Лицом к лицу [Виктория Витус] (fb2) читать онлайн

Виктория Витус Лицом к лицу

Родной город остался позади.

Позади четыре года учебы на физмате — матанализ, сданный, бывало, с третьего захода и выезды в колхоз на уборку урожая — непередаваемая прелесть деревенских полей, запах осенних стогов, деревянного сарая, где жили мы, студенты, и этого раздолбанного грузовичка, везущего в поле, а самое главное — очарование юности, когда все вокруг прекрасно. Позади стройотряд, любимая лопата — «бери больше, кидай дальше», тарелка наваристого борща на завтрак и посиделки у ночного костра. Воскресные танцульки в летном училище да одно из пожеланий в выпускном фотоальбоме:

«Запомни, Виктория:

Лицом к лицу лица не увидать –

Большое видится на расстояньи» …

Я примеряла тогда эту фразу к своей жизни так и эдак, пытаясь осмыслить ее до конца, но ничего не получалось.

Вспоминались отношения с Игорем — однокурсником, вскоре ставшим мужем. Внимательным, не отходившим от меня ни на минуту парнем из прекрасного Батуми — шумного грузинского порта с новейшими модными вещичками от торговых моряков, постоянно снующими между разными странами. После каникул он привозил дивные сувениры — первые шариковые авторучки, легкие газовые косыночки — мы такого в те годы и в глаза не видели.

Сын командира дивизии, азартный синеглазый картежник и шалопай, характер имел сложный, властный. Я, балованная маменькина дочка из небольшого провинциального городка, не всегда его понимала, но замуж пошла — он был красив и с ним было интересно.

Сегодня мы летели в Волгоград к родителям Игоря — на постоянное место жительства. Его отец, статный полковник, прожив много лет в Батуми, после увольнения в запас оставаться там не пожелал, а выбрал город на Волге, впоследствии много раз об этом пожалев. Поменять просторную трехкомнатную квартиру в двух шагах от Черного моря, в центре Батуми — там, на бульваре имени Джапаридзе, напротив ресторана Аджария — на тесную хрущевку в отдаленном районе Волгограда — это же надо было такое придумать! О поганом Волгоградском климате вообще молчу, но речь не об этом.

Под крылом самолета показалась великая русская река:

— Смотрите, Волга! — протянув к окну ухоженную руку, обратился к нам мужчина, сидевший у окна. Из-под манжета тускло свернули массивные золотые часы.

— Когда ты купишь и мне такие? — тут же шепнул муж.

— «Ну почему я должна делать подарки, а не получать их?» — возмущению не было предела, и я одернула вымогателя:

— Когда у тебя будут такие же чистые руки!

С тех пор он стал пристально следить за своими руками — видно, ждал обещанного.

Шел 1970 год.

Поженившись на четвертом курсе, мы оканчивали институт уже супругами. В те годы выпускников вузов распределяли — иными словами — направляли на работу. То есть четыре года Родина вкладывала в тебя, оболтуса, немалые средства — многим даже стипендию платила — нехилую такую стипендию, скажу я вам, — так теперь, будь добр, отдай долг! Тут уж кому как повезет — одни, при определенных обстоятельствах, останутся в городе, другие вернутся в родное село, а кого-то загонят в дыру, «куда Макар телят не гонял». Распределение маячило в ближайшем будущем и обсуждалось в нашем доме каждый день.

В то весеннее утро мама, внимательно посмотрев на меня, загадочно улыбнулась:

— Давай-ка, доченька, сходим к врачу!

Врач, произведя осмотр, обрадовала:

— Поздравляю, Нина Ивановна — вы скоро станете бабушкой!

Благодаря этому счастливому обстоятельству я получила диплом с правом свободного трудоустройства, а Игорь — распределение в колхоз «Красный партизан», куда ему и предстояло отправиться до очередного призыва в армию.

Он привез меня в Волгоград, а сам стал собираться в дорогу.

— Привыкай ждать, — произнес Игорь, оставляя меня на попечение отца-полковника и матери — одной из лучших портних города. Кстати, я и сама неплохо шила, да и вязать умела, но речь опять не об этом.

Ждать мужа я намеревалась долго, но директор средней школы села Махмуд-Мектеб, то бишь того самого колхоза «Красный партизан», затерянного в далеких степях Ставропольского края, куда явился новоиспеченный педагог, решил иначе:

— Взять математика на несколько месяцев? Да ни за что! Место займешь, и тут же в армию слиняешь, а мне потом опять два года учителя «выбивать»? Вот тебе открепительный талон — свободен!

Получив это замечательное открепление, муж тут же вернулся в семью. Став в здешнем военкомате на учет, узнал — осенний призыв в армию уже прошел, а следующего ждать до весны. Целых полгода болтаться без дела Игорь никак не мог, но соваться в школу было бесполезно — в те годы учителя получали очень хорошие оклады и вакантых мест просто не было. Он ходил — в прямом смысле этого слова — по улицам в поисках работы — любой работы.

Вторая неделя заканчивалась безрезультатно. Совсем уж было, отчаявшись, вдруг заметил на двери небольшого магазинчика «Фото — радио — музыка» объявление: «Требуется грузчик».

— Вот в грузчики-то я и пойду! — с отчаянием подумал он, и, не раздумывая ни минуты, шагнул в кабинет заведующей.

Та удивилась, увидев молодого, и — что видно сразу! — непьющего человека, желающего занять это место.

— У меня жена, скоро появится ребенок, я должен их кормить — мне очень нужна работа, — и он описал свою сложную ситуацию.

Заведующая вошла в положение и даже пообещала не записывать этот, не совсем интеллигентный период деятельности в его трудовую книжку. В тот же день мой муж надел синий халат разнорабочего, и ухмыляясь такому повороту судьбы, принялся таскать коробки с радиоаппаратурой из подсобки к прилавку.

Игорь даже не подозревал, что сейчас, именно в этот момент, вытянул самый счастливый билет всей своей жизни.

Напротив этого магазинчика — опять судьбоносная случайность! — находился райком комсомола Советского района. Молодежные лидеры — от простого инструктора до самого босса — первого секретаря — частенько заглядывали сюда, желая приобрести последние записи хорошей музыки, магнитофонные кассеты — и… чем там еще привлекает меломанов радиомагазин? На третий день появился заведующий школьным отделом Виктор Чубаров. Увидев нового рабочего, удивился:

— Что-то не похож ты на грузчика! Ну-ка рассказывай, в чем дело.

Выслушав, даже обрадовался:

— Пединститут говоришь? Отлично! Мне сейчас именно такой человечек и нужен.

Таким образом Игорь получил работу, о которой в тот момент не мог даже мечтать. Теперь он, методист районного Дома пионеров, руководит популярной молодёжной игрой «Зарница» — имеет отдельный кабинет с черным телефонным аппаратом на столе и общается с армейскими офицерами и завучами школ, организуя очередной этап детской военно-спортивной игры.

Так прошла зима. Весной Игоря провожали в армию всем райкомовским коллективом — подружившись с ребятами-комсомолятами, он стал среди них своим парнем. Год службы в звании лейтенанта-программиста Тбилисского штаба пограничных войск пролетел незаметно, а за это время в райкоме образовалось свободное место. Его пригласили — он пошел — пошел и попал, как говорится, «в струю».

Теперь Игорек, инструктор школьного отдела Советского райкома комсомола, на полном основании входит в сплоченную команду сказочной, волшебной страны под названием «комсомол». Получив, нет, обретя лучшую в мире работу, он смог, попер, задержался, и остался там навсегда.

…Расскажи с кем дружишь и я скажу каким ты станешь с ближайшем будущем…

Новые друзья учили, помогали, направляли в нужное русло. Проводили слеты и массовки, фестивали и форумы, им было интересно и весело, дружно и романтично. Но меня он туда не взял, хотя возможность имелась — и это его всегдашнее жизненное кредо: в шоколаде должен быть он один, а все остальные в… короче, кто как сумеет.

Месяца через три первый секретарь райкома комсомола Виталий Лазарев неожиданно предложил:

— У нас освободилась должность второго секретаря. Пойдешь?

— С инструктора — сразу на секретаря? Я-то пойду, но выберет ли народ? Виталий уверенно произнес:

— Из всей моей команды ты больше всех подходишь на это место.

— А вдруг не потяну?

Виталий засмеялся:

— Не хочешь — заставим, не умеешь — научим, — а потом, — как в воду смотрел — добавил вполне серьезно:

— Мне нужен именно ты! Из тебя со временем получиться хороший лидер.

Отчетно-выборная конференция комсомольцев Советского района проводилась по-взрослому: сначала в большом актовом зале завода нефтяного машиностроения им. Петрова прозвучал доклад о работе райкома за прошедший год, а когда закончились прения, раздали бюллетени с фамилиями кандидатов, претендующих на место второго секретаря. Комсомольцы потянулись к урнам для голосования, но что-то пошло не так:

— Я же предупреждал — мы зря это затеяли, народ меня совсем не знает! — возмущенно шептал Игорь Виталию, когда «лазутчики» донесли, что большинство голосов получает Виктор Чубаров.

Казалось — пролетает Игорек как фанера над Парижем. Сейчас закончится подсчет голосов и будет настоящий облом — он был не то, что расстроен — он был убит! Но «первый» усмехнулся:

— Ты действительно считаешь, что этот цирк что-то решает? Ну сам посуди — каким образом эта публика способна определить достойного кандидата? Не дрейфь, прорвемся! Совершенно неважно, как они проголосовали, — Виталий кивнул в сторону зала, — главное — как мы подсчитаем голоса! — он похлопал Игоря по плечу и направился в комнату, где заканчивала работу счетная комиссия:

— Пойду проконтролирую процесс…

…Игорь в тот раз-таки стал вторым секретарем (!), Чубаров остался заведующим школьным отделом, а я с тех пор — почему бы это? — совершенно не верю в честные выборы…

Тогда Игорь не знал, что из этого получится. Но получилось отлично! Получилось — на всю жизнь, совсем как в той песне:

Тебе судьбу мою вершить,

Тебе одной меня судить,

Команда молодости нашей,

Команда, без которой мне не жить.

Всякий попавший в этот восхитительный мир комсомольских, а впоследствии партийных работников, никогда не оставался за бортом. Все пути были предрешены, и предрешены довольно удачно: если после пяти-семи лет дальнейшая партийная карьера не складывалась, человек становился — в крайнем случае — директором завода или главой городского пенсионного фонда, пройдя перед этим горнило всесоюзных слетов и строек, бывало — и работы в горячих точках. Ребята по ночам писали-переписывали доклады — по несколько раз, оттачивая каждую строку, а днем — днем учились руководить людьми, красиво и умно говорить, держать в руках толпу, быстро принимать правильные решения, а потом и отвечать за них. Лидеры!

Да, да, это была хорошая школа лидеров.

Не забывали комсомольские активисты и о своих женах. Жена — она ведь и в Африке жена!

— Михаил Степанович, помогите устроить на работу жену, — просил первого секретаря обкома комсомола Владимир Жариков — новоиспеченный второй секретарь, недавно приглашенный на эту должность из города Камышина.

— Все в наших руках, — кивнул Михаил, берясь за трубку телефона, — сейчас попрошу ребят — они придумают что-нибудь престижное — должность инструктора горисполкома подойдет?

— Чем моя жена будет заниматься?

— А какое у нее образование?

— Мы оба — технологи текстильной промышленности.

— Тогда она будет курировать облбытуправление, — обрадовал шеф Владимира.

Жена другого работника станет директором крупного магазина одежды на проспекте Ленина или управляющей партийной гостиницей, а если захочет, приятели-комсомольцы отправят ее заведовать нашим знаменитым Планетарием. И никого не волнует, что молодая девчонка пока не разбирается в служебных вопросах.

Научится — какие наши годы?..

Через много лет, будучи методистом Научного общества учащихся городского Дворца пионеров, я пригласила секретаря горкома комсомола Тамару Шемелеву выступить на пленарном заседании научной конференции.

Та, в недавнем прошлом секретарь комсомольской организации сталелитейного завода «Красный октябрь», не имела понятия о вышеупомянутом научном обществе, но выступить-то надо!

— Чем занимаются школьники? — спросила она.

— Научной работой — пишут под руководством преподавателей ВУЗов рефераты на разные темы.

— Для чего проводится эта конференция?

— В ВУЗах, на заседаниях секций, дети читают свои рефераты — ученые их оценивают. После этого на пленарном заседании, где тебе предстоит выступить, утверждаются лучшие.

— Да, теперь ясно!

— Подожди, это еще не все. Потом я везу эти лучшие работы на ВДНХ, в павильон «Юные техники» и умненьких ребятишек награждают медалями — так бывает каждый год.

Не стану же я посвещать Тамару во все тайны «Мадридского двора», а именно — сколько волжских рыбин-осетров и банок с черной икрой отвезу в Москву вместе с детскими работами, как обрадуются этим дарам работницы павильона ВДНХ и как быстро найдут для наших ребят местечко в плотном графике утверждения медалей.

Тамара, впечатлившись, задала последний вопрос:

— Сколько времени отводится на мое выступление?

…Явившись в настоящий театральный зал нового городского Дворца пионеров, где присутствовало не менее пятисот старшеклассников и преподавателей ВУЗов, она уверенно взошла на трибуну.

Ровно двадцать отведенных ей минут Тамара пространно рассуждала о науке и её роли в жизни страны, талантливых детях и их будущем, и даже о родном городе — обо всем понемногу и ни о чем конкретно. После ее выступления в моей голове не появилось ни одной дельной мысли:

— «Почему я так не умею? Мне надо хорошо знать предмет, о котором буду говорить» …

Но вернемся назад. Шел февраль семьдесят первого года. Я ждала первенца. Не сомневалась ни минуты — родится сын, но на всякий случай загадала: если девочка, то пусть будет с большими голубыми глазами и роскошными светлыми волосами.

— «Дочка — это потом — первый должен быть сын — старший брат и защитник» — думала я, но мой ангел-хранитель решил иначе, посмеявшись над самоуверенностью молодости — родилась дочь.

Проснувшись наутро после родов, слышу всхлипывания с соседней кровати.

— Эй! Ты чего ревешь?

— Хотела мальчика, а родилась девочка!

И тут, вспомнив, что у меня такое же «горе», расстроилась и сама. Поднялся переполох, прибежал врач:

— По какому поводу рев?

— Хотели сыновей, а родились дочери!

— Господи, образумь этих глупышек! — воздел к небесам руки доктор, — да вы знаете, какие красавицы ваши девчата? Ручки-ножки целые, все пальчики на месте, никаких родимых пятен — беленькие, гладенькие, просто загляденье! А вы, дурочки, ревете — за пацанами приходите в следующий раз!

Потом нянечка принесла мою девочку — туго спеленатую куклешку в чепчике. Я впервые видела новорожденного ребенка — и это был мой ребенок! Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять — это Ирочка.

— Эва-эва-эва! — канючила-ворчала маленькая дочь, и я, забыв про желанного сына, была абсолютно счастлива.

Шли годы, Ирочка росла прелестным ребенком. Огромные голубые глазищи в обрамлении длинных пушистых ресниц — как и загадывала. Светлые волосы переливались на солнце золотом — как и мечталось! Мимо этой куколки спокойно пройти не мог никто, бабки даже ворчали, глядя на роскошный хвост, завязанный на затылке:

— Мамочка, зачем издеваешься над ребенком, такую куделю прицепила!

Я развязывала бант, и пшеничные локоны падали трехлетней дочурке до колен…

В тот вечер по дороге из детского садика мы Ирочкой зашли в магазин, и там, на самом видном месте, увидели большую куклу.

Что это была за кукла — загляденье! В розовом летящем платьице, с белокурыми волосами и голубыми глазами — ну полное подобие моей девочки — она смотрела на нас и улыбалась. Ребенок даже задохнулся от такой красоты, но я только что предупредила:

— Ничего не проси, до зарплаты еще два дня, возьмем только молоко.

Дочь, застыв перед такой замечательной куклой, опустила голубые — отцовские — глазки, и, ковыряя носком белой туфельки деревянные полы магазина, мечтательно выдохнула:

— Эх, вот бы мне такую Соньку! — я обомлела:

— «Даже имя уже придумала!» — сердце не выдержало, и мы побежали домой за деньгами. Заначка, четвертая часть зарплаты, была последней, но что значат шестьдесят восемь рублей перед счастливым смехом маленькой девочки, когда она получила свою Соньку?

Со свекрами, в постоянных придирках и скандалах, мы прожили лет семь. Игорь, продвигаясь по карьерной лестнице, уже был заведующим отделом Городского комитета комсомола, я все еще работала в школе — учила детишек математике.

Но однажды за завтраком муж обронил:

— У нас в Горкоме образовалась свободная квартира — но очень далеко — на окраине Красноармейского района, в Заканалье.

— Как это «свободная»? — опешила я.

— Кому не предлагают, все отказываются — даже уборщица не берет, — пожал тот плечами.

— Почему?

— Квартира однокомнатная и далеко от центра.

— А ты что, тоже можешь ее получить? — осторожно спросила я.

Муж взглянул с ноткой легкого презрения:

— Могу, но зачем? Ведь она — повторяю для особо одаренных! — на самом краю города.

И тут меня прорвало! Битый час я втолковывала этому идиоту, как устала жить под постоянным оком сварливой свекрови, как хочется иметь собственное жилье — повесить на окна светлые занавесочки, поставить в угол телевизор, а на тумбочку синюю вазочку — свою синюю вазочку! Но получить квартиру нам не светит — жилплощади свекра хватает на всех с лихвой.

Наконец Игорь все понял и вечером положил на стол ордер — такую маленькую бумажечку, дающую право на вселение «…в квартиру № 53 по улице Фадеева, 12».

Я на радостях достала из шкафчика позолоченые часы — плоские, стильные, приготовленные к его дню рождения:

— Это тебе, мой дорогой, ты заслужил такой подарок!

Игорь посмотрел на свои руки, довольно улыбнулся:

— А что? Они теперь всегда чистые!

Вскоре мы переселились в полученную квартиру — вот где было счастье! Я быстро нашла работу — в школе недалеко от дома. Игорю же приходилось вставать в шесть утра, бежать на электричку и «пиликать» более часа в свой Областной комитет комсомола, где он теперь работал.

В моей семье, с тех пор как муж стал видным комсомольским вожаком, периодически возникали споры о бесполезности этой организации для простого человека:

— Вот я, рядовая комсомолка, учитель средней школы, не имею никакой отдачи, только ежемесячно сдаю взносы.

А тот смеялся, уводя разговор совсем в другую сторону:

— Но ты же не «рядовая комсомолка» — ты моя жена!

— Понимаю — колбаса «сервелат», шпроты, сгущенка, конфеты «Белочка» на нашем столе бывают только благодаря твоей должности.

— Пользуйтесь на здоровье благами комсомольской «верхушки», — ехидничал он.

И действительно, каждую неделю Игорь приносил пайки с деликатесами — в магазинах в те времена такого и в помине не было. Мы отдыхали в лучших номерах правительственных санаториев — летом в Сочи, зимой в Кисловодске, я уж не гворю о билетах на самолет или поезд — достать их в те времена было очень проблематично. А муж спокойно заходил в Обком КПСС, показывал дежурному у входных дверей свое красненькое служебное удостоверение и отправлялся на первый этаж — вторая дверь направо — «касса»:

— Жена с дочерью собрались к теще, — объяснял он девчонке-кассирше, — дай два билета на завтра — на самолет в Ставрополь.

— Любая прихоть — за ваши деньги, — улыбалась та и выписывала билеты, котрых в обычной кассе Аэрофлота не было на месяц вперед.

Но иногда, желая наглядно показать свое превосходство, Игорь вредничал:

— Почему мы не можем пройти в спец-зал? Там я смогу положить ребенка на мягкие сидения, — устав держать на руках заснувшую маленькую дочь спросила как-то в аэропорту у него, уже главного идеолога области — заведующего отделом пропаганды и агитации Обкома комсомола.

— Туда могу пройти я один, а вам не положено! — высокомерно отвечал Игорь и я, дурочка, представьте, поверила!

Прошло несколько лет — Ирочке шел седьмой год, и мы ждали второго ребенка.

— Пора перебираться в центр, — заявила я мужу в то утро. — Когда родится малыш, твоя мама станет приходить помогать — сюда-то, в Заканалье, она не приедет, это точно.

— Как ты собираешься «перебираться»? — как бы согласился тот.

— Будем менять нашу квартиру, — обрадовалась я, и на следующий день отправилась искать варианты обмена, не понимая всего могущества Обкома комсомола и даже не надеясь на получение нового жилья другим способом.

— Смотри — вот большая комната в трехкомнатной квартире, прямо в центре, на улице Комсомольской. Хозяин согласен, давай оформлять документы.

— А что, на отдельное жилье мы не тянем? — удивился Игорь.

— Нет, конечно! Кто равнозначно поменяет центр города на окраину?

— Ладно, уговорила. Но обменять нашу ведомственную квартиру без санкции секретаря Обкома невозможно.

— Так иди, проси разрешение, — и муж отправился к первому секретарю, Михаилу Катонову. Тот удивился:

— Отдаешь отдельную квартиру за подселение? Ты, главный идеолог области, заведующий отделом пропаганды и агитации Обкома комсомола? Второго ребенка ждете, говоришь? Будет тебе жилье — выбирай — трешка на улице Двинской или двухкомнатная здесь рядом — на проспекте Ленина.

— Трешка, конечно, хорошо, но далековато. Беру ту, что рядом с нашим Обкомом — на проспекте Ленина.

И в начале семьдесят восьмого года мы стали обладателями большой и светлой квартиры в девятиэтажном доме в самом центре города, окнами на оживленный проспект.

— Там было наше мужское общежитие — уж извини, состояние неважнецкое, — развел руками Катонов, вручая Игорю ключи, — наводи порядок и живите. За тобой новоселье!

Жилье действительно находилось в ужасном состоянии — насквозь пробитый унитаз и огромная дыра над рамой окна в большой комнате, куда зимой залетал снег, а летом дождь — далеко не все чудеса, увиденные нами. На на антресолях — сюрприз! — нашелся целый мешок сухой воблы, а паркет стоял дыбом после мытья «по-флотски» — ведро воды на пол и шваброй, шваброй!

— Временное пристанище одиноких мужиков — никто ни о чем не заботился, — смеялся муж, принимаясь за ремонт.

А я через несколько дней опять оказалась в знакомом роддоме.

Утром в палате рассказываю историю рождения дочери. Девица с соседней койки — похоже, ровесница, спрашивает:

— Ну и кто у тебя теперь родился?

— Представь себе, сын!

— Представь себе, и у меня тоже!

— Что значит — тоже?

— Да это же я тогда ревела вместе с тобой! И вот теперь сын — представляешь? — с этой дамочкой мы жили на соседних улицах, а детки даже учились в одной школе.

Игорю же, со своими комсомольскими делами, вечно было некогда — он и теперь не баловал частыми посещениями, зато свекровь с Ирочкой приходили каждый день. Глядя из окошка роддома на маленькую дочь в легком зеленом плаще и розовом беретике, связанном моими руками, почему-то хотелось плакать — казалось, я предала свою девочку, родив еще одного ребенка.

В конце мая праздновали новоселье:

— Так пахнет счастье, — грустно промолвил Катонов, войдя в детскую и вдохнув сладкий запах малыша — нашего новорожденного сыночка. А мы с Игорем этого еще не понимали — воистину: «Лицом к лицу лица не увидать»

…

Ирочка маленького братика встретила настороженно. Стояла возле детской кроватки и внимательно рассматривала нового человечка, пытаясь угадать, что сулит его появление лично ей. Потом, проникаясь заботой к малышу, приходила ко мне на кухню и говорила со значением:

— Иди, там твой сын плачет!

Сын плакал мало, что не удивительно — ведь я задвинула подальше всем известную книгу Спока, по которому когда-то растила дочь. То ли я не так поняла, то ли слишком буквально выполняла рекомендации автора, но вреда эта писанина принесла нам с дочерью немало. И не только нам — эта зловредная книга попила немало крови и у других молодых матерей — надо же такое придумать — кормить ребенка строго по часам! Будить, если он спит, и выжидать положенное время, если просит раньше. Нетушки — я не тормошила мальчика, чтобы перепеленать или покормить — сын ел, когда хотел. А еще я поставила в кроватку свою большую фотографию, и ребенок долго «гукал», разговаривая с «мамой». Но совесть-то иметь надо — долго не получая никакого ответа, парнишка решал — пора бы и пореветь…

Целый месяц мы не могли придумать сыну подходящее имя и звали его просто «мальчик» или «сыночек». Ведь это только кажется, что назвать ребенка — раз плюнуть — сами попробуйте, тогда узнаете! Каких только имен не предлагали — не нравилось ни одно. Муж, подозреваю, в порядке подхалимажа, даже предлагал назвать сына Володей — в честь своего лучшего друга, но я возмутилась:

— Обозвать сыночка Вовчиком? Не для того я его рожала! — и муж отстал. Вопрос так и оставался открытым, имени мальчик не имел.

В тот теплый июньский вечер Игорь, как всегда, задерживался на работе. Мы с дочерью выучили уроки, искупали малыша, почитали на ночь сказку про Золушку, и дети уснули. Супруга все не было.

Время уже перевалило далеко за полночь, когда мое терпение лопнуло. Я взяла лист бумаги и нарисовала на нем… То есть написать слово, подходящее к данной ситуации, я, как культурная дамочка не могла, а вот нарисовать — всегда пожалуйста! К изображенной фигуре сбоку пририсовала ручку — получилось вроде неплохо — главное понятно, что этот рисунок обозначает кое-что «с ручкой». Полюбовавшись своим художеством, прицепила его над супружеской кроватью и ушла спать к детям.

Вскоре послышался звук ключа в замке и на пороге… как там у классика? «Путаясь в соплях, вошел мальчик», а здесь — спотыкаясь на ровном месте, вошли двое. Сказать, что они были навеселе, значит не сказать ничего — они еле держались на ногах — Игорь и его приятель, тот самый — Владимир Жариков из Камышина.

— Ч-ч-ч! Свет не зажигай, спят, — предупредил собутыльника, — по-другому не назвать, — муж, и в этот момент они увидели листок, белевший над кроватью.

— Что это? Давай посмотрим.

Свет зажгли, записку рассмотрели — меня разбудил громкий хохот.

— Я так понимаю, это относится к тебе, — размахивая рисунком перед носом друга, веселился, распоясавшись, друг Володимир, — Теперь твоя партийная кличка — «ж-па с ручкой»! Ну, Викентий, ну молодец, — тут оба рухнули на кровать и моментально отключились.

Наутро, отправив Ирочку в школу, я собиралась устроить головомойку этим пьяницам, но они, сделав изумленные глаза, дружно оправдались:

— Ты что, Викентий, — деловито произнес Владимир, намазывая хлеб маслом, — мы не просто так пьянствовали, мы искали имя вашему сыну.

— И ведь нашли, — подхватил муж, — его будут звать Роман — в честь делегата из солнечной Болгарии, с которым познакомились вчера на нашей конференции.

— Вот такого парня! — заключил Владимир, и они дружно подняли вверх большие пальцы.

Мы действительно назвали сына Романом, и живет он теперь — где бы вы думали? Да, да — в Болгарии, в Софии. Вот такое совпадение!

В самом начале трудовой деятельности я работала в школе. Теперь эти годы вспоминаются с настоящим ужасом. Полное непонимание детской психологии, отсутствие навыков управления классом и жизненного опыта — у меня. Удачная возможность «оторваться» на уроке математики вместе с категорическим нежеланием «долбить» ненавистные синусы с косинусами — у детей. Это и многое другое оставили пугающие воспоминания о той поре педагогической деятельности.

Но лет через восемь настал-таки чудесный день — и я сменила школу на областной отдел народного образования.

Утром, собираясь на новю работу, кручусь перед зеркалом старательно прихорашиваясь — подкрасила глазки, подначесала челку. Достала губную помаду и тут муж, недовольно взиравший на мои сборы, в ярости произносит:

— Ты что, думаешь очень хороша собой? Да на тебя ни одна собака ногу не задерет, а мужик так и подавно не посмотрит! — я так и села у зеркала — со слезами на глазах…

Впрочем, он всегда был таким — пока кого-нибудь из домашних до слез не доведет — не успокоится.

Зато график работы нашего отдела кадров оказался восхитителен. Самое главное — вовремя вбежать в кабинет, сесть на свое рабочее место и преданно взглянуть в глаза заглянувшей заведующей Раисе Ильиничне — мол, вот она я, уже здесь! Когда за начальством закроется дверь, можно спокойно достать косметичку, приладить к стопке бумаг на столе маленькое зеркальце и подправить свою внешность — мазнуть еще раз тушью по ресничкам, припудрить носик — готово.

Теперь приступаю к работе — напишу приказ о назначении Савельева В.П. преподавателем биологии в Иловлинскую среднюю школу, потом спущусь в архив — поищу в огромных коробках документы Ивана Сергеевича Лежнева — директора сто восьмой школы.

— Собираюсь на пенсию, — пришел он вчера, — сделай выписку о зарплате, — а сам смотрел печально — видно неохота выходить на пенсию!

— Зарплату показывать ту, что на самом деле, или увеличить раз в пять? — попыталась разрядить обстановку я.

— Все шутишь, легкомысленное ты создание, — невесело усмехнувшись, махнул рукой тот.

Незаметно подошел обед — целый час свободного времени — можно сбегать в соседний магазин за котлетами или в парикмахерскую — подправить маникюрчик. А к концу рабочего дня, эдак часов в пять, пошлем гонца в кулинарию за тортиком, и, свернув трудовую деятельность — на сегодня хватит! — дружно сядем пить чай. Житуха — класс!

— Кадры решают все! — этот лозунг приятного полноватого дядечки — директора Ольховской средней школы, приехавшего «добывать» недостающего физика, а может историка для своих учеников, и появившегося в дверях нашего отдела кадров с двумя сумками «даров», запомнился на всю жизнь.

— Как ты мог держать меня столько лет в школе? В школе, где каждый день — как на фронте — чуть зазеваешься, и урок сорван! Знал ведь, знал, как здорово работать не в школе, — в первый же день попеняла мужу, подыскавшему мне такое теплое место.

Потом, в сентябре, Ира отправилась в первый класс, и я по утрам наблюдала с балкона, как моя девочка переходит широкую дорогу.

Оказавшись на другой стороне, ребенок поворачивался и поднимал вверх руку — этот ритуал соблюдался свято. Долгие годы я махала деткам вслед — иначе настроение у них портилось на весь день. Пятиклассник Рома так однажды и сказал:

— Я сегодня весь день ходил грустный — ты не помахала мне с балкона.

Вот коровник…

Во второй половине дня мы с Иринкой учили русский язык. Третьеклассница сидела перед открытой тетрадкой и накручивала косичку на палец. Озорные лучи солнца, заполняя комнату, играли в её волосах, скользили по учебнику. Домашнее задание выглядело на первый взгляд совсем просто.

«Вот коровник у ворот коровы Милка и Наташка», — было написано в учебнике русского языка без единой точки — её предлагалось поставить самим. И мы начали.

Сначала я напомнила дочке, для чего нужны знаки препинания и привела классический пример: «казнить нельзя помиловать», где от постановки запятой в корне меняется результат, затем прочитала первый вариант нашего текста, голосом ставя точку:

— Вот. (Точка) Коровник у ворот коровы Милка и Наташка, — если написать так, то ничего не будет понятно — коровник, ворота и коровы валятся в одну кучу.

Дочка покачала головой: — Это нам не годится.

— Идем дальше, поставим точку после следующего слова:

— Вот коровник. У ворот коровы Милка и Наташка, — теперь все понятно: есть коровник, у его ворот стоят коровы — такой текст можно оставить, — ребенок понимающе улыбнулся, — но можно прочитать и по-другому:

— Вот коровник у ворот. (Точка) Коровы Милка и Наташка… — что получается теперь? — дочка развела руками.

— Правильно, коровник у ворот — это понятно, а вот коровы тогда что делают? — пожала я плечами, — То есть, должно быть продолжение фразы, но его нет, поэтому текст не вразумительный. Ирочка засмеялась — ей нравилось повторение фразы, каждый раз дающее иной результат.

Следующий вариант выглядел так:

— Вот коровник у ворот коровы. Милка и Наташка… — выходит вообще какая-то абракадабра — у коровы (!) есть ворота, рядом коровник, а Милка и Наташка вообще непонятно кто! — я показала руками «ворота у коровы», скорчив удивленную физиономию — дочка смеялась:

— Нет, здесь тоже ставить точку никак нельзя!

Но оставалось еще два варианта:

— Вот коровник у ворот коровы Милка. И Наташка… — Ирочка, понимая, что получилась очередная чепуха, звонко хохотала.

— И последний вариант: вот коровник у ворот коровы Милка и. Слово «Наташка» я прочитала как артистка, выдержав паузу, выразительно и с подъемом в голосе — как начало следующей фразы. Ребенок уже икал…

На следующее утро я готовила завтрак, а вчерашняя фраза, навязнув в зубах, так и просилась на волю:

— Вот коровник у ворот. Коровы Милка и Наташка, — тьфу ты!

Ирочка смеялась и просила:

— Мамочка, ну не надо больше про коров! — однако в ванной, строя рожицы перед зеркалом, встала в позу, и торжественно взмахнув зубной щеткой, произнесла:

— Вот. Коровник у ворот…

Через год после рождения сына я вышла на работу. Сидела за своим письменным столом в секторе кадров Областного отдела образования и думала:

— «Дочка ходит в школу недалеко от дома, Ромочка — в ясли в нашем дворе — почему бы и мне не поискать работу где-нибудь поближе?»

Вечером так и заявила мужу:

— Пусть все домашние дела будут рядом: Ромочкины ясли — Ирочкина школа — моя новая работа.

— А я вообще не хочу, чтобы ты работала, — возразил тот, — сиди дома и воспитывай детей.

— Еще чего! Почему это я должна сидеть дома? Дома скучно!

— Да не нужно тебе видеть всю ту грязь, которая нас окружает. Ведь со временем возможно и ты, моя чистая светлая девочка, мой родной рыжик, станешь такой же, — проникновенно глядя мне в глаза грустно произнес муж.

— Какую еще грязь? Что ты несешь? — возмутилась я.

— Вижу спорить бесполезно, — вздохнув, он пожал плечами, вышел на балкон и показал рукой через проспект:

— Смотри, вот напротив городской Дворец пионеров. Пойдешь? Не смотри что такой невзрачный — совсем рядом, на улице Мира заканчивается строительство нового, прекрасного здания.

— Правда, близко, а что? Пойду!

…Это было в те годы, когда слова «нет» для моего всемогущего мужа уже не существовало — через пару дней я сидела в методическом кабинете городского Дворца пионеров. Но это совсем другая история…

Деточки, конечно, частенько баловались — скакали по дому, орали во все горло — вобщем, стояли на ушах — на то они и дети — ничто человеческое им было не чуждо. Свекровь, понимая то, что мне пока было неведомо, ворчала, оправдывая сына:

— Вы так безобразно себя ведете, что отцу домой идти не хочется.

А тот домой действительно никогда и не спешил, но совсем по другой причине…

Так прошло несколько лет. Наша семья с Игорем не сложилась. Я, конечно, ценила ум и образованность мужа, его обширные связи, дающие возможность решить любой вопрос в любом конце страны, и другие блага, вошедшие в нашу жизнь.

Но персональная «Волга», возившая в том числе и меня с детьми, не скрашивала отношений. Я ежедневно страдала от его грубости, ехидства и хамства — они были у него в крови. Если друзья считали Игоря замечательным парнем, то оставаясь наедине, он критиковал любую мою инициативу, выходил из себя от самых безобидных слов. Вспылив из-за пустяка, мог не разговаривать целую неделю — все это было невыносимо.

Удручало постоянное отсутствие мужа дома — вовсе не из-за баловства детей, а из-за бесконечных партийных коференций, банкетов и форумов со всеми вытекающими последствиями — пьянками, бабами, недельными загулами и тд, и тп… А еще он мог несколько дней подряд! просидеть за крточным столом — проигранные суммы вычитались из семеного бюджета — выигранные растворялись в его карманах.

В молодости все чувства гораздо обостреннее, ещё нет той мудрости, терпения и рассудительности, которые появляются с годами.

Сколько написано о «несхожести характеров», «непонимании» друг друга — зачем повторяться? Развод дался тяжело как мне, так и ему. Игорь, значимый тридцатичетырехлетний партийный лидер, потеряв работу и получив в учетню карточку выговор с формулировкой «за развал семьи», грозил отнять детей, потом предрекал мне и детям нищенское существование, а потом, махнув рукой пообещал:

— Ты еще не раз об этом пожалеешь! Вот увидишь, каких вершин я достигну!

— Помню, в моем выпускном институтском альбоме есть и такое напутствие — «Лицом к лицу лица не увидать» …

Что бы ни случилось в жизни, тебе все равно придется утром жарить омлет и мазать детям бутерброд маслом, отправляя их в школу.

И вот я одна — одна с двумя детьми. А мама тут как тут:

— Доченька, переселяйтесь в наш город, я здесь большая величина — директор крупной фабрики, сама понимаешь, какие у меня связи. Меняй квартиру, бери деток — ни нужды, ни проблем не будет.

— Спасибо, мамочка, ничуть в этом не сомневаюсь. Но мы прижились в Волгограде, да и знакомства у меня тоже неплохие — с любой проблемой найду к кому обратиться. Наши комсосмолята есть везде.

И вот я одна — одна с двумя детьми. Дочке десять лет, сыну — три годика. Мне бы отчаяться — ан нет — мир вдруг заиграл новыми красками, заискрился детским смехом — вот как прекрасна, оказывается, бывает жизнь! Где же она, та грязь, о которой говорил Игорь? Воистину — каждый видит то, что хочет.

Знала б раньше…

Игорь отправился на Север искать новое счастье, а я осталась в компании наших друзей — доброй старой компании.

Была среди них и черноглазая Светка. Закончив в свое время ГорХОЗ — в простонародьи «заборостроительный» ВУЗ, стройки и в глаза не видела, отсиживаясь в научно-исследовательском институте, коих в середине 80-х было бесчисленное множество. Идешь по городу — сплошные НИИ. Что за институты, чем занимаеются? А у Мамаева кургана — так и вовсе длинный ряд многоэтажных зданий — «Научный городок» называется.

— Зачем стране столько НИИ? — спросила однажды у мужа.

— Чтобы бездельников меньше было, — засмеялся тот, и я всерьез поверила в такую форму борьбы с безработицей. Ведь Светка рассказывала, как они в своем НИИ целыми днями только и делают, что гоняют чаи да травят анекдоты.

— Работа мечты: они делают вид что платят, мы делаем вид что работаем, — утверждала наш горе-инженер, недовольная своей зарплатой.

Назвать Светку подругой язык не поворачивался — так, приятельница. Крупная, ростом под метр восемьдесят — настоящий гренадер в юбке, из тех, кто коня на скаку, да и в горящую избу — тоже. Захочет ли — вопрос другого порядка, но что по силам — это точно!

Когда-то она была замужем — но это когда-то. Ее благоверный — тоже их наших, из комсомольских вожаков — то ли Петя, то ли Саша? — уж и не вспомню — нашел блондинку посимпатичней да помоложе и ушел к ней.

— Не надо взывать к моей совести! — отвечал он Женьке Бабичеву, пытавшемуся по поручению коллектива вернуть «заблудшую овцу» в лоно семьи, — В доме Любы, в отличие от нашего, все в ажуре — чистые полы и окна, на плите — борщ, котлеты и компот. Да и сама она — ну ты сам видел… Женька тоько руками развел — сказать было нечего…

Теперь разведенка Светка пребывала в поиске интересных собеседников и, что там греха таить, кавалеров. Как учуивала время и место наших сборов, понять никому не удавалось, только появлялась всегда внезапно и с выражением примы деревенского театра торжественно провозглашала:

— А вот и я! — все молча переглядывались, наиболее галантные кавалеры пододвигали стул. Видеть в ней соперницу никому из женщин и в голову не приходило.

В моей личной жизни в то время происходило новое увлечение. Майор Сергей Арчаков служил в одной серьезной организации, был хорош собой и, что самое главное — разведен. Мы встречались почти год, и я возлагала на него большие надежды.

В ту субботу все было как обычно. Вошли старые друзья — Лева Веденский — помощник губернатора нашей области с женой Лидочкой и Женька Бабичев — первый секретарь Ворошиловского райкома КПСС — признанный жуир и меломан со своей «бебой» то есть Олечкой. Представленный честной компании Арчаков пожал руку мужчинам, раскланялся с дамами.

— Мой друг! — обращаясь к Леве торжественно провозгласил Женька, вытаскивая из кожаного дипломата пластинку модного композитора Давида Тухманова.

— Мой друг, ты помнишь, как мы танцевали под эту прекрасную музыку?

— В Ставрополе? На свадьбе твоей сестры? — повернувшись ко мне улыбнулся Лева, — Да, где мы только не побывали! Замечательное было времечко, что и говорить!

Компания лидеров, с первых лет комсомольской работы спитая и спетая — мы выезжали за Волгу, летали на пару выходных в Киев, отмечали вместе все праздники — поначалу состояла из четырех семейных пар. Потом мой муж — вовсе не «учитель математики», как написано в его дипломе, а, на минуточку — уже председатель бюро международного туризма «Спутник» — как отмечено в трудовой книжке, растворился в туманной дали. Исчез, расставшись с огромным рабочим кабинетом, парком из семи легковых автомобилей и пяти автобусов, потеряв всеобщий почет и уважение и много, много чего другого — ну, в общем, не стало у меня мужа, а я в компании осталась.

Никаких адюльтеров среди нас не наблюдалось — нам было просто хорошо вместе.

Вечеринка шла своим чередом, бутылки пустели, настроение поднималось. Арчаков получил искреннее одобрение моих друзей, и я была рада этому факту. Мы обсуждали последние новости, пели песни и, конечно, танцевали под чудный старый мотив:

…И было это солнце утреннее сонным,

И тени вниз летели со скалы.

И было это море невесомым,

И были эти сны не тяжелы.

У той горы, где синяя прохлада,

У той горы, где моря перезвон…

Светку приглашали на танец все мужчины по очереди, в том числе и мой Арчаков, та кокетничала, заламывая руки, и выдавала плоские шутки — было в ней что-то от грубой крестьянской бабы — я же говорила.

Но вот время перевалило за полночь, гости стали прощаться. На проспект вывалились шумной толпой — сидели за столом долго, набрались капитально.

Только стали ловить такси, как на Леву повесиласьпосторонняя девица — то ли перепутала мужика, то ли такая смелая, но тоже в хорошей кондиции. А наш Лева — юморист — обнимает её за талию и продолжает беседу, называя девицу «котиком» и «рыбкой». Лидочка, ничуть не смутившись, объясняет честной компании:

— Ему сейчас безразлично кому толкать свои умные речи, — и передвинув девицу к фонарю, становится на ее место:

— Дорогой, ты все перепутал, это я твоя рыбка, я и котик, меня обнимай…

Вот же умница какая!

Сережка, обещавший посвятить этот вечер мне, тоже вдруг засобирался — засобирался и ушел вместе со всеми. Несколько дней к телефону не подходил, или же отвечал коротко:

— Извини, завал на службе!

Но недели через две «завал» очевидно разобрали, и раздался звонок в дверь — мой кавалер, как всегда, нагрянул без предупреждения. Все пошло, как и прежде: свидания — букетики — коньячок с тортиком. Тем не менее со временем отношения зашли в тупик, а потом и вовсе прекратились — мирно, спокойно прекратились. И не вспомнить бы о той вечеринке, но…

Примерно через год, в магазине, у самой кассы, столкнулась со Светкой:

— Привет! — была искренне рада я.

— Привет! — обрадовалась и она.

— Давненько не виделись! Посидим, поболтаем? — прихватив бутылочку испанского хереса мы отправились ко мне — благо надо было всего лишь дорогу перейти. Устроившись на кухне, разлили вино по бокалам и повели неторопливый треп о житье-бытье. Перемыв кости всем знакомым, перешли к разговору о себе.

— Как твой Сергей? — вкрадчиво спросила Светка.

— Мы расстались.

— Знаешь — я должна тебе это сказать — ведь он и ко мне тогда ходил! — прикинувшись виноватой, трагическим тоном произнесла эта артистка.

— К тебе? Ты что, знала его раньше? — не поняла я.

— Нет, мы у тебя познакомились — в тот вечер — «…и было это солнце утреннее сонным…» — помнишь?

— И…?

— Я попросила — Сергей пошел провожать, — она с гордостью взглянула на меня, мол, я тоже интересую мужчин!

— Провожать? — идиотский вопрос…

— Сначала все про тебя выспрашивал, — усмехнулась Светка.

— А потом?

Та кокетливо повела плечом:

— Ну а потом…

Когда до меня дошел смысл этого «Ну а потом…» я опешила! Сидела в изумлении — сказать, что была ошарашена — значит не сказать ничего — отпад был полный! От меня — к Светке? Что он там нашел — сто килограммов чистого веса? Темные усики под носом, прикрытое волосами большое родимое пятно на щеке, да немытые годами окна в квартире? Он в своем уме? Где были его глаза? А она то, она! — сидит в моем доме и говорит такие вещи…

Тем не менее я взяла себя в руки — Светка мирно ушла домой, а я, проглотив обиду, вдруг поняла — не стоит Арчаков нашей ссоры. Чего он тода хотел — выведать что-то обо мне, или соблазнился Светкиными телесами? Случайно пошел ее провожать, а получился мезальянс? Так или иначе — у нас с ним все равно ничего путного не вышло. Причем у Светки тоже, так о чем же жалеть? Но!

Дорогие мои подружки — женщины, девушки, девочки! Не открою тайну миров утверждая, что мужики — племя нам, женщинам, совершенно непонятное. Их поступки неадекватны, мысли нелогичны, а симпатии вообще не поддаются никакой критике. Если надумает, то невозможно предугадать, когда и к какой обезьяне он уйдет.

Какой же дать совет? При появлении подходящего кавалера прятать его от подруг до самой свадьбы, как делают многие, или рискнуть и познакомить с девчонками — пусть пройдет проверку? А что? Это тоже дело! Но!

Сначала откройте глазоньки своему благоверному на Оксанкины кривые ноги, поведайте, что у Милки косоглазие, а Светка — та вообще охотится на мужиков. Оброните эту информацию как бы невзначай, между делом, накрывая на стол — такие слова хорошо застревают у них в мозгах. Обронили? Ну а теперь — с Богом!..

— Фи, как подло! — скажут Оксанка с Милкой.

— А уводить кавалера у подруги из-под носа не подло? — спрошу я.

Ответить-то и нечего…

А это приключение — по-другому не назову — вспоминается теперь с доброй улыбкой…

Солидная дамочка приятной наружности — профессор первого Московского медицинского университета — Евгения Анатольевна Чернышова хлюпала носом на плече у члена Союза писателей России Виктории Витус — то есть у меня. Не виделись мы лет двадцать.

— Вам, наверное, хочется побыть наедине, — направился было к дверям профессорский муж, офицер космических войск.

— Саша, у нас нет секретов, которые нельзя обсуждать при тебе! — хором заверили мы. И солидный полковник, представьте, поверил — уселся за стол и развесил уши…

Пришлось нам с Женькой вспоминать только то, о чем можно было говорить при нем:

— А помнишь: — «Две улицы вниз и дача…»

— Налево?

— Да кто поверит, что тогда мы были такими…

— Непосредственными?

Это произошло в те времена, когда сотовых телефонов еще и в помине не было.

Заканчивался ясный летний день, пятница.

— Что ты собираешься делать завтра? — спросила Женька Савицкая — стройная привлекательная аспирантка медицинского института.

— Пока не знаю, — поправляя на носу очки отвечала я, — дети в пионерском лагере, срочных дел не предвидится, скорей всего целый день проваляюсь на диване с книжкой, «Унесенных ветром» дочитаю.

— Глупости, — категорически заявила подружка, — погодка-то стоит вон какая замечательная, лучше приезжай ко мне на дачу.

— А я не знаю где твоя дача.

Красотка тряхнула короткими светлыми кудряшками:

— Слушай сюда: автобус номер девять отправляется от вокзала каждые полчаса. Доедешь до остановки «Лавочки», а там — две улицы вниз и первая дача налево.

— Первая дача налево?

— Да, первая — налево. Ну Викеша, это же так просто — чего там искать-то! — Женька озорно сощурила зеленые глазищи, — А я к твоему приезду мяса нажарю, да с маминым домашним вином и клубникой — прямо с грядки…

— Ну, если мясо, да с клубникой и вином, — улыбнулась я, даже не подумав уточнить адрес.

Не имея понятия о дачных нарядах, на следующее утро собралась как на Каннский кинофестиваль — надела светлые брюки с шелковой блузкой, взяла белую сумку, и, не забыв облиться духами из нового флакончика, отправилась на вокзал.

Девятый автобус уже собирался отходить, но свободные места еще были. Я уселась на переднее сидение и стала расспрашивать попутчиков:

— Не подскажете, где остановка «Лавочки»? — мнения разделились:

— После Латошинки первая, — авторитетно заявил дед в серой кацавейке.

— Нет-нет! Там давно уже не «Лавочки», — «Лавочки» теперь через три остановки, — встряла моложавая тетка с ведром, а водитель подтвердил:

— Точно, через три! — я и вышла — через три…

Мало того, что мой наряд, как вы понимаете, совершенно не соответствовал окружающей обстановке, так еще не менее трех часов я, приличная женщина, заведующая самым большим и серьезным отделом — отделом науки и техники городского Дворца пионеров, благоухая на всю округу польскими духами «Быть может», таскалась — не подберу другого слова — по узким проулкам, разыскивая «первую дачу налево».

Перезнакомившись с копавшими, половшими, сажавшими дачниками все расспрашивала — вот прямо «про то, не знаю, что». Наконец один молодой и, смею вас уверить, симпатичный мужичок, поливая грядку с помидорками, махнул рукой в конец улицы:

— Идите вдоль дороги, потом поверните налево и метров через сто увидите.

Проплутав далеко не сто — все двести метров, дважды повернув налево, я, к большому удивлению, вновь оказалась возле зеленого частокола того мужичка:

— Опять вы! — лукаво улыбнулся хозяин, снимая с мангала два шампура, — Устали небось? Бросайте бесплодные поиски, заходите ко мне — вот и шашлычок подоспел! — он гостеприимно распахнул калитку, но я молча махнула рукой и в расстроенных чувствах зашагала дальше.

Минут через двадцать на конечной остановке увидела все тот же девятый автобус.

— «Сегодня совершенно не мой день!», — подумала я, забираяась в салон. Водитель закрыл двери и автобус отправился в город — с полчаса мы тряслись по узким дачным улочкам, потом выехали на асфальт, притормозили — и тут прямо перед моим носом возникла серая, вся облупившаяся вывеска — «Лавочки».

— «Столько времени потеряно, пусть будет еще одна, последняя попытка», — с этими мыслями опять вышла на дорогу. Как там Женька говорила? «Две улицы вниз и первая дача налево»? Ну пошли…

Первая дача налево оказалась симпатичным одноэтажным домиком в два окна. Сирень, калитка — и тут кто-то в белом метнулся от мангала к забору:

— Е… твою мать! Е… твою мать! — звонко орало это создание на весь дачный массив, швыряя в кусты дымящуюся сковороду с горелым мясом…

— «А с виду такакя приличная дамочка», — с облегчением подумала я, толкая калитку:

— Женька! Чего хватаешь горячую сковородку голыми руками?..

Да я и не о Женьке. Самое главное — со мной были мои дети. Отдельные моменты их детства стоят перед глазами, так, как будто это было только вчера.

Вот трехлетняя Ирочка скачет под окном прямо по клумбе с цветами. Соседи, посадившие эти цветочки, возмущены. Одна из бабушек бежит накляузничать на девочку:

— А ваша Ира….

Я тут же бросаюсь на улицу призвать ребенка к порядку, но по пути натыкаюсь на соседку Галину. В гневе объясняю, зачем бегу. На что та реагирует совсем странным, на мой взгляд, образом:

— Ты в своем уме? Да и хрен с ними, с ихними цветочками! Дочь-то твоя, кто же еще за девочку заступится? Ты пока у неё единственная защитница! А этим бабкам только дай волю. Мамашка, ты потеряла ориентацию в пространстве?

Отличный урок любви к собственным детям! В тот момент я поняла: своих детей никому и никогда обижать не позволю — если что — разберусь с ними сама.

А вот мы с Ромочкой едем на трамвае с рынка. Сидим на первом месте, напротив — пожилая женщина с большой сумкой. Ребенок весело распевает песенку и, болтая ногами, задевает ее юбку.

— Рома, сейчас же прекрати! Видишь — тетеньку пачкаешь! — одёргиваю мальчонку. А женщина почему — то с болью смотрит на нас:

— Деточка, люби своего сыночка, пока он маленький да с тобой рядом. Любуйся на него, целуй, обнимай, балуй, как только можешь. Время пролетит — не оглянешься. Наш-то вырос, забрали в армию и услали куда-то. Мы даже не знаем куда — пропал внучек, вот уже два года ни слуху, ни духу, мать все глаза выплакала! — засекреченная военная операция Советских войск в Афганистане была в самом разгаре.

В том трамвае я отчетливо осознала и другое — мой сын никогда не пойдет в армию.

Эта пожилая женщина положила еще один кирпич в мою любовь к детям — порой этому учили совершенно незнакомые люди.

Бессильной перед детками никогда не была, могла заставить их слушаться не только слова, а просто взгляда, у нас даже игра была такая:

— Отгадай, что я хочу тебе сказать? По моим глазам отгадай! — говорю я, сердито глядя на ребенока.

— Ты хочешь сказать: «Не балуйся», — звонко орет догадливый сыночек.

А фраза «голова дана человеку для того, чтобы ею думать, а не только носить шляпу» повторялась детям много раз и по всякому поводу.

— Мама! — истошный вопль сына заставляет бросить все и нестись на выручку. Забежав в комнату, застаю такую картину: Ира, зажав пятилетнего Ромку в угол, целует его в щечки, голову, а он орет:

— Мама! Она меня целует!.. — и, поискав нужное слово, добавляет: — Беспощадно!

Маленький Рома лежит в постели — вроде засыпает. Ира стоит в коридоре у его комнаты и давится от смеха, прислушиваясь. Присоединяюсь к ней.

— Матное слово — плохое слово! — четко произносит ребенок. И неожиданно с воодушевлением добавляет:

— Я тебя убью! Матным словом!

Иногда, видя в городе маленьких, чумазых — сколько не отмывай — не помогает — мальчишек, с нежностью вспоминаю своего сынишку.

«Банда» второклашек — четверых задиристых пацанят, появившемуся в их поле зрения первоклашке заявили конкретно:

— Крути педали, пока не дали!

Но наглый первачок не оробел, а построив противника в ряд, сказал:

— Стойте, не шевелитесь! — и стал дубасить всех по очереди.

Отлупив Стасика, взялся за Ромку, потом настал черед Санька и, наконец, Андрея — те стояли не шевелясь. Посчитав миссию законченной, первачок отряхнул руки:

— Ну, все, пока, «крути педали»!

— Почему вы стояли столбами? — отмывала я побитую рожицу Ромки, — ведь вас было четверо, вы могли запросто справиться с наглецом!

— Мама, ну как ты не понимаешь, он же сказал: «не шевелитесь!» — мы и не шевелились.

Вот ведь как велика сила слова!

Очень нравится ответ детей на вопрос:

— Кто разлил чернила на ковер?

— Никто! — честные, ясные, не умеющие врать глаза. Рожицы недоумевающие, типа «как можно думать на нас»!

Сижу и думаю — чернила сами разлились, что ли? Вот пришел в комнату пузырек — ножками пришел, и вылился на ковер. А детки теперь отвечать должны!

В тот день сын пришел из школы в расстроенных чувствах:

— Ира, а ты можешь побить мальчишек из восьмого класса? Десятиклассница допытывается у братца-третьеклашки:

— Ромочка, а в чем дело?

— Да так, — уклончиво отвечает он, — обижают!

Ира берет телефонную трубку: — Элементарно, Ватсон, сейчас позову Рогуленку, и мы запросто наваляем твоим обидчикам!

Через некоторое время открывается дверь и заходит Рогуленко. Её внешний вид доскональному описанию не поддается, но хотя бы попытаюсь.

Иссини черные волосы стоят дыбом от начеса — это такая прическа. Ярко голубые тени размазаны до бровей, на ресницах не менее килограмма туши, а кроваво-красная помада обведена бордовым карандашом. И все это обильно сдобрено розовыми румянами. Далее идет светлая блузка, которой скорее нету, чем есть — вырез почти до пупа. Юбка же цвета лазурного моря, заслуживает отдельного разговора. Один обруч является пояском и закреплен на талии, обруч диаметром побольше висит пониже, а самый большой прицеплен еще ниже и все это сооружение накрыто тканью — вот такая, с позволения сказать, юбка. При этом следует учесть, что она чуть-чуть прикрывает то место, откуда растут ноги, так что ни нагнуться, ни поднять руки девица по фамилии Рогуленко не может!

Задыхаясь от смеха, советую:

— Ирочка, не надо бить обидчиков — ты только покажи подружку, они сами разбегутся, и больше никогда в жизни к Ромке не подойдут!

Тут раздается звонок в дверь и входит вся взъерошенная соседка Верочка — инспектор городского отдела народного образования по делам несовершеннолетних.

— Пошли на кухню, садись за стол, вот тебе чашка с чаем, — та уселась и стала наблюдать за процессом приготовления обеда.

— Ты почему такая взвинченная? — я отправила в кастрюлю петрушку и закрыла крышку.

— Сегодня забирали двух детей у матери-одиночки. Дети плачут навзрыд, мать тоже в истерике — до сих пор не могу прийти в себя!

— Неужели нельзя по-другому?

— Нельзя! Ее уже дважды предупреждали. Видела бы ты то жилье — полы не мыты год, постельное белье рваное, на кухне тараканы и никаких запасов — ни макарон, ни крупы — мрак!

— И что с того, что нет макарон?

— А то, — нравоучительным тоном отвечает подруга, — если в доме нет запаса продуктов на неделю, то по закону — подчеркиваю — по закону! мать одиночку можно сразу лишать материнства.

Я, самая настоящая мать-одиночка, так и села:

— Это что же выходит?.. — осеклась и полезла смотреть, сколько у меня в запасе этих самых макарон и риса…

Рома растет таким же, как и все другие мальчишки — перед сном гладит слоненка в телевизоре — из «спокойки», а из школы приносит целые карманы всякой всячины. Винтики-железочки день-два отлеживаются в коридоре — посередине тумбочки, затем передвигаются левее, потом еще и еще и, в конце концов, отправляются в мусорку, а их место занимают следующие гвоздики. Сразу сделать такое кощунство — выбросить весь этот хлам — нельзя ни под каким видом — Ира бросается тигрицей на защиту «богатства» братика:

— Карманы мальчика — это святое!

Не обещайте детям даже за большую провинность то, что не сможете выполнить. Слово «убью» замените на «побью», «никогда не куплю» на «тогда не куплю». Так и отбодаться потом легче будет. Когда прегрешенец станет клянчить мороженое, напомните:

— Я бы купила, но ты помнишь, дала тебе честное слово, что сегодня не куплю — а честное слово нарушать нельзя.

Рома был довольно прилежным учеником — никаких нареканий от учителей не слышала, учился без посторонней помощи и довольно хорошо. Но сейчас не об этом.

Открылась дверь и на пороге возник девятилетний сын — на него было страшно смотреть: от новенькой куртки напрочь оторван рукав, мордаха в красных точечках, как будто ею елозили по сугробу (впоследствии оказалось, что так оно и было), от ранца остались одни воспоминания.

Не находя слов, хватаю его за шкирку и втаскиваю в дом. Но тут, почуяв неладное, со словами:

— Не тронь Ромку! — вылетает из комнаты Ира. Забрав братца к себе, начинает утешать. Итог всей эпопеи — признание сына:

— Мама, я же за правое дело боролся!

В школе Рома постоянно стрелял у Иры и её подружек-одноклассниц денег на марочки, которые собирал с большим увлечением, благо магазин «Филателия» находился за углом школы. Этих марок набралось несколько альбомов — где они теперь, кто знает…

А зимой все мальчишки играли в хоккей.

…Люстра была небольшая и очень симпатичная, как раз для спальни. Я давно на неё смотрела, все откладывала денежки и, наконец, купила. Едва дождавшись, когда дети уйдут гулять, притащила в комнату стол, залезла на него, сняла старую позорную лампочку и привесила новую люстру. Любуясь результатом своих трудов, несколько раз включила и выключила свет, рассматривая стеклянный плафон снизу и сбоку — класс! С этим и ушла готовить ужин. Присутствие новой люстры грело душу, я чистила картошку, напевая что-то веселое себе под нос — ничто не предвещало беды.

Где гуляла Ира, теперь уже не вспомнить, а двенадцатилетний Роман в полном хоккейном снаряжении гонял шайбу во дворе, забил несколько голов и был очень доволен собой. В состоянии неуемной радости ребенок валился в дом и стал стаскивать коньки — в доме запахло морозной улицей, снегом и зимой.

Приготовление ужина не дало мне возможности вмешаться в процесс раздевания, а зря — Ромкина энергия искала выхода, и таки нашла его! В ходе как бы продолжающейся хоккейной баталии, повторяя движения вверх, вбок и от себя, сын продвинулся в комнату, в очередной раз взмахнул клюшкой — послышался звон разбитого стекла …

Влетев в комнату, я застала плачевную картину: в свете сиротливо горящей лампочки, продолжавшей раскачиваться под потолком, повсюду сверкали осколки плафона. Они лежали на ковре, на письменном столе, на Ромкином журнале «Квант» и на Иринкиной новомодной «Бурде».

Сыночек же, вжавшись в дальний угол с испугом осматривал произведенный конфуз. Испугаться-то он испугался, но ведь это еще и смешно! Хохотать громко Роман, конечно, не смел, но смех так и рвался наружу — это легко читалось по его глазам. Он правильно понял — влетит здорово — и моментально решил:

— «На осколки мама сразу не побежит, спрячусь-ка я в углу за ними» …

Мальчки росли умненькими и деловыми — вместо праздного шатания по улицам, находили занятия поинтереснее.

Однажды двум ученикам девятого класса — Роману и Стасику захотелось узнать о недавно появившихся компьютерах побольше. Поразмыслив, друзья решили где-нибудь поучиться, но нашли только курсы повышения квалификации программистов для работников НИИ. В те 90-е годы компьютеров было совсем мало так же, как программистов и подобных курсов.

Но сказано — сделано — ребята отучились и получили вот такие удостоверения:

Межведомственный региональный Центр повышения квалификации и переподготовки кадров по специальности «Вычислительная техника» (оператор персональной ЭВМ)

УДОСТОВЕРЕНИЕ.

Настоящее выдано ЕРЕМЕНКО Роману Игоревичу в том, что он с 25 ноября 1993 г. по 20 декабря 1993 г. повышал свою квалификацию (обучался) без отрыва от производства.

Тов. Еременко Р. И. проработал следующие темы:

1. Конструкция ППЭВМ и работа с ее устройствами.

2. Операционная система и утилиты.

3. Редакторы текстов и табличные процессоры.

4. Основы Бейсика

и выполнил выпускную работу.

Ректор И.Ф.Буш

Секретарь Н.И.Тарасова

Город Волгоград, 20 декабря 1993 г.

Регистрационный номер 5479.

И квитанция со штампом Волгоградского инженерно-строительного института на пятьдесят две тысячи рублей.

Ира, старшая сестра, притаилась у вешалки — сидя в засаде, она караулила братца. Рома, здоровенная уже детинушка, вышел в коридор, ничего не ведая. Предупреждающий крик раздался неожиданно:

— Прыжок пантеры! — и на нем повисла сестричка. Девочка была небольшого роста, и удержать её было бы легко, но внезапность испортила все дело — Роман рванул вперед, влепился в дверь, упали вместе, и в коридоре организовалась куча-мала.

Вот попробуйте, растащите эту хохочущую кучу…

Растащила, усмирила, отправилась в школу — к Иринке на родительское собрание. Впереди лето и учителя озабочены, чем занять подростков, чтобы те не шатались по улицам. А родители как стадо баранов — куда пастух (учитель в данном случае) — туда и они всей толпой — соглашаются отпустить детей в лагерь «труда и отдыха». Нет, чтобы послушать знающего человека — то есть меня!

Бес, как всегда, дернул встрять и здесь. Я, заведующая отделом науки и техники городского Дворца пионеров, только что вернулась из поездки с проверяющей комиссией по этим самым лагерям и смогла с глубоким знанием дела ввести собрание в курс дела.

Нашей комиссии показывали разные лагеря — хорошие и не очень. Тот, за Волгой, в Средней Ахтубе, в нашем подшефном колхозе «Рассвет», куда посылали детей Центрального района, к заезду школьников был не готов вообще: в жилых помещениях выбиты окна, стены столовой ободраны, туалеты разгромлены. Я так и описала родителям эту обстановку. К счастью, долго уговаривать не пришлось — те быстро все поняли, и детки остались в городе помогать делать ремонт в школе.

Вы спросите, как они делали ремонт? — да это уже дело пятое…

На следующее утро комиссия по проверке лагерей труда и отдыха опять собралась в Обкоме комсомола. Инструктор Горисполкома, инспектор санитарной службы, майор из детской комнаты милиции, и я как представитель Городского отдела народного образования, будем пристально изучать условия проживания детей в лагерях Иловлинского района.

Представительная комиссия скучала в ожидании автобуса, как вдруг открылась дверь школьного отдела и появилась инструктор — Светлана Шмидт.

— Вши! — возмущенно провозгласила эта «деловая колбаса», опускаясь на стул рядом со мной, — Представляешь, в международный детский лагерь привезли девочку со вшами!

— Откуда привезли?

— Из дома, из Ленинского района. Такого ребенка посылать никак нельзя, а выезд группы в «Артек» через шесть часов. Где теперь найти замену? Мне Хорошева — третий секретарь Обкома ВЛКСМ — голову оторвёт за недобор!

— «Артек» — это тот самый, что в Крыму? — Светка кивнула,

— Сколько лет ребенку? — моментально сориентировалась я.

— Тринадцать…

— Здорово, будет тебе замена!

— Не говори глупостей — это должна быть девочка, перешедшая в восьмой класс, да еще срочно — поезд отходит в шестнадцать часов!

— Слушая сюда — отправляем мою дочку — она подходит по всем статьям!

— Да ты представляешь, сколько бумажек придется собрать до отъезда?

— Соберем, говори, какие именно?

— Главное — представить характеристику от директора школы и сдать анализы.

…Комиссия отправилась в Иловлинский район проверять готовность лагерей к новому сезону, а я помчалась добывать дочери характеристику.

— Едет в «Артек»? Как повезло Ирочке! — директриса девятой школы — наш товарищ, из пионервожатых, — села ваять нужную бумаженцию, а я — бегом домой.

Ира, удобно устроившись на диване, обсуждала по телефону с подружкой планы на вечер.

— Собирайся, едешь в «Артек», — с порога велела ей, но несведущей дочери такой вариант пришелся не по душе:

— Еще чего? Не поеду — мы с девчонками собрались в кино! — взъерепенилась та.

Пускаться в долгие уговоры было некогда — схватила за руку, потащила в поликлинику. Оттуда нас отправили прямиком в санитарную станцию — мол, там ваши анализы сделают быстрее.

Ира сидела на стуле у лаборатории и ревела белугой не желая ехать в лагерь.

— Нет-нет, быстро не получится, — открестилась, было, лаборантка, но выйдя в коридор увидела плачущего ребенка и смилостивилась:

— Ладно, раз девочка так хочет ехать, сделаю все скоренько.

— Девочка-то как раз ехать и не хочет, — пожала я плечами.

— Это пока не в курсе, какие приключения ее ожидают! — засмеялась лаборантка и повела Иринку сдавать кровь.

Ровно в шестнадцать часов оживленная детвора расселась в вагоне поезда «Новокузнецк — Симферополь», и зареванная дочь с самым разнесчастным видом махнула рукой из окна. Но первая фраза из письма, написанного ею из Крыма, звучала так:

— «Мамочка! Какая я была дурочка, что не хотела ехать в «Артек». Это я поняла уже в поезде».

А я, посадив дочь на поезд, идущий к морю, отправилась на автовокзал встречать посылку от мамы. Мама, директор большой трикотажной фабрики города Ставрополя, помогала всячески — снабжала деньгами, доставала модную одежду и регулярно присылала посылки с продуктами.

Вот и сейчас я сидела под деревом, обирала с кофточки назойливый тополиный пух и высматривала на приходящих автобусах табличку «Ставрополь — Волгоград». Тот задерживался совсем немного, всего на полчаса. Наконец показался видавший виды «Икарус» с калмыцкими номерами — это он, ура!

Выпустив пассажиров, водитель открыл еще один багажник и достал большую, обмотанную скотчем коробку:

— Как ты ее понесешь, такую тяжеленную? — смерив взглядом мою хрупкую фигурку удивился он.

— Как-нибудь дотащу, — развела я руками.

— А где живешь-то?

— Да здесь недалеко!

— Ладно, прыгай в салон, подвезу, — смилостивился дядечка, и я полезла в автобус.

В той огромной коробке было много вкуснятины: коробка конфет «Родные просторы», большой кусок свежей говядины — килограмма на три; две «палки» колбасы, литровая банка сметаны и такая же — сгущенного молока, по два кило творога и масла и даже тортик «шалаш», сделанный мамиными руками. Еще там лежала красная пожарная машинка для Ромы и зеленый заграничный пенал с цветными карандашами Ирочке — ведь магазинные полки в те годы были совершенно пусты.

Такие посылки мама передавала почти каждую неделю, и мне невольно пришлось перезнакомиться со многими водителями, любезно подвозившими к самому дому.

Так случилось, что рассталась с Дворцом пионеров через семь лет плодотворной работы в роли заведующей техническим отделом. Только если бы не такое стечение обстоятельств — трагических, как казалось в ту пору — мне никогда бы не добиться того, чего добилась в дальнейшей жизни.

Сегодня я второй месяц работала учителем математики в средней школе номер сорок восемь. Не желторотая пигалица, а умудренная жизненным опытом сорокалетняя дамочка учила пятиклашек математике, а заодно и жизни. Уже хорошо понимая, как велика власть слова, тишины в классе добивалась легко, интереса к предмету тоже. Придумывая невероятное количество заковыристых задачек, вызывавших неподдельное внимание у ребятни, порой удивлялась — почему же двадцать лет назад у меня ничего не получалось? Порядок в классе навести не могла, знаний деткам дать не умела — может, была слишком молода? Теперь же с большим интересом легко вникала в жизнь каждого ученика — одно оброненное ребенком слово зачастую красноречиво говорило об обстановке в семье.

— Футбол! Мы с папой завтра идем на футбол! — подпрыгивал на месте Мишка, а Генка хвастался:

— А мы с Серегой вчера в овраге нашли ржавый штык от винтовки!

То, что Мишке родители уделяют много времени, а Генка с Серегой безнадзорно шляются по оврагам, было совершенно очевидно, и вечером я отправлялась к их родителям беседовать о воспитании детей.

По субботам у нас проходил урок «деткой инициативы». Ученики приносили разные задачки, найденные помимо учебника — вот уж где было споров! Как решить, как решить проще и можно ли решить вообще? Гвалт порой стоял невероятный. Однажды даже директор заглянул — напомнить о порядке, заглянул, да так и остался на уроке. Словом, взаимопонимание с детворой было полным, но я-то знала — долго здесь не задержусь — мои документы уже находились на столе секретаря Райкома КПСС. Наконец вопрос о переходе решился, и я положила на стол директора школы заявление об увольнении. Впереди оказались три свободных дня, можно заняться домашними делами — постирать, убрать, приготовить.

На второй день, ближе к полудню, услышав на лестничной площадке неясный шум, заглянула в глазок, и, не поверив своим глазам, открыла дверь.

В коридоре было темно от толпы ребятишек. Два пятых класса молча мялись у порога и на лестнице, не вмещаясь на этаже. Ира, выглянув в коридор, удивилась:

— Мама, это твои ученики? Что они здесь делают?

А я даже растерялась:

— Привет!

— Здравствуйте! — вразнобой отвечали ученики.

— Что случилось?

И тут детей как прорвало. Девчонки стали хлюпать носами, а мальчишки говорить наперебой — понять, что именно было трудно.

— Стоп! — подняла я вверх правую ладонь, как делала это в классе, требуя тишины, — Пусть говорит кто-то один! Миша, в чем дело? — и Миша, оглянувшись на стоящих за его спиной одноклассников, тихо сказал:

— Вы почему нас бросили? Или мы плохо вели себя на уроках? Или домашние задания не выполняли? Возвращайтесь назад, мы исправимся — только скажите! А Генка с Серегой больше никогда не будут… — он показал Генке кулак, осекся и замолчал.

Четыре десятка детских глаз с надеждой смотрели на меня, а я подбирала нужные слова. Слова, которые не обидят юные души в такой трогательный момент детского откровения, слова правдивые и простые — какие нужны сейчас, в эту минуту.

— Дорогие ребята! Постарайтесь понять — я не бросила вас. Я люблю вас всех вместе и каждого в отдельности, вы хорошо учились и нормально себя вели — дело не в этом. Просто теперь я буду работать в другом месте — так бывает в жизни.

— Где работаете? — требовательно спросил Серега.

— В райкоме партии… — по коридору прокатился облегченный вздох.

— Ну конечно, — удовлетворенно произнес Мишка, — хороших людей всегда забирают в райкомы! — девчонки и мальчишки согласно кивали…

В следующий понедельник я вышла на работу в райком Центрального района — районный комитет Коммунистической партии Советского союза.

Тогда, в те замечательные годы — при коммунистах — не было никаких финансовых кризисов, повышения цен на продукты питания или ЖКХ. В квартирных платежках стояла фиксированная сумма, например на воду — и лей ее хоть целый день, на размер оплаты это никак не повлияет. Но я не об этом.

Работа оказалась довольно «блатной», были на это место и другие желающие, но влиятельные друзья постарались — мою кандидатуру «протолкнул» добрый ангел — Лев Сергеевич — местный знаменитый поэт, председатель областного Союза писателей, а ускорил процесс другой добрый ангел — друг мужа, тот самый Владимир, в тот момент уже заведующий иностранным отделом Обкома КПСС.

В самом центре города, в красивом старинном здании из красного кирпича размещался райком КПСС. Расположившись в уютном кабинете на первом этаже, имея удостоверение и права райкомовского работника, я получила новые обязанности и неограниченные возможности, став маленьким винтиком в огромной всемогущей организации.

Контроль за наглядной агитацией и пропагандой коммунизма в нашем районе — одно из моих новых дел за которое строго спрашивалось на заседаниях бюро райкома. Я следила за внешним видом и идейным содержанием городских стендов с портретами передовиков производства, наличием патриотических плакатов с воззванием к миру и дружбе на перекрестках и аллеях, а также за красочными вывесками магазинов. Утро начиналось с пробежки мимо витрин, осмотра транспарантов на улицах, красных флагов СССР на зданиях суда, прокуратуры и других значимых объектов района.

Еще одна обязанность — оформление ежегодной подписки на периодические издания, в том числе и лимитированные газеты и журналы для коллектива райкома.

Семья каждого уважающего себя жителя Советского союза ежегодно выписывала несколько периодических изданий. Центральные газеты — «Известия», «Советская Россия» и местные — «Волгоградская правда» или «Молодой Ленинец» можно было выписать свободно, в любом почтовом отделении. На популярные журналы — «Огонек», «Советский спорт», «Бурда», «Наука и жизнь», «Пионер» и другие, свободной подписки не было — только по знакомству — уж простие за такие подробности.

Возвращаясь домой с работы, я открывала в подъезде свой почтовый ящик — ящичек квартиры № 46 и доставала сегодняшние газеты и журналы, еще там могло лежать письмо от мамы, или открытка от сестры. Вечером, управившись с делами, листала «Огонек», просматривала новости нашего региона в «Волгоградской правде» и читала детям смешные рассказы из «Мурзилки».

Кроме того, я курировала Общество книголюбов и, соответственно, книжные магазины района. Компьютеров в те годы еще не было, вся литература была печатная. Газетные киоски, стоящие на каждом перекрестке, были востребованы российскими гражданами, а художественная литература продавалась в книжных магазинах, сеть которых была довольно велика. Тем не менее хорошие издания в открытой продаже отсутствовали, дефицит книг был тотальным. Мне же каждую неделю директора книжных магазинов вручали увеситую пачку свежих новинок — для актива. Я радовала коллег — работников Райкома КПСС, а также директоров предприятий и ректоров Вузов книжками, еще пахнувшими типогравской краской, оставляя себе и близким друзьям популярные томики. Вся страна в те годы читала!

Кроме интересной работы, замечательной зарплаты и весомых премий, появилась и возможность подработки — ведь росли двое детей. Три раза в неделю в областной больнице я учила больных деток математике, а в субботние дни, в огромном концертном зале Дома молодежи проводила многолюдную книжную ярмарку, где можно было приобрести «Детскую энциклопедию» или недавно изданную «Королеву Марго» Александра Дюма.

Дефицитные томики изданий — «Таис Афинская» Ефремова или подписка на собрание сочинений Мопассана открывали двери в любые инстанции, в том числе и продуктовые магазины. Принесу директору Центрального гастронома Тамаре Петровне сборник стихов Владимира Высоцкого «Нерв» — она тут же соберет мне сумку дефицитных продуктов — колбасу «Московскую», конфеты «Белочка», майонез да зеленый горошек.

Рабочий день оказался не нормированным, но не в том смысле, в каком когда-то, будучи председателем Всесоюзного бюро международного туризма «Спутник» понимал это муж Игорь, неделями не появлявшийся дома. Отнюдь! Можно было задерживаться с утра и после обеда, или, записавшись в райкомовский «журнал выходов», пару дней не ходить на работу вовсе, занимаясь домашними делами.

Была и еще одна, совершенно замечательная, сторона моей работы, позволившая обзавестись массой новых интересных знакомств. Несколько раз в месяц я приглашала известных столичных артистов на гастроли в наш город. Они выступали на предприятиях, в институтах и даже на закрытых вечеринках — так случалось. Например, предлагаю парторгу проектного института Волгоградгидрострой:

— К нам едет Борис Хмельницкий. Хотите провести с ним творческий вечер?

— Конечно! — радуется тот, — Кто откажется пообщаться с известным артистом вживую? — и тут же расстраивается: — Вот только… конец года, денег на счету нет…

— Обидно, — сочуствую ему.

Но мой собеседник не отступает:

— Давай соберем «узкий круг лиц» вечером в кабинете директора?

— Как оплатите?

— Продадим билеты — человек тридцать будет.

— То есть оплата живыми деньгами?

— Деньги в руки — это тебе не безналичный расчет … — смеется довольный парторг.

Воспоминания о тех днях самые прекрасные.

В нашем городе зима. Она великолепна — все деревья покрыты снегом, а среди высоких сугробов расчищены узенькие тропинки. В свете вечерних фонарей тихо падает белый снег. После выступления в том самом «Волгоградгидрострое» идем с Борисом Хмельницким — под ручку, через центральную аллею нашего города — Аллею героев. Думаю, мы прекрасно смотримся со стороны! Он, знаменитый артист, на которого оглядываются прохожие и рядом я — молодая эффектная женщина. Мы смеемся, хорошо сознавая это, счастливы происходящим, и ведем себя соответственно…

А знаете, как здорово выйти на сцену и объявить выступление Валерия Золотухина?

Театральный зал Городского дворца пионеров полон зрителей — на тебя смотрят сотни глаз, ожидая встречи с популярным актером. Не в кинотеатре, а вживую — ему можно задавать любые вопросы, смеяться и шутить — он ответит, поддержит ваши шутки, расскажет множество интересных историй и даже споет неприличные частушки, вызвав неподдельный восторг у публики:

По реке плывет утюг

Из села Чугуева.

Ну и пусть себе плывет

Железяка … страшная!

А вечером, после концерта, в одном из лучших ресторанов — кажется это была «Острава»? — мы станем уточнять план выступлений на завтра, ловить восторженные взгляды посетителей и принимать презенты:

— Валера, от всей души! Вы мой самый любимый артист! — протягивает не совсем трезвый парень бутылку хорошей водки.

…В ресторане-то что можно придумать лучше?..

Мир вокруг нас странен и внезапен — события зачастую случаются там, где их совсем не ждали, катятся в любую сторону как вздумается, и, не в силах что-то изменить, ты можешь остаться лишь наблюдателем.

Лет через пять наступили времена перестройки — райкомы упразднили, работников — том числе и меня — разогнали.

— Спасибо всем за проделанную работу! — на прощание сказала Алла Викторова — первый секретарь нашего районного комитета КПСС — пока единственной партии в нашей стране. — Грядут большие перемены, и я желаю вам найти свое место в непростой будущей жизни.

Легко сказать: «Желаю найти …» — а ты попробуй поищи!

Сегодня у меня наблюдалось полное отсутствие денег и никаких перспектив в будущем. Но оказалось — жизнь идет своим чередом и мои приключения только начинаются.

В те дивные девяностые годы в стране рушилось все — незыблимые ранее устои и правила обращались в пшик, никто не знал, что делать дальше — страшно было до ужаса. Но есть нечто важнее, чем страх…

Три дня я находилась в ступоре, размышляя, где найти приличную работу, чтобы пркормить себя и детей. А на четвертый день совершенно случайно встретила видного профсоюзного деятеля Ростислава Кучеренко.

— Чего расстраиваешься? — услышав мои жалобы удивился лидер профсоюза работников легкой промышленности, — Перед тобой открылась масса возможностей, только выбирай!

— Ростислав, что ты несешь? Из чего выбирать-то?

— Знаю, ты хороший организатор, вот и открывай собственную фирму.

— И чем она станет заниматься?

— А что умеешь делать ты?

— Руководить коллективом да учить детей математике, — засмеялась я, немного подумала и добавила: — еще неплохо шить умею.

— Смотри, — кивнул головой мой собеседник, — открывать частные школы пока не разрешают, а создать швейный цех вполне возможно.

— Швейный цех? Не знаю… Начинать такое серьезное дело как-то страшновато…

— Как говориться — лучше попробовать и сожалеть, чем сожалеть что не попробовал. Давай, берись за дело!

— Методом научного тыка? Не попробуешь — не узнаешь? Допустим уговорил, но где взять денег на уставной фонд?

— Десять тысяч? Бери в учредители мою жену, и я вам их найду.

— Так вот в чем дело — тебе надо пристроить жену?

— Я и не скрываю этого — моя Лена, инженер НИИ, тоже завтра окажется на улице. Соглашайся, не пожалеешь, я буду хорошим помощником.

— А у меня есть другой выход? — улыбнулась я.

На другой день мы с Ростиславом взялись за дело.

Все перипетии создания фирмы не описать — было очень трудно, но не менее интересно. Иногда, в минуты отчаяния, молила:

— Господи! Верни меня в молодые годы, верни с сегодняшним жизненным опытом, закаленную и мудрую, со многими знаниями и накопленным бесценным опытом. Верни!..

Наконец с большим трудом добыли готовый устав создаваемой фирмы, определились с основной деятельностью, в налоговой инспекции и новом органе власти — администрации — нашли знакомых, утверждающих документы. Все получилось, и в девяносто третьем году моя собственная фирма под названием «Ника» уже работала.

Расположившись в полуподвале жилого дома, небольшой швейный цех выпускал белые халаты и новомодные голубые хирургические пижамы для больниц, спортсменам общества Динамо шили свободные борцовские кимоно, а детским домам — маленькие платьица, штанишки да ползунки.

Тут Ростислав с воодушевлением и сообщил:

— А теперь мы организуем в твоей фирме профсоюзный комитет!

Мой бес, завозившись на левом плече, возмущенно всплеснул руками:

— На фига нам профсоюзы?

Встрял и добрый ангел:

— А как потом избавляться от нерадивых?

И я возразила Ростиславу:

— Что же получается? Тогда я не смогу никого просто так уволить? Ты знаешь сколько нервотрепки порой доставляют плохие работники? А у меня производство, канитель разводить некогда! — и профсоюзный деятель со своей идеей отстал. Не сразу, конечно, но отстал.

Зато, когда в «Нике» появились киоски, увидев вопиющие нарушения, увольняла продавца моментально:

— Это что за ужас? Товар со вчерашнего дня так и лежит в коробках! Почему до сих пор не выставила на витрину? Ведь ты могла бы все это уже продать!

— Я не успела, — мямлила стоящая у прилавка тетеха.

— Все, Таня, спасибо за работу, но с этого момента моя фирма в твоих услугах не нуждается!

Расстроенная Таня собирала свою сумку, получала зарплату за сегодняшний день и отправлялась домой. Предупреждать об увольнении заранее я боялась — а вдруг в последний день работы она вынесет весь товар из киоска? Так ведь тоже бывало…

Арендовала и настоящий офис — несколько комнат в помещении трансагенства — рядом с домом, наулице Советской. Здесь я обрела не только офис, но и хорошую подругу в лице Нины Алексеевны — директора этого агентства и, как оказалось, соседки по дому.

— Где работала раньше? — осведомилась та, увидев в своем кабинете незнакомую дамочку — то есть меня.

— В Городском дворце пионеров.

— Зайди через час, наведу о тебе справки, — ничуть не смущаясь произнесла она.

Как оказалось, когда-то Нина и сама работала во Дворце, а потому имела там знакомых, которые дали мне замечательные рекомендации:

— Деловая, никогда не подведет, — отвечала ей завуч Дворца, Нила Ивановна, с которой мы сидели в одном кабинете и съели вместе не один пуд соли, организовывая массовые мероприятия — различные детские соревнования, выставки технического творчества и много чего еще. Кому как не ей знать качества моего характера — умение доводить начатое дело до конца, находить для этого нужных людей, ладить с ними и всегда держать язык за зубами.

…В назначенное время я вернулась в кабинет Нины, и мы быстро договорились об аренде нескольких комнат.

В приемной, в роли секретаря-машинистки, расположилась хозяйка офиса — недавно окончившая школу моя дочь Ирина. За ее спиной дверь в кабинет директора — то есть в мой, налево — бухгалтерия, направо кабинет моего заместителя — той самой Лены, жены Ростислава, а в конце коридора — небольшой склад готовой продукции.

Каким ветром занесло сюда Иринкиного приятеля, известного на весь город авантюриста Димку Долинского, сказать не берусь, только тот, увидев печатную машинку, быстро сориентировался и стал уговаривать мою умницу доченьку сваять для него один документик, а конкретно — «Акт изъятия товара». Та, в эйфории от своей первой рабочей должности, милостиво снизошла:

— Элементарно, Ватсон, — сказала она и заправила в машинку чистый лист бумаги. Через пять минут все было готово.

Заполучив нужную бумаженцию, обрадованный парень тут же отправился «на дело» — то есть в общежитие иностранных студентов. Где, предъявив грозный листок, изъял у приехавших с каникул иностранцев привезенные на продажу джинсы, кожаные куртки и много чего еще. Потом, не мудрствуя лукаво, загнал все шмотки городскому перекупщику и на легко доставшуюся «выручку» отправился развлекаться.

Вечером машина Димки с шиком тормознула у речного вокзала — столик в популярном ресторане «Шайба» уже ждал всю компанию. Но, как говорится, скажешь «гоп» как перепрыгнешь.

Как только компания вышла из машины, откуда ни возьмись, возник ОМОН. Всех молодцев бросили мордой в грязный снег, надели наручники, погрузили в каталажку и отправили в СИЗО. Для тех, кто не знает — в Следственный изолятор предварительного заключения. Видимо, иностранцы сумели описать налетчиков, а в милиции — что не удивительно — их хорошо знали…

Ира, изрядно испугавшись, прибежала с этой новостью ко мне — к кому же еще?

— Как удачно ты вляпалась — только этого мне и не хватало! — возмутилась я, услышав подробности, а главное — плачевный конец вышеупомянутой аферы, — Вот прямо про нас сказано — «начали за здравие, а закончили за упокой», — Ирина молчала.

— Чем ты думала, когда печатала этот акт? Ведь сама носила и свой паспорт, и образцы шрифта нашей машинки… Куда ты их носила, где регистрировала?

Дочь огрызнулась:

— В соответствующих органах регистрировала!

— Вот — вот! Теперь тебя найдут — легко найдут, сверив этот, будь он неладен, «Акт изъятия» с образцами нашего шрифта. Увидят западающую букву «е», скособоченную «ж», и пойдешь сообщницей по Димкиному уголовному делу — прямиком на лесоповал! Вобщем, жди больших неприятностей.

Ира оправдывалась:

— Ему нужно было… Он очень просил, я и напечатала…

— «Очень просил»? А своей головой ты подумала, для чего ему «нужно было»? — дочь молчала.

Но делать-то что-то надо — и делать быстро!

По счастливому совпадению, в том СИЗО, на улице Голубинской, стоял один из моих швейный цехов, а значит, были знакомства. И я отправилась к главному оперу — к тому самому — помните? — майору Сергею Арчакову.

Мы сидели возле ворот СИЗО в салоне моей машины — водитель тактично гулял неподалеку, а я вовсю хлюпала носом:

— Стоит Димке проговориться, на чьей машинке печатался этот «Акт» — меня тут же и посадят. Как пить дать посадят — за соучастие! — размазывала я слезы по лицу рукой, пока не догадалась достать из сумки носовой платок.

— К нам торопиться не стоит, — хмыкнул «кум» Арчаков, забирая платок и неумело вытирая с моих щек черную тушь, — кончай реветь. Обычно парни, какими бы они погаными ни были, девчат не выдают. Я напомню об этом вашему Диме.

И ведь Димка не выдал — видимо Арчаков действительно «напомнил» ему об этом. Каким образом напомнил, даже догадываться не хочу — ведь мне в тот момент очень нужно было любое содействие Сережки.

Вот говорю же — хорошие люди часто встречались на моем жизненом пути…

…Была у меня такая маленькая фишка — дойдя до «кондиции» после очередного бокала вина, выдавала свою «тайну»:

— Я — майор КГБ, — вполголоса сообщала присутствующим.

Так и жили:

— Она еще не объявляла себя майором? — интересовалась подруга Верочка.

— Нет, — удивлялись, сидящие за столом.

— Тогда можно еще по одной — наливай, но лишнего при ней не болтай! — смеялась та.

Эффект — потрясающий, многие собутыльники задумчиво умолкают, другие начинают смотреть с уважением… — а была ли я на самом деле майором КГБ — пусть останется тайной — тайной, покрытой мраком…

Когда пришла пора делать ремонт в квартире, по объявлению в газете нашла пару молодых студентов — архитектора и художника. Такая подработка, как они выражались, хорошо «поддерживала их штаны».

Работали ребята быстро и качественно, грязь не разводили, языками не трепали, в обед варили суп и даже кормили им меня, когда я прибегала на обед — мне нравилось. Но вот ремонт закончился, я с удовольствием осмотрела обновленную квартиру, расплатилась с ребятами.

— Больше ничего не надо? — с надеждой спросил архитектор Олег, а художник Костик добавил:

— Может что построить?

И тут я вспомнила про садовый участок, третий год стоящий без домика:

— А дачный домик сваять слабо?

— Дачный домик? Да запросто! — обрадовались те, и работа закипела.

Первым делом мы с Олегом набросали план строения. Не большой и не маленький — на пятьдесят квадратных метров — просторная кухня-столовая, две комнаты, никаких сеней-кладовок в доме.

— По углам и вокруг двери с окошками пустим полоску из красного кирпича — по белому красным — здорово получится! — пообещал Костик.

— А порожек сделаем круглым, он тоже будет красный, — добавил Олег.

Объяснив, что стоять над ними я не смогу, дала нужную сумму на кирпич-цемент и отправила начинать стройку. Не стану описывать процесс рытья фундамента, возведения стен и крыши, опущу неприятности с каменщиками, стянувшими ночью доски и шифер — как же без этого!

Но вот домик готов. Теперь можно вывести строительный мусор и разбивать огород.

Уже подрастали посаженые года три назад деревья — вовсю цвела ранняя вишня и яблони. Мы с детьми подсадили черешню и грушу, разбили грядки под клубнику и огород — вот и дачный участок — вполне хорош!

В голодные девяностые приезжала сюда по два раза в неделю — сажала, поливала, полола. Сначала думала — совсем не помню, как это делается — ан нет — глаза боятся, а руки делают. Руки-то не забыли! И сажала помидорную рассаду — в ямку бочком — чтобы выросло много корешков, и поливала, разгребая землю вокруг тоненького стебелька. Поливала и опять засыпала — как учила мама.

Покрытый грядками с огурцами-помидорами участок кормил нас весь год — в квартире две кладовки от пола до потолка забивала на зиму «закрутками». Сварила холодным зимним вечером картошку со своего огорода, открыла трехлитровую банку огурчиков — знатный ужин.

Позже, в двухтысячные, много лет подряд дочка с семьей — мужем и двумя сыновьями все лето жила на даче. Как много природных тайн узнавали там внуки!

— Вика, пойдем я тебе кое-что покажу, — произносит шепотом, с придыханием трехлетний внучок Кирюша, подводя к оранжевому «ноготку».

— Смотри! — и вижу, как переливается всеми цветами радуги капелька росы в мохнатом листике цветка.

Потом, наблюдая, как я уродуюсь, окучивая кустики картошки, зять отнял тяпку:

— Да куплю я молодой картошки, сколько угодно привезу! — сказал он, ровняя мой огород с землей. Засеял все газоном, а на площадке перед баней поставил большой бассейн.

…Теперь внуки подросли, на дачу их калачом не заманишь, и приходится ее сдавать:

«На лето сдается дача. Симпатичная ухоженная дачка с газоном и бассейном» — такое объявление четвертую весну даю в городскую газету, и желающие находятся.

* * *

А теперь я научу тебя, как обращаться с просьбами ко Вселенной.

Давно известно — у Вселенной в рукаве столько фокусов, что и представить невозможно, какой из них она тебе преподнесет. Так вот — чтобы желание сбылось, его надо оформить в конкретные слова — пусть оно, твое желание, будет как бы наглядным и идет от самого сердца. Именно так получилось у меня, хотя в те годы я еще ничего об этих тонкостях не знала.

На дворе — середина девяностых. Рома оканчивает девятый класс и совсем скоро встанет вопрос о его дальнейшем образовании. Перебрав все варианты, остановились на Высшей следственной школе — юридическое образование нужно при любой власти.

— Мы с Романом долго думали и вчера решили — он будет поступать в Следственную школу, — объявляю наутро подруге Нине.

Нинулька, начальник того смого транспортного агенства, имея обширный крут полезных связей остаться в стороне никак не могла:

— Да, наша Следственная школа, а попросту «Слежка» — один из лучших юридических институтов страны. Тебе надо завести знакомство с кем-то из преподавателей, да посолидней — чтобы посодействовал.

— Такая умная! Сама догадываюсь, только где же его взять-то?

— Таисию Селезневу, директора юридического лицея знаешь? Как раз завтра там намечается новогодняя вечеринка с офицерами Слежки — пошли, наверняка познакомишься с нужным человеком, — и она принимается звонить Таисии.

Следующим вечером, собираясь в лицей, кручусь перед зеркалом, наводя парадный макияж, с единственной мыслью: «Я хочу… — нет, мне обязательно нужно, чтобы сын, окончив одиннадцать классов, поступил в Высшую следственную школу, а как это произойдет, пусть решает судьба…»

Тогда, по незнанию, и продумать не могла, что это и есть четкая, идущая от самого сердца просьба, обращенная ко Вселенной — с указанием конкретного года поступления моего сына в конкретное учебное заведение.

Вечером, расположившись в актовом зале лицея, мы с Нинулькой слушаем концерт учеников и рассматриваем стриженые затылки впереди сидящих мужчин в милицейской форме.

— «Мне бы офицера посолиднее» — думаю я и спрашиваю с иронией:

— Интересно, есть в этом зале тот, кто мне нужен? — подруга делает страшные глаза, пинает локтем в бок: «Тише, мол, несчастье мое!»

После официальной части поднимаемся на второй этаж, за накрытыми столами рассаживаются учителя и офицеры. Вечеринка набирает обороты — слышится звон бокалов, оживленные разговоры, шутки, смех, офицеры галантно ухаживают за дамами, приглашают танцевать.

Один из первых моих кавалеров — городской прокурор, приятный представительный мужчина средних лет, провожая к столу после танца, протягивает визитку:

— Позвоните завтра, обязятельно позвоните, — настойчиво просит он.

Но я понимаю — прокурор вряд ли мне поможет, и отойдя к окну оставляю визитку за цветочным горшком.

Невысокий шустрый майор из генеральской «свиты» выделяется среди прочих — рассаживает гостей, руководит застольем, произносит остроумные тосты. Это очень знакомо — в своем кругу так делаю и я. В разгар веселья, выключив магнитофон, он пробежался по клавишам стоявшего тут же пианино, выдав задорную мелодию. Народ лихо отплясывает давно забытый чарльстон, а тот, оставив клавиши, прошелся по залу коленцем трепака прямо к ногам генерала. Генерал смеется, а майор вдруг поднимает на меня серые глаза и качает головой:

— Прокурорскому — не звони!

— «Все замечает! Похоже — опером был», — улыбаюсь я.

Время подходит к полуночи, вечеринка заканчивается. Мы с Нинулькой цедим за столом «по последней чашке чая», как вдруг перед нами возникает тот самый майор.

— Собирайся, пошли домой! — как старой знакомой бесцеремонно заявляет он мне.

— Тебе нужен, по крайней мере, полковник, — прикрыв рот рукой, вставляет свой «пятак» Нинулька, но мой душка-ангел всегда начеку:

— Иди — иди, не пожалеешь, — подталкивает он, и я поднимаюсь со стула…

…Куртки, пальто и прочая одежка гостей свалены в пустом классе прямо на парты.

— Какое пальто твое?

Не моргнув глазом, заявляю:

— Зачем пальто? Бери что получше — например, вот эту шубку.

Одевшись, вышли на зимнюю улицу. Искрились морозцем фонари, легкий ветерок — он был или не был? — кружил белые снежинки. Они падали на землю и скрипели под ногами. Впереди шумел ночной проспект.

— Может, хватит шутить? Шубейку-то давай вернем, пока далеко не ушли? — спросил майор Матвей, но услышав мой смех, засмеялся и сам:

— Как же я не понял — это твоя шуба!

За два года обаятельный майор Матвей сделал хорошую карьеру — стал полковником и заместителем начальника Высшей следственной школы. И если в тот зимний вечер я шла на вечеринку с единственной целью — познакомиться с офицером Слежки, чтобы тот помог моему сыну поступить в это учебное заведение, то теперь между нами возникли серьезные чувства. Не находя слов, чтобы объяснить Матвею все как есть, я решила пойти другим путем.

Тамара Хмелева, довольно заметная фигура в нашем городе, пройдя хорошую школу комсомольской работы, получила новую, майорскую должность — теперь она начальник отдела кадров той самой Следственной школы.

— Тамарочка, как тебе идут погоны! — однажды поутру появилась я у нее в кабинете.

— Я тоже рада тебя видеть, — согласилась она, — помнишь наше знакомство — ту конференцию научного общества во Дворце пионеров?

— Время летит, — согласилась я, — мой сын уже заканчивает школу.

— В таком случае, я, кажется, догадываюсь о причине твоего визита.

— И правильно делаешь, — обрадовалась я, — Роман будет поступать к вам.

Тамара тут же приступила к делу — встав из-за стола подошла к большой карте, висевшей на стене:

— Так, где у нас теперь живет Игорь? — вспомнила она своего бывшего коллегу — Ромкиного отца.

— В Салехарде, в самом что ни на есть Заполярьи.

— Это там где лето всего один месяц в году?

— Да, зато можно увидеть Северное сияние.

— Чем он занимается?

— Тамара, наш папа — председатель Горисполкома.

— Ого! Хорошая должность! Тогда с направлением все получится.

— А именно?

— Салехард — это Тюменская область. Пусть Игорек поднимает свои связи — ребенок должен пойти по нашей разнарядке из Тюмени, — она постучала рукой по карте и стала перечислять документы, необходимые для поступления.

— Но учти, моей протекции будет недостаточно. Кто я? Таких майоров здесь много — обещать ничего не могу.

Я загадочно улыбнулась:

— Значит поищу офицера рангом повыше…

Понимая, что выхода нет, буквально на второй же день сообщаю Матвею:

— Мой сын будет поступать в твою Слежку.

— А почему я об этом ничего не знаю? — опешил приятель, усаживаясь у стола в моей кухне.

— Да не страшно, — слукавив, машу рукой, — он пойдет по разнарядке из Тюмени — там всего одно место, и претендент тоже один — мой Роман.

— Да ты в своем уме? — возмущается Матвей, отодвигая чашку с чаем, — его завалят на первом же зкзамене!

— То есть?

— То и есть! Вместо твоего сына — даже не сомневайся — по «разнарядке из Тюмени» возьмут какого-нибудь Петю — сына полковника из нашего райотела милиции.

Я так и села! А Матвей потребовал:

— Давай все данные Романа, буду контролировать процесс!

Теперь поступление сына в это учреждение даже не обсуждалось — там все было решено.

— Документы в полном порядке, отправляй парня в наш летний лагерь, он получит на вступительных экзаменах две четверки и пятерку, — пообещал Матвей.

Стояло лето девяносто седьмого года. Я привезла Рому за Волгу, в летний лагерь Высшей следственной школы МВД России — здесь абитуриенты будут жить целый месяц.

Последние минуты помнятся, как в замедленной съемке: вот вышли из машины, я сую сыну в сумку еще один сверток с котлетами, а он уже шагнул за ворота КПП и все — назад хода нет! Я не сразу это осознала и все пыталась дать последние наставления, но Роман уже ничего не слышал — перед ним лежала дорога в новую и очень интересную жизнь.

Ничего не зная о знакомстве с Матвеем, сын все испытания принимал за чистую монету — сдавал историю и физподготовку, писал сочинение, дежурил по лагерю.

Я ездила за Волгу каждый день. Перебиралась с водителем на пароме, весь день снующим между берегами, затем немного по пыльной сельской дороге — вот и лагерь Высшей следственной школы. Вокруг было людно: некоторе иногородние родственники абитуриентов даже разбили палатки под вековыми дубами — болели за своих чад и заодно отдыхали, другие, как и я приезжали на машинах и ходили вокруг толпами, пытаясь углядеть своё сокровище. Мамашки и папашки толклись у забора, сыночки же, как обезьяны в зоопарке, висели с другой стороны гроздьями. Один толстый мент — майор — возмущался:

— Вот гады! Поставили моему сыну трояк по истории!

Приехавший с ним капитан смеялся вполне откровенно:

— Твоему для поступления хватит и трояка, пятерки раздали другим!

А мой Роман, восседая на пресловутом заборе, во всеуслышание заявил:

— Мама, сегодня сдавали последний экзамен — историю.

— И что?

— Я не отвечал на пятерку, а мне ее поставили! — у стоящих рядом родителей уши сразу стали перпендикулярными. Я оторопела, и, спасая положение, поспешно потребовала:

— Ну-ка говори, какие были вопросы?

— Первый вопрос — итоги Сталинградской битвы.

— Что ты отвечал? — сын стал распространяться об итогах битвы, а я кивала — мол, правильная пятерка! — не знаю, было ли там действительно все правильно, но родители потеряли к нам всякий интерес и повернулись к своим чадам.

…Откуда им было знать, что вчера вечером заместитель начальника — то есть мой приятель Матвей, появился в лагере, чтобы напомнить членам приемной комиссии, какую оценку надо поставить на экзамене по истории моему сыну…

Но вот настал долгожданный день. Родителей запустили на территорию лагеря, я стояла у стенда со списком поступивших, трогала пальцем свою фамилию с инициалами «Р. И» — то есть Роман Игоревич, и хотела петь да плясать от радости. Ура! Мы поступили!

Попав в «Слежку», вылететь из нее уже невозможно — ну не выгоняют оттуда деток, что бы они ни вытворяли. Жизнь у слушателей — так называют наших студентов — веселая и бурная. Представьте себе казарму, в которой собрано двадцать молодых «жеребцов» — у каждого ежедневно случаются какие-то приключения, в том числе и любовные, прибавьте сюда щенячий восторг юности, отсутствие всяких проблем и радость поступления в самый престижный ВУЗ города — и вы поймете все.

К процессу обучения семья привлекалась в обязательном порядке. Когда Роман писал курсовые работы, мы «сдавали» отпечатки пальцев, следы обуви и образцы почерка — даже учились создавать подробный словесный портрет преступника.

А после первого дежурства по казарме возмущению сыночка не было предела:

— Мама, найди плотника, пусть сколотит «тумбочку». Потом купи топор — я приду в увольнение и порублю, порублю, порублю её в мелкие щепки! — просит он, впервые отстояв «на тумбочке» два часа…

Первый год все — и «городские» в том числе жили в казарме.

— Мама, я хочу ночевать дома! — канючил ребенок, но я не видела в происходящем ничего страшного и к Матвею с этим вопросом не обращалась. А сын почти каждую ночь прибегал в самоволки — переночевать в своей кроватке. Однажды, при проверке наличия учащихся после отбоя, факт отсутствия Романа обнаружился. Звонок куратора курса экспертов-криминалистов прозвучал часа в два ночи:

— Вашего сына нет в казарме!

— Куда же он у вас делся? Поднимайте слушателей, ищите моего ребенка! — нагло советую ему, уверенная в своей полной безнаказанности — с такой-то генеральской «крышей» — Матвей ведь уже в новом звании! Мало того, он начальник Вышки.

Внимая сыновнему нытью, все же обращаюсь к Матвею:

— Отпусти Рому — он очень хочет ночевать дома.

— А что ты раньше молчала? — удивился тот, — Не переживай, сегодня же дам команду!

Звонок генерала воспитателю Ромкиного курса сына ошарашил:

— Мама, — удивлялся он, явившись вечером домой уже легально, — что, я не сам поступил? Моя «крыша» — сам начальник, сам генерал?

— Сыночек, подозреваю, это элитное заведение создали исключительно для ментовских детей, к коим ты не относишься. Вас учат, одевают с ног до головы, да еще и стипендию дают — очень редкое в наше непростое время явление. Ничуть не сомневаясь в твоих способностях, все же спрошу — поступил бы ты сам, не будь у меня такого знакомства?

В детстве Ромка был голенастым и нескладным гадким утенком — теперь же становился красавцем — рослый, зеленоглазый и такой уютный, что ли? Домашний и родной — прибаутки так и сыпятся.

Ира, провожая брата на гулянку, проверяет его наряд. Лезет в непонятно чем набитые карманы, строго спрашивает:

— Что у тебя там понапихано!?

— Деньги, семечки, значки — для девчат! — смеется тот, отправляясь во двор к приятелям.

Там, напротив арки, выходящей на шумный проспект имени Ленина, стоит длинная лавка. У ребят она называется «смотровая» — то есть сидя на ней можно было видеть все, что происходит на проспекте. Вот стоящий у дома мой киоск, куда сын ныряет за сигаретами, пивом, чипсами, жвачками и т. д. Пустые бутылки ребята однажды «построили» по всему тротуару — поперек, потом вдоль, потом в обратную сторону. Я, конечно, отругала Ромку за такое безобразие, но втихаря смеялась дня два.

Мой маленький внук Артем — Иринкин сын, ходит в детский сад в нашем же дворе.

Утром на легковой машине, загруженной товаром под завязку, еду к своему киоску мимо детского сада, где в это время гуляет малышовская группа.

— Вика, Вика, ты когда меня заберешь? — повиснув на заборе вопит на весь двор внучек. Выхожу из машины, сую ему жвачку:

— Подожди, сейчас разгрузимся и поедем на дачу. Хочешь?

— Очень! — радуется пятилетний Артем.

Выгрузив пиво, шоколадки да пепси-колу, забираю малыша из садика и отправляемся с водителем на дачу. День удался!

Частенько Артем с приятелями сбегает от воспитательницы — а чего там? Три шага — и другарики у моего киоска. Артем подходит к окошку, задирает голову и как культурный ребенок вежливо просит продавщицу:

— Тетя Оля, дайте мне, пожалуйста, сникерс.

— И еще дайте… — поворачивается к дружкам, выглядывающим из-за угла киоска, и громко шепчет:

— Тебе, Санек, что взять? Пепси-колу? А Димке? Жвачку?

Вечером «тетя Оля» предъявляет мне список Артемских поборов …

* * *

Время — вещь необычайно длинная, –

Были времена — прошли…

С генералом Матвеем, воли своим чувствам старалась не давать, не принимая наш роман всерьез, хотя порой, думаю поссорившись с женой, он заводил разговор о законных отношениях. Но я всегда уходила от ответа — опять же, сами понимаете — там жена, двое детей, да и работка… Уменя уже был такой вечно занятый муж, появляющийся дома после полуночи. Спасибо, больше не надо!

— Похоже, мавр сделал свое дело? — ехидничал мой бес.

— Фи, как грубо, это совсем не так! — возмущалась я.

Просто мое влечение стало потихоньку остывать, и я уж решила — наша история подходит к логическому концу — обоюдно подходит.

Но однажды утром мой генерал появился при полном параде — то есть в генеральских погонах, брюках с красными лампасами и остальными регалиями:

— Матвей! Какой красавец — глаз не оторвать! — я провела рукой по погону, смахивая невидимую пушинку. Он прижал мою руку к своей груди, обнял:

— У меня к тебе серьезный разговор.

Мы прошли в комнату, присели на диван.

— Помнишь, я говорил о переводе в Москву?

— Конечно, помню. Что-то произошло?

— Вчера пришел приказ, уезжаю на новое место службы — в Москву, в Министерство внутренних дел. Поедешь со мной?

Я удивилась:

— Матвей, а в роли кого ты предлагаешь мне ехать?

Тот глаз не отвел, в лице не дрогнул ни один мускул:

— Я давно говорил, что готов быть с тобой — решай! Прямо сейчас решай! Скажешь «нет» — ну что же, в таком случае отношения останутся прежними.

Нельзя сказать, что была удивлена — Матвей, как вы уже слышали, давно заводил этот разговор, но я не принимала его всерьез. Теперь же ответ требовался немедленно. Что же делать, как ответиь?

— Ты столько лет прожил со своей женой, у вас взрослые дети. Как они отнесутся к такому шагу? Пойми, я не могу себе позволить разрушить вашу семью! — он молчал, смотрел в сторону.

Скажу вам честно: в этот момент я кривила душой — его семья была здесь совершенно не при чем. Дело во мне — не такого мужчину хотелось видеть рядом с собой каждый день. Меня вполне устраивали встречи пару раз в неделю, но представить Матвея в роли мужа я никак не могда. Хотя прекрасно понимала — он дал бы мне хорошее материальное состояние, положение в высшем обществе, но все это у меня было и без него:

— Прости, но нет!

Чрез несколько дней Матвей пришел в последний раз — попрощаться. Опять при полном параде, в генеральской форме…

…А что потом? Потом я частенько прилетала в Москву — он встречал в Домодедово — прямо у трапа самолета с огромным букетом цветов, вез в гостиницу «Москва» и селил в лучшем номере, спектакли театра Современник мы смотрели из правительственной ложи у самой сцены, а в ресторане Метрополь ужинали в отдельном кабинете. Потом я возвращалась в Волгоград, и мы перезванивались, поздравляли друг друга с праздниками, но все это, как вы понимаете, было уже совсем не то…

Видно, и правда — мавр сделал свое дело…