчас, сейчас, пан…

— Сотник гетмана реестрового казачества пана Косинского!

— Да, да! Пана Косинского, понимаю! Сейчас, только лучину зажгу!

Демид помог с лучиной, пан Пакула трясущимися руками достал ящичек и, поглядывая на Демида, пошарил в нём.

— Вот, пан сотник! Больше нет ничего, — пан Пакула повернул ящичек открытой крышкой к свету лучины.

— Отлично, пан Пакула, — произнёс Демид, — Сколько здесь?

— Не помню, пан сотник! Но это всю, клянусь Маткой Бозкой, ясновельможный пан сотник! Вот ещё перстенёк возьмите, прошу, — и лях судорожными движениями стал с трудом выкручивать с пальца кольцо. — Вот! Только не губите, ясновельможный пан сотник! Детки у меня…

Почему-то эти слова о детях сильно разъярили Демида. Кровь хлынула в лицо, сердце в груди заколотилось. Рука сама поднялась и коротким ударом опустила саблю на шею ляха.

Визгливый вскрик, рука, прижатая к хлещущей кровью шее, а Демид шипяще, с присвистом, молвил:

— А о наших детках кто-нибудь из вас хоть раз вспомнил, паскуда?

Он не стал смотреть, как быстро бледнеющее лицо пана Пакулы посерело, силы покидали его от потери крови, и он грузно рухнул на пол, хватая ртом последние струи свежего ночного воздуха, струящиеся из открытой двери.

— Гарбуз! Ты готов? Поехали! — закричал глухо Демид, увидев, как Карпо осторожно спускается с низкого крыльца.

В доме голосили, собаки захлёбывались лаем. В соседних хатах чувствовалась затаённая возня, но ни одно окно не открылось, лишь собаки провожали одиноких всадников бешеным лаем.

— Чёрт! — выругался Карпо в усы. — Пришлось повозиться с этим лайдаком!

— Заткнись! — только и смог выговорить Демид.

Ему было не по себе, но жалости не чувствовал. Просто пустоту, муторность в груди, тяжёлые удары сердца.

На рассвете добрались до оврага, переходящего в узкий лог, заросший кустарником и молодыми деревьями.

— Здесь остановимся, — коротко бросил Демид.

Они спустились на дно лога, огляделись в светлеющих сумерках наступающего утра, молча расседлали коней, пустив их пастись.

— Здесь и воды нет, — заметил Карпо. — Коней напоить надо.

— Земля влажная. Вода близко, выроем яму, она и соберётся вскоре.

— Да ты что, Демид! Поищем другое место!

— Сиди здесь! Делай, что тебе говорят! Останемся на этом месте. Уже поздно искать другое место. Утро, развиднелось.

Карпо вздохнул, но спорить не решился. Молча прошёл дальше по логу к кустам, буйно росшим ниже, потопал ногой, хмыкнул.

Вытащил саблю, принялся неторопливо копать яму. Вода появилась быстро. Он ладонями выгребал мокрую жирную землю. В голове засела мысль: «Господи, земля-то какая ладная! А мы не можем так устроить жизнь, чтобы никто не голодал! Пресвятая Дева! Что с нами будет?»

Яма оказалась готовой, когда Демид подошёл, посмотрел, процедил в усы:

— Отдохни, Карпо. Пошли поедим. Тем временем вода здесь отстоится. Во флягах у нас воды хватит. Коней потом напоим.

Казаки молча жевали богатый харч, отобранный Карпо в деревне. Самогон обжигал горло, зато прояснял мозги.

— Пойду осмотрюсь, Карпо, — молвил Демид, поднялся и пошёл по склону.

Вернулся довольно скоро. Посмотрел на постели, устроенные другом в тени деревьев, скрытые среди кустов шиповника и тёрна.

— Деревень нигде не видать, Карпо. Можно спокойно отдохнуть до вечера.

Они проснулись далеко после полудня. Было жарко, в воздухе жужжали шмели и пчёлы, где-то в листве старательно щебетали птички, в траве кто-то настойчиво верещал, шуршал травинками.

Кони невдалеке побрякивали уздечками, неторопливо переступали ногами, мотали головами, отгоняя оводов и мух. Хвосты их хлестали по бокам. Всё вокруг дышало умиротворением, покоем, красотой мира.

— Ну и благодать здесь, друг Карпо! — зевнул Демид, ленясь подняться с влажноватого от травы ложа. — Так бы и остаться в этом логу и жить в окружении детишек.

— Что это ты, Демид, об этом заговорил? Не похоже на тебя, — отозвался безразлично Карпо.

— Да вот подумалось вдруг, — ответил Демид. — Одначе, Карпо, охота бросить в рот немного жратвы. Согласен?

— Всегда согласен, Демид. Щас сготовлю.

В сумерках тронулись опять в дорогу.

На третий день пути приблизились к Роси. Речка ещё не подошла к Днепру и здесь текла довольно узкой лентой среди холмов, покрытых лесом. Местами русло сужалось, сдавленное холмами. Течение убыстрялось, потом опять расширялось, вода текла спокойно, величаво, манила прохладой.

— Надо найти брод, — протянул Демид, оглядел реку с высокого берега. — Где-то западнее, выше по течению, стоят города. Хорошо, что тут пусто.

— Не верю я, Демид, в эту пустоту, — отозвался Карпо. — Места тут населённые и встретить ляхов ничего не стоит. А двигаться ночами уже осточертело! Скорей бы Сечи достичь.

— И то верно, — отозвался мирно Демид. — Однако лора искать брод. Вечереет. Прилечь охота побыстрее.

С полчаса искали брод, пока не решились переправляться. Кони на середине испугались, потеряв дно. Казаки их взбодрили, слезли с сёдел и поплыли рядом, держась за гривы.

Вылезли на берег продрогшие, мокрые и немного злые. Впереди была ночь, в село, видневшееся вдали, ниже по течению, зайти опасались. Придётся долго ждать, пока высохнет одежда у костра.

Только в темноте казакам удалось найти укромное место для ночлега. Небольшая роща среди холмов укрыла беглецов от чужого взора. Запылал небольшой костёр, запахло кулешом.

— Теперь пойдут места с редкими сёлами и хуторами, — проговорил Карпо значительно.

— Можно обойтись и без них. Достаточно имеем уже. А всего не нахапаешь. Пождём немного. Искать не будем.

— Так, Демид. Но коль само в руки ляжет, то я не намерен бросать.

— Понятное дело. Я с тобой. Панам это будет полезно. Ну, спим, друг.

-

[1] Криштоф Коси́нский — поляк по происхождению, полковник Войска Запорожского реестрового (1590 год), гетман казаков-низовиков (1591–1593 годы), предводитель названного его именем восстания в 1591–1593 годах.

[2] Маеток (укр.) — имение, поместье.

Глава 2

За несколько дней до этого, совсем близко от места, где заночевали наши беглецы, молоденький хлопец коротал время за селом, где игралась свадьба в зажиточном доме Харлампия Скряги.

Хлопец часто не мог сдержать слёзы, копившиеся в глазах. Злость, ненависть и беспомощность душили юную душу. Его Ярину отдают за Ярему, казака справного, сотника реестровиков.

Он же, Ивась, хлопец семнадцати лет, теперь не знал, как жить, как смотреть в глаза людям. Масса чувств душила его, а мысли в голове бродили самые мрачные и жуткие.

То он грозился биться с этим Яремой, то выкрасть свою любимую Ярину, то отомстить всему роду Харлампия, подстеречь Ярему и разделаться с ним, освободив путь к Ярине.

Ивася душили слёзы, спазм в горле затруднял дыхание, а звуки веселья, долетавшие до него чуткого слуха из села, терзали его нещадно.

Он сидел на берету Роси, чёрная вода манила, предлагала одним махом покончить с теми муками и беспомощностью, что навалились на этого невысокого юношу, склонившегося к коленям.

Ущербная луна мрачно светила на безоблачном небе, словно подчёркивая не менее мрачные мысли Ивася. Он почти решил, что больше не вернётся в родной дом, хотя ещё не мог определить, куда податься и что будет делать в одиночестве, без всяких средств.

Он слышал, как тревожный голос матери звал его, но не откликнулся на него, не в силах побороть отчаяние и не смея предстать перед её и батьки очами. Они ведь знали и надеялись, что их сын всё же соединит свою жизнь с Яриной. И хоть они были довольно бедны, но бывший казак Лука, отец Ивася, слыл уважаемым человеком в селе. Его былые походы в Крым и в земли Буджацкие[1] не принесли ему достатка, но его храбрость и подвиги были на слуху.

Ивась боялся отца и теперь не представлял, как предстанет перед его лютыми глазами, осуждающими и требовательными.

Вдруг Ивась поднял голову, прислушался. Из села больше не доносились звуки свадьбы. Значит, всё закончилось и сейчас его Ярина в объятиях этого отвратительного Яремы! Эта мысль взбудоражила хлопца. Он вскочил, заметался на берегу в отчаянной попытке найти хоть малейшее успокоение его истерзанной душе.

Остановившись, он опять прислушался. Всё было тихо, если не считать редкого лая собак. Звёзды показывали близкую полночь. Они мигали холодным блеском, луна склонилась к бугру за селом, её свет почти не разгонял ночную темень.

Ивась нащупал в кармане старых холщовых штанов огниво, сжал упрямо губы, шумно вздохнул. Решительным, словно обречённым шагом он направился в сторону села, ближайшие хаты которого светлели побеленными стенами.

Он шёл, в голове стучала одна лишь мысль: «Пусть знают, что я так просто не сдамся! Пусть потом не говорят, что Ивась сопляк и размазня!»

Уверенная поступь привела его к знакомому подворью, уже тонувшему в тишине. Собаки быстро узнали хлопца, облаивать не стали, виляя хвостами.

Ивась огляделся. Большая хата стояла лицом к улице, в задах темнели хозяйственные постройки. Двор заставлен орудиями труда, телегой и праздничной бричкой. К стене сарая под навесом были прислонены сани.

Юноша огляделся. Сердце колотилось в груди, дыхание шумно вырывалось из открытого рта. Неуверенно, осторожно он подкрался к сараю, остановился, определяя направление ветра. Он был слабым, но это не смутило юношу. Он с мрачной отрешённостью отошёл к наветренной стене сарая, где топтались пара коней и коровы. Это его не озадачило. Душа горела мстительным огнём.

Ещё раз оглядевшись по сторонам, он нагрёб соломы, обильно разбросанной на земле, стал высекать искры на трут. Тот задымил, засветился. Ивась подложил под кучу соломы с сеном. Дунул несколько раз, подождал пока пламя не занялось, подправил горючий материал. Поднялся, оглянулся на быстро разгорающийся огонь, и стремительно побежал прочь.

Уже на бегу хлопец с ужасом подумал, какое злое дело он совершил. Но тут же эта мысль заслонилась злобной радостью свершённой мести.

Обернулся. Село уже закончилось в этом месте, но отсвета огня ещё заметно не было. Подумал панически: «Неужто не получилось? Что ж это!» Вдруг заметил отсвет, понял, что всё сделал, как надо, и помчался дальше.

Уже отбежав с версту, он остановился отдышаться. Над постройками усадьбы Скряги виднелось пожарище, уже слышался отдалённый гвалт голосов.

Ивась неторопливо направился к буераку, что, как он знал, тянулся на юг от правобережных холмов. Там он решил переждать, подумать и решить, куда податься. Подумал, что догадаться о содеянном в селе не составит труда.

Забрался в дебри зарослей. Здесь он с друзьями иногда прятался, играя в разбойников и татар. Здесь у них был устроен шалаш, где плотный слежавшийся слой сухой травы манил усталое тело.

Проснулся Ивась поздно. Его разбудил далёкий зов матери. В голове в тот же миг всплыли события прошлой ночи. Сердце зашлось от страха, когда до него дошло, что он наделал. Злость испарилась, как роса под жгучими лучами утреннего светила. Тело покрылось липким потом. Первый порыв броситься к матери — тут же остыл, уполз ящеркой, забился в глубинах его зажатого страхом тела.

Инстинктивно вжался в подстилку, потом вспомнил, что мать не должна знать его схоронку, успокоился, но самую малость.

Скоро зов несчастной матери перестал его терзать, но навалилось нетерпеливое, жгучее желание посмотреть, что получилось с его мести. Но страх оказаться в руках разъярённых сельчан пересилил.

Голод напомнил о себе. Вспомнилось, что он от злости, обиды и беспомощности, вчера почти ничего не ел. И теперь в животе противно щемило, а голова всё сильнее наполнялась мыслями о еде.

Ивась вылез из полуразвалившегося шалаша. Огляделся, припомнил, что недалеко, под большим камнем, чуть ниже буерака, имеется крошечный родничок. Чтобы как-то заглушить голод, юноша напился вкусной воды по самые завязки. Живот раздулся, чувство голода несколько поутихло. Надолго ли?

Мысли потекли в другом направлении. Он ясно осознал, что одному ему в этом буераке долго не выдержать. Мысли заметались в голове беспорядочными зигзагами, но кроме того, что остался один лишь выход — это обчищать в деревне огороды и сады. Или, пользуясь безграничной любовью матери, тайно от отца просить её дать харчей, пожаловаться и испросить совета, как теперь выпутаться из этого дурацкого, глупого положения.

Была середина лета, и дикие плоды ещё не поспели. Лишь в огороде можно было разжиться то морковкой, то огурцом, то редиской с репой. Был ещё лук.

Ивась не посмел идти днём в село. А голодные спазмы опять стали донимать, все мысли были о еде.

Дождавшись ночи, мальчишка, уже проклиная своё легкомыслие, поплёлся к деревне. Он выбрал хату, где собака была ему хорошо знакома, успокоил её, огладил виляющую хвостом животину, и ощупью полез по огороду, ища жратву.

Запихав за пазуху несколько огурцов, морковок и лука, он залез на вишню и долго набивал рот сочными ягодами.

Очень хотелось пойти домой, или к хате ненавистного Яремы или Харлампия. Природная осторожность удержала его от этой глупости. Ивась поспешил к буераку, где и доел почти всё, что добыл на огороде. Тут же заснул, сморенный усталостью, но больше переживаниями и волнением

Утром он долго лежал с открытыми глазами, жалел себя, думал, приходил в уныние, граничащее с отчаянием. И тут приближающийся шум шагов, торопливых и быстрых, всколыхнул его страх. Он готов был броситься наутёк, как знакомый голос Грицька пригвоздил его к земле:

— Эгей! Ивасик! Это я, не бойся! Подожди, щас подбегу!

Хлопец лет четырнадцати, дальний родич и друг, появился среди кустарника и, запыхавшись, с любопытством уставился на юношу.

— Ивась, ну и учудил ты! — тут же воскликнул мальчишка,

— Ты как здесь очутился, Сморкач? — со страхом и надеждой спросил юноша.

— Как, как! Мать твоя упросила. Вот, передала дурню! Ты знаешь, что тебя ищут? Скоро и сюда обязательно заглянут. Не одни мы знаем эту схоронку.

— А как там? — Ивась кивнул в сторону села.

— Так! Сарай сгорел. Одна корова подохла! Чуть хата не погорела! Вот болван! Что уделал? Что теперь будет?

Ивась и сам уже осознал свою глупость, но отступать было поздно. А Грицько подливал масла в огонь:

— Один ты пропадёшь, Ивась. А поймают — забьют до смерти. Уже грозили. Особенно Ярема. Этот прямо ярится. Собирает охочих на поиски. Искали в селе, да попусту. Сёдни сюда припрутся!

В глазах Ивася метались искорки ужаса и безысходности. Мысли судорожно искали выхода, но только страх порождали. Наконец он вялым голосом спросил:

— Куда ж тикать? Сгину я!

— Погоди раньше времени хоронить себя, Ивась. Переходи в соседний буерак. Там много каменюк и среди них есть лазы и пещерки. Сам знаешь не хуже меня. Иди туда пока не поздно, схоронись, а я тебе буду харч приносить. Мать твоя места не находит!

— А батька? — в страхе спросил Ивась.

— Что батька? Свирепеет! Грозится пришибить, коль сыщет тебя. Дурень ты, Нос! Сгубил себя понапрасну.

Друзья помолчали. Потом Грицько вдруг заторопился, проговорил:

— Я пойду, Нос! Мне ещё крюк придётся большой сделать. Чтоб, значит, не увидели меня в этих местах. Поймают, выбьют из меня все признания. А батька голову открутит. Жди меня в пещерах, Нос.

Сморкач тут же поднялся, оставив на траве тряпицу с припасами. Ивась тоскливыми глазами проводил друга, прислушиваясь к удаляющимся шагам босых ног.

Ивась тоже заторопился. Есть расхотелось. В животе было противно, в голове стучали молоточки, а ноги сами торопились мчать в другое место, подальше от опасности.

Он избегал открытого места и, пригнувшись и оглядываясь по сторонам, пробирался дальше. До другого буерака было версты две, и он спешил добраться до густого кустарника, темневшего в четверти версты впереди.

Этот буерак был глубже, заросли кустов и деревьев были гуще. Множество валунов и каменных осыпей с обнажёнными каменными стенками, испещрёнными отверстиями и следами старых разработок, позволяли хорошо укрываться. От сердца отлегло. Ивась Нос немного успокоился, долго искал подходящее укрытие, пока не остановился на одной нише, укрытой плотными кустами терновника, что закрывали видимость.

Ивась пролез у самой земли в нишу. Там было прохладно, тенисто. Слегка влажные камни были холодны, а пол был устлан крупным песком с мелким щебнем. Юноша выбрал камушки, разровнял песок и прилёг, положив узелок с харчем в сторонку. Он был обессилен не столько телом, сколько душевно. Страхи блуждали внутри, рождали новые, и ему казалось, что никакого выхода из его дурацкого положения быть не может.

Хлопец уже склонялся к мысли о добровольной сдаче, но вспомнил о битье, перепугался и плотнее вжался в каменистое ложе его убежища.

Лишь ближе к полудню Ивась ощутил голод и принялся за материнские харчи.

Сморкач пришёл только на следующий день. Долго искал, звал, пока Ивась не подал голос.

— Рассказывай! — тут же потребовал вконец измученный юноша.

— Что тут рассказывать, Нос! Ищут, но пока до этого буерака не дошли. Но дойдут, будь уверен. Твоего батьку принуждают выплатить убытки. Знаешь, как он свирепеет! Грозится всеми карами на твою голову.

— А матушка? — с надеждой спросил Ивась.

— Вот, передала. Бери. Только мне не ясно, долго так будет? Меня могут и выследить. Что тогда? Мать уже догадывается про мои отлучки. Боюсь, что батьке поведает и тогда битья не миновать.

Ивась затравленно смотрел на друга, но возразить было нечего. Юноша опустил голову, силясь сдержать крик отчаяния, ужаса и безнадёжности.

— А тут хорошо, Ивась, — отвлечённо молвил Сморкач. — Хорошо бы травы натаскать. Думаю, что тут тебя не найдут. Но, Нос, что дальше? Может, мне с твоей матерью поговорить, узнать, что делать. Может, ты к каким-то родственникам подашься?

— Ага, поговори, Грицько. У меня в голову ничего не приходит. А матушка сможет мне помочь хоть советом.

— Тогда я пошёл, Ивась. Теперь идти далеко и стало опасно. Пока! Завтра постараюсь заглянуть. Сиди тихо, не высовывайся. Нос не показывай! — и Сморкач вдруг весело усмехнулся.

Ивась потрогал свой большой нос, слегка крючковатый и тонкий. Вспомнил, что это наследие отца. Не зря же у отца была такая кличка. Их в селе так все и звали: Носы.

Но тут мысли юноши перенесли его в село. Опять страх заполнил его всего. В животе опять стало нудить. Юноша в отчаянии бросился было за Грицьком, передумал и в изнеможении повалился на песок, скребя ногтями.

Через пару дней в буераке появились три казака. Они оставили лошадей пастись и полдня рыскали по нему. Ивась часто слышал их, дрожал в страхе, однако и на этот раз пронесло. Но услышанные слова ещё больше испугали его, повергай в очередной ужас. А услышал он вот что:

— Этот Нос, будь он проклят, чует моё нутро, где-то здесь обретается. Я думаю, что стоило бы притащить сюда его собаку. Она-то обязательно его учует, и мы его словим.

— Надо бы раньше об этом вспомнить, — устало заметил второй казак.

— Всего не упомнишь. Но завтра обязательно с его кобелём приду. Уверен, что мы его схватим. Ярема обещал по пять злотых за него, кто приведёт.

— Ну паршивец! Чего натворил! Зазноба, видишь ли! Молоко ещё не обсохло на губах, а туда же! Весь в своего батьку.

— Ты что, его знал раньше?

— А как же! Вместе казаковали не один год. В молодости. Знатно за бабами бегал. Не одну испоганил, шельмец! Ха-ха! Прыткий был, да вот сынок обгадил. Ха!

— Ещё платить придётся убытки. Ярема теперь с него не слезет. По миру пустит! Он такой! Спуску не даст.

Услышанное ещё больше повергло юношу в уныние и страх. А тут ещё об отце такое услышать. Слёзы сами навернулись на глаза, спазм комком закупорил гордо, а сдерживаемые рыдания сотрясли тело.

Мысль о самоубийстве снова вспыхнула в голове. Она огнём обожгла сердце, прокатилась внутри волной ужаса, жалостью к себе. Ивась зарыдал, не в силах больше сдерживаться.

Ночью он почти не спал. Кошмары маячили перед глазами один другого страшнее и ужаснее. Он почти не вспоминал Ярину, а когда она возникла перед внутренним взором, оказалось, что её образ легко заслонился его собственным горестным, безвыходным положением. Это нисколько не удивило, в голове не засело, словно он оказался равнодушным ко всему, что недавно происходило у него с этой девушкой.

Постепенно злость, остервенение овладели юношей. Он мстительно задумался, а потом со злорадством подумал: «Хорошо бы перед бегством ещё наведаться в село и подпалить ещё раз! Меня там ждать не могут. Уверены, что я в страхе забился в нору и дрожу, как заяц!»

И тут вспомнил о собаке. Казак грозился утром прискакать сюда. Это с быстротой молнии блеснуло в голове. Он вскочил, больно ударился в темноте головой о потолок, потёр ушиб, собрал узелок с остатками харчей и полез наружу, не обращая внимания на царапающие колючки куста.

Ночь перевалила за середину. Юноша про себя чертыхнулся, упрекнув себя, что понапрасну потерял столько времени, забыв столь важное для себя. Страх гнал Ивася дальше, пока он не подумал, что надо скрыть следы от собаки. Огляделся, сообразив по звёздам, что идёт на восток. Вспомнил, что Рось протекает в двух вёрстах севернее и решительно направился к ней.

Парень спешил. Времени оставалось мало. Через три часа начнётся рассвет. Почти бегом достиг реки, вошёл в неё и побрёл на запад по воде. Местами он проваливался по пояс в глубину, это его не смущало. Вспомнил с лёгкой усмешкой, что давно не купался.

Пройдя с версту, устав, вышел на берег продрогший,мокрый и растерянный. Куда дальше идти, Ивась не знал, но страх гнал его, и он продолжил спешно шагать дальше на запад. Босые ноги начинали побаливать от уколов, покрылись мелкими царапинами, щемили.

В голове было пусто, но до безразличия ещё не дошло. После рассвета оглянулся назад, но ничего не увидел, кроме всхолмленного пространства с редкими рощицами вблизи логов и буераков.

Спустился в один из них, когда солнце брызнуло своими лучами на привольные земли. Деревень поблизости видно не было.

Усталость сморила хлопца. Ночь без сна ощущалась. Перекусил, оставил чуточку на обед, укрылся в тени кустарника и мгновенно заснул.

Муравьи разбудили его своими укусами. Солнце показывало за полдень.

Хотелось пить, но лог был сухим, а до речки было больше версты, как ему казалось. И страх держал его на месте.

Ивась вылез из лога, осмотрелся. Было пустынно, тихо и жарко. Жажда успела сделать рот шершавым, но страх от этого не уменьшился. Он решил перетерпеть, дождаться ночи и только тогда идти к реке.

На его счастье он нашёл на пологом склоне обильно росшую землянику. Он ползал по траве, набивал рот вкусной, разогретой ягодой и блаженно чавкал весь в розовом соке, липком, привлекающем ос и пчёл.

К вечеру он докончил остатки еды и со вздохом сожаления свернул тряпицу и аккуратно запихнул в карман холщовых штанов.

Ивась сидел на краю лога в ожидании темноты, чтобы пойти к реке. Сумерки тянулись долго, нетерпение росло. Юноша уже порывался пуститься в путь, когда справа услышал далёкие звуки позвякивания уздечек и приглушенный перестук подкованных копыт коней.

Внутри похолодело. Бросился на землю и затаился. Вскоре он увидел двух всадников, неторопливо приближающихся к логу. В пятнадцати шагах от него они проехали в лог, негромко переговариваясь.

Ивась признал в них казаков, но чужих, не из села. Страх отпустил его, захотелось подойти к ним, людское общество звало его. Он сильно переживал одиночество и теперь колебался, не зная на что решиться.

Всё же жажда давала себя чувствовать. Парень решил, что эти казаки неспроста путешествуют одни и решили остановиться в этом уединённом месте. И поспешил к реке, оставив встречу с казаками на потом, если осмелится.

Юноша оглянулся назад, стоя во весь рост. Проследил, как казачьи тёмные силуэты исчезают в рощице, раскинувшейся на краю пологого лога, и пустился к реке.

Назад возвращался с полным кувшином воды, оставшемся от последней передачи матери. В нём ещё катались капли кислого молока, он их тщательно высосал, даже выпил с водой, не решившись вылить мутную воду в реку.

Теперь хотелось есть, и людского общества. Его тянуло к тем казакам, что так неожиданно и таинственно появились перед ним. Страх всё же боролся с этими порывами, а мозг перебирал возможные варианты и остановился всё же на знакомстве. Решил, что не обязательно говорить им всей правды. Можно наплести, а проверить им всё одно нет возможности. А так есть вероятность, что его примут, хоть у него и нет коня. Но он готов последовать за ними и пешком. Это его нисколько не страшило.

Ивась осторожно пробрался к роще. Свет костра показал расположение казаков. Вот и кони, стреноженные, пасутся поблизу. Вскинули головы, настороженно навострив чуткие уши. Послышался голос одного казака:

— Что-то встревожило коней, Демид. Пойти глянуть?

— Можно, — отозвался второй голос. — Да что тут может быть?

Ивась испугался, но тут же выступил вперёд, поближе к свету костра.

— Это я, Ивась, паны казаки. Я один. Можно к вам?

— Ты откуда взялся такой? — поднялся тот, кого назвали Демидом. — Подойди-ка ближе. Посмотрим.

Ивась несмело подошёл и остановился у костра.

— Что молчишь, хлопец? Отвечай, коль старшие спрашивают.

— Да вот, паны казаки, убёг из дому, — промямлил Ивась.

— Бывает, — молвил тот, что поднялся раньше проверить коней. — Ты откуда будешь?

Ивась назвал свою деревню. Демид заметил:

— Недавно мы её видели издали. Так, Ивась, так тебя кличут?

— Так, пан казак. Вот вода у меня, не хотите попить, — и юноша с готовностью протянул кувшин.

— Оставь себе, хлопец. Мы вдосталь напились, переходя реку. Садись к огню, а то комарьё заест. Небось харча нет, а?

Ивась сглотнул слюну, промолчал, а Демид посмотрел на товарища, подмигнул, бросил с усмешкой:

— Карпо, брось-ка хлопцу кус хлеба, да репы с луком. Думаю, от этой еды его не своротит, а, Ивась?

— Благодарствую, пан казак, — несмело ответил Ивась, а Демид ещё спросил, с интересом разглядывая гостя:

— Фамилия у тебя имеется?

— Нас все кличут Нос, пан казак.

— Ну правильно, хлопец! — хохотнул Демид, показал на нос Ивася и добавил: — С таким носом другого прозвища и быть не могло. У отца, небось, такой же?

— Ага! — улыбнулся Ивась, и обиды никакой не почувствовал.

— И откуда такой нос взялся у твоей родины, ха? Кто твой отец?

— Был казаком, пан, да рана сгубила его. Теперь дома работает.

— А ты чего ж сбежал? Батька лупцевал сильно?

— Да не так чтобы, просто…

— Э, хлопец, так не пойдёт! Раз оказался с нами, то выкладывай начисто. Тут мы тут чужие и болтать шибко не будем, правда, Карпо?

— А чего ж там, Демид. Вестимо, чего нам зря лясы точить. Пусть поведает нам свои дела. Всё интерес будет послушать. Горилку ещё не пьёшь?

Ивась замялся, а Демид строго молвил:

— Пустое говоришь, Карпо! Это от него никогда не уйдёт. Ещё успеет и горилки испить. А пока повременим. Ну, говори, хлопец, да спать будем укладываться. Пора уж.

Ивась торопливо проглотил последний кусок, запил водой и поведал всё без утайки. После чего ощутил лёгкость в теле и голове.

— Хм! — произнёс Карпо неопределённо. — И такое случается в нашей жизни. Однако, хлопец, ты и дурака свалял! Но теперь ничего не поделаешь.

— Сдыхал, дурашка? Что будет с родителями теперь? Ты их загубил. А всё виной дивчина. С ними нужно быть осторожнее, хлопец. Они до добра не доведут, особливо такого юнца, как ты. Ты хоть попользовался ею?

Ивась почувствовал как краснеет, но этого никто не заметил в отблесках костра. Ответил нерешительно:

— Да как же, пан казак? Нет. Боязно ведь…

— Ну хоть одно ты сделал доброе дело, — весело заметил Демид. — И что ты теперь собираешься делать, Ивасик?

Тот опять покраснел, ответить не решился. Долгое молчание прервал Карпо, равнодушным тоном проговорив:

— Что тут рядить, Демид. Хлопец вляпался по самое горло. Дома его забьют до смерти. Куда ему, дураку, деваться? Пусть с нами остаётся. Всё веселей будет. А так погибель ждёт мальца. Смотри, какой он щуплый и худой. Мало ему не покажется, коль заявится домой. А, Демид?

Тот глубокомысленно задумался, а Ивась с дрожью в теле ждал ответа.

— А что, хлопец. Мы на Сечь пробираемся. Если хочешь, то присоединяйся, я не против. Вот только ты без коня. Это плохо.

— Коня добыть можно, Демид. Жалко хлопца. Пропадёт ведь.

— Ладно, Ивасик, — проговорил Демид серьёзно, с лёгким пренебрежением в голосе. — Пусть остаётся. Действительно пропадёт, и косточки мать не соберёт для похорон. Вот только что мать подумает? Её жалко!

Ответа не последовало. Всем стало не по себе. Ивась волновался при этих словах, молчал, понимая, что тут ничего не сделаешь, а казаки стали молча укладываться спать.

— Ивась, бери потник, уложи под себя. Да рядно возьми укрыться. Под утро будет прохладно. И роса… — Карпо бросил всё это на траву около костра, уже потухающего.

Ивасика переполняло чувство благодарности. Выразить его он не посмел. Молча принял дар казаков и быстро утих, угревшись под вонючим рядном. У него лишь промелькнула мысль, что здесь всё пропитанно запахом коней, их потом, кожами сбруи и сёдел, сваленных рядом. А мысль о коне, обещанном Карпом, додумать не удалось. Сон сморил его. После стольких дней страхов, неуверенности и безысходности, юноша спокойно и безмятежно отдался сну.

— Ну, Ивасик, — поправившись в седле, бросил Демид ранним утром, — держись теперь. Если что, хватайся за стремя и не бросай его. Поехали.

Казаки тронули коней, Ивась заторопился следом, а в голове по-прежнему было легко и ясно. Он без сожаления покидал родное село, лишь немного погрустнел, когда вспомнил про друзей-товарищей. А Ярина где-то пропадала в тумане, словно промелькнула нечаянно, скрылась и пропала. Хотя не совсем. Нет-нет, да всплывёт неясным видением, не задерживаясь, проплывёт мимо и исчезнет, как утренний лёгкий туман.

Это почему-то не удивляло Ивася, не возмущало. Он даже не испытывал прежней злости, ярости, что так будоражили юношу. Теперь он мог спокойно разобраться в своих чувствах, но делать этого не хотелось.

Он весь был поглощён открывшейся перед ним перспективой дальнего путешествия, возможностью оказаться в среде прославленных сечевиков, о чём в любом селе мечтал каждый мальчишка.

Ивасю не приходило в голову, что скоро, возможно уже сейчас, готовится королевский указ о передаче их села какому-нибудь пану шляхтичу, и его односельчане станут крепостными, холопами, быдлом, рабами.

Казаки разговаривали мало, Ивась старался не пропустить ни слова из их разговора. И понял, что они опасаются не только панских стражников, но и реестровых казаков, служащих Речи Посполитой, королю польскому.

Это ещё больше заинтриговало Ивася. Он шёл по тропе позади казаков, со смятением думал о том, что его может ожидать с этими казаками. Мечты прыгали с одного на другое, и он не ощущал усталости, продолжая упорно плестись за всадниками.

Перед полуднем, когда казаки сделали большой крюк, обходя село, Демид обернулся к юноше, промолвил участливо:

— Ивась, ты хоть можешь на коне усидеть?

— А чего ж, дядя Демид. Сколько раз гарцевал, водил ведь скотину в ночное, да и просто так ездил. У батьки осталось седло…

— Тогда лезь на моего коня, а я пройдусь немного. Устал трястись в седле. Стой, Карпо!

Карпо осадил коня, осмотрелся по сторонам. Указал нагайкой немного в бок, проговорил в усы:

— Вот обойдём холм, там лесок темнеет. Видно буерак впереди. Там отобедаем. Коней надо напоить, Демид.

— Напоим, чего уж там. Ну, Ивасик, садись, да не гони шибко. Шагом, шагом.

Юноша торопливо уселся в седле. Поймал босыми ногами стремена, разобрал поводья и тронул бока коня пятками. Конь неохотно зашагал, а Ивась с торопливостью стал вспоминать редкие наставления отца по верховой езде.

— Сгодится, Ивась, — ухмыльнулся Демид, поспешая за всадниками. — Не новичок в седле. Скоро, значит, готовься принять собственного коня. Ты слышишь?

— Слышу, пан казак! Спасибо. А чем я вас отблагодарю? У меня ничего с собой нет, дядя Демид.

Демид не ответил. Он думал, что они давно уже не щипали панов. От тех мест, где они разбойничали, отъехали далеко. Погони и в помине нет, и потому можно опять пошалить. Тем более что и повод имеется. Не тащиться же хлопцу всё время пёхом да ещё босиком.

— Карпо, надо присмотреть маеток поменьше, — сказал Демид многозначительно, кивнул в сторону Ивася, добавил: — Безлошадный у нас казак, а это никуда не годится.

— Угу, — отозвался Карпо, но в его голосе не чувствовалось уверенности.

— Потому отдохнём подольше. Подыщи место получше.

Карпо пришпорил коня. Он быстро умчался в облаке пыли. Ивась обернулся к Демиду.

— Дядя Демид, что вы задумали? Мне можно об этом знать?

— Пока не стоит, Ивась. Это пока не твоё дело. Вот достанем коня, тогда поглядим. Может, и сегодня удастся это.

Ивась не осмелился перечить, но в голове вихрились разные мысли. Он с трудом мог осилить то, что узнал. Но постоянная ненависть к панам, шляхте, давала повод хлопцу считать такие действиявполне оправданными. Даже был рад, что он тоже причастен к этому.

Он унёсся мыслями дальше. Его мечты сосредоточились на оружии, но попросить об этом Демида не посмел.

А через час примерно они уже отдыхали, разбросав одежду по траве и переваривая только что проглоченный обед. Ивась не стал бороться и заснул, сморенный усталостью долгойдороги.

Казаки дремали, вяло отмахивались от назойливых насекомых, жужжащих в воздухе.

В два часа пополудни казаки неторопливо собирались продолжить путь. Будить Ивася не стали, понимая, что тот слишком устал. И, лишь сидя на конях, они окликнули юношу. Тот вскочил, быстро собрал рядно, скатал, бросил его Карпо, тот приторочил его к седлу. Все трое неспешно тронулись в путь.

— Думаешь, мы успеем до темноты дойти до хутора или села? — спросил у Демида Карпо.

— Обязательно, — бойко ответил Демид. — Лишь бы это не было большим селом или замком вельможного пана.

— Вряд ли здесь такие объявятся. Слишком дикие здесь места для таких панов, Демид. Но осторожность не помешает и теперь. Особенно теперь, когда мы приближаемся к Сечи.

— Ивась, хватайся за стремя! Мы прибавляем шагу! Потерпи, скоро будет и у тебя добрый конь. Наверное, об оружии мечтаешь, а?

— Ты верно подметил, дядя Демид, — смущённо ответил Ивась, берясь за стремя. Казаки пустили коней лёгкой рысью.

Ивась терпел, стараясь не упасть, а казаки продолжали трусить по узкой дороге. Впереди показалась повозка, запряжённая парой волов. Мужик в драном соломенном колпаке оглядел казаков, остановил взгляд на парне.

— Дед, ты не подбросишь нашего юного друга? — спросил Демид, придержав коня. — Парень лишился коня, а бросить его одного мы не можем.

— Садись, хлопец, — безразлично ответил мужик.

Ивась с наслаждением растянулся на соломе, прикрыв лицо ладонью.

— Дед, далеко до села? — продолжал расспросы Демид.

— Версты три, самое большее, пан казак. Дело там есть?

— А как же! Кстати, большое село или деревенька?

— Как сказать. Дворов сорок, не больше.

— Пана уже имеете? Или пока свободные?

— Какое там! С месяц назад приехал сюда, с охраной. Важный, гонористый!

— Удивил, дед! Они все такие! А охранников много?

— Пятеро, пан казак. И слуга с ним.

— А как кличут вашего пана, дед?

— Пан Ковалик фамилия ему, пан казак. Говорит, что его мать наша, украинка, и что он готов поставить дела так, что все будут довольны.

— Старая песня, дед! Мы это уже слышали. А на ночь этот пан Ковалик может пустить нас, реестровых казаков, переночевать?

— Об этом, пан казак, не скажу. Вот ежели вы от старосты Броцлавского или от кого ещё из панов, тогда другое дело. А так…

— Это нас устраивает, дед. Как лучше добраться до его усадьбы?

— Будем проезжать, так около речки по правую руку, пан казак. Усадьба ещё строится, и пан Ковалик живёт во флигельке, что стоит в саду. Недалеко сеновал стоит, там гайдуки его спят. Вольготно им!

— Так, может, и мы составим им компанию, а, дед?

— То пусть пан решает, казачки. То мне неведомо.

— Как живётся при пане, дед?

— Признаться, думали, что будет хуже, однако сносно живём. Надолго ли, но пока не притесняет. И гайдуки его ведут себя просто. Вот только до баб… сами знаете, пан казак.

— Дед, ты не приютишь нашего мальца на ночь у себя? Негоже появляться с ним перед панскими очами. Мы заплатим. Ты не сомневайся, — и Демид показал серебряную монетку.

— Оно конечно, пан казак. Чего ж там. Место в саду или в колымаге этой найдётся. Устал хлопец, за вами без коня. Пусть ночует.

Монетка перекочевала в карман деда, а Демид тронул бока коня шпорами и потрусил вперёд.

Дед хитро проводил их прищуренными глазами, прикрикнул на волов, но они и ухом не повели. Колымага отчаянно скрипела, но Ивась не просыпался.

Казаки издали осмотрели усадьбу пана Ковалика, свернули в сторону и объехали село стороной, сделав большой круг. Селяне с любопытством провожали их глазами, прикрыв их от солнца приставленными ладонями.

— Будет сложно справиться с этим паном, — молвил Демид, отъехав от села.

— Если не поднимать шума, то можно и управиться, — ответил Карпо. — Гайдуки-то отдельно храпят. Припрём для верности двери колом, собак там ещё не завели. А флигель возьмём тихо. Вот коня будет труднее увести. Да с божьей помощью и это совершить можно.

— Эко у тебя легко всё получается, Карпо.

— Так никто нас не ожидает, Демид! Это-то нам и на руку. Лишь бы гайдуков не побеспокоить. На худой конец можно и подладить. Суматохаподнимется, про нас и вспоминать будет некогда.

— Ладно кудахтать! — осерчал Демид. — Попробуем, но вначале надо разузнать про деда. Как его там, ты запомнил?

— Дед Макар, Демид. Живёт на другом конце деревни. Я приметил его хату.

— Тогда можно и отдохнуть малость. Солнце садится. Кони притомились.

Демид с Карпом расположились в неглубоком овражке, заросшем молодыми деревцами и лопухами с крапивой. Перекусили скромно, что осталось от обеда. Варить ничего не стали, улеглись, не раздеваясь, подложив под руки оружие.

Долгие сумерки наконец переросли в тёмную ночь. Молоденький месяц, только народившийся, никак не нарушал темноты ночи.

— Хорошо бы проверить, что там в усадьбе, — протянул Демид. Подняться и посмотреть кругом было лень и он продолжал лежать, устремив взор в чёрное звёздное небо.

— И без этого обойдёмся, — недовольно ответил Карпо, — Чего ради лишний раз мозолить людям глаза. И так нас уже заприметили все селяне.

— Да леший с ними! Им только будет повод посудачить и порадоваться. Вряд ли найдётся, кто пожалеет польского пана у себя в селе.

Карпо не ответил. Он лежал и размышлял. И мысли в его голове порочились медленно, неуклюже. Лишь одна была ясной и чёткой. Хотелось иметь свой клочок земли, хозяйство, семью с детишками и жить спокойно. Обязательно на хуторе, подальше от большого скопления людей. И без панов. Вот тут у Карпо появились большие сомнения. Ляхи всё настойчивей прибирали украинские земли к рукам, а это только лишний дармоед на шее крестьянина.

Время тянулось медленно, торопиться не хотелось. Наконец Демид поднялся, зевнул нервно, молвил, обратив лицо к звёздам:

— Пора, Карпо. Нужно ещё за мальцом заехать. Не стоит деда подставлять.

— Поехали, — коротко отозвался Карпо.

Они не доехали шагов полтораста до крайней хаты деда. Карпо пошёл пешком, осторожно ступая по узкой тропинке к хате, подслеповато белеющей среди фруктовых деревьев.

Он тихо подошёл к плетнёвым воротам. Собака не встретила его лаем, в окнах не горел ни один огонёк. Карпо постоял у ворот, прислушиваясь, раздумывая, как потише, не привлекая внимание соседей, призвать Ивася.

Светлая тень приблизилась к воротам. Тихим голосом Ивась произнёс:

— Дядя Карпо, это ты?

— Тише, хлопец! Выходь. Что это у тебя в руках?

— Да вот дед сунул в руки. Говорит, что пригодится. Харч разный. Говорит, что за серебро должен отплатить.

— Хитрый дед, однако. Пошли.

Демид держал коней за повода, встретил своих, спросив:

— Как там дед? Всё спокойно?

— Дед что надо, Демид, — ответил Карпо. — Харчами снабдил, собаку куда-то дел, и хлопца приготовил. Хитрюга! Но молодец!

— Серебро, говорит, надо отработать, — добавил Ивась.

— Так, Ивась, — проговорил Демид тихо. — Иди вот той тропой и схоронись в кустарник, что увидишь шагах в трёхстах или больше. Нос свой, хе-хе, не высовывай, пока мы не подъедем. Лежи и наблюдай. Отоспался у деда?

— Ага, дядя Демид. Ну я пошёл, — в голосе звучала неуверенность.

— Жди нас, хлопец, — бросил Карпо. — Мы можем и задержаться, так что потерпи малость. И харч весь не сожри, а то придётся тобой поужинать. Или позавтракать, — добавил Карпо без тени шутки.

Казаки проводили глазами хлопца, пока тот не скрылся из виду, сели на коней. Шагом, без спешки потянулись задами в направлении усадьбы пана Ковалика.

Ночь приближалась к середине. Редкий лай собаки нарушал тишину. Ни в одной хате не светился огонёк.

Оставили коней у мостика через узкую речку, что текла ниже усадьбы шагов на сто с небольшим. Переглянулись, поправили оружие и не спеша потопали к усадьбе. Остановились, прислушались и осмотрелись.

Тихо, пахло свежими стружками, известью и землёй. Обошли стройку, углубились в сад, где темнели флигель и большой тёмный сарай. У дверей сарая прислушались. Храп, доносившийся оттуда, говорил, что гайдуки спят крепко.

Карпо нашёл брус у стройки, подпёр им дверь, попробовал крепость его. Молча, словно одно целое, друзья направились к флигелю.

Дверь была закрыта на засов, но окно открыто. Карпо с трудом протиснулся в его тесное отверстие. Вскоре дверь открылась. Что-то грюкнуло в середине, но ничего не произошло.

Демид осторожно прокрался в единственную комнатку с двумя окошками. С трудом определил, что на топчане спит пан Ковалик, а в крохотном коридорчике на тюфяке, положенном на пол, храпит слуга. В помещении чувствовался запах винного перегара. Пан не храпел, только шумно дышал, белея без покрывала на узком ложе.

Демид указал Карпо на слугу, сам двинулся к топчану, обнажив кинжал. Толкнул спящего за плечо, заставил проснуться. Крепко зажал рот твёрдой ладонью, прошептал зловеще:

— Молчи, пан, иначе смерть! Тихо! Где злотые?

Пан Ковалик мычал, пока Демид не сообразил, что его рот зажал. Ладонь убрал, и пан Ковалик вздохнул, выкатив глаза, облизывая пересохшие губы.

— Ну! — грозно прикрикнул Демид и надавил кинжалом на шею.

— Ой! — непроизвольно вскрикнул поляк. — Я сейчас! Дайте встать, пан…

Демид позволил тому подняться с топчана. Пан Ковалик нетвёрдо держался на ногах, не то от страха, не то от пьяного похмелья. Он поискал руками в углу, пошарил и выставил на крохотный стол шкатулку тёмного дерева.

— Вот, пан, всё, чем располагаю. Это ваше, только не губите. Я ведь добро пытаюсь вершить в своём селе, пан!

— Добро ли, пан? Смотри у меня! Я могу и вернуться проверить. Открой!

В ларце даже в темноте можно было заметить грудку монет. Демид торопливо выгреб их, переложил в карман. Посмотрел на ляха, проговорил тихо:

— Где кони, пан? Мне нужно самые лучшие. Жизнь ты уже заработал, теперь трудись за избавление от пыток.

— Понимаю, понимаю, пан! Они в конюшне, за сараем! Прошу вас!..

— За сараем, где дрыхнут твои охранники?

— Так, пан, так! Вы легко найдёте!

— Пошли со мной, пан.

— За-зачем, пан? — в голосе хозяина явно слышался ужас.

— Чтоб шум не поднял, пан. И помочь надо. Пошли, пошли!

Пан Ковалик осторожно ступал в темноте, стараясь не зацепить чего. В сенях Карпо сторожил слугу, довольно молодого, шустрого человека с кляпом во рту и со связанными руками.

— Мы в конюшню. Топайте за нами, — проговорил Демид, подтолкнул кинжалом пана. Тот заторопился и едва не упал, споткнувшись о низкий порог в проёме двери во двор.

В конюшие стояло несколько коней. Зажгли фонарь. Пан со слугой торопливо седлали двух коней, набивали торбы овсом. Демид вспомнил о харче, подумал, но всё же спросил пана:

— Где твои запасы жратвы, пан? Нам нужно немного.

— Прошка, бегом принеси панам еды! — тут же приказал лях.

— Погоди! Карпо, иди с ним, да рот заткни, и руки спутай на всяк случай.

Демид с паном, тихо понукая коней, вывели их и медленно повели к речке. Ждать Карпо оказалось недолго. Он появился с мешком за плечами и молча стал приторачивать его к седлу. Пан Ковальчик сильно волновался, вертел головой, порывался что-то спросить. Но не решался. А Демид молвил тихо, баз надрыва:

— Молодец пан! Ты всего заслужил, но не обижай селян. Вернусь ещё. А теперь тебя придётся… — он намеренно замолчал, потешаясь над страхом человека, ожидающего самого худшего. — Не трясись, пан. Просто привяжем тебя к мостику, и подождёшь, пока мы не отъедем подальше. Ты понял, пан?

Тот с готовностью закивал головой, ретиво подал руки и подошёл к поручням мостика. Демид не очень туго прикрутил пана верёвкой, осмотрелся по сторонам, хлопнул пана по спине, кивнул ему озорно, вскочил в седло и тронул коня каблуками.

— Ивасик! — позвал тихо Демид. — Ивасик! Мы приехали! Выходь встречать!

Юноша появился из кустарника, подошёл осторожно, остановился в нерешительности. — Видал? Выбирай одного из двух! Другой пойдёт под вьюками.

— Ого, дядя! Неужто можно?

— Поспеши, хлопчик! Нечего нам тут базикать. Садись-ка побыстрее! — в голосе Демида прозвучал металл.

Ивась быстро взобрался в седло, оглянулся на казаков. Те без слов пустили коней крупной рысью, Ивась за ними.

Проскакали до рассвета, укрылись в яру с ручьём на дне, расседлали коней.

— Отдохнём малость тут. — Демид устало растянулся на траве, даже не подложив под себя попону. — Часа три-четыре у нас имеются. Спать, казаки!

Поздним утром Демид проснулся, огляделся, прислушиваясь.

— А ну поднимайтесь, казачки! Время требует!

Все нехотя поднялись, а Карпо молвил, бросив взгляд хмурых глаз на парня, спешащего приготовить коней;

— Хлопец, там в мешке для тебя тряпки имеются. Оденься, а то на казака ты не походишь. И поспеши. Трогать пора.

Демид с одобрением посмотрел на друга, промолчал, на ходу жуя кусок мяса, что оказался в мешке Карпо.

— Дожуём в седле, — бросил Демид, оглядел яр. — Поехали.

Обходя деревни и хутора, казаки спешили на юг. Разговоры не клеились, а Ивась просто стеснялся пускаться в расспросы. Он и так ещё не пережил всё то, что произошло с ним за последнее время. Но мысли о доме, о матери постоянно витали в голове. Он вздыхал, но должен был признаться, что встреча с казаками была даром божьим, ниспосланным ему небесами. Он за этот день не раз воздевал взор к небу, шепча благодарственные молитвы.

Иногда слёзы сами собой наворачивались на глаза, мешали смотреть, и тогда парень отставал или отворачивался, смахивал их, злился на себя, однако ничего не мог поделать.

На нём была белая сорочка довольно тонкого полотна, лёгкий кафтан малинового цвета, штаны немного узковатые, как казалось ему, но почти новые, красивого тёмно-зелёного цвета. И сапоги, немного великоватые, но зато тоже почти новые. И шпоры, блестевшие начищенной бронзой. На голове красовалась шапка с пером, нечто вроде высокого берета, но с крохотными полями. Она смущала, он порывался выбросить её, но не решался, боялся гнева казаков.

Ивась отчаянно потел, но снять кафтан боялся. Ему было приятно красоваться в нём, и он терпел, пока Карпо не бросил ему хмуро:

— Да сбрось ты эту ляхскую тряпку, хлопец! Взопрел, небось весь!

Ивась обрадовался его словам, торопливо снял кафтан. Прохладный ветром степи приятно обдувал потное тело.

На третий день пути, ещё далеко до полдня заметили небольшой отряд конников. Издали определить их оказалось невозможным, но встречаться с ними было нежелательно.

— Чёрт! — выругался Демид. — Сворачиваем в сторону, казаки!

— Да нас наверняка заметили, Демид, — ответил Карпо. — Куда нам деться?

— Это наверняка посполитые, Карпо. Не стоит нам с ними встречаться. Из опасения.

— Их больше десятка. Догонят.

— Посмотрим, Карпо. Приготовь лучше пистолет. На всякий случай.

— Мы побежим, так тогда точно погонятся. Может, не будем?

— Не болтай лишнего, Карпо. До них ещё с версту, мы легко отдалимся от них. Заворачивай назад!

Они погнали коней лёгким галопом, сберегая силы животных. Высматривали подходящие места, где легко было укрыться от погони. Но таких мест пока было не видно.

Иногда казаки оглядывались назад. Часть всадников числом не более пяти отделилась от отряда и погнала коней следом.

— Демид, догоняют! — заволновался Карпо.

— Чёрт с ними! Успеем прибавить ходу. Повременим пока.

Не прошло и трёх четвертей часа скачки, а преследователи были уже шагах в полторастах. А Демид всё ещё не отпускал поводья, не пришпоривал коней. Он часто оглядывался, пригибаясь к шее коня, оглаживал его потную шею и мягко, ласково поглаживал её.

Впереди легко скакал Ивась. Он был чуть ли не вдвое легче казаков, особенно Карпо, конь его меньше уставал.

Преследователи стали кричать приказ остановиться. По голосам было ясно, что это польский отряд, идущий на север после выполнения какого-то задания.

Тихо прозвучал пистолетный выстрел. Свиста пули никто не услыхал, но Демид молвил зло;

— Поддай, Карпо! Уходим!

Кони прибавили, заметно увеличивая расстояние. Погоня, криками и нагайками понукая коней, ускорила бег. Но животные уже порядком притомились

— Сдержим малость, Карпо! — оглянулся на друга Демид. Потом крикнул, подняв голову: — Эй, Ивасик! Придержи своего-то! Не гони так!

Ивась, поняв, что увлёкся скачкой, придержал коня. Ему было неловко от столь прыткого аллюра. И теперь он легко скакал чуть сзади и сбоку, уходя от шлейфа пыли, несущегося из-под копыт коней.

Ещё немного скачки — и поляки стали осаживать взмыленных коней. Они сгрудились у дороги и что-то обсуждали.

— Стой! Не спешите! Передохнём и мы! — Голос Демида был бодр, спокоен и он тут же спрыгнул на землю. — Пошли немного разомнём спины и ноги, други. И коням дадим передышку! Ляхи отстали и вряд ли смогут пуститься в путь.

-

[1] Буджак — территория в современной Молдавии, вокруг города Аккерман, ныне Белгород-Днестровский, где в XV–XVI в. обосновались ногайские татары,

Глава 3

Казаки остановились в сумерках. Кони сильно устали, потели, шли тяжело. Погони больше не было видно, но Демид с Карпо решили продолжать двигаться на север, немного заворачивая дальше к западу.

— Будем отдыхать здесь, — бросил Демид, оглядел местность с низкого бугорка. — Вон ниже протекает речка. Надо искупать коней и самим освежиться. Поехали, нечего прохлаждаться.

Речка оказалась совсем узенькая. Слегка каменистое дно позволяло отчётливо просматривать мальков, рассыпавшихся при приближении к ним.

В самых глубоких местах вода едва доходила до пояса, но и это было наслаждением и для животных, и для людей.

В молчании поели холодного мяса с хлебом и луком, костёр не разводили. Перед отходом ко сну Карпо мрачно заметил, ни к кому не обращаясь:

— Что-то мне сдаётся, что коней след оседлать. Пусть будут готовы.

— Гм! Думаешь, могут выследить нас проклятые ляхи? — Демид с недовольством посмотрел на друга. — Ладно, Карпо. Согласен. Тогда и посторожить не мешает. Вон Ивась уже спит, сосунок. Умаялся, дохляк.

— Он жилистый, Демид. Такие выносливые.

— Тогда ложись, Карпо. Я и лошадьми займусь, и посторожу. Потом посплю.

Карпо тут же шумно засопел, похрапывая, а Демид ещё долго сидел на седле, раздумывая и прикидывая что-то в уме.

Посмотрел на звёзды, определяя время, встал и прошёлся, поднявшись на невысокий косогор — обозреть местность. Месяц уже повзрослел, тускло освещал всхолмлённую равнину. Ничего подозрительного не заметил. Даже потом лёг на землю и долго вслушивался в звуки матушки-земли. Всё тихо, только неспешные переступания их коней, пасшихся поблизу, доносились до слуха.

Вернулся. Седлать решил попозже, ближе к полуночи, а сейчас блаженно привалился к седлу и потянулся усталым телом. Вдруг вскочил, поняв, что задремал. Старая привычка и опыт прежних лет позволили ему вовремя прервать чуть было не начавшийся в голове отбой.

Подумал недовольно: «Старею, видно!»

Он опять поднялся, прошёлся, посмотрел коней, подогнал в кучу. Дотом, видя, что больше стало невмоготу терпеть желание поспать, толкнул Карпо ногой в бок, молвив тихо:

— Покарауль, Карпо. Больше не могу. Что-то ослаб я сегодня. Встань.

Карпо с кряхтением поднялся, попил немного, брызнул воды в лицо, пошёл к коням. Не удивился, что они не осёдланы, подумал и пошёл дальше проверяя местность и звёзды. Похоже, что ночь перевалила за половину.

Через час, как показалось, Карпо всё же стал неторопливо седлать коней. Сон сильно и беззастенчиво наваливался на него, мутил голову, но работа отвлекала от этого наваждения.

Он долго возился, потом принялся жевать кусок сала с коркой хлеба. Посмотрел на небо и решил, что до рассвета не больше часа. И тут кони что-то запрядали ушами, а одна кобылка тихо, утробно и возбуждённо загоготала. Издали донёсся ответ. Он был ещё далеко, но Карпо, словно лесной зверь тут же всё понял. Бросился к друзьям, пинками растолкал их.

— Ляхи близко! — прошипел он и бросился к коням.

Никто ничего не спросил. Молча, словно волки, казак с парнем вскочили на забеспокоившихся коней, крутанули их и лёгкой рысью потрусили за Карпом. Тот пустился в противоположную сторону от звука конского ржания.

Они не оглядывались. На ходу проверили пистолеты. Неторопливо, продолжали двигаться вниз по яру. Сзади послышались приглушенные расстоянием голоса. Это говорило, что поляки всё же поддались азарту и замыслили изловить беглецов.

— Молодец ты Карпо, — обернулся Демид к другу, — Как это ты услышал их?

— Кобылка подмогла, Демид. Голос подала. А дурак-жеребчик ответил. Они были в четверти версты, наверное.

— Повезло нам и на этот раз.

— Теперь бы оторваться от них подалее. Не охота чуять за спиной врага.

Солнце уже сильно склонилось к земле, когда с пригорка увидели деревню на берегу речки. Дворов двадцать или больше, утопавшие в буйной зелени дерев. Недалеко стадо коров с вездесущими козами.

— Что-то у них деется, — протянул Карпо, приставив ладонь ко лбу. — На майдане[1] народ. Подъедем?

— Можно. Что нам грозит? Ляхи должно быть бросили нас, а тутошние не помеха. Спускаемся. Харчами надо разжиться, а то почти подъели всё.

Прогрохотав по шаткому мосту, казаки оказались вблизи майдана, где толпа крестьян окружила группу гайдуков человек пять.

Растолкали конскими грудями толпу и остановились в середине. Пять ретивых гайдуков с обнажёнными торсами привязывали мужика к бревну, лежащему на колодах. Двое других мужиков стояли со связанными руками за спиной.

— Что тут случилось, люди добрые? — наклонился Демид к старику в холщёвой драной рубахе.

Тот обернулся. В глазах застыл страх, но ответил, задрав бородёнку:

— Свобод, вольности былой требовали, пан казак. А пан и осерчал. Вишь, как лютуют! Ироды, нехристи проклятые, — голос деда заглох, соседи зашикали.

Прихвостни пана, стоящего тут же, закончили вязать мужика, обернулись за дальнейшими распоряжениями.

— Пять десятков батогов этому быдлу! — объявил вальяжно пан помещик. Потом, словно спохватившись, добавил злорадно: — И за каждый крик добавить один удар. Начинайте, с Богом!

Ивась со страхом заметил, как Демид не спеша вытащил из седельной кобуры пистолет, проверил его. В это время экзекуция началась. Толстый прут размеренно падал на уже полосатую спину мужика. Тот кряхтел, извивался, но не кричал. Тело его дёргалось при каждом ударе. Один из подручных при этом чуть приседал и громко отсчитывал удары.

Демид, заметив, что Карпо одобрительно кивнул, поднял пистолет и нажал на курок. Выстрел грохнул так неожиданно, люди были все поглощены ужасным зрелищем. Палач вдруг медленно осел на землю, а красное пятно на спине расплывалось ручейками крови.

Грохнул второй выстрел, люди бросились врассыпную, Демид бросил коня к гайдукам, махал саблей, краем глаз заметив, что его примеру последовали и друзья.

Палачи разбегались, искали своё оружие, не успевали его схватить, как их нагоняли взбесившиеся кони. Один гайдук уже лежал с рассечённой головой. Пан помещик сидел на земле с белым лицом, зажимая рану в животе окровавленной ладонью.

Майдан мгновенно опустел. Убежали и палачи-приспешники. Остались лишь связанные бунтари, горя глазами в ожидании избавления.

— Ивась, освобождай казаков! Режь верёвки! Карпо, собери оружие!

Ивась с бледным лицом спрыгнул с седла, трясущимися руками, едва не ранив несчастных, освободил от пут, бросился к привязанному. Тот крутил головой, торопя глазами, не в силах вымолвить слово.

— Пан казак, — закричал один из освобождённых, — надо изловить их, — кивнул на сидящего пана, уже готовившегося предстать пред высшим небесным судом. — Они могут привести подмогу из соседнего маетка!

— Хватай оружие и гони! Вот пистоль возьми — заряжен. Смотри не потеряй! — И Демид деловито подошёл к раненому пану. Тот глаз не поднял. Дух его готовился отлететь. Демид отошёл, обернулся к избитому, спросил: — Как ты? Кличут как?

— Хрящом кличут, пан казак. Я из москалей, но давно уже живу здесь. Да вот не стерпел, поднял голову.

— Тут тебе делать больше нечего, Хрящ. Семья есть?

— То-то и оно, пан казак. Куда мне от неё?

— Дурень! Тебя тут же забьют до смерти. На, передай жене немного, пока ты в бегах будешь. Проживёт, надеюсь. Руки-ноги есть, огородом кормиться будет, а ты иди к нам. Сдюжишь?

— А чего ж, пан казак! Я здоровья готов, раз такое дело, — и взял несколько монет серебром. — Можно я до детей?

— Валяй, но не шибко задерживайся. Скоро наши прибегут. Уходить будем.

Двое селян появились вскоре, но двигались медленно. Один поддерживал другого и даже Ивась понял, что случилось недоброе. В страхе заметил:

— Дядя Демид, кажись ранен… один.

— Поглядим, — недовольно бросил Демид и приблизился к кучке мужиков, толпившихся поблизости. — Что, селяне? Чего так притихли?

— Э, мил человек, — отозвался бойкий на язык мужик с бритым подбородком, — чего тут много говорить, когда паны и вовсе озверели. Сам глядел, что у нас деется.

— Богу дуду отдал ваш пан. На недельку вздохнёте хоть, пока наследники не нагрянут. Так?

— Так-то так, мил человек, да нам от этого как бы худо не случилось. Были многие из нас вольными казаками, да то времечко прошло. Жди теперь ещё больших притеснений. Вон Фома семью бросает. А что делать ему?

— Будто не привыкли к ярму! — зло вскричал Демид. — И остальное перетерпите. Такая доля у нашего народа. Кто виноват, что земли наши разодрали на шматки свои же? Теперь под Польшу отпали. Дурни, одно слово!

Ивась кликнул Демида.

— Добрый человек, — обратился к подошедшему Демиду раненый, — что присоветуешь мне, поранен я.

Демид склонился к кровоточащей ноге, из бедра которой обильно сочилась тёмная кровь.

— Рана пустяковая, одначе без знахарки трудно будет. Ползи к ней, и побыстрей. Тебя как звать будет? — повернулся он к второму мужику.

— Меня-то? Омелько, пан казак. Омелько Брыль.

— Я к чему? — продолжил Демид, провожая раненого, подхваченного мужиками. — Фома-москаль решил с нами уйти. Ты-то что решил?

Этот, ещё молодой мужик лет двадцати пяти, помялся, потом молвил неуверенно, потупившись:

— Видно, остаться здесь — самому в петлю залезть, пан казак. Да и мало что я могу здесь потерять. Всё и так отобрал проклятый! — И он бросил на сидящего ещё пана злобный взгляд своих карих глаз. — Пойду с вами, пан казак! Вот только коня я не догадался взять из конюшни пана.

— Это поправимо. Мимо поедем, заберём. И харчей не мешало бы прихватить побольше. А с оружием как?

— Да кто ж о нём вспомнил-то? Теперь надо и о нём подумать. Мы тех собак порешили, а оружие при них осталось. Да и в доме пана можно поживиться — там одни слуги да супруга остались. Блажит…

— Хорошо, Омелько. Приготовься, хотя, что тебе готовить? В доме пана заберёшь всё, что нужно. Семья есть?

— Уже нет, пан казак. Один я остался, — в голосе мужика слышны были неподдельное горе и озлобленность.

— Тогда и раздумывать нечего, — заметил Демид, избегая тяжёлой для мужика темы. — Скоро Фома вернётся — сядем и поедем. Темнеет, а мы всё ещё торчим тут. Поспешать надо. Где пистолеты?

— Ой, пан казак! Мы с перепугу всё побросали! Что теперь будет?

— Ивась, дождёшься Фому, догонишь нас, а мы поспешим, дело не терпит. К дому пана поспешайте.

Демид пустил коня скорым шагом, Омелько семенил рядом.

Дом пана голосил бабьими голосами. У крыльца топтался конюх и нерешительно поглядывал на приближающихся всадника и пешего.

— Ну-ка, приятель, — грубо молвил Демид конюху. — Оседлай нам пару лучших коней, да поторопись! Спешим мы.

Подошёл Омелько, довольно вздохнул, протянул два пистолета.

— Слава Богу! Сохранились. Боялся, что уволокут!

— Больше не теряй, казак!

— Я ж не казак, пан! Никогда пистоля и в руках не держал. Выстрелил он, так я тут же его отбросил. Испугался дюже. Боязно…

— Привыкнешь. Это дело нехитрое. Всяк с этого начинает. С конём управишься? Иди в дом. Поищем чего-нибудь.

Демид не стал ожидать ответа. Он шагнул в сени большой хаты под соломой. Там горела лучина, а в открытую дверь виднелась горница со свечами в бронзовом канделябре.

В горнице рыдала женщина, рядом с кувшином воды стояла девушка. Она обернулась на звук шагов, в глазах застыл страх, граничащий с ужасом. Демиду стало не по себе от этих мечущих глаз.

— Ты чего? Не трону, не бойся! Для этого можно взять эту панну, — и он вздёрнул подбородок на женщину.

Та села, злобно уставилась мокрыми глазами на казака, прошипела с сильным польским акцентом:

— Проклятые! Быдло! Свиньи, звери!

Демида ударило в голову от этих презрительных слов, полных открытой неутолимой злобы. Глаза его прищурились в недобром смятении. Рука взметнулась и нагайка рассекла воздух, опустившись на мокрое лицо, горящее неукротимой ненавистью.

Женщина и девушка взвизгнули, девушка в ужасе прикрыла рот рукой, а полячка задохнулась от боли и неожиданного удара.

— Никогда не думала, как это другим приходится, сучка?! — прошипел Демид, чувствуя, как ярость разгорается в нём. — Ты ещё смеешь жаловаться? Я покажу, как мучается народ от таких, как ты, потаскуха польская!

Женщина готова была ответить, но новый хлёсткий удар нагайки вырвал из нутра женщины лишь очередной вопль боли и ужаса.

— Ты сама напросилась, сука! Эй, ты, — повернулся он к девушке. — Где у них деньги, драгоценности? Тотчас принеси! Убью обоих!

Вид Демида был столь грозен, что служанка метнулась в другую комнату, оставив дверь открытой. То была спальня, виднелась кровать под дорогим узорчатым покрывалом, мрачно поблёскивающим в густых сумерках.

Омелько стоял, словно изваяние, не смея шевельнуться. Демид обернулся к нему, посмотрел в лицо, спросил шипящим голосом:

— Де хочешь попробовать панской плоти, Омелько? Сладкая, душистая, а?

Омелько затряс отрицательно головой, не в силах вымолвить слово. Он бы и ответил чего, но язык не слушался.

— Ладно тебе, друг! Иди, отбери себе из одежды и обувки чего получше. Да не стесняйся. Казак должен выглядеть достойно. Пану больше ничего в этом доме не понадобится. Иди же и поторопись!

Женщина больше не выла, не плакала, только смотрела молча злобными глазами. Даже слёзы высохли. И Демиду показалось, что она только и ждёт, когда он покинет её дом и ей представится возможность насладиться местью, вымещая всё на несчастных селянах.

Он подошёл вплотную. Хозяйка не испугалась. Только плотнее сжала в кулаке надушенный мокрый платок.

— Тебе больше ничего не понадобится в этом мире, сучка! — голос Демида шипел, глаза так и оставались прищуренными, лицо бледно. Он рванул с её шеи цепочку с кулоном, оглядел руки, грубо сорвал перстни, обдирая кожу с пальцев, осмотрелся. Больше ничего здесь небыло.

В это время вернулась девушка с двумя шкатулками в трясущихся руках.

— Ключей не нашла, — пролепетала она бледными губами, не смея поднять глаза на Демида.

— Не трясись, дурёха! Сейчас откроем, — он выхватил из ножен саблю и сильно рубанул по большей из шкатулок. Крышка разлетелась на щепки и перед глазами сверкнула груда золоти и серебряных монет. — Вот это порядок, посмотрим, что в другой.

В другой оказались женские драгоценности, и их было много.

— Видишь, девка, какие богатства накопил пан с панной? И всё это нашим с тобой горбом! Теперь пусть попробуют откупиться перед Господом за все свои паскудные дела!

Он вытащил перстень с фиолетовым камнем, посмотрел на девушку.

— Возьми себе, тебе пойдёт. Будешь красоваться перед женихом.

Она испуганно отвела руки за спину, отступила назад, прошептала в страхе, вскинула глаза, полные ужаса:

— Нет, нет! Я не могу, пан!..

— И то верно. Лучше возьми денег немного. Иначе будет подозрительно.

Демид насильно всунул перепуганной девушке горсть серебра, толкнул к двери и грубо прикрикнул.

В горницу вошёл Карпо, доложил, хмуро оглядев помещение и сжавшуюся на тахте женщину.

— Демид, кони готовы. Харч уложен.

— Хорошо что ты придел. Этот Омелько очумел от страха. Пойди с ним, поищи обувку и одежду. Верите побольше, мы тож поизносились с тобой. И с кровати попону возьмите. Она большая и сойдёт под палатку при дожде. И оружие не забудьте.

— А вот на стене висит. Чай целое.

Демид быстро сорвал с настенного ковра мушкет, пару сабель, копьё отбросил, а булаву прихватил, как и дорогой кинжал в ножнах с бирюзой и серебром вдоль ножен.

Омелько всё же очнулся и последовал за Карпом. Появился Ивась с Фомой. Они с удивлением взирали на разгром в горнице, на панну, так и не вставшую с тахты. Фома подошёл ближе, посмотрел в лицо, проговорил злорадно

— Допрыгалась, стерва! Хорошо разукрасили тебя! Только маловато. Вспомни, как наших девок с бабами полосовала, радостно было, а? Теперь поняла, что ж это такое?

Женщина молча, с ненавистью и ужасом одновременно, смотрела на Фому, прищурив гадливо глаза.

— Я тебя спросил, сука! Чего молчишь? Отвечай! От девок и всех нас того требовала неукоснительно. А ну ответь, нравится тебе такое?

Она разлепила окровавленный рот, выдавила из себя, силясь не поддаться охватывавшему её ужасу:

— Ненавижу! Звери! Ублюдки!

Фома подскочил, отвесил ей увесистую пощёчину, видимо вспомнив, как она сама любила это делать. Женщина вскрикнула. Кровь засочилась из рубцов на лице, и она прикрыла его руками.

— Это ты её так отделал, Демид? — спросил Фома, бросая мстительный взгляд на лежащую женщину.

— Эта сука требует ещё. Фома, можешь ей это поднести. Вот нагайка. Ей это понравится.

Фома с видимым удовольствием примерился к рукоятке, а женщина вжалась в спинку тахты, глаза округлились в ужасе.

Мужик повременил немного, наслаждаясь состоянием шляхтички. Она прошептала запёкшимися губами:

— Только такие свиньи и звери могут бить беззащитную женщину, быдло!

— А кто ж тогда твои паны, если они тысячами порят наших баб, насилуют, пытают и убивают? Ага, насилуют. Может и мне попробовать, как это происходит? — Он повернул голову к Демиду, что всё рассматривал украшения.

Тот поднял голову, посмотрел, молвил:

— Я Омельке предлагал, да он перепугался. Займись ты. Хоть попробуешь, чего у неё есть того, чего нет у наших баб. Валяй. Фома!

Женщина взвизгнула, когда Фома к ней подошёл.

— Закрой змеиную пасть, сучка! — прошипел Фома, торопливо возясь со штанами. — Сама раздвинешь ноги, или саблей помочь?

Женщина тяжело дышала, таращила глаза, дрожала от ужаса предстоящего.

Фома тяжело навалился, последовала короткая возня, сдавленные вопли. Наконец он оторвался от женщины, проговорил отдуваясь:

— Всё, как у моей Фроськи. Ничего такого.

— А ты думал… Всё едино, только гонора больше, — и Демид протянул Фоме пригоршню монет. — Рассовывай по карманам, после поделим. Где там Карпо с Омельком?

Те появились с большими мешками.

— Мы готовы, — бросил Карпо, вопросительно поглядев на панну, вяло поправляющую платье, изрядно помятое. — Что с домом, Демид?

— Запаливай, — махнул рукой Демид и отвернулся.

— С энтой лярвой что? — спросил Фома.

— Это твои заботы, твоя заноза, ты и разберись.

Фома неторопливо подошёл к шляхтичке, в лице которой уже горел лишь один жалкий огонёк — желание жить.

— Вот и посчитались, ясновельможная. Молись, не молись, а я тебя отправлю на небеса, на суд божий.

Она открыла губы, просить пощады, как решил Фома, но его кулак смачно расквасил ей рот. Голова откинулась и она лишилась чувств.

Все уже вышли на двор, готовясь в дорогу. Фома деловито высекал искру, чертыхнулся, увидев горящие свечи в канделябре. Поднёс их к тёмным шторам окон, бросил на охапку соломы у ног шляхтички, посмотрел, как занимается пламя, плюнул в сторону ещё не очнувшейся женщины и вышел к товарищам. Те уже садялись на коней.

Конюх в волнении топтался рядом, броситься на помощь опасался, а Фома пригрозил ему кулаком, подошёл, схватил за шиворот, притянул и прошипел:

— Ты ещё не наелся ляшских подачек, Остап? Не смей! Пусть всё сгорит! Это змеиное логово! Езжайте, я догоню, — обернулся он к друзьям, тронувших коней пятками

Фома ещё пару минут молча смотрел на быстро разрастающийся пожар, потом удовлетворённо вздохнул, повёл потревоженными плечами и спиной, повернул коня и медленно поехал следом. Жар пожара достигал его спины, но крика он не слышал. Ещё раз обернулся, заметил, как Остап бегает по двору, не решаясь подойти ближе к дверям.

Вялые, усталые и угрюмые, люди остановились уже после полуночи в высоком орешнике. Неподалёку текла заболоченная речушка в камышах и осоке, что кишели комарами.

В молчании стали укладываться поспать. Лошади уже напились и жадно щипали траву, брякая недоуздками и подковами.

Первым встал Фома. Он деловито прислушался к жужжанию лучезарного утра, оглядел коней, едва видневшихся в орешнике. Раздул костерок, поставил рядом котелок с водой.

Проснулся Карпо, молча пошёл к речушке, поплескался холодной водой и неторопливо вернулся. Молвил тихо, посматривая на спящих в росе друзей:

— Уж слишком мы беспечны, Фома. Как бы до беды не дошло.

— А что, уже дела делали? — насторожился Фома.

— Случалось, — ответил Карпо, помедлил и немного поведал, как они оказались здесь и почему.

— А я тож хотел было притулиться к этому Косинскому, да узнал, что он лях и передумал. И как раз вовремя. Всё одно не успел бы. Его уже схватили. Слыхал, что простили.

— Точно. Почти всех простили, Фома. Странно это мне.

— И не говори. Да хоть шляхта, хоть наша старшина больше об своей кишени думку имеет. Редко кто повертается харей к людям.

Отряд держал путь на юг, намереваясь вскоре подойти к Днепру и дальше пробраться на Сечь. Вечерело, усталые кони понуро плелись, как и казаки, выискивая подходящее место для ночлега. По-прежнему не хотелось останавливаться по хуторам.

Сзади всех двигались Ивась с Омельком. Они как-то сразу сошлись и весь день вот так ехали рядом, неторопливо переговариваясь.

Судя по всему, их обоих тревожила одна и та же мысль. Потому Омелько и спросил, пытливо заглянув в лицо юноши:

— Ты ведь недавно с ними? — Кивнул вперёд. — Что, так всегда гробили ляхов? Жутко было смотреть. А тебе?

— Ещё бы! А им хоть бы что! Даже не поморщатся. Задубели, что ли?

— Видать так. Мне один дед говорил, что к этому, к убийству, значит, не так уж трудно привыкнуть. Не верится что-то. Едва блевотина не задушила.

— Чёрт его знает, Омелько. Но и меня жуть берёт. А как по-другому с этими душегубами поступать? Они-то ещё похлеще мордуют наш люд. Уж этого я тоже насмотрелся. А ты и на собственном горбу испытал. Посмотрим.

— А нас-то примут на Сечи? Боязно, коль назад вернут.

— Демид клянётся, что он постарается. Говорит, что ляхи до Сечи только руки тянут. Но ещё не схватили. Полностью, я говорю.

— Вон Фома говорил, что всех, что с каким-то Криштофом были — всех завернули до прежних панов. Как их там мордовали, знаешь?

— Можно представить, — грустно отозвался Ивась.

Всадники растянулись по тропе шагов на пятьдесят. Впереди затемнел лесок, манящий прохладой, но речки нигде видно не было. А солнце уже садилось за волнистую кромку горизонта.

Голос Демида донёсся до молодых людей:

— Эгей! Поспешай! До воды надо добраться! А впереди ничего не видно!

Приятели переглянулись, ударили коней пятками и трусцой потряслись к остальным. Впереди ехал Демид, зорко высматривал местность, уже подёрнутую лёгкой предвечерней дымкой.

Но проскакали ещё больше получаса, прежде, чем в густых сумерках блеснула вода. Это был небольшой ставок с ключом, бившим около берега.

— Хоть это нашли! — благодарно воздел глаза к темнеющему небу Карпо.

Тучи комарья вились вокруг, пока не задымил небольшой костерок, но пришлось разжечь другой для приготовления пищи.

Быстро забулькала пшённая каша в казане. Фома тонко нарезал сала с прожилками мяса. Хоть и старое, но всё ж сало. А после целого дня тряски в сёдлах, и эта еда казалась отличной. Да и к какой ещё еде привыкли наши путники, постоянно ощущающие её недостаток.

— Ещё дней десять такого пути, — мечтательно протянул Демид, — и можно считать себя настоящими казаками-сечевиками. Поди готовят какой поход за зипунами, добывать себе казацкого хлеба. Хорошо бы.

— Вряд ли, Демид, — лениво отозвался Карпо. — Время уже для этого вышло.

— Как сказать, — не унимался Демид. — Всякое бывает на Сечи.

Однако разговор не клеился. Легли спать рано, договорившись сторожить по очереди. В первую очередь стал Ивась.

Было немного страшновато. Пришлось убедить себя, что это ночное, и он с хлопцами сидит у костра и слушает нескончаемые сказки и побасенки. Или сам рассказывает. Как придётся.

Вспомнилась мать, сёстры. Об отце вспомнил как-то отчуждённо. Знал, что тот, если встретит, отлупит жестоко, не говоря уж о том, что ругать будет долго и нудно. И несколько дней.

Он унёсся мыслями в родное село, но о Ярине вспоминать не хотелось. И хоть понимал, что она ни в чём не винна, но неприятный осадок всё же глодал его изнутри.

Ивась вздрогнул, понял, что мысли и воспоминания превратились в сон, скорее в дремоту. Он оглянулся вокруг, боясь, что проспал что-нибудь важное, но всё было тихо. Лишь кони невдалеке тихо переступали спутанными ногами. Сильно хотелось спать.

Пришлось встать, разминая остывшие ноги и спину. Пошёл к коням, подогнал ближе к лагерю, потом поднялся на едва заметную возвышенность, оглядел серебрившуюся под молодым месяцем местность и вдали, на севере заметил одинокий огонёк.

Захотелось приблизиться, поговорить с людьми, но где он, этот огонёк?

Вернувшись в лагерь, постоял в раздумье: будить или нет себе замену? В конце концов сонливость прошла, и он посчитал правильным посторожить ещё немного. Звёзды мало что дали ему. Время по ним он читать ещё не сумел. И пожалел об этом, пообещав научиться у старших.

Выступили до солнца, перекусив остатками каши, салом и луком, запив это невкусной водой из ставка. Лошади дохрумали последний овёс, отдохнули и бодро вышагивали по сухой траве, предвещавшей непогоду и дождь. Вьючные таились на длинных поводьях сзади Фомы.

Поднявшись на пологий бугор, тотчас заметили мелькнувшую тень вдали, скрывшуюся в низком кустарнике в полверсте севернее.

— Не татарин ли шмыгнул? — забеспокоился Карпо. — С них станется. Любят шайками шататься по степи. Всё никак ясыря не нажрутся, нехристи!

— Может, показалось, — попробовал успокоить Фома.

— Может, и показалось, да вряд ли, — задумчиво отозвался Демид. — Или поляки шныряют отрядами. Вылавливают беглых своих.

— Во всякой случае поберегтись следует, — процедил Карпо. — Гляньте на оружие. И с вьюков поснимать след самое ценное себе на сёдла. Если чего, может придётся вьючных бросить.

— Ух, Карпо, ты и осторожничаешь! — повернул голову к другу Демид. — Да пусть будет по-твоему. Помнится, ты так не раз выручал своими требованиями поостеречься.

Казаки неторопливо пересматривали поклажу вьючных коней, перекладывая к себе харч и одеяла. Фома не отказал себе в удовольствии скатать красочное атласное покрывало с кровати последних панов. Карпо посмотрел па него и усмехнулся в усы.

Отряд тихой рысью трусил по гребню гряды, тянувшейся на юго-восток. В жарком мареве смутно виднелось небольшой хутор. Он манил к себе колодезнои водой, сеновалом, отдыхом.

— Завернём? — повернулся Демид к Карпо и Фоме, трусившими рядом.

Те согласно кивнули.

Кони, учуяв близкую воду и жильё, пустились крупной рысью и за полчаса уже въезжали в крохотное село с речкой, огибавшей его с двух сторон.

— Всё же есть ещё вольные деревни на нашей земле, — восхищался Демид. Он внимательно осматривал людей, хаты, приветствовал баб и мужиков. — Где у вас колодец, красуни? — Это он к трём девушкам, что полоскали бельё на мостках у речки. — Холодненькой испить охота.

Девушки засмеялись, указали чуть выше, где среди зелени деревьев, виднелся журавель колодца.

Редкие селяне подошли узнать, что за люди.

— Как у вас тут, мужики? Тихо? — Демид оглядел троих ещё не старых, в холщёвых рубахах, селян.

— Бог миловал, добрый человек. Всё тихо. Пан до нас ещё не добрался, — ответил один из них, почёсывая бровь заскорузлым пальцем.

— Дай Бог, чтоб и во веки веков не добирался, — очень значительно проговорил Фома. — У других уже вовсю шуруют паны. Смотрите, не провороньте.

Мужики неопределённо пожали плечами. Вид их был довольно потерянный.

— Смотрю на вас, мужики, — сказал Демид, — что-то вы не дюже веселы. С чего бы это вы?

— С чего веселиться, казаки? Кругом нас уже полно панов по сёлам сидят. Может, скоро и до нас дело дойдёт. Не так уж много наших сёл осталось вольными.

— Да! Король всё раздаёт своим шляхтичам; всё новые и новые земли с сёлами и людьми, — проговорил Карпо, сплюнул в пыль, снял шапку и вытер со лба обильный пот.

— Чужих поблизу не встречали? — поинтересовался Фома.

— Вроде нет, пан казак. А что?

— Да вроде показалось недоброе нам с час назад, или больше.

— Наши ещё не все вернулись с поля, — заметил один мужик. — Коль что узнаем, казаки — поведаем тотчас. Понимаем…

— Где бы нам переночевать здесь, а? — И Демид обвёл село глазами.

— У Кондрата Бакулы можно. Сарай, считай, пустой. Остатки сена найдутся, хозяин не будет возражать. Идёмте, я провожу, — мужик махнул рукой.

Заматеревший Кондрат без тени мягкости в лице глянул на гостей, кашлянул, промолвил густым голосом:

— Оно-то можно, да как бы паны не узнали чего. В четырёх верстах на сход село с дюже злым и въедливым паном.

— Мы заплатим, Кондрат, — полез в карман Демид. — А, если что, так можешь вполне всё свалить на нас. Мол, принудили, проклятые низовики. С нас, как с гуся вода! — И Демид мрачно усмехнулся.

— Тогда, казаки… Что ж, располагайтесь. Я не против. Свои ведь…

Коней напоили, засыпали остатки овса, а путники, помывшись в речке, завалились спать ещё до темноты, плотно поужинав горячего и гречневой каши.

Их разбудили в темноте. Какой-то молодой парубок с трепетом в голосе шептал:

— Вставайте быстрей! Беда подходит! То ли поляки, то ли казаки сюда конными прут! А поляки там точно есть!

— Откуда знаешь? — метнулись слова всполошившихся казаков.

— Сам видел! Стояли на бугре и высматривали в деревне что-то!

— Много их? — не унимался Демид, торопливо натягивал сапоги и сопел.

— Кто ж их знает! Темно ведь. Думаю, что два десятка наберётся, а там поди посчитай. Темнеют, и всё! Я помогу оседлать коней!

— Кобылу вьючную надо бросить, Демид, — предложил на ходу Карпо. — С нас хватит и одной скотины! Не забывай оружия, хлопцы!

Все выскочили на тёмный двор. Кони беспокойно вскидывали головы, шарахались в стороны, а казаки, сдерживая ярость, пытались успокоить животных, бегая вокруг с сёдлами и припасами.

— Куда подадимся, Демид? — спросил негромко Карпо, уже крутясь на коне.

— Хлопец молвил, что отряд заходит со схода. Куда ж ещё? В ту сторону, — махнул рукой на запад. — Выезжай со двора! Омелько, вьючного коня возьмёшь! Просмотри, всё захватили? Эй, хлопец, где ты?

— Чего надо, пан казак? — вынырнул тот из-за шеи коня.

— Кобылу спрячь. Могут придраться. И вот тебе за труды, — сунул в загрубевшую ладонь несколько серебряных монет. — Прощай! Спасибо тебе!

— Храни вас Господь, пан казак, — ошалело пробормотал парень.

Беспорядочный перестук конских копыт дробно бухал по пыльной дороге и затих, провожаемый истошным собачьим лаем.

Парень торопливо вскочил на кобылу, звонко ударил её ладонью по крупу и погнал к околице, подальше от предполагаемого появления отряда.

Конный отряд вошёл в деревню тихим шагом, в молчании.

— Собаки неспроста взлаяли, пан хорунжий, — тихо молвил казак, ехавший чуть сзади польского офицера.

— Я слышал, — недовольно ответил поляк. — Проверим. Село маленькое и мы докопаемся. Приступайте к поиску. Да будьте поосторожнее. Они вооружены. Послать вперёд трёх в разведку. Пусть проедут версты три, посмотрят. Вперёд!

В отряде свистнули, собаки зашлись лаем, в хатах завозились, стали появляться светлые тени людей, выглядывающих из ворот и окошек. Заголосили бабы, дети заплакали. В окнах засветились тусклые лучины.

Двадцать хат деревеньки всполошились, люди высыпали на улицу, в страхе наблюдая, как проворно и деловито казаки рыщут по хатам и сараям, отвешивают незлобивые оплеухи и тычки.

Хорунжий спокойно восседал на рыжем жеребце, покусывал ус, держа руку на рукояти нарядной сабли.

— Пан хорунжий, ничего такого не нашли, — подбежал десятник в запаренном кафтане, с шапкой в руке. — И селяне ничего такого не знают.

— А собаки? Они ведь кого-то провожали? — Хорунжий огляделся на топтавшихся с озабоченными лицами мужиков и баб. — Предлагаю золотой тому, кто скажет что-нибудь о бандитах, рыскающих в округе!

Селяне зашептались, пожимали плечами, жадно посматривали на сверкающую в свете редких факелов монетку. Один старик выступил на шаг, поклонился почти до земли, молвил тихо:

— Пан офицер сам мог убедиться, что всё село мирно спало. Мы никого в своём селе не видели, не принимали. Слухи бродят — это верно. Сами слышали, пан офицер! Простите, если что не так, ясновельможный пан!

— Пшёл, пся крев! Быдло замазанное! Все воры, всё скрывают, голодранцы!

— Пан хорунжий, разведка прибыла. — Десятник заискивающе смотрел снизу на командира.

— Что они говорят? — недовольно бросил хорунжим.

— Темно, пан… Что ночью можно узреть, пан. Надо дождаться дня.

Поляк некоторое время раздумывал, видно было, что он зол, недоволен результатами набега, и теперь колебался в выборе решения. Ему не хотелось заниматься этим мелким делом, но приказ есть приказ.

— Распредели людей по хатам, — не поворачивая головы бросил хорунжий. — Отдохнём до утра.

Казаки радостно загомонили, и не прошло и десяти минут, как деревня опять погрузилась в темноту и сон. Но внутри шептались, обсуждая происшествие.

В одном из сараев трое казаков, укладываясь спать, загадочно шептались в темноте. Один голос постарше, говорил тихо:

— Как бы нам не загреметь, хлопцы. Долго это продолжаться не может.

— Да ничего не будет, — отозвался голос помоложе. — А чего ты хотел? Своих выдавать? Пусть погуляют ещё. Всё одно долго это им не удастся.

— Архип верно молвит, — ещё один голос. — Пусть погуляют. Панам давно рога надо поотбивать. Да и следов почти не было. Так, мелочь…

— Хватит базикать, хлопцы. И так выбиваемся из сил. Спите. До света совсем мало осталось.

В сарае затихло, вскоре раздался лёгкий храп и мирное сопение.

-

[1] Майдан (укр., тюрк.) — площадь.

Глава 4

— Дьявольщина! — Демид всё оглядывался, вид его был сильно встревожен, глаза затравленно блестели.

— Успокой свою душу, Демид, — увещевал Карпо. — Мы почти оторвались, а казаки, судя по всему, не горят особым желанием нас догнать. А два ляха, что с ними, мало могут одни.

— Думаешь, они дадут нам улизнуть? Что-то не верится в это! Словно стая волков идут по следу. Уже третий день гонят.

— Ты же сам сдерживаешь нас, Демид, Давно бы оторвались. Кони у нас получше казацких. А поляки одни гнать нас не осмелятся. Наверное, пора нам уходить, пока не так далеко ушли от намеченной цели.

Отряд трусил размашистой рысью, чувствуя в двух-трёх верстах погоню.

Фома поравнялся с молодыми, бросил недовольно:

— Чего мудрит Демид? Карпо верно ему говорит. Словно дразнит ляхов.

— Осторожничает, — ответил Омелько. Ему тоже было непонятно поведение Демида, и он готов был поддержать Фому, когда тот заметил:

— Пора ему напомнить, что он не один. И мы что-то да должны значить.

— Он просто не торопится удаляться слишком от Сечи. — Ивась несмело вскинул голову на Фому.

— Уже и так отмахали за это время почти полтораста вёрст. Только и знаем, что обходим городки да большие сёла. А погоня пользуется этим и легко догоняет, срезая путь по целине.

— И то верно. Кони уже притомились изрядно, — Омелько похлопал потную шею своего коня. — И харч кончается. А доставать стало трудно.

— Ничего, — отозвался Фома. — Мы оторвались вёрст на семь-восемь. Если опять круг не сделаем, то сможем передохнуть маленько.

— Да тут и городков почти нет. Помнится, слышал об этом, — сказал Омелько. — А в сёлах можно долго не задерживаться.

Они вынеслись на бугорок, остановились и внимательно огляделись. На три версты местность была пустынна. Только впереди, почти скрытый шлейфом пыли, тащился длинный обоз.

— Видать купцы едут по торговым делам, — указал Карпо рукой. — Может, догоним и разживёмся харчами, а?

— Это можно. Нам сподручно. Можно не заходить в деревню.

— А коням отдых малый можно дать, сядем к купцам в фуры и мажары, — добавил вечно пекущийся о своём коне Ивась.

На него глянули пренебрежительного, и не ответили. Демид махнул рукой, отряд скатился с бугорка и потрусил к исчезнувшему за холмом обозу.

Снова его увидели уже через полчаса, когда поднялись на пологий холмик. В версте впереди тянулся ряд возов, укрытых полотном, растянутым на согнутых в виде арок тонких жердях. Некоторые просто увязаны верёвками. Каждую мажару и фуру тащили четыре коня. По краям ехала охрана и купцы видать из тех, кто помоложе.

Вдруг в обозе произошло что-то странное. Люди забегали, кони шарахались, стаскивая телеги в круг, поднимая оглобли в небо.

— Что это с ними? — в недоумении спросил Демид. — Вроде никто не нападает, а они огораживаются.

— Глядите — Ивась крикнул, указывая чуть влево. — Татары!

Все увидели, как малаяорда степняков, числом около двадцати, несётся по дну лога, размахивая саблями. Уже слышался дикий ор и далёкие выстрелы.

— Эй, хлопцы! Где наша не пропадала! Вперёд! За мной! Поможем против нехристей! Может, что выиграем!

Демид пригнулся, гикнул, дал коню шенкеля и понёсся вперёд. За ним оросились остальные, больше не раздумывая и не колеблясь.

Демид придержал коня, оглянулся, бросил назад:

— Мы трое врубимся в степняков, а хлопцы пусть из пистолей и мушкета сначала палят. Потом лишь беритесь за сабли! Да не очень пугайтесь. Да и на рожон не лезьте. В свалку не прите! Арканов остерегитесь!

Ему никто не ответил. Крохотный отряд тяжёлым галопом, не горяча коней, приближался к табору, где уже шла сеча. Купцы отчаянно отбивались, палили изредка из пистолей и мушкетов, больше орудовали пиками и саблями.

Несколько низкорослых коней уже носились по полю без седоков. Крымцы стремились побыстрее проникнуть внутрь табора и начать грабёж, но их попытки не приносили им успеха.

Охрана обоза укрывалась за возами, пресекая все попытки степняков овладеть табором. Но было видно, что купцам долго не продержаться.

А отряд Демида быстро приближался. Увлечённые боем, крымцы или буджаки наседали отчаянно.

Демид подскакал первым и одним ударом сабли свалил кочевника с коня. Налетели остальные. Прогрохотали выстрелы. Мушкет полетел на землю, дымя стволом. В таборе уже видели помощь, и это ободрило защитников. А татары на миг растерялись, отхлынули, полагая, что помощь пришла большая. Демид с товарищами воспользовались минутным замешательством, срубили ещё трёх степняков, остальные стали ловить коней.

Ивась трясущимися руками орудовал шомполом, заряжая пистолет. Ему было жутко вклиниваться в редкие ряды степняков с вертящимися Демидом и Карпо. Фомы нигде видно не было.

Как в тумане Ивась видел, как двое татар бросились на Демида. Рука юноши сама вскинулась, палец сорвал крючок. Пуля ударила татарина в бок, рука с саблей тут же ослабела и упала на плечо Демида безвольно, расслабленно.

Из табора тоже прозвучало несколько выстрелов. Кто-то выскочил за телеги с пикой и стал ретиво колоть крымчаков и их коней. Те быстро поняли, что добыча ускользает и тотчас отхлынули. Некоторые спешенные ещё бежали за лошадьми, ловя поводья, но остальные человек десять уже удалялись от табора.

Ивась огляделся. Только сейчас он стал видеть предметы чётко и определённо. Грудь ходила ходуном, в голове стучала кровь, а тело дрожало мелкой дрожью.

Из табора высыпали люди. Их было всего несколько человек, и вид их ничего хорошего не говорил. На многих были пятна крови, одежда местами порвана, глаза лихорадочно блестели.

Ивась никак не мог сосредоточиться на словах, долетавших до его слуха. Он сполз с седла, бросил поводья и подошёл к Карпо, присевшего около тела.

На земле лежал Фома, его полузакрытые глаза чуть поблёскивали, не мига ли, а лицо уже пожелтело и закостенело.

— Что это с ним? — прошептали губы Ивася.

— Что, что! Убили нашего Фому! Проклятые нехристи! — И Карпо яростно и смачно сплюнул, отвернувшись.

Ивась стоял оглушённый и пришибленный. Видимо его лицо было белее снега, потому что Омелько спросил участливо:

— Ты что, Ивась? Тебя нудит? Попей водицы, успокоит, — и протянул баклагу.

Ивась безвольно принял воду, отпил глоток, потом прильнул и жадно выпил почти всё. Отдышался, бормотал смущённо:

— Что-то в голове стучать стало и перед глазами круги поплыли.

— Это с непривычки, Ивась. Жаль дядьку Фому. А у меня ни царапины! Даже самому удивительно!

Подошёл Демид с бледным осунувшимся вдруг лицом. Спросил, глядя на бледного Ивася:

— Отошёл малость? Ничего, привыкнешь. Это ты меня от сабли татарской уберёг? Мне Карпо сказал.

Ивась посмотрел в лицо Демиду, кисло скривил губы в подобие улыбки.

— Не припомню, дядя Демид.

— Всё равно молодец! В первом бою всегда муторно и не по себе. Привыкнешь, Ивась. И поздравляю с крещением. Молодцом был! Вот только Фому срубили басурмане проклятые. А хочешь глянуть на своего татарина?

Ивась энергично замотал головой.

— Ну и правильно, Ивась. Чего на него смотреть. Пусть его коршуны поклюют. Он того заслужил. Пошли хоронить Фому.

— Демид, у тебя на плече кровь, — протянул руку Омелько.

— То пустое, хлопчик. Заживёт, как на собаке.

— Погоди, Демид, — остановил того Карпо. — Надо промыть и перевязать.

Демид смирился. Карпо умело обтёр ранку тряпочкой, смоченной горилкой, промокнул её, не обращая внимание на ёрзание Демида, потом туго перевязал белым полотном, оказавшимся у него. Ивась даже удивился этому.

— Тебе, Демид, работать не обязательно, — сказал Карпо, набросил на плечи кафтан, оглядел товарищей, кивнул головой, приглашая рыть могилу.

Демид уже разговаривал с купцом, который с благодарностью и многословно говорил ему приятные слова.

— Так вы угорские купцы? — встрепенулся Демид. — А денег за помощь нам не требуется. — Он помолчал, потом вдруг спросил, посмотрев в глаза купцу:

— Не позволите ли нам сопровождать вас в пути? Мы вроде охраны будем.

Купец хорошо говорил на украинском языке, думал совсем недолго.

— Чего ж там, казак! У нас трое убитых, да семеро раненых. Ваше предложение как нельзя кстати. Я согласен положить вам плату, как обычно.

— Хорошо, пан. Только ещё одно условие. Нас могут искать. Хорошо бы вы выдали нас за своих.

Купец пристально посмотрел на Демида, слегка улыбнулся в усы, ответил:

— Это можно, казак. Я слишком многим обязан вам, так что на меня можете положиться. А теперь прошу отведать кубок вина. Оно ещё сохранилось у нас, как выезжали из Венгрии. Тебя как зовут? Зови всех остальных.

Демид назвал себя, товарищей, поманил Карпо, протянул ему кубок вина, с усмешкой молвил:

— Испей угорского, Карпо. Сладкое. У нас такого не сыщешь. Да мы и не привыкшие к такому. Но попробовать хорошо.

— Вкусное! Но вроде воды, от жажды. Ты что-то хочешь сказать?

— Я договорился на охрану обоза. Вот с этим паном. Думаю, что это нас надолго обезопасит. Согласен?

— Чего ж там, Демид. Да ещё за плату с харчами! Благодать! Пойду обрадую хлопцев. Мы скоро закончим, нам и лопаты дали, так что дело спорится. Рана не болит?

— Терпимо, Карпо. Могло быть и хуже, хорошо Ивась подоспел.

С похоронами затянули. К этому времени подоспел вечер. Купцы решили остаться здесь на ночь. Запылали костры, аромат вкусной пряной еды поплыл в воздухе. Ноздри жадно ловили запахи, предвкушая приятное занятие.

Опустились сумерки. Стук копыт обратил на себя внимание. Бросились к оружию, но оказалось, что это отряд казаков во главе с хорунжим и капралом поляками.

— Купцы? — осведомился офицер, пристально оглядывая табор и костры за его пределами. — Чьи будете?

— Из Венгрии, пан офицер, — ответил старший купец, выступив вперёд. — Вот на ночь расположились. Составьте компанию. Есть отличное вино — услада вкуса и души.

— Что это у вас раненые имеются? Кто напал? Не разбойники ли с Сечи?

— О! Пан офицер! Едва отбились! Татарва налетела. Чудом уцелели! Вы можете пойти посмотреть на трупы. Я приказал их не хоронить, пан офицер. Слишком много чести этим разбойникам.

Хорунжий кивнул головой казаку, молча приказал пойти посмотреть, а сам с видимым удовольствием принял кубок с вином. Выпил, утёр усы тылом ладони, крякнул удовлетворённо, поблагодарил и сел на оглоблю, осматриваясь по сторонам. Спросил равнодушно:

— Много потеряли, пан купец?

— Слава Всевышнему и Деве Марии! Четверых порезали басурманы. Уже и схоронили. Вон их могилы под крестами. Царство им небесного, пан офицер! — И купец истово перекрестился. — А вы, поди, по службе, пан офицер?

— По службе, как же ещё! Вот кручусь по степи, ищу ветра в поле. Осточертело, но не смею вернуться. Вы не встречали пятерых разбойников-казаков?

— Бог миловал от такой напасти! С нас и татарвы хватит на весь вояж, пан офицер! Сохрани, господи, нас от этого! Помилуй! — И купец опять перекрестился.

Наши беглецы прислушивались к разговору, улавливали не всё, но главное уже поняли. Это их преследователи и надо быть начеку.

Демид выставил перевязанное плечо, кивнул Карпо, показав на голову. Тот понял, отполз в тень и небрежно и торопливо замотал голову полоской полотна, замазав его чуточку ещё сырой кровью с повязке Демида.

Утром обоз быстро собрался в дорогу. Раненых погрузили в телеги. Демид тоже улёгся, а Карпо ехал сбоку обоза, как и остальные охранники, украдкой поглядывая на хорунжего.

Его отряд наскоро поел, вскочил в сёдла — и только пыль поднялась на дороге, скрыв ускакавших коней.

Карпо подмигнул Демиду, тот понимающе ответил усмешкой.

Обоз медленно тащился на запад. Фуры и мажары были гружены глыбами воска, связками шкурок лисиц, куниц и бобров, бочками мёда и льняными тканями. Наверное, было и ещё много другого товара, но наши казаки не интересовались этим.

Купец Иштван, его наши друзья звали Иваном, хитро посмотрел на Демида, спросил:

— От этого хорунжего вы убегаете, Демид?

— Может, и от этого, пан Иван. Только мы с ним не встречались. И слава Богу! Хоть бы и вовсе никогда носами не сталкиваться.

— Скоро во Львов придём. Что собираетесь дальше делать? — допытывался купец. — Мне жаль с вами расставаться.

— А сколько до Львова, нам можно надеяться, что там нас не словят?

— До Львова можно доехать дней за десять. А вам там вряд ли что может угрожать, Демид. Вы ж у меня на службе, так что опасаться вам нечего.

— Да и то, пан купец. Нас никто в лицо не знает.

— Вот видишь! Но ты подумай, что я тебе сказал. Предложение дельное, и денег я обещаю вам выплатить сполна. Всё ж спасли мне всё, что везли мы.

Несколько дней друзья обсуждали предложение купца. Больше всего волновался Ивась. Ему представлялось увлекательное путешествие в незнакомых землях, чужие города, люди, о которых он только вскользь слышал, всё это больше похожее на сказку. Это кружило голову, будоражило воображение. И он горой стоял за принятие предложения купца Ивана.

— Ты, несмышлёныш! Заткнись, сосунок! Чего клювик раззявил? — Это Карпо с негодованием взъярился на юношу.

— Да пусть говорит, Карпо, — вступился Демид. — Юнаку так и положено думать и стремиться в мир, где интересно и ново. Успеет ещё состариться.

— А сколько платить обещают, — спросил Омелько.

— Как и теперь. Хорошо платить обещаются. Ещё могут доплачивать за опасность и особые работы, если такие будут. И всё это на их харчах, — Демид говорил это безразличным тоном, стараясь не выказывать своего отношения.

— Я бы пошёл, — несмело молвил Омелько. — Что мне без денег делать тут? А так, собрав немного, можно и в город податься. Мало ли что можно с деньгами. Ивась, идёшь?

— Ты не его спрашивай, Омелько. Ты меня спроси, — не унимался Карпо.

— А что тебя спрашивать, Карпо? Ты всегда за возврат стоишь. Тебе на Сечи место обещано. А мне что? Я лучше попытаю счастья в чужих землях. И Ивась со мной согласен. Демид, чего молчишь? Скажи слово.

— Что тут скажешь, хлопцы? Заманчиво, но боязно. Не охота далеко отдаляться от родных мест. И так занесло нас к чёрту на рога!

— Хватит базикать! — Карпо отмахнулся от спорящих, отвернулся и прикрылся кожухом, показывая, что не собирается говорить о детских играх.

Демид улыбнулся в усы, посмотрел на друга, подмигнул хлопцам, от чего у тех расширились глаза. Они не поняли, что хотел сказать этим Демид.

Но вдруг лицо Демида посуровело, затвердело, и это был первый признак раздражения. Ивась не решился продолжать разговор, посмотрел на Омелька и стал укладываться спать.

Они спали на сене в большом сарае большой усадьбы зажиточного крестьянина, принявшего католичество, и потому имеющего некоторые льготы от местной власти.

Уже во Львове, Демид вдруг решительно заявил своим друзьям:

— Знаете что, други? Я решил ехать дальше с купцами. Дело прибыльное, интересное, а вернуться, имея деньги, всегда можно.

— Сдурел, Демид? — Карпо презрительно сплюнул. — Ты хоть знаешь, куда, в какие земли направляются купцы?

— Мне всё сказали, Карпо. Даже рассказали, каков путь.

— И каков же?

— Да ты всё равно ничего не поймёшь, Карпо. Я и сам ничего не понял. Только знаю, что конечный путь у нас будет город немцев. С трудом запомнил. Это Веймар. Там ярмарка и Иван рассчитывает хорошо расторговаться. И назад пойдёт с новыми закупками. Так что и назад мы пойдём с обозом. Ты представляешь, сколько мы получим? На год хватят каждому.

Повисла тишина. Карпо шумно сопел, Ивась едва сдерживал радость, а Омелько напряжённо ждал, что произойдёт дальше.

— Раз ты так решил, то тут и говорить нечего. Что я один могу?

— Вот и хорошо, — бросил Демид, хлопнул Карпо по спине. — Мы все будем довольны. И мир посмотрим. О немцах мы кое-что слышали, а посмотреть ещё не удавалось. Поляки нам надоели смертельно.

Целый день Ивась и Омелько делились новостью и представляли, как они проедут по такой стране.

Львов встретил обоз холодом и дождём.

На постоялом дворе прожили три дня. Отремонтировались, отдохнули и от обильной еды немного отяжелели и разленились.

Потом потянулись лесистые холмы, перемежающиеся невысокими холмами с выходом скальных пород. Охрана была дополнительно вооружена пистолетами, укороченными мушкетами и пиками.

Купец Иван кормил сытно, обещал большие деньги, но пока ещё ничего не выплачивал. Это не очень беспокоило казаков. Держаться они могли и на собственные деньги. Главное, что они теперь могут легко вернуться домой, не возбуждая подозрений.

В Кракове остановились на целых четыре дня. Город был так красив и необычен, что Ивась целыми днями бродил по узким мощёным улочкам, стоял перед величественными костёлами и дворцами вельможных панов.

Омелько далеко не всегда сопровождал Ивася, больше беспокоясь о деньгах, которые он соберёт для начала новой жизни. Купец Иван выдал им немного денег. Омелько тщательно припрятал их, не рассчитывая на обещания Демида. Правда, Демид выдал им немного серебра ещё раньше, но это только небольшая часть обещанного.

Потом пошли Катовицы, Хожув, Забже, и всюду останавливались на день-два.

Иван вёл переговоры со своими клиентами и партнёрами. Он укладывал в увесистый ящик красного дерева ворохи договоров, счетов, ценников и сведений от агентов по доставке грузов из разных стран.

Потом потянулись германские земли. Тут каждый день обоз въезжал в новое крошечное государство, где тлели очаги междоусобиц, слышалось бряцание оружия, плелись кружева и паутина интриг, заговоров, уний и союзов.

Охрана постоянно была готова обнажить сабли, купцы только и делали, что опорожняли свои кошельки, платя всевозможные пошлины, сборы и взятки.

Здесь Ивась больше глазел по сторонам, чем следил за обозом. Но и без него было достаточно тех, кто не интересовался новыми землями.

Близилась зима. Дожди лили часто, приходилось много работать по укрытию грузов, на постоялых дворах несли ночную охрану, так как грабители не дремали, сторожили любую возможность поживиться чужим добром.

Немецкие города и городки удивляли Ивася своей скученностью и теснотой. Зато все улицы замощены булыжником и брусчаткой. И помои выливать на улицу разрешалось только в тёмное время суток, потому ходить по улицам в вечернее время было опасно, приходилось быть осторожными и держаться середины.

Телеги, кареты и прочие колымаги грохотали по мостовым, словно колесницы богов на небесах. Все дома кирпичные, лишь верхние этажи строят деревянными с расписными балками, ставнями и решётками. Масса дымовых труб исторгали клубы дыма из печей и каминов.

Нищие опасались стражников, а горожане одевались ярко и довольно опрятно. Стражники патрулировали улицы по ночам. Сторожили крепостные ворота, сверкали латами, начищенными алебардами и шлемами.

Церкви тянулись тонкими шпилями ввысь, словно стремились пронзить небеса и дать возможность людям заглянуть в преисподнюю.

Наконец перед декабрём обоз втянулся в ворота города Веймара. Позади остался горбатый мост через Ильм, мытники востребовали положенную мзду, и обоз через западные ворота выбрался на постоялый двор.

Иван облегчённо вздохнул, утёр лоб под шапкой, улыбнулся довольной улыбкой и пошёл к хозяину управиться с размещением своих людей и товаров.

До сочельника товар оптом был продан. С этим наши охранники не имели ничего общего. Они отдыхали, развлекались на те немногие деньги, что выдал им венгр Иван.

Здесь друзья, хитро посматривая на Ивася, подмигивали ему многозначительно ухмылялись. Тот ничего не мог понять, злился, приставал к Омельке с расспросами, пока тот не заметил, смеясь:

— Дядьки просто хотят сделать тебя мужиком, Ивась.

— А я что не?.. — он осёкся, поняв скрытый смысл слов.

Краска залила его лицо, уже начавшее обрастать первой мягкой бородкой и усами. Он ещё ни разу не брился, усы решил отращивать, а с бородой повременить, боясь насмешек.

— Чего это они так решили? Что, я сам не смог бы…

— Город чужой. Говорить не можем и ничего не понимаем по-ихнему. Они же мужики опытные и многое уже знают. Вот и решили услужить тебе, ха!

— Пошёл ты!..

Он злился, но потом понял, что не на друзей, а на себя. За то, что дал повод посмеяться над собой. Но тут же его мысли занялись совсем другими делами. А вернее девушками. Он с удовольствием поглядывал на свеженьких, чистеньких служанок, бегающих по лавкам в чепцах и лёгких плащах с лентами и завитками волос. Они были не очень привлекательными, но уж до того любопытны для него, что заставляли часто дышать и волноваться.

Ивась прикинул в уме и вспомнил, что где-то в это время он родился, мама не раз упоминала эту дату, да онне обращал внимание на это, и теперь не мог вспомнить, когда же точно он родился. В декабре, но число забыл.

«Ладно, пусть и забыл точно, но уж теперь мне уже восемнадцать лет!» — думал он, и ему было приятно от сознания взрослости.

О предложении старших он вспоминал часто. Слишком часто. Эти воспоминания будоражили кровь, заставляли трепетать, и глаза сами искали лёгкие фигурки девушек, проходивших мимо, если он гулял по улицам. Он не останавливал взор на тех вельможных женщин, что мелькали у лавок с дорогими товарами, выходящих из карет или красивых колясок, что несли сытые толстые кони.

Наконец Демид подозвал как-то перед вечером к себе Ивася, поглядел в его карие глаза, сказал слишком серьёзно, как показалось парню:

— Мы идём сегодня в харчевню. Тут недалеко. Пойдёшь с нами. Интересно поглядеть, как тут веселятся люди. Говорят, тут пиво знатное и много.

— И дёшево, — добавил Карпо. — Одень что почище, а то засмеют.

— Все будут? — насторожился Ивась.

— Что, нас так много, что ли? Конечно, все, — Демид довольно хмыкнул. Оселедец свой он давно срезал. Волосы его отросли и лицо его не казалось грозным и загадочным. Он был гладко выбрит, лишь усы свисали по обе стороны губ. Они ещё не тронуты сединой, как и волосы. Казалось, что Демид помолодел.

Омелько и тот постригся под горшок, подстриг у цирюльника усы, побрился и выглядел вполне приятно. Его молодое, слегка скуластое лицо дышало здоровьем, серые глаза смотрели открыто, в них можно было заметить искорки осторожности, даже насторожённости.

Казаки отправились все вместе, захватили немного денег. Демид по этому поводу заметил, что сколько не возьми, окажется мало, а потом выйдет, что вообще ничего нет больше.

— Мотай на ус, хлопчик, — наклонялся он к уху Ивася. — Девки да бабы из любой кишени деньги вытянут. И глазом не успеешь моргнуть. Потому в кабак много никогда не бери.

Харчевня находилась почти рядом с городской стеной, в длинном узком и чадном подвале, где шумели, кричали, лили на стол пиво, смеялись и играли в костии карты.

Несколько молодых женщин в неряшливых, уже захватанных платьях, прохаживались между двумя столами, улыбались, заигрывали с мужчинами, изредка садились к ним на колени и отпивали из больших глиняных кружек пиво, хохотали, трясли грудями и лупили мужчин по рукам, когда они слишком нахально приставали.

Это было так ново для молодых казаков, что они вначале опешили. А старики быстро освоились, пощупали одну из женщин, похохотали, попили пива и с потными рожами удалились куда-то, растворившись в чадном спёртом воздухе.

Ивась хотел спросить Омелька про стариков, но тут подскочила ещё одна молодуха, уселась бесцеремонно тому на колени. Она бойко говорила, Омелько глупо улыбался, что-то пытался ответить, смеялся и цедил пиво.

Как-то очень скоро они поняли, чего хотят, женщина поднялась и повела Омелька в глубину подвала, куда недавно скрылись их друзья.

Тут к Ивасю пролезла ещё одна молодая девушка с рыжими веснушками по слегка потному лицу, гладко зачёсанными волосами, слегка растрёпанными. Улыбаясь и что-то щебеча, она бесцеремонно взяла его кружку с пивом и отпила пару глотков. Потом приблизила своё лицо, дыша пивным духом, и поцеловала его в губы.

Ивась чуть дёрнулся, но замер, ощущая, как волна возбуждения охватывает его всё сильнее, заполняя тело, отдаваясь в висках и груди судорожными ударами. Он вспотел, а девушка опять что-то говорила, чего он понять не мог.

Он хотел сказать ей, что ничего не понимает, но язык не слушался и он молил Господа, чтобы он надоумил понять эту мягкую аппетитную и податливую девичью плоть.

Но ничего не надо было понимать. Девушка поднялась, протянула руку, горячей ладонью ухватила его непокорную руку и подняла. Он смотрел на неё горячими глазами, горящими нетерпением, возбуждением и стремительным желанием, ещё сдерживаемом стыдливостью.

Ему казалось, что на них все смотрят. Он украдкой и мельком поглядел в зал. Никто не обращал на него никакого внимания. Это удивило и успокоило юношу. Покорно поплёлся за смеющейся беловолосой девушкой, плохо ощущая реальность происходящего.

Только очнулся в почти тёмной крохотной комнатушке с голыми кирпичными стенами. Единственная мебель состояла из грубого топчана с грязным одеялом, застеленным кое-как.

Девушка со смехом схватила Ивася за плечи, села на топчан и опрокинула его на себя, ища его губы своими.

Он смутно помнил, как её проворные руки шарили по его телу, что-то помогали, рот не закрывался в смехе. Было влажно, душно, но что-то торопило его. Наконец ощутил блаженство, постепенно осознал, что с ним происходит. Девушка была под ним, с воплями извивалась, пугая Ивася, но то блаженство, которое заполнило его всего, не позволяло остановиться, пока конвульсии не выпили все его силы. И только теперь он полностью осознал происходящее.

Посмотрел на девушку. Её глаза сияли восторгом, требовали ещё, но он не понял значения её глаз. Хотел подняться, ощущая смятение и неловкость.

Её руки сильно прижали его тело вниз, губы что-то говорили, тянулись к нему, и они слились в жарком поцелуе.

Потом они посидели немного при свете чадной лучины, смотрели друг на друга, и смеялись, не в силах выразить свои чувства и мысли понятными словами.

Ивась вытащил из кармана несколько монеток, протянул девушке. Она засмеялась, отстранила ладонь и что-то сказала. Ивась настаивал, и тогда девушка взяла одну и спрятала её в складки мятого платья.

Они вышли вместе. За столом сидели его друзья. Увидев хлопца, заулыбались, замахали руками, подвигаясь теснее.

— Ну что, юнец! Поздравить можно? На, выпей пива! — Демид весело смеялся, а Ивась продолжал смущаться, боясь взглянуть на друзей.

— Выпьем за нового мужика! — прогундосил Карпо. Все подняли кружки, стукнулись и выпили по нескольку глотков.

— Вот теперь ты настоящий мужик, Ивась! — Демид довольно осклабился, охлопал того по спине, спросил, хохоча: — Чай не опозорил славный род казачий?

Ивась только пожимал плечами. Он ещё не разобрался ни в себе, ни в своих ощущениях, ни, тем более, в женщинах. Он поднял глаза и встретился со смеющимися глазами его девушки. Та подмигнула и улыбнулась ещё шире.

Демид заметил это, усмехнулся, заявил заговорщицки:

— Уверен, что наш Ивасик не опозорил нас. Этому свидетельница вон та белобрысая, что пялится на нашего Ивасика слишком откровенно. Ивасик, может опять она тебя подберёт, а? Смотри, как она себя предлагает. Иди, чего ожидаешь? Смотри, глаз не сводит, — он поманил девушку пальцем.

Когда та приблизилась, Демид долго объяснял ей жестами и словами, на что та всё смеялась, протягивала руку к Ивасю, а тот смущённо не знал, что делать, пока Демид силой не вытолкнул его вперёд. Девушка схватила его руку, и они растаяли в чаде угрюмого подвала.

— Смотри-ка, Карпо! Наш-то сосунок, что надо. Девка как схватила его! Молодец! А мы думали, что дохляк, тощий слабак! Ничуть не бывало!

Они ещё долго сидели в кабаке, пока ноги с трудом ворочались под столом. Потом, обнявшись, поднялись по скользким ступеням наверх и затянули песню, не понимая один одного.

Новый год встретили при обильном мокром снеге, вспоминали свои зимы, и с тоской смотрели в мутное оконце их скудного жилища. Попивали пиво, заедая пудингом и коржами с мёдом.

Две недели спустя купец Иван сообщил, что он отправляется на две недели во Франкфурт, где у него должна совершиться хорошая сделка.

— Вот вам по пять монет серебром, и готовьтесь в дорогу. Послезавтра весь обоз выступает.

— Чёрт! — ругался Карпо. — Думал, что скоро назад, домой, а оно вишь как повертается. И погода слякотная. Не по душе мне это.

— А чего сидеть сидьмя на месте? — огрызнулся Демид, — Ещё заработаем, а что ещё делать? Поедем, я уже дал согласие. Как вы смотрите, хлопцы?

Они переглянулись и дружно ответили, что не против.

— Вот с этими жить легче, Карпо. И не дуйся, что сыч ночной. Что нам делать по такой распутице дома, когда здесь всё же какие ни на есть, а дороги. Скоро весна. По весне и пустимся в путь. Можно будет зажить припеваючи, если забраться подальше и не высовываться без дела.

Карпо молча сопел, отвечать не стал, понимая, что ему одному не перешибить остальных.

До Франкфурта тащились больше времени, чем рассчитывал Иван-Иштван. И в самом городе пришлось задержаться на три дня дольше. Но тут произошли события, которые резко изменили всю судьбу нашей четвёрки.

Гессенские князья заволновались, собрали войско и сделали попытку обложить имперский город данью в свою пользу. Городской магистрат возмутился, поднял горожан, нанял наёмников.

В число наёмников попали и наши казаки. Их принудили, пообещав в случае отказа, бросить в тюрьму, как дезертиров. Пришлось согласиться.

— Ну и влетели мы в историю! — никак не мог успокоиться Карпо.

Они находились у здания ратуши в ожидании выступлений членов магистрата с напутственными речами, которые наши казаки понять не могли.

Им оставили их оружие, коней, только снабдили шлемами с эмблемой города.

— Теперь мы будем привязаны к этим воякам, даже шага ступить по своему разумению не сможем, — Карпо все бухтел, хотя его никто не слушал.

Конных было немного, потому казаков определили в драгунский усиленный эскадрон человек на полтораста. По слухам, силы мятежного курфюрста подходили с юга, с намерением перекрыть дорогу к южным угодьям, снабжавшим город продовольствием. Оружия в городе хватало. Канониры торопились установить и пристрелять пушки на стенах, и их грохот изредка пугал горожан.

Бравый капитан эскадрона выехал перед строем, подкрутил усы, оглядел воинов, остановил взгляд на казаках. Ему было любопытно посмотреть диковинных воинов.

Его речь была отрывистой и совершенно непонятной. Один Демид пытался понять, но кроме нескольких слов, ничего не уловил.

— Что он лопочет, кот усатый? — продолжал беситься Карпо. — Как воевать с командиром, если его не понимаешь?

— У него есть подчинённые. Они легче доведут до нас любой приказ. Будем выполнять то, что и другие из нашего отряда. — И Демид со смешком огладил вислые усы.

Молодой шустрый командир их десятка тонким голосом отдавал приказ. Воины выступали вперёд, строились, за ними последовали и казаки. На них с любопытством поглядывали, весело переговаривались, толкая друг друга локтями.

Звонкий девичий голос прокричал имя Ивася. Он не сразу сообразил, что окликают его, но тут девушка, что ублажала его в кабаке, протиснулась между конскими крупами, схватила его стремя, подняла сияющие глаза на юношу и залопотала быстро и непонятно.

Солдаты смеялись, хлопали Ивася по спине, заигрывали с девушкой, но она и не думала обращать на них внимание.

Ивась недоумённо пожимал плечами, изображая полное непонимание. А девица потянула его за рукав, принуждая наклониться. Он наклонился, ощущая волнение и смущение.

Её губы приникли к его губам, и девушка запечатлела на них долгий страстный поцелуй.

Солдаты радостно гоготали во все глотки, смотрели на Ивася завистливыми глазами, что-то говорили девушке, а Ивась начинал злиться, что ничего не может понять.

Наконец юный командир в начищенном панцире и шлеме с пышным пером, прокричал раздражённо команду, повторил её ещё, пока солдаты не послушали его.

Юнец тронулся к воротам, десяток за ним и Ивась только однажды, обернувшись, увидел махавшую платком девушку.

Ехали попарно. Омелько с усмешкой наклонился к другу, спросил хитро:

— Ты хоть понял, что она тебе говорила?

— Да пойди пойми её тарабарщину! Ничего не понять!

— Брось, Ивась! Не красней! Видно ты здорово запал этой шлюхе в душу. Проводить прибежала. Смотри не обмани, не подведи, вернись. Думаю, что она не прочь подождать тебя.

— Да мне-то что с того? — отнекивался Ивась, но внутри нашёл искорку удовольствия и радости. Ещё подумалось: «Хоть одна душа будет меня ждать в этом чужом городе! Хорошо!»

А Омелько не отставал:

— Ух и понравился ты ей, Ивасик! С чего бы это? Худой, невысокий, просто хлопец, а вот на ж тебе! Может, поведаешь, чем ты берёшь? — И его глаза озорно и хитро засмеялись. — Надо бы проверить, что так приворожило дивчину, хи-хи!

— Пошёл к чёрту, Омелько! Тут неизвестно куда прём, а ты со своими дурацкими разговорами. Эй, дядька Демид! — крикнул Ивась передней паре. — Ты не догадался, куда едем? Может, узнал что?

Демид полуобернулся в седле, скривил губы в неопределённой гримасе. Молчал.

Отряд покинул крепостные стены, прошествовал по предместью, провожаемый молодыми девушками и мальчишками, что орали и махали руками. Спустился по разбитой дождями дороге в долину и затрусил дальше под серыми тучами. Они неслись с запада, несли влагу, и солдаты с беспокойством поглядывали на небо.

— Версты три уже отбежали, Ивась, — заметил Омелько, оглядывая окрестности. — Долго ещё нам трястись так?

Он не ждал ответа, а Ивась л не думал продолжать разговор. Его голова была занята думами об этой конопатой девушке, что так бесстыдно поцеловала его при людях. Его удивляло, что она ничуть не смутилась, не обратила на солдат с их гоготом никакого внимания.

А воспоминания о той ночи в грязном закутке, бросили его в жар. Он теперь понимал, чего так тянет мужиков к бабам. И вдруг вспомнил, что вытворяла эта девица. И подумалось неожиданно: «А может и бабы так же тянутся к нам? Ведь она никак не хотела отпускать меня. И потом, второй раз!»

Эти и другие мысли так захватил юношу, что резкий окрик юного командира и толчок кулаком в бок, заставил осмотреться по сторонам.

Они остановились в низине, а выше, не далее версты маячили всадники, неторопливо шагов двигающиеся по гребню холма.

— Что за конники, Омелько? — встрепенулся Ивась. — И где это мы?

— Проспал, что ли? Ты уже счас словно очумелый едешь. Опомнись, хлопец!

Ивась недоумевал. Присмотрелся к далёким конникам. Их было не меньше их отряда. Скорей всего это разведка врага. Наверное, и мы в разведке и теперь их юный начальник горит желанием испытать себя и своих солдат.

Командир размахивал саблей, кричал, указывал в сторону группы конников, а потом развернул коня, махнул саблей и помчал к вражеским всадникам, которые продолжали медленно продвигаться почти параллельно их движению.

— Что он надумал? — спросил Демид Карпо, наклонив к тому голову.

— Наш петушок? Хочет отличиться, дурашка. Голову даю на отсечение, что это его первая сшибка, если до этого дойдёт.

— Посмотрим, — ответил Демид, повернулся к своим молодым казакам, бросил словно приказ:

— Хлопцы, проверьте пистоли! Особо не рвитесь вперёд. Посмотрим, как будет получаться. И в свалку, в свалку не лезть! Поняли?

— Поняли, поняли, Демид, — ответил Омелько, слегка побледнев. — Только не всё от нас зависит.

— Смотрите на нас, хлопцы. Эта война не наша, так что рвение своё нечего показывать. Больше для близиру. Ещё неизвестно, что за вояки нас окружают. И не теряйтесь. Глаза не закрывайте.

Отряд вынесся на гребень. Противник был шагах в двухстах и тоже намеревался атаковать. Кирасы мрачно поблёскивали под серым небом, плащи развевались крыльями летучих мышей.

Юнец-командир что-то прокричал, горделиво выпрямился в седле. Его сабля смотрела в сторону надвигающегося командира вражеского отряда.

Ивась только успел выхватить пистолет, как их юный командир взмахнул руками и кубарем скатился по крупу коня на мокрую землю.

Передние уже сшиблись. Демид выстрелил в одного их немцев, Карпо крутанул коня, отмахнулся от удара, подсёк сбоку коварным ударом.

Тут Ивась прямо перед собой увидел оскаленную морду коня. Он забыл о сабле, но пистоль успел вскинуть. Почувствовал лишь, как рука сильно дёрнулась вверх, а дым не позволил заметить результат выстрела. А голос Демида словно кулаком по темечку ударил Ивася:

— Какого чёрта, мать твою! Саблю, саблю выхватывай, болван!

Что-то блеснуло над головой Ивася, что-то хрястнуло, послышался вопль, и брызги крови попали на лицо. Горячей, чужой, он это сразу понял. И удар плашмя по спине, который вывел его из ступора.

Рванул повод, кровяня губы коню. Увидел как Карпо рубится с латником и бросил коня в ту сторону. Тот грудью ударился о круп вражеской лошади, это не сдвинуло её с места, но сабля Ивася полоснула по голове всадника. Шлем сорвался с ремешка, покатился в траву, воин обернулся к Ивасю, но сабля Карпо самым концом раскроила череп у самого уха.

Это чётко отпечаталось у Ивася, но не остановило его. Он уже стал соображать, видеть. Все конники рассыпались на довольно большом пространстве и рубились с ожесточением и яростью. Определить, чья сторона брала верх, Ивась не мог. Ему казалось, что все одинаковые. Лишь то, что Демид отбивался от наседавшего на него латника, показало, кто враг. Ивась толкнул коня к ним, лошадь поскользнулась в луже крови, но устояла. Юноша посмотрел на дерущихся. Думал, что Демид легко справится с противником, но латы сильно помогали тому.

Ивась оторопел, бросил коня дальше, поискал глазами, и сильно ткнул концом сабли в прореху между латами.

Воин обернулся. Его лицо не было видно из-за низко надвинутой каски, а Демид устало рубанул воину по руке. Сабля вывалилась из рук того и он склонился к шее коня.

Всё это Ивась увидел мельком, краем глаза. И услышал крик Демида:

— За мной, хлопцы! Тут плохи дела! Где Омелько? Ко мне!

Карпо понукал коня, пытаясь подскакать к Демиду. Крикнул истошно:

— Омелько на земле! Надо помочь, может, живой!

Демид отмахивался от молодого воина, ранил его коня и тот отвернул.

— Ивась, гони к Омельке! Мы с Карпо отгоним латников!

Юноша нашёл лежащего Омелько, погнал коня к нему, обегая дерущихся.

— Омелько! Ты живой? — вопил Ивась, подскочив к другу.

Тот приподнял голову, крикнул, оглядываясь:

— Коня прибило! А меня чуток зацепило! Найди мне коня! Я полежу тут!

Ивась с трудом уворачивался от наскоков вражеских воинов. Их кони раза в полтора были тяжелее казацких, и это было не очень трудно. Он даже огрел такого коня саблей по крупу, когда воин попытался достать его палашом. Конь всхрапнул, шарахнулся в сторону, и это открыло путь к другому коню. Он настороженно прядал ушами, шарахался в стороны.

Приелось погоняться, прежде, чем юноше удалось поймать повод. А сеча затухала. Она переместилась дальше, и путь к Омелько был почти свободен. В полминуты Ивась подлетел к другу. Тот уже стоял на колене, готовый вскочить в седло.

— Быстрей, Омелько! Наши бегут! Как бы в плен не попасть! Вон и наши к нам скачут!

Омелько с трудом взобрался на коня, и они стали отчаянно лупить их по крупам, гоня в сторону убегающих горожан. Их было трое. Их преследовали недолго. А за казаками никто не погнался. Тяжёлые кони никак не могли соперничать с быстрыми юркими конями казаков.

Они легко догнали беглецов. Те узнали их, придержали коней, перешли на размашистую рысь, оглядываясь назад, где победители осматривали поле битвы.

— Гляди-ка, двое ранены, — заметил Демид, показывая на солдат. — Доедут ли?

— Доедут, Демид, — отозвался Карпо. — У меня вишь что, — он показал окровавленный рукав кафтана. — Достал всё же, паскуда!

— Давай перетянем, Карпо.

Демид достал полотно, заготовленное раньше. Оголил руку. Рана была не очень глубокой, но промыть надо было. Казак простонал, когда Демид промыл рану водкой.

Подъехал Омелько. Молвил смущённо:

— Демид, и мне, — и показал бедро, где штанина была распорота и кровь уже загустела на ткани.

— Как вас угораздило? Давай ближе!

Ивась удивился, что Омелько даже не ойкнул. Он терпеливо перенёс всю процедуру врачевания Демида. Лишь сильно побледнел и плотно сжал губы.

— А ты, носатый дятел, цел? — спросил Демид устало.

— Вроде цел, дядя Демид. Бог миловал, хвала ему!

— Как сеча тебе, хлопец? Поглядывал я. Чуть тебя не срубил вражина. И что на тебя нашло, парень, что ты словно заснул? Смотри у меня, не балуй больше!

Ивася приятно удивило беспокойство Демида. Он оглядел поле. На возвышенности продолжали двигаться воины, собирая павших и раненых.

— Ивась, ты чего это дрожишь? — с удивлением спросил Демид. — Холодно? Или ещё не очухался от свалки? Ничего, это пройдёт.

— Да вот никак не успокоюсь, дядя Демид. Трясёт, и всё тут!

— Не печалься, Ивась. Немного трусости только на пользу. Дурак-храбрец завсегда попадает в переделку. Не казни себя. Ты просто точно выполнял мои советы. Молодец, юнак! Ладно, поехали. Наши уже далеко. Не дай Бог противник вознамерится захватить нас.

— Не догонит, — храбрился Ивась. Он повеселел после ободряющих слов Демида. Драка стала казаться не такой страшной. И он сказал: — А я даже не уследил, как загиб наш юный командир.

— Дурак расфуфыренный наш командир! Того и сгинул. Я с тем немцем пару раз стукнулся саблями. Знатный боец. Хорошо, удалось смыться — конь шарахнулся в сторону и я отбежал. Помни этого глупца, Ивась. Хвастовства не терпят войны и свалки. Поехали!

Карпо и Омелько с бледными лицами ехали понурив головы. Было заметно, что им неможется, их мутит и раны болят.

— Ивась, езжай рядом с Омельком. Если что — поддержи. Не ровен час ещё свалится. Бедолаги.

— А что, дядя Демид, так плохо от ран бывает?

— Ещё как, хлопец! Сил никаких нет, словно ты безвольный кусок мяса.

— Страшно! — Ивась поёжился.

— А что делать? Бывает казак так мучается, что смотреть невмоготу. А надо терпеть. Куда денешься.

— А ты бывал ранен, дядя Демид?

— А как же, хлопец! Несколько раз. Не очень сильно, но… запомнил.

— И умирают от ран казаки?

— О! Тут таких хоть отбавляй, парень! Лекари не так часто выхаживают, отнимают от костлявой с косой. Половина, почитай, помирают.

— Ну и страсти ты баешь, дядя Демид! Жутко!

— Лучше об том не думать. Спокойнее будет. От судьбы не уйдёшь. А она, плутовка, дорожки стелет неведомые, незнаемые.

— Гляди, впереди что-то случилось! — Ивась указална троицу солдат, что остановились и о чём-то переговаривались.

— Подъедем и посмотрим. Ты поглядывай на Омелька. Что-то сомлел он.

— Выдюжу, Демид, — проговорили тихо запёкшиеся губы. — Побыстрее бы доехать до места. Жаром горю весь. А Карпо как?

— Того бугая ничего не возьмёт, Омелько! — бодро ответилДемид. — И ты крепись, парень. Кровь остановлена, остальное заживёт. Через недельку пойдём с тобой в кабак до баб. Они быстро поставят тебя на ноги. На, глотни малость для бодрости!

Омелько жадно присосался к горлышку баклаги с сивухой, а Демид с весёлым смехом протянул руку, проговорив решительно:

— Не торопись, оставь и остальным, ха! Вон Ивася до сих пор трясучка треплет.

— Ух! — Выдохнул Омелько, и добавил: — Аж полегчало! Хорошо!

— Теперь не умудрись свалиться на землю. Ивась с тобой не справится. Ты не девка, с тобой труднее, ха-ха!

Демид намеренно отвлекал товарищей от ран с их отвратительным нытьём и дёрганьем в жилах. Карпо тоже отпил горилки, крякнул, спросил, поглядывая на небо:

— Дождик не собирается? А до города ещё далековато, будь он проклят!

— Дождика нам не миновать, я полагаю, — ответил Демид. — Лишь бы вы не подхватили трясучку, а то станется. Одначе, мы подъезжаем. Видно один из раненых сомлел. Посмотрим.

Двое солдат старались привязать третьего покрепче к седлу. Тот едва открывал глаза, качался, готовый в любую минуту оказаться на земле.

Демид оглядел раненого. Грудь слегка кровоточила. Рана была серьёзная, а до города ещё час езды.

— Плохи его дела, — тихо молвил Демид, обернувшись к своим. — Дам им ремешки, но лучше его посадить впереди себя и держать руками.

— Покажи им, как это сделать, Демид, — бросил Карпо.

Демид после недолгих пояснений добился понимания. С помощью Демида и Ивася посадили раненого впереди солдата. Вот довольно кивнул, и вся кавалькада тронулась вперёд.

Под моросящим дождём несчастные воины проехали в ворота города. Встретили их несколько растерянно. Капитан разразился криками, не обращая внимания на раненых.

Демид и Ивась не стали ожидать окончания разноса начальником, и поспешили удалиться. Искали место, где можно было положить друзей.

На постоялом дворе Омелько и Карпо попали в руки лекаря. Тот деловито орудовал проворными руками, не обращая внимание на стоны и муки своих пациентов. Через полчаса всё было закончено, раненых напоили успокаивающими настоями и они вскоре заснули под ворохом одеял и одежды.

Через неделю войска курфюрста подошли к городу. Но сил было явно недостаточно для осады. Постреляли из пушек, походили в атаки, потеряли с обеих сторон по десятку убитых, и тем дело закончилось.

Город выплатил небольшую контрибуцию, и конфликт был исчерпан.

Купец Иштван готовился в обратную дорогу, загрузил обоз дешёвыми товарами. Продовольствие же было очень дорого. Оставалось только немного подождать, пока уляжется беспорядок по случаю военного времени.

Тем временем наши раненые поправлялись. Омелько уже свободно ходил, а Карпо ещё ковылял при помощи костылей, сделанным общими усилиями.

Глава 5

Обоз медленно вытянулся из ворот и потянулся на восток.

Весна уже вступила в свои права. Почки на деревьях набухли, покрылись клеем, а некоторые уже готовились зазеленеть. Черешни покрылись белым цветом, а воздух наполнился гулом пчёл и шмелей.

Только обоз остановился на ночлег на постоялом дворе, как отряд рейтаров на потных конях заполнил двор. Капитан в богатом шлеме со страусовыми перьями, стремительно ворвался в комнатку купца и без особых церемоний приступил к допросу.

— Да что вам, собственно, нужно от скромного негоцианта, господин капитан? — с возмущением спросил Иштван.

— Вы обвиняетесь в сговоре с магистратом Франкфурта, господин купец!

— С какой стати мне это нужно? Да и где доказательства? Вы их можете предоставить?

— Вы на землях курфюрста, и должны подчиняться местным властям, — отчеканил капитан. — Все вы должны быть досмотрены и допрошены! Вы считаетесь арестованными и не должны покидать постоялого двора.

Эта весть мгновенно распространилась среди обозников. Наши друзья, не видя никаких прегрешений за собой перед властями, отнеслись к этому, как к досадной задержке на их пути домой.

Четыре дня рейтары держали обоз на постоялом дворе, пока Иван-Иштван с болью в сердце не выложил кругленькую сумму в пользу курфюрста. Тот позволил обозу продолжить путь.

— Демид, тебе не сдаётся, что теперь наши денежки плакали? — в сильном раздражении говорил Карпо.

— Вполне может быть, — согласился Демид. — А это меня не устраивает. Я должен потребовать свои деньги или уйти из охраны.

— Уйти? Без денег? Как бы не так! — возмутился Карпо и Омелько горячо его поддержал, заметив:

— Столько талеров я не намерен отдавать этому купчику! Сколько усилий потрачено, я кровь пролил, а теперь ещё и денег лишиться! Ни за что!

— Погодите! Сперва я поговорю с Иваном. Посмотрим, что он скажет. Одначе я уверен, что он будет плакаться и тянуть с выплатой.

— Это и ежу понятно, — опять бросил Омелько. — Лучше подумать, как всё же не прогадать.

— Посмотрим всё же, что ответит Иван, — настаивал Демид.

Иштван принял требование Демида с тяжким вздохом. Ответил скорбно:

— Ты же видел, что произошло, Демид. Я полностью разорён. Часть товара отдана рейтарам, все деньги забрали. Вся надежда на продажу товара. А когда это будет? Ещё не скоро.

— Потому и прошу тебя, Иван, — настаивал Демид. — Мои люди волнуются и боятся за свои кровные. Прошу всё же решить это.

— Пока это никак не решить, Демид. Пойми ты! Не могу я!

Дальнейшие переговоры ни к чему не привели. Демид ушёл с тяжёлым чувством вины и беспокойства.

Товарищи, услышав его отчёт, пришли в смятение и уныние. Карпо не вытерпел и крикнул, прикрыв рот рукой:

— Я его, паскуду, придушу, а деньги выдеру хоть из глотки!

— Тише ты! Ни к чему так кричать на весь двор! — Демид плотнее прикрыл дверь их комнатки.

— А что с ним цацкаться? — подбросил веток в огонь Омелько. — Вряд ли у нас потяжелеет кошель. Купчик зажмёт определённо! Помяните моё слово!

— Да я сам полагаю, что так к этому и идёт, — Демид огладил усы ладонью. — Просто спокойно надо подумать, что и как сделать. Земля-то чужая, а понимать мы ещё не научились.

— Да чудится мне, что это нам не станет помехой, Демид! — Омелько ретиво рубанул ладонью по колену. — Главное, заставить вернуть наши кровные!

— А вы заметили, что обоз идёт другой дорогой? — спросил Демид. — Я сам только сегодня это заметил.

— А куда мы путь держим? — спросил Карпо обеспокоенно.

— На юг, как мне кажется. И нам никто ничего не говорит.

— Это и вовсе плохо, — буркнул Карпо.

— Ничего! Приставим нож к горлу — и отдаст наши денежки! — Омелько жестоко скривил губы. — Мы своё вырвем, а там ищи нас в поле!

— Так просто это не сделать, — протянул Демид. — Всё это хорошо обмозговать требуется. А то окажемся совсем в другом месте, мужики.

Всё же друзья договорились, что тянуть с этим делом не стоит. И в ближайшую ночь решили пробраться к Ивану за деньгами.

— Я уже заметил, что Иван спит с двумя своими товарищами. Значит, их будет трое в комнате. — Карпо многозначительно хмыкнул. — Ивась с вами, — он указал на Омелько с Демидом, — пристанут к купцам, я постою на страже.

— А кони? — спросил Омелько. — Их как-то незаметно надо оседлать и приготовиться к бегству.

— Конюхам можно сунуть в лапу. Нам бы только немного времени выиграть, а там пусть ищут! — Карпо был уверен в успехе, горел желанием разделаться с этим обозом и выйти на вольный простор.

Демид вздохнул. Он понимал, что предприятие совершенно рискованное, не подготовленное, но и он сам уже измучился переживать. А идти против друзей он никак не хотел.

В следующую ночь Демид кое-как договорился с конюхами, сунув им по монете серебром и те сами оседлали коней в то время, как казаки готовились совершить отчаянный поступок.

Карпо, вооружённый с головы до ног, стоял вблизи двери в комнату купцов, куда тихонечко скрылись его друзья.

Скоро наружу выскользнул Ивась, молча показал, что дела идут успешно и заспешил в конюшню. А лёгкий шумок, доносившийся из комнаты купцов, пока никого не потревожил. Карпо нервничал, не снимая ладони с рукояти кинжала.

Но вот Демид в Омельком выскользнули из двери, поспешно прокрались к выходу и скрылись в конюшни.

Вывели коней, сторожа от ворот отстранили, пригрозили оружием, потом всё же связали, заткнув рот тряпкой.

— Теперь куда, Демид? — прошептал Омелько.

— Куда ж? Домой! — Демид махнул на восток, где ждала их родная земля.

Поздним утром, на покрытых потом и пеной конях, казаки влетели на постоялый двор. Хозяин перепугался, особенно поняв, что эти странные люди ничего не смыслят в местном говоре и вообще по-немецки.

Однако жестикуляцию быстро уразумел, приказал слугам выставить на стол обильную еду и пиво, и удалился по своим делам.

Постоялый двор располагался в большом селе, на околице, а дальше тянулись поля, уже местами вспаханные и готовые принять первые зёрна посевов.

Три часа отдыха дали себе и коням казаки, и уже готовились продолжить путь, как у двери загрохотали сапоги и в большую общую залу вошли шестеро стражников в стальных нагрудниках и шлемах. В руках были шпаги и сабли, за поясами засунуты пистолеты.

— Какого дьявола?! — вскричал Карпо, хватаясь за эфес сабли.

К ним бросились, наставили шпаги и алебарды. Начальник заговорил громко, уверенно и смысл был понятен. Их арестовывали. Под страхом и угрозой оружия, их обыскали, отобрали все деньги и ценности, обезоружили и связали руки спереди.

Без долгих разговоров посадили на свои же сёдла и все тронулись к городку, видневшемуся в двух верстах южнее.

— Что теперь с нами будет? — горевал Омелько, вспоминая уплывшие денежки, столь желанные и приятные.

Больше всех горевал Карпо. Он никак не мог понять, чем вызван арест, но во всём усматривал козни венгра Иштвана.

— Что-то мне не верится, что это его рук дело, — возражал Демид. — Слишком мало прошло времени, а мы ехали быстро.

Они сидели в тёмном подвале кирпичного дома, куда их затолкали, наградив тумаками и пинками. Было холодно, сыро, а свет едва пробивался через крохотное оконце под потолком, забранное толстой чугунной решёткой.

Их не развязали, и руки занемели, болели, ныли, но больше всего ныли их души. Они ломали головы, пытаясь понять причины задержания. И только к вечеру их развязали по одному, надели цепи на руки и ноги, и оставили, показав на деревянную бадейку с каким-то пойлом. Ложек, конечно, ни у кого не было. Попробовали пить, но вкус был отвратительным, и казаки отказались. А Демид после нескольких минут молчания, заметил решительно:

— Не помирать же с голоду. Хоть попьём, да и что-то там есть. А силы нам могут понадобиться в любую минуту. Пейте, хлопцы!

Он с некоторым трудом отпил жижу, смутно напоминавшую похлёбку, но жажду утолил. Остальные, поколебавшись, последовали его примеру.

Через два дня их вызвали на допрос. Толмача нигде не нашли и приходилось пользоваться жестами и теми словами, которые сумели казаки запомнить за столь короткое время.

Долгие изматывающие часы допроса почти ничего не дали. Правда, удалось довести до судей, что они относятся к Польше и едут домой, после окончания работы у венгерского купца Ивана. О наличии денег и ценностей ничего объяснить не смогли.

Ещё три дня они просидели почти в полной темноте. Потом их, изрядно отощавших и ослабевших, вывели на двор, где они попали в руки сержанта, как потом оказалось, вербовщика в солдаты.

— Этак мы скоро побываем во многих армиях этих земель! — мрачно пошутил Демид, усаживаясь на телегу с ещё пятью бедолагами, которых удалось завербовать.

— Знать бы хоть, в чьих рядах будем находиться! — усмехался Карпо.

— Какая разница! Мне всё едино, когда за душой ничего не осталось! Будь они все прокляты, басурманы! — злился Омелько.

— Они тож христиане, — заметил Демид безразлично.

— Но лучше ли они татарвы, если такое учиняют со свободными казаками? — ответил Карпо. Он был зол и готов совершить необдуманный опрометчивый поступок.

— Слыхал, что тут идёт постоянная война между католиками и их противниками, — заметил Ивась неожиданно.

— Ты-то откуда об этом знаешь, хлопец? — спросил Демид с интересом.

— Девка мне поведала, — смутился Ивась.

— Как же ты её понял, сосунок? — зло спросил Карпо.

— Сам не знаю, но понял.

— Небось скучаешь по мягким телесам, Ивасик? — продолжал издеваться Карпо. — Теперь долго поститься придётся, ха!

Прошли два дня пути, на протяжении которых их почти не кормили, лишь поили в частых деревнях, мимо которых проезжали телеги. Эти телеги медленно наполнялись новыми рекрутами, и теперь у сержанта с его солдатами было почти три десятка новых солдат для какого-то князька.

Обоз прибыл в лагерь, где стояли палатки, рядами поставленные вокруг большой палатки полковника.

Всех новобранцев распределили по ротам и тут же принялись муштровать, обучать приёмам военного строя, ружейным приёмам, рытью окопов и установкам туров.

— Проклятье! — ругался Демид каждый раз, когда выдавалась свободная минутка и можно было перемолвиться лишним словом с товарищами. — Скоро ноги перестанем поднимать при такой жратве! Сбежать бы, да что толку! И куда теперь податься без денег, без коней.

— А поймают, так выбьют все мозги из голов и мясо на костях не останется, — добавил Омелько.

— Тогда надо ждать военных действий, — заметил Демид. — Тогда будет легче скрыться. К тому же к тому времени мы уже должны знать много слов этой тарабарщины.

— Знаете, что я подметил, — молвил Ивась, оглядываясь, словно его могли подслушать. — Здесь каждый старается сделать вид, что ничего не усваивает. Прикинуться дурачком, значит.

— А что? Может, так и выгоднее. Пусть не знают, что мы достаточноумелые воины, — предложил Омелько.

— Это ты-то с Ивасиком умелые? — хохотнул Карпо. — Вам ещё постигать и постигать эту науку. Правда, Ивась берёт ловкостью и вёрткостью. Но этого маловато.

— Ладно вам ссориться, — остановил друзей Демид. — Во всяком случае, я бы согласился с Ивасиком. Дурнями легче прожить в таких делах.

— Интересно, к чему нас готовят. К парадам, что так муштруют? Или они думают, что одним строем можно победить врага? — Карпо презрительно сплюнул в пыльную землю. — Уйти бы поискать жратвы, хлопцы?

— Батогов только и наешься, — усмехнулся Омелько, — сам бы пожевал чего. Только и остаётся вспоминать, как нас Иван кормил. Благодать!

— Лучше не вспоминать, — протянул мечтательно Ивась.

Однако уже через пару дней, Ивась ночью в палатку пролези подсунул к Карпу что-то твёрдое. Тот заворочался, но Ивась прижал ему рот рукой. Зашептал на ухо, притиснувшись поближе:

— Тихо! Это каравай хлеба. Спёр! Разделим на всех!

Это событие подняло всех шестерых солдат палатки. Хлеб тут же исчез в жаждущих ртах, только бульканье воды потом нарушило тишину ночи.

— Теперь я могу часто таскать хлеб, — шептал Ивась, гордясь своими успехами. — Только бы не пожадничать. Помалу — оно незаметно.

— Как же это тебе удалось? — с загоревшимися глазами спрашивал Омелько

— Лучше тебе не знать, а то я тебя знаю. Полезешь и попадёшься. Там у хозяйственной палатки собака. Кстати очень злая.

— А как же ты?

— Сумел! Уметь и это надо, друг. Потом, может, и ещё чего добуду. Подумываю об офицерской палатке. Вот бы куда пролезть! Да больно боязно.

— Да! — мечтательно протянул Омелько и зажмурил глаза. — Хорошо бы, да лучше синицу в руке, чем журавля в небе.

Два-три раза в неделю Ивась таскал по караваю. Иногда удавалось стащить приготовленный для сержанта пучок лука или несколько яблок. Но это было редко, и казаки довольствовались малым.

А лето уже вступило в свои права. Было жарко, частенько шли дожди, а в лагере чувствовалось скрытое движение.

— Чует моё сердце, что скоро мы выступим в поход, — сказал однажды Ивасик.

— Что-нибудь подслушал? — заинтересовался Демид. Он лежал в палатке и всё думал, как избавиться от этой проклятой службы.

— Я ведь немного понимаю, стараюсь почаще крутиться возле офицеров.

— За что и получаешь оплеухи, — беззлобно заметил Омелько.

— Будто нам не привычно. Зато можно многое узнать. Они считают меня чем-то вроде мула, не способного понять, что они говорят.

— Ладно, не тяни. Что удалось узнать? — Карпо оживился, приподнялся на локте и уставился в темноту палатки.

— Говорят, что через несколько дней идут в поход. Вроде на «зюйд». А с чем его едят — ещё но успел определить.

— По-моему, так здесь называют юг, — отозвался Демид, — Интересно! И с какого боку теперь это есть?

— В то же время, как мне казалось они спорили, чтонаправление может поменяться на другое. Демид, что такое «вест»? Это слово они часто упоминают в разговорах.

— Хрен его знает, эти слова! Надо у наших товарищей попробовать разузнать. Они должны нам помочь. Да и вообще, пора учиться понимать этих немцев. Без этого нам отсюда не выбраться.

После долгих попыток, один немецкий солдат всё же пояснил, как называются части света. Так казаки узнали, что «вест» — это запад.

— Стало быть, мы ещё дальше можем удалиться от своей земли! Это совсем мне не по душе, — Карпо сердито отвернулся от тихо говоривших.

Омелько кивнул на казака, проговорил пренебрежительно:

— Он так полагает, что нам дюже это нравится! Это и вовсе плохо!

— Что бы мы не говорили, не рядили, а сделать ничего не сможем, — с досадой заметил Ивась. — Что толку в наших разговорах? Где нам найти защиту и деньги? То, что нам обещают заплатить, не хватит и на неделю, а до родной земли ещё сколько переть!

— Закрой пасть, дятел! — повернулся Карпо. — Только тебя тут не хватало с твоими вороньими карканьями! Замолкни!

Казаки замолчали, уважив старшего из них.

А через две недели лагерь по тревоге был свёрнут, погружен на телеги и фуры и спешным маршем двинулся пылить на тот самый «вест», о котором столько судачили.

Ивась об этом узнал заранее и умудрился добыть две буханки хлеба. Их незаметно и быстро разделили на шестерых и запрятали по карманам и в мешки, что были с собой. Эти мешки были набиты разным мелким скарбом солдата, припасами для стрельбы и продовольствием на три дня. Так что заметить лишние куски было трудно.

Через неделю войско остановилось, развернуло лагерь и потекла обычная солдатская жизнь — с муштрой, голодным жжением в животах и мордобитием офицеров.

У казаков сменился командир роты. Молодой франт из богатой дворянской семьи, воспитанный в традициях ненависти к народу, он, казалось, получал удовольствие от вида мучений солдат.

Доставалось и нашим казакам, особенно, когда ему стало известно, что они иностранцы, да ещё с востока.

— Этот живодёр считает нас настоящими дикарями! — вопил Омелько, демонстрировал синяк под глазом, не обращая внимания на такие же у друзей.

— Подловить бы этого гада, и показать, кто дикари! — мрачно и злобно шипел Карпо. — Он у меня ещё попляшет, падло!

— Что ты ему сделаешь, Карпо! — пытался успокоить друга Демид, не очень уверенно, потому что и сам горел бешенством.

— Погоди, я его прихвачу! Гребешок-то его петушиный пообкарнаю! — не в силах сдержать себя, Карпо продолжал поносить командира. — Если случится бой, я его самолично пристрелю! Гадёныш!

Однажды небольшой отряд, в который входили и наши казаки, совершали патрулирование отдалённых холмов на предмет дезертиров. Девять солдат и один младший офицер неторопливо прочёсывали редколесье.

— Вот это по мне, — говорил Омелько, вдыхая сосновый дух приволья. — В таком бы месте да хатку поставить, да сад насадить, да хорошую бабу под бочок! Благодать!

— Поговори, поговори тут, — усмехнулся Карпо. — Да тебе офицер наш поддаст, запоёшь по-другому! Иди уже молча, не береди душу!

Офицер приказал растянуться и идти не ближе двадцати шагов друг от друга. Это было не очень удобно для казаков. Хотелось на приволье поболтать, отвести душу без надоедливых соседей.

— Не разговаривать! — прикрикнул офицер, помахал тростью, что означало возможность наказания.

Солдаты местами растягивались и на тридцать, и на пятьдесят шагов. У казаков крайними были Ивась и Омелько. Демид и Карпо шли в середине. По обеим сторонам двигались другие солдаты, тоже не соблюдавшие дистанции.

Спускались в долинку с каменистым ложем, по которому протекал ручей с хрустальной водой. Скальные выходы пород поросли мхами, травой и кустарником. Местами высились сосны, дубки и родные берёзки. Всё уже повсеместно зеленело.

Демид узрел небольшую кавалькаду из шести всадников на красивых конях, с развевающимися перьями на шляпах. Впереди на игривом коне гарцевал, как узнал Демид, сам командир их роты. С ними были две дамы в роскошных нарядах, сидя в дамских сёдлах. Сзади трусили два солдата охраны.

— Карпо, нас заметили, — негромко прокричал Демид. — Наш-то сюда направляется. Чего ему взбрело на ум? Покрасоваться решил перед своими бабами?

— Чёрт с ним, с командиром! Только настроение испортил!

Ротный что-то прокричал, обернувшись, пришпорил коня и помчался к цепи солдат, изредка мелькавших среди зелени кустарника. Влетел в ручей, подняв каскад брызг. Было видно, как дамы всплёскивали руками, что-то кричали.

От ручья поднимался крутой невысокий берег старых осыпающихся пород. К нему как раз подходил Демид. Он остановился в ожидании командира, изготовившись и приняв стойку «смирно».

Ротный понукал жеребчика на подъём, щебёнка сваливалась у того из-под копыт и, не доскакав до края двух шагов, конь заскользил вниз, опрокинулся с жалобным ржанием, подмял под себя всадника и свалился к подножью.

Демид инстинктивно бросился вниз, помочь командиру. Тот лежал, пытаясь встать, ругаясь немилосердно.

Тут в голове Демида сверкнуло молнией: «Вот удобный случай мне!»

Он поднял голову, кустарник у ручья скрывал его с командиром. Тот уже почти поднялся, ища поддержки у солдата. Демид ударил сапогом тому в коленку, мельком увидел расширенные от бешенства глаза немца. Времени на раздумья казак ему не дал. Он навалился на офицера, его открытый рот готов был изрыгнуть проклятия и ругань, но мощным рывком Демид отвёл голову назад и с силой надавил. Что-то хрустнуло внутри, тело тут же обмякло. Демид с ужасом поднял голову, увидел скачущих людей в снопах брызг.

Поглядел на ненавистного ротного, лицо которого уже желтело, заострялось. Полуоткрытые глаза остекленели. Демид в растерянности стоял на коленях перед ним, пытаясь унять дрожь и волнение в груди.

Офицеры и дамы окружилиротного. Демид развёл руками, говоря этим, что у него не было никакой возможности помочь командиру.

Казака оттолкнули, стали осматривать командира, потом загалдели, заговорили. Демид, видя, что на него не обращают никакого внимания, поторопился подняться наверх. Здесь уже спешил их офицер, торопясь узнать, что приключилось с ротным.

Раздался пистолетный выстрел, Демид обернулся. Конь ротного дрыгал ногами с простреленной головой. Офицер опустил дымящийся пистолет вниз.

Так свершилась месть над ротным. Демид злорадно усмехнулся, посмотрел на подходящего Карпо весьма многозначительно, кивнул довольно и смачно прищёлкнул языком.

— Опередил ты меня, Демид! — проговорил Карпо с явным сожалением. — Но и так внутри разливается благодать. Конец извергу и насильнику. Тебя не заподозрят, Демид?

— Вряд ли, Карпо. Все видели, как конь его рухнул вниз, придавил всадника. Я тут же бросился вниз, будто на помощь. Меня и не замечали там, внизу.

— Вот и ладно, Демид. Наши будут довольны. Да и все остальные.

— Господи, прости раба грешного! — поднял глаза к небу Карпо, молитвенно сложив руки. — Не хотел я желать смерти этого ирода, да уж сильно он издевался над всеми нами! Прости и помилуй, Господи!

Демид не взывал к Господу. Он смотрел вниз, где ротного уложили поперёк седла одного из коней солдата и все медленно потянулись в сторону лагеря.

Подходили солдаты, с любопытством расспрашивали друг друга, в глазах у каждого можно было прочитать радость и удовлетворение. Они в отсутствии своего командира откровенно ругались в адрес ротного, поносили его на все лады. Казаки всё это уже немного понимали, и были согласны с солдатами.

В лагере были устроены пышные похороны. Ротный оказался знатных кровей и по случаю траура отменили все учения и работы. В качестве поминок выдали по лишней кружке кислого вина.

На другой день появился новый ротный, из старых служак, обедневший дворянин, без ругани не молвившего ни одного слова. Любил отпускать зуботычины, но всегда за дело, с приговорками, присказками и шутками. На него мало обижались, видя в этом солдафоне хоть немного своего, солдатского.

Прошло больше недели и лагерь снова свернули. Войска опять тронулись на запад. Шли неторопливо, пока где-то впереди не стала слышаться пушечная стрельба.

Ещё почти час хода — и уже слышалась мушкетная трескотня, столбики дыма виднелись над низкорослым лесом. Было ясно, что близко идёт сражение и нашим солдатам вскоре предстоит вступить в мясорубку неизвестно за чьи интересы и для чего.

Зазвучали команды, протрубили трубы, загрохотали барабаны. Роты бегом строились в батальонные квадраты и так стояли на солнцепёке в ожидании дальнейших приказов.

Лишь ближе к вечеру войска тронулись с места. Мерным шагом, под окрики офицеров, махающих шпагами и восседающими на громоздких конях, квадраты пехоты прошли кустарник. Вышли к мелкой речушке, сходу форсировали её, поднялись на высокий берег.

Перед ними простиралось поле, сплошь усеянное солдатами, пушками, телегами и скачущими во всех направлениях всадниками.

Квадраты остановились. Солнце било в глаза, рассмотреть всё было трудно, да и дым мешал этому.

Распаренные солдаты изнывали от жажды и духоты. Шальное ядро взрыло землю вблизи, запрыгало перед строем, но никто не смел лечь или уклониться от разящего шара, пока оно не успокоилось и вздох облегчения не вырвался из очумелых солдат.

Наконец прискакал чумазый гонец, отдал распоряжение командирам. Те прокричали приказ, и лошади важно пошагали вперёд, возглавляя колонны пехоты.

— Теперь началось, — проговорил Демид, посматривал по сторонам, но ничего почти не видя. — Держись, ребята, — закончил он.

Раздалась команда. Квадрат остановился. Передняя шеренга установила сошки, воткнув их в землю, навела мушкеты и по команде выстрелила. Дым отнесло в сторону, и вторая шеренга повторила манёвр.

Когда настала очередь шеренги наших казаков, Демид успел заметить:

— Куда целить-то? Ничего не видно!

— Какая разница! — Это Омелько, как всегда выдал свою реплику. — Пали порох, остальное нас не касается.

Рота отстрелялась, все зарядили мушкеты. По команде тронулись дальше. Под ногами лежали убитые. Попадались раненые, но ими никто не занимался

Впереди кто-то упал и его место тут же занял следующий. Откуда летели пули — определить было невозможно. Вокруг грохотало. Ядра изредка долетали до шеренг, кося солдат, обдавая остальных чадом разрыва.

Пронеслась орава всадников, перерезая путь колоннам. Они исчезли, потом неожиданно те же всадники стали мчаться назад, но уже поредевшие и сильно побитые. Тут же колонна сломалась, солдаты поворачивали назад, офицеры ругались, раздавали удары плашмя, но вдруг почти рядом раздались вопли, смятение стало общим.

Офицеров больше не слушали. Пули засвистели чаще, тела падали под ноги и там мгновенно затаптывались.

— Ребята, тикаем быстрее, пока не смяли! — прокричал Демид, и все повернули назад, торопясь побыстрее покинуть страшное место.

Характерный гул надвигающейся конной массы нарастал с каждой секундой. Ивась обернулся и в пыли заметил мелькающие каски всадников. Они были не далее шестидесяти шагов и неслись уже среди бегущих пехотинцев. Сабли мелькали в воздухе, опускались и снова взлетали. Остальное скрыто пылью. Ивась похолодел. Закричал истошно:

— Бегом влево! Конница сзади!

Казаки, стремясь не терять друг друга из виду, бросились влево. Но несколько всадников резали им путь. Карпо вскинул мушкет, выстрелил в ближайшего, бросил тяжёлое оружие, подхватил с земли пику, изготовился принять второго, рысившего прямо на него. Сбоку махал саблей Демид, остальных видно не было.

Пика встретила коня, тот отпрянул, всадник едва удержался на спине, а какой-то солдат ткнул его своей пикой в бок. Конник упал, Демид подхватил повод, развернул коня, вскочил в седло и закрутился на месте.

Мимо пронеслись два конника и пыль всё скрыла.

Демид поискал глазами своих. Они бежали уже каждый сам по себе. Демид поймал ещё одного коня и поскакал за бегущими, ища глазами друзей. Он с надрывом кричал их имена, но лишь Ивась вдруг вынырнул с ошалевшими глазами, словно ничего не видящими.

— Ивась, прыгай в седло! Где остальные?

— Потерял! Что деется?

— Погоняй! Сабля есть?

— Ничего нет! Всё растерял. Ага, тут пистолет есть в кобуре!

— Проверь, заряжен ли? Гони, Ивась!

Они проскакали немного в стороне от атакующей массы конницы, повернули слегка влево и скоро вышли к той речке, что переходили днём. Кругом двигались люди, фуры, офицеры рыскали в поисках своих частей, масса раненых брели в тыл.

Солнце заходило, сумерки надвигались медленно. Бой, как и день, затухал. Грохот пушек прекратился, мушкетная трескотня затихала. Лишь дым да отдалённый крик массы людей ещё оглашал предвечерний воздух.

— Погоди, Ивась! Попьём, а то жажда замучила. Да и коней напоить надо.

— У тебя конь ранен, Демид, — кивнул Ивась.

— Это я его пикой. Ничего, протянет немного, а там видно будет.

Они перешли речку и поехали вслед отступающим разрозненным частям армии. Потом все стали останавливаться, валиться на землю в изнеможении и дальше не двигались.

— Передохнём, Ивась, — молвил Демид. — Всё одно не знаем, куда податься.

— Может, своих отыщем, а?

— Хотелось бы, да где там! Темнеет. Разве что утром можно поискать.

— Далеко мы отбежали-то, Демид? Где мы?

— Кто ж его знает. Места-то чужие, незнакомые. Отдохнём здесь. Вот и другие располагаются. Повременим.

Они сняли с сёдел одеяла и улеглись на них, блаженно ощущая пульсацию в утомлённых телах. Хотелось есть. У Демида сохранился его мешок. В нём отыскалось немного хлеба и половина луковицы. Они поели, запили водой из речки, поправили оружие, не выпуская поводья из рук.

— Демид, — позвал Ивась, — что-то твой конь дрожит весь, не собирается ли он околеть? Глянь.

— Э, Ивась! Остался я без коня. Сейчас упадёт. Надо пристрелить, чтоб не мучился.

Демид отвёл на три шага коня дальше, выстрелил ему в ухо. Конь упал, а Демид обернулся к юноше, сказал устало:

— Теперь можно и хорошо поужинать. Чего пропадать мясу. Позовём соседей. Будет пир горой!

Голод терзал желудки. И хоть конина не была столь желанной едой, но и пренебрегать теперь было бы глупо.

Демид позвал нескольких солдат, они быстро отрезали себе по куску мяса, Демид полез в брюхо, вырезал при свете костра всю печень, и они с Ивасём быстро изжарили её на угольях. Благо соль была у каждого солдата.

— Теперь можно неспешно приготовить мяса и на завтра, — и Демид со знанием дела принялся жарить на офицерской шпаге тонкие куски мяса. Было не очень-то вкусно, но и конина сойдёт при общей голодухе.

Покончив с мясом и сложив его в мешок, завернув в тряпку, Демид огляделся по сторонам. Молвил Ивасю:

— Поеду-ка я на твоём коне поищу друзей. Ты сиди тут и жди. Я далеко не отойду. Покричу, вдруг ответят.

Демид вернулся почти через час. Ивась уже спал, и найти его было сложно. Помогло то, что запах жареного мяса ещё ощущался в воздухе.

— Нашёл? — сонно спросил Ивась.

— Какое там! Где теперь найдёшь их, горемычных. Ладно, спим.

Утром оказалось, что конь исчез. На западе грохотало. Грохотало и с севера. Люди растерянно озирались, искали командиров. Некоторые пытались собрать солдат, сформировать роты и батальоны. Но в это время гул надвигающейся конницы заставил броситься всех наутёк.

— Ивась, чего нам искать в бегах? Подождём здесь. От конницы всё равно далеко не уйти. Сдадимся в плен. Нам без разницы, где бедовать. Хоть силы побережём. Ложись под куст!

Едва успели укрыться под кустом, как конные массы надвинулись, с гиканьем, размахивая саблями, пронеслись мимо, рубя бегущих солдат. Редкие выстрелы, вопли раненых и крики сдающихся слились в сплошной рёв.

— Пронесло! — воскликнул Демид. — Пошли на запад, Ивась. Подальше от боя, поближе к плену.

— А если в сторону, Демид?

— В нашей одежде? Схватят обязательно, Ивась. И думать нечего. Да мы не сможем далеко уйти без денег. Идём в плен, друг мой дорогой!

Они уложили нехитрый свой скарб в мешок и поспешили навстречу противнику. Их никто не остановил, не поинтересовался, пока не дошли до большого лагеря в глубине расположения войск противника. Тут их остановили, стали спрашивать.

Демид с Ивасём с большим трудом сумели объяснить, кто они. Их отвели к большой палатке, там пришлось ждать несколько часов. Они успели пообедать мясом, солдат сжалился над ними и дал напиться из конского ведра.

Наконец их ввели в палатку. Какой-то важный полковник сидел в кресле, с любопытством уставился на усатых пленных. Его адъютант спросил их и они стали медленно, с трудом объяснять, кто они и что с ними приключилось.

Оказалось, что Ивась намного лучше освоил язык и постепенно взял на себя ведение разговора.

— Польша, Польша! — говорил полковник с интересом. — Казак! Слышал! Хорошо! — И наклонив голову в сторону адъютанта, тихо сказал ему что-то.

Адъютант поманил их за собой. Они вышли. Солдат подбежал, выслушал быстрый приказ, отдал честь. Сказал, обращаясь к казакам:

— Вперёд! — И повёл куда-то дальше.

— Здесь быть! — коротко бросил солдат и ушёл.

Они оказались среди пленных офицеров. У них было три палатки, еда, на которую тут же набросились наши бедолаги. Офицеры с удивлением и возмущением оглядывали новых пленных. А когда те потянулись к бочонку с вином, один из них грубо толкнул Ивася в грудь, бросил презрительно:

— Пошёл вон, вонючий солдат! Это не для тебя, простолюдин!

Демид спокойно положил ладонь на грудь офицеру, сказал медленно:

— Приказ полковник! Иди!

Офицер оторопел, но позволил казакам напиться.

Глава 6

Вскоре наши казаки узнали, что они располагаются с лагерем в долине реки Майн. На севере темнели волнистой линией невысокие горы, а по обеим берегам реки раскинулись города.

К Демиду с Ивасём пристал один офицер из пленных. Ему было лет за сорок. Он был сутуловат, худ, с серыми холодными глазами; волосы его были рыжеватые, а рыжие жёсткие усы стояли торчком. Бороду он брил.

Он очень скоро заинтересовался казаками. Стал подолгу расспрашивать об их землях. А узнав о Сечи, больше не оставлял их в покое, потом стал что-то записывать в потрёпанную тетрадь.

Ивась с интересом наблюдал за его занятием, пытался спрашивать, но это плохо ему удавалось. Но этот немец вдруг пояснил, что намерен подучить казаков языку.

— Надоел мне этот немец! — не раз возмущался Демид.

— Наоборот, Демид! Он нам может помочь, а потом и мы воспрянем. И так нам повезло с нашим планом. Слышал, что вёрст за пять есть лагерь, где содержатся солдаты. Спросить бы нашего немца про этот лагерь.

— Думаешь найти наших?

— Чем чёрт не шутит, Демид! А вдруг!

— Ты, я вижу, Ивась, с удовольствием болтаешь с немцем.

— И тебе советую. Гляди, как я уже управляюсь с их речью! Только и знаю, что тебя перетолмачиваю. А мог бы и сам уже научиться.

— Стар я для этого, Ивась. Занимайся этим ты.

— Нашёл старика! Ещё молодых за пояс заткнёшь, и не одного!

Немец же, его звали Фридрихом фон Грабенфельд, даже посодействовал для казаков такой же свободы, как и у офицеров.

— Демид, я добыл тебе дополнительной жратвы! — как-то прокричал Ивась, протягивая казаку булку и большой пучок разной зелени, где больше всего привлекали стрелы лука.

— Как тебе удалось добыть столько? — удивился Демид. — Я что-то не пойму, что это за зелень.

— Лопай, не спрашивай и не сомневайся! Немцы её трескают вовсю! Это я заработал. Дрова пилил и колол около кухни для офицеров. Дали.

Демид всё же не стал брыкаться. Ивась ему помог, хотя заверял, что уже поел.

С каждым днём Ивась пропадал всё дольше. Часто отправлялся на прогулки по берегу реки, до которой было версты две. Но потом Фриц потребовал к себе и Демида, пояснив, что тот много может поведать ему об обычаях и жизни в Сечи и вообще у казачества.

— На чёрта это ему сдалось? — удивлялся Демид.

— Кто ж его знает, Демид. Зато мы можем отлучаться из лагеря, знакомиться с местностью, много говорить. Я, правда, уже замучился, но зато полезно!

— Да, Ивась, я вижу, ты здорово насобачился в болтовне.

— Что ты, Демид! Чуть-чуть только начинаю. Если б не Фриц, я бы и половины не смог осилить. Здорово у него получается со мной.

— Я смотрю, здесь земли благодатные, — оглядывал Демид окрестности. — В этих землях полно виноградников. Вина, наверное, много.

— Достаточно, Демид. И пива, ещё больше.

— А куда это наши офицеры деваются? Их становится всё меньше.

— Фриц говорит, что их отпускают. Или за выкуп, или по знакомству. Здесь дворянские семьи в большинстве знакомы, хоть живут у разных вельмож. Вот и договариваются.

— А что ж наш Фриц?

— Я спрашивал. Говорит, что денег нет, а со знакомыми вельможами тоже не густо. И ещё говорит, что скорее всего наймётся к победителю.

— Про нас что говорит? Куда нас денут?

— Он незнаком с планами победителей, но говорит, что и нас могут опять брать в солдаты. Мы ведь никому не принадлежим и нас никто не выкупит.

— Опять в солдаты?! Ни за что! Лучше убегу, а там что будет!

— Тут я с тобой согласен, Демид! Думаю, что мы можем ещё покумекать. Попробую у нашего фрица попытать. Что он присоветует. Он много может в этом деле.

— Не подведёт? Не по душе мне все эти немцы, Ивась.

— Тут ничего не поделаешь, — согласился юноша. — Зато он мне обещал подарить свой нож. Ты видел его. Здорово, да?

— Нож — это хорошо, Ивасик. Но для побега этого мало.

— Лучше чем ничего, я думаю. Но послушаем, что скажет наш Фриц. Говорит, что ему могут обещать чин полковника.

— Нам-то что от этого? — Демид безразлично махнул рукой.

Прошло дня три-четыре, и Ивась доложил Демиду, что за города лежат по обоим берегам реки.

— Немного дальше эта река впадает в ещё бо́льшую реку. А та уже течёт до самого моря. И при этом уже в другой стране. Интересно!

— Мне другое интересно, Ивась! Мне б домой податься поскорей!

— А я что-то почти перестал об этом думать, Демид, — и Ивась застеснялся. — Так много интересного с нами произошло, что все памороки забило.

— Молодой! Мальчишка, того быстро и забыл. И жизнь у тебя без трудностей сейчас. Ешь, гуляешь, с немцем базикаешь, от работ нас отстранили. Чего ещё желать? А меня тоска гложет. С годами и ты это поймёшь, Ивасик.

Юноше стало не по себе от слов Демида. Он призадумался.

Вдруг через несколько дней Ивась заявил, что Фриц предлагает им присоединиться к нему.

— И куда же он навострился, Ивась? — Демид насторожился.

— Ты не согласился бы? — неуверенно спросил Ивась.

— Скажи хоть, что нас может ждать в тех землях, хлопец?

— Я не знаю, но Фриц говорит, что там можно хорошо заработать. Знаю только, что в тех землях идёт война. Гишпанцы всё никак не хотят тамошним землям дать свободу.

— А нам какого беса там надо? Пусть себе воюют.

— Ладно, я подробнее расспрошу Фрица, а то и сам почти ничего не знаю.

Но уже через день Фриц сам подсел к казакам.

— Меня посылают в Нидерланды, казаки. Не воевать, а с миссией от земель немецких. По религиозным делам. Вроде посольства. Хотел бы взять вас с собой в качестве охраны. Тут у меня почти нет верных людей, а вы никому не служите и это меня устраивает. Да и привык я к вам. Ещё многое хотелось бы записать про вашу страну. Больно интересно мне.

Ивась не всё понимал, Фриц доброжелательно пояснял, пока казаки не осознали суть.

— Это уже немного лучше, чем война, — проговорил Демид. — Если пораскинуть мозгами, то выходит, что нам лучше согласиться с этим полковником. А деньги нам будут платить?

— Будут, Демид, — ответил Ивась, переговорив с немцем. — Не очень много, а всё же будут. И оружие нам дадут, и одежду. Только ихнюю, не нашу.

— А нашей мы уже давно не видели, Ивась. — И он повернулся к немцу, закивал головой и проговорил: — Гут, гут, гер!

Немец улыбнулся тонкими губами, а Демид спросил юношу:

— Что за вера у них? Они не католики?

— Нет, Демид. У них теперь много вер. Они во многом отошли от католиков и я не могу разобраться, что у них происходит. Да оно мне и неинтересно. Дерутся и пусть себе. Лишь бы нас не трогали.

Наконец их освободили, одели во всё новое, непривычное, хотя они и так давно ходили в несносных немецких кафтанах и узких штанах с башмаками.

Две недели спустя казаки сопровождали миссию во главе с епископом и Фрицем на барже, сплавляющейся вниз по реке.

Майнц с его готическими шпилями церквей и соборов остались позади. В Рейн вошли осторожно, и пошли в высоких берегах, густо заселённых городками и деревнями. По холмам тянулись сплошные поля, виноградники и перелески. По реке сновали в обе стороны небольшие суда и лодки, гружёные и пустые. Многие из плывущих отдавали почтительные почести стягу епископа.

Потянулись крутые берега. Рыцарские замки величественно высились на крутых обрывистых холмах. Некоторые были так стары, что скорее походили на развалины.

В теснинах берегов, Рейн был стремителен. Баржа неслась довольно быстро. Проплывали городки, но места для них на этих берегах было мало, и они так и оставались крохотными, скорее похожие на деревни.

Ивась часто сетовал на отсутствие с ними их пропавших товарищей.

— Вот бы опять быть вместе! — не раз восклицал он, жалуясь Демиду.

— Молись чаще, упорнее, вдруг Господь снизойдёт до твоих просьб, Ивась.

Он так и делал, но пока ничего не происходило.

Фриц же обещал остановку в Бонне, где баржа должна была подождать известий из Кёльна. Что за известия, он не говорил, да казакам это не было интересно.

В этих крутых берегах баржа останавливалась на ночь в каком-нибудь городке, и лишь на рассвете опять трогались в путь. Казаки с любопытством присматривались к работам матросов, сами часто помогали им, и уже неплохо разбирались в названиях снастей и рангоутных деревьев.

— Завтра к вечеру должны ночевать в Бонне, — заметил Фриц. — Развлечёте себя, а то, я вижу, вы затосковали от безделья.

А казаки не так уж и бездельничали. Демид бросился основательно подучить Ивася стрельбе из мушкета и пистолета, но основное внимание уделял фехтованию.

Полковник, видя их усердие, иногда сам становился в позицию и несколько минут занимался с ними, но уже на шпагах. Здесь Демид был слаб, а Ивась охотно принимал уроки и скоро легко одолевал Демида.

Ночь выдалась тёмной. Ветер с запада принёс лёгкий туман, потом заморосил дождик, но скоро перестал. Где-то ближе к полуночи поднялся шум, вопль раненого подбросил людей на ноги. Все выскочили на палубу и тут же попали под удары каких-то бандитов, отчаянно бросившихся на выскакивающих людей. В этот вечер епископ и Фриц остались ночевать на барже, опасаясь католических выступлений. И вот теперь это произошло.

Фриц в одной рубашке до колеи, отбивался от бандитов, рвущихся во внутренние покои, где располагался епископ со своими приближенными.

Вопли, выстрели и звон оружии говорили, что нападавших было достаточно много. Но защитники уже сумели организоваться. Казаки умело отбивались, сделали по несколько выстрелов из огнестрельного оружия, а алебарды крушили головы и животы напавших.

Матросы тоже бросились на защиту своего судна. Скоро нападение ослабло, а потом и вовсе бандиты бросились наутёк. Но нескольких удалось захватить в плен, да и четверо раненых со стонами лежали на окровавленных досках.

— Прикончить всех! — со свирепым лицом орал Демид. Он был легко ранен, это его сильно злило, и сейчас он готов был отомстить всем, кто хоть немного имел к этому отношение.

Фриц не позволял этого.

— Надо дознаться, кто это и для чего совершили нападение. Прикончить мы всегда успеем.

Однако берег хранил спокойствие и лишь с любопытством выглядывали встревоженные жители, обсуждая страшное происшествие.

С причала отошли раньше времени. Рассвет застал баржу уже далеко от деревни.

Пленных собрали у фок-мачты. Фриц с любопытством разглядывал лица явно разбойного вида. Семь человек не питали иллюзий относительно своей участи. Они угрюмо смотрели на Фрица и остальных, кто не был занят работой.

Вдруг слабый голос произнёс на родном языке казаков:

— Батюшки, неужто это вы, мои друзья? Демид, Ивась!

Казаки вздрогнули, посмотрели внимательнее на одного из раненых и с трудом узнали в нём Омелько. Демид с Ивасём бросились к другу, присели на корточки, спросили чуть ли ни разом:

Неужто ты, Омелько? Откуда ты тут?

— Да вот, сбежал из плена. Промышляли тут с такими же, как я. Не повезло!

Омелько был ранен в голову, всё лицо было залито спёкшейся кровью, и узнать его было почти невозможно. С бледным осунувшейся лицом он смотрел на друзей растерянно, с жалостью.

— Лучше не спеши говорить, Омелько, — советовал Демид. — Тебе плохо, трудно, а после разговоров и вовсе сомлеешь. Молчи, потом всё поведаешь.

Подошёл ближе Фриц. С любопытством наблюдал за казаками, потом спросил, кивнув на раненого:

— Ваш? Тоже казак?

— Наш, наш! Друг наш! Тоже пленный, — Ивась просительно смотрел на полковника и продолжал тихо: — Сбежали они и собрались в шайку. Хотели пограбить нас, господин.

— Очень интересно! Ладно, посмотрим.

Он тут же занялся допросом разбойников. Те были вынуждены во всём признаться, просили пощады, однако сам епископ махнул рукой, что надо было понимать, как приговор.

Он лишь заметил, что доволен, что это не выступление католиков, чего так опасался.

Вешать разбойников на реях не осмелились, просто привязали камни к шеям и столкнули в воду. Тем дело и кончилось, если не считать, что Омелько по просьбе полковника помиловали, оставив тому жизнь. Казакам позволили оказать помощь раненому и друзья с благодарностью, с преданностью в глазах, принялись лечить друга, который уже едва мог шевелиться.

В Бонне Ивась не решился сойти на берег — боялся оставить Омелько одного. Демид с некоторыми остальными охранниками ушёл.

— Ты смотри, чтоб Омелько Богу душу не отдал. Плох он.

— Ничего с ним не случится, Демид. Он здоров, как бугай! Отлежится!

На счастье ночь и следующий день прошли спокойно. Пришли вести из Кёльна. Епископ и Фриц долго совещались в каюте. И после обеда приказали отваливать.

Река разлилась здесь широко. Горы отступили и течение успокоилось. Баржа медленно проплывала мимо деревень, городков и старинных замков. Но эти высились теперь отдельными громадами на невысоких холмах и не впечатляли, как прошлые.

— Что-то немцы мудрят, — молвил Ивась ранним вечером, когда баржа медленно тащилась всё дальше на запад.

— Что-нибудь слышал, Ивась?

— Мало. Но, думаю, что этот самый Кёльн хотят пройти ночью. Чего-то боятся. Наверное, осложнений с тамошними попами. У них тут постоянные драчки. Столько вер тут развелось! Ничего понять невозможно!

И действительно, через три дня баржа резко снизила скорость. Паруса с рей убрали, судно плыло по течению.

Только вечером растянули паруса, но к этому времени ветер поутих. И всё же баржа немного прибавила скорости. Мимо проплывали редкие огоньки, лодки и суда спешили пристать к берегу, а баржа продолжала двигаться дальше. Были потушены все огни, плыли в полной темноте.

Лоцман напряжённо всматривался в тёмные воды и берега, высматривая приметы по едва видимым признакам.

Демид уже спал, а Ивась продолжал посматривать на лоцмана, реку и Омелько, следя за его бодрствованием. У того сильно болела голова, спать был не в состоянии, и Ивась старался разговорами и рассказами отвлечь друга от страданий.

Вдруг на берегу появились огни. Их становилось всё больше. Баржа немного сдвинулась к правому берегу. Прошел капитан, следя, чтобы никто не зажёг огня. Все на судне прекратили громко разговаривать, команды отдавали тихо. Баржа затаилась.

На реку опустился туман. Пришлось последний парус убрать и отдаться одним лишь волнам и течению.

Час спустя последние огни большого города пропали в темноте и лёгком тумане. А ещё через час пристали к пристани какого-то городка и, поставив усиленную охрану, отправились спать.

Встречные ветры с запада сильно задерживали баржу. Гребцы очень часто выматывались, работая на вёслах. Работали и казаки. Лишь Омелько ещё не выздоровел и тихо бродил по палубе, с тоской поглядывая на проплывающие низкие берега.

Уже подходил к концу июль, когда баржа наконец стала на причале города Дуйсбурга. Здесь миссия должна была дожидаться донесений из Нидерландов.

Казаки получили по паре талеров и смогли сойти на берег. Демид настоял на том, чтобы и Омелько пошёл с ними.

— Чего тебе сидеть тут одному? — Демид был хмур, чем-то недоволен и общество друзей было ему необходимо. — Посмотрим, как немцы живут в этих сырых краях. Мне они не по душе.

Они уже свыклись с видом немецких городов, не обращали внимание на здания и храмы, их больше интересовало повеселее провести время, желательно в обществе доступных девиц.

Ивась волновался, представляя себе предстоящее удовольствие в кабаке. Перекладывал в кармане свои монетки, рассчитывая одну потратить на девку, вторую истратить на кабак.

Два дня спустя Фриц пригласил казаков на разговор.

— У меня к вам важное задание, казаки, — слегка скривил он губы в подобие усмешки. — Вы должны без лишних слов и любопытства сопроводить преподобного епископа в одно место и проследить, чтобы ему никто не мешал.

— Господин может на нас положиться, — значительно ответил Ивась. — Мы с готовностью выполним все ваши указания и требования, герр.

— Приготовьте оружие, но без мушкетов. Вечером отправитесь. Ваш раненый друг может уже работать?

— Омелько? Конечно, господин! Лишь позвольте оружие ему взять. Он не подведёт. Мы за него ручаемся, господин.

— Ждите вечера, казаки! И никому ни слова. Я на вас надеюсь.

Казаки переглянулись. Демид хмыкнул, произнёс с сомнением в голосе:

— Что это немцы задумали? И разве нет для этого своих стражей?

— Значит, своим не очень-то они доверяют. Считают нас более надёжными.

— Конечно, мы не так охотно болтаем с остальными. Особенно после того, как с нами Омелько. Видно тайна великая у этого попа.

Омелько был доволен поручением.

— Хоть дело будет! Задубел я тут со своей раной, будь она проклята! И саблю охота подержать в руке.

Уже в темноте они облачились в стальные нагрудники, сверху одели кафтаны, на ногах ботфорты с широкими отворотами голенищ. По пистолету за широкими поясами и шпаги на портупеях. В дополнение ко всему в ножнах на поясах висели тонкие кинжалы.

— Знатно нас вооружили! — воскликнул Омелько. — Хорошо, что у разбойничков мы орудовали шпагами. Видно дело опасное.

— Посмотрим, что нас ждёт, — мрачно ответил Демид.

Они сидели в тёмном помещении под палубой в ожидании часа. Фриц тихо зашёл, молча сделал знак рукой, в темноте это было трудно заметить. Казаки молча же поднялись и проследовали на палубу.

Тёмная длинная фигура епископа уже чернела у сходней. С ним был его неизменный слуга из священников. Никто не обмолвился ни словом. В молчании, стараясь не грохотать сапогами, пять теней спустились на пристань.

Слуга шествовал впереди. За ним епископ, замыкал шествие Омелько. По бокам шли Ивась с Демидом.

Было тихо, мрачно, таинственно. Однако путь оказался не долгим. Не прошло и четверти часа неторопливого хода, как слуга остановился у массивной двери большого дома. Глухие удары молотком гулко отдавались в квартале, как казалось казакам.

Дверь тихо приоткрылась. Тихие приглушенные голоса — и пришедшие проскользнули в тёмный зёв дома. Одна сальная свеча почти ничего не высвечивала. Тихий голос слуги бесцветно произнёс:

— Быть здесь. Молчать, ждать и быть готовыми к любым неожиданностям.

Он не ждал ответа, незаметно растворился в темноте. Тень епископа исчезла ещё раньше.

Казаки встревоженно топтались, боясь обменяться впечатлениями. В доме было тихо.

Томительное ожидание длилось не менее часа, прежде чем послышался шум. Появился слуга. Тихо проговорил, обращаясь к казакам:

— Выходите на улицу и осмотритесь. Всё должно быть спокойно.

Друзья молча, соблюдая тишину, вышли по одному в тёмную улицу. С обеих сторон улица была пустынной.

Вышел слуга с тусклым фонарём в руках. В том же порядке процессия потянулась к пристани. Шли быстро, словно спеша побыстрее оказаться подальше от таинственного дома.

Лишь в своём тёмном углу, друзья наконец смогли поговорить.

— Что за чудной поход? — спрашивал Омелько. — И так таинственно.

— По-моему, тут дело бабье, — с усмешкой молвил Ивась.

— Не может быть! Ведь епископ! — В голосе Демида прозвучало неподдельное возмущение и недоверие.

— И епископ мужик, Демид, — Ивась усмехнулся в темноте. — К тому же совсем не старый. Каких-то пятьдесят лет.

— Откуда у тебя такая уверенность, Ивась? — спросил Омелько.

— Когда епископ проходил мимо, меня обдало волной запаха дорогих духов. Раньше этого не чувствовалось. Был совсем другой запах.

— Вот так поп! — воскликнул Демид. — Кто бы мог подумать такое? Бес в ребро вонзился нашему попу!

— Не вздумай об этом болтать, Демид, — с опаской сказал Ивась. — Потому и выбрали нас, что мы не сболтнём лишнего. Лучше вовсе нам никогда не воспоминать об этом. С этим лучше не шутить.

Потом казаки ещё раз сопровождали епископа в тот дом. А уже после ухода из Дуйсбурга они получили по три талера в награду за хорошую, добросовестную службу, как им сказали.

Десять дней пути — и баржа пришвартовалась у причала города Нейменга. Это были уже Нидерланды. Рейн здесь был широк, разветвлялся на рукава и был близок к морю. Оно уже ощущалось ветрами, влажностью и частыми туманами и моросящими дождями.

Епископ тут же переехал в дом бургомистра в центре города. У дверей дома постоянно толклись стражники с мушкетами и алебардами.

Охрана епископа на барже была пока свободна и все разбрелись по городу в поисках удовольствий и развлечений.

— Глядите, тут большие корабли стоят, — указывал Ивась на реку. — Интересно бы поглядеть, что такое море. Демид, ты бывал в море, поведал бы, а?

— Что об том говорить? Много воды, большие волны и сильный ветер. И всюду соль. Вот и всё. Что там интересного?

— Всё ж мы такого никогда не видели с Омельком.

— А что, Ивась, ты узнай, долго мы тут будем околачиваться? — спросил юношу Омелько с хитрой усмешкой.

— Зачем? — повернулся к другу Ивась.

— А что! Если можно, то я бы не отказался от поездки к этому морю. Далеко оно хоть отсюда?

— А деньги? Думаешь, того, что у нас есть, хватит? Брось ты это, — и Иван неопределённо отмахнулся.

— Кто его знает, Ивась. Я бы попытался.

Ивась всё же стал расспрашивать бывалых матросов и местных жителей о пути к морю. И вскоре всё узнал. С тем и обратился к Омелько.

— Что, за три дня можно доплыть до моря? — воскликнул Омелько. — Это же совсем близко. А что с попом? Он долго намерен здесь обретаться?

— Этого никто не знает. Однако многие считают, что и за месяц не управиться им. Это и Фриц подтвердил, я интересовался у него.

— А не спрашивал разрешения на отлучку? Дней на десять.

— Думаешь отпустит? Вряд ли, Омелько.

— А что нам тут делать? Сидим без дела, и отлучиться нельзя? Спроси.

Фриц с удивлением уставился острыми глазами на Ивася, долго думал, а потом ответил решительно:

— Делать вам там нечего, казак Иоган. Вы можете понадобиться здесь в любое время. Возможно, скоро преподобный отец соизволит поехать в Амстердам. Тогда и вы там будете. Это и будет море, вернее его залив.

— Спасибо, господин, — поклонился Ивась и поспешил удалиться, боясь навлечь недовольство фон Грабенфельда.

Эта весть не очень обрадовала Омелько, а Демид заметил:

— Сидите себе и помалкивайте, а то вздумали побродить по чужим землям!

— Демид! Чего ты? Быть в таких странах, и не посмотреть их? — Ивась с возмущением уставился на казака, но тот лишь отмахнулся от юноши.

Прошло недели три и преподобный отец в самом деле собрался в Амстердам познакомиться с настроениями тамошних кальвинистов. Заодно воочию убедиться в силе сопротивлении испанским католикам. Баржа спешно приготовилась в плаванию.

Ивась тут же сообщил друзьям интересную весть.

— Плыть-то будем не по реке, а по каналу! До самого города! Будет, что посмотреть!

— Что там смотреть? — Демид лишь опустил концы усов ещё ниже.

— Только нам придётся вернуться по реке немного назад. По другому рукаву надо будет идти.

Однако вскоре преподобному отцу пришлось отказаться от своей баржи. В трюме образовалась течь, и её необходимо было заделать. Это требовало времени, и власти города предоставили в распоряжение епископа большую лодку, украшенную коврами и стягами, с одной мачтой и большим косым парусом.

В лодке было лишь два помещения. Их заняли преподобный отец и Фриц. Остальные могли располагаться, кто где найдёт место. А поскольку трюма в лодке не было, то приходилось трудно и неудобно.

— Зато на лодке мы быстрее дойдём до места, — заметил Ивась.

— Нам спешить некуда, — буркнул в ответ Демид. — Для нас это без надобности. Сиди себе и точи саблю.

Путешествие продлилось целую неделю. Гребцы дружно налегали на вёсла, ветер часто был попутным. И наконец они в городе. Он был весь пересечён каналами с бесчисленными мостами, перекинутыми через них.

В порту сгрудились корабли, где кипела бурная жизнь. Грузчики сновали по трапам туда и сюда с грузом на плечах. Катили сотни бочек, стояли откормленные большеногие лошади, запряжённые в огромные телеги.

— Вот это да! — восторгался Ивась видом огромного порта с его суетой и криками. Пахло морем, смолой, несло вонью корабельных внутренностей, а лес мачт в поперечинах рей рябил в глазах.

— Да! — согласился Омелько. — Такого я никак не мог себе представить. А моря вовсе и не видать. Где оно?

— Наверное, корабли заслоняют его, — отозвался Ивась с недоумением.

— А как же нам Его посмотреть? Для того и стремились к нему, — и Омелько обескураженно вертел головой.

— А тут, по-другому говорят, паны казаки, — заметил Ивась. — Я ничего не могу понять. Хотя иногда проскакивает похожее слово. Чудно это!

— Стало быть, тут другой народ живёт, — изрёк Демид. — Не немцы.

— Это точно, Демид. А жаль. Хотелось бы поговорить, разузнать всё. — Иван с сожалением оглядывался, глазея по сторонам.

— Оно тебе надо, Ивась? — отозвался Демид.

— Демид, что ты всё заладил? — Омелько недовольно посмотрел на друга. — Далеко не старик, а бухтишь, словно тебе лет восемьдесят.

Казак осуждающе посмотрел на Омелько.

— Не тебе меня учить, Омелько! Молод ещё!

Ивась сделал знак глазами, прося больше не злить Демида, но Омелько лишь недовольно скривился и отмахнулся.

Лодку оставили у причала, присматривать за ней поручили старшему матросу. Остальные, проводив преподобного отца в город, сами отправились искать ближайший кабак, искать себе места, где можно с интересом и приятно потратить деньги.

Ивась всё чаще стал задумываться над отношением к девушкам. Он уже заметил, что быстро забывает их, быстро охлаждается, а ещё они в ряде случаев просто раздражают его. Лишь первая, которая ублажала его, ещё оставалась в памяти. О ней было приятно вспомнить, помечтать.

Обратиться за советом с этим он стеснялся. Боялся, что его сочтут за слабака, и потому оставалось лишь пользоваться временной усладой, которая быстро приедалась, оставляя оскомину и неудовлетворённость.

Вот и теперь он с волнением ощущал потребностью в женском обществе, хотя знал, что это уже не будет занимать, интересовать или привлекать. И это жадное желание обладать и последующее быстрое пресыщение беспокоило и раздражало юношу.

Здешние девушки были ещё бесцветнее немецких, но перебирать было не из чего. Приходилось мириться с тем, что есть.

Он прислушивался к местному говору, уже различал знакомые слова, но понимать речь пока не получалось.

В подвалах, где ютились кабаки, было много матросов. Многие из других стран, их говор сильно отличался от местного и немецкого. Ивась присматривался и прислушивался, силясь вникать в их разговоры.

— Чую, что многие из матросов из дальних стран пришли, а ничего не могу узнать, расспросить. — Ивась опрокинул кружку с остатками пива и ударил ею по столешнице.

— Оно тебе надо? — мычал Демид, уже порядочно нагрузившись пивом и поглядывающий уже на девиц, готовых уловить малейший знак к сближению.

— Тебе не надо, а мне интересно. Омелько, тебе интересно?

— А как же! Это Демиду ничего не надо. Налился пивом, завалил девку, оно и хорошо. Мне и другое глянуть охота.

— Вот и я того же хочу, а Демид знай посмеивается да отнекивается, — и Ивась отвернулся, высматривая девку.

Они бездельничали все дни. Епископ всё совещался, то с церковниками, то с представителями местной знати и купечества. Он стремился побольше добыть денег для борьбы с католиками. А амстердамские купцы всё жмотничали, выторговывая для себя какие-то привилегии.

Вся эта мышиная возня проходила, минуя казаков. Они скучали. Денег у них было мало, а что без них сделаешь? Добыть было негде и приходилось целые дни шляться бесцельно по городу, глазеть на дома, каналы и людей, занятых собственными житейскими делами. Лишь получив очередной талер, они могли пойти в кабак и там развеять скуку и тоску.

И вдруг вся жизнь их неожиданным образом изменилась.

Друзья шатались по причалу, глазея на корабли и матросов в замызганных отрепьях. Настойчивый зов вначале не привлёк их внимание, но потом Ивась понял, что зовут их. Какой-то человек свешивался с поручней стоящего у причальной стенке корабля, и настойчиво приглашал их подняться на борт.

— Чего это он? — спросил Омелько. — Что ему нужно от нас?

— Хрен его знает! — буркнул Демид, но заинтересовался. Сказал неуверенно: — Подойдём, может ему нужна наша помощь?

— Кто его поймёт, — заметил Омелько, но не запротестовал. — Ивась сам в их болтовне ничего не смыслит, а о нас и говорить нечего.

Человек же продолжал звать, показывая на трап, перекинутый с борта на причал, где стояли два матроса и улыбались казакам.

— Ладно, пошли. Хоть глянем, как там на корабле, — настаивал Демид. — Мы ведь ещё не видели корабль изнутри. Наверное, интересно. Ивась, чего молчишь? Ты идёшь?

— Раз все идут, куда же мне от вас отставать? Иду. Поглядим, чего хочет этот моряк. Я его слов совсем не понимаю. — и Ивась шагнул к трапу.

Моряк сбежал к трапу по крутой лесенке, улыбаясь протягивал руки, и на плохом немецком говорил:

— Ходи, ходи, человеки! Выпьем, поговори! Очень рад, вы гость! Ходи!

Казаки неуверенно поднялись на борт. Человек с приветливой улыбкой повёл их осматривать судно. Указывал руками на то или другое, что-то говорил быстро, но понять его было невозможно. Ивась спросил:

— Мы ничего не понимаем, господин.

— Извинить, извинить, человек! Показать судно хотеть. Сюда!

Они прошли на полуют. Туда вела лесенка, сверху было хорошо видно, что делается в порту. Отсюда они наконец увидали море. Оно синело между лесом мачт и паутиной канатов.

Демид заторопился назад. Человек настойчиво приглашал гостей зайти в каюту. Это было интересно.

— Пошли, что ли? — спросил Демид у товарищей. — Вроде выпить обещает дать.

— А чего ж? Пошли, — охотно согласился Омелько.

Они спустились с полуюта, зашли в сумрачное помещение. Свет просачивался через окно в корме, задёрнутое грязной шторкой. Стол с несколькими бумагами на нём был неопрятен. Тут же стояла большая початая бутылка вина.

— Скоро, скоро быть кружка. Вино хорошо! Пить мало, мало! И домой!

Он достал из шкафчика кружки, разлил вино до краёв, поднял свою, проговорив с улыбкой:

— Знакомить пить я! — Он чокнулся с казаками.

Они улыбались, охотно пили, но вина было много, кружки были объёмистыми, пришлось передохнуть, а человек только пригублял, потом потянулся за бутылкой, вино его пролилось, и он с сожалением посмотрел на дно своей кружки.

— Жаль! Плохо быть! Пить! — сделал он знак и жест рукой, смущённо улыбаясь. — Нести много вино!

Он отошёл в угол, рылся в шкафу, казаки докончили вино, поставили кружки на стол, оглянулись.

Человек выставил на стол полную бутылку, откупорил её и разлил ещё.

— Нам хватит! — запротестовал Ивась, отстраняясь ладонью. — Пей сам, господин. Мы пошли домой. Спасибо за угощение и показ судна.

Человек продолжал уговаривать. Демид выпил немного, Омелько с Ивасём только пригубили. Ощутили тяжесть в ногах и голове. И человек, заметив это, пригласилсесть, придвинув табуреты.

— Ну и вино! — проговорил заплетающимся языком Демид. — Впервые так сморило.

Казаки присели, чувствуя опьянение и смертельную слабость и сонливость. Омелько ещё успел подумать, что они попали в ловушку, хотел подняться, уйти, но сил не хватило. Последние проблески сознания оставили его. Он даже не успел посмотреть на друзей, которые уже опустили головы на руки и крепко спали под довольной ухмылкой того коварного человека.

Глава 7

Их пробудил шум волн за стенкой трюма, где они оказались в полной темноте. Сверху доносились звуки беготни, крики команд, визг блоков и скрип всех сочленений корабля.

Демид ещё спал. Ивась позвал:

— Демид, Омелько! Вы здесь? Отзовитесь!

— Где мы, Ивась? — донёсся слабый голос Омелько. — Что с нами?

— Чёрт его знает, Омелько! Где Демид?

— Он рядом, Ивась! Что за голова? Страшно болит. Что с нами? Ага, вспомнил! Нас опоили чем-то, и теперь мы должны быть на борту корабля, что пошли осматривать, как глупые утки! Всё Демид со своими предложениями!

— Будет тебе, друг! При чём тут Демид? Мы все попали в эту ловушку, устроенную этим падлом! Погоди, мы тебе устроим!

— Интересно, куда мы плывём? Ты чувствуешь, как нас покачивает? Наверное, мы уже в море.

— Сколько же мы тут лежим, Омелько? Разбуди хоть Демида.

— Пусть подольше поспит, Ивась. Чего расстраивать его раньше времени. Ещё успеет почувствовать, во что мы вляпались. Интересно, куда нас тащат?

— Мне теперь уже всё равно, Омелько! И у меня голова побаливает.

— У меня просто раскалывается! — воскликнул Омелько, ощупывая голову.

— Это после ранения тебе так плохо. Пройдёт. Пить страшно охота! Тебе тоже? Хоть бы глоток воды! Надо пощупать. Может, оставили водички.

— Ничего нет, Ивась! — прокричал Омелько, обшарив вокруг себя.

Они замолчали, прислушивались к шуму наверху и ударам волн о борт. Было муторно на душе и в теле. Слабость ещё не прошла, а голова и не думала переставать болеть, особенно у Омелько.

Проснулся Демид. Долго не мог понять, что с ним, пока не вспомнил с помощью Ивася, что с ними случилось. Он не бросился на стенку, не стал кричать, ругаться и грозиться. Просто мрачно затих, погрузился в себя, и друзья долго не могли вывести из этого состояния.

Мучимые жаждой, которая полностью захватила их целиком, заслонив чувство голода, наши казаки вертелись на голых сырых досках тесного закутка с толстой дверью, никак не хотевшей поддаваться под ударами ног казаков.

Лишь долгое время спустя, казаки понятия не имели о течении времени, к ним спустились два матроса и тот человек, что заманил их на борт.

— Думать я, ты покой? — спросил он по-немецки.

Матросы угрюмо молчали, щурились от света фонаря, прикидывая в уме, что можно предпринять. Сделать они ничего не могли. Сил не было, жажда и голод мучили нещадно. Лишь затаённая злоба тлела внутри неугасимым огоньком, но не готовая сейчас выплеснуться. Все помыслы вертелись вокруг воды.

— Хорошо, — опять проговорил человек. — Я штурман, ты матрос. Ты быть хорошо работа, хорошо слушать, хорошо жить.

Он что-то сказал матросам, стоящим за дверью. Помещение было так мало, что для них просто не было места. Сам шкипер или штурман, казаки в этом ещё не разбирались, хотя и слышали о таких, стоял на пороге.

Он отошёл в сторону. Матросы поставили деревянное ведёрко с водой, каравай хлеба. Штурман посмотрел, как казаки набросились на воду, усмехнулся, закрыл дверь и его шаги удалились.

Снова была темень, качка, но жажда была почти утолена. Теперь была очередь хлеба. Его прикончили почти мгновенно.

— В карманах ничего не оставили, — заметил Омелько. — И ножи отобрали.

— Не удивительно, — ответил Ивась. Продолжать разговор не хотелось.

Казаки тихо лежали, не в состоянии вытянуться во весь рост. При свете фонаря Демид заметил, что и потолок слишком низок, чтобы можно стать во весь рост. Слышались писк и возня мышей и крыс. Это нисколько не смущало казаков.

Следить за временем они не могли. И отупело ждали, когда их выпустят из этой клетки. И это всё же наступило. Штурман открыл дверь, молвил сурово:

— Ходить вверх.

Ноги плохо слушались, но радость всё же была. Заточение закончилось, и они с трудом поднялись на палубу.

Оглянувшись, заметили, что кругом было море, серое, ветреное, всё покрытое мелкими барашками пены на вершинах волн.

Паруса туго натянуты, ветер тихо посвистывал в канатах, а палуба качалась под ногами, отвратительно отдаваясь в животах. Скоро подступила тошнота, и Демид сказал тихо:

— Идите к тому борту и поблюйте. Это может скоро пройти.

Ивась с Омелько поспешили к подветренному борту и начали травить. Их выворачивало основательно, вышибая слёзы на глазах. Было так отвратительно, что описать невозможно. Штурман терпеливо ждал. Наконец что-то проурчал и матрос, грубо толкая казаков, вернул их на место.

— Быть работа. Ты матрос. Дело знать?

Ивась не слушал штурмана. Его продолжали мучить тошнота и позывы рвоты. Тогда штурман повернулся к Демиду. Они долго говорили друг другу. И под конец штурман показал на полуют, где стояли два человека, указал на того, что повыше, проговорил сурово:

— Капитан! Бог корабль, слушать, работать!

Потом поманил одного матроса, приказал ему что-то, и тот вскоре принёс плётку из пеньки с вплетённой в неё свинцовой проволокой.

Матрос многозначительно покрутил ею перед лицами казаков, а штурман строго сказал:

— Наказать, плохая работа! Понять?

Демид мрачно кивнул головой и ответил тихо:

— Да!

— Говорить «сэр»!

Демид непонимающе посмотрел на штурмана. Тот пояснил, как мог:

— Ответ я, говорить «сэр». Понять?

Демид неопределённо пожал плечами, а штурман сказал матросу и тот ответил что-то, в конце сказав «сэр».

Штурман опять посмотрел на казака вопросительно и тот ответил:

— Да, сэр? Верно?

— Верно! Хорошо! — и больше ничего не объяснив, удалился на полуют.

Демид тут же стал объяснять друзьям, что он понял.

— А что такое это «сэр», Демид? — спросил Омелько страдальчески.

— Хрен его знает! Вроде так у них принято, вроде нашего пана. Будем так и говорить, а то плеть показывали отменную. Со свинцом. Так что поостерегитесь, казаки.

Подошёл кряжистый матрос с окладистой рыжеватой бородой, толстой короткой шеей и длинными руками с толстыми пальцами. Начал неторопливо говорить им, никто ничего не понял, но потом он ткнул себя в грудь, пророкотав грубо:

— Боцман!

Казаки переглянулись, а этот боцман поманил их за собой. Они спустились на несколько ступеней вниз на самом носу судна и очутились в низком треугольном помещении. Там прямо на полу спали несколько матросов. Боцман ногой поднят одного из матросов. Коротко поговорил с ним и ушёл.

Матрос сонно смотрел на новичков, потом спросил на сносном немецком:

— Из Германии? Откуда точнее?

Казаки переглянулись, а Ивась, превозмогая тошноту ответил:

— Нет, сэр. Мы с Руси, с Украины. Мы казаки.

— «Сэр» нужно говорить только начальникам, — заметил матрос. — А нам это ни к чему. Что такое Украина? Никогда не слышал.

— Страна такая. Далеко на востоке. Река Днепр, слышал?

Матрос отрицательно качнул головой.

— Ладно, оставим это. Значит так, ребята. Вы на английском судне. Мы скоро придём в Англию. И вы должны будете работать палубными матросами в моей вахте. За любую провинность будут нещадно бить. Потому не огрызайтесь, не советую. Берегите шкуру и зубы. Особенно берегитесь боцмана. И второй помощник капитана большой любитель зуботычин.

Казаки переглядывались. Многое они не понимали, Ивась пытался им всё растолковывать, но и сам не всё уяснил. Матрос устал, жестом показал на голый грязный пол, коротко бросил:

— Часа два можно спать. Потом наша вахта. Смотрите, что делают все, то и вы поспешайте.

Через две недели судно встало на якоря на рейде какого-то порта. В туманной дымке был виден городок, в порту стояло три судна, и на рейде покачивался ещё один корабль.

Было часа четыре пополудни. Матросы готовились съехать на берег. Наши казаки в ожидании распоряжений топтались у штормтрапа, где внизу покачивалась шлюпка.

Тот самый матрос, что говорил по-немецки, сказал казакам:

— Нас отпустят на берег завтра. А пока отдыхайте.

За это время наши скитальцы похудели, огрубели лицами. Длинная щетина покрывала лица. Времени на бритьё у них не было, да и бритв матросы не носили в своих сундучках.

Они были грязными, вшивыми, одежда успела основательно потерять свой первоначальный вид. А ботфорты они предусмотрительно не носили. Их берегли для берега. Правда, пришлось за всё это здорово повоевать. Синяки у многих до сих пор не сошли, но ботфорты отстояли. И не только их.

Демид постоянно был в подавленном состоянии. Он почти не разговаривал. Даже с друзьями редко заговаривал, больше отвечал односложно.

Смелько наоборот был болтлив, со всеми хотел перезнакомиться, со всеми хотел дружить, опасался попадаться на глаза начальству. Он довольно быстро осваивал речь англичан, в то время как Демид смог запомнить лишь два десятка названий снастей да ещё несколько слов команды.

Ивась, которого теперь звали Джоном, старался во всё влезть, всё разузнать, за что получал по морде чаще своих друзей. Но и речь он осваивал быстрее Омельки. Ему в этом сильно помогал тот матрос, что говорил по-немецки. Его звали Том.

Поскольку Ивась быстро показался начальникам очень ловким и быстрым, то его часто гоняли на марсы, по вантам и реям. Зато он почти не ходил вокруг брашпиля и на остальных тяжёлых работах. И хоть он был худ, лёгок и, казалось, слабоват, тотчас бросался в драку, когда те случались, и не всегда выходил из них побитым.

Над ним часто подсмеивались, потешались, пытались гонять по своим делам. За эти два недели плавания, он уже один раз стоял на руле и за это время ни разу не получил по зубам.

Они трудно втягивались в работу. Морская болезнь сильно вымотала Ивася и Омелько, но теперь они забыли про эту напасть.

И сейчас, стоя у фальшборта и глядя на город, друзья вздыхали, вспоминая былую жизнь. А Омелько, кивнул на город, сказал:

— Нам хоть выдадут хоть немного денег? Иначе за каким бесом нам переться туда?

— Должны дать, — отозвался Ивась. — И так незаконно нас захватили. Что, они вовсе без души?

— Какая душа, когда всё решают деньги, — Демид подал голос, и в нём слышалась затаённая злоба.

Омелько посмотрел на друга, спросил настороженно:

— Ты что-то задумал, Демид?

— Да что тут задумаешь? Ничего в голову за все две недели не пришло!

— Тут можно с тобой согласиться. У меня совсем пусто в голове. Ивась, может, ты что подскажешь? Ты больше разумеешь по-ихнему.

— Скажешь тоже, Омелько! Откуда мне-то что знать. Да и рано что-нибудь сказать или придумать. Без денег ничего не сделать. А где их достать? Мы слишком плохо знаем эту жизнь, Демид.

Друзья понимающе покачали головами. Что они могут ждать от юнца? Только отвести душу.

Они наблюдали, как шлюпка с матросами отвалила от борта. Потом в ялик спустился капитан с сундучком в руках. Два матроса слаженно гребли, капитан сидел на румпеле. Вскоре шлюпка потерялась среди других таких же, и казаки перевели взгляды на корабли, стоящие у причала и на рейде.

Подошёл Том. Он тоже устремил глаза на город. Потом повернулся к казакам и спросил:

— Рвётесь на берег?

— Без денег? — спросил в свою очередь Ивась. — Что там делать?

— Нам тоже ещё не выдали. Завтра обязательно выдадут. Так что можете надеяться, Джон. Несколько пенни и вы получите.

— И что за эти пении можно купить?

Том улыбнулся, помолчал, ответил грустно:

— Согласен, очень мало, но на пиво хватит. Хоть по твёрдой земле походите. И то благо. Ещё успеете покачаться в море.

— Ты не знаешь, куда и скоро ли пойдём снова?

— Об этом может сказать только начальство. От хозяина судна многое у нас зависит. Тут так. Что, когда и куда идти — решает хозяин.

— Команде не сообщают? — всё расспрашивал Ивась.

— Изредка. Это нам не очень нужно знать. Главное, сколько заплатят.

— А собрать хоть немного за рейс можно, Том?

— Так кто устоит от соблазна покутить на берегу? Это немыслимо, Джон!

— Что, семьям так ничего и не достаётся?

— Немного, Джон. Вот я собираюсь повидать жену и сына. Ему уже семь с лишним. Надо оставить им часть заработка, а то всё спущу, как жить будут?

Ивась задумался, а потом спросил приятеля:

— Выходит, матрос постоянно должен быть нищим и свою семью на такую жизнь обречь?

— Выходит, что так, Джон. Месяцы в море, на грани гибели, мечтаешь о береге! И, дорвавшись до него, уже ни о чём не вспоминаешь. Вот так, парень.

— Как же живут ваши семьи, Том?

— Нищенствуют. Как же ещё. Правда, мой старый приятель, ушёл на капере и вернулся с тремя сотнями фунтов. Теперь живёт припеваючи. Даже со мной едва говорил в последнюю нашу встречу.

— А где твой дом, Том?

— Тут недалеко, Джон. Всего пятьдесят миль на восток. В Плимуте. Это у нас большой порт. Там много кораблей грузится и готовится в плавание. И работу можно найти, если протекция имеется.

— Так чего ж ты бродишь по свету?

— Тянет, Джон. Больше месяца на берегу не выдерживаю. Опять нанимаюсь на судно, и всё начинается сначала.

— Это, — Ивась кивнул в сторону порта и города, — что за город?

— Этот? Фалмут. Так, небольшой городишко. Но тут живёт владелец судна.

— Так ты собираешься проведать родных, семью?

— А как же! Обязательно! Вот расчёт получу и тотчас отправлюсь. Через день-два. Охота сынишку поглядеть. Полгода не видел. Подрос, наверное.

Ивасю стало скучно после слов Тома. Он сошёлся с этим покладистым спокойным матросом. Он почти никогда не лез в драки, хотя мог драться отменно. Сам видел неделю назад.

Вечером на судно вернулся капитан. Он рассчитал тех, кто этого пожелал. Остальные, а их было совсем немного, получили свои деньги и отпуск погулять в порту или навестить родных.

— Ну что получил, Джон? — спросил Том, улыбаясь.

— Да вот получили по два каких-то гроша. Что это такое, Том? — И Ивась показал две медные монетки.

— Ещё не так плохо, Джон! Это целых восемь пенсов! Можно немного погулять или… заиметь девку на часок, как пожелаешь, ха-ха!

— Ты завтра уходишь, Том? — с откровенным сожалением спросил Ивась.

— Ухожу, Джон! В Плимуте уже подыщу себе подходящую посудину. Так что, Джон, может, ещё наши дорожки пересекутся. Пока, пойду к шлюпке. Погуляю до утра, а там и домой.

Ивась пожал ругу Тома, остальные казаки последовали примеру юноши, и Том исчез за бортом, растворившись в наступившей темноте.

Казаки долго раздумывали, куда потратить заработок. Одежда и сапоги пока имелись, остальное было им не по карману, но нож у каждого быть должен.

— Значит, никакого берега, — грустно заметил Омелько. — Жаль, очень хотелось бы.

— Ивась, сходил бы к капитану или штурману. Попросил бы для нас наши же ножи. Ведь всё забрали, подонки! — И Демид злобно проговорил грязные ругательства на родном языке.

— А и правда, Ивась! — с надеждой воскликнул Омелько. — Сходи, пощипай за бороду удачу. Вдруг получится.

Ивась задумался. Он помнил, что это может стоить ему зуба, выбитого разгневанным капитаном или штурманом.

— Попробую, други, — вздохнул Ивась. — Где наша не пропадала! Ждите.

Вернулся Ивась довольно скоро. Он не был избит, лицо источало довольство и гордость своей значительности. Бросил небрежно, усмехнувшись:

— Вот вам ножи, ребята! Берите и помните мои заслуги, ха! Получилось!

— И не бил? — с участием спросил Омелько.

— Я у шкипера был. К капитану побоялся идти. Он выпивши, а вы знаете, что можно ждать от такого. А шкипер быстро согласился. Ножи не наши, похуже, но зато тратиться на них не придётся. Можно съезжать на берег.

— Шлюпки нет, хлопцы, — недовольно бросил Демид. — Подождём до утра. Тут уже делу не поможешь. Идём лучше спать. Места стало больше и можно отдохнуть за столько дней работы. И вахту стоять не надо. Идём!

Больше двух недель матросы, оставшиеся, как и казаки, на борту, занимались мелким ремонтом снастей и парусов.

Кормили, как всегда плохо, одними сухарями да солониной раз в день. Такой, что прожевать её вонючие куски было просто невозможно. Но о другом матрос мог только мечтать, и то на берегу, где он за несколько дней спускал всё, заработанное за время плавания.

Кончалась третья неделя. Неожиданно на борту появился Том. В новой робе, башмаках, но в старых штанах, замызганных, в заплатах.

— Том! Откуда, каким ветром? Опять к нам? — Ивась бросился пожимать товарищу руки, охлопывать и трясти.

— Я за вами, парни. Вы мне понравились. Есть хорошее, очень хорошее и выгодное предложение.

— Что за предложение, Том? — нетерпеливо тряс приятеля Ивась.

— Джон, здесь неудобно об этом говорить. Поехали на берег. Там я всё вам поведаю. Идите, договаривайтесь.

Шкипер подозрительно смотрел на матроса. Подошёл с расспросами. Том неохотой отвечал, хранил молчание о предложении, которое сделал казакам.

В кабаке, пропустив по кружке эля, Том тихо сказал:

— В Плимуте готовится большая экспедиция в южные моря, ребята. Уже в порт стягиваются корабли. Рассчитывают в начале сентября поднять якоря.

— При чём тут мы, Том? — спросил нетерпеливо Ивась.

— Дело в том, что то, что я вам скажу — должно остаться между нами, парни. Обещаете? — И Том поочерёдно обвёл всех глазами.

— Можешь не сомневаться, Том, — заверил Ивась, получив одобрение молчаливыми кивками своих друзей.

— У меня есть хороший приятель. Я его встретил в порту. Он дальний родственник знаменитого корсара Джона.

Том заметил недоумение казаков, улыбнулся и пояснил:

— Это что-то вроде пирата, парни. Ну да это не так важно. Слушайте далее. Этот дальний родич Джона очень недолюбливает своего удачливого моряка, но узнал о готовящемся походе к Антильским островам. Это немного опасное, но необыкновенно выгодное предприятие.

— Что требуется от нас, Том? — торопил приятеля Ивась.

— Погоди ты, Джон! Так вот, этот мой приятель загорелся опередить своего удачливого родича. А с ним, с родичем, собрался туда ещё один знаменитый морской волк. Тут его все знают. Это сэр Френсис Дрейк! Более знаменитого капитана во всех островах не сыскать. Разве что его дядя, Джон Хокинс, о котором и идёт речь!

— Чем же этот сэр, как его, знаменит? — спросил Ивась, которого взглядами подстёгивали напряжённые глаза друзей.

— О! О таком никто и мечтать не осмеливается, парни! Он награбил у испанцев столько драгоценностей, что каждый матрос не смог унести с собой!

Когда Демид помял сказанное, он воскликнул сердито:

— Брехня! Где это видно, что матрос столько может заработать! В голове не вмещается такое! Не верю!

Том вопросительно глянул на Ивася, и тот сказал, чем вызвана такая реакция казака. Том усмехнулся, ответил уверенно:

— Тут, в порту все это помнят. Не прошло с тех пор и двадцати лет. А в Плимуте каждый мальчишка об этом знает.

— Хорошо, Том, что дальше? Говори, — остановил англичанина Ивась.

— Значит, так, ребята. Я предлагаю вам наняться на корабль, идущий в те воды. Это далеко, но сулит огромные барыши. Если с умом, то можно разбогатеть на всю жизнь. Только это должно делаться в тайне. Мой приятель не хочет осложнений с такими морскими волками, как адмиралы и казначеи флота её Величества Королевы! Вам ясно?

Казаки не всё понимали, Ивась сам чего-то не ухватывал. Лишь основу, и теперь уточнял, требовал пояснений, уточнений. Друзья нервничали, просили им пояснять и рассказывать, но это было делом хлопотным и трудным.

Всё же казаки уразумели, что им предлагают. Они задумались, тихо переговаривались, а Том терпеливо ждал, потягивал эль, изредка отвечая на вопросы Ивася.

Потом Ивась, поняв, что друзья не против предложения, готовы его принять, спросил Тома:

— Что за условия могут нам предложить, Том? Это сильно интересует моих друзей. И когда отправление?

— Будете получать питание, деньги, как обычно, с небольшой надбавкой в один пенс в неделю. За месяц набежит два шиллинга! Кроме того каждый из нас получит долю в добычи. Это может быть и сотня фунтов и больше!

— А ты кем будешь на судне, Том?

— Мне обещана должность боцмана, Джон. И бить вас я не собираюсь. Вы и так хорошо работаете. А, главное, вы надёжные парни. Соглашайтесь, не прогадаете!

— Ты ещё не ответил, когда надо быть готовыми? — опять спросил Ивась.

— Можете прямо со мной завтра выехать в Плимут. Или через неделю. Мы собираемся уходить не раньше середины сентября, Джон.

— Твой приятель, кем он будет на судне? — не унимался Ивась.

— Он будет помощником капитана. О капитане пока я ничего вам сказать не могу. Лучше вам знать поменьше. Тайна, знаете ли!

Казаки ещё долго обсуждали предложение. Они представления не имели о краях, куда им предлагают направить свои стопы. Но оно волновало, будоражило воображение, и даже Демид не пускался в мрачные предостережения. К тому же они уже немного наслышаны были о сказочных южных краях, чуть ли не в один день могущие обогатить любого, кто не поленится наклониться и подобрать валяющиеся сокровища.

В конце концов, договорились, что казаки прибудут в Плимут через неделю. Том их встретит, он объяснил, как туда добраться морем, нанявшись на посудину, идущую в Плимут.

— Так вам не придётся платить за проезд, парни, — советовал Том. — А в порту спросите судно «Миньон». Оно стоит на рейде. Это не очень большой трёхмачтовый корабль на сто двадцать тонн. Его вам укажет любой мальчишка. Идите прямо к нему. Я там буду или передам, чтобы вас приняли, скажете, что от Тома Хьюза. Это я. Вы ведь ещё не знаете моей фамилии, парни.

Казаки вернулись на борт уже вечером. Изрядно выпившие, они не привлекли ничьего внимания, а расспрашивать их было делом хлопотным.

Прошло шесть дней.

— Ивась, пора брать расчёт, — напомнил Омелько другу. — Мы уже договорились завтра быть на каравелле, что идёт в Брайтон с заходом в этот самый Плимут. Пора уж.

— Боязно, друзья, — откровенно заметил юноша. — Но делать нечего. Может, пронесёт. Ладно, молитесь за меня, казаки!

Ивась вернулся через полчаса с подбитым глазом, но с расчётом для всех

— Вот вам ваши проклятые десять пенни, ребята! Вы должны мне один пенс за синяк, что теперь светит мне в ночи, — и юноша мрачно усмехнулся. — Мы должны немедленно покинуть борт судна. Так распорядился капитан и пояснил мне подоходчивей вот этим, — и он тронул пальцем синяк. — Собираемся!

Их приняли на каравеллу после долгих уговоров и без ужина. Было уже сумрачно, наши казаки устроились на баке, где уже вповалку на голых досках лежали семеро матросов.

Снялись с якоря перед рассветом. Благодаря косым парусам, судёнышко с лёгким креном на правый борт заскользило к выходу в море.

В открытом море ход прибавился. Низкие берега полуострова медленно проплывали по левому борту. Иногда виднелась деревня или городок, на холях можно заметить отары овен. Низкие облака быстро неслись на юго-восток, можно было ожидать дождя. В сумерках показалось устье реки Плим, а потом и сам порт.

Казаки, работая на снастях, бросали тревожные взгляды на приближающийся город, глаза искали нужный корабль.

— Тут сам чёрт глаза вытаращит, и то ничего не отыщет, — бухтел Демид, с остервенением тянул брас и поглядывал на небо, где облака превратились в тучи.

— Сколько кораблей! — воскликнул Омелько в недоумении. — Где же нам отыскать нужный нам?

— Том сказал, что любой мальчишка нам его укажет.

— Тогда и волноваться нечего, — бросил Демид. Он уже давно смирился, что тут его опыт и знание жизни ничего не стоят, и отдал всё молодым. К тому же и с языком у него были большие трудности. Он никак не мог приспособить себя к английскому. Правда, термины корабля знал сносно.

Почти в темноте каравелла наконец бросила якорь, развернулась носом к ветру и затихла, слегка покачиваясь на мелкой волне. Хозяин судна объявил, что желающие могут съезжать на берег.

— Поздно уже с берегом возиться, — заметил Омелько. — Останемся до утра, потом поищем наш новый корабль. Торопиться, вроде, нечего.

— Хозяин, думаю, против не будет, — сделал предположение Демид.

Утром они побродили по причалам в поисках шлюпки подешевле. Лодочник немного подумал, посмотрел на рейд, проговорил в бороду:

— Далековато будет. С вас два пенса, морячки. Откуда будете?

Ивась не стал долго объяснять, сел на вёсла, посадив лодочника на руль. Неторопливо шлюпка пробиралась мимо больших и малых судов. Тут и военные стояли, белея пушечными портами, открытыми сейчас для проветривания пушечных палуб.

Наконец выгребли дальше, ближе к внешнему рейду. Лодочник, указал пальцем в сторону группы кораблей, стоящих на якорях. Проговорил важно:

— Вон ваша лоханка, морячки.

Казаки долго рассматривали суда, но своего признать не могли.

— Мы не можем определить, приятель, — со смущением сказал Ивась.

— Сразу видно, что опыта и навыка у вас нет, юноша. Недавно вы на море.

— Это точно, дядя. Но где же всё-таки наше судно?

— Второе справа. С золотой полосой по носу. Ещё блинд полощет. Смотрите и запоминайте. И кормовая надстройка низкая. Видите?

— Спасибо! Теперь и мы увидели. Так он совсем небольшой! А мы думали!..

— И не такие ходят в открытый океан до самого Нового Света, ребята. Зато у этого судёнышка ход отменный.

— Откуда это тебе известно? Ты ходил на нём?

— Я стар для этого, юноша. Не ходил. Однако вижу его обводы. Знатный ходок должен быть. Для капера в самый раз будет.

— Он разве капер, дядя? — Ивась удивился, что лодочник уже знает об такой тайне. — Мы думали…

— Вам долго ещё учиться, парни, чтобы сравняться со старым Бобом! Я в Новый Свет дважды ходил. Ещё с Кабботом плавал. И к острову Роанок подходил. Да вам об этом ничего, видно, не известно. Так что в кораблях разбираюсь я достаточно.

— Ты что, и капитана знаешь? — не отставал Ивась, спеша использовать говоруна-моряка, пока было время.

— Знаю ли я капитана, — усмехнулся лодочник Боб. — Я с ним уже черпал солёной водички в Бискайском заливе, сынок. Отчаянный малый этот Бен, Бен Мак-Ивен! С ним или пойдёшь на корм крабам, или набьёшь карман звоном монет. Лучше испанских, ха-ха! Помяните мои слова, сынки. Тогда не забудьте старого Боба. Договорились?

— Договорились, Боб, — машинально ответил Ивась. — Дед, Тома Хьюза ты не знаешь? Это он нас пригласил сюда.

— Ха! Кто ж не знает Тома? Вот кто дельный парень, скажу я вам. Он на «Миньоне» боцманом устроился. Его дружок там в помощниках ходит. Кстати, название корабля знаменитое. Самого сэра Хокинса был корабль с таким именем. Можно надеяться на удачу с таким судном и капитаном. Подходим.

Лодочник аккуратно подвёл шлюпку под трап, придержал её, крикнул, задрав бороду:

— Эи, там, на «Миньоне»! Принимай пополнение! Бросьте трап!

С борта свесилась бородатая голова матроса.

— Это ты, Боб? Что за пополнение?

— Друзья Тома Хьюза! Не трави попусту, спускай трап! Люди ждут.

Казаки неторопливо поднялись на борт. Огляделись. Перед ними стоял невысокий крепыш с окладистой бородой огненного цвета, аккуратно подстриженной совсем недавно. Его синие глаза ярко светлели на сильно обветренном и загорелом лице.

— Вас Том прислал, да? — спросил матрос густым сочным голосом.

— Том Хьюз пригласил нас на борт этого судна, — поспешил ответить Ивась за всех.

— Ты плохо, очень плохо говоришь. Это тебе не помешает?

— Справлялись с работой, — настороженно ответил Ивась. — Том здесь?

— На берегу. Но он предупредил о вас. Идите на бак устраиваться. Он должен скоро появиться. Устроитесь, идите на камбуз, вам дадут перекусить. На борту больше никого нет. А суперкарго спит после ночного перепоя. А вы, я смотрю, трезвые. Не употребляете?

— Когда не подносят, — недовольно ответил Ивась.

— Ха-ха! Шутник ты, однако! Как тебя кличут? Да и остальных…

Ивась назвался, представил друзей. Матрос назвался Джошуа Пейтоном, с улыбкой протянул ладонь и крепко пожал руки прибывших.

Опять теснота и отвратительные условия клетки на баке. Но было чисто, почти сухо. Вонь и здесь не могла выветриться, хотя всё было открыто и доступ воздуха был полный.

— Здесь получше будет, хлопцы, — довольно ухмыльнулся Демид. — Пошли на камбуз, поглядим, что нам дадут тут.

Кок, как здесь назывался кашевар, с любопытством оглядел новичков, усмехнулся, вытер руки тряпкой, представился:

— Фрозер. Или просто Косой Фрозер. Или совсем просто: Косой. Ха! Ко мне вас Джошуа пригнал? Понятно! Сейчас.

И пока Ивась называл своих друзей, Косой шлёпнул в миску большой блин овсянки, протянул, молвив со смешком в голосе:

— Пользуйтесь добротой моей и капитана. В море этого не будет, ха! А вы смешно говорите. Едва можно понять. Хотя говорит один этот юнга с носом, как у дятла, ха-ха! Будешь у нас Дятлом! Хорошая птица, трудяга!

Казаки вышли на палубу. Сели на комингс и принялись черпать ложками кашу. Она оказалась вполне съедобной, чем сильно удивила казаков.

Подошёл Джошуа. Присел напротив, пододвинув под себя пустой бочонок.

— Как вам Косой Фрозер? Любит всем клички давать. Ты, юноша, определённо получил кличку Дятел. Угадал? А меня он окрестил Луной. Морда у меня почти круглая и оранжевая. Кстати, капитан долго искал этого кока. Говорит, что за полуторную долю договорился. Цените, ребята! Это редкость на флоте. И каша тому подтверждение, верно я говорю?

Казаки подтвердили слова Луны энергичными кивками. Рты у них были набиты овсянкой.

Том появился лишь за час до вечера. Он радостно встретил казаков, пожал всем руки, познакомил с суперкарго, которого звали Джек Крэбб. Это был грузный угрюмый человек невысокого роста с очень толстой шеей и руками. И Том заметил по этому поводу:

— Этого кабанчика лучше не злить, ребята. Силы столько, что справиться и втроём вам не удастся. Верно, Джек? Он у нас заведует грузами, продовольствием. Очень важная персона! — Том весело заулыбался, наблюдая, как казаки с опаской пожимают тому руку с толстыми короткими пальцами.

— Этот носатый будет у нас юнгой? — спросил Джек, указывая на Ивася.

— Он уже вырос из этого, Джек, — ответил Том. — Он отличный матрос и здорово владеет шпагой. В этом он тебя одной левой, ха-ха! Остальные отменные воины, так что учить их будет нечему.

— Славно, славно, Том. Это нам подойдёт. Только они ни слова ещё не сказали. Они что, немые?

— Просто ещё не освоили наш язык для этого. Один Джон немного может объясниться, но понимает намного больше. Они молодцы, Джек.

Утром подошла шлюпка с полумёртвыми после ночных оргий матросами. Их было шестеро, и вид у них был ужасный. Расквашенные морды, синяки, ссадины и порезы свидетельствовали о бурных ночах в портовых кабаках. Не все могли своим ходом добраться до своей баковой клетки.

Капитан Мак-Ивен появился на борту через день. Он был высок и худощав. Серые глаза смотрели пристально, пытливо, в них ощущалась воля и непреклонность. Длинное лицо без бороды и усов было красноватым, нос прямой с утолщением на конце, за что Косой Кок прозвал его Бульбочкой. Капитан тут же познакомился со всеми новичками, внимательно смотрел им в глаза, молча кивнул головой. Что-то сказал помощнику, наклонив к нему голову.

Помощник был человек темноволосый, среднего роста, хорошо одет в дорогой кафтан, голова без головного убора. Бородка клином и усы были браво напомажены, придавали лицу вид бравого офицера королевской гвардии. Овальное лицо имело явные черты благородного происхождения. Тёмные глаза смотрели ясно, немного жёстко, но живо. Звали его Бартоломео де Ледерби. Отсюда можно было полагать, что он не англичанин.

Когда капитан удалился в каюту, Том с довольной усмешкой сказал казакам, кивнув в сторону удалившегося капитана:

— Порядок, парни! Капитан доволен нами. То есть вами и мною.

— Откуда ты знаешь? — спросил Ивась.

— Раз не стал ничего спрашивать, значит, доволен, Джон. Это у него такой порядок. Он здорово разбирается в людях.

— Твой знакомый помощник не появляется?

— Мы все заняты поисками людей. Он должен скоро появиться.

— Людей? Вон в порту сколько шляется без работы.

— Вот мы и подыскиваем подходящих для нашего похода. Это должны быть надёжные люди, Джон. А таких найти не так-то легко.

— Сколько же нужно людей на борту?

— Человек сорок. Не меньше. Таково распоряжение.

— Когда же выход в море?

— Если в конце сентября выйдет, то это будет удачей. Ещё много надо сделать. Провианта и того только половина. А ещё оружие, припасы к нему, снасти запасные, бочки для воды, смола, краски, паруса, да много чего. Так что не раньше чем через три недели. Обвыкайтесь, парни.

На берег их не пускали, как и остальных. Только раз в неделю можно было рассчитывать на отпуск. А если у тебя нет денег, то что тебе делать на берегу? А у наших друзей на всех осталось два пенса.

Шлюпки с грузами приходили, как правило, в сумерках, иногда прямо по ночам. Страшно тяжёлые длинные ящики поступили перед полуночью, и все матросы участвовали в погрузке и спуске их в трюм. Тут руководил Крэбб. Он же и выполнял самую тяжёлую работу.

— Вот мужик! — удивлённо говорил Ивась. — Силища ужасная! Сам видел!

— Это точно! — соглашался Омелько. — Такие ящики ворочает! А что в них?

— Определённо оружие, хлопцы, — буркнул Демид. — Что ещё такое тяжёлое может быть?

— А его нам понадобится много, — заметил Омелько. — Вон нас уже человек тридцать. Осталось совсем мало набрать, значит.

— Вы заметили, что почти все довольно весёлые ребята. Стариков нет. — Ивась подмигнул как-то таинственно. На это Демид ответил:

— И болтливых я что-то не приметил, как ты, Ивасик. Поостерегись со своим языком. Побольше помалкивай, хлопец.

— А что я? Ничего такого я не травлю, Демид! А чего молчать?

Казаки заметили, что всё, что связанно с оружием и припасами к нему, тщательно укрывалось провиантом, и его было заготовлено очень много.

— Том, что так мало грузов? — приставал Ивась в боцману. — Что, ничего для торговли не берём?

— Потише, Джон. Об этом лучше не говорить. Мы ведь не торговать идём.

— Это понятно, Том. И всё же никаких товаров.

— Зачем загружать трюм? Он для другого нам понадобится. Да и ход судна без груза намного быстрее. Мы сможем делать до десяти узлов при хорошем ветре. Это нам может очень даже пригодиться в море.

Пришлось ждать попутного ветра ещё четыре дня. Наконец всё было позади. Судно шлюпками развернули, паруса наполнились ветром, судно качнуло на волне и оно пошло набирать ход, выходя из гавани в неизвестность.

Глава 8

Дожди и шквалистые ветры постоянно сопутствовали плаванию.

И лишь пройдя Бискайский залив, погода немного успокоилась. И всё же свежие ветры от веста, не позволяли легко удалиться от опасных берегов Испании.

— Дьявольщина! — ругался акапитан, стоя на полуюте и всматриваясь в туманную даль далёкого берега. — Я побаиваюсь, что нам не удастся обойти в такой ветер мыс Ортегаль. А там Корунья с испанским флотом!

— Поднимем испанский флаг, и никто нас не тронет, — успокаивал капитана Бартоломео. — Или лучше уйти на северо-запад, подальше от берега.

— Может, и так, Барт, однако это слишком долго. Подождём до утра.

После полудня следующего дня «Миньон» всё же обошёл мыс и получил перед собой океанский простор.

С сильным креном на левый борт, судно неслось на юго-запад. Берег скрылся в дымке, океан грозно гнал огромные валы на берег. Гулкие удары этих валов сотрясали весь корпус корабля до клотиков.

Паруса гудели от напряжения, мачты дрожали, готовые лопнуть, а капитан лишь поглядывал, как в шпигаты хлещут солёные струи, когда крен делался уж слишком опасным.

— Парус точно по курсу! — раздался голос с грот-марса.

Де Ледерби вопросительно глянул на капитана. Тот напряжённо думал, не делал попыток что-либо предпринять, только жёстко смотрел в ту сторону, в которой должен был показаться парус.

— Мы ничего не сделаем, капитан? — наконец спросил помощник.

— Мы ещё не готовы, Барт. Установить пушки мы не успеем.

— В такое волнение они нам не пригодятся, капитан, — заметил помощник. — А мушкетов у нас достаточно.

— Разве что для проверки команды, Барт, — в раздумье сказал капитан.

— Вот именно, сэр, — улыбнулся помощник. — Должны же мы посмотреть наших людей в деле. Не делать же это в самый ответственный момент, капитан.

— Всё, согласен! Все по местам, Барт! Меняй курс, замеченный парус наверняка держит курс на юго-запад.

Забегали босые ноги, закричал боцман, помощник отдавал команды рулевому, палубные матросы бросились выкладывать мушкеты, шпаги, алебарды и сети с абордажными крючьями.

— Неужто будем биться? — с бледным лицом спрашивал Ивась.

— Слышал, что парус по курсу, — ответил Омелько. — Это точно испанец, а у наших англичан они главные враги. Поспешай, Ивась.

Два часа спустя парус испанца был уже виден всем. Ветер к этому времени немного утих, волнение же продолжалось с прежней силой. Берег давно не показывался.

— Корабль тяжёлый! Груза много, — проговорил Том, пробегая мимо казаков. — Мы его быстро нагоним. До темноты должны управиться. Не робей, парни!

— Что это за пушку устанавливают канониры? — спросил Омелько у Демида.

— Наверное, для стрельбы картечью, хлопец. С близкого расстояния она на палубе должна смести четверть команды.

— В такое волнение им ни за что не попасть! — убеждённо молвил Ивась.

— Волны вроде становятся меньше, — счёл заметить Омелько. — А канониры народ ушлый. Подойдём саженей на тридцать и шарахнут. Жуть, как страшно!

— Больше об этом и думать не смей, Омелько! — пригрозил Демид. — Держи всё это при себе, хлопец! С этим шутить нечего.

— А что будет, Демид? — спросил быстро Ивась.

— А то, что можно поддаться на это и в нужный момент опозориться. Тут, как и у нас, сечевиков, трусость караться должна сурово. Лучше головой в пекло, чем показать врагу задницу. То-то, ребята! Смотрите мне!

Ивась переглянулся с Омелько, спорить не стали, слушая очередную команду, готовые побежать её выполнять.

Суда быстро сближались. Тяжёлый корпус испанца грузно переваливался с борта да борт, зарывался носом в волну. Пенные потоки перехлёстывали борт, мешая матросам готовиться к отпору.

Это был небольшой трёхмачтовый купец, и шёл он не к Новому Свету. Один он бы не осмелился на такой переход.

Ивась друзьями с волнением следили, как мечутся по палубе матросы, понимая, что уйти или отбиться от британцев им не удастся.

— Приготовиться к манёвру! — прогремел голос Берта. — Пошёл на брасы правого борта! Абордажная команда, изготовиться!

Матросы дружно тянули брасы, обезветривая паруса. У левого борта уже с крючьями в руках приготовились матросы.

И тут на испанце тоже стали обезветривать паруса. В рупор капитан закричал на ломаном английском:

— Мы сдаёмся! Просим пощады!

Белое полотнище позора поползло по тросу, судно ложилось в дрейф.

— Спустить две шлюпки с призовыми командами! — Капитан отдавал приказы своим помощникам.

Заскрипели тали, шлюпки медленно поползли вниз. Матросы толпились с саблями и пистолетами в ожидании окончания спуска.

Солтер, второй помощник капитана и приятель Тома, командовал передней шлюпкой, Том второй. Во вторую готовились спрыгнуть и наши казаки.

Шлюпки било о борт, их трудно было удерживать, но никто не свалился в воду. Отвалили, дружно и сильно навалились на вёсла. Испанский купец то взлетал на гребень волны, то проваливался и тогда виднелись лишь мачты.

Ивасю было жутковато быть в шлюпке в такое волнение. Он переглядывался с Омелько, сидящем на банке и орудовавшем веслом.

До испанца было не больше пятидесяти саженей, но это расстояние прошли все промокшие и продрогшие. По спущенным трапам матросы быстро вскарабкались на борт. Капитан тут же предложил Солтеру осмотреть судно, остальным испанцы приготовили бочонок вина и кружки. Однако никто не осмелился выпить, хотя многих бил нервный озноб.

Корабль быстро осмотрели. Груз был не ценным. Англичане забрали с десяток бочек вина, рис, горох и сухари. Все деньги, что оказались в шкатулке капитана перекочевали к Солтеру.

Перегрузили и всё оружие с припасами, оказавшиеся на борту.

— Не забыть запасные паруса. Они тут имеются, я видел! — Это Солт отдавал приказания не только своим матросам, но и испанцам.

Те торопливо спускали две шлюпки, грузили их и отваливали, спеша заработать себе пощаду. И они её заработали. Никого не повесили, никого не выкинули за борт. Испанцы с поспешностью расстались и с одеждой, что нашлась у многих из членов команды, лишь бы им оставили жизни и корабль.

— Всем погрузиться в шлюпки! — Солт обращался к испанцам. — Корабль будет потоплен! До берега не больше двадцати миль и до утра вы будете на берегу! Поторопитесь!

Сдавленный ропот прошелестел среди испанцев.

Они попрыгали в шлюпки, рассовали свои скудные пожитки, еду и воду, разобрали вёсла, и, проклиная пиратов, погребли на восток. До темноты оставались считанные минуты.

— Запаливай! — раздалась команда Солта. — Вторая шлюпка, отваливай!

Из трюма потянулся дым, быстро густел, ширился, и вот пламя повалило из люков и щелей. Шлюпка Солта отвалила, медленно отошла от борта. Помощник стоял и наблюдал, как разгорается пламя пожара. Темнело.

Когда шлюпки подняли и укрепили, ночь уже властвовала над морем. Испанской шлюпки видно уже не было. А корабль полыхал жарким пламенем. Ветер сносил обрывки парусов, щепки далеко по направлению английского судна.

— Все на брасы, на реи! Растягивай паруса! — Барт орал в рупор, торопя матросов. — Полить палубу и паруса забортной водой! Убрать абордажные снасти и оружие! Быстрей, вонючие крысы! Головёшки летят!

Матросы обезьянами карабкались по вантам, реям, работали на тросах. Вскоре судно получило ход.

Испанский факел удалялся, тускнел и через час на горизонте виден был лишь бледный отблеск.

По случаю первого крещения, капитан приказал выкатить бочку испанского вина, несколько копчёных окороков, апельсины громоздились горой, и пир продолжался до пятой склянки.

— Так легко у нас получилось! — воскликнул Ивась, укладываясь в баковой клетке, подложив под себя кусок испанского старого паруса. — А я всё волновался и переживал.

— А на борт выскочил первым, — усмехнулся слегка хмельной Омелько.

— Что ж такого? Ждать вас, когда вы вёсла уложите? Да и Демид должным образом доложил нам про трусость. Боязно было припоздниться.

— Сразу видно, что парубок, — промычал Демид. — Угомонитесь, скоро наша вахта и мы не отдохнём.

Не прошёл и месяц, как подошли к Азорам. Тут пришлось удирать от военного корабля с его сорока пушками. Это было сделать легко. Ход у «Миньона» был значительно быстрее. Для острастки испанец послал вслед ядро. Оно плюхнулось в волны, не долетев более ста саженей.

Из-за шквалистого ветра и волнения, капитан решил не заходить за водой на острова. Джек Крэбб уверял, что воды до Антил вполне хватит.

Теперь ветер уверенно и постоянно гнал судно на запад. Опасаться надо только испанских военных кораблей и штормов. Но корабли этими широтами редко ходят в Испанию, а штормы подстерегают суда в любое время.

— Демид, ты не знаешь, нам что-нибудь перепадёт от того захваченного испанца? — Спросил Омелько. Он, видно было, давно хотел об этом спросить, не решался и только сейчас, когда всё давно успокоилось, осмелился.

— Вряд ли, Омелько. Было так мало, что одному капитану ничего не достанется. А ему ещё надо оплатить стоимость судна, груза, оружия, да и прибавка к этому всегда должна быть. А риск? За это тоже полагается. Сколько кораблей гибнут в море? Убыток!

— Ещё успеешь побренчать в кармане, Омелько! — хохотнул Ивась, но у самого всплыли воспоминания о пропавших богатствах, отнятых проклятыми немцами. И теперь втайне он понимал Омелька. Только не хотел в этом признаваться даже самому себе.

За три дня до появления на горизонте острова Барбадос судно попало в полосу жестокого шторма, захватившего его своим крылом. Южный ветер погнал судно вдоль цепи Малых Антил. Паруса были частично порваны, течь в трюме требовала постоянного труда по откачки воды. И четыре человека постоянно работали на помпе.

Не обошлось без неприятности. Один матрос был смыт в море, и тут же исчез в круговерти волн и пены. Второй попал под удар блока, работая на рее, и едва не свалился, запутавшись в тросах. Его сняли, но вот уже четыре дня он не может встать, мучаясь страшными болями головы.

К этому времени шторм поутих. Картина на палубе была не радостной. В беспорядке валялись тросы, канаты, куски дерева, разбитая бочка, всё промокло. Матросы валились с ног после стольких дней борьбы за жизнь судна.

— Демид, ты всё говорил, что Ивась дохляк. Гляди, он свежей нас выглядит!

— Омелько, он молодой. Что ему? Пусть побудет в нашей шкуре! — Демид с трудом передвигался по палубе, готовый в любую минуту свалиться за борт.

— А я? Едва держусь на ногах, а Ивась всё бегает по вантам.

— Пусть побегает, пока молодой. Он прыткий.

Ивась и теперь стоял на руле, когда почти все отлёживались после изнурительных дней шторма.

С ним несли вахту Барт и ещё три матроса, что ещё могли кое-как двигаться и работать. Погода позволяла идти по спокойному морю курсом на северо-запад при скорости четыре узла.

Из трюма доносились мерные удары молотка конопатчика Долбуна, как его прозвали на судне с лёгкой руки Косого. Он уже второй день стучит, течь немного ослабла. Это позволяло матросам временами прекращать качать воду ненавистной помпой.

Барт неторопливо прохаживался по мокрым ещё доскам полуюта, а Ивась с трудом боролся с одолевавшим его сном. Остальные матросы уже дремали, пока нет работы, а рулевому нет на то времени и возможности. Нужно постоянно посматривать на компас, следить за песочными часами, переворачивая их в нужный момент, пока юнга спит, вымотавшись за четыре дня.

Барт прохаживался, поглядывал на Ивася, наконец спросил, остановившись рядом:

— Ты, говорят, издалека к нам прибыл? Что за страна?

Ивась поднял голову, разлепил глаза потире, ответил:

— Это очень далеко, сэр. На востоке. Украина называется, Русь. Она под властью Польши. Пока, — улыбнулся юноша.

— Никогда не слышал. Польшу знаю, Русь, а… как там?

— Украина, сэр. Река Днепр.

— Не припоминаю. Но реку где-то слышал. А как это ты ещё в состоянии работать? Такой худой, маленький!

— Я жилистый, сэр, — улыбнулся Ивась. — У нас все в роду были выносливые. А спать мне очень хочется, сэр.

— Джон, ты не обязан называть меня сэром, это не военный и даже не торговый корабль. Здесь у нас равноправие. Вроде товарищества. Скоро мы в какой-нибудь укромной бухточке заключим договор-соглашение, где все наши права и обязанности будут оговорены.

— У нас в Сечи, есть на Днепре такое войсковое образование, тоже что-то похожее на то, что вы только что сказали. У нас друг, Демид, был сечевиком. Он и полковнику, где мы были в плену, всё рассказывал этому немцу. Он даже всё записывал в книгу. Я видел сам.

— Ты умеешь читать, Джон?

— Нет, что вы! Откуда?

— Да, Джон, пути Господни неисповедимы! В такую даль ты со своими друзьями залетел. И это ещё не всё, Джон.

Ивась улыбнулся благодарной улыбкой, что этот разговор отогнал наваливающийся на него сон.

На траверзе острова Гваделупы судно оказалось застигнутым полным штилем. Паруса безвольно повисли, жара и духота давили на матросов. Зато у людей появилась возможность отлично отдохнуть. Только вода в бочках не позволяла наслаждаться её прохладной влагой. Она уже воняла, но другой на судне не было.

Течение медленно сносило судно к северу. На второй день на горизонте забелел парус. Видно оба судна находились в разных струях течения.

В каюте капитана оба помощника уже час вели неторопливый разговор. У капитана было много вопросов, особенно к Солтеру, дальнему родичу самого великого Хокинса.

— Я не помню, что ты, Солт, говорил о планах Дрейка и Хокинса. Это настолько серьёзно, что мы опять должны оговорить все наши планы. Нам необходимо точно знать, куда прежде всего направится эскадра. Мы должны их опередить. В этом все наши надежды. Мы не можем, затратив столько средств, оказаться у разбитого корыта. Сами понимаете, что мы должны что-то предпринять. И не ошибиться.

— В последний день перед отплытием, я узнал, что эскадра намерена преждевременно напасть на Пуэрто-Рико. Там они рассчитывают захватить наибольший куш, капитан.

Мак-Ивен надолго задумался. Потом вдруг встрепенулся, оглядел помощников пытливыми глазами, хотел сказать что-то, но вдруг остановился, усмехнулся, словно погрузившись в свои сокровенные мысли, что было недалеко от истины, промолчал, оставив собеседников в недоумении.

— Капитан, вы что-то придумали? — поинтересовался Барт.

— Нет-нет, Барт! Пока ничего. Одни намёки, о которых не стоит пока говорить. Скажи, Солт, как скоро можно ожидать ту эскадру в этих водах?

— Думаю, что месяца через два они появятся здесь, капитан.

— Отлично, Солт! Это время мы используем во благо себе. Барт, тебе отыскать укромное место неподалёку от Больших Антил. Нужно осмотреть корабль, подремонтироваться, а по пути, если повезёт, пополнить запас звонкого металла. Это нам может вскоре сильно понадобиться. Барт, я жду твоего совета завтра утром. Можете идти пить вино, оно ещё осталось у нас?

Утром Барт доложил капитану свои соображения:

— Значит, поищем место у острова Кулебра, — в задумчивости произнёс капитан, выслушав помощника. — Это надо посмотреть по карте. Принёс?

Барт молча развернул старую карту, разгладил ладонью очень аккуратно, ткнул пальцем восточнее Пуэрто-Рико.

Мак-Ивен сосредоточенно рассматривал карту, водил по ней пальцем.

— Не слишком ли близко, Барт? — Поднял он голову на помощника.

— В самый раз, капитан, — уверенно ответил помощник. — Близко, островки изобилуют коралловыми рифами. Укрыться будет легко. «Миньон» у нас облегчён, пройдём в самых опасных местах, капитан. И всё поблизости. День-два хода — и мы у цели.

Мак-Ивен ещё подумал, посмотрел на молчащего Солта. Вот кивнул.

— Решено, — тихо, но жёстко подвёл капитан обследование карты. — Курс проложен, Барт?

— Как положено, капитан, — бодро отрапортовал помощник.

— Солт, иди командуй. Барт, следи за морем.

На четвёртый день осторожного плавания «Миньон» подошёл к островам.

Здесь вся ответственность легла на Барта. Он неотступно стоял у румпеля, марсовые сидели наверху, высматривая мели и рифы. Постоянно бросали лот, выкрикивая глубины.

Ещё день потратили на поиски подходящего места стоянки. Подходя к берегу, спустили шлюпку и она шла впереди, исследуя дно и рифы фарватера.

Глубины были очень непостоянны. Иногда днище судно скребло кораллы. Вода мутнела от крошева, страх врывался в груди моряков, и всё же судно удалось ввести в закрытую бухточку, окружённую нагромождением рифов и укрытую высокими пальмами, среди которых были и кокосовые.

— За работу, ребята! — прокричал в рупор капитан. — Приготовить всё для ремонта! Команду на берег собирать плоды! Шлюпку отправить на рыбалку, а самых глазастых и шустрых — наблюдать море!

Матросы были рады тверди земной. Работали дружно, весело, сбросив почти все одежды. Горячее солнце тут же опалило их обветренные шкуры, но не смогло остановить их рвения.

— Вот никогда не думал, что могут быть такие красивые места! — не раз восклицал Ивась, всё оглядываясь по сторонам. — И постоянная жарища! Даже в дождь редко зябнешь.

— Хлопчик словно жеребёнок взбрыкивает от восторга, — улыбнулся Демид.

— Да что там, Демид! — защищал друга Омелько. — Пусть порадуется. Не так часто нам это выпадает на долю. А ты, Джон, — он лукаво усмехнулся, — не обращай внимания на этого брюзгу.

— Вот бы пожить здесь, ребята! Блаженные места!

— С красоткой темнокожей, да, хлопец? — хохотнул Демид.

— Не мешало бы, Демид. Сам бы не отказался, верно?

— Боязно как-то с этими негритянками, хлопцы, — признался Демид. — Слишком они непривычны нам.

— А я бы не отказался хоть сейчас, — мечтательно молвил Омелько. — Они такие же бабы, как и наши. Может, ретивей, но это ещё проверить надо, ха-ха!

Ивась слушал со жгучим любопытством, волновался. В душе он соглашался с Демидом. А любопытство всё ж будоражило его юную плоть.

— Вот бы наши начальники соизволили набег сделать на городок здешний! Можно было б позабавиться и с темнокожими!

— Во наш Ивась! — удивился Демид. — Аппетит разыгрался! Губа не дура! И мысль совсем недурственная, ха! Я согласен с хлопцем!

— Кто ж отказался бы, — и Омелько опять загрустил. — А всё ж охота бы взглянуть хоть одним глазком на наши родные места. Соскучился я!

— Нагадал, негодник! — Демид сердито бросил брус на палубу и сплюнул за борт.

— Не плюй в море, Демид, — предупредил Омелько. — Примета плохая. Ещё беду накликаешь. Особенно сейчас, когда кругом испанцы рыщут.

— Я слышал, что лет десять назад эти самые адмиралы, что собрались сюда повоевать испанцев, уже грабили здесь. — Ивась вопросительно глянул на друзей, продолжающих неторопливо работать на палубе.

— И много нахапали? — тут же спросил Омелько.

— Едва увезли домой. Хотя этот самый, Дрейк, годами ещё раньше столько натаскал на своё судно, что серебро больше не брали, швыряли в море, а суда топили. Во дела!

— Жаль, меня там не было, — вздохнул Омелько.

— А мне не жаль, — возразил Ивась. — Вернулось четверть людей, а то и меньше. Кто их считал. Трудное это занятие, Омелько.

— Думаешь, многие из вернувшихся разбогатели? — ввернул Демид. — Пропили, прогуляли да пораздарили девкам по разным портам. Слышал, как один об том походе баил друзьям.

— Я бы не стал всё спускать, — уверенно ответил Омелько. — Бабы могут и обождать. Я бы осмотрелся, всё прикинул и завёл бы своё дело. Или землю купил бы и хозяиновал на ней. А спустить, что потом и кровью добыто… Для дураков только.

— Говоришь, пока у тебя нет этих денег, Омелько, — не успокаивался Демид.

— А я стою за Омелька, — усмехнулся Ивась. — Хорошо быть богатым! Я бы на многое пошёл для этого, Демид.

— Нет, хлопцы, редкое дело — разбогатеть, даже, когда и привалит случаем, — и Демид безнадёжно махнул рукой. — Тут хватка нужна, жестокость. Мало кто честным трудом нажил себе то богатство. Смотри на наших старшин. В любом полковнике хапуга сидит. Что ему простой люд, бедолага? Он с него последнее готов высосать себе на хуторок.

— Того мы не ведаем, Демид, — ответил упёрто Омелько. — Тебе лучше знать.

Тем временем судно разгрузили, по высокой воде вытащили на берег и в спешном порядке принялись чистить, конопатить, смолить и красить. Работы двигались споро. Матросы уже немного знали о готовящемся нашествии на столицу Пуэрто-Рико Сан-Хуан. Они наслушались рассказов о былых успехах английских пиратов. Теперь мечтали сами вкусить азарта и богатства. К тому же провиант ещё не кончился, и жить было легко с мыслями, возбуждающими воображение и вожделения.

Особенно ликовал рыжий Пэйтон. Он всем надоедал расспросами о былых походах прославленных британцев.

Капитан Бульбочка был постоянно сосредоточен, строго следил, чтобы все работы выполнялись добросовестно. Не забывал о военной подготовке. Матросы сильно выматывались всеми подобными обязанностями, но были всё же довольны.

Прошло полтора месяца и судно удалось спустить на воду, дождавшись полнолуния и высокой воды.

— Гляди, ящики разбивают! — указал Омелько на канониров. Они возились с теми длинными ящиками, которые грузили ночами.

— Это пушки, дурни, — пояснил Демид. Вон две длинные кулеврины, остальные две двадцатичетырёхфунтовые, обычные. А старая, что мы уже видели, то у них называется «бас». Пуляет картечью. С близкого расстояния может одним выстрелом десяток солдат положить.

— Капитан готовится, — протянул Омелько. — Жарко будет нам, ребятки.

— Я подслушал, стоя на руле, как Барт жаловался Солту, что испанцы по его сведениям после последнего набега англичан, сильно укрепили свои города. И флота прибавили в этих морях. Как бы нам не залететь с этими адмиралами.

— То пусть у капитана с помощниками голова болит, — отозвался Демид. — У нас свои заботы. Как остаться живым в возможной сшибке. Это куда важнее для нас. Потому почаще надо молить Бога о ниспослании нам его поддержки, хлопцы.

— Бога просить о поддержке нас в грабеже? — Ивась с удивлением уставился на Демида. — Пустое это занятие, Демид!

— Не богохульствуй, хлопец! Так завсегда делается. Обычай, вера!

— Думаешь, Бог будет помогать грабителям в их чёрных делах? — не унимался Ивась. — Много ты от Господа хочешь.

— А как же разбогатели вельможи? Без соизволения Господа? Как бы не так, Ивась! Что сказано в Писании? Богу богово, а кесарю кесарево. А где можно увидеть честного кесаря? Таких просто Бог не создал. Так что…

— Угомонитесь вы! — Остановил спорщиков Омелько. — нашлись знатоки Писания. Вы и читать-то не умеете, а туда же! Спорят! Заткнитесь лучше.

В море вышли не мешкая. Долго пробирались среди рифов, проверяя каждую сажень дна. Хорошо, что море оказалось тихим, и ветер едва ощущался. Шлюпки шли впереди, таща на буксире судно.

Укреплённые на палубе пушки придали судну совсем другой вид. А длинная кулеврина стояла на полубаке, смотря хищным зёвом вперёд, выискивая свою жертву.

Капитан приказал переделать парусное вооружение, и теперь бизань-мачта несла большой латинский парус и прямой на самой верхушке. Были вытесаны и три пары вёсел на случай штиля или чего ещё. Всё было приготовлено на случай внезапной встречи не только с купцом, но и с военным судном испанцев. От последних решено было побыстрее уходить, используя облегчённый трюм.

Капитан Мак-Ивен долго совещался с помощниками, пока не договорились обойти Пуэрто-Рико с востока, разведать северный берег и подготовиться к возможному отступлению. Ведь карт почти не было. И берег совершенно ими не изучен.

— Подойдём к Аресибо, — настаивал Мак-Ивен, — посмотрим, что можно там предпринять. У меня есть особый план отхватить приличный куш. И в этом главную скрипку должен сыграть Барт.

Солт подозрительно глянул на товарища, от вопросов всё же отказался, понимая, что у капитана выведать ничего не удастся, пока он сам не сочтёт нужным поделиться своими планами. Он начинал завидовать Барту за его близость к капитану. И это не могло ускользнуть от внимания Мак-Ивена.

— Этот Барт что-то задумал с капитаном, — жаловался Солтер своему приятелю Тому Хьюзу. — Хотелось бы мне узнать, что у них на уме?

— Лучше бы тебе не встревать между ними, Билл. Они, я думаю, люди уж сильно мудрёные для таких, как ты.

— Как сказать, Том. Этот Барт слишком скользкий тип. Мне сдаётся, что он испанец или португалец. Слышал ещё в Плимуте, как он бегло говорил с одним португальским штурманом. Подозрителен он мне.

— Чёрт с ним, Билл! Лишь бы польза для дела была!

Билл показал своим видом, что не согласен с приятелем.

Барт тем временем тщательно изучал береговую линию севера острова и нервничал, подмечая сильно устаревшие данные этой карты.

— Бен, тебе не кажется, что наш Солт чрезмерно вникает в дела?

— Это естественно, Барт. Пусть себе. Мы же не намерены с ним делиться нашими планами. Это не входит в наши намеренья. Пусть будет простым исполнителем. В этом от него больше толку.

— Между прочим, Бен, у меня тут мелькнула мысль одна, изучая карту.

— Если дельная, то выкладывай, — без энтузиазма ответил капитан.

— Пока мы будем тут в Аресибо вести наши дела, отряд в двадцать человек легко сможет преодолеть двадцать миль до одного городка в глубине острова. Уж там никто нас не ждёт.

— Надеешься получить дополнительный куш, Барт? — уже заинтересованно спросил капитан.

— А чем чёрт не шутит, Бен. Кто сможет подумать на нас, стоящих в бухте?

— Надо на месте прикинуть всё. Но мысль дельная, Барт. Поговорим после.

В Аресибо пришли под вечер. Городок оказался в приятной бухте в окружении отличного леса, поднимающегося вверх по склону пологой горной цепи. Дома утопали в густой зелени пальм и сейб.

— Утром посетим коррехидора, поговорим, прощупаем почву, — проговорил помощник Барт. — Мне необходимо подготовиться. Хотя в этих захолустьях вряд ли можно рассчитывать на умного чиновника.

— Уж тут я тебе помочь ничем не смогу, Барт. Старайся.

Матросы были удивлены отказом съехать на берег. Роптали, искоса поглядывали на офицеров. А те спокойно осматривали берег, городок и ближайшие горные цепи, покрытые тёмной тропической растительностью.

— Я так надеялся посмотреть, что это за остров! — сожалел Ивась. — Глянуть, как тут испанцы живут. Можно ли тут устроиться.

— Ты что, задумал обосноваться здесь, хлопец? — удивился Демид.

— Вот и хотел бы поглядеть, чего можно ожидать от этих мест, — отозвался юноша. — Будет ли возможность вернуться, а тут тоже люди живут. Да и куда мне возвращаться? Под польские батоги?

— Да с деньгами везде можно устроиться, — не отставал Демид.

— А у нас деньги? Ты их ещё добудь. Были они у нас, да сплыли. Об деньгах лучше не вспоминать. Появятся, тогда и думай!

— Глядите, как заговорил, хлопец! Ему, видите ли, посмотреть охота! Тут просто по земле тоскую, а он смотреть!

— Что ты накинулся, Демид? — это встрял Омелько. — Пусть себе делает по своему разумению. Это ж только слова.

— Всё спорите? — подошёл с улыбкой Том. — Чего не поделили?

Ивась обрадовался приятелю. Поведал причину спора.

— Погодите со спорами, парни, — ответил Том. — Есть предположение, что в скором времени у нас зазвенит в кармане.

— Хм! Пока что одна пустота. — Ивась пренебрежительно скривился.

— Капитан что-то толковое задумал. Вишь, на берег не отпускает. А Джефа постоянно гоняют к капитану.

— С чего бы это? — вскинулся Ивась.

— Он прилично знает испанский, Джон. Значит, готовят его на берег. Правда и капитан говорит по-ихнему, но хуже Джозефа.

— Я думал, мы сразу атакуем город, — высказался Омелько.

— Значит, планами это не предусмотрено, мой друг Ом, — усмехнулся Том.

На следующий день капитан с помощником Бартом и Джозефом, нарядившись во всё лучшее, сели в ялик и погребли к берегу.

Солт, оставшись за старшего, отбивался от наседавших матросов с требованием берега.

— Мы подписывали соглашение? Подписывали! Там ясно указано, что берега нас лишать нельзя! — Это кипятился высокий матрос с длинными грязными волосами пепельного цвета и кудлатой бородой.

— Значит, у капитана есть особый план. Видите, он взял с собой Джозефа. Обязательно вернётся и обрадует нас предстоящим дележом.

— Город-то брать на шпагу не собираемся! Что делить будем?

— Те мне не ведомо пока, ребята. Кстати, мне приказано не допускать на палубе скопления людей. Укройтесь куда-нибудь от глаз горожан.

— До города с милю будет, Солт! Чего опасаться?

— По бухте глазеют не только горожане, — отнекивался Солт. — Лодки вокруг шныряют. И потише говорите, особенно, если приблизится лодка. Это приказ, и его нарушители будут строго наказаны! Расходитесь! Больше десяти-пятнадцати человек на палубе не должно быть. Выполняйте! Крэбб, дай всем работу. Паруса шить, концы вить. Да мало ли чего можно найти на борту.

Матросы, грязно ругаясь и ворча, нехотя разошлись. Некоторые растянули у фальшборта паруса, улеглись на них и дремали, вяло переговариваясь о пустяках и наболевшем.

Капитан в это время вместе с Бартом с осторожностью вёл разговоры с коррехидором, судьёй и членом городского совета из самых уважаемых.

Собственно вёл переговоры Барт, выполняя роль капитана. Мак-Ивен был приложением, выдавая себя за португальца и помощника.

Лишь в конце беседы Барт намекнул довольно прозрачно:

— Собственно, сеньор де Морено, у нас к вам серьёзное предложение. Но с этим можно повременить.

— Дон Бартоломео имеет что-то важное? — просто из вежливости спросил коррехидор, посмотрел на своих помощников, ища поддержки.

— Более чем важное, сеньор коррехидор. Это может затронуть и ваш благословенный городок. Но больше столицу, Сан-Хуан.

— Мы заинтригованы, господа. Не могли бы вы выражаться яснее?

— Пока это не входит в наши намеренья, сеньор, — неторопливо отвечал Барт, поглядывал на капитана вопросительно, а тот кивал незначительно головой.

— Однако вы заявили о важности вашего сообщения, сеньор.

— Время терпит, сеньор, — коротко и уклончиво отозвался Барт. — Мы хотели бы заручиться вашим содействием и быть нашим посредником в этом очень важном для нас деле.

Коррехидор переглянулся со своими помощниками. Он был обескуражен, заинтригован, но всё же слегка напуган. Он прекрасно понимал, что пиратство набирает мощи, а их городок совершенно беззащитен перед их нападением.

— Вы так загадочно говорите, что я вынужден требовать от вас, сеньоры, немедленного пояснения. Вы не можете вот так просто обеспокоить нас и ретироваться, сеньоры! Я прошу вас, ясности и только ясности, сеньоры.

Барт переглянулся с капитаном.

— Нам бы хотелось, чтобы вы отправили в столицу нашу просьбу об аудиенции у губернатора. Я уже говорил, что это очень важно для вас. А мы хотели бы получить за это определённое вознаграждение.

Лицо коррехидора вытянулось. Он помолчал, стараясь проникнуться услышанным.

— Вы знаете, сеньоры, без чёткой аргументации ваших… э-э, требований, я не могу гарантировать вам успех вашего дела, сеньоры.

— Однако попытаться можно, сеньор. И я уверен, что губернатор заинтересуется нашими сведениями. Потому всё же попросил бы вас, дон Себастьян, отнестись к нашему сообщению очень серьёзно. И уверяю вас, это для вас будет очень важно, а вам лично сулит немалые выгоды. Уж поверьте на слово. Откровеннее я пока сказать не могу.

После недолгого шептания, во время которого Барт с Беном потягивали вино и лакомились фруктами, коррехидор обратился к гостям:

— Мы согласны послать гонца с донесением губернатору, дон Бартоломео. Завтра и поскачет в Сан-Хуан.

— Как долго можно ждать ответа, сеньоры? — Барт обвёл собравшихся внимательным взглядом.

— Думаю, что недели вполне хватит, сеньоры. Я постараюсь так составить донесение, чтобы оно побудило губернатора поторопиться с ответом.

— Уж постарайтесь, дон Себастьян, — поднялся с кресла Барт. — Будем с нетерпением ожидать ответа. Кстати, где мы могли бы закупить провиант? Здесь, или в соседних селениях. Хотел бы получить совет, сеньор коррехидор.

— О! Зачем же искать всё это где-то в других местах. Мы с радостью и немедленно обеспечим вас всем необходимым. Пусть ваш суперкарго только составит список, а о цене мы договоримся! Очень приятно было с вами познакомиться, сеньоры.

Они расстались весьма любезно.

Джозеф тут же был назначен «суперкарго» и приступил к переговорам по доставке продовольствия. Это было довольно трудно, учитывая незнание испанского языка. Вышли из положения тем, что на палубе работали в качестве простых матросов сам капитан и Барт. Им помогали два матроса, знавшие пару десяток испанских слов почти без акцента.

Через два дня Мак-Ивен с Бартом посетили коррехидора в его канцелярии.

— Мы не можем дольше оставаться здесь, дон Себастьян, — заявил Барт. — На несколько дней мы должны покинуть ваш гостеприимный город. Дня через три-четыре, от силы пять, мы вернёмся. К этому времени ответ, мы надеемся, будет у вас, что и требовалось.

Коррехидор не возражал, тем более что Барт объяснил уход обязательствами перед своими клиентами по торговле.

«Миньон» вытянулся в море, поставил все паруса и взял курс на вест. На борту у них оказался беглый мулат, упросивший Солта не выдавать его хозяину. Обещал помощь, как лоцман, хотя знал берег не так хорошо.

Этот мулат по имени Мануэль, был тощ, высок, с большими глазами и сильно вьющимися чёрными волосами. Он ни слова не понимал по-английски, но хорошо знал окрестные земли. Он и рассказал о дороге, ведущей в глубь острова, куда запланирован был поход.

— Как кстати появился этот мулат, — говорил Барт, и добавил: — Только за ним нужно неотступно следить. Как бы он не улизнул и не предупредил испанцев, кто мы такие.

— Солт его приютил, пусть за него и отвечает, — отмахнулся Мак-Ивен. — А мы должны его использовать с пользой для себя.

«Миньон» двинулся на запад при зарифленных парусах, борясь со встречным ветром. Никто не знал, что замыслил капитан. А тот после наступления темноты приказал не зажигать ни единого огонька, не курить, а резко повернуть судно на восток и на всех парусах идти в обратном направлении.

Матросы недоумевали. Им никто ничего не говорил, они уже хотели пристать к Барту с вопросами, когда сам капитан заявил, собрав команду на шкафуте:

— Ребята, предстоит небольшое дельце! Завтра мы высаживаем два десятка людей, и продвигаемся к селению, его укажет этот мулат Мануэль Он дорогу знает хорошо. Это займёт не больше дня пути, если поспешить.

— Поведу вас я, — объявил Солт. — Наше дело простое — получить выкуп или забрать всё ценное самим. Как получится. Потом подойти к порту, где мы стояли и, подождав сигнала, захватить его.

Матросы гулом голосов выразили своё одобрение, и тут же приступили к детальному обсуждению похода.

Предстоящее дело ободрило матросов. Жизнь пошла веселей. Городок для них представлялся лёгкой добычей. А сотня семей испанцев с достатком, вполне может обеспечить команде недельную выпивку в любом порту!

— И не только выпивку! — гоготнул рыжий Джошуа.

Его намёк все поняли. Веселье ширилось и послышался голос конопатчика Долбуна:

— А не попросить ли нам капитана по кружечке горячительного, а?

— Ничего не выйдет, ребята, — остановил их Солт. — Мы приступаем к серьёзным делам, и с горячительным придётся повременить. Подождите до успешного завершения нашего плана. Вот тогда мы обязательно это отметим!

Мулат Мануэль указал место на берегу лишь после полудня. В излучину берега впадала речушка в болотистых зарослях жёстких трав и кустарника.

Барт подробно расспросил мулата о дороге, которая вела в селение.

— Солт, Том, идите сюда. Вам придётся внимательно выслушать меня. С вами пойдёт этот мулат, но он ничего не понимает по-английски. Потому запоминайте, чтоб не сбиться с пути.

— Сколько дней нам отводится на дело, Барт? — спросил Солт.

— Точно сказать никто не может. Ждите сигнала из города или с судна. И смотрите, чтобы вас не обнаружили раньше времени. Высылайте одного-двух к морю и следите. Вы должны напасть только после получения сигнала.

— Это понятно, — Солт посмотрел на Тома и тот кивнул. — О дороге давай.

Барт подробно поведал о пути, что ждал отряд. Мулат находился рядом, со вниманием слушал, словно понимал язык. Барт иногда к нему обращался, и они обменивались короткими замечаниями.

— Вроде бы уяснили, верно, Том? — Солт разгладил ладонью морщины лба. — Остаётся высадиться и пройти миль двадцать.

— Через восемь приблизительно миль наткнётесь на дорогу. Она идёт от Аресибо. По ней можно приблизиться к порту, но быть внимательными. К селению приблизитесь на рассвете. И не очень беспокойтесь, если кто и успеет улизнуть. Нам это выгодно. И больше жестокости. Если не на деле, то хоть делайте видимость. Беглецы должны будут всё это видеть.

— Хорошо, Барт. Мы всё поняли. Всё делать открыто. Думаю, что трёх дней нам на всё это хватит.

— Если не уложитесь, то не отчаивайтесь. И помните, когда мы вас отгоним от городка, не очень спешите убегать. И своих не подстрелите. Больше в рукопашной сталкивайтесь.

— Мы должны будем с вами драться? — удивился Солт.

— Да, мы должны сделать вид, то защищаем город от неизвестных пиратов.

— Где мы погрузимся на судно? — перебил Том.

— Миль за пять на восток. Мы должны получить весть из Сан-Хуана. До той поры никакого нападения на город! А это значит, что только по сигналу. Лучше с корабля. Фонарём. Его пронесут два-три раза по палубе быстрым бегом.

Солт с недоверием посмотрел на Барта. Тот, заметив это, усмехнулся и с бодрым видом заметил:

— В чём дело, Солт? Ты мне не доверяешь?

— Не то чтобы не доверял, Барт, но вы с капитаном ведёте себя достаточно подозрительно, слишком много тайн.

— Это для нашего успеха в делах. Чем меньше народу будут посвящены в наши общие дела, тем лучше. Спокойнее, Солт. И не стоит плохо думать о нас. Капитан задумал отличную идею, а она требует полной секретности. И постарайся успокоить людей. Ты к ним ближе.

Глава 9

Отряд в двадцать два матроса, нагруженных оружием и продовольствием, с трудом продирался вверх по отрогам горной цепи. Тропа, изрядно заросшая, давала возможность двигаться вперёд только с трудностями и по́том.

Мулат Мануэль шёл впереди, обрубая мачете ветви и лианы, опутывающие со всех сторон тропу. Она временами пропадала, и приходилось искать, иногда по целому часу.

— Этак мы не уложимся во времени, — сетовал Том на привале, жадно выпивая вино, разбавленное наполовину водой.

— Эта точно, Том, — вздохнул Солт. — Этой тропой давно не пользовались. Или наш мулат её просто не знает.

— Вряд ли, Солт. Он всё же её находит. И ведёт себя уверенно. Хорошо бы побыстрее выбраться на дорогу.

Отряду пришлось остановиться задолго до темноты. Усталость слишком уж давила на непривычные плечи. И место попалось отличное.

— Всё, дальше не пойдём, — бросил на траву мушкет и сумку Солт. — Надо поберечь силы. Ещё завтра будет день. Да и где мы найдём такое хорошее место? Располагаемся, ребята! Ручей рядом и можно освежиться.

— Охрану бы выставить, Солт, — предложил осторожный Том.

— Кто нас тут ждёт? Обойдёмся! Люди вымотаны.

Второй день не принёс ничего нового. До дороги не дошли. Мулат что-то говорил на испанском, но кроме того, что он оправдывается, ничего понять не удалось.

— Наверное, он говорит, что мы слишком медленно двигаемся, а тропа заросла, — сделал предположение Том. — И это так. Завтра покажет, что и как. А на ночь мы прикуём мулата цепью к дереву. Спокойнее будет.

Мулат выражал возмущение, Том успокаивал его, похлопывая дружески по сутулой от усталости спине.

На дорогу вышли после полудня. Все е облегчением вздохнули. Мануэль опять много говорил, видимо упрекал матросов в недоверии. Ему дали целую флягу вина с водой, тем загладив недоверие к нему.

— Большую часть пути прошли, — протянул Солт, довольно ухмыльнулся в бороду, огляделся в обе стороны дороги, скорее похожей на тропу. — Будем осторожны, ребята. Всех встречных забирать с собой. Обогнавших тем более. Вперёд! Скоро привал на ночь!

Не прошли и часа, как их обогнал монах со слугой негром. Монах восседал на тощем муле и с изумлением воззрился на англичан. Он сразу их признал.

Негр попытался улизнуть, но его всё же успели перехватить, связать и привязать к мулу.

— Слезай, святой отец, — пророкотал Джошуа Пейтон. — Мы с тобой и пешочком дотопаем до селения.

Монах его не понял, но красноречивый жест был ясен, как божий день. Мула нагрузили мешками с едой, негру тоже положили на плечи мешок, и в таком виде тронулись дальше. Потом Джек Крэбб бросил свою поклажу на монаха, многозначительно пригрозил кулаком, проговорив незлобно:

— Тебе, падре, не мешает поработать. А то ты что-то слишком долго постился и отяжелел от голодухи, ха!

Больше в этот день на дороге никого не встретили.

Утром, не пройдя и часа, захватили двуколку, ехавшую навстречу с двумя мулатами. Из их разговора поняли, что те ехали на поле. Их завернули назад.

Теперь отряд шёл налегке. Даже часть припасов к оружию уложили на повозку, и мул добросовестно тащил всё это к поселению.

Перед сумерками в отряде шли уже восемь захваченных человек. Среди них были и два испанца, смертельно перепуганные и бледные. До селения оставалось не больше двух миль.

— Привал! — распорядился Солт. — Через десять минут солнце сядет. Отдохнём до утра. Смотрите, чтобы пленники не сбежали, половы пооткручиваю за них! И охрану выставить надёжную!

Матросы с пленниками отошли в сторону от дороги, углубились в высокую кукурузу и тесно расположились в ней. Пленных скрутили сыромятными ремнями, вырезанными из сбруи мулов.

— Чудные растения, — молвил Демид, обгладывая сочный початок кукурузы.

— Я впервые пробую такой. Лепёшки из этого зерна мы уже едим, а свежие не приходилось. Их, слыхал, варят и с солью. Вкусно, говорят.

— Я б не отказался от такого, да огонь не позволят развести, — ответил Омелько. — Подождём до утра. В селении обязательно попробуем.

— А смертоубийство будет? — спросил Ивась немного взволнованно.

— Кто ж его знает, — отозвался Омелько. — Как поведут себя в деревне.

— Вроде бы наш капитан не больно охоч до жестокости, — заметил Ивась.

— Может быть. Вомните, корабль захватили? Никого не порешили. Отпустил.

— И слава Богу! — Омелько перекрестился. — Зачем лишний грех на душу брать. Да и к чему убивать, когда никто не сопротивлялся.

Том поднял отряд задолго до рассвета.

— Поспешим, моряки! Время не ждёт. С рассветом необходимо быть в деревне!

— Пленных проверить, — напомнил Солт. — Грузите припас! Пленных нагрузите, пусть поработают! Выступаем!

Отряд скорым шагом, жуя на ходу, пустился по тёмной дороге. Звёзды подмигивали таинственно, загадочно, равнодушно.

Монах стонал от усталости, просил сжалиться над ним. Никто его не слушал, иногда отпускал оплеуху и тот семенил в своей сутане, поднимая пыль.

Небо над грядой гор порозовело, когда показались первые хижины деревни. Матросы приостановились перевести дух, разобрать припасы к оружию, зарядить его.

— Разбиться по пять человек, и окружить деревню, — распорядился Солт. — Бегом! Я начинаю первым. Услышите выстрелы, поспешите! За беглецами не гоняться! Пусть бегут. Так надо. Расходитесь!

Наши казаки с Томом и ещё одним матросом устремились задами деревни к восточному краю. Быстро светлело. Пронёсся крик не то удивления, не то страха. Это жители уже заметили чужаков и по деревне прокатился вал воплей и криков.

Где-то грохнул выстрел, завыли собаки, заплакали дети, заголосили женщины. Опять прозвучало два, потом ещё один выстрел.

— Растянуться цепью! — прокричал Том. — Всех гнать на площадь!

Селяне в страхе выскакивали из лачуг, устремлялись к центру деревни. Не прошло и получаса, как почти всё население собралось на площади.

Солт оглядел людей, повернулся к Мануэлю, кивнул ему, зная, что тому поручалось вести переговоры с жителями.

Мулат долго говорил, кричал, требовал, потом выхватил мачете, взмахнул им.

— Что он кричит? — спрашивал Омелько, оглядывая собравшихся жителей. — У них происходит похожее на то, как ляхи нас мордуют.

— Да, Омелько, — согласился Ивась. — Только у нас закабаляют всех, коль ещё не закабалили, а здесь мы просто грабим. Удивительно, что нет ни одного убитого.

— Слыхал, одного ранили. Выстрелы ведь слышались.

Три сотни очумелых от страха людей изредка выкрикивали что-то, пока мулат не бросился к одному испанцу из наиболее говорливых. Блеснуло мачете, испанец упал навзничь. Кровь брызнула из широкой раны на шее.

Толпа ахнула, попятилась, женщины снова завыли, мужчины хранили гробовое молчание, втянув головы в плечи.

Мулат вытер мачете о белую сорочку убитого, свирепо оглядел толпу, прокричал громко, с видимым удовольствием что-то. Тут же испанцы заволновались, запричитали. А Мануэль стал грубо выхватывать то одного, то другого из толпы и толкать в кучу, которая выросла очень скоро до шести человек.

Потом он толкнул в неё захваченного монаха. Приказал рабам приготовить обед на всех темнокожих, те в страхе бросились выполнять указание,

Матросы с интересом смотрели, как мулат расправлялся с ненавистными им всем испанцами, дивились, но лишь посмеивались себе в бороды, больше хотелось ощутить под жадными грубыми пальцами мягкость женской плоти, жар удовлетворённой похоти. Потому они поглядывали на негритянок и редких испанок, стоящих тут же с ужасом в лицах.

Мулат всё кричал, плевал в испанцев, выхватил мушкет у ближайшего матроса и выстрелил под ноги испанцам, отобранными в заложники. Острые осколки камушков брызнули в них. Кровь засочилась на руках и лицах некоторых.

А когда Мануэль вытолкнул к испанцам двух сеньорит из самых богатых семей, мужчины завопили, согласно закивали головами. Несколько негров бегом бросились выполнять приказы своих хозяев, а матросы по одному стали исчезать из толпы.

— Ух и разошёлся наш черномазый! — воскликнул Том, кивая в сторону мулата. — Наверное, скоро начнут сносить добро, полагаю. Это что, Барт так его наставил? — повернулся он к Солту, стоящему поодаль.

— Скорей всего, Том. Но мне это даже нравится. Пусть он, чем я.

— Само собой, приятель. А не поискать ли нам на это время услады у наших негритяночек?

— Я б предпочёл испанку, — мрачно ответил Солт. — Но готов для разнообразия остановиться и на негритянке. Несколько наших уже не выдержали и потерялись в толпе.

— Пока тут идёт это представление, пошли, Солт. А то ещё не успеем.

Тем временем негры стали помаленьку сносить на площадь самое ценное, что можно было найти в хозяйских домах.

Больше всего было тканей и рулонов кож, приготовленных к отправке по морю. Появились мешочки с монетами, женскими украшениями, перстнями.

Когда негры перестали приносить товары, Мануэль опять заговорил с испанцами, требуя больше золота и драгоценностей.

Казаки со скучающими лицами, устав от неприглядного зрелища, уже подумывали и о своих развлечениях. Мулат схватил миловидную девушку из богатой семьи, отволок в кусты под визг и сопротивление. Что там произошло, все догадались. Тем более, что девушка выскочила оттуда в разодранном платье, прикрываясь руками и обрывками ткани. Она рыдала, отец ломал руки, а мать свалилась в пыль, потеряв сознание.

Мулат неторопливо говорил испанцам что-то, искал глазами новую жертву, жертвы старались укрыться от его чёрных жадных глаз, матросы с гоготом толкали женщин в толпу, норовя схватить их на наиболее укромные места.

Испанцы вконец смирились. Они сами были отпущены по домам, оставив на площади своих женщин и дочерей. Горка золота и украшений сильно подросла.

Уже близился полдень. Солнце палило немилосердно, дым костров тянуло к площади, заполняя её восхитительным запахом жареного мяса. Это негры готовили обед для матросов. Мануэль, не спрашивая англичан, пригласил всех темнокожих на пир. Бочки с вином уже сгружали с повозок, груды фруктов и плодов ждали своего часа, усладить голодные рты своим вкусом, а желудки приятной тяжестью и блаженством.

Мулат заставил испанок прислуживать им и неграм за обедом, всячески издевался над ними, позорил и делал прозрачные намёки.

Лишь к вечеру, изрядно подвыпившие и очумелые от сытости и жары, матросы угомонились. Мануэль же потерялся где-то. Один матрос сказал, что видел, как тот тащил испанку за собой.

Солт ещё до захода собрал всех матросов в тени развесистой сейбы, неизменным деревом почти всех деревень.

— Ребята, мы здорово нагрузились! Думаю, что каждый сумел выпустить пар. Теперь за работу! Мы не можем оставаться в деревне. Уйдём подальше от опасного места! Собираемся! Грузите на двуколки скарб, оружие, провиант! Захватить пару свиней для завтрака и обеда! Побольше хлеба, фруктов!

Матросы недовольно кряхтели, ворчали и поругивались, разленившись от обильной еды.

И всё равно нашлись матросы, которые сумели заметить подозрительную возню в деревне.

Прибежал окровавленный Мануэль с четырьмя неграми. Они упросили мулата взять их с собой.

— Что с тобой случилось, Мануэль? — спросил Том, увидев окровавленную физиономию мулата.

Ответ Мануэля никто не понял, но это насторожило матросов. Беглецов в ту же минуту вооружили и жестами приказали сторожить.

Этот случай немного отрезвил матросов. С помощью негров быстро пригнали повозки, нагрузили их, добыли немного мулов без сёдел. И за час до темноты спешно выступили на дорогу. Мануэль не забыл со своими неграми подпалить три богатых дома.

Половина матросов была так пьяна, что едва держалась на ногах. Их уложили в повозки, остальные или шли рядом, или ехали на мулах, озирая местность и поглядывая назад, ожидая нападения.

— Вряд ли испанцы смогут на нас напасть, — говорил Омелько, наклонившись с мула к Ивасю. — Оружия у них нет, а то, что осталось слишком мало.

— Зато нас достаточно вот таких, — и юноша мотнул головой в сторону храпевшего на повозке Демида. — А сколько нас осталось? Чуть больше десятка. А их сколько? Сотня наберётся!

— Да, Ивась! Побыстрее бы уйти подальше от этой деревни.

Остановились на ночлег уже в полной темноте, найдя старое место в кукурузе. У дороги выставили охрану, сторожили и в самом лагере.

Два раза матросов поднимали, опасаясь нападения. Вокруг, как уверяли сторожа, бродили испанцы со своими рабами. Однако нападения не произошло.

— Ребята! — Солт ранним утром обходил измученныхтревогами и пьянкой матросов. — Поспешим к морю! Мы слишком припозднились! Нас уже наверняка заждались. Скотину не жалеть! Выступаем!

Солнце показалось из-за высоких холмов, когда отряд уже начал вторую милю. Спустились в широкую долину, поднялись на перевал. Дышалось легко, жары ещё не чувствовалось. На ходу жевали ломти холодного мяса, смаковали бананы, ананасы, пили слабое вино с водой. На большее Солт не решился.

После полудня неожиданно вступили в крохотное селение в окружении полей с сахарным тростником. Два десятка лёгких домишек жались тесной стайкой. Два испанца с вытаращенными глазами взирали на страшное воинство.

— Эти наверняка знали о нас! — заметил Том. — Задержимся?

— Не стоит, — коротко ответил Солт. — Пусть Мануэль отберёт ценности, остальное нам не нужно. Разве что десяток кур и сотню яиц для нас.

Мануэль быстро распорядился с этим. Испанцев обобрали, два мулата присоединились к отряду, оружие отобрали и ушли, почти не тронув женскую половину деревеньки.

Мулат объяснил, что до моря осталось не больше суток хорошего хода.

Отряд пополнился пятью мулами и теперь двигался довольно быстро. На спусках мулов гнали галопом, на подъёмах все сходили на дорогу. К ночи, в виду ещё одной деревеньки, которую Солт послал ограбить и обезоружить, расположились на ночлег.

Утром оказалось, что одного матроса нигде нет. Долго искали, пока один из рабов деревеньки не указал место, где того зарыли.

— Проклятье! — Солт жутко ругался, свирепо оглядывал матросов. — Сжечь всё дотла! Испанцев повесить! Сколько их тут?

— Двое, Солт, — ответил Джошуа уверенно. — Один с семьёй.

— Девок матросам, остальных на сук! Негров отпустить, пусть делают что хотят! Ничего ценного не оставлять! Жратвы побольше захватить.

Деревенька жарко пылала, два женских вопля провожали отряд. Мануэль со своими неграми отвели душу с этими несчастными испанками.

— Спешить нам уже ни к чему, — распорядился Солт. — Подойти к городу мы должны в темноте. Мануэль говорит, что до города мы дойдём после полудня. Вперёд, ребята! Вышлем вперёд трёх человек из рабов. Пусть предупредят, в случае опасности.

Он подозвал Мануэля, долго с помощью двух матросов, знавших два десятка слов, объяснял, что нужно, пока тот не сообразил свою роль.

Охранение ушло на трёх мулах, отряд последовал за ними шагах в трёхстах.

Холмы понижались, идти было легко, но жара увеличилась по мере приближения к морю.

Перед полуднем прискакал мулат и с трудом пояснил, что впереди селение.

— Быстро занять его и постараться не выпустить слишком много в город. — Солт оглядел отряд. — Десяти матросам скакать вперёд и отрезать деревню от города! Поторопись, ребята! Город близко!

Маленький отряд с нашими казаками ускакал к деревеньке. Остальные торопливо пустились следом. Кругом расстилались холмы с возделанными квадратами по пологим склонам. Несколько белых фигурок убегали к деревне.

В деревне уже вопили люди и выли собаки, когда отряд ворвался туда. Это была скорее даже не деревня, а усадьба богатого идальго. Ещё издали, приближаясь к деревне, услышали два выстрела, потом ещё три.

— Что тут произошло? — прокричал Солт, увидев одного из матросов. — Что за выстрелы?

— Католики вздумали оказать сопротивление, Солт! — прокричал матрос. — Я приказал убить идальго. Что с его семьёй делать?

— Это потом, Пол! Много убежало в город?

— Может, человек пять, Солт! Те, кого послал испанец. Тут ещё один остался. Надсмотрщик. Он ранен. Прибить?

— Успеется. Забрать всё, что может нам пригодиться. И выслать к городу трёх-четырёх на мулах. Одного или двух посадить на коней. Они должны быть здесь. Испанец должен быть богатым.

Том согласно кивнул, побежал организовать выступление передового отряда.

— Ивась, ты как? — всё спрашивал Омелько, трогая юношу за плечо.

— Что пристал к хлопцу? Пустяки! Царапина, а ты квохчешь, словно панночка. Вон Ивась вовсе не мучается, а ты всё беспокоишься! Том к нам бежит!

— Джон, ты ранен? — спросил Том, осматривая казаков. — А я хотел дать вам задание.

— Не беспокойся, Том, — ответил Ивась, бодрясь. — Мы вполне готовы выполнить что угодно. Говори, Том, что нам должно.

— Надо выступить к городу и предупредить нас в случае опасности. Для того даю вам двух быстрых коней из конюшни идальго. Если ты не сможешь, Джон, оставайся в отряде.

— Да что с ним случится, Том? — обиделся Демид. — Мы готовы. Где кони?

Ивась благодарно посмотрел на Демида. Его рана в плече, куда чиркнула пуля испанца, щемила, но не была опасной. Демид уже промыл её ромом, перевязал. Ему даже казалось, что он теперь настоящий казак, гордился этим, готов был на всё.

Вскоре Демид привёл двух отличных коней под дорогими сёдлами. К этому времени ещё трое мулатов присоединились к казакам и Джошуа с весёлыми искорками в глазах.

— Я едва хожу от этих проклятых мулов! И опять же. Словно других нельзя было найти! — И Джошуа недовольно усмехнулся, но искорки юмора не исчезли из его глаз.

Отряд выступил к городу. Ивась держался, храбрился, но всё же сомневался в себе, а Омелько всё причитал:

— Как тебя угораздило попасть под пулю этого испанца? Почему только ты?

— Это не я попал под пулю, Омелько! Это она нашла меня. Видно моя фигура показалась испанцу слишком внушительной и страшной, — попробовал отшутиться Ивась. — Теперь я уверен, что я достиг нужного, казачьего, правда?

— Молодец, Ивась! — Демид обернулся к юноше, хлопнул коня по шее. — Ивась, может, хочешь ехать на коне? Отменная скотина, скажу я тебе.

— Зачем, Демид? На муле покойнее. Ты ведь настоящий казак и тебе нужнее такой конь. Доволен?

— Ещё бы! Давно я не чувствовал себя так хорошо! Словно я дома!

Передовой отряд встречал повозки, отдельных мулатов мужчин и женщин с ношами на плечах. На них смотрели со страхом, видимо, уже зная про англичан. Они торопливо укрывались на обочине или в зарослях.

Поднявшись на холм, осмотрелись. Впереди, сквозь листву деревьев, увидели синеву моря. А ближе белели домики городка.

— Вот и море! — воскликнул Джошуа Луна. — Наконец-то! Где же наш корабль? Смотрите внимательнее.

После долгого изучения отрезка моря, Омелько воскликнул:

— Не этот ли наш? — и указал пальцем в сторону, отодвинув ветку.

— Он! — радостно воскликнул Джошуа, и его круглое лицо действительно расплылось в улыбке, похожей на усмешку колобка, как подумалось Демиду.

— Тогда нам надо где-то укрыться и вести наблюдение, — проговорил Ивась.

— Можно послать одного мулата на разведку, — предложил Демид. — Его никто не заподозрит. К ночи вернётся, расскажет что в городе.

— Точно! — Омелько согласно закивал головой, — Только как это объяснить ему? Ты, Ивась можешь это? Вроде знаешь несколько слов.

— А мне нравится этот язык, Омелько. Я попробую.

Мулат довольно быстро уяснил, что от него требуется. Он должен выдать себя рабом идальго, убитого англичанами-пиратами. Он взгромоздился на мула, с которого сняли седло для пущего доверия и мулат ускакал.

Отряд укрылся подальше от дороги у огромной сейбы.

— Омелько, лезь на дерево и устрой там небольшой помост для наблюдения. — Демид оглядел людей, ткнул пальцем в одного негра, — ты поможешь, — и показал на вершину дерева.

Негр с трудом, но понял, и они с Омелько подвели коня и с его спины дотянулись с помощью верёвки до нижней ветки, толщиной с туловище человека.

Мулат, посланный в город, вернулся лишь в темноте. Без мула и сильно уставший от трудной дороги на холм. Жестами и мимикой показал, что в городе смятение и паника.

— Похоже, что в городе плохо с защитой, — проговорил Джошуа. — Можно зажигать огонь. Омелько! — задрал он голову вверх.

Омелько отозвался из тёмного переплетения ветвей и листвы. Голос звучал издалека, видно забрался он высоко.

Ивась не очень громко крикнул:

— Что видно, Омелько?

— Пока ничего! Что делать?

— Смотреть! И повнимательнее! Мы поищем место для костра!

Через полчаса на вершине холма запылал костёр. Его то закрывали, то открывали одеялом. Омелько в это время с негром до боли в глазах смотрели в сторону моря, где стоял их корабль. Но прошло много времени, прежде чем в чёрном море засветился огонёк, медленно передвигающийся.

— Всё! — воскликнул Джошуа. — Можно возвращаться. Собираемся.

— Значит, завтра мы должны напасть на город? — спросил Ивась.

— Не напасть, а сделать вид, — ответил Джошуа. — Это может оказаться сложнее, чем настоящее нападение.

— Ладно, поспешим к своим, — торопил Ивась. Он чувствовал себя не очень уютно и торопился побыстрее найти спокойное место.

Солт внимательно выслушал донесение. Потом долго говорил с Томом.

— Утром двинем к городу, — заявил Солт. Стрелять в воздух или землю. Смотреть, чтобы наших не поранить. Потом спешно отступим и бросимся назад.

— С помощью мулов? — спросил Том.

— Обязательно, Том. Мы должны побыстрее оторваться от преследователей.

— Сколько времени нам потребуется для выхода к морю? — Том со вниманием посмотрел на приятеля. — Мы успеем смыться до подхода испанцев?

— Должны успеть, Том. Наши будут тормозить их продвижение. Если смогут.

— Вот именно, Солт. А почему мы все называем тебя по фамилии? У тебя же имя есть? Кажется Джастин, да?

— Угу, Джастин. Но так получилось… Короче, проще, Том. Да и без разницы.

Ранним утром матросы с «Миньона» в молчании, вооружённые до зубов высадились на берег. Мак-Ивен и Барт немногословно отдавали распоряжения.

— Ага! Уже слышны выстрелы, — заметил капитан. — Поспешим, испанцы уже готовы, только нас ждут.

— Боюсь я, Бен, как бы наши олухи не заговорили. С них станется.

— Мы постараемся опередить испанцев, вынудив пиратов бежать. Это для нас главное задание. Тронулись, пока испанцы ещё копаются. Их не так много. Гляди и трёх десяткой не собралось. Пошли, ребята, — крикнул капитан по-испански, а Джозеф уже повторял крики, перебегая с места на место.

Англичане двинулись к холмам, зеленеющими доспевающими злаками.

— Видал! — кивнул капитан назад. — Испанцы не очень торопятся. Это нам подходит. Скоро встретимся со своими. Краску приготовили?

— Всё у Джозефа, Бен, — ответил Барт. — А выстрелы продолжаются изредка. Молодцы наши.

— Вот они! — приостановился Мак-Ивен. — Можно начинать стрельбу. Только не очень интенсивно. Вперёд! — прокричал капитан, махнул шпагой и устремился на противника.

Загремели мушкеты. Вопли и крики прокатились по холмам. Испанцы отстали шагов на двести и теперь спешили на помощь союзникам.

Матросы перебежками быстро поднимались в холмы, стреляли, потом встретились лицом к лицу с пиратами, сшибка оказалась короткой, но яростной.

Не успели испанцы подбежать, стреляя на ходу, как пираты, увидев подмогу, подхватив раненых, бросились бежать, побросав немного оружия и изредка отстреливаясь в испанцев.

Раненые матросы, измазанные краской, постанывали, ругались по-испански сквозь зубы, скрывая акцент. Их оттащили в сторону. Мак-Ивен бросился за пиратами, но быстро остановился, махнул рукой, проговорил безнадёжно:

— Нам их не догнать, сеньоры. Отбились, и слава Деве Марии, — и истово перекрестился.

Барт прихрамывал. Его штанина была измазана краской, но он отстранил помощь. Крикнул, оборачиваясь:

— Всё! Возвращаемся на корабль! Раненым помогите! Сколько их?

— Четверо, сеньор капитан! — прокричал Джозеф. — И вы, сеньор, ранены?

— Пустяки! Отходим! Пусть жители завершат дело!

Полтора десятка матросов спешно спускались в город. За спиной ещё изредка грохотали выстрелы, но это было уже далеко. Испанцы недолго преследовали отступающих пиратов. Они видели, что те поспешили погрузиться в двуколки, вскочить в сёдла и просто так, на голые спины мулов, и отчаянно погоняли их.

Испанцы были довольны. Они одержали победу, гордость переполняла их. Никто не обратил внимания на странное поведение матросов. Ликование перекинулось на городок. Женщины высыпали встречать победителей. Проводили матросов радостными улыбками, одарили вином и цветами. Посетовали раненым, и поспешили к своим мужчинам.

— Кажется, удалось! — воскликнул Мак-Ивен, усаживаясь в шлюпку. — Раненых осторожнее, олухи! — закричал он, заметив мулатов на пристани. — Отваливай!

Две шлюпки дружно отвалили, гребцы навалились на вёсла.

На «Миньоне» их встретил кок Косой Фрозер и один больной матрос, едва передвигавшийся, но из любопытства вылезший к трапу.

— Подождём день-два, — проговорил Мак-Ивен уже на палубе, — и уходим к востоку. Надо подобрать наших, и идти к Сан-Хуану на аудиенцию с губернатором. Он всё же заинтересовался нашим предложением.

— Оно ни в какое сравнение не идёт с теперешними событиями в этом захудалом городишке — ответил Барт с довольным видом.

— В случае согласия губернатора пойти нам навстречу, — дополнил Мак-Ивен, в его голосе звучала неуверенность.

— Тогда нам остаётся вернуться сюда и хоть частично возместить наши утраченные надежды, — усмехнулся Бартоломео.

— Здесь ничего возместить нам не удастся, Барт. Что можно взять в жалком городишке? Придётся искать другие пути. Но упустить возможность присоединиться к адмиралам мы не должны. Это для нас обязательно.

На следующий день Мак-Ивен и Барт были приглашены на банкет к дону Себастьяну. Там собралось всё городское общество и моряков встретили настоящими криками восторга.

После сильного подпития, дон Себастьян громогласно провозгласил:

— Сеньоры, мои сограждане! Предлагаю сброситься для внесения нашим благородным союзникам достойного их подарка! Приступаем, сеньоры! Наши прекрасные сеньоры пусть обойдут всех присутствующих. И ещё, сеньоры!

Коррехидор запнулся, икнул, вытер рукавом рот, проговорил тише:

— Завтра же загрузить судно за счёт города провиантом и вином. Виват нашим победителям!

Зал огласился пьяными воплями. Вдовушки откровенно предлагали себя героям, что с охотой было принято и Беном, и Бартом.

Перец заходом солнца на следующий день, «Миньон» оделся парусами, отсалютовал выстрелом из пушки, и горделиво удалился в море, растворившись в наступивших сумерках.

Постоянно сигналя фонарями, судно медленно шло вдоль берега, пока не обнаружили ответные огни с берега.

— Паруса долой! Ложись в дрейф! Шлюпки на воду! — Барт ретиво командовал, торопил матросов.

Два часа спустя все уже были на борту. Эту ночь провели на палубе в компании с бочонком отличного испанского вина с обильной закуской.

Судно медленно шло под одним блиндом, удаляясь и от городка, и от берега. И лишь утром удалось поставить все паруса и направиться к Сан-Хуану.

— Пора подсластить матросов, — молвил Мак-Ивен своему первому помощнику. Они сидели в душной каюте капитана в одних сорочках, а перед ними на столе громоздилась горка золота, серебра в монетах и драгоценных украшений. — Что скажешь, Барт?

— Правильное решение, капитан. Это просто необходимо сейчас. Можно начинать, Бен?

Капитан кивнул, ухмыльнулся в усы, тщательно подстриженные и надушенные.

Весть о малом дележе обрадовала команду. Матросы возбуждённо обсуждали необычное для них действо, которого они, впрочем, с поразительным нетерпением, ожидали уже давно.

— Ребята, — Барт красиво выставил ногу в дорогом башмаке с большой серебряной пряжкой. — Настало время праздника на борту. Мы с капитаном подсчитали и решили выделить каждому по восемь фунтов! И за ранение по два фунта. Боцман, плотник и суперкарго получат по тринадцать фунтов. Помощники по двадцать. Капитан, как владелец судна получит пятьдесят фунтов. Остальное приблизительно тридцать фунтов на общие расходы!

Барт картинно подбоченился, помолчал, пережидая шум, поднятый матросами.

— Успокоились? Подходи к столу и получайте положенное!

Матросы восторженно галдели, получившие не знали куда деть такие сокровища и радостно переговаривались между собой.

— Хоть бы знать, что это за богатство? — ворчал Ивась, принимая свои десять фунтов. — Тут же совсем другие монеты!

— Их перевели в фунты, — заметил Том. — Так у нас всегда делается, Джон.

— И много это, Том? — не унимался Ивась, взвешивая сокровища на ладони.

— Примерно годовая получка матроса, Джон.

— Ого! Вот не ожидал такого! Но, сдастся мне, раньше у нас было намного больше. Ты помнишь, Омелько?

— Ещё бы! Но это только начало, Ивась. Слышал, что задумали наши капитан и помощник?

Ивась вопросительно уставился на друга. Спросил быстро:

— Нет, не слышал. Я больше отлёживался целый день. А что?

— Хотят большой куш истребовать у губернатора этого острова!

— А сколько это может нам выпасть, Омелько?

— Этого никто не знает, Ивась. Но думаю, что не меньше сотни фунтов отхватим. Представляешь, какие богатства?

— Не торопись. Ещё ничего не бренчит в кармане, друг!

В каюте капитана Бартоломео не мог скрыть раздражения.

— Не жадничай, Барт, — тихо говорил капитан. — Мы оставили себе больше половины и никого это не удивило. Это важно. Дальше будет больше, не беспокойся об этом. Через два года мы можем осесть с хорошим капиталом. И спокойно заниматься делом, которое будет приносить нам приличный доход.

— Может, и так, Бен. Но только сердце разрывалось, отдавая этому сброду столько фунтов!

— Брось ты об этом, Барт! Я отобрал самые лёгкие монеты, Нам же достались все драгоценности, цену которым здесь никто не знает. Думать надо о переговорах с губернатором, вот главное для нас. Кстати, я подумал, что адмиралы появятся здесь ещё не скоро.

— Сам говорил, что через два месяца, Бен. — Бартоломео подозрительно посмотрел на капитана.

— Я не стал возражать, Барт. Их эскадра будет двигаться вдвое медленнее нашего «Миньона». Там много разного судового сброда, а наше судно быстроходно. Я думаю, что они раньше чем через сорок дней не объявятся на подходе к заливу к Сан-Хуану.

— Резонно, — согласился помощник. — Значит, у нас есть ещё время. Но торопиться следует.

— Завтра мы станем на якоря на внутреннем рейде, Барт. Я тут же потребуем аудиенции. Время уже поджимает.

Судно остановилось в четверти мили от причала Сан-Хосе. Город поразил моряков белизной домов, колокольнями церквей и морем зелени. Сразу за городом начинались отроги гор, поднимающихся в буйной зелени лесов.

Часть команды, которые ни слова не говорили по-испански, затолкали в самые отдалённые уголки трюма. Остальным было запрещение близко подходить к таможенным чиновникам, а больше сидеть на реях, имитируя ремонт или уборку снастей.

Бартоломео показал чиновнику письмо губернатора с приглашением, тот в недоумении прочитал его, поклонился, удовлетворился скромным подношением и тут же выдал разрешение на посещение берега без какой-либо проверки и досмотра.

— Я попросил бы вас, сеньор, — учтиво поклонился Барт, — оповестить губернаторскую канцелярию о нашем подходе. Буду весьма обязан вам, сеньор.

— Мой катер обязательно передаст вам решение губернатора. Мы уже наслышаны о вас, дон Бартоломео. Вы не будете долго ждать.

— Видно, что здешние власти всерьёз восприняли нас, — удовлетворённо и с усмешкой, протянул капитан, проводив таможенников взглядом.

— Если так, то завтра или чуть позже, мы будем приняты, Бен. Это обнадёживает меня.

Посланец от губернатора прибыл даже раньше, чем ожидался. За час до вечера посланец на ялике передал конверт Барту и, учтиво склонив голову, отвалил от трапа.

— Как всё стремительно развивается! — воскликнул Бартоломео довольным голосом. — Завтра до обеда у нас аудиенция, после мы приглашены на обед, сеньор капитан. Будьте готовы к переговорам, мой капитан, ха!

— Мой смелый поступок и отлично составленное письмо нашего друга дона Себастьяна возымели действие, Барт. Я доволен! Уверен, что губернатор выложит десять тысяч золотых! И это только начало, поверь мне, мой друг!

Двое матросов, Джозеф и ещё один, одетые во всё новое и испанское, ожидали у трапа, когда разодетые капитан и Бартоломео спустятся в ялик. Матросы с борта посмеивались, переговариваясь с товарищами. Те напускали на себя важный вид, красуясь в зелёных кафтанах, в беретах серого бархата и белых чулках с зелёными башмаками с бронзовыми застёжками.

На пристани англичан встретил капитан в отлично пригнанной форме кавалеристов. Он откозырял, пригласил в экипаж, запряжённый отменными рыжими конями, толкнул кучера в спину и они покатили по мостовой к дворцу губернатора.

Лакеи приняли шпаги и шляпы, а дворецкий, важный высокий негр в роскошном кафтане, величественно пригласил гостей следовать за ним.

В приёмной моряков попросили подождать. Лакей с поклоном предложил им по бокалу вина, охлаждённого и ароматного.

— Приятное начало, — шепнул Мак-Ивен помощнику. — Как бы не уронить его.

— Я не подведу, Бен, — ответил Барт, легко склонил голову в несколько небрежном поклоне, помня, что множество любопытных глаз пристально наблюдают за ними.

Появился дворецкий, величественно поклонился:

— Прошу вас, сеньоры! Губернатор ждёт вас.

Большие двери распахнулись. Они вошли в большую, богато оформленную и обставленную комнату-кабинет. За резным столом восседал довольно моложавого вида мужчина в роскошном мундире со знаками отличия. Он был немного грузноват, распарен, но держался бодро, с важностью герцога.

Он не встал, но протянул руку в сторону кресел, сказал басовито.

— Прошу садиться, сеньоры. Я получил ваше предложение, и должен признаться, заинтересовался им. Кто из вас капитан дон Бартоломео?

Барт встал, галантно поклонился, прижав руку к сердцу. Молвил тихо:

— К вашим услугам, сеньор губернатор.

— Итак, дон Бартоломео, я вас внимательно слушаю.

Барт только сейчас заметил в отдалении тёмную фигуру епископа. Он опять встал, поклонился, проговорив с благоговением в голосе:

— Прошу простить меня, святой отец. Не заметил. Позвольте получить ваше благословение.

Епископ чуть склонил голову, поощряя религиозное рвение. Мак-Ивен тоже поднялся, однако кивка не удостоился и лишь позволил себе склонить спину.

Барт приложился к руке епископа, вернулся на место, молча протянул губернатору конверт с пятью сургучными печатями, поклонился, вымолвив тихо:

— Коррехидор дон Себастьян просит принять его донесение о набеге на город Аресибо небольшой ватаги пиратов. Кстати, мы с трудом удрали от их корабля от мыса Кабс-Яухо, сеньор губернатор.

Глаза губернатора полезли наверх. Его удивление и озабоченность были так очевидны, что Барт про себя улыбнулся, довольный своей находкой с донесением.

— Если позволите, сеньоры, я ознакомлюсь с донесением. Это меня сильно обеспокоило.

Моряки учтиво склонили головы.

Губернатор прочитал пространное донесение коррехидора дона Себастьяна, передал его епископу, посмотрел на Бартоломео с большим интересом, спросил:

— Вы были героем, дон Бартоломео. Я приношу вам свою благодарность. — Он отпил глоток из высокого серебряного бокала, вытер губы платочком. — Итак, сеньоры, что вы хотите нам сообщить?

— Видите, сеньор губернатор, — начал Барт с поклоном. — Мы коммерсанты и, поймите нас правильно, мы случайно от одного пленного англичанина… Мы его подобрали в шлюпке, в море, сеньор губернатор…

Барт делал вид, что стесняется, губернатор же нетерпеливо подтолкнул его.

— Прошу вас, дон Бартоломео. Продолжайте, не стесняйтесь.

— Так вот этот англичанин поведал нам, что эскадра англичан собирается захватить Сан-Хуан, сеньор губернатор.

Губернатор обернулся к епископу. Некоторое время длилось молчание.

— Но, позвольте, сеньор! Эти сведения достойны внимания?

— Абсолютно, сеньор губернатор. За них я ручаюсь.

— И когда это может произойти, дон Бартоломео? Это очень важно для нас.

— Простите, сеньор губернатор. Но я уже говорил, что мы коммерсанты…

— Так! — Губернатор помолчал. — Вы намекаете на вознаграждение, сеньор?

— Мы вынуждены, сеньор губернатор. Дело ведь нешуточное. Целая эскадра!

— Что вы требуете, сеньоры? — довольно сухо проговорил губернатор.

— Мы не можем требовать, сеньор губернатор! Боже упаси! Только просим.

— Говорите же! Сколько? — и он опять повернулся к епископу.

— Мы смиренно просим у сеньора губернатора десять тысяч золотых, прошу нижайше простить за дерзость, но…

Губернатор долго молчал. Сопел, утирался надушенным платочком пил из бокала, грозно поглядывая на моряков. Наконец вымолвил тихо:

— Вы правы. Это большая дерзость, сеньоры!

— Простите, сеньор губернатор, — поспешил с поклоном заметить Барт. — Я главного ваг не сказал.

— Что может быть главнее? — повысил голос губернатор.

— Кто возглавляет эскадру, сеньор губернатор.

— Это имеет значение? — спросил уже с раздражением губернатор.

— Когда вы услышите их имена, сеньор губернатор, вы сможете оценить это по достоинству. Клянусь всеми ветрами, вы в этом убедитесь.

— Прошу вас. Назовите имя, или имена.

— Это знаменитые пираты английской королевы сэр Френсис Дрейк и сэр Джон Хокинс, сеньор губернатор. Уверен, эти имена вам многое могут напомнить.

Мак-Ивен украдкой наблюдал за реакцией губернатора. Тот едва заметно вздрогнул, побледнел и долго молчал, шумно сопя.

Раздался тихий голос епископа:

— Чем вы можете подтвердить ваши слова, сеньор?

— Эти сведения, ваше преподобие, абсолютно верны. Мы их проверили ещё раз, допросив с пристрастием того моряка. Он умер под пытками, но отвечал честно и правдиво. Он был с одного разведывательного корабля англичан. Он затонул в шторм, его обломки мы ещё успели обследовать.

— Какими силами располагают англичане? — спросил губернатор.

— Матрос не смог на это ответить, сеньор губернатор. Только заявил, что в Плимуте, где собиралась эскадра, уже были стянуты девять кораблей. Ожидалось, как он говорил, ещё штук двенадцать, пятнадцать. Внушительная сила, если посчитать, что несколько судов вспомогательных, которых в расчёт не принимаются.

Опять наступила долгая тишина. Она нарушалась лишь жужжанием мух и отдалёнными звуками, доносившимися из дальних помещений дворца.

Вдруг дверь с шумом открылась. Губернатор поднял голову, глаза гневно выпучились, голос метнулся к двери:

— Кончита! Как ты посмела ворваться в кабинет, когда у меня очень важные дела с сеньорами! Вон!

— Но папа! Мы все волнуемся! Обед уже готов, а вы всё не идёте! Скоро вы закончите?

Голос приближался и вскоре моряки, вскинув головы, смогли увидеть молодую девушку в шикарном платье е красивыми украшениями. Они вскочили, поклонились, а девушка с любопытством уставилась в их лица своими удлинёнными глазами на миловидном лице.

— Это те самые сеньоры, что должны были сообщить нечто важное, папа?

— Кончита, ты мне мешаешь. Дай мне закончить, и я скоро представлю вам этих более чем благородных сеньоров.

— Папа, поторопись! Мама уже нервничает. И не только она… — глаза девушки озорно и дерзко расширились.

Губернатор не смог скрыть некоторого смущения, не ответил, лишь грозно нахмурил брови. Она же кинула весёлый взгляд в сторону епископа, присела слегка, пролепетала:

— Благословите, святой отец! — и склонила свою смазливую улыбающуюся голову под благословение.

Уходя, девушка стрельнула своими странными глазами на Барта, тот поклонился и стоял так, пока девушка не закрыла за собой дверь.

— Простите, — всё ещё не приходя в себя, пробормотал губернатор, обернулся к святому отцу: — Вы бы построже с этой козой, святой отец…

Тот не ответил, лишь слегка наклонил голову. А губернатор посмотрел на Барта, словно изучая его, молвил нерешительно:

— Дом Бартоломео, придётся нам отложить наши переговоры на более поздний срок. И прошу отобедать с нами. После мы сможем продолжить.

Он поднялся с видимым удовольствием. Позвонил в колокольчик. Появился дворецкий, склонив свою величественную голову.

— Всё готово к обеду, Херонимо?

Глава 10

— Ты знаешь, Барт, — говорил Мак-Ивен в каюте после возвращения из дома губернатора, — мне всё больше кажется, что мы сможем тут отхватить задуманное. Губернатор ещё немного поломается и согласится.

— Куда ему деться, Бен? Флота и гарнизона нет, достойного отбиться от Дрейка. Если будет знать время, то сможет хоть что-то предпринять. Послать за флотом, усилить гарнизон.

— Завтра мы продолжим переговоры, и можно с уверенностью сказать, что денежки у нас в кармане, — капитан благодушно откинулся на спичку кресла, отпив глоток вина.

— Между прочим, Бен, мне кажется возможным завести интрижку с дочкой нашего губернатора, — усмехнулся помощник. — Аппетитная девочка. И уж до того самоуверенная и самовлюблённая, что так и охота завалить её в тёмном углу, ха-ха!

— Не слишком ли опасное занятие, Барт? Может повредить нам.

— Пустое! Девка сама не прочь поиграть в любовь. Уверен, она уже познала вкус запретного и сладкого греха. Как ты думаешь?

— Похоже на то, — лениво отозвался капитан. — Но не торопи события. Мы должны закончить наше дело.

— Думаю, что одно другому не повредит, Бен. А заручившись поддержкой Кончиты, можно и кое-что ещё подыскать для нас.

— Это меняет дело, Барт, однако я сильно навеселе и хочу спать. Иди к дьяволу в пасть, Барт! Завтра поговорим, будет время.

Солт пристал к Бартоломео с расспросами. Тот притворился сильно раскисшим и удалился в свою каюту, оставив второго помощника в недоумении размышлять над происходящим.

Следующий день принёс положительные результаты.

— Сеньоры, — заговорил губернатор после обычных церемоний и угощений, — не слишком ли у вас разыгрался аппетит? Десять тысяч золотых! Это собрать просто невозможно!

— Сеньор губернатор! — воскликнул Барт энергично. — Нашествие англичан обойдётся вам в пятьдесят тысяч, и то в случае одних только сражений. А в случае захвата города? А это вполне может случиться! Вы все потеряете вдвое больше, и к тому же выплатите огромную контрибуцию. Вспомните, что принесло предыдущее нашествие Дрейка в эти воды, сеньор губернатор!

— Вы, конечно, правы дон Бартоломео, но десять тысяч! Можно согласиться на восемь, и то с большой натяжкой. Я взываю к вашему долгу, патриотизму, сеньоры. Будьте благоразумны и благородны!

Барт переглянулся с Мак-Ивеном. Тот незаметно кивнул, а помощник проговорил, изображая на лице чуть ли не оскорблённую невинность:

— Вы, сеньор губернатор, тронули наши сокровенные струны души. Будь по-вашему. Мы согласны.

— Я был уверен, сеньоры, что ваше благородстве возьмёт верх! — Губернатор был доволен и не скрывал этого.

Епископа сегодня не было, и беседа проходила в более непринуждённой и свободной обстановке.

— Не соблаговолите оформить наше соглашение официально, сеньор губернатор? — скромно потупил глаза Барт. — Знаете ли, деньги… они любят счёт, а в нашем случае ещё имеются и другие осложнения. Это, конечно, в случае не немедленной выдачи всей суммы, сеньор губернатор!

Губернатор подумал с минуту, изучая помощника. Потом вздохнул, но проговорил довольно бодро:

— Я распоряжусь составить документ, сеньор Бартоломео. И намерен половину суммы выплатить немедленно. Но при условии всех сведений, которыми вы располагаете. Немедленно, по получении вами задатка.

— Это очень благородно с вашей стороны, ваше превосходительство! — встал помощник и манерно поклонился.

— А пока всё это будет готовиться, не соизволите ли вы, сеньоры, перекусить в узком семейном кругу? Прошу вас, сеньоры.

Вызванные чиновники с поклонами выслушали приказ, удалились, а губернатор с довольной усмешкой произнёс:

— Прошу без церемоний, сеньоры. Гостей почти не будет, так что прошу чувствовать себя, как дома. Прошу!

Кончита встретила Барта весьма откровенной улыбкой. Он же был подчёркнуто предупредителен, учтив и слащаво любезен.

Епископ строго посматривал на девушку, однако это не действовало на неё. Она постоянно искала способы перекинуться словом с красивым Бартом.

После обеда губернатор попросил прощения и удалился отправлять обычаи сиесты. Мак-Ивен с беспокойством переглянулся с Бартом, но того уже подхватила Кончита и ненавязчиво увлекла в сад.

Капитан побродил по дворцу, заглянул в отдельные помещения, потом устроился в тени высоких цветущих кустов и закрыл глаза. Он задумался, перебирая в голове возможные варианты их сделки. Было немного обидно, что у них не всё получается так, как рассчитывали.

Полтора часа спустя моряков пригласили в кабинет губернатора. Несколько чиновников уже стояли там, готовые предоставить на подпись заготовленные бумаги и кожаные мешочки с монетами.

— Господа, — важно произнёс губернатор. — Прошу садиться. У нас всё готово. — Он сделал знак рукой чиновникам. — Вот бумаги, я их подписываю на семь тысяч золотых. Вы их получите, когда подтвердятся все ваши предостережения, сеньоры. Полагаю, что это честно.

— Не извольте сомневаться, сеньор губернатор, — поклонился Барт.

Моряки приняли бумаги, потом посмотрели на мешочки, а губернатор заметил, махнув рукой на чиновников:

— Вам не следует беспокоиться об этом, — сделал вялое движение в сторону оставленных денег. — Вам доставят их на борт судна.

Моряки недовольно скривились, а губернатор усмехнулся, благосклонно воздел руки к потолку.

— Я вас понимаю, господа. Но вот моё слово, слово гранда Испании! А оно чего-то да стоит! Не тревожьтесь и выкладывайте то главное, что стоит столько денег!

— Что ж, ваше превосходительство, — вздохнул Барт. — Извольте. По нашим расчётам флот англичан должен появиться в этих водах самое большее через месяц, сеньор губернатор. И вам потребуется быстрота действий, если вы надеетесь отстоять этот прекрасный город от северных варваров.

Губернатор слегка изменился в лице. Он долго раздумывал, потом торопливо попрощался с моряками, не забыв предупредить, что они всегда желанные гости в доме губернатора. Капитан с помощником в сопровождении раба, нёсшего золото, отправились к ожидавшему их ялику. Их сжигало нетерпение и сомнение.

Они постарались незаметно пронести золото в каюту капитана, спрятав в корзину с фруктами. Следом шла шлюпка, доверху наполненная снедью для матросов. Это было встречено радостными криками, которые пришлось подделывать под испанские.

— Посмотрим, что нам всучил губернатор! — шёпотом проговорил Мак-Ивен.

Один мешочек опорожнился, горка монет засверкала в лучах низкого солнца, светившего в окно каюты.

— Гм! Отличное зрелище! — Мак-Ивен блаженно запустил пальцы в горку золота. — Не обманул его превосходительство. Посмотрим, что в остальных.

— К сожалению здесь только три тысячи, — с сожалением протянул Барт.

— Погоди ты! Нужно быть полным олухом, чтобы вот так выложить столько денег неизвестно за что. Он сделал совершенно правильно. Даже слишком, мой дорогой Барт! Остальное получим не позже, чем через месяц.

— Вдруг адмиралы изменят свои планы, Бен?

— Маловероятно, Барт. Они слишком долго их обсасывали. Во всяком случае, мы сможем покинуть гавань, если появятся неблагоприятные условия для нас, Барт.

Барт скривил губы в неуверенную усмешку, не ответил, давая понять, что у него имеются большие сомнения на этот счёт.

Мак-Ивен понял мимику помощника, проговорил уверенно:

— Об этом не стоит беспокоиться, Барт. Судно у нас достаточно быстроходное, и мы без особого труда выскользнем под покровом ночи из бухты.

— Хотелось бы верить в это, Бен.

Два дня спустя по городу поползли слухи о готовившемся нападении англичан, и постепенно паника охватила жителей.

Две сотни кавалеристов гарнизона не могли оказать сопротивление такой эскадре, это понимали все в городе.

— Ты знаешь, за кем послано, Барт? — Мак-Ивен серьёзно посмотрел на помощника.

— Не тяни, Бен! Что за дурацкая привычка!

— За Франсиско де Тельо! Слыхал про этого адмирала? Весьма энергичный моряк, доложу я тебе.

— Нам-то что с того? — удивился Барт.

— А то, что этот адмирал может создать нам дополнительные трудности.

— О чём ты, прости, говоришь, Бен? Как он может нам осложнить жизнь?

— Например, патрулировать море перед бухтой. Тогда нам будет необходимо получить разрешение на выход в море от самого губернатора.

— Вон оно что! Это действительно тревожно, Бен. Придётся заручиться содействием Кончиты, Бен, — улыбнулся Барт. — Похоже, я смогу это устроить. Девчонка просто стервенеет от нетерпения. Я лишь распаляю её, выдерживаю до определённого состояния.

— Не перехитришь ли ты сам себя, Барт? Это дорого может нам стоить.

— Надеюсь, этого не произойдёт, Бен. Да и долго я не смогу продержаться.

Мак-Ивен вскинул брови, усмехнулся в усы, промолчал, лишь покачал головой. А потом заметил с некоторым беспокойством:

— Мы упустили ещё одно, Барт. Форт.

— А что форт? Ты думаешь, что он может нам угрожать в случае попытки выйти в море? Для этого имеется ночь. Но без денег этого мы не предпримем. Верно, Вен?

— И мыслить глупо в таком направлении, Барт! Мы не такие дураки.

Матросы всё больше выражали недовольство сидением безвылазно на борту судна, когда город манил их своими красотками, ромом и прочими прелестями берега.

— Сколько мы будем тут высиживать яйца, словно наседки? — кипятился Джошуа Пейтон, потеряв весёлость в глазах.

— Пусть капитан объяснит нам, зачем нас держат тут, в бухте? — громоздкий матрос рубанул ладонью по воздуху.

— А что? Пойдём и спросим. А то с тоски подохнем тут с побрякушками в карманах! Он должен нам всё пояснить!

— Погодите, вы, корабельные крысы! — Джек Крэбб выступил вперёд. — Вы в этом городе не должны показываться, а не то в момент расколют — и концы нам! А в скором времени денег втрое больше будет, поверьте мне. Знаю доподлинно! Угомонитесь, пока не поздно!

Матросы тихо загалдели, ругань так и лезла из их злобных ртов.

— Ладно, ребята! — бросил Долбун-конопатчик. — Джек прав. Мы не можем в город выходить. Крышка будет всем!

— Постой-ка, Долбун! — Джошуа подступил к конопатчику. — Откуда деньги появятся? Что за дела тут творятся?

— Это нам без разности! Были б денежки! Остальное не наше! — Плотник с почти чёрной бородой пыхтел трубкой, что была новинкой даже среди матросов. — Капитан сделал намёк, значит вскорости можно пополнить звоном свои карманы.

— А ты, Джек, всё же пошёл бы к капитану поговорить, — уже примирительно настаивал Джошуа. — Спокойнее как-то будет.

Мак-Ивен с разрастающимся раздражением выслушал Крэбба, отмахнулся поначалу от суперкарго, но всё же поразмыслил и ответил:

— Ладно, Джек. Ты прав. Людей надо ободрить, задобрить подачкой. Действительно, народ слишком обозлён. Я это понимаю. Что ж, сделаем так. Иди объясни матросам, что деньги им выдадут сегодня же.

— Ну что, Джек? — подступили к суперкарго матросы. — Получилось?

— Всё в порядке, ребята. Сегодня получите по несколько монет. Обещал.

— А с берегом что? — подал голос один матрос.

— Заткнись, Джо! Никак не понял, что нам закрыт туда фарватер? Дурак, что ли? Угомонись!

Омелько сидел с Ивасём на комингсе, побрякивая в горсти монетами.

— Всё ж сдаётся мне, Ивась, что капитан с помощником ведут какую-то в городе игру. Вот бы дознаться.

— На что тебе это сдалось, Омелько? — Ивась уже выздоровел, и теперь, как и остальные матросы, посматривал на город жадными глазами.

— Сам говорил сколько раз, что интерес должен быть. Тогда и жить будет интереснее. Вон выдали по два фунта, а с чего это? Посчитай-ка на всех. Сколько получится? Ого! А где взяты?

— А ты хотел, чтобы капитан с помощниками ничего себе не прикарманили? Где ты таких видел, дурень? Я ещё не встречал.

— Ты ещё и не жил, Ивась! Потом вспомнишь мои слова. Усы выросли, а мотать на них тебе нечего. Оглянись кругом! Одни хапуги вокруг!

— Что ты сегодня такой взбешенный? Не пойму я.

— Зло берёт, когда одни живут за счёт других, да ещё и благодарности за это требуют. Паскудство это, Ивась!

— Так всегда было, и не тебе изменить это, Омелько. Лучше успокой душу, пойди к Косому пропустить малую толику для ублажения духа.

— Пошёл ты! Дух этим не ублажишь!

— Ну а до церкви нам далеко, друг. Не пойдёшь ведь в это поганое гнездо католиков! Осквернять себя не станешь ведь!

— Это точно ты молвил, Ивась. Не стану я этого делать, грех на душу в этом далёком краю брать на себя.

— А с другой стороны, Омель, и католики Христу поклоняются, как и мы. А с чего тогда столько толков происходит? И бьются каждый за своё!

— Бог их разберёт, Ивась. Не нам с тобой в этом разобраться.

В городе тем временем распространились слухи о скором прибытии из Гаваны флота адмирала де Тельо. Это сильно подняло дух горожан. Многие перестали собираться вглубь острова, заблаговременно спасая добро и жизни в глухих отрогах невысоких гор, поросших густыми непроходимыми лесами.

— Индейцы их не пощипают? — спросил как-то Ивась ещё раньше, видя, как телеги тянутся за город.

— Какие индейцы, Джон? — удивился Том. — Их давно всех выбили! Если и остался какой-то десяток, так от страха забились в норы и живут, словно звери. Одни метисы о них ещё напоминают. Их здесь достаточно, а индейцев?

— К чему было их всех убивать? — удивлялся Ивась, ни к кому не обращаясь.

— Сгоняли с земель, убивали во время восстаний, морили болезнями и на плантациях. Вот и исчезли они с этого Богатого острова. Это испанцы так назвали этот остров: Богатый, то есть Пуэрто-Рико. Богатый Порт иначе.

— А я уже много слов знаю по-испански, — похвастал Ивась. — Я постоянно с неграми и мулатами пытаюсь разговаривать. Один по имени Ариас сильно мне помогает, Том. Хочешь послушать меня?

— На кой чёрт это мне надо, Джон! Без этого отлично обойдусь. Хотя и я уже чуток кумекаю. У меня способности к чужой речи есть. Сам смог заметить. Немецким я не обучался, а смог же поговорить с тобой.

— А мне нравится, Том! Что тут делать, когда на берег выйти нельзя?

— Оно-то конечно, Джон. Не помешает, но специально это учить? Такого желания у меня нет. Да испанский и вовсе не трудный язык. Я его легко и быстро улавливаю.

Барт каждый день съезжал на берег. Его приветливо принимали во дворце губернатора, особенно Кончита, которая всё настойчивее домогалась его расположения. И это ей удавалось.

Губернатор души в дочери не чаял, позволял и прощал ей всё, чем она и охотно пользовалась, пренебрегая материнскими увещеваниями и наставлениями сё наставника, святого отца.

Барт постепенно увлёксямолоденькой распутницей, тем белее, что безделье сильно угнетало его, особенно беспокойство о невыплаченных деньгах и невозможности вырваться из гавани.

— Кончита, дорогая, я глубоко обеспокоен нашими отношениями, — говорил он как-то в саду на скамейке под луной.

— О чём это вы, кабальеро? — прошептали соблазнительные губы девушки.

— Я бедный дворянин и не достоин вас, сеньорита. Это меня задевает…

— Стоит ли об этом говорить, мой Бартоломео, — чуть придвинулась она к Барту, от чего он задышал сильнее. — К тому же вы уже получили немного, а вскоре пополните своё состояние. Я ведь всё знаю, мой друг!

— Вы считаете этого достаточно, моя королева! — воскликнул он и взял своей горячей рукой её узкую ладошку, вздрогнувшую от этого прикосновения. — Вы меня ободряете, Консепсьон. Я не в состоянии выразить свои чувства словами…

— Может быть, обойдёмся без слов, кабальеро? — она приблизила лицо к нему, взволнованно задышала, обдав его влажным дыханием и благоухающими волнами духов. — Вы не слишком ли затянули осаду столь хрупкой крепости?

Он был ошеломлён её напором, наглостью и бесцеремонностью. Ожидал, но не так ретиво.

Что-то шепча ей в ухо, Барт уже шарил по её горячему возбуждённому телу. Ощущал бурное ответное желание ускорить любовную игру и, отбросив щепетильность, бросился перед нею на колени, всё глубже проникая под пышную юбку, ощущая восхитительное ответное движение её тела, податливое, желающее и восхитительное.

Она показалась Барту восхитительным цветком среди, благоухающих кустов сада, сама источала аромат желания и похоти. Он истязал её, что, как он мог определить, было ей несказанно приятие.

Лишь выдохнувшись окончательно, он с трудом перевёл дух, пролепетав:

— Боже, Кончита! Как ты прекрасна! Это настоящая мечта, моя любовь!

Она закрыла его рот поцелуем, он же смутно чувствовал пресыщение, боялся оскорбить её этим, напрягал себя, пока позднее время не выплеснуло в сад служанку, зовущую девушку.

— Любовь моя! Я могу надеяться на продолжение твоих бесподобных ласк?

— Конечно, мой рыцарь! Это было прелестно! Я буду ждать тебя завтра. А сейчас мне пора. Мне было очень хорошо, милый мой кабальеро! Спокойной тебе ночи, милый!

— Разве может быть спокойной ночь, после такого райского наслаждения, моя госпожа, моя любовь, Кончита!

Лишь погодя, уже в ялике, он поразмыслил и понял, что девушка вполне с собой владела, особенно при расставании. Это огорчило Барта, он загрустил, но усталость брала верх.

Лишь добравшись до своей койки, он тут же провалился в сон без сновидений и кошмаров. А утром, вспомнив расставание, поогорчался ещё немного.

— Ладно! И то хорошо, что будет что вспомнить, — бормотал он себе в усы, небрежно одевался, перебирая в голове события прошлой ночи. — Однако будет жаль, если всё так и окончится, не получив продолжения. Слишком лакомый кусочек эта Кончита, а особенно её приданое.

Мак-Ивен встретил помощника вопросительным взглядом, заметив:

— Бурную ночь провёл, Барт? Ты плохо выглядишь.

— Более чем бурную, мой капитан! Мне всё удалось! Она стала моей!

— Надолго ли? — И Мак-Ивен улыбнулся, отхлебнул глоток из бокала, вытер усы, добавил: — Мне эта девица сразу показалась не такой легкомысленной, как можно было подумать. Я прав, Барт?

— В какой-то мере, капитан. Но коль так произошло, то я намерен заполучить побольше из этого колодца блаженства. Не часто мне приходилось забавляться столь шикарными девицами. А там видно будет.

Капитан пытливо наблюдал за помощником, тихо усмехался, понимая, что тут Барту попался орешек явно не по зубам. Промолвил благожелательно:

— Не расстраивайся, Барт. Этого добра можно найти сколько угодно.

— Жаль, Бен, но я не могу с тобой тут согласиться. Это добро слишком дорого стоит. Можно бы осесть и в довольстве наслаждаться жизнью, мой капитан. Но ты, скорее всего, прав.

— И сделай из этого правильный вывод, Барт. Постарайся воспользоваться временем и заполучить разрешение на выход из порта. Просто подпись на листе бумаги, сам знаешь какую. На всякий случай.

— Знаешь, Бен, думаю, то это слишком опасно. Девка себе на уме и так просто проглотить наживку себе не даст.

— Тогда постарайся пробраться в кабинет и выкрасть гербовую бумагу. Она сойдёт за пропуск, если на ней что-нибудь нацарапать.

— Бен, ты ставишь наше дело под большой риск. Стоит ли, если этот пропуск вовсе не пригодится? Я без денег из бухты не выйду, капитан.

— Думаешь, я выйду? Дудки, забери меня кашалот!

— Не надейся на меня в этом деле, Бен. Боюсь рискнуть головой, особенно в преддверии успеха. Слышал, что этот де Тельо уже на подходе. Его флот видели у северных берегов Эспаньолы. Скоро будет здесь, и мы спокойно и с деньгами исчезнем, чтобы присоединиться к Дрейку с Хокинсом.

— Что-то ты, Барт, медузой стал. Потерял здесь хватку. Ну да ладно. Пусть будет по-твоему. Наслаждайся девкой, пока есть возможность.

Два дня спустя в порт вошёл корабль, и в тот же день разнеслась весть, что эскадра англичан в составе не менее трёх десятков кораблей была замечена вблизи острова Сомбреро.

— Вот, — указал Барт на карте точку. — Севернее этого островка миль за пятьдесят.

— Значит, скоро будут здесь. Как бы поторопить губернатора с выплатой оставшейся части? — капитан потёр бороду, аккуратно подстриженную и расчёсанную. — Попытайся это уяснить с губернатором. Мне не хотелось бы оставаться в порту на виду у англичан, Барт.

— Это и в моих интересах, капитан. Сегодня же испрошу позволения на беседу. Он должен понять наши опасения.

После сиесты Барт уговорился с Кончитой о свидании. Она благосклонно согласилась, а Барт пошёл добывать аудиенцию у губернатора. Но лишь перед вечером Барт улучил момент, поклонился и спросил губернатора изысканно вежливо:

— Не сможет ли ваше превосходительство принять меня на пару минут?

Губернатор окинул Барта внимательным взглядом, вздохнул, молча кивнул и направился в кабинет.

— Полагаю, дон Бартоломео, вы хотели бы поговорить о ваших деньгах?

— Вы отлично разбираетесь в людях, ваше превосходительство, — подлестился Барт. — Именно это меня сейчас беспокоит, сеньор губернатор. Я не хотел бы оставаться в бухте при появлении эскадры еретиков.

— Это понятно, дон Бартоломео. Полагаю, что завтра мы сможем вернуться к этому разговору. После сиесты я жду вас с бумагами. Сведения слишком определённы, чтобы не принимать их близко. Но и благородный де Тельо подходит. Наступают трудные времена, дон Бартоломео.

Они распрощались. Барт, окрылённый надеждами, пошёл искать Кончиту. Она продолжала волновать его. Он уже понял, что эта девица уже выказывает признаки скуки. Раздражение против этой чрезмерно самоуверенной девицы нарастало. Он уже вынашивал мысли мести, но его мозг работал достаточно здраво, и эти мысли так и останутся не реализованы. Барт кисло усмехнулся, успокаивая себя.

Было уже сумрачно, когда Кончита соизволила обратить внимание на Барта. Она махнула платочком, расширила глаза к мило улыбнулась.

— Ты взволнован, Бартоломео. Что с тобой? Ты не прогуляешься со мной?

— С радостью, моя Кончита! Весь день мои мечты были вокруг тебя, моя любовь. Прошу тебя, — и он подал руку девушке.

Они долго прогуливались по дорожкам, прислушиваясь к цикадам, наблюдая мерцание светлячков и тёмные тени проносившихся летучих мышей.

— Дорогая, ты как-то напряжена, моя любовь, — говорил Барт, пытаясь обнять девушку. — Что с тобой, ты чем-то озабочена?

— Озабочена? Ничуть, Бартоломео! Просто наши отношения переросли в нечто, похожее на привычку. А это мне претит необыкновенно. Мы с тобой отлично развлекались, Бартоломео, но теперь настало время остаться друзьями.

— О, Кончита! — только и смог вымолвить Барт, искренне обескураженный и опечаленный. — Я уничтожен, убит, Кончита! Что ты такое говоришь? Мы так с тобой прекрасно любили друг друга!

— Ты так искренен, Бартоломео! Ты мне нравишься! Но постарайся понять, что наши отношения закончились. Я ни о чём не жалею, Бартоломео, но больше это продолжаться не может. Прощай, Бартоломео. Я буду вспоминать тебя самыми добрыми словами, если ты сам не испортишь наши добрые отношения.

Она нежно чмокнула Барта в щеку, повременила и поцеловала в губы.

— Не переживай больше, мой дорогой. И не провожай меня.

Барт проследил, как её фигурка исчезла в темноте. Он ещё прислушивался к лёгким звукам её шагов, но готом и они пропали. Он вздохнул, скривился в горькую усмешку, потом встряхнулся и, словно сбросив груз с плеч, энергично зашагал к воротам дома.

— Так ты говоришь, что губернатор почти без колебаний согласится выплатить нам все деньги? — с радостными звуками в голосе сказал Мак-Ивен.

— Сам удивился, Бен! Это под влиянием сведений о приближении эскадры Дрейка к Хокинса. Это его подстегнуло.

— Теперь получить деньги и побыстрее смотаться, пока эскадра не блокировала подступы к бухте, — Мак-Ивен озабоченно посмотрел на своего помощника и добавил: — Мне идти с тобой, Барт?

— Как хочешь. Думаю, что стоит. Денег много и небезопасно одному их тащить на борт.

— В таком случае, мы отправим на берег троих матросов во главе с Джозефом, и пусть сторожат шлюпку. Вдвоём мы с помощью слуг сможем дотащить наши сокровища, Барт. Скорей бы это завершить!

В назначенный час Барт с Мак-Ивеном были во дворце. Их долго не принимали и капитан уже начал нервничать, когда дворецкий пригласил их в кабинет.

Губернатор был обо всём уведомлён, новые поступления от района английской эскадры говорили о довольно быстром продвижении её к Пуэрто-Рико.

— Сеньоры, прошу извинить за ожидание, — поднялся губернатор с кресла, благосклонно пожимая руки морякам. — Пришли новые вести с моря. Они не могут меня порадовать, потому ещё раз приношу извинения за резкость.

— А что нового, ваше превосходительство? — озаботился Барт.

— Через два-три дня ожидаем появления англичан! А де Тельо всё нет! Что будет с городом в случае задержки флота Его Величества? Ладно, хоть с вами разделаюсь, сеньоры.

Он позвонил. Появившемуся дворецкому приказал:

— Зови моих казначеев, Херонимо. Я тороплюсь! — И к Барту: — Вы принесли бумаги, дои Бартоломео?

Барт выложил бумаги, губернатор мельком взглянул, отложил в сторону, забарабанил пальцами по столешнице. Он был явно не в духе, раздражён и не пытался этого скрыть. Окриком выгнал кого-то из чиновников, обругав, словно простой солдат.

Пришли казначей, чиновники, внимательно прочитали бумаги, молча выложили мешочки с монетами, поклонились и вышли, захватив бумаги.

— Сеньоры, я вас благодарю за содействие. Это дорого стоило городу, но надеюсь наши усилия и затраты будут вознаграждены. Вам дадут трёх негров, они помогут доставить груз до вашей шлюпки.

— Простите, ваше превосходительство, — поклонился Барт и Мак-Ивен последовал его примеру. — Мы хотели бы просить высочайшего позволения выдать нам пропуск, пока эти еретики не блокировали город. Будьте столь любезны, ваше превосходительство.

Губернатор колебался не больше секунды.

— Идите в канцелярию, вам выпишут пропуск, сеньоры. И прощайте, я сильно занят, — губернатор встал, показывая, что дела закончены.

Моряки не стали просить себя дважды. Они откланялись, подобострастно попятились к двери и поспешили выйти. Облегчённо вздохнули и переглянулись, затаив радость.

— Всех на шкафут! — провозгласил Мак-Ивен, не успев ещё взобраться на борт. — Будем говорить! Торопись, братва, дети каракатицы!

— Что это с ним? — спросил Ивась, с удивлением взирая на сияющие лица командиров.

— Скоро увидим, — буркнул Демид. — И опять две большие корзины с зеленью и фруктами. Чудно это.

— Ну и что с того? Господа любят всякую траву жрать, — улыбнулся Ивась.

Пока капитан с помощником относили корзины, матросы собрались на палубе. Оживлённо обсуждали необычное поведение капитана, гадали и рядили.

— Что-то важное скажет! — убеждённо говорил Долбун. — Давно такого не было с нашим Бульбочкой! Послушаем.

Мак-Ивен вышел довольно скоро. Барт задержался в каюте, но все устремили глаза на капитана. Его лицо продолжало сиять.

— Ребята! Кончилось наше стояние в порту! Выходим в море! Приготовить судно и всё необходимое. Перед заходом должны поднять якоря! Радуйтесь! Каждому лишнюю кружку вина и чарку рома!

Больше он ничего не говорил. Матросы подняли гвалт, крики, не обращая внимания на то, что их могут опознать. Долго сдергиваемое озлобление вылилось наружу. А вино и ром добавили дума.

И так получилось, что за радостными воплями, смехом и криками судно к назначенному сроку готово не было.

— Вонючие крысы! Хвосты крысиные! — Мак-Ивен неистовствовал, яростно и беспрестанно жестикулировал, стоя на полуюте. — Месяц не получите больше выпивки, ублюдки! Бегом по местам, сучьи дети!

Матросы забегали, радость испарилась. Час спустя судно качнулось при выбирании якорей, паруса поползли по реям. Но ветер был слишком слаб, и корабль едва двигался по чёрной воде бухты.

Вдруг со стороны форта блеснуло, раскатилось эхо выстрела и ядро звонко плюхнулось в сотне ярдов впереди.

— Что за чёрт! — ругнулся Мак-Ивен. — Какого дьявола! У нас разрешение на выход!

— Капитан, справа по борту шлюпка подходит!

— Что за шлюпка? Окликнуть!

Со шлюпки донеслось:

— На «Миньоне»! Лечь в дрейф! Приказ губернатора! За отказ приказано открыть огонь! Выполняйте!

Мак-Ивен на миг растерялся. Солт тут же отдал тихо приказ:

— Ребята, хватай оружие! Быстро, шлюпка вот-вот подойдёт! Отобьёмся от неё, а там посмотрим! И без паники!

Часть матросов кинулась к оружию и уже через минуту у многих в руках виднелись мушкеты, сабли и пистолеты.

— Чего вы хотите? — пытался выиграть время капитан. — У нас только сегодня получен пропуск губернатора на выход в море! Можете убедиться!

— Пропуск отменён, капитан. — Офицер ловко взобрался не борт и протянул капитану приказ.

Барт прочитал его, вернул, посмотрел на капитана.

— Это предательство! Губернатор не мог так поступить! — И, повернувшись к офицеру, сказал решительно: — Сеньор, мы не можем подчиниться этому приказу. Это вероломство и предательство!

— Извините, сеньоры, но в таком случае я должен вас арестовать.

— И вы это сможете?! — нагло усмехнувшись, спросил Барт.

Офицер оглянулся по сторонам. На него смотрели угрюмые, готовые на всё матросы с мушкетами в руках. Часть их направила оружие вниз, в шлюпку, где сидели с десяток вооружённых людей, беспокойно ёрзавших на своих банках.

— Вы осмелитесь не подчиниться губернатору, сеньоры? — Офицер был растерян, старался держаться достойно. Его три солдата на палубе застыли на месте, не смея поднять оружие.

— А почему нет, сеньор? — спросил Барт. — Губернатор сам отдал распоряжение на выход нашего судна в море. Мы выполнили все условия, и я не вижу причин подчиняться такому нелепому и обидному приказу. К тому же, посмотрите вокруг, сеньор. Что вы можете сделать? Огни мы сейчас потушим, и форт нас просто не увидит. Благоразумнее оставить нас в покое, и мы мирно и тихо выйдем в море. Мы мирные коммерсанты и имеем права плавать в любом месте морей Его Величества.

Офицер был явно обескуражен и не знал, что предпринять. А Барт продолжал, обведя руками палубу:

— Люди отлично вооружены, а пушек у нас и вовсе нет. Но для вас оружия и людей у нас хватит. Отваливайте, пока есть время, и мы расстанемся по-хорошему, как добрые соседи, сеньор. Будьте благоразумны.

Офицер был в безвыходном положении, оглядывался то на своих людей, то на молчавших матросов. А судно продолжало медленно идти к выходу из бухты, и никто не собирался его положить в дрейф.

— Я сожалею, сеньоры, но другого выхода у меня нет. Я удаляюсь. Прощайте, — офицер небрежно махнул рукой остолбеневшим солдатам. — Спускайтесь

Как только офицер отвалил, Мак-Ивен тихо приказал:

— Установить пушки! Хотя бы одну, бас, и зарядить её поплотнее. Что-то мне не нравится тот корабль впереди. Он стоит как раз на нашем фарватере, и на палубе слишком много огней. Поспешай!

Матросы, чувствуя опасность, работали, словно черти в пекле. Не прошло и четверти часа, как бас, уже заряженный картечью, устанавливали на баке. Канониры водились с пушкой, ожидая лишь команды капитана.

Огни на судне были погашены, но взошедшая луна давала достаточно света, и испанский корабль был виден сносно в полутораста шагах впереди. С этого корабля донеслось из рупора:

— На «Миньоне», спустить паруса! Лечь в дрейф, иначе будем стрелять!

Барт взял рупор, приложил к губам, прокричал в ответ:

— Мы уже всё выяснили с офицером, прибывшим на борт, сеньор! Не мешайте проходу! У нас всё в порядке!

— Выполняйте приказ, капитан! Мы готовы вас расстрелять!

И это было верно. Виднелись горящие фитили канониров, стоящих у пушек. Правда, пушек было всего две с каждого борта, но и этого могло оказаться достаточным, попади заряд картечи вдоль палубы.

Мак-Ивен сказал Барту негромко:

— Командуй ложиться в дрейф, Барт! Это даст нам выигрыш во времени и немного успокоит испанцев! И мы ударим им картечью и залпом из мушкетов.

— Паруса долой! Все на реи, собачьи выродки! Поспешай!

Все это он прокричал на испанском. Матросы почти ничего не поняли, вопросительно глядели на полуют, тонувший в темноте. Несколько светлых фигур медленно полезли по вантам, заслоняя собой мушкеты.

Тем временем суда уже сблизились шагов на сто. Пора было отворачивать.

И в это время капитан крикнул:

— Огонь!

Пушка рявкнула, изрыгая сноп огня. Картечь безжалостно хлестнула по палубе испанского корабля. Залп мушкетов покрыл вопли и стоны покалеченных, а нестройная трескотня пистолетов не позволила произвести даже одного выстрела с испанского судна.

«Миньон» неторопливо прошёл в десяти шагах от испанца, где продолжали вопить и бегать, изредка паля из мушкетов. В ответ англичане неспешно палили из пистолетов, но это была скорей игра.

Испанцы были уверены, что англичане бросятся на аборлзж, однако Мак-Ивен уклонился от боя.

Испанцы же и не помышляли бросаться на абордаж. Им было не до этого. Половина команды была убита или ранена, остальные в растерянности никак не могли организоваться.

«Миньон» медленно удалялся. Пальба удивительно быстро затихла и в бухте повисла гнетущая тишина.

— Ребята! На вёсла! Пора поторопиться. Ветер слаб и мы так до утра не выберемся в море! — Мак-Ивен был приятно возбуждён, говорлив ц доволен.

— Почти без потерь, капитан! — весело воскликнул Барт. — Всего один ранен. Да паруса немного продырявлены. Отлично у нас получилось, капитан!

— Этого можно было ожидать, Барт! Но я думаю, что испанцы уже догадались, что мы англичане. Иначе, с чего бы им затевать против нас такие действия? Или что-то другое?

— Скорее всего, именно другое, Бен, — ответил Барт. — Губернатору стало жаль упускать из рук столько денег. И это, думаю, основное, что заставило его попытаться захватить нас. Но и твоё предположение не совеем беспочвенно, капитан.

— Во всяком случае, нам удалось их перехитрить, Барт! Теперь они нас и преследовать не станут. Слишком они перепуганы приближением Дрейка и Хокинса. Память об их набегах особенно свежа в этих водах.

— Что теперь нас ждёт, капитан? Куда направим наш форштевень? К Дрейку или поищем чего ещё?

— Повременим с принятием решения, Барт. Посмотрим, что нам сулит этот знаменитый Дрейк. Хотелось бы встретить де Тельо. Досмотреть, что он из себя представляет.

— Значит, на вест? А не слишком рискованно, Бен?

— Мы их не можем заинтересовать, Барт. У них сейчас слишком большие заботы с Дрейком и Хокинсом. Им не до нас. Пройдём мимо, посмотрим, это даст нам некоторое представление о силе флота испанцев.

— Ладно, капитан, пора кому-то и отдохнуть.

— Иди, Барт. Я до утра постою. Не хочу лишать себя ответственности в столь трудной и сложной обстановке. Иди!

Утром, после довольно изнурительной работы на вёслах, матрасы полезли на ванты, расправлять паруса, тянуть брасы, фалы, ловя лёгкий бриз. Судно шло на запад и чёткий берег острова медленно тянулся по левому борту, а Сан-Хуан уже пропал за выступами скал мыса.

Приближался полдень. Ветер поворачивал больше к норду и в это время с марса раздался крик:

— Справа по курсу парус! Большой военный корабль!

— Вот и флот де Тельо! — воскликнул Мак-Ивен, выбежавший из каюты на полуют. Он прильнул к окуляру трубы, но парус с палубы просматривался довольно плохо. — В нашем теперешнем положении спешить не стоит. Осмотримся.

Эскадра медленно выступала на горизонте. Становилось ясно, что адмирал де Тельо имеет все основания надеяться на успех.

— Молодец де Тельо! — не раз восклицал Мак-Ивен, рассматривая эскадру. Сил собрал много. Трудно будет его одолеть нашим адмиралам. Хотел бы я посмотреть, как это у них получится.

— Разве это не в наших силах, Бен? — спросил Барт с оживлением.

— Обязательно посмотрим, Барт! Это будет интересное зрелище. Оно, конечно, уступит разгрому Непобедимой армады испанцев, но для этих вод вполне достойное. И торопиться мы не станем.

Флот испанцев прошёл лишь к ночи. Опасаясь усиления ветра, адмирал с поспешностью ушёл дальше к норду, подальше от опасных берегов.

— Осторожничает де Тельо, — заметил капитан. — Мы же пройдём вокруг острова в надежде заполучить лишнюю тысчёнку для наших оборванцев, Барт. Им тоже хоть изредка требуется бросить кость с остатками мяса.

— Я бы так не рисковал, Бен. Ты слишком беспечен и неосторожен. — Барт серьёзно посмотрел в холодные серые глаза капитана.

— Всё в порядке, Барт! Мы всё делаем тонко и осторожно. Никто не догадывается о наших делах в Сан-Хуане. И теперь надо подбросить пару косточек команде, посетить порт со шлюхами — и дело сделано.

Судно прошло мимо их славного городка Аресибо. Мак-Ивен с весёлыми интонациями в голосе, промолвил:

— Вот бы появиться нам в этом городке, а, Барт?

— Слишком мал для приличной добычи. Не стоит возиться. К тому же мы немного у них получили.

— Ты читаешь мои мысли, друг! Я хотел бы пощупать Маягуэс на западном берегу. Там мыс далеко выдаётся в море и легко незаметно подойти к городу, не вызывая подозрений.

— Выкинем испанский флаг — и дело с концом, — самоуверенно заметил Барт.

— Испанцы сейчас настороже, Барт. Могут и заподозрить. К тому же наш «Миньон» не очень-то похож на купца. Это всегда следует учитывать.

Через неделю подошли к городку. Он был побольше предыдущего, располагался в низкой местности, изобиловал москитами, но горожане вели оживлённую торговлю и были, судя по хорошим домам, вполне состоятельными жителями. Вокруг городка раскинулись плантации, в порту стояло много мелких судёнышек, скорее всего, рыбачьих или для местных перевозок.

— Время как раз подходящее, Барт, — проговорил Мак-Ивен. — Сиеста только что началась. Этим мы и воспользуемся.

— Обстреляем? — спросил Барт, рассматривая городок в подзорную трубу.

— Не стоит. И так добудем всё, что нам нужно. Меньше, чем на две тысячи золотых я не соглашусь. Надо и о матросах побеспокоиться, ха-ха!

Барт толкнул капитана в бок, кивнул на рулевого и они прекратили обсуждать скользкие вопросы.

— Приготовить призовую команду на двух больших шлюпках! — Мак-Ивен с азартом принялся руководить операцией по захвату города.

«Миньон» подвели на четверть мили к причалам, две шлюпки, набитые матросами, быстро причалили к берегу, и только тогда по городу пронеслось, что в городе пираты.

— Охватывай город! Отсекай уход жителей. Богатый район бери! Бедноту не трогать! Вперёд!

Матросы с измазанными на индейский манер лицами, устремились к богатым домам, складам, к крошечной казарме для десятка больных солдат. В редкой стрельбе, больше для страха, чем для поражения, три десятка англичан и десяток негров с мулатами в считанные минуты парализовали богатые дома горожан. Блокировали, разоружив почти не сопротивлявшихся солдат с их лейтенантом, и принялись грабить и насиловать.

Долгое сидение в Сан-Хуана без права выйти в город, так озлило матросов, что любое сопротивление тотчас каралось смертью.

Наши казаки, захваченные общим азартом разрушения и наживы, хватали в руки всё самое ценное. Приглянувшихся женщин тащили по углам, визг и вопли никого не останавливали, пока всё накопившееся в матросах не успокоилось и не притухло.

— Всех богатых горожан пригнать сюда, на площадь! — распоряжался Мак-Ивен, размахивая шпагой и пистолетом. — Всё ценное сюда! Ничего не оставлять! Потом разберёмся!

Когда два часа спустя два десятка богатых горожан были собраны и от ужаса не могли даже пытаться протестовать, Мак-Ивен решительно заявил им:

— Если не хотите больше насилия и пыток, не хотите руин города — даю полчаса на сбор двух тысяч песо золотом, сеньоры! Женщин отдельно! Через полчаса начнём насиловать и пытать! Идите, сеньоры!

Женщины воем огласили площадь, взывали к Господу, а церковь уже стояла голая с ободранными стенами, осквернена и обесчещена.

Гора разного скарба высилась на площади и два матроса, один из которых был Джек Крэбб, сортировали, разбирали эту кучу, готовя к отправке на судно

Испанцы торопились, а Мак-Ивен, злорадно ухмыляясь, прохаживался перед женщинами и их дочерями, словно выбирал себе жертву. Его провожали умоляющие глаза, молитвенные заклинания и просто вопли отчаяния и ужаса.

Капитан временами приближался к какой-нибудь смазливой девушке. и та от ужаса готова была сойти с ума. А он любовался впечатлением, произведённым на несчастную девушку, брал её за подбородок, улыбался и отпускал.

Надо отдать должное, Мак-Ивен не любил насилие. Он предпочитал уговорить какую-нибудь женщину попроще и, если получалось так, как ему нравилось, он даже одаривал её некоторыми украшениями и отпускал.

Вот и сейчас он выбрал сеньору лет под тридцать и долго уговаривал с ним разделить радость общения. Та долго в страхе отказывалась, призналась, что вдова, и Мак-Ивен заявил, что от её согласия многое зависит.

Он отошёл, а женщины, как он понял, стали уговаривать её согласиться на домогательства этого, не такого уж противного англичанина.

Эти уговоры и, наконец, согласие, больше всего понравились капитану. Он отправился в ближайший дом богатого сеньора, ставил охрану, и около часа забавлялся с сеньорой. После чего в значительной степени подобрел, больше не издевался над женщинами, а молоденьких девушек тут же отправлял домой. Самых миловидных одаривал их же украшениями, которые они сами должны были отобрать.

— Ну и чудит наш капитан! — весело восклицал Омелько. — Постоянно что-нибудь придумает. Матросам нравится это, ты заметил, Ивась?

— А как не заметить? Наше раздаёт. Не из своей доли, а из общего!

— Что это ты, хлопец? — Демид даже присвистнул. — Жалко стало чужого? А как этим бедолагам? Они сколько раз помирали от ужаса, видя наши рожи и угрозы смерти. Не жадничай, Ивась! С чего бы ты так?

Юноша не обиделся, но в душе согласен с друзьями не был. Последнее время он много думал. Дела на борту в Сан-Хуане было мало, и безделье навеяло на него странные для самого мысли. Он даже их побаивался, но избежать их не стремился.

К вечеру испанцы снесли всё, что требовалось. Кроме двух тысяч золотых песо, было около пятисот в ценных предметах украшений, посуды и тканей. К этому добавили штук тридцать свежих окороков, яиц несколько корзин, маиса, даже немного пшеничной муки, что было большой редкостью в этих местах. И несколько живых свиней, кур, гусей и прочей снеди, которую свозили на судно уже местные лодочники, избежавшие погрома.

— Бить всем сбор! — распорядился Мак-Ивен. — Джеймс, бей в барабан. Пора отваливать. Повеселились и хватит. А то перепьются, как в прошлый раз.

Шестнадцатилетний юнга Джеймс, которого все звали Пирожок за его улыбчивость и румяную физиономию, забил в барабан, сзывая разбрёдшихся матросов, беспечно отдавших себя на милость горожанам. Но те были слишком напуганы и не помышляли об отпоре или мести.

При свете луны «Миньон» неторопливо покинул гавань, взяв курс на юг.

Ивась стоял на румпеле, всматривался в стрелку компаса, поглядывал на чёрное небо в огромных хитрых звёздах, подмигивающих в вышине.

Рядом облокотился о поручни помощник Солт. С этим офицером у матросов были простые отношения. Не сравнить с Бартом.

Ивась чувствовал усталость, сонливость. У грот-мачты сидели четверо вахтенных матроса и играли в кости, вяло перебрасываясь словами. Всё вертелось о предполагаемой делёжке награбленного, и каждый мечтал по-своему ощутить свои богатства.

— Солт, может, я прилягу на полчасика! — взмолился Ивась, глянул на помощника без уверенности в успех его предложения.

Солт обернулся, безразличными, осоловевшими глазами смотрел некоторое время на молодого матроса и вдруг сказал:

— Ты, я видел, не очень-то охоч до рома, Джон. С чего бы это?

— Не нравится такое крепкое, как ром. Вино лучше.

— Ты молодец, парень. Недаром Том тебя просил устроить сюда. Ты хоть доволен этим?

— А что? Мне нравится всё новое. А тут столько всего, что в моей прежней жизни и за всю жизнь не увидеть. И возможность хоть немного скопить на будущее. Верно, Солт?

— Как сказать, Джон. Как сумеешь и как удастся. Ладно, Джон, ложись у румпеля, погода тихая. Я постою до ближайшей склянки.

Ивась тут же лёг на ещё немного тёплые доски палубы. Роса ещё не выпала и было сухо. Он уже стал быстро погружаться в сон, как что-то подтолкнуло его, и он очнулся. Прижатое к доскам ухо уловило тихие голоса.

Они доносились снизу, и Ивась не сразу сообразил, что под ним каюта капитана. Он прислушался.

— …тебе говорю, Барт. Это мы провернём легко. Никто ничего не дознается. Завтра мы подбросим порядочный куш, как им будет казаться, и никто не догадается.

— А я считаю, что мы сильно рискуем, Бен. Солт постоянно что-то вынюхивает. Да и Крэбб, хоть и держит нашу сторону, однако не прочь и собственную игру затеять.

Ивась толкнул Солта ногой. Тот недовольно обернулся и увидел, как юноша отчаянно приглашает того послушать.

Помощник приник к палубе. Долго слушал, а Ивась только смотрел, не сообразив опять лечь на палубу. А когда он лёг слушать, разговор передел совсем на другое, неинтересное.

Ивась в некотором замешательстве уставился на помощника и машинально положил руку на рычаг румпели.

Тот со сжатыми губами молчал, размышляя. Потом повернул голову к Ивасю, спросил шёпотом, словно его могли услышать:

— Что ты слышал, Джон? Можешь вспомнить?

Ивась призадумался. В голове путалось, но память всё же вытащила на поверхность слышимое им. И он как мог пересказал Солту слова говоривших.

Солт ничего не сказал. Его губы по-прежнему были сжаты, глаза устремлены в одну точку.

Так и не сказав ни слова, помощник ушёл на нижнюю палубу, где стал неторопливо прохаживаться у правого фальшборта.

Ивасю совсем перехотелось спать. Его смущали услышанные слова и то, как повёл себя Солт. Очень хотелось поговорить с друзьями, но не хотелось будить их. Да и оставить румпель он не имел право.

Он едва не прозевал отбить время в колокол. Он бил тихо, но звук в ночи пронёсся над морем колесницей богов, прогрохотавших в небесах.

Неделю спустя подошли к городку Гуаяма. Порт был крошечным, с десятком лодок и небольших яхт для прогулок знати.

— Время поджимает, Барт, — говорил Бен помощнику. — Обстреляем город и потребуем не менее тысячи песо и провиант и уберёмся восвояси.

— Надо подойти ближе и приготовить шлюпки с призовой командой, — отозвался Барт. — Я пойду в город за добычей, а ты тут следи за морем.

Две шлюпки уже покачивались у трапа. Канониры готовили пушки.

Прогрохотал жидкий залп из трёх пушек. Ядра с шипением унеслись к городку и вздыбили столбы пыли. Тут же поднялась паника. Шлюпки мощными гребками быстро приближались к причалу.

В четверть часа матросы были в городе и быстро оповестили горожан о своих требованиях.

— Если требование не будет выполнено через час, то два дня город будет гореть ярким пламенем. — Барт говорил неторопливо, значительно и требовательно. — И требуем мы не так много, сеньоры. Тысяча песо золотом, мясо, хлеб и прочие продукты. И думайте быстрее. Мои матросы сгорают от нетерпения потешиться вашими дочерями, сеньоры.

Совещались граждане недолго. Коррехидор с тяжёлым видом согласился с требованиями Барта, попытавшись испросить за это помилование всего живого и сохранения городка.

— Через час всё должно быть на берегу, сеньоры, и я обещаю никого не трогать и оставить город таким, как есть. Так что торопитесь!

Матросы отдыхали у пристани, поедали гору фруктов, присланных горожанами. Посмеивались, довольные вызванным страхом.

Уже через четверть часа стали сносить деньги и продовольствие. Рабы пригнали шесть свиней и сотню гусей, особо тщательно несли корзины с яйцами, ананасами. Мешок какао преподнесли, словно дар богов.

Лодки стремительно носились по бухте, отвозя грузы на судно. А в назначенное время Крэбб подсчитал наличность.

— Одна тысяча шестьдесят три песо, капитан! — Он был горд точностью в подсчётах. — Можно относить к шлюпкам?

— Несите. Я сейчас. — Барт повернулся к именитым гражданам городка. — Вы отлично исполнили условия договора, сеньоры. Можете продолжать копить свои богатства. Мы или другие должны обязательно прийти за ними. Желаю успехов и благоденствия. Чем богаче будете вы, тем лучше нам! Прощайте'

Горожане нестройными голосами попрощались, благодаря Всевышнего, что тот не допустил кровопролития.

— Очень хорошо, Барт! — Мак-Ивен с довольным видом приветствовал помощника на борту. — Барт, распоряжайся судном, нам необходимо привести в порядок наши дела и определить долю каждого.

Помощник пошёл отдавать команды к отплытию.

Солт молча кивнул, чуть склонил голову и проводил капитана с помощником внимательным взглядом. Поискал Ивася, поманил его к себе.

— Мы снимаемся с якорей, Джои, — тихо сказал Солт подошедшему матросу. — Постоишь на руле. Это важно, парень. Иди смени Арта.

Ивась хотел спросить помощника о столь неожиданном назначении не в свою вахту, но получил нахмуренный взгляд и осёкся.

Идя на полуют, Ивась раздумывал о причинах назначения, хотелось поделиться с друзьями своими сомнениями. Но все были заняты на снастях, брашпиле, и парень со смутным ощущением тревоги поплёлся к румпелю.

Арт удивился такому распоряжению Солта, спорить не стал, только повторил курс по компасу.

Солт вернулся к румпелю с рупором, отдал ряд команд, сделал вид, что уронил что-то и лёг на доски палубы. Ивась теперь понял его распоряжение, оглянулся вокруг. Все были заняты своими делами, а Крэбба нигде видно не было. Об суперкарго Ивась уже знал, как о яром стороннике капитана, и не без основания побаивался его.

Подумал, что тот слишком занят добычей, чтобы участвовать в общих работах. А Солт вскоре встал, сурово посмотрел в глаза Ивася, проговорил жёстко:

— Слишком шумно вокруг, дьявольщина!

Он больше ничего же сказал, но Ивася покоробил его взгляд. Это было откровеннее предупреждение держать язык за зубами.

«Не вляпался ли я в страшную историю? — мысленно спросил юноша себя. — Ещё буду втянут в их свары за делёж денег. Хоть бы поделиться с друзьями! Да слово давал помалкивать. Дурак!»

Быстро темнело. Судно осторожно удалялось к морю, минуя опасные рифы и мель, о которой Ивасю доложил Арт.

Ивась волновался. Ему не так часто поручали румпель, и сейчас он отогнал отвлекающие мысли, сосредоточившись на курсе судна, боясь упустить хоть малейшую извилину фарватера.

Огни городка между тем медленно тускнели, потом исчезли, заслонённые у выхода в открытое море высоким утёсом.

Солт ходил по палубе, нервно отсчитывая шаги. Скоро он отдал последнюю команду по положению рей, отпустил большую часть команды спать, остальных оставил в покое.

Ивась наблюдал за помощником, понимая, что тот только идёт тишины и отсутствию лишних глаз.

Этот момент наступил. Солт отошёл к краю кормы. Почему так, Ивась понять не мог, но это его и не интересовало.

Солт коротко бросил, оглядываясь:

— Чуть что — предупреди, Джон.

Ещё раз оглянулся, бистро лёг на палубу и приник ухом к доскам.

Ивась не столько смотрел на компас и звёзды, сколько в волнении поглядывал вниз, где сидели и лежали матросы, тихо переговариваясь при свете тусклого фонаря.

Время томительно, вязко тянулось, а Солт всё лежал и слушал. Один раз он встал, спустился на шкафут, перекинулся парой фраз с матросами, вернулся назад и снова приник к палубе.

Наконец он встал. Ивасю так хотелось спросить об услышанном, но он не посмел, а Солт и не подумал поделиться с ним своей тайной.

При подходе к проливу у острова Вьекос судно встретил очень свежий ветер от норд-оста. Место было достаточно опасное, Мак-Ивен не покидал полуюта больше суток, но остров всё же оставили за кормой. И тут же ветер поутих, поменял направление, задув с оста.

Впереди предстояло пройти ещё более опасное место, изобилующее коралловыми рифами и мелкими островками. И лишь установившаяся хорошая погода давала надежду на удачу. Мак-Ивен продолжал торчать у румпеля, почти не отрывался от подзорной трубы, пока это проклятое место не оказалось позади.

— Справа по курсу парус! — голос марсового заставил всех встрепенуться.

— Хорошо бы узнать новости, — предложил Мак-Ивен. — Постараемся сблизиться и узнать их.

Глава 11

Слева по курсу показались фиолетовые горы. Чёткость красок была необыкновенной. Лёгкий ветер от оста легко гнал «Миньон» к бухте Сан-Хуан.

— Видны паруса! — прокричал марсовый.

Мак-Ивен в нетерпении засунул подзорную трубу в карман штанов и бросился к вантам. Было приятно смотреть, как он ловко и быстро взбирается по шатким выбленкам. В нём чувствовался опытный закалённый моряк. И в свои сорок с небольшим лет ничуть не потерял прыти и сноровки, приобретённые в юности и молодости.

— Это эскадра англичан, — уверенно молвил он, спустившись с марса. — Большой флот собрали наши адмиралы. Что посоветуешь, Барт? Присоединяемся?

— Сложно так просто решить, Бен. Подумать, прикинуть бы. И поглядеть не мешает поближе. Повременим малость.

— Хорошо. Подойдём, через пару часов посмотрим, на что решиться. — Капитан, обращаясь к Солту, сказал: — Солт, приготовиться к участию в сражении. Особенно пушки. Не думаю, что дело скоро обернётся рукопашной.

Матросы забегали, канониры завозились у пушек, готовя заряды, угли, приспособления и раскладывая боеприпасы.

— Задымила палуба! — воскликнул Омелько, поведя бородой в сторону фальшборта, где чадили уже некоторые фитили.

— Хоть бы этим и кончилось, скажу я вам, — заметил Демид.

— Добыча ведь огромная ждёт нас, — не унимался Омелько.

— Ты её ещё добудь, дурья башка! Испанец так просто не отдаст. Слыхал, что от остановленного судна услышали? Ихний адмирал большую силу проволок сюда! Жарко будет.

— О, застращал! У нашего капитана хватит хитрости и тут ноги не замочить. Видал, сколько отвалил нам последнее время! А тут сколько?

— А ты глянь, сколько судов собрали эти англичане! И каждый капитан к себе тянуть станет. А мы под конец являемся. Да и как нас примут, ещё неизвестно.

Ивась почти не слушал друзей. Больше думал о том, что мог задумать помощник Солт. А тот продолжал хранить тягучее молчание. Даже лучше стал сноситься с Бартом и капитаном. И' как охота передать всё друзьям! Так и тянет за язык.

Подошли близко к растянутым порядкам судов англичан. Вся эскадра заняла огромное пространство перед входом в гавань. Дальше, перегораживая её, виднелись голые мачты испанских кораблей. Огромные вымпела и стяги трепыхались на лёгком ветру. Ни один дымок или грохот выстрела не нарушали тишины и спокойствия этого лучезарного дня.

— Вот чудно, ребята! — Ивась простёр руку вокруг. — Зима на дворе, а тут теплынь, как у нас в конце мая! И никакого снега!

— По мне так со снегом куда интереснее, — отозвался Демид. — Хоть знаешь, чего ждать от природы. А что тут? Одно и то же! Тоска, нудота и однообразие! Нет, хлопцы, мне это не по душе. Хочу на Сечь, домой, в родные степи с буераками, рощами и…

Он не докончил, как Омелько вскричал со смешком:

— …И черномордыми татарами, и с чванливыми ляхами!

Демид пожал плечами. Он не стал спорить, словно пренебрегая молодостью своего друга. Ивась хотел ввернуть словечко, но голос Тома прервал его:

— Эй, Джон! Поди сюда!

Ивась вопросительно глянул в серьёзные глаза Тома. Хотел спросить, но тот опередил его.

— Я по поручению Солта, Джон, — и многозначительно замолчал, пытливо посматривая на юношу.

Ивась неопределённо молчал. Он смутился, но старался не подать виду. Том был вынужден продолжить:

— Молодец, Джон. Осторожность не помешает. Ты ведь догадываешься о чём я хочу поговорить? И понимаешь, что это должно остаться в тайне. Должен понимать, Джон. Твои друзья знают об этом что-нибудь? Или?..

— Я не у себя дома, Том, — Ивась обиделся и Том это заметил. — Обещал — значит, молчу. А что?

— На судне идёт мышиная возня, Джон. Бо́льшая часть денег присваивается капитаном с Бартом. А нам достаются крохи. Даже Солт и тот получает намного меньше, чем ему положено. Это он добыл сведения о готовящемся походе в эти воды, а его бортанули.

— Куда ты клонишь, Том?

— Хорошо бы сколотить крепкую команду из преданных людей, и в подходящий момент проверить наши подозрения. Представляешь, сколько получат все матросы? Что скажешь?

— А что я могу сказать? Что от меня зависит?

— Хорошо бы заручиться поддержкой твоих друзей, Джон. Вы люди надёжные, и на вас можно положиться. Если твои поддержат, то это будет большая удача и сила. Сам должен понимать. У меня тоже есть люди, которые уже с большой охотой присоединились к нам. И у нас с Солтом большая надежда на тебя. Ты подумай и, если согласен, уговори своих.

Ивась был немного напуган. Он ничего не знал о размерах заговора, спросить боялся, вовлекать в это опасное дело друзей не хотел. Потом в голове мелькнула мысль, что в любом случае необходимо будет куда-то прислониться, и в таком случае трудно рассчитать, что выгоднее.

— Ты пока поговори со своими, Джон, а уж потом решите, — не настаивал Том. — Время терпит.

— Не слишком ли опасно вот так, почти открыто об этом говорить, Том?

— Все заняты своими делами и по сторонам смотреть нет времени. Но ты в чём-то прав. Буду ругать тебя, и поносить для виду.

Ивась до вечератак и не нашёл времени поговорить с друзьями.

«Миньон» стал на якоря позади всех английских судов. К нему тотчас понёсся катер с важным офицером.

— Что за судно? Англичане? — Офицер тут же принялся оглядывать палубу.

Мак-Ивен отрекомендовался, представил Солта:

— Мистер Солт, дальний родич вице-адмирала Джона Хокинса. Кстати, в каком положении сэр Джон, лейтенант?

— Сожалею, господа, но сэра Джона Хокинса мы похоронили ещё в середине ноября. Ему были отданы все подобающие почести, господа.

Офицер с поклоном пожал руку Солту, спросив учтиво:

— Каково ваше родстве, мистер Солт?

— Я сын его племянницы, сэр. Как прискорбно услышать столь жуткое известие. И это вдали от родных мест!

— Такова судьба моряка, мистер Солт. Но, значит, вы родич и сэра Френсиса, мистер Солт? Сэр Френсис племянник сэра Джона.

— У нас в семье никогда не считали это родством, сэр.

— И всё же сэр Френсис будет рад повидать вас на флагмане. Я ему передам сведения о вас, мистер Солт. Однако, что вы намерены делать, друзья?

— Примет ли нас адмирал сэр Френсис в свою компанию, лейтенант? — Мак-Ивен пытливо глядел в глаза офицера.

— Без всякого сомнения, сэр. И люди, и суда нам не помешают. У сэра Френсиса большие планы, даже гибель такого сподвижника, как сэр Джон, не могла повлиять на энергию этого прославленного моряка. Я доложу о вас и вашем желании присоединиться к нам.

— Кстати, лейтенант, — спросил Солт, — что происходит здесь? Мы все с интересом послушали бы вас.

— Неделю устраиваем артиллерийские дуэли с испанцами. Они перегородили проход в гавань и мы стараемся пробить брешь в этом заслоне.

— Успешно проходит ваша дуэль, сэр? — спросил Барт учтиво.

— К сожалению адмирал де Тельо удачно отбивается. Мы вчера подожгли его корабль, не он не остался в долгу. Сильно повредил одно судно. Да у вас будет возможность поучаствовать в схватке и посмотреть, как идут дела. Поэтому можете дожидаться получения указаний от адмирала, а я доложу о вас с удовольствием. Только с продовольствием у нас плоховато.

Мак-Ивен и Барт переглянулись. Это их мало устраивало. Но приняли к сведению.

Лейтенант попрощался и отбыл восвояси.

— Как видно дела здесь не очень, — пробормотал Барт, многозначительно посмотрел на капитана, который словно и не обратил на это внимания.

— Капитан, каково ваше впечатление о сведениях, полученных от лейтенанта? — ввернул вопрос Солт. — Не присмотреться ли нам ко всему этому?

— Я, пожалуй, последую твоему совету, Солт. Не завязнуть бы нам тут с этой эскадрой. Без провианта нам долго не продержаться.

— С недельку мы должны здесь посмотреть, что и как, — поддержал разговор Барт. — Откровенно говоря, мне не очень понравилось, что эскадра вторую неделю ничего не смогла сделать. Это никак не вяжется с Дрейком. Или это по причине смерти Хокинса такое происходит?

— Тут гадать бесполезно, Барт, — прервал разглагольствования помощника Мак-Ивен. — Спустим-ка шлюпку и нанесём визит адмиралу. Хоть что-то раздобудем для себя. Кто пойдёт со мной? Здесь хватит одного помощника.

— Пусть идёт Барт, капитан, — тут же отозвался Солт. — Он в дипломатии достаточно поднаторел. А от меня проку не будет.

Капитан вопросительно посмотрел на Барта. У того в глазах чётко читалось желание сопровождать капитана. И это он подтвердил словами:

— Солт прав, капитан. Идём вдвоём.

Когда шлюпка с тремя гребцами отвалила и затерялась среди малых судов вспомогательного флота, Солт ещё долго старался следить за нею.

Ивась теперь сам всё чаще стал посматривать на Солта и Тома. Ему казалось, что они уже многое успели сделать и страх закрадывался ему в сердце при мысли, что может произойти в случае мятежа против капитана.

И сейчас он заметил, что Том хочет с ним перемолвиться словечком. Солт же разрешил по случаю окончания похода, выдать по пинте вина и по чарке рома. Это подняло настроение матросам, а Том тем временем пригласил юношу в каюту к Солту, которую тот делил с Томом.

Они сели за крохотный столик, Том разлил вино по кружкам. Выпили в молчании, посмотрели друг на друга.

— Что скажешь, Джон? — спросил Том, налил ещё в кружку и отпил немного. — Ты говорил со своими?

— Говорил, — ответил Ивась, потом добавил: — Они готовы поддержать вас, особенно Омелько. Но боятся, что это не удастся, Том.

— Можешь не беспокоиться, Джон. Нас уже восемнадцать человек. И это без вас. Понимаешь? Нас большинство, а негров и мулатов не стоит и считать. Они тут же присоединятся к победителям. Я уже знаю об этом.

— Это здорово! Я обрадую друзей. А оружие?

— Это не так сложно, особенно сейчас. Ключи от оружейной есть иу меня.

— Может, мы можем помочь чем, Том?

— Лучше вам в это дело не впутываться до его начала, Джон. Вы ещё напутаете чего. Язык-то едва знаете. Только ты немного и говоришь, да и то не всё понятно.

— Ничего определённого пока неизвестно?

— Пока спешить не надо. Посмотрим, что получается из этого, — Том мотнул бородой в сторожу города. — Да и сил пока недостаточно. Ещё бы человек пять. Но это дело времени. И советую вам не высовываться.

Ивась несколько повеселел. Слова Тома успокоили его. Хотел тотчас искать друзей, вспомнил, что все они навеселе и оставил эту затею. В душе почувствовал нечто похожее на гордость. Было приятно, что его принимают вполне серьёзно, доверяют такие важные тайны. Но тут же остудил себя, подумав «А куда им деться? Я ж многое знаю, слышал.»

Каждый день утро начиналось с артиллерийской дуэли. Пушки грохотали с обеих сторон на протяжении больше часа. Результаты этих перестрелок часто вызывали скептические улыбки матросов. Почти все ядра ложились мимо кораблей, вспенивая воды фарватера. Лишь редкие попадания, случающиеся с обеих сторон, вызывали взрывы ликования и причиной праздничного возлияния по окончании канонады.

— На таком большом расстоянии трудно попасть даже в большой корабль, — Демид значительно скривил губы, дёрнул за ус. — Что-то наши морячки не очень торопятся с главным сражением.

— Зато нас ещё не тронули, — весело отозвался Ивась. — Наш-то капитан так и отстаивается позади.

— И что мы за это получим? — нахмурился Омелько. — Шиш с маком?

— Лучше шиш с маком, чем пулю в бок, — усмехнулся Ивась. — Капитан найдёт, где приз добыть. Уж в этом я уверен.

— Для себя? — спросил Омелько.

— Там видно будет! Думаю, что и нас не обделят. К этому идёт, — Ивась уверенно покивал головой. — Том заверил, что дело движется. Нам бы не подкачать и в нужное время оказаться на волне.

— Гляди, как он заговорил! — Демид повеселел, слушая парня. — Сразу видно, что со старшинами связался. Глядишь, и в большие люди выбьется наш малец! Вот тогда мы, Омелько, будем прислуживаться перед ним.

— Не городи несусветное! — шутливо бросил Омелько. — Ивась на такое с нами не пойдёт. Верно, Ивась?

— Да что его слушать! Болтает, сам не знает чего!

Вечером поступило распоряжение всем боевым кораблям выдвинуться ближе к бухте.

— Слыхал, что завтра будет? — озабоченно спросил Омелько.

— Слыхал, — ответил Ивась. — Видать наши решили прорваться в порт и овладеть городом.

— Жаркое дело предстоит, — ввернул и Демид. — Что наш Мак тут придумает? Что-то не видно в нём необходимого рвения.

— Я его могу понять, — Омелько кивнул в сторону порта. — Пока мы тут две недели толчём воду в ступе, горожане всё добро уже в горы утащили. В таком разе рассчитывать на хорошую добычу вряд ли приходится.

— А ведь так и случилось, наверное! — Ивась вскочил в возбуждении, уставился в сторону города, тонущего в темноте.

С рассветом корабли англичан стали медленно подтягиваться к входу в гавань. Испанцы открыли беглый огонь, почти не мешавший англичанам. Те не отвечали, занятые больше маневрированием и работой на снастях.

К полудню позиция была занята. «Миньон» оказался не в первой линии, и его пушки, слишком малого калибра, не могли причинить испанцам урона.

Море загрохотало мощными залпами. Дым потянулся над водой, медленно сносимый к западу. Перестрелка длилась больше трёх часов. Испанские корабли пылали, дым заволакивал море, видимость была плохой. Канониры уже хорошо пристрелялись и били более точно.

Мак-Ивен в рупор прокричал:

— Команду на вёсла! Пушки к бою! Вперёд!

Матросы бросились выполнять команду. Ивась полез на фок-марс наблюдать и корректировать стрельбу.

Выдвинувшись в переднюю линию, пушки «Миньона» сделали первый залп. Потом ещё, на протяжении часа матросы, измазанные копотью, носились перед пушками, пока не прозвучала труба отбоя.

С продырявленным в двух местах фоком «Миньон» на вёслах поспешил отойти подальше от поражающего огня испанских пушек.

— Чёрт! А ведь это, полагаю, поражение! — И Демид бросил весло, подчиняясь команде Солта. — Мы так и не смогли пробить испанский заслон.

— А три корабля, что догорают в проливе? — Омелько размазывал копоть по лицу. — А у нас всего один малый пошёл ко дну и один повреждён!

— Это ничего не значит, Омелько. Испанцы устояли. Нам придётся смириться с неудачей. Помяните мои слова, ребята. Ваш Дрейк отвалит от города!

— Чего это он наш? — Ивась возмутился. — Он такой же наш, как и твой, Демид. А, если откровенно, то мне и не очень хотелось победы. Уж больно жалко такого красивого города.

— Мы ж в нём так ни разу и не побывали! — усмехнулись Омелько с Демидом. — А здорово бы посмотреть, что за кабаки там… и девки! — усмехнулся Омелько мечтательно.

— Девки, они везде одинаковые, друг мой Омелько, — философски изрёк Демид.

— Не скажи, Демид! Здесь они совсем необычные, горячие, мне эти нравятся! Ивась, а тебе как?

— Да пошёл ты со своими девками! Нашёл, о чём говорить!

— Что это с тобой? Какая муха тебя ужалила? — обиделся Омелько.

— Будет вам, хлопцы, — Демид примирительно приподнял руку. — Нашли из-за чего ссору затевать! Не стоит это того.

Ивась сам немного разозлился. И чего вспылил? Он корил себя, понимая, что и его волнует то, что затронул Омелько. И ещё из-за не проходящей у него стеснительности. Это раздражало, злило, но изменить ничего не могло.

Завидовал тому же Омельке, как тот почти мгновенно сходился с любой женщиной, находил о чём поговорить, хоть почти не знал языка. И ещё подумалось, что, накопив денег, заведёт своё дело и тогда выберет себе женщину по вкусу. И тут же подумал: «А какой у меня вкус? Я его и не знаю. Вот загвоздка!»

И опять всё у него упиралось в деньги. Собственно, как и у Омелька. У Демида всё не так, — думалось юноше. — Тот об них мало думает, а у нас с Омельком только они и на уме!

И всё же Ивась посчитал себя просто немного обойдённым природой. Его слишком большой нос для его тощей фигуры вызывал насмешки матросов. Он был уверен, что и девушки не обращают на него внимания по этой же причине. Однако вспоминались сальные шутки и насмешки матросов, где он в этом отношении должен был быть на высоте. Но…

Потому он больше всех на борту зажимался с оружием, особенно со шпагой и ножом.

Его приятель-мулат, Ариас, старался побольше вертеться около, постоянно учил его испанскому и вместе они учились метать нож в цель, чему дал им толчок, как ни странно, кок Фрозер Косой.

— Фрозер, — спрашивал Ивась у кока, — ты косой, а как здорово бросаешь нож! Как это у тебя получается?

Это происходило больше месяца назад, и теперь Ивась уже сносно пользовался этим оружием.

— Ты отлично будешь бросать, Джон, — уверял кок юношу. — У тебя такой хлёсткий бросок, что только попадать надо.

— Вон Джек Крэбб, Косой! Он в пять раз сильнее меня. Что, он хуже меня бросает нож?

— Он в пять раз сильней тебя, как у тебя в пять раз сильней бросок, мой костлявый юноша, ха-ха!

Ивась в недоумении смотрел на кока, но тот ничего не мог объяснить. Только улыбался и повторял:

— Бросай раз по пятьдесят в день и скоро тебе равных не будет!

— А ты, Косой?

— Ты и так уже догнал меня в силе, до меткости осталось совсем немного. Да и в силе я тебе наверняка проиграю, Джон. Вольно быстр ты, приятель!

Всё это подбадривало парня. Он постоянно орудовал ножом и постепенно его руки стали столь ловкими, что матросы опасались с ним задираться, отшучиваясь, когда Ивась клал руку на рукоять ножа.

Ещё до полуночи несколько шлюпок с флагмана оповестили все корабли эскадры, что перед рассветом сняться с якорей и выходить в море.

Курс не обозначался, просто следовать за флагманом.

— Вот и закончилась компания! — воскликнул Мак-Ивен в каюте, сидя напротив Барта с кружкой в руке. — Ничего мы не получили, и встаёт вопрос: в какую сторону нам податься?

— Такой морской волк, как Дрейк, просто так не покинет эти воды, Бен.

— Считаешь, что он будет искать новые пути наполнить трюмы драгоценными грузами?

— Без сомнения, капитан. Сейчас мы богаче его во много раз. А это ещё не то, что мы рассчитывали иметь. Посмотрим, куда он направит свои алчные стопы. При его опыте и мы сможем чем-то поживиться. Он на мелочи размениваться не станет.

— Тут ты прав, Барт. Последуем за ним. Есть надежда, что е его стола и нам крохи перепадут.

Солнце поднялось из-за моря, и удивлённые и обрадованные жители Сан-Хуана обнаружили пустой залив и вдали громаду парусов уходящей английской эскадры.

Сэр Френсис был в дурном настроении. Он грубо грохотал сапогами по голым доскам пола, не обращал внимания на стоящих помощников, боящихся переступить с ноги на ногу.

Наконец он остановился, ухватился за короткую рыжеватую бороду, молча изучая ножку кресла.

— Так, господа! Идём на юго-запад. Там старые города и они набиты золотом и жемчугом. Там и только там мы сможем оправдать своё предназначение перед Её Величеством! Курс в район Сайта-Марты, господа. Идите и работайте! И подумайте о провианте. Его у нас слишком мало. Де Тельо не скоро осмелится покинуть гавань Сан-Хуана.

Эскадра из трёх десятков кораблей двинулась на юг, высматривая мелкую добычу в открытом море.

При попутном ветре эскадра быстро достигла северного берега Южноамериканского континента, и, растянувшись на несколько десятков миль, приступила к опустошению всего, что попадалось на пути.

— Видал, что делается! — восклицал Омелько, когда их суда, прервали попытку улизнуть испанскому кораблю. Ограбили его, перегрузили всё ценное в свой трюм, разделив добычу с соседним кораблём. — А это только начало!

— Скоро в море не останется ни одного испанского судна, — заметил безразлично Демид.

— Останется берег, Демид! — ответил Омелько. — А город имеет намного больше, любой корабль. Уже сейчас мы имеем на борту товаров на три тысячи золотом!

— А сколько ты с этих тыщ получишь? Десяь фунтов? И этому рад? Ну и болван ты, Омелько!

Тот обескураженно посмотрел вокруг, ища поддержки. Её не оказалось: Ивася рядом не было, а остальные ни слова не понимали, о чём они говорят.

Ивась с Ариасом тем временем занимались фехтованием с кинжалами и плащами, намотанными на руку. Матросы с любопытством поглядывали на этих молодых людей, изъявляющих желание обливаться потом на жаре. Потому что для англичан тепло декабря казалось изнурительной жарой.

— Ариас, — напряжённо спросил Иван мулата по окончании занятий, когда они уже смыли пот забортной водой, — что ты можешь сказать про свою жизнь на борту?

— Я доволен, Хуан. Здесь не бьёт тебя никто, кормят лучше и немного платят. А у хозяина я только работал и получал палками по икрам. До сих пор страшно вспомнить. Здесь лучше!

— А сколько тебе платят? Я слышал, ты как-то говорил, что в три раза меньше, чем, например, мне. Так?

— Ну и что же? Так положено. Я мулат, а ты белый человек.

— Здесь все должны быть равны. Мы подписывали договор с капитаном.

— Я и остальные мои друзья ничего не подписывали. Никаких бумаг нам даже не показывали. Ты же знаешь.

— Это не так важно, Ариас. Вы выполняете все работы, что и мы, а получаете в три раза меньше. А ваш раненый? Он тоже никакойнадбавки не получил за пролитие крови. А наши матросы за это получают одну или две доли. Это ведь несправедливо, Ариас!

Мулат задумался. Ему было лет восемнадцать, и он своим юным забитым мышлением никак не мог уразуметь, чего хочет этот белый парень от него. Он в этой жизни только начал жить, и жить лучше, чем у хозяина. Поэтому недовольства не ощущал. И подумал, что надо бы поговорить со старым мулатом Педро. Он-то сможет растолковать, чего хочет этот Хуан.

Вечером Ивась стоял на румпеле. Было около десяти часов. Матросы спали, вахтенные резались в карты и негромко спорили.

— Хуан! — Услышал Ивась голос Ариаса. — Можно к тебе?

— Что ты хочешь, Ариас? Сюда без дела нельзя!

— Хотел тебе что-то сказать.

— Иди спать, Ариас! Я через два часа сменяюсь и зайду поговорить с тобой. А сейчас не мешай мне! Получишь по шее от помощника. Вон, он возвращается, иди отсюда!

Помощник Барт спросил, подходя:

— Какого чёрта надо этому черномазому? Гони их всех.

Ивась не стал отвечать, поняв, что Барт и не требовал этого. Просто в молчании уставился на компас, подсвечивая себе фонарём.

Ночью юноша нашёл на палубе спящего Ариаса, но будить не стал, и сам побыстрее устроился у наветренного фальшборта, укрывшись куском старой парусины. Он заставил себя не думать, чтобы заснуть. Это ему удалось.

На следующий день Ивась забыл про Ариаса, но тот сам подошёл и сказал:

— Хуан, что ты хотел мне разъяснить вчера? Я долго и много думал, говорил с Педро. Он много мне рассказал, но мне неясно, чего хочешь ты?

— Что-то я запамятовал, про какие дела мы с тобой говорили? — прикинулся Ивась. — Напомни, Ариас.

— Ты всё говорил, что нас, негров и мулатов обсчитывают и используют.

— А-а! Вспомнил! Ну и что? До чего вы с Педро договорились?

— Он говорит, что ты прав, Хуан.

— Я и так это знаю! Дальше что?

— Может, ты хочешь, чтобы мы это сказали капитану?

— Зачем? Он вас просто накажет линьками. А матросы вряд ли заступятся. Сам знаешь, что вы тут неполноценные люди, Ариас.

— Так что ж ты хочешь, Хуан?

— Я? А чего мне хотеть, Ариас? Просто говорил, что вас обсчитывают и, что это очень плохо, несправедливо. Я бы обиделся.

— Сам говорил, что это только послужит нам наказанием линьками.

— Обижайся молча, Ариас. Или ищи тех, кто может заступиться за тебя. И за остальных, конечно!

— Разве белые могут заступиться за цветных? — В голосе мулата слышалось недоверие, и даже страх.

— Могут, Ариас! Если это белым выгодно.

Ариас долго думал, впитывая слова юноши. Но в лице ничего просветлённого не появилось. Ивась продолжал:

— Даже тут могут оказаться люди, которым выгодно иметь вас в союзниках, — тихо и со значением проговорил Ивась. — Сколько вас тут? Семеро? Это что-то да значит, если что произойдёт, Ариас.

Мулат явно ничего не понимал, Ивась же не хотел разжёвывать свои слова. Пусть сам или с помощью Педро доберётся до истины.

И Ариас уже через день, на подходе к Рио-де-ла-Аче спросил Ивася:

— Хуан, Педро говорит, что в твоих словах много здравого смысла. Но он боится, что белые могут дознаться до таких слов и строго наказать нас.

— Зачем же трепать языком раньше времени? Вы решите между собой как вам быть. А если придёт время что-то делать, у вас будет готово решение.

— Тебя трудно понять Хуан! Ты и так плохо говоришь, а тут ещё твои загадки! Ты можешь говорить просто и коротко?

— Что ж я скажу, коль сам ничего толком не знаю, Ариас? Погоди немного. Может, и я что узнаю и тогда поделюсь с тобой. Ты только попытай у своих, что они думают по поводу вашей кабалы. Скажешь мне, а я тогда постараюсь и тебе пояснить. Только будь осторожен, Ариас. С этим шутки плохи. Я уже предупреждал тебя.

Мулат ушёл ошарашенный, так и не поняв до конца, на что намекал белый парень.

Город Рио-де-ла-Аче славился добычей жемчуга. Сюда свозили большие запасы этих драгоценностей и поживитьсябыло чем.

Почти пересыхающая в сухой сезон река Аче сейчас неторопливо текла по каменистому ложу, где ребятишки целыми днями бултыхались в довольно грязной воде.

Более двадцати судов эскадры Дрейка заполнили гавань города. Жители в ужасе бросились спасаться, пытаясь укрыться в заросляхкактусов и жёстких кустарников.

Дрейк это предвидел. Он послал отряд в восемдесят человек, чтобы сдержать этот поток. Окрестности огласились воем людей и животных.

— Дрейк потребовал выкуп с города больше пятидесяти тыся дукатов! — рассказывал Том матросам.

— Это же какая гора золота! Боже, уму непостижимо! И что испанцы?

— Взмолились пощадить их, — усмехнулся Том. — Да разве такой морской волк, как сэр Френсис согласится на такое?

— И что ж будет?

— Слышал, завтра город будет разграблен и сожжён.

— Вот будет потеха! Повеселимся на славу! Потешимся над католиками!

Ещё до рассвета десятки шлюпок ринулись к городу. Матросы получили приказ сносить к пристани всё ценное, беря себе лишь незначительное из одежды и еды.

Две шлюпки с «Миньона»" были в стае этих коршунов. И пока было прохладно, матросы с воем и воплями, бряцая оружием, бросились грабить беззащитный город.

В нескольких местах задымили пожары. Жители с воплями и молитвами носились по городу, ища спасения от этих ужасных варваров, убивающих и насилующих без разбору.

Ивась старался не отбиться от своих. Ему было жутко от вида стольких убитых и растерзанных. Кровь пятнала мостовые городка, а охваченные азартом матросы хватали всё, что бросалось в глаза, тащили к пристани. Там, в пыли и гвалте, росла гора вещей и отдельно горка драгоценностей й жемчуга. Его были целые корзины, но матросы не осмеливались взять хотя бы одну горошину. Это была смерть!

Вечером, утомлённые и оглушённые событиями дня, матросы переговаривались между собой, делясь своими женскими трофеями.

Ивась был зол на себя безмерно. Он так и не осмелился снасильничать ни одной девушки и теперь ругал себя самыми отборными ругательствами.

Слушать рассказы про это ему было невмоготу, и он отошёл на площадку у основания бушприта, где и устроился, глядя на догорающий городок.

Вскоре к нему подсел Ариас и долго сидел молча. Потом спросил:

— Ты чего такой хмурый, Хуан? День был такой весёлый! Меня ублажили аж две негритянки! Здорово! А ты как?

Ивась хотел выругаться, прогнать мулата. И всё же не сделал этого. Но и говорить ни о чём не хотелось. И Ариасу вскоре надоело сидеть молча. Уходя, он проговорил обиженно:

— Ты, наверное, боишься крови, да, Хуан?

— Пошёл к дьяволу! Отстань!

Мулат пожал плечами и удалился. Ивась ещё посидел с минуту и опять ощутил пустоту в груди. Вспомнились родные места, мать, другие родные. Тоска охватила его всего. Хотелось заплакать, но он сдержал слёзы, украдкой даже оглянулся.

На следующий день, запасшись провиантом и водой, эскадра покинула порт.

На судах обсуждали предстоящий делёж добычи, но напоминать об этом адмиралу никто не решился. И продолжали судачить и строить предположения.

Вечером подошли к небольшому городку Тапия. Судя по всему, слух о пиратах уже достиг и сюда. Часть горожан покинула свои дома. Остались самые бедные и рабы со скотиной.

— Всё спалить! — орал Дрейк, узнав о таком повороте дела. — Обыскать город, что нельзя увезти — спалить, уничтожить!

Как потом говорили матросы на кораблях эскадры, в Тапии собрали всего на две тысячи дукатов. Это было слишком мало, в Рио-де-ла-Аче награбили на более чем сто тысяч дукатов.

Задерживаться в Тапии Дрейк не стал. В туже ночь приказал уходить дальше в Санта-Марту, один из старейших городов на материке. И боясь, что и в этом городе не получится с добычей, Дрейк направил четыре судна, наиболее быстроходные, вперёд, чтобы остановить бегство и укрытие ценностей.

Среди этих четырёх кораблей оказался и "Миньон".

— Ребята, — обратился Мак-Ивен к матросам, — нам следует прибыть туда первыми! Вы должны знать, что это нам сулит. Потому поработаем на вёслах! Пока другие суда вытянутся на рейд, мы будем уже в море. За работу!

«Миньон» довольно скоро вышел в море, опередив ближайшее судно на целую милю с небольшим. Удачно схватив струю ветра, корабль споро пошёл на запад. Луна, поздно взошедшая, уже не позволила заметить отставшие суда эскадры Дрейка.

Близился рассвет. Ветер почти стих. Мак-Ивен и Барт стояли на полуюте, всматривались в тёмный ещё берег.

— У меня мысль появилась, Барт, — проговорил капитан. — Хочешь послушать?

— Хорошую мысль не грех и послушать, капитан. Говори.

— Мы опередили остальные суда миль на шесть, не меньше. И вот с какой задумкой я подхожу к Санта-Марте.

— Это интригует, капитан. Продолжай.

— Ветер слабый и суда раньше чем через час не подойдут. А за это время мы минуем город, высадим десант и запустим его в тыл. Когда суда подойдут, жители бросятся спасать самое ценное и потянутся на юг, за город.

— Кажется, улавливаю, капитан!

— Тем лучше, Барт. Мы будем перехватывать их, отбирать ценности, остальное пусть сами решают. Ну как мыслишка?

— Вроде подходящая, если так и получится на самом деле, — с сомнением ответил помощник. — Надо ещё принудить жителей бросить дома и пуститься за город.

— Это просто. В городе наверняка ходят слухи про английских пиратов. Мы слишком долго проторчали у Сан-Хуана. А мы, проходя, пальнём из двух пушек по городу. Это и побудит жителей собирать манатки. Пойдёт?

— Можно попробовать, Бен. Только боюсь, что звук выстрелов будет услышан на судах.

— Вряд ли, Барт. Ветер дуетсюда, расстояние достаточно большое. Не услышат, а если и так, то вряд ли поймут, что это такое. Рискнём?

— Хорошо! А что дальше?

— Что, не понимаешь? Дальшенам не по пути с эскадрой. Вряд ли нам с тобой перепадёт достаточно, а так мы снимем сливки — и до свидания!

— Ох и рискованно, Бен! Я сам на это не пошёл бы. Но с тобой…

— То-то, Барт! Иди поднимай людей, готовь десант. Пойдёшь с Солтом. Я останусь здесь с пятью-шестью матросами.

Матросы едва успели перекусить, как судно вошло в гавань и, не бросая якорей, сделало три выстрела из кулеврин. Ядра, было видно, ничего не разрушили, но этого и не добивались. Зато паника поднялась тотчас.

— Гляди, Барт, как забегали испанцы! — воскликнул капитан, передавая подзорную трубу помощнику. — Начало сделано!

«Миньон» плавно развернулся, используя усилившийся бриз, заскользил по тихим водам бухты к морю.

— Прижимаемся ближе к берегу! — приказал капитан рулевому. — Эй, бросай лот через каждые пять минут! Докладывать постоянно! На марсе, паруса видны? Как идут суда?

— Одно милях в четырёх, капитан. Немного даже дальше! Остальные на милю или две дальше!

— Следи за береговой линией! Смотри мели и рифы!

«Миньон» рискованно пробирался на запад, обошёл мыс и за ним вплотную приблизился к берегу.

— Приготовить шлюпки к спуску! — Капитан в рупор отдавал команды. — Пошли в шлюпки! Отваливай!

Матросы прытко занимали места на банках, быстро разобрали вёсла. И уже две шлюпки понеслись к берегу.

— Ребята, присматривайтесь, может скотину какую можно прихватить, — негромко приказал Солт. — Несколько мулов нам не помешают!

Не прошли и мили, как в небольшой деревеньке раздобыли мулов, погрузили оружие и налегке поспешили дальше.

Солнце уже припекало изрядно. Дождей не предвиделось, приходилось обливаться потом и ругаться от усталости, жары и начавшейся духоты.

С холма оглядели местность.

— Город в двух милях остался, — заметил Барт. Он осмотрелся в подзорную трубу, потом передал её Солту. Тот посмотрел, сказал довольно:

— Расчёт оказывается верным, Барт. Испанцы бегут. Надо поторопиться.

— Ребята, поспешим! Бегом вперёд! Погоняй мулов!

Матросы ускорили шаг, переходя часто на бег. Не успевая перекрыть дорогу, Солт закричал матросам:

— Шестеро матросов во главе с Томом — на мулов! Скачите к дороге, обстрелять обозы, заставить остановиться. Мы скоро подоспеем!

В полминуты мулы были свободны.

— Том, — закричал Ивась торопливо, — на мулах можно и двоим ехать! Мы выиграем в огне!

— Здорово, Джон! Давайте сюда! Оружие не забыть! Поехали! Погоняй!

Мулы, нахлёстанные и наколотые ножами, крупной рысью понеслись вниз к дороге. Их ещё не заметили, и это позволило матросам приблизиться на достаточное расстояние.

— Рассыпаться! Приготовиться к стрельбе! — Том спрыгнул с мула, приладил сошки, оглянулся и крикнул: Пали!

Прогрохотал залп, скатившись со склона холма. Матросы тут же бросились бегом вниз, орущие и размахивающие клинками.

Испанцы от ужаса заметались, несколько трупов и раненых уже лежали в жутких позах, истекая кровью. Женщины и детишки визжали в страхе. Обоз сбился в кучу. Покалеченные мулы бились в упряжках. Сумятица была полной. Никто не подумал организовать сопротивление, и англичане сбили всех в кучу. Долго пытались навести порядок и тишину.

Наконец испанцы немного успокоились. Барт быстро довёл им о своих требованиях, закончив свою речь словами:

— Сеньоры, прошу выполнять всё быстро, без проволочек и крика. Мои матросы сильно раздражены и могут не сдержать себя. Двух трупов с вас достаточно. Приступайте к сдаче денег и ценностей!

Матросы грубо обыскивали всех до младенцев, не доверяя несчастным. И каждый, у кого обнаруживали припрятанное, получал шпагой по ягодицам и спине, а женщин ощупывали, словно кур.

Всё время слышались стоны и не только раненых. Причитания и плач сопровождали изъятие ценностей, пока ничего больше не оставалось у ограбленных и униженных горожан.

— Ребята, мулов забрать с собой! — распорядился Барт. — Хватит им для детей пятерых с повозками. Уходим! До берега не менее часа быстрого хода!

Матросы по два человека уселись на животных и караван скорым шагом, с разговорами и смехом, потянулся обратной дорогой.

Ценности и дорогие одежды везли в мешках, вино в маленьких бочонках тряслось по бокам мулов. Многие матросы уже нагрузились. Барт с Солтом свирепо поглядывали на пьяных, те тут же прикусывали языки.

С высокого холма заметили, как в бухту входила вся эскадра. Три корабля уже стояли на якорях, матросы крошечными чёрточками разбегались по городским улицам, громя всё на своём пути и поджигая дома, где оказывалось хоть малейшее сопротивление.

— Барт, нас не хватятся до нашего прибытия на судно? — Солт сильно беспокоился, и Барту это было понятно. Он ответил без уверенности:

— Трудно сказать, Солт. На всякий случай не мешает быть осторожнее при подходе к месту стоянки нашего судна.

Мулы истекали потом под непрерывные понукания матросов. Последние холмы закончились, и теперь тропа спускалась полого к морю. Среди листвы и кустарника с редкими кактусами виднелось море. Матросы жадно искали корабль, беспокоились, не находя его. И тут весёлый голос Джошуа радостно закричал, рука с вытянутым пальцем указывала сквозь гущину кустарника:

— Вон он, братцы! Совсем близко от берега! Как его наш Бульбочка смог подвести так близко?

— Вдруг ветер поднимется? — удивился Барт. — Рискует капитан.

— Значит, на то была веская причина, Барт, — заметил Том, ехавший рядом.

— Скорей всего так, Том. Неужели за наше отсутствие что-то произошло?

— Скоро узнаем, сэр, — слишком официально ответил Том. — Лучше поспешим.

— Мулы выбиваются из сил, — заметил Омелько. — Как бы не загнать их.

— Тут уже близко, — заметил Джошуа. — Чего их жалеть? Погнали!

Животные с трудом затрусили дальше. Бока их кровоточили от уколов ножами. А матросы знай погоняли, торопясь побыстрее попасть на судно. В души их закралось беспокойство и даже страх.

Через четверть часа быстрой езды, матросы были у места стоянки шлюпок. Матрос, стороживший их, с облегчением встретил их, бросился помогать перегружать привезённый груз.

— Что тут произошло, Мартин? — тут же спросил Барт. — Почему судно так близко стоит?

— Была опасность обнаружения, Барт. Капитан и рискнул подойти сюда и укрыться. Здесь высокие скалы и пальмы кругом. Пронесло!

— Что, искали нас?

— Похоже на то, Барт. Хуже то, что капитан зашёл сюда в полную воду, а теперь вода спадает, можем сесть на дно.

— Вряд ли, Мартин. Разница в уровнях здесь небольшая. Но опасность, конечно существует. — Он повернулся к судну, стоящему саженях в семидесяти.

— Эгей, капитан! — Крикнул он, сложив ладони рупором. — Как дела?

Мак-Ивен уже ждал голоса помощника. Откликнулся тотчас:

— Лучше скажи, как у вас получилось?

— Всё получилось хорошо, капитан! Вот готовимся прибыть на борт! Принимайте! Тут есть, что посмотреть!

Шлюпки подняли на палубу, груз сложили, и Крэбб стал деловито разбирать его, сортировать и раскладывать по ценности. Провиант уже стаскивали в трюм матросы, оставшиеся на борту.

Мак-Ивен отозвал помощников на полуют.

— Судно, которое, как нам сдаётся, ищет нас, прошло дальше на запад. Как считаете мы должны поступить? Ведь нас могут встретить. Стоит ли рисковать, покидая это вполне приличное убежище?

— Что за судно, капитан? — спросил Солт.

— Хорошее судно, Солт. Восемь пушек на борту и ход вполне приличный.

— Тогда стоит до вечера отстояться на месте, Бен, — предложилБарт. — К тому же место слишком опасное для выхода в море.

— Зато тихо, — ответил капитан. — А ветер поднимется? Тогда нам тут и вовсе можно сыграть в ящик. Тут хорошенько надо всё взвесить.

— Прилив наберёт силу к вечеру, капитан, — заметил Барт. — Тогда и попытаемся выйти в море. То судно, что пошло искать нас, долго не пробудет в море. Город-то без него грабят. Это скоро заставит их вернуться. И это произойдёт не позже двух часов пополудни.

— Тогда решено! Будем ждать полной воды, — Мак-Ивен закончил совещание и уже другим тоном заявил: — Солт, оповести команду, что предстоит делёж добычи. Организуй все это. Крэбб скоро всё подсчитает.

Солт перехватил удивлённый взгляд Барта. Тот постарался сгладить свой промах, а Солт сделал вид, что ничего не заметил.

Матросы встретили весть о дележе бурными воплями радости, к тому же по распоряжению капитана матросы выставили малый бочонок с вином, привезённым из захваченного добра в обозе беглецов.

А Крэбб уже закончил распределение долей по кучкам, пригласил матросов на священнодействие.

Потом, уже в море, матросы никак не могли успокоиться, обсуждая столь щедрый жест капитана.

— Тут что-то не так, ребята, — говорил Том среди своих товарищей. — Капитан решил задобрить нас этой подачкой.

— Да чёрт с ним, с Бульбочкой! Сделано было всё по правилам, честно. Чего нам ещё надо? И вино выставил, как положено, Том.

— Вот и хорошо, Джо! Всегда бы так… — В голосе боцмана слышалось недоверие.

— Тут ты, Том, верно молвил, — заметил один матрос. — Всегда бы так, так что ты, Джо, прикуси язык.

В каюте капитана, где Барт с недовольным видом потягивал ром, капитан с усмешкой журил помощника:

— Зря ты, Барт, так явно показываешь своё недовольство. Здесь было слишком рискованно припрятывать с того, что у всех было на виду. Мы своё не упустим. И так получили не по одной доле.

Барт вздохнул. Он понимал правоту капитана, сам часто его предостерегал от жадности, но сейчас почему-то была не по душе щедрость капитала.

Глава 12

«Миньон» крейсировал у побережья Южной Америки, перебиваясь мелкими призами и влача жалкое существование. Дрейк опустошил многие города и поживиться здесь было нечего.

Новый 1596 год встретили на стоянке пустынного островка, пытаясь побыстрей окончить ремонт и выйти в море. Провиант кончался, а на награбленные сокровища, которых было не так уж и много, пообедать было невозможно.

Капитан Мак-Ивен нервничал, постоянно срывая злость на матросах.

— Дьявольщина! Мы съели уже всё, что можно было на этом убогом островке! Барт, когда закончится этот проклятый ремонт?

— Мы делаем всё от нас зависящее, капитан. Но не выходить же в море с недоделками? Надо потерпеть с недельку. Хотя и этого времени может нам не хватить.

— Говорил я, что надо брать хотя бы двух плотников. Что может один с таким кораблём? Может, отправить шлюпку на соседние острова? Там, возможно, можно будет добыть черепах и ламантинов? Что скажешь на это?

— Знаешь, Бен, мысль мне показалась достойной внимания. Если отправить Солта, то есть возможность докопаться до глубин готовящегося заговора.

— Ты продолжаешь настаивать на участии Солта в заговоре, Барт? — Капитан задумался.

— Нет, Бен, не на участии. На руководстве заговором. Теперь я уверен в этом. Надёжный человек мне поведал об этом.

— Собственно, этого можно было ожидать, Барт. Ведь Солт считает себя в значительной мере обиженным. Мы отстранили его от дополнительной доли, а ведь это его идея — опередить адмиралов на пути в Вест-Индию.

— Это не утешение, Бен. В отсутствии Солта мы постараемся всё разузнать, а как он вернётся, добьёмся решения оставить его на этом пустынном островке. Пусть позагорает с двумя-тремя своими дружками.

— Ох, Барт! Не по душе это мне! Сильных матросов и вояк можем потерять. А они нам сейчас так нужны!

— Обойдёмся, капитан! Можно и пополнить наши ряды индейцами или мулатами с неграми из любого маленького городка. Желающих всегда можно найти. У нас и так с десяток их на борту, и работают! И много не требуют!

Капитан с доводами помощника согласился. Согласился и с посылкой Солта на соседний остров за провиантом.

— Это не вызовет подозрений. Тем более, что можно назначить в отряд и наших людей. Пусть послушают его байки. — И капитан удовлетворённо улыбнулся в усы.

Солт без долгих раздумий принялся готовить шлюпку к походу.

— Сколько выделишь мне людей, капитан? — спросил он беспечно.

— Сколько хочешь, столько и бери. Говори число, Солт.

— Шесть человек вполне хватит, капитан. Самому отобрать, или сам назначишь? — Солт вопросительно посмотрел в холодные серые глаза Мак-Имена.

— Как хочешь, Солт. Могу и я назначить. Посмотрю, кого легче всего лишиться здесь. Подходи через четверть часа и получишь своих матросов.

Солт тут же принялся с помощью плотника Лейна ладить мачту, а конопатчик Долбун с двумя мулатами принялись шить парус из старых кусков парусины, что смог выделить Крэбб.

Ранним утром шлюпка при лёгком ветре от норда взяла курс на острова Бахо-Нуэво. До них было не более семидесяти миль, и переход представлялся лёгким и скорым.

Косой парус ходко гнал шлюпку с креном на правый борт, широкая волна легко подбрасывала утлое судёнышко, а кругом не видно ни одного паруса.

Шесть матросов с оружием и небольшим запасом воды и ещё меньшим еды, лениво лежали в тени паруса, вяло переговариваясь между собой. Тут был и Омелько, весьма недовольный разлукой с друзьями. Их оставили работать. Демида как неплохого плотника, а Ивася как быстрого исполнителя и наблюдателя за морем.

Том следил за парусом, Солт сидел у румпеля, сверяясь по компасу с курсом. Было прохладно, матросы укрывались старой парусиной, радуясь, что хоть брызги до них не долетали.

Разговоры больше вертелись вокруг скорой добычи, которую они уже смаковали в воображении. Солт присматривался к одному из матросов по имени Кейто, который попал в его команду с распоряжения капитана. Был ещё Патрик, но этот, как догадывался Солт, ещё не присоединился ни к одной из сторон. Это был молчаливый матрос лет тридцати, ровно со всеми ладивший. А вот Кейто вызывал подозрения.

Солт незаметно кивнул Тому на Кейто, тот понимающе наклонил голову, но в разговоры пускаться не стал. Время ещё не приспело.

Юнга Джимми стоял столбом на носу, держась за трос, высматривал признаки острова. Он внимательно всматривался в горизонт, боясь пропустить островок, к которому направляется шлюпка.

Лишь ближе к закату юнга радостно закричал:

— Солт, сэр! Остров слева по курсу! Мы отклонились слишком к югу!

Помощник встал, отыскал подзорной трубой остров. Он едва поднимался из сине-зелёных вод, темнея неясным пятнышком на горизонте.

— Убрать слабину шкота! Идём круче к ветру!

Парус слегка заполоскался, схватил краем полотнища ветер, и в бейдевинд шлюпка неторопливо пошла к островку.

За считанные минуты до заката, когда горизонт на западе полыхал почти всеми цветами радуги, шлюпка вошла в прибрежные воды. Солт спешил с высадкой при свете. Кругом были нагромождения коралловых рифов и мелей. Прибой грозил опрокинуть шлюпку, утопить всех матросов. Лишь в темноте, когда всё же удалось отыскать удобное место для высадки, вытащили шлюпку на берег, затащив подальше от воды.

Голодные и уставшие люди бросились к кокосовым пальмам в надежде добыть орехов. Это с большим трудом им удалось. Матросы сидели вокруг костра, ели мякоть орехов, пили молоко и доедали остатки еды, что взяли с собой.

— Если мы завтра ничего не добудем, — говорил Солт, — то нам остаётся лишь надеяться на то, что у нас хватит сил добраться до своих.

— По-моему здесь должна быть хорошая рыбалка, — проговорил Кейто. — Я дважды замечал в воде больших рыб. Утром надо попробовать половить. Я захватил снасти.

— То здорово будет, коль ты наловишь хоть что-то, — Том с надеждой посмотрел на матроса. — А теперь пора и поспать. Здесь легко укрыться от ветра среди кустарника, а парусина у нас есть. Будет чем укрыться. Утром будет холодно.

Матросы немного углубились в заросли низких деревьев и густых кустов, среди которых возвышались невысокие пальмы.

— Здесь нам будет лучше, чем у воды, — заметил Том. — Надо хорошо отдохнуть. Завтра предстоит много работы.

С утра трое матросов отправились на шлюпке ловить рыбу, остальные пошли вдоль берега высматривать черепах. Это дело оказалось не таким прибыльным. За весь день удалось добыть лишь трёх, и то не самых больших. И Солт заявил сурово:

— Одну мы зажарим тотчас на ужин, остальных отложим для команды судна.

— Разве хватит нам одной черепахи, Солт? — подал голос Майрон Плешивый.

— Заткнись, Майрон! Не ты один хочешь жрать! Мы ещё добудем, а команда доедает последнее. Вон рыбаки подходят. Посмотрим, что они принесут. Кестер, иди посмотри и помоги, коль нужно.

Кестер, как и Майрон только недавно примкнули к Солту. Они не вызывали особого доверия, но и разбрасываться нет смысла. И Солт старался держать их пожёстче.

К шлюпке побежал и юнга Джимми. Вскоре он примчался, с трудом таща за собой рыбину почти в три фута длиной. Ещё издали закричал:

— Идите помогайте! Её много! Всем хватит!

Все матросы, изголодавшиеся в ожидании черепахи, побежали на берег.

Кейто и Омелько выбрасывали на песок рыбин. Их было штук десять, и самая маленькая не была меньше фута.

— Что нам с ними делать? — волновался Солт. — Мысоли не взяли, чтобы такое количество засолить и посушить!

— Будем пробовать сушить с малой засолкой, — предложил Омелько. — Солнышко горячее, подсохнет! Неделю продержится, и то хорошо.

— Можно попробовать выпарить морскую воду, в ней просолить и высушить, заметил Кейто. Два котла у нас есть небольших. И остальное поедим так, чтобы надолго хватило, — и он усмехнулся в бороду.

Пировали почти полночи. За это время выпарили воду, сделали рассол, и отборные куски мяса затолкали до утра в котлы.

Следующий день нашли ещё двух черепах, но и рыбы поймали меньше.

— Ещё один день — и возвращаемся, — распорядился Солт. — Мясо к этому времени подсохнет, остальное можно и так довезти. За сутки не пропадёт. Погода не каркая.

Юнга целый день жарил рыбу, складывал её в вырытую яму, закрытую листьями и мокрым песком. А вечером рыбаки опять приволокли восемь рыб. Пришлось при свете костра разделывать туши, резать, жарить, солить в рассоле без особой надежды на сохранность.

Ранним утром, ещё до восхода, медленно и осторожно вывели шлюпку за полосу прибоя и, поставив парус и подгребая вёслами, потянулись к родному кораблю.

— Ветер не очень попутный, ребята, — говорил Солт. — Грести придётся до самого острова, так что не очень спешите. К тому же воды у нас мало.

— Как бы ветер не поменялся, — молвил Том. Он поглядывал на небо и по его виду можно понять, что он волнуется.

Его волнение передалось и матросам. Они налегали на вёсла, подсасывали сырые куски рыбы, экономя воду.

Опасения Тома подтвердились после полудня. Небо как-то посерело, вода уже не лучилась весёлыми бликами под лучами солнца. И хотя ветер не изменился и продолжал ровно дуть с севера, Солт определил, что он медленно, но упорно поворачивает к весту. Это было попутно, шлюпка пошла быстрее, матросы смогли отдыхать.

Прошёл час или два, ветер стал усиливаться, небо с оста заволакивалось облаками.

— Ребята, на вёсла! — Солт явно беспокоился. — Гребите, а то погода скоро может так испортиться, что будет нам горе!

Прошёл час, и юнга радостно закричал:

— Впереди остров! Наш остров! Мили три или чуть больше!

— Слава Богу! Может, Господь сжалится над нами и не пронесёт мимо!

— Навалимся, ребята! Гребём сильнее! Ветер усиливается!

По морю заходили волны. Они росли, уже появились белые гребни. Парус с натуги дрожал, мачта уже гнулась, хотя сам парус был совсем невелик.

Солнце, словно спасаясь от надвигающихся туч, стремительно клонилось к горизонту. Море было мрачно, сурово, грозило бедой. С востока шёл шторм, а, возможно, и ураган.

Матросы с большим трудом, все мокрые, выбивающиеся из сил, всё же сумели ввести шлюпку в бухту. Их радостно встретили, почти на руках вынесли на берег, оттащили шлюпку подальше от коварных волн, бросающихся на песчаный пляж.

«Миньон» дёргался на якорных канатах. Ветер всё крепчал. Полил дождь, гроза мощными разрядами молний и раскатами грома ужасала природу. В минуты ветер разметал хилые хибарки, построенные матросами.

На третий день шторм стал утихать. Измученные люди наконец смогли вздохнуть с облегчением. Солнце высушило одежду, согрело озябшие тела. Но работы по ремонту судна прибавилось. Еды по-прежнему было мало. Половина привезённой рыбы пришлось выбросить, черепах проглотили.

— Ребята, готовьтесь в путь! — Мак-Ивен был сосредоточен, суров и решителен. — Мы больше не можем тут оставаться. Голод нас сгубит окончательно.

— Бен, что за курс проложить? — спросил Барт. — Долгий путь мы вряд ли выдержим. Где-то поближе надо добыть провиант.

— Подадимся на Ямайку. Это будет самое лучшее. Отдохнём, осмотримся и определим дальнейшие наши действия. — Мак-Ивен был непреклонен, возражать ему в также минуты было бесполезно. — Барт, готовьте с Солтом судно. Работы можно будет продолжить в пути.

Шлюпками вывели судно из бухты, поставили паруса. Островок медленно исчезал в морской пучине. Он был одной довольно неприятной точкой в море жизни каждого из матросов. Покидали они его без сожаления. Ими двигала надежда на лучшее.

В Пуэрто-де-Кагуайя Барт, вновь выполнявшего роль капитана, закупил у торговцев провиант, договорился и о смене парусов для судна. Три дня стоянки в отдалённом углу бухты хватило людям, чтобы отдохнуть, немного окрепнуть и осмотреться.

— Ты заметил, Барт, как легко можно было б захватить этот городишко? — Мак-Ивен многозначительно посмотрел на помощника.

— Я обратил на это внимание, капитан, — улыбнулся Барт. — Это можно будет учесть на будущее. А пока нам лучше заняться более мелким делом.

— Эх! Как хотелось бы сыграть по-крупному один раз и смотаться в тихое местечко! Но… Не получается, Барт!

— Кстати, Бен, я слышал в городе, что наш достославный сэр Дрейк отдал Богу душу. Уже больше двух месяцев, как умер.

— Не может быть! Как же это случилось? Убит а бою?

— Ничуть не бывало! Умер от каких-то коликов в животе. Так здесь говорят. По этому случаю во многих городах отслужили благодарственные молебны. Устраивали праздники.

— А что с эскадрой, Барт?

— Вернулась назад, в Англию. Награбили достаточно. Вот только главные действующие лица уже ничего от этого не получат. Ни Хокинс, ни Дрейк!

— Вот бы нам быть в это время там, Барт!

— И что бы случилось?

— Можно было попытаться завладеть частью сокровищ, Барт! Представляешь?

— Не думаешь ли ты, что там мало любителей вроде тебя, — Барт скептически усмехнулся, а Мак-Ивен недовольно глянул на своего помощника.

Барт понял, что допустил промах. Но было поздно. Капитан вдруг ощутил, что все вокруг только и ждут, как бы урвать кус пожирнее. Стало скучно, грустно, а в груди или в голове, кто его поймёт, стало шириться озлобление.

Капитан перебирал в памяти случаи, когда сам он топил лучших друзей и соратников, сколько крови, подлости и зла прошло мимо него, совершённое его руками или при его попустительстве, а то и прямом приказе.

Усмехнувшись, он подумал о Барте: «И этот наверняка подумывает о том, как обдурить меня, Мак-Ивена».

Он оглянулся по сторонам. Вокруг были люди, простые матросы, Солт, Крэбб, Том. Что они думают? К чему стремятся? Что замышляют против него, Мак-Ивена, давно потерявшего и совесть, и веру в людей, и во что бы-то ни было.

«В мире нет надёжных людей! — подумал он в смятении. — Хотя я встречал таких, что были готовы отдать жизнь за честь, слово и прочую чепуху, выдуманную святошами. А они сами первейшие богохульники и преступники! А вдруг… Вдруг есть настоящие, верные люди, которые не предадут, не обманут, протянут руку, чтобы спасти, помочь?!»

Капитан медленно побрёл в каюту. Запер дверь, показывая всем, что не хочет ни с кем говорить или вообще общаться. Достал увесистую бутыль с ромом, кружку. Ещё подумал, что это его слабость, не очень-то вяжущаяся с его жёсткой натурой. Но сопротивляться не хотел. Налил, выпил и снова налил. Закусывать не стал.

На следующий день капитан не открыл дверь. Помощники в недоумении и растерянности, переглядывались, не зная, что предпринять.

— Какого чёрта! — Солт был раздражён. — Что делать, Барт? Дольше оставаться на рейде довольно опасно. Надо сниматься с якорей, пока власти не заподозрили нас.

— Как без согласия капитана, Солт? Если ты готов взять всё на себя, то я возражать не стану. Можешь действовать.

— Но ты же первый помощник, Барт! Хотя… Ладно, пусть будет по-твоему!

Солт отдавал команды, якоря подняли, паруса распустили. Судно грациозно заскользило по глади бухты, и к полудню берег утонул в сине-зелёных водах моря.

Капитан не появился на палубе и на следующий день. Один из матросов вспомнил, как такое же он наблюдал пять лет назад, когда они плавали у берегов Канарских островов, охотясь за испанскими купцами.

— Это запой дней на пять, ребята, — говорил он убеждённо. — Ничем его в это время не проймёшь. Каюту загадит так, что потом месяц войти нельзя будет. Верно вам говорю.

— В таком случае нам, Барт, самим нужно всё решать. Пошли думать и строить планы. Капитан нам сейчас не указ.

После долгих споров и криков, после выпитого рома, помощники договорились идти к Кубе, и у её берегов искать удачи в их грязных делах.

Ограбив три прибрежных селения и получив запас провианта, пираты бросились на восток, где рассчитывали поживиться хорошим призом вблизи большого города.

Мак-Ивен уже очухался, был угрюм и неразговорчив. А тот матрос, что поведал команде о его запоях, заметил, что так будет продолжаться с месяц.

Капитан почти не вмешивался в распоряжения помощников, лишь курил короткую трубку, пристрастившись к этому зелью совсем недавно.

Недалеко от Сантьяго они погнались за купцом, вынудили его лечь в дрейф и ограбили, заполучив около тысячи песо серебром, товаров тысячи на две и провиант. К тому же пополнили запас пороха и пуль, которые судно везло в город из Гаваны.

Долго рядили, что делать с командой и судном, пока капитан мрачно махнул рукой, коротко бросив:

— На дно! Всех! Смерть испанским собакам!

Барт всё же разрешил испанцам разместиться в одной шлюпке и покинуть тонущий корабль.

— Ты помогаешь своим испанцам, Барт! — разорался капитан, увидев отваливающих испанцев. — Ты не достоин доли!

— Перестань, Бен! Пусть лишний грех не отягощает твою душу. К чему нам их смерти? Ценности забрали, остальное нам ни к чему. Успокойся!

Капитан ещё долго ворчал, пока на горизонте не появился парус ещё одного испанского корабля.

Вскоре с марса доложили, что это военный галеон о трёх мачтах, и идёт он прямо на них. Скорей всего он вышел из Сантьяго и теперь создавал большую угрозу, что было ясно даже юнге Джимми.

— Уходим! — рявкнул капитан зло. — Шевелись, сучьи дети! На снасти! Бегом!

Матросы бросились со всех ног выполнять команды. Понимали, что с таким кораблём, как этот испанец, сражаться бесполезно.

Выбрав наиболее выгодный курс относительно ветра, «Миньон» медленно удалялся от испанца.

— Испанец прибавляет парусов, — заметил Барт, не глядя на капитана.

— Посмотрим, как пойдут дела, — ответил капитан. — Если мы не сможем оторваться — посадить всех на вёсла. Пусть гончие псы хоть немного поработают для своего спасения!

Вскоре стало ясно, что испанец хоть и медленно, но сокращает дистанцию.

— Эй вы, подонки и дети потаскух! На вёсла, крысы вонючие! И не вздумайте халтурить! За работу! До темноты ещё далеко! Надо продержаться!

До темноты продержались, но потом пришлось резко подойти к побережью с тем, чтобы там найти укрытие от погони.

С потушенными огнями, судно осторожно пробиралось вдоль береговой линии, матросы вслушивались в шум прибоя, определяя расстояние. Постоянно бросали лот, измеряя глубины.

С почти пустым трюмом, судно могло близко идти вдоль берега, не опасаясь наткнуться на испанца.

Ранним утром, чуть развиднелось, далеко в море увидели паруса испанца.

— Ты смотри! Какой хитрец! — Мак-Ивен навёл подзорную трубу на корабль. — Трудно было ожидать такой прыти от испанского корабля. Что ж делать?

— Неплохо бы использовать бриз, капитан, и попробовать проскочить до того, как испанец не переставит паруса и не сделает разворот. — Барт с уверенностью смотрел на капитана.

— Мысль хорошая, Барт. Вёсла приготовить на случае нужды!

— Они уже знают, с кем имеют дело, — заметил Мак-Ивен через несколько минут. — Если капитан, — мотнул бородой в сторону испанского судна, — такой опытный и хитрый, то может всё же прижать нас к берегу и накрыть огнём своих пушек.

— В таком случае хорошо бы найти мелкую бухту и укрыться в ней, пока испанцам не надоест нас сторожить, — предложил Барт.

— Ты хочешь сказать, пока мы не околеем с голоду? — Мак-Ивен насмешливо посмотрел на смутившегося помощника. — Только в море мы сможем улизнуть от испанца. Мы имеем большое преимущество в ходе против ветра, и я надеюсь, что это нам удастся, стоит только вырваться на простор.

К полудню испанский корабль ушёл мористее, подальше от опасных мелей.

— Вот и шанс для нас! — Мак-Ивен довольно потирал руки. — Выходим в открытое море! Все на брасы!

Он оттолкнул от румпеля матроса, навалился на рычаг. Корабль послушно отвернул от берега, прочертил большую дугу в тихих водах и вышел в море, приняв на себя удары прибойных волн.

Повинуясь приказам капитана, матросы работали быстро, чётко, и паруса заработали в полную силу. Испанский капитан сделал попытку отсечь судно от моря, вышел на близкую дистанцию. Сделал бесполезный залп всем бортом. Ядра не долетели, исчезнув в каскадах брызг в морских глубинах.

Пройдя в полумиле перед носом испанца, «Миньон» гордо стал удаляться в южном направлении, идя в бейдевинд, что для испанца было довольно невыгодно.

— Теперь пусть догоняет! — повеселел капитан. — А мы ещё можем на пару румбов уйти южнее. Всем по чарке рома!

За последний месяц «Миньону» мало везло. Даже совсем не везло. Лишь с трудом удавалось добывать провиант, а о добыче и думать было нечего.

После нашествия Дрейка, испанцы усилили охрану побережья и судов. И нашим пиратам частенько приходилось использовать скорость своего судна, чтобы избежать плена или виселицы.

В середине июля неожиданно встретили небольшую барку с прямыми парусами. Остановили, но оказалось, что это их соотечественники из отряда какого-то Э́нтони Ширли.

Капитан барки с командой в двадцать человек тут же предложил Мак-Ивену присоединяться к ним.

— У нашего Э́нтони большие планы, но сил ещё недостаточно, — говорил капитан Хеккит. Он был невысок, кряжист и лицо имел грубое, топорное, с большим пупыристым носом явного любителя рома. Красно-рыжие волосы кучерявились и торчали большой копной в разные стороны. Резкие синие глаза странно выделялись на красноватом широком лице, смотрели по-детски, хотя ничего детского в этом человеке не было.

Все скоро перезнакомились и после недолгих споров, Мак-Ивен решил последовать предложению Пита Хеккита.

— Далеко до базы этого Энтони Ширли?

— На Пиносе, Бен. Два дня ходу. Я как раз туда иду. Сейчас для нашего братства время неподходящее. Испанцы ещё не успокоились. Надо малость переждать. А к тому времени Ширли соберёт достаточно сил.

В бухте острова Пинос стояло три судна. Все они были приблизительно размером с «Миньон», но старее и хуже содержащиеся.

Ширли с радостью принял новых братьев в свою компанию. Это был ещё далеко не старый моряк. Емуможно было дать лет за тридцать. Высокий, худой с длинными руками, узким лицом и небольшой бородкой каштанового цвета с бравыми усами. Он был выбрит, прилично одет и щеголял отличной шпагой в богатых ножнах. Ботфорты с широченными голенищами, шляпа с широкими полями и парой шикарных перьев дополняли его фигуру. Весь он был подтянут, решителен, что подтверждали холодные серые суровые глаза, очень похожие на глаза Мак-Ивена.

— Я рад знакомству, Бен! Уверен, среди моих головорезов найдутся парни, которые знают тебя! Сегодня же мы устроим знатную пирушку! Вино у меня отменное! Недавно заполучили в долг у испанцев. Ты же знаешь, что эти крысы без вина и нужду не справят!

— Это дело богоугодное, Энтони, — отозвался Мак-Ивен неуверенно. — Но я на этот раз компанию не составлю, извини.

— Что так, друг Бен? Не порядок это!

— Понимаешь, Энтони, неравно я был в запое. Надо повременить. Боюсь сорваться, а сейчас этого делать никак нельзя. Прости.

— Это дело понятное, Бен! Потому настаивать не стану. Ты знаешь, куда мене тянет? — И, не дожидаясь ответа, добавил: — Хочу пощупать Ямайку. Как по-твоему, это дело стоящее?

— Думаю, что да, Энтони. Мы недавно заходили туда. Остров богат и его не составит сграбить, облегчив испанцев от тяжести золота, ха-ха!

— Здорово сказано, Бен! Так мы и поступим. Ещё пару корабликов добудем — и можно начинать. Я уверен в успехе. Мои разведчики уже доложили, что гарнизоны там слабы и сопротивления не окажут.

— А здесь, на Пиносе, нас не потревожат испанцы? — поинтересовался Бен.

— Сюда им не сунуться, Бен. Кругом опасные мели, рифы, масса островов и островков. Мы легко можем в них скрыться. И еды достать здесь можно. В лесах полно коз, свиней и коров, брошенных испанцами и одичавших. Можешь доставить себе удовольствие и поохотиться.

— Как скоро ты готов будешь напасть на Ямайку? — спросил Мак-Ивен.

— Как только усилю свою эскадру. На юге нам делать нечего. Там уже основательно поработали и Дрейк, и Рэли. А здесь ещё всё спокойно, и никто нас не ждёт. Через пару месяцев рассчитываю завершить подготовку и выйти в море. Десять тысяч на судно я гарантирую, Бен! Это не так плохо, а?

Мак-Ивен охотно согласился с доводами Ширли.

Флотилия стояла на северо-восточном краю острова. Его всхолмлённая равнина, покрытая роскошным сосновым лесом, так и манила своим смолистым духом побродить по этой благодати. Многие матросы уже обосновались на берегу, построили хижины. Что удивило наших моряков, так это наличие там женщин и даже детей.

— Вот уж не ожидал увидеть тут поселение, — качал головой Барт. — Интересно, откуда они тут появились? И огороды виднеются, и поля, хоть небольшие, однако они имеются.

Скоро разъяснилось. Пираты уже давно тут обретаются, отдыхают, ремонтируют суда, запасают воду, дрова и охотятся. Привезли сюда и негритянок, освобождённых из испанского рабства.

— Кстати, тут есть и дом, где можно за деньги получить женщину, — как-то заметил Том своим приятелям-казакам. — Можно сходить утешиться.

— А что? Отличная мысль! — Омелько радостно засверкал глазами. — Демид, что скажешь? Или ты вовсе одряхлел, ха!

— Ещё раз скажешь, Омелько — и получишь по загривку! Тогда посмотрим, одряхлел ли я! А насчёт девок, так это можно. Что тут скажешь? Давно постимся. Я готов, и денежки у нас имеются. Что тут с ними делать?

— Тогда завтра и попрём все вместе, — хохотнул Омелько. — Ивась, ты составишь нам компанию?

Юноша неопределённо пожал плечами, но внутри его что-то зажглось, и он уже горел желанием побыстрее за свои деньги получить кусок пожирнее.

Время бежало легко, как ретивая лошадка бежит по холмам, радуясь силе, простору и свободе.

Омелько с друзьями ходил на охоту, приносили то козу, то одичавшего кабана, и с едой было не очень скудно. Иногда какое-нибудь судно возвращалось из набега на Кубу и продавало за бесценок продовольствие.

Но время шло, а ожидающиеся суда всё не появлялись. И Ширли уже начинал выказывать признаки нервозности. Судов не было, но люди прибывали. За последние два месяца на острове поселилось и обучалось военному делу больше трёх десятков негров и мулатов.

— Нам пора тоже выйти в море, — как-то сказал Мак-Ивен. — Не стоит так долго сидеть без дела. Солт, готовь людей, а ты, Барт, посмотри, куда лучше направиться. Я думаю, что далеко не стоит уходить, а Куба под боком и достаточно богата.

— Посмотрю, капитан. Я готов, — и Барт с живостью пообещал вскоре представить маршрут и города, служащие жертвами пиратов.

«Миньон» вышел в море через два дня. Пройдя архипелаг Сан-Филипе судно вошло в бухту Кортеса. Там на её берегах ограбили три селения. Добыча оказалась скудной, но зато продовольствия набрали полный трюм.

— Вот и наша команда пополнилась неграми, — улыбнулся Том, поглядывая на стройных худых и очень молодых рабов, освобождённых из неволи от жестокости хозяев. — Скоро мы вовсе затеряемся среди чёрных.

— Подумаешь, шесть негров! — улыбнулся Ивась. — Не лучше бы привезти на остров десяток смазливых мулаток? Всем было б хорошо!

— Глядите на нашего воробышка! — Демид даже развеселился. — Чего захотел, малец? Молодцом!

Ивась слегка засмущался, и продолжать в том же духе отказался.

Вернулись на базу без особого настроения. Продали провиант и матросы получили по фунту стерлингов, что было лишь малой толикой того, что могло быть. И опять потянулись спокойные дни на берегу, в походах по острову и охоте. Казаки наслаждались берегом, вспоминали родные края, тосковали.

Приближалась осень. За это время пережили один ураган и три шторма.

И тут в гавань вошёл большой корабль, на тросе которого трепыхался красный стяг с черепахой на полотнище.

Его приветствовали выстрелами из пушек и криками радости. Это был довольно известный в этих водах морской разбойник Селби Уокер.

По этому поводу Ширли организовал пир с грандиозной попойкой. Матросам Уокера предоставили лучших женщин, остальным вино, ром и пойло, которое называли по старинке элем.

— Теперь можно приступить к подготовке к походу, друзья! — объявил Ширли, когда люди ещё не успели упиться. — Сил будет достаточно для любого набега! Вива Селби Уокеру!

С прибытием «Хохотушки», как пираты назвали свой корабль, силы пиратов увеличились почти на сто отчаянных головорезов. Со старыми силами в полтораста воинов сил вполне хватало.

Началась спешная подготовка к выходу в море.

Матросы были в приподнятом настроении. Всем осточертело долгое сидение на острове, лишь жители самого острова приуныли. С уходом пиратов в селении оставались почти одни женщины, и никакого дохода. Полагаться придётся лишь на себя, на свои силы, огороды и охоту.

Однако длительные штормы вынудили флотилию задержаться. Это раздражало капитанов, но положение было безвыходное. В лабиринте островов и опасных проливов и мелей, в окружении коралловых рифов трудно было без потерь надеяться избежать всех этих опасностей.

Лишь в середине января флотилия вышла в море. Встречные восточные ветры сильно затрудняли поход на Ямайку. Поэтому к острову подошли только в феврале.

Ширли собрал совет капитанов в одной из тихих бухт острова.

— Нам необходимо чётко разработать план наших действий, братья, — говорил Ширли, оглядывал капитанов, вопрошая их глазами.

— Для начала предлагаю захватить Пуэрто-де-Кагуайя, — предложил Мак-Ивен. — Я там уже был и многое успел рассмотреть. Город практически не защищён.

— Тогда Сантьяго-де-ла-Вега будет иметь возможность подготовиться к отражению нашего нападения, — возразил капитан судна «Шалун Патрик».

— Можно и так и этак, друзья, — засмеялся Рыжий Хеккит. — Только есть надежда, что при нападении на Пуэрто-де-Кагуайя столица поспешит оказать им помощь. Это нам на руку, друзья. Понимаете?

— Я склонен поддержать Рыжего, — проговорил Уокер, зная, что его слово весит достаточно тяжело. — Посмотрим, на что мы способны. И мы ещё не оговорили условия раздела добычи, братья. А эго очень важно для нас, сами понимаете. Кому сколько и чего.

Этот вопрос оказался столь важным, что на время затмил неё остальное.

Лишь под занавес, около полуночи, договорились, что добыча будет определена каждому кораблю в соответствии его тоннажа и числа команды. Так получилось, что «Хохотушке» достанется больше трети всего награбленного.

Мак-Ивен вернулся на свой корабль в плохом настроении.

— Что-нибудь не так? — спросил Барт капитана.

— Похоже на то, Барт, — пробурчал капитан в бороду. — Нам определено всего шестая часть добычи! Ты понимаешь, что это?

— А что ты хотел? Половину? Такого никогда быть не могло. И шестая часть вполне справедливо.

— Конечно, если вся добыча составит миллион!

— Ну ты и хватил, Бенджамен! Я бы удовлетворился и на треть. И пятьдесят тысяч золотых совсем не малая сумма. Даже с такой суммы я мог бы рассчитывать на три-четыре тысячи. А ты и на все десять, Бен.

— Этого слишком мало, Барт. Лишь половина всего может устроить меня, а десять тысяч, прости, Барт, это мелочи.

— Ну и аппетит у тебя, Бен! Позавидуешь тебе! Но и это можно устроить.

Капитан быстро вскинул голову на помощника. Его глаза блеснули в свете сальной свечи. Барт понял значение этого взгляда, согласно кивнул.

— Знаешь, Бен, я полностью согласен с тобой. Но и я хотел бы получить хотя бы десять… тысяч…

Капитан помолчал. Молчание повисло тяжёлым камнем в каюте, провонявшей ромом, табаком, грязным телом и тряпками.

— Ты это серьёзно, Барт? — проговорил капитан. Он не поднял голову от стола, куда склонился в раздумье.

— Конечно, капитан! Что я без тебя? Я просто обязан так поступать. И надеюсь на взаимность.

— Это требуется тщательно обдумать и взвесить, Барт. Дело достаточно серьёзное. У нас достанет сил для этого?

— Сил, может, и не достанет, но у нас будет внезапность, неожиданность и оружие. А с этим не пошутишь. К тому же мы возьмём себе негров. Они от страха не посмеют оказать сопротивление. А их теперь почти двадцать человек, да матросов немного больше.

— Хорошо, Барт. Иди спать, а я всё взвешу и обдумаю. Времени у нас достаточно. И займись завтра неграми.

Солт поднялся с палубы. Он с твёрдым лицом отошёл к фальшборту, и посмотрел в чёрные воды бухты. Ивась смотрел на помощника, размышляя над тем, что тот услышал.

Солт нарочно вызвал парня на полуют. Ему нужен был надёжный наблюдатель и достаточно трезвый матрос.

Помощник повернулся к юноше, посмотрел на него пристально и спросил тихим голосом: — Ты дружишь с мулатом, Джон. Кажется его зовут Ариас?

— Да, Солт. А что?

— Он достаточно надёжен, этот мулат? И его дружки?

— Вполне, Солт. А что случилось?

— Пока ничего, Джон. Но скоро может случиться. Помаленьку продолжай обрабатывать негров с мулатами. Пусть прислоняются к нам. Это выгоднее им будет. Только не сам, а через своих друзей-негров. И предупреди, что болтовня может стоить им жизни.

— Это понятно, Солт. Том всё знает? Я могу с ним обо всём говорить?

— Можешь, Том мой главный помощник. И ты, Джон, не намного отступаешь от него. Наступают лихие времена, Джон. Надо держаться теснее. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Ивась согласно пожал плечами. Он не мог признаться, что слегка трусит, но отступать было поздно. Он уже завяз глубоко.

Флотилия вышла в море и взяла курс на Пуэрто-де-Кагуайя. Четыре судна с одним большим трёхмачтовиком с двадцатью пушками по бортам представляли большую угрозу для небольших городков испанской Ямайки.

Матросы упорно готовились к войне, чистили мушкеты, пистолеты, сабли, готовили сети, крючья на случай абордажного боя, ядра и картечь. У кого были каски, нагрудники — чистили и их, полагая, что это избавит их от лишней пули.

Живописные берега острова проплывали вдали, маня прохладой, холодной водой речек и ручьёв, ароматом цветущих рощ, блеском ещё нетронутого золота. И, конечно, женщины! Это иногда ценилось дороже зелота!

Наконец за мысом открылась бухта. В глубине её белели домики Пуэрто-де-Кагуайя. И ни одного крупного судна, готового встать на защиту города.

Мак-Ивен прочитал сигнал флагмана: «Вперёд! К причалам!»

— Пушки к бою! — прокричал Мак-Ивен в рупор. — Заряжай ядрами!

Канониры бросились к орудиям. Дальнобойные кулеврины задвигали стволами, зачадили фитили, жаровни, полуголые матросы засуетились вокруг.

Флотилия неторопливо подходила к берегу.

— Команда на вёсла! — прозвучал приказ капитана. — Опередим всех! Призов больше захватим! Налегай!

С весёлыми шутками, смехом, возбуждённые люди исполняли все распоряжения, готовясь заполучить солидные доходы.

«Миньон» довольно скоро обошёл остальные корабли, тем более, что и шёл он за флагманом непосредственно.

Ширли лишь приветственно поднял руку, давая тем самым добро на первенство. Мак-Ивен ответил тем же, повернулся к рулевому, сказал:

— Приготовиться положить руль направо. Солт, поворот направо, приготовиться! Канониры, готовьсь!

Судно оказалось левым бортом к городу. Прозвучала команда. Кулеврины содрогнули судно, дым заволок борт, а ядра с шипением унеслись в город.

— Поворот налево! На брасах! Тяни! Приготовиться правым бортом! Пошёл на брасы!

Уже вблизи пристани, «Миньон» стал бортом к городу. Пушки опять дали залп. Тотчас загрохотали пушки «Хохотушки» и остальных кораблей. В двадцать минут небольшая казарма с двумя десятками солдат превратилась в дымящиеся развалины.

Шлюпки, полные вооружённых людей, уже неслись к причалам. Матросы стремились первыми высадиться и завоевать дополнительные доли. Это удалось двум шлюпкам с «Миньона».

Сорок весёлых матросов, опередив остальных на целую сотню саженей, вывалились на пристань и ринулись к самым богатым домам города. Никакого сопротивления оказано не было. Лишь в одном месте пожилой испанец отчаянно отбивался от наседавших Патрика и одного долговязого матроса.

Том с Ивасём бросились на помощь.

— Руби его, Патрик! — Том отчаянно кричал, видя, как Пат покатился от крыльца с раной в боку. — Испанская сволочь! Получай! — и выстрелил в испанца из пистолета.

Испанец упал, так и не выпустив из руки шпагу. Но рана была серьёзной — пуля раздробила ключицу, и двигать левой рукой он не мог.

Долговязый бросился добить испанца. Он уже замахнулся саблей, как Ивась отбил клинок, закричав:

— Брось его, чего добивать отчаянного?. Пусть живёт! Он смел и не испугался нас. Это стоит уважать!

— Сдурел ты, Джон! Это же враг! Он Пата приколол!

— Пусть живёт, не тронь его! Пошли в дом, там будет к чему приложить руки. Том, скажи ему!

— Пошли, этот испанец и сам подохнет! Что нам стоит. Оставь, Геб!

Тот плюнул в сторону испанца, Том склонился над Патом. У того была рана в боку, но не очень опасная.

Том поискал глазами, подозвал одного из матрасов посильнее:

— Арт, возьми Пата, а то он кровью изойдёт. Оттащи к шлюпке. Пусть перевяжут. Мы тебе оставим твою долю!

Из дома выскочила сеньора с негритянкой. Они бросились к испанцу, а англичане с Ивасём поспешили в дом, где тут же принялись отбирать ценности и искать деньги.

Испанка сама, вернувшись в дом с мужем, как пираты поняли, отдала все драгоценности и деньги, благодаря Ивася за заступничество. Тот смутился, поостыл. Оглядевшись по сторонам, определил, что дом действительно богат, а испанка сняла с себя золотой крестик с изумрудами, протянула Ивасю со словами:

— Пусть вам благоволит Христос и Дева Мария, сеньор! Возьмите в знак благодарности, прошу вас!

Ивась понял женщину, в недоумении глядел в её светло-карие глаза. Смущение охватило его всего, а она ещё сняла с пальца один перстень, другой и ещё сказала взволнованным голосам:

— Сеньор, всё равно это отберут, так пусть будет у вас! Вы проявили сострадание к страждущему, раненому, отвели руку убийцы! Возьмите, пожалуйста!

— Сеньора, это я обязан всё сдать в общую кучу, — пролепетал, сбиваясь, Ивась. — Лучше спрячьте себе.

— Джон, что ты тут делаешь? — пробегая крикнул Том. — Бери вещи и гони к причалу! Брось ты эту бабу!

Сеньора всё же успела сунуть два перстня в руку Ивася. Тот показал их Тому, спросил растерянно:

— Это куда, Том? Возьми, а то ещё потеряю. Давай узел!

Ивась поспешил выйти из дома, мельком увидел, что женщина проводила его глазами и удалилась за негритянкой, отведшей испанца в другую комнату.

Юноша испытывал двойственные чувства. Ему было стыдно за свой поступок, и в то же время благодарность женщины, её стойкость в этой трагической обстановке, изумила Ивася. Всё это не выходило у него из головы весь день.

Город переживал трагедию. Вопли и плач не смолкали. Две церкви города горели, из них выносили ценные предметы под вопли верующих и стенания священников. Все они были изрядно избиты, но продолжали молить пиратов не осквернять святыни.

Вечером на борту судна долговязый матрос не забыл обвинить Ивася в предательстве.

— Братва, этот сопляк посмел мне запретить прикончить испанца! Позор!

Мак-Ивен с любопытством посмотрел на долговязого, потом на Ивася, втянувшего голову в плечи. Усмехнулся угрюмо, спросил:

— Это верно, Джон?

Ивась обречённо кивнул головой. Ответить он не осмелился.

— С чего это ты так сделал, Джон?

Ивась долго молчал. Толпа с любопытством взирала на этот суд, ожидая, что предложит капитан. А тот повторил вопрос более жёстко, прикрикнул.

— Да уж больно понравился мне этот испанец, капитан! Храбро бился! Никто больше не осмелился, а он бился! Жалко стало такого храброго…

— Видали, братцы?! Вот какой у нас имеется благородный малый, — капитан усмехнулся, и в этой усмешке уже не было угрозы. — А ты, Длинный, чего ж не врезал этому утёнку по шее? Наука б была ему!

Длинный встрепенулся, а из толпы матросов кто-то выкрикнул:

— Кишка тонка у нашего Длинного! Испробовал бы он схватиться с мальцом!

Хохот покрыл эти слова. Улыбнулся даже капитан. Оглядел толпу.

— Кто был рядом? Выходии скажи слово!

Том сделал шаг вперёд. В лице ещё на остыла улыбка.

— Ну я был, капитан. Всё так и было. Я сам не стал наказывать Джона.

— Дружки с ним? — Мак-Ивен строго посмотрел на боцмана.

— Не то, что дружки, капитан, но тут другое. Парень уж очень близко принял храбрость и решительность этого испанца. Я и подумал, что беды не будет от того, что бы спасти храбреца.

— Он Пата почти прикончил! — вставил слово Длинный.

— Пат сам виноват, Длинный! — раздался ещё один голос. — Мог бы и пистолетом сразиться, а он его забыл прихватить! А Том показал, как легко было справиться даже с таким храбрецом!

— Джон, да у тебя защитники имеются! — улыбнулся капитан. — Но это не дело, когда матрос играет в благородного рыцаря! Придётся тебя лишить твоей доли. Вы согласны, братья? — Повернулся Мак-Ивен к матросам.

Крики одобрения пронеслись над головами, а первый голос закричал:

— Не горюй, Джон! Мы сбросимся для тебя! А твоя доля пусть пополнит казну капитана! Он у нас бедный!

Мак-Ивен чуть не подпрыгнул от ярости. А матросы разразились хохотом, довольные столь смелым выпадом товарища.

Мак-Ивен отыскал глазами обидчика, пристально пригляделся к нему, но от угроз отказался. Парень был слишком популярен на судне. Но все обратили внимание на этот мстительный взгляд и обеспокоились.

Омелько подошёл к этому матросы, сказал, подбирая слова:

— Спасибо, друг! Мы молчали, боялись перечить. Ты смело сказал.

— Давно надо было это сказать, Ом! — бросил Хоун, как звали матроса. — Мы всё прощаем да стесняемся, словно сеньорита. И пусть знает, что он тут не Бог! Мы тоже имеем какие-то права. Не посмотрим, что он владелец судна!

— Он может мстить, Ай, — подошёл Том к говорившим. — Остерегись его.

— В гробу я его видел, нашего капитана! Гребёт под себя, словно он один здесь! Ты как-то намекал, Том, что кто-то мыслит похоже. Так я с этими, можешь не сомневаться!

— Да что я? — испугался Том. — Я ничего такого…

— Брось ты вилять! Я уже приметил тебя… и не одного тебя, Том. Можешь на меня рассчитывать. А Джон достойно поступил. Молодец! Люблю смелых и честных людей!

Солт, услышав обо всём, что говорил Хоун, обрадовался.

— У этого матроса два друга есть. Один вроде к нам клонится, а другой в нейтралах ходит, как и Айво. Теперь наши силы возросли значительно. Можно готовить выступление. Подождём малость, и выберем момент.

Том утвердительно качал головой, соглашаясь с помощником.

— Я вот и ключ запасной выточил от склада оружия, — и показал своё изделие. — Неделю втихаря точил. Попробуешь, как подходит?

— Обязательно, Том! Это ты хорошо сделал. Кому только доверить его? Тебе нельзя. В случае неудачи, нас первых обыщут. Ладно, придумаем потом. Я должен ещё его испробовать.

Ивась горевал, оставшись без доли. И всё же он боялся, что кара может быть куда серьёзнее. А с десяток матросов всё же скинулись и передали юноше один фунт стерлингов. Это было малой толикой от того, что капитан выделил матросам, но важно было участие.

В Пуэрто-де-Кагуайя флотилия задерживаться не стала. Ширли торопился побыстрее оказаться в гавани столицы острова Сантьяго-де-ла-Вега. Он постоянно повторял, что опасается преждевременного оповещения города об их нападениях.

— Мы не подумали о блокировании города, и кто-то обязательно уже скачет в Сантьяго предупредить губернатора. Потому выступаем после полуночи. У меня лоцман есть и можно не опасаться мелей.

Это он говорил на последнем совете после возвращения людей на корабли.

— Можно меня послать вперёд, Энтони, — предложил Мак-Ивен. — Моё судно на полдня может опередить флотилию и обеспечить успех дела.

Ширли вопросительно посмотрел на капитанов. Один из них рубанул по столу кулаком, отодвинул кружку с ромом, прорычал грубо:

— Пусть идёт со всеми, раздери меня акула! Захотел собрать сливки? А у нас что останется?

— Погоди брызгать слюной, Грегори! — Мак-Ивен примирительно улыбнулся. — Форт ведь может и ощетиниться, узнай они преждевременно о наших намереньях Кому это выгодно? А так я легко смог бы обстрелять его с близкой дистанции и расчистить остальным путь.

— А он дело говорит, — подал голос Селби Уокер. — Можно с ним послать и «Потаскушку». Она довольно ходкая посудина и отстать на много не сможет. Будет Мак-Ивену подмога.

— Это другое дело, — прорычал Грегори Солтер. — С этим можно согласиться. А Том Ферн не даст всю флотилию обойти. Пусть идут первыми.

— Очень хорошо, братья! — Ширли встал, давая понять, что совет окончен. — С Богом! А да сопутствует нам удача!

Мак-Ивен не стал задерживаться для уточнений с Ферном. Он тотчас спрыгнул в ялик, и матросы взмахнули вёслами.

— Все наверх! — орал капитан, не успев взобраться на палубу. — Команду на брашпиль, снимаемся с якоря! Барт, ставь паруса! Солт, смотри за якорем!

Сам Мак-Ивен уже приставил окуляр подзорной трубы к глазу и наблюдал за действиями «Потаскушки». Там ещё ничего не происходило. Видно, Ферн на судно не прибыл.

— Торопись, братва! Команду на вёсла! Ветер слишком слабый! Бегать, сучьи выродки, бегать!

Подвыпившие матросы плохо слушались команд, но дело делали. Не прошло и полтора часа, как «Миньон» уже стал на нужный курс. Мак-Ивен потирал руки. «Потаскушка» только начала поднимать якоря.

Глава 13

Пираты Мак-Ивена появились в Сантьяго на следующий день после полудня.

Всё это время капитан не позволял матросам передохнуть. Они постоянно работали вёслами и по расчётам Барта обогнали «Потаскушку» часов на шесть.

— Молодцы, ребята! Сейчас дам вам передохнуть! Барт, испанский флаг показал? Отлично! Готовить холостой выстрел салюта! Мы должны подойти к самому причалу! — Мак-Ивен рассматривал город с жадным любопытством, будто это был лакомый кусочек пирога.

В бухте было два судна немного меньшие «Миньона» и явно купеческие.

— Солт, приготовить призовую шлюпку на ближайший из судов, — Мак-Ивен указал на какое. — Пойдёшь к нему и захватишь. Второй мы не выпустим из гавани сами. Проходя мимо, прикажем стоять на месте под жерлами наших пушек. Приготовить салют!

Грохнула пушка, форт ответил своим выстрелом, а матросы спешно перезаряжали пушку.

Поравнялись с купцом. Солт с десятью вооружёнными матросами отвалили от борта «Миньона» и неторопливо, укрыв оружие и часть людей, погребли к судну. С борта уже приветствовали матросы, задавали вопросы, Джозеф неторопливо и односложно отвечал.

О намереньях пиратов на судне узнали только тогда, когда шлюпка глухо стукнулась о борт.

Но было поздно. Пираты молча, с оружием в руках бросились на палубу, валили людей на доски, приказывая не шевелиться. Их оказалось не более полутора десятка. Остальные были на берегу.

— Всех в трюм! — распоряжался Солт. — Связать и запереть. Здесь останутся два человека! Остальные пойдут к городу! Наши уже подходят. В городе ещё не догадались, что происходит.

Когда палуба была очищена от людей, люки задраены, шлюпка отвалила и хорошим ходом устремилась к берегу.

«Миньон» громил форт. Ядра ложились довольно хорошо. Скоро форт задымил, солдаты выскакивали из него и бежали к порту. Это было хорошо видно.

— Все на берег! — Мак-Ивен с обнажённой шпагой подгонял матросов. — У нашего брата не более пяти часов! Торопитесь! Только самые богатые дома берём. Бегом, вперёд!

Несколько человек остались на борту, продолжая неторопливо обстреливать форт. Город отчаянно вопил, захлёбывался ужасом, паника была столь велика, что прибежавшие из форта солдаты ничего не могли сделать. Они побросали оружие и поспешили укрыться в пригородах, среди бедных лачуг и трущоб.

— Поспешим захватить храм! — указывал Мак-Ивен на величественное сооружение в центре города. — Туда, братья! Круши всё подряд!

Три часа пираты грабили, но не осмеливались насиловать женщин. Мак-Ивен в суровой форме запретил это, заметив:

— У нас нет времени для этого, ребята! Лучше повременим, потом наверстаем! Такай город редко кому может выпасть на приз! Хватай ценности — и на корабль!

Барт не забывал посматривать и на часы, и на вход в бухту. «Потаскушки» ещё не было. А сражаться со своими не входило в их планы.

Измученные матросы уже едва двигались, стаскивая товары и драгоценности на причал. Наконец Мак-Ивен приказал бить отбой. Загрохотал барабан, матросы спешили собраться, таща последние узлы и корзины с добром. Гнали перед собой негров с кладью, они же помогали грузить всё на палубу и в трюм.

— Барт, сколько времени прошло? — требовательно спросил Мак-Ивен.

— Четыре часа с четвертью, капитан. Пора уходить.

— Отваливаем, ребята! Бросайте всё на палубу! В шлюпки, разворачиваем судно! Гони негров на вёсла. Штук двадцать согнать на палубу!

Пинками и шпагами, негров заставили взяться за вёсла. Матросы разворачивали судно носом к морю. Это заняло не более четверти часа. Паруса расправились, судно уловило ветер и пошло, подгоняемое ещё и вёслами. Шлюпки не стали поднимать на палубу, спеша убраться подальше из города Они тащились на тросах за судном.

Немного больше часа понадобилось «Миньону», чтобы выйти в море. Далеко на западе в вечернем воздухе, маячило светлое пятно парусов.

— Вот и наша «Потаскушка»! Прости, дорогая, но нам с тобой не по пути! — И Мак-Ивен благодушно помахал рукой.

— Каков курс, капитан? — спросил Барт.

— На юг, мой Барт, на юг! Подальше от возможной мести Ширли. Пусть пользуется нашими объедками, ха!

— Вряд ли можно назвать то, что осталось в городе, объедками, Бен.

— Чёрт с ними! Сливки мы собрали. Это раза в четыре больше того, что нам бы досталось при дележе.

— Ясное дело, Бед, — согласился Барт. — Хотелось бы уточнить наши доли.

— Не торопись, дорогой мой Бартоломео. Это успеется. Ещё товар надо в каком-то городишке пристроить. Не волочить же его в Европу.

— Почему нет, Бен? Там всё это можно продать гораздо дороже. Трюм у нас пуст.

— Потом, Барт! Всё потом! Темнеет, а мы ещё вблизи бухты.

— Ферна всё равно не видно, капитан. Интересно, что он будет делать, когда обнаружит город наполовину разграбленным?

— К чему ломать голову над всем этим, Барт? Лучше смочим горло. Вон я приказал погрузитьтри увесистые бочки с отличным испанским вином. Это будет по твоему вкусу, Барт, ха-ха! Иди ты уже привык к нашему виски?

Помощник неопределённо пожал плечами.

Через два дня судно вышло на траверз каких-то островков, опоясанных с юга коралловыми рифами.

— Что за острова? — удивлялся Барт, — На карте они обозначены без названия. Или карта слишком старая.

— Чёрт с ней, с картой, Барт! — Мак-Ивен нетерпеливо махнул рукой. — Поищем стоянку, поделим добычу, — и он подмигнул помощнику, — и закончим наши дела. Ещё негров необходимо оставить здесь. Что им делать на судне?

— Тут я с тобой не согласен, Бен, — встрепенулся Барт. — Мы их легко можем продать в любом городе. А это большие деньги, должен я тебе сказать.

— Ух и жаден ты, Барт! Но это мне по душе. Мысль дельная. Ищи стоянку.

В проливе шириной не более полумили «Миньон» стоял на якорях на мелководье. До берега было саженей сто. И островок утопал в роскошных зелёных кущах с горделивыми кокосовыми пальмами, уже обчищенными матросами.

В тени пальм, других деревьев на островке почти не было, стоял стол, сколоченный из старых досок и суков, найденных на берегу. На разостланном брезенте возвышалась горка монет, драгоценностей и штук двадцать тканей, весьма дорогих. Крэбб деловито заканчивал раскладывать всё это на доли, определённые капитаном.

— Всё, капитан, — оповестил тот, оглядывая свою работу. — Можно начинать.

— Матросы! — поднялся капитан с чурбана, оглядывая толпу. — Перед вами наша добыча! Разделим её, как договаривались, по справедливости! Крэбб, начинай! Кстати, половину я отобрал в счёт стоимости судна и своих долей. А всё это ваше. Делите сами!

Мак-Ивен величественно отошёл к полосе воды и устремил глаза на судно. Там под наблюдением кока Косого толпились все негры и мулаты, в ожидании решения своей судьбы. Они уже догадывались, что их ожидает.

Когда делёж был закончен, Хоун спросил Крэбба:

— Неужели это всё, что я получил за столько месяцев каторжной работы?

— Чем ты недоволен, Ай? Всё поделено честно, что предоставил мне капитан. Сам видел. Я сам получил чуть больше тебя. Но я суперкарго!

— Ты мне голову не морочь, Джек! Что, я вовсе несмышлёныш? Не вижу, сколько мы добываем! Зови сюда капитана! Спросим у него.

— Можешь и сам спросить, Ай! Вон он стоит, не так далеко! Иди, а ко мне не лезь со своими требованиями.

Хоун немного поостыл, но сдаваться не хотел. Поколебавшись, он шагнул в ту сторону.

Солт шепнут Тому:

— Том, надо послать на судно нашего человека. Да незаметно, вплавь. С ключом от оружия. Там друзья Джона на борту. Имможно доверять. Мы с их помощью сбросим капитана с Бартом.

Том отыскал Ивася, отвёл в сторону и зашептал таинственно:

— Джон, настало время! Плыви на судно, открой камору с оружием, создай его своим людям и на шлюпках возвращайся. И смотри, чтоб без ошибок. Ты доверяешь своим мулатам?

— Вполне, Том, — несколько испуганно ответил Ивась. — Ладно, раз надо, давай ключ. Доплыву скоро.

— Погоди, парень, я его тебе сейчас добуду, — и тот торопливо ушёл.

А тем временем Хоун уже затеял свару с капитаном. Они всё больше распалялись, орали друг на друга, пока Мак-Ивен не выхватил шпагу. Он угрожающе изготовился поразить матроса. Тот отскочил, выхватил нож, но против штаги это было хлипкое оружие.

— Капитан, что ты со шпагой против ножа? — раздался голос Пейтона. — Чего вы не поделили. Мы тоже хотим знать!

Матросы окружили спорщиков. И Хоун крикнул в лине капитану, видя поддержку товарищей:

— Он зажилил половину наших денег, ребята! Надо получить доступ к его деньгам. Мы имеем право посчитать, как делились те призы, что захватывали все мы! Пусть откроет свой сундук, а мы посмотрим!

— Вы против владельца судна, крысиные выродки? Забыли, чем мне обязаны?

— Капитан, чего волноваться? — миролюбиво остановил того Пейтон. — Если ты всё делил честно, то чего расстраиваться? Покажи сундук — и дело с концом! Если не согласен, то мы и сами имеем право заглянуть в него.

— И не только в его сундук, ребята! — Долбун-конопатчик выступил вперёд.

— Хотим глянуть и в сундук Барта, Солта и Крэбба. Пусть покажут, что там!

— Верные слова, ребята! — Майрон ретиво выскочил вперёд, но тут же получил увесистый удар в скулу от Кейто.

— Не лезь на капитана, Майрон! Не твоего это ума дело. Что ты ровняешь себя с капитаном? Заткнись!

Майрон кинулся в драку. Его остановил Крэбб, примирительно сказав:

— Не доводите до поножовщины, ребята! Надо миром, тихо, полюбовно.

— Как тихо, когда тут кулаки в ход пошли? — кипятился Майрон.

— Расходитесь, матросы! — громко рявкнул Мак-Ивен. — Иначе я применю оружие! Барт, жди сюда! Пошли шлюпку на судно! С верными нам людьми!

— Может, обойдётся, капитан? — с надеждой в голосе проговорил Барт так, чтобы поменьше людей его слышали.

Мак-Ивен сурово глянул на помощника, сделал шаг в его сторону, угрожающе сжал рукоять шпаги.

— Господин первый помощник! Извольте выполнять приказ капитана!

Барт отступил на шаг, помолчал и промолвил покорно:

— Слушаюсь… — поколебался и добавил: — Сэр!

— Слыхали, уже и «сэр»! — Хоун презрительно крякнул, подбросил нож в руке.

— Заткни свою вонючую пасть, червяк корабельный! — прошипел капитан. — Ты у меня скоро запоёшь другую песенку, ублюдок!

— Капитан, что это ты так разошёлся? — Пейтон выступил вперёд. — Что, мы у тебя уже и не люди? Ребята, не пора ли нам приструнить «сэра»?

К капитану подошли человек семь его сторонников и стали около, мрачно нахмурив лица.

— И это вся твоя команда, капитан? — бросил ему в лицо Хоун. — Много же ты достиг за это время! За сколько продались, вы, ребята? — повернулся он к матросам, что столпились рядом с капитаном.

— Попридержи язык, Ап! — ответил один из них. — Подумай, что тебя идёт дома?

— Ты лучше спроси у капитана, как он откупаться будет, когда власти узнают, как он предавал своих? Вот будет потеха! А у Дрейка хватит влиятельных людей, чтобы вздёрнуть этого хапугу на виселицу, ха!

— Не ты ли поведаешь судьям про наши дела, собачье дерьмо? — озлобленно огрызнулся Мак-Ивен. Он оглянулся на пролив. Там виднелась шлюпка с пятью людьми, гребущими к судну.

По лицу промелькнуло удовлетворение. Шлюпка была совсем рядом с бортом, а черномазые толпились у фальшборта, обглядывая на неё.

— Последний раз предлагаю разойтись. У вас достаточно интересная работа, ребята — посчитать свои денежки. Идите себе с Богом!

— Ты дай свои посчитать, капитан, — продолжал наседать Хоун.

— Будем на борту, тогда я предоставлю тебе такую возможность, Хоун.

— Ребята, ребята! — закричал Крэбб. — Хватит споров! Капитан обещает показать свой сундук. Чего ещё надо? Успокойтесь! Не доводите до кровопускания! Всем будет хуже.

— Это уж точно, Крэбб! — Пейтон решительно двинулся к нему. — Видно ты неплохо подзаработал, подсчитывая все призы! Я…

Пейтон не успел закончить, мощный удал кулаком свалил его на землю.

Он так и остался лежать неподвижно, словно мертвец. Наступила тишина. И тут раздался крик со стороны моря.

Все обернулись на судно. И увидели, что на палубе негры и мулаты окружили матросов по главе с Бартом и молотят их кулаками. В руках некоторых виднелись шпаги, алебарды и мушкеты.

— На судне бунт! Спасай корабль! — Это Мак-Ивен бросился к шлюпке, увлекая за собой своих сторонников. Следом заспешили остальные. А голос Солта возвысился над шумом толпы:

— Стойте, ребята! Это не бунт! Просто пора уже расквитаться с капитаном! Это наши ребята овладели судном! Скоро все они будут здесь.

— Какие ребята? — Голос Долбуна повис в воздухе без ответа.

— Успокойтесь, ребята! — Это уже Том Хьюз выскочил вперёд, спеша занять шлюпку. — Мы давно приметили, что капитан утаивает наши с вами денежки! И сейчас мы сможем убедиться в этом. Можно части людей отправиться на борт и проверить всё на месте.

— К дьяволу ваши проверки, подонки! — Голос капитана срывался от злобы. — Вы не достойны не только проверить мой сундук, но и дышать одним воздухом со мной! Крысы вонючие! Прочь с дороги! — и капитан, размахивая шпагой, ринулся в шлюпку.

— Пусть плывёт, ребята! — кричал Том. — Не борту его встретят достойно.

— Негры? Мулаты? — попытался спорить Крэбб.

— Хоть бы и так! Многие из них сражались и добывали призы, как и все остальные! — И Омелько решительно шагнул к шлюпке.

С капитаном осталось всего трое, остальные поспешили отойти назад. С трудом шлюпку столкнули в воду. В последний момент Крэбб вспрыгнул в неё.

— Вот и понятно, что из себя представляет наш суперкарго! — Патрик решительно выступил вперёд, прихрамывая на костыле. Рана его ещё сильно беспокоила его. — А туда же! За матросов!

Шлюпка отвалила под дружный вой и улюлюканье матросов.

Солт уже рассказывал, как он с Джоном подслушивали разговоры капитана с Бар том, как те распределяли награбленное и как дурили матросов.

Даже сторонники капитана после этого окончательно откачнулись от Мак-Ивена и его помощника Барта с Крэббом.

На борту скоро заметили, что от берега отвалила шлюпка. Ивась и Косой кок и ещё один не совсем здоровый матрос, бросились к фальшборту с мушкетами в руках.

— Ариас! — закричал в смятении Ивась, — готовить оружие. К нам плывёт сам капитан! Надо его захватить! Иначе все мы окажемся на реях! Остерегайтесь Крэбба! Он силён, словно бык. И не бойтесь! У нас оружие, пистолеты. Смелее!

Сам он изрядно трусил. Он не был уварен, что чёрные смогут справиться с такой трудной задачей. Кок больше беспокоился о своей безопасности и не больно спешил оказывать сопротивление капитану.

Подошёл Ариас с взволнованным лицом.

— Как нам отбиваться, Хуан? Серьёзно, или?..

— Думаю, что серьёзно, Ариас. С капитаном шутки плохи. Пленные надёжно заперты? Сколько человек у тебя надёжно могут противостоять капитану?

— Человек десять, Хуан. Но в случае нашего перевеса и все остальные.

Ивась с дрожью в теле призадумался. А шлюпка подходила к штормтрапу.

— Поднять штормтрап! — вдруг закричал Ивась срывающимся голосом. — Не позволять взойти на палубу!

Штормтрап убрали как раз вовремя. Шлюпка стукнулась о борт и руки капитана ухватились за верх планширя. Один из мулатов, не раздумывая, сильно ударил вымбовкой по пальцам. Мак-Ивен с воплем отпустил планширь и упал назад в лодку. Оттуда послышались ругательства и угрозы.

— Возвращайтесь назад! — дискантом закричал Ивась, перевесившись через борт. — Мы сами проверим содержимое капитанского сундука. Крэбб, не доводи нас да смертоубийства!

В шлюпке совещались недолго. Крэбб проговорил решительно:

— Джон, не дури! Мы ничего тебе не сделаем! Да и капитан почти без пальцев остался. Пусти нас на палубу, и мы вместе посмотрим, что таится в сундуках капитана с Бартом!

— Сволочь! — прокричал Мак-Ивен. — Предаёшь друзей, гнида! Хочешь выслужиться перед сбродом?

— Капитан, дело обернулось так, что сопротивляться бесполезно, — отозвался Крэбб. — Я готов подчиниться требованиям матросов. И тебе советую.

— Крэбб, — прокричал в шлюпку Ивась, — пусть тебя свяжут. Иначе тебя придётся столкнуть алебардой в море. Эй, ребята, свяжите ему руки хоть спереди, а то при его силе он нам все кости переломает!

Суперкарго покорно протянул руки, матрос небрежно связал ему запястья и, выбросив ножи на палубу, все поднялись по спущенному трапу на борт. Капитана втащили сообща под его стоны и ругательства.

Матросов мулаты связали, посадили на бухту канатов, приставили стражу с алебардами и шпагами.

— Теперь можно пойти в каюту к капитану, — распорядился Ивась. — Обещайте, что не будете пытаться воевать, капитан.

— Пошёл к дьяволу, ублюдок! Куда мне с такими руками воевать?

Ивась с Ариасом и ещё одним мулатом вопли в каюту капитана. Она была закрыта на замок. Ключ Мак-Ивен неохотно отдал, вернее показал, где достать.

Большой сундук стоял в углу, покрытый красивым ковром. Долго возился мулат с замком, пока откинул крышку. Ивась стоял немного позади, сторожа любое неосторожное движение капитана или Крэбба.

— Ну что, капитан? — спросил Ивась, рассматривая сокровища. — Разве здесь половина того, что мы все добыли за столько времени? Крэбб! Посмотри, сколько тут всего. Ты человек опытный и легко можешь установить истину.

Суперкарго с изумлением и удивлением взирал на сверкающие драгоценности. Все остальные молча созерцали необычное зрелище.

— Признаться, все это сильно смахивает на откровенное воровство, Джон!

— Это я давно знаю, Крэбб. Мы с Солтом прослушивали разговоры капитана с Бартом, и почти всё знали. Потому и готовили этот бунт.

— А ещё Барт имеется! Ты уже смотрел его сундук, Джон?

— Не успел ещё. Времени не было. Но и до него доберёмся. — Он повернулся к Крэббу, подозрительно посмотрел на него. В глазах на мгновение мелькнуло что-то странное, чего Ивась определить не сумел. Но подозрение осталось. Подумалось, что Крэбб это неспроста так отвечает.

— И что ты собираешься теперь делать, Джон? — как-то таинственно спросил суперкарго.

— А что мне делать? Поделим между всеми. Ещё Солт с Томом должны посмотреть и сказать своё слово.

— Конечно, конечно! — Слишком поспешно согласился Крэбб. И это опять насторожило Ивася. Показалось, что Крэбб ведёт себя слишком необычно. Всё это промелькнуло у Ивася в голове, не задержавшись надолго.

— Ариас, оставь здесь пост, я закрою сундук. Пошли к Барту, — и он кивнул Крэббу.

— Тут совсем другое дело, Крэбб, — проговорил Ивась, раскрыв сундук помощника. — Малая толика по, сравнению с капитанскими сокровищами. Жаден капитан. Теперь видишь, с кем связался, Крэбб? Остался один ты. Пошли?

— Думаешь, у меня увидишь столько же? Ничуть! Может, вдвое больше, чем положено было. Но я готов все отдать… добровольно, Джон!

— Не совсем, Крэбб! Не совсем! Учти это.

— Обязательно, Джон.

— Косой, нужно смотаться на берег за людьми. У них нет шлюпки. Бери ялик, негра и гони. Я тут посмотрю, что делается.

Кок не спеша спустился в шлюпку и погрёб к берегу.

— Джон, — услышал Ивась голос Крэбба. — Хотелось бы поговорить с тобой.

— А что такое, Крэбб? Что тебе надо?

— Может, мы договоримся с тобой, а?

— Ты о чём? Что за договор может быть с тобой?

— Бери половину моего и ничего не говори об остальном, Джон. Тебе же лучше. Сразу разбогатеешь! А? Уважь! Мы с тобой всегда ладили, парень!

— Я подумаю, — Ивась усмехнулся. В глазах Крэбба что-то мелькнуло, но Ивась не успел ничего заметить и разобраться. Но страх пронзил его тело остренькой иголочкой. — Обязательно подумаю, Крэбб.

Ивась предусмотрительно отодвинулся от Крэбба. Он и связанный оставался необыкновенно опасен. Один удар руками — и Ивась испустит дух. А мулаты могут испугаться и ничего не предпринять.

Крэбб понял состояние юноши. Его осторожность вызвала усмешку, но он ничего не сказал. А Ивась подозвал двух здоровых мулатов и сказал им:

— Постерегите-ка этого громилу, ребята. Он слишком опасен. Близко не приближайтесь к нему. Пусть сидит на палубе, пока не приедут люди с берега. — И Ивась поспешил удалиться. Он знал, что Крэбб испанского не понимает и опасаться не стоит.

Ялик с пятью людьми и коком вернулся быстро. Солт стремительно вскочил на палубу, оглянулся на толпу цветных, заметил Крэбба, спросил:

— А этот чего на свободе?

— Уж больно просил за себя, Солт. Хотел, что б ты с ним разобрался сам.

— Что капитанский сундук?

— Иди сам посмотри, Солт, — и Ивась протянул тому ключи. — Уверен, что и ты удивишься. Я сражён увиденным.

Солт с Томом быстро удалились в каюту капитана, распорядившись отправить шлюпки за остальными матросами на берег.

Потом до позднего вечера вся команда обсуждала события дня. По случаю такой победы перепились почти все, орали песни и пытались громить каюты, совершить самосуд над Бартом. Солт с трудом сдерживал ретивых матросов, обещал всё обдумать и сообща решить все эти вопросы.

— Всё завтра, ребята! Сегодня мы ничего решить не можем. На пьяные головы глупо принимать решения. И хватит пить. Идите спать. Завтра серьёзные дела должны решаться. Идите!

Но ещё долго отдельные буйные головы куролесили на палубе, пока окончательно не свалились, кто где.

Почти до полудня люди очухивались от вчерашней попойки. А после полудня Солт объявил, что предстоит суд над капитаном и Бартом.

— А Крэбб?! Пусть и он предстанет перед нашим судом, — вопил Патрик, а Майрон добавил, светя отличным кровоподтёком на полскулы:

— И Кейто туда же! Помните, как он бросился защищать капитана! На суд его, как и остальных!

— Хорошо, хорошо! Все ваши требования будут удовлетворены, — поднял руку Солт, требуя тишины. — Только я предлагаю этот суд совершить на берегу!

— Отличная мысль, Солт! И обязательно судить Крэбба! — Это голос Пейтона звучал не совсем уверенно. И голова его покачивалась и ещё болела.

Как и вчера, за тем же корявым столом выборный суд уселся вершить правосудие, условленное обычаем и скреплённым договором.

За столом сидели Солт, Том, Пейтон, Ивась и Долбун-конопатчиж. Перед этим судом в один ряд выстроились Мак-Ивен, Бартоломео, Крэбб и Кейто. Последний долго сопротивлялся, и его пришлось связать. Обвиняемых поставили на солнцепёке специально, чтобы все матросы видели, как те страдают.

— Прошу тишины! — поднял руку Солт. — Начинаем судебное разбирательство. Перед нами обвиняемые в злодейском умысле с целью овладения общественным достоянием! Есть возражения, братья?

Единодушный возглас ободрил Солта, который явно волновался.

— Нам необходимо назначить адвоката, — продолжал Солт. — Кто хотел бы защищать обвиняемых?

Лёгкий шумок прошёлся по рядам матросов, но никто не вызвался на эту должность.

— Предлагаю самим подсудимым вести свою защиту. Возражений нет?

Возражений не последовало.

— Послушаем главного свидетеля, который первым обнаружил заговор против команды. Джон, встань и расскажи всё, что знаешь.

Ивась перепугался, но понукаемый матросами, встал, долго собирался с силами, пока сбивчиво не поведал, как и что он услышал той ночью.

— Солт, чего тянешь! Сам всё знаешь! Кончай дело! — Пат и Хоун нетерпеливо топтались на месте, уже не соглашаясь сидеть.

— Мы должны всё провести правильно, Пат. Это не самосуд, а законное и справедливое разбирательство.

— Так сам расскажи, что ты слышал! — зло крикнул Пейтон. — Голову мне напекло! Я пойду лучше!

Солт тоже рассказал, как подслушивал разговоры Мак-Ивена с Бартом. О своих связях поведал и Крэбб, заметив под конец:

— Я был принуждён исполнять распоряжения капитана, братья! Он меня запугал и обещал очень много. Но сами видели, что он мне отвалил! Крохи! Я прошу простить меня, братья! Забирайте всё в общую казну, но не очень строго наказывайте! Оставьте на судне, братья!

Кейто много не говорил. Он был злобен, скрыть или сдержать себя уже не мог, но большой вины за ним не углядели.

Барт долго юлил, просил прощения, клялся в исправлении. Его почти не слушали, ожидая выступления капитана.

Мак-Ивен сделал шаг вперёд, оглядел презрительными глазами суд, плюнул под ноги, проговорив зло:

— Что тут говорить, псы шелудивые? Как были вы ублюдками крысиными, так ими и останетесь! Не признаю ваш паршивый суд! И виноватым себя никогда не признаю. Вы просто не имеете права меня судить, низкие черви! Я всё сказал, и повторяться не намерен!

Гробовая тишина воцарилась после выступления Мак-Ивена. Потом люди с грязными ругательствами, проклятьями и угрозами долго шумели, пока Солт не водворил тишину.

— Братва! Нам всё ясно! Суд закончил разбирательство. Мы тут посовещаемся, вынесем приговор, а вы утвердите его или отклоните.

Ивась немного дрожал от волнения. Он и представить себе не мог, что в такой странной обстановке будет участвовать в разбирательстве. А теперь с некоторым страхом слушал, что говорят судьи.

— Ты чего молчишь, Джон? — повернулся к тому Солт, как председатель суда.

— А что я? — встрепенулся юноша. — Как вы — так и я, Солт.

— Ты хоть слушал, что говорилось тут?

— А как же? Всё слышал, — соврал Ивась и чуть покраснел.

— Каково твоё мнение, Джон? Говори.

— Я как вы, Солт. Согласен с приговором. Можно об этом и людям сказать.

Солт усмехнулся, уточнять не стал. Позвал людей, подсудимых опять выстроили перед столом. В тишине Солт объявил приговор.

— Кейто, ты признан виновным в незначительном преступлении перед братьями. Приговор тебе определён такой. Ты лишаешься своего достояния, остаёшься на судне, если хочешь. — Солт посмотрел ь лист бумаги и продолжил: — Крэбб! Ты признан виновным в преступлении против братства. Наказание по твоему выбору. Или остаться на острове, или, лишаешься всего достояния и долей на три месяца. — Солт замолчал, а тишина перед столом повисла ещё плотнее.

— Бартоломео де Ледерби! — провозгласил Солт. Барт слегка вздрогнул. — Ты обвиняешься в воровстве на судне, утаивании общего достояния и в сговоре с капитаном Мак-Ивеном с целью обогащения за счёт братства. Ты признан виновным и приговариваешься к оставлению на этом острове без оружия и пиши. Выбора тебе не дано.

— Солт, это слишком жестоко! — Барт вскочил и пытался разжалобить «высокий» суд. — Я признаю свою вину и умоляю оставить меня на борту!

— Уведите осуждённого! — поднял руку Солт. — Он мешает суду продолжать работу! — Солт проследил, как матрасы грубо отволокли Барта подальше и со смехом и издевательствами привязали к пальме.

А Солт ещё раз, словно изучая трудный документ, просмотрел бумагу.

— Бенджамен Мак-Ивен! Ты признан виновным в грабеже соотечественников, в присвоении общественных и личных средств, и приговариваешься к оставлению на этом острове без оружия, еды и питья. К тому же тебе перерезают сухожилие на одной ноге, дабы ты не смог быстро освоиться и отомстить братьям. Приговор привести в исполнение немедленно!

Мак-Ивен будто не слышал слов Солта. Он продолжал стоять и только тогда, когда матросы схватили его и повалили, он стал вырываться, орать и поносить матросов, Солта, суд и всё вокруг.

Хоун хладнокровно полоснул ножом по ахиловому сухожилию. Мак-Ивен взвыл коротко и тут же затих, словно смирился с наказанием.

Кок перетянул ему рану, смочив её ромом. Бутылку как бы незаметно оставил рядом и отошёл с сосредоточенным лицом.

— Всем грузиться в шлюпки! Оставим осуждённых здесь! Пусть поразмыслят над превратностями судьбы! — И Солт повернулся к морю.

Вопли Барта сопровождали матросов. Мак-Ивен не проронил ни слова. Он неподвижно лежал на траве, смотрел в небо. О чём он думал? Этого никто никогда не узнает.

— Разобрать вёсла! — Солт уверенно взял командование кораблём на себя. — Мы уходим с этой стоянки! До темноты необходимо удалиться подальше от этого проклятого места! Работать, работать!

Матросы без особого желания взялись грести, вяло переговаривались, обсуждая сегодняшний день.

Солт сам стоял на руле, лот бросали постоянно, и «Миньон» неторопливо продвигался по проливу между двумя островками, а вой и причитания Барта сопровождали судно, пока оно не удалилось достаточно далеко.

Судно остановили в крохотной бухточке под защитой островка, покрытого такими же рощами кокосовых пальм. В темноте ночи высадиться на берег не осмелились. В эту ночь Солт не разрешил пить, и матросы недовольно переругивались, поглядывали на Солта, в котором тоже видели ненавистную им всем власть.

Солт с Томом поселился в каюте Мак-Ивена. И сейчас они сидели за столиком и тихо вели разговоры. Перед ними стояла бутылка вина, они отхлёбывали из кружек мелкими глотками.

— Теперь сложно что-то придумать стоящее, — говорил Том, и в голосе его слышалось больше неуверенности, чем стремления изменить положение.

— В Англию возвращаться опасно, Том, — соглашался Солт. — Там легко догадаются, кто мы такие. А пока в голове моей ничего нет стоящего.

— Первое дело, что нам предстоит — это избавиться от лишних негров. Такую ораву нам не прокормить. И продавать совестно.

— Это как посмотреть, Том. Они ведь рабы и без хозяина сами пропадут. Куда им деваться, как не опять в рабство? Хоть еда будет, а от работы нигде не спрятаться. Тем более неграм. Надо продать! Не дарить же испанцам!

— Кого-то можно и оставить в команду, Солт.

— Обязательно! Тех, кто раньше всех у нас появились. Они уже кое-что умеют.

— Тут ещё одно, Солт, — заметил Том. — Как мы теперь управимся с кораблём? Осилим ли это дело?

— Попробуем, Том. Мне тоже не особенно по душе должность капитана, хоть никто меня не назначал.

— Что тут назначать, Солт? Кто ещё может тебя заменить? Тяни уж, коль так получилось, другого не будет.

— Слыхал, что Хокинс как-то привёз рабов, а у него никто не захотел их покупать здесь. Пришлось ему пригрозить и припугнуть жителей. Тогда он и сбыл их в каком-то городе. Может, и нам примерно так поступить?

— Вполне приемлемое решение, Солт. Не таскать же нам эту ораву на борту и кормить за свой счёт! К тому же они у нас поправились и можно толкнуть их за хорошую цену.

— Так придётся и сделать. Только не на Ямайке это провернуть, — заметил Солт. — Надо заняться картами, а то у меня с этим не всё в порядке.

— И ещё одно, Солт, — жёстко бросил Том. — Не стоит такие ценности держать. Лучше побыстрее разделить, и пусть каждый на свой страх хранит их. А тебе спокойнее будет.

— Точно, Том! Верная мысль! Хоть завтра можно приступить к этому делу. Денег-то накоплено много, и каждый может получить до пятисот фунтов. Это огромные деньги для каждого! А мы с тобой и по тысячи можем отхватить.

— Страшно подумать, какие деньги! А для кого-то обычные мелочи! Представляешь, какими деньгами располагают некоторые, а? — Том сделал усилие, чтобы не заругаться, зная, что Солт не очень это любит.

— А если б всё это соединить вместе и вместе же заложить прибыльное дело? — Солт мечтательно скривил губы и покачал готовой. — Занять какой-нибудь остров, организовать колонию и делать дело. Что скажешь?

— Я слыхал, что далеко на севере организуют колонии на берегу. Вот бы нам туда податься, Солт!

— Без достоверных сведений нечего там делать, Том. Здесь надо обосновываться. Верю, что наша старушка Англия не останется в стороне от таких привлекательных захватов. Могли б и мы начать это дело. Здорово, а?

— Опасно, Солт. Испанцы тут ещё твёрдо сидят. Не позволят нам укрепиться. А одним нам трудно удержаться. Да и мало нас.

— Об этом волноваться не стоит, друг мой Том! — Солт самоуверенноусмехнулся. — Рабы у нас имеются. Мало, но начать можно. А там дело пойдёт. Я уверен, что найти знающих людей, вложить средства — и дело пойдёт. Земли у нас может быть столько, сколько захотим. Найти только остров пустой. Без испанцев. Это пока надо изучить и хорошо помыслить.

— Широко задумываешь, Солт! Сумеешь ли всё это устроить?

— Сразу ничего нельзя устроить, Том. Нужно уметь ждать, собирать силы, иметь деньги, а уж потом разворачивать дело. Думаю, что лет через пять это можно начинать.

— От твоих задумок даже голова закружилась, Солт. Ну и здорово ты мне всё это нарисовал! Долго думать буду!

— И правильно сделаешь. Но тут очень важно сохранить деньги. Без них нечего и думать что-то затевать, Том.

— Может спрятать свои деньги? А то мало ли что может с нами случиться.

— Я тоже об этом подумал. Все упирается в то, как это сделать тайно.

— Прежде всего, посмотрим, что нам достанется. Не думаю, что в теперешних условиях тебе дадут больше положенного, Солт. А обо мне и говорить не приходится. Завтра получим свои деньги, и можно будет подумать о кладе.

— Верно! Так и сделаем. Иди постой вахту, Том. Я тебя сменю. Забудем на время о кладе.

Команда встретила весть о дележе сокровищ капитана и его помощников радостными возгласами. Тотчас потребовали вынести сундуки и приступить к самому приятному делу в их пиратском промысле.

Не доверяя Крэббу, люди долго перебирали драгоценности, считали, пересчитывали, пока ближе к вечеру не определились. Кок Косой определил, что у каждого матроса должно быть на долю шестьсот фунтов. Боцману девятьсот, а Солту досталось полторы тысячи. Немного подбросили Ивасю за большие заслуги в раскрытии тайны капитана Мак-Ивена.

Солт и Хьюз всё больше времени проводили у карт, оставшихся после Берта, изучали острова, где можно было обосноваться надолго и с пользой.

— Я склоняюсь к этому району, Солт, — обводил круг пальцем Том. — Островов много, испанцы вряд ли сумели все их обжить. Надо их обследовать.

— Не слишком ли близко от основных поселений испанцев? — возражал Солт. — Испанцы легко пронюхают про нас, легко выбьют нас.

— А большие острова полны индейцев. Войны с ними могут оказаться ещё страшнее, Солт. Расспросим матросов, вдруг кто уже побывал в этих водах. А ещё лучше захватить пленного испанца и выведать у него.

— Пока мы ничего не решим, Том, — сокрушённо отозвался Солт. — Слишком у нас много вопросов, а ответа на них нет.

— Понятное дело! Очертя голову бросаться в авантюру глупо. Да и с людьми следует посоветоваться. Одни мы ничего не сможем.

— Вот этим займись ты, Том. Ты ближе к матросам, лучше находишь с ними общий язык. Понял?

«Миньон» медленно шёл на северо-восток, пробиваясь против встречного пассата, идя длинными галсами.

На борту шла торопливая подготовка бывших рабов к владению оружием и ведению боя. Тут Демид с Ивасём были в своей тарелке. Канониры знакомили чёрных с пушками и способами их заряжать. Том гонял их по реям, учил запоминать названия снастей, парусов и команд.

Никто не заикался об их рабстве и помаленьку эти страхи у негров поутихли и почти забылись.

Наконец вблизи берега острова Невис заметили небольшое судно.

— Догнать, захватить, но не грабить! — тут же распорядился Солт. — Все на реи, брасы!

Судно шло в сторону Санта-Круса и казалось неповоротливым и грузным. До вечера оставалось часа три. Солт, выправив курс, ухватил ветер, вдобавок поставил негров на вёсла, и за два часа остановил судно.

Двухмачтовая барка с девятнадцатью матросами и грузом маиса и живых свиней следовала на Санта-Крус. Без сопротивления испанцы сдались.

— Отобрать все ценности, два десятка свиней, маис, вино! — голосом Солт старался подражать Мак-Ивену, это вызывало улыбки матросов, а у Солта кривились губы от злости. Капитана ко мне! Джозеф, будешь переводить!

Пожилой капитан, стараясь держаться бодро, всё же изрядно трусил. Вопросительно смотрел на Солта, ожидая самого худшего.

— Капитан, прошу в каюту… к вам, — проговорил Солт, подождал перевода и добавил: — Мне необходимо получить некоторые сведения от вас.

Испанец покорно склонил голову, проследовал за Солтом в свою каюту.

— Пока мои люди будут перегружать провиант, прошу поведать мне об островах, что расположены поблизости от этого вот Невиса. Что это за острова?

Испанец вздохнул, но тут же с подробностями стал описывать ближайшие острова. Сент-Крис, Невис, Монтсеррат, Гваделупу, Санта-Крус.

— Я понял, что испанцев нет на всех этих островах?

— Они на всех есть, сеньор, но не постоянно. На Монтсеррате бывают уж очень редко. Людей нет для всех земель, сеньор. Вот на Невисе только недавно человек пятьдесят поселилось. На Гваделупе я что-то не замечал постоянных поселений. Барбуда и Антигуа тоже почти без людей.

— А индейцы? Они там живут?

— Если и живут, то очень мало. Вымерли, знаете ли, сеньор. На Гваделупе живут, на Сент-Крисе живут. И достаточно воинственные. Много хлопот приносят поселенцам.

Солт внимательно рассматривал капитанскую карту. Спрашивал непонятные обозначения, названия, и капитан охотно пояснял.

Суда так и дрейфовали до утра рядом. Солт не мог позволить отпустить испанца без того, чтобы не выпотрошить того до конца.

Утром испанца всё же отпустили, слегка ограбив его.

— Том, я долго раздумывал и склонился к мысли, что нам стоит заглянуть на Монтсеррат. Остров маленький, интереса у испанцев не вызывает, индейцы, если и имеются, то немного, и мы с ними легко можем мириться. Ну, что?

— Трудную задачу ты мне ставишь, Солт! Да и не я один должен решить её.

— Что говорят люди на предложение обосновать колонию в этих местах?

— Разное, Солт. Многие боятся испанцев, индейцев, остаться без семей, без женщин. Сам знаешь, как это бывает.

— Семьи со временем можно привезти, женщин добыть можно у испанцев, остальное придёт после вложенного труда. Мы ведь не дворянские дети, работы не боимся. Добудем себе благополучную жизнь без чиновников, судей и чванливых лордов!

— Они так или иначе вскоре появятся у нас, Солт, — возразил Том.

— Конечно! Как иначе же без них? Но к тому времени, мы должны будем стать не вшивыми пиратами и отщепенцами, а уважаемыми людьми, плантаторами. Хоть это ты понимаешь? Необходимо всё это разъяснить людям.

— Они могут потребовать корабль для поездки в Англию, Солт.

— Мы должны убедить большинство в обратном. А корабль можно добыть у испанцев для желающих поболтаться в петле или сгнить в тюрьме нашей благословенной старушки Англии.

— Убедительно, но не для всех, Солт. Мы должны приложить много сил для этого. Один я не справлюсь.

Пять дней спустя судно бросило якоря в отличной бухте Монтсеррата. С моря остров выглядел тёмной скалой почти без растительности. Люди с недоверием смотрели на него, он их не привлекал.

— Вот и хорошо, ребята! — тут же нашёлся Солт. — Меньше будет желающих не то что поселиться здесь, а и вообще посетить. Высаживаемся! Осмотрим остров и решим на месте, что делать дальше.

— А мне нравится это место, — наклонился Ивась к Омелько. — Гляди, как грозно он выступает из моря, как океанские валы разбиваются о его рифы у входа в бухту. Я даже волнуюсь.

— Дурень ты, Ивась! Что тут такого, чтобы толковаться? Но надо высаживаться. Капитан торопит.

Две шлюпки и ялик устремились к берегу. И по мере приближения к нему остров становился всё приветливей, зеленей, а потом просто восторгал даже такого мало чувствительного человека, как Демид. А Весёлый Пейтон просто орал от восторга, разглядывая прелестные картины, открывшиеся глазам.

— Разбиться по пять человек, — распоряжался Солт, — и быстро осмотреть местность. Желательно подняться на гору и всё высмотреть. Думаю, что остров небольшой и его можно будет увидеть весь. Смотрите, при встрече с индейцами никаких враждебных проявлений. Одарить подарками и не трогать!

Наши казаки пошли вместе с Пейтоном и одним матросом из старых мулатов. За час поднялись на высокий холм. Сверху остров весь виден не был, но большая часть его была, как на ладони.

— Глядите, дымы! — показал рукой на северо-восток Ивась. — Видно там живут индейцы. Вот бы побывать там!

— Ещё успеешь, хлопец! И надоест… — Демид равнодушно лицезрел окрестности. — Гляди, водопад, а внизу озерцо! Искупаться бы, а?

— Погоди, Демид, — остановил друга Омелько. — Мы ещё почти ничего не осмотрели. Хотя можно и спуститься. Это не так далеко, как кажется. Пошли!

Не прошло и получаса, как матросы уже стояли на берегу озера. От него исходил серный запах. Омелько прошептал в страхе:

— Серный дух! Дух дьявола! Лучше убраться отсюда, пока не поздно.

— Чепуха! — Джошуа Пейтон весело блеснул глазами. — Я уже слышал про такие источники! Они даже сильно целебные и хорошо помогают от многих болезней. Раздеваемся — и з воду.

Он быстро сбросил провонявшую потом одежду, осторожно вошёл в воду и блаженно гоготал. Брызгал водой, приглашал остальных, но те не осмеливались.

Наконец мулат разделся и тоже оказался в воде. За ним последовал Ивась, а Омелько с Демидом так и остались на берегу. Они опасливо оглядывались по сторонам.

А кругом были роскошные виды. Разноцветные скалы и камни, сплошь увитые ползучими растениями, во многих местах покрытые благоухающими цветами. Огромные красивые бабочки порхали с цветка на цветок, птицы щебетали и пели, шмели и пчёлы солидно гудели, собирая дань с каждого цветка.

Ивась осилил боязнь и теперь с наслаждением бултыхался в воде, поглядывал на водопад, низвергавшийся с высоты саженей пять, образуя многочисленные тонкие потоки. Вода разбивалась на мириады брызг, пыль стояла лёгким облачком и маленькая радуга светилась всеми цветами.

— Дурни! — Орал он товарищам. — Чего боитесь? Здесь здорово! Лезьте!

— Мы подождём, Ивась! Боязно что-то!

— Да! — Восклицал Пейтон. — Здесь моя голова в момент перестанет болеть. Место просто райское! Построить бы здесь домик, разводить птицу, коз, огород небольшой — и живи, блаженствуй!

— Без бабы не поблаженствуешь, — усмехнулсяДемид.

— Это дело поправимое, друг! Вот обживёмся тут, коль того все захотят, и смотаемся за женщинами. И Англия никакая мне не будет нужна. Что я там забыл? Тут настоящий рай земной.

— А с моря не скажешь, — попробовал возразить Демид.

— Солт правильно молвил. Меньше любопытныхбудет.

— Глядите! — мулат указал пальцем на холм, с которогоони недавно спустились. — Индейцы!

Подняв головы, матросы увидели двух индейцев. Их фигуры чётко вырисовывались на фоне яркого голубого неба. Солнце хорошо освещало их, а они неподвижно стояли и смотрели вниз.

Пейтон замахал руками, призывая их спуститься для знакомства. Дикари не двигались с места, а потом исчезли, словно мираж.

— Теперь жди гостей, — молвил Демид. — Что это нам принесёт?

— Поспешим на берег, — предложил Пейтон. — Надо побыстрее доложить Солту об индейцах. Приготовиться к встрече не мешает.

Они сориентировались. Подниматься на холм не стали, а пошли вдоль берега озера в сторону бухты. Лес стоял густой, с подлеском, перевитым лианами, упавшие стволы деревьев обросли мхами и паразитами. Тучи мошек вились в воздухе, жалили, кусали и ветки мало помогали от них.

Весть о дикарях не изменила решимости Солта обосноваться на острове.

— Завтра начнём строить хижины, — объявил Солт. — Определим рыбаков. В море должно быть достаточно рыбы, и мы не можем пренебречь этим. А через недельку можно будет окончательно решить, как поступить.

— Солт, про женщин никак забывать нельзя, — бросил Пейтон весело.

— Само собой, Джошуа! Это чуть ли не главная задача у нас, если мы хотим устроить здесь колонию.

Неделя прошла быстро. Хижины из жердей, тростника, покрытые листьями и травой, могли разместить всех желающих спать на острове. Для негров и мулатов построили большие хижины, где те разместились по своим интересам.

— Половина людей скоро уйдёт в поход, — объявил Солт. — Остальные должны подготовить поле для посадок маиса и огородины. Мы постарается привезти саженцы, животных, особенно лошадей и коров. Свиньи у нас ещё остались. Пусть размножаются.

— С индейцами по-прежнему вести себя тихо? — спросил Косой кок.

— И никак иначе, Косой! Не в наших интересах воевать с ними. Мы вполне поместимся с ними. Их чуть больше нас, и они нам не смогут помешать.

Вскоре судно подняло паруса и величаво покинуло бухту. На борту находилось одиннадцать белых и восемь мулатов с неграми, отлично говоривших на испанском.

Демид решил остаться на острове.

— Хоть погрею свои косточки на южном солнышке, — улыбался он, словно и в самом деле был стариком.

— Этак ты, Демид, скоро на самом деле состаришься, — усмехался Омелько. — Чего раньше времени себя старить? Мы тебе жгучую негритяночку привезём! Тогда и про родные края перестанешь вспоминать!

— Не дури, балаболка! Пошёл прочь, насмешник.

— Не, ты всё же к нашему возвращению подготовь себе делянку на пропитание семьи, — Омелько откровенно веселился, представляя себе Демида в объятиях жены, да ещё и чёрной. И добавил: — Мы постараемся добыть посветлей.

И теперь, удаляясь от острова, Омелько вспоминал со смехом этот разговор, удивлялся, что Ивась не хочет поддержать его настроение. Опросил с озабоченным видом:

— Ты что это такой серьёзный, Ивась?

— Да вот всё думаю, стоило ли мне прятать большую часть своих денег на этом острове? А я спрятал.

— Вот дурень! Я с собой везу. Может, что подвернётся купить ценного. А то и вовсе остаться в ином месте.

Ивась быстро глянул на друга. Спросил с затаённым интересом:

— Что, раздумал на родину вернуться?

— Чёрт его знает, Ивась! Тут всё так перепуталось в голове, что разобраться невозможно. Уж больно край интересный. И разбогатеть тут при наших деньгах вполне можно. И не за десятилетия. За пару лет вполне прилично мы устроимся.

Ивась задумался. Сам он так же не мог сейчас решиться ни на что серьёзное. Хотелось и то, и другое, а на чём остановиться — не знал.

Глава 14

Солт вёл корабль к берегам Кубы. Он уже знал, что Эспаньола опустошена, испанцы покидают остров, не получив с него того, на что рассчитывали. Поселения там пустели. В глубине острова уже появились французы, охотились на одичавших животных, брошенных испанцами.

И всё же Солт прошёл вдоль северного берега Эспаньолы. Они запаслись вяленым мясом, чуть не вступили в сговор с капитаном французских буканьеров, который решил попытать удачи в море.

— Сначала необходимо обеспечить всем необходимым нашу колонию, Том, — говорил Солт. — Скот, инструменты, женщины, и рабов не мешало бы прихватить человек хотя бы двадцать. Сила у нас есть пока, и стоит этим воспользоваться

— У тебя есть определённый план, Солт, или ты полагаешься на случай?

— План у меня простой, Том. Пройти вдоль прибрежной полосы и без особого риска набрать всего необходимого, по возможности бесплатно. Но с умом. Не для кутежа, попоек и пиров, как это обычно происходит.

— Люди могут взбунтоваться, Солт. Разрядку им дать просто необходимо.

— Вот и найдём селение, где это и позволим им. А пока следи за дисциплиной и не позволяй им распоясываться.

В Баракоа, одном из старейших городов Кубы, Солт отпустил матросов на берег, пользуясь отсутствием в порту судов, могущих создать им угрозу.

Их быстро распознали, испанцы устроили побоище. Англичане не успели и выпить как следует, а уже оказались изрядно избитыми, и с трудом успели добежать до шлюпки и под градом камней и ругательств удалиться на своё судно. Их ругань и крики встревожили оставшихся на судне людей.

— Солт, этого никак нельзя оставлять без последствий! — орал Пейтон с огромным синяком под глазом и множеством шишек на голове и ссадин на теле.

— Благо Крэбб сумел свалить около десятка испанцев, а то бы забили нас до смерти, — вопил Хоун. — Мы не должны этого просто так оставить.

Ещё долго матросы под хохот тех,кто оставался на берегу, ругались, грозились, пока Солт не потребовал тишины.

— Коль вы так оскорблены в самых лучших своих намереньях, ребята, то я готов потребовать от губернатора возмещения морального и физического убытка в размере двух тысяч золотых песо. Это вас устроит?

После короткого пересуда, Пейтон молвил примирительно:

— Чёрт с ними, с католиками! Пусть платят, а мы откажемся от мести.

— Если они ещё согласятся на это, — усмехнулся Крэбб. — Форт легко может нас расстрелять с высоты холма.

— И всё же я пошлю на переговоры одного мулата, — решил Солт. — Пусть испанцы побесятся от возмущения. Эти гордые идальго! А мы тем временем с десятью людьми ночью подберёмся к форту и подложим под одну из башен хороший бочонок с порохом.

— Это здорово, капитан! — воскликнул Хоун. — Я готов возглавить это. Кто со мной? — обернулся он, не дожидаясь согласия капитана.

Люди тотчас нашлись.

— Утром мы пошлём в город парламентёра на переговоры, — успокоил матросов Солт. — Но лучше ближе к ночи. Тогда наши успеют подложить мину. И в случае отказа испанцев, мы взорвём башню и обстреляем город. Об этом мы в письме только намекнём. Пусть сами догадаются.

Солт тут же удалился в каюту и засел за послание губернатору.

Через полтора часа упорной работы, послание было готово. Он прочитал его матросам, мулаты и негры почти ничего не поняли, но на них никто обращал внимания. Послание одобрили.

— Надо найти подходящего мулата, — говорил Солт и оглядел чернокожих матросов. — Такого, чтоб выглядел внушительно и хорошо говорил по-испански.

Этим мулатом оказался Онорато, высокий, молодой, с наглыми большими глазами и вывернутыми губами, унаследованными от его матери-негритянки.

— Онорато, — обратился к мулату Солт, а Джозеф переводил, — тебе доверяем чрезвычайно важное дело. Ты поедешь в город, добьёшься аудиенции у губернатора и вручишь ему этот пакет. А на словах можешь сказать, что мы шутить не намерены.

Потом мулат получил массу наставлений от многих матросов, и можно было смело сказать, что он ничего уже не соображал, кто и что кому должен говорить. Но главное он запомнил. Передать пакет, желательно, губернатору.

Часа за два до заката Онорато был одет в алый кафтан, белую кружевную сорочку с галстуком, светло-зелёные узкие штаны до колен, белые чулки и башмаки с серебряной пряжкой. Голову венчала шляпа из алого бархата с малыми полями и большим пером из оперения огромного попугая.

За одно это мулат готов был на всё. Казалось, что большего счастья в жизни он и придумать не смог бы. Улыбка не сходила с его губ и весь он сиял, как начищенный ботфорт.

Оружия к костюму не дали, да он и не стремился к этому. Понимал, что послу державы не положено являться к представителю великой Испании при оружии.

С весёлыми напутствиями и шутками, мулат уселся в ялик и погрёб к берегу. Матросы долго провожали его не только глазами, но и подбадривали возгласами.

— У него есть шанс вернуться? — спросил Том Солта.

— Шанс всегда есть, Том. Но в данной обстановке я в этом не уверен.

— Значит, мы должны всё же использовать свою угрозу?

— Непременно! Это наш долг. А в случае гибели мулата мы будем обстреливать город, пока не выбьем из него десять тысяч и провиант в придачу.

— А форт? Он ведь не станет молчать!

— Ночью он нас не достанет. А после взрыва мы обстреляем город. К утру покинем гавань и вернёмся после захода и снова примемся бомбардировать город. К тому же в послании есть пункт о захвате в заложники двух судов, стоящих в гавани. Мы все их видели. Вечером под покровом ночной темноты, наши призовые команды на двух шлюпках захватят эти суда и будут удерживать до получения компенсации. То есть почти до утра, когда мы их подпалим перед уходом в море.

— Уже это даёт нам немного в общую копилку. — Том вперил глаза в суда, стоящие в двух кабельтовых от «Миньона».

К назначенному сроку никаких вестей из города не последовало. Команда Хоуна разместилась в малой шлюпке и в темноте исчезла, растворившись среди лодок и малых судов, стоящих в бухте.

— Приготовиться к обстрелу! — Солт был собран и сосредоточен.

Канониры без спешки наводили пушки на город, стараясь взять на прицел богатый район. Три пушки грохнули, гром выстрелов прокатился по бухте. А призовые команды уже спешили к своим жертвам, сильно гребя по тёмной воде.

Суда захватили без особых осложнений. Лишь два матроса оказались ранены, и за это всё ценное было арестовано. В городе поднялась паника. От форта полыхнуло, загрохотали выстрелы, ядра беспорядочно падали в бухту, потом, видимо поняв, что это бесполезное занятие, огонь прекратили.

«Миньон» подтянулся ближе к выходу в море. И в ожидании подрывной команды готовился палить другим бортом.

После полуночи в районе форта полыхнуло, прокатился грохот взрыва, и всё погрузилось в кромешную тишину и темноту.

— Через полчаса сигналить нашим, — распорядился Солт. — Обстрел продолжать, после каждого залпа менять позицию.

На «Миньон» прибывали шлюпки с добычей. Её было не много, но оказалось вполне достаточно для начала.

Только за каких-то полчаса до рассвета к борту подошла шлюпка с людьми Хоуна. Они были целы, усталые, но довольные. Хоун только пожаловался:

— Капитан, пороха оказалось маловато! Башня лишь получила небольшую пробоину, но даже но покачнулась!

— Я и не надеялся на разрушение, Хоун. Мы показали, что можем многое, и в этом преуспели. Вон, два судна захватили. Триста песо у нас в руках и на пятьсот товаров. Они и нам в колонии пригодятся.

— Мы не уходим, Солт? — спросил Хоун.

— Уходим, но только до вечера. В сумерках начнём входить в гавань.

— Это мне нравится, Солт! То-то я смотрю, паруса расправляют. Выпить бы, не откажешь людям?

— Косой уже приготовит вам рому. Выпейте и поспите.

Целый день «Миньон» крейсировал поблизости. Ни одно судно не попытались остановить, хотя два были замочены на горизонте.

В быстрых густых сумерках «Миньон» вошёл в гавань. Занимать позицию для обстрела начали уже в полной темноте. Два судна, захваченные ещё вчера, догорели и гавань тонула в напряжённой темноте.

Солт вызвал одного из двух захваченных с судов заложников. Тот предстал, со страхом ожидая приговора. Джозеф заявил помощнику капитана:

— Довезёшь в город пакет с нашими требованиями. И передашь, что в случае согласия на них, пусть просигналятфонарями.

Испанец с недоверием и радостью одновременно, уселся в свою же шлюпкуи торопливо погрёб к берегу.

Никакого сигнала с берега не поступило. Ближе к полночи, залп прогрохотал над бухтой и три разрыва в городе всколыхнули горожан. Зажглись огни.

— Всполошились! — воскликнул Солт без особой радости. Он был несколько озадачен отказом властей выполнить требование пиратов.

— И что теперь? — спросил Том, понимая, каково Солту.

— Развернёмся, сделаем ещё один залп и уйдём в море. Завтра повторим.

— Вдруг и завтра ничего не выйдет?

— Уйдём в другое место. Их на побережье много. Не все такие богатые, как этот город, но мы не станем на это сетовать, Том.

Второй залп громыхнул почти через час. И опять никакого сигнала из города. Это уже начало злить не только Солта, но и матросов.

Очень медленно, так как встречный ветер сильно мешал ходу, «Миньон» всё же вышел из бухты. В море, не далее двух миль лежал в дрейфе какой-то корабль. Его огни светились в черноте ночи.

— Что за судно? — спросил сам себя Солт. — Темно и рассмотреть его невозможно. А интересно бы узнать.

— Подойдём поближе, пошлём призовые команды на двух шлюпках и посмотрим, — предложит Том. Мы почти ничем не рискуем. До бухты пять миль и залп вполне мог быть не услышан.

Солт долго думал. Он был чем-то встревожен. Сказал тихо:

— Вдруг это военный корабль, Том?

— Тогда мы это узнаем и ретируемся побыстрее. Видно, что это судно не успело войти в гавань засветло и ожидает светлого времени. В любом случае нам или узнать всё, или уходить с неизвестностью.

— Ты прав, Том. Готовь команды! И полная тишина при подходе! Мы не должны попасться. Не исключено, что губернатор послал по суше гонца и этот' корабль как раз пришёл помочь им.

Шлюпки вернулись с неутешительной вестью.

— Это большой военный корабль, Солт, — доложил Том. — Спешим подальше от этого места! Ещё есть около часа до рассвета!

Подняли паруса и, подгребая вёслами, устремились на северо-запад.

Около месяца пираты крейсировали вдоль побережья Кубы. Несколько раз с трудом уходили от преследования. За это время ограбили два селения, но ничего путного не добыли. Только провиант и вино.

— Дела наши идут довольно скромно, — жаловался Солт другу Тому. — Следует менять наш район поисков.

— Ближе к Гаване наверняка дела наши можно будет поправить, — ответил Том. Он тоже переживал, спешил на Монтсеррат, где рассчитывал заняться сахарным тростником. — Негров добыть бы и возвращаться.

— Ты видишь, Том, не всё так просто. В селениях почти нет негров, всё сами делают. А пока здесь рабов мало, и нам поживиться нечем. Нам нужны молодые здоровые работники.

— Тогда обойдём Кубу и вернёмся к Пуэрто-Рико. Уж там мы обязательно добудем всё, что нам нужно. Мне не хочется так удаляться от нашего острова. И так слишком долго в пути. Там, поди, уже заждались нас. И с провиантом у них наверняка дела неважные.

— В этом ты прав, Том. Вполне возможно, что и голодают. И как у них сложились отношения с индейцами? Видно ты прав. Надо спешить домой. Зайдём вон в ту бухточку, переночуем, а завтра в обратный путь. — И Солт решительно нахмурил брови.

Заботы и волнения последних недель сильно отразились на его липе. Он стол серьёзней, жёстче, требовательнее. Пресекал всякие попытки неповиновения. Матросы сильно ругались, недовольные столь строгими порядками на борту.

К тому же добычи почти не было, а это главное, что занимало команду. Неудача в Баракоа до сих пор будоражила людей, и Солт чувствовал, что его авторитет командира резко упал.

Судно вышло из лабиринта архипелага Камагуэй в Старый Багамский пролив. И опять северо-восточный пассат сильно затруднял ход. Но тут, на траверзе островка Гинчос марсовый заметил мачту корабля.

— Чудно как-то он там стоит, капитан! — кричал марсовый. — Похоже на то, что он покинут командой!

Солт взобрался на марс, нашёл корабль в окуляр подзорной трубы.

— Скорей всего, ты прав, Джон, — заметил он и спустился на палубу. — Идём к судну. Вдруг обнаружим что-нибудь для нас ценное. Недавно здесь прошёл шторм.

Час осторожного продвижения к островку — и перед командой предстал большой трёхмачтовый корабль. Фок-мачта наполовину была сломана, реи повисли и качались, готовые сорваться. Нос судна глубоко застрял на рифах, волны постепенно разрушали конструкции. Кругом плавали обломки и вещи.

— Том, бери трёх матросов обследовать судно. Мы будем ждать. Если что там интересного, то покричите, мы поспешим на помощь.

Боцман с матросами спустились в ялик, вооружённые и сосредоточенные. Подход к судну был трудным. Волны среди рифов создавали круговороты, сам корпус судна заметно покачивался под ударами набегающей волны.

— Осторожно! Не разбить ялик о борт! Удерживай багром!

Джошуа забросил трос с петлёй на обломок дерева. Ялик прочно притянули к борту. Матросы осторожно перебрались на сильно накренённую палубу. Она была в ужасном состоянии. Всё завалено обломками, морской травой, вещами, сильно повреждёнными водой.

— Пройдём на корму, — распорядился Том. — Смотрите в оба! Как бы судно не развалилось преждевременно.

Том с матросом пробрались в каюты юта. Там всё носило следы разрушения. Два трупа, уже изрядно разбухших и вонявших, лежали на полу. К ним у Тома не появилось никакого любопытства. Их невозможно было распознать.

У одного был проломлен череп и топор лежал рядом. У второго была большая рана в животе. Можно было предположить, что он пытался выбраться на палубу, но сил недостало, и он свалился у двери.

— Том, — позвал матрос, — гляди, у него в руке мешочек. Похоже, что с золотом! Посмотреть?

— Кто ж откажется от золота, Джон? Бери, заглянем.

Кожа мешочка высохла и с трудом открыла содержимое. Большая пригоршня отличных жемчужин матово засветилась внутри.

— Вот это да, Том! Смотри, что тут! Наверное, целое состояние!

— Да, Джон! Это такая удача. Тут произошла схватка, окончившаяся слишком трагично. Но не оставлять же это тут? Забираем. Посмотрим ещё, что тут можно забрать.

— Тут ящик, к которому нет ключа, Том. Может, там что-то ценное?

— Топориком сломай крышку. Это похоже на хранилище инструментов.

— Так и есть, Том! Гляди, корабельные инструменты! И карты, много карт! Солт будет доволен.

— Молодец, Джон! Забирай всё!

Два других матроса ничего интересного не обнаружили. Насобирали железа, медных частей судна, колокол и компас, который оказался работающим.

— Том, там есть несколько бочонков с вином. Вино отменное, испанское. Хорошо бы забрать, а?

— Займёмся сейчас. Других товаров нет? Провианта?

— Есть, только всё испорчено водой. Вряд ли можно его использовать.

— Пошли отсюда, ребята. Бочки перегрузим в ялик и отваливаем.

С бочками управились с большим трудом, но больше трёх погрузить не смогли. Ялик не принял лишний груз.

— Том, жалко оставлять здесь такое добро, — взмолился Джошуа. — Может, вернёмся за другими? Солт не будет возражать, уверен.

Матросы, узнав про несколько бочек такого отличного вина, потребовали от Солта согласия на перевозку, и большая шлюпка с шестью матросами отправилась за такой пенной добычей.

Потом, в Маягуэсе на Пуэрто-Рико, один ювелир, которому показали жемчуг, оценил его в почти двадцать тысяч песо золотом.

Солт был оглушён столь необычным богатством, свалившимся на их головы.

И тут же в его голове возникла мысль, испугавшая его самого. Он поспешил отмахнуться от этой греховной мысли, но она нет-нет да вспыхивала в его мозгу, озаряя его светом богатства, знатности, почёта и уважения общества.

Очень быстро Солт перестал быть строгим, больше молчал, отдав судно на попечение Тома и Джошуа. Стал спешно и упорно учить испанский язык. Для этого он обязал одного из мулатов постоянно говорить с ним на испанском, и не отходить от него надолго.

Среди матросов ходили рапные разговоры, всё более настойчивые. С Солтом были холодны и постоянно шептались, обсуждая такое долгое держание жемчуга без дележа. И это при том, что никто не знал истиной стоимости его.

В Исабель-Сегунде, куда «Миньон» зашел пополнить запас воды и мяса, Солт не явился на борт в назначенное время. Исчез и мулат, с которым он последнее время не расставался.

— Что могло задержать Солта в городе? — в который раз спрашивали матросы и не находили ответа.

А когда он не появился с мулатом и на следующий день, Том решил проверить его вещи. Вещей не окапалось тоже. Том с потерянным видом появился на палубе в сопровождении Джошуа.

— Друзья, Солт сбежал, прихватив с собой наши жемчужины! Вот сволочь! То-то я замечал в нём большие изменения в поведении.

— И испанский так неожиданно стал учить с мулатом, — добавил Джошуа.

— А наши денежки тоже прихватил? — спросил Омелько.

— Те деньги были под моим приглядом. Они целы, но их мало, — Том был бледен, зол и никак не мог успокоиться.

Эти события сильно подействовали и на Ивася. Он замкнулся, перестал весело балагурить и даже не стал упражняться с ножом. Кок с удивлением посматривал на юношу.

— Ты чего это так хмур, Джон? Солт что ли на тебя так повлиял? Пустое! Это обычное дело, парень. Лишь большие денежки запах испускать начинают, а ещё блеск золота — и человек стервенеет. Это точно, я тебе говорю. И Солт не выдержал искушения. Со всяким может случиться. Говорю, обычное дело.

Ивась с любопытством посмотрел на Косого. Спросил бесцветно:

— Ты так спокоен, Косой! Мы лишились таких денег, а ты хоть бы что!

— Такая наша судьба, Джон. Мы на большее не способны. Мало кто может надолго удерживать деньги. Наш брат только и думает, как бы побыстрее их спустить на баб и ром. Дураки!

— Вот ты всё это понимаешь, Косой. Чего ж сам так живёшь?

— Я ж сказал! Дурак, как и все! А Солт оказался поумней нас. Устроится себе и будет жить припеваючи, в окружении рабов и роскоши!

— Неужто для этого обязательно, необходимо грабить друзей?! — Ивася словно прорвало. Он хотел продолжать изливать душу, но Косой дружески похлопал его по спине, проговорил примирительно, с усмешкой:

— Не надо так близко принимать свои неудачи, Джон. Живи проще, легче!

Теперь Том собрал команду и неумело приступил к разговору.

— Братва, с нами больше нет Солта. А он задумал организовать колонию на Монтсеррате. И я был согласен с ним. Мне это нравится. Надоело пытать судьбу и ждать петельку на шею.

— А что с нами, Том? — крикнул Кейто.

— Думаю так, ребята. Придём на остров, поговорим со всеми, — предложил Том. — Кто не согласится остаться на острове и работать, пусть уходят. Судно мы предоставим. Не сразу, но оно будет ваше.

Матросы бурно обсуждали эти предложения. Том же думал, что скорее всего половина людей пожелает вернуться в Англию, или продолжить разбой, пока их не подловят и не повесят на реях испанцы.

На Санта-Крусе удалось почти задаром приобрести полтора десятка негров. Матросы выражали недовольство, но Том не стал их слушать.

— У нас есть перед людьми обязательства, ребята, — убеждал Том. — У меня самого дома семья. И я надеюсь забрать их сюда. Здесь им будет отлично!

— Не все так думают, Том! — Майрон явно нарывался на ссору.

— Потому и хочу по возвращению на остров, собрать общий совет и решить все наши задачи. Пусть каждый сделает свои выбор, ребята. Я за общее согласие. Никакого принуждения!

— А судно кто поведёт домой? — спросил Хоун.

— Сами знаете, что я сам вряд ли смогу это сделать. Я тут с трудом справляюсь, чтоб довести судно до места, и то не уверен в успехе. А до Англии у меня не получится. Я и читать почти не умею. На карте ничего не разбираю.

До Монтсеррата Том всё же довёл судно. За два с лишним месяца их отсутствия дела на острове пришли в полное расстройство. Сразу чувствовалось отсутствие твёрдого руководства. Голод свирепствовал, а работать мало кто хотел.

Демид жаловался больше всех.

— Посеял маис, соберу ли? Слишком много на него охотников. Индейцев прогнали с острова. Двух наших ранили и один уже умер. Разброд один, Омелько!

— Что ж так сталось у вас? — спросил Ивась. — Вроде обещали работать, а получилось наоборот всё.

— Я ж говорю — разброд, друзья, — и Демид безнадёжно махнул рукой. — Пока был Солт, что-то делалось. А теперь одни ссоры и угрозы друг другу. А я только и ждал вас, друзья мои ненаглядные!

— Демид, ты брось так отчаиваться, — приобнял Омелько друга. — Мы тут наведём порядок, верно, Ивась? А что чёрные?

— Ничего, други. Их всех сделали рабами, и только они и работают. Твой Ариас попытался что-то предпринять, так его избили так, что он до сих пор до конца не очухался.

— Кто это его так? — встрепенулся Ивась.

— Джек Харкорт с дружками. Только будь поосторожнее, Ивась. Он тут вознамерился всех подмять под себя. Его трое дружков поддерживают. Остальные не хотят с ними связываться.

— Ничего, Демид! Мы это попробуем прикрыть! Держаться только надо вместе. Мы тут осмотримся немного и поглядим, что можно будет сделать. Вот только жены мы тебе не привезли, Демид. Очень неудачный поход получился. А ещё Солт сбежал, прихватив большие ценности и мулата.

Несколько дней в поселении шли весёлые праздничные пиры. Всё белое население предавалось разгулу. Черные с мрачными лицами прислуживали, работали в поте лица, но постоянно получали пинки и издевательства.

Том пил мало, больше присматривался к народу, что-то прикидывал, иногда душевно разговаривал с нашими казаками. И однажды отозвал Ивася в сторонку. Вышли на белый песок пляжа, молча прошлись немного.

— Что ты скажешь про наш посёлок, Джон?

— Что тут скажешь, Том? Дела идут отвратительно. Люди бессовестно нарушают всё, что можно. Работать не хотят, только готовы пить и врать. Скоро и мы сядем на голодный пай. Надо приступать к наведению порядка, Том.

— Или бежать отсюда, Джон. Справимся ли мы с этой оголтелой бандой?

Ивась вздохнул. Ему было тоскливо и гадко на душе.

— Куда бежать, Том? Хорошо бы отправить самых буйных, отдав им корабль. Остальным заняться работой. Сеять, строить и жить. Женщин мы всё же добудем со временем. А без порядка тут жить будет невозможно.

— В том-то и дело, Джон. Сколько сторонников мы можем собрать? Надо бы прикинуть. И этот Харкорт самый злобный. Его как-то надо поставить на место. Но у него сильная поддержка. Будет трудно.

— Я собираюсь забрать у него моего Ариаса, Том. Мы дружили, и он никак не может быть рабом. Я просто не могу этого выносить!

— Может затеять с ним ссору при свидетелях? Ты вправе потребовать себе мулата назад. Мы все подтвердим, что он твой раб.

— Да не раб он, Том! — недовольно воскликнул Ивась.

— Это понятно! Но так будет лучше.

Ивась два дня раздумывал, как подойти к этому скользкому делу. Всё время, уйдя в глухое место, упражнялся со шпагой, ножом и пистолетом.

Харкорт не отличался большим умением, но был смел, напорист и нагл. И в силе он намного превосходил Ивася. И всё же это не останавливало парня.

И вот на третий день многие собрались в тени дерева и распивали предпоследний бочонок вина. Ивась лишь делал вид, что пьёт, прислушивался к разговорам. И когда заговорили о рабах и женщинах, он тронул Харкорта за руку, обращая на себя внимание.

— Джек, тебе не приходило в голову, что ты незаконно присвоил себе моего раба и ещё искалечил его? Как он теперь будет работать?

— Ты это о ком, парень?

— Об Ариасе. Все знают, что он всегда принадлежал мне, — Ивась повернулся к собутыльникам, ища поддержки.

— Это было давно, Джон! Ты обещал достать себе другого. И не я повинен, что тебе это не удалось.

— Никто ничего не обещал, Джек, — отозвался юноша. Он немного волновался, однако держал себя в руках. — Так что я его забираю прямо сейчас.

— Что-о! Ну-ка, попробуй, сопляк! — Харкорт покачал перед носом Ивася увесистым кулаком.

Юноша резко оттолкнул руку, крикнув запальчиво:

— Ты что, Джек, хочешь драки? Так я не посмотрю, что ты здоровый бык. На кулаках я не собираюсь!

Харкорт зарычал, размахнулся, Ивась слегка отклонился и кулак буяна угодил в матроса, сидящего рядом.

Хохот и ругань огласили поляну. Харкорт тут же получил ответ, но дальше этого дело не пошло.

Том прикрикнул на Харкорта, решительно заявив:

— Джек, ты должен выполнить требование Джона. Он прав, и вернуть раба ты обязан. Джон, можешь брать свою собственность, — повернулся Том к юноше.

— Только через мой труп! — заорал Харкорт. — Никогда этот ублюдок ничего от меня не получит!

— Все слышали, ребята? — оглядел Том собравшихся. — По обычаю нашего братства всякий спор решается поединком. Харкорт, ты виновен и Джон выбирает оружие. Расступитесь, ребята! Дайте место для поединка!

— Секундантов, секундантов выбрать! — пронеслось над возбуждённой толпой. Джон выбрал Джошуа Пейтона, Харкорт своего друга Джона Пертхема.

Секунданты определили условия поединка, заявив, что победитель получает в награду раба и фунт стерлингов в любом виде.

Джон выбрал шпагу с кинжалом. Харкорт хорохорился, но было видно, что он уже не так ретиво готов защищать своё достоинство и право. Но отступить он не мог. Даже его друзья не смогли встать на его защиту.

Ивась впервые участвовал в поединке, и это сильно волновало его. Руки вспотели, и он раздобыл перчатку у какого-то матроса.

Бойцы встали друг перед другом, поприветствовали толпу, секундантов, друг друга. Распорядитель в лице Тома разрешил поединок, махнув рукой.

Харкорт тут же ринулся в атаку. Ивась стушевался от столь резкого нападения, отступал, не очень уверенно отражая клинок англичанина. В голове билась мысль, что он должен не просто победить, а победить со смертельным исходом, ибо в противном случае месть Харкорта обязательно достанет его когда-нибудь. Это он сознавал твёрдо.

Матросы уже заключили пари и воплями сопровождали каждую удачу или промах бойцов. Не прошло и минуты, как Ивась немного успокоился. Он понял, что Харкорт с трудом парирует его выпады. Винные пары тому способствовали. Его напор постепенно слабел, а Ивась стал фехтовать очень экономно и расчётливо. Он не очень спешил.

И лишь острая боль в руке, куда дотянулся клинок Харткорта, заставила юношу перейти к активным действиям. Рана была незначительной, вызвала однако волну криков и споров.

Ещё полминуты поединка — и удары и выпады англичанина стали вялыми, Ивась с лёгкостью уходил от его наскоков. В один из выпадов юноша дотянулся до его плеча, основательно его распоров. Харкорт немного растерялся, на мгновение потерял бдительность — и клинок юноши тут же вонзился тому в живот. Кинжал в левой руке метнулся к Харкорту, пронзил шею, и кровь горячей струёй брызнула в лицо Ивася. Он ослеп, но противник уже упал, хрипя и дёргаясь.

Гробовая тишина прервалась воплями и криками.

Ивась почти ничего не видел, спешил стереть кровь с глаз. Секунданты в считанные секунды установили смерть Харкорта и объявили поединок за Джоном

Том попросил тишины и объявил громко:

— Поскольку Харкорт мёртв, вся его собственность переходитк победителю! Побеждённого похоронить с почестями, достойными нашего храброго Харкорта!

Ивася поздравляли, а он ничего не чувствовал, кроме сильнейшей усталости и опустошённости. Лишь мысль, что он освободит сейчас Ариаса, придавала ему бодрости и успокоения.

— Омелько, пошли освобождать Ариаса. А то я что-то неважно себячувствую. Противное это дело — биться с товарищем.

— Он сам напросился, Ивась. Что тут теперь поделаешь? А ты здорово его подловил! И почему так медлил? Он давно должен был лечь.

— Хотел наверняка, Омелько. Боялся, что могут остановить бой в случае ранения. Этот англичанин сильно был мстительным, да упокой эго душу Господь!

Ариас встретил весть о кончине своего хозяина радостным блеском глаз. Они с Ивасём обнялись и юноша спросил участливо:

— Ты сможешь поправиться, Ар? Я тебя откормлю, отдых излечит тебя окончательно. Мы немедленно отправимся на серный источник и ты быстро наберёшься сил. Но сначала надо поесть. Где тут еда? Сколькобыло рабов у Харткорта?

— Я и ещё старый Педро. Ты должен его помнить.

— Давай его сюда, Ар. Теперь вы свободны, но не очень это показывайте, а то эти англичане будут беспокоиться. Нам это ни к чему.

Друзья мирно сидели в хижине Харкорта, ели, пили вино, принесённое Омелько, и вопи неторопливые беседы на испанском.

— Ты здорово преуспел в языке, Хуан! — улыбался Ариас. — Как это тебе удалось?

— Сам не знаю, друг! Много старался говорить в походе с мулатами и неграми. И у нас был пленный испанец, так я три дня от него не отходил, Пока его не высадили в одном селении.

Что собираешься делать, Хуан? Здесь оставаться или?..

— Это самый трудный вопрос, Ар. Может, что и придумаю. Будешь со мной?

— Хотелось бы, Хуанито! Кто ж меня сможет защитить в этом мире рабства?

— Это верно, Ар. Сам ты опять попадёшь в рабы, хоть и бумага будет.

— Тогда я с радостью согласен, Хуанито! Педро, а ты что скажешь?

— Я уже не так молод, друзья. Уже скоро сорок стукнет. Куда мне угнаться за такими молодыми, как вы?

— Петро, ты мужик в самом соку! — Ивась грубо хлопнул мулата по голой спине. — С нами окрепнешь, ещё сослужишь и себе и нам. Я об этом позабочусь. А теперь поспешим на озеро. Мне не терпится побултыхаться в его тёплых водах. Без них ты, Ар, долго будешь выздоравливать. Потом приберёмся в этой хибаре и будем жить и думать, что делать.

Вскоре Том определил число желающих остаться на острове и тех, кто мечтал вернуться на родину. Последних было меньшинство, всего четырнадцать человек.

— Теперь как решить вопрос отъезда? — спрашивая Том. — Вас слишком мало и вы не сможете управиться с судном.

— Мы возьмём десяток негров, — заявил Хоун.

— Никаких негров вы не получите, — решительно заявил Том. — Мы отдаём в ваше распоряжение судно, так вы хотите ещё и негров? Так дело не пойдёт!

— А как же нам вернуться домой? Мало того, что у нас нет капитана, так и людей мало! — Пертхем не на шутку разошёлся.

— Это ваши заботы, — Том не отступал. — Значит, следует добыть меньшее судно, тогда вы сможете его обслужить и довести до места.

— Это долгая басня с другим судном, — бросил Кейто. — А мы хотим уйти побыстрей, пока время ураганов не пришло.

— Судно ваше, готовьте его и отваливайте, — стоял на своём Том. — А если хотите рабов, то мы можем продать их вам.

— Ещё чего! — взвился Хоун. — Так не годится.

— Тогда отвалите тысчонку за судно, — предложил Пейтон. — Нам тут без рабов самим не управиться. Выбирайте, ребята!

Спор зашёл в тупик и потом долго не мог разрешиться. К тому же старые мулаты, уже достаточно постигшие судовую науку наотрез отказались ехать в Англию, а новые ничего не понимали в этой науке, к тому же совершенно не освоили ещё английский язык.

В конце концов согласились на совместный выход в море с целью добыть меньшее судно, на котором можно было достичь Англии.

Хоун теперь засел за карты, пытался разобраться с инструментами. Но он и читать-то не умел, а не то, чтобы постичь науку кораблевождения хоть в малых объёмах.

Судно с командой в двадцать пять человек вышло в море, взяв курс на север. И им довольно быстро повезло. Не изошло и недели, как удалось остановить подходящее судно на тридцать тонн меньшее.

Сопротивление быстро сломили, потеряв всего троих ранеными. Но среди них оказался и Хоун.

Испанцев всех затолкали в шлюпку и отпустили, оставив без гроша. А до ближайшего берега больше ста миль.

Том поспешно готовился к расставанию. Особого дела с переходом на новое судно не было. Для четырнадцати человек команды провианта вполне хватало, а воду можно будет набрать в любом месте.

Суда разошлись без особых ритуалов прощания. Лишь письма и устные вести некоторые матросы просили передать родным, обещая переселить их сюда.

Глава 15

— Раз мы вблизи Пуэрто-Рико, то не грех посмотреть, чего можно добыть в этих водах, — заявил Том. — Нас слишком мало, но идти пустыми домой как-то душа не лежит.

— Ближе всего Гуаяма. — предложил Пейтон. — Там можно купить десяток рабов. Мы как раз захватили денег на такое количество.

— Хорошо, — согласился Том совсем без желания. — Лишь на один-два дня.

— Больше нам и не понадобится, — уверенно ответил Пейтон.

— Джон, поедешь в город и попытаешься купить с десяток негров. С тобой пойдут Ариас и Джозеф. Вы достаточно знаете язык. Хотя Джозеф болен.

Гуаяма, прелестный городок, утопающий в зелени цветущих кустов и грациозных пальм, показался Ивасю райским местом. Несколько любопытных смотрели, как он с Ариасом высадились, осмотрелись, и мулат обратился к одному из зевак, одетому лучше других;

— Сеньор, мы хотели бы приобрести рабов. Такая возможность здесь имеется? Не больше десятка для начала.

— Что можно с десятком рабов, парень?

— Пока денег мало для большего, — ответил мулат.

— На рынке сейчас ничего вы не купите. Надо съездить на ранчо к дону Мигелю де Тояда. У него всегда есть, что продать.

— А как туда проехать, сеньор!

— Это три лиги на запад. Туда ведёт широкая тропа, и сворачивать никуда не надо. Да любой извозчик знает туда дорогу. Только скажите имя этого сеньора. А извозчика легко раздобыть за тем углом, — и зевака указал рукой в сторону виднеющейся церкви в ста шагах.

— Спасибо, сеньор! — и мулат, обратившись к Ивасю, проговорил с почтением: — Дон Хуан, можно идти.

Ивась слегка склонил голову в знак благодарности за сведения.

— Чёрт! — ругнулся Ивась. — Не думал, что это так хлопотно. Что, если мы к вечеру не успеем вернуться? Том может что-то предпринять… — и Ивась многозначительно посмотрел на Ариаса.

Большое поместье де Тояда располагалось на пологом холме, а вокруг простирались плантации сахарного тростника, бананов и ананасов. Среди их тени мелькали тёмные фигурки рабов, склонённых в работе.

Дон Мигель сидел под деревом, усыпанным розовыми цветами, пил охлаждённое вино. Он с любопытством встретил большими карими глазами тарантас с Ивасём и слугой. Довольно грузный господин был среднего поста с бородкой и усами, тронутыми сединой. Пышная шевелюра слегка кучерявилась, весь он источал довольство, важность и успех.

— Чем могу, сеньор? — сделал он шаг в сторону тарантаса.

— Дон Хуан де Рето, — представился Ивась заранее придуманной фамилией.

— Вы португалец, дон Хуан? Вы ещё плохо говорите, и я так подумал, простите. Что вас привело ко мне?

— Чисто деловые обстоятельства, дон Мигель, — поклонился Ивась, старательно выговаривая слова.

— Тогда прошу к столу. Сегодня хоть и не очень жарко, но выпить никогда не мешает. Проходите, дон Хуан!

Чёрный мальчишка в белоснежной сорочке примчался с чистым стаканом из стекла. Наполнил его красным вином, а хозяин радушным жестом пригласил гостя садиться в плетёное кресло.

— Итак, молодой человек, — поставив недопитый стакан на стол, проговорил испанец. — Я слушаю вас. Но вы так молоды!

— Когда-то начинать надо, дон Мигель, — улыбнулся Ивась. — Мне рекомендовали вас, как продавца рабов, дон Мигель. Я прибыл за этим.

— Гы! Это вконец может меня рассмешить, дон Хуан. Городские вечно придумывают и преувеличивают мои возможности. Всё же обсудить этот вопрос не составит труда.

Появилась сеньора в сопровождении молоденькой сеньориты. Одетые легко, достаточно богато, они приближались к столику от крыльца, видимо заинтригованные гостем.

Ивась встал, помня элементы этикета.

— Дон Хуан, это моя жена, донья Эстер, и дочь, сеньорита Мунтала. Девочки, это дон Хуан де… — простите, не вспомню фамилию, — повернулся он к юноше.

— Де Рето, дон Мигель, к вашим услугам, — и Ивась галантно, как казалось ему, поклонится женщинам.

Хозяин добавил небрежно:

— Он португалец и говорит весьма смешно, не обессудьте его, девочки, — дон Мигель искренне улыбался. Ивась подумал, что этот сеньор должен быть весьма популярен среди женщин.

Женщины сели в такие же плетёные кресла и принялись бесцеремонно разглядывать молодого человека, ничуть не заботясь о приличиях.

Ивась сильно смутился, даже покраснел и ждал, когда женщины дадут ему продолжить переговоры, ещё даже не начатые.

Подошёл Ариас, поклонился, спросил учтиво:

— Сеньор, извозчика отпускать?

— Нет-нет! Мы скоро возвращаемся, Ариас! Пусть ждёт.

— Дон Хуан, об этом не может быть и речи, верно, Эстер? — повернулся он к жене и дочери.

— Разумеется, Мигель, — ответила сочным голосом донья Эстер. — Мы не позволим такому юному кабальеро покинуть нас столь скоро.

— Простите, но я никак не могу остаться, — взмолился юноша. — Это договор, и нарушить его я никак не могу, дон Мигель!

— Юноша, лучше поговорим об этом завтра, а извозчик может уезжать. Эй, Торибио, заплати ему и прогони!

Не успел Ивась возразить, как извозчик уже развернул клячу и погнал к городку, оставив Ивася в растерянности и смятении.

— Вы очень опрометчиво поступили, дон Мигель, — заикаясь, пролепетал Ивась. — Меня в порту ждёт судно, и может случиться так, что оно уйдёт без меня, сеньор де Тояда! Что тогда мне делать?

В голосе Ивася звучали неподдельные нотки отчаяния.

Испанцы с весёлыми лицами принялись успокаивать юношу, а Мунтала с милой улыбкой принялась расспрашивать о жизни в Португалии.

Он прикинулся таким расстроенным, что не смог отвечать, и только вытирал потное лицо и шею цветным платком. Приходилось тщательно прятать огрубевшие на работе руки, он комкал свой платок и тем достигал желаемого.

Так и получилось, что Ивась вынужден был остаться ночевать на этом ранчо, и до глубокого вечера сидеть на веранде в обществе хозяев. Около крутился мальчик лет десяти, сын и наследник дона Мигеля.

Ему отвели комнату с чистой постелью, пологом из кисеи от мошек. На полу положили матрас для Ариаса, но уже без полога. Всё это было для них ново, необычно. Перед сном дон Мигель настоял, чтобы Ивась искупался в небольшом озерце, шагах в двухстах от дома. Это особенно было приятно.

Когда они с Ариасом улеглись, Ивась заметил:

— Чёрт! Всё же богатым быть хорошо, а, Ар! Смотри, как нас устроили? Даже ты, наверное, никогда не спал на такой постели.

Мулат был взволнован, озабочен, но ответил:

— Всё это так… — он поколебался, потом всё же добавил: — Дон Хуан, но в какой сказке можно услышать, что такие, как я могут рассчитывать на подобное?

— Не говори, Ар! У меня есть деньги, у тебя тоже немного. Подумать надо, как не потерять их, не разбросать по ветру, а заставить приносить новые деньги! Что на это скажешь, Ар?

— Дон Хуан… вы не называйте меня так. А то могут услышать и что подумают? Тут надо быть осторожными.

— Ты прав, Ариас. Я как-то забыл. Но что мы будем делать, коль судно уйдёт без нас? Или будут ждать?

— Кто ж его знает! Будем уповать на милость Девы Марии, дон Хуан!

После отменного завтрака, опять с вином, дон Мигель уехал по делам, так и не захотев продолжить вчерашние переговоры.

— Только после сиесты, дорогой мой дон Хуан! Сейчас я сильно занят, а вернусь к обеду. А вы пока развлекайтесь с моей дочерью и супругой, ха-ха!

Ивась проводил испанца недовольными глазами. Подозвал Ариаса.

— Ты должен немедленно идти в город и предупредить наших, что я задержался, и что рабы ещё не куплены. Пусть повременят с отплытием. Я попрошу у сеньоры мула или лошадь для тебя.

Вскоре мул под седлом ожидал мулата. Тот ещё раз выслушал наставления Ивася, вскочил в седло и погнал животное к городку.

Хоть настроение юноши было отвратительное, но общество Мунталы оказалось очень приятным. Девушка не отходила от юноши, и он смог предположить, что у неё общества практически не было, а юная кровь играла, требовала своего. У взрослой сеньоры Эстер был вид радушной и любезной хозяйки.

Дон Мигель устало слез с коня, раб отряхнул его штаны, увёл лошадь.

— Что, дон Хуан, вы проголодались? Я смертельно хочу есть. Идите к столу, а я умоюсь и переоденусь. Как провёл наш гость время?

— Должен признаться, дон Мигель, что я сильно обеспокоен. Я даже послал слугу в город за советом и предупредить, что я задерживаюсь.

— Вот это правильно, мой юный друг! Надеюсь, моя Мунтала вам не наскучила? У нас редко бывают гости и ваш приезд можно считать счастливым событием. Используйте его, дон Хуан, ха-ха!

Ивась неопределённо пожал плечами, покраснел, чем вызвал прилив веселья у хозяина. Но тот спешил, скоро удалился, а Ивась погрузился в приятные и волнующие мысли. И они крутились вокруг девушки с её весёлыми разговорами, игрой глаз и жеманными уловками. Всё это Ивась воспринимал не совсем благосклонно, но общество привлекательной молодости слишком волновало, возбуждало, плодя мысли одна другой греховнее и красочнее.

Наконец после сиесты дон Мигель соизволил перейти к делу.

— Следуйте за мной, юноша. Я покажу свой товар, и мы приступим к его оценке.

Они прошли шагов двести через рощу, заросшую кустарником. Перед ними открылся целый посёлок низких бараков из жердей, покрытых пальмовыми листьями и стеблями кукурузы.

— Вот сюда, прошу вас, — дон Мигель указал на полуразвалившийся сарай с прохудившейся крышей.

В полумраке, пронизанном тонкими лучами солнечного света, Ивась увидел лежащих и сидящих негров и мулатов. Все они были сильно измождены, больны, смотрели обречённо и уже без страха.

— Здесь полтора десятка рабов, дон Хуан, — широко показал рукой хозяин. — Вы просили десяток. Выбирайте.

Ивась прошёлся по сараю, устланному грязной вонючей соломой. Вонь от рабов была жуткой. Редко кто выглядел хоть немного прилично. Многие в язвах, ранах, с исполосованными спинами. И все находились на цепях, на одном длинном, во всю длину сарая, железном штыре. Зрелище было жуткое.

— Но они, дон Мигель, все больные и вылечить их вряд ли удастся, — проговорил Ивась убитым голосом.

— Немного свежего воздуха, еды — и они опять будут здоровыми и работящими. Этот товар необыкновенно живуч и вынослив, дон Хуан. Не то, что индейцы. Потому они и вымерли так быстро. Хлипкий народец, я вам скажу!

— Вы давно здесь живёте, дон Мигель?

— Я здесь родился, юноша. Мой отец прибыл сюда в числе одних из первых. И всё это, — он обвёл рукой вокруг, — приобретено его усилиями.

— Простите, дон Мигель, — растерянно говорил Ивась. — Я вряд ли свои деньги смогу вложить в это дерьмо, простите, дон Мигель.

Хозяин откровенно засмеялся. Он был весел и тогда, когда Ивась под конец заявил, волнуясь:

— Я сожалею, что потратил столько времени и всё впустую, сеньор де Тояда!

Голос Ивася дрожал, он старался держаться достойно, это ему не удавалось, а хозяин без тени смущения, со смешком, говорил:

— Молодой мой друг! Кто же вам продаст хороший товар, когда такая нехватка рабочих рук? Берите, хоть половина будет жить и работать, а так вы останетесь вовсе без рабов. Отдам по песо золотом за штуку. Не прогадаете. Это бросовая цена, уверяю вас, юноша! Только из сочувствия к вам и расположения моих девочек. Берите!

— Мне неохота без совета брать на себя такие расходы, сеньор де Тояда.

— Берите! Но не думайте, что я сбавлю цену. Пусть лучше подыхают!

— Я подожду, пока приедет мой слуга, дон Мигель, простите.

— Что ж, юноша. Ваше дело, но для начала, и эта сделка могла бы вам принести приличный доход.

— Я всё же подожду, дон Мигель. И подумаю. Хорошо бы знать, что за болезни у этих черномазых рабов?

— Ничего страшного, дон Хуан! Простое недомогание и лень! Больше ничего!

Всё же Ивась, сильно нервничая, отказался от сделки. Проклинал себя за столь опрометчивое решение связаться с этим сеньором. А тут ещё Ариас из города не возвращается! Что может его задерживать там? Что-то тревожно стало на душе, беспокойно.

Дон Мигель тем временем, будто ничего не произошло, предложил: — Хотите посмотреть других рабов в работе? Сами убедитесь, что эти скоты лишь жрут, а работать не хотят.

— С удовольствием, дон Мигель, — тут же отозвался Ивась, стремясь побыстрее покинуть это кладбище живых.

Им оседлали по лошади. Дон Мигель не переставал говорить, расхваливая своё хозяйство, превозносил Его Величество и могущество Испании. И между прочим дал понять собеседнику, чтоПортугалия под властью Испании сможет поправить свои пошатнувшиеся позиции в мире.

Только теперь Ивась сообразил, что Португалия теперь во власти Испании. Это даже обрадовало его. Стало легче говорить и рассуждать. И поведение его могло быть вполне оправдано, хоть и достаточно подозрительно.

Они за полтора часа объехали несколько плантаций. Везде под неусыпным наблюдением надсмотрщиков трудились рабы. Их частенько били, вид их говорил о непосильных условиях жизни, и ни один не показался Ивасю достаточно крепким и здоровым.

— И сколько стоят эти рабы, дон Мигель? — скромно, но настойчиво, спросил Ивась, кивая в сторону троих негров с мотыгами в руках.

— Не менее двадцати песо, мой юный друг. Так что та мизерная цена, которую я назначил за больных, ничто по сравнению с этими.

Ивась ужаснулся дороговизне рабов. И подумал, что его денег и на пятерых рабов не хватит. Сильно захотелось вернуться на корабль. И ещё сильнее — увидеть Ариаса с его новостями.

Мулат появился лишь в сумерках. Мул был весь в испарине, конюх сокрушённо покачал головой и поспешил увести измученное животное подальше от придирчивых глаз хозяина.

Ариас почтительно застыл в дверях, ожидая, когда Ивась обратит на него внимание. При свете канделябра юноша пытался играть в кинолу и был особенно сосредоточен. Рядом сидела Мунтала, всячески отвлекала его. Донья Эстер играла серьёзно, но слегка проигрывала, а дон Мигель легко выигрывал, был в приподнятом настроении, разговорчив. Он легко манипулировал картами, Ивась проигрывал, и этот проигрыш уже достигал золотого песо. Но отказаться от игры он не решался. И лишь заметив Ариаса, вскочил, пробормотав:

— Извините, сеньоры! Я немедленно должен поговорить со слугой. Это для меня очень важно, простите!

Он поспешно поклонился и удалился, толкнув мулата к выходу.

— Что так долго, Ар? Рассказывай!

— Плохи дела, Хуан, — шептал мулат. — Про судно догадались. Они вынуждены были перейти на внешний рейд. По городу ходят слухи, что должны послать к нему флотилию шлюпок с людьми и захватить его.

— И что же? Ты ездил на судно?

— Куда там, Хуан! И ялика больше нет. Хорошо, что меня никто не признал! Но поговаривают и про нас. И очень страшные кары нам сулят. Завтра могут появиться здесь.

— Вот влипли, так влипли, Ар! Что же делать?

— Хорошо бы пробраться в город, там найти лодку и доплыть до судна. Я так думаю, что при таком малом количестве людей на судне, его легко захватят. Но они и сами могут отойти от бухты и вернуться на остров.

— Это будет слишком тоскливо, Ар! Куда нам тогда деваться? Здесь нас в считанные часы изловят. А мы ничего де знаем об острове. Куда податься?

— Едем в город, Хуан! Это единственное, что может спасти нас.

— На чём ехать? Кто нам даст животных?

— Ты тут гость и довольно важный. Все это знают. Пройдём в конюшню, и никто не откажет тебе в муле. Хоть одного, но добыть надо. Иди, Хуан, не теряй времени!

— А чёрт с ними, с хозяевами! Пошли, поможешь!

Они быстро дошли до конюшни. Конюх с удивлением встретил их, попытался возразить.

— Ты как разговариваешь с белым человеком? Раб вонючий! Немедленно двух мулов оседлать! Хозяин приказал!

Этот довод помог. Конюх вывел мулов, их быстро оседлали и два незадачливых пирата вскочили в сёдла.

До города доехали за полчаса. В порту было пусто. Гавань погружена в темноту. Ни один огонь не светился в ночной темноте.

Ивась остался с мулами, а Ариас пошёл искать кого-нибудь для расспроса. Вскоре он вернулся. Был озабочен и испуган.

— Что? Дела плохи?

— Наше судно ушло, Хуан! Час назад подняло паруса и удалилось. Как раз, когда я отъехал к тебе.

— Почему так поспешно, Ар?

— Целая флотилия шлюпок с сотней вооружённых людей собралась атаковать «Миньон», Хуан. Что им оставалось делать?

— А что теперь делать нам? Куда податься? Тюрьма по нам уже плачет!

— Пока не поздно и нас не хватились, хорошо бы подальше улизнуть, — не очень уверенно ответил Ариас. — Лучше всего на запад. Туда ведёт дорога, и за ночь мы сможем покрыть большое расстояние.

Ивась машинально поправил шпагу и пистолет за поясом. Долго раздумывал, пока в отчаянии не махнул рукой, бросив Ариасу:

— Погнали, раз ты уверяешь, что так лучше! Садись!

Они быстро покинули городок, углубились в прибрежные заросли, где петляла довольно наезженная широкая тропа. Она позволяла ехать рядом, так как здесь часто проезжали повозки и двуколки. Ехали не торопясь, экономя силы мулов. Каждый думал свою думу, молчал, боясь спугнуть друг друга.

До утра миновали три крохотных селения, останавливались только для того, чтобы напоить животных и дать немного пощипать травы. Сами в спешке не захватили ни еды, ни воды, и только мечтали где-нибудь раздобыть еды и вина.

— Надо потерпеть, Хуан, — говорил Ариас на предложение зайти в селение и купить еды. — Пусть подольше никто не видит нас. На день лучше укрыться в лесу и отдохнуть. Может, чего и добудем перекусить.

— Эх! Дураки мы с тобой, Ар! Ни о чём не подумали! Опытный человек до этого не дошёл бы. Но делать нечего. Не привыкать. Обойдёмся!

Ещё до рассвета продрались через сплетение лиан и густого кустарника. Шагах в двухстах от дороги расседлали животных, сами улеглись отдохнуть.

Они быстро заснули и проснулись только часа через три, когда солнце уже палило, скупо пробиваясь через гущину листвы.

— Пойду поброжу, Хуан, — молвил Ариас. — Надо поискать хоть какой еды. А ты сиди тихо и не ходи кругом. Заблудиться раз плюнуть.

— Хорошо, Ар. Иди, но долго не броди. Мне не очень приятно тут одному сидеть. Кстати, сколько мы за ночь проехали, как ты думаешь?

— Миль около двадцати будет, я думаю. Далековато. Ещё бы столько незамеченными — и можно будет выходить на люди.

— Жаль, что я не помню карту острова. А смотрел её когда-то. Вот дурень!

— Что уж теперь сетовать, Хуан! И так разузнаем что-нибудь. На дороге обязательно встретим людей и расспросим. Ладно, я пошёл.

— Пистолет проверь на всякий случай, Ар, — посоветовал Ивась.

После захода солнца, изрядно голодные и злые, парни выбрались на дорогу. Отдохнувшие и насытившиеся мулы трусили мелкой рысью. Ветер с моря доносил характерные запахи. Они бередили воспоминания, заполняли нутро тоской, и говорить не хотелось. Сонные селения проезжали в сопровождении собачьего лая, но никто не выходил взглянуть на проезжающих.

— Хорошо, что никто не видит нас, — говорил Ивась, проехав одно из селений в несколько хижин.

— Не будь таким уверенным, Хуан. Здесь так редко встретишь путника, что пропустить наш проезд невозможно.

— Значит, о нас будут знать здесь? — Ивась с удивлением посмотрел на Ариаса. Тот усмехнулся, кивнул, но успокоил: — Только люди здесь не любят выносить из своих сел ничего лишнего. Дальше ничего, как правило, не выходит. Да и вряд ли в каждом селении могут разглядеть нас, тем более запомнить. Но быть готовыми к этому не помешает.

— Когда же мы добудем еды? Я уже сыт по горло кукурузой и сахарным тростником! Охота пожевать чего-то основательного, Ар.

— К полудню обещаю это, Хуан. Сам уже качаюсь от голода.

Поздним утром беглецы выехали на дорогу, немного передохнув в лесу. Впереди маячила одинокая двуколка, запряжённая мулом. Её догнали. В ней сидел пожилой мулат в широкополой дырявой соломенной шляпе, скорее колпаке, и мурлыкал монотонную мелодию.

— Буэнос диас! — приветствовал того Ариас, поравнявшись. — Куда едешь?

Мулат вскинул голову, удивлённо оглядел всадников. Ответил с боязнью:

— В Ла-Рубию, сеньоры.

— Так это совсем близко! — сделал вид, что знает, Ариас.

— Две мили, не больше, сеньор. Вы из Лас-Бонитас?

— Нет. Мы с гор, — и Ариас неопределённо махнул в северном направлении.

— Наверное, из Понсе, — с уверенностью проговорил мулат.

— У тебя нет ли для нас чего-нибудь пожевать, амиго? Забыли захватить еду.

Мулат молча порылся в корзине, протянул пару лепёшек и два яйца, сваренных вкрутую. Заметил с видимым сожалением:

— Больше ничего не могу предложить, сеньоры.

— Спасибо и на этом, амиго, — и Ариас бросил мулату три мараведи.

— Вы так добры, сеньоры! Спасибо! Да благословит вас Дева Мария!

Путники пришпорили мулов, обогнали мулата и с жадностью в момент проглотили скудный завтрак, только разжёгший аппетит.

В Ла-Рубио наши друзья зашли в крошечную таверну. Там в такой час никого ещё не было.

Хозяина нигде не было. Ивась сел за стол, постучал эфесом шпаги. Появилась молодая некрасивая девушка лет шестнадцати.

— Чего желают сеньоры? — спросила она с поклоном.

— Мяса побольше, овощей и фруктов, — ответил Ивась и получил от Ариаса зрительный упрёк. — И вина, лучшего, сеньорита, — улыбнулся юноша.

— Придётся подождать, сеньоры. А фрукты подам тотчас, и вино.

Юноши сдерживали себя от поспешности, грызли мякоть фруктов и неторопливо переговаривались.

Из разговоров хозяина с дочкой Ариас догадался, что дорога на Понсе ответвляется в миле на восток от селения. Они её видели, но не обратили внимания. А для путаницы, Ариас спросил хозяина:

— Сколько миль до следующего селения?

— До Кампо-Секо? Всего четыре мили, сеньор. И дорога прямая. Сбиться невозможно. Спасибо вам, сеньору, да будет благословение вам Всевышнего, — и принял плату с крохотной надбавкой.

— Поедем дальше, потом свернём на Понсе, — предложил Ивась.

— Это уже большой город, Хуан. Мы ещё удивлялись, видя, что строят у моря.

— В том месте, где была дорога на север?

— Слыхал, что там будет порт для Понсе. Город-то немного удалён от моря.

— На много? — спросил Ивась.

— Не знаю. Но вряд ли, если собираются строить порт. Поедем и узнаем.

К вечеру путники оказались в Понсе. Городок намного больше Гуаямы, расположенный в предгорье, окруженный зелёными горами, синевшими в лучах заходящего солнца.

— Тут наверняка имеется постоялый двор, Хуан. Поищем его?

— А есть возможность поселиться в частном доме? Хоть небольшом, но подальше от любопытных глаз. Нам это ни к чему.

— Если не очень перебирать, то это не составит труда. — И Ариас тут же стал расспрашивать местных ребятишек о такой возможности. И скоро им указали довольно ветхий домик под соломенной крышей, где проживала одинокая испанка с внучкой лет восьми.

Донья Корнелия, как звали испанку, была представительной женщиной с признаками былой красоты и знатности. Она без лишних слов предоставила юношам крохотную комнатку с одним окном, затянутым бычьим пузырём.

— Сеньор ляжет на топчане, а слуга может на соломенном матрасе. Белья предложить не могу, извините, — голос у неё был грубоватый, но правильное и чёткое произношение слов, показалось Ивасю интересным.

— Сеньора может не беспокоиться, — заверил её Ивась. — Мы люди не избалованные и вполне разместимся здесь. Плату внесу за неделю вперёд. Не возражаете, сеньора?

— С удовольствием принимаю ваше предложение, дон…

— Хуан, сеньора. Хуан де Варес, и без дона, пожалуйста. Слишком молод я для дона перед такой солидной сеньорой, — и Ивась приветливо улыбнулся.

— Я вижу, что вы не испанец, Хуан. Кто вы?

— Из Португалии, сеньора. Только недавно прибыл в Новый Свет. Ищу себе место под солнцем. А пока осматриваюсь.

— Деньги имеются, юноша?

Ивась смутился, а донья Корнелия заметила грубовато:

— Смущаться нечего, юноша. Без денег здесь вы ничего не добьётесь. Это говорю вам я, Корнелия. И ещё, юноша. Поостерегитесь выдавать себя за португальца. Вы на него нисколько не похожи. По акценту и поведению. Уж это я вам говорю со знанием дела.

— Но… сеньора… Я и не…

— Не оправдывайтесь, юноша. Это ни к чему. И меня совершенно не касается. Так что живите без страха. Я не любительница выдавать секреты других.

Ивась всё больше и больше присматривался к этой странной сеньоре. Она сильно его интриговала. Этот контраст с её поведением, говором, манерами и той бедностью, в которой она живёт.

А устроившись в комнатке, Ариас прошептал таинственно:

— Эта баба ведьма! Заметил, какие у неё глаза?

— Пусть так, да что нам до этого? Приняла она нас хорошо, что ещё нужно?

— Боязно, Хуан! Вдруг порчу наведёт?

— Не дури, Ар. С чего ей на нас порчу наводить? Спи, а то мы устали, а завтра необходимо разведкой заняться. Тоже устанем изрядно.

Донья Корнелия с внучкой встали рано. И к пробуждению юных путников у них уже готов был завтрак. Скудный, но, как заметила донья Корнелия, очень полезный.

— Меньше мяса ешьте, юноши. Господь велел больше овощами да злаками питаться. И поститься не забывайте, — и донья Корнелия пронзительно глянула на мулата. Тот немного поёжился. — А ты, Ариас, не больно труса празднуй. Я не съем тебя! — И она как-то странно закудахтала.

Девочка, её звали Эсмеральда, тихо прыснула смешком. Женщина строго на неё посмотрела и та тут же убежала.

— Строго держите вы её, донья Корнелия, — заметил Ивась.

— Нас, женщин, и надо так держать. Слишком мы вредничать любим и жадны до злата. Греховны по сути мы.

— Не все же погрязли в грехе, донья Корнелия, — со смущением молвил Ивась.

— Потому что не у всех семьях дают волю женщинам.

— А мужчины? С ними как?

— Мужчины воины, защитники, добытчики. Им необходима свобода. Они распорядители жизни, юноша.

— Вы мудрая женщина, сеньора. И мне сдаётся, что вы не из простых.

— Это не твоего ума дело, юноша! — в голосе прозвучало недовольство.

— Уверен, что вы перегружены опытом и знаниями жизни, сеньора. Не поможете ли вы мне подыскать хотя бы временное занятие, чтобы оплачивать текущие расходы на жизнь? Очень был бы благодарен вам, сеньора.

Она пристально глядела в его глаза, так, что юноша в большой степени забеспокоился, чем надеялся.

— У тебя смутно на душе, Хуан. Поговорим об этом позже. Эсмеральда! Где ты, паршивая коза? Убирай посуду и комнату сеньора!

— Нет, Хуан, что ни говори, а эту бабу я боюсь. Жутко становится под её взглядом. Но с тобой она говорит вполне приветливо.

— Что-то мне подсказывает изнутри, что она может быть нам полезной. Я в этом уверен, Ар.

— Дай-то Бог! Нам и так выпало слишком много неприятностей.

Юноши неторопливо обошли весь городок часа за два, познакомились с достопримечательностями, которых, правда, было совсем немного. И теперь довольно сносно ориентировались в переплетении узких грязных улочек.

В хибарку сеньоры они вернулись в сумерках, так ничего путного и не разузнав. Сам Ивась, помня предостережения сеньоры, не очень лез с разговорами, а на Ариаса смотрели с пренебрежением, как на раба.

Дни шли за днями. Ариас подрабатывал разными мелкими работами, что давало скудно прокормиться, но приходилось прибегать и к золотому запасу. А его было не так много. Продавать мулов не решались, надеясь, что они могут вскоре пригодиться.

Прошла неделя. Донья Корнелия бесцеремонно вошла в душную комнатку, где собирались отдохнуть юноши. Те встали, вопросительно устремив взгляды на женщину в чёрном платье.

— Отдохнули, юноши? Но вы ещё слишком молоды, чтобы переживать по этому поводу. — Она села на топчан Ивася. — Я обещала вам подыскать работу. Так вот, я её вам нашла.

— Господи! Неужели, сеньора? Я так благодарен вам, донья Корнелия!

— Погоди кричать попусту, юноша. Эта работа не для тебя, но другой пока нет. И я не советовала бы тебе пренебрегать ею.

— Почему не по мне, донья Корнелия? — удивился Ивась. — Я…

— Знаю, Хуан, знаю! Просто тебе она будет не по душе. Это работа надсмотрщика на ранчо. Будешь наблюдать за работой рабов. Простая, но отвратительная работа. Правда, хорошо оплачивается. Ты ведь привычен к работе, да?

Ивась неопределённо пожал плечами, а женщина с коварным смешком сказала:

— Руки у тебя рабочие, натруженные, мозолистые, юноша. Не похожие на руки идальго, хотя в Испании столько развелось этих «благородных» идальго, что большинству только и остаётся трудиться в поле и ходить за сохой.

Ивась непроизвольно посмотрел на свои ладони. Женщина ещё раз усмехнулась, но усмешка оказалась больше весёлой, чем осуждающей.

— Так что скажешь, юноша?

— Далеко это поместье, сеньора?

— Мили четыре от города. На северо-запад от него. Ехать лучше завтра. После сиесты быть на месте. Это асиенда дона Рожерио Рисио де Риосеко.

— Почему у него все имена па букву «Р», сеньора? — удивился Ивась.

— Прихоть его деда ещё в Испании. Постановил, что в случае изменения традиции, они лишаются наследства и всё переходит монастырю чернорясников.

Ивась хотел было спросить, что за «чернорясники», но вовремя спохватился. Только проговорил:

— Это меня не касается, сеньора. А сколько обещал этот сеньор де Риосеко мне платить? Он не говорил?

— Этим я не интересуюсь, юноша. Сам уговоришься. Ты едешь?

— А куда деваться, сеньора? Поеду. Надо как-то начинать, хоть вы и верно заметили, что это не по мне. Посмотрю, что из этого получится.

— Кстати, выдавай себя за жителя севера Португалии. Ближе к баскам.

— К баскам? А что это такое, сеньора?

— Это загадочный народ, живущий на севере Испании. О них никто ничего не знает, но твой акцент немного походит на тамошний. Так мне помнится.

— Вы там бывали, сеньора?

Она строго глянула на Ивася, ответила коротко:

— Я во многих местах побывала, юноша. Спокойной ночи. — И поспешно удалилась, оставив юношей со своими мыслями и надеждами.

Ранним утром молодые люди выехали в дорогу. Донья Корнелия сунула Хуану узелок в руки, перекрестила и молча ушла в домик. А Эсмеральда ещё провожала их по узкой улице, держась за стремя и заглядывая вверх.

— Сеньор, вы ещё посетите наш дворец? — опросила она на прощание.

— Непременно, Эсмеральда. Разве я могу этого не сделать? До скорого, моя малышка, жди.

— Я буду ждать, сеньор. Не обманете?

Хуан улыбнулся, махнул рукой и толкнул бока мула каблуками.

— Ты не заметил, что у этой девчонке глаза похожи на бабкины? — спросил Ариас, когда они выехали за город.

— Действительно похожи? Не обратил внимания. Ну и что с того?

— Глаза ведьмы, колдуньи! Страшно!

— Пустое, Ар. Не бери в голову!

Был довольно жаркий полдень. Люди уже устраивались на отдых, а наши путешественники продолжали путь. Дорога вилась среди всё возрастающих холмов, уводя их в невысокие горы, сплошь покрытые буйной тропической растительностью. Вокруг царило буйство цветения, щебетания и жужжания. Наступал дождливый сезон, на небе всё чаще появлялись грозовые тучи, громыхал далёкий гром, выпадал короткий тёплый дождь и тут же клубы пара уносили влагу к тем же небесам.

Асиенда дона Рожерио предстала перед путниками в живописной местности. Совсем рядом возвышалась почти отвесная стена горного откоса, по которому тонкими струями журчал довольно широкий водопад.

Они уже проехали возделанные поля с рабами, согнутыми к земле. Большой дом в один этаж с высокими окнами, блещущими протёртыми стёклами, был построен на высоком фундаменте из больших известняковых плит. Широкое крыльцо под навесом, вокруг всего фасада тянулась галерея на витых столбиках, подпирающих соломенную кровлю.

Хозяйственные постройки виднелись дальше, в тени деревьев, шагах в двухстах. Перед домом была большая ухоженная поляна со следами колёс проезжающих экипажей.

Сеньор де Риосеко принял Ивася вполне приветливо. Лишь заметил:

— Вы так молоды, дон Хуан! Сколько вам лет?

— Идёт двадцатый год, сеньор, — тут же ответил Хуан.

— Подходящий возраст. Я в таком же возрасте бросился в авантюру, пока не осел в этом родовом поместье и не зажил спокойной размеренной жизнью.

— Вы уже в курсе моего приезда, дон Рожерио? — перешёл Хуан прямо к деду. — Донья Корнелия меня убедила, что вы знаете обо всём.

— Ох уж эта донья! Чем вы ей так приглянулись, молодой человек, что она так настойчиво предлагала вас, юноша?

— Вот уж затрудняюсь об этом судить, сеньор. Она для меня большая загадка, признаюсь вам.

— И не только для вас, юноша. Знали бы вы, кем она была! Но это потом. Идёмте к главному надсмотрщику. Он вас введёт в должность, определит ваши обязанности и поселит. Вы прибыли со слугой?

— Да, дон Рожерио. Это мой слуга Ариас. Может выполнять любые поручения.

— Пусть это будет вашей заботой, юноша. Идёмте же.

Сеньор Менто оказался мужчиной крепкого сложения, кряжистый, с жёстким взглядом. Было видно, что он не терпит возражений от подчинённых, да и с хозяином держался свободно, без подобострастия и угодливости. Чёрные густые волосы слегка вились, нос и подбородок говорили о твёрдом характере.

И, пожимая ему руку, Ивась сразу ощутил непримиримость этого человека. Тут же заметил себе в уме, что с этим человеком следует держать себя настороже, осмотрительно.

— Что-то ты для этой работы слишком молод и хлипок, парень, — проговорил он, оглядывая фигуру Ивася придирчивым взглядом оценщика.

— Надо же с чего-то начинать, сеньор, — вполне почтительно ответил Ивась.

Видно было, что тому понравился ответ юноши. Но в лице ничего об этом не говорило. Ивась это просто почувствовал.

— Пошли, я покажу, где ты будешь жить. А куда девать этого мулата? Он у тебя слугой значится?

— Что-то в этом роде, сеньор. Я потом с ним разберусь.

Небольшой домик без окон под соломой, с низкой дверью и щелями в плетёных стенах, выглядел не намного хуже хижины доньи Корнелии. В домике было два грубых топчана, застеленных ветхими одеялами, подушки с наволочками неопределённого цвета и свежести. Стол и два чурбака вместо табуретов.

— Это вам на двоих с Луисом, парень. Миритесь, иначе тебе несдобровать.

— Он что, буйный, этот Луис? — поднял голову Ивась.

— Не буйный, но достаточно вспыльчив. Так что будь поосторожнее в выражениях. Кстати, ты при шпаге. Дворянин?

— Вроде того, амиго.

— Как это «вроде»? — удивился Менто.

— Я младший в роду, сеньор. А нас братьев было шестеро. Единственная у матушки дочь умерла во младенчестве. Так что мне ничего не досталось, кроме нищего дворянства, сеньор Менто. Но при моём телосложении и худобе — это единственное, что может мне помочь.

— Ты хорошо этой тросточкой владеешь? — усмехнулся Менто.

— Как сказать, сеньор. Приходится. К тому же я вообще хорошо вооружён, — Ивась указал на пистолет за поясом и кинжал в ножнах.

— Ну смотри, Хуан де, — усмехнулся Менто довольно неприятно. — Завтра я определю тебе рабов и старший из них покажет тебе поля, где предстоит работать. А твоего раба можешь пристроить в конюшню. Будет смотреть и за своими и за хозяйскими животными. За это получит похлёбку два раза в день

Менто ушёл распоряжаться, а Ивась сел на свой лежак и осмотрелся. Здесь ему предстояло работать, отдыхать, зарабатывать деньги, и быть предельно осмотрительным.

Прежде всего он побеспокоился о деньгах. Тем более, что они были общественными и только половина его собственные.

Юноша нашёл Ариаса в конюшне, где он уже познакомился с конюхами. Их было двое негров, лица их были хмурыми и напряжёнными.

— Ар, нам куда-то необходимо спрятать деньги. И наши общие, и личные. В этом логове я не доверяю никому. Народ здесь скользкий, привыкший к силе. И только силу, видимо, признают.

— Обойдём усадьбу, Хуан, и посмотрим, где это можно сделать. Я сейчас захвачу сумки. Вроде помогу тебе перенести в твою хижину.

Час спустя юные друзья возвращались, довольные исполненным делом.

— Туда ни ногой, Ар, — предупредил Ивась. — Только изредка и то будто ненароком. Дело исключительно щекотливое.

— Ты хоть оставил себе немного?

— Пять песо серебром у меня есть и горсточка мараведи. Этого на первое время нам с тобой хватит. Кстати, если спросят, то мы с тобой братья по отцу. Помял? Чтобы не было недоразумений в случае обнаружения наших дружеских отношений. Вроде бы твоя мать была любовницей моего отца, и мы росли вместе. Ты об этом узнал лишь недавно. Ну, например, год назад от меня.

Ариас с интересом посмотрел на Ивася, ничего не ответил, но было видно — юноша сильно взволнован и обескуражен.

Ивась весьма дружелюбно встретил Луиса, пришедшего с поля. Тот скептически посмотрел на худого невысокого юношу, бросил пренебрежительно:

— И как это такого плюгавого могли взять на такую работу? По знакомству? Ну и хозяин! Сдурел! — но тут же оглянулся, видимо поняв, что допустил оплошность.

— Ты угадал, Луис. Как же иначе я мог устроиться надсмотрщиком при моей внешности? Лучше поведай, как тут у вас это делается?

— Представь себе, дохляк, очень просто. Бичом пользоваться умеешь?

Ивась отрицательно мотнул головой.

— Тогда заготовь длинную тонкую жердь и орудуй ею по голым спинам нерадивых и ленивых. И следи за качеством выполненной работы. Если что заметишь плохое — тотчас бери старшего раба за жабры — и на солнышко. Тут он у нас за всё отвечает. Так придумал хозяин.

— И получается? — полюбопытствовал Ивась.

— Ещё как! Этот чернозадый из кожи лезет, чтобы угодить тебе и получить возможность самому не работать, а получать больше.

— Кормёжка как тут, Луис? — перевёл разговор на другое Ивась.

— От пуза, Хуан! Так что через месяц и ты обрастёшь салом и не узнаешь себя. А чего это ты с оружием? И разрешили тебе?

— Имею право, Луис. Хозяин знает.

— Надо же? Вот бы не подумал, что в надсмотрщики попадёт дворянчик, ха! С чего бы так, дон Хуан? — опять хохотнул Луис.

— Бедность заставляет, Луис. К тому же хочу изучить способы ведения хозяйства, вникнуть во все тонкости, а тут эта работа может многое мне дать.

— Да ты вовсе на дворянчика и не похож, дохляк. Деньги есть?

— Немного есть. А что?

— Для знакомства не мешает угостить своих товарищей. Как, договоримся?

— Монетку выделить могу, Луис, — тут же согласился Ивась.

— Смотря какую, юноша!

— Серебряный песо тебя устроит? — улыбнулся Ивась.

— Ого! Вполне, дон Хуан. Я пошёл обрадовать ребят.

Луис скоро вернулся с пятью надсмотрщиками. Все они с пренебрежением знакомились с юношей. Посмеиваясь тут же дали кличку «Дон». Так и стали обращаться к нему, а Ивась нисколько не возражал.

Он уже работал второй месяц. Привыкал трудно, старался не обращать внимания на жестокость своих товарищей, и этот месяц тянулся для него удивительно долго.

Его сорок девять рабов были все разных племён. Некоторые ещё плохо понимали испанский язык и это дорого им обходилось. А на юного тщедушного надсмотрщика уже поглядывали с подозрением и неприязнью.

Староста рабов, сильный атлет с очень чёрной кожей, был свиреп и жаден до власти. И некоторая мягкость и снисходительность скорей всего раздражала его натуру вождя.

Зато рабы поглядывали на своего юного врага без злобы и старались работать лучше. Тем более, что Ивась запретил избивать рабов до крови и с поражением костей.

Луис откровенно потешался над своим юным коллегой, хотя не мог не выразить удивления тем, что его рабы ничуть не хуже работают, чем остальных надсмотрщиков.

— Я был уверен, Дон, что у тебя ничего не получится, — усмехался Луис в прокуренные усы. Он не расставался с короткой трубкой. Ивась не переставал удивляться этой странной привычке, но видел, что всё большее число мужчин предпочитают подобные трубки или крутят из листьев табака палочки и дымят ими, отгоняя москитов и мошек.

Он уже знал, что индейцы давно курили табак, однако для белого человека он был нов и не сразу завоевал их.

Ивась уже поведал товарищам про отношения его с Ариасом и те перестали насмехаться над юношами.

Пять песо серебром, что получил Ивась за первый месяц, вполне устраивали его. Он почти ничего не тратил, разве что изредка по настоянию товарищей, выкладывал несколько мараведи на общую выпивку.

— Что-то ты, Дон, мало пьёшь? — удивлялся самый старший из надсмотрщиков Челато, грузный медлительный испанец с примесью индейской крови. — Слыхал, мечтаешь накопить на покупку земли, а?

— На этой работе ему жизни не хватит, чтобы купить хотя б одну фанегу!

— Не говори, Челато, — сморщил нос Макарио от дыма табака. — В дальних местах за фанегу можно заплатить не больше сотни серебром. Скоро хозяин накинет нашему Дону ещё штук пять — и за год на фанегу наскребёт, ха-ха!

— Ко времени свидания с высшим судией на сотню набежит, — мрачно заметил Челато. — Это пустое, Дон! Ищи чего-нибудь получше.

— Да он определённо имеет что-то за душой, ребята! — воскликнул Луис. — С его слов я понял, что он здесь лишь для изучения хозяйства. Значит, денежки у него всё же есть где-то. Не так ли, Дон Хуан? — И Луис покровительственно хлопнул его по плечу. — А, может, ты метишь на сеньориту Габриэлу, а?

Мужчины засмеялись, а Макарио заметил серьёзно, но с издёвкой:

— Он подождёт, пока не накопит для свадьбы необходимых средств. Ты, Дон, не забудь, что для этой сеньориты одно платье стоит твоего годового заработка, а таких платьев ей нужно десятки. И это только малая толика затрат на неё. Так что трудись, парень!

Громкий гогот покрыл его слова, а Ивась стал нервничать. Ему совсем не нравились подобные шутки. Он ощущал ущербность из-за своей худобы и незначительности, злился, в голове бурлили отчаянные мысли, опрометчивые мечтания и замыслы.

А дочка хозяина действительно была лакомым кусочком. Лет семнадцати, она была отлично одета, блистала украшениями, часто ездила в Понсе, и поклонников у неё было множество.

Среднего роста, тонкая в талии, она пропархивала или проплывала по лужайке, возбуждая жадные желания тех немногих испанцев, что находились в усадьбе. Но плод был слишком недосягаем. И мартовские коты лишь плотоядно облизывались, провожая её вожделенными взглядами, горестно вздыхали.

Вздыхал и Хуан, хотя признаться в этом даже себе не хотелось.

При поддержке Луиса и других надсмотрщиков, Хуан всё же нашёл себе одну молоденькую мулатку из прислуги, что позволила себя обласкать. И теперь Ивась частенько уединялся с нею в отдалённые места под вечер, чтобы избавиться от будоражившего чувства неудовлетворённости и лишней энергии.

А Луис вдруг с наглым хохотом поведал друзьям за очередной попойкой:

— Дознался я, ребятки, что наш Дон очень успешно справляется с Хавитой!

— Как же тебе удалось такое узнать? — встрепенулся Макарио.

— Моя обезьяна с нею дружит. Разве баба устоит от соблазна похвастать перед подругой о своём успехе, ха-ха! Но молодец, Дон! Поздравляю! И это у Хавиты после нашего знаменитого Амбросио! Дон, чем это ты так взял Хавиту?

Ивась не стал отвечать. Он лишь опрокинул кружку с вином в рот, встал и молча удалился, злой и возбуждённый одновременно.

Глава 16

Случай, повернувший всю жизнь Ивася в другую сторону, произошёл спустя почти полгода после его начала работы надсмотрщиком. Он вдруг обнаружил, что его деньги, почти пятьдесят песо заработка, исчезли.

Ариас выслушал эту весть и задумался.

— Я уверен, что это дело рук Луиса, — кипятился Хуан. — Но как это доказать? И оставить так просто душа не лежит.

— Обыскать его вещи, Хуан, — предложил Ариас.

— Трудно, Ар. Мы оба на плантациях, а потом оба в хибаре.

— Я попробую это сделать, — расширив глаза, предложил мулат. — Улучу момент и пролезу в вашу хижину. Собственно, это не должно сильно заподозрить меня. Ведь мы братья, Хуан. Что ты на это скажешь?

— Тебя могут застукать за этим, и сильно изобьют, Ар. Мне страшно за тебя.

— Не убьют же! Что-нибудь придумаю, Хуанито! Но что делать, коль я обнаружу пропажу?

— Ничего не делать, Ар. Сообщи мне, а я уж буду думать и решать. Ты лучше побудь в стороне. Это мои дела, Ар.

Уже через день мулат доложил Ивасю, что деньги он обнаружил.

— Они зашиты в матрасе, Хуан! Я их не видел, но хорошо прощупал.

— Может, это его собственные, — предположил Хуан.

— Его я тоже нашёл. Они лежат отдельно, но тоже спрятаны. Не так хитро, однако не на виду.

— Стало быть, надо подумать, что предпринять. Если обратиться к хозяину?

— Не верю я в его помощь, Хуанито.

— Что ж тогда, Ар? Обвинить Луиса в воровстве и потребовать вернуть украденное? Будет драка, и я не уверен, что мне удастся увернуться от его кулаков. А они у него внушительные.

— Что я могу тебе посоветовать, Хуан? Ничего не приходит в голову. Подумай сам и реши. Только будь осторожен, прошу тебя.

Ивась два дня думал, колебался, и на всякий случай незаметно занимался с оружием, особенно кинжалом.

С сильным сердцебиением и волнением, Хуан после работы при Луисе полез проверить деньги и, конечно, не обнаружил их. Он торопливо перерывал свои вещи, которых было слишком мало, чтобы что-то там потерялось.

— Луис, ты не брал моих денег? — Хуан быстро взглянул на испанца.

— Ты что это болтаешь, Дон? Откуда у тебя могут возникнуть такие мысли? Поосторожнее с этим, парень!

— Но денег нигде нет! Сам видишь, я всё перерыл, да и не так далеко их я спрятал, чтобы не найти.

— Мало ли тут могут разного сброда шататься! Откуда мне знать!

Всё же Ивасю показалось, что в словах Луиса слышались какие-то фальшивые звуки. Да и лицо его несколько не так выглядело, если б он был чист.

— Странно всё это, — пробормотал Хуан и подозрительно смотрел на Луиса.

— Чего так смотришь, дохляк?! Перестань, а то врежу, чтоб ничего не думал, паршивец!

— Луис, всё же, если это ты их взял, лучше тебе их вернуть, — проговорил Ивась с волнением и дрожью в голосе.

— Сволочь! Ты ещё не заткнул свою пасть? — Луис поднялся с угрожающим видом и сделал шаг к бледному парню. — Да я тебе башку сейчас расквашу и свиньям выброшу!

Луис не очень быстро поднял кулак, готовя удар, Хуан быстро отклонился и кулак испанца лишь слегка задел кожу скулы. Хуан не ответил. Он немедленно выскочил из хибарки на двор, Луис бросился за ним, изрыгая ругательства и угрозы.

Тут же во дворе появились остальные надсмотрщики. Они с интересом наблюдали, как Луис надвигался на бледного Ивася, который отчаянно избегал встречи с его кулаками.

— Погодите вы, дурни! — заорал Макарио. — Чего ссора?

— Этот подонок обвиняет меня в краже его денег, сука! Убью!

— Кто ж мог их украсть, — взвизгнул Ивась нервно. — Сами они, что ли, убежали? Дай проверить твои вещи и тогда я успокоюсь!

— Прибью, гадёныш! — кулак Луиса всё же достал Хуана.

Удар пришёлся в левое плечо, но юноша всё же покатился по земле, ощущая тупую боль и злобу. Ивась вскочил, тронул за поясом кинжал, убедившись, что тот на месте.

— Перестаньте, петухи! — продолжал увещевать Макарио. — Давай разберёмся!

— Чего тут разбираться, Макарио? Не мешай мне его прикончить!

Луис опять бросился к поднимавшемуся юноше. Тот поспешил отскочить и стать за одним из надсмотрщиков, спокойно наблюдавшем за ссорой.

— Луис, не дури! Угомонись! Давай поговорим! — Макарио всё ещё надеялся уладить всё миром. — Парень может просто так сказал. Или действительно, давай проверим, и всё станет на свои места.

— Я угомонюсь, когда придушу эту гниду!

Ивась вышел перед ним, он был очень бледен и сильно волновался.

— Луис, не доводи до беды! Я не хочу причинять тебе вред. Успокойся!

— Вы слышали, он мне угрожает!

— Да никто тебе не угрожает, Луис, — вступился Челато. — Постой, давай с тобой разберёмся и всё выясним!

— Плевать я хотел на ваши выяснения! — Луис опять двинулся к Хуану.

И тут он словно наткнулся на столб. Согнулся слегка, прижав руку к правому боку. И все увидали торчащую рукоятку кинжала, с которой капала кровь. Луис удивлённо смотрел на рану, на руку, испачканную кровью и молчал.

— Ребята! Я не хотел! — Это голос Хуана срывался на дискант и сильно выдавал страх. — Он сам напросился! Я его просил!

— Что тут происходит? — послышался голос Менто.

— Да вот, Херонимо, — ответил в растерянности Макарио. — Смертоубийство случилось! Дон…

— Что Дон?! Отвечайте!

— У него деньги пропали, а Дон обвинил в краже Луиса. Тот и взвился и гонял Дона, пытался убить. А как всё получилось — никто и не заметил, — Макарио оглядел стоящих в растерянности надсмотрщиков.

— Как это не заметили? Они что, дрались?

— Нет, Менто. Он подошёл шага на четыре. Дон просил его, но тот не остановился. Вот теперь что, — и он кивнул на медленно опускавшегося на колени Луиса.

— Сеньор! — пролепетал Хуан растерянно. — Он же убил бы меня одним ударом! Я не хотел!..

Менто подошёл к Луису. Остальные столпились рядом. Кровь из-под крепкой костяной рукоятикинжала продолжала обильно сочиться.

— Луис, как же так? — тихо спросил Челато участливо.

— Позовите черномазых баб! — приказал Менто. — Надо кровь остановить.

— Вот скотина! — обернулся Ромуло к Хуану. — Обязательно надо было в печёнку попасть? Теперь хана! Не выдюжит. Глубоко, сволочь пронзил!

Хуан моргал, готовый пустить слезу, но молчал.

— Макарио, Челато, думаете не выживет? — поднял глаза Менто.

Макарио медленно отрицательно покачал головой, а Челато проговорил:

— Ему лучше исповедаться, Менто. Дело тухлое. Послать бы на подворье за священником. — Он поискал глазами, подозвал мальчишку из чёрных, тихо что-то сказал тому, хлопнул подзатыльник и тот помчался прочь.

Луис открытым ртом мелко дышал, вся правая сторона подплывала тёмной кровью.

Прибежали две негритянки и принялись обтирать и обмывать Луису бок и рану. Одна всё вопросительно поглядывала вверх. Тогда Менто окликнул юношу:

— Ну-ка ты, метатель, вытащи свои кинжал, а то негритянки боятся!

Хуан тоже боялся. Но пришлось пересилить себя. Он присел, взялся за мокрую рукоять, повременил малость и рванул на себя.

Луис дёрнулся, застонал, а кровь густо полилась на землю. Женщины торопливо накладывали на рану какие-то листья, хлопковую вату и туго перевязывали полосками полотна.

Луис был без сознания. Одна из негритянок посмотрела на Менто.

— Сеньор, он умрёт.

— Не твоего ума дело! Лечи!

Луиса перенесли в тень дерева, положили на конский потник.

— Что делать, Менто? — спросил тихо Макарио.

— Надо бы проверить слова Хуана, — кивнул Менто в сторону убитого отчаянием юноши. — Иначе, как и что мы доложим хозяину? Пошли. Эй, Дон! Иди в хижину. Будем искать.

Только трое могли заниматься делом в тесном помещении. Быстро перерыли вещи Луиса. Нашли его деньги. Хуан подтвердил, что это не его.

Подняли матрас, перетряхнули всю нехитрую одежду.

— Ничего нет, Менто, — обернулся к начальнику Макарио. и сурово глянул на Хуана. И тут голос Ариаса из-за спин проговорил негромко:

— Хорошо бы матрас прощупать, сеньоры!

— Пошёл ты! — огрызнулся Ромуло. Но Менто согласился.

— Что-то есть! — проговорил Челато. — И нитки свежие. Посмотрим!

Все придвинулись вплотную, наваливаясь на спины друг друга.

— Есть деньги! — Челато передал их Менто.

— Хуан, сколько было у тебя, если помнишь?

— Около пятидесяти песо. Плата за почти полгода, сеньор. Помню точно, что один реал и горсть мараведи. И мешочек из коричневой кожи с двумя строчками красной кожи, сеньор.

— Точно! Это твои деньги! Бери, Хуан! И моли Господа, что мы нашли их.

Хуан покорно принял мешочек, не зная, куда его деть. Он был ещё под сильным впечатлением убийства и сильно переживал.

— Смотрите за Луисом, а мы с Хуаном пойдём сообщить хозяину, — проговорил Менто. — Топай, метатель! — толкнул юношу в спину испанец.

— Не может быть! — вскочил дон Рожерио с кресла, чуть не опрокинув бокал с вином. — Этот мальчишка смог прикончить Луиса? Чушь!

— Так получилось, сеньор, — ответил Менто. — Что теперь делать нам сэтим?

— Значит, деньги всё же онукрал! Вот скотина! Он не выживет?

— Куда там, сеньор! Рана на шесть дюймов глубиной. Прямо в печёнку!

— Хуан, ты так хорошо бросаешь кинжал? Хотел бы я посмотреть.

— Простите, сеньор! Но этополучилось само собой. Сам не пойму.

— Ладно, Менто. Альгвасилаприглашать не станем. Сами управимся. Когда Луис умрёт, немедленно похоронить на кладбище без обозначения. Всё же он вор, преступник. Его исповедали?

— За падре послали, сеньор, — ответил Менто.

— Это хорошо. Идите! Да, погоди, Менто! Ты деньги Луиса нашёл?

— Нашёл, сеньор. Что с ними делать?

— Давай сюда. Они пойдут на похороны, отпевание и услуги церкви.

— Вот проныра! — ругнулся себе под нос Менто, когда они спустились со ступеней крыльца. — То б мы поминки устроили, а так… — Он махнул рукой, а Хуан подумал, что здесь не очень-то уважают хозяина. Только боятся.

Поздно вечером Луис скончался. Падре Бакирисо торопливо отслужил положенную службу, в темноте три раба быстро вырыли могилу и тут же засыпали тело землёй.

Ромуло подозрительно поглядывал на Хуана и краем уха тот услышал несколько слов, сказанных Макарио.

Хуан понял из услышанного, что теперь у него появился враг, и этот враг весьма мстительный и злопамятный. Юноша заметил Ариасу:

— Чёрт! Вляпался я по самые уши, Ар. Следи теперь за каждым своим шагом, и не выпускай из виду Ромуло.

Ариас как-то странно молчал. Это насторожило Хуана. И он поинтересовался столь странным молчанием.

— Мне надоело, Хуан сидеть здесь, будто я раб! Хочу чего-то нового. Хочу на корабль. Там было много яснее и понятнее. А это Ромуло… С ним можно управиться, Хуанито. Пока он не догадался, что ты кое-что пронюхал.

— Что ты хочешь этим сказать, Ар? — испуганный голос Ивася немного развеселил мулата.

— Пустое, Хуанито! Сам ничего не знаю, но поболтать охота. Слишком много в этот день произошло. Голова идёт кругом.

— Сдаётся мне, Ар, что недолго нам тут осталось прозябать, — сокрушённо проговорил Хуан.

— Что ты надумал? — вскинул голову Ариас.

— Я? Ничего. Но так мне почему-то кажется. Всё к этому идёт.

— Мне этого очень хотелось бы, — вздохнул мулат.

Дней десять спустя Хуан проходил мимо дома хозяина, когда от крыльца до него долетели слова, заставившие его стать, как вкопанному.

— Дон Хуан! Не поговорите ли со мной?

Он не оборачивался, чувствуя, как волна волнения залила его лицо румянцем. Тут же понял, что говорила Габриэла, дочь дона Рожерио.

— Чего вы стали, дон Хуан? Подойдите, а то мне это сделать совсем неудобно! Ну же!

Хуан повернулся, ощутив, что краска покинула его лицо, сменившись бледностью, а волнение поубавилось.

Он медленно подошёл, поклонился, спросил, тщательно подбирая слова:

— Чего желает сеньорита?

— Мне папа рассказал про ваши подвиги. Я имею в виду Луиса, этого грубияна и громилу.

— Что я могу вам сказать, сеньорита? Никакого подвига не было. Я с острым чувством страха защищал свою жизнь.

— Разве можно на расстоянии убить кинжалом, дон Хуан?

— Сам удивился, сеньорита.

— Очень хотелось бы посмотреть, как вы бросаете своё оружие.Покажите!

— Я вовсе не уверен, что у меня получится, сеньорита.

Её глаза улыбались чуть насмешливо, презрительно, но с интересом. Черные блестящие волосы гладко зачёсаны, локоны слегка виднелись из-под лёгкой шляпки с лентами и кружевами.

Хуану вдруг сильно захотелось ощутить её в своих объятиях, сжать, почувствовать биение её юного сердца, вдохнуть чудесный запах духов и чистой кожи и одежды, такой необычной для него и такой притягательной, как и недостижимой.

Видимо, она заметила нечто подобное, улыбка покинула её лицо, оно приобрело жёсткое выражение надменности, и голос, уже требовательный и решительный проник в уши и сознание юноши:

— Не вздумайте перечить мне, юноша. Я этого терпеть не могу. Извольте немедленно показать, что вы умеете со своим кинжалом. Прошу!

Хуан едва заметно скривил губы, вытащил кинжал из ножен, оглянулся.

— Куда метить, сеньорита?

— Хотя бы в это дерево, — указала она пальцем на пальму шагах в десяти. — Или оно слишком далеко?

— Может, и так, сеньорита, — ответил Хуан, начиная немного нервничать. — Я ведь говорил, что не уверен в успехе, сеньорита.

— Хватит болтать! Мне надоело ждать! Бросайте!

Хуан сосредоточился, напустил серьёзность на лицо, метнул. Кинжал мелькнул в воздухе, ударился почти плашмя о твёрдую кору дерева, упал, а Хуан с виноватым видом посмотрел в недовольные глаза девушки.

— Видите, я говорил, сеньорита! И далековато…

— Сама вижу. Не слепая! Ничего интересного.

И, не прощаясь, вильнула задом, удалилась в дом, не удостоив Ивася взглядом своих тёмных глаз.

Хуан проводил девицу напряжённым взглядом. Отметил, что недовольное лицо выглядит непривлекательно, подумал, что она способна на жестокость. И неожиданно юноше представился случай убедиться в этом.

Не прошло и недели, как его возлюбленная негритянка Хавита пожаловалась на очередном свидании, что её подругу должны утром сильно наказать.

— За какие же грехи? — спросил Хуан без особого интереса.

— Разбила любимую чашку сеньориты Габриэлы, когда несла ей молоко.

— Как же её накажут, Хавита? — уже заинтересованно спросил юноша.

— Привяжут голую к столбу на солнцепёке и обмажут патокой. Представляешь, сколько пчёл и всего остального налетит? А муравьи? Их будут толпы!

— Что так здесь положено поступать? Или чашка из алмаза вырезана и пропала целиком?

— Обычная чашка, Хуанито! Только сеньорита привыкла из неё пить молоко.

— Твоя подруга ведь и умереть может!

— А ты думаешь! Я так переживаю, Хуанито! А её друг, мечтающий взять её в жены, может от горя и отчаяния выкинуть самое худшее.

— Кто у неё такой желающий, Хавита?

— Раб в подчинении Ромуло. Венансио зовут. Вот кому позавидовать трудно. А он отчаянный и иногда просто сумасшедший. Я и подруге говорила, что связываться с ним опасно. Да куда там! Любовь!

— Завтра же воскресенье и праздник, Хавита! Какое наказание может быть в такой день?

— Сеньорите особенно такие дни нравятся, Хуан, — строго ответила девушка.

— Такая жестокая? А по виду не скажешь.

— Такая, Хуанито! Ты просто её не знаешь. Правда, бывает и доброй, когда возвращается из города. А она туда ездит каждый месяц. Иногда и чаще. Тогда, по возвращении, дарит нам вещи и по паре мараведи. И два дня ни на кого не обрушивает своего гнева.

— Что ж такого для неё в том городе, Хавита? — заинтересованно спросил Хуан. Хавита с подозрением посмотрела на юношу, усмехнулась, ответила с коварной усмешкой:

— Жених, Хуанито! И она от него без ума. Сохнет уже почти год, да он не очень спешит. Ждёт, когда приедет её брат. Старший. Дон Рассио. Что-то от него зависит, но что, я не знаю.

— Где же он пропадает, Хавита?

— Он лейтенант королевского флота, Хуан. Красивый! Жуть! Не то, что сеньорита. Все от него без ума. И обходительный. Никогда не обругает, не накричит, только с улыбкой со всеми разговаривает.

— Интересно бы поглядеть на него, — в задумчивости проговорил Хуан.

— Слыхала, что его ожидают через два месяца. Его судно подойдёт к городу, и тогда тут все его увидят. Будет праздник. Хозяин его очень любит, но частенько поругивает. Только всё любя, Хуанито.

— Всё-то ты знаешь, Хавита! Вот что такое домашние слуги!

Уже лёжа на жёстком топчане, Ивась ещё долго вспоминал разговор с Хавитой. А утром поспешил почистить свой старыйкафтан, нацепил шпагу, надел шляпу и отправился к господскому дому, где должныпроисходить наказания,

Больше всего Хуана интересовала сеньорита Габриэла. Очень хотелось посмотреть в её лицо, понять, что она есть такое. Понимал, что любопытство его не имеет основания. И всё же его тянуло сюда что-то, что интересовало, занимало, хотя и немного раздражало.

Рабы уже возились у столба, готовили верёвки, принесли горшок с патокой. Десяток рабов поодаль ждали с горестными лицами, тихо переговариваясь и поглядывая на хозяйский дом с видимым страхом и ненавистью.

Хуан вспомнил, что говорила вчера Хавита, и подумал о старой донье де Риосеко. Вот в кого пошёл молодой сеньор! Донья, его мать, здесь пользовалась репутацией сердобольной и даже доброй женщины, но прав в доме никаких не имела. Вдобавок постоянно болела и редко появлялась на людях.

Про хозяина говорили, что он доволен положением жены и часто весело и разгульно проводит время в городе.

Ещё Хуан знал, что молодой хозяин очень любил мать, а у дочери с нею отношения всегда были натянутыми, не то, что с отцом.

— Хуан, — услышал юноша голос Ариаса, — что так рано пришёл?

— Хочу с самого начала понаблюдать за хозяйской дочкой.

— На чёрта она тебе сдалась? Нашёл, кем интересоваться! Она всё равно не для тебя, Хуанито.

— Я не по этой причине, Ар. Просто интересно, любопытно, что за девка эта хозяйская стерва.

— Тут ты верно заметил! Истинная стерва! Кровопийца! Хуже своего отца.

Скоро привели связанную по рукам молодую негритянку. Лицо её посерело от страха, она дрожала мелко, неудержимо.

Рабы сорвали с её тела одежду, и она предстала перед народом в чём мать родила. Никакого стыда она не испытывала. По-видимому, всё в ней сосредоточилось на предстоящем физическом мучении.

Ариас толкнул Хуана в бок, прошептав:

— Гляди! Вон она усаживается в кресло на веранде!

Хуан стоял не далее, как шагах в пятнадцати от девушки и её лицо хорошо было видно без шляпы.

Юноша обратил внимание на сильное напряжение, чувствующееся в нём. А в глазах блуждали искорки чего-то дьявольского, как казалось Хуану. И он никак не мог понять, что могла испытывать Габриэла от созерцания пытки.

Негритянку привязали к столбу так, чтобы она не могла сползти на землю и в молчании кистью обмазали тело тонким слоем патоки сахарного тростника. И только один голос прозвучал с издёвкой и чуть насмешливо:

— Какой товар пропадает! Лучше б дать нам позабавиться! Хоть удовольствие получат все, ха-ха!

Все головы повернулись к говорившему. То был высокий испанец, и Хуан вспомнил, что надсмотрщики именно о нём говорили, как о прежнем любовнике его Хавиты.

Он был довольно молод, но точно определить его возраст было невозможно. Ему можно было дать и тридцать и сорок лет. Слегка кучеряв, с очень маленькой бородкой и тонкими усами, отлично ухоженными. В лице можно прочитать наглость, самоуверенность и силу.

Это и был тот самый Амбросио, о котором так восторгались его товарищи надсмотрщики. В груди Хуана защемило чувстве ревности.

Солнце припекало всё сильнее, начали слетаться различные насекомые, и вскоре тело несчастной жертвы начало дёргаться, извиваться. Кричать она не могла — через рот была она привязана к столбу.

Уже прошло полчаса, а Габриэла продолжала внимательно наблюдать за мучениями жертвы. Её глаза неотрывно впились в лицо и тело негритянки. Хуану показалось, что она испытывает какое-то удовлетворение от созерцания человеческих мучений. Бледное лицо ничего, кроме напряжения, не выражало. Глаза широко раскрыты и словно застыли.

Юношу передёрнуло от затаённого страха. Он отвернулся, потом отошёл в сторону, ответив на вопрос Макарио о причине ухода:

— Ничего интересного в этом не вижу, Макарио. — Он ушёл, больше не желая лицезреть гнусное зрелище и жестокое выражение лица сеньориты.

Потом Хуан узнал, что на такое Габриэла решается только в отсутствии отца. Тот не допускал публичных зрелищ, ограничиваясь тайными экзекуциями и отдавая всё это на откуп надсмотрщикам.

Весь день Хуана преследовали видения лица Габриэлы. Но удивительное дело! Он наравне с отвращением и даже страхом, находил в себе странное стремление к этой странной девице. Его что-то влекло к ней. Разобраться в своих чувствах он никак не мог.

«Вот жизнь! — думал он частенько. — И поговорить не с кем. Был бы тут Омелько или хотя бы Демид! Свои люди. А Ариас? Он слишком прост, да с ним и не поговоришь по душам. Речь ещё не позволяет!»

Вечером Хуан узнал, что наказанная не умерла. Сеньорита всё же разрешила снять её с позорного столба. Но болела девушка больше двух недель, после чего была отправлена на плантацию сахарного тростника под попечение Челато.

Был жаркий день. Дождя давно не было, и до его прихода было ещё далеко. Южное побережье острова сильно страдало от засухи, в то время как на севере бушевали грозы с проливными дождями.

Хуан медленно ехал верхом на муле, осматривая плантацию, где работали его подопечные. Верзила-староста, завидев его, перестал нахлёстывать провинившегося раба, проводил белого недобрым взглядом. Юноша неожиданно обернулся и успел заметить этот взгляд. Стало прохладно спине, словно мороз пробежал по коже.

Староста тут же поменял выражение лица. И всё же у Хуана мелькнуло в голове, что с этим негром требуется быть очень осмотрительным.

Не проехал он и двухсот шагов, как обострённый опасностью слух уловил нечто необычное в шелестении стеблей тростника. Остановил мула, прислушался. Любопытство взяло верх. Тихо слез с седла, прокрался дальше, пока не услышал тихие слова, разобрать которые он не смог. Очень медленно и осторожно прокрался ближе. И через редкие стебли узрел двух негров, оживлённо о чём-то споривших громким шёпотом. Они так увлеклись этим, что не замечали опасности, нависшей над ними.

А Хуан тихо стоял и слушал незнакомую речь, сожалея, что ничего не может понять в ней. Вдруг один из негров заметил его, серость лица показала, что он смертельно испугался, рот так и остался открытым, пока второй негр не обернулся и не застыл в оцепенении.

— Если вы поведаете мне, о чём вы так горячо беседовали, то обещаю не наказывать, — спокойно сдерживая волнение, проговорил Хуан.

Негры переглянулись. Их страх усилился. Они ещё с минуту молчали, не в силах справиться с ним. Потом один стал сбивчиво говорить на плохом испанском, из чего Хуан мало что понял.

Он всё же выслушал его до конца.

— Я вас предупредил, — молвил он, злясь. — Вы мне не поверили. Ступайте к старосте и передайте о наказании «ананас».

Негры поднялись, переглянулись снова, понимая, что этот «ананас» в исполнении старосты означал в лучшем случае увечья, если не мучения до смерти.

Тот, что помоложе, что-то сказал товарищу, тот помолчал, потом обернулся к Хуану, пробормотав тихо:

— Сеньор, мы ничего такого страшного не делали! Простите, сеньор! Вы обещали не наказывать, сеньор! Вы выполните своё обещание, сеньор?

— Ты мне осмеливаешься ставить условие? — вскипел Хуан. — Говори! Если у вас нет ничего против меня лично, я готов выполнить то, что обещал! Говори!

— Мы обговаривали, сеньор, как нам избавиться от старосты! Он так страшен, что многие не могут работать от одних его угроз.

— Это всё? — с подозрением уставился Хуан на негра. — Как тебя звать?

— Здесь мне дали имя при крещении Сибилио, сеньор. А этого, — он указал на соседа, — Белисарио, сеньор. Мы второй год здесь. Простите нас, сеньор!

Хуан в молчании смотрел на перепуганных рабов. Он пытался понять, правду ли они говорят. Но ничего не говорило против них. А в голове молнией блеснула мысль: «Может, стоит мне иметь их сообщниками? Или это слишком опасно? Не предадут ли они его из простой ненависти к белому человеку? А, может, рискнуть? Что мне, белому, могут здесь сделать?»

И всё же Хуан посчитал за лучшее просто молча уйти, дав неграм повод думать, что угодно.

Он, конечно, не потребовал от старосты наказать этих негров. И после этого случая стал ждать, что они предпримут дальше, поняв, что он, Хуан, не собирается их выдавать или наказывать.

А тут вдруг друг наказанной негритянки, этот Венансио, отколол такое, что даже Ромуло был удивлён. Этого негра схватили, когда он убегал после того, как бросил в окно сеньориты Габриэлы горящий факел.

Пожару не позволили заняться, но сеньорита и домочадцы сильно перепугались. Сеньорита целый день не выходила из дома, а негра сеньор Рожерио в тот же день приговорил к казни через повешение.

На казнь в этот день согнали всех негров, отменив работы. И странное дело, сеньорита Габриэла не появилась на казни. Это было странно. Никто не осмелился спросить об этом.

Казнь особо никого не удивила. И за меньшие прегрешения казнили негров, а тут покушение на жизнь хозяйской дочки и дом.

Хуан же в тот же вечер стал расспрашивать Хавиту про дела у негров, но та так была перепугана, что не осмеливалась ничего поведать. Только крестилась, шептала молитвы.

Через несколько дней Хуан нашёл на плантации негра Сибилио. Тот не скрывал страха.

— Скажи, Сибилио, что происходит среди вас? Негры какие-то возбуждённые.

— Сеньор, я почти ничего не знаю, простите. Мы ещё плохо ладим со старыми работниками.

— Ты опять мне не доверяешь, Сибилио. А я не обманул тебя в прошлый раз.

— Да, сеньор. Вы очень добро к нам отнеслись, сеньор! Но я боюсь, сеньор!

— Будет хуже, если ты мне ничего не скажешь, Сибилио.

— Я очень мало знаю, сеньор! Мы с Белисарио только хотели избавить нас всех от этого проклятого старосты Чичино, сеньор. Но у нас ничего не получилось, и мы сильно трусим, сеньор. А что происходит среди рабов, я почти ничего не знаю. Только то, что кто-то хочет навредить хозяину.

— Ты знаешь зачинщиков этого дела?

— О них никто ничего не знает, сеньор. Может, два или три человека, но не мы, поверьте мне, сеньор!

— Постарайся узнать, Сибилио. Это и для меня очень важно. Обещаю хранить всё в тайне. Ты веришь мне?

— Да, сеньор! Я постараюсь! Но это скоро неполучится.

— Я подожду. Мне не к спеху.

Однако прошло больше двух недель, прежде, чем Сибилио смог сообщить нечто, похожее на правдоподобные сведения.

— Сеньор, я узнал про одного из близких людей главного.

— И кто же он? — Хуан даже заволновался.

— Это раб по имени Бванду. Так его зовут свои, а крещёное имя мне узнать не удалось, сеньор.

— У кого он работает, Сибилио?

— У сеньора Ромуло, сеньор. Я его даже смог увидеть. Невысокий, с бородкой и очень светлый негр. И нос его совсем не широкий, а довольно тонкий.

— Хорошо, Сибилио. Вот тебе награда за работу, — и Хуан бросил ему в ладони большую лепёшку кукурузной муки с кускомговядины. — Работай и не попадайся старосте на глаза.

Раб долго кланялся, шептал слова благодарности, а с лица не сходила гримаса страха.

Хуан теперь постоянно находился под впечатлением услышанного. Он замечал, что в асиенде происходит какая-то тайная возня. Участились наказания, надсмотрщики свирепствовали, а Ромуло постоянно искал ссоры с Хуаном, что не мешало последнему продолжать участвовать в частых попойках с товарищами. Те после гибели Луиса постепенно смирились с Хуаном и даже стали серьёзнее относиться к юноше, словно прибавилось уважения. Всё ж защитил себя по справедливости. И лишь Ромуло по-прежнему косился на Хуана и не здоровался.

— Что-то хозяин последнее время нервничает, — заметил Макарио после очередной кружки вина.

— Какое нам до этого дела? — буркнул Челато. — У него своя жизнь, у нас своя. Мы не можем пересечься.

— А мне нравится, — бросил Ромуло. — Люблю смотреть, как ползают по грязи эти чернозадые. Ненавижу их!

— Чего тебе их так ненавидеть? — мирно спросил Хуан. — Что они тебе сделали? Мне они просто безразличны.

— Помолчал бы ты, сосунок! — огрызнулся Ромуло. — Ты ничего не знаешь, дохляк! И лучше тебе не встревать в мои разговоры!

— Ромуло, оставь ты Хуана! Сколько можно? Парень ещё не очерствел, как мы, но это от него не уйдёт. Пусть ещё потешится юными глупостями, — и Макарио посмотрел на Челато, ища его поддержки. Тот согласно кивнул.

Хуан ещё раз убедился, что Ромуло всё ещё горит желанием посчитаться с ним, но пока эго ему не удавалось.

За день до праздника святого Фомы Апостола Хуан решил пройтись по баракам негров, посмотреть, не найдёт ли того, кого описал ему Сибилио.

Когда он вошёл в сарай Ромуло, там царила тишина, гнетущая тишина, навеянная неожиданным появлением постороннего надсмотрщика. Полсотни рабов с ужасом наблюдали, как Хуан медленно проходит по ряду прикованных негров.

Он пристально вглядывался в лица и довольно быстро нашёл того, кого искал. Этот негр был действительно заметен. Хуану подумалось, что это вовсе и не негр, а кто-то другой.

Хуан долго стоял и смотрел, как этот светлый человек старается как-то укрыться от пристального взгляда юноши. А Хуан всё смотрел и думал, что и с кем он задумал отомстить хозяину.

— Тебя как зовут? — спросил Хуан негромко.

— Фидель, сеньор. Меня так нарекли при крещении, сеньор.

Хуан наклонился к нему, оглянулся и прошептал:

— Хорошо, Бванду! Пусть будет Фидель. Хотелось бы порасспросить тебя о стране, откуда ты сюда прибыл. Ты можешь мне о ней поведать?

— Конечно, сень… — Он вдруг замолчал и посмотрел через плечо Хуана.

Тот быстро обернулся. Сзади стоял Ромуло, постукивая свёрнутым бичом по ладони. Он плохо виднелся в сером полусумраке сарая, но Хуан скоро почувствовал, что тот сильно взбешён.

— Прости, Ромуло, что зашёл в твои владения. Хотел поглядеть, как тут у тебя живут рабы. Да увидел одного странного, совсем не похожего на негра. Хотел бы расспросить его про его страну. Очень мне это интересно.

— Кончил трепать языком? — сурово спросил Ромуло. — Или будешь продолжать делать вид, что простое любопытство привело тебя сюда, сопляк? — Ромуло продолжал стоять на фоне открытой двери, его лицо было почти не видно.

— А что меня могло привести сюда, Ромуло? — в волнении спросил Хуан. — В чём моя провинность? Лишний глаз не помешает.

— Вот огрею тебя по морде, тогда узнаешь, чего мне надо, Дон! — Последнее он произнёс с откровенным презрением.

— Ты опять за своё, Ромуло? Сколько ты будешь мечтать о мести? Ведь всё доказано, всё ясно и моей вины здесь нет. Я защищал свою жизнь, и ты сам видел, что произошло.

— Ты его убил, паскуда!

— Он первый хотел меня убить, Ромуло.

— Однако ты его убил!

— Не убил, а ранил. А умер он потом сам. Дай мне уйти, Ромуло. Я не хочу с тобой ссориться. И учти, у меня с собой кинжал, — и Хуан тронул рукоять своего оружия.

— Надеешься повторить свой бросок? — мрачно молвил Ромуло. — Не выйдет!

Он медленно перебирал бич руками, видимо, готовясь применить его. Но в это время со двора донеслось:

— Эй, Ромуло! Ты здесь? — голос Челато вывел Ромуло из мрачного приготовления к схватке.

— Ого! Вы опять ссоритесь? — Челато вошёл и остановился на пороге. — Хуан, чего ты тут оказался? Ромуло это не понравится.

— Я уже это понял, Челато. Хотел уже уйти, да он меня застукал, — Хуан повеселел, благодаря мысленно Господа за появление Челато. — Ну я пошёл, а то Ромуло совсем расстроился и разозлился на меня.

Ивась осторожно прошёл мимо Ромуло, держа руку у рукояти кинжала.

Хуан долго мысленно перебирал события этого дня. Сибилио не обманул. Этот Фидель на самом деле существовал. И он резко выделялся среди остальных рабов внешностью. А в глазах можно было заметить решимость и ум.

Дом готовился к приёму молодого хозяина. Его приезд ожидался не ранее месяца, а скорее всего, и позже. Но Донья-хозяйка тут не смогла утерпеть и начала приготовления заранее.

Дон Рожерио собрал надсмотрщиков, внимательно на них посмотрел, сесть не предложил, молвил сурово:

— Вы знаете, что скоро ожидается приезд сеньора Рассио. — Он обвёл мужчин внимательными глазами. — Хочу ещё раз предупредить, что за время пребывания моего сына в асиенде, никаких истязаний и избиений не должно быть. Ромуло, это тебя прежде всего касается. И Хуан! У тебя там работает староста. Этот громила угольно чёрный. Предупреди его об этом, а то он иногда бывает излишне ретив.

Хуан поклонился, остальные согласно кивали. Дон Рожерио после короткой паузы добавил:

— И без ссор между собой, собачьи выродки! Хотя бы на время! Ясно?

Он многозначительно поглядывал то на Хуана, то на Ромуло. Хуан охотно кивал, Ромуло опустил голову и помалкивал.

— Менто, проследи за строгим исполнением моего распоряжения! Спрошу строже, чем обычно. Учтите это. Вы свободны, идите!

Надсмотрщики охотно поспешили во двор и лишь там начали оживлённо обсуждать услышанное.

— Слышали? Смотрите не доводите до худшего. Я сам могу вам испортить жизнь здесь, коль угляжу непорядок. Дон, и близко не подходи к Ромуло. А ты, ублюдок, держи себя в руках, — Менто повернул голову к Ромуло. — С нас хватит одного несчастья.

Хуан никак не мог уговорить Хавиту поделиться теми сведениями, которыми она располагала, как ему казалось, про дела в рабской среде. И Сибилио ничего нового на узнал. А самому ходить и расспрашивать было глупо и опасно.

Совершенно неожиданно Хуан услышал тихий оклик, проезжая по тропам между рядами банановых насаждений.

— Сеньор, погодите!

Он обернулся, поискал глазами, увидел негра, выглядывающего из-за куста молодого банана. Вопросительно глянул на него.

— Я по поручению Белисарио, сеньор. Он болеет, вы знаете, и по вашему настоянию отстранён от работы.

— Говори быстрее, раб! Чего тебе?

— Он узнал злодея, что готовит заговор против хозяина. Просил передать вашей милости, сеньор.

— И кто это? Говори быстро!

— Его зовут Хокабо, сеньор. Работает у сеньора Айреса. Больше ничего д не знаю, сеньор.

Хуан тронул мула каблуками, отъехал и долго раздумывал над услышанными словами. Масса тревожных мыслей зароилось в голове. И этот Айрес. Он с ним редко разговаривал. Мужчина молчаливый, спокойный, но с рабами довольно жесток и требователен.

Хуану показалось, что тут что-то подозрительное. Он поспешил отыскать Сибилио, но тот в недоумении пожал плечами, заявив решительно:

— Сеньор, Белисарио ничего подобного не знает! Я бы первым узнал про такие вести. Отыщите того раба, сеньор. Он может быть подосланным.

Хуан поспешил вернуться, проехал всю плантацию, поспрашивал рабов, но того, говорившего и след простыл. И подозрения теперь казались достаточно вескими и даже опасными. Не удивительно будет, если этого негра просто подослали, чтобы подловить Хуана.

«Значит, кто-то догадался, что я интересуюсь неграми, — думал Хуан. — Я, выходит, у кого-то под подозрением. И что из этого следует? Надо немедленно поговорить с Айресом!»

Вечером Хуан отозвал надсмотрщика в сторонку, спросил после распития нескольких глотков вина:

— Слушай, тут со мной произошёл странный случай на плантации.

Айрес безразлично глянул на юношу, отпил ещё пару глотков, спросил:

— Для этого ты решил угостить меня этим пойлом?

— Нет, что ты! А дело в том, что сослались на твоего раба.

— И что этот раб натворил?

— Хрен его знает, Айрес. Просто мне сказал один негр, что этот раб норовил смутить рабов, и во что бы то ни стало поднять мятеж в асиенде. Представляешь! Потом я никак не мог найти того раба, что мне всё это поведал.

— А чего это тебе, Дон?

— Бог его знает! Сам ничего не пойму. Вот и обратился к тебе. Указал на твоего раба по имени Хокабо. Ты его знаешь?

— Конечно! А что, этот Хокабо задумал поднять бунт? Ты сдурел, Дон!

— Почему? Я ведь не знаю твоего Хокабо. А что с ним?

— Да он немного не в себе, Дон. Чокнутый, и ничего такого просто не смог бы придумать. Но спасибо, что поведал. Я разберусь. А не хочет ли кто подставить меня… или тебя, а? Этот Ромуло скользкий малый, а к тебе и вовсе не равнодушен. Ты сам поищи, может, и найдёшь чего, Дон.

Эти слова сильно обеспокоили Хуана.

Ночью, в объятиях Хавиты, он почти забыл про странное сообщение. Но тут Хавита неожиданно проговорила после жарких ласк:

— Ты как-то спрашивал про дела у негров, Хуанито. Помнишь?

— Всего не упомнишь, Хави.

— Ладно. Слушай сюда! Узнала, что кто-то хочет тебе худого. Говорят, что ты готовишь против хозяина какой-то заговор. И мне намекнули, что это исходит от Ромуло.

— Что за чушь, Хави! Откуда это берётся? Всё никак не успокоится этот подонок! Откуда узнала?

— Лучше я тебе этого не скажу. Человек этот не хочет тебе плохого, вот и поведал мне. Думал, наверное, что я передам тебе.

— Человек-то хоть надёжный, Хави?

— Вполне, Хуанито. Так что поостерегись этого Ромуло. Самый противный из вас! Только меня не впутывая в эти дела, обещаешь? — И Хавита заговорщически посмотрела чёрными глазами на своего любовника, что, правда, Хуан и не заметил в темноте.

Ариас, услышав от друга всю эту историю, тут предложил тайно прикончить Ромуло.

— Или он тебя прикончит, или выдаст хозяину. Потом разбирайся кто прав, а кто виноват, Хуанито. Могу попытаться это сделать, друг.

— И не думай, Ар. Без тебя можно управиться. Только подумать надо, как с этим справиться. Не хотелось бы разных обвинений.

— Прежде всего, тебе следует поспешить, Хуанито. С этим Ромуло шутки плохи. Но откуда он смог узнать про тебя? Кто-то всё же или подглядел, или проговорился. Что будем делать, друг?

— Погоди, Ар! Так просто ничего нельзя сделать. Думать, думать надо!

— У тебя нет времени для этого, Хуан! Думаешь, Ромуло будет тебя дожидаться? Он сам поспешит с доносом на тебя. А хозяин сумеет развязать языки любому из своих рабов. У него для этого имеется Амбросио. А он своё дело ох как хорошо знает!

— Да, ты прав. Ладно, я подумаю, что можно сделать. А ты будь готов, может и в бега придётся пускаться. Держи мулов наготове, с сёдлами и оружием.

У себя в хижине Хуан лёг на топчан. Он по-прежнему спал один, и теперь свободно предался раздумьям. Единственно, что смог придумать — это затеять ссору с Ромуло, и убить его, как и Луиса. Другого на ум не приходило.

Он встал с противной дрожью во всём теле. Ещё не оформившийся план смущал юношу. Проверил оружие, особенно пистолет, нацепил шпагу, проверил, как двигается кинжал в ножнах. Потная ладонь противно липла. Однако он пересиливал себя.

Прошёл осторожно в конюшню, толкнул Ариаса.

— Ар, — тихо проговорил Хуан. — Я пошёл, а ты тихонько оседлай мулов. Я долго не задержусь. Не спи.

— Куда уж там, Хуан, — едва слышно прошептал мулат.

Хуан шёл, ещё не зная, что будет делать. Волнение и страх гнали его в ночь, к хижинам, где располагались надсмотрщики.

Из одной из хижин, где жили негритянки, две тени скользнули из дверей. Хуан не успел заметить их, как знакомый пьяный голос Ромуло проговорил:

— Гляди, Челато, наш сосунок на охоту вышел! Мы домой, а он на поиски, ха!

— Да пусть идёт себе, Ромуло! Молодой ещё, не пресытился.

— Нет, погоди, брат! Я должен с ним поговорить! — Пьяный голос дребезжал от возбуждения. Хуан хотел пройти мимо, но Ромуло грубо схватил юношу за ворот, рывком развернул и сунул кулаком в лицо.

Хуан ощутил вкус крови во рту. Ярость залила его голову. Он с трудом устоял на ногах. Ромуло продолжал держать его за ворот. Рванулся, но тот держал крепко. А голос Челато сказал мирно, буднично:

— Отпусти ты парня, дурак пьяный! Чего привязался? Иди, Дон, иди! — Челато толкнул Хуана, но тот ещё не полностью очухался, когда второй удар в скулу слегка затуманил голову на миг.

— Брось, скот! Отпусти! Челато, помоги мне!

Третий удар оказался пустым. Челато успел толкнуть друга, но зато Хуан успел выхватить кинжал, оторвать ворот от цепких пальцев Ромуло.

— Захотел присоединиться к своему дружку, подонок? — хрипло, чуть ли не с визгом прокричал Хуан. — Отойди!

Отчаянная решимость заполнила Хуана всего. А Ромуло, покачнувшись, навалился на Челато, отшатнулся от него и опять замахнулся на Хуана.

Юноша опередил того, ударив в пах носком сапога. Ромуло охнул, хотел выругаться, согнувшись слегка, и Хуан, охваченный яростью, ударил кинжалом в потную толстую шею Ромуло.

Ярость мгновенно улетучилась, как только юноша понял, что произошло. У Ромуло кровь бежала из раны, он стоял, покачиваясь, пьяно зажимая рану рукой, другой шаря вокруг, ища горло врага.

— Допрыгались, идиоты! — Челато почти трезвым голосом проговорил в лицо Хуану. — Теперь тебе, парень, несдобровать! Хозяин предупреждал!

— Да что ж мне делать прикажешь, Челато? Я его не трогал! Ты свидетель!

— Лучше беги подальше отсюда, пока я не доложил хозяину. Негры тебя не защитят. Их просто никто не станет слушать. Беги, по-хорошему тебе советую, Дон. Не теряй времени. Эй, дружище? — Это он к Ромуло. — Ты хоть сможешь идти? Надо кровь остановить. Течёт. Видишь, как получилось. А я предупреждал, чтобы не трогал мальца. Пошли к бабам, пока не поздно.

Хуан удалялся к хижине. Он быстро собрал все вещи, прошёл к конюшне. У ворот маячила фигура Ариаса.

— Мулы готовы, Ар? — зловещим шёпотом спросил Хуан.

— Бежим? Ты его пришил?

— Веди же мулов, Ар! Пока никто не узнал и не поднял шум!

Конюхи проснулись, узнали, что это Ариас поднял шум, не вышли, а беглецы вскочили в сёдла и с места погнали животных к дороге в Понсе.

Глава 17

Было ближе к полуночи, когда путники сошли с мулов у домика сеньоры Корнелии. Её голос прозвучал неожиданно спокойно, уверенно:

— Это ты Хуан? Что стряслось? Я ожидала тебя. Поставь животных во дворе и тихо ложитесь. Не разбудите мою Изумрудинку. Завтра поговорим.

Ариас бросил испуганный взгляд на друга, тот кивнул успокаивающе. Они в молчании увели мулов во двор, так же тихо, ощупью прошли в старую комнатку

— Заснём ли? — прошептал Хуан, устраиваясь на старом топчане.

— Заснешь, Хуан, куда ты денешься! Молчи, а то девчонку разбудишь.

Донья Корнелия молча двигалась по кухоньке, где сидели все жители этого убогого домика. Было позднее утро. Молодые люди были немного смущены, им казалось, что они тут без всякого смысла и вряд ли желанны.

Одна Эсмеральда была радостной, посматривала на Хуана весёлыми глазами и не могла утерпеть, чтобы не сказать что-нибудь. Бабка укоризненно делала страшные глаза, но действовало это лишь на минуту, и девчонка опять задавала то один вопрос, то другой.

И лишь потом, Хуан всё же спросил донью Корнелию:

— Сеньора, вы отпустите внучку с нами в город? Хочу ей подыскать подарок. Что бы посоветовали купить?

Сеньора строго глянула на внучку. У той глаза засветились надеждой.

— Пусть сама решит, Хуан. А то недовольна будет. А ребёнку нужны радости. Без них будет трудная жизнь, греховная… — И она вздохнула, давая понять, что думать они могут по своему усмотрению.

Эсмеральда вскочила с колченогого табурета, подбежала к бабушке и звонко чмокнула её в бледную щёку.

Домой все трое вернулись немного усталые, возбуждённые, а девочка уже щеголяла с новыми гранатовыми серёжками, а новое платье осторожно и бережно несла в руках.

Бабушка ничего не сказала об обновках, но можно было заметить, что она рада за внучку. А на душе у Хуана клубком в горле прокатилась волна удовольствия.

— Что вы собираетесь теперь делать, юноши? — спросила сеньора Корнелия. — Думается мне, вам не стоит долго здесь задерживаться.

— Я так же считаю, сеньора, — ответил Хуан. — Мы хотели бы проехать по острову. Посмотреть земли, может удастся присмотреть кусок земли.

— У вас есть для этого деньги? — поинтересовалась сеньора.

— Немного есть, сеньора. На пару десяток фанег может хватить. А больше нам и не осилить. А со временем можно и подкупить.

— А кто будет работать на земле? Самим вам не поднять такое, юноши.

— Купим немного скота, пашни много не будет, но на жизнь хватит. Потом и рабов подкупим. Жизнь долгая, сеньора.

Женщина вздохнула. Она молчала, казалось, что-то обдумывала, а потом проговорила вроде бы как с грустью:

— Завидую вам, ребятки! Вы молоды, полны надежд, не стремитесь к богатству, рассчитываете только на себя. Хотите трудиться, жить свободно. Как это замечательно, просто прекрасно!

Молодые люди переглянулись. Им было удивительно слышать такое от суровой сеньоры. Хуан хотел спросить о её прошлом, но не осмелился.

— Я потом тебе немного поведаю о своей прошлой жизни, Хуан. Тебе будет интересно и… — она помолчала, но всё же добавила: — И поучительно.

Хуан удивился, услышав эти слова. Подумал вдруг, что эта женщина иногда легко читает его мысли. Во всяком случае, он это уже подметил несколько раз.

Она ничего не спросила про жизнь у дона Рожерио. Будто ей всё было известно. А ему так хотелось поделиться с ней своими переживаниями и просто поговорить душевно.

Два дня спустя, в вечерних сумерках, ещё не зажигали лучину, эта пожилая женщина неожиданно сама подсела на край топчана, где сидели друзья. А после долгого молчания, вздохнув, она сказала с грустью в голосе:

— Вам долго не удастся успокоиться, дети. И землю свою вы добудете не так скоро, как вам хотелось бы.

— Почему вы так считаете, сеньора? — встал с топчанаХуан.

— Вижу, юноша. У вас будет сложная, бурная и опаснаяжизнь. Будет много горестей, жестокостей, прежде чем вы найдёте спокойное место на земле.

— Донья Корнелия! — воскликнул Ариас в страхе. — Вы нас хотите запугать?

— Ну что ты, Ариас? Просто говорю то, что вас ожидает. И очень скоро.

— Что вы такое говорите, сеньора? — вопрошал Хуан в сильном волнении.

— Скоро вам предстоит долгая дорога. Готовьтесь к ней, дети.

Она замолчала. Юноши тоже молча переживали её слова. Внутри скребли коготки страха, неуверенности, тревоги.

Женщина поднялась, заторопилась и вышла, оставив ребят с чувством недосказанности, недоумения и массой возникших вопросов.

Ариас многозначительно смотрел на Хуана, будто упрекая его в том, что он не принял его предостережения в причастности этой сеньоры к сонму ведьм.

Сеньора Корнелия неожиданно появилась с тонкой стопкой бумаг, перевязанной выцветшей лентой.

— Хочу немного просветить вас, дети, — таинственно молвила она. Неторопливо развязала тесёмку. Листов шесть или семь пожелтевшей плотной бумаги лежали на топчане.

Юноши в недоумении смотрели, как сеньора перебирает их, некоторые читает, словно восстанавливая в памяти давно прошедшие события.

Наконец терпение ребят было вознаграждено. Она начала говорить:

— Не удивляйтесь, юноши. И не думайте, что я полоумная, выжившая из ума старуха. Просто настало время выговориться, а вы мне кажетесь людьми порядочными, не могущими меня оскорбить своим невежеством и бездушием.

— Что вы, сень… — Хуан замолчал, повинуясь властному жесту Корнелии.

— Лучше молчи, Хуан. Ваши слова, юные друзья, ничего для меня не значат. Просто слушайте. Думаете, я всегда была такой бедной, старой и странной? Ничуть ни бывало! Полсотни лет назад я появилась на острове в роскошных нарядах. Меня сопровождали пажи, девушки и кавалеры. Сам губернатор острова подал мне руку проводить до кареты.

Юноши украдкой переглянулись, боясь проронить хоть слово. А сеньора Корнелия, едва заметно улыбнулась затуманенными глазами, и продолжала:

— Я была молода, знатна, богата и имела всё, что могло бы сделать меня счастливой. И я была таковой, поверьте мне! И долго была, пока не появился человек, который всё перевернул в моей жизни.

Она опять замолчала, перебрала жёлтые листки, положила их назад.

— Это был ослепительно привлекательный мужчина! Идальго от корней волос до кончиков пальцев на стройных ногах. Он прибыл из Испании. Один, но для завоевания этого мира. Его отец погиб в походе на Теночтитлан под водительством великого Кортеса. Но богатства сумел сохранить. А это удавалось далеко не всем, юноши.

Хуан бросил взгляд на Ариаса. Тот ничего не понял, зачарованный таким интригующим повествованием.

— Мы полюбили друг друга почти с первого взгляда. Между прочим, его звали… — она с напряжением смотрела на Хуана. — Его звали дон Рисио. Мы почти год не расставались. Это было в Сан-Хуане. Балы, танцы, кавалькады и пиры. Я была беременна от него, и мы готовились обвенчаться в главном соборе столицы. И тут я узнала нечто. — Она взяла лист бумаги с обтрёпанными краями, протянула Хуану.

— Простите, сеньора! — Пролепетал он. — Я не умею читать.

— Ах да! — вырвалось у сеньоры довольно пренебрежительно, но она тут же спохватилась. Ровным голосом проговорила: — Здесь сказано, что его отец был обыкновенным разбойником и грабителем, посажен в тюрьму, бежал в восемнадцатом году в Новый Свет, присоединился к отряду Кортеса. Но до этого у него родился сын, которого и назвали Рисио. Друзья этого конкистадора по окончании похода нашли этого Рисио, передали ему награбленные сокровища, и мать с сыном уехали в Испанию, где они и проживали в купленном замке вблизи Кордовы.

Сеньора Корнелия опять опустила руку на бумаги, помолчала с минуту.

— Здесь письма этого Рисио. Они полны любви, нежности, но всё это оказалось пустыми словами без начинки. Приехав сюда, этот сеньор искал лишь богатую невесту, и я оказалась наиболее наивной и богатой из претенденток. Я ему поверила.

Хуан хотел что-то спросил, но слова не вылетели изо рта. Он продолжал смотреть на донью Корнелию со всё возрастающим интересом. Ариас просто сидел с открытым ртом, боясь пропустить хотя бы слово.

— Родственники, узнав эту историю его отца, так возмутились, что грозили заточить меня в монастырь, если я не порву с ним. Но ребёнок! Он мог сильно повредить не только мне, но и всей родне. И меня отправили в Понсе рожать. Что я и совершила. И с тех пор я живу здесь без поддержки, без родственников и без друзей.

Сеньора притихла, погрузившись в воспоминания. Юноши терпеливо ждали, когда ей опять захочется говорить. И она, вздохнув, заговорила:

— Ребёнок был восхитительным! Я зарабатывала на жизнь обучением детей грамоте, манерам, умению одеваться. Но сколько тут в то время было семей, готовых выкладывать деньги на это никчёмное занятие? Три-четыре. Хорошо, что появился священник только что построенной церкви. Он знал мою родню ещё по Сан-Хуану и проникся моими грехами и положением. Иногда по праздникам приносили мне большую корзину разной снеди, и что-нибудь из подержанных вещей прихожан, жертвовавших на бедность.

И постепенно я осознала, что счастье не в богатстве, не в знатности и блестящем обществе. Стала серьёзно изучать религию, потом познакомилась с одним больным негром, которого хозяин выгнал за ненадобностью. Он жил со мной и многое мне передал из своих африканских тайн, которых у него было очень много. Я увлеклась этими тайнами. Люди стали презирать меня, сторониться, часто ругали, проклинали. Я чуть не угодила на костёр, да священник не позволил свершиться смертному греху, а инквизиция была ещё далеко.

Сеньора Корнелия улыбнулась тихой улыбкой, прожевала кусочек ананаса, облизала пальцы, по которым стекал сладкий сок. Поискала, чем вытереть руку, махнула рукой и аккуратно и тщательно вытерла передником.

— А потом я научилась лечить людей, юноши, — продолжала женщина скрипучим голосом, будто он за эту минуту почему-то изменил ей. — Целых два года ко мне почти никто не обращался из страха или презрения. Но потом постепенно я завоевала доверие. У меня, с помощью того негра, хорошо получалось.

А у одного метиса, появившегося в городе, я научилась собирать травы, многое сама додумала и теперь я вполне сносно живу, воспитываю дочь, ой! Простите! Не дочь воспитываю, а внучку, юноши!

— А дочь? — успел спросить Хуан, так и не утерпев от вопроса.

— Моя любимая Томаса умерла при родах. Тут и я ничего не смогла поделать, а мой учитель уже к тому времени помер. Так я и осталась с Эсмеральдой на руках, похоронив дочь Томасу на местном кладбище. — Старуха вновь замолчала, а Хуан осторожно спросил:

— Донья Корнелия, но ваша внучка слишком молода, чтобы быть внучкой того Рисио. О котором вы только что говорили. Как это получается?

Старая сеньора не отреагировала, словно не слышала, и вдруг вскинула голову, пристально посмотрела на Хуана злыми глазами с прищуром. В них светилось такое, что Хуана передёрнуло. Он втянул голову в плечи, побледнел.

Донья Корнелия неожиданно успокоилась, глаза перестали источать яд и злобу. Лицо разгладилось и приняло прежнее выражение.

— Ты прав, Хуан, — смиренно молвила она. — Это совсем другое. Но очень связано с первым. И я хочу договорить.

— Простите, донья Корнелия! — пролепетал Хуан бледными губами. — Я не…

— Пустое! — воскликнула старая женщина. — Это я виновата. Но слушайте. Та женщина, дочь, что умерла при родах, была от другого мужчины. Она была от того негра, что жил у меня…

— А как же ваша первая беременность, донья Корнелия? — уже смелее молвил Хуан, но опять испугался.

— Родился мальчик, Хуан. Он был очарователен и очень похож характером и повадками на отца. И я невзлюбила его за это. Он рос без присмотра, рано ушёл из дома, и я до сих пор ничего не знаю о нём, — старуха тяжко вздохнула, незаметно перекрестилась. — Так что можете себе представить, как в этом городе смотрели на меня. В их глазах я была худшей из блудниц. И лишь страх перед моими силами позволили мне избежать сожжения на костре.

В лице старой женщины появились черты усталости и смирения. Но Хуану казалось, что это лишь временная слабость. И она может скоро пройти.

— Вот моя прекрасная мулатка действительно умерла при родах. Ей было уже много лет, и роды были трудными. Я едва оправилась от того горя, свалившегося на меня. И тогда я поклялась отомстить тому, по чьей вине страдала моя дорогая доченька. И всю любовь я отдала моей Эсмеральде. Я поклялась, что внучка будет жить иначе, лучше, счастливее, богаче… не материально, а духовно, морально.

— Боже! — Хуан был изумлён и обескуражен. — Сколько всяких тайн, сколь сложной получилась ваша жизнь, донья Корнелия! Мне этого не понять.

— Оно тебе и не нужно, Хуан, — философски ответила старая сеньора. — Я только хотела выговориться, а вы для этого очень подходите, юноши.

— Вы говорите о мести, сеньора. Кому же вы хотите отомстить, если не секрет? Хотя это и не моё дело, и вы вольны не отвечать, сеньора…

— Как раз наоборот, Хуан! Я рассчитываю, что это будет вашим делом.

— Чтовы хотите этим сказать, донья Корнелия? — спросил несколько удивлённый Хуан, бросил мимолётный взгляд на Ариаса, который не менее друга ничего не понимал.

— Я хочу, чтобы вы свершили то, что я уже свершить не в состоянии. Сил больше нет, осталось лишь желание, что и держит меня на этом свете. И… ещё Эсмеральда. Ей необходима поддержка, а кто это может сделать лучше бабушки?

— Однако, сеньора, не намекнёте ли вы мне, кто отец вашей внучки? — Хуан сгорал от любопытства.

Старуха долго молча перебирала листы, исписанные поблёкшими чернилами, потом неожиданно сказала:

— Мальчик, тебе необходимо срочно научиться читать и писать. И я этим займусь. Лучше прямо сейчас. И Ариас пусть учится. Ему даже лучше и легче осилить грамоту. Ведь он хорошо, хоть и неправильно, говорит по-испански.

— Зачем это нам, что это может нам дать, сеньора? — Хуан явно не воспринял предложение старухи, а Ариас наоборот, загорелся, что было видно по его лицу, на котором отразились и надежда, и желание.

— Без этого тебе трудно будет продвинуться в жизни, Хуан, — решительно заявила донья Корнелия. — Ты поймёшь это лишь спустя время.

— А тайна, донья Корнелия? — с надеждой в голосе, спросил Хуан.

— Тайна может и подождать, а вот грамота — никак.

Она дрожащей рукой собрала листки, связала их лентой. Удалилась и вскоре вернулась с доской и мелом в руках.

— Эсмеральда работает, а мы посвятим время азам грамоты, юноши.

И старуха кратко рассказала, как передаётся мысль словами на доску при помощи букв.

— Кстати, Эсмеральда уже хорошо читает и пишет, сеньоры. Вы что, хуже малой девчонки? Постыдитесь!

После часа занятий голова у Хуана с Ариасом шла кругом. А задание старухи были обширными. К ночи они должны были запомнить десяток букв, что им казалось непосильной задачей.

— Я тихонько попрошу девчонку нам помочь, — шепнул Ариас, когда старуха удалилась. — Сам слушал, что у той уже всё получилось.

Вечером, при свете лучины, воткнутой в держак в стене, донья Корнелия не забыла спросить заданный урок.

— Похвально, похвально, юноши! Вы хорошо справились с заданием. Завтра я задам ещё, и скоро вы всё запомните при вашей памяти и старании. Хуан, не отставай от мулата. Он легче держит в голове эту премудрость.

Хуан в смущении потупил голову.

— Сколько лет без этой грамоты обходились, донья Корнелия! Голова болит!

— Это от тупости, Хуан. Скоро пройдёт, а потом появится интерес, и всё у тебя получится в лучшем виде. Книги тебе сильно помогут в жизни. А у тебя в жизни будет много такого, что без грамоты не обойтись.

Они уехали через неделю, дав обещание донье Корнелии не забывать полученные знания, и укреплять их постоянными упражнениями.

— Настоящая ведьма, Хуанито! — в который раз настаивал Ариас. — Но с грамотой она придумала хорошо!

— Ничего хорошего, Ар! На кой чёрт она мне слалось? А теперь ещё закреплять, видите ли, надо! Ты хоть всё запомнил?

— Всё, Хуан! И от тебя не отстану. Каждый день буду напоминатьи заставлять!

Друзья ехали по тропам, всё выше углубляясь в предгорья, Стоял сухой сезон, воды было мало и каждый раз приходилось долго искать источник.

— Что-то мне больше не нравится это наше путешествие, — ворчал Ариас.

— Зато здесь земля очень дешёвая, а на большее у нас денег нет. Не возвращаться же нам на Монтсеррат, где я зарыл свой клад. Да, — вздохнул Хуан, — его бы хватило на тысячу фанег в этих диких местах.

— Ещё найти надо подходящую долину, Хуан. Да такую, чтобы легко можно было проложить тропу к побережью, или к городу. И чтоб вода была. Мы сейчас в центре острова, а ничего подобного я ещё не видел.

— Проедем ещё день-два и поглядим, где остановиться. Кругом пусто, но я здесь я уже видел хорошие долины, Ариас.

— Ты не забывай, что нам поручила эта ведьма, Хуан.

— Откровенно говоря, мне всё это не по душе, Ар. Какое нам до этого дело? Но с другой стороны злость разбирает меня, когда я вспоминаю людей, которые донимали меня в той асиенде.

— А рабы? Они почему должны так мучиться? Только потому, что они негры?

— Кстати, Ар. Старуха намекала нам про такой ход, как рабство. Помнишь?

— Что-то есть, Хуан. Но напомни.

— Она хотела бы познакомить своих врагов, особенно дона Рожерио и его дочь, как оказаться в шкуре раба. Припоминаешь?

— Теперь помню. А что? Хорошая мысль! Я сам был рабом и хорошо представляю, что они могут чувствовать, будь они в шкуре рабов. Хотел бы я поглядеть, как они будут верещать, подонки!

— А ещё кичатся своим благородством! — поддакнул Хуан. — Мы по сравнению с ними куда благороднее и знатнее, верно, Ар?

— А что? Мой отец, возможно, тоже был идальго, и во мне течёт голубая благородная кровь знатного испанца! Хотел бы я узнать, кто мой предок по этой линии, Хуан.

— А у меня всё ясно, Ар! Всегда были хлеборобами, а это весьма благородное занятие. Куда более благороднее, чем быть наёмным воином или воинствующим рыцарем, живущим за счёт таких, как я.

Юноши остановили мулов на краю долины. Склоны круто спускались вниз, где вилась узкая речка, поблёскивающая сквозь неплотную стену деревьев, росших вдоль русла.

— Гляди-ка, Ар! Вот неплохая долина для нас! Стоп, там виден дымок. Кто- то уже занял это место. Поспешим вниз.

Час спустя мулы понуро стояли у затухающего костра у входа в шалаш, что пристроился к нише в почти отвесной стене скалы шагах в ста от речки.

— Тут совсем недавно кто-то был, — проговорил Ариас, внимательно оглядывая окрестности и шалаш, явно не белого человека. — Похоже, что беглый негр, или два. Как бы они не напали на нас с перепугу.

Хуан проверил пистолет, обошёл шалаш с трёх сторон. Заглянул внутрь.

— На негра не похоже, Ар. Может, индеец какой живёт в уединении, спасаясь здесь от белого человека?

— Опасаться не стоит, Хуан. Если это индеец, то он так напуган, что или уже далеко, или появится вскоре. Остановимся здесь. Место хорошее, тихое и труднодоступное. Помнишь, сколько времени мы спускались сюда?

К вечеру к костру подошёл старый человек. Он был худ, морщинист, бронзовый цвет лица поблёскивал в свете костра. Он испуганно стоял на границе света и молча переминался с ноги на ногу. Они были у него босыми. Одет он был примитивно, скорее почти не одет, если не считать старых, полусгнивших штанов и повязки на голове из зелёного выцветшего платка.

Ариас встал, подошёл ближе. Спросил тихо:

— Ты индеец, старик? Чего убежал? Мы не собираемся делать тебе худа.

Старик молча кивал головой, однако с места не трогался.

— Ар, пусть присаживается к костру. Дай ему поесть. Он наверняка голоден. Смотри, какой худой.

Старик медленно, с опаской присел на камень у костра. Молча же принял маисовую лепёшку с куском свиного сала. Его голод проявился тотчас. Он торопливо жевал несколькими зубами, торчащими изо рта, глотал, посматривал на юношей со всё большим доверием. Назвался Куамуру и был он, скорее всего, последним из индейцев острова, оставшийся после вымирания и уничтожения испанцами всего коренного населения.

Говорил он по-испански очень плохо, но с грехом пополам понять было можно. А юноши, уставшие после дня трудных дорог, не горели пока желанием с ним разговаривать.

— Завтра осмотрим долину и решим, что делать будем. Этот Куамуру не может считаться владельцем земли. — Хуан тщательно готовил себе постель под открытым небом, не желая дышать вонью шалаша.

Индеец был доволен обществом юных путешественников, принял немного маисового зерна и тут же принялся рыхлить клочок земли для посева.

Вечером, после долгих и утомительных обследований, юноши сидели у костра, наслаждаясь купанием в речке, где даже водилась мелкая рыба.

— Дальше я не поеду, Ар, — заявил Хуан. — Долина хоть и маленькая, но зато вполне пригодная для нашего дела. Не думаю, что за неё дорого запросят. Вот только мы не знаем, как она называется. А индейское название может быть неизвестно властям. Это, помнится, Коарами. Вроде так этот Куамуру называл. Запишем на всякий случай, — и Хуан хитро улыбнулся Ариасу.

Он долго и старательно выводил буквы на грубом листе бумаги, пока не получилось нечто похожее.

— Надо ещё приблизительно посчитать хоть шагами длину долины и её ширину, — заметил Ариас.

— Это зачем?

— Власти обязательно поинтересуются, сколько фанег мы собираемся купить

— Кто ж их тут посчитает, Ар? Человека приглашать, что ли?

— Может, и так, Хуан. Мне то неведомо. Но без этого, думаю, не обойтись.

— Ладно, завтра попробуем посчитать. Только я не уверен, что у нас получится. А ты помнишь, как это записать? Я всё забыл.

— Управлюсь, Хуан. Я уже всё запомнил.

— Знаешь, Ар, я подумал, что тут вполне можно осуществить план сеньоры…

— Что ты хочешь от меня, Ар?

— Но мы же согласились ей помочь! Ты обещал, а я поддержал тебя.

— Думаешь, это легко сделать? И сколько времени на это потребуется? А наше дело будет стоять, да?

— Люди для работы нам ведь нужны, Хуан. Вот и попробуем захватить у дона Рожерио десяток рабов, пусть потрудятся для нас. И самого дона с его любимой дочкой прихватить можно.

— Ты такое предлагаешь, Ар! Подумал, что нас потом ожидает? Поднимут людей, начнут поиски. и что тогда?

— Тогда, Хуан, нам следует замести следы, скрытно уединиться здесь и посылать уведомления дону Рожерио. За дочку он будет отваливать нам столько, сколько запросим. И эта ведьма будет довольна, и нам перепадёт.

Хуан после этих слов целый день находился в мрачном настроении. Он почти не интересовался долиной. Все мысли сосредоточились на словах Ариаса.

После недели трудных исследований, юноши заявили индейцу Куамуру, что покидают его на время.

— Ты за наше отсутствие, Куамуру, — говорил Ариас старательно и медленно, — построй несколько шалашей покрепче, приготовь небольшое поле для посева и огорода. Мы привезём зерно, семена, а лопату и топор с мачете мы тебе оставим. И немного еды.

— Если кто заявится, говори, что это земли дона Хуана де Вареса. Запомни хорошенько, — и Хуан тыкал себя в грудь.

Старик энергично кивал головой, обещал всё сделать, благодарил за оставленное одеяло и почти новые штаны Ариаса.

Юноши спешно карабкались по едва заметной тропе, пока не выбрались наверх. Тут они оглянулись вниз. Ещё раз полюбовались долиной и толкнули животных каблуками.

— Я тут подумал, что нам так или иначе необходимо побывать у дона Рожерио, — говорил Хуан. — Мы должны откопать наши деньги, иначе с чем мы заявимся в магистратуру к коррехидору?

— У нас есть неделя пути, Хуан. Хорошо бы за это время обмозговать наш план. Как похитить ненаглядную сеньориту и рабов. Мы одни с этим не справимся.

— Естественно, Ар. У меня там есть пара негров. На них можно положиться. И ещё один из бригады Ромуло. Очень странный раб, но сдаётся, он довольно умён и может нам пригодиться.

— С ними ещё надо встретиться и договориться, Хуан. И не так проста может оказаться наша затея. А с сеньоритой, думаю, будет легче. Она часто отправляется покататься на коне. Её сопровождает раб, но он не составит нам препятствий.

— Вот здорово! Как хорошо, что ты вспомнил об таких прогулках сеньориты! И часто она выезжает и куда?

— Три раза в неделю обязательно, Хуан. И я знаю, куда. Это в миле-двух от асиенды. К ручью, знаешь, он протекает севернее усадьбы.

— Значит, так, Ар! Вначале надо похитить сеньориту. Иначе, потом ей могут запретить выезжать. Потом примемся за надсмотрщиков и рабов. Особенно моего старосты Чичино. Мерзкий тип, скажу тебе! Ему как раз пойдёт на пользу поработать в ошейнике и посидеть на цепи.

— Надо бы составить список всех тех, кого мы намерены похитить, Хуан. И ты поучишься писать, а то я не отчитаюсь перед доньей Корнелией. А её я побаиваюсь не на шутку.

— Я всё думаю, как получилось, что дочь сеньоры оказалась беременной от этого Рожерио? Он уже довольно стар. Ему лет шестьдесят или около того.

— Интересно другое, Хуан. Знает ли этот сеньор, что он сожительствовал с дочерью этой старухи, Корнелии?

— Это можно устроить потом, Ар. Не к спеху. Главное — сеньорита. С её помощью мы сможем заставить признать Эсмеральду наследницей хотя бы трети состояния. И Рожерио не посмеет отказать нам в этом. Но как это бабка не уследила за дочкой? Ну и дела!

— В такое поверить трудно. Но этих Рожерио и Корнелию многое связывает. — Хуан аккуратно рубил ветви, мешающие на тропе. Это они делали постоянно, облегчая путь по этой тропе.

— Завернём в селение, Ар, — предложил Хуан на четвёртый день пути. — Нам необходимо иметь какое-то прикрытие и знакомства среди местных. Тут есть деревушка метисов, дворов десять, может, чуть больше. Переночуем и поговорим с людьми.

— Думаешь, нам пригодится такое?

— Попытаемся наладить дружбу. Пообещаем чего-нибудь, а там видно будет.

Деревушка приютилась в крохотной долинке. Земли едва хватало для жизни, и лишь стадо коз и овец как-то оживляли здешнюю жизнь бедных крестьян.

— Мы пеоны, крепостные дона Рохелио де Азиведо, сеньор, — ответил на вопрос Хуана староста деревушки. — Он, правда, хороший хозяин. Мы дважды в год отвозим ему дань или деньги, если такие у нас заводятся. И он нас больше не беспокоит. Иногда присылает человека посмотреть, что ещё можно содрать с нашей деревни. Но терпимо, сеньор.

— Мы бы хотели закупить у вас немного скота. Мы занимаемся разведением на мясо и молоко, а пашни будет совсем мало. Что вы на это скажете?

Пожилой метис с сомнением посмотрел на Хуана. Его говор явно не внушал ему доверия. Хуан это видел, но поручить ведение переговоров Ариасу было и того хуже.

— Как на это посмотрит хозяин, сеньор?

— А ему обязательно знать об этом? — многозначительно спросил Хуан.

Метис с недоверием смотрел на юношу. Его молодость была тому не по душе, и он не скрывал этого.

Всё же вечером староста в окружении ещё трёх старейшин, согласился на продажу скота и зерна. Обещал всё перегнать к договорённому месту. Это не дальше одного дня пути от выбранной долины. Молодые люди не хотели раньше времени раскрывать будущее местонахождение их хозяйства.

Время было оговорено, и юноши в приподнятом настроении пустились дальше. Они постоянно говорили о предстоящем похищении девушки, больше ни о чём разговоры не клеились. Было заметно, что они трусили, но отступать не хотели. Ариас настаивал, что должны и сами получить за это приличное вознаграждение, что занимало его довольно сильно.

Донья Корнелия встретила юношей напряжённым вопросительным взглядом.

Оглянувшись и заметив, что девчонки нет близко, Хуан тут же заявил:

— Сеньора, мы много думали и решили начать почти немедленно.

— У вас для этого было довольно много времени. Три недели — это большой срок. Я не спрашиваю подробности. Это ваши заботы. Но вот с деньгами я вам могу помочь. Не очень много, но сотню дам. Рискую, ведь эти деньги я копила для Эсмеральды.

— Не скрою, сеньора, это нам сильно поможет. Ведь надо будет подкупить кого-то, просто многое купить для обеспечения дела. Так что, сеньора, большое спасибо за столь своевременное предложение.

— Вам ещё многое необходимо обдумать, юноши, — загадочно проговорила сеньора. — Хватит ли у вас мудрости, смекалки и решимости?

— Сеньора, вы, уверен, уже догадались, что наше недалёкое прошлое достаточно тёмное, не так ли? — Хуан хитро усмехнулся, пытливо заглядывая её в глаза

— А ты не лишён хитрости, Хуан! Это мне нравится. Может сыграть хорошо! Но я уже говорила, что не интересуюсь вашим, как ты изволил выразиться, тёмным прошлым. Оно меня вполне устраивает. Главное, что вам можно доверять.

— Сеньора, вы не могли бы мне сказать, приехал ли к дону Рожерио его сын?

— Пока, как мне известно, ничего такого не слышно. Мы бы первыми узнали об этом. Порт-то рядом. Судно его ещё не пришло. Это как-то может осложнить вал план?

— Может быть, сеньора. Лучше, чтобы он приехал попозже. Спокойнее как-то.

— Должна заметить, юноша, что ваши действия в отношении семейства Рожерио не должны быть слишком мягкими, — Корнелия уставилась в глаза Хуану в ожидании реакции.

— Об этом можете не беспокоиться, донья Корнелия. — И я и Ариас горим желанием показать этим спесивцам, что такое рабство в полном его значении и красоте. Особенно сеньорите.

— Относительно самого Рожерио можно и поосторожнее. Он уже не так молод. Его может не хватить на всё… — Она опять таинственно замолчала, давая понять юноше, что он обязан всё понимать с полуслова.

Донья Корнелия почему-то скрупулёзно проверила успехи Хуана в грамоте. Хвалить не стала, заметила однако:

— Не ленись, мальчик! Учись, добивайся. В этом мире надо брать всё, что предлагается. Иначе можно остаться с пустым карманом. Вот, Хуан, сто золотых песо. Это всё, что я сумела накопить для Эсмеральды. Постарайся использовать их с пользой. И не только для меня… — И опять Хуан удивился любви старухи недоговаривать.

Ариас к этому времени подружился с мулатом, скрывающимся от хозяина. Он назвался Алесио. Это был молодой парень лет двадцать пять, с большими глазами навыкат, смотрящими алчно, нагло и в то же время боязливо. Он был худ, жилист, с короткими кучерявыми волосами, мало похожими на волосы белого человека. И полные негритянские губы его вызывали неприязнь.

— Я хочу, чтобы ведьма взглянула на этого бродягу, — сказал Ариас Хуану, когда тот познакомил того с новым приятелем.

— Зачем это тебе понадобилось? — удивился Хуан.

— Скользкий он тип, Хуан. Хочу узнать, можно ли ему доверять? Или лучше не привлекать его к нашему опасному делу.

— Гм! Хорошая мысль. Я поговорю с сеньорой. Где вы можете быть перед вечером, чтобы она могла его увидеть, не привлекая внимания?

Донья Корнелия пошли погулять к указанному месту с внучкой. У церкви, где сидели Ариас с Алесио, бабка остановилась, потом подошла к молодым людям.

— Чего хочет сеньора? — спросил Алесио, приподнимаясь со ступеней.

— Хотела спросить тебя, юноша, завтра после заката будет открыта церковь?

— Этого я не знаю, сеньора, — ответил Алесио, удивившись такому вопросу.

— Спасибо, юноша! — И она пристально поглядела в большие глаза мулата.

— Идите, сеньора! Не мешайте нам! — Алесио явно был смущён старухой.

Эсмеральда вертелась рядом, никак не понимая, почему ей не разрешили показать своё знакомство с Ариасом.

— Что вы можете сказать об этом мулате, сеньора? — тут же спросил Хуан, вернувшуюся с прогулки старуху.

— Ариас скорей всего прав, Хуан, — ответила старуха, толкнув внучку к выходу во двор. — Он не внушает мне доверия, но использовать его на первых порах можно.

— Тем более, что людей у нас пока нет. Действовать же одним очень опасно.

— Ничего важного ему не доверяйте. И держите его под наблюдением. — Донья Корнелия внимательно смотрела на Хуана, тому стало не по себе от такого пристального взгляда.

— Нам необходимо вернуться в усадьбу дона Рожерио, сеньора. Нужно подготовить людей. Времени потребуется с месяц. Тайну лучше сохранять, так ведь?

— Всё так, Хуан. Однако ты не должен показывать, что можешь прочитать то, что попадёт тебе в руки. Пусть думают, что ты безграмотный дурень. Но ты с завтрашнего утра покажешь мне, как ты умеешь писать. В этом я вижу большое преимущество.

Юноша вздохнул, показывая, что такая работа ему очень не по душе.

Старуха улыбнулась, несколько снисходительно, немного пренебрежительно, а Хуан не замечал ничего, продолжая раздумывать над задачами, поставленными жизнью и сеньорой.

Он ловил себя на том, что слишком часто мыслями возвращается к сеньорите Габриэле. Разобраться в своих чувствах он не мог. Знал только, что эта девица многое для него значит. Но как, каким образом, зачем и что за этим кроется? Тут была полная темнота. Он и ненавидел её, и стремился к ней, со злостью сознавая, что плод не для него.

Временами он жгуче ощущал физическое желание обладать ею, потом злость брала верх, и он опять погружался в неопределённость и растерянность. Мечтал о времени, когда она окажется в его руках, представлял, как она будет мучиться, страдать и физически, и душевно, искать пути освобождения, ненавидя и мечтая о мести.

И что это происходит с ним, Хуан никак не мог понять. Торопливость иногда удивляла самого, а Ариас просто диву давался, слыша неоправданные предложения побыстрее приступить к выполнению их плана.

— Хуан, я ещё нашёл одного негра, — заявил Ариас перед сиестой. — Парень тоже скрывается от хозяина. Пришёл сюда, как и мы с востока, и готов пойти к нам в услужение, как он говорит.

— Что он из себя представляет? — спросил Хуан поспешно.

— Этот очень простой, бесхитростный. Лет двадцать. Родился здесь и хорошо говорит на испанском.

— Ну что ж. С этими силами мы можем приступать к задуманному. Ты с ними говорил об этом?

— Только вскользь, Хуан. Им много нет нужды знать, А про старуху они не догадываются. Кстати, нового товарища зовут Пахо. А мне нужно немного денег, чтобы держать их поближе к себе, Хуан.

Юноша отсыпал несколько реалов, заметив при этом:

— Не показывай, что мы имеем деньги, Ар. Пусть думают, что мы только охотимся за ними. И не обещай лёгкой жизни.

Юноши попрощались со старухой, Эсмеральдой, пообещав девочке вскоре вернуться. Он подарил ей недорогое колечко с тусклым рубинчиком в четверть карата. Девчонка была в восторге и прыгала около стремени Хуанова мула, провожая его до перекрёстка.

— Хуан, можешь рассчитывать на выгодный брак, — усмехнулся Ариас, кивнув назад, где стояла девочка и махала смуглой ручонкой.

— О чём ты болтаешь! Глупости! Ей всего десять лет, а мне уже два десятка! Соображаешь?

— Однако она откровенно показывает, что любит тебя, Хуанито, ха-ха!

— Брось дурить, Ар! Это детские забава! У кого их не было? — Хуан вспомнил, как сам бросился очертя голову ради любви, и что из этого вышло. Он вздохнул, а мулат понял, что друг погрузился в воспоминания и мешать ему в этом не стоит.

Глава 18

Кружным путём, выбирая заброшенные тропы, четыре всадника выбрались к задам асиенды дона Рожерио.

— До асиенды две с лишним мили, — молвил Хуан. — Остановимся в этом овраге, осмотримся до утра. Место слишком близкое и долго здесь оставаться мы не можем.

— С чего мы начнём, Хуан? — спросил Ариас. Он не хотел брать инициативу в свои руки, понимая, что это больше дело Хуана.

— Несколько дней последим вокруг. Лишь бы не попасться кому на глаза.

— Трудное занятие, сеньор, — заметил Алесио. — Здесь легко встретить человека из усадьбы.

— Для того и предупреждаю, что нужно быть очень осторожными. Завтра определим, куда перейти для наблюдения.

День заговорщики провели в томительных наблюдениях, схоронившись поблизости от полей, где работали невольники. Вечером, глубоко на дне оврага при слабом свете костерка, Хуан подвёл итог первого дня:

— Мы определили границы каждого надсмотрщика. Завтра мы попытаемся поискать нужных нам рабов. Пахо, ты пойдёшь искать Бванду. Он должен работать у Ромуло. Ты уже знаешь где это. Алесио и Ариас должны будут определить место старосты Чичино. Вечером встретимся здесь. Я буду обследовать места, где появляется сеньорита. Кстати, Ариас, не пропусти моих двух приятелей Сибилио и Белисарио. Они нам могут сильно пригодиться.

Хуан окольными тропами выехал на разведку. За час до полудня неожиданно услышал смех девушки. Это была сеньорита. В груди юноши что-то всколыхнулось. Он пригнулся к шее мула, прислушался.

Девушка была явно не одна. А с провожатым негром она не вела бы столь весёлый разговор, не смеялась бы так счастливо. Хуан слез с седла, накинул повод на сук. Не очень прячась, поспешил к тропе, по которой неторопливо вышагивали отличные кони.

Сквозь ветви Хуан увидел двух всадников, едущих рядом. Тропа здесь позволяла это, и молодые люди постоянно касались коленями друг друга. Габриэла сидела по-дамски, лицом к спутнику, и лица её юноша не видел. Зато отлично рассмотрел молодого кабальеро.

Волна жгучей ревности бросилась в лицо парня. Его соперник оказался не только молод, но красив, статен, высок, если можно было судить по всаднику. Выхоленное лицо с усиками и крохотной бородкой было бледным, широкие поля шляпы со страусовым пером стоимостью в полугодовой заработок простого работника, закрывали лицо от солнца. Вьющиеся длинные волосы блестели эффектными локонами. И одет он был так, что у Хуана засосало в животе.

И сеньорита Габриэла казалась восхитительной бабочкой в светло-фиолетовом платье для верховой езды, слегка развевающемся на лёгком ветерке. И шляпа с атласными лентами так гармонировала со всем нарядом!

Пара всадников медленно проехала мимо засевшего в кустах Хуана. Он осторожно крался за ними, прислушиваясь к их болтовне, не вникая в суть. Просто слушал голоса, пока не услышал вопрос кавалера:

— Габриэла, я могу рассчитывать на такую же прогулку завтра?

— Понравилась? — Габриэла засмеялась, не скрывая удовольствия. — Почему же нет, милый Атилио' Лишь бы папа не вздумал лишать нас нашего общения. Но это легко преодолеть, мой Атилио! Я обещаю.

— Значит, в это же время, моя любимая? — И молодой кабальеро взял руку девушки в свою, белую, не знающую никакой работы, разве что рукоять шпаги.

Хуан остановился, как вкопанный, услышав столь желанные слова. Его сердце готово было выпрыгнуть из груди, к горлу подступил комок, пульсирующий, не позволяющий дышать нормально.

Он не стал больше продираться за всадниками. Слышать любовный бред было нестерпимо. А в голове мелькнула молнией мысли, что как бы было отлично прервать эту идиллию в самый её разгар, обрушить на этих счастливых беззаботных юных людей лавину несчастий, позора и рабства.

Хуан вспомнил, как сеньорита не соглашалась с тем, что каждый человек в любой день может оказаться на положении негра-раба. И теперь Хуан был близок к тому, чтобы показать этой несносной гордячке, что такое судьба и рабство, которое давало ей всё необходимое для счастья.

Юноша медленно нашёл мула, так же медленно поехал назад. Ломал голову над вопросом, что делать с кабальеро? Брать ли и его в заложники, или оставить на свободе? Не ограничиться ли одной сеньоритой и неграми с надсмотрщиками? Не вызовет ли похищение кабальеро слишком большой шум, что может сильно повредить делу?

Они все длительно обсуждали вечером на дне оврага. Алесио стоял за похищение двух молодых людей, Ариас склонялся к одной Габриэле.

— Тогда и этот гранд ополчится на нас в поисках своей невесты, — Алесио был резок в суждениях, хотя и понимал, что его слово мало что значит.

— Сложное положение, — говорил Хуан в нерешительности. — Главное, мы не готовы держать их у себя в заложниках. Мы не всё предусмотрели.

— Уж это, сеньор, я могу взять на себя! — вскричал Алесио. — Я достаточно натерпелся от таких сеньоров и сеньорит, чтобы давать им послабления.

— Хорошо, — согласился Хуан. — Пусть не обессудит этот кабальеро. За него мы можем получить хороший куш. И это будет только наш куш!

— Вот это по мне! — Алесио вращал сияющими главами.

— Значит, завтра берём обоих — и в долину? — спросил Ариас без особого энтузиазма.

— Да, Ар, — подтвердил Хуан. — Остальных будем брать позже. Кстати, как дела у вас с порученным делом?

Ариас, как главный помощник, отчитался:

— Чичино мы нашли. Он по-прежнему староста, но более жестокий, чем при тебе, Хуан. И Белисарио нашли. Остальных пока не удаюсь.

— Что нам это может дать, Ар?

— Только то, что Белисарио должен будет подготовить своих людей к побегу, помогут захватить пару надсмотрщиков, остальное будет зависеть от нас.

Хуан отвёл Ариаса в сторонку, зашептал тихо:

— Бери с собой Пахо и иди добывать наши деньги. Клад наш должен быть с нами. Мы должны рассчитаться с метисами из деревни. Нам потребуются мулы и ослы на худой конец. И время подходит для перегона скота в условленное место. Как бы не упустить чего важного. А нас слишком мало.

Ариас ушёл. Хуан долго сидел у потухающего костра, вяло жевал сухую лепёшку и думал, думал. Пришёл к выводу, что молодость хороша только своей поспешностью, необдуманностью и самоуверенностью.

Вот и теперь. Чем кормить заложников: Им самим едва может хватить на первое время. Где и как содержать этих заложников? Как отправлять послания к дону Рожерио, если почти никого нет рядом? Вопросов много, а ответов на них нет.

Когда вернулись Ариас с Пахо, Хуан ещё сидел. Алесио крепко спал, завернувшись в одеяло.

Хуан ощупал кожаный мешочек с монетами. Они не принесли ему успокоения

— Всё спокойно, Ар? — спросил юноша устало.

— Что ты такой мрачный, Хуан? Думы одолевают? Брось переживать! Обойдётся! Лучше отдохни, а то завтра будет трудный день. Кстати, тебе лучше не выставляться перед сеньоритой, Хуан. Побудь в тени. Мы сами управимся с ними.

Хуан согласно кивнул. А Ариас проговорил после минутного молчания:

— А время сейчас такое подходящее для наших дел, Хуан! Жаль, что их одновременно нельзя решить.

— Может быть, Ар. Ложись спать. Мы должны хорошо отдохнуть.

Встали поздно. Спешить было некуда. До намеченного похищения было ещё далеко. Собирались тщательно, но неспела.

— Хуан, не забудь измазать лицо перед захватом, — предупредил Ариас друга. Да и нам не мешало бы это сделать. Особенно мне. Хотя сеньорита вряд ли меня запомнила.

— Ариас, ты поведёшь всех в долину, а я заверну в селение к метисам. Буду заниматься хозяйскими делами. И смотри не проворонь их. Испанец наверняка попытается улизнуть, чтобы организовать поиски невесты и похитителей. Мы не должны ему этого позволить.

Перемётные сумки были плотно набиты маисом, мешки с овсом и рисом приторочены сзади сёдел. За плечами всадников громоздились мешки с другим провиантом и инструментом для работ в долине.

За пару часов до полудня, все четверо выбрались из оврага и гуськом по тянулись за Хуаном уже знакомой тропкой.

— Проедем по этой тропе, Ар. Они проходили вчера по ней. Досмотрим, где удобнее устроить засаду. Лучше подальше от асиенды.

— Как бы не перехитрить самих себя, Хуан, — заметил Ариас.

Их лица были сильно измазаны глиной и жидкой грязью. Узнать их было невозможно, а Хуан отвёл себе роль чуть ли не мальчика на побегушках. Решил держаться в тени и не высовываться.

— Вот подходящее место, — предложил Алесио. Он, как видно, был не прочь играть значительную роль, пытался быть активным и это ему удавалось.

Хуан осмотрелся.

— Хорошее место. Уводите мулов. Приготовиться! Никакой стрельбы! Только холодное оружие. И поменьше шума!

Хуан понимал, что он суетится излишне, но нервное ощущение приближающейся опасности делало его возбуждённым без меры. Он временами дрожал, хотя день был жарким, а здесь, в лесу, он был просто душным.

Прошло с полчаса, и издали донеслись голоса. Это без сомнения ехали на прогулку сеньорита Габриэла и дон Атилио. Их голоса приближались медленно, они не торопились. Впереди их ждала обширная поляна, где можно было пустить коней вскачь, насладиться шумом ветра в ушах и мощью скачки. Им было весело, они были счастливы, молоды, полны радужных надежд, приближающегося срока свадьбы.

Хуан с людьми расположились с двух сторон тропы. Договорились, что первыми нападут те, на чьей стороне будет ехать мужчина. А с сеньоритой поступить проще. Лошадь схватить за повод и удержать сеньориту от попыток поднять коня в галоп.

— Радуются! — прошептал Ариас, сидя рядом с Хуаном за деревом. В голосе мулата послышалось злорадство и Хуану это не понравилось.

— Заткнись, Ар! Молчи!

Всадников увидели шагов за шесть. Хуан тихо незаметно вздохнул, увидев, что сеньорита едет с его стороны. Значит, он должен ждать первого выступления товарищей. Он машинально потрогал рукояти оружия, хотя применять его не собирался.

— Стоять, белые подонки! — негромко прозвучал голос Алесио, и в тот же миг сильные руки сдёрнули кабальеро на землю.

Хуан почему-то замешкался, но Ариас действовал быстро. Он не стал осаживать лошадь сеньориты, просто схватил её за подол платья и сильно потянул на себя. Падая на спину, она не могла ничего сделать. А Хуан едва успел поймать повод коня, который уже рванулся было по тропе.

Возня длилась не более минуты. Алесио с Пахо быстро скрутили Атилио, обезоружили, отняв отличной работы кинжал. Другого оружия у него не оказалось.

— Чего вы хотите, сволочи? — прохрипел связанный испанец гневно, но немного растерянно.

— Денег, дон, денег! Чего ж ещё мы хотим! — ответил Алесио и наградил испанца увесистым ударом в лицо босой ногой. — Это тебе за сволоча, дон! И впредь изволь обращаться к нам с уважением, понял, дон?

— Пошёл ты к… — он не закончил, как ещё более мощный удар расквасил его нос. Испанец попытался ещё что-то сказать, хрюкнув носом, но нога негра снова ударила в дерзкое лицо, попав по тонким губам. Кровь засочилась, оросив нафабренные усики.

Сеньорита же сидела оглушённая на земле с разорванным подолом, таращила перепуганные глаза то на одного бандита, то на другого, и никак не могла произнести хоть бы одно слово.

— Хватит! — крикнул Ариас решительно. — Поехали! Садите их на мулов — и в путь! Сеньорита, прошу побыстрее, не задерживайте нас, — повернулся мулат к Габриэле. — Быстро! — И грубо встряхнул её лёгкое тело.

Габриэла наконец отошла от оцепенения и страха. Она вскочила, пытаясь вырваться из цепких рук Ариаса.

— Как ты смеешь, грязный раб, прикасаться ко мне! Прочь, вонючий щенок!

Она вдруг захлебнулась, голос прервался. Это Ариас ладонью сильно ударил её по губам. Нежные губки окрасились кровью, а лицо так побледнело, словно оно омертвело. Она прикрыла ладонью рот, боясь выпустить дерзкое слово, после чего мгновенно последует следующий удар, которого она боялась пуще всего.

Хуан с ужасом наблюдал за происходящим. Он порывался вступиться, но не решился. Сбросил зло один мешок на землю, сел на мула и вдавил каблуки в бока несчастного животного.

Топот копыт вскоре заглох вдали.

— Переживает! — бросил Алесио, кивнув в сторону ускакавшего Хуана. — Это хорошо, что он уехал. Мы сами здесь управимся. Привязывай, Пахо, дона покрепче под брюхом. Сеньорита, ты сама будешь ехать или и тебя привязать?

— Как ты со мн… — Она тут же замолчала. Алесио с видимым удовольствием сильно шлёпнул её по ягодице, что вызвало отчаянную мольбу молчаливым взглядом. Она безропотно позволила себе помочь, не обратила даже внимание на похотливые лапания Алесио, который с тихим хохотом подсаживал сеньориту в седло, перенесённое с её коня на спину мула.

— И не вздумай брыкаться, милая девушка. Будет только хуже. А для надёжности, позволь я сниму твои туфельки. Глядите, эти туфли стоят столько, что я и за три месяца не заработаю, трудись я в поте лица! Сеньорита, сколько вы времени работали, чтобы купить эти туфельки?

Габриэла смотрела с ужасом в глазах, как Алесио грубо снимал её туфли, ощупывал её ноги до колен, а она лишь дрожала мелкой дрожью, не осмеливаясь сопротивляться.

— Смотрите, ребята! Она уже поняла, что к чему! Ха! Этак мы скоро подружимся, не правда ли, красавица? — И он нагло осклабился, засовывая туфли в свой мешок.

— Никогда этого не будет, мер…

— Ты, дочь суки, опять раскрыла клювик? Посмотрим, долго это будет продолжаться! — его грязная ладонь оставила на нежной бархатной коже свой отпечаток, горевший алыми полосами. — Ты ещё не можешь себе представить, что тебя ждёт, если выкуп за тебя опоздает.

— Отец выплатит всё, что вы потребуете, — пролепетала Габриэла. — Только не бейте меня, прошу вас! — И слёзы потекли по её уже грязному испуганному лицу. Она всхлипывала, поглядывала на сидящего с опущенной головой дона Атилио, который не осмеливался поднять глаза, чтобы посмотреть, в каком ужасном положении он находятся.

— Поехали! — Крикнул Ариас, хлестнул мула Габриэлы.

Впереди ехал Ариас, за ним Габриэла и дон Атилио, замыкали кавалькаду Алесио и Пахо. Последние ехали рядом, тихо переговаривались, держа оружие наготове.

Они договорились, что называть будут друг друга односложно, что должно избавить их в случае провала от подозрений.

Отъехав миль на пять, путники остановились на холме, возвышавшемся среди подобных пониже. Кругом простирались предгорья, поросшие не очень густым лесом. Некоторые деревья сбросили листву и стояли голые, другие даже цвели. Видно было далеко. Чуть правее, виднелось небольшое селение, белевшее выбеленными стенами мазанок.

— Па, — обратился Ариас к негру. — Завяжи глаза нашим пленникам. Им нет надобности смотреть на дорогу.

— Далеко вы нас повезёте? — спросил тихо дон Атилио.

— Очень далеко, дон. Так, чтобы твои ищейки вас долго не обнаружили.

— А с выкупом как вы донесёте до места?

— Не твоего ума дело, дон. Сиди, молчи и не трепыхайся.

К вечеру расположились в глубоком овраге, заросшем густым кустарником и высокими деревьями с тонкими стволами, увитыми лианами и ползучими растениями. Пахло прелью, сыростью, найти сухое место оказалось делом нелёгким.

— Если ещё раз обмочишься, сеньорита, будешь бита! — со смешком проговорил Алесио, помогая снимать сеньориту с седла. — Пойдёшь обмоешься, и чтоб от тебя не воняло. — И он сально хлопнул девушку по ягодице.

Ручей, протекавший по дну оврага, был узкий, с холодной водой.

Габриэла едва могла передвигаться на болевших ногах. Всё тело было разбито, болело, ныло, просило мягкой постели, хрустящих простыней. А тут такой позор, ужас! Её просьбы остановиться и оправиться не имели успеха. И теперь она вся мокрая, вонючая, должна сама всё выстирать, высушить, а тут ещё этот мулат со своими грязными лапами, нахально ощупывает её трепещущее тело, тело предназначенное для благородного мужчины. Для благородного?

Она вспомнила вялые протесты дона Атилио, его смиренные слова. Но и у неё быстро пропала охота выставлять свои требования и просьбы. Эти люди её не поймут. Но что они задумали? Неужели только выкуп их интересует?

Все эти мысли трепетной волной проносились в её мозгу. Она пыталась, но не находила объяснения столь внезапному изменению её судьбы. Какой злой рок опустил её в эту грязную зловонную яму, когда она чувствовала себя такой счастливой, в безопасности, окружённой любовью и уважением.

Она неумело пыталась отстирать платье, кружевные панталоны, уже здорово потерявшие свою белизну и былую свежесть. Она боязливо озиралась, всё ожидая этого ужасного мулата с его отвратительными губами и похабной усмешкой. Но никто не тревожил её одиночество. Только близкие голоса доносили до девушки обрывки разговора ни о чём.

Она долго обнюхивала выстиранное платье, панталоны, полностью избавиться от отвратительного запаха она не смогла, и страх опять охватил её. Она в отчаянии села прямо на жирную землю, слёзы заструились из глаз.

Мысли о побеге даже не приходили ей в голову. Куда бежать, когда она и понятия нанимала о направлениях. А ноги уже сейчас побаливают, а прошла она всего-то пятьдесят шагов по земле. Где её туфли? Да и чем они могли бы ей помочь в таком лабиринте троп, каменистой земли и кучах упавших деревьев, сучьев, переплетённых ползучими растениями с колючками и шипами.

— Эй! Сеньорита! — Голос мулата подбросил Габриэлу с места. Она заметалась, собираясь одеться. — Где ты задевалась? Иди сюда, крошка! Ты уже искупалась или нет? Поторопись!

Она торопливо ещё раз оплескала себя, надела холодное мокрое платье н поспешила к костру, мечтая о мягкой постели и вкусном ужине.

Алесио придирчиво оглядел девушку.

— Думаю, у тебя хватило ума не думать о побеге? Молодец, — похвалил он, заметив её скромный кивок. — Садись и поешь. Это не то, к чему привыкла, но другого нет и не будет.

— Я не могу есть, — тихо ответила Габриэла. — Слишком устала, и аппетита совсем нет.

— Твоё дело, крошка! Больше предлагать не буду, — и с этими словами мулат разломил лепёшку на три части и передал товарищам.

— Надо укладываться, — распорядился Ариас. — Па, посмотри, как связан дон, а ты Ал, присмотри за сеньоритой.

Мулат гоготнул довольно, перекатился к Габриэле, запустил руку под подол. Она взвизгнула, отскочила, но тот придержал её за голую ногу.

— Погоди, крошка! Не думаешь ли ты, что сумеешь сберечь себя до самой смерти? А ведь ты предназначена для этого, — он полез лапать её под подолом.

— Пусти, свинья, подонок! Помогите!

Серия звонких пощёчин прервала её крик. Она затряслась в рыданиях, а Ариас строго, но тихо проговорил:

— Оставь её, Ал! Хозяину это не понравится. А он шутить не любит.

— Ладно, крошка! Я подожду. Мне не к спеху. А вот связать тебя придётся.

Он старательно связал ей руки тонкой верёвкой, конец которой привязал к стволу тонкого дерева. Свободным концом плотно обмотал ноги, не упустив возможность пропустить руку между ног. При этом он довольно скалился, гоготал, посматривал в сторону лежащего дона Атилио, который уже был связан и ворочался, скрипел зубами, но молчал.

Деревня была в сонном оцепенении, жара всех загнала по хижинам. Лишь собаки встретили Хуана ленивым лаем, подняв усталых крестьян с жёстких постелей.

Староста деревни встретил юношу на пороге своей хижины вопросительным взглядом. Хуан слез с мула, поприветствовал хозяина, вошёл в тень соломенного навеса, выпил воды, огляделся.

— Что скажешь, хозяин? — спросил Хуан, видя, что метис молчит.

— Я жду ваших слов, сеньор, — ответил метис, выпустил струйку дыма изо рта и опять настороженно ждал.

— Я тороплюсь, сеньор, — молвил Хуан, не желая попусту тратить время. — Хотел бы ускорить отправку скота в условленное место. Это возможно?

— Деньги у вас есть, сеньор? — несмело спросил метис.

— Я не нарушаю своего слова, староста. Как договаривались. Только свиней брать не буду. Они очень медлительны в перегоне. Овец, коз, мулов, ослов и коров могу взять, сколько предложишь.

— Когда сеньор хочет уходить?

— Чем скорей, тем лучше. Лучше всего завтра. На рассвете. — Хуан пытливо смотрел в морщинистое лицо метиса.

— Трудное дело, сеньор, можем не успеть.

— Набавлю по два мараведи за голову, хозяин. Поторопилюдей и направь погонщиков. И мне необходим один парень, надёжный, молчаливый и преданный. Плачу хорошо. В обиде не будете.

— Я попробую, сеньор. Идите в дом, жена накормит вас.

— Нет, хозяин. Я хотел бы вначале искупаться в речке. Пыль на мне, пот! А хозяйка пусть приготовит что-нибудь перекусить. Я скоро. Прими мула.

Хозяйский сын с готовностью занялся животным. Хуан спустился к воде и с наслаждением разделся, не заботясь о том, что его могут видеть.

Он жадно поел кукурузную кашу с горкой трав иварёной морковки, приправленной жгучим перцем, парой больших помидоров и мелких плодов, похожих на сливы, но с более плотной мякотью. Пара бананов дополнили его обед.

Под деревом уже сидели старейшины, ожидая переговоров.

Хуан не хотел сильно давить на селян. Торговался лишь для вида. И почти во всём уступил метисам. Они были довольны, пытались скрыть, но блеск серебра не смог сдержать их оживление.

Староста тщательно и медленно пересчитал монеты, посмотрел на старейшин с видимым удовольствием. Те ответили согласными кивками.

Староста, его звали Элеутерио, вытолкнул вперёд юношу лет девятнадцати с широкими бронзовыми скулами, узкими, слегка прикрытыми глазами и гладкими черными волосами под грязной выцветшей лентой домашней вязки.

— Это мой племянник, сеньор. Его зовут Лало. Можете им располагать полностью.

Хуан протянул руку юноше, тот смутился, но ответил. Они обменялись рукопожатиями, Хуан сказал коротко:

— Будешь хорошо служить — получишь много денег, Лало. И поменьше разговоров.

— Сеньор, он не любитель болтать. А теперь вы от него и слова не дождётесь.

— Для начала возьми реал, — Хуан протянул монетку. — Можешь отнести отцу, но я не настаиваю. Завтра на рассвете выступаем. Будь готов.

Юноша согласно кивнул, не поблагодарил за монетку, но поспешил домой.

Лёгкий туман скрыл гору Пунта, которая доминировала над всей горной цепью. Трое погонщиков, Хуан с Лало, все на мулах, с криками, хлопками бичей тронули около сотни голов разного скота по тропе, указанной Хуаном.

Мулы были нагружены мешками с зерном, мотыгами, верёвками и прочим грузом, необходимым для начала сельских работ.

Хуан торопился. Его голову не покидала мысль о товарищах и заложниках, оставленных там далеко на западе. Он надеялся быть в долине дня на два ранее, но нетерпение подгоняло его, он подгонял погонщиков. Вся вереница животных с шумом пылила по тропам, хватала голодными ртами траву, бежала к встречавшимся ручьям, жадно пила, мычала, блеяла и верещала. Собаки гонялись за отбившимися особями, оглашая дикие окрестности громким лаем.

Два дня спустя вся эта орава скатилась в долину, заполнила её пестротой и радостью свершённого дела.

— Привет, дед Куамуру! — приветствовал индейца Хуан. — Принимай народ! Шалаши построил? Вижу, вижу! Хорошо! Готовь обед. Зарежь одного барана похуже и замеси тесто. Мы скоро вернёмся с речки.

Индеец в изумлении взирал на внезапную суматоху. Собаки, измученные долгим переходом, легли, высунув языки, всё же не спускали глаз с животных, разбредшихся по долине в поисках еды.

— Два дня хватит для восстановления животных? — спросил Хуан у Лало.

— Да, сеньор, — коротко ответил юноша.

Они почти сутки гнали скот одни. Погонщики вернулись назад раньше. Хуан не хотел, чтобы много народа знали его местонахождение. Правда, трудно предположить, что метисы не догадаются об этом сами.

Индеец бодро сгружал грузы с мулов, тут же готовил на костре лепёшки и ясно показывал, что очень рад обществу.

Хуан удивился, как старик так быстро приготовил кусок земли для огорода. И сейчас Лало возил бурдюками воду с речки, поливал землю, куда посеяли семена. Посадили с десяток кустиков бананов, клубней маниоки и зёрна кукурузы.

На следующий день к полудню все увидели на краю долины группу всадников. Один из них махал цветным платком, и Хуан мог готовиться к приёму новых гостей.

Они долго спускались по крутой тропке, ведя животных в поводу. И час прошёл, прежде чем все пятеро оказались на месте.

Хуан не стал прятаться. Он стойко встретил удивлённый измученный взгляд Габриэлы. Её вид ужаснул юношу. Он никак не предполагал, что девушка будет выглядеть так страшно.

Грязное изорванное платье, измазанное потёками пота лицо, осунувшееся, искусанное мошками, поцарапанное, оно было совсем не такое привлекательное, каким он знал прежде. И особенно поразили его босые ноги в ссадинах, царапинах, покрытые пылью и грязью. Девушка с трудом держалась на ногах.

Она с изумлением взглянула на Хуана. Её бледное лицо побледнело ещё сильнее. А Хуан почти безразлично смотрел на неё, совершенно не испытывая того трепета, что раньше, когда она была в блеске своего положения.

И тут же подумал с некоторой долей удивления: «Как богатство ослепляет простого человека! А вот стоит перед тобой замызганная, истерзанная, измученная, и нет больше того ореола святости! Всё исчезло, испарилось, словно ничего и не было в этой девке.»

Эта мысль как-то взбодрила Хуана. Он без смущения продолжал изучать девицу, ожидая её первого шага. И она спросила тихо, испуганно и, как показалось, с надеждой:

— Это вы? Неужели? Уму непостижимо! Дон Хуан?

— Вот так, сеньорита, — чуть ли не смиренно отозвался Хуан. — Вы и не могли даже во сне представить себе, что такое может произойти с вами, повелительницей и вершительницей судеб других людей.

— Что это значит, дон Хуан? Вы можете мне пояснить? Зачем всё это?

— Это не моя задумка, сеньорита. Я лишь согласился помочь одному хорошему человеку и исполняю его волю.

— И для этого вам понадобилось так мучить невинного человека? Мои родители с ума сходят, не зная, что со мной, где я! Ужасно! Как вы дошли до такого?! Господи! Вразуми, направь и помилуй!

— Мне, сеньорита, поручили показать, как ужасно быть рабом. И теперь у вас будет возможность самой почувствовать, на своём изнеженном теле, как мучительно быть рабом.

— Я белая девушка! Кто посмеет меня такому подвергнуть? Это бесчеловечно, жестоко! Боже! Смилуйся над рабой твоей! Избавь от напасти! — И она истово воздела руки к бледному небу.

Хуан с интересом смотрел на эту измождённую девицу, вспоминал её жестокость и то выражение лица, которое он наблюдал. И теперь эта же девушка молит Господа помочь ей не испытать того, к чему принуждала других сама. И он, подождав, когда она передохнёт, сказал:

— Сеньорита, наверное, забыла, как сама обрекала рабынь на смертные муки.

Страх метнулся в глазах Габриэлы. Она ещё сильнее побледнела, уставилась на Хуана, губы пролепетали с иными интонациями:

— Дон Хуан, что вы собираетесь со мной делать? Вы ведь не станете принуждать меня жить в этих ужасных условиях? И прошу избавить меня от гнусностей этого мулата, — и она кивнула в сторону Алесио.

Хуан не отрывал глаз от лица девушки. Его юного опыта оказалось недостаточно, чтобы разобраться в этой девице. И в душе его что-то дрогнуло.

Он уже хотел успокоить её, как подошёл мулат, шлёпнул Габриэлу по ягодице, проговорив весело:

— Сеньор, куда девать этих донов? Они мне вот где уже сидят, — и он энергичным жестом провёл ладонью по горлу.

Хуан дёрнулся было, потом задумался на миг, и бросил, отвернувшись:

— Так задумано, Ал.

Габриэла бросилась догнать юношу, но мулат схватил её за руку и Хуан услышал, как этот похабник издевается над сеньоритой. Но не обернулся.

— Куамуру, — обратился Хуан к старому индейцу. — Ты тут давно и всё знаешь вокруг. Есть тут укромное место, где можно скрыть наших пленников? Пещера, щель или что похожее?

— Можно найти, сеньор. Шагах в трёхстах есть запутанные щели, где можно отыскать не очень глубокую пещеру.

— Пошли посмотрим. Это не займёт много времени?

Индеец молча кивнул и так же молча махнул рукой и пошёл неторопливой походкой в западном направлении. Тропы никакой не было видно, но можно заметить, что тут люди ходили.

— Ты пользовался этим убежищем, Куамуру?

Индеец кивнул, потом сказал:

— Редко. Когда опасность подходила близко.

Они поднялись футов на сто с лишним, пробрались среди каменных осыпей. Жёсткие заросли кустарника и кактусов заставляли их двигаться осторожно и медленно. Пошли расщелины, громоздящиеся острыми гребнями коричневых скал.

Индеец протиснулся в узкую щель, прошли ещё с десяток шагов, отводя в стороны колючие ветки. Они оказались среди небольшой площадки, покрытой мелкой щебёнкой, полого уходящей дальше, где чернел лаз, куда можно пролезть лишь на четвереньках. Пещерка имела уходящее в черноту тесное пространство. Индеец присел на уступ, перевёл дыхание, указал на чёрную щель.

— Извивается шагов на двести. Иногда и пролезть трудно. Вот, сеньор, — и старик устало повёл рукой вокруг. — Подходит?

Хуан привык к полумраку. Осмотрелся. Ширина пещеры не превышала и пяти футов. Высотой она уходила в темноту и определить её не представлялось возможным. Тени летучих мышей с писком улетели дальше. Здесь было прохладно, немного пахло затхлостью, но в остальном пещера Хуану понравилась.

— Спасибо, старик! Это то, что мне нужно. Будешь следить, чтобы следов человека здесь было поменьше.

Индеец кивнул.

Они вернулись в лагерь. Там уже готовили обед, Хуан ощутил голод, но в то же время ему хотелось ещё раз взглянуть на Габриэлу. Он поискал её глазами, не нашёл и спустился к речке. Там он её тоже не увидел. Спросить постеснялся, боясь лишний раз возбудить насмешки товарищей.

Юноша прошёл ниже по течению, где речка была глубже. На ходу раздевался, разбрасывая рубашку, штаны, и вскоре оказался за большим плоским камнем, где и вошёл в холодные воды речки. Он долго плескался, пока не озяб. На берегу полежал на гладкой гальке, впитывая горячее тепло солнца. Поднялся одеться.

Шагах в двадцати стояла Габриэла в мокром платье, скорее похожем на нечистые тряпки, чем на красивое, дорогое платье девушки аристократки.

Хуан застыл, не догадываясь, что он совершенно голый, пока девушка не отвернулась резко, стремительно, вспыхнув лицом. Юноша дёрнулся, тут же успокоил себя и неторопливо одел штаны.

— Вы, сеньорита, готовы для обеда? Вас, наверное, уже ждут. — В голосе Хуана звучала слабо скрытая насмешка и Габриэла это заметила.

— Наслаждаетесь моим падением, мерзкий ублюдок!?

— Пока нечем, сеньорита, Всё ещё впереди. Вы идёте?

— С вами нет. Я подожду здесь.

— Учтите, вас ждать не будут, сеньорита, — и Хуан решительно двинулся к лагерю, где уже была готова еда.

С северо-востока надвигались тучи. Далеко ворчал долгожданный гром, а далёкие молнии уже поблёскивали над горами, мрачно темневшими вокруг.

Дождь хлынул, как только люди закончили нехитрый обед.

Хуан обратил внимание, что Габриэлы до сих пор не видно. Он уже беспокоился, когда в сетке дождя заметил неторопливо, осторожно шедшую Габриэлу.

Он криво усмехнулся, представив, как больно было ей идти по камушкам. И ничего внутри не ощутил. Это успокоило его. Он поглядывал на потолок шалаша, откуда уже капали капли.

Габриэла прошла в другой шалаш, туда, где сидел дон Атилио. Он не был в путах, вопросительно глянул на девушку, спросил тихо, подвинувшись немного:

— Кто этот тощий юнец, Габриэла?

— Работал надсмотрщиком у отца. Странный человек. Успел убить одного из надсмотрщиков и тяжело ранил другого. Говорят, что он португалец. Но я в этом не уверена, Атилио.

— Ты чего не пришла поесть? Ты вся истощена, Габи!

Она не ответила. Молча сидела, обхватив колени руками. В голове шуршали неясные мысли, пугающие её своей безысходностью.

— Что нас здесь ожидает? — спросил испанец, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Он был в отчаянии. Недовольство собой, угрызения совести, безвыходное положение, в котором они оказались. Всё это делало его вялым, быстро устающим, безвольным. Почти трусом.

— Только Господь и этот мерзавец могут знать это, Атилио. И я боюсь, что не выдержу этого. — Она вдруг бросилась к юноше на грудь, приникла к нему.

Слёзы хлынули из глаз и долго не отпускали её.

— Боже! Пошли мне избавление! Не доводи до греха! Молю, Господи, не оставляй рабу твою без твоей благодати! Дай силы вытерпеть моё горе!

Атилио нежно успокаивал её, целовал в мокрые волосы. Она продрогла в мокром платье, её плечи продолжали вздрагивать.

Ливень прекратился, солнце осветило весёлым сиянием мрачный мир под тучами. От земли шёл пар. Скот неподвижно стоял, наслаждаясь отсутствием жары, слепней и мошек.

В шалаш заглянул Алесио. Его губы растянулись в наглой улыбке.

— Сеньорита, прошу на работу. Вас ждёт посуда. Вымыть, просушить, сложить. Сеньор, идите за мной. Вас тоже ждёт работа, — и мулат издевательски посторонился, радушно разведя руки.

Молодые люди вздохнули. Поднялись, покорно поплелись делать работу.

Атилио должен был приступить к сооружению загона из жердей для скота. Это было шагах в двухстах от шалашей. Жерди приходилось рубить самому на склонах долины. Никто не следил за ним, никто не помогал, но он знал, что к вечеру все жерди должны быть заготовлены. Это была непосильная работа, Атилио со вздохом представил, как он без ужина устроится на голой земле и будет в который раз обдумывать план неосуществимого побега. Его босые ноги и дня не выдержат по таким дебрям, как тот путь, который он проделал с похитителями.

Испанец уже много раз проклинал тот день, когда принял приглашение дона Рожерио погостить у них в усадьбе. И сеньорита Габриэла теперь казалась не такой привлекательной. Он вспомнил, как мулат, этот отвратительный подонок, лапал его невесту при вялом сопротивлении Габриэлы.

Он поглядывал на мулов, пасшихся невдалеке, искал своего коня, которого лишился, мечтал вскочить на его спину и скакать куда глаза глядят. Тогда бы он добрался до жилья, до людей.

Однако то были одни мечты. Он смертельно боялся побоев, этих озверевших негров и странного молодого белого, тощего, но уже имеющего на совести убитых людей. Пусть таких же подонков, но людей. Значит, он опасен. Недаром его никто не сторожит. Видимо уверены, что сбежать ему не удастся.

Атилио подумал, что и сил его вряд ли хватит, чтобы осилить даже часть пути. Он плохо питался, много работал и теперь испытывал лишь несколько желаний, среди которых выделялись два. Желание есть и спать.

Хуан же послал Ариаса с индейцем в пещеру.

— Посмотришь, как устроить там темницу для пленников. Обязательно на цепи. Скоро мы должны будем привести сюда несколько рабов и часть из них мы должны держать на цепи. Я немного привёз этого железа.

Глава 19

На следующий день Хуана остановила Габриэла, идущая доить коз, как поручил ей Алесио.

— Дон Хуан, — не очень смело позвала она. — Мне дали задание доить коз. Я понятии не имею, как это делать. Только испорчу всё, и пропадёт молоко. А к коровам я и подойти боюсь.

— И что вы предлагаете, сеньорита? — недовольно спросил Хуан.

— Дайте другую работу, сеньор. Которую я могла бы исполнять.

— Вы разве умеете что-то делать, сеньорита? Сомневаюсь. Хорошо, я помогу с дойкой. Пошли, — и он решительно пустился к небольшому стаду коз, пасшихся в четверти мили ниже по течению.

Габриэла испуганно поплелась за ним, тщательно выбирая ногами дорогу. Они шли долго. Хуан злился, не отступить от обещания не хотел. Он поймал козу, привязал к кусту, обмыл вымя, огладил, и стал энергично пальцами сдаивать в ведро струи молока.

— Это не очень трудно, сеньорита, вы скоро научитесь. И постарайтесь не злить моего мулата. Он очень зол на белых людей.

Хуан легко заметил, как испугалась сеньорита. Он ещё немного постоял рядом, поучая и давая советы, хота сам едва ли часто занимался этим делом.

Он уже собрался уходить, когда Габриэла подняла на него глаза, наполненные слезами, проговорила тихо:

— Когда вы пошлёте гонца к моему отцу, сеньор?

— Через несколько дней, сеньорита. Время может подождать.

— Боюсь, что я не смогу долго ждать, дон Хуан, — ещё тише прошептала девушка, и Хуану показалось, что она не так уж далека от истины. И всё же не подумал щадить её.

— Человек может многое вывести и вытерпеть, сеньорита. Вспомните, сколько терпят рабы, сколько они выносят. А вы ещё же вкусили их жизни…

— Что вы хотите этим сказать? — в её голосе слышался страх, ужас, и Хуану неожиданно стало жаль эту изнеженную тонкую девушку. Но так же неожиданно понял, что желания обладать ею больше у него нет.

— По-моему я уже говорил, что вы должны полностью испытать все тяготы рабской жизни, сеньорита. В этом цель, основная цель вашего похищения.

— Боже! Смилуйся, пощади!

— Молитесь, сеньорита! Бог добр, может он и отвратит от вас ваши горести.

— Умоляю, поспешите с гонцом, сеньор! Всё, что угодно, но только поспешите!

— С этим обратитесь к мулату. Он, возможно, послушает вас, — и Хуан многозначительно усмехнулся.

Габриэла метнула в него ненавистный взгляд, тут же испугалась своего порыва, ожидая пощёчины. Ничего, однако, не последовало. Хуан не был похож на отвратительного мулата, от одного вида которого она содрогалась от ужаса.

Хуан ушёл, его не мучили угрызения совести, мало волновали страхи и переживания этой девицы. Но отступать он не намерен. И всё же решил завтра же предложить написать дону Рожерио письмо с просьбой выдать выкуп и всё, что будут требовать похитители.

Хуан усмехнулся, вспоминая злобный взгляд Габриэлы. Это его забавляло.

Исполняя распоряжение Хуана, мулат Алесио со злорадной ухмылкой повёл пленников в пещеру.

Те не осмелились спрашивать, вид их говорил весьма красноречиво, что у них на душе очень плохо. Страх так и выпирал из них, особенно из сеньориты, которая старалась идти подальше от мулата.

— Вот, мои пташки, ваше место на ночь, — осклабился Алесио, радушно разведя руки, предлагая осмотреть помещение. — Извольте ваши ножки, сеньор.

Атилио не совсем понял, чего от него требуют. Алесио извлёк из сумки тонкую цепь с обручами. И тогда испанец вдруг забеспокоился.

— Что ты задумал? Посадить на цепь нас? Нас, благородных идальго?!

— Думаешь, это так трудно, амиго? — с издёвкой спросил мулат. — Ведь вы не одного идальго держите на цепи, только вам кажется, что это не те дворяне, что вы. А у наших племён тоже были знатные люди, и они теперь трудятся на ваших плантациях. Так почему же и вам не вкусить этого, милые мои детки? Ну-ка давай твою благородную ножку, сеньор!

Атилио сильно толкнул мулата ногой, замахнулся кулаком, но тот увернулся и его кулак с звонким хрястом обрушился на губы и нос испанца. Тот сильно покачнулся, но не упал. Кровь закапала из носа.

— Успокоился, благородный? Ногу! Давай ногу!

Атилио зло брыкнулся и тут же получил ногой в пах, что согнуло его тело, а цепкие длинные пальцы мулата схватили за горло, сдавили и бросили на щебёнку.

— Лежи тихо, мальчик! Сеньорита, — обернулся мулат к девушке, — утрите сопли своему женишку. И успокойте, ха!

Габриэла в страхе сжалась у стенки. Её глаза бегали, выхватывая из полумрака жуткие картины. Она дрожала, но глаза были сухими.

Мулат быстро одел на ногу Атилио браслет, закрутил болт, проверил его и укрепил конец цепи в вбитый уже штырь. Покачал штырь, хмыкнул довольно.

— Сеньорита, прошу ножку! — Наглая ухмылка заставила Габриэлу передёрнуться от ужаса и отвращения.

Она не шевельнулась. И тогда мулат с гоготом схватил саму Габриэлу в объятия, жадными руками облапил, в то время как Габриэла визжала и вырывалась. Но силы были неравны. Она быстро сдалась, обессиленно тяжело дышала. Алесио неторопливо делал своё дело с цепью и браслетом.

— Вот теперь вы не убежите! Это уж точно! Сидите, голубки, здесь до утра. Ага, наш сердобольный хозяин просил передать тебе, сеньорита, попону от твоего же коня, — он бросил свёрток в ноги Габриэлы.

— Пока, кролики! До завтра! Спите хорошо, крепко, а то завтра будете плохо работать, и я вынужден буду вас наказать. Спокойной ночи, сеньоры!

Он ушёл, а Габриэла и Атилио ещё долго не могли успокоиться.

— Господи! Атилио, придумай же что-нибудь! — голос Габриэлы выдавал в ней крайнюю степень отчаяния. — Я с ума сойду скоро! Хоть бы скорей письмо отослать отцу!

— А я-то с какой стати всё это терплю, Габи? За что мне такое наказание? Боже, когда же закончится наш кошмар?!

— Лучше подумай, как нам сбежать, чем ныть и молить Господа. Тут он не поможет! Думай, Атилио! Думай!

— Сожалею, Габи, но вряд ли тут можно что-то придумать. Выхода у нас с тобой нет. Только ждать выкупа и то…

— Что? Ты сомневаешься, что… — Она тоже не закончила, охваченная сомнениями и страхом. — Но что они задумали? К чему они держат нас тут? Не может быть, чтобы только ради выкупа. Хуан говорил, что выполняет чей-то заказ. Значит, кто-то хочет отомстить нам, или что-то ещё, чего я не знаю!

— Я заметил, что этот Хуан как-то благоволит к тебе, Габи. Спроси его, он должен тебе ответить. Я чувствую, что так и получится. Спросишь?

— Не думаю, что он соизволит ответить. Он тоже чем-то сильно недоволен. Узнать бы. Правда он намекнул, что скоро даст возможность написать письмо отцу. Я сейчас только о нём и думаю. Скорей бы!

После сиесты, которая не распространялась на белых рабов, Хуан познал в шалаш Габриэлу. Там уже стоял крохотный столик, грубо связанный из нечисто оструганных жердей.

— Сеньорита, я обещал, что скоро вам представится возможность написать письмо отцу. Я готов это обещание выполнять. Садитесь за стол. Вот бумага, чернила, перья. Можете поправить их сами. У нас для этого нет навыка, сами понимаете… Вы готовы?

— Да, — в растерянности, прошептала девушка. — Спасибо.

— Вы забыли сказать «сеньор», — усмехнулся юноша. — Вы ведь рабыня, не забывайте этого, сеньорита. Хочу пояснить, что должно быть в письме, хотя в основном вы вольны писать, что угодно. Но одно должно быть обязательно. В нём должно быть требование передать треть вашего состояния на имя Эсмеральды Фонтес. Без этого письмо не будет иметь никакой силы. Ну и другие мелочи. Например, не трогать посланца с письмом. Его мы ещё не нашли, и он может ничего не знать о наших отношениях. И напомните папеньке, что для убедительности, мы можем поедать ему ваш отрубленный пальчик. Мы так и сделаем, если ответ не будет положительным. И так до тех нор, пока ответ нас не удовлетворит, сеньорита.

Габриэла застыла с изумлением, ужасом и отчаянием в глазах. Она инстинктивно посмотрела на пальцы рук и слёзы градом потекли по лицу.

— И вы это сделаете?! — Она прошептала едва слышно, но Хуан всё же услышал, помолчал и ответил наигранно спокойно и безразлично:

— А как вы полагаете, отец ваш выполнит наши требования? Я не вижу другого способа заставить его подчиниться.

— Кто эта Эсмеральда… я забыла фамилию, сеньор?

— Фонтес, сеньорита. Пока это не имеет значения. Вы поняли задачу? Тогда не буду вам мешать, а то ещё и дону Атилио необходимо писать. Старайтесь писать убедительнее, сеньорита.

Хуан вышел из шалаша с чувством усталости и горечи на душе. Затея с рабством нравилась ему всё меньше, хотя он не собирался отходить от задуманного. Вид сеньориты сильно его пугал. Возник страх, что она не выдержит испытания и всё полетит к чертям собачьим.

Два часа спустя он зашёл в шалаш. Габриэла сидела с бледным лицом и о чём-то сосредоточенно думала.

— Письмо готово, сеньорита? — спросил он буднично.

Она молча протянула ему лист, исписанный крупным нечётким почерком ребёнка, редко практикующегося в этом ремесле. Он внутренне усмехнулся, поняв, что она недалеко ушла от него в грамоте.

Хуан намеренно делал вид, что читает лист вверх ногами, незаметно поглядывая на презрительное выражение лица девицы. Та попалась на удочку, а Хуан даже шевелил губами и был напряжён.

— Я плохо понимаю ваш почерк, сеньорита. Надеюсь, вы всё учли из мною говорённого? Иначе вам понадобится ещё месяц лишнего времени. Ведь до вашей усадьбы не менее десяти дней пути, а ещё нужно гонца найти. Так что рассчитывать можно только недели на три.

— Я всё написала, что вы просили, сеньор, — тихо ответила девушка с видимой усталостью. Хуан понимал её, вспомнив, как сам уставал над листом бумаги, потел, сопел и после двух часов такой работы был почти полностью истерзан и измочален.

— Хорошо, сеньорита. Теперь письмо дона Атилио — и можно отправлять гонца. Спасибо, сеньорита. Можете продолжать прерванную работу. До ночи ещё весьма далеко.

Девушка ушла, а Хуан перевернул лист и принялся потеть, силясь разобрать каракули Габриэлы. Он справлялся плохо. Вздохнул, потянулся и пошёл искать Ариаса. Тот довольно сносно прочитал послание, потом ещё раз уже быстро. Заметил с удивлением:

— Знаешь, ничего такого, к чему можно было бы придраться, видно, ты здорово её напугал, Хуанито. Или это Алесио постарался. Кстати, этот мулат не в состоянии больше терпеть с этой девкой. Что ты на это скажешь? Или для себя сберечь охота?

— Уже нет. Пусть делает, что хочет, но без того, чтобы она сбрендила или ещё хуже, померла. Ты понял? Тогда помрёт и этот ублюдок.

Ариас скорчил понимающую гримасу, согласно кивнул и отдал лист Хуану.

— Кого пошлём в усадьбу?

— Лало, думаю. Он молчун, местный, и легко сможет объяснить, как оказался на такой роли. Мы с тобой ему всё растолкуем и хорошо заплатим. Вот только и от Атилио нужно подобное письмо. Сколько от него мы можем запросить?

— Тысяч десять, думаю, будет достаточно. Как ты считаешь, Хуан?

— Пусть будет по-твоему, Ар. Столько же с дона Рожерио — и можем сматываться подальше от этого острова.

— С такими деньгами мы это можем себе позволить, — и Ариас с довольной улыбкой вышел, пообещав прислать Атилио.

Усадив испанца за стол, Хуан и ему предложил написать письмо, требуя за свободу десять тысяч золотых песо. Тот удивлённо поднял глаза, спросил с усилием и страхом:

— Сеньор, мои родители не в состоянии столько заплатить!

— Сколько же они в состоянии?

— Самое большее вдвое меньше, и то при наличии времени, сеньор. Мы совсем не так богаты, как отец Габриэлы.

— Тогда вы вернётесь домой без стольких пальцев, сколько недоплатите за свою свободу. Нам не составит труда лишить вас всех пальцев, дон Атилио. Алесио будет рад позабавиться, не так ли?

Лицо испанца побелело. Он долго не мог вымолвить слово, потом проговорил хрипло, растерянно:

— Я, конечно, напишу, но возымеет ли это результат? Отец просто не сможет собрать столько денег. Лучше мне лишиться жизни, сеньор, чем оставлять родных без гроша и прозябать весь век в нищете. Тогда и писать нет смысла.

Голос дона Атилио с каждым словом становился всю тише. Хуан видел, что испанец в отчаянном положении, готов на самые крайние меры. Он заставил Хуана задуматься, а потом проговорил решительно:

— Пишите то, что я требую, а там посмотрим, что получится. Мы и так сильно рискуем с вами. Того и гляди появятся ваши ищейки. Кстати, хотите остаться живыми — не вздумайте подавать сигналы, если чужие люди будут здесь.

Хуан многозначительно посмотрел на испанца, указал на лист бумаги.

— Через час приду. Письмо должно быть готово.

Вечером Хуан с Ариасом долго беседовали с Лало. Метис внимательно слушал, кивал головой и под конец спросил:

— Мне торопиться возвращаться, сеньоры?

— Да, Лало, — ответил Хуан. — Мы хотели бы побыстрее. Нам не стоит тянуть. Слишком долго может быть опасно. Вот тебе на дорогу пятнадцать реалов. Можешь заехать к себе в деревню, но не задерживайся там. Сменишь мула — и в дорогу.

На рассвете Лало ускакал по тропе, а Хуан проследил, как последние камушки скатывались с тропы, по которой метис вёл мула, таща его изо всех сил.

Алесио даже подпрыгнул, узнав, что хозяин дал добро на его с испанкой игру. Губы растянулись в радостней крокодильей усмешке, и он воскликнул:

— У меня ещё ни разу не было белей женщины! А эта не просто белая, а сеньорита! Боги ко мне должно быть благосклонны, Ар! Мне необходимо поставить и свечки в церкви, и принести большую жертву старым моим богам! Я так и сделаю!

— Учти, Ал, что хозяин требует быть осторожным, нежным и не повредить сеньорите. Это главное условие. Мы не можем потерять её в тот момент, когда дело уже на мази. К тому же и тебе будет слишком накладно, если что произойдёт с сеньоритой.

— Учту, Ар, и буду самым нежным любовником! Я пошёл, друг, и я тебя не забуду! — мулат помчался куда-то с возбуждённым и радостным видом.

Он торопил белых рабов побыстрее втиснуться в пещеру. В руках нёс толстый конский потник и чистую попону. В пещере он нервно посадил рабов на цепь.

— Сеньорита, я принёс тебе потник. Тебе будет теперь хорошо спать. И ещё хочу угостить тебя кусочком мяса. Мы зарезали сегодня козла. Вот прошу отведать. Молока можешь пить сколько хочешь.

Габриэла с подозрением посмотрела в сияющее лицо мулата. Спросила с дрожью в голосе:

— С чего это ты так раздобрился? Что это значит?

— Очень многое, сеньорита! — осклабился Алесио, подвинулся ближе и положил свою большую руку на её, узкую тонкую, грязную.

— Что е тобой?! — отдёрнула она руку и спрятала за спину. — Уйди!

— Нет, дорогая моя! Сегодня я не отойду. Сегодня мой праздник, сеньорита!

Габриэла не на шутку испугалась. А Алесио, уже достаточно распалённый близостью лакомства, больше не мог держать себя в узде. Он обнял девушку, привлёк в себе, залез губами ей в шею, что вызвало такое бурное отвращение у девушки, что она забилась, закричала с визгом и воплями.

Но Алесио уже закусил удила. Он жадно шарил по телу Габриэлы, силы которой быстро таяли. Она стонала, вопила, но сопротивление становилось всё слабей и слабей.

Мулату, казалось, нравилось такое поведение девушки, и он не ослабевал натиск своих ласк, что больше не позволяли ему контролировать себя. Он в это время мог вполне сойти за рвущего жертву зверя, изголодавшегося и жаждущего насыщения свежим мясом.

Наконец она зарыдала, обессилела, и мулат хоть и с трудом, но овладел ею.

— Ничего особенного, — с видимым разочарованием проговорил он, отвалившись немного в сторону. Повернулся к Атилио, смотрящего на эту сцену с расширенными, не то от ужаса, не то от любопытства, глазами. — Нет, сеньор, ничего особенного. Уверяю тебя. Я ожидал большего, а… — мулат махнул рукой, небрежно прикрыл её ноги обрывками платья, вздохнул.

Габриэла лежала с закрытыми глазами, судорожно всхлипывала, не в силах вымолвить слово. А мулат, оглядев её, проговорил равнодушно:

— Сеньорита, не плачь! Это когда-нибудь всё равно должно было произойти. Однако ты была девственница, но это не повышает твоей ценности. У меня были женщины во много раз лучше. Успокойся, мы ещё позабавимся с тобой, и я пойду. Посмотришь, это не так плохо, как тебе кажется.

Она открыла глаза, блеснула ими остро, непримиримо и жестоко. Он заметил её всплеск, усмехнулся и полез к ней.

Утром Габриэла отказалась выйти из пещеры. Мулат удивился, довольно ласково уговаривал её. Атилио уже ушёл, а Габриэла всё упиралась и не хотела подчиняться. И Алесио улыбнулся.

— Я понял, крошка! Мы сейчас исправим мою оплошность!

Мулат с похотливой улыбкой на отвратительном лице, уверенно обнял девушку, но тут же она вцепилась ногтями ему в лицо и с остервенением стала царапать, визжа при этом, словно от наслаждения.

Мулат вырвался из её ногтей, отёр лицо, посмотрел на ладони, проговорил свирепо, едва сдерживая рвущееся наружу безумие:

— Сучка! Ты что делаешь? Паскуда белая! — И сильно ударил ладонью по лицу, от чего Габриэла отлетела к стене и сжалась, всхлипывая.

Он старательно вытирал лицо, потом схватил Габриэлу за волосы, рванул, поставил на ноги и поволок к выходу из пещеры. Она тащилась по щебёнке, вопила что-то, чего мулат даже не слушал.

Вся исцарапанная, в крови, она наконец встала, прошипев змеёй:

— Ты поплатишься за всё, скотина! Я жить не буду, но отомщу тебе, гадина!

Мулат хохотнул, но в этом можно было заметить попытку скрыть вдруг зародившийся страх. И он проговорил очень тихо и очень серьёзно:

— В таком случае мне выгоднее прикончить тебя, маленькая сучка! Но происходить такое будет медленно и очень больно, белая стерва! И посмотрим, у кого получится быстрее и лучше! Иди работать, рабыня! — он так толкнул её в спину, что Габриэла тут же оказалась на земле, добавив ещё одну царапину на ноге.

Испуг исказил лицо Габриэлы. Она поспешила встать, и пошла, прихрамывая, оглядываясь и шепча страшные проклятья.

Ближе к концу дня, Хуан увидел Габриэлу и удивился её ужасному виду:

— Что произошло с сеньоритой? Платье почти исчезло, всё в пятнах крови!

— Жизнь рабыни, сеньор! Во всей красе, как видите!

В лице было смертельное озлобление, непокорность и решимость что-то предпринять. Хуан это заметил и охота поговорить тут же пропала. Он лишь проследил, как тяжело она шла, неся большое ведро с молоком к шалашам.

Юноша грустно усмехнулся, подумал, что бы сказала сеньора Корнелия, увидев эту аристократку в её теперешнем положении.

Лало довольно быстро доехал до деревни. Его встретили немногословно, понимая, что болтать он не охоч, и не в его интересах заниматься этим делом. Элеутерио лишь глаза расширил, когда увидел на ладони племянника горку серебра.

— Этак ты, Лало, скоро станешь самым богатым человеком в деревне! Как тебе удалось такое?

— Дела, дядя, — коротко ответил юноша, и добавил: — Тороплюсь. Заеду домой, отдам деньги и поем. На отдых времени нет.

Староста удивился ещё больше, и червь зависти зашевелился в его загрубелой душе крестьянина.

В ночь Лало не поехал, мать уговорила переночевать, а отец обещал отличного мула, сильного, быстрого и выносливого.

— И не беспокойся, сын, — молвил отец, выслушав рассказ Лало и просьбу говорить лишь то, что необходимо для его дела, если кто-то поинтересуется.

Парнишка метис легко нашёл усадьбу дона Рожерио. Тот, сильно изменившийся от горя, постаревший и осунувшийся, встретил метиса недоверчиво. Но услышав, что он от дочери, радушно провёл в гостиную, усадил в кресло, приказал подать вино, фрукты, закуску, о которой этот дикий юноша даже не подозревал. Он молча протянул письмо и принялся утолять голод и жажду.

Старик долго читал и перечитывал письмо. Глаза наполнились слезами. Протянул лист сыну, пришедшему узнать новости. И, пока тот читал, спросил метиса довольно строго:

— Как она выглядит, парень?

— Сеньор, я ничего про это не знаю. Я никого не видел, простите. Они захватили меня прямо на пастбище и пригрозили всеми карами моим родным, если я не отвезу вам этот лист, как они сказали, от вашей дочери.

— Где твоя деревня? — спросил дон Рассио, бросив лист на стол и побелев лицом.

Метис подробно пояснил, назвал хозяина, но такого даже дон Рожерио не мог вспомнить.

— А откуда эти люди появились?

— Не могу сказать, сеньор. Они показались с двух сторон, когда были шагах в сорока, сеньор. Я так испугался! Грозили уничтожить весь мой скот!

— Да, это похоже на правду, — горестно вздохнул дон Рожерио. — Но они требуют чёрт знает что! Треть состояния или двадцать пять тысяч песо! И кто эта сеньора Эсмеральда Фонтес? Я никого не знаю с такой фамилией.

— Всё невероятно странно, — произнёс дон Рассио. — й такая большая сумма! Это неспроста, папа. Что делать?

Старый дон Рожерио посмотрел в бесстрастное лицо метиса, спросил неуверенно:

— Ты будешь ждать ответа?

— Приказано, сеньор, на обратном пути получить его.

— А куда тебе ещё ехать? — встрепенулся Рассио.

— На усадьбу сеньора де Бонилья, сеньоры.

— Значит, и Атилио с Габриэлой, папа! — и, повернувшись обратно к метису, сказал:

— Это по другую сторону города, парень. Ты бывал в городе?

— Нет, сеньор, никогда.

Рассио подробно рассказал, как найти асиенду дона де Бонильи, посмотрел на отца, спросил его:

— Это убьёт сеньора де Бонилья, папа! И где ему взять деньги для выкупа? И вообще, что всё это значит? Почему именно с нами такое произошло?

— Тут все упирается в эту таинственную сеньору Фонтес. Хорошо бы её найти. Тогда многое бы встало на свои места. Всё было бы объяснимо, сын!

— Я немедленно еду с этим метисом к Бонилья, отен! Вместе мы, возможно, додумаемся до истины. И поищу вокруг эту сеньору. И в город загляну. Порасспрошу знающих людей. Может, что и выясню. А вы тут подумайте, как вызволить несчастных из неволи. Пусть и губернатор пораскинет мозгами и солдат подкинет, ведь это его подданные попали в беду к преступникам!

Дон Рожерио повернулся к метису.

— Что за люди к тебе приходили? Белые?

— Три мулата, сеньор. Обыкновенные мулаты.

— Странно мне всё это, сын, — в растерянности проговорил дон Рожерио.

— И не говорите, папа! Кому мы понадобились? — дон Рассио подозрительно глянул на отца. — Ладно, у меня будет ещё время подумать, как и вам. Надо собираться в город.

Он посмотрел на усталого метиса. Тот доел и допил всё угощение, ждал, что будет дальше. А дон Рассио спросил юношу:

— Ты когда-нибудь раньше видел этих людей?

— Нет, сеньор.

— Они тебе сказали, что в письме?

— Только то, что это от дочери дона Рожерио, сеньор. И рассказали, как я могу найти вашу усадьбу, сеньоры.

— Значит, они хорошо нас знают, папа. Пораскинем мозгами. Может, что-то и вспомним. Слишком сложно для простых мулатов. Тут должен стоять белый человек, й не просто белый, а ещё знающий такое, что даёт ему надежду на успех, против нашего рода, папа! Вот что меня больше всего беспокоит. Кто это может быть, попытайтесь вспомнить, папа!

— Кроме бабки Корнелии я не могу никого заподозрить ни в чём, сын.

— А что бабка Корнелия? Она многое знает? Она может использовать свои знания против нас? — И опять дон Рассио с возросшим интересом посмотрел на отца.

Старик сильно занервничал. Он покраснел, что было признаком нездоровья. Сын это знал и тут же посоветовал не волноваться. Но дон Рожерио всё же проговорил растерянно:

— Скорей всего именно от бабки Корнелии может исходить угроза, сын!

— Что она может знать такого, папа?

— Я не уверен, но я боюсь, что Корнелия может на старости лет воспользоваться чем-то, чтобы отомстить мне, сын! От неё можно ждать всего!

— Но сеньора Эсмеральда Фонтес? Она тут при чём? Кто она такая?

Дон Рожерио в растерянности развёл руками. Он этого не знал, и подумал, что много лет слишком легкомысленно относился к старухе. И теперь должен, обязан поведать сыну тайну старой Корнелии. Сразу решиться на это он не осмелился, решив подождать возвращениясына из поездки в город.

Они уехали, снабдив Лало двумя реалами на дорогу.

В городе дон Рассио посетил нескольких знакомых, губернатора, алькальда и начальника форта, с которым был немного знаком.

— Дон Рассио, — любезно говорил алькальд, развалясь в кресле в расстёгнутом мундире, — я охотно помогу вам людьми и скоро всё выясню. И вашу таинственную сеньору Фонтес мы вам представим на блюде.

— Буду вам премного благодарен, дон Амбросио, — воскликнул дон Рассио. Надеюсь, вы позволите мне участвовать в поисках этих преступников?

— Буду польщён, дон Рассио! Я вас извещу о начале поисков. Мы постараемся выделить нескольких надёжных людей, и вы можете даже возглавить их, всё ж морской офицер!

Дон Рассио был обнадёжен, настроение поднялось, а у губернатора и вовсе повеселел. Маленький губернатор был любезен, щедр на посулы и помощь, однако всё переложил на алькальда и его людей, пообещав всячески подталкивать поиски преступников и их наказание.

Тем временем Лало появился в усадьбе семьи де Бонилья. Ещё далеко не старый хозяин, услышав, что появился гонец от сына, разволновался, заторопился и тотчас привял метиса.

Письмо повергло отца в такое уныние и печаль, что он долго сидел под неотступным попечением супруги, не в силах вымолвить ни слова. Зато сеньора тут же принялась расспрашивать Лало, требовать дополнительных сведений. Но метис хорошо играл свою роль.

— Это наша погибель, дорогая Матильда! — наконец проговорил дон Эрнандо.

— Или гибель нашего дорогого Атилио! — взвизгнула в ужасе донья Матильда. — Мы должны что-то решить! Думай же, Эрнандо!

— Что тут придумаешь, Матильда? Я просто ума не приложу, где можно такие деньги найти! У кого можно занять, если вся наша усадьба не стоит столько! Боже! Откуда нам такая напасть? Ведь Атилио не хотел брака с дочерью дона Рожерио!

— Но это был бы очень выгодный брак, Эрнандо! Наш сын мог сильно поправить наши дела! Однако при таком госте нам не следует обсуждать… — Она повернула несколько одутловатое лицо к Лало: — Что мы должны сделать? Ответ дать немедленно, или можно подождать?

— Сеньора, я ничего не знаю об этом! Эти бандиты лишь пригрозили в случае невыполнения их поручения, уничтожить весь наш скот и, возможно, семью. Я очень боюсь их, сеньоры!

— Эрнандо, отпустим человека, а мы подумаем, что предпринять.

— Семья де Риосеко, наверное, уже занимается освобождением своей дочери! Я верно говорю, парень? — обратился дон Эрнандо к Лало.

— Мы вместе ехали сюда, сеньор. Он надеется в городе получить поддержку, и с помощью алькальда и губернатора разыскать пленников.

— Это может быть для наших детей опасно? — с надеждой спросила женщина. Лало пожал плечами, что означало полное неведенье в этих вопросах.

Его отпустили, но Лало не уходил, переминаясь с ноги на ногу. Сеньора с недоумением и сердито глянула на метиса.

— Простите, сеньора! Похитители обещали, что вы дадите мне два реала за труд доставить вам бумагу.

Женщина поджала губы, выражая недовольство, а дон Эрнандо торопливо порылся в тощем мешочке, протянул две монетки, заметив со вздохом:

— Теперь уж это не имеет значения, Матильда. Пусть берёт, он сделал дело и не наша вина, что так получилось.

Дон Рассио продолжал бегать по городу в поисках людей, готовых помочь в поисках пропавших сестры и её жениха. Они, как ни странно, находились. И отряд в десять человек уже готовился выступить в горы.

— Дон Рассио, вы договорились встретиться с тем метисом? — спросил алькальд после сиесты на следующий день.

— Сожалею, дон Амбросио, но я об этом не подумал. — Дон Рассио был не на шутку обескуражен и смущён.

— И названия той деревни вы, конечно, не знаете. А кто владелец её?

Молодой лейтенант потерянно развёл руками.

— Вот плоды молодости, сеньор, — строго молвил алькальд. — Она так мало думает, что поручать вам руководство отрядом мне сдаётся нецелесообразно.

— Я готов идти простым солдатом, дон Амбросио! Только поторопите с выходом в горы. Время не терпит.

— А вы не думали, что в этом случае похитители легко избавятся от заложников, узнай они о грозящей им опасности? — Дон Амбросио напряжённо смотрел на молодого лейтенанта.

— Неужели они посмеют решиться на это, сеньор?!

— А что им терять? Они желают получить выкуп. Это естественно. При обнаружении опасности, они скорей всего всё бросят и скроются в горах или на северном побережье. Трудно предположить, что они новички в таких делах.

— Так что же вы хотите мне предложить, сеньор?

— Прежде всего — найти сеньору Фонтес. И плясать от этого. Мы уже начали поиски, и надеюсь, мои люди скоро её найдут. Городок у нас маленький и поиски не затянутся. Уверен, что завтра моилюди мне всё доложат.

— Да, сеньор, вы, скорее всего правы, — озабоченно проговорил дон Рассио. — Лучше потерять день-два на этом, чем искать иголку в стоге сена.

— Слова зрелого мужа, дон Рассио! — дон Амбросио довольно усмехнулся.

Однако прошёл день, потом миновал другой, а люди алькальда ничего не могли разнюхать.

— Дон Амбросио, — молвил лейтенант оживлённо, с явной надеждой, — вам говорит о чём-нибудь имя сеньоры Корнелии? Очень старая сеньора.

— Гм! Кто ж её не знает? Известная колдунья. И её давно ждёт костёр инквизиции, да наш падре из собора горой стоит за неё. А что вы её вспомнили, лейтенант?

— Понимаете, сеньор, мой отец имел с нею что-то общее, и считает её вполне способной на нечто подобное, дон Амбросио.

Алькальд вопросительно и с явным интересом уставился на молодого дона Рассио. Глубокомысленно подумал, спросил, пытливо смотря на молодого человека:

— А что может её связывать с вашим отцом, дон Рассио? Вы что сами знаете об их отношениях?

— К сожалению, дон Амбросио, я ничего не знаю. Отец не соизволил мне поведать об этом. А матушку я побоялся тревожить. Она и так очень плоха.

— Понимаю, сеньор, — ответил алькальд и внутренне усмехнулся. Он вспомнил, как судачили в городе после очередного кутежа дона Рожерио, который в свои старческие годы не отказывал себе в удовольствии развлекаться в обществе молодых привлекательных сеньорит. — Ваша матушка и так была болезненной женщиной, а теперь… Однако мы проверим ваш намёк, сеньор. И я тотчас пошлю лучшего моего сыщика разнюхать про эту сеньору как можно больше и подробнее.

Донья Корнелия уже несколько дней находилась в подавленном состоянии. Её мучили кошмары по ночам, она мало и тревожно спала. И отлично понимала, что может значит такое состояние.

Дня за два до разговора дона Рассио с алькальдом, она вдруг заторопилась, собрала узелок с вещами Эсмеральды, заявив ей решительно:

— Мира, мы должны немедленно уйти из дома.

— Уйти? Зачем, бабушка? И куда же мы пойдём?

— Я знаю куда, внучка. Так надо.

Эсмеральда уже знала, что такое выражение лица бабушки не предвещает ничего хорошего. Спорить бесполезно.

И они, в наступившей темноте, неспешно ушли к побережью по дороге, что вилась среди холмов, иногда скрываясь в тоннелях из деревьев.

Идти пришлось недолго. Всего с милю за городом, и они свернули в сторону, куда вела тропинка, плохо обозначенная в такую ночь. А луна ещё не всходила.

— Бабушка, а тебе не страшно? — шептала девочка, когда они удалились от дороги. — Куда ведёт наша тропинка?

— Мы дойдём до ручья, перейдём его и попадём к одному негру, где ты поживёшь немного.

— К негру? А кто он такой? Он не страшный?

— Нет, Мира. Он добрый и позаботится о тебе. Ты поможешь ему с огородом и пчёлами. Полакомишься мёдом. Он готовит вкусный напиток из трав. У тебя будет собака и коза. Ты будешь довольна.

— Он что, один живёт?

— Один, Мира. Его освободили от рабства после того, как он покалечился.

— А что с ним, бабушка?

— У него одна нога не сгибается, и он ходит хромая и с трудом. Так что у тебя будет возможность помочь ему в доме.

— У него большой дом?

— Скоро увидишь, Мира. Не торопись. А вот и ручей. Смотри не оступись.

Они перешли шаткий мостик, углубились в чащу с её шорохами, таинственными криками ночных обитателей и тучами москитов.

Сквозь чащу вдруг блеснул огонёк.

— Уже пришли, Мира? Заметила огонёк?

— Ага, бабушка! Мне страшно! Вдруг на нас кто-нибудь нападёт!

— Здесь нами никто не поинтересуется, Мира. Это в городе могут напасть.

Они вышли на поляну, где горел костёр, а рядом чернела хижина без окон. У костра сгорбленно сидел человек, обмахивая себя веточкой с листьями.

— Сеньора Корнелия? — Поднял голову человек и посмотрел на пришедших.

— Я, Кумбо, — устало отозвалась старуха. — Вот привела тебе внучку. Ты с нею поживёшь маленько. Не против?

— Какой разговор, сеньора, — ответил негр, не встав с чурбака. — Буду только рад такой гостье. Тебя Мира зовут? Я уже слышал про тебя.

— Откуда ты мог это слышать? — удивилась девочка, с любопытством рассматривая старого негра.

— Мы с твоей бабушкой давно знакомы. Это она мне устроила этот земельный участок в четверть фанеги. и теперь я не раб и могу работать на себя. Лишь налог плачу, остальное — моё.

— Бабушка, почему ты никогда мне об этом не говорила? — девочка с некоторой обидой посмотрела на усталое лицо старухи, с бликами света от костра.

— Надобности не было, Мира. И ты об этом много не болтай. Поживёшь здесь неделю-две, и я верну тебя, коль захочешь.

Внучка настороженно глядела на старуху, спрашивать больше побоялась — лицо бабушки не предвещало ничего хорошего.

Лало торопил мула, подгоняя и так уже изрядно уставшего. Ему казалось, что погоня мчит по пятам, хотя и сознавал, что испанцы весьма медлительный народ и поднять их с места не так уж легко.

Мул чуть не падал, когда Лало добрался до деревни. Отец со страхом оглядел молчаливого сына, пересчитал реалы, покачал головой, с опаской глядя на изнурённого Лало.

— Лало, ты не слишком ли завяз в этом грязном деле? — спросил отец, отстранив мать, ринувшуюся обнять сыночка.

— Будешь говорить, что надо — и никто тебя не тронет, отец, — хмуро ответил парень. Помолчал и обстоятельно поведал и том, что надо говорить, коль белые будут спрашивать о нём. А под конец сказал решительно:

— Пусть Икути постоянно пасёт скот в соседней долине. Я туда обязательно приду, будто с охоты. — Повернулся к пятнадцатилетнему брату, многозначительно кивнул, мол мотай на ус и запоминай. — Завтра я уеду, аты, Икути, гони в ту долинку скот. Особо торопиться не стоит. И паси там, жди меня.

Мальчишка молча кивнул. Он, как и старший брат, не отличался говорливостью и охотно ушёл бы подальше от родительской опеки и беспрерывного труда на поле. А пасти скот ему нравилось, это было не так трудно.

Ещё до рассвета Лало с одним вьючным мулом выехал в долинуКоарами. В деревне все были понятливыми, трепать языками не приучены и можно было не сомневаться, что никто не проронит лишнего слова про Лало. Он добрался до долины довольно скоро.

Хуан поспешил расспросить метиса. Они уединились на берегу речки. Заходящее солнце ещё сильно припекало спины, Лало то и дело разбрызгивал воду руками и ногами, освежая разгорячённое тело.

— Сеньор, я слушал тех сеньоров и думал. Плохи дела.

— Почему плохи? Что ты слышал? — Хуан был взволнован, обеспокоен и не скрывал этого.

— Ответа они не дали. Молодой сеньор Рассио уехал в город за помощью к своим друзьям.

— Что он задумал, Лало?

— Искать долину и освобождать пленников, сеньор.

Хуан надолго задумался. Потом опять спросил:

— И у него получается? Или ты ничего не знаешь?

— Ничего, сеньор. Но они говорили о какой-то донье Корнелии. Они полагают, что она имеет к этому какое-то отношение. Так думаю, сеньор.

— Действительно плохи дела, Лало. Ну а дон Бонилья? Что у него?

— Он плачет, сеньор. Денег для выкупа у него нет. Может быть, половину собрал бы, но надеется, что дон Рассио успеет освободить его сына.

— Лало, — проговорил Хуан после долгого молчания, — похоже, что ты опять поедешь в усадьбу с письмом. Но пока хорошенько отдохни, подкрепись. Время у нас есть ещё. Завтра поговорим.

Хуан потом долго говорил с Ариасом, но ни к чему путному не пришли. Мулат лишь предложил без тени сомнения:

— С письмом теперь необходимо отправить и палец сеньориты, Хуан. Только так можно будет принудить их пойти на уступки.

Хуан отрицательно мотнул головой, однако отговаривать от такого злодейства не стал, только бросил любопытный взгляд на друга и неопределённо махнул рукой, словно говоря, что может поступать по-своему.

— Да ты не переживай, Хуан! Мы с Алесио сами провернём дело. Вроде ты тут и вовсе не при чём. А Алесио с удовольствием исполнит в лучшем виде.

Хуан опять ничего не ответил, грызясь угрызениями совести и жалостью.

Глава 20

Утром Алесио с Ариасом заявились в пещеру. Сеньорита Габриэла выглядела очень плохо. Худая, с лихорадочно блестевшими глазами, грязная, обмотанная бечёвками, поддерживавшими её тряпьё, тощая и бледная с опалёнными солнцем плечами, где уже не держались тряпки её платья.

Дон Атилио был немного лучше, но и он был плох. Множество мелких ранок, царапин и ссадин уже гноились и никак не хотели заживать. Он оброс грязной длинной щетиной, волосы сбились в колтун. Одежды на нём почти не было.

— Ну детки! — весело приветствовал пленников Алесио. — Сегодня у вас хороший день. Особенно для сеньориты, ха!

Девушка блеснула ненавистным взглядом, мулат ещё больше развеселился.

Ариас остановил мулата.

— Придётся вам, сеньоры, написать новые письма.

— Что, прежние потерялись? — вскрикнул с отчаянием дон Атилио.

— Всё дошло в очень хорошем виде, сеньор, — осклабился Алесио. — Вот только родные сеньориты что-то возомнили себе, решив освободить её. Потому и надо отправить ещё одно письмецо. Но с добавкой к нему, ха-ха!

— Что за добавка? — спросил дон Атилио с дрожью в голосе.

— Сущий пустяк, сеньор, ха-ха! Один лишь пальчик сеньориты в качестве подтверждения тому, что шутить с нами не стоит, ха!

— Ой! — Вырвалось у Габриэлы и лицо побледнело ещё больше.

— Именно, сеньорита, — остановил её Алесио. — Вы знаете, что вас ждёт, потому пишите письмо с требованием немедленного выкупа, как было предложено ранее. Или ваша голова будет отправлена папе с мамой, ха!

Габриэла пыталась что-то сказать, спазм не позволял ей этого, а Ариас с невозмутимым видом проговорил:

— Вот вам необходимое для письма и пишите, пока мы не придём за ним.

— А ты, голубчик, — повернул голову Алесио к дону Атилио, — отправляйся на работу. Жратву мы тебе даём только за работу.

Все трое ушли и долго молча пробирались среди камней и колючек.

— Неужели вы это сделаете? — наконец спросил дон Атилио в ужасе.

— А что нам прикажешь делать, сеньор? — вполне дружески ответил Алесио. — Её родные решили, что мы играемся. Нет уж, сеньоры. Это не игрушки!

— А что со мною?

— Тут сложнее, сеньор. Тут надо подумать, прикинуть и уж тогда решить.

— Отец не сможет столько собрать, даже продав всё, что имеет. Уж лучше убейте меня!

— Это мы всегда успеем, братец! — мулат хохотнул, толкнул испанца в спину и добавил уже злобно: — Если нет десяти, то можно согласиться и на половину. И это большие деньги, особенно для таких бедняков, как мы.

— И что вы станете делать с такими деньгами? — В голосе Атилио слышалось презрение и злорадство. — Где вы сможете их использовать?

— Были б деньги, сеньор! А использовать мы их всегда найдём где и как, ха-ха! В этом можешь быть спокоен. Есть ещё места, где нет рабства. Я слышал, что пираты не признают рабства на своих судах!

— И у них имеются рабы, Ал, — не очень уверенно ответил Ариас.

— Мы не будем захвачены, сеньор, потому и рабами не станем. Но всё равно, лучше быть рабом у пирата, чем у белого испанца! Тут я больше ничего не могу сказать, сеньор.

Атилио не стал больше спорить. Лишь подумал, что этот мулат не так уж далёк от истины. И вообще, последние дни этот мулат относится к нему без прежней жестокости. И вот сейчас, спокойно разговаривает и даже спорить разрешает. Раньше такого не было.

А Габриэла ещё некоторое время лила слёзы, потом заставила себя успокоиться и принялась составлять письмо. Она писала в самых мрачных тонах, что, собственно, и было на самом деле. Не забыла упомянуть, что Атилио совсем не горит желанием помочь ей. Потом, отбросив опасения, описала некоторые приметы долины, где содержится, имена злодеев и мольбы побыстрее освободить её из этого ада.

Алесио с Ариасом вошли в пещеру, когда письмо было готово. Она молча протянула его Ариасу. Тот заметил в глазах бегающие искорки страха.

— Вы написали всё, что требовалось, сеньорита? — спросил он с лёгким смешком в глазах, что не пытался скрыть.

— Всё! — чуть не крикнула Габриэла. — Можете прочитать, если не верите!

— Что мы и сделаем, — усмехнулся Ариас.

Он немного читал про себя, потом посмотрелна Алесио, проговорил весело:

— Послушай, что она пишет, Ал, — и принялся медленно, с остановками перечитывать написанное.

— Ну и стерва! — подскочил Алесио, прослушав до конца. — Вот теперь я позабавлюсь тобой, сучка, всласть! Надо же! Удумала всё же обдурить нас!

Он схватил её за волосы, запрокинул голову и, выхватив нож, слегка полоснул её по коже. Кровь засочилась их пореза, а Габриэла закатила глаза и потеряла сознание.

— Дьявол тебя задери, Ал! Какого чёрта ты её так напугал! Лей воду на голову и лицо! Ещё помрёт с перепугу!

Вся мокрая, Габриэла очнулась и её усадили.

— Как нехорошо вы поступили, сеньорита, — ласково проговорил ей Ариас. — А мы оказались не такими дураками, как вам бы хотелось, сеньорита.

— Хватит с ней болтовнёй заниматься, Ар! Пусть пишет новое письмо, и мы снабдим его её нежным пальчиком, ха-ха! Это должно её возбудить.

Мулат демонстративно вытащил мачете, попробовал остроту лезвия, сказал почти добродушно:

— Пусть пишет, а я пойду поищу колоду для отсечения, ха! Пока, крошка!

Они вернулись уже после обеда, й всё это время Габриэла не получила ни крошки еды, ни глотка воды, если не считать, когда её отливали.

Алесио бросил на пол пещеры обрубок дерева, уселся на него, а Ариас молча стал читать письмо. Поднял голову на Габриэлу, посмотрел внимательно, проговорил с расстановкой:

— Припишите, что вам сейчас отсекут палец, сеньорита.

— Не надо, прошу вас, сеньоры! — в голосе звучал ужас, мольба, он дрожал.

— Слишком ваши родные самоуверенны, сеньорита, — ответил Ариас. — Как иначе убедить и заставить их выполнить наши требования? Придётся, сеньорита.

Она умоляла, плакала, рыдала, ползала на коленях, но мулаты были непреклонны. Алесио грубо схватил её, связал ноги ремешком, правую руку тоже привязал к туловищу, Ариас держал её в крепких руках.

Короткий взмах мачете, вскрик Габриэлы и кровь, сочащаяся из обрубка пальца. И довольный голос Алесио:

— Вот и всё, крошка! Ничего страшного. Обмотай обрубок, я его промою ромом. Вот так, — закончил мулат, видя, как корчится девушка, стонет и плачет.

— Пошли, Ал, — бросил Ариас коротко и направился к выходу.

— Погоди, Ар. Я её освобожу, пусть хоть немного заработает себе на еду, а то сдохнет прежде, чем им освободим её и переправим к отцу.

Ариас вышел на свежий воздух. Ему было муторно, не хотелось говорить и тем более видеть этих людей. Пожалел, что смотрел, как Алесио отхватил мизинец, упавший на щебёнку к его ногам. Теперь этот палец лежит в кармане Алесио и сегодня же уедет в усадьбу.

Лало опять погонял мула, выбравшись наверх долины. Смеркалось. Но тропу метис знал хорошо, и особенно спешить было некуда. Ночью не разгонишься.

К утру он добрался до брата, отдохнул пару часов и к полудню они пригнали скот в деревню, будто ничего и не произошло. И опять отец тщательно пересчитал три реала, спрятал их, но на сына всё же посмотрел осуждающе.

— Скоро я тебе, отец, десять золотых отдам, — молвил Лало с гордостью. — Я уезжаю вечером. Подбери мне лучшего мула. Мне надо спешить.

Он выехал за два часа до заката и остановился на ночь уже в полной темноте. В голове постоянно мелькали обрывки мыслей, что скоро он будет самым богатым человеком в деревне, сможет выкупить себя и стать свободным и работать только на себя.

Мул оказался очень выносливым. В усадьбе дона Рожерио Лало оказался ещё быстрее, чем прежде. Его тотчас провели в кабинет к сеньору. Даже сиеста не остановила Лало.

Сильно постаревший, с трудом передвигающийся дон Рожерио, принял метиса тотчас, и с надеждой во взгляде, спросил:

— Это опять ты, парень? Что привёз нового?

Лало молча протянул письмо, остался стоять в ожидании.

Он увидел, как дон Рожерио побледнел, охнул и отвалился на спинку кресла с белым, как мел, лицом. Метис испугался, выглянул за дверь.

— Сеньору плохо, — сказал он ожидавшему дворецкому.

Дона Рожерио привели в сознание, окружили, охали, ахали, поили вином. Донья Риосеко не могла стоять, упала в кресло, забившись в рыданиях. Про Лало забыли, и только когда дон Рожерио в состоянии был продолжить чтение письма, отстранил всех мановением руки, поманил метиса.

— Что они передали тебе на словах, парень?

— Грозились всеми карами земными, сеньор, если я не выполню их задание, — ответил Лало.

— Я не про тебя спрашиваю, болван! Я про дочь говорю!

— Бог свидетель, сеньор! Я ничего об этом не знаю! Клянусь Девой Марией!

Лало истово перекрестился, оглянулся по сторонам, но дона Рассио не заметил. Спросить, конечно, не осмелился.

— Проклятье! И Рассио до сих пор не вернулся из города! Что можно столько дней там делать? Немедленно послать управляющего к нему! Сегодня же пусть будет здесь! А ты, — повернулся он к метису, — жди моего распоряжения. Вон, образина немытая!

Лало поспешил на кухню, помня, что там много вкусного.

Уже ночью дон Рассио приехал в усадьбу в сильном расстройстве, и тотчас зашёл в спальню к отцу.

— Наконец-то! Где ты шлялся, балбес? Тут такие дела, а он больше недели шатается по кабакам и девкам! Читай! — И старый сеньор бросил сыну искомканный лист письма. — И посмотри, что внутри, сынок!

— Что это? — тихо спросил дон Рассио; с его губ эти слова слетели едва слышно. Отец фыркнул в усы, заметив:

— Что, никогда не видел пальцев, отрубленных у рабов? Но теперь это палец твоей сестры! В то время, как ты забавляешься в городе неизвестно чем!

Руки Рассио дрожали, и он с трудом читал послание сестры.

— Папа! Но это невозможно! Что нам делать?

— Лучше скажи, ты нашёл эту донью Фонтес, сын? Кто она такая?

— Её до сих пор ищут, но безрезультатно, отец! Мы допросили донью Корнелию, но ничего определённого не узнали. У нею есть внучка Мира, но никто не знает Эсмеральды Фонтес.

— Что, эти алькальды со своими людьми ничего не могут разыскать? Разве Понсе похож на Севилью или Мадрид, что в таком городишке не могут найти какую-то бабу низкого происхождения? Позор и безобразие! Что губернатор?

— Как говорится, морально поддерживает советами и пожеланиями, папа.

— Рад, видимо, что я уже слишком стар и не могу лично предъявить ему свои требования, проходимец! Обнаглели, свиньи!

— Не стоит так волноваться, отец! Слышал, вам было плохо.

— А как мне должно быть, коль на тебя сваливается отрубленный палец и такие требования! Двадцать тысяч золотом! Треть состояния, которое мой отец добывал в поте лица и погиб, защищая его и достояние Его Величества!

— Папа! Успокойтесь! Не лучше ли нам бросить угрожать этим подонкам и согласиться с их требованиями? Мы сохраним вашу дочь, а состояние мы и так можем сохранить. Не всё же они требуют. Это ещё по-божески… Треть…

— Тебе легко говорить, сын, когда ты его не создавал! А мне… — Он замолчал, задумался, а Рассиос тревогой смотрел, как нервно подёргивается у отца щека и чуть заметно перекашивается левая бровь.

Дон Рожерио так и не закончил разговор с сыном. Он вяло махнул рукой, давая понять, что тот должен уйти.

Утром весь дом был полон переполохом. Старый дои Рожерио оказался парализованным на левую сторону. Выяснилось, что он почти не может говорить, понять его было трудно.

Всё же ближе к вечеру, лекарь объявил, что болезнь может отпустить старика. Нужно, мол, только подождать немного и не волновать дона Рожерио.

Дон Рассио сидел у кровати больного, наблюдал его лицо и удивлялся, что не чувствует особого сожаления о болезни отца. Вспоминал, как постоянно тот упрекал его в слабости характера, неспособности действовать жёстко, решительно и непреклонно. Постоянно жалел, что Габриэла не мальчик.

Вдруг дон Рожерио шевельнул правой рукой, прохрипел что-то. Сын наклонился к нему, пытаясь уловить его слова.

— Сын, делай, как знаешь, — услышал Рассио и ощутил нечто похожее на облегчение.

Он посмотрел в лицо отца, но тот лежал с закрытыми глазами, казалось, спал. Дышал трудно, с шумом.

Дон Рассио посидел ещё немного, потом тихо поднялся, ещё постоял, вышел.

— Где тот метис, что привёз письмо? — спросил он у одной из служанок.

— Он спит в конюшне, сеньор.

— Разбуди и приведи его тотчас ко мне!

Лало щурил глаза на свет свечей канделябра. Почтительно остановился у порога.

— Подойди, — бросил дон Рассио. — Ты знаешь, чего требуют люди, пославшие тебя сюда?

— Нет, сеньор.

— Они ждут ответа, или и этого ты не знаешь?

— Нет, не знаю, сеньор.

— Сколько времени тебе потребуется доехать и вернуться назад?

— Дней десять туда, сеньор и столько же обратно.

— Не слишком ли много? Мне казалось, что путь намного ближе. Не так ли?

— Нет, сеньор. Просто на полпути меня встретили, и я всё им поведал. У меня был мул сильно истощён, пришлось ждать там, где мне приказали, сеньор.

— У них что, были запасные мулы?

— Не ведаю, сеньор. Только они были на конях. И очень хороших. Мой мул не смог бы угнаться за такими.

— И на этот раз тебя встретят?

— Они не говорят об этом, сеньор. Только сказали, что мне дадут пять реалов. Только как вы можете об этом знать, сеньор?

Дон Рассио порылся в кармане, достал золотой песо, бросил метису.

— Возьмёшь двух лучших мулов в конюшие, поскачешь в свою деревню и передашь письмо тем людям. Надеюсь, они опять встретят тебя где-то на дороге.

— Спасибо, сеньор! Да воздастся вам Девой Марией! Когда выезжать, сеньор? Я готов хоть сейчас!

— Было бы хорошо. Только тебя будут сопровождать двое моих людей. Пока дня два, потом ты поедешь один. Я не желаю рисковать сестрой.

— Как скажете, сеньор. Я готов.

— И передай на словах, что больше я не потерплю надругательств над сестрой. И пусть её содержат достойно, согласно положения. Ты понял?

— Понял, сеньор! Всё сделаю, сеньор! Спасибо! Да пусть будет вам благословение божье!

Животных гнали нещадно, но через два дня пришлось остановиться. Лало получил другого мула, шедшего налегке и достаточно свежего.

В деревне Лало опять договорился с братом о стаде скота в соседней долине милях в десяти восточнее, сам же, сменив мула, помчался к Хуану.

Ариас внимательно прочитал два раза послание дона Рассио, потом вслух прочитал уже Хуану.

— Вот теперь можно считать дело сделанным! Правда, только наполовину, но сделано, Ар! Даже не верится, что у нас может получиться!

— Не радуйся прежде времени, Хуан. Опасность ещё достаточно велика. Я не уверен, что нас или Лало не станут выслеживать. В письме говорится, что готовы выплатить требуемую сумму. И это должно произойти в городе. Странно это и опасно. В городе нам с этим делом не справиться, Хуан.

— Это верно, Ар. Пошлём Лало с требованием передачи денег в глухом и труднодоступном месте.

— Его ещё надо найти и убедиться, что нас не пасут, — откровенно недоверчиво ответил Ариас. — Всё это мне сейчас кажется слишком сложным и опасным. И у нас так мало людей.

— Подумаем об этом, Ар, — ответил Хуан с пониманием. — И обязательно изменить отношение к сеньорите. И чтоб Алесио и не приближался к ней больше.

— Правильно! А что с другим пленником делать? Жаль отпускать просто так. Хоть пять тысяч, да нужно содрать с этого красавчика.

— Посмотрим, что будет с главным нашим делом, Ар. Идём к сеньорите, — Хуан проговорил это так, что его друг с интересом посмотрел на него. В глазах засветились огоньки смеха, но не более.

— Сеньорита, — чуть увидев девушку, проговорил Хуан довольно нервно, — мы получили письмо с согласием выкупа. Теперь вы свободны, но не вздумайте сбежать. Иначе и вы погибнете, и мы останемся с носом, — и Хуан потрогал свой длинный нос.

Он сам ключом отвинтил болты, сказал довольно радушно:

— Можете оставаться здесь, или идти в шалаш. Мы приготовим вам отдельный, с хорошей постелью.

Не успела Габриэла ответить, как Атилио взвыл:

— А что со мной! Что сказал мой родитель?

— С вами, дон Атилио, пока ничего ясного нет. Потерпите немного, — Хуан дружелюбно улыбнулся. — Ваши деньги ещё не собраны.

— Простите, сеньоры! — наконец проговорила Габриэла, наконец осознав, что её положение резко изменилось. — Значит, я почти свободна?

— Именно так, сеньорита, — ответил любезно Хуан. — И работать почти не будете. И Алесио к вам больше не подойдёт, это уж точно.

Габриэла упала на колени, воздела руки и взор вверх и принялась истово молиться, шепча слова, ей одной пришедшие на ум, осеняя себя крестом. Потом она посмотрела на Хуана благодарным взглядом, спросила робко:

— А здесь можно остаться на ночь, сеньор? Мне не хотелось бы одной быть в шалаше. Прошу вас.

— Сколько угодно, сеньорита! — бодро ответил Хуан. — Я принесу вам постель, завтра получите кусок ткани и сделаете себе что-нибудь вместо этих тряпок. И получите сегодня хороший ужин. Хоть солнце садится, можно укрепить факел в расщелине и поужинать вдвоём, — и он кивнул в сторону дона Атилио.

— Не сбежит? — спросил Ариас, когда они вышли из пещеры.

— В её положении сбежать просто невозможно, Ар. Она так ослабела, что и взобраться наверх будет не в состоянии. А другого пути она не знает. Да и зачем ей теперь бежать? В лесу она всё равно погибнет, и это ей известно. Можно не опасаться побега.

— Как бы проследить за тропой сюда? — спросил Ариас. — Ведь могут высмотреть её и накрыть нас.

— Думаю, что теперь дон Рассио не посмеет предпринять что-нибудь подобное. Его отец болен, только Лало не выяснил чем. Теперь этот моряк будет у руководства усадьбой и всем имуществом. Думать надо о месте получения денег, а это поклажа для целого мула.

— Я и говорю тебе про это, Хуан! Очень хлопотное и опасное дело предстоит нам, а мы до сих пор ничего не придумали. Времени у нас не так много.

— Слушай! А не попытаться всё это устроить с помощью моря? — Хуан даже остановился на месте.

— Судна-то нет у нас! И где его добыть здесь, когда против Понсе порт ещё не построен?

— С судном нам, Ар, и не управиться. Баркас с парусом — и хватит. А там у нас что-нибудь и попадётся. Да и денег у нас будет лишь треть того, что я хотел. На большее мы рассчитывать не можем.

— Ты хочешь отдать деньги этой ведьме, Хуан?

— А как же, Ар! Это наши обязательства перед сеньорой. Тем более, что и нам перепадёт достаточно! Ты это брось, Ар! На чужом горе ничего себе не построишь!

— Дуришь, Хуан! Мы ведь горе доставили уже другим, так что одним больше, одним меньше — ничего не станется с ними. А ведьма и так себе добудет.

— А я говорю, что треть вполне достаточно, Ар! К тому же нам полностью достанутся деньги за Атилио.

— Всё равно, Хуан, я не согласен с тобой. Я рассчитывал на всё.

— И не думай, Ар. Так не будет! — Хуан уже начинал злиться. — И бросим об этом болтать, а то услышат остальные, особенно этот Алесио. Хватит об этом!

Он с неохотой собрал еду, питьё, одеяло, подушку, набитую сеном и поплёлся назад, выполняя обещание.

Три дня прошло в спокойствии. Лало опять умчался в усадьбу, Габриэла с некоторой опаской занималась лёгким трудом, но больше старалась из куска ткани, нашедшейся у Хуана, сделать нечто похожее на платье.

Алесио, прослушав наставления Ариаса, ходил, злобно поглядывая в сторону Габриэлы, а она отвечала тем же. Она не переставала думать о мести, ища возможность осуществить её.

Она лучше питалась, доила лишь две козы и готовила пищу для мужчин, но с доном Атилио ничем не делилась, не разговаривала и посматривала на него отчуждённо, будто на незнакомого.

Как-то Габриэла мыла большой котёл на речке, ложки и нож для разделки мяса. Солнце садилось и его лучи уже не проникали в долину. Стало немного прохладнее, а ветерок слегка разгонял москитов.

Спиной девушка почувствовала взгляд чьих-то недобрых глаз. Она на миг оцепенела, дыхание участилось. Она не обернулась, скованная страхом и ожиданием. Это длилось с минуту, когда она всё же повернула голову. Шагах в десяти от неё стоял с закаменевшим лицом мулат Алесио.

Что-то странное и страшное показалось ей в его облике. Озноб прошёлся по спине, заныл в животе. Рука непроизвольно сжала мокрую рукоять ножа. Он этого не заметил.

— Что ты тут уставился на меня, обезьяна вонючая? — скорей прошипела, чем проговорила Габриэла. — Разве не знаешь, что тебе запрещено приближаться ко мне, жаба?

— Думаешь, ты сможешь меня остановить этими словами, сучка? — Алесио сделал три шага к ней и остановился. — Ты ещё не знаешь, на что я способен! И я могу не посмотреть на запрет какого-то сопляка! — И он сделал ещё два шага, напряжённо смотря в бледное дрожащее лицо Габриэлы.

— Я закричу, жаба! Уйди!

Алесио бросился на неё. Молнией метнулось его тёмное тело, опрокинуло Габриэлу на гальку, придавило тонкую фигурку. Вонючая ладонь зажала рот, а другая рука уже шарила по телу. Он яростно терзал её тело, а кричать девушка не могла. Но рука продолжала сжимать нож, хотя и была слегка придавлена собственным телом.

Мыча и отбиваясь, она с большим трудом выдернула руку и, не раздумывая, ударила ножом в бок. Мулат дёрнулся, зарычал, но второй удар на миг остановил его прыть. Липкие струйки крови возбудили Габриэлу, и она успела нанести ещё один удар, скользящий, почти не причинивший мулату вреда, разве что добавило крови.

Она завизжала, закричала, а Алесио с остервенением стал бить её по лицу, тянулся к шее, но силы его падали. Габриэла в смертельном ужасе успела вывернуться из-под его большой вонючей туши, но он успел ухватить ногу и борьба продолжалась с отчаянием.

Габриэла судорожно отбрыкивалась, пыталась отползти подальше, а Алесио, уже теряющий силы, продолжал тянуться к ней, удерживая её ступню в своих крепких руках. Нож девушка выронила, и смертельный ужас придал сил девушке. Она ударила Алесио ногой в шею, выдернула ногу, но тот успел прижать другую ногу к острому камню. Крик боли пронзил вечерний воздух.

— Брось её, Ал! — вдруг послышался голос Хуана. — Брось, говорю!

Мулат отпустил ногу, поднял голову и в сумерках увидел подбегавшего к месту схватки Хуана. Его мутные глаза смотрели злобно, отрешённо, можно было заметить, что мулат слабеет.

— Опять ты? — Мулат скрипнул зубами, трудно поднялся на колени, а Габриэла с ужасом увидела, как мулат достал откуда-то пистолет и поднял его. — На этот раз ты, сука, не отвертишься! — и чёрное отверстие дула медленно поднялось до уровня груди девушки.

Что-то чёрное мелькнуло в темнеющем воздухе, мулат выронил пистолет, рука схватилась за шею. Там торчала рукоять кинжала, кровь тёмными струйками потекла по руке.

Крик застрял в горле Габриэлы. Она неотрывно смотрела, как мулат медленно клонился вперёд, она судорожно отползала всё дальше. Хуан подошёл совсем близко, молча смотрел на мулата, который рухнул лицом вниз и больше не шевельнулся.

— Какого чёрта вы задрались? — тихо спросил Хуан.

— Это он, он! Напал, когда я мыла посуду, сеньор!

— Откуда нож у вас?

— Захватила почистить, — тихо ответила Габриэла. Она вскинула глаза на Хуана. Уже были густые сумерки, и разглядеть выражение его лица было трудно. Но что-то ёкнуло в груди Габриэлы. Она поняла, что Хуан спас её от верной смерти, от небытия и ещё от многого, что даёт молодой девушке жизнь. Волна благодарности быстро переросла в нечто большее.

Хуан повернулся к Габриэле.

— Это вы его так порезали?

Она молча кивнула, рот продолжала прикрывать ладонью, а глаза неотрывно смотрели на юношу. Тот вдруг спросил участливо, взволнованно:

— Что такое, сеньорита? Всё закончилось. Можно успокоиться. Он сам напросился и вам нечего беспокоиться.

Она всхлипнула. Хуану стало жаль её. Он приблизился к ней, положил руку на плечо, заглянул в широко распахнутые глаза, полные слёз, страха и благодарности и чего-то ещё, что разглядеть было невозможно.

— Спасибо, Хуан! — прошептали губы Габриэлы. Она чуть подалась к нему. Хуан участливо приобнял вздрагивающие худые плечи, она порывисто прижалась к его груди, и он вдруг услышал её жаркий шёпот:

— Возьми меня, Хуан! Прошу! Мне это просто необходимо! Возьми!

Хуан вздрогнул. Он отпрянул, посмотрел в глаза, но было уже темно.

А Габриэла продолжала прижиматься к нему, что-то шептала. Хуан ощутил в себе жгучее влечение к этой измученной девице, возбуждение с каждой секундой возрастало. И он не успел опомниться, как оказался на ней, жадно раскрывшей себя для любви, для всепоглощающей страсти.

Они любили бурно, страстно, жестоко. Оба чуть ли не наслаждались болью, которую причиняли друг другу. И только когда страсть была удовлетворена, Хуан отвалился, перевёл дыхание и спросил хрипло, растерянно:

— Что с тобой, Габриэла!? Ты сдурела, что ли?

— Ты прав, Хуан! Я окончательно сдурела, но это было так здорово, что ни о чём не жалею!

— Но почему так случилось?

— Неважно! Это не имеет значения, Хуан! Просто что-то толкнуло меня к тебе… и я получила такое наслаждение, что долго не смогу забыть его! А ты?

— Не могу понять, Габриэла! Всё так стремительно и неожиданно! Но что теперь? Ты ведь… — он не закончил, её ладонь прикрыла его рот, и они замолчали.

Звёзды подмигивали им с чёрного неба. Москиты нещадно сосали их кровь, но у них не было сил отмахнуться. Оглушённые, обескураженные и расслабленные, они без мыслей продолжали лежать на твёрдых камнях. Переживали только что ураганом пронёсшуюся бурю чувств, не могли ничего объяснить себе.

Утром Хуан долго лежал с открытыми глазами. Он перебирал в голове вечернее происшествие. Труп Алесио до сих пор лежал на берегу речки. Это сильно беспокоило Хуана. Что он скажет товарищам?

Ариас проснулся, заметил бодрствующего друга, спросил:

— О чём задумался, Хуанито?

— Да вот, Ар, вечером пришлось прикончить Алесио.

— Что? Алесио? Он мёртв? Что случилось? — мулат вскочил на колени и с удивлением уставился на Хуана.

— Хотел убить сеньориту, Ар. Едва успел помешать.

— С чего бы это?

— У них давно вражда, Ар. Она, видимо, хотела отомстить ему за насилие, а он всё пытался её склонить на сожительство. А тут наш запрет. Но всего мы вряд ли узнаем, Ар. Во всяком случае он напал на неё, после чего ей ножом удалось порезать его довольно сильно, но недостаточно. Вот он и добирался до неё, пока я не остановил его.

— Чем же ты его прикончил?

— Кинжалом! Едва успел. Он направил пистолет на сеньориту, и я поспешил кинуть в него. Попал хорошо, прямо в жилу. Он и упал.

— А сеньорита?

— А что сеньорита? Рыдает, стонет. Вся избитая. Сегодня посмотришь, как он её отделал. В темноте-то плохо можно было рассмотреть.

— Слушай, Хуан! А ведь это не так уж и плохо! Этот Алесио мне с самого начала не внушал доверия. И колдунья подтвердила, что он ненадёжен. Так что мы отделались от него, при том, что он сам и виноват. Меньше претендентов на долю. А?

— Я об этом не думал, Ар. Лучше встанем и посмотрим, как лучше похоронить мулата. Пошли рыть могилу.

Они вышли, спустились к речке. Труп Алесио лежал на прежнем месте, немного тронутый зверьками и грифами, которые неохотно разлетелись по ближайшим деревьям.

— Да, зрелище не из приятных, Хуан! — проговорил Ариас, посмотрев на обезображенный труп. — Может, спустим по речке. Кайманы ниже по течению обязательно поблагодарят нас за отменный обед.

— Брось говорить несуразное, Ар. Поволокли его выше к месту захоронения. Вон уже и скот выгоняют из загона. Поспешим.

Весь небольшой народ долины собрался смотреть на похороны. Сообща отрыли не очень глубокую могилу, уложили труп и торопливо забросали землёй. Сверху навалили холмик из камней, поставили крест и без молитвы отошли по своим делам. Их, как обычно, было много.

Габриэла не показывалась из своего шалаша до обеда. Её лицо было почти сплошь покрыто синяком, глаза заплыли и едва смотрели на мир. Вся её новая одежда опять висела клочьями и была в пятнах засохшей крови. Вид её был ужасен.

Хуан не осмелился подойти к ней. А она лишь взглянула на него и отвернулась, прошла к речке, подальше от места её схватки.

Укрывшись за кустами, она разделась, долго плескалась в холодной воде, отмачивала свои лохмотья, потом долго сидела на берегу в тени, ожидая пока просохнет одежда.

Хуан сам принёс ей обильнуюеду из лепёшек, фруктов и мяса специально зарезанного барашка, запечённого на углях. Немного рома, от которого Габриэла отказалась.

Они молча сидели, не смотрели друг на друга. Хуан так же молча ушёл, когда девушка поела всё, что было принесено.

Габриэла проводила юношу взглядом, ничем не проявив своего отношения от вечернего происшествия.

Весь день она так ничего и не делала. И понятно. Всё тело её ныло от побоев и схватки. Глаза выглядели как щёлки, лицо опухло, а на теле было множество кровоподтёков и ссадин.

Но всё же на душе девушки было легко и свободно. Она лишь ждала, когда вернётся лёгкость тела, отпустит боль, и можно будет приступить к обычным работам. И вдруг ощутила, что эти работы больше не тяготят её, не оскорбляют её достоинство.

Такое ощущение сильно удивило Габриэлу, а мысли повернулись к тому ужасному вечеру, и внезапному бурному всплеску страсти. Остатки гордости, пережитки воспитания ещё сопротивлялись порыву, но и эти чувства куда-то испарялись, тускнели, не вызывали возмущения.

Теперь она часто останавливалась и надолго задумывалась, не контролируя своих мыслей. Потом даже с трудом могла вспомнить нить рассуждений, ход мыслей и чувств. И лишь одно чётко обозначилось — стремление к очередной близости с этим небольшим, худым юношей, с которым она испытала такое блаженство и наслаждение, о котором забыть было просто невозможно.

Поймала себя, что ждёт встречи с Хуаном. Глаза сами рыскали в надежде увидеть его худую фигуру. И вдруг вспомнила, как в усадьбе заставляла продемонстрировать умение метать кинжал, и как с презрением отвергла его возможности.

А в тот вечер, кинжал тёмной летучей мышью мелькнул перед глазами, и проклятый мулат упал, сражённый точным броском. И опять же: как он подловил её с чтением письма. Или это молодой мулат? Да они друзья ведь! И подумала ещё: «Господин и сам отлично должен читать! Как она понадеялась тогда со вторым посланием! И вот теперь она без пальца. Хорошо, что только мизинец, и на левой руке! До сих пор болит и ноет!»

Её вывел из задумчивости голос Хуана:

— Сеньорита чем-то обеспокоена?

Она вспыхнула, повернула покрасневшее лицо, не успев скрыть охватившее волнение. С ответом не нашлась, продолжала смотреть снизу в рядовое лицо юноши, обросшее неопрятной бородкой, с грязными волосами, спускающимися на плечи.

— Хуан, ты можешь мне кое-что разъяснить? — вдруг спросила Габриэла, очнувшись от оцепенения и смущения.

— Теперь могу, сеньорита, — с готовностью ответил юноша. — Что вас тревожит, сеньорита?

— Почему так официально, Хуан? — спросила девушка голосом не госпожи, а скорее просительно и очень скромно.

— Положение обязывает, сеньорита, — насмешливо произнёс Хуан. — Я не могу себя ставить на одну доску с такой сеньоритой.

— Ты же сам дворянин. И отец о тебе говорил, как о дворянине.

— Я так представился для того, чтобы иметь право носить шпагу, сеньорита. Неприятно слышать такое, сеньорита?

Она не ответила, помолчала с минуту и неожиданно заявила, вскинув глаза:

— Я почему-то в душе предполагала нечто подобное, Хуан. Но сейчас мне твоё заявление кажется почти несущественным.

— Почти? — Хуан улыбнулся, вспомнив историю её семьи. — Я мог бы поведать вам, сеньорита, очень много интересного, но стоит ли бередить прошлое?

— Это касается меня или моей семьи? — Габриэла насторожилась, и лицо поблекло, даже немного побледнело.

— В основном — семьи, сеньорита.

— Ты обещал всё рассказать! Сделай одолжение, Хуан, расскажи! Мне уже с детства казалось, что в моём роду имеется какая-то тайна. По некоторым намёкам, отдельным словам можно было догадаться.

— Вряд ли вам понравится мой рассказ, сеньорита, — грустно улыбнулся Хуан.

— Сейчас, как никогда, Хуан, мне хотелось бы проникнуть в тайну моего рода. Прошу, не тяни и расскажи мне всё. Всё, что сам знаешь.

Хуан долго раздумывал, не решаясь приступить к повествованию, не будучи уверенным в правильности своего поступка.

— Что ж, сеньорита. Вы сами этого хотели.

В глазах Габриэлы мелькнул страх. Но одновременно она чувствовала и сильное любопытство. И она с готовностью кивнула.

— Начну с того, что твой дед, сеньор Рисио, прибыл в Новый Свет из Испании. Сбежал из тюрьмы, где он отбывал длительный срок за разбой и грабежи.

Габриэла ахнула, прикрыла рот ладонью и вытаращила глаза с ужасом и болью, отразившимися и на лице.

— Он изменил имя, некоторое время пытался добыть денег, пока не услышал о Эрнандо Кортесе. Тот собирал отряд конкистадоров для захвата Мексики. Примкнуть к Кортесу не составило труда. Испанцев здесь было тогда очень мало и каждый клинок весил очень дорого.

Хуан остановил рассказ, внимательно всматриваясь в лицо Габриэлы. Та с бледным лицом молча опустила голову.

— До того, как ваш дед примкнул к отряду Кортеса, он жил с одной испанкой, прибывшей сюда незадолго до него и не знавшая его прошлого. Но их любовь оказалась недолгой. Он вскоре был захвачен авантюрой Кортеса и ушёл в море искать богатства и положения.

— А кто та женщина, Хуан? Ты знаешь что-нибудь о ней?

— Почти ничего, сеньорита. Только то, что через восемь месяцев появился на свет твой отец, дон Рожерио, Габриэла, — ответил Хуан, впервые обратившись к ней на «ты». — Но к тому времени дон Рисио уже был мёртв. По некоторым сведениям он погиб в драке при дележе добычи, но это не точно, сеньорита.

— Боже! И что произошло потом?

— У вашего деда оказались благородные друзья. Они доставили в Сан-Хуан где жила твоя бабка, награбленное у ацтеков золото. Его, как потом выяснилось, оказалось не так много. Но хватило, чтобы отправиться в Испанию, купить небольшое ранчо и жить в достатке, пока дон Рожерио не подрос.

— А где это ранчо, Хуан?

— Мне не известно, сеньорита. Знаю, что дон Рожерио быстро спустил деньги в беспробудных кутежах, мать его болела и вскоре скончалась. Что было делать бедному юноше в старой Испании, когда здесь, в Новом Свете, предприимчивый беспринципный человек легко может добыть всё необходимое. Но в Сан-Хуане ничего уже добыть не удавалось. Оставалась одна надежда на выгодный брак. И выбор пал на одну красавицу, недавно приехавшую в столицу Пуэрто-Рико. Та тут же клюнула, влюбилась и вскоре ощутила, что беременна.

— И они поженились?

— Не получилось, Габриэла. Родня той сеньориты обнаружиладокумент, раскопали остальное и под страхом заточения в монастырь запретилине то что составить семью, но и всякие встречи. Встречи с вашим отцом.

— А ребёнок? Он родился? Или?..

— Ребёнок родился. Мальчик. Очень красивый, быстро понявший, что такое жизнь, но мать к тому времени уже была бедной, загнанной в нищету и немилость сограждан женщиной. Ей пришлось уйти из семьи, и она долго жила в селениях, пока не обосновалась в Понсе.

— Она жила рядом?! Кто же это? Хуан!

— Тут я не вправе ничегоговорить. Это тайна не моя, и я обещалхранить эту тайну, пока для этого ненаступит время.

— Господи! Сколько всего происходило, а я ничего не знала, лишь смутно что-то догадывалась. А что ж с тем мальчиком?

— Он был очень красив, похож на твоего отца. Ведь дон Рожерио действительно красивый мужчина, Габриэла. Но он оказался похож и на деда с его тягой к авантюре. Он ушёл из дома и больше не объявлялся. Никто не может ничего о нём сказать.

Хуан замолчал, а Габриэла с жадным любопытством смотрела на Хуана в ожидании продолжения.

— Потом дон Рожерио женился на другой. Она была богата, родные её были против брака, но не устояли перед любовью к дочери и дали приличное приданое. Но жить рядом с сыном каторжника никто не захотел. Они переехали в только что начавший строиться городок, купили усадьбу и зажили здесь, накапливая богатства.

— Я знаю, что его первая жена умерла довольно рано, — тихо заметила Габриэла. — У них были дети?

— Дочь, сеньорита. Она не дожила и до года. Я об этом ничего не знаю, — сказал Хуан с сожалением. — Ваш отец недолго оставался вдовцом. Скоро он познакомился с вашей матерью, а через год или чуть больше, они обвенчались.

— Пока ничего особенного ты не поведал, Хуан, разве что мой дед оказался каторжником. Но мой отец не мог отвечать за дела своего отца.

— Конечно, сеньорита. Тут его вины нет. Но дальше…

— Что могло быть дальше, Хуан? — с интересом спросила девушка. — Или ты знаешь что-то такое, что заставило тебя пойти на опасное похищение меня?

— В том-то и дело, сеньорита! А всё дело в том, что та сеньора, что ещё в Сан-Хуане понесла от вашего отца, оказалась, как вы помните, в Понсе. А у неё была репутация очень тёмная, и жители городка не раз пытались сжечь её как непутёвую и опасную для города.

— Как интригующе, Хуан! И что же?

— А то, что у этой сеньоры родилась дочь. И не просто дочь, а мулатка с очень красивым лицом и фигурой. Почти белая, но всё же мулатка с роскошными вьющимися волосами. Это мне её мать говорила, и воспитана была в духе весьма религиозном. По этой причине никак не могла выйти замуж, хотя и женихов было мало. Мать слишком ничтожна и опасна была.

— Господи, Хуан! Не тяни! Говори быстрее!

— Ей было уже много лет, и она подумывала о монастыре, когда её увидел дон Рожерио в одну из своих увеселительных поездок в город. Её красота вскружила ему голову. Он долго обхаживал строгую женщину. Но устоять против такого мужчины она не смогла. Опыта никакого, а дон Рожерио был очень красноречив и обаятелен. Этого от него не отнимешь, сеньорита!

— Когда же это было?

— Чуть больше двенадцати лет назад, сеньорита. Эта несчастная женщина поверила всему, что говорил ей дон Рожерио. А мать этой глупышки ни о чём не подозревала. Она была доверчивой и доброй женщиной.

— Неужели такое может происходить с моей роднёй? Господи, Пресвятая Дева! Спаси и помилуй! Но что дальше было?

— Обычное дело, сеньорита. Она понесла от дона Рожерио, а тот, узнав об этом, отказался от всех обещаний и перестал видеться с ней. Можно только представить, каково было этой несмышлёной и глупой девушке в сорок лет. У неё родилась дочь, но сама она умерла при этом. Возраст, понимаете ли…

— Значит, у меня где-то имеется сестра!? Боже, вот так история! И теперь из-за всего этого я должна была столько времени так страдать?! Боже мой! А отец хоть знал, что у него появилась дочь?

— Трудно сказать, сеньорита. Её мать этого мне не говорила. Но очень просила отомстить, а, главное, обеспечить свою внучку в её будущей жизни. И я согласился ей в этом помочь. И, знаете, что толкнуло меня на это?

Габриэла вопросительно смотрела на юношу и постепенно глаза наполнялись тоской и страхом. Она молчала, боясь вымолвить слово. А Хуан тихо проговорил слишком суровым голосом:

— Помните то утро, когда вы приказали истязать рабыню, разбившую вашу чашку? И не это самое страшное, сеньорита, а то, с какими глазами вы наблюдали за страданиями этой несчастной. А потом её жених, мечтавший создать семью, поплатился жизнью, и никто не усомнился из вас в том, что вы совершаете смертельный грех, жуткое преступление. Преступление перед людьми и перед Богом

Габриэла побледнела, как полотно. Голова склонилась на грудь, дыхание с трудом вырывалось из её груди. Чётко выделялись синяки на этом исхудалом лице. А Хуан молча наблюдал, как что-то перекатывается в её горле, как она по-видимому, переживает услышанное и не может найти оправдание своим поступкам. И вдруг вскинула голову с расширенными глазами, крикнула громко:

— Это не я! Это всё отец! Он меня так воспитал! Это его наследие во мне, моего деда! Что я могла сделать, что противопоставить?!

— Брат ведь совершенно иной, как я слышал, — тихо молвил Хуан, словно этим подтверждая вину Габриэлы.

— Он пошёл в маму, Хуан! Она была слишком добропорядочной, и потому отец не любил её! И я к ней относилась прохладно. И в этом сказывается вина отца. Он постоянно втолковывал в мою голову всякий бред о превосходстве испанцев, об их благородстве и прочей чепухе! Боже! Что же делать?!

Они долго молчали, погруженные каждый в свои мысли.

Глава 21

Два дня Габриэла бродила в отдалении от людей и животных. Ей никто не мешал, никто не задавал вопросов. Хуан изредка поглядывал на неё, вспоминал тот злополучный вечер. Воспоминания продолжали будоражить его юное тело, но одновременно он понимал, что Габриэла слишком порочна по природе и не стоит поддаваться чувствам. Ведь он, по сути, ещё юное создание, ещё хранившее остатки благородства, совести и чувства собственного достоинства.

Он всё рассказал сеньорите. Всё, что мог, не нарушая обещания сеньоре Корнелии. Настойчивые просьбы Габриэлы не сдвинули Хуана с его позиций.

Часто перепадали дожди, приносящие некоторую прохладу и избавление от невыносимых москитов. Скота помаленьку прибавлялось, жизнь в долине налаживалась, а индеец Куамуру теперь был чуть ли не вождём этого маленького сообщества. К тому же Хуан всё же совершил налёт на усадьбу дона Рожерио и похитил двух надсмотрщиков, своего старостe Чичино и трёх других негров: Сибилио, Белисарио и Бванду-Фиделя.

Хуан до сих пор не рассказал Габриэле про болезнь дона Рожерио. И выкуп до сих пор никак не собирался. Лишь отец дона Атилио прислал три тысячи песо и умолял отпустить сына до окончательного сбора денег.

— Дон Атилио, — со вздохом говорил Хуан, — Поймите меня и вы. Мне тут долго нет возможности оставаться. А отпустив вас — и подавно. А я ещё не получил выкупа за сеньориту. Это ведь главное. И дел здесь много, которые требуют решения. А верить вашим идальго на слово у меня, право же, нет ни какого резона.

— Сеньор, я больше не выдержу! Умоляю, позвольте хоть избавиться от цепи! Даю слово, что не сделаю попытки убежать! Да и куда я могу убежать, когда до сих пор не знаю, где нахожусь. И сил у меня больше нет для такого предприятия! Умоляю вас, сеньор!

— Хорошо, дон Атилио. Я согласен освободить вас от цепи, но ни от всего другого. И с пищей будет лучше, но вы не должны делать попыток бежать.

— Клянусь всеми святыми и родными мне, сеньор! Я не нарушу своего слова!

В пещере теперь томились два надсмотрщика и негр Фидель. С последним обращались хуже всего. Но и с надсмотрщиками не намного лучше. Их почти не кормили, часто избивали и цепь не снимали ни на минуту. Они так и ходили, работали с этой тяжестью, придерживая руками, мучаясь от натёртостей.

Хуан частенько возвращался мыслями к Габриэле. Они иногда встречались, подолгу разговаривали, перебирали свои поминания. И изредка их обоих охватывал пожар бурной страсти. Они отдавались этому чувству с остервенением, с жестокостью, после чего расходились, словно ненавидя друг друга. Это было что-то странное, непонятное им обоим.

— Габриэла, — как-то сказал Хуан, — ты ведь не думаешь, что это любовь?

Она вскинула на него глаза. В них светились противоречивые чувства.

— Ты прав, Хуан. Это что-то такое, что понять я никак не могу. Я больше ненавижу тебя, чем отношусь к тебе по-доброму. Но что-то влечёт меня к тебе, и это только страсть, ничего больше! Но откуда она берётся? Боже!

— Нам лучше больше не поддаваться нашему чувству, Габи. Это ни к чему не приведёт хорошему. Ты согласна?

— Сейчас да, Хуан! Но будет ли так всегда?

— Давай попробуем, Габриэла. Хоть несколько дней!

— Скоро должно решиться с выкупом, Хуан! Что будет потом?

— Расставание, Габи. Что ж ещё? Разве будет возможность для продолжения наших встреч? Так будет лучше.

— Когда отец с братом готовы выплатить выкуп? — жёстко спросила девушка, не глядя на юношу.

— Я тороплю их, но сама понимаешь, что столько денег трудно собрать сразу, и дорога сюда достаточно длительная. Я хотел бы сам побыстрее всё закончить и исчезнуть с острова. Тут будет слишком опасно для меня.

— Я могла бы посодействовать тебе в этом, — несмело ответила Габриэла.

Хуан с удивлением посмотрел на девушку.

— Что ты хочешь этим сказать, Габи? Ты что задумала?

— Тут дело слишком щекотливое и трудное, Хуан. Я беременна.

— Этого надо было ожидать, — обескураженно ответил Хуан.

— Да, Хуан. Но дело в том, что это не твой ребёнок.

— Не мой? А чей же тогда?

— Это худшее, что могло произойти, Хуан. Это от того мерзкого мулата!

Хуан вспомнил, что негласно сам дал добро на насилие, и теперь вспомнил, что тот хвастал связью с сеньоритой. Острое чувство ревности и злости вдруг бросилось в лицо. Захотелось ударить Габриэлу, обругать, истерзать, уничтожить.

Но он сидел молча, не в силах справиться с навалившимися чувствами.

— Этого я не ожидал, сеньорита. И что теперь?

— Сама не знаю. Наверное, необходимо исчезнуть, когда скрывать живот будет больше невозможно. Но как это сделать?

— Понимаю, сеньорита! Действительно, положение для тебя ужасное. Тут ничего не поможет, разве что обратиться к знахарке по этим делам.

— Когда я вспоминаю об этом, я так ненавижу будущего ребёнка, что часто боюсь что-нибудь сделать с собой, Хуан!

— Придётся тебе хорошенько всё обдумать, пока есть ещё время. Иначе у тебя будет много неприятностей и судьба твоя окажется незавидной. Испанке не простят чёрного ребёнка.

Габриэла вздохнула и долго молча переживала разговор. Хуан с жалостью посматривал на неё. Никаких больше чувств он к ней не испытывал. И был рад повороту такому. Надеялся, что набеги страсти больше не будут в нём бушевать.

Прошло три дня. Вернулся Лало из последнего свидания с семьёй дона Рожерио. Хуан сообщил сеньорите последние новости.

— Значит, недели через три можно будет вернуться в усадьбу? — проговорила Габриэла без особого энтузиазма. — Хорошо! Наконец-то окончится моё заточение, — и она вскинула глаза на Хуана.

— Только не это, Габриэла! — Тут же воскликнул Хуан, углядев в глазах и лице характерный блеск желания.

Но было поздно. Волна страсти нахлынула на него. Они молча бросились в объятия друг другу и ураган захватил их, завертел в жутком вихре страстных конвульсии. И опять они были на вершине блаженства, на вершине наслаждения, сменившихся чуть ли не ненавистью.

— Ты сумасшедшая, Габи! — зло проговорил Хуан, отвернулся, чувствуя неприязнь и отчуждение.

— Можно подумать, что ты иной! Мы оба сумасшедшие и остановиться уже вряд ли сможем.

— И что же дальше? Я надеялся, что всё прошло, но вот… опять… Боже!

— Но ведь было великолепно, Хуанито! Разве нет? Я это чувствовала, знала! Зачем тогда избегать, если каждый раз мы оказываемся во власти такого божественного восторга. Что может быть лучше, желаннее?

— Это наваждение, грех и паскудство, Габи! Каждый раз мы погружаемся в пучину неприязни, мы не любим друг друга! Одна страсть нас и соединяет.

— Но какая! Что может сравниться с таким огромным наслаждением? Я не смогу отказаться от этого, Хуанито! Ты меня понимаешь?

— Не понимаю и не хочу понимать! Ты дьяволица и мне страшна твоя близость. Тут что-то слишком греховное, порочное!

— Ну и пусть! Разве тебе не нравится? Пусть будет, как будет. Если само окончится, то так и будет, а пока у нас только это, и есть и лишать себя блаженства нет никакого смысла. Сейчас я равнодушна к тебе, но пройдёт день-два — и меня начинает трясти надвигающаяся страсть, которой я не могу сопротивляться. Это сильнее меня. Хуан!

Хуан молча слушал излияния Габриэлы. Прекрасно понимал, что она чувствует, так как и сам испытывал нечто похожее, но холодный рассудок не хотел согласиться с таким положением. Он вопил, сопротивлялся, но проигрывал!

— Ар, мы с тобой должны решить трудное дело, — Хуан, чувствуя себя ответственным за все дела в долине, не мог не беспокоиться.

— Понятно, Хуан. Уже есть что-то на примете?

— Полагаю, что здесь нам долго не усидеть. Бумаги ещё не оформлены и скоро их не закончишь. И моё участие в похищениях остаться незамеченным долго не может.

— Всё это понятно, Хуан. Говори короче, что требуется сделать, — Ариас был заинтересован не меньше Хуана и ждал продолжения с нетерпением.

— Мне необходимо уехать в город. Хочу купить хоть маленький кораблик.

— Вернуться на Монтсеррат хочешь?

— Обязательно, Ар. У меня там всё же имеются и права и деньги. Посмотрим, что там произошло за наше отсутствие. Может, можно обосноваться там.

— Что-то мне подсказывает, что с этим у нас ничего хорошего не выйдет.

— Но посмотреть необходимо. И деньги забрать не мешает.

— Разве что для этого, Хуан. Однако сдаётся мне, что у тебя ещё что-то на уме. Я правильно подметил, а?

— Может быть, Ар. Но об этом рано говорить. Сам ещё ничего не решил.

— Сеньорита? О ней может идти речь? — улыбнулся Ариас хитро.

Хуан недовольно глянул на друга, не ответил, но было и так ясно, что мулат попал в точку.

— Оставим это, Ар. Слушай мой план. Я еду в Понсе искать судно. Ты останешься за главного. Без моего дозволения сеньориту домой не отпускай.

— А если выкуп пришлют?

— Тяни и жди меня! Я постараюсь долго не задерживаться. Как только куплю судно, немедленно возвращаюсь, и решаем все остальные дела.

— Лало должен скоро вернуться с возможным ответом.

— Возможно, я его встречу по дороге к морю. Но это не должно повлиять на возвращение сеньориты в усадьбу. Отец её ещё не выздоровел и, вероятнее всего скоро отдаст Богу душу. Пусть сеньорита ни о чём не догадывается.

— Её брат в своих посланиях ничего не говорит о болезни отца. Тоже не хочет волновать сестру. — Ариас пытливо глянул на Хуана. — Ты ничего не хотел бы добавить?

— Пока нет, Ар. Мы должны подготовиться к продаже долины или сдаче её в аренду. Но это только после оформления всех бумаг. Деньги у нас есть, а пара взяток ускорит это. Я в этом уверен.

Хуан не дождался Лало. Он спешил, полагая, что дело с похищением приближается к завершению. Он надеялся встретить Лало и узнать последние новости и, опираясь на них, определить своё поведение.

Был ещё день, когда его голова почти целиком была захвачена мыслями о долгой разлуке с Габриэлой. Он и желал этого, надеясь остудить свой пыл, и страшился. Сеньорита ни о чём не догадывалась. Её не посвящали в детали, лишь намекали о предстоящих переменах в ближайшее время.

Он зашёл к ней в шалаш. Она шила что-то из куска ткани, что привёз ей Лало из последней поездки. Габриэла посмотрела на Хуана пристально, пытливо. Спросила просто:

— Ты принёс мне новости? — в голосе он не услышал радости.

— Принёс, но не те, которых ты ждёшь.

— Ты знаешь, чего я жду, Хуан? Говори лучше, не тяни. Я знаю, что ты собирался уезжать. Из намёков догадалась. Едешь?

— Да. Недели на три. Дела надо утрясти в городе. Очень важные для меня. И для тебя, возможно…

— Что же может быть важного для меня? — полюбопытствовала Габриэла, а Хуан подивился её прозорливости и догадливости.

— Ещё не знаю, но постараюсь додумать. Выйдет ли, не знаю.

— Ты говоришь догадками. Нельзя ли пояснее?

— Пока нельзя, Габи. Слишком рано. Хочу поторопить твою родню с выкупом.

Она долго смотрела на него, потом отложила шитьё, встала. Проговорила с некоторой поспешностью и волнением:

— Хочешь забыть меня? Отвлечься? Думаешь, так будет лучше?

Хуан неопределённо пожал плечами, уже чувствуя нарастающее волнение.

Они понимали друг друга без слов. Глаза, лица их говорили им достаточно, а слова возникали после, когда наступало отрезвление и просыпались старые чувства неприязни и даже ненависти.

— Ты сможешь выдержать три недели без меня? — загадочно и многозначительно прошептала Габриэла, приближаясь к юноше, блестя лихорадочно глазами. — Бросаешь меня здесь одну на растерзание этим вонючим мулатам и неграм? Ты подумал об этом, Хуан?

— Не говори глупостей, Габриэла! Тебе здесь ничто не угрожает. Всего-то три недели!

— Для нас это целая вечность! Ну же, сделай мне больно. Я вся дрожу…

Сна действительно сотрясалась нервной дрожью, щёки пылали румянцем и в сумрачном свете шалаша, Габриэла казалась злым духом из рассказов индейцев. Она жадно присосалась к его губам, обдав Хуана жарким дыханием, в котором ощущалась молодость, свежесть и жажда наслаждения.

Он не сопротивлялся.

Габриэла, сознавая, что разлука будет длительной, хотела насладиться им сполна. Они извивались в судорогах страстных конвульсий, не забочась о том, что их слышат другие. Для них не существовало ничего, кроме их чувств, их страсти, пожирающей их плоть, оставляя где-то в глубине сознания смутное ощущение неудовлетворённости. Неудовлетворённости духа. Но пока это их не занимало.

Лишь после полуночи, Хуан взмолился, прося прекратить домогательства плотской любви. Она довольно быстро утомляла, опустошала, оставляя что-то недосказанное, неполное.

— Ты больше не хочешь меня? — прошептали горячие губы Габриэлы у него под ухом. — Разве так поступает настоящий мужчина, отказывая несчастной беззащитной девушке? Я не хочу, чтобы у тебя осталась хоть капля твоей силы, которую ты мог бы потратить на потаскушку в городе, Хуанито! Я тебе этого не прощу. Запомни это!

— Пустое, Габи! Я уже говорил тебе, что побаиваюсь тебя и теперь ты позволила мне убедиться в своей правоте.

— Хорошо, что ты понял это, мой слабый и безвольный Хуанито! Но ты ещё не истощил меня настолько, чтобы я могла тебя пощадить! Для отдыха у тебя будет целых три недели!

— Вдруг за моё отсутствие пришлют выкуп, и ты уедешь домой? — попытался урезонить её Хуан.

— Я подожду тебя! Не думай, что я вот так просто отпущу тебя на свободу! Ты знаешь, какая я мстительная и опасная. Берегись, Хуанито!

Она принялась ласкать его, настойчиво, жадно, словно это последняя ночь с мужчиной в её жизни. И это возымело действие.

— Ты подумала, что чувствуют остальные, слыша наши игры, Габи? — едва слышно спросил Хуан. — Это будет для тебя небезопасно в моё отсутствие.

— Я буду носить в складках платья небольшой нож. Я уже одного убила, второго будет легче. И я уже подсмотрела, как ты занимаешься с кинжалом. Ты обманщик и насмешник. Скрыл от меня, как владеешь кинжалом.

— Представь, я и шпагой владею не хуже. Ведь я идальго, хоть и бедный! — Хуан усмехнулся, понимая, что эта насмешка может разозлить девушку.

Но ничего такого не произошло. Габриэла помолчала, потом молвила тихо:

— Теперь я простолюдинка и могу позволить себе такое, чего нельзя было, будучи верноподданной дворянкой, аристократкой. Так даже лучше, свободнее.

— При наличии больших денег свобода достаётся легко. Попробовала бы в бедности так рассуждать, Габи.

— Ты против богатства? Неужели? По твоим действиям этого не скажешь.

— Недавно я поклялся себе, что лучше умру, чем останусь бедным. И я довольно близок к этому. Куда труднее создать дело, приносящее доход и сохранить то, что добыто кровью и потом. Так мне говорил один знающий человек. Как давно это было!

— Тебе не кажется, что ты заговариваешь мне зубы? До рассвета ещё далеко, а отдохнуть ты сможешь и в пути.

— Нет, Габи! Я уже сплю. Оставь меня в покое. Я тебя не люблю! И ты поспи.

Три дня спустя Хуан, измученный и проклинающий тот час, когда пошёл на поводу у этой дьяволицы, встретил Лало. Тот спешил, погоняя мула.

— Торопишься? — окликнул Хуан метиса, заметив того раньше.

— Сеньор? Спешу! Есть вести.

— Хорошие или не очень? Выкладывай и отдохни. Спешка сейчас мне ни к чему. Даже наоборот. Заедешь домой, отдохнёшь пару деньков, и не спеша можешь продолжить путь. Но я должен знать твои новости, Лало.

— Выкуп готов, сеньор. Дон Рассио всё приготовил и ждёт вашего решения.

— Хорошо, Лало. Ты хорошо поработал и я готов оплатить, как и обещал, но чуть позже. Что там в усадьбе?

— Я мало что видел и слышал, сеньор. Но старик плох и всем заправляет молодой хозяин. Рабы довольны.

— В городе совсем отказались искать нас, не слышал?

— Молодой хозяин говорит, что он распорядился прекратить попытки силой освободить сеньориту и молодого сеньора.

— Кстати, о молодом сеньоре. Что ты узнал?

— Скоро и за молодого сеньора соберут выкуп, дон Хуан. Просили подождать ещё две недели.

— И это меня может устроить. А дон Рассио куда готов доставить выкуп?

— Это вам решать, а сам молодой хозяин готов выполнить любое ваше требование. Главное, что деньги собраны и ждут вас.

Хуан долго молча сидел на седле, думал, прикидывал, пока не проговорил не очень уверенно:

— Хорошо бы потянуть с выкупом, Лало. Мне необходимо в городе совершить одну небольшую сделку. В случае успеха всё сделается чуть ли ни в один денёк. И ты будешь свободен от моей работы, Лало.

— Она не тяготит меня, дон Хуан. Вы платите хорошо, я не жалуюсь. Тем более, что вы обещали ещё подкинуть.

— Обязательно, Лало. Ты хорошо поработал, и я выполню все обещания. А пока помни, что спешить тебе не стоит. Вот тебе для отца золотой. Пусть не думает, что его сын бездельничает. Это смягчит ему непонятное в твоей работе. Верно я говорю?

— Очень верно, дон Хуан! Он будет рад.

— Когда поедешь в мою долину, нагрузи пару мулов продовольствием, а то там с этим плоховато. И повторяю, не торопись.

Хуан оседлал отдохнувшего мула и уехал уже более поспешно, понимая, что длительное промедление может затруднить дело.

В город он приехал вечером, заранее рассчитав это время. Донья Корнелия с внучкой встретили его довольно настороженно. Старуха последнее время с сомнением относилась к своей затее. И долгое отсутствие Хуана беспокоило её. Сейчас это беспокойство вылилось в недоверие и молчаливость.

Хуан тотчас сообразил причину такого отношения.

— Донья Корнелия! Должен сообщить вам, что дело подходит к завершению!

— Неужели? — только и спросила старуха.

— Понимаю, вы вправе были сомневаться. Но теперь дело идёт и скоро я смогу полностью рассчитаться с вами. А для начала возвращаю вам долг и дополнительно выплачиваю две тысячи песо из договорённых десяти тысяч.

И Хуан грохнул на хилый стол тяжёлую перемётную суму с монетами.

— Это деньги? — прошептала старуха в ужасе.

— А что ещё может быть, донья Корнелия? Берите, прячьте и пусть Эсмеральда не беспокоится о своём будущем.

— Господи помилуй! Сколько тут, ты говоришь?

— Две тысячи, сеньора. Пока больше не могу. Не так-то легко добыть гору золота даже дону Рожерио. Кстати, вы знаете что-нибудь о его здоровье?

— Слыхала, что сильно болен, что его Бог наказал параличом. А его дочь? Она испила тяготы рабской жизни, Хуан?

— По-моему, сеньора, испила. И полную чашу. Даже пальца лишилась в качестве доказательства серьёзности наших намерений.

— Боже праведный! Неужели до этого дошло, Хуан? Видит Бог, я не хотела такого. Да простит мне мои прегрешения Всевышний!

— Успокойтесь, сеньора. Всё уже позади. Сеньорита вполне оправилась и пока не торопится домой.

Старуха с подозрением взглянула на юношу. Тот с трудом выдержал взгляд её пытливых глаз, но понял, что она что-то заподозрила.

— Главное, что дело сдвинулось с мёртвой точки и движется к завершению.

Хуан замолчал, потом вопросительно посмотрел на сеньору. Та спросила:

— Тебя что-то тревожит, Хуан? Я это чувствую. Говори, не скрывай.

— Понимаете, сеньора. Я беспокоюсь, где спрятать деньги. Это большая тяжесть и просто так не положишь в карман.

Она долго не думала.

— Есть одно место, к югу от городка, Хуан. Негр у меня знакомый там живёт. Можно там.

— Человек надёжный, сеньора?

— Очень. Подвести не сможет. Он много мне обязан, потому надеюсь на него абсолютно. Привози, я покажу место, или можно завтра туда сходить.

— Сходить? Значит, живёт он очень близко от города?

— Близко, Хуан. И часа не потребуется, чтобы дойти до его хижины.

— Если вы за него ручаетесь, то я готов воспользоваться его услугами.

— Видимо надо будет закопать золото. У него инструмент имеется. — И донья Корнелия уверенно глянула на молодого человека.

— В таком случае, я готов завтра же отправить записку сеньориты в усадьбу и потребовать выкуп немедленно.

— Могут не отдать без дочери, Хуан.

— Я запасся её же запиской, донья Корнелия. В ней она пишет, что довериться необходимо. Даже требует этого. Её мы доставим домой после. Я боюсь, деньги могут проследить, сеньора. А людей у меня с собой нет. Потому риск у нас большой.

— Я могу одного надёжного человека тебе предоставить, Хуан. Большего не смогу сделать.

— Спасибо, сеньора. Этого будет достаточно. Я ещё попробую добыть себе одного или двух негров из усадьбы дона Рожерио. Этим можно заняться прямо сегодня ночью или потребовать сопровождение именно теми неграми, которых я укажу, сеньора.

— Последнее мудрее, Хуан. Лучше поменьше риска, а я хотела бы поворожить. Не мешает заглянуть в будущее, коль такое серьёзное дело. Ты иди и долго в дом не возвращайся. И хорошо бы с Мирой. Она может помешать мне.

Хуан с опаской посмотрел на старуху, но та не стала больше ни говорить, ни смотреть на юношу.

Хуан с Мирой долго гуляли по кривым улицам городка, пока ночь не приблизилась к полуночи. Девочка уже начала проситься домой.

— Хуан, я хочу спать, а ты всё гуляешь и гуляешь! Устала и боюсь я ночью долго быть на улице. Пошли домой!

— Теперь можно, моя Мира. — Хуан положил руку на плечо девочки, и та прижала подбородок к его руке.

— Мы опять скоро пойдём к дяде Кумбо, Хуан? — Мира раскрыла широко глаза.

— Кто такой Кумбо, Мира?

— Мы у него были с бабушкой. Я у него прожила почти две недели. У него хорошо и он очень меня любит и балует. Бабушка его за это сильно ругает. Это совсем недалеко от города. Он и на море меня водил! Как там красиво! Я купалась и никак не хотела возвращаться домой.

— А ты знаешь, как бабушка с ним познакомилась? — спросил Хуан вроде бы безразлично.

— Бабушка не говорила, и Кумбо молчит, ничего не хочет об этом говорить. Только я подслушала, как они вспоминали ещё одного негра, о котором Кумбо отзывался с большим почтением, и при этом что-то говорил про меня. Да я плохо разбирала его слова.

— Тут не кроется какая-то тайна, Мира?

— Наверное, Хуан. Я тоже так думаю. Да попробуй у них узнать? Молчат!

— Это их тайна и пусть с ними и остаётся. А мы действительно скоро собираемся посетить этого негра, Мира. Пойдёшь с нами?

— Конечно, Хуан! Хотелось бы. Да бабушка…

— Я попробую её уговорить, Мира. Не думаю, что она оставит тебя одну в хижине. Приготовь твоему негру подарок. Он любит подарки?

— А что я ему могу подарить, Хуан? У меня ничего нет. И я не знаю, что бы это могло быть.

— Завтра я подумаю об этом. А пока иди спать. Мы уже пришли.

Утром донья Корнелия послала внучку сбегать к обещанному человеку. К полудню пришёл низенький метис с широкими плечами, короткими руками и с длинными чёрными волосами, стянутыми вышитой лентой.

Он угрюмо посмотрел на Хуана, кивнул ему и сказал тихим грубым голосом:

— Сеньора звала.

Мира крикнула бабушке:

— Бабушка, пришел Пабло Коротышка! Иди сюда!

Донья Корнелия вошла, кивнула метису, потом повернулась к Хуану:

— Вот тот человек, которого я тебе обещала в помощники. Пабло, будешь помогать дону Хуану в его важном деле. Оно касается прежде всего меня, и ты должен отнестись к нему очень ответственно. И — она помедлила, но закончила тихо: — с оружием. Ты знаешь с каким.

— Слушаю, сеньора, — ответил метис так же тихо. — Дон Хуан, приказывайте, я готов.

Хуан мотнул головой, выпроваживая Миру на улицу.

— Ты должен передать записку одному сеньору в усадьбе. Мы к ней поедем ближе к вечеру. Ничего не говори, ни о чём не спрашивай. Просто передай листки и возвращайся. Потом я скажу, что делать. А сейчас мы с тобой отправимся к морю. У нас там ещё одно дело.

Хуан оседлал мула, они уместились вдвоём и поехали скорым шагом. Весь путь до посёлка не разговаривали.

— Побудь с мулом, Пабло. Я посмотрю, что стоит в гавани.

Хуан прошёлся по берегу, заваленному строительными материалами и снующими рабами. Порт строился, но никто не спешил с этим. В гавани покачивались несколько больших баркасов и дюжина лодок.

Хуан присмотрелся к одному метису лет сорока. Спросил, угостив табаком:

— Здесь можно купить хороший баркас, приятель?

Метис с интересом посмотрел на странного белого, но ответил, выпустив изо рта струю дыма:

— Были б деньги, сеньор. А купить всё можно. Вот я, например, стою три реала в день, ха!

Хуан понял намёк, сунул метису реал в руку, проговорив весело:

— На целый день ты мне не нужен, а за реал подыщи мне крепкий баркас с парусом, тонн на десять. Как вон тот, что левей, — указал Хуан на судёнышко саженях в ста от берега.

— Вам когда, сеньор?

— Если обещаешь послезавтра всё устроить, то получишь золотой дублон. Только крепкий баркас и обязательно с парусом.

— Дадите задаток хотя бы в три реала и можете быть уверены, что послезавтра сможете внести деньги, сеньор. Приготовьте двадцать золотых монет, сеньор. И про меня не забудьте, ха!

— И ещё одно условие, приятель. Как, кстати, тебя зовут?

— Меня? Ампаро, сеньор. Я постоянно здесь околачиваюсь, может что перепадёт, работёнка какая появится для меня на десяток мараведи. А что за условие вы хотите мне предложить, сеньор?

— Ты должен молчать о нашей сделке, Ампаро. Это возможно?

— Почему нет, сеньор. Лишний реал и я — могила, сеньор. Даже не спрошу, как вас величать. Это не моё дело, сеньор.

— А ты, Ампаро, вымогатель, как я посмотрю! — Хуан незлобиво улыбнулся.

— Жить ведь надо как-то, сеньор, простите!

— Итак, послезавтра я появлюсь и сделку оформим, Ампаро. И своё ты получишь сполна.

Хуан хлопнул метиса по плечу, выложил реал на заскорузлую рабочую руку, подмигнул весело и поспешил к Пабло Коротышке.

Перед закатом они добрались до хижины доньи Корнелии.

Днём Хуан выехал с Пабло в усадьбу дона Рожерио.

Не доезжая четверти мили до дома, Хуан ещё раз проверил готовность метиса выполнить задание.

— Я буду ждать тебя в этом месте за теми кустами, — указал Хуан на место шагах в ста от дороги. — Постарайся долго не задерживаться. Тебя не должны задержать надолго, Пабло.

Метис вернулся через полтора часа, слез с мула, пустил его попастись, ослабил подпругу и подошёл к Хуану. Тот вопросительно смотрел на приземистую корявую фигуру этого человека.

— Всё сделал, сеньор, — безразличным тоном сказал метиc.

— Тебя спрашивали о чём-нибудь?

— Спрашивали, сеньор. Да я ничего не знаю, как учили.

— Услышал что-нибудь интересное для нас?

Пабло пожал плечами и ничего не ответил.

— Ладно, отдохни малость, и поедем назад. Нужно ещё в одно место сегодня смотаться. Ты поедешь с нами.

Метис с вопросом в глазах смотрел на Хуана, спросить не осмелился, а Хуану не хотелось лишний раз распространяться с почти чужим человеком.

Донья Корнелия отказалась от мула, гневно глянув на Хуана. Потом проговорила более мирно:

— Пусть Пабло с Мирой садятся. Я и пешком дойду. Полезно.

В перемётной сумке тяжёлым грузом лежали деньги. Хуан это сразу понял, грузя её на мула. В уме похвалил бабку за предусмотрительность.

До хижины негра дошли ещё засветло. Кумбо приветливо встретил старуху, на Хуана и Пабло глянул с опаской, недоверчиво.

— Это свои, Кумбо, — успокоила того старуха, тут же присела на обрубок ствола пальмы, устало опустив голову. — Принеси своего настоя, пить охота.

Кумбо так и распирало любопытство, но он не спрашивал, понимая, что всё, что ему положено будет знать, скажут.

Пока он готовил питьё, Мира носилась по двору, шалила с молоденькими козочками, бегала с собакой, гоняла овец.

Отдохнув, сеньора подняла голову на негра.

— Слушай внимательно, Кумбо. Ты укажи укромное место на участке. Мне нужна яма для схоронки. Иди с доном Хуаном. Укажи такое место.

Негр согласно кивнул, взял лопату, заступ и кивнул Хуану, приглашая за собой. Юноша поднялся и через сотню шагов Кумбо остановился перед выступом скальной породы, горбившейся наискосок.

— Лучше места не найти, сеньор. Тут вглубь уходит пласт земли, копать будет легко и укрыть можно незаметно. Пласт верхний с травой лучше осторожно снять. Потом положим на место.

Хуан разделся почти догола, взял лопату и за полчаса вырыл довольно глубокую узкую яму, куда легко положил сумку. Засыпал, постоянно притаптывая землю. Сверху аккуратно уложил пласт дёрна, а негр ещё полил его водой из захваченной лейки.

— И запомнить легко, сеньор. Я потом ещё полью землю, а то с дождями у нас плохо. Всё? — И посмотрел на Хуана. — Сеньора должна знать?

— Обязательно. И, думаю, Мира тоже. Мало ли что… — Хуан многозначительно посмотрел на негра, хотя темнота уже достаточно сгустилась.

— Мы переночуем здесь, Кумбо, — заметила донья Корнелия. — Завтра нужно быть дома, а сегодня отдыхать. Покорми нас, друг мой.

Утром сеньора с внучкой и Кумбо гуляли по участку. Хуан догадался, что негр знакомит их с кладом монет. Подумал ещё, что не стоило бы посвящать в это девчонку, но было поздно что-либо говорить. Его с собой не пригласили. Да и нужно ли было? Он и так всё знал.

Домой вернулись к полудню.

Хуан ждал завтрашнего дня, чтобы наконец приобрести судёнышко. Это волновало его больше всего. А до приёма выкупа оставалось целых три дня. И он надеялся, что всё должно произойти, как он рассчитывал.

В день, когда он с Пабло должен был ехать к морю, сеньора Корнелия отозвала его в сторону. Вид её был озабоченный, усталый.

— Сеньора чем-то озабочена? — поинтересовался Хуан, насторожившись.

— Хуан, ты едешь к морю, в гавань. — Старуха остановилась, вперив свои пронзительные глаза на юношу. — Постарайся быть осторожным, хорошо вооружись и будь начеку.

— А что такое, сеньора? — спросил Хуан.

— Не знаю, но последуй моему совету. Тебя может ждать неприятность и, возможно, опасность. Поберегись, прошу тебя. Ты мне ещё нужен!

— Вы знаете что-то, сеньора? — забеспокоился юноша.

— Ничего определённого, но предчувствие мне подсказывает, что лучше поберечься, Хуан. Я уже говорила с Пабло.

— Он надёжен, сеньора?

— Вполне! Можешь на него положиться. Ты меня понял?

Хуан согласно кивнул.

После полудня они с Коротышкой уселись на мула и потрусили к гавани. На берегу его никто не ждал. Ампаро нигде не было видно и это удивило и обеспокоило Хуана. Он проверил пистолет, кивнул Пабло.

Вдруг подбежал оборванный мальчишка, стал клянчить милостыню. Хуан отмахнулся, потом достал три мараведи и бросил нищему. Тот завопил, что его унижают, бросая монетки на землю.

Появились три амбала из цветных, приблизились, успокоили мальчишку. А один из них подошёл к Хуану, нагло осмотрел его худую фигуру, сказал с угрозой в голосе:

— Обижаешь нищего, белый подонок? Ну-ка подними и подай, как следует!

— Кто ты такой, что взялся учить меня? — сдерживая гнев и беспокойство, спросил Хуан. — Пусть скажет спасибо, что так получил ни за что. И не мешай мне. Я жду человека.

— Ты вздумал перечить мне, который здесь всем заправляет? — рука потянулась к поясу, где в ножнах висел нож.

Подошли ещё двое. Стали полукольцом. Один из них крикнул задорно:

— Пако, врежь этому белому дохляку! Пусть не путается под ногами!

— Ребята, ребята! — Коротышка выступил вперёд. — Чего пристали? Никто никого не трогал. Мы по деду сюда пришли. Идите себе.

— А это что за обрубок сейбы? — хохотнул третий. Он подошёл вплотную, сильно толкнул Пабло, но свалить того оказалось нелёгким делом. Он только отступил на шаг, проговорив мирно:

— Ребята, не нарывайтесь! Алькальда с альгвасилом позовём.

— Ха! Альгвасилом испугал! — это второй замахнулся на Коротышку, тот успел увернуться, приняв удар плечом. — А ну, что у тебя, доходяга, в карманах? — И с этими словами протянул руку к поясу Хуана, где висел мешочек с монетами.

Хуан отступил, выхватил шпагу.

— Вас просили не нарываться, ребята! Нападение на дворянина вам так просто не простится! Идите с миром!

Третий метис зашёл сбоку, готовя сорвать кошель.

Хуан резко махнул рукой со шпагой. Она хлестнула плашмя по шее, бандит взвыл, согнулся, зажимая багровую полосу.

Выхватив ножи, бандиты кинулись на Хуана с Пабло.

Пришлось отступить. У Пабло в руке оказалась цепь в два фута длиной. Он её вращал, не подпуская их близко.

Собрались люди поглазеть на весёлое зрелище. Начали делать ставки, заключать пари и криками подбадривать сражающихся. Слышались смешки в сторону напавших, что подзадоривало их на активные действия. На помощь пришёл ещё один их друг, и уже вчетвером они бросились на хилого, как казалось всем белого и смешного коротышку-метиса с цепью в руке.

Хуан успел выстрелить, свалил первого, кто оказался ближе всех, другого отогнал шпагой, а Пабло всё крутил цепью, от которой отскакивали нападавшие под вопли собравшихся зевак и спорщиков.

Появились альгвасилы с алебардами, разогнали народ.

— Что за драка? — громыхал старший охранник. — Сеньор, кто вы?

Хуан вложил шпагу в ножны, слегка склонил голову, ответил, переведя дух:

— Хуан де Варес, сеньор. Португалец, — добавил он, опережая вопрос.

— Какова причина драки, сеньор де Варес?

— Эти сеньоры обиделись, что я бросил монетки нищему мальчишке на землю. Видите ли, они посчитали себя оскорблёнными.

Хуан нарочно говорил витиевато, что должно было поднять его статус.

— Я вижу Пако. Это вы его ранили, сеньор?

— Видимо да, сеньор. Он хотел посмотреть содержимое моего кошелька.

— Понятно! Эй, Пако, ты опять взялся за своё?

— Полагаю, он никогда и не бросал своего занятия, — отозвался второй альгвасил, пнул ногой раненого, заявил: — Придётся тебе посидеть на вёслах, голубчик. Это тебя живо остепенит.

— Остальные убежали, — оглядел опустевшую пристань старший. — Вы по какому делу здесь, сеньор? — повернулся к Хуану.

— Два дня назад договорился с метисом по имени Ампаро. Он должен был договориться с хозяевами о продаже мне баркаса, сеньор. Да что-то нигде его не видать.

Гм! — усмехнулся альгвасил несколько презрительно. — Этот Ампаро вечно ищет наивных простаков, вроде вас сеньор. Он дружок этого Пако. Так что у вас будет ещё время поискать себе другого агента по продаже судов. Кстати, сколько запросил ваш приятель за баркас, если не секрет, сеньор?

— Двадцать золотых, сеньор, — смутился Хуан.

— Поистине, сеньор, в мире правит наивность, — заметил старший, давая понять, что можно было сказать и сочнее. — Альварес, поможем дону Варесу в его деле? Всё ж пострадавший.

— Я готов, сеньор. Только прикажите. За такие деньги на многое можно согласиться. Вот только погрузим Пако в колымагу и я займусь сеньором.

Раненого Пако уложили в двуколку, запряжённую ленивым мулом, возница с безразличным лицом чмокнул губами, а Альварес с улыбкой сказал:

— Сеньор де Варес, прошу за мной. Мы сначала осмотрим баркасы, а уж потом вы сами решите, который вам подойдёт.

Альварес нашёл лодчонку, сел на вёсла и умело погрёб к ближайшему баркасу. Этот оказался старой развалиной с плескавшейся водой на дне. Альгвасил сам отказался его смотреть и поплыл дальше.

— Вот, сеньор, то, что вам может подойти, — пристал он к другому баркасу.

— Помнится, он год назад как построен. И каютка имеется. Посмотрите, а я подожду, — угодливый испанец уверенно придержал лодчонку у борта баркаса. — Не стесняйтесь, дон Хуан. Хозяин не обидится, я его знаю. Да тут все друг друга знают.

Хуан тщательно осмотрел баркас. Он ему понравился. Лишь парус следовало заменить да некоторые снасти. Был даже чугунный якорь фунтов на сто, что делало судно солидной посудиной.

— Спасибо, сеньор Альварес, — бодро заметил Хуан. — Я готов купить судно. Ведите к хозяину.

Хозяин, пожилой мулат с жидкой бородкой и узкими глазами был рад покупателю. Тут же заломил цену в двадцать пять золотых.

— Ты, братец, не дури, — остановил его Альварес. — Твоё корыто и половины не стоит. Но сеньор достаточно щедр и может предложить пятнадцать монет. Соглашайся, а то мы подберём другое судно.

Торг длился несколько минут, после чего хозяин уступил, получил деньги, а Альварес, выйдя на улицу, заметил с хитринкой:

— Вы не возражаете, если я попрошу вас выплатить мне комиссионные, дон Хуан? Цена ведь оказалась вполне приемлемой.

— Во сколько вы оцениваете своё посредничество, Альварес?

— Всего-то пять золотых, сеньор! И то вы остаётесь в выигрыше. И большое спасибо, вы достойны всяческого уважения. О баркасе не извольте беспокоиться. Его никто не тронет. Могу предложить хорошего человека в качестве матроса или сторожа на всякий случай.

— Сторож мне подойдёт, Альварес, — ответил Хуан. — Как его звать?

— Метис по имени Кристобаль, дон Хуан. Вполне надёжный человек, не юнец.

— Полагаю, мне не обязательно с ним знакомиться предварительно?

— Вы правы, дон Хуан. Я о вас ему поведаю, он будет выполнять свою работу, что вы ему зададите. Полагаю, вы это сделаете, сеньор.

— Да, Альварес. Заменить слабые канаты, парус починить и кое-что подкрасить. Дней через десять, пятнадцать я заявлюсь. Вот вам два золотых за работу. И я надеюсь на вас, сеньор Альварес.

Щедрость Хуана очаровала альгвасила. Они расстались почти друзьями.

— Сеньор зря так соритденьгами, — хмуро заметил метис.

— Ничего, Пабло. Пусть не думает, что я пустышка. И тебе перепадёт немного, мой друг. Теперь у нас ещё одно серьёзное дело. Самое серьёзное. Завтра мы с тобой выполним самое главное.

Они вернулись вечером, заглянули по дороге к Кумбо, пообещав скоро посетить его снова. Сеньора Корнелия встретила своих гостей вопросительным взглядом.

— Спасибо вам, сеньора, за предупреждение. На нас напали, как вы и говорили. Но, как видите, всё обошлось.

— Всегда слушай старуху, Хуан. Ты готов заполучить деньги?

— Готов, сеньора. Завтра мы с Пабло доставим всё к Кумбо. Вам не обязательно быть там, сеньора. Вы слишком трудно переносите это путешествие. Мы зароем всё в прежнем месте, будьте спокойны.

— Хорошо, — ответила старая сеньора, пристально смотрела в глаза Хуану, и тому стало плохо от этого пронизывающего взгляда. — Я тебе верю, — тихо добавила она, помолчала, и до шёпота понизив голос, прошептала: — Это всё для Миры. Она не должна так бедствовать, как я все эти годы.

— Я думаю, что это вполне справедливо, сеньора. — Хуан поклонился сеньоре, но та не обратила на это внимания. Её мысли улетели в прошлое.

Глава 22

Хуан оставил старуху одну, поужинал с девочкой. Она была довольна. Хуан по дороге купил отличную еду, и теперь они вдвоём сидели при свечке в этой ужасной хижине. Хуану представлялось, как эта девочка, выросши, окажется в роскошном дворце, где-нибудь в большом городе или в ухоженной усадьбе, в благоденствии, в окружении слуг и воздыхателей.

— Хуан, почему ты такой грустный? — вывела она молодого человека из задумчивости. — Мне хотелось бы повеселиться, а ты сидишь и почти не ешь!

— Успеется, Мира. Ты ещё так молода, и жизнь у тебя должна сложиться великолепно, девочка! Вот увидишь!

— Как странно ты говоришь, Хуан! Что может случиться в моей жизни? Бабушка старая и я боюсь, что скоро останусь одна. Что тогда будет со мною?

— Тут ты права, Мира. Но не расстраивайся раньше времени. Сеньора ещё крепкая и сумеет тебя поставить на ноги. Да и я буду рядом, это тебя устроит, Мира?

— Ой, как было бы хорошо, Хуанито! Большего я ничего бы и не хотела! Ты правда не оставишь меня, Хуанито?

— Тебе сколько лет, Мира?

— Перед днём Святого Матвея будет одиннадцать. Это совсем скоро, всего через полтора месяца! Я ещё никогда не получала подарков на день рождения! А так хотелось, Хуанито!

Хуану стало не по себе от её слов. Он всмотрелся в её тёмное лицо, свет свечки с трудом освещал тесное помещение убогой хижины. И всё же лицо девочки светилось странным светом, глаза лихорадочно блестели. Ему показалось, что Мира излишне взволнована, возбуждена.

— Мира, ты получишь свой подарок, я тебе обещаю. Я запомню твой день.

— Правда? Ты не обманешь? — она в порыве чувств приникла к нему и поцеловала в волосатую щёку.

— Мира! Ну что ты… Успокойся, девочка!

Она смутилась, опустила голову, а Хуан вдруг посчитал, сколько лет разделяет их. Получилось, что почти вдвое. «Это слишком! С чего это я так, дурень?» — подумалось ему.

Эсмеральда неожиданно подняла голову, посмотрела на Хуана долгим взглядом. Потом тихо, чуть слышно, проговорила:

Хуанито, я так тебя люблю! С самого первого раза, как увидела тебя! Я глупая дурочка?

Хуан слушал, понимая, что Мира говорит это со страхом, но от чистого сердца. Это поразило его, он вдруг понял, что значат её слова и сильнейшее волнение заполнило его всего. Он оглядел фигурку девочки. Она уже начала округляться, угловатость чуточку сглаживается, но во всём её облике чётко и определённо можно было угадать будущую красавицу. Роскошные каштановые волосы заметно вились волнами, большие глаза смотрели странно, но были откровенно наивны, хотя где-то в глубине их зоркий взгляд мог бы заметить выражение глубокой мысли и ума. Её удлинённое лицо внизу заканчивалось очаровательным подбородком, ресницы затеняли глаза, но Хуан знал, что они яркого карего цвета. И кожа лица! Гладкая, бархатная и смуглая. В девочке легко проглядывали черты темнокожих людей.

— Мира, ты не должна так говорить, — наконец пролепетал Хуан.

— Разве это грех, Хуанито? Бабушка всегда говорила, что любить прекрасно, богоугодно и к этому должны стремиться все люди.

— Всё так, Мира. Но любовь бывает разная. И мне кажется, что ты ещё не понимаешь всей разницы этого.

— Так, Хуан. Мне и самой иногда кажется, что бабушку я люблю не так, как тебя, но как разобраться в таких чувствах?

— Подрастёшь, Мира, узнаешь. Года через два ты всё будешь знать и многое понимать, а пока брось слишком задумываться над этим. У тебя должны быть совсем другие помыслы.

— Я могу об этом поведать бабушке, Хуан? — серьёзно спросила девочка.

— Трудный вопрос, Мира. Смотря по тому, какие у вас отношения с бабушкой. Поймёт ли она тебя? Да и мне как-то неудобно…

— Хуанито, а ты не мог бы мне рассказать, что представляет из себя любовь между мужчиной и женщиной? Это так интересно. На улице всякое слышала, да мне кажется, что там говорят всякие гадости, а мне хотелось бы узнать правду.

— Мира, ты меня вгоняешь в такое смущение и растерянность! Я не могу тебе ничего рассказать. Язык не повернётся.

— Это действительно так мерзко, Хуан?

— Я бы не сказал. Даже наоборот! Но говорить об этом тебе, девочке, просто невозможно. Попроси бабушку. Она многое может тебе поведать, а я… Избавь, прошу тебя, моя глупышка!

— Вот так всегда! Только что-то хочу узнать, как все только и твердят, что мне рано ещё, что я ещё мала, а сами! И ты такой же, Хуан! Никто не хочет мне помочь, пояснить…

— Милая моя, ты скоро и сама всё узнаешь. Тем более, что с улицы ты не выходишь, а это благодатное поле для всяких житейских тайн и знаний.

— Ты скажи мне, Хуанито, любить действительно хорошо, или это грех, как говорят некоторые старые сеньоры?

— Гм. Ну и разговор у нас, Мира! Одно могу сказать тебе. Любить всегда хорошо. Без любви жить невозможно, разве что отдельным мухоморам, которых Господь обделил этим чувством. Но таких так мало, что и говорить о них не стоит. Потому можешь успокоиться.

— А ты любил кого-нибудь, Хуан? — вдруг спросила девочка с такими интонациями в голосе, что Хуан вздрогнул. Он долго молчал, борясь с нахлынувшими воспоминаниями. — Чего ты не отвечаешь, Хуан? Я спросила…

— Мне кажется, что так, Мира. Я любил, но это было давно, очень давно.

— Как может быть давно, если ты ещё совсем молодой, Хуан?

Хуан внутренне усмехнулся. Действительно, не так давно всё с ним произошло, что теперь представляется таким далёким и несущественным. Всего-то четыре года прошло, а может, и того меньше! А кажется, что прошла вечность.

— Я уже и вспоминать перестал, Мира, — проговорил Хуан грустно.

— Значит, это была не любовь, Хуанито! Я никогда не забуду!.. Я!.. — Она не закончила говорить, мысли её спутались, а слов недоставало. Она засмущалась, а Хуану вдруг стало так приятно сидеть вот так рядом с этим чистым, таким наивным и доверчивым существом.

Тут же вспомнил Габриэлу. Он давно уже не возвращался мысленно к ней. Вдруг перед его мысленным взором предстало сухое, измождённое лицо девушки с глазами, в которых так и не потух злобный огонёк, нет-нет да проявляющийся иногда. И это было так неприятно наблюдать. И прежнего чувства страсти он не ощутил. Лишь полное равнодушие и покой на душе. Удивившись и обрадовавшись, Хуан опять подумал, что эта бойкая девчонка куда приятнее для него, чем ненасытная жадная Габриэла.

— Хуанито, ты грустишь. Что тебя тревожит? Я иногда могу угадывать чужие мысли. И сейчас ты думаешь о какой-то девушке. Она тебе не нравится, и мне очень приятно сознавать такое. Я верно тебе заметила, а?

Хуан с интересом посмотрел на Миру. Вспомнил, что сеньора Корнелия уж очень походит на ведьму. А Мира её внучка. Ему стало страшновато от такой мысли. Хотелось укрыться от пристального любопытного взгляда девочки, но она неожиданно сказала:

— Ты не бойся меня, Хуанито! Я не сделаю тебе худого. Ведь я люблю тебя! И бабушке ты нравишься. Она говорит, что ты такой, на которого можно положиться. И я так думаю. Она обещала научить меня всем премудростям, которые сама знает. И мне этого очень хочется, Хуанито!

— Мира, тебе пора спать. Иди, укладывайся. Вон Пабло уже давно сны все просмотрел, а мы всё ещё сидим. А посуда не мытая. Бабушка заругается и на тебя, и на меня.

Девочка вздохнула, встала, убрала миски, допила сок ананаса, вздохнула и молча тихонечко, исчезла в тёмном проёме двери.

Хуан ещё долго сидел со смутным беспокойством в голове. Разговор с Мирой пробудил в нём массу непонятных чувств. Он никак не мог понять, что это могло значить. Лишь одно стало для него понятным и ясным. Он понял, что эта девчонка многое для него значит.

За завтраком, сеньора Корнелия с подозрением поглядывала на Хуана, изредка бросала взгляд на внучку, а та беспечно уплетала тушёное мясо, которое так редко появлялось на столе этой семьи.

Хуану было не по себе. Пабло же ни на что не обращал внимания и увлечённо поедал обильный завтрак, запивая его красным вином.

Хуан думал о том, что сегодня они с Пабло должны встретить Сибилио с одним из его друзей. Двух мулов, нагруженных золотом в больших мешках, дополнительно набитых разным тряпьём, необходимо встретить незаметно, препроводить до двора негра Кумбо и зарыть бо́льшую часть в укромном месте.

Он волновался, постоянно думая, чего он не додумал, не учёл, что может привести к провалу всего дела. А времени и сил было потрачено так много!

Перед полуднем Хуан обратился к донье Корнелии:

— Донья Корнелия, — спросил Хуан нерешительно. — Что вам видится на сегодня? Я волнуюсь и беспокоюсь.

Она долго не отвечала, затем проговорила загадочно:

— Делай, как задумал, Хуан. Но поспешай. Не задерживайся в дороге. И не мешало бы не идти через город.

— Другого пути я не знаю, сеньора, — ответил Хуан.

— Пабло подскажет. Доверься ему в этом.

Хуан с любопытством посмотрел на старуху. Она больше ничего не сказала. А Хуану показалось, что старая сеньора уже знает о вчерашнем разговоре с Мирой и с замиранием в сердце ожидал вопросов. Но они не последовали. Сеньора ушла по своим делам в город.

Мира выбежала из хижины, где убиралась, подбежала к Хуану. Её лицо выражало радость и надежду.

— Хуанито, мне бабушка сказала, что не сердится на меня!

— А почему она должна была сердиться? — удивился Хуан.

— Она узнала, что мы с тобой обсуждали вечером!

— Боже, Мира! И что же она сказала?

— Ничего не сказала, Хуанито. Просто ушла, а это лучше, чем всякие слова. Молчание её говорит о том, что она не сердится.

— Ты хоть спала сегодня, Мира?

— Спала! А как же! Правда, мало и плохо. Всё думала о нашем разговоре.

— Зачем тебе это, Мира?

— Как зачем, Хуанито? Я ведь сказала, что люблю тебя! Разве этого мало?

— Эсмеральда, — строго проговорил Хуан. — Ты слишком опережаешь события, успокойся и погоди об этом. Ты ещё мало что соображаешь, а готова судить о таких сложных делах! Я боюсь за тебя, Мира!

Девочка строго посмотрела на Хуана. Хуану показалось, что она взглядом проникает прямо внутрь его тела. Опять волнение охватило его, но страх заставил посмотреть на девочку другими глазами.

«Почему мне так не везёт? — думал он. — То эта Габриэла терзает меня каждый раз, как только взглянет на меня, то эта девчонка! Но тут совсем другое. Мира мне дороже во много раз, но что это значит? И как убедить Миру перестать думать о мне, как о любимом? А что я могу? Одно успокаивает, что это у неё детское увлечение, которое пройдёт, как только она подрастёт. Дай-то Бог!»

Хуан с Пабло затаились в непосредственной близости от усадьбы. Подходило время выхода груза. До усадьбы было не более ста саженей, но за густым кустарником и деревьями её видно не было.

— Выйдешь один, скажешь пароль, — тихо говорил Хуан своему напарнику. — Я посмотрю, будет ли слежка. Потом догоню.

Метис молча кивнул. Поправил мачете за поясом, ощупал цепь. Скоро послышались голоса погонщиков. Потом неторопливый топот копыт. Мулы уже виднелись через листву. Хуан углубился дальше от дороги, а Пабло вышел, подождал немного.

— Скоро солнце зайдёт, амиго, — проговорил он пароль.

— Часа два ещё есть для этого, — ответил негр.

Коротышка поздоровался за руку, спросил тихо:

— Всё спокойно? Хозяин не высылает следом людей?

— Не знаем, — ответил Сибилио, как понял Пабло по описанию Хуана. — Может, позже что и будет. А где сеньор Хуан?

— Он будет позже. Поехали. Поторопимся.

Все трое ударили мулов плетьми, животные недовольно махнули хвостами, но зашагали быстрее.

Хуан проводил их глазами, подождал ещё с четверть часа и вывел мула на дорогу. Крупной рысью погнал следом. Догнал крошечный караван уже вблизи городка. Тут Хуан кивнул Пабло, тот свернул на боковую тропу, ведущую влево от дороги, и скоро все скрылись в извилинах тропы.

Хуан медленно, опустив голову, поехал назад. Он был уверен, что люди дона Рожерио обязательно проследят путь золота.

Но никого не встретив, Хуан повернул назад и галопом помчался догонять караван. Это оказалось долгим делом — Пабло гнал своего мула и остальных тоже прытко.

Лишь проехав город стороной, Хуан через час увидел то, к чему стремился.

— Молодцы, ребята! — проговорил Хуан, придерживая животное. — Хорошо гоните! Этак мы раньше времени прибудем на место. Можно и передохнуть. Да и проверить хотелось бы эти мешки.

Они свернули на поляну, поднимающуюся довольно круто от тропы. Остановили мулов за стеной кустарника.

— Вроде бы всё на месте, — молвил Хуан, проверив мешки, запуская руку по локоть в никому не нужный груз, набитый в мешки. — Вы хоть знаете, что везёте? — повернулся он к Сибилио.

— Нам не говорили, сеньор, — ответил Рубио, второй негр-погонщик, довольно молодой, которого Хуан едва узнал. — Однако слишком тяжёлые эти мешки для обычного груза.

— Будете помалкивать — заработаете свободу, — бросил строго Хуан. — И больше не отпущу вас в усадьбу. Будете работать у меня, как вольные, за деньги. Согласны?

Негры со страхом переглянулись, а Сибилио спросил:

— Нас ведь искать станут, сеньор! За беглых посчитают.

— Не беспокойтесь. Теперь вы вроде бы мои рабы. Но это только для властей, а с хозяевами асиенды я уже договорился. Они знают, что вы не вернётесь. Мы далеко уедем и им нас не найти, даже если бы и захотели.

Смеркалось, когда Хуан опять приказал трогаться в путь. Пабло ехал впереди. Он знал все тропы в этих местах и вёл караван уверенно.

Не торопились. Через час перешли ручей и вышли к усадебке Кумбо. Тот уже ждал, сидя у костра и нервно курил трубку.

— Кумбо, быстро дай людям перекусить. Нужно побыстрее завершить задуманное. Нам ещё предстоит работа, если на то будет воля Господня.

Хуан с Кумбо нагрузили мулов мешками, быстро скрылись в темноте, прихватив с собой тусклый фонарь.

— Вначале спрячем золото сеньоры, — распорядился Хуан.

Он споро снял пласт дёрна, разрыл тайник. Прежнее было на месте. Он с усилием снёс тяжёлые мешки, уложил их, и тщательно, не торопясь, присыпал землёй. Уложил дёрн на место, а Кумбо, как и прежде, полил его водой.

— Иди домой, Кумбо. Остальное я сам доделаю, — приказал Хуан, передал повод мула негру, проследил его и тронулся к своему тайнику. Он находился шагах в двухстах среди острых выступов скальной породы, среди которых пучками росли жёсткие травы, тронутые засухой.

Он отдохнул, прислушиваясь, укрыв фонарь в углублении среди камней. Мула он оставил шагах в сорока на каменистой осыпи, слегка наклонной. И теперь таскал тяжести, пыхтя и обливаясь потом. При свете фонаря отсыпал несколько сот монет в приготовленный мешочек из прочной кожи. Остальное вместе с тряпьём, что было в мешках, засыпал в тайник, прикрыв всё это камнями и сухой травой. Потом долго осматривал место с фонарём в руке, поправлял и заметал следы. Наконец осторожно ушёл к мулу, пасшемуся невдалеке.

Кумбо посмотрел на Хуана вопросительно, задавать вопросов не стал, молча поставил перед ним миску с фасолью и два банана. И в кружке его знаменитый напиток, напоминавший вкусом пряную настойку с запахом рома.

— Люди спят? — тихо спросил Хуан.

— Спят, сеньор, — кивнул негр тоже тихо.

— Ты отвечаешь за сохранность клада, Кумбо, — проговорил жёстко Хуан.

— Как боги решат, сеньор, — смиренно ответил негр.

— Почему боги, Кумбо? Разве ты не веришь в Христа и Деву Марию?

— Верю! Как не верить, сеньор! Но и своим богам не мешает помолиться. Это не помешает и не оскорбит святого Христа. Да и какой это грех, если человек помнит своих богов. Это наша история, сеньор. А её вот грех забывать. Так нас учили ещё в детстве наши колдуны-знахари.

— Ты помнишь своё детство в Африке, Кумбо? — Хуан заинтересованно посмотрел в морщинистое лицо негра. — А почему у тебя лицо такое светлое?

— У каждого племени, народа свои отличия, сеньор. Есть совсем чёрные, а у моего племени цвет светлый. Недалеко жило племя, так те были совсем как Мира, сеньор.

— Что тебя связывает с этой девчонкой, Кумбо? Ты к ней относишься по-родственному. Можешь рассказать?

Негр долго молчал. Хуан уже подумал, что он не ответит.

— Сеньора разрешила вам, сеньор, говорить всё. Так что можно и поведать о своей жизни. Тем более, что сеньора так много сделала для нас.

— Для вас? — удивился Хуан, и любопытство захватило его.

— Да, сеньор, для нас. Я был младшим в семье, а старшим был брат. Его звали Мтурата, но здесь дали другое имя — Фауро. Но для меня он остался Мтурата, сеньор. Он был старше меня лет на пятнадцать, и мы были от разных матерей. Это у нас было обычным делом.

— Вас продали на невольничий корабль? — спросил Хуан.

— Почти всех, сеньор. Больше десяти человек. Но половина умерли в пути. Остальные разошлись по разным хозяевам. Только я со старшим братом оказались вместе. Но он заболел, хозяин выгнал его, а сеньора пожалела его, выходила, и он ещё пожил несколько лот. Это его внучка, сеньор. А я, значит, её дядя. А, может, и дед… Но она об этом не знает.

— Почему? — спросил Хуан, хотя догадывался об этой причине.

— Так пожелала сеньора. — Негр вздохнул, горькие складки резко выделялись при свете костра, и весь он поник, ссутулился, сжался.

Хуану стало жаль негра. А тот после тягостного молчания сказал грустно, как-то потерянно:

— Она последнее, что связывает меня с прошлым, сеньор. Но я редко вижу свою племянницу и это очень грустно.

— Ты что, не можешь посещать её в доме сеньоры?

— Я знаю, что моё посещение не очень нравится сеньоре. И я покоряюсь. Что мне остаётся, сеньор?

— А Томасу ты знал, Кумбо? — Хуану очень хотелось узнать побольше.

— Да, сеньор. Тогда мы часто виделись. Но уже больше десяти лет как её не стало, и лишь Мира светит мне в моей жизни. Спасибо сеньоре. Она всё же не оставляет меня своими заботами.

— Отца Эсмеральды ты знаешь? — допытывался Хуан.

— А как же, сеньор! Её отец сидит во мне гвоздём прямо в сердце, да достать мне его никак не дозволено. А теперь я уже и не смогу отомстить за мою любимую Миру. Спасибо вам, сеньор. Хоть это немного радует меня. А сеньора постоянно говорит, что ей очень повезло с вами, дон Хуан. И мне тоже. Я так надеюсь, что вы поможете моей милой Мире, сеньор! Не оставляйте её своим вниманием. Мы с сеньорой скоро переселимся в мир иной, а девочка останется без поддержки. Хотя что моя поддержка значит в мире белых людей, сеньор!

— Он, отец Миры, тоже скоро предстанет перед высшим судьёй, — проговорил Хуан, полагая, что эта весть будет приятна негру.

— Стало быть, боги вняли моим молитвам, сеньор! Вы тоже много сделали для всех нас, дон Хуан! Но главное впереди. Как помочь Мире стать на ноги, сделать её счастливой? В этом я вижу главное в жизни, сеньор. Донья Корнелия сильно надеется на вас, сеньор.

Услышанное удивило Хуана. Он подумал, что за этим может стоять нечто, что может изменить всю его жизнь. Но что именно — этого пока никто не может знать. И всё же он был взволнован, немного даже обескуражен. Это никак не вписывалось в его задумки.

Тут он вспомнил Габриэлу. Её беременность выглядела сейчас в ином свете. Захотелось поведать об этом этому старому негру, посмотреть, как он отнесётся к такому повороту событий. И сеньора, что скажет она, услышав такое.

И в то же время стало жаль девушку с её несчастьем, которое может так повлиять на её судьбу, что жизнь её окажется ещё хуже, чем жизнь доньи Корнелии. Стало жутко, учитывая слова Габриэлы о уже возникшей ненависти к будущему ребёнку.

Сомнения нахлынули на Хуана. Его намеренья помочь Габриэле с рождением ребёнка угасли. Потом пришла мысль, что с этим можно повременить ещё пару месяцев.

Они с Кумбо рано утром, по росе, прошли проверить следы схоронок. Поправили немного, полили водой. Кумбо молвил уверенно:

— Вы, сеньор, не беспокойтесь о кладах. Они будут сохранены, уверяю вас!

— Надеюсь, Кумбо, тем более, что от них зависит во многом судьба Эсмеральды. А она мне не безразлична.

Негр с благодарностью взглянул на Хуана. Было видно, что он взволнован, множество чувств отразилось на его сморщенном лице.

— Пабло, ты выполнил работу и можешь отправляться домой. Возьми две монетки, как обещал, — и Хуан протянул метису два золотых дублона.

Метис не смог удержаться от восхищения щедростью сеньора, но слов было явно недостаточно в его лексиконе, и он только поклонился, пробормотав:

— Да воздастся вам, сеньор, за вашу доброту! Спасибо!

Хуан попрощался с Кумбо, пообещав на обратном пути заглянуть к нему.

На пристани он со своими неграми долго добивался местонахождения своего баркаса, пока один лодочник не согласился поискать его, усадив пассажиров в свою утлую лодку.

После недолгих поисков, баркас нашли в отдалении и сторож Кристобаль позволил Хуану ступить на борт судна.

— Как дела, Кристобаль? — спросил Хуан, осматриваясь по сторонам.

— Всё тихо, сеньор. Один раз пытался Ампаро заявиться, да пришлось пистолетом пригрозить. Альгвасил Лусиано мне посоветовал иметь и дал мне во временное пользование.

— Даже так? — удивился Хуан. — С чего бы такая щедрость и забота?

— Он мне двоюродный племянник, дон Хуан, а вы, сказал, хорошо ему заплатили, сеньор. Родственникам нужно помогать.

— Хорошо, Кристобаль. Можешь заканчивать здесь свою работу. Получи три реала, и пока лодка не ушла, используй её. Я оплатил обратную дорогу. И спасибо тебе. Если понадобишься, я тебя найду.

Хуан тщательно осмотрел судёнышко. Оно было подкрашено, снасти заменены, парус починен. Крошечная каютка два на два с половиной ярда показалась клеткой с маленьким окошком на транец. Две койки, узких и жёстких, приглашали отдохнуть.

И вдруг Хуан ощутил какое-то тревожное чувство. Или это одиночество на этом судёнышке так подействовало. Но он хотел обязательно хоть какого- то общества.

Торопливо вышел на воздух. Лодка уже удалилась на добрых сто саженей. Хуан сложил ладони рупором.

— Кристобаль! Вернись! Ты мне нужен здесь!

Лодочник перестал грести, прислушался, Хуан помахал руками, приглашая к себе. Когда лодка развернулась и неторопливо стала приближаться, Хуану показалось, что на душе стало легко и тепло.

— Что случилось, сеньор? — с беспокойством спросил Кристобаль. Он был озабочен, побаивался чего-то, что могло рассердить хозяина.

— Тут такое дело, Кристо, что одному мне несподручно оставаться, — не стад скрывать своего настроения Хуан. — Гавань для меня неизвестна и ночь приближается. Лучше быть вдвоём, я заплачу тебе, если не возражаешь.

— Буду рад, сеньор, — с готовностью ответил метис.

Хуан посмотрел на лодочника, ожидающего, что будет дальше:

— Ты не мог бы мне добыть лодку хоть небольшую, а то каждый раз искать кого-то затруднительно.

— Купить, сеньор? — спросил лодочник.

— Именно купить. Вроде той, что у тебя. Сможешь завтра устроить мне такую услугу, амиго?

— Чего проще, сеньор. Утром и пригоню. Будете довольны, сеньор.

— Сколько это будет стоить, приятель?

— Два золотых, сеньор. Но лодка будет отличная, не то что эта, — и он с презрением кивнул на своё корыто.

— Согласен. Вот два реала тебе за труды, а утром я отдам тебе остальное, как договорились. Только не задерживайся.

Лодочник с довольной улыбкой на огрубевшем обветренном лице энергично погрёб к берегу.

— Кристобаль, будем стоять вахты, как на настоящем морском судне, — заявил Хуан дружелюбно. — Сам выбери время для себя. Я соглашусь на любое.

— Если сеньор позволит, то я хотел бы поспать сейчас. Я очень мало спал эти дни — Лусиано меня предупреждал, что так лучше. Разбудите, когда потребуется, дон Хуан.

— Валяй в каюту, Кристо. Спи почти до полуночи. Это подкрепит твои силы. И поешь хоть немного.

Метис с довольным видом ушёл, а Хуан опять осматривал канаты, парус, блоки, пробовал шкоты. Баркас имел на дне настил из толстых досок, под которым даже вода не хлюпала. Он поднял часть настила. Одно место было слегка мокрым.

— Так, — пробормотал Хуан в раздумье, — нужно загрузить балласт. Груза у нас пока нет, и вряд ли будет много. Ещё не решено, сколько человек придётся взять на борт. Завтра надо об оружии позаботиться. Продовольствие закупить, бочку для воды.

Он посмотрел на солнце. Оно садилось. С востока надвигалась темнота, а вест полыхал красками заката. Ветер почти стих, гавань без движения, и ни один парус не оживлял горизонт. Посёлок на берегу готовился ко сну.

Короткие сумерки сменились чернотой ночи с яркими звёздами. Грохот прибоя у восточного мыса не долетал сюда. Лишь едва слышные звуки гитары и чьё-то пение доносилось с берега, навевали грустные мысли.

Хуан вспомнил слова сеньоры Корнелии, где она советовала прислушиваться к первому чувству. И сейчас опять показалось веяние тревоги, словно исходящей от самих звёзд.

«Значит, стоит поглядеть, что может случиться ночью, — подумал Хуан и зачатки страха зашевелились в животе неприятным волнением и щемлением. — Жаль, оружия мало. Только два пистолета да шпага с кинжалом».

Потом вспомнил Миру с её наивными разговорами. Стало смешно, но приятно от сознания, что эта девчонка любит его, верит ему и питает детские надежды. И слова Кумбо о беспокойстве за судьбу Миры.

«Чёрт, — подумалось ему, — в этих словах и для меня что-то есть. Мне тоже не безразлично, что будет с девчонкой. С чего бы это? Неужели она так запала мне? Это же смешно! А вдруг? Они люди странные, эти бабка с внучкой. От них всего можно ожидать!»

Он сидел на крыше каюты, всматривался в редкие огоньки почти уснувшего посёлка. И на ум пришла Габриэла. В голове мелькнула греховная мысль, а не обдурить ли её, эту злобную девицу с её родителем? Или выполнить свои обязательства, вернуть домой и забыть обо всём.

Что-то неприятное ощутил внутри. Воспоминания об их страстных греховных отношениях, после которых часто происходили ссоры, взаимные обвинения и озлобления не могли не удивлять Хуана. Странные, очень странные отношения. Одно ощутил сейчас: вроде ничего, никаких добрых чувств больше не испытывает к ней. И страсть, явно греховная, больше не тревожит, не возникает в нём.

— Чёртова девка! — воскликнул Хуан почти громко. — Какого дьявола прилипла? Что я нашёл в ней? И ведь сам не отстаю! Что же держит меня рядом? Вроде наваждения! Или и она ведьма, как донья Корнелия?

Он заставил себя перенестись в детство. Грустно подумал о родном селе, о матери. Решил, что они давно похоронили, его и теперь по праздникам подают попу читать заупокойную о нём. Стала неприятно, грустно. Об отце почему-то не думалось. Лишь о матери. Даже Ярина пронеслась, не оставив и мысли.

И вдруг пришли воспоминания о недавнем вечернем разговоре с Мирой. В тот вечер она спросила о его любви, и тогда он не испытал ничего, что взволновало бы его.

— Вот так и у Миры, с её детскими чувствами и надеждами. — Хуан опять проговорил это вслух, удивился, оглянулся на чёрное море вокруг, будто здесь мог его подслушать неведомый свидетель его раздумий.

Звёзды показывали позднее время. Спать не хотелось. Можно повременить будить Кристобаля. Он, Хуан, и днём может отоспаться. Не привыкать. Скоро опять в море, и там уж не до сна будет.

Эти мысли не понравились. Подумалось, что море его не очень-то привлекает. Эти постоянные недосыпания, протухшая вода и полугнилая еда, от которой в животе частые боли и недомогания. И качка, изматывающая качка, от которой нет спасения. А штормы? Ужас и только!

И так захотелось в тихое спокойное место, вроде той долины, что ждёт его, особенно Габриэла и тот дон Атилио. Атилио! Что с ним делать? Он ни в чём не виноват, и похоже, что он вполне порядочный человек.

«Три тысячи они дали за него, — подумал Хуан. — Хватит и этого. Пусть не доходят до разорения. Родные, наверное, уже все глаза выплакали. Отпущу его без остальных денег».

Эта мысль понравилась молодому человеку. Стало спокойнее на душе, тише.

В голове всё смешалось, затуманилось, потом он вздрогнул, открыл глаза и понял, что задремал, облокотившись о фальшборт.

Злость на себя подняла на ноги. Посмотрел на небо. Звёзды показывали, как показалось, что-то близкое к полуночи. Оглядел чёрную воду гавани. Никакого движения не ощущалось. Посёлок крепко спал.

Хуан прошёлся по настилу, потрогал вёсла, уключины. Роса ещё не выпала и всё было сухим, прохладным.

Он неторопливо пошёл в каютку, помедлил к тронул спящего за плечо.

— Что? Пора на вахту, сеньор?

— Уже полночь, — ответил устало Хуан. — Постой часа три, а я посплю малость. И не забудь пистолет. Мне что-то было тревожно на душе.

— Обязательно, сеньор, — ответил Кристобаль, засуетился и вышел в низкую дверь.

Хуан перевернул тонкий матрас, лёг на него и почти мгновенно заснул.

Встрепенулся он от возгласа, природу которого сразу не смог определить. Но голос Кристобаля показался ему обеспокоенным.

«С кем это он разговаривает?» — подумал Хуан, захватил оружие и вышел из каюты.

Ночь была на исходе. Это чувствовалось во всём. Чернота её нарушалась всего несколькими тусклыми огоньками на берегу.

— Гоните мимо! — крикнул Кристобаль, перегнувшись через фальшборт баркаса, вглядываясь в темноту.

— Погоди, Кристо! — негромко донеслось с моря. — Я только хотел спросить кое-что у тебя.

— Приказано никого не подпускать близко, и я это выполню! Отваливай!

Хуан не стал показываться, а укрылся за выступом каюты. Слышал, как поскрипывали уключины, лодка продолжала тихо подходить.

Кристобаль уже вытащил мачете, а Хуан положил руку на рукоять пистолета. Он никак не мог определить, сколько человек в подходящей лодке, которая чернела саженях в десяти.

— Ампаро, прошу тебя, ты должен помнить, как я исполняю свои обязанности! — продолжал увещевать Кристобаль. — Уйди от греха подальше!

Хуан наконец углядел одну фигуру, сидящую на вёслах. Это немного успокоило его. Он уже хотел выйти и спросить своего помощика, но в это время лодка стукнулась носом о борт баркаса и в ней поднялись ещё две тени.

Грохнул выстрел. То Кристобаль успел спустить курок пистолета.

А тени быстро вспрыгнули в баркас, свалили метиса. Хуан выскочил из чёрной тени, ударил шпагой одного, выстрелил в другого. А третий успел зацепить его мачете по груди.

Жгучая боль охватила юношу. Злость вспыхнула яростью. Он упал, ударился о фальшборт, успел подставить шпагу навстречу бросившемуся к нему бандиту. Вскрик — и тот опустился на настил, увлекая за собой оружие, застрявшее в груди.

Нападавшие больше не стремились овладеть лодкой. Они были ранены, но стремились пересесть в свою лодку, ругаясь и отбиваясь от Кристобаля.

Хуан, зажав рану рукой, подпола к месту схватки, ударил ближайшего кинжалом по ноге, а второй всё же успел упасть на дно лодки.

— Кристо, держи трос! — Хуан пытался встать, ноги плохо его держали. — Не дай ему уйти!

Сторож махал мачете, схватил трос, не давая его раненому бандиту. Хуан на коленях подполз к борту, шпагой дотянулся до головы бандита и тот, изрыгая проклятья, скорчился на дне, перестав сопротивляться.

— Притяни лодку покрепче, Кристо! И быстрее перевяжи меня, а то я слабею! Поторопись, я посторожу здесь!

Метис, бормоча ругательства, бросился в каюту и вскоре принёс фонарь и бутылку крепкого рома. Смочил тряпицу и приложил к ране, довольно сильно кровоточившей. Хуан ругнулся, скрипнул зубами. В глазах стало мутно.

— Ничего, сеньор. Рана не очень опасная. Кровь только остановить как?

— Затягивай крепче! Немного полегчало. Дай хлебнуть рома!

Сделал несколько глотков, отдышался, стёр пот с лица, хотя всё тело было мокрым.

Метис неуклюже завязывал какие-то тряпки вокруг туловища, сопел, ругался, не обращая внимания на возню одного из нападавших, что лежал на дне баркаса. Только лягнул того ногой, проговорил жёстко:

— Заткнись, сука! Я просил не лезть сюда! Теперь ещё пожалеешь, что не подох, собачий выродок!

Хуан ещё глотнул рома, огляделся. У ног лежало тело, уже недвижное, в лодке шевелился ещё один бандит. В голове было тяжело, но он попытался встать на ноги, это ему с трудом, но удалось.

— Давай фонарь, Кристо, — попросил Хуан. — Поглядим, что за гуси к нам залетели. Ампаро, не тот ли, что обдурил меня?

— Тот самый, сеньор, — неохотно согласился метис. — Кажется, это он тут у нас кряхтит и ворочается. Ампаро, это ты? — позвал Кристобаль.

— Я, я! Будь ты проклят!

— Ты меня не послушал, так себя и ругай. Я своего племяшку подвести не хочу, а он меня сюда устроил. Что у тебя там?

— Помоги лучше, а то кровью изойду.

— Погоди малость, фонарь зажгу, потух.

Хуан сел на настил, прислонившись к борту. Он прислушивался к болевшей ране, и думал, прикидывал, когда она позволит ему работать. Был зол, упрекал себя за неосторожность, готов был отыграться на этом гнусном подонке.

— Что, Ампаро, захотелось грабануть меня? — зло спросил Хуан. — Думал у меня много денег? Ошибся, амиго. И теперь я не собираюсь с тобой возиться!

— Сеньор, я не виноват! Это всё Пако! Он меня заставил. А сам теперь в тюрьме! Проклятье!

— Он-то в тюрьме, а ты в это время затеял поживиться за мой счёт?

— Сеньор, пощадите! Я верну вам те реалы, что вы мне дали. Простите, Христа ради! Я отмолю этот грех!

— А моя рана? Кто за неё мне заплатит? А мне ещё многое надо было сделать. А теперь что прикажешь? Нет, голубок! Мне это никак не нравится.

Кристобаль наконец принёс фонарь. Осветили настил. Метис протянул со страхом:

— Эге, сеньор! Один-то уже окочурился! Хорошо вы его проткнули! Что с Ампаро делать, сеньор? Он имеет две раны, вряд ли сам сможет выкарабкаться. Надо и другого глянуть. Он что-то затих.

— За борт его, Кристо! Он это вполне заслужил. И остальных! Они должны ответить за нападение. Что я теперь должен делать с этой раной? Дай глотнуть рома, Кристо! Болит проклятая!

Метис поспешил выполнить приказ Хуана. Тот жадно отпил несколько глотков, отдал бутылку.

— Кристо, ради Бога, дай и мне глотнуть малость, — со стоном просил Ампаро. Метис бросил вопросительный взгляд на Хуана.

— Не стоит тратить на этого скота такой дорогой продукт, Кристо. Вали его за борт, пусть там попьёт.

— Сеньор, может, не надо, а? Человек ведь…

— Ты что, спорить со мной вздумал? — рассвирепел Хуан и тут же замолчал, сморщившись от боли. — Ладно, с божьей помощью, поднимай рей и расправляй парус! Сматываться будем! Потом разберёмся с этими бандитами!

Кристобаль вздохнул, отложил бутылку и пошёл готовиться к подъёму паруса. Он неторопливо копался, пока Хуан не прикрикнул на него. Но и тогда до конца поднять тяжёлый рей он не смог. Хуан попробовал ему помочь, но с руганью бросил эту затею.

— Хватит и так, Кристо! Ветер к утру усилится, а так будем хоть чуток продвигаться к морю. Подправь шкот правого борта.

Баркас с трудом, словно нехотя, тронулся вперёд. Лодка с раненым бандитом тащилась следом, стукаясь носом о борт баркаса. Там по-прежнему было тихо, у Кристобаля времени посмотреть туда не было.

К рассвету баркас добрался до конца бухты и, уловив усилившийся ветерок, пошёл резвей. Миновал линию прибоя без осложнений, но в море встретил встречный ветер от северо-востока.

— Подтяни правый шкот, Кристо! Уходи от берега! Придётся идти длинными галсами! И пойди приготовь что-нибудь поесть. И дай воды попить!

— Сеньор, а вы разбираетесь в морском деле, — заметил метис, давая Хуану кружку с водой, — Куда идём, сеньор?

— Пока на восток. Надеюсь, что дня через два я смогу двигаться. Это важно. Но сначала необходимо побывать в одной усадьбе. Это мили три восточнее Понсе.

— Тогда это где-то недалеко от селения Кампо-Секо, сеньор. Я знаю приметы берега и смогу вас туда доставить.

— Отлично, Кристо! Теперь бы поесть. Что там ты можешь предложить?

— Только маис да немного бананов, сеньор. Я не знал, что вы захотите выйти в море. Ничего, до селения дойдём, там дешевле можно закупить.

— Обещаешь, что с голоду не помрём? — Хуан попытался улыбнуться.

— При таком ветре можно до темноты дойти до Кампо-Секо, сеньор. Только мыс обойти — и мы на месте. Правда следует далеко уйти к востоку.

Хуан не стал больше разговаривать. Он только посмотрел на метиса, кивнул на труп и раненого Ампаро, мол пора и отделаться от них.

Кристобаль вздохнул, взялся тащить тяжёлое тело бандита. Вскоре всплеск показал, что труп ушёл на глубину. С Ампаро было труднее. Он упирался, вопил, но силы его иссякли быстро. Он потерял сознание и ушёл под воду без страданий и воплей.

— Что с тем, что в лодке? — спросил Хуан. — Посмотри и выбрось за борт.

После полудня Кристобаль с трудом перетянул рей, Хуан сумел работать на румпеле, баркас неохотно развернулся на север, едва улавливая парусом ветер.

Шли крутым бейдевиндом, и Кристобалю приходилось постоянно следить за парусом, который временами заполаскивал, теряя ветер. Кампо-Секо показался за пару часов до заката.

— Сеньор, Кампо-Секо! — указал метис на виднеющееся селение вдали, раскинувшееся на ближнем пригорке шагах в двухстах от берега.

— Сумеешь войти в бухту? Я тебе помочь ничем не могу, Кристо, — и Хуан с грубыми ругательствами отвернулся.

— Сеньор, я вижу, что вы ругаетесь, но никак не пойму ни слова! Вроде и португальские ругательства немного слышал, но таких — никогда!

— Это я у немцев научился, — соврал Хуан, полагая, что уж о немцах этот человек должен слышать.

Но метис ничего не знал и про немцев. А Хуану не хотелось пускаться в бесполезные разъяснения. Его уже одолевал жар. Кристобаль постоянно подносил ему воды, тот жадно пил, но ничего не помогало.

— Придём в селение, сеньор, я постараюсь найти вам знахаря или знахарку. А то ещё сгорите, не дай Бог, сеньор!

— Хорошо бы, — с трудом отозвался Хуан. — Возьми немного денег, ка всякий случай и для закупки еды. А то вдруг не смогу дальше быть в сознании. Уж слишком меня прихватило. Проклятый бандит! Как он зацепил меня?

Поздним вечером Кристобаль на лодке притащил старую знахарку, заставив её взять с собой всё необходимое для лечения. При свете фонаря бабка долго осматривала рану, что-то шептала, обтирала чистой тряпочкой, смачивала чем-то, потом сильно прижала эту тряпочку к ране. Хуан вскрикнул, пот оросил всё его тело, в голове завертелось.

Глава 23

Хуан очнулся с ощущением усталости, слабости, но жар немного спал. Знахарка сидела рядом, цедила ром из кружки и тихо переговаривалась с Кристобалем.

Хуан прислушался, но не смог уловить слов. Речь их была явно чужая, непонятная и он удивился этому.

Он тихо лежал на одеяле, прислушивался к боли в ране. Голова помаленьку прояснялась. Вскоре можно было чётко всё ощущать, видеть, хотя всё тонуло в темноте ночи. Лишь два фонаря освещали небольшое пространство вокруг.

— Болтуны, дали б попить! — тихо молвил Хуан.

Знахарка повернула голову, отпила глоток рома и не очень внятно проговорила заплетающимся голосом:

— Гляди, заговорил! Не думала я, что он такой крепкий. По виду не скажешь. Что, голубчик? Очухался немного? Погоди, завтра ты и вовсе здоров будешь. Дай сеньору воды, — и она повернулась к метису.

— Как дела, сеньор? — спросил Кристобаль, поднимая голову Хуану.

— Вроде лучше. Она на всю ночь здесь останется?

— Говорит, что так лучше, сеньор. Я обещал ей хорошо заплатить. Вы согласны со мной, сеньор?

Хуан жадно пил, отдышался, заметив устало:

— Лишь бы я побыстрее выздоровел, Кристо. Сколько ты ей обещал?

— Простите, сеньор, но целый реал! Это очень хорошая плата, сеньор!

— Как хочешь, Кристо. Но скажи ей, что плачу в три раза больше, но через два дня я должен суметь усидеть в седле.

— Сеньор, могли бы и сами сказать, — удивился Кристобаль.

— Скажи ты, Кристо. Дай воды!

Два дня знахарка не отходила от Хуана. Он сильно поздоровел, но ехать в горы старая метиска не советовала.

— Молодой ещё, зелёный, сеньор! Худо будет одному в лесу, в горах. Хоть ещё дня три полежи.

— Чёртова старуха, конечно, права, но я теряю много времени. Кристо, ты у меня должен выполнить одно важное дело. На нём можно хорошо заработать.

— Вы знаете, сеньор, я готов. Только скажите и я тотчас отправлюсь.

Хуан жестом отослал знахарку подальше, проследил, как та, переваливаясь уткой удалилась на нос, где уселась на ящик, сказал значительно:

— Я дам тебе письмо, где написано, что от хозяина требуется. Ты ничего не знаешь, тебя заставили под страхом смерти и уничтожения семьи. Понял?

— Почти, сеньор. Вроде пока ничего мудрёного.

— Ты должен получить от хозяина асиенды деньги. Я полагаю, что тысячу монет. Ты их доставишь мне и получишь за это хорошую плату. Если таких денег у хозяина кет, спросишь, сколько есть, и возьмёшь их.

— Я должен им объяснить, почему не всё, сеньор?

— Можешь сказать, что достаточно и этого. И что их сын вернётся недели через две. Больше ты ничего не должен говорить. Тебя никто же должен тронуть, в противном случае их сын погибнет. Они об этом уже знают, но можно напомнить. На всякий случай, Кристо. Себя не называй. Про меня им ничего не говори. Вообще больше ничего не говори.

— Сколько вы мне за это заплатите, сеньор?

— Сколько бы ты хотел, Кристо? — с хитринкой спросил Хуан.

— Золотой дукат, сеньор, — с некоторым страхом спросил метис.

— Получишь! И даже больше. Только привези деньги.

— Когда ехать? И кто хозяева усадьбы?

— Его зовут дон Антонио де Бонилья. В деревне его должны знать. И дорогу разузнай. Если мили три, то можно и пешком, а так найми осла или мула. Деньги на них я тебе дам. Вот тебе три реала. Пока хватит, а на обратном пути купи хорошей еды на всех нас. Мне побольшефруктов.

— Вы сможете тут без меня обойтись, сеньор?

— Со мной старуха и пистолет. Да и твой тебе не понадобится. Хотя без него не стоит пускаться в путь. Смотри, чтобы не ограбили по пути. Деньги запрячь подальше и незаметно.

Кристобаль немного поговорил со старой знахаркой и на лодке ушёл к берегу. Знахарка с подозрением поглядела на метиса, потом спросила Хуана:

— Долго будет отсутствовать сеньор помощник?

— Сегодня должен вернуться. Вечером. Или завтра поутру, — неохотно ответил Хуан. — Как подживает рана, старая?

— Разве то рана, малец? Я зашила, заживает. Жары больше нет, лихорадка у тебя закончилась. Через три дня можешь ехать, коль так торопишься на тот свет. Но, думаю, пока тебе туда нет нужды. Ехать-то далеко? И что за дорога?

— Я и сам не знаю, старая. Ещё нужно разведать про ту дорогу.

— Может, я помогу? Я тут когда-то все дорожки прочесала. Все тропки пробегала. Говори, я не разболтаю, тем более, что ты обещал хорошо заплатить.

— Есть деревушка на севере, старая. Вроде Фронтино называется. Не знаешь, где это и как туда проехать?

— Фронтино? Это далеко, малец! Дня два ехать на северо-восток.

— Дорога туда есть?

— Какая дорога, сеньор? Тропа, и та может уже давно заросла.

— Как же тогда туда добраться? — обеспокоился Хуан.

— А ты, малец, езжай берегом до Ла-Рубиа, потом чуть в гору до Айгуа, а от того селения прямая дорога до твоей Фронтины, сеньор. За два дня и доедешь, малец. В Айгуа можно переночевать и спокойно к вечеру быть на месте.

— Да, старая, так будет лучше. Дорогу по берегу я уже знаю. Спасибо, ты заработала целый реал!

К вечеру Кристобаль не вернулся. Хоть Хуан и предполагал такое, но беспокойство не покидало его. Знахарка, видя такое, заставила выпить порядочную кружку противного настоя.

— Ты, старая, крепко не спи. Всякое может случиться ночью, а мне что-то сильно на сон тянет.

— Сразу видно, что молодой. Молодые всегда охочи до сна, правда только по утрам, но и так будет хорошо. А я посторожу. Да тут никто нас не тронет. Народ у нас богобоязненный, мирный. Это в том посёлке, откуда ты пришёл, всякого сброда полно.

Утром Хуан немного прошёлся по баркасу. Рана почти не чувствовалась, однако старуха требовала осторожности.

— Шов, малец, ещё не крепко затянулся. Может разойтись. Тогда никуда ты не поедешь. Но ходить тебе надо, и побольше. Можно хорошо поесть, теперь можно, а то сил будет мало и крови внутри окажется недостаточно.

Он нехотя перекусил. Есть не хотелось, волнение не покидало его. Он не отрываясь смотрел на берег, ожидая лодки Кристобаля.

Наконец почти около полудня появилась лодка с метисом. Он торопился, это было видно по его гребле.

— Что так долго. Кристо? — ещё не дав тому причалить, спросил Хуан.

— Пришлось заночевать в усадьбе, сеньор. И дорога была дальней. Пришлось искать животное, потом его отдавать. Я очень спешил, сеньор.

— Заходи в каюту. Кристо. Поговорим там.

— Я ещё купил продуктов, дон Хуан. Сейчас сложу и приду. Я скоро.

Хуан следил, как метис споро работал, бросил кожаный мешочек на настил, и он глухо брякнул своим содержимым.

В каюте Хуан разлил ром по кружкам и стад ждать метиса.

Тот завалился, осторожно положил мешочек на стол и вышел. Тут же вернулся со связкой бананов и сумкой, где, как полагал Хуан, лежали деликатесы. Их метис выложил на стол, убрав золото под стол, заметив без боязни:

— Сеньор должен сначала хорошо поесть. Вот копчёная рыба, окорок и рис, который, правда, надо ещё сварить. А фрукты лежат в корзине за дверью.

— Ты мне зубы же заговаривай, Кристо. Как поездка? Ты сколько привёз?

— Сеньор, не беспокойтесь. Они выложили почти тысячу. Умоляли подождать, а я заявил, что больше не надо. Они были так рады, что на ночь не отпустили меня и накормили самыми лучшими кушаниями. Я таких никогда и не пробовал за всю жизнь, сеньор!

— Ну слава Богу, Кристо! Теперь можно ехать со спокойной совестью и закончить это грязное дело навсегда.

Они поели с большим удовольствием, закусили ананасами, бананами. Хуан с нетерпением бросил взгляд под стол, кивнул, предлагая вытащить золото на свет божий.

Кристобаль открыл мешочек, Хуан запустил туда руку, ощущая холод монет. Набрал горсть, высыпал на стол, посмотрел на блестевшие кругляшки дублонов, заметил взволнованным голосом:

— Забирай, Кристо! Это твоё.

Метис ошалело смотрел на горку может, глаза лихорадочно блестели, губы дрожали, не в силах вымолвить ни слова. Наконец он пришёл в себя.

— Сеньор, неужели мне столько? Это же… — он не смог закончить, не веря своим глазам. — Боже милостивый! Неужели ты так снизошёл до ничтожного раба твоего Кристобаля, что одарил меня таким богатством! Обещаю поставить самую толстую свечу в церкви!

— Перестань вопить, Кристо! Старуха услышит. А это ей ни к чему. И большую свечку ставить не стоит. Поберегись выставляться, Кристо. Люди завистливые и легко лишат тебя всего. А мне будет неприятно знать, что мои добрые для тебя дела пропали зря. Ты подумай, и поймёшь меня.

Метис долго смотрел на рассыпавшиеся дублоны, не решаясь собрать их. Дрожащими руками сгрёб их и засунул в карман старых штанов, с восторгом ощущая, как они тянут их вниз.

— Лучше расскажи, хозяева не сильно приставали с расспросами? — остановил Хуан трепет метиса.

— Очень мало, сеньор. Они боялись поверить, что их горе может скоро закончиться. Особенно плакала сеньора. И вспоминала какую-то Габриэлу, сеньор. Но я ведь ничего не знал, потому ничего и не говорил им.

— Теперь отдыхай, Кристо. Я через два дня поеду в одну деревушку, а ты перейдёшь со мной в селение Айгуа и будешь там ждать меня. Я вернусь недели через две, и ты сможешь за это время побывать у своих.

Метис с недоумением смотрел на Хуана. От вопросов отказался, зная, что хозяин сам всё скажет, коль так посчитает нужным.

Хуан одарил старуху тремя золотыми. Кристобаль отвёз её на берег, а потом баркас тронулся на восток, преодолевая встречный ветер.

Айгуа оказалось селением крохотным, её бухта была открыта всем ветрам. Потому Хуан посоветовал метису побыстрее отчаливать к себе.

— Лодку оставь здесь, Кристо. Её обязательно узнают в посёлке. Или, если сможешь, обменяй её на другую по своему усмотрению. Но через две недели я тебя жду здесь с продовольствием и оружием, попроси своего племянника достать его для меня. Он должен поверить мне.

— Что вы хотите иметь, сеньор?

— Штук пять мушкетов, шпаги, пистолеты, и порох с пулями и всем остальным. Кинжалы, ножи, мачете, сам знаешь что ещё может пригодиться в пути. Я должен всё получить здесь, в Айгуа, Кристо. Только не говори своему родственнику о том, сколько ты получил. Можешь сказать, что два золотых и не больше. А за оружие лучше заплати из своей доли. А здесь я тебе всё верну. Надеюсь, у тебя хватит на закупку. Но я тебе десять монет подкину для надёжности. И не опоздай сюда!

Кристобаль обещал всё выполнить, хотя последнее предложение было ему не из приятных.

Рано утром Кристобаль высадил Хуана у гнилой пристани для рыбачьих лодок, попрощался с Хуаном. И тот неторопливо пошёл к деревушке покупать мула и продовольствие с одеждой для заложников и для себя.

Не очень торопясь, Хуан с одним молодым проводникам из местных метисов за полтора дня добрался до деревни Лало. Того не было дома, но отец его послал младшего сына за ним.

— Пока будут искать Лало и тащить домой, сеньор, отдохните и поешьте.

— Не откажусь, сеньор, — ответил Хуан устало.

Он опустился на лавку. Рана всё же немного донимала его. Он побаивался за шов, и всё делал медленно, осторожно.

Старшая дочь хозяина подала вначале гостю большую кружку парного козьего молока, потом появился сыр с помидорами под жгучим соусом с лепёшками из кассавы. Лишь потом подали кусок горячего мяса молодого барашка, только что зарезанного специально для важного гостя.

Лало появился уже под конец обеда. Он скромно приветствовал Хуана.

— Мы можем пойти куда-нибудь в тень, подальше от посторонних ушей? — спросил Хуан многозначительно.

— Прошу, сеньор, за мной, — ответил Лало, вытер губы рукавом грязной рубашки, вышел из хижины и молча пошёл к развесистому дереву в отдалении.

Хуан тяжело опустился на траву.

— У вас что-то не так, сеньор? — поинтересовался Лало.

Хуан молча поднял подол рубашки, показал красный рубец шва, но ничего об этом не поведал. Лишь спросил сам:

— Ты давно был в долине?

— Три дня как вернулся, дон Хуан.

— Расскажи, что там происходит, Лало.

— Ничего особенного, сеньор. Никто не умер, никто не сбежал. Правда, появились новые люди.

— Новые люди? — насторожился Хуан. — Кто такие?

— Беглые, сеньор. Четверо. Их обнаружили в лесу недалеко от долины. Ариас дал им приют. Они теперь работают, как свободные люди, сеньор. Это плохо?

— Ещё не знаю. Посмотрим. Что с пленниками, сеньором и сеньоритой?

— Тоже ничего, сеньор. Работают умеренно, как вы и приказали. Кормят их сносно. Только с одеждой плохо. Почти голые ходят.

— Я им везу новое всё. Скоро я их отпущу, приятель. Мы с тобой этим и займёмся дней через пять, самое большее.

Лало молчал, показывая Хуану, что не очень-то хочет такой работы. Хуан удивился, тоже помолчал.

— Лало, мне хотелось бы, чтобы ты остался в долине на долгое время.

— Сеньор, у меня много работы в деревне.

— Женись, переходи работать в долину. Я хочу сдать тебе в аренду её, но для этого ты должен поехать в город. Нужно оформить бумаги.

— У меня же денег нет, сеньор, чтобы оплатить аренду. А тут ещё я ведь пеон дона Рохелио де Азиведо, сеньор. Ему тоже денег много отвалить за себя надо. Тут ничего не выйдет, сеньор.

— Я подумаю, как это решить, Лало. Но ты так много сделал для меня, что мне просто так бросить тебя совесть не позволяет. Но ты должен принять моё предложение. Это тебе почти ничего не будет стоить.

Лало молча пожал плечами. Понять этого юного белого он не мог.

— Где расположена усадьба этого сеньора? — спросил Хуан.

— Миль семь на восток, сеньор. Туда можно доехать по довольно хорошей тропе за пару часов. Я вам покажу. Она начинается вон за той скалой, — Лало указал на белый горный выступ на восточной окраине деревни. — Можно послать с вами моего брата. Ему уже четырнадцать и он всё тут знает, сеньор.

— Вот и хорошо, Лало. Но сначала нужно отпустить наших заложников. Оформить куплю долины и твою аренду. Потом я займусь доном Рохелио и тобой.

Лало явно показал, что не верит Хуану, спорить однако не стал.

Выехали в долину они ранним утром. Туман клочьями повис в низинах, лес был сырой и душный, но было прохладно и безветренно.

Долина встретила путников неожиданно молчаливо. Старожилы побаивались строгостей хозяина за своеволие, а рабы и работники тоже не питали ничего хорошего от появления этих двух людей. Только Ариас радостно с довольной улыбкой встретил и приветствовал Хуана.

— Ты какой-то бледный и похудевший, Хуан! — обеспокоенно спросил мулат. — Что-то случилось?

— Было дело, Ар. Что тут у вас нового. Про беглых я услышал от Лало. И как они трудятся?

— Хорошо. Хуан. Чего им ещё желать? Живут в отдельном шалаше, едят, как и все мы. Работают без битья и понукания. Лишь бы хозяева сюда не заглянули.

— Они издалека, эти беглые?

— Миль десять на северо-запад. Почти на северном побережье их усадьба находится. Вряд ли их здесь найдут. След их уже никакая собака не возьмёт.

— Хорошо бы оружием обзавестись, — мечтательно заявил Хуан. — Немного я уже заказал, но оно пригодится мне на другое дело. Как наши заложники?

Ариас с любопытством посмотрел на Хуана, пожал плечами. Он не заметил особого волнения на лице Хуана, и ответил неопределённо:

— Сеньор нервничает, всё ждёт результата твоего визита к родителям. А сеньорита… сам посмотришь, Хуан. Она стала больше походить на прежнюю, в усадьбе. Но работает немного. Думаю, что она ждёт тебя…

— Только этого мне не хватало, Ар. Я едва доехал сюда. У меня была рана. Чуть не попался бандитам в бухте. Хорошо сторож оказался добросовестный. Отбились, но меня задели. Только-только отпустило, но ещё сильно чувствуется.

— Думаю, ты получил выкуп, Хуан? — осторожно спросил мулат.

— Полностью, не считая за Атилио. Тут я пожалел стариков. Так что ты можешь рассчитывать на две тысячи золотом, Ар. Не плохо, да?

Ариас неопределённо скривил лицо, что можно было понять по-всякому. И Ху аж понял это, как недовольство. Потому решил пояснить:

— Я почти половину отдал сеньоре, Ар. Ты должен это учитывать. Да и траты были, и ещё предстоят. И не малые. Так что я сам не рассчитываю иметь больше трёх-четырёх тысяч.

Ариас недовольно скривился. Хуан опять, в который раз почувствовал недовольство друга. Такое мало кому понравится, не понравилось и Хуану.

— Я купил хороший баркас, — сменил тему Хуан. — Пойдём на Монтсеррат.

— Это необходимо? А здесь что будет, кто останется?

— Сдам в аренду Лало. Пусть занимается хозяйством. У нас вряд ли получится, Ар. Правда, надо многое для этого сделать. Дня через два-три отправимся на побережье. Возьмём многих людей. Они могут нам пригодиться.

И опять Ариас выразил недовольство на лице, хотя не возразил, не остановил Хуана в изложении его планов.

Хуан вышел поискать заложников. Встречаться с Габриэлей не хотелось. Смутное чувство вины нахлынуло на него. Он кликнул негра Пахо, проходившего мимо.

— Пошли пройдёмся, Пахо, — предложил он. — Мне нужно быть с кем-то.

— Чего сеньор хочет?

— Срочно нужно поговорить с нашими заложниками. Где они?

— Сеньор таскает камень для постройки, сеньорита недавно была у речки.

Дон Атилио шагах в двухстах, немного на возвышенности, молотом и зубилом откалывал плоские куски камня, слегка их обкалывал и потом сносил к речке, где уже высилась горка подобных камней.

— Атилио! — Позвал Хуан негромко. — Прошу подойти, разговор есть.

Испанец напряжённо посмотрел на Хуана, положил молот и неторопливо подошёл, продолжая пытливо глядеть на хозяина.

— Можешь радоваться, сеньор. Через два дня мы едем домой. К вам домой.

— А выкуп? Его выплатили?

— Не весь. Но я посчитал, что полностью разорять вас нет надобности.

Атилио не поблагодарил, молча стоял в раздумье.

— Вроде не рад, а? — усмехнулся Хуан.

— Просто так неожиданно! Конечно, рад, сеньор. Значит, родители ничего не продали? И где же они взяли деньги? В долги влезли?

— Я их не видел и ничего об этом не знаю. Сам через неделю всё узнаешь. Я привёз вам одежду, а то заявиться в этой, — Хуан кивнул на лохмотья Атилио, — просто страшно. Потом возьмёте.

— Спасибо, сеньор, — тихо ответил Атилио, головы не поднял, а Хуан подумал, что у того наверняка мелькнула мысль рассчитаться с ним, Хуаном.

— Где может быть сеньорита? Хочу и ей сообщить новость. Надеюсь, она ей понравится.

— С утра не виделись, сеньор, — вяло ответил Атилио. — Можно идти?

Хуан проследил глазами, как тяжело молодой испанец шёл к своему рабочему месту. Повернулся с Пахо.

— Пошли к речке. Хорошо бы окунуться с дороги. Жарко.

У речки сеньориты не оказалось. Один из новых негров показал на стадо коз в отдалении на склоне долины.

— Там, сеньор, доит коз. Я видел.

Габриэла издали заметила приближение Хуана. Она бросила работу и встала, наблюдая приближение мужчин. Хуан отметил про себя, что она немного поправилась, внимательно осмотрел фигуру. Ничего не заметил и удивился.

— Сеньорита, приветствую вас! — наигранно заметил Хуан, слабо улыбнувшись.

— Буэнос диас, хозяин! — с некоторым презрением ответила девушка. — Долго же вы отсутствовали. И осунулись. Что случилось такое?

— Это потом, сеньорита. Хочу обрадовать хорошим известием. Выкуп получен полностью и скоро вы будете дома. Вы рады?

Она с напряжённым лицом смотрела на Хуана, словно пыталась проникнуть в его мысли, молчала, лишь лицо немного побледнело. Потом всё же спросила:

— Когда едем, сеньор?

Хуан ответил, наблюдая её поведение. Она была спокойна. Владела собой отлично, и это удивило ещё больше Хуана.

— Как же я поеду в таком виде? — и она демонстративно оглядела себя.

— Я привёз вам одежду, сеньорита. Да и ехать не очень далеко. Другой дорогой поедем, сеньорита. Ближней, я нашёл её. Готовьтесь. И привет вам от родных, хотя я их и не видел, — Хуан едва заметно приподнял руку в виде прощания и, кивнув Пахо, пошёл прочь.

Очень хотелось обернуться и посмотреть на Габриэлу. Но одолел своё желание, чувствуя на своей спине пристальный взгляд девушки.

— Пахо, ты не поведаешь, как тут вела себя сеньорита? — спросил Хуан деланно спокойно и безразлично. В душе он злился. Он повернулся к негру, силясь по выражению его лица понять самому, что и как с этой строптивой девицей.

— Сеньор, я не стал бы говорить ничего хорошего. Она за последнее время сильно изменилась. Словно прежней сеньоритой стала. Поняла, что её больше никто не посмеет тронуть, как вы приказывали, сеньор.

— Ну и чёрт с нею! Пусть хоть помнит, что такое рабство. И это ещё не все её невзгоды, Пахо. Кстати, ты скоро уйдёшь отсюда. Пойдёшь со мной на побережье. Уйдём с этой земли. Только не распространяй эту весть.

Вечером и Атилио, и Габриэла почти одновременно появились у Хуана в новой хижине, построенной специально для него из тонких брёвен с двухскатной соломенной крышей и низким крыльцом из трёх ступеней.

— Хорошо, что вы оба пришли, — поднялся Хуан с топчана. — Не очень ругайте меня за столь скромное одеяние, но для горного леса и это сойдёт. Вот, Атилио, это вам, — бросил свёрток испанцу. — А это, сеньорита, вам. Туфли я не покупал, полагая, что старые никто не носил и они ждут ваших ножек.

Атилио торопливо развернул свёрток, довольство отразилось на его лице. Габриэла ничего не сказала, только осмотрела старые туфли, всё прижала к груди, ничего не ответила и торопливо вышла в дверь.

— Что это с ней, сеньор? — спросил Хуан с удивлением.

— Это произошло с тех пор, как вы уехали, сеньор.

— А что у вас на уме, дон Атилио? Думаете о мести? Можете говорить без опаски, сеньор, я пойму вас.

— О мести я не думаю, сеньор. О побеге думал, но сейчас и об этом думки нет. Просто тоска и безнадёжность внутри угнездились, никак не могу от этого избавиться. Что будет с родителями? Что с сёстрами? Это нищета и безысходность, сеньор!

— Так распорядилась судьба и Господь наш, сеньор. Церковь учит смирению. Так что бедность не самое худшее, — усмехнулся Хуан, давая понять, что он нисколько не верит в свои слова.

Атилио с интересом посмотрел на Хуана, ничего не ответил и тяжко вздохнул. Затем поблагодарил за заботу, тоже усмехнулся довольно зло и вышел.

Хуан долго сидел в темноте наступившего вечера. Последние часы сильно его беспокоили. Ему казалось, что Габриэла что-то замышляет против него. Это не удивило, но сильно обеспокоило. Подумал ещё, что с этой девкой стоит держаться настороже. И вспомнил, как она порезала мулата Алесио.

Поразмыслив, он порадовался, что Габриэла так холодно встретила его. И теперь подумал, что до отъезда она так и не сделает попытки сблизиться с ним, что успокоило. Страсти он уже не испытывал.

Следующий день был заполнен приготовлениями к уходу.

— Со мною едут Ариас, Пахо и Сибилио с Лало. Ещё посмотрю, кого можно взять. Одного, не больше. Остальные будут трудиться здесь.

— Сеньор, кто же тут будет руководить? — спросил Белисарио с недоумением

— Мы с Лало договорились, что он возьмёт долину в аренду и организует здесь хорошее хозяйство. Людей мало, но это поправимо. А мы пойдём на Монтсеррат и посмотрим, что там происходит.

— Сеньор, до того, как всё утрясётся, кто тут будет хозяином? — не унимался Белисарио. — С людьми ведь надо работать, а как без хозяина?

— Ты правильно мыслишь, Белисарио, — задумался Хуан. — И я хочу поставить во главе долины тебя, Белисарио. Будешь до Лало здесь всем заправлять

— Сеньор, как это можно? Что я могу?

— Ничего страшного, Белисарио! Работайте получше — вот и вся твоя забота. И с голоду не помирайте, а то и такое может случиться, коль никто ничего делать не станет. Лало, что скажешь на это?

Метис молчал. На лице не отражалось ничего, но потом молвил сурово:

— Сеньор, ваши слова ещё ничего не значат, пока не будут оформлены все нужные бумаги. Вы сами об этом говорили, сеньор.

— Что ж, как пожелаешь, Лало. Но должен сказать, что без жёсткой власти в долине будет всё потеряно. Учти это, Белисарио.

Хуан посматривал на Ариаса, но тот молчал, не пытаясь даже высказаться. Друг беспокоил Хуана. Его поведения никак не вязались с тем юношей, которого он приблизил к себе, ещё будучи пиратами. А прошло не больше года.

И беспокойство его возрастало, по мере того, как Хуан размышлял.

Он полностью забыл про Габриэлу, но перед закатом встретив её, вдруг понял, что не всё закончилось.

— Ты избегаешь меня, Хуан? — тут же спросила она, оправляя новое платье и шляпку, выставив ногу в старой, но красивой туфле.

Хуан оглядел её, не узнавая в этом наряде, давно забыв, что эта девушка была весьма привлекательна собой и действовала на него словно магнит.

— Дела, знаешь ли, — неуверенно ответил он и забеспокоился. — К тому же я ещё не полностью оправился от раны, сеньорита.

— Ты был ранен!? — с неподдельным беспокойством вскрикнула девушка. — Куда тебя ранили? Как это могло произойти, Хуан?

Юноша расстегнул рубашку, показал рубец со следами шитья.

Она боязливо протянула руку и нежно погладила красную полосу пальцем. Хуан заметил, что палец был чистым и вспомнил, что в свёрток положил кусок мыла, которого она была лишена так долго.

— Тебе до сих пор больно, дорогой, — прошептали её губы, глаза блеснули зажигательно, жадно и с каждой секундой действовали на Хуана всё сильнее. Он с ужасом осознал, что опять попадает под влияние её страсти, и что его самого опять охватывает страстное желание обладать этим телом.

— Уже легче, сеньорита, но даёт знать при резких движениях, — голос стал хриплым, глаза забегали по сторонам, сердце колотилось в груди бешено, тревожно.

— Мне очень жаль, Хуан! — Она приблизилась, положила руку на плечо, заглянула в глаза, прошептала жарко, страстно: — А я так ждала этой минуты! Ты зайди ко мне. Уже темнеет, а в моём шалаше я зажгу свечу, и мы поужинаем с тобой, как настоящие друзья.

— Право, не знаю, Габи, — пролепетал Хуан, уже наверняка зная, что уступит.

Она оглянулась по сторонам. Взяла его под локоть, слегка подтолкнула. Он не сопротивлялся. А её губы вдруг спросили, жарко дыша ему в ухо:

— Признайся, ты изменил мне?

— Какая измена, Габи? Я только и делал, что мотался то по городу, то по другим делам, которых оказалось больше, чем я ожидал. Да и ранен я был почти в самом начале. Хорошо, что знахарка попалась хорошая.

— Молодая? — с угрозой спросила девушка.

— Весьма! — усмехнулся он злорадно. — Этак лет под семьдесят, метиска с раскосыми глазами и трубкой в зубах, вечно пускающая клубы дыма из ноздрей! — И Хуан сам подивился, как красочно описал старуху. Даже улыбнулся.

— Я верю, Хуанито. Но это пока…

Они вошли в её шалаш. Габриэла зажгла свечу. Хуан заметил, что жилище сильно изменилось. На полу лежала циновка, неизвестно откуда появившаяся, низкий топчан, которого раньше не было, застлан аккуратно каким-то плетёным из трав ковриком, шкура козы топорщилась высохшими краями. И пучки ароматных трав и цветы в бамбуковых стаканах.

— Тебе нравится? — с гордостью спросила Габриэла и опять положила ему на плечи свои тонкие обнажённые руки, пахнущие мылом и травами. — Я буду хорошей хозяйкой, не так ли?

Она медленно приблизила свои губы к его лицу, предлагая их для поцелуя. В замешательстве он попытался отстраниться, вспомнив, что раньше они почти не целовались, полностью отдаваясь страстным играм. Но теперь, в свете свечи её полуоткрытые губы влекли его, в то время как она продолжала нежно и настойчиво прижиматься к его горевшему возбуждением телу.

Её рука уже скользнула вниз, лаская его, предлагая наслаждение. Губы сами сблизились и впились в её небольшой рот, жадно впитывая её страсть, трепет и желание.

Оторвавшись, она прошептала как-то спокойно:

— Осторожнее, Хуанито! Тебе может стать больно, и платье не мни. Давай я его сама сниму, а то ещё порвёшь. Другого-то нет.

Она выскользнула из его объятий, ловко сбросила его подарок на циновку.

И Хуан впервые увидел её при свете обнажённой. Мелькнула мысль, что она хорошо сложена и живот разве что чуть-чуть пополнел.

— Что смотришь? Живот определяешь? Уже растёт, проклятый! Ненавижу!

Её слова словно отрезвили Хуана. Страсть утихла, но не совсем. Зато это помогло взглянуть на всю эту картину словно со стороны.

Она же не дала ему времени на раздумья. Ему показалось даже, что она даже в такое время в состоянии мыслить трезво и расчётливо.

И всё же он сопротивлялся лишь условно. Её натиск оказался слишком силён и страстен. А он был молод, голоден, плоть жаждала того же, а голова у него закружилась.

— Хуанито, ты всё же не такой, как в прежние времена, — проговорила Габриэла, отдышавшись и вяло лаская его тело. — Что с тобой?

— Я ничего не замечаю, Габи, — постарался он успокоить её без всякой надежды на успех.

— Тебе не было больно, милый? — Тут же сменила она тему разговора.

— Я почти не почувствовал ничего, Габи, — ответил Хуан, заметив, что эта девушка всегда себе на уме. Или и в ней что-то изменилось за это время. — Ты и сама стала какой-то другой, — перешёл он сам в наступление.

— Разве это не естественно, Хуан? Со мною достаточно много произошло такого, что могло и не такое случиться. Согласен?

Хуан молча кивнул. Он чувствовал опустошённость, слабость и никак не хотел возобновлять любовные игры. И Габриэла почувствовала его состояние. Она тут же встала, торопливо оделась, тем самым предлагая одеться и Хуану.

— Я обещала тебе ужин, Хуан. Сейчас ты посмотришь, что я могу. Подожди немного, дорогой.

Хуан охотно оделся, наблюдая, как Габриэла ловко что-то режет, очищает и раскладывает на широких листьях банана, уже обрезанных довольно красиво и затейливо. Удивительно было наблюдать за Габриелей за таким занятием.

Словно поняв его, Габриэла спросила с улыбкой:

— Не ожидал от меня такого, Хуан? В этом и твоя заслуга. — Габриэла улыбнулась, а Хуан опять подумал, что что-то здесь не так.

— Садись, эти чурбаки мне притащил Пахо. Он очень услужливый парень. Я очень довольна им, хотя он и убежал с нашей усадьбы.

— Будешь добиваться его возвращения? — довольно неприветливо спросил Хуан, но в душе был согласен с тем, что Пахо хороший человек.

— Зачем? Ты ведь станешь на его защиту, не так ли?

— Я долго не пробуду в этих краях, Габи.

— Куда же ты денешься? — В голосе прозвучало беспокойство. Хуан заметил это, насторожился. Габриэла, однако, больше ничего не спросила.

— Тебя так интересует моё отсутствие?

— Лишь бы оно длилось не очень долго, — усмехнулась Габриэла, и опять Хуану показалось, что она что-то замыслила.

— Даже предположительно ничего не могу обещать, Габи. Многое не от меня зависит. Ты ведь не знаешь, что я такое в недалёком прошлом. И вряд ли тебе понравится оно.

— Прошлое меня совсем не интересует, Хуан, — серьёзно ответила девушка.

— Кстати, ты ничего не говоришь о моей неожиданно появившейся сестре. Что с нею? Это ведь для неё ты похитил меня? Признавайся!

— Ты достаточно умна, Габи, чтобы догадаться об этом, если я тебе раньше этого не говорил. Живёт, куда ей деться. Хочешь познакомиться?

— Нет, ни малейшего желания! Она красива?

Хуан молчал. Всё вспоминал, говорил ли он ей о возрасте Миры, о старой донье Корнелии? Решил всё же не развивать эту тему.

— Где ты раздобыла все эти вкусные плоды? — спросил он, меняя разговор.

— Пахо помог, Хуан. Что ему оставалось делать, коль я попросила его для тебя же, Хуанито. Он ни в чём мне не отказывает.

Слова её насторожили Хуана. Подумал с беспокойством: «Как бы из этого не вышло чего плохого. Девица достаточно изворотлива и умна, и легко может придумать нечто, что сильно помешает мне… и донье Корнелии. Зря я ей о сеньоре рассказал. Найти её очень легко».

Они скромно сидели и уплетали фрукты и лепёшки с мёдом.

— А мёд где добыла? — удивился Хуан.

— Пахо ещё позавчера немного отнял у пчёл. Нашёл где-то дупло и вот…

«И опять Пахо, — подумал Хуан. — Надо бы поинтересоваться им, присмотреться. Спрошу у Лало. Этот молчун всегда о многом знает. Или Ар сможет прояснить мне этого негра?»

Габриэла больше не настаивала на продолжении ночи любви, но было видно, что это её сильно занимает. По глазам Хуан мог видеть, что желание у неё бурлит, требует выхода, и она с трудом сдерживает себя. И опять, как в последнее время, Хуан ощутил неприязнь к этой девушке.

Вдруг в голове пронеслось сравнение. Нелепое, но отчётливое, ясное. В голове возник образ Миры с её странными глазами, весело, загадочно смотрящими на него с надеждой и… — он затруднялся самому себе произнести это слово, но оно само вспыхнуло в сознании, пронеслось в голове, словно молния. — И любовью! — Чуть не прошептал он, но вовремя спохватился.

— Ты что-то хотел сказать? — спросила Габриэла, подозрительно уставилась на юношу, и тому едва удалось скрыть своё смущение.

— С чего ты взяла, Габи? Ты так удивляешь меня, что в голове возникают разные мысли. Никак не могу свыкнуться, что ты обходишься без слуг и сама всё делаешь.

Она улыбнулась:

— И самое любопытное, Хуан, что мне это нравится, особенно делать всё для тебя. Не странно ли это?

— Действительно, Габи! Ты дома всех удивишь своим поведением. Хотя…

— Ч то «хотя», Хуан? — насторожилась Габриэла.

— Мне сказали, что ты опять похожа на ту властную, жестокую девицу, которую все знают по усадьбе, — злорадно молвил Хуан, пытаясь вывести её из равновесия. И это ему удалось.

— Кто это мог такое сказать, Хуан!? — Голос её изменился на жёсткий, глаза сузились от сдерживаемого негодования.

— Разве это важно, Габи? Я думаю, что урок тебе не пошёл на пользу. А жаль, я надеялся, что такого не произойдёт.

Она не ответила. Долго сидела молча, машинально прожёвывая кусок. А у Хуана вихрились мысли одна другой фантастичнее. Заостряться на них не хотелось, он лишь открыто наблюдал за девушкой, втайне ликуя за смелость высказать ей сокровенное.

Габриэла сжала губы, что означало недовольство и упёртость. Хуан уже подметил такое. А Хуан ждал, что она ответит на его заявление, которое ей явно не понравилось. Но Габриэла заговорила о другом, словно ничего и не слышала в свой адрес:

— Ты упоминал о новой дороге. Что это за дорога, если можно?

— Нельзя, Габи. Пока. Я не хочу, чтобы чужие люди знали сюда дорогу. У меня тут несколько беглых и пусть они хоть немного ощутят себя свободными людьми. Тебе этого не понять, Габи. Хотя… ты тоже испытала тяготы рабства в этой долине. Но выводов ты не сделала.

— Разве я виновата, что родилась и воспитывалась совершенно в другом мире? Но ты прав. Я увидела изнутри, что такое рабство, на себе испытала его. Но вот выводы… тут я не уверена…

— Вернёшься и опять начнёшь лютовать? — прямо спросил Хуан жёстко, что однако никак не отразилось на Габриэле.

— Сейчас лучше не спешить с заявлениями, Хуан. Ты, я полагаю, сильно озабочен подобными вопросами. Я же о них просто не думаю. И не знаю, как поведу себя в той или иной обстановке. Трудно решить вот так, сидя здесь.

Они холодно попрощались. Габриэла, Хуан это заметил, была сильно напряжена. Её голова, видел юноша, усиленно работала, но в каком направлении, он знать не мог. Девица была достаточно сложна и непредсказуема.

Утром небольшой отряд выехал из долины, поднявшись наверх значительно восточнее обычного пути. Тут уклон был пологим, мулы легко преодолевали подъём, который протянулся почти на милю. Тропы почти не было видно. Отыскал её Сибилио. Он и двигался впереди, прокладывая путь.

Они поднялись на вершину гряды, огляделись. Отсюда ничего нельзя было разглядеть, что делается в долине. Сюда лишь изредка загоняли скот, когда трава поблизости была вся съедена.

— Сеньор, сеньорита, — весело заявил Хуан, — я предлагаю вам завязать глаза. Эта мера предосторожности мне кажется вполне уместной. — И Хуан протянул заложникам тёмные повязки. — Сибилио, завяжи покрепче и следи за ними. Если кто нарушит условие, то мне придётся их строго наказать. Ты понял?

— Исполню, сеньор, — с готовностью ответил Сибилио. Он крепко завязал глаза, проверил свою работу. — Готово, сеньор. Можно ехать.

Караван довольно споро зашагал на юг, петляя по холмам и ущельям, переходя ручьи и речки. Тропы, собственно, не было. Лишь едва заметное присутствие человека по редким срубам веток и ещё более редким старым следам копыт мулов.

К вечеру дошли до деревни Лало. Только тут пленникам развязали глаза.

— Здесь переночуем, — распорядился Хуан. — Сарай нам предоставят.

— Что это за деревня, Хуан? — спросила Габриэла, нахально глядя в его усталые глаза и чуть усмехаясь.

Хуан принял её игру, назвал первое попавшееся на ум название, что, конечно, не убедило девушку. Но спорить она не стала.

Утром им опять завязали глаза, и опять, уже по настоящей тропе быстро погнали опять же на юг.

Часа за два до захода спустились к морю. Бедное селение встретило путешественников удивлёнными взглядами и возгласами, смешанными с лаем собак, которые яростно атаковали чужаков.

Теперь повязки были бесполезными. Пленники быстро огляделись, Атилио даже припомнил название местности и деревни, что обрадовало его.

— Дон Хуан! До моего дома совсем близко! Не позволите ли мне тотчас отправиться домой?

— Не боязно на ночь глядя пускаться в путь?

— До темноты можно дойти до дома, дон Хуан! Позвольте, прошу вас!

— Гоните, сеньор, — радушно откликнулся Хуан. — Только не подведите меня! Не угодите в переделку, а то я не отговорюсь перед вашими родителями.

— Постараюсь! — Атилио радостно улыбнулся. — Мула можно оставить, себе? — он умоляюще посмотрел на Хуана. Тот махнул рукой.

Атилио сухо попрощался с Габриэлой. Она ответила ему тем же и даже не проводила его глазами. Мул Атилио неохотно затрусил по дороге на запад. Вскоре он и всадник скрылись за хижинами и кустарниками.

Глава 24

Баркаса нигде видно не было. Да и рано ещё. Хуан приказал вернуться через две недели, а прошло только восемь дней. Он не рассчитал укороченную дорогу, и теперь пришлось ожидать баркас, или ехать дальше на мулах.

В сарае все высказались за продолжение пути вдоль берега.

— Мы за два дня легко преодолеем это расстояние, — заметил Ариас. — Мы этим путём уже ехали. Баркас застанем ещё в посёлке, Хуан.

— Убедили, — согласился Хуан. — Утром тронемся дальше. Сэкономим пять дней, а то и больше. Можно не торопиться.

— А я бы поступила именно торопливо, — вставила слово Габриэла. Она была достаточно высокомерна и почти ни с кем не разговаривала. Разве что несколькими фразами обменивалась с Хуаном.

Хуан не ответил на её замечание. Он думал о другом. Как бы не разминуться с Кристобалем. Тот от усердия вполне мог прибыть в селение на несколько дней раньше. Потому приказал мулов не щадить.

В порт Понсе пришли в середине дня. Хуан долго искал в гавани знакомые очертания баркаса, пока не обнаружил его в дальнем углу, почти в том же месте, где стоял прежде.

— Ариас, я должен тотчас сходить на баркас. Возьму лодку, а ты устрой людей на берегу.

Повернулся к Габриэле: — Ты хотела бы отправиться домой сейчас же? Или подождёшь до завтра?

— Конечно, сейчас! — В голосе девушки слышалось раздражение и требовательность, граничащая с истерикой. — Что мне делать в этом гнусном обществе?

— Как пожелаешь, — сухо ответил Хуан. — Тебе следует дать провожатого. Лало с тобой поедет. Он тут уже знает многое, да и ты не новичок здесь. Прощай, Габи, — грустно молвил юноша. Он натянуто улыбнулся, махнул рукой, словно прощался навсегда, что могло и произойти. — Лало, не задерживайся долго. Жду тебя вечером!

Тот кивнул и хлестнул усталое животное хворостиной.

Кристобаль был удивлён, разочарован и не скрывал этого.

— Сеньор так быстро вернулся? А я послезавтра собирался выйти в море.

— Я спешил предупредить твой отход, Кристо. Слава Богу! Успел. Как тут дела? Есть новости?

— Поговаривают всякое, сеньор. Но про нас никто особо не болтает. Да и тела ещё не обнаружились. Так что теперь никто не узнает, что произошло с налётчиками. Приказания будут, сеньор?

— Никаких, Кристо. Отдыхай пока. У меня есть дела на берегу. Завтра у тебя появятся новые пассажиры. Будет веселее. Ты оружие закупил, как я тебя просил?

— Только сегодня Лусиано привёз остальное, что заказывал. Только, сеньор, он чего-то заломил слишком высокую цену. Я с ним даже немного поругался.

— Ладно, Кристо! Деньги не твои, так что можешь не переживать. Значит, оружие на борту?

— На борту, сеньор. Хотите посмотреть?

— Раз так, то я останусь здесь до утра. И есть возможность посмотреть твоё приобретенье. Показывай, и принеси мне выпить чего-нибудь некрепкого.

Утром они подвели баркас близко к причалу, Хуан сошёл на берег.

— Днём я буду в городе с Лало. Он вернулся? — оглядел людей Хуан.

— Ещё нет, Хуан, — ответил Ариас с беспокойством. — Может, что случилось?

— Теперь всё может случиться, Ар. Если его до сих пор нет, то нам срочно следует нагрянуть в усадьбу, пока они там не собрались с мыслями.

Хуан был немного растерян. Он никак не мог простить себе, что не потребовал от Лало не приближаться близко к усадьбе и, оставив сеньориту вблизи, вернуться назад.

— Я вернусь на баркас. Пахо, ты идёшь со мной. Нужно взять оружие, Вы готовьте животных и еду. Через полчаса выступаем.

Четверо всадников крупной рысью продвигались к городу. Хуан взглянул на тропу, ведущую к Кумбо. Захотелось побывать там, посмотреть, цел ли клад.

Город миновали быстро и через час были уже на подворье асиенды.

— Действовать решительно и без промедления, ребята! — Хуан первым бросился в дом, отпихнув слуг и пригрозив им оружием.

С озабоченным лицом их встретил молодой испанец. Хуан решил, что это и есть дон Рассио. На вопрос хозяина, Хуан только спросил грубо:

— Сеньорита Габриэла приехала?

— Кто вы такой, что спрашиваете меня об этом?

— Немедленно отвечайте, сеньор, или я размозжу вам голову!

— Хорошо, хорошо, сеньор! Да, сестра приехала. И что с того?

— С кем она приехала? Одна, или с сопровождающим?

— Одна! Я ещё удивился этому, но она ничего не ответила, не пояснила. У неё было слишком сильное волнение. Но кто вы, сеньор?

— Мне немедленно нужно её видеть, сеньор! Где её спальня?

— Вы с ума сошли, сударь! Она девушка благородная и очень устала. Вы не знаете, откуда она вернулась! Я треб…

Хуан не дал тому закончить. Грубо оттолкнул, схватил подвернувшуюся служанку, встряхнул её, спросил грозно:

— Где спальня сеньориты? Веди немедленно!

— Вы не имеете права, сударь! Остановитесь! Я вам приказываю!

Ариас поднёс клинок шпаги к горлу дона Рассио, проговорив тихо:

— Спокойно, сеньор! Стойте спокойно, а то лишитесь очень многого! Сядьте!

Дон Рассио растерянно опустился в кресло, недоумённо вращал глазами и никак не мог понять, что же происходит.

Хуан быстро ворвался в спальню. Габриэла уже сидела на постели в шёлковом халате, видимо разбуженная криками и шумом.

Увидев Хуана, расширенными глазами уставилась на него, так и не закрыв рта, готовая обрушиться на служанку с руганью и упрёками.

— Слушай, ты, — тут же подступил Хуан к ней, — где Лало?

— Я… я… не знаю!

— Как это не знаешь? Вы вместе ехали и он неизвестно пропал? Отвечай немедленно, иначе тебе придётся остаться в рабстве до смерти. А она наступит очень скоро! Ну!

— Он… он… я никак не… — она запнулась, а Хуан схватил её за волосы, рванул на пол, наступил сапогом на лицо, прошипев:

— Раздавлю, паскуда! Где Лало?

Служанка в ужасе выбежала, хлопнув дверью.

— Его забрали альгвасилы, Хуан! Отпусти, мне больно!

— Это ещё не боль, подлая! Почему его забрали, как ты могла это допустить? Где он сейчас?

Она не смогла ответить. Слёзы брызнули из глаз, но у Хуана не дрогнула ни одна жилка.

— Наверное, в кордегардии, — пролепетала Габриэла с ужасом в глазах.

— Если ты тотчас не ответишь на все вопросы, то я тебя так отделаю, что и мать не узнает! Говори, сучка!

— На что он тебе нужен, Хуан? Он всего-навсего метис!

Хуана душило бешенство. Схватив её за нос, сдавил так, что брызнула кровавая пена, а Габриэла завизжала от боли. Он отпустил её, вытащил кинжал.

— Ты всё скажешь, или я начну тебе резать лицо, тварь!

Кровь размазалась по лицу, капала с подбородка, в глазах полно слёз, они обильно стекали по щекам.

Хуан слегка кольнул щёку. Габриэла опять завизжала, но кинжал полоснул под глазом, и полоска тотчас наполнилась кровью.

— Я всё скажу, всё! Только не трогай меня!

Хуан отнял кинжал от лица, в голове мелькнула мысль, удивившая его: «Я совершенно не испытываю к ней жалости. Мне приятно причинять ей боль, смотреть, как течёт кровь! Что это со мной?»

— Говори, — уже спокойно сказал Хуан, но кинжал в ножны не убрал.

— Я сдала его альгвасилам! Они шли мимо. Что ты сделаешь со мной?

Она говорила с трудом, не в состоянии сдержать рыданий и ужаса от боли и страха.

Хуану так захотелось ударить её по окровавленному лицу, что удержаться от такого соблазна было очень трудно. Он думал недолго.

— Ты поедешь со мной, опять будешь рабыней, стерва! И это будет долгое рабство! Или освободи Лало и тогда я ограничусь меньшим.

— Как я его смогу освободить? Он в тюрьме! Прости, Хуан!

— Пошлёшь братца в город. Пусть он привезёт Лало, и тогда я отпущу тебя за выкуп в тысячу дукатов, дорогая! И пусть поспешит, я ждать тут целый день не намерен.

Хуан открыл дверь и крикнул в пустоту:

— Давай сюда сеньора! И побыстрее!

Он обернулся к Габриэле. Вид её был ужасный. Вся измазана кровью, в слезах, с растрёпанными волосами. Она продолжала лежать на полу, глаза безумно блуждали по комнате.

Хуан смотрел, как дон Рассио спешил к спальне, а следом, не поспешая, семенила её мать с платком, прижатым к глазам и носу.

— Сеньора, вам не стоит входить, — решительно преградил он путь несчастной довольно полной и бледной женщине. — Это не для вашего сердца.

Она попыталась сквозь слёзы что-то говорить, Хуан бесцеремонно закрыл дверь, слыша, как дон Рассио с ужасом в голосе, что-то говорит сестре.

— Ты сказала, что требуется от твоего брата,Габриэла? — спросил Хуан жёстко, бледный, немного сам растерянный и озлобленный до предела.

— Что вы сделали с сестрой, негодяй? — Рассио сделал движение броситься на Хуана, тот опередил его, хлёстко ударив шпагой по рёбрам, от чего лейтенанта флота перекосило.

— Расси, не трогай его! — голос Габриэлы взвился к потолку. — Тебе с ним не справиться. Ты не знаешь, на что он способен!

— Как вы могли так поступить с девушкой, подлец! А считаете себя дворянином! Пользуетесь тем, что я без оружия?

— Я буду к вашим услугам, но только после выполнения вами моих заданий!

Хуан слегка дрожал и никак не мог справиться с этим.

— Не обращай внимания на его слова, Расси! — опять закричала Габриэла. — Он убьёт тебя быстрее, чем ты сможешь сообразить, что произошло! И выполни все его поручения!

— Что за поручения, Габи? И кто он такой, что осмеливается напасть на благородного идальго в его собственном доме? Я требую объяснений!

— Извольте, сеньор, — с усмешкой ответил Хуан, посмотрел на девушку, на лице которой можно было заметить массу переживаний и чувств.

— Нет! Никаких объяснений, Расси! Видишь, что он сделал со мной? А тебя он просто прикончит, не моргнув глазом!

— Тогда, что я должен сделать, Габи? Это избавит нас и тебя от этого кошмара? — Рассио со страхом посмотрел на страшное лицо сестры.

Она не ответила, посмотрела заплаканными глазами на Хуана. Дон Рассио, ничего не понимая моргал глазами, его красивое лицо выражало крайнюю степень недоумения.

— Сеньор, — обратился Хуан к испанцу весьма учтиво, — ваша сестра засадила совершенно невинного человека в тюрьму. Я хочу, чтобы его освободили, и немедленно. В противном случае я устрою ей то, что она уже испытала. Поэтому вы тотчас едете в город и привозите этого человека сюда. И я сам исчезну из вашего дома и вообще…

Рассио вопросительно посмотрел на Габриэлу.

— Прошу тебя, Расси, не спрашивай ничего! Просто выполни его требование!

— Но мне хотелось бы знать, что всё это значит? — попытался протестовать молодой лейтенант, зло глядя на Хуана.

— Умоляю, Расси! Не тяни! Ты видишь, что он сделал со мной? Он легко может истребить всю нашу семью! Поспеши, прошу!

— Сеньор, я присоединяюсь к вашей сестре. Поспешите, у меня нет времени тут попусту разговаривать. Того человека зовут Лало Лопес, он метис, пеон, и он совершенно ни в чём не виноват. Да вы его знаете. Он бывал у вас по вопросу выкупа за вашу сестру. И прошу, поторопитесь!

— Выходит, вы тоже имеете к этому отношение, сеньор, как там вас…

— Неважно, дон Рассио. Главное, доставить сюда этого метиса Лало.

— Я подчиняюсь, но ничего не понимаю, — заявил подавленно лейтенант.

— И предупреждаю вас, сеньор. Не делайте ошибок, подобной вашей сестре. Иначе вся ваша семья будет уничтожена. И я не шучу, сами можете убедиться, — Хуан кивнул на Габриэлу. — Никаких стражников, никаких тайных альгвасилов. Я достаточно осторожен, чтобы успеть избавить вас и от семьи, и от вашей асиенды, дон Рассио. Вы поняли меня?

Дон Рассио немного помедлил, но всё же, идя на уступки сестре, ушёл в конюшню готовить лучшую лошадь.

— Габриэла, сиди здесь и не выходи никуда. Я пришлю служанку. И не вынуждай меня прибегать к резким мерам. Ты это должна теперь понять, что мне с тобой шутить не охота.

Он вышел в гостиную. Там его ожидала неприглядная картина. На полу, подплывая кровью лежали два огромных пса, из которых один ещё тихо скулил, раненый и дёргающийся в попытке уползти.

— Что тут произошло, Ар? — спросил Хуан, увидел лежащего на спине надсмотрщика Амбросио и кивнул на него и собак. — Его кобели?

— А чьи же. Хуан? — ответил за всех Ариас. — Спустил на нас этих страшилищ, да я едва отбился от них. Наши храбрые Сибилио и Пахо чуть в штаны не наложили от страха. Но пронесло. У Пахо только царапина.

— А что с Амбросио?

— Его ж собаки! Прибежал с мачете, помочь хотел своим питомцам. Пришлось уложить на пол. Что с ним делать?

— Есть тут подвал с крепкими дверями?

— А как же? Обязательно! Вино и мясо где-то надо хранить для господ.

— Запереть его там, но только отдельно от продуктов. Они нам самим пригодятся. Эй, Сибилио, пойди распорядись приготовить нам отменный ужин. Хотя сейчас время обеда. И проследи, чтобы ничего не подложили, а то можно закончить на виселице.

Негр явно стеснялся, но Ариас толкнул уже поднявшегося Амбросио в спину, крикнул грубо:

— А ну пошёл в подвал! И ключи пусть принесут! И живо, пока цел ещё!

Амбросио шёл уже со связанными сзади руками, понурив голову.

— Захвати лучшего вина, но не очень много! — крикнул Хуан вдогонку. — Пахо, я пойду повидаю сеньору и сеньора. Скоро вернусь, а вы тут ждите Ариаса и никого не пускайте в дом. И не выпускайте. Больше всего опасайтесь надсмотрщиков. Стреляйте в них без предупреждения, если приблизятся к дверям.

Негры были сильно напуганы, Хуан опасался, что надеяться на них будет трудно. Но других людей не было.

В спальне дон Рожерио, или, как называла его донья Корнелия дон Рисио, лежал на кровати, обложений подушками. Он почти не мог двинуть ни рукой, ни ногой, но возвращение любимой дочери, видимо, придало ему сил. Он пытливо встретил Хуана тусклыми уже глазами, посмотрел косо на жену, сидящую рядом с постоянным платком у носа и глаз.

— Вы ещё живы, дон Рожерио? — спросил Хуан, шагнув к самому ложу. — Буэнос тардис! Я пришёл узнать, как вы себя чувствуете, чтобы доложить некоей сеньоре, весьма вами интересующейся.

Волнение отразилось на лице дона Рожерио. Он хотел что-то сказать, язык его не послушался, а сеньора тихо, с дрожью в голосе, сказала:

— Он опять потерял речь, сеньор. Что вы хотите ему сказать, сеньор?

— Прежде всего, я хотел бы спросить сеньора, знает ли он про свою внучку, живущую совсем рядом?

Хуан напряжённо смотрел в лицо старика. Оно тут же изменилось, он замычал, силясь сказать слово. А сеньора с изумлением смотрела на странного сеньора, осмелившегося так нагло вторгнуться в их дом.

— Что вы хотите этим сказать, молодой человек? — испугалась сеньора. — И что вас связывает с нашей дочерью? Чего вы хотите от неё?

— Пока пусть вас не волнует ваша дочь, сеньора. Я спросил дона Рожерио о внучке и хотел бы получить вразумительный ответ. Вы знаете про свою внучку, дон Рожерио, или вас лучше называть дон Рисио?

— Вы пугаете сеньора, — вскрикнула женщина. — Оставьте его в покое! Разве вы не видите, что он болен и не может вам ответить?

— Он обязательно должен ответить согласием или отрицанием, сеньора. Веками, например. Если согласен, то пусть закроет веки и наоборот, сеньора.

— Рожерио, что он говорит? Что за глупое упоминание о внучке? Что это такое? Он говорит правду, Рожерио?

Рожерио широко раскрытыми глазами смотрел на двух людей, пытавшихся добиться у него ответа. Лицо было бледное, неподвижное, но глаза были подвижны, взволнованы.

— Сеньор, прошу вас, больше не надо волновать мужа. — Сеньора молитвенно сложила руки, воздев глаза к потолку.

— Всё ж я, сеньора, должен сказать дону Рожерио, что внучка его влачит жалкое существование и тоже не знает о существовании деда. Тем более такого, — Хуан пренебрежительно усмехнулся.

Сеньора осуждающе посмотрела на Хуана, вздохнула, мелко перекрестилась.

— Вы не справедливы к мужу, молодой человек. Он благородный идальго древнего рода грандов Испании.

— Лучше спросите, кто его отец, сеньора, — Хуан злорадно скривил губы. — Матушка хоть и не благородных кровей, но вполне богобоязненная и честная женщина, а вот батюшка настоящий каторжник! Так что не советую кичиться своим благородством, сеньора. Ваш муж сын преступника, каторжника и ничего благородного в нём нет!

— Вы нечестивец, обманщик и злодей! И я требую, чтобы вы покинули мой дом! Иначе я позову сына! Он доблестный офицер королевского флота! Убирайтесь немедленно, низкий человек!

Сеньора хотела вскочить, но резко побледнела, качнулась и рухнула на постель Рожерио, слегка вскрикнув.

Хуану стало не по себе. Он посмотрел на сеньору, пощупал пульс — он тихо, едва ощутимо, бился.

Дон Рожерио, вращая глазами, шипел, кряхтел, силясь сказать слово, но ничего не получалось. А Хуан поспешил выйти, позвал служанку.

— Сеньоре плохо! — бросил он, кивнул на женщину и ушёл перекусить, ощущая неприятное щемление в груди.

Он оглядел гостиную, плотно закрыл дверь, пошёл проверить другую. Служанки шарахались от него, выкатив и так большие глаза. Вспомнил про Габи, повернул к её комнате. Без стука распахнул дверь.

В комнате стояла служанка, уже закончившая обмывать сеньориту. Та зло, с отчётливым испугом вскинула глаза на Хуана.

— Выйди! — коротко бросил он служанке. Проводил её глазами до двери. — Как дела, красавица? — спросил он с издёвкой. Хуан внимательно оглядел её лицо. Кровь уже не сочилась, но два пореза краснели, смазанные бальзамом индейцев из смолы копайского дерева.

— Свинья! — прошипела девушка злобно. — Чего ты хочешь?

— С тобой не соскучишься, Габи! — Хуан усмехнулся, оглядывая её новую сорочку розового шелка с брюссельскими кружевами. — Хочешь вернуться в долину, сбросить этот роскошный наряд? Это легко устроить, дорогая моя Габи.

Глаза её забегали в страхе, лицо побледнело. Она явно перепугалась. Быстро изменила настроение, даже попыталась улыбнуться, что ей плохо удалось.

— Ты этого не сделаешь! И тебе не избежать возмездия!

— Ты забыла сказать «сеньор», — Хуан сузил глаза, сделал шаг, словно намеревался её ударить.

— Не тронь! — взвизгнула она в ужасе, прикрывая лицо рукой.

— Хорошо, моя дорогая. Ты не предупредила братца о возмещении убытков за потерю времени и предательство? У тебя должны быть тут украшения, ведь ты благородная сеньорита. Где они?

Она молчала. Однако Хуан ещё сделал один шаг. Габриэла тут же указала на красивую шкатулку, инкрустированную яшмой и гранатами.

— Посмотрим, что у тебя там имеется, — шагнул Хуан к столику с зеркалом.

Он впервые за столько месяцев посмотрел на себя. Узнать не мог. На него смотрели колючие карие глаза под насупленными бровями. Твёрдый подбородок скрыт рыжеватой бородой с усами, довольно неопрятными. Сухое лицо выглядело сурово, а в глазах поблёскивал жестокий огонёк. Он себе не понравился и подумал, что необходимо хорошенько постричься, побриться и привести себя в порядок.

— Сколько твои побрякушки могут стоить, сеньорита? — отвернулся он от зеркала и заглянув в шкатулку.

— Я не знаю. Меня такое не интересует, — бросила девушка зло.

— Ты не забыла, что твоя свобода стоит тысячу золотых?

— Вряд ли ты их получишь. У Рассио их нет.

— Найдёт, когда я заберу тебя в долину, — попугал её Хуан.

— За что ты так, подон… — Она осеклась, заметив его твёрдый взгляд.

— Ты дерзишь, девочка, не понимая, наверное, что тебя ждёт за это, — Хуан говорил негромко, внимательно глядел в испуганные, полные слёз глаза. В них постепенно что-то изменялось. Бледные губы приоткрылись в соблазнительную полуулыбку. Он уже узнал её. Хотел ругнуться, но вдруг волна страсти медленно заполнила его нутро.

Он задышал шумно, в ответ получил такой же отзыв и непроизвольное движение Габриэлы. Хуан тоже непроизвольно шагнул к ней. Ненависть, страсть и ещё неизвестно какое чувство заполнили его.

Грубо повалил Габриэлу на свежие простыни, пахнущие негой, ласками, желанием плотских утех. Она молча подалась навстречу, сильно сжала его своими горячими тонкими руками, губы её жадно искали его рот.

Они забились в экстазе страстного желания. Не видели, как дверь в спальню приоткрылась, и любопытные глаза негритянки впились в эту эротическую картину, наблюдая с вожделением, как любят белые люди.

— Ты изнасиловал меня, свинья! — отвалила она Хуана, тяжело дыша, отодвигаясь подальше на широкой постели.

Он нагло усмехнулся, но ответил незлобиво:

— Ты опять меня соблазнила, стерва! И как это тебе удаётся? Ты довольна, моя кошечка? — его рука легла на ещё плоский живот.

— Убери свою грязную руку, бандит, жулик! — голос звучал неподдельно зло.

Хуан усмехнулся, оглядел её фигуру, проговорил участливо:

— Ты ещё хорошо выглядишь, дорогая. Как ты готовишься к материнству?

Её глаза сверкнули злобой, но она не ответила. Только быстро запахнула сорочку, опустив её на голое тело. Резко встала, вильнув шёлковыми волнами сорочки.

— Убирайся отсюда, дьявольское наваждение, грабитель проклятый!

Хуан покорно поднялся, поправил свою одежду. Потом его лицо затвердело.

— Габриэла, игра окончилась. Не забывай, что это, — он указал на постель, — ничего не значит для тебя. Я этого не хотел, но… — Он помолчал, потом закончил решительно: Я даже сожалею о случившемся. Хотя признаюсь, было отлично… как всегда.

— Уходи!

Габриэла отвернулась, подошла к окну, раздвинула тяжёлые портьеры. Она заметила метнувшиеся фигуры негритянок, явно глядящих на её окна. Необыкновенная ярость обрушилась на неё. Поняла, что им известно, чем она тут занимается с молодым страшным разбойником.

Отскочила от окна так резко, что Хуан спросил с усмешкой:

— Что такое? Что тебя так испугало?

— Там, там… Негритянки! Они всё знают! Я их прибью!

— Ты надеялась, что никто ничего не заметил? Не надейся, Габриэла. Слуги всегда всё знают про своих господ. И брось лелеять свою злобу и жестокость. Она тебя не доведёт до добра. Уже однажды ты получила урок, да видно ты ничего не вынесла из этого.

— Не говори глупостей, разбойник, похититель людей!

— Сиди тихо, а не то опять получишь нечто, не очень приятное, — и он указал на порезанное лицо. — Ты теперь стала красивей, Габи!

— Пошёл вон, подонок! Убирайся из моей комнаты!

— Пока, Габи! — Ответил Хуан, потрогал тяжесть в кармане, и вышел тихо, осторожно прикрыв дверь.

Рабыня метнулась от двери, а Хуан добродушно улыбнулся, довольный тем, как развиваются события. Рабыня обернулась, удивлённо со страхом уставилась на Хуана, а тот весело улыбнулся, подмигнул и сказал добродушно:

— Принеси нам, красавица, хороший обед в гостиную. Что с сеньорой?

— Плохо, сеньор, — потупилась негритянка. — Позволите идти?

Хуан махнул рукой, отсылая служанку и давая понять, что не сердится.

В гостиной все его друзья собрались за обильным обедом с отличным вином и яствами, о которых никто из них никогда не мог и мечтать.

— Подходит время проследить, не идут ли сюда стражники, — проговорил Хуан, проглотив очередной кусок сдобренного перцем мяса.

— Хочешь послать стеречь дорогу? — спросил Ариас.

— Непременно. Вот только не могу решить, кого послать. Эти, — он кивнул на негров, — ещё не освободились от рабской жизни и всего боятся. Придётся ехать тебе, Ар. Если что будет опасного, тотчас подай сигнал.

— Интересно, как? Стрельнуть из мушкета? Они тотчас схватят меня, а у вас меньше будет шансов уйти невредимыми.

Хуан задумался. Дело принимало опасный оборот. Сил у него было так мало, что рассчитывать на победу даже при внезапности нападения, было невозможно. И он решился.

— Берём сеньориту в заложники, — решительно заявил он. — Укроемся неподалёку, и посмотрим, что тут будет происходить. Вернуться всегда можно.

Налётчики сытно пообедали, выпили по хорошей кружке вина, которого никогда не пробовали, поднялись.

— Берём мулов, можно поменять их на коней из конюшни, — приказал Хуан. — Я пойду приготовлю сеньориту. Это будет трудно, но необходимо. Идите.

В спальне Габриэлы он увидел служанку, принесшую сеньорите еду.

Габриэла отослала негритянку из спальни, спросила недобро:

— Ты уже раздобыл папины пистолеты? Настоящий грабитель с большой дороги! Вот до чего докатился, Хуан!

— Беру пример с твоих предков, Габи. Кого ты можешь назвать, кто своим трудом добыл состояния? Не думаю, что сможешь вспомнить хоть одно имя, моя дорогая, — Хуан хмуро усмехнулся.

— Ты чего пришёл? Я ведь выгнала тебя! Уходи!

— Ты закончи обед, Габриэла. У меня к тебе важное дело, но сначала закончи обед. Это тебе пригодится.

— Что ты задумал, бандит? — Она испугалась, побледнела.

— Мы должны обезопасить себя. Поэтому уедем отсюда до появления твоего брата. Если он не привёл никого из стражников, мы вернёмся. В противном случае мы едем в долину.

Габриэла поникла. Бледная, испуганная, растерянная, она не нашлась с ответом и продолжала сидеть на постели, устремив взгляд вниз.

— Время не ждёт, Габриэла. Оденься для верховой езды. Мы, может быть, скоро вернёмся. Но на всякий случай надо хорошо одеться. И напиши брату записку. Потребуй отослать стражников, если они прибыли с ним, опиши, что тебе грозит.

— Боже! Неужели опять рабство? Смилуйся, Боже! Я обещаю больше ничего не делать из того, что противоречит твоим заповедям, Господи! — Она молитвенно сложила ладони, повернула голову к образу Девы Непорочной, стала на колени, продолжала ещё долго молиться.

Хуан нетерпеливо ожидал окончания священнодействия.

— Хватит, Габриэла! Мы торопимся! Пора. Захвати немного вещей и одевайся попроще. Это совет. И садись за письмо. Через полчаса я зайду за тобой. Поспеши, времени мало.

Он вышел с уже плохим настроением.

В доме забрали всё оружие, припасы к нему, всех животных, что находились в конюшне. Двух мулов нагрузили мешками с продовольствием и посудой.

— Глядите, чтобы надсмотрщики не появились неожиданно, ребята, — постоянно напоминал Хуан. — Оружие держите наготове и заряженным. Его у нас теперь много.

— Куда поедем, Хуан? — спросил Ариас.

Хуан оглянулся. Поблизости стояли негр-конюх и служанка.

— На север! — Хуан махнул туда рукой. — Там в горах легче укрыться.

Мельком взглянул на негров. Те все слышали, Хуан внутренне улыбнулся.

Он послал Ариаса к Габриэле.

— Не церемонься, Ар. Тащи её быстрее. Время подходит, а нам ещё надо хотя бы миль пять отъехать, пока не начнутся настоящие предгорья.

Лошади и мулы были готовы в дорогу. Габриэла подавленная, испуганная, в наряде для верховой езды и с узлом в руках, вышла во двор, опустив голову, не смея взглянуть на окружающий мир родного двора.

Хуан помог девушке сесть в седло. Сам восседал на лучшем коне, что оказался в конюшне. Ариас сидел на другом коне, остальные на мулах.

— Трогаем! — махнул рукой Хуан. — Не отставать! Сеньорита, ехать вам третьей, за Пахо. Ар, ты замыкаешь! Поехали!

Крохотный караваи ушел по тропе, ведущей на север.

Животные трусили размашистой рысью. Через полчаса Хуан свернул на тропу, идущую в западном направлении.

— Что ты задумал? — крикнул Ариас сзади.

— Помалкивай, Ар! — повернулся Хуан в седле. — Едем куда надо! Поспешите!

Тропа скоро ушла дальше на запад, Хуан свернул на просеку, ведущую на юг. Потом, когда и эта просека окончилась, караван медленно стал пробираться без дороги, ломясь через редкий кустарник и заросли кактусов. Часто сходили с сёдел и тащили животных в поводу.

— Отдохнём! — остановился Хуан на краю крохотной полянки. — Я пройду разведаю местность. Ждите меня тихо. Сеньорита, вы точно определили сигнал брата о безопасности?

— Да, — устало и коротко ответила Габриэла.

Хуан долго пробирался сквозь кустарник и редколесье, пока не вышел на опушку. Дальше простиралось поле сахарного тростника.

Он пожалел, что не взял себе мула. Пот промочил его одежду, хотелось пить, но он должен торопиться. Внимательно оглядел поле. Рабов не было видно. Вышел к краю плантации и зашагал в направлении, где, как он полагал, должна проходить дорога от города.

Через полчаса он вышел к этой дороге. Она была пуста. Следов копыт видно не было. Значит, решил Хуан, дон Рассио ещё не проходил.

Он устроился в густой тени низкого дерева, не сбросившего листву, окружённого полуголыми кустами. До дороги было не более ста шагов и всё, что по ней могло двигаться, он должен был услышать.

Пришлось прождать больше часа, как он полагал. И только сейчас послышались приглушенные звуки шагающих скорым шагом животных. Голосов слышно не было.

Хуан поспешил к дороге. Он успел только увидеть мелькающие силуэты двух всадников, но со спины он не узнал их. Хотелось окликнуть, но успел спохватиться. Опасность ещё не миновала. Сзади могут двигаться стражники. И парень отошёл дальше, к своему убежищу.

Прошёл ещё час. По дороге прокатила лишь одна двуколка, запряжённая ослом да мул, нагруженный мешками и корзинами, пропылил в направлении к городу.

Хуан пошёл к усадьбе. Она находилась в четверти мили, и он скоро вышел к ней, скрываясь в кустах. Оглядел дом внимательным взором. На верёвке, что протянулась на заднем дворе, висело покрывало, определённое, как знак безопасности.

— Ну слава Богу! — С облегчением вздохнул Хуан. — Можно спешить к своим.

Он скорым шагом пошёл назад, всё же внимательно прислушиваясь к звукам впереди. Дорога безмолвствовала.

— Всё в порядке, ребята! Можно выходить к усадьбе. Опасности нет. — Хуан устало влез в седло, махнул рукой и караван пустился скорым шагом через редколесье.

— Лало приехал? — спросил Ариас, подъехал к Хуану, пытаясь заглянуть ему в глаза.

— Я видел их, но в спину. Скорей всего, что это они. И знак висит. Поторопимся. Скоро и день кончится. Нас на берегу уже заждались.

— Сеньориту отпустишь? — Хуан заметил нездоровый интерес Ариаса и насторожился. Спросил без интонаций:

— На чёрта она нам сдалась! Пусть заплатит отступного за Лало и живёт!

— Это хорошо, — обрадовался мулат. — Будут ли деньги теперь, когда мы выкуп уже получили?

— Не тысячи же мы потребуем! А малую толику братец найдёт. Ты не говорил сеньорите про мать?

— Ты ж просил этого не делать, Хуан.

Они въехали на двор усадьбы с оружием наготове, выслав вперёд Пахо.

Дон Рассио вышел на крыльцо. Он был при шпаге, Хуан тут же тронул пистолет за поясом.

— Где вы пропадали столько времени? — зло спросил он, пытливо глядя на сестру. — У тебя всё в порядке, Габи?

— Господи! Неужели я дома? Расси, я вся измочалена переживаниями и страхами. Эти бандиты чуть с ума меня не свели! Помоги мне сойти с седла.

Хуан и его люди спрыгнули на землю. Вечерело, тени удлинились, зной стихал, москиты наступали.

— Вы выполнили мои условия, дон Рассио, — молвил Хуан, подходя. — Ваша сестра свободна, но где же Лало?

Лало вышел на крыльцо. Он выглядел плохо. Избитый, в разорванной одежде, с синяком под глазом и ссадиной на скуле, он был всё же спокоен.

— Ты в порядке, Лало? Тебя сильно били?

— Было, сеньор. Да уже всё прошло.

— Дон Рассио, — повернулся Хуан к молодому сеньору. — Вам придётся заплатить за надругательство над невинным человеком. Извольте принести пятьсот золотых монеток, и мы уедем. И не заставляйте меня повторять, дон Рассио!

— А что вы сделали с моей сестрой, вы этого не учитываете?

— Была сама повинна в этом, дон Рассио, но я больше не могу ждать. — Он с угрозой положил руку на рукоять пистолета. — Поторопитесь, прошу.

— Вы недостойный человек! Я готов защищать свою и сестры честь, как настоящий мужчина и дворянин!

— Вы на этом настаиваете? — спросил тихо Хуан, а Габриэла крикнула:

— Успокойся, Расси! Ты с ним не сладишь! Лучше заплати ему всё, и он оставит нас в покое! Прошу тебя!

— Нет, Габи! Пусть докажет, что он достойный человек и мужчина! Ты ещё не знаешь, что он сделал с мамой!

— Я ничего не знаю, Расси! Что с нею? Я побегу к ней!

— Сударь, я готов! — Рассио повернулся к Хуану, неторопливо вытащил из ножен шпагу и спустился с крыльца.

— Извольте, сеньор, — сдерживая волнение, ответил Хуан.

Он отдал два пистолета Ариасу, выхватил шпагу, стал в позицию, устремив прищуренные глаза на противника.

Они не приветствовали друг друга. Их клинки звякнули, сделали два-три выпада с обеих сторон. Хуан понял, что хоть дон Рассио и фехтует хорошо, но до его уровня тому далеко.

Двор постепенно наполнился любопытными неграми, мулатами, которые с затаённым любопытством наблюдали за поединком.

Дон Рассио скоро понял, что он уступает в технике фехтования. В руке у него появился кинжал.

— Вы хотите с кинжалом, дон Рассио? — спросил Хуан, стараясь сохранять хладнокровие. — Позвольте и мне им воспользоваться.

Хуан резко отбил клинок Рассио, снизу ударил. Рука Рассио окрасилась в красный цвет. По двору пронёсся лёгкий вскрик и шёпот.

Рассио быстро оправился, внимания на пустяк не обратил и сделал быстрый выпад. Хуан отклонил слегка клинок, повернулся и оказался перед противником, лицо к лицу. Кинжал упёрся в грудь, но Хуан его не вонзил. Лишь слегка погрузил его на дюйм в мышцу груди.

Отскочив, Хуан застыл в ожидании нападения. Рана его вдруг заболела. И он пожалел, что не прикончил дона Рассио.

А тот бросил сильное молодое тело вперёд, намереваясь закончить поединок одним ударом. Его клинок пропорол сорочку Хуана, слегка оцарапав кожу.

Хуан отскочил, отбил очередной выпад, боль в ране усилилась. Он сделал два больших шага назад. Никто не заметил, как его кинжал мелькнул в воздухе. Только дон Рассио слегка согнулся, опустил руку со шпагой и уставился на рукоятку кинжала, торчащего из правого плеча, снизу от ключицы.

— Надеюсь, дон Рассио, вы больше не будете настаивать на продолжении? Я, как победитель, требую вознаграждения. Эй, помогите сеньору! Но сначала позвольте забрать свой кинжал! — Хуан резко выдернул клинок из раны.

Дон Рассио вскрикнул, ноги его подкосились, и он повис на руках рабов.

— Отнесите сеньора в спальню и помогите ему, — распорядился Хуан. Потом наклонился к нему. — Я всё же жду денег, сеньор. Мои люди мне не простят отказа от них. Где я могу их получить?

— Будь вы прокляты, негодяй! — Голос дона Рассио звучал болезненно, но с каждой секундой креп. — Вы получите свои серебряники! Идите за мной!

— Расси, что с тобой?! Ты ранен? Я же просила тебя не связываться с этим ублюдком! Что теперь мы будем делать? Мама больна, ты ранен, отец недвижим! Боже, за что ты так караешь нас? Обещаю, я пожертвую на церковь Христову много денег! Только помоги, дай надежду!

— Сеньорита, лучше помогите мне побыстрее уехать. Уже солнце садится, — Хуан отстранил её от брата, который пытался идти сам, хоть и с помощью негров. — Сеньор, поторопитесь, не вынуждайте мне самому забрать то, что принадлежит мне по праву победителя!

Ярость исказила бледное лицо дона Рассио. Он скрипнул зубами, тяжело опёрся на плечи рабов, и они все вместе оказались в гостиной. Он повернулся к Габриэле, проговорил тихо, но зло: — Габи, открои мою шкатулку. Там лежат деньги, принеси всё.

Габриэла метнули на Хуана отчаянно злой взгляд, фыркнула, повернулась и быстро прошла в дверь.

Рабы усадили дона Рассио на софу, негритянки принялись обтирать и промывать раны. Лейтенант морщился, кряхтел, но изо всех сил стремился достойно выдержать процедуру лечения.

Вернулась Габриэла с мешочком, где позвякивали монетки.

— Вот, возьми, бандит проклятый! Я не знаю, сколько там, но больше всё равно нет. И проваливай, ничтожество!

— До скорого, моя чертовка! — улыбнулся Хуан, демонстративно облапил девушку, получил пощёчину, но не возмутился, лишь потёр щёку. Ещё раз шлёпнул её по соблазнительной ягодице и поспешил во двор.

Ариас нетерпеливо топтался у крыльца.

— Едем! — Хуан оглядел двор. В дальнем его конце заметил троих надсмотрщиков, теребивших в руках мачете и бичи. — Нас уже готовы поприветствовать, ребята. Не будем их принуждать к этому. Всех животных берём с собой! Вперёд!

Караван неторопливым галопом устремился по дороге на восток, к городу.

— Скоро поворот на юг, — молвил Хуан. — Город мы обойдём стороной. Нас там могут перехватить.

Караван скрылся на тропе, уводящей кавалькаду к берегу. Потом они вновь удалились от города, вышли к морю у селения Кампо-Секо.

— Здесь переночуем, — распорядился Хуан. — Сибилио, ты должен немедленно ехать в приморский посёлок, где ждёт нас баркас. Пусть к утру он будет в этом селении. Это самое надёжное убежище для нас.

Они устроились у одного метиса, что находился на окраине селения. Его дом выглядел довольно зажиточным и приняли их вполне радушно. Хуан тут же заплатил целый золотой па всех своих людей.

Пока негры устраивали в сарае постели на мягком душистом сене, Хуан с Лало пошли прогуляться.

— Лало, завтра мы должны с тобой оформить бумаги и ты станешь арендатором. Потом я поеду к твоему хозяину и выкуплю тебя. Будешь хозяйничать до моего возвращения.

— А когда вы собираетесь вернуться, сеньор?

— Такое может знать только Господь, сеньор Лало! — усмехнулся Хуан. — Ты не думал, что вскоре тебя могут так называть? Чудно, да? Привыкай! И ещё, тут несколько сот дукатов — это тебе на хозяйство. Когда-нибудь ты их сможешь отдать. Если я не вернусь вовсе, то долина останется тебе.

— Сеньор, за что такое мне? Я ничем не могу вас отблагодарить, сеньор!

— Не тревожься об этом, Лало. Главное — освободить тебя от твоего хозяина, остальное приложится. Только постарайся сохранить эти деньги. Подумай хорошенько об этом. Пошли спать и ужинать бы не помешало перед сном.

Баркас ждал наших разбойников до того, как они проснулись.

— Ждите меня с Лало здесь, — распорядился Хуан. — Нам необходимо закончить дела в городе. Постараюсь закончить их поскорей.

Они поехали в город на мулах, оставив лошадей и всё остальное хозяину для присмотра. Ариас должен был тут же приступить к обучению негров морскому делу.

В городе Хуан пришёл в магистратуру. Чиновник по делам земельных угодий, выслушав Хуана и получив пару золотых, заметил недовольно:

— Вы, сеньор де Варес, должны были ещё давно появиться здесь. Но ладно, идите, я постараюсь побыстрее оформить ваши бумаги. Этот сеньор претендует на аренду ваших земель? — он указал на Лало. — Его имя и фамилия?

Хуан назвал и чиновник удалился.

Но прошло больше часа, прежде, чем чиновник появился вновь с несколькими листами плотной бумаги. Он заявил:

— Шесть реалов за бумаги, дон Хуан. Вы, надеюсь, не очень заждались?

Хуан положил чиновнику золотой.

— Остальное возьмите себе, сеньор, — заявил Хуан. Потом добавил многозначительно: И прошу помочь моему арендатору в его возможных затруднениях, сеньор рехидор. А за будущие труды вам небольшая плата — и он положил в руку чиновника ещё два золотых дуката.

Глава 25

Копившееся недовольство Ариаса всё же вылилось в выяснение отношений. Мулат так переживал за свою долю в золоте, что его вывернуло наизнанку, когда он узнал, что получил Лало.

— Никчёмный метис получил больше, чем любой из нас! — В голосе Ариаса слышалось такое недовольство, что Хуан сильно задумался.

— Ты спешишь получить свою долю, Ар? — мирно спросил Хуан.

— А почему бы и нет? А ты всё тянешь!

— Я тяну потому что не вижу, куда ты её денешь сейчас. Скажи, и я тотчас тебе всё выложу. И мне не очень понятно, что тебя беспокоит? Лало? У него есть возможность управиться с долиной. А что мы? Мы уйдём на Монтсеррат. Возможно, вовсе сюда не вернёмся.

Ариас молчал, явно не соглашаясь с доводами друга.

Они находились в гавани, почти на внешнем рейде и берег темнел в трёх четвертях миди севернее.

— Ар, скажи мне прямо, — опять заговорил Хуан, — что ты задумал? Мне кажется, что тебя что-то тяготит. Мы смогли бы договориться.

После недолгого колебания, Ариас ответил:

— Ты занят только своими делами, Хуан! А я тоже хочу иметь свои интересы. И мне нужны деньги для этого.

— Хочешь отделиться, Ар? — спросил Хуан с чувством некоторой обиды.

— Как сказать. Посмотрю, сколько ты выделишь мне на мою долю.

Хуан долго раздумывал, сопоставлял, прикидывал. Выходило, что Ариаса не устраивает Хуан в роли вожака, капитана и вершителя всего.

Этот вывод сильно обеспокоил юношу. Было жаль, что такой друг и не понимает его. Что-то пробежало между ними. И это что-то ускользало от Хуана, как он не пытался додуматься.

— Мне жаль, что ты так думаешь, Ар, — с грустью заметил Хуан. — Но насильно мил не будешь. Тебе нужны деньги? Сегодня же можно их тебе вручить. Я поеду с тобой к тайнику, и мы разделим их. Согласен?

Ариас кивнул. Хуан остро ощутил его недовольный кивок, больше не стал ничего выяснять. В душе рос ком отчуждённости, обиды и грусти. Внутри что-то ворочалось неприятное, ощущение пустоты и неудовлетворённости. Говорить больше не хотелось.

Ближе к вечеру Хуан с Ариасом на лодке пристали к пристани. В молчании пошли искать мулов, чтобы не тащиться пешком, хотя это было совсем не так далеко. Уже в тихих прозрачных сумерках, они сошли с животных под недоумённые взгляды негра Кумбо.

— Нам необходимы деньги, Кумбо, — вместо приветствия молвил Хуан. — Дай нам лопату, друг. Как дела у сеньоры? Ты давно её видел?

— С тех самых пор о ней ничего не знаю, сеньор. Волнуюсь. Вы не навестите её? Очень хочется узнать о Мире, дон Хуан.

— Я подумаю, как это сделать, Кумбо. Мне самому охота повидать их.

— Спасибо, сеньор! Я буду молиться за вас!

Друзья молча прошли к тайнику. Фонарь едва выхватывал из темноты небольшой клочок земли. Хуан неторопливо стал снимать сначала пласт дёрна с хилыми побуревшими от сухости стеблями травы, потом углубился дальше.

Ариас с напряжением следил за работой. Потом не выдержал, спросил:

— Ты так доверяешь этому негру?

— А почему я не должен доверять ему, Ар? Он уже доказал свою честность и преданность.

— Что-то ты слишком глубоко копаешь.

— Скоро докопаюсь, Ар. Вот, уже близко.

Вскоре он отбросил лопату, вылез из ямки, бросил Ариасу устало, утирая с лица обильный пот:

— Вытаскивай сам, Ар. Я устал. И осторожнее. Мешок может лопнуть от лежания в земле.

Ариас с готовностью осторожно ступил в ямку, поднатужился и выдернул тяжёлый кожаный мешок.

— Чёрт, тяжёлый! Сколько же там, Хуан?

— Точно не знаю, — сухо ответил Хуан. — Считать будем? Или так, на глаз отмерим?

Ариас думал недолго. Он что-то в уме прикинул, молвил неуверенно:

— Да со счётом у меня дела не так хороши, Хуан. Сколько ты мне думаешь отвалить?

— Полагаю, что треть тебя должна устроить.

Мулат неопределённо пожал плечами. Хуан наблюдал за ним, понять его он не смог, но молчание принял за знак согласия. Только спросил:

— Здесь или понесём к негру в хижину?

— Тащить такую тяжесть? Лучше здесь! Я расстелю попону. Захватил.

Хуан развязал мешок. Он был жёстким, грубым. Пошире раскрыл его, запустил руку в глубину. Ощутил холод монет.

Он черпал пригоршнями монеты, горка на попоне росла. Мулат напряжённо следил за работой Хуана, а тот прикидывал глазами, сколько ещё нужно добавить. Потом приподнял мешок, посмотрел, проговорив устало:

— Вроде всё! Достаточно? — И повернул голову к Ариасу.

Ему ответило молчание, которое можно было расценивать как угодно. И у Хуана опять мелькнуло в голове: «Ариас наверняка что-то может задумать. Это молчание загадочно и неопределённо. Стоит быть поосторожнее с ним!»

После этого Хуан старался не оставаться к другу спиной.

— Ты уходи, Ар, а я зарою остаток опять в тайник. Меня можешь не ждать. Я, возможно, уеду к сеньоре. До скорого, Ар!

Мулат кивал, голос его, по-видимому не слушался хозяина. Волнение обуревало его, Хуан это чувствовал и ждал, когда тот удалится.

Наконец справился с волнением, молвил с хрипотцой в голосе, подхватив связанную попону:

— Пока, Хуан! Я пойду. Ты утром вернёшься?

— Да, конечно! Что мне долго быть в той хижине? До скорого, Ар!

Мулат удалился, быстро растаяв в темноте ночи, осторожно ступая по жухлой траве.

А Хуан ещё долго сидел в раздумье, пока шаги не отвлекли его от дум.

— Дон Хуан! Где вы? Ага, фонарь горит. Я уж думал, что произошло что-то, простите. Вам помочь, сеньор?

— Нет, что ты, Кумбо. Вот сижу, думаю, как быть дальше. Вот возьми себе несколько монет на жизнь, — юноша протянул негру руку.

— Зачем мне, сеньор? У меня всё есть. Лучше Мире их отдайте. Ока купит себе что-нибудь для души. Сеньора держит её в строгости, а девчонке так хочется побрякушек и ярких платьев! Отдайте ей, дон Хуан. Она будет очень рада и благодарна вам. Вы ведь едете туда?

— Да, Кумбо. Вот зарою свою часть и поеду. Ты иди спать. Уже поздно, наверное. Я тут сам управлюсь.

Негр ушёл, а Хуан с фонарём в руке пошёл искать новое место для клада.

Он не поехал к сеньоре. Было поздно, пришлось дожидаться утра.

Сеньора Корнелия встретила Хуана особенно приветливо. А Мира прыгала вокруг повизгивала, словно восторженный щенок.

— Хуанито, что так долго не показывался? Я уже и ждать перестала!

— Эсмеральда! — грозно прикрикнула старуха. — Отстань от молодого человека. Он приехал по делу, а не развлекаться. Угомонись!

— Ну что вы, донья Корнелия! — Вмешался Хуан немного смущённый столь бурным изъявлением радости этой шумной девчонки. — Вам привет от Кумбо. Он сильно переживает за вас, дамы!

— С чего бы это? Мы ведь часто и не видимся. Всего несколько раз в год. Шкандыбает ещё?

— Работает, сеньора. Вот просил передать сеньорите на подарки ко дню рождения, — и Хуан протянул Мире несколько дукатов, блеснувшим в этой хибаре совсем неприлично.

— Хуан, вы делаете плохо, — строго молвила старая сеньора. — К тому же у Кумбо нет таких денег. Это наверняка ваши. И мне это не нравится!

— Бабушка! Что ты говоришь? Хуан не обманет меня, правда, Хуанито?

— Эсмеральда! Как ты обращаешься с доном Хуаном? Безобразие! Где ты научилась такому обращению? На улице?

— Бабуля, но мы с… доном Хуаном лучшие друзья! Правда сеньор? — её тёмные таинственные глаза хитро блеснули в сторону юноши.

— Какие друзья? Ты с ума сошла, Мира! Сейчас же прекрати нести чушь.

— Донья Корнелия, не ругайте внучку, прошу вас! — Хуан смущался всё больше, но успел заметить, что гнев сеньоры не настоящий. — Мы действительно с Мирой друзья. И это нам вполне нравится. Верно, Мира?

Девочка запрыгала, радостно смеялась, а сеньора продолжала ворчать, но в этот раз поспокойнее. Потом отстранила девчонку в сторону, проговорив, обращаясь к Хуану:

— Что нового, Хуан, можешь поведать старухе? Чем обрадуешь?

Он посмотрел на Миру с определённым значением. Донья Корнелия строго шлёпнула девочку по затылку, сказала решительно:

— Ступай на улицу, негодница! Да смотри не впитывай всяких гадостей!

Мира стрельнула глазами на Хуана, усмехнулась и стремительно выскочила в дверь. Её босые пятки мелькнули по дорожке.

— Вот балаболка! — ругнулась сеньора. — Сладу с нею нет! Ты с ней построже, прошу тебя! Не позволяй ей распускать языка.

Хуан улыбнулся, понимая, что старуха просто так ворчит, от долгого одиночества. И, углядев вопрос в её глазах, рассказал про последние события, происшедшие в усадьбе дона Рожерио.

— Очень хорошо, мой мальчик, очень! И как это ты смог так жестоко обойтись с его дочерью? Ведь у вас была такая бурная связь.

Хуан удивлённо бросил взгляд на старуху. Он никогда даже не заикался об этом. А старуха тем временем продолжила развивать эту мысль:

— Я даже не была уверена, что ты сможешь выполнить всё то, что мы задумали. А ты даже сделал большее, мой дорогой мальчик! Я довольна. Но вот с сеньорой, я не хотела бы ей худого, Хуан. Да и дон Рассио не так плох. Но он сам хотел этого, верно я говорю, Хуан?

— Именно так, донья Корнелия. И я, и сеньорита умоляли его не принимать столь решительных действий. Но он посчитал своим долгом постоять за честь сестры… и своей, конечно. Ведь лейтенант, хоть и в отставке.

— Как же у тебя так хорошо получилось с ним, мальчик. Ты такой худой, и, думаю, не так уж и силён. А дон Рассио красив, статен, силён и намного выше тебя! Ты просто молодец, Хуанито!

— Простите, сеньора, — посерьёзнел Хуан, — как вы узнали о наших отношениях с Габриэлей? Об этом я никому никогда не говорил. Правда, в долине об этом все знали, но вы?

— Мой мальчик! Я иногда многое узнаю, что скрывают люди. Например, я вчера узнала, что у тебя с лучшим другом твоим произошла серьёзная размолвка. Он тебя покинул, и вряд ли ты его больше встретишь. Ты растерян, огорчён. Я верно говорю?

— К сожалению, донья Корнелия, вы правы. Но как такое получается у вас?

— Божье проведение, Хуан, — тихо отозвалась старуха. — Но вот о происшествии в усадьбе дона Рисио я ничего не узнала. Это меня удивляет и на многое заставляет взглянуть иначе.

— Вы, сеньора, говорите загадками. Я ничего не пойму.

— И не обязательно тебе понимать, Хуанито. Я вот подумала, не слишком ли мы далеко зашли с этой местью? Божье ли это дело?

— Не мне судить о таких вещах, сеньора, — немного смущённо ответил Хуан.

— Ладно, оставим наш неприятный разговор. Всё уже свершилось, но сдаётся мне, что ничего не закончилось. Ещё не закончилось.

— Что не закончилось, сеньора? — встревожился Хуан.

— Ещё не могу определённо ничего сказать, Хуан. Только полагаю, нас ждёт ещё одно испытание. Ты обязан быть постоянно начеку, Хуанито. Возможно, скоро мне явится прозрение. Поэтому посещай меня почаще, если можно. Это относится и к Эсмеральде, Хуанито, — и старуха посмотрела на молодого человека так пронзительно, что это заставило юношу поёжиться и немного заволноваться.

Он хотел спросить, уточнить её опасения, но не посмел. Сеньора ушла в себя, отрешилась от всего мира, закрыла глаза и ритмично покачивала туловищем, словно в полусне.

Хуан тихо вышел во двор, поискал Миру. Её нигде не было видно. Он вышел на улицу и заметил девчонку среди детей, играющих в камешки, что громко спорили за каждый пустяк.

Подошёл почти вплотную, прислушался к их грубым крикам, ругани и угрозам. Вспомнилось, как он сам так же играл в своём селе, в почти похожие игры, с такими же оборванными, грязными и всклокоченными сверстниками.

Вдруг Мира резко обернулась. Её глаза вспыхнули. Вскочив, сказала серьёзно, словно взрослая, очень похожая в этот миг на бабушку:

— Я почувствовала, что ты стоишь за спиной, Хуанито!

— Неужели? Разве так можно?

Хуана удивила эта резкость, серьёзность. Вдруг показалось, что перед ним не десятилетняя девочка в замызганном стареньком платьице, а взрослая девушка, красивая, образованная и внимательная.

— Ты что так задумался, Хуанито? что с тобой?

Он улыбнулся, посмотрел на притихших детей, порылся в кармане.

— Мира, я могу предложить твоим друзьям реал на сладости?

— На сладости? Конечно, Хуанито! Ребята, нам повезло! — Она выхватила из руки Хуана монетку, бросила её высоко вверх и потом весело наблюдала, как целая куча тощих грязных тел бросилась искать её.

— Зачем ты так, Мира? — осуждающе спросил Хуан. — Они могут подраться.

— Ну и что с того? А мне ты купишь сладостей, а?

— Ты пойди переоденься и мы пойдём в город. Там я тебе куплювсё, что захочешь. Согласна?

— Ой, правда! А бабушка разрешит?

— А чего ей не разрешать? Со мной она всё тебе разрешит, так ведь? — Хуан с хитринкой посмотрел на серьёзное лицо Миры.

— Почему ты так говоришь? — спросила ещё серьёзнее девочка, идя рядом и пыля босыми ногами. Она заглядывала ему в глаза, вопросы так и бегали в её тёмных глазах. Они были ярко-карими, очень глубокими и, как уже заметил Хуан, таинственными, чуть загадочными, но чаще всего озорно-весёлыми.

— Мне сдаётся, бандитка, что твоя бабушка всё о тебе знает, — заметил Хуан.

— Что знает, Хуан? О чём это ты?

— Не хитри, Мира! Ты знаешь, о чём я говорю. Я уверен!

— Вот и нет, Хуанито! Что она может знать? Я ничего ей не говорила.

Хуан улыбнулся, поняв, что девчонка догадывается о чём идёт речь, но хитрит, раззадоривает его, вызывая на продолжение интересного разговора.

— А что ты прошлый раз говорила мне? Вспомни!

— Мало ли мы болтали просто так! Ничего я особого не помню. А что?

— А то, что ты хитрющая девчонка! И тебя пора отшлёпать. Пока ты ещё маленькая и не очень обидишься.

— Ну и отшлёпай, Хуанито! Мне не будет больно!

— Тихо! Мы уже рядом и было бы неприлично, когда бабушка услышит наш глупый разговор. Беги переодеваться. Да не забудь умыться и ноги помыть!

Хуан присел на лежащий чурбак, наполовину изъеденный жуками. На душе было легко, мирно, приятно и спокойно. Он сидел без мыслей, просто купаясь в своём чувстве лёгкости, почти невесомости, отдыхая не телом, а душой.

Он вздрогнул, когда Мира стремительно выбежала к нему на улицу и тут же спросила, игриво заглядывая ему в глаза:

— Я красивая, Хуанито? Тебе нравится, как я выгляжу?

— Что-то ты слишком на взрослую похожа, — ответил Хуан, придирчиво оглядел нарядную девочку. Отметил, что умение одеться и носить одежду у этой девчонки с улицы явно имеется.

— Вот и хорошо, а то ещё подумают, что ты мой папа!

— А чего бы ты хотела? — задал Хуан провокационный вопрос.

Она взглянула на него с осуждением, усмехнулась своими тёмными глазами, скорчила гримасу кокетства.

— Хотела бы быть уже взрослой, Хуанито! — И стрельнула на него подозрительным взглядом.

— Думаешь взрослой лучше?

— А как же! Никто не заставляет делать то, что не нравится, свобода и вообще…

— Всё это не так, Мира! Даже совсем не так! Лучшее время жизни — детство. Уже в юности начинаются неурядицы. И знаешь, какие?

Мира вопросительно смотрела снизу вверх, ожидала продолжения, а в глазах бегали искорки любопытства. И, надоев ждать, спросила нетерпеливо:

— Ну что замолчал? Говори, Хуанито! Мне хочется это узнать.

Хуан улыбнулся. Потом проговорил, наклонившись ближе к её уху:

— Это любовь, моя милая Мира!

Она в недоумении вскинула озабоченную голову.

— Я думала, что… это… ну, Хуанито… Я полагала, что это так хорошо!

— Определённо! Если имеется взаимность и никто не мешает. Но так бывает очень редко. Родные считают далеко не всегда так, как хотелось бы любящим детям, Мира. И получаются трагедии, иногда очень печальные, но почти всегда люди мучаются. А потом могут происходить и всякие недоразумения… измены, всякие ссоры и всего много остального, что почти не оставляет места для того счастья, о котором влюблённые мечтали.

Девочка очень серьёзно слушала, бледнела лицом. Она долго не отвечала.

— И что, так происходит всегда, Хуан?

— Почти, моя Эсмеральда! Бывают исключения, но только исключения. — Хуан погрустнел, воспоминания нахлынули на него неудержимой волной.

Мира тоже молчала, впитывая услышанное. Потом тихо спросила, подняв голову с расширенными глазами.

— Хуан, ты любишь кого-то?

— С чего ты взяла, глупышка? Нет, конечно!

— А почему «конечно»?

Хуан пожал плечами, затрудняясь ответить. Но этот вопрос заставил его задуматься. Вспомнилась Габриэла, но тут он ясно осознал, что любви никакой не было. Скорей наоборот. Но что-то всё же между ними существует, этого отрицать он не мог.

— Кто его знает, Мира, — наконец ответил молодой человек. — Наверное, ещё не повстречалась мне такая девушка. Это не так часто получается.

Мира молчала, но они уже пришли к рынку, где люди толкались и галдели, мешали разговаривать. Хуан улыбнулся, спросил, отвлекаясь от серьёзного разговора:

— Что хочешь купить, Эсмеральда? Выбирай!

— Всё, всё, что хочу, Хуанито? — воскликнула она хитро, посмотрела сияющими глазами на юношу, и добавила: — А денег хватит у тебя?

— Для тебя хватит. Выбирай!

Она ещё раз глянула на Хуана, алчно заблестели глаза.

— Пойдём к лавкам, где торгуют украшениями! Я тебе покажу!

— Ну, я слушаю, — со смешком проговорил Хуан.

— Вот! — Она указала пальцем на серьги и ожерелье из ярких гранатов в золотой оправе. — Можно?

— Всего-то? А бабушка? Что она скажет, и что ты скажешь ей?

Девочка поникла, потом всё же смело ответила:

— А можно ей ничего не говорить, Хуанито?

— Так она всё равно узнает, Мира. Разве ты сможешь это скрыть от неё?

— Правда, Хуан! Бабушка обязательно узнает. Что ж делать?

— Я придумал! У тебя скоро день рождения, а я вряд ли смогу быть у тебя! Пусть это будет тебе подарок от меня! Как, подходит, а?

Её яркие губы растянулись в улыбке, глаза заблестели озорно.

— Вот здорово ты, придумал, Хуанито! Наклонись ко мне, — прошептала она.

Он наклонился, и Мира стремительно коротко поцеловала его в губы.

Хуан чуть не отшатнулся, но удержался, ощутив прилив нежности, смущения и волнения одновременно. А Мира покраснела до корней волос, отвернулась, не в силах посмотреть вверх.

— За это, ты получить от меня!.. — Он не закончил, не придумав ещё кару.

— Что я ещё получу, Хуанито? — тут же вскричала девочка. В голосе слышался отчаянный вызов, готовность броситься головой вниз в ледяную воду. И Хуан это подметил. Волнение усилилось. Пришлось унять его продолжительным молчанием.

— Почему не отвечаешь? — в её голосе звучали уже спокойные тона.

— Ты меня смутила, Эсмеральда. Я не знаю, что ответить. Лучше купим твои украшения, а там посмотрим. Смотри лучше, не ошибись. Ты, наверное, в этой лавка побывала, а?

Она с готовностью закивала головой. Взяла его за руку.

— Спроси ты, Хуан. Я боюсь.

— Чего ж тут бояться. Я рядом ведь. Спрашивай.

Девчонка тихо заговорила, лавочник плохо слышал её тихий голос.

— Сеньорита спрашивает показать ей вон те украшения. — Хуан указал.

— Деньги у вас имеются, сеньор? — с недоверием спросил лавочник.

Хуан вытащил мешочек, встряхнул его.

— Лучше поспеши, сеньорита не хочет ждать.

— Извольте, — засуетился лавочник. — Прошу, сеньорита, — и он разложил на прилавке серьги и ожерелье.

Мира с затаённым восторгом взирала на них, боясь тронуть руками.

Хуан молча взял ожерелье, застегнул его сзади на шее, серьги отдал Мире, попросив купца:

— Зеркало, где зеркало? Подай, голубчик.

Мира вертела головой, меняла серьги, восторженные глаза не могли оторваться от восхитительного зрелища. Наконец она вздохнула, повернула потухшие глаза к Хуану.

— Но это же, наверное, очень дорого, Хуан?

— Сколько я должен? — обратился он к купцу.

Тот назвал цену. Хуан с недоумением посмотрел на жадного купца, отсчитал немного меньше, проговорил жёстко:

— Никогда не жадничай, голубчик! Это не поможет тебе! Пошли, Мира!

Купец было бросился возражать, но Хуан уже вышел, держа Миру за руку.

— Хуан, это же так много! — ужаснулась девочка. — Мне даже страшно стало! И идти с ними как-то неудобно. Вдруг кто из знакомых увидит?

— Пустое, Мира! Ты и не такое должна иметь! Только подождать надо немного. Иди и не волнуйся. Ты довольна?

— Да! Я и мечтать не могла ни о чём подобном, Хуанито. Можно тебя ещё раз поцеловать? — Мира покраснела, но не очень сильно.

— Пока нельзя, моя Мира, — усмехнулся Хуан. — Пойдём к цирюльнику. Я побреюсь, постригусь, и тогда можешь сколько угодно. А ты должна надушиться лучшими духами, какие найдутся у цирюльника. Согласна?

Она молча кивнула, но было видно, что немного огорчена затяжкой её порыва, её желания поблагодарить своего благодетеля.

Хуан долго разглядывал себя в зеркале, поданном цирюльником. Повернулся к Мире, спросил с неловкой улыбкой:

— Так лучше? Тебе нравится?

— Ой! Конечно, Хуанито! Ты совсем неузнаваемым теперь стал!

Они вышли, прошли молча немного, потом Мира приостановила шаг, повернулась к Хуану, покраснела и прошептала:

— А теперь ты позволишь мне тебя поцеловать?

— Теперь можно, моя Эсмеральда! — с наигранной весёлостью и бравадой, ответил Хуан. Наклонился и Мира опять осторожно прикоснулась своими трепетными губами к его губам.

— А ты можешь меня поцеловать? — опять покраснела Мира.

Он отечески обнял девчонку, вдыхая аромат её духов и детства. Она была немного влажной от волнения. Он нежно поцеловал её в щёку, потом повернул лицо и поцеловал в другую.

— Почему не в губы, Хуанито?

— Глупышка, в губы целуют только влюблённые и супруги, — немного растерянно ответил Хуан. Он был явно обескуражен, взволнован этой наивной девчонкой, не знал, как вести себя.

— Я слышала об этом, Хуанито, — ответила Мира, понурила голову, но потом всё же продолжила: — Мне всё время об этом мечтается!

Хуан не на шутку испугался. Эта девчонка совсем спятила, он в недоумении смотрел на неё, не зная, как ему поступить. Мира тоже молчала, подавленная собственной смелостью и страхом перед осуждением и стыдом.

— Ты о чём это думаешь, Мира? — наконец выдавил он нерешительно. — Ты так юна, ты ещё малая девчонка, и не должна так думать! Откуда такое у тебя?

— На улице часто об этом говорят, — тихо сказала она, покраснела, словно поняв, что сказала очень стыдное и неприличное.

— Тебя необходимо послать в монастырь, Эсмеральда! — Строго сказал Хуан. — Там тебя научат правильно себя вести, не говорить глупости разные!

— Мы же друзья, Хуан! А друзьям надо говорить обо всём, что в голову придёт. Ты старше, и уже много повидал. Кто, как не друг, вроде тебя должен помочь мне понять жизнь? К бабушке с этим никак нельзя обратиться, а на улице много гадостей говорят. А тебе я доверяю.

— Мира, всегда оказываются тайны, которые не стоит высказывать… даже друзьям. Особенно, если друзья такие, как мы с тобой.

— Какие? — спросила Мира с испугом.

— Ну… Ты девочка, а я всё же мужчина, хоть и твой друг. Ты поставила меня в неловкое положение. Я никак не могу принять условия твоей игры.

— Какой игры, Хуан? — воскликнула Мира. — Я не играю!

— Так говорится, Мира! Об этом не говорят постороннему мужчине… Особенно такие маленькие девочки. Давай оставим этот разговор! Он глупый!

Мира обиделась, но, как показалось Хуану, это лишь способ скрыть своё замешательство.

Они подошли к дому. Дети, игравшие по-прежнему, окружили Миру, заметив новые украшения на ней. Возгласы, крики, смех слышались со всех сторон, а Мира преобразилась, крутилась среди этого оборванного грязного народца, и всем показывала дорогие украшения, как ей казалось.

— Мира, бабушка зовёт, — вмешался Хуан в её игру. — Пошли домой. Обед готов, а мы с твоими разговорами совсем забыли купить хорошей еды. Сбегай в ближайшую лавку с детьми, купи чего-нибудь вкусного и угости друзей. — Хуан вручил ей два реала.

Гурьба умчалась, а Хуан остался на улице, присев на чурбан у калитки. Сеньора Корнелия вышла, молча села рядом, вздыхала, молчала, потом сказала поникшим тоном:

— Беспутница опять приставала к тебе, Хуан?

— Да вроде, сеньора, нет… А чего это вы так спросили?

— Так, — ответила старуха. — Знаю, что она только о тебе и думает. Постоянно спрашивает, когда ты появишься здесь. Вот взбалмошная девчонка! Не слушает старуху. Сладу с нею нет.

Хуану стало не по себе от таких слов. Но в них он не услышал осуждения, лишь беспокойство за внучку. С ответом он не нашёлся, продолжал молчать. Молчала и старая женщина, вздыхала, утирала пот с шеи, морщинистой и тощей.

Мира примчалась в окружении ватаги сосущих леденцы детей. В руках держала свёрток, протянула его бабушке, проговорив скромно:

— Это Хуан настоял, бабушка. И вот… посмотри, — и указала на подарки.

— Ко дню рождения, бабушка, — ещё тише закончила она.

— Выпросила, однако, бесстыдница!

Больше она ничего не сказала, взяла свёрток и тяжело поднялась с чурбака. Оглянулась на внучку, внимательно оглядела её и опять же молча удалилась, безвольно покачав головой.

Мира с Хуаном переглянулись, улыбнулись друг другу заговорщицки.

— Как это бабушка ничего не сказала, а?

— Почему ничего? Кое-что сказала, — улыбнулся Хуан. — И слава Богу!

— Я теперь до самого дня рождения их не одену, — и она повернула голову в разные стороны, показывая серьги. — Нравится?

— Мне — да! Но это не значит, что твой выбор удачный.

— Почему? Мне они очень нравятся и хорошо подходят.

— Ты лучше у бабушки спроси. Она в этом толк знает и понимает, что хорошо, а что не очень. У неё большой опыт по этой части. А я… — он махнул рукой, давая понять, что с ним об этом лучше не говорить.

Из хижины потянуло запахом вкусной еды. Мира с весёлым видом проговорила, жадно втягивая носом струи запаха:

— Скоро бабушка позовёт к столу. Есть хочется!

Хуан думал совсем о другом. Вспомнил, что Лало не захотел ехать к хозяину, заявив, что попытается выкупиться сам со временем. По-видимому, ему не терпелось вступить во владение долиной. Юноша улыбнулся, представляя, как изумятся его односельчане свалившемуся счастью.

Перед закатом Хуан распрощался с доньей Корнелией. Мира упросила проводить его до дороги, на что бабушка посмотрела осуждающе.

— Ты долго будешь отсутствовать? — спросила девочка очень беспокойно.

— Не знаю, Мира. Я должен уйти на один остров. Там у меня дела остались. Думаю, что двух месяцев мне хватит.

— Постарайся вернуться к моему дню рождения, а! Можешь?

— Постараюсь, — ответил Хуан, вовсе не уверенный в исполнении обещания. — Иди домой. Бабушка может поругать за твоё ослушание. Слышала, что она тебе сказала? Беги!

— Дай я тебя поцелую, Хуанито! Подними меня к себе.

Хуан с неохотой исполнил её просьбу. Она прижалась к нему, губы её с силой вдавились в выбритую щёку.

— Обещай, что больше не будешь так зарастать бородой, Хуанито!

— Тебе так нравится? — поцеловал он её в бархатную щёку.

— Ага! Ты так совсем молодой, словно мальчишка!

— Хорошо! Я обещаю больше не появляться перед твои очи с бородой. Может, и эту сбрить, — он указал на крохотную бородку клинышком.

— Не возражаю, — блеснула она глазами. — А что ты мне привезёшь с твоего острова?

— Тебе понравилось получать подарки, Эсмеральда?

— Ещё бы, Хуанито! Привезёшь?

— Вот шельма! Конечно! А что ты хотела бы?

— Сам определи! Хочу на твой выбор и вкус. Договорились?

— Договорились! Ну, а теперь слезай и беги домой, пострелёнок!

— Фу, какое слово! Но я и такого тебя люблю, Хуанито! А ты любишь меня?

— Конечно, девчонка… только, как сестру. Ты понимаешь?

— Но я ведь ещё маленькая! Потом ты сможешь полюбить меня иначе… как, — она запнулась, покраснела, договаривать не стала, спрыгнула с мула и побежала назад.

Хуан обернулся. Она тоже повернулась, остановившись. Махнула рукой и опять побежала. Подол платья развевался на ветерке, порхая крыльями бабочки в тонувшем в редких сумерках воздухе.

Юноша улыбнулся, тронул мула и поехал. Улыбка ещё долго не сходила с его губ, а в голове неторопливо перекатывались приятные мыслишки, сосредоточиться на которых он никак не мог.

Лишь проехав бо́льшую половину до моря, он стал рассуждать трезво.

«Какая непосредственная, открытая девчонка! Постоянно ставит меня в тупик своими вопросами и предложениями! Однако она очень симпатичная. Не то, что Габриэла с её жёсткими глазами и выражением лица. Интересно, как Мира будет выглядеть через пять лет?»

Эти мысли и рассуждения были приятны ему. Хоть одна душа есть в этом мире, кто любит его без оглядки на положение, деньги и прочую чепуху богатых людей.

Потом ему показалось, что ехать на Монтсеррат не очень-то и хочется. И вспомнил про Ариаса. Подумал с сожалением: «С чем он встретит меня? Останется ли со мной, или уже исчез? Стало быть, в отношении с золотом, всякая дружба может лопнуть, как мыльный пузырь? Неужели так велика сила золота? А что? Вполне возможно. Только оно даёт человеку настоящую свободу и независимость. Значит, и мне не стоит разбрасываться им, если хочу быть вольной птицей».

На баркас он ступил после долгих блужданий по гавани. На прежнем месте его не оказалось.

— Дьявольщина! — ругнулся Хуан. — Какого чёрта меняете место стоянки?

— Это я распорядился, Хуан, — ответил Ариас. — Что-то подозрительно одна лодка шныряла тут поблизости. Высматривала что-то.

— Хорошо! У вас всё готово к походу?

— Ты хочешь идти завтра на рассвете? — опять спросил Ариас, пытливо заглядывая другу в глаза.

— А чего тянуть? Ждать, пока штормы участятся?

Ариас пожал плечами.

— Кристобаль говорит, что всё готово к отплытию. Ты его берёшь?

— Нет. У него здесь семья, дом. Пусть уходит тотчас. Он своё отслужил.

Все простились с метисом, он благодарил Хуана, но тот был скуп на слова, торопил с отплытием. Лодочник терпеливо ждал, когда сможет отвалить и удовлетворить своё любопытство, расспросив знакомого про этих загадочных людей с белым начальником.

— Ребята, рано утром поднимаем парус, — Хуан при свете фонаря приглядывался к своим людям. Их было всего трое. — Ар, ты научил их хоть немного?

— Ты дал мне больше времени, чем я полагал. Они справятся с работой. Надеюсь, шторм нас не захватит. Тогда и посмотрим, на что они годятся, — он скептически оглядел тихо стоящих негров.

— Будем идти близко к берегу, и в случае опасности шторма, тотчас пристанем. Провианта достаточно? Воды?

— На месяц хватит. Я тем более рассчитывал и на Кристобаля, — Ариас самодовольно усмехнулся.

— Вахту будем стоять по два человека, — распорядился Хуан. — Это тяжело, но больше людей у нас нет. Если погода будет тихая, то я посмотрю, как изменить порядок. Сегодня сторожим по очереди. По одному. И не спать!

К полудню берег посёлка растворился вдали. Ветер был не сильным, немного встречным. Шли длинными галсами, редко приближаясь к побережью.

Ночь обещала быть звёздной, закат не предвещал ничего плохого.

— Идём всю ночь, ребята. Можно стоять по одному. Только без риска и внимательно глядеть. Море всегда может преподнести неожиданность. И галсы держать короткими, чтобы далеко не уходить от берега.

Баркас делал не больше трёх узлов. Если так продержится и дальше, то за неделю можно рассчитывать добраться до места.

Так полагал Хуан, прибрасывал на непредвиденные обстоятельства, встречный ветер или штиль. Потому он положил на путь до острова десять дней.

Он постоянно сверялся со старой картой, часто смотрел на компас. Волнение не покидало его. Особенно он беспокоился за отрезок пути, когда они должны будут делать переход от острова Санта-Крус до Сент-Кристофера.

— Это открытое море и преодолеть его за день нам никак не удастся, — говорил он Ариасу с беспокойством. — Только одна надежда на более благоприятный ветер, если он не изменится.

— Тут мы ничего не сможем поделать, Хуан, — отвечал Ариас. — Можно ваяться за вёсла, но это слишком трудная работа.

Хуан ничего не ответил. Они проходили порт Гуаяма и от него решили идти прямо к Санта-Крусу. Здесь ход баркаса прибавился. Ветер посвежел, негры забеспокоились, качка усилилась.

Было предвечернее время, Хуан тщательно изучал карту, определял маршрут, надеясь на компас. В открытом море, да ещё ночью, когда нет никаких ориентиров на берегу, можно надеяться только на везение. Течения легко могут изменить выбранный маршрут.

Потому Хуан весь ночной переход простоял у румпеля, постоянно следя за показаниями компаса.

Утром горизонт оказался пустым. К утру ветер немного стих, но потом задул свежий. Он переместился румба на три южнее, что увеличило ход баркаса почти до пяти узлов. Это радовало, но неизвестно, куда точно они идут.

Хуан даже спать не хотел, так нервничал и волновался. Наконец он полез на мачту, но подзорной трубы у него не было. И всё же на горизонте заметил признаки земли. Она тянулась по левому борту и её уже проходили.

— Земля слева! — Хуан радостно бросился к румпелю, матросов послал на снасти, баркас неохотно лёг на другой курс. После полудня остров скрылся за горизонтом. А Хуан гадал, что это был за остров. Определить местонахождение судна он не мог, даже, если бы были инструменты. Теперь только одна надежда, что он выдержал правильно намеченный маршрут.

Но тут Ариас, тоже полезший на мачту, закричал вниз:

— Хуан, остров слева по борту!

Хуан бросился на мачту, торопя Ариаса быстрее слезть. Он долго всматривался в очертания берегов. Этот остров был ближе пройденного, и Хуан с большой долей неуверенности, решил, что это Невис. Если это так, то им сильно повезло. Но могло быть и иначе.

— Если мы не сбились с пути, то стоит подумать о большой свечке в первой же церкви, — проговорил Хуан бодро. — К вечеру можно ожидать на горизонте наш остров.

Хуан долго рассматривал карту. Выверял маршрут, чтобы не пройти Монтсеррат.

— Эй, Сибилио, лезь ка мачту и постоянно смотри вперёд. Должен появиться остров на горизонте. Смотри не прозевай его, — и Хуан пригрозил негру.

Прошло три часа в тревожном ожидании. Наконец с мачты донеслось:

— Сеньор, вижу землю! Прямо по курсу! Чуть правее!

— Нам надо к западному берегу, — проговорил Хуан. — Мы немного отклонились влево. Вовремя заметили.

Хуан подправил румпель, подтянули шкоты, и баркас ходко пошёл к острову.

Уже в темноте наступившей ночи, подошли к берегу. Нигде не видно ни одного огонька. Тихо на берегу.

— Хуан, ложиться в дрейф следует, — предложил Ариас. — В темноте мы легко пройдём нужное место.

Хуан согласился. Убрали парус.

— Приготовить вёсла на случай, если ветер угонит нас в море, — распорядился Хуан. — Ариас и Сибилио могут идти спать. Я с Пахо будем стоять вахту.

Глава 26

С утра стали медленно приближаться к берегу. Вспоминались отдельные приметы, и друзьям казалось, что их поселение близко. Но только ближе к полудню наконец узнали бухту, где когда-то высадились и основали поселение. Но с баркаса его не было видно.

— Наконец-то! — радостно воскликнул Хуан. — Будем входить в бухту.

Баркас осторожно шёл близко к берегу. Хуан и остальные с любопытством вглядывались в зелень земли. Нигде никаких признаков присутствия человека. Ни дымка, ни хижин, ничего!

— Не кажется ли тебе, Хуан, что тут что-то произошло? — спросил Ариас с тревогой в голосе. — Слишком пусто и ничего не видно.

— Может быть, они перешли в другое место? — сделал вялую попытку возразить Хуан. — Надо высадиться. Хотя бы для того, чтобы посмотреть.

Скоро подошли к самому берегу. Остатки причала ещё торчали полусгнившими брёвнами из воды. Дальше можно было различить что-то похожее на остатки хижин.

Бросили якорь, сели в лодку и, взяв причальный трое, погребли к берегу.

— Всё сгорело, Ар, — печально качал головой Хуан. — Смотри, вот всё, что осталось от хижин. Пошли обойдём кругом. Может, что и найдём.

Негры принялись строить навес из жердей и листьев пальм. Хуан с Ариасом неторопливо обходили прежнее поселение. Везде ещё виднелись следы разгрома. Потом появились скелеты с клочками полуистлевшей одежды. Их в отдалении от берега попадалось всё больше. Кости уже белели, обглоданные грифами и насекомыми в содружестве с дождями и ветром.

— Да, — грустно протянул Хуан. — Тут произошло сражение. Вон, видишь, в черепе пулевое отверстие. Кто бы это мог быть?

— Разве теперь узнаешь, — ответил Ариас безразлично. — Теперь тут вряд ли кто остался.

— Смотри, у этого скелета ключица перерублена. И нигде не видно никакого оружия. Всё подобрано!

— Тут определённо испанцы потрудились, Хуан. Больше никто не мог так жестоко разделаться с нашими.

— Трудно сказать, Ар, но это самое вероятнее.

— Думаю, что делать тут нам нечего. Разве что переночевать да искупаться в том источнике с тёплой и серной водой. Тоскливо здесь и жутко, Хуан.

— Ты забыл, что у меня здесь клад должен быть, — возразил Хуан. — Не оставлять же его неизвестно кому?

— Естественно, — тут же согласился Ариас.

— Хорошо бы подняться на гору и осмотреться. Может, что и увидим.

— Стоит ли париться? Что тут может остаться? Интересно, когда тут произошло истребление… наших, — в раздумье спросил сам себя Ариас.

— Полгода, не меньше, — сделал предположение Хуан.

— Откуда знаешь?

— Не знаю, а предполагаю. Одни скелеты остались, одежда истлела. И пожарища уже пылью и травой покрылись.

— Можно считать, что нам повезло, что не сумели вернуться, — проговорил Ариас, перекрестился и прошептал про себя молитву.

Хуан ничего не ответил. Он продолжал осматривать скелеты в тщетной попытке найти и узнать скелет Демида. Однако все они были почти одинаковы, никаких предметов рядом не обнаружено.

— Слышишь, Ар! Тут нет ни одного даже испорченного предмета. Может, это индейцы тут орудовали и всё подобрали? Хотя у некоторых черепа пробиты пулями. В этом сомневаться не приходится. Индейцы обязательно проламывают головы дубинками, а тут этого нет.

— Да ладно тебе искать того, что ничего нам не даст! Пошли на озеро!

Они довольно быстро отыскали озерцо. Целых полчаса бултыхались в нём, наслаждаясь приятной влагой и теплотой, хотя вокруг только и хотелось прохлады и свежести. Потом ещё обсыхали, возвращаясь к побережью, совершенно голые. Стесняться здесь было некого.

Негры уже заканчивали покрывать навес пальмовыми листьями. Они жёстко шелестели, негры негромко переговаривались. Увидев друзей, долго смеялись.

— Вы тут готовьте хороший обед, а я пойду рыть тайник, — заметил Хуан.

— Через час приходите, сеньор, — посоветовал Пахо. — Обед будет к тому времени готов.

Вернулся юноша, как и обещал, к обеду. Дырявый мешок хранил небольшую прямоугольную шкатулку с драгоценностями и золотыми монетами.

— Нашёл? — спросил Ариас безразличным голосом.

— А кто его мог найти? — удивился Хуан вопросом.

— Я так просто спросил, Хуан. Много у тебя там?

— Бог его знает, Ар! Тут монет не так много. Больше драгоценностей, а их стоимость мне неизвестна. Хорошо бы зайти в Сан-Хуан и оценить их.

— Там дадут за них мелочь, — заметил Ариас.

— А что с ним тогда делать, с этим ящиком?

— Наверное, выгоднее продавать богатым людям по договорённости. Так ты не прогадаешь. А скупщик или ростовщик даст тебе полсотни песо и торговаться не станет.

— А вдруг кто-нибудь узнает фамильные реликвии? — усмехнулся Хуан.

Ариас улыбнулся снисходительно.

— На это рассчитывать трудно, Хуан. И времени достаточно прошло, и не так часто можно встретить такого владельца. Пустое!

— Может, ты и прав, — согласился в раздумье Хуан.

И тут он вспомнил Эсмеральду. И подумалось: «Вот кому я оставлю эти побрякушки! Всё равно дарить что-то надо. Пусть будут эти, что получше!»

Он улыбнулся. За все дни похода, он только раз вспомнил о девчонке, и вот теперь он вдруг подумал о ней. Захотелось тут же поискать в шкатулке, но с этой затеей пришлось подождать. Не хотел при всех раскрывать свои сокровища. Вспомнился тот вечер у Кумбо, когда Ариас так подозрительно вёл себя.

Утром, при благоприятном бризе, баркас отвалил от берега.

— Ты не жалеешь, что приходиться покидать остров? — спросил Хуан Ариаса.

— Трудно сказать, Хуан. Я особенно и не стремился обосноваться здесь. А теперь и не знаю, куда податься. Ты говорил, что зайдём в Сан-Хуан. Там посмотрю, что можно предпринять. Золото у меня с собой, так что дело за удачей. А твои какие планы?

— Никаких, — со вздохом ответил Хуан. — Что-то ничего не лезет в голову. Хотелось бы основательно осмотреться. Как и тебе. Посмотрим город. Мы в него так и не выходили, если ты помнишь.

Ариас кивнул.

Баркас неторопливо шёл вдоль западного берега острова. Под его прикрытием встречный ветер почти не ощущался, но уйдя от оконечности острова, пришлось изменить курс.

— К сожалению надо идти на запад. Севернее не позволяет ветер, — заявил Хуан, долго смотрел на небо, пока не вернулся в каютку и не засел за изучение карты.

К вечеру ветер неожиданно изменился. После короткого штиля, он задул от зюйда, что дало возможность надеяться на скорое появление Невиса или Сент-Кристофера.

— Ветер свежий, ход отличный, узлов шесть будет, — с надеждой заметил Хуан. — Можно ожидать, что к ночи подойдём к острову.

— Что-то мне не очень нравится погода, — ответил Ариас, поглядывая на небо. — Как бы дождя со штормом не принесло. Гляди, какие тучи на юго-западе собираются у горизонта!

— Лучше не пугай меня, Ар! Что будет, если мы проскочим остров, не увидев его в темноте? А в шторм, да ещё ночью, мои новые матросы просто попрыгают от страха за борт.

— Будем надеяться, что остров не так далеко. А вдруг надвигается ураган?

— Тогда остаётся лишь молить Господа о ниспослании нам лёгкой смерти.

Хуан набожно перекрестился, уже не обращая внимания, как он это делает.

Пахо в страхе залез на мачту высматривать землю. Тучи помаленьку приближались. Уже четверть неба были ими покрыты, а отдельные облака уже неслись рядом, говоря о приближении сильного ветра. И волнение медленно, но усиливалось. Брызги уже промочили людей почти до нитки.

Перед закатом Пахо вдруг радостно закричал:

— Я вижу землю, сеньор! Вот она, близко!

Хуан смотрел, куда указывала рука негра. Это мог быть только Сен-Кристофер. Он был в этом уверен. Другого острова здесь быть не могло.

— Сумеем ли мы пристать и высадиться до подхода настоящего шторма? — с сомнением спросил Ариас.

— Этого никто не знает, — отозвался Хуан почти со страхом. — Но оставаться в открытом море ещё опаснее. В случае чего можно выброситься на отлогий берег. Не так опасно. Вот только повезёт нам с пляжем? Господи, помоги! Не дай загинуть в безвестности! Молим тебя, Боже!

Негры присоединились к Хуану. Они молились и Христу и своим духам и богам, прося снизойти до них и не похоронить в этой жуткой пучине моря.

Хуан всё время искал ветер, находил его парусом, управляя румпелем, в то время как остальные тянули, перетягивали тросы, выполняя команды своего капитана.

Быстро темнело. На западе ещё виднелось чистое небо, всё в ярких солнечных красках. А на востоке уже сверкали зарницы. Грома ещё не слышно, однако ветер уже усилился. Волны украсились белыми гребнями пены. А чёрная полоса земли скрылась в темноте надвигающихся туч.

— Держим по компасу на остров! — прокричал Хуан, сквозь начавшийся вой ветра. — Держись осторожнее! И начинаем вычёрпывать воду!

Баркас нёсся, прыгал по волнам, зарываясь в пенные гребни. Парус трепетал от напряжения, готовый лопнуть при очередном шквале.

Стемнело. И только молнии, уже достаточно приблизившиеся, освещали на мгновения бушующее море. Волны росли, качка усиливалась, а вода постоянно захлёстывала внутрь, грозя затопить утлую лодчонку.

— Парус взять на гитовы! Спешите, ребята, а то разорвёт! — Хуан вцепился в рычаг румпеля, стараясь постоянно держать баркас против волны.

Негры с большим трудом выполнили команду. Ход немного убавился. Фонарь вот-вот потухнет, залитый водой. Хуан часто до боли в глазах всматривался в трепещущую стрелку, моля Господа не покидать их.

Часа два спустя, Ариас вдруг прокричал Хуану на ухо:

— Хуан, кажется, берег близко! По грохоту прибоя понятно! Смотри вперёд!

При очередной вспышке молнии все увидели пологий берег, черневший в четверти мили впереди.

— Ар! — Прокричал в ответ Хуан. — Лезь на нос и высматривай место! Я попробую выброситься на пляж! Пусть негры передают твои наблюдения!

Хуан пощупал пояс. Кинжал был на месте. Подумал на миг, как сберечь ценности, но море тут же отвлекло его внимание. Баркас, наполненный водой, тяжело, грузно приближался к берегу.

Начался дождь. Видимость убавилась. Берег почти не виднелся в блеске молний.

И тут жестокая волна ударила в корму. Хуана отбросило к борту, сильно ударив в бок. Румпель отлетел. Было ясно, что руль сломан. Судёнышко оказалось беспомощным. Его неудержимо несло на берег.

Больше ничего нельзя было сделать. Даже вёсла исчезли. Вода продолжала заливать баркас. Негры отчаянно молились и черпали воду. Хуан нашёл обломок румпеля, добыл верёвку и привязал ей выловленный со дна металлический мачете. Потом пролез к корме. Каюта была в значительной степени разрушена. Всюду плескалась вода и обломки дерева.

Он не заметил, как ветер поменялся, постоянно отходя от первоначального направления. Похоже, зарождался ураган, и он ещё далеко не набрал силу.

Копошась в обломках, Хуан всё же нашёл шкатулку. Обрывком линя крепко обвязал его, потом, как и мачете, привязал к обломку бруса и бросил рядом.

Грохот волн уже отчётливо слышался. Берег был близко. Он слышал голос Ариаса, но понять слов не удалось. Оглядевшись в свете молний, Хуан с недоумением не нашёл одного из негров. Кого именно, он не понял. Ужас неожиданно охватил юношу. Отчаянный вопль вырвался из его рта, тут же заглох. Хуана накрыл гребень волны, пена заполнила баркас.

Что-то ударило в днище. Баркас подбросило на очередной волне. Потом ещё один удар, посильней — и баркас, поднятый пологой волной, рухнул на коралловый песок, перевернулся и все оказались в воде, среди бурлящих, кипящих в пене вод, глотая горько-солёную воду и задыхаясь.

Хуан на мгновение высунул голову, схватил глоток воздуха и опять ушёл на глубину, увлекаемый нахлынувшей волной.

В полуобморочном состоянии, он всё же сумел выбраться по песчаному откосу берега и свалился в изнеможении, тяжело дыша и отплёвываясь.

Дождь усилился, молнии продолжали сверкать почти беспрерывно, а раскаты грома сотрясали небеса, почти сливаясь в сплошной грохот, словно всё в небе рушилось.

Он попытался подняться и отползти дальше. Огромный вал настиг его, обрушил на песок и поволок в море. Руки, пальцы судорожно цеплялись за песок. Силы оставляли его, воздуха в груди уже не было.

И всё же очередной вал, намного меньший, подтолкнул его вперёд, протащив саженей на пять вперёд. Не дожидаясь очередного вала, Хуан тут же стал карабкаться выше. Это в конце концов удалось. Лишь редкие валы обдавали его лежащую истерзанную одинокую фигуру.

Дождь перерос в ливень. Он хлестал косыми струями, сёк тело Хуана. Озноб сотрясал его. А укрыться было негде. Близкий лес трепал ветер. Сучья трещали, летели по ветру вместе с сорванными листьями и ветками. Где-то рухнуло дерево, и его тихое падение было лишь незначительным шумом среди общего грохота, сверкания и рёва моря, завывания ветра.

Хуан всё же отдохнул, отполз дальше. Приближаться к лесу остерёгся, боясь попасть под падающее дерево. С трудом поднялся на ноги. Бедро сильно болело, на голове была огромная шишка, соль моря сильно щипала нескольких больших и малых ссадин.

Голова постепенно прояснялась. Он вспомнил, что надо поискать товарищей. В беспокойстве оглянулся через сетку ливня. Ничего видно не было. Он подошёл к самой линии волн, которые обдавали его до головы брызгами.

Он машинально наклонялся, отбрасывал обломки баркаса и шёл вдоль пляжа. Глаза заливал ливень, но он всматривался в тёмный песок, выхватывал при свете молний пространство вокруг, замечал что-то и спешил туда.

Вдруг заметил лежащее наполовину в воде тело. Бросился к нему. Перевернул на спину. Вспышка молнии осветила размозжённое лицо негра. Узнать его было невозможно. Он только оттащил тело подальше от волн и оставил.

Голова гудела, мелкие молоточки постукивали там непрерывно, монотонно. Мысли были отрывочными, беспорядочными. А в животе бултыхалась вода, проглоченная им при купании. Немного тошнило. Хуан заложил пальцы в рот. Его обильно вырвало, стало легче. Он подставил пригоршни под струи ливня, прополоскал рот, попил, вспомнив, что обязательно надо разбавить морскую воду в желудке пресной.

Прислушался к рёву волн и ветра. Только сейчас определил, что ветер изменил направление. Пришлось присесть отдохнуть. Озноб немного отпустил, но тело продолжало дрожать. А ветер усиливался. И нигде не видно ни скал, ни бугров, за которыми можно было укрыться.

Обломки баркаса и вещи были разбросаны на большой территории. Видно ветер дул наискосок от берега и вещи выбрасывало постепенно.

Хуан споткнулся о что-то мягкое. Молния осветила ещё одно тело. Хуан бросился к нему, подождал молнии и впился в лицо глазами. Это был Ариас. Никаких внешних повреждений заметно не было.

Приложив ухо к груди, он смог уловить слабое биение сердца. Стал давить живот, положив тело себе на колено вниз лицом. Вода хлынула изо рта.

Пришлось ещё долго теребить тело, живот, грудь, прежде чем Ариас вздохнул и задышал. Всё это время Хуан держал своё ухо поближе к его лицу.

— Ар! Дыши, живи! Не покидай меня здесь одного!

Молодой несчастный Хуан был в отчаянии. Он уже грубо терзал тело мулата, пока тот не открыл глаза, заливаемые ливнем.

— Ты меня слышишь, Ар? Очнись! Пора тебе прийти в себя! Ты же сильный, молодой!

Мулат закашлялся. Его долго мучил этот кашель. Вода струйками выливалась изо рта, он постоянно отплёвывался. Его вырвало водой, и ливень тут же всё смыл в песок.

Неожиданно Хуан услышал крик. Или показалось? Он уже не доверял себе. Да и разобраться в таком грохоте и рёве было совсем непросто.

И всё же он поднялся, напряжённо прислушался. Ветер донёс до слуха нечто, похожее на вопль отчаяния.

Хуан посадил Ариаса на песок, тот не держался, пришлось уложить на бок. Потом он медленно, отворачиваясь от струй дождя, пошёл в сторону, откуда слышался крик. Идти оказалось было недалеко. Уже через полсотки шагов в свете молнии он заметил странную фигуру. То был один из негров.

— Ты Пахо? — закричал Хуан, схватив негра за плечи.

— Это я, сеньор! Вы живы? Слава Вогу! Мои молитвы дошли до Господа! А остальные, сеньор?

— Сибилио погиб, а Ариас очень плох. Да я услышал твой крик и бросил его. Пошёл на крик. Господи, как здорово, что и ты жив. Ты цел?

— Почти, сеньор. Рука что-то очень болит и не двигается. Словно не моя.

— Дай посмотреть, Пахо!

Хуан быстро определил вывих в плече. Ощупал култышку, выпирающую под кожей. Покачал головой. Ему было страшно. Вспомнил случай, как ещё на корабле пиратов одному вправляли такую же руку.

— Пахо, у тебя рука вывихнута. Надо вправить, пока не поздно. Терпи! Я буду пробовать поставить руку на место. Сядь сюда, — указал он прямо на песок. — Можешь кричать, но я буду работать.

Хуан ещё раз ощупал сустав. Взял безвольную руку, повернул немного. Паха взвыл.

— Ничего, Пахо! Терпи! Я скоро, — скорей самого, чем негра успокаивал Хуан, примериваясь к основному рывку. — Лишь бы жилы не порвались, а так должно получиться. Плохо, что ты замёрз, а костра не разжечь.

Негр заорал, но тут же затих, потеряв сознание, когда Хуан сильно надавил на сустав, а другой рукой сильно потянул на себя. В плече что-то противно хрустнуло. Ощупав его, Хуан решил, что сустав вошёл в своё привычное место. Отдышался. Чувствовал, что пот оросил его лицо, хотя, может быть это был просто дождь.

Хуан устало сел. Сильнейшая слабость навалилась тяжёлым гнётом. Он повалился на песок, раскинув руки. Прислушался к нытью травм. Самые большие ссадины почти не болели, не щипали, вымытые дождём.

Ураган продолжал свирепеть. Деревья трещали, сучья носились в воздухе, а сорванные листья тучами метались среди бушующих деревьев. Ливень затих, но мелкий дождик ещё сеял противно, нудно, хлеща в лицо.

Была уже середина дня. Тучи продолжали нестись в низком небе. Ветер валил с ног и ходить было очень трудно.

Ариас ещё не мог стоять на ногах. Пахо уже ходил, но с опаской. Руку его Хуан крепко замотал обрывками рубашки, снятой с погибшего Сибилио. Самого негра Хуан только что засыпал мокрым песком подальше от бушующих волн.

— Пахо, пошёл бы к лесу. Может, кокосовых орехов насобирать можно, — с надеждой спросил Хуан.

После работы по похоронам Сибилио он сильно устал, бедро разболелось.

Негр с неохотой поплёлся к шумящему лесу, поглядывая на летающие листья и ветки. Рука его сильно болела, но голод уже пробирал, как и трясучка озноба, до костей.

Когда Пахо принёс всего один орех, Хуан спросил:

— Ещё есть они там?

— Есть, сеньор. Да с одной рукой мне невозможно их принести.

— Понятно. Сиди с Ариасом. Я попробую добыть больше. Дай немного попить молочка.

Он отрубил кинжалом верхушку, сделал несколько глотков кисло-сладкого молока и передал негру. Тяжело тронулся к лесу, предварительно узнав, где орехов больше всего. Их нужно во что-то собрать. Хуан стащил рубашку, завязал у ворота, получилось нечто, похожее на мешок.

Пять орехов он принёс и тут же их уничтожили, дав попить и Ариасу. Поели мякоти из тех, что поспелей. Голод не утолили, но хоть что-то попало в жаждущие желудки.

— Больше делать нечего, Пахо. Ариасу мы больше ничем не можем помочь. Пошли искать по берегу, пока море не уничтожило всё, что могло остаться от баркаса.

Хуан посмотрел на руки. На двух пальцах поблёскивали дорогие перстни. Вспомнил утраченные сокровища. Но никакого сожаления в груди не ощутил.

Они неторопливо, согнувшись под напором ветра, брели по берегу, внимательно высматривая вещи и обломки с верёвками, болтающимися на волнах или лежащих уже на песке. Не прошли и двухсот саженей, как казалось Хуану, как Пахо закричал радостно:

— Сеньор, кажется, ваша шкатулка нашлась! Глядите скорей!

Хуан подошёл, не испытывая никакой радости. Шкатулка действительно виднелась среди водорослей, привязанная к бруску дерева.

— Здесь это нам не пригодится, — равнодушно молвил Хуан. — Но на всякий случай, положим её подальше от воды. На обратном пути заберём.

Они всё откидывали, что выбрасывало море. Но ничего особо ценного не попадалось. Одни обломки дерева и верёвок. Кусок паруса они бережно отряхнули от песка и расстелили, прижав его кусками дерева и сучьями. Потом Хуан всё отбросил, свернул в тугой рулон и отнёс к лесу, где засунул между двумя стволами деревьев.

Дальше ничего по пляжу видно не было.

— Вернёмся назад, — распорядился Хуан. — Посмотрим, что море нам предложит в другой стороне.

Хуан подобрал кусок паруса, шкатулку и несколько досок и брусков дерева, пригодится.

Ариас тихо лежал на мокром песке, дрожал и был бледен.

Вбили в песок бруски сдосками, натянули парус и попробовали крепость сооружения.

— Всё лучше, чем без ничего. Хоть немного защищает от ветра. И дождь вроде перестал. Значит, и ветер скоро может начать стихать.

Хуан оставил Пахо с Ариасом, наказав принести ещё один орех.

— Что без толку сидеть, Пахо? Носи хоть по одному. Я вернусь, вместе с тобой поищем. Всё веселей будет.

Не прошёл и полутораста шагов, как на песке заметил своё мачете. Оно так и осталось привязанным к дереву, правда, очень слабо. Это обрадовало его значительно больше, чем шкатулка.

Потом стали попадаться и другие вещи. Хуан подобрал и отбросил пустую калебасу, совершенно целую. Потом корзинку, где в мешке было зерно маиса. Даже три горсти зерна ещё осталось в складках зацепившегося за прутья мешка. И ещё в воде продолжали плавать обломок мачты с обрывками тросов и блоков.

Всё это Хуан за два раза перенёс к Ариасу.

Ветер заметно менял направление и стихал. Видно, ураган уходил дальше.

— Скоро можно будет запалить костёр, — заметил Хуан, оглядывал лес и два кокосовых ореха на песке.

— Скорей бы солнце выглянуло, — мечтательно ответил Пахо. — Просушиться и согреться. Ещё заболеем, сеньор.

— Бог даст, не заболеем, — ответил Хуан, посмотрел на Ариаса. — Как ты, Ар?

— Кашель никак не утихает, Хуан, — ответил зло Ариас. — И слабость никак не проходит. У меня вроде бы кар.

Хуан приложил ладонь ко лбу Ариаса. Жар ощущался.

К вечеру ветер утих до свежего. Выглянуло солнце. Тучи расступались. Запад горел восхитительными красками. Море слегка успокоилось, но валы ещё грохотали у берега, лизали его жадными языками, слизывая и выбрасывая на берег по своему вкусу.

Пахо с трудом зажёг костёр. Наконец появилось тепло. Хуан помог Ариасу поближе подвинуться к огню. Сырое дерево горело плохо, но и того, что было, оказалось достаточным, чтобы настроение немного улучшилось.

Питались только кокосовыми орехами, благо их здесь было достаточно на земле. Да Хуан размочил зёрна маиса в дождевой воде. Было противно, но другого не было.

— Завтра надо идти искать плоды, — заметил Хуан. — Думаю, что это Сен-Кристофер и здесь обязательно должны быть люди. Хоть индейцы. Белых может и не оказаться, но индейцы обязательно.

— Они ведь и сожрать нас могут, сеньор! — В страхе проговорил Пахо.

— Тебя не тронут! — Усмехнулся Хуан. — Ты слишком чёрен. А вот нас с тобой, — повернулся к Ариасу, — вполне могут. Особенно меня. Им белый человек очень даже нравится.

— Не пугай нас, Хуан, — вяло заметил Ариас. — И без этого тошно.

— Лучше подумаем, как выбраться из этого проклятого острова! Вот главное, что должно нас беспокоить и занимать, — Хуан зло оглядел местность, успокоенную и мирную, если не считать поломанных деревьев и кучи веток и листьев, уже вянущих.

— А индейцы не заметят наш костёр, сеньор? — спросил Пахо.

— Всё может быть, Пахо, — отозвался Хуан довольно мрачно. — Хорошо бы осмотреть местность вокруг. Вдруг что стоящее и увидим. Завтра и пойдём, Пахо. Тебя, Ар, оставим на берегу в лесу, чтобы никто не заметил случайно.

— Жаль, оружия нет! — посетовал Пахо. — Сколько его было и ничего не осталось! Только мачете да кинжал сеньора! Жалко!

— Не стони, Пахо! — прикрикнул на негра Хуан. — И так на душе кошки скребут, а тут ещё ты со своими причитаниями! Замолчи!

Утром, позавтракав лишь кокосами с несколькими зёрнышками маиса, Хуан с Пахо углубились в лес. Впереди виднелась невысокая гора. К ней и направились несчастные путники.

Лес был завален ещё свежими ветками и стволами поваленных деревьев. Продвигаться по нему оказалось очень трудно. Зато по дороге, осматривая завалы из деревьев, насобирали много разных плодов, некоторые из которых Хуан не знал. Но Пахо ел всё и ничего с ним не происходило.

К полудню добрались до вершины горы. Она была довольно голой. Ураган смёл почти всю высокую растительность, обзор оказался хорошим.

— Ага! Вот и дымки! — И Хуан указал направление. — Наверняка это индейцы!

— А, может, белые, сеньор? — засомневался Пахо.

— Индейцы! — Уверенно ответил Хуан. — Белые не стали бы углубляться в лес, особенно теперь, когда прошёл ураган. Они больше по берегу селятся.

— Да и здесь море близко. Глядите, сеньор, синеет.

— Сколько же туда миль будет? Мили три-четыре, не больше.

— Наверное, вы правы, сеньор.

— Можно возвращаться назад. Завтра вернёмся сюда и понаблюдаем, что с этими индейцами. Останутся ли они на месте или исчезнут. — И Хуан оглядел остальную часть местности.

Позади виднелся водный простор, но берег был скрыт лесом.

— Сеньор, пойдём прежней тропой? — спросил Пахо.

— Конечно! А что ты хотел?

— Плодов пособирать лучше другим путём, сеньор.

— Пока хватит, может, ещё найдём чего. Поспешим к Ариасу. Нужно посоветоваться с ним. Да и ты пораскинь мозгами, если они у тебя не совсем отсырели, Пахо!

Тот улыбнулся каламбуру. Обидеться он не осмелился.

Ариас ничего путного сказать не мог. Он уже пробовал ходить, но был уж очень слаб. Жар ещё не прошёл. Он почти всё время лежал на солнце. Теперь оно палило немилосердно, хотя была зима. Хуан вспомнил, сколько снега на его село навалило сейчас. Усмехнулся этим диким воспоминаниям.

— Тогда так, ребята, — сказал Хуан. — Завтра мы с Пахо опять поднимемся на гору. Если индейцы ещё там, то попробуем обойти их селение или лагерь.

— Для чего? — спросил Ариас.

— Островные индейцы всегда имеют на берегу лодки. Раздобыть одну такую нам просто необходимо! Ты понял, Ар?

— Теперь да, Хуан! Хорошо бы. Но и опасно.

— Вся наша жизнь и состоит из одних опасностей. Приобретения и потери. Где твои деньги, Ар? Пропали! Вот и остался ты опять нищим, каким и был! Начинай сначала!

Хуан успел заметить мелькнувшие огоньки в его глазах. Они тут же погасли, но вызвали беспокойство, как недавно, при дележе их клада. Недобрые чувства нахлынули сами собой. Настроение сильно испортилось. Было неприятно постоянно ощущать сзади настороженный, алчный взгляд врага. Тайного, скрытного, выжидающего, но врага.

Он украдкой бросил взгляд на шкатулку, лежащую в траве. Подумал про себя, стыдясь этого: «Может, спрятать её? Чем чёрт не шутит? От греха подальше».

Эта мысль сильно ему не понравилась. Но и беспокойство вдруг стало нарастать. Посмотрел подозрительно на Пахо. Тот безмятежно растянулся в тени, заложив руки за голову и дремал, посапывая своим широким носом.

Поднявшись, Хуан в молчании ушёл в лес. Хотелось побыть одному. Из-под ног выскочила средних размеров игуана. Она шмыгнула в кустарник.

Хуан призадумался. Хорошо бы поймать эту ящерицу. Её мясо такое вкусное, а они его давно не пробовали. И юноша решил добыть зверька. Он устроился поблизости и затих, держа мачете наготове. Потом вынул кинжал, приготовился к метанию, как только игуана появится в траве.

Ждать пришлось долго. Прошло больше получаса, прежде чем игуана появилась обратно, застыв в ожидании чего-то. Кинжал мелькнул, игуана юркнула, но кинжал пригвоздил её заднюю лапу к земле.

— Ребята, — весело проговорил он, выходя к их крошечному лагерю, — готовим вкусный ужин! Мало, зато отменно! — И он бросил мёртвую игуану Ариасу для обработки. — Хорошенько приготовь, Ар. Хоть немного мяса будет.

— Если б по одной на рыло, а так… — с сожалением проговорил Ариас, но тут же принялся за готовку.

Жаркое было так вкусно, а Ариас так осторожно жарил игуану на угольках, что пока кушанье готовилось, они исходили слюной.

— Всё ж мы сильно отощаем на таких харчах, — заметил Ариас. — Где бы добыть настоящей еды?

— Завтра посетим индейцев, — бросил уверенно Хуан. — Может быть, повезёт, и мы добудем еды. Но лодка важней. Без еды можно ещё продержаться с неделю, и мы за это время доберёмся до людей. Будем молиться каждый по-своему, вдруг чей-то Бог и снизойдёт до нас.

Ариас с Пахо переглянулись, но не стали спорить. Понимали, что сам Хуан принимает свои слова за шутку, хотя с долей правды.

— Индейцы на месте, — почему-то прошептал Хуан, словно его могли услышать посторонние уши. — Пошли к берегу. Это миль пять с лишним. А до темноты нужно вернуться.

Они довольно торопливо, как позволял лес, спустились с горы, перешли ущелье, где протекал заваленный ветками и стволами ручей. Спустились по его течению до самого моря. В крохотной бухточке саженях с пятидесяти высился мрачный, почти чёрный утёс, обросший мхами и ползучими растениями с высокими жёсткими пучками травы.

— Укройся здесь, — шепнул Хуан негру. — Я поплыву к скале и оттуда погляжу на побережье. Отсюда ничего не видно, кроме противоположного берега бухты, а оно пусто.

Негр молча кивнул, поспешил залезть в кусты, тщательно маскируя свои следы.

Пляж был усеян обкатанной галькой, и можно было не опасаться за следы. Хуан легко доплыл до скалы. Забраться на вершину оказалось делом довольно трудным.

С её вершины Хуан заметил в отдалении четверти мили дымки, поднимавшиеся над зеленью леса. А шагах в пяти от кромки воды лежали три каноэ с торчащими вёслами.

Хуан долго осматривал берег. Всё указывало, что индейцы тут были после урагана. Следы лодок виднелись из леса; значит, их тащили к воде, готовясь отплыть вскоре.

Пришлось поспешить вниз. Трудная дорога привела к тому, что Хуан свалился с высоты в десять футов, больно ударился о выступ скалы, содрав добрый кусок кожи с плеча.

Обращать внимание на такую мелочь он не мог. Нашёл Пахо, который умудрился вздремнуть.

— Вставай, лентяй! Я нашёл нужное нам! Поспешим, пока никого нет на берегу! Лодки с вёслами лежат шагах в ста от нас. Пошли скорей!

Негр явно трусил. Но безропотно пошёл за хозяином.

— Вот эту, — указал Хуан на самую большую лодку. — Помоги столкнуть к воде! Одному мне не одолеть.

Несчастные пять шагов до воды они пыхтели целых десять минут. Но вот лодка закачалась на пологой воде. Пахо тотчас схватил весло.

— Погоди! Надо повредить остальные. Индейцы легко нас догонят без этого! Будь поблизости и следи за берегом! Я постараюсь поскорее закончить!

Хуан с остервенением работал мачете, круша днища. Казалось, что его работа слышна по всему острову. Затравленно оглядывался то на лес, то на Пахо, который нервно ёрзал в каноэ, готовый в любую секунду начать грести.

Наконец Хуан бросился в воду, добрался до лодки и перевалился на дно. Пахо уже заработал веслом.

— Куда грести, сеньор?

— В море, за скалу! — Отозвался Хуан и схватил весло. — Поспешай, Пахо!

— Одной рукой, сеньор?

— Хоть одной, но греби, пока не свалишься! Мы должны не показать дикарям, куда направились! Работай!

Каноэ было большим, слишком большим, чтобы полтора человека смогли разогнать его достаточно быстро. Оно тяжело покачивалось на волнах, продвигалось медленно. И Хуан злился, нервничал, всё оглядываясь на берег. Индейцы не показывались.

Беглецы так их и не увидели. Уже отплыв на целую милю, и скрывшись за небольшим мыском, Хуан позволил перевести дух. Они отложили вёсла и растянулись на дне, отдыхая и обливаясь потом.

— Дай чего-нибудь перекусить, Пахо, — попросил Хуан. — Воды-то мы не захватили, дурни! Оставили на берегу! В чём теперь воду держать станем?

Пахо виновато молчал. А Хуан, проглотив несколько диких слив, заметил примирительно:

— Ничего, Пахо! Насобираем кокосов, и будет нам питьё, одновременно с едой. Бог даст — не пропадём. Нам не привыкать к голодному существованию. Хватит отдыхать! Гребём.

До темноты им удалось догрести лишь до южной оконечности острова. Дальше, в темноте они опасались идти.

— Переночуем на берегу, — распорядился Хуан. — Утром продолжим наш путь.

Утро выдалось очень тихим. Доели остаток плодов, насобирали ещё с десяток орехов, попили молока и взялись за вёсла. Руки, спина ныли от вчерашней работы, но приходилось терпеть.

До их места, где в волнении ожидал Ариас, дошли лишь к вечеру. Уставшие, голодные и злые, хотя и довольные своим приключением, они радостно встретили мулата. Тот вышел на берег, завидев приближающееся каноэ ещё издали.

— Что так долго? — тут же спросил Ариас.

— Остров оказался слишком большим, — устало ответил Хуан. — Долго обходили с юга. Хорошо, что пошли в ту сторону. Мне казалось, что так будет ближе. Слава Богу, что так оно и произошло!

Ариас собрал немного орехов, поели мякоти тех, что поспелее, у остальных выпили молоко и легли спать.

— Завтра нужно поставить мачту и приспособить парус из нашего клочка, что подобрали, — проговорил сонно Хуан и замолчал.

Весь день они боялись, что их захватят индейцы. Хуан отправил Пахо собирать орехи, а он с Ариасом, ещё слабым, но двуруким, принялись укреплять лёгкую низкую мачту и приспосабливать к рею парус с верёвками, найденными на берегу. Лишь ближе к вечеру удалось закончить работу.

— Уходим сейчас, на ночь глядя, или ждём утра? — спросил Хуан.

Его друзья переглянулись. Что они могли посоветовать? Это Хуан знал, как более опытный.

— Раз молчите, то ждём утра. До рассвета весь наш лагерь идёт собирать орехи. Это и вода, и еда. А теперь садимся в каноэ и идём на север. Тут плодов мы больше не найдём. За полчаса на полмили можно удалиться, и то хорошо. Грузим всё, что имеется у нас — и в путь! А пока спите!

Ещё до рассвета Ариас поднял товарищей. Костёр не жгли, опасаясь привлечь им индейцев. Быстро собрались, даже не отведав орехов. Вывели каноэ за линию небольшого прибоя и погребли на север.

Скоро взошло солнце. Расправили парус. Ветер слегка потрепал его, надул. Хуан приказал отложить вёсла, предложив:

— Посмотрим, как наша лодка пойдёт без вёсел.

— Медленно, но и мы не так уж быстро гребём, — заметил Ариас. — Пахо одной рукой мало помогает, я ещё слабый. Потянет и такой, — он кивнул на крохотный парус, весь ещё в дырках.

— Вон в том заливчике пристанем к берегу, — указал рукой Хуан направление. — До него саженей триста. Вы отдыхайте. Я погребу пока один.

Лишь ближе к полудню каноэ загрузили плодами, где основную массу занимали кокосовые орехи. Их собрали сотни две.

— Ну, ребята, с Богом! — воскликнул Хуан и распустил Парус. — Гребём, ребята! Как бы нас индейцы не прихватили. А до вечера ещё далеко.

Северо-восточный пассат подгонял каноэ почти точно на север. Это не совсем попутный ветер, но вполне достаточный чтобы дать лодке ход в полтора-два узла.

Перед заходом впереди показался вулкан. Он поднимался из тёмной зелени острова. Хуан стал вспоминать, что он читал на карте. Это ему удалось.

— Ребята, мы скоро должны будем покинуть остров. Впереди северная оконечность. За ночь можно пройти ещё два островка, если ветер не стихнет. Я посплю, пока не стемнеет. А вы помаленьку подгребайте. Держитесь вблизи берега. Если что, будите немедленно.

Хуан устроился на пальмовых листьях на дне каноэ, вслушивался какое-то время в журчание воды за бортом. И вскоре заснул. Ему предстояла долгая ночная вахта, необходимо было чуточку отдохнуть.

Его разбудили в полной темноте. Звёзды сверкали с бархатного неба, ветерок ласково холодил кожу. Море было спокойное, волна ходила пологая, вялая.

— Что-то случилось? — вскочил Хуан, оглядываясь.

— Огонь, сеньор, — указал Пахо в темноту.

Очень слабый огонёк мерцал где-то вдали. Он не пропадал, светил ровно и спокойно. Полночь была близко.

Хуан встал, посмотрел на небо, отыскивая Полярную звезду. По ней, светившей низко, определил, что лодка двигается на север, склоняясь румба на четыре к западу.

— Где может находиться этот огонь? — спросил Хуан себя. — Тут только остров или судно, надо понаблюдать. Давно заметил?

— Нет, сеньор. Я больше вперёд смотрел, а обернувшись назад, увидел огонёк. Даже испугался.

— Нас никто заметить не может. У нас нет фонаря. Ладно, Пахо, можешь укладываться спать. Что, Ариас всё кашляет? — повернулся Хуан к спящему мулату. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Прихватило нашего Ариаса. Хрипит в груди уже который день после гибели баркаса.

— И слабый сильно, сеньор, — сокрушённо молвил негр.

Хуан долго смотрел на огонёк. Уже через полчаса он почти был уверен, что это бортовой фонарь судна, что шло тем же приблизительно курсом, что и каноэ. Огонь приблизился, стал ярче. Иногда Хуану казалось, что он покачивается. Но так могло и показаться.

Прошёл ещё час с небольшим, как решил юноша. Теперь отчётливо было заметно покачивание огня. А вскоре стало видно в его свете неясные очертания, часть бушприта и снастей. Корабль шёл почти в кильватере каноэ.

Хуан поспешил убрать парус. Он мог выдать присутствие каноэ, а это не входило в расчёты. Неизвестно, что за судно. Лучше поостеречься.

Ещё полчаса наблюдений, — и Хуан в черноте ночи заметил медленно проплывающий чёрную, со светлыми пятнами парусов, громаду корпуса трёхмачтового судна. Флаг различить было невозможно. Можно было даже различить в свете двух кормовых фонарей силуэты людей, стоящих на полуюте.

Судно прошло в кабельтове от каноэ и так же неторопливо ушло вперёд.

Хуан опять поднял парус. Каноэ слегка накренилось и пошло следом, тихо покачиваясь на слабой волне.

Утром никакого паруса на горизонте уже не увидели. Море было пустынно, тихо, и лишь альбатросы величественно парили на распростёртых крыльях в высоком небе.

Хуан всё вспоминал карту, прикидывал путь, и полагал, что в такую погоду они за несколько дней смогут достичь или Пуэрто-Рико, или Санта-Круса.

Ариас долго откашливался. Пахо орудовал мачете, готовя завтрак из кокосовых орехов. Ничего другого у них не было. А голод постоянно терзал их внутренности. Орехи не могли насытить молодые тела. И жажда помаленьку наваливалась на их разгорячённые рты. Правда, особой жары не было, и море хорошо веяло прохладой.

После полудня на горизонте появился парус. Он часа два бледным пятном маячил вдали, пока не растаял совсем.

Два дня спустя наши путешественники остались всего с двумя орехами на человека, которые Хуан приказал оставить для самого трудного дня.

— Мы не знаем, когда появится земля, ребята, — сказал он тихо. — Повременим с питьём и едой. Завтра прикончим всё — и останется одна надежда на Всевышнего. Будем молиться.

— Надо было бы судно окликнуть! — заявил Ариас и закашлял. — Давно были б где-нибудь в надёжном месте.

— Никто не знает, что было бы, Ар, — примирительно ответил Хуан. — И что теперь об этом говорить? Будем ждать, вдруг появится ещё парус. Или мы с божьей помощью достигнем земли.

На следующее утро опорожнили предпоследний орех. Ариас слабел на глазах, сильно кашлял, после чего долго лежал баз всякого движения на дне, тихо глядя в безоблачное небо.

Вечером прикончили последний орех. Больше ничего не было. Рот пересыхал, силы уходили с последними лучами солнца. Воля улетучивалась. Ариас часто надрывно кашлял. Тело его горело в жару. Он уже не пытался встать.

Хуан привязал рулевое весло линем, улёгся на дно и закрыл глаза, прося Господа дать ему сон, где он мог забыться от страданий.

Глава 27

Утро опять было светлым, чистым, солнце быстро набирало силу и бросало на несчастных путников жестокие лучи, иссушая последние капли влаги из их тел.

Хуан с трудом обрызгал себя забортной водой, глазами приказал так же поступить Пахо. Ариаса предпочёл не трогать. Тот только и делал, что кашлял. Осунувшееся лицо было серым, глава лихорадочно блестели, и в них можно было прочесть полное отсутствие чего-то разумного. По-видимому, он ничего не ощущал, полностью поглощённый болезнью.

Хуан с Пахо то и дело обливали себя морской водой, пока соль не начала щипать их тела.

Ещё до полудня Хуан на востоке заметил белые облака. Они быстро сгущались, темнели. Вскоре блеснула молния. Грома ещё не слышно, но шквал и дождь обещались.

Страх и надежда одновременно обуяли путников. Лишь Ариас был равнодушен ко всему. Он ещё больше осунулся. Глаза ввалились, лицо ещё сильнее посерело. Хуан был уверен, что до утра друг не дотянет. Господь торопится призвать его к себе.

Волнение усилилось, хотя ветер ослабел почти до штиля. Хуан заметил далеко за кормой сильную рябь. Это шёл шквал. С помощью Пахо с трудом спустили парус, и только успели его укрепить, как с сильным гулом на них обрушился шквал. Тучи водяной пыли захлестнули каноэ. Тотчас волнение заметно усилилось. Волны с каждой минутой повышались. Каноэ уже наполнилось водой, Ариас почти плавал в ней, содрогаясь от сильнейшего кашля.

— Черпай воду, Пахо! — закричал Хуан, отыскал пустую скорлупу ореха и с остервенением начал работу. Пахо не отставал.

Полил дождь. Он был плотным, тугим и сёк немилосердно. Хуан с Пахо пытались наполнить скорлупки, но это им не удавалось. Пыль и пена постоянно носились в воздухе. Пришлось бросить эту затею. Они просто подставляли лица под ливень, ловили жадными ртами струи живительной влаги и глотали.

Неизвестно, сколько прошло времени, но вдруг шквал унёсся вдаль, дождь быстро перерос в моросящий. И Хуану с Пахо удалось только несколько глотков воды собрать в скорлупы орехов.

Ещё минут десять — и дождь прекратился вовсе. Ветер утих до слабого, лишь волны ещё гуляли по простору моря, напоминая о тех жутких минутах, когда каноэ было на волосок от гибели. Но и сейчас оно едва держалось на плаву, наполненное водой.

— Брось всё, Пахо! Выливаем воду из лодки!

Хуан пригоршнями и скорлупами выплёскивал воду. Постепенно лодка поднималась над водой. Временами волна накрывала пенным гребнем лодку, и приходилось начинать всё сначала.

На Ариаса никто не обращал внимания. Он лежал без движения, слегка покачиваясь в воде. Бледное лицо неподвижно смотрело в небо. Глаза были полузакрыты и неподвижны.

— Сеньор! — Тихо позвал Пахо и указал глазами на Ариаса. — Видно, помер!

Хуан подлез к другу. Осмотрел его, покачал головой.

— Отмучился, бедолага! К этому шло! Эх!..

Живые в молчании стояли на коленях перед трупом. Они то ли молились, то ли представляли, как через два дня сами будут такими недвижными трупами.

— Ладно, Пахо! Что тут поделаешь? Надо похоронить его.

— Похоронить? Где же, сеньор?

— В море, Пахо. Таков обычай. Груза у нас никакого нет. Придётся спихнуть так. Прости нас, Ариас, раб божий! Ничего больше не можем мы для тебя сделать. Помоги, Пахо, а то я обессилил. Стоп, погоди!

Руки Хуана ощутили что-то твёрдое за пазухой грязной рубашки. Он вынул тряпочку с монетами. Там были и два перстня. Хуан их узнал. То были драгоценности из его шкатулки. Хуан многозначительно посмотрел на Пахо. У того глаза округлились, в них читался страх.

Хуан вздохнул. Губы сжал, на щеках появились желваки. Потом он неохотно ощупал всю одежду Ариаса. Больше ничего не было.

Сильно побледневший Хуан молча кивнул Пахо. Они в молчании поднатужились и перевалили тело мулата через борт. Оно с всплеском неторопливо исчезло в зеленоватых водах моря.

Они оглушённые сидели по пояс в колыхающейся воде. Потом так же молча принялись выплёскивать воду из лодки. Работали медленно, словно придавленные грузом.

Когда воды в лодке почти не осталось, Хуан расправил парус на рее, подтянул шкот, посмотрел на солнце, опять палившее с неба. Местами заполненное облаками небо голубело в вышине. Покачал головой, заметив исчезновение рулевого весла.

— Вот, Пахо, и остались мы одни. Дойдём ли мы до земли? Бог только может это знать, но и мы должны что-то для этого делать. Будем для начала питать надежду. Другого нам не остаётся.

Они устроились в тени паруса, молчали, уйдя мыслями в себя. Жажда пока их сильно не мучила, но голод с остервенением набросился на их желудки.

Задремав, убаюканные качкой и монотонным журчанием воды у бортов, они не следили за морем. Было уже безразлично, куда, в каком направлении движется каноэ. И только случайно открыв глаза, Пахо вдруг закричал:

— Сеньор! Судно! Глядите! — вскочив на ослабевшие ноги, указал направление.

Медленно встал и Хуан. В миле от их лодки, обгоняя её, проходил небольшой двухмачтовик с косыми парусами.

Они замахали руками, закричали. Потом, обессиленные, упали на дно лодки, продолжали следить за удаляющимся кораблём. Вдруг Хуан молвил, приподнимаясь на руках:

— Пахо, они ложатся в дрейф! Они нас заметили! Мы спасены!

Они опять вскочили, впившись глазами в паруса, которые медленно поворачивались, обезветриваясь. Судно резко сбавило ход. С борта быстро спустили шлюпку и две пары вёсел дружно ударили по воде.

— Кто такие? — прокричал на испанском человек на носу.

— Потерпевшие, — ответил Хуан так тихо, что его никто, кроме Пахо, не услышал. Волнение душило его. Спазм схватил за горло и не давал говорить.

— Мы потерпевшие! — помог Пахо. — Бежим от индейцев! Спасите нас!

Шлюпка лихо подлетела, борта глухо стукнулись.

— Пить и есть, сеньоры! — прохрипел Хуан.

Им дали по фляге с разбавленным вином. Жидкость с трудом проникла в горло, тотчас смочив внутренности, оживив их. Стало легче. Потом им протянули по банану, а рулевой напомнил назидательно:

— Не торопитесь, ребята. Есть ещё для вас, — он передал через матроса ещё два банана, заметив строго: — Больше нет и нельзя. Потерпите. Эй, — повернулся он к матросам. — Берите на буксир. Потащим к судну. Каноэ хорошее.

Жгучая боль скрутила животы наших бедных моряков. Но это продолжалось 'не очень долго. Вскоре боль прошла, и опять заныл голод. Но фляги ещё хранили остатки благостной влаги. Они жадно выпили всё до капли.

Испанец на румпеле всё допытывался у Хуана об их злоключениях. Тот не очень охотно отвечал, стараясь ничего не говорить конкретно. Придумал крушение их судна, где он был боцманом, вблизи острова Сент-Кристофер. И историю с индейцами и гибелью товарищей.

— Вы куда направляетесь, сеньор? — спросил Хуан.

— Сначала зайдём в Сан-Хуан, потом пойдём на Кубу.

— И вы сможете доставить нас на Пуэрто-Рико, сеньор?

— Это решит капитан. Я всего лишь боцман.

Небольшое судно шло с грузом из Куманы с заходом на мелкие острова Малых Антил, где изредка селились испанские поселенцы.

Капитан, он же и владелец судна, встретил наших горемык довольно приветливо. Представился доном Фортунато Гомесом. Ему было лет под пятьдесят, но выглядел он старше. Всё лицо в морщинах, неизменная трубка в зубах с вонючим табаком. Совершенно лысая голова и шикарные усы чёрные, без единого седого волоска. Он был худ, костляв и не выше Хуана. Оглядел Хуана, спросил сурово:

— До Сан-Хуана несколько дней пути. Придётся платить за проезд и еду.

Юноша неопределённо пожал плечами.

— Готов работать на любой работе, сеньор. А в городе я смог бы и заплатить. Там я могу достать немного денег.

— Договорились. Негр твой раб?

— Можно и так сказать, сеньор капитан.

Тот странно глянул на Хуана. Однако спорить и допытываться не стал.

— Располагайтесь, где хотите. До завтра можешь отдохнуть. Ты слишком слаб. А с утра приступай к работе. У нас людей мало. Негр знает дело?

— Не очень чтобы… но всё же немного знаком, сеньор.

На судне была команда в одиннадцать матросов, весьма подозрительного вида, смотревших на спасённых алчными глазами.

У Хуана в руке был узел из куска парусины. Там он держал шкатулку со своими ценностями. Он пожалел, что не избавился от неё, но теперь стоило об этом подумать.

Они с Пахо устроились на баке, в тени фальшборта, положив голову на бухту канатов. Он долго думал, дожидался ночи. Голод продолжал терзать их животы, но есть больше было нельзя.

— Пахо, ты готов принять часть моих ценностей к себе? Спрятать у себя.

— Это не опасно, сеньор?

— Опасно, Пахо! Всюду опасно! Команда здесь из одних подонков, и трудно предположить, что нас оставят в покое. Одно успокаивает, что дорога будет недолгой.

— Что ж, сеньор. Я готов! Вы слишком много для меня сделали, дон Хуан!

Поздно вечером, в темноте, Хуан передал негру немного монет. Тот спрятал их в лохмотьях, что было надеждой, что матросы не станут домогаться у него ничего такого.

Остальное Хуан рассовал по карманам, шкатулку незаметно выбросил за борт, оглянулся по сторонам. Кругом было тихо. Лишь на полуюте тихо переговаривался капитан с рулевым.

На рассвете Хуан ожидал распоряжений. У капитана Гомеса помощника не оказалось. Эту должность выполнял боцман, но капитан в основном сам всё выполнял на борту. Он не расставался с двумя небольшими пистолетами и мачете. И Хуан заметил, что матросы сносно его слушали и подчинялись.

Пахо заменил кока. Прежнего перевели палубным матросом. Мулат мстительно глянул на Пахо. По-видимому, он был очень недоволен сменой должности.

Работы было мало, погода продолжала бить тихой. После недавнего урагана трудно рассчитывать на ухудшение погоды.

Прошли остров Вьенес. Ветер посвежел, волнение усилилось. Судно прибавило ход, но и работы прибавилось. И всё же Хуан был доволен. Значит, скорее можно было оказаться в городе.

Вечером к Хуану пристали два матроса, свободные от вахты:

— Парень, думаешь ли ты, что пора поставить нам по бутылочке, а? За спасение и за знакомство! — один из матросов, плотный со шрамами матёрый морской волк с всклокоченной грязной бородой, подошёл к парню.

— Если дашь в долг, амиго, — ответил осторожно Хуан.

— Можешь вернуть в городе?

— Надеюсь. Я и капитану обещал. А здесь есть ром?

— А как же? Только учти, что долг нужно будет отдать с прибавкой.

Хуан сделал вид, что задумался, поскрёб голову, ответил:

— Смотря сколько, амиго. Много я не смогу тебе отвалить.

— Отвалишь! Куда ты денешься? Так ты согласен?

Хуан кивнул, осторожно наблюдая за матросами. Те довольно усмехались.

Скоро у них появились две бутылки рома, которые они уже сосали.

— Хлебнёшь, Хуан? — протянул бутылку матёрый.

— Не откажусь, амиго. Давно не смачивал глотку, — взял бутылку, сделав два больших глотка обжигающей скверной жидкости.

Матросы уселись на комингс, пригласили Хуана устроиться рядом. Пьяно и нагло расспрашивали Хуана о возможностях того в городе. Хуан уже понимал, куда они клонят. Им очень хотелось обчистить его, когда тот заимеет денег.

Хуан упросил одного матроса поменяться с ним вахтами.

— Думаешь ночью лучше стоять? — усмехнулся матрос. — Я согласен, тебе же хуже, Хуан. Я пойду капитана предупрежу.

Хуан не хотел стоять вахту с новыми приятелями, тем более ночью, а они стояли позже, под утро.

Он не упускал случая пообщаться с Пахо. И оказалось, что не зря. Уже ближайшим вечером бывший кашевар сделал попытку избить негра. И, получив увесистый удар по скуле, Пахо отлетел в угол камбуза, где и свалил котёл.

Хуан услышал грохот, бросился туда. Мулат только готовился продолжать издеваться над Пахо. Юноша двинул того по шее, выхватил кинжал, прошипел е яростью:

— Ты что тут устраиваешь, подонок, крысиный хвост?! Попробуй ещё раз к моему рабу подойти — и кишки твои повиснут на вантах! Прочь, гниль собачья!

Мулат осторожно протиснулся к двери и выскочил на палубу, бормоча проклятья и угрозы.

В пелене мелкого дождя и свежего ветра от северо-востока, судно осторожно входило в гавань Сан-Хуана. Видимость слабая, капитан неотлучно стоял у румпеля.

Горы совершенно не виднелись, затянутые сеткой дождя и туманом. Тучи неслись по низкому небу, и лишь где-то далеко в море одинокий луч солнца пронзал серую пелену непогоды своим размытым светом.

Судно не подошло к причалу, капитан распорядился бросить якоря на внутреннем рейде, подальше от властей. Хуану показалось, что здесь не всё в порядке. Видно, капитан занимался контрабандой и опасался появления на борту чиновников порта.

К вечеру матросы потребовали от капитана разрешения выйти в город.

— Мы уходим на рассвете, — бросил Гомес недовольно. — Сможете ли вы к этому времени вернуться? Или мне надо будет разыскивать вас по всем кабакам порта? Сидите на борту и можете пить свой ром здесь!

Однако матросы настояли, грозя вовсе покинуть судно.

Хуан с недовольством принял предложение матросов съехать с ними на берег при условии, что и Пахо поедет со всеми.

— Договорились, Хуан! — воскликнул матёрый, хитро посмотрев на товарищей.

— Черномазый нам не помешает, Хуан! Собирайся!

— Нечего собираться, ребята, — сокрушённо ответил Хуан. — У меня здесь ничего нет. Поехали, — и он незаметно тронул рукоять кинжала. Мачете пришлось оставить здесь.

Почти все матросы уселись в шлюпку. Капитан не забыл предупредить Хуана о плате, пригрозив присвоить каноэ.

В городе Хуан заметил, оглядываясь:

— Я должен идти добыть денег, сеньоры!

— Это хорошее дело, Хуан! — матёрый осклабился полусгнившими зубами. — Я с тобой. Вдруг кто вздумает обчистить тебя.

— Пошли, — невозмутимо ответил Хуан. — Это не очень далеко.

Матёрый с другом и Хуан с Пахо пошли в город, миновали портовые пристани и углубились в узкие улочки, сплошь после дождя покрытые грязью и нечистотами. Центр города с собором, церквами и дворцами губернатора и вельмож остались в стороне. Там матросам делать нечего.

Хуан шёл, поглядывал по сторонам и прикидывал, как спокойнее избавиться от назойливых попутчиков. Те начинали нервничать.

— Слушай-ка, Хуан! Скоро придём на место?

— Почти пришли, амиго. Завернём за угол — и мы на месте.

Он оглянулся незаметно. Переулок тонул в сумерках. Плотные облака ещё не рассеялись, но светлое небо уже проглядывало. Солнце закатилось, ночь стремительно надвигалась.

Хуан сделал вид, что споткнулся. Матёрый со смешком чуть наклонился к юноше. Тот молниеносно выхватил кинжал и сильно ударил в живот. Отскочил в сторону, готовый к драке.

Матёрый скрипнул зубами так и не распрямившись. Простонал со скрипом:

— Сволочь! Диего, круши их, ох!.. Диего!..

Хуан не стал ждать. Он двинул Диего ногой в пах, Пахо ударил кулаком в лицо, а Хуан ударил кинжалом, уже не разбирая куда.

— Бежим, Пахо! Скорее!

Они оставили вопящих матросов, редкие свидетели шарахались от них. В густых сумерках Хуан с негром быстро скрылись в закоулках узких переулков, пока не вышли на довольно широкую улицу с лавками и фонарями.

— Пахо, побыстрее необходимо купить приличную одежду, — заметил Хуан и трудно перевёл дух. — Поищем нужную лавку. В таком виде нам долго не продержаться здесь.

— Сеньор, вот подходящая, — вскоре указал негр на лавку с одеждой.

— Давай мне деньги. Тебе не следует их здесь показывать. Будешь моим рабом. Понятно?

— А как же, сеньор! Чего уж там…

В лавке купец подозрительно оглядел оборванцев, неохотно предложил на выбор новые рубашки, штаны, шляпы и прочие атрибуты приличной одежды. Хуан торопливо переодевался, стараясь не обнаружить своих ценных побрякушек.

Когда они полностью оделись, Хуан порылся в кармане, достал перстень и подал купцу.

— Денег у меня других нет, сеньор. Думаю, что это стоит больше твоих ничтожных тряпок.

Купец попытался возразить, Хуан схватился за кинжал, угрожающе глянув в наглые глаза лавочника.

— Теперь цирюльник, Пахо. Тебе хорошо. У тебя борода ещё не скоро вырастет. Да и волосы больше не растут, ха! А тут, — он показал на бороду, — сплошные заросли. Избавимся от них.

От цирюльника вышел обновлённый и совершенно неузнаваемый. Купил ещё сумку, сложил туда ценности, отдельно в купленный расшитый кожаный мешочек монеты. С гордо поднятой головой в сопровождении Пахо, пошёл по улице, высматривая дома, прохожих и экипажи состоятельных горожан.

Он зашёл в лавку, где кроме всего прочего, торговали холодным оружием.

— Мне шпагу, не очень длинную, — спросил Хуан подскочившего купца. — И кинжал для моего раба. Это ему может пригодиться.

Он долго торговался, выбирая оружие поскромнее, но добротное, с крепким клинком.

— Вот теперь я снова идальго, Пахо! — Хуан немного успокоился от ночного приключения и теперь ощущал себя вполне уверенно. — Можно поискать и ночлег. Очень хочется по-настоящему выспаться и отдохнуть.

Постоялый двор нашли довольно скоро. Хуан потребовал отдельную комнату, на что хозяин заметил учтиво:

— Сеньор, это будет стоить дорого.

— Я готов заплатить, хозяин. Только чтобы никто не мешал до позднего утра. Это нам необходимо.

Сунув хозяину целый реал, Хуан оглядел комнатку с довольно старой мебелью и не очень широкой кроватью. Пахо наотрез отказался ложиться рядом и Хуан за несколько мараведи добыл соломенный матрас с подушкой.

Они тщательно проверили запоры, укрепили дверь табуретом, положили оружие под руки и с наслаждением растянулись на постелях, предварительно сытно поужинав.

Потом Хуан с Пахо целую неделю бродили по городу, знакомились с ним, искали возможность уехать в Понсе.

— Может, купим животных и поедем по дороге? — спрашивал Хуан негра, не надеясь на ответ. — Сколько мы уже бродим по свету, а?

— Да уж месяц будет, сеньор, — с уверенностью ответил Пахо. Он хотел ещё спросить о многом, но не решался. Слишком хорошо жилось Пахо при Хуане, чтобы он мог позволить себе необдуманный вопрос.

— Я обещал Мире вернуться к её дню рождения. Он уже приближается. Я ещё обещал ей хороший подарок. Что скажешь, Пахо?

— Сеньор, вам решать. Что я могу?

— Ты до сих пор никак не отойдёшь от рабской покорности, Пахо. Запомни, мне не раб нужен, а преданный друг, на которого я мог бы положиться.

— Мне трудно это принять, сеньор. Простите. Мне уже скоро сорок лет, почти тридцать я провёл здесь, в рабстве. Я и родину свою забыл, и язык, и родных всех. Разве что смутно что-то вспоминается.

— Понятно, — в раздумье произнёс Хуан. — Я вот тоже, хоть и недавно здесь, а всё ж тоже забывать начал. Последнего друга на острове потерял. Теперь я один, и всё надо начинать сначала. Может, когда и вернусь на родину, да когда это будет ещё?

Прошло уже больше двух недель, а друзья всё ещё не уехали. Судна всё не оказывалось попутного, а ехать на лошадях слишком хлопотно и опасно. С некоторых пор на дорогах стали пошаливать беглые рабы и прочие любители лёгкой наживы.

Но тут Хуан как-то купил карту острова и удивился, что до его долины не так уж и далеко. Он даже поведал о том Пахо. И тот удивлённо вскинул голову, устремил глаза на карту, словно мог в ней что-то понять.

— Понимаешь, Пахо! Я прикинул по карте и понял, что до нашей долины всего-то миль около пятидесяти. Разве это расстояние? Столько же было от Понсе до наших гор. Стоит подумать, разузнать дорогу на юго-запад.

— Это было бы лучше, чем качаться на судне, — откровенно признался Пахо.

Хуан понял, что негр до смерти боится моря и судна. Понять того вполне можно после пережитых ужасов и смертей товарищей.

Хуан тотчас стал собирать сведения о внутренних горах острова. Узнал, что за невысоким хребтом Сьерры-де-Лукилло тянутся лесистые холмы и горы почти до самого Понсе, где они резко повышаются, венчая себя горой в четыре тысячи футов высотой. При желании можно заметить этот ориентир с большого расстояния и по нему найти нужную долину.

Однако прошли не менее десяти дней, прежде чем Хуан решился на путешествие. Нашёл и попутчика, который ехал миль на двадцать в асиенду своего отчима принимать управление.

Знакомый был лет сорока, немного сутуловат, с робкими глазами, длинными беспокойными руками и большими серыми глазами под тёмными бровями.

Его звали дон Колмонеро де Серпа. Ехал верхом со слугой негром и двумя мулами, нагруженными разным товаром и вещами личного порядка.

Они познакомились в порту, когда Хуан искал попутное судно. Дон Колмонеро только что сошёл на берег и искал место для ночлега. Они поселились рядом, когда Хуан узнал, куда тот едет.

— Буду вам признателен, дон Хуан, за путешествие вдвоём. Это меня как-то обнадёживает. Я плохо ориентируюсь здесь, хотя дорогу уже однажды проходил, но это было года… — дон задумался, улыбнулся, добавив: — Года три, а то и больше. Да и вообще, дон Хуан, я плохо приспособлен к лесу, горам. Мне они кажутся суровыми, неприветливыми, коварными.

— Ту можно с вами спорить дон Колмонеро, — улыбнулся Хуан. — Многие не считают так. Жаль, что мне намного дальше. Но и двадцать миль с вами я проеду с удовольствием. Вы получили образование, дон Колмонеро?

— Получил, дон Хуан! Окончил университет в Сарагосе. Предлагали карьеру духовника. Отказался. Занялся строительством, да вот пришлось ехать в это захолустье. Наша матушка давно овдовела, теперь стара и, естественно, больна. Вышла замуж за здешнего плантатора и по её приглашению я вынужден был появиться здесь опять. Превратности судьбы.

— Вы же бывали уже здесь, сеньор де Серпа?

— По приглашению матушки. Она уже тогда просила меня заняться хозяйством, да мне это не подходило. Теперь просто вынужден ехать.

— У матушки имеются дети от второго мужа?

— Один я, сеньор, остался, — со вздохом ответил сеньор де Серпа. — Вот основная причина моего приезда.

— Печально, сеньор, — согласился Хуан. — Я вот никак не могу выбраться с этого острова, да теперь ещё обязательства меня связывают, к которым я, собственно, никакого отношения не имею.

Сеньор де Серпа глянул на Хуана, понял, что дальше тот говорить не хочет, и не стал настаивать. Он вообще удивлял Хуана своей щепетильностью, воспитанностью и учтивостью даже к нему, грубому и довольно дикому человеку.

Он стал присматриваться к этому несуразному человеку. К тому же он и семьёй до сих пор не обзавёлся, что было совсем странно и непонятно.

Они выехали через четыре дня. Торопиться не стали. Дон Колмонеро трудно переносил путешествие в седле. Поэтому в первый день сделали всего не больше семи миль. К тому же дорога была здесь довольно хорошая.

Заночевали в асиенде знакомого дона Колмонеро. Хозяин был любезен, хорошо знал и мать сеньора, и отчима, дона Регаладо де Корсо.

— Уважаемый дон Хуан, — с печальным лицом молвил дон Колмонеро ранним утром, когда собирались уезжать дальше. — Дон Регаладо настаивает погостить у него. К тому же я полностью разбит вчерашним переездом, — и сеньор де Серпа просительно посмотрел своими большими серыми глазами на Хуана.

— Право, дон Колмонеро, — с неуверенностью проговорил Хуан, — мне не удобно пользоваться гостеприимностью дона Регаладо. Что он подумает обо мне?

— Ничего плохого, дон Хуан! Он сам просил вам передать его приглашение остаться ещё хотя бы на один день. Не огорчайте старого одинокого сеньора, мой друг! Прошу вас.

Хуан не стал настаивать. К тому же дом сеньора был обширен, места хватит всем. И Хуан остался, тем более, что особой причины спешить не было.

Дальше дорога шла по долинам, где изредка попадались хуторки и даже отдельные крохотные асиенды. Бедные, заброшенные, они представали печальными, убогими, скорее похожие на разорённые деревушки. И рабов здесь почти непопадалось.

Пахо быстро подружился со слугой дона Коломеро. Того звали Тробо, что было скорее кличкой, чем именем. Но тот отзывался только на неё, и его хозяин так обращался к нему. Он был уже в годах вывезен из Африки, и в Новом Свете ещё не бывал. Звание он имел странное, как и его хозяин. Тот никогда не кричал на него, не ругал, относился как к равному, но это Хуана никак не удивило, помня странность хозяина.

Ночевали в такой бедной усадьбе, где кроме хозяев-испанцев трудились метис с женой и тремя детьми. Почти весь день шёл дождь. Путники промокли, устали, были раздражены, но дон Колмонеро никак не выразил своего настроения. А Хуан заметил:

— Вам бы хорошо выпить горячего вина с корицей, дон Колмонеро. Можете заболеть от такого несносного дождя. Глядите, все продрогли.

Испанец глянул на Хуана, спросил с интересом:

— Вы знакомы с англичанами, дон Хуан?

— Почему так решили?

— Предлагаете чисто английские рецепты. Или я не так понял?

— Нет, сеньор. Вы правильно поняли, — усмехнулся Хуан. — Я побывал у англичан. А вы наблюдательны!

— Приходится, — улыбнулся испанец одними глазами.

И здесь пришлось задержаться на целых два дня. К тому же и второй день был дождливым. Продолжать путь по раскисшей тропе не стоило.

До усадьбы отчима сеньора де Серпы оставалось всего шесть миль. Этот путь решили проделать за один день. Животные торопливо перебирали копытами. Тропа была ещё скользкой, но сносной.

За одним из поворотов их встретили трое мрачных мужчин, не то испанцы, не то метисы. Но все они были в засаленных одеждах, с бородами, выглядели внушительно и решительно.

— А ну стоять, сеньоры! — Поднял руку старший из них.

— Чего вы хотите, сеньоры? — тут же спросил дон Колмонеро решительно, но натянул поводья и остановил коня.

— Выкладывайте монеты и можете ехать дальше, сеньоры.

— Это же грабёж! Что вы себе позволяете?

— Сеньор видно ничего не понял, — хохотнул первый и повернулся к товарищам, ища поддержки его веселью.

Вдруг он хрюкнул, повалился на шею мула, а Хуан стремительно вонзил шпоры в бока животного, выскочил вперёд с уже обнажённой шпагой, рубанул первого попавшегося бандита по шее. Второй успел рвануть мула в сторону, обнажил мачете, но поспешил хлестнуть животное и ускакал назад, подняв брызги грязи и листьев.

— Господи! Что такое? Дон Хуан, что произошло? — Сеньор де Серпа вытаращив в ужасе глаза.

— Погодите, сеньор! Тут не всё закончено! — вскричал Хуан, наклонился к раненому шпагой, стащил с седла и бросил на землю. — У этого голубчика ещё спросить надо кое-что.

Хуан упёр шпагу в живот бандита, лежащего на земле. Тот зажимал рану, бросился молить простить его необдуманный поступок, вращая глаза от одного сеньора на другого.

— Ты метис или мулат? — спросил Хуан свирепо.

— Метис, метис, сеньор! Отпустите меня, умоляю! У меня дети с голоду пухнут, сеньор! Я больше не буду!

— Значит, твои дети желают есть, а у остальных людей нет? Паскуда вонючая! Кто этот бандит? — указал на лежащего и стонущего бандита, по всем признакам главаря.

— Он белый, сеньор! Это он нас подговорил на грабежи! Отпустите, сеньор!

— Посмотрим, что у него в сумке, — проговорил Хуан, слегка ткнул клинком в грудь, спрыгнул с седла и стал рыться в подсумках седла. — Вот вам, сеньор де Серба, бедные людишки, — И с этими словами показал увесистый мешочек из тиснёной кожи. — Скольких вы уже ограбили, сволочи? — повернулся он к раненому в шею.

— Я… я не знаю, не помню, сеньор! Это всё он, — и резво указал на своего вожака. — Я только из страха перед ним согласился быть рядом, поверьте!

— Пахо, отруби ему большой палец правой руки! Чтоб не повадно было заниматься разбоем на дорогах! И немедленно!

Негр побледнел. Он мелко дрожал, нерешительно втянул голову в плечи.

— Дон Хуан, — молвил в страхе де Серпа, — не делайте этого! Отправьте его к альгвасилу. Он должен с судьёй решить его судьбу.

— Дон Колмонеро! — Хуан криво усмехнулся. — Стоит ли возиться с этим подонком? И кто его будет сопровождать? Вы? Оставьте свои слова при себе. С этими людишками только так и поступать. Судья просто прикажет его повесить, а я лишаю только одного пальца.

— Дон Хуан, сеньор! — проговорил Пахо растерянно. — Я… я… не смогу!

— Ладно, Пахо! Сделаем иначе. Эй ты, вонючка! Бери мачете и руби себе палец сам. Иначе я прикажу просто заколоть тебя! Решайся! И ты свободен!

Раненый оцепенел. Он в ужасе смотрел на Хуана. А тот ещё раз слегка, но чувствительно, ткнул шпагу тому в грудь.

— Поспеши, братец. Твой дружок уже прощается с этим миром. Скоро и ты последуешь за ним. Даю тебе пять минут. Хотя ты вряд ли сможешь определить это время. Пока я обыщу твои сумки, ты должен показать сеньору, — Хуан кивнул на де Серпа, — свой благородный палец.

Хуан не стал обращать внимание на протесты испанца. В сумках нашёл немного денег, два перстня и браслет чеканного серебра с красными камушками. В карманах тоже обнаружились ценные вещи, и у одного, и у другого. Вожак едва дышал. Хуан секунду подумал, резко выдернул кинжал из бока. Бандит дёрнулся, вскрикнул, дёрнул ногой и затих. Кровь медленно вытекала из раны.

— Ты до сих пор не закончил дело? — мрачно спросил Хуан, обернувшись к бандиту. — Твоё дело, — и он шагнул к нему.

Смертельная бледность покрыла лицо разбойника.

— Я сейчас! Я… сейчас, сеньор! Вот… уже! — И рубанул мачете. Палец не отскочил, а повис на остатках мышц и жил. Камень, на котором лежала кисть, оказался не очень устойчив.

— Поехали, сеньоры! — распорядился Хуан, кивнул неграм взять мулов в повод, тронул своего.

Они в молчании проехали сотню саженей. Наконец де Серпа проронил тихо:

— Дон Хуан, как вы жестоки!

— Это не я жесток, сеньор. Это жизнь так распоряжается. Думаете, эти твари постеснялись нас прикончить, если бы мы вздумали сопротивляться? Ничуть не бывало. Им наша жизнь и гроша не стоит. А тут невооружённом глазом видно, что едут люди достаточно богатые.

— Помилуйте! Но вы не дали им договорить, а нам ответить. Возможно, мы с ними смогли бы договориться, дон Хуан!

— Неужели вы так наивны, дон Колмонеро? Бог с вами! Это глупо. Дать им возможность обезоружить нас, потом обчистить и, возможно, убить, избавившись от свидетелей? Помилуйте, сеньор! Что вы такое говорите?

Де Серпа задумался, и они некоторое время ехали молча. Негры немного отстали, давая возможность господам поговорить.

— Как это вы умудрились кинжалом, а, дон Хуан? — Наконец спросил дон Колмонеро, исподтишка посмотрел на ещё не остывшего Хуана.

— Другого у меня ничего не было, сеньор. С моим телосложением, и с вашей откровенной беспомощностью, бросающуюся в глаза, я использовал их ошибку. А дальше решала быстрота. Тут у меня было преимущество.

— Где это вы так научились?

— Пришлось, сеньор. Не хотел быть мальчиком для битья. Пришлось потрудиться, попотеть. Зато, как видите, результат налицо. Нас не ограбили. Кстати, у меня оказались их награбленные ценности. Сколько бы вы хотели получить, сеньор? Я готов поделиться!

— О чём речь, дон Хуан? Ничего мне не надо! Я ничего не сделал. За какие геройства я должен что-то получить? Оставьте всё себе, вы это заслужили. И я вам очень благодарен.

— Как хотите, — равнодушно ответил Хуан. — Тут будет не менее трёхсот песо золотом. Если не больше.

Остаток дороги проехали спокойно, но разговор особо не шёл на языки.

— Вот и усадьба моей матушки и отчима! — Воскликнул дон Колмонеро, указал на появившиеся строения на пологом холме, среди раскидистых деревьев и роскошных пальм.

— Хорошее место. Только что-то я не заметил вокруг полей, сеньор.

— Они с другой стороны, дон Хуан. Вы их ещё увидите. Поехали, я представлю вас моим матушке и отчиму.

Их встретили слуга, и вышедший старик с седой бородкой на старый манер, в штанах шарами с цветными полосами, в розовых чулках с туфлями с дорогими пряжками.

Грузная сеньора появилась на крыльце, воскликнула со слезой в голосе?

— Господи! Сынок! Вот радость! Сколько лет ожиданий! Пабло, Колмонеро мой наконец-то приехал! Слава Богу!

Хуан не стал наблюдать сцену встречи и приветствий. Он с Пахо занялся мулами, полагая, что может воспользоваться услугами рабов.

Гости до глубокой ночи сидели у слегка горевшего камина. В горах было прохладно, к тому же дождливый сезон ещё не кончился. Сами испанцы родом были из района Уэска, что на севере Испании, в горах.

Хозяева долго уговаривали Хуана погостить хотя бы два дня, на что он с неохотой согласился.

— За это время познакомлюсь с предстоящей дорогой, — заметил Хуан. — А тридцать миль не так уж мало по горным тропам.

— Конечно! — поддакнул хозяин и предложил завтра же подробнейшим образом рассказать будущий путь. — У меня есть человек, отлично знающий все в горах тропы. Он вам выложит всё на тарелочке, дон Хуан! Оставайтесь!

Хуан долго беседовал с мулатом по имени Фома Безухий. Уха у него действительно не было, когда-то его отрезал прежний хозяин.

Выяснилось, что этот Фома знает даже усадьбу Рохелио де Азеведо, хозяина Лало.

— Ещё недавно был крепкий, словно гранит, а теперь раскис, — говорил Фома значительно. — Сын у него погиб при осаде Сан-Хуана английскими пиратами. Вернее не погиб, а умер от ран. Промучился почти год, сеньор.

— С ним можно будет договориться выкупить одного-двух рабов? — поинтересовался Хуан. — Хотел бы приобрести их.

— Он согласится, — с уверенностью ответил мулат. — Он вообще человек незлобивый. И не очень давит своих рабов. Им у него не так уж плохо.

Хуан теперь хорошо представлял себе скорую дорогу. Она проходила всего в пять милях севернее того поместья с доном Рохелио. Это устраивало Хуана и он решил заехать туда и договориться о выкупе Лало.

Радушный хозяин поменял Хуану мулов, предоставив ему отличных животных.

Глава 28

Миль тридцать до усадьбы проехали за полтора дня, переночевав в лощине, вдали от жилья, до которого было ещё три мили.

Хуан с Пахо заехали в асиенду дона Рохелио после полудня. Сразу бросилась в глаза некоторая неухоженность усадьбы, неряшливость. И Хуан вспомнил слова мулата о горе, сломившем этого сильного старика.

Дон Рохелио встретил молодого сеньора безразличным мимолётным взглядом.

— Дон Рохелио, — почтительно поклонился Хуан. — Мне хотелось бы обсудить с вами одно незначительное дело, касательно вашего крепостного человека.

Старик с удивлением, тотчас потухшем, посмотрел на юношу.

— Выкладывайте и уходите, сеньор. Я не расположен к разговорам. Чем вы обеспокоены?

Хуан постарался коротко изложить просьбу. Дон Рохелио помолчал немного, заметил вяло:

— Я такого не знаю. Чей он сын? Может, так я вспомню. Не хочу рыться в бумагах.

Хуан назвал. Старик долго молчал, потом сказал вяло:

— За каким дьяволом он вам понадобился, сеньор?

— Я хочу поручить ему организовать устройство моей асиенды. Тут неподалёку, в одной из небольших долин, ещё свободных. — Хуан тщательно выбирал выражения. Он боялся, что сеньор откажет, не согласившись даже обсудить вопрос.

— Это далеко отсюда? — поинтересовался старый сеньор.

— Миль десять, двенадцать на запад, дон Рохелио. Сам я должен часто отлучаться в Сан-Хуан, и не могу много времени уделить асиенде.

— Вы живёте в столице? — немного оживился старик.

— Не совсем так, сеньор. Часто туда наведываюсь. Но сейчас опять активизировались английские пираты, как в девяносто шестом году. Тогда мне из-за них пришлось долго сидеть в гавани. Потерял я тогда порядочно, дон Рохелио! Будь они прокляты, еретики!

— Вы были в то время там, сеньор? — дон Рохелио порозовел, помолчал и добавил тихо: — Мой сын там сложил голову. Эх!..

Хуан намеренно затронул эту тему, надеясь на смягчение дона Рохелио. И после долгого молчания, которое Хуан не решился нарушить, дон Рохелио сказал глухим голосом:

— Вот так и живём, молодой человек. Так вы хотели этого… как его, пеона?

— Лало Лопеса, сеньор, — подсказал Хуан.

— Да, да! Хорошо, сеньор. Я сейчас распоряжусь написать, составить купчую.

Дон Рохелио позвонил в колокольчик. Появился негр в неопрятной ливрее.

— Пригласи ко мне Мануэля, Родриго.

Купчая была составлена, Хуан заплатил очень малую сумму, чему сильно удивился, получил расписку, взял бумагу.

— Я заверю её у нотариуса сам, дон Рохелио. Это мне по пути. Не составит труда, а вашего человека избавит от трудной дороги. Большое спасибо!

Он не стал больше занимать, время старого сеньора. Откланялся й удалился, довольный и обрадованный, что не пришлось отказываться от приглашения переночевать.

— Сеньор доволен сделкой? — спросил Пахо, отъехав на четверть мили.

— Очень, Пахо! Особенно тем, что всё свершилось быстро и без проволочки.

Они спешили. Хуан рассчитывал до ночи добраться до долины и гнал животных безжалостно.

Уже в сумерках достигли долины. Тропка вилась по дну её, часто переходила с одного берега речки на другой.

Их окликнул одинокий голос, пригрозив оружием.

— Мы к Лало! Не вздумай стрелять, дурень! — Хуан незаметно поправил пистолет в седельной кобуре и кинжал. — Что у вас тут, что ты сторожишь?

— Слазь на землю! И без фокусов! Вы меня не видите, так что пристрелить вас мне раз плюнуть! Быстро!

— Пахо, слазим, — бросил Хуан негру. — Тут дело серьёзное. Лучше подчиниться, а там видно будет.

Они сошли с сёдел и голос из темноты проговорил:

— Оружие на землю! Мой человек его заберёт. И отойти на пять шагов на свободное место!

— Молодцы! — с угрюмым смешком произнёс Хуан, отошёл с негром в сторону, положив оружие.

— Свяжите руки друг другу, можно спереди! И не тяните!

Появился тёмный силуэт с мушкетом и мачете. Он придирчиво осмотрел путников, приближая своё лицо к их лицам.

— Что тут происходит? — спросил Хуан недовольно.

— Сеньор Лало сам всё скажет. Трогайтесь!

— Должен сказать, что ты достаточно хитёр, парень, — молвил Хуан. — Это Лало придумал такой порядок?

Страж не ответил, лишь слегка подтолкнул Хуана стволом мушкета.

Больше часа они медленно пробирались по узкой тропе в полном молчании. Наконец впереди засветились огни костров. Компания приближалась к лагерю.

— Что это за люди, Чико? — послышался голос Лало. Хуану показалось, что он звучал как-то властно, жёстко.

— Лало! Здорово ты тут устроил охрану! — воскликнул Хуан, выступил вперёд и протянул руки. — Может, прикажешь развязать нас?

— Дон Хуан? Господи! Неужели это вы? Развязать их! Простите, сеньор! Я никак не ожидал вас, да ещё с той стороны! Пройдите, садитесь! Пахо? Это ты? Привет, дружище!

Хуан удивился словоохотливости Лало. Он его не узнавал. Казалось, что этого метиса подменили. Но он спросил деловито:

— Что за строгости тут у тебя?

— Сюда бегут негры с плантаций, сеньор. Пришлось проверять их. Да и в связи с этим сюда могут заявиться искатели беглых. Нужны ли они нам? — Лало многозначительно смотрел на Хуана.

— Это дело достаточно опасное, Лало, — заметил Хуан.

— Вот потому и строгости, хозяин, я вынужден так поступать.

— Жаль, что темно, Лало. Хотелось бы поглядеть, как ты устроился тут.

— Завтра посмотрите, дон Хуан. Поужинайте, прошу вас. Вы наверняка голодны, хозяин.

Они ещё долго сидели у костра, неторопливо беседовали, пока усталость не заставила их отправиться спать.

— Да, Лало! Я не ошибся, предложив тебе эту долину! Здорово ты тут всё устраиваешь! Откуда столько скота? Где взял деньги на его закупку?

— Вы же дали мне их, сеньор!

Хуан посмотрел на метиса. Его ответ показался не очень убедительным. Уточнять не захотел.

— Сколько же у тебя тут народа собралось?

— Больше тридцати человек, сеньор, — ответил Лало с некоторой гордостью.

— Я решил, что скот разводить выгоднее. Дороги нет, а скот можно своим ходом гнать до места продажи.

— Значит, можно ожидать первой прибыли, когда стадо созреет?

— Надеюсь, хозяин, — довольно гордо отозвался Лало.

— То-то ты настаивал на собственных усилиях по выкупу из зависимости, — с улыбкой проговорил Хуан.

— А теперь это и вовсе стало возможным, дон Хуан.

— Возможным, но бесполезным, Лало.

— Как это? Почему, сеньор?

— Я уже выкупил тебя. Вот бумага об этом, — и Хуан протянул лист. — Тебе надо лишь поехать в город к нотариусу и заверить печатью и подписью.

Метис с интересом и удивлением уставился на лист. Читать он не умел, и понять, что написано в бумаге, он не мог. Посмотрел на Хуана пристально, немного недовольно, даже со страхом.

— Зачем вы беспокоились, хозяин? Это лишнее, сеньор! Я бы и сам мог.

— Просто я ехал мимо, Лало. Что стоило мне заехать к дону Рохелио? Мы с ним быстро оформили эту бумагу. Я завтра еду в город, можешь отправиться со мной. Вместе нам легче будет закончить дело.

— Спасибо, дон Хуан! Вы очень добры! Я этого никогда не забуду. Вы столько для меня сделали! Как мне отплатить вам за всё это?

— Посмотрим, что можно сделать, Лало. Но это будет не скоро. Пока работай, налаживай хозяйство и богатей. Потом рассчитаемся.

В городе Хуан отпустил Лало, вручив ему оформленную бумагу. Он спешил к хижине доньи Корнелии, к балаболке Мире. Вспоминая об этой девчонке, Хуан не мог сдержать улыбки на губах.

Но сначала он зашёл к цирюльнику. Хотел предстать перед девчонкой выбритым, вычищенным и благоухающим, как того требовала Мира.

С довольной улыбкой, Хуан быстро шёл по улицам, углублялся в грязные и людные переулки бедноты. Его провожали алчные завистливые глаза.

Но что это? Он ещё издали увидел груду обгоревших останков хижины. Кругом теснились хижины соседей и люди с интересом наблюдали за ним, следя, как поведёт этот богатый сеньор.

К нему подошёл местный дурачок, сгорбленный, грязный и кривляющийся.

— Любуетесь, сеньор? Жарко горела чёртова хижина, ха-ха! Наконец-то Бог покарал это гнездо дьявола, ха-ха!

— Что ты гогочешь, падаль? Говори, что тут произошло? — Хуан побледнел, сердце гулко забилось у самого горла. — Они мертвы?

— Хи-хи! Мертвы? Только старая дьяволица, сеньор! Хи-хи! Я всё слышал!

— Даю золотой, если всё расскажешь, юродивый безумец! — Хуан показал в пальцах сверкающую монету.

— Дай! Дай! Мне, сеньор! Я никогда не держал в руках такой монетки! Дай мне, дай!

— Угомонись, урод! Ты сможешь всё рассказать? Где Мира? Что с доньей Корнелией? Говори!

Юродивый вдруг посерьёзнел, перестал кривляться. Схватил за руку собеседника и потащил к обгоревшим грудам.

— Вот, сеньор! Я тут сидел и всё слышал. Пришли трое. Один белый и два мулата. Вначале говорили тихо, потом начали грозить. Требовали денег и Миру. Дьяволица ничего не хотела отвечать, а Миру ещё с утра отвела в дальний домик улицы к своей приятельнице.

— Погоди! Кто такой этот белый? Ты его видел раньше? Опиши его.

Юродивый оглянулся по сторонам. Издали за ними следили много глаз и он опять стал кривляться. А между ужимками, поведал о том белом.

Хуан несколько раз просил повторять описание, долго думал и вдруг понял, кто это мог быть. Он сильно походил на Амбросио, что заведовал охраной асиенды дона Рожерио и его псами. Желваки на скулах вздулись, глаза хищно сузились. Он побледней.

— Говори дальше, дурак!

— Её пытали, сеньор. Всё требовали Миру. Жгли огнём, били, ломали пальцы! Я с трудом сдерживал вопль ужаса, сеньор! Было так страшно! Вы дадите мне монетку, а?

— На, бери! Что было дальше? Говори!

— Сеньор, дальше было ещё страшнее! Я заглядывал в щель и всё видел! Они привязали её к лавке, заткнули рот, выбив последние зубы, а потом подожгли хижину, сеньор. Но ещё стояли и требовали признания. Дьяволица молчала. Видно, дьявол был силён в ней, сеньор! Так и сгорела в дьявольском пламени. И Бог её не принял. Никто не пришёл ей помочь! Дай ещё монетку, сеньор!

— Куда они пошли потом? — глухо спросил Хуан.

Юродивый махнул рукой, подкрепив жест коротко:

— Туда! — жест указывал на юг.

— Значит, к негру, — сам себе проговорил Хуан шёпотом. Потом спросил: — Где сейчас Мира? Ты знаешь?

Юродивый энергично закивал головой.

— Я могу проводить, сеньор. Это всего три сотни шагов.

Хуан перестал расспрашивать, толкнул юродивого в спину и они поспешили в конец улицы. Орава ребятишек молча проводила щедрого сеньора глазами, а жители тихо переговаривались между собой, обсуждая событие.

— Хи-хи! Вот, хозяева, привёл вам моего друга, дона Хуана, хи-хи!

— Возьми и уходи! — бросил Хуан реал юродивому. — Где Мира? — Повернулся он к пожилой женщине, встретившей его выпученными в страхе глазами.

Его, конечно на улице все знали. Она молча прошла в сарай. Там разгребла мусор и солому. Открыла дощатый люк, наклонилась в темноту, позвала:

— Мира! Выходи на свет божий! Теперь можно!

Показалось бледное испуганное лицо девчонки. Глаза тотчас узнали Хуана, расширились, потом слёзы брызнули по щекам. Она ничего не смогла выговорить, только смотрела через струящиеся слёзы, силилась что-то сказать и не могла осилить спазм горла.

— Успокойся, девочка! Это ведь я, Хуан! Иди ко мне! — он протянул к ней руки, помогая выйти по прогнившим перекладинам лестницы.

Она прильнула к нему своим исхудавшим тельцем, дрожала, всхлипывала, так и не проговорив ни слова. А Хуан гладил её по тёмным волосам, машинально смахивал мусоринки, и целовал в макушку.

— Ну, хватит, Эсмеральда! Будет тебе всхлипывать. Я с тобой. Всё будет хорошо. Мы скоро уедем далеко, и нас никто не найдёт.

— Ты меня не бросишь, Хуанито? — наконец вымолвила Мира, подняла покрасневшие глаза, из которых сами собой вытекали слёзы.

— Что за глупые вопросы, Мира? Откуда такие мысли? Идём в хижину.

Мира поведала, как накануне бабушка заторопилась отвести её сюда, заметив, что она, Мира, должна здесь жить в тайнике до появления Хуана.

— Она дала мне денег, но я передала их тёте Клариссе, — сказала Мира. — Я узнала, что бабушка умерла, но мне не разрешили быть на её похоронах.

— И правильно сделали, Мира. Тебе нельзя было появляться на улице. За ней могли следить. Ведь ты — главное, за чем приходили убийцы.

— Для чего это им понадобилось, Хуан?

— Я потом тебе расскажу, дорогая моя девочка. А теперь успокойся и не думай ни о чём грустном и плохом.

Она порывисто целовала его выбритые щёки, улыбнулась, заметив:

— А ты вспомнил про бритьё, Хуанито! Я так рада, что ты приехал! Мне было очень страшно, Хуанито!

— Мы должны тотчас ехать к морю, Мира. — Хуан повернулся к Пахо, проговорив решительно:

— Поспеши на рынок и купи хорошего мула для сеньориты. Вот тебе деньги. Мы будем ждать здесь. Мира, ты умеешь ездить на муле?

— Никогда не пробовала, Хуанито! Но я быстро научусь. Ты ведь мне поможешь? — она блеснула на него карими глазами, доверчивыми и наивными.

— Эсмеральда, ты сколько дала тёте Клариссе денег? — спросил Хуан тихо.

— Всё, что бабушка мне отдала. Я не считала. А что?

— Хотел дать им тоже немного. Ты не против?

— Конечно, Хуанито! Они так много для меня сделали. Мы поедем к Кумбо?

— И к нему заедем, девочка. К нему прежде всего. Там наше богатство, ты ведь помнишь?

— Ага, — так же тихо ответила Мира, заговорщицки прищурила глаза, потрогала его усы, потом нос, усмехнулась. — Твой нос похож на нос попугая, Хуанито! Ты отпусти усы попышнее, ладно?

Хуан немного расстроился, но улыбнулся, прижал девчонку к себе, поцеловал в макушку.

— Мира, мы, наверное, поедем в столицу. Хотела бы жить в большом городе?

— Не знаю, Хуанито! Я никогда там не была. С тобой, Хуанито?

— Как получится, Мира, — серьёзно ответил Хуан. — Ты мне не сестра и будет не очень удобно так поступать.

Мира удивлённо посмотрела на молодого человека. В глазах застыл вопрос, который она не посмела задать. А после молчания вдруг спросила с некоторой грустью в голосе:

— А у меня скоро день рождения, а бабушки нет. Хоть ты приехал! Ты мне его устроишь, Хуанито? — она взглянула на него просительно, с надеждой, и в то же время с опаской. Понимала, что у неё глубокий траур и особенно рассчитывать на праздник не приходится.

Хуан вздохнул, спросил неуверенно:

— Ты так этого хочешь?

Она не ответила, но и так было ясно, что это заветное её желание, тем более что он ей это обещал ещё раньше.

— Посмотрим, Эсмеральда, — строго проговорил Хуан. — У тебя траур, а день рождения уже скоро, — он хотел показать, что забыл точный день, провоцируя на пояснение. Так оно и вышло. Она тут же чуть не прокричала:

— До дня святого Матвея осталось меньше недели! — Она что-то прошептала про себя и добавила: — Всего шесть дней, Хуанито!

Хуан улыбнулся. Ему было интересно наблюдать Эсмеральду в её попытках получить от жизни хоть малую толику счастья.

— Не уверен, Мира, что это нам удастся. Время слишком сложное, и даже опасное. И ты должна это понимать и учитывать.

— Но ты же обещал мне подарок, Хуанито! — Мира надула губы, что ещё сильнее рассмешило Хуана.

— Вот это я выполню, Мира. Даже уже выполнил, но повременим.

— Ты уже приготовил подарок? Покажи, Хуанито!

— Ты подождёшь до дня рождения. Единственное, что могу предложить, — с весёлыми искорками в глазах, ответил Хуан, — это надень вот этот скромный браслетик, — Хуан стал надевать на худую руку девочки серебряный браслет с камушками.

— Какой красивый! Только он велик мне, Хуанито! Он спадёт с меня! Дай я поцелую тебя! Ты просто прелесть!

— Поноси пока так, потом мы его сделаем. Мастер это устроит за три минуты. А он тебе подходит!

Пахо привёл смирного мула. С виноватым видом проговорил:

— Женского седла не нашёл, сеньор. Но сеньорита ещё ведь и не женщина.

— Сойдёт, — ответил Хуан. — Пахо, мы тотчас едем. Всё необходимое найдём потом. Мира, дай я тебе помогу.

Мира с лёгким страхом сидела в седле. Хуан поучал, как вести себя, как управлять мулом. Они неторопливо тронулись в путь, попрощавшись с тёткой, и одарив её монетами.

— Куда мы едем, Хуанито? — спросила Мира, немного освоившись с седлом и качанием мула.

— Сначала к Кумбо. У меня подозрение, что там может произойти что-то…

Ещё издали, перейдя ручей, Хуан заметил непорядок. А потом все увидели разваленную хижину, разбросанные обломки и вещи. Полудикие куры и козы с испугом бросились наутёк. Вонь говорила о том, что тут разлагается чей-то труп. И тут же Пахо, ехавший впереди, обернулся, молвив с тревогой:

— Собака, сеньор. Обглоданная. Лучше сеньорите дальше не ехать.

Хуан жестам остановил Миру, помог ей спрыгнуть на землю.

— Побудь здесь. Поласкай животное. Оно должно тебя полюбить, Мира.

Хуан с Пахо обошли двор. В разрушенной хижине увидели изуродованные останки Кумбо. Узнать его было невозможно, но другого здесь быть не могло

— Чёрт! Они и сюда добрались! Неужели забрали клад? Проклятье! Старуха ничего не выдала, а как же негр?

— Сеньор, тут делать нечего, — проговорил в растерянности Пахо. — Пошли посмотрим, тут дышать невозможно!

— Да, пошли! Господи, и похоронить трудно! Можно сказать и нечего.

Они поспешили уйти, оставив труп среди обломков и пыли в роях мух.

Хуан поспешно схватил Миру за руку, потащил кружным путём к кладу. Испуганная Мира ничего не осмеливалась спросить, понимая, что тут случилось нечто ужасное.

Лишь отойдя подальше, Хуан сказал, наклонившись к девочке:

— Крепись, Эсмеральда! Произошло ещё одно несчастье.

— Кумбо? — воскликнула Мира, расширив глаза в ужасе.

— Да! Его убили, как и твою бабулю. Мне очень жаль!

Мира присела на пень, словно ноги её вдруг ослабли. Она была бледной, перепуганной, просто уничтоженной.

— Что ж теперь будет, Хуанито?

— Об этом можно только предполагать, Мира. Ещё следует много подумать, как с тобой быть, как поступить и куда определить. Здесь тебе никак нельзя оставаться. За тобой устроили настоящую охоту!

— Почему же так, Хуан? — в ужасе вскрикнула Мира. — Чем я провинилась перед Господом? За что так со мной, Боже?

Хуан присел рядом, обнял её вздрагивающие плечики, прижал к себе.

— Я боюсь, Хуанито! Мне так страшно!

— Понимаю, Мира! Но мы не должны тут оставаться надолго. Опасно, Мира! Вставай, милая моя. Нам необходимо посмотреть на твой клад: цел ли он?

— Что это за клад, Хуан? — вскинула она большие встревоженные глаза. — Откуда он взялся? Бабушка всегда была бедной, а тут такие деньги?

Три странных всадника, один из которых была девочка, торопливо погоняли уставших мулов.

Прошло уже несколько дней, как они покинули крохотную усадьбу негра Кумбо. Хуан с облегчением увидел, что клад не разрыт. Стало обидно за несправедливые сомнения. Кумбо каким-то образом выдержал пытки или преждевременно отдал Вогу душу, тем сохранив клад.

Мира как-то сразу повзрослела. Её больше всего добила смерть негра. Бабушкина смерть воспринялась естественно, тем более, что она ничего не знала о её причине, а Кумбо! Это её доконало.

Она почти не разговаривала, больше не заикалась о своём дне рождения. Лишь временами бросала взгляд на подарок Хуана и тогда в глазах можно было заметить некоторый проблеск радости.

Хуан ничего не пояснял из истории её рождения, а она, словно догадываясь о тайне, ничего не выясняла. Просто молчала, закрывшись в скорлупе отчуждённости и горя.

Хуан оставил побережье. Он узнал дорогу через остров до столицы и, не раздумывая свернул по ней, хотя она была едва наезжена редкими двуколками и ещё более редкими всадниками.

— Эсмеральда, скоро мы попадём в Кагуасу, — говорил Хуан, слегка наклоняясь к Мире. — Мы там передохнём пару дней. Ты сильно измучена дорогой.

Девочка подняла глаза, пристально посмотрела на него, спросила очень серьёзно, по-взрослому:

— Зачем ты тратишь столько сил на меня, Хуан?

Этот вопрос застал юношу врасплох. Всё же ответил после недолгого, напряжённого молчания:

— Как почему, Мира? Мы ведь друзья, а друзья не покидают друг друга на произвол судьбы. Я обещал донье Корнелии заботу о тебе. Видно, она знала о скорой своей кончине.

Мира задумалась.

— Ты мне когда-нибудь расскажешь о той тайне, что витает вокруг меня?

— Обязательно! Но потом, когда ты совсем успокоишься. Сейчас нет надобности лишний раз тревожить тебя. Ты и так столько пережила, что я побаиваюсь за твоё здоровье, Мира.

Она опять подняла глаза на него, промолчала, но Хуан знал, что в её голове постоянно происходит интенсивная работа мысли.

Он ещё не знал, что будет в Сан-Хуане. Не мог придумать ничего такого, что будет приемлемо и для Миры, и для него. Потому постоянно откладывал решение на следующий день, потом ещё и так постоянно.

В Кагуасу они поселились в домике, снятом на два-три дня, чтобы отдохнуть и привести мысли в порядок. Городок, а вернее небольшой посёлок, располагался в красивой долине среди гор и лесов. Очень красивая церковка звала под свои прохладные своды, и Хуан не утерпел, чтобы не посетить её, помолиться всем вместе, внести дар, получить отпущение грехов. Мира немного равнодушно отнеслась к этому посещению, что сильно удивило Хуана.

— Тебе не понравилась церковь, Мира?

Она неопределённо пожала плечами, не ответила, замкнувшись в себе.

Был канун праздника святого Матвея. Три улицы посёлка уже украшались цветами и ветками пальм. Дожди выпадали уже не так часто, а в этой долине они вообще шли довольно регулярно весь год. Окрестности благоухали цветущими деревьями и кустарниками.

— Мира, — не очень смело обратился Хуан к девочке, — твой день рождения завтра. Чего бы ты хотела?

Она опустила голову. Долго молчала и вдруг подняла голову.

— Я хотела бы несколько девочек моего возраста, Хуан. И… красивого платья… с туфлями.

— Попробую это устроить для тебя, — с готовностью ответил Хуан. Он был приятно удивлён таким решением и желанием Миры. — Три-четыре девочки тебя устроят?

Она почти безразлично кивнула, но говорить больше не стала.

Хуан посоветовался с хозяйкой, и та порекомендовала ему несколько семей, наиболее приличных и богатых.

— Если не возражаете, сеньор, я могу обойти их и пригласить девочек. Говорите, три-четыре хватит?

— Вполне, сеньора, — отозвался Хуан с благодарностью. — И организуйте приём, угощение и всё остальное. Трёх дублонов хватит на всё это?

— Если прикинете ещё три реала, то будет как раз, сеньор!

И вот после сиесты четыре разодетых девочки пришли в гости. Все они жили поблизости, и сопровождения никакого не было. Это были десяти-тринадцатилетние девочки состоятельных граждан, согласившихся на уговоры хозяйки, что поведала им о горе, свалившемся на голову этого странного семейства с такой очаровательной девочкой. Лишь её негритянское происхождение, немного бросавшееся в глаза, немного возмущало горожан.

— Мира, иди сюда, милая! — Позвал Хуан утром, в день рождения, после лёгкого завтрака. — Я хочу вручить тебе твои подарки.

Она неторопливо появилась со двора, остановилась на пороге и Хуан вдруг, словно впервые, оглядев её стройную фигурку, понял, какая она будет красивая совсем скоро. Он даже заволновался.

На кровати лежало платье зелёного шелка с лентами, бантами, широкой юбкой с жёлтыми полосками и отделкой. Его сшили за большие деньги за один день, и теперь оно должно быть оценено девочкой. У кровати стояли туфли из зеленоватой кожи с позолоченными пряжками и отделкой.

У ворота лежала небольшая диадема из золотой проволоки с россыпью мелких изумрудов. В трёх местах поблёскивали красные глазки рубинов в четверть карата каждый.

Хуан напряжённо смотрел на Миру. Лицо её выражало почти полное равнодушие, но постепенно теплело, смягчалось, становилось приветливым, даже немного весёлым, как в старые добрые времена.

Она посмотрела на Хуана полными слёз глазами, кинулась к нему в объятия и разразилась безудержными рыданиями.

Юноша остолбенел от неожиданности, лишь интуитивно догадываясь, что в Мире наконец-то наступил перелом её состояния. Этот взрыв слёз и рыдания должны снять то напряжение, владевшее ею последние дни.

Она оторвалась от его груди, вскинула покрасневшие глаза.

— Ты меня любишь, Хуанито?

— Конечно, Мира! Ты это знаешь, чего спрашивать?

Она вздохнула, а Хуан понял, что она подумала и поняла. И, отвлекая её, спросил ласково:

— Тебе нравится? Я долго выбирал всё это. Боялся, да и до сих пор боюсь, что не получилось так, как надо.

— Нет, Хуанито! — Мира звонко закричала, как прежде. — Всё так красиво, у меня слов не находится, Хуанито! Неужели это всё мне?

— Не показывай, Мира, что это для тебя новинка, — строго заметил Хуан. — Ты должна показать себя воспитанной, богатой и гордой сеньоритой. Вспомни, чему тебя учила бабушка. Это очень важно, Мира. Ты теперь сеньорита…

Она скривилась недовольно, потом улыбнулась, согласно кивнула и бросилась целовать Хуана. Тот никак не мог предугадать её порывы, стоял с глупой улыбкой.

Вечером, при свете единственной свечи, Хуан наблюдал уставшую Миру. С удовлетворением видел, как посвежело лицо девочки, как повеселели глаза, и удивительно порозовели щёки. И отметил, что в фигуре её появились черты приближающейся взрослости.

В Сан-Хуан въехали уже в сумерках. Город оглушил Миру своим величием и многолюдством. Большие здания вельмож, дворцы и собор покорили её, восхитили и испугали.

Роскошные наряды прогуливающихся сеньор и сеньорит в сопровождении служанок и кавалеров были так живописны, что глаза разбегались.

— И мы тут будем жить, Хуанито? — прошептала Мира, возбуждённо блестя глазами во все стороны.

— Ещё не знаю, но вполне возможно, — ответил Хуан не совсем уверенно. — Сейчас поселимся в номере постоялого двора, а завтра будем думать, Мира.

Уже с неделю Хуан жил со своими друзьями в городе. Он снял часть дома из двух комнат. В маленькой жила Мира, а большую заняли мужчины. И хотя в комнатах обстановка была вполне скромной, Мире казалось, что она живёт во дворце губернатора.

Хуан запретил ей одной выбегать на улицу. Играть с детьми она ещё не могла. Нужно ещё познакомиться с ними, а это не так-то просто. Квартал располагался поблизости от моря, жили в нём люди вполне состоятельные, и своих детей держали в строгости.

Зато Мира часто выходила то с Пахо, то с Хуаном погулять по набережной, по главной площади с величественным собором и дворцом губернатора. Ей всё было интересно, ново, и занимательно. Но отсутствие друзей угнетало, заставляло грустить, жалеть по старой жизнь, полной мелких радостей и веселья.

Лишь уезжая на мулах к морю, подальше от шума улиц, она позволяла себе порезвиться, сбросив чопорное платье, оставаясь в одной длинной до колен рубашке. Хуан с любопытством смотрел на её смуглые стройные ноги, мелькающие то по песку, то бултыхающиеся в прозрачных водах бухты.

— Ты, конечно, плавать не умеешь, — сказал Хуан с весёлыми искорками в глазах. — Необходимо тебя научить.

— Ага! Разве я смогу? Это, наверное, очень трудно, Хуанито!

— Если захочешь, то за три дня сможешь немного проплыть. Шагов десять.

— Тогда я хочу! Учи, Хуанито! Ты должен хорошо плавать! Покажи!

Хуан охотно демонстрировал своё умение, Мира визжала в восторге, торопила с обучением.

— Лучше всего научиться сначала нырять, — говорил он серьёзно. — Ты не должна бояться воды и свободно задерживать дыхание под водой. Вот так, — и он старательно показывал.

Через некоторое время она уже с удовольствием ныряла, но этого ей было мало. Хотелось большего.

— Ты поддержи меня немного, а я попробую плавать, Хуанито!

Он немного поколебался, но согласился. Придержал Миру рукой под живот и грудь и вздрогнул, ощутив упругость девичей крохотной груди, только что начавшей расти.

Мира ничего не замечала, лишь барахталась, фыркала, захлёбывалась и истошно визжала и смеялась, когда вода позволяла это.

Скоро Хуан отказался от такого способа обучения. Он был смущён, скрыть это было трудно, но Мира ничего этого не замечала. Она неудержимо требовала внимания, пока не устала настолько, что запросилась на горячий песок.

— Пора домой, — строго молвил Хуан. — Смотри, скоро гроза начнётся, мы все промокнем, Мира.

— Мы и так мокрые, а пресная вода нам будет только полезна!

— Нет, Мира! Поедем. Уже пора.

После этого дня Мира постоянно требовала от Хуана моря, и тому приходилось каждый день ездить с нею купаться. Как он и предполагал, Мира вскоре уже плавала и с каждым днём успехи становились всё ощутимыми.

— Здорово, правда, Хуанито? — кричала она звонким голосом и блестела восторженными глазами.

— Ты сумасшедшая, Эсмеральда! — строго выговаривал он ей, но должен был признаться, что эта девчонка всё больше нравилась ему, волновала, заставляла думать о себе. — Ты скоро замучаешь меня своим плаванием, Эсмеральда! Отдохни хоть немного!

— Не буду! Тут у меня никаких игр, никаких друзей! А ты хочешь лишить меня и плавания! Кто научил? Так терпи! Обещал заботиться, так выполняй!

Он сердился, но в то же время ему нравились мелкие капризы девчонки, в то время, как в серьёзных делах или разговорах, Мира проявляла завидное терпение, выдержку и понимание.

— Мира, мы не можем вот так без дела сидеть на месте, — говорил он обеспокоенно. — Так мы скоро все деньги проедим, а что потом?

— Почему же ты тогда ничего не взял из клада бабушки? Ты говорил, что там достаточно для всей жизни..

— Из этих денег тебе жить всю жизнь, Мира, — говорил Хуан назидательно.

— Так ты что можешь предложить взамен? Я ведь ничего не понимаю в них.

— Надо где-то работать, Эсмеральда. Зарабатывать деньги, иначе никаких кладов не хватит. А я кроме, как работать на земле, тоже ничего не умею.

Мира наморщила лоб, стала похожа на донью Корнелию. Потом спросила:

— Вот ты платишь за житьё в этом доме. Значит, это выгодно хозяйке?

— Естественно, Эсмеральда. Иначе никто бы не сдавал дома в наём.

— Мы бы тоже могли купить дом или два и сдавать их людям. Это приносило бы нам доход?

— Смотря как вести дела. Тут тоже есть, видимо, свои законы, порядки. Уметь надо это дело продвигать.

— Можно нанять знающего человека, и он будет управляться со всем этим!

— Смотри-ка на неё! Мира, ты скоро сможешь и самостоятельно жить, распоряжаться своими деньгами! Молодец! Тебе необходимо достать несколько книг, будешь читать, и учиться вести дела. Сможешь?

— Конечно! Что тут такого? Читать и писать я умею, можно и ещё лучше научиться. Бабушка постоянно говорила мне, что я должна сама устраивать свою жизнь, Хуан. И если ты поможешь, то дело у нас пойдёт.

Хуан улыбнулся. Деловитость Эсмеральды иногда просто обескураживала. И во многих случаях в её словах угадывалось мудрое понимание, трезвое суждение вперемешку с наивными детскими представлениями о жизни.

Он-то уже знал, что жизнь не только сурова, но и жестока, опасна, и палец в рот судьбе лучше не класть. Множество раз он испытывал это на собственной шкуре, иногда обжигаясь и помаленьку приобретая опыт и клыки с когтями, готовыми в любую минуту вцепиться во врага.

Всего этого Мира ещё не знала, не испытала, и ей ещё предстояло вкусить жизненного опыта. В этом ей придётся слишком много познать грязного.

Подобные мысли всё чаще возникали в голове молодого человека. Они беспокоили, волновали, заставляли искать выход. Его-то он и не мог ещё ухватить, определить и понять.

Неожиданно одна встреча всё перевернула в его сознании.

Они с Мирой гуляли после сиесты по набережной. Был тихий вечер. Промытый воздух ещё хранил свежесть дневного ливня. Тёплый ветерок продувал набережную. Много богатого люда вышли на прогулки.

— Хуан! Дон Хуан! — Услышал тот знакомый голос.

Повернулся, неожиданно резко, стремительно, словно его обожгли.

В трёх шагах от него стояла Габриэла с чёрной служанкой. Её лицо сильно изменилось, подурнело, покрылось слабыми пятнами. И живот. Он уже солидно выпирал, придавая её фигуре странное, нелепое положение. На лице играла непонятная усмешка.

— Неужели я так изменилась, дон Хуан? Подойди же, я не укушу.

— Приветствую, сеньорита, — выдавил Хуан из себя. — Как ты оказалась в этом городе? Ах да!.. — И он многозначительно бросил взгляд на её живот.

— Ты мог догадаться об этом, Хуан! А это кто? Неужели та сам?.. — Она запнулась на полуслове. — Понимаю…

Мира вопросительно вскинула глаза на Хуана. Тот был сильно смущён, взволнован, не нашёлся, что ответить и молча рассматривал Габриэлу.

— Ты ошибаешься. Это не то, что ты думаешь.

— Не уверена, Хуан, — она многозначительно повела бровями, улыбнулась, давая понять, что сходство с отцом можно было проследить. — Как тебя зовут, девочка? — Наклонилась она к Мире.

Та слегка присела, наклонила голову, прошептала имя и несмело посмотрела на Габриэлу.

— А меня зовут донья Габриэла, Мира. Можно просто Габриэла. Я не настолько старше, чтобы величать меня сеньорой и даже сеньоритой.

Она продолжала болтать, а Хуан судорожно ломал голову над вопросом, как уберечь Миру от этой опасной сеньориты. Габриэла же продолжала болтать, словно ничего не замечая, внимательно, с любопытством разглядывала девочку, и той становилось не по себе.

— Ты мулатка, Мира. Кто твоя мама?

Мира вопросительно глянула на Хуана. Тот поспешно ответил:

— Мулатка — это её мать, — уклончиво ответил Хуан.

— Никакой разницы, — криво усмехнулась Габриэла. — Однако очень привлекательная девочка, очень! А когда расцветёт? — И Габриэла многозначительно приподняла брови.

Хуану не понравился тон её фраз. Беспокойство охватило его. Он поспешил проститься, видя, что это не очень понравилось Габриэле.

— Кто эта сеньора? — Спросила Мира, как только они отошли подальше.

— Одна знакомая, Мира, — без желания ответил Хуан. — Ты запомнила её?

Мира утвердительно кивнула. Интерес её ещё возрос.

— Она мне не понравилась, Хуанито. Мне показалось, что она странно на тебя смотрела. Она опасна?

— Пожалуй, да, — ответил Хуан. Потом добавил: — Постарайся избегать её, Мира. У этой сеньоры много плохого на уме. Не подпускай к себе близко.

— Ты говоришь так, что мне становится страшно!

— Ничего, Мира. Не волнуйся, я с тобой.

Хуан понял, что Габриэла ничего не знает про козни Рассио и Амбросио. Всё же такое положение дел мало его успокаивало. Она могла и знать, обменяться письмами с братом.

И тут в голове опять возникла мысль о мести. Она сразу возникла у него, хотя и не оформилась в нечто определённое. Теперь же она вновь закопошилась, въедаясь всё глубже.

Неожиданно для себя ощутил потребность защитить Миру, укрыть от охотников семейства де Риосеко. А одна из них, Габриэла, оказалась совсем рядом.

Он пожалел, что не узнал, где она живёт. Её служанку он никогда не видел. Вполне возможно, что это местная женщина.

А через два дня Мира спросила Хуана:

— Я знаю, Хуан, что ты был с той сеньорой близко знаком. Что за знакомство у вас было? Мне оно не нравится.

От неожиданности Хуан не нашёлся, что ответить и долго молчал, не в состоянии придумать вразумительный ответ. И Мира поняла, что у того есть тайна, связанная с той сеньорой. А она даже не знает, из какого она рода, семьи, какая у неё фамилия.

Месяц пролетел в столице, как один день. Мира стала читать редкие книги, что приносил ей Хуаном. Они были мудрёными, он их читать не собирался — не такой был чтец, чтобы тратить время на это занятие.

Мира всё же с интересом взялась за них, но быстро охладела, заявив:

— Там трудно понимать. Так трудно написано, язык сломаешь! Подожду немного. Ещё успеется. А ты чего не читаешь, Хуанито?

Тот немного смутился. Не хотелось признаваться, что чтение его совсем не интересует, да и читает он ещё очень слабо и медленно. А когда Мира посмеялась над ним, он обиделся и перестал искать ей книги. Было неловко и неприятно сознавать, что какая-то девчонка лучше его читает, считает и вообще во многом из этого превосходит его, мужчину.

Как-то Хуан увидел у неё книжку весьма растрёпанную, которую она тут же закрыла, как только заметила его.

— Где ты взяла её? — спросил Хуан без особого любопытства.

Мира это заметила, открыла книгу, заявила безразлично:

— Девочка одолжила на время, взяла в библиотеке отца. Очень нудная!

Как она и ожидала, Хуан не заинтересовался чтением Миры. А она читала трактат без начала, растрёпанный и зачитанный почти до дыр. Там много говорилось о любви, о рыцарях, любовниках, прекрасных сеньорах и сеньоритах.

Хуан ушёл, а Мира опять раскрыла страницы и продолжила впитывать написанное, словно это были её мысли, её стремления и мечты.

Скоро Хуан понял, что не сможет успокоиться, пока не сделает попытку отомстить этому Амбросио и брату Миры и Габриэлы.

Он не мог долго держать это в себе. Поведал свои задумки Пахо. Тот испугался не на шутку. А Хуан вздохнул, произнеся с сожалением:

— Я так и знал, что ты для таких дел не подходишь, Пахо. Сторожи сеньориту, пока я буду обделывать это дельце. Попробую поискать подходящего товарища или двух. И успокойся.

Пахо повеселел, а Хуан долго обдумывал свою мысль, пока не решил, что пора переходить от мыслей к делу.

В порту Хуан несколько дней присматривался к бродягам, различным авантюристам и просто отчаянным матросам, что в большом числе искали лёгких денежек. Порт был проходным двором для всякого тёмного сброда.

Вскоре он присмотрел одного матроса, говорившего на непонятном жаргоне, смеси испанских, французских и португальских слов. Звали его Нене Башмак.

У него отсутствовали пальцы на левой ноге, и башмаки он носил разного размера.

Нене Башмак был кряжистым малым с рыжеватой бородой и почти чёрными волосами, слегка вьющимися. Его короткие пальцы обладали большой силой, а волосатые кулаки постоянно нацелены на скулы возможных обидчиков. Короткие толстые ноги шагали проворно, и никто бы не сказал, что у этого матроса когда-то были отморожены пальцы и теперь он носит разные башмаки.

Две недели общения и выпивки, до которой Нене был великим охотником, помогли Хуану сблизиться с этим кабаном. Они теперь часто бывали вместе, а от других матросов и собутыльников Хуан узнал, что этот Нене большой «кот», что на жаргоне означало «вор».

Это вначале смутило Хуана, потом подумал, что это не должно его касаться, даже может пригодиться при случае.

Не прошло и месяца, как Хуан понял, что с этим типом дело сварить можно.

— Это может принести мне кругляшков, Хуан? — Спросил Нене, услышав намёки на налёт на асиенду богатого плантатора.

— Уверен, что да, Нене! А сколько ты посчитал для себя приемлемой суммой? — Как бы вскользь, спросил Хуан.

— Сотни две устроили бы меня, Хуан.

— Ты хорошо себя оцениваешь, Нене, — польстил Хуан новому другу.

— Что от меня требуется?

— Мы должны будем захватить одного типа и прижать его. Кроме того в доме имеется важный сеньор. У того обязательно должны быть денежки. Скоро асьендадо получают деньги за проданные товары со своих асиенд, и мы можем им помочь их лишиться. Представляешь, Нене?

— Это мысль, Хуан! Я с тобой! Когда идём на дело?

— Ещё не скоро, Нене. Недели две надо подождать, подготовиться, всё разузнать, прикинуть и разведать. Ты ведь не хочешь закончить жизнь на виселице? Я так же.

— А ты не так прост, сеньор, как можешь показаться с первого взгляда. С тобой можно рискнуть на большое дело. Держи меня при себе, сеньор!

Глава 29

За две недели Хуан ничего больше не придумал, как проникнуть в дом к дону Рожерио, ограбить его дочиста, чтобы он не смог больше подняться, изловить Амбросио и рассчитаться с ним по возможности тайно, без свидетелей.

Он купил двух хороших лошадей, оружие. Долго готовился сам и предложил последовать своему примеру Нене, на что тот неохотно, но согласился.

Труднее всего было с Мирой. Она никак не хотела оставаться одной, без поддержки Хуана. Страх подтачивал её. И хоть они больше не встречали Габриэлу, но она теперь постоянно находилась между ними.

— Сколько дней ты будешь отсутствовать, Хуан? — уже несколько раз спрашивала Мира.

— Мне трудно на это ответить, Эсмеральда, — с некоторой грустью ответил Хуан. — Ты ведь знаешь, что дороги опасны, в море полно пиратов, и вообще трудно предполагать, что произойдёт с каждым из нас. Главное — ты жди и надейся. Я обязательно появлюсь, как только смогу. Хотя я ничего такого не предвижу, моя трусиха. С тобой останется Пахо. Он о тебе позаботится.

— Хуанито, не уезжай, прошу тебя! — взмолилась Мира.

— Но почему, Эсмеральда? Я обещаю, что вернусь как можно быстрее. Это и для тебя важно, милая моя девочка!

— Это всё из-за той сеньоры? — несмело спросила Мира.

Хуан мгновение поколебался с ответом и этого оказалось достаточно для того, чтобы Мира поняла, что попала в цель. А Хуан сказал решительно:

— Я не хочу, чтобы тебя продолжали преследовать!

— Опять ты про это, Хуан! Только я знаю, что если ты уедешь, то мы долго не увидимся. Думаешь, мне будет легко?

Мира грустно смотрела на Хуана. В лице тёмными пятнами выделялись большие тёмные глаза, наполненные слезами.

— Откуда тебе может быть известно о долгой разлуке, Мира? — удивился Хуан. — Всё во власти Господа!

— Хуан, ты забыл, кто была моя бабушка! Она многое успела мне передать. А уж это я и сама смогла определить, без бабушкиного вмешательства. Послушай меня и откажись от поездки, Хуанито! Умоляю! Что я буду делать без тебя? Ты обещал бабушке!

Хуан вдруг задумался над словами Миры. Всё же постепенно он успокоился, стая думать трезво.

— Хорошо, Мира. Я подумаю о твоих предупреждениях. Можешь успокоиться.

Девочка подозрительно глядела на молодого человека. Её пристальные глаза смогли определить его растерянность и неуверенность.

Через два дня острота разговора с Мирой прошла. Хуан усмехнулся себе под нос, посчитав рассуждения девчонки простым нежеланием оставаться одной. Понимал, что Мира любит его и этим объяснил остальное.

Ещё три дня — и он распрощался с Мирой и Пахо.

— Мира, милая моя, ты помнишь место клада? Воспользуйся им, если появится необходимость. Пахо тебе поможет. Кстати, тот участок земли Кумбо отписал тебе ещё в прошлом году. Он твой и никто его у тебя не может забрать. И ещё, Мира. Оставь в бутылке записку, коль вынуждена будешь исчезнуть, — Хуан поискал глазами, указал место под деревом, выглянув в окно.

Девочка почти не слушала его, плакала, уговаривала Хуана остаться. Он был непреклонен, начинал сердиться. Неожиданно Мира стремительно вышла в дверь, хлопнув ею.

Хуан в недоумении смотрел в закрытую дверь, раздумывал.

И теперь, покачиваясь в седле, Хуан вспоминал последний разговор и всё острее чувствовал разлуку, правоту слов Миры. Но уж теперь отказаться от задуманного он никак не мог. Рядом трясся Нене, с которым шутки плохи.

— Зачем нам так далеко трястись, Хуан? Кругом столько асиенд.

— Эти усадьбы я не знаю, а ту, куда мы направляемся, я знаю отлично. К тому же это сложнее, чем ты думаешь, Нене. Тут замешана месть, понимаешь?

По знакомой дороге путники намного быстрее доехали до усадьбы дона Рожерио.

— Мы остановимся здесь, — Хуан оглядел глубокий овраг, уже знакомый по прежним делам. — Надо разведать усадьбу, оглядеться и составить план.

— Ты говорил, что начнём с какого-то Амбросио. Не лучше ли сначала добыть главный приз, а уж потом подчистить мелочи?

— Я не вижу тут мелочей, Нене. Всё очень важно и значительно.

В усадьбе была суматоха. Готовились к похоронам дона Рожерио. Он скончался в день приезда грабителей, и теперь в усадьбе было много народа, собравшиеся на печальное действо.

— Хуан, не кажется ли тебе, что это отличное время для нашего дела? — настойчиво допытывался Нене. — Людей много, никто ни за чем не следит. Самое время обделать наше дело, Хуан.

— Возможно, — в раздумье согласился Хуан. — Иди-ка ты в дом и разведай, как там можно действовать. Никто на тебя не обратит внимание. Тебя никто там не знает и примет за одного из слуг гостей.

Нене вернулся поздно ночью. Хуан уже спал и вскочил, схватившись за пистолет.

— Всё в порядке, Хуан! — потёр ладони Нене. — Там такое творится! Завтра похороны и мы должны тотчас выполоть наш план. Собирайся, Хуан.

— А Амбросио? Ты его нашёл?

— Нашёл! И очень легко! Он всё время крутится там. Он ушёл к себе в хижину. Поторопись! До утра не так много времени осталось.

По дороге Хуан подробно поведал Нене план дома, расположение кабинета, спален, особо нацелил матроса на кабинет и спальню дона Рассио.

— А спальня сеньоры? Там ведь должно быть достаточно ценных украшений, Хуан. Я не хочу пропустить такое место.

— Поступим так, Нене. Я занимаюсь Амбросио, ты лезешь в дом. Встречаемся в овраге сразу после дела. Кони готовы и мы легко ускользнём отсюда.

Нене согласно кивнул, проверил мачете, пистолет и кинжал.

Они расстались вблизи дома. Он был погружен в мрачное молчание. Лишь из окон гостиной лился слабый свет свечей и тихо доносился монотонный голос падре, отпевавшего усопшего.

Грабители обменялись понимающими кивками, Хуан ободряюще толкнул Нене в спину и проследил, как тот пробирается вдоль стены кустарника к дому.

Сам Хуан вернулся к хижинам надсмотрщиков. Он знал местонахождение Амбросио, уверенно проскользнул по обочине тропы, осмотрелся, прислушиваясь.

Он опасался собак, хотя не был уверен, что они в эту скорбную ночь, полную незнакомых людей, будут отпущены на свободу. Так оно и было. Хуан издали услышал их беспокойную возню в загородке.

Было за полночь. Луна слишком старая, чтобы хорошо освещать местность. Её свет только усугублял мрачность ночи, густые тени прятали всё, что требовало тайны.

Хижина Амбросио выглядела почти обычно, если не считать того, что сквозь щели стен не пробивался никакой свет. Этих щелей просто не существовало.

И крыльцо имело две ступени, в то время, как остальные хижины вовсе не имели крыльца. И пол в хижине, Хуан это вспомнил, настлан из обтёсанных жердей, достаточно сильно скрипевших.

Открыть дверь было делом нескольких секунд. Любопытно было взглянуть на это жильё сейчас, после долгого отсутствия, но темнота в душном помещении была почти полной.

По храпу Хуан осторожно определил место гамака. Он подкрался вплотную к спящему. Тот тихо похрапывал. Хуан некоторое время раздумывал, потом осторожно вытащил тонкую верёвку, неторопливо просунул её под гамак и ещё более осторожно опустил одну руку Амбросио вдоль туловища. Тот заворчал, не проснулся, лишь вздохнул.

Хуан быстро стянул узел верёвки. Амбросио проснулся, хотел вскочить, а кинжал уже царапнул его шею.

— Лежи спокойно, собачье дерьмо! — прошипел Хуан, изменив голос. — Ни звука, коль жизнь дорога! — он торопливо и крепко завязывал узлы. Потом Хуан связал ноги, тонким шнурком притянул горло к сетке гамака, разбросав одеяла под телом.

Выпрямился отдохнуть и перевести дух. Амбросио тихо спросил:

— Какого чёрта тебе нужно? Денег?

— И денег тоже, — ответил Хуан после заминки.

— Бери и оставь меня в покое, иначе тебе крышка.

— Говори тише, подонок! Где деньги?

Амбросио ответил. Хуан пошарил рукой, нащупал кожаный мешочек-кошель, встряхнул его. Спросил тихо:

— Сколько тут?

— Всё равно ничего больше нет! Все здесь!

— И те, что получил за смерть старухи и негра?

Амбросио встрепенулся. Попытался поднять голову, но в шею врезался шнурок, и он отбросил эту попытку.

— Кто ты? Откуда знаешь про это?

— Не твоего ума дело, змея, кайман вонючий! Кто приказал?

— Кто ж ещё? Дон Рассио!

— А сеньорита? Она что?

— Её здесь не было. Она уехала к родственникам в Сан-Хуан. Уже больше двух месяцев будет. Что ты собираешься делать?

— Где остальные деньги, Амбросио? Их должно быть больше!

— Я что, трезвенник? Улетели денежки. Вот всё что осталось!

Хуан пошарил по пальцам Амбросио. Сорвал перстень. Больше ничего не нашёл. Ещё немного помедлил.

— Ладно, Амбросио. Мне пора.

Амбросио хотел что-то спросить, не успел. Хуан быстрыми движениями затолкал в рот тряпку. Тот мычал, трепыхался, но верёвка держала крепко.

Хуан не стал больше разговаривать. Придавил лицо Амбросио ладонью, нащупал концом кинжала глаз и слегка надавил. Испанец задёргался, замычал.

Второй глаз Хуан не осмелился выколоть, но и оставлять Амбросио так было слишком опасно. Он поднял ноги испанца и полоснул под коленом жилу.

— Не вздумай искать никого, Амбросио! — дрожащим голосом заявил Хуан.

Больше ничего не сказав, испытывая отвращение к самому себе, содрогаясь при воспоминании о выколотом глазе, он поспешил скрыться в тёмных кустах.

Появилась острая потребность отдохнуть, отрешиться от всех мыслей. Он лёг на прохладную траву, прислушался к шороху насекомых вокруг, к тихим звукам близкого леса. Двигаться не хотелось. Лежать бы вот так и ни о чём не думать. Потом заснуть и проснуться в доме, где его ожидает Мира.

О Мире подумалось с теплотой и не только. И тут в его сознание ворвалась Габриэла, ворвалась, как ураган, что погубил его баркас. Ощущать это было Хуану неприятно. Воспоминания всколыхнули в нём отголосок той страсти, что обрушивалась на него частенько, подкреплённая Габриэлой.

Вспомнил, что его ждёт Нене. Поднялся, огляделся, прислушался. Всё было тихо, мирно, спокойно.

Полчаса торопливого бегства — и он в овраге. Никого! Он бросился искать коней. Их нигде не оказалось. Скоро рассвет, а он в непосредственной близости от усадьбы.

— Дьявольщина! Неужели этот проходимец Нене предал меня? — Хуан был в бешенстве. Он метался по зарослям, коней нигде не было. — Стоп! Надо успокоиться и поразмыслить, раскинуть мозгами.

Юноша беспомощно сел на колоду. Всё стало ясно, как божий день. Нене не устоял перед искушением присвоить всё себе. Он усмехнулся, вспомнив, что готов был отдать тому всё, лишь бы побыстрее свершилась месть. И вот теперь у него осталось лишь одно: чувство удовлетворения от свершённого и ярость на Нене. И трудное его положение.

Он быстро поднялся, словно стряхивая с себя остатки сна. Огляделся. Неба видно не было, и он не мог определить наступление утра.

Собирать ничего не пришлось. Нене ничего не оставил. Выбрался из оврага, посмотрел на восток. Небо чуть светлело, рассвет приближался.

Почти бегом, он пустился по едва заметной тропке на восток, обходя овраг, стремясь поскорее выйти на хорошую тропу, ведущую к городу. До восхода он успел отмахать мили две и теперь приближался к городу. Старался не встречаться с встречными людьми, прячась за обочиной. А в город вошёл по тропке, каких было множество в окрестностях.

Тут скрываться уже бесполезно. Зашёл перекусить в грязную таверну, что прилепилась к складу какого-то купца, торопливо поел и пустился дальше, к морю. Он ещё не придумал, что и как будет делать. Только мысль, что получается не так, как планировалось, приводила его в ярость.

Очень хотелось узнать, что произошло в усадьбе. Что с семейством Риосеко? Жив ли Рассио? Очень хотелось остаться в городе, дождаться слухов.

— Дурак! — вслух упрекнул себя, оглянулся и заспешил по дороге.

Понимал, что вид одинокого, похожего на идальго сеньора, мог вызвать подозрение встречных. Догадаться купить мула он не сумел. Пришлось шпагу завернуть в нашейный платок и нести в руке, словно палку. Пистолет запахнул полой сорочки, весьма испачканной, что в общем-то не вызовет подозрений. Мытьё и мыло не были столь уж популярны.

Уставший, Хуан присел на камень у самой воды, озирая гавань с десятком лодок и одним двухмачтовым судном, стоящим на якорях саженях в двухстах.

Хуан смотрел на него, думал и встал, оглядываясь. Лодку до судна он нашёл довольно скоро. Лодочник узнал его, улыбнулся.

— Хотите посмотреть судно, сеньор? Оно скоро уходит, поторопитесь.

— Ты знаешь, куда оно идёт?

— Тут всё это знают, сеньор. В Санто-Доминго, сеньор. Что-то задержалось, сам не пойму, почему.

Хуан прикинул и посчитал, что и Санто-Доминго подойдёт. Лишь бы побыстрее убраться из этих мест. И он сунул реал в раскрытую ладонь лодочника.

Капитан с любопытством уставился на Хуана. Тот уже успел прицепить к поясу шпагу, и это придало ему значимость.

— Вы хотите на моём судне отправиться в Санто-Доминго, сударь? — спросил Хуана капитан. — У вас есть деньги для проезда?

Хуан молча показал кошель, затем спросил:

— Сколько с меня, капитан? Могу и матросом поработать, да тут ведь недалеко, так ведь?

Он выслушал ответ капитана, отказавшегося от услуг Хуана. Цена не была уж слишком высокой.

— Когда снимаетесь с якоря, капитан?

— Должны уже быть в море, да жду одного кабальеро. А он опаздывает.

— Он такой важный сеньор?

— Для этого городка достаточно, сеньор, — уклончиво ответил капитан.

— Где я могу располагаться, капитан?

Старый морской волк улыбнулся, развёл руками:

— Вся палуба в вашем распоряжении, сеньор.

— Понятно, капитан, — тоже улыбнулся Хуан. — Спасибо. Вы позволите? — Хуан удалился на бак, заворачивая шпагу опять в платок.

Он устроился в тени фальшборта, растянулся на досках, с улыбкой вспоминая прежние времена, когда это было привычно и не вызывало недовольства.

Проснулся он, ощутив небольшую качку. Приподнял голову и удивился, заметив распущенные паруса, далёкий берег и сине-зелёные воды моря. Судно, как понял Хуан, уже час, как вышло в море и берег медленно удалялся по правому борту.

Вспомнил важного пассажира. Значит, он уже на борту. Любопытство охватило его. Осторожность, однако, взяла верх. Он снял сорочку, обмотал её вокруг пояса, скрывая пистолет. В таком виде он мало отличался от матросов.

В Санто-Доминго Хуан наконец узнал, кто был таинственный пассажир. Это оказался помощник судьи Санто-Доминго, посланный в Пуэрто-Рико с инспекционной поездкой. Понсе был последним городом, где он проверял работу судейских чиновников.

Стало быть, никакой опасности для Хуана он не представлял. Теперь у него была одна забота — вернуться в Сан-Хуан. Он рассчитывал, что это не составит большого труда. Порт Санто-Доминго очень оживлённый, кораблей много и он легко найдёт нужный.

Хуан знакомился с городом, он ему очень понравился. Большой, многолюдный, с красивыми домами, церквами, собором, поражавшем его примитивное воображение.

Не прошло и трёх дней, как Хуан уже нашёл судно, идущее в Сан-Хуан. Капитан охотно брал пассажира, тем более, что каюты он не просил, обещав обойтись палубой.

Через два дня судно вышло в мере. Оно сегодня оказалось малоприветливым. Волнение довольно сильное, ветер приносил моросящий дождь, сменяющийся короткими ливнями. После чего опять сияло солнце, а ветер тут же сушил палубу и паруса.

Судно на двести тонн шло тяжело, груженное провиантом. Обошли остров Саону, вошли в пролив Мона. На горизонте смутно темнел берег острова. С марса донеслось:

— Справа по курсу парус! Спускается к нам!

Появление паруса постоянно вызывало на борту беспокойство. Английские пираты опять активизировались, как несколько лет назад, когда Дрейк и Рэли наводили ужас на города Нового Света.

Не прошло и часа, как стало очевидно, что это скорей всего и есть разбойничий корабль. Он шёл по ветру, быстро приближался, и уйти тяжело гружёному судну было невозможно.

Капитан и не думал уходить, смирившись с судьбой, моля Господа только сохранить жизни и судно. О грузе думать не приходилось.

Хуан с возрастающим беспокойством следил за действиями пиратов. Он почти уверен был, что перед ними англичане. Их повадки ещё не забылись.

Капитан ждал только сигнала лечь в дрейф. Пушечный выстрел прокатился затихающим звуком и замер, а матросы уже лезли по вантам на реи, убирая паруса, шепча молитвы, прося милосердного Бога заступиться перед еретиками.

Две призовые шлюпки дружно приблизились к остановленному судну, матросы с гоготом, смехом и руганью вскочили на палубу. Никто не сопротивлялся.

Главарь призовой команды почти не глядел на матросов. Он точно определил капитана, потащил его в каюту и вскоре оттуда послышался вопль и два пирата за ноги выволокли капитана на палубу и со смехом перевалили через фальшборт в море.

Хуан торопился вспомнить английскую речь, собираясь выторговать себе жизнь. Он сам отдал оружие, получил по шее и сел у фок-мачты в ожидании распоряжения начальника призовой команды. Тоска опутала его сетью безысходности, мысли затравленно метались в голове.

Жадно вслушивался в английскую речь, впитывая знакомые слова и фразы. С трепетом ждал своей участи. И тут вспомнил уговоры Миры, что просила его не уезжать, предупреждая о долгой разлуке. «Вот и случилось, как предсказывала эта девчонка! Что б мне не послушать её? А вдруг она права и мы действительно долго не увидимся? Тогда мне не грозит смерть! Хоть бы её предсказание сбылось! Господи, помоги мне!»

Он ещё хотел продолжать молиться, но подошёл матрос, грубо поднял всех, обыскал, отобрал у Хуана кошель с монетами, довольно ухмыльнувшись. Спросил с прищуром голубых глаз:

— Дон богат? Можно на выкуп надеяться?

— Я не дон, — ответил Хуан, тщательно выговаривая английские слова. — Я почти такой же, как и ты, только недавно бежал из плена.

— Ты англичанин? Что-то не очень похож. И говоришь плоховато! Эй, Марк! Иди сюда! Тут интересный тип объявился!

Подошёл главарь команды. Высокий, худощавый, с бледными глазами и розоватой кожей, обожжённой на солнце. Светлая борода была коротко подстрижена и поблёскивала золотыми нитями.

— Что за тип, Пол? Этот? — указал на Хуана. — Как звать тебя?

— У англичан звали Джоном, сэр, — ответил Хуан смиренно.

— С кем плавал? Давно?

— Последний раз участвовал в осаде Сан-Хуана Френсисом Дрейком, сэр.

— Да? Интересно! Тогда у сэра Френсиса ничего не получилось. Так у кого ты плавал, Джон?

— У Бена Мак-Ивена, сэр.

— Где-то слышал про такого. Не помню. Кого ещё можешь назвать?

Хуан перечислил своих товарищей, но только Кейто всплыл в памяти англичанина. После чего он обернулся к Полу:

— Отдели этого от остальных, Пол. Вроде свой парень. — И обернувшись к Хуану спросил: — Оружием владеешь?

— Владею, сэр. Могу показать. Дай кинжал и посмотришь.

Марк усмехнулся, кивнул Полу и тот протянул Хуану его же узкий кинжал, отыскав среди остальных.

— Меть вон в того матроса, Джон! — воскликнул Марк, указал на побледневшего испанца, который попятился от него.

Хуан покачал головой, показывая, что ему такое не нравится. Однако согласно кивнул, заметив с сожалением, обращаясь к матросу:

— Прости, но своя жизнь дороже. Я слегка, ты только не дёргайся.

Хуан почти без замаха бросил кинжал. Он мелькнул стрелой, матрос вскрикнул, наклонился, схватившись за бедро. Там торчал вонзившийся на пару дюймов кинжал.

— Что так неточно? — спросил Марк.

— Куда метил, сэр, — с некоторым замешательством, ответил Хуан. — Могу в мачту точнее бросить. Зачем убивать человека, коль он мне не причинил никакого вреда?

— Он испанская собака! Их всех стоит убить, Джон!

— Только потому, что им первым довезло с Новым Светом? — Хуан тут же с сожалением посмотрел в лицо Марка, но тот вспышку подавил.

— Языкатым трудно будет у нас, Джон. Ладно, живи. Пол, всех в трюм! Грузим провиант! Поспешай, дьяволы!

От англичанина отвалила ещё шлюпка. Две первые уже готовились отваливать от испанца, гружёные товарами.

В сгущающихся сумерках испанский корабль пылал ярким пламенем, а из его нутра ещё доносились вопли и грохот в борта несчастных матросов.

Хуан с грустью смотрел на удаляющийся факел в море. Далёкие молнии полыхали на западе. Гроза уходила дальше. Потом Хуан перевёл взгляд на далёкий берег острова Мона, но его уже не было видно. Корабль держал курс на юго-запад. Свежий ветер упруго надувал паруса трёх мачт, судно делало не меньше шести узлов.

Хуана ни с кем не знакомили. Он сам довольно скоро перезнакомился со всеми своими новыми товарищами. Смотрели на него с недоверием, подозрением, лишь умение так метко и сильно бросать кинжал несколько умерили у них эти чувства. Он знал, что это нужно ещё подтвердить в бою, когда орда пиратов ринется на абордаж, круша всё на своём пути.

Опять вспомнилась Габриэла. Постепенно в груди нарастало чувство, похожее на то, которое им овладевало в моменты страсти. Он даже оглянулся, боясь обнаружить себя, усмехнулся.

Скоро Хуан узнал, что судно идёт на соединение со многими пиратскими судами англичан и французов. Что-то готовится главарями пиратов. Остров Малый Кайман скоро не сможет вместить все корабли, готовые принять участие в набегах на испанские города.

Хуану было удивительно наблюдать, как бездумно и пренебрежительно относится начальство к подготовке к боям и захватам добычи.

Капитан со своими помощниками постоянно пили в каюте, попивали и матросы, что было равносильно преступлению на других кораблях. Оружие обслуживалось кое-как, а поддерживать боевое состояние команды никто не собирался. А на Хуана, который немного занимался этим, смотрели с покровительственным пренебрежением, как на забаву молокососа.

В бухте острова уже стояли шесть судов. «Белого сокола», как назывался корабль Хуана, встретили нестройным грохотом пушечных выстрелов и криками, приветствуя очередного члена вольного братства.

Начались постоянные пьянки и походы на остров, где беспрерывно трудились распутные бабы из цветных. Их было мало и приходилось ждать своей очереди по нескольку дней.

— Ты что это, вроде не очень обеспокоен женщинами, Джон? — приставал к Хуану один из молодых пиратов с почти белыми волосами и темно-карими узкими глазами. Его звали Пит, он почему-то постоянно искал общества Хуана, много расспрашивал его о его приключениях и злился, не получая исчерпывающих и пространных ответов.

— Ещё не свыкся с вашими порядками, — неохотно ответил Хуан. — В прежние времена порядок на судне был намного жёстче, Пит. А женщины? Признаться, зреет голод, но не так чтобы…

— Вот погоди! Скоро все наши соберутся, тогда погуляем по берегам! Уж я не пропущу ни одной сеньориты!

Хуан улыбался, представлял нового приятеля в объятиях жгучей брюнетки со смуглой кожей. Кровь начинала бурлить и опять, как уже случалось, перед его внутренним взором появлялась Габриэла. И ни разу она не предстала в своём теперешнем положении.

Зато Мира почти не вспоминалась. А вспоминая её, он испытывал лишь сожаление, что он не может быть рядом, и что она терзается неизвестностью и беспокойством. К ней у него были скорее родительские чувства, и то не такие уж крепкие.

Иногда он думал: «Какого чёрта я с ней связался? Бабка умерла, денег я ей добыл! Чего ещё от меня требуется? Она уже смотрит на меня, как на свою собственность! И что мне с нею делать?»

В другой раз он смотрел на неё совершенно иначе. Представлял, какая она будет, когда вырастет, повзрослеет. И становилось смутно на душе. В такие мгновения он смущался, никак не мог поставить себя рядом с той, которая скоро должна стать яркой, красивой девушкой. И что он с нею?

Корабли в бухту прибывали почти каждый день, а однажды на горизонте в сетке редкого дождя показались три корабля. Они вошли под салют всех собравшихся здесь судов. Пушечный грохот стоял целых полчаса. Дым плыл во влажном воздухе, морды пиратов блестели от пота, дождя, больше походили на негров от копоти порохового дыма.

Это прибыл знаменитый искатель испанских галеонов англичанин Боб Бристолец со своими товарищами.

И начались бесконечные споры, обсуждения и советы среди капитанов кораблей и соединений. Каждый предлагал свои планы, отвергал чужие, и так продолжалось почти месяц. К этому времени провиант у многих закончился, и среди пиратов появились первые недовольные.

Хуан все это с интересом наблюдал, ожидая случая улизнуть от этой банды. Кошель ему так и не вернули, дали всего несколько монет.

Вскоре все двадцать три капитана, собравшихся здесь, разделились на три неравные партии. Самая многочисленная возглавлялась Бобом Бристольцем. У него оказалось девять судов со ста шестнадцатью пушками.

«Белый ястреб» попал в самую слабую группу кораблей. Их оказалось всего четыре и те не самые мощные. И пушек оказалось всего сорок одна.

Эти требовали пройти вдоль побережья Южной Америки, пограбить его и с добычей уйти домой. Боб Бристолец предлагал направиться в Вилья Рика де ла Вера-Крус на Мексиканском побережье и захватить склады с огромной добычей. А её там всегда достаточно.

Третья группа с восемью кораблями предлагала переправиться на побережье Южного моря, пройти вдоль Перуанского берега, повторив успех сэра Френсиса. От этого предложения отказались сразу. Пришлось бы пешком продираться через перешеек, потом захватывать корабли, а это долгая и опасная затея со слишком большими трудностями и потерями.

И два корабля просто и молча ушли из бухты в неизвестном направлении.

Споры продолжались, как продолжались уходы судов на поиски провианта.

Ушёл отряд и с «Белым ястребом» во главе. Он был самым большим кораблём, и его капитан Билл Жердина повёл флотилию к северному побережью материка.

— Это то, что мне хотелось! — смеялся приятель Хуана Пит. — Ты будешь доволен, Джон!

— Ты тоже собираешься домой после набегов? — поинтересовался Хуан.

— Обязательно! Там у меня девка есть. Купим домик у моря и заживём в своё удовольствие. А ты?

— У меня нет поблизости ничего, потому мне трудно что-то решать. Посмотрю, как повернутся дела. Без денег куда подашься?

— Следуй за мной, Джон! Найдём тебе хорошую жену, а?

— Я же говорю — посмотрим, Пит. Чего раньше времени гадать.

В ветреную погоду флотилия стремительно атаковала городок, тонувший в зелени пальм, трепыхающихся на ветру.

Дружный залп из двадцати пушек превратил жителей в стадо обезумевших от страха людей. Шлюпки пиратов быстро высадили десант. Несколько залпов из мушкетов и пистолетов довершили дело. Испанцы выложили выкуп в шесть тысяч дукатов, потеряли десяток убитыми и столько же подожжённых домов.

Трюмы загрузили провиантом, скотом и товарами. Бочки с вином стояли прямо на палубах, матросы походя черпали кружками и пили, пока большинстве не свалились кто где придётся.

Хуан не успел сбежать, как хотел, а теперь, когда флотилия вышла в море, об этом нечего было и думать.

Дней десять пираты неторопливо продвигались на восток, грабя мелкие селения и встречные корабли испанцев.

На траверзе острова Рокес, оставив его по левому борту, флотилия попала в западню. Три больших испанских военных корабля стремительно спускались на флотилию с северо-востока, используя хороший ветер. Пиратам деваться было некуда. Слева острова с массой коралловых рифов, на юге побережье материка.

Капитан «Белого ястреба» выбросил сигнал прорываться самостоятельно. Флотилия разбегалась в разные стороны, ища спасения каждый по-своему.

— Вот кому повезло больше всего! — Пол указал рукой на удаляющееся судёнышко в сторону островов. — С его осадкой оно вполне сможет укрыться за рифами. А мы?

— Спустимся ближе к побережью, — ответил Марк, проходя мимо. — Может, повезёт укрыться в бухте до утра. Ночь наступит часа через три.

— За это время нас разнесут в клочья, — бросил Пит. — Гляди сколько пушек у испанцев! Одного залпа достаточно для нашего корыта.

У Хуана засосало под ложечкой. Сердце тоскливо сжалось от предчувствия чего-то неотвратимого и страшного. Как хотелось немедленно перелететь на то судёнышко, что уже далеко удалилось на север, и за которым не пошёл ни один испанский корабль.

«Белый ястреб» на всех парусах устремился на юг. Там капитан надеялся укрыться до наступления ночи.

Им не хватило полчаса. Испанский корабль почти догнал пиратов, развернулся, и залп двенадцати пушек накрыл пиратов. Четыре ядра сбили фок-мачту, проломили борт ниже ватерлинии, на баке занялся пожар.

— Спускай шлюпки! — Капитан с окровавленной рукой метался среди обломков, торопя оставшихся в живых матросов. — Под прикрытием корпуса мы сможем продержаться до темноты!

Две шлюпки заполнились матросами. Третья перевернулась, люди, кто умел плавать, вскарабкались назад на борт. В это время испанец атаковал другим бортом. Ядра разрушили кормовую надстройку, пожар возник и там, быстро распространился дальше, отрезав матросам всякую возможность спастись.

Берег материка едва просматривался вдали.

Среди оставшихся на борту оказался и Хуан. Из головы сочилась кровь, бок сильно саднил, ободранный при падении в воду. Он судорожно вращал головой, ища способ умереть сразу или спастись.

— Пит, давай свяжем несколько брусьев и поплывём к берегу! — кричал в отчаянии Хуан. — На берегу можно как-то спастись, а тут мы все потонем или сгорим! Или в плену у испанцев будем болтаться на реях! Ну!

Пит колебался недолго. Он был слегка ранен в ногу, но мог двигаться. К ним подбежали два матроса, пытаясь присоединиться к ним.

— Пошли к дьяволу, ребята! — прокричал Пит, — Сами управляйтесь!

Один из матросов яростно запротестовал, схватился за нож. Хуан опередил его. Его кинжал пропорол живот матроса, второй отскочил с воплями, призывая на помощь.

Его или не услышали, или не посчитали нужным услышать. Все метались в панике, а Пит с Хуаном спешили.

Солнце уже садилось. Огонь всё ближе подбирался к середине падубы, а шестеро матросов всё ещё метались, не зная, как спастись.

Испанцы больше не пытались стрелять. Их судно легло в дрейф, ожидая окончания боя и гибели пиратов.

— Готово, Джон! Спихивай! — Пит орал, стараясь перекричать гул огня, кашляя и отплёвываясь.

Они отбивались от редких попыток других матросов присоединиться к их примитивному плоту.

Наконец плот им удалось столкнуть в воду. За ним прыгнули ещё двое из матросов. Один тут же пошёл ко дну. Как видно, он не умел плавать, что было не такой уж редкостью среди моряков. Многие из них боялись воды и легко тонули в безобидных ситуациях.

Хуан с Питом легли на плот, отталкивая ещё одного матроса, пытавшегося последовать за ними. Его пришлось стукнуть по голове обломком доски, служившей веслом.

— Отгребай, Джон, отгребай! Судно может затонуть и нас за собой утащит!

В голове Хуана стучало, бок болел. Он грёб, ощущая небольшое головокружение и опасаясь, что Пит сбросит его в воду, потеряй он сознание.

Плотик медленно отплывал от пылавшего судна. Оставшиеся матросы прыгали в воду, хватались за обломки, спеша отплыть от тонущего корабля. Он с шипением, гулом медленно погружался носом в пучину моря. Оно темнело, вечер стремительно надвигался, а жар пожара постепенно удалялся от плотика.

Хуан до последнего мгновения смотрел на берег, ещё недавно темневший у горизонта, стараясь не потерять направление. Смотрел на небо, замечая звёзды, по которым можно было определить юг.

Судно погрузилось в тёмную воду моря. Сразу стало темно, жутко и до обидного тоскливо. Потерпевшие пираты не разговаривали. Они монотонно гребли досками.

Огни испанского судна медленно меркли вдали, пока вовсе не растворились в редком тумане, наплывшем с моря.

— Интересно, где наши шлюпки? — прервал молчание Пит.

— Они уже далеко, — без желания ответил Хуан. — Что им до нас?

Они помолчали. Все они были мокрыми. Плот едва возвышался над водой на два дюйма и волны постоянно окатывали их водой. Лежали, боясь перевернуться, и гребли с обеих сторон, поглядывая в сторону берега.

Хуан постоянно следил за небом, боясь потерять направление. Чёрное, с мигающими звёздами, оно равнодушно взирала на несчастных людей, что пытались как-то выжить, барахтаясь в почти бесплодных усилиях.

Усталость первого сморила Пита. Он выронил доску и уткнулся в ладони. Хуан боролся дольше, пока и его не сморил сон. Он часто вскидывал голову, мутными глазами обводил тёмные воды моря, глядел на небо, но уже плохо соображал. Голова сильно болела, бок, разъеденный солью, не давал надолго забыться. Пит продолжал лежать без движения, и Хуан не хотел его тревожить до утра.

Утро не принесла облегчения. Хотелось пить, воды с собой взять не было возможности, а берег неожиданно оказался ещё очень далеко. Он с трудом проглядывался, когда плот приподнимался на волне и горизонт расширялся.

— Эй, Пит! Что ты так долго спишь? Вставай, грести надо!

Пит пошевелился лишь после того, как Хуан сильно растормошил его. Можно сразу понять, что рана Пита оказалась серьёзнее, чем Хуан предполагал. Он сильно ослабел, жажда мучила невыносимо, хотя жара ещё и не наступала.

Хуан подполз ближе, осмотрел матроса и его рану. Он горел в жару, рана вокруг покраснела. Она вызывала сильное беспокойство.

Отчаяние охватило Хуана. Он бросил грести, облил себя морской водой и сел, свесив ноги в воду. Потом, вспомнив акул, быстро выдернул их.

Горизонт был чист. Ни один парус не оживлял его темнеющую линию. Тут Хуан заметил, что течение неуклонно сносит плот всё дальше к востоку, почти не приближая к побережью. И понял бессмысленность трудов приблизить плот к материку. А до берега было не менее десятка миль. Преодолеть такое расстояние одному было немыслимо, имея одну доску и вероятность развала плота.

Он вытащил кинжал, посмотрел на него, как на избавление от мук, уже наваливающихся на него по мере восхода солнца.

Вздохнул безнадёжно, отложил кинжал и лёг на спину, устремив глаза в беспредельную синеву. В голове вертелась одна мысль, что совсем недавно с этого прекрасного неба лил ещё более прекрасный дождь, о котором сейчас он мог только мечтать.

Снял с шеи платок, прикрыл лицо и шею. Глаза сами закрылись, и он забылся не то дремотой, не то грёзами, неясными и малоприятными.

Очнулся, ощутив качку. Оглянулся, с трудом протолкнув густую слюну в горло. Ветер свежел, волнение усилилось, а Пита на плоту не оказалось. Удивление или сожаление не посетили Хуана. Он был равнодушен. Все помыслы сфокусировались на глотке пресной воды. Вспомнил, что теперь хоть и зима, но солнце палит довольно сильно. Попытался увидеть землю. Она продолжала маячить вдали, словно и не приблизившись.

С трудом оглядел горизонт. Светлое пятно на западе привлекло его внимание. Он попытался встать, не удержался на ногах, ощутив невероятную слабость во всём теле. Едва не свалившись в море, он сел, боясь пошевелиться.

Постепенно надежда затеплилась в нём. Он повернулся лицом к пятну, которое могло быть только парусом, и стал напряжённо наблюдать.

Заставил себя подумать спокойно, трезво. Парус мог быть милях в трёх, не дальше. Но куда он движется? Скоро стало ясно, что он догоняет плот и к полудню была надежда, что судно поравняется с плотом.

Хуан посмотрел на солнце, прикинул время. Ему показалось, что до полудня не более двух с небольшим часов. Это его ободрило, потом опять опустило в бездну отчаяния. Кто заметит крохотный плотик с одним человеком, которому даже встать не удастся и помахать нечем? Он даже отвернулся и лёг на живот, прикрыв голову платком.

Сколько пролежал, определить не смог. В голове стоял туман, перед воспалёнными глазами только мириады бликов моря и бледное небо. Пришлось напрячься, встряхнуться. Судно оказалось довольно близко, идущее длинными галсами против ветра. И сейчас оно как раз шло в его сторону. Оно находилось не более, как в четверти мили, даже ближе, и Хуан, став на колени, замахал руками и шейным платком, сорвав его с головы.

Пытался кричать, рот открывался, но крика слышно не было. Только неясное шипение и сухой хрип. Оставалось надеяться, что судно ещё некоторое время будет идти прежним галсом и приблизится к плоту.

Хуан истово месился, прося Господа и Деву Марию не покинуть его своим благоволением. И неотрывно следил за судном, продолжавшем идти прежним галсом.

Вот оно уже в полутора кабельтовых, уже и того ближе! Хорошо были видны снасти, люди, детали борта, носовые украшения с раскрашенной фигурой какого-то святого. Но никто не обратил никакого внимания на отчаянно махавшего человека среди волн и бликов солнца на них.

Хуан слышал команду помощника к повороту, беготню матросов, их крики, и отчаяние опять нахлынуло на него. Он вскочил, широко расставив дрожащие ноги, и отчаянно махал платком. И вдруг сердце радостно подскочило к самому горлу, перекрыв дыхание.

Лишь глаза жадно наблюдали, как матросы показывали на него пальцами, что-то кричали, оборачивались к полуюту, бросив снасти. И судно продолжало неторопливо приближаться к плоту.

Он слышал, как его спрашивали на плохом испанском, кто он такой, откуда, не ответить он не мог. Жажда и спазм в горле не позволяли этого сделать.

Раздались слова команды, матросы бросились к снастям, реи повернулись боком к ветру, паруса заполоскались на ветру, и судно быстро теряло ход.

Скоро ему бросили конец, он долго не мог его поймать и уже отчаялся, когда он удобно лёг поперёк плота и Хуан просто упал на него, придавив телом. Потом схватил трясущимися руками трос и стал торопливо подтягивать его, приближаясь к уже спущенному трапу.

Проворные сильные руки подхватили его и выдернули на палубу. Он почти ничего не понимал из разговора, пока ему не протянули флягу с разбавленным вином. Он долго мучительно силился проглотить божественную жидкость, пока это ему не удалось, и он ощутил вместе с болью, как жизнь возвращается к нему.

Хуан уже осмысленно осмотрелся. Ноги его тряслись, готовые подломиться. Он опустился на горячие доски палубы, радостно поднял голову и тихо проговорил, силясь придать голосу нормальное звучание:

— Хвала Иисусу Христу! Он услышал мои молитвы! И вам спасибо, добрые люди, что обратили внимание на меня, ничтожного раба божьего!

Слёзы сами собой наполнили глаза, он смахнул их, скривился и отвернулся.

Вокруг заговорили, Хуан прислушался к их говору и только сейчас понял, что эти люди не испанцы. Но много слов он понимал. Спросил, оглядывая толпу любопытных матросов:

— Португальцы? — получив утвердительный ответ, заметил: — Я так и предположил, ребята. Кто-нибудь знает испанский?

— Знает, знает! — услышал Хуан, но туг с полуюта грозный окрик и ругань бросили матросов к снастям. Галс слишком затянулся и грозил бедой.

Манёвр закончился, к Хуану подошёл помощник с капитаном. Молча оглядели измождённого бледного человека и капитан спросил грубым голосом на неважном испанском:

— Откуда ты тут взялся? Как зовут?

Хуан назвался. Капитан переглянулся с помощником, тот, трудно подбирая слова, спросил:

— С какой корабль, сеньор де Варес?

Хуан назвал первое попавшееся название, заметив:

— Из Картахены, сеньор. Два дня назад английские пираты нас подожгли. Мне удалось связать этот плот, — кивнул в сторону моря, — и мы с одним матросом плавали два дня, пока вот вы не заметили меня. Мой товарищ был ранен и сегодня утром свалился в воду, когда ветер поднялся. Я не успел к нему подоспеть. Бедный Родригес, пусть душа его успокоится на небесах!

— Вы нуждаетесь в лечении, — заметил капитан. — Меня зовут Тео Вайя, а это мой помощник Делио Дамаш. Я пришлю вам лекаря.

Капитан с помощником удалились на полуют. Вскоре пришёл полный человек с круглым небритым лицом. Он не представился, молча и грубовато осмотрел голову и бок. Потрогал всё это пальцем, помычал и с грустным покачиванием головой намазал бок и рану на голове жгучей мазью, от которой Хуан чуть не с руганью заскрипел зубами. Однако жжение скоро прошло и Хуан, не расставаясь с флягой, прилёг у фальшборта отдохнуть.

Хуан очнулся от толчка в плечо. Открыл глаза. Перед ним стоял юнга с миской похлёбки, двумя бананами и куском мяса. Рядом стояла кружка с уже разбавленным вином.

Хуан улыбнулся, хотел спросить, куда идёт корабль, но сильно заболела голова, и в теле ощутил что-то тяжёлое, липкое и очень неприятное. Он без удовольствия поел, хотя понимал, что должен быть голоден. А вина с водой выпил много и не напился.

В глазах ходили цветные круги, голова слегка кружилась, в теле ощущался жар и сильнейшая слабость. Слегка знобило.

Он выполз на солнце. Помогло мало. Тело тряслось и ему прислали лекаря. Этот неопрятный сеньор опять же молча осмотрел больного, покачал головой, проговорил всё же коротко:

— Лихорадка, — и, порывшись в сумке, извлёк бутыль с жидкостью, налил немного в кружку и поднёс к губам Хуана. — Пройдёт!

Он говорил на испанском, и это получалось у него хорошо. Это даже Хуан определил, хотя к разговорам его не располагало.

Ближе к вечеру Хуану стало ещё хуже, и потом он уже мало помнил, что с ним происходило. Был ко всему равнодушен, мыслей в голове удержать не мог. Его то трясло от холода, то пылал в жару, обливался потом, но лекарь мало что мог сделать, хотя поил его усердно и обильно.

Эпилог

Мира с озабоченным лицом бесцельно носилась по двум комнатам, не обращала внимания на Пахо. Тот с беспокойством взирал на юную сеньориту, не мог унять девчонку, никакие уговоры не помогали. Она злилась, сильно волновалась уже вторую неделю, и лишь повторяла одно и то же:

— Пахо! Почему Хуан не возвращается? Он ведь обещал! Я знаю, что с ним происходит что-то очень плохое! Но что? Где он?

— Сеньорита, что тут можно сделать? — отвечал негр. Он переживал не меньше девочки, ему было страшновато одному среди белых людей.

Хуан перед отъездом оформил ему вольную, но это нисколько его не радовало. Он не представлял себя вольным человеком. И как жить с этим?

После долгого молчания, Мира опять заговорила. По-видимому, ей необходимо было выговориться с кем-нибудь.

— Как я просила не уезжать его! Пахо, почему ты не поддержал меня? Я предупреждала, что эта поездка может надолго разлучить нас! И вот смотри! Так оно и вышло! Что теперь с нами будет, Пахо? Я две недели места себе не нахожу!

Негр сокрушённо разводил руками, молча вздыхал.

Особенно тяжело было Мире ночами. Духота, мысли, одна другой мрачнее, долго не давали ей заснуть. И, она уже это поняла, постоянно посещали её в эти часы те греховные мысли и мечтания, которые заставляли девочку краснеть в темноте, стыдиться и волноваться.

Сердце в такие мгновения колотилось у самого горла, дыхание затруднялось. Приходилось потом долго успокаивать себя, но это было не так-то легко. Она металась на одинокой жаркой постели, пока всё же сон не окутывал её своим вязким покрывалом.

Но и во сне всё чаще являлись ей странные, волнующие видения. Неясные, туманные, но всегда жгуче волнующие, объяснить которые она не бралась.

Новые подруги просвещали её. Ей было стыдно признаться, что её помыслы слишком часто заполнены Хуаном, но множество намёков, недосказанных фраз и затаённых мыслей постоянно будоражили юную голову. И отчаянное беспокойство за Хуана. Его долгое отсутствие угнетало девочку. Она чувствовала себя одинокой, всеми покинутой и окружённой опасностью.

Вспоминались жуткие дни у тётки Клариссы, когда она могла лишь догадываться о той трагедии, случившейся с бабушкой Корнелией. И теперь эти воспоминания всё чаще посещали её голову. Заставляли вновь и вновь переживать, плакать о потере, сетовать на судьбу.

Она много молилась, часами могла стоять на коленях, испрашивая милости у Господа. И в тоже время ловила себя на том, что даже в минуты близости с Богом она не переставала думать о Хуане, о том дне или часе, когда сможет обнять его, поцеловать и… — тут она заставляла себя опять обращаться к иконам, просила прощение и продолжала молиться.

— Пахо, тебе необходимо жениться, — неожиданно заявила она однажды.

— Это зачем, сеньорита? — удивился он.

— Как зачем? Семья необходима человеку. Думаешь, мне было приятно жить без отца и матери? У тебя должны быть дети. Я уверена, что Хуан долго будет отсутствовать, а за это время твои дети подрастут. А мне будет не так одиноко в этом доме.

— Сеньорита! У меня нет средств для семьи! Чем я буду кормить их?

— Ты же работаешь тут, Пахо! Я буду тебе платить. Твоя жена тоже будет работать по дому. Проживём! Ты подумай.

Пахо действительно долго думал, всё прикидывал и наконец решил, что в предложении Миры есть смысл.

Мира, получив некоторое подобие согласия Пахо, принялась деятельно искать для Пахо невесту. Это ей удалось. Но её ещё надо было выкупить у хозяев, они были родственники её подруги.

Начались долгие переговоры. Мира оказалась прижимистой, даже скуповатой, и долго, вроде бы в шутку, торговалась. Это забавляло хозяев, а просьбы племянницы возымели действие, и цена была сильно снижена.

— Пахо! — Вбежала Мира во двор, где негр возился с крохотным огородом. — Готовься к свадьбе! Я договорилась с хозяевами, и ты получишь невесту и жену! Скоро ты её увидишь! Ты доволен?

Негр в смущении пожал плечами. Он был обескуражен, взволнован, и не мог найти слов благодарности.

Эти занятия сильно отвлекали Эсмеральду от мрачных мыслей вперемешку с греховными. Было радостно сознавать, что хоть что-то она может сделать. А иметь в доме ещё и женщину было давней мечтой девочки.

Она только боялась, что молодые не понравятся друг другу. Но она полагала, что для негров это не имеет большого значения. К тому же и Пахо, и его будущая невеста были вполне приятной наружности, а негритянка к тему же оказалась лет на восемь моложе жениха.

Опасения Миры оказались напрасными. Жених и невеста вполне подошли друг другу. Свадьбу сыграли вскоре после Рождества. Скромно, но уютно.

Жена Пахо, её звали Ампара, была довольно симпатичной женщиной лет за тридцать, и характер имела весёлый. А сознание того, что она теперь не рабыня и жената на свободном человеке, делали её вполне счастливой.

В их первую брачную ночь Мира с трепетом вслушивалась в возню за стенкой, за глухими звуками шёпота и стонов. Воображение распаляло её юное сердце, рисовало то жуткие, то восхитительные картины того, чего она никогда не представляла, но уже знала понаслышке от подруг, немного старше её. И переживания так истощили и смутили девчонку, что она постеснялась выйти к завтраку, сославшись на недомогание, и запретила появляться в её комнате.

Но пришлось уступить. Она исподтишка наблюдала за Ампарой, видела удовлетворение на её лице. И мечты с новой силой нахлынули на неё. И в то же время сильнейшее беспокойство опять испортило ей настроение.

Она тяжко вздохнула, ночь предстояла быть трудной и она поспешила заснуть, прежде чем за стенкой опять послышатся страшные и в то же время очень привлекательные звуки. А любопытство всё сильнее жгло ей тело и мозг.

Она решила, что надо срочно переселиться куда-нибудь, Где она не будет слышать интригующую возню. И в то же время жгучее любопытство говорило ей другое.

— Завтра же пойду к падре на исповедь и попрошу совета, — вслух прошептала она. Эта мысль как-то сразу успокоила её. Она вздохнула, оглядела своё голое тело при свете свечи, стало немного стыдно, и она задула огонёк.

Конец первой книги

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Эпилог